ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА КОАПП
Сборники Художественной, Технической, Справочной, Английской, Нормативной, Исторической, и др. литературы. 



   МАРГАРЕТ МИТЧЕЛЛ:  УНЕСЕННЫЕ ВЕТРОМ
   Риплей Александра: Скарлетт

   МАРГАРЕТ МИТЧЕЛЛ:
   УНЕСЕННЫЕ ВЕТРОМ

   Перевод с английского Т. Озерской
   Вступительная статья П. Палиевского
   Издательство "Правда", 1991 г.
   OCR Палек, 1998 г.

   МАРГАРЕТ МИТЧЕЛЛ И ЕЕ КНИГА

   Взгляните на карту Юга США. Штаты Алабама, Джорджия, Южная  Каролина.
Внизу - Флорида. "О Флорида!", то есть цветущая, утопающая в  цветах,  -
вскричал, по преданию, Колумб; слева - Новый Орлеан, куда,  если  верить
литературе, сослали Манон Леско; справа, на побережье Саванна, где  умер
пират Флинт - "умер в Саванне от рома" - и  кричал  "пиастры!  пиастры!"
его жуткий попугай. Вот отсюда и пришла Скарлетт  О'Хара,  героиня  этой
книги, покорительница Америки.
   В американской литературе XX века нет более живого характера. Пробле-
мы, неразрешенные комплексы, имена - это пожалуйста; но чтобы был  чело-
век, который перешагнул за обложку книги и пошел  по  стране,  заставляя
трепетать за свою судьбу, - второго такого не отыскать.  Тем  более  что
захватывает она неизвестно чем; буквально, по словам  английской  песни:
"если ирландские глаза улыбаются, о, они крадут ваше сердце".  Ретт,  ее
партнер, выражался, может быть, еще точнее:  "то  были  глаза  кошки  во
тьме" - перед прыжком, можно было бы  добавить,  который  она  совершала
всегда безошибочно.
   Книга, в которой она явилась, оказалась тоже непонятно чем притягива-
ющей читателя. То ли это история любви, которой нет  подобия-любовь-вой-
на, любовь-истребление, - где она растет сквозь цинизм, несмотря на выт-
равливание с обеих сторон; то ли дамский роман, поднявшийся до настоящей
литературы, потому что только дама, наверное, могла подсмотреть за своей
героиней, как та целует себя в зеркале, множество  других  более  тонких
внутренних подробностей: то ли это усадебный роман, как у нас  когда-то,
только усадьба эта трещит, горит и исчезает в  первой  половине  романа,
будто ее не было... По знакомым признакам не угадаешь.
   Да и сама писательница мало похожа на то, что мы  привыкли  видеть  в
Америке. Она, например, не признавала священное паблисити, то есть блеск
известности и сыплющиеся оттуда деньги.  Она  отказалась  снять  о  себе
фильм - фильм! - не соглашалась на интервью, на  рекламные  употребления
романа-мыло "Скарлетт" или мужской несессер "Ретт", особо  огорчив  одну
исполнительницу стриптиза, которая требовала назвать свой номер "Унесен-
ные ветром" (подразумевая, видимо, одежды); не позволила сделать из  ро-
мана мюзикл.
   Она вступила в непримиримые отношения с кланом, определявшим  литера-
турные ранги Америки. Никому не известная домашняя хозяйка написала кни-
гу, о которой спорили знатоки, возможно ли ее написать, и  сошлись,  что
невозможно. Комбинат из профессоров, издателей,  авторитетных  критиков,
давно предложивший литераторам иное: создавать имя, уступая  место  Друг
другу, но и гарантируя каждому положение в истерии литературы,  творимой
на глазах соединенным ударом массовых средств, - этот комбинат,  получив
вдруг в бестселлеры не очередного кандидата  в  историю,  а  литературу,
способную зажигать умы и жить в них независимо от мнений, ее не  принял.
Мнение его выразил критик-законодатель Де Вото: "Значительно число чита-
телей этой книги, но не она сама". Напрасно урезонивал своих коллег  по-
сетивший США Герберт Уэллс. "Боюсь, что эта книга  написана  лучше,  чем
иная уважаемая классика". - Голос большого писателя утонул в раздражении
профессионалов. Как водится, пошли слухи. Рассказывали, что она  списала
книгу с дневника своей бабушки, что она заплатила Синклеру Льюису, чтобы
тот написал роман...
   В самом составе литературы она поддержала то, что считалось примитив-
ным и будто бы преодоленным: чистоту образа, жизнь. Ее девический  днев-
ник, полный сомнений в призвании,  обнаруживает  удивительную  зрелость:
"Есть писатели и писатели. Истинным писателем рождаются, а не  делаются.
Писатели по рождению создают своими образами реальных живых людей, в  то
время как "сделанные" - предлагают набивные чучела, танцующие  на  вере-
вочках; вот почему я знаю,  что  я  "сделанный  писатель"...  Позднее  в
письме другу она высказалась так:  "...  если  история,  которую  хочешь
рассказать, и характеры не выдерживают простоты, что  называется,  голой
прозы, лучше их оставить. Видит бог, я не стилист и не могла бы им быть,
если бы и хотела".
   Но это было как раз то, в чем у интеллектуальных  кругов  искать  со-
чувствия было трудно. Молодая американская культура не выдерживала напо-
ра модных течений и наук; в литературе  начали  диктовать  свои  условия
экспериментаторы, авторитеты психоанализа сошли за великих мыслителей  и
т.д. Доказывать в этой среде, что простая история  сама  по  себе  имеет
смысл, и более глубокий, чем набор претенциозных  суждений,  было  почти
так же бесполезно, как когда-то объяснять на  островах,  что  стеклянные
бусы хуже жемчужин. Здесь требовались, по выражению Де Вото,  "философс-
кие обертоны". И через сорок лет на родине Митчелл, в  Джорджии,  критик
Флойд Уоткинс, зачисляя ее  в  "вульгарную  литературу",  осуждает  этот
"простой рассказ о событиях" без "философских  размышлений";  тот  факт,
что, как сказала Митчелл, "в моем романе всего четыре ругательства и од-
но грязное слово", кажется ему фарисейством и отсталостью; ему  не  нра-
вится ее популярность. "Великая литература может быть иногда популярной,
а популярная - великой. Но за немногими известными исключениями, такими,
как Библия, а не "Унесенные ветром", величие и популярность скорее  про-
тивостоят друг другу, чем находятся в союзе". Остается лишь поместить  в
исключения Сервантеса и Данте, Рабле, Толстого, Чехова, Диккенса,  Марка
Твена... кого еще? В исключения из американской литературы Маргарет Мит-
челл так или иначе попадала.
   Мы не знаем ничего об ее общении с кем-либо из писателей,  знаменитых
в ее время. Она не участвовала ни в каких объединениях, никого,  в  свою
очередь, не поддерживала, не  выдвигала.  Представители  так  называемой
"южной школы" (Р. - П. Уоррен, Карсон Маккаллерс, Юдора  Уэлти  и  др.),
чрезвычайно предупредительные друг к другу, никогда не упоминают ее име-
ни. То же и Фолкнер, воспитанный негритянкой-няней, вероятно, похожей на
ту, которую читатель встретит в романе (в семье Фолкнеров ее звали "Мам-
ми Калли"), и скакавший на лошади через изгородь  своего  участка  точно
так же, как отец Скарлетт Джералд О'Хара, мог бы помянуть ее в своих пе-
речнях "американских писателей"... Мог бы, если  бы  захотел.  Небывалый
читательский успех обошелся Митчелл, видно, все-таки слишком  дорого.  В
литературной среде она осталась навсегда одна.
   Но американкой она была. Настоящей, в жилах которой текла  американс-
кая история: беглые предки из Ирландии со стороны отца, с другой - такие
же французы; традиции независимости и полагания на собственную силу, го-
товность рисковать; любимыми стихами ее матери были:
   И тот судьбы своей страшится
   Иль за душой у него мало,
   Кто все поставить не решится,
   Когда на то пора настала!
   Два деда ее сражались на стороне южан; один  получил  пулю  в  висок,
случайно не задевшую мозга, другой долго скрывался от победителей-янки.
   Современная Атланта, конечно, ничем не напоминает об  этих  временах.
Фантастический  гриб  гостиницы  "Хайет-Ридженси";  полированные  цоколи
страховых компаний; чахлый скверик, обтекаемый  потоками  машин.  Но  во
времена юности Митчелл здесь еще стояли особняки, похожие  на  наш  дво-
рянский "ампир", сады; жили люди, хорошо знавшие друг друга. Мать  пока-
зывала ей обгорелые печные трубы и пустыри - следы исчезнувших  в  войну
семейств. Достопримечательностью города была и панорама,  рассказывающая
о сражении за Атланту и взывающая теперь о финансовой помощи - среди бо-
лее популярных современных развлечений.  Хотя,  по  словам  брата  писа-
тельницы, г-на Стивенса Митчелла, Маргарет не любила ее и  тогда,  может
быть, за несколько нарочитый пафос. Девочка росла в атмосфере  рассказов
о потрясающих событиях недавней эпохи, чему помогало и то, что  отец  ее
был председателем местного исторического общества. Видимо, семейные пре-
дания, впечатления юности и привели ее к странной мысли, что она живет в
завоеванной стране.
   Какими путями было задумано отвоевание, мы  не  знаем.  Характер  был
скрытный, оставлявший снаружи только то, что считал возможным  показать.
Однажды она рассказала, как отец, будучи мальчишкой, как-то залез на де-
рево, чтобы подсмотреть, куда идет старый джентльмен, их родственник. Он
увидел, что тот прошагал с полмили по дороге, а потом вдруг  свернул  на
луг, хотя мог бы пройти туда прямо: самая мысль, что  кто-то  знает  его
намерения, была ему ненавистна. "Чем дольше я живу, тем  больше  верю  в
наследственность и тем больше чувствую расположение к старому джентльме-
ну".
   Биография ее выглядит вполне ординарной. Родилась в 1900 году, средне
училась, писала для школьного театра пьесы из жизни экзотических  стран,
включая Россию, танцевала, ездила верхом. В 1918 году на фронте во Фран-
ции погиб ее жених - лейтенант Генри; каждый год в день его  смерти  она
посылала его матери цветы. В 1925 году, вторично выйдя замуж за  страхо-
вого агента Джона Марша (о первом браке известно лишь то,  что  Маргарет
не расставалась с пистолетом, пока ее супруг не был найден убитым где-то
на Среднем Западе), она оставила работу репортера в местной газете и по-
селилась с мужем неподалеку от прославленной ею  Персиковой  улицы.  Она
повела жизнь типичной провинциальной леди, как себя и  называла,  с  тем
лишь отличием, что дом ее был полон каких-то бумажек, над которыми поте-
шались и гости, и она сама. Это и был роман,  создававшийся  с  1926  по
1936 год. И только когда он вышел, можно было понять, на  что  посягнула
эта маленькая смелая женщина.
   Если европейские писатели, посещавшие Америку, нередко  относились  к
ней как к переростку, воспитание которого упущено (как,  например,  Ток-
виль, Диккенс, Гамсун или Грин); если американцы выдвинули в ответ  свой
идеал, Гекльберри, которому воспитание не нужно, - лицемерие старой  те-
тушки Европы, а янки еще скажут свое слово при дворе романтического хла-
ма, - то Маргарет Митчелл повернула этот затянувшийся спор в неожиданный
вопрос: да янки ли Америка? Никогда еще не подвергался  такому  сильному
сомнению человеческий тип, связанный с этим именем, и его  право  предс-
тавлять страну.
   Сомнение это не покажется нам странным, если мы вспомним,  что  прои-
зошло в США в результате Гражданской войны 1861-1865 годов.
   Восстановим кратко канву событий. В октябре 1859 года  Джон  Браун  с
сыновьями захватил арсенал в Харперс-Ферри, требуя отмены самого  вопию-
щего из зол, существовавших в стране, - рабства. Его гибель покончила  с
надеждами на мирное урегулирование; оба лагеря  мобилизовались.  В  1860
году президентом стал убежденный  аболиционист  Авраам  Линкольн;  Южные
штаты отделились, образовав конфедерацию (1861), и военные действия  на-
чались. Перевес был на стороне Севера - примерно двадцать миллионов  на-
селения против десяти и сильный промышленный потенциал; однако у Юга бы-
ли более талантливые генералы и  централизованное  руководство.  Вначале
дело шло с переменным успехом; северяне захватили с моря Новый Орлеан  и
двигались навстречу своим войскам по Миссисипи; семидневный кровавый бой
у реки Чикагомини (1862) кончился безрезультатно;  южане  выиграли  нес-
колько важных сражений в приграничных областях и вторглись в  Пенсильва-
нию. Но после того как Линкольн провозгласил 1 января 1863  года  отмену
рабства, наступил перелом. Объединенное командование  северными  армиями
принял генерал Грант - будущий президент; подчиненный ему генерал Шерман
быстрым броском взял в сентябре 1864 года Атланту (пожар и паника  кото-
рой красочно описаны в романе); в апреле 1865 года остатки армий  конфе-
дератов сдались.
   Передовые силы праздновали победу. Но, как выяснилось,  дело  свободы
продвинулось недалеко. На поверженные пространства пришел строй, о кото-
ром сказал поэт: "Знаю, на место цепей крепостных люди  придумали  много
иных". Финансовая аристократия сменила  земельную.  В  стране,  лишенной
опыта истории, противоречия прогресса сказались с особой остротой:  хищ-
ничество, спекуляции и циничное ограбление труда расцвели, почти не  ве-
дая препятствий. "Лучшие американские авторы, - писал К. Маркс, - откры-
то провозглашают как неопровержимый факт, что хотя война против  рабства
и разбила цепи, сковывавшие негров, зато, с другой стороны, она  порабо-
тила белых производителей". Явились новые хозяева, о которых  недвусмыс-
ленно сказано в романе: То были "некие Гелерты, побывавшие уже в десятке
разных штатов и, судя по всему, поспешно покидавшие каждый, когда  выяс-
нялось, в каких мошенничествах они  были  замешаны;  некие  Коннингтоны,
неплохо нажившиеся в Бюро вольных людей одного отдаленного штата за счет
невежественных черных, чьи интересы они, судя по всему, должны были  за-
щищать; Дилсы, продававшие сапоги  на  картонной  подошве  правительству
конфедератов и вынужденные потом провести последний год войны в  Европе;
Караханы, заложившие основу своего состояния в игорном  доме,  а  теперь
рассчитывавшие на более крупный куш, затеяв на бумаге строительство  не-
существующей железной дороги на деньги штата..." и т.д. Нравы,  вводимые
ими, быстро сказались на образе жизни страны.
   Отсюда пришло то удручающее сочетание дикости  и  цивилизации,  минуя
культуру (то есть представление о смысле), которое всегда так останавли-
вало друзей Америки и стало чувствоваться теперь через соприкосновение с
нею в прессе, психологии, быту - везде. Здесь родилось  то  удивительное
состояние, когда могучая страна, полная инициативы, богатств и техничес-
кого совершенства, оказалась столь бедной по части обыкновенных  понятий
- к чему все это существует и куда движется.
   Смысл жизни? Вам ответят: любой смысл для жизни, причем для моей жиз-
ни, а если не подходит, к черту его. А чтобы не разодралось в клочья об-
щество, установить правила, как на охоте, да и в любой мафии они сущест-
вуют; впрочем, тоже не абсолютные, их можно и переходить - но только  уж
если переломают кости и выбросят, не обижайся: знал, на что шел.  Попро-
буйте возразить этой логике; интересно, сразу ли найдетесь?
   Потом ведь это и свобода. Мало ли какие у меня  могут  быть  желания:
хотите подавлять их, насиловать - увольте. Скажите такому, что эта  сво-
бода помещает вас в рабство, - тому,  кто  умеет  раздробленные  желания
быстро удовлетворять, потакать им, разжигать их,  по  своему  усмотрению
управлять ими; что это-худшее из рабств, потому что исключает самую воз-
можность слышать смысл и делает вас абсолютной пешкой в руках  потакате-
ля; скажите - не услышит.
   В самом деле, здесь ведь был проведен этот опыт -  жить  без  власти,
без правительства - мечта! В Америке была провозглашена эта доктрина,  и
обобщил ее американский гуманист Генри Торо, сказав, что  лучшее  прави-
тельство то, которое менее всего правит. Чего  бы,  кажется,  лучше.  Но
свято место пусто не бывает, и на место человека явилось  правительство,
никакому лицу действительно не принадлежавшее и никакому принципу (нако-
нец!) не подчинявшееся, зато и прибравшее своих  подданных  как  никогда
раньше: деньги...
   Короче, Маргарет Митчелл имела достаточно оснований протестовать про-
тив отождествления Америки с янки и повернуть свой роман  к  изображению
того, о чем сказал, вглядываясь в Новый Свет, неведомый ей Пушкин:  "Все
благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую - подавлен-
ное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort)".
   Другое дело, что задача, которую писательница  себе  поставила,  была
необычайно трудна. Решая ее одиноко, нелегко было избежать  ошибок,  из-
вестных в истории. Америка - это не янки, хорошо, но кто же тогда? Уж не
те ли, кого Север беспощадно разорил? Потерянный, невозвращенный  уклад,
очистившийся  в  памяти  и  готовый  сойти  за  реальность...  Искушение
сильное, и ушла ли от него писательница вполне, сказать трудно. Так,  по
крайней мере в первом впечатлении можно было понять заглавие  ее  книги,
взятое из стихотворения Горация в популярном у  американцев  переложении
Эрнста Доусона: "Я забыл многое, Цинара; унесенный ветром,  затерялся  в
толпе аромат этих роз...", и название поместья - Тара  (древняя  столица
ирландских королей), также широко известное по балладе  английского  ро-
мантика Томаса Мура:
   Молчит просторный тронный зал,
   И двор порос травой:
   В чертогах Тары отзвучал
   Дух музыки живой.
   Так спит гордыня прежних дней.
   Умчалась слава прочь, -
   И арфы звук, что всех нежней,
   Не оглашает ночь.
   (Перевод А. Голембы.)
   Правда, вглядевшись, можно было понять, что писательница  не  слишком
жалует обитателей этих романтических времен. В ее романе они  обрисованы
такими, какими они, вероятно, и были: запоздалые дворяне, которые в дру-
гих странах стали отмирать,  давая  дисциплинированных  выходцев-ученых,
писателей, или вырождаться в рантье, а здесь, с щедрой землей и  рабами,
сложились в барскую вольницу; темпераментная дичь, независимая и  безна-
казанная. Лучшие из них, как отмечено в романе, сознавали это сами: "Наш
образ жизни так же устарел, как феодальная система средних  веков".  Ци-
ничный Ретт высказался еще жестче: "Это порода чисто орнаментальная".
   Строчка из баллады Мура "Так спит гордыня прежних дней" тоже  звучала
недаром. "Дети гордости" - так назвал историк Роберт Мэнсон Майерс  свой
трехтомник, вышедший в 1972 году, где он собрал  переписку  одной  южной
семьи за четырнадцать лет (с 1854 по 1868 г.), то есть до,  во  время  и
после Гражданской войны. Если наши издательства заинтересуются когда-ни-
будь документальным вариантом описываемых событий, лучшей книги не  най-
ти. История преподобного Ч. - К. Джонса, его жены, детей, тетки, сестер,
племянниц и т.д., чуть не полностью совпавшая с романом Митчелл  (вплоть
до ребенка, рождающегося в заброшенном доме), открыла поразительную кар-
тину упорства, способного принимать мир только с высоты, пусть и вообра-
жаемой. Слова из "Автобиографии" основателя нации Бенджамина  Франклина:
"... из наших природных страстей труднее всего, может быть, совладать  с
гордостью" - подходили к ним как нельзя более.
   Сложнее, что сама писательница оказалась  несвободной  от  этих  нас-
ледственных пристрастий. Так, в ее книге, несомненно, дает о себе  знать
патерналистский подход к неграм - дружелюбно-покровительственное отноше-
ние, готовность оценить и понять их сколько угодно, но - "на своем  мес-
те". Читатель без труда уловит его в том, как она противопоставляет  ис-
торию своего дядюшки Питера известному дяде Тому Г. Бичер-Стоу, как  ри-
сует кормилицу Мамушку, Большого Сэма и др. Эти ноты у  Митчелл  сквозят
даже намеренно вызывающе, когда, например,  она  начинает  рассказывать,
как "в области, давно знаменитой своими добрыми отношениями между рабами
и рабовладельцами, начала расти ненависть и подозрительность" (не  желая
замечать, что если подобные отношения где-то и существовали, то это зна-
чило лишь, что одобряемые ею невольники были не просто по положению, а и
по чувствам рабы; не желая знать ничего о том действительном сопротивле-
нии, которое с самого начала все сильнее охватывало негритянское населе-
ние и принимало самые разные формы, от пассивного притворства до побегов
и организованных восстаний, - как у Габриеля и Ната Тернера); или усмат-
ривает в нарождавшемся ку-клукс-клане защиту белых  женщин  от  насилий.
Подобные утверждения, разумеется,  никакого  сочувствия  и  прогрессивно
мыслящих американцев вызвать не могли; они противоречили основной тради-
ции американской литературы от Марка Твена до Фолкнера. Все  это  сильно
затруднило отношения Митчелл с демократической  Америкой,  которая  одна
могла поддержать ее сопротивление чистогану.
   Однако судить роман по этим всплескам сословного высокомерия было  бы
большим упрощением. Мы знаем и великие примеры, - как Толстой в  предис-
ловии к "Войне и миру" объявлял, что его не интересуют низшие  сословия,
а его Николай Ростов одним молодецким ударом усмирял мужицкий  бунт.  Но
именно эпическая правда этой книги подготовила его поворот к  "Воскресе-
нию", "Не могу молчать" и открытый переход на сторону народа.  Неизвест-
но, куда бы пошла дальше Митчелл, не  оборви  ее  жизнь  пьяный  таксист
(1949 г.). Но ясно, что крушение рабства вытекает из ее романа с очевид-
ностью необратимой. Что касается ее критики неожиданного расизма освобо-
дителей - холодного,  брезгливо-отчужденного  и  куда  более  последова-
тельного, чем прежняя дикость, то исторический опыт, к сожалению, ее оп-
равдают. Когда волна негритянского движения в  стране  заставила  заново
взглянуть на историю и реальное положение негритянского населения, выво-
ды специалистов ее полностью подтвердили: "Права негров были  немедленно
выброшены за борт, как только северные политические и экономические  ли-
деры решили, что для защиты своих интересов больше не нуждаются в их го-
лосах".
   Одно в книге Митчелл не требовало никаких подтверждений:  сама  Скар-
летт.
   Литература отличается от подделок, между прочим, и тем, что  читатель
чувствует себя в чужой душе, как в собственной.  В  век  разобщения  эта
черта незаменима. Со Скарлетт добавилось и то, что она попала в  положе-
ние, близкое в новой Америке многим. Человек без культуры, с  сильным  и
острым умом и бешеной жаждой жизни, на которого обрушились все проблемы,
- несоизмеримые с ним и, кажется, непосильные, - стал побеждать их,  ни-
чего о них заранее не зная; этот опыт, конечно, притягивал каждого, кому
он был по-своему знаком.
   Вопрос был все тот же: как пронести и развить внутренние  ценности  в
мире оголенно-практического интереса. "Ах, какою леди до кончиков ногтей
она станет, когда у нее опять появятся деньги!  Тогда  она  сможет  быть
доброй и мягкой, какой была Эллин, и будет печься о других  и  думать  о
соблюдении приличий... И она будет доброй ко всем несчастным, будет  но-
сить корзинки с едой беднякам, суп и желе-больным, и "прогуливать" обде-
ленных судьбой в своей красивой коляске". А пока... пока "она  не  может
вести себя как настоящая леди, не имея денег", и бросила все силы  своей
богатой натуры на их добывание.
   Так сплелся клубок противоречий, нерасторжимо связавший в ней чистоту
и перерождение, идеал и порок, где  главное  было  не  потерять  дороги,
как-то выбраться. Все соединило в себе и ее имя, удачно найденное в пос-
ледний момент, прямо в издательстве, в английском звучании которого есть
и алый цветок, наподобие нашего горицвета, и болезнь
(сохранившееся и в русском названии -  скарлатина),  и  "блудница  на
звере багряном"...
   Не поддавался этот характер и мнениям, в которые  его  пытались  уло-
вить. Напряжение и сила, с  какими  боролась  эта  душа  против  обстоя-
тельств, терпя поражения, падая, часто не понимая смысла  происходящего,
но не сдаваясь, - не позволяли этого сделать. Напрасно говорил ей  Ретт,
выдавая желаемое за правду: "Мы оба негодяи". Он - циник по убеждению  и
точному расчету наперед; она  -  под  давлением  необходимости,  которую
обычно не сознавала до последней минуты, пока не вынуждена была  преодо-
леть ее, выстоять, выжить ("выживание" - так определила тему своего  ро-
мана Митчелл). Ее прыжки навстречу опасности, не предвиденной ею,  мета-
ния, взлеты и временный мрак составили незабываемую картину души, за ко-
торой стали следить затаив дыхание миллионы читателей.
   Видя, как приняли ее Скарлетт, писательница  растерялась.  А  попытки
репортеров расспросить ее, не списала ли она эту женщину с себя, привели
ее в бешенство. "Скарлетт проститутка, я - нет!"  "Я  старалась  описать
далеко не восхитительную женщину, о которой можно сказать мало хорошего,
и я старалась выдержать ее характер. Я нахожу  нелепым  и  смешным,  что
мисс О'Хара стала чем-то вроде национальной героини, я  думаю,  что  это
очень скверно - для морального и умственного состояния нации, - если на-
ция способна аплодировать и увлекаться женщиной, которая вела  себя  по-
добным образом..."
   Но, видимо, было в ней что-то, чего остановить было уже нельзя. Скар-
летт пошла по стране как триумфатор, повергая ниц всякого, кто  справед-
ливо угадывал в ней нечто родное, неотменимо американское. Она умела  за
себя постоять; она, как кошка, выброшенная из окна, всегда  поднималась;
она находила выход из любых положений. И в своей непосредственности  она
оказалась сильнее человека, который долго ее искушал, подталкивал к сво-
им целям, даже вынудил стать своей женой, но в конце концов, сломленный,
бежал. В романе это поняла одна старая негритянка: "Я говорю  вам,  мисс
Скарлетт все может вынести, что господь пошлет, потому как ей  уж  много
испытаний было послано, а вот мистер Ретт... он ведь никогда  ничего  не
терпел, ежели ему не по нраву, никогда, ничегошеньки".
   Трудно поверить, чтобы черта эта не нравилась самой Митчелл. Ее ответ
одному из "поколения разочарованных", пожаловавшемуся ей, что "их  обма-
нули", говорит о том, что кое-что она вложила в Скарлетт и от себя:
   "Кто это, с какой стати, когда это  обещал  Вам  и  Вашему  поколению
обеспеченность? Вернее, почему это молодежь должна желать  обеспеченнос-
ти? Предоставьте это старым и усталым... Меня изумляет в некоторых юных,
как это они, насколько я могу понять, не просто тоскуют по обеспеченнос-
ти, но уверенно требуют ее, как свое законное право, и становятся горько
раздраженными, если его не преподносят  им  на  серебряном  блюде.  Есть
что-то тревожное для нации, если ее молодые люди взывают к обеспеченнос-
ти. Юность в прошлом была напористой,  желающей  и  умеющей  испробовать
свои возможности... Я знаю многое о своей семье, а мои друзья здесь,  на
Юге, очень хорошо осведомлены о делах своих давно покойных родственников
и об их отношении к жизни. Я не могу вспомнить ни одного  случая,  когда
кто-либо из этих стародавних ждал обеспеченности или думал, что может ее
достичь. Напротив, я уверена, что они ответили бы Вам изумленным  взгля-
дом, если бы Вы взялись обсуждать с ними эту тему, а скорее  всего,  они
бы пришли в ярость, как если бы Вы обвинили их в самой низкой трусости".
   Со временем, видя нарастающий энтузиазм, писательница постепенно  по-
теплела к своему созданию. На премьере фильма "Унесенные ветром" она уже
благодарила за внимание "ко мне и к моей бедной Скарлетт", а когда  один
незадачливый поклонник обратился к ней за помощью после  того,  как  был
отвергнут, нечаянно сравнив предмет своей страсти со Скарлетт, она напи-
сала: "Я рада, что вам нравится Скарлетт и что  вы  считаете  ее  "реши-
тельной и достойной восхищения девушкой"... По мне, она была  далеко  не
восхитительным человеком, поэтому я могу понять реакцию вашей подруги...
Но кое-что говорили о мисс О'Хара и другие. Они говорили, например, что,
как бы эгоистична она ни была, у нее была несокрушимая смелость, которая
есть часть южного наследия. Они писали, что она заботилась о своих близ-
ких, как черных, так и белых, даже если она сама должна  была  при  этом
голодать. Это тоже очень достойная южная черта... Другие добавляли,  что
она к тому же обладала необыкновенной привлекательностью для мужчин. Еще
другим она нравилась по причине, вами упомянутой, - за решимость и  спо-
собность видеть вещи в их последствиях до конца - черта, редкая в  любую
эпоху".
   И было еще одно, может быть, важнейшее. Пусть отпечатались в Скарлетт
черты наступившей эпохи, пусть не могла она им  противостоять,  усваивая
худшее. Но помимо эпох, есть нечто проносимое человеком сквозь них, чего
он добивается и достичь в них не может, - надежда, реальная в  непрерыв-
ном усилии ее осуществить. И это усилие Митчелл воплотила в  Скарлетт  с
редкой для новейшей американской литературы настойчивостью. В этом смыс-
ле она была сестрой Фолкнера, хотя и непризнанной.
   Ушли "унесенные ветром", но остался идеал, неисполнимый сон,  который
видит Скарлетт, - душа, летящая в белой туманной массе (почти  гоголевс-
кая струна в тумане); она рвется, кличет мать (опять как гоголевский от-
чаявшийся герой) - мать как достоинство, честь и правду, которую не  от-
нять, потому что она была и, значит, может где-то быть, но где?  как?  -
душа не знает.
   Оттого-то многие и увидели в Скарлетт не Север и Юг, а символ бездум-
но-прекрасной Америки, за которую борются Север и Юг, силятся поглотить,
но не могут. Не дается им беспутное дитя, искалеченное жадностью, но  не
потерявшее красоты, в том числе и следов красоты внутренней.
   Эту красоту удалось удержать и в фильме. Конечно, у продюсера картины
Селзника были свои представления, как должны выглядеть  аристократы,  но
без подлинного в главной роли обойтись было нельзя; и тогда была найдена
красавица англичанка, воспитанница католических монастырей,  Вивиен  Ли.
Достоевский, считавший, что "красота спасет мир", писал: "Во  всем  мире
нет такого красивого типа женщин, как англичанки". Любопытно, что наблю-
дение это он сделал на лондонском Хай-Маркет, то есть в обиталище  соот-
ветственных жриц, что приближает нас к оценке, которую дала своей герои-
не Митчелл. Одна особенно поразила его: "Черты лица ее были нежны,  тон-
ки, что-то затаенное и грустное были в ее прекрасном  и  немного  гордом
взгляде... Она была, она не могла не быть выше всей этой толпы  несчаст-
ных женщин своим развитием: иначе что же значит лицо человеческое?"'.
   У Вивиен Ли было это лицо, "которое что-нибудь да значит", как бы  ни
обманывала им ее героиня. И зрители ее приняли безоговорочно.  Это  была
Скарлетт! Хотя в фильме не остаетесь и десятой доли жизни романа, а мно-
гое вообще было заглажено красивой  картинкой  (провинциальные  особняки
превращены в роскошные палаты), читателям (а именно они заполнили  кино-
залы) довольно было намека. Премьера состоялась 14 декабря 1939  года  в
Атланте. Когда Скарлетт застрелила ненавистного грабителя-янки,  зрители
чуть не сломали от восторга кинотеатр. По цифрам успеха  картина  обошла
другие и продолжает идти впереди всех после  нее  созданных  в  Америке.
Когда ее дают по телевидению, страна замирает. Люди следят за своей  лю-
бимицей и ее ответом судьбе: "О, fiddle-dee-dee! ду-удочки... не  пойма-
ешь!"
   А за каждой ее победой все слышнее звучит вопрос, как  сберечь  честь
смолоду, на который ответить она не смогла и который последовал  за  ней
повсюду, куда бы ни  являлась  уже  неотразимая,  неустрашимая  Скарлетт
О'Хара. Она пришла и к нам, в новом наряде, который так любила, в  русс-
ком языке.

   ЧАСТЬ 1

   ГЛАВА I

   Скарлетт О'Хара не была красавицей, но мужчины вряд ли отдавали  себе
в этом отчет, если они, подобно близнецам Тарлтонам, становились жертва-
ми ее чар. Очень уж причудливо сочетались в ее лице утонченные черты ма-
тери - местной аристократки французского происхождения - и крупные,  вы-
разительные черты отца - пышущего здоровьем  ирландца.  Широкоскулое,  с
точеным подбородком лицо Скарлетт невольно приковывало  к  себе  взгляд.
Особенно глаза - чуть раскосые,  светло-зеленые,  прозрачные,  в  оправе
темных ресниц. На белом, как лепесток магнолии, лбу - ах, эта белая  ко-
жа, которой так гордятся женщины американского Юга, бережно  охраняя  ее
шляпками, вуалетками и митенками от жаркого солнца Джорджии! - две безу-
коризненно четкие линии бровей стремительно взлетали косо вверх - от пе-
реносицы к вискам.
   Словом, она являла взору очаровательное зрелище, сидя в обществе Стю-
арта и Брента Тарлтонов  в  прохладной  тени  за  колоннами  просторного
крыльца Тары - обширного поместья своего отца. Шел 1861 год,  ясный  ап-
рельский день клонился к вечеру. Новое зеленое в цветочек  платье  Скар-
летт, на которое пошло двенадцать ярдов муслина, воздушными волнами  ле-
жало на  обручах  кринолина,  находясь  в  полной  гармонии  с  зелеными
сафьяновыми туфельками без каблуков, только что привезенными ей отцом из
Атланты. Лиф платья как нельзя более выгодно обтягивал  безупречную  та-
лию, бесспорно самую тонкую в трех графствах штата, и отлично  сформиро-
вавшийся для шестнадцати лет бюст. Но ни чинно  расправленные  юбки,  ни
скромность прически - стянутых тугим узлом и запрятанных в сетку  волос,
- ни степенно сложенные на коленях маленькие белые ручки не могли ввести
в обман: зеленые глаза - беспокойные, яркие (о, сколько в них было  сво-
енравия и огня!) - вступали в спор с учтивой светской сдержанностью  ма-
нер, выдавая подлинную сущность этой натуры. Манеры были результатом не-
ясных наставлений матери и более суровых нахлобучек Мамушки. Глаза  дала
ей природа.
   По обе стороны от нее, небрежно развалившись в креслах, вытянув скре-
щенные в лодыжках, длинные, в сапогах до колен, мускулистые ноги первок-
лассных наездников, близнецы смеялись и болтали, солнце било им  в  лицо
сквозь высокие, украшенные  лепным  орнаментом  стекла,  заставляя  жму-
риться. Высокие, крепкотелые? и узкобедрые, загорелые, рыжеволосые,  де-
вятнадцатилетние, в одинаковых синих куртках и горчичного  цвета;  брид-
жах, они были неотличимы друг от друга, как две коробочки хлопка.
   На зеленом фоне молодой листвы белоснежные кроны  цветущих  кизиловых
деревьев мерцали в косых лучах закатного солнца. Лошади близнецов, круп-
ные животные, золотисто-гнедые, под стать шевелюрам своих хозяев, стояли
у коновязи на подъездной аллее, а у ног лошадей -  переругивалась  свора
поджарых нервных гончих, неизменно сопровождавших Стюарта  и  Брента  во
всех их поездках. В некотором отдалении, как оно и подобает аристократу,
возлежал, опустив морду на лапы, пятнистый долматский  дог  и  терпеливо
ждал, когда молодые люди отправятся домой ужинать.
   Близнецы, лошади и гончие были не просто неразлучными товарищами - их
роднили более крепкие узы. Молодые, здоровые, ловкие и  грациозные,  они
были под стать друг другу - одинаково жизнерадостны и беззаботны, и юно-
ши не менее горячи, чем их лошади, - горячи, а подчас и опасны, - но при
всем том кротки и послушны в руках тех, кто знал, как ими управлять.
   И хотя все трое, сидевшие на крыльце,  были  рождены  для  привольной
жизни плантаторов и с пеленок воспитывались в довольстве и  холе,  окру-
женные сонмом слуг, лица их не казались ни безвольными, ни  изнеженными.
В этих мальчиках чувствовались сила и  решительность  сельских  жителей,
привыкших проводить жизнь под открытым небом, не особенно обременяя свои
мозги скучными  книжными  премудростями.  Графство  Клейтон  в  Северной
Джорджии было еще молодо, и жизнь там, на взгляд жителей Чарльстона, Са-
ванны и Огасты, пока что не утратила некоторого налета  грубости.  Более
старые и степенные обитатели Юга смотрели сверху вниз на новопоселенцев,
но здесь, на севере Джорджии, небольшой пробел по части тонкостей  клас-
сического образования не ставился никому в вину, если это искупалось хо-
рошей сноровкой в том, что имело подлинную цену. А цену имело уменье вы-
растить хлопок, хорошо сидеть в седле,  метко  стрелять,  не  ударить  в
грязь  лицом  в  танцах,  галантно  ухаживать  за  дамами  и  оставаться
джентльменом даже во хмелю.
   Все эти качества были в высшей мере присущи близнецам, которые к тому
же широко прославились своей редкой неспособностью усваивать любые  зна-
ния, почерпнутые из книг. Их родителям принадлежало больше денег, больше
лошадей, больше рабов, чем любому другому семейству графства, но по час-
ти грамматики близнецы уступали большинству своих  небогатых  соседей  -
"голодранцев", как называли белых бедняков на Юге.
   Как раз по этой причине Стюарт и Брент  и  бездельничали  в  эти  ап-
рельские послеполуденные часы на крыльце Тары. Их только  что  исключили
из университета Джорджии - четвертого за последние два года  университе-
та, указавшего им на дверь, и их старшие братья, Том и  Бойд,  возврати-
лись домой вместе с ними, не пожелав оставаться в стенах учебного  заве-
дения, где младшие пришлись не ко двору. Стюарт  и  Брент  рассматривали
свое последнее исключение из университета как весьма забавную  шутку,  и
Скарлетт, ни разу за весь год - после окончания  средней  школы,  Фейет-
виллского пансиона для молодых девиц, - не взявшая по своей воле в  руки
книги, тоже находила это довольно забавным.
   - Вам-то, я знаю, ни жарко ни холодно, что вас исключили, да  и  Тому
тоже, - сказала она. - А вот как же Бойд? Ему как будто  ужасно  хочется
стать образованным, а вы вытащили его и из Виргинского, и из  Алабамско-
го, и из Южно-Каролинского университетов, а теперь еще и из университета
Джорджии. Если и дальше так пойдет, ему никогда не удастся ничего закон-
чить.
   - Ну, он прекрасно может изучить право в конторе судьи Пармали в  Фе-
йетвилле, - беспечно отвечал Брент. - К тому же наше исключение  ничего,
в сущности, не меняет. Нам все равно пришлось бы возвратиться домой  еще
до конца семестра.
   - Почему?
   - Так ведь война, глупышка! Война должна начаться со дня на  день,  и
не станем же мы корпеть над книгами, когда другие воюют, как ты  полага-
ешь?
   - Вы оба прекрасно знаете, что никакой войны не  будет,  -  досадливо
отмахнулась Скарлетт. - Все это одни разговоры. Эшли Уилкс  и  его  отец
только на прошлой неделе говорили папе, что наши представители в Вашинг-
тоне придут к этому самому... к обоюдоприемлемому соглашению с  мистером
Линкольном по поводу Конфедерации. Да и вообще янки слишком боятся  нас,
чтобы решиться с нами воевать. Не будет никакой войны, и мне надоело про
нее слушать.
   - Как это не будет войны! - возмущенно воскликнули  близнецы,  словно
открыв бессовестный обман.
   - Да нет же, прелесть моя, война будет непременно, - сказал Стюарт. -
Конечно, янки боятся нас, но после того, как генерал Борегард  выбил  их
позавчера из форта Самтер, им ничего не остается,  как  сражаться,  ведь
иначе их ославят трусами на весь свет. Ну, а Конфедерация...
   Но Скарлетт нетерпеливо прервала его, сделав скучающую гримасу:
   - Если кто-нибудь из вас еще раз произнесет слово "война", я  уйду  в
дом и захлопну дверь перед вашим носом. Это слово нагоняет на меня  тос-
ку... да и еще вот - "отделение от Союза". Папа говорит о войне  с  утра
до ночи, и все, кто бы к нему ни пришел, только  и  делают,  что  вопят:
"форт Самтер, права Штатов, Эйби Линкольн!", и я прямо-таки готова  виз-
жать от скуки! Ну, и мальчики тоже ни о чем больше не говорят, да еще  о
своих драгоценных эскадронах. Этой весной на всех вечерах  царила  такая
тоска, потому что мальчики разучились  говорить  о  чем-либо  другом.  Я
очень рада, что Джорджия не вздумала отделяться до святок, иначе  у  нас
были бы испорчены все рождественские балы. Если я  еще  раз  услышу  про
войну, я уйду в дом.
   И можно было не сомневаться, что она сдержит слово. Ибо  Скарлетт  не
выносила разговоров, главной темой которых не являлась она сама.  Однако
плутовка произнесла свои угрозы с улыбкой, - памятуя о том, что от этого
у нее заиграют ямочки на щеках, - и, словно бабочка крылышками, взмахну-
ла длинными темными ресницами. Мальчики были очарованы - а только  этого
она и стремилась достичь - и поспешили принести,  извинения.  Отсутствие
интереса к военным делам ничуть не уронило ее в их глазах. По правде го-
воря, даже наоборот. Война - занятие мужское, а отнюдь не дамское,  и  в
поведении Скарлетт они усмотрели лишь еще одно свидетельство  ее  безуп-
речной женственности.
   Уведя собеседников в сторону от надоевшей темы войны, Скарлетт с  ув-
лечением вернулась к их личным делам:
   - А что сказала ваша мама, узнав, что вас обоих  снова  исключили  из
университета?
   Юноши смутились, припомнив, как встретила их мать три  месяца  назад,
когда они, изгнанные из Виргинского университета, возвратились домой.
   - Да видишь ли, - сказал Стюарт, - она пока еще не имела  возможности
ничего сказать. Мы вместе с Томом уехали сегодня из дома рано утром, по-
ка она не встала, и Том засел у Фонтейнов, а мы поскакали сюда.
   - А вчера вечером, когда вы явились домой, она тоже ничего не  сказа-
ла?
   - Вчера вечером нам повезло. Как раз перед нашим приездом привели но-
вого жеребца, которого ма купила в прошлом месяце на ярмарке в Кентукки,
и дома все было вверх дном. Ах, Скарлетт, какая это великолепная лошадь,
ты скажи отцу, чтобы он приехал поглядеть! Это животное  еще  по  дороге
едва не вышибло дух из конюха и чуть не насмерть затоптало двух  маминых
чернокожих, встречавших поезд на станции в Джонсборо. А как раз когда мы
приехали, жеребец только что разнес в щепы стойло, едва не  убил  мамину
любимую лошадь Земляничку, и ма стояла в конюшне с целым мешком сахара в
руках - пыталась его улестить, и, надо сказать, не без успеха.  Черноко-
жие повисли от страха на стропилах и таращили на ма глаза, а она  разго-
варивала с жеребцом, прямо как с человеком, и он брал  сахар  у  нее  из
рук. Никто не умеет так обращаться с лошадьми, как ма. Тут  она  увидела
нас и говорит: "Боже милостивый, что это вас опять принесло  домой?  Это
же не дети, а чума египетская!" Но в эту минуту жеребец начал фыркать  и
лягаться, и ма сказала: "Пошли вон отсюда! Не видите, что ли,  -  он  же
нервничает, мой голубок! А с вами я утром потолкую!" Ну, мы легли  спать
и поутру ускакали пораньше, пока она в нас не вцепилась, а Бойд  остался
ее умасливать.
   - Как вы думаете, она вздует Бойда? -  Скарлетт,  как  и  все  жители
графства, просто не могла освоиться с мыслью, что "крошка" миссис  Тарл-
тон держит в ежовых рукавицах своих великовозрастных сыновей, а по  мере
надобности и прохаживается по их спинам хлыстом.
   Беатриса Тарлтон была женщина деловая и  несла  на  своих  плечах  не
только заботу о большой хлопковой плантации, сотне негров-рабов и восьми
своих отпрысках, но вдобавок еще и управляла самым крупным конным  заво-
дом во всем штате. Нрав у нее был горячий, и она легко впадала в  ярость
от бесчисленных проделок своих четырех сыновей, и если телесные  наказа-
ния для лошадей или для негров находились в ее владениях под  строжайшим
запретом, то мальчишкам порка время от времени не могла, по  ее  мнению,
принести вреда.
   - Нет, конечно, Бойда она не тронет. С Бойдом ма не  особенно  крепко
расправляется, потому как он самый старший, а ростом не вышел, -  сказал
Стюарт не без тайной гордости за свои шесть футов два дюйма. - Мы потому
и оставили его дома объясниться с ней. Да, черт побери, пора  бы  уж  ма
перестать задавать нам трепку! Нам же по девятнадцати, а  Тому  двадцать
один, а она обращается с нами, как с шестилетними.
   - Ваша мама поедет завтра на барбекю к Уилксам на этой новой лошади?
   - Она поехала бы, да папа сказал, что это опасно, лошадь слишком  го-
ряча. Ну и девчонки ей не дадут. Они заявили, что она должна хотя бы раз
приехать в гости, как приличествует даме - в экипаже.
   - Лишь бы завтра не было дождя, - сказала Скарлетт. - Уже целую неде-
лю почти ни одного дня без дождя. Ничего нет хуже, как испорченное  бар-
бекю, когда все переносится в дом и превращается в пикник в четырех сте-
нах.
   - Не беспокойся, завтра будет погожий день и жарко,  как  в  июне,  -
сказал Стюарт. - Погляди, какой закат - я никогда еще, по-моему, не  ви-
дал такого красного солнца! Погоду всегда можно предсказать по закату.
   Все поглядели туда, где на горизонте над только что испаханными безб-
режными хлопковыми полями Джералда О'Хара пламенел закат.  Огненно-крас-
ное солнце опускалось за высокий холмистый берег реки Флинт, и на  смену
апрельскому теплу со двора уже потянуло душистой прохладой.
   Весна рано пришла в этом году - с частыми теплыми дождями  и  стреми-
тельно вскипающей бело-розовой пеной в кронах кизиловых и персиковых де-
ревьев, осыпавших темные заболоченные поймы рек и склоны далеких  холмов
бледными звездочками своих цветов. Пахота уже подходила к концу, и  баг-
ряные закаты окрашивали свежие борозды красной джорджианской  глины  еще
более густым багрецом. Влажные, вывороченные пласты земли, малиновые  на
подсыхающих гребнях борозд, лиловато-пунцовые и бурые в густой тени, ле-
жали, алкая хлопковых зерен посева. Выбеленный известкой кирпичный  уса-
дебный дом казался островком среди потревоженного моря вспаханной земли,
среди красных, вздыбившихся, серповидных волн, словно бы  окаменевших  в
момент прибоя. Здесь нельзя было увидеть длинных прямых борозд, подобных
тем, что радуют глаз на желтых глинистых плантациях плоских  пространств
Центральной Джорджии или на сочном черноземе прибрежных земель.  Холмис-
тые предгорья Северной  Джорджии  вспахивались  зигзагообразно,  образуя
бесконечное количество спиралей, дабы не дать тяжелой почве  сползти  на
дно реки.
   Это была девственная красная земля - кроваво-алая после  дождя,  кир-
пично-пыльная в засуху, - лучшая в мире для выращивания хлопка. Это  был
приятный для глаз край белых особняков,  мирных  пашен  и  неторопливых,
мутно-желтых рек... И это был край резких контрастов - яркого  солнца  и
глубоких теней. Расчищенные под пашню земли плантаций и тянувшиеся  милю
за милей хлопковые поля безмятежно покоились, прогретые солнцем,  окайм-
ленные нетронутым лесом, темным и прохладным даже в знойный  полдень,  -
сумрачным, таинственным, чуть зловещим, наполненным терпеливым,  вековым
шорохом в верхушках сосен, похожим на вздох или  на  угрозу:  "Берегись!
Берегись! Ты уже зарастало однажды, поле. Мы можем завладеть тобою  сно-
ва!"
   До слуха сидевших на крыльце донесся стук копыт, позвякивание упряжи,
смех и перекличка резких негритянских голосов - работники и мулы возвра-
щались с поля. И тут же из дома долетел нежный голос Эллин О'Хара, мате-
ри Скарлетт, подзывавшей девчонку-негритянку, носившую за ней корзиночку
с ключами.
   - Да, мэм, - прозвучал в ответ тоненький детский голосок, и с черного
хода донесся шум шагов, удалявшихся в сторону коптильни, где Эллин  еже-
вечерне по окончании полевых работ раздавала  пищу  неграм.  Затем  стал
слышен звон посуды и столового серебра: Порк, соединявший в своем лице и
лакея и дворецкого усадьбы, начал накрывать на стол к ужину.
   Звуки эти напомнили близнецам, что им  пора  возвращаться  домой.  Но
мысль о встрече с матерью страшила ях, и они медлили на крыльце,  смутно
надеясь, что Скарлетт пригласит их поужинать.
   - Послушай, Скарлетт, а  как  насчет  завтрашнего  вечера?  -  сказал
Брент. - Мы тоже хотим потанцевать с тобой - ведь мы  не  виноваты,  что
ничего не знали ни про барбекю, ни про бал. Надеюсь, ты еще не все танцы
расписала?
   - Разумеется, все! А откуда мне было знать, что вы прискачете  домой?
Не могла же я беречь танцы для вас, а потом остаться с носом и подпирать
стенку!
   - Это ты-то? - Близнецы оглушительно расхохотались.
   - Вот что, малютка, ты должна отдать мне первый вальс, а Стю  -  пос-
ледний и за ужином сесть с нами. Мы разместимся на лестничной  площадке,
как на прошлом балу, и позовем Джинси, чтобы она опять нам погадала.
   - Мне не нравится, как она гадает. Вы же слышали -  она  предсказала,
что я выйду замуж за жгучего брюнета с черными усами, а я не люблю  брю-
нетов.
   - Ты любишь рыжеволосых, верно, малютка? - ухмыльнулся Брент. - В та-
ком случае пообещай нам все вальсы и ужин.
   - Если пообещаешь, мы откроем тебе один секрет, - сказал Стюарт.
   - Вот как? - воскликнула Скарлетт, мгновенно, как  дитя,  загоревшись
любопытством.
   - Это ты про то, что мы слышали вчера в Атланте, Стю? Но ты помнишь -
мы дали слово молчать.
   - Ладно уж. В общем, мисс Питти сказала нам кое-что.
   - Мисс - кто?
   - Да эта, ты ее знаешь, кузина Эшли Уилкса, которая живет в  Атланте,
- мисс Питтипэт Гамильтон, тетка Чарлза и Мелани Гамильтонов.
   - Конечно, знаю и могу сказать, что более глупой старухи я еще  отро-
дясь не встречала.
   - Так вот, когда мы вчера в Атланте  дожидались  своего  поезда,  она
проезжала в коляске мимо вокзала, остановилась поболтать с нами и сказа-
ла, что завтра у Уилксов на балу будет оглашена помолвка.
   - Ну, это для меня не новость, - разочарованно протянула Скарлетт.  -
Этот дурачок, Чарли Гамильтон, ее племянник, обручится с Милочкой Уилкс.
Всем уже давным-давно известно, что они должны пожениться, хотя он,  мне
кажется, не очень-то к этому рвется.
   - Ты считаешь его дурачком? - спросил Брент. - Однако на  святках  ты
позволяла ему вовсю увиваться за тобой,
   - А как я могла ему запретить? - Скарлетт небрежно пожала плечами.  -
Все равно, по-моему, он ужасная размазня.
   - И к тому же это вовсе не его помолвка будет завтра объявлена, а Эш-
ли с мисс Мелани, сестрой Чарлза! - торжествующе выпалил Стюарт.
   Скарлетт не изменилась в лице, и только губы у нее  слегка  побелели.
Так бывает, когда удар обрушивается внезапно и человек не успевает охва-
тить сознанием то, что произошло. Столь неподвижно было ее  лицо,  когда
она, не проронив ни слова, смотрела на Стюарта, что  он,  не  будучи  от
природы слишком прозорлив, решил: это известие, как видно, здорово  уди-
вило и заинтриговало ее.
   - Мисс Питти сказала нам, что они собирались огласить помолвку только
в будущем году, потому как мисс Мелани не особенно крепка здоровьем,  но
сейчас только и разговора что о войне, и вот оба семейства решили  пото-
ропиться со свадьбой. Помолвка будет оглашена завтра за ужином.  Видишь,
Скарлетт, мы открыли тебе секрет, и ты теперь должна пообещать, что  ся-
дешь ужинать с нами.
   - Ну конечно, с вами, - машинально пробормотала Скарлетт.
   - И обещаешь отдать нам все вальсы?
   - Обещаю.
   - Ну, ты - прелесть. Воображаю, как все мальчишки взбесятся!
   - А пускай себе бесятся, - сказал Брент. - Мы вдвоем легко с ними уп-
равимся. Послушай, Скарлетт, посиди с нами и утром, на барбекю.
   - Что ты сказал?
   Стюарт повторил свою просьбу.
   - Ладно.
   Близнецы переглянулись - торжествующе, но не без удивления.  Для  них
было непривычно столь легко добиваться знаков расположения этой девушки,
хотя они и считали, что она отдает им некоторое предпочтение перед  дру-
гими. Обычно Скарлетт все же заставляла их упрашивать ее и умолять,  во-
дила за нос, не говоря ни "да", ни "нет", высмеивала их, если они  начи-
нали дуться, и напускала на себя ледяную холодность, если они  пробовали
рассердиться. А сейчас она, в сущности, пообещала провести с  ними  весь
завтрашний день - сидеть рядом на барбекю, танцевать с ними  все  вальсы
(а уж они позаботятся, чтобы вальс вытеснил все другие танцы!) и ужинать
вместе. Ради этого стоило даже вылететь из университета!
   Окрыленные своим неожиданным успехом, близнецы не спешили откланяться
и продолжали болтать о предстоящем барбекю, о бале, о Мелани Гамильтон и
Эшли Уилксе, отпуская шутки, хохоча, перебивая  друг  друга  и  довольно
прозрачно намекая, что приближается время ужина.  Молчание  Скарлетт  не
сразу дошло до их сознания, а она за все это время не проронила ни  сло-
ва. Наконец и они ощутили какую-то перемену. Сияющий вечер словно бы по-
тускнел - только близнецы не могли бы  сказать,  отчего  это  произошло.
Скарлетт, казалось, совсем их не слушала, хотя ни разу не ответила  нев-
попад. Чувствуя, что происходит нечто непонятное, сбитые с толку, раздо-
садованные, они пытались еще некоторое время поддерживать разговор,  по-
том поглядели на часы и нехотя поднялись.
   Солнце стояло уже совсем низко над свежевспаханным полем, и за  рекой
черной зубчатой стеной воздвигся высокий  лес.  Ласточки,  выпорхнув  из
застрех, стрелой проносились над двором, а куры, утки и индюки,  одни  -
важно вышагивая, другие - переваливаясь с боку на бок, потянулись  домой
с поля.
   Стюарт громко крикнул:
   - Джимс!
   И почти тотчас высокий негр, примерно одного с  близнецами  возраста,
запыхавшись, выбежал из-за угла дома и бросился к коновязи. Джимс был их
личным слугой и вместе с собаками сопровождал их повсюду. Он был  нераз-
лучным товарищем их детских игр, а когда им исполнилось десять лет,  они
получили его в собственность в виде  подарка  ко  дню  рождения.  Завидя
Джимса, гончие поднялись, отряхивая красную пыль, и замерли  в  ожидании
хозяев. Юноши распрощались, пообещав Скарлетт приехать завтра к  Уилксам
пораньше и ждать ее там. Затем сбежали с крыльца, вскочили  в  седла  и,
сопровождаемые Джимсом, пустили  лошадей  в  галоп  по  кедровой  аллее,
что-то крича на прощанье и размахивая шляпами.
   За поворотом аллеи, скрывшим из глаз дом, Брент  остановил  лошадь  в
тени кизиловых деревьев. Следом за ним остановился  и  Стюарт.  Мальчиш-
ка-негр остановился в некотором отдалении. Лошади, почувствовав ослабев-
шие поводья, принялись пощипывать нежную весеннюю  траву,  а  терпеливые
собаки снова улеглись в мягкую красную пыль, с вожделением поглядывая на
круживших в сгущающихся сумерках ласточек. На широком простодушном  лице
Брента было написано недоумение и легкая обида.
   - Послушай, - сказал он. - Не кажется ли тебе, что она могла бы приг-
ласить нас поужинать?
   - Я, признаться, тоже этого ждал, да так и  не  дождался,  -  отвечал
Стюарт. - Что ты скажешь, а?
   - Не знаю, что и сказать. Странно как-то. В  конце  концов,  мы  ведь
давно не виделись и, как приехали, - прямо к ней. И  даже  почти  ничего
еще не успели и рассказать.
   - Мне показалось, что она поначалу здорово обрадовалась, увидав нас.
   - Да, мне тоже так подумалось.
   - А потом вдруг как-то притихла, словно у нее голова разболелась.
   - Да, я заметил, но не придал этому значения. Что это с ней,  как  ты
думаешь?
   - Не пойму. Может, мы сказали что-нибудь такое, что ее рассердило?
   На минуту оба погрузились в размышления.
   - Ничего такого не могу припомнить. И притом, когда  Скарлетт  разоз-
лится, это же сразу видно. Она не то что другие девчонки - у нее тут  же
все вырывается наружу.
   - Да, это мне как раз в ней и нравится. Она, когда сердится, не прев-
ращается в ледышку и не обливает тебя презрением, а  просто  выкладывает
все начистоту. И все-таки, видно, мы что-то не то сказали или сделали  -
почему она вдруг примолкла и стала какая-то  скучная.  Могу  поклясться,
что она обрадовалась, увидав нас, и, похоже,  хотела  пригласить  поужи-
нать.
   - Может, это потому, что нас опять вышвырнули из университета?
   - Ну да, черта с два! Не будь идиотом. Она же хохотала  как  чумовая,
когда мы ей об этом рассказывали. Да она не больше  нашего  уважает  всю
эту книжную премудрость.
   Брент, повернувшись в седле, кликнул своего негра-грума.
   - Джимс!
   - Да, сэр!
   - Ты слышал наш разговор с мисс Скарлетт?
   - Не-е, сэр, мистер Брент! Вы уж скажете! Да чтоб я стал подслушивать
за белыми господами!
   - А то нет, черт побери! У вас, черномазых, всегда ушки на макушке! Я
же видел, как ты, врунишка, слонялся вокруг крыльца и прятался за жасми-
новым кустом у стены. Ну-ка, вспомни, не сказали ли мы чего-нибудь тако-
го, что могло бы рассердить или обидеть мисс Скарлетт?
   После такого призыва к его сообразительности Джимс бросил притворство
и сосредоточенно сдвинул черные брови.
   - Не-е, сэр, такого я не заметил, она вроде не сердилась.  Она  вроде
очень обрадовалась, похоже, сильно без вас скучала  и,  покамест  вы  не
сказали про мистера Эшли и мисс Мелли Гамильтон - про то, что они  поже-
нятся, - все щебетала как птичка, а тут вдруг вся съежилась, будто  яст-
реба увидела.
   Близнецы переглянулись и кивнули, но на их лицах все еще было написа-
но недоумение.
   - Джимс прав, - сказал Стюарт. - Но в чем тут дело, в толк не возьму.
Черт подери, она же никогда не интересовалась Эшли - он для  нее  просто
друг. Она нисколько им не увлечена. Во всяком случае, не так, как нами.
   Брент утвердительно кивнул.
   - А может, ей обидно, что Эшли ничего не сказал ей про завтрашнее ог-
лашение - они же как-никак друзья детства? Девчонки любят узнавать такие
новости первыми - это для них почему-то важно.
   - Может, и так. Да только... ну, что с того, что не сказал? Это  ведь
держалось от всех в тайне, потому что было задумано  как  сюрприз.  И  в
конце-то концов, разве человек не имеет права молчать о своей  помолвке?
Мы ведь тоже ничего бы не узнали, не проболтайся нам тетушка мисс Мелли.
К тому же Скарлетт не могла не знать, что Эшли рано или  поздно  женится
на мисс Мелли. Мы-то знаем про это давным-давно. Так уж у них повелось у
Гамильтонов и Уилксов: жениться на кузинах. Всем было известно, что Эшли
когда-нибудь женится на мисс Мелли, а Милочка Уилкс выйдет замуж  за  ее
брата Чарлза.
   - Ладно, не желаю больше ломать себе над этим  голову.  Жаль  только,
что она не пригласила нас поужинать. Признаться, мне страсть как неохота
ехать домой и выслушивать маменькины вопли по поводу  нашего  исключения
из университета. А ведь пора бы ей и привыкнуть.
   - Будем надеяться, что Бойду уже удалось ее умаслить. Ты  же  знаешь,
как у этого хитреца ловко подвешен язык. Он всегда умеет ее задобрить.
   - Да, конечно, но на это ему нужно время. Он будет кружить вокруг  да
около, пока не заговорит ей зубы и она не сложит оружия и не  велит  ему
приберечь свое красноречие для адвокатской практики. А Бойду небось даже
не удалось пока что и подступиться к ма. Бьюсь об заклад,  что  она  все
еще в таком упоении от своего нового жеребца, что о нас и думать  забыла
и вспомнит про наше исключение, только когда сядет ужинать и  увидит  за
столом Бойда. Ну, а к концу ужина она уже распалится вовсю и  будет  ме-
тать громы и молнии. А часам к десяти, и никак не раньше, Бойду  удастся
втолковать ей, что было бы унизительно для любого из  ее  сыновей  оста-
ваться в учебном заведении, где ректор позволил себе разговаривать с на-
ми в таком тоне. И лишь к полуночи Бойд, наконец, так заморочит ей голо-
ву, что она взбесится и будет кричать на него - почему он не  пристрелил
ректора. Нет, раньше, как к ночи, нам домой лучше не соваться.
   Близнецы хмуро поглядели друг на друга. Они, никогда не робевшие ни в
драке, ни перед необъезженным скакуном, ни перед  разгневанными  соседя-
ми-плантаторами, испытывали священный трепет  перед  беспощадным  языком
своей рыжеволосой матушки и ее хлыстом, который она без стеснения пуска-
ла прогуляться по их задам.
   - Знаешь что, - сказал Брент. - Давай поедем к Уилксам. Эшли и барыш-
ни будут рады, если мы поужинаем с ними.
   Но Стюарт, казалось, смутился.
   - Нет, не стоит к ним ехать. У них там небось дым коромыслом -  гото-
вятся к завтрашнему барбекю, и притом...
   - Ах да, я и забыл, - поспешно перебил его Брент. - Нет, туда  мы  не
поедем.
   Они прищелкнули языком, трогая лошадей с  места,  и  некоторое  время
ехали в полном молчании. Смуглые щеки Стюарта порозовели от смущения. До
прошлого лета он усиленно ухаживал за Индией Уилкс с молчаливого одобре-
ния своих и ее родителей и всей округи. Все  жители  графства  полагали,
что спокойная, уравновешенная Индия  Уилкс  может  оказать  благотворное
влияние на этого малого. Во всяком случае, они горячо на нее уповали.  И
Стюарт мог бы заключить этот брачный союз, но Бренту это было не по  ду-
ше. Нельзя сказать, чтобы Индия совсем не нравилась Бренту, но он все же
находил ее слишком простенькой и скучной и никакими силами не мог заста-
вить себя влюбиться в нее, чтобы составить Стюарту компанию. Впервые  за
всю жизнь близнецы разошлись во вкусах, и Брента  злило,  что  его  брат
оказывает внимание девушке, ничем, по его мнению, не примечательной.
   А потом, прошлым летом, на политическом митинге в дубовой роще  возле
Джонсборо внимание обоих внезапно привлекла к себе Скарлетт О'Хара.  Они
дружили с ней не первый год, и еще со школьных лет она  была  неизменной
участницей всех их детских проказ, так как скакала верхом  и  лазила  по
деревьям почти столь же ловко, как они. А теперь, к полному  их  изумле-
нию, внезапно превратилась в настоящую молодую леди, и  притом  прелест-
нейшую из всех живущих на земле.
   Они впервые заметили, какие искорки пляшут в ее зеленых глазах, какие
ямочки играют на щеках, когда она улыбается, какие у нее изящные ручки и
маленькие ножки и какая тонкая талия. Близнецы отпускали шутки, острили,
а она заливалась серебристым смехом, и, видя, что она отдает им должное,
они лезли из кожи вон.
   Это был памятный в их жизни день. Впоследствии, не раз возвращаясь  к
нему в воспоминаниях, близнецы только диву давались, как это могло  слу-
читься, что они столь долго оставались нечувствительными к  чарам  Скар-
летт О'Хара. Они так и не нашли ответа на этот вопрос, а секрет  состоял
в том, что в тот день Скарлетт сама решила привлечь к себе их  внимание.
Знать, что кто-то влюблен не в нее, а в другую девушку, всегда было  для
Скарлетт сущей мукой, и видеть Стюарта возле Индии Уилкс  оказалось  для
этой маленькой хищницы совершенно непереносимым.  Не  удовольствовавшись
одним Стюартом, она решила заодно пленить и Брента и проделала это с та-
ким искусством, что ошеломила обоих.
   Теперь они оба были влюблены в нее по уши, а Индия Уилкс и Летти Ман-
ро из имения Отрада, за которой от нечего делать волочился Брент, отсту-
пили на задний план. Каково будет оставшемуся с носом, если Скарлетт от-
даст предпочтение одному из них, - над этим  близнецы  не  задумывались.
Когда придет срок решать, как тут быть, тогда они и решат.  А  пока  что
оба были очень довольны гармонией, наступившей в их сердечных делах, ибо
ревности не было места в отношениях братьев. Такое положение вещей чрез-
вычайно возбуждало любопытство соседей и раздражало их мать,  недолюбли-
вавшую Скарлетт.
   - Поделом вам обоим будет, если эта продувная девчонка надумает заар-
канить одного из вас, - сказала маменька. - А может, она решит, что двое
лучше одного, и тогда вам придется переселиться в Юту, к мормонам... ес-
ли только они вас примут, в чем я сильно сомневаюсь. Боюсь, что  в  один
прекрасный день вы просто-напросто напьетесь и перестреляете друг  друга
из-за этой двуличной зеленоглазой вертушки. А впрочем, может, оно бы и к
лучшему.
   С того дня - после митинга - Стюарт в обществе Индии чувствовал  себя
не в своей тарелке. Ни словом, ни взглядом, ни намеком не дала ему Индия
понять, что заметила резкую перемену в его отношении  к  ней.  Она  была
слишком хорошо для этого воспитана.  Но  Стюарт  не  мог  избавиться  от
чувства вины и испытывал поэтому неловкость. Он  понимал,  что  вскружил
Индии голову, понимал, что она и сейчас все еще любит его, а он - в глу-
бине души нельзя было  в  этом  не  признаться  -  поступает  с  ней  не
по-джентльменски. Он по-прежнему восхищался ею и безмерно уважал  ее  за
воспитанность, благородство манер, начитанность и прочие драгоценные ка-
чества, коими она обладала. Но, черт подери, она была так бесцветна, так
тоскливо-однообразна  по  сравнению  с   яркой,   изменчивой,   очарова-
тельно-капризной Скарлетт. С Индией всегда все было ясно, а Скарлетт бы-
ла полна неожиданностей. Она  могла  довести  своими  выходками  до  бе-
шенства, но в этом и была ее своеобразная прелесть.
   - Ну, давай поедем к Кэйду Калверту и поужинаем у него. Скарлетт  го-
ворила, что Кэтлин вернулась домой из Чарльстона. Быть может, она  знает
какие-нибудь подробности про битву за форт Самтер.
   - Это Кэтлин-то? Держу пари, она не знает даже, что этот форт стоит у
входа в гавань, и уж подавно ей не известно, что там  было  полным-полно
янки, пока мы не выбили их оттуда. У нее на уме одни балы и  поклонники,
которых она, по-моему, коллекционирует.
   - Ну и что? Ее болтовню все равно забавно слушать. И во всяком случае
мы можем переждать там, пока ма не уляжется спать.
   - Ладно, черт побери! Я ничего не имею против  Кэтлин,  она  действи-
тельно забавная, и всегда интересно послушать, как она рассказывает  про
Кэро Ротта и всех прочих, кто там в Чарльстоне. Но будь я проклят,  если
усинку за столом с этой янки - ее мачехой.
   - Ну, чего ты так на нее взъелся, Стюарт? Она же полна  самых  лучших
побуждений.
   - Я на нее не взъелся - мне ее жалко, а я не люблю людей, которые вы-
зывают во мне жалость. А она уж так хлопочет, так старается,  чтобы  все
было как можно лучше и все чувствовали себя  как  дома,  что  непременно
сказанет что-нибудь невпопад. Она действует мне на нервы! И при этом она
ведь считает всех нас, южан, дикарями. Она, видите ли, боится южан.  Бе-
леет как мел всякий раз при нашем появлении. Ей-богу, она похожа на  ис-
пуганную курицу, когда сидит на стуле, прямая как палка, моргает блестя-
щими, круглыми от страха глазами, и так и кажется, что вот-вот захлопает
крыльями и закудахчет, стоит кому-нибудь пошевелиться.
   - Это и неудивительно. Ты же прострелил Кэйду ногу.
   - Я был пьян, иначе не стал бы стрелять, - возразил Стюарт. - И  Кэйд
не держит на меня зла. Да и Кэтлин, и Рейфорд, и  мистер  Калверт.  Одна
только эта их мачеха-северянка подняла крик, что я,  дескать,  варвар  и
порядочным людям небезопасно  жить  среди  этих  нецивилизованных  дика-
рей-южан.
   - Что ж, она по-своему права. Она ведь янки, откуда ей набраться  хо-
роших манер. И в конце-то концов ты же все-таки стрелял в него, а он  ее
пасынок.
   - Да, черт подери, разве это причина, чтобы оскорблять меня! А  когда
Тони Фонтейн всадил пулю тебе в ногу, разве ма  поднимала  вокруг  этого
шум? А ведь ты ей не пасынок, как-никак - родной сын. Однако она  просто
послала за доктором Фонтейном, чтобы он перевязал рану, и спросила - как
это Тони угораздило так промахнуться. Верно, он был пьян,  сказала  она.
Помнишь, как взбесился тогда Тони?
   И при этом воспоминании оба так и покатились со смеху.
   - Да, мать у нас что надо! - с нежностью в голосе заметил Брент. - На
нее всегда можно положиться - уж она-то поступит, как нужно, и не  окон-
фузит тебя в глазах друзей.
   - Но похоже, она может здорово оконфузить нас в глазах отца и  девчо-
нок, когда мы заявимся сегодня вечером домой, - угрюмо изрек  Стюарт.  -
Знаешь, Брент, сдается мне, ухнула теперь наша поездка в Европу. Ты пом-
нишь, ма сказала: если нас снова вышибут из университета, не видать  нам
большого турне как своих ушей.
   - Ну и черт с ним, верно? Чего мы не видали в Европе? Чем,  скажи  на
милость, могут эти иностранцы похвалиться перед нами, что у них там  та-
кое есть, чего нет у нас в Джорджии? Держу пари, что девушки  у  них  не
красивее наших и лошади не быстрее, и могу поклясться, что их кукурузно-
му виски далеко до отцовского.
   - Эшли Уилкс говорит, что у них потрясающая природа  и  замечательная
музыка. Эшли очень нравится Европа. Он вечно про нее рассказывает.
   - Ты же знаешь, что за народ эти Уилксы. Они ведь все прямо  помешаны
на музыке, на книгах и на красивых пейзажах. Мать говорит - это  потому,
что их дедушка родом из Виргинии. Она утверждает, что они все там только
этим и интересуются.
   - Ну и пусть забирают себе все это. А мне дайте резвую лошадь, стакан
хорошего вина, порядочную девушку, за которой можно приволокнуться, и не
очень порядочную, с которой можно поразвлечься, и  забирайте  себе  вашу
Европу, нужна она мне очень... Не пустят нас в это турне - ну  и  напле-
вать! Представь себе, что мы сейчас были бы в Европе, а тут, того и гля-
ди, начнется война? Нам бы нипочем не поспеть назад! Чем ехать в Европу,
я лучше пойду воевать.
   - Да и я, в любую минуту... Слушай, Брент, я знаю, куда нам можно по-
ехать поужинать: дернем-ка прямо через болота к Эйблу Уиндеру  и  скажем
ему, что мы опять дома, все четверо, и в любую минуту готовы  стать  под
ружье.
   - Правильно! - с жаром поддержал его Брент. - И там мы  уж  наверняка
узнаем все последние новости об Эскадроне и что они в конце концов реши-
ли насчет цвета мундиров.
   - А вдруг они подумают нарядить нас, как зуавов? Будь я проклят, если
запишусь тогда в их войско! Я же буду чувствовать себя девчонкой в  этих
широких красных штанах! Они, ей-богу, как две капли воды похожи на женс-
кие фланелевые панталоны.
   - Да вы, никак, собрались ехать к мистеру Уиндеру? - вмешался  Джимс.
- Что ж, езжайте, только не ждите, что вам там добрый  ужин  подадут.  У
них кухарка померла, а новой они еще не купили. Стряпает пока одна  нег-
ритянка с плантации, и мне тамошние негры сказывали, что  такой  поганой
стряпни не видано нигде во всем белом свете.
   - Вот черт! А чего ж они не купят новой поварихи?
   - Да откуда у такой нищей белой швали возьмутся деньги покупать  себе
негров? У них сроду больше четырех рабов не было.
   В голосе Джимса звучало нескрываемое презрение.  Ведь  его  хозяевами
были Тарлтоны - владельцы сотни негров, и это возвышало его в  собствен-
ных глазах; подобно многим неграм с крупных плантаций, он смотрел свысо-
ка па мелких фермеров, у которых рабов было раз, два, и обчелся.
   - Я с тебя сейчас шкуру за эти слова  спущу!  -  вскричал  взбешенный
Стюарт. - Да как ты смеешь называть Эйбла Уиндера "нищей белой  швалью"!
Конечно, он беден, но вовсе не шваль, и я, черт побери, не позволю нико-
му, ни черному, ни белому, отзываться о нем дурно. Он - лучший человек в
графстве, иначе его не произвели бы в лейтенанты.
   - Во-во, я и сам диву даюсь, -  совершенно  невозмутимо  ответствовал
Джимс. - По мне, так им бы надо избрать себе офицеров из тех, кто  побо-
гаче, а не какую попало шваль.
   - Он не шваль. Ты не равняй его с такой, к примеру, швалью, как Слэт-
тери. Эйбл, правда, не богат. Он не крупный плантатор, просто  маленький
фермер, и если ребята сочли его достойным чина лейтенанта, не твоего ума
дело судить об этом, черномазый. В Эскадроне знают что делают.
   Кавалерийский Эскадрон был создан три месяца назад, в тот самый день,
когда Джорджия откололась от Союза Штатов, и сразу же начался призыв во-
лонтеров. Новая войсковая часть еще не получила  никакого  наименования,
но отнюдь не из-за отсутствия предложений. У каждого было наготове свое,
и никто не желал от него отказываться. Точно такие же споры  разгорелись
и по вопросу о цвете и форме обмундирования. "Клейтонские тигры", "Пожи-
ратели огня", "Гусары Северной Джорджии", "Зуавы", "Территориальные вин-
товки" (последнее - невзирая на то, что кавалерию предполагалось  воору-
жить пистолетами, саблями и охотничьими ножами, а вовсе не  винтовками),
"Клейтонские драгуны", "Кровавые громовержцы", "Молниеносные и беспощад-
ные" - каждое из этих наименований имело своих приверженцев. А пока воп-
рос оставался открытым, все называли новое формирование просто  Эскадро-
ном, и так оно и просуществовало до самого конца, хотя впоследствии  ему
и было присвоено некое весьма пышное наименование.
   Офицеры избирались самими волонтерами, ибо, кроме некоторых ветеранов
Мексиканской и Семинольской кампаний, никто во всем графстве не  обладал
ни малейшим военным опытом, а подчиняться приказам ветеранов,  если  они
не вызывали к себе личной симпатии и доверия, ни у кого не  было  охоты.
Четверо тарлтонских юношей были всем очень по сердцу, так же как и  трое
молодых Фонтейнов, но, к общему прискорбию, за них не  пожелали  голосо-
вать, ибо Тарлтоны легко напивались и были буйны во  хмелю,  а  Фонтейны
вообще отличались вспыльчивым нравом и  слыли  отчаянными  головорезами.
Эшли Уилксу присвоили звание капитана, поскольку он был лучшим  наездни-
ком графства, а его хладнокровие и выдержка могли обеспечить некое подо-
бие порядка. в рядах Эскадрона. Рейфорд  Калверт  был  назначен  старшим
лейтенантом, потому что Рейфа любили все, а  звание  лейтенанта  получил
Эйбл Уиндер, сын старого траппера и сам владелец небольшой фермы.
   Эйбл был огромный здоровяк, старше всех в  Эскадре  не  по  возрасту,
добросердечный, не шибко образованный, но умный,  смекалистый  и  весьма
галантный в обхождении с дамами. Дух снобизма был Эскадрону чужд. Ведь в
его составе насчитывалось немало таких, чьи отцы и дети нажили свое сос-
тояние, начав с обработки небольшого фермерского  участка.  А  Эйбл  был
лучшим стрелком в Эскадроне, непревзойденно метким стрелком - попадал  в
глаз белке с расстояния в семьдесят пять ярдов - и к тому же знал толк в
бивачной жизни: был отличным следопытом, умел разжечь костер под пролив-
ным дождем и найти ключевую воду. Эскадрон оценил его  по  заслугам,  он
пришелся всем по душе, и его сделали офицером. Он принял  оказанную  ему
честь с достоинством и без излишнего зазнайства - просто как положенное.
Однако жены и рабы плантаторов, в отличие от своих мужей  и  хозяев,  не
могли забыть, что Эйбл Уиндер выходец из низов.
   На первых порах в Эскадрон набирали только сыновей  плантаторов,  это
было подразделение джентльменов, и каждый вступал в него со своим конем,
собственным оружием, обмундированием, прочей экипировкой и слугой-рабом.
Но в молодом графстве Клейтон богатых плантаторов было не так-то  много,
и для того чтобы сформировать полноценную  войсковую  единицу,  возникла
необходимость набирать волонтеров среди сыновей мелких фермеров, траппе-
ров, охотников за пушным зверем и болотной дичью, а в  отдельных  редких
случаях - даже из числа белых бедняков, если они по личным  достоинствам
несколько возвышались над своим сословием.
   Эти молодые люди, так же как и их  богатые  соотечественники,  горели
желанием сразиться с янки, если война все же начнется, - но тут возникал
деликатный вопрос денежных расходов. Редко кто из мелких  фермеров  имел
лошадей. Они возделывали свою землю на мулах, да и в этих животных у них
не было излишка, - в лучшем случае две-три пары. Пожертвовать своими му-
лами для военных нужд они не могли, даже если бы  в  Эскадроне  возникла
потребность в мулах, чего, разумеется, никак не могло произойти. А белые
бедняки почитали себя на вершине благоденствия, если имели хотя бы одно-
го мула. Что же до охотников и трапперов, то у тех и подавно не было  ни
лошадей, ни мулов. Они питались тем, что приносил им  их  клочок  земли,
или подстреленной дичью, а также за счет простого товарообмена; пятидол-
ларовая бумажка раз в году являлась большой редкостью в их руках, и ни о
каких лошадях и мундирах им не приходилось и  помышлять.  Однако  они  в
своей бедности были столь же непреклонно горды, как плантаторы  в  своем
богатстве, и никогда не приняли бы от богатых соседей  никакой  подачки,
ничего, хотя бы отдаленно смахивающего  на  милостыню.  А  посему,  дабы
сформировать Эскадрон, не уязвляя при этом ничьего самолюбия, отец Скар-
летт, Джон Уилкс, Бак Манро, Джим Тарлтон, Хью Калверт  и  другие,  а  в
сущности, каждый  крупный  плантатор  графства,  за  исключением  одного
только Энгуса Макинтоша, выложили денежки на экипировку  и  лошадей  для
Эскадрона. В конечном счете каждый плантатор согласился внести деньги на
экипировку своих сыновей и еще некоторого количества чужих молодцов,  но
все это было облечено в такую форму, что менее  имущие  члены  Эскадрона
могли получить обмундирование и лошадь  без  малейшего  ущемления  своей
гордости.
   Дважды в неделю Эскадрон собирался в Джонсборо -  проходить  строевую
подготовку и молить бога, чтобы поскорее началась война. Нехватка в  ло-
шадях еще была, но те, кто уже сидел в седле, проводили  -  как  это  им
представлялось - кавалерийские маневры в поле позади здания суда, подни-
мая облака пыли, надрывая глотки до хрипоты и размахивая саблями  времен
Войны за независимость, снятыми со стен гостиных или кабинетов.  Те  же,
кто еще не обзавелся конем, сидели на приступочке перед лавкой Булларда,
наблюдали за своими гарцующими на лошадях товарищами по  оружию,  жевали
табак и делились слухами. А порой состязались в стрельбе. Особой нужды в
обучении этих парней стрельбе не возникало. Большинство южан приобщались
к огнестрельному оружию чуть не с колыбели, а повседневная охота на все-
возможную дичь сделала каждого из них метким стрелком.
   Самые разнообразные виды огнестрельного  оружия  поступали  из  домов
плантаторов и хижин трапперов всякий раз, как  Эскадрон  объявлял  сбор.
Длинноствольные ружья для охоты на белок, бывшие в ходу еще в  те  годы,
когда поселенцы впервые перевалили за Аллеганы; старые,  заряжающиеся  с
дула мушкеты, имевшие на своем счету немало индейских душ во времена ос-
воения Джорджии; кавалерийские пистолеты, сослужившие службу в 1812 году
в стычках с индейским племенем семинолов и  в  Мексиканской  войне;  ду-
эльные пистолеты с серебряной насечкой; короткоствольные  крупнокалибер-
ные пистолеты; охотничьи двустволки и красивые новые винтовки английской
выделки с блестящими отполированными ложами из благородных пород дерева.
   Обучение всегда заканчивалось в салунах Джонсборо,  и  к  наступлению
ночи вспыхивало столько драк, что офицеры были бессильны уговорить своих
сограждан не наносить друг другу увечья - подождать,  пока  это  сделают
янки. В одной из таких стычек и всадил Стюарт Тарлтон пулю в Кэйда  Кал-
верта, а Тони Фонтейн - в Брента. В те дни, когда формировался Эскадрон,
близнецы, только что изгнанные из Виргинского университета, возвратились
домой и с воодушевлением завербовались в его ряды. Однако после упомяну-
той перестрелки, два месяца назад, их матушка снова отправила своих  мо-
лодцов в университет - на этот раз в Джорджии, - с приказом:  оттуда  ни
шагу. Пребывая там, они, к великому огорчению, пропустили радости и вол-
нения учебных сборов и теперь сочли,  что  университетским  образованием
вполне можно пожертвовать ради удовольствия скакать верхом,  стрелять  и
драть глотку в компании приятелей.
   - Ладно, поехали к Эйблу, - решил Брент. - Мы можем переправиться че-
рез реку вброд во владениях мистера О'Хара, а потом в два счета доберем-
ся туда через фонтейновские луга.
   - Только не ждите, что вас там чем-нибудь накормят, окромя жаркого из
опоссума и бобов, - бубнил свое Джимс.
   - А ты вообще не получишь ничего, - усмехнулся Стюарт. -  Потому  как
ты сейчас отправишься к ма и скажешь ей, чтоб нас не ждали к ужину.
   - Ой, нет, не поеду! - в ужасе вскричал Джимс. -  Не  поеду,  и  все!
Больно-то мне надо, чтоб хозяйка с меня заместо вас шкуру спустила! Пер-
во-наперво она спросит, как это я недоглядел, что вас  опять  из  ученья
выперли. А потом я буду виноват, что вы сейчас из дома улизнули и она не
может дать вам взбучку. Вот тут она и начнет меня трепать, как утка дож-
девого червя, и я один стану за нее  в  ответе.  Нет  уж,  ежели  вы  не
возьмете меня с собой к мистеру Уиндеру, я убегу в лес, схоронюсь там на
всю ночь, и пущай меня забирает патруль - все лучше, чем  попасться  хо-
зяйке под горячую руку.
   Близнецы негодующе и растерянно поглядели на  исполненного  решимости
чернокожего мальчишку.
   - С этого идиота и вправду хватит нарваться на патруль, и тогда ма не
успокоится еще неделю. Честное слово, с этими черномазыми  одна  морока.
Иной раз мне кажется, что аболиционисты не так-то уж и плохо придумали.
   - Нечестно, если на то пошло,  заставлять  Джимса  расплачиваться  за
нас. Придется взять его с собой. Но слушай ты, черномазый негодник, пос-
мей только задирать нос перед тамошними неграми и хвалиться, что  у  нас
жарят цыплят и запекают окорока, в то время как они питаются только кро-
ликами да опоссумами, и я... я пожалуюсь на тебя ма. И мы не возьмем те-
бя с собой на войну.
   - Задирать нос? Чтоб я стал задирать нос перед этими нищими  неграми?
Нет, сэр, я не так воспитан. Миссис Беатриса научила меня по части хоро-
ших манер, почитай что не хуже вас умею.
   - Ну, в этом деле она не слишком-то преуспела - что с нами, что с то-
бой, - сказал Стюарт. - Ладно, поехали.
   Он осадил своего крупного гнедого жеребца, а затем,  дав  ему  шпоры,
легко поднял над редкой изгородью из жердей и пустил по вспаханному полю
Джералда О'Хара. Брент послал свою лошадь за гнедым жеребцом,  а  следом
за юношами перемахнул через изгородь и Джимс, прильнув к луке и  вцепив-
шись в гриву. Джимс не испытывал ни малейшей охоты  перепрыгивать  через
изгороди, но ему приходилось брать и более высокие препятствия, дабы  не
отставать от своих хозяев.
   В сгущавшихся сумерках они поскакали по  красным  бороздам  пашни  и,
спустившись с холма, уже приближались к реке, когда Брент крикнул брату:
   - Послушай, Стю, а ведь, что ни говори, Скарлетт должна была бы приг-
ласить нас поужинать?
   - Да я все время об этом думаю, - крикнул в ответ Стюарт. - Ну а  по-
чему, как ты полагаешь...

   ГЛАВА II

   Когда близнецы ускакали и стук копыт замер вдали, Скарлетт, в  оцепе-
нении стоявшая на крыльце, повернулась и, словно сомнамбула, направилась
обратно к покинутому креслу. Она так старалась  ничем  не  выдать  своих
чувств, что лицо у нее от напряжения странно онемело,  а  на  губах  еще
дрожала вымученная улыбка. Она тяжело опустилась в  кресло,  поджав  под
себя одну ногу и чувствуя, как сердцу становится тесно в груди от разди-
равшего его горя. Она болезненно ощущала его короткие  частые  толчки  и
свои странно заледеневшие ладони, и чувство ужасного, непоправимого нес-
частья овладело всем ее существом. Боль и растерянность были написаны на
ее лице - растерянность избалованного ребенка, привыкшего немедленно по-
лучать все, чего ни попросит, и теперь впервые столкнувшегося с  неведо-
мой еще теневой стороной жизни.
   Эшли женится на Мелани Гамильтон!
   Нет, это неправда! Близнецы что-то напутали. Или, как всегда,  разыг-
рывают ее. Не может, не может Эшли любить Мелани. Да и кто полюбит этого
бесцветного мышонка! Скарлетт с  инстинктивным  презрением  и  сознанием
своего превосходства воскресила в памяти тоненькую детскую фигурку Мела-
ни, ее серьезное личико, напоминающее  своим  овалом  сердечко  -  такое
простенькое, что его можно было даже назвать некрасивым. К тому же  Эшли
не виделся с ней месяцами. После тех танцев в прошлом году в  Двенадцати
Дубах он был в Атланте не более двух раз. Нет, Эшли не любит Мелани, по-
тому что... - вот тут уж она никак не может ошибаться -  потому  что  он
влюблен в нее, в Скарлетт! Он любит ее - это-то она знает твердо!
   Скарлетт услышала, как под тяжелой поступью Мамушки в холле  задрожал
пол, и, поспешно выпростав из-под себя ногу,  постаралась  придать  лицу
насколько возможно безмятежное выражение. Ни под каким видом нельзя  до-
пустить, чтобы Мамушка заподозрила что-то неладное. Мамушка считала всех
О'Хара своей непререкаемой собственностью,  принадлежащей  ей  со  всеми
потрохами, со всеми мыслями и чувствами, и полагала, что у них не  может
быть от нее секретов, а потому малейшего намека на какую-либо тайну дос-
таточно было, чтобы пустить ее по  следу  -  неутомимую  и  беспощадную,
словно гончая. Скарлетт по опыту знала: если только любопытство  Мамушки
не будет немедленно удовлетворено, она тут же побежит к хозяйке, и  тог-
да, хочешь не хочешь, придется во всем признаваться или придумывать  ка-
кую-нибудь более или менее правдоподобную историю.
   Мамушка выплыла из холла. Эта пожилая негритянка необъятных  размеров
с маленькими, умными, как у слона, глазками и  черной  лоснящейся  кожей
чистокровной африканки была душой и телом предана семейству О'Хара и яв-
лялась главным оплотом хозяйки дома, грозой всех слуг и нередко причиной
слез трех хозяйских дочек. Да, кожа у Мамушки была черная, но  по  части
понятия о хороших манерах и чувства собственного достоинства она  ничуть
не уступала белым господам. Она росла и воспитывалась в  спальне  Соланж
Робийяр, матери Эллин  О'Хара,  -  изящной,  невозмутимой,  высокомерной
француженки, одинаково жестко каравшей как детей своих, так  и  слуг  за
малейшее нарушение приличий. Будучи приставлена к Эллин, Мамушка,  когда
Эллин вышла замуж, прибыла вместе с ней из Саванны в Северную  Джорджию.
Кого люблю, того уму-разуму учу - было для Мамушки законом, а  поскольку
она и любила Скарлетт, и гордилась ею безмерно, то и учить ее уму-разуму
не уставала никогда.
   - А где ж жентмуны - никак уехали? Как же вы не пригласили их  отужи-
нать, мисс Скарлетт? Я уже велела Порку поставить  два  лишних  прибора.
Где ваши манеры, мисс?
   - Ах, мне так надоело слушать про войну, что я просто была не в  сос-
тоянии терпеть эту пытку еще и за ужином. А там, глядишь, и папа присое-
динился бы к ним и ну громить Линкольна.
   - Вы ведете себя не лучше любой негритянки с плантации, мисс,  и  это
после всех-то наших с вашей маменькой трудов! Да еще сидите тут на ветру
без шали! Сколько раз я вам толковала и толковала - попомните мое слово,
схватите лихорадку, ежели будете сидеть ввечеру с голыми плечами. Марш в
дом, мисс Скарлетт!
   Скарлетт с деланным безразличием отвернулась от Мамушки, радуясь, что
та, озабоченная отсутствием шали, не заметила ее расстроенного лица.
   - Не хочу. Я посижу здесь, полюбуюсь на закат. Он так  красив.  Пожа-
луйста, Мамушка, принеси мне шаль, а я подожду здесь папу.
   - Да вы, похоже, уже простыли - голос-то какой хриплый,  -  еще  пуще
забеспокоилась Мамушка.
   - Вовсе нет, - досадливо промолвила Скарлетт. - Принеси мне шаль.
   Мамушка заковыляла обратно в холл, и до Скарлетт  долетел  ее  густой
голос, звавший одну из горничных, прислуживавших на верхнем этаже.
   - Эй, Роза! Сбрось-ка мне сюда шаль мисс Скарлетт! - Затем последовал
еще более громкий возглас: - Вот безмозглое созданье! Ну, чтоб хоть  раз
был от нее какой-то прок! Нет, видать, придется самой лезть наверх!
   Скарлетт услышала, как застонали ступеньки лестницы, и тихонько  под-
нялась с кресла. Сейчас вернется Мамушка и снова примется отчитывать  ее
за нарушение правил гостеприимства, а Скарлетт чувствовала, что не в си-
лах выслушивать весь этот вздор, когда сердце у нее рвется на части. Она
стояла в нерешительности, раздумывая, куда бы ей укрыться, пока не утих-
нет немного боль в груди, и тут ее осенила неожиданная мысль, и  впереди
сразу забрезжил луч надежды. Отец уехал после обеда в Двенадцать Дубов с
намерением откупить у них Дилси - жену Порка, его лакея. Дилси была  по-
вивальной бабкой в Двенадцати Дубах и старшей над прислугой, и Порк ден-
но и нощно изводил хозяина просьбами откупить  Дилси,  чтобы  они  могли
жить вместе на одной плантации. Сегодня Джералд, сдавшись на его мольбы,
отправился предлагать выкуп за Дилси.
   "Ну конечно же, - думала Скарлетт, -  если  это  ужасное  известие  -
правда, то папа уж непременно должен знать. Ему, разумеется, могут ниче-
го и не сказать, но он сам заметит,  если  там,  у  Уилксов,  происходит
что-то необычное и все чем-то взволнованы. Мне бы только увидеться с ним
с глазу на глаз до ужина, и я все разузнаю - быть может, просто эти пар-
шивцы-близнецы снова меня разыгрывают".
   Джералд с минуты на минуту должен  был  возвратиться  домой.  Значит,
чтобы увидеть отца без свидетелей, надо перехватить его, когда он  будет
сворачивать с дороги на подъездную аллею. Скарлетт  неслышно  спустилась
по ступенькам крыльца, оглядываясь через плечо - не следит ли за ней Ма-
мушка из верхних окон. Не обнаружив за  колеблемыми  ветром  занавесками
широкого черного лица в белоснежном чепце и укоряющих глаз, Скарлетт ре-
шительным жестом подобрала подол своей цветастой зеленой юбки, и ее  ма-
ленькие ножки в туфлях без каблуков, перехваченные крест-накрест  лента-
ми, быстро замелькали по тропинке, ведущей к подъездной аллее.
   Темноголовые кедры, сплетаясь ветвями, превратили длинную, посыпанную
гравием аллею в некое подобие сумрачного туннеля. Укрывшись от глаз  под
надежной защитой их узловатых рук, Скарлетт умерила шаг.  Она  с  трудом
переводила дыхание из-за туго затянутого корсета; бежать она  не  могла,
но шла все же очень быстро. Вскоре она достигла конца подъездной аллеи и
вышла на дорогу, но продолжала идти вперед, пока  за  поворотом  высокие
деревья не скрыли из виду усадебного дома.
   Раскрасневшаяся, запыхавшаяся, она присела  на  поваленное  дерево  и
стала ждать отца. Он запаздывал, но она была этому даже рада. Есть время
успокоиться, отдышаться и встретить его с безмятежным видом, не  возбуж-
дая подозрений. Еще минута, и до нее долетит стук подков, и она  увидит:
вот он бешеным, как всегда, галопом гонит коня вверх по крутому  откосу.
Но минуты бежали одна за другой, а Джералд не появлялся. В ожидании  его
она смотрела вниз с холма, и сердце у нее снова заныло.
   "Нет, неправда это! - убеждала себя она. - Но почему он не едет?"
   Она смотрела на вьющуюся по склону холма дорогу, багрово-красную пос-
ле утреннего дождя, и мысленно прослеживала ее всю,  вплоть  до  илистой
поймы ленивой реки флинт, и дальше вверх по холму до Двенадцати Дубов  -
усадьбы Эшли. Теперь в ее глазах эта дорога имела только одно значение -
она вела к Эшли, к красивому дому с белыми  колоннами,  венчавшему  холм
наподобие греческого храма.
   "Ах, Эшли, Эшли!" - беззвучно воскликнула она, и сердце ее  заколоти-
лось еще сильнее.
   Холодное, тревожное предчувствие беды, не перестававшее терзать ее  с
той минуты, как близнецы принесли страшную весть, вдруг ушло  куда-то  в
глубь сознания, будучи вытеснено уже знакомым лихорадочным жаром, томив-
шим ее на протяжении последних двух лет.
   Теперь ей казалось странным, что Эшли, вместе с  которым  она  росла,
никогда прежде не привлекал к себе ее внимания. Он появлялся и  исчезал,
ни на минуту не занимая собой ее мыслей. И так было  до  того  памятного
дня, два года назад, когда он, возвратясь домой после своего  трехгодич-
ного путешествия по Европе, приехал к ним с визитом, и она полюбила его.
Вот так вдруг полюбила, и все!
   Она стояла на ступеньках крыльца, а он - в сером костюме  из  тонкого
блестящего сукна, с широким черным галстуком, подчеркивающим белизну его
плоеной сорочки, - внезапно появился на подъездной аллее верхом на лоша-
ди. Она помнила все до мельчайших деталей: блеск его сапог, камею с  го-
ловой медузы в булавке, которой был заколот галстук, широкополую панаму,
стремительным жестом снятую с головы, как только он увидел ее, Скарлетт.
Он спешился, бросил поводья негритенку и стал, глядя на нее; солнце  иг-
рало в его белокурых волосах, превращая их в серебряный шлем, и его меч-
тательные серые глаза улыбались ей.  Он  сказал:  "О,  вы  стали  совсем
взрослой, Скарлетт!" И, легко взбежав по ступенькам, поцеловал ей  руку.
Ах, этот голос! Никогда не забыть ей, как забилось ее сердце при  звуках
этого медлительного, глубокого, певучего, как музыка, голоса. Так  заби-
лось, словно она слышала его впервые.
   И в этот самый миг в ней вспыхнуло желание. Она  захотела,  чтобы  он
принадлежал ей, захотела не рассуждая, так же естественно и просто,  как
хотела иметь еду, чтобы утолять голод,  лошадь,  чтобы  скакать  верхом,
мягкую постель, чтобы на ней покоиться.
   Два года он сопровождал ее на балы и на теннисные  матчи,  на  рыбную
ловлю и на пикники, разъезжал с ней по всей округе, хотя и не столь час-
то, как братья-близнецы Тарлтоны или Кэйд Калверт, и не был столь назой-
лив, как братья Фонтейны, и все же ни одна неделя не проходила без того,
чтобы Эшли Уилкс не появился в поместье Тара.
   Правда, он никогда не домогался ее любви и в его  ясном  сером  взоре
никогда не вспыхивало того пламени, которое она привыкла подмечать в об-
ращенных на нее взглядах других мужчин. И все же... все же... она знала,
что он любит ее. Тут она ошибиться не могла. Ей говорил это ее  инстинкт
- тот, что проницательнее рассудка и мудрее жизненного опыта. Часто  она
исподтишка ловила на себе его взгляд, в котором не было присущей ему от-
решенности, а какая-то неутоленность и загадочная для  нее  печаль.  Она
знала, что Эшли любит ее. Так почему же он молчал? Этого она  понять  не
могла. Впрочем, она многого в нем не понимала.
   Он всегда был безупречно внимателен к  ней  -  но  как-то  сдержанно,
как-то отчужденно. Никто, казалось, не мог проникнуть в его мысли, а уж:
Скарлетт и подавно. Эта его сдержанность всех выводила из  себя  -  ведь
здесь все привыкли сразу выпаливать первое, что приходило на ум. В любых
традиционных развлечениях местной молодежи Эшли никому не уступал  ни  в
чем: он был одинаково ловок и искусен и на охоте, и на балу, и  за  кар-
точным столом, и в политическом споре,  и  считался,  притом  бесспорно,
первым наездником графства. Но одна особенность отличала  Эшли  от  всех
его сверстников: эти приятные занятия не были смыслом и содержанием  его
жизни. А в своем увлечении книгами, музыкой и писанием стихов он был со-
вершенно одинок.
   О боже, почему же этот красивый белокурый юноша, такой изысканно,  но
холодно учтивый, такой нестерпимо  скучный  со  своими  вечными  разгла-
гольствованиями о европейских странах, о книгах, о музыке,  о  поэзии  и
прочих совершенно неинтересных вещах, был столь  притягателен  для  нее?
Вечер за вечером Скарлетт, просидев с Эшли в сумерках на крыльце допозд-
на, долго не могла потом сомкнуть глаз и находила  успокоение  лишь  при
мысли о том, что в следующий вечер он несомненно сделает ей предложение.
Но вот наступал следующий вечер, а за ним еще следующий, и  все  остава-
лось по-прежнему. А сжигавшее ее пламя разгоралось все жарче.
   Она любила его и желала, но он был для  нее  загадкой.  Все  в  жизни
представлялось ей непреложным и простым - как ветры, дующие над  планта-
цией, как желтая река, омывающая холм. Все сложное было ей чуждо и непо-
нятно, и такой суждено ей было оставаться до конца дней своих. А  сейчас
впервые судьба столкнула ее лицом к лицу  с  натурой  несравненно  более
сложной, чем она.
   Ибо Эшли был из рода мечтателей - потомок людей, из поколения в поко-
ление посвящавших свой досуг раздумьям, а не действиям, упивавшихся  ра-
дужными грезами, не имевшими ничего общего с действительностью. Он  жил,
довольствуясь своим  внутренним  миром,  еще  более  прекрасным  на  его
взгляд, чем Джорджия, и лишь  нехотя  возвращался  к  реальной  действи-
тельности. Взирая на людей, он не испытывал к ним ни влечения, ни  анти-
патии. Взирая на жизнь, он не омрачался и не ликовал.  Он  принимал  су-
ществующий миропорядок и свое место в нем как нечто данное, раз  и  нав-
сегда установленное, пожимал плечами и возвращался в другой, лучший  мир
- к своим книгам и музыке.
   Скарлетт не понимала, как мог он, чья  душа  была  для  нее  потемки,
околдовать ее. Окружавший его ореол тайны возбуждал ее любопытство,  как
дверь, к которой нет ключа. Все, что было в нем загадочного,  заставляло
ее лишь упорнее тянуться к нему,  а  его  необычная  сдержанная  обходи-
тельность лишь укрепляла ее решимость полностью им завладеть.  Она  была
молода, избалованна, она еще не знала поражений и ни секунды не сомнева-
лась в том, что рано или поздно Эшли попросит  ее  стать  его  женой.  И
вдруг как гром среди ясного неба - эта ужасная весть. Эшли сделал  пред-
ложение Мелани! Да нет, не может быть!
   Как же так! Ведь не далее как на прошлой неделе, когда они в сумерках
возвращались верхом с прогулки, он неожиданно произнес: "Мне нужно  ска-
зать вам нечто очень важное, Скарлетт, но я просто не знаю, с  чего  на-
чать".
   У нее бешено заколотилось сердце от сладкого предчувствия,  и,  пони-
мая, что желанный миг наконец настал, она скромно опустила глаза, но тут
Эшли прибавил: "Впрочем, нет, не сейчас. Мы уже почти дома, у нас не бу-
дет времени на разговор. Ах, какой же я трус,  Скарлетт!"  И,  пришпорив
коня, он следом за ней взлетел на холм, к усадьбе.
   Сидя на поваленном дереве, Скарлетт вспомнила эти слова,  переполнив-
шие ее тогда такой радостью, и внезапно они обрели для нее совсем  иной,
ужасный смысл. А может быть, он просто хотел  сообщить,  что  обручен  с
другой?
   Господи! Хоть бы папа вернулся! Она не в силах была  больше  выносить
это состояние неизвестности. Снова и снова нетерпеливо вглядывалась  она
вдаль, но все было напрасно.
   Солнце уже закатилось, и багряный край небес поблек, став  тускло-ро-
зовым; лазурь над головой постепенно окрашивалась  в  нежные,  зеленова-
то-голубые, как яйцо зорянки, тона, и таинственная сумеречная тишь  при-
роды неслышно обступала Скарлетт со  всех  сторон.  Призрачный  полумрак
окутывал землю. Красные борозды пахоты и красная лента  дороги,  утратив
свой зловеще-кровавый оттенок, превратились в обыкновенную бурую  землю.
На выгоне, по ту сторону дороги, лошади, коровы и мулы тихо стояли возле
изгороди в ожидании, когда их погонят к конюшням, коровникам и к  ужину.
Их пугал темный силуэт зарослей вдоль реки, и они прядали ушами в сторо-
ну Скарлетт, словно радуясь соседству человека.
   В этом призрачном полумраке высокие сосны в пойме  реки,  такие  соч-
но-зеленые при свете дня, казались совершенно черными на блеклой пастели
неба - могучие, величественные гиганты,  они  стояли  сомкнутым  строем,
преграждая доступ к неспешно бегущей желтой воде.  Белые  трубы  усадьбы
Уилксов на том берегу реки, на холме, меркли  все  больше  среди  густой
темной зелени дубов, и только мерцавшие кое-где огоньки зажженных к ужи-
ну ламп манили на ночлег.
   Влажное, теплое дыхание весны, напоенное запахом свежевспаханной зем-
ли и молодых, рвущихся к небу побегов, сладко обволакивало Скарлетт.
   Весна, закаты, нежно-зеленая поросль никогда  не  пробуждали  в  душе
Скарлетт ощущения чуда. Прекрасное было повседневностью, частицей жизни,
как воздух, как вода. Ее сознание было восприимчиво к красоте лишь впол-
не конкретных, осязаемых предметов - породистых  лошадей,  женских  лиц,
нарядных одеяний... И все же торжественная тишина этих сумерек, спустив-
шихся на возделанные земли Тары, принесла успокоение  ее  взбаламученной
душе. Она любила эту землю - любила безотчетно и беззаветно, как  любила
лицо матери, склоненное в молитве при свете лампады.
   А Джералда все еще не было видно на безлюдной извилистой дороге. Если
сидеть здесь и ждать. Мамушка, без сомнения, отыщет ее и прогонит в дом.
Продолжая вглядываться в уходящую во мрак  дорогу,  она  вдруг  услышала
стук копыт, долетевший от подножия холма со стороны  выгона,  и  увидела
разбегающихся в страхе коров и лошадей. Джералд О'Хара возвращался домой
напрямик через поля и гнал коня во весь опор.
   Он взлетел на холм на своем плотном, длинноногом гунтере, похожий из-
дали на мальчишку, оседлавшего коня себе не по росту. Седые  волосы  его
стлались на скаку по ветру, он стегал лошадь хлыстом и понукал криком.
   Забыв на мгновение о снедавшей ее тревоге,  Скарлетт  с  гордостью  и
нежностью любовалась отцом, ибо что ни говори, а Джералд О'Хара был  ли-
хим наездником.
   "Стоит ему выпить, и его тут же понесет махать через изгороди, -  по-
думала Скарлетт. - А ведь как раз на этом месте в прошлом году он  выле-
тел из седла и сломал ногу. Хороший вроде бы получил урок. Да еще  клят-
венно пообещал маме прекратить эти штуки".
   Скарлетт не испытывала ни малейшего страха перед отцом. Он был как бы
ее сверстником -  даже  больше,  чем  сестры,  -  ведь  Джералд,  словно
мальчишка, любил втайне от жены скакать по полям напрямик, а Скарлетт  -
тоже большая охотница до всяких эскапад - была его верной союзницей про-
тив Мамушки. Она поднялась с дерева - поглядеть, как он будет прыгать.
   Высокий жеребец приблизился к ограде и, подобравшись, без  малейшего,
казалось, усилия взял  препятствие  под  ликующие  возгласы  седовласого
всадника, махавшего в воздухе хлыстом. Не замечая дочери, стоявшей в те-
ни под деревьями, Джералд одобрительно потрепал лошадь по холке и  свер-
нул на дорогу.
   - Любому коню в округе дашь сто очков, а может, и во  всем  штате,  -
гордо поведал он своему жеребцу, и ирландский акцент,  от  которого  ему
так и не удалось избавиться за все тридцать девять лет жизни в  Америке,
отчетливо прозвучал в его речи. Затем он поспешно принялся  приглаживать
волосы и оправлять мятую, выбившуюся из-за пояса сорочку и съехавший на-
бок галстук. Скарлетт понимала, что эти прихорашивания нужны  для  того,
чтобы предстать перед женой в таком виде,  какой  подобает  джентльмену,
степенно возвратившемуся домой верхом после визита к соседям. И  тут  же
она сообразила, что это дает ей повод начать разговор, не  открывая  ис-
тинной цели своего появления здесь.
   Она звонко рассмеялась. Джералд, как она и ожидала, вздрогнул от нео-
жиданности, затем увидел ее и придержал жеребца;  вид  у  него  сделался
сконфуженный и вместе с тем вызывающий. Он спешился с трудом  -  повреж-
денное колено еще давало о себе знать - и, ведя лошадь в поводу,  напра-
вился к дочери.
   - Так-так, мисс, - сказал он и ущипнул ее за щеку, - вы, значит, взя-
лись шпионить за мной и, совсем как ваша сестрица Сьюлин на прошлой  не-
деле, побежите жаловаться маменьке?
   Голос его звучал негодующе и в то же время жалобно, и Скарлетт, желая
немного подразнить его, насмешливо прищелкнула языком и потянулась  поп-
равить ему галстук. На нее пахнуло крепким запахом виски и более  слабым
- свежей мяты. И еще пахло жевательным табаком, кожей и лошадьми. Этот с
детства любимый запах был всегда связан в ее представлении с  отцом,  но
безотчетно нравился ей и как принадлежность других мужчин.
   - Нет, па, я же не ябеда, вроде Сьюлин, - заверила она отца и, отсту-
пив на шаг, окинула его оценивающим взглядом, дабы  удостовериться,  что
все в порядке.
   Джералд был невысок ростом - чуть больше пяти футов, - но обладал та-
ким массивным торсом и могучей шеей,  что  сидя  производил  впечатление
крупного мужчины. Этот могучий торс держался на двух коротких, но  чрез-
вычайно крепких ногах, неизменно обутых в сапоги из самой лучшей кожи  и
столь же неизменно широко расставленных, как  у  задиристого  мальчишки.
Низкорослые мужчины обычно кажутся немного смешными, если  начинают  пы-
житься и напускать на себя важность, но бойцовский петух, даже  если  он
мал, всегда пользуется уважением на птичьем дворе, и то же  самое  можно
было сказать о Джералде О'Хара. Ни одному самому отчаянному смельчаку не
пришло бы в голову отозваться о Джералде О'Хара как о смешном  маленьком
коротышке.
   Ему уже стукнуло шестьдесят, и его жесткие курчавые волосы выбелила и
посеребрила седина, но на лукавом лице этого жизнелюбца еще не обозначи-
лось морщин, а небольшие голубые глаза были по-прежнему молоды и  взгляд
юношески безмятежен и тверд, ибо Джералд О'Хара не привык  терзать  свой
мозг отвлеченными проблемами,  выходящими  за  пределы  целесообразности
прикупа или блефа при игре в покер. И более типичную ирландскую физионо-
мию - широкоскулую, краснощекую, большеротую, курносую и воинственную  -
не так-то легко было бы сыскать на всем пространстве его далекой,  давно
покинутой родины.
   А под этой холерической внешностью скрывалось  нежнейшее  из  сердец.
Вопли раба, получавшего, быть может, и заслуженную порку,  детский  плач
или жалобное мяуканье котенка были невыносимы для его ушей. Но пуще все-
го на свете он страшился, как бы эта его  слабость  не  была  кем-нибудь
подмечена, и даже не подозревал, что через пять минут знакомства  с  ним
его доброта бросалась в глаза каждому: такое открытие нанесло бы самолю-
бию Джералда чувствительнейший удар. Ведь ему  казалось,  что,  заслышав
громовые раскаты голоса хозяина, все, трясясь от страха, опрометью  бро-
саются исполнять его волю. Он был далек от мысли о том, что только одно-
му голосу - негромкому голосу его жены - повиновалось  все  в  поместье.
Это должно было навеки остаться для него тайной, ибо все, начиная с  Эл-
лин и кончая самым тупым негритенком, были участниками безмолвного дели-
катного заговора: хозяин должен считать, что здесь его слово - закон.
   А уж Скарлетт бурные вспышки его гнева не пугали и подавно. Она  была
старшей из детей Джералда, и теперь, когда трое его сыновей лежали в мо-
гилах на семейном кладбище и стало очевидно, что он уже не  будет  иметь
наследника, у него мало-помалу образовалась привычка беседовать со Скар-
летт как мужчина с мужчиной, что весьма льстило ее тщеславию, и она  по-
любила эти беседы. Скарлетт больше походила характером на отца,  чем  ее
сестры - мечтательная, хрупкая  Кэррин,  в  крещении  Кэролайн-Айрин,  и
изящная Сьюлин, крещенная Сьюзин-Элинор, чрезвычайно гордившаяся  своими
аристократическими манерами.
   Более того - Джералда и  Скарлетт  связывали  узы  взаимного  укрыва-
тельства. Если Джералд ловил Скарлетт на месте преступления, когда  она,
ленясь прогуляться полмили до ворот, перелезала через ограду или засижи-
валась допоздна на ступеньках крыльца с очередным поклонником, он  само-
лично яростно отчитывал ее, но никогда не сообщал об этом ни  Эллин,  ни
Мамушке. Если же Скарлетт видела, что отец, невзирая на данное жене обе-
щание, скачет верхом через изгороди, или ненароком узнавала  от  местных
кумушек подлинную сумму его карточного проигрыша, она, в  свою  очередь,
тоже воздерживалась за ужином от упоминания об этих его провинностях, не
в пример Сьюлин, выдававшей его секреты с деланно невинным  видом.  Дже-
ралд и Скарлетт торжественно заверяли друг друга,  что  все  эти  мелочи
только зря взволновали бы Эллин и посему никакая сила на свете не заста-
вит их ранить ее нежные чувства.
   Скарлетт, вглядываясь в смутно различимое в меркнущем свете лицо  от-
ца, безотчетно почувствовала себя увереннее от его близости. Его  грубо-
ватая простота, исходившая от него жизненная сила находили в  ней  живой
отклик. Будучи от природы совершенно неспособной к самоанализу,  она  не
отдавала себе отчета в том, что те же свойства присущи и ей, несмотря на
все усилия Эллин и Мамушки, пытавшихся на протяжении шестнадцати лет пе-
рекроить ее на свой лад.
   - Ну, теперь у вас вполне благопристойный вид, - сказала она, - и ес-
ли вы будете держать язык за зубами, никто не заподозрит, что  вы  опять
откалывали свои номера. Хотя, после того как вы в прошлом  году  сломали
ногу, прыгая через эту самую изгородь, мне кажется...
   - Не хватало еще, черт побери, чтобы я получал  указания  от  дочери,
через что мне дозволено прыгать, - загремел Джералд, снова ущипнув ее за
щеку. - Моя шея, надо полагать, это моя шея, и только моя. А вот что вы,
мисс, делаете здесь, да еще в таком виде, без шали?
   Понимая,  что  отец  пользуется  своим  излюбленным  способом,  чтобы
увильнуть от неприятного разговора, Скарлетт сказала, беря его под руку:
   - Я дожидалась вас. Я же не знала, что вы так задержитесь. Мне  хоте-
лось узнать, удалось ли вам купить Дилси.
   - Купил, купил. Отвалил за нее больше денег, чем мне по карману. И ее
купил и эту ее девчонку, Присей. Джон Уилкс хотел мне  их  подарить,  но
Джералд О'Хара никогда не допустит, чтобы про него  говорили,  будто  он
способен использовать дружбу в корыстных целях при  заключении  торговой
сделки. Я заставил Джона взять с меня за них три тысячи.
   - Боже милостивый, неужели три тысячи, папа! И совершенно ни  к  чему
было покупать еще и Присей!
   - Вот как! Оказывается, я уже дожил до того, что мои  поступки  выно-
сятся теперь на суд моей дочери? - высокопарно изрек Джералд. - Присей -
славная девчушка, и посему...
   - Я прекрасно ее знаю. Хитрое, глупое создание, - спокойно стояла  на
своем Скарлетт, нимало не испугавшись взрыва его негодования. - И купили
вы ее только потому, что об этом просила Дилси.
   Очередной раз уличенный в добром поступке, Джералд как всегда смутил-
ся и обескураженно умолк, а Скарлетт откровенно рассмеялась над его бес-
хитростной ложью.
   - Ну и что с того? А какой был бы толк покупать Дилси,  если  бы  она
все время убивалась из-за дочки? Ладно, больше ни одному своему негру не
позволю жениться на негритянке с чужой плантации. Слишком  дорого  обхо-
дится. Однако пора, пошли ужинать, малышка.
   Сумрак сгущался, последние зеленоватые отблески  заката  догорели  на
небе, и в теплом, напоенном весенними ароматами  воздухе  уже  ощущалась
ночная прохлада. Но Скарлетт медлила, не зная, как навести  разговор  на
Эшли так, чтобы отец не разгадал ее мыслей. Это было непросто, ибо Скар-
летт отнюдь не отличалась изворотливостью ума, и Джералд столь же  легко
распознавал ее уловки, как она - его, и не  проявлял  при  этом  особого
такта.
   - Как они там все в Двенадцати Дубах?
   - Да как обычно. Заезжал Кэйд Калверт, и, покончив насчет  Дилси,  мы
посидели на веранде, выпили пунша. Кэйд только что вернулся из  Атланты,
а там все очень взволнованы слухами о войне, только и разговору  что  об
этом...
   Скарлетт вздохнула. Если Джералд пустится рассуждать о войне и выходе
Джорджии из Союза Штатов, этого хватит на целый час. Она  прервала  его,
направив разговор в другое русло:
   - А о завтрашнем барбекю разговора не было?
   - Говорили, припоминаю. Мисс... постой, как же ее  звать-то,  ну,  ты
знаешь, славная такая малютка, двоюродная сестричка Эшли, та, что была у
нас в прошлом году... Вспомнил - мисс Мелани Гамильтон! Она  только  что
приехала из Атланты со своим братом Чарлзом и...
   - О, вот как! Уже приехала?..
   - Да, да, приехала. Очень милое создание, держится так скромно, как и
подобает девушке. Ну, пошли же, чего ты опять стала, твоя маменька  хва-
тится нас.
   Сердце Скарлетт упало. Она еще питала безрассудную надежду,  что  ка-
кие-нибудь обстоятельства помешают Мелани Гамильтон покинуть родную  Ат-
ланту, но похвалы отца, расточаемые всему, что в этой девушке  было  так
чуждо ей самой, заставили ее пойти напролом:
   - А Эшли тоже был там?
   - И Эшли был. - Джералд выпустил руку дочери и, повернувшись, пытливо
на нее поглядел. - За этим ты сюда и пришла? К чему же ходить вокруг  да
около?
   Скарлетт растерялась и с досадой почувствовала, что краснеет.
   - Ну, что ж ты молчишь?
   Она по-прежнему не проронила ни  звука,  сожалея  в  душе,  что  отца
нельзя схватить за плечи, тряхнуть, заставить замолчать.
   - Он был там и очень ласково расспрашивал о тебе, так же  как  и  его
сестры, и все выражали надежду, что ты непременно побываешь у них завтра
на барбекю. И я, - не без лукавства добавил он, - заверил их,  что,  ко-
нечно, ничто не может тебе помешать. Ну, а теперь выкладывай, что у тебя
с Эшли?
   - Ничего, - сказала Скарлетт и потянула его за рукав. - Пошли  домой,
папа.
   - Так. Теперь ты заторопилась домой, - промолвил он. - Ну, а я  наме-
рен теперь стоять здесь, пока ты мне не объяснишь. Последнее время с то-
бой, похоже, творится что-то неладное. Он что, заигрывал с тобой? Может,
делал тебе предложение?
   - Нет! - отрезала Скарлетт.
   - И не сделает, - сказал Джералд.
   Скарлетт вспыхнула, но Джералд властным жестом не дал ей заговорить.
   - Помолчите, мисс! Сегодня Джон Уилкс сообщил мне под большим  секре-
том, что Эшли женится на мисс Мелани. И завтра будет  объявлена  их  по-
молвка.
   Рука Скарлетт, вцепившаяся в его рукав, безжизненно повисла.  Значит,
это все-таки правда!
   Боль, словно хищный зверь, вонзила когти в ее сердце. Она перехватила
взгляд отца - и уловила в нем и сострадание и досаду: эта проблема  была
совсем не по его части и он не знал, как к ней подступиться. Любя  дочь,
он вместе с тем чувствовал себя не в своей тарелке из-за того, что Скар-
летт вынуждала его улаживать ее детские беды. Эллин-та знает, как в  та-
ких случаях надлежит поступать. Скарлетт следовало бы обратиться к мате-
ри.
   - Зачем ты выставляешь себя на посмешище - позоришь  и  себя  и  всех
нас? - заговорил он, как всегда в минуты волнения повышая голос. - Веша-
ешься на шею парню, который тебя знать не хочет? А  ведь  к  тебе  готов
посвататься любой самый видный жених в графстве.
   Гнев и оскорбленная гордость заглушили на мгновение боль.
   - Я не вешалась ему на шею. Просто эта новость удивила меня.
   - А ведь ты врешь! - сказал Джералд и, вглядевшись в ее убитое  горем
лицо, добавил в порыве доброты и жалости: - Прости  меня,  доченька.  Но
ведь ты же еще ребенок, и поклонников у тебя хоть пруд пруди.
   - Маме было пятнадцать лет, когда она выходила за вас  замуж,  а  мне
уже шестнадцать, - глухо пробормотала Скарлетт.
   - Твоя мать другое дело, - сказал Джералд. - Она никогда не была  та-
кой вертихвосткой, как ты. Ну, ну, дочка, голову выше! На будущей неделе
мы с тобой поедем в Чарльстон к твоей тетушке Евлалии, и ты, как  послу-
шаешь, что они там рассказывают про форт Самтер, так тут же и думать пе-
рестанешь о своем Эшли.
   "Он считает меня ребенком, - подумала Скарлетт. Горе и досада на отца
сковали ей язык. - Куплю ей, дескать, новую погремушку, и  она  забудет,
что набила себе на лбу шишку!"
   - И нечего смотреть на меня бешеными глазами,  -  сказал  Джералд.  -
Будь у тебя в голове побольше мозгов, давно могла бы выйти замуж хоть за
Брента, хоть за Стюарта Тарлтона. Подумай-ка над этим, дочка. Выходи за-
муж за одного из близнецов, и мы с Джимом Тарлтоном соединим наши  план-
тации, а для тебя построим красивый дом как раз посередине,  на  границе
между ними, там, где большая сосновая роща, и...
   - Да перестаньте вы разговаривать со мной, как с ребенком! -  не  вы-
держала Скарлетт. - Не хочу я ехать ни в какой Чарльстон, и не нужен мне
ваш дом, и не желаю я выходить замуж ни за одного  из  близнецов!  Никто
мне не нужен, кроме... - Она прикусила язык, но, увы, слишком поздно.
   Голос Джералда звучал на этот раз странно спокойно,  и  слова  падали
медленно, словно он раздумчиво выбирал их из  того  запаса,  к  которому
редко приходилось прибегать:
   - Никто, значит, тебе не нужен, кроме Эшли, а его-то ты получить и не
можешь. И если бы даже он захотел жениться на тебе, я бы с большой  нео-
хотой дал свое согласие, хотя Джон Уилкс и лучший мой друг.  -  И  видя,
что его слова поразили Скарлетт, он добавил: - Я хочу  видеть  мою  дочь
счастливой, а ты никогда не была бы счастлива с ним.
   - О да, да, я была бы счастлива! Очень!
   - Нет, дочка, никогда. Чтобы брак был счастливым, муж и  жена  должны
быть из одного теста.
   У Скарлетт едва не слетели с языка  неосторожные  слова:  "Но  вы  же
счастливы, хотя совсем не из одного теста с мамой", - однако она вовремя
удержалась, понимая, что за подобную наглость может заработать пощечину.
   - Уилксы совсем другого сорта люди, не такие,  как  мы,  -  продолжал
Джералд, все так же медленно подбирая слова. - Да они и ни  на  кого  во
всей нашей округе не похожи, я таких, как они, больше и не встречал ниг-
де. Они - странный народ, и это хорошо, что в их роду так повелось - же-
ниться на своих двоюродных сестрах и оставлять, так  сказать,  все  свои
странности при себе.
   - Да нет же, папа, Эшли вовсе не...
   - Придержи язык, котенок! Ничего плохого я про этого  малого  сказать
не хочу, он мне нравится. Я говорю "странный" не в смысле поврежденный в
уме. И таких подвигов, как за Калвертами,  которые  могут  просадить  на
скачках все состояние, или как за Тарлтонами, у которых один-два пьяницы
в каждом поколении, или как за Фонтейнами, которые все отпетые  буяны  и
готовы пристрелить человека за любую безделицу, - таких подвигов за ним,
конечно, не водится. Но только это все обычные дела, каждому понятные, и
если бог уберег от такого Джералда О'Хара, так это ему просто повезло! И
опять же я вовсе не считаю, что Эшли стал бы тебя поколачивать или  нас-
тавлять тебе рога. Впрочем, это бы еще полбеды, потому что тут  ты,  мо-
жет, сумела бы его понять. Но он совсем по-особому странный  человек,  и
понять его невозможно. Я его люблю, но зарежь меня, если я понимаю  хоть
половину из того, что он говорит. Ну, скажи мне, доченька,  сказки,  по-
лоска руку на сердце, ты что-нибудь понимаешь во  всей  этой  галиматье,
которую он несет про книжки, музыку, стихи, картины и прочую чепуховину?
   - Ах, папа, - нетерпеливо вскричала Скарлетт, - будь я его женой,  со
мной он стал бы совсем иным!
   - Вот оно что, ты так полагаешь? - язвительно промолвил Джералд, бро-
сив на нее испытующий взгляд. - Плохо же ты знаешь мужчин, не говоря уже
об Эшли. Ни одна жена на всем свете не сумела еще переделать мужа, и со-
ветую тебе зарубить это себе на носу. А уж чтоб  переделать  кого-нибудь
из Уилксов - да тут сам всемогущий бог тебе не поможет, дочка! Весь  род
у них такой, такими они были испокон веков. И такими, верно, и  останут-
ся. Говорю тебе - это у них в крови. Ты что, не видишь, как они  носятся
то в Нью-Йорк, то в Бостон - послушать оперу или поглядеть  на  какие-то
там масляные полотна. И целыми ящиками заказывают себе у янки  французс-
кие и немецкие книжки. А потом дни и ночи просиживают за этими  книжками
или раздумывают бог весть о чем, вместо того чтобы поехать на охоту  или
составить партию в покер, как подобает настоящим мужчинам.
   - Во всем графстве никто лучше не сидит в седле, чем Эшли! - вне себя
воскликнула Скарлетт, глубоко задетая тем, что ее любимого заподозрили в
недостатке мужественности. - Никто, разве что его отец. И  кто,  как  не
Эшли, всего на прошлой неделе выставил вас в Джонсборо на двести  долла-
ров в покер?
   - Откуда тебе известно, что на двести, - калвертские мальчишки  опять
распустили язык? - сердито пробормотал Джералд. - Эшли никому не уступит
ни в седле, ни за карточным столом - разве я против этого спорю,  дочка?
Да и во хмелю он крепок - любого из  тарлтонских  мальчишек  свалит  под
стол. Это все так, да только у него к этому вовсе не лежит душа. Вот по-
чему я говорю, что странный он человек.
   Скарлетт молчала. У нее стало еще тяжелее на сердце. Ей  нечего  было
возразить отцу, она понимала, что он прав. Эшли нисколько не  тянуло  ко
всем этим лихим забавам, в которых он принимал участие с таким  блеском.
Он просто проявлял вежливый интерес к тому, чему другие отдавали душу.
   Правильно разгадав причину ее молчания, Джералд потрепал ее по  плечу
и торжествующе произнес:
   - Вот видишь, Скарлетт. Ты сама понимаешь, что я прав. Ну, на что те-
бе такой муж, как Эшли? У всех у них мозги набекрень, у этих Уилксов.  -
И помолчав, прибавил вкрадчиво: - А Тарлтонов я просто так  помянул,  не
нравятся - не надо. Они славные парни, но если  тебе  больше  по  сердцу
Кэйд Калверт, то, по мне, и он хорош. Калверты все - добрый народ,  хоть
старик и взял себе в жены янки. А когда пробьет мой час... Слушай,  дет-
ка! Я завещаю Тару тебе и Кэйду...
   - Не пойду я за Кэйда, хоть меня озолоти!  -  со  злостью  выкрикнула
Скарлетт. - И перестаньте же навязывать его мне, слышите! И не нужна мне
ваша Тара и ваши дурацкие плантации. К чему все это, если...
   Она хотела сказать: "если я не могу иметь того, кого хочу",  но  Дже-
ралд, ужаленный в самое сердце пренебрежением, с каким был отвергнут его
великодушный дар - его Тара, которая, не считая, разумеется. Эллин, была
ему дороже всего на свете, не дал ей договорить:
   - От вас ли я это слышу, Скарлетт О'Хара! По-вашему, значит,  Тара  -
ничего не стоящий клочок земли?..
   Скарлетт упрямо мотнула головой. Она была так несчастна, что  ей  уже
было все равно - отец рассвирепеет, ну и пусть...
   - Земля - единственное на свете, что  имеет  ценность,  -  воскликнул
Джералд, вне себя от возмущения воздев над головой свои  короткие  руки,
словно призывая небо в свидетели, - потому что она -  единственное,  что
вечно, и не мешало бы тебе зарубить себе это на носу! Единственное, ради
чего стоит трудиться, за что стоит бороться... и умереть!
   - Ах, папа, - презрительно молвила Скарлетт, -  вы  рассуждаете,  как
настоящий ирландец!
   - А разве я когда-нибудь этого стыдился? Напротив, я этим горжусь.  И
вы тоже наполовину ирландка, не забывайте, мисс! А для того, у кого есть
хоть капля ирландской крови в жилах, его земля - это то же,  что  родная
мать. И мне сейчас стыдно за тебя. Я предложил тебе в дар  прекраснейшую
из всех земель, не считая, конечно, графства Мит в Старом  Свете,  а  ты
что? Презрительно фыркнула!
   Джералд в своем праведном гневе распаялся все  больше  и  больше,  но
что-то в потухшем лице Скарлетт заставило его изменить тон:
   - Впрочем, ты еще молода. Она еще пробудится в тебе - любовь к  своей
земле. Иначе и быть не может, ведь ты тоже ирландка. А сейчас ты еще ре-
бенок, и у тебя одни мальчишки на уме. Станешь постарше, сама  все  пой-
мешь... А пока подумай насчет Кэйда, или одного из  близнецов,  или  ко-
го-нибудь из сынков Эвана Манро, и ты увидишь, какую шикарную я тебе за-
качу свадьбу!
   - Ах, папа!
   Но разговор этот уже донельзя утомил Джералда, и терпение его истощи-
лось - надо же, чтобы все это свалилось именно на его плечи! И  особенно
досадно было то, что Скарлетт все еще казалась удрученной после того как
он предложил ей на выбор лучших женихов графства и Тару в придачу.  Дже-
ралд привык, чтобы его дары принимались с благодарными поцелуями и апло-
дисментами.
   - Ну, хватит дуться, мисс. Кого ты изберешь себе в мужья -  не  имеет
большого значения, если это будет джентльмен, южанин и  человек  достой-
ный. А любовь приходит к женщине уже в браке.
   - Ах, папа, какие у вас старомодные взгляды!
   - И очень правильные, кстати! На что нам вся эта любовная  чепуха  на
новомодный манер, все эти браки по любви, как у слуг  или  как  у  янки!
Лучшие браки - это те, когда родители сами выбирают  супруга  для  своей
дочери. Ну разве может такая глупышка, как ты, разобраться, где  хороший
человек, а где негодяй? Погляди хоть на Уилксов. Откуда в них такая  си-
ла, такое достоинство - у всех, из поколения в поколение? Да потому, что
они заключают браки среди своей родни, женятся на двоюродных  сестрах  -
так уж у них заведено.
   - Ах, боже мой! - вскричала Скарлетт. Слова  отца  снова  разбередили
рану, напомнив ей о неотвратимости предстоящего союза. Джералд беспомощ-
но потоптался на месте, глядя на ее понурую голову.
   - Да ты, никак, ревешь? - спросил он, неуклюже взяв ее за  подбородок
и стараясь запрокинуть ей голову, и сам уже чуть не плача от жалости.
   - Нет! - выкрикнула она, резко отстраняясь от него.
   - Ты лжешь, и за это я тобой горжусь. Я рад, что  в  тебе  есть  гор-
дость, котенок. И завтра на этом барбекю ты должна держаться  гордо.  Не
хватает только, чтобы тебя подняли на смех и по всей округе пошли сплет-
ни, что ты бегаешь за парнем, который никогда не предлагал тебе  ничего,
кроме дружбы.
   "И вовсе это не так, - с грустью думала Скарлетт. -  Я  для  него  не
просто друг, я же знаю. Я чувствую это. Будь у меня  еще  хоть  немножко
времени, я бы заставила его заговорить... Все ведь  это  только  потому,
что у этих Уилксов принято жениться на кузинах!"
   Джералд взял ее руку и продел под свой локоть.
   - А теперь мы пойдем ужинать, и весь этот  разговор  останется  между
нами. Я не хочу расстраивать твою мать и тебе не советую. А  ну-ка,  да-
вай, дочка, высморкайся.
   Скарлетт высморкалась в свой истерзанный носовой платок, и  они  рука
об руку зашагали по темной аллее, а лошадь медленно пошла за ними. Возле
дома Скарлетт хотела было снова что-то сказать,  но  тут  на  ступеньках
крыльца она различила фигуру матери. Эллин была в шляпе, шали  и  митен-
ках, а за ее спиной, с лицом мрачнее тучи, держа в руках черную  кожаную
сумку с бинтами и лекарствами, стояла Мамушка. Эту  сумку  Эллин  О'Хара
всегда брала с собой, когда на плантации кто-нибудь заболевал и она  шла
оказать больному помощь. В минуты возмущения  и  без  того  оттопыренная
нижняя губа Мамушки выпячивалась еще дальше, и Скарлетт с одного взгляда
поняла: что-то вызвало неодобрение Мамушки и она вся кипит.
   - Мистер О'Хара! - заметив их приближение, окликнула мужа Эллин. Мать
Скарлетт принадлежала к тому поколению, которое считало необходимым соб-
людать известный декорум в отношениях между супругами, даже  после  сем-
надцати лет брака, увенчавшегося появлением на свет  шестерых  детей.  -
Мистер О'Хара, у Слэттери беда: Эмми разрешилась от бремени, но  ребенок
умирает, и его надо окрестить. Мы с Мамушкой хотим  пойти  туда,  погля-
деть, чем можно помочь.
   В голосе ее звучала вопросительная интонация, словно она  испрашивала
у Джералда согласия, что, разумеется,  было  простой  формальностью,  но
чрезвычайно льстило Джералду.
   - Час от часу не легче! - сразу вспылил Джералд. - Неужели эта  белая
рвань не может дать нам спокойно поужинать! А мне как  раз  не  терпится
рассказать вам, что говорят в Атланте о войне! Что ж,  ступайте,  миссис
О'Хара, вы же иначе не сомкнете глаз до утра - все будете терзаться, что
у кого-то беда, а вас там не было.
   - Да она только голову на подушку и тут же опять вскочит и бежать. То
надо какого-то негра полечить, то кого-то из этих белых бедняков,  будто
уж: они сами о себе позаботиться не могут! - глухо  проворчала  Мамушка,
спускаясь с крыльца и направляясь к стоявшей в боковой аллее коляске.
   - Замени меня за столом, дорогая, - сказала Эллин, и ее обтянутая ми-
тенкой рука неясно коснулась щеки Скарлетт.
   Немеркнущая магия этого прикосновения, тонкий аромат сухих духов  ли-
монной вербены и легкий шелест шелкового платья,  как  всегда,  трепетом
отозвались в сердце Скарлетт, несмотря на душившие ее слезы. В присутст-
вии Эллин у Скарлетт захватывало дух-мать была неким чудом, по странному
волшебству обитающим под одной с  ней  кровлей,  неотразимо  прекрасным,
внушающим благоговейный трепет и неизменно приносящим утешение  во  всех
горестях.
   Джералд помог жене сесть в коляску и дал кучеру наставление не  гнать
лошадей и ехать с осторожностью. Тоби, двадцать лет ходивший за лошадьми
Джералда, негодующе скривил губы - хозяин мог бы и не совать нос  в  его
дела. Мамушка восседала рядом с ним, дополняя собой картину нескрываемо-
го африканского недовольства поведением хозяев.
   "Если бы мы поменьше помогали этим несчастным Слэтгери, - хмуро  раз-
думывал Джералд, - они бы с охотой продали мне свои жалкие несколько ак-
ров болотистой низины и освободили бы графство от  своего  присутствия".
Но тут в мозгу у него привычно мелькнула мысль о хорошей шутке, и, пове-
селев, он сказал:
   - Давай-ка, дочка, скажем Порку, что я решил  не  покупать  Дилси,  а
вместо этого продал его самого Джону Уилксу.
   Бросив поводья болтавшемуся поблизости негритенку,  Джералд  поднялся
на крыльцо. Горести Скарлетт были им уже позабыты, а мысли полны  одним:
как получше разыграть своего черного лакея. Скарлетт медленно,  чувствуя
холодную тяжесть в ногах, последовала за отцом. Ее брак с Эшли  выглядел
бы в конце концов ничуть не более странным, чем союз ее отца с Эллин Ро-
бийяр, в супружестве Эллин О'Хара. И в который уж раз она с  недоумением
спросила себя, как это могло произойти, что ее недалекий, грубоватый па-
паша ухитрился взять себе в жены такую женщину, как ее  мать,  ибо  двух
более несхожих по рождению, воспитанию и образу мыслей людей просто  не-
возможно было себе представить.

   ГЛАВА III

   Эллин О'Хара исполнилось тридцать два года, она уже была матерью шес-
терых детей, из коих схоронила троих, и по существовавшим в  те  времена
понятиям считалась женщиной среднего возраста. Она была почти на  голову
выше своего горячего, вспыльчивого коротышки-супруга, но спокойная  гра-
ция движений, приковывая к себе внимание, заставляла забывать про ее вы-
сокий рост. Стоячий воротничок черного шелкового платья  туго  обтягивал
округлую, тонкую, чуть смуглую шею. Голова была слегка  откинута  назад,
словно под тяжестью густых темных волос, стянутых на затылке тугим узлом
и уложенных в сетку. От своей  француженки-матери,  родители  которой  в
1791 году бежали на Гаити от революции, она унаследовала  и  эти  темные
волосы, и темные, с узким разрезом глаза, и  иссиня-черные  ресницы;  от
отца - офицера наполеоновской армии - прямой удлиненный нос и  чуть  за-
метную широкоскулость, смягченную нежной линией подбородка и щек. И  уж,
верно, сама жизнь наградила Эллин и горделивой, без  высокомерия,  осан-
кой, и изысканной грацией, и этой меланхоличностью взгляда без  малейшей
искорки веселья.
   Чуть больше блеска в глазах, тепла в улыбке, живости в мелодично-неж-
ном голосе, звучавшем музыкой в ушах ее близких и слуг, и красота  Эллин
О'Хара была бы неотразимой. В  напевности  ее  говора  была  протяжность
гласных, характерная для жителей прибрежной Джорджии, и легкий французс-
кий акцент. Голос Эллин никогда не повышался до крика - отдавала ли  она
приказания слугам или пробирала за шалости детей, - но все обитатели Та-
ры повиновались ему беспрекословно и  мгновенно,  преспокойно  игнорируя
громы и молнии, которые привык метать ее супруг.
   И всегда, с тех пор как помнила себя Скарлетт, ее мать была  такой  -
деятельной и невозмутимой среди всех  ежедневных  треволнений  усадебной
жизни; укоряла она или поощряла, голос ее был  неизменно  мягок  и  тих,
спина пряма и дух несгибаем; она осталась такой даже после  потери  трех
малюток-сыновей. Скарлетт ни разу не видела, чтобы мать, сидя в  кресле,
позволила себе откинуться на спинку. И руки у нее всегда были заняты ру-
кодельем, если только она не сидела за обеденным столом, или за  усадеб-
ными счетоводными книгами, или у постели больного. Иногда (в присутствии
гостей) это могла быть изящная вышивка, в другой раз  -  просто  рубашка
Джералда или детское платьице, требующее починки. А не то, так она  шила
одежду для слуг. И шла ли она, шурша платьем, по дому, наблюдая за убор-
кой, заглядывала ли в кухню или в мастерскую, где шилась одежда для нег-
ров, занятых на полевых работах, на пальце у нее всегда блестел  золотой
наперсток, а по пятам за ней следовала  девочка-негритянка,  на  которую
была возложена обязанность носить за хозяйкой шкатулку  розового  дерева
со швейными принадлежностями и выдергивать из готового шитья наметку.
   Скарлетт никогда не видела, чтобы мать теряла самообладание или чтобы
ее туалет, независимо от времени суток, не был в безупречном  состоянии.
Если Эллин О'Хара собиралась на бал, или в гости, или  в  Джонсборо  для
присутствия на сессии суда, ее туалет обычно занимал не менее двух часов
и требовал услуг двух горничных и Мамушки, но если  возникала  необходи-
мость действовать быстро, ее молниеносная готовность поражала всех.
   Скарлетт в своей спальне, расположенной напротив материнской, с  мла-
денчества привыкла слышать на заре легкий торопливый топот босых ног  по
деревянному полу, тревожный стук в дверь к хозяйке, испуганные,  приглу-
шенные голоса, сообщавшие о начавшихся родах, или о чьей-то болезни, или
смерти, приключившейся в одной из  беленных  известкой  хижин.  Не  раз,
подкравшись к своей двери, Скарлетт смотрела в щелку и видела, как мать,
аккуратно причесанная, в застегнутом на все пуговицы платье, с медицинс-
кой сумкой в одной руке и высоко поднятой свечой в другой, появляется на
пороге темной спальни, откуда доносится мерное похрапывание отца.
   И на ее детскую душу сразу нисходило успокоение,  когда  она  слышала
сочувственный, но твердый шепот матери:
   - Тише, не так громко. Вы разбудите мистера О'Хара. Никто  не  умрет,
это не такая опасная болезнь.
   Приятно было снова забраться в постель и уснуть, сознавая,  что  мать
ушла туда, в ночь, и, значит, ничего страшного не случится.
   А утром, не дождавшись помощи ни от старого доктора Фонтейна,  ни  от
молодого, вызванных куда-то еще, и проведя  у  постели  роженицы  или  у
смертного одра всю ночь. Эллин О'Хара спускалась, как обычно, в столовую
к завтраку. И если под глазами у нее залегли  глубокие  тени,  то  голос
звучал бодро, как всегда, и ничто не выдавало пережитого напряжения.  За
величавой женственностью Эллин скрывалась стальная выдержка и воля, дер-
жавшие в почтительном трепете весь дом - и не только слуг и дочерей,  но
и самого Джералда, хотя он даже под страхом смерти никогда бы в этом  не
признался.
   Порой, перед отходом ко сну, Скарлетт, поднявшись на  цыпочки,  чтобы
дотянуться до материнской щеки, смотрела на нежный рот Эллин, казавшийся
таким беззащитным, на ее тонкую верхнюю губу и невольно спрашивала себя:
неужели этот рот тоже когда-нибудь беспечно улыбался и в  ночной  тишине
шепотом поверял свои девичьи секреты на ухо подружке? Это казалось нево-
образимым. Для Скарлетт Эллин всегда была такой, как сейчас, -  сильной,
мудрой опорой для всех, единственным человеком на свете,  знающим  ответ
на все вопросы.
   Но, конечно, Скарлетт была не права. Эллин Робийяр из  Саванны  умела
беззаботно улыбаться и заливаться беспричинным смехом, как любая пятнад-
цатилетняя девчонка этого живописного городка на  берегу  Атлантики,  и,
как все девчонки, поверяла по ночам свои секреты подружкам - все  секре-
ты, кроме одного. Так было вплоть до того дня, когда некий Джералд О'Ха-
ра, двадцатью восемью годами старше Эллин, не вошел в ее жизнь. И случи-
лось это в тот самый год, когда Филипп Робийяр, ее беспутный черноглазый
кузен с дерзким взглядом и отчаянными повадками, навсегда покинул  город
и унес с собой весь молодой жар ее сердца, оставив маленькому кривоного-
му коротышке ирландцу только восхитительно женственную оболочку.
   Но Джералду, который, женившись на Эллин, не помнил себя от  счастья,
и этого было довольно. И если какая-то частица ее души была  мертва  для
него, он никогда от этого не страдал. Джералд был достаточно умен, чтобы
понимать: если он, небогатый ирландец, без роду без племени, взял в жены
девушку из самого богатого и родовитого семейства на всем  побережье,  -
это почти что равносильно чуду. Ведь он был никто,  человек,  выбившийся
из низов.
   Джералд О'Хара эмигрировал из Ирландии в Америку, когда ему едва  ис-
полнился двадцать один год. Отъезд был скоропалительным,  как  случалось
не раз и с другими добрыми ирландцами и до него и после.  Он  уехал  без
багажа, с двумя шиллингами в кармане, оставшимися после оплаты  проезда,
и крупной суммой, в которую была оценена его голова, - более крупной, на
его взгляд, чем совершенное им нарушение закона. Ни один  оранжист,  еще
не отправленный в ад, не стоил в глазах британского правительства, да  и
самого сатаны, ста фунтов стерлингов, но если тем не менее правительство
приняло так близко к сердцу смерть земельного агента какого-то  английс-
кого помещика, давно покинувшего свое поместье, это значило, что Джерал-
ду О'Хара надлежало бежать, и притом побыстрее. Правда, он  обозвал  зе-
мельного агента "оранжистским ублюдком", но это, по мнению Джералда, еще
не давало тому права оскорбительно насвистывать ему в лицо "Воды Война".
   Битва на реке Войн произошла более ста лет тому назад,  но  для  всех
О'Хара и любого из их соседей этого промежутка времени как бы не сущест-
вовало, словно только вчера их мечты и надежды, вместе с  их  землями  и
состоянием, были развеяны по ветру в облаках пыли, поднятых копытами ко-
ня трусливого Стюарта, бежавшего с поля боя,  оставив  своих  ирландских
приверженцев на расправу Вилли Оранскому и  его  оголтелым  наемникам  с
оранжевыми кокардами.
   По этой и многим другим причинам семья Джералда не почла нужным расс-
матривать трагический исход вышеупомянутой ссоры как нечто заслуживающее
серьезного внимания - помимо, разумеется, того, что он  мог  повлечь  за
собой серьезные последствия для них.  На  протяжении  многих  лет  семья
О'Хара, подозреваемая в тайных антиправительственных действиях, была  на
дурном счету у английских констеблей, и Джералд был  не  первым  О'Хара,
спешно покинувшим родину под покровом предрассветных сумерек. Он  смутно
помнил своих двух старших братьев Джеймса и  Эндрю,  молчаливых  юношей,
порой неожиданно появлявшихся ночью с какими-то таинственными поручения-
ми, порой исчезавших на целые недели - к неизбывной тревоге матери  -  и
сбежавших в Америку много лет назад, после того  как  на  скотном  дворе
О'Хара под полом хлева был обнаружен небольшой склад огнестрельного ору-
жия. Теперь оба они стали преуспевающими торговцами в  Саванне  ("Одному
господу известно, что это за город такой", - со  вздохом  говаривала  их
мать, вспоминая своих старших отпрысков мужского пола), и молодого  Дже-
ралда отослали к ним.
   Мать наскоро поцеловала его в щеку, жарко прошептав на ухо слова  ка-
толической молитвы, отец же напутствовал его так: "Помни,  из  какой  ты
семьи, и не позволяй никому задирать перед тобой нос". И с этим  Джералд
покинул родной кров. Пятеро высоченных братцев одарили его  на  прощанье
одобрительно-покровительственными улыбками, ибо он был в их  глазах  еще
ребенком, да к тому же единственным недомерком  в  этом  племени  рослых
здоровяков.
   Отец и все пять братьев были крепкого сложения и  более  шести  футов
росту, а коротышка Джералд в двадцать один год уже знал, что господь бог
в своей неизреченной мудрости отпустил ему всего пять футов и  четыре  с
половиной дюйма в длину. Но Джералд никогда не позволял себе на это  се-
товать и - такой уж у него был характер - отнюдь не считал,  что  низкий
рост может быть для него в чем-либо помехой. Скорее даже особенности те-
лосложения и сделали его тем, чем он стал, ибо еще на  пороге  жизни  он
познал одну истину: маленький человек должен быть крепок,  чтобы  выжить
среди больших. И в этом качестве Джералду отказать было нельзя.
   Его рослые братья были немногословными, мрачноватыми парнями.  Утрата
былого величия их славного рода подспудной злобой жгла их души и  проры-
валась наружу язвительными шуточками. Будь Джералд таким же  здоровенным
верзилой, как они, он тоже пошел бы по  темному  извилистому  пути  всех
О'Хара, примкнув к тайным мятежникам. Но  Джералд  был  горячая  голова,
"задира и горлопан", по выражению его нежной матушки, чуть что -  лез  с
кулаками, и его буйный нрав каждому мгновенно бросался в глаза. Он  дер-
жался со своими могучими братьями как маленький, но храбрый бойцовый пе-
тух среди крупнопородистых представителей птичьего двора, и братья люби-
ли его и добродушно поддразнивали, забавляясь его яростью, а иной раз  и
поколачивали, чтобы он не слишком все же забывался и знал свое место.
   Если запас знаний Джералда, с которым он прибыл в Америку, был весьма
скуден, то сам он, вероятно, об этом не подозревал. Да и  не  придал  бы
значения, открой ему кто-нибудь на это глаза. Мать научила его чтению  и
письму и выработала у него хороший почерк. Арифметика далась ему  легко.
И на этом его образование оборвалось. Латынь  он  знал  постольку,  пос-
кольку мог повторить за священником, что положено повторять во время ка-
толической мессы, а его познания по истории ограничивались всевозможными
фактами попрания исконных прав Ирландии. Из поэтов он знал только  Мура,
а по части музыки мог похвалиться недурным знанием старинных  ирландских
песен. Питая искреннее уважение к людям, получившим хорошее образование,
он, однако, ничуть не страдал от недостатка собственного. Да  и  на  что
оно ему было в этой новой стране, где самый невежественный ирландец  мог
стать большим богачом? В стране, где от мужчины требовалась только сила,
выносливость и любовь к труду.
   Джеймсу и Эндрю, пристроившим его у себя в лавке в Саванне,  тоже  не
приходилось сокрушаться по поводу его необразованности. Его  четкий  по-
черк, точность в подсчетах и хорошая торговая  сметка  вызывали  к  нему
уважение, в то время как вздумай он похвалиться  какими-либо  познаниями
по части литературы или музыки, его подняли бы на смех. Америка в те го-
ды была еще гостеприимна к ирландцам. Джеймс и Эндрю, поначалу  гонявшие
фургоны с чужими товарами из Саванны в глубь Джорджии, преуспев, обзаве-
лись собственной торговлей, и Джералд преуспевал вместе с ними.
   Американский Юг пришелся ему по вкусу, и мало-помалу он стал южанином
в собственных глазах. Кое в чем Юг и южане оставались для него загадкой,
но он со свойственной ему цельностью и широтой натуры принял их  такими,
как он их понимал, принял их взгляды и обычаи: скачки,  покер,  дуэльный
кодекс, страсть к политике, ненависть  к  янки.  Права  Юга,  рабство  и
власть Короля Хлопка, презрение к "белой рвани" - к белым  беднякам,  не
сумевшим выбиться в люди, - и подчеркнуто рыцарское отношение  к  женщи-
нам. Он даже научился жевать табак. Учиться поглощать виски в  неумерен-
ных количествах не хмелея ему не было нужды - он владел  этим  даром  от
природы.
   И все же Джералд оставался Джералдом. Образ его жизни и взгляды  пре-
терпели изменение, но менять свою манеру поведения он не стремился, даже
если бы это было ему под силу. Он отдавал  должное  томной  элегантности
богатых хлопковых и рисовых плантаторов, приезжавших в Саванну из  своих
увитых плющом резиденций, гарцевавших по улицам на  породистых  лошадях,
эскортируя экипажи не менее элегантных дам, за которыми катили фургоны с
черной челядью. Однако самому Джералду элегантность  не  давалась,  хоть
умри. Протяжный ленивый говор приятно ласкал ему слух, но его  собствен-
ный язык не был для этого приспособлен, и речь Джералда по-прежнему зву-
чала резко и грубовато. Ему нравилась небрежная грация, с какой  богатые
южане заключали крупные сделки или ставили на карту раба, плантацию, це-
лое состояние и расплачивались за проигрыш, ни на секунду не теряя хоро-
шего расположения духа, так же легко и беспечно, как швыряли мелкую  мо-
нетку негритенку. Но Джералд, знавший в жизни нужду, не мог  невозмутимо
и благодушно относиться к денежным потерям. Они были славный народ,  эти
южане с прибрежных плантаций - нежноголосые, горячие, забавные  в  своих
непостижимых прихотях; они нравились  Джералду.  Но  молодого  ирландца,
явившегося сюда из страны холодных влажных ветров, дующих  над  повитыми
туманом топями, не таящими в себе  тлетворных  миазмов,  отличала  такая
крепкая жизненная хватка, какая и не снилась высокомерным отпрыскам бла-
городных семей из края тропического солнца и малярийных болот.
   Он перенимал у них то, что считал для себя полезным, и отбрасывал ос-
тальное. Он открыл, что покер и ясная голова во  хмелю  могут  сослужить
неплохую службу, и пришел к заключению, что покер - одно из самых полез-
ных изобретений южан. Вот эта его врожденная смекалка в карточных  играх
и способность легко поглощать золотистое питье и принесла  Джералду  два
самых драгоценных приобретения - его  плантацию  и  его  черного  лакея.
Третьим драгоценным приобретением была его жена, но за нее он мог благо-
дарить лишь непостижимую милость господа бога.
   Лакей по имени Порк, ослепительно  черный,  вышколенный,  исполненный
чувства собственного достоинства, знающий толк во всех  тонкостях  порт-
няжного искусства и элегантности, перешел во владение Джералда в резуль-
тате затянувшейся до  утра  партии  в  покер  с  плантатором  с  острова
Сент-Саймон, умевшим не менее стойко блефовать, чем Джералд, но проявив-
шим меньшую стойкость по части новоорлеанского рома. И хотя прежний вла-
делец Порка хотел потом откупить его обратно и предлагал  двойную  цену,
Джералд отказался наотрез, ибо обладание первым в его жизни рабом, да  к
тому же еще "лучшим, черт подери, лакеем  на  всем  побережье",  явилось
важным шагом на пути к исполнению его заветной мечты - стать и землевла-
дельцем и рабовладельцем.
   Он уже давно пришел к решению, что не будет, как Джеймс и Эндрю,  всю
жизнь заниматься торговлей и просиживать ночи при свечах, подбивая  итог
под колонками цифр. Не в пример братьям, он остро чувствовал своего рода
социальное клеймо па тех, кого именовали здесь "торговым людом". Джералд
хотел стать плантатором. Выходец из семьи ирландских арендаторов, неког-
да владевшей пахотными землями и охотничьими угодьями, и страстно  желал
насладиться видом зеленеющих покров собственных возделанных полей. Целе-
устремленно и безоглядно он мечтал о собственном доме, собственной план-
тации, собственных лошадях, собственных рабах. И  здесь,  в  этой  новой
стране, не ведающей двух главных опасностей, которые  подстерегают  зем-
левладельца у него на родине, - налогов, пожирающих весь доход  от  уро-
жая, и неизбывной угрозы конфискации, - он намерен был воплотить в жизнь
свою мечту. Но шли годы, и он понял, по честолюбивые замыслы -  одно,  а
осуществление их - нечто другое. Местная земельная знать оказалась  кре-
постью, проникнуть внутрь которой у него не было никакой надежды.
   И тут рука Судьбы и рука карточного игрока преподнесли ему кусок зем-
ли, который он впоследствии нарек Тарой, и подвигли его тем самым переб-
раться с побережья в глубь Северной Джорджии.
   Однажды теплой весенней ночью в одном из салу нов Саванны до ушей его
случайно долетели слова какого-то незнакомца, заставившие его сразу  об-
ратиться в слух. Незнакомец, уроженец Саванны, только что возвратился  а
родной город после двенадцати лет, проведенных в глубине штата.  Он  был
участником земельной лотереи, организованной штатом с целью поделить  на
участки обширную территорию Центральной Джорджии, уже очищенной  от  ин-
дейских племен за год до того, как Джералд  прибыл  в  Америку.  Человек
этот отправился туда и основал плантацию, но дом, который он себе  пост-
роил, сгорел, "проклятое это место" ему осточертело, и  он  был  бы  рад
поскорее сбыть его с рук.
   Джералд, никогда не расстававшийся с  мечтой  приобрести  собственную
плантацию, представился незнакомцу я с возрастающим интересом стал  слу-
шать его рассказ о том, что на север штата хлынули переселенцы из  обеих
Каролин и Виргинии. Джералд уже достаточно давно жил на побережье, чтобы
усвоить характерный для местных жителей взгляд на остальную часть  штата
как на непроходимую лесную чащу, где за каждым деревом прячется  индеец.
Правда, по делам своих братьев он поднимутся на сотню миль вверх по реке
Саванне, побывал в Огасте и в старых городах еще  дальше  к  западу.  Он
знал, что эта часть штата не менее заселена, чем побережье, но по  расс-
казам незнакомца выходило, что его плантация  расположена  более  чем  в
двухстах пятидесяти милях к северо-западу от Саванны, немного южнее реки
Чаттахучи. Джералд считал, что земли к северу от этой реки еще  заселены
индейцами племени чероки, и поэтому был очень удивлен, когда  незнакомец
стал рассказывать, какие на этих новых землях возникли процветающие  го-
рода и поместья, и посмеялся его вопросу - не тревожат ли их индейцы?
   Через час беседа начала увядать, и тогда Джералд, уставив  на  незна-
комца невиннейший взгляд ярко-голубых глаз и затаив на дне  души  ковар-
нейший умысел, предложил составить партию в покер. Текли ночные часы,  и
стаканы бессчетно наполнялись и опустошались, остальные игроки  мало-по-
малу выходили из игры, и лишь Джералд продолжал сражаться с  незнакомцем
уже один на один. Незнакомец двинул на середину стола все свои  фишки  и
прикрыл их сверху купчей на плантацию. Джералд тоже двинул все свои фиш-
ки, а поверх них бросил бумажник. Тот факт, что содержимое бумажника яв-
лялось собственностью фирмы братьев О'Хара, не слишком обременял совесть
Джералда, и каяться в своем грехе завтра перед утренней мессой он не со-
бирался. Джералд знал, чего хочет, а в этих случаях он всегда шел к цели
напролом. К тому же он крепко верил в свою звезду и в то, что кривая вы-
везет, а потому даже не задумывался над тем, чем он будет отвечать, если
партнер еще повысит ставку.
   - Не стану утверждать, будто вам достался в руки клад, а как подумаю,
что мне не надо больше платить налогов, так прямо гора с плеч, -  сказал
обладатель каре в тузах и крикнул, чтобы подали перо и  чернила.  -  Дом
сгорел год назад, поля заросли кустарником и молодой сосновой  порослью,
но, так или иначе, теперь это ваше.
   - Никогда не мешай карты с виски, если ты не всосал ирландский  само-
гон с материнским молоком, - наставительно сказал Джералд Порку в то ут-
ро, когда лакей помогал ему отойти ко сну.
   И слуга, исполненный восхищения своим новым хозяином и  уже  начавший
перенимать его ирландский акцент, ответствовал, как положено,  на  такой
смеси местного наречия с говором графства Мит, что это озадачило бы  лю-
бого, кроме них двоих.
   Илистая река Флинт, молчаливо проложившая себе  путь  между  высокими
темными стенами сосен и черных дубов, оплетенных диким виноградом,  при-
нимала в свои объятия новоприобретенные владения Джералда, омывая  их  с
двух сторон. Глядя с невысокого холма, где когда-то стоял дом, на  живую
темно-зеленую стену, Джералд испытывал приятное чувство  собственничест-
ва, словно он сам возвел эту ограду вокруг своих владений. Он  стоял  на
почерневшем каменном фундаменте сгоревшего дома,  скользил  взглядом  по
длинной аллее, тянувшейся от дома к проселочной дороге, и про себя  чер-
тыхался от радости, слишком глубокой, чтобы он мог выразить  ее  словами
благодарственной молитвы. Эти два ряда величественных деревьев принадле-
жали ему, и эта заброшенная лужайка, заросшая сорной травой по  пояс,  и
эти еще молоденькие магнолии, осыпанные крупными белыми звездами цветов.
Невозделанные поля с порослью кустарников и проклюнувшимися  из  красной
глины молоденькими сосенками, раскинувшиеся во  все  четыре  стороны  от
этого холма, принадлежали ему, Джералду О'Хара,  который,  как  истинный
ирландец, умел пить не хмелея и не боялся, когда надо все  поставить  на
карту.
   Закрыв глаза, Джералд вслушивался в тишину этих еще не разбуженных  к
жизни полей: он знал, что обрел свое гнездо. Здесь, на этом  месте,  где
он стоит, подымятся кирпичные, беленные известкой стены его  дома.  Там,
по ту сторону дороги, возникнет ограда, за которой будет пастись  хорошо
откормленный скот и чистокровные лошади, а красная земля, покато спуска-
ющаяся к влажной пойме реки, засверкает на солнце белым  лебяжьим  пухом
хлопка - акрами хлопка! И слава рода О'Хара заблистает снова!
   Одолжив у скептически настроенных братьев денег, забрав свою  крохот-
ную долю из их предприятия и раздобыв еще изрядную сумму под залог  зем-
ли, Джералд получил возможность купить рабов для обработки полей, прибыл
в Тару и поселился в четырехкомнатном домике управляющего в  холостяцком
одиночестве и сладком предвкушении последующего переселения в новый  бе-
лостенный дом на холме.
   Он возделал землю и посадил хлопок и занял еще денег у Джеймса и Энд-
рю, чтобы прикупить еще рабов. Братья О'Хара умели блюсти интересы свое-
го клана и крепко держались друг за друга, как в удаче, так и в нужде, и
не столько из родственных чувств, сколько из жестокой необходимости, ибо
знали: чтобы выжить в трудные годы, семья  должна  противостоять  судьбе
единым фронтом. Они одолжили Джералду денег, и по прошествии  нескольких
лет он возвратил им эти деньги с лихвой. Плантация расширялась:  Джералд
акр за акром прикупал соседние участки, и настал день, когда  белый  дом
на холме из мечты превратился в реальность.
   Дом был построен рабами: довольно неуклюжее, приземистое строение это
глядело окнами на зеленый выгон, сбегавший вниз, к реке, но  Джералд  не
уставал им любоваться, находя, что дом хотя и новый, а от него веет доб-
ротной стариной. Древние дубы, еще видавшие пробиравшихся по лесу индей-
цев, обступали дом со всех сторон, простирая над его кровлей густой  зе-
леный шатер ветвей. На лужайке, очищенной от  сорняков,  буйно  разросся
клевер и свинорой, и Джералд следил за  тем,  чтобы  газону  оказываются
должный уход. Все в Таре - от подъездной кедровой аллеи до  белых  хижин
на участке, отведенном для рабов, - выглядело солидным, прочным, сделан-
ным на века. И всякий раз, когда Джералд возвращался верхом домой  и  за
поворотом дороги его глазам открывалась крыша дома, выглядывавшая  из-за
зеленых крон деревьев, сердце его преисполнялось  гордостью,  словно  он
видел эту картину впервые.
   Это дело его рук - этого крепколобого, задиристого коротышки  Джерал-
да!
   Со всеми соседями у Джералда сразу установились самые дружеские отно-
шения. Исключение составляли только Макинтоши, чья земля примыкала к его
плантации слева, и Слэттери, чьи жалкие три акра тянулись справа - вдоль
поймы реки, за которой находились владения Джона Уилкса.
   Макинтоши были полукровками, смешанного шотландско-ирландского проис-
хождения, а вдобавок еще оранжистами, и последнее обстоятельство -  будь
они даже причислены католической церковью к лику святых  -  наложило  на
них в глазах Джералда каинову печать. Правда, они переселились в  Джорд-
жию семьдесят лет назад, а до этого их предки жили в Каролине, но тем не
менее глава их клана, первым ступивший на американскую землю, прибыл сю-
да из Ольстера, и для Джералда этого было достаточно.
   Это была молчаливая угрюмая семейка, державшаяся замкнуто, особняком:
браки они заключали только со своими каролинскими родственниками, и Дже-
ралд оказался не единственным человеком в графстве, кому Макинтоши приш-
лись не по душе, ибо здешние поселенцы - народ общительный и дружелюбный
- не отличались терпимостью по отношению к тем,  кому  этих  качеств  не
хватало. А слухи об аболиционистских симпатиях Макинтошей никак не  спо-
собствовали их популярности. Правда, старик Энгус за всю жизнь не отпус-
тил еще на волю ни одного раба и совершил неслыханное  нарушение  прили-
чий, продав часть своих негров заезжим работорговцам, направлявшимся  на
сахарные плантации Луизианы, но слухи тем не менее продолжали держаться.
   - Он аболиционист, это точно, - сказал Джералд Джону Уилксу, -  но  у
оранжиста шотландская скупость всегда возьмет верх над убеждениями.
   Несколько иначе обстояло дело со Слэттери. Будучи бедняками,  они  не
могли рассчитывать даже на ту крупицу невольного уважения, которая  дос-
тавалась на долю угрюмых и независимых Макинтошей. Старик Слэттери,  уп-
рямо державшийся за свои  несколько  акров,  несмотря  на  неоднократные
предложения о продаже со стороны Джералда О'Хара  и  Джона  Уилкса,  был
жалкий, вечно хнычущий неудачник. Жена его, блеклая, неопрятная,  болез-
ненного вида женщина, произвела на свет кучу угрюмых, пугливых, как кро-
лики, ребятишек и продолжала регулярно из года в год увеличивать их чис-
ло. Том Слэттери не имел рабов и вместе с двумя старшими сыновьями судо-
рожно пытался обработать свой хлопковый участок, в то время как его жена
с остальными ребятишками возилась в некоем подобии огородика. Но  хлопок
почему-то никак не желал уродиться, а овощей с огорода, благодаря плодо-
витости миссис Слэттери, никогда не хватало, чтобы накормить все рты.
   Вид Тома Слэттери, обивающего пороги соседей,  выклянчивая  хлопковых
семян для посева или кусок свиного окорока, "чтобы перебиться", стал уже
привычным для глаз. Слэттери, угадывая плохо скрытое за вежливым  обхож-
дением презрение, ненавидел соседей со всем пылом своей  немощной  души;
однако самую лютую ненависть вызывали в нем эти "нахальные черномазые  -
челядь богачей". Черные слуги богатых плантаторов смотрели  сверху  вниз
на "белых голодранцев", и это уязвляло Слэттери, а надежно  обеспеченный
слугам кусок хлеба порождал в нем зависть. Его собственное существование
рядом с этой одетой, обутой, сытой и даже не лишенной ухода  в  старости
или на одре болезни челядью казалось ему  еще  более  жалким.  Слуги  по
большей части бахвалились положением своих  господ  и  своей  принадлеж-
ностью к хорошему дому, в то время как сам он был окружен презрением.
   Том Слэттери мог бы продать свою ферму любому плантатору  за  тройную
против ее истинной стоимости цену. Каждый посчитал бы, что  его  денежки
не пропали даром, ибо Том был у всех как бельмо на глазу, однако сам  он
не находил нужным сниматься с места, довольствуясь тем, что  ему  удава-
лось выручить за тюк хлопка в год или выклянчить у соседей.
   Со всеми прочими плантаторами графства Джералд был на дружеской и да-
же на короткой ноге. Все лица - Уилксов, Калвертов, Тарлтонов, Фонтейнов
- расплывались в улыбке, как только возникала на подъездной аллее  невы-
сокая фигура на большой белой лошади. Тотчас на стол подавалось виски  в
высоких стаканах с ложечкой сахара и толчеными листиками  мяты  на  дне.
Джералд всем внушал симпатию, и соседям мало-помалу  открылось  то,  что
дети, негры и собаки поняли с первого взгляда: за громоподобным  голосом
и грубоватыми манерами скрывались отзывчивое сердце и широкая натура,  а
кошелек Джералда был так же открыт для друзей, как и его душа.
   Появление Джералда всегда сопровождалось неистовым лаем собак  и  ра-
достными криками негритят, кидавшихся  ему  навстречу,  отталкивая  друг
друга, корча хитрые рожи и улыбаясь во весь рот в ответ на его добродуш-
ную брань, причем каждый норовил  первым  завладеть  брошенными  им  по-
водьями. Ребятишки плантаторов забирались к нему на колени  и,  пока  он
громил на чем свет стоит бесстыдство политиканов-янки, требовали,  чтобы
их "покатали". Дочери его приятелей поверяли ему свои сердечные тайны, а
сыновья, страшась признаться родителям в карточных  долгах,  знали,  что
могут рассчитывать на его дружбу в трудную минуту.
   - Как же ты, шалопай эдакий, уже целый  месяц  не  оплачиваешь  долга
чести! - гремел он. - Почему, черт побери, ты не попросил у  меня  денег
раньше?
   Давно привыкнув к его манере изъясняться, никто не был на него в оби-
де, и молодой человек смущенно улыбался и бормотал в ответ:
   - Да видите ли, сэр, мне не хотелось обременять вас этой просьбой,  а
мой отец...
   - Твой отец прекрасный человек, спору нет, но очень уж строг, так что
вот, бери, и чтоб больше мы с тобой к этому разговору не возвращались.
   Жены плантаторов капитулировали последними. Но после того, как миссис
Уилкс, "настоящая, - по словам Джералда, - леди, иной раз просто ни сло-
вечка не проронит", сказала как-то вечером своему мужу, заслышав  знако-
мый стук копыт на аллее: "Язык у  него  ужасный,  но  тем  не  менее  он
джентльмен", - можно было считать, что Джералд занял подобающее место  в
обществе.
   Сам же он даже не подозревал, что ему понадобилось на это  почти  де-
сять лет, поскольку попросту не замечал косых взглядов  соседей.  С  той
минуты, как его нога ступила на землю Тары, он ни на секунду не усомнил-
ся в своей принадлежности к верхам местного общества.
   Когда Джералду стукнуло сорок три и он стал еще румянее и  смуглее  и
так раздался в плечах, что имел уже вид завзятого сквайра-охотника, пря-
мо с обложки цветного иллюстрированного журнала, у него  возникло  реше-
ние: его бесценное поместье и распахнутые настежь сердца и двери местных
плантаторов - это еще не все. Ему нужна жена.
   Имению настоятельно требовалась хозяйка. Толстой поварихе-негритянке,
переброшенной по необходимости со двора на  кухню,  никак  не  удавалось
вовремя управиться с обедом, а негритянке-горничной,  снятой  с  полевых
работ,  сменить  в  срок  постельное  белье  и  смести  с  мебели  пыль,
вследствие чего при появлении гостей в доме поднималась дикая  суматоха.
На Порка, единственного в Таре вышколенного слугу, было возложено  общее
наблюдение за челядью, но и он, при попустительстве не привыкшего к упо-
рядоченной жизни Джералда, стал с годами небрежен и ленив.  Своими  обя-
занностями лакея он, правда, не пренебрегал, содержал комнату Джералда в
порядке и прислуживал за столом умело и с достоинством,  как  заправский
дворецкий, но в остальном предоставлял всему идти своим ходом.
   С безошибочным природным инстинктом слуги-негры очень скоро раскусили
нрав хозяина и, зная, что собака, которая громко брешет, кусать не  ста-
нет, беззастенчиво этим пользовались. Воздух то и дело сотрясали  угрозы
распродать рабов с торгов или спустить с них шкуру, но с плантаций  Тары
еще не было продано ни одного раба, и только один получил порку - за то,
что любимая лошадь Джералда после целого дня охоты осталась неухоженной.
   От строгого взгляда голубых глаз Джералда не укрылось, как хорошо на-
лажено хозяйство у его соседей и как умело управляются со своими слугами
аккуратно причесанные, шуршащие шелковыми юбками хозяйки дома. Ну, а то,
что они от зари до зари хлопочут то в детской, то на кухне, то в прачеч-
ной, то в бельевой, - это ему как-то не приходило на ум. Он видел только
результаты этих хлопот, и они производили на него неотразимое  впечатле-
ние.
   Неотложная необходимость обзавестись женой стала ему окончательно яс-
на однажды утром, когда он переодевался, чтобы отправиться верхом на за-
седание суда, и Порк подал ему любимую плоеную  рубашку,  приведенную  в
столь плачевное состояние неумелой починкой служанки,  что  Джералду  не
оставалось ничего другого, как отдать ее лакею.
   - Мистер Джералд, - сказал  расстроенному  хозяину  Порк,  благодарно
складывая рубашку, - вам нужна супруга. Да такая, у которой в дому  пол-
ным-полно слуг.
   Джералд не преминул отчитать Порка за нахальство, но в  глубине  души
знал, что тот прав. Джералд хотел иметь жену и детей и понимал, что дол-
го тянуть с этим делом нельзя, иначе будет поздно. Но  он  не  собирался
жениться на ком попало, подобно мистеру Калверту, обвенчавшемуся  с  гу-
вернанткой-янки, пестовавшей его оставшихся без матери детей.  Его  жена
должна быть леди, благородная леди, с такими же изящными манерами, как и
миссис Уилкс, и с таким же уменьем управлять большим хозяйством.
   Но на пути к браку вставали два препятствия. Первое:  все  невесты  в
графстве были наперечет. И второе, более серьезное: Джералд был  чужезе-
мец и в какой-то мере "пришлый", хотя и обосновался тут десять  лет  на-
зад. О его семье никому ничего  не  было  известно.  Правда,  плантаторы
Центральной Джорджии не держались  столь  обособленно  и  замкнуто,  как
аристократы побережья, однако и здесь ни одна семья не пожелала  бы  вы-
дать дочку замуж за человека, дед которого никому не был известен.
   Джералд знал, что, несмотря на искреннее к  нему  расположение  всех,
кто с ним охотился, выпивал и толковал о политике, ни  один  из  них  не
просватает за него свою дочь. А ему отнюдь  не  улыбалось,  чтобы  пошли
слухи о том, что, дескать, такой-то или такой-то плантатор должен был, к
своему прискорбию, отказать Джералду О'Хара, добивавшемуся руки его  до-
чери. Но, понимая это, он вовсе не чувствовал себя униженным. Чтобы Дже-
ралд О'Хара признал кого-то в чем-то выше себя - такого еще  не  бывало,
да и быть не могло ни при каких обстоятельствах. Просто в этом  графстве
были свои чудные обычаи, согласно которым девушек выдавали замуж лишь за
тех, чьи семьи прожили на Юге не каких-то двадцать  два  года,  а  много
больше, владели землей, рабами и предавались только тем порокам, которые
вошли здесь в моду в эти годы.
   - Укладывай пожитки. Мы едем в Саванну, - сказал Джералд Порку.  -  И
если там у тебя хоть раз сорвется с языка: "Язви его душу!" или "Дуй его
горой!", я тут же продам тебя с торгов. Ты видишь, я  сам  воздерживаюсь
теперь от таких выражений.
   Джеймс и Эндрю, думал Джералд, глядишь, что-нибудь да присоветуют ему
по части женитьбы. Быть может, у кого-нибудь из их приятелей  есть  дочь
на выданье, отвечающая его требованиям, и он составит подходящую для нее
партию. Джеймс и Эндрю выслушали его терпеливо, но ничего  утешительного
предложить не сумели. Родственников, которые  могли  бы  посодействовать
сватовству, у них в Саванне не было, так как оба брата прибыли сюда  уже
женатыми людьми. А дочери их друзей все успели выйти замуж и обзавестись
детьми.
   - Ты человек небогатый и незнатный, - сказал Джеймс.
   - Кое-какое состояние я себе сделал и сумею прокормить большую семью.
А на ком попало я и сам не женюсь.
   - Хочешь высоко залететь? - сухо заметил Эндрю.
   Все же они сделали для Джералда что могли. Джеймс и Эндрю были уже  в
преклонных летах и на хорошем счету в Саванне. Друзей у них было  много,
и они целый месяц возили Джералда из дома в дом на ужины, на  танцы,  на
пикники.
   - Есть тут одна, - признался в конце концов Джералд. - Очень она  мне
приглянулась. Ее, признаться, еще на свете не было, когда я здесь прича-
лил.
   - Кто же эта особа?
   - Мисс Эллин Робийяр, - с деланной небрежностью отвечал Джералд,  ибо
взгляд темных миндалевидных глаз этой девушки проник ему в самое сердце.
Она очаровала его сразу, несмотря на странное, казалось бы, для  пятнад-
цатилетней девушки отсутствие резвости и молчаливость. И была в ее  лице
какая-то затаенная боль, так разбередившая ему душу, что ни к одному жи-
вому существу на свете он еще не проявлял столь участливого внимания.
   - Да ты же ей в отцы годишься!
   - Ну и что, я еще мужчина хоть куда! - воскликнул чрезвычайно задетый
этими словами Джералд.
   Джеймс спокойно разъяснил ему:
   - Послушай, Джерри. Во всей Саванне не сыщется более неподходящей для
тебя невесты. Ведь этот Робийяр, ее отец, - он француз, а они  все  гор-
дые, как сатана. И ее мать - упокой, господи, ее душу - была очень  важ-
ная дама.
   - А мне наплевать, - сказал Джералд. - Мать ее, кстати, уже в могиле,
а старику, Робийяру, я пришелся по душе.
   - Как мужчина мужчине - может быть, но только не как зять.
   - Да и девушка никогда за тебя не пойдет, - вмешался Эндрю. - Она вот
уже год как сохнет по этому повесе, Филиппу Робийяру,  ее  кузену,  хотя
вся семья денно и нощно уговаривает ее перестать о нем думать.
   - Он уже месяц как уехал в Луизиану, - сказал Джералд.
   - Как ты это узнал?
   - Узнал, - коротко ответил Джералд, не желая признаваться, что источ-
ником этих ценных сведений был Порк, и умолчав также о том,  что  Филипп
уехал лишь по настоянию родителей. - Не думаю, чтобы она так уж  была  в
него влюблена - это у нее пройдет. Какая там может быть любовь в пятнад-
цать лет.
   - Все равно они скорее согласятся выдать ее за этого головореза-кузе-
на, чем за тебя.
   Словом, Джеймс и Эндрю были поражены не менее всех других, когда ста-
ло известно, что дочь Пьера Робийяра выходит замуж за  этого  маленького
ирландца из Северной Джорджии. В домах Саванны шептались и  судачили  по
адресу Филиппа Робийяра, отбывшего на Запад, но пересуды  пересудами,  а
толком никто ничего не знал, и для всех оставалось загадкой, почему  са-
мая красивая из девочек Робийяр решила выйти замуж за шумного  красноли-
цего ирландца, роста едва-едва ей по плечо.
   Да и сам Джералд не очень-то хорошо был осведомлен о том, как все это
произошло. Он понимал одно: чудо все-таки свершилось. И впервые в  жизни
ощутил совершенно несвойственные ему робость и  смирение,  когда  Эллин,
очень бледная, очень спокойная, легко прикоснувшись рукой  к  его  руке,
произнесла:
   - Я согласна стать вашей женой, мистер О'Хара.
   Пораженное как громом этой вестью все семейство лишь отчасти  прозре-
вало истинную подоплеку случившегося, и только Мамушка знала о том,  как
Эллин, проплакав всю ночь навзрыд, словно ребенок, наутро  с  твердостью
внезапно повзрослевшей женщины объявила о своем решении.
   Исполненная мрачных предчувствий Мамушка передала ей в тот вечер  не-
большой сверток, присланный из Нового  Орлеана,  с  адресом,  написанным
незнакомой рукой. Эллин развернула сверток, вскрикнула и выронила из рук
медальон со своим портретом на эмали. К медальону были приложены  четыре
письма Эллин к ее кузену и краткое послание нью-орлеанского  священника,
извещавшее о смерти Филиппа Робийяра, последовавшей в результате драки в
одном из городских баров.
   - Это они заставили его уехать - отец, Полин и  Евлалия.  Я  ненавижу
их. Всех ненавижу. Видеть их не могу. Я уеду отсюда. Уеду, чтобы никогда
больше их не видеть! Уеду из этого города, где все будет  вечно  напоми-
нать мне о... о нем!
   Ночь уже близилась к рассвету, когда Мамушка, тоже проливавшая  горю-
чие слезы, гладя темноволосую головку хозяйки,  сделала  робкую  попытку
возразить:
   - Бог с вами, голубка! Негоже это!
   - Я уже решила! Он хороший, добрый человек! Я выйду за него замуж или
приму постриг в чарльстонском монастыре.
   Именно эта угроза и вынудила в конце концов растерянного, убитого го-
рем Пьера Робийяра дать согласие на брак. Для убежденного пресвитериани-
на, хотя и происходившего из католической семьи, брак дочери с Джералдом
О'Хара представлялся все же менее страшным, чем принятие ею  монашеского
обета. Если не считать того, что жених-человек без роду без племени,  во
всем остальном он был не так уж плох.
   И вот Эллин, теперь уже Эллин О'Хара, покинула Саванну, чтобы никогда
сюда более не возвращаться, и в сопровождении  своего  немолодого  мужа,
Мамушки и двадцати слуг-негров прибыла в Тару.
   На следующий год родился их первый ребенок, и они  окрестили  девочку
Кэти-Скарлетт - в честь матери Джералда. Сам Джералд был слегка  разоча-
рован, ибо ждал наследника, но тем не менее появление на свет темноголо-
вой малютки доставило ему такую радость, что он выставил бочку рома  для
всех рабов Тары, да и сам был шумно и безудержно пьян.
   Если Эллин в какую-нибудь горькую минуту и пожалела о своем  скоропа-
лительном решении выйти замуж за Джералда, то никто, а  тем  более  Дже-
ралд, никогда об этом не узнал. И Джералда прямо распирало от  гордости,
когда он глядел на свою жену. А Эллин навсегда вычеркнула из памяти  ма-
ленький приморский городок вместе со всем, что было с  ним  связано,  и,
ступив на землю Северной Джорджии, обрела там новую родину.
   В памяти остался величавый и горделивый, как плывущий под всеми пару-
сами корабль, дом ее отца - изящное здание во  французском  колониальном
стиле: мягкие, женственно округлые линии, бледно-розовые  оштукатуренные
стены, высокий портал, плавно сбегающие вниз  широкие  ступени  парадной
лестницы, окаймленные тонким кружевом чугунных перил...  Богатый,  изыс-
канный и надменный дом.
   Здесь, в Северной Джорджии, ее встретил суровый край и  закаленные  в
лишениях люди. Вдали, куда бы ни устремляла она взор с плато,  раскинув-
шегося у подножия Голубого хребта, повсюду были красноватые пологие хол-
мы с массивными выходами гранита и высокие мрачные сосны. Дикой, неукро-
щенной представлялась ей эта природа после  привычной  для  глаз  мягкой
красоты прибрежных островов, поросших серым мхом и  темно-зеленой  чащей
кустарников, после белых лент пляжей, прогретых  лучами  субтропического
солнца, и просторных, плоских песчаных равнин, зеленеющих пальмами и мо-
лодой порослью.
   Здесь же вслед за жарким летом наступила студеная  зима,  а  в  людях
бурлила невиданная энергия и сила. Они отличались легким и веселым  нра-
вом, были добры, великодушны, любезны и в то же время необычайно упрямы,
вспыльчивы и жизнестойки. На побережье мужчины гордились умением не  ут-
рачивать самообладания и хороших манер в любых обстоятельствах - будь то
поединок или кровная месть, - тогда как здесь все  проявляли  необуздан-
ность и склонность к бешеным выходкам. Жизнь на побережье была  окрашена
в мягкие, ровные тона. Здесь она бурлила - молодая,  неукрощенная,  жад-
ная.
   Все, кого знала Эллин в Саванне, казалось, были отлиты по одному  об-
разцу, столь мало различались их  взгляды  и  привычки,  теперь  же  она
столкнулась с разными, непохожими друг на друга людьми. Поселенцы Север-
ной Джорджии перекочевали сюда из самых разных уголков земного шара - из
Каролины и Виргинии, из Европы и с далекого Севера - и из других  частей
Джорджии. Некоторые из них, подобно Джералду, были новопришельцами,  ис-
кателями счастья. Другие, подобно Эллин, принадлежали к старинным родам,
дальние отпрыски которых, не удовлетворенные жизнью  на  родине,  решили
обрести рай на чужбине. А немало было и тех, кого  занесло  в  эти  края
случайным ветром или пригнало извечное беспокойство, бурлившее в крови и
унаследованное от отцов-пионеров.
   Весь этот разношерстный люд, с очень  несхожим  прошлым,  вел  весьма
непринужденный образ жизни, лишенный каких-либо стеснительных правил,  с
чем Эллин так никогда и не смогла до конца свыкнуться. На побережье  она
интуитивно знала, как поведут себя люди в тех или иных  обстоятельствах.
Как поступит житель Северной Джорджии - предугадать было невозможно.
   А Юг в те дни процветал, и это убыстряло темп жизни. Весь мир  требо-
вал хлопка, и девственная, плодородная земля графства рождала его в изо-
билии. Он был ее дыханием, биением ее сердца, его посевы и сборы - пуль-
сацией крови в ее жилах. В бороздах  пахоты  произрастало  богатство,  а
вместе с ним - самонадеянность и спесь: они росли вместе с зелеными кус-
тами и акрами пушистых белых коробочек. Если хлопок может  принести  бо-
гатство нынешнему поколению, как же приумножат его последующие!
   Эта уверенность в завтрашнем дне порождала неуемную жажду жизни, алч-
ную тягу ко всем ее благам, и жители графства  со  страстью,  изумлявшей
Эллин, предавались радостям бытия. У них было уже достаточно денег и ра-
бов, чтобы хватило времени и на развлечения, а развлекаться они  любили.
Дело всегда, по-видимому, можно было бросить  ради  охоты,  рыбалки  или
скачек, и не проходило недели, чтобы кто-нибудь не устроил  пикника  или
не закатил бала.
   Эллин так и не сумела, вернее не смогла, до  конца  слиться  с  новой
жизнью - слишком большая часть ее души осталась в Саванне, - но она  от-
давала должное этим людям, и со временем их открытость и прямота, свобо-
да от многих условностей и умение ценить человека по его заслугам  стали
вызывать в ней уважение.
   Сама же она заслужила любовь всех соседей в графстве, добрая, но  бе-
режливая хозяйка, отличная мать, преданная жена. Разбитое сердце и отказ
от личного счастья, не приведя ее в монастырь, дали ей возможность цели-
ком посвятить себя детям, дому и тому человеку, который увез ее  из  Са-
ванны, увез от всех воспоминаний и ни разу не задал ни одного вопроса.
   Когда Скарлетт - здоровой и чрезмерно озорной, по мнению Мамушки, де-
вочке - пошел второй год, у Эллин снова  родилась  дочь,  Сьюзен-Элинор,
сокращенно и навечно переименованная в Сьюлин, а затем  настал  черед  и
для Кэррин, записанной в семейных святцах как Кэролайн-Айрин. После  них
один за другим на свет появились три мальчика, но все трое  умерли,  еще
не научившись ходить, и были похоронены на семейном кладбище в ста ярдах
от дома, под сенью узловатых кедров, под тремя каменными плитами с  оди-
наковой на всех трех надписью: "Джералд О'Хара, младший".
   Многое изменилось в Таре с тех пор, как здесь впервые  появилась  Эл-
лин. Пятнадцатилетняя девочка не убоялась ответственности, налагаемой на
нее званием хозяйки большого поместья. По тогдашним понятиям,  до  брака
от девушки требовалось прежде всего быть красивой, приятной  в  обхожде-
нии, иметь хорошие манеры и служить украшением любой гостиной. А вступив
в брак, она должна была уметь вести хозяйство и управляться сотней, а то
и больше черных и белых слуг.
   И Эллин, как всякая девушка из хорошей семьи, была воспитана  в  этих
понятиях, а помимо того, при ней была Мамушка, умевшая вдохнуть  энергию
в самого непутевого из слуг. И Эллин быстро навела порядок  в  хозяйстве
Джералда, придав поместью на диво элегантный и респектабельный вид.
   Господский дом был построен без малейшего представления о  каком-либо
архитектурном замысле, а впоследствии к нему, по мере того  как  в  этом
возникала нужда, то там, то здесь делались новые пристройки. И  все  же,
невзирая на это, усилиями Эллин дому был придан уютный вид, возместивший
отсутствие гармонии. Тенистая, темно-зеленая кедровая аллея, ведущая  от
дороги к дому,  -  обязательная  принадлежность  каждого  плантаторского
особняка в Джорджии, - создавала приятный для глаз контраст с яркой  зе-
ленью остальных деревьев, окружавших дом.  Оплетавшая  веранды  глициния
красиво выделялась на белой известке стен, а курчаво-розовые кусты мирта
возле крыльца и белоснежные цветы магнолий в саду хорошо маскировали уг-
ловатые линии дома.
   Весной и летом изумрудная зелень клевера и свинороя на газоне  стано-
вилась слишком притягательной для индюков и белых гусей, коим  надлежало
держаться в отведенной для них части двора  за  домом.  Предводители  их
стай то и дело совершали украдкой набеги на запретную зону перед  домом,
привлекаемые не только зеленью газона, но и сочными бутонами  жасмина  и
пестрыми цинниями цветочных клумб. Дабы воспрепятствовать их  вторжению,
на крыльце постоянно дежурил маленький черный страж с рваным  полотенцем
в руках. Сидящая на ступеньках несчастная  фигура  негритенка  была  не-
отъемлемой частью общей картины поместья - несчастен же он  был  потому,
что ему строго-настрого наказали лишь отпугивать птиц, махая полотенцем,
но ни под каким видом не стегать их.
   Через руки Эллин прошли десятки маленьких черных  мальчишек,  которых
она обучила этой нехитрой премудрости - первой ответственной  обязаннос-
ти, возлагавшейся на мужскую половину черной детворы в Таре. Потом, ког-
да им исполнялось десять лет, их отдавали в  обучение  Папаше-сапожнику,
или Эмосу-плотнику и колесных дел мастеру, или скотнику Филиппу, или по-
гонщику мулов Каффи. Если мальчишка не проявлял способностей ни в  одном
из этих ремесел, его посылали работать в поле, и он в глазах негров-слуг
терял всякое право на привилегированное положение  и  попадал  в  разряд
обыкновенных рабов.
   Никто не назвал бы жизнь Эллин легкой или счастливой, но легкой жизни
она и не ждала, а если на ее долю не выпало счастья, то таков,  казалось
ей, женский удел. Мир принадлежал мужчинам, и она принимала  его  таким.
Собственность принадлежала мужчине, а женщине -  обязанность  ею  управ-
лять. Честь прослыть рачительным хозяином доставалась мужчине, а женщине
полагалось преклоняться перед его умом. Мужчина ревел как бык, если  за-
гонял себе под ноготь занозу, а женщина, рожая, должна  была  глушить  в
груди стоны, дабы не потревожить покоя мужа. Мужчины были несдержанны на
язык и нередко пьяны. Женщины пропускали мимо ушей  грубые  слова  и  не
позволяли себе укоров, укладывая пьяного мужа  в  постель.  Мужчины,  не
стеснялись в выражениях, могли изливать на жен свое недовольство, женщи-
нам полагалось быть терпеливыми, добрыми и снисходительными.
   Полученное Эллин светское воспитание требовало, чтобы  женщина  среди
всех тягот и забот не теряла женственности, и Эллин  хотелось  воспитать
трех своих дочерей настоящими леди. Со средней дочерью она легко добива-
лась успеха, ибо Сьюлин так хотелось всем нравиться, что она с  величай-
шей готовностью внимала материнским наставлениям, а младшая, Кэррин, бы-
ла кротка и послушна от природы. Но Скарлетт, плоть от плоти своего  от-
ца, усваивала светские манеры с большим трудом.
   К вящему негодованию Мамушки Скарлетт предпочитала играть не со свои-
ми тихими сестричками и не с благовоспитанными барышнями Уилкс, а с чер-
ными ребятишками с плантации и с соседскими мальчишками, не уступая им в
искусстве лазать по деревьям или швырять камнями.  Мамушка  была  не  на
шутку обескуражена, видя, как у дочери Эллин проявляются такие  замашки,
и то и дело старалась внушить Скарлетт, что она должна вести  себя  "как
маленькая леди". Однако Эллин оказалась в этом вопросе более терпимой  и
дальновидной. Она считала, что всему своя  пора,  товарищи  детских  игр
превратятся со временем в юношей и кавалеров,  и  Скарлетт  поймет,  что
главная жизненная задача каждой девушки - выйти замуж.  Скарлетт  просто
очень живой ребенок, говорила себе Эллин, она еще успеет  постичь  науку
быть привлекательной для мужчин.
   И Скарлетт превзошла все ожидания в достижении той  цели,  к  которой
были направлены совместные усилия Эллин и Мамушки. Подрастая, она пости-
гала вышеупомянутую науку в совершенстве, хотя и не слишком  преуспевала
во всех остальных. Гувернантки менялись одна за другой, после чего Скар-
летт на два года была заточена в стенах частного  пансиона  для  молодых
девиц в Фейетвилле, и если полученные ею знания были несколько хаотичны,
то танцевала она бесспорно лучше всех девушек графства. И она знала цену
своей улыбке и игре ямочек на щеках, умела  пройтись  на  цыпочках  так,
чтобы кринолин соблазнительно заколыхался, и, поглядев в  лицо  мужчине,
быстро опустить затрепетавшие ресницы, как бы невольно выдавая  охватив-
шее ее волнение. А превыше всего познала она искусство таить  от  мужчин
острый и наблюдательный ум, маскируя его невинно-простодушным, как у ре-
бенка, выражением лица.
   Мягкие наставления Эллин и неустанные укоры Мамушки  сделали  все  же
свое дело, внедрив в нее некоторые качества, безусловно ценные в будущей
супруге.
   - Ты должна быть мягче, скромнее, моя дорогая, - говорила Эллин доче-
ри. - Нельзя вмешиваться в разговор джентльменов, даже если знаешь,  что
они не правы и ты лучше осведомлена, чем они. Джентльмены не  любят  че-
ресчур самостоятельно мыслящих женщин.
   - Попомните мое слово: барышни, которые все хмурятся да задирают нос,
- "Нет, не хочу!" да "Нет, не желаю!" - всегда засиживаются в старых де-
вах, - мрачно пророчествовала Мамушка. - Молодые  леди  должны  опускать
глаза и говорить: "Конечно, сэр, да, сэр, как вы скажете, сэр!"
   Они старались сделать из нее по-настоящему благородную даму, но Скар-
летт усваивала лишь внешнюю сторону преподаваемых ей уроков.  Внутреннее
благородство, коим должна подкрепляться внешняя благопристойность, оста-
валась для нее недостижимым, да она и не  видела  нужды  его  достигать.
Достаточно было научиться производить нужное впечатление  -  воплощенной
женственности и хороших манер, - ведь этим завоевывалась популярность, а
ни к чему другому Скарлетт и не стремилась. Джералд хвастливо утверждал,
что она - первая красавица в пяти графствах, и, надо сказать,  утверждал
не без оснований, ибо ей уже сделали предложение руки и сердца почти все
молодые люди из соседних поместий, а помимо них и кое-кто еще  из  таких
отдаленных городов, как Атланта и Саванна.
   К шестнадцати годам Скарлетт, следуя наставлениям  Эллин  и  Мамушки,
приобрела репутацию очаровательного, кроткого, беспечного создания,  бу-
дучи в действительности своенравна, тщеславна и крайне упряма. От своего
отца-ирландца она унаследовала горячий, вспыльчивый нрав и от своей  ве-
ликодушной и самоотверженной матери - ничего, кроме внешнего лоска.  Эл-
лин никогда не догадывалась о том, в какой мере кротость дочери была по-
казной, ибо в отношениях с матерью Скарлетт всегда проявляла себя с луч-
шей стороны: она ловко скрывала от Эллин кое-какие выходки и умела обуз-
дать свой нрав и казаться воплощением кротости,  ибо  одного  укоряющего
взгляда матери было достаточно, чтобы пристыдить ее до слез.
   И только Мамушка не питала особых иллюзий насчет своей питомицы и бы-
ла всегда начеку, зная, что природа может взять верх  над  притворством.
Глаз Мамушки был куда более зорок, чем глаз Эллин, и Скарлетт  не  могла
припомнить, чтобы ей хоть раз удалось всерьез ее одурачить.
   Само собой разумеется, обе строгие наставницы вовсе не сокрушались по
поводу того, что Скарлетт очаровательна и жизнь в ней бьет ключом. Этими
качествами женщины-южанки привыкли даже гордиться. Упрямство и своеволие
Скарлетт, унаследованные от Джералда, - вот что повергало Эллин и Мамуш-
ку в смущение: а ну как не удастся скрыть от посторонних глаз эти  ужас-
ные пороки и они помешают ей сделать хорошую партию! Но Скарлетт, твердо
решив про себя, что выйдет замуж за Эшли, и только за Эшли, готова  была
всегда казаться скромной, уступчивой и беспечной, раз эти качества столь
привлекательны в глазах мужчин. Что мужчины находят в них  ценного,  она
не понимала. Знала одно: это способ проверенный и оправдывает себя. Вду-
мываться в причину этого ей не хотелось, ибо у нее никогда не  возникало
потребности разобраться во внутренних  движениях  чьей-то  или  хотя  бы
собственной души. Она просто знала: если она поступит  так-то  и  так-то
или скажет то-то и то-то, мужчины неминуемо отзовутся  на  это  таким-то
или таким-то весьма для нее лестным образом. Это было как решение  прос-
тенькой арифметической задачки, а арифметика была  единственной  наукой,
которая еще в школьные годы давалась Скарлетт без труда.
   И если она не очень-то разбиралась в душах мужчин, то еще того меньше
- в душах женщин, ибо они и интересовали ее куда меньше. У  нее  никогда
не было закадычной подружки, но она никогда от этого  не  страдала.  Все
женщины, включая собственных сестер, были для нее потенциальными  врага-
ми, ибо все охотились на одну и ту же дичь - все  стремились  поймать  в
свои сети мужчину.
   Все женщины. Единственным исключением являлась ее мать.
   Эллин О'Хара была не такая, как все. Она казалась Скарлетт почти свя-
той, стоявшей особняком от всего человечества. Когда Скарлетт  была  ре-
бенком, мать часто представлялась ей в образе пресвятой Девы Марии, но и
подрастая, она не захотела отказаться от этого представления. Только Эл-
лин и небеса могли дать ей ощущение незыблемости ее мира.  Для  Скарлетт
мать была воплощением правды, справедливости, нежности, любви  и  глубо-
чайшей мудрости. И она была настоящая леди.
   Скарлетт очень хотелось быть похожей на мать. Беда заключалась лишь в
том, что, оставаясь всегда правдивой, честной, справедливой,  любящей  и
готовой на самопожертвование, невозможно  наслаждаться  всеми  радостями
жизни и наверняка упустишь очень многое, в первую очередь - поклонников.
А жизнь так коротка. Она еще успеет потом, когда выйдет замуж за Эшли  и
состарится, и у нее будет много свободного времени, стать такой, как Эл-
лин. А пока что...

   ГЛАВА IV

   В этот вечер за ужином Скарлетт машинально  исполняла  роль  хозяйки,
заменяя отсутствующую мать, но мысли ее неотступно возвращались к страш-
ной вести о браке Эшли и Мелани. В отчаянии она молила бога, чтобы Эллин
поскорее возвратилась от Слэттери: без нее она чувствовала  себя  совсем
потерянной и одинокой. Что за свинство со стороны  этих  Слэттери  вечно
навязываться Эллин со своими нескончаемыми болезнями, в то время как она
так нужна ей самой!
   На протяжении всего этого унылого ужина громкий голос Джералда бил  в
ее барабанные перепонки, и минутами ей казалось, что она этого не выдер-
жит. Недавний разговор с дочерью уже вылетел у Джералда из головы, и  он
теперь произносил длинный монолог о последних сообщениях, поступивших из
форта Самтер, подкрепляя свои слова взмахом руки и ударом кулака по сто-
лу. У Джералда вошло в привычку разглагольствовать при всеобщем молчании
за столом, и обычно Скарлетт, погруженная в свои мысли, попросту его  не
слушала. Но сегодня, напряженно ожидая, когда наконец подкатит к крыльцу
коляска с Эллин, она не могла отгородиться от звуков этого громкого  го-
лоса.
   Конечно, она не собиралась открывать матери, какая  тяжесть  лежит  у
нее на сердце. Ведь Эллин пришла бы в ужас, узнай она, что ее дочь  уби-
вается по человеку, помолвленному с другой; ее огорчение было бы беспре-
дельным. Но Скарлетт просто хотелось, чтобы  в  эти  минуты  ее  первого
большого горя мать была рядом. Возле матери она всегда чувствовала  себя
как-то надежней; любая беда была не так страшна, когда Эллин рядом.
   Заслышав стук копыт по аллее, она вскочила, но тут же  снова  опусти-
лась на стул: коляска завернула за угол, к заднему крыльцу. Значит,  это
не Эллин - она бы поднялась по парадной лестнице.  С  окутанного  мраком
двора донесся нестройный гомон взволнованных негритянских голосов и  за-
ливистый смех. Бросив взгляд в окно,  Скарлетт  увидела  Порка,  который
только что покинул столовую: он держал в руке смолистый факел, а из  по-
возки спускались на землю какие-то неразличимые в темноте  фигуры.  Мяг-
кие, гортанные и звонкие, мелодичные голоса долетали из мрака,  сливаясь
в радостный, беззаботный гомон. Затем на заднем крыльце  и  в  коридоре,
ведущем в холл, послышался шум шагов. Шаги замерли за дверью столовой. С
минуту оттуда доносилось перешептывание, после чего на  пороге  появился
Порк: глаза его округлились от радостного волнения,  зубы  сверкали,  он
даже позабыл принять свою величественную осанку.
   - Мистер Джералд! - провозгласил он, с  трудом  переводя  дыхание  от
распиравшей его гордости. - Ваша новая служанка прибыла!
   - Новая служанка? Я не покупают никаких служанок! - отвечал  Джералд,
уставя притворно гневный взгляд на своего лакея.
   - Да, да, сэр, мистер Джералд, купили! Да, сэр! И она там, за дверью,
и очень хочет поговорить с вами! - Порк хихикнул и хрустнул пальцами  от
волнения.
   - Ладно, тащи сюда свою женушку, - сказал Джералд, и  Порк,  обернув-
шись, поманил жену, только что  прибывшую  из  Двенадцати  Дубов,  чтобы
стать принадлежностью Тары. Она вступила в столовую, а  следом  за  ней,
прижимаясь к матери, полускрытая ее  накрахмаленными  ситцевыми  юбками,
появилась двенадцатилетняя дочь.
   Дилси была высокая женщина, державшаяся очень  прямо.  Определить  ее
возраст было невозможно - тридцать лет, шестьдесят? На спокойном бронзо-
вом лице не было ни морщинки. Перевес индейской крови  над  негритянской
сразу бросался в глаза. Красноватый оттенок кожи, высокий, сдавленный  у
висков лоб, широкие скулы и нос  с  горбинкой,  неожиданно  расплющенный
книзу, над толстыми негроидными губами, ясно указывали на смешение  двух
рас. Держалась Дилси уверенно и с  таким  чувством  собственного  досто-
инства, до которого далеко было даже Мамушке, ибо  у  Мамушки  оно  было
благоприобретенным, а у Дилси - в крови.
   И она не так коверкала слова, как большинство негров,  речь  ее  была
правильнее.
   - Добрый вечер вам, мисс, и вам, мисс. И вам, мистер Джералд. Извини-
те за беспокойство, да уж больно мне хотелось поблагодарить вас, что  вы
купили меня и мою дочку. Меня-то кто хошь купит, а вот что Присей,  чтоб
мне не тосковать по ней, - таких нет, и я благодарствую вас. Уж  я  буду
стараться служить вам и никогда не позабуду, что вы для меня сделали.
   - Хм-хм... - Джералд откашлялся и пробормотал что-то невнятное, чрез-
вычайно смущенный тем, что его так явно уличили в содеянном добре.
   Дилси повернулась к Скарлетт, и затаенная улыбка собрала  морщинки  в
уголках ее глаз.
   - Мисс Скарлетт, Порк сказывал мне, как вы просили  мистера  Джералда
купить меня. И я хочу отдать вам мою Присей в служанки.
   Пошарив позади себя рукой, она вытолкнула вперед дочь - маленькое ко-
ричневое создание с тоненькими птичьими ножками и бесчисленным  множест-
вом торчащих в разные стороны косичек, аккуратно перевязанных веревочка-
ми. У девочки был умный, наблюдательный взгляд,  зорко  подмечавший  все
вокруг, и тщательно усвоенное глуповатое выражение лица.
   - Спасибо, Дилси, - сказала Скарлетт, - но боюсь, Мамушка станет воз-
ражать. Ведь она мне прислуживает с того дня, как я появилась на свет.
   - Мамушка-то уж: совсем старенькая, - невозмутимо возразила  Дилси  с
такой уверенностью, которая несомненно привела бы Мамушку  в  ярость.  -
Она - хорошая няня, да только ведь вы-то теперь уже  леди  и  вам  нужна
умелая горничная, а моя Присей целый год прислуживала мисс Индии. Она  и
шить может, и не хуже всякой взрослой вас причешет.
   Дилси подтолкнула дочь; Присей присела и широко улыбнулась  Скарлетт,
и та невольно улыбнулась в ответ.
   "Шустрая девчонка", - подумала Скарлетт и сказала:
   - Ладно, Дилси, спасибо, когда мама вернется, я поговорю с ней.
   - И вам спасибо, мэм. Пожелаю вам спокойной ночи, - сказала  Дилси  и
покинула столовую вместе с дочкой, а Порк поспешил за ними. Со стола уб-
рали, и Джералд снова принялся ораторствовать, без всякого, впрочем, ус-
пеха у своей аудитории и потому без особого удовольствия для  себя.  Его
грозные предсказания близкой войны и риторические возгласы:  "Доколе  же
Юг будет сносить наглость янки!" - порождали  у  скучающих  слушательниц
лишь односложные: "Да, папа" и "Нет, папа".  Кэррин,  сидя  на  подушке,
брошенной на пол под большой лампой, была погружена в романтическую  ис-
торию некой девицы, постригшейся в монахини после смерти своего  возлюб-
ленного; слезы восторга приятно щекотали ей глаза, и она упоенно вообра-
жала себя в белом монашеском чепце. Сьюлин что-то вышивала - "для своего
приданого", как она объяснила, стыдливо хихикнув, - и прикидывала в уме,
удастся ли ей на завтрашнем барбекю отбить Стюарта Тарлтона у  Скарлетт,
очаровав его своей женственной мягкостью и кротостью, которыми  Скарлетт
не обладала. А Скарлетт была в смятении чувств из-за Эшли.
   Как может папа без конца толковать о форте Самтер  и  об  этих  янки,
когда у нее сердце рвется на части и он  это  знает?  Будучи  еще  очень
юной, она находила непостижимым, что люди могут быть так эгоистично рав-
нодушны к ее страданиям и в мире все продолжает идти своим путем,  в  то
время как ее сердце разбито.
   В душе ее бушевала буря, а все вокруг выглядело таким спокойным,  та-
ким безмятежным, и это казалось ей странным. Тяжелый буфет и стол  крас-
ного дерева, массивное серебро, пестрые лоскутные ковры на  натертом  до
блеска полу - все оставалось на своих местах, словно ничего не  произош-
ло. Эта была уютная, располагающая к дружеской беседе комната, и  обычно
Скарлетт любила тихие вечерние часы, которые семья проводила здесь после
ужина, но сегодня вид этой комнаты стал ей  ненавистен,  и  если  бы  не
страх перед резким окриком отца, она выскользнула бы за дверь и, стреми-
тельно прокравшись через темный холл, наплакалась бы вволю на старой со-
фе в маленьком кабинетике Эллин.
   Это была самая любимая комната Скарлетт. Здесь Эллин каждое утро  си-
дела за высоким секретером, проверяя счета и выслушивая доклады  Джонаса
Уилкерсона, управляющего имением. Здесь нередко  собиралось  и  все  се-
мейство: Эллин что-то записывала в тяжелые гроссбухи, Джералд  дремал  в
старой качалке, дочки примостились на продавленных подушках  софы,  тоже
уже слишком ветхой, чтобы украшать собой парадные покои. И Скарлетт сей-
час хотелось только одного: остаться там вдвоем с Эллин  и  выплакаться,
уткнувшись головой ей в колени. Когда же наконец вернется мама?
   Но вот на аллее заскрипел гравий под колесами, и негромкий голос  Эл-
лин, отпускавшей кучера, донесся в столовую. Взгляды всех устремились  к
двери. Шурша кринолином, она быстро вошла в комнату - лицо ее было уста-
лым и грустным. Повеяло легким ароматом вербены, навечно, казалось,  уг-
нездившимся в складках ее платья, - ароматом, который для  Скарлетт  был
неотторжим от образа матери. Мамушка - хмурая, с  недовольно  выпяченной
нижней губой и кожаной сумкой в руках - следовала за хозяйкой чуть  поо-
даль. Она что-то нечленораздельно бормотала себе под  нос  -  достаточно
тихо, чтобы нельзя было разобрать слов, и достаточно  громко,  чтобы  ее
неодобрение не осталось незамеченным.
   - Извините, что задержалась, - сказала Эллин,  сбрасывая  шотландскую
шаль со своих усталых плеч на руки Скарлетт, и, проходя, погладила  дочь
по щеке.
   При появлении жены лицо Джералда мгновенно просияло.
   - Ну что - окрестили это отродье? - спросил он.
   - Да, окрестили бедняжку и оплакали, - сказала Эллин.  -  Я  боялась,
что Эмми тоже отдаст богу душу, но, мне кажется, она оправится.
   Дочери обратили к ней исполненные любопытства вопрошающие взгляды,  а
Джералд философически покачал головой:
   - Ну, может, это и к лучшему, что он помер, несчастный ублю...
   - Ой, как поздно! Пора прочесть молитву, - как бы невзначай  перебила
его Эллин, и если бы Скарлетт хуже знала мать, она бы даже не заподозри-
ла, что Эллин перебила Джералда намеренно.
   А было бы все же любопытно узнать, кто отец ребенка Эмми Слэттери, но
Скарлетт понимала, что у матери про это не дознаешься. Сама Скарлетт по-
дозревала, что это Джонас Уилкерсон - она не раз видела, как он прогули-
вался по вечерам с Эмми. Джонас был янки и холостяк, а должность  управ-
ляющего, которую он занимал, отрезала ему все пути в дома богатых  план-
таторов. Он не мог бы посвататься ни к одной из их дочерей и  был  лишен
возможности водить компанию с кем-либо, кроме таких бедняков, как  Слэт-
тери, и им подобных отщепенцев. Вместе с тем по  своему  образованию  он
был на голову выше этих Слэттери, и Скарлетт казалось вполне  естествен-
ным, что он и не подумает жениться на Эмми, хотя частенько гулял с ней в
сумерках.
   Скарлетт вздохнула - любопытство ее было задето. На глазах у ее мате-
ри происходило многое, но она этого как бы не замечала. Эллин умела про-
ходить мимо всего, что противоречило ее понятиям о благопристойности,  и
старалась научить этому и Скарлетт - впрочем, без особого успеха.
   Эллин шагнула к камину, где в  маленькой  инкрустированной  шкатулке,
стоявшей на полке, хранились ее четки, но решительный голос Мамушки зас-
тавил ее остановиться:
   - Мисс Эллин, вам бы надо поесть хоть малость, прежде чем читать  мо-
литву.
   - Спасибо, Мамушка, я не голодна.
   - Я сейчас подам вам ужин, и чтоб вы поели, - с хмурым упрямством за-
явила Мамушка и возмущенно зашагала на кухню. - Порк! - крикнула она.  -
Скажи кухарке, чтобы развела огонь. Мисс Эллин вернулась.
   В холле заскрипели половицы под тяжелой ступней, и до ушей сидевших в
столовой донеслось бормотанье, звучавшее все явственней  по  мере  того,
как Мамушка удалялась:
   - Твердишь, твердишь - все понапрасну... Не стоят они того, чтобы так
для них стараться. Никчемный, неблагодарный  народ,  хуже  нет  во  всем
графстве, чем эта белая рвань. И нечего мисс Эллин утруждать себя.  Будь
у них голова на плечах, имели бы, как другие, своих ниггеров.  Да  разве
ей втолкуешь...
   Воркотня замерла, когда Мамушка скрылась с глаз в крытой галерее, со-
единявшей холл с кухней. У старой служанки был особый способ доводить до
сведения господ свою точку зрения по тому или иному вопросу. Она  знала,
что достоинство не позволяет белым господам обращать хоть малейшее  вни-
мание на воркотню черных слуг, и чтобы не  уронить  своего  достоинства,
они должны делать вид, будто ничего не слышат, как бы громко она ни раз-
ворчалась, едва ступив на порог. Это спасало ее от возможности  получить
нагоняй и в то же время позволяло вполне недвусмысленно высказывать свое
мнение.
   Вошел Порк с тарелками, прибором и салфеткой. Следом за ним, застеги-
вая на ходу белую полотняную куртку, спешил Джек, маленький десятилетний
негритенок. Он держал в руке самодельное орудие для  отпугивания  мух  в
виде тонкой жерди длиной в два его роста, с привязанными  к  ней  узкими
полосками газетной бумаги. У Эллин имелось  очень  красивое  опахало  из
павлиньих перьев, но им пользовались лишь в особо торжественных  случаях
и то лишь после небольшой домашней междоусобицы, ибо Порк, кухарка и Ма-
мушка считали, что перья павлина приносят несчастье.
   Эллин опустилась на стул, который поспешил пододвинуть ей Джералд,  и
четыре голоса атаковали ее разом:
   - Мама, у меня на бальном платье отпоролись кружева, а я  хотела  на-
деть его завтра, когда мы поедем в Двенадцать Дубов. Может быть, ты  по-
чинишь?
   - Мама, новое платье Скарлетт гораздо красивее моего, и вообще я выг-
ляжу ужасно в розовом. Почему бы ей не надеть мое розовое, а я надену ее
зеленое. Ей розовый цвет к лицу.
   - Мама, можно, я завтра тоже останусь на танцы? Мне ведь уже  тринад-
цать...
   - Ну, доложу я вам, миссис О'Хара... Тише вы,  трещотки,  пока  я  не
надрал вам уши!.. Кэйд Калверт был сегодня утром в Атланте... Вы  дадите
мне слово сказать или нет?.. И говорит, что все там в страшном  волнении
и только и разговору что о войне, военных учениях и формировании войско-
вых частей. И вроде бы, если верить слухам, в Чарльстоне решили  не  да-
вать больше спуску янки.
   Эллин устало улыбнулась, слушая эту разноголосицу,  и,  как  подобает
почтительной супруге, первому ответила Джералду.
   - Если наиболее достойные люди Чарльстона придерживаются такого  мне-
ния, то я полагаю, что и мы не заставим себя  ждать  и  присоединимся  к
ним, - сказала она, ибо была воспитана в убеждении, что, за  исключением
Саванны, самая лучшая и самая родовитая часть населения континента  сос-
редоточена в этом маленьком портовом городке, и  убеждение  это,  кстати
сказать, полностью разделялось самими чарльстонцами.
   - Нет, Кэррин, пока нельзя, моя дорогая. В будущем году ты будешь но-
сить длинные платья и танцевать на балах, и эти розовые щечки  еще  ярче
разрумянятся от удовольствия. Ну, не надувай губок, детка! Ты же  можешь
поехать на барбекю и даже остаться на ужин, понимаешь? Но никаких балов,
пока тебе не сравнялось четырнадцати.
   - Принеси мне твое платье, Скарлетт. Я пришью кружева, когда мы вста-
нем из-за стола.
   - Мне не нравится твой тон, Сьюлин. Твое розовое платье очень  краси-
во, и цвет этот ничуть не меньше идет тебе, чем зеленый - Скарлетт. Но я
разрешаю тебе надеть завтра мое гранатовое колье.
   Сьюлин за спиной матери торжествующе показала Скарлетт  нос,  ибо  та
собиралась выпросить колье для себя. Скарлетт  в  ответ  высунула  язык.
Сьюлин страшно злила Скарлетт своим постоянным хныканьем и эгоизмом и не
раз получала бы от Скарлетт затрещину, не будь умиротворяющая рука Эллин
всегда начеку.
   - А теперь, мистер О'Хара, я хотела бы узнать подробнее, что, по сло-
вам мистера Калверта, происходит в Чарльстоне, - сказала Эллин.
   Скарлетт прекрасно понимала, что мать нисколько  не  интересуется  ни
войной, ни политикой, считая их чисто мужским делом, в которое  ни  одна
умная женщина, не должна совать нос. Но Джералд  любил  порассуждать  на
эти темы, а Эллин была неизменно внимательна к мужу и готова сделать ему
приятное.
   Пока Джералд выкладывал свои новости. Мамушка поставила перед  хозяй-
кой прибор, подала золотистые гренки, грудку жареного цыпленка и  желтый
яме, от которого поднимался в воздух пар, а из разреза капало растоплен-
ное масло. Мамушка ущипнула Джека, и он поспешно принялся за дело -  бу-
мажные ленты медленно поплыли вверх и вниз за спиной Эллин. Мамушка сто-
яла возле хозяйки, пристально следя за каждым подцепленным  на  вилку  и
отправленным в рот куском, словно вознамерившись  силой  своего  взгляда
пропихнуть еду в пищевод, если Эллин вздумает отлынивать. Эллин прилежно
поглощала пищу, но Скарлетт видела, что мать от усталости даже не  заме-
чает, что она ест. И только непреклонное выражение лица Мамушки  застав-
ляло ее не бросать вилку.
   Но вот с едой было покончено, и хотя Джералд еще не перестал  громить
этих жуликов-янки, требующих освобождения негров и не желающих ни едино-
го пенни заплатить за их свободу, Эллин поднялась из-за стола.
   - Будем читать молитву? - без особого энтузиазма спросил Джералд.
   - Да, час поздний. Уже десять бьет. - Часы, немного похрипев, пробили
десять. - Кэррин давно пора в постель. Порк, пожалуйста,  лампу  пониже.
Мамушка - мой молитвенник.
   Повинуясь сердитому шепоту Мамушки, Джек поставил свое опахало в угол
и принялся убирать посуду, а Мамушка извлекла из ящика буфета старенький
молитвенник Эллин. Порк, став на цыпочки, немного отпустил цепочку  лам-
пы, чтобы свет переместился с потолка на стол.  Эллин,  расправив  юбку,
опустилась на колени, положила раскрытый молитвенник на  край  стола,  и
сложенные для молитвы руки ее легли поверх молитвенника. Джералд стал на
колени рядом с ней, а Скарлетт и Сьюлин заняли свои места по другую сто-
рону стола, подоткнув пышные юбки под колени, чтобы не так  больно  было
стоять на твердом полу. Кэррин из-за ее маленького роста трудно было до-
тягиваться до стола, и она стала на колени возле стула, положив руки  на
сиденье. Эта поза вполне ее устраивала, давая возможность незаметно  для
материнского глаза вздремнуть во время чтения молитвы.
   Шелест и шорохи в холле возвестили о том, что слуги преклонили колени
за раскрытыми дверями столовой. Слышно было, как Мамушка громко кряхтит,
опускаясь на колени. Порк и коленопреклоненный  держался  прямо,  словно
шест проглотил; горничные Роза и Тина опустились на колени очень  граци-
озно, широко раскинув по полу пестрые ситцевые юбки.  Лицо  кухарки  под
белоснежной повязкой казалось еще более темным и худым. Джек, у которого
уже слипались глаза, все же нашел в себе достаточно  соображения,  чтобы
устроиться подальше от Мамушкиных щипков. Черные глаза слуг выжидательно
блестели, так как ежевечерняя молитва вместе с белыми  господами  всегда
была для них главным событием дня. Древние образы литании с их восточной
красочностью оставались для них малопонятными, но они задевали  какие-то
струны в их душе, заставляя покачиваться в  такт,  когда  они  повторяли
следом за Эллин: "Помилуй нас, господи!", "Боже, милостив  буди  к  нам,
грешным!".
   Эллин, закрыв глаза, читала молитву. Голос ее то  креп,  то  замирал,
убаюкивая, утешая. В желтом кругу света видны  были  склоненные  головы,
когда она произносила благодарственные слова за благополучие своего  до-
ма, семьи, слуг.
   Помолившись за всех обитателей Тары, за своего  отца,  мать,  сестер,
трех своих покойных младенцев и за всех "страдальцев юдоли земной".  Эл-
лин, перебирая в длинных пальцах  белые  четки,  начала  читать  молитву
божьей матери - и словно шелест ветра пронесся по  комнате,  когда  губы
белых и черных зашевелились, повторяя следом за ней:
   - Пресвятая Дева Мария, моли бога за нас, грешных, и ныне и присно  и
во веки веков.
   И как всегда в эти минуты, Скарлетт почувствовала, что к ней приходит
успокоение, хотя невыплаканные слезы еще жгли ей глаза. Горечь пережито-
го разочарования и страх перед завтрашним днем отступили, дав место  на-
дежде. Но губы ее лишь машинально повторяли слова молитвы, и не  вера  в
бога принесла ей облегчение, а торжественно-спокойное лицо матери  и  ее
взор, обращенный к престолу господа,  испрашивающий  благословения  всем
дорогим для нее существам. Скарлетт была твердо убеждена, что небеса  не
могут оставаться глухи к мольбе Эллин, когда она прибегает к ним за  по-
мощью.
   Голос Эллин умолк, и настала очередь Джералда, а поскольку он никогда
не успевал вовремя найти свои четки, то ему пришлось, читая молитву, ук-
радкой загибать пальцы. Под его монотонное чтение Скарлетт невольно отв-
леклась, хотя она знала, что ей сейчас надлежит, как учила ее Эллин, уг-
лубиться в себя, допросить свою совесть, вспомнить все проступки, совер-
шенные за день, раскаяться в них и испросить у бога  прощения,  дабы  он
даровал ей силы никогда их больше не повторять. Но сердце Скарлетт брало
верх над ее совестью.
   Уронив голову на скрещенные на столе руки, чтобы мать не могла видеть
ее лица, она устремилась своими печальными мыслями к Эшли. Как может  он
думать о женитьбе на Мелани, когда на самом-то деле любит ее,  Скарлетт?
И знает, что и она любит его. Как может он по собственной воле делать ее
несчастной?
   И тут внезапно совершенно новая, ослепительная мысль сверкнула  в  ее
мозгу:
   "Да ведь Эшли даже и не подозревает, что я влюблена в него!"
   Эта мысль так поразила ее, что она едва не вскрикнула от неожиданнос-
ти. На мгновение ее мозг словно застыл, а затем заработал с лихорадочной
быстротой.
   "Откуда ему знать? Я всегда держалась с ним такой недотрогой, изобра-
жала из себя такую кисейную барышню... Он, верно, думает, что я не питаю
к нему ничего, кроме дружеских чувств. Ну, ясно! Поэтому он и  не  приз-
нался мне до сих пор! Он думает, что его любовь безответна.  Вот  почему
он так странно смотрит на меня порой..."
   Ей сразу вспомнилось, как она не раз ловила на себе этот взгляд, ког-
да в серых глазах Эшли, таких непроницаемых обычно, ей вдруг  словно  бы
открывалось что-то, и она, казалось, читала в них безнадежность и боль.
   "Он убивается по мне, думает, что я  увлечена  Брентом,  или,  может,
Стюартом, или Кэйдом. И верно, решил, что раз я все равно ему не  доста-
нусь, почему бы не пойти навстречу желанию семьи и не жениться на  Мела-
ни. А знай он, что я люблю его..."
   И воскресшая душа ее, только что погруженная в бездну отчаяния,  вос-
парила на вершину блаженства. Вот и решение этой загадки -  почему  Эшли
так странно ведет себя, почему он молчит! Он ни о чем  не  догадывается!
Тщеславие подхлестнуло желание поверить в то, во что  так  хотелось  ве-
рить, желание поверить превратилось в уверенность. Знай  Эшли,  что  она
любит его, он был бы у ее ног. Ей нужно только...
   "Ах! - подумала она, сжимая пальцами пылающий лоб. - Какая же я  была
идиотка, как не подумала об этом! Надо найти какой-то способ открыть ему
глаза. Он не женится на ней, если узнает, что я люблю  его!  Никогда  не
женится!"
   Внезапно она опомнилась, заметив, что Джералд кончил читать молитву и
мать смотрит на нее. Перебирая четки, она  стала  произносить  привычные
слова, но в голосе ее звучало такое глубокое волнение,  что  Мамушка  от
удивления открыла глаза и бросила на нее испытующий взгляд. За ней  про-
читала молитву Сьюлин, затем Кэррин, но Скарлетт,  окрыленная  сделанным
ею открытием, все еще парила мыслями в облаках...
   Конечно, и сейчас еще не поздно! Бывали ведь случаи,  когда  графство
потрясала весть о том, что жених (а иной раз невеста)  бежали  с  кем-то
прямо из-под венца. А помолвка Эшли пока даже не была объявлена! О  нет,
еще не поздно!
   Если Эшли связан с Мелани не любовными узами, а  всего  лишь  словом,
данным бог весть когда, что может помешать ему взять свое слово  обратно
и жениться на ней, на Скарлетт? Конечно, Эшли так бы поступил, знай  он,
что она его любит. Значит, надо, чтобы он об этом узнал. Она должна най-
ти способ открыть ему глаза! А тогда...
   Перестав повторять респонсорий, Скарлетт была сброшена с  облаков  на
землю укоряющим взором матери. Спохватившись, она начала произносить мо-
литвенные слова, украдкой оглядывая комнату. Коленопреклоненные фигуры в
мягком свете лампы, покачивающиеся тени в глубине, там, где стояли  нег-
ры, все знакомые предметы, вызывавшие в ней глухое раздражение  час  на-
зад, теперь окрасились в радужные тона ее возрожденных надежд, и комната
снова показалась ей привлекательной и уютной.  Это  мгновение,  вся  эта
сцена навсегда останутся в ее памяти!
   - Матерь божия, - нараспев произносила Эллин слова молитвы, и,  вторя
ее мягкому контральто, Скарлетт послушно подхватывала:
   - Моли бога о нас.
   С самого раннего детства для Скарлетт это были минуты  поклонения  не
столько божьей матери, сколько Эллин, которую она обожествляла. Повторяя
древние слова Священного писания, Скарлетт кощунственно видела перед со-
бой сквозь смеженные веки не образ Девы Марии, а  обращенное  к  небесам
лицо Эллин, и слова эти - "Исцеление  болящих",  "Грешников  прибежище",
"Престол мудрости", "Врата вечного блаженства" - казались ей  прекрасны-
ми, ибо они сливались для нее с образом матери. Но в этот вечер в  приг-
лушенных голосах, в повторяемых шепотом словах респонсория  ее  взволно-
ванной душе открылась какая-то новая, необычная красота. И она от  всего
сердца возблагодарила господа за то, что он указал ей  путь  из  глубины
отчаяния... прямо в объятия Эшли.
   Прозвучало последнее "аминь", и все - кое-кто с трудом, Мамушка  -  с
помощью Тины и Розы - поднялись с колен.  Порк  взял  с  каминной  полки
длинный жгут из бумаги, зажег его от лампы и вышел в холл. Там, напротив
полукружия лестницы, стоял огромный, не поместившийся в  столовой  буфет
орехового дерева, а на его широкой доске вытянулись в ряд несколько ламп
и с десяток свечей в подсвечниках. Порк зажег лампу и три свечи и с важ-
ным видом первого камергера двора, провожающего королевскую чету в  опо-
чивальню, начал подниматься по лестнице, держа, лампу высоко  над  голо-
вой. Эллин под руку с Джералдом следовала за ним, а девочки - каждая  со
свечой в руке - замыкали шествие.
   Скарлетт вошла к себе в спальню, поставила свечу на высокий  комод  и
принялась шарить в платяном  шкафу,  разыскивая  нуждавшееся  в  починке
бальное платье. Перекинув его через руку,  она  по  галерее,  окружавшей
холл, направилась к спальне родителей. Дверь в спальню была  приотворена
и прежде, чем Скарлетт успела постучать, до нее долетел тихий, но  твер-
дый голос Эллин:
   - Мистер О'Хара, вы должны рассчитать Джонаса Уилкерсона.
   Джералд мгновенно вскипел:
   - А где прикажете мне достать другого управляющего, который не обирал
бы меня до последней нитки?
   - Он должен быть уволен немедленно, завтра же утром. Большой Сэм  хо-
роший надсмотрщик и может заменить Джонаса, пока вы не  наймете  другого
управляющего.
   - А, вот оно что! Понятно. Уважаемый Джонас забрюхатил...
   - Его надо уволить.
   "Так значит, это он - отец ребенка Эмми Слэттери,  -  подумала  Скар-
летт. - Прекрасно. Чего еще можно ожидать от янки и от девчонки из такой
семьи, как эта белая рвань!"
   Скромно выждав за дверью, чтобы дать  Джералду  время  утихомириться,
Скарлетт постучалась, вошла и протянула матери платье.
   Пока Скарлетт раздевалась и, задув свечу, укладывалась в  постель,  в
голове ее уже полностью созрел план завтрашних действий. План был крайне
прост, ибо с унаследованной от Джералда целеустремленностью она ясно ви-
дела перед собой только то, чего хотела достичь, и шла к этой цели наик-
ратчайшим путем.
   Прежде всего надо быть гордой, как  наставлял  Джералд.  Появиться  в
Двенадцати Дубах веселой и оживленной как никогда. Ни одна душа не долж-
на заподозрить, что она убита союзом Эшли с Мелани. Она  будет  кокетни-
чать напропалую со всеми мужчинами подряд. Это, конечно, жестоко по  от-
ношению к Эшли, но зато его еще сильнее потянет к ней.  Она  не  оставит
без внимания ни одного из возможных претендентов на ее руку, начиная  от
рыжеусого перестарка Фрэнка Кеннеди, ухажера  Сьюлин,  и  кончая  тихим,
скромным, застенчивым, как девушка, Чарлзом Гамильтоном, братом  Мелани.
Все они будут виться вокруг нее, как пчелы вокруг цветка, и, само  собой
разумеется, Эшли покинет Мелани и присоединится к свите ее  поклонников.
Тогда она как-нибудь улучит минутку, чтобы остаться с ним  наедине.  Она
надеялась, что все произойдет именно так, - ведь иначе привести ее  план
в исполнение будет нелегко. Ну, а уж если Эшли не сделает первого  шага,
ей просто придется сделать его самой.
   А когда они наконец останутся вдвоем, он мысленно все еще  будет  ви-
деть ее, окруженную роем поклонников, стремящихся добиться ее расположе-
ния, и в глазах его снова появится знакомое ей выражение обреченности  и
боли. И тогда она осчастливит его. Она откроет ему, что для  нее,  столь
для всех желанной, всех на свете желанней он. И когда  она  сделает  ему
свое признание, он увидит, как она мила и скромна и сколько в ней других
бесценных качеств. Конечно, она сделает это с достоинством, как  настоя-
щая леди. Она не собирается бросаться ему на  шею  с  криком:  "Я  люблю
вас!" Это не годится. Впрочем, вопрос о том, в  какой  форме  признаться
ему в своем чувстве, не слишком ее тревожил. Она уже бывала в такого ро-
да положениях не раз, сумеет и теперь.
   Лежа в постели, вся залитая лунным светом, она мысленно рисовала себе
эту сцену. Перед ней возникало изумленное и счастливое лицо Эшли, внима-
ющего ее любовному признанию, и она слышала его голос, произносящий  за-
ветные слова: "Я прошу вас стать моей женой".
   Конечно, она ответит, что не может принять предложение человека,  по-
молвленного с другой, но он будет настаивать, и она в конце концов усту-
пит. И тогда они примут решение в этот же вечер  бежать  из  дому,  доб-
раться до Джонсборо и...
   Да, завтра в этот час она, быть может, уже станет миссис Уилкс!
   Скарлетт села в постели,  обхватив  колени  руками,  и  на  несколько
счастливейших в ее жизни минут почувствовала себя  миссис  Уилкс,  женой
Эшли! А потом легкий холодок сомнения закрался в ее сердце. А что,  если
не получится так, как она задумала? Что, если Эшли не предложит  ей  бе-
жать с ним? Но она тут же прогнала прочь эту мысль.
   "Не стану думать об этом сейчас, - твердо сказала себе она.  -  Начну
думать - только еще больше расстроюсь. Все должно получиться так, как  я
хочу... если он меня любит. А он любит меня, я это знаю!"
   Она закинула голову, и в ее светлых, в темной  оправе  ресниц  глазах
сверкнули отблески луны. Эллин не открыла ей одной простой  истины:  же-
лать - это еще не значит получить. А жизнь еще не научила тому, что  по-
беда не всегда достается тем, кто идет напролом. Она лежала в  пронизан-
ном лунным сиянием полумраке, и в ней росла уверенность, что  все  будет
хорошо, и она строила смелые планы - как строят их  в  шестнадцать  лет,
когда жизнь так прекрасна, что возможность поражения  кажется  невозмож-
ной, а красивое платье в сочетании с нежным цветом лица - залогом победы
над судьбой.

   ГЛАВА V

   Было десять часов утра. На редкость горячее апрельское солнце струило
сквозь голубые занавески в спальне Скарлетт золотистый поток лучей. Сол-
нечные блики играли на кремовых стенах, отражались в темно-красной,  как
вино, глуби старинной мебели и заставляли  пол  сверкать  точно  зеркало
там, где их не поглощали пестрые пятна ковров.
   Дыхание лета уже чувствовалось в воздухе - первое дуновение зноя, ко-
торый придет на смену весне, начинавшей мало-помалу сдавать  свои  пози-
ции. В теплых струях, проникавших из сада в комнату, был  разлит  барха-
тистый аромат молодой листвы, цветов и влажной,  свежевспаханной  земли.
За окнами поражало глаз белоснежное буйство нарциссов, распустившихся по
обеим сторонам усыпанной гравием подъездной аллеи, а позади них  пышные,
округлые, похожие на юбки с кринолином кусты желтого жасмина склоняли до
земли свои отягощенные золотыми цветами ветви. Пересмешники и сойки, за-
нятые извечной борьбой за обладание растущей под окном магнолией, затея-
ли очередную перебранку: крики соек звучали язвительно и  резко,  голоса
пересмешников - жалобно и певуче.
   В такое ослепительное утро Скарлетт обычно сразу подбегала к окну  и,
положив локти на подоконник, впитывала в себя ароматы и звуки  Тары.  Но
сегодня сияние солнца и лазурь небес пробудили в ней только одну  мысль:
"Слава богу, дождя не будет!" На постели стояла картонная коробка с  бе-
режно уложенным в нее светло-зеленым муаровым платьем с воланами из кре-
мовых кружев, приготовленным для отправки в Двенадцать Дубов, дабы Скар-
летт могла сменить там свой туалет перед балом,  но  она,  скользнув  по
платью взглядом, лишь пожала плечами. Если все пойдет так, как она заду-
мала, это платье не понадобится ей сегодня вечером.  Задолго  до  начала
бала они с Эшли будут уже на пути к Джонсборо, к венцу. Сейчас ее волно-
вал совсем другой вопрос: какое платье надеть на барбекю?
   Какое платье сделает ее особенно неотразимой в глазах Эшли? С  восьми
часов утра она примеряла то одно, то другое и теперь  стояла  расстроен-
ная, подавленная, в кружевных панталонах, корсете и в трех пышных полот-
няных, отделанных кружевом нижних юбках. А отвергнутые  платья  пестрыми
грудами шелка, оборок и лент громоздились вокруг нее на полу, на  посте-
ли, на стульях.
   Розовое платье из органди с длинным  ярко-красным  поясом  несомненно
было ей к лицу, но она надевала его прошлым летом, когда Мелани приезжа-
ла в Двенадцать Дубов, и та, конечно, могла его запомнить. А значит,  ни
что не помешает ей съязвить на этот счет. Черное бомбазиновое  с  буфами
на рукавах и большим стоячим кружевным воротником  выгодно  оттеняет  ее
ослепительную кожу, но нельзя не признаться, что оно ее чуточку  старит.
Скарлетт озабоченно шагнула к зеркалу и вгляделась в  свою  шестнадцати-
летнюю мордашку, словно боясь увидеть морщины или дряблый подбородок. Но
Мелани так юна и сверка - ни в коем случае  нельзя  казаться  возле  нее
старше своих лет. Сиреневое в полоску муслиновое платье с большими  кру-
жевными медальонами и тюлевым воланом красиво, но не в ее стиле.  Кэррин
с ее тонким профилем и бесцветным личиком выглядела бы  в  нем  недурно,
сама же она в этом платье будет походка на школьницу, а это уж никак  не
годится - походить на школьницу рядом со спокойной,  исполненной  досто-
инства Мелани. Клетчатое платье из зеленой тафты все в мелких оборочках,
обшитых по краю зеленой бархатной лентой, шло ей  бесподобно,  и  вообще
это было ее любимое платье - когда она его надевала, глаза ее приобрета-
ли совсем изумрудный оттенок, - но, увы, спереди на лифе отчетливо  вид-
нелось жирное пятно. Конечно, можно было бы замаскировать пятно,  прико-
лов брошь, но как знать, может быть, у Мелани очень зоркий глаз. Значит,
оставались либо пестрые ситцевые платья, недостаточно нарядные для тако-
го случая, либо бальные платья, либо зеленое муслиновое в цветочек,  ко-
торое она надевала вчера. Но это было скорее вечернее платье, не слишком
подходящее для барбекю, с глубоким вырезом, почти как у бального платья,
и крошечными буфами вместо рукавов. И все же она не видела другого выхо-
да, как остановить свой выбор на нем. В конце концов  ей  не  приходится
стыдиться своей шеи, плеч и рук, даже если и не очень пристало  обнажать
их с утра.
   Стоя перед зеркалом, она изогнулась в талии, чтобы оглядеть себя сбо-
ку, и не обнаружила в своей фигуре ни малейшего изъяна. Не слишком длин-
ная шея была приятно округлой и соблазнительной, как и руки, да и выгля-
дывавшие из корсета груди были очень милы. Не в пример многим шестнадца-
тилетним девчонкам, ей никогда не приходилось пришивать крошечные шелко-
вые оборочки к подкладке лифа, чтобы придать фигуре более пышные  формы.
Ее радовало, что у нее, как у Эллин, тонкие, длинные белые кисти  рук  и
маленькие ступни, и, конечно, ей хотелось бы стать такой же высокой, как
Эллин, но, в общем, Скарлетт была вполне довольна своим ростом.  Обидно,
что платье закрывает ноги, подумала она, приподняв нижние юбки и  окиды-
вая взглядом округлые стройные ножки, выглядывавшие из-под панталон. Что
говорить, у нее очень хорошенькие ножки. Даже  девочки  в  фейетвиллском
пансионе всегда ими восхищались. И уж конечно, такой тонкой талии, как у
нее, нет ни у кого, не только в Фейетвилле и Джонсборо, а, пожалуй, и во
всех трех графствах, если на то пошло.
   Мысль о талии заставила ее вернуться к  практическим  делам.  Мамушка
затянула ее корсет в талии до восемнадцати дюймов  -  для  бомбазинового
платья, а зеленое муслиновое требует, чтобы было не  больше  семнадцати.
Надо велеть ей затянуть потуже. Скарлетт  приотворила  дверь,  прислуша-
лась: из холла доносилась тяжелая поступь Мамушки. Скарлетт  нетерпеливо
окликнула ее, зная, что в этот час она может как угодно  покрикивать  на
слуг, потому что Эллин сейчас в коптильне - выдает кухарке продукты.
   - Похоже, кому-то кажется, что у меня за спиной крылья, -  проворчала
Мамушка, поднимаясь по лестнице. Она с трудом переводила дух, и лицо  ее
выражало неприкрытую готовность к битве. В больших черных руках  покачи-
вался поднос, над которым поднимался пар от двух крупных, политых маслом
ямсов, груды гречишных оладий в сиропе и большого куска ветчины, плаваю-
щего в подливке. При виде этой ноши легкое  раздражение,  написанное  на
лице Скарлетт, сменилось выражением воинственного  упрямства.  Волнение,
связанное с выбором платья, заставило ее забыть  установленное  Мамушкой
железное правило: прежде чем девочки отправятся в гости, их следует  так
напичкать едой дома, чтобы там они уже не могли проглотить ни кусочка.
   - Зря притащила. Я не стану есть. Унеси обратно на кухню.
   Мамушка поставила поднос на стол, выпрямилась, уперла руки в бока.
   - Нет, мисс, кушать вы будете! Нужно мне больно, чтоб  опять  трепали
языком, как в тот раз: видать, нянька ее дома не покормила! Все скушаете
до последнего кусочка!
   - Нет, не стану! Поди сюда, затяни мне корсет потуже, я и так опазды-
ваю. Экипаж уже подан - я слышала, как он подъехал.
   Теперь Мамушка заговорила вкрадчиво:
   - Ну же, мисс Скарлетт, будьте умницей, поешьте  немножко.  Кэррин  и
мисс Сьюлин скушали все до капельки.
   - Еще бы им не скушать, они же трусливые, как кролики, - презрительно
сказала Скарлетт. - А я не стану. Убери поднос! Я прекрасно помню, как я
уплела все, что ты притащила, а потом у Калвертов  было  мороженое,  для
которого они получили лед из самой Саванны, а я не смогла съесть ни  ло-
жечки. А сегодня я буду есть в свое удовольствие все, что захочу.
   Такой открытый бунт заставил Мамушку грозно сдвинуть брови. Что поло-
жено делать воспитанной барышне и чего не положено,  было  в  ее  глазах
непререкаемо и так же отличалось одно от другого, как белое от  черного.
Никакой середины тут быть не могло. Сьюлин и Кэррин  были  воском  в  ее
мощных руках и внимательно прислушивались к ее наставлениям. А вот  вну-
шить Скарлетт, что почти все ее естественные природные наклонности  про-
тиворечат требованиям хорошего тона, было нелегко. Каждая победа,  одер-
жанная Мамушкой над Скарлетт, завоевывалась с великим трудом и с помощью
различных коварных уловок, недоступных белому уму.
   - Ну, может, вам наплевать, как судачат про вашу семейку, а  мне  это
ни к чему, - ворчала она. - Не больно-то приятно слушать, когда про вас,
мисс Скарлетт, говорят, что у вас воспитание хромает. А уж я ли  вам  не
толковала, что настоящую-то леди всегда видать по тому, как она  ест,  -
клюнет, словно птичка, и все. Прямо сказать, не по нутру мне это, не до-
пущу я, чтобы вы у господ Уилксов набросились, как ястреб, на еду и  на-
чали хватать с тарелок что ни попадя.
   - Но ведь мама же - леди, а она ест в гостях, - возразила Скарлетт.
   - Вот станете замужней дамой и ешьте себе на здоровье,  -  решительно
заявила Мамушка. - А когда мисс Эллин была, как вы, барышней, она ничего
не ела в гостях, и ваша тетушка Полин, и тетушка Евлалия - тоже.  И  все
они вышли замуж. А кто много ест в гостях, тому не  видать  женихов  как
своих ушей.
   - Неправда! Как раз на том пикнике, когда ты меня не напичкала  зара-
нее, потому что была больна, Эшли Уилкс сказал мне,  что  ему  нравится,
если у девушки хороший аппетит.
   Мамушка зловеще покачала головой.
   - Одно дело, что жентмуны говорят, а другое - что у  них  на  уме.  Я
что-то не слыхала, чтоб мистер Эшли хотел на вас жениться.
   Скарлетт нахмурилась, резкий ответ готов был слететь у нее  с  языка,
но она сдержалась. Слова Мамушки попали в точку, возразить было  нечего.
Мамушка же, заметив смятенное выражение ее лица, коварно переменила так-
тику: она взяла поднос и, направляясь к двери, испустила тяжелый вздох.
   - Что ж, будь по-вашему. А я-то еще говорила кухарке, когда она соби-
рала поднос: "Настоящую леди всегда видать по тому, как  она  ничего  не
ест в гостях. Взять, к примеру, сказала я,  мисс  Мелли  Гамильтон,  что
приезжала в гости к мистеру Эшли... то бить - к мисс Индии. Никто не ест
меньше ее даже среди самых благородных белых леди".
   Скарлетт бросила на нее исполненный подозрения взгляд, но широкое ли-
цо Мамушки выражало только искреннее сожаление по поводу того, что Скар-
летт далеко до такой настоящей леди, как мисс Мелани Гамильтон.
   - Поставь поднос и зашнуруй мне корсет потуже, -  с  досадой  молвила
Скарлетт. - Может быть, я перекушу немного потом. Если  я  поем  сейчас,
корсет не затянется.
   Не подавая виду, что победа осталась за ней. Мамушка  поставила  под-
нос.
   - А какое платье наденет мой ягненочек?
   - А вот это, - сказала Скарлетт, указывая на пену зеленого муслина  в
цветочек. В мгновение ока Мамушка изготовилась к новой схватке.
   - Ну уж нет! Совсем негоже этак обряжаться с утра. Кто это выставляет
груди напоказ до обеда, а у этого платья ни воротничка, ни рукавчиков! И
веснушки, ей-же-ей, опять высыпят. Вы что, позабыли уж, на что стали по-
хожи летом, как посидели в Саванне на бережку, и сколько я на вас за зи-
му пахтанья извела? Пойду спрошу мисс Эллин, чего она велит вам надеть.
   - Если ты скажешь ей хоть слово, прежде чем меня оденешь, я не  прог-
лочу ни кусочка, - холодно произнесла Скарлетт. - Потом она уже не  пош-
лет меня переодеваться, времени не хватит.
   Мамушка снова вздохнула - на этот раз признавая себя  побежденной,  и
выбрала из двух зол меньшее: пусть уж вырядится в вечернее платье с  ут-
ра-все лучше, чем уплетать за обе щеки за чужим столом.
   - Ухватитесь за что-нибудь покрепче и втяните живот, -  распорядилась
она.
   Скарлетт послушно выполнила приказ, вцепившись обеими руками в спинку
кровати. Мамушка, поднатужившись, затянула шнуровку, и когда  тоненькая,
зажатая между пластинок из китового уса талия стала еще  тоньше,  взгляд
ее выразил восхищение и гордость.
   - Да уж, такой талии, как у моего ягненочка, поискать! - одобрительно
промолвила она. - Попробуй затяни так мисс Сьюлин, она тут же -  хлоп  в
обморок!
   - Ух! - выдохнула Скарлетт. - Я еще ни разу в жизни не падала в обмо-
рок, - с трудом вымолвила она.
   - А другой раз не мешает и упасть, - наставительно сказала Мамушка. -
Уж больно-то вы храбрая, мисс Скарлетт. Я давно хотела вам сказать:  хо-
рошего мало, ежели вот так-то, как вы, ничего  не  пугаться  -  ни  тебе
змей, ни мышей, ни чего другого, и не уметь падать в обморок. Дома,  по-
нятно, оно ни к чему, а вот ежели на людях... Сколько уж я вам  толкова-
ла...
   - Давай скорей. Не болтай так много. Вот посмотришь, я  выйду  замуж,
даже если не буду взвизгивать и лишаться чувств. Господи, до чего ж туго
ты меня зашнуровала! Давай сюда платье.
   Мамушка аккуратно расправила двенадцать  ярдов  зеленого  в  цветочек
муслина поверх торчащих накрахмаленных юбок и принялась  застегивать  на
спине низко вырезанный лиф платья.
   - Упаси вас бог скидать шарф али шляпу, ежели  солнце  станет  припе-
кать, - наказывала она. - Не то вернетесь черная, как старуха  Слэттери.
Ну, теперь поешьте, голубка, только не торопясь. Мало  толку,  если  все
пойдет обратно.
   Скарлетт покорно присела к столу, исполненная сомнений: сможет ли она
дышать, если проглотит хоть кусочек? Мамушка сняла с вешалки большое по-
лотенце, осторожно повязала его  Скарлетт  на  шею  и  расправила  белые
складки у нее на коленях. Скарлетт принялась  сначала  за  свою  любимую
ветчину и, хотя и не без труда, проглотила первый кусок.
   - Боже милостивый, поскорее бы уж выйти замуж! -  возмущенно  заявила
она, с отвращением втыкая вилку в яме. - Просто невыносимо вечно  приду-
риваться и никогда не делать того, что хочешь. Надоело мне притворяться,
будто я ем мало, как птичка, надоело степенно выступать,  когда  хочется
побегать, и делать вид, будто у меня кружится голова после тура  вальса,
когда я легко могу протанцевать двое суток подряд.  Надоело  восклицать:
"Как это изумительно!", слушая всякую  ерунду,  что  несет  какой-нибудь
олух, у которого мозгов вдвое меньше, чем у меня, и изображать  из  себя
круглую дуру, чтобы мужчинам было приятно меня просвещать и мнить о себе
невесть что... Не могу я больше съесть ни крошки!
   - Одну оладушку, пока не простыли, - непреклонно произнесла Мамушка.
   - Почему девушка непременно должна казаться дурой, чтобы поймать  же-
ниха?
   - Да думается мне, это оттого, что жентмуны сами не  знают,  чего  им
нужно. Они только думают, что знают. Ну, а чтоб не горевать целый век  в
старых девах, надо делать так, как они хотят.  А  жентмунам-то  кажется,
что им нужны тихие, маленькие дурочки, у которых и аппетиту и мозгов  не
больше, чем у птичек. Сдается мне, ни один жентмун не сделает  предложе-
ния девушке, ежели заметит, что она кое в чем смыслит больше него.
   - Значит, для них большая неожиданность, когда они после свадьбы  об-
наруживают, что их супруги не полные идиотки?
   - Ну, тогда уж все равно поздно. Они ведь женились уже.  Да,  сдается
мне, жентмуны догадываются малость, что у их жен есть кой-что в голове.
   - Когда-нибудь я стану говорить и делать все, что мне  вздумается,  и
плевать я хотела, если это кому-то придется не по нраву.
   - Не бывать этому, - угрюмо сказала Мамушка. - Нет, пока я жива.  Ну,
ешьте оладьи. Да обмакните их в соус, моя ласточка.
   - Не думаю, чтобы все девушки-янки разыгрывали из себя таких дурочек.
Когда в прошлом году мы были в Саратоге, я заметила, что многие  из  них
проявляли здравый смысл, и притом в присутствии мужчин тоже.
   Мамушка фыркнула.
   - Янки? Да уж, мэм, эти янки говорят все,  что  им  взбредет  на  ум,
только что-то я не приметила, чтобы к ним много сватались.
   - Но ведь рано или поздно они все равно выходят  замуж,  -  возразила
Скарлетт. - Янки же не вырастают просто так из-под  земли.  Значит,  они
выходят замуж и рождают детей, и притом их там очень много.
   - Мужчины женятся на них ради денег, - убежденно заявила Мамушка.
   Скарлетт окунула кусок оладьи в соус и отправила в рот. Может, Мамуш-
ка и знает, о чем толкует. Может, в этом и вправду что-то есть, ведь Эл-
лин в общем-то говорит то же самое, только выражается по-другому,  более
деликатно. Да в сущности, матери всех ее подруг внушают  своим  дочерям,
что они должны казаться беспомощными, беззащитными, кроткими, как голуб-
ки, неземными существами. Ведь не зря же было выработано  и  так  прочно
внедряется это притворство! Может, она и впрямь вела себя слишком смело?
Иной раз она спорила с Эшли и позволяла себе  открыто  высказывать  свое
мнение. Что, если это, а также ее пристрастие к далеким прогулкам пешком
или верхом оттолкнуло от нее Эшли и заставило обратить внимание на хруп-
кую Мелани?  Быть  может,  поведи  она  себя  по-другому...  Однако  она
чувствовала, что перестанет уважать Эшли, если окажется, что он способен
попасться на крючок таких обдуманных женских уловок.  Ни  один  мужчина,
который настолько глуп, чтобы приходить в восторг  от  этого  жеманства,
притворных обмороков и лицемерных "О, какой вы замечательный!", не стоит
того, чтобы за него бороться. И тем не менее, по-видимому, всем мужчинам
это нравится.
   Если до сих пор она неправильно вела себя с Эшли... Ну что ж, что бы-
ло, то было, ничего тут не поделаешь. С этого дня она попробует  по-дру-
гому, применит более правильную тактику. Но в ее распоряжении всего нес-
колько часов, чтобы заполучить его, и если для этого нужно падать в  об-
морок или делать вид, что падаешь, так она это сумеет. Если жеманством и
наивно-глупым кокетством можно его привлечь, что ж, пожалуйста, она при-
кинется такой пустоголовой кокеткой, что даст сто очков вперед даже этой
безмозглой Кэтлин Калверт. А если понадобится действовать  более  смело,
она готова и к этому. Сегодня или никогда! И, увы, не нашлось  человека,
который помог бы Скарлетт понять, что все, заложенное в ней от  природы,
даже ее беспощадная жизненная хватка, куда  привлекательнее,  чем  любая
личина, которую она сумеет на себя нацепить. Впрочем, хотя ей и было  бы
приятно это услышать, она бы все равно не поверила. Да и весь  тот  мир,
плотью от плоти которого она была, тоже не принял бы  такого  воззрения,
ибо простота и непосредственность в женщине никогда не имели большой це-
ны в глазах людей.
   Пока коляска, поднимая красную пыль, катилась по дороге к  Двенадцати
Дубам, Скарлетт, не без некоторых угрызений  совести,  радовалась  тому,
что ни Эллин, ни Мамушка не будут присутствовать на  барбекю.  Не  будет
никого, чьи чуть заметно приподнятые брови или невольно выпяченная  ниж-
няя губа могли бы помешать ей привести в исполнение свой план.  Конечно,
Сьюлин наябедничает им завтра, но если все осуществится,  как  задумано,
семья будет слишком взволнована ее обручением с Эшли и их бегством, что-
бы выражать недовольство ее поведением на барбекю. И Скарлетт  радовало,
что Эллин была вынуждена остаться дома.
   Джералд, с утра подкрепившись бренди, дал Джонасу Уилкерсону  расчет,
и Эллин осталась дома, чтобы принять у него дела и проверить отчетность.
Скарлетт поцеловала мать на прощанье в маленьком кабинетике,  где  Эллин
сидела перед высоким, набитым  всяческими  бумагами  секретером.  Джонас
Уилкерсон со шляпой в руке и плохо скрытым выражением бешенства на худом
смуглом лице стоял перед нею: шутка ли -  так  бесцеремонно  лишить  его
столь выгодной должности, какой не сыщешь больше во всем графстве! И все
из-за такого пустяка, как маленькая шалость на стороне.  Сколько  он  ни
старался вдолбить Джералду - который, впрочем, с ним и не спорил, вполне
разделяя его точку зрения, - что отцом ребенка Эмми Слэттери с такой  же
долей вероятия может оказаться любой другой мужчина, это никак не меняло
дела в глазах Эллин. Джонас пылал ненавистью ко всем южанам. Он  ненави-
дел их холодную учтивость и их высокомерное презрение к людям его круга,
отчетливо проступавшее сквозь эту учтивость. И с особенной силой ненави-
дел он Эллин О'Хара, ибо она была олицетворением всего, столь  ненавист-
ного ему в южанах.
   Мамушка, как главная над всей дворовой челядью, тоже осталась,  чтобы
помогать Эллин, и на козлах, рядом с Тоби,  дерзка  на  коленях  длинную
картонку с бальными платьями, восседала Дилси. Джералд верхом  на  своем
могучем гунтере ехал рядом с коляской, разогретый  бренди  и  очень  до-
вольный собой: это неприятное дело с увольнением было позади и управился
он с ним неожиданно быстро. Просто предоставил Эллин довести все до кон-
ца, ни на секунду даже не подумав о том, каким это будет для нее разоча-
рованием - не побывать на барбекю и не повидаться с друзьями. Был  прек-
расный весенний день, щебетали птицы, вокруг, лаская взор,  расстилались
земли Тары, и настроение у Джералда было самое  игривое;  он  чувствовал
себя молодым, и серьезные мысли не шли ему на ум.  Временами  его  вдруг
прорывало какой-нибудь веселой ирландской песенкой, вроде "В  повозке  с
верхом откидным" или же меланхолической элегией в честь  Роберта  Эммета
"На чужой стороне пал бесстрашный герой"...
   Он был счастлив, с удовольствием предвкушая веселый денек с друзьями,
возможность вволю подрать глотку, проклиная янки и призывая на их голову
войну, а когда он взглядывал на своих  трех  прелестных  дочек  в  ярких
платьях с кринолинами и с этими крошечными дурацкими зонтиками в  руках,
сердце его преисполнялось гордостью. Вчерашний разговор со Скарлетт  ни-
мало его не тревожил, ибо начисто испарился из его памяти. Он просто ду-
мал о том, какая она хорошенькая, и как все будут ему завидовать, и  что
глаза у нее сегодня кажутся такими ярко-зелеными, совсем как  холмы  Ир-
ландии. И ощутив в душе эту поэтическую жилку, он, окончательно  возгор-
дившись, осчастливил дочерей громким, хотя и несколько фальшивым  испол-
нением "Увенчав себя зеленым клевером".
   Скарлетт поглядывала на  него  снисходительно-насмешливым  оком,  как
мать на маленького хвастунишку-сына. Она знала наперед, что к вечеру  он
будет мертвецки пьян. Возвращаясь домой в полном мраке, он, как  всегда,
будет пытаться перемахнуть через все изгороди на пути от Двенадцати  Ду-
бов к Таре, а ей останется только полагаться на милость Провидения и  на
здравый смысл лошади и надеяться, что он не свернет  себе  шеи.  Презрев
все мосты на свете, он, разумеется, пустит лошадь вплавь через  реку  и,
возвратясь домой, будет орать во всю глотку, требуя, чтобы  Порк  уложил
его спать в кабинете на диване, а Порк, как всегда в этих  случаях,  уже
будет дожидаться его в холле с зажженной лампой в руке.
   Он, конечно, приведет в негодность свой новый серый поплиновый костюм
и будет страшно, чертыхаться поутру, во всех подробностях  описывая  Эл-
лин, как лошадь угораздило свалиться в темноте с моста в реку, и эта яв-
ная ложь будет принята всеми как должное, хотя никто, разумеется, ей  не
поверит, а он будет чувствовать себя при этом великим хитрецом.
   "Какой же он славный, безответственный,  эгоистичный  ребенок",  -  с
внезапным приливом нежности подумала Скарлетт. Она чувствовала себя  та-
кой приятно взволнованной и счастливой сегодня, что ей хотелось обнять и
Джералда, и весь мир. Она была красива и сознавала это. Нежно пригревало
солнце, вокруг во всем своем великолепии блистала весна, и Скарлетт зна-
ла, что еще до заката Эшли будет у ее ног. Сочно-красная земля в  глубо-
ких, размытых зимними дождями придорожных  канавах  просвечивала  сквозь
нежную зеленую поросль куманики. Голые глыбы гранитных валунов,  разбро-
санные по красной глине, уже оплетались стеблями диких  роз,  а  полчища
нежно-лиловых фиалок шли в наступление со всех сторон.  Осыпанные  белым
цветом кизиловые леса на холмах за рекой  блистали  на  солнце,  подобно
вершинам снежных гор. Бело-розовое буйство весны увенчало цветами  ветви
яблонь, а под деревьями, там, куда проникали солнечные лучи, испещренный
бликами многоцветный пестрый ковер жимолости отливал пурпурным,  оранже-
вым и алым. Легкий ветерок приносил  откуда-то  тонкий  аромат  цветущих
кустарников, и воздух был так насыщен благоуханием, что его пряный прив-
кус, казалось, можно было ощутить на языке.
   "До конца жизни я буду помнить, как прекрасен был этот день! -  поду-
мала Скарлетт. - И быть может, он станет днем моего венчания с Эшли".
   И у нее сладко замерло сердце при мысли о том, что сегодня на  закате
дня она будет скакать верхом бок о бок с Эшли среди этой зеленой многоц-
ветной красы, спеша в Джонсборо, под венец. Или ночью, при луне.  Конеч-
но, потом они сыграют настоящую свадьбу в Атланте, но об этом уж позабо-
тятся Эллин и Джералд. На мгновение ей стало не по себе, когда перед ней
вдруг возникло лицо Эллин, побелевшее от ужаса и стыда при вести о  том,
что ее дочь бежала с чужим женихом, уведя  его  из-под  венца.  Впрочем,
Скарлетт не сомневалась, что Эллин простит ее,  когда  увидит,  как  она
счастлива. И Джералд, конечно, будет рычать и браниться на чем свет сто-
ит. Но какие бы он ни приводил вчера доводы против ее брака  с  Эшли,  в
душе-то он будет рад-радешенек породниться с Уилксами.
   "И вообще, я успею обо всем этом подумать, когда уже  стану  его  же-
ной", - сказала она себе, отгоняя тревогу прочь.
   Под этим теплым солнцем, в этот яркий весенний день, когда  вдали  на
холме за рекой уже показались печные трубы" Двенадцати Дубов, таким тре-
петным предвкушением счастья была полна ее душа, что в ней не оставалось
места для других чувств.
   "Здесь я буду жить весь остаток моих дней, и пятьдесят,  а  может,  и
больше весен будут приходить одна на смену другой, и я расскажу моим де-
тям и внукам, как прекрасна была эта весна - прекрасней всех, какие были
и будут на земле". И мысль эта переполнила ее такой  радостью,  что  она
невольно подхватила припев  "Зеленого  клевера",  заслужив  этим  шумное
одобрение Джералда.
   - Чему это ты так радуешься сегодня с утра? - сварливо заметила  Сыо-
лин, которая все еще злилась из-за того, что  зеленое  шелковое  бальное
платье Скарлетт было бы куда больше к лицу ей, чем его законной  облада-
тельнице. И почему Скарлетт всегда такая жадная - нипочем не даст  поно-
сить ни платья, ни шляпки? И почему мама всегда берет сторону Скарлетт и
утверждает, что ей, Сыолин, не идет зеленый цвет? - Тебе  ведь  не  хуже
моего известно, что сегодня будет оглашена помолвка Эшли. Папа мне с ут-
ра сказал. А я-то знаю, что ты уже не первый месяц сохнешь по нему.
   - А больше ты ничего не знаешь? - отпарировала Скарлетт и показала ей
язык. Она не даст испортить себе настроение в такой день. Интересно, что
скажет мисс Сыолин в это время завтра!
   - Это же неправда, Сьюзи! - возразила шокированная ее словами Кэррин.
- Скарлетт нравится не он, а Брент.
   Смеющиеся зеленые глаза Скарлетт скользнули по лицу младшей  сестрен-
ки: эта ангельская доброта была для нее просто непостижима. Каждому  че-
ловеку в доме было известно, что  тринадцатилетняя  Кэррин  отдала  свое
сердце Бренту Тарлтону, хотя для него она всего-навсего младшая сестрен-
ка Скарлетт, и только. И за спиной Эллин все остальные члены семьи  пос-
тоянно дразнили ее этим, доводя до слез.
   - Я и думать забыла о Бренте, моя дорогая,  -  заявила  Скарлетт,  от
полноты своего счастья проявляя великодушие. - А он и думать  забыл  обо
мне. Он ждет, когда ты подрастешь.
   Круглое личико Кэррин порозовело: радость боролась в ней с  недовери-
ем.
   - Что ты, Скарлетт! Неужели правда?
   - Ты же знаешь, Скарлетт, что говорит мама? Кэррин еще слишком  мала,
чтобы думать о поклонниках. Зачем ты морочишь ей голову?
   - Ну и ступай, наябедничай, мне наплевать. Ты хочешь, чтобы она всег-
да ходила в малышках, потому что знаешь: через год-два она, как  подрас-
тет, станет красивее тебя.
   - Придержи-ка хоть сегодня свой язык, не то отведаешь у меня  хлыста,
- предостерег Скарлетт отец. - Тихо мне! Слышите - колеса гремят? Верно,
Тарлтоны или Фонтейны.
   Они приближались к пересечению с дорогой, спускавшейся  по  лесистому
склону от Мимозы и Прекрасных Холмов, и из-за высокой, плотной стены де-
ревьев стал отчетливее доноситься стук копыт, скрип колес и веселый  го-
мон женских голосов. Джералд, ехавший чуть впереди,  натянул  поводья  и
сделал Тоби знак остановить коляску у перекрестка.
   - Это тарлтонские дамы, - сообщил он дочери, и его румяное лицо расц-
вело в улыбке, так как из всех женщин в округе рыжеволосая миссис  Тарл-
тон пользовалась у него наибольшей симпатией, не считая, разумеется. Эл-
лин. - И небось сама хозяйка на козлах. Да уж, эта женщина умеет править
лошадьми! Легкая, как перышко, а крепка, что твоя  сыромятная  плеть,  и
чертовски недурна к тому же. Можно только пожалеть, что всем вам, с  ва-
шими нежными ручками, далеко до нее,  -  добавил  он,  окинув  неодобри-
тельным взглядом дочерей. -  Кэррин-та  вообще  боится  бедных  лошадок,
словно диких зверей, у Сью руки делаются как крюки, стоит ей взяться  за
вождей, да и ты, моя кошечка...
   - Ну, меня-то по крайней мере еще ни одна лошадь не сбросила! -  воз-
мущенно воскликнула Скарлетт. - А миссис Тарлтон на каждой охоте вылета-
ет из седла.
   - И, сломав ключицу, держится как настоящий мужчина,  -  сказал  Дже-
ралд. - Ни обмороков, ни ахов-охов. Ладно, хватит, вон она едет.
   Приподнявшись на стременах, он снял шляпу и приветственно взмахнул ею
над головой, когда коляска Тарлтонов - все девушки в  ярких  платьях,  с
развевающимися вуалями, с зонтиками от солнца,  миссис  Тарлтон,  как  и
предрекал Джералд, на козлах - показалась из-за поворота. Да для  кучера
и не хватило бы места: четыре дочки, мать, няня и куча длинных  картонок
с бальными платьями заполняли всю коляску. К тому же Беатриса Тарлтон  с
неохотой отдавала вожжи в чужие - будь то белые, будь то черные -  руки,
если ее собственные не были в лубках. Хрупкая, узкобедрая и такая  бело-
кожая, словно ее огненно-рыжие волосы впитали в себя все  краски,  отпу-
щенные ей природой, она обладала цветущим здоровьем и неутомимой энерги-
ей. Родив восьмерых детей, таких же огненно-рыжих  и  жизнестойких,  как
она сама, миссис Тарлтон, по мнению графства, неплохо сумела  их  воспи-
тать, дрессируя совершенно так же, как своих любимых жеребят, -  строго,
любовно и не слишком стесняя их свободу. "Держи в узде, но не  превращай
в слюнтяев" - таков был ее девиз.
   Лошади были ее страстью, и о них она могла говорить не  умолкая.  Она
знала в них толк и умела с ними обходиться  не  хуже  любого  мужчины  в
графстве. Жеребята резвились и на выгоне, и на газоне перед домом, а во-
семь ее отпрысков носились по всему звеневшему от их криков дому на хол-
ме, и в каком бы уголке плантации ни показалась миссис Тарлтон,  за  ней
неизменно следовала целая свита мальчишек, девчонок, жеребят  и  гончих.
Все лошади, а в особенности гнедая кобыла Нелли, обладали, по ее словам,
недюжинным умом, и если какие-либо хлопоты по дому  задерживали  хозяйку
позже установленного для верховой прогулки часа,  она  говорила,  вручая
одному из негритят сахарницу:
   - Ступай, отнеси Нелли и скажи ей, что я буду, как только управлюсь.
   Почти всегда, за редчайшим исключением, она носила амазонку, ибо если
не сидела верхом, то в любую минуту готова была вскочить в седло и пото-
му, встав со сна, сразу же приводила себя в  боевую  готовность.  Каждое
утро, хоть в ведро, хоть в ненастье, Нелли седлали и  прогуливали  перед
домом, ожидая, когда миссис Тарлтон улучит часок для верховой  езды.  Но
управлять плантацией Прекрасные Холмы было делом нешуточным, урвать сво-
бодную минуту тоже не так-то легко, так что Беатриса  Тарлтон,  небрежно
перекинув шлейф амазонки через  руку  и  сверкая  начищенными  сапогами,
мелькала по дому.
   И сегодня в темном шелковом платье с небольшим, не по моде,  криноли-
ном она выглядела так, словно и на этот раз надела амазонку, ибо  платье
было, в сущности, такого же строгого покроя, а маленькая черная шляпка с
длинным черным пером, слегка сдвинутая набок над карим смеющимся глазом,
казалась точной копией потрепанного старого котелка,  в  котором  миссис
Тарлтон обычно выезжала на охоту.
   Увидав Джералда, она помахала ему хлыстом и осадила пару своих  игри-
вых гнедых лошадок, а четыре девушки, перегнувшись через  борт  коляски,
огласили воздух такими громкими приветственными кликами, что  испуганная
упряжка затанцевала на месте. Стороннему наблюдателю  могло  показаться,
что Тарлтоны встретились с О'Хара  никак  не  после  двухдневной,  а  по
меньшей мере после многолетней  разлуки.  Это  была  приветливая,  общи-
тельная семья, очень расположенная к своим соседям и особенно к девочкам
О'Хара. Точнее говоря - Сьюлин и Кэррин. Ни одна девушка во всей  округе
- разве что за исключением глупышки Кэтлин Калверт - не испытывала  сим-
патии к Скарлетт О'Хара.
   Летом пикники и балы устраивались в округе почти  каждую  неделю,  но
рыжеволосые Тарлтоны, с их непревзойденной  способностью  веселиться  от
души, радовались любому балу и любому пикнику так, словно он был  первым
в их жизни. Они с трудом разместились в коляске - эти четыре  миловидные
цветущие девушки в пышных платьях с кринолинами  и  воланами,  никак  не
вмещавшимися в экипаж и торчавшими над колесами,  в  больших  соломенных
шляпах, украшенных розами и завязанных под подбородком черными бархатны-
ми лентами, с зонтиками в руках, то и дело приходившими  в  столкновение
из-за недостатка места. Все  оттенки  рыжих  кудрей  выглядывали  из-под
шляп: ярко-рыжиеу Хэтти, светлые, рыжевато-золотистые-у Камиллы,  кашта-
новые, отливающие бронзой - у Рэнды и почти  морковно-красные  -  у  ма-
ленькой Бетси.
   - Какой прелестный рой бабочек, мэм, - галантно произнес Джералд, по-
равнявшись с коляской. - Но всем им далеко до их матушки.
   Золотисто-карие глаза миссис Тарлтон насмешливо округлились,  но  она
так задорно закусила нижнюю губу, что это можно было принять за  поощре-
ние, и дочки закричали хором, перебивая друг друга;
   - Ма, перестань строить глазки мистеру О'Хара, не то мы все расскажем
папе!
   - Право же, мистер О'Хара, стоит появиться интересному мужчине, вроде
вас, как она тут же старается его у нас отбить.
   Скарлетт смеялась их шуткам вместе со  всеми,  но,  как  всегда,  фа-
мильярное обращение тарлтонских барышень со своей матерью шокировало ее.
Они держали себя с ней, как с ровней, словно ей тоже было от силы  шест-
надцать лет. Одна мысль о том, что можно разговаривать в  таком  тоне  с
Эллин, казалась Скарлетт кощунственной. И все же... и все же было что-то
необыкновенно притягательное в отношениях, существовавших  между  миссис
Тарлтон и ее дочками: они ведь боготворили мать, хотя и  позволяли  себе
подтрунивать над ней, и критиковать ее, и дразнить. Нет, конечно, -  за-
говорило в Скарлетт тотчас пробудившееся чувство  привязанности,  -  это
вовсе не значит, что такая мать, как миссис Тарлтон, кажется  ей  чем-то
лучше Эллин... Просто забавно было бы пошалить и порезвиться с мамой. Но
она устыдилась такой мысли, почувствовав даже в этом какое-то неуважение
к Эллин. Она знала, что ни под одну из этих соломенных шляпок,  колыхав-
шихся там, над коляской, подобные мысли никогда не заползают, и  чувство
досады и неясного беспокойства охватило ее, как бывало всякий раз, когда
она замечала свою несхожесть с другими.
   Наделенная от природы живым, но не способным к анализу умом, она  все
же подсознательно чувствовала, что взбалмошные, как дикие кошки, и свое-
вольные, как необъезженные кобылицы, девочки Тарлтон отличаются вместе с
тем какой-то необычайной цельностью. И отец и мать  их  были  уроженцами
Джорджии, Северной Джорджии, прямыми потомками пионеров этого края.  Это
придавало им уверенность в себе и устойчивость их образу жизни. Они инс-
тинктивно, но так же отчетливо, как Уилксы,  знали,  к  чему  стремятся,
только стремления их были направлены совсем на  другое.  Их  никогда  не
раздирали противоречия, так часто терзавшие Скарлетт,  в  жилах  которой
кровь сдержанной, утонченной аристократки восточного побережья Атлантики
смешалась с кровью жизнелюбивого,  смышленого  ирландского  земледельца.
Скарлетт, преклонявшейся перед матерью и обожествлявшей ее, хотелось по-
рой растрепать ей прическу и какой-нибудь дерзостью вывести ее из  себя.
И вместе с тем она понимала, что одно несовместимо с другим.  Двойствен-
ность ее проявлялась также и в том, что ей хотелось казаться своим  пок-
лонникам хорошо воспитанной, утонченной молодой леди и в то же  время  -
этаким задорным бесенком, который не прочь позволить поцеловать себя ра-
зок-другой.
   - А где же Эллин? - спросила миссис Тарлтон.
   - Ей надо уволить нашего управляющего, и  она  осталась  дома,  чтобы
принять у него отчет. А где сам и мальчики?
   - Они уже давно ускакали в Двенадцать  Дубов  -  дегустировать  пунш,
достаточно ли он, видите ли, крепок. Можно подумать, что до  завтрашнего
утра у них не хватит на это времени. Придется  попросить  Джона  Уилкса,
чтобы он пристроил их куда-нибудь на ночь, хоть в конюшню.  Пять  пьяных
мужчин в доме - это, знаете ли, тяжеловато для меня. С тремя я еще  могу
управиться, но уж...
   Джералд поспешил переменить предмет  разговора.  Он  чувствовал,  как
дочки хихикают у него за спиной, вспоминая, в каком состоянии возвратил-
ся домой их отец от Уилксов с последнего пикника прошлой осенью.
   - А почему вы сегодня не в седле, миссис Тарлтон?  Я  вас  как-то  не
привык видеть без вашей Нелли. Вы же настоящая Бавкирия.
   - Валькирия вы, может быть, хотели сказать, мой дорогой неуч! - воск-
ликнула миссис Тарлтон, ловко подражая его ирландскому говору. - Так как
на Бавкиду-то я уж никак не похожа, разумеется. Это была не  женщина,  а
цветочек.
   - Ну, Валькирия так Валькирия, какая разница, - ничуть не  смутившись
своей ошибки, отвечал Джералд. - Я хочу сказать, что когда вы на охоте и
гоните собак, так любой мужчина позавидует вашей посадке и вашему  голо-
су.
   - Ну, что, мама, получила? - сказала Хэтти. - Сколько раз я тебе  го-
ворила, что ты дерешь глотку, как команчи, стоит тебе завидеть лисицу.
   - Да ты визжишь еще громче, когда няня моет тебе уши, - не осталась в
долгу миссис Тарлтон. - А ведь тебе шестнадцать стукнуло!  Ну,  а  не  в
седле я потому, что Нелли сегодня утром ожеребилась.
   - Вот как! - с неподдельным интересом воскликнул Джералд - страстный,
как все ирландцы, лошадник, и у него заблестели глаза, а Скарлетт  снова
была шокирована, невольно сравнив миссис Тарлтон со своей матерью.  Ведь
для Эллин кобылы никогда не жеребятся, а коровы не телятся, да,  в  сущ-
ности, и куры едва ли несут яйца. Эллин полностью игнорировала эти факты
жизни. Ну, а миссис Тарлтон вовсе не свойственна была такая стыдливость.
   - И кто у нее - кобылка?
   - Нет, чудесный жеребчик, ноги в два ярда длиной.  Непременно  приез-
жайте поглядеть на него, мистер О'Хара. Это настоящий племенной  тарлто-
новский жеребец. Рыжий, совсем как кудри у нашей Хэтти.
   - Да он и вообще вылитая Хэтти, - сказала Камилла и тут же  с  визгом
исчезла в каскаде юбок, панталон и слетевших на сторону  шляп,  так  как
Хэтти, удлиненным овалом лица и впрямь напоминавшая  лошадку,  бросилась
на нее, пытаясь ущипнуть.
   - Мои девочки так расшалились с утра, что их просто не унять, -  ска-
зала миссис Тарлтон. - Это известие о помолвке Эшли с его кузиночкой  из
Атланты почему-то привело их в телячий восторг. Как, кстати,  ее  зовут?
Мелани? Славная крошка, но, хоть убей, не могу запомнить ни имени ее, ни
лица. Наша кухарка замужем за их дворецким, и он вчера сообщил  ей,  что
помолвка будет оглашена сегодня вечером, ну, а кухарка утром сказала  об
этом нам. Девчонок это страшно разволновало, хотя совершенно непонятно -
почему. Всем давным-давно было известно, что Эшли женится на ней,  если,
конечно, не выберет себе в жены какую-нибудь другую из своих кузин,  до-
чек Бэрра из Мейкона. А Милочка Уилкс выйдет замуж  за  брата  Мелани  -
Чарлза. Объясните мне, мистер О'Хара, что им мешает жениться на  ком-ни-
будь, кроме своих родственников? Потому как...
   Скарлетт уже не слышала конца этой со смехом произнесенной фразы.  На
мгновение солнце, казалось, скрылось за тучей, все вокруг  потемнело,  и
мир утратил краски. Молодая листва приобрела какой-то зловещий  оттенок,
кизиловые деревья поблекли, и дикая яблоня, вся в цвету, такая нежно-ро-
зовая минуту назад, уныло поникла. Скарлетт вонзила ногти в  обивку  си-
денья, и зонтик, который она держала над головой, задрожал  в  ее  руке.
Одно дело - знать, что Эшли помолвлен, и совсем другое дело  -  слышать,
как кто-то так небрежно, вскользь, упоминает об этом.  Но  усилием  воли
она не позволила себе пасть духом, и  снова  весело  заблистало  солнце,
возродив в жизни окружающую природу. Она ведь знает, что Эшли любит  ее.
В этом не может быть сомнения. И она улыбнулась при  мысли  о  том,  как
изумится миссис Тарлтон, когда оглашение помолвки не  состоится,  и  как
еще больше изумится, узнав об их с Эшли тайном побеге, и будет  говорить
всем, какая это продувная девчонка. Скарлетт сидела и словно ни в чем не
бывало слушала про помолвку Мелани, в то время как они с Эшли  уже  дав-
но... При этой мысли ямочки на ее щеках заиграли, и  Хэтти,  внимательно
следившая, какое впечатление произведут на Скарлетт слова матери,  отки-
нулась на спинку сиденья, недоуменно наморщив лоб.
   - Нет, что вы ни говорите, мистер  О'Хара,  -  настойчиво  продолжала
миссис Тарлтон, - а все эти браки между двоюродными братьями и  сестрами
- совершеннейшая нелепость. Мало того, что Эшли женится на этой  малютке
Гамильтон, но чтоб еще и Милочка вышла замуж за этого худосочного Чарлза
Гамильтона...
   - Да если она не выйдет за Чарлза, то так и останется старой девой, -
безжалостно сказала Рэнда, исполненная спокойного сознания, что ей-то уж
такая участь никак не грозит. - За ней же  никогда  никто  не  ухаживал,
кроме него. И он-то - непохоже, чтобы был в нее влюблен, хоть они и  по-
молвлены. Ты помнишь, Скарлетт, как он приударял  за  тобой  на  прошлых
рождественских праздниках?
   - Придержите свой скверный язык, мисс, - осадила ее мать. - И все  же
не следует жениться на двоюродных и даже троюродных сестрах. Это  приво-
дит к вырождению. Люди не лошади. Можно вывести породу, повязав кобылу с
ее братом, если он хороший производитель, или с отцом, но с  людьми  это
дело не пройдет. Экстерьер, может, будет и неплох, но ни силы, ни вынос-
ливости не жди. Вы...
   - Тут мы с вами, пожалуй, поспорим, мэм. Много ли можете  вы  назвать
мне людей лучше Уилксов? А они заключают внутрисемейные браки с тех пор,
как Брайан Бору был еще мальчишкой.
   - Вот и пора это прекратить: результаты-то начинают  сказываться.  На
Эшли это еще не так заметно - он, конечно, чертовски привлекательный ма-
лый, хотя, впрочем, и он... Но вы поглядите на этих двух бедных  девочек
Уилкс - что за бесцветные, малокровные создания! Они  славные  девчушки,
спору нет, но какие же безжизненные! А  эта  малютка  мисс  Мелани!  То-
ненькая, как былиночка, - ветер дунет, и нет ее. И никакого  темперамен-
та. И ни малейшего проявления личности. "Да, мэм! Нет, мэм!" Ни слова от
нее больше не добьешься. Вы понимаете, что я хочу сказать? В  эту  семью
нужно влить новую кровь - хорошую, сильную кровь для  потомства.  Такую,
как у моих рыжеволосых сорванцов или у вашей Скарлетт. Только не поймите
меня неправильно. Уилксы по-своему очень славные люди, и я их всех  люб-
лю, но будем откровенны! Слишком уж  они  утонченные,  они  вырождаются.
Разве не так? На добром ипподроме в солнечный день  они  могут  показать
неплохую резвость, но на трудной дороге я на Уилксов не поставлю. Вырож-
дение обескровило их, лишило стойкости, и случись какая-нибудь катастро-
фа, им не выстоять в неравной борьбе. Это изнеженное племя. А мне  пода-
вай такую лошадь, которая вынесет меня в любую погоду! И  смотрите,  как
они не походки на весь здешний народ, - это все результат их родственных
союзов. Вечно сидят, уткнувшись в книгу, или бренчат на рояле.  Ручаюсь,
Эшли всегда предпочтет книгу охоте! Ей-богу!  Хотите,  поспорим,  мистер
О'Хара? И поглядите, какие они все узкоплечие, узкобедрые. Им нужны  хо-
рошие производители и женщины с горячей кровью.
   - Хм, да, да, - смущенно пробормотал Джералд,  до  сознания  которого
вдруг дошло, что этот чрезвычайно интересный и вполне,  на  его  взгляд,
приличный разговор, вероятно, показался бы совсем неуместным его  'жене.
Да, узнай Эллин, что в присутствии ее дочерей шла беседа на столь откро-
венную тему, она не оправилась бы от этого  потрясения  до  конца  своей
жизни. Но миссис Тарлтон, как обычно, не было дела  до  чужих  взглядов,
тем более что она уже села на своего любимого конька - выведение хорошей
породы. Людей ли, лошадей ли - все едино.
   - Поверьте, я знаю, что говорю. У меня тоже есть кузен,  который  же-
нился на своей кузине, так поглядели бы вы на их детей! Все как один пу-
чеглазые, что твои лягушки, бедные крошки! И когда мои родители вздумали
выдать меня за моего троюродного братца, я брыкалась и лягалась, как мо-
лодая кобыла. Я сказала: "Нет, мама, это не для меня. Не хочу,  чтобы  у
моих детей были ветры и вздутые животы или костный шпат". Мать  лишилась
чувств, когда я сказала про ветры, но я стояла насмерть, и бабушка  меня
поддержала. Она, понимаете, тоже знала толк в лошадях и в выведении  по-
роды и заявила, что я права. И помогла мне бежать с мистером  Тарлтоном.
А теперь поглядите на моих детей! Все здоровые, крепкие, ни одного замо-
рыша или недомерка, хотя в Бойде, правду сказать, только пять футов  де-
сять дюймов. А вот Уилксы...
   - Да бог с ними, мэм! - торопливо перебил ее Джералд, перехватив рас-
терянный взгляд Кэррин и заметив, с каким жадным любопытством  прислуши-
вается к их разговору Сьюлин. Чего доброго, начнут еще приставать к  Эл-
лин с глупыми вопросами, и тогда сразу вскроется, какой никудышной  ока-
зался он дуэньей. Одна только Скарлетт, - с удовлетворением  отметил  он
про себя, - казалось, витала мыслями где-то далеко, как и подобает  бла-
говоспитанной леди.
   Хэтти Тарлтон неожиданно пришла к нему на выручку:
   - Ну, поехали же, ма! Сколько мы  будем  тут  стоять!  -  нетерпеливо
воскликнула она. - Я уже совсем испеклась на  солнце,  просто  чувствую,
как на шее проступают веснушки.
   - Одну минуточку, пока вы не уехали, мэм, - сказал Джералд. - Что  вы
решили насчет продажи лошадей для нашего Эскадрона? Война может начаться
со дня на день, и ребята хотят, чтобы этот вопрос был решен. Это же  Эс-
кадрон графства Клейтон, и, значит, лошади для него тоже должны быть  из
графства Клейтон. Но вас, упрямица вы этакая, мы все никак не можем уло-
мать: продайте же нам ваших красавцев.
   - Да, может, еще и не будет никакой войны, - старалась выиграть время
миссис Тарлтон, сразу позабыв о  странных  матримониальных  обычаях  се-
мейства Уилксов.
   - Нет, мэм, вы уж не...
   - Ма, - снова вмешалась Хэтти, - разве нельзя поговорить  с  мистером
О'Хара о лошадях не здесь, на дороге, а в Двенадцати Дубах?
   - В этом-то все и дело, мисс Хэтти, что нельзя, - сказал  Джералд.  -
Но я задержу вас лишь на минуту. Сейчас мы приедем в Двенадцать Дубов, и
все мужчины там, от мала до велика, первым делом спросят про лошадей.  А
у меня просто сердце кровью обливается, когда я вижу, что столь прелест-
ная благородная дама, как ваша матушка, и вдруг так  держится  за  своих
лошадок! Да где же ваш патриотизм, миссис Тарлтон! Или  уж  Конфедерация
пустой для вас звук?
   - Ма! - закричала вдруг Бетси, младшая из дочерей. - Рэнда  села  мне
на платье, оно теперь будет все мятое!
   - Вытащи его из-под Рэнды и перестань голосить! А вы, Джералд О'Хара,
послушайте, что я вам скажу! - Глаза миссис Тарлтон сверкнули.  -  Может
быть, вы не будете указывать мне мой долг перед  Конфедерацией?  У  меня
четверо сыновей стали под ружье, а у вас ни одного,  так  что,  думается
мне. Конфедерация для меня не меньше значит, чем для вас. Но мои мальчи-
ки могут сами постоять за себя, а мои лошади не могут. Я бы  с  радостью
отдала вам своих лошадей даже бесплатно, если бы знала  тех,  кто  будет
сидеть на них в седле, если бы знала, что  это  джентльмены,  понимающие
толк в чистокровных скакунах. Да я бы ни минуты тогда не колебалась!  Но
чтоб мои красавцы попали в руки каких-то дикарей, каких-то  голодранцев,
умеющих обращаться только с мулами? Нет, сэр, этому не бывать!  Да  меня
всю ночь будут мучить кошмары при мысли, что за ними плохо ходят и  сед-
лают их, невзирая на нагнеты. И вы могли подумать,  что  я  позволю  ка-
ким-то невежественным мужланам скакать на  моих  красавцах,  стегать  их
хлыстом и раздирать им рот удилами до тех пор, пока их гордый дух не бу-
дет сломлен? Господи, да у меня при одной мысли об этом мурашки по спине
бегут! Нет, мистер О'Хара, я, конечно, польщена,  что  вам  пришлись  по
вкусу мои лошадки, но придется вам поехать в Атланту и  купить  там  ка-
ких-нибудь старых одров для ваших деревенских пахарей. Они все равно  не
заметят разницы.
   - Ма, может быть, поедем, наконец? - присоединилась на сей раз и  Ка-
милла к хору нетерпеливых голосов. Ты же прекрасно знаешь, чем это  кон-
чится. Ты все равно рано или поздно отдашь им своих любимцев. Когда па и
мальчишки прожужжат тебе все уши о том, как у них там в Конфедерации  не
хватает лошадей, ты заплачешь и отдашь.
   Миссис Тарлтон усмехнулась и шевельнула вожаки.
   - Никогда этому не бывать, - сказала она и легонько пощекотала лошадь
кнутом. Коляска резво покатила по дороге.
   - Чудо что за женщина! - сказал Джералд, надел  шляпу  и  вернулся  к
своему экипажу. - Ну, поехали, Тоби! Я ее еще доконаю и раздобуду-таки -
лошадей. Конечно, она права. Права. Если человек не  джентльмен,  нечего
ему лезть в седло. Его место на пашне. Тем более обидно,  что  из  одних
только сыновей плантаторов никак не сколотишь в этом графстве Эскадрона.
Что ты сказала, котенок?
   - Па, будь добр, поезжай либо позади нас, либо впереди. Мы просто за-
дыхаемся, такую ты поднимаешь пыль! - сказала  Скарлетт,  чувствуя,  что
она не в силах больше поддерживать разговор. Это отвлекало ее, а ей надо
было собраться с мыслями и придать нужное выражение своему лицу,  прежде
чем коляска подъедет к Двенадцати Дубам. Джералд послушно дал шпоры коню
и скрылся в облаках красной пыли, устремясь следом за тарлтоновским эки-
пажем, чтобы продолжить разговор о лошадях.

   ГЛАВА VI

   Они переправились по мосту на тот берег и стали подниматься  в  гору.
Дом еще не был виден, но Скарлетт  заметила  голубоватый  дымок,  лениво
стлавшийся над кронами высоких деревьев, и  вдохнула  аппетитный  пряный
запах жарящихся на вертеле бараньих и свиных туш и горящих пекановых по-
леньев.
   Ямы для барбекю были вырыты еще с вечера, и в них медленно тлели баг-
рово-алые поленья, над которыми на длинных вертелах висели туши, и жир с
шипением капал на раскаленные угли. Скарлетт знала, что ароматы,  прино-
симые легким ветерком, долетают сюда из старой дубовой  рощи  за  домом.
Там, на невысоком пригорке, полого спускавшемся к  розарию,  Джон  Уилкс
обычно устраивал свои барбекю. Это было приятное тенистое местечко, куда
более уютное, чем то, что облюбовали для своих пикников Калверты. Миссис
Калверт не любила приготовленного на вертелах мяса и утверждала, что за-
пах его не выветривается из комнат сутками, и ее гости обычно пеклись на
солнце на небольшой открытой лужайке в четверти мили от  дома.  Но  Джон
Уилкс, славящийся на весь штат своим гостеприимством, по-настоящему знал
толк в таких вещах.
   Длинные столы-доски, положенные на козлы и покрытые тончайшими полот-
няными скатертями из уилксовских кладовых, -  всегда  устанавливались  в
густой тени. Вдоль столов - простые скамейки без спинок, а для тех, кому
скамейки могли оказаться не по вкусу, по  всей  поляне  были  разбросаны
принесенные из дома стулья, пуфики и подушки. Туши жарились на  вертелах
в отдалении - так, чтобы дым не обеспокоил гостей, - и там же стояли ог-
ромные чугунные котлы, над которыми плавал сочный аромат соусов для мяса
и подливки по-брауншвейгски. Не меньше дюжины негров бегали с  подносами
туда и сюда, обслуживая гостей. А за амбарами была вырыта еще одна  яма,
для другого барбекю - там обычно пировала домашняя  прислуга,  кучера  и
служанки гостей, наедаясь до отвала кукурузными лепешками, ямсом и  сви-
ными рубцами, столь дорогими сердцу каждого негра, в сезон сбора  овощей
- и арбузами.
   Почуяв вкусный запах свежих свиных шкварок,  Скарлетт  чуть  сморщила
носик, теша себя надеждой, что к тому времени, когда мясо будет  готово,
у нее уже разыграется аппетит. А пока что она была напичкана едой до от-
вала и притом так затянута в корсет, что ежеминутно боялась, как  бы  не
рыгнуть. Этим можно было погубить все - ведь лишь очень пожилые  мужчины
и дамы могли себе позволить такое, не упав в глазах общества.
   Подъем закончился, и белое здание открылось их глазам во всей  гармо-
нии своих безукоризненных пропорций - с высокими колоннами, широкими ве-
рандами и плоской кровлей, - горделивое и радушное, как  женщина,  кото-
рая, зная силу своих чар, щедра и приветлива ко  всем.  Скарлетт  любила
Двенадцать Дубов за величавую, спокойную  красу,  любила,  казалось  ей,
сильнее даже, чем отчий дом.
   На полукружии широкой подъездной аллеи было уже тесно от  экипажей  и
верховых лошадей. Гости громко приветствовали друг друга,  спускаясь  на
землю из коляски или спрыгивая с седла. Черные слуги, взбудораженные как
всегда приездом гостей, уводили лошадей на скотный двор,  чтобы  выпрячь
их и расседлать. Тучи ребятишек, белых и черных, носились по свежей  зе-
лени газона - кто играл в чехарду, кто в пятнашки, и каждый хвалился пе-
ред другими, сколько и чего сможет съесть. Просторный, во всю ширину до-
ма, холл был уже полон гостей, и когда коляска О'Хара остановилась у па-
радного входа, у Скарлетт зарябило в глазах: девушки в ярких  платьях  с
кринолинами, словно пестрый рой мотыльков, заполняли  лестницу,  ведущую
на второй этаж, - одни поднимались, другие спускались по ней, обняв друг
друга за талию, или, перегнувшись через резные перила, со смехом кричали
что-то молодым людям, стоявшим внизу, в холле.
   В распахнутые настежь высокие стеклянные  двери  видны  были  женщины
постарше, в темных платьях, степенно сидевшие  в  гостиной,  обмахиваясь
веерами; они вели неспешную беседу о детях, о болезнях, о том, кто, ког-
да и за кого вышел замуж и почему. В холле дворецкий Уилксов Том  с  се-
ребряным подносом в руках, уставленным высокими бокалами, учтиво  улыба-
ясь и кланяясь, обносил напитками молодых людей в светло-серых  и  свет-
ло-коричневых бриджах и тонких с гофрированными манишками рубашках.
   Залитая солнцем веранда перед домом была заполнена  гостями.  Похоже,
съехались со всей округи, подумала Скарлетт. Все четверо братьев Тарлто-
нов вместе с отцом стояли, прислонясь к высоким колоннам: близнецы, Стю-
арт и Брент, - поодаль, неразлучные как всегда; Бойд и Том - возле отца.
Мистер Калверт стоял подле своей жены-янки, у которой даже теперь, после
пятнадцати лет, прожитых в Джорджии, по-прежнему был какой-то неприкаян-
ный вид. Ему было неловко за нее, и потому все старались быть с ней  как
можно любезнее и предупредительнее и все же никто не  мог  забыть,  что,
помимо изначальной, совершенной ею в момент появления - на свет  ошибки,
она была еще и гувернанткой детей мистера  Калверта.  Сыновья  Калверта,
Рейфорд и Кэйд, тоже были здесь со  своей  шальной  белокурой  сестрицей
Кэтлин, уже принявшейся поддразнивать смуглолицего Джо Фонтейна и очаро-
вательную Салли Манро, которую прочили ему в жены. Алекс и Тони Фонтейны
что-то нашептывали в уши Димити Манро, и она то и дело прыскала со  сме-
ху. Здесь были и семьи, прибывшие издалека - из Лавджоя, за десять  миль
отсюда, и из фейетвилла и Джонсборо, и даже несколько семейств из Атлан-
ты и Мейкона. Толпа гостей, казалось, заполнила дом  до  отказа,  и  над
ней-то чуть затихая, то усиливаясь звучал неумолчный гул голосов,  прон-
зительные женские возгласы, смех.
   На ступеньках веранды стоял Джон Уилкс, стройный, седовласый, излучая
радушие, столь же неизменно теплое, как летнее солнце Джорджии. Рядом  с
ним Милочка Уилкс, получившая это  прозвище  из-за  своей  неискоренимой
привычки ко всем, начиная с отца и кончая последним негром на плантации,
обращаться не иначе, как с присовокуплением  этого  ласкового  словечка,
вертелась от волнения во все стороны, улыбалась и нервно хихикала,  при-
нимая гостей.
   Суетливое, неприкрытое стремление Милочки понравиться каждому  мужчи-
не, попавшему в поле ее зрения, особенно бросалось в глаза по  сравнению
с исполненными достоинства манерами ее  отца,  и  у  Скарлетт  мелькнула
мысль, что, пожалуй, в словах миссис Тарлтон есть все же  какая-то  доля
правды. В этом семействе красота досталась в удел только мужчинам.  Гус-
тые золотисто-бронзовые ресницы, так  красиво  обрамлявшие  светло-серые
глаза Джона Уилкса и Эшли, выродились в редкие бесцветные волоски, укра-
шавшие веки Милочки и ее сестры Индии. Это почти полное отсутствие  рес-
ниц придавало глазам Милочки какое-то сходство с кроличьими. А про Индию
и говорить нечего, она была просто некрасива, и все тут.
   Индии нигде не было видно, но Скарлетт знала, что она скорее всего на
кухне - отдает последние распоряжения по хозяйству. "Бедняжка  Индия,  -
подумала Скарлетт, - после смерти матери на нее обрушилось  столько  дел
по дому, что, конечно, где уж ей было поймать жениха; хорошо  хоть,  что
Стюарт Тарлтон подвернулся, а если он находит  меня  красивее  ее,  я-то
здесь при чем?"
   Джон Уилкс спустился с веранды, чтобы предложить Скарлетт руку. Выхо-
дя из коляски, Скарлетт видела, как  Сьюлин  расцвела  улыбкой.  "Верно,
заприметила среди гостей Фрэнка Кеннеди", - подумала Скарлетт.
   "Нет уж, у меня будет жених получше этой старой девы в штанах", - вы-
сокомерно решила она, не забыв при этом поблагодарить Джона Уилкса улыб-
кой.
   А Фрэнк Кеннеди уже спешил к коляске, чтобы помочь Сьюлин, и Скарлетт
захотелось дать сестре пинка в зад, потому что  Сьюлин  загораживала  ей
дорогу. Конечно, у Фрэнка  Кеннеди  столько  земли,  как  ни  у  кого  в
графстве, и очень может быть, что у него доброе сердце, но какое все это
имеет значение, когда ему уже стукнуло сорок и у него  жидкая  рыжеватая
бороденка, хилый вид и какая-то странная, суетливая, как у старой  девы,
манера держать  себя.  Тем  не  менее,  вспомнив  выработанный  ею  план
действий, Скарлетт подавила в себе чувство брезгливого презрения и  ода-
рила Фрэнка такой ослепительной улыбкой, что он на мгновение  застыл  на
месте с протянутой к Сьюлин рукой, обрадовано и оторопело глядя на Скар-
летт.
   Скарлетт, продолжая мило болтать с Джоном Уилксом,  окинула  взглядом
толпу гостей в надежде увидеть среди них Эшли, но его на веранде не  бы-
ло. Со всех сторон раздались приветствия, а Стюарт и Брент тотчас напра-
вились к ней.
   Барышни Манро начали ахать и охать, разглядывая ее платье,  и  вскоре
она уже была окружена, и все  что-то  восклицали,  стараясь  перекричать
друг друга, и шум все рос и рос. Но где же Эшли? И Мелани? И Чарлз?  Она
посматривала украдкой по сторонам  и  старалась  незаметно  заглянуть  в
холл, откуда доносились взрывы смеха.
   Смеясь, болтая и время от времени бросая взгляд то в сад, то в  холл,
она заметила, что какой-то незнакомый мужчина, стоя несколько поодаль от
остальных гостей, не сводит с нее глаз и  так  холодно-беззастенчиво  ее
разглядывает, что это невольно заставляло  насторожиться.  Она  испытала
странное смешанное чувство: ее женское тщеславие было  польщено  -  ведь
она явно привлекла к себе внимание незнакомца, - но к  этому  примешива-
лось смущение, так как она вдруг отчетливо осознала, что лиф  ее  платья
вырезан слишком глубоко. Незнакомец был уже не юноша - высокий,  атлети-
чески сложенный мужчина на вид лет тридцати пяти,  не  меньше.  Скарлетт
подумала, что ни у кого не видела таких широких плеч, такой  мускулистой
фигуры - пожалуй, даже слишком мускулистой  для  человека  из  общества.
Когда глаза их встретились, незнакомец  улыбнулся,  и  в  его  белозубой
улыбке под темной ниточкой усов ей  почудилось  что-то  хищное.  Он  был
смугл, как пират, и в его темных глазах она  прочла  откровенный  вызов,
словно его пиратский взгляд видел перед собой судно, которое надо  взять
на абордаж, или женщину, которой надо овладеть. Взгляд был  спокойный  и
дерзкий, и когда незнакомец насмешливо и нагло улыбнулся ей, у  нее  пе-
рехватило дыхание. Она понимала, что такой взгляд оскорбителен для  жен-
щины, и была раздосадована тем, что не  чувствовала  себя  оскорбленной.
Она не знала, кто он, но одно было бесспорно: этот высокий  лоб,  тонкий
орлиный нос над крупным ярким ртом, широко  расставленные  глаза...  да,
несомненно, в чертах его смуглого лица чувствовалась порода.
   Она отвела взгляд, не ответив на его улыбку, и в тот же миг отвернул-
ся и он, услышав, как кто-то его окликнул:
   - Ретт! Ретт Батлер! Идите сюда! Я хочу представить вас самой жестко-
сердной девушке в Джорджии.
   Ретт Батлер? Что-то знакомое прозвучало в этом имени, что-то  приятно
щекочущее любопытство и смутно связанное с чем-то скандальным, но  мысли
ее были полны Эшли, и она тотчас выбросила все это из головы.
   - Мне надо подняться наверх, поправить прическу, - сказала она Стюар-
ту и Бренту, которые старались оттеснить ее от толпы гостей и  увлечь  в
сторону. - А вы, мальчики, ждите меня здесь и не вздумайте скрыться  ку-
да-нибудь с другой девушкой, не то я рассержусь.
   Скарлетт видела, что со Стюартом сегодня не  оберешься  хлопот,  если
она вздумает пофлиртовать с кем-нибудь другим. Он был уже изрядно  пьян,
и на лице его появилось не раз виденное ею нахальное выражение, не пред-
вещавшее добра: ясно - он будет нарываться на драку. Она немного постоя-
ла в холле, поболтала со знакомыми, поздоровалась с Индией, которая поя-
вилась наконец из задних комнат, вся встрепанная, с капельками  пота  на
лбу. Бедняжка! Как это ужасно - иметь такие бесцветные волосы и ресницы,
такой тяжелый упрямый подбородок, да еще двадцать лет за плечами и перс-
пективу остаться в старых девах в придачу! Интересно,  очень  ли  задело
Индию то, что она увела у нее Стюарта? Все говорят, будто она до сих пор
любит его, но разве молено знать наверняка, что у этих Уилксов  на  уме.
Во всяком случае, Индия ничем не дала Скарлетт понять, насколько ей  это
больно, и держала себя с ней совершенно так же, как всегда, - любезно  и
чуточку отчужденно.
   Приветливо поздоровавшись с Индией, Скарлетт стала подниматься по ши-
рокой лестнице и услышала, как кто-то робко  ее  окликает.  Обернувшись,
она увидела Чарлза Гамильтона. Это был очень миловидный юноша: небрежные
завитки каштановых кудрей над высоким белым лбом  и  темно-карие  глаза,
неясные и чистые, как у шотландской овчарки. Одет он был элегантно  -  в
черный сюртук и горчичного цвета брюки; поверх белой рубашки  с  плоеной
грудью был повязан широкий модный черный галстук. Когда Скарлетт оберну-
лась к нему, щеки его слегка зарделись - Чарлз Гамильтон был всегда зас-
тенчив с девушками. И как всех застенчивых мужчин, его особенно влекли к
себе живые, задорные девушки, всегда и везде чувствующие себя  непринуж-
денно, - такие, как Скарлетт. Обычно она не уделяла ему внимания,  огра-
ничиваясь какой-нибудь вскользь брошенной вежливой фразой, и он был оше-
ломлен, когда, сияя обворожительной улыбкой, она протянула ему обе руки.
   - О, Чарлз Гамильтон, вы убийственно хороши сегодня, мой дорогой. Ру-
чаюсь, вы нарочно приехали из Атланты, чтобы разбить мое бедное  сердеч-
ко!
   Сжимая ее горячие маленькие ручки, глядя в беспокойные зеленые глаза,
Чарлз пробормотал что-то, заикаясь от волнения. Никто еще не обращался к
нему с такими речами. Правда, ему случалось слышать, как девушки говори-
ли такое другим мужчинам, однако ему - никогда. Почему-то все они  отно-
сились к нему, как к младшему брату - были всегда приветливы с  ним,  но
не давали себе труда хотя бы подразнить его. Ему ужасно хотелось,  чтобы
девушки шутили и кокетничали с ним, как с другими юношами, зачастую  ме-
нее красивыми и обладающими меньшими достоинствами, нежели  он.  Бывало,
правда нечасто, что они снисходили и до него, но в этих случаях на  него
нападала странная немота, он не знал, о чем с ними говорить, не мог  по-
добрать слов, смущался и мучительно страдал. А  потом,  лежа  ночью  без
сна, перебирал в уме всевозможные галантные шутки и различные подходящие
к случаю комплименты. Но ему редко удавалось употребить их, так как  де-
вушки обычно после двух-трех неудачных попыток оставляли его в покое.
   И даже с Милочкой, которая знала, что им предстоит пожениться,  после
того как он будущей осенью вступит во владение своей долей имения, Чарлз
был робок и молчалив. Временами у него возникало не  слишком  окрыляющее
ощущение, что ее откровенное кокетство и  собственническая  манера  дер-
жаться с ним вовсе не делают ему чести. Она так помешана на  мальчишках,
думал он, что вела бы себя точно так же с любым, кто дал бы ей для этого
повод. Мысль, что Милочка станет его женой, совсем не  приводила  его  в
восторг: эта девушка отнюдь не пробуждала в нем тех  страстных  романти-
ческих порывов, которые, если верить его любимым романам, должен испыты-
вать влюбленный жених. Чарлзу всегда рисовалось в мечтах, что его  полю-
бит какая-нибудь полная жизни, огня и задорного лукавства красотка.
   И вот перед ним стоит смеющаяся Скарлетт О'Хара и утверждает, что  он
разбил ей сердце!
   Он мучительно старался придумать что-нибудь в ответ и не  мог  и  был
молча благодарен ей за то, что она продолжала болтать, освобождая его от
необходимости поддерживать разговор. Это походило на сон или на сказку.
   - А теперь ждите меня здесь, потому что я хочу, чтобы на  барбекю  вы
были возле меня. - Тут она, взмахнув темными ресницами, опустила зеленые
глаза долу, на щеках ее заиграли ямочки, а с ярких губ слетели совершен-
но уж непостижимые слова: - И не вздумайте волочиться за другими  девуш-
ками, не то я стану жутко вас ревновать.
   - Не буду, - едва нашел он в себе силы пробормотать, никак не  подоз-
ревая, что в эту минуту казался ей похожим на теленка, которого ведут на
заклание.
   Легонько стукнув его сложенным веером по плечу,  она  отвернулась,  и
взгляд ее снова задержался на человеке по имени  Ретт  Батлер,  стоявшем
позади Чарлза, в стороне от всех. По-видимому, он слышал их разговор  от
слова до слова, потому что насмешливо улыбнулся, снова окинув ее  взгля-
дом всю, с головы до пят, и притом так нахально, как никто  не  позволял
себе ее разглядывать.
   "Пропади ты пропадом! - возмущенно ругнулась про себя Скарлетт,  при-
бегнув к излюбленному выражению Джералда. - Смотрит так, словно... слов-
но я стою перед ним нагишом". И тряхнув локонами, она стала  подниматься
по лестнице.
   В спальне, где все побросали свои накидки и шали, она увидела Кэтлин,
которая охорашивалась перед зеркалом и покусывала губы, чтобы они  поро-
зовели. К поясу у нее были приколоты розы - в тон ее румяным щечкам, ва-
сильковые глаза лихорадочно блестели от возбуждения.
   - Кэтлин, кто этот гадкий тип по фамилии Батлер? - спросила Скарлетт,
безуспешно стараясь подтянуть край лифа повыше.
   - Как, разве ты не знаешь? - Покосившись на дверь в соседнюю комнату,
где Дилси и нянька Уилксов чесали языки, она  зашептала  возбужденно:  -
Мистер Уилкс, верно, чувствует себя ужасно, принимая его в  своем  доме,
но получилось так, что он гостил у мистера Кеннеди в Джонсборо -  что-то
насчет покупки хлопка, и мистеру Кеннеди ничего не оставалось, как взять
его с собой. Не мог же он уехать и бросить гостя.
   - А чем он, собственно, пришелся не ко двору?
   - Дорогая, его же не принимают!
   - Ах, вот как!
   - Конечно.
   Скарлетт, никогда еще не бывавшая под одной крышей с человеком, кото-
рого не принимают в обществе, промолчала, стараясь определить свое к не-
му отношение. Ощущение было волнующее.
   - А что он такое натворил?
   - Ах, у него совершенно чудовищная репутация. Его зовут Ретт  Батлер,
он из Чарльстона и принадлежит к одному из лучших  семейств  города,  но
никто из его близких с ним даже не разговаривает. Кэро Рэтт рассказывала
мне о нем прошлым летом. Он с ней не в родстве, но ей все о нем  извест-
но, как, впрочем, и всем другим. Его выгнали из Вест-Пойнта, можешь себе
представить? И за такие проделки, которые просто не для ее ушей.  Ну,  а
потом произошла эта история с девчонкой, на которой он  не  пожелал  же-
ниться.
   - Какая история, расскажи!
   - Дорогая, да неужто ты ничего не знаешь? Кэро все рассказала мне еще
в прошлом году. Ее маму хватил бы удар, узнай она, что Кэро посвящена  в
эти сплетни. Понимаешь, этот мистер Батлер как-то раз  под  вечер  повез
одну чарльстонскую девицу кататься в кабриолете. Кто эта девица - не го-
ворят, но я кое о чем догадываюсь. Она, конечно, не  из  очень  хорошего
общества, иначе не поехала бы с ним кататься в  такой  поздний  час  без
провожатой. И вообрази, моя дорогая,  они  пропадали  где-то  почти  всю
ночь, до утра, потом возвратились домой пешком и объяснили,  что  лошадь
понесла, разбила кабриолет, а они заблудились в лесу. И как ты  думаешь,
что?
   - Ничего не думаю, продолжай!  -  нетерпеливо  потребовала  Скарлетт,
ожидая услышать самое ужасное.
   - На следующий день он отказался на ней жениться!
   - А-а, - разочарованно протянула Скарлетт.
   - Заявил, мм... что он ее и пальцем не тронул и не  понимает,  почему
должен на ней жениться. Ну, и ее брат, понятно, вызвал его на  дуэль,  а
он сказал, что предпочитает получить пулю в лоб, чем дуру в  жены.  Сло-
вом, они стрелялись, и мистер Батлер ранил  брата  этой  девицы,  и  тот
умер, а мистеру Батлеру пришлось покинуть Чарльстон,  и  его  теперь  не
принимают в домах! - торжественно и как раз  вовремя  закончила  Кэтлин,
так как в дверях уже появилась Дилси - поглядеть, в порядке ли туалет ее
госпожи.
   - У нее был ребенок? - прошептала Скарлетт на ухо Кэтлин.
   Эту мысль Кэтлин отвергла, очень решительно помотав головой.
   - Но тем не менее ее репутация погибла, -  так  же  шепотом  ответила
она.
   "Хорошо бы сделать так, чтобы Эшли скомпрометировал меня! - неожидан-
но мелькнуло у Скарлетт в голове. - Он-то слишком джентльмен,  чтобы  не
жениться". Но против воли она почувствовала в душе нечто вроде  уважения
к мистеру Батлеру, оттого что он отказался жениться на дуре.
   Скарлетт сидела на высоком пуфике розового дерева в тени старого дуба
за домом; кончик зеленой сафьяновой туфельки на два  дюйма  -  ровно  на
столько, сколько допускали правила приличия, - высовывался из-под  зеле-
ной пены воланов и оборочек. В руке у нее была тарелка с едой, к которой
она почти не притронулась; семеро кавалеров окружали ее плотным кольцом.
Прием гостей был в самом разгаре, в весеннем воздухе стоял гомон веселых
голосов, смех, звон серебра, фарфора, густой, крепкий запах жареного мя-
са и душистых подливок. Временами легкий ветерок,  изменив  направление,
приносил струйки дыма от длинных, полных углей ям и производил среди дам
шутливый  переполох,  всякий  раз  сопровождавшийся  энергичной  работой
пальмовых вееров.
   Большинство девушек разместились вместе со своими кавалерами на длин-
ных скамейках за столами, но Скарлетт, рассудив, что  у  каждой  девушки
только две руки и она может посадить на скамейку только двух кавалеров -
по одну руку и по другую, - решила сесть поодаль и собрать  вокруг  себя
столько кавалеров, сколько удастся.
   Увитая зеленью беседка была отведена для  замужних  дам,  чьи  темные
платья чинно оттеняли царившую вокруг пестроту и веселье. Замужние  жен-
щины, независимо от возраста, всегда, по обычаю Юга, держались особняком
- в стороне от шустроглазых девиц, их поклонников и  неумолчного  смеха.
Все - от бабули Фонтейн, страдавшей  отрыжкой  и  не  скрывавшей  этого,
пользуясь привилегией своего возраста, до семнадцатилетней  Элис  Манро,
носившей своего первого ребенка  и  подверженной  приступам  тошноты,  -
сблизив головы, оживленно обсуждали чьи-то родословные и  делились  аку-
шерскими советами, и это придавало таким собраниям познавательный  инте-
рес и увлекательность.
   Мельком взглянув в их сторону, Скарлетт  презрительно  подумала,  что
они похожи на стаю жирных ворон. Жизнь замужней женщины лишена развлече-
ний. У Скарлетт не возникло даже мысли о том, что, выйдя замуж за  Эшли,
она механически переместится в общество степенных матрон в тусклых  шел-
ках и сама в таком же тусклом шелковом платье будет так же степенно вос-
седать в беседках и гостиных, не принимая участия в играх и  развлечени-
ях. Подобно большинству своих сверстниц, она не уносилась мечтами дальше
алтаря. К тому же в эту минуту она чувствовала себя слишком  несчастной,
чтобы предаваться отвлеченным рассуждениям.
   Опустив глаза в тарелку, она привередливо ковыряла ложечкой воздушный
пирог, проделывая это с таким изяществом и полным отсутствием  аппетита,
что бесспорно заслужила бы одобрение Мамушки. Да, она  чувствовала  себя
глубоко несчастной, невзирая на небывалое изобилие поклонников.  По  ка-
кой-то непонятной ей причине выработанный накануне ночью план  во  всем,
что касалось Эшли, потерпел полный крах. Ей удалось окружить себя толпой
поклонников, но Эшли не было в их числе, и страхи, терзавшие  ее  вчера,
ожили вновь, заставляя сердце то бешено колотиться, то мучительно  зами-
рать, а кровь то отливать от щек, то обжигать их румянцем.
   Эшли не сделал ни малейшей попытки присоединиться к ее свите; она  не
имела возможности ни секунды побыть с ним наедине, да, в сущности, после
первых приветствий они не перемолвились ни  единым  словом.  Он  подошел
поздороваться с ней, когда она спустилась в сад за домом, но подошел под
руку с Мелани, чья голова едва достигала ему до плеча.
   Это было крохотное хрупкое существо, производившее впечатление ребен-
ка, нарядившегося для маскарада в огромный кринолин своей  матери:  зас-
тенчивое, почти испуганное выражение огромных карих глаз  еще  усиливало
эту иллюзию. Пушистая масса курчавых темных волос была безжалостно упря-
тана на затылке в сетку, а спереди разделена на прямой пробор,  так  что
две гладкие пряди, обрамлявшие лоб, сходились над ним под острым  углом,
подчеркивали своеобразный овал ее чуточку слишком широкоскулого, чуточку
слишком заостренного к подбородку лица, что  придавало  ему  сходство  с
сердечком. Это застенчивое лицо было по-своему мило, хотя никто не  наз-
вал бы его красивым, к тому же ни одна из обычных женских уловок не была
пущена в ход, чтобы сделать его привлекательней. Мелани  казалась  -  да
такой она и была - простой, как земля, надежной, как хлеб,  чистой,  как
вода ручья. Но эта миниатюрная, неприметная с виду семнадцатилетняя  де-
вочка держалась с таким спокойным  достоинством,  что  выглядела  старше
своих лет, и было в этом что-то странно трогательное.
   Пышные оборки светло-серого платья из органди, перетянутого  вишневым
атласным поясом, скрывали еще по-детски не оформившуюся фигурку, а  жел-
тая шляпа с длинными вишневыми лентами отбрасывала золотистый отблеск на
нежное, чуть тронутое загаром лицо. На висках, возле самых глаз, тяжелые
подвески с золотой бахромой были пропущены сквозь ячейки стягивавшей во-
лосы сетки, и золотые блики играли в карих глазах, ясных, как гладь лес-
ного озера, когда сквозь воду просвечивает желтизна упавших на дно осен-
них листьев.
   Мелани застенчиво-ласково улыбнулась Скарлетт и похвалила ее  зеленое
платье, а Скарлетт едва нашла в себе силы что-то  учтиво  проговорить  в
ответ, так страстно хотелось ей остаться наедине с Эшли. И с этой минуты
Эшли сидел на скамеечке у ног Мелани в стороне от остальных  и  улыбался
ей своей тихой мечтательной улыбкой, которую так любила  Скарлетт.  И  в
довершение всего улыбка эта зажигала искорки в глазах Мелани, отчего она
становилась почти хорошенькой, и даже Скарлетт не могла этого  не  приз-
нать. Когда Мелани смотрела на Эшли, ее простенькое личико светилось та-
ким внутренним огнем, какой порождается только любовью, и если  глаза  -
зеркало души, то Мелани Гамильтон являла тому самый яркий пример.
   Скарлетт старалась не глядеть на этих двух и все же  не  могла  удер-
жаться, и всякий раз, посмотрев в их сторону, она  удваивала  свои  ста-
ранья казаться веселой, и заливалась смехом, и дразнила своих кавалеров,
и отпускала смелые шутки, и в ответ на их комплименты так задорно трясла
головой, что серьги у нее в ушах отплясывали какой-то буйный танец.
   - Вздор, вздор! - твердила она и заявляла, что ни один из ее  поклон-
ников не говорит ни слова правды, и клялась, что никогда не  поверит  ни
единому слову, сказанному мужчиной. Но Эшли, казалось, просто не замечал
ее присутствия. Он видел только Мелани, разговаривал только с ней,  сидя
на скамеечке и глядя на нее снизу вверх, а Мелани, опустив глаза,  смот-
рела на него и, не таясь, лучилась счастьем оттого, что она -  его  изб-
ранница.
   И Скарлетт была несчастна.
   Со стороны же все выглядело так, словно на свете не могло быть девуш-
ки счастливее ее. Она бесспорно была царицей этого сборища, центром все-
общего внимания. Успех, которым она пользовалась у  мужчин,  и  зависть,
снедавшая девушек, в любое другое время доставили бы ей несказанную  ра-
дость.
   Чарлз Гамильтон, окрыленный ее вниманием, занял  твердую  позицию  по
правую ее руку, и даже объединенных усилий близнецов оказалось  недоста-
точно, чтобы вытеснить его оттуда. В одной руке он держал веер Скарлетт,
в другой - свою тарелку с куском жаркого, к которому он даже не  притро-
нулся, и его глаза упорно избегали взгляда готовой расплакаться от обиды
Милочки. Кэйд небрежно развалился на траве слева от Скарлетт,  время  от
времени дергая ее за юбку, чтобы привлечь к себе внимание, и бросая  ис-
пепеляющие взгляды на Стюарта. Он успел обменяться с близнецами довольно
грубыми эпитетами, и атмосфера становилась все более  накаленной.  Фрэнк
Кеннеди  суетился  вокруг  Скарлетт,  словно   наседка   вокруг   своего
единственного цыпленка, и то и дело бегал от дуба  к  столу  и  обратно,
притаскивая различные деликатесы, будто для этого мало было дюжины  сно-
вавших туда и сюда слуг, в результате чего выдержка и хорошее воспитание
изменили Сьюлин, и она, не скрывая своего возмущения, в бешенстве  смот-
рела на Скарлетт. У малютки Кэррин глаза были полны слез,  ибо,  вопреки
утренним заверениям Скарлетт, Брент  ограничился  тем,  что  воскликнул:
"Хэлло, малышка!", дернул ее за ленточку в волосах и  перенес  все  свое
внимание на Скарлетт. Обычно он бывал очень внимателен к Кэррин  и  дер-
жался с такой шутливой почтительностью, что она втайне предавалась  меч-
там о том дне, когда ей позволено будет сделать парадную  прическу,  на-
деть длинную юбку и причислить Брента к разряду своих поклонников. А те-
перь похоже было, что им полностью завладела  Скарлетт.  Барышни  Манро,
умело скрывая свою обиду на изменивших им смуглых братьев Фонтейнов, все
же были явно раздражены тем, что Тони и Алекс торчат под дубом и всячес-
ки норовят протиснуться поближе к Скарлетт, как только кто-нибудь  поки-
нет свой пост возле нее.
   Свое возмущение поведением Скарлетт девицы  Манро  протелеграфировали
Хэтти Тарлтон, слегка, но выразительно подняв  брови.  "Бесстыдница!"  -
был единодушный молчаливый приговор. Все три юные леди раскрыли  как  по
команде свои кружевные зонтики, заявили, что они уже вполне сыты, спаси-
бо за угощение, и, взяв под руку находившихся поблизости молодых  людей,
громко прощебетали о своем желании прогуляться к ручью  и  к  оранжерее,
полюбоваться розами. Этот стратегический демарш по всем правилам военно-
го искусства не прошел незамеченным ни для одной из присутствующих  дам,
но не привлек к себе внимания ни одного из мужчин.
   Скарлетт усмехнулась, увидев, как под предлогом обозрения  предметов,
знакомых всем с детских лет, трое мужчин были насильно  выведены  из-под
огня ее чар, и быстро скосила глаза в сторону Эшли - заметил ли он,  что
произошло. Но он, закинув голову и играя концом вишневого пояса, смотрел
на Мелани и улыбался ей. Сердце Скарлетт  болезненно  сжалось.  Она  по-
чувствовала, что с удовольствием вонзила бы свои ноготки в  это  бледное
личико и расцарапала бы его в кровь.
   Оторвав взгляд от Мелани, она увидела Ретта Батлера. Он стоял в  сто-
роне и разговаривал с Джоном Уилксом. Он, должно быть, наблюдал  за  ней
и, когда их глаза встретились, откровенно рассмеялся ей в лицо. У  Скар-
летт возникло странное, тягостное ощущение, что этот человек, для  кото-
рого закрыты двери хороших домов, - единственный из всех  присутствующих
догадывается о том, что кроется под ее отчаянной напускной веселостью, и
забавляется, словно получает от этого какое-то желчное удовольствие. Она
была бы не прочь расцарапать физиономию и ему.
   "Скорей бы уж все это кончилось, - подумала Скарлетт. - Когда девчон-
ки подымутся наверх и лягут вздремнуть перед балом, я останусь  внизу  и
подкараулю Эшли. Конечно же, он не мог не заметить,  каким  я  пользуюсь
сегодня успехом". И она снова стала утешать себя, снова возрождать в се-
бе надежды. В конце концов Эшли не мог  не  оказывать  внимания  Мелани,
ведь она же его кузина, а поскольку на нее никто смотреть не  хотел,  ей
бы пришлось просидеть все время одной, не приди он ей на выручку.
   Эта мысль помогла ей воспрянуть духом, и  она  с  удвоенным  усердием
принялась обольщать Чарлза, который не сводил с нее загоревшегося  взора
своих карих глаз. Это был фантастический, сказочный день в жизни Чарлза,
и он, сам еще того не понимая, мгновенно влюбился в Скарлетт по уши. Это
новое чувство так захватило его, что образ Милочки растаял где-то в  ту-
манной дали. Милочка была сереньким воробышком, а Скарлетт  многоцветной
колибри. Она поддразнивала его и поощряла, задавала ему вопросы и  отве-
чала на них сама, так что он казался себе умным и  находчивым,  хотя  не
произнес почти ни слова. Видя ее  нескрываемый  интерес  к  Чарлзу,  ос-
тальные юноши были раздосадованы и озадачены, ибо они знали, что  он  от
застенчивости не в силах связать двух слов, и клокотавшее в них  раздра-
жение подвергало их вежливость суровому испытанию. Они были  просто  вне
себя; и Скарлетт вполне могла бы насладиться своим триумфом, если бы  не
мысль об Эшли.
   Но вот уже с тарелок исчезли последние кусочки  свинины,  баранины  и
цыплят, и Скарлетт пришла к выводу, что пора бы  Индии  подняться  из-за
стола и предложить дамам пройти в дом и отдохнуть. Было уже два часа по-
полудни, солнце стояло высоко над головой, но Индия,  замученная  трехд-
невными приготовлениями к приему гостей, рада была посидеть еще  немного
в беседке, громко крича что-то на ухо старому глухому джентльмену из Фе-
йетвилла.
   Всех мало-помалу охватывала ленивая дремота. Негры не  спеша  убирали
со столов. Оживление спадало, смех затихал, и то в одной группе  гостей,
то в другой разговор понемногу замирал совсем. Все ждали, чтобы  хозяева
подали знак к окончанию утренней части празднества. Медленнее колыхались
в воздухе пальмовые веера, и иные из джентльменов, разморенные  жарой  и
перевариванием неумеренного количества  пищи,  начинали  клевать  носом.
Барбекю подошел к концу, и всех тянуло на покой, пока солнце было еще  в
зените.
   В этом промежутке между барбекю и балом все обычно бывали  безмятежно
и миролюбиво настроены. Только молодые люди оставались по-прежнему  неу-
гомонны и полны задора. Переходя с места на место, перебрасываясь фраза-
ми, они напоминали красивых породистых жеребцов и порой  были  не  менее
опасны. Полуденная истома овладевала всеми, но тлевший в глубине  жар  в
любую секунду грозил дать вспышку, и тогда страсти разгорались мгновенно
и кого-то могли недосчитаться в живых. Все эти  люди-мужчины  и  женщины
равно, - такие красивые, такие учтиво любезные, обладали довольно  беше-
ным и не до конца еще укрощенным нравом.
   Солнце припекало все сильнее, и Скарлетт - да и не она одна  -  снова
поглядела на Индию. Разговоры замерли совсем, и в наступившей тишине все
услышали сердитый голос Джералда - он стоял в  отдалении  у  праздничных
столов и пререкался с Джоном Уилксом.
   - Да чтоб мне пропасть! Стараться миром уладить дело  с  янки?  После
того, как мы выбили этих негодяев из форта Самтер? Миром? Нет, Юг должен
с оружием в руках показать, что он не позволит над  собой  издеваться  и
что мы не с милостивого соизволения Союза вышли из него, а  -  по  своей
воле, и за нами сила!
   "О боже! - подумала Скарлетт. - Ну  вот,  теперь  он  сел  на  своего
конька, и мы проторчим тут до ночи!"
   И в то же мгновение словно искра пробежала по рядам  лениво-апатичных
людей и их сонливость как ветром сдуло. Мужчины повскакали со стульев  и
скамеек и, размахивая руками, старались перекричать Друг друга. Исполняя
просьбу мистера Уилкса, считавшего, что нельзя заставлять  дам  скучать,
мужчины за все утро не проронили ни слова о войне или о политике. Но вот
у Джералда громко вырвалось "форт Самтер", и все мужчины как один забыли
предостережения хозяина.
   - Само собой разумеется, мы будем драться...
   - Янки-мошенники...
   - Мы разобьем их за один месяц...
   - Да один южанин стоит двадцати янки...
   - Мы их так проучим, они нас долго не забудут...
   - Мирным путем? А они-то разве мирным путем?
   - А вы помните, как мистер Линкольн оскорбил наших уполномоченных?
   - Ну да - заставил их торчать там неделями и все уверял, что  эвакуи-
рует Самтер...
   - Они хотят войны?..
   - Ну, мы так накормим их войной - будут сыты по горло...
   И заглушая весь этот галдеж, гремел зычный голос Джералда.
   - Права Юга, черт побери! - снова и снова долетало до Скарлетт.  Дже-
ралд, в отличие от дочери, наслаждался - он был в своей стихии.
   Выход из Союза, война-все эти слова давно набили у Скарлетт оскомину,
но сейчас она начинала испытывать к ним даже  острую  ненависть,  потому
что для нее они значили только одно - теперь мужчины будут  часами  тор-
чать там и держать друг перед другом воинственные речи, и ей не  удастся
завладеть Эшли. И никакой к тому же не будет войны, и все они  прекрасно
это знают. Им просто нравится ораторствовать и слушать самих себя.
   Чарлз Гамильтон не встал, когда все поднялись: новое чувство  придало
ему смелости, и, оказавшись в какой-то  мере  наедине  со  Скарлетт,  он
придвинулся к ней ближе и прошептал:
   - Мисс О'Хара, я... я уже принял решение: если и в самом деле начнет-
ся война, я отправлюсь в Южную Каролину и вступлю в их войска.  Говорят,
что мистер Уэйд Хэмптон создает там кавалерийский отряд, и я  хочу  слу-
жить под его началом. Он замечательный человек и был лучшим другом моего
покойного отца.
   "Что, по его мнению, должна я  теперь  сделать  -  трижды  прокричать
ура?" - подумала Скарлетт, так как Чарлз шептал все это с таким заговор-
щическим видом, словно открывал ей свою самую сокровенную тайну. Не  на-
ходя слов для ответа, она просто смотрела на  него,  изумляясь  глупости
мужчин, которые думают, что такие вещи могут  представлять  интерес  для
женщин. Он же решил, что она ошеломлена, но молча одобряет его, и, осме-
лев еще больше, продолжал скороговоркой:
   - Если я так поступлю, вы... вы будете огорчены, мисс О'Хара?
   - Я буду каждую ночь орошать слезами мою подушку, - сказала Скарлетт,
желая пошутить, но он принял  ее  слова  всерьез  и  покраснел  от  удо-
вольствия. Сам поражаясь своей смелости  и  неожиданной  благосклонности
Скарлетт, он нащупал ее руку меж складками платья и пожал.
   - Вы будете молиться за меня?
   "Боже, какой дурак!" - со злостью подумала Скарлетт и украдкой скоси-
ла глаза в надежде, что кто-нибудь избавит ее от продолжения этой  бесе-
ды.
   - Будете?
   - Ну как же, конечно, мистер Гамильтон! Трижды переберу четки, отходя
ко сну!
   Чарлз быстро поглядел по сторонам, почувствовал, как напряглись у не-
го мускулы, и затаил дыхание. Они, в сущности, были одни, и такого  слу-
чая могло больше не представиться. И даже если судьба будет снова так же
к нему благосклонна, в другой раз у него может не хватить духу...
   - Мисс О'Хара... Я должен вам что-то сказать... Я... люблю вас.
   - Что? - машинально переспросила Скарлетт, стараясь за группой громко
разговаривавших мужчин разглядеть Эшли, все еще сидевшего у ног Мелани.
   - О да, люблю! - восторженно прошептал  Чарлз,  окрыленный  тем,  что
Скарлетт не расхохоталась, не взвизгнула и не упала в обморок,  что,  по
его мнению, обязательно происходит  с  девушками  при  подобных  обстоя-
тельствах. - Я люблю вас! Вы самая... самая... - И тут впервые в жизни у
него вдруг развязался язык: - Вы самая  красивая,  самая  добрая,  самая
очаровательная девушка на свете! Вы обворожительны, и я люблю  вас  всем
сердцем. Я не смею и помыслить о том, чтобы вы  могли  полюбить  такого,
ничем не замечательного человека, как я, но если вы, дорогая мисс  О'Ха-
ра, подадите мне хоть искру надежды, я сделаю все, чтобы заслужить  вашу
любовь. Я...
   Чарлз умолк, будучи не в состоянии придумать никакого подвига, доста-
точно трудного, чтобы  он  мог  послужить  доказательством  глубины  его
чувства, и сказал просто:
   - Я прошу вас стать моей женой.
   При слове "женой" Скарлетт показалось, что ее внезапно сбросили с об-
лаков на землю. В эту минуту она в мечтах уже видела себя женой  Эшли  и
потому с плохо скрытым раздражением взглянула на Чарлза. Нужно же, чтобы
этот глупый теленок навязывался ей со своими  чувствами  именно  в  этот
день, когда у нее ум за разум заходит от тревоги! Она взглянула в карие,
полные мольбы глаза и не сумела прочесть в них ни первой  робкой  любви,
делавшей их прекрасными, ни преклонения перед нашедшим свое живое вопло-
щение идеалом, ни нежности, ни восторженной надежды на счастье, горевшей
как пламя. Для Скарлетт было не внове  выслушивать  предложения  руки  и
сердца, притом от куда более привлекательных на ее  взгляд  мужчин,  чем
этот Чарлз Гамильтон, и у каждого из них хватило бы деликатности не  за-
ниматься этим на барбекю, когда голова у нее была забита своими, несрав-
ненно более важными проблемами. Она видела перед собой просто  двадцати-
летнего мальчишку, заливавшегося  краской  от  смущения  и  выглядевшего
крайне глупо. Ее так и подмывало сказать ему, какой у него нелепый  вид.
Но наставления Эллин невольно сделали свое  дело,  и  она,  по  привычке
скромно опустив глаза, машинально  пробормотала  подобающие  для  такого
случая слова:
   - Мистер Гамильтон, я, разумеется, высоко ценю честь, которою вы ока-
зали мне, прося стать вашей женой, но это такая для меня  неожиданность,
что, право, я не знаю, что вам ответить.
   Это был изящный способ, не задевая самолюбия поклонника, не дать  ему
сорваться с крючка, и Чарлз проглотил приманку с ретивостью неофита.
   - Я готов ждать вечность! Пусть это будет лишь тогда, когда у вас  не
останется сомнений. О мисс О'Хара, пожалуйста, скажите, могу ли я  наде-
яться!
   - Хм, - произнесла Скарлетт, чей острый взгляд приметил, что Эшли  не
присоединился к мужчинам, чтобы принять участие в разговоре о  войне,  и
все так же продолжает с улыбкой глядеть снизу вверх на Мелани.  Если  бы
этот домогающийся ее руки дурачок помолчал с минуту, может быть, ей уда-
лось бы услышать, о чем они там беседуют. Ей это просто необходимо.  По-
чему с таким интересом смотрит сейчас Эшли на Мелани, что могла она  со-
общить ему особенного?
   Восторженное бормотание Чарлза заглушало их голоса.
   - Ах, помолчите! - прошипела Скарлетт, машинально сжав его руку и да-
же не поглядев на него.
   Обиженный, ошеломленный, Чарлз покраснел еще сильнее, но тут он заме-
тил, что взгляд Скарлетт прикован к его сестре, и  облегченно  вздохнул.
Скарлетт, конечно, просто боится,  как  бы  его  слова  не  долетели  до
чьих-нибудь ушей. Она, естественно, смущена,  ее  природная  стыдливость
задета, и она в ужасе, что их разговор может быть услышан. Мужская  гор-
дость взыграла в Чарлзе с небывалой дотоле силой - ведь впервые в  жизни
он сумел смутить девушку. Ощущение  было  захватывающим.  Он  постарался
придать лицу выражение небрежного безразличия и  украдкой  сжал  в  свою
очередь руку Скарлетт, показывая, что он человек светский, все  понимает
и не в обиде на нее.
   А она даже не заметила его пожатия, так как в эту минуту до  нее  от-
четливо долетел нежный голосок Мелани - бесспорно главное орудие ее чар:
   - Боюсь, я никак не могу согласиться с вами.  Мистер  Теккерей-циник.
Мне кажется, ему далеко до  мистера  Диккенса  -  вот  тот  уж  истинный
джентльмен.
   "Господи, о какой чепухе она разговаривает с  мужчиной!  -  подумала,
едва не фыркнув, Скарлетт, у которой сразу отлегло от сердца. -  Да  она
же просто синий чулок, а ведь общеизвестно, как относятся мужчины к  та-
ким девушкам... Чтобы заинтересовать мужчину и удержать  его  при  себе,
нужно сначала вести разговор о нем самом, а потом постепенно,  незаметно
перевести на себя и дальше уже придерживаться этой темы". Скарлетт,  не-
сомненно, забеспокоилась бы, скажи Мелани примерно следующее:  "Как  это
замечательно, то, что вы сказали!" или: "Какие необычайные мысли родятся
у вас в голове! Мой бедный умишко лопнет от натуги, если я стану  думать
о таких серьезных вещах!" А Мелани вместо этого, глядя на мужчину у сво-
их ног, разговаривает с таким постным лицом, словно сидит в церкви.  Бу-
дущее снова предстало перед Скарлетт в розовом свете, и она  опять  нас-
только воспряла духом, что глаза ее сияли, а на губах  играла  радостная
улыбка, когда она повернулась, наконец, к Чарлзу. Вдохновленный этим до-
казательством расположения, он схватил ее веер и с таким  усердием  при-
нялся им махать, что у нее растрепалась прическа.
   - А вашего мнения мы еще не удостоились услышать, - сказал, обращаясь
к Эшли, Джим Тарлтон. Он стоял поодаль,  в  группе  громко  споривших  о
чем-то мужчин, и Эшли, извинившись перед Мелани, встал. "Он самый краси-
вый мужчина здесь", - подумала Скарлетт, любуясь непринужденной  грацией
его движений и игрой солнца в белокурых волосах. Даже  мужчины  постарше
умолкли, прислушиваясь к его словам.
   - Что ж, господа, если Джорджия будет сражаться, я встану под ее зна-
мена. Для чего бы иначе вступил я в  эскадрон?  -  Всякий  налет  мечта-
тельности исчез из его широко раскрытых серых глаз, уступив место  выра-
жению такой решимости, что Скарлетт была поражена. - Но я  разделяю  на-
дежду отца, что янки не станут вторгаться в нашу жизнь и нам не придется
воевать. - Он, улыбаясь, поднял руку, когда братья Фонтейны  и  Тарлтоны
что-то загалдели наперебой. - Да, да, я знаю, мы подвергались  оскорбле-
ниям, нас обманывали... но будь мы на месте янки и захоти они  выйти  из
Союза, как бы поступили мы? Да примерно так же. Нам бы это  не  понрави-
лось.
   "Ну конечно, как всегда, - подумала Скарлетт. - Вечно-то он старается
поставить себя на место другого". Она не считала,  что  в  споре  каждая
сторона может быть по-своему права. Порой она просто не понимала Эшли.
   - Не будем слишком горячиться и очертя голову лезть в  драку.  Многие
бедствия мира проистекали от войн. А потом, когда война кончалась,  ник-
то, в сущности, не мог толком объяснить, к чему все это было.
   Скарлетт даже фыркнула. Счастье для Эшли, что у него такая неуязвимая
репутация - никому даже в голову не придет усомниться в  его  храбрости,
не то он мог бы нарваться на оскорбление. И не успела она это  подумать,
как шум в группе молодежи, окружавшей Эшли, усилился, послышались  гнев-
ные возгласы.
   В беседке старый глухой джентльмен из Фейетвилла дернул Индию за  ру-
кав:
   - О чем это они? Что случилось?
   - Война! - крикнула Индия, приставив руку к его уху. - Они хотят вое-
вать с янки.
   - Война? Вон оно что! - воскликнул старик, нашарил свою палку  и  так
резво вскочил со стула, что удивил всех, знавших его много лет. - Я могу
им кое-что порассказать на этот счет. Я был на войне.  -  Мистеру  Макра
нечасто выпадала такая возможность поговорить о войне - чаще всего женс-
кая половина его семейства успевала заткнуть ему рот.
   Размахивая палкой и что-то восклицая, мистер Макра поспешно зашагал к
стоявшей поодаль группе мужчин, а поскольку он был глух как пробка и  не
мог слышать своих оппонентов, те вынуждены были вскоре сложить оружие.
   - Эй вы, отчаянные молодые головы, послушайте меня - старика. Не нуж-
на вам эта война. Я-то воевал и знаю. Участвовал и в Семинольской кампа-
нии, был, как дурак, и на Мексиканской войне. Никто из вас не знает, что
такое война. Вы думаете, это - скакать верхом  на  красавце  коне,  улы-
баться девушкам, которые будут бросать вам цветы, и  возвратиться  домой
героем. Так это совсем не то. Да, сэр! Это - ходить не укравши, спать на
сырой земле и болеть лихорадкой и воспалением легких. А  не  лихорадкой,
так поносом. Да, сэр, война не щадит кишок - тут тебе и дизентерия, и...
   Щеки дам порозовели от смущения. Мистер Макра, подобно бабуле Фонтейн
с ее ужасно громкой отрыжкой, был живым напоминанием об ушедшей в  прош-
лое более грубой эпохе, которую все стремились забыть.
   - Ступай, уведи оттуда дедушку, - прошипела одна из  дочерей  старика
на ухо стоявшей рядом дочке. - Право же, он день ото дня становится  все
невыносимей, - шепотом призналась  она  окружавшим  ее  раскудахтавшимся
матронам. - Вообразите, не далее как сегодня утром он сказал Мэри - а ей
всего шестнадцать... - Дальше шепот стал  еле  слышным,  и  внучка  выс-
кользнула из беседки, чтобы сделать попытку увести мистера Макра обратно
на его место, в тень.
   Среди всей этой разгуливающей под деревьями толпы - оживленно  разго-
варивающих мужчин и взволнованно улыбающихся девушек - только один чело-
век оставался, казалось, совершенно невозмутимым. Скарлетт снова  погля-
дела на Ретта Батлера: он стоял, прислонясь к  дереву,  засунув  руки  в
карманы брюк, стоял совсем один - с той минуты, как мистер Уилкс  отошел
от него, - и не проронил ни слова, в то время как среди мужчин спор раз-
горался все жарче. По его губам, под тонкими темными  усиками  скользила
едва заметная улыбка, и в темных глазах поблескивала снисходительная ус-
мешка, словно он слушал забавлявшую его похвальбу раззадорившихся  ребя-
тишек. "Какая неприятная у него улыбка", - подумалось Скарлетт. Он молча
прислушивался к спору, пока Стюарт Тарлтон, рыжий, взлохмаченный, с  го-
рящим взором, не выкрикнул в который уже раз:
   - Мы разобьем их в один месяц! Что может этот сброд  против  истинных
джентльменов! Да какое там в месяц - в одном сражении.
   - Джентльмены, позволено ли мне будет вставить слово? -  сказал  Ретт
Батлер, не  изменив  позы,  не  вынув  рук  из  карманов  и  лениво,  на
чарльстонский лад растягивая слова.
   В голосе его и во взгляде сквозило презрение,  замаскированное  изыс-
канной вежливостью, которая, в свою очередь, смахивала на издевку.
   Все мужчины обернулись к нему и замолчали, преувеличенной любезностью
подчеркивая, что он не принадлежит к их кругу.
   - Задумывался ли кто-нибудь из вас, джентльмены, над тем, что  к  югу
от железнодорожной линии Мейкон - Диксон нет ни одного оружейного  заво-
да? Или над тем, как вообще мало литейных заводов на Юге? Так же, как  и
ткацких фабрик, и шерстопрядильных, и кожевенных предприятий?  Задумыва-
лись вы над тем, что у нас нет ни одного военного корабля и что флот ян-
ки может заблокировать наши гавани за одну неделю, после чего мы не смо-
жем продать за океан ни единого тюка хлопка? Впрочем, само собой разуме-
ется, вы задумывались над этим, джентльмены.
   "Да он, кажется, считает наших мальчиков  просто  кучей  идиотов!"  -
возмущенно подумала Скарлетт, и кровь прилила к ее щекам.
   По-видимому, такая мысль пришла в голову не ей одной, так как кое-кто
из юношей с вызовом поглядел на говорившего. Но Джон Уилкс тут же как бы
случайно оказался возле Ретта Батлера, словно желая напомнить всем,  что
это его гость и к тому же здесь присутствуют дамы.
   - Вся беда у нас, южан, в том, что мы мало разъезжаем  по  свету  или
мало наблюдений выносим из  наших  путешествий.  Ну,  конечно,  все  вы,
джентльмены, много путешествовали. Но что вы видели? Европу, Нью-Йорк  и
Филадельфию, и дамы, - он сделал легкий поклон в сторону беседки, -  без
сомнения, побывали в Саратоге. Вы видели отели и музеи, посещали балы  и
игорные дома. И возвратились домой, исполненные уверенности в  том,  что
нет на земле места лучше нашего  Юга.  Что  до  меня,  то  я  родился  в
Чарльстоне, но последние несколько лет провел на Севере. - Он  усмехнул-
ся, сверкнув белыми зубами, словно давая понять, что ни для кого из при-
сутствующих, конечно, не секрет, почему он больше не живет в Чарльстоне,
только ему на это наплевать. - И я видел многое, чего никто  из  вас  не
видел. Я видел тысячи иммигрантов, готовых за кусок  хлеба  и  несколько
долларов сражаться на стороне янки, я видел заводы, фабрики, верфи, руд-
ники и угольные копи - все то, чего у нас нет. А у нас есть только  хло-
пок, рабы и спесь. Это не мы их, а они нас разобьют в один месяц.
   На мгновение воцарилась мертвая тишина. Ретт Батлер достал из кармана
тонкий полотняный носовой платок и небрежно смахнул пыль с рукава. Затем
зловещий шепот пронесся над толпой гостей, а беседка загудела, как  пот-
ревоженный улей. И хотя щеки Скарлетт еще пылали от гнева, в  практичном
уме ее промелькнула мысль, что человек этот прав - слова его  не  лишены
здравого смысла. И в самом деле, она в жизни не видала ни одного  завода
или хотя бы человека, который бы своими глазами видел завод. Но все рав-
но этот Батлер не джентльмен, он проявил дурное воспитание, позволив се-
бе такое утверждение, да еще на пикнике, где люди собрались, чтобы пове-
селиться.
   Стюарт Тарлтон, сдвинув брови, шагнул вперед, Брент - за ним.  Конеч-
но, близнецы слишком хорошо воспитаны - они не затевают драки  прямо  на
барбекю, как бы ни чесались у них кулаки. Тем не  менее  все  дамы  были
приятно возбуждены - ведь им так редко выпадала удача быть  свидетельни-
цами публичной ссоры. Обычно все приходилось узнавать от третьих лиц.
   - Сэр, - угрожающе начал Стюарт, - что вы хотели этим сказать?
   Ретт ответил вежливо, но в глазах его мелькнула насмешка:
   - Я хотел сказать, что Наполеон - вы, вероятно, слышали о нем - заме-
тил как-то раз: "Бог всегда на стороне более сильной армии!" - И,  обра-
щаясь к Джону Уилксу, произнес с почтительностью, в которой не было  ни-
чего наигранного: - Вы обещали показать мне  вашу  библиотеку,  сэр.  Не
слишком ли я злоупотреблю вашей любезностью, если  попрошу  вас  сделать
это сейчас? Боюсь, мне скоро придется отбыть в Джонсборо -  там  у  меня
маленькое, но неотложное дело.
   Повернувшись к остальным гостям, он щелкнул каблуками,  отвесил  низ-
кий, как в танце, поклон - неожиданно легкий и грациозный для такого ат-
летически сложенного мужчины и одновременно вызывающий, как пощечина,  -
и последовал за Джоном Уилксом к дому, высоко неся свою темноволосую го-
лову. До оставшихся на лужайке долетел  его  раздражающе  саркастический
смех.
   На мгновение наступило растерянное молчание, а затем голоса  загудели
вновь. Индия устало поднялась со стула возле  беседки  и  направилась  к
рассвирепевшему Стюарту Тарлтону. Слов Индии Скарлетт не слышала, но то,
что она прочла в устремленном на Стюарта взгляде, заставило ее  испытать
нечто похожее на укор совести. Это был тот же отрешенный от себя взгляд,
какой был у Мелани, когда она смотрела на Эшли, только Стюарт  этого  не
видел. Так, значит, Индия  любит  его!  Невольно  у  Скарлетт  мелькнула
мысль, что, не начни она тогда, на этом политическом сборище, так  отча-
янно кокетничать со Стюартом, может быть, он давно женился бы на  Индии.
Но она тут же успокоилась, сказав себе: не ее вина, если  некоторые  де-
вушки не умеют удержать возле себя мужчину.
   Но вот Стюарт явно принужденно улыбнулся Индии и кивнул. Должно быть,
Индия уговорила его оставить мистера Батлера в покое и не затевать  ссо-
ры. Под деревьями все пришло в движение, гости поднимались, стряхивая  с
платья крошки, замужние женщины окликали ребятишек и  нянек  и  собирали
под крылышко своих птенцов, дабы отправиться восвояси, а девушки неболь-
шими группками, болтая и смеясь, направились к дому, чтобы там, в  верх-
них комнатах, вволю посплетничать и вздремнуть.
   Все дамы покинули тень дубов и беседку, предоставив их в распоряжение
мужчин, и только миссис Тарлтон пришлось задержаться -  Джералд,  мистер
Калверт и кто-то еще хотели получить у нее ответ: даст она  лошадей  для
Эскадрона или нет.
   Эшли, задумчиво и чуточку насмешливо улыбаясь, направился  туда,  где
сидели Скарлетт и Чарлз.
   - Дерзкий малый, что вы скажете? - заметил он, глядя вслед  удалявше-
муся Ретту Батлеру. - Ну прямо герцог Борджиа.
   Скарлетт постаралась напрячь память, перебирая в уме все знатные  се-
мейства графства и даже Атланты и Саванны, но решительно не  могла  при-
помнить такой фамилии.
   - Кто они? Я таких что-то не знаю. Он их родственник?
   Чарлз как-то странно посмотрел на нее - недоумевающе и  смущенно,  но
любовь тут же превозмогла все. Любовь подсказала ему,  что  для  девушки
достаточно быть красивой, доброй и обаятельной, а  образованность  может
только нанести ущерб ее чарам, и сказал поспешно:
   - Борджиа были итальянцами.
   - А, иностранцы, - протянула Скарлетт, сразу потеряв к ним всякий ин-
терес.
   Она подарила Эшли самую чарующую из своих улыбок, но он почему-то из-
бегал ее взгляда. Он смотрел на Чарлза с  каким-то  странным  выражением
сочувствия и понимания.
   Скарлетт стояла на площадке лестницы  и  украдкой  поглядывала  вниз.
Холл был пуст. Из спален наверху, то замирая, то вновь набирая силу, до-
носился неумолчный гул голосов, взрывы  смеха,  отрывочные  восклицания:
"Неужели! Не может быть!", "И что же он тогда сказал?" В шести  простор-
ных спальнях девушки, скинув платья, расшнуровав корсеты,  распустив  по
плечам волосы, отдыхали - кто на кроватях, кто на кушетках. Обычай спать
после обеда неукоснительно соблюдался в этих краях, а в такие дни, когда
празднество начиналось с утра и заканчивалось балом,  отдых  был  просто
необходим. Полчаса девушки будут болтать и смеяться, а затем придут слу-
ги и закроют ставни, и в теплом полумраке громкая перекличка голосов пе-
рейдет в шепот, потом замрет совсем, и только  тихий,  равномерный  звук
дыхания будет нарушать тишину.
   Убедившись, что Мелани уже улеглась в постель  вместе  с  Милочкой  и
Хэтти Тарлтон, Скарлетт выскользнула из спальни  и  стала  спускаться  в
холл. В окно на площадке лестницы ей была видна беседка и фигуры  сидев-
ших там мужчин. Все пили вино из высоких бокалов, и Скарлетт знала,  что
это занятие продлится у них до вечера. Она пригляделась внимательно,  но
не обнаружила среди них Эшли. И вдруг услышала его голос. Ее надежды оп-
равдались: он был во дворе перед домом - провожал отъезжавших  матрон  с
детьми.
   Чувствуя, как колотится у нее сердце, Скарлетт поспешила вниз. А что,
если она столкнется с мистером Уилксом? Какую придумать  отговорку,  как
объяснить ему, почему она бродит по дому, а не легла вздремнуть по  при-
меру всех остальных девушек? Делать нечего, придется рискнуть.
   Спускаясь по лестнице, она услышала, как слуги под руководством  дво-
рецкого выносят из столовой столы и стулья, освобождая место для танцев.
Дверь в глубине холла, ведущая в библиотеку,  была  приотворена,  и  она
бесшумно проскользнула туда. Она подождет здесь, пока Эшли проводит гос-
тей, и окликнет его, когда он будет проходить через холл.
   В библиотеке царил полумрак, жалюзи на окнах были  спущены.  Скарлетт
почувствовала себя неуютно среди этих высоких стен, среди смотревших  на
нее отовсюду темных корешков книг. Будь на то  ее  воля,  совсем  другое
место выбрала бы она для такого свидания, какое, по ее расчетам,  должно
было здесь состояться. Вид множества книг всегда нагонял на нее тоску  -
совершенно так же, впрочем, как и люди, поглощавшие книги в таком  коли-
честве. Все, за исключением, конечно, Эшли. Она различала неясные  очер-
тания старинной мебели: глубоких кресел с высокой  спинкой,  с  широкими
подлокотниками - для рослого мужского племени Уилксов, и низеньких, мяг-
ких, обитых бархатом кресел с брошенными перед ними на пол  подушками  -
для дам. Стоявший в дальнем углу комнаты перед камином длинный  диван  с
высокой спинкой - излюбленное место отдыха Эшли - был похож  на  большое
спящее животное.
   Скарлетт притворила дверь, оставив небольшую щелку, и замерла, стара-
ясь унять сердцебиение. Она обнаружила, что не может припомнить ни  еди-
ного слова из того, что еще ночью приготовилась сказать Эшли. То ли  все
это вылетело у нее из головы, то ли она больше думала тогда о  том,  что
он скажет ей? Теперь она не могла вспомнить ничего и внезапно похолодела
от страха. Если бы хоть сердце перестало так  бешено  колотиться,  может
быть, она еще чего-нибудь и придумала бы. Но глухие удары только участи-
лись, когда она услышала, как Эшли, еще раз крикнув что-то на  прощание,
вошел в холл.
   Все мысли исчезли, осталось только одно: она любит его. Любит  гордую
посадку его белокурой головы, все, все в нем любит, даже блеск его узких
черных сапог, и его смех, так часто ставивший ее в тупик, и его загадоч-
ную, повергавшую ее в смущение молчаливость. Ах, если бы он просто вошел
сейчас сюда, заключил ее в объятия и избавил от необходимости что-то го-
ворить. Ведь он же любит ее... "Может, если  помолиться?.."  Она  крепко
зажмурилась и зашептала скороговоркой:
   - Пресвятая матерь божия, владычица...
   - Как? Это вы, Скарлетт? - услышала она  голос  Эшли  сквозь  бешеный
стук сердца, отдававшийся у нее в  ушах,  и,  открыв  глаза,  замерла  в
страшной растерянности. Он стоял за притворенной  дверью  и  смотрел  на
нее; шутливо-вопросительная улыбка играла на его губах.
   - От кого вы тут прячетесь - от Чарлза или от Тарлтонов?
   От радости у нее перехватило дыхание. Значит, он заметил, как они все
вертелись вокруг нее! Она взглянула
   его смеющиеся глаза и снова почувствовала, как  он  бесконечно  дорог
ей. А он стоял, не замечая охватившего ее волнения. Она не могла  произ-
нести ни слова и молча вцепилась в его рукав, потянув за собой в библио-
теку. Удивленный, заинтересованный, он видел, что она вся словно натяну-
тая струна, видел, как странно, лихорадочно блестят в полумраке ее глаза
и пылают щеки. Почти бессознательно он притворил за собой дверь  и  взял
ее за руку.
   - Что случилось? - спросил он, невольно понизив голос до шепота.
   При его прикосновении она задрожала. Вот! Это произойдет сейчас - все
будет так, как она мечтала! Беспорядочные мысли кружились в ее мозгу, но
ни одна из них не находила выражения в словах. Вся дрожа,  она  смотрела
ему в глаза. Почему он молчит?
   - Так что же случилось? - повторил он. - Вы хотите поведать  мне  ка-
кой-то секрет?
   Внезапно она обрела дар речи, и в тот же миг  все  наставления  Эллин
улетучились из ее сознания, и ирландская кровь Джералда необузданно  за-
говорила в ней.
   - Да, хочу... Я люблю вас.
   В воцарившейся на мгновение тишине не слышно было, казалось, даже  ее
дыхания. И охватившая ее дрожь тут же унялась - счастливая и гордая, она
подумала: почему не призналась она ему раньше? Насколько это проще,  чем
всевозможные женские уловки, которым ее учили! И она  посмотрела  ему  в
глаза.
   Она прочла в них испуг, недоверие и что-то еще, другое...  Да,  такой
же взгляд был у Джералда, когда он смотрел на свою любимую лошадь, кото-
рую должен был пристрелить, потому что она сломала ногу. Почему вспомни-
лось ей это сейчас? Что за идиотская мысль! А почему Эшли смотрит на нее
так странно и молчит? по тут лицо его приняло обыденное выражение  -  он
словно бы надел свою привычную маску и улыбнулся.
   - Разве вам мало того, что вы покорили здесь сегодня  все  сердца?  -
спросил он с прежней ласково-насмешливой ноткой в голосе.  -  Вам  нужна
еще одна, завершающая победа? Но мое сердце всегда принадлежало вам,  вы
же это знаете. Вы можете терзать его, рвать на части.
   Что-то было не так. Все получалось совсем, совсем не так. Не так, как
она это себе представляла. Среди сумбура мыслей, вихрем проносившихся  в
ее голове, одна мысль приобрела отчетливость, неоспоримость:  почему-то,
по какой-то непонятной причине Эшли ведет себя так, словно  думает,  что
она просто решила пофлиртовать с ним. Но в глубине души  он  знает,  что
это не так. Она чувствовала, что он это знает.
   - Эшли, Эшли... скажите мне... вы должны сказать...  Ах,  перестаньте
дразнить меня! Ведь ваше сердце  принадлежит  мне?  О,  мой  дорогой,  я
люб...
   Его рука мягко зажала ей рот. Маска слетела с его лица.
   - Вы не должны говорить так, Скарлетт! Не должны! Вы этого не  думае-
те. И вы возненавидите себя за эти слова и меня за то, что я их слушал!
   Она тряхнула головой. Почувствовала, как жаркой волной обдало ее  всю
с головы до пят.
   - Никогда, никогда! Я люблю вас, и я знаю, что и  вы  тоже...  Потому
что... - Внезапно она умолкла, пораженная глубиной страдания, написанно-
го на его лице. - Эшли, но вы же любите меня, любите, правда?
   - Да, - проговорил он глухо. - Да, люблю.
   Скажи он, что она ему ненавистна, и даже эти слова, верно, не испуга-
ли бы ее так. Она, онемев, вцепилась в его рукав.
   - Скарлетт, - сказал он, - расстанемся и забудем навсегда то, что  мы
сейчас сказали друг другу.
   - Нет, - прошептала она, - я не могу. Зачем же так? Разве вы... разве
вы не хотите жениться на мне?
   - Я женюсь на Мелани, - ответил он.
   Как в тумане вспоминала она потом, что  сидела  на  низеньком  обитом
бархатом кресле, а Эшли - на подушке у ее ног. И он крепко-крепко сжимал
ее руки в своих и говорил что-то, звучавшее для нее совершенно  бессмыс-
ленно. Она ощущала странную пустоту в голове, все  мысли,  владевшие  ею
минуту назад, куда-то исчезли, и слова Эшли не проникали в ее сознание -
они были как капли дождя, которые скатываются со стекол, не оставляя  на
них следа. Он говорил с ней, словно отец с обиженным ребенком,  но  этот
быстрый, нежный, полный сострадания шепот падал в пустоту.
   Имя Мелани вернуло ее к действительности, и она взглянула в его проз-
рачно-серые глаза. В них снова была  та  отчужденность,  которая  всегда
озадачивала ее, и - как ей показалось - словно бы презрение к самому се-
бе.
   - Сегодня отец должен объявить о нашей помолвке. Мы скоро  поженимся.
Мне следовало сказать это вам, но я думал, что вы уже знаете. Я  полагал
- это известно всем... не первый год известно. Я никогда не  думал,  что
вы... У вас столько поклонников. Мне казалось, Стюарт...
   Жизнь понемногу возвращалась к ней, чувства оживали, и его слова ста-
ли проникать в ее сознание.
   - Но вы же сейчас, минуту назад, сказали, что любите меня?
   Он с силой сжал ее руки в своих горячих ладонях.
   - Дорогая, не вынуждайте меня говорить то, что  может  причинить  вам
боль.
   Но она молчала, и он сказал:
   - Ну как могу я заставить вас посмотреть на вещи моими глазами, доро-
гая? Вы так молоды, так беспечны, вы не знаете, что такое брак.
   - Я знаю, что люблю вас.
   - Мы с вами слишком разные люди, Скарлетт, а для счастья в браке  од-
ной любви недостаточно. Ведь вы же захотите, чтобы  мужчина  принадлежал
вам весь, без остатка - душой и телом, всеми своими помыслами,  -  иначе
вы будете несчастны. А я вам этого дать не могу. Никому не могу я отдать
всего себя. И от вас я не могу потребовать того же. И это будет вас  ос-
корблять, и в конце концов вы возненавидите меня... О,  как  жестоко  вы
меня возненавидите! Вы возненавидите книги, что я читаю, и музыку, кото-
рую я люблю, - ведь они будут отнимать меня у вас. И  я...  быть  может,
я...
   - Вы любите ее?
   - Мы с ней одна плоть и кровь, мы понимаем друг  друга  с  полуслова.
Ах, Скарлетт, Скарлетт! Как мне убедить вас, что брак не может  принести
счастья, если муж и жена совсем разные люди!
   Кто-то уже сказал это однажды: "Чтобы брак был счастливым, муж и жена
должны быть из одного теста". Чьи это слова? Они принеслись к ней  отку-
да-то из дальней дали, словно с тех пор, как она их  услышала,  протекли
столетья. Но все равно она не могла уразуметь их смысл.
   - Но вы сказали, что любите меня.
   - Я не должен был этого говорить.
   Где-то в глубине ее души  медленно  разгоралось  пламя,  и  вот  гнев
вспыхнул, затемнив рассудок.
   - Но раз уж у вас хватило низости сказать это...
   Лицо Эшли побелело.
   - Да, это было низко, потому что я женюсь на Мелани. Я дурно поступил
с вами и еще хуже с Мелани. Я не должен был этого говорить,  зная  напе-
ред, что вы не поймете меня. Как могу я не любить вас с  вашей  неуемной
жаждой жизни, которой я обделен? Вас, умеющую любить и ненавидеть с  та-
кой страстью, которая мне недоступна!  Вы  как  огонь,  как  ветер,  как
что-то дикое, и я...
   Скарлетт вдруг вспомнила Мелани - ее кроткие  карие  глаза  и  мечта-
тельный взгляд, ее хрупкие маленькие ручки в черных кружевных  митенках,
ее вежливую молчаливость... Ярость закипела в ее крови-все то неистовое,
что толкнуло Джералда на убийство, что толкало его предков на преступле-
ния, приводившие их в петлю. Ничего не осталось в  ней  от  воспитанных,
невозмутимых Робийяров, умевших в холодном спокойствии  принимать  любые
удары судьбы.
   - Да бросьте вы мне зубы заговаривать, вы просто трус! Вы боитесь же-
ниться на мне! И со страху женитесь на этой  маленькой  жалкой  дурочке,
которая, кроме "да" и "нет", слова произнести не может  и  нарожает  вам
таких же трусливых, безъязыких котят, как она сама! И...
   - Вы не должны так говорить о Мелани!
   - Да пошли вы к черту с вашей Мелани! Кто вы такой -  указывать  мне,
что я должна и чего не должна говорить!  Вы  трус,  вы  низкий  человек,
вы... Вы заставили меня поверить, что женитесь на мне...
   - Ну, будьте же справедливы! - взмолился Эшли. -  Разве  я  когда-ни-
будь...
   Но она не желала быть справедливой, хотя и понимала, что он прав. Его
поведение всегда было чисто дружеским, и только, и при мысли об этом  ее
гнев запылал с удвоенной силой, подогретый уязвленной женской  гордостью
и самолюбием. Она вешается ему на шею, а он ее знать не хочет! Он  пред-
почел ей эту бесцветную дурочку! Ах, почему она не послушалась наставле-
нии Эллин и Мамушки! Он не должен был даже  подозревать  о  ее  чувстве!
Пусть бы он никогда-никогда не узнал об этом - все лучше, чем  так  сго-
рать со стыда!
   Она вскочила на ноги, сжав кулаки. Он тоже поднялся и стоял, глядя на
нее сверху вниз с выражением обреченности и страдания.
   - Я буду ненавидеть вас всегда, до самой смерти! Вы низкий,  бесчест-
ный... - Она никак не могла припомнить нужное, достаточно оскорбительное
слово.
   - Скарлетт... поймите...
   Он протянул к ней руку, и она с размаху изо всей силы ударила его  по
лицу. Звук пощечины, нарушивший тишину комнаты,  был  похож  на  звонкий
удар бича, и внезапно вся ее ярость куда-то ушла и  в  сердце  закралось
отчаяние.
   Красное пятно от пощечины отчетливо проступило на его бледном усталом
лице. Он молча взял ее безжизненно повисшую руку, поднес к губам и поце-
ловал. И прежде чем она успела промолвить хоть слово, вышел из  комнаты,
тихо притворив за собой дверь.
   У нее подкосились ноги, и она упала в кресло. Он ушел, и его  бледное
лицо с красным пятном от пощечины будет преследовать ее до могилы.
   Она слышала его затихающие шаги в холле, и  чудовищность  всего,  что
она натворила, постепенно все глубже и глубже проникала в  ее  сознание.
Она потеряла его навсегда. Теперь он возненавидит ее и всякий раз, глядя
на нее, будет вспоминать, как она навязывалась ему  без  всякого  с  его
стороны повода.
   "Я не лучше Милочки", - внезапно подумала она, припомнив  вдруг,  как
все - а сама она еще пуще других - высмеивали развязное поведение Милоч-
ки. Ей живо представилось глупое хихиканье Милочки, повисшей на  руке  у
какого-нибудь очередного кавалера, припомнились ее неуклюжие  ужимки,  и
она почувствовала, как в ней снова закипает злоба - злоба  на  себя,  на
Эшли, на весь мир. Она ненавидела себя и ненавидела всех за свою  первую
детскую отвергнутую любовь и за свое унижение. В ее чувстве к Эшли  нем-
ного подлинной нежности сплелось с большой  долей  тщеславия  и  самодо-
вольной уверенности в  силе  своих  чар.  Она  потерпела  поражение,  но
сильнее, чем горечь этого поражения, был страх: что, если она  сделалась
теперь всеобщим посмешищем? Может быть,  она  своим  поведением  так  же
привлекала к себе внимание, как Милочка? Может  быть,  все  смеются  над
ней? При этой мысли по спине у нее пробежала дрожь.
   Рука ее упала на маленький столик, стоявший возле кресла, пальцы  ма-
шинально сжали вазу для цветов, на которой резвились два фарфоровых  ку-
пидона. В комнате было так тихо, что ей  захотелось  закричать,  сделать
что-то, чтобы нарушить эту тишину: ей казалось - еще  мгновение,  и  она
сойдет с ума. Она схватила вазу и что было сил  запустила  ею  в  камин.
Пролетев над диваном, ваза ударилась о мраморную каминную полку и разби-
лась на мелкие осколки.
   - Ну, это уж слишком, - прозвучало из-за спинки дивана.
   От неожиданности и испуга Скарлетт на миг лишилась дара речи и  ухва-
тилась за кресло, чувствуя, что у нее подкашиваются  ноги,  а  с  дивана
поднялся Ретт Батлер и отвесил ей преувеличенно почтительный поклон.
   - Уже достаточно неприятно, когда твой  послеобеденный  сон  нарушают
таким обменом любезностей, какой я вынужден был услышать,  но  зачем  же
еще подвергать мою жизнь опасности?
   Это было не привидение. Это в самом деле был он. Но боже  милостивый,
он же все слышал! Призвав на помощь  все  свое  самообладание,  Скарлетт
постаралась произнести с видом оскорбленного достоинства:
   - Сэр, вы должны были оповестить о своем присутствии!
   - В самом деле? - Белые зубы сверкнули, темные глаза открыто смеялись
над ней. - Но ведь это вы вторглись в мою обитель. Будучи принужден  до-
жидаться мистера Кеннеди и чувствуя, что  я,  по-видимому,  персона  нон
грата среди собравшихся здесь, я благоразумно освободил их от своей  не-
желательной особы и удалился сюда, полагая, что тут меня не  потревожат.
Но, увы! - Он пожал плечами и негромко рассмеялся.
   А в ней снова начинало закипать бешенство при мысли о том,  что  этот
грубый, наглый человек мог слышать все - все ее слова, которые  она  те-
перь ценой жизни хотела бы вернуть назад.
   - Подслушивать... - возмущенно начала она.
   - Подслушивая, можно порой узнать немало интересного и поучительного,
- ухмыляясь, перебил он ее. - Имея большой опыт по части  подслушивания,
я...
   - Сэр, вы не джентльмен, - отрезала она.
   - Очень тонкое наблюдение, - весело заметил он. - Так же, как  и  вы,
мисс, - не леди. - По-видимому, он находил ее крайне забавной,  так  как
снова негромко рассмеялся. - Разве леди может так поступать  и  говорить
то, что мне довелось здесь услышать? Впрочем, настоящие леди  редко,  на
мой взгляд, бывают привлекательными. Я легко угадываю их мысли, но у них
не хватает смелости или недостатка воспитанности сказать то, что они ду-
мают. И это временами становится скучным. Но вы, дорогая мисс О'Хара, вы
- женщина редкого темперамента, восхитительного темперамента, и я снимаю
перед вами шляпу. Я отказываюсь понимать, чем  элегантный  мистер  Уилкс
мог обворожить девушку столь пылкого нрава, как вы. Он должен был бы ко-
ленопреклоненно благодарить небо за то, что девушка, обладающая такой  -
как это он изволил выразиться? - "неуемной жаждой жизни",  потянулась  к
нему, а этот малодушный бедняга...
   - Да вы не достойны смахнуть пыль с его сапог! - в ярости  выкрикнула
она.
   - А вы будете ненавидеть его до самой смерти! - Он снова опустился на
диван, и до нее долетел его смех.
   Она убила бы его, если бы могла. Но ей оставалось  только  уйти,  что
она и сделала, изо всех сил стараясь сохранить  достоинство  и  с  шумом
захлопнув за собой тяжелую дверь.
   Скарлетт так быстро взлетела вверх по лестнице, что на площадке  едва
не потеряла сознание. Она стала, ухватившись за  перила,  чувствуя,  что
сердце готово выпрыгнуть у нее из груди: боль, гнев, обида раздирали  ее
душу. Она старалась вздохнуть поглубже, но Мамушка слишком добросовестно
затянула на ней корсет. Что будет, если она сейчас лишится чувств  и  ее
найдут здесь, на лестнице? Что все подумают? О, все, что  угодно  -  все
они: и Эшли, и этот мерзкий Батлер, и все эти гадкие,  завистливые  дев-
чонки! Впервые в жизни она пожалела, что не носит  с  собой  нюхательных
солей, как другие дамы, но у нее даже флакончика  такого  не  было.  Она
всегда гордилась тем, что никогда не падает в обморок. Нет, она  не  до-
пустит себя до этого и сейчас!
   Мало-помалу ощущение дурноты стало проходить.  Еще  немножко,  и  она
совсем придет в себя, незаметно проскользнет в маленькую гардеробную ря-
дом со спальней Индии, распустит корсет, а потом тихонько  прикорнет  на
кровати подле кого-нибудь. Она старалась унять  сердцебиение  и  придать
своему лицу спокойное выражение, понимая, что, вероятно,  у  нее  сейчас
совсем безумный вид. Если кто-нибудь из девушек не спит, они сразу смек-
нут: с ней что-то неладно. А этого нельзя  допустить,  никто  ничего  не
должен заподозрить.
   В большое окно на площадке лестницы ей был виден задний двор и мужчи-
ны, отдыхавшие там в креслах под деревьями и в беседке. Как она  завидо-
вала им! Какое счастье быть мужчиной и не знать этих страданий,  которые
выпали ей сейчас на долю!
   Чувствуя, как слезы жгут ей глаза, и все еще испытывая легкую  дурно-
ту, она вдруг услышала дробный стук копыт по гравию подъездной  аллеи  и
мужской взволнованный голос, громко осведомлявшийся  о  чем-то  у  слуг.
Снова послышался звук рассыпающегося под  копытами  гравия,  и  Скарлетт
увидела всадника, скакавшего по лужайке к группе развалившихся в креслах
под деревьями мужчин.
   Какой-то запоздалый гость. Только зачем его конь топчет газон,  кото-
рым так гордится Индия? Человек этот был ей незнаком, но когда  он  спе-
шился и схватил за плечо Джона Уилкса, она увидела, что он крайне взвол-
нован и возбужден. Все столпились вокруг него, высокие бокалы с вином  и
пальмовые веера были забыты на столах и на траве. Даже сюда до нее доле-
тали напряженные, взволнованные, вопрошающие голоса  мужчин.  Потом  над
всем этим нестройным гомоном взлетел ликующий, словно на охоте, в  гоне,
возглас Стюарта Тарлтона:
   - Эге-ге-гей!
   Так Скарлетт, сама о том не подозревая, впервые услышала боевой  клич
мятежников.
   Она видела, как четверо братьев Тарлтонов, а за ними и Фонтейны отде-
лились от группы гостей и бегом устремились к конюшне, крича на ходу:
   - Джимс! Эй, Джимс! Седлай, живо!
   "У кого-то пожар", - подумала Скарлетт. Но пожар пожаром,  а  ей  все
равно необходимо было улечься в постель, пока ее отсутствие не бросилось
в глаза.
   Сердце уже билось тише, и она на цыпочках стала подниматься дальше по
лестнице. Дом стоял, погруженный в тяжелую жаркую дремоту, словно  и  он
отдыхал, прежде чем во всем блеске восстать вечером от сна в сиянии све-
чей - под звуки музыки. Скарлетт бесшумно  отворила  дверь  гардеробной,
шагнула за порог и замерла, все еще держась за ручку; из неплотно  прит-
воренной двери напротив, ведущей в спальню, до нее долетел  приглушенный
почти до шепота голос Милочки Уилкс:
   - Ну, Скарлетт сегодня разошлась вовсю!
   Скарлетт почувствовала, как сердце снова сделало  бешеный  скачок,  и
она бессознательно прижала руку  к  груди,  словно  пытаясь  его  унять.
"Подслушивая, можно порой узнать немало поучительного", - вспомнился  ей
насмешливый голос. Уйти? Или внезапно появиться перед ними и вогнать Ми-
лочку в краску, как она того заслуживает? Но при звуках  другого  голоса
она замерла. Упряжка мулов не сдвинула бы ее теперь с места - она  услы-
шала голос Мелани:
   - Ах, Милочка, зачем ты так! Не будь злюкой.  Скарлетт  просто  очень
живая, жизнерадостная девушка. По-моему, она очаровательна.
   "Только этого не хватало! - подумала Скарлетт, бессознательно  вонзая
ногти в корсаж. - Теперь еще эта слащавая лицемерка будет за меня засту-
паться!"
   Слышать слова Мелани было тяжелей, чем откровенное злоречие  Милочки.
Скарлетт не испытывала доверия ни к одной женщине на  свете  и  считала,
что все они, кроме ее матери, руководствуются всегда исключительно  эго-
истическими побуждениями. Мелани знает, что прочно завладела Эшли, и по-
этому может позволить себе немножко этакого христианского милосердия. По
мнению Скарлетт, это был лишь способ торжествовать победу и одновременно
проявлять незлобивость характера. Скарлетт сама не раз прибегала к такой
уловке, обсуждая подруг со своими кавалерами, и всякий раз ей  удавалось
одурачить этих простофиль, заставив их поверить в ее кротость  и  добро-
сердечие.
   - Ну, дорогая, - язвительный голосок Милочки звучал уже громче, - ты,
должно быть, слепая!
   - Тише, Милочка, - прошипела Салли Манро. - Твой голос разносится  по
всему дому!
   Милочка понизила голос, но не сдалась.
   - Да вы же видели, как она кокетничала со всеми мужчинами, которых ей
только удавалось подцепить, даже с мистером Кеннеди, а он  ухаживает  за
ее родной сестрой. Это что-то неслыханное! И она явно заигрывает с Чарл-
зом. А ведь вы знаете, мы с Чарлзом... - Милочка стыдливо хихикнула.
   - Вот как, в самом деле?! - раздались возбужденные восклицания.
   - Только никому не говорите, девочки... пока еще не надо!
   Заскрипели пружины матраца - кто-то прыгнул на кровать, чтобы  обнять
Милочку, кто-то весело рассмеялся... Мелани негромко прощебетала  что-то
о том, как она будет счастлива назвать Милочку своей сестрой.
   - Ну, а я так совсем не была бы в восторге, если  бы  Скарлетт  стала
моей сестрой. Это самая нахальная девчонка на свете. - Голос Хэтти Тарл-
тон звучал удрученно. - Но она почти что помолвлена со Стюартом.  Брент,
правда, уверяет, что Стюарт нужен ей  как  прошлогодний  снег,  но  ведь
Брент сам от нее без ума.
   - Если хотите знать, то Скарлетт нужен только один человек, -  с  та-
инственной важностью изрекла Милочка. - И этот человек-Эшли!
   Перешептывания, восклицания, вопросы за дверью  слились  в  невнятный
гул, а Скарлетт похолодела от страха и чувства унижения. Милочка -  пус-
тышка, дурочка, совершенная тупица в отношении мужчин  -  обладала,  как
видно, инстинктивной проницательностью, когда дело касалось особ ее  по-
ла, и Скарлетт этого недооценила. Там, в библиотеке. Эшли и Ретт  Батлер
ранили ее гордость. уязвили самолюбие, но все это было булавочным уколом
по сравнению с тем, что она испытывала сейчас. На мужчин, даже на таких,
как этот Батлер, можно положиться - мужчины умеют держать язык за  зуба-
ми, но язык Милочки, разумеется, сорвется теперь с привязи,  как  гончая
со сворки, и не пробьет еще и шести часов, как она раззвонит  ее  секрет
на всю округу! Джералд прямо как в воду глядел, когда сказал вчера,  что
не хочет, чтобы вся округа потешалась над  его  дочерью!  И  можно  себе
представить, как они обрадуются! Липкий пот выступил у нее под мышками и
заструился по телу.
   Спокойный, размеренный, чуть укоризненный голос Мелани  на  мгновение
прорвался сквозь всеобщий гомон:
   - Милочка, но ты же сама знаешь, что это неправда. Зачем  быть  такой
злюкой!
   - Очень даже правда, Мелли, и если бы ты не старалась  изо  всех  сил
видеть в людях только хорошее - даже в тех, в ком хорошего ни на грош, -
ты бы сама это заметила. А я рада, что Скарлетт в него втюрилась.  Поде-
лом ей. Всю жизнь Скарлетт О'Хара только тем и занималась, что старалась
отбить поклонников у всех девушек по очереди и повсюду сеяла рознь... Вы
же знаете, что она отбила Стюарта у Индии, хотя он ей вовсе не нужен.  А
сегодня она пыталась завладеть и мистером Кеннеди, и Эшли, и Чарлзом...
   "Я уеду домой! - подумала Скарлетт. - Уеду домой".
   Если бы можно было сейчас каким-нибудь чудом перенестись в Тару,  ук-
рыться там, спастись! Очутиться возле Эллин, прижаться к ее юбке, выпла-
каться, уткнувшись ей в колени, поведать ей все. Она не совладает с  со-
бой, если будет слушать еще, - ворвется туда и  вцепится  Милочке  в  ее
распущенные волосы, выдернет полные пригоршни этих  бесцветных  волос  и
плюнет Мелани Гамильтон в лицо - пусть знает, какого  она  мнения  о  ее
"милосердии". Нет, она и так слишком вульгарно вела себя сегодня, совсем
как плебейка, как эта белая рвань, - вот в чем беда!
   Она крепко прижала руками юбки, чтобы они не шелестели,  и  неслышно,
как кошка, попятилась назад. "Домой! - думала она, спускаясь по  лестни-
це, спеша через холл, мимо закрытых дверей и тихих безмолвных комнат.  -
Сейчас же домой!"
   Она уже ступила на веранду, когда новая мысль заставила  ее  замереть
на месте: она не может вернуться сейчас домой! Не может так вот взять  и
убежать! Она должна пройти через это испытание, выдержать злобные выход-
ки всех этих мерзких девчонок, испить до дна и свое унижение,  и  горечь
постигшего ее разочарования. Убежать - значило бы только  дать  им  всем
новое против себя оружие.
   Скарлетт стукнула кулаком по высокой белой колонне  и  пожалела,  что
нет у нее силы Самсона и она не может разрушить этот дом  до  основания,
так, чтобы ни одна душа не уцелела под его развалинами. Но  она  им  еще
покажет! Она заставит их пожалеть обо всем. Как это сделать, она еще  не
знала, но она это сделает. Им еще больнее будет, чем ей.
   На миг Эшли - Эшли, предмет ее грез, - был забыт. Сейчас он  был  для
нее не тот высокий мечтательный юноша, которого она любила, а просто не-
отъемлемая часть всего семейства  Уилксов,  Двенадцати  Дубов,  графства
Клейтон - всех, кто сделал ее посмешищем и кого она ненавидела. В  шест-
надцать лет тщеславие оказалось сильнее любви и вытеснило из  ее  сердца
все, кроме ненависти.
   "Я не поеду домой, - подумала она. - Я останусь здесь и  заставлю  их
пожалеть о том, что они тут наговорили. И ничего не скажу  маме.  Никому
не скажу, никогда". Она собралась с духом и повернулась,  чтобы  возвра-
титься в дом, подняться  по  лестнице  и  зайти  в  какую-нибудь  другую
спальню.
   И в эту минуту она увидела Чарлза, входившего в дом с противоположной
стороны. Заметив ее, он быстро направился к ней. Волосы у него растрепа-
лись, лицо стало пунцовым от волнения.
   - Вы слышали, что произошло? - еще издали крикнул он. - Слышали,  ка-
кую новость привез нам Пол Уилсон? Он только что прискакал из Джонсборо.
   Он с трудом перевел дыхание и шагнул к ней. Она молчала и смотрела на
него во все глаза.
   - Мистер Линкольн поставил под ружье солдат - я имею в виду  волонте-
ров. Семьдесят пять тысяч!
   Опять этот мистер Линкольн! Неужели мужчины так-таки не  в  состоянии
думать ни о чем по-настоящему важном? И этот дурак,  по-видимому,  ждет,
что она будет страх как взволнована выкрутасами мистера Линкольна, когда
сердце ее разбито, а репутация висит на волоске!
   Чарлз смотрел на нее с удивлением. Он заметил,  что  она  бледна  как
мел, а в ее чуть раскосых зеленых глазах бушует пламя.  Такого  горящего
взора, такого пылающего внутренним жаром девичьего лица ему еще  никогда
не доводилось видеть.
   - Простите мое недомыслие, - произнес он. - Я должен был  подготовить
вас. Я не подумал о том, как женщины чувствительны. Простите, что я  вас
так расстроил. Вам дурно? Принести воды?
   - Не надо, - сказала Скарлетт и изобразила подобие улыбки.
   - Пойдемте, посидим на скамейке, - предложил он и взял ее под локоть.
   Она кивнула, и он бережно помог ей спуститься по ступенькам веранды и
повел через газон к чугунной скамье под огромным дубом напротив входа  в
дом. "Какие неясные, хрупкие создания женщины! - думал Чарлз. - При  од-
ном упоминании о войне, о жестокости они  могут  лишиться  чувств".  Эта
мысль усилила в нем сознание собственной мужественности, и он с  удвоен-
ной заботливостью усадил Скарлетт на скамью.  Ее  странный  вид  поразил
его, и вместе с тем ее бледное и какое-то  исступленное  лицо  было  так
красиво, что у него жарко забилось сердце. Неужели ее взволновала мысль,
что он может уйти на войну? Нет, он слишком много возомнил  о  себе.  Но
почему же она так странно смотрит на него? Почему так дрожат ее  пальцы,
теребя кружевной платочек? И густые темные ресницы трепещут - совсем как
в его любимых романах, - словно от смущения и затаенной любви.
   Три раза он откашливался, хотел заговорить и не мог. Он опустил глаза
- ее пронзительный взгляд, казалось, прожигал его насквозь  зеленым  ог-
нем, и вместе с тем она смотрела на него, словно бы его не видя.
   "Он очень богат, живет в Атланте, родители умерли, никто не будет мне
докучать, - пронеслось у нее в голове, и тут же начал созревать план.  -
Если я сейчас соглашусь стать его женой, то тем самым сразу докажу Эшли,
что нисколько он мне не нужен, что я просто дурачилась, хотела вскружить
ему голову. А Милочку это, конечно, убьет. Больше ей уже не удастся под-
цепить себе поклонника, и все умрут со смеху, глядя на нее. И Мелани то-
же не очень-то обрадуется - она ведь так любит брата. И  я  насолю  этим
Стю и Бренту..." Почему ей хотелось им насолить, она и сама не очень по-
нимала - может быть, потому, что у них такие противные сестры. "То-то  я
утру им всем нос, когда приеду сюда в гости в элегантном ландо  с  кучей
новых туалетов и у меня будет собственный дом. Больше им уж никогда, ни-
когда не удастся посмеяться надо мной".
   -  Конечно,  предстоят  бои,  -  произнес  наконец  Чарлз  после  еще
двух-трех неудачных попыток заговорить, - но  вы  не  тревожьтесь,  мисс
Скарлетт, война закончится в один месяц, услышите, как они взвоют! О да,
они взвоют! И я ни за какие блага в мире не хочу  остаться  от  этого  в
стороне. Боюсь только, что бал  сегодня  может  сорваться,  поскольку  в
Джонсборо назначен сбор Эскадрона. Тарлтоны поехали оповестить всех. Да-
мы, конечно, будут огорчены.
   - О! - проронила Скарлетт, не сумев подыскать ничего  более  вразуми-
тельного, но ее собеседник удовлетворился и этим.
   Самообладание начинало возвращаться к ней, мысли прояснялись.  Стран-
ный холод сковал ее душу, и ей казалось, что отныне уже ничто не согреет
ее вновь. Почему бы ей  не  выйти  замуж  за  этого  красивого,  пылкого
мальчика? Он не хуже других, а ей теперь все равно. Ничто уже никогда не
будет ей мило, доживи она хоть до девяноста лет.
   - Я только еще никак не могу решить, вступить ли мне в Южно-Каролинс-
кий легион мистера Уэйда Хэмптона или в сторожевое охранение Атланты.
   - О! - снова пролепетала она, их глаза встретились, и взмах ее ресниц
решил его судьбу.
   - Вы согласны ждать меня, мисс Скарлетт?  Это  было  бы  неизъяснимым
счастьем для меня - знать, что вы ждете моего возвращения домой с  побе-
дой! - Затаив дыхание, он ожидал ответа, видел,  как  улыбка  шевельнула
уголки ее рта, заметил в первый раз тень какой-то горечи в этой  улыбке,
и его потянуло прикоснуться губами к ее губам. Ее рука, чуть  влажная  и
липкая от пота, скользнула в его ладонь.
   - Я не хочу ждать, - сказала она, и взор ее затуманился.
   Он сидел, сжимая ее руку, приоткрыв от изумления рот. Искоса,  украд-
кой наблюдая за ним, Скарлетт холодно подумала, что он похож на удивлен-
ного лягушонка. Он что-то пробормотал, запинаясь, закрыл рот, снова отк-
рыл и опять стал пунцовым, как герань.
   - Могу ли я этому поверить - вы любите меня?
   Она ничего не ответила, просто опустила глаза, и Чарлза охватил  вос-
торг, тут же сменившийся невероятным  смущением.  Наверное,  мужчина  не
должен задавать девушке таких вопросов. И девушке, наверное, не пристало
на них отвечать. По свойственной ему робости он еще ни разу  не  отважи-
вался на такие объяснения и совсем растерялся, не зная,  как  поступить.
Ему хотелось петь, кричать, прыгать по газону, сжать Скарлетт в  объяти-
ях, хотелось броситься рассказывать всем,  что  она  любит  его.  Но  он
только еще крепче сжал ее  руку,  отчего  кольца  больно  впились  ей  в
пальцы.
   - Мы поженимся сейчас, мисс Скарлетт?
   - Угу, - пробормотала она, перебирая складки платья.
   - Мы можем сыграть свадьбу в один день с Мел...
   - Нет, - быстро сказала она, сердито сверкнув на него глазами.
   Чарлз понял, что снова попал впросак. Ну конечно, для каждой  девушки
свадьба-это большое событие, и она  не  захочет  делить  свой  триумф  с
кем-то еще. Как она добра, что прощает ему все его промахи! Ах, если  бы
уже стемнело и он под покровом благодатных сумерек мог осмелиться  поце-
ловать ее руку и сказать ей все те слова, что жгли ему язык.
   - Когда вы позволите мне поговорить с вашим отцом?
   - Чем скорее, тем лучше, - ответила она, думая лишь о том,  чтобы  он
оставил в покое ее руку, прежде чем она будет вынуждена его об этом поп-
росить.
   Он вскочил, и ей в первый миг почудилось, что он сейчас запрыгает  по
газону, как щенок, но чувство достоинства все же возобладало в  нем.  Он
заглянул ей в лицо, его ясные, простодушные глаза сияли.  Никто  еще  не
смотрел на нее так, и ей не суждено было еще раз увидеть такой  обращен-
ный на нее взгляд другого мужчины, но в своей  внутренней  отчужденности
она подумала только, что глаза у него совсем как у теленка.
   - Я пойду и сейчас же разыщу вашего отца, - сказал  он,  весь  лучась
улыбкой. - Я не в состоянии откладывать это ни на минуту. Вы не  рассер-
дитесь, если я вас покину... дорогая? - Это нежное словечко далось ему с
трудом, но единожды совершив такой подвиг, он с наслаждением тут же пов-
торил его снова.
   - Нет, - сказала она. - Я подожду вас здесь. Под этим деревом так хо-
рошо и прохладно.
   Он пересек газон и скрылся в доме, и она осталась одна под шелестящей
кроной дуба. Из конюшен один за другим выезжали всадники; слуги-негры  -
тоже верхом - спешили каждый за своим господином. Проскакали мимо братья
Манро и прощально помахали ей шляпами, а за ними с  гиканьем  промчались
по аллее Фонтейны и Калверты. Четверо Тарлтонов скакали по газону  прямо
к ней, и Брент кричал:
   - Матушка дает нам своих лошадей! Ого-го-го!
   Дерн полетел из-под копыт, юноши умчались, и она снова осталась одна.
   Ей казалось, что и белый дом с его устремленными ввысь колоннами тоже
отдаляется от нее, надменно и величественно отторгает ее от себя. Он уже
никогда не станет ее домом. Эшли никогда не перенесет  ее,  новобрачную,
на руках через этот порог. О, Эшли, Эшли! Что же она  натворила!  Что-то
шевельнулось на дне души, что-то, упрятанное  глубоко-глубоко,  начинало
пробиваться сквозь  оскорбленное  самолюбие  и  холодную  расчетливость.
Скарлетт становилась взрослой, и новое чувство рождалось  в  ее  сердце,
чувство более сильное, чем тщеславие и своеволие эгоизма. Она любила Эш-
ли и понимала, что любит его, и никогда еще не был он ей так дорог,  как
в эту минуту, когда Чарлз исчез за поворотом усыпанной гравием аллеи.

   ГЛАВА VII

   Минуло две недели, и Скарлетт обвенчалась с Чарлзом, а еще через  два
месяца стала вдовой. Судьба быстро освободила ее от уз, которыми она так
поспешно и бездумно связала себя, но прежние беззаботные дни  девичества
навсегда остались позади. По пятам за браком пришло вдовство, а за ним -
к ее смятению и ужасу - оповестило о своем приближении и материнство.
   Впоследствии, вспоминая те апрельские дни 1861 года, Скарлетт обнару-
жила, что не может восстановить в памяти никаких  подробностей.  События
переплетались, сталкивались, смещались во времени, как  в  тяжелом  сне;
они казались нереальными, лишенными смысла. В памяти были провалы, и она
знала, что так это и останется навсегда, до самой  ее  смерти.  Особенно
смутно припоминались дни, протекшие  между  ее  объяснением  с  Чарли  и
свадьбой. Две недели! В мирное время венчание не могло бы последовать за
обручением так непостижимо быстро. Потребовался бы пристойный промежуток
длиною в год или по меньшей мере в шесть месяцев. Но Юг был уже  охвачен
пожаром войны, одни события так стремительно сменялись  другими,  словно
их сметал, ревя, ураган, и медленное, размеренное течение времени  оста-
лось лишь в воспоминании о былых днях. Эллин, ломая руки, умоляла  Скар-
летт не спешить со свадьбой, дать себе время подумать. Но Скарлетт - уп-
рямая, насупленная - оставалась глуха к ее мольбам. Она хочет выйти  за-
муж! И как можно быстрее! Через две недели.
   Узнав, что свадьба Эшли уже передвинута с осени на первое мая, с  тем
чтобы он мог присоединиться к  Эскадрону,  как  только  начнутся  боевые
действия, Скарлетт объявила, что ее венчание состоится днем раньше.  Эл-
лин возражала, но Чарлз, горя нетерпением отправиться в Южную Каролину и
присоединиться к легиону Уэйда Хэмптона, с необычным для него  красноре-
чием заклинал ее не откладывать свадьбы, и Джералд стал на сторону жени-
ха и невесты. Его уже охватила лихорадка войны,  и,  радуясь  тому,  что
Скарлетт делает такую хорошую партию, он не видел причины чинить препоны
юным сердцам в такие дни. Эллин, расстроенная, сбитая с толку,  в  конце
концов сложила оружие подобно десяткам других матерей по всему  Югу.  Их
прежний неспешный, праздный мир был перевернут вверх тормашками,  и  все
уговоры, мольбы, молитвы были бессильны перед грозными силами, все  сме-
тавшими на своем пути.
   Весь Юг был охвачен возбуждением, пьян войной. Все считали, что  пер-
вый же бой положит конец войне, и молодые  люди  спешили  завербоваться,
пока война еще не кончилась, и обвенчаться со своими милыми, после  чего
можно будет скакать в Виргинию бить янки. Свадьбы играли в графстве  дю-
жинами, и ни у кого уже не оставалось времени погоревать перед  разлукой
- все были слишком взбудоражены и погружены в хлопоты,  чтобы  проливать
слезы или предаваться тягостным раздумьям.  Дамы  шили  мундиры,  вязали
носки, скатывали бинты, а мужчины проходили строевую подготовку и упраж-
нялись в стрельбе. Поезда с солдатами ежедневно шли через  Джонсборо  на
север, в сторону Атланты и Виргинии. Одни отряды отборных войск  милиции
выглядели пестро и весело в голубом, малиновом и  зеленом;  другая,  не-
большая часть отрядов была в домотканой одежке и енотовых шапках; третьи
были вообще без формы - в суконных сюртуках и тонких  полотняных  рубаш-
ках. И все были недообучены, недовооружены, и  все  возбужденно,  весело
кричали и шумели, словно направляясь на пикник. Вид этих вояк повергал в
панику юношей графства: они  смертельно  боялись,  что  война  окончится
прежде, чем они попадут в Виргинию, и подготовка  к  отправке  Эскадрона
велась усиленным темпом.
   И среди всей этой суматохи своим чередом  шла  подготовка  к  свадьбе
Скарлетт, и не успела она опомниться, как ее уже обрядили  в  венчальное
платье и в фату Эллин, и отец повел дочь под руку  по  широкой  лестнице
вниз, в парадные комнаты  Тары,  где  было  полным-полно  гостей.  Впос-
ледствии ей припоминалось - неотчетливо, словно полузабытый сон, - вели-
кое множество горящих свечей в канделябрах и настенных бра, нежное, чуть
встревоженное лицо Эллин, ее губы,  беззвучно  шепчущие  молитву,  прося
счастья для дочери, раскрасневшееся от  бренди  лицо  Джералда,  гордого
тем, что его дочь подцепила жениха с деньгами и из хорошей семьи,  да  к
тому же еще старинного рода... и лицо Эшли, стоявшего возле лестницы под
руку с Мелани.
   Увидев выражение его лица, она подумала: "Все это, верно, сон.  Этого
не может быть. Это страшный сон. Сейчас я проснусь, и сон кончится. Нет,
нельзя думать об этом, не то я закричу на весь полный людей  дом.  Я  не
должна думать об этом сейчас. Я обо всем подумаю потом,  когда  найду  в
себе силы это выдержать... Когда не буду видеть его глаз".
   Как во сне она прошла мимо расступившихся, улыбающихся гостей, как во
сне взглянула в раскрасневшееся лицо Чарлза, услышала  его  запинающийся
голос и свои слова, звучавшие так ясно, так  холодно-спокойно.  А  потом
были поздравления, и поцелуи, и тосты, и танцы - все как  во  сне.  Даже
прикосновение губ Эшли к ее щеке, даже нежный шепот Мелани:  "Теперь  мы
по-настоящему породнились, стали сестрами", - все, казалось, было  нере-
ально. Даже всеобщий переполох, вызванный обмороком тетушки Чарлза  мисс
Питтипэт Гамильтон - толстой чувствительной старой дамы - все было похо-
же на страшный сон.
   Но когда отзвучали тосты и отгремела бальная музыка, когда начала за-
ниматься заря и все гости из Атланты улеглись спать: кто здесь, в  доме,
- на кроватях, на кушетках, на циновках, брошенных на пол, кто - в доми-
ке управляющего, а все соседи отправились домой отдохнуть перед предсто-
явшей на следующий день свадьбой в Двенадцати Дубах, - тогда сон внезап-
но оборвался, разлетелся на мелкие осколки, как хрупкое стекло, не усто-
яв перед вторжением реальности, принявшей облик зардевшегося от смущения
Чарлза, появившегося в ночной рубашке из гардеробной и старательно избе-
гавшего ее испуганного взгляда, устремленного на него  поверх  натянутой
до подбородка простыни.
   Конечно, она знала, что супружеские пары спят в одной постели, но эта
сторона брака никогда не занимала ее мыслей. Это казалось само собой ра-
зумеющимся, если речь шла о ее матери и отце, но к ней самой  словно  бы
не имело отношения. И только теперь, впервые после злополучного барбекю,
до ее сознания дошло, на что она себя обрекла.  Позволить  этому  чужому
юноше, за которого она, в сущности, совсем  не  хотела  выходить  замуж,
лечь к ней в постель в то время, как душу ее раздирали мучительные сожа-
ления о слишком поспешно принятом решении и дикая тоска по навеки  поте-
рянному для нее Эшли, - нет, это было уже выше ее сил. Когда он  нереши-
тельно приблизился к постели, она хрипло, торопливо прошептала:
   - Я закричу, если вы сделаете еще шаг. Я  закричу!  Закричу  на  весь
дом! Убирайтесь отсюда! Не смейте прикасаться ко мне!
   И Чарлз Гамильтон провел свою первую брачную ночь в большом кресле  в
углу спальни, не чувствуя себя, впрочем, чрезмерно несчастным, ибо пони-
мал или ему казалось, что он понимает скромность и целомудрие своей  не-
весты. Он готов был бы ждать, пока ее боязнь не пройдет, если бы... если
бы не... И стараясь поудобнее устроиться в кресле, он тяжело  вздыхал  -
ведь скоро ему предстояло идти воевать.
   Если ее собственная свадьба была подобна страшному  сну,  то  свадьба
Эшли стала для нее еще более тяжким испытанием. Она стояла в  своем  яб-
лочно-зеленом, сшитом специально для второго дня свадьбы платье в гости-
ной Двенадцати Дубов среди жаркого сияния сотен свечей в точно такой  же
толпе гостей, как накануне, и видела расцветавшее от счастья простенькое
личико Мелани Гамильтон, отныне Мелани Уилкс, видела, как оно,  преобра-
жаясь, становится красивым. И она думала о том, что теперь Эшли ушел  от
нее навсегда. Ее Эшли. Нет, уже не ее. Да и был ли он  когда-нибудь  ее?
Все спуталось у нее в мозгу - она так устала,  так  истерзана.  Он  ведь
сказал, что любит ее, но что-то их разлучило. Что же? Если бы она  могла
припомнить... Она вышла замуж за Чарлза и заставила всех сплетниц округи
прикусить языки, но какое это имело теперь значение? Когда-то это  каза-
лось ей очень важным,  а  сейчас  утратило  всякую  цену  в  ее  глазах.
Единственное, что было важно, - это Эшли. А он теперь потерян для нее, и
она замужем за человеком, которого не только не любит, хуже того -  пре-
зирает.
   Ах, какие муки сожалений испытывала она! Ей не раз доводилось слышать
поговорку: "Жабу готов проглотить, лишь бы другим насолить",  но  только
теперь до нее полностью дошел смысл этих слов. Потому что  к  отчаянному
желанию снова стать свободной от Чарлза, от брачных уз, стать незамужней
девчонкой, вернуться под надежный отчий кров  примешивалось  мучительное
сознание, что ей некого винить, кроме себя самой. Эллин  пыталась  удер-
жать ее от этого шага, а она ее не послушалась.
   Как в тумане, протанцевала она всю ночь, ночь свадьбы Эшли, до  утра,
смеялась, улыбалась, машинально произносила какие-то слова и, без особых
на то оснований, удивлялась глупости окружающих, видевших в  ней  только
счастливую молодую супругу и не понимавших, что сердце ее  разбито.  Да,
слава богу, они ничего не понимали!
   В эту ночь, после того как Мамушка помогла ей раздеться и удалилась и
Чарлз стыдливо появился из гардеробной, полный опасений, не придется  ли
ему и вторую брачную ночь провести в жестком,  набитом  конским  волосом
кресле, она внезапно разрыдалась. Она плакала, и Чарлз, наконец, лег ря-
дом с ней и попытался ее утешить, а она все плакала, беззвучно, пока  не
иссякли слезы, а потом заснула, тихонько всхлипывая, на его плече.
   Не будь войны, всю следующую  неделю  новобрачные  разъезжали  бы  по
графству, отдавая визиты, всю неделю бы шли балы и устраивались  пикники
в честь двух молодых пар, после чего они отправились бы в свадебное  пу-
тешествие в Саратогу или Уайт Салфор. Не будь войны, Скарлетт  сшили  бы
новые платья для приемов в ее честь на третий, четвертый и пятый день  -
у Фонтейнов, Калвертов и Тарлтонов. Но шла война, и не было ни  приемов,
ни свадебных путешествий. Через неделю после венчания Чарлз уехал, чтобы
присоединиться к полковнику Уэйду Хэмптону, а две недели спустя отбыл  и
Эшли с Эскадроном, оставив всех родных и друзей горевать и ждать.
   За эти две недели Скарлетт ни разу не виделась с Эшли наедине, не об-
молвилась с ним ни единым словом с глазу на глаз. Даже в страшную минуту
прощанья, когда он завернул в Тару по дороге на станцию, они ни  на  се-
кунду не оставались вдвоем. Мелани, в шляпке и шали, еще более  сдержан-
ная, уравновешенная в своей новой роли замужней женщины, держала его под
руку, и все обитатели усадьбы - как белые, так и черные  -  высыпали  во
двор проводить мистера Эшли на войну.
   Мелани сказала:
   - Ты должен поцеловать Скарлетт, Эшли. Она стала мне сестрой  теперь.
- И Эшли наклонился к ней и прикоснулся холодными губами к ее щеке. Лицо
у него было замкнутое, напряженное. Поцелуй этот  не  доставил  Скарлетт
радости - ведь Эшли поцеловал ее по подсказке Мелани, и сердце  ее  было
полно угрюмой злобы. Мелани же, прощаясь, чуть не задушила ее в  объяти-
ях.
   - Непременно, непременно приезжайте в Атланту проведать меня и тетуш-
ку Питтипэт! О дорогая, мы так хотим, чтобы вы приехали! Мы хотим побли-
же узнать жену нашего Чарли!
   Прошло пять недель. От Чарлза из Южной Каролины летели  письма-полные
любви, планов на будущее по окончании войны, стремления совершать подви-
ги на поле боя в честь Скарлетт и пылкого преклонения перед своим полко-
вым командиром Уэйдом Хэмптоном. А на седьмой неделе  пришла  телеграмма
от самого полковника Хэмптона и следом за телеграммой - письмо с выраже-
нием почтительного соболезнования и добрых пожеланий. Чарлза  не  стало.
Полковник известил бы о его болезни раньше, но Чарлз считал ее  пустяко-
вой и не хотел попусту тревожить близких. Судьба обманула  незадачливого
мальчика, не подарив ему ни любви, которую, как ему казалось, он  завое-
вал, ни воинских подвигов на полях сражений. Он умер бесславно и  быстро
от кори, осложнившейся пневмонией, не успев покинуть лагеря в Южной  Ка-
ролине, не успев встретиться в бою ни с одним янки.
   В положенный срок появился на свет сын Чарлза, и,  следуя  моде  того
времени, его нарекли по имени командира  его  покойного  отца  -  Уэйдом
Хэмптоном Гамильтоном. Скарлетт, открыв, что она  беременна,  рыдала  от
отчаяния и призывала к себе смерть. Но носила она ребенка, не  испытывая
никаких неудобств, роды протекли на диво легко, и оправилась  она  после
них так быстро, что вызвала тайное неодобрение Мамушки: благородным  да-
мам положено, мол, мучиться дольше. К ребенку  Скарлетт  не  чувствовала
особой привязанности, хотя и умела это скрывать. Она не хотела  ребенка,
всем своим существом восставала против его появления на свет,  и,  когда
он все-таки появился, ей как-то не верилось, что он - частица ее самой.
   Хотя физически она и оправилась после родов в непозволительно  корот-
кий срок, душа ее была больна и потрясена, дух сломлен,  и  усилия  всех
обитателей поместья не могли возродить ее к жизни. Эллин ходила  хмурая,
тень заботы постоянно омрачала теперь ее  чело,  а  Джералд  бранился  и
сквернословил пуще прежнего и привозил Скарлетт бесполезные  подарки  из
Джонсборо. Даже старый доктор Фонтейн был озадачен: его настойка из  се-
ры, трав и черной патоки не помогала Скарлетт воспрянуть духом. Он пове-
дал Эллин свою догадку: сердце Скарлетт разбито, и от этого она то разд-
ражается по пустякам, то впадает в  апатию.  Но  Скарлетт,  пожелай  она
признаться в этом, могла бы сказать им,  что  состояние  ее  объясняется
совсем иными и куда более сложными причинами: смертельной скукой и  обу-
зой материнства, а главное - исчезновением из ее жизни Эшли. Вот что  ее
угнетало.
   Острая, убийственная скука никогда не покидала ее. После отбытия  Эс-
кадрона во всем графстве прекратились всякие развлечения и  празднества.
Все интересные молодые люди уехали на войну: все четверо братьев Тарлто-
нов, оба брата Калверты, Фонтейны, Манро, да и в Джонсборо, и  в  Фейет-
вилле, и в Лавджое не осталось молодых привлекательных  мужчин.  Никого,
кроме пожилых людей, калек и женщин, проводивших  время  за  вязаньем  и
шитьем или старавшихся вырастить для армии больше хлопка, больше кукуру-
зы, больше овец, свиней, коров. Единственным мужчиной,  появлявшимся  на
горизонте Скарлетт, был не слишком молодой уже обожатель Сьюлин,  коман-
дир интендантского отряда Фрэнк Кеннеди, приезжавший раз в месяц собрать
поставки для армии. Среди его интендантов не на кого было посмотреть,  а
робкие ухаживания Фрэнка за Сьюлин приводили Скарлетт в такое  раздраже-
ние, что ей стоило немало труда держаться с ним учтиво. Скорей бы уж они
со Сьюлин довели это дело до конца!
   Впрочем, если бы даже среди интендантов нашлись  интересные  мужчины,
для нее ничего бы от этого не изменилось. Она была вдова,  и  сердце  ее
умерло и погребено в могиле. По крайней мере, так полагали все и  ждали,
что соответственно этому она и будет себя вести.  Это  бесило  Скарлетт,
ибо, какие бы она ни прилагала старания, ей не  удавалось  воскресить  в
памяти образ Чарлза - вспоминался лишь томный взгляд его телячьих глаз в
то мгновение, когда он понял, что она согласна стать его женой.  И  даже
это воспоминание тускнело с каждым днем. Тем не  менее  положение  вдовы
обязывало ее быть осмотрительной в своих поступках. Девичьи  развлечения
теперь не для нее. Она должна держаться степенно, с достоинством.  Эллин
настойчиво и пространно внушала ей это, после того как застала ее раз  в
саду с лейтенантом из отряда Фрэнка Кеннеди. Он качал Скарлетт на  каче-
лях, и она заливалась хохотом. Эллин,  очень  расстроенная,  постаралась
втолковать ей, как легко молодая вдова может дать  пищу  для  пересудов.
Вдова должна вести себя еще строже, чем замужняя дама.
   "Господи, замужние женщины и так лишены всяких развлечений! -  думала
Скарлетт, послушно внимая мягким укорам матери. - А вдова, значит, долж-
на просто заживо уложить себя в могилу".
   Вдова обязана носить омерзительное черное платье без единой ленточки,
тесемочки, кусочка кружев, - даже цветок не должен  его  оживлять,  даже
украшения, - разве что траурная брошь из оникса или колье, сплетенное из
волос усопшего. Черная креповая вуаль должна непременно ниспадать с чеп-
ца до колен, и только после трех лет вдовства она может  быть  укорочена
до плеч. Вдова ни в коем случае не должна оживленно болтать  или  громко
смеяться. Она может позволить себе улыбнуться, но лишь печальной, траги-
ческой улыбкой. И что ужаснее всего, вдова не может проявлять ни  малей-
шего интереса к обществу мужчин. А если кто-нибудь из джентльменов  ока-
жется столь невоспитан, что проявит к ней интерес, с  достоинством  и  к
месту упомянутое имя покойного супруга должно немедленно превратить наг-
леца в соляной столб. "Конечно, - мрачно думала Скарлетт, -  бывает  все
же, что вдовы выходят замуж вторично - чаще всего  уже  превратившись  в
жилистых старух, но одному только богу известно, как им это удается  под
неусыпным оком добрых соседей. И притом на них женится обычно  какой-ни-
будь доведенный до отчаяния вдовец с большой плантацией и дюжиной  ребя-
тишек".
   Брак сам по себе был достаточно тяжким испытанием, но вдовство  озна-
чало, что жизнь кончена навсегда! Как глупо рассуждают те, кто  говорит,
что маленький Уэйд Хэмптон должен служить для нее огромным утешением те-
перь, когда Чарлза не стало. Как нелепо их утверждение, что у нее появи-
лась цель жизни! Все в один голос кричат, как это прекрасно, что он  ос-
тавил ей залог своей любви. Она, конечно, не пытается поколебать их  ил-
люзий. Но сколь же все они далеки от истины! Уэйд меньше всего  занимает
ее мысли, и порой она даже с трудом вспоминает о том, что он - ее сын.
   Каждое утро в полудреме, предшествующей пробуждению, она  снова  была
прежней Скарлетт О'Хара, и солнце играло в зелени магнолии за ее  окном,
и пересмешники свиристели, и аппетитный запах жареной  грудинки  щекотал
ей ноздри. И она снова была молода и беззаботна. А потом раздавался  жа-
лобный крик крошечного проголодавшегося существа, и всякий раз в  первый
миг было только удивление, и мелькала мысль: "Что это - у нас в доме ре-
бенок?" И тут же она спохватывалась: "Да это же мой  сын!"  И  внезапное
возвращение к действительности было тягостным.
   А затем - Эшли! О, каждый миг снова Эшли, Эшли! Впервые в  жизни  она
возненавидела Тару, возненавидела длинную красную дорогу, ведущую с хол-
ма к реке, возненавидела красные поля с прозеленью хлопка.  Каждая  пядь
земли, каждое дерево и каждый ручей, каждая тропинка  и  верховая  тропа
напоминали ей о нем. Он принадлежал другой женщине и ушел на  войну,  но
его призрак все еще незримо бродил в сумерках по дорогам, и мечтательные
серые глаза улыбались ей из затененного угла веранды. И если на  дороге,
ведущей от Двенадцати Дубов вдоль реки, раздавался стук  подков,  сердце
ее сладко замирало на миг-Эшли!
   Она возненавидела теперь и Двенадцать Дубов, которые когда-то так лю-
била. Она и ненавидела эту усадьбу, и против воли стремилась туда, чтобы
услышать, как Джон Уилкс и его дочки говорят об  Эшли,  как  они  читают
вслух его письма из Виргинии. Ей было больно, но она не  могла  не  слу-
шать. Ей претили чопорность Индии и глупая болтовня Милочки, и она  зна-
ла, что они ее тоже терпеть не могут, но не ездить к ним  было  выше  ее
сил. И всякий раз, вернувшись из Двенадцати Дубов, она угрюмо  бросалась
на постель и отказывалась спуститься к ужину.
   Именно эти отказы от пищи больше всего беспокоили  Эллин  и  Мамушку.
Последняя появлялась в ее  комнате  с  подносом,  уставленным  соблазни-
тельными яствами, вкрадчиво давая понять, что теперь, став  вдовой,  она
может есть сколько ее душеньке угодно. Но у Скарлетт не было аппетита.
   Доктор Фонтейн с сумрачным видом сказал однажды Эллин, что есть  при-
меры, когда от безутешной скорби женщины начинали чахнуть  и  сходили  в
могилу, - Эллин побледнела: та же мысль глодала и ее.
   - Что же нам делать, доктор?
   - Перемена обстановки была бы для нее  лучшим  лекарством,  -  сказал
доктор, больше всего озабоченный тем, чтобы сбыть с рук трудную пациент-
ку. И вот Скарлетт вместе с младенцем отправилась,  хотя  и  без  особой
охоты, навестить своих родственников О'Хара и Робийяров в Саванне, а за-
тем сестер Эллин - Полин и Евлалию - в Чарльстоне. Но совершенно  неожи-
данно для Эллин, обкидавшей ее на месяц позже, она без всяких объяснений
возвратилась домой. В Саванне Скарлетт был оказан самый радушный  прием,
но какая скука сидеть смирненько с этими стариками - Джеймсом и Эндрю  и
их дренами - и слушать, как они вспоминают былое, которое ничуть не  ин-
тересовало Скарлетт! То же повторилось и у Робийяров,  а  Чарльстон,  по
мнению Скарлетт, был омерзителен.
   Тетушка Полин и ее  супруг,  маленький,  хрупкий,  церемонно-вежливый
старичок с отсутствующим взглядом, бродивший мыслями  где-то  в  прошлом
веке, жили на плантации, еще более уединенной, чем Тара, на берегу реки.
До ближайшего поместья было добрых двадцать  миль  сумрачными  дорогами,
через пустынные дубовые рощи, заросли кипариса и болота. При взгляде  на
виргинские дубы,  оплетенные  серой  бахромой  мха,  Скарлетт  пробирала
дрожь: они пробуждали в ней воспоминания об ирландских духах, бродящих в
мерцающем сером тумане, о которых часто рассказывал ей  в  детстве  Дже-
ралд. Заняться здесь было совершенно нечем, и целыми днями она вязала, а
вечерами слушала, как дядюшка Кэри читал вслух нравоучительные  творения
Булвер-Литтона.
   В Чарльстоне, в большом доме тетушки Евлалии, скрытом от глаз за  вы-
сокой оградой и садом, было так же тоскливо. Скарлетт, привыкшей к  сво-
бодным просторам полей и пологих красных холмов, все время казалось, что
она в тюрьме. Жили здесь не столь замкнуто,  как  у  тетушки  Полин,  но
Скарлетт не нравились посещавшие этот дом люди - их чопорность,  привер-
женность традициям, подчеркнутая кастовость. В их глазах она была плодом
мезальянса. Все они дивились про себя, как одна из Робийяров могла выйти
замуж за пришлого ирландца, и Скарлетт угадывала их мысли. Она  чувство-
вала, что тетушка Евлалия постоянно просит для нее  снисхождения  за  ее
спиной. Это ее бесило, так как она не больше дорожила родовитостью,  чем
ее отец. Она гордилась Джералдом, сумевшим выбиться в люди без посторон-
ней помощи, исключительно благодаря своей ирландской сметке.
   К тому же чарльстонцы приписывали себе слишком большие заслуги в  ов-
ладении фортом Самтер! Боже милостивый, неужели эти тупицы не  понимали:
если бы даже у них хватило ума не стрелять, рано или поздно выстрелил бы
какой-нибудь другой идиот, и война все равно бы началась. Даже их  тягу-
чая речь казалась ей,  привыкшей  к  быстрому,  живому  говору  Северной
Джорджии, жеманной. Порой она боялась, что заткнет уши и завизжит,  если
еще раз услышит "паалмы" - вместо "пальмы" или "маа" и  "паа"  -  вместо
"ма" и "па". Все это ее так раздражало, что во время одного официального
визита она, к вящему огорчению тетушки Евлалии, заговорила  с  провинци-
альным ирландским акцентом, ловко имитируя произношение Джералда.  После
этого она вернулась домой. Лучше терзаться думами об Эшли,  чем  терзать
свои уши чарльстонской речью.
   Эллин, дни и ночи проводившая в трудах, стараясь  поднять  доходность
имения на благо Конфедерации, пришла в ужас, когда ее старшая дочь - ху-
дая, бледная, злоязычная - возвратилась домой. Ночь за ночью, лежа рядом
с безмятежно похрапывающим Джералдом, Эллин вспоминала, как сама пережи-
ла когда-то невозвратимую утрату, и ломала себе голову,  пытаясь  приду-
мать, чем облегчить страдания дочери. Тетушка Чарлза, мисс Питтипэт  Га-
мильтон, уже не раз писала ей, настойчиво прося отпустить  Скарлетт  по-
гостить у них в Атланте, и теперь Эллин впервые всерьез  задумалась  над
этим предложением.
   Тетушка и Мелани жили одни в большом доме, "без всякой мужской  опеки
теперь, когда не стало нашего дорогого Чарлза",  писала  мисс  Питтипэт.
"Конечно, есть еще мой брат Генри, но он не живет под одним с нами  кро-
вом. Вероятно, Скарлетт поведала Вам о Генри. Деликатность не  позволяет
мне более подробно касаться этой темы в письме. А  нам  с  Мелани  будет
много легче и спокойней, если Скарлетт приедет погостить у нас. Одиноким
женщинам втроем лучше, чем вдвоем. И может быть, дорогая Скарлетт найдет
для себя утешение в горе, как делает  это  Мелани,  ухаживая  за  нашими
храбрыми мальчиками в здешнем госпитале, ну, и конечно,  и  Мелани  и  я
жаждем увидеть ее драгоценного малютку..."
   Словом, вдовьи одеянья Скарлетт снова были собраны в  дорогу,  и  она
отбыла в Атланту с Уэйдом Хэмптоном, его нянькой Присей, сотней конфеде-
ратских долларов от Джералда и кучей наставлений, как ей  надлежит  себя
вести, от Мамушки и Эллин. Не очень-то хотелось Скарлетт ехать в  Атлан-
ту. Тетушка Питти в ее представлении была на редкость глупой старухой, и
Скарлетт претила мысль о том, чтобы жить под одной крышей с женой  Эшли.
Но оставаться дома, где воспоминания обступали ее со всех сторон,  стало
для нее невыносимо, и она готова была бежать куда глаза глядят.

   ЧАСТЬ 2

   ГЛАВА VIII

   Майским утром 1862 года поезд уносил Скарлетт на север. При всей сво-
ей неприязни к Мелани и мисс Питтипэт, Скарлетт не без любопытства дума-
ла о переменах, которые могли произойти в Атланте с прошлой, еще довоен-
ной, зимы, когда она последний раз побывала там, и о том, что  как-никак
этот город не может быть столь же невыносимо скучен, как  Чарльстон  или
Саванна.
   Атланта с детства интересовала Скарлетт больше других городов потому,
что, по словам Джералда, этот город  был  ее  ровесником.  Джералд,  как
обычно, слегка погрешил против истины ради красного словца, и Скарлетт с
годами это поняла, - но так или иначе. Атланта все равно  была  лишь  на
девять лет старше ее и, следовательно, необычайно молода по сравнению  с
другими городами. Саванна и Чарльстон были старые,  почтенные  города  -
один приближался к концу своего второго столетия, другой  уже  шагнул  в
третье, и в глазах Скарлетт они были городами-бабушками, мирно  греющими
на солнце свои старые кости, обмахиваясь веерами. Атланта же принадлежа-
ла к одному с ней поколению - молодой, своевольный, необузданный  город,
под стать ей самой.
   А ее ровесником Джералд сделал этот город потому, что свое  последнее
крещение Атланта получила в один год со Скарлетт. За девять лет до этого
город сначала назывался Терминус, потом Мартасвилл и только в год рожде-
ния Скарлетт был переименован в Атланту.
   Когда Джералд прибыл в Северную Джорджию, Атланты не было еще и в по-
мине, не было даже крошечного поселка - сплошная дичь и глушь. Но уже  в
следующем, 1836 году штат утвердил проект прокладки железной  дороги  на
северо-запад - через только что очищенную от индейцев чероки территорию.
Конечный пункт этой дороги - штат Теннесси на Западе  -  был  уже  четко
обозначен, но откуда она должна была взять свое начало в Джорджии, никто
толком не знал, пока годом позже некий безымянный строитель  не  воткнул
палку в красную глину, обозначив исходную южную точку дороги и место бу-
дущего города Атланты, поначалу названного просто Терминус, то есть  ко-
нечная станция.
   В те годы в Северной Джорджии еще не проложили железных дорог,  да  и
вообще они были тогда редкостью. Но незадолго до того года,  когда  Дже-
ралд сочетался браком с Эллин, крошечная фактория в двадцати пяти  милях
к северу от Тары превратилась в деревушку, и  полотно  будущей  железной
дороги медленно поползло от нее на север. А потом  началась  эра  повсе-
местной прокладки железных дорог. От старого  города  Огасты  потянулась
через штат другая дорога - на запад, на пересечение с новой  дорогой  на
Теннесси. Из другого старого  города-Саванны  -  началось  строительство
третьей железной дороги - сначала до Мейкона, в Центральной Джорджии,  а
затем на север, через графство, где поселился Джералд, до  Атланты,  для
соединения с двумя упомянутыми выше дорогами, что обеспечивало Саванской
гавани связь с западными территориями. А потом из этого, железнодорожно-
го узла, из молодого города Атланты, была проложена  четвертая  железная
дорога - на юго-запад до Монтгомери и Мобайла.
   Рожденный железными дорогами город рос и развивался  вместе  с  ними.
Когда все четыре железнодорожные линии были  завершены.  Атланта  обрела
прямую связь с западом, с югом и с побережьем, а через Огасту - с  севе-
ром и востоком. Оказавшись на пересечении всех путей, маленькая деревуш-
ка расцвела.
   За короткий промежуток времени - Скарлетт тогда  исполнилось  семнад-
цать лет - на том месте, где в красную глину была воткнута палка,  вырос
преуспевающий городок Атланта, насчитывавший десять тысяч жителей и при-
ковывавший к себе внимание всего штата. Более старые и  более  степенные
города, взирая на кипучий молодой город, чувствовали  себя  в  положении
курицы, неожиданно высидевшей гусенка. Почему Атланта приобретала  столь
отличный от всех других городов Джорджии облик? Почему  она  так  быстро
росла? В конце концов она же ничем особенным похвалиться не могла,  если
не считать железных дорог и кучки весьма предприимчивых людей.
   Ничего не скажешь, первые поселенцы, обосновавшиеся в Терминусе,  пе-
реименованном затем в Мартасвилл, а позже  в  Атланту,  бесспорно,  были
людьми предприимчивыми. Деятельные, энергичные, они стекались  из  ранее
освоенных областей Джорджии, да и из других  отдаленных  штатов  в  этот
разраставшийся вокруг железнодорожного узла городок. Они приезжали сюда,
исполненные веры в будущее. И строили свои склады и магазины по обочинам
пяти красных раскисших дорог, пересекавшихся позади вокзала. Они воздви-
гали добротные дома на Уайтхолле и на улице Вашингтона и вдоль  подножия
высокого холма, где мокасины многих поколений индейцев протоптали  путь,
именуемый Персиковой тропой. Они гордились своим городом, гордились  его
быстрым ростом и собой, ибо это благодаря их усилиям он рос. Старые  го-
рода могли давать Атланте какие угодно прозвища.  Атланта  не  придавала
этому значения.
   Атланта привлекала Скарлетт именно тем, что заставляло Саванну, Огас-
ту и Мейкон относиться к этому городу с презрением. В Атланте, как  и  в
ней самой, старое причудливо переплелось с новым, и в этом  единоборстве
старое нередко уступало своеволию и силе нового. А сверх того, некоторую
роль играли в этом и чисто личные причины - Скарлетт  увлекала  мысль  о
том, что этот город родился или, во всяком случае, был  крещен  одновре-
менно с ней.
   Ночь, проведенная в дороге, была ветреной и дождливой, но, когда  по-
езд прибыл в Атланту, жаркое солнце уже храбро взялось за работу и  тру-
дилось вовсю, стараясь высушить улицы, превратившиеся в потоки и водово-
роты грязи. Глинистая площадь перед вокзалом, вдоль  и  поперек  изрытая
колесами и копытами, представляла собой  жидкое  месиво,  наподобие  тех
луж, в которых любят поваляться свиньи, и несколько повозок уже увязло в
этом месиве по самые ступицы. Сквозь сутолоку и грязь беспрерывной вере-
ницей тянулись через площадь армейские фургоны и санитарные кареты, выг-
ружая из вагонов боеприпасы и раненых, мулы тонули в этой жиже,  возницы
чертыхались, фонтаны грязи летели из-под колес.
   Скарлетт стояла на нижней подножке вагона - бледная и  очаровательная
в своем черном траурном платье с траурным крепом почти до  пят.  Она  не
решалась ступить на землю, боясь испачкать туфли и подол платья; огляды-
ваясь по сторонам, ища глазами среди всех этих громыхающих повозок,  ко-
лясок и карет пухленькое розовощекое личико мисс Питтипэт, она  увидела,
что к ней, с видом важным и величественным, направляется, шлепая по луч-
кам, худой старый седовласый негр со шляпой в руке.
   - А это, сдается мне, мисс Скарлетт? А я Питер - кучер мисс Питтипэт.
Стойте, не лезьте в такую грязь! - сердито остановил он Скарлетт,  кото-
рая, подобрав юбки, уже готова была спрыгнуть с подножки. - Вы, глядишь,
не лучше мисс Питти, она что твое дитя малое - завсегда ноги  промачива-
ет. Давайте-ка я вас снесу.
   Он поднял Скарлетт на руки - поднял легко, невзирая на свой возраст и
хилый вид, - и, заметив Присей, стоявшую на площадке вагона  с  ребенком
на руках, спросил:
   - А эта девчушка - ваша нянька, что ли?  Молода  еще,  чтобы  нянчить
единственного сыночка мистера Чарлза - вот что я вам скажу,  мисс  Скар-
летт. Ну, да об этом опосля. Ступай за мной,  да  смотри  ребенка-то  не
урони!
   Скарлетт кротко выслушала нелестный отзыв о своем выборе няньки, выс-
казанный весьма безапелляционным тоном, и столь же кротко позволила ста-
рику негру подхватить себя на руки. Пока он нес ее через площадь  к  ко-
ляске, а Присей, надув губы, шлепала за ним по лужам,  ей  припомнилось,
что рассказывал Чарлз про "дядюшку Питера":
   "Всю Мексиканскую кампанию он проделал бок о бок с  отцом,  выхаживал
его, когда отец был ранен, короче говоря, спас ему жизнь. Он же, в  сущ-
ности, и вырастил нас с Мелани, ведь мы остались совсем  крошками  после
смерти отца и матери. Тетя Питти в то время рассорилась с  дядей  Генри,
своим братом, переехала жить к нам и взяла на себя заботы о нас.  Только
она совершенно беспомощное создание, этакий славный добрый большой ребе-
нок, и дядюшка Питер так к ней и относится - как  к  ребенку.  Даже  для
спасения собственной жизни она ни по какому, самому простому вопросу  не
в состоянии принять самостоятельного решения, так что дядюшка Питер дол-
жен все решать за нее. Это он, когда мне сравнялось пятнадцать лет,  ре-
шил, что надо увеличить сумму, отпускаемую на мои карманные  расходы,  и
он же настоял, чтобы я заканчивал свое образование в Гарварде, в то вре-
мя как дядя Генри хотел, чтобы я окончил местный  университет.  И  когда
Мелани подросла, тот же дядюшка Питер решал, можно ли уже  позволить  ей
делать прическу и выезжать в свет. По его слову тетя Питти должна  оста-
ваться дома и не ездить с визитами, если он находит, что на дворе  слиш-
ком холодно или слишком сыро, и он же указывает ей, когда  нужно  надеть
шаль... Он самый умный, сметливый негр из всех, каких мне доводилось ви-
деть, и самый преданный. Беда лишь в том, что все мы трое, со всеми пот-
рохами, находимся в его безраздельной личной  собственности,  и  он  это
превосходно понимает".
   Слова Чарлза нашли подтверждение, как только дядюшка  Питер  влез  на
козлы и взял в руки кнут.
   - Мисс Питти крепко расстроилась, что не поехала вас встретить. Боит-
ся, вы, может, не поймете, но я сказал ей, чтоб не  ехала:  они  с  мисс
Мелли только в грязи выпачкаются и новые платья себе испортят. Ну,  а  я
сам все вам растолкую. Мисс Скарлетт, вы бы взяли ребеночка-то на  руки.
Как бы эта пигалица его не уронила.
   Скарлетт покосилась на Присей и вздохнула. Присей, конечно,  была  не
лучшей из нянек. Недавнее превращение из тощей девчонки в короткой юбке,
с тугими, торчащими в разные стороны косичками, в солидную особу в длин-
ном ситцевом платье и белом накрахмаленном тюрбане приводило ее в состо-
яние радостного возбуждения. Она никак не могла бы достичь столь высоко-
го положения в столь раннюю пору жизни, если бы не война с ее неотложны-
ми запросами. Интендантская служба предъявляла свои требования к постав-
кам с Тары, и Эллин просто не могла обойтись без Мамушки или Дилси,  или
даже Розы или Тины. Присей еще ни разу в жизни не удалялась  от  Тары  и
Двенадцати Дубов больше чем на милю, и путешествие в  поезде  да  еще  в
непривычном высоком звании няньки оказалось почти непосильным испытанием
для ее бедного маленького умишка. Двадцатимильный переезд  от  Джонсборо
до Атланты так ее взбудоражил, что Скарлетт  пришлось  все  время  самой
держать ребенка на руках. Теперь же зрелище никогда не виданного скопле-
ния домов и людей окончательно деморализовало Присей.  Она  подпрыгивала
на сиденье и вертелась во все стороны, так при этом подбрасывая ребенка,
что он стал жалобно хныкать.
   А Скарлетт с тоской вспоминала старые пухлые  руки  Мамушки,  которой
стоило только прикоснуться к ребенку, чтобы он тотчас затих. Но  Мамушка
осталась в Таре, и тут уж ничего нельзя было поделать. А брать маленько-
го Уэйда к себе на руки не имело смысла. У нее на руках он  будет  орать
ничуть не меньше, чем у Присей, да еще станет хвататься за ленты и  стя-
гивать с нее чепец и, конечно, помнет ей платье. И Скарлетт сделала вид,
что не расслышала слов дядюшки Питера.
   "Может быть, я со временем и научусь обращаться с детьми, - с досадой
думала Скарлетт, трясясь в коляске, с  трудом  выбиравшейся  из  привок-
зальной грязи. - Но все равно мне никогда не доставит удовольствия сюсю-
кать над ними". И видя, что личико ребенка совсем побагровело от  крика,
она сказала раздраженно:
   - Дай ему соску с сахаром. Присей,  она  у  тебя  в  кармане.  Сделай
что-нибудь, уйми ребенка. Он, понятно, голоден, но я же сейчас ничем  не
могу помочь.
   Присей достала сахар, завернутый в марлю, который сунула ей утром  на
дорогу Мамушка, и ребенок затих, а Скарлетт стала поглядывать по  сторо-
нам, и ее настроение немного поднялось. Когда дядюшке Питеру удалось на-
конец выволочь коляску из глинистых рытвин  и  выбраться  на  Персиковую
улицу, она почувствовала, что любопытство впервые за многие месяцы снова
пробуждается в ней. Как вырос город! Всего лишь год  с  небольшим  назад
была она здесь в последний раз, и казалось просто непостижимым, что  ма-
ленькая Атланта могла так перемениться за столь короткий срок.
   Весь прошедший год Скарлетт была так погружена в  свои  несчастья,  а
постоянные разговоры о войне так ей прискучили, что она оставалась в не-
ведении тех коренных перемен, которые начали совершаться в Атланте, лишь
только прогремели первые выстрелы. Железные  дороги,  сделавшие  Атланту
центром пересечения всех торговых путей в мирное время, приобрели в  дни
войны важное стратегическое значение. Расположенный вдали от района бое-
вых действий, город этот с его железнодорожным узлом стал связующим зве-
ном между двумя армиями Конфедерации - армией Виргинии и армией Теннесси
и Запада. И через ту же Атланту шли пути, соединявшие обе  эти  армии  с
глубинным Югом, откуда они черпали все необходимое для фронта. А теперь,
отвечая нуждам войны. Атланта становилась и промышленным центром, и  во-
енно-санитарной базой, и главным арсеналом,  и  складом  продовольствия,
поступавшего для сражавшихся армий Юга.
   Скарлетт глядела во все глаза, тщетно ища приметы того маленького го-
родка, который был ей так хорошо знаком. Его не  стало.  Представший  ее
взору город был похож на младенца, в одну ночь превратившегося в  огром-
ного шумного неуклюжего детину.
   Атланта гудела, как растревоженный улей, гордая сознанием своего зна-
чения для Конфедерации. И день и ночь  здесь  шла  работа  -  сельскохо-
зяйственный край стремительно превращался в индустриальный. До войны юж-
нее Мериленда почти не было ни хлопкопрядильных, ни шерстомотальных фаб-
рик, ни арсеналов, ни заводов - обстоятельство,  коим  всегда  гордились
южане. Юг поставлял государственных деятелей  и  солдат,  плантаторов  и
врачей, адвокатов и поэтов, но уж никак не инженеров или механиков.  Эти
низменные профессии были уделом янки. Но теперь, когда  военные  корабли
северян блокировали порты конфедератов и лишь ничтожное количество  гру-
зов могло просочиться сюда из Европы, Юг начал  предпринимать  отчаянные
попытки самостоятельно производить боевую технику.  Север  мог  со  всех
концов мира получать боеприпасы и подкрепление - тысячи ирландцев и нем-
цев, привлеченные щедрыми посулами, пополняли ряды армии северян. Юг мог
рассчитывать только на себя.
   В Атланте механические мастерские упорно и  кропотливо  перестраивали
станки на производство боевой техники - кропотливо, ибо на Юге почти  не
было для этого образцов и чуть ли не каждый винтик и  каждую  шестеренку
приходилось изготовлять по чертежам,  доставляемым,  минуя  блокаду,  из
Англии. Немало чужеземных лиц можно было теперь встретить на улицах  Ат-
ланты, и жители, чье внимание год назад сразу привлекал к себе даже лег-
кий акцент уроженцев Запада, перестали подмечать непривычную для их слу-
ха речь европейцев, проникавших в город через блокированные порты, чтобы
делать станки и производить снаряжение для армии конфедератов.  Все  это
были умелые люди, без которых Конфедерация не получила бы своих пистоле-
тов, винтовок, пушек и пороха.
   Казалось, можно было слышать, как пульсирует сердце города,  как  оно
неустанно, день и ночь гонит по железнодорожным артериям военное  снаря-
жение к двум сражавшимся армиям. В любые часы суток ревели гудки парово-
зов: прибывали одни поезда, отбывали другие. Сажа из вознесшихся над го-
родом фабричных труб оседала на белые стены домов. Всю ночь пылали  гор-
ны, и удары молотов еще долго продолжали громыхать, в то время как жите-
ли уже покоились в своих постелях. Там, где год назад тянулись  пустыри,
теперь работали мастерские, изготовляя седла, упряжь, подковы; оружейные
заводы производили винтовки и пушки; прокатные и литейные цехи-рельсы  и
товарные вагоны, которые должны были заменить те,  что  были  уничтожены
северянами. А на множестве различных предприятий  выпускались  пуговицы,
шпоры, хомуты, палатки, уздечки, пистолеты и сабли. Литейные уже начина-
ли ощущать нехватку металла, поскольку рудокопы ушли сражаться на  фронт
и алабамские рудники почти бездействовали, а  ввоз  через  блокированные
порты стал почти невозможен. В Атланте уже не осталось  чугунных  оград,
чугунных решеток, чугунных ворот и даже чугунных статуй на газонах - все
было отправлено в плавильни.
   А вдоль Персиковой улицы и по всем прилегающим переулкам  протянулись
различные военные управления: интендантское, связи, почтовое, железнодо-
рожное, главное управление военной полиции... и всюду, куда ни глянь,  в
глаза бросались военные мундиры. В  пригородах  расположились  ремонтные
службы с большими загонами для лошадей и мулов, а на окраинных улицах  -
госпитали. Слушая дядюшку Питера, Скарлетт начинала понимать, что Атлан-
та стала городом раненых: здесь были общие госпитали, инфекционные  гос-
питали, госпитали для выздоравливающих, - всех не  перечесть.  И  каждый
день продолжали прибывать поезда с новыми партиями раненых и больных.
   От прежнего тихого городка не осталось и следа, и новый, быстро  раз-
раставшийся город шумел и бурлил с невиданной энергией. У Скарлетт, при-
выкшей к неспешному, ленивому течению сельской жизни и к тишине,  просто
дух захватывало от всей этой суматохи, но она пришлась ей по вкусу.  Ки-
пучая атмосфера Атланты приятно волновала и бодрила, и  сердце  Скарлетт
учащенно забилось, словно ей передалось лихорадочное биение пульса горо-
да.
   Пока коляска медленно пробиралась по грязным колдобинам главной улицы
города, Скарлетт с интересом разглядывала новые здания и новые  лица.  В
толпе на тротуарах мелькали мундиры с нашивками, указывавшими на принад-
лежность к различным родам войск и различные звания.  Узкая  улица  была
сплошь запружена повозками, колясками, кабриолетами, санитарными  и  ар-
мейскими фургонами; мулы с трудом волокли их по разбитым колеям, возницы
отчаянно чертыхались. Вестовые в серой форменной одежде носились,  разб-
рызгивая грязь, из одной воинской части в другую,  доставляя  приказы  и
депеши; раненые ковыляли на костылях - нередко в сопровождении двух  за-
ботливых дам; с учебного плаца, где новобранцев в спешном порядке обуча-
ли строевой службе, доносилась дробь барабана, звуки горна, выкрики  ко-
манды, и у Скарлетт перехватило дыхание, когда она - впервые в  жизни  -
увидела воочию мундиры северян: дядюшка Питер, указав кнутом  на  группу
мрачного вида людей в синих мундирах, шагавших в направлении  вокзала  в
сопровождении отряда конфедератов с винтовками наперевес, сказал, что их
ведут, чтобы погрузить в вагоны и отправить в лагерь для военнопленных.
   "О! - мысленно воскликнула Скарлетт, впервые со дня памятного барбекю
ощутив подлинную радость. - Кажется, мне  здесь  понравится.  Жизнь  тут
бьет ключом, и все так интересно!"
   А жизнь в городе действительно била ключом, и отнюдь не  все  стороны
этой жизни были доступны взору Скарлетт: десятки новых салунов  открыва-
лись один за другим; следом за войсками в город хлынули толпы  проститу-
ток, и бордели процветали - к ужасу благочестивых горожан. Все  гостини-
цы, пансионы и частные дома были забиты до отказа приезжими: к  раненым,
находившимся на излечении в переполненных госпиталях Атланты,  родствен-
ники стекались отовсюду. Каждую неделю устраивались балы,  приемы,  бла-
готворительные базары и бесчисленные свадьбы на скорую руку, на  военный
лад; отпущенные на побывку женихи венчались в  светло-серых  с  золотыми
галунами мундирах, невесты - в  пышных  подвенечных  уборах,  прорвавших
блокаду наряду с шампанским, пенившимся в бокалах, когда поднимались то-
сты в честь новобрачных; в церквах в  проходах  между  скамьями  повсюду
торчали сабли, и за венчаньями следовали прощанья и слезы. Всю ночь тем-
ные, обсаженные деревьями улицы гудели от топота  танцующих  ног,  а  из
окон неслись звуки фортепьяно, и мужественные голоса воинов-отпускников,
сплетаясь с нежными сопрано, выводили меланхолические напевы:  "Горнисты
в горн трубят" и "Письмо твое пришло, увы, так поздно", увлажняя слезами
волнения юные глаза, еще не познавшие всей глубины истинного горя.
   Коляска, увязая в жидкой грязи, катилась по улице, а у  Скарлетт,  не
иссякая ни на мгновение, слетали с языка вопросы, и дядюшка Питер,  гор-
дый своей осведомленностью, отвечал на них, тыча то туда, то  сюда  кну-
том,
   - Вон там - это арсенал. Да, мэм, у них там винтовки и  всякое  такое
прочее. Нет, мэм, это не лавки, это конторы тех, кто прорывает  блокаду.
Как, мэм, да неужто вы ничего не знаете про это? Это конторы  чужеземцев
- они покупают у нас хлопок и везут его морем из Чарльстона и Уилмингто-
на, а нам привозят порох. Нет, мэм, не знаю я, кто они такие. Мисс Питти
говорит - они вроде бы англичане, да только никто ни слова не  понимает,
что они лопочут. Да, мэм, большой дым, от этой копоти у мисс Питти  сов-
сем пропали ее шелковые занавески. Это все от прокатных и  литейных  це-
хов. А уж шуму-то от них по ночам - мочи нет! Никому спать не дают! Нет,
мэм, смотреть - смотрите, а останавливаться я  не  могу.  Пообещал  мисс
Питти привезти вас прямехонько домой... Мисс  Скарлетт,  поклонитесь-ка.
Это мисс Мерриуэзер и мисс Элсинг здороваются с вами.
   Скарлетт смутно припомнила двух вышеназванных дам: они  приезжали  на
ее свадьбу из Атланты... Кажется, это закадычные подруги мисс  Питтипэт.
Она поспешно обернулась в ту сторону, куда указывал кнут дядюшки Питера,
и поклонилась. Дамы сидели в коляске перед мануфактурным магазином.  Хо-
зяин и два приказчика стояли перед ними на тротуаре, держа в руках руло-
ны хлопчатобумажных тканей. Миссис Мерриуэзер была высокая тучная  дама,
так исступленно затянутая в корсет, что, казалось, ее бюст,  выпирая  из
корсажа, устремляется вперед, словно нос корабля. Ее черные  с  проседью
волосы обрамляла бахрома безупречно  каштановых  искусственных  локонов,
упорно не желавших гармонировать с природным цветом волос, а круглое ру-
мяное лицо было хоть и добродушным, но и властным. Миссис Элсинг,  худо-
щавая, хрупкая, со следами былой красоты и годами несколько моложе своей
спутницы, сохраняла остатки увядающей свежести и горделивую осанку поко-
рительницы сердец.
   Обе эти дамы, вкупе с третьей - миссис Уайтинг, были столпами  светс-
кого общества Атланты. Они безраздельно управляли тремя церквами в своих
приходах - их клиром, певчими и прихожанами. Они устраивали  благотвори-
тельные базары, председательствовали в швейных кружках, руководили  уст-
ройством балов и пикников. Им было точно известно, кто составил  удачную
партию и кто - нет, кто предается тайному пьянству, кто должен родить  и
когда. Они были непререкаемыми знатоками всех родословных, если речь шла
о лицах, имевших какой-то вес в Джорджии, Южной Каролине и  Виргинии,  а
все прочие штаты в расчет не принимали, ибо, по твердому убеждению  этих
дам, всякий, кто был хоть кем-то, не мог быть выходцем ни из какого дру-
гого штата, кроме вышеупомянутых трех. Они точно знали, что  прилично  и
что нет, и никогда не упускали случая заявить об этом  во  всеуслышание:
миссис Мерриуэзер - громко и внятно, миссис Элсинг  -  изысканно-певучим
замирающим голоском, миссис Уайтинг - трагическим шепотом, дающим предс-
тавление о том, как ей тяжело говорить о подобных вещах.  Все  три  дамы
ненавидели друг друга и друг другу не доверяли с не меньшей искренностью
и острой неприязнью, чем первый римский триумвират, и это,  по-видимому,
и служило основой их нерасторжимого союза.
   - Я сказала Питти, что вы непременно должны быть в моем госпитале,  -
крикнула миссис Мерриуэзер, сияя улыбкой. - Не вздумайте что-нибудь поо-
бещать миссис Мид или миссис Уайтин!
   - Ни за что, - отвечала Скарлетт, не имея ни малейшего  представления
о том, что подразумевает под этим миссис Мерриуэзер, но чувствуя, как  у
нее потеплело на сердце, оттого что ее так радушно  приветствуют  и  она
кому-то нужна. - Я надеюсь, мы скоро увидимся.
   Коляска потащилась дальше, но тут же стала, давая дорогу двум  дамам,
пробиравшимся через улицу, прыгая с камня на камень,  с  полными  бинтов
корзинами в руках. В эту  минуту  внимание  Скарлетт  привлекла  к  себе
чья-то яркая, необычно яркая для улицы одежда: на тротуаре, завернувшись
в пеструю кашемировую шаль с бахромою до пят,  стояла  высокая  красивая
женщина с нагловатым лицом и копной ненатурально рыжих  волос.  Скарлетт
еще никогда не видела женщины, которая бы так  явно  "что-то  делала  со
своими волосами", и она уставилась на нее как зачарованная.
   - Дядюшка Питер, кто это? - шепотом спросила она.
   - Не знаю.
   - Знаешь, знаешь. Я же вижу, что знаешь. Кто она?
   - Ее зовут Красотка Уотлинг, - сказал дядюшка Питер, презрительно от-
топырив нижнюю губу.
   Скарлетт не преминула отметить про себя, что он не прибавил  к  имени
ни "мисс", ни "миссис".
   - А кто она такая?
   - Мисс Скарлетт, - угрюмо произнес дядюшка Питер и вытянул кнутом ни-
как этого не ожидавшую лошадь, - мисс Питти совсем будет  не  по  нраву,
что вы все спрашиваете про то, о чем вам вовсе  не  надобно  спрашивать.
Теперь в этом городе столько всякого непотребного народу, что  о  нем  и
говорить-то негоже.
   "Боже милостивый! - подумала Скарлетт, сразу прикусив язык. -  Должно
быть, это падшая женщина!"
   Еще ни разу в жизни не доводилось ей видеть женщин  такого  сорта,  и
она чуть не свернула себе шею, разглядывая эту особу, пока та не затеря-
лась в толпе.
   Лавки и новые, возникшие за войну здания стали теперь попадаться  все
реже и реже, а между ними лежали пустыри. Наконец деловая  часть  города
осталась позади и вдали показались жилые  кварталы.  Скарлетт  мгновенно
узнавала их, как старых друзей: вот солидный величественный  дом  Лейде-
нов; вот белые колонны и зеленые жалюзи Боннеллов; вот  красный  кирпич-
ный, насупившийся за невысокой дощатой оградой дом в георгианском  стиле
- это особняк Маклюров. Теперь они продвигались  вперед  еще  медленнее,
так как со всех крылечек, из всех палисадников, со всех дорожек к  Скар-
летт неслись приветствия. Кое-кого из хозяек этих домов она немного зна-
ла, других припоминала очень смутно, по большей же  части  они  были  ей
незнакомы. Тетя Питтипэт явно оповестила всех о ее приезде. Малютку Уэй-
да приходилось время от времени приподымать повыше, чтобы те дамы, кото-
рые рискнули, несмотря на грязь, приблизиться к  коляске,  могли  громко
выразить свое восхищение. И все они утверждали, что Скарлетт должна при-
соединиться именно к их вязальным и швейным кружкам и госпитальным коми-
тетам и ни к каким другим, а она беспечно раздавала обещания  направо  и
налево.
   Когда коляска проезжала мимо покосившегося тесового домика, выкрашен-
ного в зеленую краску, маленькая негритянка, стоявшая на крылечке, крик-
нула:
   - Эй, она приехала! - И доктор Мид со своей супругой и тринадцатилет-
ним Филом появились из дома, чтобы ее приветствовать. Скарлетт припомни-
ла, что они тоже были у нее на свадьбе. Миссис Мид взобралась на камень,
возле которого приезжавшие останавливали лошадей, чтоб удобнее было сой-
ти, и, вытянув шею, разглядывала ребенка, а доктор Мид прошлепал по гря-
зи к самой коляске. Это был высокий, худой мужчина с остроконечной седо-
ватой бородкой. Одежда болталась на его тощей фигуре, словно наброшенная
на плечи только что пронесшимся ураганом. Он  был  кладезем  мудрости  в
глазах всей Атланты и ее надежным оплотом, и потому  нет  ничего  удиви-
тельного, если такого же мнения о себе отчасти придерживался и  сам.  Но
невзирая на его напыщенные манеры и привычку изрекать свои суждения  то-
ном оракула, доктор был добрейшей душою в городе.
   Поздоровавшись со Скарлетт, ткнув Уэйда пальцем в  живот  и  похвалив
его, доктор тут же заявил, что тетушка Питтипэт дала  клятвенное  обеща-
ние: Скарлетт будет скатывать бинты и работать в госпитале, в комитете у
миссис Мид, и только у миссис Мид.
   - О господи, что же мне делать! Я уже  надавала  обещаний  нескольким
десяткам дам! - воскликнула Скарлетт.
   - В том числе, конечно, и миссис Мерриуэзер! -  возмущенно  вскричала
миссис Мид. - Чтоб ей пусто было! Она, должно быть, днюет  и  ночует  на
вокзале!
   - Я пообещала, потому что просто не имела представления,  о  чем  она
говорит, - призналась Скарлетт. - А что, кстати, это за комитеты?
   Доктор и его супруга были, казалось,  слегка  шокированы  проявленным
Скарлетт невежеством.
   - Ну, понятно, вы ведь были погребены у себя на плантации, откуда  же
вам знать, - поспешила найти для нее извинение миссис Мид. - У нас  соз-
даны комитеты сестер милосердия для обслуживания  разных  госпиталей  по
разным дням. Мы ухаживаем за ранеными, помогаем докторам, готовим  пере-
вязочный материал и одежду, а когда раненые поправляются настолько,  что
могут покинуть госпиталь, мы берем их к себе домой до полного  выздоров-
ления, после чего они возвращаются в армию. И мы заботимся о семьях  ра-
неных, поскольку некоторые из них терпят просто ужасную нужду. Наш коми-
тет создан при том госпитале, где работает доктор Мид, и все в один  го-
лос утверждают, что доктор поистине творит чудеса...
   - Хватит, хватит, миссис Мид, - ласково прервал ее супруг.  -  Нечего
меня перед всеми расхваливать. Вы вот не пустили меня на  фронт,  а  то,
что я здесь делаю, это все пустяки.
   - Не пустила? - возмущенно вскричала супруга. - Я не пустила? Это  же
город вас не отпустил, и вы это прекрасно знаете.  Понимаете,  Скарлетт,
когда людям стало известно, что он намерен отбыть в Виргинию в  качестве
военного врача, все дамы в городе подписали петицию, умоляя его остаться
здесь. Само собой понятно, что город не может обойтись без него.
   - Ну будет, будет, - миссис Мид, - повторил доктор,  явно  польщенный
ее похвалами. - Что ж, пожалуй, хватит пока и одного сына на фронте.
   - А на будущий год пойду на войну я! - воскликнул Фил, подпрыгивая на
месте от волнения. - Барабанщиком! Я уже учусь бить  в  барабан.  Хотите
послушать? Сейчас побегу, принесу барабан!
   - Нет, не сейчас, - сказала миссис Мид и притянула сына к себе.  Глу-
бокое душевное волнение отразилось на ее лице. - Не на будущий год,  до-
рогой. Еще через годик, может быть.
   - Но война же тогда кончится! - обиженно закричал  Фил,  выскальзывая
из материнских объятий. - А ты обещала!
   Взгляды родителей встретились, и Скарлетт прочла  все  в  их  глазах.
Дарси Мид сражался в Виргинии, и трепетная любовь родителей была устрем-
лена на младшего, оставшегося с ними сына.
   Дядюшка Питер откашлялся.
   - Мисс Питти была страх в каком волнении, когда я уезжал. Надо  ехать
домой, она и так уж, небось, лежит в обмороке.
   - До свидания. Я наведаюсь к вам после обеда! - крикнула миссис  Мид.
- И передайте от меня Питти: если она не отдаст вас в  мой  комитет,  ей
еще не раз придется падать в обморок.
   Коляска, раскачиваясь из стороны в сторону в скользких глинистых  ко-
леях, потащилась дальше, а Скарлетт, улыбаясь,  откинулась  на  подушки.
Впервые за много месяцев у нее посветлело на душе. Атланта с  ее  шумной
уличной толпой, с ее неистовостью, спешкой, подспудным напряжением  воз-
буждала в ней приятное волнение - она была ей куда милее пустынной план-
тации в окрестностях Чарльстона, где ночное безмолвие нарушали лишь кри-
ки аллигаторов, милее и самого Чарльстона, дремлющего в тени своих садов
за высокими оградами, милее Саванны с ее широкими, обсаженными  пальмами
улицами и мутной рекой. И - пока что, быть может, милее даже Тары, доро-
гой ее сердцу Тары.
   Этот город с узкими грязными улочками,  раскинувшийся  среди  пологих
красных холмов, чем-то таинственно влек ее к себе;  в  нем  крылась  ка-
кая-то глубокая первозданная сила, находившая отклик в ее душе, где  под
тонкой оболочкой привитых усилиями Мамушки и  Эллин  понятий  оставалось
живо то, что было сродни этой силе. Здесь она внезапно почувствовала се-
бя в своей стихии - здесь, а не среди спокойного величия старых городов,
распластавшихся на равнине у желтых рек.
   Теперь дома отстояли друг от друга все дальше и дальше, и вот,  высу-
нувшись из коляски, Скарлетт увидела красные кирпичные стены и  шиферную
крышу дома мисс Питтипэт. Дом стоял на отшибе, на северной окраине горо-
да. За ним Персиковая улица, сужаясь,  превращалась  в  тропу,  вьющуюся
между высоченными деревьями, и скрывалась из глаз в тихой чаще леса. Ак-
куратная деревянная ограда сияла свежей белой краской, а  цветник  перед
входом золотился желтыми звездочками последних в этом  сезоне  жонкилей.
На крыльце стояли две женщины в черных платьях, а  позади  них  огромная
мулатка, скрестив под передником руки, расплывалась широченной белозубой
улыбкой. Толстушка мисс Питтипэт переминалась от волнения на  своих  ма-
леньких ножках, прижав руку к пышной груди, дабы унять биение  растрево-
женного сердца. Скарлетт поглядела на стоявшую рядом с ней  Мелани  и  с
мгновенно вспыхнувшим чувством неприязни поняла: вот она - ложка дегтя в
бочке меда Атланты: эта хрупкая фигурка в траурном платье, с гривой  не-
покорных темных кудрей, безжалостно стянутых в степенный тугой  узел,  с
радостной приветливой улыбкой на нежном  широкоскулом  личике  с  острым
подбородком.
   Когда кому-нибудь из южан припадала охота собрать  пожитки  и  отпра-
виться за двадцать миль проведать родных или друзей,  визит  этот  редко
продолжался менее четырех-пяти недель, а иной раз затягивался и  дольше.
Южане с равным энтузиазмом ездили в гости и принимали гостей у  себя,  и
не было ничего из ряда вон  выходящего,  если,  заглянув  на  Рождество,
родственники задерживались до июля. Нередко случалось также, что  и  но-
вобрачные, заехав с обычным визитом, заживались у радушных хозяев до по-
явления на свет своего второго ребенка. И столь же часто бывало, что ка-
кой-нибудь престарелый дядюшка или тетушка, завернув в воскресенье  ото-
бедать, много лет спустя отправлялся из этого же дома на погост,  так  и
не удосужившись убраться восвояси. Гости никого не утруждали,  ибо  дома
были вместительны, в челяди недостатка не ощущалось, а  прокормить  нес-
колько лишних ртов в этом краю изобилия не составляло труда. Во всех до-
мах постоянно было полно гостей разного возраста и пола: приезжали с ви-
зитом новобрачные; приезжали молодые матери - похвалиться своим новорож-
денным; приезжали выздоравливающие - окрепнуть после болезни;  приезжали
удрученные горем молодые девушки, усланные родителями из дома, дабы убе-
речь их от нежелательного брака, и молодые девушки, достигшие  критичес-
кого возраста и еще не обручившиеся и отправленные к родственникам в на-
дежде, что с их помощью и на новом месте удастся поймать подходящего же-
ниха. Гости вносили разнообразие, оживляли неспешное течение жизни  Юга,
И им всегда оказывали радушный прием.
   Так и Скарлетт приехала в Атланту, не имея ни малейшего представления
о том, как долго она здесь пробудет. Если ей покажется тут так же  скуч-
но, как в Саванне и Чарльстоне, она возвратится домой через месяц.  Если
понравится, она будет тут жить, сколько поживется. Однако не успела  она
приехать, как тетушка Питти и Мелани повели на нее атаку, стараясь  убе-
дить ее обосноваться у них навечно. Все и всяческие аргументы были пуще-
ны в ход. Они хотят, чтобы она жила с ними, потому что они ее любят. Они
очень одиноки, и по ночам им бывает ужасно страшно в этом большом  доме,
а Скарлетт такая храбрая, и с ней они ничего не будут бояться. Она такая
очаровательная, сумеет развеять их печаль. Теперь, после смерти  Чарлза,
ее место и место его сына - здесь, с родней усопшего. К тому же, соглас-
но завещанию Чарлза, половина дома принадлежит ей. И наконец: Конфедера-
ции дорога каждая пара рук, чтобы шить, вязать, скатывать бинты и ухажи-
вать за ранеными.
   Дядюшка Чарлза, старый холостяк Генри Гамильтон, живший в отеле  "Ат-
ланта" возле вокзала, также имел с ней серьезную беседу  на  этот  счет.
Дядюшка Генри - маленький, гневливый джентльмен с округлым брюшком,  ро-
зовым личиком и длинной гривой седых волос - отличался свирепой нетерпи-
мостью к тому, что он называл женским сюсюканьем  и  ломаньем.  По  этой
причине он почти не общался со своей сестрой мисс  Питтипэт.  С  детства
они отличались резким несходством характеров,  окончательный  же  разрыв
произошел у них из-за несогласия дядюшки Генри с тем, как тетушка  Питти
воспитывала их племянника Чарлза. "Делает какую-то слюнявую девчонку  из
сына солдата!" - возмущался дядюшка Генри. И несколько лет назад он поз-
волил себе так оскорбительно высказаться по адресу  тетушки  Питти,  что
она теперь говорила о нем только приглушенным шепотом  и  с  такими  та-
инственными умолчаниями, что непосвященному человеку  могло  показаться,
будто речь идет не о честном старом юристе, а по меньшей мере о потенци-
альном убийце. Оскорбление было нанесено в тот день, когда тетушка Питти
подделала изъять пятьсот долларов из доходов от своей недвижимости, опе-
ку над которой осуществлял дядюшка Генри, дабы вложить эти деньги в  не-
существующие золотые рудники. Дядюшка наотрез отказался  выдать  ей  эту
сумму и сгоряча заявил, что у тетушки не больше здравого смысла,  чем  у
блохи, и у него через пять минут пребывания в ее обществе делаются нерв-
ные колики. С того дня тетя Питти встречалась с дядей Генри только раз в
месяц на деловой почве: дядюшка Питер отвозил ее в контору, где она  по-
лучала у дяди Генри деньги на ведение хозяйства, и всякий раз после этих
коротких визитов - вся в слезах и с флаконом нюхательных солей в руке  -
укладывалась в постель на весь остаток дня. Мелани и Чарлз, находившиеся
в наилучших отношениях со своим дядей, предлагали тетушке избавить ее от
этого тяжкого испытания, но она, упрямо сжав свой детский  ротик,  реши-
тельно мотала головой и отказывалась наотрез. Она должна до конца  нести
свой крест, ниспосланный ей в лице дядюшки Генри. Чарлз и Мелани  пришли
к заключению, что эта периодическая нервная встряска - единственная в ее
спокойной упорядоченной жизни - приносит ей глубокое удовлетворение.
   Дядюшке Генри Скарлетт с первого взгляда пришлась по душе, ибо,  ска-
зал он, несмотря на все ее глупые ужимки, сразу видно, что  у  нее  есть
крупица здравого смысла в голове. Дядя был доверенным лицом и  вел  дела
не только тети Питти и Мелани, но ведал и той частью имущества,  которая
досталась Скарлетт в наследство от Чарлза. Для Скарлетт это было  неожи-
данным и приятным сюрпризом: оказывается, она состоятельная молодая вдо-
ва - ведь Чарлз завещал ей вместе с половиной дома еще и землю и кое-ка-
кую собственность в городе. А стоимость доставшихся ей в наследство  ам-
баров и товарных складов, разместившихся вдоль железнодорожного  полотна
за вокзалом, возросла за время войны втрое. Вот  тут-то,  делая  обстоя-
тельный доклад о состоянии ее недвижимой собственности, дядюшка Генри  и
предложил ей избрать местом постоянного жительства Атланту.
   - Достигнув совершеннолетия, Уэйд Хэмптон станет богатым человеком, -
сказал дядя Генри. - Атланта растет, и  через  двадцать  лет  недвижимое
имущество мальчика будет стоить в десять раз больше, чем теперь. Было бы
только разумно, чтобы он жил там, где находится его собственность,  дабы
иметь возможность самому управлять ею, да и имуществом  Питти  и  Мелани
тоже. Вскоре он останется единственным мужским представителем  рода  Га-
мильтонов, поскольку мне ведь не жить вечно.
   Дядюшка Питер просто с самого начала считал само собой  разумеющимся,
что Скарлетт приехала в Атланту, чтобы обосноваться  здесь  навсегда.  У
него как-то не укладывалось в голове, что единственный сын Чарлза  будет
воспитываться где-то далеко и он не сможет следить за  его  воспитанием.
Скарлетт выслушивала все эти доводы с улыбкой, но  не  отвечала  ничего.
Она не хотела связывать себя какими-либо обещаниями, еще не будучи  уве-
ренной в том, понравится ли ей жизнь в Атланте и постоянное общение с ее
новыми родственниками. К тому же она понимала, что Джералд и  Эллин  на-
верняка воспротивятся этому. И кроме того - теперь, вдали от Тары, в ней
уже пробуждалась мучительная тоска по дому - по красным, вспаханным  по-
лям, и по зеленым всходам хлопка, и по благоуханной тишине вечерних  су-
мерек. Впервые она начинала смутно прозревать, что имел в виду  Джералд,
говоря о любви к этой земле, которая у нее в крови.
   Поэтому она пока что ловко уклонялась от  окончательного  ответа,  не
раскрывая, как долго намерена погостить, и понемногу входя в жизнь крас-
ного кирпичного дома на тихом краю Персиковой улицы.
   Ближе знакомясь с родственниками Чарлза, приглядываясь к дому, в  ко-
тором он вырос, Скарлетт стала мало-помалу лучше понимать  этого  юношу,
который так стремительно, за такой короткий срок успел сделать ее  своей
женой, матерью своего сына и вдовой. Теперь ей открылось, откуда была  в
нем эта застенчивость, это простодушие, эта  мечтательность.  Если  даже
Чарлз и унаследовал что-то от того сурового, вспыльчивого,  бесстрашного
воина, каким был его отец, то изнеживающая, женственная атмосфера  дома,
где он рос, заглушила в нем еще в детстве наследственные черты  характе-
ра. Он был глубоко привязан к тете Питти, так и оставшейся  до  старости
ребенком, и необычайно горячо любил Мелани, а обе они были  на  редкость
добры и на редкость не от мира сего.
   Тетушку при крещении - это произошло шестьдесят лет тому назад -  на-
рекли Сарой Джейн Гамильтон, но уже давно, с того самого дня, когда обо-
жавший ее отец, заслышав быстрый легкий топот маленьких ножек,  внезапно
придумал ей прозвище, никто и никогда не звал ее иначе, как Питтипэт.  С
этого второго крещения прошло много лет,  внешность  тетушки  претерпела
роковые изменения, и прозвище стало казаться несколько  неуместным.  Ма-
ленькие ножки тети Питтипэт несли теперь слишком грузное для них тело, и
разве что склонность к бездумному и несколько ребячливому  лепету  могла
порой воскресить в памяти забытый образ живой шаловливой девчушки.  Тетя
Питтипэт была  теперь  кругленькая,  розовощекая,  сереброволосая  дама,
страдающая легкой одышкой из-за слишком туго затянутого корсета, ее  ма-
ленькие ножки, втиснутые в чрезмерно тесные  туфельки,  с  трудом  могли
покрыть расстояние свыше  одного  квартала.  При  самомалейшем  волнении
сердце тетушки Питти начинало болезненно трепетать, и она бесстыдно  ему
потакала, позволяя себе лишаться чувств при каждом удобном  и  неудобном
случае. Всем и каждому было известно, что обмороки тетушки  -  не  более
как маленькие дамские притворства, но, любя ее, все предпочитали об этом
умалчивать. Да, все любили тетушку и баловали, как ребенка, но никто  не
принимал ее всерьез - никто, кроме дядюшки Генри.
   Самым излюбленным занятием тетушки было почесать язычок;  она  любила
это даже больше, чем вкусно покушать, и могла часами добродушно и  безо-
бидно обсуждать чужие дела. Не будучи в состоянии  запомнить  ни  одного
имени, ни одной даты или названия места, она постоянно путала  действую-
щих лиц одной разыгравшейся в Атланте драмы с действующими  лицами  дру-
гой, что, впрочем, никого не вводило в заблуждение, так как никто не был
настолько глуп, чтобы принимать ее слова на веру. К тому же ей никогда и
не рассказывали ничего по-настоящему скандального или неприличного,  так
как, невзирая на ее шестидесятилетний возраст, все считали своим  долгом
оберегать целомудрие этой старой девы, и благодаря  молчаливому  сговору
ее добрых друзей она так и осталась на всю жизнь невинным,  избалованным
старым ребенком.
   Мелани во многих отношениях походила на свою тетку. Она была  так  же
скромна, так же застенчива, так же заливалась краской, однако  при  всем
том вовсе не лишена здравого смысла. "Да, конечно, на свой лад",  -  не-
вольно признавала в глубине души Скарлетт. Лицо Мелани, как и  лицо  те-
тушки Питти, было невинно и безоблачно, словно лицо ребенка, встречавше-
го в жизни лишь доброту и правдивость, искренность и любовь. Лицо ребен-
ка, ни разу еще не столкнувшегося ни с жестокостью, ни со злом и не  су-
мевшего бы распознать их при встрече. Мелани была счастлива, и ей  хоте-
лось, чтобы все вокруг тоже были счастливы или хотя  бы  довольны  своей
судьбой. Поэтому она стремилась видеть в человеке только лучшие его сто-
роны и всегда доброжелательно отзывалась о людях. В любом,  самом  тупом
из слуг она обнаруживала черты преданности и доброты,  искупавшие  в  ее
глазах тупость; в любой, самой уродливой и несимпатичной из знакомых де-
виц открывала благородство характера или приятное обхождение и  о  любом
мужчине, сколь бы он ни был незначителен или скучен, старалась судить не
по бросающимся в глаза недостаткам, а по скрытым в нем, быть может, дос-
тоинствам.
   За эти искренние и непосредственные порывы  ее  великодушного  сердца
все любили Мелани и невольно тянулись к ней, ибо кто может остаться  не-
чувствительным к чарам такого существа, умеющего открыть в других  поло-
жительные черты характера, о коих сам их обладатель даже и не подозрева-
ет? И у Мелани было больше подруг, чем у любой другой женщины в  городе,
а также больше друзей-мужчин, хотя и меньше, чем у других  девушек  пок-
лонников, так как она была лишена самоуверенности  и  эгоизма,  играющих
немалую роль в деле покорения мужских сердец.
   Правила хорошего тона предписывали всем девушкам-южанкам стремиться к
тому, чтобы окружающие чувствовали себя легко, свободно и приятно  в  их
обществе, и Мелани всего лишь следовала общим канонам. Этот  установлен-
ный женщинами неписаный кодекс поведения  и  придавал  привлекательность
обществу южан. Женщины Юга понимали, что тот край, где мужчины  довольны
жизнью, привыкли не встречать возражений и могут преспокойно тешить свое
тщеславие, имеет все основания стать для женщин весьма  приятным  местом
обитания.
   И от колыбели до могилы женщины прилагали все усилия  к  тому,  чтобы
мужчины были довольны собой, а довольные собой мужичины щедро вознаграж-
дали за это женщин своим поклонением и галантностью. В сущности, они  от
всей души были готовы одарить женщин всеми сокровищами мира, за исключе-
нием ума, которого никак не желали за ними признавать.
   Скарлетт умела быть столь же обходительной, как Мелани, но не бессоз-
нательно, а с хорошо отработанным мастерством, со знанием дела.  Разница
между ними заключалась в том, что Мелани говорила приятные, лестные сло-
ва, просто желая доставить людям хоть мимолетную  радость,  Скарлетт  же
всегда преследовала при этом какую-то свою цель.
   От двух самых близких ему женщин Чарлз не мог почерпнуть знания жизни
со всеми теневыми ее сторонами - ничего, что помогло бы закалить его во-
лю, и дом, в котором он жил и мужал, был похож на теплое, мягкое  птичье
гнездышко. Тихая, старомодно-чинная атмосфера этого дома ничем не  напо-
минала Тару. Скарлетт не хватало здесь многого: мужского запаха -  брен-
ди, табака, фиксатуара; резких голосов и случайно слетавших с уст  креп-
ких словечек; ружей, бакенбард, седел, уздечек,  путающихся  под  ногами
гончих собак. Непривычно было не слышать перебранки слуг за спиной у Эл-
лин; извечных перепалок Мамушки с Порком; пререканий Розы с Тиной; гроз-
ных окриков Джералда; не хватало и  собственных  ядовитых  пикировок  со
Сьюлин. Не приходилось удивляться, что Чарлз, выросший в этом доме,  был
робок и застенчив, как пансионерка. Здесь не повышали голоса, не  прихо-
дили в состояние ажитации; все учтиво прислушивались к чужим мнениям,  и
в конечном счете черный седой властный автократ правил  из  своей  кухни
всем и вся. Скарлетт, рассчитывавшая стать сама себе  хозяйкой,  вырвав-
шись из-под Мамушкиной опеки, обнаружила, к своему огорчению, что дядюш-
ка Питер придерживается еще более суровых понятий о том, как должна вес-
ти себя молодая дама, а тем более - вдова мистера Чарлза.
   Тем не менее в атмосфере этого дома Скарлетт мало-помалу  снова  воз-
рождалась к жизни, и незаметно для нее самой к ней возвращалась  прежняя
жизнерадостность. Ей едва минуло семнадцать лет, она обладала превосход-
ным здоровьем и несокрушимой энергией, а родня Чарлза всячески старалась
сделать ее жизнь приятной, и если это не всегда им удавалось, не их была
в том вина. У Скарлетт и сейчас еще при  упоминании  имени  Эшли  больно
сжималось сердце, но тут уж изменить что-нибудь никто был не властен.  А
это имя так часто слетало с губ Мелани! Между тем Мелани и тетушка Питти
без устали изобретали всевозможные способы развеять ее  печаль,  которую
они, естественно, приписывали совсем другим причинам. Всячески  стараясь
развлечь Скарлетт, они не давали воли своему горю. Они проявляли  беско-
нечную заботу о ее питании, настаивали, чтобы она всякий раз  вздремнула
после обеда, а потом поехала покататься в коляске. Они безудержно восхи-
щались ею - ее живым нравом, ее прелестной фигурой, ее белой  кожей,  ее
маленькими ручками и ножками - и не  только  неустанно  твердили  ей  об
этом, но тут же, в подкрепление своих слов, принимались обнимать ее, це-
ловать, душить в объятиях.
   Скарлетт принимала их ласки без особого восторга, но  расточаемые  ей
комплименты согревали душу. Дома она никогда не слышала по своему адресу
так много приятных слов. Мамушка, собственно, только и делала, что  ста-
ралась искоренить ее тщеславие. Малютка Уэйд уже не был для  нее  теперь
докукой, так как все население дома - как белое, так и  черное  (и  даже
соседи) - боготворило ребенка, и право подержать его на руках непрерывно
отвоевывалось с боем. А больше всех обожала его Мелани. Она находила его
восхитительным даже в те минуты, когда он заучивался неистовым ревом,  и
восклицала:
   - Сокровище мое! Ах, как бы я хотела, чтобы ты был моим сыном!
   Порой Скарлетт становилось нелегко скрывать  свои  чувства,  ибо  она
по-прежнему считала тетушку Питти невыносимо глупой старухой, а бессвяз-
ный лепет и пустословие этой дамы нестерпимо действовали  ей  на  нервы.
Мелани же возбуждала в ней чувство ревности и неприязнь, которые  стано-
вились все острее. Порой, когда Мелани, сияя от любви и гордости, прини-
малась говорить об Эшли или читать вслух его письма, Скарлетт  вынуждена
была внезапно встать и покинуть комнату. Однако при всем том она находи-
ла жизнь здесь довольно сносной. Атланта предоставляла ей больше  разно-
образия, чем Чарльстон, или Саванна, или Тара, а новые, совсем непривыч-
ные для нее обязанности, налагаемые войной,  не  оставляли  времени  для
размышлений и тоски. И все же порой, потушив свечу и зарывшись головой в
подушки, она тяжело вздыхала и думала:
   "О, если бы Эшли не был женат! Почему должна я возиться с ранеными  в
этом чертовом госпитале! Ах, если бы я могла завести себе поклонника!"
   К уходу за ранеными она мгновенно возымела неодолимое отвращение, од-
нако ей приходилось скрепя сердце делать это, поскольку обеим дамам -  и
миссис Мид и миссис Мерриуэзер - удалось заполучить ее в свои комитеты и
четыре раза в неделю она в грубом переднике, закрывавшем платье  от  шеи
до полу, повязанная косынкой, отправлялась по утрам в  душный,  смрадный
госпиталь. Все женщины Атланты, и молодые и старые, работали в  госпита-
лях и отдавались этому делу с таким жаром, что казались Скарлетт  просто
фанатичками. Они, естественно, предполагали и в ней такой  же  патриоти-
ческий пыл и были бы потрясены до глубины души, обнаружив, как  мало,  в
сущности, было ей дела до войны. Если бы ни на минуту не  покидавшая  ее
мучительная мысль, что Эшли может быть убит, - война для нее попросту не
существовала бы, и в госпитале она продолжала работать лишь потому,  что
не знала, как от этого отвертеться.
   Ничего романтического она в своей работе, разумеется, не видела. Сто-
ны, вопли, бред, удушливый запах и смерть - вот что обнаружила в  госпи-
тале Скарлетт. И грязных, бородатых, обовшивевших,  издававших  зловоние
мужчин, с такими отвратительными ранами на теле, что при виде их у  вся-
кого нормального человека все нутро  выворачивало  наизнанку.  Госпитали
смердели от гангрены - эта вонь ударяла Скарлетт в нос еще  прежде,  чем
она успевала ступить на порог. Сладковатый, тошнотворный запах впитывал-
ся в кожу рук, в волосы и мучил ее даже во сне. Мухи, москиты, комары  с
жужжанием, писком, гудением тучами вились над больничными койками, дово-
дя раненых до бессильных всхлипываний вперемежку с бранью,  и  Скарлетт,
расчесывая свои искусанные руки и  обмахиваясь  листом  пальмы  с  таким
ожесточением, что у нее начинало ломить плечо,  мысленно  посылала  всех
раненых в преисподнюю.
   А скромница из скромниц, застенчивая Мелани, казалось, не страдала ни
от вони, ни от вида ран или обнаженных тел, что  крайне  удивляло  Скар-
летт. Порой, держа таз с инструментами, в то время как доктор Мид  ампу-
тировал гангренозную конечность, Мелани становилась белее мела. И однаж-
ды Скарлетт видела, как Мелани после одной из  таких  операций  тихонько
ушла в перевязочную и ее стошнило в полотенце. Но в присутствии  раненых
она всегда была весела, спокойна и полна сочувствия, и  в  госпитале  ее
называли не иначе, как "ангел милосердия". Скарлетт  была  бы  не  прочь
заслужить такое прозвище тоже, но для этого ей пришлось бы прикасаться к
кишащему насекомыми белью раненых, лезть в глотку к  потерявшему  созна-
ние, проверяя, не застрял ли там  кусок  жевательного  табака,  от  чего
больной может задохнуться, бинтовать культи и чистить от мушиных личинок
гноящиеся раны. Нет, уход за ранеными - это не для нее!
   Кое с чем можно было бы примириться, если хотя бы она могла пустить в
ход свои чары, ухаживая за выздоравливающими воинами, так как многие бы-
ли из хороших семей и не лишены привлекательности, однако ее вдовье  по-
ложение делало это невозможным. Уход за идущими на поправку был возложен
на молодых девушек, которые не допускались в палаты к тяжелораненым, да-
бы  какое-либо  неподобающее  зрелище  не  предстало  там  ненароком  их
девственным очам. Не имея, таким образом, перед собой препон, поставлен-
ных брачными узами или вдовством, они свободно совершали  сокрушительные
набеги на выздоравливающих, и даже совсем не отличавшиеся красотой деви-
цы - хмуро отмечала про себя Скарлетт - без труда находили себе суженых.
   Если не считать общества раненых или тяжелобольных, Скарлетт  жила  в
окружении одних только женщин, и это страшно ее раздражало, ибо  она  не
испытывала ни любви, ни доверия к особам одного с  нею  пола  -  ничего,
кроме скуки. Тем не менее трижды в  неделю  в  послеобеденные  часы  она
должна была посещать швейный кружок и скатывать бинты в комитетах, возг-
лавляемых приятельницами Мелани. Все девушки, с которыми она там  встре-
чалась, хорошо знали Чарлза и были очень добры и  внимательны  к  ней  -
особенно Фэнни Элсинг и Мейбелл Мерриуэзер, дочери вдовствующих дам-пат-
ронесс. Но вместе с тем в их отношении проскальзывала чрезмерная  почти-
тельность, словно она была женщиной преклонных лет, чей век уже  прожит,
а их неумолчная болтовня о нарядах и кавалерах пробуждала в ней  зависть
и досаду за свое вдовство, лишавшее ее всех  удовольствий.  Господи!  Да
она же в тысячу раз привлекательней, чем Фэнни или Мейбелл! Как чудовищ-
но несправедливо устроена жизнь! Как это ни глупо, но все почему-то счи-
тают, что она должна заживо похоронить себя в могиле вместе  с  Чарлзом,
когда она вовсе к этому не стремится. Когда она всеми помыслами в Вирги-
нии, с Эшли!
   И все же, несмотря на все эти досады и огорчения, Атланта  ей  нрави-
лась. И недели бежали за неделями, а она и не помышляла об отъезде.

   ГЛАВА IX

   Как-то летним утром Скарлетт, сидя у окна своей спальни, мрачно  наб-
людала за вереницей повозок и следовавших за ними колясок, переполненных
молодыми жизнерадостными девушками, дамами постарше и мужчинами в  воен-
ной форме. Все это двигалось по Персиковой дороге, направляясь в поля  и
леса за декоративной зеленью для предстоявшего в этот вечер  благотвори-
тельного базара в пользу госпиталей. Под густым навесом  ветвей,  прони-
занных лучами солнца, красная дорога  казалась  пятнистой  от  мерцающих
бликов и теней, а копыта животных поднимали в воздух  маленькие  красные
облачка пыли. В первой повозке сидело четверо здоровенных негров с топо-
рами - на них была возложена обязанность нарубить побольше веток  вечно-
зеленых деревьев, очистив их от лиан, а в глубине повозки виднелась гру-
да огромных, покрытых салфетками корзин со снедью, дубовых лукошек с по-
судой и дюжина дынь. Двое негров, вооружившись  -  один  банджо,  другой
губной гармошкой, - с жаром  наяривали  собственный  вариант  популярной
песни: "Хочешь жизнь не зря прожить, в кавалерию ступай". Следом за ними
двигалась праздничная процессия экипажей: девушки  все  были  в  пестрых
летних платьях, в шляпах и митенках, с маленькими зонтиками в руках  для
защиты от солнца; дамы более почтенного  возраста  восседали  довольные,
безмятежно улыбающиеся; выздоравливающие воины, отпущенные  из  госпита-
лей, сидели в тесных колясках между стройными девушками и дородными мат-
ронами, продолжавшими хлопотливо окружать их заботой; смех,  шутки,  пе-
рекличка голосов, летящих от одного экипажа к другому;  офицеры,  сопро-
вождавшие дам верхом, заставляли лошадей идти вровень с колясками. Скри-
пели колеса, звенели шпоры, блестели на солнце галуны, колыхались веера,
покачивались зонтики, пели негры... Все ехали по  Персиковой  дороге  за
город на сбор зелени, на пикник с дынями. "Все, -  угрюмо  думала  Скар-
летт, - кроме меня".
   Проезжая мимо, они приветливо кричали ей что-то и махали рукой, и она
по мере сил старалась любезно отвечать на приветствия, но это  было  не-
легко. Где-то в груди маленьким злым зверьком зашевелилась боль,  подка-
тила к горлу, сжалась комком и притаилась, чтобы, того и гляди,  раство-
риться в слезах. Все едут на пикник - все, кроме нее. А вечером все пой-
дут на благотворительный базар и на бал - все, кроме нее. Кроме  нее,  и
кроме Мелли, и тетушки Питти, и еще двух-трех таких же невезучих,  кото-
рые тоже в трауре. Но для Мелли и Питти это словно бы и не имело  значе-
ния. У них как будто ни на секунду не возникало желания идти туда. А вот
у Скарлетт возникло. Ей захотелось,  мучительно  захотелось  попасть  на
этот базар.
   Это же в конце концов просто несправедливо! Она трудилась не покладая
рук, она сделала вдвое больше, чем любая другая девушка  в  городе,  для
подготовки к этому базару. Она вязала носки и детские  чепчики,  шали  и
шарфы, и плела ярды кружев, и расписывала фарфоровые туалетные коробочки
и флаконы. И вышила с полдюжины диванных подушек, украсив их флагом Кон-
федерации. Звезды, правду сказать, получились чуточку кривоваты, и  одни
с шестью и даже семью зубцами, а другие почти круглые, как блин, но  об-
щее впечатление было превосходно. Вчера она до полного изнеможения рабо-
тала в старой пыльной казарме, украшая розовыми, желтыми,  зелеными  ки-
сейными драпировками выстроенные вдоль стен киоски.  Это  была  поистине
тяжелая работа, да еще под наблюдением дам из комитета - словом,  ничего
веселого. Да и вообще она не получала никакого удовольствия от общения с
миссис Мерриуэзер, миссис Элсинг и миссис Уайтинг, которые пытались рас-
поряжаться ею, словно какой-нибудь негритянкой. И к тому  же  без  конца
похвалялись успехами своих дочек. В довершение всех бед она  до  пузырей
обожгла себе пальцы, помогая тете Питти и кухарке печь  слоеные  пирожки
для лотереи.
   А теперь, наработавшись как негр на плантации, она, видите ли, должна
скромно отойти в тень, именно в ту минуту, когда для всех начинается ве-
селье! Как несправедливо обошлась с ней судьба, сделав ее вдовой  с  ма-
леньким ребенком, плач которого доносится из соседней комнаты,  и  лишив
всех удовольствий и развлечений! Всего лишь год назад она  танцевала  на
балах, носила яркие платья, а не эти траурные одеяния, и никогда не име-
ла меньше трех женихов сразу. Ведь ей же всего семнадцать лет, и она еще
не успела натанцеваться вволю. Нет, это несправедливо!  Жизнь  проходила
мимо - по длинной летней, тенистой дороге, в мелькании серых мундиров  и
цветастых платьев, под звон банджо и шпор. Она старалась обуздать себя и
не слишком призывно улыбаться и махать рукой знакомым  мужчинам  -  тем,
которых выхаживала в госпитале, - но ямочки на щеках  играли  помимо  ее
воли, да и как бы могла она изобразить убитую горем вдову, когда все это
сплошное притворство.
   Улыбкам и поклонам был внезапно положен конец -  тетушка  Питти,  как
всегда слегка запыхавшаяся после подъема по лестнице, вошла в комнату и,
не говоря худого слова, оттащила ее от окна.
   - Душенька! Да вы никак рехнулись! Махать рукой мужчинам из окна сво-
ей спальни! Право же, Скарлетт, вы меня изумляете! Что бы  сказала  ваша
матушка!
   - Они же не знают, что это моя спальня.
   - Но они могут догадаться, и это ничуть не лучше. Вы не должны делать
таких вещей, душенька. Про вас начнут говорить, скажут, что  вы  слишком
нескромно себя ведете... И к тому же миссис Мерриуэзер известно, что это
окна вашей спальни.
   - И конечно, старая хрычовка не преминет оповестить об этом всех муж-
чин.
   - Душенька, как не совестно! Долли Мерриуэзер - моя лучшая подруга!
   - Все равно она старая хрычовка... Ах, тетя Питти, простите меня,  ну
не надо, не плачьте! Я позабыла, что это окно моей спальни, я больше  не
буду! Мне... мне просто очень хотелось поглядеть, как они едут.  Мне  бы
так хотелось поехать с ними.
   - Душенька!
   - Да, да, хотелось бы. Мне надоело сидеть тут взаперти.
   - Скарлетт, пообещайте мне, что вы никогда не повторите больше  таких
слов. Все будут думать, что у вас нет ни  малейшего  уважения  к  памяти
бедного покойного Чарли...
   - Ох, тетя Питти, ну, пожалуйста, не плачьте!
   - Боже мой, теперь я и вас довела до слез, - всхлипнула тетушка  Пит-
типэт и с чувством облегчения полезла в карман юбки за носовым платком.
   Твердый комок, стоявший у Скарлетт в  горле,  уступил  наконец  место
слезам, и она заплакала - громко, навзрыд, но не по бедному  Чарли,  как
полагала тетушка Питтипэт, а по затихавшему вдали смеху и скрипу  колес.
Встревоженная Мелани с гребенкой в руке вбежала, шелестя юбками, в  ком-
нату. Ее темные волосы, обычно всегда аккуратно уложенные в сетку,  пыш-
ным облаком маленьких своевольных кудряшек рассыпались по плечам.
   - Дорогие! Что случилось?
   - Чарли! - сладко всхлипнула тетушка Питтипэт, упоенно отдаваясь сво-
ему горю и припадая головой к плечу Мелани.
   - О! - воскликнула Мелани, и губы ее задрожали при  упоминании  имени
покойного брата. - Мужайтесь, моя дорогая! О, Скарлетт, не плачь!
   Скарлетт же, упав ничком на кровать, рыдала в голос,  оплакивая  свою
впустую проходящую молодость, лишенную уготованных этому возрасту  разв-
лечений. Она рыдала, как дитя, привыкшее слезами добиваться всего,  чего
ни пожелает, но понимающее вместе с тем, что на сей раз слезами не помо-
жешь, и потому рыдающее уже от негодования и отчаяния. Уткнувшись  голо-
вой в подушку, она со злости колотила ногами по стеганому одеялу.
   - Лучше бы я умерла! - самозабвенно всхлипывала она.
   Перед лицом такого бездонного горя необременительные  слезы  Питтипэт
высохли, а Мелани бросилась утешать сноху.
   - Дорогая, не плачь! Вспомни, как тебя любил Чарлз! Пусть это  послу-
жит тебе утешением! Подумай о своем драгоценном малютке!
   Чувство обездоленности оттого, что она лишена теперь  всех  доступных
другим утех, раздражение оттого, что никто ее не понимает,  сковали,  по
счастью, Скарлетт язык, иначе, с унаследованной от Джералда привычкой не
стесняться в выражениях, она выложила бы напрямик все, что накопилось  у
нее на сердце. Мелани погладила ее по плечу, а тетя Питти  заковыляла  к
окну, чтобы опустить жалюзи.
   - Не надо! - яростно вскричала вдруг Скарлетт,  поднимая  от  подушки
красное, опухшее от слез лицо. - Не опускайте! Я  еще  не  умерла,  хоть
лучше бы мне умереть! О пожалуйста, уйдите, оставьте меня одну!
   Она снова уткнулась головой в подушку, и, шепотом посовещавшись  друг
с другом, обе дамы на цыпочках удалились. Скарлетт слышала, как  Мелани,
понизив голос, говорила тете Питтипэт, когда они спускались с лестницы:
   - Тетя Питти, прошу вас, не надо при ней упоминать о  Чарлзе.  Вы  же
знаете, как тяжело это на нее всегда действует. У бедняжки делается  та-
кое странное выражение лица - мне кажется, она каждый раз с трудом удер-
живается от слез. Мы не должны усугублять ее горе.
   В бессильной ярости Скарлетт снова заколотила ногами по одеялу, ища и
не находя достаточно крепких слов, чтобы выразить душившую ее злобу.
   - Пропади все пропадом! - выкрикнула она наконец и почувствовала  не-
которое облегчение. И как только Мелани может так спокойно сидеть  дома,
не снимать траура по брату и отказываться от всяких развлечений - ей  же
всего восемнадцать лет? Мелани словно не замечает, что жизнь  проносится
мимо под звон банджо и шпор. Или это ее не трогает?
   "Да просто она бесчувственная деревяшка, -  думала  Скарлетт,  дубася
кулаком по подушке. - У нее никогда не было столько поклонников,  как  у
меня, ей и терять нечего. К тому же... к тому же у нее есть  Эшли,  а  у
меня... у меня - никого!" И разбередив еще сильнее свои раны такими мыс-
лями, она снова залилась слезами.
   В угрюмом ожесточении просидела она в спальне  до  обеда,  и  зрелище
возвращавшихся с пикника повозок, нагруженных сосновыми ветками,  вьющи-
мися растениями и папоротником, отнюдь не помогло развеять ее  тоску.  У
всех был усталый, но счастливый вид, и все снова улыбались и махали  ей,
и она уныло отвечала на их приветствия. Жизнь ничего не сулила  впереди,
и жить дальше явно не имело смысла.
   Избавление пришло с самой неожиданной стороны: когда после обеда  все
улеглись вздремнуть, к дому подъехала коляска с миссис Мерриуэзер и мис-
сис Элсинг. Пораженные таким неурочным визитом, Мелани, Скарлетт  и  те-
тушка Питтипэт вскочили с кроватей, поспешно зашнуровали  свои  корсажи,
пригладили волосы и спустились в гостиную.
   - У миссис Боннелл дети заболели корью, -  заявила  с  порога  миссис
Мерриуэзер, всем своим видом давая понять, что  считает  миссис  Боннелл
целиком ответственной за то, что это случилось.
   - А барышень Маклюр вызвали в Виргинию, - сообщила миссис Элсинг уми-
рающим голосом, томно обмахиваясь веером и, в свою  очередь,  давая  по-
нять, что это, как в общем и все прочее, мало ее  интересует.  -  Даллас
Маклюр ранен.
   - Какое несчастье - в один голос воскликнули хозяйки дома.  -  Бедный
Даллас!..
   - Да нет, легко, в плечо, - сухо уточнила миссис Мерриуэзер. - Но на-
до же, чтобы это случилось именно сейчас! Девочки уезжают на Север, что-
бы доставить его домой. Однако, бог мне свидетель, у нас нет времени си-
деть тут и чесать языком. Нам надо ехать развешивать зелень. Питти, вы и
Мелани нужны нам сегодня вечером, чтобы занять место  миссис  Боннелл  и
девочек Маклюр.
   - Но, Долли, это же невозможно!
   - Не говорите мне, пожалуйста, "невозможно",  Питтипэт  Гамильтон!  -
воинственно заявила миссис Мерриуэзер. - Вы должны приглядывать за  нег-
рами, которые будут разносить  прохладительные  напитки.  Вместо  миссис
Боннелл. А Мелли будет сидеть в киоске девочек Маклюр.
   - Но мы же не можем - еще не прошло и года, как бедный Чарли...
   - Я разделяю ваши чувства, но нет жертвы, которую нельзя было бы при-
нести во имя нашего Дела, - нежно пропела  миссис  Элсинг,  отметая  все
возражения.
   - Конечно, мы рады помочь, но разве вы не можете посадить в киоск ка-
кую-нибудь молоденькую хорошенькую девушку?
   Миссис Мерриуэзер фыркнула, издав трубный звук:
   - Нечто непостижимое творится с молодыми девицами в наши дни.  У  них
нет ни малейшего чувства долга. У всех девушек находятся какие-то  отго-
ворки, чтобы не сидеть в киосках. Я, разумеется, вижу их  насквозь!  Они
просто боятся, что это помешает им флиртовать с офицерами, только и все-
го. Да и новые платья не будут видны за прилавком. Как бы я хотела, что-
бы этот контрабандист... как его?
   - Капитан Батлер, - подсказала миссис Элсинг.
   - Чтобы он привозил побольше медикаментов  и  поменьше  кринолинов  и
кружев. Если я увижу сегодня хоть одно новое платье, это значит, что  он
привез их десятка два! Капитан Батлер! Я уже слышать не могу этого  име-
ни. Словом, Питти, у меня нет времени  препираться  с  вами.  Вы  должны
прийти, и точка. Все вас поймут. К тому же никто вас и не увидит в  зад-
ней комнате, и Мелли тоже не будет слишком бросаться в глаза. Киоск этих
бедняжек, девочек Маклюр, находится в самой глубине, и он не слишком хо-
рошо разукрашен, так что никто и не обратит на вас внимания.
   - Мне кажется, мы непременно должны пойти и помочь, -  сказала  вдруг
Скарлетт, изо всех сил стараясь скрыть, как она этого жаждет, и  придать
лицу спокойное, серьезное выражение. - Уж такую-то малость мы можем сде-
лать для госпиталя.
   Ни одна из приехавших дам ни разу не упомянула ее имени, и они, резко
обернувшись, воззрились на нее. Как бы остро ни нуждались они в  помощи,
им даже в голову не приходило просить вдову, меньше года носящую  траур,
принять участие в столь многолюдном сборище.  Скарлетт  ответила  на  их
молчаливое изумление детски простодушным взглядом широко  раскрытых  не-
винных глаз.
   - Мне кажется, мы все трое должны помочь чем можем. Я посижу с  Мелли
в киоске. По-моему, это как-то лучше для нас обеих, если мы будем  вмес-
те, а не порознь. Тебе не кажется, что так лучше, Мелли?
   - Право... - беспомощно пробормотала Мелли. Мысль о том,  чтобы,  еще
не сняв траура, появиться в публичном собрании, была для нее  столь  ди-
кой, что она растерялась.
   - Скарлетт права, - поспешила заявить миссис Мерриуэзер, заметив  ко-
лебания Мелани. Она встала, оправила кринолин. - Вы обе... все вы должны
прийти помочь. И пожалуйста, Питти, не пытайтесь  снова  пускать  в  ход
свои отговорки. Подумайте лучше о том, как госпиталь нуждается в деньгах
для новых коек и медикаментов. И я знаю, Чарлзу было бы приятно, что  вы
помогаете Делу, за которое он отдал жизнь.
   - Ну хорошо, - беспомощно пробормотала тетушка Питтипэт,  как  всегда
пасуя перед более сильным, чем у нее, характером. -  Если  вы  считаете,
что люди не осудят...
   "Какое счастье, просто не верится! Просто не верится!" - пело в  душе
у Скарлетт, когда она незаметно скользнула в задрапированный  розовой  и
желтой кисеей киоск, предназначавшийся для барышень Маклюр.  И  все-таки
она здесь! После целого года траура,  уединения,  приглушенных  голосов,
сводящей с ума скуки, она - на вечере, самом большом вечере, какой  ког-
да-либо устраивался в Атланте! Она снова видит  множество  людей,  огни,
слышит музыку, может полюбоваться на красивые наряды, кружева,  ленты  -
все, что этот пресловутый капитан Батлер привез, прорвавшись сквозь бло-
каду, из своего последнего плавания.
   Она опустилась на один из маленьких табуретов за прилавком и  окинула
взглядом длинный зал, который до этого вечера был всего лишь безобразной
голой учебной казармой Как должны были потрудиться сегодня  дамы,  чтобы
сделать его таким нарядным! Теперь он выглядел прелестно. Сюда,  подума-
лось ей, собрали, должно быть, все подсвечники и канделябры со всей  Ат-
ланты - серебряные, с дюжиной тонких, изогнутых консолей, фарфоровые,  с
очаровательными фигурками, украшающими  основание,  старинные  бронзовые
шандалы, строгие и величественные, с множеством  свечей  всех  цветов  и
размеров, благоухающих восковницей. Свечи стояли на  длинных,  декориро-
ванных цветами столах, и на пирамидах для винтовок,  вытянувшихся  вдоль
всех стен, и на прилавках киосков, и даже  на  подоконниках  распахнутых
настежь окон, где теплый летний ветерок колебал, не задувая, их пламя.
   Огромная безобразная лампа, подвешенная к потолку на заржавленных це-
пях в центре зала, совершенно преобразилась с помощью плюща и дикого ви-
нограда, начинавшего уже слегка съеживаться  от  жары.  Сосновые  ветви,
развешанные по стенам, источали приятный аромат, а по углам зала из  них
было образовано нечто вроде уютных беседок для отдыха почтенных матрон и
дуэний. Все стены, окна, все затянутые разноцветной кисеей киоски  укра-
сились гирляндами плюща, дикого винограда и сассапарили - длинные гибкие
плети падали каскадом. И повсюду среди этой зелени на красно-синих  фла-
гах и флажках сверкали звезды Конфедерации.
   Подмостки для музыкантов были оформлены с особенным вкусом.  Звездча-
тые флажки и растения в горшках и кадках почти скрывали их  от  глаз,  и
Скарлетт без труда догадалась, что все эти герани,  колеусы,  водосборы,
олеандры и бегонии были принесены сюда из разных домов, со  всех  концов
города. Даже четыре сокровища миссис Элсинг, ее четыре каучуконоса,  за-
няли почетное место по углам подмостков.
   С убранством же противоположного конца зала дамы так постарались, что
превзошли самих себя. Здесь на стене висели огромные портреты  -  прези-
дента Конфедерации Дэвиса и вице-президента Стефенса, уроженца Джорджии,
прозванного Маленьким Алексом. Над портретами  был  водружен  гигантский
флаг, а перед ними на длинных столах красовались  трофеи,  собранные  со
всех садов города: груды белых, желтых и алых роз, декоративные папорот-
ники; горделивые, похожие на шпаги золотистые гладиолусы, ворохи многоц-
ветных настурций и прямые, упругие стебли  шток-роз,  высоко  вздымающие
свои пунцовые и палевые головки. И среди этого буйства  цветов  торжест-
венно, как на алтаре, горели свечи. Два лица, глядевшие  сверху  в  зал,
были столь разительно несхожи, что казалось странным, как могли эти  два
человека одновременно оказаться во главе столь  торжественного  сборища:
Дэвис - с его тонким, твердо сжатым надменным ртом, впалыми щеками и хо-
лодными глазами аскета, и Стефенс - с горящим взором темных, глубоко по-
саженных глаз; лицо человека, познавшего лишь болезни и утраты и востор-
жествовавшего над ними благодаря крепости духа и природному чувству юмо-
ра. Два всеми любимых лица.
   Почтенные дамы, представительницы комитета, на плечи коих была возло-
жена ответственность за проведение базара, торжественно, как флагманские
суда, проплыли по залу, направляя запоздавших молодых  дам  и  смеющихся
девушек к их киоскам, и скрылись за дверями задних комнат,  где  готови-
лись прохладительные напитки и закуски. Тетушка Питти  поспешила  следом
за ними.
   Музыканты поднялись на подмостки и принялись настраивать свои  скрип-
ки, подкручивая колки и пиликая смычками с  торжественно-сосредоточенным
видом, - их черные, сверкающие белозубыми улыбками лица уже лоснились от
пота. Старик Леви, кучер миссис Мерриуэзер,  руководивший  оркестром  на
всех благотворительных базарах, балах и свадьбах еще с тех времен, когда
Атланта звалась Мартасвиллом, постучал смычком, прося  внимания.  Гостей
пока собралось мало - в основном только дамы-распорядительницы, - но все
взоры обратились к нему. И тут скрипки, контрабасы, аккордеоны, банджо и
трещотки медленно, протяжно заиграли "Лорену"  -  медленно,  потому  что
время для танцев пока не настало: танцы начнутся, когда из  киосков  ис-
чезнут товары. Скарлетт почувствовала, как забилось  у  нее  сердце  при
нежных меланхолических звуках вальса.
   Уплывает за годом год, Лорена!
   Травы увядают, снег идет,
   Солнце покидает небосвод, Лорена...
   Раз-два-три,   раз-два-три,   наклон   вправо,   влево,   раз-дватри,
раз-два-три, поворот-поворот... Какой изумительный вальс! Слегка  раски-
нув руки, полузакрыв глаза, она покачивалась в такт томной, завораживаю-
щей музыке. Печальная повесть трагической любви Лорены находила отклик в
ее растревоженной душе, и к горлу подступал комок.
   Внезапно, словно пробужденная к жизни музыкой вальса, залитая  лунным
светом, напоенная теплыми ароматами, улица за окнами наполнилась топотом
копыт, скрипом колес,  смехом,  голосами,  негромкой  перебранкой  куче-
ров-негров, отвоевывавших себе место для экипажа. Радостные, беззаботные
звуки перенеслись на лестницу; звонкие голоса девушек сплетались с басо-
витыми голосами их спутников: девушки восторженными  восклицаниями  при-
ветствовали своих подруг, расставшись с ними не далее как после полудня.
   И ожил зал. Девушки -  в  ярких  платьях,  с  огромными  кринолинами,
из-под которых выглядывали кружевные панталончики, - словно стая пестрых
бабочек, разлетелись во все концы зала. Обнаженные хрупкие белые  плечи-
ки, нежные округлые очертания грудей, чуть прикрытых кружевными  рюшами;
кружевные мантильи, небрежно наброшенные на полусогнутые руки,  веера  -
разрисованные или расшитые стеклярусом, веера  из  лебяжьих  перьев,  из
павлиньих перьев, подвешенные к запястьям на тоненьких бархатных ленточ-
ках; темные, гладко зачесанные вверх над ушами волосы, стянутые  на  за-
тылке тугим, тяжелым, уложенным в сетку узлом, кокетливо - горделиво от-
тягивающим голову назад; пушистые массы золотистых, танцующих надо лбом,
ниспадающих на шею локонов в обрамлении золотых  подвесок,  танцующих  с
локонами в лад; шелк, кружева, тесьма, ленты - все  контрабандное  и  от
этого еще более драгоценное; все наряды, все украшения - предмет  особой
гордости, выставляемый напоказ как живое свидетельство того, что контра-
бандисты и девушки утерли нос янки.
   Разумеется, не все цветы города были в знак  уважения  и  преданности
принесены к портретам вождей Конфедерации. Самые нежные и самые душистые
украшали девушек: чайные розы, прикрепленные к волосам над ухом;  бутоны
роз и веточки жасмина, сплетенные венком, придерживали  каскады  кудрей;
букетики цветов стыдливо выглядывали из-за атласных кушаков.  Всем  этим
цветам суждено было еще до исхода ночи перекочевать в качестве драгоцен-
ных сувениров в нагрудные кармашки серых мундиров.
   О, сколько мундиров мелькало в этой толпе и сколько  знакомых  мужчин
было облачено в эти мундиры-мужчин, которых Скарлетт  видела  на  госпи-
тальных койках или на плацу, встречала на улицах. И как великолепны были
эти мундиры, с начищенными до блеска пуговицами, с ослепительным золотом
галунов на обшлагах и на воротнике! И как красиво оттеняли  серое  сукно
мундиров красные, желтые и синие лампасы на брюках, указывающие  на  род
войск! Концы пунцовых и золотых кушаков развевались, ножны сабель  свер-
кали и звенели, ударяясь о блестящие ботфорты, и  звон  их  сливался  со
звоном шпор.
   "Какие красавцы!" - думала Скарлетт, глядя, как мужчины издали  взма-
хом руки приветствуют друг друга или склоняются над  рукой  какой-нибудь
почтенной дамы, и сердце ее переполнялось гордостью.  Все  они  казались
такими юными, несмотря на свои пышные рыжеватые усы или темные  каштано-
вые и черные бороды и такими красивыми и беспечными, несмотря на  забин-
тованные руки в лубках и белые марлевые повязки на голове,  резко  отте-
нявшие их загорелые, обветренные лица. Кое-кто был даже на  костылях,  и
какой гордостью сияли глаза сопровождавших их девушек, старавшихся  при-
ладиться к подпрыгивающим движениям  своих  кавалеров!  Особенно  ярким,
многоцветным пятном, затмевавшим все наряды дам, выделялся в толпе  зуав
из Луизианы. Маленький, смуглолицый, улыбающийся, с  рукой  в  лубке  на
черной шелковой перевязи, в широких, белых в  синюю  полоску  шароварах,
кремовых гетрах и коротком, плотно обтягивающем торс красном  мундире  -
он был похож не то на заморскую тропическую птицу, не то  на  обезьянку.
Его звали Рене Пикар, и он был главным претендентом на руку Мейбелл Мер-
риуэзер. Да, похоже, сегодня сюда прибыли все раненые из госпиталей - во
всяком случае, все, кто мог ходить, а также все, приехавшие с фронта  на
побывку или отпущенные по болезни, и все железнодорожные и почтовые слу-
жащие, и весь персонал госпиталей, и все, кто  работал  в  интендантской
службе от Атланты до Мейкона. Как довольны будут дамы-патронессы! Госпи-
тали огребут кучу денег сегодня.
   С улицы донеслись дробь барабанов, топот  ног,  громкие  восторженные
крики кучеров. Затрубили в горн, и  чей-то  сочный  бас  отдал  команду:
"Вольно!" И вот уже офицеры внутреннего охранения и милиции, все  в  па-
радных мундирах, поднялись по узкой лестнице и появились в зале, раскла-
ниваясь, отдавая честь, пожимая руки. Юношам из войск внутреннего  охра-
нения война казалась увлекательной игрой, и они уповали на то, что ровно
через год, если военные действия к тому времени еще продлятся, они  тоже
отправятся в Виргинию, а седобородые старцы, которым в эту минуту  хоте-
лось бы вернуть свою юность, молодцевато вышагивали в мундирах  внутрен-
него охранения, озаренные светом славы своих сражающихся на фронте сыно-
вей. В мундирах же милиции были в основном мужчины средних лет и постар-
ше, но попадались и годные по возрасту  для  отправки  на  фронт  -  эти
чувствовали себя не так непринужденно, как юноши и старики, ибо люди уже
начали перешептываться на их счет, удивляясь, почему они  не  становятся
под знамена генерала Ли.
   Но как же зал вместит всю эту толпу! Еще минуту назад он казался  та-
ким большим и просторным, а сейчас был уже забит  до  отказа,  и  воздух
теплой летней ночи стал душен от запаха одеколона, сухих  духов,  помады
для волос, благоухания цветов, горящих ароматных свечей и легкого  прив-
куса пыли от множества ног, топчущих старый дощатый пол казармы. В  шуме
и гуле голосов тонули все слова, а старик Леви, словно подхваченный все-
общим радостным  возбуждением,  вдруг  оборвал  на  полутакте  "Лорену",
яростно прошелся смычком по струнам, и оркестр что было мочи грянул "Го-
лубой заветный флаг".
   Сотни голосов подхватили мелодию и слились в  восторженном,  ликующем
гимне. Горнист из внутреннего охранения, вскочив на подмостки,  затрубил
в лад с оркестром, и когда серебристые звуки горна призывно поплыли  над
поющей толпой, холодок восторга пробежал у людей по спинам и  обнаженные
плечи женщин покрылись от волнения мурашками.
   Ура! Ура! Ура!
   Да здравствует Юг и его Права!
   Взвейся выше, флаг голубой
   С одной заповедной звездой!
   Запели второй куплет, и Скарлетт, громко певшая вместе со всеми,  ус-
лышала за своей спиной высокое нежное сопрано Мелани, такое  же  пронзи-
тельно-чистое, как звуки горна. Обернувшись,  она  увидела,  что  Мелани
стоит, закрыв глаза, прижав руки к груди, и на ресницах  у  нее  блестят
слезинки. Когда музыка смолкла, она заговорщически улыбнулась Скарлетт и
со смущенной гримаской приложила платочек к глазам.
   - Я так счастлива, - шепнула она, - так горжусь нашими солдатами, что
просто не могу удержаться от слез.
   Глаза ее горели жгучим, почти фанатичным огнем, и озаренное их сияни-
ем некрасивое личико стало на миг прекрасным.
   И у всех женщин были такие же взволнованные лица,  и  слезы  гордости
блестели на их щеках - и на свежих, румяных, и на  увядавших,  морщинис-
тых, - и губы улыбались, и глубоким волнением горели глаза, когда музыка
смолкла и они повернулись к своим мужчинам - мужьям,  возлюбленным,  сы-
новьям. И все женщины, даже самые некрасивые, были ослепительно хороши в
эту минуту, озаренные верой в своих любимых и любящих и стократно возда-
ющие им любовью за любовь.
   Да, они любили своих мужчин, верили в них и  готовы  были  верить  до
последнего вздоха. Разве может беда постучаться к  ним  в  дверь,  когда
между ними и янки незыблемой стеной стоят эти серые мундиры? Ведь никог-
да, казалось им, с самого сотворения мира ни одна страна еще не  растила
таких сыновей - таких бесстрашных, таких беззаветно преданных делу,  та-
ких изысканно-галантных, таких нежных! И как могут они не одержать  сок-
рушительной победы, когда борются за правое, справедливое  дело.  И  это
Правое Дело не менее дорого им, женщинам, чем их мужья, отцы и  сыновья;
они служат ему своим трудом, они отдали ему и сердца свои, и помыслы,  и
упования, и отдадут, если потребуется, и мужей, и сыновей, и отцов и бу-
дут так же гордо нести свою утрату, как мужчины несут свое боевое знамя.
   В эти дни сердца их были преисполнены преданности и гордости до  кра-
ев: Конфедерация - в зените своей славы, и победа  близка!  Несокрушимый
Джексон триумфально движется по долине Миссисипи, и  янки  посрамлены  в
семидневном сражении под Ричмондом! Да и как могло быть иначе, когда  во
главе стоят такие люди, как Ли и Джексон? Еще одна победа, и янки на ко-
ленях возопиют о мире, а воины-южане возвратятся домой, и радости и  по-
целуям не будет конца! Еще одна победа, и войне конец!
   Конечно, чьи-то места за семейным столом опустеют  навеки,  и  чьи-то
дети никогда не увидят своих отцов, и на  пустынных  берегах  виргинских
рек и в безмолвных горных ущельях Теннесси останутся безымянные  могилы,
но кто скажет, что эти люди слишком дорогой ценой  заплатили  за  Правое
Дело? А если дамам приходится обходиться без нарядных туалетов, если чай
и сахар стали редкостью, это может служить лишь предметом шуток, не  бо-
лее. К тому же отважным контрабандистам нет-нет да и удавалось провозить
все это под самым носом у разъяренных янки, и обладание столь  желанными
предметами доставляло особое удовольствие. Но скоро Рафаэль Семмс и  во-
енно-морской флот Конфедерации дадут жару канонеркам северян  и  откроют
доступ в порты. Да и Англия окажет Конфедерации военную  помощь  -  ведь
английские фабрики бездействуют из-за отсутствия южного хлопка.  И,  ко-
нечно, английская знать не может не симпатизировать южанам,  как  всякая
знать - людям своего круга, и не может не испытывать неприязни  к  янки,
поклоняющимся доллару.
   И женщины шелестели шелковыми юбками, и заливались смехом,  и,  глядя
на своих мужчин, испытывали гордость и любовный трепет, вдвойне сладост-
ный и жгучий перед лицом опасности, а быть может, даже смерти.
   Сердце Скарлетт тоже в первые минуты билось радостно и учащенно отто-
го, что она снова оказалась на балу среди такого  многолюдного  сборища,
но ее радость вскоре потухла, когда, окидывая взглядом толпу, она  заме-
тила одухотворенное выражение на лице окружающих. Все сияли, всех  пере-
полнял патриотический восторг, и только одна  она  не  испытывала  таких
чувств. Ее приподнятое настроение  сменилось  подавленностью  и  смутной
тревогой. И вот уже зал утратил свое великолепие в ее  глазах  и  наряды
женщин - свой блеск, а их безраздельная преданность Конфедерации и безу-
держный восторг, озарявший их лица, показались ей  просто...  да  просто
смешными!
   У нее даже слегка приоткрылся от удивления рот, когда, заглянув  себе
в душу, она неожиданно поняла, что не испытывает ни той гордости,  кото-
рой полны эти женщины, ни их готовности пожертвовать всем  ради  Правого
Дела. И прежде чем в объятом страхом уме ее успела  промелькнуть  мысль:
"Нет, нет, нельзя так думать! Это дурно, это грешно", она уже знала, что
это их пресловутое Правое Дело - для нее пустой звук и ей до смерти  на-
доело слушать, как все без конца исступленно толкуют об одном и том же с
таким фанатичным блеском в глазах. Правое Дело не представлялось ей свя-
щенным, а война - чем-то возвышенным. Для нее  это  было  нечто  досадно
вторгшееся в жизнь, стоившее много денег, бессмысленно сеявшее смерть  и
делавшее труднодоступным то, что услаждает бытие. Она поняла, что устала
от бесконечного вязания, скатывания бинтов и щипания корпии, от  которой
у нее загрубели пальцы. И, боже, как надоел ей  госпиталь!  Она  устала,
она погибала от тоски, от тошнотворного запаха гноящихся ран, от  вечных
стонов раненых, от страшной печати  отрешенности  на  осунувшихся  лицах
умирающих.
   Она украдкой оглянулась по сторонам, словно боялась,  что  кто-нибудь
может прочесть на ее лице эти кощунственные мысли. Ну почему, почему  не
способна она испытывать тех чувств, которые испытывают  другие  женщины!
Они так искренне, так самозабвенно преданы этому  своему  Правому  Делу.
Они действительно верят в то, что делают и говорят.  И  если  кто-нибудь
заподозрит, что она... Нет, никто никогда  не  должен  об  этом  узнать!
Пусть она не испытывает ни воодушевления, ни гордости, которыми они пол-
ны, придется притворяться, что и она обуреваема такими же чувствами. Она
сыграет свою роль вдовы офицера-конфедерата, навеки отрекшейся  от  всех
радостей жизни, но мужественно несущей свой крест, ибо смерть ее мужа  -
лишь ничтожная жертва в борьбе за Правое Дело.
   Но почему она не такая, как все, как эти любящие, преданные  женщины?
Почему никого и ничто не способна она так бескорыстно, так  самозабвенно
любить? Эти мысли породили в ней чувство одиночества, которого она дото-
ле не испытывала. Сначала она хотела отмахнуться от них, заглушить их  в
душе, но обманывать себя - удел натур слабых, и ей это было несвойствен-
но. И пока вокруг шумел базар и они с Мелани  поджидали  покупателей,  в
уме ее творилась лихорадочная работа:  она  старалась  найти  оправдание
своим чувствам - задача, которая еще никогда не была для нее  неразреши-
мой.
   Все эти женщины, с их вечными разглагольствованиями о  патриотизме  и
преданности Правому Делу - просто истеричные дуры. Да и мужчины не лучше
- тоже только и знают, что кричать о Правах Юга  и  главных  задачах.  И
только у нее одной, у Скарлетт О'Хара Гамильтон, есть голова на  плечах,
не лишенная крепкого ирландского здравого смысла. Она не позволит делать
из себя идиотку, готовую пожертвовать всем ради  пресловутого  Дела,  но
она и  не  настолько  глупа,  чтобы  выставлять  напоказ  свои  истинные
чувства. У нее хватит смекалки на то, чтобы действовать сообразно обсто-
ятельствам, и никто никогда не узнает, что у нее на душе. Как бы порази-
лись все, кто толчется на этом базаре, узнай они, что она сейчас думает!
Да они все попадали бы в обморок, если бы она  вдруг  влезла  сейчас  на
подмостки и заявила во всеуслышанье, что пора положить конец этой войне,
чтобы все, кто там воюет на фронте, могли  вернуться  домой  и  заняться
своим хлопком, и снова задавать балы, и покупать  дамам  красивые  блед-
но-зеленые платья.
   Так, внутренне самооправдавшись, она немного воспрянула духом, но вид
зала все же по-прежнему был ей неприятен. Киоск барышень Маклюр был, как
и говорила миссис Мерриуэзер, расположен не на виду, покупатели подходи-
ли к нему не часто, и Скарлетт не оставалось ничего другого, как  с  за-
вистью глазеть на веселящуюся толпу. Ее угрюмость не укрылась от Мелани,
но, приписав ее скорби о покойном муже, она не пыталась  развлечь  Скар-
летт беседой. От нечего делать она  перекладывала  товары  на  прилавке,
стараясь придать им более заманчивый вид, в то время как Скарлетт  сиде-
ла, мрачно глядя в зал. Все теперь казалось ей здесь безвкусным  -  даже
цветы перед портретами мистера Стефенса и мистера Дэвиса.
   "Устроили какой-то алтарь! - фыркнула она про себя. - Только  что  не
молятся на них, словно это бог-отец и бог-сын!" И  тут  же,  испугавшись
своих кощунственных мыслей, начала было  поспешно  креститься  украдкой,
испрашивая себе прощение, как вдруг рука ее застыла на полдороге.
   "Но ведь это же в самом деле так, - вступила она в спор с собственной
совестью. - Все поклоняются им, точно святым, а они  самые  обыкновенные
люди, да к тому же еще вон какие безобразные.
   Конечно, мистер Стефенс не виноват в том, что он так нехорош собой  -
он же больной от рождения, но мистер Дэвис..." Она всмотрелась в  тонкие
черты горделивого, точеного, как на камеях, лица. Больше всего ее  разд-
ражала его козлиная бородка. Мужчины должны быть либо гладко выбритыми и
с усами, либо с пышной бородой.
   "Видно, он не может отрастить ничего, кроме этого  клочка  волос",  -
подумала она, не разглядев в холодном обремененном заботой о судьбах мо-
лодой нации лице ни острой проницательности, ни ума.
   Она так сияла от радости поначалу, очутившись среди этой пестрой тол-
пы, а теперь ее оживление угасло. Оказалось, что просто находиться здесь
- этого еще недостаточно. Она лишь присутствовала  на  благотворительном
базаре, но не стала частью его. Никто не обращал на нее внимания, и  она
была единственной молодой незамужней женщиной без кавалера.  А  она  всю
жизнь привыкла быть в центре внимания. Несправедливо это! Ей было  всего
семнадцать лет, и ее ноги сами собой постукивали по полу,  рвались  пус-
титься в пляс. Ей было всего семнадцать лет, и ее муж  покоился  на  Ок-
лендском кладбище, а ее ребенок - спал в колыбельке под присмотром челя-
ди тетушки Питтипэт, и, по мнению всех, ей надлежало быть довольной сво-
ей участью. Ни у кого из присутствующих здесь женщин или девушек не было
такой тонкой талии, такой белоснежной шейки, таких маленьких  ножек,  но
все это пропадало даром, словно она уже лежала рядом с Чарлзом в могиле,
под надгробной плитой с надписью: "Горячо любимая супруга..."
   Она не может быть ни с молоденькими девушками, которые танцуют и  ко-
кетничают, ни с замужними женщинами, которые сидят в сторонке и  судачат
о тех, кто танцует и кокетничает. Но она слишком молода для того,  чтобы
быть вдовой. Ведь вдовы - это такие старые-престарые старухи, у  которых
уже не может возникнуть желания ни танцевать, ни  кокетничать,  ни  быть
предметом поклонения мужчин. Нет, это несправедливо,  что  в  семнадцать
лет она должна сидеть здесь, чопорно поджав губы - образец вдовьей  бла-
гопристойности и чувства собственного достоинства, -  и  опускать  глаза
долу и умерять свой голос, когда мужчины - а тем  более  привлекательные
мужчины - подходят к ее киоску.
   Все девушки Атланты были окружены плотным кольцом кавалеров. Даже са-
мые некрасивые держались, как писаные красавицы. И что еще обиднее - все
были в таких нарядных, таких прелестных платьях!
   А она, словно ворона, сидела в этом душном,  черном,  застегнутом  на
все пуговицы платье с закрытым воротом и длинными рукавами, без  единого
кусочка кружев или тесьмы, без всяких украшений, кроме траурной броши из
оникса, подарка Эллин, - сидела и смотрела на проходивших мимо  интерес-
ных мужчин, на девиц, льнущих к своим кавалерам, повиснув у них на руке.
И все ее несчастья оттого,  что  Чарлз  Гамильтон  ухитрился  подхватить
корь! Он даже не сумел пасть, овеянный славой на поле боя, чтобы дать ей
возможность хотя бы гордиться им!
   И полная этих мятежных дум, она, пренебрегая  наставлениями  Мамушки,
постоянно твердившей ей, что нельзя опираться  на  локти  -  они  станут
жесткими и сморщенными, - оперлась локтями о прилавок, наклонилась  впе-
ред и принялась глядеть в зал. Ну и что? Ну и пусть  станут  уродливыми!
Едва ли у нее будет когда-нибудь возможность выставлять  их  напоказ.  С
алчной завистью смотрела она на проплывавшие мимо нарядные платья:  сли-
вочно-желтое муаровое, украшенное гирляндами розовых бутонов;  алое  ат-
ласное - она насчитала на нем восемнадцать оборочек,  обшитых  по  краям
узенькими черными бархатными ленточками... а на эту юбку пошло не меньше
десяти ярдов бледно-голубой тафты, поверх которой пенятся  каскады  кру-
жев... а эти полуобнаженные груди с соблазнительно приколотыми у  глубо-
кого декольте цветами... Мейбелл Мерриуэзер в яблочно-зеленом тарлатано-
вом платье, с таким огромным кринолином, что талия казалась  неправдопо-
добно тонкой, направилась к соседнему киоску под руку с  зуавом.  Платье
было отделано бесчисленными воланами и оборками из кремовых  французских
кружев, доставленных в Чарльстон с последней партией контрабанды, и Мей-
белл так горделиво выступала в нем, словно это не капитан Батлер, а  она
сама прорвалась с кружевом через блокаду.
   "Конечно, я бы выглядела великолепно в этом платье, -  с  неукротимой
завистью думала Скарлетт. - У нее же талия, как у коровы! А этот  яблоч-
но-зеленый оттенок так идет к цвету моих глаз. И  как  только  белокурые
девушки отваживаются надевать такие платья? Кожа у нее кажется  зеленой,
как заплесневелый сыр. И подумать только, что мне уж никогда  не  носить
такие цвета. Даже когда я сниму траур. Нет, даже если снова выйду замуж.
Тогда моими цветами станут темно-серый, коричневый и лиловый".
   С минуту она с горечью размышляла над несправедливостью  судьбы.  Как
краток срок веселья, танцев, красивых платьев, флирта! Как  быстро  про-
мелькнули эти годы! А потом замужество и дети, и тонкой талии уже нет  и
в помине, и ты в тусклом темном платье сидишь во время танцев  вместе  с
другими степенными матронами, а если и танцуешь, то лишь с мужем  или  с
каким-нибудь почтенным старичком, который так и норовит  наступить  тебе
на ногу. А попробуй вести себя по-другому, на твой счет начнут судачить,
и репутация твоя погибла, и позор ложится на всю семью. Но  как  же  это
обидно и нелепо - потратить всю свою короткую  девичью  жизнь,  постигая
науку быть привлекательной и очаровывать мужчин, а потом, через какой-то
год-два, увидеть, что твое искусство стало бесполезным!  Вспоминая  все,
чему учили ее Эллин и Мамушка, Скарлетт понимала, что их наставления бы-
ли правильны, тщательно продуманы и всегда давали свои плоды.  Существо-
вали установленные правила игры, и если неукоснительно следовать им, ус-
пех обеспечен.
   С пожилыми дамами надлежит быть кроткой, невинной  и  возможно  более
простодушной, ибо пожилые дамы проницательны и, как кошки за мышью, рев-
ниво следят за каждой молоденькой девушкой, готовые запустить в нее ког-
ти при любом неосторожном, нескромном  слове  или  взгляде.  С  пожилыми
джентльменами нужно быть задорной, шаловливой и даже кокетливой - в  ме-
ру, конечно, - что приятно льстит тщеславию этих дурачков. Они тогда мо-
лодеют, чувствуют себя отчаянными жуирами, норовят ущипнуть вас за щечку
и называют озорницей. При этом вы, разумеется, должны залиться  краской,
иначе они ущипнут вас уже с большим пылом,  а  потом  скажут  своим  сы-
новьям, что вы недостаточно целомудренны.
   К девушкам и молодым замужним женщинам нужно кидаться с  поцелуями  и
изъявлениями нежности при каждой встрече, будь это хоть  десять  раз  на
дню. Нужно обнимать их за талию и позволять им проделывать то же с вами,
как бы вам это ни претило. Нужно напропалую расхваливать их  наряды  или
их младенцев, мило подшучивать по поводу одержанных ими побед или отпус-
кать комплименты в адрес их мужей и, смущенно хихикая, утверждать, что у
вас нет и сотой доли обаяния этих леди. А самое главное - о  чем  бы  ни
шла речь - никогда не говорить того, что вы на самом деле думаете, памя-
туя, что и они никогда этого не делают.
   С чужими мужьями, если даже прежде они были вашими поклонниками и по-
лучили у вас отставку, следует держаться как можно более холодно и суро-
во, сколь бы привлекательными они вам вдруг ни показались.  Стоит  проя-
вить хоть чуточку расположения к молодым женатым мужчинам, как  их  жены
немедленно объявят вас нахальной кокеткой, репутация ваша погибла и  вам
не видать женихов как своих ушей.
   А вот с холостыми молодыми людьми - о, тут дело обстоит совсем иначе!
Тут можно позволить себе тихонько рассмеяться, поглядывая издали на  ка-
кого-нибудь из них, а когда он со всех ног бросится к вам, чтобы узнать,
почему вы смеялись, можно лукаво отнекиваться и все задорнее  заливаться
смехом, заставляя его до бесконечности допытываться о причине такого ве-
селья. Тем временем ваши глаза могут сулить ему такие волнующие  мгнове-
ния, что он тут же постарается остаться с  вами  где-нибудь  наедине.  А
когда ему это удастся и он попытается вас поцеловать, вам  следует  быть
глубоко оскорбленной или очень, очень  разгневанной.  Следует  заставить
его вымаливать прощения за свою дерзость, а потом с такой чарующей улыб-
кой одарить его этим прощением, что он непременно повторит свою  попытку
еще раз. Время от времени, но не слишком часто, можно разрешить ему этот
поцелуй. (Последнему Эллин и Мамушка ее не учили, но она на опыте убеди-
лась, что такой способ приносит очень богатые плоды.) После этого  необ-
ходимо расплакаться и начать твердить сквозь слезы, что вы не понимаете,
что с вами творится, и, конечно, теперь он не сможет больше вас уважать.
Тогда он примется осушать ваши слезы, и можно почти с уверенностью  ска-
зать, что тут же сделает вам предложение в  доказательство  того,  сколь
глубоко и незыблемо он вас уважает. Ну, и помимо  этого  существует  еще
так много... Да разве перечислишь все правила игры с предполагаемыми же-
нихами, так хорошо ею изученные: брошенный искоса выразительный  взгляд;
улыбка краешком губ из-под веера; волнующая походка - так, чтобы  крино-
лин колыхался на бедрах; смех,  слезы,  лесть,  нежность,  сочувствие...
Господи, сколько их, этих уловок, которые никогда и ни с кем ее не  под-
водили. Если не считать Эшли.
   Но это же просто глупо - овладеть всем этим искусством лишь на  столь
недолгий срок, а затем забросить его навсегда! Насколько  приятнее  было
бы никогда не выходить замуж, а продолжать носить бледно-зеленые платья,
быть неотразимой, всегда окруженной толпой красивых мужчин. Однако  если
эту игру слишком затянуть, рискуешь остаться  старой  девой,  как  Индия
Уилкс, и все будут с этакой  омерзительной  снисходительно-самодовольной
улыбочкой говорить о тебе: "бедняжка". Нет, лучше уж выйти замуж: и сох-
ранить уважение к себе, пусть даже ценой отказа от всех развлечений.
   Господи, до чего же сложна жизнь! И как  могла  она  совершить  такую
глупость, зачем нужно было выходить замуж за этого Чарлза и заживо хоро-
нить себя в шестнадцать лет!
   Движение в зале отвлекло ее от бесплодных размышлений  и  самоукоров:
толпа раздалась в стороны, освобождая проход; дамы бережно  придерживали
кринолины, дабы от какого-нибудь случайного небрежного толчка они не ко-
лыхнулись слишком резко, открыв панталоны выше, чем положено. Поднявшись
на цыпочки, Скарлетт увидела, что капитан милиции вскочил на  подмостки,
где разместился оркестр. Он выкрикнул команду, и его взвод выстроился  в
проходе и проделал несколько строевых упражнений, вызвавших на лицах во-
инов испарину и крики одобрения и аплодисменты в публике. Скарлетт  пос-
пешно захлопала в ладоши вместе со всеми, и  когда  солдаты  по  команде
"вольно!" зашагали в направлении киосков с пуншем и лимонадом,  поверну-
лась к Мелани, решив, что сейчас самое время начать демонстрировать свою
преданность Правому Делу.
   - Как славно они выглядят, верно? - сказала она.
   Мелани перекладывала какие-то вязаные вещички на прилавке.
   - Большинство из них выглядели бы еще лучше в серых мундирах на  вир-
гинской земле, - сказала она, не стараясь понизить голос.
   Несколько важных матрон, чьи сыновья служили в милиции, стояли совсем
близко и слышали ее слова. Миссис Гинен вспыхнула, потом побледнела:  ее
двадцатипятилетний сын Уилли был одним из солдат этого взвода.
   Скарлетт ошеломленно поглядела на Мелани. Вот уж от кого она никак не
ожидала услышать такие слова.
   - Что ты, Мелли!
   - Ты знаешь, что я права, Скарлетт. Я же не имею в виду подростков  и
стариков. Но большинство солдат милиции вполне способны стрелять из вин-
товок, чем им и следовало бы заняться, не теряя ни минуты.
   - Но... послушай, - начала Скарлетт, которая никогда над этим  вопро-
сом не задумывалась. - Кто-то же должен остаться дома,  чтобы...  -  Она
старалась припомнить, что говорил ей Уилли Гинен, объясняя, почему необ-
ходимо его присутствие в Атланте. - Чтобы охранять наш штат  от  вторже-
ния.
   - Никто к нам не вторгается и не  собирается  вторгаться,  -  холодно
возразила Мелани, глядя в сторону солдат. - И самый лучший способ  огра-
дить нас от вторжения - это отправиться в Виргинию и бить  там  янки.  А
если говорят, что милиция нужна здесь,  чтобы  охранять  нас  на  случай
восстания негров, то ничего глупее этого вообразить себе невозможно. За-
чем наши негры станут восставать? Это просто жалкая  выдумка  трусов.  Я
уверена, что мы в один месяц расправились бы с янки, если бы войска  ми-
лиции всех штатов были отправлены в Виргинию. Вот так-то!
   - Ну что ты, Мелани! - только и могла промолвить Скарлетт, с  изумле-
нием на нее глядя.
   Кроткие глаза Мелли гневно сверкнули.
   - Мой муж не побоялся поехать туда, так же как и твой. И мне было  бы
легче увидеть их обоих мертвыми, нежели спрятавшимися здесь, у себя  под
крышей... О дорогая, что я говорю, прости меня!  Как  это  жестоко,  как
бесчувственно с моей стороны!
   Она с мольбой погладила Скарлетт по руке, а та продолжала смотреть на
нее во все глаза. Но не о мертвом Чарлзе думала она в  эту  минуту.  Она
думала об Эшли. Что, если и он умрет? Она резко отвернулась и машинально
улыбнулась доктору Миду, подходившему к их киоску.
   - Ну, мои дорогие, - приветствовал он их, - как хорошо,  что  вы  обе
пришли. Я понимаю, что вы принесли большую жертву, придя сюда.  Но  ведь
это все ради нашего Дела. И я хочу открыть вам один секрет. Я нашел  за-
мечательный способ раздобыть  сегодня  побольше  денег  для  госпиталей,
только боюсь, наши дамы будут несколько шокированы.
   Он умолк и хмыкнул, поглаживая седую бородку.
   - Что же это за способ? Расскажите нам!
   - Нет, пожалуй, я лучше предложу вам догадаться самим. И я надеюсь на
ваше заступничество, если наши церковницы решат изгнать меня из  города.
Ведь я же, что ни говори, стараюсь для раненых. Словом, вы увидите.  Ни-
чего подобного у нас тут еще не было.
   Он с важным видом направился в угол к группе устроительниц базара,  а
Мелани и Скарлетт повернулись друг к другу, горя желанием  обсудить  та-
инственный сюрприз, но в эту минуту двое почтенных господ подошли к кио-
ску, громко требуя, чтобы им отпустили миль  десять  плетеного  кружева.
"Ладно, пусть хоть эти старички. Все лучше, чем совсем никого", -  поду-
мала Скарлетт, отмеряя кружево и стыдливо  позволяя  потрепать  себя  по
подбородку. Старые жуиры, получив товар, направились затем  к  киоску  с
лимонадом, и их место заняли другие покупатели. Киоск Мелани и  Скарлетт
не пользовался таким успехом, как другие киоски, откуда доносился  зали-
вистый смех Мейбелл Мерриуэзер, хихиканье Фэнни Элсинг и задорные голоса
барышень Уайтинг, бойко отвечавших на шутки покупателей. Мелани серьезно
и невозмутимо, как заправская хозяйка магазина, отпускала клиентам  явно
ненужный им товар, и Скарлетт старалась ей подражать.
   Перед другими киосками толпилась куча народа: девушки весело  щебета-
ли, мужчины делали покупки. Те же немногие покупатели, что  подходили  к
киоску Мелани и Скарлетт, по большей части вспоминали, как кто-то из них
учился с Эшли в университете, или говорили о том, каким он теперь  пока-
зал себя храбрым воином, или почтительным тоном заявляли, что город  по-
нес в лице Чарлза тяжелую утрату.
   А потом с подмостков вдруг полились удалые звуки веселой  песенки  "А
ну-ка, Джонни Букер", и Скарлетт чуть не взвизгнула от злости. Ей  хоте-
лось танцевать. Танцевать! Она смотрела в зал, постукивая в такт  ножкой
об пол, зеленые глаза ее сверкали. Какой-то человек, вступив в зал, при-
остановился в дверях, перехватил ее взгляд, всмотрелся пристальнее - яв-
но заинтересованный - в чуть раскосые мятежные глаза  на  угрюмом,  злом
лице и усмехнулся про себя, прочтя в них понятный каждому  мужчине  при-
зыв.
   Он был высок, на голову выше стоявших рядом офицеров -  широкоплечий,
узкобедрый, с тонкой талией и до смешного миниатюрными ногами в  отлично
начищенных ботинках. Строгий черный костюм, тонкая гофрированная сорочка
и брюки со штрипками, элегантно открывавшие высокий подъем стопы,  нахо-
дились в странном контрасте с мощным торсом и фатоватым  холеным  лицом.
Костюм денди на теле атлета, недюжинная дремлющая сила,  таящая  в  себе
опасность, и небрежная грация движений. Иссиня-черные волосы.  Тоненькие
черные усики, в соседстве с пышными, свисающими до подбородка усами сто-
явших рядом кавалерийских офицеров, делали его похожим на европейца. Ли-
цо человека, наделенного отменным здоровьем и таким же аппетитом, откро-
венно жадного до всех жизненных утех. Человека, неколебимо уверенного  в
себе и беззастенчиво пренебрежительного к другим. Он глядел на  Скарлетт
с нагловато-насмешливым огоньком в глазах, и, почувствовав на  себе  его
взгляд, она повернулась в его сторону.
   Она не сразу узнала этого господина, хотя отзвук  какого-то  неясного
воспоминания прошелестел в ее мозгу. Однако это был единственный  мужчи-
на, впервые за много месяцев явно проявивший к ней интерес, и она  улыб-
нулась ему. Он поклонился, она слегка присела, но когда он  мягкой,  ка-
кой-то кошачьей походкой направился к ней, она узнала его и  в  смятении
прижала руку к губам.
   Она стояла оцепенев и смотрела, как он пробирался к ней сквозь толпу.
Потом повернулась, безотчетно стремясь скрыться в комнаты для отдыха, но
ее подол зацепился за какой-то гвоздь. Она яростно дернула и порвала юб-
ку, и в ту же секунду он оказался рядом с ней.
   - Разрешите мне, - сказал он, наклонился и отцепил порванную  оборку.
- А я и не надеялся, что вы узнаете меня, мисс О'Хара.
   Ей показалось странным, что у него такой приятный,  хорошо  модулиро-
ванный голос человека из общества, с певучим чарльстонским выговором.
   Зардевшись от смущения, она с мольбой подняла на него глаза,  ибо  их
последнее свидание теперь отчетливо воскресло в ее памяти,  и  встретила
откровенно веселый и безжалостный взгляд угольно-черных, как ей  показа-
лось, глаз. Каким ветром принесло его  сюда,  этого  ужасного  человека,
ставшего свидетелем ее объяснения с Эшли, которое и сейчас порой возвра-
щалось к ней в ночных кошмарах? Почему он должен был оказаться  здесь  -
этот гнусный негодяй, этот обольститель, которого в порядочных домах  не
пускают на порог! Этот презренный человек, посмевший заявить -  и,  увы,
не без основания, - что она не леди.
   При звуках его голоса Мелани обернулась, и впервые в  жизни  Скарлетт
возблагодарила всевышнего за то, что у нее есть золовка.
   - Вы, кажется, мистер Ретт Батлер, не так ли? - сказала Мелани,  улы-
баясь и протягивая ему руку. - Мы с вами встречались...
   - При самых счастливых обстоятельствах: когда была объявлена ваша по-
молвка, - подтвердил он, склоняясь к ее руке. - Вы  очень  добры,  я  не
ждал, что вы меня вспомните.
   - А что привело вас сюда, в такую даль, мистер Батлер? Ведь вы были в
Чарльстоне?
   - Скучные деловые обязанности, миссис Уилкс. Мне теперь придется час-
тенько наведываться в ваш город. Я подумал, что помимо ввоза товаров мне
следует еще заняться их сбытом.
   - Помимо ввоза?.. - повторила Мелли, наморщив лоб, и тут же  расцвела
улыбкой. - Так вы... Ну конечно же, вы знаменитый капитан Батлер, не раз
прорывавший блокаду! Мы много слышали о вас. Ведь каждая девушка в нашем
городе носит платья, попавшие сюда благодаря вам. Скарлетт, подумай, ка-
кая встреча!.. Что с тобой, дорогая? Тебе дурно? Сядь, скорее сядь!
   Скарлетт, тяжело дыша, опустилась на стул; ей казалось, что  шнуровка
ее корсета вот-вот лопнет. Боаке, какой ужас! Она никогда не думала, что
может снова встретиться с этим человеком. Взяв ее черный веер с  прилав-
ка, он принялся заботливо - о, чрезмерно, подчеркнуто заботливо -  обма-
хивать ее. Лицо его было серьезно, но в глазах все еще плясали насмешли-
вые искорки.
   - По-моему, здесь слишком душно, - сказал он.  -  Неудивительно,  что
мисс О'Хара стало дурно. Разрешите мне проводить вас к окну?
   - Не надо! - Ответ Скарлетт прозвучал так резко, что Мелани с удивле-
нием на нее поглядела.
   - Эта дама теперь уже не мисс О'Хара, а миссис Гамильтон.  Она  стала
моей сестрой, - сказала Мелани, мельком одарив Скарлетт  неясным  взгля-
дом.
   Скарлетт казалось, что она сейчас задохнется, в такое бешенство  при-
вело ее выражение смуглого пиратского лица этого капитана-контрабандиста
Батлера.
   - К обоюдному, я убежден, счастью обеих прелестных дам, - сказал  ка-
питан Батлер с легким поклоном. Это был обычный подобающий случаю  комп-
лимент, но Скарлетт почудилось, что он вложил в него прямо противополож-
ный смысл.
   - Ваши супруги, я надеюсь, присутствуют на этом праздничном  торжест-
ве? Я был бы счастлив возобновить наше знакомство.
   - Мой муж сейчас в Виргинии, - сказала Мелани, гордо вскинув  голову.
- А Чарлз... - Голос се дрогнул, и она не договорила.
   - Он умер в лагере, - жестко произнесла  Скарлетт.  Словно  отрубила.
Когда этот субъект оставит их в покое? Мелани снова с удивлением на  нее
поглядела, а капитан Батлер жестом выразил свое раскаяние за  необдуман-
ный вопрос.
   - Милые дамы... как я неловок! Прошу простить мою бестактность. Я че-
ловек пришлый, но позвольте мне выразить уверенность, что тот,  кто  пал
за родину, будет жить вечно, и это должно служить вам утешением.
   Мелани улыбнулась ему сквозь слезы, а Скарлетт чувствовала, как  гнев
и бессильная ярость шевелятся в ее груди, когтя ее, словно хищный зверь.
Снова он, как подобает джентльмену, произносил вежливые слова соболезно-
вания, но сам не верил в них ни на грош.  Этот  человек  издевается  над
ней. Он знает, что она не любила Чарлза. А Мелани, конечно, слишком глу-
па, чтобы прочесть его истинные мысли. "О господи, лишь бы  еще  кто-ни-
будь не сумел их прочесть!" - внезапно подумала она с ужасом. А что, ес-
ли он расскажет о том, чему был свидетелем? Как можно знать, на что спо-
собен человек, если он не джентльмен? Какой меркой его мерить? Она  под-
няла на него глаза. Он продолжал обмахивать ее веером,  но  она  уловила
насмешливо-сочувственную ухмылку в углах его рта. И  что-то  еще  в  его
взгляде придало ей мужества, усилив неприязнь к нему. Она вырвала веер у
него из рук.
   - Я прекрасно себя чувствую, - сказала она  резко.  -  Совершенно  не
обязательно портить мне прическу.
   - Скарлетт, дорогая! Капитан Батлер, вы не должны обижаться  на  нее.
Она... она всегда так - сама не своя, когда при ней упоминают имя нашего
бедного Чарлза... И вероятно, нам все же не следовало сегодня  приходить
сюда. Вы видите, мы еще в трауре, и все это веселье, эта музыка  слишком
тяжкое испытание для бедной малютки.
   - О, я понимаю, - проговорил он с подчеркнутой  серьезностью.  Повер-
нувшись к Мелани, он  пристально  поглядел  на  ее  встревоженное  лицо,
встретил взгляд ее ясных глаз, и в чертах его  смуглого  лица  произошла
еле уловимая перемена: они смягчились, и невольное уважение промелькнуло
в его взгляде.
   - Мне кажется, вы очень сильная духом женщина, миссис Уилкс.
   "А обо мне ни слова!" - раздраженно подумала Скарлетт. Мелани смущен-
но улыбнулась:
   - Ну что вы, капитан Батлер! Просто комитет попросил нас обеих  поси-
деть в киоске, потому что в последнюю минуту... Вам нужна наволочка  для
диванной подушки? Вот очень красивая, с флагом.
   Она повернулась к трем кавалеристам, появившимся  перед  киоском.  На
секунду у нее мелькнула мысль, что этот капитан Батлер  вполне  приятный
человек. Потом она пожалела, что между ее юбкой и стоявшей возле  киоска
плевательницей нет другой более основательной преграды, кроме драпировки
из кисеи, ибо янтарно-желтые комочки кавалерийской табачной жвачки дале-
ко не так точно попадали в цель, как пули кавалерийских  пистолетов.  Но
она тут же забыла и про капитана Батлера, и про Скарлетт, и  про  плева-
тельницу, увидев новых покупателей, столпившихся у киоска.
   Скарлетт молча сидела на табуретке, обмахиваясь веером и страстно же-
лая, чтобы капитан Батлер поскорее возвратился туда,  где  ему  положено
быть, - на свой корабль.
   - Давно ли скончался ваш супруг?
   - Давно. Почти год назад.
   - И канул в Лету, думается мне.
   Не будучи уверена в том, что такое "Лета", но  безошибочно  чувствуя,
что в этих словах скрыта насмешка, Скарлетт промолчала.
   - И долго вы были замужем? Простите мой вопрос, но я давно не  загля-
дывал в эти края.
   - Два месяца, - нехотя отвечала Скарлетт.
   - Как поистине трагично. - Он произнес это довольно небрежным тоном.
   "О, чтобы тебе пропасть!", - в бешенстве подумала Скарлетт. Будь  это
кто-нибудь другой, она окинула бы его ледяным взглядом  и  попросила  бы
удалиться. Но этот человек знал про нее и про Эшли и понимал, что она не
любила Чарлза. Она была связана по рукам  и  ногам.  Она  сидела  молча,
опустив глаза на свой веер.
   - И сегодня ваш первый выход в свет?
   - Я понимаю, это выглядит странно, - поспешила объяснить Скарлетт.  -
Но барышням Маклюр, которые должны были сидеть в этом киоске, неожиданно
пришлось уехать, и, кроме нас с Мелани, заменить их никто не мог, и...
   - Любую жертву не жалко принести во имя Правого Дела.
   То же самое говорила и миссис Элсинг, только ее слова звучали  как-то
по-иному. Гневный ответ был у Скарлетт уже наготове, но она вовремя при-
кусила язык. В конце концов она ведь здесь не ради "Правого Дела", а по-
тому, что ей до смерти надоело сидеть дома.
   - Этот обычай - носить траур и замуровывать женщин до конца их дней в
четырех стенах, лишая естественных жизненных радостей, - раздумчиво про-
говорил капитан Батлер, - всегда казался мне столь  же  варварским,  как
индийский ритуал самосожжения.
   - Как индийский - что?
   Он рассмеялся, и она покраснела, поняв, что обнаружила свое невежест-
во. Как отвратительны люди, которые говорят о непонятном!
   - В Индии, когда человек умирает, его не предают земле, а сжигают,  и
жена тоже восходит на погребальный костер и сгорает вместе с ним.
   - Какой ужас! Зачем они это делают? И неужели полиция не вмешивается?
   - Ну, разумеется, нет. Вдова, не пожелавшая сжечь себя вместе  с  му-
жем, становится изгоем. Все почтенные индийские матроны станут говорить,
что она не умеет вести себя как настоящая леди, - совершенно так же, как
эти почтенные матроны вон там в углу сказали бы про вас, взбреди  вам  в
голову появиться здесь сегодня в красном платье и  пройтись  в  кадрили.
Лично мне обряд самосожжения представляется более милосердным, чем  обы-
чаи нашего прекрасного Юга, требующие, чтобы вдова надела траур  и  пог-
ребла себя заживо.
   - Как вы смеете! Я вовсе не считаю себя погребенной заживо!
   - Поразительно, как женщины исступленно держатся за свои цепи! Вы на-
ходите индийский обычай чудовищным? А хватило бы  у  вас  смелости  поя-
виться сегодня здесь, если бы этого не потребовалось для нужд Конфедера-
ции?
   Скарлетт никогда не была большой мастерицей вести такого рода  споры,
а на этот раз и вовсе смешалась, ибо не могла не признать в душе правоты
своего собеседника. Но пора все же дать ему отпор.
   - Ну разумеется, я никогда бы этого не сделала. Это было бы  проявле-
нием неуважения к... к памяти... Могло бы показаться, что я не лю...
   Чувствуя на себе его  веселый,  откровенно  насмешливый  взгляд,  она
умолкла. Он ведь знает, что она не любила Чарлза, и не станет  снисходи-
тельно-вежливо выслушивать ее приличествующие случаю  притворно-скорбные
излияния. Это невыносимо, невыносимо иметь дело с человеком, который  не
умеет быть джентльменом! Джентльмен всегда делает вид, что  верит  даме,
даже если он знает, что она говорит неправду. Такое рыцарство у  южан  в
крови. Джентльмен всегда ведет себя как воспитанный человек, говорит то,
чего требуют правила хорошего тона, и старается облегчить даме жизнь.  А
для этого субъекта, как видно, никакой закон не писан, и ему  явно  дос-
тавляет удовольствие говорить о таких вещах, касаться которых не положе-
но.
   - Я внимаю вам, затаив дыхание.
   - Вы ужасный человек, - беспомощно сказала она и опустила глаза.
   Он наклонился над прилавком и, забавно имитируя театральный шепот ка-
кого-нибудь злодея с подмостков "Атенеум-Холла", зловеще прошипел  ей  в
ухо:
   - Не бойтесь ничего, прекрасная госпожа! Вашу ужасную тайну я унесу с
собой в могилу!
   - Господи! - испуганно прошептала она в ответ. - Как вы можете  гово-
рить такие вещи!
   - Мне просто хотелось снять тяжесть с вашей души. Или вы ожидали, что
я скажу: "Стань моей, красавица, не то я открою все!"
   Она невольно подняла на него глаза, увидела,  что  он  получает  пря-
мо-таки мальчишеское удовольствие, дразня  ее,  и  неожиданно  для  себя
рассмеялась. Как в самом деле все это глупо, в конце-то  концов!  Батлер
рассмеялся тоже, и так громко, что кое-кто из матрон, сидевших  в  углу,
поглядел в их сторону. Заметив,  что  вдова  Чарлза  Гамильтона  отнюдь,
по-видимому, не скучает в обществе какого-то незнакомца,  они  осуждающе
переглянулись и склонили головы еще ближе друг к другу.
   По залу прокатилась барабанная дробь, и все зашикали, увидя, что док-
тор появился на подмостках и поднял руку, требуя тишины.
   - Мы должны от всего сердца поблагодарить наших прекрасных  дам,  чье
патриотическое рвение и неустанный труд не только позволили  этому  бла-
готворительному базару принести нам необходимые  материальные  средства,
но и преобразили грубую казарму в очаровательный уголок, достойный  при-
нять под свой кров такой цветник прелестнейших дам, какой я перед  собой
вижу.
   Все одобрительно захлопали в ладоши.
   - Наши дамы отдали нам не только свое время, но и свой труд, и очаро-
вательные вещицы, которые вы находите в этих киосках,  вдвойне  очарова-
тельны, поскольку они созданы прекрасными  руками  прекраснейших  женщин
нашего Юга.
   Снова раздались аплодисменты и крики одобрения. Ретт  Батлер,  стояв-
ший, небрежно облокотясь о прилавок, негромко сказал, обращаясь к  Скар-
летт:
   - Какой высокопарный козел, верно?
   Скарлетт ужаснулась: такое святотатство по отношению к самому уважае-
мому гражданину Атланты! Она с укором взглянула на Батлера. Но доктор  с
его длинными седыми трясущимися бакенбардами был и впрямь похож на  коз-
ла, и она с трудом подавила смешок.
   - Однако это не все. Наши добрые дамы-попечительницы,  принесшие  об-
легчение стольким страждущим одним прикосновением своих прохладных рук к
их пылающим лбам и вырвавшие из когтей смерти столько раненых  в  битвах
за Права Юга, знают, каковы наши нужды. Я не стану их  перечислять.  Нам
нужны деньги, чтобы закупать медикаменты в Англии, и здесь среди нас на-
ходится сейчас неустрашимый флотоводец, не раз в течение целого года ус-
пешно прорывавший блокаду наших портов и готовый прорвать ее снова, дабы
доставить потребные нам материалы, - капитан Ретт Батлер!
   Застигнутый врасплох знаменитый контрабандист тем  не  менее  отвесил
элегантный поклон - не слишком ли нарочито элегантный,  если  вдуматься,
промелькнуло у Скарлетт в уме. Казалось, он был  преувеличенно  любезен,
потому что слишком глубоко презирал всех  собравшихся  здесь.  Раздались
бурные аплодисменты, а дамы в углу, вытянув шеи, уставились на капитана.
Так вот, оказывается, с кем кокетничает вдова Чарлза Гамильтона! А  ведь
еще и года не прошло, как схоронила этого беднягу!
   - Нам нужно золото, и я обращаюсь с просьбой о пожертвовании, -  про-
должал доктор. - Да, я прошу жертвы, но жертвы ничтожно малой в  сравне-
нии с теми, какие приносят наши смельчаки в серых мундирах, даже,  я  бы
сказал, смехотворно малой. Я прошу вас, дамы, пожертвовать вашими драго-
ценностями. Я прошу? О нет, это просит  Конфедерация,  это  Конфедерации
нужны ваши драгоценности, и я уверен, что никто из вас не ответит ей от-
казом. Как красиво сверкают драгоценные камни на  прелестных  ваших  за-
пястьях! Как изумительно хороши золотые броши на корсажах наших  патрио-
ток! Но все сокровища Индии померкнут перед ослепительной красотой вашей
жертвы! Золото пойдет в плавильню, а драгоценные камни - на  продажу,  и
на вырученные деньги будут куплены лекарства и все необходимое для  вра-
чевания. Итак, уважаемые дамы, сейчас двое наших излечившихся  от  своих
ран храбрецов обойдут вас, с корзинками в руках и... - Буря  аплодисмен-
тов и взволнованные восклицания заглушили его слова.
   С чувством глубокого облегчения Скарлетт прежде всего подумала о том,
что вдовий наряд не позволил ей, слава тебе господи, надеть ни своих лю-
бимых золотых серег, ни тяжелой золотой цепи, полученной  в  подарок  от
бабушки Робийяр, ни золотых с черной  эмалью  браслетов,  ни  гранатовой
броши. Она смотрела, как маленький зуав с дубовым  лукошком  в  здоровой
руке обходит ту часть зала, где находится ее киоск, и как все женщины  -
и старые и молодые - весело, торопливо стягивают с рук  браслеты,  прит-
ворно взвизгивают от боли, вынимая серьги из ушей, и помогают друг другу
разъять тугие замочки драгоценных колье или открепить от корсажа  брошь.
Позвякивание металла, возгласы: "Постойте, постойте! Вот! Я уже  отцепи-
ла!" Мейбелл Мерриуэзер стягивала с рук парные  браслеты,  обхватывавшие
запястья и руки выше локтей. Фэнни Элсинг,  воскликнув:  "Мама,  позволь
мне!", снимала с головы золотую, обсыпанную мелким  жемчугом  диадему  -
фамильную драгоценность, передававшуюся из поколения в поколение. И вся-
кий раз, как новое пожертвование падало в лукошко,  раздавались  востор-
женные возгласы и аплодисменты.
   Маленький зуав, улыбаясь, приближался теперь к их киоску; висевшее на
локте лукошко уже оттягивало ему руку, и когда он  проходил  мимо  Ретта
Батлера, в лукошко небрежным жестом был брошен тяжелый  золотой  портси-
гар. Зуав поставил лукошко на прилавок, и  Скарлетт  беспомощно  развела
руками в знак того, что у нее ничего нет. Она была  сконфужена,  оказав-
шись единственной женщиной, которой  нечего  было  пожертвовать.  И  тут
блеск массивного обручального кольца приковал к себе ее взгляд.
   На какой-то миг в памяти всплыл образ Чарлза  -  смутно  вспомнилось,
какое у него было лицо, когда он надевал кольцо ей на палец. Но воспоми-
нание это тотчас потускнело, разрушенное мгновенно вспыхнувшим  чувством
раздражения - постоянным спутником всех ее воспоминаний о  Чарлзе.  Ведь
кто, как не он, был повинен в том, что жизнь для  нее  кончена,  что  ее
раньше времени считают старухой.
   Она резко рванула кольцо с пальца. Но оно не  поддавалось.  Зуав  уже
повернулся к Мелани.
   - Постойте! - вскричала Скарлетт. - У меня что-то  есть  для  вас.  -
Кольцо наконец соскользнуло с пальца и, обернувшись, чтобы бросить его в
лукошко, полное колец, браслетов, часов, цепочек и булавок  для  галсту-
ков, она почувствовала на себе взгляд Ретта Батлера. Легкая усмешка тро-
нула его губы. С вызовом отвечая на его взгляд, она бросила  кольцо  по-
верх груды драгоценностей.
   - О, моя дорогая! - прошептала Мелани, сжимая ее руку. Глаза ее сияли
гордостью и любовью. - Моя маленькая, мужественная девочка!  Пожалуйста,
обождите, лейтенант Пикар! У меня тоже найдется кое-что для вас!
   Она старалась снять обручальное кольцо, с которым не расставалась  ни
разу с той минуты, как Эшли надел ей это кольцо на палец. Скарлетт лучше
других знала, как оно ей дорого. Кольцо снялось с трудом, и на  какое-то
мгновение она зажала его в своей  маленькой  ладони.  А  потом  тихонько
опустила в корзину. Зуав направился к матронам, сидевшим в углу, а Скар-
летт и Мелани, стоя плечом к плечу, глядели ему вслед: Скарлетт -  вызы-
вающе откинув голову, Мелани - с тоской, более пронзительной, чем слезы.
И ни то, ни другое не укрылось от человека, стоявшего рядом.
   - Бели бы ты не отважилась на это, я без тебя и подавно никогда бы не
смогла, - сказала Мелани, обнимая Скарлетт за талию и нежно  прижимая  к
себе. Скарлетт хотелось оттолкнуть ее, закричать  -  грубо,  совсем  как
Джералд, когда его допекали: "Отвяжись  от  меня!",  но  капитан  Батлер
смотрел на них, и она только кисло улыбнулась в ответ. Это  было  просто
невыносимо - Мелли всегда все понимает шиворот-навыворот! Впрочем, пожа-
луй, было бы хуже, умей она читать ее истинные мысли.
   - Какой прекрасный жест, - негромко произнес капитан Батлер. -  Такие
жертвы вливают мужество в сердца наших храбрых воинов в серых мундирах.
   Резкие слова готовы были сорваться с губ Скарлетт - ей стоило немало-
го труда сдержать их. Во всем, что бы он ни говорил,  звучала  насмешка.
Она испытывала острую ненависть к этому человеку, стоявшему возле  киос-
ка, небрежно облокотившись о прилавок. И вместе с тем от  него  исходила
какая-то сила. Она ощущала его присутствие как нечто осязаемо-живое, го-
рячее, грозное. И ее ирландская кровь закипала в жилах, когда она читала
вызов в его глазах. Нет, она должна, чего бы это ни стоило, сбить с него
спесь. Он пользовался своим преимуществом перед ней, потому что знал  ее
тайну, и это было невыносимо. Значит, надо найти способ как-то в  чем-то
восторжествовать над ним. Она подавила в себе желание бросить ему в лицо
все, что она о нем думает. Как говаривала Мамушка, мухи слетаются на са-
хар, а не на уксус. Она поймает эту вредную муху, она ее наколет на  бу-
лавку. И тогда уже он будет в ее власти.
   - Благодарю за комплимент, - сказала она и очаровательно  улыбнулась,
делая вид, что не заметила скрытой в его словах насмешки,  -  и  вдвойне
приятно услышать его от такого прославленного человека, как капитан Бат-
лер.
   Он закинул голову и расхохотался. Прямо-таки  загоготал,  со  злостью
подумала Скарлетт, заливаясь краской.
   - Почему вы не говорите прямо того, что думаете? - спросил он,  пони-
зив голос настолько, чтобы среди всеобщего шума и веселья  никто,  кроме
нее, не мог его услышать. - Почему не сказать мне в глаза, что  я  него-
дяй, не умею вести себя как подобает  джентльмену  и  должен  немедленно
убираться отсюда, не то вы прикажете кому-нибудь из этих мальчиков в се-
рых мундирах вызвать меня на дуэль?
   Ей хотелось ответить ему какой-нибудь колкостью, но, сделав над собой
героическое усилие, она сказала:
   - Что с вами, капитан Батлер? Что это вам взбрело в голову?  Всем  же
известно, какую вы себе снискали славу своей храбростью,  своей...  сво-
ей...
   - Вы меня разочаровали, - сказал он.
   - Разочаровала?
   - Конечно. Во время нашей первой и столь знаменательной встречи я ду-
мал: вот девушка, наделенная, помимо красоты, еще и  отвагой.  Теперь  я
вижу, что осталась только красота.
   - Вы хотите сказать, что я трусиха? - Она сразу ощетинилась.
   - Безусловно, у вас не хватает смелости признаться в том, что вы  ду-
маете. Впервые увидев вас, я сказал себе: таких девушек - одна на милли-
он. Она совсем не похожа на этих маленьких дурочек, которые верят всему,
что говорят их маменьки, и прячут свои желания и чувства, а порой и раз-
битые сердца под нагромождением пустопорожних учтивых слов.  Я  подумал:
мисс О'Хара - натура незаурядная. Она знает, чего хочет, и не боится  ни
открыто об этом сказать, ни... швырнуть вазу.
   - Так вот, - сказала  она,  давая  волю  своему  гневу,  -  сейчас  я
действительно скажу все, что думаю. Будь вы хоть  сколько-нибудь  воспи-
танным человеком, вы бы не пришли сюда и не стали бы говорить  со  мной.
Вам следовало бы понимать, что я не имею ни малейшего  желания  вас  ви-
деть! Но вы не джентльмен! Вы грубое, отвратительное животное! И пользу-
ясь тем, что ваши паршивые суденышки как-то ухитряются обставлять в пор-
тах янки, вы позволяете себе приходить сюда и издеваться над  настоящими
храбрыми мужичинами и над женщинами, которые  готовы  пожертвовать  всем
ради Правого Дела...
   - Минутку, минутку, - широко ухмыляясь, прервал он ее,  -  вы  начали
прекрасно и в самом деле сказали то, что думаете, но умоляю, не говорите
мне о Правом Деле. Мне уже осточертело про это слушать, да и вам,  руча-
юсь, тоже.
   - Да как вы можете... - горячо начала было она, но тут  же  спохвати-
лась, чувствуя, что он готовит ей ловушку.
   - Я долго стоял в дверях и наблюдал за вами, а вы меня не  видели,  -
сказал он. - И за другими девушками тоже. И у всех было одинаковое выра-
жение лица, словно их отлили из одной формы. А у вас - другое. По вашему
лицу можно читать, как по книге. Вас совершенно не увлекало ваше  сегод-
няшнее занятие, и могу поклясться, что ваши мысли были далеки и от  Пра-
вого Дела, и от нужд госпиталя. У вас на лице было написано, что вам хо-
чется развлекаться и танцевать, да вот нельзя. И вас это бесит. Ну приз-
навайтесь, я прав?
   - Я не желаю продолжать этот разговор, капитан Батлер, - сдержанно  и
сухо сказала она, отчаянно стараясь вновь обрести  чувство  собственного
достоинства. - Как бы много ни возомнили вы  о  себе,  став  "знаменитым
контрабандистом", это еще не дает вам права оскорблять дам.
   - "Знаменитым контрабандистом"? Да вы шутите! Прошу, уделите мне  еще
минуту вашего бесценного внимания, прежде чем я кану для вас в  небытие.
Я не хочу, чтобы столь очаровательная юная патриотка оставалась  в  заб-
луждении относительно моего истинного вклада в дело Конфедерации.
   - Мне неинтересно слушать ваше бахвальство.
   - Контрабанда для меня просто промысел - я делаю на этом деньги.  Как
только это занятие перестанет приносить доход, я его брошу. Ну,  что  вы
теперь скажете?
   - Что вы низкий, корыстный человек - не лучше янки.
   - Абсолютно правильно. - Он усмехнулся. - И,  кстати,  янки  помогают
мне делать деньги. Не далее как в прошлом месяце я пригнал свой  корабль
прямо в нью-йоркскую гавань и взял там груз.
   - Как? - воскликнула Скарлетт, невольно загоревшись  интересом.  -  И
они не обстреляли ваш корабль?
   - О, святая наивность! Разумеется, нет.  Среди  северян  тоже  немало
несгибаемых патриотов, которые не прочь заработать, сбывая товар  конфе-
дератам. Я завожу свой корабль в нью-йоркскую гавань, закупаю у торговых
фирм северян - шито-крыто, разумеется, - все, что мне требуется, подымаю
паруса - и был таков. А когда это становится слишком опасным, я ухожу  в
Нассау, куда те же самые патриоты-северяне привозят  для  меня  снаряды,
порох и кринолины. Это куда удобнее, чем плавать в Англию. Порой  бывает
несколько затруднительно проникнуть в чарльстонский  или  уилмингтонский
порт, но вы изумитесь, если я вам скажу, в какие  щели  умеют  проникать
маленькие золотые кружочки.
   - Конечно, я всегда знала, что янки мерзкие твари, но чтобы...
   - Стоит ли тратить словесный пыл на янки, которые честно набивают се-
бе карман, продавая свой Союз Штатов? Это не будет иметь никакого значе-
ния в веках. Все сведется к одному концу. Янки знают,  что  Конфедерация
рано или поздно будет стерта с лица земли, так почему бы им пока что  не
заработать себе на хлеб?
   - Стерта с лица земли? Конфедерация?
   - Ну разумеется.
   - Будьте столь любезны - освободите меня от вашего присутствия  и  не
вынуждайте вызывать мой экипаж, дабы от вас избавиться!
   - Какая пылкая маленькая мятежница! - с усмешкой проговорил он,  пок-
лонился и неспешно зашагал прочь,  покинув  ее  в  состоянии  бессильной
ярости и негодования, и к этому примешивался непонятный ей самой  осадок
разочарования - разочарования, как у  обиженного  ребенка,  чьи  детские
мечты разлетелись в прах. Как смеет он так отзываться о тех, кто помога-
ет прорывать блокаду! И как посмел он сказать, что Конфедерацию сотрут с
лица земли! Его следует расстрелять, расстрелять, как изменника! Она об-
вела глазами зал, увидела знакомые лица - смелые, открытые, воодушевлен-
ные, уверенные в победе, и странный холодок вдруг закрался в ее  сердце.
Сотрут с лица земли? И эти люди допустят? Да нет, конечно же, нет!  Сама
эта мысль была предательской и нелепой.
   - О чем это вы шептались? - повернувшись к Скарлетт, спросила Мелани,
когда покупатели ушли. - Миссис Мерриуэзер - я заметила - не  сводила  с
тебя глаз, а ты ведь знаешь, дорогая, как она любит посудачить.
   - Этот человек совершенно невыносим -  невоспитанная  деревенщина,  -
сказала Скарлетт. - А старуха Мерриуэзер - пускай себе судачит. Мне  на-
доело прикидываться дурочкой для ее удовольствия.
   - Ну что ты, право, Скарлетт! - воскликнула  чрезвычайно  скандализо-
ванная Мелани.
   - Тише, - сказала Скарлетт. - Доктор Мид  намерен  сделать  еще  одно
объяснение.
   Когда доктор заговорил, зал немного притих. Для начала доктор  побла-
годарил пожертвовавших драгоценности дам за щедрость.
   - А теперь, дамы и господа, я хочу сделать  вам  сюрприз.  Предложить
нечто столь новое, что кого-то это может даже шокировать. Но я прошу вас
не упускать из виду, что все здесь делается для наших госпиталей  и  для
наших мальчиков, которые в них лежат.
   Все начали придвигаться ближе, протискиваться вперед, стараясь  отга-
дать, какой ошеломляющий сюрприз может преподнести им почтенный доктор.
   - Сейчас начнутся танцы - и как всегда, разумеется, с кадрили, за ко-
торой последует вальс. Все последующие танцы - полька, шотландский,  ма-
зурка - будут перемежаться короткими кадрилями. Мне хорошо известен  га-
лантный обычай соперничества за право повести  кадриль,  а  вот  на  сей
раз... - Доктор вытер платком вспотевший лоб и хитро покосился  в  угол,
где среди прочих матрон сидела и его жена - ...на сей раз,  джентльмены,
тому, кто хочет повести кадриль с дамой по своему  выбору,  придется  за
это платить. Аукцион буду проводить я сам, а все вырученные деньги  пой-
дут на нужды госпиталей.
   Веера застыли в воздухе, и по толпе пробежал взволнованный  шепот.  В
углу среди матрон поднялась форменная суматоха. Миссис  Мид,  отнюдь  не
одобряя в душе действий своего супруга, тем не  менее  решительно  взяла
его сторону и оказалась в трудном положении. Миссис Элсинг, миссис  Мер-
риуэзер и миссис Уайтинг сидели пунцовые от негодования. Но тут  солдаты
внутреннего охранения внезапно разразились громкими  криками  одобрения,
которые тотчас были подхвачены и другими гостями в военной форме, а тог-
да уж и молоденькие девушки начали радостно подпрыгивать на месте и хло-
пать в ладоши.
   - Тебе не кажется, что это немножко... немножко смахивает на...  тор-
говлю живым товаром? - прошептала  Мелани,  с  сомнением  глядя  на  во-
инственно ощетинившегося доктора, который, как ей всегда  казалось,  был
безупречнейшим джентльменом.
   Скарлетт промолчала, но глаза ее блеснули, а сердце  томительно  сжа-
лось. Ах, если бы она не была в трауре! О да, будь она прежней  Скарлетт
О'Хара в травянисто-зеленом платье с темно-зелеными бархатными  лентами,
свисающими с корсажа, и туберозами в темных волосах, кто,  как  не  она,
открыл бы этот бал первой кадрилью? Да, конечно же, она! Не меньше дюжи-
ны мужчин повели бы из-за нее торг и  принялись  бы  выкладывать  деньги
доктору. А вместо того сиди тут, подпирай стенку и смотри, как Фэнни или
Мейбелл поведет большую кадриль, словно первая красавица Атланты!
   Голос маленького зуава с  резко  выраженным  креольским  акцентом  на
мгновение перекрыл шум:
   - Если позволите, я плачу двадцать долларов и приглашаю мисс  Мейбелл
Мерриуэзер.
   Мейбелл спрятала вспыхнувшее от смущения личико  на  плече  Фэнни,  и
другие девушки, хихикая, начали прятаться друг от друга, в то время  как
новые мужские голоса начали выкрикивать новые  имена  и  называть  более
крупные суммы денег. Доктор Мид улыбался, полностью игнорируя  возмущен-
ный шепот, доносившийся из угла, где восседали дамы-попечительницы.
   Поначалу миссис Мерриуэзер громко и решительно заявила, что  ее  Мей-
белл не примет участия в этой затее. Но по мере  того  как  имя  Мейбелл
стало звучать все чаще и чаще, а предложенная за нее сумма  возросла  до
семидесяти пяти долларов, протесты почтенной дамы стали  слабеть.  Скар-
летт, облокотившись о прилавок, подтирала глазами возбужденную толпу,  с
пачками денег в руках окружившую подмостки.
   Ну вот, сейчас они все примутся танцевать - все, кроме нее и  пожилых
дам. Все будут веселиться, кроме нее. Она увидела Ретта Батлера,  стояв-
шего внизу прямо перед доктором, и постаралась сделать вид, что все про-
исходящее ей глубоко безразлично, но было уже поздно:  один  уголок  губ
Ретта насмешливо опустился вниз, а  одна  бровь  выразительно  поднялась
вверх. Скарлетт вздернула подбородок и, отвернувшись, внезапно  услышала
свое имя, произнесенное с характерным чарльстонским акцентом и так гром-
ко, что оно заглушило все другие выкрикиваемые имена:
   - Миссис Чарлз Гамильтон - сто пятьдесят долларов оплотом.
   Когда прозвучало ее имя, а затем сумма,  в  зале  воцарилась  тишина.
Скарлетт, как громом пораженная, сидела окаменев, расширенными от  удив-
ления глазами глядя в зал. Все взоры были обращены на нее.  Она  видела,
как доктор, наклонившись с подмостков, что-то прошептал  Ретту  Батлеру.
Вероятно, объяснял ему, что она в трауре и не может  принять  участия  в
танцах. Но Ретт Батлер только пожал плечами.
   - Может быть, вы выберете какую-нибудь  другую  из  наших  прекрасных
дам? - спросил доктор.
   - Нет, - отчетливо произнес Ретт,  небрежно  окидывая  взглядом  при-
сутствующих. - Миссис Гамильтон.
   - Говорю вам, это невозможно, - раздраженно сказал доктор.  -  Миссис
Гамильтон не согласится...
   И тут Скарлетт услышала чей-то голос и не сразу поняла, что  он  при-
надлежит ей:
   - Нет, я согласна!
   Она вскочила на ноги. От волнения, от радости, что она снова в центре
внимания, снова признанная королева бала, самая привлекательная из всех,
а главное - от предвкушения танцев, - сердце у нее бешено колотилось,  и
ей казалось - она вот-вот упадет.
   - Ах, мне наплевать, мне наплевать на все, что они  там  будут  гово-
рить! - пробормотала она, во власти сладостного безрассудства. Она трях-
нула головой и быстрое вышла из киоска, постукивая каблучками  по  полу,
как кастаньетами, и на ходу раскрывая во всю ширь свой  черный  шелковый
веер. На мгновение перед ее глазами промелькнуло изумленное лицо Мелани,
скандализованные лица дам-попечительниц, раздосадованные  лица  девушек,
восхищенные лица офицеров.
   А потом она стояла посреди зала, и Ретт  Батлер  направлялся  к  ней,
пробираясь сквозь толпу, с этой своей поганой усмешечкой на губах. Да ей
наплевать на него, наплевать, будь он хоть президент Линкольн! Она будет
танцевать, вот и все! Она пойдет в первой паре в  кадрили!  Она  ослепи-
тельно улыбнулась ему и присела в низком  реверансе,  и  он  поклонился,
приложив руку к манишке. Растерянный Леви поспешно  выкрикнул,  стараясь
разрядить обстановку:
   - Виргинская кадриль! Кавалеры приглашают дам!
   И оркестр грянул лучшую, любимейшую из всех мелодий - "Дикси".
   - Как вы посмели привлечь ко мне всеобщее внимание, капитан Батлер?
   - Но, дорогая миссис Гамильтон, вы совершенно явно сами к этому стре-
мились.
   - Как вы посмели выкрикнуть мое имя на весь зал?
   - Но вы же могли отказаться.
   - Я не имела права... ради нашего Дела... я... я не  могла  думать  о
себе, когда вы предложили такую уйму денег,  да  еще  золотом...  Перес-
таньте смеяться, на нас все смотрят.
   - Они все равно будут на нас смотреть. И бросьте  эту  чепуху  насчет
Дела - со мной это не пройдет. Вам хотелось потанцевать, и я предоставил
вам такую возможность. Эта пробежка - последняя фигура кадрили, верно?
   - Да, конечно. Танец окончен, и я хочу теперь посидеть.
   - Почему? Я отдавил вам ногу?
   - Нет... Но про меня начнут судачить.
   - А вам - положа руку на сердце - не все равно?
   - Ну, видите ли...
   - Какое в этом преступление? Почему бы не протанцевать со мной вальс?
   - Но если мама когда-нибудь узнает...
   - Все еще ходите на помочах у вашей матушки?
   - У вас необыкновенно отвратительное свойство издеваться над  благоп-
ристойностью, превращая ее в непроходимую глупость.
   - Но это же и в самом деле глупо. Разве вам не все равно, если о  вас
судачат?
   - Да, конечно... но... Я не хочу об этом говорить.  Слава  богу,  уже
заиграли вальс. От кадрили у меня всегда дух захватывает.
   - Не уклоняйтесь от ответа. Разве вам не безразлично, что  говорят  о
вас эти женщины?
   - Раз уж вам так хочется припереть меня к стенке - хорошо:  да,  без-
различно! Но считается, что это не должно быть безразлично.  Только  се-
годня я не хочу с этим мириться.
   - Браво! Вы, кажется, начинаете мыслить самостоятельно - до  сих  пор
вы предпочитали, чтобы за вас думали другие. В вас пробуждается  жизнен-
ная мудрость.
   - Да, но...
   - Если бы вы возбуждали о себе столько толков, как я, вы  бы  поняли,
до какой степени это не имеет  значения.  Подумайте  хотя  бы:  во  всем
Чарльстоне нет ни одного дома, где я бы  был  принят.  Даже  мой  щедрый
вклад в наше Праведное и Святое Дело не снимает с меня этого запрета.
   - Какой ужас!
   - Да вовсе нет. Только потеряв свою так  называемую  "репутацию",  вы
начинаете понимать, какая это обуза и как хороша приобретенная такой це-
ной свобода.
   - Вы говорите чудовищные вещи!
   - Чудовищные, потому что это чистая  правда.  Без  хорошей  репутации
превосходно можно обойтись при условии, что у вас есть деньги  и  доста-
точно мужества.
   - Не все можно купить за деньги.
   - Кто вам это внушил? Сами вы не могли бы  додуматься  до  такой  ба-
нальности. Что же нельзя купить за деньги?
   - Ну, как... я не знаю...  Во  всяком  случае,  счастье  и  любовь  -
нельзя.
   - Чаще всего можно. А уж если не получится, то им всегда можно  найти
отличную замену.
   - И у вас так много денег, капитан Батлер?
   - Какой неделикатный вопрос! Я просто поражен, миссис  Гамильтон.  Ну
что ж, да. Для молодого человека, оставленного в  дни  беспечной  юности
без гроша, я неплохо преуспел. И не сомневаюсь,  что  на  блокаде  сумею
сколотить миллион.
   - О нет, не может быть!
   - О да! Большинство людей почему-то никак не могут уразуметь, что  на
крушении цивилизации можно заработать ничуть не  меньше  денег,  чем  на
создании ее.
   - Как это понять?
   - Ваше семейство да и мое семейство и все здесь присутствующие нажили
свои состояния, превращая пустыню в цивилизованный край.  Так  создаются
империи. И на этом сколачиваются состояния. Но  когда  империи  рушатся,
здесь возможности для поживы не меньше.
   - О какой империи вы толкуете?
   - О той, в которой мы с вами обитаем, - о Юге, о Конфедерации, о  Ко-
ролевстве Хлопка. Эта империя трещит по  всем  швам  у  нас  на  глазах.
Только величайшие дураки могут этого не видеть и не использовать в своих
интересах надвигающийся крах. Я наживаю свой капитал на  крушении  импе-
рии.
   - Так вы и в самом деле считаете, что янки сотрут нас с лица земли?
   - Конечно! Какой смысл прятать, как страус, голову под крыло?
   - О господи, эти разговоры нагоняют на меня тоску! Неужели вы никогда
не можете поговорить о чем-нибудь приятном, капитан Батлер?
   - Может быть, я угожу вам, если скажу, что ваши глаза - как два  дра-
гоценных сосуда, наполненных до краев прозрачнейшей зеленоватой  влагой,
в которой плавают крохотные золотые рыбки, и когда эти рыбки  плескаются
- как вот сейчас - на поверхности, вы  становитесь  чертовски  соблазни-
тельной?
   - Ах, перестаньте, мне это не нравится...  Какая  дивная  музыка,  не
правда ли? Мне кажется, я могу кружиться в вальсе всю жизнь. Я даже сама
не понимала, как мне этого не хватало!
   - Вы танцуете божественно. Мне еще не доводилось  танцевать  с  такой
великолепной партнершей.
   - Не прижимайте меня к себе так крепко, капитан Батлер.  Все  на  нас
смотрят.
   - А если бы никто не смотрел, тогда бы вы не стали возражать?
   - Вы забываетесь, капитан Батлер.
   - Вот уж нет. Разве это возможно, когда я держу вас в объятиях?.. Что
это за мелодия? Что-то новое?
   - Да. Восхитительная музыка, верно? Мы взяли ее у янки.
   - Как она называется?
   - "В час победы нашей".
   - А какие там слова? Спойте мне.
   Милый, помнишь нашу встречу?
   Ты у ног моих
   Мне в своей любви признался...
   Помнишь этот миг?
   Ты, гордясь мундиром серым,
   Клялся, что готов
   Мне хранить до гроба верность
   И земле отцов.
   Слезы лью я одиноко,
   Новой встречи жду!..
   Верю в час победы нашей
   И в твою звезду!
   Там, конечно, было сказано "синим", но мы переменили на "серым". А вы
прекрасно вальсируете, капитан Батлер. Знаете, у рослых мужчин это редко
получается. И подумать только, что пройдут годы, прежде  чем  мне  можно
будет снова потанцевать.
   - Не годы, а всего несколько минут. Я намерен пригласить вас на  сле-
дующую кадриль. А также и на следующую и еще.
   - О нет! Я не могу! Вы не должны меня приглашать. Моя  репутация  по-
гибнет.
   - От нее и так уже остались одни лохмотья, так что еще один танец ни-
чего не изменит. После пяти, шести танцев я, конечно, могу уступить  эту
честь и другим, но последний танец должен быть моим.
   - Ну, хорошо. Я знаю, что это безумие, но мне все равно.  Мне  напле-
вать, что они там будут говорить. Мне так прискучило сидеть дома взапер-
ти. Я буду танцевать и танцевать...
   - И снимете траур? Вид этого похоронного крепа вызывает во мне содро-
гание.
   - Нет, снять траур я не могу... Капитан Батлер,  не  прижимайте  меня
так крепко. Я рассержусь.
   - А вы великолепны, когда сердитесь. Я прижму вас еще  крепче  -  вот
так, - нарочно, чтобы поглядеть, как вы рассердитесь. Вы даже не  подоз-
реваете, как ослепительны вы были тогда в Двенадцати Дубах, когда, расс-
вирепев, швырялись вазами.
   - Ах, будет вам... Вы что, никак не можете про это забыть?
   - Никак. Это одно из драгоценнейших моих воспоминаний: благовоспитан-
ная красавица-южанка, в которой взыграла ее ирландская кровь. Вы  -  ир-
ландка до мозга костей. Известно вам это?
   - О боже, музыка кончается, а из  задней  комнаты  появилась  тетушка
Питтипэт. Конечно, миссис Мерриуэзер уже напела ей в уши. О, бога  ради,
отойдемте, постоим у окна, я не хочу, чтобы она вцепилась в меня сейчас.
Вы видите, глаза у нее стали от ужаса как плошки.

   ГЛАВА Х

   На следующее утро во время  завтрака  тетушка  Питтипэт  прикладывала
платочек к глазам, Мелани хранила молчание, а Скарлетт держалась вызыва-
юще.
   - Мне наплевать - пусть говорят. Я уверена, что никто не принес  гос-
питалю столько денег, как я. Да и вся эта дрянь, которую вы продавали  в
киосках, тоже принесла меньше.
   - Ах, милочка, разве дело в деньгах? - ломая руки, причитала  тетушка
Питти. - Я просто не могла поверить своим глазам: бедный Чарли всего год
как в могиле, а вы... И этот ужасный  капитан  Батлер,  который  нарочно
выставлял вас напоказ. О, он ужасный,  ужасный  человек,  Скарлетт.  Муж
миссис Колмен - кузины миссис Уайтинг, - он родом из Чарльстона, так она
мне все рассказала про этого Батлера. Он из приличной семьи, но эта пар-
шивая овца в стаде... просто непостижимо, как Батлеры  могли  произвести
на свет такого сына! В Чарльстоне для него закрыты все двери, у него чу-
довищная репутация, и там была история с какой-то девицей... Нечто  нас-
только непристойное, что миссис Колмен даже ничего не знает толком...
   - А я как-то не могу поверить, что он дурной человек, - мягко  прого-
ворила Мелани. - С виду он джентльмен, и притом храбр -  доставлять  нам
оружие, прорывая блокаду...
   - Это не потому, что он храбр, - из духа противоречия  заявила  Скар-
летт, выливая на вафли половину сиропа из соусника. - Он делает это ради
денег. Он сам мне так сказал. Ему наплевать на Конфедерацию,  и  он  ут-
верждает, что янки сотрут нас с лица земли. Но танцует он божественно.
   Дамы онемели от ужаса.
   - Мне все это надоело, я не намерена больше сидеть взаперти. Если они
вчера перемывали мне косточки, значит, репутация моя все равно погибла и
мне нечего терять.
   Она даже не заметила, что повторяет слова Ретта Батлера - так  кстати
они пришлись и так точно выражали ее собственные мысли.
   - Боже мой, что скажет ваша матушка, как узнает? Что она будет думать
обо мне?
   При мысли о том, в какой ужас придет Эллин, если ей когда-нибудь  до-
ведется узнать о скандальном поведении дочери, Скарлетт похолодела  и  в
душе у нее пробудилось раскаяние. Но она тут же приободрилась, вспомнив,
что от Тары до Атланты двадцать пять миль. Тетя Питти,  конечно,  ничего
не скажет Эллин. Ведь это бросит тень и на нее. А раз Питти  не  скажет,
нечего и беспокоиться.
   - Мне кажется... - нерешительно промолвила тетушка Питти, -  мне  ка-
жется, я должна написать об этом Генри... ужасно не лежит у меня к этому
душа, но ведь он единственный мужчина в нашей семье, так  пусть  погово-
рит, внушительно поговорит с этим капитаном Батлером... О господи,  если
бы Чарли был жив... Вы никогда, никогда не должны больше разговаривать с
этим человеком, Скарлетт.
   Мелани сидела молча, сложив руки на коленях. Нетронутые вафли остыва-
ли на ее тарелке. Она поднялась, подошла сзади к  Скарлетт  и  обхватила
руками ее шею.
   - Дорогая, - сказала она, - не расстраивайся. Я  все  понимаю,  и  ты
вчера поступила очень мужественно и очень много сделала для госпиталя. И
если кто-нибудь посмеет сказать о тебе хоть одно дурное слово,  я  сумею
за тебя заступиться... Не плачьте, тетя Питти. Скарлетт было очень труд-
но сидеть все время взаперти. Она еще совсем ребенок.  -  Пальцы  Мелани
нежно перебирали темные волосы Скарлетт. - Может быть, и нам всем  будет
легче, если мы хоть изредка начнем появляться на людях. Может быть,  это
было эгоистично с нашей стороны, что мы, закрывшись  в  четырех  стенах,
предавались своему горю. В войну все по-другому - не так, как  в  мирное
время. Когда я думаю о всех воинах, оторванных от дома, у которых в  на-
шем городе нет никого знакомых, и им не к кому пойти вечерами, и о  тех,
кто лежит в госпиталях - а многие из них ведь уже ходят, но еще не  нас-
только оправились, чтоб вернуться на фронт... Да, конечно, мы вели  себя
эгоистично. Мы должны сейчас же взять к себе из госпиталя трех выздорав-
ливающих, как сделали это все в городе, и каждое воскресенье  приглашать
еще несколько на обед. А ты не тревожься, Скарлетт. Люди не будут о  нас
плохо говорить, они поймут. Мы знаем, что ты любила Чарли.
   А Скарлетт и не думала тревожиться, и рука Мелани,  неясно  трепавшая
ее волосы, вызвала лишь раздражение.  Ей  хотелось  тряхнуть  головой  и
воскликнуть: "А, чепуха!" У нее и сейчас еще огонь  пробегал  по  жилам,
стоило ей вспомнить, как вчера на балу и раненые из госпиталя, и  другие
военные - из войск внутреннего охранения и милиции - оспаривали  друг  у
друга право на танец с нею. И уж меньше всего на свете жаждала она иметь
защитника в лице Мелани. Весьма вам признательна, но она и сама  отлично
может постоять за себя, а если старые мегеры начнут шипеть, ну и  пускай
себе шипят на здоровье, нужны они ей очень! На свете слишком много моло-
дых симпатичных военных, чтобы еще тревожиться из-за старых мегер.
   Тетушка Питтипэт, слушая ласковые увещевания Мелани, вытирала платоч-
ком глаза, и тут появилась Присей с объемистым конвертом в руках.
   - Это вам, мисс Мелли. Маленький негритенок принес.
   - Мне? - удивилась Мелли, вскрывая конверт.
   Скарлетт продолжала уплетать вафли, не обращая внимания на происходя-
щее, и вдруг услышала, как Мелани громко  расплакалась,  подняв,  глаза,
она увидела, что тетушка Питти судорожно прижала руки к груди.
   - Эшли убит! - взвизгнула она, и руки ее безжизненно повисли, а голо-
ва запрокинулась.
   - О боже! - вскричала Скарлетт, чувствуя, как кровь отхлынула  у  нее
от сердца.
   - Нет! Нет! - воскликнула Мелани. - Скорее! Скарлетт,  дай  ей  нюха-
тельные соли! Успокойтесь, успокойтесь, дорогая! Вам лучше? Дышите глуб-
же. Это вовсе не от Эшли. Простите, что я вас так напугала. Я  заплакала
просто от радости. - И она поднесла к губам  какой-то  предмет,  который
был зажат у нее в руке. - О, я так счастлива! - И  она  снова  расплака-
лась.
   Что-то блеснуло у нее в пальцах, и Скарлетт увидела массивное золотое
кольцо.
   - Прочти, - сказала Мелани, указывая на выпавшее у нее из рук письмо.
- О, как он мил, как добр!
   Скарлетт, озадаченная, подняла с полу небольшой листок бумаги и проч-
ла то, что было написано на нем твердым решительным почерком: "Если Кон-
федерации нужна кровь мужчин, то ей пока еще не нужно, чтобы  женщины  с
кровью отрывали от сердца драгоценные для них реликвии. Примите, дорогая
миссис Уилкс, этот знак преклонения перед Вашим мужеством и не  считайте
Вашу жертву бесплодной, ибо за выкуп кольца уплачена сумма, десятикратно
превышающая его стоимость. Капитан Ретт Батлер".
   Мелани с неясностью смотрела на кольцо, снова надетое на палец.
   - Видите, я же говорила вам, что он джентльмен! - сказала Мелани, по-
вернувшись к тетушке Питти и сияя улыбкой, хотя слезы еще  струились  по
ее щекам. - Только человек тонкого воспитания и очень чуткий мог понять,
как тяжело мне было расстаться... Но я пошлю им мою золотую цепочку вза-
мен. Тетя Питти, вы непременно должны написать капитану Батлеру и  приг-
ласить его отобедать с нами в воскресенье, чтобы я могла лично  выразить
ему благодарность.
   И ни тетушке, ни племяннице - в таком они были волнении -  не  пришло
на ум, что капитан Батлер не  почел  нужным  возвратить  и  Скарлетт  ее
кольцо. Но Скарлетт подумала об этом и была раздосадована. Она-то  пони-
мала, что вовсе не душевная тонкость побудила капитана Батлера совершить
этот галантный поступок. Он хотел иметь доступ в дом тетушки Питтипэт  и
нашел безошибочный способ получить приглашение.
   "Я была крайне обескуражена, узнав о том, что ты себе недавно  позво-
лила", - писала Эллин, и Скарлетт, читая за столом ее  письмо,  нахмури-
лась. Да, дурные вести и в самом деле долетают быстро. В Чарльстоне и  в
Саванне ей не раз приходилось слышать, что нигде так не  любят  сплетни-
чать и совать нос в чужие дела, как в Атланте, и теперь  ей  пришлось  в
этом убедиться. Благотворительный базар состоялся в понедельник вечером,
а сегодня был четверг. Кто же из этих старых ведьм  взял  на  себя  труд
оповестить Эллин? В первое мгновение она заподозрила  тетушку  Питтипэт,
но тут же отбросила эту мысль. Тетушка Питтипэт сама тряслась от страха,
как бы ей не пришлось отвечать за вызывающее поведение Скарлетт,  и  от-
нюдь не в ее интересах было доводить до сведения Эллин,  как  плохо  она
справилась со своей ролью дуэньи. Вероятно, это дело рук миссис Мерриуэ-
зер.
   "Мне трудно поверить, что ты могла настолько забыть приличия и  проя-
вить такое отсутствие воспитания. Я готова поглядеть  сквозь  пальцы  на
твое появление в обществе до истечения срока траура,  понимая,  что  это
было продиктовано горячим желанием внести свою лепту в дело помощи  гос-
питалю. Но танцевать, да еще с таким человеком, как  капитан  Батлер!  Я
уже много слышала о нем (да и кто о нем не наслышан?), и всего  лишь  на
прошлой неделе Полин писала мне, что этот господин пользуется очень дур-
ной славой, и в Чарльстоне от него отвернулись все, даже  его  семья,  -
все, за исключением, разумеется, его убитой горем  матери.  Это  глубоко
безнравственный человек, он способен воспользоваться твоей  невинностью,
твоей молодостью, чтобы погубить тебя, опорочить в глазах общества и те-
бя, и твою семью. Как могла мисс Питтипэт так пренебречь своим долгом по
отношению к тебе?"
   Скарлетт посмотрела на тетю Питтипэт, сидевшую напротив нее  за  сто-
лом. Старая дама узнала почерк Эллин и уже надула пухлые губки, как  ре-
бенок, испугавшийся нахлобучки и готовый предотвратить ее потоком слез.
   "Я прихожу в отчаяние при мысли о том, что ты могла так скоро  забыть
все правила хорошего воспитания. Я хотела немедленно отозвать  тебя  до-
мой, но оставила это на усмотрение твоего отца. В пятницу он  приедет  в
Атланту, чтобы объясниться с капитаном Батлером и  забрать  тебя  домой.
Боюсь, он будет с тобой суров, невзирая на мои мольбы. Я  же  уповаю  на
то, что причиной твоего нескромного поведения является просто  молодость
и легкомыслие. Я столь же горячо, как все, готова послужить нашему  Пра-
вому Делу и хочу, чтобы мои  дочери  разделяли  эти  чувства,  но  позо-
рить..."
   Дальше было написано еще много - и все в таком же духе, - но Скарлетт
не прочитала письма до конца. Впервые в жизни она испугалась не на  шут-
ку. Всю ее беззаботность и удаль как ветром сдуло. Она чувствовала  себя
словно провинившийся ребенок - совсем как в десять лет, когда как-то раз
за столом запустила в Сьюлин печеньем. Впервые она слышала столь  резкие
укоры из уст своей всегда такой мягкой матери. Да еще приедет отец и по-
требует объяснения у капитана Батлера. Она поняла, что  каша  заварилась
нешуточная. Джералд, видно, рассвирепел, и на  сей  раз  впервые  ей  не
удастся избежать наказания, забравшись к нему на колени, ласкаясь и дер-
зя.
   - Я... я надеюсь, неплохие новости? - с дрожью в голосе вопросила те-
тушка Питтипэт.
   - Папа приезжает завтра, чтобы задать мне хорошую  трепку,  -  мрачно
объявила Скарлетт.
   - Присей, подай мне нюхательные соли, - пролепетала тетушка Питтипэт,
отодвигая от себя тарелку и отодвигаясь от стола. - Мне... мне дурно.
   - Да они же у вас в кармашке, - сказала Присей, стоя за стулом  Скар-
летт и упоенно предвкушая крупный семейный скандал. Когда мистер Джералд
разбушуется, тут есть на что посмотреть, лишь  бы,  конечно,  ее  бедная
курчавая голова не подвернулась ему под горячую руку.  Тетушка  Питтипэт
порылась в складках юбки и поднесла флакончик к носу.
   - Вы обе должны заступиться за меня и не оставлять нас с  ним  вдвоем
ни на секунду! - вскричала Скарлетт. - Он так любит вас  обеих,  что  не
станет меня шпынять в вашем присутствии.
   - Я не могу, - еле слышно пролепетала тетушка Питтипэт, поднимаясь на
ноги. - Я... я совсем больна. Я должна лечь. Завтра я не встану с посте-
ли. Вы должны извиниться за меня перед ним.
   "Струсила!" - подумала Скарлетт, глядя на нее со злобой.
   Мелани, бледная, испуганная при мысли о встрече с разъяренным  мисте-
ром О'Хара, все же пообещала встать на защиту Скарлетт.
   - Я постараюсь помочь тебе... постараюсь объяснить ему, что ты сдела-
ла это ради госпиталя. Он поймет, я уверена.
   - Ничего он не поймет, - сказала Скарлетт. - О боже, я умру, если мне
придется с позором вернуться в Тару, как грозится мама.
   - Ах, нет, вы не можете вернуться домой! - воскликнула тетушка Питти-
пэт и расплакалась. - Если вы уедете, мне придется... да,  мне  придется
просить Генри переехать к нам, а вы же знаете - я просто не в  состоянии
жить с ним под одной крышей. Но когда мы с Мелли одни во всем доме,  мне
по ночам так страшно, в городе столько пришлых людей.  А  вы,  Скарлетт,
такая храбрая, с вами я ничего не боюсь, даже если в доме нет мужчины.
   - Да нет, не может он увезти тебя в Тару! - воскликнула Мелани. Каза-
лось, она тоже вот-вот расплачется. - Это же теперь твой дом. Что же  мы
будем делать без тебя!
   "Знай вы, что я о вас думаю, верно, прекрасно обошлись бы без  меня",
- угрюмо подумала Скарлетт, от всей души желая, чтобы кто-нибудь другой,
только не Мелани, мог защитить ее от гнева отца. Ей претила  мысль,  что
она должна принимать помощь от человека, который ей так неприятен.
   - Может быть, следует отменить приглашение, посланное капитану Батле-
ру? - заикнулась было тетушка Питтипэт.
   - Но это невозможно! Это было бы неслыханной грубостью!  -  в  полном
расстройстве вскричала Мелани.
   - Помоги мне лечь в постель. Я совершенно расхворалась, -  со  стоном
произнесла тетушка Питтипэт. - О Скарлетт, как вы  могли  причинить  мне
столько огорчений!
   И на следующий день, когда приехал  Джералд,  тетушка  Питтипэт  была
больна и не вставала с постели. Из-за ее запертой двери к нему  полетело
несколько посланий с выражением сожалений, и  две  перепуганные  молодые
женщины были предоставлены за ужином своей судьбе. Джералд  был  зловеще
молчалив, хотя и поцеловал Скарлетт и ущипнул Мелани за щечку, назвав ее
при этом "кузина Мелли". Скарлетт было бы куда легче, если бы он бранил-
ся, разносил ее на все корки и раскаты его голоса сотрясали бы дом. Вер-
ная своему слову, Мелани не отходила от  Скарлетт  и,  шелестя  платьем,
повсюду следовала за ней словно тень, а Джералд был достаточно воспитан,
чтобы не распекать дочь в присутствии золовки.  Мелани  -  не  могла  не
признать Скарлетт - держалась прекрасно, ничем не подавая виду, что зна-
ет о надвигающейся грозе, и в конце концов за  ужином  ей  даже  удалось
втянуть Джералда в разговор.
   - Я жажду услышать от вас новости, - сияя улыбкой, говорила она  Дже-
ралду. - Индия и Милочка пишут нам так редко. А  вы,  конечно,  в  курсе
всех событий. Расскажите нам про свадьбу у Фонтейнов.
   Ее приветливость растопила лед, и Джералд принялся рассказывать,  что
свадьбу отпраздновали скромно - "совсем не то, что было, когда вы венча-
лись", - потому как Джо получил отпуск из армии всего на несколько дней.
Малютка Салли Манро выглядела прелестно. Нет, вот уж как она была одета,
этого он что-то не припомнит. А на второй день? Да она, помнится,  гово-
рили, не меняла туалета.
   - Не меняла? - в один голос воскликнули обе молодые дамы,  пораженные
до глубины души.
   - Ну да, потому что никакого второго дня попросту не было, все  огра-
ничилось первой ночью, - со смехом пояснил Джералд, не сразу  спохватив-
шись, что эти подробности, пожалуй, не  для  дамских  ушей.  Когда  отец
рассмеялся, у Скарлетт немного отлегло от сердца, и она мысленно  побла-
годарила Мелли.
   - На другой день Джо уехал обратно в  Виргинию,  -  поспешно  добавил
Джералд. - Ну и пришлось обойтись без визитов и танцев. А близнецы Тарл-
тоны сейчас дома.
   - Да, мы слышали. Поправляются они?
   - Раны были не тяжелые. Стюарта ранило в колено, а у Брента  сквозное
пулевое ранение плеча. А вы знаете, что о них  упомянули  в  официальных
сообщениях, отметив их храбрость?
   - Вот как? Расскажите!
   - Так ведь отчаянные головы оба. Думается, там  не  без  примеси  ир-
ландской крови, - самодовольно заметил Джералд. - Я что-то позабыл,  чем
они так отличились, только Брент уже получил чин лейтенанта.
   Скарлетт было приятно услышать об их подвигах - приятно, лестно  и  к
тому же пробуждало в ней чувство собственности. Если  мужчина  был  ког-
да-нибудь ее поклонником, у нее навсегда сохранялось убеждение, что он в
какой-то мере принадлежит ей и все его славные  деяния  возвышали  ее  в
собственных глазах.
   - И еще у меня есть новость, которая заинтересует вас обеих, - сказал
Джералд. - Поговаривают, что Стюарт снова ищет своего счастья в  Двенад-
цати Дубах.
   - Кто же она: Милочка или Индия? - взволнованно  спросила  Мелани,  а
Скарлетт поглядела на отца с негодованием.
   - Ну конечно, мисс Индия. Он же ходил за ней по пятам, пока  эта  моя
вертихвостка не вскружила ему голову.
   - О! - промолвила Мелани, несколько ошарашенная бесхитростным  прямо-
душием Джералда.
   - Но и это не все. Брент теперь обхаживает кое-кого в Таре.
   Скарлетт сидела онемев. Вероломство ее поклонников было просто оскор-
бительно. Особенно если вспомнить, как бесились близнецы, когда она  со-
общила им, что выходит замуж за Чарлза. Стюарт даже грозился  застрелить
Чарлза, или Скарлетт, или обоих. Он был великолепен!
   - Сьюлин? - расцветая улыбкой, спросила Мелани. -  Но  мне  казалось,
что мистер Кеннеди...
   - А, этот! - вырвалось у Джералда. - Да,  мистер  Кеннеди  все  ходит
вокруг да около, пугаясь собственной тени, дожидается,  видно,  чтобы  я
напрямик спросил, каковы его намерения. Нет,  речь  идет  о  моей  млад-
шенькой.
   - Кэррин?
   - Но она же еще ребенок! - резко воскликнула Скарлетт, обретя,  нако-
нец, дар речи.
   - Вы были всего на год старше, мисс, когда выходили замуж, -  заметил
Джералд. - Может, вам жалко, что ваш бывший поклонник переметнулся к ва-
шей сестричке?
   Мелани, не привыкшая к такой манере все говорить без  обиняков,  пок-
раснела и велела Питеру подать пирог со сладким картофелем. Она  лихора-
дочно перебирала в уме всевозможные темы для беседы, которые не касались
бы лично никого из присутствующих и могли бы отвлечь мысли мистера О'Ха-
ра от цели его приезда. Но как назло, ей ничего не приходило в голову, а
Джералд, разговорившись, уже не нуждался в поощрении, пока у  него  были
слушатели. Он говорил о казнокрадстве в интендантском ведомстве,  где  с
каждым месяцем все повышаются и повышаются требования, о плебейской глу-
пости Джефферсона Дэвиса и о продажности тех ирландцев, которые вступили
в ряды армии северян, польстившись на казенное жалованье.
   Когда подали вино и дамы встали из-за стола, Джералд, сдвинув брови и
свирепо глядя на дочь, приказал ей задержаться на  несколько  минут  для
разговора с ним с глазу на глаз. Скарлетт с отчаянием и мольбой  посмот-
рела на Мелани. Беспомощно теребя в руках платочек, Мелани покорно вышла
из комнаты и тихонько притворила за собой дверь.
   - Итак, мисс, - загремел Джералд, наливая себе портвейна, -  как  по-
нять ваше поведение? Не успев овдоветь, вы стараетесь подцепить себе но-
вого мужа?
   - Не кричите так, папа, слуги...
   - Им уже, без сомнения, известно - как, впрочем, и всем остальным - о
нашем позоре. Ваша мать от этого слегла, а я не смею  смотреть  людям  в
глаза. Стыд какой! Нет, нет, котенок, плачь - не плачь, на сей раз  тебе
не удастся обвести меня вокруг пальца, - торопливо пробормотал он с нот-
кой испуга в голосе, увидев, что Скарлетт захлопала ресницами и  губы  у
нее жалобно задрожали. - Я тебя знаю. Ты  же  способна  строить  глазки,
стоя у гроба мужа. Ладно, не плачь. Поговорили, и хватит. Теперь я наме-
рен тотчас же повидаться с этим капитаном Батлером, который позволил се-
бе играть добрым именем моей дочери. А наутро... Да не реви ты, тебе го-
ворят. Все равно не поможет. Не поможет, поняла? Это решено - завтра  мы
возвращаемся домой, пока ты здесь не опозорила  окончательно  нас  всех.
Ну, не плачь, котенок, погляди, что я тебе привез! Что, хороший  подаро-
чек? Да ты погляди! Ну, сказки, как ты могла доставить мне столько  хло-
пот - заставила тащиться сюда, в такую даль, когда сама знаешь, у меня и
без того дел по горло? Ладно, не плачь!
   Мелани и тетушка Питтипэт давно уже спали, а Скарлетт лежала без  сна
в теплом полумраке; на душе у нее было тяжело,  и  сердце  сжималось  от
страха. Покинуть Атланту сейчас, когда жизнь снова стала  ее  манить,  и
встретиться лицом к лицу с Эллин! Да она умрет, прежде чем посмотрит ма-
тери в глаза! Если бы она умерла сейчас, сию минуту, вот  тогда  бы  они
все пожалели, что были к ней так жестоки! Она вертелась с боку  на  бок,
голова ее металась по горячей подушке, и вдруг какой-то шум,  нарушивший
тишину погруженной в сон улицы, привлек ее  внимание.  Это  был  странно
знакомый, хотя и неясный, еще отдаленный шум. Она соскользнула с постели
и подошла к окну. Улица, едва различимая  сквозь  лиственный  шатер  де-
ревьев, лежала темная, молчаливая под тускло мерцавшим звездами небесным
куполом. Шум приближался - скрип колес, стук копыт, голоса. И неожиданно
она улыбнулась, узнав хриплый от виски голос, распевавший  с  ирландским
акцентом "В повозке с верхом откидным". Конечно, здесь не Джонсборо и не
день открытия судебной сессии, но тем не менее Джералд возвращался домой
в соответствующем этому знаменательному дню состоянии.
   Скарлетт видела смутные очертания остановившейся перед домом коляски.
Оттуда появились две темные фигуры. Кто-то еще приехал с  отцом.  Темные
фигуры постояли у калитки, звякнула щеколда, и Скарлетт отчетливо  услы-
шала голос отца:
   - А сейчас я исполню тебе "Плач по Роберту Эммету". Эту песню ты дол-
жен знать, приятель. Я научу тебя ее петь.
   - Буду очень рад, - с легким смешком отвечал его спутник. - Только не
сейчас, мистер О'Хара.
   "Боже милостивый, опять этот несносный человек,  этот  Батлер!"  -  с
раздражением подумала Скарлетт, узнав глуховатый голос и манерную медли-
тельную речь. И тут же обрадовалась: ну, по крайней мере,  они  хоть  не
перестреляли друг друга. Даже, как видно, неплохо поладили,  раз  заяви-
лись сюда вдвоем, да еще в таком виде.
   - Я буду петь сейчас, и ты будешь меня слушать, или я застрелю  тебя,
потому что ты оранжист.
   - Не оранжист - чарльстонец.
   - Чем это лучше? Хуже даже. У меня в Чарльстоне две  свояченицы,  так
уж я-то знаю.
   "Он, кажется, хочет оповестить об этом всех соседей?" - в испуге  по-
думала Скарлетт и потянулась за пеньюаром. Но что, собственно, может она
сделать? Не бежать же вниз в такой час, чтобы увести отца с улицы?
   А Джералд без лишних слов закинул голову и, прислонившись к  калитке,
начал выводить могучим басом "Плач". Скарлетт слушала,  облокотившись  о
подоконник и улыбаясь против воли. Такая красивая песня, одна из ее  лю-
бимых. Жаль, что отец немного фальшивит. Она  тихонечко  подхватила  пе-
чальную мелодию:
   На чужой стороне пал бесстрашный герой,
   А вокруг девы - поклонников рой...
   Песня лилась, и Скарлетт услышала какое-то движение в комнатах тетуш-
ки Питтипэт и Мелани. Эти бедняги, конечно, будут очень расстроены.  Они
ведь не привыкли к обществу таких жизнелюбивых ирландцев. Пенье  оборва-
лось, и две темные фигуры слились в одну, прошагали по дорожке и  подня-
лись на крыльцо. Послышался осторожный стук в дверь.
   "Надо, пожалуй, спуститься вниз, - подумала Скарлетт. - В конце  кон-
цов, это же мой отец, а тетя Питти умрет, но не выйдет ночью на  лестни-
цу". К тому же ей никак не хотелось, чтобы слуги увидели ее отца в таком
состоянии. Джералд, пожалуй, еще начнет буянить, если Питер вздумает ук-
ладывать его в постель. Кроме Порка, никто не умеет с ним справляться.
   Она покрепче запахнула пеньюар, зажгла  свечу,  стоявшую  на  столике
возле кровати, и стала спускаться по темной лестнице  в  холл.  Поставив
свечу на подзеркальник, она отомкнула дверь и в колеблющемся свете  раз-
личила Ретта Батлера. Безупречно подтянутый - ни одна оборочка на маниш-
ке не смята - он поддерживал маленького, коренастого Джералда. Как  вид-
но, "Плач" был лебединой песней Джералда, потому что теперь он  уже  без
стеснения повис на руке своего спутника. Длинные  жесткие  седые  волосы
были взлохмачены, галстук переехал набок, грудь сорочки залита вином.
   - Насколько я понимаю, это ваш папаша? - Глаза Ретта лукаво  блестели
на смуглом лице, и их взгляд, казалось, проникал сквозь ее дезабилье.
   - Проводите его в дом, - коротко сказала  Скарлетт,  смущенная  своим
неприбранным видом и злясь на Джералда за то, что он поставил ее в смеш-
ное положение перед этим человеком.
   Ретт Батлер подтолкнул Джералда вперед.
   - Прикажете помочь ему подняться по  лестнице?  Вам  самой  не  спра-
виться. Он довольно тяжел.
   Испуганная столь наглым предложением, она на миг лишилась дара  речи.
Что подумают Мелани и тетушка Питти, затаившиеся у себя в спальнях, если
услышат, что капитан Батлер поднимается ночью в верхние комнаты?
   - О, матерь божья, нет, конечно! Проводите его сюда, в  гостиную,  на
этот канапе.
   - На этот?.. Как вы сказали?
   - Я буду вам крайне признательна, если вы придержите  ваш  язык.  Вот
сюда. Теперь положите его.
   - Прикажете снять с него сапоги?
   - Не надо. Он частенько в них спит.
   Она готова была откусить себе язык - надо же так проговориться!  Ретт
Батлер негромко рассмеялся, укладывая ноги Джералда на небольшую  кушет-
ку.
   - Теперь, пожалуйста, уходите.
   Он вышел в полутемный холл, поднял свою шляпу, которую, входя, бросил
на пороге.
   - Надеюсь увидеться с вами в воскресенье за обедом,  -  сказал  он  и
удалился, бесшумно притворив за собой дверь.
   Скарлетт поднялась в половине шестого - пока слуги не  пришли  накры-
вать на стол к завтраку - и тихонько  спустилась  в  безмолвные  комнаты
нижнего этажа. Джералд проснулся. Он сидел на диване, сжимая свою  круг-
лую голову руками. Казалось, он пытается раздавить  ее  между  ладонями,
как орех. Он украдкой покосился на дочь, когда она  вошла.  Но  малейшее
движение глазами доставляло ему такую боль, что он застонал.
   - С добрым утречком!
   - Как вы себя ведете, па, - сердитым шепотом заговорила  Скарлетт.  -
Явились домой за полночь и перебудили всех соседей своим пением!
   - Разве я пел?
   - Пели! Орали "Плач" на весь квартал.
   - Ничего не помню.
   - Зато соседи будут помнить это до своего смертного часа  -  так  же,
как тетя Питтипэт и Мелани.
   - Мать пресвятая богородица! - простонал Джералд, проводя сухим  язы-
ком по запекшимся губам. - Мы играли, а что было потом, когда кончили, -
хоть убей не помню.
   - Играли?
   - Этот щенок Батлер похвалялся,  что  он  лучший  игрок  в  покер  во
всем...
   - Сколько же вы проиграли?
   - С чего ты взяла? Я выиграл, разумеется. Стаканчик, другой мне всег-
да помогает в игре.
   - Проверьте свой бумажник.
   Очень медленно, словно каждое движение  причиняло  ему  острую  боль,
Джералд достал из кармана бумажник и заглянул в него. Бумажник был пуст,
и он потерянно повертел его в руках.
   - Пятьсот долларов, - сказал он. - Все, что у меня было с собой, что-
бы купить кой-какие вещички у контрабандистов для миссис О'Хара. Даже на
обратный проезд не осталось.
   Скарлетт с возмущением глядела на пустой бумажник, и  в  этот  миг  в
мозгу у нее родилась некая идея и начал быстро созревать план.
   - Теперь я в этом городе не смогу смотреть людям в  глаза,  -  начала
она. - Вы осрамили нас всех.
   - Помолчи немного, котенок. Ты же видишь, у меня голова  раскалывает-
ся.
   - Явились домой пьяный, с этим капитаном Батлером, распевали  во  все
горло, всех перебудили, да еще просадили все деньги в карты.
   - Этот человек слишком ловок в покер - верно, он не джентльмен. Он...
   - Что скажет мама, когда узнает?
   Он в испуге вскинул на нее глаза.
   - Ты же ничего не скажешь матери, не станешь ее волновать? Верно?
   Скарлетт промолчала, поджав губы.
   - Подумай, как это ее расстроит, а у нее такое хрупкое здоровье!
   - А вспомните, па: не далее как вчера вечером вы говорили, что я буд-
то бы опозорила семью! И все из-за какого-то несчастного танца,  который
я протанцевала, чтобы собрать денег для госпиталя! Ну как тут не  запла-
кать!
   - Только не плачь! - взмолился Джералд. - Моя бедная голова этого  не
выдержит, она и так готова лопнуть от боли.
   - И вы еще сказали, что я...
   - Ладно, котенок, ладно, не обижайся на своего бедного, старого  пап-
ку. Я же совсем не думал того, что говорил. Да и не по моей все это час-
ти. Я знаю, что ты хорошая девочка и хотела только добра. Уверен в этом.
   - А ведь грозились с позором увезти меня домой.
   - Ах, доченька, никуда бы я тебя не увез. Это просто чтобы тебя  под-
разнить. Ты ведь не расскажешь маме про деньги? Она и так  расстраивает-
ся, что расходы растут.
   - Нет, - напрямик заявила Скарлетт. - Не скажу, если вы позволите мне
остаться здесь и объясните маме, что ничего такого не было - все это вы-
думки старых сплетниц.
   Джералд скорбно поглядел на дочь.
   - А ведь это настоящий шантаж.
   - А этой ночью был настоящий дебош.
   - Ну, хорошо, забудем все это, - вкрадчиво проговорил  Джералд.  -  А
как ты думаешь, у такой благородной старой дамы, как мисс Питтипэт, най-
дется в доме глоток бренди? Разрази меня гром, до чего ж...
   Скарлетт повернулась, неслышно пересекла холл и направилась в  столо-
вую, чтобы достать бутылку бренди, которую они с  Мелли  называли  между
собой "обморочной бутылкой", поскольку тетушка Питти всякий раз отпивала
из нее глоточек, когда у нее останавливалось сердце  (или  ей  казалось,
что оно останавливается) и она готова была лишиться чувств.  Лицо  Скар-
летт выражало торжество - никаких угрызений совести она  не  испытывала,
хотя и поступила с Джералдом отнюдь не как любящая, преданная дочь.  Те-
перь тревогу Эллин усыпят с помощью обмана, если еще какая-нибудь  досу-
жая сплетница не вздумает ей написать. Теперь она останется в Атланте  и
будет делать все что захочет, а тетю Питтипэт заставит плясать под  свою
дудку. Она отперла погребец и с минуту постояла, приткав к груди бутылку
и стакан.
   Перед ее глазами проносились видения: пикники на берегу пенистых  вод
Персикового ручья и у подножья Стоун-Маунтин; балы и  приемы;  маленькие
послеобеденные танцульки; катанья в колясках и ужины а-ля фуршет по суб-
ботам. Теперь она примет во всем этом участие; окруженная мужчинами, она
будет в центре всех развлечений. А мужчины так легко  влюбляются,  стоит
проявить о них маленькую заботу в госпитале. Теперь госпиталь уже не бу-
дет ей так противен. Выздоравливающие мужчины чрезвычайно  чувствительны
к женскому вниманию. Если девушка достаточно ловка, они падают к ее  но-
гам, как падают в Таре спелые персики с ветвей, стоит легонько  потрясти
дерево.
   Скарлетт возвратилась к отцу с бутылкой возрождающего к жизни  напит-
ка, благодаря судьбу за то, что  прославленная  своей  крепостью  голова
О'Хары не выдержала на сей раз испытания, и неожиданно задала себе  воп-
рос: не повинен ли в этом в какой-то мере капитан Батлер?

   ГЛАВА XI

   На следующей неделе Скарлетт возвратилась после полудня из  госпиталя
домой в очень дурном расположении духа. Она устала стоять целое утро  на
ногах и разозлилась, когда миссис Мерриуэзер сделала ей резкое замечание
за то, что, бинтуя раненому руку, она присела к нему на кровать. Тетушка
Питти и Мелани - обе в самых нарядных своих шляпках - и Присей с  Уэйдом
на руках стояли на крыльце, приготовившись отправиться  с  еженедельными
визитами. Скарлетт, извинившись, что не может их сопровождать, поднялась
к себе.
   Когда все семейство отбыло и даже скрип колес замер  вдали,  она  ти-
хонько прошмыгнула в комнату Мелани и заперла за собой дверь. В строгой,
залитой косыми лучами послеполуденного солнца  девичьей  комнате  царила
тишина. На натертом до блеска полу не было ничего, кроме двух-трех ярких
лоскутных ковриков, и ни единого украшения на беленых стенах.  Только  в
углу Мелани соорудила нечто вроде алтаря.
   Под большим, ниспадающим красивыми складками флагом Конфедерации  ви-
села сабля с золотым эфесом, немало послужившая отцу Мелани в Мексиканс-
кую войну и доставшаяся Чарлзу, когда он уезжал на фронт. Пояс и  порту-
пея Чарлза с револьвером в кобуре висели тут же. А между ними - дагерро-
типный портрет самого Чарлза - неестественно прямого и очень гордого,  в
сером мундире. Большие карие глаза его сияли, на губах играла  смущенная
улыбка.
   Даже не взглянув на портрет, Скарлетт решительным шагом направилась в
противоположный угол, где на маленьком  столике  у  изголовья  неширокой
кровати стояла шкатулка розового дерева. Она достала оттуда перевязанную
голубой ленточкой пачку писем, написанных рукой Эшли и адресованных  Ме-
лани. Сверху лежало письмо, доставленное утром, и  это  письмо  Скарлетт
вынула из конверта.
   Когда она впервые начала украдкой читать эти письма, ее порядком  му-
чила совесть и охватывал такой страх быть пойманной на месте  преступле-
ния, что она едва решалась вскрыть дрожащими пальцами  конверт.  Но  ма-
ло-помалу от частых повторений этой проделки ее не слишком остро  разви-
тое чувство порядочности и вовсе притупилось, да и страх сам  собой  ис-
чез. Иногда еще мелькала мысль: "Что сказала  бы  мама,  узнай  она  про
это?" И тогда начинало противно сосать под ложечкой. Она  понимала,  что
Эллин, вероятно, легче было бы увидеть ее мертвой, чем совершающей столь
бесчестный поступок. Это беспокоило Скарлетт поначалу, ибо  ей  все  еще
хотелось во всем походить на мать. Но соблазн прочесть письма был  слиш-
ком велик, и она выбросила мысль о матери из головы. Именно в те дни на-
чала она приобретать умение отметать от себя неприятные мысли. Она  нау-
чилась говорить себе: "Я не стану думать об этом (или о  том)  сейчас  -
это слишком неприятно. Я подумаю об этом завтра". И  чаще  всего,  когда
наступало завтра, неприятная мысль или не возникала больше, или по  про-
шествии времени уже не казалась такой неприятной. Словом, чтение  тайком
писем Эшли теперь не слишком обременяло ее совесть.
   Мелани, получая письма от Эшли, обычно  охотно  делилась  с  тетушкой
Питти и Скарлетт и читала им оттуда целые куски вслух. Но именно то, что
оставалось непрочитанным, так терзало своей неизвестностью Скарлетт, что
толкнуло ее на чтение писем тайком. Она во что бы  то  ни  стало  хотела
знать, полюбил ли Эшли Мелани после того, как она  стала  его  женой.  И
притворялся ли он когда-нибудь, что любит ее? Говорил ли он ей нежные  и
пылкие слова? Как выражал он свои чувства, с каким жаром?
   Она осторожно развернула листки.
   В глаза бросились ровные, мелким почерком  выведенные  строчки.  "Моя
дорогая женушка", - прочла она. У нее отлегло от сердца.  Он,  как  и  в
прежних письмах, не писал Мелани - "любимая" или "моя возлюбленная".
   "Моя дорогая женушка! Тебя тревожат, пишешь ты, сомнения: не  скрываю
ли я от тебя своих истинных мыслей. Ты спрашиваешь, о чем думаю я в  эти
дни..."
   "Матерь божья! Что это значит: "не скрываю ли я свои истинные мысли"?
- в испуге подумала Скарлетт, так как совесть ее, разумеется,  была  не-
чиста. - Неужели Мелани знает, что у него на душе? Или у  меня?  Неужели
она подозревает, что мы с ним..."
   Руки ее дрожали, когда она снова взялась за письмо, но читая  дальше,
она начала успокаиваться.
   "Дорогая  женушка,  если  я  хоть  что-нибудь  скрывал  от  тебя,  то
единственно лишь потому, что не хотел к твоему беспокойству о моем  здо-
ровье прибавлять еще тревогу о моем душевном состоянии.  Но  ты  слишком
хорошо меня знаешь, чтобы я мог что-нибудь от тебя утаить. Не тревожься.
Я не ранен. Я здоров. Я сыт и время от  времени  имею  даже  возможность
поспать в постели. А большего солдат и не может желать. Но у меня тяжело
на сердце, Мелани, и я открою тебе свою душу.
   В эти летние ночи, когда весь лагерь спит, я долго лежу без сна, гля-
жу на звезды и снова и снова задаю себе вопрос: "Зачем  ты  здесь,  Эшли
Уилкс? Ради чего пошел ты воевать?"
   Не ради почестей и славы, разумеется. Война - грязное занятие, а  мне
грязь претит. Я не воин по натуре и не ищу геройской смерти под  пулями.
И тем не менее я здесь, на войне, в то время как мне богом предназначено
было всего лишь заниматься по мере сил науками  и  сельским  хозяйством.
Видишь ли, Мелани, звук трубы не зажигает мою кровь, и дробь барабана не
понуждает мои ноги спешить в поход, ибо я слишком ясно вижу: нас  преда-
ли. Нас предало наше собственное самомнение, наша уверенность, что любой
южанин стоит дюжины янки, что Король Хлопок  может  править  миром.  Нас
предали громкие слова и предрассудки, призывы к ненависти и демагогичес-
кие фразы: "Король Хлопок, Рабовладение, Права Юга, Будь прокляты  янки"
- ведь мы слышали их из уст тех, кто поставлен над нами, кого мы привык-
ли уважать и чтить.
   И вот когда, лежа на своем одеяле и глядя на звезды, я спрашиваю  се-
бя: "За что ты сражаешься?" - я начинаю думать о Правах Юга, и о хлопке,
и о неграх, и о янки, ненависть к которым внушали нам с пеленок, и пони-
маю, что не здесь надо искать ответа на вопрос, почему  я  взял  в  руки
оружие. Но я вспоминаю Двенадцать Дубов, и косые лучи лунного света  меж
белых колонн, и странно призрачные в этих лучах цветы магнолий, оплетен-
ную вьющимися розами веранду, где прохладно даже в  самый  знойный  пол-
день. И я вижу себя еще ребенком и мать с шитьем в руках. И слышу голоса
негров, усталых, голодных, возвращающихся в сумерках с  поля.  Слышу  их
пение, и скрип ворота над глубоким колодцем, и плеск воды, когда  в  нее
погружается ведро. И вижу длинный спуск к реке через поля хлопчатника, и
туман, ползущий в вечернем сумраке с низины. И я понимаю, почему, не го-
нясь за славой, не ища смерти, страшась страданий и не  питая  ненависти
ни к кому, - я все же здесь. Быть может, это  и  называют  патриотизмом,
любовью к отчему дому, к родному краю. И тем не менее, Мелани,  то,  что
привело меня сюда, еще глубже. Ведь все, о чем я  говорил,  -  это  лишь
символы того, за что я готов отдать жизнь, символы  того  образа  жизни,
который мне дорог. Ибо я сражаюсь за прошлое, за былой уклад жизни,  ко-
торый я так люблю и который, боюсь, утрачен навеки, какие  бы  кости  ни
выпали нам в этой игре, потому что - победим мы или потерпим поражение -
и в том и в другом случае мы проиграли.
   Если мы победим в этой войне и  воплотим  нашу  мечту  -  Королевство
Хлопка - в жизнь, мы все равно проиграли, потому что мы уже будем други-
ми людьми и прежний мирный уклад жизни не возвратится.  Весь  мир  будет
стучаться в наши двери, требуя хлопка, а мы будем назначать цены. И тог-
да, боюсь, мы уподобимся янки, над чьим торгашеством, алчностью и стяжа-
тельством мы сейчас потешаемся. Ну, а если мы проиграем  войну,  Мелани,
если мы проиграем!..
   Я не боюсь ни ран, ни плена, ни даже смерти, если уж: таков мой удел,
- меня пугает одно: чем бы ни окончилась война, возврата к прошлому  уже
не будет. А я принадлежу к прошлому. Я не создан для нынешней  жизни,  с
ее безумной страстью добивать, и, боюсь, не найду себе места и  в  буду-
щем, даже если буду очень стараться. Также и ты, моя дорогая, ибо  мы  с
тобой родственные души. Не знаю, что принесет нам будущее, но оно не бу-
дет столь прекрасным, столь близким нам по духу, как прошлое.
   Я гляжу на наших солдат, спящих рядом со мной, и думаю:  разделят  ли
мои чувства близнецы Тарлтоны, или Алекс, или Кэйд? Понимают ли они, что
сражаются за Дело, которое погибло безвозвратно уже в ту  минуту,  когда
прогремели первые залпы, потому что наше Дело - это, в сущности, наш ук-
лад жизни, а он канул в прошлое навеки. Впрочем,  думаю,  что  их  такие
мысли не мучают и, значит, им повезло.
   Когда я просил тебя стать моей женой, у меня  совсем  не  было  таких
мыслей. Мне наша жизнь в Двенадцати Дубах рисовалась спокойной,  легкой,
приятно-устойчивой. Мы с тобой сродни друг другу, Мелани,  мы  одинаково
любим тишину и покой, и я видел впереди долгие, не слишком богатые собы-
тиями годы, посвященные музыке, книгам, мечтам. Но никак не то, что про-
изошло! Никак не это! Никак не ломку всего старого, не эту кровавую рез-
ню и ненависть! Это слишком дорогая плата, Мелани. Ни Права Юга, ни хло-
пок, ни рабы не стоят того, чтобы платить за них такой ценой - ценой то-
го, что происходит с нами сейчас и что может еще  произойти.  Ведь  если
янки одержат победу, судьба наша будет ужасна. А они еще могут нас  одо-
леть, моя дорогая.
   Я не должен был писать тебе этих слов. Я не должен был так и  думать,
но ты спросила: какая тяжесть лежит у меня на сердце, и я отвечаю  тебе:
страх поражения. Помнишь, на барбекю в день нашей помолвки некий человек
по имени Батлер, судя по произношению чарльстонец, позволил себе нелест-
но отозваться о южанах, обвинив их в невежестве, за что едва не был выз-
ван на дуэль? Помнишь, как близнецы готовы были пристрелить  его,  когда
он сказал, что у нас мало заводов и фабрик, прокатных станов и кораблей,
арсеналов и механических мастерских? Помнишь, как он сказал: флот  севе-
рян может так блокировать наши порты, что мы лишимся  возможности  выво-
зить хлопок? Он оказался прав. Янки вооружены новейшими винтовками, а мы
выходим против них с мушкетами времен Войны за  независимость,  и  скоро
блокада совсем нас задушит - к нам не будут поступать даже  медикаменты.
Нам следовало бы прислушиваться к таким  циникам,  как  Батлер,  которые
знают, что говорят, а не к восторженным болтунам, которые  только  гово-
рят, а дела не знают. Он, в сущности, сказал,  что  Югу  нечем  воевать,
кроме хлопка и спеси. Хлопок наш  стал  бесполезен,  и  осталось  у  нас
только то, что он назвал спесью, а я бы назвал беспримерной отвагой. Ес-
ли бы..."
   Тут Скарлетт аккуратно сложила письмо и сунула его обратно в конверт.
Она не в силах была читать дальше - письмо оказалось слишком скучным.  К
тому же эти глупые мысли о поражении вселили в нее смутную тревогу. Да и
вообще она начала тайком читать эти письма вовсе не для того, чтобы  за-
бивать себе голову странными и малоинтересными фантазиями Эшли. Она нас-
лушалась их предостаточно, сидя с ним на крыльце у себя в  имении  в  те
канувшие в прошлое времена.
   Ей хотелось узнать только одно: пишет ли он Мелани пылкие письма. По-
ка что он их не писал. Она перечитала все до единого письма, хранившиеся
в этой шкатулке, и не обнаружила ни в одном из них ни намека на то, чего
любящий брат не мог бы написать сестре. Это были  нежные  письма,  порой
забавные, порой сбивчивые, но это не были любовные письма. Скарлетт  са-
мой доводилось - и не раз - получать пылкие любовные послания, и она бе-
зошибочно угадывала чутьем, когда в словах сквозила подлинная страсть. В
этих письмах ее не было. И как всегда после такого чтения украдкой,  она
чувствовала приятное успокоение. Письма укрепляли ее уверенность в  том,
что Эшли все еще любит ее. И снова она усмехнулась про себя,  удивляясь,
как Мелани может не видеть, что Эшли любит ее только как друг. А Мелани,
казалось, вовсе не считала, что письмам Эшли чего-то не  хватает.  Впро-
чем, ей ведь не с чем было их сравнивать - она никогда не  получала  лю-
бовных посланий.
   "Он пишет ей совершенно идиотские письма, - думала Скарлетт.  -  Если
когда-нибудь мой муж вздумает писать мне такую галиматью, ему достанется
от меня на орехи! Господи, даже письма Чарли - и те были лучше".
   Она перебирала пальцами уголки писем, разглядывая даты, стараясь при-
помнить содержание каждого письма. В них не было красивых описаний  сра-
жений и биваков, как в письмах Дарси Мида к его родителям или в  письмах
бедняжки Далласа Маклюра к его сестрам-перестаркам. Мисс  Фейс,  и  мисс
Хоуп, и Миды, и Маклюры с гордостью читали эти письма  всем  соседям,  и
Скарлетт не раз испытывала втайне стыд, что Эшли не пишет  Мелани  таких
писем, которые интересно было бы почитать в швейном кружке вслух.
   Казалось, Эшли в этих письмах вообще старался обходить войну молчани-
ем, словно хотел провести некую магическую черту, отделить себя и Мелани
от своего времени, отгородиться от всех событий, которые произошли с то-
го памятного дня, когда слова "форт Самтер" были  у  каждого  на  устах.
Словно он старался убедить себя в том, что никакой войны вообще нет.  Он
писал Мелани о прочитанных вместе книгах, о спетых  вместе  романсах,  о
старых друзьях и о местах, которые он посетил во время своей  поездки  в
Европу. Все его письма были пронизаны тоской по Двенадцати Дубам, и лис-
ток за листком он вспоминал охоту и долгие прогулки верхом по тихим лес-
ным просекам под холодным звездным небом, и пикники, и рыбную  ловлю,  и
тихие лунные ночи, и пленительный величавый покой старого дома.
   Скарлетт вспомнились слова только что прочитанного письма: "Никак  не
то, что произошло! Никак не это". И она услышала в них  крик  измученной
души перед лицом чего-то ужасного, чего нельзя принять и от чего  некуда
скрыться. Слова эти ставили ее в тупик: ведь если Эшли не страшны ни ра-
ны, ни смерть, так чего же он тогда боится? Она старалась разобраться  в
этих сложных мыслях.
   "Война нарушила его покой, а он... он не любит того, что угрожает его
покою... Как я, например... Он любит меня, но боялся  жениться  на  мне,
боялся, что я нарушу уклад его жизни, образ мыслей. Нет, не то чтоб  бо-
ялся, это неверно. Эшли не трус. Какой же он трус, если его имя упомина-
ется в донесениях, и полковник Слоан прислал Мелли письмо и описал,  как
храбро Эшли сражался, как он повел своих солдат в атаку. Когда он  хочет
чего-то достигнуть, нет человека смелее и решительнее его, но... Он  жи-
вет в том мире, что внутри него, а не в том, что его окружает, и не  хо-
чет слиться с ним... И он... О, я не знаю, как это назвать! Если бы тог-
да, год назад, я понимала это, он бы женился на мне, я знаю".
   Она стояла, прижав письма к груди, и с нежностью думала об  Эшли.  Ее
чувство к нему не изменилось - оно было таким же, как в тот день,  когда
она впервые поняла, что любит его. Как в то мгновение, когда ей было че-
тырнадцать лет и она стояла на крыльце в Таре и увидела, как он  подъез-
жает верхом к дому, улыбается и волосы его золотятся в  лучах  утреннего
солнца. И увидев, обмерла. И сейчас она все так же, как та  девочка-под-
росток, преклонялась перед этим мужчиной, совсем его не понимая, и  вос-
хищаясь теми сторонами его натуры, которые были ей самой чужды.  Ее  лю-
бовь все еще была детской мечтой о Прекрасном Принце, не требующей ниче-
го, кроме поцелуя и признания, что и он ее любит.
   Прочтя письма Эшли, Скарлетт уже не сомневалась, что он любит ее, хо-
тя и женился на Мелани, и ей, в сущности, было довольно этой  увереннос-
ти. Она была еще гак молода, и душа ее так нетронута. Близость  с  Чарл-
зом, его неловкие стыдливые ласки не смогли  пробудить  тлевшего  в  ней
подспудного огня, и ее мечты об Эшли не шли дальше поцелуя. В те  корот-
кие лунные ночи, проведенные с Чарлзом, ее чувства еще  не  пробудились,
она еще не созрела для любви. В объятиях Чарлза она не познала ни страс-
ти, ни подлинной нежности, ни высокого накала чувств  в  слиянии  душ  и
тел.
   Плотская любовь была для нее просто уступкой  непонятной  одержимости
мужчин, которую женщина не в состоянии разделить, - чем-то  постыдным  и
мучительным, неизбежно ведущим к еще более мучительному:  к  родам.  Эта
сторона брака не являлась для нее неожиданностью. Накануне свадьбы Эллин
намекнула ей, что супружеские отношения включают в себя нечто такое, что
женщина должна переносить стоически и с достоинством, а из  перешептыва-
ний других матрон в дни ее вдовства она  почерпнула  лишь  подтверждение
этим словам. И Скарлетт была рада, что и брак, и брачная постель-все это
для нее позади.
   Да, это осталось позади - но не любовь. Ведь ее любовь  к  Эшли  была
чем-то совсем иным, отличным от супружеской любви и страсти, чем-то  не-
выразимо прекрасным и священным, и чувство это крепло день ото дня,  вы-
нужденное таиться в молчании, питаясь неиссякаемыми воспоминаниями и на-
деждой.
   Она вздохнула и аккуратно перевязала пачку писем ленточкой,  снова  и
снова раздумывая над тем, что отличало Эшли от всех, но ускользало от ее
понимания. Она продолжала над этим размышлять, стараясь прийти  к  како-
му-то выводу, но, как обычно, задача эта оказалась  непосильной  для  ее
незрелого ума. Она положила письма обратно в шкатулку и захлопнула крыш-
ку. Внезапно ей припомнились последние строки  только  что  прочитанного
письма, в которых упоминалось имя Ретта Батлера, и она нахмурилась.  Как
мог Эшли придавать значение словам, произнесенным этим низким  человеком
год назад? Это странно. Он, несомненно, негодяй, хотя, надо  отдать  ему
должное, - танцует божественно. Только негодяй мог сказать о  Конфедера-
ции то, что она слышала от него на благотворительном базаре.
   Она направилась к трюмо, окинула себя одобрительным взглядом, пригла-
дила выбившиеся из прически темные пряди. Вид белоснежной  кожи  и  чуть
раскосых зеленых глаз, как всегда, поднял ее настроение. Она улыбнулась,
и на щеках заиграли ямочки. Вспомнив, как ее улыбка всегда восхищала Эш-
ли, она выбросила капитана Батлера из головы и с удовольствием полюбова-
лась на свое отражение в зеркале. Мысль о том, что она любит чужого мужа
и только что тайком прочла его письма, адресованные жене, не потревожила
ее совести и не омрачила радости, которую давало ей сознание своей моло-
дости, очарования и окрепшая уверенность в любви Эшли.
   Она отперла дверь и, спускаясь вниз по винтовой лестнице,  запела  "В
час победы нашей". На сердце у нее было легко.

   ГЛАВА XII

   Но хотя побед было одержано немало, война все еще длилась и люди  уже
перестали говорить: "Еще одна, последняя победа - и войне  конец",  -  и
перестали называть янки трусами. Теперь всем становилось ясно, что  янки
далеко не трусы и, чтобы одолеть их, потребуется одержать еще немало по-
бед. Но все же победы были - генерала Моргана и генерала Форреста в Тен-
несси, а впереди маячила триумфальная  победа  во  втором  сражении  при
Булл-Рэне - она представлялась столь очевидной, словно с янки  уже  были
сняты скальпы. Но пока что за эти будущие  скальпы  приходилось  платить
дорогой ценой. Госпитали и дома Атланты были переполнены больными и  ра-
неными, и все больше и больше женщин появлялось в трауре, а унылые  ряды
солдатских могил на Оклендском кладбище становились все длиннее и  длин-
нее.
   Бумажные деньги, выпускавшиеся Конфедерацией, катастрофически обесце-
нивались, а стоимость продуктов и одежды так же  катастрофически  росла.
Тяжелое время податей начало сказываться  на  рационе  жителей  Атланты.
Пшеничная мука становилась редкостью и так  вздорожала,  что  кукурузный
хлеб понемногу вытеснил бисквиты, вафли и сдобные булочки. Из мясных ла-
вок почти исчезла говядина, баранины тоже оставалось мало, и стоила  она
так дорого, что была по карману лишь богачам. Впрочем, в свинине,  битой
птице и овощах недостатка пока не ощущалось.
   А корабли северян все ужесточали блокаду  южных  портов.  Чай,  кофе,
шелка, корсеты из китового уса, одеколоны, журналы мод и книги  станови-
лись малодоступной роскошью. Цены даже на самые дешевые хлопчатобумажные
ткани взлетели так, что дамы, вздыхая, взялись за переделку прошлогодних
нарядов в соответствии с требованиями нового сезона. Ткацкие станки, го-
дами покрывавшиеся пылью на чердаках, перекочевывали вниз,  и  в  каждой
гостиной можно было увидеть рулоны домотканых материй.  Все  -  женщины,
мужчины (в военной форме и в гражданской одежде), дети, негры - все тка-
ли. Серый цвет - цвет мундиров армии конфедератов  -  почти  повсеместно
исчез, уступив место орехово-желтому оттенку домотканой одежды.
   Уже и госпитали начинали ощущать нужду в хинине, каломели,  хлорофор-
ме, опиуме, йоде. Использованные бинты и  марля  стали  слишком  большой
драгоценностью, чтобы их выбрасывать после употребления, и все дамы, ра-
ботавшие в госпиталях, возвращались домой нагруженные корзинками с окро-
вавленным перевязочным материалом, который надлежало  выстирать,  выгла-
дить и снова пустить в дело.
   Но для Скарлетт, едва освободившейся от пут вдовства, эти военные дни
протекали весело и оживленно. Некоторые ограничения в пище и нарядах  не
могли испортить ей настроения - так была она  счастлива,  вырвавшись  на
волю.
   Когда она вспоминала истекший год, где в унылой череде дней один день
был неотличим от другого, ей казалось, что теперь время летит с головок-
ружительной быстротой. Каждый зарождавшийся день сулил какое-нибудь  но-
вое увлекательное приключение, новые знакомства, и она  знала,  что  ка-
кие-то мужчины будут искать с ней встречи и будут говорить ей,  как  она
хороша, заверять, что они почли бы для себя за честь сражаться за нее  и
даже умереть. И хотя она любила Эшли и не сомневалась, что будет  любить
его до последнего вздоха, это ничуть не мешало ей кокетничать напропалую
и получать предложения руки и сердца.
   Неумолчные отголоски войны, доносившиеся в Атланту, вносили  приятную
непринужденность во взаимоотношения, повергавшую людей почтенных в  тре-
вогу. Обескураженные мамаши обнаруживали, что их дочерям наносят  визиты
незнакомые люди, чья родословная никому не известна и которые  не  имеют
при себе рекомендательных писем, и с ужасом замечали, что дочери  разре-
шают этим людям украдкой пожимать им руку. Миссис Мерриуэзер, ни разу не
позволившая будущему супругу поцеловать ее до свадьбы, просто не повери-
ла своим глазам, увидев, что Мейбелл целуется с  маленьким  зуавом  Рене
Пикаром. Ужас ее был тем более неописуем, что  Мейбелл  ничуть  не  была
смущена. И хотя Рене немедленно предложил Мейбелл руку и сердце, это  не
могло изменить существа дела. Миссис Мерриуэзер видела, что  Юг  стреми-
тельно скатывается в бездну морального разложения, и не раз во  всеуслы-
шание об этом заявляла. Остальные матери с жаром поддерживали  ее  точку
зрения и винили во всем войну.
   Но мужчины, приготовившись через неделю-другую сложить голову на поле
боя, не намерены были предпринимать установленное правилами хорошего то-
на длительное и церемонное ухаживание и выжидать год, прежде  чем,  соб-
равшись с духом, назвать свою избранницу по имени - с прибавлением,  ра-
зумеется, обязательного "мисс". Обычно они теперь через три-четыре меся-
ца уже делали предложение. А девушки, хотя и знали, что  настоящая  леди
должна поначалу трижды ответить на предложение отказом и только на  чет-
вертый раз принять его, готовы были сразу же, не раздумывая долго,  ска-
зать "да".
   Эта простота нравов, принесенная войной, сделала жизнь необычайно ув-
лекательной для Скарлетт. Если бы не грязная зачастую работа  сиделки  и
не тоскливая обязанность скатывать бинты, она, пожалуй, ничего не  имела
бы против того, чтобы война длилась вечно. В сущности, она  и  работу  в
госпитале переносила теперь без раздражения, ибо здесь ей открывался ог-
ромный простор для ловли поклонников. Раненые были беззащитны  перед  ее
чарами и тут же сдавались на милость победителя. Сменить  повязку,  оте-
реть пот со лба, взбить подушки, помахать веером - и объяснение в  любви
не заставит себя ждать. О, это была поистине райская  жизнь  после  года
такого унылого существования!
   Скарлетт словно бы возвратилась в те времена, когда она еще  не  была
замужем за Чарлзом. Словно бы и не было вовсе этого брака, и она не  по-
лучала страшной вести о смерти мужа, и не произвела на свет Уэйда.  Вой-
на, замужество, рождение ребенка не оставили глубокого следа в ее душе -
она была все та же, что прежде. Скарлетт родила сына, но он был  окружен
такой заботой в красном кирпичном доме тетушки Питтипэт, что  она  легко
забывала о его существовании. Всем своим  нутром  она  чувствовала  себя
прежней Скарлетт О'Хара-Одной из  первых  красавиц  графства.  Она  была
прежней и в помыслах своих, и в поступках, но поле ее деятельности  рас-
ширилось неимоверно. Пренебрегая неодобрением всех друзей тетушки Питти,
она теперь вела тот же образ жизни, что и до замужества; посещала  вече-
ра, танцевала, каталась верхом с военными, флиртовала - словом, проводи-
ла время совершенно так же, как в девичестве, и не позволила себе только
одного - снять траур. Она знала, что это может стать  последней  каплей,
которая переполнит чашу терпения тети Питти и Мелани. Но и в трауре  она
была столь же очаровательна, как в девичьем наряде, приятна и мила в об-
хождении - пока ей не мешали жить по-своему, любезна и внимательна - по-
ка это не доставляло ей хлопот, и столь  же  тщеславна  по  части  своей
внешности и успехов в обществе.
   Еще совсем недавно она была  несчастна,  а  теперь  чувствовала  себя
счастливой: у нее были поклонники, они неустанно твердили ей  о  несрав-
ненной прелести ее чар, и счастье ее было бы полным, будь Эшли не  женат
на Мелани и не угрожай ему опасность. И все же пока Эшли был далеко, она
как-то легче мирилась с мыслью, что он принадлежит не ей. Казалось, пока
он там, в Виргинии, отделенный от Атланты сотнями миль, она в  такой  же
мере владеет им, как Мелани.
   Так пролетали дни осени 1862 года, заполненные работой  в  госпитале,
скатыванием бинтов, танцами, прогулками за город  -  занятиями,  изредка
прерываемыми короткими наездами домой в Тару.  Посещения  эти  приносили
разочарование - слишком мало было возможности для спокойных, долгих  бе-
сед с Эллин, о которых Скарлетт мечтала в Атланте, слишком мало  свобод-
ного времени, чтобы посидеть возле занятой шитьем матери, вдыхая неясный
аромат лимонной вербены, слушая, как шуршит ее шелковое платье, чувствуя
на своей щеке ласковое прикосновение ее мягкой ладони.
   Эллин похудела, постоянно была теперь чем-то озабочена и  с  утра  до
позднего вечера - даже когда вся усадьба погружалась в сон -  оставалась
на ногах. Требования интендантских уполномоченных Конфедерации росли  из
месяца в месяц, имение должно было их выполнять, и задача эта  легла  на
плечи Эллин. Даже Джералду впервые за много лет  пришлось  заняться  хо-
зяйством, ибо найти управляющего на место Джонаса  Уилкерсона  оказалось
невозможным, "А Джералд сам объезжал верхом свои владения. Теперь у  Эл-
лин хватало времени лишь на то, чтобы, наскоро поцеловав дочь,  пожелать
ей спокойной ночи, Джералд целыми днями пропадал в поле, и Скарлетт ску-
чала дома одна. Даже у сестер были теперь свои заботы.  Сьюлин  и  Фрэнк
Кеннеди нашли наконец "общий язык", и Сьюлин напевала "Когда войне  при-
дет конец" с таким лукавым видом, что это порядком  бесило  Скарлетт,  а
Кэррин утопала в мечтах о Бренте Тарлтоне, и с ней ни о  чем  невозможно
было поговорить.
   Словом, хотя Скарлетт всегда с радостью  предвкушала  поездку  домой,
она не испытывала огорчения, когда почта доставляла неизбежное письмо, в
котором тетушка Питти и Мелани заклинали ее возвратиться в Атланту.  Эл-
лин же в этих случаях всегда вздыхала, опечаленная мыслью о  разлуке  со
старшей дочерью и своим единственным внуком.
   - Я понимаю, что нельзя быть  такой  эгоистичной  и  удерживать  тебя
здесь, когда твоя помощь нужна в Атланте  раненым,  -  говорила  она.  -
Только... только обидно, моя дорогая, что я так и  не  выкроила  времени
спокойно побеседовать с тобой. Я как-то даже  не  успела  почувствовать,
что ты все та же, моя маленькая дочурка, а теперь уже надо расставаться.
   - Я всегда, всегда буду вашей маленькой дочуркой, - говорила Скарлетт
и прятала лицо на груди Эллин, чувствуя внезапно  вспыхнувшие  угрызения
совести. Она не могла признаться матери, что не уход за ранеными  конфе-
дератами, а танцы и поклонники влекут ее назад в Атланту. Теперь она уже
многое утаивала от Эллин. Но самым главным секретом было  то,  что  Ретт
Батлер стал довольно частым гостем в доме тетушки Питтипэт.
   Это тянулось уже не первый месяц: всякий раз, приезжая в город,  Ретт
Батлер неизменно появлялся в их доме, увозил Скарлетт кататься в  коляс-
ке, сопровождал ее на танцы и благотворительные базары и поджидал у  во-
рот госпиталя, чтобы отвезти домой. Она уже перестала  бояться,  что  он
выдаст кому-нибудь ее секрет, и все же в каком-то уголке  мозга  гнезди-
лась беспокойная мысль: он ведь знает всю правду про нее и Эшли,  -  она
предстала перед ним в самом непрезентабельном виде. И эта мысль  застав-
ляла Скарлетт прикусить язык, когда капитан Батлер  начинал  ее  раздра-
жать. А раздражал он ее нередко.
   Ему было уже за тридцать, и она чувствовала себя с  ним  беспомощной,
словно ребенок: ей не удавалось командовать им, как всеми прочими своими
поклонниками, которые обычно были примерно одного с ней возраста.  А  он
всегда держался так, будто ничто не могло задеть его за живое, многое же
просто забавляло, когда же ему удавалось разозлить ее до такой  степени,
что она угрюмо замыкалась в себе, это только забавляло его  еще  больше.
Эти искусные подтрунивания приводили ее порой в такую  ярость,  что  она
уже переставала владеть собой - ведь наряду с обманчиво утонченной внеш-
ностью, унаследованной от Эллин, ей  достаются  в  удел  и  бешеный  ир-
ландский нрав ее папаши. Прежде она никогда не давала себе труда обузды-
вать свой гнев - разве что в присутствии Эллин. И теперь ей стоило мучи-
тельных усилий удерживать готовое слететь с языка  крепкое  словечко  из
страха перед иронической усмешкой Ретта. Если бы  ей  удалось  хоть  раз
заставить его тоже потерять самообладание, она, быть может,  не  ощущала
бы так остро его превосходства над собой.
   После какой-нибудь очередной словесной дуэли - а Скарлетт  почти  ни-
когда не выходила из них победительницей - она заявляла  Ретту  Батлеру,
что он невыносим, дурно воспитан, не джентльмен и она не  желает  больше
его видеть. Но проходило какое-то время, он возвращался в Атланту, нано-
сил, как положено, визит тетушке Питти и подчеркнуто церемонно преподно-
сил Скарлетт коробку шоколадных конфет, привезенных из Нассау. Или успе-
вал, всех опередив, абонировать для нее кресло  на  музыкальном  вечере,
или пригласить на танец на балу, и его беззастенчивое ухаживание в конце
концов начинало так ее забавлять, что она, смеясь, прощала  ему  прошлые
прегрешения до тех пор, пока он не совершал новых.
   И хотя его манера себя держать раздражала ее неимоверно,  она  все  с
большим нетерпением ждала его посещений. Было в  нем  что-то  отличавшее
его от всех других мужчин; что-то необъяснимо для нее самой притягатель-
ное и странно волнующее крылось в едва уловимой грации его  движений,  и
когда высокая, широкоплечая фигура внезапно вырастала в дверях, Скарлетт
всем телом ощущала его появление, словно ожог, а в  холодной,  неприкры-
то-нагловатой усмешке его темных глаз таилось нечто заставлявшее ее под-
чиняться ему против воли.
   "Право, можно подумать, что я в него влюблена,  -  с  испугом  думала
Скарлетт. - Но я же вовсе не люблю его - непонятно, что со мной  творит-
ся!"
   Однако тревожное, волнующее чувство не проходило. Когда Ретт  Батлер,
принося с собой раздражающее ощущение мужского превосходства,  наведыва-
ются к тетушке Питтипэт, ее упорядоченный дом с его женственной, изнежи-
вающей атмосферой начинал казаться тесным, обветшалым и  немного  старо-
модным. И Скарлетт была не единственным человеком в этом доме,  на  кого
визиты капитана Батлера производили необычное воздействие,  ибо  тетушка
Питтипэт всякий раз при его появлении впадала в неописуемое волнение.
   Тетушка Питтипэт, разумеется, прекрасно понимала, что Эллин не  может
одобрить знакомства капитана Батлера со своей дочерью и было бы недопус-
тимым легкомыслием закрывать глаза на то, что человека этого не принима-
ют ни в одном из хороших домов Чарльстона, но тем не  менее,  выслушивая
его комплименты или протягивая ему для поцелуя руку,  она  проявляла  не
больше твердости духа, чем муха, летящая на запах меда. К тому же  он  -
рискуя, по его словам, жизнью - обычно привозил ей из  Нассау  различные
маленькие сувениры: пакетики с булавками и иголками,  пуговицы,  катушки
шелковых ниток и шпильки для волос. Все эти мелкие предметы стали теперь
почти недоступной роскошью: дамы закалывали волосы деревянными,  выстру-
ганными ножом шпильками ручного изготовления и носили пуговицы из  обтя-
нутых материей желудей, и у тетушки Питти не хватало моральной стойкости
отказаться от таких даров. Самый вид  пакета  с  каким-нибудь  сюрпризом
доставлял ей такую детскую радость, что не вскрыть этот пакет  она  была
просто не в силах. А вскрыв, конечно, уже не могла не принять подарка. А
приняв, уже не находила в себе достаточного мужества, чтобы сказать  да-
рителю, что его репутация не позволяет ему наносить визиты трем одиноким
женщинам, лишенным мужской опеки. Более того: всякий раз  при  появлении
капитана Батлера тетушка Питти начинала ощущать потребность в такой опе-
ке.
   - Никак не пойму, что в нем такого, - со вздохом беспомощно  говорила
она. - Но мне почему-то кажется, что я... вернее, что  он  мог  бы  быть
очень милым, привлекательным человеком, если бы... если бы я не чувство-
вала, что он в общем-то в глубине души не уважает женщин.
   Мелани была шокирована: после того как капитан Батлер выкупил ее  об-
ручальное кольцо, она считала его на редкость деликатным и тонко  воспи-
танным джентльменом. Он всегда был исключительно предупредителен по  от-
ношению к ней, она же держалась с ним несколько стесненно - главным  об-
разом потому, что с детства была очень застенчива в обществе  мужчин;  к
тому же она втайне испытывала к нему жалость, что немало  позабавило  бы
капитана Батлера, догадайся он об этом. Она прониклась  убеждением,  что
он потерпел крушение на романтической почве и это его ожесточило, а  лю-
бовь хорошей женщины могла бы его возродить. В  своей  мирной,  лишенной
треволнений жизни Мелани не приходилось лицом к лицу сталкиваться с  по-
роком, и ей трудно было поверить, что он существует. Доходившие  до  нее
сплетни о Ретте Батлере и некоей девушке из Чарльстона не могли не шоки-
ровать ее, но она не очень-то им верила, и, вместо того чтобы  отвратить
ее от этого человека, они приводили лишь к тому,  что  она,  преодолевая
свою застенчивость и негодуя на ужасную несправедливость света, станови-
лась к нему еще внимательнее.
   Скарлетт же в душе была согласна с тетушкой Питти. Она тоже была уве-
рена, что женский пол не пользуется уважением капитана Батлера  -  хотя,
быть может, он и делал исключение для Мелани. Скарлетт всегда чувствова-
ла себя раздетой, когда он окидывал ее оценивающим взглядом  от  макушки
до пят. О, она сумела бы поставить его на место, произнеси он  при  этом
хоть слово. Но он просто смотрел, и она читала в его откровенно  дерзком
взгляде, что он считает всех женщин как бы своей собственностью и  видит
их назначение в том, чтобы доставлять ему наслаждение,  ежели  он  этого
пожелает. И только когда он смотрел на Мелани, взгляд его  выражал  дру-
гое. Это уже не был холодно-оценивающий взгляд, в нем не таилось насмеш-
ки, и слова его, обращенные к Мелани, всегда звучали как-то по-особому -
с оттенком глубокого уважения, даже преданности и стремления услужить.
   - Не могу понять, почему вы с ней всегда  гораздо  любезнее,  чем  со
мной, - досадливо сказала Скарлетт, оставшись как-то раз с ним  наедине,
когда Мелани и тетушка Питтипэт пошли вздремнуть после обеда.
   На протяжении целого часа наблюдала она, как  Ретт  Батлер  терпеливо
держал на руках моток пряжи для вязания, помогая  Мелани  ее  сматывать,
заметила, с каким вежливо-непроницаемым лицом слушал он, как Мелани, си-
яя гордостью, пространно рассказывала про Эшли и про то, что его  произ-
вели в более высокий чин. Скарлетт знала, что Ретт Батлер отнюдь не раз-
деляет ее восторженного мнения об Эшли и ему ровным счетом наплевать  на
то, что Эшли получил звание майора. Тем не менее он что-то вежливо  под-
дакивал и делал уместные замечания по поводу проявленной Эшли храбрости.
   "А стоит мне только упомянуть имя Эшли, - с раздражением думала Скар-
летт, - как у него тут же полезут вверх брови и по губам  проползет  эта
его отвратительная многозначительная ухмылка!"
   - Я ведь красивее ее, - сказала Скарлетт. - Почему же вы с  ней  куда
любезнее, чем со мной?
   - Могу ли я позволить себе возомнить, что вы ревнуете?
   - О, пожалуйста, не воображайте!
   - Еще одна иллюзия разбита вдребезги! Если я "куда любезнее" с миссис
Уилкс, то лишь потому, что она этого заслуживает. Я мало встречал в сво-
ей жизни таких искренних, добрых и бескорыстных людей. Но, вероятно,  вы
не в состоянии оценить ее по достоинству. К тому же, несмотря  на  моло-
дость, она поистине благородная леди в самом лучшем смысле этого слова.
   - Вы что, хотите сказать, что я не благородная леди?
   - Если память мне не изменяет, мы еще  в  самом  начале  нашего  зна-
комства установили, что вы отнюдь не "леди".
   - Вы просто омерзительно грубый человек - зачем вы все это  ворошите?
Как можете вы ставить мне в вину эту детскую выходку? Это было так  дав-
но, я стала взрослой с тех пор и никогда и не вспомнила бы про это, если
бы не ваши постоянные намеки.
   - Я не верю, что это была просто детская выходка и что вы сильно  пе-
ременились с тех пор. Вы и сейчас совершенно так же, как тогда, способны
швыряться вазами, если вам что-нибудь не по нраву. Впрочем,  вам  теперь
почти всегда и во всем удается поступать по-своему. Так что необходимос-
ти бить антикварные предметы не возникает.
   - Вы... Знаете, вы кто?.. Господи, почему я не мужчина! Я бы  вызвала
вас на дуэль и...
   - И получили бы пулю в лоб. Я попадаю в десятицентовик  с  пятидесяти
шагов. Лучше уж держитесь за свое проверенное оружие -  улыбки,  глазки,
вазы и тому подобное.
   - Вы просто негодяй.
   - Быть может, вы рассчитываете, что ваши слова приведут меня  в  исс-
тупление? Очень жаль, но должен вас разочаровать. Я не  могу  сердиться,
коль скоро вы в своих поношениях недалеки от истины. Конечно, я негодяй.
А почему бы нет? Мы живем в свободной стране, и каждый имеет право  быть
негодяем, если ему так нравится. Это ведь только такие лицемерки с дале-
ко не чистой совестью, как вы, моя дорогая, приходят в  бешенство,  если
про них что-нибудь сказано не в бровь, а в глаз.
   Он говорил спокойно, улыбаясь, неторопливо растягивая  слова,  и  она
чувствовала свое бессилие перед ним. Это был единственный человек, кото-
рого она ничем не могла пронять. Ее привычное оружие - презрительная хо-
лодность, сарказм, оскорбительные слова, - ничто его не  задевало.  Сму-
тить его было невозможно. Она привыкла считать, что никто с таким  жаром
не доказывает свою правдивость, как лжец, свою  храбрость  -  как  трус,
свою учтивость - как дурно воспитанный человек, свою незапятнанную честь
- как подонок. Но только не Ретт Батлер. Он  со  смехом  признавался  во
всех своих пороках, дразнил ее и тем вызывал на  еще  большую  откровен-
ность.
   Все последние месяцы он появлялся внезапно и так же внезапно исчезал,
не оповестив о своем отъезде. Скарлетт никогда не знала, какие дела при-
водили его в Атланту, - ведь мало кто из контрабандистов находил  нужным
забираться так далеко от побережья. Они сгружали свой товар в Уилмингто-
не или в Чарльстоне, где их уже поджидал рой  торговцев  и  спекулянтов,
стекавшихся сюда со всех концов Юга на аукционы. Конечно,  она  была  бы
сильно польщена, если бы могла предположить, что он совершает эти поезд-
ки ради нее, но даже ей, с ее непомерным самомнением, такая мысль  пока-
залась бы неправдоподобной. Попытайся он хоть раз приволокнуться за ней,
прояви хотя бы намек на ревность к окружавшей ее толпе поклонников, пож-
ми ей украдкой руку, попроси у нее портрет или платочек на  память,  она
могла бы с торжеством подумать, что и он попался наконец в ее  сети.  Но
он оставался раздражающе нечувствителен к ее чарам, а главное, казалось,
видел насквозь все уловки, с помощью которых  она  старалась  повергнуть
его к своим ногам.
   Всякий раз, как капитан Батлер появлялся в Атланте, все женское насе-
ление города приходило в волнение - и не только потому,  что  имя  этого
человека было овеяно  романтическим  ореолом  отчаянно-дерзких  прорывов
блокады - ему сопутствовал еще и острый привкус чего-то дурного  и  зап-
ретного. Ведь об этом человеке шла такая плохая слава. И  репутация  его
становилась день ото дня все хуже, стоило городским кумушкам лишний  раз
посплетничать о нем, а сам он делался при этом все притягательнее в гла-
зах молоденьких девушек. А так как большинство из них  были  еще  весьма
невинны, им сообщалось только, что "этот человек очень  нечистоплотен  в
своих отношениях с женщинами", но как проявляет он эту  свою  "нечистоп-
лотность" на деле, оставалось для них тайной. Слышали они и такие,  тоже
шепотом сказанные слова: "Ни одна девушка не может  чувствовать  себя  с
ним в безопасности". И при этом казалось крайне удивительным, что  чело-
век с такой репутацией ни разу с тех пор, как он стал появляться  в  Ат-
ланте, не попытался хотя бы поцеловать руку  у  какой-нибудь  незамужней
особы женского пола. Впрочем, это делало его лишь еще более загадочным и
притягательным.
   Он становился самой популярной личностью в Атланте - не  считая,  ко-
нечно, героев войны. Теперь уже всем и во всех подробностях было извест-
но, как его исключили из Вест-Пойнта за попойки и за "что-то,  связанное
с женщинами". Чудовищно скандальная история с чарльстонской девицей, ко-
торую он скомпрометировал, и с ее братом, которого он застрелил на  дуэ-
ли, давно стала  всеобщим  достоянием.  Из  переписки  с  чарльстонскими
друзьями и знакомыми были почерпнуты новые факты:  выяснилось,  что  его
отец, очаровательный старый джентльмен - человек железного  характера  и
несгибаемой воли, - выгнал его из дома без гроша в  кармане,  когда  ему
едва сравнялось двадцать лет, и даже вычеркнул его имя из семейного  мо-
литвенника. После чего во время золотой лихорадки 1849 года блудный  сын
отправился в Калифорнию, затем побывал в Южной Америке и на  Кубе,  где,
по слухам, занимался делами какого-то весьма сомнительного свойства. Бы-
ли на его счету и драки из-за женщин, и несколько дуэлей, и связи с  мя-
тежниками в Центральной Америке, но самую печальную славу снискал он се-
бе в Атланте, когда там распространился слух, что он к тому же професси-
ональный игрок.
   Во всей Джорджии едва ли нашлась бы такая семья, в  которой  хотя  бы
один из ее мужских представителей или родственников не играл бы в азарт-
ные игры, спуская состояния, дома, землю, рабов. Но это совсем иное  де-
ло. Можно довести себя игрой до полной нищеты и остаться джентльменом, а
профессиональный игрок - всегда, при всех обстоятельствах - изгой.
   И не переверни война все представления вверх тормашками и не нуждайся
правительство Конфедерации в услугах капитана Батлера, никто  в  Атланте
не пустил бы его к себе на порог. А теперь даже самые чопорные блюстите-
ли нравов чувствовали: если они хотят быть патриотами, следует проявлять
большую терпимость. Люди наиболее сентиментальные высказывали  предполо-
жение, что паршивая овца, отбившаяся от  батлеровского  стада,  устыдясь
своей непутевой жизни, раскаялась и  делает  попытку  загладить  прежние
грехи. И особенно женщины считали своим долгом  поддерживать  эту  точку
зрения о столь неустрашимом контрабандисте.  Теперь  уже  все  понимали:
судьбу Конфедерации решает не только отвага солдат на  поле  боя,  но  и
умение контрабандистских судов ускользать от флота янки.
   Капитан Батлер пользовался славой лучшего лоцмана на всем Юге - дерз-
кого, бесстрашного, с железными нервами. Уроженец  Чарльстона,  он  знал
каждый залив, каждую отмель и каждый риф на всем побережье штата Кароли-
на по ту и по другую сторону от чарльстонского порта и в такой  же  мере
чувствовал себя как дома и в водах уилмингтонского порта. Он не  потерял
ни одного корабля и ни разу не выбросил за борт свой груз. В первые  дни
войны он возник неизвестно откуда с достаточной суммой денег в  кармане,
чтобы купить небольшое быстроходное судно, а теперь, когда контрабандные
товары приносили две тысячи процентов дохода с каждого  груза,  капитану
Батлеру принадлежало уже четыре судна. У него были искусные  лоцманы,  и
он им щедро платил, и темной ночью, выскользнув  из  чарльстонского  или
уилмингтонского порта, они везли хлопок в Нассау, в  Англию,  в  Канаду.
Текстильные фабрики Англии простаивали, рабочие-текстильщики мерли с го-
лоду, и каждый контрабандист, которому удавалось обвести  вокруг  пальца
флот северян, мог назначать свои цены на ливерпульском  рынке.  А  судам
капитана Батлера в равной мере сопутствовала удача - и когда они вывози-
ли из Конфедерации хлопок, и когда ввозили оружие, в котором Юг  испыты-
вал отчаянную нужду. И понятно, что женщины Юга  должны  были  забыть  и
простить такому храбрецу многие прегрешения!
   При встречах с ним люди оборачивались - его эффектная внешность прив-
лекала к себе внимание. Одевался он элегантно и всегда по последней  мо-
де, ездил на норовистом вороном жеребце и сорил деньгами направо и нале-
во. Военные мундиры конфедератов к тому времени сильно поистрепались, да
и штатская одежда, даже та, что приберегалась для парадных случаев,  но-
сила следы искусной починки и штопки, и капитан Батлер не  мог  не  быть
заметной фигурой на этом фоне. У Скарлетт не раз мелькала мысль, что  ни
на ком не видала она еще таких элегантных брюк, как на капитане Батлере,
- светло-коричневых, в черную и белую клеточку. Неописуемо красивы  были
и его жилеты, особенно один - белый, муаровый, расшитый крошечными розо-
выми бутончиками. И носил он эти роскошные одеяния  с  такой  элегантной
небрежностью, словно не отдавал себе отчета в их великолепии.
   Мало кто из дам мог устоять против его чар, когда он давал себе  труд
пускать их в ход, и кончилось тем, что даже  миссис  Мерриуэзер  сложила
оружие и пригласила Ретта Батлера в воскресенье на обед.
   Мейбелл Мерриуэзер намерена была обвенчаться со своим маленьким  зуа-
вом, как только он приедет домой на очередную побывку, и всякий раз  при
мысли об этом из глаз ее начинали обильно струиться слезы,  ибо  она  не
желала венчаться иначе как в белом атласном платье, а белого атласа  не-
возможно было достать нигде во всех Южных штатах, и даже одолжить у  ко-
го-нибудь из подруг такое платье Мейбелл не могла, ибо  все  подвенечные
уборы давно пошли на боевые стяги. Тщетны были  патриотические  укоризны
миссис Мерриуэзер, утверждавшей, что домотканое подвенечное платье - на-
иболее приличествующий невесте конфедерата туалет. Мейбелл хотела атлас-
ное. Она готова была - и даже горделиво и с охотой - отказаться от  шпи-
лек для волос, и пуговиц, и нарядных туфелек, и от чая, и от  конфет  во
имя Правого Дела, но венчаться она хотела в атласном платье.
   Узнав об этом от Мелани, Ретт Батлер привез из Англии несметное коли-
чество ярдов блестящего белого атласа и кружевную  подвенечную  вуаль  и
преподнес все это Мейбелл в качестве свадебного подарка. И сделал он это
в такой форме, что ни о какой оплате невозможно  было  даже  заикнуться.
Мейбелл пришла в неописуемый восторг и едва не чмокнула капитана Батлера
в щеку. Миссис Мерриуэзер понимала, что делать такой  ценный  подарок  -
тем более в форме материи на платье - вещь крайне неприличная, но  когда
Ретт Батлер в самых высокопарных выражениях стал заверять ее, что ни од-
но одеяние на свете недостаточно хорошо для невесты воина-героя, она  не
сумела найти слов для отказа. Тогда она пригласила дарителя на обед, по-
лагая, что такая уступка с ее стороны с лихвой покрывает  стоимость  по-
дарка.
   Капитан же Батлер не только подарил Мейбелл атлас на платье,  но  еще
снабдил ее весьма ценными указаниями по части подвенечного наряда.  Ока-
зывается, в Париже в этом сезоне вошли в моду очень пышные кринолины,  а
юбки стали короче. Их уже не украшают оборочками, а собирают ниспадающи-
ми фестонами, из-под которых выглядывают обшитые тесьмой нижние юбки. Он
сообщил также, что совсем не видел на улицах панталон, и  сделал  вывод,
что их уже "не носят". Впоследствии миссис  Мерриуэзер  говорила  миссис
Элсинг, что, позволь она ему распространяться на эту  тему  дальше,  он,
пожалуй, доложил бы ей во всех подробностях, какое  у  парижанок  нижнее
белье.
   Не обладай капитан Батлер такой  бесспорно  мужественной  внешностью,
его способность замечать и помнить мельчайшие подробности женских туале-
тов, шляп и причесок была бы заклеймена как недостойная  мужчины.  Когда
дамы осаждали его вопросами о том, что сейчас в моде, им, конечно,  было
немного не по себе, и все же они не могли от этого воздержаться.  Словно
матросы потерпевшего кораблекрушение судна, они чувствовали  себя  отор-
ванными от мира - во всяком случае, от мира моды, так мало модных журна-
лов попадало к ним вследствие блокады. И сообщи им капитан  Батлер,  что
парижанки теперь наголо бреют голову и носят меховые шапки, они могли бы
поверить и этому. Превосходная память  капитана  по  части  всевозможных
ухищрений женского туалета  являлась  для  них  непревзойденной  заменой
"Дамского журнала". Он замечал и хранил в памяти мельчайшие подробности,
столь дорогие женскому сердцу, и всякий раз  после  его  возвращения  из
плавания можно было услышать, как он объясняет окружившим его дамам, что
шляпки в этом году носят совсем маленькие, на самой макушке, и  украшают
их перьями, а не цветами, что королева Франции перестала надевать шиньон
по вечерам - волосы просто зачесываются наверх, оставляя открытыми  уши,
и укладываются в очень высокую прическу, и что декольте вечерних  туале-
тов снова стали соблазнительно глубокими.
   Месяц проходил за месяцем, а капитан Батлер по-прежнему оставался са-
мой популярной и романтической фигурой в  городе,  невзирая  на  прежнюю
дурную репутацию, невзирая на неясные слухи, что он занимается не только
контрабандой, но и спекуляцией продуктами. Кое-кто  из  недоброжелателей
утверждал, что после каждого его возвращения в Атланту цены на  продукты
подскакивают на пять долларов. Однако вопреки всем  толкам  и  пересудам
капитану Батлеру удалось бы сохранить свою популярность, если  бы  он  к
этому стремился. Но капитан вел себя так, словно, добившись признания  у
самых почтенных и суровых патриотов города, завоевав их уважение и  нес-
колько настороженную симпатию, он, из какого-то непонятного духа  проти-
воречия, поставил, казалось, теперь своей целью всеми способами  восста-
навливать их против себя, всячески давая понять, что все его  предыдущее
поведение было лишь комедией, играть которую ему прискучило.
   Казалось, Юг и все, что его олицетворяло, вызывало в нем лишь  холод-
ное презрение, а пуще всего - сама Конфедерация, и он не давал себе тру-
да это скрывать. Именно эти его высказывания по  адресу  Конфедерации  и
привели к тому, что его выслушивали сначала в некотором  замешательстве,
потом холодно, потом с яростным возмущением. 1862 год еще только  подхо-
дил к концу, а мужчины уже начали раскланиваться с капитаном Батлером  с
подчеркнутой отчужденностью, женщины при его  появлении  в  каком-нибудь
собрании старались не отпускать от себя дочерей.
   Ему же, по-видимому, доставляло удовольствие не только задевать  пат-
риотические чувства искренних и горячих приверженцев Конфедерации, но  и
выставлять себя в самом непривлекательном свете.  Выслушав  простодушную
похвалу своей храбрости в опасном деле провоза контрабанды, он самым лю-
безным тоном заявлял, что трусит при этих операциях  ничуть  не  меньше,
чем наши храбрые воины на передовой. Такой ответ приводил всех в большое
раздражение, ибо каждому южанину было известно, что в армии конфедератов
нет и не было трусов... Говоря о воинах-конфедератах, он называл  их  не
иначе как "наши храбрецы" или "наши герои в серых мундирах", старательно
вкладывая в это оскорбительно-иронический смысл. Когда какие-нибудь бой-
кие дамочки кокетливо выражали ему свою благодарность за то, что он  так
героически подвергает себя ради них опасности, он с поклоном заверял их,
что они заблуждаются, ибо он делал бы то же самое и  для  дам-северянок,
если бы это приносило ему такой же доход.
   В разговорах со Скарлетт он всегда держался подобного тона еще с пер-
вой встречи в Атланте на благотворительном  базаре,  но  теперь  оттенок
насмешки звучал в его словах, с кем бы он ни вел беседы. На все похвалы,
расточавшиеся ему за услуги, которые  он  оказывает  Конфедерации,  Ретт
Батлер неизменно отвечал, что для него прорваться сквозь блокаду - чисто
деловое предприятие. Если бы на правительственных  подрядах  можно  было
так же хорошо заработать, говорил он, поглядывая в сторону тех, кто  эти
подряды получал, он несомненно бросил бы свое рискованное занятие и стал
бы поставлять Конфедерации  недоброкачественное  обмундирование,  гнилые
кожи, смешанный с песком сахар и затхлую муку.
   Часто на его слова трудно было что-нибудь  возразить,  и  именно  это
особенно сильно всех бесило. Небольшие скандалы из-за  военных  поставок
уже имели место. В письмах с передовой солдаты постоянно  жаловались  на
обувь, которая разваливалась на ногах через неделю, на  упряжь,  которая
рвалась, стоило покрепче подтянуть подпругу, на порох, который не  восп-
ламенялся, на тухлое мясо и зараженную долгоносиком муку. Жители Атланты
старались уверить себя, что такой негодный товар поставляют из  Алабамы,
или Виргинии, или Теннесси, но только не из Джорджии. Ведь  люди,  полу-
чившие правительственные подряды, принадлежат к лучшим  домам  Джорджии.
Кто как не они делают щедрые пожертвования в фонды госпиталей  и  помощи
сиротам войны? Разве не они с таким воодушевлением распевают "Дикси" и с
самой неистовой свирепостью требуют - во всяком случае с трибуны - крови
янки? Волна ненависти к тем, кто наживался на  правительственных  подря-
дах, еще не взмыла вверх, и слова капитана Батлера были восприняты  лишь
как доказательство его чудовищной невоспитанности.
   Он не только задевал честь города, намекая на продажность людей,  за-
нимающих высокие посты, и пороча незапятнанную отвагу воинов, но находил
еще удовольствие в том, чтобы ставить досточтимых  граждан  в  затрудни-
тельное положение. Подобно шкодливому мальчишке, который не может  удер-
жаться, чтобы не проткнуть булавкой воздушный шарик, он не  мог  устоять
против желания поубавить спеси чванливым ханжам и ура-патриотам. Он бес-
пощадно разоблачал их невежество, лицемерие и фанатизм и делал это столь
искусно, проявляя к собеседнику вежливый и якобы  неподдельный  интерес,
что его жертва до тех пор не понимала, куда он клонит, пока не  оказыва-
лась в смешном положении самонадеянного пустобреха.
   Но Скарлетт и в те дни, когда город еще не отвернулся от Ретта Батле-
ра, уже не питала на его счет иллюзий. Она знала, что его изысканная га-
лантность и помпезные речи таят в себе глубоко скрытую иронию. Она пони-
мала, что он просто забавляется, играя  роль  отчаянно  смелого  патрио-
та-контрабандиста. Порой он даже, напоминал ей  мальчишек  -  друзей  ее
детства: неугомонных близнецов Тарлтонов с их неутолимой страстью к "ро-
зыгрышам"; дьявольски изобретательных Фонтейнов,  начиненных  всяческими
проделками; Калвертов, способных просидеть всю ночь напролет,  обдумывая
какую-нибудь очередную мистификацию. Но сходство было неполным: под мас-
кой небрежной беспечности Ретта Батлера угадывался злобный  умысел,  ка-
кая-то почти зловещая, хотя и неуловимая, мстительная жестокость.
   И все же он скорее импонировал ей в роли романтического контрабандис-
та, хотя она и видела насквозь его лицемерие. Ведь это  значительно  об-
легчало общение с ним, которое на первых порах было для  нее  столь  тя-
гостным. Поэтому, когда он внезапно сбросил маску и принялся -  намерен-
но, по-видимому, - восстанавливать против себя уже расположенных к  нему
горожан, это раздосадовало ее чрезвычайно. Раздосадовало потому, что ка-
залось ей глупым, и потому, что резкое осуждение, которому он начал под-
вергаться, бросало тень и на нее.
   И вот настал день, когда Ретт Батлер сжег за собой все мосты и  окон-
чательный остракизм неизбежно должен был стать его уделом. Это произошло
в доме миссис Элсинг на благотворительном музыкальном  вечере  в  пользу
выздоравливающих воинов. Дом был полон военных, приехавших  на  побывку,
служивых людей из милиции и войск внутреннего охранения, раненых из гос-
питалей, молоденьких девушек, вдов и матрон. В доме не осталось ни одно-
го свободного стула, и даже на лестнице и в холле толпились  гости.  Ог-
ромную чашу граненого хрусталя, которую дворецкий Элсингов держал в  ру-
ках, стоя у входа, дважды освобождали от груза серебряных монет, что са-
мо по себе указывало на успех затеи, ибо в эти дни серебряный доллар был
уже равен шестидесяти долларам в кредитных билетах Конфедерации.
   Каждая девушка, хоть в какой-то мере обладавшая музыкальными  способ-
ностями, пела или играла на фортепьяно, а живые картины вызвали бурю ап-
лодисментов. Скарлетт была в превосходном настроении; она не только  ис-
полнила вместе с Мелани трогательный дуэт "Когда на луг падет роса" и  -
на бис - более игривую песенку "Ах, боже, боже, дамы, это  был  не  Сте-
фан!", но на нее еще пал выбор воплотить Дух  Конфедерации  в  последней
живой картине.
   Она знала, что выглядит в высшей  степени  соблазнительно  в  строгом
греческом хитоне из белой кисеи, подпоясанном  красно-синим  кушаком,  с
звездно-полосатым флагом в одной руке и саблей с  золотым  эфесом,  ког-
да-то принадлежавшей Чарлзу, а еще ранее его отцу, - в другой,  простер-
той к коленопреклоненной фигуре капитана Кэйри Эшберна из Алабамы.
   Когда занавес опустился, она, не удержавшись, поискала глазами  Ретта
Батлера - ей хотелось увидеть, какое она произвела на него впечатление в
этой очаровательной живой картине. К великому ее разочарованию,  он  был
погружен в жаркий спор и, по-видимому, даже не смотрел представления. По
лицам окружавших его мужчин она поняла, что все они взбешены тем, что он
им говорит.
   Она направилась туда, где он стоял, и среди внезапно наступившей, как
это бывает иногда в многолюдных собраниях, тишины услышала  вопрос,  за-
данный напрямик Уилли Гиненом, офицером милиции:
   - Следует ли так понимать вас, сэр, что Дело, за которое отдают жизнь
наши герои, не является для вас священным?
   - Если вы завтра попадете под поезд, значит ли это, что железнодорож-
ная компания должна быть причислена к лику святых? - самым кротким тоном
спросил в свою очередь Ретт Батлер, словно и в самом деле желал получить
на это ответ.
   - Сэр... - произнес Уилли, и голос его сорвался, - если бы мы не  на-
ходились в этом доме...
   - Я дрожу при одной мысли о том, что могло бы тогда воспоследовать, -
сказал Ретт Батлер. - Ведь ваша храбрость, думается мне, слишком  широко
известна.
   Уилли густо покраснел, и разговор оборвался. Все были смущены. Уилли,
крепкий, здоровый парень призывного возраста, находился тем не  менее  в
тылу. Правда, он был единственный сын в семье, и кому-то  же  надо  было
служить в милиции и охранять порядок в штате. И все же, когда Ретт  Бат-
лер произнес слово "храбрость", в группе уже отлежавших в госпитале офи-
церов раздались смешки.
   "О господи! Не может он, что ли, держать язык на привязи! - с раздра-
жением подумала Скарлетт. - Портит всем вечер!"
   Доктор Мид грозно нахмурил брови.
   - Для вас, молодой человек, возможно, нет ничего священного, - сказал
он громовым голосом, каким всегда произносил свои речи. - Но для  верных
патриотов и патриоток Юга есть вещи поистине священные. Это - стремление
уберечь наш край от узурпаторов, это - Права Южных штатов и это...
   У Ретта Батлера был скучающий вид; он мягко, почти вкрадчиво  прервал
доктора.
   - Войны всегда священны для тех, кому приходится их вести,  -  сказал
он. - Если бы те, кто разжигает войны, не объявляли их священными, какой
дурак пошел бы воевать? Но какие бы лозунги ни выкрикивали ораторы, сго-
няя дураков на бойню, какие бы благородные ни ставили перед  ними  цели,
причина войн всегда одна. Деньги. Все войны, в сущности, -  драка  из-за
денег. Только мало кто это понимает. Все слишком оглушены фанфарами, ба-
рабанами и речами отсиживающихся в тылу трибунов. Иной раз их воинствен-
ный клич звучит так: "Спасем гроб нашего Христа от язычников!" Или  так:
"Долой папистов!" А в другом случае иначе: "Свобода!" Или: "Хлопок,  Ра-
бовладение и Права Юга!"
   "Ну при чем тут римский папа? - подумала Скарлетт. - А  тем  более  -
гроб Христов?"
   Она торопливо приближалась к кучке разгоряченных спором  людей,  и  в
эту минуту Ретт Батлер отвесил всем изящный поклон и направился к двери.
Она хотела было поспешить за ним, но миссис Элсинг ухватила ее за юбку.
   - Пусть уходит, - громко сказала она, и голос ее отчетливо  прозвучал
среди напряженной тишины зала. - Пусть уходит. Он изменник и  спекулянт!
Змея, которую мы пригрели на груди!
   Ретт Батлер, стоявший в холле со шляпой в  руке,  слышал  эти  слова,
открыто предназначавшиеся для его ушей. Он  обернулся  и  обвел  глазами
зал. Взгляд его беззастенчиво уперся в плоскую грудь миссис Элсинг. Нео-
жиданно он ухмыльнулся и, поклонившись, скрылся за дверью.
   Миссис Мерриуэзер возвращалась домой в коляске тетушки  Питти,  и  не
успели все четыре дамы занять свои места в экипаже, как  ее  негодование
вырвалось наружу:
   - Ну что, Питтипэт Гамильтон, надеюсь, вы теперь удовлетворены?
   - Что вы имеете в виду? - с беспокойством спросила тетушка Питти.
   - Я имею в виду поведение этого подонка Батлера, которого вы  у  себя
привечали.
   Обвинение это мгновенно привело тетушку Питти в  великое  волнение  и
расстройство, и у нее как-то вылетело из головы, что  миссис  Мерриуэзер
сама не раз принимала у себя капитана Батлера. Мелани и Скарлетт, наобо-
рот, это обстоятельство тотчас же пришло на ум, но, воспитанные в почте-
нии к старшим, они воздержались от упоминания о нем и только как по  ко-
манде опустили глаза на свои сложенные на коленях, затянутые  в  митенки
руки.
   - Он оскорбил Конфедерацию и всех нас, - заявила миссис Мерриуэзер, и
ее величественный бюст в расшитом бисером корсаже бурно  заколыхался.  -
Он посмел сказать, что мы сражаемся ради денег! Что наши вожди нам лгут!
Его надо отправить в тюрьму! Да, в тюрьму. Я буду  говорить  об  этом  с
доктором Мидом. Будь мистер Мерриуэзер жив, он бы нашел на него  управу!
И вот что я вам сказку, Питти Гамильтон: вы  не  должны  больше  пускать
этого негодяя к себе в дом!
   - О господи! - беспомощно пробормотала тетушка Питти, всем своим  ви-
дом показывая, что лучше бы ей умереть на месте. Она с мольбой поглядела
на Мелани и Скарлетт, но они сидели, опустив глаза долу. Тогда она с на-
деждой перевела взгляд на прямую, как доска, спину дядюшки  Питера.  Он,
конечно, не пропустил мимо ушей ни единого  слова,  и  она  ждала,  что,
обернувшись к ним, он, как всегда, возьмет дело в свои  руки  и  скажет:
"Ну, ну, мисс Долли, вы уж оставьте мисс Питти в покое". Но  Питер  даже
не шелохнулся. Он крепко недолюбливал капитана Батлера, и бедная тетушка
Питти это знала. Вздохнув, она пробормотала: - Что ж,  если  уж  вы  так
считаете, Долли...
   - Да, я так считаю, - твердо произнесла миссис Мерриуэзер. - Я вообще
не понимаю, что это на вас нашло, как могли вы его  принимать?  А  после
сегодняшнего вечера его ни в одном приличном доме не  пустят  на  порог.
Вам придется собраться с духом и указать ему на дверь.
   Она окинула пронзительным взглядом лица Мелани и Скарлетт.
   - Я надеюсь, что мои слова дошли и до ваших ушей, - продолжала она. -
Ведь это отчасти и ваша вина - вы были слишком любезны  с  ним.  Скажите
ему вежливо, но твердо, что после таких  изменнических  речей  его  при-
сутствие в вашем доме никому не доставит удовольствия.
   Скарлетт уже вся дрожала, как норовистая лошадка, почуявшая, что чуж-
дая рука пытается взять ее под уздцы. Но перечить она не  решалась,  бо-
ясь, что миссис Мерриуэзер может снова написать про нее Эллин.
   "Ах ты, старая карга! - думала она, заливаясь румянцем от  бушевавшей
в ней злости. - Знала бы ты, что я думаю о тебе и о твоей  манере  всеми
командовать!"
   - Вот уж не думала, что мне когда-нибудь доведется услышать такие ос-
корбительные слова о нашем священном Деле, - говорила миссис Мерриуэзер,
продолжая кипеть праведным гневом. - Всякого, кто не верит в  Конфедера-
цию, не верит, что наше Дело - святое и правое, следует вздернуть на ви-
селице! И я надеюсь, мои дорогие, что вы больше ни словом не обмолвитесь
с этим человеком. Господи помилуй, что это с вами, Мелли?
   Глаза Мелани казались огромными на побелевшем лице.
   - Я не перестану разговаривать с ним, - негромко проговорила она. - Я
не буду его обижать. И не откажу ему от дома.
   Миссис Мерриуэзер выпустила из легких воздух с таким  звуком,  словно
проткнула детский воздушный шарик. Тетушка  Питти  остолбенело  разинула
свой пухлый ротик, а дядюшка Питер повернулся на козлах и  уставился  на
Мелани.
   "Ну почему у меня не хватило духу сказать так? - с завистливым восхи-
щением подумала Скарлетт. - Как эта маленькая мышка осмелилась дать  от-
пор миссис Мерриуэзер?"
   У Мелани дрожали руки, но она торопливо продолжала  говорить,  словно
боясь, что мужество ее покинет:
   - Я не могу обидеть его, потому что... Конечно, он не должен был  го-
ворить этого  вслух,  он  оскорбил  людей,  поступил  крайне  неосмотри-
тельно... но... Эшли разделяет его взгляды. И я не могу отказать от дома
человеку, который думает так же, как и мой муж. Это было бы несправедли-
во.
   Миссис Мерриуэзер наконец обрела дар речи и выпалила:
   - Мелли Гамильтон! Столь бессовестной лжи я еще не слыхала  отродясь.
В семействе Уилксов не было трусов...
   - А разве я сказала, что Эшли трус? - У Мелани засверкали глаза. -  Я
сказала, что он думает так же, как и  капитан  Батлер,  только  выражает
свои взгляды по-другому. И разумеется, не говорит об этом всем и каждому
на музыкальных вечерах. Но он написал мне это в письме.
   Скарлетт, испытывая легкий укол совести, старалась вспомнить, что  же
было такого в письмах Эшли, что заставило Мелани сделать подобное  заяв-
ление, но содержание писем почти мгновенно улетучивалось у нее из  голо-
вы, как только она кончала читать. Она готова была подумать, что  Мелани
просто рехнулась.
   - Эшли писал мне, что нам не следовало ввязываться в войну с  северя-
нами. Что нас вовлекли в нее политические болтуны - обманули  высокопар-
ными словами и разожгли наши предрассудки, - торопливо продолжала  Мела-
ни. - Нет ничего на свете, говорит он, за что стоило  бы  платить  такой
ценой, какую мы заплатим за эту войну. Он говорит, что не  видит  в  ней
доблести - только грязь и страдания.
   "О! - подумала Скарлетт. - Это было в том письме! Разве он это  хотел
сказать?"
   - Я вам не верю, - решительно изрекла миссис Мерриуэзер. - Вы  непра-
вильно истолковали его слова.
   - Я никогда не ошибаюсь в отношении Эшли, - спокойно ответила Мелани,
хотя губы у нее дрожали. - Я всегда понимаю его с полуслова.  Он  думает
так же, как и капитан Батлер, только выражает это не в столь резкой фор-
ме.
   - Постыдились бы сравнивать такого благородного человека, как Эшли, с
этим подонком, капитаном Батлером! Вы, верно, сами считаете,  что  Дело,
за которое мы боремся, не стоит ломаного гроша!
   - Я... я сама еще не разобралась в своих чувствах, - неуверенно  про-
бормотала Мелани. Ее жар остыл, и она уже испугалась  своей  вспышки.  -
Я... я тоже готова отдать свою жизнь за наше Правое Дело, как готов  от-
дать ее Эшли. Но... я считаю... я считаю, что мы не должны мешать мужчи-
нам думать по-своему, потому что они умнее нас.
   - В жизни не слыхала подобной чепухи! - фыркнула миссис Мерриуэзер. -
Останови-ка лошадь, дядюшка Питер, ты проехал мой дом!
   Дядюшка Питер, стараясь не пропустить ни слова из разговора, происхо-
дившего у него за спиной, промахнул мимо дома миссис Мерриуэзер и теперь
начал осаживать лошадь. Миссис Мерриуэзер вышла из экипажа, ленты на  ее
чепце трепетали, как паруса под шквальным ветром.
   - Вы еще пожалеете! - сказала она.
   Дядюшка Питер хлестнул лошадь вожжой.
   - Как же вам, молодые барышни, не совестно доводить мисс Питти до та-
кого состояния, - укорил он их.
   - Ни до чего они меня не довели, - ко всеобщему изумлению  неожиданно
заявила тетушка Питти, неизменно лишавшаяся чувств даже при  куда  менее
волнующих обстоятельствах. - Мелли, милочка, я знаю,  ты  хотела  засту-
питься за меня, и я очень рада, что наконец ктото немножко сбил с  Долли
спесь. Больно уж привыкла всеми командовать. Как это ты  так  расхрабри-
лась? Но следовало ли тебе все-таки говорить все это про Эшли?
   - Но это же правда, - сказала Мелли и беззвучно заплакала. - И я нис-
колько не стыжусь того, что он так думает. Он считает, что эта война нам
не нужна, но он будет сражаться и, быть может,  погибнет,  а  для  этого
нужно куда больше мужества, чем сражаться за дело, в которое веришь.
   - Будет вам, мисс Мелли, не плачьте посреди улицы! - заворчал дядюшка
Питер, нахлестывая лошадь. - Народ бог весть что про вас подумает.  Сей-
час приедем домой, там и поплачете.
   Скарлетт молчала. Она даже не пожала руки Мелани, которую та подсуну-
ла под ее ладонь, ища утешения. Скарлетт читала письма Эшли с единствен-
ной целью - удостовериться в том, что он все еще любит ее. Теперь, после
слов Мелани, ей открылся новый смысл тех фраз, которые она небрежно про-
бегала глазами. Она была потрясена, узнав, что человек,  столь  во  всех
отношениях безупречный, как Эшли, может в чем-то сходиться во взглядах с
этим отщепенцем, Реттом Батлером. И она подумала: "Они оба знают  истин-
ную цену этой войне, только Эшли готов все же  сражаться  и  умереть,  а
Ретт - нет. Значит, у Ретта просто больше здравого смысла". От этих  ко-
щунственных мыслей ее на мгновение объял ужас. "Они оба  видят  страшную
правду, но Ретт предпочитает смотреть этой правде в глаза, и ему нравит-
ся говорить о ней людям и восстанавливать их против  себя,  а  Эшли  эта
правда дается с мукой".
   Все это совсем сбивало с толку.

   ГЛАВА XIII

   По наущению миссис Мерриуэзер доктор Мид принялся за дело, кое облек-
лось в форму письма в газету. Имя Ретта Батлера названо не  было,  но  в
кого пущена стрела, сомневаться не приходилось. Редактор, учуяв  общест-
венное значение назревшей драмы, поместил письмо на вторую полосу  газе-
ты, что само по себе было смелым новшеством, поскольку первые две полосы
неукоснительно отводились под объявления о купле-продаже  рабов,  мулов,
плугов, гробов, о домах - на продажу или внаем, -  о  лекарствах  от  не
подлежащих оглашению болезней, об абортивных средствах и о средствах для
восстановления утраченной мужской потенции.
   Письмо доктора сыграло роль запевалы в хоре возмущенных голосов, заз-
вучавших по всему Югу и клеймивших позором спекулянтов, барышников и об-
ладателей правительственных подрядов. После того как чарльстонский  порт
был практически полностью заблокирован  канонерками  северян,  состояние
дел в уилмингтонском порту - теперь уже главном порту южан - стало поис-
тине скандальным. Спекулянты с набитыми деньгами карманами буквально на-
воднили Уилмингтон; они скупали все грузы с кораблей и припрятывали  их,
чтобы взвинтить цены. И цены взлетали вверх. Из месяца в  месяц  товаров
становилось все меньше, потребности возрастали, росли и цены.  Гражданс-
кое население вынуждено было выбирать одно из двух: либо обходиться  без
самого необходимого, либо покупать по спекулятивным ценам, и все бедняки
и даже люди среднего достатка день ото дня испытывали все большие  лише-
ния. По мере роста цен деньги  Конфедерации  обесценивались,  а  стреми-
тельное падение курса влекло за  собой  дикую  погоню  за  всевозможными
предметами роскоши. Контрабандистам поручалось привозить насущно необхо-
димое, а предметами роскоши разрешалось торговать только в виде исключе-
ния, но теперь уже все контрабандные суда были забиты ценными  товарами,
вытеснившими то, что требовалось для нужд Конфедерации. И люди как одер-
жимые расхватывали предметы роскоши, спеша сбыть имевшиеся у них в нали-
чии деньги из боязни, что завтра цены подскочат еще выше, а деньги обес-
ценятся совсем.
   И в довершение всего, поскольку Уилмингтон с Ричмондом связывала все-
го одна железнодорожная колея, тысячи бочонков с мукой и банок с  копче-
ной грудинкой портились на промежуточных станциях из-за нехватки подвиж-
ного состава. Спекулянтам же каким-то чудом удавалось за двое суток дос-
тавлять свои вина, кофе и тафту из Уилмингтона в Ричмонд.
   Теперь уже открыто говорили о том, о чем раньше  украдкой  шептались:
Ретт Батлер не только продает по неслыханным ценам товар со своих  четы-
рех судов, но и скупает грузы у других  контрабандистов  и  придерживает
их, чтобы еще больше взвинтить цены. Говорили, что  он  стоит  во  главе
синдиката с капиталом в миллион долларов и штаб-квартирой в Уилмингтоне,
созданного для скупки контрабандных грузов прямо в порту,  что  синдикат
имеет десятки товарных складов как в Уилмингтоне, так и в Ричмонде;  все
они доверху набиты продуктами и одеждой, и все это не  выбрасывается  на
рынок, чтобы еще больше вздуть цены. Теперь уже  не  только  гражданские
лица, но и военные начинали ощущать лишения, и озлобление  против  Ретта
Батлера и других спекулянтов росло.
   "Среди лиц, находящихся на службе в  торговом  флоте  Конфедерации  и
прорывающих блокаду наших портов, есть немало отважных патриотов, -  пи-
сал доктор в своем письме, - бескорыстных людей, рискующих ради  сущест-
вования Конфедерации своей жизнью и состоянием. Их имена бережно хранят-
ся в сердцах всех преданных Делу южан, и разве кто-нибудь  пожалеет  для
них того скудного денежного вознаграждения, которое они  получают  ценой
риска? Это бескорыстные джентльмены, и мы их чтим. О них я не говорю.
   Но есть другие - есть негодяи, скрывающие под личиной  борцов  против
блокады свое стремление к наживе, и я призываю весь наш  народ,  сражаю-
щийся за самое Правое Дело, ведущий справедливейшую  из  войн,  обрушить
свой праведный гнев и мщение на головы этих хищных стервятников, везущих
нам атласы и кружева, когда наши воины погибают  от  отсутствия  хинина,
нагружающих свои суда вином и чаем, в то время как наши герои корчатся в
муках из-за отсутствия морфия. Я призываю проклятия на головы этих  вам-
пиров, сосущих кровь солдат, сражающихся под знаменами Роберта Ли,  этих
отщепенцев, по милости которых самое слово "контрабандист"  стало  отда-
вать зловонием для каждого истинного патриота. Можем ли мы терпеть в на-
шей среде этих гиен, разгуливающих в надраенных сапогах, когда наши пар-
ни шагают босиком в атаку? Можем ли мы и далее сносить, что они опивают-
ся шампанским и объедаются страсбургскими пирогами, в то время как  наши
солдаты дрожат от холода у лагерного костра и  жуют  тухлую  свинину?  Я
призываю каждого патриота-конфедерата вышвырнуть их вон!"
   Атланта прочла письмо, вняла вещаниям своего оракула и, верная Конфе-
дерации, поспешила вышвырнуть Ретта Батлера вон.
   Из всех домов, двери которых были открыты ему  в  прошлом  году,  дом
мисс Питтипэт оставался почти единственным, где его продолжали принимать
и теперь, в 1863 году. И если бы не Мелани, то, вероятно, и в  этот  дом
ему был бы закрыт доступ. Всякий раз при известии о его появлении в  го-
роде тетушка Питти падала в обморок. Ей хорошо было известно, что  гово-
рят ее друзья по поводу его визитов к ней, но у нее по-прежнему не  хва-
тало духу отказать ему в гостеприимстве. Стоило Ретту Батлеру  появиться
в Атланте, как тетушка Питти сурово сжимала свой пухленький ротик и  за-
являла во всеуслышание, что она встанет в дверях и не даст ему  пересту-
пить порог. Но вот он появлялся перед ней с маленьким пакетиком в  руках
и неизменным комплиментом на устах, превозносил ее красоту и обаяние,  и
решимость бедняжки таяла как воск.
   - Просто не знаю, что и делать, - жалобно вздыхала она. - Он  смотрит
на меня, и я умираю от страха при мысли, что он может натворить, если  я
откажу ему от дома. Про него такое говорят! Как вы думаете  -  он  может
меня ударить? Или... или... О, если бы Чарли был жив! Скарлетт, вы долж-
ны сказать ему, чтобы он больше не приходил, - сказать в самой  вежливой
форме. О боже! Я, право, думаю, что вы слишком поощряете его, и весь го-
род об этом говорит, и если ваша матушка узнает, что  она  подумает  обо
мне? Мелли, ты не должна быть с ним так мила. Держись с  ним  холодно  и
отчужденно, и он поймет. Ах, Мелли, как ты  считаешь,  может  быть,  мне
следует написать Генри, чтобы он поговорил с капитаном Батлером?
   - Нет, я этого не считаю, - сказала Мелани. - И я, конечно,  тоже  не
буду с ним груба. Я считаю, что все ведут себя с капитаном Батлером, как
перепуганные курицы. Я не верю всем гадостям, которые говорят  про  него
миссис Мерриуэзер и доктор Мид. Он не стал бы прятать пищу от  умирающих
с голоду людей. Кто как не он дал мне сто долларов для сирот? Я уверена,
что он не менее преданный патриот, чем любой из нас,  и  просто  слишком
горд, чтобы защищаться от нападок. Вы же знаете, как упрямы  могут  быть
мужчины, если их разозлить.
   Но тетушка Питти этого не знала и вообще не  очень-то  разбиралась  в
мужчинах, и она беспомощно разводила своими маленькими пухлыми  ручками.
Скарлетт же давно примирилась  со  склонностью  Мелани  видеть  во  всех
только хорошее. Мелани, конечно, дурочка, но тут уж ничего не поделаешь.
   Скарлетт знала, что Ретт Батлер далеко не патриот, но ей было на  это
наплевать, хотя она даже под страхом смерти никогда бы в этом не призна-
лась. Для нее гораздо большее значение имело то, что он привозил  ей  из
Нассау маленькие подарки - разные мелкие сувениры,  которые  можно  было
принимать, не нарушая правил приличия. Когда цены так непомерно  возрос-
ли, как, спрашивается, будет она обходиться без шпилек, без булавок, без
конфет, если откажет капитану Батлеру от дома? Нет, куда  проще  перело-
жить всю ответственность на тетю Питти - ведь она же в  конце-то  концов
глава дома, дуэнья и оплот их нравственных устоев. Скарлетт  знала,  что
про визиты Ретта Батлера и про нее в городе идут сплетни, но  она  знала
также, что Мелани Уилкс непогрешима в глазах Атланты и, пока Мелани  бе-
рет под свою защиту капитана  Батлера,  на  его  визиты  будут  смотреть
сквозь пальцы.
   Тем не менее жизнь могла бы быть много приятнее, если бы капитан Бат-
лер отрекся от своих еретических суждений. Ей не пришлось бы, прогулива-
ясь с ним по Персиковой улице, всякий раз испытывать конфуз оттого,  что
все так открыто его игнорируют.
   - Даже если вы в самом деле так думаете, то зачем об этом говорить? -
упрекала она его. - Думали бы себе все, что вам угодно,  только  держали
бы язык за зубами, и как бы все было славно.
   - Таков ваш метод, моя зеленоглазая лицемерка?  Ах,  Скарлетт,  Скар-
летт! Мне казалось, вы будете вести себя более  отважно.  Мне  казалось,
ирландцы говорят то, что думают, и посылают всех к дьяволу. Скажите отк-
ровенно: вам-то самой всегда ли легко держать язык за зубами?
   - Да... понятно, нелегко, - неохотно согласилась Скарлетт. -  Разуме-
ется, можно околеть от тоски, когда они с утра до ночи лопочут  о  нашем
Правом Деле. Но, бог ты мой, как вы не понимаете, Ретт Батлер, ведь если
я в этом признаюсь, все перестанут со мной разговаривать и я  на  танцах
останусь без кавалеров!
   - Ах, конечно, конечно, а танцевать необходимо любой ценой. Что ж,  я
преклоняюсь перед вашим самообладанием, но, увы, не наделен им  в  такой
же мере. И не могу рядиться в романтический  плащ  героя-патриота,  дабы
удобнее жилось. И без меня хватает дураков,  которые  из  патриотических
побуждений готовы рискнуть последним центом и выйдут  из  войны  нищими.
Они не нуждаются в том, чтобы я примкнул к ним - ни для укрепления  пат-
риотизма, ни для пополнения списка нищих. Пусть сами  носят  свой  ореол
героев. Они заслужили его - на этот раз я говорю вполне  серьезно,  и  к
тому же этот ореол - единственное, пожалуй, что через год-два у них  ос-
танется.
   - Просто отвратительно, что вы можете хотя бы в шутку говорить  такие
вещи, когда всем прекрасно известно, что  Англия  и  Франция  не  сегод-
ня-завтра выступят на нашей стороне, и тогда...
   - Господи, Скарлетт! Да вы, никак, стали читать газеты! Я просто  по-
ражен. Никогда не делайте этого больше. Крайне вредное занятие для женс-
кого ума. К вашему сведению, я был в Англии всего месяц назад и могу вам
сообщить, что Англия никогда не придет на  помощь  Конфедерации.  Англия
никогда не выступает на стороне побежденного. Потому-то она и Англия.
   К тому же толстая немка, восседающая на английском престоле,  чрезвы-
чайно богобоязненная особа и не одобряет рабства. Пусть  уж  лучше  анг-
лийские ткачи подохнут с голоду из-за отсутствия хлопка, лишь бы,  упаси
боже, не шевельнуть пальцем в защиту рабства. А что касается Франции, то
нынешнее бледное подобие Наполеона слишком занят внедрением французов  в
Мексику, ему не до нас - скорее даже на руку, что мы увязли в этой  вой-
не: она мешает нам выгнать его солдат из Мексики... Нет,  Скарлетт,  на-
дежда на помощь извне - это все газетные измышления, рассчитанные на то,
чтобы поддержать дух южан. Конфедерация обречена. Она, как верблюд,  жи-
вет сейчас за счет своего горба, но это не может длиться  вечно.  Я  еще
полгодика попыхчу, прорывая блокаду, а потом закрою лавочку. Дольше рис-
ковать нельзя. Я продам мои суда какому-нибудь дураку-англичанину, кото-
рый возьмется за дело вместо меня. Так или иначе, меня это мало беспоко-
ит. У меня уже достаточно денег в английских банках и золота. А  никчем-
ных бумажек я не держу.
   И, как всегда, это звучало очень убедительно. Другие могли бы назвать
его речи изменническими, но Скарлетт в них угадывала  правду  и  здравый
смысл. И вместе с тем она понимала, что это очень дурно, что она  должна
бы оскорбиться и вознегодовать. Однако ничего такого она на  самом  деле
не испытывала, но притвориться, конечно, могла, дабы почувствовать  себя
более респектабельной и настоящей леди.
   - Я склонна думать, что доктор Мид был прав в отношении вас,  капитан
Батлер. Единственный способ для вас обелить себя - это  завербоваться  в
армию, как только вы продадите свои суда. Вы были в Вест-Пойнте и...
   - Вы говорите совсем как баптистский проповедник, вербующий новобран-
цев. А если я не стремлюсь обелять себя? Какой мне смысл сражаться  ради
сохранения общественного уклада, который сделал меня изгоем? Мне  доста-
вит удовольствие поглядеть, как он рухнет.
   - Понятия не имею, что это за уклад - о чем вы  говорите?  -  сказала
она резко.
   - Вот как? А ведь вы - часть его, так же как и я был когда-то, и могу
побиться об заклад, что и вам он не больше по душе, чем  мне.  Почему  я
стал паршивой овцой в моей семье? По одной-единственной причине:  потому
что не хотел и  не  мог  жить,  сообразуясь  с  законами  Чарльстона.  А
Чарльстон - это олицетворение Юга, его сгусток. Вы, верно, еще не позна-
ли до конца, какая это смертная тоска. От вас требуют, чтобы  вы  делали
тысячу каких-то ненужных вещей только потому, что так делалось всегда. И
по той же причине тысячу совершенно безвредных вещей вам делать не  доз-
воляется. А сколько при этом всевозможных нелепостей! Последней  каплей,
переполнившей чашу их терпения, был мой отказ жениться на некоей девице,
о чем вы, вероятно, слышали. Почему я должен был жениться на беспросвет-
ной дуре только из-за того, что по воле случая не смог  засветло  доста-
вить ее домой? И почему я должен был позволить ее бешеному братцу прист-
релить меня, если  стреляю  более  метко,  чем  он?  Конечно,  настоящий
джентльмен дал бы себя продырявить и тем стер бы пятно с родового  герба
Батлеров. Ну, а я... я предпочел остаться в живых. Итак, я жив и получаю
от этого немало удовольствия... Когда я думаю  о  своем  брате,  живущем
среди достопочтенных чарльстонских тупиц  и  благоговеющем  перед  ними,
вспоминаю его тучную жену, его неизменные балы в день святой  Цецилии  и
его бескрайние рисовые плантации, я испытываю  удовлетворение  от  того,
что покончил с этим навсегда. Весь уклад жизни нашего Юга, Скарлетт, та-
кой же анахронизм, как феодальный строй средних веков. И достойно  удив-
ления, что этот уклад еще так долго продержался.  Он  обречен  и  сейчас
идет к своему концу. А вы хотите, чтобы я  прислушивался  к  краснобаям,
вроде доктора Мида, которые уверяют меня, что мы защищаем справедливое и
святое дело! Вы хотите, чтобы при звуках барабана я пришел в неописуемый
экстаз, схватил мушкет и побежал в Виргинию, дабы  сложить  там  голову?
Что дает вам основание считать меня таким непроходимым идиотом? Я не  из
тех, кто лижет плетку, которой его отстегали. Юг и я  квиты  теперь.  Юг
вышвырнул меня когда-то из своих владений, предоставив  мне  подыхать  с
голоду. Но я не подох и нажил столько денег на предсмертной агонии  Юга,
что это вполне вознаградило меня за утрату родовых прав.
   - Вы корыстолюбивы и чудовищны, - сказала Скарлетт, но  без  должного
жара. Многое из того, что он говорил, пролетало мимо ее  ушей,  как  это
случалось всякий раз, когда разговор не касался непосредственно ее  осо-
бы, но кое-что в его словах все  же  показалось  ей  толковым.  Действи-
тельно, в светском кругу к людям предъявляется очень много глупых требо-
ваний. Вот она должна почему-то притворяться, что схоронила свое  сердце
в могиле вместе с мужем, хотя это вовсе не так. И как все были шокирова-
ны, когда она вздумала потанцевать на благотворительном балу! И до  чего
же противно они поднимают брови, стоит ей  только  сказать  или  сделать
что-нибудь чуточку не так, как все! И тем не менее ее злило, когда  Ретт
принимался высмеивать те самые обычаи, которые особенно сильно раздража-
ли ее. Она слишком долго жила среди людей, приученных к вежливому  прит-
ворству, и потому чувствовала себя не в своей тарелке, как только кто-то
облекал ее мысли в слова.
   - Корыстолюбив? О нет - просто дальновиден. Впрочем, может быть,  это
почти одно и то же. Во всяком случае, люди не столь дальновидные, как я,
вероятно,  назовут  это  так.  Любой  преданный  конфедерат,  имевший  в
шестьдесят первом году тысячу долларов наличными, спокойно  мог  сделать
то, что сделал я, но мало кто был  достаточно  корыстолюбив,  чтобы  ис-
пользовать предоставляющиеся возможности. Вот к примеру: сразу после па-
дения форта Самтер, когда еще не была установлена блокада,  я  купил  по
бросовым ценам несколько тысяч тюков хлопка и отправил их в Англию.  Они
и по сей день там, в пакгаузах Ливерпуля. Я их не продал. Я буду держать
их до тех пор, пока английские фабрики, когда им потребуется хлопок,  не
дадут мне за них ту цену, которую я назначу. И я не слишком  буду  удив-
лен, если мне удастся получить по доллару за фунт,
   - Получите, когда рак свистнет.
   - Уверен, что получу. Хлопок уже идет по семьдесят два цента за фунт.
Когда война кончится, я буду богатым человеком, Скарлетт, потому  что  я
дальновиден - прошу прощения: корыстолюбив. Я уже  говорил  вам  как-то,
что большие деньги можно сделать в двух случаях:  при  созидании  нового
государства и при его крушении. При созидании это процесс более  медлен-
ный, при крушении - быстрый. Запомните это. Быть может,  когда-нибудь  и
пригодится.
   - Очень вам признательна за добрый совет, - произнесла Скарлетт с са-
мой ядовитой иронией, какую только сумела вложить в эти слова. - Но я  в
нем не нуждаюсь. Разве мой отец нищий? У него больше денег, чем мне нуж-
но, и к тому же Чарли оставил мне наследство.
   - Боюсь, что французские аристократки рассуждали точно  так  же,  как
вы, пока их не посадили на тележки.
   Не раз и не два доводилось Скарлетт слышать от Ретта Батлера, что  ее
траурный наряд выглядит нелепо, раз она принимает участие во всех светс-
ких развлечениях. Ему нравились яркие цвета, и ее черные платья и черный
креп, свисавший с чепца до полу, и раздражали  его  и  смешили.  Но  она
упорствовала и оставалась верна своим мрачным черным  платьям  и  вуали,
понимая, что, сняв траур раньше положенного срока, навлечет на себя  еще
больше пересудов. Да и как объяснит она это матери?
   Ретт Батлер заявил ей без обиняков, что черная вуаль делает ее  похо-
жей на ворону, а черные платья старят на десять  лет.  Столь  нелюбезное
утверждение заставило ее броситься к зеркалу: неужто она и в самом  деле
в восемнадцать лет выглядит на двадцать восемь?
   - Никак не думал, что у вас так мало самолюбия и вам хочется походить
на миссис Мерриуэзер! - говорил он, стараясь ее раздразнить. - И так ма-
ло вкуса, чтобы демонстрировать свою скорбь, которой вы вовсе не испыты-
ваете, с помощью этой безобразной вуали. Предлагаю пари. Через два меся-
ца я стащу с вашей головы этот чепец и этот креп и водружу на нее творе-
ние парижских модисток.
   - Еще чего! Нет, нет, и перестаньте об этом говорить, - сказала Скар-
летт, уязвленная его намеками о Чарлзе. А Ретт Батлер, снова собиравший-
ся в путь - в Уилмингтон и оттуда - в Европу, ушел, усмехаясь.
   И вот как-то ясным летним утром, несколько недель спустя, он появился
снова с пестрой шляпной картонкой в руке и,  предварительно  убедившись,
что в доме, кроме Скарлетт, никого нет, открыл перед ней  эту  картонку.
Там, завернутая в папиросную бумагу, лежала  шляпка,  при  виде  которой
Скарлетт вскричала:
   - Боже, какая прелесть! - и выхватила ее из картонки.
   Она так давно не видела и тем паче не держала в руках новых  нарядов,
так изголодалась по ним, что шляпка эта показалась ей  самой  прекрасной
шляпкой на свете. Она была из темно-зеленой тафты, подбита  бледно-зеле-
ным муаром и завязывалась под подбородком такими же бледно-зелеными лен-
тами шириной в ладонь. А вокруг полей этого творения моды кокетливейшими
завитками были уложены зеленые страусовые перья.
   - Наденьте ее, - улыбаясь, сказал Ретт Батлер.
   Скарлетт метнулась к зеркалу, надела шляпку,  подобрала  волосы  так,
чтобы видны были сережки, и завязала ленты под подбородком.
   - Идет мне? - воскликнула она, повертываясь из стороны  в  сторону  и
задорно вскинув голову, отчего перья на  шляпке  заколыхались.  Впрочем,
она знала, что выглядит очаровательно, еще прежде, чем прочла  одобрение
в его глазах. Она и вправду была прелестна, и в зеленых отсветах  перьев
и лент глаза ее сверкали, как два изумруда.
   - О Ретт! Чья это шляпка? Я куплю ее. Я заплачу за нее все, что у ме-
ня сейчас есть, все до последнего цента.
   - Это ваша шляпка, - сказал он. - Какая женщина, кроме вас, может но-
сить эти зеленые цвета? Не кажется ли вам, что я довольно хорошо  запом-
нил оттенок ваших глаз?
   - Неужели вы делали ее для меня по заказу?
   - Да, и вы можете прочесть на картонке: "Рю де ла Пэ" - если это  вам
что-нибудь говорит.
   Ей это не говорило ровным счетом ничего, она просто стояла  и  улыба-
лась своему отражению в зеркале. В эти мгновения для нее вообще  не  су-
ществовало ничего, кроме сознания, что она неотразима в этой  прелестной
шляпке - первой, которую ей довелось надеть за истекшие два года. О, ка-
ких чудес может она натворить в этой шляпке! И вдруг улыбка ее померкла.
   - Разве она вам не нравится?
   - О, конечно, это не шляпа, а... сказка... Но покрыть  это  сокровище
черным крепом и выкрасить перья в черный цвет - об этом  даже  помыслить
страшно!
   Он быстро шагнул к ней, его проворные пальцы мгновенно развязали бант
у нее под подбородком, и вот уже шляпка снова лежала в картонке.
   - Что вы делаете? Вы сказали, что она моя!
   - Нет, не ваша, если вы намерены превратить ее  во  вдовий  чепец.  Я
постараюсь найти для нее другую очаровательную леди с зелеными  глазами,
которая сумеет оценить мой вкус.
   - Вы этого не сделаете! Я умру, если вы отнимете ее у меня! О,  Ретт,
пожалуйста, не будьте гадким! Отдайте мне шляпку.
   - Чтобы вы превратили ее в такое же страшилище, как все остальные ва-
ши головные уборы? Нет.
   Скарлетт вцепилась в картонку. Позволить ему отдать  какой-то  другой
особе это чудо, сделавшее ее моложе и привлекательнее  во  сто  крат?  О
нет, ни за что на свете! На мгновение мелькнула мысль  о  том,  в  какой
ужас придут тетушка Питти и Мелани. Потом она подумала об  Эллин,  и  по
спине у нее пробежала дрожь. Но тщеславие победило.
   - Я не стану ее переделывать. Обещаю. Ну, отдайте же!
   Ироническая усмешка тронула его губы. Он протянул ей картонку и смот-
рел, как она снова надевает шляпку и охорашивается.
   - Сколько она стоит? - внезапно спросила она, и лицо ее опять потуск-
нело. - У меня сейчас только пятьдесят долларов, но в будущем месяце...
   - В пересчете на конфедератские деньги она должна бы  стоить  что-ни-
будь около двух тысяч долларов, - сказал Ретт Батлер и снова широко  ух-
мыльнулся, глядя на ее расстроенное лицо.
   - Так дорого... Но может быть, если я дам вам сейчас пятьдесят долла-
ров, а потом, когда получу...
   - Мне не нужно ваших денег, - сказал он. - Это подарок.
   Скарлетт растерялась. Черта, отделявшая допустимое  от  недопустимого
во всем, что касалось подарков от мужчин, была проведена очень тщательно
и абсолютно четко.
   "Только конфеты и цветы, моя дорогая, - не раз наставляла ее Эллин. -
Ну, еще, пожалуй, иногда книгу стихов, или альбом, или маленький флакон-
чик туалетной воды. Вот и все, что настоящая леди может принять в  пода-
рок от джентльмена. Никаких ценных подарков, даже от жениха. Ни под  ка-
ким видом нельзя принимать украшения и предметы дамского туалета -  даже
перчатки, даже носовые платки. Стоит хоть раз принять такой  подарок,  и
мужчины поймут, что ты не леди, и буду позволять себе вольности".
   "О господи! - думала Скарлетт, глядя то на свое отражение в  зеркале,
то на непроницаемое лицо Ретта Батлера. - Сказать ему,  что  я  не  могу
принять его подарок? Нет, я не в состоянии. Это же божество, а не  шляп-
ка! Лучше уж... лучше уж пусть позволит себе  вольности...  какие-нибудь
маленькие, конечно". Придя в ужас от собственных мыслей, она густо  пок-
раснела.
   - Я... я дам вам пятьдесят долларов...
   - Дадите - я выброшу их в канаву. Нет, лучше закажу мессу за спасение
вашей души. Я не сомневаюсь, что вашей душе не повредят несколько месс.
   Она невольно рассмеялась, и отражение в зеркале смеющегося личика под
зелеными полями шляпки внезапно само все за нее решило.
   - Чего вы пытаетесь от меня добиться?
   - Я пытаюсь соблазнять вас подарками, чтобы все ваши  детские  предс-
тавления о жизни выветрились у вас из головы и вы стали  воском  в  моих
руках, - сказал он. - "Вы не должны принимать  от  джентльменов  ничего,
кроме конфет и цветов, моя дорогая", - передразнил он  воображаемую  ду-
энью, и она невольно расхохоталась.
   - Вы хитрый, коварный, низкий человек, Ретт Батлер. Вы прекрасно  по-
нимаете, что эта шляпка слишком хороша, что против нее невозможно  усто-
ять.
   Он откровенно любовался ею, но во взгляде его, как всегда, была  нас-
мешка.
   - Что мешает вам сказать мисс Питти, что вы дали мне кусочек тафты  и
зеленого шелка и набросали фасон шляпки, а я выжал из вас за это пятьде-
сят долларов?
   - Нет. Я скажу, что сто долларов, и слух об этом разнесется по  всему
городу, и все позеленеют от зависти и будут осуждать  меня  за  расточи-
тельность. Но, Ретт, вы не должны привозить мне таких дорогих  подарков.
Вы ужасно добры, только я, право же, не могу больше ничего от вас прини-
мать.
   - В самом деле? Ну так вот: я буду привозить вам подарки до тех  пор,
пока это доставляет мне удовольствие и пока мне будут попадаться на гла-
за какие-нибудь предметы, способные придать вам еще больше очарования. Я
привезу вам на платье темно-зеленого муара в тон этой шляпке. И  предуп-
реждаю вас - я вовсе не так добр. Я соблазняю  вас  шляпками  и  разными
безделушками и толкаю в пропасть. Постарайтесь не забывать, что я ничего
не делаю без умысла и всегда рассчитываю получить что-то взамен. И всег-
да беру свое.
   Взгляд его темных глаз был прикован к ее лицу, к ее  губам.  Скарлетт
опустила глаза, ее  опалило  жаром.  Сейчас  он  начнет  позволять  себе
вольности, как и предупреждала Эллин. Сейчас он ее поцелует, то есть бу-
дет пытаться поцеловать, а она в своем смятении еще  не  знала,  как  ей
следует поступить. Если она не позволит ему, он может содрать  шляпку  с
ее головы и подарить какой-нибудь девице. А если  она  позволит  невинно
чмокнуть ее разок в щечку, то он, пожалуй, привезет ей еще  какие-нибудь
красивые подарки в надежде снова сорвать поцелуй. Мужчины, как ни стран-
но, придают почему-то огромное значение поцелуям. И  очень  часто  после
одного поцелуя совершенно теряют голову, влюбляются и, если  вести  себя
умно и больше ничего им не позволять, начинают вытворять такое,  что  на
них бывает забавно смотреть. Увидеть Ретта Батлера у своих ног, услышать
от него признание в любви, мольбы о поцелуе, об улыбке... О да, она  по-
дарит ему этот поцелуй.
   Но он не сделал никакой попытки ее поцеловать. Она украдкой поглядела
на него из-под ресниц и пробормотала, желая его поощрить:
   - Так вы всегда берете свое? Что же вы надеетесь получить от меня?
   - Поглядим.
   - Ну, если вы думаете, что я выйду за вас замуж,  чтобы  расплатиться
за шляпку, то не надейтесь, - храбро заявила она, надменно вскинув голо-
ву и тряхнув страусовыми перьями.
   Он широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами под темной полоской усов.
   - Мадам, вы себе льстите! Я не хочу жениться на вас, да и ни  на  ком
другом. Я не из тех, кто женится.
   - Ах, вот как! - воскликнула она,  совершенно  озадаченная,  понимая,
что, значит, теперь уж он непременно начнет позволять себе вольности.  -
Но и целовать меня я вам тоже не позволю.
   - Зачем же вы тогда так смешно выпячиваете губки?
   - О! - воскликнула она, невольно глянув в зеркало и увидев, что  губы
у нее и в самом деле сложились как для поцелуя. - О! - повторила она  и,
теряя самообладание, топнула ногой. - Вы - чудовище! Вы  самый  отврати-
тельный человек на свете, и я не желаю вас больше знать!
   - Если это действительно так, вам следует прежде всего растоптать эту
шляпку. Ого, как вы разгневались! И, между прочим, вам это очень к лицу,
о чем вы, вероятно, сами знаете. Ну же, Скарлетт,  растопчите  шляпку  -
покажите, что вы думаете обо мне и о моих подарках!
   - Только посмейте прикоснуться к шляпку - воскликнула Скарлетт, ухва-
тившись обеими руками за бант и отступая на шаг.
   Ретт Батлер, тихонько посмеиваясь, подошел к ней и, взяв ее за  руки,
сжал их.
   - Ох, Скарлетт, какой же вы еще ребенок,  это  просто  раздирает  мне
сердце, - сказал он. - Я поцелую вас, раз вы, по-видимому, этого  ждете.
- Он наклонился, и она почувствовала легкое  прикосновение  его  усов  к
своей щеке. - Вам не кажется, что теперь вы должны для соблюдения прили-
чий дать мне пощечину?
   Гневные слова готовы были сорваться с ее  губ,  но,  подняв  на  него
взгляд, она увидела такие веселые искорки в темной глубине его глаз, что
невольно расхохоталась. Что за несносный человек - почему  он  вечно  ее
дразнит? Если он не хочет жениться на ней и даже не хочет ее поцеловать,
то что же ему от нее нужно? Если он не влюблен в нее, то зачем так часто
приходит и приносит ей подарки?
   - Так-то лучше, - сказал он. - Я  оказываю  на  вас  плохое  влияние,
Скарлетт, и, будь у вас хоть немножко благоразумия, вы бы выставили меня
за дверь... Если, конечно, сумели бы. От меня ведь не так  просто  отде-
латься. Я приношу вам вред.
   - Вред?
   - Разве вы сами не видите? После нашей встречи  на  благотворительном
базаре вы стали вести себя совершенно скандально и  главным  образом  по
моей вине. Кто подбил вас пойти танцевать? Кто  заставил  вас  признать,
что наше доблестное священное Дело вовсе не доблестное и  не  священное?
Кто выудил у вас еще одно признание: что надо быть дураком,  чтобы  идти
умирать за громкие слова? Кто помог вам дать старым ханжам столько  пищи
для сплетен? Кто подстрекает вас снять траур  на  несколько  лет  раньше
срока? И кто, наконец, склонил вас принять подарок, который ни одна леди
не может принять, не потеряв права называться леди?
   - Вы льстите себе, капитан Батлер. Я вовсе не  делала  ничего  такого
скандального, а если и делала, то без вашей помощи.
   - Сомневаюсь, - сказал он. Лицо его внезапно стало сурово и мрачно. -
Вы и по сей день были бы убитой горем вдовой Чарлза  Гамильтона,  и  все
превозносили бы вашу самоотверженную заботу о раненых. А впрочем, в кон-
це-то концов...
   Но Скарлетт его уже не слушала: она стояла перед зеркалом и  снова  с
упоением рассматривала себя, решив, что сегодня же после  обеда  наденет
шляпку, когда понесет в госпиталь цветы для выздоравливающих офицеров.
   До ее сознания не дошла скрытая в его словах правда. Она не  отдавала
себе отчета в том, что Ретт Батлер вырвал ее из оков вдовства, что  бла-
годаря ему она обрела ту свободу, которая позволяла ей снова царить сре-
ди незамужних девиц в то время, как для нее все эти утехи  давно  должны
были остаться позади. Не замечала она и того, как под его влиянием  ухо-
дила все дальше и дальше от всего, чему наставляла  ее  Эллин.  Перемены
ведь совершались исподволь. Пренебрегая то одной маленькой  условностью,
то другой, она не улавливала между этими поступками связи, и  тем  более
ей совсем было невдомек, что они имеют какое-то отношение к Ретту Батле-
ру. Она даже не сознавала, что, подстрекаемая им, идет  наперекор  стро-
жайшим запретам Эллин, нарушает приличия и забывает суровые правила  по-
ведения настоящей леди.
   Она понимала только, что эта шляпка ей к лицу, как ни одна другая  на
свете, что она не стоила ей ни цента и что Ретт Батлер, должно быть, все
же влюблен в нее, хотя и не хочет в этом признаться. И  тут  же  приняла
решение найти способ вырвать у него это признание.
   На следующий день Скарлетт, стоя перед зеркалом с расческой в руке  и
шпильками в зубах, пыталась соорудить себе новую прическу,  которая,  по
словам Мейбелл, только что вернувшейся из поездки к мужу в Ричмонд, была
в столице последним криком моды. Прическа называлась "Крысы, мыши и кош-
ки" и представляла немало трудностей для  освоения.  Волосы  разделялись
прямым пробором и укладывались тремя рядами локонов разной  величины  по
обе стороны от пробора. Самые крупные, ближе к пробору -  были  "кошки".
Укрепить "кошек" и "крыс" оказалось делом нетрудным, но "мыши" никак  не
хотели держаться, и шпильки выскакивали, приводя  Скарлетт  в  отчаяние.
Тем не менее она твердо решила добиться своего, так как  ждала  к  ужину
Ретта Батлера, и от его внимания никогда не ускользало, если  ей  удава-
лось как-то обновить свой наряд или прическу.
   Сражаясь с пушистыми, непокорными локонами и покрываясь от усилий ис-
париной, она услышала легкие быстрые шаги внизу в холле  и  поняла,  что
Мелани вернулась из госпиталя. Но Мелани летела по лестнице, прыгая  че-
рез ступеньки, и рука Скарлетт с зажатой в пальцах  шпилькой  замерла  в
воздухе. Что-то случилось - Мелани всегда двигалась степенно, как и  по-
добает соломенной вдове. Скарлетт поспешила к двери,  распахнула  ее,  и
Мелани, перепуганная, с пылающими щеками, вбежала в  комнату,  глядя  на
Скарлетт молящими глазами нашкодившего ребенка.
   По лицу ее струились слезы, капор болтался на лентах за спиной,  кри-
нолин еще продолжал колыхаться. Она что-то сжимала в руке, и по  комнате
распространялся сладковатый удушливый запах дешевых духов.
   - О Скарлетт! - воскликнула Мелани, захлопывая за собой дверь и падая
на кровать. - Тетя Питти дома? Ее нет? О, слава богу, Скарлетт, я в  та-
ком ужасе, я этого не переживу! Мне казалось, я сейчас упаду в  обморок,
о Скарлетт, дядюшка Питер грозится все рассказать тете Питти!
   - Что рассказать?
   - То, что я разговаривала с этой... мисс... миссис... - Мелани приня-
лась обмахивать лицо платочком. - С этой женщиной с рыжими  волосами,  с
Красоткой Уотлинг!
   - Бог с тобой, Мелли! - Скарлетт была так шокирована,  что  не  могла
больше вымолвить ни слова.
   Красотка Уотлинг была та самая рыжеволосая женщина, которая привлекла
внимание Скарлетт на улице в день ее приезда в Атланту, а  теперь  стала
уже самой известной личностью в городе. Следом за солдатами в город хлы-
нули проститутки, но Красотка Уотлинг рыжей копной своих волос и  сверх-
модными кричащими туалетами затмевала их всех. Ее не  часто  можно  было
увидеть на Персиковой улице или в других благопристойных кварталах, если
же она там появлялась, порядочные женщины спешили перейти на другую сто-
рону, чтобы поскорее отдалиться от нее на приличное расстояние. А Мелани
с ней разговаривала? Немудрено, что дядюшка Питер был потрясен.
   - Я умру, если тетя Питти узнает! Ты же понимаешь, она  подымет  крик
на весь город, и я погибла, - рыдала Мелани. - А я не виновата!  Я...  я
просто не могла убежать от нее. Это было бы так чудовищно грубо.  Мне...
мне стало жалко ее, Скарлетт. Ты не будешь считать меня  слишком  испор-
ченной?
   Но моральная сторона вопроса меньше  всего  волновала  Скарлетт.  Как
большинство невинных, хорошо воспитанных молодых женщин, она была  полна
жадного любопытства по отношению к проституткам.
   - А чего она от тебя хотела? Как она изъясняется?
   - Ой, говорит она ужасно безграмотно! Но она так старалась выражаться
изысканно, бедняжка! Я вышла из госпиталя, смотрю, а  дядюшки  Питера  с
коляской нет, ну я и решила прогуляться пешком. А как только поравнялась
с эмерсоновским палисадником, вижу - она стоит там и  выглядывает  из-за
живой изгороди! Какое счастье, что Эмерсонов нет в городе - они в Мейко-
не! А она и говорит: "Извините, миссис Уилкс, можно мне с вами  перемол-
виться словечком?" Не понимаю, откуда она может знать мое имя?  Конечно,
я должна была бы убежать от нее со всех ног, но, понимаешь, Скарлетт,  у
нее было такое грустное лицо и... ну, вроде как умоляющее. И на ней было
черное платье и черный капор, и она совсем не  была  накрашена,  словом,
выглядела вполне прилично, если бы не эти ее рыжие волосы. И не успела я
даже ничего ей ответить, как она говорит: "Я знаю, что не должна бы бес-
покоить вас, но я пыталась поговорить с этой старой индюшкой, миссис Эл-
синг, а она выгнала меня из госпиталя".
   - Она так и сказала - "индюшкой"?  -  очень  довольная,  переспросила
Скарлетт и расхохоталась.
   - Пожалуйста, не  смейся.  Это  вовсе  не  смешно.  Оказывается,  эта
мисс... эта женщина хочет что-то сделать для госпиталя - можешь ты такое
вообразить? Она предложила свои услуги - приходить по утрам ухаживать за
ранеными, и миссис Элсинг, понятно, едва не лишилась чувств и  приказала
ей немедленно удалиться. И тогда та сказала: "Я тоже хочу быть полезной.
Я тоже конфедератка, и может, почище вас!" И  понимаешь,  Скарлетт,  она
просто тронула меня этим своим желанием помочь. Значит, она не такая  уж
испорченная, если хочет помочь нашему Делу. Или ты считаешь, что  это  я
испорченная?
   - Господи, Мелани, ну какое это имеет значение - испорченная  ты  или
нет! Что она еще сказала?
   - Она сказала, что смотрела на дам, которые приходят в  госпиталь,  и
решила... решила, что у меня доброе лицо, и вот остановила меня. У нее с
собой были какие-то деньги, и она хотела, чтобы я взяла их для нужд гос-
питаля и ни одной душе не проговорилась, от кого они. Она  сказала,  что
миссис Элсинг нипочем не позволит принять их, если узнает,  что  это  за
деньги. Что за деньги - понимаешь? Вот тут я чуть не лишилась чувств!  И
так растерялась, так хотела скорей уйти, что сказала: "Да, да,  конечно,
как это мило с вашей стороны!" или что-то еще, столь же идиотское, а она
улыбнулась и сказала: "Вот это по-христиански", - и сунула этот  грязный
платок мне в руку. Фу! Слышишь, какой аромат?
   И Мелани протянула Скарлетт мужской платок - сильно надушенный и  до-
вольно грязный, - в который было завязано несколько монет.
   - Потом она все за что-то благодарила и сказала, что будет  приносить
мне деньги каждую неделю, и тут как раз подъехал дядюшка Питер и  увидел
меня! - Мелани разрыдалась и уткнулась головой в подушку. - А  когда  он
узрел, с кем я стою, он, - подумай, Скарлетт! - он стал кричать на меня.
Никогда еще в жизни никто так на меня не кричал. Он сказал: "Сей же  ми-
нут полезайте в коляску!" Ну, конечно, я села в коляску, и всю дорогу до
самого дома он честил меня на чем свет стоит, и не давал сказать ни сло-
ва в оправдание, и заявил, что расскажет все тете Питти. Скарлетт, прошу
тебя, спустись вниз и попроси его ничего ей не  говорить.  Если  тетушка
узнает хотя бы то, что я лицом к лицу столкнулась  с  этой  женщиной  на
улице, это ее убьет. Скарлетт, ты попросишь?
   - Хорошо, попрошу. Но сначала давай  посмотрим,  сколько  там  денег.
Узелок тяжелый.
   Она развязала платок и высыпала на постель горсть золотых монет.
   - Скарлетт, тут пятьдесят долларов! И все золотом! - совершенно  пот-
рясенная, воскликнула Мелани, пересчитав блестящие  желтые  кружочки.  -
Как ты думаешь, это допустимо - воспользоваться такими...  Ну,  добытыми
таким путем... деньгами для наших воинов? Мне кажется,  господь  поймет,
что она хотела только добра, и не осудит нас за эти  бесчестные  деньги?
Как вспомню о том, сколько у госпиталя нужд...
   Но Скарлетт ее не слушала. Она смотрела на грязный платок, и  чувство
унижения и злоба закипали в ее душе. В углу платка была вышита монограм-
ма: "Р.К.Б.". А в верхнем ящике ее комода хранился  платок  с  такой  же
точно монограммой. Не далее как вчера Ретт Батлер обернул  этим  платком
стебли полевых цветов, которые они вместе собирали. Она  хотела  вернуть
ему платок вечером за ужином.
   Так, значит, Ретт таскается к этой твари Уотлинг и не жалеет  на  нее
денег? Вот из какого кармана поступило пожертвование на госпиталь! Золо-
то, нажитое на контрабанде. И этот человек еще имеет  наглость  смотреть
порядочным женщинам в глаза, после того как он был с этой тварью! И  по-
думать только, что она могла поверить, будто он в нее влюблен! Теперь-то
уж ясно, что это сплошное вранье.
   Дурные женщины и все, что их окружало, были для Скарлетт  чем-то  от-
талкивающим и вместе с тем таинственным. Она знала, что мужчины посещают
таких женщин, преследуя при этом цели, о которых ни одна воспитанная ле-
ди не отважится даже намекнуть, а уж если намекнет, то только шепотом, в
самых туманных выражениях. И она всегда считала, что только грубые, нео-
тесанные мужики могут посещать таких женщин. До этой минуты ей и в голо-
ву не приходило, что порядочные мужчины - те, с которыми она встречается
в приличных домах, с кем она танцует, - могут позволить себе такое.  Это
давало ее мыслям совершенно неожиданное направление, и перед ней  откры-
валось нечто пугающее. Может быть, все мужчины так поступают? Уже доста-
точно отвратительно то, что они принуждают своих жен проделывать с  ними
непристойности, но чтобы еще бегать к этим гадким женщинам и платить  им
за подобные услуги! Нет, все мужчины омерзительны, а  Ретт  Батлер  хуже
всех!
   Она бросит этот платок ему в лицо и укажет на дверь, и  никогда,  ни-
когда больше не перемолвится с ним ни единым словом. Впрочем, нет, этого
ни в коем случае нельзя делать - он же никак, ни под каким видом не дол-
жен знать, что она может хотя бы подозревать о существовании таких  жен-
щин, а тем более о том, что он их посещает. Ни одна леди не должна приз-
наваться в этом.
   "Ох! не будь я леди, я бы уж такое сказала этому подонку!"  -  в  бе-
шенстве подумала она.
   И, скомкав платок в руке, Скарлетт спустилась в кухню к дядюшке Пите-
ру. Проходя мимо плиты, она бросила платок в огонь и в бессильной ярости
смотрела, как его пожирает пламя.

   ГЛАВА XIV

   К началу лета 1863 года в сердцах южан снова запылала надежда. Невзи-
рая на все трудности, лишения, спекуляцию и прочие бедствия, невзирая на
болезни, страдания и смерть, которыми был отмечен почти каждый  дом,  Юг
снова и даже с большей уверенностью, чем прошлым летом, восклицал:  "Еще
одна победа - и войне конец!" Янки оказались крепким  орешком,  но  этот
орешек начинал трещать.
   Рождество 1862 года было счастливым для Атланты, да и для всего  Юга.
Конфедерация одержала ошеломляющую победу при Фредериксберге - убитых  и
раненых янки насчитывались тысячи. Святки на Юге проходили при  всеобщем
ликовании: в ходе войны  наметился  перелом.  Необстрелянные  новобранцы
превратились теперь в закаленных бойцов, генералы на деле проявили  свой
пыл, и ни у кого не было сомнений в том, что с началом весенней кампании
янки будут окончательно разгромлены.
   Пришла весна, и бои возобновились. В мае  Конфедерация  одержала  еще
одну крупную победу - при Чанселорсвилле. Юг ревел от восторга.
   Еще более воодушевляющее впечатление произвел прорыв кавалерии  севе-
рян в Джорджию, обернувшийся триумфом  Конфедерации.  Люди  долго  после
этого смеялись и хлопали друг друга по спине,  приговаривая:  "Да,  сэр,
уж: ежели старина Натан Бедфорд Форрест налетит на них, им  лучше  сразу
улепетывать!". В конце апреля полковник Стрейт со своей кавалерией в ты-
сячу восемьсот всадников внезапно ворвался в Джорджию с  намерением  за-
нять Ром, расположенный всего в шестидесяти милях севернее  Атланты.  Он
лелеял заманчивый план: перерезать главную железную дорогу между  Атлан-
той и Теннесси, затем свернуть к югу на Атланту и уничтожить все военные
заводы и арсеналы, сосредоточенные в этом городе, от которого теперь за-
висела судьба Конфедерации.
   Это был дерзкий план, и в случае удачи он мог бы обойтись  Конфедера-
ции недешево, но опять выручил Форрест. Со своей кавалерией,  равной  по
численности одной трети сил противника, - но поглядели бы  вы,  что  это
были за всадники! - он бросился в погоню,  заставил  противника  принять
бой, прежде чем тот успел добраться до Рома, и не  давал  ему  покоя  ни
днем, ни ночью, пока не взял всех в плен!
   Весть об этом достигла Атланты почти одновременно с сообщением о  по-
беде при Чанселорсвилле, и город ликовал и помирал со смеху. Победа  при
Чанселорсвилле была, разумеется, крупной военной удачей, но  захваченная
в плен конница Стрейта выставляла янки просто на всеобщее посмешище.
   "Да, сэр, лучше уж им не связываться со стариной Форрестом", -  поте-
шались в Атланте, снова и снова пересказывая друг другу эту новость.
   Удача теперь явно сопутствовала Конфедерации, и люди радовались столь
благоприятному повороту фортуны. Правда, янки под командованием генерала
Гранта с середины мая осаждали Виксберг. Правда, Юг понес  невосполнимую
потерю, когда Несокрушимый Джексон был смертельно ранен  при  Чанселорс-
вилле. Правда, Джорджия потеряла одного из своих храбрейших и  талантли-
вейших сыновей в лице генерала Т. - Р. - Р. Кобба,  убитого  в  сражении
при Фредериксберге. Но после таких поражений, как при  Фредериксберге  и
Чанселорсвилле, янки уже не смогут долго продержаться. Они вынуждены бу-
дут сложить оружие, и этой жестокой войне придет конец.
   В первых числах июля пронесся слух, вскоре подтвердившийся  депешами,
что войска генерала Ли вступили в Пенсильванию. Генерал Ли на территории
неприятеля! Ли наступает! Эта битва будет последней!
   Атланта волновалась, торжествовала и жаждала мщения. Теперь  янки  на
собственной шкуре почувствуют, каково это - вести войну на своей  земле.
Теперь они узнают, каково это - когда твои плодородные земли  вытоптаны,
дома сожжены, кони и скот угнаны, старики и юноши взяты  под  стражу,  а
женщинам и детям угрожает голодная смерть!
   Всем было хорошо известно, что творили янки в Миссури, в Кентукки,  в
Теннесси, в Виргинии. Даже малые ребятишки, дрожа от ненависти и страха,
могли бы поведать об ужасах, содеянных янки на покоренных землях. В  Ат-
ланте уже было полно беженцев из восточных районов Теннесси, и город уз-
навал из первых рук о перенесенных ими страданиях. Там, как во всех пог-
раничных с Северными штатами областях, сторонники  Конфедерации  были  в
меньшинстве, и война обернулась к ним самой страшной своей стороной, ибо
сосед доносил на соседа и брат убивал брата.  Все  беженцы  требовали  в
один голос, чтобы Пенсильванию превратили в пылающий костер, и даже  де-
ликатнейшие старые дамы не могли при этом скрыть своего  мрачного  удов-
летворения.
   Когда же стали поступать сообщения,  что  Ли  издал  приказ:  частная
собственность пенсильванцев неприкосновенна, мародерство будет  караться
смертью, а все реквизированное имущество армия будет оплачивать, - репу-
тация генерала едва не пошатнулась, несмотря на весь его огромный  авто-
ритет. Запретить солдатам пользоваться добром, припрятанным  на  складах
этого преуспевающего штата? О ком он печется, генерал Ли? А наши мальчи-
ки разутые, раздетые, голодные, без лошадей!
   Торопливое письмо Дарси Мида доктору было первой ласточкой,  долетев-
шей до Атланты в эти дни начала июля. Оно переходило из рук  в  руки,  и
возмущение росло.
   "Па, не можешь ли ты раздобыть мне пару сапог? Уже  вторую  неделю  я
хожу босиком и потерял всякую надежду, что меня обуют. Будь  у  меня  не
такие здоровущие ноги, я мог бы снять сапоги с какого-нибудь убитого ян-
ки, как делают многие из наших ребят, но мне не попалось еще  ни  одного
янки, чьи сапоги были бы мне впору. А если раздобудешь, не отправляй  по
почте. Кто-нибудь все равно присвоит их, и я даже никого не могу за  это
винить. Посади Фила в поезд, пусть он мне их привезет. Я тебе скоро  на-
пишу, где меня найти. Пока я знаю только, что мы движемся на север. Сей-
час мы в Мериленде, и все говорят, что нас направляют в Пенсильванию.
   Па, я думал, что мы отплатим янки их же монетой, но  генерал  сказал:
"Нет!", а лично я готов стать к стенке за удовольствие подпалить дом ка-
кого-нибудь янки. Сегодня, па, мы промаршировали  через  такие  огромные
кукурузные плантации, каких я отродясь не видывал. У нас такой  кукурузы
не растет. Признаться, мы немножко поживились там украдкой, ведь все  мы
здорово голодны, а генералу от этого не убудет, поскольку он  ничего  не
узнает. Впрочем, незрелая кукуруза не слишком-то пошла  нам  на  пользу.
Все ребята и без того мучаются животом, а от кукурузы им стало еще хуже.
Ранение в ногу не так тяжело в походе, как понос. Па, пожалуйста, поста-
райся раздобыть мне сапоги. Я теперь уже капитан, а капитан должен иметь
хотя бы сапоги, даже если у него нет нового мундира и эполет".
   Но так или иначе войска вступили уже в Пенсильванию,  и  только  это,
собственно, и имело значение. Еще одна победа, и войне конец, и у  Дарси
Мида будет столько сапог, сколько его душе потребно, и наши ребята  про-
маршируют обратно домой, и наступят счастливые дни для всех. Серые глаза
миссис Мид подергивались влагой, когда она рисовала себе своего сына-во-
ина, возвратившегося наконец под родной кров, чтобы больше  никогда  его
не покидать.
   Однако третьего июля телеграфные сообщения с севера внезапно  прекра-
тились, и молчание это длилось до следующего полудня, когда в штаб стали
поступать отрывочные, сумбурные  сведения.  В  Пенсильвании,  около  ма-
ленького городка под названием Геттисберг, произошло большое сражение, в
которое генерал Ли бросил всю свою армию. Сведения были неточны и сильно
запаздывали, так как бои шли на неприятельской  территории  и  сообщения
поступали сначала в Мериленд, оттуда передавались в Ричмонд и уж затем -
в Атланту.
   Напряжение возрастало, и по городу начал  расползаться  страх.  Неиз-
вестность страшнее всего. Семьи, не знавшие, где  именно  воюют  их  сы-
новья, молили бога, чтобы они не оказались в Пенсильвании,  те  же,  чьи
близкие были в одном полку с Дарси Мидом, стиснув  зубы,  заявляли,  что
рады выпавшей на долю этих храбрецов чести участвовать в великой  битве,
которая нанесет янки последнее и окончательное поражение.
   В доме тетушки Питтипэт три женщины избегали смотреть  друг  другу  в
глаза, не умея скрыть поселившийся в их душах страх. Эшли служил в одном
полку с Дарси.
   Пятого июля поступили дурные вести, но не с северного, а с  западного
фронта. После долгой и ожесточенной осады пал Виксберг, и вся долина ре-
ки Миссисипи от Сент-Луиса до Нового Орлеана была  теперь  фактически  в
руках янки. Армия конфедератов оказалась  расколотой  надвое.  В  другое
время такое тяжелое известие произвело бы в Атланте смятение  и  вызвало
горестный плач. Но сейчас всем было уже не до Виксберга. Мысли всех были
прикованы к Пенсильвании и к генералу Ли, который вел  там  бои.  Потеря
Виксберга - это еще не катастрофа, если Ли удастся  одержать  победу  на
Востоке. Там - Филадельфия, Нью-Йорк, Вашингтон. Потеря этих городов па-
рализует Север и возместит с лихвой поражение на Миссисипи.
   Тяжко, медленно тянулись часы, и черная туча бедствия нависла над го-
родом, заслонив собою даже блеск солнца, и люди невольно поглядывали  на
небо, словно дивясь безмятежной голубизне там, где они  ожидали  увидеть
грозовые облака. И повсюду - на крылечках, на тротуарах, даже на  мосто-
вой - женщины стали собираться кучками, стараясь подбодрить друг  друга,
уверяя друг друга, что отсутствие вестей - это хорошая весть, и не  поз-
воляя себе пасть духом. Но зловещие слухи, что генерал Ли убит, сражение
проиграно и потери убитыми и ранеными неисчислимы, словно обезумевшие от
страха летучие мыши, носились над притихшим в ожидании городом. И как ни
старались люди не верить этим слухам, охваченные  паникой  толпы  народа
устремились со всей округи в город, осаждая редакции газет и военные уч-
реждения, добиваясь известий  с  фронта,  любых  известий,  пусть  самых
страшных.
   Толпы заполнили вокзал - в надежде узнать что-нибудь от прибывающих с
поездами; толпы собирались у телеграфного агентства, у штаба, перед  за-
пертыми дверями редакций газет. Люди стояли странно молчаливые, но коли-
чество их все росло и росло. Почти не слышно было голосов. Одиноко проз-
вучит порой чей-то дрожащий старческий голос и замрет, не вызвав отклика
в толпе, лишь усугубив тягостное молчание, когда в ответ  ему  раздастся
уже стократно повторявшееся: "Никаких  телеграфных  известий  с  Севера,
идут бои". По краям толпы появлялось все больше и больше женщин в коляс-
ках, некоторые подходили и пешком, толпа густела, воздух становился  все
удушливее от пыли, поднятой бесчисленным количеством ног. Женщины молча-
ли, но их бледные, напряженные лица были выразительнее самой  душеразди-
рающей мольбы.
   В городе почти не оставалось дома, который не отдал бы  фронту  отца,
сына, брата, мужа или возлюбленного. И известие о смерти могло прийти  в
любую семью. Его ждали все. Но поражения не ждал никто. Такую мысль  все
отметали прочь. Быть может, в эту самую минуту их мужья и сыновья умира-
ют на выжженных солнцем травянистых склонах пенсильванских холмов.  Быть
может, сейчас ряды южан падают как подкошенные под градом пуль, но Дело,
за которое они отдают жизнь, должно победить. Быть может, они будут гиб-
нуть тысячами, но, словно из-под земли, тысячи и тысячи новых  воинов  в
серых мундирах станут на их место с мятежным кличем на устах. Откуда они
возьмутся, эти воины, никто не знал. Но все знали - знали так же твердо,
как то, что есть на небесах бог, справедливый  и  карающий:  генерал  Ли
умеет творить чудеса, и виргинская армия непобедима.
   Скарлетт, Мелани и мисс Питтипэт сидели в коляске с опущенным  верхом
перед зданием редакции "Дейли экземинер", укрываясь от солнца зонтиками.
У Скарлетт так дрожали руки, что зонтик подпрыгивал у нее  над  головой.
Тетушка Питтипэт от волнения дергала носом, как кролик, но Мелани  сиде-
ла, словно мраморное изваяние, и только глаза ее, казалось, с каждой ми-
нутой темнели и становились все огромней. На протяжении двух  часов  она
произнесла всего несколько слов, когда, достав из ридикюля  флакончик  с
нюхательными солями, протянула его тетушке Питтипэт и  впервые  в  жизни
сказала без обычной нежности и сочувствия в голосе:
   - Понюхайте, если вам дурно. А если тем не менее  вам  станет  совсем
дурно - ничего не поделаешь, придется дядюшке Питеру отвезти вас  домой,
но предупреждаю: я отсюда не уеду, пока не узнаю о... пока не  узнаю.  И
Скарлетт останется со мной, я ее не отпущу.
   А Скарлетт и не собиралась уезжать, не собиралась  сидеть  дома,  где
она не сможет первой узнать о судьбе Эшли. Если бы  даже  тетушка  Питти
стала отдавать богу душу, Скарлетт все равно не двинулась  бы  с  места.
Где-то там сражался Эшли, быть может, умирал, и только здесь, в редакции
газеты, могла она узнать о нем правду.
   Она окидывала взглядом толпу, выискивая знакомых и соседей: вон  мис-
сис Мид в сбившемся на сторону капоре крепко вцепилась в локоть  пятнад-
цатилетнего Фила; вон сестры Маклюр - губы у них дрожат, обнажая лошади-
ные зубы; вон миссис Элсинг сидит  прямая,  как  истинная  спартанка,  и
только выбившиеся из шиньона седые локоны выдают ее скрытое волнение;  а
рядом с ней Фэнни Элсинг, бледная как смерть. (Быть не может, чтобы Фэн-
ни так тревожилась за своего брата Хью! Неужто она  проводила  на  войну
любимого, о котором никто не подозревает?) Вон миссис Мерриуэзер в своей
коляске успокаивающе похлопывает по руке Мейбелл, которая уже столь явно
брюхата, что сколько бы она ни куталась в шаль, все равно неприлично по-
казываться на людях в таком виде. А ей-то чего уж: так  тревожиться?  Ни
разу не сообщалось о том, чтобы луизианские войска перебрасывали в  Пен-
сильванию. Вероятнее всего, ее волосатый маленький зуав пребывает сейчас
в полной безопасности в Ричмонде.
   В толпе произошло движение, люди расступились, и Ретт  Батлер  верхом
начал осторожно продвигаться к коляске тетушки  Питтипэт.  "В  храбрости
ему не откажешь, - мелькнуло у Скарлетт в голове. - Его же тут  в  любую
минуту могут просто растерзать за то, что он не надел формы". Он прибли-
жался, и она подумала, что могла бы сама, первая, выцарапать ему  глаза.
Как смеет он появляться здесь, холеный, сытый, на этой великолепной  ло-
шади, в отличном белом полотняном костюме, в сверкающих сапогах, с доро-
гой сигарой во рту, в то время как Эшли и все наши парни, босые,  голод-
ные, изнемогая от жары, погибая от дизентерии, сражаются с янки!
   Злые  взгляды  сопровождали  его  неторопливое  продвижение.  Старики
что-то ворчали себе в бороды, а никогда не отличавшаяся робостью  миссис
Мерриуэзер, слегка приподнявшись на сиденье, отчетливо произнесла  самым
ядовитым и оскорбительным тоном:
   - Спекулянт!
   Не обращая ни малейшего внимания ни на кого,  Ретт  Батлер  приподнял
шляпу, приветствуя тетушку Питтипэт и Мелани, подъехал к коляске, накло-
нился к Скарлетт и прошептал ей на ухо:
   - Не кажется ли вам, что сейчас самое время доктору Миду  разразиться
одной из своих знаменитых речей на тему о победе, реющей, подобно  расп-
ластавшему крылья орлу, над нашими знаменами?
   Нервы Скарлетт были натянуты до предела. Резко  повернувшись  на  си-
денье, она, как рассвирепевшая кошка, уже готова была выпустить когти  и
зашипеть, но Ретт жестом остановил ее.
   - Я приехал сообщить вам, дамы, - громко произнес он, - что с передо-
вой уже начали поступать первые списки убитых и раненых.
   Толпа всколыхнулась; среди стоявших достаточно близко, чтобы  расслы-
шать его слова, пробежал гул, кто-то уже поворачивался, собираясь бежать
на Уайтхоллстрит в штаб, но Ретт  Батлер,  приподнявшись  на  стременах,
предостерегающе вскинул вверх руку.
   - Не расходитесь! - крикнул он. - Списки отправлены в газеты, их  уже
печатают. Стойте здесь.
   - О, капитан Батлер! - вскричала Мелани, повернувшись к нему. В  гла-
зах у нее стояли слезы. - Спасибо, что вы приехали сообщить  нам!  Когда
будут вывешены списки?
   - Это может произойти с минуты на минуту, мадам. Сообщения  поступили
полчаса назад. Дежурный майор не хотел ничего оглашать, пока  списки  не
будут напечатаны, - боялся, что толпа ворвется в редакцию. Да вот,  гля-
дите!
   Одно из окон редакции распахнулось, и оттуда высунулась чья-то рука с
пачкой длинных, узких, перепачканных сведшей типографской краской гранок
с тесными строчками имен и фамилий. Толпа ринулась к окну, все  вырывали
гранки друг у друга, те, кому удалось их схватить,  старались  выбраться
из толпы, чтобы иметь возможность прочесть, стоявшие  сзади  напирали  с
криками: "Пропустите меня!"
   - Подержи! - сказал Ретт Батлер, соскакивая с седла и бросая  поводья
дядюшке Питеру. Решительно расталкивая толпу, он двинулся вперед и через
минуту возвратился к коляске с пачкой гранок в руке.  Одну  он  протянул
Мелани, остальные начал раздавать дамам из стоявших поблизости экипажей:
миссис Мид, миссис Мерриуэзер, миссис Элсинг, сестрам Маклюр.
   - Да читай же, Мелли! - вне себя крикнула Скарлетт, задыхаясь от вол-
нения. У Мелани так дрожали руки, что она не могла  разобрать  прыгавшие
перед глазами строчки.
   - Возьми, - еле слышно прошептала Мелли, и Скарлетт выхватила  гранку
у нее из рук. - Где тут "У"? А вот, в самом низу, все так  смазано,  еле
можно разобрать.
   - Уайт... - прочитала Скарлетт, и голос ее дрогнул. - Уилкенс,  Уинн,
Фебулон... О, Мелли! Его здесь нет! Нет!  О,  тетя  Питти,  успокойтесь!
Мелли, достань нюхательные соли! Помоги ей, Мелли!
   Мелли, заливаясь слезами от счастья, поддерживала запрокинувшуюся го-
лову тетушки Питти и совала ей под нос флакончик с нюхательными  солями.
Скарлетт подхватила старую даму с другой стороны. Сердце ее пело от  ра-
дости. Эшли жив! Его даже не ранило. Господь бог его хранит...
   Она услышала негромкий стон и, обернувшись, увидела, что Фэнни Элсинг
уронила голову на грудь матери, выпустив гранку из  рук.  Миссис  Элсинг
прижимала к себе дочь, тонкие губы ее дрожали. Она негромко сказала  ку-
черу: "Домой! Быстрей!" Скарлетт бросила взгляд на список: имени Хью Эл-
синга там не значилось. Значит, у Фэнни был любимый, и  он  убит.  Толпа
почтительно расступилась перед коляской миссис Элсинг, следом  тронулась
маленькая плетеная тележка, - мисс Фейс Маклюр с каменным лицом  правила
лошадью, губы ее были так плотно сжаты, что впервые  полностью  прикрыли
зубы. Мисс Хоуп, без кровинки в лице, прямая как палка, сидела  рядом  с
сестрой, судорожно вцепившись рукой в ее юбку. Обе они  казались  совсем
старыми женщинами. Их обожаемый младший брат Даллас ушел в мир иной, ос-
тавив своих незамужних сестер одних на белом свете.
   - Мелли! Мелли! - радостно кричала Мейбелл. - Рене жив! И Эшли  тоже!
О, какое счастье! - Шаль соскользнула с ее плеча, выставив  на  всеобщее
обозрение огромный живот, но ни она, ни миссис Мерриуэзер уже не обраща-
ли на это внимания. - О, миссис Мид! Рене... -  Голос  ее  оборвался.  -
Мелли, взгляни! О, миссис Мид, бога ради... Дарси?..
   Миссис Мид сидела, опустив голову, глядя в колени, и не шевельнулась,
когда ее окликнули, но по лицу юного Фила, сидевшего  рядом,  все  можно
было прочесть, как по открытой книге.
   - Ну, мамочка, мама! - беспомощно повторял он. Миссис Мид подняла го-
лову и встретила взгляд Мелани.
   - Не нужны ему больше сапоги, - сказала она.
   - О, моя дорогая! - воскликнула Мелли и разрыдалась.  Опустив  голову
тетушки Питти на плечо Скарлетт, Мелани выпрыгнула из коляски  и  броси-
лась к миссис Мид.
   - Мама, но у тебя остался я, - твердил Фил, делая  неуклюжую  попытку
утешить мать. - И если бы только ты отпустила меня, я бы  поубивал  всех
этих янки...
   Миссис Мид вцепилась ему в плечо, словно желая показать, что  никогда
ни на секунду не отпустит его от себя, и пробормотала  сдавленным  голо-
сом:
   - Нет! - И захлебнулась слезами.
   - Фил Мид, сейчас же замолчите! - прошипела Мелани, поднимаясь в  ко-
ляску и прижимая миссис Мид к груди. - Вы считаете, что очень  облегчите
своей матери жизнь, если ей придется хоронить и вас  тоже?  Отродясь  не
слышала более глупого способа утешать! Быстрей везите нас домой!
   Фил взял вожжи, а Мелани обернулась к Скарлетт:
   - Как только отвезешь тетушку Питти, приезжай к миссис  Мид.  Капитан
Батлер, не можете ли вы послать за доктором - он в госпитале.
   Коляска покатила сквозь поредевшую толпу. Некоторые  женщины  залива-
лись слезами радости, но большинство стояли оглушенные, еще  не  осознав
до конца, какой на них обрушился удар. Скарлетт склонилась над  расплыв-
шимися типографскими строчками, быстро пробегая их глазами, ища, не  по-
падется ли имя кого-нибудь из друзей. Теперь, узнав,  что  Эшли  уцелел,
она уже могла думать и о других. О, какой длинный перечень  имен!  Какой
тяжкий урон для Атланты, для всей Джорджии!
   Силы небесные! "Калверт, Рейфорд, лейтенант". Рейф! Внезапно  всплыло
далекое-далекое воспоминание: она и Рейф, сговорившись, бегут  из  дома,
но с наступлением ночи решают вернуться, потому что проголодались и  бо-
ятся темноты.
   "Фонтейн, Джозеф К., рядовой". Маленький злючка Джо! А  Салли  только
что разрешилась от бремени!
   "Манро, Лафайетт, капитан". А Лаф обручился с Кэтлин Калверт. Бедняж-
ка Кэтлин! Потерять сразу двоих - и брата и любимого! А Салли-то еще тя-
желей - и брата и мужа!
   Нет, это слишком ужасно! Скарлетт не решалась заглянуть дальше в спи-
сок. Тетушка Питти вздыхала и всхлипывала у нее на плече, и Скарлетт без
особых церемоний отпихнула ее в угол коляски и снова стала читать.
   Господи, нет, не может быть - фамилия Тарлтон три раза подряд... Вер-
но, наборщик напутал в спешке... Нет. Все трое. "Тарлтон, Брейтон,  лей-
тенант", "Тарлтон, Стюарт, капрал", "Тарлтон, Томас,  рядовой".  А  Бойд
погиб еще в первый год войны и похоронен где-то  там,  в  Виргинии.  Все
четверо тарлтонских мальчиков погибли на войне.  И  Том,  и  длинноногие
бездельники-близнецы - эти отчаянные болтуны с их нелепым пристрастием к
"розыгрышам", и Бойд, грациозный, как профессиональный танцор, и с  язы-
ком острым, как жало.
   У нее не было сил читать дальше. Она боялась увидеть  в  этом  списке
имена кого-нибудь еще из тех мальчиков, с которыми росла, танцевала, ко-
кетничала, целовалась... Слезы душили ее, но не могли  пролиться,  горло
сдавило словно железным обручем.
   - Я сочувствую вам, Скарлетт, - произнес Ретт Батлер. Она подняла  на
него глаза. Она совсем забыла, что он все еще здесь. - Там  много  ваших
друзей?
   Она кивнула, не сразу найдя в себе силы заговорить.
   - Почти в каждой семье графства... И все... все трое братьев  Тарлто-
нов.
   Лицо его было сосредоточенно и сумрачно, в глазах не мелькала обычная
усмешка.
   - И это еще не конец, - сказал он. - Это только первые сводки, и  они
не полны. Завтра поступят новые, более длинные списки. - Он понизил  го-
лос, чтобы его не услышали в проезжавших мимо экипажах.  -  Генерал  Ли,
по-видимому, проиграл это сражение, Скарлетт. В штабе говорили,  что  он
отступил в Мериленд.
   Она поглядела на него с испугом. Но не весть о поражении  Ли  привела
ее в смятение. Более длинные списки? Завтра? Она была так счастлива,  не
найдя имени Эшли в списке, что как-то совсем не  подумала  о  завтрашнем
дне. Завтра! Господи, он, может быть, уже мертв сейчас, а она узнает  об
этом только завтра или даже через неделю!
   - Ох, Ретт, кому она нужна, эта война! Ведь янки могли бы просто  ку-
пить у нас негров, им бы это было легче... Да наконец, мы могли  бы  от-
дать их даже даром, лишь бы не воевать.
   - Дело не в неграх, Скарлетт. Негры просто предлог. Войны будут всег-
да, потому что так устроены люди. Женщины - нет. Но мужчинам нужна война
- о да, не меньше, чем женская любовь.
   Знакомая усмешка снова искривила его губы, лицо опять стало  непрони-
цаемым. Он приподнял свою широкополую шляпу.
   - Прощайте. Я отправляюсь на розыски доктора Мида. Сейчас он едва  ли
сумеет оценить иронию судьбы, сделавшей меня вестником гибели его  сына.
Но впоследствии, боюсь, ему будет невыносима мысль, что весть  о  смерти
героя он услышал из уст спекулянта.
   Скарлетт уложила тетушку Питти в постель, приготовила ей стакан  гро-
га, поручила ее заботам Присей и кухарки и направилась  к  дому  доктора
Мида. Миссис Мид и Фил ждали у себя наверху возвращения доктора, а Мела-
ни сидела в гостиной с исполненными сочувствия соседями, и они перегова-
ривались приглушенными голосами. Вооружившись иголкой и ножницами, Мелли
старательно перешивала для миссис Мид траурное платье,  позаимствованное
у миссис Элсинг. Весь дом уже пропах  едким  запахом  краски:  на  кухне
всхлипывающая кухарка кипятила платье миссис Мид в большой  лохани,  на-
полненной черной краской домашнего изготовления.
   - Как она? - шепотом спросила Скарлетт.
   - Ни единой слезы, - отвечала Мелани. - Когда женщина не  может  пла-
кать, это страшно. Я не понимаю, как мужчины умеют  все  переносить,  не
давая воли слезам. Но, конечно, они сильнее и мужественнее  нас.  Миссис
Мид твердит, что поедет в Пенсильванию одна, чтобы  привезти  его  тело.
Доктор не может покинуть госпиталь.
   - Одна? Это ужасно. А почему Филу не поехать с ней?
   - Она боится, что может за ним не уследить и он сбежит там на  фронт.
Он же такой рослый, а сейчас уже берут и шестнадцатилетних.
   Соседи один за другим начали расходиться, боясь встретиться с  докто-
ром, когда он вернется домой, и Скарлетт вместе с  Мелани  принялась  за
шитье. Мелани держалась спокойно, хотя лицо ее было печально и на  шитье
порой капала слеза. По-видимому, она думала о том, что бои еще  идут  и,
быть может, Эшли уже нет в живых, и Скарлетт, у которой сжималось  серд-
це, была в нерешительности - передать ли Мелани слова Ретта Батлера, по-
черпнув горькое утешение в зрелище ее страданий, или промолчать? В конце
концов она решила не говорить. Совсем ни к чему давать Мелани повод  ду-
мать, что она слишком обеспокоена судьбой Эшли. Все были  так  поглощены
своими тревогами, что, слава богу, никто - ни Мелани, ни тетушка Питти -
не заметил ничего странного в ее поведении.
   В полном молчании Скарлетт и Мелани продолжали шить. Но вот за окнами
раздался шум, и, приподняв занавеску, Скарлетт увидела доктора Мида.  Он
спешился и направился к дому. Он шел сгорбившись, так низко опустив  го-
лову, что седая борода веером распласталась по груди. Медленно  войдя  в
дом, он снял шляпу, положил свою сумку и молча поцеловал  обеих  женщин.
Потом стал тяжело подыматься по лестнице. Через минуту из верхних комнат
- длинноногий, длиннорукий, неуклюжий - выбежал Фил. Мелани  и  Скарлетт
взглядом предложили ему посидеть с ними, но он  выскочил  на  крыльцо  и
опустился на верхнюю ступеньку, уронив голову в колени, закрыв лицо  ру-
ками.
   Мелли вздохнула.
   - Он сходит с ума, оттого что они не пускают его на фронт.  Пятнадца-
тилетний мальчишка! Ах, Скарлетт, как бы я хотела иметь такого сына, как
он!
   - Чтобы его убили на войне? - сказала Скарлетт, думая о Дарси.
   - Лучше иметь сына и потерять, чем не иметь совсем, - сказала Мелли и
сглотнула слезы. - Ты не можешь этого понять, Скарлетт, потому что у те-
бя есть Уэйд, а я. ...О, Скарлетт, как я хочу иметь ребенка! Ты,  верно,
считаешь, что не следует открыто говорить об этом, но  что  делать,  раз
это правда, и каждая женщина только о том мечтает, и ты сама это знаешь.
   Скарлетт едва не фыркнула, но вовремя сдержалась.
   - Если богу будет угодно... взять у меня Эшли, я, наверно, сумею  это
перенести, хотя мне легче было бы умереть самой. Бог даст мне силы пере-
нести эту утрату. Но как перенести то, что он мертв, а у меня  даже  нет
от него ребенка, который послужил бы мне утешением в горе! Ах, Скарлетт,
какая ты счастливица! Правда, ты потеряла Чарли, но у тебя  остался  его
сын. А у меня, если я потеряю Эшли, не останется  ничего.  Прости  меня,
Скарлетт, но иной раз я так завидую тебе...
   - Завидуешь мне? - воскликнула Скарлетт, чувствуя легкий укол  совес-
ти.
   - Потому что у тебя есть сын, а у меня нет. Порой я даже начинаю  во-
ображать, будто Уэйд - мой сын. Это так ужасно - не иметь ребенка.
   - Вот чушь какая! - с облегчением произнесла  Скарлетт.  Она  скосила
глаза на хрупкую фигурку  и  залившееся  краской  лицо,  склоненное  над
шитьем. Мелани может, конечно, мечтать о ребенке, но она совсем не  соз-
дана для того, чтобы рожать. Узкие бедра, плоская грудь и  рост,  как  у
двенадцатилетней девчонки. Мысль о том, что Мелани может понести,  поче-
му-то вызвала у Скарлетт чувство гадливости. И это пробуждало еще другие
мысли, множество других мыслей, которые были  уже  совсем  непереносимы.
Стоило Скарлетт подумать о том, что у Мелани может быть ребенок от Эшли,
и у нее возникало такое чувство, словно ее ограбили.
   - Ты не сердись, что я так сказала 'про Уэйда. Ты же  знаешь,  как  я
его люблю. Не сердишься?
   - Не будь идиоткой, - сухо промолвила  Скарлетт.  -  Лучше  выйди  на
крыльцо, поговори с Филом. Он плачет.

   ГЛАВА XV

   Армия конфедератов, отброшенная назад в Виргинию - сильно  поредевшая
после поражения при Геттисберге, измотанная, - была  расквартирована  на
зиму по берегам реки Рапидан, и перед наступлением святок  Эшли  приехал
домой на побывку. Буря чувств, которую эта встреча,  первая  после  двух
лет разлуки, пробудила в душе Скарлетт, потрясла и  испугала  ее  самое.
Когда-то, в Двенадцати Дубах, на свадьбе Эшли и Мелани ей казалось,  что
нельзя любить сильнее и мучительнее, чем любила она его в те  мгновения.
Теперь она поняла, что в ту далекую ночь ее горе было подобно горю изба-
лованного ребенка, у которого отняли любимую игрушку. Теперь она жила  с
вечной мечтой о нем в сердце и с вечной печатью на устах, и ее чувство к
нему обострилось и окрепло.
   Этот Эшли Уилкс, в линялом, залатанном мундире, с выгоревшими от  па-
лящего летнего солнца волосами, был совсем не похож на  того  беспечного
юношу с мечтательным взглядом, в которого она так отчаянно влюбилась на-
кануне войны. Не похож - и еще более притягателен. Раньше он был  строен
и белокож, теперь стал худ и смугл, а длинные кавалерийские усы придава-
ли ему мужественный вид закаленного в боях красавца воина.  Он  стоял  -
майор армии конфедератов Эшли Уилкс - подтянутый в своем  видавшем  виды
мундире, с револьвером в порыжевшей кобуре на боку, кончик потертых  но-
жен легонько постукивал о высокий сапог, исцарапанные шпоры тускло  поб-
лескивали. Привычка командовать уже оставила на нем свой отпечаток, при-
дав его облику уверенный и властный вид и проложив жесткую складку в уг-
лах рта. Было что-то новое, непривычное в его осанке, в решительном раз-
вороте плеч, а в глазах появился чуждый ему прежде холодок. Мягкую  неп-
ринужденную грацию движений сменила настороженность  и  быстрота  дикого
животного или человека, чьи нервы постоянно натянуты как струна. И  была
при этом какая-то усталая опустошенность в его взгляде и суровость  -  в
резких линиях скул и смуглых запавших щек... Он был по-прежнему  красив,
ее Эшли, но только стал совсем другим.
   Скарлетт собиралась поехать на святки домой, но когда  пришла  телег-
рамма от Эшли, никакая сила на земле,  даже  не  допускающий  возражений
приказ Эллин, не заставил бы ее покинуть Атланту.  Если  бы  Эшли  решил
провести отпуск в Двенадцати Дубах, она поспешила бы в Тару, чтобы  быть
ближе к нему, но Эшли написал своим, чтобы они приехали повидаться с ним
в Атланту, и мистер Уилкс, Милочка и Индия были уже в городе.  И  теперь
уехать домой и не увидеться с Эшли после двух лет разлуки?  Не  услышать
его голоса, от которого так сладко замирает сердце? Не  прочесть  в  его
взгляде, что он ее не забыл? Да никогда! Ни за что на свете,  даже  ради
мамы!
   Эшли приехал домой за четыре дня до сочельника с небольшой  компанией
своих земляков, также отпущенных на побывку, - совсем небольшой  группой
уцелевших после Геттисберга. Среди них был Кэйд Калверт - исхудалый, из-
мученный неуемным кашлем; братья Манро - пузырившиеся  от  радости,  что
получили наконец увольнительную, первую за три года, и Алекс и Тони Фон-
тейны - вдохновенно пьяные, шумные и задиристые. Всем им предстояло  два
часа ждать пересадки, и это подвергало  серьезному  испытанию  изобрета-
тельность оставшихся трезвыми членов компании - как удержать братьев  от
драки друг с другом и с первым встречным на вокзале?  И  кончилось  тем,
что Эшли почел за лучшее взять их с собой к тетушке Питтипэт.
   - Казалось бы, в Виргинии у нас не было недостатка в драках, - с  го-
речью сказал Кэйд Калверт, глядя на взъерошенных, как  бойцовые  петухи,
братьев, первыми подошедших к ручке взбудораженной и польщенной  тетушки
Питти. - Так нет же. Не успели мы прибыть в Ричмонд, как  они  уже  были
пьяны в дым и каждую минуту лезли в драку. Их тут же забрал патруль,  и,
не сумей Эшли дипломатично улестить начальника,  просидели  бы  они  все
святки за решеткой.
   Но Скарлетт его почти не слушала - она не помнила  себя  от  радости,
что Эшли снова здесь, рядом. Как могло хоть раз за эти  два  года  пока-
заться ей, что кто-то из мужчин тоже красив, мил, обаятелен?  Как  могла
она допускать их ухаживания, когда на свете существует Эшли? Вот он сно-
ва возле нее, их разделяет только этот ковер, и она готова  была  всякий
раз расплакаться от счастья, когда бросала взгляд на кушетку, где он си-
дел с Мелани по одну руку, Индией по другую и Милочкой, прильнувшей сза-
ди к его плечу. Ах, если бы и она имела право сидеть вот  так,  рядом  с
ним, просунув руку ему под локоть! Если бы она могла каждую минуту  дот-
рагиваться до его рукава, чтобы еще и еще раз убедиться, что он действи-
тельно здесь, держать его за руку, смахивать его платком слезы  радости,
набегавшие на глаза, словом, делать все то, что Мелани, не стыдясь, про-
делывала при всех. Радость заставила Мелани забыть свою  сдержанность  и
застенчивость, она не выпускала руки мужа и открыто -  взглядами,  улыб-
кой, слезами - вся растворялась в любви к  нему.  А  Скарлетт  была  так
счастлива, что впервые в жизни не испытывала ревности. Эшли  возвратился
домой.
   Время от времени она прикладывала руку к щеке, еще хранившей  прикос-
новение его губ, и улыбалась ему. Конечно, не ее  он  поцеловал  первой.
Мелли повисла у него на шее, лепеча что-то бессвязное  и  плача,  сжимая
его в объятиях, и казалось, она никогда уже больше не расцепит  оплетав-
ших его рук. А за ней и Милочка и Индия тоже повисли на нем, чуть не си-
лой вырывая его из объятий супруги. Потом Эшли почтительно и неясно  об-
нял и поцеловал отца, к которому был искренне и глубоко привязан,  затем
тетушку Питти, подпрыгивавшую от волнения на месте на своих  неправдопо-
добно крошечных ножках. И тут наконец дошла очередь до Скарлетт, которую
уже окружили все офицеры, добиваясь разрешения ее поцеловать.
   - О, Скарлетт! Вы прелестны, прелестны! - сказал Эшли и поцеловал  ее
в щеку.
   В это мгновение все, что она приготовилась сказать ему  при  встрече,
вылетело у нее из головы. И лишь много часов  спустя  возникла  мысль  о
том, что Эшли не поцеловал ее в губы. И тогда она принялась  лихорадочно
гадать, как бы он поступил, если бы эта встреча произошла наедине.  Нак-
лонился бы к ней, приподнял чуть-чуть и держал бы так, долго-долго, при-
жав к себе? И оттого, что эта мысль наполняла ее счастьем, она поверила,
что было бы именно так. Но впереди целая неделя, и  все  это  еще  может
произойти! Она сумеет улучить минутку, чтобы остаться с ним  наедине.  И
тогда она спросит его: "Вы помните наши прогулки верхом по  глухим  тро-
пинкам, которых не знал никто? А помните, какая луна  была  в  ту  ночь,
когда мы сидели на ступеньках Тары и вы читали мне эту поэму? (Ой, а как
же, кстати, она называлась?) А помните, как я подвернула ногу,  и  вы  в
сумерках несли меня домой на руках?"
   Да разве мало было такого, о чем она может начать разговор  со  слов:
"А помните?.." Какой рой воспоминаний можно пробудить в его душе  о  тех
изумительных днях, когда они, беззаботные как дети, бродили по  лесам  и
полям, о тех счастливых днях, когда Мелани Гамильтон еще  не  появлялась
на сцене. И быть может, тогда ей удастся прочесть в его  глазах  отблеск
возрождающегося чувства, который скажет ей, что, несмотря  на  преграду,
ставшую между ними в лице Мелани, он по-прежнему любит ее, любит так  же
пылко, как в тот далекий день помолвки, когда признание сорвалось с  его
губ. Она не давала себе труда задуматься над тем, что же будет дальше  -
как они тогда должны поступить, если Эшли без обиняков признается  ей  в
любви? Ей было бы достаточно этого признания... Да,  она  готова  ждать.
Пусть Мелани плачет сейчас от счастья, сжимая его руку. Придет и ее час.
В конце концов разве такая женщина, как Мелани,  понимает  что-нибудь  в
любви?
   - Дорогой мой, - сказала Мелани, когда первое волнение улеглось. - Ты
похож на оборванца. Кто чинил тебе мундир и почему на нем синие заплаты?
   - А мне казалось, что у меня очень бравый вид, - сказал Эшли, огляды-
вая себя в зеркале. - Ты только сравни меня с этими бродягами, и я сразу
подымусь в твоих глазах. Мой мундир залатал Моз, и, по-моему, сделал это
как нельзя более искусно, учитывая, что он до войны ни разу не держал  в
руках иголки. Что касается синих заплат, то, когда  приходится  выбирать
между дырками на штанах и кусочками ткани, вырезанными из  формы  повер-
женного врага, тут нет места для раздумий. А если я и похож: на оборван-
ца, благодари свою счастливую звезду, что твой супруг не пришел  к  тебе
босиком. На прошлой неделе мои  сапоги  окончательно  развалились,  и  я
явился бы домой, обмотав ноги мешковиной, если бы мы, на  наше  счастье,
не подстрелили двух лазутчиков. Сапоги одного из них пришлись мне впору.
   И он вытянул свои длинные ноги в поношенных сапогах,  давая  всем  на
них полюбоваться.
   - А сапоги другого лазутчика еле-еле на меня налезли, - сказал  Кэйд.
- Они на два номера меньше, и я уже чувствую, что скоро отдам в них богу
душу. Но зато вернусь домой франтом.
   - И эта жадная свинья не захотел уступить их никому из нас, -  сказал
Тони. - А нам, Фонтейнам, с нашими маленькими аристократическими  ножка-
ми, они были бы в самый раз. Ну как, разрази меня гром, появлюсь я перед
матерью в этих опорках? До войны она никому из наших негров не позволила
бы надеть такие.
   - Не огорчайся, - сказал Алекс, приглядываясь к сапогам Кэйда.  -  Мы
стащим их с него в поезде, когда поедем домой. Показаться матери в опор-
ках - это еще куда ни шло, но дьявол... прошу прощенья, мадам,  я  хотел
сказать, что мне совсем не улыбается появиться перед Димити Манро в баш-
маках, из которых большие пальцы торчат наружу.
   - Постой, но это же мои сапоги, я попросил их первый, - сказал  Тони,
мрачнея и поглядывая на брата с угрозой. И тут  Мелани,  боясь,  как  бы
спор не перерос в одну из знаменитых фонтейновских драк, вмешалась и по-
ложила конец распре.
   - У меня была роскошная борода, которой я хотел похвалиться перед ва-
ми, дамы, - удрученно сказал Эшли, потирая щетинистый  подбородок  с  не
заявившими еще следами от порезов бритвой. - Да, да, первоклассная боро-
да, и уж если я говорю это сам, значит, можете мне поверить:  ни  борода
Джефа Стюарта, ни борода Натана Бедфорда Форреста  не  шли  ни  в  какое
сравнение с моей. Но когда мы прибыли в Ричмонд, эти негодяи, - он пока-
зал на Фонтейнов, - решили, что раз уж они сбрили бороды, значит,  долой
и мою. Они повалили меня и обрили силой, каким-то чудом не отхватив  мне
при этом головы. И только вмешательство Звана и Кэда спасло мои усы.
   - Вот те на! Миссис Уилкс, вы должны быть мне благодарны. Если бы  не
я, вы бы нипочем не узнали вашего мужа и не пустили бы его даже  на  по-
рог, - сказал Алекс. - Ведь мы побрили его в благодарность за то, что он
поговорил с начальником караула и вызволил нас из тюрьмы. Вы только сло-
во скажите, и я тотчас сбрею ему и усы в вашу честь.
   - Нет, нет, благодарю вас, - поспешно сказала Мелани, испуганно  цеп-
ляясь за Эшли, поскольку ей казалось, что эти два черных от  загара  па-
ренька способны на любую отчаянную выходку. -  Мне  очень  нравятся  его
усы.
   - Вот что значит любовь! - в один голос сказали оба Фонтейна,  перег-
лянулись и с глубокомысленным видом покачали головой.
   Когда Эшли, взяв коляску тетушки Питти, поехал  на  вокзал  проводить
товарищей, Мелани взволнованно схватила Скарлетт за руку.
   - В каком ужасном состоянии у него форма! Как ты  думаешь,  он  очень
удивится, когда я преподнесу ему мундир? Как жаль, что у меня не хватило
материи и на бриджи!
   Упомянув о мундире, Мелани наступила Скарлетт на любимую мозоль. Ведь
Скарлетт так бы хотелось самой преподнести Эшли этот рождественский  по-
дарок. Серое офицерское сукно ценилось теперь буквально на вес золота, и
Эшли носил форму из домотканой шерсти. Даже грубые  сорта  тканей  стали
редкостью, и многие солдаты надели снятую с пленных янки форму, перекра-
шенную в темно-коричневый цвет краской из ореховой скорлупы.  Но  Мелани
необычайно повезло - судьба послала ей серого сукна на мундир: чуть  ко-
ротковатый, правда, но все же мундир. Работая в госпитале сиделкой,  она
ухаживала за одним юношей из Чарльстона и, когда он умер, отрезала у не-
го прядь волос и послала его матери вместе со скудным содержанием карма-
нов этого бедняги, прибавив от себя несколько строк о его последних  ча-
сах и умолчав о перенесенных им страданиях. Между  женщинами  завязалась
переписка, и, узнав, что у Мелани муж на фронте, мать покойного  послала
ей приготовленный для сына кусок серого сукна вместе с медными пуговица-
ми. Это было великолепное сукно, плотное, шелковистое, явно  контрабанд-
ное и явно очень дорогое. Сейчас оно уже находилось  в  руках  портного,
который, подгоняемый Мелани, должен был закончить мундир к утру  первого
дня Рождества. Скарлетт не пожалела бы никаких денег еще на  один  кусок
материи, чтобы форма была полной, но в Атланте раздобыть что-либо подоб-
ное было невозможно.
   Скарлетт тоже приготовила рождественский подарок для Эшли, но велико-
лепие мундира затмевало его, делая просто жалким. Это был небольшой фла-
нелевый мешочек с принадлежностями для починки  обмундирования  -  двумя
катушками ниток, маленькими ножницами и пачкой драгоценных иголок,  при-
везенной Реттом из Нассау; к этому она присоединила три льняных  носовых
платка, полученных из того же источника. Но ей  хотелось  подарить  Эшли
что-нибудь интимное, что-нибудь из таких вещей, какие только жены  дарят
мужьям: рубашку, перчатки, шляпу. Особенно шляпу. Это маленькое  плоское
кепи выглядело так нелепо у него на голове!  Кепи  вообще  не  нравились
Скарлетт. Правда, Несокрушимый Джексон вместо широкополой шляпы тоже но-
сил кепи, но от этого они не становились элегантней. Правда,  в  Атланте
продавались грубые войлочные шляпы, но они выглядели еще  более  нелепо,
чем кепи.
   Мысль о шляпах заставила Скарлетт вспомнить про Ретта Батлера. Вот  у
кого много шляп: широкополые летние, высокие касторовые для  торжествен-
ных случаев, маленькие охотничьи шапочки и фетровые  шляпы  с  широкими,
мягкими полями - светло-коричневые, черные, голубые. На что ему  столько
шляп? А ее драгоценный Эшли ездит под дождем в этом своем кепи, и  капли
стекают ему за воротник.
   "Я выпрошу у Ретта его новую черную фетровую шляпу, - решила  она.  -
Обошью ее по краям серой лентой, вышью на тулье инициалы Эшли,  и  полу-
чится очень красиво".
   Она задумалась на минуту. Это будет не так просто - выпросить у Ретта
шляпу без всяких объяснений. Но не может же она сказать ему,  что  шляпа
нужна ей для Эшли. Он поднимает брови с этим своим  мерзким  выражением,
которое появляется у него на лице, стоит ей только упомянуть имя Эшли, и
почти наверняка откажется выполнить ее просьбу. Не беда,  она  придумает
какую-нибудь жалостливую историю про раненого из госпиталя,  оставшегося
без шляпы, а Ретту совсем не обязательно знать правду.
   Весь день она использовала всевозможные уловки, чтобы улучить  минуту
и побыть с Эшли наедине, но Мелани не оставляла его ни на мгновение,  да
и Милочка и Индия ходили за ним по пятам по всему дому, и их  бесцветные
глаза под бесцветными ресницами сияли от счастья. Даже сам  Джон  Уилкс,
явно гордившийся сыном, был лишен возможности спокойно потолковать с ним
с глазу на глаз.
   Все это продолжалось и за ужином, когда Эшли буквально засыпали  воп-
росами о войне. О войне! Кому это интересно? Скарлетт  казалось,  что  и
Эшли самому не хотелось углубляться в эту тему. Он говорил много,  ожив-
ленно, часто смеялся и полностью завладел вниманием всех присутствующих,
чего, как помнилось Скарлетт, никогда прежде не делал, но вместе  с  тем
рассказывал о войне мало и скупо. Он шутил, вспоминая  забавные  истории
про своих товарищей, посмеивался над  маскировками,  с  юмором  описывал
длинные переходы под дождем, с пустым желудком и очень  живо  изобразил,
как выглядел генерал Ли, когда он после поражения при  Геттисберге  поя-
вился перед ними на коне и вопросил: "Вы все из  Джорджии,  джентльмены?
Ну, без вас, джорджианцы, нам не преуспеть!"
   У Скарлетт мелькнула мысль, что Эшли так без умолку, так  лихорадочно
все говорит и говорит только для того, чтобы помешать задавать ему  воп-
росы, на которые он не хочет отвечать. Когда она замечала, как он  опус-
кает глаза или отводит  их  в  сторону  под  пристальным,  встревоженным
взглядом отца, в ее сердце тоже закрадывалась  неясная  тревога:  почему
Эшли такой, что у него на душе? Но эта тревога тут же рассеивалась,  ибо
Скарлетт была слишком переполнена радостью и страстным желанием остаться
с Эшли вдвоем.
   Однако радость эта начала меркнуть, и Скарлетт почувствовала  холодок
в душе, когда все собравшиеся в кружок у камина стали понемногу  зевать,
и мистер Уилкс с дочерьми отбыл в гостиницу, а Эшли и Мелани, мисс  Пит-
типэт и Скарлетт, предводительствуемые дядюшкой Питером со свечой в  ру-
ке, поднялись по лестнице наверх. До этой минуты Скарлетт казалось,  что
Эшли принадлежит ей, только ей, хотя им и не  удалось  перемолвиться  ни
словом наедине. Но когда они остановились, прощаясь, на галерее в холле,
Скарлетт заметила, как Мелани вдруг вся залилась краской и у нее  задро-
жали руки, словно от волнения или испуга, как она смущенно опустила гла-
за, а лицо ее сияло. Она так и не подняла глаз, когда Эшли уже распахнул
перед ней дверь спальни, - только быстро скользнула внутрь. Эшли  тороп-
ливо пожелал всем спокойной ночи и скрылся, не поглядев на Скарлетт.
   Дверь за ними захлопнулась, а Скарлетт все еще стояла в оцепенении, и
ее внезапно охватило чувство безысходности. Эшли больше  не  принадлежал
ей. Теперь он принадлежит Мелани. И пока Мелани жива, он будет удаляться
с ней в спальню и дверь за ними будет  захлопываться,  отъединяя  их  от
всего мира.
   И вот уже подошло время Эшли возвращаться назад в Виргинию - к долгим
походам по раскисшим дорогам, к привалам на тощий желудок  на  снегу,  к
страданиям, лишениям и опасностям - туда, где  его  стройное  тело,  его
гордая белокурая голова в любое мгновение могли быть уничтожены, растоп-
таны, как букашки под чьей-то небрежной стопой. Неделя призрачного, мер-
цающего счастья, каждый час которой был прекрасен и наполнен  до  краев,
осталась позади.
   Они пролетели быстро, эти дни, напоенные ароматом  сосновых  веток  и
рождественской елки, в трепетном свете елочных свечей, в сверкании блес-
ток и мишуры, - пролетели как во сне, где каждая минута жизни равна  од-
ному сердцебиению. В эти головокружительные  дни  радость  сплеталась  с
болью, и Скарлетт жадно старалась не упустить ни единого мгновения, что-
бы потом, когда Эшли уже не будет с нею, из месяца в месяц перебирать их
в памяти, черпая в них утешение, снова и снова вспоминать каждую мелочь:
пение, смех, танцы, какие-то маленькие услуги, оказанные  ею  Эшли,  его
желания, предвосхищенные ею, улыбки в ответ  на  его  улыбки,  молчание,
когда он говорит, а она следит за ним глазами, чтобы  каждая  линия  его
стройного тела, каждое движение бровей, каждая складка в углах  губ  не-
изгладимо запечатлелись в памяти: ведь неделя проносится так  быстро,  а
война длится целую вечность.
   Скарлетт сидела на диване в гостиной, держа в руках  свой  прощальный
подарок и жарко молясь богу, чтобы Эшли, распростившись с Мелани,  спус-
тился вниз один и небеса послали бы ей наконец хоть несколько  мгновений
с ним наедине. Она напряженно ловила каждый доносившийся из верхних ком-
нат звук, но дом был странно тих, и в этой  тишине  она  слышала  только
свое громкое прерывистое дыхание. Тетушка Питти  плакала,  уткнувшись  в
подушку у себя в спальне: полчаса назад Эшли заходил к ней  попрощаться.
Из спальни Мелани сквозь плотно притворенную дверь не доносилось ни пла-
ча, ни приглушенных голосов. Скарлетт казалось, что Эшли скрылся за этой
доверью бог весть как давно, и горечь переполняла ее сердце, оттого  что
он так долго прощается с женой, когда мгновения летят неудержимо  и  так
краток срок, остававшийся до его отъезда.
   Она старалась вспомнить то, что готовилась сказать ему всю эту  неде-
лю. Но ей так и не удалось улучить минуту,  чтобы  перемолвиться  с  ним
словом наедине, и она понимала, что теперь, вероятно, такого случая  уже
не представится.
   Многое звучало так глупо в ее собственных ушах: "Вы будете  себя  бе-
речь, Эшли, обещаете?", "Смотрите не промочите ноги.  Схватить  простуду
так легко", "Не забывайте обвертываться газетами под рубашкой,  чтоб  не
продуло". Но были ведь и другие, куда более важные  слова,  которые  она
хотела ему сказать и которые хотела от него услышать или  хотя  бы  про-
честь в его глазах, если он их не произнесет.
   Так много нужно сказать, а время истекает!  И  даже  оставшиеся  нес-
колько минут будут украдены у нее, если Мелани пойдет проводить  его  до
дверей и потом до экипажа. А ведь минула целая неделя, и теперь эта воз-
можность упущена. Но Мелани вечно находилась возле Эшли,  не  сводила  с
него исполненного обожания взора, дом был пилон  родственников,  друзей,
соседей, и никогда, с самого утра до поздней ночи, Эшли ни на минуту  не
был предоставлен самому себе. А потом дверь спальни  затворялась,  и  он
оставался там вдвоем с Мелани. И ни разу за всю  эту  неделю  ни  единым
словом, ни взглядом не выдал он себя, не дал Скарлетт понять, что питает
к ней какие-либо иные чувства, кроме чисто братской любви и  долголетней
дружбы. Она просто не могла допустить, что он уедет, быть может, навсег-
да, а она так и не узнает, любит ли он ее по-прежнему. Ведь даже если он
будет убит, мысль о его любви послужит ей тайной отрадой и утешением  до
конца ее дней.
   Прошла, казалось ей, вечность, и наконец она услышала в комнате у се-
бя над головой шаги, затем шум отворившейся и захлопнувшейся двери. Эшли
спускался по лестнице. Один! Господи,  благодарю  тебя!  Мелани,  должно
быть, так удручена горем, что не нашла в себе сил спуститься вниз.  Сей-
час несколько драгоценных мгновений он будет с ней один на один.
   Он медленно спускался по лестнице, шпоры  его  позвякивали,  сабля  с
глухим стуком ударялась о сапог. Когда он вошел в гостиную,  взгляд  его
был мрачен. И хотя он попытался улыбнуться, такое напряжение было в  его
бледном, почти бескровном лице, словно он страдал от невидимой раны. При
его появлении она встала. Мелькнула горделивая мысль о том, что он самый
красивый воин на свете. Кобура, ремень, шпоры, ножны-все на нем  блесте-
ло, усердно начищенное дядюшкой Питером. Правда, новый мундир  сидел  не
слишком ладно, так как портной спешил, и кое-какие швы выглядели  криво.
Новое лоснящееся серое сукно мундира плачевно не гармонировало с  вытер-
тыми, залатанными грубошерстными бриджами и  изношенными  сапогами,  но,
будь на нем даже серебряные доспехи, он все равно не стал  бы  от  этого
прекраснее в ее глазах.
   - Эшли, - торопливо начала Скарлетт, - можно я поеду проводить вас на
вокзал?
   - Прошу вас, не надо. Меня провожают сестры и отец.  И  мне  приятнее
будет вспоминать, как мы прощались здесь, чем в холодной сутолоке вокза-
ла. А воспоминания - вещь драгоценная.
   Она мгновенно отказалась от своего намерения. Если Милочка  и  Индия,
которые ее терпеть не могут, поедут его провожать, они, конечно, не  да-
дут ей с ним поговорить.
   - Тогда я не поеду, - сказала она. - Но у меня есть для вас еще  один
подарок, Эшли.
   Чуточку оробев теперь, когда настал момент вручить ему этот  подарок,
она развернула бумагу и достала длинный желтый кушак из плотного китайс-
кого шелка с тяжелой бахромой по концам. Ретт Батлер  несколько  месяцев
назад привез ей из Гаваны желтую шелковую шаль, пестро расшитую синими и
красными цветами и птицами, и всю эту неделю она прилежно спарывала  вы-
шивку, а потом раскроила шаль и сшила из нее длинный кушак.
   - Скарлетт! Какой красивый кушак! И это вы его сшили?  Тогда  он  мне
дорог вдвойне. Повяжите меня им сами, дорогая. Все позеленеют от  завис-
ти, когда увидят меня в моем новом мундире да еще с таким кушаком.
   Скарлетт обернула блестящую шелковую ленту вокруг  его  тонкой  талии
поверх кожаного ремня и завязала "узлом любви". Пусть новый мундир сшила
ему Мелани, этот кушак - ее тайный дар, дар Скарлетт.  Он  наденет  его,
когда пойдет в бой, и кушак будет служить ему постоянным напоминанием  о
ней. Отступив на шаг, она окинула Эшли восхищенным взглядом, гордясь  им
и думая, что даже Джеф Стюарт с его пером и развевающимися концами куша-
ка не мог бы выглядеть столь ослепительно, как ее возлюбленный Эшли.
   - Очень красиво, - повторил он, перебирая в пальцах бахрому. -  Но  я
догадываюсь, что вы пожертвовали для меня своим платком или шалью. Вы не
должны были делать этого, Скарлетт. Изящные вещи теперь достать нелегко.
   - О, Эшли, да я готова...
   Она хотела сказать: "Если бы потребовалось, я бы  вырвала  сердце  из
груди, чтобы подарить вам!" - но сказала только:
   - Я готова все для вас сделать!
   - Это правда? - спросил он, и лицо  его  просветлело.  -  А  ведь  вы
действительно можете сделать для меня кое-что, Скарлетт,  и  это  в  ка-
кой-то мере снимет тяжесть с моей души, когда я буду далеко от вас.
   - Что же я должна сделать? - спросила она радостно, готовая сотворить
любое чудо.
   - Скарлетт, поберегите Мелани, пока меня не будет.
   Поберечь Мелани?
   Сердце ее упало. Разочарование было слишком велико.  Так  вот  какова
его последняя просьба к ней, а она-то готова была пообещать  ему  что-то
необычайное и прекрасное! В ней вспыхнула злоба. В  это  мгновение  Эшли
должен был принадлежать ей, только ей. Мелани здесь не было, и все же ее
бледная тень незримо стояла между ними. Как мог он произнести имя Мелани
в этот миг прощания? Как мог он отважиться на такую просьбу?
   Но он не прочел разочарования, написанного на  ее  лице.  Как  прежде
когда-то, он смотрел на нее, но словно бы ее не видел, -  у  него  опять
был этот странно отсутствующий взгляд.
   - Да, не оставляйте ее, позаботьтесь о ней. Она такая хрупкая, а сама
совсем этого не понимает. Она подорвет свои силы этой работой в госпита-
ле, бесконечным шитьем. А у нее ведь очень слабое здоровье,  и  она  так
застенчива. И кроме тети Питтипэт, дяди Генри и вас, у  нее  совсем  нет
близких родственников, никого на всем белом свете, если не считать  Бэр-
ров, но они в Мейконе, и притом это троюродные братья и сестры.  А  тетя
Питти - вы же знаете, Скарлетт, - она дитя. И дядя Генри-старик.  Мелани
очень любит вас, и не только потому, что вы были женой Чарли, но и пото-
му... потому что вы - это вы. Она любит вас, как сестру. Скарлетт, я  не
сплю ночей, думая о том, что будет с Мелани, если меня убьют и ее некому
будет поддержать! Можете вы пообещать мне?
   Она даже не слышала вновь обращенной к ней просьбы - так испугали  ее
эти страшные слова: "Если меня убьют".
   Изо дня в день читала она списки убитых и раненых, читала  их,  холо-
дея, чувствуя, что жизнь ее будет кончена, если с Эшли  что-нибудь  слу-
чится. Но никогда, никогда не покидала ее внутренняя уверенность в  том,
что даже в случае полного разгрома армии конфедератов судьба  будет  ми-
лостива к Эшли. И вдруг он произнес сейчас эти страшные  слова!  Мурашки
побежали у нее по спине,  и  страх,  неподвластный  рассудку,  суеверный
страх обуял ее. Вера в предчувствия,  особенно  в  предчувствие  смерти,
унаследованная от ирландских предков, пробудилась  в  ней,  а  в  широко
раскрытых серых глазах Эшли она прочла такую глубокую грусть  -  словно,
казалось ей, он уже ощущал присутствие смерти у себя за плечом и  слышал
леденящий душу вопль Бэнши - привидения-плакальщика из ирландских народ-
ных сказаний.
   - Вы не должны говорить о смерти! Даже думать так вы не  должны!  Это
дурная примета! Скорее прочтите молитву!
   - Нет, это вы помолитесь за меня и  поставьте  свечу,  -  сказал  он,
улыбнувшись в ответ на ее испуганную пылкую мольбу.
   Но она была так потрясена ужасными картинами, нарисованными ее  вооб-
ражением, что не могла вымолвить ни слова. Она видела Эшли  мертвым,  на
снегу, где-то там далеко, далеко, на полях Виргинии. А он продолжал  го-
ворить, и такая печаль и обреченность были в его голосе,  что  страх  ее
еще возрос, заслонив все - и гнев, и разочарование.
   - Но ведь именно потому я и обращаюсь к вам с просьбой,  Скарлетт.  Я
не знаю, что будет со мной, что будет с каждым из нас. Но когда наступит
конец, я буду далеко и, если даже останусь жив, не смогу ничего  сделать
для Мелани.
   - Когда... когда наступит конец?
   - Да, конец войны... и конец нашего мира.
   - Но, Эшли, не думаете же вы, что янки нас побьют? Всю эту неделю  вы
говорили нам, как непобедим генерал Ли...
   - Всю эту неделю я говорил неправду, как говорят ее все офицеры,  на-
ходящиеся в отпуску. Зачем я буду раньше времени пугать  Мелани  и  тетю
Питти? Да, Скарлетт, я считаю, что янки взяли нас за  горло.  Геттисберг
был началом конца. В тылу об этом еще не знают. Здесь не  понимают,  как
обстоит дело на фронте, но многие наши солдаты  уже  сейчас  без  сапог,
Скарлетт, а зимой снег в Виргинии глубок. И когда я вижу их обмороженные
ноги, обернутые мешковиной и тряпками, и кровавые следы на снегу,  в  то
время как на мне пара крепких сапог, я чувствую, что должен  отдать  ко-
му-нибудь из них свои сапоги и тоже ходить босиком.
   - Ох, Эшли, пообещайте мне, что вы этого не сделаете!
   - Когда я все это вижу, а потом смотрю на янки, я понимаю, что  всему
конец.  Янки,  Скарлетт,  нанимают  себе  солдат  в   Европе   тысячами.
Большинство солдат, взятых нами в плен в последние дни, не знают ни сло-
ва по-английски. Это немцы, поляки и неистовые  ирландцы,  изъясняющиеся
на гаэльском языке. А когда мы теряем солдата, нам уже некого  поставить
на его место. И когда у нас разваливаются сапоги, нам негде взять новые.
Нас загнали в щель, Скарлетт. Мы не можем сражаться со всем светом.
   Неистовые мысли вихрем проносились в голове  Скарлетт:  "Пропади  она
пропадом. Конфедерация! Пусть рушится весь мир, лишь бы  вы  были  живы,
Эшли! Если вас убьют, я умру!"
   - Я надеюсь, Скарлетт, что вы не передадите никому моих  слов.  Я  не
хочу вселять в людей тревогу. Я бы никогда не позволил себе  встревожить
и вас, моя дорогая, но я должен был объяснить, почему я прошу вас  поза-
ботиться о Мелани. Она такая слабенькая, хрупкая, а  вы  такая  сильная,
Скарлетт. Для меня будет большим утешением знать, что вы не оставите ее,
если со мной что-нибудь случится. Вы обещаете мне?
   - Обещаю! - воскликнула она. В это мгновение,  когда  ей  показалось,
что смерть стоит за его плечом, она готова была пообещать ему все,  чего
бы он ни попросил. - Но Эшли, Эшли, я не могу расстаться с  вами!  Я  не
могу быть мужественной!
   - Вы должны быть мужественной, - сказал он, и  какой-то  новый,  едва
уловимый оттенок почудился ей в его словах. Голос его стал глуше,  и  он
говорил торопливее, словно владевшее им  внутреннее  напряжение  спешило
излиться в мольбе. - Вы должны быть мужественны. Иначе где же мне  взять
силы все выдержать.
   Она пытливо и обрадовано вглядывалась в его лицо, ища в нем подтверж-
дения тому, что и его тоже убивает разлука с ней и у  него  тоже  сердце
рвется на части. Но лицо его оставалось таким же замкнутым  и  напряжен-
ным, как в ту минуту, когда он появился на лестнице после прощания с Ме-
лани, и она ничего не могла прочесть в его глазах. Он  наклонился,  сжал
ее лицо в своих ладонях и легко коснулся губами лба.
   - Скарлетт! Скарлетт! Вы так прекрасны, так добры и так сильны! Прек-
расно не только ваше милое личико. В вас все совершенно - ум, тело,  ду-
ша.
   - О, Эшли! - пролепетала она, блаженно  затрепетав  от  прикосновения
его рук, от его слов. - Вы, один только вы на всем свете...
   - Я, мне кажется, знаю вас лучше, чем другие, - во всяком случае, мне
приятно так думать, - и вижу то прекрасное, что скрыто  в  вас,  но  ус-
кользает от внимания тех, кто привык  судить  слишком  поверхностно  или
слишком поспешно.
   Он умолк, руки его упали, но взгляд был прикован к  ее  лицу.  Затаив
дыхание, чуть привстав от напряжения на цыпочки, она ждала.  Ждала,  что
он произнесет три магических слова. Но он молчал. Она лихорадочно впива-
лась взглядом в его лицо, губы ее дрожали... Она поняла, что  больше  он
не прибавит ничего.
   Этого вторичного крушения всех ее надежд она уже не могла вынести.
   - Ох, ну вот! - пролепетала она совсем по-детски  и  упала  на  стул.
Слезы брызнули у нее из глаз. И тут она услышала зловещий шум за  окном,
который безжалостно подтвердил ей неизбежность предстоящей разлуки.  Так
язычник, заслышав плеск  воды  под  веслами  ладьи  Харона,  проникается
чувством безмерного отчаяния и обреченности. Дядюшка Питер,  закутавшись
в одеяло, подогнал к крыльцу коляску, чтобы отвезти Эшли на вокзал.
   - Прощайте! - тихо произнес Эшли, взял со стола широкополую  фетровую
шляпу, которую ей всеми правдами и неправдами удалось раздобыть у Ретта,
и шагнул в погруженный во мрак холл. На пороге он обернулся  и  поглядел
на нее долгим, почти исступленным взглядом, словно стремясь  запечатлеть
весь ее облик до мельчайших деталей и унести с собой. Она видела его ли-
цо сквозь туманную завесу слез, в горле у нее стоял комок. Она понимала,
что он уходит, уходит от нее, от ее забот о нем, из спасительной  гавани
этого дома, из ее жизни, уходит, быть может, навсегда, так и  не  сказав
ей тех слов, которых она столь страстно ждала. Дни промелькнули один  за
другим, словно лопасти мельничного колеса под неотвратимым напором воды,
и теперь было уже поздно. Спотыкаясь, как слепая,  бросилась  она  через
всю гостиную в холл и вцепилась в концы его кушака.
   - Поцелуйте меня! - прошептала она. - Поцелуйте меня на прощание.
   Его руки мягко обхватили ее плечи, его голова склонилась к  ее  лицу.
Она ощутила прикосновение его губ к своим губам и крепко  обвила  руками
его шею. На какой-то краткий, быстротечный миг он с силой  прижал  ее  к
себе. Она почувствовала, как напряглось его тело. Затем, выронив из  рук
шляпу, он расцепил обвивавшие его шею руки.
   - Нет, Скарлетт, не надо, - глухо произнес он и так  стиснул  ее  за-
пястья, что ей стало больно.
   - Я люблю вас, - задыхаясь,  пробормотала  она.  -  Я  всегда  любила
только вас. Никогда никого больше не любила. Я  вышла  замуж  за  Чарлза
просто... просто вам назло. О, Эшли, я люблю вас! Я готова идти пешком в
Виржинию, лишь бы быть возле вас! Я бы стряпала для вас,  и  чистила  бы
вам сапоги, и ухаживала бы за вашей лошадью... О, Эшли, скажите, что  вы
любите меня! Я буду жить этим, пока не умру!
   Он наклонился, поднял шляпу, и она увидела его лицо. Вся  его  отчуж-
денность, замкнутость исчезли. Это было самое несчастное лицо на  свете.
Она поняла, что он любит ее и ее любовь дает ему радость и повергает его
в безмерное отчаяние и стыд.
   - Прощайте, - хрипло проговорил он.
   Скрипнула отворенная дверь, порыв ледяного ветра ворвался в дом,  ко-
лыхнув занавески на окнах. По телу Скарлетт пробежала дрожь. Она смотре-
ла Эшли вслед: он бегом направился к коляске, его сабля тускло поблески-
вала в лучах бледного зимнего солнца, концы кушака весело развевались на
ветру.

   ГЛАВА XVI

   Миновали январь и февраль с холодными дождями,  резким  пронизывающим
ветром и все растущей безнадежностью и унынием в сердцах. После  пораже-
ния при Геттисберге и Виксберге линия фронта армии южан была прорвана  в
центре. С упорными боями войска северян заняли почти весь штат Теннесси.
Но даже это новое поражение не сломило духа южан. Беспечная заносчивость
уступила место угрюмой решимости, и конфедераты  по-прежнему  продолжали
утверждать, что нет, дескать, худа без добра.  Ведь  дали  же  северянам
крепко по шее, когда они в сентябре попытались закрепить свою  победу  в
Теннесси прорывом в Джорджию.
   Здесь, в северо-западном углу штата, под Чикамаугой, впервые  за  всю
войну произошло большое сражение уже на земле Джорджии. Янки заняли Чат-
танугу и горными тропами вторглись в Джорджию, но были отброшены назад и
понесли большие потери.
   Атланта со своими железными дорогами сыграла немалую роль в этой зна-
менитой победе южан при Чикамауге. По железным дорогам, ведущим из  Вир-
гинии в Атланту и оттуда - дальше на север, в Теннесси, войска  генерала
Лонгстрита были переброшены к местам сражений. На протяжении сотен  миль
железнодорожный путь был очищен от всех гражданских  перевозок,  и  весь
подвижной состав юго-востока был использован для военных нужд.
   Атланта наблюдала, как через город за часом час и за составом  состав
проходили поезда с пассажирскими вагонами, товарными вагонами и платфор-
мами, загруженными шумными, распевающими песни солдатами. Они ехали  без
пищи и без сна, без своих лошадей, без  продовольственных  и  санитарных
служб и прямо из вагонов, без малейшей передышки шли в бой. И янки  были
отброшены из Джорджии назад в Теннесси.
   Это была огромная победа, и жители Атланты с удовлетворением  и  гор-
достью сознавали, что их железные дороги сделали эту победу возможной.
   Юг с нетерпением ждал хороших вестей из Чикамауги -  они  были  нужны
позарез, чтобы не потерять бодрости духа предстоящей зимой.  Теперь  уже
никто не стал бы отрицать, что янки умеют драться и у них, что ни  гово-
ри, хорошие полководцы. Грант был настоящий мясник, ему было  наплевать,
сколько он уложит солдат, лишь бы одержать победу, и победы  он  одержи-
вал. Имя Шеридана вселяло страх в сердца южан.  И  наконец,  существовал
еще один человек, некто Шерман, чье имя упоминалось все чаще и  чаще.  О
нем заговорили во время сражений в Теннесси и на Западе, и слава о  нем,
как о решительном и беспощадном воине, росла.
   Ни один из них, разумеется, не мог сравниться с генералом Ли. Вера  в
генерала и его войско была по-прежнему крепка.  Уверенность  в  конечной
победе непоколебима. Но война слишком затянулась. Слишком много  полегло
на поле боя, слишком много было раненых, калек, слишком много вдов,  си-
рот. А впереди еще долгая, жестокая битва, и значит - будут еще  убитые,
еще раненые, еще вдовы и сироты.
   И в довершение всех бед среди  гражданского  населения  стало  прояв-
ляться недоверие к власть имущим. Некоторые газеты уже открыто  выражали
свое недовольство президентом Дэвисом и его планом ведения войны. Внутри
правительства Конфедерации существовали разногласия,  между  президентом
Дэвисом и генералами происходили трения.  Стремительно  росла  инфляция.
Армии не хватало мундиров и сапог, а медикаментов и амуниции и  подавно.
Железным дорогам требовались новые вагоны взамен старых и  новые  рельсы
взамен взорванных противником. Генералы посылали с поля боя депеши, тре-
буя свежих пополнений, а их становилось все меньше и меньше. И  тут  еще
как на грех некоторые губернаторы штатов -  и  в  том  числе  губернатор
Джорджии Браун - отказались посылать войска милиции  за  пределы  штата.
Эти войска насчитывали тысячи боеспособных солдат, в которых остро  нуж-
далась армия, но правительство тщетно пыталось их получить.
   Новое падение стоимости доллара повлекло  за  собой  новое  повышение
цен. Говядина, свинина и сливочное масло стоили уже тридцать пять долла-
ров фунт, мука - тысячу четыреста долларов мешок, сода  -  сто  долларов
фунт, чай - пятьсот долларов фунт. А теплая одежда в тех случаях,  когда
ее удавалось раздобыть, продавалась уже по таким недоступным ценам,  что
жительницы Атланты, чтобы защититься  от  ветра,  утепляли  свою  старую
одежду с помощью тряпок и газет. Ботинки стоили от двухсот до  восьмисот
долларов пара - в зависимости от того, были ли они из настоящей кожи или
из искусственной, получившей название "картона". Дамы носили гетры, сши-
тые из старых шалей или ковриков. Подметки делались из дерева.
   В сущности. Север держал Юг в осадном положении, хотя не все еще  от-
четливо это понимали. Американские канонерки туго затянули петлю на гор-
ле всех южных портов, и крайне редко какому-нибудь судну удавалось прор-
вать блокаду.
   Южные штаты всегда жили за счет продажи своего хлопка, покупая на вы-
рученные деньги все, чего не производили сами. Теперь они  не  могли  ни
продавать, ни покупать. У Джералда О'Хара  в  Таре  под  навесами  возле
хлопкоочистительной фабрики скопился урожай хлопка за три года, но толку
от этого было мало. Сто пятьдесят тысяч долларов выручил бы он за него в
Ливерпуле, но надежды вывезти его в Ливерпуль не было никакой.  Джералд,
уже привыкший считать себя человеком  богатым,  теперь  задумывался  над
тем, как ему прокормить семью и своих рабов до конца зимы.
   И большинство южных плантаторов находились в столь же трудном положе-
нии. Петля блокады затягивалась все туже и туже, лишая южан  возможности
сбывать свое белое золото на английском рынке и  ввозить  на  вырученные
деньги все, в чем была нужда. А земледельческий Юг, ведя войну с индуст-
риальным Севером, нуждался теперь во многом - в  таких  вещах,  покупать
которые он никогда и не помышлял в мирные дни.
   Все это создавало исключительно благоприятные условия для  барышников
и спекулянтов, и они не преминули ими воспользоваться. По мере того  как
пища и одежда становились все менее доступными, а цены росли, обществен-
ное возмущение спекулянтами выражалось все громче и озлобленней. В  пер-
вые месяцы 1864 года не выходило ни одной газеты, в которой не  было  бы
передовой статьи, полной уничижительных нападок на  спекулянтов  -  этих
стервятников, этих кровопийц - и призывающей правительство разделаться с
ними твердой рукой. Правительство старалось как могло, но все его усилия
оставались бесплодными, ибо у правительства и без того хлопот был  полон
рот.
   Но никто не подвергался таким ожесточенным нападкам, как Ретт Батлер.
Когда борьба с блокадой стала делом слишком опасным, он продал свои суда
и открыто занялся спекуляцией продовольствием. Слухи о его  деятельности
в Ричмонде и Уилмингтоне доходили до Атланты и заставляли всех, кто при-
нимал его когда-то в своих гостиных, сгорать со стыда.
   И все же, невзирая на эти невзгоды и треволнения, население  Атланты,
насчитывавшее до войны десять тысяч, увеличилось за эти  годы  вдвое.  И
даже сама блокада в какой-то мере содействовала повышению престижна  Ат-
ланты. Прибрежные города с незапамятных времен  занимали  господствующее
положение на Юге - как по части торговли, так и во всех прочих отношени-
ях. Однако после того как южные порты были блокированы и многие портовые
города захвачены противником или подвергнуты осаде. Юг уже не мог  ждать
спасения ни от кого - ему оставалось рассчитывать только на самого себя.
Для победы в войне многое теперь зависело  от  положения  во  внутренних
территориях Юга, и в центре событий оказалась Атланта. Население Атланты
переносило не менее тяжкие лишения, чем жители всех других областей Кон-
федерации, так же жестоко страдало от болезней и вымирало,  но  значение
самого города в результате войны не упало, а возросло. Сердце Конфедера-
ции - город Атланта - билось надежно и сильно, и по его железным дорогам
- артериям страны - продолжал безостановочно  литься  поток  составов  с
рекрутами, снаряжением, провиантом.
   В другие времена Скарлетт пребывала бы в  безмерном  огорчении  из-за
своих поношенных платьев и заплатанных туфель, но теперь это ее не слиш-
ком волновало, поскольку единственный человек, чье мнение было ей небез-
различно, не мог ее увидеть. Ближайшие два месяца были, пожалуй,  самыми
счастливыми в ее жизни за все последние годы. Когда ее руки  обвили  шею
Эшли, разве не услышала она глухие, взволнованные удары  его  сердца?  А
этот исполненный отчаяния и муки взгляд - он сказал ей больше, чем могли
бы поведать уста. Эшли любит ее. Теперь ее уже не терзали больше  сомне-
ния, и эта уверенность приносила ей такую радость, что сердце ее смягчи-
лось к Мелани. У нее появилось даже чувство жалости к ней  -  жалости  с
легким оттенком презрения к ее ограниченности и слепоте.
   "Когда кончится война... - говорила она себе. - Когда  она  кончится,
тогда..."
   Но порой возникала другая мысль, вонзая в сердце холодное жало  стра-
ха: "Тогда... а что тогда?" Но она отгоняла ее от себя. Когда война  бу-
дет позади, все как-то решится. Раз Эшли любит ее, он просто  не  сможет
продолжать жить с Мелани.
   Но развод же невозможен. И конечно, Эллин и Джералд - рьяные католики
- никогда не допустят ее брака с разведенным человеком. Ведь это означа-
ло бы отлучение от церкви! Раздумывая над этим, Скарлетт пришла к  реше-
нию: если встанет выбор между церковью и Эшли, она выберет Эшли. Но  бо-
же, какой поднимется скандал! Разведенных не только отлучают от церкви -
их перестают принимать в обществе. Они становятся изгоями. Ну что ж, ра-
ди Эшли она пойдет и на это. Ради него она готова принести в жертву все.
   Когда война кончится, все так или иначе образуется. Если  Эшли  любит
ее, любит по-настоящему сильно, он найдет выход. Она заставит его  найти
выход. И день ото дня в ней крепла уверенность в том, что он ее любит и,
когда янки будут наконец разбиты, сумеет  так  или  иначе  все  уладить.
Правда, Эшли сказал, что янки берут верх. Но Скарлетт считала,  что  это
чепуха. Он был истерзан, подавлен, когда говорил с ней. Впрочем, мысль о
том, победят янки или нет, мало заботила ее. Лишь бы война поскорее кон-
чилась и Эшли возвратился домой.
   А в марте, когда непогода и слякоть заставляли всех сидеть по  домам,
судьба нанесла Скарлетт жестокий удар. Мелани, стыдливо опустив голову и
отводя в сторону сияющие гордостью и счастьем глаза, сообщила  Скарлетт,
что она ждет ребенка.
   - По мнению доктора Мида, это будет в конце августа или в начале сен-
тября, - сказала она. - Я догадывалась, но до сегодняшнего дня  не  была
уверена. О, Скарлетт, как это чудесно, правда? Я  так  завидовала  тебе,
что у тебя есть Уэйд, я так хотела иметь ребенка. И ужасно боялась,  что
у меня никогда не будет детей, а я хочу, чтобы их была дюжина!
   Скарлетт расчесывала волосы, собираясь лечь спать, и ее рука  застыла
в воздухе, когда Мелани произнесла эти слова.
   - Боже милостивый! - пробормотала она, еще не до конца осознав значе-
ние услышанного. Затем в памяти воскресла захлопнувшаяся за Мелани и Эш-
ли дверь спальни, и такая боль пронзила ее, словно в сердце  ей  всадили
нож - словно Эшли был ее мужем и она узнала о его  неверности.  Ребенок.
Ребенок Эшли. Как же он мог, когда он любит не Мелани, а ее, Скарлетт?
   - Я знала, что ты будешь изумлена, - не переводя дыхания,  продолжала
лепетать Мелани. - Не правда ли, это изумительно? О, Скарлетт, я  просто
не знаю, как написать об этом Эшли! Если  бы  можно  было  сказать  ему,
или... или, еще лучше, ничего не говорить, пусть бы он  сам  мало-помалу
заметил... догадался... ты же понимаешь...
   - Боже милостивый! - повторила Скарлетт, готовая разрыдаться, и,  вы-
ронив расческу, ухватилась за мраморную доску туалетного столика,  чтобы
не упасть.
   - Дорогая, что с тобой, не волнуйся так! Ты же знаешь, родить ребенка
вовсе не так уж страшно. Ты сама это говорила. Не тревожься за  меня.  Я
ужасно тронута твоим участием. Правда, доктор Мид сказал, что я... что у
меня, - Мелани покраснела, - узкий таз, но он надеется, что все будет  в
порядке. И... скажи, Скарлетт, ты сама написала Чарли, когда узнала нас-
чет Уэйда, или это сделала твоя мать, или, может быть, мистер О'Хара?  О
дорогая, если бы моя мама была жива и могла написать Эшли! Я  просто  не
представляю себе, как я...
   - Замолчи! - вне себя выкрикнула Скарлетт. - Замолчи!
   - О, Скарлетт!.. Господи, какая я дура! Прости  меня.  Знаешь,  когда
человек счастлив, он всегда становится эгоистом. Я вдруг  совсем  как-то
забыла про Чарли...
   - Замолчи! - повторила Скарлетт, стараясь овладеть собой и  пряча  от
Мелани лицо. Никогда, никогда не должна Мелани догадаться  или  хотя  бы
заподозрить, какие чувства ее обуревают.
   А у Мелани, деликатнейшего из всех земных созданий,  слезы  выступили
на глазах от стыда за свое жестокосердие. Как посмела она  воскресить  в
душе Скарлетт ужасные воспоминания о том, что малютка Уэйд  появился  на
свет, когда бедняга Чарлз уже несколько месяцев лежал в могиле! Как мог-
ла она быть такой бесчувственной!
   - Дай я помогу тебе раздеться, дорогая! - смиренно проговорила она. -
И приглажу щеткой волосы.
   - Оставь меня в покое, - с каменным лицом произнесла Скарлетт. И  Ме-
лани удалилась вся в слезах, предаваясь мукам самобичевания. Скарлетт не
плакала, ложась в постель, но гордость ее была глубоко уязвлена, надежды
рухнули, ее снедала зависть к счастливым супружеским папам.
   Она думала о том, что не сможет больше жить под одной кровлей с  жен-
щиной, которая носит в своем чреве ребенка Эшли, и  ей  нужно  вернуться
домой, к родному очагу. Ей казалось, что она не сможет теперь  поглядеть
в глаза Мелани и не выдать своей тайны. И наутро она  встала  с  твердым
решением сразу же после завтрака собраться в дорогу. Но когда они сидели
за столом - Скарлетт в угрюмом молчании, тетушка  Питти  в  растрепанных
чувствах и Мелани с несчастным видом, - принесли телеграмму.
   Моз, слуга Эшли, сообщал Мелани:
   "Я искал его повсюду и не нашел. Прикажете возвращаться домой?"
   Никто не понимал, что значит эта телеграмма, - они смотрели  друг  на
друга расширенными от страха глазами, и всякая мысль  об  отъезде  сразу
вылетела у Скарлетт из головы. Не закончив завтрака, они покатили в  го-
род, - телеграфировать командиру полка, в котором служил Эшли, но на те-
леграфе их уже ждала телеграмма самого полковника:
   "С прискорбием извещаю: майор Уилкс, не возвратившийся три дня  назад
с разведывательной операции, числится пропавшим без вести. Будем держать
вас в известности".
   Мрачным было их возвращение домой: тетушка Питти плакала и сморкалась
в носовой платок, Мелани сидела бледная, прямая, неподвижная потрясенная
Скарлетт забилась в угол коляски. Войдя в  дом,  Скарлетт,  пошатываясь,
поднялась по лестнице к себе в спальню, схватила четки и, упав на  коле-
ни, попыталась обратиться с молитвой к богу. Но слова молитвы не шли  ей
на ум. Душа ее была объята ужасом - страшная мысль сверлила  мозг:  гос-
подь отвернулся от нее за ее грех. Она полюбила  женатого  мужчину,  она
пыталась увести его от жены, и господь отнял у него жизнь,  чтобы  пока-
рать ее. Ей хотелось молиться, но она не решалась поднять глаза к  небе-
сам. Ей хотелось плакать, но глаза ее были сухи. Слезы  жгли  ей  грудь,
душили ее, но не могли пролиться.
   Отворилась дверь, и вошла Мелани. Ее бледное лицо в ореоле темных во-
лос было как вырезанное из белой бумаги сердечко, в огромных глазах зас-
тыл страх. Она походила на заблудившегося во мраке ребенка.
   - Скарлетт, - сказала она, протягивая к ней руки, - Ты  должна  прос-
тить меня за мои вчерашние слова. ведь ты теперь все, что у меня  остае-
тесь. О, Скарлетт, я чувствую, что моего бесценного нет в живых!
   Кто знает, как это  произошло,  но  Скарлетт  уже  держала  Мелани  в
объятиях, а та бурно рыдала, и детские груди ее трепетали. А  потом  обе
они лежали на постели, тесно прильнув друг к другу в  горе,  и  Скарлетт
плакала тоже - плакала, уткнувшись в плечо Мелани, и лица их были влажны
от смешавшихся слез. Слезы истощали душу, но когда  они  не  могли  про-
литься, было еще тяжелее. Эшли мертв, мертв, думала Скарлетт,  и  это  я
убила его, моя любовь тому причиной! Новый приступ рыданий сотряс ее те-
ло, и Мелани, невольно находя утешение в ее слезах, еще крепче обхватила
ее руками за шею.
   - По крайней мере, - прошептала она, - по крайней мере у  меня  будет
от него ребенок.
   "А у меня, - подумала Скарлетт, под бременем своего горя  очистившись
от таких мелких чувств, как ревность, - а у  меня  не  осталось  ничего.
Только этот его взгляд, при прощании".
   Первое сообщение гласило: "Пропал без вести, предположительно  убит".
Так значилось в списке потерь. Мелани отправила полковнику Слоану дюжину
телеграмм, и наконец от него пришло исполненное сочувствия письмо, в ко-
тором полковник сообщал, что Эшли ушел в разведку со своим кавалерийским
отрядом и не вернулся. Поступали донесения о небольших схватках  с  про-
тивником на пограничной линии, и убитый горем Моз, рискуя жизнью, отпра-
вился на розыски тела Эшли, но найти его не мог.  Мелани,  неестественно
спокойная теперь, перевела ему телеграфом деньги и  велела  возвратиться
домой.
   Когда в последующем списке потерь появились слова: "пропал без вести,
предположительно находится в плену", в погруженном в скорбь доме  затеп-
лилась надежда, люди ожили. Мелани невозможно было увести из конторы те-
леграфа, и она ходила встречать каждый поезд в чаянии  получить  письмо.
Беременность протекала тяжело, здоровье ее пошатнулось, но она не желала
подчиняться предписаниям доктора Мида и оставаться в постели. Лихорадоч-
ное беспокойство и возбуждение владели ею, и она не знала ни минуты  по-
коя. Далеко за полночь, лежа в постели, Скарлетт слышала ее шаги  а  со-
седней комнате.
   Однажды насмерть перепуганный дядюшка Питер привез Мелани  под  вечер
домой из города: полумертвая, она сидела в  коляске,  и  ее  поддерживал
Ретт Батлер. Ей сделалось дурно на телеграфе, и случайно оказавшийся там
Ретт, заметив какое-то волнение в кучке людей, увидел ее и отвез  домой.
Он отнес ее на руках в спальню и положил в постель на подушки, а  взвол-
нованные домочадцы суетились вокруг с  одеялами,  горячими  кирпичами  и
виски.
   - Миссис Уилкс, - спросил Ретт напрямик, - вы ждете ребенка?
   Услыхав такой вопрос, Мелани при других обстоятельствах  снова  лиши-
лась бы чувств, но сейчас она была слишком больна, слишком слаба,  слиш-
ком убита горем. Даже в беседах с близкими приятельницами она стеснялась
упоминать о своей беременности, а посещения доктора Мида  были  для  нее
каторгой. И казалось просто невообразимым, что она слышит этот вопрос из
уст мужчины, а тем более Ретта Батлера. Но распростертая на постели, ос-
лабевшая и несчастная, она смогла только кивнуть. А потом, когда она уже
кивнула, все как-то перестало казаться ей таким ужасным, потому что мис-
тер Батлер был необычайно добр и внимателен.
   - В таком случае вы должны больше думать о себе. Все  ваши  терзания,
хлопоты и беготня по городу никак делу не помогут, а ребенку могут  пов-
редить. С вашего позволения я использую свои связи в  Вашингтоне,  чтобы
узнать о судьбе мистера Уилкса. Если он в плену,  его  имя  должно  чис-
литься в федералистских списках, если же  нет...  Что  ж,  неизвестность
ведь хуже всего. Но дайте мне слово, миссис Уилкс, что будете беречь се-
бя, иначе, клянусь богом, я и пальцем не пошевелю.
   - Как вы добры! - пролепетала Мелани. - И как только могут  люди  так
дурно отзываться о вас! - И тут  же  поняв  ужасную  бестактность  своих
слов, подавленная к тому же чудовищным неприличием всего  происходящего,
она беззвучно расплакалась. И когда Скарлетт с горячим кирпичом,  завер-
нутым во фланелевую тряпицу, взлетела по лестнице, она увидела, что Ретт
Батлер тихонько поглаживает руку Мелани.
   Слово свое он сдержал. Какие пришлось ему нажимать для этого пружины,
узнать им было не дано. Спросить его они не решились из боязни  услышать
признание в его слишком тесных контактах с янки.  Прошел  месяц,  прежде
чем Ретт принес им эту весть - которая скачала заставила их воспарить до
небес от радости, а затем надолго поселила гнетущую тревогу в  их  серд-
цах.
   Эшли жив! Он был ранен, попал в плен и по сведениям находился в лаге-
ре для военнопленных в Рок-Айленде, в штате Иллинойс. Эшли жив! В первые
мгновения радости они не могли думать ни о чем другом. Потом, когда  ра-
достное волнение немного улеглось, они поглядели друг другу  в  глаза  и
пробормотали: "Рок-Айленд!" И это прозвучало в их устах так, как если бы
они произнесли: "В аду!" Ибо, в то время как от слова "Андерсонвилл"  на
северян веяло серным смрадом, будто из преисподней,  слова  "Рок-Айленд"
вселяли ужас в сердца южан, если их близкие находились там в заключении.
   Когда Линкольн не согласился  на  обмен  военнопленными,  рассчитывая
приблизить конец войны, возложив на Конфедерацию бремя  снабжения  воен-
нопленных янки и содержания их под стражей,  в  Андерсонвилле,  в  штате
Джорджия, находились тысячи синих мундиров. Солдаты Конфедерации  содер-
жались на скудном рационе, а больные и раненые практически  совсем  были
лишены медикаментов и перевязочного материала. Делиться с пленными  кон-
федератам, в сущности, было нечем. Пленным отпускалось то же, что  полу-
чали солдаты в походе, - жирную свинину и сушеные бобы, - и на этом пай-
ке янки мерли как мухи, иной раз до сотни человек в  день.  Разгневанный
поступавшими об этом донесениями Север ответил ухудшением условий содер-
жания пленных конфедератов, причем в особо тяжелом  положении  оказались
те, кто находился в Рок-Айленде. Скудная пища, одно одеяло  на  троих  и
свирепствовавшие в лагере болезни - пневмония, тиф и  оспа  -  заслужили
этому месту заключения наименование "чумной лагерь".  Лишь  одной  трети
попавших туда военнопленных суждено было выйти на волю живыми.
   И там, в этом ужасном лагере, находился Эшли! Он был жив, но ранен  и
в плену, и когда его увезли в Рок-Айленд, в Иллинойсе, должно быть,  ле-
жал глубокий снег. Быть может, он уже скончался от раны после того,  как
Ретт Батлер получил о нем сведения? Быть может,  он  пал  жертвой  оспы?
Быть может, он лежит в бреду, больной пневмонией, а у него нет даже оде-
яла, чтобы укрыться?
   - О, капитан Батлер, нельзя ли что-нибудь сделать? - взмолилась Мела-
ни. - Не можете ли вы, использовав ваши связи, добиться, чтобы его обме-
няли?
   - Мистер Линкольн, справедливый и  милосердный,  проливающий  крупные
слезы над пятью мальчиками миссис Биксби, не прольет ни единой слезы над
тысячами своих солдат, умирающих в Андерсонвилле, -  с  кривой  усмешкой
отвечал Ретт Батлер. - Ему наплевать, если даже  они  все  умрут.  Издан
приказ: никаких обменов. И никаких исключений ни для кого. Я... я не хо-
тел говорить вам об этом, миссис Уилкс, но придется: ваш муж  имел  воз-
можность освободиться из лагеря, но отказался.
   - О нет, не может быть! - воскликнула Мелани, не веря своим ушам.
   - Да, это так. Янки производили набор солдат для службы на границе  и
охраны ее от индейцев. Они вербовали их среди пленных конфедератов.  Лю-
бой заключенный, который соглашался отслужить два года на индейской гра-
нице и принести присягу, освобождался из лагеря, и его отправляли на За-
пад. Мистер Уилкс отказался.
   - О, как он мог так поступить! - воскликнула Скарлетт. -  Что  стоило
ему принести присягу, а потом, освободившись из лагеря,  бежать  и  вер-
нуться домой.
   Мелани, мгновенно обратившись в маленькую разъяренную фурию,  обруши-
лась на нее:
   - Как ты только можешь предположить такое! Чтобы он  сначала  изменил
Конфедерации, приняв эту постыдную присягу, а потом изменил своему  сло-
ву, данному янки? Мне легче было бы узнать, что он умер  в  Рок-Айленде,
чем услышать, что он принес такую присягу! Я бы гордилась им, если бы он
умер в заключении, но если бы он поступил так, я бы до  конца  жизни  не
захотела его больше видеть. Никогда, никогда! Конечно, он отказался.
   Провожая Ретта Батлера до дверей, Скарлетт спросила у него с вызовом:
   - Будь вы на его месте, разве вы не предпочли бы завербоваться, а по-
том бежать, чем погибать в этом лагере?
   - Разумеется, предпочел бы, - отвечал Ретт и усмехнулся, блеснув  бе-
лыми зубами под темной ниточкой усов.
   - Так почему же Эшли этого не сделал?
   - Он джентльмен, - сказал Ретт, и Скарлетт оторопела:  как  сумел  он
вложить столько циничного презрения в одно короткое, высоко всеми чтимое
слово?

   ЧАСТЬ 3

   ГЛАВА XVII

   Наступил май 1864 года - жаркий, сухой, с пожухшими от зноя, не успев
раскрыться, бутонами цветов, и янки под предводительством генерала  Шер-
мана снова были в Джорджии, под Далтоном, в ста милях к северо-западу от
Атланты. Там, на границе Джорджии и Теннесси, ожидались тяжелые бои. Ян-
ки стягивали свои силы для удара на Западно-атлантскую железную  дорогу,
соединявшую Атланту с Теннесси и Западом, - на ту самую дорогу, по кото-
рой осенью были переброшены войска южан, одержавшие победу при  Чикамау-
ге.
   Однако предстоящее сражение при Далтоне не особенно тревожило  Атлан-
ту. Место, где янки сосредоточивали свои войска, находилось  всего  нес-
колькими милями юго-восточнее полей сражений при Чикамауге. Один раз ян-
ки уже пытались пробиться оттуда по горным тропам дальше и были отброше-
ны. Прогонят их и теперь.
   В Атланте - да и во всей Джорджии - понимали,  что  этот  штат  имеет
слишком важное стратегическое значение для Конфедерации,  чтобы  генерал
Джо Джонстон позволил янки долго оставаться в его пределах. Старина  Джо
и его солдаты не дадут ни одному янки продвинуться дальше к югу от  Дал-
тона - слишком многое зависело теперь от того, чтобы  жизнь  в  Джорджии
шла без перебоев. Этот не разоренный еще штат был для Конфедерации и ог-
ромной житницей, и механической мастерской, и вещевым складом.  Он  пос-
тавлял почти все вооружение и порох для армии  и  почти  весь  хлопок  и
шерстяные изделия. Между Атлантой и Далтоном находился город Ром  с  его
литейными и другими промышленными предприятиями, а также Итова и Аллату-
на с самыми большими чугунолитейными заводами к югу от Ричмонда. Да и  в
Атланте изготовлялось не только оружие, снаряды, седла и походные палат-
ки - здесь были расположены и самые крупные прокатные станы Юга, все ос-
новные железнодорожные депо и огромное число госпиталей. И та же Атланта
была главным железнодорожным узлом, где пересекались линии  четырех  же-
лезных дорог, от которых зависела жизнь всей Конфедерации.
   Словом, особой тревоги никто не испытывал. В конце концов, Далтон был
далеко - почти у самой границы Теннесси. А в Теннесси уже на  протяжении
трех лет шли бои, и все давно привыкли представлять себе этот  штат  как
отдаленный театр военных действий - почти столь же далекий от  них,  как
Виргиния или район реки Миссисипи. К тому же между янки и Атлантой нахо-
дился старина Джо со своими солдатами, а всем и каждому  было  известно,
что теперь, после смерти Несокрушимого Джексона, у Конфедерации не  было
лучшего военачальника, чем Джонстон, если не  считать,  конечно,  самого
генерала Ли.
   Теплым майским вечером на веранде дома тетушки  Питтипэт  доктор  Мид
кратко изложил точку зрения горожан, заявив, что Атланте совершенно  не-
чего опасаться, поскольку генерал Джонстон со своей армией стоит в горах
как неприступный бастион. Каждый из  тех,  кто  тихонько  покачивался  в
креслах-качалках, глядя, как первые жуки-светляки, словно по волшебству,
возникают в сгущающихся сумерках, воспринял его слова по-своему,  ибо  у
всех было далеко не безоблачно на душе. Миссис Мид, сидевшая положив ру-
ку на плечо Фила, надеялась, что, бог даст, доктор  окажется  прав.  Она
понимала: если военные действия приблизятся к Атланте, Фил должен  будет
уйти на фронт. Ему уже исполнилось шестнадцать,  и  он  был  зачислен  в
войска внутреннего охранения. Фэнни Элсинг, бледная, с ввалившимися гла-
зами, все еще не оправившаяся после геттасбергской  трагедии,  старалась
отогнать от себя страшную картину, неотвязно стоявшую перед ее мысленным
взором все эти месяцы: лейтенант Даллас Маклюр умирает в тряской  повоз-
ке, влекомой волами по размытым дождями дорогам, в дни  ужасного  беско-
нечного отступления к Мериленду.
   Капитана Кэйри Эшберна мучила недействующая рука, и к тому же он  был
подавлен тем, что его ухаживание за Скарлетт зашло в тупик. Оно не прод-
винулось ни на йоту с того дня, как стало известно, что Эшли Уилкс попал
в плен, хотя сам капитан Эшберн не улавливал никакой связи  между  этими
двумя обстоятельствами. Скарлетт и Мелани думали об Эшли, что они делали
всегда, если их не отвлекали повседневные заботы или необходимость  под-
держивать разговор. Мысли Скарлетт были полны горечи и  печали:  "Верно,
его уже нет в живых, иначе мы бы что-нибудь о нем  услышали".  А  Мелани
снова и снова, в бессчетный раз, отгоняла от себя приступы страха и мыс-
ленно твердила: "Он жив. Я знаю это - я бы  почувствовала,  если  бы  он
умер". Смуглое лицо Ретта Батлера было непроницаемо. Он сидел в затенен-
ном углу веранды, небрежно скрестив длинные ноги в  щегольских  сапогах.
На коленях у него безмятежно посапывал во сне малыш Уэйд, удовлетворенно
зажав в кулачке тщательно обглоданную куриную косточку. Когда  появлялся
Ретт Батлер, Скарлетт обычно позволяла Уэйду позже ложиться спать, пото-
му что робкий, застенчивый мальчик был прямо-таки околдован Реттом, да и
тот, как ни удивительно, казалось, привязался  к  ребенку.  Обычно  при-
сутствие Уэйда раздражало Скарлетт, но на коленях у Ретта он всегда  вел
себя примерно. Что до тетушки Питти, то она всеми силами старалась спра-
виться с отрыжкой, ибо петух, которого они  съели  за  ужином,  оказался
старой, жилистой птицей.
   В то утро тетушкой Питти было принято тягостное решение зарезать это-
го патриарха, пока он не отдал богу душу по причине преклонного возраста
и тоски по своему давно уже съеденному гарему. День за  днем  он  чах  в
опустевшем курятнике, слишком удрученный, чтобы кукарекать. Когда дядюш-
ка Питер свернул ему шею, деликатную душу тетушки Питтипэт внезапно одо-
лели сомнения: допустимо ли насладиться этой птицей в кругу семьи, в  то
время как многие из друзей неделями не могут отведать куриного  мяса,  и
она решила пригласить гостей. Мелани, которая была уже на пятом месяце и
давно перестала принимать у себя и появляться в обществе, пришла от этой
затеи в ужас. Но тетушка Питти на сей раз проявила  твердость.  Было  бы
крайне эгоистично самим съесть всего  петуха,  а  если  Мелани  подтянет
верхний обруч кринолина повыше, никто ничего и не заметит, тем более что
она такая плоскогрудая.
   - Ах, тетя Питти, не хочу я принимать никаких гостей, когда Эшли...
   - Так ведь это, если бы Эшли... если бы его больше не было, -  дрожа-
щим голосом произнесла тетя Питти, ибо в душе была  убеждена,  что  Эшли
мертв. - Но он, поверь мне, не больше мертв, чем мы с тобой, а тебе  по-
лезно немножко побыть с людьми. И я приглашу еще  Фэнни  Элсинг.  Миссис
Элсинг просила повлиять на нее, чтобы она перестала чураться общества.
   - Нет, тетя Питти, мне кажется, это жестоко - принуждать Фэнни  появ-
ляться на людях, когда бедняжка Даллас так недавно...
   - Ну вот, Мелани, сейчас ты доведешь меня до слез, если  будешь  спо-
рить. Насколько я понимаю, я твоя тетка и знаю что к чему. Я  хочу  поз-
вать гостей.
   Итак, тетя Питти настояла на своем, и в последнюю минуту к ней прибыл
гость, которого она не ждала и отнюдь не жаждала видеть. Когда запах жа-
реного петуха распространился по дому, Ретт Батлер, только  что  возвра-
тившийся из одной из своих таинственных поездок,  появился  в  дверях  с
большой нарядной коробкой конфет под мышкой и кучей двусмысленных  комп-
лиментов по адресу тетушки Питти на устах, после чего уже нельзя было не
пригласить его к столу, хотя тетушке Питти было хорошо известно,  какого
мнения о нем доктор Мид и его супруга и как Фэнни Элсинг настроена  про-
тив всех мужчин, не надевших военной формы. Ни чета Мидов, ни  Фэнни  не
поздоровались бы с ним при встрече на улице, но в доме друзей они вынуж-
дены будут соблюдать приличия. Притом кроткая Мелани решительнее чем ко-
гда-либо оказывала ему теперь покровительство. После того как  благодаря
его стараниям Мелани получила известие об Эшли,  она  публично  заявила,
что, пока она жива, двери ее дома всегда будут открыты для мистера  Бат-
лера, что бы люди про него ни говорили.
   Опасения тетушки Питти немного ослабели, когда она увидела, что  Ретт
на этот раз расположен быть паинькой. Он с таким почтительным сочувстви-
ем уделял внимание Фэнни, что она даже улыбнулась ему, и ужин прошел от-
лично. Это было королевское пиршество. Кэйри Эшберн принес немного  чаю,
который он обнаружил в кисете одного из пленных янки, отправляемых в Ан-
дерсонвилл, и всем досталось по чашечке чаю, слегка отдававшего табаком.
Все получили также по крошечному кусочку жесткого старого петуха с соот-
ветствующим количеством соуса из кукурузной муки с луком, по мисочке го-
роха и по хорошей порции риса с подливкой, правда, несколько  водянистой
из-за нехватки муки. На десерт был подан пирог со сладким картофелем, за
которым последовала принесенная Реттом Батлером коробка конфет, и  после
того как за стаканом ежевичного вина он угостил джентльменов еще  и  га-
ванскими сигарами, все единодушно признали, что это был Лукуллов пир.
   Когда джентльмены присоединились к дамам на веранде,  разговор  обра-
тился к войне. Разговор всегда обращался теперь к войне; о чем бы кто ни
заговорил - о печальных ли событиях, о веселых ли  -  все  начиналось  с
войны и сводилось к войне: военные увлечения,  военные  свадьбы,  чья-то
смерть на поле боя или в госпитале, лагерные происшествия, бои,  походы,
храбрость, трусость, горе, веселье, утраты и надежды. Всегда, всегда на-
дежды. Твердые, неколебимые, несмотря на все понесенные летом потери.
   Когда капитан Эшберн сообщил, что он попросился на фронт и ему разре-
шили отбыть из Атланты в армию под Далтоном, дамы готовы  были  расцело-
вать его искалеченную руку и, пряча переполнявшую их гордость, наперебой
принялись утверждать, что он не должен уезжать - кто же тогда будет уха-
живать за ними?
   Услышав подобное заявление из уст таких  добродетельных  матрон,  как
миссис Мид и Мелани, и незамужних дам, как тетушка Питти и Фэнни,  моло-
дой капитан был сконфужен, но чрезвычайно доволен: ему хотелось  верить,
что и Скарлетт такого же мнения.
   - Да будет вам, не успеете вы оглянуться, как он воротится  домой,  -
сказал доктор, обнимая Кэйри за плечи. - Еще одна  короткая  схватка,  и
янки покатятся обратно в Теннесси. А там уж  за  них  возьмется  генерал
Форрест. Вас, дорогие дамы, близость янки отнюдь  не  должна  тревожить:
генерал Джонстон со своими солдатами стоит в горах как неприступный бас-
тион. Да, да, как неприступный бастион, - повторил он с особым смаком. -
Шерману там никогда не пройти. Ему нипочем не  пробиться  сквозь  заслон
старины Джо.
   Дамы одобрительно улыбались: любое высказывание доктора Мида  воспри-
нималось как непреложная истина. В конце концов, мужчины  разбираются  в
таких делах лучше женщин, если доктор сказал,  что  генерал  Джонстон  -
неприступный бастион, значит, так оно и есть. Тут Ретт Батлер заговорил.
После ужина он до этой минуты не промолвил ни слова,  сидя  в  полумраке
веранды и держа на коленях спящего ребенка, прислонившегося  головкой  к
его плечу, и только чуть заметная усмешка трогала уголки его губ.
   - Сдается мне, если, конечно, верить слухам, что в распоряжении  Шер-
мана сейчас, после того как он получил  подкрепление,  свыше  ста  тысяч
солдат, так?
   Ответ доктора на этот  неожиданный  вопрос  прозвучал  резко.  Доктор
чувствовал себя не в своей тарелке с первой же минуты, как только  обна-
ружил среди гостей этого человека, который был ему глубоко  антипатичен,
и лишь уважение к мисс Питтипэт и сознание, что он находится под ее кро-
вом, заставляли его не проявлять слишком открыто своих чувств.
   - Ну и что же, сэр? - буркнул он в ответ.
   - А капитан Эшберн, по-моему, только что сообщил нам, что в  распоря-
жении генерала Джонстона всего сорок тысяч солдат, считая и тех дезерти-
ров, которых убедили возвратиться под наши знамена после одержанной нами
последней победы.
   - Сэр! - негодующе воскликнула миссис Мид. - В армии конфедератов нет
дезертиров.
   - Прошу прощения, - с притворным смирением поправился Ретт. - Я  имел
в виду те несколько тысяч воинов,  которые  позабыли  вернуться  в  свою
часть из отпуска, а также тех, кто после шестимесячного залечивания  ран
продолжает оставаться дома, занимаясь своими обычными делами или  весен-
ней пахотой.
   Глаза его насмешливо блеснули, и миссис Мид оскорблено поджала  губы.
А Скарлетт, заметив ее замешательство, едва не хихикнула: Ретт попал  не
в бровь, а в глаз. Сотни солдат скрывались в горах и на болотах, отказы-
ваясь повиноваться военной полиции, пытавшейся  погнать  их  обратно  на
фронт. Они открыто заявляли, что эту "войну ведут богачи, а кровь проли-
вают бедняки" и они сыты войной по горло. Но гораздо больше было  таких,
которые не имели намерения совсем дезертировать из армии, хотя и  числи-
лись в списках дезертиров. К ним принадлежали те, кто на протяжении трех
лет тщетно дожидался отпуска и все это время получал из дома полуграмот-
ные каракули, извещавшие: "Мы голодаем...". "В этом году не снимем  уро-
жая - пахать некому. Мы голодаем...", "Уполномоченный забрал поросят,  а
мы уж который месяц не получаем от тебя денег. Едим один сушеный горох".
   И этот хор голосов непрерывно множился: "Мы все  голодаем  -  и  жена
твоя, и твои ребятишки, и твои родители. Когда же это кончится-то? Скоро
ль ты приедешь домой? Мы голодаем, голодаем..." И когда в поредевшей ар-
мии были отменены отпуска, солдаты самовольно ушли домой, чтобы вспахать
землю, посеять хлеб, починить дома и поправить изгороди. Полковые коман-
диры, зная, что предстоят жаркие бои,  посылали  этим  солдатам  письма,
прося вернуться в часть, и, понимая положение вещей, обещали, что с  на-
рушителей ничего не спросится. Чаще всего солдаты возвращались, если ви-
дели, что в ближайшие месяцы их близким голод не грозит.  Эти  "пахотные
отлучки" не ставились на одну доску с дезертирством перед лицом  неприя-
теля, но они не могли не ослаблять армии.
   Доктор Мид поспешил нарушить неловкое молчание. Голос его звучал  хо-
лодно:
   - Численное превосходство сил противника над нашими вооруженными  си-
лами никогда не имело существенного значения. Один конфедерат стоит  дю-
жины янки.
   Дамы закивали. Эта истина была всем известна.
   - Так было в первые месяцы войны, - сказал Ретт Батлер.  -  Возможно,
так было бы и сейчас, будь у конфедератов пули для винтовок,  сапоги  на
ногах и не пустой желудок. А вы что скажете, капитан Эшберн?
   Он говорил вкрадчиво и все с тем же показным смирением. Кэйри  Эшберн
был в большом затруднении, так как он - по всему было видно - тоже креп-
ко недолюбливал капитана Батлера и охотно принял бы сторону доктора,  но
лгать Кэйри не умел. Потому он и попросился на фронт, невзирая  на  свою
искалеченную руку, что понимал то, чего не понимало гражданское  населе-
ние города, - серьезность положения. И таких, как он, было немало -  не-
мало одноногих калек, ковылявших на деревяшках, одноруких, или  с  отор-
ванными пальцами, или слепых на один глаз, которые,  безропотно  оставив
работу в интендантских службах, в госпитале, в железнодорожном депо  или
на почте, возвращались в свои прежние войсковые части.  Они  знали,  что
старине Джо нужен сейчас каждый солдат.
   Капитан Эшберн ничего не ответил, и  доктор  Мид,  потеряв  терпение,
загремел:
   - Наши солдаты и раньше сражались без сапог и  с  пустым  желудком  и
одерживали победы. И они снова будут сражаться и  победят!  Говорю  вам:
генерала Джонстона не выбить с его позиций! Горные твердыни  всегда,  во
все времена служили  надежным  оплотом  против  захватчиков.  Вспомните,
вспомните про Фермопилы!
   Как ни старалась Скарлетт что-нибудь вспомнить, слово "фермопилы" ни-
чего ей не говорило.
   - Но они же погибли там все, при Фермопилах, все до единого  солдата,
разве не так, доктор? - спросил Ретт, и губы его дрогнули  -  он,  каза-
лось, с трудом сдерживал смех.
   - Вы, должно быть, смеетесь надо мной, молодой человек!
   - Что вы, доктор! Помилуйте! Вы меня не поняли. Я просто хотел  полу-
чить у вас справку. Я плохо помню античную историю.
   - Если потребуется, наши солдаты тоже полягут все до единого,  но  не
допустят, чтобы янки продвинулись в глубь Джорджии, - решительно  заявил
доктор. - Только этого не будет. Они выбьют янки  из  пределов  Джорджии
после первой же схватки.
   Тетушка Питтипэт торопливо поднялась с кресла  и  попросила  Скарлетт
сыграть для гостей что-нибудь на фортепьяно и  спеть.  Она  видела,  что
разговор быстро принимает бурный и опасный оборот. Она с  самого  начала
знала, что не обойдется без неприятностей, если оставить  Ретта  Батлера
ужинать. С ним никогда не обходится без неприятностей. Она просто не по-
нимала, как этот человек умудряется всегда всех бесить. О господи,  гос-
поди! И что только Скарлетт находит в нем! И как дорогая Мелани решается
его защищать!
   Скарлетт поспешно направилась в гостиную, а на веранде воцарилась ти-
шина, насыщенная неприязнью к Ретту Батлеру. Как может кто-то не  верить
всем сердцем и всей душой в непобедимость генерала Джонстона и его  сол-
дат? Верить - это священный долг каждого. А тот, чье вероломство  лишило
его этой веры, должен хотя бы из чувства приличия держать язык за  зуба-
ми.
   Скарлетт взяла несколько аккордов, и из гостиной донеслись  печальные
и неясные слова популярной песни:
   В палату, пропахшую кровью,
   Где рядом - живой и мертвец,
   Одаренный чьей-то любовью,
   Доставлен был юный храбрец.
   Столь юный, любимый столь нежно.
   И зримо на бледном челе
   Мерцал приговор неизбежный:
   Он скоро истлеет в земле.
   "В поту золотистые кудри..." - грустило глуховатое сопрано  Скарлетт.
Тут Фэнни, приподнявшись с кресла, крикнула слабым, сдавленным голосом:
   - Спойте что-нибудь другое!
   Музыка оборвалась. Скарлетт растерянно умолкла. Затем поспешно  заиг-
рала вступление к "Серым мундирам", но, вспомнив, как трагичен  конец  и
этой песни, совсем смешалась и взяла неверный аккорд. После этого форте-
пьяно некоторое время молчало, ибо Скарлетт окончательно стала в  тупик:
во всех песнях была печаль, смерть, разлука.
   Ретт встал, положил Уэйда на колени Фэнни Элсинг и скрылся  в  гости-
ной.
   - Сыграйте "Мой дом, мой Кентукки", - спокойно подсказал он, и  Скар-
летт обрадовано заиграла и запела. Сочный бас Ретта вторил ей,  и  когда
они начали второй куплет, напряжение на веранде стало ослабевать,  хотя,
видит бог, и эту песню никак нельзя было назвать веселой. Еще день,  еще
два свою ношу нести И не ждать ниоткуда подмоги. Еще день,  еще  два  по
дорогам брести, Здравствуй, дом мой, о мой Кентукки...
   Пока что все предсказания доктора Мида сбывались. Генерал Джонстон  и
в самом деле стоял как неприступный, несокрушимый бастион  в  горах  под
Далтоном в ста милях от Атланты. Так незыблемо он стоял и так ожесточен-
но противился стремлению Шермана проникнуть в долину и двинуться  к  Ат-
ланте, что янки отошли назад и созвали совещание. Поскольку им не удава-
лось прорвать серые линии ударом в лоб, они под покровом ночи пошли гор-
ными тропами в обход, рассчитывая напасть на Джонстона с тыла и  перере-
зать железнодорожные пути у Резаки, в пятнадцати милях от Далтона.
   Как только эти две драгоценные полоски стали оказались  под  угрозой,
конфедераты покинули с такой отчаянной решимостью защищаемые ими  стрел-
ковые гнезда и форсированным маршем при блеске звезд двинулись к  Резаке
наиболее коротким, прямым путем, и янки, спустившись с предгорий,  вышли
прямо на них, но войска южан были уже готовы к встрече: брустверы возве-
дены, батареи расставлены, солдаты лежали в окопах, ощетинившись  штыка-
ми, - все было как под Далтоном.
   Когда от раненых, прибывавших из Далтона, начади поступать отрывочные
сведения об отступлении старины Джо к Резаке, Атланта  была  удивлена  и
слегка встревожена. Маленькое темное облачко появилось на  северо-западе
- первый вестник надвигающейся летней грозы. О чем думает генерал,  поз-
воляя янки продвинуться на восемнадцать миль в глубь  Джорджии?  Горы  -
это природная, естественная крепость, вот и доктор Мид так говорил.  По-
чему же старина Джо не задержал противника там?
   Войска Джонстона оказали отчаянное сопротивление у Резаки и снова от-
разили атаку янки, но Шерман повторил свой фланкирующий  маневр,  обошел
противника, взяв его в полукольцо, переправился через реку Оостанаула  и
создал угрозу железнодорожной линии в тылу у конфедератов. И снова серые
мундиры спешно покинули свои красные глиняные окопы, чтобы отстоять  же-
лезнодорожное полотно, и, усталые, измотанные боями, переходами, недосы-
панием и как всегда голодные, совершили еще один быстрый бросок в  глубь
долины. Опередив янки, они вышли к маленькому селению Калхоун,  в  шести
милях от Резаки, окопались и к приходу янки готовы были к обороне. Атака
повторилась, завязалась жестокая схватка, и нападение было отбито. Изму-
ченные конфедераты повалились на землю, побросав винтовки, моля  бога  о
передышке, об отдыхе. Но отдыха для них не было. Шерман  неумолимо,  шаг
за шагом приближался, обходя их с флангов, вынуждая снова и снова отсту-
пать, дабы удерживать железнодорожные пути у себя за спиной.
   Конфедераты спали на ходу, слишком измученные, чтобы о чем-нибудь ду-
мать. Но когда их сознание в какой-то миг прояснялось, они верили в ста-
рину Джо. Они понимали, что отступают, но знали также, что  ни  разу  не
были побиты. Просто их было слишком мало, чтобы одновременно  и  удержи-
вать позиции, и препятствовать обходным маневрам Шермана. Они могли  по-
бить янки и били их всякий раз, когда те останавливались  и  вступали  в
схватку. Каков будет конец этого отступления, они не знали.  Но  старина
Джо знал, что делает, и этого им было довольно. Он искусно проводил отс-
тупление, ибо убитых с их стороны было немного, а янки они  поубивали  и
забрали в плен великое множество. Сами они не потеряли ни одного фургона
и только четыре орудия. Не потеряли они и железнодорожных путей у себя в
тылу. Шерману не удалось их захватить - не помогли ни фронтальные атаки,
ни кавалерийские налеты, ни обходные маневры.
   Железная дорога. Она по-прежнему была в их руках - эти узкие  полоски
металла, убегавшие, виясь, по залитым солнцем полям  вдаль,  к  Атланте.
Люди устраивались на ночлег так, чтобы видеть поблескивавшие  при  свете
звезд рельсы. Люди падали, сраженные пулей, и последнее,  что  видел  их
угасающий взор, были сверкающие под беспощадным солнцем рельсы и  струя-
щееся над ними знойное марево.
   Войска отходили в глубь страны по долине, а впереди  них  оказывалась
армия беженцев. Плантаторы и безземельные, богатые  и  бедные,  белые  и
черные, женщины и дети, старики и калеки, раненые  и  умирающие  и  даже
женщины на сносях запрудили дороги к Атланте: они шли пешком, они  ехали
на поездах, верхом, в экипажах, на повозках, доверху загруженных  сунду-
ками и всякой домашней утварью... На пять миль впереди отступающей армии
катилась волна беженцев, застревая в Резаке,  в  Калхоуне,  Кингстоне  -
каждый раз в надежде услышать, что янки отброшены  назад  и  путь  домой
свободен. Но не было для них пути обратно по этой солнечной долине.  Се-
рые ряды солдат проходили мимо покинутых поместий, брошенных ферм, опус-
тевших хижин с распахнутыми настежь дверями. Кое-где можно было  увидеть
одинокую фигуру женщины, не покинувшей родного гнезда, и возле нее кучку
перепуганных рабов. Женщины выходили  на  дорогу,  чтобы  приветствовать
солдат, напоить жаждущих свежей водой, принесенной в ведерке из колодца,
перевязать раненых или похоронить мертвых на своем семейном кладбище. Но
чаще солнечная долина казалась совсем безлюдной и заброшенной - лишь па-
лимые солнцем посевы одиноко стояли в полях.
   Снова обойденный с флангов под Калхоуном, Джонстон отступил к Адаирс-
виллу, где завязалась жаркая перестрелка, оттуда - к Кассвиллу  и  затем
дальше на юг, к  Картерсвиллу.  Теперь  уже  неприятель  продвинулся  на
пятьдесят пять миль от Далтона. Проделав еще пятнадцать миль  по  дороге
отступлений и боев, серые цепочки заняли  твердый  оборонительный  рубеж
под Нью-Хоуп-Черч и окопались. Синие цепочки неотвратимо наползали,  из-
виваясь, как невиданные змеи, ожесточенно нападали,  жалили,  оттягивали
свои поредевшие ряды назад и бросались в атаку снова и  снова.  Жестокие
бои под Нью-Хоуп-Черч длились безостановочно одиннадцать  суток,  и  все
атаки противника были отбиты в кровавом бою. После чего Джонстон,  снова
обойденный с флангов, отступил со своей обескровленной армией еще на не-
сколько миль.
   Потери армии конфедератов при Нью-Хоуп-Черч убитыми и  ранеными  были
огромны. Поезда с ранеными прибывали в Атланту один за другим,  и  город
пришел в смятение. Такого количества пострадавших здесь не видели ни ра-
зу, даже после битвы при Чикамауге. Госпитали были переполнены,  раненые
лежали прямо на полу в опустевших складах и на кипах хлопка - в хранили-
щах. Все гостиницы, все пансионы и  все  частные  владения  были  забиты
жертвами войны. Не избег этой участи и дом тетушки Питтипэт, хотя она  и
пробовала протестовать, заявляя, что это верх неприличия - держать в до-
ме незнакомых мужчин, особенно когда Мелани в интересном положении и мо-
жет выкинуть от страшного зрелища крови и ран. Но Мелани подтянула повы-
ше верхний обруч своего кринолина, дабы скрыть выступающий живот, и  ра-
неные наводнили кирпичный дом. Один за другим потекли  дни  беспрерывной
стряпни, стирки, скатывания бинтов, щипания корпии, перекладываний, при-
подниманий, обмахиваний веерами, вперемежку с жаркими бессонными  ночами
под аккомпанемент бессвязных выкриков раненых, мечущихся в бреду  в  со-
седней комнате. Когда задыхающийся город больше уже никого не мог  вмес-
тить, поток раненых был направлен в госпитали Мейкона и Огасты.
   Хлынувшая в Атланту волна раненых принесла с собой ворох разноречивых
сообщений; приток беженцев рос, затопляя и без того забитый  людьми  го-
род, и охваченная волнением Атланта гудела. Маленькое облачко, появивше-
еся на небосклоне, стремительно росло, превращаясь в  огромную  зловещую
грозовую тучу, и на город повеяло леденящим душу ветром.
   Никто еще не утратил веры в непобедимость армии,  но  никто-никто  из
гражданского населения, во всяком случае, - не верил больше  в  генерала
Джонстона. От Нью-Хоуп-Черч было всего тридцать пять миль до Атланты! За
три недели генерал  Джонстон  позволил  янки  отбросить  его  войско  на
шестьдесят пять миль! Почему, вместо  того  чтобы  остановить  янки,  он
беспрерывно отступает? Он тупица и даже того хуже! Седобородые  мужи  из
войск внутреннего охранения и милиции, благополучно пересидевшие все бои
в Атланте, утверждали, что они провели бы эту кампанию куда лучше,  и  в
доказательство чертили на  скатертях  карты  военных  действий.  Генерал
Джонстон, вынужденный отступать все дальше и дальше,  когда  его  войско
совсем поредело, в отчаянии воззвал к  губернатору  -  Брауну,  прося  о
подкреплении за счет именно этих гарнизонных служак, но  те  чувствовали
себя в полной безопасности. Ведь губернатор уже однажды не  внял  такому
же требованию со стороны Джефа Дэвиса. Чего ради станет он удовлетворять
просьбу генерала Джонстона?
   Бои и отступления! И снова бои, и снова  отступления!  Двадцать  пять
суток почти ежедневных боев и семьдесят пять миль отступлений  выдержала
армия конфедератов. Теперь уже и Нью-Хоуп-Черч остался  позади,  превра-
тившись в еще одно воспоминание в ряду других таких же безумных воспоми-
наний, в которых, как в кровавом тумане, смешалось все: и жара, и  пыль,
и голод, и усталость... и шлеп, шлеп сапогами по красным колеям дорог, и
шлеп, шлеп по красной слякоти... и в бой, и отходи, и окапывайся, и сно-
ва в бой, и снова отходи, и снова окапывайся, и снова в  бой...  Нью-Хо-
уп-Черч был кошмаром уже из какой-то другой жизни и  таким  же  кошмаром
был и Биг-Шэнти, где они внезапно повернули и ударили по янки,  налетели
на них как черти. Но, сколько бы они ни били янки, оставляя позади  усе-
янные синими мундирами поля, вокруг снова были янки, снова свежие и све-
жие пополнения, снова с северо-востока наползало  зловещее  синее  полу-
кольцо, прорываясь в тыл конфедератам, к железной дороге, к Атланте!
   От Биг-Шэнти измученные, не спавшие ночи и ночи подряд отряды  отсту-
пили вдоль дороги до горы Кеннесоу, неподалеку от маленького городка Ма-
риетты, и заняли там оборонительный рубеж, растянувшись дугой на  десять
миль. На крутых склонах горы они вырыли свои одиночные окопчики,  а  над
ними, на вершине, расположили батареи. Обливаясь потом, чертыхаясь, сол-
даты на руках втаскивали тяжелые орудия на благословенные кручи, куда не
могли взобраться мулы. Раненые и вестовые, прибывавшие в Атланту,  успо-
каивали перепуганное население города. Кручи Кеннесоу  неприступны.  Так
же как и гора Пай и гора Лост, расположенные рядом и  тоже  укрепленные.
Янки не смогут выбить старину Джо с его позиций, и  теперь  им  едва  ли
удастся обойти его с флангов, так как укрытые в горах батареи держат под
огнем все дороги на много миль. Атланта вздохнула было свободно, но...
   Но ведь гора Кеннесоу была всего в двадцати двух милях от города!
   В день, когда первые раненые с горы Кеннесоу стали прибывать в город,
экипаж миссис Мерриуэзер остановился перед домом тетушки Питти в  совер-
шенно не предусмотренный для визитов час - в семь утра, и черный  слуга,
дядюшка Леви, был послан наверх, к Скарлетт: пусть она  немедленно  оде-
нется - надо ехать в госпиталь. Фэнни Элсинг и сестры Боннелл,  поднятые
ни свет ни заря с постелей, отчаянно зевали на заднем сиденье экипажа, а
элсинговская кормилица с крайне недовольным видом  сидела  на  козлах  с
корзиной свежевыстиранных бинтов на коленях. Скарлетт встала  с  постели
раздосадованная, так как протанцевала всю ночь напролет на балу в гарни-
зоне, и у нее от усталости гудели ноги. Пока Присси застегивала  на  ней
самое старое и поношенное ситцевое платье, надевавшееся только в  госпи-
таль, она мысленно проклинала деятельную и неутомимую миссис  Мерриуэзер
и раненых, а заодно и всю Конфедерацию в целом. Наскоро хлебнув горького
пойла из сушеного батата и поджаренной кукурузы, заменявшего  кофе,  она
вышла из дому и забралась в коляску.
   Осточертела ей эта работа в госпитале. Сегодня же она  скажет  миссис
Мерриуэзер, что Эллин прислала письмо: просит ее приехать  домой  погос-
тить.
   Однако толку от этого вышло мало. Достойная матрона в платье с  засу-
ченными выше локтя рукавами и в широченном переднике, облегавшем ее  до-
родную фигуру, искоса метнула на нее острый взгляд и сказала:
   - Чтобы я больше не слышала от вас этого вздора, Скарлетт  Гамильтон!
Сегодня же напишу вашей матушке и объясню, как мы нуждаемся в вашей  по-
мощи. Не сомневаюсь, что она поймет и разрешит вам  остаться.  А  теперь
надевайте передник и живей - к доктору Миду. Ему нужна помощница  делать
перевязки.
   "О боже! - угрюмо подумала Скарлетт. - Да в том-то и беда. Мама,  ко-
нечно же, велит мне остаться здесь, а я просто погибаю от этой вони,  не
могу я больше! Вот будь я старухой - тогда сама командовала бы девчонка-
ми, а мной никто бы не командовал... И послала бы  я  всех  этих  старых
ведьм во главе с миссис Мерриуэзер ко всем чертям!"
   Да просто с души воротит от этого госпиталя, от этого зловония, вшей,
немытых, искалеченных тел. Если поначалу в работе для нее была  новизна,
какая-то романтика, то еще год назад ей все приелось. К тому же эти  ра-
неные, испытавшие горечь отступления, были совсем не так привлекательны,
как те, из первых эшелонов. Они не проявляли к ней никакого интереса. От
них только одно и можно было услышать: "Как там  наши  бьются?"  "А  что
предпринял сейчас старина Джо?" "Страх какой мозговитый командир старина
Джо". А Скарлетт старина Джо совсем не казался таким уж мозговитым. Все,
что он сумел сделать, - это позволил янки проникнуть на восемьдесят  во-
семь миль в глубь Джорджии. Нет, эти раненые были ей совсем не симпатич-
ны. К тому же очень уж многие  из  них  умирали-умирали  быстро,  молча,
слишком истощенные, чтобы бороться с гангреной, заражением крови,  тифом
и пневмонией, начавшимися прежде, чем они смогли добраться до Атланты  и
попасть в руки врача.
   Дни стояли жаркие, и в отворенные окна тучами залетали мухи - жирные,
ленивые мухи, истощавшие терпение раненых хуже, чем боли от  ран.  Волны
страданий и смрада обступали Скарлетт со всех сторон, вздымались все вы-
ше и выше. Ее свеженакрахмаленное платье взмокло от пота,  пока  она,  с
тазом в руках, следовала за доктором Мидом, переходя от раненого к ране-
ному.
   Боже, как ей было гадко, какие усилия  она  прилагала,  чтобы  ее  не
стошнило у всех на глазах, когда блестящий нож доктора Мида  вонзался  в
истерзанное тело! А как ужасно было слышать доносившиеся из операционной
вопли, когда там  производилась  ампутация!  Как  мучительно  испытывать
чувство жалости и бессилия, глядя на бледные  лица  искалеченных  людей,
слышавших эти вопли и напряженно обкидавших, что доктор сейчас  подойдет
и скажет: "Что поделаешь, мой мальчик, руку тебе  придется  отнять.  Да,
да, я понимаю, но ты же видишь эти багровые пятна? Придется тебе  с  ней
расстаться".
   Хлороформа не хватало, и к нему приходилось прибегать лишь при  самых
тяжелых ампутациях; опиум тоже был на вес золота, и  его  давали  только
умирающим, чтобы облегчить им переход на тот свет, а оставшимся на  этом
свете облегчить страдания было нечем. И ни хинина, ни йода не было  сов-
сем. Да, Скарлетт все это осточертело, и в то утро она позавидовала  Ме-
лани, которую беременность спасала от работы в госпитале. Это была почти
единственная причина, считавшаяся уважительной в глазах общества  и  из-
бавлявшая от ухода за ранеными.
   В полдень Скарлетт сняла передник и потихоньку улизнула из госпиталя,
пока миссис Мид писала письмо под диктовку какого-то долговязого  негра-
мотного горца. Скарлетт чувствовала, что силы ее иссякли. Достаточно  уж
ею помыкали. К тому же она знала, что сейчас прибудет еще состав с ране-
ными, и тогда ей придется работать до ночи и даже поесть, возможно,  бу-
дет некогда.
   Она быстро миновала два коротких квартала до Персиковой улицы,  жадно
и глубоко, насколько позволял туго затянутый корсет, вдыхая  чистый,  не
отравленный смрадом воздух. На углу она остановилась,  раздумывая,  куда
бы направиться; ей стыдно было возвратиться к тете Питти, но она  твердо
решила, что в госпиталь назад не пойдет, и тут вдруг увидела проезжавше-
го в кабриолете Ретта Батлера.
   - Вы похожи сейчас на дочку старьевщика, - заметил он, одним взглядом
охватив заштопанное лиловатое ситцевое платье в пятнах от пота  и  расп-
лескавшейся из таза воды. Скарлетт не знала, куда деваться от  смущения,
и страшно обозлилась. Почему он всегда обращает внимание на дамские туа-
леты, да еще позволяет себе делать грубые замечания по поводу ее  неряш-
ливого вида!
   - Ваше мнение меня не интересует, спуститесь-ка, помогите мне сесть и
отвезите куда-нибудь, где бы меня никто не мог увидеть. Я не  вернусь  в
госпиталь - пусть меня повесят! Не я выдумала эту войну и не вижу причи-
ны, почему я должна работать до потери сознания...
   - Но это же отступничество от Нашего Священного Дела!
   - Вам ли это говорить! Помогите мне сесть в кабриолет. Куда бы вы  ни
направлялись, вы сначала повезете меня прокатиться.
   Он спрыгнул на землю, и Скарлетт внезапно подумала: как  приятно  ви-
деть нормального мужчину - не безрукого, не безногого,  не  окривевшего,
не желтого от малярии, не белого как мел от боли -  крепкого,  здорового
мужчину. И хорошо одетого к тому же. И брюки и сюртук Ретта были из  од-
ного и того же материала и сидели на нем отлично, а не болтались как  на
вешалке и не были узки так, что не пошевелиться. При этом они  были  но-
вые, а не какое-нибудь старье, где из прорех выглядывает грязное,  воло-
сатое голое тело. Словом, вид у Ретта был такой, точно ему неведомы  ни-
какие заботы на свете, и это само по себе казалось  просто  невероятным,
ибо теперь все мужчины были какие-то озабоченные,  встревоженные,  мрач-
ные. А смуглое лицо Ретта хранило безмятежное выражение, и когда он под-
саживал Скарлетт  в  кабриолет,  яркий,  чувственный  рот  его  с  почти
женственно-красивым изгибом губ тронула беззаботная улыбка.
   Следом за ней он вскочил в экипаж и опустился на сиденье рядом, и она
заметила, как играют мускулы под его щегольским костюмом, и  снова,  как
всегда, ее внезапно взволновало исходившее от него  ощущение  недюжинной
силы. Со смутным, тревожным чувством, неходким на страх, она, словно за-
чарованная, не могла отвести глаз от его сильных рук  и  плеч.  Крепкое,
мускулистое тело Ретта, казалось, таило в себе такую  же  беспощадность,
как его резкий, холодный ум. И вместе с тем его отличала  мягкая  грация
пантеры - ленивая грация хищника, нежащегося на солнце, но в любую мину-
ту готового к смертоносному прыжку.
   - Ах, вы, маленькая мошенница, - сказал Ретт и прищелкнул языком, по-
гоняя лошадь. - Вы же, конечно, всю ночь до утра протанцевали с солдата-
ми, дарили им розы и ленты и уверяли всех, что готовы  умереть  за  наше
Дело, а  когда  понадобилось  перевязать  двух-трех  раненых  и  поймать
двух-трех вшей, поспешили удрать.
   - Вы не можете поговорить о чем-нибудь другом и  подстегнуть  лошадь?
Не хватает еще попасться на глаза дедуле Мерриуэзеру, когда он выйдет из
своей лавки. Старик не преминет, конечно, все  разболтать  старухе...  Я
хочу сказать, миссис Мерриуэзер.
   Ретт легонько стегнул лошадь кнутом, и она припустилась бодрой  рысью
через площадь Пяти Углов к железнодорожному переезду, рассекавшему город
надвое. Состав с ранеными только что подошел к платформе, и  санитары  с
носилками бегали под палящим солнцем, перетаскивая раненых в  санитарные
фуры и крытые интендантские фургоны. Наблюдая за этим, Скарлетт не испы-
тывала угрызений совести - только чувство огромного  облегчения  оттого,
что ей удалось сбежать.
   - Я устала, и меня просто тошнит от этого старого госпиталя, - сказа-
ла она, оправляя свои пышные юбки и туже завязывая под подбородком ленты
шляпки. - Каждый день прибывают новые и новые раненые. И во всем виноват
этот генерал Джонстон. Если бы он стоял себе и стоял под Далтоном,  янки
бы уже...
   - Но он и стоял, глупое вы дитя. А если бы он  еще  продолжал  стоять
там, Шерман обошел бы его с флангов, поймал в мешок и  уничтожил.  И  мы
потеряли бы железную дорогу, а Джонстон за железную дорогу-то и бьется.
   - Ну и что, - сказала Скарлетт, ибо военная стратегия  была  выше  ее
понимания. - Все равно это его вина. Он должен был что-нибудь сделать, и
по-моему, его надо сместить. Почему он не стоит на месте и не сражается,
а все отступает и отступает?
   - Вы рассуждаете совсем как те, кто теперь кричит: "Голову ему с плеч
долой!", потому что он не в силах совершить невозможное.  Он  был  нашим
Христом Спасителем, когда сражался под Далтоном, а к горе  Кеннесоу  уже
стал Иудой Предателем - и это все за каких-нибудь шесть недель. А  стоит
ему отогнать янки назад миль на двадцать,  и  он  опять  станет  Иисусом
Христом. Дитя мое, у Шермана вдвое больше солдат, чем у Джонстона, и  он
может себе позволить потерять двух своих молодцов за каждого нашего доб-
лестного воина. Джонстону же нельзя терять ни одного солдата. Ему  поза-
рез нужно подкрепление. А что ему дадут? "Любимчиков Джо Брауна"?  Много
от них будет толку!
   - Да неужели милицию и вправду пошлют на фронт? И войска  внутреннего
охранения тоже? Я про это не слыхала. А откуда вы знаете?
   - Ходят такие слухи. Они распространились после того, как сегодня ут-
ром прибыл поезд из Милледжвилла. Поговаривают,  что  милиция  и  войска
внутреннего охранения будут отправлены к генералу Джонстону для подкреп-
ления. Да, любимчикам губернатора Брауна придется наконец понюхать поро-
ху, и сдается мне - для многих из них это будет большой  неожиданностью.
Они, конечно, никак не думали, что им придется участвовать в  боях.  Гу-
бернатор, можно сказать, пообещал им, что этого не  произойдет.  Да,  их
хорошо обставили. Они чувствовали себя как за каменной стеной, поскольку
губернатор стоял за них горой, даже против Джефа Дэвиса, и отказался по-
слать их в Виргинию. Заявил, что они нужны для обороны штата. Ведь никто
же не думал, что война докатится и до их двора и им в самом деле придет-
ся оборонять свой штат!
   - О, как вы можете насмехаться, вы, бессердечное  чудовище!  Подумай-
те-ка, кто там, в этих войсках, - одни старые старики и  совсем  зеленые
подростки. Что же, и этот мальчишка Фил Мид должен идти, и дедушка  Мер-
риуэзер, и дядя Генри Гамильтон?
   - Я имею в виду не подростков и не ветеранов  Мексиканской  войны.  Я
говорю о храбрецах вроде Уилли Гинена, которые так любят щеголять в  во-
енной форме и размахивать саблей...
   - А вы-то сами?
   - Мимо цели, моя дорогая. Я не ношу военной  формы  и  не  размахиваю
саблей, и судьба Конфедерации совсем меня не тревожит. Более того,  меня
в войска внутреннего охранения, да и в любые другие  войска  калачом  не
заманишь. После Вест-Пойнта я буду сыт военной муштрой до конца дней мо-
их... Но я желаю удачи старине Джо. Генерал  Ли  не  может  послать  ему
подкрепления, потому что янки не дают  ему  покоя  в  Виргинии.  Поэтому
войска Джорджии - единственное, на что он может  рассчитывать.  Конечно,
он заслуживает большего - ведь это великий стратег. Он всегда ухитряется
поспеть на место раньше янки. Но ему придется все время отступать,  если
он хочет сохранить железную дорогу. И помяните мое слово, когда янки вы-
нудят его спуститься с гор сюда, в долину, ему придет конец.
   - Сюда? - вскричала Скарлетт. - Вы же прекрасно знаете, что так дале-
ко янки никогда не заберутся!
   - Кеннесоу всего в двадцати двух милях отсюда, и я  готов  держать  с
вами пари...
   - Ретт! Взгляните, что это за толпа там, в конце  улицы?  Это  же  не
солдаты. Что там такое... Да ведь это негры!
   Огромное облако красной пыли вздымалось над улицей, и оттуда доносил-
ся шум шагов и звуки доброй сотни негритянских голосов - низких, гортан-
ных голосов, беззаботно распевавших гимн,  Ретт  остановил  кабриолет  у
обочины, и Скарлетт с любопытством уставилась на толпу обливавшихся  по-
том негров с лопатами и мотыгами на плечах, двигавшуюся по улице под во-
дительством офицера и взвода солдат в форме инженерных войск.
   - Что там такое? - снова повторила Скарлетт.
   И тут она заметила высоченного негра-запевалу, шагавшего в первом ря-
ду. Это был черный великан почти шести с половиной футов ростом, двигав-
шийся с упругой грацией сильного животного;  его  белые  зубы  сверкали,
когда он выводил мелодию гимна "Спустись с горы к нам, Моисей",  которую
за ним подхватывал хор. Не может же быть второго такого  здоровенного  и
такого голосистого негра в штате - конечно, это Большой Сэм -  надсмотр-
щик из Тары. Но что он делает здесь, так далеко от дома,  да  тем  более
сейчас, когда на плантации нет управляющего и он  -  единственная  опора
Джералда, его правая рука?
   Она приподнялась на сиденье,  стараясь  всмотреться  получше,  и  тут
взгляд высокого негра упал на нее, и его черное лицо расплылось  в  вос-
торженной улыбке: он не узнал ее. Лопата выпала у него из рук,  он  было
остановился и двинулся прямо к ней, поворачиваясь на ходу к шагавшим ря-
дом с ним неграм и громко восклицая:
   - Господи! Да это же мисс Скарлетт! Эй, вы! Илайя! - Апостол  Пророк!
Это же мисс Скарлетт!
   Ряды смешались. Толпа приостанавливалась, неуверенно топчась на  мес-
те, а Большой Сэм, за которым следовали  еще  трое  здоровенных  негров,
бросился через улицу к кабриолету. Офицер устремился за  ними  вдогонку,
крича:
   - На место, на место! На место, говорю тебе, не то я буду...  О,  это
вы, миссис Гамильтон. Доброе утро, мэм. Здравствуйте, сэр.  Что  вы  тут
натворили - неподчинение, мятеж! Видит бог, я и так уже  хватил  сегодня
лиха с этими парнями.
   - О, капитан Рэндл, не браните их! Это же  наши  негры.  Это  Большой
Сэм, наш надсмотрщик, и те Тоже из Тары - Илайя, и  Пророк,  и  Апостол.
Конечно, им захотелось поговорить со мной. Как поживаете, ребятки?
   Она поздоровалась со всеми поочередно, ее маленькая  белая  ручка  на
мгновение исчезала в огромной черной лапище. Все четверо приплясывали на
месте, радуясь встрече, гордясь перед остальными своей молодой  красави-
цей хозяйкой.
   - Что вы делаете здесь, ребята? Как вы забрались в такую даль? Может,
вы сбежали, а? Тогда патруль заберет вас в два счета!
   Негры так и покатились со смеху, очень довольные ее шуткой.
   - Мы сбежали? - удивился Большой Сэм. - Нет, мэм, мы не  беглые.  Они
приехали и забрали нас, потому как мы самые большие и сильные в Таре.  -
Сэм горделиво улыбнулся, сверкнув белыми зубами. - А  за  мной  посылали
особо, потому как я хорошо пою. Да, мэм, мистер Фрэнк Кеннеди приехал  и
забрал нас.
   - Но почему он вас забрал. Большой Сэм?
   - Как почему, мисс Скарлетт? Будто вы не слыхали? Нам ведено рыть тут
канавы для белых жентмунов. Они будут в них прятаться, когда придут  ян-
ки.
   Капитан Рэндл и сидевшие в кабриолете с трудом сдержали улыбку, услы-
хав такое истолкование назначения окопов.
   - Правду сказать, когда меня забрали, мистера Джералда чуть  удар  не
хватил. Он сказал, что без меня ему никак не управиться с хозяйством. Но
мисс Эллин сказала: "Берите, берите его,  мистер  Кеннеди.  Большой  Сэм
нужней Конфедерации, чем нам". И дала мне доллар и приказала делать все,
что белые господа мне велят. Ну, вот мы и здесь.
   - Что все это значит, капитан Рэндл?
   - Да очень просто. Мы должны лучше укрепить подступы к  Атланте,  вы-
рыть окопы еще на несколько миль, а генерал не может посылать на эти ра-
боты солдат с передовой. Так что мы вынуждены были  согнать  сюда  самых
сильных негров со всех плантаций.
   - Но зачем же...
   Холодок страха ознобом пробежал у нее по телу. Мили новых окопов! За-
чем им еще окопы? Ведь прошлый год земляные редуты с  установленными  на
них батареями возводились вокруг Атланты - в миле от центра города.  Эти
земляные укрепления были связаны траншеями с окопами,  которые  тянулись
миля за милей, окружая город со всех сторон. И еще окопы!
   - Но зачем нам еще укрепления, разве мало их уже возведено? Нам же не
понадобятся и те, что есть. Ведь генерал, конечно же, не допустит...
   - Наши теперешние укрепления расположены всего в одной миле от  горо-
да, - сухо сказал капитан  Рэндл.  -  А  это  слишком  близко  для  спо-
койствия... и для безопасности. Новые окопы будут выдвинуты  дальше.  Вы
понимаете, что при новом  отступлении  наши  войска  могут  приблизиться
вплотную к Атланте.
   Он тут же пожалел о своих словах, заметив, как ее  глаза  расширились
от страха.
   - Но, конечно, нового отступления не последует, - поспешил  он  доба-
вить. - Наши батареи размещены на склонах горы и держат  под  огнем  все
дороги. Янки не могут пройти.
   Но Скарлетт видела, как капитан опустил глаза под бесстрастным прони-
цательным взглядом Ретта, и ее охватил страх. Ей  вспомнились  последние
слова Ретта; "Когда янки вынудят его спуститься в долину, ему придет ко-
нец".
   - О, капитан, неужели вы полагаете...
   - Нет, разумеется, нет! Не  забивайте  себе  голову  такими  мыслями.
Просто старина Джо любит принимать меры предосторожности. Поэтому  мы  и
роем новые окопы - только и всего... Но я должен отправляться  дальше...
Очень рад был неожиданной встрече... Прощайтесь с вашей хозяйкой,  ребя-
та, и живо в строй.
   - До свидания, ребята. Если  что-нибудь  с  вами  случится,  заболеет
кто-нибудь или еще что, вы дайте мне знать. Я живу на Персиковой  улице,
почти в самом конце, на выезде из города. Обождите минутку... - Она  по-
рылась в ридикюле. - Ах, боже мой, нет с собой ни цента. Ретт, дайте мне
несколько мелких монет. На вот. Большой Сэм, купи себе и ребятам табака.
И будь умницей, исполняй все, что тебе прикажет капитан Рэндл.
   Строй был восстановлен, колонна двинулась дальше,  над  улицей  снова
поднялось облако красной пыли, и Большой Сэм запел:
   Спустись с горы к нам, Моисей,
   На землю древнего Египта.
   И моему народу путь
   От слуг очисти Фараона.
   - Ретт, капитан Рэндл лгал мне? Как лгут все мужчины - все  стараются
скрыть правду от женщин, боятся, что мы упадем  в  обморок.  Или  он  не
лгал? Но если опасность нам не грозит, зачем они возводят новые укрепле-
ния? О Ретт, неужели в армии так мало солдат, что им понадобились негры?
   Ретт причмокнул, погоняя кобылу.
   - Конечно, в армии чертовски не хватает солдат. Для чего бы иначе по-
надобилось призывать внутреннее охранение? Ну, а что  до  рытья  окопов,
то, по-видимому, они должны сослужить службу в случае осады. Генерал го-
товится занять свои последние рубежи здесь.
   - В случае осады? О, поворачивайте обратно! Я возвращаюсь домой,  до-
мой, в Тару, немедленно.
   - Какая муха вас укусила?
   - Осада! Боже милостивый, осада! Я знаю, что такое осада! Папа был  в
осаде... Или, может быть, это был папин папа, но папа рассказывал мне...
   - О какой осаде вы говорите?
   - Об осаде Дрохеды Кромвелем, когда ирландцам там совсем нечего  было
есть, и папа говорил, что они умирали с голоду прямо на улицах и под ко-
нец съели всех кошек и крыс и разных насекомых, вроде тараканов. Он  го-
ворил, что они даже ели друг друга, пока не сдались, только я никогда не
знала, можно ли этому верить. А когда Кромвель взял город, то всех  жен-
щин... Осада! Матерь божья!
   - Вы просто дикарка - такой невежественной женщины я, право,  еще  не
встречал. Осада Дрохеды - ведь это было в семнадцатом столетии, и мистер
О'Хара едва ли мог быть свидетелем ее. К тому же Шерман не Кромвель...
   - Нет, он еще хуже. - Говорят...
   - Что же касается экзотических блюд, которыми  питались  ирландцы  во
время осады, то я, пожалуй, предпочту хорошую сочную крысу тому  вареву,
какое мне на днях подали здесь в гостинице.  Нет,  надо  возвращаться  в
Ричмонд. Там можно хорошо поесть, были бы деньги, - Он с насмешкой  гля-
дел на ее испуганное лицо.
   Раздосадованная тем, что он стал  свидетелем  ее  растерянности,  она
воскликнула:
   - А я вообще не понимаю, почему вы все еще здесь! Вам же на все  нап-
левать, лишь бы самому жилось с удобствами и можно  было  хорошо  поесть
и... ну, и всякое такое.
   - По-моему, вкусно поесть "и всякое такое" - это одно из самых прият-
ных времяпрепровождений на свете, - сказал Ретт.  -  А  почему  я  торчу
здесь? Так,  видите  ли,  я  немало  читал  про  осажденные  города,  но
собственными глазами еще ни разу этого не видел. Вот  и  решил  остаться
здесь и понаблюдать. Мне ничто не угрожает, так как я  не  военнообязан-
ный, и набраться впечатлений интересно. Никогда не упускайте случая  ис-
пытать нечто новое, Скарлетт. Это расширяет кругозор.
   - У меня достаточно широкий кругозор.
   - Вероятно, вам лучше знать, но я бы сказал... Впрочем, это не совсем
галантно. А, может быть, я остаюсь здесь, чтобы спасти вас,  если  город
действительно будет осажден. Мне еще никогда не приходилось спасать пре-
красных дам от гибели. Это тоже будет совсем новое впечатление.
   Она знала, что он просто шутит, но в его голосе ей почудилась серьез-
ная нотка. Она тряхнула головой.
   - Я не нуждаюсь в том, чтобы вы меня спасали. Я  сумею  сама  позабо-
титься о себе, мерси.
   - Не говорите так, Скарлетт. Думайте так, если вам нравится,  но  ни-
когда, никогда не говорите этого мужчине. Это беда  всех  женщин-северя-
нок. Они были бы обольстительны, если бы постоянно не говорили, что уме-
ют постоять за себя, мерси. И ведь в  большинстве  случаев  они  говорят
правду, спаси их господи и помилуй. И конечно, мужчины  оставляют  их  в
покое.
   - Интересно, до чего вы еще договоритесь, - холодно произнесла  Скар-
летт, так как сравнение с женщинами-янки было худшим из оскорблений. - А
насчет осады, я думаю, вы лжете. Сами знаете, что янки никогда не подой-
дут к Атланте.
   - Предлагаю вам пари, что они будут здесь не позднее как через месяц.
Ставлю коробку конфет, а с вас потребую... - Он скользнул взглядом по ее
губам. - С вас потребую поцелуй.
   На миг страх перед вторжением янки снова сжал ее сердце,  но  тут  же
растаял при слове "поцелуй". Теперь она снова почувствовала себя в своей
стихии, и это было куда интересней, чем обсуждение  всяких  там  военных
операций. Она с трудом сдержала торжествующую улыбку. С  того  памятного
дня, когда Ретт подарил ей зеленую шляпку, в его поведении больше не бы-
ло ни малейшего намека на любовное ухаживание. Как бы она ни  старалась,
ей ни разу не удалось втянуть его в сколько-нибудь игривую беседу, и вот
теперь, без всяких поощрений с ее стороны, он вдруг заговорил о  поцелу-
ях.
   - Я не желаю разговаривать с вами о таких интимных вещах,  -  холодно
сказала она и сурово нахмурилась. - И если на то пошло, я скорее поцелую
хрюшку.
   - О вкусах не спорят, и я действительно слышал не раз, что ирландцы и
впрямь питают особое пристрастие к свиньям... даже держат их у себя  под
кроватью. Но, Скарлетт, вам же до смерти хочется целоваться. Вот ведь  в
чем ваша беда. Все ваши поклонники или относятся к вам с чрезмерным ува-
жением - совершенно непонятно, кстати, почему - или  же  слишком  робеют
перед вами и потому не могут вести себя так, как вам  бы  хотелось.  Это
сделало вас невыносимо чванливой. Нужно, чтобы вас кто-то целовал. Ну  и
конечно, тот, кто умеет это делать.
   Разговор принимал совсем не тот оборот, какого она  ждала.  С  Реттом
всегда получалось так. Всегда возникало нечто вроде словесного поединка,
из которого он неизменно выходил победителем.
   - И себя вы, по-видимому, считаете самой подходящей для этого  персо-
ной? - ядовито спросила  она,  с  трудом  обуздывая  нараставшую  в  ней
злость.
   - Да, вполне, если, конечно, мне придет охота взять на себя  труд,  -
небрежно отвечал он. - Говорят, я знаю в этом толк.
   - О, вы... - начала она, глубоко уязвленная таким пренебрежением к ее
чарам. - Да вы просто... - Неожиданно она смешалась и  смущенно  потупи-
лась. Ретт улыбался, но в глубине его темных глаз вдруг жарко  полыхнуло
что-то.
   - Вы, вероятно, удивлены, почему я, подарив вам шляпку и целомудренно
чмокнув вас в щечку, никогда больше не возобновлял своей попытки...
   - Я об этом даже и не...
   - В таком, случае вы не настоящая светская дама, Скарлетт, и я  очень
огорчен. Настоящие светские дамы всегда бывают удивлены, если мужчины не
стараются их поцеловать. Они знают, что не должны этого желать и  должны
делать вид, что оскорблены, если кто-то позволит себе такое,  и  тем  не
менее они хотят, чтобы попытка была сделана... Ну, ничего,  дорогая,  не
унывайте. Когда-нибудь я поцелую вас, и вам это  будет  приятно.  Но  не
сейчас, так что запаситесь терпением.
   Она понимала, что он шутит, и, как всегда, это выводило ее из себя. В
его шутках была слишком большая доля правды. Ладно, на этом их отношения
кончаются. Если когда-нибудь, когда-нибудь он будет  настолько  невоспи-
тан, что попробует позволить себе какие-то вольности, она ему покажет.
   - Не будете ли вы так любезны повернуть обратно,  капитан  Батлер?  Я
хочу возвратиться в госпиталь.
   - Вы в самом деле этого хотите, мой прелестный ангел? Значит, тазы  с
помоями и насекомые вам приятнее беседы со мной? Что ж, ни в  коей  мере
не хотел бы я помешать двум прилежным ручкам трудиться во  славу  Нашего
Доблестного Дела. - Ретт повернул кабриолет, и они  покатили  в  сторону
Пяти Углов.
   - Что же до того, почему я не делал вам больше авансов, -  как  ни  в
чем не бывало продолжал Ретт, словно не заметив ее  нежелания  поддержи-
вать разговор, - так это потому, что я жду, когда вы немного повзрослее-
те; не думаю, чтобы ваш поцелуй доставил мне сейчас ни с чем не  сравни-
мое наслаждение, а я настолько эгоистичен, что  ценю  свои  удовольствия
превыше всего. Целоваться же с маленькими девочками мне  как-то  никогда
не казалось увлекательным.
   Он подавил усмешку, заметив краем  глаза,  как  бурно  вздымается  ее
грудь. Скарлетт явно была вне себя от бешенства.
   - Ну и к тому же, - негромко добавил он, - я жду, когда  воспоминание
о достопочтенном Эшли Уилксе несколько померкнет.
   При упоминании имени Эшли боль внезапно пронзила все  ее  существо  и
слезы обожгли веки. Померкнет? Воспоминание об Эшли никогда не может по-
меркнуть. Даже если он умрет, она будет помнить его,  проживи  она  хоть
сто лет. Ей подумалось, что, быть может,  Эшли  умирает  сейчас  от  ран
где-то там, далеко, далеко, в плену у янки, и у него  нет  даже  одеяла,
чтобы укрыться, и нет возле него никого, кто бы его пожалел, кто  подер-
жал бы его руку в своей руке, и она почувствовала прилив острой ненавис-
ти к этому сытому, благополучному человеку, сидевшему рядом с ней и  ле-
ниво цедившему фразы, в которых она как всегда улавливала насмешку.
   Она не могла произнести ни слова от душившей ее  злобы,  и  некоторое
время они ехали молча.
   - Мне теперь, в сущности, ясно все, что касается вас и Эшли, -  снова
заговорил Ретт. - После той не слишком пристойной сцены в Двенадцати Ду-
бах я наблюдал за вами и сделал кой-какие выводы. Какие  именно?  А  то,
что вы все еще лелеете в своей душе детскую романтическую любовь к этому
человеку и он отвечает вам взаимностью - в той мере, в какой ему  позво-
ляет это его благородная возвышенная натура. А миссис Уилкс находится  в
полном неведении о происходящем, и вы здорово водите ее за нос. Мне ясно
все, за исключением одного, и это чрезвычайно бередит  мое  любопытство:
отважился ли благородный Эшли поцеловать  вас  с  риском  погубить  свою
бессмертную душу?
   Ответом послужило гробовое молчание и повернутая к нему затылком  го-
лова.
   - Ага, прекрасно, значит, все-таки отважился. Вероятно, это  произош-
ло, когда он приезжал сюда в отпуск. И теперь, поскольку благородный Эш-
ли, возможно, уже мертв, вы благоговейно храните этот  поцелуй  в  своем
сердце. Но я не сомневаюсь, что это у вас пройдет, и когда  воспоминание
о его поцелуе изгладится из вашей памяти, я...
   Вне себя от ярости Скарлетт повернулась к нему.
   - Подите вы к дьяволу! - прошипела она сквозь зубы, и ее зеленые, со-
щуренные от ненависти глаза сверкнули, как два узких лезвия, на  переко-
шенном злобном лице. - Остановите кабриолет, иначе я спрыгну на ходу.  Я
знать вас больше не желаю.
   Ретт осадил лошадь, но прежде чем он успел сойти и  помочь  Скарлетт,
она спрыгнула на землю. Кринолин зацепился за  колесо,  и  на  мгновение
глазам всех прохожих на площади Пяти Углов открылось зрелище нижних юбок
и панталон. В ту же секунду Ретт наклонился и отцепил платье.  Скарлетт,
не проронив ни слова, даже не обернувшись, бросилась прочь. Ретт негром-
ко рассмеялся и тронул вожаками лошадь.

   ГЛАВА XVIII

   Впервые с начала войны в Атланте стал слышен грохот орудий. В  ранние
часы утра, когда город еще не пробуждался от сна, со стороны горы Кенне-
соу стали долетать слабые раскаты канонады - глухой гул,  который  можно
было принять за далекую летнюю грозу. Но временами  орудийная  стрельба,
перекрывая городской шум, была слышна и в  полдень.  Люди  старались  не
прислушиваться к ней, старались разговаривать, смеяться, продолжать свои
повседневные дела, не думать о том, что янки там, в двадцати двух  милях
от города, но ухо невольно ловило звуки боя. И у всех  были  напряженные
лица: чем бы ни были заняты руки, уши прислушивались и сердце уходило  в
пятки сотни раз на дню. Канонада стала слышней? Или это просто  кажется?
Остановит их на этот раз генерал Джонстон? Остановит ли?
   Панический страх готов был прорваться наружу. Каждый новый день  отс-
тупления истощал натянутые нервы, и казалось, они вот-вот  не  выдержат.
Все таили свой страх про себя, проявлять его считалось недопустимым,  но
внутреннее напряжение находило выход в громкой критике генерала. Страсти
достигли апогея. Шерман стоял у ворот Атланты. Еще одно отступление мог-
ло отбросить конфедератов на улицы города.
   Дайте нам генерала, который бы не отступал! Дайте нам такого, который
бы стоял и сражался!
   Под далекие глухие раскаты канонады милиция штата  -  "любимчики  Джо
Брауна" - и войска внутреннего охранения маршем  прошли  через  Атланту,
направляясь на оборону мостов и переправ на реке Чаттахучи в тылу у  ге-
нерала Джонстона. День был пасмурный, хмурый, и когда они промаршировали
у Пяти Углов и вышли на улицу Мариетты, начал моросить дождь. Весь город
высыпал поглядеть, как они уходят: все стояли, сбившись в кучки под тен-
тами магазинов на Персиковой улице, и пытались подбадривать  воинов  на-
путственными криками.
   Скарлетт и Мейбелл Мерриуэзер-Пикар получили разрешение отлучиться из
госпиталя, чтобы проводить уходящие войска, поскольку дядя Генри  и  де-
душка Мерриуэзер находились в частях внутреннего охранения, и теперь они
обе стояли вместе с миссис Мид в гуще толпы,  приподымаясь  на  цыпочки,
чтобы лучше видеть. Скарлетт, несмотря на общую для всех южан готовность
верить лишь тому, что обнадеживает и вселяет бодрость, чувствовала,  что
у нее холодеет все внутри при  виде  разношерстных  марширующих  колонн.
Видно, положение стало совсем отчаянным, если  уж  поставили  под  ружье
этих никудышных тыловиков - дряхлых стариков  и  мальчишек!  Попадались,
конечно, и молодые, здоровые мужчины - эти  выглядели  нарядно  в  яркой
форме отборных частей милиции: на шляпах колыхались перья, длинные концы
кушаков развевались на марше. Но стариков и совсем желторотых юнцов было
так много, что сердце Скарлетт сжималось от жалости и страха. Так  много
седобородых мужчин старше ее отца старались бодро шагать в ногу под  мо-
росящим дождем под дробь полкового барабана и свист дудок! Дедушка  Мер-
риуэзер в лучшей шотландской шали миссис Мерриуэзер, накинутой от  дождя
на плечи, шагал в первом ряду и широко  улыбнулся,  приветствуя  женщин.
Мейбелл прошептала Скарлетт на ухо, сжав ей руку.
   - Несчастный старик! Первый же хороший ливень прикончит его,  бедняж-
ку! С таким ишиасом...
   Дядя Генри Гамильтон маршировал в следующем ряду колонны: два  писто-
лета времен Мексиканской войны за поясом, воротник длинного черного сюр-
тука поднят, в руке небольшой саквояж. Рядом с ним вышагивал его  черный
слуга, почти такой же старый, как сам дядя Генри, держа над его и  своей
головой раскрытый зонтик. Плечом к плечу со стариками шли юноши - все  с
виду не старше шестнадцати лет. Многие из них бросили школу, чтобы пойти
на фронт, некоторые были в форме военных училищ - черные перышки  на  их
маленьких серых кепи обвисли под дождем, белоснежные полотняные перевязи
на груди промокли насквозь и потемнели. Среди последних находился и  Фил
Мид: в лихо сдвинутой набекрень шапочке с саблей и кавалерийскими писто-
летами покойного брата за поясом, он промаршировал мимо  миссис  Мид,  и
она с трудом улыбнулась и помахала ему рукой, а  потом,  когда  силы  на
мгновение оставили ее, припала головой к плечу Скарлетт.
   Многие из рекрутов были вообще без оружия, ибо у Конфедерации не  ос-
талось больше ни винтовок, ни патронов и она ничем не могла их снабдить.
Они надеялись добыть себе оружие у пленных или убитых янки. Кое  у  кого
за голенищем был охотничий нож, а в руке - длинный тяжелый шест с желез-
ным наконечником, получивший название - "пика Джона Брауна". У некоторых
счастливцев висел за спиной старинный кремневый мушкет, а на поясе рог с
порохом.
   Во время своего отступления Джонстон потерял около десяти тысяч  сол-
дат. Ему требовалось десять тысяч свежего пополнения. Так вот, в  испуге
подумала Скарлетт, кого он получит!
   Когда, грохоча и обрызгивая грязью собравшуюся толпу, по улице  потя-
нулась артиллерия, Скарлетт бросилась в  глаза  фигура  негра,  ехавшего
верхом на муле рядом с одной из пушек. Это был молодой негр с лицом цве-
та седельной кожи, и, вглядевшись в его хмурые черты, Скарлетт  восклик-
нула:
   - Это же Моз! Моз, слуга Эшли!  Почему  он  здесь?  -  Она  пробилась
сквозь толпу к обочине и крикнула: - Моз! Постой!
   Молодой негр увидел ее, натянул поводья, радостно улыбнулся  и  начал
спешиваться. Промокший до нитки сержант, ехавший позади него, закричал:
   - Куда! Ни с места, парень, не то на костер пойдешь! Нам надо  скорей
добраться до гор!
   Моз в нерешительности переводил взгляд с сержанта на Скарлетт, и она,
хлюпая по грязи, бросилась к нему и ухватилась за стремя.
   - Минутку, сержант! Не спешивайся, Моз! Боже  мой,  как  ты  очутился
здесь?
   - Я снова иду на войну, мисс Скарлетт. Только теперь  не  с  мистером
Эшли, а со старым господином, с мистером Джоном.
   - С мистером Уилксом? - Скарлетт остолбенела. Мистеру Уилксу было без
малого семьдесят лет. - А где он?
   - Позади, с последней пушкой, мисс Скарлетт. Там, позади.
   - Прошу прощения, леди. Двигай, парень!
   Скарлетт неподвижно стояла по щиколотку в грязи, мимо нее ползли ору-
дия. "Нет же, нет! - пронеслось у нее в уме. - Не может этого  быть!  Он
слишком стар. И так же ненавидит войну, как Эшли!" Она отступила на нес-
колько шагов назад к обочине и стала  пристально  всматриваться  в  лица
проезжавших мимо. И когда среди грохота и всплесков грязи показался  пе-
редок последнего оружия, она увидела прямую стройную  фигуру  верхом  на
рыжей кобыле: длинные серебристые волосы мокрыми прядями падали на  шею,
всадник держался уверенно и грациозно; маленькая рыжая кобылка осторожно
и изящно ступала по грязным выбоинам  дороги,  словно  светская  дама  в
платье со шлейфом. Боже мой, так ведь это же Нелли! Нелли-кобыла  миссис
Тарлтон! Ее любимица, ее сокровище!
   Когда мистер Уилкс увидел стоящую на обочине Скарлетт, лицо его  оза-
рилось улыбкой, он натянул поводья, спешился и шагнул к ней.
   - Я очень хотел повидаться с вами, Скарлетт. Ваши родные надавали мне
уйму поручений. Но возможности не представилось. Мы прибыли сюда  утром,
и нас, как видите, сразу направляют на фронт.
   - О, мистер Уилкс! - в полном отчаянии вскричала Скарлетт, сжимая ему
руку. - Останьтесь здесь! Почему вы должны ехать на фронт?
   - А-а, так вы считаете, что я слишком стар? - с улыбкой сказал мистер
Уилкс, и в старческих чертах его лица Скарлетт узнала улыбку Эшли. - Да-
же если я слишком стар, чтобы маршировать, то еще могу сидеть в седле  и
стрелять. А миссис Тарлтон была столь добра, что одолжила мне свою  Нел-
ли, и лошадь подо мной хоть куда. Будем надеяться, что с Нелли  не  слу-
чится ничего худого, иначе я  никогда  не  смогу  возвратиться  домой  и
взглянуть миссис Тарлтон в глаза. Нелли - все, что у нее осталось, и вот
она отдала мне ее - свою последнюю лошадь. - Он говорил  легко,  весело,
стараясь развеять страхи Скарлетт. - Ваша матушка и ваш отец и сестры  -
все в добром здравии и шлют вам привет. Ваш папенька едва не  отправился
вместе с нами на фронт.
   - Папа? Как же так! - вскричала Скарлетт. - Папа? Он же не может!
   - Да, конечно, однако собирался. Маршировать-то он с его покалеченным
коленом, безусловно, не может, однако вознамерился присоединиться к  нам
- верхом. Ваша матушка дала согласие при условии, что сначала он возьмет
барьер - перепрыгнет через ограду выгона, потому как, сказала она, в ар-
мии придется брать еще и не такие препятствия. - Ваш папенька решил, что
это ему раз плюнуть, но, можете себе представить, когда он  подскакал  к
ограде, лошадь вдруг стала как вкопанная, и он кубарем  перелетел  через
ее голову. Чудом не сломал себе шею! Но вы же знаете, какой он  упрямец.
Вскочил и тут же погнал лошадь на изгородь снова. Так вот, душенька, ло-
шадь сбрасывала его три раза, пока миссис О'Хара и Порк не уложили  бед-
нягу в постель. Он был совершенно вне себя и уверял,  что  ваша  матушка
"наслала порчу на эту скотину". Нет, он не годен для действующей  армии,
Скарлетт, и вам нечего этого стыдиться. В конце концов, кто-то же должен
оставаться дома и растить для армии хлеб.
   А Скарлетт и не испытывала ни малейшего стыда - только  огромное  об-
легчение.
   - Я отправил Индию и Милочку в Мейкон к Бэррам, и теперь мистер О'Ха-
ра приглядывает и за Двенадцатью Дубами тоже... Ну, мне  надо  двигаться
дальше, дорогая. Позвольте поцеловать вашу прелестную щечку.
   Чувствуя в горле комок, Скарлетт подставила ему губы для поцелуя. Она
всегда была очень привязана к мистеру Уилксу. Когда-то - о, как это было
давно! - она мечтала стать его снохой.
   - А этот поцелуй передайте от меня Питтипэт, а этот Мелани, -  сказал
мистер Уилкс, еще дважды слегка коснувшись  губами  ее  щеки.  -  А  как
чувствует себя Мелани?
   - Спасибо, хорошо.
   - Ах, как хотелось бы мне увидеть моего первого внука! - Взор его за-
думчивых серых глаз был устремлен на Скарлетт, но - совершенно  так  же,
как это бывало с Эшли, - он, казалось, видел не ее, а сквозь нее прозре-
вал какие-то далекие, только ему ведомые миры. - Прощайте, моя дорогая.
   Джон Уилкс вскочил в седло и поскакал прочь. Он все еще держал  шляпу
в руке, и дождь мочил его серебряные волосы. Скарлетт направилась обрат-
но к Мейбелл и миссис Мид, и только тут  истинный  смысл  его  последних
слов проник в ее сознание. Охваченная суеверным страхом,  она  торопливо
перекрестилась и зашептала молитву. В его словах было предчувствие смер-
ти, так же, как когда-то в словах Эшли, и  вот  теперь  Эшли...  Никогда
нельзя говорить о смерти! Поминать смерть-это искушать судьбу! В  молча-
нии возвращаясь вместе с Мейбелл и миссис Мид  под  моросящим  дождем  в
госпиталь, Скарлетт молилась про себя: "Не  дай  ему  умереть,  господи!
Только бы не он и не Эшли!"
   Отступление из Далтона до горы Кеннесоу продолжалось от начала мая до
середины июня, и когда потянулись жаркие дождливые июньские дни, а  Шер-
ману все еще не удалось выбить конфедератов  с  их  позиций  на  крутых,
скользких горных склонах, надежда снова возродилась в сердцах южан.  Все
повеселели, все с большим теплом стали отзываться о генерале  Джонстоне.
Когда же дождливые июньские дни сменились еще более дождливыми  июльски-
ми, а конфедераты, оказывая отчаянное сопротивление из своих высоких ук-
рытий, все еще продолжали сдерживать Шермана и отражать его атаки, безу-
держное ликование охватило Атланту. Надежда, словно глоток  шампанского,
кружила голову. Ура! Ура! Мы их остановили! В городе началась  повальная
эпидемия балов. Как только в Атланту, хотя бы на одну ночь, прибывала  с
фронта группа воинов, в их честь устраивались обеды, а затем - танцы,  и
девицы - а их на каждого воина приходилось не меньше десятка  -  спорили
за право потанцевать с храбрецами.
   Атланта была наводнена пришлым людом: беженцами, семьями раненых, ле-
жавших в госпиталях, женами и матерями солдат, сражавшихся  в  горах,  -
женщины стремились быть возле своих близких на случай, если их ранят.  И
вдобавок ко всему целые стаи юных красоток со всей округи, где не  оста-
лось ни одного мужчины в возрасте от шестнадцати до шестидесяти с лишним
лет, хлынули в город. Тетушка Питти отзывалась об этих особах с  крайним
неодобрением, считая, что они слетелись в Атланту с единственной целью -
поймать жениха, и перед лицом такого бесстыдства она  не  переставала  с
изумлением вопрошать: куда идет мир? Скарлетт была с  ней  согласна.  Ей
было совсем не по душе соперничество этих  шестнадцатилетних,  розовоще-
ких, чьи сияющие улыбки заставляли забывать о том, что на них дважды пе-
релицованные платья и залатанные туфельки. Платья  самой  Скарлетт  были
новее и наряднее, чем у многих дам,  благодаря  Ретту  Батлеру,  который
привез ей из своего последнего плавания новые ткани, но, как  ни  верти,
ей уже сравнялось девятнадцать, и годы не шли вспять, а  мужчины  всегда
предпочитают охотиться за глупыми молоденькими девчонками.
   Вдова, да еще с ребенком, находится в незавидном положении по сравне-
нию с такими юными вертушками, думала Скарлетт. Впрочем, в эти будоража-
щие дни всеобщего ликования она меньше чем  когда-либо  ощущала  тяжесть
своего вдовства и материнства. Днем - работа в госпитале, вечером - тан-
цы. У нее почти не оставалось времени для Уэйда. Порой она вообще подол-
гу не вспоминала о том, что у нее есть сын!
   Жаркими влажными летними ночами двери всех домов в Атланте были  рас-
пахнуты настежь для воинов - защитников города. Все богатые  дома  -  от
улицы Вашингтона до Персиковой улицы - сияли, огнями; там принимали  пе-
репачканных окопной грязью солдат, и в тихом ночном воздухе далеко  раз-
носились звуки банджо и скрипок, топот  танцующих  ног,  веселые  взрывы
смеха. Люди группами собирались вокруг фортепьяно, и все увлеченно  пели
"Письмо твое пришло, ах, слишком поздно", а оборванные, но галантные ка-
валеры бросали многозначительные взгляды на девиц, которые в ответ хихи-
кали, прикрываясь веерами из индюшачьих перьев и давая  понять,  что  не
следует тянуть, не то будет слишком поздно. Сами девушки, когда  это  от
них зависело, не откладывали теперь дела в долгий  ящик.  Захваченные  в
водоворот истерического веселья и всеобщего возбуждения, они очертя  го-
лову вступали в браки. Не счесть свадеб, сыгранных в  тот  месяц,  когда
генерал Джонстон удерживал неприятеля у горы Кеннесоу! Счастливые, стыд-
ливо разрумянившиеся невесты венчались в  наспех  одолженных  у  десятка
подружек подвенечных нарядах. Сабли женихов  постукивали  о  заплатанные
штаны. Не счесть восторгов, не счесть волнений, не  счесть  балов!  Ура!
Генерал Джонстон удерживает неприятеля в двадцати двух милях от города!
   Да, позиции конфедератов на подступах к горе Кеннесоу были неприступ-
ны. После двадцати пяти дней боев генералу Шерману пришлось в этом  убе-
диться, ибо потери он понес огромные. И тогда, прекратив лобовую  атаку,
он снова произвел широкий обходной маневр и  сделал  попытку  вклиниться
между армией конфедератов и Атлантой. Его стратегия снова дала результа-
ты. Дабы защитить свой тыл, Джонстон был вынужден оставить горные  выси,
на которых он так хорошо укрепился. В этих боях он потерял  треть  своих
людей; остатки его истощенной армии отступили под дождем к реке Чаттаху-
чи. Конфедератам не приходилось больше рассчитывать на  подкрепление,  в
то время как к Шерману по железной дороге, которая теперь от самого Тен-
несси до линии огня находилась в руках янки, ежедневно прибывали  свежие
части и продовольствие. В результате  серые  линии  были  отброшены  еще
дальше в сторону Атланты.
   После потери этих считавшихся неприступными позиций по городу  прока-
тилась новая волна паники. В  период  двадцатипятидневного  безудержного
веселья все заверяли друг друга, что нового отступления больше уж  никак
не может произойти. И вот оно произошло! Но, без  сомнения,  генерал  не
позволит янки переправиться через реку на другой берег. Однако что гово-
рить, река совсем близко - в каких-нибудь семи милях от города!
   Но Шерман снова обошел конфедератов с  фланга,  переправившись  через
реку выше по течению, и измученные серые шеренги поспешили  броситься  в
мутную желтую воду, чтобы стать живым заслоном между захватчиками и  Ат-
лантой, и наспех зарылись в неглубокие окопы в долине Персикового  ручья
к северу от города. Охваченная паникой Атланта агонизировала.
   Бои и отступления! Бои и отступления! И с каждым  новым  отступлением
янки все ближе к городу. Долина Персикового ручья всего в пяти милях  от
Атланты! О чем думает генерал?
   Крик "Дайте нам генерала, который бы сражался и не отступал!"  достиг
Ричмонда. В Ричмонде понимали, что с потерей Атланты война будет  проиг-
рана, и когда армия отступила за Чаттахучи, генерал Джонстон был отстра-
нен от командования. Во главе армии стал генерал Худ, один из  корпусных
командиров, и город вздохнул свободнее. Худ не будет отступать. Кто-кто,
только не этот высоченный кентуккиец с развевающейся бородой и  огненным
взглядом! Худ был известен своей бульдожьей хваткой. Он  прогонит  янки,
загонит их за реку и будет гнать все дальше и дальше той же дорогой  об-
ратно до самого Далтона. Но из армии долетел другой крик:  "Верните  нам
старину Джо!", ибо солдаты проделали со стариной Джо весь путь, милю  за
милей, от Далтона, и в армии знали то, чего не могло  знать  гражданское
население, - против каких превосходящих сил противника вели они бои.
   А Шерман не стал ждать, пока генерал Худ приведет свои войска в  бое-
вую готовность для наступления. На другой же день после назначения ново-
го командующего армией Шерман совершил быстрый решительный бросок,  уда-
рил по маленькому городку Декейтеру в шести милях от  Атланты,  захватил
его  и  перерезал  железную  дорогу,  соединявшую  Атланту  с   Огастой,
Чарльстоном, Уилмингтоном и Виргинией. Это был сокрушительный удар. Нас-
тало время действовать решительно. Атланта призывала к действию!
   Наконец в один изнуряюще знойный июльский день после полудня ее жела-
ние осуществилось. Генерал Худ не только сражался и не отступал. Он под-
нял свои серые цепочки из окопов у Персикового ручья и бросил в яростную
атаку на вдвое превосходившие их численностью синие мундиры Шермана.
   Перепуганное население прислушивалось к гулу канонады и треску  тысяч
ружейных залпов, доносившихся столь явственно, словно бой шел в соседнем
квартале, а не в пяти милях от центра города, и  молило  господа,  чтобы
атака Худа отбросила янки назад. Все слышали залпы орудий, видели  клубы
дыма, нависшие над верхушками деревьев, но проходил за часом  час,  а  о
том, как развивается бой, можно было только строить догадки.
   Лишь на исходе дня начали поступать первые  вести  -  противоречивые,
неопределенные, устрашающие; их приносили те, кто  был  ранен  в  начале
сражения и теперь добрался до города. Поодиночке и  группами  появлялись
они на улицах - менее тяжелораненые помогали тем, кто еле волочил  ноги.
И вот уже через весь город по направлению к госпиталям непрерывной стру-
ей стал литься людской поток: черные от порохового дыма,  грязи  и  пота
лица, зияющие, неперевязанные раны, сгустки засохшей крови  и  над  ними
мухи, тучи мух.
   Дом тетушки Питти первым попадался им на пути на северной окраине го-
рода, и один за другим они добирались до калитки, тяжело  опускались  на
лужайку перед домом и хрипло взывали:
   - Пить!
   В душном послеполуденном мареве тетушка Питти и все ее домочадцы, бе-
лые и черные, стояли во дворе с ведрами воды и бинтами,  черпая  чашками
воду и перевязывая раны, пока не иссякли все бинты и не  были  разорваны
на полосы последние простыни и полотенца. Тетушка Питти,  забыв  о  том,
что она не выносит вида крови и всегда при этом лишается чувств, усердно
оказывала помощь раненым, пока ее маленькие ножки в чрезмерно узких  бо-
тиночках не отекли так, что уже отказывались ее  держать.  Даже  Мелани,
отбросив стыдливость, несмотря на свой заметно округлившийся живот,  ли-
хорадочно трудилась бок о бок с Присей, кухаркой и Скарлетт, и  лицо  ее
казалось таким же напряженным, как у тех, за кем она ухаживала. И  когда
она внезапно потеряла сознание, ее пришлось положить на  кухонный  стол,
так как все кровати, кушетки и даже кресла были заняты ранеными.
   Позабытый всеми в этой суматохе маленький Уэйд, присев  на  корточки,
выглядывал из-за перил веранды,  словно  испуганный  кролик  из  клетки:
круглыми от страха глазами он обводил лужайку,  сосал  большой  палец  и
икал. Скарлетт, случайно скользнув по нему взглядом, резко прикрикнула:
   - Ступай на задний двор, Уэйд Хэмптон! Поиграй там! - Но он  был  так
испуган и так заворожен никогда не виданной картиной,  что  не  исполнил
приказа матери.
   Вся лужайка была заполнена распростертыми телами людей,  слишком  ус-
тавших, чтобы брести дальше, слишком обессилевших от  ран,  чтобы  сдви-
нуться с места. Дядюшка Питер укладывал их одного за другим в коляску  и
отвозил в госпиталь, повторяя эти поездки до тех  пор,  пока  взмыленная
лошадь не стала. Миссис Мид и миссис Мерриуэзер тоже прислали свои  эки-
пажи. Нагрузив экипажи ранеными так, что провисали рессоры, их отправили
в госпиталь.
   Позднее, когда долгие душные летние сумерки стали спускаться  на  го-
род, по дороге загрохотали санитарные повозки и интендантские фургоны  с
заляпанным грязью брезентовым верхом. А за ними потянулись и обычные по-
возки и тележки, запряженные быками, и даже чьи-то  элегантные  экипажи,
приспособленные для нужд медицинской службы. Доверху нагруженные ранены-
ми и умирающими, они проезжали мимо дома тетушки Питти,  подпрыгивая  на
ухабистой дороге, орошая кровью красную дорожную пыль. И при виде женщин
с ведрами и черпаками транспорт приостанавливался, и вопли и чуть  слыш-
ный шепот сливались в единый хор:
   - Пить!
   Скарлетт, поддерживая мотавшиеся из стороны в сторону головы,  подно-
сила воду к запекшимся губам, выливала ковши воды на открытые  раны,  на
запыленные, горевшие как в лихорадке  тела,  стремясь  принести  раненым
хоть минутное облегчение. Поднявшись на цыпочки, она протягивала ковш  с
водой возницам и срывающимся голосом задавала каждому один и тот же воп-
рос:
   - Что там? Как?
   И всякий раз слышала в ответ:
   - Кто его знает, леди. Пока что трудно сказать.
   Наступила душная ночь, не принеся прохлады. Жар от сосновых  факелов,
которые держали негры, еще сильнее накалял недвижный воздух. Пыль оседа-
ла у Скарлетт на губах, заползала в нос. Ее ситцевое платье, выстиранное
и накрахмаленное утром, насквозь пропиталось потом, грязью, кровью.  Вот
что, значит, хотел сказать Эшли, когда писал:  война  -  это  не  триум-
фальное шествие, а страдания и грязь!
   От усталости все теряло реальность, проплывая перед  глазами,  как  в
страшном сне. Не может быть, чтобы это происходило на самом деле, - ведь
если так, значит, мир сошел с ума! Иначе почему она стоит здесь, в тихом
палисаднике тетушки Питти, среди мерцающих огней, и охлаждает водой тела
своих умирающих поклонников? Да, среди этих людей их было немало -  тех,
кто ухаживал за ней когда-то, - и все они, узнавая ее, пытались ей улыб-
нуться. Немало их - тех, с кем она танцевала,  шутила,  кому  играла  на
фортепьяно и пела романсы, кого завлекала, дразнила, поощряла, любила...
чуть-чуть... Немало их пришло сюда с окровавленными, искусанными  моски-
тами лицами, пришло, ковыляя по пыльной дороге, и немало умирало  у  нее
на глазах.
   Под грудой тел на дне повозки, запряженной волами, Скарлетт обнаружи-
ла полуживого Кэйри Эшберна, раненного в голову. Но вытащить его оттуда,
не потревожив шести других раненых, она не смогла, и его отвезли в  гос-
питаль. Потом она узнала, что он умер, прежде чем к нему  подоспел  док-
тор, и его похоронили где-то - никто толком не знал где.  Слишком  много
воинов было опущено в неглубокие, наспех вырытые  могилы  на  Оклендском
кладбище за этот месяц. Мелани ужасно сокрушалась по  поводу  того,  что
они не могли послать хотя бы прядь волос Кэйри его матери в Алабаму.
   Жаркая ночь все длилась и длилась, у Скарлетт и тетушки Питти  разла-
мывало спину и колени подгибались от усталости, и каждому вновь  прибыв-
шему раненому они задавали один и тот же вопрос:
   - Ну что там? Как?
   И после долгих-долгих часов ожидания услышали, наконец, ответ, заста-
вивший их, побелев от ужаса, поглядеть друг на друга:
   - Мы отступаем.
   - Мы вынуждены отступать.
   - Нас сотни, а их тысячи.
   - Янки отрезали кавалерию Уиллера под Декейтером. Мы  должны  идти  к
нему на выручку.
   - Наши скоро будут в городе.
   Скарлетт и тетушка Питти вцепились друг в друга, чтобы не упасть.
   - Значит... значит, янки придут сюда?
   - Да, мэм, они-таки придут, только они охотятся не за дамами.
   - Нет, нет, не пугайтесь, мисс, они не возьмут Атланту.
   - Конечно, нет, мэм, вокруг города окопов понарыто, почитай, на  мил-
лион миль.
   - Я сам слышал, как старина Джо сказал: "Я могу  держать  Атланту  до
скончания века".
   - Так у нас же нет теперь старины Джо. У нас...
   - Заткнись, дурак! Ты что - хочешь напугать дам до полусмерти?
   - Янки никогда не возьмут города, мэм.
   - А почему бы вам, леди, не перебраться в Мейкон или  еще  куда,  где
безопасней? Неужели у вас нет там родственников?
   - Взять-то Атланту они не возьмут, но все ж таки для  дам  будет  тут
тяжеловато, когда янки попрут.
   - Палить по городу будут крепко.
   Наутро под теплым, парным дождем побежденная армия хлынула через  го-
род: толпы изнемогающих от голода и усталости людей, измотанных боями  и
отступлениями, длившимися семьдесят шесть дней, и с ними  -  заморенные,
скелетоподобные лошади, тянувшие пушки и зарядные ящики, кое-как  -  об-
рывками веревок или сыромятных ремней - прикрученные к лафетам. И все же
это не было беспорядочным бегством разгромленной армии. Войска  марширо-
вали походным строем; невзирая на свои лохмотья,  они  сохраняли  бодрый
вид, шли с развернутыми алыми боевыми знаменами,  исхлестанными  дождем.
Они прошли школу отступлений под командованием старины Джо, научившим их
превращать отступление в стратегический маневр,  не  менее  важный,  чем
наступление. Обросшие бородами, оборванные, они маршировали по  Персико-
вой улице, распевая "Мериленд мой, Мериленд", и весь  город  высыпал  на
улицы, чтобы их приветствовать. С победой ли, с поражением пришли они  -
это были их солдаты.
   Милицию штата, еще недавно щеголявшую своим новым обмундированием,  а
теперь грязную и обтрепанную, было не  отличить  от  испытанных  в  боях
войск. Даже выражение глаз у солдат стало иным. Ведь за спиной у каждого
было три года унизительных самооправданий, объяснений, почему они не  на
фронте, но теперь они сменили тыловой покой на фронтовые опасности и об-
рели самоуважение. Многие из них отдали привольное житье за  смерть  под
пулями. Зато оставшиеся в живых стали теперь ветеранами, хотя и в  чрез-
мерно короткий срок, и чувствовали, что исполнили свой долг. Вглядываясь
в толпу, отыскивая знакомые лица, они смотрели  уверенно  и  гордо.  Они
могли высоко держать голову теперь.
   Шли старики и юноши из  войск  внутреннего  охранения  -  седобородые
старцы едва волочили ноги от усталости, у юношей были  озабоченные  лица
детей, поставленных перед слишком серьезной для  них  задачей.  Скарлетт
увидела среди них Фила Мида и с трудом узнала его - так почернело от по-
рохового дыма и грязи его лицо, таким оно было  напряженным  и  усталым.
Бок о бок с ним, прихрамывая, ковылял дядюшка Генри с непокрытой, невзи-
рая на дождь, головой, торчавшей из дыры, проделанной в клеенке, которую
он накинул себе на плечи. Дедушка Мерриуэзер ехал, сидя на лафете; голые
ноги его были обмотаны обрывками одеяла. Но сколько ни  искала  Скарлетт
глазами Джона Уилкса, его нигде не было видно.
   А ветераны армии Джонстона маршировали с видом  бравым  и  беспечным,
храня свой боевой дух и на третий год войны; они ухмылялись, и  подмиги-
вали хорошеньким девушкам, и отпускали грубоватые шуточки по адресу муж-
чин, еще не надевших военной формы. Они направлялись к укреплениям, опо-
ясывавшим город, - не мелким, наспех вырытым стрелковым гнездам, а  зем-
ляным укреплениям почти в рост вышиной,  обложенным  мешками  с  песком,
утыканным поверху острыми деревянными кольями. Миля  за  милей  тянулись
вокруг города эти укрепления, зияя красными щелями окопов и красными на-
сыпями брустверов, готовые принять тех, кому надлежало их заполнить.
   Толпа приветствовала отступавшие войска так, словно они  возвращались
с победой. В каждом сердце притаился страх, но  теперь,  когда  все  уже
знали правду, когда худшее уже свершилось, когда война подошла  вплотную
к их жилищам, с городом произошла перемена. Больше не было места панике,
истерическим воплям - что бы ни гнездилось в сердцах, не находило  отра-
жения на лицах. Все старались казаться веселыми, даже если  это  веселье
было напускным. Каждый старался уверенно и храбро смотреть в лицо отсту-
павшим солдатам. И каждый повторял про себя слова старины Джо, сказанные
накануне того дня, как его отстранили от командования: "Я  могу  держать
Атланту до скончания века".
   Теперь, когда и генералу Худу пришлось отступить, у многих зародилось
то же желание, что и у солдат, - желание вернуть старину Джо.  Но  никто
не решался высказать свою мысль вслух, все пытались лишь почерпнуть уве-
ренность в словах старины Джо:
   "Я могу держать Атланту до скончания века".
   Осторожная тактика генерала Джонстона была совсем не по душе генералу
Худу. Он атаковал янки с востока, он атаковал их с запада. Шерман кружил
вокруг Атланты, как боксер, выискивающий незащищенное место на теле про-
тивника, и Худ не стал сидеть в своих укрытиях, дожидаясь, пока янки его
атакуют. Он храбро вышел им навстречу и обрушился на них  яростно.  Нес-
колько дней шли бои за Атланту и за Эзра-Черч, и по  сравнению  с  этими
битвами сражение у Персикового ручья представлялось уже ничтожной  стыч-
кой.
   Однако противнику, казалось, все было нипочем. Он понес тяжелые поте-
ри, но, видимо, мог себе это позволить. И все это время батареи  северян
сыпали снаряды на город, убивали людей в их жилищах,  срывали  крыши  со
зданий, вырывали глубокие воронки в мостовых. Люди укрывались как  могли
- в погребах, в канавах, в неглубоких туннелях на железнодорожных  пере-
ездах. Атланта была в осаде.
   За одиннадцать первых дней командования  генерал  Худ  потерял  почти
столько же людей, сколько генерал Джонстон за семьдесят четыре дня  боев
и отступлений, и Атланта была осаждена уже с трех сторон.
   Железная дорога, связывающая Атланту с Теннесси, находилась теперь на
всем своем протяжении в руках Шермана. Его войска обложили железную  до-
рогу, ведущую на  восток,  и  перерезали  железную  дорогу,  ведущую  на
юго-запад, к Алабаме. И только одна-единственная железная  дорога  -  на
юг, к Мейкону и Саванне - еще действовала. Атланта была наводнена бежен-
цами, забита войсками, заполнена ранеными, и эта единственная дорога  не
могла удовлетворить неотложных нужд страждущего города. И  все  же  пока
эта дорога была в руках южан. Атланта могла держаться.
   Скарлетт обуял ужас, когда она поняла, какое значение  приобрела  эта
дорога, как яростно Шерман будет стараться ее захватить и  как  отчаянно
будет биться за нее Худ. Ведь это та дорога, что проходит через графство
и через Джонсборо. А Тара всего в пяти милях от  Джонсборо!  Отсюда,  из
этого воющего ада. Тара казалась убежищем, тихой гаванью,  но  она  была
всего в пяти милях от Джонсборо!
   В день битвы за Атланту Скарлетт и еще некоторые из  дам,  забравшись
на плоские кровли складов, защитившись своими  крошечными  зонтиками  от
солнца, наблюдали за сражением. Но когда первые снаряды стали рваться на
улицах города, все бросились в погреба, и в эту  же  ночь  началось  по-
вальное бегство женщин, детей и стариков из Атланты. Целью их  был  Мей-
кон, и многие из тех, кто заполнил вагоны той ночью, уже и раньше проде-
лывали этот путь - проделывали при  каждом  новом  отступлении  генерала
Джонстона, когда он все дальше и дальше откатывался от Далтона. Но ехали
они теперь не так, как возвращались в Атланту, а налегке. У многих с со-
бой был лишь ручной саквояж да скудный завтрак в пестром бумажном  носо-
вом платке. И только кое-где можно было увидеть испуганных слуг с сереб-
ряной утварью и семейными портретами в руках, уцелевшими  после  первого
бегства.
   Миссис Мерриуэзер и миссис Элсинг уехать отказались.  Госпиталь  нуж-
дался в их помощи, и к тому же, гордо заявили они, никакие  янки  их  не
испугают и не заставят бежать из родного дома. Но Мейбелл с  ребенком  и
Фэнни Элсинг уехали в Мейкон. Миссис Мид впервые за всю свою супружескую
жизнь выказала неповиновение и наотрез отказалась подчиниться требованию
доктора и сесть в поезд. Она ему еще понадобится, заявила миссис Мид. Да
и Фил где-то здесь, в окопах, и ей нужно быть поблизости на случай,  ес-
ли...
   А миссис Уайтинг уехала, да и многие другие из знакомых Скарлетт дам.
Тетушка Питти, раньше всех осудившая генерала Джонстона за его стратегию
отступлений, раньше всех уложила теперь свои сундуки. Ее  слабые  нервы,
заявила она, не выносят громких звуков. От грохота взрывов она может ли-
шиться чувств и не добраться до погреба. Вовсе нет, она ничуть не  боит-
ся. Она попыталась придать своему детскому ротику  воинственное  выраже-
ние, но попытка не увенчалась успехом. Она уедет в Мейкон к  своей  ста-
ренькой кузине миссис Бэрр, и девочки должны поехать с ней.
   Скарлетт совсем не улыбалось ехать в Мейкон. Она хотя и боялась  бом-
бежек, но все же предпочитала оставаться в Атланте, чем ехать в Мейкон к
старой миссис Бэрр, которую терпеть не могла. Несколько  лет  назад,  на
одной из вечеринок в доме Уилксов, миссис  Бэрр  случайно  увидела,  как
Скарлетт целуется с ее сыном Уилли, и назвала Скарлетт  "вертихвосткой".
"Нет, - заявила Скарлетт тетушке Питти, - я поеду домой, в Тару, а Медли
пускай едет с вами".
   Услыхав это, Мелани испугалась и горько расплакалась.  Тетушка  Питти
бросилась за доктором Мидом, а Мелани схватила Скарлетт за руку и  взмо-
лилась:
   - Дорогая, не уезжай, не покидай меня! Мне будет так одиноко без  те-
бя! Ах, Скарлетт, я просто умру, если тебя не будет со мной, когда  при-
дет мой срок! Да, да, я знаю, тетя Питти обо мне позаботится и она - са-
ма доброта. Но ведь у нее  никогда  не  было  детей,  и  порой  она  так
действует мне на нервы, что хочется визжать. Не оставляй меня,  дорогая.
Мы же с тобой как сестры, и притом, - тут она выдавила из  себя  лукавую
улыбку, - ты пообещала Эшли позаботиться обо мне. Он сказал, что  попро-
сит тебя об этом.
   Скарлетт глядела на нее в полном изумлении. Почему Мелани так  к  ней
привязана, в то время как сама она с трудом ее выносит и порой не в  си-
лах этого скрыть? Как может Мелани быть так глупа, чтобы не  догадаться,
что она любит Эшли? Ведь за эти мучительные месяцы  ожидания  вестей  от
него она тысячу раз выдавала себя! А Мелани ничего не видит, да и вообще
не в состоянии видеть ничего дурного в тех, кого любит... Да, она дейст-
вительно обещала Эшли позаботиться о Мелани. О, Эшли, Эшли! Быть  может,
его давно уже нет в живых, а это обещание связывает ей теперь руки!
   - Ладно, - сказала она сухо. - Я, правда, обещала ему  и  слово  свое
сдержу. Но в Мейкон я не поеду и жить  с  этой  старой  ведьмой,  миссис
Бэрр, не стану. Все равно я через пять минут выцарапала бы ей  глаза.  Я
вернусь домой, в Тару, и увезу тебя с собой. Мама будет очень тебе рада.
   - Ах, как чудесно! Твоя мама такая милая! Но тетя Питти просто умрет,
если не будет возле меня, когда маленькому  придет  время  появиться  на
свет, а в Тару она не поедет, я знаю. Это слишком близко к линии фронта,
а она хочет быть там, где поспокойнее.
   Прибежал запыхавшийся доктор Мид, заключив из испуганного лепета тети
Питти, что у Мелани  по  меньшей  мере  начались  преждевременные  роды,
сильно вознегодовал и не почел нужным это  скрывать.  Узнав  же  причину
расстройства, разом решил их спор.
   - Не может быть и речи о том, чтобы вам ехать в Мейкон,  мисс  Мелли.
Если вы тронетесь с места, я ни за что не отвечаю.  Поезда  переполнены,
идут не по расписанию, пассажиров могут в любую минуту высадить  и  бро-
сить в лесу, если вагоны потребуются для перевозки  раненых,  переброски
войск или для других военных нужд. В вашем положении...
   - А если я поеду в Тару со Скарлетт...
   - Повторяю, я не разрешаю вам сниматься с места. До Тары  идет  такой
же поезд, что и до Мейкона, и условия будут совершенно те же, да и нико-
му не известно, где находятся сейчас янки, они могут  быть  где  угодно.
Могут даже захватить поезд. И даже если вы  благополучно  доберетесь  до
Джонсборо, оттуда до Тары еще пять миль по скверной проселочной дороге -
путешествие не для женщины в интересном положении. К тому же там во всей
округе нет врача с тех пор, как старик Фонтейн ушел на фронт.
   - Но ведь есть повивальные бабки...
   - По-моему, я сказал: нет врача, - резко  повторил  доктор,  окидывая
безжалостным взглядом хрупкую фигурку Мелани. - Я запрещаю  вам  отправ-
ляться в путь. Это опасно. Вам, верно, не захочется рожать в вагоне  или
на дороге? А?
   Беззастенчивая откровенность эскулапа заставила дам покраснеть и сму-
щенно прикусить язык.
   - Вам надлежит оставаться здесь и притом лежать в постели. А  я  буду
вас наблюдать, и никакой беготни по лестнице в погреб. Даже если  снаряд
влетит в окно. В конце концов здесь пока еще не  так  опасно.  Мы  скоро
прогоним янки отсюда... Так что, мисс Питти, езжайте-ка в Мейкон, а  эти
молодые дамы останутся здесь.
   - Без старшей в доме? - в ужасе воскликнула старая дама.
   - Они взрослые, замужние женщины, - раздраженно сказал  доктор.  -  И
миссис Мид через два дома отсюда. А поскольку - мисс Мельчи в положении,
они так или иначе не станут принимать у себя в доме мужчин. Да боже  ми-
лостивый, мисс Питти! Ведь сейчас война! Нам  теперь  не  до  соблюдения
приличий. Надо думать о здоровье мисс Мелли.
   Громко стуча башмаками, он направился к двери, но на веранде приоста-
новился, поджидая Скарлетт.
   - Я буду говорить с вами напрямик, мисс Скарлетт, - сказал он, теребя
седую бороду. - Мне сдается, что вы  -  женщина,  не  лишенная  здравого
смысла, так что избавьте меня от ваших  стыдливых  ужимок.  Я  не  желаю
больше слышать ни про какой отъезд мисс Мелли. Я сомневаюсь,  чтобы  она
могла выдержать дорогу. Даже при самых благоприятных условиях родить  ей
будет нелегко при ее, как вы, вероятно, знаете, узком тазе. Весьма  воз-
можно, что потребуется накладывать щипцы, поэтому я не желаю, чтобы  ка-
кая-нибудь неграмотная повивальная бабка вмешивалась в это дело.  Женщи-
нам с ее сложением вообще не следовало бы рожать, но...  Словом,  уложи-
те-ка пожитки мисс Питти и отправьте ее в Мейкон. Она так напугана,  что
будет только зря волновать мисс Мелли, а Мелли это вредно. И  затем  вот
что, моя дорогая. - Он умолк, и Скарлетт почувствовала на себе его  про-
низывающий взгляд. - О вашем отъезде я не желаю слышать тоже. Вы остане-
тесь с мисс Мелли до тех пор, пока младенец не появится на свет! Вы ведь
не боитесь, не так ли?
   - Конечно, нет, - храбро солгала Скарлетт.
   - Вот и молодчина. Миссис Мид постарается по возможности опекать вас,
и если мисс Питти захочет забрать с собой слуг, я пошлю к вам мою стару-
ху Бетси - она будет вам стряпать. Ждать осталось недолго. Ребенок  дол-
жен появиться на свет через пять недель, но при первых родах, да еще при
этой стрельбе, ничего нельзя знать наверняка. Может случиться и  со  дня
на день.
   И тетушка Питти отбыла в Мейкон, проливая потоки слез и  прихватив  с
собой дядюшку Питера и кухарку. Лошадь и коляску она в приливе патриоти-
ческих чувств пожертвовала госпиталю, о чем тотчас же  пожалела,  отчего
слезы снова хлынули ручьем. А Мелани и Скарлетт остались одни с Уэйдом и
Присей в притихшем, невзирая на непрекращавшуюся канонаду, доме.

   ГЛАВА XIX

   В эти первые дни осады, когда янки то тут,  то  там  обрушивались  на
южан, разрывы снарядов наводили на Скарлетт такой ужас, что  она  всякий
раз зажимала уши руками, съеживалась в беспомощный комочек и ждала,  что
с минуты на минуту ее разорвет на куски и прах развеет по ветру.  Заслы-
шав еще далекий свист снаряда, она влетала в спальню  Мелани,  бросалась
рядом с ней на кровать, и, тесно прижавшись друг  к  другу,  вскрикивая:
"Ой! Ой!", они зарывались головой в подушки. А Присей с  Уэйдом  спуска-
лась в погреб, забивалась там, скорчившись, в угол, среди мрака и паути-
ны, и выла в голос, а Уэйд икал и всхлипывал.
   Задыхаясь в жарком пуху подушек, слыша визг смерти у себя  над  голо-
вой, Скарлетт безмолвно проклинала Мелани, по  милости  которой  она  не
могла спуститься вниз, где было безопаснее. Но  доктор  запретил  Мелани
вставать с постели, а Скарлетт - оставлять ее одну. К страху быть разор-
ванной на куски снарядом примешивался не менее отчаянный  страх,  что  у
Мелани в любую минуту могут начаться роды. Стоило Скарлетт  подумать  об
этом, и спина у нее становилась липкой от пота. Ну что ей  делать,  если
Мелани начнет рожать? Скарлетт чувствовала, что она скорее  даст  Мелани
умереть, чем отважится выйти на улицу, чтобы позвать доктора, когда сна-
ряды сыплются там с неба, как апрельский дождь. И она знала  также,  что
Присей можно избить до полусмерти, но и она не высунет  носа  на  улицу.
Так что же делать, если у Мелани начнутся роды?
   Как-то вечером, собирая на поднос ужин для Мелани,  Скарлетт  шепотом
поделилась своими опасениями с Присей, и, к ее удивлению, негритянка по-
могла рассеяться страхам.
   - А что ж тут такого, мисс Скарлетт, не пудритесь, без доктора  обой-
демся. А я-то на что? Я эти дела знаю. Мамка-то моя  кто  -  повивальная
бабка. И я тож, как вырасту, буду детей принимать - а то нет? Меня мамка
учила. Так что положитесь на меня.
   Скарлетт облегченно вздохнула, узнав, что опытные руки придут  ей  на
помощь, но тем не менее ей страстно хотелось, чтобы это испытание поско-
рее осталось позади. Сходя с ума от страха при каждом  разрыве  снаряда,
она всем существом своим отчаянно рвалась домой, в тихую обитель Тары, и
каждую ночь, отходя ко сну, молилась о том, чтобы  ребенок  появился  на
свет на следующий день и она, освободившись от  своего  обещания,  могла
покинуть Атланту. Тара казалась таким надежным, таким  далеким  от  всех
этих ужасов и бедствий пристанищем.
   Никогда еще Скарлетт не желала ничего  так  страстно,  как  очутиться
сейчас под родительским кровом, возле матери. Рядом с Эллин она не знала
бы страха, что бы ни произошло. После целого дня,  наполненного  воем  и
оглушительным грохотом рвущихся снарядов, она ложилась спать  с  твердым
намерением наутро сказать Мелани, что не может больше выдержать ни  еди-
ного дня этой жизни, что она уезжает домой, а Мелани пусть  перебирается
к миссис Мид. Но как только ее голова опускалась на подушку, перед  гла-
зами у нее возникало лицо Эшли: бледное, напряженное, словно от какой-то
невысказанной боли, но с легкой улыбкой на губах - таким она видела  его
в миг их последней встречи... "Вы позаботитесь о Мелани,  я  могу  наде-
яться? Вы такая сильная, Скарлетт... Обещайте мне". И она  пообещала.  А
Эшли уже нет в живых. Где-то в чужом краю он лежит в земле. Но и  оттуда
он наблюдает за ней, не позволяет ей нарушить данное ему слово. И живому
ли, мертвому, она будет ему верна, чего бы это ей ни  стоило.  Так  день
убегал за днем, а Скарлетт оставалась в Атланте.
   В своих ответах на письма Эллин, умолявшей ее возвратиться домой, она
старалась преуменьшать опасности осадного положения, описывала состояние
Мелани и кончала обещанием приехать, как  только  младенец  появится  на
свет. Эллин, всегда чувствительная к узам родства - будь то кровным  или
сводным, - против воли соглашалась с ее доводами, но настойчиво требова-
ла, чтобы Присей с Уэйдом немедленно были отправлены домой. Это требова-
ние получило самое жаркое одобрение со стороны Присей, у которой  теперь
при каждом неожиданном звуке зубы начинали выбивать дробь, и она  тупела
до полного идиотизма. Почти целый день она сидела, сжавшись в комочек, в
погребе, и если бы не старуха Бетси, наши дамы начали бы пухнуть с голо-
ду.
   Скарлетт не менее Эллин рада была бы  отправить  Уэйда  домой,  и  не
столько ради его безопасности, сколько потому, что вечный страх, в кото-
ром пребывал ребенок, действовал ей на нервы. Взрывы снарядов  приводили
Уэйда в состояние безмолвного ужаса, и даже в минуты затишья он все вре-
мя цеплялся за юбку Скарлетт, настолько испуганный, что не мог даже пла-
кать. Вечером он боялся ложиться в постель, боялся темноты,  боялся  ус-
нуть, чтобы ночью его не похитили янки, а  негромкое  жалобное  хныканье
ребенка во сне сводило Скарлетт с ума.  Она  и  сама  была  напугана  не
меньше, чем он, но ее злило,  что  его  осунувшееся,  испуганное  личико
беспрерывно напоминайте ей об этом. Да, разумеется, Уэйду место в  Таре!
Нужно отправить его туда с Присей, а затем Присей тут же должна  возвра-
титься обратно, чтобы быть возле Мелани, когда придет срок.
   Но не успела Скарлетт снарядить двух  путешественников  в  путь,  как
разнеслась весть, что войска янки повернули на юг  и  ведут  теперь  бои
вдоль железной дороги между Атлантой и Джонсборо. А что если янки захва-
тят поезд, на котором поедут Уэйд и Присей?  При  одной  мысли  об  этом
Скарлетт и Мелани побелели - ведь каждому было известно, какие  зверства
учиняют янки над беззащитными детишками - хуже даже, чем над  женщинами.
И Скарлетт побоялась отослать ребенка домой. Он остался в Атланте и  ко-
вылял за ней по дому, боясь хоть на миг выпустить из ручонки ее  юбку  -
маленький, испуганный, безмолвный, как привидение.
   День за днем осажденный город плавился в июльском зное, а душными но-
чами громыханье пушек сменялось зловещей тишиной, и мало-помалу жизнь  в
Атланте стала входить в колею. И снова всем стало казаться, что  теперь,
когда случилось самое страшное, бояться больше нечего.  Все  со  страхом
ждали осады, и вот город уже осажден, а жизнь в конце концов идет  своим
чередом. Идет почти что по-прежнему. Все понимали, что живут на вулкане,
но пока вулкан не начал извергаться, они, в сущности, ничего предпринять
не могли. Так что же попусту тревожиться? Быть может, извержения  еще  и
не произойдет. Вон ведь как генерал Худ сдерживает янки,  не  подпускает
их к городу! А кавалерия не подпускает их к дороге  на  Мейкон!  Шерману
никогда ею не овладеть!
   Но под напускной беспечностью перед угрозой  рвущихся  снарядов,  под
притворным безразличием к полуголодному существованию и к янки, стоявшим
в полумиле от города, в сердцах жителей Атланты, несмотря на всю безгра-
ничность их веры в людей в изодранных серых мундирах, заполнявших окопы,
неосознанно тлела тревожная неуверенность в завтрашнем дне. И под бреме-
нем голода, горя, страха, среди мучительных всплесков и  спадов  надежды
тревога эта точила души.
   Скарлетт же, глядя на суровые лица своих друзей,  мало-помалу  обрела
мужество, спасительный инстинкт самосохранения  дал  ей  силы  приспосо-
биться к обстоятельствам, согласно пословице: чему быть, того  не  мино-
вать. Конечно, она и сейчас еще вздрагивала при каждом залпе, но уже  не
кидалась к Мелани - зарыться головой в подушки. Теперь, сдерживая волне-
ние, она только произносила дрогнувшим голосом:
   - Это, кажется, где-то близко, да?
   Страх ее ослабел еще и потому, что все стало представляться ей в  ка-
ком-то призрачном, нереальном свете, как во сне - слишком страшном  сне,
чтобы он мог быть явью. Казалось невероятным, чтобы все это на самом де-
ле происходило с ней, Скарлетт О'Хара, чтобы смерть действительно  подс-
терегала ее каждый час, каждую минуту. У нее еще не укладывалось в  соз-
нании, что спокойное течение жизни могло претерпеть  такие  изменения  в
столь короткий срок.
   Казалось невозможным - чудовищным и невозможным, - что  чистая  голу-
бизна предрассветного неба будет осквернена черным дымом орудий, который
грозовым облаком повиснет над городом, что солнечный полдень,  напоенный
таким пронзительным ароматом жимолости и вьющихся роз, может таить в се-
бе смертельную угрозу, что улицы могут оглушать воем  снарядов,  несущих
гибель, разрывающих людей и всякую живую тварь на куски.
   Не стало тихих, дремотных часов послеобеденного покоя, ибо даже  если
грохот битвы порой затихал, Персиковая улица во все часы  дня  полнилась
шумом: гремели влекомые куда-то пушки; ехали санитарные  фургоны;  брели
раненые, приковылявшие из окопов; убыстренным шагом проходили  войсковые
части, перебрасываемые на оборону укреплений из одного  конца  города  в
другой; сломя голову, словно от их проворства зависела судьба Конфедера-
ции, скакали в штаб вестовые.
   Жаркими ночами наступало временное затишье, но тишина эта была злове-
щей - слишком глубокой, слишком полной, словно и  древесные  лягушки,  и
узкокрылые кузнечики, и сонные пересмешники - все были слишком испуганы,
чтобы слить свои голоса в привычном летнем ночном хоре.  Лишь  время  от
времени звук одиночного выстрела где-то на последней линии обороны нару-
шал тишину.
   И не раз глубокой ночью, когда Мелани спала, все огни в доме были по-
тушены и над городом стояла мертвая тишина, Скарлетт, лежа без сна, слы-
шала скрип отодвигаемой щеколды на калитке, а следом за этим тихий, нас-
тойчивый стук в парадную дверь.
   Какие-то безликие люди в военной форме поднимались на крыльцо, и  чу-
жие, самые разные голоса взывали к ней из мрака. Порой выступавшая  впе-
ред тень изъяснялась изысканно вежливо:
   - Мадам, глубоко сожалею, что отважился потревожить вас, но не позво-
лите ли мне напиться и напоить коня?
   Порой слышалась отрывистая, грубоватая горская речь, порой  непривыч-
ный, чуть гнусавый говор долинных жителей далекого южного Уайтграсса,  а
порой певучие, протяжные звуки чужого голоса заставляли сжиматься сердце
Скарлетт, воскрешая в памяти прибрежные города и образ Эллин.
   - Барышня, у меня тут дружок, хотел дотащить его до госпиталя, да бо-
юсь, далековато, как бы он раньше не загнулся. Может, оставите его у се-
бя?
   - Сударыня, жрать страсть охота. Мне бы кукурузной  лепешки  кусочек,
ради бога, ежели я вас не обездолю.
   - Простите мое вторжение, мадам, но быть может, вы позволите провести
ночь у вас на веранде... Я увидел розы, запахло жимолостью,  и  это  так
напомнило мне мой дом, что я отважился...
   Нет, эти ночные видения не могли быть явью.  Ей  привиделся  страшный
сон, и все эти люди - без лица, без плоти, люди-голоса, усталые  голоса,
звучащие из душного мрака, - были просто частью кошмара. Напои  их,  дай
поесть, постели им  на  веранде,  перевяжи  раны,  поддержи  облепленную
грязью голову умирающего. Нет, это не могло происходить с нею наяву!
   Однажды, в конце июля, призрак, постучавший ночью в  дверь,  оказался
дядей Генри Гамильтоном. Дядей Генри - только без зонта, без саквояжа  и
без брюшка. Розовые щеки его обвисли и болтались, словно бульдожий подг-
рудок, и длинные седые волосы были неописуемо грязны.  По  нему  ползали
вши, он был почти совсем бос, голоден, но все так же несгибаем духом.
   - Старые дураки, вроде меня, палят из старых пушек - идиотская война,
- сказал он, но и Скарлетт и Мелани чувствовали, что он по-своему  полу-
чает от этой войны удовольствие. В нем нуждались, как в  молодом,  и  он
делал то же, что и молодые. Да, ни в чем не отставал от молодых  -  куда
там до него дедушке Мерриуэзеру, весело сообщил он. Дедушку совсем заму-
чил ишиас, и капитан хотел даже отправить его домой. Но дедушка отказал-
ся наотрез. Он прямо сказал, что ему легче выносить  проклятия  и  брань
капитана, чем слащавые заботы снохи и ее неотвязные  просьбы,  чтобы  он
перестал жевать табак и мыл бороду с мылом каждый день.
   Дядя Генри пробыл у них недолго, так как получил увольнительную всего
на четыре часа - половину этого времени он добирался из окопов в город и
столько же ему предстояло добираться обратно.
   - Дорогие мои, я теперь не так скоро увижусь с вами, - заявил он, си-
дя в спальне Мелани и с наслаждением болтая натруженными ступнями в тазу
с холодной водой, поставленном перед ним Скарлетт. - Нашу  роту  сегодня
утром выводят из окопов.
   - Куда? - с испугом спросила Мелани, хватая его за руку.
   - Что ты в меня вцепилась! - сварливо буркнул дядя Генри.  -  По  мне
вши ползают. Война была бы чудесным пикником, кабы не вши и не  дизенте-
рия. Куда нас отправляют? Видишь ли, мне об этом не докладывали, но  до-
гадываться я могу. Если я еще кое-что понимаю, то сегодня утром мы  дви-
немся маршем на юг, к Джонсборо.
   - Господи, почему к Джонсборо?
   - Потому что там состоится большое сражение, мисс. Янки всеми  силами
будут стараться захватить железную дорогу. А уж если  они  ее  захватят,
прости прощай Атланта!
   - Ой, дядя Генри, неужели вы считаете, что это может произойти?
   - Вздор, мои дорогие! Никогда! Как это может произойти, когда там бу-
ду я. - Дядюшка Генри ухмыльнулся, глядя на их  испуганные  лица,  потом
стал серьезен. - Это будет суровая битва, девочки, и мы должны ее  выиг-
рать. Вам, конечно, известно, что янки захватили  все  железные  дороги,
кроме Мейконской? Но это еще не все. Вы, возможно, не  знаете,  что  они
держат в своих руках и все тракты, и проселочные дороги, и даже верховые
тропы - все, за исключением Мак-Доновской. Атланта - в мешке, и  тесемки
мешка затягиваются у Джонсборо. Если янки сумеют захватить и эту дорогу,
они затянут тесемки и поймают нас в мешок, как опоссума. Так что  мы  не
намерены отдавать им дорогу... Словом, мы, быть может, не скоро  увидим-
ся, детки. Вот я и пришел попрощаться с вами и убедиться,  что  Скарлетт
не оставила тебя, Мелли.
   - Ну конечно, она здесь, со мной, - с нежностью в голосе  проговорила
Мелани. - Вы не тревожьтесь о нас, дядя Генри, берегите себя.
   Дядюшка Генри вытер мокрые ноги о лоскутный коврик и со стоном  напя-
лил свои разваливающиеся башмаки.
   - Мне пора, - сказал он. - Надо еще отшагать пять миль. Скарлетт, за-
верни-ка мне с собой чего-нибудь поесть. Ну, что найдется.
   Поцеловав на прощанье Мелани, он спустился на кухню, где Скарлетт за-
ворачивала в салфетку несколько яблок и кукурузную лепешку.
   - Дядя Генри, дела в самом деле так... так плохи?
   - Так плохи? Черт побери, да! Не будь гусыней.  Армия  при  последнем
издыхании.
   - Вы думаете, они доберутся до Тары?
   - Ну, знаешь ли... - начал было дядюшка Генри, раздраженный этой осо-
бенностью женского ума, способного думать лишь о собственных  интересах,
когда на карту поставлено кое-что поважнее. Однако, поглядев на удручен-
ное, испуганное лицо Скарлетт, старик смягчился. - Конечно, нет. Тара  в
пяти милях от железной дороги, а янки нужна только дорога. Ты,  душечка,
смыслишь в этих делах не больше, чем табуретка. - Он помолчал. - Я  при-
топал ночью не затем, чтобы просто сказать вам обеим  "до  свиданья".  Я
принес Мелли тяжелую весть, но, поглядев на нее, просто не  смог  ничего
ей сообщить. Так что придется тебе взять это на себя.
   - Неужели Эшли?.. Вы что-нибудь узнали? Он... он умер?
   - Вовсе нет. Откуда бы я мог узнать про Эшли, стоя  по  самый  зад  в
грязи в окопах? - раздраженно ответствовал старый джентльмен. - Нет. Это
его отец. Джона Уилкса больше нет с нами.
   Скарлетт опустилась на стул, уронив сверток с едой на колени.
   - Я пришел, чтобы сообщить об этом Мелани, и не  смог.  Придется  это
сделать тебе. И вот, передай ей.
   Дядюшка Генри достал из кармана небольшую миниатюру  покойной  миссис
Уилкс, пару золотых запонок и массивные золотые часы с цепочкой, на  ко-
торой покачивались, позвякивая, брелоки. Узнав часы, столько раз  виден-
ные ею в руках старого Джона Уилкса, Скарлетт наконец осознала, что отца
Эшли больше нет в живых. Это оглушило ее, и она сидела не шевелясь, не в
силах произнести ни слова. Дядюшка Генри кашлянул и поерзал на стуле, не
решаясь поглядеть на нее, боясь увидеть слезы и совсем расстроиться.
   - Он был храбрый человек, Скарлетт. Передай это Мелли. Сказки,  чтобы
она написала его дочкам. И хороший солдат несмотря  на  свои  годы.  Его
убило снарядом. Угодило прямехонько в него и в лошадь. Лошадь я пристре-
лил сам, бедняжку. Славная была кобылка. Напиши-ка,  пожалуй,  и  миссис
Тарлтон про ее лошадку. Она в этой кобыле души не чаяла. Ну, давай,  за-
ворачивай мою еду, девочка. Мне пора обратно. Полно, полно, не  принимай
это так близко к сердцу. Какой еще смерти может  пожелать  себе  старик,
как не плечом к плечу с молодыми парнями?
   - Нет, он не должен был умереть! И совсем не должен был идти на  вой-
ну! Он должен был жить, и растить внука, и мирно умереть в своей  посте-
ли! Господи, зачем он пошел на фронт! Он не считал, что Юг должен  отде-
литься, и ненавидел войну и...
   - Многие из нас мыслят совершенно так же, но что из этого? -  Дядюшка
Генри сердито высморкался. - Думаешь, мне, в моем  возрасте,  доставляет
большое удовольствие подставлять лоб под пули? Но в  нашем  положении  у
джентльмена нет выбора. Поцелуй меня  на  прощанье,  детка,  и  не  тре-
вожьтесь обо мне. Я вернусь с этой войны целым и невредимым.
   Скарлетт поцеловала старика и слышала, как он в темноте затопал  вниз
по лестнице и как звякнула щеколда калитки. С минуту она стояла не  дви-
гаясь, глядя на вещи, оставшиеся на память о Джоне Уилксе. Потом  подня-
лась наверх к Мелани.
   В конце июля пришла дурная весть - предсказания  дядюшки  Генри  сбы-
лись, янки повернули на Джонсборо. Они перерезали железную дорогу в  че-
тырех милях от города, но были отброшены кавалерией конфедератов, и  ин-
женерные войска под палящим солнцем восстановили путь.
   Скарлетт сходила с ума от тревоги. Три дня прошли в томительном  ожи-
дании, в снедавшем сердце страхе. Затем пришло ободряющее письмо от Дже-
ралда. Неприятельские войска не дошли до Тары. Шум сражения был  слышен,
но они не видели ни одного янки.
   Джералд так хвастливо, с таким  упоением  описывал,  как  конфедераты
очистили железную дорогу от янки, словно он сам, собственноручно и  еди-
нолично, одержал эту победу. На трех страницах он возносил хвалу храбрым
войскам конфедератов и лишь в конце письма коротко обмолвился о том, что
Кэррин больна. По мнению миссис О'Хара, у нее тиф. Болезнь протекает  не
тяжело, у Скарлетт нет оснований для тревоги, только она  ни  под  каким
видом не должна возвращаться, домой, даже если ехать  станет  безопасно.
Миссис О'Хара теперь очень рада тому, что Скарлетт и Уэйд  не  возврати-
лись домой, когда началась осада Атланты. Миссис О'Хара просит  Скарлетт
сходить в церковь, помолиться о том, чтобы Кэррин скорее выздоровела.
   Читая эти, строки, Скарлетт почувствовала угрызения совести: ведь она
уже который месяц не посещала храма. Прежде она сочла  бы  это  смертным
грехом, но теперь такое небрежение почему-то перестало казаться ей  неп-
ростительным. Однако под влиянием письма она тотчас поднялась к  себе  в
комнату и наспех прочитала "Отче наш", но, встав с колен, не испытала на
этот раз того успокоения, которое обычно приносила ей молитва. Последнее
время у нее появилось ощущение, что господь не печется о ней больше - ни
о ней, ни о конфедератах, ни о Юге, невзирая на все ежечасно  возносимые
ему молитвы.
   В тот вечер Скарлетт сидела на веранде с письмом Джералда,  засунутым
за корсаж, время от времени нащупывая его и тем как бы приближая к  себе
Тару и Эллин. Горевшая в гостиной лампа бросала призрачные золотые  отб-
лески на темную, увитую диким виноградом веранду, аромат вьющихся роз  и
жимолости окружал Скарлетт словно стеной. Тишина вечера казалась бездон-
ной. После заката солнца не прогремело ни единого выстрела, даже  ружей-
ного, и весь мир будто отодвинулся куда-то далеко-далеко. Покачиваясь  в
качалке, Скарлетт перебирала в  уме  известия,  полученные  из  Тары,  и
чувствовала себя несчастной и бесконечно одинокой; появись  сейчас  хоть
одна живая душа, пусть даже миссис Мерриуэзер, она была бы ей  рада.  Но
миссис Мерриуэзер дежурила в этот вечер в госпитале, а миссис Мид  гото-
вила дома торжественный ужин для Фила, приехавшего на побывку с  передо-
вой. Мелани спала. Никакой надежды, что заглянет хоть  случайный  прохо-
жий. Уже неделю никто не наведывался в их дом, ибо каждый мужчина,  спо-
собный держаться на ногах, либо сидел в окопах, либо сражался с янки под
Джонсборо.
   Такое полное одиночество было непривычным для Скарлетт, и оно угнета-
ло ее. Оставаясь одна, она невольно начинала предаваться размышлениям, а
думы ее были слишком тягостными в эти дни. Как у всех людей, у нее  поя-
вилась потребность вспоминать прошлое и тех, кого уже не стало.
   В этот вечер, среди окружавшего ее безмолвия, стоило Скарлетт закрыть
глаза, и она легко переносилась мыслями в Тару, и ей казалось,  что  она
снова там, в сельской тиши, и жизнь течет как прежде, не меняясь. И вме-
сте с тем что-то говорило ей, что и там прежняя жизнь не вернется никог-
да. Она вспоминала четырех братьев Тарлтонов - и рыжеволосых  близнецов,
и Тома с Бойдом, - и острая жалость теснила  ей  грудь.  Ведь  любой  из
близнецов, Стю или Брент, мог бы стать ее мужем. Но теперь,  когда  кон-
чится война и она возвратится домой, их неистовое "Эге-гей!" уже не  до-
несется к ней из-за поворота кедровой аллеи. И Рейфорд Калверт,  который
так божественно танцевал, никогда  уже  не  пригласит  ее  на  вальс.  И
мальчики Манро, и маленький Джо Фонтейн, и...
   - Ах, Эшли! - всхлипнула она, уронив голову на руки. -  Никогда,  ни-
когда я не свыкнусь с мыслью, что вас больше нет!
   Скрипнула калитка, и Скарлетт, вскинув голову, поспешно утерла  рукой
слезы. Она поднялась с качалки и увидела, что Ретт Батлер с  широкополой
соломенной шляпой в руке направляется по тропинке к дому. Она не  видела
его ни разу с того дня, когда выпрыгнула из его кабриолета у Пяти Углов.
Тогда она заявила, что знать его больше не желает. Но сейчас ей так нес-
терпимо хотелось перемолвиться словом хоть с  кем-нибудь,  чтобы  как-то
отвлечься от мыслей об Эшли, что она постаралась выбросить это  воспоми-
нание из головы. А Ретт, по-видимому, тоже забыл об их размолвке или, по
крайней мере, делал вид, что забыл, и как ни в чем не  бывало  опустился
на верхнюю ступеньку лестницы у ее ног.
   - Так вы, значит, не сбежали в Мейкон! Я слышал, что мисс Питти уеха-
ла, и, естественно, полагал, что и вы с ней тоже. А сейчас увидел огонек
и решил зайти, справиться. Почему же вы остались?
   - Из-за Мелани. Она... Ну, вы понимаете... она не может никуда  ехать
сейчас.
   - Тысяча чертей! Уж не хотите ли вы сказать, что  миссис  Уилкс  тоже
здесь? - воскликнул он, и в неярких отблесках  лампы  Скарлетт  увидела,
каким хмурым стало его лицо. - Что за безумие! Это крайне  опасно  в  ее
состоянии.
   Скарлетт молчала в замешательстве: не могла же она обсуждать  состоя-
ние Мелли с мужчиной! Ее смущало и то, что Ретт говорил так, словно  мог
что-то понимать в таких делах. Это было совсем не к лицу холостому  муж-
чине.
   - Не слишком-то любезно с вашей стороны, что вы даже не подумали  обо
мне - для меня ведь это тоже может быть опасно,  -  язвительно  заметила
она наконец.
   Он лукаво прищурился.
   - Ну, я в любых условиях поставлю на вас против янки.
   - Уж: не знаю, принять это за комплимент или как, - неуверенно сказа-
ла она.
   - Ни в коем случае, - сказал он. - Когда же вы наконец перестанете по
каждому пустячному поводу ждать от мужчин комплиментов?
   - На смертном одре, - сказала она и  улыбнулась,  думая  о  том,  что
всегда найдутся мужчины, которые будут расточать  ей  комплименты,  даже
если Ретт никогда этого не делает.
   - Ах, это женское тщеславие! - вздохнул Ретт. - Однако ценю вашу пря-
моту.
   Он достал портсигар, вынул черную сигару,  поднес  к  носу,  понюхал.
Чиркнула спичка. Прислонившись к перилам, обхватив руками колени, он не-
которое время молча курил. Скарлетт снова стала тихонько покачиваться  в
качалке, и ночь окутала их своим мраком и тишиной.  Пересмешник,  пробу-
дившись от дремоты где-то в лабиринте жимолости и  вьющихся  роз,  издал
одну робкую, мелодичную ноту и снова умолк, словно передумав.
   Из темноты внезапно долетел негромкий смех Ретта.
   - И вы, значит, остались здесь из-за миссис Уилкс! Более странную си-
туацию трудно себе представить!
   - Не вижу в этом ничего странного, - возразила она,  мгновенно  внут-
ренне ощетинившись.
   - Не видите? Значит, вы не умеете взглянуть на вещи со стороны. У ме-
ня уже давно сложилось впечатление, что вы с  трудом  переносите  миссис
Уилкс. Вы считаете ее глупой и бесцветной, а ее  патриотические  чувства
нагоняют на вас тоску. Вы никогда не упускаете  случая  обмолвиться  ка-
ким-нибудь уничижительным словечком по ее адресу,  и  мне,  естественно,
кажется загадочным, как это вы решились на такой бескорыстный поступок и
остались с ней в осажденном городе. Ну, признайтесь, почему вы это  сде-
лали?
   - Потому что она сестра Чарли и, значит, все равно что и мне  сестра,
- с большим, как ей казалось, достоинством ответила Скарлетт,  чувствуя,
что у нее зарделись щеки.
   - Вы хотите сказать: потому что она вдова Эшли?
   Скарлетт вскочила, стараясь подавить закипавший в ней гнев.
   - Я уже готова была простить вам невоспитанность, которую вы допусти-
ли в прошлый раз, но теперь не прощу. Я бы никогда не позволила вам  пе-
реступить этот порог, если бы не чувствовала себя в эту минуту такой не-
счастной...
   - Сядьте, успокойтесь и не ершитесь, - сказал он совсем другим  тоном
и, потянув ее за руку, заставил опуститься в качалку. - Почему  вы  нес-
частны?
   - Я сегодня получила письмо из дома. Янки там, совсем близко,  и  моя
младшая сестра больна тифом, и... и... Словом, если бы я теперь и  захо-
тела поехать домой, мама не позволит мне из боязни, что  я  заражусь.  О
господи, а мне так хочется домой!
   - Полно, не стоит из-за этого плакать, - сказал Ретт, и голос у  него
подобрел. - Здесь, в Атланте, вам безопаснее, чем дома, даже  если  янки
возьмут город. Ну, что вам янки, а вот тиф может вас и не пощадить.
   - Как это - что мне янки! Да  как  вы  осмеливаетесь  говорить  такую
ересь!
   - Дорогое дитя, янки вовсе не исчадия ада. У них нет ни рогов, ни ко-
пыт, как вам, должно быть, это представляется. Они в общем-то  мало  чем
отличаются от южан, если, конечно, не считать плохих манер и чудовищного
произношения.
   - Но ведь янки же меня...
   - Изнасилуют? Не обязательно. Хотя, понятно, такое  желание  может  у
них возникнуть.
   - Если вы будете говорить гадости, я уйду в дом! - воскликнула  Скар-
летт, благодаря небо за то, что тьма скрывает ее пылающие щеки.
   - Скажите откровенно: разве вы не это имели в виду?
   - Разумеется, нет!
   - Разумеется, это! Не к чему злиться на меня за то,  что  я  разгадал
ваши мысли. Ведь именно так  думают  все  наши  чистые,  деликатные  да-
мы-южанки. У них это не выходит из головы. Бьюсь об заклад, что даже та-
кие почтенные вдовы, как миссис Мерриуэзер...
   Скарлетт ахнула про себя, припомнив, как всякий раз, когда в эти  дни
тяжких испытаний несколько матрон собирались вместе, они неизменно  при-
нимались шепотом сообщать друг другу о подобных происшествиях, и  всегда
оказывалось, что это было либо в Виргинии, либо в Теннесси, либо в  Луи-
зиане, словом, где-то далеко от родных мест. Там янки насиловали женщин,
подымали младенцев на штыки и сжигали дома вместе с их обитателями.  Ко-
нечно, все знали, что так бывает, хотя и не кричали об этом на всех  пе-
рекрестках. И если у Ретта есть хоть капля порядочности, он не может  не
знать, что это правда. И не должен заводить таких разговоров. А тем  бо-
лее - это не предмет для шуток.
   Она слышала, как он тихонько  посмеивается.  Временами  он  вел  себя
просто чудовищно. В сущности, почти всегда. Это отвратительно -  мужчина
не должен догадываться, о чем думают и говорят между собой женщины. Ина-
че начинаешь чувствовать себя перед ним раздетой. Ни один мужчина не об-
суждает такие вещи с порядочными женщинами.  Скарлетт  злило,  что  Ретт
прочитал ее мысли. Ей хотелось казаться загадкой для мужчин, но она  по-
нимала, что Ретт видит ее насквозь, словно она из стекла.
   - Раз уде у нас зашла об этом речь, - продолжал Ретт, -  есть  тут  в
доме кто-нибудь, кто бы заботился о вас и опекал? Достопочтенная  миссис
Мерриуэзер или миссис Мид? Они всегда поглядывают на  меня  так,  словно
уверены, что я являюсь сюда с самыми дурными намерениями.
   - Миссис Мид обычно навещает нас по вечерам, - сказала Скарлетт,  об-
радованная тем, что разговор перешел в другое русло. - Но сегодня она не
могла. Ее сын вернулся домой на побывку.
   - Какая удача, - негромко произнес Ретт, - застать вас одну.
   Что-то в его голосе заставило сердце  Скарлетт  забиться  сильнее  от
приятного предчувствия, и кровь прилила у нее к щекам. Она не раз слыша-
ла такие нотки в голосе мужчин и  знала,  что  за  этим  обычно  следует
объяснение в любви. О, вот было бы здорово! Если только он признается ей
в любви, тут-то уж она помучит его, тут-то она сведет с ним счеты за все
насмешки, которыми он изводил ее целых три года. Она хорошо поводит  его
за нос! Она постарается вознаградить себя даже за то невыносимое  униже-
ние, которое ей пришлось испытать по его милости в  тот  памятный  день,
когда она дала пощечину Эшли. А потом скажет - очень вежливо и дружелюб-
но, - что не питает к нему никаких чувств, кроме сестринских, и удалится
в полном блеске своей победы. Она нервически хмыкнула в приятном  предв-
кушении того, что последует дальше.
   - Перестаньте хихикать, - сказал Ретт, взял ее руку, повернул ладонью
вверх и поцеловал. Прикосновение его теплых губ  обожгло  ее,  и  трепет
пробежал по телу. Его губы продвинулись выше, к запястью...  Она  знала,
что они ощущают неистовое биение ее пульса, и попыталась выдернуть руку.
Это совсем не входило в ее расчеты - этот предательский жар  в  груди  и
желание взлохматить ему волосы, почувствовать его губы на своих губах.
   "Я ведь ни капельки не влюблена в него, - в смятении пронеслось у нее
в голове. - Я люблю Эшли". Почему же так дрожат у нее  руки  и  холодеет
под ложечкой?
   Она услышала его тихий смех.
   - Не вырывайтесь! Я не сделаю вам ничего дурного!
   - Попробуйте только! Я нисколько не боюсь вас, Ретт  Батлер!  Еще  не
родился тот мужчина, которого бы я испугалась! - воскликнула она,  доса-
дуя на себя за то, что голос у нее так же предательски дрожит, как и ру-
ки.
   - Восхитительная уверенность в себе! Но не  кричите  слишком  громко.
Миссис Уилкс может услышать. И прошу вас, успокойтесь.  -  Казалось,  ее
растерянность и гнев забавляют его.
   - Я вам нравлюсь, Скарлетт, признайтесь?
   Это было уже больше похоже на то, чего она ждала.
   - Ну, иногда немножко, - осторожно сказала она. - Когда вы не  ведете
себя как подонок.
   Он снова рассмеялся и прижал ее ладонь к своей твердой щеке.
   - А ведь я, сдается мне, нравлюсь вам именно потому, что  я  подонок.
Вам в вашей упорядоченной жизни встречалось так мало истинных, отъявлен-
ных подонков, что именно это качество странным образом и притягивает вас
ко мне.
   Разговор снова принимал неожиданный оборот, и она опять  сделала  бе-
зуспешную попытку вырвать руку.
   - Неправда! Мне нравятся благовоспитанные мужчины, такие, на  которых
можно положиться, что они всегда будут вести себя как джентльмены.
   - Вы хотите сказать: мужчины, которыми вы  можете  вертеть,  как  вам
заблагорассудится. Впрочем, в сущности, это одно и то же. Но не важно.
   Он снова поцеловал ее ладонь. И снова по спине у нее приятно поползли
мурашки.
   - И все же я нравлюсь вам. А могли бы вы полюбить меня, Скарлетт?
   "Наконец-то! - промелькнула торжествующая мысль. - Теперь он мне  по-
пался!" И с наигранной холодностью она ответила:
   - Конечно, нет. Во всяком случае, пока вы не измените своего  поведе-
ния.
   - Но я не имею ни малейшего намерения его менять.  Следовательно,  вы
не можете полюбить меня. Я, собственно, на это и рассчитывал.  Так  как,
видите ли, хотя меня неудержимо влечет к вам, я вас тем не менее не люб-
лю, и было бы поистине жестоко заставлять вас вторично страдать  от  не-
разделенной любви. Не так ли, моя дорогая? Вы позволите мне называть вас
"дорогая", миссис Гамильтон? Впрочем, я ведь буду  называть  вас  "доро-
гая", даже если вам это не очень нравится, так что, в общем-то, все рав-
но, я спрашиваю это просто для соблюдения приличий.
   - Вы не любите меня?
   - Разумеется, нет. А вы думали, что я вас люблю?
   - Слишком много вы о себе воображаете!
   - Ну ясно, думали! Как больно мне разрушать ваши иллюзии! Мне  следо-
вало бы полюбить вас, потому что вы очаровательны и обладаете множеством
восхитительных и никчемных дарований! Но на свете много столь же  очаро-
вательных, столь же одаренных и столь же никчемных дам, как вы.  Нет,  я
вас не люблю. Но вы нравитесь мне безмерно - мне  нравится  эластичность
вашей совести и ваших моральных правил, нравится ваш эгоизм, который  вы
весьма редко даете себе труд скрывать, нравится ваша  крепкая  жизненная
хватка, унаследованная, боюсь, от какого-то не очень далекого ирландско-
го предка-крестьянина.
   Крестьянина! Да это же просто оскорбительно! От возмущения она проле-
петала что-то бессвязное.
   - Не прерывайте меня! - попросил он, стиснув ей руку. - Вы  нравитесь
мне потому, что я нахожу в вас так много черт,  которые  сродни  мне,  а
сродство притягательно. Я вижу, что вы все еще чтите память  богоравного
и пустоголового мистера Уилкса, вероятнее всего, уже полгода покоящегося
в могиле. Но в вашем сердце должно найтись местечко и  для  меня,  Скар-
летт. Перестаньте вырываться, я делаю вам предложение. Я возжелал вас  с
первой же минуты, сразу, как только увидел в холле в  Двенадцати  Дубах,
где вы обольщали беднягу Чарли Гамильтона. Я хочу обладать вами - ни од-
ной женщины я не желают так, как вас, и ни одной не ждал так долго.
   От неожиданности у нее перехватило дыхание. Несмотря на все  его  ос-
корбительные слова, он все же любит ее и просто из  упрямства  не  хочет
открыто признаться в этом - боится, что она станет смеяться над ним. Ну,
вот теперь она ему покажет, сейчас он у нее получит.
   - Вы предлагаете мне стать вашей женой?
   Он выпустил ее руку и расхохотался так громко, что она вся  съежилась
в своем кресле-качалке.
   - Упаси боже, нет! Разве я не говорил вам, что не создан для брака?
   - Но... но... так что же...
   Он поднялся со ступеньки и, приложив руку к сердцу,  отвесил  ей  шу-
товской поклон.
   - Дорогая, - сказал он мягко, - отдавая должное вашему природному уму
и потому не пытаясь предварительно соблазнить вас, я предлагаю вам стать
моей любовницей!
   Любовницей!
   Это слово обожгло ей мозг, оно было оскорбительно, как плевок в лицо.
Но в первое мгновение она даже не успела почувствовать себя оскорбленной
- такое возмущение вызвала в ней мысль, что он считает  ее  непроходимой
дурой. Конечно, он считает ее полной идиоткой, если  вместо  предложения
руки и сердца, которого она ждала, предлагает ей это! Ярость, уязвленное
тщеславие, разочарование привели ее ум в такое смятение, что, уже не за-
ботясь о высоких нравственных принципах, которые он попрал, она выпалила
первое, что подвернулось ей на язык:
   - Любовницей? Что за радость получу я от этого, кроме  кучи  слюнявых
ребятишек?
   И умолкла, ужаснувшись собственных слов, прижав платок к губам. А  он
рассмеялся - он смеялся прямо до упаду, 'вглядываясь в темноте в ее рас-
терянное, помертвевшее лицо.
   - Вот почему вы мне нравитесь! Вы - единственная женщина, позволяющая
себе быть откровенной. Единственная женщина, умеющая подойти  к  вопросу
по-деловому, не пускаясь в дебри туманных рассуждений о нравственности и
грехе. Всякая другая сначала бы упала в обморок, а затем указала бы  мне
на дверь.
   Скарлетт вскочила с кресла, сгорая от стыда. Как это у нее вырвалось,
как могла она сказать такую вещь! Как могла она, получившая воспитание у
Эллин, сидеть и слушать эти унизительные речи,  да  еще  с  таким  бесс-
тыдством отвечать на них! Она должна была бы закричать. Упасть  в  обмо-
рок. Или молча, холодно встать и уйти. Ах, теперь уже поздно!
   - Я и укажу вам на дверь! - выкрикнула она, уже не  заботясь  о  том,
что Мелани или Миды у себя в доме могут ее услышать. -  Убирайтесь  вон!
Как вы смеете делать мне такие предложения! Что это я такое себе  позво-
лила... как вы могли вообразить... Убирайтесь! Я не желаю вас больше ви-
деть! Никогда! Все кончено на этот раз. И не вздумайте являться  сюда  с
вашими несчастными пакетиками с булавочками, с ленточками, все  равно  я
никогда вас не прощу... Я... я все, все расскажу папе, и он убьет вас!
   Он поднял с пола свою шляпу, поклонился, и она увидела, как в  полум-
раке, под темной полоской усов, блеснули в улыбке его зубы. Он  явно  не
был пристыжен, все это только забавляло его, и ее слова пробуждали в нем
лишь любопытство.
   Боже, как он мерзок! Она резко повернулась и направилась  в  дом.  Ей
хотелось с треском захлопнуть за собой дверь, но дверь держалась на крю-
ке, крюк заело в петле, и она, задыхаясь, старалась приподнять его.
   - Разрешите вам помочь? - спросил Ретт.
   Чувствуя, что, пробудь она здесь еще секунду, ее хватит  удар,  Скар-
летт бросилась вверх по лестнице и уже на площадке  услышала,  как  Ретт
аккуратно притворил за ней дверь.

   ГЛАВА XX

   Когда жаркий август с бесконечным грохотом канонады подходил к концу,
шум боя внезапно стих. Тишина, в которую погрузился город, казалась  пу-
гающей. При встречах на улице люди неуверенно, с беспокойством  смотрели
друг на друга, не зная, что их ждет. Тишина после дней, наполненных виз-
гом снарядов, не принесла облегчения натянутым нервам - напряжение слов-
но бы даже усилилось. Никто не знал, почему умолкли батареи  неприятеля;
никто ничего не знал и о судьбе войск - известно было только, что  много
солдат поднято из окопов, опоясывающих город, и переброшено  к  югу  для
обороны железной дороги. Никто не знал, где шли теперь бои, если они во-
обще шли, и на чьей стороне перевес в войне, если она еще идет.
   Новости передавались теперь из уст в уста. Не стало бумаги, не  стало
типографской краски, не стало рабочих. Газеты с начала осады не  выходи-
ли, и самые дикие слухи возникали невесть откуда и расползались по горо-
ду. В наступившей внезапно тишине толпы людей  начали  осаждать  главный
штаб генерала Худа, требуя информации; толпы собирались у телеграфа и на
вокзале в надежде хоть что-нибудь узнать, получить хоть какую-то  добрую
весть - ведь каждому хотелось верить: умолкнувшие пушки Шермана  говорят
о том, что янки бегут, войска конфедератов гонят их назад к Далтону.  Но
вестей не было. Молчали телеграфные провода, не шли поезда по единствен-
ной оставшейся в руках конфедератов дороге на юг,  почтовая  связь  была
прервана.
   Август с его пыльной безветренной жарой, казалось, задался целью  за-
душить внезапно примолкший город, обрушив весь свой изнуряющий  зной  на
усталых, истерзанных людей. Из Тары не было писем, и Скарлетт сходила  с
ума, хоть и старалась не подавать виду, - казалось, целая вечность прош-
ла с тех пор, как началась осада; казалось, всю свою жизнь Скарлетт жила
под неумолчный грохот пушек, пока внезапно не пала на город эта зловещая
тишина. А ведь всего тридцать дней минуло с начала осады. Всего тридцать
дней! Тридцать дней в городе, окруженном красными зияющими рвами окопов,
не смолкала канонада, тридцать дней вереницы санитарных фур и  запряжен-
ных волами повозок тянулись  к  госпиталям,  окропляя  пыльные  мостовые
кровью, а похоронные взводы, еле держась на ногах от усталости,  волокли
на кладбище еще не успевшие остыть трупы и сваливали их, словно поленья,
в наспех вырытые неглубокие канавы, тянувшиеся бесконечными рядами  одна
за другой.
   И всего четыре месяца, как янки двинулись на юг от Далтона! Всего че-
тыре месяца! Скарлетт вспоминала этот далекий день, и ей  казалось,  что
это было где-то в другой жизни. Нет, не может быть, чтобы  всего  четыре
месяца! С тех пор прошла целая жизнь.
   Четыре месяца назад! Да ведь четыре месяца назад Далтон, Резака, гора
Кеннесоу были лишь географическими названиями или станциями железных до-
рог. А потом они стали местами боев,  отчаянных,  безрезультатных  боев,
отмечавших путь отступления войск генерала Джонстона к Атланте. А теперь
и долина Персикового ручья, и Декейтер, и Эзра-Черч, и долина ручья Ютой
уже не звучали как названия живописных сельских местностей. Никогда  уже
не воскреснут они в памяти как тихие селения, полные радушных, дружелюб-
ных людей, или зеленые берега неспешно журчащих ручьев,  куда  отправля-
лась она на пикники в компании красивых офицеров.  Теперь  эти  названия
говорили лишь о битвах: неясная зеленая трава, на которой  она  сиживала
прежде, исполосована колесами орудий,  истоптана  сапогами,  когда  штык
встречался там со штыком, примята к земле трупами тех, кто  корчился  на
этой траве в предсмертных муках... И ленивые воды ручьев приобрели такой
багрово-красный оттенок, какого не могла придать им красная глина Джорд-
жии. Говорили, что Персиковый ручей стал совсем алым после того, как ян-
ки переправились на другой берег. Персиковый ручей, Декейтер, Эзра-Черч,
ручей Ютой. Никогда уже эти названия не будут означать  просто  какое-то
место на земле. Теперь это места могил, где друзья покоятся в земле, это
кустарниковые поросли и лесные чащи, где гниют тела  непогребенных,  это
четыре предместья Атланты, откуда Шерман пытался пробиться к  городу,  а
солдаты Худа упрямо отбрасывали его на исходные позиции.
   Наконец, в измученный неизвестностью город проникла весть - тревожная
весть, особенно для Скарлетт. Генерал Шерман  снова  ведет  наступление,
снова старается перерезать железную дорогу у Джонсборо. Теперь янки сос-
редоточились с этой стороны Атланты и вместо отдельных кавалерийских на-
летов готовят большой массированный удар. Войска  конфедератов,  покинув
линию обороны, в свою очередь, готовятся всей своей мощью обрушиться  на
противника. Этим и объяснялось наступившее затишье.
   "Почему именно у Джонсборо? - думала Скарлетт, и сердце ее  сжималось
при мысли о том, как близко это от Тары. - Почему они все время стремят-
ся туда? Не могут они разве перерезать железную дорогу где-нибудь в дру-
гом месте?"
   Уже неделю из Тары не было вестей, а последняя коротенькая  записочка
от Джералда только усилила ее тревогу. Кэррин  стало  хуже,  она  очень,
очень тяжело больна. А теперь бог весть еще когда доставят новую  почту,
бог весть когда сможет она узнать, жива ли Кэррин. Ах, почему, почему не
уехала она домой, как только началась осада, махнув рукой на Мелани!
   Под Джонсборо идут бои - это было все, что  стало  известно,  но  как
разворачиваются события на поле боя, не мог сказать никто, и самые дикие
слухи терзали город. Наконец из Джонсборо прискакал  вестовой  с  утеши-
тельным известием: янки отброшены от железной дороги. Однако им  удалось
ворваться в Джонсборо - они сожгли вокзал, перерезали телеграфные прово-
да и при отступлении взорвали "железнодорожные пути на  протяжении  трех
миль. Инженерные войска работают как одержимые, восстанавливая  железно-
дорожную колею, но на это потребуется время, так  как  янки  выдрали  из
земли шпалы, сложили из них костер, навалили  поверх  выдранные  рельсы,
раскалили их докрасна, а потом обвили ими телеграфные столбы,  превратив
их в подобие гигантских штопоров. А где сейчас достанешь  новые  рельсы,
где сейчас достанешь какой-нибудь металл!
   Нет, янки не дошли до Тары. Тот же самый вестовой, который привез де-
пеши генералу Худу, заверил в этом Скарлетт. На другой день после сраже-
ния, как раз перед отъездом в Атланту, он встретил в Джонсборо Джералда,
и тот попросил передать ей письмо.
   Но что понадобилось папе в Джонсборо? Молодой офицер, отвечая  на  ее
вопрос, отвел в сторону глаза. Джералд пытался найти  в  военных  частях
врача, который мог бы поехать с ним в Тару.
   Стоя на залитой солнцем веранде и произнося  слова  благодарности  за
хлопоты, которые взял на себя этот офицер, Скарлетт почувствовала, что у
нее слабеют колени. Кэррин умирает, иначе Джералд не стал бы искать док-
тора, доверился бы искусному врачеванию Эллин! Когда молодой офицер  ус-
какал, подняв облачко красной пыли, она дрожащими пальцами вскрыла  кон-
верт. В Конфедерации иссякли запасы бумаги, и Джералд написал свое  пос-
лание между строчек ее последнего письма к нему; прочесть его  было  не-
легко.
   "Дорогая дочка, твоя мать и обе сестры больны тифом. Они очень тяжело
больны, но мы должны надеяться на лучшее. Когда мама слегла, она  попро-
сила меня написать тебе, чтобы ты ни под каким видом не приезжала домой,
не подвергала себя и Уэйда опасности подхватить заразу.  Она  шлет  тебе
привет и просит помолиться за нее".
   "Помолиться за нее!" Скарлетт вихрем взлетела по лестнице  к  себе  в
спальню, упала на колени возле кровати и взмолилась господу так  горячо,
как никогда еще не молилась за всю свою жизнь. Она не  читала  привычных
молитв, просто повторяла снова и снова:
   - Матерь божья, не дай ей умереть! Я всегда буду хорошей,  только  не
дай ей умереть! Не дай ей умереть!
   Всю следующую неделю Скарлетт в ожидании  вестей  металась  по  дому,
словно раненое животное, вздрагивала, услыхав стук копыт, опрометью сбе-
гала ночью по лестнице, если какой-нибудь солдат стучался в дверь, но из
Тары вестей больше не было, и ей мнилось, будто весь континент,  во  всю
свою ширь, лег между нею и родным домом, хотя она и знала,  что  до  по-
местья всего двадцать пять миль пыльной дороги.
   Почта по-прежнему не работала, и никто не  знал,  где  теперь  войска
конфедератов и где янки и что они замышляют, и только одно понимали все:
тысячи солдат в серых мундирах и тысячи в синих сражаются  где-то  между
Атлантой и Джонсборо. А из Тары не было вестей уже неделю.
   Скарлетт достаточно нагляделась в госпитале на тифозных больных и по-
нимала, что может случиться при этой болезни за  неделю.  Эллин  больна,
быть может, умирает, а она торчит здесь, в Атланте, с беременной  женщи-
ной на руках, и две армии отделяют ее от родного дома.  Эллин  больна  -
быть может, умирает. Но как это могло случиться!  Эллин  же  никогда  не
хворает. Все это было настолько невообразимо, что выбивало почву  из-под
ног и создавало ощущение зыбкости. Кто угодно мог  заболеть,  только  не
она. Эллин ухаживала за больными - и они выздоравливали.  Она  не  может
заболеть. Скарлетт рвалась домой. Она рвалась в Тару с  отчаянием  испу-
ганного ребенка, видящего перед собой лишь одну всегда  надежную,  тихую
пристань.
   Домой! В невысокий белый дом с развевающимися белыми  занавесками  на
окнах, с густо поросшей клевером лужайкой, над которой  неумолчно  гудят
пчелы, с маленьким черным сорванцом на ступеньках веранды, деловито  ох-
раняющим цветочные клумбы от уток и индюшат, к безмятежному покою  крас-
ной земли и белоснежных хлопковых плантаций, миля за милей белеющих  под
солнцем! Домой!
   Почему не уехала она  домой  в  начале  осады,  когда  все  спасались
бегством из города! Ничего бы не случилось, если бы она увезла с собой и
Мелани, столько времени еще было впереди!
   "О, черт бы ее побрал! - в сотый раз подумала Скарлетт. -  Почему  не
могла она уехать с тетей Питти в Мейкон! Ее место там, с ее  родными,  а
вовсе не со мной. Я же ей не кровная родня. Чего она так за меня  уцепи-
лась? Уехала бы в Мейкон, а я бы поехала домой, к маме. Даже сейчас, да,
даже сейчас я бы еще могла пробраться домой, плюнув на янки, если бы  не
этот ребенок у нее в животе. Генерал Худ дал бы мне сопровождающего. Ге-
нерал Худ очень воспитанный человек, я наверное уговорила  бы  его  дать
мне сопровождающего и белый флаг, чтобы я могла пересечь  линию  фронта.
Так нет же - я должна сидеть тут и ждать появления этого  младенца!..  О
мамочка, мама, не умирай!.. Почему Мелани все никак не может родить? Се-
годня же пойду к доктору Миду и спрошу, нет ли какого-нибудь способа ус-
корить это дело, чтобы я могла уехать домой... если мне  удастся  раздо-
быть сопровождающего. Доктор Мид сказал, что роды  будут  тяжелые.  Боже
милостивый, а вдруг она умрет! Вдруг Мелани умрет. Умрет. И Эшли... Нет,
об этом нельзя думать, это скверно. Но ведь Эшли... Нет, не хочу об этом
думать, его же все равно, наверное, уже нет в живых. И он  взял  с  меня
слово, что я позабочусь о ней. Но... но если я не очень буду  заботиться
о ней и она умрет, а Эшли все еще жив... Нет, я не  должна  так  думать.
Это грешно. А я обещала господу быть хорошей, если он не даст маме  уме-
реть. Господи, хоть бы этот ребенок родился, наконец! Хоть бы уж я могла
выбраться отсюда, уехать домой... куда угодно, только подальше отсюда!"
   Она возненавидела этот зловеще притихший город, который так полюбился
ей когда-то... Да он и не был похож на ту  веселую,  бесшабашно  веселую
Атланту, которая ее очаровала. Эти страшные,  погруженные  в  безмолвие,
словно по ним прошла чума, улицы, такие  тихие,  такие  чудовищно  тихие
после грохота канонады. В шуме боя, в чувстве опасности было что-то бод-
рящее. Наступившая тишина таила в себе только безмерный ужас. Город  ка-
зался населенным призраками-призраками страха, тревоги, воспоминаний.  У
людей заострились лица, а те солдаты, что попадались Скарлетт на  глаза,
были походки на выдохшихся бегунов, которые заставляют себя сделать  от-
чаянный рывок на финишной прямой, когда состязание уже безнадежно проиг-
рано.
   Наступили последние дни августа, и стали  доходить  упорные  слухи  о
жесточайших боях, каких еще не было за все время битвы за  Атланту.  Бои
шли где-то на юге. В городе уже никто не пытался улыбаться или шутить  -
все напряженно ждали исхода боев. Теперь и здесь все понимали то, что на
фронте поняли две недели назад: дни Атланты сочтены; если дорога на Мей-
кон будет отрезана. Атланта падет.
   Утром первого сентября Скарлетт проснулась с гнетущим чувством  стра-
ха, который поселился в ней накануне вечером, лишь только  она  опустила
голову на подушку. Еще одурманенная сном, она подумала:  "Из-за  чего  я
так встревожилась вчера, ложась спать? Да, сражение. Вчера где-то  прои-
зошла большая битва! Боже мой, кто же победил?" Она сразу села в  посте-
ли, протирая глаза, и тяжесть снова сдавила ее сердце.
   Воздух был душен даже в эти утренние часы, предвещая палящий полуден-
ный зной, - раскаленное солнце в беспощадной, сверкающей  синеве  небес.
Улица за окном безмолвствовала. Ни скрипа колес в тишине, ни топота мар-
ширующих ног, подымающих красную пыль. Из соседних домов  не  доносилось
певучих негритянских голосов, из кухонь не тянуло аппетитным запахом ут-
ренней стряпни: все соседи, за исключением миссис Мид и миссис  Мерриуэ-
зер, уехали в Мейкон. Но и из этих двух  домов  не  долетало  ни  звука.
Дальше, в торговой части улицы, тоже было тихо: магазины и конторы  зак-
рыты, заколочены досками, а их владельцы рассыпались по округе с винтов-
ками в руках.
   В это утро тишина показалась Скарлетт еще более грозной, чем  накану-
не, чем во все зловеще тихие дни минувшей недели; ей уже не  захотелось,
как прежде, понежиться, потянуться, зарыться поглубже в подушки, она то-
ропливо поднялась с постели и подошла к  окну  в  надежде  увидеть  хоть
чье-то знакомое лицо, хоть что-нибудь, что могло бы поднять ее  дух.  Но
улица была пустынна. Ей бросилось в глаза, что все  еще  зеленая  листва
деревьев пожухла под толстым слоем красной пыли, а цветы перед домом вя-
ли без ухода.
   "Гроза!" - подумалось ей, и, как у всякой сельской жительницы, следом
пришла с детства привычная мысль: "Да, дождь нам сейчас необходим". Но в
следующую секунду она уже поняла: "Дождь? Нет! Какой там дождь! Это пуш-
ки!"
   С бьющимся сердцем она перегнулась через подоконник, ловя ухом  дале-
кий гул, стараясь определить, с какой стороны он  доносится.  Но  глухие
раскаты были слишком далеки. "О господи! - взмолилась она. - Хоть бы  из
Мариетты! Или из Декейтера! Или с Персикового ручья! Только бы не с юга!
О, лишь бы не с юга!" Она крепче ухватилась за раму окна, напрягая слух.
Далекие раскаты стали слышней. И они доносились с южной стороны города.
   Пушки с юга! А так, к югу от города-Джонсборо и Тара и... Эллин!
   Может быть, сейчас, сию минуту, янки уже в Таре! Она снова  прислуша-
лась, но кровь стучала у нее в висках, заглушая все звуки. Нет,  это  не
из Джонсборо. Стрельба была бы слышна слабее, не так отчетливо: Джонсбо-
ро слишком далеко от Атланты. Но янки, должно быть, милях в десяти отсю-
да по дороге на Джонсборо, может быть, у маленького селения  Раф-энд-Ре-
ди. Впрочем, оттуда до Джонсборо тоже едва будет десять миль.
   Пушки били с юга. Быть может, это был  похоронный  звон,  возвещавший
конец Атланты. Но Скарлетт, теряя голову при мысли о грозящей ее  матери
опасности, понимала лишь одно: стреляют с юга - значит, близко от  Тары.
Ломая руки, она принялась ходить по комнате из угла в угол, и впервые за
всю войну мысль о том, что армия конфедератов может потерпеть поражение,
явилась ей во всем своем ужасном значении. Сознание, что солдаты  Шерма-
на, быть может, подходят к Таре, Наставило ее впервые подумать о возмож-
ности столь страшного исхода войны, охватить разумом весь ужас  происхо-
дящего, сделало то, чего не могли сделать ни рев снарядов,  от  которого
разлетались стекла в окнах, ни голод, ни  отсутствие  одежды,  ни  сотни
умиравших на ее глазах людей. Солдаты Шермана в нескольких милях от  Та-
ры! И если даже их побьют, они, отступая, могут выйти к Таре. И куда ук-
рыться тогда Джералду с тремя больными женщинами на руках!
   О, если бы только ей очутиться сейчас дома, с ними, пусть бы даже там
были янки! Босиком, в ночной рубашке, путавшейся между ног, она металась
по комнате, а страшное предчувствие беды все крепло и крепло. Она  хочет
домой, домой! К Эллин!
   Снизу, из кухни, донесся звон посуды:  Присей  готовила  завтрак.  Но
Бетси, кухарки миссис Мид, не было слышно. Тонкий,  пронзительный  голос
Присей затянул уныло:
   - "Еще день, еще два свою ношу нести..."
   Ее пение действовало Скарлетт на нервы, печальные слова тревожно  бе-
редили душу, и, накинув капот, она выбежала на площадку лестницы,  отво-
рила дверь на черный ход и крикнула:
   - Присей! Заткнись, перестань выть!
   - Да, мэм, - угрюмо прозвучало в ответ, и Скарлетт глубоко вздохнула,
устыдясь своей внезапной вспышки.
   - Где Бетси?
   - Не знаю. Не пришла.
   Скарлетт направилась к спальне Мелани, приотворила дверь и  заглянула
в залитую солнцем комнату. Мелани в ночной  рубашке  лежала  в  постели,
глаза у нее были закрыты, под глазами - черные круги, отекшее личико ут-
ратило свой нежный, напоминавший  сердечко  овал,  стройное  тело  стало
уродливо бесформенным. Поглядел бы Эшли на нее сейчас, мелькнула у Скар-
летт злорадная мысль. Ни одна беременная женщина  не  казалась  Скарлетт
такой безобразной, как Мелани. Словно почувствовав на  себе  ее  взгляд,
Мелани открыла глаза, и слабая приветливая улыбка озарила ее лицо.
   - Входи же, - позвала она, неуклюже поворачиваясь на бок. - Я просну-
лась на заре и все время думала, и знаешь, Скарлетт,  я  хочу  попросить
тебя кое о чем.
   Скарлетт вошла в спальню и присела на залитую нестерпимо ярким  солн-
цем постель.
   Мелани взяла руку Скарлетт и мягко, доверчиво ее пожала.
   - Дорогая, - сказала она, - я слышала стрельбу и очень  расстроилась.
Это со стороны Джонсборо?
   - Угу, - пробормотала Скарлетт, и сердце у нее снова болезненно зако-
лотилось.
   - Я понимаю, как ты тревожишься. Я знаю, ты бы уехала  домой  еще  на
прошлой неделе, когда узнала, что твоя мама больна. Ты  осталась  только
из-за меня, верно?
   - Верно, - безжалостно подтвердила Скарлетт.
   - Скарлетт, дорогая, ты так добра ко мне. Родная сестра не  могла  бы
быть добрее и самоотверженнее тебя. И я еще больше люблю  тебя  за  это.
Мне очень больно, что я стою у тебя на пути.
   Скарлетт смотрела на нее молча. "Она любит меня? Вот идиотка!"
   - Послушай, Скарлетт, я лежала и думала и решила обратиться к тебе  с
очень большой просьбой. - Она снова, крепче, сжала ее руку. - Если я ум-
ру, ты возьмешь моего ребенка?
   Широко раскрытые, лихорадочно блестящие глаза Мелани были  устремлены
на нее с неясной и настойчивой мольбой.
   - Возьмешь?
   Скарлетт выдернула руку, чувствуя, как ее охватывает страх. От неожи-
данности и испуга голос ее прозвучал грубо.
   - Не будь идиоткой, Мелли! Ты не умрешь. Каждой  женщине,  когда  она
ждет первого ребенка, кажется, что она умрет. Я знаю, со мной  тоже  так
было.
   - Нет, неправда. Ты никогда ничего не боишься. Ты это говоришь, прос-
то чтобы подбодрить меня. А я не боюсь умереть, но боюсь за  маленького,
если Эшли... Скарлетт, обещай, что ты возьмешь себе моего ребенка,  если
я умру. Тогда я не буду бояться смерти.  Тетушка  Питти  слишком  стара,
чтобы воспитать  ребенка,  а  Милочка  и  Индия  -  они  очень  хорошие,
только... Я хочу, чтобы моего малютку взяла ты.  Обещай  мне,  Скарлетт.
Если это будет мальчик, воспитай его похожим на Эшли, а если  девочка...
Я хочу, чтобы она была похожа на тебя, дорогая.
   - Тысяча чертей! - вне себя воскликнула Скарлетт, вскакивая с  посте-
ли. - Неужели мало нам несчастий, чтобы ты еще толковала о смерти!
   - Прости меня, дорогая. Но дай слово. Мне кажется, все должно  совер-
шиться сегодня. Я чувствую, что сегодня. Пожалуйста, обещай.
   - Ладно. Обещаю, - сказала Скарлетт, в полном замешательстве глядя на
нее сверху вниз.
   "Неужели Мелани в самом деле так глупа, неужели она не понимает,  что
я люблю Эшли? Или она все понимает и потому-то и думает, что  я  позабо-
чусь о его ребенке?" Скарлетт с трудом подавила бешеное  желание  задать
ей этот вопрос - он уже готов был слететь у нее с языка, но  тут  Мелани
снова взяла ее руку и приложила к своей щеке. Взгляд ее стал спокоен.
   - Почему ты думаешь, что это будет сегодня, Мелли?
   - У меня с рассвета начались схватки, правда, еще не очень сильные.
   - Вот оно что! Почему же ты не позвала меня? Я сейчас пошлю Присей за
доктором Мидом.
   - Нет, пока не надо, Скарлетт. Ты знаешь, сколько у него дел, как они
все там заняты работой. Просто сообщи ему, что он может нам понадобиться
сегодня. И пошли за миссис Мид, попроси ее прийти, посидеть со мной. Она
будет знать, когда настанет время посылать за доктором.
   - Да перестань ты разыгрывать из себя святую. Сама знаешь, что доктор
нужен тебе не меньше, чем им там в госпитале. Я пошлю за ним сейчас же.
   - Ну пожалуйста, не надо. Иногда это длится целый день, и я не  могу,
чтобы доктор часами сидел здесь, в то время как он нужен всем этим  бед-
нягам в госпитале. Пошли только за миссис Мид. Она поймет, когда  потре-
буется доктор.
   - Что ж, будь по-твоему, - сказала Скарлетт.

   ГЛАВА XXI

   Как только Присей отнесла завтрак Мелани, Скарлетт тут  же  отправила
ее за миссис Мид, а сама села завтракать с Уэйдом. Но кусок не шел ей  в
горло. Она со страхом думала о том, что Мелани пришло время  родить,  и,
бессознательно прислушиваясь к отдаленному  грохоту  орудий,  впервые  в
жизни почувствовала, что у нее совсем нет аппетита. И с  сердцем  твори-
лось что-то странное: несколько минут  оно  билось  нормально,  а  потом
вдруг делало отчаянный толчок, и тогда у нее  начинало  тоскливо  сосать
под ложечкой. Она с трудом глотала густую клейкую  мамалыгу,  и  никогда
еще напиток из жареной кукурузы и молотого батата, сходивший  теперь  за
кофе, не казался ей таким омерзительным. Без сахара, без сливок это пой-
ло было горьким,  как  желчь,  а  "подслащивание"  с  помощью  сорго  не
очень-то помогало. Сделав глоток, она отодвинула чашку. Янки  лишили  ее
удовольствия пить настоящий кофе с сахаром и сливками,  и  одного  этого
было уже достаточно, чтобы она возненавидела их всей душой.
   Уэйд вел себя сегодня как-то тише обычного и не хныкал, как всегда по
утрам, отказываясь есть мамалыгу. Он молча жевал ненавистную кашу, кото-
рую она ложку за ложкой совала ему в рот, и громко  чмокал,  запивая  ее
водой. Его большие, карие, круглые, как долларовые монеты, глаза с детс-
кой тревогой следили за каждым движением  матери,  словно  ее  затаенные
страхи передались ему. Когда с завтраком было покончено, Скарлетт отпра-
вила его во двор играть и с облегчением проследила за тем, как он проко-
вылял по примятой траве к своему игрушечному домику.
   Она встала из-за стола и, подойдя к лестнице на второй этаж,  остано-
вилась в нерешительности. Надо было подняться к Мелани, посидеть с  ней,
постараться отвлечь ее от мыслей о предстоящем испытании, но  у  нее  не
хватало сил подвигнуть себя на это. Надо же было Мелани  выбрать  именно
такой день из всех дней в году, чтобы начать рожать! Да еще толковать  о
смерти!
   Она присела на нижнюю ступеньку лестницы и постаралась взять  себя  в
руки. Мысли ее обратились к вчерашней битве, и снова встал вопрос: каков
же был ее исход? Как странно, что где-то рядом, всего в нескольких милях
идет бой, а до них не доходит никаких вестей! Какая необычная тишина ца-
рит на этом обезлюдевшем конце города, как не похоже это на то, что тво-
рилось здесь во время битвы за Персиковый ручей! Сражение шло  где-то  к
югу, далеко от города, а дом тетушки Питтипэт был последним на  северной
окраине города, и воинские части, спешившие на подкрепление, не проходи-
ли ускоренным маршем по этой улице, и санитарные кареты не проезжали  по
ней, и не ковыляли возвращавшиеся с линии огня  раненые.  Вероятно,  все
это происходило сейчас на южной окраине, подумала Скарлетт и возблагода-
рила бога за то, что она этого не видит. Если бы только еще все  живущие
в их конце Персиковой улицы не убежали из города-все, кроме Мидов и Мер-
риуэзеров! Ей стало так одиноко здесь теперь. Останься дома хотя бы  дя-
дюшка Питер, она послала бы его сейчас в  штаб  узнать,  какие  вести  с
фронта. Впрочем, если бы не Мелани, она сама, ни минуты не медля, броси-
лась бы в город и все разузнала. Но пока миссис Мид не пришла,  оставить
Мелани нельзя. Миссис Мид. Почему она не идет? И куда подевалась Присей?
   Скарлетт встала, вышла на веранду и  в  нетерпеливом  ожидании  стала
вглядываться вдаль, но дом Мидов не был виден из-за деревьев за  изгибом
улицы, а улица была пустынна. Наконец вдали показалась Присей:  она  шла
одна, не спеша, словно прогуливаясь, и,  покачивая  бедрами,  оглядывала
через плечо свои развевающиеся сзади юбки.
   - Что ты тащишься, как старая черепаха! - накинулась на нее Скарлетт,
когда Присей вошла в калитку. - Что сказала миссис Мид? Скоро  она  при-
дет?
   - Ее там нету, - сказала Присей.
   - А где же она? Когда вернется домой?
   - Так понимаете, мэм, - сказала Присей, наслаждаясь своей важной мис-
сией и невыносимо растягивая слова, - кухарка говорит, миссис Мид -  она
уехала утром, раным-рано, потому как молодого  мистера  Фила  ранило,  и
миссис Мид взяла кабриолет и этого старика Талбота, и Бетси,  и  поехала
за мистером Филом - привезти домой. Кухарка говорит, он сильно ранен,  и
миссис Мид к нам не придет.
   Скарлетт захотелось схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть. По-
чему черные слуги всегда с таким  торжественным  видом  приносят  дурные
вести?
   - Ладно. Не стой тут как идиотка. Ступай к миссис Мерриуэзер и попро-
си ее прийти или прислать свою няньку. Давай, живо.
   - Да их там нет никого, мисс Скарлетт. Я по дороге заходила туда, по-
сидеть с ихней нянюшкой. Так они все ушли. И дом заперли. Видать, в гос-
питале они.
   - Так вот ты где болталась! Когда я тебя куда-нибудь посылаю,  изволь
идти куда велено, а не "посидеть с нянюшкой". Ступай...
   Она задумалась. Кто же из знакомых остался в городе, кто  мог  бы  ей
помочь? Миссис Элсинг. Эта дама, правда, сильно невзлюбила ее в  послед-
нее время, но зато она всегда очень нежно относилась к Мелани.
   - Ступай к миссис Элсинг, толково объясни ей все  и  вежливо  попроси
прийти сюда. И слушай меня внимательно, Присей. Мисс Мелли сегодня долж-
на родить, и ты можешь понадобиться каждую минуту. Так что быстро - туда
и обратно.
   - Хорошо, мэм, - сказала Присей, повернулась и медленно-медленно, не-
хотя поплелась к калитке.
   - Живее, ты, мешок с трухой!
   - Да, мэм.
   Присей сделала вид, что прибавила шагу, и Скарлетт вернулась  в  дом.
Снова она постояла в нерешительности, прежде  чем  подняться  к  Мелани.
"Придется сказать ей, почему миссис Мид не может прийти, и она, конечно,
разволнуется, узнав, что Фил Мид серьезно ранен. Ладно, что-нибудь  сов-
ру".
   Она вошла в спальню к Мелани и увидела на подносе нетронутый завтрак.
Мелани лежала на боку, в лице ни кровинки.
   - Миссис Мид в госпитале, - сказала Скарлетт. - Но придет миссис  Эл-
синг. Тебе плохо?
   - Не очень, - солгала Мелани. - Скарлетт, как долго у тебя это было с
Уэйдом?
   - Раз - и готово, - с наигранной бодростью отвечала Скарлетт. - Я бы-
ла во дворе и едва успела добежать до дома. Мамушка сказала: "Позор,  да
и только! Прямо как простая негритянка!"
   - Хорошо бы и у меня было, как у негритянки, - сказала Мелани с выму-
ченной улыбкой, которая тут же погасла. Лицо ее исказилось от боли.
   Скарлетт скользнула взглядом по безнадежно узким  бедрам  Мелани,  но
сказала ободряюще:
   - Право же, это совсем не так страшно.
   - Да я понимаю. Верно, я просто трусиха. А... а миссис  Элсинг  скоро
придет?
   - Скоро, скоро, - сказала Скарлетт. - Я пойду, достану свежей воды из
колодца и оботру тебя губкой. Жара сегодня.
   Доставая воду, она медлила как могла-тянула время - и поминутно бега-
ла поглядеть, не идет ли Присей. Но Присей не было видно, и в конце кон-
цов Скарлетт опять поднялась к Мелани, обтерла губкой ее потное  тело  и
расчесала длинные темные волосы.
   Прошел час, и наконец с улицы долетел звук шаркающих по земле подошв,
и, выглянув из окна, Скарлетт увидела Присей: девчонка шла  неторопливо,
снова, как в прошлый раз, вертя головой во все стороны и охорашиваясь, с
таким видом, словно выступала на сцене.
   "Когда-нибудь я отлуплю эту негодяйку", - в бешенстве подумала  Скар-
летт, сбегая по ступенькам ей навстречу.
   - Миссис Элсинг в госпитале. Ихняя кухарка говорит: поезд утром  при-
вез много раненых солдатиков. Она варит суп,  понесет  туда.  Она  гово-
рит...
   - Не важно, что она говорит, - оборвала ее Скарлетт, чувствуя, как  у
нее упало сердце. - Надень чистый фартук, пойдешь в госпиталь.  Отнесешь
записку доктору Миду, а если его там нет, отдай ее  доктору  Джонсу  или
другому доктору. И если не вернешься быстро, я шкуру с тебя спущу.
   - Да, мэм.
   - И спроси кого-нибудь из джентльменов, как там дела на фронте. А ес-
ли они ничего не знают, добеги до вокзала, расспроси машинистов, которые
привозят раненых. Спроси, где идут бои - далеко ли от Джонсборо.
   - Господи помилуй, мисс Скарлетт! - Черное лицо Присей неожиданно ис-
казилось от страха. - А в Таре тоже янки?
   - Почем я знаю. Говорят тебе - расспроси.
   - Господи помилуй! Мисс Скарлетт! Что они сделают с моей мамкой?
   И Присей вдруг завыла в голос, чем окончательно  вывела  Скарлетт  из
себя.
   - Перестань реветь! Напугаешь миссис Мелли! Ступай смени фартук,  жи-
во!
   Подхлестнутая окриком, Присей скрылась в доме, а  Скарлетт  торопливо
нацарапала записку на полях письма Джералда - единственного клочка бума-
ги, сыскавшегося в доме. Когда она складывала записку так, чтобы ее пос-
лание оказалось на виду, ей невольно бросились в глаза слова, нацарапан-
ные рукой Джералда, - "мама слегла... тиф... ни под каким видом не  при-
езжай домой..." - и к горлу подступил комок. Если бы не Мелани, она сей-
час же, сию минуту бросилась бы домой, добралась бы до дому хоть пешком.
   Зажав письмо в руке. Присей на этот раз припустилась чуть не бегом, а
Скарлетт поднялась наверх, наспех придумывая, как бы  ей  половчее  сов-
рать, почему не пришла миссис Элсинг. Но Мелани ни о  чем  не  спросила.
Она лежала на спине, лицо ее казалось умиротворенно-спокойным. И у Скар-
летт немного отлегло от сердца.
   Она села и стала говорить о разных пустяках, но мысль о Таре и о том,
что янки могут одержать победу, безжалостно сверлила ее  мозг.  Скарлетт
думала об умирающей Эллин, о рвущихся в  Атланту  янки,  которые  начнут
всех резать и все жечь. Мысли текли под далекие глухие раскаты канонады,
неустанно звучавшие в ушах, обдавая ее волнами  страха.  И  она  наконец
умолкла, уперев невидящий взгляд в окно на недвижную пыльную листву  де-
ревьев над жаркой, тихой улицей. Мелани молчала тоже  -  лишь  время  от
времени ее спокойное лицо сводила судорога боли.
   И всякий раз после схватки она говорила:
   - Знаешь, не так уж это и больно. -  И  Скарлетт  понимала,  что  она
лжет. А ей было бы легче, если бы Мелани выла от боли, а не терпела так,
молча. Она знала, что должна бы пожалеть Мелани, но не испытывала к  ней
ни капли сочувствия. Собственные тревоги раздирали ее мозг. Кинув взгляд
на перекошенное болью лицо, она вдруг подумала: надо же  было  так  слу-
читься, чтобы из всех людей на свете именно  она  оказалась  прикованной
здесь к Мелани в эти ужасные минуты, хотя по существу они  совсем  чужие
друг другу, и она ненавидит Мелани и в душе даже желает ей  смерти!  Что
ж, быть может, ее желание исполнится, и быть может, еще до  исхода  дня.
При этой мысли суеверный страх ознобом пробежал у нее  по  коже.  Желать
кому-то смерти - это не приводит к добру, это почти так же  опасно,  как
кого-нибудь проклясть. Проклятие падает на голову проклинающего, говари-
вала Мамушка. Скарлетт торопливо прочла про себя молитву, чтобы бог сох-
ранил Мелани жизнь, а вслух лихорадочно залепетала первое, что подверну-
лось на язык. Прошло несколько минут, и Мелани положила горячую руку  на
ее запястье.
   - Не старайся занимать меня беседой, дорогая. Я знаю, как у тебя тре-
вожно на душе. Мне больно, что я причиняю тебе столько хлопот...
   Скарлетт примолкла, но сидеть спокойно она не могла. Что  ей  делать,
если ни доктор, ни Присей не подоспеют вовремя? Она подошла к окну, пог-
лядела на улицу, снова опустилась на стул. Потом встала  и  выглянула  в
другое окно - напротив.
   Прошел час, за ним второй. Был уже полдень, солнце стояло в зените  и
палило нещадно, и ни малейшее  дуновение  ветерка  не  шевелило  пыльной
листвы. У Мелани участились схватки. Ее длинные волосы взмокли от  пота,
на рубашке, там, где она прилипла к  телу,  обозначились  темные  пятна.
Скарлетт молча освежала ее лицо мокрой губкой, но ее грыз страх.  Госпо-
ди, а что, если роды начнутся прежде, чем придет доктор? Что  тогда  де-
лать? Она же ничего в этом не смыслит! Вот этого она и боялась  все  эти
дни. Она отчасти полагалась на Присей, в случае, если нельзя будет  раз-
добыть доктора, ведь Присси обучена принимать роды, она это говорила  не
раз. Но где она. Присей? Почему не возвращается? И  почему  не  приходит
доктор? Скарлетт снова подошла к окну и поглядела на улицу.  Она  напря-
женно прислушивалась, и внезапно ей показалось... Нет, верно, это ей по-
чудилось... Ей показалось, что грохот канонады стал  глуше,  отдаленней.
Если так, значит, бои идут ближе к Джонсборо и, значит...
   Наконец, еще раз высунувшись из окна, она увидела Присей,  вприпрыжку
спешившую к дому. Подняв голову и заметив Скарлетт, Присей широко  рази-
нула рот, собираясь что-то крикнуть. Черное лицо было  перекошено  стра-
хом, и, боясь, что Присси своим криком встревожит Мелани, Скарлетт  пос-
пешно приложила палец к губам и отошла от окна.
   - Пойду принесу воды похолоднее, - сказала она, глядя в  темные,  за-
павшие глаза Мелани и стараясь улыбнуться. И быстро  вышла  из  комнаты,
плотно притворив за собой дверь.
   Присей, запыхавшаяся, сидела в холле на нижней ступеньке лестницы.
   - Они в Джонсборо, мисс Скарлетт! Говорят, наших жентмунов бьют.  Ой,
беда! Мисс Скарлетт! Что теперь будет с ма и Порком? Ой,  беда!  А  что,
как янки придут сюда? Ой, беда!
   Скарлетт зажала ей рот рукой, заглушив причитания.
   - Замолчи ты, бога ради!
   Да, что будет с ними, если придут янки? Что будет с  Тарой?  Страшным
усилием воли Скарлетт заставила эту мысль уйти на время куда-то  вглубь,
чтобы обратиться к самым неотложным делам. Если  только  она  начнет  об
этом думать, то завизжит и завоет от страха, как Присей.
   - Где доктор Мид? Когда он придет?
   - Да я его не видала, мисс Скарлетт.
   - Что?!
   - Не видала, мэм. Его нет в госпитале. Миссис Мерриуэзер и миссис Эл-
синг тоже нет. Говорят, он в сарае, на путях, туда раненых  привезли  из
Джонсборо. А я, мисс Скарлетт, побоялась идти туда, там, говорят,  мерт-
вяки... Я мертвяков боюсь...
   - А другие доктора?
   - Ей-богу, мисс Скарлетт, я не могла никак дать им почитать,  что  вы
написали. Они все там как с ума посходили. Один доктор сказал: "Поди  ты
к черту! Не вертись под ногами! Какие еще младенцы, когда тут прорва лю-
дей помирает! Позови какую ни на есть бабку, она поможет". Тогда я пошла
и стала всех спрашивать, как вы мне велели, - что  слыхать,  а  все  как
есть в одну душу: "В Джонсборо бои, бои в Джонсборо", и тогда я...
   - Ты говоришь, доктор Мид на вокзале?
   - Да, мэм. Он...
   - Ну, слушай меня внимательно. Я пойду за доктором Мидом, а ты сиди с
мисс Мелани и делай все, что она тебе велит. И посмей только сказать ей,
где идут бои, я тебя продам перекупщикам, богом клянусь! И не говори ей,
что другой доктор тоже не может прийти. Поняла?
   - Да, мэм.
   - Вытри глаза, набери свежей воды в кувшин и  ступай  наверх.  Оботри
мисс Мелани губкой. Сказки, что я пошла за доктором Мидом.
   - Ей уже скоро родить, мисс Скарлетт?
   - Не знаю. Боюсь, что скоро, но, впрочем, не знаю. Тебе лучше  знать.
Ступай наверх.
   Скарлетт схватила с подзеркальника свою широкополую соломенную шляпу,
нахлобучила ее кое-как на голову. Бросив отсутствующий взгляд в зеркало,
она машинально поправила выбившуюся прядь. Мелкая, холодная дрожь  стра-
ха, зародившегося где-то под ложечкой, расползлась  по  всему  покрытому
жаркой испариной телу и отозвалась в кончиках похолодевших пальцев, ког-
да они коснулись горячей щеки. Скарлетт торопливо вышла из дома под сле-
пящее солнце. Она быстро шла по Персиковой улице, и кровь стучала у  нее
в висках от зноя. Издали, то нарастая, то затихая, доносился  гул  голо-
сов. Вскоре она почувствовала, что ей трудно дышать от  туго  затянутого
корсета, но не умерила шага. Голоса звучали все громче.
   В конце улицы, ближе к Пяти Углам, царило странное оживление,  как  в
разворошенном муравейнике. Негры с искаженными от страха лицами метались
туда-сюда. Белые ребятишки, плача, сидели без  присмотра  на  крылечках.
Улица была забита военными фургонами, санитарными каретами с ранеными  и
всякого рода повозками, доверху нагруженными мебелью, сундуками,  баула-
ми. Какие-то верховые, выскакивая из боковых  проездов,  устремлялись  к
штабу Худа. Перед домом Боннеллов, держа под уздцы впряженную в  коляску
лошадь, стоял старик Амос, и при виде Скарлетт глаза у него округлились.
   - Вы что ж - еще не уехали, мисс Скарлетт? Мы вот  собрались.  Старая
мисс упаковывает пожитки.
   - Собрались? Куда?
   - А кто его знает, мисс. Куда-нибудь. Янки подходят!
   Скарлетт поспешила дальше, даже не попрощавшись. Янки подходят! Возле
часовни Уэсли она приостановилась, чтобы перевести дыхание и унять неис-
тово колотившееся сердце. Надо успокоиться, иначе она потеряет сознание.
Она стояла, ухватившись за фонарный столб, и увидела офицера, скакавшего
верхом от Пяти Углов. Не раздумывая, она выбежала на  середину  улицы  и
замахала рукой.
   - Постойте! Пожалуйста, остановитесь!
   Рывком натянув поводья, офицер поднял лошадь на дыбы. Усталое, проре-
занное глубокими складками лицо его  выдавало  страшное  напряжение,  но
когда он увидел Скарлетт, потрепанная серая шляпа тотчас слетела у  него
с головы.
   - Мадам?
   - Скажите, это правда? Янки подходят?
   - Боюсь, что так.
   - Вы это точно знаете?
   - Да, мадам. Я это знаю. Полчаса назад в штаб прибыла депеша с  линии
огня из Джонсборо.
   - Из Джонсборо? Вы уверены?
   - Уверен, мадам. Нет смысла тешить себя красивыми  иллюзиями,  мадам.
Депеша была от генерала Харди, и в ней говорилось: "Я проиграл  битву  и
отвожу войска".
   - О боже!
   Офицер поглядел на нее, и на угрюмом усталом лице его  не  отразилось
никаких чувств. Он собрал поводья и надел шляпу.
   - О, сэр, прошу вас, еще минуту. Что же нам теперь делать?
   - Затрудняюсь ответить, мадам. Армия покидает Атланту.
   - Покидает? А нас бросает на произвол судьбы?
   - Боюсь, что так, мадам.
   Он пришпорил коня, и его как ветром сдуло, а Скарлетт осталась стоять
посреди улицы, утонув по щиколотку в красной пыли.
   Янки подходят. Армия покидает город. Янки подходят.  Что  же  делать?
Куда бежать? Нет, бежать нельзя. Там Мелани, она ждет ребенка.  Господи,
зачем женщины производят на свет детей! Не будь  Мелани,  она  взяла  бы
Уэйда и Присей и спряталась бы с ними в лесу, и янки никогда не нашли бы
их там. Но Мелани нельзя увести в лес. Сейчас нельзя. О, если бы она ро-
дила раньше, хотя бы вчера, быть может, их посадили  бы  в  какую-нибудь
санитарную карету и увезли и спрятали бы где-нибудь. А теперь...  Теперь
надо разыскать доктора Мида и заставить его пойти к Мелани. Может  быть,
он сделает что-нибудь, чтобы она скорее родила.
   Скарлетт подобрала юбки и побежала по улице, и в топоте ее  шагов  ей
слышалось: "Янки подходят! Янки подходят!" На площади  Пяти  Углов  было
полно народу, и все бежали куда-то, не видя  друг  друга,  протискиваясь
между санитарными фургонами, повозками, запряженными волами, и  экипажа-
ми, которые везли раненых.
   Глухой гул волнами перекатывался над толпой, словно на берегу  в  час
прибоя.
   И тут странное, немыслимое зрелище предстало глазам Скарлетт. Со сто-
роны вокзала надвигалась толпа женщин с окороками на плечах. А за женщи-
нами, сгибаясь под тяжестью банок с черной патокой, едва поспевали ребя-
тишки. Мальчишки постарше тащили мешки с  картофелем  и  кукурузой.  Ка-
кой-то старик катил на тачке бочонок муки. Мужчины, женщины, дети тороп-
ливо шагали, изнемогая под грузом мешков, ящиков, пакетов с провизией  -
такого количества провизии Скарлетт не доводилось видеть за  целый  год.
Внезапно толпа расступилась, давая  дорогу  мчавшемуся,  кренясь  то  на
один, то на другой бок, кабриолету.  В  кабриолете  хрупкая,  элегантная
миссис Элсинг, с хлыстом в руке, стоя правила лошадью. Бледная, без  го-
ловного убора, с длинными седыми волосами, струившимися вдоль спины, она
неистово стегала лошадь и была похожа на фурию.  На  сиденье  ее  черная
нянька Мелисси, подскакивая на ухабах, одной рукой прижимала к себе  ку-
сок жирной свиной грудинки, а другой рукой и ногами  старалась  удержать
на месте гору ящиков и мешков, наваленных в кабриолет.  Один  из  мешков
лопнул, и сушеные бобы сыпались на мостовую. Скарлетт закричала, пытаясь
окликнуть миссис Элсинг, то голос ее утонул в шуме  толпы,  и  кабриолет
промчался мимо.
   Смысл происходящего не сразу дошел до сознания Скарлетт, но  она  тут
же вспомнила, что военные провиантские склады расположены возле вокзала,
и поняла: армия открыла их, чтобы население  могло  воспользоваться  кто
чем сумеет, пока янки не вошли в город.
   Она стала проталкиваться сквозь толпу испуганных, растерянно мечущих-
ся людей и, выбравшись на свободное пространство, припустилась  со  всех
ног самым коротким путем к вокзалу. Наконец в клубах пыли она стала раз-
личать среди санитарных фургонов двигающиеся, склоняющиеся над  ранеными
фигуры санитаров с носилками и докторов. Слава тебе господи, сейчас  она
разыщет доктора Мида! Но завернув за угол  гостиницы  "Атланта",  откуда
уже хорошо были видны подъездные пути и депо, она замерла на месте,  по-
раженная открывшейся ее глазам картиной.
   Под беспощадно палящим солнцем - кто плечом к чьему-то плечу, кто го-
ловой к чьим-то ногам - сотни и сотни раненых заполняли все пространство
на железнодорожных путях и платформах. Их ряды под навесом депо  уходили
в бесконечность. Некоторые лежали молча и совершенно неподвижно,  другие
метались и стонали. И над всей этой кровью, грязными повязками, зубовным
скрежетом, проклятьями, вырывавшимися из груди раненых,  когда  санитары
перекладывали их с носилок на землю, - мухи, тучи мух вились в  воздухе,
жужжали, ползали по лицам. В знойном воздухе стоял  запах  пота,  крови,
немытых тел, кала, мочи. Смрад накатывал на Скарлетт волнами, и минутами
ей казалось, что ее сейчас стошнит. Санитары с носилками сновали туда  и
сюда среди распростертых на земле почти вплотную друг к другу  тел,  не-
редко наступая на раненых, а те стоически молчали, глядя вверх, - ждали,
когда у санитаров дойдут руки и до них.
   Скарлетт попятилась, зажав рот ладонью, чувствуя, как тошнота подсту-
пает к горлу. Она не могла сделать дальше ни шагу. Немало перевидала она
раненых - и в госпиталях, и на лужайке перед  домом  тети  Питти,  после
битвы у Персикового ручья, - но ничто, ничто не шло в сравнение с  этим!
Кровоточащие, смердящие тела прямо под палящим солнцем - нет, такого она
еще не видела! Это был подлинный ад - страдания,  крики,  зловоние  и...
Скорей! Скорей! Скорей! Янки подходят! Янки подходят!
   Скарлетт распрямила плечи и ступила туда, в гущу тел, перебегая  гла-
зами с одной стоявшей на ногах фигуры на другую, ища доктора Мида. И тут
же поняла, что ничего у нее не выйдет, так как надо было  смотреть  себе
под ноги, чтобы не наступить на какого-нибудь беднягу. Она подобрала юб-
ки и стала осторожно пробираться между лежавшими на земле  телами,  нап-
равляясь к группе мужичин, стоявших поодаль  и  отдававших  распоряжения
санитарам с носилками.
   На пути чьи-то руки судорожно хватали ее за юбку, она слышала хриплые
восклицания:
   - Леди, пить! Леди, пожалуйста, пить! Бога ради, леди, пить!
   Пот струился по ее лицу, она старалась вырваться из цеплявшихся за ее
юбку рук. Если - казалось ей - она нечаянно наступит на одного  из  этих
людей, то завизжит и потеряет сознание. Она перешагивала через мертвых и
через раненых, лежавших неподвижно с остекленелыми глазами, зажимая  ру-
ками рваные раны в животе, с присохшими к  ним  обрывками  окровавленной
одежды, и повсюду были торчавшие колом от запекшейся крови бороды, разд-
робленные челюсти, разорванные  рты,  откуда  неслись  нечленораздельные
звуки, означавшие, должно быть:
   - Пить! Пить!
   Если она сейчас же не разыщет доктора Мида, у нее начнется  истерика.
Она бросила взгляд в сторону группы мужчин, стоявших под навесом, и зак-
ричала что было мочи:
   - Доктор Мид! Есть здесь доктор Мид?
   Один из мужчин обернулся, отделился от группы и поглядел в ее  сторо-
ну. Это был доктор Мид: без сюртука, рукава рубашки закатаны по  локоть,
и штаны, и рубашка алы от крови, как у мясника, и даже  кончик  седеющей
бородки - в крови. Он был словно пьяный - пьяный от смертельной усталос-
ти, жгучего сострадания и бессильной  злобы.  На  серых  от  пыли  щеках
струйки пота проложили извилистые борозды. Но голос его, когда он  обра-
тился к ней, звучал спокойно и решительно:
   - Слава богу, что вы пришли. Мне дорога сейчас каждая пара рук.
   На мгновение она замерла, глядя на него в растерянности, выпустив  из
руки подол. Подол упал на грязное лицо какого-то раненого, и тот  беспо-
мощно завертел головой, стараясь высвободиться от душивших его оборок. О
чем он толкует - этот доктор? От пыли, летевшей из-под колес  санитарных
повозок, у нее защекотало в горле, в носу стало липко от  омерзительного
зловония.
   - Скорей сюда, детка! Скорей!
   Она подобрала юбки и торопливо направилась к нему, снова  перешагивая
через распростертые тела. Она схватила доктора за руку и  почувствовала,
как дрожит его рука от напряжения и усталости, хотя лицо сохраняло твер-
дость.
   - Ах, доктор! - воскликнула она. - Вы должны пойти к нам - Мелани ро-
жает.
   Он поглядел на нее так, словно ее слова не доходили до его  сознания.
Какой-то раненый, лежавший на земле, с походным  котелком  под  головой,
добродушно ухмыльнулся, услыхав ее слова:
   - Ну, с этим-то они умеют справляться, - одобряюще произнес он.
   Скарлетт даже не поглядела на него, она потрясла доктора за плечо.
   - Мелани! У нее ребенок! Доктор, вы должны пойти!  Она...  у  нее.  -
Сейчас было не до околичностей, но среди этих сотен мужских  ушей  слова
не шли у Скарлетт с языка. - У нее сильные схватки. Доктор, прошу вас!
   - Что? Рожает? Да черт побери! - внезапно вскипел доктор, и лицо  его
исказилось от ярости-ярости, направленной не на Скарлетт, а на весь мир,
в котором могут твориться такие дела. - Вы что, рехнулись?  Как  я  могу
оставить этих людей? Они умирают сотнями! Я не  могу  оставить  их  ради
растреклятого ребенка. Раздобудьте какую-нибудь  женщину,  она  поможет.
Позовите мою жену.
   Скарлетт открыла было рот, хотела сказать ему, почему миссис  Мид  не
может прийти, и осеклась. Он даже не знает, что его собственный сын  ра-
нен! Промелькнула мысль: остался ли бы доктор тут, знай он  об  этом,  и
что-то подсказало ей - да, если бы даже Фил умирал, доктор остался бы на
своем посту, чтобы оказывать помощь многим, и не одному.
   - Вы должны пойти к ней, доктор. Вы сами говорили, что  у  нее  будут
тяжелые роды... - Да неужели и вправду она, Скарлетт, стоит  тут,  среди
всего этого ада, среди стонов и воплей, и во всеуслышание произносит та-
кие ужасные, грубые слова? - Она умрет, если не придете!
   Доктор резко выдернул руку из вцепившихся в нее пальцев и сказал так,
словно не расслышал ее слов или не понял их значения:
   - Умрет? Да они все умрут - все эти люди. Нет бинтов, нет  йода,  нет
хинина, нет хлороформа. О господи, хоть бы чуточку морфия! Хотя  бы  для
самых тяжелых! Хоть немного хлороформа! Будь  прокляты  янки!  Будь  они
прокляты!
   - Провалиться бы им в преисподнюю, доктор! - сказал лежавший у их ног
человек, и оскал его зубов блеснул над спутанной бородой.
   Скарлетт начала дрожать всем телом, и от страха на глазах у нее  выс-
тупили слезы. Доктор не пойдет с нею к Мелани. И  Мелани  умрет.  А  она
только что желала ей смерти. Нет, доктор не пойдет.
   - Во имя господа бога, доктор! Ну, пожалуйста!
   Доктор закусил губу, на скулах его заиграли желваки, он  овладел  со-
бой.
   - Дитя мое, я постараюсь. Обещать не могу, но постараюсь. После того,
как мы сделаем, что можем для этих людей. Янки подходят, и  наши  войска
покидают город. Я не знаю, как янки могут поступить с  ранеными.  Поезда
не ходят. Дорога на Мейкон в руках янки... Но я постараюсь... А вы  сту-
пайте пока. Не мешайте мне работать. Принять ребенка не такое уж сложное
дело. Надо только перевязать пуповину...
   Санитар тронул его за руку, и он,  отвернувшись  от  Скарлетт,  начал
быстро отдавать распоряжения, указывая то на одного, то на другого ране-
ного. Лежавший на земле человек поглядел на Скарлетт с сочувствием.  Она
повернулась к нему спиной, но доктор уже позабыл про нее.
   Она снова начала торопливо пробираться между ранеными - назад к  Пер-
сиковой улице. На доктора надежды нет. Ей  придется  справляться  самой.
Еще слава богу, что Присей знает все по части акушерства. Голова  у  нее
разламывалась от жары, и она чувствовала, что мокрый от пота лиф  прилип
к телу. Мозг ее отупел, и ноги стали как ватные - словно в страшном сне,
когда знаешь, что надо бежать, и не можешь сдвинуться с места.  Обратный
путь до дома представился ей бесконечным.
   А потом в голове у нее опять завертелся знакомый припев: "Янки подхо-
дят!" Сердце заколотилось сильней, и тело стало возвращаться к жизни.  -
Убыстрив шаг, она слилась с толпой у Пяти  Углов  -  народу  здесь  было
столько, что ей пришлось сойти с узкого тротуара на мостовую. Ряд за ря-
дом проходили солдаты - покрытые пылью, едва волоча ноги  от  усталости.
Казалось, им не будет конца - этим бородатым, грязным людям с винтовками
за спиной, двигавшимся мимо походным маршем. Ездовые сыромятными  бичами
погоняли тощих мулов, тащивших орудия. Провиантские фургоны с изодранным
в клочья брезентовым верхом подпрыгивали на выбоинах мостовой.  Поднимая
клубы пыли, нескончаемой чередой проезжала конница. Никогда еще Скарлетт
не доводилось видеть сразу такого количества военных. Отступление!  Отс-
тупление! Армия покидала город.
   Ее оттеснили обратно на запруженный людьми  тротуар,  и  она  ощутила
резкий тошнотворный запах дешевого кукурузного виски. В  толпе  на  углу
Декейтерской улицы стояли несколько пестро разодетых женщин, чьи  празд-
нично яркие одеяния и размалеванные лица бросались в глаза своим  грубым
несоответствием с окружающим. Почти все они были пьяны,  а  солдаты,  на
которых они висли, схватив их под руку, - и того пьянее.  Мелькнули  ог-
ненно-рыжие завитки волос, прозвучал резкий хмельной  смех,  и  Скарлетт
узнала это жалкое создание - Красотку Уотлинг, прильнувшую к подгулявше-
му однорукому солдату, с трудом державшемуся на ногах.
   Кое-как пробившись туда, где за квартал от Пяти  Углов  толпа  начала
редеть, Скарлетт подхватила юбки и снова припустилась бегом. Добежав  до
часовни Уэсли, она вдруг почувствовала, что у нее  перехватило  дыхание,
голова кружится и ее мутит. Корсет впивался ей в ребра, не давая дышать.
Она опустилась на ступени паперти и, уронив голову на руки,  постаралась
отдышаться. Хоть бы удалось вздохнуть поглубже. Хоть бы сердце перестало
так колотиться и выделывать эти невероятные скачки! Хоть бы в этом  обе-
зумевшем городе нашелся один-единственный человек, к которому она  могла
бы обратиться за помощью!
   Никогда на протяжении всей жизни не приходилось ей  ни  о  чем  забо-
титься самой. Рядом всегда был кто-то, кто все делал  за  нее,  оберегал
ее, опекал, баловал. Просто невозможно было поверить, что она вдруг  по-
пала в такую переделку. И ни соседей, ни друзей - никого,  чтобы  помочь
ей в беде. Прежде всегда вокруг были друзья, соседи, умелые руки  услуж-
ливых рабов. А сейчас, в эту самую тяжелую в ее жизни минуту, -  никого.
Как это могло случиться, что она оказалась совсем одна, вдали от родного
гнезда, перепуганная насмерть?
   Тара! О, если бы только она могла очутиться дома, пусть даже там  ян-
ки! Пусть даже у Эллин тиф! Лишь бы  увидеть  ее  родное  лицо,  ощутить
объятия крепких Мамушкиных рук!
   Пошатываясь, она поднялась на ноги и зашагала дальше. Подойдя к дому,
она увидела Уэйда, катавшегося на калитке. При ее появлении лицо его жа-
лобно сморщилось, и он захныкал, показывая ей ссадину на грязном пальце.
   - Больно! - всхлипнул он. - Больно!
   - Замолчи! Замолчи сейчас же! Не то я тебя отшлепаю. Ступай на задний
двор, поиграй там в песочек и не смей оттуда отлучаться никуда!
   - Есть хочу! - заскулил он и сунул поцарапанный палец в рот.
   - Не выдумывай! Ступай на задний двор и...
   Скарлетт подняла голову и увидела Присей, высунувшуюся из окна  верх-
него этажа: озабоченность и страх были написаны на ее лице, но при  виде
хозяйки она сразу приободрилась. Скарлетт помахала ей рукой,  чтобы  она
спустилась вниз, и вошла в дом. Как прохладно было в холле. Она развяза-
ла ленты шляпы, кинула ее на подзеркальник и провела рукой по вспотевше-
му лбу. Наверху отворилась дверь, и до Скарлетт долетел  протяжный,  жа-
лобный, исполненный жестокой муки стон. Присей сбежала с лестницы,  пры-
гая через две ступеньки.
   - Доктор пришел?
   - Нет. Он не может.
   - Господи, мисс Скарлетт! Мисс Мелли совсем худо!
   - Доктор не может прийти. Никто не может. Тебе придется принимать ре-
бенка. Я тебе помогу.
   Присей онемела, разинув рот, напрасно силясь что-то  произнести.  Она
затопталась на месте, искоса поглядывая на Скарлетт.
   - Что ты корчишь из себя идиотку!  -  прикрикнула  на  нее  Скарлетт,
взбешенная ее дурацким поведением. - Что с тобой?
   Присей попятилась обратно к лестнице.
   - Господи помилуй! Мисс Скарлетт... - Растерянность и стыд были в  ее
вытаращенных от страха глазах.
   - Ну в чем дело?
   - Господи помилуй, мисс Скарлетт! Надо, чтоб пришел доктор. Я... я...
мисс Скарлетт, я этих делов не знаю. Мать  меня  близко  не  подпускала,
когда ей случалось принимать ребенка.
   Скарлетт ахнула: от ужаса у нее перехватило дыхание. Затем ею овладе-
ла ярость. Присей попыталась проскользнуть мимо нее и пуститься  наутек,
но Скарлетт схватила ее за руку.
   - Ах ты, черномазая лгунья! Что ты мелешь? Ты же говорила, что  всему
обучена. Ну, отвечай правду! Говори! - Она тряхнула ее так, что курчавая
черная голова беспомощно закачалась из стороны в сторону.
   - Я соврала, мисс Скарлетт! Сама не знаю, чего это на меня  нашло.  Я
только разочек видела, как это бывает, и ма выдрала меня, чтоб не  подг-
лядывала.
   Скарлетт в ярости молча смотрела на нее, и Присей вся сжалась,  пыта-
ясь вырваться. Какое-то мгновение мозг Скарлетт еще отказывался признать
открывшуюся ей истину, но как только она с полной ясностью осознала, что
Присей смыслит в акушерстве не  больше,  чем  она  сама,  бешеная  злоба
обожгла ее как пламя. Еще ни разу в жизни не подымала Скарлетт  руки  на
раба, но сейчас, собрав остатки сил, она с размаху отвесила своей черной
служанке пощечину. Присей пронзительно взвизгнула - больше с испугу, чем
от боли, - и запрыгала на месте, стараясь вырваться из рук хозяйки.
   Когда Присей завизжала, доносившиеся сверху стоны оборвались,  и  се-
кундой позже послышался слабый, дрожащий голосок Мелани:
   - Скарлетт? Это ты? Пожалуйста, поднимись ко мне! Пожалуйста!
   Скарлетт выпустила руку Присей, и девчонка, всхлипывая, повалилась на
ступеньки лестницы. С минуту Скарлетт стояла неподвижно, прислушиваясь к
тихим стонам, которые снова стали доноситься из комнаты Мелани.  И  пока
она стояла там, ей почудилось, что на плечи ее легло ярмо, которое  при-
давит ее к земле своей тяжестью, стоит ей ступить хоть шаг.
   Она пыталась припомнить, чем старались ей  помочь  Мамушка  и  Эллин,
когда она рожала Уэйда, но все расплывалось  как  в  тумане,  милосердно
изглаженное из памяти муками родовых схваток. Все же кое-что ей  удалось
вспомнить, и она быстро, решительно начала давать указания Присей:
   - Ступай, затопи плиту, поставь на огонь котел с водой.  Принеси  все
полотенца, какие сыщутся, и моток шпагата. И ножницы. И не  говори,  что
не можешь ничего найти. Быстро достань и принеси мне. Ну, живо!
   Она рывком подняла Присей на ноги и толкнула ее к кухонной двери. По-
том распрямила плечи и  начала  подниматься  по  лестнице.  Нелегкая  ей
предстояла задача - сообщить Мелани, что она сама с помощью Присей будет
принимать у нее роды.

   ГЛАВА XXII

   Возможно ли, чтобы день мог быть так долог, чтобы послеполуденные ча-
сы тянулись без конца и чтобы была такая удушающая жара? И столько  мух,
назойливых ленивых мух. Они тучами вились над Мелани, невзирая на то что
Скарлетт не переставая махала пальмовой ветвью, так что у нее даже  оне-
мели руки. Однако все ее усилия, казалось, были тщетны: стоило  ей  сог-
нать мух с потного лица Мелани, как они уже ползали по ее липким от пота
ногам, и ноги беспомощно дергались, и Мелани восклицала:
   - Пожалуйста! Сгони их с ног!
   Скарлетт опустила жалюзи, чтобы защититься  от  зноя  и  нестерпимого
сверканья солнца, и комната была погружена в полумрак. Лишь по краям жа-
люзи и сквозь узкие щелки в них проникали лучики света. Комната  превра-
тилась в жарко натопленную печь, и насквозь пропотевшее платье  Скарлетт
становилось с каждым часом все более влажным и липким. От Присей,  скор-
чившейся в углу, нестерпимо разило потом, и Скарлетт давно выставила  бы
ее за дверь, если бы не боялась, что девчонка, выйдя из-под ее  надзора,
тотчас удерет. Мелани лежала на темных от пота и пролитой воды простынях
и крутилась в постели, поворачиваясь то на правый бок, то на  левый,  то
на спину, и снова - то туда, то сюда.
   Временами она пыталась приподняться и сесть, но тотчас падала на  по-
душки и опять начинала вертеться с боку на бок. Сначала она старалась не
кричать и так искусала губы, что они  стали  кровоточить,  пока  наконец
Скарлетт, у которой уже кровоточили нервы, не прошипела:
   - Бога ради, Мелли, перестань геройствовать. Кричи, если хочется кри-
чать. Никто же, кроме нас с тобой, не услышит.
   Послеполуденные часы ползли, и Мелани, как ни крепилась, все же нача-
ла стонать, а порой и вскрикивать. Тогда Скарлетт закрывала лицо руками,
затыкала уши и, покачиваясь из стороны в сторону, мечтала  умереть.  Что
угодно, лишь бы не быть беспомощной свидетельницей этих мук! Что угодно,
лишь бы не сидеть здесь как на привязи, ожидая, когда появится этот  ре-
бенок, который никак не хочет появляться на свет. Ждать и  ждать,  в  то
время как янки скорее всего уже у Пяти Углов!
   Она горько сожалела, что в свое время не прислушивалась более  внима-
тельно к словам матрон, когда они перешептывались,  обсуждая  чьи-нибудь
роды. Ах, почему она этого не делала! Проявляй она больше интереса к та-
ким вещам, ей было бы яснее сейчас, затянулись у Мелани роды или нет. Ей
смутно припомнился рассказ тетушки Питти о какой-то ее приятельнице, ко-
торая рожала двое суток и в конце концов умерла, так и  не  разрешившись
от бремени. Что, если у Мелани это тоже будет длиться двое суток? Но она
же такого хрупкого сложения! Ей не выдержать долго этих мук. Она  умрет,
если ребенок не поторопится появиться на свет. И как  тогда  она,  Скар-
летт, поглядит в глаза Эшли - если, конечно, он еще жив, -  как  сообщит
ему, что Мелани умерла, - ведь она же дала ему слово позаботиться о ней!
   Первое время Мелани, в минуты особенно сильных схваток, держала  руку
Скарлетт и сжимала ее с такой силой, что хрустели суставы. Через час ру-
ки Скарлетт вспухли, побагровели, и она едва могла ими пошевелить. Тогда
она взяла два длинных полотенца, перекинула через изножье кровати,  свя-
зала концы узлом и вложила узел в руки Мелани. И Мелани вцепилась в  не-
го, как утопающий в спасательный круг; она то изо всей  силы  тянула  за
полотенца, то отпускала их, то словно бы пыталась разорвать их в клочья.
И кричала, как затравленный, попавший в капкан зверек, - час  за  часом,
час за часом. Иногда она выпускала из рук полотенца, бессильно терла ла-
донь о ладонь и поднимала на Скарлетт огромные, расширенные мукой глаза.
   - Поговори со мной. Пожалуйста, поговори со мной, - еле слышно шепта-
ла она, и Скарлетт принималась болтать что попало, пока Мелани не  начи-
нала снова извиваться на постели, вцепившись в полотенца.
   Сумеречная комната плавилась в зное, стонах, жужжании мух, и так  то-
мительно-тягуче ползли минуты, что Скарлетт казалось, будто утро отодви-
нулось куда-то в необозримую даль. Будто она всю жизнь просидела  здесь,
в этой влажной, душной полутьме. Всякий  раз,  как  Мелани  вскрикивала,
Скарлетт хотелось закричать тоже, и она так закусывала  губы,  что  боль
заставляла ее опомниться, и она цепенела на грани истерики.
   Один раз она слышала, как Уэйд на цыпочках прокрался по лестнице  на-
верх и остановился за дверью, хныча:
   - Есть хочу!
   Скарлетт направилась было к двери, но Мелани взмолилась шепотом:
   - Не уходи. Пожалуйста. Без тебя я этого не вынесу.
   И Скарлетт велела Присей спуститься  вниз,  разогреть  оставшуюся  от
завтрака мамалыгу и накормить ребенка. Сама она, думалось ей, после  се-
годняшних испытаний никогда больше не сможет проглотить ни кусочка.
   Часы на камине остановились, и Скарлетт не имела ни малейшего  предс-
тавления о том, который теперь был час, но когда жара в  комнате  начала
спадать и пробивавшиеся снаружи лучи потускнели, она подняла жалюзи и, к
своему удивлению, увидела, что день уже клонится к вечеру и багровый шар
солнца стоит низко над землей. Ей почему-то все казалось, что этому  па-
лящему полдню никогда не будет конца.
   Она сгорала от желания узнать, что происходит в городе. Все ли войска
уже оставили его? Вошли ли в город янки? Неужели конфедераты сдадут  го-
род без боя? И сердце ее упало, когда она подумала о том, как мало оста-
лось конфедератов и как много солдат у Шермана,  сытых  солдат!  Шерман!
Это имя нагоняло на нее такой страх, словно в этом  человеке  воплотился
сам сатана. Но времени для раздумий не было: Мелани просила пить, проси-
ла сменить мокрое полотенце на лбу, помахать на нее, отогнать  мух,  са-
дившихся на лицо.
   Когда совсем стемнело и Присей, черным призраком мельтешившая по ком-
нате, зажгла лампу, Мелани начала слабеть. И призывать  к  себе  Эшли  -
снова и снова призывать его, словно в бреду, пока жуткая монотонность ее
призывов не породила у Скарлетт желания заткнуть ей рот подушкой.  Может
быть, доктор все же, в конце концов, придет? О господи, если  бы  только
он поскорее пришел! Снова в душе ее затеплилась надежда,  и  она  велела
Присей сбегать к Мидам, посмотреть, нет ли дома доктора или миссис Мид.
   - А если доктора нет, спроси у миссис Мид или у  кухарки,  что  нужно
делать. Попроси кого-нибудь прийти.
   Присей с грохотом скатилась с лестницы, и Скарлетт видела в окно, как
она мчится по улице с совершенно неожиданной для этой нерасторопной дев-
чонки быстротой. Отсутствовала она довольно долго и вернулась одна.
   - Доктора нет дома цельный день. Думают, может, он ушел с  солдатами.
Мисс Скарлетт, мистер Фил преставился.
   - Умер?
   - Да, мэм. - Присей раздувалась от важности,  сообщая  эту  весть.  -
Тальбот, ихний кучер, сказал. Его ранили...
   - Ладно, давай по делу.
   - А миссис Мид я не видела. Кухарка сказала, миссис Мид обмывает  его
и убирает, хочет похоронить, пока нет янки. Кухарка сказала:  если  мисс
Мелли будет шибко больно, надо положить нож под кровать, и нож  разрежет
боль пополам.
   Скарлетт едва удержалась, чтобы не закатить ей еще одну оплеуху в от-
вет на этот полезный совет, но тут Мелани открыла огромные,  расширенные
от страха глаза и прошептала:
   - Дорогая... Янки подходят?
   - Нет, - твердо сказала Скарлетт. - Присей выдумывает.
   - Да, мэм. Я выдумываю, - горячо подтвердила Присей.
   - Они подходят, - прошептала Мелани, не поддавшись на обман, и уткну-
лась лицом в подушку. Голос ее доносился теперь еле слышно. -  Мое  нес-
частное дитя... Мое несчастное дитя... - И после  долгого  молчания  она
пробормотала: - Ох, Скарлетт, тебе  нельзя  оставаться  здесь.  Уходи  и
возьми с собой Уэйда.
   Мелани лишь произнесла вслух то, о чем думала сама Скарлетт, но Скар-
летт это взбесило - ей было стыдно, словно Мелани прочла трусливые мысли
на ее лице.
   - Не будь идиоткой. Я ничего не боюсь. Ты же знаешь, что  я  тебя  не
оставлю.
   - И напрасно. Все равно я умру. - И она снова застонала.
   Медленно, словно старуха, Скарлетт спустилась ощупью по темной  лест-
нице, цепляясь за перила, чтобы не упасть. Ноги у нее одеревенели и под-
гибались от усталости и напряжения, и ее трясло от холодного липкого по-
та, насквозь пропитавшего одежду. Кое-как добралась  она  до  веранды  и
опустилась на ступеньки. Прислонившись спиной к столбу, она дрожащей ру-
кой расстегнула пуговки лифа на груди. Теплая, мягкая тишина ночи обсту-
пила ее со всех сторон, и она полулежала отупело, словно больная  буйво-
лица, глядя во мрак.
   Все было позади. Мелани не умерла, и  крошечный,  попискивавший,  как
котенок, младенец мужского пола получил свое первое омовение из рук При-
сей. Мелани уснула. Как могла она спать после всего этого кошмара, после
этих страшных криков, страданий, неумелого акушерства, больше  причиняв-
шего мук, чем приносившего пользы? Как могла она все это выдержать и  не
умереть? Скарлетт ни минуты не сомневалась, что будь она на месте  Мела-
ни, ее бы уже не было в живых. А Мелани, когда все  было  кончено,  даже
нашла в себе силы пролепетать еле слышно, так что пришлось наклониться к
самому ее лицу: "Спасибо". И уснула. Как могла она  уснуть?  У  Скарлетт
совсем стерлось в памяти, что она тоже, родив Уэйда, сразу  уснула.  Она
вообще забыла все. В голове у нее была странная пустота,  и  мир  вокруг
был пуст. Ничего не было прежде - до этого бесконечного дня, - и  ничего
не будет потом. Только тяжелый, теплый мрак ночи, только звук  рвущегося
из груди хриплого дыхания, только холодные, щекочущие струйки пота, сбе-
гающие из подмышек на талию, с бедер на  колени  -  холодящие,  клейкие,
липкие.
   Она почувствовала, как ее громкое ровное дыхание перешло в судорожные
всхлипывания, но глаза были сухи, их жгло, и казалось,  что  им  никогда
уже не пролить ни одной слезы. Медленно, с  трудом  она  наклонилась  и,
подхватив свои пышные юбки, задрала их до самых бедер. Ей было жарко,  и
свежий ночной воздух был приятен телу, хотя от холодного липкого пота ее
слегка пробирала дрожь. Тупо промелькнула мысль:  что  бы  сказала  тетя
Питти, увидев ее, лежащую здесь, на ступеньках, задрав юбки так, что все
панталоны на виду? Но ей было наплевать. Ей было наплевать на все. Время
остановилось. Быть может, солнце только что село, а быть может, уже дав-
но за полночь. Она не знала, ей было все равно.
   Она услышала звук шагов на лестнице и подумала: "Чтобы черт унес При-
сей!" - глаза у нее слипались, она погружалась в тяжелое забытье. Проле-
тело мгновение черного провала в сон, и до ее сознания дошло, что Присси
стоит возле нее и что-то лопочет, очень довольная собой.
   - Как у нас здорово все получилось, мисс Скарлетт. Мамка и та,  поди,
не справилась бы лучше.
   Скарлетт смотрела на нее из темноты и от усталости не могла ни  прог-
нать, ни выбранить девчонку, укорить за все ее бесчисленные грехи  -  за
глупое бахвальство своими якобы познаниями, за трусость, неумелость, не-
уклюжесть, за полную никчемность в решающие минуты,  за  опрокинутый  на
постель таз с водой, за засунутые куда-то ножницы, за то, что она урони-
ла новорожденного, а теперь стоит и похваляется своими успехами.
   И янки еще хотят освободить негров! Ну и на здоровье, берите их себе!
   Она молча прислонилась к столбу, и Присей, почувствовав  ее  настрое-
ние, неслышно растворилась во мраке веранды. Текли минуты, дыхание Скар-
летт стало ровнее, в голове прояснилось, и она услышала  доносившиеся  с
северного конца улицы негромкие голоса и топот сапог. Солдаты! Она  мед-
ленно приподнялась и оправила юбки, хотя и понимала, что никто не  может
увидеть ее в этой тьме. Когда они - несчетная процессия теней -  прибли-
зились к дому, она окликнула их.
   - Пожалуйста, постойте!
   Одна тень отделилась от общей массы, подошла к калитке.
   - Вы уходите? Вы нас покидаете?
   Ей показалось, что тень сняла шляпу, и негромкий голос  прозвучал  из
мрака:
   - Да, мэм. Да, мы уходим. Наш отряд последним  оставил  укрепления  -
примерно в миле к северу от города.
   - Значит, вы... значит, армия в самом деле отступает?
   - Да, мэм. Янки подходят.
   Янки подходят! А ведь она об этом забыла! Спазма сдавила ей горло,  и
она не могла произнести больше ни слова. Тень удалилась, слилась с  дру-
гими тенями, и стук сапог стал замирать во мраке. "Янки  подходят!  Янки
подходят!" - выбивали дробь их шаги, громко выстукивало ее сердце.  Янки
подходят!
   - Янки подходят! - взвизгнула Присей, сжавшись в комочек возле  Скар-
летт. - Ой, мисс Скарлетт, они нас всех убьют. Выпустят кишки! Они...
   - Замолчи! - крикнула Скарлетт. Это были ее мысли - облеченные в сло-
ва, произносимые дрожащим голосом, они становились еще ужасней. Снова ею
овладел страх. Что же делать? Как спастись? К кому броситься за помощью?
Все друзья покинули ее.
   И тут она вспомнила про Ретта Батлера, и страх немного  отступил,  от
сердца отлегло. Как это она не подумала о нем утром, когда  носилась  по
городу, точно курица с отрезанной головой? Пусть он ей ненавистен, но он
сильный, ловкий и не боится янки. И он здесь, в городе. Конечно, она зла
на него, он говорил совершенно непозволительные вещи, когда они виделись
в последний раз, но в такую минуту, как сейчас, на это можно  посмотреть
сквозь пальцы. А у него есть лошадь и экипаж. Как же это она не подумала
о нем раньше! Он может увезти их из этого обреченного  города,  подальше
от янки, куда-нибудь, куда угодно.
   Повернувшись к Присей, она заговорила - быстро, лихорадочно,  настой-
чиво:
   - Ты знаешь, где живет капитан Батлер? В гостинице "Атланта". Знаешь?
   - Да, мэм, только...
   - Так вот беги туда со всех ног и скажи ему, что он мне нужен.  Чтобы
он поскорее пригнал сюда свою лошадь с коляской или с санитарным  фурго-
ном, если сможет его раздобыть. Скажи ему, что у нас новорожденный. Ска-
жи, что я хочу, чтобы он увез нас отсюда. Ступай. Быстрей!
   Она выпрямилась и подтолкнула Присей.
   - Боже милостивый! Мисс Скарлетт! Темнотища, боязно одной-то! Ну, как
янки схватят?
   - Беги быстрей, нагонишь этих солдат, и они не дадут тебя в обиду. Ну
же, беги!
   - Я боюсь! А вдруг капитана там нету?
   - Тогда спроси, где он. Неужто ты и этого сообразить не в  состоянии?
Если его нет в гостинице, ступай в бар на Декейтерской, спроси там. Сбе-
гай к Красотке Уотлинг, у нее поищи. Найди его. Не понимаешь ты, что ли,
идиотка, что мы все попадем в лапы к янки, если ты не разыщешь капитана?
   - Мисс Скарлетт, мамка отстегает меня  стеблем  хлопчатника,  если  я
войду в бар или в дом этой шлюхи.
   Скарлетт усилием воли заставила себя встать.
   - А если ты не пойдешь, я отстегаю тебя сама.  Можешь  не  входить  в
дом, покричи ему, поняла? Иди спроси кого-нибудь, там капитан  или  нет.
Ступай.
   Присей все еще медлила, переминаясь с ноги на ногу и  строя  рожи,  и
Скарлетт дала ей такого пинка, что девчонка чуть не слетела  с  лестницы
кувырком.
   - Отправляйся немедленно, или я, продам тебя с торгов. Ни матери,  ни
кого из своих больше не увидишь, будешь работать на плантации.  Ну,  бе-
гом!
   - Боже милостивый! Мисс Скарлетт...
   Но неумолимая рука хозяйки заставила ее спуститься  по  ступенькам  с
веранды. Скрипнула калитка, и Скарлетт крикнула вслед:
   - Бегом, дурная!
   Она услышала частый стук подошв, когда Присей припустилась рысцой,  и
вскоре мягкая земля поглотила эти звуки.

   ГЛАВА XXIII

   Отослав Присей, Скарлетт устало побрела в холл и зажгла лампу. В доме
стояла удушающая жара, словно весь полуденный зной остался в его стенах.
Состояние оцепенения мало-помалу покидало Скарлетт, и у нее засосало под
ложечкой от голода. Она вспомнила, что не ела ничего с прошлого  вечера,
кроме ложки мамалыги, и, взяв лампу, прошла в кухню. Огонь в  плите  по-
гас, но от жары все еще нечем было дышать. На сковородке лежала половина
черствой кукурузной лепешки, и Скарлетт, жадно вгрызаясь в  нее  зубами,
стала шарить по кухне в поисках еще какой-нибудь еды. В  горшке  нашлось
немного мамалыги, и Скарлетт принялась  есть  большой  разливной  ложкой
прямо из горшка. Мамалыга была сильно недосолена, но от голода  у  Скар-
летт не хватило терпения поискать соли. Проглотив четыре ложки мамалыги,
Скарлетт почувствовала, что жара душит ее, и, взяв в одну руку лампу,  в
другую - остатки лепешки, вернулась в холл.
   Она понимала, что нужно подняться наверх и побыть с Мелани. Если  там
что-нибудь неладно, у Мелани не хватит сил позвать. Но одна мысль о  той
комнате, где она провела эти страшные часы, приводила ее  в  содрогание.
Она не в силах была заставить себя пойти туда.  Она  хотела  бы  никогда
больше не переступать порога этой комнаты.  Поставив  лампу  на  консоль
возле окна, она прошла на веранду. Здесь на нее повеяло прохладой,  хотя
ночь была ' теплой, безветренной и неподвижный  ночной  воздух  пронизан
теплом. Скарлетт опустилась на ступеньки в круге  света,  отбрасываемого
лампой, и снова принялась грызть лепешку.
   Когда голод был утолен, силы начали понемногу возвращаться к ней,  но
одновременно возродился и ужалил страх. Какой-то неясный гул доносился с
другого конца улицы, и  она  не  знала,  что  он  предвещает.  Различить
что-либо в этом гуле было невозможно, он просто то нарастал, то замирал.
Она наклонилась вперед, прислушиваясь, и вскоре почувствовала, что  мус-
кулы у нее заныли от напряжения. Всем своим существом она желала  сейчас
одного: услышать стук копыт, поймать беззаботный,  самоуверенный  взгляд
Ретта, прочесть в нем насмешку над ее страхом. Ретт увезет их отсюда ку-
да-нибудь. Безразлично куда. Ей было все равно.
   Она сидела, прислушиваясь к звукам, долетавшим  из  города,  и  вдруг
увидела, что небо над верхушками деревьев заалело. Это ее озадачило. За-
рево разгоралось у нее на глазах. Из бледно-розового небо  стало  багро-
вым. И вскоре огромный язык  пламени  взвился  над  деревьями.  Скарлетт
вскочила на ноги. Снова противно заныло и заколотилось сердце.
   Янки в городе! Они пришли и жгут город. Горело, по-видимому, где-то к
востоку от центра. Языки пламени взмывали все выше  и  выше,  множились,
захватывали все большее пространство неба перед  ее  испуганным  взором.
Похоже было, что горит целый квартал. Теплое дуновение ветра повеяло  ей
в лицо, принеся с собой запах дыма.
   Она бросилась наверх к себе в спальню и распахнула окно. Зловещее ог-
ненное зарево расползалось по всему небу, и огромные клубы черного дыма,
крутясь, взвивались вверх, нависая над языками пламени. Запах дыма  ста-
новился все ощутимее. Беспорядочные мысли проносились в голове Скарлетт:
как скоро может огонь перекинуться на Персиковую улицу?.. Дом  сгорит...
сюда ворвутся янки... куда бежать... что делать... Голова у  нее  кружи-
лась, в ушах стоял такой гул, словно все демоны преисподней с воем  сле-
телись в дом: все перепуталось в ее охваченном паникой мозгу, и она  ух-
ватилась за подоконник, боясь упасть.
   "Надо собраться с мыслями, - твердила она себе снова и снова. -  Надо
собраться с мыслями".
   Но мысли проносились как испуганные птицы и ускользали  от  нее.  Она
стояла, вцепившись в подоконник, и вдруг услышала страшный взрыв,  более
оглушительный, чем все орудийные залпы. Огромный столб пламени взвился к
небу. Еще взрыв и еще. Земля заходила ходуном, стекла в окнах лопнули, и
комнату засыпало осколками.
   Взрыв следовал за взрывом, земля сотрясалась, и вокруг бушевал ад ог-
ня. Фонтаны искр взмывали к небу и медленно, лениво  оседали  на  землю,
прорезая кроваво-красные облака дыма. Ей  почудилось,  что  из  соседней
спальни донесся слабый стон, но она не обратила на него внимания. Теперь
ей было уже не до Мелани. Ничего не существовало для нее больше - только
страх, жгучий страх, пробегавший по жилам. Она снова  стала  ребенком  -
обезумевшим от страха ребенком, которому надо уткнуться головой в колени
матери и ничего не видеть, не слышать. О, если бы очутиться дома! С  ма-
мой!
   Среди душераздирающего грохота взрывов она  внезапно  уловила  другие
звуки - топот гонимых страхом ног, взбегающих по лестнице, и прерывистые
всхлипы, похожие на лай отставшей гончей. Присей влетела в спальню, бро-
силась к Скарлетт и так вцепилась ей в руку, что чуть не расцарапала ко-
жу в кровь.
   - Янки? - вскричала Скарлетт.
   - Нет, мэм, наши жентмуны! - задыхаясь, выкрикнула Присей, еще глубже
запуская ногти в руку Скарлетт. - Они подожгли завод, и военные  склады,
и те, что с продуктами, господи, мисс Скарлетт, они  подожгли  семьдесят
вагонов с ядрами и порохом, и, как бог свят, мы все сгорим тоже!
   Она снова начала прерывисто всхлипывать, и ногти ее так впились в те-
ло Скарлетт, что та вскрикнула от боли и со злостью  отпихнула  девчонку
от себя.
   Значит, янки еще не вошли в город! Значит, еще  можно  спастись!  Она
старалась подавить свой страх.
   "Если я сейчас же не возьму себя в руки, то начну визжать, как  ошпа-
ренная кошка", - сказала она себе. Зрелище животного страха,  владевшего
Присей, помогло ей обрести почву под ногами. Она схватила Присей за пле-
чи и тряхнула.
   - Перестань выть и говори толком! Янки же еще не пришли, идиотка! Ви-
дела ты капитана Батлера? Что он сказал? Придет он?
   Присей перестала всхлипывать, но зубы у нее выбивали дробь.
   - Да, мэм, я под конец нашла его. В баре, как вы говорили. Он...
   - Не важно, где ты его нашла. Придет он? Ты сказала ему взять лошадь?
   - Ой, нет, мисс Скарлетт, он говорит, и лошадь и коляску наши жентму-
ны забрали в госпиталь.
   - О боже!
   - Но он придет.
   - А что он сказал?
   Присей перевела дыхание и как будто немного успокоилась, но глаза  ее
все еще вылезали из орбит от страха.
   - Я все сделала, как вы сказали, мэм: нашла его в баре. Постояла сна-
ружи, покликала, он и вышел. Увидал меня, я стала ему  говорить,  а  тут
солдаты взорвали склад на Декейтерской, огонь сразу - во! - и  он  гово-
рит: "Пошли!" - и схватил меня, и мы побежали к Пяти Углам, и там он го-
ворит: "Ну, что еще? Говори живо!" А я говорю, что вы говорили, чтоб  он
поскорей пришел и пригнал лошадь с коляской. У мисс Мелли, говорю, ребе-
ночек, и мисс Скарлетт хочет скорей вон из города. А он  говорит:  "Куда
это она надумала ехать?" А я говорю: "Не знаю, сэр, только вам надо пос-
корей прийти, потому как янки придут, а она хочет, чтобы вы увезли  ее".
А он смеется и говорит: "А у меня забрали лошадь!"
   Сердце у Скарлетт упало: последняя надежда покидала ее. Какая же  она
дура, как она не подумала о том, что отступающая армия, конечно,  уведет
с собой всех оставшихся в городе лошадей и заберет все повозки! Оглушен-
ная этой мыслью, она на какой-то миг перестала даже слышать, что говорит
Присей, но тут же овладела собой.
   - А он тогда говорит: "Скажи мисс Скарлетт - пусть не  тревожится.  Я
украду для нее лошадь, пусть хоть последнюю во всей армии". И еще он так
сказал: "Мне не впервой красть лошадей. Сказки ей: я добуду лошадь, даже
если в меня будут стрелять". Потом опять засмеялся и говорит: "Ну,  беги
домой!" А тут опять ка-ак: бу-ум! И я чуть не упала на дорогу, а он  го-
ворит, не надо пугаться, это наши жентмуны жгут арт... аре...  ну,  чтоб
не достались янки, и...
   - Так он придет? И пригонит лошадь?
   - Вроде так.
   Скарлетт с облегчением перевела дух. Если есть хоть малейшая  возмож-
ность достать лошадь, он достанет. На то он и Ретт Батлер. И она простит
ему все его прегрешения, если он вызволит ее отсюда. Бежать! И раз с ни-
ми будет Ретт Батлер, ей нечего бояться. Ретт не даст их в обиду. Благо-
дарение небу, что есть на свете Ретт! Забрезжившая надежда  на  спасение
заставила ее вернуться к насущным делам.
   - Разбуди Уэйда, одень его и собери нам всем немного вещей в  дорогу.
Уложи все в маленький сундучок. И не говори мисс Мелани, что мы уезжаем.
Пока молчи. Заверни ребенка в две мохнатые простыни и не забудь  уложить
его пеленки.
   Присей все еще цеплялась за ее юбку и выкатывала белки глаз. Скарлетт
отпихнула ее, высвободила юбки.
   - Живо! - прикрикнула она, и Присей, как испуганный кролик,  шмыгнула
за дверь.
   Скарлетт понимала, что надо пойти успокоить Мелани,  которая,  верно,
сходит с ума от страха, слыша этот чудовищный  непрекращающийся  грохот,
видя полыхающее в небе зарево. Ей, должно быть, чудится, что настал  ко-
нец света.
   Но Скарлетт все еще не могла заставить себя  переступить  порог  этой
комнаты. Она спустилась вниз и решила упаковать фарфор и  кое-какое  се-
ребро, которые мисс Питтипэт не взяла с собой, уезжая в Мейкон. Но у нее
так дрожали руки, что в столовой она уронила на пол три тарелки,  и  они
разбились вдребезги. Она выбежала на веранду послушать, не едет ли Ретт,
вернулась в столовую, уронила серебро, и оно со  звоном  рассыпалось  по
полу. Она роняла все, за что бы ни взялась. Зацепилась за лоскутный ков-
рик и полетела на пол, но тут же вскочила, даже не почувствовав боли  от
ушиба. Она слышала, что Присей носится наверху по комнатам как угорелая,
и это бесило ее, потому  что  она  сама  столь  же  бессмысленно  бегала
взад-вперед.
   В десятый раз выглянув на веранду, она не вернулась в  столовую  про-
должать свое никчемное занятие, а  опустилась  на  ступеньки.  Она  была
просто не в состоянии ничего упаковать! Не в  состоянии  ничего  делать!
Оставалось только сидеть и ждать появления Ретта,  слыша,  как  отчаянно
колотится сердце. Прошли, казалось, часы, а его все не было. Наконец  на
дороге послышался негодующий скрип несмазанных колес и медленный  неров-
ный топот копыт. Почему он не торопится? Почему не пустит лошадь рысью?
   Звуки стали слышны отчетливее, и Скарлетт, вскочив на ноги, окликнула
Ретта. Она смутно видела, как он спрыгнул на землю с небольшой  повозки,
слышала, как скрипнула калитка, и он появился на дорожке. Он  направился
к ней, и теперь она уже хорошо видела его при свете лампы. Он  был  одет
щегольски, словно собрался на бал: на нем  был  безукоризненного  покроя
белый полотняный костюм, серый муаровый, расшитый шелком жилет и в  меру
пышная гофрированная манишка. Широкополая шляпа была лихо  сдвинута  на-
бекрень, за поясом виднелись два длинноствольных  дуэльных  пистолета  с
рукоятками, инкрустированными слоновой костью, нечто тяжелое  -  видимо,
патроны - оттягивало карманы его сюртука.
   В его упругой кошачьей походке было  что-то  первобытно-дикарское,  и
посадкой красивой головы он походил на вождя какого-то языческого племе-
ни. Эта страшная ночь, вогнавшая Скарлетт в панику, подействовала на не-
го как глоток хмельного вина. В смуглом лице притаилась  хорошо  скрытая
от глаз беспощадность, которая напугала бы Скарлетт, будь она более про-
ницательна и умей читать в его взгляде.
   В темных глазах Ретта плясали веселые искорки, словно все происходив-
шее сильно его забавляло, словно адский грохот и зловещее  зарево  могли
напугать только детишек. Когда он поднялся на веранду, Скарлетт подалась
вперед навстречу ему - зеленые глаза ее лихорадочно  горели  на  бледном
лице.
   - Добрый вечер, - сказал он, как всегда манерно растягивая слова,  и,
сняв шляпу, отвесил ей элегантный поклон. - Отличная погода,  не  правда
ли? Я слышал, вы собираетесь в дорогу?
   - Если вы будете насмехаться, я не стану с вами разговаривать, - про-
изнесла она дрожащим голосом.
   - Да вы никак напуганы? Я просто не верю своим глазам! - Изобразив на
лице крайнее удивление, он улыбнулся так, что Скарлетт захотелось  спих-
нуть его с лестницы.
   - Да, я напугана! До смерти напугана. И если бы господь бог не  обде-
лил вас мозгами, вы бы испугались тоже. Но у нас нет времени для болтов-
ни. Надо убираться отсюда.
   - Я к вашим услугам, мадам. Но куда предполагаете вы направиться? Ме-
ня привело сюда обыкновенное любопытство - интересно было  узнать,  куда
вы собрались? Вы не можете поехать ни на север, ни на юг, ни на  восток,
ни на запад. Повсюду янки. Только одна дорога из города ими пока еще  не
захвачена, и по этой дороге отступает армия. Но и эта дорога недолго бу-
дет в наших руках. Кавалерия генерала  Ли  ведет  арьергардные  бои  под
Раф-энд-Реди, стараясь удержать дорогу до тех пор,  пока  вся  армия  не
отойдет. Если вы последуете по этой дороге за армией, у вас тут же отбе-
рут лошадь, и хотя это животное не многого стоит, мне не  так-то  просто
было его украсть. Так куда же вы направляетесь?
   Она стояла, вся дрожа, и слушала его, но слова почти не  доходили  до
ее сознания. Однако когда он задал свой вопрос, что-то прояснилось у нее
в голове, и она внезапно поняла, что на протяжении всего этого злосчаст-
ного дня знала, куда ей надо уехать. Только туда.
   - Я поеду домой, - сказала она.
   - Домой? Вы хотите сказать - в Тару?
   - Да, да! В Тару! О, Ретт, нам надо спешить!
   Он посмотрел на нее так, словно сомневался, в своем ли она уме.
   - В Тару? Бог с вами, Скарлетт! Вы что, не знаете, что под  Джонсборо
целый день шли бои? На пространстве  в  десять  миль  вдоль  дороги,  от
Раф-энд-Реди вплоть до самого Джонсборо и даже на улицах  города!  Янки,
может быть, уже орудуют в Таре сейчас, а может быть, и во всем графстве.
Достоверно никому не известно, где они, но,  во  всяком  случае,  где-то
там, рядом. Вам нельзя ехать домой. Вы напоретесь прямо на армию янки!
   - Я хочу домой! - воскликнула она. - И поеду! Поеду!
   - Вы просто дурочка! - решительно, грубо сказал он. -  Не  можете  вы
ехать в этом направлении. Если даже вы не напоретесь на  янки,  в  лесах
полно бродяг и дезертиров из обеих армий. И часть наших войск  еще  про-
должает отступать от Джонсборо. Они, как и янки, не постесняются забрать
у вас лошадь. Вам остается только одно: ехать по следам нашей  отступаю-
щей армии и молить бога, чтобы никто не заметил вас под покровом ночи. А
в Тару вам нельзя. Даже если вы туда доберетесь, там, скорее всего, най-
дете только пепелище. Я не позволю вам ехать домой. Это безумие.
   - Нет, я поеду домой! - закричала она, и голос ее сорвался. - Я поеду
домой! Вы не можете мне помешать! Я поеду домой! Я хочу к маме!  Я  убью
вас, если вы будете мне мешать! Я хочу домой!
   Страшное напряжение этих суток прорвалось наружу истерическими  рыда-
ниями, слезы ярости и страха катились по ее лицу. Она замолотила кулака-
ми по его груди, вскрикивая снова и снова:
   - Я хочу домой! Домой! Я пойду пешком! Всю дорогу!
   И вдруг почувствовала себя в его объятиях - мокрая щека прижата к его
крахмальной манишке, усмиренные кулаки притиснуты к его груди. Его  руки
нежно, успокаивающе гладили ее растрепанные волосы,  голос  тоже  звучал
нежно. Так мягко, так нежно, без тени насмешки, словно это был голос  не
Ретта Батлера, а какого-то совсем незнакомого ей большого, сильного муж-
чины, от которого так знакомо пахло бренди, табаком и лошадьми -  совсем
как от Джералда.
   - Ну, полно, полно, дорогая, - ласково говорил Ретт. - Не плачьте. Вы
поедете домой, моя маленькая храбрая девочка. Вы поедете  домой.  Перес-
таньте плакать.
   Она почувствовала какое-то легкое прикосновение  к  своим  волосам  и
смятенно подумала, что, верно, он коснулся их губами. Она хотела бы  ни-
когда не покидать его объятий - они были так надежны, так нежны. Под за-
щитой этих сильных рук с ней не может приключиться никакой беды.
   Достав из кармана платок, он утирал ей слезы.
   - Ну, а теперь высморкайтесь, как настоящая пай-девочка,  -  приказал
он, а глаза его улыбались. - И скажите мне,  что  надо  делать.  Мешкать
нельзя.
   Она послушно высморкалась, но ее все еще трясло, и она не могла  соб-
раться с мыслями. Заметив, как дрожат ее губы и какой беспомощный подня-
ла она на него взгляд, он начал распоряжаться сам.
   - Миссис Уилкс только что разрешилась от бремени? Брать  ее  с  собой
опасно, опасно везти двадцать пять миль в тряской повозке.  Лучше  оста-
вить ее с миссис Мид.
   - Миды уехали. Я не могу ее оставить.
   - Решено. Значит - в повозку. Где эта маленькая черная балбеска?
   - Наверху, укладывает сундук.
   - Сундук? В эту повозку нельзя впихнуть никакой сундук. Вы и  сами-то
там едва поместитесь, да и колеса могут отлететь в два  счета.  Позовите
девчонку и скажите, чтобы она взяла самую маленькую пуховую перинку, ка-
кая сыщется в доме, и отнесла в повозку.
   Но Скарлетт еще никак не могла найти в себе силы сдвинуться с  места.
Ретт крепко взял ее за плечо, и ей показалось, что излучаемая им жизнен-
ная сила переливается в ее тело. О, если бы она могла быть  такой  хлад-
нокровной, такой беспечной, как он! Он подтолкнул ее к холлу, но она  не
двинулась, все так же беспомощно глядя на него. Губы его насмешливо иск-
ривились:
   - Где же та героическая молодая леди, которая заверяла меня,  что  не
боится ни бога, ни черта?
   Внезапно он расхохотался и выпустил ее плечо. Уязвленная, она бросила
на него ненавидящий взгляд.
   - Я и не боюсь, - сказала она.
   - Боитесь, боитесь. Того и гляди, упадете в обморок, а у меня нет при
себе нюхательных солей.
   Не найдясь что ответить, она от беспомощности сердито топнула  ногой,
молча взяла лампу и стала подниматься по лестнице. Он шел за ней следом,
и она слышала, как он тихонько посмеивается про себя, и это заставило ее
распрямить плечи. Она прошла в детскую и увидела, что Уэйд,  полуодетый,
сидит скорчившись на коленях Присей и тихонько икает. А  Присей  скулит.
На кровати Уэйда лежала маленькая  перинка,  и  Скарлетт  велела  Присей
снести ее вниз и положить в повозку. Присей спустила ребенка с коленей и
отправилась выполнять приказ. Уэйд побрел следом за ней  и,  заинтересо-
вавшись происходящим, перестал икать.
   - Идемте, - сказала Скарлетт, подходя к двери спальни Мелани  и  Ретт
последовал за ней с шляпой в руке.
   Мелани лежала тихо, укрытая простыней до подбородка. На белом, словно
неживом, лице просветленно сияли запавшие,  обведенные  темными  кругами
глаза. Мелани не выказала удивления, увидав входящего к  ней  в  спальню
Ретта. Она восприняла это как должное  и  попыталась  даже  слабо  улыб-
нуться, но улыбка угасла, едва тронув губы.
   - Мы едем ко мне домой, в Тару, - быстро заговорила Скарлетт. -  Янки
подходят. Ретт отвезет нас. Другого выхода нет, Мелли.
   Мелани попыталась кивнуть и показала на младенца. Скарлетт  взяла  на
руки крошечное тельце и завернула в мохнатую  простыню.  Ретт  шагнул  к
постели.
   - Постараюсь не причинить вам боли, - сказал он  тихо,  подтыкая  под
нее простыню. - Сможете вы обнять меня за шею?
   Мелани подняла было руки, но они бессильно  упали.  Ретт  наклонился,
просунул одну руку под плечи Мелани, другую -  под  колени  и  осторожно
поднял ее. Мелани не вскрикнула, но Скарлетт видела,  как  она  закусила
губу и еще больше помертвела. Скарлетт  высоко  подняла  лампу,  освещая
Ретту дорогу, и тут рука Мелани сделала слабое  движение  в  направлении
стены.
   - В чем дело? - мягко спросил Ретт.
   - Пожалуйста, - прошептала  Мелани,  пытаясь  указать  на  что-то,  -
Чарлз.
   Ретт внимательно поглядел на нее, думая, что она бредит, но  Скарлетт
поняла и внутренне вскипела. Мелани хотела взять с  собой  дагерротипный
портрет Чарлза, висевший на стене под его саблей и пистолетом.
   - Пожалуйста! - снова зашептала Мелани. - И саблю.
   - Хорошо, хорошо, - сказала Скарлетт и, посветив Ретту, пока он осто-
рожно спускался с лестницы, вернулась в спальню и сняла со стены саблю и
портупею с пистолетом в кобуре. Нести все это вместе с младенцем и  лам-
пой было не очень-то с руки. Как похоже на Мелани: сама еле дышит, янки,
того и гляди, ворвутся в город, а у нее первая забота - о вещах Чарлза!
   Снимая дагерротип со стены,  Скарлетт  скользнула  взглядом  по  лицу
Чарлза. Его большие карие глаза смотрели на нее с портрета, и она приос-
тановилась на миг, с любопытством вглядываясь в его черты. Этот  человек
был ее мужем и несколько ночей делил с ней лодке, и она родила  ему  ре-
бенка с таким же кротким взглядом больших карих глаз. И все же она почти
не помнила его лица.
   Младенец у нее на руках выпростал крошечные кулачки и тихонько захны-
кал, и она наклонилась к нему. Впервые до ее сознания  дошло,  что  этот
ребенок - сын Эшли, и внезапно со всей страстью, на какую еще было  спо-
собно ее истерзанное существо, она возжелала, чтобы это был ее ребенок -
ее и Эшли.
   Присей вприпрыжку взбежала по лестнице, Скарлетт передала ей  младен-
ца, и они стали торопливо спускаться одна за другой, а лампа отбрасывала
на стену их странно колеблющиеся тени. В холле Скарлетт  увидела  чепец,
поспешно нахлобучила его себе на голову и завязала ленты  под  подбород-
ком. Этот траурный чепец Мелани был не совсем впору Скарлетт, но припом-
нить, где ее собственная шляпа, Скарлетт не могла.
   Она вышла из дома, взяла лампу и спустилась с веранды, стараясь, что-
бы сабля не била ее по ноге. Мелани, вытянувшись, лежала на дне  повозки
и рядом с ней - Уэйд и закутанный в простыню младенец. Присей  забралась
в повозку и взяла младенца на руки.
   Повозка была тесная, с низкими бортиками. Колеса как-то странно  кри-
вились внутрь, и казалось, они вот-вот соскочат с осей. Скарлетт  погля-
дела на лошадь, и сердце ее упало. Это было жалкое, изнуренное создание.
Лошадь стояла, низко свесив голову. Спина у нее была  стерта  упряжью  в
кровь, и, услышав ее дыхание, Скарлетт подумала, что  ни  одна  здоровая
лошадь так дышать не может.
   - Не слишком шикарный выезд, да? - с усмешкой заметил Ретт. - Как  бы
она не пала в оглоблях. Но ничего лучшего я раздобыть не мог.  Когда-ни-
будь я расскажу вам, слегка, конечно, все приукрасив, где и как я ее ук-
рал и как в меня едва не всадили пулю. Только неизменная преданность вам
могла подвигнуть меня в моем почтенном возрасте сделаться конокрадом  да
к тому же польститься на эту клячу. Позвольте  помочь  вам  подняться  в
экипаж.
   Он взял у нее лампу и поставил на  землю.  Козлы  представляли  собой
просто узкую доску, положенную поперек повозки. Ретт поднял Скарлетт  на
руки и посадил на эту доску. Как чудесно быть  мужчиной,  да  еще  таким
сильным, как Ретт, подумала Скарлетт, оправляя юбки. Когда Ретт был  ря-
дом, она ничего не боялась: ни пожаров, ни взрывов, ни янки.
   Он взобрался на козлы рядом с ней и взял вожжи.
   - Ой, постойте! - воскликнула  она.  -  Я  забыла  запереть  парадную
дверь.
   Ретт расхохотался и хлестнул лошадь вожжой.
   - Чему вы смеетесь?
   - Смеюсь над вами - вы хотите преградить путь янки с помощью замка? -
сказал он, и лошадь медленно, неохотно тронулась  с  места.  Оставленная
лампа продолжала гореть, отбрасывая на землю желтое пятно света, которое
все уменьшалось и уменьшалось по мере того, как их повозка удалялась  от
дома.
   Ретт гнал по Персиковой улице на запад свою заморенную клячу; повозку
немилосердно трясло на колдобинах, и у Мелани порой вырывались  сдавлен-
ные стоны. Темные, молчаливые дома маячили где-то по обеим сторонам ули-
цы, темные ветви деревьев сплетались над головой. Светлые столбы изгоро-
дей, словно могильные надгробья, неясно белея, выступали из темноты. Уз-
кая улица казалась уходящим во мрак тоннелем, но сквозь густой  листвен-
ный шатер над головой просвечивали грозные багровые  сполохи,  и  черные
пятна  теней,  словно  обезумевшие  призраки,  метались  по  земле.  Все
явственней и явственней становился запах дыма,  а  с  жарким  дуновением
ветра все слышней делались долетавшие из центра города, как из преиспод-
ней, крики, глухой грохот армейских фургонов и тяжелый топот марширующих
ног. Когда Ретт, натянув вожжи, свернул на другую улицу,  новый  оглуши-
тельный взрыв потряс воздух, и чудовищный язык пламени и дыма взвился на
западном краю неба.
   - Должно быть, взорвался последний вагон с боеприпасами,  -  спокойно
произнес Ретт. - Почему они не угнали его сегодня утром, идиоты! Времени
было предостаточно. Что ж, тем хуже для нас. Я рассчитывал, отклонившись
от центра города, проехать подальше от пожарищ  и  всего  этого  пьяного
сброда на Декейтерской улице и, не подвергая вас опасности, выбраться из
города юго-западной окраиной. Но нам так  или  иначе  придется  пересечь
где-то улицу Мариетты, а, насколько я понимаю, взрыв произошел неподале-
ку оттуда.
   - Нам что же - нужно будет пробиваться сквозь огонь? - дрожащим голо-
сом спросила Скарлетт.
   - Надеюсь, нет, если поторопимся, - сказал Ретт, соскочил с повозки и
скрылся в глубине какого-то двора. Он вернулся оттуда  с  отломанной  от
дерева веткой, которой принялся безжалостно  погонять  лошадь.  Животное
припустилось неровной рысцой, хриплое дыхание с шумом вырывалось у  него
из ноздрей, повозку швыряло из стороны в сторону, и всех ехавших  в  ней
подбрасывало, как кукурузные зерна на раскаленной  сковородке.  Заплакал
младенец. Присей и Уэйд заревели во всю мочь, больно стукаясь о края по-
возки, но Мелани не издала ни звука.
   Когда они уже подъезжали к улице Мариетты,  деревья  поредели,  и  от
объятых огнем зданий и бушевавшего в вышине пламени на улице стало свет-
ло, как днем, а пляшущие тени метались, словно разодранные бурей  паруса
тонущего корабля.
   У Скарлетт от страха зуб на зуб не попадал, но сама она этого даже не
замечала. Ее трясло как в ознобе, хотя жар полыхал ей в  лицо.  Ад  раз-
верзся, и если бы дрожащие ноги ей повиновались, она выскочила бы из по-
возки и с визгом бросилась бы обратно во мрак, обратно под  спасительную
крышу дома мисс Питтипэт. Она теснее прижалась к Ретту, вцепилась трясу-
щимися пальцами в его рукав и молча всматривалась  в  его  лицо,  ожидая
хоть слова ободрения. В алых отблесках огня профиль  Ретта  -  красивый,
жесткий, насмешливый - вырисовывался четко,  как  на  античных  монетах.
Когда она прижалась к нему, он обернулся, и блеск его глаз обжег ее, ис-
пугал, как вырвавшееся наружу пламя. Скарлетт казалось, что он полон ка-
кого-то презрительного и бесшабашного ликования, словно все происходящее
доставляет ему только радость, и он с упоением спешит навстречу  аду,  к
которому они с каждой минутой приближались.
   - Держите, - сказал он, вытаскивая один из двух заткнутых у  него  за
пояс длинноствольных пистолетов, - и если только кто-нибудь - белый  ли,
черный ли - приблизится с вашей стороны к повозке и попробует остановить
лошадь, стреляйте в него, а разбираться будем потом.  Только  упаси  вас
бог - не подстрелите при этом нашу клячу.
   - Я... У меня есть оружие, - прошептала Скарлетт, сжимая в  руке  ле-
жавший у нее на коленях пистолет и твердо зная,  что  даже  перед  лицом
смерти побоится спустить курок.
   - Есть оружие? Откуда вы его взяли?
   - Это Чарлза.
   - Чарлза?'
   - Ну да, Чарлза - моего мужа.
   - А у вас в самом деле был когда-то муж, малютка? - негромко прогово-
рил Ретт и рассмеялся.
   Хоть бы уж он перестал смеяться! Хоть бы скорее увез их отсюда!
   - А откуда же, по-вашему, у меня ребенок? - с вызовом спросила она.
   - Ну, муж-это не единственная возможность...
   - Замолчите и поезжайте быстрей!
   Но он внезапно натянул вожжи, почти у  самой  улицы  Мариетты,  возле
стены еще не тронутого огнем склада.
   - Скорей же! - Это было единственное, о чем она могла думать: -  Ско-
рей! Скорей!
   - Солдаты! - произнес он.
   Они шли по улице Мариетты, мимо пылающих зданий, шли походным строем,
насмерть измученные, таща как попало винтовки,  понуро  опустив  головы,
уже не имея сил прибавить шагу, не замечая ни клубов дыма, ни  рушащихся
со всех сторон горящих обломков. Шли ободранные, в лохмотьях,  неотличи-
мые один от другого, солдаты от офицеров, если бы у последних  обтрепан-
ные поля шляп не были пришпилены к тулье  кокардой  армии  конфедератов.
Многие были босы, у кого голова в бинтах, у кого рука. Они шли, не глядя
по сторонам, безмолвные, как привидения, и лишь топот  ног  по  мостовой
нарушал тишину.
   - Поглядите на них внимательно, - услышала Скарлетт  голос  Ретта.  -
Потом будете рассказывать своим внукам, что видели арьергард Нашей Вели-
кой Армии в момент ее отступления.
   Внезапно она почувствовала к нему острую ненависть - такую  всепогло-
щающую, что на какой-то миг это чувство заглушило даже страх  -  жалкий,
презренный страх, как показалось ей в эту минуту. Она знала,  что  и  ее
собственная безопасность, и безопасность всех остальных-тех, кто там,  у
нее за спиной в этой повозке, - в его руках, и только в его,  и  все  же
она не могла не испытывать к нему ненависти за издевательские  слова  об
этих несчастных в лохмотьях. Промелькнула мысль о мертвом Чарлзе, об Эш-
ли, который, быть может, тоже уже мертв, о всех веселых, храбрых юношах,
гниющих в наспех вырытых могилах, и она забыла, что сама когда-то  назы-
вала их про себя дураками. Она не произнесла ни  слова,  только  в  бес-
сильном бешенстве поглядела на Ретта, и взгляд  ее  горел  ненавистью  и
презрением.
   Уже проходили последние ряды колонны, когда какая-то маленькая фигур-
ка с волочащейся по земле винтовкой покачнулась  и  стала,  глядя  вслед
уходящим. Скарлетт увидела отупевшее от усталости  лицо,  бессмысленное,
как у лунатика. Солдат был не выше ее ростом - не больше, казалось, сво-
ей винтовки. И лицо - безусое, перепачканное грязью. "Лет, верно,  шест-
надцать, - пронеслось у Скарлетт в уме, - верно, из внутреннего  охране-
ния, а может, просто сбежавший из дому школьник".
   Она продолжала наблюдать за ним, и в этот миг у мальчишки подогнулись
колени и он повалился ничком на землю. Двое мужчин молча вышли  из  пос-
леднего ряда колонны и направились к нему. Один - высокий, худой, с чер-
ной бородой почти до пояса - все так же молча протянул свою  винтовку  и
винтовку упавшего другому. Затем наклонился и с ловкостью фокусника  за-
кинул тело мальчишки себе на плечо. Не спеша, чуть согнувшись под  своей
ношей, он зашагал следом за удалявшимся  отрядом,  а  мальчишка  яростно
выкрикивал, точно рассерженный ребенок:
   - Отпусти меня, черт бы тебя побрал! Отпусти меня! Я могу идти!
   Бородатый не произнес ни слова в ответ и вскоре скрылся за  поворотом
дороги.
   Ретт сидел неподвижно, опустив вожжи, и глядел им вслед. Смуглое лицо
его было странно задумчиво. Внезапно раздался треск рушащихся бревен,  и
узкий язык пламени взвился над кровлей склада, в тени которого стояла их
повозка. Огненные вымпелы и стяги торжествующе взвились к небу у них над
головой. Дым разъедал ноздри, Уэйд и Присей раскашлялись. Младенец  чуть
слышно посапывал.
   - Боже милостивый, Ретт! Вы что - совсем рехнулись?  Чего  мы  стоим?
Гоните! Гоните же скорей!
   Ретт, не отвечая, безжалостно хлестнул лошадь хворостиной, и она рва-
нулась вперед. Повозка, дико раскачиваясь из стороны  в  сторону,  опять
затряслась по улице Мариетты, пересекая ее наискось. Перед ними открылся
недлинный, узкий, похожий на огненное ущелье проулок, который вел к  же-
лезнодорожным путям. Все здания по обеим его сторонам горели, и  повозка
ринулась туда. Их обдало испепеляющим жаром, ослепило сверканьем  тысячи
раскаленных солнц, оглушило чудовищным треском и грохотом. Какие-то  по-
добные вечности мгновения они находились в центре огненного вихря, затем
внезапно их снова обступил полумрак.
   Когда они неслись по горящей улице и с грохотом пересекали железнодо-
рожное полотно, Ретт молча, размеренно нахлестывал лошадь. Лицо его было
сосредоточенно и замкнуто, мысли, казалось, бродили где-то далеко. И не-
веселые, как видно, были это мысли - так ссутулились его широкие  плечи,
так твердо были сжаты челюсти. Жаркий пот струями стекал со лба  и  щек,
но он его словно не замечал.
   Он свернул в какую-то боковую улочку, затем в другую, и  повозка  так
пошла колесить из одного узкого проулка в другой, что Скарлетт совершен-
но утратила всякое представление о том, где они находятся, а рев  пожара
замер уже далеко позади. И по-прежнему  Ретт  не  произносил  ни  слова.
Только размеренно, методично нахлестывал лошадь. Багровые  сполохи  огня
гасли в небе, и путь беглецов уходил в такой мрак, что Скарлетт рада бы-
ла бы услышать от Ретта хоть единое слово - даже насмешливое, даже язви-
тельное, обидное. Но он молчал.
   Ладно, пусть молчит - все равно она благословляла небо за то, что  он
здесь и она под его защитой. Хорошо, когда рядом  мужчина,  когда  можно
прижаться к нему, почувствовать крепость его плеча и  знать,  что  между
нею и безмолвным ужасом, наползающим из мрака, есть  он.  Даже  если  он
молчит и лишь неотрывно смотрит вперед.
   - О, Ретт! - прошептала она, сжимая его руку. - Что бы мы делали  без
вас! Какое счастье, что вы не в армии!
   Он повернулся и посмотрел ей в глаза - посмотрел так, что она  выпус-
тила его руку и невольно отшатнулась. В его взгляде не было больше  нас-
мешки. Только откровенная злоба и что-то похожее на растерянность. Потом
презрительная усмешка искривила его рот, и  он  отвернулся.  Еще  долгое
время они продолжали ехать в полном молчании, подскакивая на рытвинах, и
лишь жалобное попискивание младенца и сопенье  Присей  нарушали  тишину,
пока Скарлетт, потеряв терпение, не ущипнула служанку со всей мочи,  от-
чего та дико взвизгнула и испуганно примолкла.
   Наконец Ретт круто свернул куда-то вправо, и вскоре  они  выехали  на
широкую, довольно ровную дорогу.  Неясные  очертания  каких-то  строений
стали попадаться все реже и реже, а за ними  по  обеим  сторонам  темной
стеноп стоял лес.
   - Вот мы и выбрались из города, - сухо сказал Ретт, натягивая  вожжи.
- Это основная дорога на Раф-эндРеди.
   - Так поехали же скорей! Не останавливайтесь!
   - Пусть это животное немного передохнет, - сказал Ретт  и,  повернув-
шись к Скарлетт, спросил, медленно, с расстановкой выговаривая слова:  -
Вы твердо решились на этот безумный шаг, Скарлетт?
   - На какой?
   - Вы по-прежнему хотите пробираться домой? Это же самоубийство. Между
вами и Тарой находится армия янки и кавалерия Стива Ли.
   О, великий боже! Уж не хочет ли он теперь, после всех чудовищных  ис-
пытаний, через которые она прошла, отступиться от нее и не везти домой?
   - Да, да, конечно, хочу! Ретт, умоляю, поехали скорее! Лошадь не  так
уж устала.
   - Обождите. Ехать по этой дороге до самого Джонсборо нельзя. Она идет
вдоль железнодорожного пути. А за железную дорогу к югу от  Раф-энд-Реди
весь день сегодня шли бои. Вы знаете  какие-нибудь  другие  дороги,  не-
большие проселки, тропы, которыми можно миновать Раф-энд-Реди и Джонсбо-
ро?
   -  Знаю!  -  обрадовано  воскликнула  Скарлетт.  -  Не   доезжая   до
Раф-энд-Реди есть проселок, он ответвляется от главной дороги на  Джонс-
боро и тянется дальше на много миль. Мы часто катались там  верхом.  Эта
дорога выводит прямо к усадьбе Макинтошей, а оттуда всего миля до Тары.
   - Ну что ж. Может быть, вам удастся объехать  Раф-энд-Реди  стороной.
Генерал Стив Ли целый день прикрывал там отступление. Возможно, янки еще
и не прорвались туда. Может быть, вам повезет и вы  проскользнете,  если
солдаты Ли не отберут у вас лошадь.
   - Мне... Я проскользну?
   - Да, вы. - Голос его звучал резко.
   - Но, Ретт... а вы... Разве вы не отвезете нас?
   - Нет. Здесь я вас покидаю.
   Не веря своим ушам, она в растерянности поглядела вокруг - на сумрач-
ное, лиловато-синее небо позади, на темные стволы деревьев,  обступавшие
их, словно тюремная стена, со всех сторон, на испуганные фигуры в повоз-
ке и - на него. Может быть, она не в своем уме? Или ослышалась?
   А он теперь уже откровенно усмехался. Она видела, как белеют в полум-
раке его зубы, а в глазах блеснула привычная насмешка...
   - Вы нас покидаете? Куда же... куда вы уходите?
   - Я ухожу вместе с армией, моя дорогая.
   Она перевела дух - с досадой, но и с облегчением. Нашел время шутить!
Ретт - в армии! Не он ли вечно насмехался над дураками, которые позволи-
ли увлечь себя барабанным боем и трескучей болтовней ораторов и  сложили
голову на поле боя, чтобы те, кто поумнее, могли набивать себе карманы?
   - Так бы, кажется, и задушила вас - зачем вы меня пугаете! Ну, поеха-
ли!
   - Я вовсе не шучу, моя дорогая. И я очень огорчен, Скарлетт,  что  вы
так дурно восприняли мой героический порыв. Где же ваш патриотизм и ваша
преданность нашему Доблестному Делу? Я даю вам возможность напутствовать
меня: "Возвращайтесь со щитом или на щите!" Но поспешите, ибо  я  должен
еще произнести небольшой, исполненный благородной  отваги  спич,  прежде
чем отбыть на поле брани.
   Его тягучая речь резала ей слух. Он издевается над ней! Но  вместе  с
тем она почему-то чувствовала, что он издевается и над собой тоже. О чем
это он толкует? Патриотизм... со щитом или на  щите...  поле  брани?  Не
всерьез же он все это говорит? Не может же он так  беспечно  заявлять  о
том, что хочет покинуть ее здесь, на этой темной дороге, покинуть вместе
с новорожденным младенцем, с женщиной, которая, быть может, вот-вот  ум-
рет, с дурой-негритянкой и насмерть перепуганным ребенком и предоставить
ей самой тащить их всех по полям сражений, где кругом янки, и дезертиры,
и стрельба, и бог весть что еще?
   Когда-то, шестилетней девчонкой, она однажды  свалилась  с  дерева  -
упала плашмя, прямо на живот. Она и сейчас еще помнит это ужасное  мгно-
вение, пока к ней не возвратилась способность дышать. И вот  теперь  она
смотрела на Ретта и вдруг ощутила то же самое: перехватило дыхание, зак-
ружилась голова... оглушенная, она ловила воздух ртом.
   - Ретт! Вы шутите?
   Она вцепилась в его локоть и почувствовала, как слезы капают у нее из
глаз на скрюченные пальцы. Он взял ее руку и слегка  прикоснулся  к  ней
губами.
   - До конца верны себе в своем эгоизме, моя дорогая? Все мысли  только
о собственной драгоценной шкуре, а не о нашей славной Конфедерации?  По-
думайте о том, как вдохновит наши доблестные войска мое внезапное  появ-
ление в их рядах в последнюю решающую минуту! - Голос его звучал  вкрад-
чиво и ехидно.
   - О, Ретт! - всхлипнула она. - Как можете вы так поступать  со  мной?
Почему вы покидаете меня?
   - Почему? - Он беспечно рассмеялся. - Возможно, из-за проклятой  чер-
товой сентиментальности, которая таится в каждом из нас, южан. А возмож-
но... возможно, потому, что мне стыдно. Как знать!
   - Стыдно? Разумеется, вы должны сгорать со стыда! Бросить  нас  здесь
одних, беспомощных...
   - Дорогая Скарлетт! Уж вы-то не беспомощны! Человек столь себялюбивый
и столь решительный ни в каком положении не окажется беспомощным.  Я  не
позавидую тем янки, которые попадутся на вашем пути.
   Он соскочил на землю - Скарлетт в испуге смотрела на него онемев -  и
подошел к повозке с того края, где сидела она.
   - Слезайте! - приказал он.
   Она молча смотрела на него во все глаза. Он грубо взял ее  под  мышки
и, приподняв с козел, опустил на землю рядом с собой.  Затем  решительно
потянул прочь от повозки в сторону. Она чувствовала, как песок и  камеш-
ки, набившиеся в туфли, больно колют ей ступни. Душная тишина ночи обво-
лакивала ее, как в тяжком сне.
   - Я не стану просить вас ни понять меня,  ни  простить.  Мне,  в  об-
щем-то, безразлично, будет ли это доступно вашему пониманию, так  как  я
сам никогда не пойму и не прощу себе этого идиотского поступка. Меня бе-
сит мое еще не изжитое до конца донкихотство. Но наш прекрасный Юг  нуж-
дается сейчас в каждом мужчине. Ведь, кажется, именно так заявил наш от-
важный губернатор Браун? Впрочем, это не важно. Я ухожу на войну. - Вне-
запно он расхохотался - звонко, от души, разбудив эхо в глубине  темного
леса. - "Тебя любить не мог бы я столь сильно, когда б превыше не  любил
я Честь"'. Очень подходящие к случаю слова, не так ли?  И  уж,  конечно,
лучше всего, что я мог бы придумать сам в  такую,  как  сейчас,  минуту.
Ведь я люблю вас, Скарлетт, невзирая на  то,  что  сказал  вам  когда-то
ночью, месяц назад, у вас на веранде.
   В медлительной речи его звучала ласка, и  его  теплые,  сильные  руки
сжали ее голые локти.
   - Я люблю вас, Скарлетт, потому что мы с вами такие родственные души.
Мы оба отступники, моя дорогая, Строка из стихотворения английского поэ-
та XVII в. Ричарда Лави низкие себялюбцы. Плевать мы хотели  на  все  на
свете - лишь бы нам самим было хорошо, а там пропади все пропадом.
   Его голос продолжал долетать до нее из мрака, она слышала  слова,  но
они звучали бессмысленно. Ее усталый мозг старался  воспринять  жестокую
истину-Ретт покидает ее здесь, оставляет на произвол янки. В мозгу  сту-
чало: "Он покидает меня. Он покидает меня". Но мысль эта не пробуждала в
ней никаких эмоций.
   А потом она почувствовала его руки вокруг своей талии,  вокруг  своих
плеч, ощутила твердые мускулы его бедер, и пуговицы его сюртука  впились
ей в грудь. Жаркая, тревожная волна поднялась со  дна  ее  души,  сметая
все, заставляя забыть, где она и что с ней происходит. Она  почувствова-
ла, что слабеет, что беспомощна, как тряпичная кукла, в его руках, а эти
руки были так успокоительно надежны.
   - Вы не хотите изменить своего решения? Помните, о чем я говорил  вам
месяц назад? Опасность, близость смерти - что еще  может  придать  такую
остроту ощущениям? Будьте же  настоящей  патриоткой,  Скарлетт.  Сумейте
дать сладостные воспоминания вашему воину, посылая его на смерть.
   Он целовал ее. Она чувствовала шершавость его усов  на  своих  губах,
его поцелуй был долгим, неспешным, его горячие губы медлили, прильнув  к
ее губам, словно впереди у него была еще целая ночь.  Чарлз  никогда  не
целовал ее так. И никогда от поцелуев близнецов  Тарлтонов  или  братьев
Калвертов не творилось с ней такого: ее обдавало то жаром,  то  холодом,
колени у нее слабели, и ноги подкашивались. Он слегка отклонил ее назад,
и его губы скользнули по ее шее ниже, туда, где вырез лифа был застегнут
тяжелой камеей.
   - Радость моя, - шептал он. - О, моя радость!
   Как в тумане, возникли перед ней на мгновение неясные  очертания  по-
возки, и она услышала тоненький дрожащий голосок Уэйда:
   - Мама! Мне страшно!
   Резкий, холодный луч здравого смысла внезапно вспыхнул в ее  усталом,
затуманенном мозгу, и в памяти сразу воскресло то, что на  какой-то  миг
изгладилось из сознания: ей тоже страшно, безумно страшно, а Ретт  поки-
дает ее, негодяй, подлец! И к тому же у него еще хватает наглости,  стоя
здесь, посреди дороги, оскорблять ее,  делать  ей  гнусные  предложения!
Гнев, ненависть придали ей силы, и, резко оттолкнув его,  она  вырвалась
из кольца объятий.
   - Ох, ну и подлец же вы! - воскликнула она,  в  бессильном  бешенстве
тщетно стараясь припомнить все самые страшные ругательства, какими  Дже-
ралд осыпал мистера Линкольна, или Макинтошей, или своих упрямых  мулов,
но никакие бранные слова не шли ей на ум. - Вы жалкий трус, мерзкое нич-
тожество! - И, не находя больше достаточно уничтожающих слов, она из по-
следних сил ударила его с размаху по лицу, и удар пришелся по губам.  Он
отступил на шаг назад и поднес к губам руку.
   - Вот как, - проговорил он, и с минуту они молча  стояли  в  темноте,
глядя друг на друга. Скарлетт слышала его тяжелое дыхание и свое - такое
учащенное, словно она бежала бегом.
   - Правду говорили про вас! Все говорили правду! Вы - не джентльмен!
   - Слабо, моя дорогая, - произнес он, - очень слабо.
   Она понимала, что он снова смеется над ней, и эта мысль еще подхлест-
нула ее.
   - Ступайте прочь! Прочь от меня! Уходите, слышите?  Я  не  желаю  вас
больше видеть. Никогда. Я буду счастлива, если вас разорвет снарядом! На
тысячи кусков! Я...
   - Не утруждайте себя подробностями. Основная  мысль  ваша  мне  ясна.
Когда я сложу голову на алтарь отечества, вам, боюсь, придется  испытать
легкий укол совести.
   Он снова рассмеялся, повернулся и зашагал обратно к повозке.  Там  он
остановился, и она слышала, как изменился его голос, когда он, как всег-
да почтительно и учтиво, обратился к Мелани:
   - Миссис Уилкс!
   Послышался испуганный лепет Присей:
   - Господи боже, капитан Батлер! Мисс Мелли вот уж сколько  лежит  вся
помертвелая!
   - Она жива? Дышит?
   - Да, сэр. Дышать-то дышит.
   - Тогда, быть может, так даже лучше для нее. Приди она в сознание, ей
труднее было бы переносить боль. А ты получше позаботься о ней,  Присей.
Вот, возьми себе эту маленькую монетку. И если можешь, старайся не  быть
большей дурой, чем ты есть на самом деле.
   - Да, сэр. Спасибо, сэр.
   - Прощайте, Скарлетт.
   Она знала, что он обернулся и смотрит на нее, но не проронила ни сло-
ва. Ненависть сковала ей язык. Послышался хруст камешков под его ногами,
и на мгновение в полутьме проглянули очертания его широких плеч.  И  вот
он скрылся из глаз. Какое-то время до нее еще долетал  звук  его  шагов.
Затем и шаги замерли вдали. Она медленно побрела назад к повозке. Колени
у нее подгибались.
   Почему он ушел, скрылся во мраке, ушел на войну, которая уже проигра-
на, ушел туда, где царят безумие и хаос? Почему он ушел, он,  Ретт,  так
любивший наслаждения, женщин, вино, добрую еду и мягкую постель,  тонкое
белье и щегольскую обувь? Он, презиравший Юг и всех идиотов, которые  за
него сражались? И вот теперь он сам избрал этот  путь,  чтобы  шагать  в
своих надраенных сапогах по дорогам голода, ран, изнурительных переходов
и опасностей, подстерегающих солдата на каждом шагу, как лязгающие зуба-
ми волки. А в конце этого пути стояла смерть. Он не  должен  был  никуда
уходить. Он богат, мог жить в довольстве, ничто ему не угрожало.  Но  он
ушел и оставил ее одну в  этой  черной,  слепой  ночи,  с  притаившимися
где-то янки, одну, вдали от дома.
   Теперь ей сразу пришли на память все те бранные  слова,  которые  она
хотела бросить ему в лицо, но было уже поздно. Она прислонилась  головой
к шее лошади и заплакала.

   ГЛАВА XXIV

   Яркий свет солнечных лучей, пробившихся сквозь листву, разбудил Скар-
летт. От неудобного положения, в котором ее сморил сон, тело у нее зане-
мело, и она не сразу припомнила, что с  ней  произошло.  Солнце  слепило
глаза, спину ломило от лежания на твердых досках, ноги придавливала  ка-
кая-то тяжесть. Она попыталась сесть и поняла, что эта тяжесть -  голова
Уэйда, покоящаяся у нее на коленях. Босые ноги Мелани почти касались  ее
лица, Присей, похожая на черную кошку, свернулась клубочком на  дне  по-
возки, уместив младенца между собой и Уэйдом.
   И тут Скарлетт вспомнила все. Она выпрямилась, села и  торопливо  ос-
мотрелась вокруг. Слава богу, янки нигде не было видно! И  за  эту  ночь
никто не обнаружил их повозки. Теперь перед ней уже отчетливо встал весь
этот страшный, похожий на чудовищный кошмар путь, проделанный ими  после
того, как шаги Ретта замерли вдали, - вся эта бесконечная  ночь,  черный
проселок, рытвины, разбитые колеи, камни, глубокие  канавы  по  сторонам
дороги, куда порой съезжала повозка, и как она и Присей,  гонимые  стра-
хом, из последних сил тянули за колеса, толкали повозку, помогая  лошади
выбраться на дорогу. Вспомнилось, как, заслышав  приближающихся  солдат,
дрожа от страха, не зная, кто они, эти идущие мимо, - друзья или  враги,
сгоняла она упиравшуюся лошадь с дороги в поле или в лес,  как  замирала
от ужаса при мысли, что чей-нибудь кашель, чиханье или икота Уэйда могут
их выдать.
   О, эта черная дорога, по которой, словно привидения,  двигались  без-
молвные тени, нарушая тишину лишь негромким стуком сапог по земле,  поз-
вякиванием уздечек, поскрипыванием сбруи! О, это страшное мгновение, ко-
гда измученная кляча внезапно заартачилась и стала, и мимо них по дороге
прошел конный отряд, таща за собой легкие орудия, - прошел  так  близко,
что ей казалось, - стоит протянуть руку, и она коснется их! Так  близко,
что она слышала едкий запах потных солдатских тел!
   Когда они добрались наконец до Раф-энд-Реди, впереди - там, где  пос-
ледний заслон генерала Ли стоял в ожидании приказа к отступлению, -  за-
мелькали редкие бивачные огни. С милю Скарлетт  гнала  лошадь  прямо  по
пашне, огибая расположение войск, пока огни лагеря не скрылись из  глаз,
оставшись позади. И тут она окончательно заплуталась в темноте  и  долго
плакала, потому что ей никак не удавалось выехать на узкий,  так  хорошо
знакомый проселок. А когда она все же нашла его, лошадь упала в упряжи и
не пожелала сделать больше ни шагу, не пожелала подняться, сколько они с
Присей ни пихали ее и ни тянули под уздцы.
   Тогда Скарлетт распрягла лошадь, забралась, взмокшая от пота, в  глу-
бину повозки и вытянула гудевшие от усталости ноги. Ей смутно  припомни-
лось, что, когда у нее уже слипались глаза, до нее долетел голос  Мелани
- чуть слышный шепот, в котором были и мольба и смущение:
   - Скарлетт, можно мне глоточек воды? Пожалуйста!
   - Воды нет... - пробормотала она и уснула, не договорив.
   А теперь было утро, и мир вокруг был торжественно тих - зеленый,  зо-
лотой от солнечных бликов в листве. И поблизости никаких солдат. Горло у
нее пересохло от жажды, ее мучил голод, занемевшие ноги сводила  судоро-
га, все тело ныло, и ей просто не верилось, что это она, Скарлетт  О'Ха-
ра, привыкшая спать только на льняных простынях и пуховых перинах, могла
уснуть, как черная рабыня, на голых досках.
   Щурясь от солнца, она поглядела на Мелани и испуганно ахнула.  Мелани
лежала так неподвижно и была так бледна, что показалась  Скарлетт  мерт-
вой. Никаких признаков жизни. Лежала мертвая старая женщина с изнуренным
лицом, полускрытым за спутанными прядями черных волос... Но вот Скарлетт
уловила чуть заметный шелест дыхания и поняла, что Мелани удалось  пере-
жить эту ночь.
   Прикрываясь рукой от солнца, Скарлетт поглядела по сторонам. По-види-
мому, они провели ночь в саду под деревьями  чьей-то  усадьбы,  так  как
впереди, извиваясь между двумя рядами кедров, убегала  вдаль  посыпанная
песком и галькой подъездная аллея.
   "Да ведь это же усадьба Мэллори!" - подумала вдруг Скарлетт, и сердце
у нее подпрыгнуло от радости при мысли, что она у друзей и  получит  по-
мощь.
   Но мертвая тишина царила вокруг. Цветущие кусты и трава газона -  все
было истоптано, истерзано, выворочено из земли колесами, копытами  лоша-
дей, ногами людей. Скарлетт поглядела туда, где  стоял  такой  знакомый,
светлый, обшитый тесом дом, и увидела длинный прямоугольник почерневшего
гранитного фундамента и две высокие печные  трубы,  проглянувшие  сквозь
пожухлую, обугленную листву деревьев.
   Вся дрожа, она с трудом перевела дыхание. А что, если такой же - без-
молвной, мертвой - найдет она и Тару, - что, если и ее сровняли  с  зем-
лей?
   "Я не буду думать об этом сейчас, - поспешно сказала она себе. - Я не
должна об этом думать. Не то опять сойду с ума от страха". Но независимо
от ее воли сердце мучительно колотилось, и каждый удар звучал как набат:
"Домой! Скорей! Домой! Скорей!"
   Надо ехать дальше - домой. Но прежде надо найти чего-нибудь поесть  и
хоть глоток воды - в первую очередь воды. Она растолкала Присей. Та, вы-
пучив глаза, оглядывалась по сторонам.
   - Господи боже, мисс Скарлетт! Я уж думала, что проснусь на том  све-
те!
   - Ты туда еще не скоро попадешь, - сказала Скарлетт, пытаясь  кое-как
пригладить растрепавшиеся волосы. И лицо, и все  тело  у  нее  были  еще
влажными от пота. Она казалась себе невыносимо грязной, липкой,  неприб-
ранной, ей даже почудилось, что от нее дурно пахнет. За ночь платье  не-
вообразимо измялось, и никогда еще не чувствовала она себя такой усталой
и разбитой. От неистового напряжения этой ночи болели далее такие муску-
лы, о существовании которых она и не подозревала, и каждое движение при-
чиняло страдания.
   Скарлетт поглядела на Мелани и увидела, что она открыла глаза. Совсем
больные глаза, отекшие, обведенные темными кругами, пугающие своим лихо-
радочным блеском. Растрескавшиеся губы дрогнули, послышался молящий  ше-
пот:
   - Пить!
   - Вставай, Присей! - сказала Скарлетт. - Пойдем к  колодцу,  достанем
воды.
   - Мисс Скарлетт, как же мы... Может, там мертвяки, а может, духи уби-
тых!..
   - Я из тебя самой вышибу дух, если ты тотчас не вылезешь из  повозки,
- сказала Скарлетт,  отнюдь  не  расположенная  к  пререканиям,  и  сама
кое-как, с трудом спустилась на землю.
   И только тут она вспомнила про лошадь. Боже правый, а что,  если  эта
кляча за ночь пала? Когда ее распрягали, было похоже, что ей пришел  ко-
нец. Скарлетт бросилась к передку повозки и увидела лежавшую на боку ло-
шадь. Если лошадь сдохла, она сама умрет тут же на месте, послав небесам
свое проклятие! Кто-то там, в Библии, уже поступил однажды точно так же.
Проклял бога и умер. Сейчас она понимала, что, должно  быть,  чувствовал
тот человек. Но лошадь была жива - она дышала тяжело, полузакрытые глаза
слезились, но она еще жила. Ладно, глоток воды придаст ей сил.
   Присей с большой неохотой и громкими стонами выбралась из повозки  и,
боязливо озираясь, поплелась следом за Скарлетт по аллее.  Беленные  из-
весткой хижины рабов - молчаливые, опустевшие - стояли в  тени  деревьев
позади пепелища. Где-то между этими хижинами и еще дымившимся  фундамен-
том дома нашелся колодец - и даже с уцелевшей крышей, и на веревке висе-
ло спущенное вниз ведро. С помощью Присей Скарлетт вытянула ведро из ко-
лодца, и когда из темной глуби показалась прохладная, поблескивавшая  на
солнце вода, она наклонила ведерко, прильнула к  краю  губами  и  шумно,
захлебываясь, принялась глотать воду, проливая ее на себя.
   Она пила и пила, пока не услышала жалобно-ворчливый голос Присей:
   - Мне тоже хотца попить, мисс Скарлетт!
   Это заставило Скарлетт очнуться и вспомнить, что она здесь не одна.
   - Отвяжи веревку, отнеси ведро в повозку и напои всех. Остальное  от-
дай лошади. Как ты думаешь, мисс Мелани может покормить младенца? Он  же
умрет с голоду.
   - Господи, мисс Скарлетт, да у мисс Мелли нет же молока. Да у  нее  и
не будет.
   - Откуда ты знаешь?
   - Я много повидала таких, как она.
   - Не морочь мне голову! Много ты понимала вчера, когда надо было при-
нимать ребенка! Ладно, беги! Я попробую найти чего-нибудь поесть.
   Поиски Скарлетт долго оставались безуспешными, пока, наконец, в фрук-
товом саду она не  обнаружила  немного  яблок.  Солдаты  побывали  здесь
раньше нее, и на деревьях яблок не было, но она подобрала несколько  по-
лусгнивших - в траве. Выбрав те, что получше, она сложила их в  подол  и
побрела обратно по мягкой земле, чувствуя, как мелкие камешки набираются
в ее легкие туфли. Как это не подумала  она  вчера  надеть  какие-нибудь
башмаки покрепче? Почему не взяла свою шляпу от солнца? Не захватила ка-
кой-нибудь еды в дорогу? Она вела себя как круглая идиотка. Впрочем, она
же думала, что Ретт, конечно, позаботится обо всем.
   Ретт! Она ожесточенно сплюнула на землю, словно само это имя оставля-
ло мерзкий привкус во рту. Как она ненавидит его! Как гнусно  он  с  ней
поступил! А она еще стояла там, на дороге, и позволяла ему целовать  се-
бя, и ей это даже нравилось! Должно быть, она потеряла  рассудок  тогда,
ночью. Но какой же он низкий, презренный человек!
   Она вернулась к повозке, оделила всех яблоками, а оставшиеся  бросила
в повозку. Лошадь поднялась на ноги, но вода, казалось, не особенно  ос-
вежила ее. Теперь, при свете дня, вид у  лошади  был  еще  ужасней,  чем
ночью. Кости крупа выпирали, как у старой коровы, ребра напоминали  сти-
ральную доску, а на спине не было живого, неисхлестанного места. Впрягая
лошадь в повозку, Скарлетт с трудом заставляла себя прикасаться  к  этой
кляче, а надевая удила, заметила, что у лошади попросту не  осталось  ни
единого зуба. Да она стара, как эти холмы! Раз уж  Ретт  взялся  красть,
так мог бы украсть что-нибудь и получше!
   Она взобралась на сиденье и хлестнула лошадь веткой гикори. Кляча за-
сопела, захрипела и тронулась с места, но, свернув на знакомый проселок,
Скарлетт увидела, что без особого труда быстрее дошла бы  пешком  -  так
медленно двигалось это животное. Ах, если бы все они - и Мелани, и Уэйд,
и младенец, и Присей - не висели у нее на шее! Она  бы  мигом  добралась
домой. Да, она бы побежала бегом, бегом всю дорогу - домой, к маме!
   До дома оставалось не больше пятнадцати миль, но старая  кляча  тащи-
лась так медленно и ей так часто приходилось давать отдых,  что  на  это
путешествие у них мог уйти целый день. Еще целый день! Скарлетт смотрела
на слепящую глаза красную ленту дороги,  изрезанную  глубокими  колеями,
оставленными колесами орудий и санитарных фургонов. Пройдет еще не  один
час, прежде чем она увидит своими глазами, что Тара по-прежнему стоит на
месте и Эллин там. Еще не один час трястись им под палящим  сентябрьским
солнцем.
   Она снова бросила взгляд на Мелани - та лежала, опустив опухшие веки,
жмурясь от солнца. Скарлетт дернула за ленты чепца, распустила узел  под
подбородком и кинула чепец Присей.
   - Накрой мисс Мелани лицо. Солнце бьет ей прямо в глаза.  -  Но  сняв
чепец, она тотчас почувствовала, как ей припекает голову, и подумала: "К
концу дня я буду вся в веснушках, пятнистая, что твое кукушкино яйцо".
   Никогда еще не приходилось ей бывать под открытым небом без шляпы или
без шарфа, никогда ее холеные ручки не держали вожжей  без  перчаток.  И
вот теперь она сидит на самом солнцепеке в этой разбитой колымаге,  зап-
ряженной подыхающей клячей, - сидит грязная, потная, голодная, и  ничего
ей не остается другого, как тащиться со скоростью улитки по этой обезлю-
девшей земле. А всего несколько недель назад она благополучно  жила  под
надежным кровом! Ведь еще так недавно она, как и  все  вокруг,  считала,
что Атланта никогда не будет сдана и нога неприятеля не ступит на  землю
Джорджии. Но маленькое облачко, появившееся на  северо-западе  каких-ни-
будь четыре месяца назад, превратилось в мощную грозовую тучу,  породив-
шую невиданной силы ураган, и он смел с лица земли мир,  в  котором  она
жила, разрушил ее упорядоченную жизнь и зашвырнул ее сюда в этот притих-
ший, опустошенный, населенный призраками край.
   Существует ли еще на свете Тара? Или и ее тоже сметет этим  ураганом,
пронесшимся над Джорджией?
   Скарлетт стегнула измученную лошадь по спине в тщетной попытке заста-
вить ее быстрее тащить раскачивавшуюся из стороны в сторону  на  разбол-
танных колесах повозку.
   Смерть была рядом, ее присутствие ощущалось в воздухе.  В  вечереющих
лучах клонившегося к закату солнца знакомые поля, знакомые зеленые  рощи
расстилались перед глазами  Скарлетт  неестественно  молчаливые,  тихие,
вселяя в сердце страх. При виде каждого опустевшего, пробитого  снарядом
дома, мимо которого проезжали они в тот день, при  виде  каждого  остова
печной трубы, торчавшего словно часовой над закопченными руинами,  страх
все глубже заползал в ее душу. С прошлой ночи им не попалось на пути  ни
единого живого существа - ни человека, ни животного. Только трупы - тру-
пы людей, трупы лошадей, трупы мулов... С раздутыми животами, они  валя-
лись у дорог, и мухи тучами вились над ними, а вокруг ни души. Ни щебета
птиц, ни далекого мычания стада, ни шелеста ветра в листве. Только  глу-
хие удары усталых лошадиных копыт по земле да слабое попискивание  ново-
рожденного нарушали тишину.
   Печать какого-то странного, словно колдовского оцепенения  лежала  на
всем. И холодок пробежал у Скарлетт по спине, когда ей  подумалось,  что
эта земля - как любимое, прекрасное лицо  матери,  тихое,  успокоившееся
наконец после перенесенных смертных мук. Ей чудилось, что  эти  знакомые
леса полны призраков. Тысячи солдат пали в боях под Джонсборо. Их души -
души друзей и души врагов - глядели на нее оттуда, из этих заколдованных
рощ, сквозь пронизанную косыми вечерними лучами солнца зловеще недвижную
листву - слепыми, багровыми от крови и красной пыли, страшными, остекле-
нелыми глазами глядели на нее в ее разбитой повозке.
   - Мама! мама! - беззвучно прошептала Скарлетт. О, если бы только доб-
раться до Эллин! Если бы только каким-нибудь чудом Тара осталась целой и
невредимой и она могла бы, миновав длинную подъездную аллею, войти в дом
и увидеть доброе, нежное лицо Эллин, ощутить мягкое прикосновение ее чу-
дотворных рук, мгновенно отгоняющее всякий страх, могла бы припасть к ее
коленям, зарыться в них лицом! Мама знала бы, что нужно делать.  Она  не
дала бы Мелани и ее младенцу умереть. "Тихо, тихо!" - спокойно произнес-
ла бы она, и все страхи и  призраки  развеялись  бы  как  дым.  Но  мама
больна, быть может, умирает.
   Скарлетт снова стегнула хворостиной истерзанный круп лошади.  Во  что
бы то ни стало надо ехать быстрее. Целый день тащатся они в самое  пекло
по этому проселку, и ему не видно конца. Скоро стемнеет, а они  по-преж-
нему будут одни среди этой пустыни, где витает смерть. Скарлетт покрепче
ухватила вожжи стертыми до волдырей руками и с яростью  принялась  пону-
кать лошадь, не обращая внимания на ломоту в плечах.
   Лишь бы добраться до отчего дома, до теплых объятий Эллин  и  сложить
со своих слабых плеч эту слишком тяжелую для нее ношу: умирающую  женщи-
ну, полуживого младенца, своего  изголодавшегося  сынишку,  перепуганную
негритянку - всех, ищущих в ней защиты, опоры, всех, кто,  глядя  на  ее
прямую спину, продолжает уповать на ее силу и отвагу,  не  понимая,  что
она давно их утратила.
   Измученное животное не отзывалось ни на вожжи, ни на хворостину и все
так же медленно тащилось, еле передвигая ноги, спотыкаясь, когда под ко-
пыта попадали большие камни, и шатаясь при этом так, что, казалось, того
и гляди рухнет на землю. Но вот, в сумерках, они  все  же  добрались  до
последнего поворота, за которым их долгое путешествие должно было прийти
к концу. Свернув с проселка, они снова выехали на большую дорогу. До Та-
ры оставалась всего миля пути!
   Впереди проглянула темная масса живой изгороди - плотная стена  диких
апельсиновых деревьев, отмечавшая  начало  владений  Макинтошей.  Вскоре
Скарлетт остановила лошадь на дубовой аллее, ведущей от  дороги  к  дому
старика Энгуса Макинтоша. В сгущающихся сумерках она вглядывалась в даль
между двумя рядами старых дубов. Всюду темно. Ни единого  огонька  ни  в
окнах дома, ни вокруг. Когда глаза привыкли  к  темноте,  она  различила
ставшую уже знакомой на протяжении всего этого  страшного  дня  картину:
очертания двух высоких печных труб, возносящихся вверх,  как  гигантские
надгробия, над руинами второго этажа, безмолвно глядящими в пустоту нез-
рячими проемами выбитых окон.
   - Хэлло! - собрав остатки сил, крикнула она. - Хэлло!
   Присей в ужасе вцепилась ей в руку, и, обернувшись, Скарлетт  увидела
ее вытаращенные от страха глаза.
   - Не кричите, мисс Скарлетт! Пожалуйста, не кричите, - зашептала  она
срывающимся голосом. - Мало ли что может отозваться!
   "Боже милостивый! - подумала Скарлетт, и дрожь прошла у нее по  телу.
- Боже милостивый! А ведь она права. Мало ли что может появиться оттуда,
с пепелища!"
   Она подергала вожжи, трогая лошадь с места. При виде дома  Макинтошей
последний еще теплившийся в ее душе огонек надежды угас. Дом  был  разо-
рен, сожжен, покинут - как и все прочие усадьбы, мимо которых они сегод-
ня проезжали. Тара находилась всего в полумиле отсюда, по той же дороге,
прямо на пути неприятельской армии. Ее, конечно, тоже сровняли с землей.
Она найдет там только груду обгорелых кирпичей, да звезды, мерцающие над
отвалившейся кровлей, да Тишину - такую же страшную,  как  повсюду,  мо-
гильную тишину. И ни Эллин, ни Джералда, ни сестер, ни Мамушки, ни  нег-
ров - бог весть где они теперь!
   Что толкнуло ее на этот безумный шаг? И зачем, вопреки здравому смыс-
лу, потащила она с собой Мелани с младенцем? Для них было бы лучше  уме-
реть в Атланте, чем, промучившись весь день в тряской повозке, под паля-
щим солнцем, найти смерть среди безмолвных руин Тары.
   Но Эшли поручил Мелани ее заботам. "Позаботьтесь о ней", - сказал он.
О, этот неповторимо прекрасный и мучительный день,  когда  он  поцеловал
ее, прежде чем расстаться с ней навсегда! "Вы ведь позаботитесь  о  ней,
верно? Обещайте мне!" И она пообещала. Зачем связала она себя этим  обе-
щанием, вдвойне тягостным теперь, когда Эшли ушел из ее  жизни?  Даже  в
эти минуты, измученная до предела, она находила в себе  силы  ненавидеть
Мелани и жалобный, писклявый голосок ее ребенка, все реже и слабее нару-
шавший тишину. Но она связала себя словом, и теперь и Мелани и  младенец
неотторжимы от нее так же, как Уэйд и Присей, и она должна  бороться  за
них из последних сил, до последнего дыхания. Она могла бы оставить Мела-
ни в Атланте, сунуть ее в госпиталь и бросить там на произвол судьбы. Но
после этого как взглянула бы она Эшли в глаза на этой земле, да и на том
свете, как призналась бы ему, что оставила его жену и ребенка умирать на
руках у чужих людей?
   О, Эшли! Где был он этой ночью, когда она мучилась с его женой и  ре-
бенком на темных, лесных, населенных призраками дорогах? Жив ли он и ду-
мал ли о ней в эти минуты, изнывая за тюремной решеткой Рок-Айленда? Или
его уже давно нет в живых и тело его гниет в какой-нибудь канаве  вместе
с телами других погибших от оспы конфедератов?
   Нервы Скарлетт были натянуты как  струна,  и  она  едва  не  лишилась
чувств, когда в придорожных кустах внезапно раздался шорох. Присей прон-
зительно взвизгнула и бросилась ничком на дно  повозки,  придавив  собой
младенца. Мелани слабо пошевелилась, шаря вокруг себя, ища свое дитя,  а
Уэйд сжался в комочек и зажмурил глаза, утратив даже  голос  от  страха.
Потом кусты раздвинулись, затрещав под тяжелыми копытами, и всех их  ог-
лушило протяжное, жалобное мычание.
   - Да это же корова, - хриплым с перепугу  голосом  проговорила  Скар-
летт. - Не валяй дурака. Присей. Ты чуть не задавила ребенка и  напугала
мисс Мелани и Уэйда.
   - Это привидение! - визжала Присей, корчась от страха на дне повозки.
   Обернувшись на сиденье, Скарлетт  подняла  хворостину,  служившую  ей
кнутом, и огрела Присей  по  спине.  Она  сама  была  так  перепугана  и
чувствовала себя такой беспомощной, что испуг и беспомощность Присей вы-
вели ее из себя.
   - Сейчас же сядь на место, идиотка, - сказала она. - Пока я не  обло-
мала о тебя хворостину.
   Хлюпая носом. Присей подняла голову, выглянула из повозки и  увидела,
что это и в самом деле корова: пятнистое, бело-рыжее животное  стояло  и
смотрело на них большими, испуганными глазами. Широко разинув рот, коро-
ва замычала снова, словно от боли.
   - Может, она ранена? Коровы обычно так не мычат.
   - Походке, она давно не доена, вот и мычит, - сказала Присей,  понем-
ногу приходя в чувство. - Верно, это Макинтошева  корова.  Негры  небось
угнали ее в лес, и она не попалась янки на глаза.
   - Мы заберем ее с собой, - мгновенно решила Скарлетт. - И у нас будет
молоко для маленького.
   - Как это мы заберем корову, мисс Скарлетт? Мы не можем забрать коро-
ву. Какой с нее толк, раз она давно не доена? Вымя у нее раздулось - то-
го и гляди лопнет.
   - Ну, раз ты так все знаешь про коров, тогда снимай нижнюю юбку, пор-
ви ее и привяжи корову к задку повозки.
   - Мисс Скарлетт, так у меня ж почитай месяц как нет  нижней  юбки,  а
когда б и была, я б нипочем не стала вязать корову. Я совсем не  умею  с
коровами. Я их боюсь.
   Скарлетт бросила вожжи и задрала подол. Обшитая кружевами нижняя юбка
была единственным оставшимся у нее красивым и к тому же незваным предме-
том туалета. Скарлетт развязала тесемки на талии и спустила юбку, безжа-
лостно стягивая ее за шелковистые льняные оборки. Ретт привез ей льняное
полотно и кружева из Нассау, когда ему в  последний  раз  удалось  прор-
ваться на своем судне сквозь блокаду, и она целую неделю не покладая рук
шила эту юбку. Без малейшего колебания она взялась  за  подол,  дернула,
пытаясь его разорвать, потом перекусила зубами шов, материя поддалась, и
она оторвала длинную полосу. Она яростно продолжала орудовать и руками и
зубами, пока юбка не превратилась в груду длинных тряпок. Тогда она свя-
зала все тряпки концы с концами, хотя и натруженные вожаками пальцы были
стерты в кровь и руки у нее дрожали от усталости.
   - Ступай, привяжи корову за рога, - приказала она Присей.
   Но та заартачилась.
   - Я страх как боюсь коров, мисс Скарлетт. Я не умею с коровами. Ни  в
жисть не умела. Я ж не из тех негров, что при скотине. Я из тех, что  по
дому.
   - Ты из тех черномазых, дурее которых нет на свете,  и  будь  проклят
тот день, когда отец тебя купил, - устало проговорила Скарлетт, не нахо-
дя в себе сил даже хорошенько рассердиться. - И как  только  я  немножко
отдохну, ты у меня отведаешь кнута.
   "Ну вот, - подумала она, - я сказала "из черномазых" -  маме  бы  это
очень не понравилось".
   Присей, страшно вращая белками, поглядела на суровое лицо  своей  хо-
зяйки, потом - на жалобно мычавшую корову. Скарлетт показалась ей все же
менее опасной, чем корова, и она не тронулась с места, вцепившись руками
в край повозки.
   Скарлетт с трудом слезла с козел - от каждого движения ломило все те-
ло. Присей была здесь не единственным лицом, которое "страх как боялось"
коров. Скарлетт тоже всегда их боялась; даже в кротчайшем из этих созда-
ний ей чудилось что-то зловещее, но сейчас  не  время  было  поддаваться
глупым страхам, когда по-настоящему  грозные  опасности  надвигались  со
всех сторон. По счастью, корова оказалась на редкость спокойной. Страда-
ния заставляли ее искать помощи и сочувствия у людей, и она  не  сделала
попытки боднуть Скарлетт, когда та принялась обрывками  юбки  вязать  ей
рога. Другой конец этой самодельной веревки она  очень  неумело,  однако
довольно крепко прикрутила к задку повозки. Потом направилась обратно  к
козлам, но, внезапно почувствовав дурноту, пошатнулась и  ухватилась  за
край повозки.
   Мелани открыла глаза, увидела стоявшую возле нее Скарлетт и прошепта-
ла:
   - Дорогая... мы уже дома?
   Дома! Жаркие слезы навернулись у Скарлетт на глаза при  звуках  этого
слова. Дома! Мелани не понимает, что нет больше никакого дома,  что  они
совершенно одни в одичалом, обезумевшем мире.
   - Нет еще, - сказала она насколько могла спокойнее, несмотря на  сто-
явший в горле комок, - но скоро приедем. Сюда забрела корова, и теперь и
для тебя и для маленького будет молоко.
   - Несчастный малютка... - прошептала Мелани. Рука ее потянулась  было
к младенцу и тут же бессильно упала.
   Чтобы снова взобраться на козлы, потребовалось немало усилий, но  на-
конец Скарлетт справилась и с этой задачей и взяла вожжи. Лошадь стояла,
свесив голову, и не трогалась с места. Скарлетт безжалостно стегнула  ее
хворостиной. "Бог меня простит, - промелькнуло у нее в голове, - за  то,
что я бью это измученное животное. А не простит, что поделаешь". В конце
концов, до Тары осталось каких-нибудь четверть мили, а там лошадь  может
тут же лечь хоть прямо в оглоблях.
   Наконец лошадь медленно тронулась с места, повозка заскрипела, а  ко-
рова при каждом шаге издавала горестное мычание. Голос  несчастного  жи-
вотного так действовал Скарлетт на нервы, что она уже готова была  оста-
новить повозку и отвязать корову. Какой, в конце концов, толк от коровы,
если они не найдут ни одной живой души на плантации? Сама она  не  умела
доить, да если бы и  умела,  разве  корова  подпустит  сейчас  к  своему
больному, набухшему вымени! Нет, раз у нее есть корова, надо  ее  сохра-
нить. Быть может, это единственное, что принадлежит ей на всей земле.
   Глаза Скарлетт затуманились, когда они приблизились к невысокому  по-
логому холму, за которым лежала Тара. И тут сердце ее упало. Околевающе-
му животному никак, конечно... не одолеть подъема на холм. Когда-то этот
склон казался ей таким пологим, подъем таким легким - она галопом  взле-
тела на холм на своей быстроногой кобыле. Откуда взялась теперь эта кру-
тизна? Лошадь нипочем не потянет наверх груженую повозку.
   Она устало слезла с козел и взяла лошадь под уздцы.
   - Вылезай, Присей, - скомандовала она, - и бери Уэйда! Неси  его  или
заставь идти. А маленького положи возле мисс Мелани.
   Уэйд засопел носом, расхныкался, и Скарлетт с трудом разобрала:
   - Темно... Я боюсь... Темно...
   - Мисс Скарлетт, я не могу пешком, ноги стерты.  Пальцы  вон  как  из
башмаков вылезают... От меня с Уэйдом какая тяжесть...
   - Вылезай! Вылезай сейчас же, пока я тебя силком не вытащила! А тогда
берегись - оставлю тебя здесь одну, в темноте. Ну, живо!
   Присей взвыла, вглядываясь в лесную тьму по  обеим  сторонам  дороги,
словно боясь, что - выйди она из своего укрытия в повозке  -  и  деревья
надвинутся на нее и задушат. Но все же ей пришлось положить младенца ря-
дом с Мелани, спуститься на землю и, приподнявшись на цыпочки,  вытащить
из повозки Уэйда. Мальчик заплакал и прижался к своей няньке.
   - Уйми его, я не могу этого слышать, - сказала Скарлетт, взяла лошадь
под уздцы и потянула за собой. - Ну же, Уэйд, будь  маленьким  мужчиной,
перестань реветь, не то я сейчас тебя отшлепаю.
   "И зачем только господу  богу  понадобилось  создавать  детей!  -  со
злостью подумала она, когда на неровной дороге у нее подвернулась  нога.
- На что они - эти бессмысленные, нудные, вечно хнычущие, вечно  требую-
щие заботы существа, которые только и делают, что путаются под  ногами?"
Измученная до предела, она не испытывала жалости к испуганному  ребенку,
ковылявшему рядом с Присей, ухватив ее за руку, и не переставая  шмыгав-
шему носом, не испытывала ничего, кроме недоумения: как могло случиться,
что она его родила? И еще большее изумление порождала  в  ее  утомленном
мозгу мысль о том, что она когда-то была женой Чарлза Гамильтона.
   - Мисс Скарлетт, - зашептала Присей, хватая ее за руку. - Не надо хо-
дить в Тару. Их там нету... Они все ушли. А может, померли. И моя  мамка
небось, и все...
   Этот отголосок ее собственных мыслей окончательно взбесил Скарлетт, и
она оттолкнула цеплявшуюся за нее руку.
   - Давай сюда Уэйда. А сама оставайся. Сиди здесь.
   - Ой нет, нет!
   - Тогда замолчи.
   До чего же медленно тащится эта кляча! Рука Скарлетт стала мокрой  от
стекавшей изо рта лошади слюны. Внезапно ей вспомнился обрывок  песенки,
которую она распевала когда-то с Реттом: Еще день,  еще  два  свою  ношу
нести...
   Следующей строчки она не помнила. "Еще шаг, еще шаг, - жужжало у  нее
в мозгу, - по дорогам брести..."
   Но вот они поднялись на перевал и увидели внизу, вдали, дубы  усадьбы
Тара - высокие темные кущи, возносившиеся к потемневшему небу.  Скарлетт
напряженно всматривалась - не мелькнет ли где в просвете ветвей  огонек.
Но всюду было темно.
   "Там нет никого, - подсказало ей сердце, и свинцовая тяжесть  сдавила
грудь. - Никого!"
   Она направила лошадь в подъездную аллею, и ветви кедров,  сомкнувшись
над головой, погрузили все в полночный мрак. Вглядываясь во тьму, напря-
гая зрение, она увидела впереди... Увидела? Уж не обманывают ли ее  гла-
за? Меж деревьев неясно проглянули светлые стены дома. Ее дома! Ее  род-
ного дома! Дорогие ее сердцу белые стены, окна с развевающимися занавес-
ками, просторные веранды - неужели и вправду все это встанет сейчас там,
впереди, из темноты? Или милосердная ночь просто не  спешит  открыть  ее
глазам такую же страшную картину разорения, как та, какую она  видела  в
поместье Макинтошей?
   Казалось, аллее не будет конца, и лошадь, сколько ни тянула  Скарлетт
ее за уздцы, упрямо замедляла шаг. Скарлетт впивалась глазами  во  мрак.
Ей показалось, что она видит неразрушенную крышу. Неужели...  Неужели...
Нет, конечно, ей это просто почудилось. Война же не пощадила ничего,  не
могла она пощадить и их дом, хоть он был построен на века. Война не мог-
ла миновать их жилище.
   Но туманные очертания начинали вырисовываться яснее. Скарлетт сильнее
потянула лошадь вперед. Да, белые стены отчетливо проглянули из темноты.
Не обугленные, не опаленные огнем. Тара уцелела! Ее родной  очаг!  Скар-
летт отпустила уздечку и ринулась к дому, раскинув руки, словно стремясь
заключить его в объятия. И тут она увидела какую-то  тень:  выступив  из
мрака, тень остановилась на ступеньках крыльца. Значит, дом не безлюден.
В нем кто-то есть!
   Крик радости, готовый сорваться с ее губ,  внезапно  замер.  Дом  был
странно темен, странно тих, а фигура на ступеньках неподвижна и безмолв-
на. Что-то было не так. Не так, как прежде. Дом стоял целый, нетронутый,
но от него веяло такой же жуткой мертвой тишиной, как от всего лежавшего
в руинах края. Но вот темная фигура на ступеньках пошевелилась.  И  нес-
пешно, тяжело стала спускаться вниз.
   - Папа? - хрипло прошептала Скарлетт, все еще не веря своим глазам. -
Это я - Кэти-Скарлетт. Я вернулась домой.
   Джералд молча, медленно, словно лунатик, направился на ее голос,  во-
лоча негнущуюся ногу. Он подошел совсем близко и стал,  оцепенело  глядя
на нее - так, словно ему мнилось, что он видит ее во  сне.  Он  протянул
руку и положил ей на плечо. Скарлетт почувствовала, как дрожит его рука:
казалось, он медленно пробуждался от какого-то тягостного сна  и  посте-
пенно начинал осознавать происходящее.
   - Дочка, - проговорил он как бы через силу. - Дочка.
   И умолк.
   "Боже, да он же совсем старик!" - пронеслось у Скарлетт в голове.
   Плечи Джералда никли сутуло. В лице,  которое  Скарлетт  лишь  смутно
различала в полумраке, - ни следа былой, бьющей через край жизненной си-
лы; в глазах, смотревших сейчас на нее в упор, - почти такое  же  отупе-
ло-испуганное выражение, как у маленького Уэйда. Перед ней стоял дряхлый
старичок, развалина.
   Страх перед чем-то невидимым сжал ее сердце, наползая на нее  оттуда,
из мрака, и она стояла и смотрела на отца онемев, с тысячей  невысказан-
ных вопросов на устах.
   Из повозки - в который уже раз - донесся слабый жалобный плач, и Дже-
ралд с усилием стряхнул с себя оцепенение.
   - Это Мелани со своим младенцем, - торопливо  зашептала  Скарлетт.  -
Она совсем больна. Я привезла ее к нам.
   Джералд снял руку с ее плеча и выпрямился. Когда он медленно  зашагал
к повозке, в нем словно бы возродилось что-то от прежнего  хлебосольного
хозяина поместья, встречающего гостей, и он произнес слова, всплывшие из
темных закоулков памяти:
   - Кузина Мелани!
   Голос Мелани что-то неясно прошелестел в ответ.
   - Добро пожаловать, кузина Мелани. Двенадцать Дубов сожгли.  Мы  рады
принять вас под наш кров.
   Мысль о том, сколько пришлось выстрадать Мелани,  заставила  Скарлетт
очнуться и начать действовать. Жизнь брала свое - надо было уложить  Ме-
лани и младенца в хорошую постель и сделать массу всяких мелких  необхо-
димых вещей.
   - Она не может идти. Ее надо отнести в дом.
   Послышался шум шагов, и темная фигура появилась в дверном  проеме  на
пороге холла. Порк сбежал по ступеням крыльца.
   - Мисс Скарлетт! Мисс Скарлетт! - восклицал он.
   Скарлетт схватила его за плечи. Порк  -  неотъемлемая  частица  Тары,
свой, как стены этого дома, как его  прохладные  коридоры!  Он  неуклюже
поглаживал ее руки - она чувствовала на них его слезы -  и  приговаривал
плача:
   - Воротилась! Вот радость-то! Вот радость-то!
   Присей тоже расплакалась, невнятно бормоча:
   - Порк! Порк! Хороший!
   А Уэйд, воодушевленный тем, что взрослые вдруг расчувствовались, сра-
зу принялся канючить:
   - Пить хочу!
   Но Скарлетт быстро поставила все на свое место:
   - Там, в повозке, мисс Мелани с младенцем, Порк. Ее надо очень  осто-
рожно отнести наверх и устроить в комнате  для  гостей.  Присей,  возьми
младенца, отнеси в дом и отведи туда Уэйда, дай ему  попить.  А  Мамушка
дома, Порк? Сказки ей, что она мне нужна.
   Решительный голос Скарлетт, казалось, сразу вдохнул в Порка силы.  Он
тотчас направился к повозке и пошарил у задней стенки. Мелани застонала,
когда он приподнял ее и потащил с перины, на которой она недвижно проле-
жала столько часов кряду. И вот он уже держал ее на своих сильных руках,
и она, как ребенок, опустила голову ему на плечо. Присей следом  за  ним
поднялась по широким ступеням крыльца, неся в одной руке младенца,  дру-
гой таща за собой Уэйда, и они скрылись в глубине темного холла.
   Натруженные пальцы Скарлетт судорожно стиснули руку отца.
   - Они поправились, па?
   - Девочки поправляются.
   Голос его оборвался, и в наступившем молчании мысль,  слишком  страш-
ная, чтобы дать ей облечься в слова, начала заползать в  сознание  Скар-
летт. Она не могла, не могла заставить  себя  задать  этот  вопрос.  Она
сглотнула слюну, попыталась сглотнуть еще раз, но во рту и в горле  вне-
запно так пересохло, что она едва могла дышать. Значит, вот почему в до-
ме такая мертвая тишина? И, словно угадав ее невысказанный вопрос,  Дже-
ралд заговорил.
   - Твоя мать... - вымолвил он и умолк.
   - Мама?..
   - Она вчера скончалась.
   Крепко сжимая руку отца, Скарлетт вступила в просторный холл,  каждый
уголок которого знала как свои пять пальцев. Даже в полном мраке она  не
наткнулась ни на одно из кресел с высокими спинками, не задела ни пустой
подставки для ружей, ни разлапистых ножек старого серванта:  непреодоли-
мая сила влекла ее к маленькому кабинетику в глубине дома, где изо дня в
день сидела Эллин, проверяя бесконечные счета. И ей  казалось,  что  вот
сейчас она переступит порог этой комнаты - и Эллин,  как  всегда,  будет
сидеть там за секретером: она поднимет на нее глаза, гусиное перо замрет
в ее руке, и, шурша кринолином, она встанет, чтобы заключить  измученную
дочь в свои нежные, душистые объятия. Эллин не могла умереть, сколько бы
ни твердил это отец, словно попугай, заучивший одну фразу: "Она  сконча-
лась вчера, она скончалась вчера, вчера..."
   Как страшно, что она ничего не чувствует сейчас -  только  усталость,
тяжелую, как кандалы, и голод, от которого подкашиваются ноги. Она поду-
мает о маме потом. Она не должна сейчас о ней думать, не то  еще  начнет
бессмысленно причитать, как Джералд, или реветь надрывно на одной  ноте,
как Уэйд.
   Порк спустился по темной лестнице, спеша навстречу  Скарлетт,  -  так
замерзшее животное тянется к огню.
   - Почему нет света, Порк? - спросила Скарлетт. - Почему в доме темно?
Принеси свечей.
   - Да они ж забрали все свечи, мисс Скарлетт, только одну оставили,  -
если надо поискать что в темноте. Да и это уже не свеча - почитай,  ога-
рок. Когда нужно поухаживать за мисс Кэррин и мисс Сьюлин, Мамушка дела-
ет фитиль из тряпки, опускает в плошку с жиром, и он горит.
   - Принеси мне огарок, - распорядилась Скарлетт. - Поставь его в мами-
ном... в маленьком кабинете.
   Порк торопливо направился в столовую, а Скарлетт  под  руку  с  отцом
ощупью прошла в маленькую, бездонно темную комнатку и опустилась на  со-
фу. Рука Джералда - безвольная, беспомощная - все еще лежала на сгибе ее
руки, лежала доверчиво, как рука ребенка или дряхлого старика.
   "Он совсем старый стал. Усталый и старый", - снова подумала  Скарлетт
и мимолетно удивилась про себя - почему это ее не трогает?
   Замерцал огонек - Порк вошел, высоко держа в руке огарок  свечи,  ук-
репленный на блюдце. Темное тесное пространство ожило: продавленная  со-
фа, на которую она присела с отцом, высокий, почти под потолок  секретер
с множеством отделений, заполненных всевозможными бумагами,  исписанными
красивым тонким почерком Эллин, ее изящное резное кресло перед  секрете-
ром, потертый ковер - все, все было, как прежде, не  было  только  самой
Эллин, и легкого аромата сухих духов лимонной вербены, и мягкого взгляда
темных, с узким разрезом глаз. Скарлетт почувствовала, как к  сердцу  ее
подкрадывается боль, - словно нанесенная ей  глубокая  рана,  оглушившая
ее, притупившая сначала все чувства, теперь давала о себе знать. Она  не
должна позволить этой боли разрастись сейчас. Впереди у  нее  еще  целая
жизнь, через которую она пронесет эту боль. Да, только не сейчас.  "Гос-
поди, помоги мне! Только не сейчас!"
   Она поглядела на Джералда и заметила, что впервые в жизни  видит  его
небритым. Еще недавно такое румяное, цветущее лицо  приобрело  землистый
оттенок и было покрыто седой щетиной. Порк поставил свечу на подставку и
подошел к Скарлетт. Ей вдруг почудилось, что сейчас он положит голову ей
на колени, ожидая, что она погладит его, как старого верного пса.
   - Порк, сколько у нас осталось негров?
   - Мисс Скарлетт, эти негодные негры разбежались, а одни так даже  по-
дались вместе с янки...
   - Так сколько же осталось?
   - Вот я, мисс Скарлетт, да Мамушка. Она целыми днями выхаживает моло-
дых барышень. А Дилси сидит с ними сейчас, ночью. Так что трое нас, мисс
Скарлетт.
   "Трое нас" - это вместо ста рабов. Скарлетт с трудом подняла голову -
шея нестерпимо ныла. Она знала, что голос у нее должен быть  твердым.  И
сама изумилась, как естественно и спокойно прозвучали ее слова -  словно
не было никакой войны и она мановением руки могла  собрать  вокруг  себя
десяток слуг.
   - Порк, я умираю с голоду. Есть что-нибудь в доме?
   - Нет, мэм. Они забрали все.
   - Ну, а в огороде?
   - Они пасли там своих лошадей.
   - Даже на холмах, где растет сладкий картофель?
   Некое подобие довольной улыбки шевельнуло толстые губы.
   - Я-то, мисс Скарлетт, совсем было и позабыл про яме.  Думается,  там
все цело. Янки же никогда не сажают яме. По-ихнему, это так - дикое  че-
вой-то, и...
   - Скоро взойдет луна. Ступай, накопай картофеля и поджарь. А кукуруз-
ной муки совсем не осталось? Или сушеных бобов? А кур?
   - Нет, мэм, нет. Каких кур они не поели, тех  привязали  к  седлам  и
увезли.
   Они... Они... Они... Видно, нет и не будет конца тому, что "они"  тут
сотворили! Неужели убивать и жечь - этого им мало? Надо было  еще  оста-
вить женщин, детей и беспомощных негров умирать с голоду на  этой  разо-
ренной земле.
   - Мисс Скарлетт, у меня есть немного яблок - Мамушка спрятала в  под-
пол. А сегодня мы их ели.
   - Сначала принеси яблок, а потом пойди нарой картофеля. И, Порк, пос-
той... я... я что-то очень ослабела. В погребе не осталось вина?  Может,
хоть ежевичного?
   - Ох, мисс Скарлетт, они перво-наперво в погреб-то и полезли.
   Скарлетт вдруг почувствовала, что ее мутит:  голод,  бессонная  ночь,
усталость и страшные известия-все сказалось разом, и она  ухватилась  за
резной подлокотник софы, стараясь преодолеть головокружение.
   - Значит, нет вина, - произнесла она тупо, и перед взором ее воскрес-
ли бесчисленные ряды бутылок в отцовском погребе. Что-то  еще  шевельну-
лось в памяти.
   - Порк, а кукурузное виски в дубовом бочонке,  которое  папа  закопал
под беседкой?
   И снова по темному лицу проползло нечто похожее на улыбку - радостную
и исполненную уважения.
   - Мисс Скарлетт, до чего ж у вас шустрые глазки! Я ведь напрочь забыл
про тот бочонок. Только, мисс Скарлетт, это виски пить негоже. Оно  ведь
почитай что еще и года не лежит, и опять же виски - это ж не для леди.
   Порк - как все негры! Нет чтобы пошевелить мозгами - что  им  скажут,
то и твердят. А янки еще надумай их освобождать!
   - Сейчас оно будет в самый раз и для леди и для ее папы. Живее, Порк,
откопай бочонок и принеси два стакана, немного мяты и сахара, и я приго-
товлю джулеп.
   Порк поглядел на нее с укоризной.
   - Мисс Скарлетт, будто вы не знаете, какой же у нас сахар, мы о нем и
думать позабыли. И мяту всю лошади поели, а они перебили все стаканы.
   "Если он еще раз скажет "они", я завизжу. Я просто не выдержу", - по-
думала Скарлетт, а вслух приказала:
   - Ладно, ступай, принеси виски. Мы выпьем неразбавленного. - И  когда
он уже собрался идти, добавила: - Постой, Порк,  надо  еще  сделать  так
много, что я как-то не могу собраться с мыслями... Да, вот что: я приве-
ла лошадь и корову. Корова мучается, давно не доена, а лошадь надо расп-
рячь и напоить. Ступай, скажи Мамушке, чтобы она занялась коровой,  чтоб
уж как-нибудь с ней управилась. Ребенок мисс Мелани умрет, если  его  не
покормить, а...
   - Мисс Мелли... того... она не может?.. - Порк тактично умолк.
   - Да, у мисс Мелани нет молока. - Господи, мама упала бы в обморок от
этих слов!
   - Так, мисс Скарлетт, моя Дилси может покормить ребеночка мисс Мелли.
Моя Дилси только-только родила, и молока у нее хватит на двоих.
   - Так у тебя тоже новорожденный, Порк?
   Младенцы, младенцы, младенцы... Зачем господу богу столько младенцев?
Впрочем, это же не бог их творит. Их творят глупые люди.
   - Да, мэм, большой толстый черный мальчик. Он...
   - Ступай, скажи Дилси, что я сама поухаживаю за сестрами, а она пусть
покормит ребенка мисс Мелани и сделает для нее все, что нужно. А Мамушке
вели заняться коровой и отведи эту несчастную лошадь на конюшню.
   - Конюшни нет, мисс Скарлетт. Они растащили ее на костры.
   - Перестань перечислять мне, что "они" сделали.  Скажи  Дилси,  чтобы
позаботилась о мисс Мелани и ребенке. А сам ступай, принеси виски и  ям-
са.
   - Мисс Скарлетт, как же его копать в темноте-то?
   - Возьми полено, отколи лучину, ты что, не понимаешь?
   - Откуда ж полено? Они все дрова...
   - Придумай что-нибудь. Не желаю ничего слушать... Накопай, и  все,  и
поживее. Поворачивайся!
   В голосе Скарлетт послышались резкие ноты, и Порк поспешно скрылся за
дверью, а она осталась вдвоем с Джералдом.  Скарлетт  ласково  погладила
его по колену. Как он отощал! А ведь какие у него были крепкие  шенкеля!
Надо как-то вывести его из этой апатии. Только спрашивать его об Эллин -
это выше ее сил. Это потом, когда она соберется с духом.
   - Почему все-таки они не сожгли дом?
   Джералд молча смотрел на нее, словно не расслышав вопроса, и она  за-
дала его снова.
   - Почему? - Он пробормотал что-то бессвязное. Потом - более внятно: -
Они тут расположили свой штаб.
   - Штаб янки? В нашем доме?
   Она почувствовала, что дорогие ей стены опоганены. Этот священный для
нее дом, в котором жила Эллин, и здесь... эти...
   - Да, дочка, янки. Сначала мы увидели дым за рекой,  над  Двенадцатью
Дубами, а потом пришли они. Но мисс Индия и мисс Милочка  уже  уехали  в
Мейкон и взяли с собой кое-кого из негров, так что мы за них не тревожи-
лись. Ну, а мы в Мейкон уехать не могли. Девочки были очень больны...  и
твоя мама... и мы не могли уехать. Негры все  разбежались  -  кто  куда.
Забрали фургоны и мулов. А Мамушка и Дилси и Порк - эти остались. Мы  не
могли тронуться с места... из-за девочек... из-за твоей мамы...
   - Да, да... - Только бы он не говорил о маме. О чем угодно,  лишь  бы
не о ней! Лишь бы не о ней... Даже если сам генерал  Шерман  сделал  эту
комнату своей штаб-квартирой...
   - Янки шли на Джонсборо, старались перерезать  железную  дорогу.  Они
шли от реки - их были тысячи... И тысячи лошадей и орудий.  Я  встал  на
пороге.
   "О, храбрый маленький Джералд!" - подумала Скарлетт, и сердце ее  ис-
полнилось гордости. Джералд, встречающий неприятеля, стоя  на  пороге  с
таким видом, словно за спиной у него не пустой дом, а целое войско.
   - Они сказали, что сожгут дом и чтобы я убирался, пока цел. А я  ска-
зал, что они могут сжечь его только вместе со мной. Мы не могли  уйти  -
девочки... и твоя мама...
   - Ну, а потом? - Перестанет он когда-нибудь возвращаться все  к  тому
же...
   - Я сказал им, что в доме тиф... Что больных... нельзя  трогать,  они
умрут. Что пусть жгут дом вместе с нами. Да не будь здесь никого, я  все
равно бы не ушел... Не покинул бы Тару...
   Голос его замер, невидящим взглядом он обвел стены, но Скарлетт поня-
ла. За спиной Джералда стояли сонмы его ирландских предков, умиравших за
клочок скудной земли, которую они возделывали своим  трудом,  боровшихся
до конца за свой кров, под которым они жили, любили, рожали сыновей,
   - Я сказал: пусть жгут дом вместе с тремя умирающими женщинами. Но мы
отсюда не уйдем. Молодой офицер... он оказался джентльменом...
   - Янки? Джентльменом? Что с тобой, папа!
   - Да, джентльменом. Он ускакал и вскоре вернулся с капитаном -  воен-
ным врачом, и тот осмотрел девочек и... твою маму.
   - И ты позволил проклятому янки переступить порог их спальни?
   - У него был опиум. А у нас его не было. Он спас жизнь твоим сестрам.
Сыолин погибала от потери крови. Этот врач  был  необыкновенно  добр.  И
когда он доложил, что здесь... больные, янки не стали жечь дом. Какой-то
генерал со своим штабом разместился тут, они заняли весь дом. Все комна-
ты, кроме той... с больными. А солдаты...
   Его голос снова замер, казалось, силы покинули его. Небритый,  обвис-
лый подбородок тяжелыми складками лег на грудь. Но сделав над собой уси-
лие, он заговорил снова:
   - Солдаты раскинули свой лагерь вокруг дома. Они были  повсюду  -  на
хлопковом поле, на кукурузном. Выгон стал синим от их мундиров. В ту  же
ночь зажглись тысячи бивачных огней. Они разобрали изгороди, потом амба-
ры, и конюшни, и коптильню - жгли костры и готовили себе  еду.  Зарезали
коров, свиней, кур... даже моих индюков.
   Его любимых индюков! Так, значит, их тоже нет.
   - Они все забрали, даже портреты... почти всю мебель, посуду...
   - А серебро?
   - Порк и Мамушка припрятали его куда-то... Кажется, в  колодец...  не
помню точно. - В голосе Джералда вдруг прорвалось  раздражение.  -  Янки
вели сражение отсюда, из Тары... Шум, гам, вестовые скакали взад-вперед.
А потом заговорили пушки Джонсборо-это было как гром. И  девочкам  в  их
комнате, конечно, было слышно, и они, бедняжки, все просили: "Папа, сде-
лай что-нибудь, мы не можем выдержать этого грохота!"
   - А... мама? Она знала, что янки у нас в доме?
   - Она все время была без сознания...
   - Слава богу! - сказала Скарлетт. Мама этого не видела. Мама так и не
узнала, что в доме внизу - враги, не слышала пушек Джонсборо, не  подоз-
ревала о том, что сапог янки топчет дорогую ее сердцу землю.
   - Я и сам мало кого из них видел, все время был наверху с девочками и
с твоей матерью. Видел больше молодого врача. Он был добр,  очень  добр,
Скарлетт. Провозится целый день с ранеными, а потом приходит сюда и  си-
дит возле девочек. Он даже оставил нам лекарств. Когда янки уходили,  он
сказал мне, что девочки поправятся, но твоя мама... Слишком хрупкий  ор-
ганизм, сказал он... Слишком хрупкий, чтобы все это  выдержать.  Слишком
подорваны, сказал он...
   В наступившем молчании Скарлетт отчетливо увидела перед  собой  мать,
увидела такой, какой она, наверно, была в эти последние дни до  болезни,
- единственный несокрушимый, хоть и хрупкий, оплот дома: день и  ночь  в
трудах, в уходе за больными, без сна, без отдыха, без  пищи,  чтобы  ос-
тальные могли есть и спать.
   - А потом они ушли. Потом они ушли.
   Джералд долго молчал, затем неуклюже поискал ее руку.
   - Я рад, что ты вернулась домой, - сказал он.
   У заднего крыльца раздались шаркающие звуки. Бедняга Порк, приученный
за сорок лет никогда не входить в дом не вытерев башмаков, соблюдал  по-
рядок даже теперь. Он  вошел,  бережно  неся  две  тыквенные  бутыли,  и
сильный запах пролитого спирта проник в комнату раньше него.
   - Расплескалось малость, мисс Скарлетт. Больно уж не с руки  наливать
в них из бочонка.
   - Ничего, Порк, спасибо. - Она взяла у него мокрую бутыль и  невольно
поморщилась от отвращения, когда запах виски ударил ей в нос.
   - Выпей, папа, - сказала она, передавая Джералду этот необычный  вин-
ный сосуд и беря вторую бутыль - с водой - из рук Порка. Джералд послуш-
но, как дитя, поднес горлышко ко рту и громко отхлебнул. Скарлетт протя-
нула ему бутыль с водой, но он отрицательно покачал головою.
   Беря у него бутыль с виски и прикладывая горлышко к  губам,  Скарлетт
заметила, что он следит за ней глазами и в них промелькнуло нечто  близ-
кое к неодобрению.
   - Я знаю, что леди не пьют крепких напитков, - сухо сказала она. - Но
на сегодня забудь, что я леди, папа, сегодня мне надо заняться делами.
   Она сделала глубокий вдох, запрокинула бутыль и быстро глотнула. Жгу-
чий напиток обжег ей горло и пищевод, она почувствовала, что задыхается,
и на глазах у нее выступили слезы. Она снова глубоко втянула в себя воз-
дух и снова поднесла бутыль к губам.
   - Кэти-Скарлетт, - произнес Джералд, и впервые с момента своего возв-
ращения она уловила в его голосе властные отцовские нотки,  -  довольно.
Ты не привыкла к спиртному и можешь захмелеть.
   - Захмелеть? - Она рассмеялась, и смех прозвучал грубо. -  Захмелеть?
Я хотела бы напиться вдрызг - так, чтобы забыть про все на свете.
   Она сделала еще глоток, и тепло пробежало у нее по  жилам,  разлилось
по всему телу - она почувствовала его даже  в  кончиках  пальцев.  Какое
блаженное ощущение дает этот благословенный огненный напиток!  Казалось,
он проник даже в ее оледеневшее сердце, и  тело  начало  возрождаться  к
жизни.
   Перехватив ошеломленный, страдальческий взгляд Джералда, она потрепа-
ла его по колену и постаралась изобразить на лице капризно-дерзкую улыб-
ку, против которой он всегда был безоружен.
   - Как могу я захмелеть, па? Разве я не твоя дочка? Разве не я получи-
ла в наследство самую крепкую голову во всем графстве Клейтон?
   Он вгляделся в ее усталое лицо, и она уловила на его губах даже некое
подобие улыбки. Виски взбодрило и его... Она снова протянула ему бутыль.
   - А сейчас можешь глотнуть еще разок, после чего я помогу  тебе  под-
няться наверх и уложу бай-бай.
   Она прикусила язык. Нельзя разговаривать с отцом, как с ребенком, как
с Уэйдом. Так не годится. Это неуважительно. Однако Джералд  обрадовался
ее словам.
   - Ну да, уложу тебя бай-бай, - бодро повторила Скарлетт, - и дам  вы-
пить еще глоточек, может быть, даже целый ковшик, и убаюкаю,  и  ты  ус-
нешь. Тебе нужно выспаться. Кэти-Скарлетт вернулась домой, и значит,  не
о чем больше тревожиться. Пей.
   Джералд послушно сделал еще глоток, и Скарлетт, взяв  его  под  руку,
помогла ему встать.
   - Порк...
   Порк взял тыквенную бутылку в одну руку, другой  подхватил  Джералда.
Скарлетт подняла повыше горящую свечу, и они втроем медленно направились
через темный холл к полукруглой лестнице, ведущей в комнату хозяина.
   В спальне, где Сьюлин и Кэррин лежали в одной постели, разметавшись и
что-то бормоча во сне, стоял удушливый смрад от единственного  источника
света - тряпичного фитиля в блюдце со свиным салом. Когда Скарлетт отво-
рила дверь в эту комнату с наглухо закрытыми окнами, в лицо  ей  пахнуло
таким тяжелым, спертым воздухом больничной палаты - запахом  лекарств  и
зловонного сала, - что она едва не лишилась чувств. Доктора  могут,  ко-
нечно, утверждать, что свежий воздух опасен для больных, но если  уж  ей
предстоит пробыть какое-то время здесь, то она должна дышать,  чтобы  не
умереть. Скарлетт распахнула все три окна, и в  комнату  ворвался  запах
дубовой листвы и земли. И все же свежему воздуху было не под силу  сразу
взять верх над тошнотворным запахом, неделями застаивавшимся в непровет-
риваемой комнате.
   Кэррин и Сьюлин, бледные, исхудалые, лежали на большой кровати с  по-
логом на четырех столбиках, в которой они так весело шептались когда-то,
в более счастливые времена; сон их был беспокоен, они то и дело просыпа-
лись и что-то бессвязно бормотали, уставясь в пространство широко откры-
тыми, невидящими глазами. В углу стояла пустая кровать - узкая кровать в
стиле французского ампира с резным изголовьем и изножьем, которую  Эллин
привезла с собой из Саванны. Здесь, на этой кровати, лежала она во время
болезни.
   Скарлетт села возле постели сестер, тупо на них глядя. Выпитое на го-
лодный желудок виски вытворяло с ней скверные шутки. Сестры то  уплывали
куда-то далеко-далеко и становились совсем крошечными, а  их  бессвязное
бормотание - едва слышным, не громче комариного писка, то вдруг начинали
расти и со страшной скоростью надвигаться на нее. Она устала, смертельно
устала. Лечь бы и проспать несколько дней кряду.
   Если бы можно было уснуть и, проснувшись, почувствовать  мягкое  при-
косновение руки Эллин к своему плечу, услышать ее  голос:  "Уже  поздно,
Скарлетт. Нельзя быть такой лентяйкой". Но так уже не будет никогда.  О,
если бы Эллин была рядом! Если бы рядом был кто-то и старше, и умнее,  и
не такой смертельно усталый, как он,  кто-то,  кто  мог  бы  ей  помочь!
Кто-то, кому можно уткнуться головой в колени и переложить  тяжкую  ношу
со своих плеч на его плечи!
   Бесшумно отворилась дверь, и вошла Дилси, держа ребенка Мелани у гру-
ди и бутылку виски в руке. В тусклом, колеблющемся свете ночника она по-
казалась Скарлетт похудевшей, а примесь индейской крови стала словно  бы
более заметной. Широкие скулы обозначились резче, ястребиный нос  заост-
рился, а бронзовый оттенок кожи проступил отчетливее. Ее линялое  ситце-
вое платье было расстегнуто до самого пояса, и большие смуглые груди об-
нажены. Ребенок Мелани жадно насыщался, припав крошечным  бледно-розовым
ротиком к темному соску. Младенческие кулачки упирались в мягкую  плоть,
словно лапы котенка - в теплую шерсть материнского живота.
   Скарлетт, пошатываясь, поднялась на ноги и  положила  руку  на  плечо
Дилси.
   - Как хорошо, что ты осталась с нами, Дилси.
   - Как же я могла уйти с этими негодными неграми, мисс Скарлетт, когда
ваш папенька такой был добрый и купил меня и мою Присей, и ваша маменька
тоже была всегда такая добрая?
   - Сядь, Дилси. Значит, ребенок берет грудь, все в порядке? А как мисс
Мелани?
   - Да с ребенком все в порядке, просто голодный он,  а  чем  накормить
голодного ребенка - этого у меня хватит. И мисс Мелани в  порядке,  мэм.
Она не умрет, мисс Скарлетт, не бойтесь. Я таких,  как  она,  перевидала
немало - и белых и черных. Она просто уж  больно  устала,  замучилась  и
больно боится за маленького. Но я ее успокоила и дала ей выпить, что тут
оставалось, в этой бутылке, и теперь она уснула.
   "Вот как, значит, кукурузное виски сослужило службу всему  семейству!
- подумала Скарлетт, подавляя желание истерически расхохотаться. - Пожа-
луй, стоит дать и Уэйду, может, он перестанет икать?.. И Мелани  не  ум-
рет... И когда Эшли вернется... если он вернется..." Нет,  об  этом  она
тоже не будет думать сейчас... Потом, потом. Так много всего, о чем при-
дется подумать... потом. Столько всего  надо  распутать,  столько  всего
нужно решить. О, если бы можно было отодвинуть все это от себя навсегда!
Внезапно она испуганно вздрогнула от скрипучих ритмичных  звуков,  нару-
шивших тишину за окном.
   - Это Мамушка - достает воды, чтобы обтереть барышень. Их нужно часто
обтирать, - пояснила Дилси, устанавливая тыквенную бутылку  на  столе  и
подпирая ее пузырьками с лекарством и стаканами.
   Скарлетт неожиданно рассмеялась. Должно быть, нервы у нее совсем раз-
винтились, если скрип колодезного ворота,  знакомый  ей  с  младенческих
лет, мог так ее напугать. Дилси внимательно на нее поглядела.  Ничто  не
отразилось на ее спокойном, исполненном достоинства  лице,  но  Скарлетт
почувствовала, что Дилси все поняла. Скарлетт снова откинулась на спинку
стула. Надо бы хоть расшнуровать корсет, расстегнуть  воротник,  который
душил ее, вытряхнуть из туфель песок и камешки, от которых горели ноги.
   Неспешно поскрипывал ворот, обвиваясь веревкой и  с  каждым  оборотом
все выше поднимая ведерко с водой. Скоро она придет сюда - та,  что  вы-
нянчила и Эллин, и ее. Скарлетт сидела молча, словно бы  отрешившись  на
миг от всего, а младенец, насытившись молоком, потерял полюбившийся  ему
сосок и захныкают. Дилси, такая же молчаливая, как Скарлетт, снова  при-
ложила младенца к груди, тихонько его покачивая. Скарлетт прислушивалась
к медленному шарканью Мамушкиных ног на заднем дворе. Как недвижен и тих
воздух ночи! Малейший звук громом отдавался в ушах.
   Лестница в холле, казалось, заходила ходуном  под  тяжестью  грузного
тела, когда Мамушка со своей ношей стала подниматься наверх. И  вот  она
появилась в дверях: две деревянные бадейки, полные воды,  оттягивали  ей
плечи, доброе темное лицо было печально - недоуменно-печально, как  лицо
старой мартышки.
   При виде Скарлетт глаза ее засветились радостью, белые зубы  блеснули
в улыбке, она поставила бадейки, и Скарлетт, вскочив, бросилась к ней  и
припала головой к широкой, мягкой груди, к которой  в  поисках  утешения
припадало столько голов - и черных и белых. "Вот то  немногое  надежное,
что осталось от прежней жизни, что не изменилось", - пронеслось у  Скар-
летт в голове. Но первые же слова Мамушки развеяли эту иллюзию.
   - Наша доченька воротилась домой! Ох, мисс Скарлетт, опустили мы мисс
Эллин в могилку, и как теперь жить-то будем, ума не  приложу!  Ох,  мисс
Скарлетт, одного хочу - поскорее лечь рядом с мисс Эллин! Куда ж  я  без
нее! Только горе да беда кругом. Знай одно - свою ношу нести...
   Скарлетт стояла, припав головой к Мамушкиной груди;  последние  слова
Мамушки поразили ее слух: "Знай одно - свою ношу нести". Именно эти сло-
ва монотонно стучали у нее в мозгу весь вечер, сводя ее с ума. И  сейчас
у нее захолонуло сердце, когда она вспомнила, откуда они:
   Еще день, еще два свою ношу нести
   И не ждать ниоткуда подмоги.
   Еще шаг, еще шаг по дорогам брести...
   "И не ждать ниоткуда подмоги..." - эта строчка всплыла теперь в уста-
лой памяти. Неужели ее ноша никогда не станет легче? И возвращение домой
- это не благословенное утоление всех печалей, а еще новый  груз  ей  на
плечи? Она выскользнула из объятий Мамушки и погладила ее по морщинистой
щеке.
   - Ласточка моя, что с вашими ручками! - Мамушка взяла  ее  маленькие,
натруженные, все в волдырях и ссадинах руки и глядела на них с ужасом  и
осуждением. - Мисс Скарлетт, уж я ли не говорила вам, я ли вам не  гово-
рила, что настоящую леди всегда можно узнать по рукам... А  личико-то  у
вас совсем потемнело от загара!
   Бедная Мамушка, ей все еще бередят душу эти пустяки, хотя над головой
ее прогремела война и она смотрела в глаза смерти! Того  и  гляди,  она,
пожалуй, скажет, что молодой даме с волдырями на пальцах и веснушками на
носу никогда не заполучить жениха! Скарлетт поспешила ее опередить:
   - Мамушка, расскажи мне про маму. Я не могу слышать, как о ней  расс-
казывает папа.
   Слезы брызнули из глаз Мамушки; она наклонилась и подняла  бадейки  с
водой. Молча поставила их возле  кровати,  откинула  простыню  и  начала
стаскивать ночные рубашки с Кэррин и Сьюлин. Скарлетт смотрела на  своих
сестер в тусклом, мерцающем свете ночника и видела, что рубашка  у  Кэр-
рин, хотя и чистая, но уже превратилась в лохмотья, а на Сьюлин - старый
пеньюар из небеленого полотна, пышно отделанный ирландским кружевом. Ма-
мушка, молча роняя слезы, обтирала мокрой губкой исхудалые девичьи тела,
а вместо полотенца пускала в ход обрывок старого передника.
   - Мисс Скарлетт, это все Слэттери, эта никудышная, жалкая  белая  го-
лытьба, дрянные, подлые людишки! Это они сгубили мисс Эллин. Уж  сколько
я ей толковала, сколько толковала - нечего с ними связываться, одно  зло
от них, да уж больно она добрая была, никому не могла отказать в помощи.
   - Слэттери? - с недоумением переспросила Скарлетт. - А они здесь  при
чем?
   - На них там напала эта самая хворь. - Мамушка  показала  тряпкой,  с
которой стекала вода, на обнаженные тела сестер. - Эмми,  старшая  дочка
мисс Слэттери, слегла, и мисс Слэттери принеслась как угорелая сюда,  за
мисс Эллин. Она ж всегда этак, случись у них чего. Почему бы ей самой-то
не повозиться со своими? Мисс Эллин и так еле на ногах держалась. А  все
ж таки пошла туда и ухаживала за Эмми. А сама-то она  уже  тогда  больна
была. Ваша мама, мисс Скарлетт, уже давно была больна.  Есть-то  почитай
что нечего было, что ни вырастим - все забирали для солдат. А мисс Эллин
ела как птичка. И уж сколько я ей ни толковала, сколько ни  толковала  -
бросьте вы возиться с этой белой голытьбой, да разве она меня слушала. А
когда Эмми пошла вроде на поправку, слегла мисс Кэррин. Да, мэм, тиф по-
шел дальше и пришел сюда, и мисс Кэррин слегла, а за ней и мисс  Сьюлин.
Ну, тут мисс Эллин принялась выхаживать их.
   За рекой-янки, кругом стрельба, негры с полей что ни  день  бегут,  и
никто не знает, что с нами будет. Я думала - ума решусь. А мисс Эллин  -
ну хоть бы что, такая ж, как всегда. Только о дочках очень  тревожилась,
что нету у нас ни лекарств, ничего. И как-то раз - мы в ту ночь  почитай
что раз десять обтирали их, бедняжек, - она и говорит мне:  "Мамушка,  я
бы, - говорит, - продала бы, кажется, душу дьяволу за кусочек льда, что-
бы положить на лоб моим дочкам".
   Она сюда никого не пускала - ни мистера Джералда, ни Розу,  ни  Тину,
никого, только меня, потому как я-то тифом раньше переболела. А потом он
свалил и ее, и я сразу увидела, мисс Скарлетт, что тут уж ничем не помо-
жешь.
   Мамушка выпрямилась и вытерла фартуком слезы.
   - Ее сразу скрутило, и даже этот добряк-доктор-янки - ничего поделать
не мог. Она, мисс Скарлетт, не понимала ничего.  Я,  бывало,  кличу  ее,
кличу, говорю с ней, а она даже и не узнает своей Мамушки.
   - А про меня... она вспоминала? Звала меня?
   - Нет, ласточка. Она думала, что она опять в Саванне,  опять  девочка
еще. И не звала никого.
   Дилси пошевелилась и опустила уснувшего ребенка себе на колени.
   - Нет. Она звала, мэм. Одного человека звала.
   - Цыц ты! Заткни свою краснокожую пасть! - Мамушка, дрожа от возмуще-
ния, повернулась к Дилси.
   - Тише, Мамушка, тише! Кого она звала, Дилси? Папу?
   - Нет, мэм. Не вашего папеньку. Это было в ту ночь, когда  жгли  хло-
пок...
   - Так хлопок сожгли? Весь?.. Что ты молчишь?!
   - Да, мэм, сгорел он. Солдаты вытащили его из-под  навеса  на  задний
двор, подожгли и все кричали: "Во какой у нас костер - самый большой  во
всей Джорджии!"
   Урожай хлопка за три года - сто пятьдесят тысяч долларов, - все  спа-
лили одним махом!
   - Светло было как днем. Даже здесь, наверху,  в  комнатах  так  стало
светло - нитку можно было продеть в иголку. Мы страсть как боялись,  что
и дом загорится. И когда в окнах-то засветилось, мисс Эллин села на пос-
тели и громко-громко крикнула - раз и потом другой: "Филипп! Филипп!"  Я
такого имени отродясь не слыхала, но только это было чье-то имя, и  она,
значит, звала кого-то.
   Мамушка, окаменев, приросла к месту. Она сверлила  глазами  Дилси,  а
Скарлетт молча закрыла лицо руками. Кто такой этот Филипп, какое отноше-
ние имел он к Эллин, почему призывала она его в свой смертный час?
   Долгий путь от Атланты до Тары, который  должен  был  привести  ее  в
объятия Эллин, пришел к концу, и перед Скарлетт воздвиглась глухая  сте-
на. Никогда уже больше не уснет она безмятежно, как ребенок,  под  отчим
кровом, окруженная любовью и заботами Эллин, ощущая их на  себе,  словно
мягкое пуховое одеяло. Не было больше тихой пристани, и все казалось не-
надежным и непрочным. И не было пути назад, ни в  сторону-тупик,  глухая
стена. И ношу свою она не могла переложить на чьи-то другие плечи.  Отец
стар и не в себе от горя; сестры больны; Мелани чуть жива;  дети  беспо-
мощны, а кучка негров взирает на нее с детской доверчивостью,  ходит  за
ней по пятам, твердо зная, что старшая дочь Эллин будет для  всех  столь
же надежным оплотом, каким была ее мать.
   За окном всходила луна, и в ее тусклом свете перед  взором  Скарлетт,
подобная обескровленному телу (ее собственному,  медленно  кровоточащему
телу), лежала обезлюдевшая, выжженная, разоренная земля. Вот  он,  конец
пути: старость, болезни, голодные рты, беспомощные руки, цепляющиеся  за
ее подол. И она, Скарлетт О'Хара Гамильтон, вдова  девятнадцати  лет  от
роду, одна, одна с малюткой-сыном.
   Так что же ей теперь делать? Конечно, тетушка Питти и Бэрры в Мейконе
могут взять к себе Мелани с младенцем. Если  сестры  поправятся,  родные
Эллин должны будут - пусть даже им это не очень по душе - позаботиться о
них. А она и Джералд могут обратиться за помощью к  дядюшкам  Джеймсу  и
Эндрю.
   Скарлетт поглядела на два исхудалых тела, разметавшиеся на  потемнев-
ших от пролитой воды простынях. Она не испытывала любви к Сьюлин и  сей-
час внезапно поняла это с полной отчетливостью. Да, она  никогда  ее  не
любила. Не так уж сильно привязана она и к Кэррин - все слабые  существа
не вызывали в ней симпатии. Но они одной с ней плоти и крови, они части-
ца Тары. Нет, не может она допустить, чтобы они жили у тетушек на  поло-
жении бедных родственниц. Чтобы кто-то из О'Хара жил у кого-то из милос-
ти, на чужих хлебах! Нет, этому не бывать!
   Так неужели нет выхода из этого тупика? Ее усталый  мозг  отказывался
соображать. Она медленно, словно воздух был плотным, как  вода,  подняла
руки и поднесла их к вискам. Потом взяла тыквенную бутыль, установленную
между стаканами и пузырьками, и заглянула в нее. На дне  оставалось  еще
немного виски - при этом тусклом свете невозможно было  понять  сколько.
Странно, что резкий запах виски уже не вызывал  в  ней  отвращения.  Она
сделала несколько мельченных глотков, но виски на этот раз не обожгло ей
горло - просто тепло разлилось по всему телу, погружая его в оцепенение.
   Она положила на стол пустую бутылку и поглядела вокруг. Все это  сон:
душная, туск-то освещенная комната; два тощих тела на кровати; Мамушка -
огромное, бесформенное нечто, примостившееся возле; Дилси -  неподвижное
бронзовое изваяние с розовым комочком, уснувшим у ее темной груди... Все
это сон, и когда она проснется, из кухни потянет жареным беконом, за ок-
нами прозвучат гортанные голоса негров, заскрипят  колеса  выезжающих  в
поле повозок, а рука Эллин мягко, но настойчиво тронет ее за плечо.
   А потом она увидела, что лежит у себя в комнате, на своей кровати,  в
окно льется слабый свет луны и Мамушка с Дилси раздевают  ее.  Она  была
уже избавлена от мук, причиняемых тугим корсетом, и могла легко  и  сво-
бодно дышать всей грудью. Она почувствовала, как с нее осторожно  стяги-
вают чулки, слышала невнятное, успокаивающее бормотание  Мамушки,  обмы-
вавшей ее натруженные ступни... Как прохладна вода,  как  хорошо  лежать
здесь, на мягкой постели,  и  чувствовать  себя  ребенком!  Она  глубоко
вздохнула и закрыла глаза... Пролетело какое-то мгновение, а быть может,
вечность, и она уже была одна, и в комнате стало светлее, и луна залива-
ла сиянием ее постель.
   Она не понимала, что сильно захмелела - захмелела от усталости  и  от
виски. Ей казалось просто, что она как бы отделилась от своего  измучен-
ного тела и парит где-то высоко над ним, где нет ни страданий, ни  уста-
лости, и голова у нее необычайно светла, и мозг  работает  со  сверхъес-
тественной ясностью.
   Она теперь смотрела на мир новыми глазами... ибо где-то на  долгом  и
трудном пути к родному дому она оставила позади свою юность. Ее душа уже
не была податливой, как глина, восприимчивой к любому  новому  впечатле-
нию. Она затвердела - это произошло в какую-то  неведомую  секунду  этих
бесконечных, как вечность, суток. Сегодня ночью в последний  раз  кто-то
обходился с нею как с ребенком. Юность осталась позади.  Скарлетт  стала
женщиной.
   Нет, она не может и не станет обращаться ни к братьям Джералда, ни  к
родственникам Эллин. О'Хара не принимают подаяний. О'Хара умеют сами по-
заботиться о себе. Ее ноша - это ее ноша и, значит, должна  быть  ей  по
плечу. Глядя на себя откуда-то сверху и словно бы со  стороны,  она  без
малейшего удивления подумала, что теперь ее плечи выдержат все, раз  они
выдержали самое страшное. Она не покинет Тару. И не только  потому,  что
эти акры красной земли принадлежат ей, а потому, что она  сама  -  всего
лишь их частица. Она, подобно хлопку, корнями вросла в эту красную,  как
кровь, почву и питалась ее соками. Она останется  в  поместье  и  найдет
способ сохранить его и позаботиться об отце, и о сестрах, и о Мелани,  и
о сыне Эшли, и о неграх. Завтра... Ох, это завтра! Завтра она наденет на
шею ярмо. Завтра столько всего нужно будет сделать. Нужно пойти  в  Две-
надцать Дубов и в усадьбу Макинтошей и поискать, не осталось ли чего-ни-
будь в огородах, а потом поглядеть по заболоченным  местам  у  реки,  не
бродят ли там разбежавшиеся свиньи и куры. И нужно поехать в Джонсборо и
Лавджой, отвезти мамины драгоценности - может, там остался кто-нибудь, у
кого удастся выменять их на продукты. Завтра... завтра -  все  медленнее
отсчитывало у нее в мозгу, словно в часах, у которых завод на исходе; но
необычайная ясность внутреннего зрения оставалась.
   И неожиданно ей отчетливо припомнились все семейные истории,  которые
она столько раз слушала в детстве - слушала нетерпеливо, скучая и не по-
нимая до конца. О том, как Джералд, не имея ни гроша за душой, стал вла-
дельцем Тары; как Эллин оправилась от таинственного  удара  судьбы;  как
дедушка Робийяр сумел пережить крушение наполеоновской империи и  заново
разбогател на плодородных землях Джорджии; как прадедушка Прюдом  создал
небольшое королевство, проникнув в непролазные джунгли на Гаити, все по-
терял и вернул себе почет и славу в Саванне: о  бесчисленных  безымянных
Скарлетт, сражавшихся бок о бок с ирландскими инсургентши  за  свободную
Ирландию и вздернутых за свои старания на виселицу, и о молодых и старых
О'Хара, сложивших голову в битве на реке Войн, защищая до конца то,  что
они считали своим по праву.
   Все они понесли сокрушительные потери и не были сокрушены. Их не сло-
мил ни крах империи, ни мачете в руках взбунтовавшихся рабов, ни  опала,
ни конфискация имущества, ни изгнание. Злой рок мог сломать  им  хребет,
но не мог сломить их дух. Они не жаловались - они боролись.  И  умирали,
исчерпав себя до конца, но не смирившись. Все эти  призраки,  чья  кровь
текла в ее жилах, казалось, неслышно  заполняли  залитую  лунным  светом
комнату. И Скарлетт не испытывала  удивления,  видя  перед  собой  своих
предков, которым суждено было нести такой тяжкий крест и которые  перек-
раивали судьбу на свой лад.
   Тара была ее судьбой, ее полем битвы, и она должна  эту  битву  выиг-
рать.
   Словно в полусне она повернулась на бок, и сознание ее стало медленно
погружаться во мрак. В самом ли деле они все пришли сюда, эти тени, что-
бы безмолвно шепнуть ей слова ободрения, или это сон?
   - Здесь вы или вас нет, - пробормотала она засыпая, - все равно  спа-
сибо вам и - спокойной ночи.

   ГЛАВА XXV

   На следующее утро все тело у Скарлетт так ломило от долгой  непривыч-
ной ходьбы и езды в тряской повозке, что каждое движение причиняло  нес-
терпимую боль. Лицо было обожжено солнцем, и ладони в волдырях. Во рту и
в горле пересохло, она умирала от жажды и никак  не  могла  утолить  ее,
сколько бы ни пила воды. Голова была словно налита свинцом,  и  малейшее
движение глазами заставляло морщиться от боли.  Тошнота,  совсем  как  в
первые месяцы беременности, подкатывала к горлу, и даже  запах  жареного
мяса, поданного к столу на завтрак,  был  непереносим.  Джералд  мог  бы
объяснить ей, что после крепкой выпивки накануне она впервые стала жерт-
вой обычного состояния похмелья, но Джералд не замечал  ничего  происхо-
дившего вокруг. Он сидел во главе стола - старый  седой  человек  с  от-
сутствующим взглядом, - сидел, уставившись выцветшими глазами на  дверь,
чуть наклонив голову набок и стараясь уловить шелест платья Эллин, вдох-
нуть запах сухих духов лимонной вербены.
   Когда Скарлетт села за стол, он пробормотал:
   - Мы подождем миссис О'Хара. Она задержалась.
   Скарлетт подняла разламывающуюся от боли голову и поглядела на  него,
не веря своим ушам, но встретила молящий взгляд стоявшей за стулом  Дже-
ралда Мамушки. Тогда она встала пошатываясь, невольно поднесла  руку  ко
рту и при ярком утреннем свете вгляделась в лицо отца.  Он  устремил  на
нее ничего не выражающий взгляд, и она увидела, что руки у него дрожат и
даже голова слегка трясется.
   До этой минуты она не отдавала себе отчета в том,  до  какой  степени
подсознательно рассчитывала на Джералда, полагая, что он возьмет на себя
руководство хозяйством и будет указывать ей, что следует делать. Но  те-
перь... А ведь прошлой ночью он как будто совсем пришел в себя.  Правда,
от прежней живости и бахвальства не осталось и следа, но по крайней мере
он вполне связно рассказывал о различных событиях, а теперь... Теперь он
даже не сознает, что Эллин нет в живых. Двойной удар - ее смерть и  при-
ход янки - потрясли его рассудок. Скарлетт хотела было  что-то  сказать,
но Мамушка неистово замотала головой и утерла покрасневшие  глаза  краем
передника.
   "Неужели папа совсем лишился рассудка? - пронеслось у Скарлетт в уме,
и ей показалось, что голова у нее сейчас лопнет от этого нового обрушив-
шегося на нее удара. - Нет, нет, он просто оглушен.  Просто  болен.  Это
пройдет. Он поправится. Должен поправиться. А что я буду делать, если не
пройдет? Я не стану думать об этом сейчас. Не стану думать ни о чем:  ни
о маме, ни обо всех этих ужасах сейчас. Не стану думать пока...  Пока  я
еще не в силах этого выдержать. Столько есть всего, о чем надо подумать.
Зачем забивать себе голову тем, чего уже не вернешь,  -  надо  думать  о
том, что еще можно изменить".
   Она встала из-за стола, не притронувшись к завтраку, вышла на  заднее
крыльцо и увидела Порка: босой, в лохмотьях, оставшихся от его  парадной
ливреи, он сидел на ступеньках и щелкал орешки арахиса. В голове у Скар-
летт стоял гул и звон, солнце немилосердно резало глаза. Даже  держаться
прямо было ей сейчас нелегко, и она заговорила сухо,  коротко,  отбросив
все правила вежливого обращения с неграми, на которых всегда  настаивала
ее мать.
   Она начала задавать вопросы в такой резкой форме и  так  повелительно
отдавать распоряжения, что у Порка от удивления глаза  полезли  на  лоб.
Мисс Эллин никогда не разговаривала так ни с кем из слуг, даже если зас-
тавала их на месте преступления -  с  украденной  дыней  или  цыпленком.
Скарлетт снова принялась расспрашивать про плантации, про фруктовый сад,
огород, живность, и в ее зеленых глазах появился  такой  жесткий  блеск,
какого Порк никогда прежде не замечал.
   - Да, мэм, эта лошадь сдохла - прямо там, где я ее привязал. Ткнулась
мордой в ведерко с водой и опрокинула его. Нет, мэм, корова жива. Вам не
докладывали? Она отелилась ночью. Потому и мычала так.
   - Да, отличная повивальная бабка получится из твоей  Присей,  -  едко
проронила Скарлетт. - Она ведь утверждала, что корова мычит, потому  что
давно не доена.
   - Так ведь Присей не готовили в повивальные  бабки  для  скота,  мисс
Скарлетт, - деликатно напомнил Порк. - И, как говорится, спасибо за  то,
что бог послал, - эта телочка вырастет в хорошую корову, и у  нас  будет
полно молока, масла и пахтанья для молодых мисс, а доктор-янки  говорил,
что молодым мисс большая от него польза.
   - Ну, ладно, давай дальше. Скот какой-нибудь остался?
   - Нет, мэм. Только одна старая свинья с поросятами. Я загнал их  всех
на болото, когда понаехали янки, а нынче где их искать - бог весть.  Она
пугливая была, свинья эта.
   - Все равно их надо разыскать. Возьми с собой Присси  и  отправляйся,
пригони их домой.
   Порк был немало удивлен и сразу вознегодовал.
   - Мисс Скарлетт, это работа для негров с плантации.  А  я  всю  жизнь
служил при господах.
   Два маленьких дьяволенка с раскаленными  докрасна  вилами,  казалось,
глянули на Порка из зеленых глаз Скарлетт.
   - Ты и Присей вдвоем сейчас же пойдете и поймаете эту свинью,  или  -
вон отсюда, к тем, что сбежали.
   Слезы обиды навернулись на глаза Порка. Ох... если бы мисс Эллин была
жива! Она разбиралась в этих тонкостях, понимала разницу в  обязанностях
дворовой челяди и рабов с плантации.
   - Вон отсюда, говорите, мисс Скарлетт? Куда же мне идти?
   - Не знаю и знать не хочу. Но каждый, кто не желает  делать  то,  что
надо, может отправляться к янки. Передай это и всем остальным.
   - Слушаюсь, мэм.
   - Ну, а что с кукурузой и хлопком?
   - С кукурузой? Боже милостивый, мисс Скарлетт, они же  пасли  лошадей
на кукурузном поле, а то, что лошади не съели и не вытоптали, они увезли
с собой. И они гоняли свои пушки и фургоны по хлопковым полям и погубили
весь хлопок. Уцелело несколько акров, внизу у речки  -  видать,  они  не
приметили. А какой от них прок - там больше трех тюков не наберется.
   Три тюка! Скарлетт припомнилось бессчетное  множество  тюков  хлопка,
которые ежегодно приносил урожай, и сердце ее заныло.  Три  тюка.  Почти
столько, сколько выращивали эти никудышные лентяи Слэттерн. А  ведь  еще
налог. Правительство Конфедерации взимало налоги вместо  денег  хлопком.
Три тюка не покроют даже налога. Конфедерации же нет дела до  того,  что
все рабы разбежались и хлопок собирать некому.
   "Ладно, и об этом не стану думать сейчас, - сказала себе Скарлетт.  -
Налоги - это не женская забота в конце концов. Об этом должен заботиться
отец. Но он... О нем я тоже сейчас не буду думать. Получит  Конфедерация
наш хлопок, когда рак на горе свистнет. Сейчас главное для нас - что  мы
будем есть?"
   - Порк, был кто-нибудь из вас в Двенадцати Дубах или в усадьбе Макин-
тошей? Там могло остаться что-нибудь на огородах.
   - Нет, мэм. Мы из Тары ни ногой. Боялись, как бы не напороться на ян-
ки.
   - Я пошлю Дилси к Макинтошам, может быть, она раздобудет там  что-ни-
будь поесть. А сама схожу в Двенадцать Дубов.
   - С кем же вы пойдете, барышня?
   - Ни с кем. Мамушка должна остаться с сестрами, а мистер  Джералд  не
может...
   Порк страшно раскудахтался, чем привел ее в  немалое  раздражение.  В
Двенадцати Дубах могут быть янки или беглые негры - ей нельзя идти  туда
одной.
   - Ладно, хватит, Порк. Скажи Дилси, чтобы она отправлялась  немедлен-
но. А ты и Присей пригоните сюда свинью с поросятами, -  повторила  свой
приказ Скарлетт и повернулась к Порку спиной.
   Старый Мамушкин чепец, выцветший, но чистый, висел на своем месте  на
заднем крыльце, и Скарлетт нахлобучила его на голову, вспомнив при  этом
как что-то привидевшееся в давнем сне шляпку с пушистым  зеленым  пером,
которую Ретт привез ей из Парижа. Она взяла большую плетеную  корзину  и
стала спускаться по черной лестнице; каждый шаг отдавался у нее в голове
так, словно что-то взламывало ей череп изнутри.
   Дорога, сбегавшая к реке, - красная, раскаленная от зноя, - пролегала
между выжженных, вытоптанных хлопковых полей. Ни одного дерева на  пути,
чтобы укрыться в тени, и солнце так немилосердно  жгло  сквозь  Мамушкин
чепец, словно он был не из плотного, простеганного ситца на подкладке, а
из прокрахмаленной кисеи, и от пыли так щекотало в  носу  и  горле,  что
Скарлетт казалось - она закаркает, как ворона, если только откроет  рот.
Вся дорога была искромсана подковами лошадей и колесами тяжелых  орудий,
и даже в красных канавах по обочине видны были следы колес. Кусты хлопка
лежали сломанные, втоптанные в землю, - там, где, уступая дорогу  артил-
лерии, кавалерия или пехота  шла  через  поля.  Повсюду  валялись  куски
сбруи, пряжки, куски подошв, окровавленные лохмотья,  синие  кепи,  сол-
датские котелки, сплющенные конскими копытами и колесами орудий,  -  все
то, что, пройдя, оставляет позади себя армия.
   Скарлетт миновала небольшую кедровую кущу и невысокую кирпичную огра-
ду, которой было обнесено их семейное кладбище,  стараясь  не  думать  о
свежей могиле рядом с тремя невысокими холмиками, где покоились  ее  ма-
ленькие братишки. О, Эллин! Она спустилась с холма, прошла мимо кучи об-
горелых бревен и невысокой печной трубы на месте бывшего дома  Слэттери,
исступленно, с неистовой злобой желая, чтобы все их племя превратилось в
золу. Если бы не Слэттери, если бы не эта мерзавка Эмми со своим  ублюд-
ком, прижитым от управляющего, Эллин была бы жива.
   Она застонала, когда острый камешек больно вонзился в волдырь на  но-
ге. Зачем она  здесь?  Зачем  она,  Скарлетт  О'Хара,  первая  красавица
графства, гордость Тары, всеми лелеемая и оберегаемая, тащится  по  этой
пыльной дороге чуть ли не босиком? Ее маленькие ножки созданы для парке-
та, а не для этих колдобин, ее крошечные туфельки должны кокетливо  выг-
лядывать из-под блестящего шелка юбки, а не собирать  острые  камешки  и
дорожную пыль. Она рождена для того, чтобы ей служили, холили ее и нежи-
ли, а вместо этого голод пригнал ее сюда, измученную, в  отрепьях,  рыс-
кать по соседским огородам в поисках овощей.
   У подножия пологого холма протекала речка, и какой прохладой и  тиши-
ной веяло оттуда, где ветви деревьев низко нависали над водой.  Скарлетт
присела на некрутом берегу, скинула  стоптанные  туфли,  стянула  драные
чулки и погрузила горевшие как в огне ступни в прохладную  воду.  Хорошо
бы сидеть так весь день, вдали от устремленных на нее  беспомощных  взо-
ров, сидеть и слышать в тишине только шелест листьев да журчанье медлен-
но бегущей воды! Но она, хоть и через силу, снова надела чулки и туфли и
побрела дальше вдоль мшистого, мягкого, как губка, берега, держась в те-
ни деревьев. Янки сожгли мост, но она знала, что там, где  ярдах  в  ста
ниже по течению русло сужалось, есть мостки -  перекинутые  через  речку
бревна. Она осторожно перебралась на другой берег и под палящим  солнцем
стала подниматься на холм - до Двенадцати Дубов оставалось полмили.
   Все они - двенадцать дубов - стоят, как стояли еще со  времен  индей-
цев, только искривились обнаженные ветви, потемнела,  пожухла  опаленная
огнем листва. А за ними лежат руины дома Джона Уилкса - почерневшие  ос-
татки белоколонного особняка, так  величаво  венчавшего  вершину  холма.
Черная яма, бывшая прежде погребом, обугленный каменный фундамент и  две
солидных дымовых трубы указывали на то, что здесь раньше  жили  люди.  И
одна колонна, длинная, полуобгоревшая, лежала поперек  газона,  придавив
капителью куст жасмина.
   Скарлетт опустилась на колонну, слишком потрясенная,  чтобы  найти  в
себе силы сделать еще хоть шаг. Картина этого разорения  поразила  ее  в
самое сердце - сильнее, чем все, что она видела до сих пор. Гордость ро-
да Уилксов лежала у ее ног, обращенная в прах.  Вот  какой  конец  нашел
добрый, гостеприимный дом, где ее всегда так радушно принимали, дом, хо-
зяйкой которого рисовала она себя в несбывшихся мечтах. Здесь она танце-
вала, кружила мужчинам головы, обедала, здесь,  сжигаемая  ревностью,  с
истерзанным сердцем, наблюдала, как Эшли смотрит на улыбающуюся ему  Ме-
лани. И здесь в прохладной тени дуба Чарлз Гамильтон, не помня  себя  от
счастья, сжал ее руки, когда она сказала, что согласна стать его женой.
   "О, Эшли! - пронеслось у нее в голове. - Быть может, это  к  лучшему,
если вас нет в живых! Страшно подумать, что вам  доведется  когда-нибудь
это увидеть!"
   Эшли привел сюда молодую жену, но ни его сыну, ни его  внуку  уже  не
суждено ввести в этот дом свою  новобрачную.  Не  будут  больше  греметь
здесь свадьбы, женщины не будут больше рожать детей под этим кровом, ко-
торый был ей так дорог и под которым она так страстно  мечтала  править.
От дома остался обгорелый труп, и Скарлетт казалось, что весь род  Уилк-
сов погребен под грудами золы.
   - Я не стану думать об этом сейчас. Я сейчас не выдержку. Подумаю по-
том, - громко произнесла она, отводя глаза в сторону.
   Она обошла пепелище и направилась к огороду, мимо вытоптанных розовых
клумб, за которыми так заботливо ухаживали сестры Уилкс. Миновала задний
двор, сгоревшие амбары, коптильню и птичник. Изгороди из кольев, которой
был обнесен огород, не было, и аккуратные ряды зеленых  грядок  подверг-
лись такому же опустошению, как и огород в Таре. Мягкая земля была изры-
та следами подков и тяжелыми колесами орудий, и все растения втоптаны  в
грунт. Искать здесь было нечего.
   Она пошла назад и на этот раз выбрала тропинку, спускавшуюся к молча-
ливым рядам беленых хижин, время от времени громко выкрикивая на ходу:
   - Хэлло!
   Но никто не откликаются. Даже собачьего лая  не  раздалось  в  ответ.
По-видимому, все негры Уилксов разбежались или  ушли  с  янки.  Скарлетт
знала, что у каждого негра был свой маленький огородик, и  она  направи-
лась туда в надежде, что война пощадила хоть эти жалкие клочки земли.
   Ее поиски увенчались успехом, но она была уже так  измучена,  что  не
испытала радости при виде репы и кочанов капусты -  вялых,  сморщившихся
без поливки, но все же державшихся на грядках, - и стручков фасоли и бо-
бов, пожелтевших, но еще годных в пищу. Она села между грядок и дрожащи-
ми руками принялась выкапывать овощи из земли, и мало-помалу ее  корзина
стала наполняться. Сегодня дома у них будет хорошая еда, хотя и без  ку-
сочка мяса. Впрочем, немного свиного сала, которое Дилси использует  для
светильников, можно будет пустить на подливку. Не забыть сказать  Дилси,
что лучше жечь пучки смолистых сосновых веток, а сало использовать в пи-
щу.
   Возле крыльца одной из хижин она наткнулась на небольшую  грядку  ре-
диски и внезапно почувствовала лютый голод. При мысли  о  сочном  остром
вкусе редиски ее желудок требовательно взалкал. Кое-как обтерев  редиску
юбкой, она откусила половину и проглотила, почти не  жуя.  Редиска  была
старая, жесткая и такая едкая, что у Скарлетт на глазах выступили слезы.
Но лишь только этот неудобоваримый комок достиг желудка, как тот  взбун-
товался, Скарлетт бессильно упала ничком на мягкую грядку, и ее  стошни-
ло.
   Слабый запах негритянского жилья наползал на нее из хижины,  усиливая
тошноту, и ста даже не пыталась ее подавить и продолжала устало  отрыги-
вать, пока все - и хижина, и деревья - не завертелось у нее перед глаза-
ми.
   Она долго лежала так, ослабев, уткнувшись лицом в землю, как  в  мяг-
кую, ласковую подушку, а мысли  блуждали  вразброд.  Это  она,  Скарлетт
О'Хара, лежит позади негритянской хижины в чужом разоренном поместье,  и
ни одна душа в целом свете не знает об этом, и никому нет до нее дела. А
если бы и узнал кто, то всем было бы наплевать,  потому  что  у  каждого
слишком много своих забот, чтобы печься еще и о ней. И все это  происхо-
дит с ней, Скарлетт О'Хара, которая никогда не давала себе  труда  завя-
зать тесемки на туфельках или подобрать с пола сброшенные с ног чулки, с
той самой Скарлетт О'Хара, чьим капризам привыкли потакать все, с  кото-
рой все нянчились, которую все старались ублажить.
   Она лежала плашмя, не имея сил отогнать от себя ни  воспоминания,  ни
заботы, обступившие ее со всех  сторон,  словно  стая  грифов,  учуявших
смерть. Теперь у нее не было сил даже сказать себе: "Сейчас я  не  стану
думать ни о маме, ни об отце, ни об Эшли, ни обо всем этом  разорении...
Я подумаю потом, когда смогу". Думать об этом сейчас было выше  ее  сил,
но она уже не могла заставить себя не думать. Мысли против  воли  кружи-
лись в мозгу как хищные птицы, когтили его, вонзали в него  свои  клювы.
Казалось, протекла вечность, пока она недвижно лежала, уткнувшись  лицом
в землю, палимая беспощадным солнцем, вспоминая тех, кто ушел из  жизни,
и жизнь, которая ушла навсегда, и заглядывая в темную бездну будущего.
   Когда она, наконец, встала и еще раз окинула  взглядом  черные  руины
Двенадцати Дубов, голова ее была поднята высоко, но что-то неуловимо из-
менилось в лице - словно какая-то частица юности, красоты,  нерастрачен-
ной нежности тоже ушла из него навсегда. Прошлого не вернуть. Мертвых не
воскресить. Дни беззаботного веселья остались позади. И беря в руки  тя-
желую корзину, Скарлетт мысленно взяла в руки и свою судьбу: решение бы-
ло принято.
   Пути обратного нет, и она пойдет вперед.
   Минет, быть может, лет пятнадцать, а женщины Юга с  застывшей  навеки
горечью в глазах все еще будут оглядываться назад,  воскрешая  в  памяти
канувшие в небытие времена, канувших в небытие мужчин, поднимая  со  дна
души бесплодно-жгучие воспоминания, дабы с гордостью и достоинством нес-
ти свою нищету. Но Скарлетт не оглянется назад.
   Она посмотрела на обугленный фундамент, и в последний  раз  усадебный
дом воскрес перед ее главами - богатый, надменный  дом,  символ  высоко-
родства и образа жизни. Она отвернулась и зашагала по дороге к Таре; тя-
желая корзина оттягивала ей руку.
   Голод снова начал терзать ее пустой желудок, и она произнесла громко:
   - Бог мне свидетель, бог свидетель, я не дам  янки  меня  сломить.  Я
пройду через все, а когда это кончится, я никогда, никогда больше не бу-
ду голодать. Ни я, ни мои близкие. Бог мне свидетель,  я  скорее  украду
или убью, но не буду голодать.
   Шли дни, и Тара все больше становилась похожей на необитаемый  остров
Робинзона Крузо - такая здесь царила тишина, такой отрезанной  от  всего
мира казалась усадьба. А мир был в нескольких милях, но так далек, слов-
но тысячи миль грохочущих океанских  валов  отделяли  этот  островок  от
Джонсборо и Фейетвилла, от Лавджоя и даже от соседних  плантаций.  После
того как старая лошадь сдохла, вместе с ней было  утрачено  и  последнее
средство сообщения с окружающим миром, а мерить ногами красную землю  ни
у кого не было ни сил, ни времени.
   Порой в разгар изнурительной работы ради куска  хлеба  и  неустанного
ухода за тремя больными, в минуты отчаянного напряжения Скарлетт с удив-
лением ловила себя на том, что невольно напрягает слух, ожидая  услышать
привычные звуки: пронзительный смех негритят, скрип возвращающихся с по-
ля телег, ржание верхового жеребца Джералда, скачущего через выгон, шур-
шание гравия под колесами на подъездной аллее и веселые голоса  соседей,
заглянувших провести вечерок и  поделиться  новостями.  Но,  разумеется,
сколько бы она ни прислушивалась, все было напрасно. Дорога  лежала  ти-
хая, пустынная, и ни разу не заклубилось на ней  облачко  красной  пыли,
возвещая приезд гостей. Тара была островом среди  зеленых  волнообразных
холмов и красных вспаханных полей.
   Где-то существовал другой мир и другие люди; у них была еда и  надеж-
ный кров над головой. Где-то девушки в трижды перекроенных платьях  без-
заботно кокетничали и распевали "В час победы нашей", как распевала  она
сама еще так недавно. И где-то она еще шла, эта война, и гремели  пушки,
и горели города, и люди умирали  в  госпиталях,  пропитанных  тошнотвор-
но-сладким запахом гангренозных тел. И босые солдаты в грязной  домотка-
ной одежде маршировали, сражались и епанчи вповалку, усталые и голодные,
разуверившиеся и потому павшие духом. И где-то  зеленые  холмы  Джорджии
стали синими от синих мундиров янки, сытых янки, на гладких,  откормлен-
ных кукурузой конях.
   За пределами Тары простирался весь остальной мир и шла  война.  Здесь
же, на плантации, и весь мир и война существовали только в  воспоминани-
ях, с которыми приходилось сражаться, когда  они  в  минуты  изнеможения
осаждали мозг. Все, из чего складывалась прежняя жизнь, отступало  перед
требованиями пустых или полупустых желудков, и все помыслы  сводились  к
двум простым и взаимосвязанным понятиям: еда и как ее добыть.
   Еда! Еда! Почему память сердца слабее памяти желудка? Скарлетт  могла
совладать со своим горем, но не со своим желудком, и каждое утро, прежде
чем война и голод всплывали в ее сознании, она, проснувшись,  но  еще  в
полудреме, замирала, свернувшись клубочком в сладком ожидании, что  сей-
час в окно потянет запахом .жареной грудинки и свежевыпеченных  булочек.
И каждое утро, с силой потянув воздух носом, улавливала запах той  пищи,
которая теперь ждала ее при пробуждении.
   На стол в Таре подавались яблоки, яме, арахис и молоко. Но даже  этой
примитивной еды никогда не было вдосталь. А видя ее трижды в день, Скар-
летт невольно уносилась мыслями к прежним дням, к столу, освещенному ог-
нями свечей, к блюдам, источавшим аромат.
   Как беспечно относились они тогда к пище, как были расточительны! Бу-
лочки, кукурузные оладьи, бисквиты, вафли, растопленное масло  -  и  все
это только к завтраку. А потом блюдо с ветчиной - на одном конце  стола,
блюдо с жареными цыплятами - на другом, и тут же тушеная капуста в  гор-
шочке, обильно залитая соусом, отливающим жиром, горы  фасоли  на  ярком
цветном фаянсе, жареная тыква, тушеная бамия, морковь в сметанном соусе,
таком густом, что его можно резать ножом. И три  десерта,  чтобы  каждый
мог выбрать, что ему больше по  вкусу:  слоеный  шоколадный  пирог,  ва-
нильное бланманже или торт со взбитыми  сливками.  При  воспоминании  об
этих яствах слезы выступали у нее на глазах, остававшихся  сухими  перед
лицом войны и перед лицом смерти, и тошнота подымалась к горлу из пусто-
го, вечно урчащего от голода желудка. Ибо аппетит -  предмет  постоянных
сокрушений Мамушки, - аппетит здоровой девятнадцатилетней женщины  четы-
рехкратно возрос вследствие неустанной, тяжелой и совсем непривычной для
нее работы.
   Но не только ее собственный аппетит доставлял Скарлетт мучения: отов-
сюду на нее глядели голодные лицабелые и черные. Скоро и Кэррин и Сьюлин
тоже станут испытывать неуемный голод, как все идущие на поправку тифоз-
ные больные. Уже и малыш Уэйд начинал уныло канючить:
   - Не хочу ямса! Есть хочу!
   Да и остальные все чаще подавали голос:
   - Мисс Скарлетт, если я чего-нибудь не поем, у меня не  будет  молока
для маленьких.
   - Мисс Скарлетт, не могу я колоть дрова на пустой желудок.
   - Птичка моя, я уж и ног не таскаю без еды-то.
   - Доченька, неужели у вас нечего поесть, кроме ямса?
   Одна только Мелани не жаловалась, хотя день ото дня  становилась  все
худее и бледнее и судорога боли пробегала у нее по лицу даже во сне.
   - Я совсем не голодна, Скарлетт. Отдай мою порцию молока  Дилси.  Оно
ей нужнее для младенцев. Больные ведь никогда не бывают голодны.
   Вот эта ее неназойливая мужественность особенно раздражала Скарлетт -
больше, чем надоедливые хныканья всех остальных. На них можно было прик-
рикнуть - что она и делала, - но самоотверженность Мелани ее  обезоружи-
вала и потому злила. И Джералд, и негры, и Уэйд тянулись к Мелани,  пос-
кольку она, даже больная и слабая, всегда  была  добра  и  отзывчива,  у
Скарлетт же в эти дни не находилось ни того, ни другого.
   Особенно Уэйд - он просто не вылезал из комнаты Мелани. С Уэйдом  во-
обще творилось что-то неладное, но что именно - разбираться в этом Скар-
летт сейчас было недосуг. Она приняла на веру слова Мамушки, что  у  ре-
бенка, дескать, глисты, и пичкала его отваром из сухих трав и коры,  ко-
торым Эллин всегда лечила от глистов негритят. Но от этого глистогонного
снадобья личико Уэйда становилось только все бледнее и бледнее. Скарлетт
же воспринимала его в те дни не столько как маленькое  человеческое  су-
щество, сколько как еще одну обузу, еще один рот,  который  надо  накор-
мить. Когда-нибудь потом, когда все эти бедствия останутся  позади,  она
будет играть с ним, и рассказывать сказки, и учить его азбуке, но пока у
нее не было на это ни времени, ни желания. А поскольку ей казалось,  что
он вечно вертится под ногами именно тогда, когда она особенно устала или
озабочена, она нередко бывала с ним резка.
   Ей действовало на нервы, что от ее окриков в его округлившихся глазах
появлялось выражение страха, ибо малейший испуг  делал  его  похожим  на
слабоумного. Она не понимала, что это маленькое существо жило среди пос-
тоянного кошмара, сущности которого даже мозг взрослого не смог бы  пос-
тичь до конца. Страх прочно поселился в Уэйде, страх томил  его  душу  и
заставлял испуганно вскрикивать по ночам, Уэйд начинал дрожать от каждо-
го резкого слова или внезапного шума, ибо в его сознании  все  это  было
неотделимо от слова "янки", а янки он боялся больше, чем привидений, ко-
торыми пугала его Присей.
   До первых дней осады, до первого залпа орудий жизнь Уэйда  была  спо-
койной, размеренной, счастливой. И хотя мать уделяла ему не слишком мно-
го внимания, он не привык слышать ничего, кроме добрых и ласковых  слов,
вплоть до той ночи, когда его внезапно разбудили, вытащили из  кроватки,
и он увидел небо в огне и услышал сотрясший воздух взрыв. В эту ночь и в
последовавший за ней день он впервые испытал  удар  материнской  руки  и
впервые услышал от матери грубое слово. Его жизнь в уютном кирпичном до-
ме на Персиковой улице - а другая была ему неведома -  оборвалась  в  ту
ночь навсегда, и ему уже не суждено было оправиться от этой  потери.  Во
время бегства из Атланты он понял только одно - за ним гонятся янки, - и
страх, что они найдут его и разорвут на части, прочно угнездился  в  его
душе. И всякий раз, когда Скарлетт, делая ему замечание, повышала голос,
он холодел от страха, потому что в его неокрепшем детском мозгу мгновен-
но вставали картины той страшной ночи, когда он впервые услышал ее  гру-
бый окрик. Теперь ее сердитый голос на веки вечные был связан для него с
ужасными словами "янки", и он стал бояться матери.
   Скарлетт не могла не заметить, что ребенок начал ее избегать, и в  те
редкие минуты, когда она среди своих бесконечных дел позволяла себе  за-
думаться над этим, его поведение вызывало в ней немалую досаду. Это было
даже хуже его прежнего вечного цепляния за ее юбку, и ее задевало за жи-
вое то, что он искал прибежища на постели у Мелани, где тут же принимал-
ся спокойно играть в любую игру, какую бы она ни предложила, или слушать
ее рассказы. Уэйд обожал свою тетю, у которой был такой  тихий  голос  и
которая всегда улыбалась и никогда не говорила: "Замолчи! У меня от тебя
голова разламывается!" или: "Бога ради, перестань вертеться под ногами!"
   У Скарлетт не было ни времени, ни охоты нянчиться с ним, но когда это
делала Мелани, в ней пробуждалась ревность. Увидав однажды, как  он  ку-
выркается через голову на постели Мелани, падая при этом прямо  на  нее,
Скарлетт в сердцах отвесила ему подзатыльник.
   - Ты что - совсем очумел? Разве можно так прыгать на  тетю  -  ты  же
знаешь, что тетя больна! Ступай сейчас же во двор,  играй  там,  и  чтоб
больше я тебя здесь не видела!
   Но Мелани тонкой, как плеть, рукой притянула к себе плачущего  ребен-
ка.
   - Полно, полно, Уэйд. Ты же не хотел прыгнуть на меня, правда? Он мне
нисколько не мешает, Скарлетт. Позволь ему побыть со мной.  Позволь  мне
поиграть с ним. Это же единственное, что я могу делать, пока не  поправ-
люсь, а у тебя достаточно хлопот и без него.
   - Не дури, Мелли, - сухо сказала Скарлетт. - Ты и  так  слишком  туго
идешь на поправку, а если Уэйд будет прыгать у тебя на животе, лучше те-
бе от этого не станет. И если я еще раз застану тебя, Уэйд,  у  тети  на
постели, ты получишь от меня хорошую трепку. И перестань шмыгать  носом.
Вечно ты носом шмыгаешь. Постарайся быть мужчиной.
   Уэйд убежал в слезах и спрятался под домом. Мелани закусила губу, и у
нее тоже выступили слезы на глазах, а Мамушка,  наблюдавшая  эту  сцену,
нахмурилась и жарко задышала. Но никто не осмеливался перечить  Скарлетт
в эти дни. Все боялись ее острого языка и этого нового  злого  существа,
которое, казалось, в нее вселилось.
   Скарлетт безраздельно властвовала теперь в имении, и, как это нередко
бывает, столь внезапно полученная власть развязала все дремавшие  в  ней
дурные инстинкты. Не будучи от природы злой, она вместе с тем  была  так
напугана и так не уверена в себе, что становилась грубой, боясь, как  бы
ее несостоятельность не обнаружилась и не  пошатнула  ее  авторитета.  А
кроме того, прикрикнуть и увидеть, что тебя боятся, было иной  раз  даже
приятно. Это давало облегчение донельзя напряженным нервам. Она  и  сама
замечала иной раз, что характер у нее меняется. Порой, видя,  как  после
какого-нибудь ее не допускающего возражений приказа у Порка обиженно вы-
пячивается губа, или слыша, как Мамушка бормочет себе под нос: "До  чего
же некоторые воображать здесь стали...", она удивлялась на  самое  себя:
где же ее хорошие манеры и воспитанность? Всю мягкость,  всю  учтивость,
которые постоянно старалась привить ей Эллин, - все  как  ветром  сдуло,
сдуло, словно листья с веток при первом холодном дыхании осени.
   Как часто говорила ей Эллин: "Будь тверда, но неизменно вежлива с те-
ми, кто тебе служит, особенно с неграми". Но если она будет с ними  веж-
лива, они так целый день и просидят на кухне,  вспоминая  доброе  старое
время, когда дворовую челядь не посылали работать в поле.
   "Люби своих сестер, береги их. Будь всегда добра к недужным и скорбя-
щим, - говорила Эллин. - Помогай людям в беде".
   Но она не могла сейчас любить своих сестер. Они камнем висели  у  нее
на шее. Что касается заботы о них, то разве она не купает их, не  расче-
сывает им волосы? Разве она не кормит их, хотя для этого  ей  приходится
ежедневно отмерять пешком милю за милей, чтобы принести горстку  овощей?
Разве не научилась она доить корову, хотя душа у нее каждый раз уходит в
пятки, стоит этому рогатому чудовищу, уставясь на нее, помотать головой?
Ну, а стараться быть к сестрам доброй - это пустая трата  времени.  Если
она будет чересчур к ним добра, они еще, пожалуй,  долго  проваляются  в
постели, в то время как ей нужно, чтобы они побыстрее встали на ноги и в
ее хозяйстве прибавилось две пары рук.
   Поправлялись они медленно и все еще лежали в постели - совсем слабые,
тощие. А пока они находились без сознания, мир вокруг них изменился  не-
узнаваемо. Пришли янки, убежали негры, умерла их мать. Этому  невозможно
было поверить, и их разум отказывался эти три факта  принять.  Порой  им
казалось, что ничего не произошло, - просто у них продолжается бред.  Не
могла же Скарлетт в самом деле так измениться. Когда она,  облокотясь  о
спинку кровати, принималась втолковывать, какую работу намерена поручить
им, лишь только они поправятся, сестры смотрели на нее как на  чудовище.
У них не умещалось в голове, что на плантации больше нет той  сотни  ра-
бов, которая эту работу выполняла. У них не умещалось в голове, что бла-
городные девушки из семьи О'Хара  должны  заниматься  грубым  физическим
трудом.
   - Но, сестричка, дорогая, - пролепетала как-то раз Кэррин, и ее  неж-
ное детское личико стало совсем белым от страха, - я же не  могу  щепать
лучину! Что будет с моими руками!
   - А ты погляди на мои, - сказала Скарлетт и с жесткой улыбкой поднес-
ла к глазам сестры свои загрубевшие, покрытые волдырями и мозолями ладо-
ни.
   - По-моему, это гадко - так разговаривать с малышкой, да  и  со  мной
тоже, - вскричала Сьюлин. - По-моему, ты все лжешь и нарочно  стараешься
нас запугать. Послушала бы тебя мама! Она бы не  позволила  так  с  нами
разговаривать! Щепать лучину! Еще чего не хватало!
   Сьюлин с бессильной злобой поглядела на старшую сестру, ни секунды не
сомневаясь, что Скарлетт говорит все это лишь доя того,  чтобы  их  поз-
лить. Сьюлин только что  была  на  краю  смерти  и  потеряла  мать.  Она
чувствовала себя ужасно одинокой, и ей было страшно и хотелось, чтоб  ее
жалели, ласкали и баловали. А вместо этого Скарлетт каждый день, став  в
ногах кровати, с каким-то новым гадким блеском в зеленых, чуть  раскосых
глазах с удовлетворением отмечала, что сестры идут на поправку, и прини-
малась перечислять их обязанности: стелить  постели,  стряпать,  таскать
воду из колодца, щепать лучину. И можно было подумать, что ей даже  дос-
тавляет удовольствие сообщать им все эти чудовищные вещи.
   А Скарлетт и вправду делала это не без удовольствия.  Она  держала  в
страхе всех негров и тиранила сестер не только потому,  что  напряжение,
усталость, заботы не оставляли в ее душе места для участливости, а еще и
потому, что таким способом она срывала на других накопившуюся  в  сердце
горечь: ведь все внушенные матерью представления о жизни оказались  лож-
ными.
   Все, чему учила ее Эллин, обернулось совершенно непригодным теперь, и
душа Скарлетт была смятена и уязвлена. Ей не приходило в голову, что Эл-
лин не могла предусмотреть крушение мира, в котором она жила  и  растила
своих дочерей, не могла предугадать, что у них уже не будет того положе-
ния в обществе, к которому она их так искусно готовила. Скарлетт не  по-
нимала, что Эллин, уча ее  быть  доброй,  мягкой,  уступчивой,  честной,
правдивой и скромной, видела впереди вереницу мирных, небогатых события-
ми лет, во всем подобных ее собственной размеренной жизни.  Судьба  воз-
награждает женщин, которые живут по этим законам, говорила Эллин.
   И охваченная отчаянием Скарлетт думала: "Все, все, чему она меня учи-
ла, ничем, ну, ничем не может мне помочь теперь! Какая мне польза от то-
го, что я буду доброй? Что мне это даст, если я буду мягкой, уступчивой?
Куда больше было бы толку, если бы она научила меня пахать или  собирать
хлопок, как негры. О мама, ты была не права!"
   Она не понимала, что упорядоченный мир Эллин рухнул, вытесненный иным
миром, со своими грубыми законами, с иными мерками и ценностями. Она ви-
дела только - так ей казалось, - что ее мать была  не  права,  и  в  ней
стремительно совершались перемены, жизненно необходимые, чтобы во  всео-
ружии встретить этот новый мир, для которого она не была подготовлена.
   Неизменной осталась только ее любовь к Таре. Всякий раз,  когда  она,
усталая, возвращалась домой с плантации и перед ней возникало  невысокое
белое здание, сердце ее преисполнялось любовью и радостью от приближения
к родному очагу. И всякий раз, когда, выглянув из окна, она видела зеле-
ные пастбища, и красную пахоту, и высокую громаду темного тонкоствольно-
го девственного леса, у нее  захватывало  дух  от  красоты  этой  земли.
Только эта частица ее души, только любовь к отчему  краю  с  его  грядой
мягких, округлых красных холмов, к этой прекрасной, плодородной земле  -
то алой, как кровь, то густо-багряной, то кирпично-тусклой, то  киновар-
но-пурпурной, из года в год творящей чудо - зеленые кусты, осыпанные бе-
лыми пушистыми клубочками, - только эта любовь не претерпела  изменений.
Ведь нигде на всей планете не было земли, подобной этой.
   И тогда ей казалось, что она  начинает  понимать,  почему  происходят
войны. Ретт был неправ - неверно это, будто люди ведут войны ради денег.
Нет, они сражаются за эти холмистые просторы, возделанные плугом, за эти
зеленые луга с ощетинившейся после покоса травой, за ленивые желтые реки
и белые прохладные дома в тени магнолий. Только за это и стоит сражаться
- за красную землю, которая принадлежит им и будет принадлежать  их  сы-
новьям, за красную землю, которая родит хлопок для их сыновей и внуков.
   Вытоптанная земля Тары - вот все, что у нее осталось теперь, когда не
стало Эллин, не стало Эшли, а Джералд впал в детство, не перенеся удара,
и деньги, негры, положение, уверенность в будущем - все сгинуло  в  одну
ночь. Ей припомнился разговор с отцом, припомнился как  что-то  происхо-
дившее в другом измерении, и ей показалось странным, как могла она  быть
так молода и так глупа,  чтобы  не  понять  смысла  его  слов:  земля  -
единственное на свете, за что стоит бороться.
   "Ибо она - единственное, что вечно... и для того, в чьих  жилах  есть
хоть капля ирландской крови, земля-это то же, что мать... Это единствен-
ное, ради чего стоит трудиться, за что стоит бороться и умереть".
   Да, за Тару стоило бороться, и она просто, без колебаний включилась в
эту борьбу. Она не позволит никому отнять у нее Тару. Никому не  удастся
заставить ее и ее близких  скитаться  по  свету  и  жить  из  милости  у
родственников. Она не выпустит имения из своих рук, даже если для  этого
придется изнурить работой и себя, и всех здесь живущих.

   ГЛАВА XXVI

   Скарлетт уже вторую неделю жила дома, когда на ноге у  нее  загноился
самый большой из натертых за время дороги волдырей, нога  распухла,  на-
деть башмак стало невозможно, и она еле-еле ковыляла, наступая только на
пятку. Вид нарыва приводил ее в отчаяние. А что,  если  у  нее  начнется
гангрена, как у раненых? Доктора здесь нет, и она умрет. Жизнь ее сейчас
была не сладка, но расставаться с ней у Скарлетт вовсе не было охоты.  И
кто позаботится о Таре, если ее не станет?
   Первые дни Скарлетт еще надеялась, что Джералд возродится к  жизни  и
возьмет бразды правления в свои руки, но прошли две недели, и она  поня-
ла, что эта надежда несбыточна. Теперь ей стало ясно:  судьба  имения  и
всех живущих в нем - в ее неопытных руках, ибо Джералд был  все  так  же
тих, молчалив, погружен в себя, и его отсутствующий  взгляд  нагонял  на
нее страх. Когда она обращалась к нему за советом, у  него  на  все  был
один ответ:
   - Сделай так, как считаешь лучше, доченька.
   А порой и того хуже:
   - Спроси лучше у мамы, котенок.
   Мало-помалу Скарлетт поняла, что он останется таким уже навсегда и до
конца дней своих вечно будет ждать появления Эллин, вечно будет  прислу-
шиваться, не раздадутся ли ее шаги, - поняла и бесстрастно примирилась с
этой мыслью. Джералд  жил  в  каком-то  своем,  пограничном  с  действи-
тельностью мире, где время остановилось, а Эллин всегда находилась в со-
седней комнате. Казалось, смерть Эллин отняла у него силу, двигавшую его
поступками, и он сразу утратил и свою хвастливую самоуверенность, и  на-
пористость, и свое неугомонное жизнелюбие. Эллин О'Хара  была  для  него
тем зрительным залом, перед которым он  разыгрывал  увлекательный  спек-
такль под названием "Жизнь Джералда О'Хара". Теперь же огни рампы потух-
ли, занавес опустился навечно, зрительный зал внезапно куда-то исчез,  и
старый актер остался как громом пораженный, один на  пустых  подмостках,
тщетно ожидая очередной реплики.
   В то утро в доме было очень тихо, так как все, кроме  Скарлетт,  трех
лежащих в постели больных и Уэйда, отправились на  поиски  бродившей  по
болоту свиньи. Даже Джералд вдруг как-то приободрился и с мотком веревок
на плече заковылял через вспаханное поле, опираясь на руку Порка. Сьюлин
и Кэррин, наплакавшись вволю, уснули; так повторялось  по  меньшей  мере
два-три раза на дню; они принимались вспоминать Эллин, и слезы  слабости
и скорой начинали струиться по их исхудалым  щекам.  Мелани,  которую  в
этот день впервые посадили в постели, подперев подушками и покрыв  чине-
ной-перечиненой простыней, одной рукой поддерживала льняную головку сво-
его младенца, а другой - и не менее нежно - черную курчавую -  Дилсиного
малютки. В ногах у нее сидел Уэйд и слушал сказку.
   Тишина, царившая в доме, невыносимо тяготила Скарлетт,  слишком  живо
напоминая ей мертвую тишину опустошенной страны, через которую  пробира-
лась она в долгий-долгий день бегства из Атланты. Хоть бы корова или те-
ленок замычали - так нет, молчат часами! За окном не раздавалось  щебета
птиц, и даже шумное суматошное семейство пересмешников, из  поколения  в
поколение .жившее в глухо шелестящей кроне магнолии,  примолкло  в  этот
день. Скарлетт придвинула низкое кресло поближе к распахнутому окну сво-
ей спальни и, задрав подол платья выше колен, опершись локтями  о  подо-
конник, сидела, глядя на подъездную аллею, на газон, на пустынный  зеле-
ный выгон за дорогой. На полу возле кресла стояла бадейка  с  колодезной
водой, и время от времени она опускала в нее воспаленную ступню, кривясь
от жгучей боли.
   Так она сидела, уткнувшись подбородком в руки. Именно  теперь,  когда
ей нужно напрячь все силы, этот палец взял да нагноился! Разве эти идио-
ты сумеют когда-нибудь поймать свинью! Поросят и тех они ловили по одно-
му целую неделю, а свинья вот уже вторую неделю гуляет себе на  свободе.
Скарлетт была уверена, что пойди она с ними  на  болото,  ей  стоило  бы
только подоткнуть повыше подол, взять в руки веревку, и она в два  счета
заарканила бы эту свинью.
   Ну, а что потом, после того, как свинья будет поймана, - если она бу-
дет поймана? Что потом,  когда  они  съедят  и  свинью,  и  ее  приплод?
Жизнь-то будет продолжаться, а следовательно, не кончится и  потребность
в еде. Надвигается зима, когда еды взять будет неоткуда, придут к  концу
даже несчастные остатки овощей с соседских огородов. Надо запасти  суше-
ных бобов, и сорго, и муки, и рису, и... и... Да мало ли чего еще. Куку-
рузных и хлопковых семян для весеннего посева и из одежды кое-чего.  От-
куда все это взять и чем расплачиваться?
   Она тайком обшарила у Джералда карманы, залезла в его шкатулку, но не
обнаружила ничего, кроме пачки облигаций и трех тысяч долларов  купюрами
Конфедерации. На это, пожалуй, все они могли бы один  раз  сытно  пообе-
дать, подумала она с иронией, ведь теперь эти  деньги  почти  ничего  не
стоят. Но будь даже у нее деньги и возможность купить на них  продуктов,
как доставить их сюда, в Тару? Почему  господь  допустил,  чтобы  старая
кляча издохла? Будь у них хотя бы  эта  несчастная,  сворованная  Реттом
скотина-все было бы подспорье! А какие прекрасные, гладкие  мулы  брыка-
лись у них на выгоне за дорогой! А какие красавицы были их упряжные  ло-
шади, и ее маленькая кобылка, и сестринские пони, и большой жеребец Дже-
ралда! Как он скакал, как летела у него из-под копыт земля! Ах, если  бы
сейчас хоть одного мула сюда - хоть самого что ни на есть упрямого!
   Ладно, когда нога у нее заживет, она пойдет пешком  в  Джонсборо.  Ей
еще никогда не доводилось совершать столь длинное путешествие пешком, но
она его совершит. Если даже янки выжгли дотла весь город, она,  конечно,
разыщет кого-нибудь и разузнает, где можно добыть продуктов. Заостривше-
еся личико Уэйда вдруг возникло у нее перед глазами. Он все время  твер-
дит, что не любит ямса, все просит куриную ножку и риса с подливкой.
   Залитый ярким солнечным светом сад внезапно потускнел, и деревья поп-
лыли перед ее затуманившимся взором. Скарлетт уронила  голову  на  руки,
стараясь сдержать слезы. Плакать бесполезно теперь. От слез  может  быть
толк, когда рядом мужчина, от которого нужно чего-то добиться. Она сиде-
ла, сжавшись в комочек, крепко зажмурив глаза, стараясь не  разрыдаться,
и в эту минуту до нее долетел стук копыт. Но она не подняла  головы.  Ей
так часто чудилось, что она слышит этот звук, чуть не каждый день и каж-
дую ночь, - так же, как чудился ей шорох платья Эллин... И  как  всегда,
сердце ее в этот миг заколотилось, прежде чем она успела  мысленно  ска-
зать себе: "Не будь дурой".
   Но быстрый стук копыт стал замедляться, лошадь перешла  с  галопа  на
шаг, и это, и ритмичный хруст гравия - все было слишком реально.  Кто-то
подъехал верхом - может быть, от Тарлтонов или Фонтейнов? Скарлетт  под-
няла глаза. В кавалерийском седле сидел янки.
   Еще не осознав случившегося, она уже спряталась за занавеской  и  как
завороженная смотрела на всадника сквозь дымчатые складки шелка,  затаив
дыхание от неожиданности и испуга.
   Он мешковато сидел в седле - плотный мужчина в полурасстегнутом синем
мундире; у него было грубое лицо и неопрятная черная борода.  Маленькие,
близко посаженные глазки, щурясь от солнца,  спокойно  разглядывали  дом
из-под козырька жесткого синего кепи. Когда он медленно спешился и заки-
нул поводья на коновязь, Скарлетт наконец смогла вздохнуть - но так  бо-
лезненно и резко, словно после удара под ложечку. Янки! Янки с большущим
пистолетом на боку! А она одна в доме с тремя больными  и  с  маленькими
детишками!
   Пока он не спеша шагал по дорожке, держа одну руку на кобуре,  зыркая
маленькими бусинками глаз вправо и влево, калейдоскоп беспорядочных  ви-
дений закружился перед мысленным взором  Скарлетт:  перерезанные  горла,
надругательства над беззащитными женщинами, о которых шепотом  повество-
вала тетушка Питтипэт, дома, обращенные  в  пепел  вместе  с  умирающими
людьми, дети, вздетые на штыки, чтобы не пищали, - все неописуемые  ужа-
сы, таящиеся в слове "янки".
   Ее первым побуждением было спрятаться в чулане, заползти под кровать,
спуститься по черной лестнице и броситься к болоту, зовя  на  помощь,  -
что угодно, лишь бы убежать. Но тут скрипнули ступеньки крыльца под  ос-
торожной ступней, затем она услышала, как солдат крадучись вошел в холл,
и поняла, что путь к отступлению отрезан. Оцепенев от страха, она  прис-
лушивалась к его передвижениям из комнаты в комнату, и шаги звучали  все
громче, все увереннее, по мере того как он убеждался, что дом пуст.  Вот
он прошел в столовую и сейчас, верно, направился на кухню.
   При мысли о кухне ярость полоснула Скарлетт по сердцу  как  ножом,  и
страх отступил. Там, на кухне, на открытом очаге  стояли  два  горшка  -
один с печеными яблоками, другой с похлебкой из овощей, раздобытых с та-
ким трудом на огороде в Двенадцати Дубах и у Макинтошей, - скудный обед,
которому надлежало утолить голод девяти людей и  которого,  в  сущности,
едва могло хватить на двоих. Скарлетт уже несколько часов усмиряла  свой
разыгравшийся аппетит, дожидаясь возвращения тех, кто ушел на болото,  и
при мысли, что янки съест их жалкую еду, ее затрясло от злобы.
   Будь они все прокляты! Они налетели на Тару как  саранча,  опустошили
ее и оставили людей медленно погибать с голоду, а теперь вернулись, что-
бы отнять последние жалкие крохи! Ее пустой желудок свело судорогой.
   "Богом клянусь, уж этому-то янки больше не удастся ничего украсть!"
   Она скинула со здоровой ноги истрепанную туфлю и  босиком  подошла  к
бюро, не чувствуя даже боли от нарыва. Бесшумно выдвинув  верхний  ящик,
она вынула оттуда тяжелый пистолет -  привезенный  из  Атланты  пистолет
Чарлза, из которого ему так ни разу и не довелось выстрелить. Она  поша-
рила в кожаном патронташе, висевшем на стене под саблей, достала  патрон
и недрогнувшей рукой вложила его в патронник. Затем быстро и все так  же
бесшумно проскользнула на галерею, окружавшую холл, и  стала  спускаться
по лестнице, держась одной рукой за перила, сжимая в другой руке  писто-
лет, прикрытый у бедра складками юбки.
   - Кто здесь? - раздался громкий гнусавый окрик, и она замерла на  се-
редине лестницы, чувствуя, как кровь стучит у  нее  в  висках,  заглушая
этот голос. - Стой, стрелять буду!
   Он появился в дверях столовой, весь подобравшись, как для  прыжка:  в
одной руке у него был пистолет, в другой - маленькая шкатулочка розового
дерева с швейными принадлежностями: золотым наперстком, корундовым желу-
дем с золотой шапочкой для штопки и ножницами с позолоченными колечками.
У Скарлетт ноги стали ледяными от  страха,  но  лицо  ее  было  искажено
яростью. Шкатулка Эллин у него в руках! Ей хотелось  крикнуть:  "Положи!
Сейчас же положи ее на место, ты, грязная...", но язык ей не  повиновал-
ся. Она просто стояла и смотрела на янки и увидела, как напряженная нас-
тороженность его лица сменилась полунахальной, полуигривой ухмылкой.
   - Да тут кто-то есть, в этом доме, - сказал он и,  пряча  пистолет  в
кобуру, шагнул через порог прямо к ней и остановился под лестницей. - Ты
что ж - совсем одна здесь, малютка?
   Быстрым, как молния, движением она вскинула руку с пистолетом над пе-
рилами, целясь в ошеломленное бородатое лицо, и, прежде чем солдат успел
расстегнуть кобуру, спустила курок. Отдачей ее  качнуло  назад;  в  ушах
стоял грохот выстрела, и от кислого порохового дыма защекотало  в  носу.
Солдат повалился навзничь, прямо на порог столовой, под тяжестью его па-
дения задрожал пол и мебель. Шкатулка выпала из его руки, и все содержи-
мое рассыпалось по полу. Почти не сознавая,  что  она  делает,  Скарлетт
сбежала с лестницы и стала над ним, глядя на то, что осталось от его ли-
ца - на красную впадину над усами там, где  был  нос,  на  остекленелые,
обожженные порохом глаза. Две струйки крови медленно змеились  по  полу:
одна стекала с лица, другая выползала из-под головы.
   Он был мертв. Сомнений быть не могло. Она убила человека.
   Дым медленно поднимался к потолку, красные ручейки расползались у  ее
ног. Минуту, равную вечности, она стояла неподвижно, и  все  звуки,  все
запахи, разлитые в теплом летнем воздухе, приобрели вдруг какую-то несо-
образность и, казалось, многократно усилились: частый  стук  ее  сердца,
похожий на барабанную дробь, жесткий глухой шелест  магнолии  за  окном,
далекий жалобный крик болотной птицы, сладкий аромат цветов, летящий  из
сада.
   Она убила человека - она, всегда, даже на охоте, старавшаяся  не  ви-
деть, как убивают зверя, не выносившая визга свиньи под ножом или  писка
кролика в силке. "Это  убийство,  -  тупо  думала  она.  -  Я  совершила
убийство. Нет, это происходит не со мной". В глаза ей бросилась коротко-
палая волосатая рука на полу, близко-близко от шкатулочки для рукоделия,
и внезапно жизнь вернулась к ней, возродилась  с  необычайной  силой,  и
чувство радости, жестокой, звериной радости, охватило ее. Ей  захотелось
наступить на кровавую вмятину носа, почувствовать теплую кровь на  своей
босой ступне. Она совершила возмездие - за Тару, за Эллин.
   Наверху на галерее раздались торопливые, неуверенные шаги...  На  се-
кунду все замерло, затем шаги возобновились, но теперь стали медленными,
шаркающими, с металлическим постукиванием. Ощущение времени и реальности
происходящего возвратилось к Скарлетт, она подняла голову и увидела  Ме-
лани. В рваном пеньюаре, служившем ей ночной сорочкой, Мелани стояла  на
лестнице, сжимая тяжелую саблю Чарлза в немощной  руке.  Взгляд  Мелани,
казалось, сразу охватил представшую ей картину, страшную суть  случивше-
гося: распростертое в кровавой луже тело в синем мундире, шкатулочку  на
полу возле него и Скарлетт босиком, с большим пистолетом в руке, с посе-
ревшим лицом.
   В напряженной тишине их глаза встретились. Всегда такое кроткое  лицо
Мелани было исполнено мрачной гордости. Одобрение и свирепая  радость  -
сродни огню, горевшему в груди Скарлетт, - сверкнули в ее улыбке.
   "Что это... Что это? Да ведь она такая же, как я!  Она  чувствует  то
же, что и я! - пронеслось в голове Скарлетт в эту долгую-долгую секунду.
Она бы поступила так же!"
   Взволнованно смотрела она на хрупкую, пошатывающуюся Мелани, к  кото-
рой никогда не испытывала ничего, кроме презрения и неприязни. А сейчас,
заглушая ненависть к этой женщине - к жене Эшли, - в душе  Скарлетт  за-
рождалось чувство восхищения и сродства. Ей,  очистившейся  в  этот  миг
прозрения от всяких мелких чувств, за голубиной кротостью  глаз  и  неж-
ностью голоса Мелани открылась твердая, как сталь клинка, воля и мужест-
во воина.
   - Скарлетт! Скарлетт! - резко нарушили тишину слабые, испуганные  го-
лоса Сьюлин и Кэррин, приглушенные затворенной дверью, и тут  же  следом
раздался вопль Уэйда:
   - Тетя Мелли! Тетя!
   Мелани быстро приложила палец к губам, опустила саблю на пол, с мучи-
тельными усилиями пересекла галерею и отворила дверь в комнату больных.
   - Ну, чего вы переполошились, цыплята! - долетел оттуда ее  спокойный
шутливый голос. - Ваша сестрица хотела снять ржавчину с пистолета  Чарл-
за, а он возьми да выстрели и напугал ее до полусмерти!.. Слышишь,  Уэйд
Хэмптон, мама выстрелила из пистолета твоего дорогого папы, и  когда  ты
подрастешь, она и тебе даст из него пострелять.
   "Как хладнокровно она лжет! - с восхищением подумала Скарлетт. - Я бы
нипочем так быстро не сообразила. Только зачем лгать?  Пусть  бы  знали,
что я это сделала".
   Она снова взглянула на распростертое у ее ног тело, и вдруг  злоба  и
страх, утихнув, уступили место отвращению, и у нее задрожали  колени.  А
Мелани уже снова приплелась к лестнице и стала спускаться, держась рукой
за перила, закусив бескровную губу.
   - Марш назад в постель, дурочка, ты же себя уложишь в могилу! - воск-
ликнула Скарлетт, но полураздетая Мелани продолжала, хоть  и  с  трудом,
спускаться в холл.
   - Скарлетт! - прошептала она. - Его же надо убрать отсюда и закопать.
Может, он был не один, и если остальные обнаружат  его  здесь...  -  Она
оперлась о плечо Скарлетт.
   - Он был один, - сказала Скарлетт. - Я не видела больше никого из ок-
на. Он, верно, дезертир.
   - Даже если он был один, никто не должен ничего  знать.  Негры  могут
проболтаться, и тогда придут янки и заберут  тебя.  Скарлетт,  нам  надо
спрятать его, пока все наши не вернулись с болота.
   Лихорадочная настойчивость Мелани подействовала на Скарлетт; она ста-
ла напряженно размышлять.
   - Я могу закопать его в углу сада под беседкой  -  там  земля  мягче,
Порк недавно выкопал оттуда бочонок виски. Но как я перетащу его туда?
   - Мы потащим вместе: ты за одну ногу, я за другую, -  твердо  сказала
Мелани.
   Против воли Скарлетт почувствовала, что ее восхищение Мелани растет.
   - Ты не в состоянии кошку за лапу потащить, - сердито сказала она.  -
Я сама его потащу. А ты ложись в постель. Ты себя доконаешь. И не  взду-
май мне помогать, не то я отнесу тебя наверх на руках.
   Бледное лицо Мелани расцвело нежной улыбкой.
   - Ты такая хорошая, Скарлетт, - сказала она и легонько коснулась  гу-
бами ее щеки. И не дав Скарлетт опомниться, прибавила: - Если ты сможешь
его оттащить, я тем временем приберу тут... эту  лужу...  пока  наши  не
вернулись. И знаешь что, Скарлетт...
   - Ну?
   - Как ты считаешь, это будет очень бесчестно - заглянуть к нему в ра-
нец? Может, найдем чего-нибудь поесть?
   - Отнюдь не считаю, - сказала Скарлетт, раздосадованная тем,  что  не
подумала об этом сама. - Погляди в ранце, а я погляжу в карманах.
   Нагнувшись над убитым и преодолевая отвращение, она  расстегнула  все
пуговицы на мундире и принялась методично обшаривать карманы.
   - Боже милостивый! - прошептала она, вытаскивая толстый бумажник, за-
вернутый в тряпку, - Мелани... Мелли, по-моему, тут куча денег!
   Мелани ничего не ответила. Она внезапно опустилась на пол и прислони-
лась спиной к стене.
   - Ты погляди, - проговорила она дрогнувшим голосом. - А у меня что-то
немного закружилась голова.
   Скарлетт сорвала тряпку и дрожащими руками раскрыла кожаный бумажник.
   - Взгляни, Мелли! Ты только взгляни!
   Мелани перевела взгляд, и глаза у нее расширились. Бумажник был набит
мятыми купюрами - зелеными федеративными вперемежку с банкнотами  Конфе-
дерации, - и среди них поблескивали две пятидолларовые золотые монеты  и
одна монета в десять долларов.
   - Да перестань ты их пересчитывать, - сказала Мелани, видя, что Скар-
летт перебирает пальцами деньги. - У нас нет времени...
   - Ты понимаешь, Мелани, ведь это значит, что мы будем сыты!
   - Да, да, дорогая. Я понимаю, но сейчас нам не  до  того.  Погляди  в
других карманах, а я погляжу в ранце.
   Скарлетт никак не могла заставить себя расстаться с бумажником. Осле-
пительные видения открывались ее взору: деньги, настоящие деньги, лошадь
этого янки, много еды! Есть все же бог, в конце концов, и он  проявил  о
ней заботу, хотя и весьма странным способом. Она сидела на корточках  и,
улыбаясь, смотрела на бумажник. Будет еда! Мелани вырвала бумажник у нее
из рук.
   - Давай скорей! - сказала она.
   В карманах штанов не оказалось ничего, кроме огарка  свечи,  большого
складного ножа, куска жевательного табака и обрывка шпагата. Из ранца же
Мелани извлекла небольшую пачку кофе, которую она с наслаждением понюха-
ла, точно это были духи, одну сухую галету и - изменившись в лице -  ми-
ниатюрный портрет маленькой девочки в золотой, усыпанной мелким жемчугом
рамке; за этим последовали:  гранатовая  брошь,  два  массивных  золотых
браслета с тоненькими золотыми цепочками, свисавшими с запоров,  золотой
наперсток, маленькая серебряная детская чашечка, золотые ножницы для ру-
коделия, кольцо с большим бриллиантом и серьги с бриллиантовыми  подвес-
ками грушевидной формы, в каждой из которых, даже  на  неопытный  взгляд
Скарлетт и Мелани, было не меньше чем по карату.
   - Вор! - пролепетала Мелани, отшатнувшись  от  неподвижного  тела.  -
Скарлетт, он же все это украл!
   - Конечно, - сказала Скарлетт. - И забрался сюда в надежде обворовать
и нас.
   - Я очень рада, что ты убила его, - сказала Мелани, и взгляд ее  стал
жестким. - А теперь, дорогая, скорее тащи его отсюда.
   Скарлетт наклонилась, ухватилась за обутые в сапоги  ноги  убитого  и
потянула. До чего же он был тяжел и какой неожиданно  слабой  показалась
она себе! Что, если у нее не хватит сил сдвинуть его с места? Она повер-
нулась к трупу спиной, подхватила его ноги  под  мышки  и,  наклонившись
всем телом вперед, сделала шаг. Труп двинулся, и она  рывками  поволокла
его за собой. Нарыв на пальце, про который она от волнения совсем  поза-
была, напомнил о себе такой острой, пульсирующей болью, что она скрипну-
ла зубами и переступила на пятку. Напрягая все силы, она  потащила  труп
через холл, оставляя позади красную полосу. Пот выступил у нее на лбу.
   - Если он зальет кровью двор, мы не сможем уничтожить  следы,  -  еле
выдохнула она. - Дай мне твой пеньюар, Мелли, я закутаю ему голову.
   Бледное лицо Мелани стало пунцовым.
   - Не будь дурочкой, я не стану на тебя смотреть, - сказала  Скарлетт.
- На мне нет ни нижней юбки, ни панталон, не то я бы сняла.
   Сжавшись в комочек у стены, Мелани стянула через голову рваное полот-
няное одеяние и молча перебросила его  Скарлетт,  старательно  прикрывая
свою наготу руками.
   "Какое счастье, что я не наделена такой непомерной  стыдливостью",  -
подумала Скарлетт, обертывая рваным пеньюаром изуродованную голову  сол-
дата и не столько видя, сколько чувствуя, какие муки испытывает от своей
наготы Мелани.
   Рывками потащила она труп через холл, добралась до заднего крыльца и,
остановившись, чтобы вытереть пот со лба, оглянулась на Мелани, все  еще
сидевшую у стены, подтянув острые колени к обнаженной  груди.  "Как  это
глупо - страдать в такую минуту из-за своей застенчивости, - с раздраже-
нием подумала Скарлетт. - Конечно, это все от ее непомерной  благовоспи-
танности..." В Скарлетт это всегда возбуждало только презрение... И  тут
ей неожиданно стало стыдно. Ведь что ни говори... что ни говори, а Мела-
ни вылезла из постели, хотя еще не оправилась после родов, схватила  тя-
желенную саблю и бросилась ей, Скарлетт, на выручку. На это  требовалось
особое мужество - такое, каким сама Скарлетт, если признаться честно, не
обладала - крепкая, как шелковая пряжа, несокрушимая,  как  сталь,  сила
духа, проявленная Мелани еще на долгом-долгом пути домой в страшную ночь
падения Атланты. Это скромное, не бросающееся в глаза мужество, отличав-
шее всех Уилксов, было чуждо Скарлетт, но она, хоть и против воли, отда-
вала ему должное.
   - Ложись в постель, - бросила она через плечо. - Ты же отправишься на
тот свет, если не ляжешь. Я закопаю его, а потом все здесь приберу.
   - Я вытру это лоскутным ковриком, - сказала  Мелани,  с  перекошенным
лицом глядя на лужу крови.
   - Ладно, вгоняй себя в гроб, мне-то что! И если кто-нибудь вернется с
болота раньше, чем я управлюсь, не выпускай их из дома и  скажи,  что  к
нам приблудилась лошадь - забрела неизвестно откуда.
   Мелани осталась сидеть, вся дрожа, в теплых утренних лучах  солнца  и
только закрыла ладонями уши, когда голова убитого стала со стуком перес-
читывать ступеньки крыльца.
   Никто не спросил, откуда взялась лошадь. И так было ясно, что она от-
билась после сражения от какого-нибудь отряда, и все были ей только  ра-
ды. Янки лежал в земле, в неглубокой яме, которую  Скарлетт  вырыла  под
беседкой. Подпорки, державшие густые виноградные плети, подгнили,  Скар-
летт ночью подрубила их кухонным ножом, и  они  повалились  бесформенной
грудой на свежезасыпанную яму. Наводя порядок в имении, Скарлетт не тро-
гала только эти подпорки, не требовала, чтобы их поставили на  место,  и
если негры и догадывались, что тому причиной, они держали язык за  зуба-
ми.
   Призрак убитого ни разу не встал из своей могилы-ямы, чтобы  потрево-
жить ее покой, когда она долгими ночами лежала без сна, так  измотавшись
за день, что все попытки уснуть были тщетны. Она не испытывала ни  угры-
зений совести, ни страха. И сама изумлялась - почему? Ведь еще месяц на-
зад она никак не смогла бы совершить  того,  что  совершила.  Прелестная
юная миссис Гамильтон с ее обворожительными ямочками на щеках и по-детс-
ки беспомощными ужимками, позвякивая сережками, одним выстрелом  превра-
тила лицо человека в кровавое месиво, а потом закопала труп в наспех вы-
рытой собственными руками яме! И Скарлетт мрачно  усмехнулась,  думая  о
том, какой ужас обуял бы всех ее знакомых, доведись им это узнать.
   "Не стану больше об этом думать, - говорила она себе.  -  Теперь  все
позади, и я была бы слабоумной идиоткой, если бы не выстрелила  в  него.
Но верно... верно, я все-таки немножко не та, что раньше: до возвращения
в Тару я бы этого сделать не смогла".
   Она не отдавала себе в этом отчета, однако в глубине сознания  у  нее
уже прочно засела мысль, придававшая ей сил всякий раз, когда она  стал-
кивалась с какой-нибудь сложной или неприятной проблемой: "Если я  могла
убить, значит, это-то уж и подавно смогу".
   Но совершившаяся в ней перемена была глубже, чем ей представлялось. С
той минуты, когда она лежала, уткнувшись лицом в грядку за негритянскими
хижинами в Двенадцати Дубах, сердце ее день ото дня все более  ожесточа-
лось, одеваясь в черствость, как в броню.
   Теперь, когда у нее появилась лошадь, Скарлетт могла наконец  узнать,
что делается у соседей. После возвращения домой она уже тысячу раз зада-
вала себе в отчаянии вопрос: "Неужели мы единственные оставшиеся в живых
во всей округе? Неужели все остальные поместья сожжены  дотла?  Или  все
успели спастись в Мейкон?" Вспоминая руины Двенадцати Дубов, усадьбы Ма-
кинтошей и домишко Слэттери, она страшилась узнать правду. Но  лучше  уж
узнать самое скверное, чем терзаться в неведении. И (Скарлетт решила по-
ехать прежде всего к Фонтейнам - не столько потому, что они были ближай-
шими соседями, сколько потому, что рассчитывала на помощь  доктора  Фон-
тейна. Мелани нуждалась в докторе. Она все еще не оправилась  после  ро-
дов, и ее слабость и бледность пугали Скарлетт.
   И как только больной палец на ноге немного зажил и ей  удалось  натя-
нуть туфлю, она тут же оседлала лошадь янки. Поставив одну ногу в укоро-
ченное стремя, другую закинув за луку мужского (за  неимением  дамского)
седла, она пустила лошадь через поля по направлению  к  Мимозе,  заранее
приготовившись бесстрастно взглянуть на пепелище.
   К ее радости и удивлению, выцветший желтый оштукатуренный дом все так
же стоял среди мимоз, и вид у него был совсем как прежде.  Теплая  волна
прихлынула к сердцу Скарлетт, и слезы счастья едва не навернулись ей  на
глаза, когда три женщины с радостными приветствиями выбежали из  дома  и
принялись ее целовать.
   Но как только первые изъявления дружеских чувств утихли и все  рассе-
лись в столовой, по спине Скарлетт пробежал холодок. Янки  не  дошли  до
Мимозы, так как она лежала в стороне от главной дороги,  и  у  Фонтейнов
сохранился весь скот и все запасы продовольствия, но над усадьбой навис-
ла та же гнетущая тишина, что и над Тарой, что и над всей  округой.  Все
негры, за исключением четырех женщин, прислуживавших  в  доме,  разбежа-
лись, испуганные приближением янки. В доме не осталось ни одного  мужчи-
ны, если, конечно, не считать Джо, сынишки Салли, едва вышедшего из  пе-
ленок. Женщины жили одни: бабушка Фонтейн, которой шел восьмой  десяток,
ее сноха, которую все еще именовали Молодой Хозяйкой, хотя ей уже  пере-
валило за пятьдесят, и Салли, которой только что сравнялось двадцать. До
ближайших поместий далеко, беззащитность женщин бросалась  в  глаза,  но
если им и было страшно, то они не подавали  виду.  Возможно,  подумалось
Скарлетт, они не жалуются, потому что слишком боятся  фарфорово-хрупкой,
но несгибаемой бабушки Фонтейн. Скарлетт сама  побаивалась  этой  старой
дамы с весьма острым глазом и не менее острым языком, в чем  ей  не  раз
приходилось убеждаться в прошлом.
   И хотя этих женщин не связывали кровные узы, а разница в возрасте бы-
ла очень внушительной, совместно перенесенные испытания сроднили их. Все
три носили черные траурные, домашним способом перекрашенные платья,  все
были истощены, озабочены, печальны, и хотя ни одна из них  не  держалась
хмуро или угрюмо, ни одна не произнесла ни слова жалобы, за их  улыбками
и радушными приветствиями угадывалась внутренняя горечь.  Ведь  их  рабы
разбежались, деньги обесценились, Джо, муж Салли, умер в Геттисберге,  и
Молодая Хозяйка тоже овдовела, так как доктор Фонтейн-младший  скончался
от дизентерии в Виксберге. Двое других мальчиков Фонтейн, Алекс и  Тони,
находились где-то в Виргинии, и о их судьбе ничего не было  известно,  а
старый доктор Фонтейн ушел с кавалерией Уиллера.
   - Этому старому дураку уже стукнуло семьдесят три, а он все  пыжится,
хочет казаться молодым, хотя набит ревматизмом с головы до пят не  хуже,
чем боров блохами, - сказала бабушка, и в глазах ее блеснула гордость за
мужа, которую она пыталась замаскировать резкостью своих слов.
   - Доходят до вас какие-нибудь вести из Атланты? - спросила  Скарлетт,
как только они уселись в столовой. - Мы в Таре как в глухой темнице.
   - Да что ты, детка, - сказала старая дама, как всегда завладевая раз-
говором. - Мы в таком же положении, как и вы. Знаем только, что Шерман в
конце концов все-таки взял город.
   - Так. А что он делает теперь? Где он сейчас ведет сражение?
   - Да откуда три одинокие женщины, заточенные здесь, в поместье, могут
знать о том, что делается на войне, когда уже невесть сколько времени мы
не получаем ни писем, ни газет? - ворчливо сказала старая дама.  -  Одна
из наших негритянок перемолвилась словом с негритянкой,  которая  видела
негритянку, которая побывала в Джонсборо, - вот единственный способ, ка-
ким доходят до нас вести. Янки будто бы расположились в  Атланте  как  у
себя дома, чтобы дать отдых солдатам и лошадям, - так нам было  сказано,
а уж верно это или нет, мне известно не больше, чем тебе. Хотя, конечно,
отдых им, я думаю, необходим после такой трепки, какую мы им задали.
   - И подумать только, что вы все это время были у себя в имении, а  мы
ничего об этом не знали! - воскликнула Молодая Хозяйка. - Простить  себе
не могу, что не поехала поглядеть, как там у вас! Но после того как нег-
ры разбежались, здесь столько навалилось дел -  просто  невозможно  было
вырваться. И все же следовало бы выкроить время. Не по-соседски  получи-
лось. Но мы, конечно, думали, что янки сожгли Тару, как они сожгли  Две-
надцать Дубов и дом Макинтошей, а вы все перебрались в Мейкон. Нам  и  в
голову не приходило, что вы остались дома, Скарлетт.
   - А как мы могли думать иначе, когда ваши негры забежали сюда с выта-
ращенными от ужаса глазами и сказали, что янки хотят сжечь Тару? -  вме-
шалась бабушка.
   - И мы даже видели... - начала было Салли.
   - Не перебивай меня, сделай милость, - оборвала ее старая дама. - Они
рассказали, что янки разбили свой лагерь у вас на плантации,  а  вы  все
готовитесь бежать в Мейкон. И в ту же ночь мы увидели зарево как раз над
вашим поместьем. Оно полыхайте не один час и так напугало  наших  дурных
негров, что они все тут же дали деру. А что у вас там горело?
   - Хлопок - весь хлопок, на сто пятьдесят тысяч долларов, - с  горечью
сказала Скарлетт.
   - Скажи спасибо, что не дом, - изрекла старая дама, уперев подбородок
в сложенные на палке руки. - Хлопок всегда можно вырастить,  а  попробуй
вырасти дом. Кстати, вы уже начали собирать хлопок?
   - Нет, - сказала Скарлетт. - Да он почти весь погиб, вытоптан. На са-
мом дальнем поле у ручья осталось еще немного - тюка на три, может,  на-
берется, не больше, а что толку? Все наши негры с плантации разбежались,
собирать некому.
   - Нет, вы только ее послушайте: "Все негры с  плантации  разбежались,
собирать некому!" - передразнила Скарлетт старая  дама,  бросая  на  нее
уничтожающий взгляд. - А на что же у вас эти хорошенькие ручки, барышня,
и ручки ваших двух сестричек?
   - У меня? Чтобы я собирала хлопок? - обомлев от возмущения, вскричала
Скарлетт, словно бабушка предложила ей совершить какую-то дикую  неприс-
тойность. - Чтобы я работала, как негритянка, на плантации? Как эта  бе-
лая голытьба? Как девчонки Слэттери?
   - Белая голытьба, слыхали! Да, уж воистину  выутонченное,  изнеженное
поколение! Позвольте мне доложить вам, голубушка, что когда я была  дев-
чонкой, мой отец потерял все до последнего гроша, и пока  он  не  скопил
немного денег, чтобы принанять негров, я не считала  для  себя  зазорным
честно выполнять любую грубую работу, хотя бы и на плантации. Я и  моты-
гой землю рыхлила, и хлопок собирала, а ежели понадобится, то  и  сейчас
могу. И похоже, что придется. Белая голытьба, скажет тоже!
   - Но маменька! - вскричала ее сноха, бросая молящие взоры на Скарлетт
и Салли в надежде, что они помогут ей умиротворить  разгневанную  старую
даму. - Это же было давно, в другие совсем времена, жизнь ведь так меня-
ется.
   - Ничего не меняется, когда приходит нужда честно потрудиться, - зая-
вила проницательная и несгибаемая старая дама, не поддавшись на увещева-
ния. - Послушала бы твоя маменька, Скарлетт, как ты стоишь тут и заявля-
ешь, что честный труд - это не для порядочных людей,  а  для  белой  го-
лытьбы! "Когда Адам пахал, а Ева пряла..."'.
   Стремясь перевести разговор на другое, Скарлетт торопливо спросила:
   - А что слышно о Тарлтонах и Калвертах? Их усадьбы тоже сожгли? А са-
ми они схоронились в Мейконе?
   - Янки не дошли до Тарлтонов. Их усадьба тоже ведь, как наша, в  сто-
роне от главной дороги. А вот до Калвертов они добрались, и угнали  весь
их скот, и порезали птицу, а негров забрали с собой... - принялась расс-
казывать Салли.
   Но бабушка не дала ей закончить.
   - Ха! Они наобещали негритянкам шелковых платьев да золотых  побряку-
шек - вот чем они их заманивали. И  Кэтлин  Калверт  рассказывала,  что,
когда янки уходили, она видела у некоторых из них за седлом этих  черно-
мазых идиоток. Ну что ж, вместо платьев и сережек  солдаты  наградят  их
цветными младенцами, и я не думаю, чтобы кровь янки особенно улучшила их
породу.
   - Ой, бабушка Фонтейн!
   - Не делай, пожалуйста, постного лица, Джейн.  Мне  кажется,  мы  все
здесь были замужнем, или я ошибаюсь? И видит бог, нам не привыкать стать
любоваться на крошечных мулатиков.
   - А почему янки не сожгли усадьбы Калвертов?
   - Их дом уцелел благодаря северному акценту второй миссис  Калверт  и
ее управляющего Хилтона, - сказала старая дама,  никогда  не  называвшая
бывшую гувернантку Калвертов иначе, как "вторая  миссис  Калверт",  хотя
первая жена мистера Калверта скончалась двадцать лет тому назад.
   - "Мы стойкие сторонники Федерации", - иронически прогнусавила бабуш-
ка, подражая выговору северян. - Кэтлин говорит, они оба клялись и божи-
лись, что весь калвертовский выводок - чистокровные янки. Это в то  вре-
мя, как мистер Калверт сложил голову где-то в джунглях!  А  Рейфорд  под
Геттисбергом, а Кэйд сражается в Виргинии! Кэтлин говорит, лучше бы  они
сожгли дом, чем сносить такое унижение. Кэйд, говорит она, сойдет с ума,
если узнает об этом, когда вернется домой. Вот что значит - взять в жены
янки. У них же ни гордости, ни чувства приличия - на первом месте забота
о собственной шкуре... А как это они пощадили вашу усадьбу, Скарлетт?
   Скарлетт секунду помедлила с ответом. Она знала, что следующим вопро-
сом будет: "А как все ваши? Как здоровье дорогой Эллин?" - и понимала: у
нее не хватит духу сказать им, что Эллин нет в живых. Ведь если она про-
изнесет эти слова, если допустит, чтобы они разбередили ей душу  в  при-
сутствии этих участливых, сердобольных женщин, ей уже не сдержать  слез:
они будут литься и литься, пока ей не станет плохо. Но этого нельзя  до-
пустить. Ни разу после возвращения домой не позволила  она  себе  выпла-
каться как следует, а если хоть раз дать волю слезам, от ее  так  стара-
тельно взращенного в себе мужества не останется и  следа.  Но,  глядя  в
смятении на дружеские лица Фонтейнов, Скарлетт понимала, что эти люди не
простят ей, если она утаит от них смерть Эллин. Особенно - бабушка, ред-
ко кого дарившая своей благосклонностью и пренебрежительным взмахом  су-
хонькой ручки умевшая показать, что знает цену почти каждому из  жителей
графства, и вместе с тем искренне привязанная к Эллин.
   - Ну, что же ты молчишь? - произнесла бабушка, уставя на нее  пронзи-
тельный взгляд. - Ты что - не знаешь, как это получилось?
   - Видите ли, дело в том, что я вернулась домой лишь  на  другой  день
после сражения, - торопливо начала объяснять Скарлетт. - Янки тогда  уже
ушли. А папа... папа сказал, что он убедил янки не жечь дом, потому  что
Сьюлин и Кэррин лежали в тифу, и их нельзя было трогать.
   - Впервые в жизни слышу, чтобы янки поступали как порядочные люди,  -
сказала бабушка, явно недовольная тем, что ей сообщают что-то хорошее  о
захватчиках. - Ну, а сейчас девочки как?
   - Уже лучше, много лучше, они почти поправились, только очень  слабы,
- сказала Скарлетт. И, чувствуя, что страшивший ее вопрос  вот-вот  сор-
вется у бабушки с языка, она еще торопливей перевела разговор на другое:
- Я... я хотела спросить, не можете ли вы одолжить нам  немного  продук-
тов? Янки сожрали все подчистую, как саранча. Но если у вас самих  туго,
то вы, пожалуйста, скажите мне прямо, без всяких стеснений и...
   - Пришли Порка с повозкой, и вы получите половину всего,  что  у  нас
есть: риса, муки, свинины, немножко цыплят,  -  сказала  старая  дама  и
как-то странно поглядела на Скарлетт.
   - Нет, зачем же, это слишком много! Право же, я...
   - Молчи! Не желаю ничего слушать. Для чего же тогда соседи?
   - Вы так добры, что я просто не знаю... Но мне пора. Дома начнут бес-
покоиться.
   Бабушка внезапно поднялась и взяла Скарлетт под руку.
   - Вы обе оставайтесь здесь, - распорядилась она и  подтолкнула  Скар-
летт к заднему крыльцу. - Мне нужно перемолвиться словечком с  этой  ма-
люткой. Помогите мне спуститься с лестницы, Скарлетт.
   Молодая Хозяйка и Салли попрощались со  Скарлетт,  пообещав  в  самое
ближайшее время приехать ее проведать. Они сгорали  от  любопытства,  но
вместе с тем знали: если бабушка сама не найдет нужным поведать им,  ка-
кой разговор состоялся у нее со Скарлетт, они никогда этого  не  узнают.
"Старухи - трудный народ", - прошептала Молодая Хозяйка  на  ухо  Салли,
когда они обе принялись за прерванное шитье.
   Скарлетт стояла, держа лошадь под уздцы, тупая боль сдавила ее  серд-
це.
   - Ну, - сказала бабушка, пронзая ее взглядом, - что там еще случилось
у тебя дома? Что ты от нас скрываешь?
   Скарлетт поглядела в зоркие старые глаза и поняла, что она может ска-
зать бабушке Фонтейн всю правду без утайки и не заплакать. Никто не  от-
важится заплакать в присутствии бабушки Фонтейн  без  ее  недвусмысленно
выраженного поощрения.
   - Мама умерла, - сказала Скарлетт просто.
   Рука, опиравшаяся на руку Скарлетт, так напряглась,  что  сделала  ей
больно, сморщенные веки, задрожав, прикрыли желтые глаза.
   - Янки убили ее?
   - Она умерла от тифа. За день до моего возвращения.
   - Перестань об этом думать, - приказала бабушка, и Скарлетт  увидела,
как она сглотнула подкативший к горлу комок. - А как отец?
   - Папа... папа не в себе.
   - Как это понять? Говори ясней. Он болен?
   - Это потрясло его... Он какой-то странный... не в себе...
   - Что значит - не в себе? Ты хочешь сказать, что он повредился умом?
   Было большим облегчением услышать, что  кто-то  смело  называет  вещи
своими именами. Как хорошо, что эта старая женщина не пытается  выражать
ей сочувствие, иначе она бы разревелась.
   - Да, - сказала она глухо, - он лишился рассудка. Он живет все  время
как во сне, а временами словно бы даже не помнит, что  мама  умерла.  О,
миссис Фонтейн, это выше моих сил - видеть, как он часами сидит,  поджи-
дая ее, так терпеливо-терпеливо, а ведь всегда был нетерпелив, как ребе-
нок. Но еще хуже, когда он вдруг вспомнит, что ее не стало. То сидит  за
часом час, прислушиваясь, не раздадутся ли ее шаги, то вдруг  как  вско-
чит, выбежит из дома и - прямо на кладбище. А потом приплетется обратно,
лицо все в слезах, и ну твердить снова и снова, да так, что хочется  за-
визжать: "Кэти - Скарлетт, миссис О'Хара умерла, твоя  мама  умерла!"  И
эти его слова, сколько бы он их ни повторял, звучат для меня так, словно
я их слышу впервые. А иногда по ночам он начинает ее звать,  и  тогда  я
вскакиваю с постели, иду к нему и говорю, что она пошла проведать  забо-
левшую негритянку. И он начинает ворчать, что она не жалеет себя,  выха-
живая больных. И уложить его обратно в постель бывает нелегко. Он совсем
как ребенок. О, если бы доктор Фонтейн был  здесь!  Я  уверена,  что  он
как-нибудь помог бы папе. И Мелани тоже нужен доктор. Она плохо  поправ-
ляется после родов...
   - Мелли родила? Она с вами?
   - Да.
   - А почему она здесь? Почему не в Мейконе у  своих  родственников,  у
тетки? Мне всегда казалось, что вы  не  слишком-то  к  ней  расположены,
мисс, хотя она и доводится родной сестрой Чарли. Ну-ка объясни, как  это
произошло.
   - Это очень длинная история, миссис Фонтейн. Может быть, мы  вернемся
в дом и вы присядете?
   - Я прекрасно могу слушать стоя, - отрезала бабушка. - А если ты нач-
нешь рассказывать при них, они расхныкаются, разжалобят тебя  и  доведут
до слез. Ну, а теперь выкладывай.
   Скарлетт начала, запинаясь, описывать осаду Атланты и состояние Мела-
ни, и по мере того как под острым, пронзительным взглядом  старой  дамы,
ни на минуту не сводившей с нее глаз, текло ее повествование и разверты-
вались события, она находила нужные слова для описания пережитых ею ужа-
сов. Все живо воскресло в ее памяти: одуряющий зной того памятного  дня,
когда начались роды, ее отчаянный страх, их бегство и вероломство Ретта.
Она описала эту сумасшедшую, полную призраков  ночь,  мерцание  бивачных
огней-то ли в стане конфедератов, то ли у неприятеля,  обгорелые  печные
трубы, возникшие перед ней на рассвете, трупы людей и лошадей вдоль  до-
роги, разоренный край, голод, ужас при мысли, что и Тара лежит в  разва-
линах.
   - Мне казалось, что надо только добраться домой, к маме, и она как-то
сумеет все уладить, и я сброшу с плеч эту ношу. Возвращаясь домой, я ду-
мала: самое страшное уже позади. Но, узнав, что мама умерла,  я  поняла:
вот оно - самое страшное.
   Она опустила глаза и умолкла, ожидая,  что  скажет  бабушка  Фонтейн.
"Верно, до нее не дошло, чего я натерпелась",  -  мелькнула  у  Скарлетт
мысль - слишком уж долгим показалось ей  наступившее  молчание.  Но  вот
старая дама заговорила, и голос ее звучал необычайно тепло - никогда еще
Скарлетт не слыхала, чтобы бабушка Фонтейн так тепло говорила с  кем-ни-
будь.
   - Дитя мое, это очень плохо для женщины - познать самое страшное, по-
тому что тогда она перестает вообще чего бы то ни было  бояться.  А  это
скверно, когда у женщины нет страха в душе. Ты думаешь, я ничего не  по-
няла из твоего рассказа, не поняла, каково тебе пришлось? Нет, я поняла,
все поняла. Примерно в твоем возрасте я видела бунт индейцев - это  было
после резни в форте Миме. Да, примерно в твоем возрасте, - повторила она
каким-то отрешенным тоном, - ведь это было пятьдесят с лишним лет назад.
Мне удалось заползти в кусты и спрятаться: я лежала там  и  видела,  как
горел наш дом и как индейцы снимали скальпы с моих братьев и сестер. А я
лежала в кустах и могла только молиться богу, чтобы  сполохи  пожара  не
открыли индейцам меня в моем укрытии. А они выволокли из дома мою мать и
убили ее в двадцати шагах от меня. И с нее тоже сняли скальп. И один ин-
деец несколько раз подходил к ней и снова и снова ударял  ее  томагавком
по голове. А я... я, мамина любимица, лежала там, в кустах, и видела все
это... Наутро я направилась к ближайшему жилью, а оно было  за  тридцать
миль от нашего дома. Я шла туда трое суток, пробираясь болотами, прячась
от индейцев, и потом все думали, что я лишусь рассудка... Вот тут-то я и
встретила доктора Фонтейна. Он лечил меня... Да, да, пятьдесят лет мину-
ло с тех пор, но с той минуты я уже никогда не боялась никого и  ничего,
потому что самое страшное, что могло случиться со мной, уже случилось. И
то, что я больше никогда не знала страха, принесло  мне  в  жизни  много
бед. Бог предназначил женщине быть скромным, боязливым существом, а если
женщина ничего не боится, в этом есть что-то противное природе...  Нужно
сохранить в себе способность чего-то бояться, Скарлетт...  так  же,  как
способность любить...
   Голос ее замер, она стояла молча, и взгляд ее был обращен к тому дню,
полстолетия назад, когда она в последний раз  испытала  страх.  Скарлетт
нетерпеливо переступала с ноги на ногу. Она надеялась, что бабушка  пой-
мет, как ей сейчас трудно, и, может быть, даже укажет какой-то выход.  А
вместо этого она, как все старики, принялась толковать о том, что  прои-
зошло, когда никого еще и на свете не было, и что сейчас не может никого
интересовать. Скарлетт пожалела, что разоткровенничалась с ней.
   - Ладно, поезжай домой, дитя мое, а то там переполошатся, - неожидан-
но сказала бабушка. - И сегодня же после обеда  пришли  Порка  с  повоз-
кой... И не воображай, что когда-нибудь сможешь  сбросить  свою  ношу  с
плеч. Потому что ты не сможешь. Я знаю.
   Бабье лето затянулось в этом году до ноября, дни стояли теплые,  и  у
обитателей Тары немного посветлело на душе. Самое страшное осталось  по-
зади. Теперь у них была лошадь, и можно было ездить, а не ходить пешком.
На завтрак появилась яичница и на ужин - жареная свинина, и это  вносило
приятное разнообразие в меню из ямса, арахиса и сушеных  яблок,  а  один
раз они даже устроили себе праздник с помощью жареного цыпленка.  Старую
свинью в конце концов удалось изловить, и она вместе со своим потомством
весело похрюкивала и зарывалась в землю в  подполе,  куда  их  упрятали.
Иной раз поросята поднимали такую шумную возню, что никто в доме не слы-
шал друг друга, но шум этот был приятен. Он напоминал о том, что,  когда
придут холода и настанет время резать свиней, у господ будет свежая сви-
нина, а у негров - требуха, и значит, едой на зиму обеспечены все.
   Посещение Фонтейнов укрепило дух Скарлетт больше, чем  она  сама  это
понимала. Сознание, что где-то есть соседи, что кто-то из старых  друзей
уцелел и уцелели их дома, развеяло чувство одиночества  и  невозвратимой
утраты, угнетавшее ее первые недели по возвращении домой. И Фонтейны,  и
Тарлтоны, чьи плантации лежали в стороне от пути, по которому шли  войс-
ка, щедро делились своими небольшими запасами  продуктов.  Сосед  должен
помогать соседу - таков был неписаный закон этого края,  -  и  никто  не
соглашался взять у Скарлетт ни единого пенни. Она бы сделала то же самое
для них, говорили ей; она все возместит им на будущий год натурой, когда
ее плантации начнут давать урожай.
   Теперь у Скарлетт была еда для всех ее домочадцев, была лошадь,  были
деньги и драгоценности, взятые у дезертира-янки, и на первый план высту-
пила потребность в одежде. Она понимала, что послать Порка на юг,  чтобы
купить одежду, было рискованно - янки или свои же конфедераты могли  от-
нять у него лошадь. Но так или иначе, деньги на  приобретение  одежды  и
лошадь с повозкой для поездки у нее были и оставалась надежда, что Порку
повезет и он благополучно возвратится домой. Да, худшее осталось позади.
   Каждое утро, вставая с постели, Скарлетт благодарила  бога  за  ясное
голубое небо и теплое солнце, ибо каждый погожий день отодвигал неотвра-
тимую минуту, когда без теплой одежды уже не обойтись. И с каждым теплым
днем росли груды хлопка в опустевших негритянских хижинах - единственное
место на плантации, где теперь можно было хранить собранный хлопок,  ко-
торого в поле оказалось даже больше, чем предполагал Порк, - его, по-ви-
димому, могло набраться тюка четыре, и скоро все хижины будут забиты  им
до отказа.
   Скарлетт не намеревалась собирать хлопок сама, даже после язвительной
отповеди бабушки Фонтейн. Ей казалось просто невообразимым,  чтобы  она,
Скарлетт О'Хара, ныне полновластная хозяйка поместья, пошла  работать  в
поле. Она тем самым поставила бы себя в один ряд  с  голодранкой  миссис
Слэттери и ее Эмми. Скарлетт рассчитывала,  что  собирать  хлопок  будут
негры, а она вместе с выздоравливающими сестрами займется  домашним  хо-
зяйством, однако тут ей пришлось столкнуться с  кастовым  чувством,  еще
более сильным, чем ее собственное. При одном упоминании о работе в  поле
Порк, Мамушка и Присей подняли страшный крик. Они твердили одно:  "Мы  -
домашняя челядь, мы не для полевых работ". Мамушка особенно яростно  ут-
верждала, что она никогда не работала даже на  усадьбе,  не  то  что  на
плантации. Она и родилась-то в барском доме у самих Робийяров,  а  не  в
негритянской хижине, и выросла прямо в спальне у Старой Хозяйки -  спала
на полу на тюфячке в ногах ее кровати. Одна только Дилси  не  произнесла
ни слова и в упор, не мигая, так поглядела на Присей, что  та  съежилась
под ее взглядом.
   Скарлетт не пожелала слушать их возмущенные протесты и  отвезла  всех
на хлопковое поле. Но Мамушка и Порк работали так  медленно  и  так  при
этом причитали, что Скарлетт не выдержала и отослала  Мамушку  на  кухню
заниматься стряпней, а Порка снарядила в лес с силком и на речку с удоч-
кой - добывать кроликов и опоссумов и удить рыбу. Собирать  хлопок  было
ниже его достоинства, а охота и рыбная ловля самолюбия не ущемляли.
   После этого Скарлетт попыталась вывести в поле своих сестер и Мелани,
но и от них толку было мало. Мелани охотно, аккуратно и быстро  прорабо-
тала под солнцем час, а затем беззвучно лишилась чувств, после  чего  ей
неделю пришлось пролежать в постели. Сьюлин -  угрюмая,  со  слезами  на
глазах - попыталась тоже упасть в обморок, но мгновенно пришла в себя  и
зашипела как ошпаренная кошка, когда Скарлетт плеснула ей в  лицо  водой
из тыквенной бутылки. Кончилось тем, что Сьюлин наотрез отказалась рабо-
тать.
   - Не стану я работать в поле, как негритянка! Ты не можешь меня  при-
нудить. Что, если кто-нибудь из наших друзей узнает он  этом?  Что,  ес-
ли... если мистер Кеннеди услышит? Господи, да если б мама...
   - Ты только помяни еще раз маму, Сьюлин О'Хара, и я тебя отхлестаю по
щекам! - вскричала Скарлетт. - Мама работала на этой плантации  побольше
любой негритянки, и ты знаешь это, госпожа белоручка!
   - Неправда! Во всяком случае, не в поле! И меня ты  не  заставишь!  Я
пожалуюсь на тебя папе, и он не велит мне работать.
   - Посмей только беспокоить отца своими глупостями! -  прикрикнула  на
нее Скарлетт, исполненная страха за Джералда и злобы на сестру.
   - Я помогу тебе, сестричка, - кротко сказала Кэррин. - Я поработаю за
Сью и за себя. Она еще не поправилась, ей вредно быть на солнце.
   - Спасибо тебе, малышка, - благодарно сказала Скарлетт, не без трево-
ги, однако, поглядев на младшую сестру. Задумчивое личико Кэррин, прежде
такое бело-розовое и нежное, как лепестки цветущих  яблонь,  кружимые  в
воздухе весенним ветерком, утратило теперь все оттенки розового,  сохра-
нив лишь сходство с бледным цветком. После того как Кэррин пришла в себя
и обнаружила, что Эллин больше нет, что Скарлетт превратилась в фурию  и
весь мир изменился неузнаваемо, а непрестанный труд сделался законом  их
существования, она стала молчалива и жила, казалось, как в тумане. Хруп-
кая натура Кэррин никак не могла примениться к новому образу  жизни.  Ее
разум не в состоянии был охватить всего, что произошло  вокруг,  и  она,
словно лунатик, бродила по усадьбе, послушно выполняя указания Скарлетт.
Она была очень слаба - и с виду, да и по существу, - но покорна,  стара-
тельна и услужлива. В те минуты, когда она не была  занята  какой-нибудь
порученной ей работой, ее пальцы перебирали четки, а губы шептали молит-
вы: она молилась о матери и о Бренте Тарлтоне. Скарлетт и не предполага-
ла, что смерть Брента будет для нее таким ударом и что ее печаль неисце-
лима. Для Скарлетт Кэррин все еще была "малышка"  -  слишком  еще  дитя,
чтобы у нее мог быть настоящий роман.
   Стоя под солнцем между рядами хлопка, чувствуя,  как  от  бесконечных
наклонов и выпрямлений разламывается спина и горят загрубевшие  мозолис-
тые ладони, Скарлетт подумала о том, как хорошо было бы иметь сестру,  в
которой сила и настойчивость Сьюлин сочетались бы  с  мягкостью  Кэррин.
Ведь Кэррин собирала хлопок так исправно и прилежно.  Однако  через  час
уже стало ясно, что это не Сьюлин, а Кэррин недостаточно еще  оправилась
для такой работы. И Скарлетт отослала домой и ее.
   Теперь между длинных рядов  хлопчатника  трудились  только  Скарлетт,
Дилси и Присей. Присей собирала хлопок лениво, с прохладцей и не  перес-
тавала жаловаться на боль в ногах, ломоту в спине, схватки  в  животе  и
усталость, пока мать не кинулась на нее со стеблем хлопчатника и не отс-
тегала так, что та подняла страшный визг. После этого работа стала  спо-
риться у нее лучше, но она старалась держаться на безопасном  расстоянии
от матери.
   Дилси работала молча, неутомимо, как машина, и Скарлетт, которая  уже
едва могла разогнуть спину и натерла себе плечо тяжелой сумкой, куда со-
бирала хлопок, подумала, что такие работники, как Дилси, на вес золота.
   - Дилси, - сказала она, - когда вернутся хорошие времена, я не  забу-
ду, как ты себя показала в эти дни. Ты молодчина.
   Лицо бронзовой великанши не расплылось от ее похвалы в довольной  ух-
мылке и не сморщилось от смущения, как у других негров. Оно осталось не-
возмутимым. Дилси повернулась к Скарлетт и сказала с достоинством:
   - Спасибо, мэм. Но мистер Джералд и миссис Эллин  всегда  были  очень
добры ко мне. Мистер Джералд купил мою Присей, чтобы я не  тосковала  по
ней, и я этого не забыла. Я ведь наполовину индианка, а наш народ не за-
бывает тех, кто делает нам добро. Но я недовольна моей  Присей.  От  нее
мало толку. Походке, она чистая негритянка, в отца пошла. Отец-то ведь у
нее был большой шалопай.
   Хотя Скарлетт, в сущности, не получила помощи ни от кого, кроме  Дил-
си, и ей самой пришлось взяться за сбор хлопка, она, невзирая  на  уста-
лость, воспрянула духом, видя, как хлопок медленно, но неуклонно переко-
чевывает с плантации в хижины. В хлопке было что-то придававшее ей  уве-
ренность - какая-то надежность. Тара разбогатела на хлопке, как  и  весь
Юг, а Скарлетт была в достаточной мере южанкой, чтобы верить: и Тара, да
и весь Юг снова подымут голову над красными просторами земли.
   Конечно, хлопка она собрала не так уж много, но все же  это  кое-что.
Она выручит за него немного конфедератских денег, и это даст ей  возмож-
ность приберечь зеленые купюры и золото из бумажника янки  до  тех  пор,
когда без них нельзя будет обойтись. Весной  она  постарается  вызволить
Большого Сэма и других рабов с плантации,  которых  мобилизовало  прави-
тельство Конфедерации, а если их не отпустят, тогда на деньги  янки  она
купит рабов у кого-нибудь в округе. И  весной  будет  сеять  и  сеять...
Распрямив натруженную спину, она окинула взглядом побуревшие к осени по-
ля и увидела перед собой уходящие вдаль акр за акром зеленые всходы  бу-
дущего урожая.
   Весной! Быть может, к весне война кончится и снова  настанут  хорошие
времена. И победит ли Конфедерация или  потерпит  поражение,  все  равно
жизнь станет легче. Будь что будет, лишь бы не жить в вечном страхе, что
тебя оберет до нитки та или другая армия. Когда война кончится,  планта-
ция их прокормит. О, лишь бы только кончилась война! Тогда  можно  будет
бросать в землю семена, не боясь, что не доведется снять урожай!
   Надежда забрезжила впереди. Война не может длиться вечно. У  Скарлетт
было немножко хлопка, у нее была лошадь и небольшая, но драгоценная куч-
ка денег. Да, худшие времена остались позади!

   ГЛАВА XXVII

   Как-то в полдень они сидели за обеденным столом, поглощая новоизобре-
тенный Мамушкой пудинг из кукурузной муки и сушеной черники,  подслащен-
ный сорго. Была середина ноября, в  воздухе  уже  чувствовалась  прохла-
да-первая предвестница зимы, - и Порк, стоявший за стулом Скарлетт, воп-
росил, довольно потирая руки:
   - А не приспело ли время заколоть свинью, мисс Скарлетт?
   - Что, у тебя уже слюнки потекли? Небось спишь и видишь требуху? -  с
усмешкой спросила Скарлетт. - Да я и сама не прочь отведать свежей  сви-
нинки, и если погода продержится еще несколько дней, пожалуй, мы...
   Мелани перебила ее, замерев с ложкой у рта:
   - Слышишь, дорогая? Кто-то едет!
   - Кричит кто-то, - встревожено сказал Порк.
   В хрустком осеннем воздухе уже отчетливо был слышен стук копыт - час-
тый, как толчки испуганного сердца, - и высокий женский  голос,  срываю-
щийся на отчаянный вопль:
   - Скарлетт! Скарлетт!
   Скрестились испуганные взгляды, и в следующее мгновение все вскочили,
отодвигая стулья. Несмотря на испуг, исказивший голос, его узнал каждый:
кричала, звала на помощь Салли Фонтейн, всего час  назад  заглянувшая  к
ним по дороге в Джонсборо перемолвиться словечком. Все бросились, толкая
друг друга, к входной двери и увидели, что Салли -  растрепанная,  шляпа
болтается за спиной - вихрем мчится на взмыленной лошади  по  подъездной
аллее к дому. Не осаживая коня, Салли бешеным галопом подскакала прямо к
крыльцу и, махнув рукой назад, туда, откуда она примчалась, крикнула:
   - Янки идут! Я их видела! На дороге! Янки!
   Одним рывком она подняла лошадь на дыбы  у  самых  ступеней  крыльца,
пустила ее в три прыжка по газону и, словно на охоте, перемахнула  через
четырехфутовую живую изгородь. До них донесся глухой стук копыт - снача-
ла с заднего двора, потом с неширокой дороги между хижинами негров, -  и
они поняли, что Салли поскакала прямиком через поля к своей усадьбе.
   С минуту все стояли оцепенев, а затем Сьюлин и Кэррин начали всхлипы-
вать и цепляться друг за Друга, а Уэйд, широко разинув рот и весь дрожа,
стоял, как пригвожденный к месту, но не издал ни звука. То, чего он  все
время со страхом ждал еще с той ночи, когда они бежали из Атланты,  слу-
чилось. Янки пришли, чтобы схватить его.
   - Янки? - беспомощно произнес Джералд. - Но янки уже были здесь.
   - Матерь божия! - воскликнула Скарлетт, перехватив испуганный  взгляд
Мелани. На миг все ужасы их бегства из Атланты ожили перед ее  мысленным
взором: руины домов, пепелища... а затем - и все то, что передавалось из
уст в уста: убийства, истязания, насилия. Она снова увидела перед  собой
солдата-янки, стоявшего в холле со шкатулочкой Эллин в руках... "Я умру,
- подумала она. - Я сейчас умру, прямо здесь, на месте.  Я  думала,  все
это позади. Я умру. Я больше не выдержу".
   И тут в глаза ей бросилась лошадь-лошадь под седлом, стоявшая у коно-
вязи в ожидании Порка, который должен был отправиться верхом с  каким-то
поручением к Тарлтонам. Ее лошадь! Ее единственная лошадь!  Янки  уведут
ее! И корову, и теленка! И свинью со всеми  поросятами...  Сколько  ушло
времени и сил, чтобы словить эту свинью и ее быстроногое, верткое племя!
А янки заберут и свинью, и кур-несушек, и петуха, и уток, которыми поде-
лились с ними Фонтейны. И яблоки, и яме, и бобы из кладовой. И  муку,  и
рис, и сушеный горох. И бумажник солдата-янки  со  всеми  деньгами.  Они
возьмут все и оставят их подыхать с голоду.
   - Ничего они не получат! - громко воскликнула Скарлетт, и все ошалело
поглядели на нее - уж не рехнулась ли она с испугу? - Я не стану  больше
голодать! Ничего они не получат!
   - Что с тобой, Скарлетт? О чем ты?
   - Лошадь! Корову! Свинью! Поросят! Они их не получат. Я не допущу!
   Она повернулась к четырем неграм, столпившимся в дверях,  -  лица  их
были пепельно-серыми от страха.
   - В болото! - коротко бросила она.
   - В какое болото?
   - К реке, дурни! Гоните свинью и поросят к реке в болото. Вы все  го-
ните их туда. Живей! Порк и Присей, полезайте в подпол,  вытащите  поро-
сят. Сьюлин и Кэррин, возьмите корзины, положите в них продукты  -  все,
что влезет, и унесите в лес. Мамушка, опусти серебро обратно в  колодец.
Да вот еще, Порк! Слушай меня, Порк, не стой как  болван!  Уведи  отсюда
папу. Куда, куда! Куда хочешь! Ступай с Порком, па. Вот хороший па,  вот
умник.
   В смятении, в суматохе она все же успела подумать о том,  какое  воз-
действие может оказать вид синих мундиров на помутившийся рассудок  Дже-
ралда. И примолкла на секунду, в растерянности ломая руки. А  тут  испу-
ганно захныкал Уэйд, ухватившись за юбку Мелани,  и  она  почувствовала,
что теряет над собой власть.
   - А я чем могу помочь, Скарлетт? - услышала она среди воплей,  всхли-
пываний и топота шагов спокойный голос Мелани. Лицо  Мелани  было  белее
мела, ее трясло как в лихорадке, но этот спокойный голос помог  Скарлетт
прийти в себя: она поняла, что все надеются на нее и ждут от нее  указа-
ний.
   - Корову и теленка, - быстро сказала она. -  Они  на  старом  выгоне.
Возьми лошадь и загони их в болото и...
   Она еще не договорила, как Мелани, оторвав ручонку Уэйда от своей юб-
ки, сбежала по ступенькам, подхватила на бегу подол и устремилась к  ло-
шади. Мелькнули худые ноги в облаке широких нижних юбок,  и  Мелани  уже
была в седле. Ноги ее далеко не доставали до стремян, но она собрала по-
водья, замолотила по бокам лошади пятками и вдруг с искаженным от  ужаса
лицом снова резко ее осадила.
   - Мой малютка! - вскричала она. - О боже,  мой  малютка!  Янки  убьют
его! Принеси его мне!
   Ухватившись одной рукой за луку, она готова была соскочить  с  седла,
но Скарлетт крикнула:
   - Скачи! Скачи! Угони корову! Я позабочусь о ребенке!  Скачи,  говорю
тебе! Неужели ты думаешь, я позволю им тронуть ребенка Эшли? Скачи же!
   Мелани оросила через плечо последний,  исполненный  отчаяния  взгляд,
снова замолотила пятками и, рассыпая каскады гравия, умчалась по аллее в
сторону выгона.
   "Вот уж не ожидала, что увижу Медли Гамильтон в седле  по-мужски!"  -
мельком подумала Скарлетт и бросилась в дом. Уэйд бежал за ней по пятам,
всхлипывая, стараясь уцепиться за ее развевающийся подол. Взбегая в хол-
ле по лестнице, прыгая через две ступеньки, она  видела,  как  Сьюлин  и
Кэррин с плетеными корзинами в руках спешили к кладовой, а Порк не слиш-
ком почтительно тащил Джералда  под  руку  к  заднему  крыльцу.  Джералд
что-то бормотал ворчливо, как ребенок, и пытался вырваться.
   С заднего двора долетел скрипучий голос Мамушки:
   - Да ну же, Присей! Полезай в подпол, передавай мне поросят! Ты что -
не понимаешь? Мне же туда с моим брюхом не пролезть! Дилси,  поди  сюда,
вели этой балбеске...
   "А мне-то казалось, я так здорово придумала спрятать свиней в подпол,
чтоб их не украли, - подумала Скарлетт, вбегая в свою спальню. - Почему,
ну почему я не построила для них загона на болоте?"
   Она рывком выдвинула верхний ящик бюро и, порывшись в платках  и  ко-
сынках, вытащила бумажник. Торопливо достала кольцо с солитером и  брил-
лиантовые подвески из своей корзинки с рукоделием и сунула их  в  бумаж-
ник. А где его спрятать? В матраце? В печной трубе? Бросить  в  колодец?
Засунуть себе в корсаж? Нет, только не это! Толстый бумажник может  быть
заметен, и тогда янки начнут ее обыскивать и разденут догола.
   "И тогда я умру!" - с отчаянием подумала она.
   Снизу доносился суматошный топот ног,  голоса,  чьи-то  всхлипывания.
Среди всего этого смятения Скарлетт пожалела, что рядом с ней нет  Мела-
ни. Нет Мелли с ее тихим голосом. Мелли, которая проявила такую  отвагу,
когда был убит солдат-янки. Мелли стоит десятерых. Мелли... Что Мелли ей
сказала? Ах, да! Ребенок!
   Прижимая к груди бумажник, Скарлетт бросилась в другую  комнату,  где
малютка Бо спал в своей низенькой кроватке. Она взяла его на руки, и  он
проснулся и захныкал спросонок, размахивая крошечными кулачками.
   Она услышала громкий голос Сьюлин:
   - Идем, Кэррин! Идем! Хватит, набрали! Ну же,  сестренка,  поторапли-
вайся!
   С заднего двора донесся отчаянный поросячий визг и  возмущенное  хрю-
канье, и, подбежав к окну, Скарлетт увидела Мамушку с извивающимся поро-
сенком под каждой подмышкой, ковылявшую что было сил через хлопковое по-
ле. Следом за ней спешил Порк, тоже с двумя поросятами, подталкивая иду-
щего впереди него Джералда. Джералд, спотыкаясь, брел по бороздам и раз-
махивал тростью.
   Скарлетт высунулась из окна и крикнула:
   - Уведи свинью, Дилси! Заставь Присей выгнать ее наружу. Угони ее по-
дальше!
   Дилси подняла голову; бронзовое лицо ее было встревожено, она держала
за края передник, в котором лежала груда столового серебра.
   - Свинья укусила Присей и не выпускает ее из подпола.
   "Ай да свинья!" - подумала Скарлетт. Она метнулась обратно к  себе  в
комнату и достала из тайничка браслеты, брошь,  миниатюру  и  серебряную
чашечку, найденные в ранце убитого янки. Куда все это спрятать? На руках
у нее был малютка Бо, в одной руке зажат бумажник, в другой  -  все  эти
безделушки. Она положила младенца на постель.
   Он сразу расплакался, и тут ее осенило. Лучшего  места,  чем  детские
пеленки, не придумаешь. Она быстро перевернула Бо на животик, распелена-
ла и сунула бумажник под его подгузник. От такого обращения он разревел-
ся еще громче, засучил ножками, и она торопливо запеленала его снова.
   "Ну, теперь, - подумала она, переведя дыхание, - теперь - к болоту!"
   Подхватив одной рукой заходившегося в плаче  младенца,  другой  рукой
прижимая к груди драгоценности, она выбежала на верхнюю площадку в холл.
Внезапно шаги ее замедлились, колени подогнулись  от  страха.  Как  тихо
стало в доме! Какая страшная, мертвенная тишина! Неужели все ушли и  ос-
тавили ее? Неужели никто не подумал о ней? Она не ждала, что они все уй-
дут, бросят ее здесь одну. В эти дни с одинокой женщиной может случиться
все что угодно... Придут янки...
   Какой-то негромкий звук заставил ее подскочить от страха. Резко обер-
нувшись, она увидела своего всеми позабытого сынишку. Он сидел  на  сту-
пеньках, прижавшись к перилам, и пытался что-то  произнести,  но  только
беззвучно разевал рот и смотрел на нее круглыми от ужаса глазами.
   - Встань, Уэйд Хэмптон, - приказала она. - Вставай и иди за мной. Ма-
ма не может тебя сейчас нести.
   Точно маленький испуганный зверек, он бросился к ней и зарылся  лицом
в ее широкую юбку. Она чувствовала, как он, путаясь в  пышных  складках,
пытается ухватиться за ее ногу. Она начала спускаться с лестницы, но его
цепляющиеся руки мешали ей, и она сердито крикнула:
   - Отпусти мою юбку, Уэйд! Отпусти и спускайся вниз сам! - Но  ребенок
только теснее прижимался к ней.
   Она спускалась вниз, а снизу все словно бы устремлялось ей навстречу.
Все с детства знакомые, любимые вещи, казалось, шептали ей в уши:  "Про-
щай! Прощай!" Рыдания подступили у нее к горлу. Дверь в маленький  каби-
нет, где всегда так усердно трудилась Эллин, была приотворена,  и  Скар-
летт бросился в глаза угол старинного секретера. В столовой стулья  были
сдвинуты с мест, некоторые опрокинуты, на столе - тарелки с  недоеденной
едой. На полу - лоскутные коврики, которые Эллин  сама  красила  и  сама
плела. На стене - портрет бабушки Робийяр: высокая  прическа,  полуобна-
женная грудь. Сильно вырезанные ноздри придавали лицу выражение утончен-
ной надменности. Все овеянное бессчетностью воспоминаний детства, все  -
кровная часть ее души - шептало ей: "Прощай, Скарлетт О'Хара! Прощай!"
   Придут янки и все сожгут!
   В последний раз окинула Скарлетт взглядом родительский дом. Потом  из
болота под прикрытием леса ей суждено будет увидеть только,  как  рухнет
охваченная огнем кровля и из  облаков  дыма  выплывут  очертания  печных
труб.
   "Я не могу уйти отсюда, - подумала она, и у  нее  застучали  зубы  от
страха. - Я не могу покинуть тебя, дом. Папа бы не ушел. Он ведь  сказал
им: жгите его вместе со мной. Пусть теперь сожгут тебя вместе  со  мной,
потому что я тоже не могу тебя покинуть. Ты  -  последнее,  что  у  меня
есть".
   И когда решение было принято, страх сразу куда-то отступил,  и  оста-
лось только леденящее чувство в груди, словно страх и  погибшие  надежны
застыли там холодным сгустком. Так она продолжала стоять, пока не  услы-
шала стук копыт на подъездной аллее, позвякивание  уздечек  и  сабель  в
ножнах и резкий голос, отдающий команду:
   - Спешиться!
   Тогда, быстро наклонившись к ребенку, прижавшемуся к  ее  ногам,  она
проговорила настойчиво, но необычно для нее мягко и нежно:
   - Отпусти мою юбку, Уэйд, сыночек! Беги скорей вниз  и  через  задний
двор к болоту - там Мамушка и тетя Мелли. Беги скорей, милый,  и  ничего
не бойся.
   Услышав эти, такие непривычно ласковые слова, Уэйд поднял  голову,  и
Скарлетт ужаснулась, увидев его глаза - глаза кролика, попавшего  в  си-
лок.
   "О, матерь божия! - взмолилась она. - Не  допусти  его  до  припадка!
Нет, нет, только не перед янки! Они не должны знать, что мы их  боимся!"
И чувствуя, как Уэйд лишь крепче вцепился в ее подол, произнесла твердо:
   - Будь мужчиной, малыш. Подумаешь, свора проклятых янки!
   И она стала спускаться с лестницы им навстречу.
   Шерман вел свои войска через Джорджию от Атланты к морю. Позади лежа-
ли дымящиеся руины Атланты: покидая город, синие мундиры предали его ог-
ню. Впереди на триста миль простиралась ставшая по существу  беззащитной
полоса земли, ибо остатки милиции и старики и подростки из  войск  внут-
реннего охранения идти в счет не могли.
   Впереди лежали плодородные земли - плантации, служившие приютом  жен-
щинам, детям, старикам, неграм. Янки шли, прочесывая пространство  шири-
ной в восемьдесят миль, все сжигая по дороге и грабя. Сотни домов  стоя-
ли, объятые пламенем, в сотнях домов раздавался стук сапог. Но Скарлетт,
глядя, как синие мундиры заполняют холл, не думала  о  том,  что  такова
участь всего края. Для нее это было чисто личное дело - злодеяние,  нап-
равленное умышленно против нее и ее близких.
   Когда янки ввалились в дом, она стояла в холле возле лестницы,  держа
на руках младенца, а из складок юбки торчала головка Уэйда, придравшего-
ся к ее ногам. Одни солдаты, толкая друг друга, бросились вверх по лест-
нице, другие стали вытаскивать мебель на крыльцо и вспарывать штыками  и
носками обивку кресел, ища спрятанные драгоценности.  Наверху  они  тоже
вспарывали тюфяки и перины, и вскоре в воздухе замелькали,  поплыли  пу-
шинки и стали, кружась, мягко опускаться на пол, на волосы  Скарлетт.  И
бессильная ярость заглушила остатки страха в ее сердце, когда она беспо-
мощно глядела, как вокруг нее грабят и рушат.
   Сержант - кривоногий, маленький, седоватый, с куском жевательного та-
бака за щекой - подошел к Скарлетт, опередив своих солдат, смачно  сплю-
нул на пол и частично ей на подол и сказал:
   - Дайте-ка сюда, что это тут у вас, барышня.
   Она забыла, что все еще держит  в  руке  безделушки,  которые  хотела
спрятать, и с усмешкой - достаточно презрительной, как казалось ей, что-
бы не посрамить бабушки Робийяр, - швырнула их на пол,  и  последовавшая
из-за них алчная схватка солдатни доставила  ей  своего  рода  злорадное
удовольствие.
   - Еще, если позволите, вот это колечко и сережки.
   Скарлетт покрепче задрала младенца под мышкой, так  что  он  оказался
вниз лицом, отчего стал пунцовым и пронзительно завизжал,  и  отстегнула
свадебный подарок Джералда - гранатовые  серьги  Эллин.  Потом  сняла  с
пальца кольцо с большим сапфиром - подарок Чарлза в день помолвки.
   - Не бросайте. Давайте их сюда, - сказал сержант, протягивая руку.  -
Эти шельмы уже хорошо успели поживиться. Ну, что у вас есть еще?  -  Его
зоркий взгляд скользнул по ее корсажу.
   На мгновение у Скарлетт остановилось сердце. Она уже чувствовала, как
грубые руки касаются ее груди, распускают шнуровку.
   - Больше у меня ничего нет, но у вас,  кажется,  положено  обыскивать
свои жертвы?
   - Ладно, поверю вам на слово, - добродушно ответил сержант  и  отвер-
нулся, сплюнув еще разок. Скарлетт вернула ребенка в нормальное  положе-
ние и стала успокаивать его, покачивая; рука  ее  нащупала  припеленутый
бумажник, и она возблагодарила бога за то, что у Мелани есть ребенок,  а
у ребенка - пеленки.
   В верхних комнатах слышен был топот сапог, негодующий скрип  передви-
гаемой мебели, звон разбиваемого фарфора и зеркал, грубая брань, изрыга-
емая, когда ничего не удавалось  обнаружить.  С  заднего  двора  неслись
громкие крики:
   - Гони их сюда! Не упусти! - И  отчаянное  кудахтанье  кур,  кряканье
уток и гогот гусей. Скарлетт вся сжалась, словно от боли, когда услышала
неистовый визг и резко оборвавший его выстрел, и поняла, что свинью уби-
ли. Черт бы побрал Присей! Она убежала и бросила свинью. Хоть бы уж  по-
росята уцелели! Только бы все благополучно добрались до болота! Но ниче-
го же ведь не известно.
   Она недвижно стояла в холле, а мимо нее с криком,  с  руганью  бегали
солдаты. Уэйд не разжимал вцепившихся в ее  юбку  скрюченных  от  страха
пальчиков. Она чувствовала, как он дрожит всем телом, прижимаясь к  ней,
но не могла заставить себя поговорить с ним,  успокоить  его.  Не  могла
заставить себя произнести ни слова, не могла обрушиться  на  янки  ни  с
гневом, ни с мольбами, ни с угрозами. Могла только благодарить  бога  за
то, что ноги еще держат ее и у нее хватает сил стоять с высоко  поднятой
головой. Но когда кучка бородатых солдат с грохотом спустилась по  лест-
нице, таща награбленное добро, какое подвернулось им  под  руку,  и  она
увидела в руках одного из них саблю Чарлза, с губ ее против воли сорвал-
ся крик.
   Эта сабля принадлежала теперь Уэйду. Это была сабля его отца, а преж-
де - деда, и Скарлетт подарила ее сыну в этом году в день его  рождения.
Они устроили тогда маленькую торжественную церемонию, и Мелани расплака-
лась - от гордости, от умиления, от грустных воспоминаний, -  поцеловала
Уэйда и сказала, что он должен вырасти храбрым солдатом, как его отец  и
дедушка. Уэйд очень гордился этим подарком и частенько залезал на  стол,
над которым висела, на стене сабля, чтобы погладить се. Скарлетт нашла в
себе силы молча смотреть на то, как чужие, ненавистные руки  выносят  из
дома принадлежащие ей вещи, любые вещи, но только не это  -  не  предмет
гордости ее маленького сынишки. Уэйд, выглядывавший из-за юбок,  услыхал
ее крик, обрел голос и отвагу и громко, горестно всхлипнул, указывая ру-
чонкой на саблю:
   - Моя!
   - Этого вы не можете взять! - решительно сказала Скарлетт, протягивая
к сабле руку.
   - Не могу? Вот как! - произнес невысокий солдат, державший  саблю,  и
нагловато ухмыльнулся ей в лицо. - Еще как могу! Это сабля мятежника!
   - Нет... нет. Она сохранилась с Мексиканской войны. Вы не имеете пра-
ва ее брать - это сабля моего маленького сына. Она принадлежала его  де-
ду. О, капитан! - воскликнула Скарлетт, оборачиваясь к сержанту. - Пожа-
луйста, прикажите вашему солдату вернуть мне саблю.
   Сержант, довольный неожиданным повышением в чине, шагнул вперед.
   - Дай-ка мне глянуть на эту саблю. Боб, - сказал он.
   Невысокий солдат нехотя протянул ему саблю.
   - Тут эфес из чистого золота, - сказал он.
   Сержант повертел саблю в руках, луч солнца упал на эфес, на  выграви-
рованную на нем надпись, и он громко прочел ее вслух:
   - "Полковнику Уильяму Р. Гамильтону. От штаба  полка.  За  храбрость.
Буэна-Виста. 1847".
   - Ого! - воскликнул сержант. - Я сам дрался при Буэна-Виста, леди.
   - Да ну? - холодно произнесла Скарлетт.
   - А как же! Жаркое было дело, доложу я вам. В эту войну я таких схва-
ток не видал, как в ту. Так эта сабля принадлежала деду этого мальца?
   - Да.
   - Ну, пусть она останется у него, - сказал  сержант,  удовлетворенный
доставшимися ему драгоценностями и безделушками, которые он увязал в но-
совой платок.
   - Но эфес же из чистого золота, - никак не мог успокоиться солдат-ко-
ротышка.
   - Мы оставим ей эту саблю на память о нас, - усмехнулся сержант.
   Скарлетт взяла у него саблю, даже не поблагодарив. Почему она  должна
благодарить этих грабителей, если они возвращают  ей  ее  собственность?
Она стояла, прижав саблю к груди, а кавалерист-коротышка все еще  спорил
и пререкался с сержантом.
   - Ну, черт побери, эти проклятые мятежники еще меня попомнят! -  вык-
рикнул под конец солдат, когда сержант, потеряв терпение, сказал,  чтобы
он перестал ему перечить и проваливал ко всем чертям. Солдат  отправился
шарить по задним комнатам, а Скарлетт с облегчением перевела  дух.  Янки
ни слова не обмолвились о том, чтобы сжечь дом. Не сказали ей  убираться
вон, пока они его не подожгли. Быть может... быть может... Солдаты  про-
должали собираться в холле - одни спускались из верхних  комнат,  другие
входили со двора.
   - Есть что-нибудь? - спросил сержант.
   - Одна свинья, несколько кур и уток.
   - Немного кукурузы, ямса и бобов. Эта дикая кошка верхом  на  лошади,
которую мы видели на дороге, успела их тут предупредить, будьте уверены.
   - Рядовой Пол Ривер, что у тебя?
   - Да почти что ничего, сержант. Нам остались  одни  объедки.  Поехали
быстрей дальше, пока вся округа не прознала, что мы здесь.
   - А ты смотрел под коптильней? Они обычно там все закапывают.
   - Да нет тут коптильни.
   - А в хининах негров пошарил?
   - Там ничего, окромя хлопка. Мы его подожгли.
   Скарлетт мгновенно припомнились долгие дни на хлопковом поле под  па-
лящим солнцем, невыносимая боль в пояснице, натертые плечи... Все понап-
расну. Хлопка больше не было.
   - Чтой-то у вас нет ничего, а, леди?
   - Ваши солдаты уже побывали здесь до вас, - холодно сказала Скарлетт.
   - Верно. Мы тоже были в этих краях еще в сентябре, - сказал  один  из
солдат, вертя что-то в пальцах. - А я и позабыл.
   Скарлетт увидела, что он разглядывает золотой  наперсток  Эллин.  Как
часто поблескивал он на пальце Эллин, занятой рукодельем! Вид  наперстка
воскресил рой мучительных воспоминаний о тонких бледных руках с этим на-
перстком на пальце. А теперь он лежал на грязной, мозолистой ладони это-
го чужого человека и скоро отправится в путь на север, где  какая-нибудь
янки будет щеголять этой краденой вещью - наперстком Эллин!
   Скарлетт наклонила голову, чтобы враги не увидели ее слез, и они  ти-
хонько покатились по щекам и закапали на личико младенец... Сквозь  зас-
тилавшую глаза пелену она видела, как солдаты двинулись к выходу, слыша-
ла, как сержант громким, хриплым голосом отдавал команду. Янки  уходили,
дом остался цел, но истерзанная воспоминаниями об Эллин Скарлетт уже  не
находила в себе сил радоваться. Удалявшееся позвякивание сабель  и  стук
копыт не принесли ей облегчения, и она стояла, совсем  вдруг  обессилев,
равнодушная ко всему, и слышала, как они отъезжают, нагрузившись  краде-
ным, - увозят одежду, одеяла, картины, кур, уток, свинью...
   Потом в носу у нее защекотало от дыма и запаха гари, и она безучастно
обернулась: ей уже не было дела до хлопка, страшное напряжение сменилось
апатией. В открытые окна столовой она видела дым, медленно  ползущий  из
негритянских хижин. Это разлетается по ветру хлопок. Это разлетались  по
ветру деньги, которые должны были пойти в уплату налогов и прокормить их
в зимние холода. А ей оставалось только смотреть, как они  тают,  спасти
их она не могла. Ей доводилось видеть и раньше, как горит хлопок, и  она
знала - справиться с этим огнем нелегко, даже если за дело берутся  муж-
чины. Хорошо еще, что хижины расположены вдали от дома.  И  хорошо  еще,
что нет ветра: ни одна искра не долетит до крыши.
   Внезапно она обернулась и замерла: все тело ее напряглось,  словно  у
пойнтера, делающего стойку. Расширенными от ужаса глазами она смотрела в
глубь крытого перехода, ведущего в кухню. Из кухни тянуло дымом!
   На бегу, где-то между холлом и кухней, она положила младенца на  пол.
Вырвалась из цепких ручонок Уэйда, отпихнув его к стене, вбежала в  пол-
ную дыма кухню и попятилась, сразу закашлявшись. Дым ел глаза,  и  слезы
потекли у нее по щекам. Но она ринулась вперед, прикрыв нос и рот  подо-
лом юбки.
   В кухне, слабо освещенной одним маленьким оконцем, ничего нельзя было
разглядеть из-за густых клубов дыма, но Скарлетт услышала шипенье и пот-
рескивание огня. Прищурившись, прикрывая глаза рукой, она  всматривалась
в дымовую завесу и увидела языки пламени, расползавшиеся по полу, ползу-
щие к стенам. Кто-то вытащил из топившегося очага горящие поленья, разб-
росал их по всей кухне, и сухой, как трут, сосновый пол мгновенно занял-
ся, заглатывая огонь, как воду.
   Скарлетт метнулась обратно в столовую и схватила  ковер,  с  грохотом
опрокинув при этом два стула.
   "Мне же нипочем не затушить пожара... Нипочем,  нипочем!  О  господи,
если бы кто-нибудь помог! Пропал дом... пропал! О боже  мой,  боже  мой!
Вот что этот коротконогий мерзавец держал на уме, когда сказал,  что  мы
его еще попомним! Ах, зачем я не отдала ему сабли!"
   Пробегая по переходу, она заметила своего  сынишку  -  он  забился  в
угол, прижимая к себе саблю. Глаза у него были закрыты и личико  застыло
в каком-то расслабленном, неестественном покое.
   "Господи! Он умер! Умер от страха!" - промелькнула у нее  порожденная
отчаянием мысль, но она побежала дальше - в конец  перехода,  где  возле
кухонной двери всегда стояла бадья с питьевой водой.
   Она сунула ковер в бадью и, набрав побольше воздуха в  легкие,  рину-
лась снова в темную от дыма кухню, плотно захлопнув за собой дверь.  Це-
лую, как ей показалось, вечность она, кашляя,  задыхаясь,  кружилась  по
кухне. Била и била мокрым ковром по  струйкам  огня,  змеившимся  вокруг
нее. Дважды загорался подол ее длинной юбки, и она тушила его голыми ру-
ками. Ее одурял тошнотворный запах паленых волос, выпавших  из  прически
вместе со шпильками и рассыпавшихся по плечам. Но куда бы она ни  повер-
нулась, языки пламени тотчас взвивались у нее за  спиной,  все  ближе  и
ближе к стенам, крытому переходу, ведущему в дом.  Огненные  змейки  ви-
лись, плясали вокруг нее, и, теряя силы, она понимала, что все ее усилия
тщетны.
   Отворилась дверь, и ворвавшийся поток воздуха сильнее  раздул  пламя.
Дверь со стуком захлопнулась, и в водовороте дыма Скарлетт, полуослепшая
от слез, увидела Мелани: она затаптывала ногами огонь и колотила по  го-
рящему полу чем-то темным и тяжелым. Скарлетт  видела,  как  ее  шатает,
слышала ее кашель, на мгновение сквозь серую пелену проглянуло ее  блед-
ное, напряженное лицо с зажмуренными от дыма глазами. Протекла еще целая
вечность, пока они вдвоем, бок о бок, боролись с огнем, и наконец  Скар-
летт стала замечать, что огненных змей становится меньше, что они слабе-
ют. И тут Мелани неожиданно повернулась к ней, вскрикнула и со всей силы
ударила ее ковром по спине. Скарлетт покачнулась и  полетела  куда-то  в
дымный мрак.
   Открыв глаза, она увидела, что лежит на заднем крыльце, голова ее по-
коится на коленях у Мелани, и лучи послеполуденного солнца  заливают  ей
лицо. Руки, лицо, плечи нестерпимо жгло. Хижины негров все еще были оку-
таны клубами дыма, дым продолжал обволакивать все вокруг,  и  в  воздухе
стоял удушливый запах горелого хлопка. Скарлетт увидела клочья дыма, вы-
ползавшие из кухни, и вскочила было, порывась броситься туда, но  Мелани
удержала ее, сказав спокойно:
   - Лежи тихо, дорогая! Пожар потушен.
   С минуту она лежала неподвижно, закрыв глаза, с облегчением  дыша,  и
слышала где-то рядом мирное посапывание Бо и  привычную  для  уха  икоту
Уэйда. Значит, он жив, слава тебе господи! Она открыла глаза и поглядела
на Мелани. Волосы у нее опалило огнем, лицо было черным от сажи, но гла-
за возбужденно сверкали, и она улыбалась.
   - Ты похожа на негритянку, - пробормотала Скарлетт, устало  зарываясь
глубже головой в то, что служило ей подушкой.
   - А ты - на персонаж из "Минстрел шоу"'.
   - Зачем ты меня ударила?
   - Затем, моя дорогая, что у тебя все платье на спине занялось.  Я  не
думала, что ты потеряешь сознание, хотя, видит бог, ты  столько  сегодня
натерпелась, что можно было и на тот свет отправиться... Я побежала  до-
мой, как только привязала в лесу наших животных, и  чуть  не  умерла  со
страху, думая о том, что ты с малюткой осталась здесь одна. Эти...  янки
не обидели тебя?
   - Ты хочешь сказать: не обесчестили ли они меня? Нет, -  заверила  ее
Скарлетт и застонала, попытавшись сесть. Если голова ее покоилась  отно-
сительно удобно - на коленях Мелани, то телу лежать на полу было  далеко
не так приятно. - Но они украли все, все. У нас ничего больше нет... Ин-
тересно, чему это ты так радуешься?
   - Мы не потеряли друг друга и наших детей, и у нас есть крыша над го-
ловой, - сказала Мелани, и голос  ее  звучал  радостно  и  звонко.  -  О
большем в наши дни не приходится и мечтать... Господи, Бо, кажется,  ле-
жит мокрый! А янки, верно, прихватили заодно и  пеленки?  Ой!  Скарлетт!
Что это у него тут?
   Она испуганно сунула руку под пеленку и извлекла оттуда  бумажник.  С
минуту она так смотрела на него, словно видела этот предмет впервые, по-
том расхохоталась - неудержимо, почти истерически.
   - Ни один человек на свете, кроме тебя, не  мог  бы  до  этого  доду-
маться! - воскликнула она и, обвив руками шею Скарлетт, поцеловала ее. -
Ты самое поразительное существо на свете, ни у кого  нет  такой  сестры,
как ты.
   Скарлетт не противилась этим объятиям: она была еле жива от  усталос-
ти, похвала приятно льстила ее самолюбию, а потом - в сизой от дыма кух-
не - в ее душе укрепилось чувство уважения к золовке и зародилось  нечто
похожее на дружескую близость.
   "Одного у нее не отнимешь, - не могла не признаться себе Скарлетт,  -
когда нужна помощь, Мелани всегда тут как тут".

   ГЛАВА XXVIII

   Внезапно резко похолодало и наступили морозы. Студеным ветром  тянуло
из-под всех дверей, и стекла, расшатавшиеся в рамах, монотонно дребезжа-
ли. С деревьев облетала последняя листва, и  только  сосны,  не  потеряв
своего убранства, холодными, темными громадами высились на фоне бледного
неба. Изрытая колдобинами красная глина дорог обледенела, и голод  прос-
тер свои крыла над Джорджией.
   Скарлетт не без горечи вспоминала свой последний разговор с  бабушкой
Фонтейн. В тот день-два месяца назад, - который,  казалось,  отодвинулся
куда-то в далекое прошлое, она сказала старой даме - и сказала от чисто-
го сердца, - что самое худшее уже позади. Теперь  это  стало  ребяческим
преувеличением. Пока солдаты Шермана не прошли вторично  через  Тару,  у
нее еще были ее маленькие сокровища - немного продуктов и немного денег,
были соседи, которым больше повезло, чем ей, и хлопок, который помог  бы
продержаться до весны. Теперь не было ни хлопка,  ни  продуктов,  деньги
утратили свое значение, так как на них ничего нельзя было купить, а  со-
седи терпели не меньшую нужду, чем она. У нее, на худой  конец,  все  же
остались корова с теленком, лошадь и несколько поросят, а  у  соседей  и
того не было - всего какие-то крохи провизии, которые они успели  зарыть
или спрятать в лесу.
   Усадьбу Тарлтонов - Прекрасные Холмы - янки сожгли  дотла,  и  миссис
Тарлтон с четырьмя дочерьми переселилась в дом управляющего. Дом  Манро,
расположенный в окрестностях Лавджоя, тоже сровняли с землей.  В  Мимозе
сгорело деревянное крыло дома, главная же часть здания уцелела благодаря
толстой штукатурке и отчаянной борьбе с огнем, в  которую  вступили  все
женщины Фонтейн и негры. Только усадьбу Калвертов  янки  пощадили  и  на
этот раз: снова спасло вмешательство управляющего Хилтона, уроженца  Се-
вера, однако ни единой животины, ни единого початка кукурузы на  планта-
ции не осталось.
   Перед Тарой, как и перед всей округой, стояла одна задача: как добыть
еду? У большинства семей не было ничего, кроме остатков последнего  уро-
жая ямса и арахиса, да еще та дичь, которую они  приносили  из  лесу.  И
каждый делился всем, что у него было, с теми, у кого  было  еще  меньше,
как это делалось всегда в более благополучные времена.  Но  очень  скоро
делиться стало нечем.
   В дни, когда Порку сопутствовала удача, в  Таре  питались  кроликами,
или опоссумами, или зубаткой. В  остальное  время  довольствовались  ка-
пелькой молока, орехами гикори, жареными желудями и ямсом. И чувство го-
лода не покидало их никогда. Скарлетт казалось, что она  не  может  шагу
ступить, чтобы не увидеть протянутые к ней руки, с мольбой  устремленный
на нее взгляд. И это сводило ее с ума, ведь она была голодна  не  меньше
других.
   Она приказала зарезать теленка, так как  он  поглощал  слишком  много
драгоценного молока, и в этот вечер все в Таре заболели, объевшись  пар-
ной телятиной. Скарлетт знала, что следует заколоть хотя бы одного поро-
сенка, но все откладывала это и откладывала, надеясь вырастить из  поро-
сят полноценных свиней. Поросята были еще такие  крошечные.  Какой  толк
заколоть их сейчас - там и есть-то почти нечего; а если дать им  подрас-
ти, тогда совсем другое будет дело. Ночь за ночью обсуждала она с  Мела-
ни, послать или не послать Порка верхом на лошади, дав ему денег,  чтобы
он попытался купить каких-нибудь продуктов. И все никак не могла на  это
решиться, боясь, что у него отнимут и лошадь и деньги. Никому же не было
известно, где сейчас янки. Они могли быть за тысячу миль от Тары или  за
рекой. Однажды Скарлетт, обуреваемая отчаянием, начала сама собираться в
дорогу на поиски пропитания, но истерические вопли всех домочадцев  зас-
тавили ее отказаться от своей затеи.
   Порк рыскал по окрестностям, порой забирался, как видно, далеко,  так
как возвращался только под утро, и Скарлетт не спрашивала  его,  где  он
пропадал. Иногда он приносил дичь, иногда  несколько  початков  кукурузы
или мешок сухого гороха. Как-то раз притащил домой петуха  и  утверждал,
что поймал его в лесу. Они с превеликим аппетитом, но и не  без  чувства
вины прикончили этого петуха, ибо все отлично понимали: петуха Порк  ук-
рал, так же как горох и кукурузу. Вскоре после  этого  как-то  ночью  он
постучался к Скарлетт, когда весь дом уже спал, и  смущенно  показал  ей
свою ногу с порядочным зарядом дроби в икре. Пока она накладывала повяз-
ку, он сконфуженно объяснил, что его накрыли при  попытке  проникнуть  в
Фейетвилле в чей-то курятник. Скарлетт не спросила, чей это  был  курят-
ник, - только ласково потрепала Порка по плечу, и на глаза у нее  навер-
нулись слезы. Негры ужасно раздражали ее порой, но  ведь  такую  предан-
ность не купишь ни за какие деньги! Теперь все они - и белые и черные  -
стали как бы членами одной семьи, и негры могли рискнуть жизнью ради то-
го, чтобы на столе для всех была еда.
   В другие времена к мелким кражам Порка следовало бы  отнестись  более
серьезно, быть может, он даже заслуживал хорошей взбучки. В другие  вре-
мена Скарлетт по меньшей мере должна была бы его строго  отчитать.  "Ни-
когда не забывай, дорогая, - говорила Эллин, - что ты несешь ответствен-
ность не только за физическое, но и за нравственное здоровье черных  ра-
бов, которых бог вверил твоему попечению. Ты должна  понимать,  что  они
как дети и за ними нужен глаз да глаз, как за детьми, и  ты  обязана  во
всем подавать им хороший пример".
   Но сейчас Скарлетт старалась не вспоминать о наставлениях Эллин.  По-
ощряя воровство, жертвами которого, быть может, становились  люди,  тер-
певшие еще большую нужду, чем она сама, Скарлетт не испытывала угрызений
совести. Нравственная сторона этого поступка не тревожила ее. Вместо то-
го чтобы дать Порку взбучку или хотя бы усовестить его, она только пожа-
лела, что в него угодили из дробовика.
   - Ты должен быть осторожнее, Порк. Мы не хотим потерять тебя. Что нам
тогда делать? Ты всегда был хорошим, преданным слугой, и когда мы  снова
раздобудем немножко денег, я куплю тебе большие золотые часы и велю выг-
равировать на них что-нибудь из Библии. К примеру: "За верную и  предан-
ную службу".
   Порк расплылся в довольной улыбке и потрогал свою забинтованную ногу.
   - До чего ж хорошо вы это сказали, мисс Скарлетт. А когда вы  думаете
раздобыть эти деньги?
   - Не знаю, Порк, но так или иначе, я их непременно раздобуду.  -  Она
смотрела на него невидящим взглядом, в котором была такая неистовая  го-
речь и боль, что он беспокойно поежился. - Когда-нибудь, после того  как
кончится война, у меня будет много, очень много денег, и я  уже  никогда
больше не буду знать ни голода, ни холода. И никто  из  моих  близких  и
слуг. Мы все будем носить красивые платья и  каждый  день  есть  жареных
цыплят, и...
   Она не договорила. Одно из строжайших правил, установленных ею  самой
в Таре, за неукоснительным выполнением которого  она  неусыпно  следила,
гласило: никто и никогда не должен вспоминать про вкусные  блюда,  какие
он когда-то едал, или мечтать вслух о том, что ему  сейчас  хотелось  бы
съесть, будь у него такая возможность.
   Порк тихонько выскользнул из комнаты, а Скарлетт все еще стояла, хму-
ро глядя в пространство. В те, прежние, безвозвратно канувшие в  прошлое
времена жизнь была так разнообразна, так полна сложных, волнующих  проб-
лем! Как завоевать любовь Эшли, не потеряв ни одного из поклонников, как
заставить их по-прежнему ходить за нею по  пятам  с  убитым  видом?  Как
скрыть от старших маленькие погрешности по части приличий? Как  поддраз-
нить или задобрить ревнивых подружек, какую материю выбрать на платье  и
каким фасоном сшить, какой прическе отдать  предпочтение...  О,  столько
еще всевозможных задач, которые необходимо  было  решить!  Теперь  жизнь
удивительно упростилась. Теперь важно было только иметь достаточно пищи,
чтобы не умереть с голоду, достаточно одежды, чтобы не окоченеть от  хо-
лода, да крышу над головой, которая не слишком бы сильно протекала.
   В эти дни Скарлетт впервые начал посещать кошмар,  преследовавший  ее
потом долгие годы. Это всегда был один и тот же сон, ничто в нем не  ме-
нялось, только страх от раза к разу возрастал и даже в часы  бодрствова-
ния мучил ее ожиданием ночи, когда кошмар повторится снова.  Ей  глубоко
запали в память все события того дня, которые предшествовали этому  кош-
мару.
   Холодные дожди шли уже неделю, и дом продувало насквозь сырыми сквоз-
няками. Мокрые поленья в камине дымили, не давая тепла. С  утра  в  доме
уже не было никакой еды, кроме молока, так как запасы  мяса  иссякли,  а
силки и удочки Порка не принесли на сей раз добычи.  На  следующий  день
предстояло заколоть одного из поросят, иначе все в доме опять  останутся
без еды. Истощенные, голодные лица - белые и черные - смотрели на  Скар-
летт из всех углов, безмолвно взывая о пище. Было  ясно,  что  придется,
рискуя потерей лошади, послать Порка купить продуктов.  И  к  довершению
всех несчастий Уэйд лежал в жару и жаловался на боль в горле, а ни  док-
тора, ни лекарств не было.
   Голодная, измученная, Скарлетт отлучилась ненадолго от постели Уэйда,
предоставив его заботам Мелани, и прилегла вздремнуть. Раздираемая стра-
хом и отчаянием, она ворочалась с боку на бок, чувствуя, как  заледенели
у нее ноги, и напрасно стараясь уснуть. Одна и та  же  мысль  без  конца
сверлила мозг: "Что же мне делать? Куда броситься? Неужели на всем свете
нет никого, кто бы мне помог?" Как могло сразу рухнуть все, что казалось
таким надежным,  таким  прочным?  Почему  нет  возле  нее  какого-нибудь
сильного мудрого человека, который снял бы с ее плеч эту ношу? Она не  в
силах больше ее тащить. Не для того она родилась на свет. И тут она зас-
нула тяжелым, неспокойным сном.
   Ей снилось, что она в какой-то чужой стране; ее  несло  и  кружило  в
вихре тумана, столь густого, что ей не было видно даже своих рук.  Земля
зыбилась и уплывала у нее из-под ног. Все вокруг было призрачно и жутко.
И тихо, сверхъестественно тихо, и она чувствовала себя потерянной и  ис-
пуганной, как ребенок, заблудившийся в лесу. Ее мучил голод, она дрожала
от холода и так боялась чего-то, притаившегося где-то рядом,  в  тумане,
что ей хотелось закричать, но она не могла. Какие-то существа тянулись к
ней из тумана, чьи-то руки молча, безжалостно старались ухватить  ее  за
подол и утянуть за собой куда-то глубоко-глубоко в зыблющуюся под ногами
землю. И тут она вдруг поняла, что где-то среди этого тусклого полумрака
есть теплое, надежное пристанище, есть тихая гавань. Но где?  Сможет  ли
она туда добраться, пока эти руки не утянули ее за собой в зыбучие  пес-
ки?
   Внезапно она увидела, что бежит - бежит, словно  обезумевшая,  сквозь
этот туман, бежит, и плачет, и кричит, и, раскинув руки, старается  уце-
питься за что-нибудь, но встречает повсюду только пустоту и влажный  ту-
ман. Где же это пристанище? Оно ускользало от нее, но  оно  было  где-то
здесь, сокрытое от нее туманом. Если бы только найти его!  Она  была  бы
спасена тогда! Но от страха у нее подгибались колени, и голова кружилась
от голода. Она отчаянно вскрикнула, открыла глаза и увидела наклонившее-
ся над ней встревоженное лицо Мелани, которая трясла ее за плечо, стара-
ясь разбудить.
   Сон этот повторялся снова и снова  всякий  раз,  когда  она  ложилась
спать на голодный желудок. А это случалось куда как часто. Она так  боя-
лась повторения этого сна, что не решалась заснуть, хотя и не перестава-
ла лихорадочно твердить себе, что ничего страшного в этом сне нет. Абсо-
лютно ничего - ну, туман, что же тут страшного?  Совершенно  нечего  бо-
яться... И тем не менее мысль о том, что она опять окажется среди  этого
тумана в каком-то неизвестном краю, нагоняла на нее такой страх, что она
стала ночевать в спальне Мелани, чтобы та могла разбудить ее,  если  она
опять начнет стонать и метаться во власти этого кошмара.
   Нервное напряжение сказалось на ней: она похудела, сошел  румянец.  В
лице ее уже не было прежней приятной округлости: впалые щеки, резкая ли-
ния скул и косо разрезанные зеленые глаза придавали ей сходство с голод-
ной одичавшей кошкой.
   "Жизнь и днем достаточно похожа на кошмар, чтобы они мучили меня  еще
по ночам!" - с отчаянием думала она и начала отделять часть своего днев-
ного рациона, чтобы съесть перед сном.
   В сочельник Фрэнк Кеннеди с небольшим продовольственным отрядом прит-
русил в Тару в тщетной надежде найти хоть немного зерна и мяса  для  ар-
мии. Тощие, оборванные солдаты были похожи на бродяг, и лошади под  ними
- увечные, со вздутыми животами - явно попали в этот отряд  потому,  что
не годились для боевых действий. Люди, так же как их лошади, -  все,  за
исключением Фрэнка, - были списанные в запас калеки - кто без руки,  кто
без глаза, кто с негнущейся ногой. Почти на  всех  были  синие  мундиры,
снятые с убитых янки, и на какую-то секунду обитатели Тары оцепенели  от
ужаса, думая, что к ним опять нагрянули солдаты Шермана.
   Отряд заночевал в Таре; разместившись в гостиной на полу, все с  нас-
лаждением вытянулись на мягком ковре - ведь из месяца в месяц они  спали
под открытым небом и на голой земле, хорошо еще, если усыпанной сосновы-
ми иглами. Несмотря на свои лохмотья и грязные бороды, это  были  хорошо
воспитанные люди, они мило болтали и  шутили,  отпускали  комплименты  и
страшно радовались, что им довелось провести сочельник в  большом  доме,
среди красивых женщин, совсем как в былые времена. Они отказывались вес-
ти серьезные разговоры о войне и что-то врали напропалую, стараясь расс-
мешить дам и принести в этот разграбленный, опустошенный дом хоть чуточ-
ку праздничного веселья и радости.
   - Все почти совсем как прежде, когда к нам съезжались гости, верно? -
радостно шепнула Сьюлин на ухо Скарлетт. Сьюлин была на седьмом небе  от
счастья, снова принимая у себя своего поклонника, и не  сводила  глаз  с
Фрэнка Кеннеди. Скарлетт с удивлением обнаружила, что Сьюлин  может  ка-
заться почти хорошенькой, невзирая на ужасную болезненную худобу. Щеки у
нее разрумянились, взгляд смягчился, глаза блестели.
   "Похоже, она в самом деле неравнодушна к нему, -  со  снисходительным
презрением подумала Скарлетт. - И, пожалуй, может стать почти нормальным
человеком, если обзаведется мужем, - хотя бы такой старой  интендантской
крысой, как Фрэнк".
   Даже Кэррин немного повеселела в этот вечер и уже не смотрела на всех
отрешенным взглядом. Выяснилось, что один из солдат знал Брента  Тарлто-
на, даже видел его в самый день гибели, и Кэррин решила после ужина под-
робно поговорить с этим солдатом с глазу на глаз.
   А за ужином Мелани удивила всех: она нашла в себе силы побороть  свою
застенчивость и была необычно оживлена. Она смеялась, и шутила, и, можно
сказать, почти что кокетничала с одноглазым солдатом, который в ответ из
кожи лез вон, стараясь проявить галантность.  Скарлетт  понимала,  каких
душевных и физических усилий стоило  это  Мелани,  испытывавшей  в  при-
сутствии любого мужчины мучительные приступы застенчивости.  К  тому  же
она ведь еще далеко не оправилась после болезни. Правда, она упрямо  ут-
верждала, что вполне окрепла, и в работе оставляла позади себя даже Дил-
си, но Скарлетт знала, что Мелани еще больна. Стоило ей  поднять  что-то
тяжелое, как лицо ее белело, а иной раз после какого-нибудь  физического
напряжения она так неожиданно опускалась на землю, словно у нее подкаши-
вались ноги. Но сегодня Мелани, так же как Кэррин  и  Сьюлин,  прилагала
все усилия к тому, чтобы солдаты не скучали  в  сочельник.  Одна  только
Скарлетт не была рада гостям.
   К ужину, состоявшему из арахиса, сушеного гороха и сушеных яблок, ту-
шенных в печи, которые Мамушка торжественно  поставила  на  стол,  отряд
сделал свой вклад в виде поджаренной кукурузы и ребрышек, и гости заяви-
ли, что они уже давненько не едали столь  прекрасных  блюд.  А  Скарлетт
смотрела, как они едят, и ей было не по себе. Она не только жалела  каж-
дый кусок, который они отправляли в рот, но и чувствовала себя точно  на
иголках, боясь, как бы кто из гостей не пронюхал ненароком, что Порк на-
кануне заколол поросенка. Сейчас поросячья туша  висела  в  кладовой,  и
Скарлетт угрюмо пригрозила всем своим домочадцам, что  выцарапает  глаза
каждому, кто хоть словом обмолвится об этом перед  гостями  или  посмеет
упомянуть о сестрах и братьях покойного, надежно запертых  в  загоне  на
болоте. Голодные солдаты сожрут поросенка за один присест, а  узнав  про
живых поросят, конфискуют их для армии. Она боялась и за корову и за ло-
шадь и жалела, что не угнала их в болото, а привязала на опушке  леса  у
края выгона. Если отряд заберет у нее всю живность, никто в доме не про-
тянет до весны. Восполнить эту потерю будет нечем. Вопрос о том, чем бу-
дет питаться армия, ее не тревожил. Пусть армия сама кормит себя  -  как
сумеет. А ей и так нелегко прокормить все свои рты.
   На десерт гости преподнесли всем "шомполушки", достав их из ранцев, и
Скарлетт впервые увидела своими глазами этот новый  вид  фронтового  до-
вольствия армии конфедератов, по адресу которого было отпущено не меньше
шуток, чем по адресу вшей. Это было нечто спиралевидное, более всего по-
хожее на кусок обугленного дерева. Гости настоятельно  предлагали  Скар-
летт отведать кусочек, и когда она наконец отважилась на  это,  открыла,
что под  угольно-черной  поверхностью  скрывается  несоленый  кукурузный
хлеб. Солдаты замешивали свою порцию кукурузной муки на воде,  добавляли
соли (если она у них была), обмазывали шомпола густым тестом и  запекали
над костром. Получалось нечто столь же твердое, как леденцы, и столь  же
безвкусное, как опилки, и Скарлетт, с трудом  вонзив  в  угощенье  зубы,
поспешила под общий хохот отдать его обратно. Она перехватила взгляд Ме-
лани и прочла в нем свои собственные мысли: "Как могут они сражаться  на
таком скудном пайке?"
   Трапеза тем не менее протекала достаточно весело, и даже  Джералд,  с
несколько отсутствующим видом восседавший во главе стола, ухитрился изв-
лечь из глубин своего затуманенного сознания какие-то обрывки воспомина-
ний о том, как надлежит вести себя гостеприимному хозяину, и  неуверенно
улыбался. Мужчины болтали, женщины расцветали улыбками и всячески стара-
лись угодить гостям, но когда Скарлетт неожиданно повернулась  к  Фрэнку
Кеннеди, желая осведомиться у него о здоровье мисс Питтипэт, она тут  же
забыла о своем намерении, пораженная выражением его лица.
   Фрэнк уже не смотрел неотрывно на Сьюлин - его взгляд блуждал по ком-
нате, перебегая с растерянного лица Джералда на  голый,  не  застеленный
коврами пол, на камин без привычных безделушек на  полке,  на  вспоротую
солдатскими штыками обивку кресел и выпирающие пружины, на разбитое зер-
кало над сервантом, на прямоугольники невыцветших  обоев,  там,  где  до
прихода грабителей на стенах висели картины, на убогую сервировку стола,
на аккуратно починенные, но ветхие платья дам, на  сшитую  из  мешковины
одежду Уэйда...
   Фрэнку вспоминался этот дом, каким он знавал его прежде, и на его ус-
талом лице были  написаны  страдание  и  бессильный  гнев.  Фрэнк  любил
Сьюлин, ему нравились ее сестры, он с уважением относился к  Джералду  и
был всей душой привязан к этому семейному очагу. После  опустошительного
набега Шермана на Джорджию перед глазами Фрэнка прошло  немало  страшных
картин, пока он объезжал штат, собирая поставки для армии, но  ничто  не
ранило его сердце так глубоко, как  зрелище  этого  разоренного  гнезда.
Фрэнку страстно хотелось сделать что-нибудь для семейства  О'Хара,  осо-
бенно для Сьюлин, но он понимал, что ничем не может им помочь. И  преис-
полненный жалости, он в задумчивости  покачивал  головой  и  прищелкивал
языком, топорща жесткие усы. Неожиданно встретившись  глазами  со  Скар-
летт, он заметил, как она возмущенно вспыхнула, понял, что  ее  гордость
задета, и смущенно уставился в тарелку.
   Дамы горели желанием услышать новости. После падения Атланты почта не
работала уже четыре месяца, и все в Таре находились в полном неведении о
том, где теперь янки, как сражается армия конфедератов, что  делается  в
Атланте и какова судьба знакомых и друзей. Фрэнк, который по долгу служ-
бы ездил по всей округе, был сам не хуже любой газеты, а в некотором от-
ношении даже лучше, ибо знал почти всех от Мейкона до Атланты, а  многим
к тому же доводился родственником и мог сообщить немало интересных  под-
робностей и сплетен, которые обычно в газеты не попадают. И теперь,  под
взглядом Скарлетт, он, чтобы скрыть свое замешательство, торопливо  при-
нялся выкладывать новости. Армия конфедератов, сообщил он, снова  заняла
Атланту, после того как Шерман со своим войском покинул город,  но  этот
трофей уже не имел цены, так как янки сожгли там все, что могло гореть.
   - Но мне казалось, что Атланту выжгли в ту ночь, когда мы оттуда  бе-
жали! - недоуменно воскликнула Скарлетт. - Мне казалось, наши  жгли  ее,
отступая.
   - О нет, мисс Скарлетт, - запротестовал весьма фраппированный ее сло-
вами Фрэнк. - Мы никогда не жжем наших городов, если там остались  жите-
ли. Вы видели пожары, но это горели военные и провиантские склады и  ли-
тейные заводы - их жгли, чтобы они не достались неприятелю. Только  это,
и ничего больше. Когда Шерман занял город, все  жилые  дома  и  магазины
стояли абсолютно не тронутые огнем. И он разместил в них своих солдат.
   - А как же жители? Он... он их поубивал?
   - Кое-кого убил, но не пулями, - мрачно ответствовал одноглазый воин.
- Как только Шерман занял Атланту, он тотчас заявил мэру, что все  насе-
ление должно покинуть город - чтобы ни единой живой души не осталось.  А
в городе было много  стариков,  которые  не  выдержали  бы  переезда,  и
больных, которых нельзя было трогать с места, и женщин,  которые...  ну,
словом, которых тоже нельзя было трогать. И он выгнал их всех из жилищ в
ужасающий ливень, в бурю выгнал сотни и сотни людей и  оставил  в  лесах
под Раф-энд-Реди, а генералу Худу передал, что тот может прийти  и  заб-
рать их. И очень многие не вынесли столь  жестокого  обхождения,  многие
погибли от пневмонии.
   - Но почему же он так поступил? Они ведь не могли причинить ему ника-
кого зла! - вскричала Мелани.
   - Он заявил, что ему нужно очистить город,  чтобы  дать  отдых  своим
солдатам и лошадям, - отвечал Фрэнк. - И он дал им отдых до середины но-
ября, после чего оставил город. А уходя, поджег его, спалил все дотла.
   - Как, неужели все? - в ужасе воскликнули дамы.
   Это было непредставимо - неужели этого многолюдного, кипучего города,
который они так хорошо знали, не стало? Не стало красивых домов в густой
тени деревьев, не стало больших магазинов и нарядных  отелей?  Мелани  с
трудом удерживалась от слез - ведь в этом городе она родилась,  там  был
ее дом. У Скарлетт тоже защемило сердце, потому что она успела  полюбить
Атланту-этот город стал для нее второй родиной после Тары.
   - Ну, почти что все, - поспешил смягчить свой удар  Фрэнк,  обескура-
женный расстроенными лицами дам, и тут же постарался придать себе  весе-
лый вид - он же никак не хотел их огорчить.  Это  мгновенно  повергло  в
расстройство его самого, и он испытывал чувство  ужасной  беспомощности.
Нет, он не мог заставить себя сказать страшную правду. Пускай узнают  ее
от кого-нибудь другого.
   Не мог он поведать им о том, что  увидела  армия  конфедератов  после
своего возвращения в Атланту: ряды печных труб, акр за  акром  торчавших
над пепелищами; улицы, заваленные грудами обгорелых обломков и  кирпича;
старые деревья, умиравшие от ожогов, роняя на  землю  обугленные  ветви,
которые уносило порывами студеного ветра. Ему вспомнилось, как от  этого
зрелища дурнота подступила у него к горлу, вспомнилось, какие ожесточен-
ные проклятия срывались с губ конфедератов, когда руины города предстали
их глазам. Приходилось уповать лишь на то, что женщины никогда не узнают
об ограблении кладбища, так как это совсем бы их убило. Чарлз  Гамильтон
и родители Мелани были похоронены там. Фрэнка до сих пор мучили кошмары,
в которых перед ним возникало это кладбище. В поисках драгоценностей ян-
ки взламывали склепы, раскапывали могилы. Они грабили трупы,  срывали  с
гробов серебряные украшения и ручки, золотые и серебряные  именные  таб-
лички. Жалкую и страшную картину являли собой скелеты и еще не истлевшие
трупы, валявшиеся среди обломков своего последнего земного пристанища.
   Не мог поведать им Фрэнк и об участи кошек и собак. Домашние животные
играют слишком большую роль в жизни своих хозяек. А Фрэнк  и  сам  очень
любил и кошек и собак, и зрелище сотен погибавших с голоду животных, ос-
тавшихся без призора, когда их хозяев так внезапно и жестоко выгнали  из
города, потрясло Фрэнка почти столь же глубоко, как  вид  разграбленного
кладбища. Изголодавшиеся, испуганные,  замерзавшие  от  холода  животные
одичали, более сильные стали нападать на слабых, а слабые  ждали,  когда
издохнут слабейшие, и затем пожирали их трупы. И над останками вымершего
города грациозные стервятники испещряли зимнее небо зловеще черными пят-
нами.
   Фрэнк порылся в памяти, ища, каким утешительным сообщением он мог  бы
сделать приятное женщинам.
   - Кое-какие дома все же уцелели, - сказал он. - Из  тех,  что  стояли
особняком на больших земельных участках, вдали  от  других  строений,  и
огонь до них не добрался. И церкви уцелели тоже, и здание масонской  ло-
жи. И несколько магазинов. Но деловая часть города и все кварталы,  при-
легающие к железнодорожным путям и к площади Пяти Углов, - все это, увы,
сровняли с землей.
   - Значит, - вскричала Скарлетт, - тот склад  возле  вокзала,  который
достался мне в наследство от Чарлза, тоже сгорел?
   - Если это возле вокзала, тогда, по-видимому, но... - Неожиданно лицо
Фрэнка расцвело улыбкой. - Как же я запамятовал!  Могу  вас  порадовать,
дамы! Дом вашей тетушки Питтипэт цел. Немножко его повредило, но в общем
он стоит, как стоял.
   - Почему же он уцелел?
   - А он кирпичный и, кажется, единственный в городе под шиферной  кры-
шей, ну и, верно, потому не загорелся от искр. К тому же он -  последний
дом на северной окраине города, а в том конце пожары не так  свирепство-
вали. Правда, янки, которые были в  нем  расквартированы,  разнесли  там
внутри все в клочья. Они даже пустили на  топливо  плинтусы  и  лестницу
красного дерева, да это все ерунда! Сам дом в хорошем  состоянии.  Когда
на прошлой неделе я видел мисс Питти в Мейконе...
   - Вы видели ее? Ну, как она?
   - Превосходно! Ну, просто превосходно! Когда я сказал ей, что ее  дом
уцелел, она вознамерилась тотчас вернуться в Атланту...  если,  понятно,
этот старый негр, дядюшка Питер, не станет возражать. Очень многие жите-
ли Атланты уже вернулись, потому что чувствовали себя неспокойно в  Мей-
коне. Шерман не взял Мейкона, но все боятся, что уилсоновские  молодчики
устроят набег на город, а это будет похуже Шермана.
   - Но это же глупо - возвращаться в город, где почти не уцелело домов.
Как они там будут жить?
   - Они живут в палатках, в сараях и в сколоченных на скорую руку хижи-
нах, мисс Скарлетт, или ютятся вместе по шесть-семь семей  в  каждом  из
уцелевших домов. И пытаются восстановить город. И не нужно так говорить,
это вовсе не глупо. Вы же не хуже меня знаете, что  это  за  народ.  Они
накрепко прикипели сердцем к своему городу, не меньше, чем чарльстонцы к
Чарльстону, и никаким янки, никаким пожарам не оторвать их  от  Атланты.
Они же... прошу прощения, мисс Мелли, - упрямы как мулы во всем, что ка-
сается Атланты. Правду сказать, не понятно  -  почему.  Мне  этот  город
всегда казался этаким напористым, нагловатым выскочкой. Ну, да я прирож-
денный сельский житель и вообще не любитель городов. И  еще  скажу  вам:
те, что приехали первыми, - это и есть самые умные и шустрые. А те,  что
приедут последними, не найдут ни бревна, ни камня, ни кирпичика на месте
своих домов, так как все тащат кто что может себе на постройку. Еще  по-
завчера я видел, как миссис Мерриуэзер и мисс Мейбелл  вместе  со  своей
старой негритянкой нагружали кирпичами тачку. А миссис Мид сказала  мне,
что намерена построить бревенчатую хижину, как только доктор возвратится
и сможет помочь ей в этом деле. Она жила в такой хижине,  когда  впервые
приехала в Атланту-по-тогдашнему в Мартасвилл, - сказала миссис Мид, - и
совсем не прочь снова пожить в такой же. Понятно,  она  шутила,  но  это
только показывает, какое у них там у всех настроение.
   - Я считаю, что они очень мужественные люди, - с гордостью произнесла
Мелани. - Верно, Скарлетт?
   Скарлетт кивнула: мрачная гордость за полюбившийся город  переполняла
ее сердце. Да, это был напористый, нагловатый выскочка-город, и этим  он
импонировал ей. Он не походил на затянутые в корсет старые  города,  ма-
нерные и ханжеские; жизнь в нем переливалась через край, и этим он  тоже
был ей люб. "Я сама как Атланта, - подумала она. - Ни пожарам,  ни  янки
меня не сломить".
   - Если тетя Питти возвратится в Атланту, то нам,  Скарлетт,  пожалуй,
тоже надо бы вернуться туда и пожить с ней, - сказала  Мелани,  прерывая
ход ее мыслей. - Она умрет там со страху одна.
   - Как же я могу все здесь бросить, Мелли? - раздраженно сказала Скар-
летт. - Если тебе так не терпится уехать - уезжай. Я тебя не держу.
   - Ах, я как-то не подумала об этом, дорогая,  -  воскликнула  Мелани,
густо покраснев от смущения. - Как это эгоистично с моей стороны! Конеч-
но, ты не можешь оставить Тару, и... и я думаю, что дядюшка Питер и  ку-
харка сумеют позаботиться о тетушке.
   - Тебе ничто не мешает уехать, - сухо сказала Скарлетт.
   - Я не оставлю тебя, ты же знаешь, - сказала Мелани. - И к тому же  я
умерла бы там со страху без тебя.
   - Ну, как знаешь. Меня, во всяком случае, ничем не заманишь обратно в
Атланту. Стоит им только построить там несколько домов, как Шерман  вер-
нется и снова сровняет с землей весь город.
   - Нет, Шерман не вернется, - сказал Фрэнк, и, как он ни крепился, ли-
цо его помрачнело. - Он прошел через весь штат к побережью.  На  прошлой
неделе янки взяли Саванну и, говорят, проникли в глубь Южной Каролины.
   - Саванну взяли?
   - Да. Ну видите ли, леди. Саванна не могла выстоять. Ее  некому  было
защищать, хотя они там и поставили под ружье всех от мала  до  велика  -
всех мужчин, способных хоть как-то передвигать ноги. Вы, кстати, знаете,
что когда янки двинулись на Милледжвилл, у нас призвали  на  фронт  всех
курсантов из военных училищ, даже из самых младших  классов,  и  открыли
тюрьмы, чтобы навербовать свежее пополнение для армии? Да, друзья,  всех
заключенных, которые согласны были пойти на фронт, выпустили  и  обещали
им помилование, если они дотянут до конца войны. Меня прямо мороз по ко-
же подирает, как подумаю об этих мальчишках-курсантах в  одном  строю  с
ворами и убийцами.
   - Как! Всех преступников выпустили на волю, чтоб они могли  нас  гра-
бить?
   - Ничего, мисс Скарлетт, не волнуйтесь. Они далеко  отсюда  и  притом
показали себя отменными солдатами. Я так понимаю: если человек вор,  это
не мешает ему быть хорошим солдатом, не правда ли?
   - По-моему, это было сделано правильно! - негромко сказала Мелани.
   - Ну, а я так не считаю, - решительно заявила Скарлетт. - У нас тут и
без них достаточно воров бродит по округе, не говоря уже о янки  и...  -
Вовремя спохватившись, она не закончила фразы, а мужчины рассмеялись.
   - Не говоря уже о янки и нашей интендантской службе, -  договорил  за
нее кто-то из гостей, заставив ее покраснеть.
   - А где же генерал Худ со своей армией? - поспешила ей на выручку Ме-
лани. - Он ведь мог отстоять Саванну!
   - Ну что вы, мисс Мелани! - Фрэнк был озадачен, и в голосе его  проз-
вучала укоризна. - Генерала Худа вовсе и не было на этом участке фронта.
Он сражается в Теннесси, пытается оттянуть туда янки из Джорджии.
   - И как же здорово это у него получается! - презрительно  воскликнула
Скарлетт. - Он дал этим чертовым янки пройти через всю нашу  территорию,
а нам для защиты оставил мальчишек школьного  возраста,  преступников  и
стариков из внутреннего охранения.
   - Дочка, - внезапно подал голос Джералд, - какие  выражения  ты  себе
позволяешь! Твоя мать будет очень огорчена.
   - Да, да, чертовым янки! - с жаром вскричала Скарлетт. - И не подумаю
называть их по-другому!
   При упоминании об Эллин все почувствовали себя неловко, разговор сра-
зу оборвался, и на этот раз опять выручила Мелани.
   - А вы, будучи в Мейконе, не повидались с Милочкой  и  Индией  Уилкс?
Может быть... может быть, у них есть какие-нибудь сведения об Эшли?
   - Помилуйте, мисс Мелли, - обиженно сказал Фрэнк, - вы же понимаете -
узнай я что-нибудь про Эшли, я бы тут же прискакал из  Мейкона  прямо  к
вам. Нет, у них нет о нем вестей, но только вы не тревожьтесь, мисс Мел-
ли. Я знаю, вы, конечно, давно ничего о нем не слышали, но  какие  могут
быть вести от человека, когда он в тюрьме? Однако в тюрьмах у янки  дело
обстоит далеко не так худо, как у нас. Что ни говори, еды у них там хоть
отбавляй, и одеял, и медикаментов тоже хватает. Нет, у них не то  что  у
нас - мы вот не можем прокормить самих себя, а наших узников и подавно.
   - О да, у янки еды хоть отбавляй! - с горечью воскликнула  Мелани.  -
Только они не делятся ею с пленными. Вы же это сами знаете, мистер  Кен-
неди. Вы говорите так, просто чтобы меня успокоить. Вы знаете, что  наши
пленные погибают там от голода и холода и лишены  медицинской  помощи  и
лекарств, потому что янки люто нас ненавидят! Господи, если бы только мы
могли стереть с лица земли этих янки! О, я знаю, что Эшли...
   - Не смей так говорить! -  вскричала  Скарлетт,  у  которой  стеснило
грудь от страха. Пока никто не произнес вслух, что Эшли мертв, в  сердце
ее еще теплилась надежда на то, что он  жив.  Но  она  чувствовала:  как
только эти слова будут произнесены, в тот же миг его для нее не станет.
   - Полно, миссис Уилкс, не тревожьтесь так о  вашем  муже,  -  пытался
утешить Мелани одноглазый воин. - Я тоже попал в плен после первого  боя
при Манассасе, а потом меня обменяли. Так пока я был в тюрьме, меня кор-
мили как на убой - жареные цыплята, оладьи.
   - Думаю, что вы врунишка, - с чуть заметной улыбкой произнесла  Мела-
ни, и Скарлетт впервые уловила в тоне ее слов, обращенных к мужчине, ка-
кой-то намек на игривость. - А сами вы так не думаете?
   - Думаю, - со смехом признался одноглазый воин, хлопнув себя по коле-
ну.
   - Если вы не прочь перейти в гостиную, я спою вам святочный  гимн,  -
сказала Мелани, желая перевести разговор на другое. - Фортепьяно -  один
из тех немногих предметов, которые янки не могли  унести  с  собой.  Оно
ужасно расстроено, как ты считаешь, Сьюлин?
   - Чудовищны, - сказала Сьюлин, радостно улыбаясь и кивком подзывая  к
себе Фрэнка.
   Но когда все направились к двери, Фрэнк,  немного  поотстав,  потянул
Скарлетт за рукав.
   - Могу я сказать вам два слова наедине?
   Ее мгновенно объял страх; решив, что он хочет поговорить о  конфиска-
ции их живности, она приготовилась к беспардонной лжи.
   Когда все вышли из комнаты и они остались вдвоем у камина,  напускная
веселость, оживлявшая черты Фрэнка, потухла, и  Скарлетт  увидела  перед
собой немолодого усталого человека с сухим обветренным лицом цвета опав-
ших листьев и редкими рыжеватыми, уже тронутыми сединой бакенбардами. Он
безотчетно пощипывал их и смущенно откашливался, приводя этим Скарлетт в
великое раздражение.
   - Я жутко расстроился, узнав о смерти вашей маменьки, мисс Скарлетт.
   - Прошу вас, не надо об этом.
   - А ваш папенька-это у него с самого...
   - Да, да, он не в себе, как вы могли заметить.
   - Он крепко ее любил, что верно, то верно.
   - О, мистер Кеннеди, пожалуйста, не будем...
   - Простите, мисс Скарлетт. - Он нервно  потоптался  на  месте.  -  По
правде говоря, я хотел обсудить кое-что с вашим папенькой, а теперь  ви-
жу, что это никак не получится.
   - Может быть, я могу помочь вам, мистер Кеннеди? Вы  видите  -  глава
семьи теперь я.
   - Так, понимаете ли, я... - начал Фрэнк и снова растерянно вцепился в
свои бакенбарды. - Дело-то, вправду сказать, в том... Словом, мисс Скар-
летт, я хотел попросить у вашего папеньки руки мисс Сьюлин.
   - Вы хотите сказать, - обрадовано воскликнула изумленная Скарлетт,  -
что еще не говорили с па о Сьюлин? Хотя ухаживаете за ней уже не  первый
год!
   Он покраснел, смущенно улыбнулся и стал совсем похож на робкого, зас-
тенчивого подростка.
   - Видите ли... я... Я не знал, согласится ли она  выйти  за  меня.  Я
много старше ее, а в вашем доме вечно толпилось столько красивых молодых
людей...
   "Ну да! - подумала Скарлетт. - Только толпились-то они вокруг меня, а
не вокруг нее!"
   - Да я и сейчас не знаю, согласится ли она. Я никогда ее  не  спраши-
вал, но она, конечно, догадывается о моем чувстве к ней.  Я...  я  думал
попросить разрешения на наш брак у мистера О'Хара и  признаться  ему  во
всем как на духу. У меня нет ни цента, мисс Скарлетт. Когда-то у меня  -
да простится мне такая нескромность, - но когда-то у меня была куча  де-
нег. Теперь же мой конь и то, что на мне, - вот и все мое достояние.  Я,
понимаете ли, как только завербовался,  продал  всю  свою  землю  и  все
деньги вложил в облигации, а вы сами знаете, много ли они теперь  стоят.
Да к тому же у меня их все равно уже нет, так как янки сожгли  дом  моей
сестры и они сгорели вместе с ним. Я понимаю, что это ужасная наглость с
моей стороны просить руки мисс Сьюлин теперь, когда у меня нет ни  гроша
за душой, но... В общем, я рассудил так. Я как-то свыкся с  мыслью,  что
никто не знает, что с нами будет, когда война придет к концу. Мне  лично
это представляется вроде как концом света. Все стало так неверно и нена-
дежно, вот я и подумал: это было бы огромным утешением для меня, а  быть
может, и для мисс Сьюлин, если бы мы обручились. Это  дало  бы  нам  ка-
кую-то уверенность. Я, мисс Скарлетт, не буду настаивать на браке,  пока
не смогу обеспечить мисс Сьюлин, а когда это будет, я и сам не знаю.  Но
если подлинная любовь и преданность имеют какую-то цену в ваших  глазах,
вы можете с уверенностью считать, что в этом смысле мисс  Сьюлин  богаче
многих.
   Он сказал это так просто и вместе с тем  с  таким  достоинством,  что
Скарлетт была тронута, хотя его вид и забавлял ее. Как можно влюбиться в
Сьюлин - было выше ее понимания. Сестра казалась ей воплощением чудовищ-
ного эгоизма, слюнтяйства и мелкого пакостничества.
   - Ну что ж, мистер Кеннеди, - сказала она ласково.  -  По-моему,  все
будет хорошо. Мне кажется, я могу ответить вам за отца. Он всегда был  о
вас самого высокого мнения и надеялся, что Сьюлин станет вашей женой.
   - И он не изменил своего мнения и теперь? - воскликнул Фрэнк,  проси-
яв.
   - Разумеется, нет, - отвечала Скарлетт, с трудом подавляя усмешку: ей
вдруг вспомнилось, как Джералд не раз бесцеремонно кричал  Сьюлин  через
стол: "Ну что, мисс? Ваш пылкий поклонник все еще вынашивает свое  пред-
ложение руки и сердца? Может, мне пора спросить, каковы его намерения?"
   - Сегодня же вечером я с ней поговорю! - сказал Фрэнк,  губы  у  него
задрожали, он схватил руку Скарлетт и с силой ее потряс. - Вы так добры,
мисс Скарлетт.
   - Я пришлю ее к вам, - с улыбкой сказала Скарлетт, направляясь в гос-
тиную. Там Мелани уже села за фортепьяно. Это был чудовищно расстроенный
инструмент, но некоторые аккорды все же звучали приятно, и когда  Мелани
запела, остальные подхватили гимн: "Внемлите архангелов пенью..."
   Скарлетт приостановилась на пороге.  Слушая  сладостные  звуки  этого
старинного святочного гимна, невозможно было поверить, что ураган  войны
дважды едва не смел их с лица земли, что кругом лежит  разоренный  край,
что голодная смерть стоит у них за плечами. Скарлетт резко обернулась  к
Фрэнку:
   - Почему вы сказали, что конец войны представляется вам концом света?
   - Вам я сказку правду, - медленно проговорил Фрэнк, - но  мне  бы  не
хотелось, чтобы мои слова встревожили  остальных  дам.  Война  долго  не
продлится. Свежих пополнений нет, а дезертирство из армии все  возраста-
ет, хоть мы и не хотим в этом признаваться. Понимаете, солдаты не в  си-
лах сражаться вдали от дома, зная, что их близкие погибают от голода.  И
они бегут домой, чтобы раздобыть для них пропитание. Винить их я не  мо-
гу, но это ослабляет наши ряды. Да и армия тоже не может  сражаться  без
пищи, а ее нет. Я это знаю, поскольку, как вы понимаете, добывать продо-
вольствие - это моя служба. После того как мы снова  заняли  Атланту,  я
исколесил здесь вдоль и поперек всю округу и не набрал на пропитание да-
же скворцу. И та же самая картина на триста миль к югу, до самой  Саван-
ны. Люди мрут с голоду, железнодорожные пути взорваны, боеприпасы на ис-
ходе, нового оружия не поступает, нет ни сапог, ни кожи на сапоги... Так
что видите, конец уже близок.
   Но Скарлетт поразило не столько крушение надежд на победу  Конфедера-
ции, сколько сообщение об отсутствии продовольствия. Она ведь собиралась
снарядить Порка на поиски продуктов и одежды, дав ему  лошадь,  повозку,
несколько золотых монет и федеральные банкноты. Но  если  Фрэнк  говорит
правду...
   Впрочем, Мейкон же не был взят. В Мейконе должны быть  продукты.  Как
только продовольственный отряд двинется дальше, она рискнет своей драго-
ценной лошадью и отправит Порка в Мейкон. А там будь что будет.
   - Ладно, не стоит говорить сегодня о таких неприятных  вещах,  мистер
Кеннеди, - сказала Скарлетт. - Ступайте посидите в мамином маленьком ка-
бинете, а я пошлю к вам Сьюлин, чтобы вы могли... чтобы дать вам возмож-
ность немного побыть с ней наедине.
   Фрэнк покраснел, заулыбался и выскользнул из комнаты. Скарлетт  смот-
рела ему вслед.
   "Жаль, что он не может жениться на ней прямо сейчас, - подумала  она.
- Одним бы ртом меньше".

   ГЛАВА XXIX

   В апреле генерал Джонстон, снова принявший на себя  командование  ос-
татками своей былой армии, сдался на милость победителя в Северной Каро-
лине и тем положил конец войне. Но весть эта долетела до Тары лишь двумя
неделями позднее. Дел на плантации  было  по  горло,  тратить  время  на
разъезды и собирание новостей никто не имел ни малейшей возможности, все
соседи сами находились в таком же положении, и посещения стали  редкими,
а известия доходили медленно.
   Пахота была в разгаре, огородные семена и семена хлопка,  привезенные
Порком из Мейкона, ложились в землю. После возвращения  из  этого  путе-
шествия Порк, в сущности, был уже ни на что не годен, так раздувало  его
от гордости: ведь он вернулся целый и невредимый и привез целую  повозку
одежды, битой птицы, окороков, мяса, муки и семян. Снова и снова пускал-
ся он в повествование о том, как  на  обратном  пути  избежал  множества
опасностей, пробираясь глухими вьючными тропами,  проселками,  давно  не
езженными дорогами и заброшенными просеками. Он находился  в  пути  пять
недель - пять мучительных для Скарлетт недель. Но когда он  возвратился,
Скарлетт не проронила ни слова упрека - так была она счастлива, что  по-
ездка оказалась успешной, и так рада тому, что довольно много денег Порк
привез обратно, не потратив. Практическая сметка подсказывала ей, что за
птицу и за большую часть провизии Порк вообще ничего не платил, почему и
осталось у него столько денег. Порк посрамил бы  самого  себя,  если  бы
потратил ее деньги в то время, как по дороге ему то  и  дело  попадались
никем не охраняемые птичники и коптильни.
   Теперь, когда в доме появилась кое-какая еда, все в Таре принялись за
дело, стараясь вернуть поместью хотя бы  некоторое  подобие  нормального
уклада жизни. И для каждой пары рук нашлась работа, очень,  очень  много
работы, и работе этой не предвиделось конца. Пожухлые стебли  прошлогод-
него хлопка надо было убрать с поля, чтобы приготовить  его  для  нового
посева, а не привыкшая к плугу лошадь упиралась и весьма неохотно  тащи-
лась по пашне. Огород надо было вскопать и засеять. Надо  было  нарубить
дров. Надо было приниматься за возведение загонов и ограды, которая  тя-
нулась когда-то милю за милей и которую янки походя сожгли в своих кост-
рах. Силки, поставленные Порком на кроликов, надо было проверять  дважды
в день, а на реке насаживать новую наживку на крючки. Надо  было  засти-
лать постели, подметать полы, стряпать, мыть посуду, кормить кур и  сви-
ней, собирать яйца из-под наседок. Надо было доить  корову  и  пасти  ее
возле болота, не спуская с нее глаз, так как в любую минуту  могли  вер-
нуться янки или солдаты Фрэнка Кеннеди и увести ее с собой. Даже для ма-
лыша Уэйда нашлось дело. Каждое утро он с важным видом брал  корзинку  и
отправлялся собирать веточки и щепки на растопку.
   Весть о капитуляции принесли братья Фонтейн,  первыми  вернувшиеся  с
войны домой. Алекс, у которого все еще чудом держались на ногах  сапоги,
пришел пешком, а Тони, хоть и был бос, но зато ехал верхом на неоседлан-
ном муле. Так уж повелось в этой семье, что в более  выгодном  положении
всегда оказывался Тони. За четыре года, проведенных под открытым  небом,
под солнцем и ветром, оба брата стали еще смуглее, еще худее и жилистей,
а неухоженные черные бороды, отросшие на войне, сделали их совсем  неуз-
наваемыми.
   Спеша домой, в Мимозу, они лишь на минутку заглянули в Тару -  расце-
ловать своих приятельниц и сообщить им о капитуляции. Все, конец, с вой-
ной покончено, сказали они, и казалось, это их мало  трогало  и  они  не
особенно были расположены углубляться в эту тему.  Единственно,  что  их
интересовало, это - уцелела Мимоза или ее сожгли. На своем пути  от  Ат-
ланты к югу они видели только печные трубы там, где стояли  прежде  дома
их друзей, и им уже казалось безумием надеяться на то, что их дом  избе-
жал такой же участи. Услыхав радостную весть, они вздохнули с облегчени-
ем и потом долго смеялись, хлопая себя по ляжкам, когда Скарлетт расска-
зала им, как Салли вихрем примчалась в Тару, лихо перемахнув верхом  че-
рез живую изгородь.
   - Салли - смелая девчонка, - сказал Тони, - и ужас как ей не повезло,
что ее Джо ухлопали. Не найдется ли у вас тут у кого жевательного табач-
ку, Скарлетт?
   - Ничего, кроме самосада. Па курит его, пользуясь стеблем кукурузного
початка.
   - Ну, так низко я еще не пал, - сказал Тони. - Но, верно, докачусь  и
до этого со временем.
   - А как поживает Димити Манро? - волнуясь и смущаясь, спросил  Алекс,
и Скарлетт смутно припомнила, что он, кажется, был неравнодушен к  млад-
шей сестренке Салли.
   - Хорошо. Она у своей тетушки в Фейетвилле. Ведь  их  дом  в  Лавджое
сожгли. А вся остальная семья в Мейконе.
   - Он, собственно, хотел спросить, не выскочила ли Димити замуж за ка-
кого-нибудь бравого полковника из войск внутреннего охранения, - посмеи-
ваясь, сказал Тони, и Алекс бросил на него свирепый взгляд.
   - Ну, разумеется, нет, - улыбаясь, сказала Скарлетт.
   - Может, и зря не вышла, - мрачно изрек Алекс. - Как, черт  подери...
прошу прощенья, Скарлетт. Но как может мужчина сделать  предложение  де-
вушке, когда всех его негров отпустили на свободу, имение разорили  и  у
него нет ни цента в кармане?
   - Вы знаете, что это нисколько не волнует Димити, - сказала Скарлетт.
Она могла отдавать должное Димити и хорошо о  ней  отзываться,  так  как
Алекс Фонтейн никогда не принадлежал к числу ее поклонников.
   - Да чтоб мне сгореть... Ох, еще раз прошу прощенья,  Скарлетт.  Надо
мне отвыкнуть от этой привычки, не то бабуля шкуру с меня сдерет. Но  не
могу же я предложить девушке выйти замуж: за нищего. Может быть, ее  это
и не волнует, но это волнует меня.
   Пока Скарлетт беседовала с братьями Фонтейнами на  переднем  крыльце,
Мелани, Сьюлин и Кэррин, услышав о капитуляции армии  конфедератов,  ти-
хонько проскользнули в дом, и когда Фонтейны прямо через поля  за  домом
направились к себе в Мимозу, Скарлетт вошла в холл и услышала рыданья  -
все трое плакали, сидя на софе в маленьком кабинетике Эллин.  Итак,  все
было кончено, погибла прекрасная сияющая мечта, погибло Правое Дело, ко-
торым они жили, которому отдали своих  друзей,  мужей,  возлюбленных.  И
свои семейные очаги - на разорение. Права Юга, казавшиеся им незыблемыми
на веки веков, стали пустым звуком.
   Но Скарлетт не проливала слез. Когда она узнала про капитуляцию, пер-
вой ее мыслью было: "Слава тебе господи! Теперь уж никто не заберет  ко-
рову. И лошадь тоже. Теперь можно достать серебро из колодца,  и  каждый
будет есть вилкой и ножом. Теперь я без боязни могу объехать всю  округу
и поискать, где можно раздобыть чего-нибудь съестного".
   Как гора с плеч! Не вздрагивать больше от испуга, заслышав  стук  ко-
пыт! Не просыпаться во мраке среди ночи, не прислушиваться, затаив дыха-
ние, - в самом ли это деле или ей просто почудилось позвякивание  упряжи
во дворе, топот, резкие голоса янки, отдающие приказы... А главное,  са-
мое главное-Тара теперь спасена! Чудовищный кошмар не повторится больше.
Теперь уже не придется ей, стоя на лужайке, смотреть, как клубы дыма вы-
рываются из окон любимого отцовского дома, слушать, как бушует пламя и с
треском обрушивается внутрь крыша.
   Да, Дело, за которое они сражались, потерпело крах, но  война  всегда
казалась Скарлетт нелепостью и, разумеется, любой мир куда лучше. Никог-
да глаза ее не загорались восторгом при виде ползущего вверх  по  древку
звездно-полосатого флага и мурашки не пробегали по телу при звуках "Дик-
си". И не пылал в ее душе тот фанатический огонь, который помогал многим
переносить во имя Правого Дела и лишения, и тошнотворные обязанности си-
делки, и ужасы осады, и голод последних месяцев. Все это теперь  позади,
с этим покончено навсегда, и она не станет это оплакивать.
   Все позади! Позади война, которой, казалось, не будет конца,  которая
пришла непрошеная и нежданно-негаданно так рассекла ее жизнь надвое, что
она теперь с трудом могла припомнить, что было в те прежние, беззаботные
дни. Оглядываясь назад, она бесстрастно взирала на хорошенькую  девчонку
Скарлетт О'Хара в изящных зеленых сафьяновых туфельках и пышных, источа-
ющих аромат лаванды кринолинах и с недоумением вопрошала  себя:  неужели
это была она? Неужели это она - та Скарлетт О'Хара, покорительница  сер-
дец всего графства, повелительница сотни рабов, наследница богатого  по-
местья, надежно защищенная своим богатством, как щитом,  окруженная  лю-
бовью обожающих родителей, готовых исполнить любое ее  желание?  Избало-
ванная, беспечная девчонка, никогда не знавшая ни в чем отказа и не  су-
мевшая только стать женой Эшли.
   Где-то на крутой извилистой дороге, по которой  она  брела  последние
четыре года, эта девчонка с ее надушенными платьями и бальными туфелька-
ми незаметно потерялась, оставив вместо себя молодую женщину  с  жестким
взглядом чуть раскосых зеленых глаз,  бережливо  пересчитывающую  каждый
пенни, не гнушающуюся любой черной  работой,  женщину,  потерявшую  все,
кроме неистребимой красной земли, на которой она стояла среди обломков.
   Она прислушивалась к всхлипываниям, доносившимся из кабинета Эллин, а
в мозгу ее уже творилась работа:
   "Мы посеем еще хлопка, еще много, много хлопка. Завтра же пошлю Порка
в Мейкон купить семян. Теперь янки уже не сожгут наш хлопок,  и  войскам
Конфедерации он тоже не нужен. Великий боже! Хлопок этой  осенью  должен
взлететь в цене до небес!"
   Она прошла в кабинет Эллин и, не обращая внимания на плачущих  сестер
и Мелани, присела к секретеру, взяла гусиное перо и стала  подсчитывать,
сколько у нее в наличии денег и сколько она сможет прикупить на них  се-
мян для посева хлопка.
   "Война окончилась, - снова подумала она  и  внезапно  выронила  перо.
Ощущение безмерного счастья затопило ее. - Война окончилась,  и  Эшли...
Если Эшли жив, он возвратится домой. А думает ли об этом Мелани, оплаки-
вающая сейчас крах Правого Дела?" - вдруг мелькнула у нее мысль.
   "Скоро мы получим письмо... нет, не письмо. Почта еще не работает. Но
скоро... Словом, так или иначе, он скоро даст нам знать о себе!"
   Но проходили дни, складываясь в недели, а от  Эшли  не  было  вестей.
Почта в Южных штатах работала еле-еле, а в сельских местностях не  рабо-
тала вовсе. Время от времени какой-нибудь случайный заезжий  человек  из
Атланты привозил письмецо от тетушки Питти,  слезно  молившей  Мелани  и
Скарлетт вернуться к ней. Но от Эшли вестей не было.
   После капитуляции Юга подспудно тлевшая между Скарлетт и Сьюлин расп-
ря из-за лошади вспыхнула с новой силой. Поскольку теперь опасность  на-
падения янки миновала, Сьюлин возжелала ездить с  визитами  по  соседям.
Тоскуя от одиночества, от утраты прежнего веселого общения с друзьями  и
знакомыми, Сьюлин страстно рвалась навестить соседей - прежде всего хотя
бы для того, чтобы убедиться, что во всех других поместьях дела идут  не
лучше, чем в Таре. Но Скарлетт проявила железное упорство. Лошадь  нужна
для дела: возить дрова из леса, пахать. И Порку надо ездить на лошади  -
искать, где можно купить провизии. А по  воскресеньям  коняга  заслужила
право попастись на выгоне и отдохнуть. Если Сьюлин припала  охота  нано-
сить визиты, никто не мешает ей отправиться пешком.
   До прошлого года Сьюлин едва ли хоть раз за  всю  свою  жизнь  прошла
пешком более ста ярдов, и предложение Скарлетт совсем не  показалось  ей
заманчивым. Она осталась дома, ворчала, плакала и то и дело  восклицала:
"О, если бы мама была жива!" - за что в конце концов получила  от  Скар-
летт давно обещанную затрещину, которая оказалась настолько крепкой, что
опрокинула ее среди неистового визга на постель и вызвала  переполох  во
всем доме. После этого у Сьюлин явно поубавилось желания  хныкать  -  во
всяком случае, в присутствии Скарлетт.
   Скарлетт не соврала, говоря, что хочет, чтобы лошадь отдыхала, но она
сказала лишь полуправду. Другая половина правды заключалась в  том,  что
сама Скарлетт в первый же месяц после окончания войны побывала с визита-
ми у всех соседей, и то, что она увидела на знакомых с детства плантаци-
ях, в домах у знакомых с детства людей, сильнее поколебало ее  мужество,
чем ей хотелось бы в этом признаться.
   У Фонтейнов - благодаря отчаянной скачке, вовремя предпринятой Салли,
- дела шли лучше, чем у других, но их положение  казалось  благополучным
лишь на фоне поголовного бедствия. Бабушка Фонтейн так до конца и не оп-
равилась после сердечного приступа, приключившегося с ней  в  тот  день,
когда она возглавила борьбу с пожаром и отстояла от огня свой дом.  Ста-
рый доктор Фонтейн медленно поправлялся после  ампутации  руки.  Тони  и
Алекс неумело пахали и мотыжили землю. Перегнувшись  через  ограду,  они
пожали Скарлетт руку, когда она приехала их проведать, и  отпустили  шу-
точки по адресу ее разваливающейся повозки, но в глубине их темных  глаз
притаилась горечь: ведь подсмеиваясь над Скарлетт, они  подсмеивались  и
над собой. Она попросила их продать ей кукурузных зерен  для  посева,  и
они пообещали выполнить ее просьбу и тут же ударились в  обсуждение  хо-
зяйственных проблем. Рассказали, что у них двенадцать кур,  две  коровы,
пять свиней и мул, которого они пригнали домой с войны. Одна  из  свиней
только что сдохла, и они боятся, что за ней могут пасть и  другие.  Слу-
шая, как эти бывшие денди, для которых модный галстук  был  едва  ли  не
главным предметом серьезного беспокойства, озабоченно говорят о свиньях,
Скарлетт рассмеялась, и в ее смехе тоже прозвучала горькая нотка.
   Все очень радушно принимали ее в Мимозе и настояли, чтобы  она  взяла
кукурузные семена в подарок, без денег. Фонтейновские темпераменты мгно-
венно вспыхнули как порох, когда она положила зеленую купюру на стол,  и
братья наотрез отказались принять деньги. Скарлетт взяла зерна и  украд-
кой сунула долларовую бумажку в руку Салли. Сейчас  Скарлетт  просто  не
верилось, что эта Салли - та самая молодая женщина, которая принимала ее
восемь месяцев назад, когда она только что возвратилась в Тару. Та Салли
тоже была очень бледна, но дух ее не был сломлен.  Теперь  она  казалась
мертвой, опустошенной, словно поражение Юга отняло у нее  последнюю  на-
дежду.
   - Скарлетт, - прошептала она, сжимая купюру в руке. - К чему было все
это? За что мы сражались? О, мой бедный Джо! Мой несчастный малютка!
   - Я не знаю, за что мы сражались, и не желаю знать, -  сказала  Скар-
летт. - Меня это не интересует. И никогда не интересовало. Война - мужс-
кое занятие, а не женское. Меня сейчас интересует только одно -  хороший
урожай хлопка. Возьми этот доллар и купи Джо какую-нибудь одежку.  Видит
бог, она ему не помешает. Я не намерена вас грабить, как бы Алекс и Тони
ни старались быть рыцарями.
   Братья проводили ее до повозки, галантно, невзирая на свой оборванный
вид, помогли ей взобраться на козлы, пошутили - весело и  непринужденно,
чисто по-фонтейновски, - но картина их обнищания стояла у Скарлетт перед
глазами, когда она покидала Мимозу, и по спине у нее  пробегал  холодок.
Она сама так устала от нищеты и скаредности! Как приятно было бы увидеть
людей, живущих в довольстве, не тревожась о куске  хлеба  на  завтрашний
день!
   Кэйд Калверт возвратился к себе в Сосновые Кущи, и Скарлетт,  подняв-
шись по ступенькам старого дома, в котором она так часто танцевала в бы-
лые счастливые времена, и поглядев Кэйду в лицо, увидела на  нем  печать
смерти. Кэйд страшно исхудал и все время кашлял, полулежа  на  солнце  в
кресле, набросив на колени плед, но при виде Скарлетт лицо его  просвет-
лело. Небольшая простуда застряла у него где-то в грудной клетке, сказал
он, делая попытку подняться Скарлетт навстречу. Слишком  много  приходи-
лось спать под дождем. Но скоро он поправится и вместе со всеми примется
за дело.
   Кэтлин Калверт, заслышав их голоса, вышла из дома на  веранду.  Глаза
ее встретились за спиной брата с глазами гостьи, и Скарлетт прочла в них
горькую истину и отчаяние. Кэйд, быть может, и не понимал, но Кэтлин по-
нимала. В Сосновых Кущах царило запустение, в них  буйствовали  сорняки,
на полях начала пробиваться молодая сосновая поросль, а дом стоял забро-
шенный, неопрятный. Сама Кэтлин очень похудела и держалась натянуто.
   Кэтлин и Кэйд жили в этом пустом, странно гулком доме вместе со своей
мачехой-янки, четырьмя маленькими единокровными сестренками и Хилтоном -
управляющим-янки. Скарлетт всегда недолюбливала Хилтона, как  не  любила
она и отцовского управляющего Джонаса Уилкерсона, а сейчас, когда Хилтон
не спеша направился к ней и приветствовал ее как равный равную,  невзлю-
била еще пуще. Прежде его отличала та же смесь угодливости и нахальства,
которая была присуща и Уилкерсону, но теперь,  когда  мистер  Калверт  и
Рейфорд погибли на войне, а Кэйд был смертельно болен,  всю  угодливость
Хилтона как ветром сдуло. Вторая миссис Калверт никогда не умела  поста-
вить себя с неграми-слугами так, чтобы заслужить их уважение,  и  трудно
было ожидать, что она больше преуспеет с белым слугой.
   - Мистер Хилтон был так добр, что не покинул нас в эти трудные време-
на, - явно нервничая и неуверенно поглядывая на свою молчаливую падчери-
цу, произнесла миссис Калверт. - Чрезвычайно добр. Вы, вероятно,  слыша-
ли, как он дважды спас наш дом, когда здесь был генерал  Шерман.  Просто
не знаю, что бы мы делали без него, ведь  у  нас  совсем  нет  денег,  и
Кэйд...
   На бледных щеках Кэйда вспыхнул румянец, а  Кэтлин  опустила  длинные
ресницы и сжала губы. Скарлетт видела, что их душит  бессильный  гнев  -
нелегко им было чувствовать себя в долгу у  этого  управляющего-янки.  А
миссис Калверт, казалось, вот-вот заплачет. Опять она совершила какую-то
оплошность. Она вечно попадала впросак. Прожив в Джорджии двадцать  лет,
она так и не научилась понимать этих южан. Она никогда не знала, чего не
следует говорить своим пасынкам, и вместе с тем, что бы она ни сказала и
ни сделала, они были неизменно вежливы с ней. И она давала в душе  обеты
богу, что уедет на Север, к родителям, забрав с собой детей,  и  оставит
навсегда этих высокомерных, загадочных и чуждых ей людей.
   После таких визитов у Скарлетт отпала охота навещать  Тарлтонов.  Все
четыре брата погибли на войне, усадьбу сожгли. Тарлтоны ютились теперь в
домике управляющего, и Скарлетт никак не могла заставить себя поехать их
проведать. Но Сьюлин и Кэррин упрашивали ее, и Мелани сказала,  что  это
было бы не по-соседски - не проведать мистера Тарлтона,  вернувшегося  с
войны, - и как-то в воскресенье они все же собрались и поехали.
   Это посещение было самым тяжелым из всех.
   Приближаясь к развалинам дома, они увидели Беатрису Тарлтон: в рваной
амазонке, с хлыстом под мышкой, она сидела на ограде загона и безучастно
смотрела в никуда. Кривоногий, малорослый чернокожий малый-объездчик ло-
шадей - сидел с ней рядом, и вид у него был не менее угрюмый, чем у нее.
Загон, в котором всегда резвились жеребята и стояли  спокойно-грациозные
породистые кобылы, был пуст, если не считать одного-единственного  мула,
на котором мистер Тарлтон возвратился с войны домой.
   - Клянусь богом, я просто не знаю, куда себя девать  теперь  -  после
того, как не стало моих красавцев, - сказала миссис Тарлтон,  соскакивая
с изгороди. Стороннему человеку могло бы показаться, что она  говорит  о
своих четырех погибших на войне сыновьях, но гости из Тары  поняли,  что
речь идет о лошадях. - Все мои красавчики пали. И  моя  бедняжка  Нелли!
Останься у меня хотя бы Нелли!  Ничего,  кроме  этого  проклятого  мула.
Проклятого мула, - повторила она, с возмущением глядя на  костлявое  жи-
вотное. - Это же оскорбление памяти моих чистокровных красоток - держать
в их загоне мула. Мулы - это противоестественные, ублюдочные создания, и
следовало бы издать закон, запрещающий их разводить!
   Джим Тарлтон, обросший косматой бородой, делавшей его совершенно  не-
узнаваемым, с громкими приветствиями появился из домика  управляющего  и
расцеловался с дамами, а следом за ним оттуда высыпали и его четыре  ры-
жеволосые дочки в залатанных платьях, спотыкаясь о вертевшихся  в  ногах
черных и пегих собак, которые при звуках чужих голосов  всей  дюжиной  с
лаем бросились наружу. И от напускной веселости, проявляемой  всем  этим
семейством, Скарлетт мороз подрал по коже - это было еще  страшнее,  чем
затаенная горечь в глазах обитателей Мимозы или дух смерти, витавший над
Сосновыми Кущами.
   Тарлтоны настояли, чтобы гостьи остались отобедать, - ведь теперь та-
кие посещения стали редкостью, говорили они, и ужасно хочется узнать ка-
кие-нибудь новости. У Скарлетт не было никакой охоты засиживаться в гос-
тях - атмосфера этой семьи действовала на нее угнетающе, - но ее сестрам
и Мелани хотелось побыть подольше, и в конце  концов  они  все  остались
обедать и тактично отведали немножко мяса и сушеных бобов,  которыми  их
потчевали.
   По поводу скудости угощения было  отпущено  немало  шуток,  и  сестры
Тарлтон так заливались смехом, рассказывая, к каким ухищрениям научились
они прибегать, переделывая свои старые туалеты, словно смешнее этого ни-
чего нельзя было придумать. Мелани вторила им, с изумившей Скарлетт шут-
ливостью оживленно повествуя о лишениях и трудностях, которыми полна  их
жизнь в Таре. А у Скарлетт слова не шли с языка. Дом казался ей опустев-
шим без четырех высоченных братьев Тарлтонов, которые должны были бы си-
деть здесь, развалясь в креслах, покуривая сигары и  поддразнивая  деву-
шек. А если она ощущает эту пустоту, то что же должны  чувствовать  сами
Тарлтоны, мужественно разыгрывающие веселую комедию перед своими соседя-
ми?
   Кэррин говорила мало, но когда все встали из-за стола, она подошла  к
миссис Тарлтон и что-то прошептала ей на ухо. Миссис Тарлтон  изменилась
в лице, вымученная улыбка сползла с ее губ, она протянула руку и  обхва-
тила тоненькую талию Кэррин. Они вместе вышли из  комнаты,  и  Скарлетт,
почувствовав, что она больше ни секунды не может оставаться в этих  сте-
нах, последовала за ними. Они пошли по дорожке  через  сад,  и  Скарлетт
увидела, что их путь ведет к семейному кладбищу. Повернуть обратно к до-
му теперь было уже невозможно. Это выглядело бы слишком грубо. Но  зачем
же Кэррин понадобилось тащить мать к могилам ее сыновей, в то время  как
Беатриса Тарлтон так старалась держаться мужественно?
   За кирпичной оградой, под темными кедрами, белели два новых мраморных
надгробия - настолько новых, что дождь еще ни разу не  успел  забрызгать
их красной глиной.
   - Мы получили их на прошлой неделе, - с  гордостью  объяснила  миссис
Тарлтон. - Мистер Тарлтон поехал в Мейкон и привез их в фургоне.
   Надгробные плиты! Сколько же они могли  стоить?  Сочувствие,  которое
поначалу испытывала Скарлетт к Тарлтонам, внезапно испарилось. Люди, ко-
торые могут тратить драгоценные деньги на могильные плиты,  в  то  время
как еда так дорога, что к ней не подступиться, не заслуживают  симпатии.
И к тому же на плитах были высечены надписи - по нескольку строк на каж-
дой. А чем больше слов, тем больше денег. Вся семейка, как видно, рехну-
лась! А во что еще обошлось им привезти сюда  тела  трех  братьев!  Тело
Бойда так и не нашли.
   Между могилами Брента и Стюарта  возвышалось  надгробие  с  надписью:
"Они были добрыми и любящими при жизни и в смерти остались неразлучны".
   На другом надгробии были высечены имена Бойда и Тома и  какая-то  ла-
тинская надпись, начинавшаяся словами: "Duke et..." Но Скарлетт это  ни-
чего не говорило, так как во время пребывания в  Фейетвиллском  пансионе
ей как-то удалось обойти латынь стороной.
   Отвалить столько денег за могильные плиты! Нет,  они  просто  идиоты!
Скарлетт была так возмущена, словно Тарлтоны пустили на ветер ее деньги,
а не свои.
   А в глазах Кэррин появился какой-то необычный блеск.
   - Какие прекрасные слова, - прошептала она, указывая на первое  надг-
робие.
   "Понятно, это в ее вкусе.  Всякая  сентиментальность  трогает  ее  до
слез".
   - Да, - сказала миссис Тарлтон. Голос ее потеплел.  -  Нам  казалось,
что это очень хорошая надпись, - они ведь  погибли  почти  одновременно.
Сначала Стюарт, а потом Брент - он подхватил знамя, выпавшее из рук бра-
та.
   На обратном пути Скарлетт была молчалива. Она думала о том, что виде-
ла в домах, которые посетила, и невольно возвращалась мыслями к тем вре-
менам, когда край этот процветал и в каждом доме было полно гостей, пол-
но черных слуг и полно денег, а на усердно обработанных  полях  величаво
взрастал хлопок.
   "Еще через год все эти поля покроются молодой  сосновой  порослью,  -
подумала она, глядя на обступавший поля со всех сторон лес, и по телу  у
нее пробежала дрожь. - Без негров мы едва-едва  сумеем  свести  концы  с
концами. Никто не сможет обработать большую плантацию без негров, и мно-
го земли останется невозделанной, и скоро на месте полей снова подымутся
леса. Никто не сможет посеять много хлопка, и  как  же  мы  будем  тогда
жить? Какая участь ждет всех плантаторов?  Городские  жители  как-нибудь
устроят свою жизнь. Они всегда находили пути. А плантаторы будут  отбро-
шены на сто лет назад, к временам первых  пионеров,  бревенчатых  хижин,
крошечных клочков обработанной земли и жизни на грани вымирания".
   "Нет, - подумала она мрачно. - Не бывать такому с Тарой. Скорее я са-
ма впрягусь в плуг. Вся округа, весь штат может, если им  это  нравится,
зарастать лесами, но в Таре я этого не допущу. И я не  стану  разбазари-
вать последние деньги на могильные плиты и тратить время  на  вздохи  по
проигранной войне. Мы как-нибудь выкрутимся. Я знаю, что мы бы все  вык-
рутились, если бы мужчин не перебили на войне. Потеря негров -  это  еще
не самое худшее из зол. Ужасна потеря мужчин, молодых мужчин. - Она сно-
ва подумала о четырех братьях Тарлтонах, о Джо Фонтейне, о Рейфорде Кал-
верте, о братьях Манро и о всех прочих юношах из Фейетвилла и Джонсборо,
чьи имена читала в списках раненых и убитых. - Мы бы как-нибудь  справи-
лись, если бы уцелело достаточно мужчин, но..."
   Новая мысль неожиданно поразила ее: а что,  если  она  захочет  снова
выйти замуж? Конечно, ей это ни к чему. Одного раза вполне достаточно. К
тому же единственный человек, за которого она могла  бы  пожелать  выйти
замуж, уже женат и неизвестно еще, жив ли. Но что, если ей все-таки  за-
хочется выйти замуж? Кто же теперь остался? Кто мог бы жениться на  ней?
Мысль эта потрясла ее.
   - Мелли, - сказала она, - какая же  участь  ждет  теперь  наших  жен-
щин-южанок?
   - Что ты имеешь в виду?
   - То, что я сказала. Что с ними будет? Им же теперь не за кого  выйти
замуж. Понимаешь, Мелли, после того как  всех  мужчин  перебили,  тысячи
женщин в Южных штатах обречены будут умереть старыми девами.
   - И бездетными, - добавила Мелани: ей эта  сторона  вопроса  казалась
наиболее существенной.
   По-видимому, такая мысль уже не раз приходила в голову Сьюлин, сидев-
шей в глубине повозки, потому что она вдруг расплакалась. Сьюлин не  по-
лучала вестей от Фрэнка Кеннеди с самого Рождества и не знала  -  плохая
ли работа почты тому виной или непостоянство ее  возлюбленного,  который
лишь играл ее чувствами и уже забыл о ней. А может быть, он погиб в пос-
ледние дни войны, что было бы, конечно,  все  же  предпочтительнее,  чем
оказаться брошенной. Погибший возлюбленный придает хотя бы  некий  ореол
значительности своей безутешной невесте - вроде того, какой окружает те-
перь Кэррин и Индию Уилкс, - в то время как на долю брошенной не  доста-
ется ничего.
   - О, бога ради, перестань! - воскликнула Скарлетт.
   - Да, тебе легко говорить! - всхлипывала Сьюлин. - Ты была замужем, у
тебя ребенок, все знают, что был кто-то, кто тебя любил. А каково мне? И
у тебя еще хватает низости бросать мне в лицо, что я старая  дева,  хотя
ты понимаешь, что это не моя вина! По-моему, это гадко!
   - Ну, замолчи! Ты знаешь, я терпеть не могу тех, кто вечно хнычет. Ты
прекрасно понимаешь, что наш старина Джо - Рыжие-Бакенбарды цел и невре-
дим и скоро вернется и женится на тебе. Он достаточно  для  этого  глуп.
Другое дело, что я бы лично предпочла остаться старой девой,  чем  полу-
чить такого мужа.
   Какое-то время в глубине повозки царило молчание. Кэррин с рассеянным
видом утешала сестру, машинально поглаживая ее руку:  мыслями  она  была
далеко - на лесной тропе, по которой три года  назад  скакала  верхом  с
Брентом Тарлтоном, - и в глазах ее  появился  странный  экзальтированный
блеск.
   - Ах, - грустно вздохнула Мелани, - не могу себе представить  Юг  без
наших прекрасных юношей! А как бы он расцвел, будь они живы!  Мы  должны
быть мужественными, энергичными и умными, как они, Скарлетт. Все  мы,  у
кого есть сыновья, должны вырастить их достойными занять место  ушедших,
вырастить их такими же храбрыми, как те.
   - Таких, как они, уже не будет никогда, - тихо сказала Кэррин. - Ник-
то не может их заменить.
   И весь остаток пути они больше не разговаривали.
   Как-то, несколькими днями позже, Кэтлин Калверт на закате солнца при-
ехала в Тару. Приехала она, сидя верхом в дамском седле на муле -  такой
жалкой, хромоногой, вислоухой твари Скарлетт отродясь еще не  видала,  -
да и сама Кэтлин - в платье из вылинявшей полосатой бумажной ткани,  ко-
торая раньше шла только на одежду для слуг, в шляпе, завязанной под под-
бородком обрывком шпагата, - являла собой почти столь же жалкое зрелище.
Она подъехала к дому, но не спешилась, и Скарлетт с Мелани, стоявшие  на
крыльце, любуясь закатом, спустились по ступенькам ей навстречу.  Кэтлин
была так же бледна, как и Кэйд в тот день, когда  Скарлетт  заезжала  их
проведать, - бледное, суровое лицо ее казалось застывшим, как фарфоровая
маска, словно она дала обет молчания и боялась хоть  единым  словом  его
нарушить. Но сидела она на своем муле очень прямо и голову держала высо-
ко.
   Скарлетт внезапно вспомнился прием у Уилксон и как они с Кэтлин пере-
шептывались по поводу Ретта Батлера. Как свежа и хороша была в тот  день
Кэтлин в пене голубого органди с душистыми розами у пояса,  в  маленьких
черных бархатных туфельках, зашнурованных крест-накрест вокруг  стройных
лодыжек. Ничто не напоминало прежней грациозной девочки в этой застывшей
фигуре, каменно восседавшей на муле.
   - Нет, заходить я не буду, спасибо, - сказала она. - Я заехала только
сообщить вам, что выхожу замуж.
   - Как?
   - За кого же?
   - Кэти, какая великолепная новость!
   - Когда же свадьба?
   - Завтра, - сказала Кэтлин, и что-то  в  ее  голосе  смело  радостные
улыбки с их лиц. - Я приехала сообщить вам, что венчаюсь завтра в Джонс-
боро... и никого из вас не приглашаю на свадьбу.
   Они проглотили это сообщение молча, озадаченно глядя на Кэтлин. Нако-
нец Мелани заговорила:
   - Это кто-нибудь, кого мы знаем, моя дорогая?
   - Да, - ответила Кэтлин. - Это мистер Хилтон.
   - Мистер Хилтон?
   - Да, мистер Хилтон, наш управляющий.
   Скарлетт едва не вскрикнула: "Ой!", но Кэтлин,  упершись  взглядом  в
Мелани, внезапно произнесла негромко, с неистовым отчаянием в голосе:
   - Мелли, если ты заплачешь, я этого не выдержу! Я умру!
   Мелани стояла молча, опустив голову, и только тихонько погладила вде-
тую в стремя ногу в неуклюжем самодельном башмаке.
   - И не надо меня гладить! Этого я тоже не перенесу.
   Рука Мелани упала, но головы она не подняла.
   - Ладно, я поехала. Хотела просто сообщить вам. - Кэтлин натянула по-
водья, лицо ее снова стало белой фарфоровой маской.
   - Как Кэйд? - спросила совершенно  оторопевшая  Скарлетт,  беспомощно
стараясь чем-то заполнить тягостное молчание.
   - Он умирает, - коротко сообщила Кэтлин. Голос ее звучал холодно, бе-
зучастно. - И я сделаю все, насколько это в моих силах,  чтобы  он  умер
спокойно, не тревожась обо мне и понимая, что, когда его  не  станет,  я
буду не одна, обо мне позаботятся. Дело в том, что наша мачеха  отбывает
завтра с детьми на Север. Ну, все, мне надо ехать.
   Мелани подняла голову и встретила жесткий взгляд Кэтлин. Глаза Мелани
были полны сочувствия и понимания, а на длинных ресницах  блестели  сле-
зинки, и внезапно горькая улыбка - совсем как у ребенка,  который  храб-
рится, стараясь не заплакать от боли, - искривила губы Кэтлин. От  всего
этого у Скарлетт голова совсем пошла кругом: она никак  не  могла  осво-
иться с мыслью, что Кэтлин Калверт выходит замуж за управляющего, - Кэт-
лин Калверт, дочь богатого плантатора, Кэтлин, у которой было так  много
поклонников, как ни у одной девушки в графстве, не считая, конечно,  са-
мой Скарлетт.
   Кэтлин наклонилась, Мелани встала на цыпочки. Они поцеловались. Потом
Кэтлин резко дернула поводья, и старый мул тронулся с места.
   Мелани смотрела ей вслед, слезы струились по ее щекам.  Скарлетт  все
еще никак не могла прийти в себя от изумления.
   - Мелли, она что - рехнулась? Как могла она влюбиться в него?
   - Влюбиться? Боже мой, Скарлетт, какие ужасные мысли приходят тебе  в
голову! Ах, бедная Кэтлин! Бедный Кэйд!
   - Да брось ты! - воскликнула Скарлетт, которую все это  уже  начинало
раздражать. Ей было досадно, что Мелани как-то всегда ухитрялась глубже,
чем она сама, вникнуть в суть вещей. Помолвка Кэтлин поразила  ее  своей
неожиданностью, но вовсе не показалась чем-то трагическим. Конечно,  это
не большое удовольствие - выходить замуж за янки, за белую шваль,  но  в
конце-то концов девушка не может жить одна-одинешенька на плантации,  ей
нужен муж, чтобы помочь управиться с хозяйством.
   - Вот об этом самом я и толковала тебе, Мелли, на днях. У девушек те-
перь нет женихов, и им приходится выходить за кого попало.
   - Да совершенно не обязательно им выходить замуж. Ничего нет  постыд-
ного в том, чтобы оставаться незамужней. Возьми к примеру хоть тетю Пит-
ти. Господи, да, по мне, лучше смерть, чем такой брак! И я уверена,  что
Кэйду тоже легче было бы увидеть Кэтлин мертвой. Это конец рода  Калвер-
тов. Подумай только, за кого она... какие у них  будут  дети!  Послушай,
Скарлетт, скорей вели Порку оседлать лошадь, скачи за Кэтлин и сказки  -
пусть она лучше переходит жить к нам.
   - Еще чего! - вскричала Скарлетт, пораженная тем, как  Мелани  походя
распоряжается ее поместьем. У Скарлетт не было  ни  малейшего  намерения
кормить еще один рот. Она уже готова была заявить об этом во  всеуслыша-
ние, но что-то в удрученном лице Мелани заставило ее сдержаться.  -  Она
же не согласится, Мелли, - подошла она к делу с другой стороны. - Ты са-
ма понимаешь. Она слишком гордая, для нее это будет то же,  что  принять
милостыню.
   - Да, ты права, ты права! - совершенно расстроенная, пробормотала Ме-
лани, глядя, как оседает на дорогу маленькое облачко красной пыли.
   "Ты живешь тут уже который месяц, - угрюмо подумала  Скарлетт,  глядя
на золовку, - и тебе ни разу не пришло в голову, что ведь,  в  сущности,
ты принимаешь от меня подаяние. И никогда, думаю, и  не  придет.  Таких,
как ты, не смогла изменить даже война,  ты  мыслишь  и  действуешь  так,
словно ничего не произошло, словно мы по-прежнему богаты, как Крез, и не
знаем, куда девать продукты, и сколько в доме гостит  народу,  не  имеет
для нас значения. И похоже, ты будешь сидеть у меня на шее до конца дней
моих. Но только не с Кэтлин в придачу - нет, покорно благодарю!"

   ГЛАВА XXX

   В то жаркое лето после заключения мира Тара перестала быть уединенным
островком. Месяц за месяцем через плантации лился поток страшных,  боро-
датых, оборванных, похожих на пугала людей со стертыми в  кровь  ногами;
они взбирались на красный холм и присаживались отдохнуть  на  затененном
крыльце, моля о пище и о ночлеге. Солдаты армии  конфедератов  возвраща-
лись домой. Остатки армии Джонстона перебросили по  железной  дороге  из
Северной Каролины в  Атланту,  выгрузили  их  там,  и  они  пустились  в
дальнейшее паломничество пешком. Когда волна солдат  генерала  Джонстона
спала, за нею следом побрели измученные ветераны виргинской армии, а  за
ними - солдаты западных войск; все стремились на юг, к своим домам,  ко-
торых, быть может, и не существовало более, к своим семьям, давно,  быть
может, рассеявшимся по свету или погребенным в земле. Почти все шли пеш-
ком, а наиболее удачливые ехали верхом на костлявых лошадях  или  мулах,
которых согласно условиям капитуляции им разрешили сохранить, но  бедные
животные были настолько истощены, что самому неопытному глазу было ясно:
ни одно из них не дотянет до далекой Флориды или Южной Джорджии.
   Домой! Домой! Одна мысль владела умами всех  солдат.  Некоторые  были
молчаливы, печальны, другие веселы, полны презрения к лишениям, но и тех
и других поддерживала мысль: войне конец, мы возвращаемся домой. И  мало
кто испытывал горечь поражения. Это выпало на долю женщин и стариков.  А
солдаты отважно сражались, их победили, и  теперь  им  хотелось  одного:
вернуться к мирному труду землепашцев под флагом страны, за которую  шла
борьба.
   Домой! Домой! Они не могли говорить ни о чем другом - ни о битвах, ни
о ранах, ни о плене, ни о будущем. Пройдет время, и они  начнут  вспоми-
нать сражения и рассказывать своим детям и внукам  о  схватках,  атаках,
налетах, о шутливых проделках, о голоде,  ранениях,  форсированных  мар-
шах... Но не  сейчас.  У  одних  не  было  ноги,  у  других  -  руки,  у
третьих-глаза, и почти у всех были шрамы, которые станут  ныть  в  сырую
погоду, если они доживут лет до семидесяти, но все это казалось им  сей-
час несущественным. Дальше жизнь пойдет по-другому.
   И одно было общим для всех - для старых и молодых, для  разговорчивых
и молчаливых, для богатых плантаторов и изможденных  бедняков-все  равно
страдали от дизентерии и вшей. Вшивость стала таким неизменным спутником
солдат-конфедератов, что они уже машинально и бездумно почесывались даже
в присутствии дам. Что до дизентерии - "кровавой лихорадки",  как  дели-
катно называли эту болезнь дамы, - то она, по-видимому, не пощадила  ни-
кого от рядового до генерала. Четыре года существования на грани  голод-
ной смерти, четыре года на рационе самой грубой, зачастую несвежей,  за-
частую почти несъедобной пищи сделали свое дело, и каждый солдат, искав-
ший пристанища в Таре, либо страдал этой болезнью, либо  только  что  от
нее оправился.
   - Похоже, во всей армии не сыщется ни одного здорового брюха с  креп-
кими кишками, - мрачно изрекла Мамушка, обливавшаяся потом у очага,  го-
товя горький отвар из корня ежевики, который Эллин считала чудодействен-
ным лекарством от всех желудочных заболеваний. - Сдается  мне,  не  янки
побили наших жентмунов, а просто у наших жентмунов кишки  не  выдержали.
Какой жентмун может сражаться, ежели у него в кишках вода?
   И одного за другим она поила их всех отваром,  не  предваряя  лечения
пустыми вопросами о состоянии желудка, и все, один за  другим,  покорно,
хотя порой и кривясь, пили ее снадобье, вспоминая,  быть  может,  другие
суровые черные лица в далеком отсюда краю и другие  непреклонные  черные
руки с ложкой целебного снадобья.
   В такой же мере непреклонна была Мамушка и в  вопросах  "обчества"  и
неусыпно следила за тем, чтобы ни один обовшивевший солдат не переступил
порога Тары. Мамушка препровождала их всех за густые заросли кустарника,
где предлагала им разоблачиться, снабжала куском щелочного мыла,  лохан-
кой горячей воды, а также простынями и одеялами - прикрыть наготу,  пока
она будет кипятить их одежду в огромном стиральном котле. Женская  поло-
вина дома горячо протестовала против такого обращения, унижающего  честь
солдата, но все протесты были бесплодны. Мамушка отвечала  на  это,  что
еще большему унижению подвергнутся они  сами,  если  обнаружат  на  себе
вошь.
   Когда солдаты стали появляться на плантации почти  ежедневно,  запро-
тестовала сама Мамушка: она не желала пускать солдат в спальни. Ее прес-
ледовал страх, что какая-нибудь шустрая вошь ускользнет  от  ее  зоркого
глаза. Во избежание пререканий Скарлетт превратила в  спальню  гостиную,
устланную мягким ковром. Мамушка снова подняла  крик,  протестуя  против
кощунственного обращения с ковром покойной мисс Эллин,  но  на  сей  раз
Скарлетт была тверда. Где-то же солдатам надо спать! И  через  несколько
месяцев после заключения мира на мягком ворсе ковра стали появляться по-
тертости, а вскоре грубая основа и уток проглянули  в  тех  местах,  где
прогулялись неосторожный солдатский каблук или шпора.
   И у каждого солдата все жадно выспрашивали про Эшли. А Сьюлин с  дос-
тоинством осведомлялась о мистере Кеннеди. Но никто из солдат  ничего  о
них не слышал, да и не имел особой охоты  распространяться  о  пропавших
без вести. Им повезло, они уцелели, и им не хотелось думать о  тех,  кто
покоится в безымянных могилах и никогда не вернется домой.
   Вся семья старалась укрепить мужество Мелани после каждого пережитого
ею разочарования. Нет, конечно, Эшли не умер в тюрьме. Тюремный капеллан
обязательно написал бы им, если бы это случилось.  Эшли,  без  сомнения,
сейчас возвращается домой, но путь-то ведь далекий. Да боже ты мой, даже
на поезде это несколько суток езды, а если он идет пешком, как эти  сол-
датики?.. "Почему он не пишет?!" - "Но, дорогая, вы же знаете, как рабо-
тает почта - через пень колоду, как говорится, хотя железнодорожное  со-
общение и восстановилось". - "А что, если... что, если он умер  на  пути
домой?" - "Но послушайте, Мелли, какая-нибудь женщина, пусть даже  янки,
непременно известила бы нас об этом..." - "Какая-нибудь янки?  Хм..."  -
"Ах, Мелли, порядочные женщины есть и там. Да, да, есть! Господь бог  не
мог населить целую страну такими людьми, среди которых  не  было  бы  ни
единой порядочной женщины! Скарлетт, ты помнишь, как мы встретили однаж-
ды в Саратоге очень славную женщину-янки? Расскажи про нее Мелани".
   - Славную? Как бы не так! - сказала Скарлетт. - Эта янки спросила ме-
ня, сколько гончих собак мы держим, чтобы травить ими  наших  негров.  Я
согласна с Мелли. Я еще не встречала ни одного славного янки - ни женщи-
ны, ни мужчины. Но ты не плачь, Мелли. Эшли вернется. Путь-то далекий, а
ведь может... может, у него нет сапог.
   И тут, вообразив себе босоногого Эшли, Скарлетт чуть не  расплакалась
сама. Другие солдаты могли приковылять домой, обернув ноги тряпьем - об-
рывками ковра или мешковиной, но только не Эшли. Он должен  был  возвра-
титься домой, гарцуя на коне, в красивом мундире и сверкающих сапогах, с
пером на шляпе. Думать, что Эшли может быть низведен до такого же унизи-
тельного состояния, как эти солдаты, было невыносимо для Скарлетт.
   Как-то в июле, в послеполуденный час все обитатели Тары в полном сос-
таве собрались на заднем крыльце дома, с интересом  наблюдая,  как  Порк
разрезает первую поспевшую в огороде дыню, и тут  до  слуха  их  долетел
стук копыт по гравию подъездной аллеи. Присей лениво поплелась к  перед-
нему крыльцу, в то время как остальные принялись горячо обсуждать, спря-
тать ли дыню или подать ее на ужин,  если  окажется,  что  подъехал  ка-
кой-нибудь солдат.
   Мелли и Кэррин говорили шепотом, что надо угостить солдата,  а  Скар-
летт, нашедшая поддержку в лице Сьюлин и Мамушки, шипела на  ухо  Порку,
чтобы он поживее спрятал дыню.
   - Не глупите, девочки! Нам самим-то едва достанется по кусочку, а ес-
ли там два-три голодных солдата, то не видать нам этой  дыни  как  своих
ушей, - говорила Скарлетт.
   Порк стоял с маленькой дыней в руках, не зная, к какому же они в кон-
це концов придут решению, и тут все услышали возгласы Присей:
   - Батюшки светы! Мисс Скарлетт! Мисс Мелли! Идите сюда скорей!
   - Кто там? - воскликнула Скарлетт и, вскочив со  ступенек,  бросилась
через холл. Мелани бежала за ней по пятам, остальные спешили следом.
   "Эшли! - пронеслось у Скарлетт в голове. - Или, быть может..."
   - Это дядюшка Питер! Дядюшка Питер от мисс Питти!..
   Все выбежали на крыльцо, и глазам их предстала высокая фигура старого
седовласого тирана тетушки Питти, слезавшего с тонкохвостой клячи,  пок-
рытой вместо седла куском одеяла. На широком черном лице привычное выра-
жение спокойного достоинства не без борьбы уступало  место  восторгу  от
встречи со старыми друзьями, вследствие чего лоб дядюшки Питера прореза-
ли строгие морщины, а рот расплывался в улыбке, как пасть старой  беззу-
бой гончей.
   Все - и белые, и черные - сбежали по ступенькам  ему  навстречу,  все
жали ему руки и засыпали вопросами, но голос Мелани прозвучал отчетливее
других:
   - Тетушка не заболела, нет?
   - Нет, мэм. Она держится, храни ее господь, - отвечал дядюшка  Питер,
бросая такой суровый взгляд сначала на Мелани, затем  на  Скарлетт,  что
они сразу почувствовали себя провинившимися, хотя еще не  отдавали  себе
отчета - в чем. - Она держится, но она шибко в  обиде  на  вас,  молодые
мисс, и если уж говорить напрямки, так и я тоже!
   - Почему, дядюшка Питер? Что мы такое...
   - Да уж не прикидывайтесь, будто не знаете! Мало, что ли, писала  она
вам? Писала и писала, просила приехать. Я ж тоже не слепой - видал,  как
она получит ваше письмо и сидит,  слезами  обливается.  У  вас,  значит,
столько много делов на этой старой ферме, что вам нипочем  нельзя  воро-
титься домой?
   - Но, дядюшка Питер...
   - И как это вас угораздило оставить мисс Питти одну-одинешеньку, ког-
да она страх как всего боится? Вы же не хуже моего знаете -  мисс  Питти
отродясь не живала одна, а уж нынче, как воротилась из Мейкона, так день
и ночь трясется и трясется от страха. И мне велено сказать вам напрямки:
я, дескать, в толк не возьму, как могли они этак покинуть меня в час мо-
их великих испытаний.
   - Ладно уж, замолчи! - резко оборвала его Мамушка, задетая  за  живое
тем, что дядюшка Питер окрестил Тару "старой фермой". Да где ему  -  го-
родскому неучу-негру - понимать разницу между фермой и плантацией! - А у
нас тут что - не "час испытаний"? А мы тут как же будем без  мисс  Скар-
летт, без мисс Мелли? Может, они нам нужнее вашего! Чего ж это мисс Пит-
ти не позовет к себе своего братца, ежели она в такой беде?
   Дядюшка Питер бросил на нее уничтожающий взгляд.
   - Мы уже почитай сколько лет не знаемся с мистером Генри, и мы  слиш-
ком старые, чтоб менять теперь наши привычки. - Он повернулся  к  дамам,
которые всеми силами старались сдержать улыбки. - А вам,  молодые  мисс,
должно быть стыдно: бросили бедную мисс Питти одну, когда у нее половина
друзей поперемерла, а другие в Мейконе, а в  Атланте  полным-полно  сол-
дат-янки и вольных голодранцев-ниггеров.
   Мелани и Скарлетт смиренно выслушали эту отповедь, но в конце  концов
не выдержали и расхохотались, припав друг к  другу  на  плечо.  Подумать
только: тетушка Питти отрядила дядюшку Питера в Тару, чтобы отчитать  их
и привезти обратно! Тут уж и Порк, и Дилси, и Мамушка разразились  гром-
ким хохотом, радуясь тому, что поноситель их любимой Тары  явно  посрам-
лен. Сьюлин и Кэррин хихикали, и даже по лицу Джералда пробежало подобие
улыбки. Смеялись все, за исключением дядюшки Питера, который со все воз-
растающим гневом досадливо переминался с одной огромной  плоской  ступни
на другую.
   - А ты-то для чего, черномазый? - с усмешкой вопросила Мамушка. - Так
одряхлел, что не можешь защитить свою хозяйку?
   Дядюшка Питер был оскорблен до глубины души.
   - Одряхлел? Это я одряхлел? Нет, мэм! Я не дам мисс Питти в  обиду  и
никогда не давал. Не я, что ли, оберегал ее, когда мы с  ней  удирали  в
Мейкон? Не я, что ли, охранял ее, когда туда пришли янки и она так напу-
жалась, что каждую минуту падала в обморок? Не я, что ли, привез ее  об-
ратно в Атланту и всю дорогу берег и ее, и серебро  ейного  папеньки?  -
Произнося эту свою защитительную речь, дядюшка Питер вытянулся  во  весь
рост. - Так я ж не о том - мне что, трудно разве о ней позаботиться? Я о
том, как на это поглядят.
   - На что - на это... кто поглядит?
   - А люди - вот я о чем толкую. Как люди поглядят на то, что мисс Пит-
ти живет одна. Люди нехорошее говорят про незамужних дам, которые  живут
сами по себе, - провозгласил дядюшка Питер, и всем стало ясно,  что  те-
тушка Питтипэт в его глазах осталась все той же  хорошенькой  пухленькой
шестнадцатилетней девушкой, репутацию которой необходимо  было  защищать
от злых языков. - А я не хочу, чтобы ее имя трепали в городе. Нет,  мэм.
И не хочу я, чтоб она пускала в дом постояльцев, лишь бы не жить  одной.
Так я ей и сказал. "Нет, - сказал я, - не бывать  этому,  покамест  живы
ваши единокровные". Только, видать, кровные-то родственнички отворачива-
ются. Мисс Питти - она совсем как дитя малое и...
   При этих словах Скарлетт и Мелани совсем зашлись от смеха  и,  громко
всхлипнув, опустились на ступеньки крыльца. Наконец Мелани утерла слезы,
набежавшие от смеха на глаза.
   - Бедный дядюшка Питер! Не сердись, что я смеялась. Мне, право, стыд-
но. Прости меня! Но мы, Скарлетт и я, никак не  можем  вернуться  сейчас
домой. Может быть, в сентябре, когда снимем урожай хлопка, я и  вернусь.
Неужели тетушка заставила тебя проделать весь этот путь для того только,
чтобы привезти нас домой на этом тощем животном?
   Тут у дядюшки Питера внезапно отвалилась челюсть и на  черном  морщи-
нистом лице изобразилось смущение и испуг. Оскорблено выпяченная  нижняя
губа вернулась в обычное положение с таким же проворством, с каким чере-
паха втягивает голову в спасительный панцирь.
   - Мисс Мелли, видать, стар я стал, гляди-ка, из ума  вон,  зачем  она
меня послала, а ведь дело-то важное. Письмо привез вам.  Мисс  Питти  не
хотела доверить его почте, никому не могла доверить, окромя меня...
   - Письмо? Мне? От кого?
   - Да дело-то такое, хм... Мисс Питти, значит, говорит мне: "Питер, ты
как-нибудь неаккуратней сообщи об этом мисс Мелли", - а я и говорю...
   Мелли поднялась со ступенек, прижав руки к груди.
   - Эшли? Эшли? Он умер?
   - Нет, мэм! Нет! - со всей мочи завопил дядюшка Питер,  и  голос  его
сорвался. Он судорожно рылся в нагрудном кармане своей рваной куртки.  -
Жив он! Вот оно - письмо! Он домой возвращается. Он... Боже  милостивый,
держи ее. Мамушка! Дайте-ка я...
   - Убери свои руки, старый осел! - загремела Мамушка, подхватывая сом-
левшую Мелани и не давая ей упасть. - Ах ты, благочестивый старый  осел!
"Сообщи ей поаккуратней!" Порк, бери ее за ноги. Мисс Кэррин,  подержите
ей голову. Давайте положим ее на диван в гостиной.
   Все, кроме Скарлетт, суетились вокруг потерявшей сознание Мелани, все
что-то испуганно восклицали, кто-то побежал за водой и подушками,  и  на
дорожке перед домом остались только Скарлетт и дядюшка  Питер.  Скарлетт
стояла, ошеломленно глядя на старого  негра,  беспомощно  размахивавшего
письмом. Его черное старческое лицо жалобно сморщилось, словно у  ребен-
ка, которого распекает мать, от чувства собственного достоинства не  ос-
талось и следа.
   В первые мгновения Скарлетт не могла двинуться с места, не могла про-
изнести ни слова, и, хотя в мозгу ее звенело: "Он жив!  Он  возвращается
домой!", она не ощущала ни радости, ни волнения - ничего, кроме потрясе-
ния и оцепенелости. Голос дядюшки Питера - жалобный, молящий - доносился
к ней откуда-то издалека:
   - Мистер Уилли Бэрр из Мейкона - он нашим сродни - привез мисс  Питти
письмо-то. Мистер Уилли был в одной тюрьме с мистером Эшли. Мистер Уилли
раздобыл лошадь и добрался быстро. А мистер Эшли - тот идет пешком...
   Скарлетт выхватила у него письмо. Она узнала  почерк  мисс  Питти,  и
письмо было адресовано Мелани, но это не породило в Скарлетт ни  секунд-
ного колебания. Она разорвала конверт, и записочка мисс Питти  упала  на
землю. Кроме записки, в конверте был еще сложенный в несколько раз  лис-
ток бумаги - засаленный, замызганный от пребывания  в  грязном  кармане,
обтрепанный по краям. Рукою Эшли на нем была  сделана  надпись:  "Миссис
Джордж Эшли Уилкс, через мисс Сару-Джейн Гамильтон, Атланта или  Двенад-
цать Дубов, Джонсборо, Джорджия".
   Дрожащими пальцами Скарлетт развернула листок и прочла:
   "Любимая, я возвращаюсь домой, к тебе..."
   Слезы заструились по ее лицу, и  она  не  могла  прочесть  больше  ни
строчки, а сердце заколотилось так, что ей казалось - сейчас оно  разор-
вется от переполнявшей его радости. Прижав письмо к груди, она  взлетела
на крыльцо и - через холл, мимо гостиной, где все обитатели дома  хлопо-
тали, мешая друг другу, вокруг лежавшей в обмороке Мелани, -  вбежала  в
маленький кабинетик Эллин. Захлопнув за собой дверь, она заперла  ее  на
ключ и бросилась на старую, продавленную софу, плача, смеясь, прижимая к
губам письмо.
   "Любимая, - шептала она, - я возвращаюсь домой, к тебе".
   Здравый смысл подсказывал всем, что Эшли - если только ему не удастся
отрастить крылья - не сможет добраться из Иллинойса  в  Джорджию  раньше
как через несколько недель, если не через несколько месяцев,  и  тем  не
менее, стоило какому-нибудь солдату показаться в глубине подъездной  ал-
леи, как у каждого начинало бешено колотиться  сердце.  Любое  бородатое
пугало могло обернуться Эшли. А если даже это был не Эшли, то кто-то мог
принести весть о нем или письмо от тетушки Питти с известием об Эшли.  И
все население дома - и белое, и черное, - заслышав звук шагов,  выбегало
на крыльцо. Вид человека в военной форме заставлял каждого  бросаться  с
выгона, с хлопкового поля, от поленницы дров ему навстречу. На  какое-то
время после получения письма работы  на  плантации  почти  остановились.
Никто не хотел оказаться вне дома, когда появится Эшли, а меньше всех  -
Скарлетт. И конечно, она не могла требовать от других, чтобы они занима-
лись своими делами, когда сама забросила все.
   Но шли недели, а Эшли все не было, и не приходило  больше  никаких  о
нем вестей, и жизнь на плантации понемногу вошла в обычную  колею.  Сер-
дечной тоске и напряженному ожиданию тоже ведь положен свой предел.  Од-
нако в душу Скарлетт мало-помалу закрался тревожный страх,  что  с  Эшли
случилась какая-то беда по дороге. Рок-Айленд так далеко, а из тюрьмы он
мог выйти слабым и больным. Денег у него нет, и край, через который  ле-
жит его путь, исполнен ненависти к конфедератам. Если бы  только  знать,
где он находится, она послала бы ему денег, послала бы все до последнего
пенни, заставила бы голодать всю семью, лишь бы он мог быстрее вернуться
домой на поезде.
   "Любимая, я возвращаюсь домой, к тебе".
   В первые мгновения неистовой радости, когда ее глазам  предстали  эти
строки, они означали для нее лишь одно: Эшли возвращается домой, к  ней.
Затем, поостыв, она поняла, что Эшли возвращается не к ней, а к  Мелани.
К Мелани, которая бегает по дому, распевая от радости словно  птичка.  И
временами у Скарлетт мелькала горькая мысль: а ведь Мелани могла умереть
в Атланте от родов! Все бы так превосходно устроилось тогда. По  истече-
нии приличествующего срока она могла бы выйти замуж за Эшли и стать доб-
рой мачехой малютке Бо. И когда нечто подобное приходило ей на  ум,  она
уже не спешила испросить у господа прощения, не  пыталась  уверить  его,
что у нее, в сущности, не было ничего такого в мыслях. Она уже  утратила
страх перед господней карой.
   Солдаты забредали в дом по одному, по двое, дюжинами, и все -  голод-
ные. Скарлетт в отчаянии говорила себе, что даже нашествие саранчи  было
бы не столь страшно. Она проклинала старый обычай гостеприимства, укоре-
нившийся в эпоху процветания Юга, обычай, согласно  которому  ни  одного
заезжего человека - будь он благородного или простого сословия -  нельзя
отпустить дальше в путь, не накормив и его самого, и его лошадь, не пре-
доставив ему ночлега и не выказав должного радушия.  Скарлетт  понимала,
что прежний уклад жизни канул в прошлое навеки, но все остальные  обита-
тели Тары не могли этого понять, не понимали этого и солдаты,  и  каждый
из них был принят в доме как долгожданный гость.
   И поток мимо бредущих не иссякал,  а  сердце  Скарлетт  ожесточалось.
Солдаты поедали съестные  запасы,  заготовленные  на  несколько  месяцев
впрок, поедали овощи, выращивая которые она гнула спину,  продукты,  для
приобретения которых ей пришлось покрыть не одну милю. Продукты эти  до-
бывались с великим трудом, а деньги в бумажнике янки таяли быстро.  Сей-
час в нем осталось уже всего несколько зеленых бумажек и только две  зо-
лотые монеты. Почему должна она кормить всю эту ораву  голодных  мужчин?
Война окончилась. Солдатам уже не придется больше грудью защищать ее дом
от неприятеля. И она дала распоряжение Порку: когда в доме солдаты,  по-
давать на стол поменьше еды. Распоряжение это оставалось в силе  до  тех
пор, пока она не заметила, что Мелани, все еще не вполне окрепшая  после
появления на свет Бо, заставляет Порка отдавать ее долю еды солдатам,  а
себе берет нечто почти не различимое невооруженным глазом.
   - Прекрати это, Мелани, - обрушилась на нее Скарлетт. - Ты  пока  еще
еле на ногах держишься, и если не станешь есть как следует,  то  сляжешь
совсем, и нам придется за тобой ухаживать. Пусть солдаты немного поголо-
дают. Они от этого не умрут. Они выдерживали это четыре года, выдержат и
еще.
   Мелани поглядела на нее, и Скарлетт впервые увидела откровенный  бунт
в ее всегда таком ясном взоре.
   - Ах, Скарлетт, не брани меня! Позволь мне поступать по-своему.  Вся-
кий раз, когда я отдаю какому-нибудь бедняге свою порцию, я думаю о том,
что, быть может, где-то там, на Севере, какая-то женщина, повстречав мо-
его Эшли на пути, делится с ним своим обедом, и это дает ему силы брести
домой, ко мне.
   "Моего Эшли".
   "Любимая, я возвращаюсь домой, к тебе".
   Скарлетт молча отвела глаза. Но после этого разговора Мелани  замети-
ла, что на столе стало появляться больше еды, даже  если  присутствовали
посторонние, хотя Скарлетт по-прежнему жалела для них каждый кусок.
   Если солдаты были слишком больны - а такие забредали к ним  частенько
- и не могли двинуться дальше, Скарлетт весьма и весьма неохотно предос-
тавляла им постель. Каждый больной был лишним ртом, который  приходилось
кормить. И кто-то должен был за ним ухаживать - значит, одним работником
меньше на прополке, на пахоте, на огороде, на возведении ограды. Раз ка-
кой-то верховой, направлявшийся в Фейетвилл, оставил у  них  на  крыльце
совсем юного парня со светлым пушком над верхней губой: юноша  этот  ва-
лялся у дороги без сознания, и верховой перекинул его через седло и при-
вез в ближайшую усадьбу - в Тару. Все подумали, что это, верно, один  из
тех курсантов, которые были призваны в армию, когда Шерман повел наступ-
ление на Милледжвилл, но узнать наверное ничего не удалось, так как юно-
ша умер, не приходя в сознание, а содержимое карманов не помогло устано-
вить его личность.
   Это был пригожий мальчик, по-видимому, из родовитой семьи, и быть мо-
жет, где-то дальше к Югу какая-то женщина день и ночь глядела на дорогу,
гадая, где он сейчас, скоро ли вернется домой, - совершенно так же,  как
Скарлетт и Мелани в безумной надежде вглядывались в каждую бородатую фи-
гуру, появлявшуюся на аллее, ведущей к дому.  Они  похоронили  юношу  на
своем семейном кладбище, рядом с тремя маленькими братьями О'Хара, и по-
ка Порк засыпал могилу, Мелани отчаянно рыдала, думая о том,  что,  быть
может, какой-нибудь чужой человек сделает то же для ее Эшли.
   Так же, как и этот безвестный юноша, попал к ним и Уилл Бентин-он был
без сознания, когда однополчанин привез его в Тару, перекинув через луку
седла. Уилл погибал от тяжелой пневмонии, и, укладывая  его  в  постель,
женщины со страхом думали, что он скоро разделит участь безымянного сол-
дата, погребенного на их кладбище.
   У него было изжелта-бледное малярийное лицо, какие нередко встречают-
ся среди малоимущего населения Южной Джорджии, светлые рыжеватые  волосы
и почти бесцветные голубые глаза, хранившие кроткое и терпеливое выраже-
ние, даже когда он бредил. Одна нога у него была ампутирована до колена,
и на культе держался кое-как соструганный деревянный обрубок. Всем  было
ясно, что он из небогатой семьи, - точно так же как никто не сомневался,
что юноша, которого они недавно похоронили, явно был сыном какого-нибудь
плантатора. Откуда пришла к ним эта уверенность, никто из женщин не смог
бы объяснить. Уилл был так же грязен и небрит и так  же  обовшивел,  как
многие джентльмены из хороших семей, попадавшие к ним в поместье. А речь
его в бреду была отнюдь не менее правильна, чем язык  близнецов  Тарлто-
нов. И все же подобно тому, как они умели мгновенно отличать  породистую
лошадь от полукровки, так и здесь все  инстинктивно  почувствовали,  что
Уилл - человек не из их среды. Впрочем, это никак не мешало им прилагать
все силы к тому, чтобы спасти ему жизнь.
   Изнуренный годом заключения в тюрьме северян, измученный длинным  пе-
реходом на плохо пригнанной деревянной ноге, он уже не имел сил бороться
с пневмонией и день за днем в бреду снова и снова переживал  все  битвы,
стонал и пытался вскочить с постели. Но ни разу за все время  не  позвал
он к своему ложу ни матери, ни жены, ни сестры, ни возлюбленной,  и  это
очень встревожило Кэррин.
   - У каждого человека должны быть какие-то близкие, - говорила она.  -
А у этого словно бы нет ни единой родной души на всем белом свете.
   Однако, несмотря на истощение, организм у него  оказался  крепким,  и
хороший уход помог ему преодолеть болезнь. Настал день,  когда  в  блед-
но-голубых глазах стало заметно отчетливое восприятие  действительности,
и взгляд его упал на Кэррин: она сидела  возле  его  постели,  перебирая
четки, и лучи утреннего солнца играли в ее белокурых волосах.
   - Значит, вы все же не приснились мне, - произнес он  своим  глухова-
тым, бесцветным голосом. - Надеюсь, я не доставил вам слишком много хло-
пот, мэм?
   Выздоровление его подвигалось туго; день за днем он тихо лежал, глядя
на магнолии за окном, и присутствие его почти не ощущалось в доме.  Кэр-
рин прониклась к нему симпатией; его тихая  необременительная  немногос-
ловность импонировала ей. И нередко в знойные послеполуденные  часы  она
подолгу молча просиживала у его постели, отгоняя мух.
   Кэррин вообще была молчалива в эти дни: тоненькая, хрупкая, она  нес-
лышно, как привидение, двигалась по дому, выполняя  те  работы,  которые
были ей под силу. И много молилась, ибо стоило Скарлетт без стука загля-
нуть к ней в комнату, как она неизменно заставала  Кэррин  коленопрекло-
ненной возле кровати. Зрелище это всякий раз вызывало досаду у Скарлетт,
считавшей, что время молитв прошло. Если бог нашел нужным так  их  пока-
рать, значит, он прекрасно обходится без их молитв. У  Скарлетт  религия
всегда носила характер сделки. Она обычно обещала богу вести себя хорошо
в обмен на те или иные его милости. Но бог, по ее мнению, то и дело  на-
рушал условия сделки, и теперь она чувствовала себя свободной  от  любых
обязательств по отношению к нему. И всякий раз, застав Кэррин в  молитве
на коленях, в то время как той надлежало вздремнуть после обеда или  за-
няться починкой белья, она злилась,  считая,  что  сестра  увиливает  от
участия в совместных трудах.
   Примерно это она и сказала Уиллу Бентину как-то вечером, когда он уже
стал вставать с постели, и была немало поражена, услышав в ответ  такие,
произнесенные бесцветным глуховатым голосом слова:
   - Не трогайте ее, мисс Скарлетт. Это приносит ей утешение.
   - Утешение?
   - Конечно. Она молится за вашу матушку и за него.
   - За кого это - "за него"?
   Блекло-голубые глаза без удивления поглядели на нее из-под  рыжеватых
ресниц. Ничто, по-видимому, не могло ни удивить,  ни  взволновать  Уилла
Бентина. Быть может, он видел слишком много неожиданного и  непредстави-
мого, чтобы сохранить способность изумляться. Ему не казалось  странным,
что младшая сестра не раскрывала Скарлетт своего сердца. Он принимал это
как нечто само собой разумеющееся, как и то, что Кэррин нашла  возможным
делиться с ним, совсем чужим ей человеком.
   - За своего поклонника, за этого мальчика-Брента, не  знаю,  как  его
фамилия, который погиб при Геттисберге.
   - За своего поклонника? - переспросила Скарлетт. - Какая чушь! И  он,
и его брат были моими поклонниками.
   - Да, она мне тоже так  говорила.  Похоже,  что  все  юноши  во  всем
графстве были вашими поклонниками. Но тем не менее он стал ее  поклонни-
ком, после того как вы отвергли его. Ведь он обручился  с  мисс  Кэррин,
когда в последний раз приезжал домой на побывку.  Она  говорит,  что  ей
никто никогда не нравился - только он, и она получает успокоение, молясь
за него.
   - Чепуха! - сказала Скарлетт, почувствовав легкий укол ревности.
   Она с любопытством поглядела на этого худосочного человека с  костля-
выми плечами, сутулой спиной, рыжеватыми волосами и спокойным немигающим
взглядом. Вот, значит, как - ему известны секреты ее семьи, которые сама
она не потрудилась узнать. Так вот почему Кэррин  бродит  по  дому,  как
сомнамбула, и все время молится богу. Ничего, это пройдет. Тысячи  деву-
шек забывают своих мертвых возлюбленных... да и мертвых мужей тоже.  Она
же пережила потерю Чарлза. А в Атланте она знала одну  женщину,  которая
трижды вдовела за войну и все же не утратила способности  интересоваться
мужчинами. Именно эти соображения она и высказала Уиллу, но  он  покачал
головой.
   - Мисс Кэррин не такая, - убежденно сказал он.
   Уилл оказался приятным собеседником, потому что сам говорил мало,  но
умел слушать и понимать. Скарлетт делилась с ним  своими  сомнениями  по
части сева, прополки, рыхления почвы, откорма свиней и разведения коров,
и он давал ей добрые советы, так как имел небольшую ферму в Южной Джорд-
жии и двух негров. Он знал, что теперь его  негры  получили  свободу,  а
ферма заросла сорняком и молодой сосной. Его  единственная  сестра  нес-
колько лет назад уехала со своим мужем в Техас, других  родственников  у
него не было, и он остался один как перст на всем белом свете.  Впрочем,
это, казалось, мало волновало его, так же как и потеря ноги, которой  он
лишился в Виргинии.
   И после целого дня тяжелой работы, после  воркотни  негров,  нытья  и
шпилек Сьюлин, после бесконечно повторявшихся вопросов  Джералда  -  где
Эллин? - Скарлетт отдыхала душой, беседуя с Уиллом. Ему она  могла  ска-
зать все. Она даже рассказала ему, как застрелила янки,  и  расцвела  от
гордости, услыхав его немногословную похвалу:
   - Чистая работа!
   Мало-помалу все обитатели дома нашли путь в комнату Уилла, все шли  к
нему со своими тревогами и бедами - все, даже Мамушка, которая  поначалу
держалась с ним холодно, памятуя, что он  не  высокого  происхождения  и
владелец всего двух рабов.
   Как только Уилл смог ковылять по дому, он тотчас нашел себе работу  -
стал плести корзины и чинить поломанную  янки  мебель.  Кроме  того,  он
очень умело резал по дереву, и Уэйд не отходил от него ни  на  шаг,  так
как Уилл вырезал ему всевозможные игрушки - первые в его жизни настоящие
игрушки. Теперь, когда в доме появился Уилл, все, отправляясь  по  своим
делам, уже спокойно оставляли на него Уэйда и двух малюток,  ибо  он  не
хуже Мамушки умел позаботиться о них, - разве что только Мелани  превос-
ходила его в уменье успокоить раскричавшегося белого или черного младен-
ца.
   - Вы были неслыханно добры ко мне, мисс Скарлетт,  -  сказал  однажды
Уилл, - а ведь я для вас никто, чужой человек. Я доставил вам уйму  бес-
покойства и хлопот, и если вы не против, я бы хотел пожить здесь  еще  и
помочь в работе чем смогу, пока не расплачусь с вами хоть немного за ва-
шу заботу обо мне. Совсем-то расплатиться, до конца, я не смогу,  понят-
но, никогда, потому как жизнь человеческая слишком дорога - ее ничем  не
оплатишь.
   Итак, Уилл Бентин остался жить в Таре, и как-то незаметно,  само  со-
бой, значительная часть груза, лежавшего на плечах Скарлетт,  перемести-
лась на его костлявые плечи.
   Настал сентябрь, и пришла пора собирать хлопок. Однажды после  полуд-
ня, погожим, солнечным днем ранней осени Уилл Бентин, сидя на ступеньках
крыльца у ног Скарлетт, неторопливо повествовал своим бесцветным голосом
о непомерных ценах за очистку хлопка на новой хлопкоочистительной машине
под фейетвиллом. Однако сегодня в Фейетвилле ему удалось  выяснить,  что
расходы можно будет сократить на четверть, если на две недели  предоста-
вить лошадь и повозку в пользование хозяина машины. Но заключать  сделку
он не стал - решил сначала обсудить все со Скарлетт.
   Она поглядела на долговязого, сухопарого человека, жевавшего соломин-
ку, прислонясь к колонне крыльца. Несомненно - как частенько  утверждала
Мамушка - сам бог послал его сюда, и Скарлетт не  раз  спрашивала  себя,
что бы все они делали последние несколько месяцев, если бы не  Уилл.  Он
всегда был немногословен, никогда не суетился без толку, никогда не про-
являл излишнего интереса к тому, что происходило вокруг, но  знал  реши-
тельно все про всех обитателей усадьбы. И работал не покладая рук. Рабо-
тал молча, старательно и со знанием дела. И хотя у него не было ноги, он
работал быстрее, чем Порк. И умел заставить работать Порка, что Скарлетт
казалось равносильным чуду. Когда у коровы сделались колики, а на лошадь
напала какая-то таинственная хворь, грозившая унести  ее  на  тот  свет,
Уилл не отлучался от них ни днем, ни ночью и выходил обеих.  Его  уменье
выторговывать нужную цену вызывало уважение Скарлетт: он мог уехать  ут-
ром верхом с двумя-тремя бушелями яблок,  сладкого  картофеля  и  других
овощей и возвратиться с семенами, куском ткани, мукой и другими  необхо-
димыми предметами, и она понимала, что ей никогда не  удалось  бы  всего
этого раздобыть, как ни лихо научилась она торговаться.
   Мало-помалу Уилл Бентин стал как бы членом семьи  О'Хара  и  спал  на
раскладной кровати в маленькой гардеробной, смежной со спальней  Джерал-
да. Он больше не заговаривал об отъезде, а Скарлетт, страшась, как бы он
их не покинул, тоже старательно обходила эту тему. Порой у нее  мелькала
мысль, что, не будь он человеком низкого происхождения  и  обладай  хоть
крупицей самолюбия, он бы вернулся к родному очагу, даже если этого оча-
га больше не существует. И тут же она принималась мысленно жарко  молить
судьбу о том, чтобы он оставался с ними как можно дольше.  Насколько  же
легче жить, когда в доме есть мужчина.
   И будь у Кэррин чуть больше мозгов, чем у мыши, думала Скарлетт,  она
заметила бы, что Уилл к ней неравнодушен. Скарлетт  была  бы  бесконечно
благодарна Уиллу, если бы он посватался к Кэррин. Конечно, до войны Уил-
ла никак нельзя было бы счесть подходящей партией для Кэррин. Он не при-
надлежал к клану плантаторов, хотя и к белой голытьбе его никто бы  тоже
не причислил. Он был просто небогатый фермер, не шибко образованный, го-
воривший и писавший с грамматическими ошибками и начисто  лишенный  того
светского лоска, который в глазах всех О'Хара был  неотъемлемой  принад-
лежностью джентльмена. Сказать по правде, Скарлетт не раз задавала  себе
этот вопрос - можно ли считать Уилла джентльменом, и пришла  к  заключе-
нию, что нельзя. Мелани горячо защищала  его:  человек  с  таким  добрым
сердцем, такой внимательный к людям - это врожденный джентльмен, утверж-
дала она. Скарлетт понимала, что Эллин упала бы в обморок при одной мыс-
ли, что ее дочь может сочетаться браком с человеком, подобным Уиллу,  но
это тоже не тревожило Скарлетт: волей-неволей ей слишком часто  приходи-
лось пренебрегать заповедями Эллин. Мужчин было мало, а девушкам надо же
было выходить за кого-то замуж, да и поместью требовалась мужская  рука.
Но Кэррин, все глубже и глубже погружавшаяся в свой молитвенник и с каж-
дым днем все больше терявшая связь с реальным миром, относилась к  Уиллу
тепло, как к брату, и он стал для нее чем-то  столь  же  привычным,  как
Порк.
   "Будь у Кэррин хоть искра благодарности в душе за все, что я для  нее
сделала, - с горечью думала Скарлетт, - она бы вышла за Уилла замуж и не
позволила бы ему уехать от нас. Так нет, она будет  вечно  убиваться  по
этому глупому мальчишке, у которого, верно, и в мыслях-то никогда ничего
серьезного по отношению к ней не было".
   Но так или иначе, Уилл продолжал жить в их доме - по каким  причинам,
Скарлетт не знала, - и чисто деловые отношения, установившиеся между ни-
ми, были ей приятны и вполне ее устраивали. К повредившемуся  умом  Дже-
ралду Уилл проявлял глубочайшую почтительность, но подлинной главой дома
была в его глазах Скарлетт.
   Она одобрила его план отдать внаймы лошадь, хотя это на какое-то вре-
мя лишало их средства передвижения. Конечно,  больше  всех  это  огорчит
Сьюлин. Ведь самым большим удовольствием для нее было проехаться с  Уил-
лом в Джонсборо или Фейетвилл, когда он отправлялся туда по делам.  Оде-
тая с бору да с сосенки - во все, что оставалось лучшего у женской поло-
вины обитателей Тары, - она наносила визиты друзьям, собирала новости со
всей округи и начинала снова чувствовать себя мисс  О'Хара  из  поместья
Тара. Она никогда не упускала случая удрать с плантации и  покрасоваться
среди людей, которым не было известно, что она самолично застилает  пос-
тели и полет огород.
   "Мисс Гордячке придется две недели посидеть дома, - думала  Скарлетт,
- а нам, хочешь не хочешь, потерпеть ее нытье и воркотню".
   Мелани с ребенком на руках тоже вышла на крыльцо, расстелила на  полу
старое одеяльце и посадила на него Бо, чтобы дать ему поползать. Получив
очередное письмо Эшли, Мелани либо радостно распевала, сияя от  счастья,
либо впадала в состояние беспокойного тоскливого ожидания. Но и ликующая
и подавленная, она пугала своей бледностью и худобой. Без единой  жалобы
она выполняла свою долю работ, хотя здоровье  никак  не  возвращалось  к
ней. Старый доктор Фонтейн определил ее болезнь как женское  недомогание
и в полном согласии с доктором Мидом заявил, что ей вообще не  следовало
иметь детей. Он без стеснения предрек, что еще одни роды убьют ее.
   - Сегодня в Фейетвилле мне попалась на  глаза  одна  весьма  занятная
штучка, - сказал Уилл. - Я подумал, что вам, сударыня,  будет  интересно
это увидеть, и решил прихватить ее с собой. - Порывшись в заднем кармане
брюк, он вытащил обшитый лыком коленкоровый бумажник, который смастерила
для него Кэррин, и достал оттуда денежную купюру Конфедерации.
   - Если вам кажется, Уилл, что в деньгах Конфедерации есть что-то  за-
нятное, то я никак не разделяю вашего мнения, - резко сказала  Скарлетт,
так как один вид этих денег приводил ее в исступление. - У папы в сунду-
ке лежит этих бумажек на три тысячи долларов,  и  Мамушка  давно  рвется
заклеить ими дыры на чердаке, чтобы там не гулял сквозняк. И, пожалуй, я
так и сделаю. Тогда по крайней мере от них будет какой-то толк.
   - "Державный Цезарь, обращенный в тлен..." -  пробормотала  Мелани  с
грустной улыбкой. - Не нужно, Скарлетт, не делай этого. Сохрани  их  для
Уэйда. Он, когда подрастет, будет гордиться ими.
   - Насчет державного Цезаря я ничего не слыхал, - терпеливо  промолвил
Уилл, - а вот то, что вы сказали насчет Уэйда, мисс Мелли, - так ведь  и
я как раз о том же. Тут на обороте наклеен стишок. Я знаю, мисс Скарлетт
не больно жалует стихи, но мне казалось, эти могут прийтись ей по душе.
   Он перевернул купюру. С оборотной стороны на нее  был  наклеен  кусок
оберточной бумаги, исписанный бледными самодельными чернилами. Уилл  от-
кашлялся и неторопливо, с расстановкой прочел:
   - Называется: "Стихи на оборотной стороне денежной купюры  Конфедера-
ции":
   Это знак, не имеющий больше цены, -
   Сохрани его, друг дорогой;
   Это символ когда-то прекрасной страны,
   Разоренной жестокой рукой.
   Да поведает он свой печальный рассказ
   Тем, кто память хранит о былом,
   О земле - колыбели священной для нас,
   О грозе, полыхавшей огнем.
   - О какие прекрасные, какие волнующие слова! - воскликнула Мелани.  -
Нет, Скарлетт, ты не должна позволять Мамушке заклеивать  деньгами  щели
на чердаке. Это же не просто бумажки, как правильно сказано в  стихах...
это память о той жизни, которая ушла безвозвратно.
   - Ах, Мелли, не будь такой сентиментальной! Бумага все равно остается
бумагой, а у нас ее так мало, и мне надоело слышать  Мамушкину  воркотню
из-за щелей на чердаке. А когда Уэйд подрастет, у меня, надеюсь, найдет-
ся для него достаточно зеленых банкнот вместо этих никчемных бумажек.
   Уилл, который во время этого разговора приманивал к себе малютку  Бо,
показывая ему купюру и заставляя ползти по одеялу, поднял голову и, зас-
лонив глаза от солнца рукой, поглядел на подъездную аллею.
   - К нам еще кто-то пожаловал, - сказал он. - Еще один солдат.
   Скарлетт посмотрела туда и увидела ставшую привычной картину: борода-
тый человек в серых и синих лохмотьях - остатках военной формы обеих ар-
мий - медленно брел по кедровой аллее,  с  трудом  волоча  ноги,  понуро
опустив голову.
   - А я-то думала, что с солдатами уже покончено, - сказала Скарлетт. -
Надеюсь, этот не очень изголодался.
   - Думаю, что очень, - промолвил Уилл.
   Мелани поднялась.
   - Пойду велю Дилси поставить еще один прибор, - сказала она. - И надо
удержать Мамушку, чтобы она не набрасывалась на этого  беднягу  прямо  с
порога, и не стаскивала с него рубище, и не...
   Она так внезапно умолкла на полуслове, что Скарлетт  подняла  на  нее
глаза. Мелани держалась рукой за горло, словно ее что-то душило, и  было
видно, как на шее под кожей у нее быстро-быстро  бьется  голубая  жилка.
Лицо ее совсем побелело, а карие глаза казались неестественно  огромными
и почти черными от расширившихся зрачков.
   "Она сейчас потеряет сознание!" - подумала  Скарлетт  и,  вскочив  со
ступенек, обхватила ее за плечи.
   Но Мелани отбросила ее руку и в мгновение ока сбежала с крыльца.  Она
летела по аллее словно птица, раскинув руки, едва касаясь ступнями  гра-
вия, ее линялые юбки развевались... И Скарлетт вдруг все поняла,  и  это
прозрение обрушилось на нее как удар. Она прислонилась к колонне,  чтобы
не упасть, и когда солдат поднял заросшее белокурой бородой лицо и стал,
глядя на дом, словно не находя в себе сил сделать еще хоть шаг, у  Скар-
летт остановилось сердце. А затем оно толкнулось о ребра и забилось  бе-
шено, когда Мелли с нечленораздельным криком упала в объятия этого обор-
ванного солдата и его голова склонилась к ее лицу. Не помня себя,  Скар-
летт бросилась вниз по ступенькам, но рука Уилла удержала ее, ухватив за
юбку.
   - Не надо, не мешайте им, - тихо сказал он.
   - Уберите руку, болван! Уберите руку! Это же Эшли.
   Но он продолжал удерживать ее за юбку.
   - Ведь это же как-никак ее муж, верно? - мягко проговорил он, и,  те-
ряя рассудок от бессильной ярости и непомерного счастья, Скарлетт в смя-
тении взглянула на него и прочла в глубине его глаз понимание и участие.

   ЧАСТЬ 4

   ГЛАВА XXXI

   Холодным январским днем 1866 года Скарлетт сидела в своем кабинете  и
писала письмо тете Питти, в котором подробнейшим образом в  десятый  раз
объясняла, почему ни она, ни Мелани, ни Эшли не могут приехать в Атланту
и поселиться с ней. Писала она быстро,  стремительно,  ибо  знала:  тетя
Питти, не успев прочесть начало, тотчас примется за ответ, и письмо  бу-
дет заканчиваться жалобным всхлипом: "Я боюсь жить одна!"
   Руки у Скарлетт застыли, и, отложив в сторону перо, она  потерла  их,
чтобы согреть, а ноги глубже засунула под старое одеяло. Подметки на  ее
туфлях прохудились, и она вложила в них стельки, выстриженные из  ковра.
Ковровая ткань предохраняла, конечно, ноги от соприкосновения  с  полом,
но не давала тепла. Утром Уилл повел в Джонсборо  лошадь,  чтобы  подко-
вать, и Скарлетт мрачно подумала, что, видно, совсем уж худо стало дело,
раз о ногах лошадей заботятся, а люди, как дворовые псы, ходят босые.
   Она только было снова взялась за гусиное перо, но тут же его  опусти-
ла, услышав шаги Уилла у черного хода. Вот его деревянная нога застучала
в холле и он остановился у двери в ее кабинет. Скарлетт подождала немно-
го, но он не входил, и тогда она окликнула его.  Уилл  переступил  через
порог - уши у него покраснели от холода, рыжие волосы  были  растрепаны;
он стоял и смотрел на нее сверху вниз с легкой кривой усмешкой.
   - Мисс Скарлетт, - обратился он к ней, - сколько у вас по правде  жи-
вых денег?
   - Ты что, решил жениться на мне, Уилл, и уже считаешь приданое? -  не
без раздражения спросила она.
   - Нет, мэм. Просто захотелось узнать.
   Она внимательно посмотрела на него. Нельзя сказать, чтобы Уилл выгля-
дел озабоченным - впрочем, озабоченным он никогда не бывал. И тем не ме-
нее она почувствовала: что-то неладно.
   - У меня есть десять долларов золотом, - сказала она. - Это все,  что
осталось от денег того янки.
   - Так вот, мэм, этого мало.
   - Мало - для чего?
   - Мало, чтоб заплатить налог, - сказал он,  проковылял  к  камину  и,
нагнувшись, протянул к огню свои покрасневшие от холода руки.
   - Налог? - повторила она. - Да что ты, Уилл! Мы  ведь  уже  заплатили
налог.
   - Да, мэм. Только говорят, недостаточно заплатили. Я слышал  об  этом
сегодня в Джонсборо.
   - Ничего не понимаю, Уилл. Что ты такое говоришь?
   - Мисс Скарлетт, мне, конечно, неприятно вас тревожить, когда на  вас
и без того столько всего свалилось, а все-таки сказать  нужно.  Говорят,
вы должны заплатить куда больше. Тару оценили ужас как дорого -  разрази
меня гром, дороже всех поместий в округе.
   - Но ведь не могут же заставить нас еще раз платить  налог,  если  мы
его уже заплатили.
   - Мисс Скарлетт, вы ездите в Джонсборо не часто;  и  я  этому  только
рад. В нынешние времена это место не для леди. Но если б  вы  туда  чаще
ездили, тогда б знали, что сейчас там верховодят крутые ребята-республи-
канцы, подлипалы и "саквояжники". Они бы вас довели до  белого  каления.
Ниггеры там расхаживают по тротуарам, а белых господ на мостовую сталки-
вают, и еще...
   - Да при чем тут это-речь же о налоге!
   - Сейчас, сейчас, мисс Скарлетт. Эти мерзавцы по какой-то причине ре-
шили поднять налог на Тару, точно она у нас дает доход в  тысячу  тюков.
Когда я об этом услыхал, пошел в обход по  салунам,  чтобы  поднабраться
сплетен, и вот узнал: кто-то хочет купить Тару по  дешевке  с  шерифских
торгов, ежели вы налог сполна не заплатите. А  все  прекрасно  понимают,
что заплатить вы не можете. Кто этот человек, который хочет купить Тару,
я еще не знаю. Этого я разнюхать не сумел. Правда, думаю, этот трус Хил-
тон, что женился на мисс Кэтлин, знает, так как  очень  уж  нахально  он
склабился, когда я его выспрашивал.
   Уилл опустился на диван и принялся потирать свою культю. Она начинала
ныть у него в холодную погоду: деревяшка, на которую она опиралась, была
плохо обита, да и неудобна. Скарлетт в ярости смотрела на него.  Да  как
он может говорить таким небрежным тоном, когда каждое его  слово  -  все
равно что похоронный звон по Таре! Продадут с шерифских торгов?! А  куда
они все денутся? И Тара перейдет к другим владельцам!  Нет,  даже  мысли
такой допустить нельзя!
   Стремление сделать Тару доходной настолько  поглотило  Скарлетт,  что
она совсем не думала о том, что происходит за пределами  поместья.  Если
возникали дела, требовавшие поездки в Джонсборо или в Фейетвилл, она по-
сылала туда Уилла или Эшли, а сама почти не покидала плантации. И подоб-
но тому как раньше она никогда не прислушивалась  к  разговорам  отца  о
войне, пока война не началась, так и теперь едва ли вникала в долгие бе-
седы, которые вели за столом после ужина  Уилл  и  Эшли  по  поводу  Ре-
конструкции Юга.
   Да, конечно, она слышала про подлипал - южан, с выгодой для себя  пе-
реметнувшихся на сторону республиканцев, и про "саквояжников" - этих ян-
ки, которые после поражения южан словно саранча ринулись в Южные штаты с
одним лишь саквояжем в руке, вмещавшим все их достояние. Было  у  нее  и
несколько неприятных стычек с Бюро вольных людей. Слышала она и  о  том,
что какие-то освобожденные негры нахально себя ведут,  но  этому  трудно
было поверить, ибо она в жизни еще не встречала нахального негра.
   Однако Уилл с Эшли многое намеренно скрывали от нее. Вслед за тяжелы-
ми испытаниями войны для Юга наступила  еще  более  тяжкая  пора  -  Ре-
конструкция, но мужчины условились не говорить дома о  некоторых  момен-
тах, вызывавших у них наибольшую тревогу. А Скарлетт если и  прислушива-
лась к их беседе, то в одно ухо впускала услышанное, в другое выпускала.
   Она, например, слышала, как Эшли говорил, что победители относятся  к
Югу словно к завоеванной провинции и главным образом занимаются мщением.
Но Скарлетт решила, что к ней это никакого отношения не имеет.  Политика
- мужское дело. Она слышала и то, как Уилл сказал однажды, что,  похоже.
Север ни за что не даст Югу снова  подняться.  "О  господи,  -  подумала
Скарлетт, - мужчины вечно выдумывают причины для  беспокойства".  Ее,  к
примеру, ни один янки и пальцем тронуть не  посмел,  да  и  не  посмеет.
Главное - работать не покладая рук и перестать изводить себя из-за того,
что правят у них теперь янки. Война-то все-таки кончилась.
   Скарлетт не понимала, что за это время изменились правила игры и  да-
леко не все зависит от  того,  насколько  честно  ты  будешь  трудиться.
Джорджия по сути дела находилась на военном положении. Всем  командовали
солдаты-северяне, расквартированные по всей округе, а также Бюро вольных
людей, и они устанавливали правила, какие хотели.
   Бюро вольных людей, созданное федеральным правительством, чтобы забо-
титься о бывших рабах, получивших свободу и еще не очень понимавших, что
с ней делать, тысячами переселяло негров с плантаций в поселки и города.
Бюро обязано было кормить их, пока они не найдут себе работу, а  они  не
слишком спешили, желая сначала свести счеты с бывшими хозяевами. Местное
Бюро возглавил Джонас Уилкерсон, бывший управляющий Джералда, а помощни-
ком у него был Хилтон, муж Кэтлин Калверт. Эта  парочка  усиленно  расп-
ространяла слухи о том, что южане и демократы только и ждут случая, что-
бы снова закабалить негров, и лишь Бюро вольных людей и  республиканская
партия способны помочь им избежать этой участи.
   Уилкерсон с Хилтоном внушали также неграм, что они нисколько не  хуже
белых и что скоро будут разрешены смешанные браки, а поместья бывших хо-
зяев отберут и каждому негру дадут по сорок акров земли и мула в  прида-
чу. Они распаляли негров рассказами о жестокостях, чинимых белыми,  и  в
краю, издавна славившемся патриархальными отношениями между рабами и ра-
бовладельцами, вспыхнула ненависть, зародились подозрения.
   Бюро в своей деятельности опиралось на солдатские  штыки,  а  военные
власти издали немало вызывавших возмущение циркуляров  по  поводу  того,
как должны вести себя побежденные. Можно было угодить в тюрьму  даже  за
непочтение к чиновнику Бюро. Циркуляры издавались по любому поводу -  об
обучении в школах, о поддержании чистоты, о том, какие пуговицы  следует
носить на сюртуке, какими товарами торговать, - словом,  на  все  случаи
жизни. Уилкерсон с Хилтоном имели  право  вмешаться  в  любое  начинание
Скарлетт и заставить ее продавать или менять товары по той  цене,  какую
они установят.
   К счастью, Скарлетт почти не соприкасалась с этой парочкой, ибо  Уилл
убедил ее предоставить это ему, а самой  заниматься  только  плантацией.
Мягкий и сговорчивый, Уилл с честью вышел из многих подобного рода труд-
ностей, а ей и словом не обмолвился о них. Да  Уилл  справился  бы  и  с
"саквояжниками", и с янки, если бы пришлось. Но теперь возникла  пробле-
ма, с которой справиться он не мог. О новом дополнительном налоге на Та-
ру, грозившем потерей поместья, Скарлетт уже не могла не знать, и поста-
вить ее в известность следовало немедленно.
   Глаза Скарлетт вспыхнули.
   - Черт бы побрал этих янки! - воскликнула она. - Сожрали нас с потро-
хами, обобрали до нитки - и все им мало, надо еще спустить на нас  свору
этих мерзавцев!
   Война кончилась, заключили мир, а янки по-прежнему могут грабить  ее,
обречь на голод, выгнать из собственного дома. А она-то, дурочка, счита-
ла, что, как бы тяжело ни было, если она продержится до  весны  -  пусть
измотается, пусть устанет, - зато все наладится.  Сокрушительная  весть,
которую сообщил ей Уилл, была последней каплей,  переполнившей  чашу  ее
страданий: ведь она целый год работала, не разгибая спины, и все  надея-
лась, ждала.
   - Ах, Уилл, а я-то думала, что война кончилась и наши  беды  остались
позади!
   - Нет, мэм. - Уилл поднял свое простоватое, деревенское, с квадратной
челюстью лицо и в упор посмотрел на нее. - Беды наши только начинаются.
   - И сколько же с нас хотят еще налога?
   - Триста долларов.
   На мгновение она лишилась дара речи. Триста долларов! Триста долларов
для нее сейчас все равно что три миллиона - такой суммы у нее нет.
   - Что ж, - раздумчиво произнесла она, - что ж... что ж, значит,  при-
дется где-то добывать триста долларов.
   - Конечно, мэм. И еще радугу и луну в придачу.
   - Но, Уилл, не могут же они продать с молотка Тару! Ведь это...
   В обычно мягком взгляде его светлых глаз появилась  такая  ненависть,
такая горечь - никогда бы она не подумала; что он способен  на  подобные
чувства.
   - Не могут продать Тару? Очень даже могут - и продадут, и с  превели-
ким удовольствием! Мисс Скарлетт, вы уж меня простите,  но  нашему  краю
теперь пришла крышка. Эти "саквояжники" и подлипалы - они  ведь  голосо-
вать могут, а из нас, демократов, мало кто такое право имеет.  Ежели  за
каким демократом в шестьдесят пятом году в налоговых книгах штата больше
двух тысяч долларов было записано, такой демократ не  может  голосовать.
Значит, и ваш папаша, и мистер Тарлтон, и Макра, и Фонтейны-все вылетают
из списков. Потом, ежели ты был полковником и воевал, ты тоже не  можешь
голосовать, а ей-же-богу, мисс Скарлетт, у нас куда больше  полковников,
чем в любом другом штате Конфедерации. И ежели ты  служил  правительству
конфедератов, ты тоже не можешь  голосовать;  значит,  все  вылетают  из
списков - от нотариусов до судей, и таких  людей  сейчас  в  лесах  пол-
ным-полно. Словом, лихо янки подловили нас с этой своей присягой на вер-
ность: выходит, ежели ты был кем-то до войны, значит, голосовать не  мо-
жешь. Люди умные, люди достойные, люди богатые-все лишены права голоса.
   Ну, я-то, конечно, мог бы голосовать, ежели бы принял эту их  чертову
присягу. У меня ведь никаких денег в шестьдесят пятом не было и  полков-
ником я не был, да и вообще никем. Только дудки - никакой их  присяги  я
принимать не стану. Даже не взгляну на нее! Если б янки по-честному себя
вели, я бы принял их присягу, а сейчас не стану. К Союзу можете  присое-
динить меня, пожалуйста, а какая тут может быть Реконструкция -  в  толк
не возьму. Ни за что не приму их присяги - пусть даже никогда больше  не
буду голосовать... А вот такой подонок, как этот Хилтон, - он голосовать
может, и мерзавцы вроде Джонаса Уилкерсона, и  всякие  белые  голодранцы
вроде Слэттери, и никчемные людишки вроде Макинтошей - они все могут го-
лосовать. И они теперь правят всем. И ежели вздумают двадцать раз  взыс-
кать с вас налог, то и взыщут. Теперь ведь ниггер убьет белого - и никто
его за это не повесит. Или, скажем... - Он умолк,  погрузившись  в  свои
мысли, и оба одновременно вспомнили про белую женщину на уединенной фер-
ме близ Лавджоя." - Эти  ниггеры  могут  как  угодно  нам  гадить:  Бюро
вольных людей все равно их выгородит, и солдаты поддержат винтовками,  а
мы даже голосовать не можем и вообще не можем ничего.
   - Голосовать, голосовать! - воскликнула Скарлетт. - Да какое  отноше-
ние имеет голосование к тому, о чем мы говорим, Уилл?! Мы же  говорим  о
налогах... Послушай, Уилл, ведь все знают, что Тара - хорошая плантация.
В крайнем случае можно Наложить ее за приличную  сумму,  чтоб  заплатить
налог.
   - Мисс Скарлетт, вы же не дурочка, а иной раз так говорите, что можно
подумать - глупее вас на свете нет. Да у кого сейчас есть деньги,  чтобы
дать вам под вашу собственность? У кого, кроме "саквояжников", а  они-то
как раз и хотят отобрать у вас Тару! У всех есть земля. Всем  земля  че-
го-то приносит. Нельзя отдавать землю.
   - У меня есть - бриллиантовые сережки, которые я отобрала у того  ян-
ки. Мы могли бы их продать.
   - Мисс Скарлетт, ну, у кого есть деньги, чтоб сережки покупать? Да  у
людей на мясную грудинку денег нет, где там на мишуру! Вот  у  вас  есть
десятка золотом, а у многих, могу поклясться, и того нет.
   Они снова замолчали; Скарлетт казалось, что она бьется головой о  ка-
менную стену. Сколько же было за прошлый год таких стен,  о  которые  ей
пришлось биться головой!
   - Что же делать-то будем, мисс Скарлетт?
   - Не знаю, - сказала она уныло и вдруг почувствовала, что  не  только
не знает, но и не хочет знать. Нет у нее сил, чтобы пробивать еще и  эту
стену, - она так устала, у нее даже кости ноют. К чему работать не  пок-
ладая рук, бороться, истязать себя, когда в конце каждого испытания тебя
с ехидной усмешкой ждет поражение? - Не знаю, - повторила она. -  Только
ничего не говори папе. Он может встревожиться.
   - Не скажу.
   - А кому-нибудь уже сказал?
   - Нет, я пришел прямо к вам.
   Да, подумала она, с плохими вестями все приходят всегда прямо к  ней,
и она устала от этого.
   - А где мистер Уилкс? Может быть, он что-то придумает?
   Уилл посмотрел на нее своими добрыми глазами, и она поняла  -  как  в
тот день, когда Эшли вернулся домой, - что Уилл все знает.
   - Он во фруктовом саду - обтесывает колья для ограды. Я, когда ставил
в конюшню лошадь, слышал, как он орудует топором. Но у  него  ведь  тоже
нет денег, как и у нас.
   - Я, что же, уж и поговорить с ним не могу, да?  -  резко  парировала
она, поднимаясь и движением ноги отбрасывая старое одеяло...
   Уилл не обиделся - он продолжал стоять, грея руки у огня.
   Взяли бы вы шаль, мисс Скарлетт. На улице-то сыро.
   Но она вышла без шали, ибо за шалью надо было подняться наверх, а  ей
не терпелось поскорее увидеть Эшли и излить ему свои тревоги.
   Хоть бы застать его одного - вот было бы счастье! Ни разу с тех  пор,
как он вернулся домой, она не имела возможности перемолвиться с ним хоть
словом наедине. Вечно вокруг вертелся кто-то из  домашних,  вечно  рядом
была Мелани - она то и дело протягивала руку и дотрагивалась до его  ру-
кава, словно хотела лишний раз убедиться, что он действительно тут. Этот
жест счастливой собственницы неизменно вызывал у Скарлетт взрыв ревности
и злости, которые притупились было за те месяцы, когда она считала,  что
Эшли уже мертв. Сейчас же она твердо решила, что должна видеть его  нае-
дине. Она не допустит, чтоб ей помешали говорить с ним с глазу на глаз.
   Она шла по фруктовому саду под голыми деревьями - трава была сырая, и
ноги у нее промокли. Она слышала вдали звонкие удары топора -  это  Эшли
обтесывал вытащенные из болота стволы. Не скоро это и не просто -  восс-
тановить изгородь, которую янки с таким упоением тогда сожгли. Все дает-
ся не скоро и не просто, устало подумала она, и как же все  ей  надоело,
надоело и опротивело до тошноты. Вот если бы Эшли был ее мужем, а не му-
жем Мелани, какое это было бы счастье - прийти к нему, уткнуться головой
ему в плечо, расплакаться, переложить на него все свои  тяготы  и  беды,
пусть бы он все распутывал.
   Она обошла гранатовую рощицу - голые ветви деревьев  трепал  холодный
ветер - и увидела Эшли: он стоял, опершись на топор, вытирая лоб тыльной
стороной ладони. На нем были старые домотканые брюки и рубашка  Джералда
- из тех, что в лучшие времена надевали только в суд или на  пикники,  -
рубашка с кружевными рюшами, слишком  короткая  для  ее  нынешнего  вла-
дельца. Сюртук Эшли повесил на сучок, ибо работать в нем было  жарко,  и
сейчас отдыхал.
   Глядя на Эшли - оборванного, с топором в руке, Скарлетт  почувствова-
ла, как сердце у нее защемило от любви к нему и ярости на  то,  что  все
так складывается. Просто невыносимо было видеть некогда беспечного,  бе-
зукоризненно элегантного Эшли за тяжелой работой,  в  рубашке  с  чужого
плеча. Руки его не созданы для физического труда, а тело  -  для  грубой
одежды; он должен ходить в шелковистом льне и тонком сукне. Бог предназ-
начил ему жить в большом доме, беседовать с приятными людьми, играть  на
рояле, писать стихи, такие красивые, хоть и непонятные.
   Ее не коробило, когда она видела собственное дитя в переднике из меш-
ковины, а своих сестер - в грязных старых ситцах; она спокойно переноси-
ла то, что Уилл работает больше, чем иной раб на плантации, - но не мог-
ла стерпеть, чтоб так работал Эшли. Эта работа не для него, да и слишком
он ей дорог. Нет, лучше самой обтесывать колья, чем допустить, чтоб  это
делал он.
   - Говорят, Эйби Линкольн начинал свою карьеру тоже  так  -  обтесывал
колья, - заметил Эшли, когда она подошла к нему совсем близко.  -  Поду-
мать только, каких высот я могу достичь!
   Она нахмурилась. Вечно он шутит по поводу их невзгод. Она же  воспри-
нимала все очень серьезно, и его шуточки порой раздражали ее.
   Она выложила ему новость, привезенную  Уиллом,  -  сухо,  без  лишних
слов, чувствуя облегчение уже оттого, что говорит с ним. Конечно же,  он
что-то придумает, чем-то поможет. А он молчал; однако, заметив, что  она
дрожит, снял с сучка сюртук и накинул ей на плечи.
   - Так вот, - нарушила она наконец молчание, - не кажется ли вам,  что
нам придется добывать где-то деньги?
   - Да, конечно, - сказал он. - Но где?
   - Вот я вас об этом и спрашиваю, - раздраженно сказала  она.  Чувство
облегчения исчезло. Пусть он не в состоянии помочь, но почему он молчит,
почему не утешит ее, ну, хоть сказал бы: "Ах, как мне вас жаль".
   Он усмехнулся.
   - С тех пор как я вернулся домой, я слышал, что только у одного чело-
века есть деньги: у Ретта Батлера, - сказал он.
   Тетушка Питтипэт написала Мелани неделю тому назад,  что  Ретт  снова
появился в Атланте: разъезжает в коляске,  запряженной  двумя  отличными
лошадьми, и карманы у него набиты зелеными бумажками. Она,  конечно,  не
преминула добавить, что добыл он эти бумажки уж наверняка нечестным  пу-
тем. А тетя Питти, как и многие в Атланте, верила слухам о том, что Рет-
ту удалось завладеть мифическими миллионами конфедератской казны.
   - О нем и речи не может быть, - отрезала Скарлетт. - Он мерзавец, ка-
ких свет не видывал. Но что ж с нами-то со всеми станет?
   Эшли опустил топор и посмотрел в сторону - казалось, взгляд его блуж-
дал в каком-то далеком-далеком краю, куда она не могла за  ним  последо-
вать.
   - Не знаю, - сказал он. - Я не только не знаю, что станет с нами, жи-
вущими в Таре, но не знаю, что станет с южанами вообще.
   Ей захотелось крикнуть ему: "Плевала я на южан! Что будет с нами?" Но
она промолчала, потому что усталость вдруг снова навалилась на нее. Нет,
помощи от Эшли ждать нечего.
   - В конце концов с нами произойдет, видимо, то, что происходит  всег-
да, когда рушится цивилизация. Люди, обладающие умом и мужеством, выплы-
вают, а те, кто не обладает этими качествами, идут ко  дну.  По  крайней
мере, мы хоть видели Gotterdammerung - любопытно, хотя и не очень прият-
но.
   - Видели - что?
   - Сумерки богов. К несчастью, мы - южане - считали ведь себя богами.
   - Ради всего святого, Эшли Уилкс! Не стойте и не  болтайте  чепухи  -
ведь это мы же вот-вот пойдем ко дну!
   Ее страстное отчаяние, казалось, проникло  в  его  сознание,  вернуло
мысль из тех далеких краев, где она блуждала, ибо он неясно  взял  Скар-
летт за руки и, повернув их ладонями вверх, посмотрел на мозоли.
   - Самые красивые руки, которые я когда-либо видел, - сказал он и  ле-
гонько по очереди поцеловал обе  ладони.  -  Они  красивые,  потому  что
сильные, и каждая мозоль на них - это медаль, Скарлетт, каждая ссадина -
награда за мужество и бескорыстие. И загрубели они потому, что трудились
за нас всех - и за вашего отца, и за девочек, и за Мелани, и за  малыша,
и за негров, и за меня. Хорошая моя, я знаю, о чем вы сейчас думаете. Вы
думаете: "Какой же он непрактичный дурак и болтун, несет всякую чушь про
мертвых богов, в то время как живые люди - в опасности". Ведь правда, вы
так думаете?
   Она кивнула, от души желая, чтобы он всю жизнь держал ее руки, но  он
выпустил их.
   - И вы пришли ко мне в надежде, что я помогу. Ну, а я не в  состоянии
помочь. - Он с невыразимой горечью посмотрел на топор и на груду кольев.
- Дома моего не стало, как не стало и денег, которые у меня были и обла-
дание которыми я считал само собой разумеющимся. Я не приспособлен  жить
в этом мире, а мир, к которому я принадлежал, - исчез. Я ничем  не  могу
помочь вам, Скарлетт, могу лишь попытаться стать захудалым  фермером.  А
этим я вам Тары не сохраню. Неужели, вы думаете, я не понимаю всей горе-
чи нашего положения: ведь я по сути дела давно живу вашими  щедротами...
О да, Скарлетт, именно так: вашими щедротами. И я никогда не смогу расп-
латиться с вами за то, что вы по доброте душевной сделали для меня и для
моих близких. С каждым днем я все острее это сознаю. И с каждым днем все
яснее вижу, сколь я беспомощен, сколь не способен справиться с тем,  что
обрушилось на всех нас... С каждым днем моя  проклятая  боязнь  действи-
тельности все больше осложняет мне жизнь, не позволяя взглянуть  в  лицо
тому новому, что в нашей действительности появилось. Вы понимаете, о чем
я говорю?
   Она кивнула. Ей было не очень ясно, что он имел в виду, но она, зата-
ив дыхание, впитывала его слова. Впервые он делился с ней своими мыслями
- он, который всегда был так от нее далек. И она вся пылала от волнения,
словно ей вот-вот должно было открыться что-то.
   - Это проклятие, когда человек не хочет смотреть в  лицо  реальности.
До войны жизнь казалась мне не более реальной, чем игра теней на занаве-
си. И меня это вполне устраивало. Я не люблю слишком резких очертаний. Я
люблю размытые, слегка затуманенные контуры. - Он помолчал, легкая улыб-
ка тронула его губы; внезапно он вздрогнул, почувствовав  сквозь  тонкую
рубашку прикосновение холодного ветра. - Иными словами,  Скарлетт,  я  -
трус.
   Она слушала его рассуждения насчет теней и размытых контуров и ничего
не понимала, но его последние слова уже были на языке ей доступном.  Она
знала, что это - не правда: трусость не в его натуре. Его стройное  тело
свидетельствовало о поколениях храбрых, мужественных людей, да к тому же
Скарлетт знала и об его ратных подвигах.
   - Но это же не так! Разве трус мог бы вскочить на пушку  под  Геттис-
бергом и сплотить солдат вокруг себя?! Разве стал бы сам генерал  писать
Мелани письмо про труса? И потом...
   - Это не храбрость, - устало произнес он. - Обстановка боя  действует
как шампанское. Ударяет в голову равно трусам и героям. Любой дурак  мо-
жет быть храбрым на поле брани, потому что, если не будешь храбрым, тебя
убьют. Я говорю сейчас о  другом.  Моя  трусость  бесконечно  хуже  того
чувства, которое побуждает человека бежать при первом пушечном выстреле.
   Он говорил медленно, с трудом произнося слова, точно ему было больно,
точно он как бы издали с грустью смотрел на картину, которую сам нарисо-
вал. Скарлетт с презрением отнеслась бы к такой исповеди со стороны кого
угодно другого, усмотрев в этом проявление нарочитой скромности и  жела-
ние услышать похвалу. Но Эшли, очевидно, действительно так думал,  и  во
взгляде его было что-то такое, чего она не могла понять, - не трусость и
не сожаление, а покорность силе, неизбежной и всесокрушающей. Зимний ве-
тер холодом хлестнул ее по мокрым ногам, и она вздрогнула - впрочем,  не
столько от холода, сколько от страха, вызванного его словами и  леденив-
шего ей душу.
   - Но, Эшли, чего же вы боитесь?
   - О. это не поддается определению. Бывают вещи, которые звучат  очень
глупо, если их облечь в слова. Главное в  том,  что  жизнь  стала  вдруг
слишком реальной, что ты соприкоснулся, сам соприкоснулся с  простейшими
ее фактами. И дело не в том, что меня огорчает необходимость  обтесывать
колья, стоя в грязи, - меня огорчает то, что эту необходимость породило.
И меня огорчает - очень огорчает - утрата красоты,  которой  полна  была
прежняя, любимая мною жизнь. А ведь какая, Скарлетт, красивая была жизнь
до войны. На ней было все - и прелесть, и совершенство, и идеал, и  сим-
метрия, как в греческом искусстве. Возможно, она не была такой для всех.
Теперь я даже твердо знаю, что не была. Но мне, когда я жил в Двенадцати
Дубах, жизнь казалась поистине прекрасной. И я был частью этой жизни.  Я
составлял с ней единое целое. А теперь ее не стало, и мне  нет  места  в
новой жизни, и я боюсь. Теперь я знаю, что раньше я видел  не  жизнь,  а
лишь игру теней. Я избегал всего, что не было призрачно, - избегал  обс-
тоятельств и людей, слишком живых, слишком реальных. Я злился, когда они
вторгались в мою жизнь. Я старался избегать и вас, Скарлетт. В вас жизнь
била ключом, вы были слишком реальны, а я трусливо  предпочитал  тени  и
мечты.
   - А... а... Мелли?
   - Мелани - самая неясная из моих грез, она  всегда  присутствовала  в
моих мечтаниях. И не случись войны, я бы так и прожил в счастливом уеди-
нении Двенадцати Дубов, наблюдая за тем, как жизнь течет мимо, однако не
участвуя в ней. Но вот началась война, и жизнь подлинная, реальная обру-
шилась на меня. В первом же  сражении  -  а  было  это,  вы  помните,  у
Булл-Рэна - я увидел, как друзей моего детства разрывало на куски снаря-
дами, я слышал ржание гибнущих лошадей, познал мерзкую тошноту,  которая
подкатывает к горлу, когда у тебя на глазах вдруг  сгибается  пополам  и
харкает кровью человек, в которого ты  всадил  пулю.  Но  не  это  самое
страшное на войне, Скарлетт. Для меня самым страшным были люди, с  кото-
рыми приходилось жить.
   Я всю жизнь отгораживался от людей и своих  немногих  друзей  выбирал
очень тщательно. И вот на войне я узнал, что создал себе мир, населенный
выдуманными людьми. Война открыла мне, каковы люди на самом деле, но  не
научила меня жить с ними. И боюсь, я никогда этому не научусь. Что ж,  я
понимаю, что должен кормить жену и ребенка  и  мне  придется  для  этого
прокладывать себе путь в мире людей, с которыми у меня нет ничего  обще-
го. Вы, Скарлетт, хватаете жизнь за рога и поворачиваете ее  туда,  куда
хотите. А мое место в жизни - где оно теперь? Говорю вам: я боюсь.
   Тихий голос его звенел от напряжения, а Скарлетт, ничего не  понимая,
в отчаянии пыталась зацепиться хотя бы за отдельные слова и составить из
них какой-то смысл. Но слова ускользали, разлетались, как  дикие  птицы.
Что-то терзало Эшли, жестоко терзало, но она не могла понять, что  имен-
но.
   - Я и сам не знаю, Скарлетт, когда я толком понял, что  моему  театру
теней пришел конец. Возможно, в первые пять минут у Булл-Рэна,  когда  я
увидел, как упал первый простреленный мною солдат. Но я  знал,  что  все
кончено и я больше не могу быть просто зрителем. И  я  вдруг  обнаружил,
что нахожусь на сцене, что я - актер, гримасничающий и попусту  жестику-
лирующий. Мой внутренний мирок  рухнул,  в  него  ворвались  люди,  чьих
взглядов я не разделял, чьи поступки были мне столь же чужды,  как  пос-
тупки готтентотов. Они грязными башмаками прошлись по моему миру,  и  не
осталось ни единого уголка, где я мог бы укрыться, когда мне становилось
невыносимо тяжело. Сидя в тюрьме, я думал: "Вот кончится война, и я вер-
нусь к прежней жизни, к моим старым мечтам, в  свой  театр  теней".  Но,
Скарлетт, возврата к прошлому нет. И то, с чем столкнулись мы сейчас,  -
хуже войны и хуже тюрьмы, а для меня и хуже смерти... Так что, как види-
те, Скарлетт, я несу наказание за свой страх.
   - Но, Эшли, - начала она, все глубже увязая в трясине непонимания,  -
если вы боитесь, что мы умрем с голоду, так почему же...  почему...  Ах,
Эшли, не волнуйтесь: мы как-нибудь справимся! Я знаю, что справимся.
   На секунду взгляд его вновь обратился на нее, и в серых глазах, широ-
ко раскрытых и ясных, было восхищение. А потом они снова стали отчужден-
ными, далекими, и сердце у Скарлетт упало - она поняла: он  думал  не  о
том, что они могут умереть с голоду. Вечно они говорят на разных языках.
Но она так любила его, что, когда он замыкался в себе,  как  сейчас,  ей
казалось, будто теплое солнце ушло с небосклона и она осталась в  холод-
ном сыром полумраке. Ей захотелось схватить его за плечи, привлечь к се-
бе, заставить, наконец, осознать, что она живая, а не вычитанная им  или
вымечтанная. Вот если бы вновь почувствовать, что они - одно целое,  как
в тот давний день, когда он вернулся домой  из  Европы,  стоял  на  сту-
пеньках Тары и улыбался ей.
   - Голодать - не очень-то приятно, - сказал он. - Я это  знаю,  потому
что голодал, но я не боюсь голода. Я  боюсь  жизни,  лишенной  неспешной
красоты нашего мира, которого уже нет.
   Скарлетт в отчаянии подумала, что Мелани поняла бы его. Эшли с Мелани
вечно болтают о всяких глупостях - стихи,  книги,  мечты,  лунный  свет,
звездная пыль... Ему не страшно то,  что  страшит  ее,  Скарлетт,  -  не
страшны режущие боли в голодном желудке, пронизывающий зимний ветер, вы-
селение из Тары, Его терзает какой-то иной страх, которого  она  никогда
не знала и не может вообразить. Честное слово, ну чего в этом  мире  еще
бояться, если не голода, холода и возможности лишиться крова?
   А ведь ей казалось, что если она будет внимательно слушать  Эшли,  то
поймет его.
   - Вот как?! - произнесла она, и в голосе ее прозвучало  разочарование
ребенка, который, развернув яркую бумажную обертку, обнаружил, что внут-
ри ничего нет.
   При этом возгласе Эшли печально улыбнулся, как бы прося у нее  проще-
ния.
   - Извините меня, Скарлетт, за все, что я тут наговорил. Вы не  можете
меня понять, потому что не знаете страха. У вас сердце льва, вы  начисто
лишены воображения, и я вам завидую. Вас не страшит встреча  с  действи-
тельностью, и вы не станете бежать от нее, как я.
   - Бежать!
   Казалось, из всего им сказанного это было единственное слово, которое
она поняла. Значит, Эшли, как и она, устал от борьбы и хочет бежать. Она
чуть не задохнулась.
   - Ох, Эшли, - вырвалось у нее, - как вы не правы! Я тоже хочу бежать.
Я тоже от всего этого устала!
   Он в изумлении поднял брови; в эту минуту  она  своей  горячей  рукой
схватила его за плечо.
   - Послушайте меня, - быстро заговорила она; слова полились  неудержи-
мым потоком, подгоняя друг друга. - Я же говорю вам:  я  тоже  от  всего
этого устала. До смерти устала и не желаю больше так жить. Я боролась за
каждый кусок хлеба, за каждую лишнюю монету, я полола, и  рыхлила  моты-
гой, и собирала хлопок, я даже пахала, а потом вдруг поняла, что не  же-
лаю больше так жить - ни минуты. Говорю вам, Эшли: Юг умер! Умер!  Янки,
вольные негры и "саквояжники" стали здесь хозяевами, а для нас ничего не
осталось. Эшли, бежим отсюда!
   Он наклонился к ней и впился взглядом в ее пылающее лицо.
   - Да, давайте убежим-бросим их всех! Устала я гнуть спину на  других.
Кто-нибудь о них позаботится. Когда люди сами не могут заботиться о  се-
бе, всегда ведь находится кто-то, кто берет на себя заботу  о  них.  Ах,
Эшли, давайте убежим, убежим вдвоем - вы и я. Мы могли бы уехать в  Мек-
сику - мексиканской армии нужны офицеры, и мы могли бы быть так счастли-
вы там. Я буду работать на вас, Эшли. Я для вас горы сверну.  В  глубине
души вы сами знаете, что не любите Мелани...
   На лице его отразился испуг, изумление, он хотел что-то  сказать,  но
она не дала ему и. рта раскрыть, обрушив на него поток слов.
   - Вы же сами сказали мне в тот день, - помните тот день? - что любите
меня больше! И я знаю, что вы не изменились с тех пор! Я же вижу, что не
изменились! Вот только сейчас вы говорили, что она для вас как сон,  как
мечта... Ох, Эшли, давайте уедем! Я могла бы сделать вас таким  счастли-
вым. Ведь Мелани, - с жестокой откровенностью  добавила  она,  -  Мелани
больше не сможет... Доктор Фонтейн сказал, что у нее никогда уже не  бу-
дет детей, а я могла бы родить вам...
   Он сжал ее плечи так крепко, что ей стало больно и она, задохнувшись,
умолкла.
   - Мы должны забыть тот день в Двенадцати Дубах.
   - Да неужели вы думаете, что я могу его забыть?! Разве вы его забыли?
Можете, положа руку на сердце, сказать, что вы меня не любите?
   Он глубоко вобрал в себя воздух и быстро произнес:
   - Да, могу. Я не люблю вас.
   - Это ложь.
   - Даже если и ложь, - сказал Эшли мертвенно ровным,  спокойным  голо-
сом, - обсуждать это мы не станем.
   - Вы хотите сказать...
   - Да неужели вы думаете, что я мог бы уехать и бросить Мелани с нашим
ребенком на произвол судьбы, даже если бы я их ненавидел? Мог бы разбить
Мелани сердце? Оставить их обоих на милость друзей? Скарлетт, вы что,  с
ума сошли? Да неужели у вас нет ни капли порядочности? Вы ведь  тоже  не
могли бы бросить отца и девочек. Вы обязаны о них заботиться, как я обя-
зан заботиться о Мелани и Бо, и устали вы или нет, у вас есть обязатель-
ства, и вы должны их выполнять.
   - Я могла бы бросить отца и девочек... они мне надоели... я устала от
них...
   Он склонился к ней, и на секунду с замирающим сердцем  она  подумала,
что он сейчас обнимет ее, прижмет к себе. Но он лишь похлопал ее по пле-
чу и заговорил, словно обращаясь к обиженному ребенку:
   - Я знаю, что вы устали и все вам надоело. Поэтому вы так и говорите.
Вы тянете воз, который и трем мужчинам не под силу. Но я стану вам помо-
гать... я не всегда буду таким никчемным...
   - Вы можете помочь мне только одним, - хмуро произнесла она, - увези-
те меня отсюда и давайте начнем новую жизнь в другом месте,  где,  может
быть, нам больше повезет. Ведь нас же ничто здесь не держит.
   - Ничто, - ровным голосом повторил он, - ничто, кроме чести.
   Она с глубокой нежностью смотрела на него и словно  впервые  увидела,
какие золотые, цвета спелой ржи, у него ресницы, как гордо сидит  голова
на обнаженной шее,  какого  благородства  и  достоинства  исполнена  его
стройная фигура, несмотря на лохмотья, в которые  он  одет.  Взгляды  их
встретились - в ее глазах была неприкрытая мольба,  его  же  глаза,  как
горные озера под серым небом, не отражали ничего.
   И глядя в эти пустые глаза, она поняла, что ее  отчаянные  мечты,  ее
безумные желания потерпели крах.
   Разочарование и усталость сделали свое дело: Скарлетт уткнулась лицом
в ладони и заплакала. Еще ни разу в жизни Эшли не видел, чтобы  она  так
плакала. Он никогда не думал, что такие сильные женщины,  как  Скарлетт,
вообще способны плакать, и волна нежности и раскаяния затопила  его.  Он
порывисто шагнул к ней и через минуту уже держал ее  в  объятиях,  нежно
баюкая, прижав ее черную головку к своей груди.
   - Милая! - шептал он. - Мужественная моя девочка... Не  надо!  Ты  не
должна плакать!
   Он почувствовал, как она меняется от его прикосновения, стройное  те-
ло, которое он держал в объятиях, запылало, околдовывая; зеленые  глаза,
обращенные на него, зажглись, засияли. И вдруг угрюмой зимы не стало.  В
сердце Эшли возродилась весна - почти забытая, напоенная  ароматом  цве-
тов, вся в зеленых шорохах и приглушенных звуках, -  бездумная  праздная
весна и беззаботные дни, когда им владели желания юности.  Тяжелых  лет,
выпавших за это время на его долю, словно и не было - он  увидел  совсем
близко алые губы Скарлетт и, нагнувшись, поцеловал ее.
   В ушах ее стоял приглушенный грохот прибоя - так гудит раковина, при-
ложенная к уху, - а в груди глухо отдавались удары сердца. Их тела  сли-
лись, и время, казалось, перестало существовать - Эшли жадно,  неутолимо
прильнул к ее губам.
   Когда же он, наконец, разжал объятия, Скарлетт почувствовала, что ко-
лени у нее подгибаются, и вынуждена была ухватиться за ограду. Она  под-
няла на него взгляд, исполненный любви и сознания своей победы.
   - Ведь ты же любишь меня! Любишь! Скажи это, скажи!
   Он все еще продолжал держать ее за плечи, и  она  почувствовала,  как
дрожат его руки, и еще больше полюбила  его  за  это.  Она  снова  пылко
прильнула к нему, но он отстранился, и взгляд его уже не был  отрешенным
- в нем читались борьба и отчаяние.
   - Не надо! - сказал он. - Не надо! Перестань, иначе я  овладею  тобой
прямо здесь, сейчас.
   Она только улыбнулась в ответ - бездумно, жадно:  не  все  ли  равно,
когда и где, - важно, что он целовал ее, целовал.
   Внезапно он встряхнул ее, встряхнул так сильно, что ее черные  волосы
рассыпались по плечам, и продолжал трясти, точно вдруг обезумел от ярос-
ти на нее - и на себя.
   - Не будет этого! - сказал он. - Слышишь: этого не будет!
   Ей казалось, что голова у нее сейчас оторвется, если он еще  раз  так
ее встряхнет. Ничего не видя из-за упавших  на  лицо  волос,  оглушенная
этим внезапным взрывом, она наконец вырвалась из рук Эшли и в испуге ус-
тавилась на него. На лбу его блестели капельки пота, руки были  сжаты  в
кулаки, словно от невыносимой боли. Он смотрел на нее  в  упор  и  будто
пронизывал насквозь своими серыми глазами.
   - В том, что случилось, виноват я - и только я один, и этого  никогда
больше не повторится: я забираю Мелани с ребенком и уезжаю.
   - Уезжаешь? - в ужасе воскликнула она. - Ох, нет!
   - Клянусь богом, да! Неужели ты думаешь, что я останусь  здесь  после
того, что произошло? Ведь это может произойти опять...
   - Но, Эшли, ты же не можешь так вот взять и уехать. И зачем тебе уез-
жать? Ты же любишь меня...
   - Ты хочешь, чтобы я тебе сказал? Хорошо, скажу. Я люблю тебя.  -  Он
резко наклонился к ней; в его лице появилось такое исступление, что  она
невольно прижалась к ограде. - Да, я люблю тебя, люблю твою храбрость  и
твое упрямство,  твою  пылкость  и  твою  безграничную  беспринципность.
Сильно ли я тебя люблю? Так люблю, что минуту назад чуть не попрал зако-
ны гостеприимства, чуть не забыл, что в этом доме приютили  меня  и  мою
семью и что у меня есть жена, лучше которой не может быть на свете...  я
готов был овладеть тобой прямо здесь, в грязи, как последний...
   Она пыталась разобраться в хаосе мыслей и чувств, обуревавших  ее,  а
сердце холодело и ныло, словно пронзенное острой ледышкой. И она  неуве-
ренно пробормотала:
   - Если ты так желал меня... и не овладел мною... значит, ты не любишь
меня.
   - Никогда ты ничего не поймешь.
   Они стояли и молча смотрели друг на друга. И вдруг Скарлетт вздрогну-
ла и, словно возвращаясь из далекого путешествия, увидела, что на  дворе
зима, талые поля ощетинились жнивьем; она почувствовала,  что  ей  очень
холодно. Увидела она и то, что лицо Эшли снова приняло обычное отчужден-
ное выражение, которое она так хорошо знала, что и ему тоже  холодно,  и
больно, и совестно.
   Ей бы повернуться, оставить его, укрыться в доме, но на нее вдруг на-
валилась такая усталость, что она просто не могла  сдвинуться  с  места.
Даже слово сказать было тяжело и неохота.
   - Ничего не осталось, - произнесла она наконец. - У  меня  ничего  не
осталось. Нечего любить. Не за что бороться. Ты уходишь, и Тара уходит.
   Эшли долго смотрел на нее, потом нагнулся и  взял  пригоршню  красной
глины.
   - Нет, кое-что осталось, - сказал он, и  на  губах  его  промелькнуло
что-то похожее на прежнюю улыбку, но только с иронией,  которая  относи-
лась и к ней, и к нему самому. - Осталось то, что ты любишь больше меня,
хотя, возможно, и не отдаешь себе в этом отчета. У тебя есть Тара.
   Он взял ее безвольно повисшую руку, вложил  в  ладонь  комок  влажной
глины и сжал пальцы. Руки его уже лихорадочно не горели, да и у нее руки
тоже были холодные. Она смотрела с минуту на комок красной земли, но эта
земля ничего сейчас для нее не значила. Потом посмотрела на Эшли и вдруг
впервые поняла, какой это цельный человек - ни ее страсть,  ни  чья-либо
еще не заставит его раздвоиться.
   Он никогда - даже ради спасения своей жизни - не  покинет  Мелани.  И
никогда не сделает ее, Скарлетт, своей - хуже  того:  будет  держать  на
расстоянии, какое бы пылкое чувство ни снедало его. Эту броню ей никогда
уже не пробить. Слова "гостеприимство", "порядочность",  "честь"  значат
для него куда больше, чем она сама.
   Глина холодила руку Скарлетт, и она  снова  взглянула  на  зажатый  в
пальцах комок.
   - Да, - сказала она, - это у меня пока еще есть.
   Сначала это были просто слова, а комок в руке был просто красной гли-
ной. Но внезапно она подумала о море красной земли, окружающем  Тару,  о
том, как это ей дорого, и как она боролась за то, чтобы это сохранить, и
какая ей еще предстоит борьба, если она хочет,  чтобы  Тара  осталась  у
нее. Скарлетт снова посмотрела на Эшли, удивляясь,  куда  вдруг  исчезли
бушевавшие в ней чувства. Мысли были, а чувств не было, словно ее выпот-
рошили: ей безразличен был и он, и Тара.
   - Тебе нет нужды уезжать, - отчетливо произнесла она. - Я не  допущу,
чтобы вы голодали из-за того, что я повисла у тебя на шее. Больше  этого
не повторится.
   Она повернулась и пошла к дому прямо по неровному полю, на ходу скру-
чивая в узел волосы на затылке. Эшли стоял и смотрел ей вслед.  Внезапно
он увидел, как она распрямила свои худенькие плечи. И этот  жест  сказал
ему больше, чем любые слова.

   ГЛАВА XXXII

   Все еще сжимая в руке комок красной глины, Скарлетт поднялась по сту-
пеням крыльца. Она намеренно не пошла черным ходом, ибо острые глаза Ма-
мушки наверняка заметили бы - что-то неладно. А Скарлетт не  хотела  ви-
деть ни Мамушку, ни вообще кого бы то ни было. Она не в силах  была  ви-
деть людей, разговаривать. Ее уже не мучил стыд, разочарование  или  го-
речь - лишь была какая-то слабость в коленях да огромная пустота в душе.
Крепко сжав глину, так что она просочилась между пальцами, Скарлетт  все
повторяла и повторяла, точно попугай:
   - Это у меня пока еще есть. Да, это у меня пока еще есть.
   А больше у нее уже ничего не было - ничего, кроме этой красной земли,
которую несколько минут назад она готова была выбросить, как рваный  но-
совой платок. Сейчас же земля эта снова стала ей дорога, и Скарлетт лишь
тупо подивилась собственному безумию: как могла она с таким  небрежением
отнестись к земле. Уступи Эшли ее напору - и она уехала бы с  ним,  даже
не обернувшись, чтобы бросить последний взгляд на свою семью  и  друзей,
тем не менее даже сейчас, несмотря на пустоту в душе, она понимала,  что
ей было бы тяжело покинуть столь дорогие сердцу красные холмы,  и  узкие
сырые овраги, и эти темные-призрачные сосны. Она бы снова и снова с жад-
ностью вызывала их в памяти до самого своего смертного дня. Если бы  она
вырвала из сердца Тару, даже Эшли не смог бы заполнить образовавшуюся  в
нем пустоту. Какой же Эшли все-таки умный и как хорошо он ее знает! Вло-
жил в ее руку комок влажной земли - и она пришла в себя.
   Войдя в холл и уже прикрывая за собой дверь, Скарлетт вдруг  услышала
стук копыт и обернулась, чтобы посмотреть, кто  едет.  Принимать  сейчас
гостей, - нет, это уж слишком! Скорее наверх, к себе, и сослаться на го-
ловную боль.
   Однако при виде подъезжавшей коляски Скарлетт в  изумлении  останови-
лась. Коляска была новая, лакированная, и у лошади была новая сбруя,  на
которой тут и там поблескивали начищенные медные бляшки.  Кто-то  чужой.
Ни у кого из ее знакомых не было денег на такой великолепный  новый  вы-
езд.
   Она стояла в двери и смотрела на приближавшуюся коляску,  а  холодный
ветер, приподнимая юбки, обдувал ее мокрые ноги. Наконец коляска остано-
вилась перед домом, и из  нее  выскочил  Джонас  Уилкерсон.  Потрясенная
Скарлетт не могла поверить своим глазам: перед ней был их бывший  управ-
ляющий в роскошном пальто, прикативший к тому  же  в  отличном  экипаже.
Уилл говорил ей, что Джонас стал явно процветать с тех пор, как  получил
эту новую работу в Бюро вольных людей. Нахватал кучу денег, сказал Уилл,
облапошивая то ниггеров, то правительство, а то и тех и других: к приме-
ру, отбирал у людей хлопок, а потом клялся, что это был хлопок  Конфеде-
рации. Конечно, никогда бы ему не заработать честным путем столько денег
в такое тяжелое время.
   И вот он перед ней - вышел из элегантной коляски и помогает выйти ка-
кой-то женщине, разодетой в пух и прах. Скарлетт с одного взгляда увиде-
ла, что платье на женщине - яркое до вульгарности, и  все  же  глаза  ее
жадно вбирали в себя мельчайшие детали туалета незнакомки: она ведь дав-
но не видела новых модных нарядов. Та-ак! Значит, юбки в этом году носят
не такие широкие, подытожила она, оглядывая красную клетчатую юбку.  По-
том взгляд ее скользнул вверх, по черному бархатному жакету - вот  какие
нынче их носят короткие! А до чего  же  смешная  шляпка!  Чепцы,  должно
быть, уже вышли из моды, ибо на макушке у незнакомки лежал нелепый плос-
кий блин из красного бархата. И ленты завязаны не под подбородком, как у
чепцов, а сзади, под тяжелой волной локонов, ниспадавших на  шею  из-под
шляпки, - локонов, которые, как тотчас заметила Скарлетт, отличались  от
остальных волос и цветом, и шелковистостью.
   Женщина сошла на землю и повернулась к дому,  и  тут  кроличье  лицо,
густо обсыпанное пудрой, почему-то показалось Скарлетт знакомым.
   - Да ведь это же Эмми Слэттери! - от изумления произнесла она вслух.
   - Да, мэм, она самая, - отозвалась Эмми и,  вздернув  голову,  широко
осклабившись, направилась к крыльцу.
   Эмми Слэттери! Грязная, нечесаная потаскушка, незаконнорожденного ре-
бенка которой крестила Эллин, - Эмми, заразившая Эллин тифом! И эта раз-
ряженная, вульгарная, мерзкая девка, белая рвань, поднимается сейчас  по
ступеням Тары с таким видом и с такой улыбочкой, точно тут ей и место...
Скарлетт вспомнила Эллин, и чувства нахлынули, затопив пустоту,  образо-
вавшуюся было в ее душе, - ею овладела такая  смертоносная  ярость,  что
она затряслась, как в приступе малярии.
   - Сойди сейчас же со ступеней, ты, дрянь! - закричала она. - Убирайся
с нашей земли! Вон отсюда!
   У Эмми отвисла челюсть, и она взглянула на Джонаса. Тот шагнул, насу-
пившись, стараясь держаться с достоинством, несмотря на закипавший гнев.
   - Вы не должны так говорить с моей женой, - сказал он.
   - Женой?! - повторила Скарлетт и  разразилась  презрительным  смехом,
резавшим точно нож. - Тебе давно пора было на ней жениться. А кто  крес-
тил остальных твоих выродков после того, как ты убила мою мать?
   - О! - воскликнула Эмми, повернулась и, сбежав со ступеней,  кинулась
к коляске, но Джонас резко схватил ее за руку и задержал.
   - Мы сюда приехали с визитом - с дружеским визитом, - прошипел он.  -
А также потолковать об одном небольшом дельце со старыми друзьями...
   - Друзьями? - Это прозвучало как удар хлыста. - Да разве мы когда-ни-
будь дружили с такими, как ты? Слэттери жили нашими благодеяниями и отб-
лагодарили нас за это, убив мою мать, а ты... ты... папа выгнал тебя по-
тому, что ты сделал Эмми ребенка, ты прекрасно это знаешь. Друзья?! Уби-
райся отсюда, пока я не позвала мистера Бентина и мистера Уилкса.
   Тут Эмми вырвалась из рук мужа, кинулась к коляске и мигом залезла  в
нее - мелькнули лишь лакированные сапожки  с  ярко-красной  оторочкой  и
красными штрипками.
   Теперь и Джонас, подобно Скарлетт, весь затрясся  от  ярости,  и  его
желтоватое лицо побагровело, как зоб у рассерженного индюка.
   - Все важничаете, все зазнаетесь, да? Только я ведь все про вас знаю.
Знаю, что у вас и башмаков-то крепких нет - думаю,  что  отец  ваш  спя-
тил...
   - Убирайся вон!
   - Ничего, долго вы так не попоете. Я же знаю, что вы на  мели.  Вы  и
налог-то заплатить не можете. Я приехал с предложением купить  ваше  по-
местье - с хорошим предложением. Уж: больно Эмми охота поселиться тут. А
теперь - черта с два: я вам цента за него не дам! И кичитесь своими  ир-
ландскими кровями сколько хотите - все равно узнаете, кто нынче  правит,
когда продадут вас с молотка за неуплату налогов. А я куплю это поместье
со всеми причиндалами - со всей мебелью и всем, что в доме есть, - и бу-
ду тут жить.
   Так, значит, это Джонас Уилкерсон зарится на Тару -  Джонас  и  Эмми,
которые, видно, решили, что поквитаются за прошлые обиды, поселившись  в
том доме, где эти обиды были им нанесены. От ярости нервы Скарлетт  нап-
ряглись словно натянутая струна - как в тот день, когда  она  нацелилась
из пистолета в бородатое лицо янки и выстрелила. Вот сейчас бы  ей  этот
пистолет в руки.
   - Я разберу дом по камушку, все сожгу, а землю - акр за акром  -  за-
сыплю солью, прежде чем вы переступите этот порог! - выкрикнула  она.  -
Вы слышали: убирайтесь вон! Убирайтесь!
   Джонас ненавидящими глазами смотрел на нее, хотел  было  что-то  ска-
зать, затем повернулся и направился к коляске. Он  сел  рядом  со  своей
всхлипывающей женой и стегнул  лошадь.  Скарлетт  неудержимо  Захотелось
плюнуть им вслед. И она плюнула. Она понимала, что это вульгарная, детс-
кая выходка, зато ей стало легче. Жаль, что она не плюнула раньше,  чтоб
они видели.
   Эти проклятые выродки, подпевающие неграм, смеют приезжать сюда и из-
деваться над ее бедностью! Да ведь этот пес вовсе и не собирался предла-
гать ей деньги за Тару. Это был только предлог, чтобы покрасоваться  пе-
ред ней вместе со своей Эмми. Грязные подлипалы, вшивая белая  голытьба,
а еще смеют бахвалиться, что будут жить в Таре!
   И тут вдруг ужас обуял ее, и всю ярость как рукой сняло. Мать пресвя-
тая богородица! Конечно же, они приедут и поселятся здесь. И ей не поме-
щать им: они купят Тару, приобретут с аукциона и  зеркала,  и  столы,  и
кровати, всю мебель красного и розового дерева -  приданое  Эллин,  все,
что так бесконечно дорого ей, Скарлетт,  хотя  и  поцарапано  грабителя-
ми-янки. Не отстоять ей и робийяровского серебра. "Не допущу я этого!  -
с новым приливом ярости подумала Скарлетт. - Нет, пусть даже мне придет-
ся сжечь поместье! Нога Эмми Слэттери никогда не ступит на пол, по кото-
рому ходила мама!"
   Скарлетт закрыла входную дверь и прислонилась к ней,  вся  во  власти
несказанного ужаса. Куда более сильного, чем в тот день,  когда  солдаты
Шермана явились к ним. В тот день она могла опасаться лишь того, что Та-
ру сожгут у нее на глазах. Сейчас же было много хуже:  вульгарные,  пре-
мерзкие людишки вознамерились поселиться в их доме,  чтобы  потом  хвас-
таться своим вульгарным, премерзким дружкам, как  они  выставили  отсюда
высокородных О'Хара. С них ведь станет и негров сюда  приглашать-угощать
их здесь, даже оставлять на ночь. Уилл рассказывал ей: Джонас всюду, где
может, показывает, что он с неграми на равных - и ест с ними, и в  гости
к ним ходит, и раскатывает с ними в своей коляске, и разгуливает  в  об-
нимку.
   При одной мысли о таком надругательстве над Тарой у  Скарлетт  бешено
заколотилось сердце и даже стало трудно дышать. Она пыталась  сосредото-
читься, пыталась найти какой-то выход, но не успевала собраться с мысля-
ми, как новый приступ ярости и страха заглушал  все.  Однако  должен  же
быть какой-то выход, должен же найтись человек, у которого есть деньги и
который мог бы ей их ссудить. Не может так быть, чтобы деньги, точно су-
хие листья, вдруг как ветром сдуло. Есть же люди, у которых  они  должны
быть. И тут она вдруг вспомнила фразу, которую с усмешкой произнес Эшли:
   "Только у одного человека есть деньги. У Ретта Батлера".
   Ретт Батлер... Скарлетт быстро вошла в гостинукт и закрыла  за  собой
дверь. Она очутилась в полумраке, так как ставни были закрыты и  к  тому
же на дворе стоял серый зимний день. Никому и в голову не придет  искать
ее здесь, а ей нужно время, чтобы спокойно все обдумать. Мысль,  пришед-
шая ей в голову, была столь проста, что Скарлетт могла лишь  удивляться,
как она об этом раньше не подумала.
   "Я добуду деньги у  Ретта.  Продам  ему  бриллиантовые  сережки.  Или
возьму под сережки взаймы - пусть хранит их, пока я не расплачусь".
   На секунду она почувствовала такое облегчение, что у нее от  слабости
закружилась голова. Она заплатит налог и уж как посмеется над  Доконасом
Уилкерсоном. Однако не успела Скарлетт порадоваться этой мысли, как неу-
молимая правда снова всплыла в сознании.
   "Но ведь налоги мне придется платить не только в этом году. И в буду-
щем, и через год, и каждый год, пока жива буду. Заплачу на  этот  раз  -
они еще повысят налог и будут повышать, пока не выкурят меня отсюда. Ес-
ли я выращу хороший урожай хлопка, они обложат его  таким  налогом,  что
мне самой ничего не останется, а то и просто конфискуют  -  скажут,  что
это хлопок Конфедерации. Эти янки и мерзавцы, которые  спелись  с  ними,
будут держать меня на крючке. И всю жизнь я буду жить в страхе, что рано
или поздно они прикончат меня. Всю жизнь буду трястись,  и  бороться  за
каждый пенни, и работать не покладая рук - и все ни к чему:  вечно  меня
будут обворовывать, а хлопок отберут, и все... Эти триста долларов,  ко-
торые я одолжу сейчас, чтоб заплатить налог, - только временная оттяжка.
Я же хочу избавиться от этого ужаса раз  и  навсегда  -  чтобы  спокойно
спать ночью и не думать о том, что ждет меня утром, и в будущем  месяце,
и на будущий год".
   Мозг ее работал как часы. Холодный расчет сам собой  подсказывал  вы-
ход. Она вспомнила Ретта - его ослепительную белозубую  улыбку,  смуглое
лицо, насмешливые черные глаза, бесстыдно раздевающие ее, ласкающие.  Ей
вспомнилась душная ночь в Атланте в конце осады,  когда  они  сидели  на
крыльце у тети Питти, укрытые летней тьмой, и  она  снова  почувствовала
его горячую руку на своем локте, снова услышала его голос: "Никогда  еще
ни одна женщина не была мне так желанна, и никогда еще ни одной  женщины
я не добивался так долго, как вас".
   "Я выйду за него замуж, - холодно решила  она.  -  И  тогда  мне  уже
больше не придется думать о деньгах".
   О, благословенная мысль, более сладостная, чем надежда на вечное спа-
сение: никогда больше не тревожиться о деньгах, знать, что с Тарой ниче-
го не случится, что ее близкие будут сыты и одеты и что ей самой никогда
не придется больше биться головой о каменную стену!
   Она вдруг показалась сама себе древней старухой.  События  этого  дня
вконец опустошили ее: сначала страшная весть о налоге, потом -  Эшли  и,
наконец, эта ненависть, которую вызвал в ней Джонас Уилкерсон. А  теперь
все чувства в ней притупились. Если же она еще была бы способна чувство-
вать, что-то в ней наверняка воспротивилось бы плану, который складывал-
ся у нее в голове, ибо Ретта она ненавидела больше  всех  на  свете.  Но
Скарлетт ничего не чувствовала. Она могла лишь думать, и  притом  думать
расчетливо.
   "Я наговорила ему уйму гадостей в ту ночь, когда он бросил нас на до-
роге, но я сумею заставить его забыть об этом, - думала она, исполненная
презрения к этому человеку и уверенная в своей власти над ним. -  Прики-
нусь такой простодушной дурочкой. Внушу ему, что всю жизнь любила его, а
в ту ночь была просто расстроена и напугана. О, эти мужчины - они  такие
самовлюбленные, чему угодно поверят, если им это льстит... Ну, а я, пока
его не заарканю, конечно же, и виду не подам, в каких мы стесненных обс-
тоятельствах. Нет, он не должен этого знать! Если он хотя бы заподозрит,
какие мы бедные, то сразу поймет, что мне нужны его деньги, а не он сам.
Но в общем-то, откуда ему узнать - ведь даже тетя Питти не знает, до че-
го все плохо. А когда я женю его на себе, он вынужден будет нам  помочь.
Не допустит же он, чтоб семья его жены погибала от голода".
   Его жены. Миссис Ретт Батлер. Что-то возмутилось в ней, шевельнулось,
нарушив было холодный ход размышлений, и - улеглось. Ей припомнился  ко-
роткий медовый месяц с Чарлзом, гадливость и стыд, его руки, неумело ша-
рившие по ее телу, его непонятный экстаз, а потом - извольте: Уэйд Хэмп-
тон.
   "Не стану сейчас об этом думать. Волноваться будем после свадьбы..."
   После свадьбы. Память тотчас откликнулась. И по спине Скарлетт пробе-
жал холодок. Ей снова вспомнилась та  ночь  на  крыльце  у  тети  Питти,
вспомнилось, как она спросила Ретта, следует ли ей понимать, что он  де-
лает ей предложение, вспомнилось, как он гадко рассмеялся и сказал: "Мой
дорогая, я не из тех, кто женится".
   А что, если он до сих пор не из тех, кто женится? А что,  если,  нес-
мотря на все ее тары и ухищрения, он не захочет на ней жениться? А  что,
если - боже, какая страшная мысль! - что, если он и думать забыл о ней и
увлечен сейчас другой женщиной?
   "Никогда еще ни одна женщина не была мне так желанна..."
   Скарлетт с такой силой сжала кулаки, что ногти вонзились в ладони.
   "Если он забыл меня, я заставлю его вспомнить. Я сделаю так,  что  он
снова будет желать меня".
   А если он все же не захочет на ней жениться, но она по-прежнему будет
желанна ему, что ж, можно и на это пойти - лишь бы  добыть  денег.  Ведь
предлагал же он ей стать его любовницей.
   В сером полумраке гостиной она быстро, решительно вступила в борьбу с
тремя тенями, властвовавшими над ней: тенью Эллин, заповедями своей веры
и любовью к Эшли. Скарлетт сознавала, что самый ход ее мыслей  показался
бы омерзительным Эллин, даже там, где она теперь пребывает - в этом  да-
леком и теплом раю.  Сознавала  Скарлетт  и  то,  что  прелюбодеяние-это
смертный грех. Сознавала, что, любя Эшли, предает не только  свое  тело,
но и любовь.
   Но все эти соображения отступали перед безжалостной холодностью разу-
ма и безысходностью ее отчаяния. Эллин мертва, и, возможно, смерть  зас-
тавляет смотреть на все по-иному. Религия  запрещает  прелюбодеяние  под
угрозой вечных мук в аду, но если церковь полагает, что  она,  Скарлетт,
не испробует все на свете, чтобы спасти Тару и спасти своих  близких  от
голода, - что ж, пусть это и волнует церковь. А ее, Скарлетт, не волнует
ничего. По крайней мере - сейчас. Эшли же... Эшли  она  не  нужна.  Нет,
нужна. Воспоминание о его горячих губах подсказывало ей, что это так. Но
он никогда с ней не уедет. Как странно, убеги она с Эшли, это  не  каза-
лось бы ей грехом, а вот с Реттом...
   В унылых сумерках угасавшего зимнего дня Скарлетт подошла к концу то-
го длинного пути, на который ступила в ночь падения Атланты.  Тогда  она
была избалованной, эгоистичной, неопытной девушкой, юной, пылкой, испол-
ненной изумления перед жизнью. Сейчас, в конце пути, от этой девушки  не
осталось ничего. Голод и тяжкий труд, страх и постоянное напряжение всех
сил, ужасы войны и ужасы Реконструкции отняли  у  нее  теплоту  души,  и
юность, и мягкость. Душа ее затвердела и словно покрылась корой, которая
постепенно, из месяца в месяц, слой за слоем все утолщалась.
   Но до нынешнего дня две надежды жили в сердце Скарлетт и поддерживали
ее. Она надеялась, что с окончанием  войны  жизнь  постепенно  войдет  в
прежнюю колею. Она надеялась, что с возвращением Эшли жизнь вновь  обре-
тет какой-то смысл. Сейчас от обеих этих надежд ничего не осталось.  По-
явление Джонаса Уилкерсона на подъездной аллее Тары  заставило  Скарлетт
понять, что для нее, как и для всего Юга, война никогда не кончится. Са-
мые ожесточенные бои, самые жестокие схватки еще впереди. А Эшли - наве-
ки узник тех слов, что прочнее прутьев любой темницы.
   Надежда на мирную жизнь не сбылась, как не сбылась и надежда на Эшли,
- о том и о другом она узнала в один и тот же день, и края последней ще-
лочки в покрывавшей ее душу коре окончательно сомкнулись,  верхний  слой
затвердел. С ней произошло то, против чего предостерегала ее бабуля Фон-
тейн: она стала женщиной, которая видела самое страшное и теперь уже ни-
чего не боится. Не боится жизни, не боится матери,  не  боится  потерять
любовь или пасть в глазах общества. Сейчас испугать ее может лишь  голод
- реальный или увиденный во сне.
   Какое-то удивительное чувство легкости и  свободы  овладело  Скарлетт
теперь, когда она закрыла свое сердце всему, что привязывало  ее  к  тем
былым дням и к той былой Скарлетт. Она приняла решение  и,  слава  богу,
нисколечко не боится. Ей нечего терять, она все обдумала.
   Если только ей удастся заманить Ретта в ловушку и женить на себе, все
будет прекрасно. Ну, а если не удастся, - что ж, деньги  она  все  равно
добудет. На секунду Скарлетт  задумалась,  с  отстраненным  любопытством
спрашивая себя: а что, интересно, требуется от любовницы? Будет ли  Ретт
настаивать на том, чтобы она жила в Атланте, где, судя по слухам,  живет
эта его Уотлинг? Если он заставит ее жить в Атланте, ему придется хорошо
за это заплатить-заплатить столько, чтобы Тара не пострадала от  ее  от-
сутствия. Скарлетт понятия не имела, из чего складывается интимная жизнь
мужчины, и потому не представляла себе, каковы могут быть условия  дого-
вора. А что, если у нее появится ребенок? Это будет просто ужасно.
   "Сейчас не стану об этом думать. Подумаю  потом".  И  она  отодвинула
неприятную мысль подальше в глубь - сознания, чтобы не поколебать  своей
решимости. Сегодня вечером она скажет родным, что едет в Атланту  занять
денег и в крайнем случае попытается заложить плантацию. Больше они ниче-
го не должны знать-до того страшного дня, когда так или эдак все узнает-
ся.
   Как только она приняла этот план действий, голова ее невольно вскину-
лась, плечи распрямились. Она понимала, что ей предстоит нелегкое  испы-
тание. Раньше Ретт искал ее расположения, а решала она. Сейчас она  ста-
новилась просительницей, просительница же диктовать условия не может.
   "Нет, не желаю я ехать к нему просительницей. Я поеду  как  королева,
раздающая милости. Он никогда не узнает правды".
   Она подошла к высокому трюмо и, горделиво вздернув голову,  взглянула
на себя. Из зеркала в потрескавшейся золоченой раме на нее смотрела нез-
накомка. У Скарлетт было такое ощущение, словно она целый  год  себя  не
видела. А ведь она смотрелась в зеркало каждое утро, проверяя, хорошо ли
вымыто лицо и тщательно ли причесаны волосы, но  при  этом  всегда  была
чем-то озабочена и потому толком не видела себя. И теперь на нее смотре-
ла незнакомка! Конечно же, эта тощая женщина с запавшими  щеками  -  кто
угодно, но не Скарлетт О'Хара! У Скарлетт О'Хара прелестное, кокетливое,
задорное личико! А это лицо никак не назовешь прелестным, в  нем  нет  и
следа того обаяния, которое всегда отличало Скарлетт.  На  нее  смотрело
бледное, напряженное лицо, черные брови над миндалевидными зелеными гла-
зами резкой линией уходили вверх, словно крылья испуганной птицы. В этом
лице было что-то жесткое и затравленное.
   "Я же уродина - мне ни за что не зацепить его! - с новым приливом от-
чаяния подумала она. - И я такая тощая... ох, ужас какая тощая!"
   Она похлопала себя по щекам, быстро  ощупала  торчавшие  под  платьем
острые ключицы. Грудь у нее стала совсем плоская - почти как  у  Мелани.
Придется подшить к лифу рюшей, а ведь она всегда презирала девушек,  ко-
торые прибегали к подобным уловкам. Рюши! Это заставило ее вспомнить еще
кое о чем. Ей же нечего надеть. Она  опустила  взгляд  на  свое  платье,
расправила фалды залатанной юбки. Ретту нравились женщины хорошо одетые,
модные. Она с грустью вспомнила пышное зеленое  платье,  которое  надела
впервые после траура, - платье и шляпку с зеленым  пером,  которую  Ретт
привез ей в подарок, и какие комплименты он ей тогда расточал. Вспомнила
и красное клетчатое платье Эмми Слэттери, ее отороченные красным сапожки
с красными штрипками и плоскую шляпку - и от зависти еще больше вознена-
видела ее. Все это было безвкусно кричащее, но новенькое, модное  и,  уж
конечно, привлекало взгляд. А ей так хотелось сейчас  снова  привлечь  к
себе все взгляды! Особенно Ретта Батлера! Ведь если он увидит ее в  этом
старье, то сразу поймет, что дела в Таре плохи. А  этого  он  не  должен
знать.
   Идиотка, да как она могла подумать, что достаточно ей поехать  в  Ат-
ланту, чтобы он тут же пал к ее ногам - при ее-то тощей шее и глазах как
у голодной кошки, да еще в этом тряпье! Уж если она не  могла  заставить
его сделать предложение, когда была действительно хороша и разодета  как
картинка, - на что же надеяться теперь, когда она так  страшна  и  плохо
одета?! Ведь если мисс Питай писала правду, то он самый богатый  человек
в Атланте и, конечно же, может выбрать себе любую красавицу, как  добро-
порядочную, так и не очень. "Ну, что ж, - не без горечи подумала она,  -
зато у меня есть кое-что, чего у большинства красавиц и в помине нет:  я
умею принять решение и добиваться своего. И будь у меня хоть  одно  при-
личное платье..."
   Но в Таре не было приличных платьев - ни одного, которое не  было  бы
перелицовано и залатано.
   "И ничего тут не попишешь", - подумала она, с безнадежностью уставясь
в пол. Под ногами ее лежал бархатный ковер Эллин, некогда цвета зеленого
мха, а теперь выцветший, потертый, заляпанный, - ведь столько народу  за
это время спало на нем! - и вид его поверг Скарлетт в еще большее отчая-
ние, ибо она поняла, что Тара - такая же нищенка, как она  сама.  Вообще
вся эта тонущая в полумраке комната нагнала на Скарлетт уныние,  и,  по-
дойдя к окну, она подняла раму, распахнула ставни и  впустила  последние
лучи заходящего зимнего солнца. Затем снова закрыла окно, прижалась  го-
ловой к бархатным портьерам, и взгляд ее затерялся в темных кедрах,  ок-
ружавших там вдали, за выгоном, их семейное кладбище.
   Зеленый, как мох, бархат портьер ласкал и чуть покалывал ей  щеку,  и
она, как кошка, блаженно потерлась о  материю.  И  вдруг  уставилась  на
портьеры.
   Минуту спустя она уже волокла по полу тяжелый стол с мраморной  крыш-
кой. Его заржавевшие колесики протестующе скрипели. Она подкатила стол к
окну, подобрала юбки, залезла на стол и встала на цыпочки,  чтобы  дотя-
нуться до массивного карниза. До него было слишком высоко  -  она  резко
дернула портьеру, так что вылетели гвозди, и портьера вместе с  карнизом
рухнула на пол.
   Словно по мановению волшебной палочки дверь в гостиную  приоткрылась,
и в просвете появилось широкое черное лицо Мамушки, каждой своей морщин-
кой источавшее неуемное любопытство и величайшую  подозрительность.  Она
осуждающе посмотрела на Скарлетт, все еще стоявшую на столе, задрав юбки
выше колен, чтобы удобнее было спрыгнуть на пол. Скарлетт была так  воз-
буждена и с таким торжествующим видом взглянула на Мамушку, что та сразу
забеспокоилась.
   - Что это вы задумали делать с портьерами мисс Эллин? - спросила она.
   - А ты что подсматриваешь в дверную щелку?  -  огрызнулась  Скарлетт,
соскочила на пол и потянула на себя пыльный тяжелый бархат.
   - Чего же тут подсматривать-то, - ответствовала Мамушка,  готовясь  к
бою. - Нечего вам распоряжаться портьерами мисс Эллин - что это вы наду-
мали: и карниз сорвали, и портьеры в пыли валяются. Мисс Эллин, ох,  как
их берегла, эти портьеры-то, и я не позволю вам такое с ними вытворять.
   Скарлетт обратила на Мамушку взгляд своих зеленых глаз -  глаз,  иск-
рившихся весельем, совсем как в те далекие дни, когда она была капризной
маленькой девчушкой, о чем частенько со вздохом вспоминала Мамушка.
   - А ну-ка, Мамушка, бегом на чердак, принеси мне оттуда ящик  с  вык-
ройками! - крикнула Скарлетт, подскочив к Мамушке  и  подталкивая  ее  к
двери. - Я буду шить себе платье!
   Мамушка чуть не задохнулась от возмущения при одной мысли о том,  что
ее двестифунтовую тушу заставляют куда-то подниматься, а  тем  более  на
чердак, но одновременно в ней зародилось страшное подозрение. Она выхва-
тила портьеру из рук Скарлетт и, словно священную  реликвию,  прижала  к
своей монументальной отвислой груди.
   - Уж не из портьер ли мисс Эллин собрались вы шить себе платье?  Нет,
тому не бывать, пока я хоть капельку жива.
   На лице молодой хозяйки появилось  было  выражение,  которое  Мамушка
описала бы так: "Уперлась как бык". Но оно тут же сменилось  улыбкой,  а
этому Мамушке уже трудно было противостоять. Однако на сей  раз  старуха
не попалась на удочку. Она смекнула, что мисс Скарлетт заулыбалась  лишь
затем, чтобы обвести ее вокруг пальца,  и  преисполнилась  решимости  не
отступать.
   - Не надо быть такой скупердяйкой. Мамушка.  Я  собираюсь  в  Атланту
подзанять денег, и мне для этого нужно новое платье.
   - Не нужно вам никаких новых платьев. Нет сейчас таких леди,  которые
в новых платьях ходят. Они носят старые и очень даже  этим  гордятся.  С
чего бы это дочке мисс Эллин одеваться иначе - даже когда она  в  старом
ходит, все должны ее уважать, точно она в шелках.
   Упрямое выражение вновь появилось на лице Скарлетт. "Господи  Иисусе,
вот чудно-то: чем старше мисс Скарлетт становится, тем больше на мистера
Джералда походит, а на мисс Эллин - меньше и меньше!"
   - Вот что. Мамушка, ты, конечно, знаешь про письмо тети Питти. А  она
пишет, что мисс Фэнни Элсинг выходит замуж в эту субботу, и я,  конечно,
хочу поехать на свадьбу, а для этого мне нужно новое платье.
   - Да это платье,  которое  на  вас  сейчас,  нисколечко  подвенечному
платью мисс Фэнни не уступит. Мисс  Питти  писала,  что  Элсинги  совсем
обеднели.
   - Но мне необходимо новое платье! Мамушка, ты же не знаешь,  как  нам
нужны деньги. Налоги...
   - Все я про налоги знаю, мэм, да только...
   - Знаешь?
   - Так ведь господь бог наделил меня ушами, чтоб слышать, верно? Ну, а
мистер Уилл двери-то никогда не закрывает.
   И как это Мамушка умудряется всегда все слышать? Просто  удивительно,
подумала Скарлетт: этакая грузная туша, топает так, что пол трясется,  а
когда хочет подслушать, подкрадывается тихо, как дикая кошка.
   - Ну, раз ты все слышала, значит, слышала и то, как Джонас  Уилкерсон
и эта его Эмми...
   - Да уж, мэм, слышала, - сказала Мамушка, сверкнув глазами.
   - Так не будь упрямой, как мул. Мамушка. Неужели ты не понимаешь, что
мне необходимо поехать в Атланту и добыть денег, чтоб заплатить налог? И
денег надо немало. Я должна это сделать! - И она ударила кулачком о  ку-
лачок. - Ей-богу, Мамушка, они выкинут всех нас на улицу, а куда мы тог-
да пойдем? Неужели ты станешь препираться со мной из-за каких-то маминых
портьер, когда эта дрянь Эмми Слэттери, которая убила маму, строит  пла-
ны, как бы переехать в наш дом и спать на маминой постели?!
   Мамушка перенесла тяжесть своего могучего тела с одной ноги  на  дру-
гую, точно слон на отдыхе. Она смутно чувствовала, что ее хотят  провес-
ти.
   - Да нет, мэм, не хочу я видеть эту дрянь в доме мисс Эллин или  чтоб
всех нас выставили на улицу, да ведь только... - И она вдруг  впилась  в
Скарлетт осуждающим взглядом: - От кого это вы деньги-то получать  соби-
раетесь, что вам вдруг понадобилось новое платье?
   - А это, - сказала несколько ошарашенная Скарлетт, - это уж мое дело.
   Мамушка пронзительно посмотрела на нее - как в прежние времена, когда
Скарлетт была маленькая и тщетно пыталась оправдать свои проступки.  Ка-
залось, Мамушка без труда читала в ее мыслях, и Скарлетт невольно  опус-
тила глаза, впервые почувствовав укол совести из-за своей затеи.
   - Так, значит, вам понадобилось новое распрекрасное платье, чтобы де-
нег занять. Что-то тут не то. Да и почему-то вы не хотите сказать, отку-
да деньги-то брать задумали.
   - Я вообще не желаю ничего об этом говорить, - возмутилась  Скарлетт.
- Это мое дело. Отдашь ты мне портьеру и поможешь сшить платье?
   - Да, мэм, - еле слышно произнесла Мамушка, сдаваясь столь  внезапно,
что Скарлетт сразу заподозрила неладное. - Я помогу вам сшить платье,  а
из атласной подкладки, должно, сделаем вам  нижнюю  юбочку  и  панталоны
кружевом обошьем. - И с ехидной улыбочкой она протянула  портьеру  Скар-
летт. - А мисс Мелли тоже едет с вами в Тланту, мисс Скарлетт?
   - Нет, - отрезала Скарлетт, начиная понимать, что ее ждет.  -  Я  еду
одна.
   - Это вы так думаете, - решительно заявила Мамушка, - да только нику-
да вы в таком новом платье одна не поедете. Я с вами поеду. Да уж,  мэм,
и не отстану от вас ни на шаг.
   На мгновение Скарлетт представила себе, как она поедет  в  Атланту  и
станет разговаривать с Реттом в присутствии насупленной Мамушки, которая
как огромный черный страж будет неотступно следовать за ней.  Она  снова
улыбнулась и положила руку Мамушке на плечо.
   - Мамушка, милая. Какая ты хорошая, что хочешь поехать со мной и  по-
мочь мне. Но как же наши-то здесь без тебя обойдутся? Ведь ты  у  нас  в
Таре сейчас самая главная.
   - Ну уж! - промолвила Мамушка. - Не заговаривайте мне  зубы-то,  мисс
Скарлетт. Я ведь знаю вас с той поры, как первую пеленку под вас  подло-
жила. Раз я сказала, что поеду с вами в Тланту, значит, поеду, и дело  с
концом. Да мисс Эллин в гробу перевернется, ежели  вы  одна-то  поедете:
ведь в городе-то полным-полно янки и этих вольных ниггеров, да и  вообще
кого там только нет.
   - Но я же остановлюсь у тети  Питтипэт,  -  теряя  терпение,  сказала
Скарлетт.
   - Мисс Питти очень даже хорошая женщина, и она, конечно, думает,  что
все-то видит, но дальше своего носа не видит ничего, - заявила  Мамушка,
повернулась с величественным видом, как бы ставя на этом точку, и  вышла
в холл. А через минуту стены задрожали от ее крика: -  Присей,  лапочка!
Сбегай-ка наверх и принеси сюда с чердака швейный ящичек мисс Скарлетт с
выкройками. Да прихвати пару острых ножниц - и побыстрее,  чтоб  нам  не
ждать тут всю ночь.
   "Ну и попала я в историю! - подумала удрученная Скарлетт. - Ведь  это
все равно что взять с собой сторожевого пса, а то и похуже".
   После ужина Скарлетт и Мамушка разложили выкройки на столе, в то вре-
мя как Сьюлин и Кэррин быстро содрали с портьер  атласную  подкладку,  а
Мелани, вымыв щетку для волос, принялась чистить бархат. Джералд, Уилл и
Эшли сидели, курили и с улыбкой глядели на эту женскую возню.  Радостное
возбуждение, исходившее от Скарлетт, овладело всеми, - возбуждение, при-
роду которого никто из них не мог бы объяснить. Щеки у Скарлетт раскрас-
нелись, глаза жестко поблескивали, она то и дело смеялась. И все радова-
лись ее смеху - ведь уже несколько месяцев никто не слышал его.  А  осо-
бенно приятно это было Джералду. Помолодевшими глазами он следил  за  ее
передвижениями по комнате, и всякий раз, как она проходила мимо, ласково
похлопывал ее по боку. Девушки разволновались, точно готовились на  бал:
отдирали подкладку и резали бархат с таким  рвением,  словно  собирались
шить себе бальные платья.
   Скарлетт едет в Атланту, чтобы занять денег или в крайнем случае  за-
ложить Тару. Ну, и что тут такого страшного, если  даже  придется  зало-
жить? Скарлетт сказала, что они без труда выкупят Тару из урожая будуще-
го года - продадут хлопок, расплатятся, и у них  еще  деньги  останутся;
она сказала это так уверенно, что никому и в голову не пришло спорить  с
ней. А когда ее спросили, у кого она собирается брать в долг, она  отве-
тила: "Любопытному нос прищемили", - ответила так игриво, что все  расс-
меялись и принялись подшучивать и  дразнить  ее:  завела-де  себе  друж-
ка-миллионера.
   - Не иначе как у Ретта Батлера, - лукаво заметила Мелани, и все расс-
меялись еще громче, настолько нелепым показалось им  это  предположение,
ибо все знали, что Скарлетт ненавидит Ретта и если вспоминает о нем,  то
не иначе как об "этом подлеце Ретте Батлере".
   Но Скарлетт не рассмеялась, и Эшли, засмеявшийся было,  умолк,  заме-
тив, какой настороженный взгляд бросила на Скарлетт Мамушка.
   Сьюлин, заразившись царившим в комнате  единодушием,  расщедрилась  и
принесла свой воротничок из ирландских кружев, хотя и несколько поношен-
ный, но все еще прелестный, а Кэррин стала уговаривать Скарлетт надеть в
Атланту ее туфли - это была лучшая пара обуви во всей Таре. Мелани упро-
сила Мамушку не выкидывать бархатные обрезки - она  обтянет  ими  каркас
прохудившейся шляпки, и все так и покатились со смеху, когда она  заяви-
ла, что старому петуху придется, видно, расстаться со своими роскошными,
черно-зелеными с золотом перьями, если он не удерет на болото.
   Скарлетт смотрела на стремительно двигавшиеся пальцы, слышала  взрывы
смеха и со скрытой горечью и презрением поглядывала на окружающих.
   "Ничего они не понимают - ни что происходит со мной, ни с ними  сами-
ми, ни со всем Югом. Они все еще думают, будто ничего страшного не может
с ними случиться, потому что они - это они: О'Хара, Уилксы,  Гамильтоны.
Даже черномазые - и те так думают. Какие же они все идиоты! Никогда  ни-
чего не поймут! Будут думать и жить, как думали и жили всегда,  и  ничто
не способно их изменить. Пусть Мелли ходит в лохмотьях, собирает  хлопок
и даже помогла мне убить человека - ничто не в силах ее изменить.  Такой
она навеки останется - застенчивой, благовоспитанной миссис Уилкс,  иде-
альной леди! И пусть Эшли видел смерть, и воевал, и был ранен, и сидел в
тюрьме, и вернулся в разоренный дом - он останется тем же  джентльменом,
каким был, когда владел Двенадцатью Дубами. Вот Уилл -  тот  другой.  Он
знает, что такое жизнь на самом деле, но Уиллу и терять-то было особенно
нечего. Ну, а что до Сьюлин и Кэррин - они считают, что все это  времен-
но. Они не меняются, не приспосабливаются к новым условиям жизни, потому
что думают: это скоро пройдет. Они считают, что господь бог сотворит чу-
до - для их и только их блага. Ну, а никаких чудес не будет. Если кто  и
сотворит здесь чудо, так это я, когда окручу Ретта Батлера... А  они  не
изменятся. Возможно, они и не могут измениться. Я  -  единственная,  кто
здесь изменился... да и я не изменилась бы, если б жизнь не заставила".
   Наконец Мамушка выставила мужчин из столовой и закрыла за ними дверь,
чтобы можно было начать примерку. Порк повел Джералда  наверх  спать,  а
Эшли с Уиллом остались одни при свете ламп в парадной гостиной.  Некото-
рое время оба молчали - Уилл лишь безмятежно жевал табак, словно  живот-
ное - жвачку. Однако лицо его было отнюдь не безмятежным.
   - Эта поездка в Атланту, - негромко произнес он наконец, - не нравит-
ся мне она. Совсем не нравится.
   Эшли бросил на него быстрый взгляд и тут же отвел глаза; он ничего не
сказал - лишь подумал: не возникло ли у Уилла того же страшного подозре-
ния, какое мучило его. Да нет, не может быть. Уилл же не знает, что про-
изошло днем во фруктовом саду и до какого отчаяния  дошла  Скарлетт.  Не
мог Уилл заметить и того, как изменилось лицо Мамушки при  упоминании  о
Ретте Батлере, да и вообще Уилл ничего не знает ни про деньги Ретта,  ни
про то, какая у него скверная репутация. Во всяком  случае,  Эшли  каза-
лось, что Уилл не может этого знать; правда, с тех пор как Эшли поселил-
ся в Таре, он заметил, что и Уилл и Мамушка знают много  такого,  о  чем
никто им не говорил, - они просто чувствуют, когда и что происходит. А в
воздухе сейчас было что-то зловещее - какая именно беда нависла над  ни-
ми, Эшли не знал, но понимал, что спасти от нее Скарлетт он не в  силах.
Взгляды их за весь этот вечер ни разу не встретились, однако ее  жесткая
бурлящая веселость пугала его. Терзавшее  его  подозрение  было  слишком
ужасно - он не мог даже высказать его вслух. Не имеет он  права  так  ее
оскорбить - спросив напрямик. Он крепко сжал кулаки. Нет у  него  такого
права: сегодня днем он утратил все права на нее, навсегда. И теперь  уже
не в состоянии ей помочь. Да и никто не в состоянии. Тут  он  подумал  о
Мамушке,  о  том,  с  какой  мрачной  решимостью  она  резала  бархатные
портьеры, и на душе у него стало чуть легче. Мамушка  уж  позаботится  о
Скарлетт, независимо от того, хочет этого Скарлетт или нет.
   "А виноват во всем я, - в отчаянии подумал он.  -  Я  толкнул  ее  на
это".
   Он вспомнил, как она, распрямив плечи, уходила от него из  фруктового
сада, вспомнил, как упрямо была вскинута ее голова. И всем сердцем потя-
нулся к ней, раздираемый сознанием своей беспомощности, снедаемый восхи-
щением перед нею. Он знал,  что  в  ее  словаре  нет  такого  выражения:
"бесстрашный воитель", - знал, что она непонимающе посмотрела бы на  не-
го, если бы он сказал, что не встречал более бесстрашного воителя.  Знал
Эшли и то, что сказки он ей, как много в ее поступках истинного бесстра-
шия, она бы его не поняла. Он знал, что она умеет смотреть жизни в лицо,
упорно борется, преодолевая встающие на пути  препятствия,  штурмует  их
решительно, не думая о возможности поражения, и продолжает бороться, да-
же когда поражения не избежать.
   Но за эти четыре года он встречал и других людей,  которые  отказыва-
лись признать поражение, - людей, весело  шедших  навстречу  собственной
гибели, ибо это были бесстрашные люди. И, однако, они тоже терпели пора-
жение.
   И сейчас, глядя на Уилла, сидевшего напротив него в полутемной гости-
ной, Эшли думал, что действительно никогда еще не встречал человека  бо-
лее отважного, чем Скарлетт О'Хара, решившая  завоевать  мир  с  помощью
платья из бархатных портьер своей матери и перьев, выдранных из  петуши-
ного хвоста.

   ГЛАВА XXXIII

   Холодный ветер дул не переставая, над  головой  неслись  черно-серые,
как сланец, облака, когда Скарлетт и Мамушка сошли на следующий  день  с
поезда в Атланте. Со времени пожара вокзал так еще и не отстроили, и они
шагали по золе и грязи, покрывавшей  обгорелые  развалины.  По  привычке
Скарлетт окинула взглядом площадь, выискивая коляску тети Питти с дядюш-
кой Питером на козлах, ибо они всегда встречали ее, когда  она  в  войну
приезжала в Атланту из Тары. Но она тут же спохватилась  и  презрительно
фыркнула, поражаясь собственной рассеянности. Как же мог Питер ее встре-
чать, когда она не предупредила тетю Питти о своем приезде, а кроме  то-
го, Скарлетт вспомнила, что в одном из своих писем тетушка  сетовала  на
то, что пала их лошадка, которую Питер "приобрел" в Мейконе,  когда  они
по окончании войны возвращались в Атланту.
   Скарлетт внимательно оглядывала вытоптанную, изрытую колеями площадку
перед вокзалом, выискивая, нет ли экипажа кого-нибудь из друзей или зна-
комых, кто мог бы подвезти ее до дома тети Питти, но на нее смотрели чу-
жие черные и белые лица. Наверное, ни у кого из ее старых  друзей  и  не
осталось теперь колясок, если то, что писала тетя Питти, - правда.  Вре-
мена настали такие тяжелые, что даже челядь трудно было держать  и  кор-
мить, не говоря уже о животных. Большинство друзей тети Питти, как и она
сама, ходили теперь пешком.
   Два-три фургона грузились у товарных вагонов; кроме них, стояло  нес-
колько забрызганных грязью бричек с какими-то отпетыми парнями  на  коз-
лах, да еще карета и коляска, в которой сидела хорошо одетая  женщина  и
офицер-янки. При виде его мундира Скарлетт чуть не задохнулась: хотя те-
тя Питти писала, что в Атланте стоит гарнизон и на улицах полно  солдат,
вид синего мундира несказанно поразил и испугал Скарлетт. Ей вдруг пока-
залось, что все еще идет война и что этот человек  сейчас  накинется  на
нее, ограбит, оскорбит.
   Народу на платформе почти не было, и Скарлетт вспомнилось то  утро  в
1862 году, когда она, юная вдова, приехала в Атланту, вся в черном  кре-
пе, злясь на себя за нудный траур. Перед ней словно ожил тот день:  шум-
ная толпа, фургоны, коляски, санитарные повозки, кучера  ругаются,  кри-
чат, знакомые окликают друг друга. Она вздохнула с тоской: где  оно,  то
веселое возбуждение, которое царило в первые дни войны; подумала о  том,
какой путь предстоит ей проделать до дома тети  Питти  пешком,  и  снова
вздохнула. Правда, она надеялась, что на Персиковой улице  встретит  ко-
го-нибудь из знакомых, кто подвезет их с Мамушкой.
   Пока она стояла так, озираясь по сторонам, светлокожий  негр  средних
лет, сидевший на козлах кареты, подъехал к ней и, перегнувшись, спросил:
   - Коляску, леди? Два куска - отвезу куда хотите в Тланте.
   Мамушка бросила на него испепеляющий взгляд.
   - Наемный экипаж?! - возмутилась она. - Да ты что, ниггер, не видишь,
кто мы?
   Мамушка, конечно, была из деревни, но, во-первых, она не всегда  жила
в деревне, а, во-вторых, знала, что ни одна добродетельная  женщина  ни-
когда не поедет в наемном экипаже, тем более в карете без сопровождающе-
го родственника-мужчины. Даже присутствие прислуги-негритянки  не  могло
спасти положение. И Мамушка свирепо посмотрела на Скарлетт, которая явно
колебалась, с вожделением глядя на карету.
   - Пошли отсюда, мисс Скарлетт! Наемный экипаж, да еще вольный ниггер!
Нечего сказать, хорошо мы будем выглядеть!
   - Никакой я не вольный ниггер, - возмутился кучер. - Я человек старой
мисс Тэлбет, и карета эта ее, а езжу я в ней, чтоб для нас заработать.
   - Это что еще за мисс Тэлбет?
   - Мисс Сьюзен Тэлбет из Милледжвилла. Мы все  сюда  перебрались,  как
старого хозяина убили.
   - Вы ее знаете, мисс Скарлетт?
   - Нет, - с сожалением отозвалась Скарлетт. - Я очень мало  кого  знаю
из Милледжвилла.
   - Тогда мы пойдем пешком, - решительно заявила Мамушка. - Езжай, ниг-
гер, езжай.
   Она подхватила саквояж, в котором хранилось  новое  бархатное  платье
Скарлетт, ее чепец и ночная рубашка, сунула под мышку аккуратный  узелок
с собственными пожитками и повела Скарлетт по мокрой угольной пыли,  ус-
тилавшей площадь. Скарлетт, хоть и предпочла бы ехать в экипаже, не ста-
ла спорить с Мамушкой, так как не хотела вызывать  ее  недовольство.  Со
вчерашнего дня, когда Мамушка застала свою любимицу в гостиной с бархат-
ными портьерами в руках, из глаз ее не исчезало настороженное выражение,
которое было совсем не по душе Скарлетт. Нелегко будет  укрыться  от  ее
бдительного ока, и Скарлетт решила до поры до времени без крайней надоб-
ности не подогревать боевого духа Мамушки.
   Они шли но узкому тротуару в направлении Персиковой улицы, и Скарлетт
с грустью и болью в душе видела, как изменилась, опустела Атланта -  она
помнила совсем другой город. Они прошли мимо того места, где раньше сто-
яла гостиница "Атланта", в которой, бывало, жили Ретт и дядя Пспри, - от
элегантного дома остался  лишь  почерневший  остов.  Склады,  тянувшиеся
прежде вдоль железнодорожных путей на добрые четверть мили  и  хранившие
толпы "сенного снаряжения, так и  не  были  восстановлены  нить  прямоу-
гольники фундаментов уныло чернели под сумрачным небом.  Железнодорожная
колея без этих зданий и без сгоревшего депо, скрывавших ее от глаз, выг-
лядела голой и беззащитной. Где-то среди этих развалин,  неразличимые  в
общем хаосе, лежали остатки ее склада, унаследованного от Чарлза  вместе
с землей. Налог за участок в прошлом году заплатил дядя Генри. Со време-
нем деньги придется ему вернуть. Об этом тоже надо помнить.
   Но вот они свернули на Персиковую улицу, Скарлетт посмотрела в напря-
жении Пяти Углов и даже вскрикнула от ужаса. Хотя Фрэнк  и  говорил  ей,
что город сожжен, она не представляла себе такого полного опустошения. В
ее памяти любимый город по-прежнему был густо  застроен  красивыми  эле-
гантными домами и общественными зданиями. А сейчас  и  персиковая  улица
лежала перед ней такая пустынная, настолько  лишенная  знакомых  примет,
что Скарлетт казалось - она видит ее впервые. Эта грязная улица, по  ко-
торой она тысячу раз проезжала во время войны, вдоль которой, побрав го-
лову в плечи, бежала гонимая страхом но время осады, когда  вокруг  рва-
лись снаряды, эта улица, которую она в последний раз видела в спешке,  в
волнении и лихорадке отступления, - эта улица выглядела сейчас настолько
чужой, что слезы подступили к глазам Скарлетт.
   Хотя немало новых зданий выросло за год, истекший  с  той  поры,  как
солдаты Германа покинули горящий город, а конфедераты вернулись, у  Пяти
Углов все еще были пустые участки, где среди мусора, сухостоя и сорняков
высились горы битого, опаленного огнем кирпича. Кое-где, правда,  сохра-
нились остатки домов, которые она помнила, - кирпичные стены  без  крыш,
зияющие пустотой оконные проемы, сквозь которые глядел серый  свет  дня,
одиноко торчащие трубы. Время от времени взгляд Скарлетт с удовольствием
обнаруживал знакомый магазинчик, более или менее уцелевший от снарядов и
огня и теперь восстановленный, -  новая  кирпичная  кладка  ярко-красным
пятном выделялась на почерневших старых стенах. С фасадов новых  магази-
нов, из окон новых контор ее приветствовали  имена  людей,  которых  она
знала, но куда чаще встречались имена незнакомые -  десятки  неизвестных
врачей, адвокатов, торговцев хлопком. Когда-то она знала  почти  всех  в
Атланте, и вид такого множества неизвестных имен нагнал на  нее  уныние.
Но она тут же воспряла духом при виде новых зданий, выросших вдоль  ули-
цы.
   Десятки новых зданий, и среди них -  даже  трехэтажные!  Повсюду  шло
строительство: глядя вдоль улицы и пытаясь привыкнуть к виду  новой  Ат-
ланты, Скарлетт слышала столь приятный уху стук молотков и визг пил, ви-
дела леса и людей, карабкавшихся вверх по лестницам с грузом кирпича  на
плечах. Она смотрела на любимую улицу, и глаза ее наполнялись слезами.
   "Они сожгли тебя, - думала она, - и ты лежала в развалинах.  Но  сте-
реть тебя с лица земли они не смогли. Нет, не смогли. И ты вновь  подни-
мешься, такая же широкая и нарядная, как была когда-то!"
   Шагая по Персиковой улице в сопровождении Мамушки,  семенившей  рядом
вперевалку, Скарлетт обнаружила,  что  народу  на  тротуарах  ничуть  не
меньше, чем во время войны, что жизнь кипит и бурлит в  этом  возрождаю-
щемся городе, и кровь закипела в ее жилах - как тогда, давно, когда  она
впервые приехала к тете Питти. Казалось, ничуть не меньше повозок  подс-
какивало и подпрыгивало на грязных рытвинах и ухабах -  только  не  было
среди них санитарных фургонов с конфедератами, - и ничуть не меньше  ло-
шадей и мулов было привязано к столбам у деревянных навесов над входом в
магазины. Однако лица людей, заполнявших тротуары, были столь же  непри-
вычны для Скарлетт, как и большинство фамилий на вывесках,  -  это  были
люди новые: неотесанные грубые мужчины, безвкусно одетые женщины. И чер-
ным-черно от негров - они стояли без дела, подпирая стены, или сидели на
краю тротуара, глядя на проезжавшие мимо коляски с наивным  любопытством
детей, впервые попавших в цирк.
   Вот они, наши вольные ниггеры, - фыркнула Мамушка. - Понаехали из де-
ревень - должно, в жизни и коляски-то не видали. А уж до чего  рожи  на-
хальные.
   И в самом деле нахальные, подумала Скарлетт,  ибо  они  беззастенчиво
разглядывали ее; впрочем, она тотчас забыла  о  них,  вновь  потрясенная
обилием синих мундиров. Город был полон солдат-янки: пешие,  верхами,  в
армейских фургонах, они были всюду - слонялись без дел; по улицам, выхо-
дили пошатываясь из салунов.
   "Никогда я не привыкну к их виду, - подумала Скарлетт, сжимая кулаки.
- Никогда!" И бросила через плечо:
   - Поторопись-ка, Мамушка, давай выбираться из толпы.
   - Вот только уберу с дороги это черное отродье, - громко заявила  Ма-
мушка и так замахнулась саквояжем на чернокожего паренька, лениво  выша-
гивавшего перед ней, что он отскочил в сторону. - Не нравится  мне  этот
город, мисс Скарлетт. Слишком в нем много янки и всякой вольной шушеры.
   - Конечно, приятнее, где нет такой толпы.  Вот  пройдем  Пять  Углов,
сразу лучше станет.
   Они осторожно перебрались по скользким камням,  специально  брошенным
для пешеходов, через грязную Декейтерскую улицу и  двинулись  дальше  по
Персиковой - здесь народу было уже гораздо меньше. Вот они поравнялись с
часовней Уэсли, возле которой Скарлетт, задыхаясь,  остановилась  в  тот
день в 1864 году, когда бежала за доктором Мидом, - она взглянула на ча-
совню и рассмеялась, громко, отрывисто, невесело. Острые, много повидав-
шие глаза Мамушки вопросительно, с подозрением  посмотрели  на  нее,  но
старуха так и не  сумела  удовлетворить  свое  любопытство.  А  Скарлетт
вспомнила, как она боялась, и презирала себя сейчас за это. Страх прижи-
мал ее тогда к земле, он разъедал ей внутренности: она была в  ужасе  от
этих янки, в ужасе от предстоящего рождения Бо. Сейчас она лишь дивилась
тому, что была до такой степени напугана - напугана,  как  дитя  громким
шумом. Каким же она была младенцем, если думала, что янки, пожар,  разг-
ром Юга - самое страшное, что ей придется пережить! Какая это чепуха  по
сравнению со смертью Эллин и провалами в памяти Джералда, по сравнению с
голодом и холодом, с тяжелой работой и вечным кошмаром  неуверенности  в
завтрашнем дне. Как просто казалось ей сейчас  проявить  мужество  перед
лицом армии завоевателей и как трудно противостоять опасности,  угрожаю-
щей Таре! Нет, ничто ей больше не страшно - ничто, кроме нищеты.
   На Персиковой улице появилась закрытая  карета,  и  Скарлетт  стреми-
тельно шагнула к краю тротуара, чтобы взглянуть, кто едет, ибо  до  дома
тети Питти все еще оставалось несколько кварталов. Карета поравнялась  с
ними, и они с Мамушкой уже наклонились вперед, а Скарлетт, изобразив  на
лице улыбку, готова была окликнуть возницу, как вдруг в окне  показалась
голова - огненно-рыжая голова в прелестной меховой шапочке. Обе  женщины
мгновенно узнали друг друга, и Скарлетт поспешно шагнула назад. Она  ус-
пела заметить, как, раздув ноздри, презрительно фыркнула  Красотка  Уот-
линг, прежде чем исчезнуть за занавесками. Любопытно, что первым  знако-
мым лицом, которое увидела Скарлетт, было лицо Красотки.
   - Это еще кто такая? - подозрительно спросила Мамушка. - Она вас зна-
ет, а не поклонилась. Вот уж отродясь не видела, чтоб  у  человека  были
такие волосы. Даже у Тарлтонов и то не такие. Похоже... ну, прямо  будто
крашеные!
   - Они и есть крашеные, - отрезала Скарлетт и пошла быстрее.
   - И вы знаетесь с крашеной женщиной? Да кто она  такая,  спрашиваю  я
вас.
   - Падшая женщина, - коротко пояснила Скарлетт, - и я даю тебе  слово,
что не знакома с ней, так что перестань мне докучать.
   - Господи Иисусе! - ахнула Мамушка и, разинув  рот,  с  жадным  любо-
пытством уставилась вслед карете. Она не видела ни одной падшей  женщины
с тех пор, как уехала с Эллин из Саванны, - а было  это  более  двадцати
лет назад, - и сейчас очень жалела, что не пригляделась повнимательнее к
Красотке.
   - Ишь ведь как хорошо одета-то, и карета-то какая  хорошая,  и  кучер
есть, - пробормотала Мамушка. - О чем это господь-то наш думает:  всякие
дурные женщины живут себе припеваючи, а мы, люди праведные, ходим голод-
ные да босые.
   - Господь давно уже перестал о нас думать, - резко бросила  Скарлетт.
- И не смей говорить мне, что мама переворачивается от этих моих слов  в
гробу.
   Скарлетт очень бы хотелось думать, что она и добродетельнее Красотки,
и в других отношениях превосходит ее, но ничего не получалось. Ведь если
ее затея увенчается успехом, она может оказаться в  одном  положении;  с
Красоткой и на содержании у одного и того же человека. И хотя она ничуть
не жалела о своем решении, однако была несколько обескуражена,  ибо  те-
перь оно предстало перед ней в истинном свете. "Сейчас не стану об  этом
думать", - сказала она себе и ускорила шаг.
   Они прошли то место, где был раньше дом доктора Мида, - от него оста-
лись лишь две каменных ступеньки и дорожка, бегущая в никуда. Да и  там,
где прежде стоял дом Уайтингов, была лишь голая земля. Исчезли даже кам-
ни фундамента и кирпичные трубы, зато остались следы от колес  фургонов,
в которых все это увезли. А вот кирпичный дом Элсингов продолжал  стоять
- под новой крышей и с новым вторым этажом. Дом Боннеллов, неуклюже под-
латанный, с дощатой крышей вместо черепичной, выглядел все же обитаемым,
несмотря на свой жалкий вид. Но и в том и в другом - ни лица в окне,  ни
человека на крыльце, и Скарлетт даже обрадовалась этому. Ей сейчас ни  с
кем не хотелось говорить.
   А вот показался и дом тети Питти с новой шиферной крышей и ярко-крас-
ными  кирпичными  стенами,  и  сердце  Скарлетт  забилось  живее.  Какое
счастье, что господь не сровнял этот дом с землей - тогда его бы уже  не
отстроить. Со двора выходил дядюшка Питер с корзиной для покупок в руке,
и, когда увидел Скарлетт с  Мамушкой,  спешивших  по  тротуару,  широкая
удивленная улыбка расползлась по его черному лицу.
   "Так бы и расцеловала сейчас этого старого дурака-до чего же  я  рада
его видеть", - подумала Скарлетт обрадовано и крикнула:
   - Скорей беги искать тетину  "обморочную  бутылочку",  Питер!  Это  и
вправду я!
   В тот вечер на ужин у тети Питти были неизбежная мамалыга  и  сушеный
горох, и Скарлетт дала себе слово, что эти два блюда исчезнут с ее  сто-
ла, лишь только у нее заведутся деньги. А деньги у нее будут,  какой  бы
они ни достались ей ценой, - причем столько, чтобы их с  лихвой  хватало
платить налоги за Тару. Так или иначе, рано пли поздно, но у  нее  будет
много денег - она добудет их, даже если придется пойти на убийство.
   Сидя в столовой при желтом свете лампы, она осторожно принялась высп-
рашивать тетю Питти, как обстоят у нее дела с деньгами:  а  вдруг  семья
Чарлза сумеет одолжить ей нужную сумму. Выспрашивала она без  околичнос-
тей, напрямик, но Питти, радуясь возможности поговорить с родным челове-
ком, даже не замечала, что подвергается допросу. И со слезами,  во  всех
подробностях рассказывала о своих бедах. Она просто понять не может, го-
ворила тетя Питти, куда девались деньги и фермы, и участки в городе, но,
так или иначе, все куда-то исчезло. Во всяком случае, так сказал ей бра-
тец Генри. Он не смог заплатить налог на землю, чем она владела, за иск-
лючением этого дома, - все пропало. А ведь дом-то этот-Питти  все  время
об этом помнила - вовсе и не ее, он - собственность Мелани  и  Скарлетт.
Братец Генри еле наскреб денег, чтобы заплатить за него налог. Он, прав-
да, каждый месяц дает ей немного - этим она и живет, и хотя очень унизи-
тельно брать у него деньги, но ничего не поделаешь - приходится.
   - Братец Генри говорит, что и сам не знает, как сведет концы с конца-
ми - такой он тащит воз, да и налоги такие высокие, но, конечно  же,  он
привирает: у него куча денег, просто мне не хочет много давать.
   Но Скарлетт знала, что дядя Генри не привирает. Те  несколько  писем,
которые она получила от него по поводу собственности Чарлза,  доказывали
это. Старый юрист мужественно боролся за то, чтобы спасти хотя бы дом  и
участок, где раньше стоял склад, с тем чтобы у  Скарлетт  и  Уэйда  хоть
что-то осталось. Скарлетт понимала, что он ценой больших лишений  платит
за нее налог.
   "Конечно, никаких денег у него нет, - мрачно раздумывала Скарлетт.  -
Значит, придется вычеркнуть его и тетушку Питти из моего списка. Остает-
ся один только Ретт. Придется мне на это пойти. Надо. Но сейчас не нужно
об этом думать... Нужно завести с тетушкой разговор про  Ретта  и  тогда
как бы между прочим намекнуть, чтоб она пригласила его к себе  на  завт-
ра".
   Скарлетт улыбнулась и сжала в ладонях пухлые ручки тети Питти.
   - Дорогая тетушка, - сказала она, - не будем больше говорить о  таких
огорчительных вещах, как деньги. Давайте забудем о  них  и  поговорим  о
чем-нибудь более  приятном.  Расскажите-ка  мне  лучше  о  наших  старых
друзьях. Как поживает миссис Мерриуэзер и Мейбелл? Я слышала,  ее  креол
благополучно вернулся домой. А как поживают Элсинги и доктор Мид с  суп-
ругой?
   Питтипэт сразу оживилась, детское личико ее разгладилось,  слезы  пе-
рестали капать из глаз. И она дала подробнейший отчет о своих бывших со-
седях: что они делают, что носят, что едят и что думают. С ужасом  расс-
казала о том, как миссис Мерриуэзер и Мейбелл, чтобы свести концы с кон-
цами, - это до того, как Рене Пикар вернулся с войны, - пекли  пироги  и
продавали их солдатам-янки. Подумать только! Случалось, что  человек  до
двадцати стояло на заднем дворе у Мерриуэзеров, дожидаясь, пока испекут-
ся пироги. А теперь, когда Рене вернулся домой, он каждый день ездит  со
своим старым фургоном в лагерь янки и продает солдатам кексы,  пироги  и
воздушные бисквиты. Миссис Мерриуэзер говорит, что  когда  она  немножко
поднакопит денег, то откроет в городе булочную. Питти вовсе не  осуждает
ее, но вообще-то... Что до нее самой, сказала Питти, то она лучше  умрет
с голоду, чем станет продавать что-либо янки. Она взяла себе за  правило
презрительно смотреть на каждого солдата, которого встречает на улице, и
с вызывающим видом переходить на другую сторону, хотя иной раз, добавила
она, в дождливую погоду на другой тротуар не очень-то и перейдешь. Скар-
летт поняла, что мисс Питтипэт ни перед какой жертвой не  остановится  и
даже туфли готова в грязи выпачкать, лишь бы доказать  свою  преданность
Конфедерации.
   Что же до миссис Мид и доктора, то они лишились дома, когда янки  по-
дожгли город, и теперь у них нет ни сил, ни  денег,  чтобы  отстроиться,
тем более что Фил и Дарси - оба погибли. Миссис Мид так  и  сказала:  не
нужен ей дом, - к чему ей дом без детей и внуков?  Остались  они  совсем
одни и живут теперь с Элсингами, которые восстановили поврежденную часть
своего дома. У мистера и миссис Уайтинг там тоже есть комната, да и мис-
сис Боннелл поговаривает о том, чтобы туда переехать,  если  ей  удастся
сдать свой дом в аренду одному офицеру-янки с семьей.
   - Да как же они там все помещаются? - воскликнула Скарлетт. - Ведь  у
миссис Элсинг есть Фэнни и Хью.
   - Миссис Элсинг с Фэнни спят в гостиной, а Хью - на чердаке, -  пояс-
нила Питти, которая знала обо всем, что происходит у ее друзей. - Милоч-
ка, очень мне неприятно говорить тебе это, но... миссис Элсинг  называет
их "платными гостями", а на самом деле, - и тетя Питти тут понизила  го-
лос, - они всего-навсего постояльцы.  Миссис  Элсинг  содержит  пансион!
Ужас какой, верно?
   - А по-моему, это даже очень здорово, - отрезала Скарлетт. -  Я  была
бы только рада, если бы у нас в Таре в прошлом году были "платные гости"
вместо бесплатных. Возможно, теперь мы не были бы такие бедные.
   - Скарлетт, как ты можешь говорить подобные вещи?! Да твоя бедная ма-
тушка в гробу бы перевернулась при одной мысли о том, что в  Таре  берут
деньги за гостеприимство! Конечно, миссис Элсинг просто  вынуждена  была
пойти на такое, потому что, хоть она и шила, а Фэнни расписывала фарфор,
а Хью немножко подрабатывал, продавая дрова,  они  все  равно  не  могли
свести концы с концами. Можешь себе представить, наш дорогой Хью  вынуж-
ден торговать дровами! А ведь он без пяти  минут  адвокат!  Нет,  просто
плакать хочется, как подумаешь о  том,  чем  вынуждены  заниматься  наши
мальчики!
   А Скарлетт видела ряды хлопка под добела  раскаленным  небом  Тары  и
вспоминала, как ломило у нее спину, когда она нагибалась,  собирая  его.
Она вспомнила, какими тяжелыми казались ручки плуга в ее не привыкших  к
труду, натертых до мозолей ладонях, и подумала, что Хью Элсинг не заслу-
живает особого сочувствия. А тетя Питти - какая же  она  наивная  старая
дура: вокруг нее одни развалины, а она - до чего беспечна!
   - Если ему не нравится торговать дровами, так почему же он не займет-
ся юриспруденцией? Или, может быть, в Атланте не стало дел для юристов?
   - Что ты, милочка! В Атланте сколько угодно дел для юристов. Да нынче
почти все друг с другом судятся. Ведь все  вокруг  сожжено,  разграничи-
тельные столбы уничтожены, и никто не знает, где чья земля начинается  и
где кончается. Только денег за ведение дел ни с кого не получишь, потому
что ни у кого их нет. Вот Хью и торгует дровами... Ах, чуть не забыла! Я
не писала тебе? Завтра вечером у Фэнни Элсинг свадьба, ну и, конечно, ты
должна пойти. Миссис Элсинг будет очень рада, если ты придешь, раз ты  в
городе. Надеюсь, у тебя  есть  какое-нибудь  платье,  кроме  этого?  Это
платьице, конечно, тоже очень славное, милочка, но... просто оно слишком
уж поношенное. Ах, у тебя есть красивое платье? Ну, прекрасно, ведь  это
будет первая настоящая свадьба у нас в Атланте с тех пор, как сдали  го-
род. И торт будет, и вино, и танцы потом, хотя, право, не пойму, как Эл-
синги все это осилят: ведь они такие бедные.
   - А за кого выходит Фэнни замуж? Мне казалось, после того как Далласа
Маклюра убили под Геттисбергом...
   - Милочка, не надо осуждать Фэнни. Не все же так чтят память усопших,
как ты - память бедного Чарли. Постой-ка... как же его зовут? Никогда не
помню имен... какой-то Том, кажется. Я хорошо знала  его  матушку  -  мы
вместе  посещали  институт  для  девиц  в  Ла-Грейндже.  Она   была   из
ла-грейнджских Томлинсонов, а ее матушка... постой-ка...  Перкинс?  Пар-
кинс? Паркинсон! Вот именно. Из Спарты. Прекрасная семья, и все же...  я
знаю, что не должна такое говорить, но, право, не понимаю, как Фэнни мо-
жет идти за него замуж.
   - Он что, пьет или...
   - О господи, нет, конечно! Он прекрасный человек, но, видишь ли,  его
ранило в бедро разорвавшимся снарядом и что-то такое случилось с его но-
гами... они у него... они у него, ну мне не хочется такое слово произно-
сить, но он ходит как бы враскорячку. У него такой вульгарный вид, когда
он ходит... словом, не очень это красиво. Просто не понимаю,  зачем  она
его выбрала.
   - Надо же девушкам за кого-то выходить замуж.
   - Да ничего подобного, - раздраженно возразила тетя Питти. - Я вот не
вышла же.
   - Милая тетушка, я вовсе не имела в виду вас!  Все  знают,  каким  вы
пользовались успехом, да и до сих пор еще  пользуетесь!  Взять  хотя  бы
судью Карлтона - какие умильные взгляды он на вас бросал, пока я...
   - Ах, замолчи ты, Скарлетт! Вспомнила про старого дурака! - взвизгну-
ла Питти, и хорошее настроение снова вернулось к ней. -  Но  ведь  Фэнни
пользовалась таким успехом, она могла бы найти себе и  получше  пару,  а
мне что-то не верится, чтобы она любила этого Тома - как  бишь  его.  Не
верю я, чтоб она оправилась после смерти Далласа Маклюра, но она, конеч-
но, не ты, милочка! Ты вот осталась верна нашему дорогому Чарли, а  ведь
могла бы выйти замуж десятки раз. Мыс Мелли часто говорим, как ты  чтишь
его память, а все вокруг считают тебя бессердечной кокеткой.
   Скарлетт пропустила мимо ушей это  бестактное  утверждение  и  весьма
умело повела разговор дальше, расспрашивая Питти то об  одном  знакомом,
то о другом, хоть сама и сгорала от нетерпения  побыстрее  добраться  до
Ретта. Спросить же о нем сразу, едва успев приехать, было  бы  не  умно.
Это значило бы дать пищу уму старушки - и тогда он  мигом  заработает  в
нежелательном направлении. Подозрения у Питти успеют еще  созреть,  если
Ретт откажется жениться.
   А тетя Питти весело болтала, довольная как ребенок, что  у  нее  есть
слушательница. В Атланте творится что-то ужасное, сообщила  она,  а  все
из-за безобразий, чинимых республиканцами. Нет конца их  бесчинствам,  а
самое скверное - они забивают  голову  этим  бедным  черномазым  всякими
вредными мыслями.
   - Ты представляешь, милочка, они хотят, чтобы черномазые  голосовали!
Ты когда-нибудь слышала большую глупость? Правда... не знаю,  конечно...
но если взять, к примеру, дядюшку Питера, так у него куда больше разума,
чем у любого республиканца, да и манеры лучше, но дядюшка Питер, конечно
же, слишком хорошо воспитан, чтобы стремиться голосовать. А  вот  другие
черномазые пришли в великое возбуждение - у них прямо мозги  помутились.
Некоторые совсем обнаглели. Теперь, как стемнеет, по улицам стало  небе-
зопасно ходить и даже днем они, случается, сталкивают  леди  с  тротуара
прямо в грязь. А если какой-нибудь джентльмен вздумает заступиться,  они
его тут же арестуют и... Милочка моя, а я  тебе  говорила,  что  капитан
Батлер в тюрьме?
   - Ретт Батлер?
   Хотя новость была поистине сногсшибательной, тем  не  менее  Скарлетт
обрадовалась тому, что тетя Питти избавила ее от необходимости самой за-
говорить о Ретте.
   - Ну, конечно же! - От волнения щечки тети Питти порозовели и она да-
же выпрямилась на стуле. - В эту самую минуту он сидит в тюрьме  за  то,
что убил негра, и его могут повесить! Представляешь такое - чтоб повеси-
ли капитана Батлера?
   Скарлетт так охнула, что у нее закололо в груди; широко раскрыв  гла-
за, она уставилась на старушку, а та была просто в восторге от впечатле-
ния, которое произвели ее слова.
   - Пока еще ничего не доказано, но кто-то убил черномазого за то,  что
он оскорбил белую женщину. А янки очень злятся, потому что  в  последнее
время убили не одного черномазого нахала. Вина капитана Батлера не дока-
зана, но янки хотят, чтобы это послужило уроком для других ~ так говорит
доктор Мид. Он говорит, что если капитана  Батлера  повесят,  это  будет
первый справедливый поступок, который совершат янки, ну, а я, право,  не
знаю... Подумать только, что капитан Батлер был у нас здесь  неделю  на-
зад, и принес мне в подарок роскошнейшую куропатку, и спрашивал про тебя
- он сказал, что боится, не обидел ли тебя тогда, во время осады, а если
так, теперь ты никогда уже его не простишь.
   - И сколько же они будут держать его в тюрьме?
   - Этого никто не знает. Наверное, пока не повесят, но может, они  еще
не сумеют доказать, что это он убил. Хотя  вообще-то  янки,  похоже,  не
слишком заботятся о том, виновен человек или невиновен, - им лишь бы ко-
го-нибудь повесить. Они так встревожены... - тетя Питти  с  таинственным
видом понизила голос, - ...так встревожены появлением ку-клукс-клана.  А
у вас в деревне он есть? Милочка, я уверена, что есть - просто  Эшли  не
говорит вам, дамам. Члены ку-клукс-клана вроде бы не имеют права расска-
зывать об этом. Они разъезжают по ночам в этаких балахонах, точно приви-
дения, и совершают набеги на "саквояжников", разжиревших на чужом добре,
являются к нахальным неграм. Иной раз они просто попугают и предупредят,
чтоб убирались из Атланты, ну, а если их не послушают, они могут и выпо-
роть, а то, - продолжала шепотом Питти, - даже и убить, а труп бросят на
виду и приколют к нему бумажку с надписью "ку-клукс-клан"... Янки,  само
собой, страшно обозлены и хотят для острастки хоть с  кем-нибудь  разде-
латься... Хью Элсинг, правда, сказал мне, что он думает - не повесят они
капитана Батлера, потому как янки считают, что он знает,  где  находятся
деньги, только не говорит. Вот они и хотят заставить его заговорить.
   - Деньги?
   - Ты разве не знаешь? Я не писала тебе? Дорогая моя, ты просто совсем
замуровала себя в этой Таре! У нас весь город жужжал как улей, когда ка-
питан Батлер вернулся с отличной лошадью, с каретой и с карманами,  пол-
ными денег, в то время как никто из нас не знал, на что  купить  поесть.
Все были просто в ярости - подумать только: этот спекулянт, который веч-
но говорил гадости про Конфедерацию, теперь буквально набит деньгами,  а
мы - нищие. И каждому, конечно, не терпелось узнать, как это он ухитрил-
ся сохранить свои денежки, но ни у кого не  хватило  храбрости  спросить
напрямик, а вот я спросила; он рассмеялся и сказал:  "Можете  не  сомне-
ваться, не честным путем". Ты же знаешь, как трудно из него что-либо вы-
тянуть.
   - Ясное дело, он нажил эти деньги во время блокады...
   - Несомненно, милочка, часть денег он нажил именно так. Но  это  лишь
капля в море по сравнению с тем, какое у этого человека  сейчас  состоя-
ние. Все у нас тут, включая янки, считают, что у него где-то  припрятаны
миллионы долларов золотом, принадлежавшие правительству конфедератов.
   - Миллионы - золотом?
   - А как же, милочка, куда девалось, по-твоему, все золото нашей  Кон-
федерации? У кого-то оно ведь должно же быть, так почему бы не у капита-
на Батлера? Янки считали, что президент Дэвис  забрал  с  собой  золото,
уезжая из Ричмонда, но когда они взяли его в плен, у бедняги не было  ни
цента. Ведь после того как война кончилась, казна-то оказалась пустой, и
все считают, что золото это - у спекулянтов, торговавших во время блока-
ды, только те, конечно, об этом помалкивают.
   - Миллионы - золотом! Но каким же образом?..
   - Разве капитан Батлер не вывозил хлопок тысячами тюков в Англию и  в
Нассау и не продавал его для правительства конфедератов? - с  победонос-
ным видом изрекла Питти. - И свой хлопок,  и  тот,  который  принадлежал
правительству? А ты же знаешь, сколько стоил хлопок в  Англии  во  время
войны! Его хватали по любой цене! Капитан Батлер был доверенным лицом  у
нашего правительства, ему было поручено продавать хлопок и на вырученные
деньги покупать ружья и привозить нам. Ну и вот,  когда  блокада  совсем
сжалась вокруг нас, он уже не мог больше привозить ружья, а до тех  пор,
конечно же, не мог истратить на них и одной сотой денег,  вырученных  за
хлопок, так что в английских банках лежали просто миллионы долларов, ко-
торые внес туда капитан Батлер и другие спекулянты, -  лежали  и  ждали,
когда будет прорвана блокада. Ну, и само собой, деньги они вносили не на
счет Конфедерации. Они вносили их на свое имя, и там эти денежки  так  и
лежат... Когда война кончилась, все только и говорили об этом  и  сурово
осуждали этих спекулянтов, и когда янки арестовали капитана  Батлера  за
убийство черномазого, до них, видно, дошли слухи про золото, и они  тре-
буют от него, чтобы он сказал, где деньги. Понимаешь,  все  фонды  нашей
Конфедерации принадлежат ведь теперь янки - во всяком  случае,  они  так
считают. А капитан Батлер твердит, что знать ничего не  знает...  Доктор
Мид говорит, им все равно надо бы его повесить, да этакий вор  и  спеку-
лянт не заслуживает даже виселицы... О господи, что это с  тобой?!  Тебе
плохо? Неужели тебя так расстроила моя болтовня? Я знала,  что  он  ког-
да-то был твоим ухажером, но я думала, ты давно забыла о нем. Мне  лично
он никогда не нравился - этакий мерзавец...
   - Меня с ним ничто не связывает, - с усилием произнесла Скарлетт. - Я
поссорилась с ним во время осады, после того как  вы  уехали  в  Мейкон.
Где... где же его содержат?
   - В пожарной части, недалеко от городской площади!
   - В пожарной части?
   Тетя Питти закудахтала от смеха.
   - Да, да, в пожарной  части.  Янки  сделали  из  нее  теперь  военную
тюрьму. Янки расположились в палатках на площади вокруг городской  рату-
ши, а пожарная часть - в двух шагах оттуда, на улице, что идет от площа-
ди, вот там капитан Батлер и сидит. Кстати, Скарлетт,  я  вчера  слышала
про капитана Батлера пресмешную историю. Забыла только, кто мне ее расс-
казал. Ты ведь знаешь, каким он всегда был франтом - настоящий денди,  -
теперь же сидит в этой пожарной части, и ему не разрешают мыться,  а  он
каждый день требует, чтоб ему устроили баню; ну и, наконец,  вывели  его
из камеры на площадь, а там стоит такое длинное корыто, из которого  ло-
шадей поят и где в одной и той же воде моется целый полк! Ну, и капитану
Батлеру сказали, что он может там вымыться, а он сказал: нет,  уж  лучше
своя южная грязь, чем грязь янки, ну и...
   Старушка продолжала, захлебываясь, весело лопотать; голосок ее звенел
и звенел, но смысл слов уже не доходил до Скарлетт. Мозгом ее  завладели
две мысли: Ретт куда богаче, чем она предполагала, и он в тюрьме. То об-
стоятельство, что он в тюрьме и, вполне возможно,  будет  повешен,  нес-
колько меняло дело, но меняло в лучшую сторону. Скарлетт мало  заботило,
что Ретта могут повесить. Слишком она нуждалась в деньгах,  и  необходи-
мость достать их была столь настоятельной, столь отчаянной,  что  судьба
Ретта не могла не волновать ее. Однако она склонна была разделять мнение
доктора Мида, что Ретт не заслуживает  даже  виселицы.  Любого  мужчину,
бросившего женщину ночью между двумя сражающимися армиями и  отправивше-
гося, видите ли, воевать ради дела, которое уже проиграно,  -  надо  ве-
шать... Вот если бы ей удалось каким-то образом женить его на себе, пока
он в тюрьме, то после его казни все эти миллионы достались бы ей, ей од-
ной. Если же брак неосуществим, быть может, ей удастся получить  у  него
деньги взаймы, пообещав выйти за него замуж, когда  его  освободят,  или
пообещав... о, что угодно, она готова что угодно ему обещать! А если его
повесят, ей уже не придется расплачиваться за свой долг.
   На какое-то время кипучее воображение представило ей, как она  станет
вдовой благодаря своевременному вмешательству правительства янки. Милли-
оны золотом! Она сможет привести в порядок Тару, и нанять людей, и заса-
дить мили и мили земли  хлопком.  И  она  сможет  нашить  себе  красивых
платьев, и будет есть все, что захочет, - и не только она, но и Сьюлин и
Кэррин. И Уэйда можно будет подкормить, чтобы он стал пухленьким, и теп-
ло его одеть, и нанять ему гувернантку, и потом  отправить  в  универси-
тет... чтобы он не рос босым и неграмотным, как последний бедняк. И мож-
но будет пригласить хорошего доктора наблюдать за папой, ну,  а  Эшли...
О, чего она только не готова сделать для Эшли!
   Тетя Питтипэт внезапно прервала свой монолог, спросив: "Что тебе, Ма-
мушка?!", и Скарлетт, вернувшись на землю из страны грез, увидела Мамуш-
ку, которая стояла в дверях, скрестив на животе руки под  передником,  и
смотрела на нее настороженным, пронизывающим взглядом. Интересно,  поду-
мала Скарлетт, давно ли Мамушка здесь стоит, что она слышала и многое ли
сумела заметить. Должно быть, все, судя по тому, как блестят  ее  старые
глаза.
   - Мисс Скарлетт, видать, устала. Я так думаю, лучше ей лечь.
   - Я в самом деле устала, - сказала Скарлетт, поднимаясь и с  поистине
детской беспомощностью глядя на Мамушку, - и к тому же, боюсь, простуди-
лась. Тетя Питти, вы не рассердитесь, если я завтра проведу весь день  в
постели и не поеду с вами по гостям? Я ведь могу посетить знакомых в лю-
бое время, а мне так хочется пойти завтра вечером на свадьбу Фэнни. Если
же я разболеюсь, то не смогу пойти. К тому же денек в  постели  доставил
бы мне такое удовольствие.
   На лице у Мамушки появилась легкая тревога, когда она  пощупала  руки
Скарлетт и заглянула ей в лицо. Скарлетт и в самом деле выглядела неваж-
но. Возбуждение, вызванное новостями, внезапно прошло,  она  побледнела,
ее лихорадило.
   - Ручки-то у вас, моя ласточка, совсем как лед. Отправляйтесь живо  в
постель, а я заварю вам шафранного чаю и принесу горячий кирпич, чтоб вы
вспотели.
   - Какая же я безголовая! - воскликнула толстушка, вскочила с кресла и
погладила Скарлетт по плечу. - Болтаю без умолку, а о тебе и не подумаю.
Милочка моя, лежи в постели весь завтрашний день и отдыхай - тогда и на-
говоримся всласть... О господи, но ведь я же не смогу быть  с  тобой!  Я
обещала посидеть завтра с миссис Боннелл. Она лежит с гриппом, и повари-
ха ее - тоже. Ах, Мамушка, до чего же я рада, что ты здесь.  Ты  пойдешь
со мной завтра утром и поможешь.
   Мамушка заспешила вслед за Скарлетт вверх по темной лестнице,  встре-
вожено бормоча что-то насчет холодных рук и тонких туфелек; Скарлетт же,
прикинувшись послушной овечкой, была очень довольна тем, как все склады-
вается. Если бы только ей удалось рассеять подозрения Мамушки  и  заста-
вить ее уйти утром из дома, все было бы прекрасно. Сама она тогда отпра-
вилась бы в эту тюрьму к янки повидать Ретта.  Пока  они  взбирались  по
лестнице, издали донеслись слабые раскаты грома, и Скарлетт,  остановив-
шись на хорошо знакомой площадке, подумала, что это  совсем  как  грохот
пушек во время осады. И вздрогнула. Отныне гром,  видимо,  всегда  будет
напоминать ей канонаду и войну.

   ГЛАВА XXXIV

   На следующее утро солнце то светило, то скрывалось за облаками  и  от
резкого ветра, стремительно гнавшего по небу  темные  тучи,  постукивали
рамы и слабо завывало в трубе.  Скарлетт  быстро  пробормотала  молитву,
возблагодарив господа за то, что дождь прекратился, ибо вечером она дол-
го лежала без сна, слушая, как капли стучат по стеклу,  и  понимая,  что
это гибель для ее бархатного платья и новой шляпки. Теперь  же,  увидев,
что солнце то и дело проглядывает сквозь облака, Скарлетт воспрянула ду-
хом. Она с трудом заставила себя лежать, изображая слабость  и  покашли-
вая, пока тетя Питти, Мамушка и дядюшка Питер не отбыли  к  миссис  Бон-
нелл. Когда же, наконец, внизу хлопнула калитка и  Скарлетт  осталась  в
доме одна, если не считать кухарки, распевавшей  на  кухне,  она  тотчас
выпрыгнула из постели и, кинувшись к шкафу, сняла с крючков свои наряды.
   Сон освежил ее и придал сил, а твердая решимость, укрепившаяся в  ду-
ше, пробудила отвагу. Уже сама перспектива поединка умов, схватки с муж-
чиной, любым мужчиной, воодушевляла ее, а сознание, что после всех  этих
месяцев бесконечных разочарований она, наконец, встретится лицом к  лицу
с вполне определенным противником, которого  ей  предстоит  собственными
силами выбить из седла, наполняло Скарлетт бурлящей энергией.
   Одеваться самой, без помощи Мамушки,  было  трудно.  Но  наконец  все
крючки были застегнуты, и, надев щегольскую шляпку с  перьями,  Скарлетт
вбежала в комнату тети Питти, чтобы посмотреться в большое  зеркало.  До
чего прелестно она выглядит! Петушиные перья придавали ей этакий  задор-
ный вид, а тускло-зеленый бархат шляпки выгодно оттенял глаза, и они ка-
зались удивительно яркими, почти как изумруды. Платье было тоже  несрав-
ненной красоты - оно выглядело на редкость богато и нарядно и  в  то  же
время благородно! Как чудесно  снова  иметь  красивое  платье.  Скарлетт
пришла в такой восторг от своего вида, - как она хороша,  как  соблазни-
тельна! - что вдруг наклонилась и поцеловала свое отражение в зеркале  и
тут же рассмеялась собственной глупости. Она взяла кашемировую шаль  Эл-
лин и накинула на плечи, но краски у старой материи поблекли и не  соче-
тались с платьем цвета зеленого мха, вид у Скарлетт сразу стал  какой-то
убогий. Тогда она открыла шкаф тети Питти и, достав  черную  накидку  из
тонкого сукна, которую Питти носила только  по  воскресеньям,  набросила
ее. Потом вдела в уши бриллиантовые сережки, привезенные из Тары, и, от-
кинув голову, посмотрела, какое это производит впечатление. Сережки при-
ятно звякнули - это очень понравилось  Скарлетт,  и  она  решила  почаще
вскидывать голову, когда будет с Реттом. Танцующие сережки всегда  прив-
лекают взгляд мужчины и придают женщине задорный вид.
   Какая обида, что у тети Питти нет других  перчаток,  кроме  тех,  что
сейчас на ее пухленьких ручках! Ни одна женщина не может чувствовать се-
бя настоящей леди без перчаток, но у Скарлетт их вообще не  было  с  тех
пор, как она покинула Атланту, а за долгие месяцы тяжелого труда в  Таре
руки ее огрубели, и вид у них сейчас был далеко не привлекательный.  Что
ж, ничего не поделаешь. Придется взять маленькую котиковую муфточку тети
Питти и спрятать в нее руки. Да, вот теперь она выглядит вполне элегант-
но. Никто, глядя на нее, не заподозрит, что бедность и нужда стоят у нее
за спиной.
   А ведь так важно, чтобы Ретт этого не заподозрил. Он  должен  думать,
что только нежные чувства привели ее к нему.
   Она на цыпочках спустилась по лестнице и  вышла  из  дома,  пользуясь
тем, что кухарка беспечно распевала во все горло у себя на кухне.  Скар-
летт заспешила по улице Булочников, чтобы избежать всевидящего ока сосе-
дей. Она свернула на Плющовую улицу, присела на тумбу коновязи, стоявшую
перед сожженным домом, и стала ждать, не появится ли какая-нибудь карета
или фургон, которые подвезли бы ее. Солнце то заходило  за  стремительно
мчавшиеся тучи, то снова показывалось, ярко освещая улицу, но  не  давая
тепла, ветер трепал кружева ее панталон. На  улице  оказалось  холоднее,
чем думала Скарлетт, и она, дрожа от холода и нетерпения, плотнее  заку-
талась в тонкую накидку тети Питти. Она уже совсем собралась  было  дви-
нуться пешком в долгий путь через весь город к лагерю  янки,  как  вдруг
показался старенький, видавший виды фургон. На козлах, жуя табак и пого-
няя еле передвигавшего ноги старого мула, сидела старуха; из-под  обвис-
шей оборки поношенного чепца выглядывало обветренное лицо. Она направля-
лась в сторону городской ратуши и, поворчав, согласилась подвезти  Скар-
летт. Однако платье, шляпка и муфточка Скарлетт явно  произвели  на  нее
неблагоприятное впечатление.
   "Она решила, что я из гулящих, - подумала Скарлетт. - И пожалуй, пра-
ва!"
   Когда они наконец добрались до городской площади и перед ними  возник
высокий белый купол ратуши, Скарлетт поблагодарила женщину, слезла с ко-
зел и посмотрела ей вслед. Осторожно оглядевшись,  чтобы  проверить,  не
видит ли кто, она пощипала себе щеки, чтобы немножко их  подрумянить,  и
покусала губы, чтобы к ним прилила кровь. Потом поправила шляпку,  приг-
ладила волосы и окинула взглядом площадь. Двухэтажная ратуша из красного
кирпича выстояла во время пожара. Но сейчас под серым небом она выгляде-
ла запущенной и никому не нужной. Вокруг здания ряд за рядом стояли  ар-
мейские палатки, потрепанные, забрызганные грязью. Всюду полно было сол-
дат-янки, и Скарлетт неуверенно поглядывала на них,  чувствуя,  что  му-
жество начинает ее покидать. Как найти Ретта в этом вражеском стане?
   Она посмотрела вдоль улицы - туда, где высилась пожарная каланча, - и
увидела, что широкие створчатые двери ее закрыты и заперты тяжелыми  за-
совами, у каждой стены прохаживаются двое часовых. И Ретт - там. Но  что
ей сказать солдатам-янки? И что они скажут ей? Она распрямила плечи. Ес-
ли уж она не побоялась убить янки, так нечего бояться с ними  разговари-
вать.
   Она осторожно перешла грязную улицу по камням для пешеходов и зашага-
ла дальше, пока часовой в синей шинели, застегнутой от ветра на все  пу-
говицы, не остановил ее.
   - Вам что-нибудь надо здесь, мэм? - Голос звучал с непривычным  сред-
незападным акцентом, но обратился к ней солдат вежливо и почтительно.
   - Я хочу повидать одного человека, который сидит под арестом.
   - Ну, не знаю, - сказал часовой и почесал в голове. - Не  очень-то  у
нас любят посетителей и вообще... - Он умолк на середине фразы,  вгляды-
ваясь в ее лицо. - О господи, милая дамочка! Не надо плакать! Сходите  в
штаб караульной службы и спросите у наших офицеров. Уж я думаю, они раз-
решат вам повидать его.
   Скарлетт, и не собиравшаяся плакать, тотчас расплылась в улыбке. Сол-
дат повернулся и окликнул другого  часового,  медленно  прохаживавшегося
вдоль стены:
   - Эй, Билл! Поди-ка сюда.
   Второй часовой, рослый малый в синей шинели, шагавший ссутулясь и так
вобрав голову в плечи, что его черные усы, казалось, росли прямо из  во-
ротника, двинулся по грязи к ним.
   - Отведи дамочку в штаб.
   Скарлетт поблагодарила солдата и пошла следом за своим провожатым.
   - Смотрите не подверните ногу, когда будете переходить по камням  че-
рез улицу, - сказал солдат, беря ее под локоть. - И поднимите-ка юбки, а
то выпачкаете их в грязи.
   Голос, звучавший сквозь усы, был тоже гнусавый, но мягкий,  приятный,
а рука, почтительно поддерживавшая ее под локоть, - твердая. А эти  янки
не так уж и плохи!
   - И холоднющий же сегодня день для прогулок, леди, - сказал солдат. -
Издалека вы притопали?
   - О да, с другого конца города, - сказала она, почувствовав  располо-
жение к этому человеку с мягким голосом.
   - Погодка-то для прогулок не больно  подходящая,  леди,  -  неодобри-
тельно заметил солдат, - да еще когда столько народу гриппом  больны.  А
вот и командный пост, леди... Что это с вами?
   - Этот дом... В этом доме - ваш штаб? - Скарлетт посмотрела  на  пре-
лестное старинное здание, выходившее фасадом на площадь, и чуть не расп-
лакалась. Здесь во время войны она танцевала на стольких балах  и  вече-
ринках Это был чудесный веселый дом, а теперь... теперь над  ним  разве-
вался большущий флаг Соединенных Штатов
   - Что с вами?
   - Ничего... только... только... я знала людей, которые жили здесь.
   - Что ж, жаль, конечно. Думаю, они и сами не узнали  бы  сейчас  свой
дом, потому как внутри все ободрано А теперь идите туда, мэм, и спросите
капитана,
   Скарлетт поднялась по ступенькам, ласково поглаживая рукой поломанные
белые перила, и толкнула входную дверь. В холле было  темно  и  холодно,
как в склепе; продрогший часовой стоял, прислонясь к закрытым раздвижным
дверям, которые в лучшие времена вели в столовую.
   - Я хочу видеть капитана, - сказала Скарлетт.
   Часовой раздвинул двери, и она вошла в комнатусердце ее учащенно  би-
лось, лицо пылало от волнения и замешательства. В комнате стоял  спертый
дух - пахло дымом, табаком, кожей, мокрым сукном мундиров и немытыми те-
лами. Она как в тумане увидела голые стену с ободранными кое-где обоями,
ряды синих шинелей и широкополых шляп, висевших на крючках, яркий  огонь
в камине, длинный стол, заваленный бумагами, и нескольких офицеров в си-
ней форме с медными пуговицами.
   Скарлетт судорожно глотнула и почувствовала, что обрела голос. Только
не показать этим янки, что она боится. Она должна выглядеть и  держаться
как можно лучше и независимее.
   - Капитан?
   - Ну, я - капитан, - сказал толстяк в расстегнутом мундире.
   - Я хочу видеть вашего арестанта - капитана Ретта Батлера.
   - Опять Батлера? Ну, и спрос же на этого мужика, - расхохотался капи-
тан, вынимая изо рта изжеванную сигару. - Вы ему родственницей  приходи-
тесь, мэм?
   - Да... я его... его сестра.
   Он снова расхохотался.
   - Много же у него сестер, одна была тут как раз вчера.
   Скарлетт вспыхнула. Наверняка какая-нибудь из этих тварей, с которыми
водится Ретт, - должно быть, Уотлинг. Ну и, конечно,  янки  решили,  что
она - такая же. Нет, это невыносимо. Даже ради Тары не станет  она  тер-
петь оскорбления и не пробудет здесь больше ни минуты. Она было поверну-
лась и с гневным видом взялась за ручку двери, но рядом с ней уже  стоял
другой офицер. Он был молодой, гладко выбритый, с добрыми шустрыми  гла-
зами.
   - Минуточку, мэм. Может быть, вы присядете и погреетесь у огня?  А  я
сходку и выясню, что можно для вас сделать. Как вас зовут? Он  отказался
видеть ту... даму, которая приходила вчера.
   Бросив сердитый взгляд на незадачливого толстяка  капитана,  Скарлетт
опустилась в предложенное кресло и назвала себя. Приятный молодой офицер
накинул шинель и вышел из комнаты, а  остальные  столпились  у  дальнего
конца стола и принялись тихо переговариваться,  время  от  времени  тыча
пальцем в бумаги. Скарлетт с облегчением протянула ноги к огню и  только
тут почувствовала, как они застыли, пожалела, что не подумала  подложить
картонку в туфлю, на подошве которой была дырка. Через  некоторое  время
за дверью послышались голоса, и до нее донесся смех Ретта. Дверь  откры-
лась, в комнату ворвалось дыхание холодного воздуха,  и  появился  Ретт,
без шляпы, в небрежно наброшенной на плечи длинной накидке. Он был гряз-
ный, небритый, без галстука и все же элегантный; при виде Скарлетт  чер-
ные глаза его радостно сверкнули.
   - Скарлетт!
   Он схватил обе ее руки, и, как всегда при его прикосновении, ее обда-
ло жаром. Не успела она опомниться, как он нагнулся и поцеловал ее в ще-
ку, слегка щекотнув кончиками усов. Скарлетт вздрогнула, и почувствовав,
что она пытается отстраниться, он обхватил ее за плечи и сказал:  "Милая
моя сестренка!" - и усмехнулся, глядя на нее сверху вниз  и  наслаждаясь
ее беспомощностью, ибо она ведь не могла отклонить его  ласку.  Скарлетт
невольно рассмеялась: лихо он воспользовался своим преимуществом.  Прож-
женный негодяй! И тюрьма ни чуточки его не изменила.
   Толстяк капитан, не вынимая изо  рта  сигары,  буркнул  шустроглазому
офицеру:
   - Не по правилам. Он должен находиться в каланче. Ты же  знаешь  при-
каз.
   Да будет тебе, Генри, дамочка замерзла бы там.
   Ну, ладно, ладно! Ты отвечаешь.
   - Заверяю вас, джентльмены, - сказал Ретт, поворачиваясь к ним, но не
выпуская из объятий Скарлетт, - моя... сестренка не принесла мне ни  пи-
лы, ни напильника, с помощью которых я мог бы бежать.
   Все рассмеялись, и Скарлетт быстрым взглядом  окинула  комнату.  Силы
небесные, неужели ей придется разговаривать с Реттом в присутствии шести
офицеров-янки! Неужели он такой опасный  преступник,  что  должен  нахо-
диться все время под наблюдением? Заметив ее волнение, предупредительный
офицер распахнул какую-то дверь и тихо сказал что-то двум солдатам,  ко-
торые тотчас вскочили на ноги при его появлении. Они взяли свои ружья  и
вышли в холл, закрыв за собой дверь.
   - Если хотите, можете посидеть здесь, в канцелярии, - предложил моло-
дой капитан, - но не пытайтесь бежать через ту дверь. Снаружи стоят сол-
даты.
   - Видишь, Скарлетт, какой я отпетый тип, - сказал  Ретт.  -  Спасибо,
капитан. Вы очень добры.
   Он небрежно кивнул капитану и, взяв Скарлетт за  локоть,  втолкнул  в
грязную канцелярию. Комната эта не сохранилась в  памяти  Скарлетт,  она
запомнила лишь, что там было тесно, темно, отнюдь не тепло, на  ободран-
ных стенах висели какие-то написанные от руки бумаги, а стулья были  об-
тянуты невыделанной воловьей кожей.
   Затворив дверь, Ретт стремительно шагнул к Скарлетт и  склонился  над
ней. Понимая, чего он хочет, она поспешно отвернула голову, но при  этом
кокетливо взглянула на него краешком глаза.
   - Могу я, наконец, по-настоящему вас поцеловать?
   - В лоб - как положено примерному братцу, - с притворной  скромностью
сказала она.
   - В таком случае нет, благодарю. Я предпочитаю подождать в надежде на
лучшее. - Взгляд его остановился на ее губах. - Но как это все же  мило,
что вы пришли навестить меня, Скарлетт! Вы первая из почтенных  горожан,
кто нанес мне визит в моем заточении, а когда сидишь в тюрьме,  особенно
ценишь друзей. Давно вы в городе?
   - Со вчерашнего дня.
   - И уже сегодня утром отправились ко мне? Ну, моя дорогая, это  более
чем мило с вашей стороны. - И глядя на нее сверху вниз, он  улыбнулся  с
искренней радостью - такой улыбки она никогда еще у него  не  видала.  И
Скарлетт улыбнулась про себя, чувствуя, как нарастает в ней возбуждение,
а сама потупилась с притворным смущением.
   - Конечно, я сразу же поехала к вам. Тетя Питти  рассказала  мне  про
вас вчера вечером, и я... ну, просто глаз всю ночь не могла сомкнуть  от
ужаса. Ретт, я так огорчена!
   - Да что вы, Скарлетт!
   Он произнес это тихо, но таким дрогнувшим голосом, что она  взглянула
ему в лицо - в нем не было ни тени обычного цинизма и столь хорошо  зна-
комой насмешки. Он смотрел на нее в упор, и она, уже действительно  сме-
шавшись, опустила под его взглядом глаза. Все выходило куда  лучше,  чем
она могла надеяться.
   - Стоило сесть в тюрьму, чтобы увидеть вас снова и  услышать  от  вас
такие слова. Я просто ушам своим не поверил,  когда  мне  сообщили  ваше
имя. Видите ли, я не ожидал, что вы когда-либо простите мне  то,  как  я
поступил тогда ночью, на дороге у Раф-энд-Реди. Но насколько я  понимаю,
этот ваш визит означает, что вы простили меня?
   Скарлетт почувствовала, как даже сейчас, через столько  времени,  при
одной мысли о той ночи в ней закипает гнев, но она подавила его и  трях-
нула головой, чтобы затанцевали сережки.
   - Нет, я вас не простила, - сказала она и надула губки.
   - Еще одна надежда лопнула. И это после того, как я добровольно пошел
сражаться за родину и сражался босой, на снегу под  Франклином,  да  еще
вдобавок ко всем мукам подцепил чудовищную дизентерию!
   - Я не желаю слышать о ваших... муках, - сказала она все с той же на-
дутой миной, но уже улыбаясь ему краешком чуть раскосых глаз. - Я и сей-
час считаю, что вы
   В ту ночь вели себя отвратительно, и не собираюсь вас  прощать.  Бро-
сить меня одну - ведь со мной что угодно могло случиться!
   - Но с вами же ничего не случилось. Так что видите, моя  вера  в  вас
была оправдана. Я знал, что вы благополучно доберетесь домой. И не зави-
дую я тому янки, который попался бы вам на пути!
   - Ретт, ну какого черта вы сделали эту глупость и в последнюю  минуту
записались в армию - вы же прекрасно понимали, что нам  крышка?!  И  это
после всего, что вы говорили про идиотов, которые идут подставлять  себя
под пули!
   - Пощадите, Скарлетт! Я от стыда сгораю, думая об этом.
   - Что ж, я рада слышать, что вам стыдно вспоминать, как вы  поступили
со мной.
   - Вы неверно меня поняли. К великому сожалению, я вынужден  признать:
совесть не мучила меня при мысли, что я вас бросил. Ну, а решение  запи-
саться волонтером... Надо же было додуматься до такого - пойти в армию в
лакированных сапогах и белом чесучевом костюме, с парой дуэльных  писто-
летов за поясом... А эти бесконечные мили, которые я прошагал  по  снегу
босиком, когда сапоги у меня совсем развалились, без пальто, без  еды...
Сам не понимаю, почему я не дезертировал. Все это было сплошным  безуми-
ем. Но видимо, таковы уж мы, южане: это у нас в крови. Не  можем  мы  не
стать на сторону проигранного дела. Впрочем, каковы бы ни были  причины,
подвигшие меня на это, - не важно. Важно, что я прощен.
   - Ничего подобного. Я считаю, что вы просто пес. - Но она так ласково
произнесла последнее слово, что оно прозвучало, как "душка".
   - Не лукавьте. Вы меня простили. Юные леди не просят  часовых-янки  о
свидании с узником просто так - из сострадания - и не являются разодетые
в бархат и перья, с котиковой муфточкой в руках. Ах, Скарлетт,  до  чего
же вы прелестно выглядите! Слава богу, вы не в лохмотьях и не в  трауре.
Мне до смерти надоело видеть женщин в старых вылинявших платьях и всегда
в черном. А вы будто только что вышли из магазина на Рю де-ля-Пэ.  Ну-ка
повернитесь, прелесть моя, и дайте мне вас хорошенько рассмотреть.
   Значит, он заметил платье. Конечно же, заметил - на то он и Ретт. Она
рассмеялась легким переливчатым смехом и повернулась на  цыпочках,  при-
подняв локти и намеренно качнув юбками, чтобы мелькнули отделанные  кру-
жевами панталоны. Черные глаза его вбирали ее всю - от шляпки до  пяток,
взгляд не упускал ничего, этот давно знакомый раздевающий взгляд, от ко-
торого у нее всегда по телу бежал холодок.
   - Вид у вас вполне процветающий и вполне, вполне ухоженный.  И  прямо
скажем: очень аппетитный. Если бы эти янки не стояли за дверью... но вам
ничто не угрожает, моя дорогая. Садитесь. Я не злоупотреблю вашим  дове-
рием, как в последний раз, когда мы виделись с вами. - Он потер  щеку  с
наигранно удрученным видом. - Право же, Скарлетт, вам не кажется, что вы
в ту ночь были чуточку эгоистичны? Вспомните, сколько я для вас  сделал:
рисковал жизнью... украл лошадь - и какую! Бросился защищать Наше  Слав-
ное Дело! И что получил за все свои муки?  Кучу  колкостей  и  увесистую
затрещину.
   Она опустилась на стул. Разговор пошел не совсем так, как она рассчи-
тывала. Ретт показался ей таким милым сначала, явно обрадовался, что она
пришла. Перед ней был не тот отпетый негодяй, каким  она  его  знала,  а
вроде бы вполне пристойный человек.
   - Неужели вы всегда ждете награды за свои труды?
   - Ну конечно! Я же эгоистичное чудовище, как вам, наверное, известно.
Я всегда рассчитываю на оплату малейшей своей услуги.
   Она слегка похолодела от этого признания, но взяла себя в руки и сно-
ва тряхнула серьгами.
   - Да нет, вы совсем не такой плохой, Ретт. Вы просто любите  покрасо-
ваться.
   - Честное слово, вы изменились! - произнес он и расхохотался. - С че-
го это вы стали добропорядочной христианкой? Я следил за вами через мисс
Питтипэт, но она и словом не обмолвилась о том, что вы стали воплощением
женской кротости. Ну, расскажите же мне о себе, Скарлетт.  Как  вы  жили
все это время с тех пор, как мы виделись в последний раз?
   Раздражение и недобрые чувства, которые он неизменно  вызывал  в  ней
прежде, вскипели в ее душе и сейчас; ей захотелось наговорить  ему  кол-
костей, но она лишь улыбнулась, и на щеке ее появилась ямочка. Он  прид-
винул стул и сел совсем рядом, и она, склонясь в его сторону, мягко, как
бы непроизвольно, положила руку ему на плечо.
   - О, я жила премило, спасибо, и в Таре теперь все в порядке. Конечно,
было очень страшно после того, как солдаты Шермана побывали  у  нас,  но
дом все-таки не сожгли, а черные спасли большую часть  стада  -  загнали
его в болото. И прошлой осенью мы собрали неплохой урожай - двадцать тю-
ков. Конечно, по сравнению с тем, что Тара может дать, это ничтожно  ма-
ло, но у нас сейчас не так много рабочих рук.  Папа,  конечно,  говорит,
что на будущий год дела у нас пойдут лучше. Но, Ретт, в  деревне  сейчас
стало так скучно! Можете себе представить - ни  балов,  ни  пикников,  и
вокруг все только и говорят о том, как тяжело живется. Бог  ты  мой,  до
чего мне все это надоело! Наконец на прошлой неделе мне  стало  до  того
тошно, что я почувствовала - не могу больше, а папа  заметил  и  сказал,
что нужно мне съездить проветриться, повеселиться. Вот я и приехала сюда
сшить себе несколько платьев, а отсюда поеду в Чарльстон - в гости к те-
те. Так хочется снова походить по балам.
   "Вот тут все вышло как надо, - подумала она, гордясь собой. -  И  тон
был найден правильный - достаточно беззаботный! Мы, мол, не богачи, но и
не бедствуем".
   - Вы выглядите прелестно в бальных платьях, моя дорогая,  и,  к  нес-
частью, прекрасно это знаете! Я полагаю, подлинная причина вашего приез-
да состоит в том, что вам поднадоели деревенские воздыхатели и вы решили
поискать себе новых в более отдаленных краях.
   Какое счастье, подумала Скарлетт, что Ретт эти последние месяцы  про-
вел за границей и лишь недавно вернулся в Атланту. Иначе он  никогда  не
сказал бы таких глупостей. Перед ее  мысленным  взором  прошла  вереница
сельских ухажеров - оборванные, озлобленные Фонтейны, обнищавшие  братья
Манро, красавцы из Джонсборо и Фейетвилла, занятые пахотой, обтесыванием
кольев и уходом за больными старыми животными; они и думать  забыли  про
балы и милый легкий флирт. Но она постаралась выкинуть это из  головы  и
смущенно хихикнула, как бы подтверждая, что он прав.
   - Ну что вы! - с наигранным возмущением сказала она.
   - Вы бессердечное существо, Скарлетт, но, возможно, именно в этом ва-
ше обаяние. - Он улыбнулся, как улыбался когда-то - одним  уголком  рта,
но она понимала, что он делает ей комплимент. - Вы ведь, конечно,  знае-
те, что обаяния в вас куда больше, чем разрешено законом. Даже я,  толс-
токожий манный, испытал это на себе. И часто удивлялся, что в вас  такое
сокрыто, почему я не могу вас забыть, хоть я знал много дам  и  красивее
вас, и, уж конечно, умнее, и, боюсь, добрее и высоконравственнее. Однако
же вспоминал я всегда только вас. Даже в те долгие месяцы после  пораже-
ния, когда я был то во Франции, то в Англии и не видел вас, и  ничего  о
вас не знал, и наслаждался обществом многих прелестных женщин, я  всегда
вспоминают вас и хотел знать, как вы живете.
   На секунду она возмутилась, - да как он смеет говорить ей,  что  есть
женщины красивее, умнее и добрее ее! - но гнев тут же погас:  ведь  пом-
нил-то он ее и ее прелести, и это было приятно. Значит, он ничего не за-
был! Что ж, это должно облегчить дело. И вел он себя так мило  -  совсем
как положено джентльмену в подобных обстоятельствах. Теперь  надо  пере-
вести разговор на него и намекнуть, что она тоже его не забыла.  И  тог-
да...
   Она слегка сжала ему плечо и снова улыбнулась так, что на щеке  обра-
зовалась ямочка.
   - Ах, Ретт, ну как вам не стыдно дразнить бедную деревенскую девушку!
Я-то прекрасно знаю, что вы ни разу и не вспомнили обо мне  после  того,
как бросили меня той ночью. В жизни не поверю, что вы вообще думали  обо
мне, когда вокруг было столько прелестных француженок и  англичанок.  Но
ведь я приехала сюда не затем, чтобы слушать всякие  ваши  глупости  обо
мне. Я приехала... я приехала... потому...
   - Почему же?
   - Ах, Ретт, я так за вас волнуюсь! Я так боюсь за вас! Когда  же  они
вас выпустят из этого ужасного места?
   Он быстро накрыл ее руку своей ладонью и крепко прижал к своему  пле-
чу.
   - Ваше волнение делает вам честь, а когда меня выпустят отсюда -  не-
известно. По всей вероятности, когда до предела натянут веревку.
   - Веревку?
   - Да, я думаю, что выйду отсюда с веревкой на шее.
   - Но не повесят же они вас?
   - Повесят, если сумеют набрать побольше улик.
   - Ох, Ретт! - воскликнула она, прижав руку к сердцу.
   - Вам будет жаль меня? Если вы меня как следует пожалеете, я  упомяну
вас в своем завещании.
   Темные глаза откровенно смеялись над ней; он сжал ей руку.
   В своем завещании! Она поспешно опустила глаза, боясь, как бы они  не
выдали ее, но, очевидно, сделала это  недостаточно  быстро,  ибо  в  его
взгляде вспыхнуло любопытство.
   - По мнению янки, я должен оставить недурное завещание.  Похоже,  что
мое финансовое положение вызывает сейчас немалый  интерес.  Каждый  день
меня требуют к себе все новые и новые люди и задают  идиотские  вопросы.
Ходят слухи, что я завладел мифическим золотом Конфедерации.
   - Ну, а на самом деле?
   - Что за наводящие вопросы! Вы знаете не хуже меня, что  Конфедерация
печатала деньги, а не отливала их.
   - А откуда у вас столько денег? Вы их  нажили  на  спекуляциях?  Тетя
Питтипэт говорила...
   - А вы меня, похоже, допрашиваете!
   Черт бы его побрал! Конечно же, эти деньги - у него. Скарлетт  пришла
в такое возбуждение, что совсем забыла о необходимости быть с  ним  неж-
ной.
   - Ретт, я так расстроена тем, что вы под арестом. Неужели у  вас  нет
ни малейшего шанса отсюда выбраться?
   - "Nihil desperandum" - мой девиз.
   - Что это значит?
   - Это значит "может быть", прелестная моя незнайка.
   Она похлопала своими длинными ресницами, посмотрела на него и опусти-
ла глаза.
   - Но вы же такой ловкий - вы не допустите, чтобы вас повесили! Я уве-
рена, вы что-нибудь придумаете, чтобы обойти их и  выбраться  отсюда!  А
когда вы выйдете...
   - Когда я выйду?.. - тихо переспросил он, пригибаясь к ней.
   - Тогда я... - И она изобразила на лице смятение и  даже  покраснела.
Покраснеть было нетрудно, потому что у нее перехватывало дыхание и серд-
це колотилось как бешеное. - Ретт, я так жалею о том, что я... что я на-
говорила вам тогда, в ту ночь, ну, вы помните... у Раф-энд-Реди. Я  была
тогда... ох, так напугана и так расстроена, а вы были такой...  такой...
- Она опустила глаза и увидела, как его смуглая рука снова легла  на  ее
руку. - И... я считала, что никогда, никогда не прощу вас! Но когда вче-
ра тетя Питти сказала мне, что вы... что вас могут  повесить...  все  во
мне вдруг перевернулось, и я... я... - Она с  мольбой  заглянула  ему  в
глаза, стараясь вложить в этот свой взгляд всю боль разбитого сердца.  -
Ох, Ретт, я умру, если они вас повесят! Я просто этого не вынесу!  Пони-
маете, я... - И не в силах дольше выдержать его взгляда, который жег  ее
как огонь, она снова опустила глаза.
   "Да я сейчас расплачусь, - подумала она в  изумлении,  чувствуя,  как
волнение захлестывает ее. - Дать волю слезам? Может, так оно  будет  ес-
тественнее".
   Он быстро произнес:
   - О боже, Скарлетт, неужели вы... неужели это правда, что вы...  -  И
руки его сжали ее пальцы с такой силой, что ей стало больно.
   Она крепко-крепко зажмурилась, надеясь выдавить из себя слезы, но при
этом не забыв слегка приподнять лицо, чтобы ему удобнее было ее  поцело-
вать. Вот сейчас, через мгновение его губы прижмутся к ее  губам  -  эти
твердые настойчивые губы. Ей вдруг так живо вспомнился их  поцелуй,  что
она ощутила слабость в коленях. Но он не поцеловал ее. Она почему-то по-
чувствовала разочарование и, чуть приоткрыв глаза, украдкой взглянула на
него. Он склонился над ее руками - она видела лишь его черный затылок, -
приподнял одну из них и поцеловал, потом взял другую и приложил к  своей
щеке. Скарлетт ждала грубости, насилия, и этот нежный, любящий жест изу-
мил ее. Интересно, какое у него сейчас лицо, но она не могла  удовлетво-
рить свое любопытство, ибо голова у него была опущена.
   Она быстро отвела взгляд, чтобы, подняв голову, он ничего не прочел в
ее глазах. Она понимала, что сознание одержанной победы наверняка  отра-
жалось в них. Вот сейчас он сделает ей предложение или по  крайней  мере
скажет, что любит ее, и тогда... Она следила за ним сквозь  завесу  рес-
ниц, а он перевернул ее руку ладонью вверх и опять хотел было поцеловать
- и вдруг оторопел. Она посмотрела на свою ладонь и впервые за этот  год
увидела ее по-настоящему. Холодный ужас сжал ей сердце.  Это  была  рука
незнакомки, а не Скарлетт О'Хара - у той  рука  была  мягкая,  белая,  с
ямочками, изнеженная и безвольная. А эта была загрубелая, потемневшая от
загара, испещренная веснушками. Сломанные ногти неровно обрезаны, на ла-
дони - твердые мозоли, на большом пальце - полузаживший  нарыв.  Красный
шрам от кипящего жира, который брызнул ей на руку месяц тому назад, выг-
лядел страшно и уродливо. Она в ужасе смотрела на свою ладонь и инстинк-
тивно сжала кулак.
   А он все не поднимал головы. И она все не видела его лица. Он с силой
разжал ее кулак и долго смотрел на ладонь, потом  взял  другую  руку  и,
глядя на них, молча приподнял обе вместе.
   - Посмотрите на меня, - сказал он наконец очень тихо, поднимая  голо-
ву. - И перестаньте строить из себя скромницу.
   Нехотя она посмотрела на него - посмотрела  с  вызовом,  в  смятении.
Черные брови ее поднялись, глаза сверкали.
   - Значит, дела в Таре идут отлично, так? И вы столько денег  получили
за хлопок, что могли поехать сюда погостить? А что же случилось с вашими
руками - землю пахали?
   Она попыталась вырвать у него руки, но он держал их крепко  -  только
провел большим пальцем по мозолям.
   - Это не руки леди, - сказал он и бросил их ей на колени.
   - Да перестаньте вы! - выкрикнула она, мгновенно почувствовав  облег-
чение оттого, что можно больше не притворяться. -  Никого  не  касается,
что я делаю своими руками!
   "Какая я идиотка, - кляла она себя, - надо было мне взять перчатки  у
тети Питти, а то и стащить, но я не отдавала себе отчета в  том,  что  у
меня такие руки. Конечно же, он это заметил. А теперь я еще и  вышла  из
себя и наверняка все погубила. Ну почему это случилось как раз в тот мо-
мент, когда он уже готов был сделать мне предложение!"
   - Мне, конечно, нет дела до ваших рук, - холодно сказал Ретт  и  неб-
режно опустился на стул; лицо его было бесстрастно.
   Н-да, теперь нелегко с ним будет справиться. Ну что ж, как ни против-
но, а надо прикинуться овечкой, чтобы выйти победительницей, несмотря на
этот промах. Быть может, если удастся улестить его...
   - Как грубо вы себя ведете - взяли и отшвырнули мои бедные  ручки.  И
все лишь потому, что я на прошлой неделе поехала кататься без перчаток и
испортила себе руки.
   - Кататься - черта с два вы катались! - все так же холодно сказал он.
- Вы работали этими руками - и работали тяжело,  как  ниггер.  Вопрос  в
другом! Почему вы солгали мне про Тару и сказали, что дела  у  вас  идут
отлично?
   - Послушайте, Ретт...
   - Ну-ка, попробуем докопаться до правды. Какова подлинная цель вашего
визита? Вы своим кокетством чуть было не убедили меня, что я вам чуточку
дорог и что вы расстроены из-за меня.
   - Но я и вправду расстроена! В самом деле...
   - Нет, ничего подобного! Даже если меня повесят на самой высокой  ви-
селице - выше, чем Амана, - вам будет все равно. Это начертано на  вашем
лице, как следы тяжелой работы - на ваших ладонях. Вам что-то  нужно  от
меня, и вы так сильно этого хотите, что устроили  тут  целый  спектакль.
Почему вы прямо не пришли ко мне и не сказали в открытую, что вам от ме-
ня надо? У вас было бы куда больше шансов добиться своего,  ибо  если  я
что и ценю в женщинах, так это прямоту. Но нет, вы  трясете  тут  своими
сережками, надуваете губки и кокетничаете, как проститутка  с  клиентом,
которого она хочет залучить.
   Он произнес последние слова, не повышая голоса, все тем же ровным то-
ном, но для Скарлетт они прозвучали как удар хлыста, и  она  в  отчаянии
поняла, что все надежды на то, что он сделает ей  предложение,  рухнули.
Взорвись он в ярости, оскорбленный в своих лучших чувствах, наговори  ей
грубостей, как поступили бы на его месте другие мужчины, она бы нашла  к
нему подход. Но это ледяное спокойствие напугало ее, и она  растерялась,
не зная, что предпринять. Она вдруг поняла, что Ретт  Батлер  -  даже  в
заключении, даже под надзором янки, сидевших в соседней комнате, - чело-
век опасный и дурачить его нельзя.
   - Должно быть, меня подвела память. Мне бы не следовало забывать, что
вы очень похожи на меня и ничего не делаете без причины. Ну-ка,  давайте
подумаем, какую карту вы можете прятать в рукаве, миссис Гамильтон? Неу-
жели вы могли настолько заблуждаться, что  надеялись  услышать  от  меня
предложение руки и сердца?
   Она вспыхнула, но промолчала.
   - И не могли же вы забыть то, что я неоднократно вам повторял:  я  не
из тех, кто женится?!
   И поскольку она молчала, он спросил с внезапно прорвавшейся яростью:
   - Не забыли? Отвечайте же!
   - Не забыла, - с несчастным видом сказала она.
   - Какой же вы игрок, Скарлетт, - усмехнулся он. -  Поставили  на  то,
что, сидя в тюрьме, я лишен женского общества и потому  кинусь  на  вас,
как форель на червяка.
   "Так ведь ты и кинулся, - в бешенстве подумала Скарлетт. - Если бы не
мои руки..."
   - Ну вот мы и восстановили истину - почти всю, кроме  причины,  побу-
дившей вас пойти на это. А теперь, может быть, вы скажете, почему вы хо-
тели надеть на меня брачные цепи?
   В голосе его прозвучали мягкие, даже чуть дразнящие нотки, и Скарлетт
приободрилась. Пожалуй, еще не все потеряно. Конечно,  надежды  на  брак
уже нет никакой, но, несмотря на свое отчаяние, Скарлетт была даже рада.
Что-то было в этом неподвижно застывшем человеке страшное, и даже  самая
мысль о том, чтобы выйти за него замуж, пугала ее. Но может  быть,  если
вести себя умно, возродить воспоминания и сыграть на  его  влечении,  ей
удастся получить у него заем. Она придала лицу детски умоляющее  выраже-
ние.
   - Ах, Ретт, мне нужна ваша помощь - и вы в состоянии ее мне  оказать,
ну, будьте же хоть чуточку милым.
   - Быть милым - самое любимое мое занятие.
   - Ретт, во имя нашей старой дружбы я хочу просить вас об одолжении.
   - Ну вот, наконец-то леди с мозолистыми руками приступила к  выполне-
нию своей подлинной миссии. Боюсь, "посещение больных и  узников"  -  не
ваша роль. Чего же вам надо? Денег?
   Этот прямой вопрос разрушил всякую надежду подойти к делу кружным пу-
тем, сыграв на его чувствах.
   - Не надо злорадствовать,  Ретт,  -  вкрадчиво  сказала  она.  -  Мне
действительно нужны деньги. Я хочу, чтобы вы одолжили мне триста  долла-
ров.
   - Вот наконец-то правда и выплыла наружу. Говорите о любви, а думаете
о деньгах. Как по-женски! Вам очень нужны деньги?
   - О да... То есть они мне не так уж и нужны, но не помешали бы.
   - Триста долларов. Это большая сумма. Зачем они вам?
   - Чтобы заплатить налог за Тару.
   - Значит, вы хотите призанять денег. Что ж, раз вы такая деловая жен-
щина, буду деловым и я. Под какое обеспечение?
   - Что-что?
   - Обеспечение. Гарантирующее возврат моих денег. Я не хочу их терять.
- Голос его звучал обманчиво мягко, был такой бархатный, но она этого не
заметила: может, все еще и устроится.
   - Под мои сережки.
   - Сережки меня не интересуют.
   - Тогда я вам дам закладную на Тару.
   - А на что мне ферма?
   - Но вы могли бы... могли бы... это ведь хорошая плантация, и вы  ни-
чего не потеряете. Я расплачусь с вами из того,  что  получу  за  урожай
хлопка в будущем году.
   - Я в этом не уверен. - От откинулся на стуле, засунув руки в карманы
брюк. - Цены на хлопок падают. Времена настали тяжелые, и люди денег  на
ветер не бросают.
   - Ах, Ретт, зачем вы меня дразните! Я же знаю, что у вас миллионы!
   Он наблюдал за ней, и в глазах его плясали злорадные огоньки.
   - Значит, все у вас в порядке, и деньги вам не так уж и нужны. Что ж,
я рад это слышать. Приятно знать, что у старых друзей все в порядке.
   - Ах, Ретт, ради всего святого!.. - в отчаянии воскликнула она, теряя
мужество и всякую власть над собой.
   - Да не вопите вы так. Я думаю, не в ваших интересах, чтобы янки  вас
слышали. Вам кто-нибудь говорил, что глаза у вас как у кошки - у кошки в
темноте?
   - Ретт, не надо! Я все вам расскажу. Мне очень нужны  деньги,  очень.
Я... я солгала вам насчет того, что все у нас в порядке. Все так плохо -
дальше некуда. Отец... он... он... совсем  не  в  себе.  Он  стал  очень
странным - как дитя - с тех пор, как умерла мама,  помощи  мне  от  него
ждать нечего. И у нас нет ни одного работника, чтоб собирать  хлопок,  а
кормить надо тринадцать ртов. Да еще налоги такие высокие. Ретт,  я  все
вам расскажу. Вот уже год, как мы почти голодаем. Ах, ничего вы не знае-
те! Не можете знать! У нас просто есть нечего. А это так  ужасно,  когда
просыпаешься голодная и спать ложишься голодная. И нам нечего носить,  и
дети мерзнут и болеют, и...
   - Откуда же у вас это прелестное платье?
   - Из маминых портьер, - ответила она, вконец отчаявшись и уже не имея
сил лгать, чтобы скрыть свой позор. - Я смирилась с тем, что мы голодали
и мерзли, но теперь... теперь "саквояжники" повысили налог  на  Тару.  И
деньги эти мы должны внести немедленно. А у меня нет ничего, кроме одной
золотой монеты в пять долларов. Мне так нужны эти деньги,  чтобы  запла-
тить налог! Неужели вы не понимаете? Если я их не заплачу, я... мы поте-
ряем Тару, а нам просто невозможно ее лишиться! Я не могу  этого  допус-
тить!
   - Почему же вы не сказали мне всего этого сразу  вместо  того,  чтобы
играть на моих чувствах, а ведь я человек слабый,  когда  дело  касается
хорошенькой женщины? Только, Скарлетт, не плачьте!  Вы  уже  испробовали
все свои трюки, кроме этого, а от этого меня увольте. Я оскорблен в сво-
их лучших чувствах и глубоко разочарован тем, что вы охотились за  моими
деньгами, а вовсе не за моей неотразимой персоной.
   Она вспомнила, что, издеваясь над собой, - а заодно и над другими,  -
он часто говорил правду о себе, и взглянула на него.  Он  в  самом  деле
чувствует себя уязвленным? Он в самом деле так ею дорожит? И в самом де-
ле собирался соединить с ней свою судьбу, пока не увидел ее рук? Или  же
все шло лишь к очередному мерзкому предложению вроде тех, которые он уже
дважды ей делал? Если она действительно ему дорога, быть может,  удастся
его смягчить. Но его черные  глаза  буравили  ее  отнюдь  не  влюбленным
взглядом; к тому же он негромко рассмеялся.
   - Ваше обеспечение мне не подходит. Я не плантатор. Что еще вы можете
мне предложить?
   Ну, вот дошло и до этого! Решайся! Она глубоко перевела дух и, отбро-
сив всякое кокетство и все свои ужимки, прямо посмотрела ему в глаза,  -
думала она лишь о том, как пережить эту минуту, которой  она  страшилась
больше всего.
   - У меня ничего больше нет... кроме меня самой.
   - Ну и что же?
   Подбородок ее напрягся, стал квадратным, глаза превратились в изумру-
ды.
   - Вы помните тот вечер на крыльце у тети Питти, во  время  осады?  Вы
сказали... вы сказали тогда, что жаждете мной обладать.  -  Он  небрежно
откинулся на стуле, глядя в ее напряженное лицо, - его же лицо было неп-
роницаемо. Потом что-то промелькнуло в глазах, но он продолжал молчать.
   - Вы сказали... вы сказали тогда, что ни одна женщина не была вам так
желанна. Если я вам все еще нужна, я - ваша. Ретт, я сделаю все, что хо-
тите, только, ради всего святого, выпишите мне чек! Я сдержу свое слово.
Клянусь. Я не отступлю. Я могу дать расписку в этом, если хотите.
   Он смотрел на нее с каким-то странным  выражением,  которого  она  не
могла разгадать, и продолжала говорить, все еще  не  понимая,  забавляет
это его или отталкивает. Хоть бы он что-нибудь сказал, ну,  что  угодно!
Она почувствовала, как кровь приливает к ее щекам.
   - Деньги мне нужны очень быстро, Ретт. Нас выкинут на улицу,  и  этот
проклятый управляющий, который работал у отца, станет хозяином  поместья
и...
   - Одну минуту. Почему вы думаете, что вы все еще мне желанны? И поче-
му вы думаете, что вы стоите триста долларов? Большинство женщин так до-
рого не берут.
   Несказанно униженная, она вспыхнула до корней волос.
   - Зачем вам на это идти? Почему не отдать эту свою ферму и  не  посе-
литься у мисс Питтипэт? Вам же принадлежит половина ее дома.
   - Боже ты мой! - воскликнула она. - Вы что, с ума сошли?  Я  не  могу
отдать Тару! Это мой дом. Я не отдам ее. Ни за что не отдам, пока дышу!
   - Ирландцы, - сказал он, перестав раскачиваться на  стуле  и  вынимая
руки из карманов брюк, - совершенно невыносимый народ. Они придают  зна-
чение вещам, которые вовсе этого не стоят. Например, земле. А  что  этот
кусок земли, что тот - какая разница! Теперь, Скарлетт, давайте уточним.
Вы являетесь ко мне с деловым предложением. Я даю вам триста долларов, и
вы становитесь моей любовницей.
   - Да.
   Теперь, когда омерзительное слово было  произнесено,  Скарлетт  стало
легче и надежна вновь возродилась в ней. Он ведь сказал:  "я  даю  вам".
Глаза его так и сверкали - казалось, все это очень его забавляло.
   - Однако же, когда я имел нахальство сделать вам  такое  предложение,
вы выгнали меня из дома. И еще всячески обзывали, заметив при этом,  что
не желаете иметь "кучу сопливых ребятишек". Нет,  милочка,  я  вовсе  не
сыплю соль на ваши раны. Я только удивляюсь игре вашего ума. Вы не жела-
ли пойти на это ради удовольствия, но согласны пойти  ради  того,  чтобы
отогнать нищету от своих дверей. Значит, я прав, что  любую  добродетель
можно купить за деньги - вопрос лишь в цене.
   - Ах, Ретт, какую вы несете чушь! Если хотите оскорблять - оскорбляй-
те, только дайте мне денег.
   Теперь она уже вздохнула свободнее. Ретт - на то он и Ретт: ему,  ес-
тественно, хочется помучить ее, пооскорблять снова и снова, чтобы  раск-
витаться за старые обиды и за попытку обмануть его сейчас.  Что  ж,  она
все вытерпит. Она готова вытерпеть что угодно. Тара стоит того.  На  се-
кунду вдруг расцвело лето, над головой раскинулось синее полуденное  не-
бо, и вот она лежит на лужайке в Таре среди густого клевера и сквозь по-
луприкрытые веки смотрит вверх на похожие на замки громады облаков, вды-
хает пряные цветочные запахи, а в ушах у нее приятно гудит  от  жужжаний
пчел. Полдень, тишина, лишь вдали поскрипывают колеса фургонов, поднима-
ющихся по извилистой дороге в гору с красных  полей.  Тара  стоит  того,
стоит даже большего.
   Она вскинула голову.
   - Дадите вы мне деньги или нет?
   С нескрываемым удовольствием он мягко, но решительно произнес:
   - Нет, не дам.
   Его слова не сразу дошли до ее сознания.
   - Я не мог бы вам их дать, даже если б и захотел. У меня при себе нет
ни цента. И вообще в Атланте у меня нет ни  доллара.  У  меня,  конечно,
есть деньги, но не здесь.  И  я  не  собираюсь  говорить,  где  они  или
сколько. Если я попытаюсь взять оттуда хоть какую-то сумму, янки налетят
на меня, точно утка на майского жука, и тогда ни вы, ни я ничего не  по-
лучим. Ну, так как будем поступать?
   Она позеленела, на носу вдруг проступили веснушки, а  рот  искривился
судорогой - совсем как у Джералда в минуту безудержной ярости. Она вско-
чила на ноги с каким-то звериным криком, так что шум голосов в  соседней
комнате сразу стих. Ретт, словно пантера, одним прыжком  очутился  возле
нее и своей тяжелой ладонью зажал ей рот, а другой рукой крепко обхватил
за талию. Она бешено боролась, пытаясь укусить его, лягнуть, дать  выход
своей ярости, ненависти, отчаянию, своей поруганной,  растоптанной  гор-
дости. Она билась и извивалась в его железных руках, сердце у нее бешено
колотилось, тугой корсет затруднял дыхание. А он держал ее  так  крепко,
так грубо; пальцы, зажимавшие ей рот, впились ей в кожу, причиняя  боль.
Смуглое лицо его побелело, обычно жесткий взгляд стал взволнованным - он
приподнял ее, прижал к груди и, опустившись на стул, посадил к  себе  на
колени.
   - Хорошая моя, ради бога, перестаньте! Тише! Не  надо  кричать.  Ведь
они сейчас сбегутся сюда. Да успокойтесь же. Неужели  вы  хотите,  чтобы
янки увидели вас в таком состоянии?
   Ей было безразлично, кто ее увидит, все безразлично, ею владело  лишь
неудержимое желание убить его, но мысли у нее вдруг начали мешаться. Она
еле могла дышать - Ретт душил ее; корсет стальным кольцом все  больше  и
больше сжимал ей грудь; она полулежала в объятиях Ретта, и уже одно  это
вызывало у нее бешеную злобу и ярость. Голос его  вдруг  стал  тоньше  и
зазвучал словно издалека, а лицо, склоненное над ней, закрутилось и ста-
ло тонуть в сгущавшемся тумане. И исчезло - и лицо его, и он сам, и  все
вокруг.
   Когда она, словно утопающий, выбравшийся на поверхность, стала прихо-
дить в себя, первым ощущением ее было удивление, потом невероятная уста-
лость и слабость. Она полулежала на стуле - без шляпки, - и Ретт, с тре-
вогой глядя на нее своими черными глазами, легонько похлопывал ее по ру-
ке. Славный молодой капитан пытался влить ей в рот  немного  коньяка  из
стакана - коньяк пролился и потек у нее по шее. Еще  несколько  офицеров
беспомощно стояли вокруг, перешептываясь и размахивая руками.
   - Я... я, кажется, потеряла сознание, - сказала она, и голос ее проз-
вучал так странно, издалека, что она даже испугалась.
   - Выпей это, - сказал Ретт, беря стакан и прикладывая к ее губам. Те-
перь она все вспомнила и хотела метнуть  на  него  яростный  взгляд,  но
ярости не было - одна усталость. - Ну пожалуйста, ради меня.
   Она глотнула, поперхнулась, закашлялась, но он неумолимо держал  ста-
кан у ее губ. Она сделала большой глоток, и крепкий коньяк обжег ей гор-
ло.
   - Я думаю, джентльмены, ей теперь лучше, и я вам  очень  признателен.
Известие о том, что меня собираются казнить, доконало ее.
   Синие мундиры переступали с ноги на ногу, вид у всех  был  смущенный,
и, покашляв, они гуртом вышли из комнаты. Молодой капитан задержался  на
пороге.
   - Если я еще чем-нибудь могу быть полезен...
   - Нет, благодарю вас.
   Он вышел, закрыв за собой дверь.
   - Выпейте еще, - сказал Ретт.
   - Нет.
   - Выпейте.
   Она глотнула, и тепло побежало по ее телу, а в дрожащих ногах  появи-
лась сила. Она отстранила рукой стакан и попыталась подняться,  но  Ретт
заставил ее снова сесть.
   - Не трогайте меня. Я ухожу.
   - Обождите. Посидите еще минуту, а то вы снова упадете в обморок.
   - Да я лучше упаду на дороге, чем быть здесь с вами.
   - И тем не менее я не могу позволить, чтобы вы упали в обморок на до-
роге.
   - Пустите меня. Я вас ненавижу.
   При этих словах легкая улыбка появилась на его лице.
   - Вот это больше походке на вас. Значит, вы действительно приходите в
себя.
   Она с минуту посидела спокойно, стараясь возродить в себе гнев,  ста-
раясь призвать его на помощь, чтобы вновь обрести силы. Но  она  слишком
устала, она не могла уже ни ненавидеть, ни  чего-либо  желать.  Сознание
понесенного поражения словно налило ее свинцом.  Она  все  поставила  на
карту и все потеряла. Даже гордости не осталось. Итак,  конец  последней
надежде, конец Таре, конец им всем. Она  долго  сидела,  откинувшись  на
спинку стула, закрыв глаза, слыша рядом его тяжелое  дыхание,  а  коньяк
постепенно делают свое дело, согревая ее, создавая ложное ощущение  при-
лива сил. Когда она наконец открыла глаза и  посмотрела  Ретту  в  лицо,
гнев снова вспыхнул в ней. Увидев, как ее брови сошлись  на  переносице,
Ретт по обыкновению усмехнулся.
   - Вот теперь вам лучше. Я это вижу по вашей рожице.
   - Конечно, я в полном порядке. А вы, Ретт Батлер, - мерзавец, вы  са-
мый что ни на есть отпетый гнусный тип! Вы с самого начала знали, о  чем
я буду с вами говорить, и знали, что не дадите мне денег. И однако же вы
не остановили меня. А ведь могли бы пожалеть...
   - Пожалеть и не услышать всего, что вы тут наговорили? Ну, нет. У ме-
ня здесь так мало развлечений. Право, не  помню,  чтобы  я  когда-нибудь
слышал более приятные вещи. - И он вдруг рассмеялся с обычной своей  из-
девкой.
   Она тотчас вскочила на ноги и схватила шляпку, но Ретт уже держал  ее
за плечи.
   - Обождите еще немного. Вы в силах говорить разумно?
   - Пустите меня!
   - Я вижу, что в силах. В таком случае скажите мне пот что. Я был  ва-
шей единственной соломинкой? - И он впился в нее  острым,  настороженным
взглядом, стараясь не пропустить ни малейшего изменения в ее лице.
   - Не понимаю.
   - Я был единственным, на ком вы собирались испробовать свои чары?
   - А какое вам до этого дело?
   - Большее, чем вы предполагаете. Есть у вас другие мужчины на  приме-
те? Да говорите же!
   - Нет.
   - Невероятно. Я как-то не могу представить себе вас без пяти или шес-
ти воздыхателей про запас. Конечно же, кто-нибудь подвернется  и  примет
ваше интересное предложение. И я настолько в этом уверен, что хочу  дать
вам маленький совет.
   - Я не нуждаюсь в ваших советах.
   - И тем не менее я вам его дам. Похоже, единственное, что я  способен
дать вам сейчас, это совет. Внимательно выслушайте его, потому  что  это
совет хороший. Если вы пытаетесь чего-то добиться от мужчины, не  выкла-
дывайте ему все сразу, как сейчас мне. Постарайтесь быть погибче, пособ-
лазнительнее. Это приносит лучшие результаты. В свое время вы умели этим
пользоваться, и пользовались идеально. А сейчас, когда вы предлагали мне
ваше... м-м... обеспечение под мои деньги, уж больно жестким дельцом  вы
выглядели. Такие глаза, как у вас, я видел на дуэли у своего противника,
когда он стоял в двадцати шагах от меня и целился  -  надо  сказать,  не
очень это было приятно. Они не зажигают пожара в сердце мужчины.  Так  с
мужчинами не обращаются, прелесть моя. Вы забыли о том, чему вас учили в
юности.
   - Я не нуждаюсь, чтоб вы говорили мне, как себя вести, - сказала  она
и устало принялась надевать шляпку. Просто удивительно, как он может так
беззаботно паясничать с веревкой на шее, да к тому же, когда она расска-
зала ему о своих бедах. При этом она вовсе не заметила, что руки в  кар-
манах брюк были у него сжаты  в  кулаки,  словно  он  старался  сдержать
злость на собственное бессилие.
   - Не унывайте, - сказал он, глядя, как она завязывает ленты шляпки. -
Можете прийти полюбоваться, когда меня будут вешать:  от  этого  зрелища
вам наверняка станет легче. Таким образом, вы сведете  старые  счеты  со
мной, да и за этот день - тоже. А я не забуду упомянуть вас в завещании.
   - Я вам очень признательна, но последний срок платежа за  Тару  может
наступить раньше, чем вас повесят, - сказала она с неожиданным ехидством
под стать ему, не сомневаясь, что так оно и будет.

   ГЛАВА XXXV

   Когда она вышла из здания штаба, лил дождь и небо было унылое, желто-
вато-серое. Солдаты на площади залезли в свои палатки,  улицы  опустели.
Поблизости не видно было ни коляски, ни повозки, и Скарлетт поняла,  что
ей придется проделать весь долгий путь до дома пешком.
   Хотя она шла не останавливаясь, выпитый коньяк постепенно перестал ее
согревать. Холодный ветер до дрожи пробирал ее, дождь иголками  впивался
в лицо. Тонкая накидка тети Питти быстро намокла  и  тяжелыми  складками
свисала с плеч, прилипая к телу. Скарлетт понимала, что бархатное платье
окончательно испорчено, а петушиные перья, украшавшие ее шляпку, повисли
и выглядят, наверно, не менее жалко, чем и на бывшем  своем  обладателе,
когда он бродил по мокрому двору в Таре. Кирпичная кладка  на  тротуарах
местами была разбита, а местами отсутствовала совсем. Здесь грязь дости-
гала до щиколотки, и туфли Скарлетт увязали в ней, словно  приклеиваясь,
а то и вовсе соскакивали с ног. Всякий раз, когда она наклонялась, чтобы
вытащить их, подол ее платья попадал в  грязь.  Она  даже  не  старалась
обойти лужи, а шагала прямо по ним, таща за собой тяжелые юбки. Лодыжкам
ее было холодно от намокшей нижней юбки и панталон, но ей уже безразлич-
но было то, что наряд, на который делалась такая ставка,  испорчен.  Она
вся застыла, утратила последние крохи бодрости, отчаялась.
   Как она вернется в Тару, как посмотрит им всем в  лицо  после  своего
бахвальства? Как скажет им, что надо убираться куда  глаза  глядят?  Как
расстанется со всем, что ей дорого, - с красными полями, высокими сосна-
ми, темными болотами в низинах, с тихим кладбищем, где под густой  тенью
кедров лежит Эллин?
   Ненависть к Ретту жгла ей сердце, пока она с трудом  продвигалась  по
скользкой дороге. Какой он мерзавец! Скарлетт очень надеялась,  что  его
повесят и она никогда больше не встретится с этим свидетелем своего  по-
зора и унижения. Конечно же, он мог достать для нее денег, если бы захо-
тел. Нет, его мало повесить! Слава богу, он не видит ее сейчас - мокрую,
грязную, продрогшую, с распустившимися волосами. До чего же она,  навер-
ное, омерзительно выглядит и как бы он над ней посмеялся!
   Негры, попадавшиеся ей по дороге, нахально скалили зубы и подтрунива-
ли над ней, а она спешила мимо, спотыкаясь и скользя по грязи, временами
останавливаясь, чтобы перевести дух и надеть соскочившие туфли.  Да  как
они смеют подтрунивать над ней, Скарлетт О'Харра, владелицей  Тары!  Как
они смеют скалить зубы, черные обезьяны!  Она  бы  велела  их  всех  по-
роть-пороть, пока кровь не выступит! Черт бы подрал этих  янки  -  зачем
они освободили черномазых, зачем дали им возможность насмехаться над бе-
лыми!
   Она шла по улице Вашингтона, и все вокруг, казалось, было погружено в
такое же уныние, как ее душа. Тут не было ни суеты, ни оживления, царив-
ших на Персиковой улице. Когда-то здесь тоже стояло немало красивых  до-
мов, но лишь немногие из них были восстановлены. Куда  чаще  встречались
обугленные фундаменты да одиноко торчали почерневшие трубы, которые  на-
зывали теперь "часовыми Шермана". Дорожки, что вели  когда-то  к  домам,
заросли; лужайки затянуло бурьяном, тумбы с выбитыми на них такими  зна-
комыми ей фамилиями, столбы, к которым никто уж никогда не привяжет  ло-
шадей! Холодный ветер и дождь, грязь и голые деревья, тишина и  запусте-
ние. До чего же промокли у нее ноги и как далеко ей еще идти!
   Она услышала за спиной хлюпанье копыт по грязи и  отступила  подальше
от края узкого тротуара, чтобы еще больше не забрызгать и так уже  пере-
пачканную накидку тетушки Питтипэт. По дороге медленно двигался  кабрио-
лет, и Скарлетт повернулась посмотреть, кто едет, и  попросить  подвезти
ее, если возница белый. Из-за дождя все расплывалось у нее перед  глаза-
ми, тем не менее она увидела,  что  возница  выглянул  из-под  брезента,
спускавшегося со щитка почти до самого его подбородка. Что-то в этом ли-
це показалось ей знакомым, и она сошла  на  дорогу,  чтобы  получше  его
рассмотреть; человек смущенно кашлянул, и хорошо знакомый голос радостно
и удивленно воскликнул:
   - Да неужели это мисс Скарлетт!
   - Ох, мистер Кеннеди! - вырвалось у нее, и, шлепая по грязи, она бро-
силась к кабриолету и прислонилась к грязному колесу, уже не заботясь  о
том, что может испачкать накидку. - Вот уж никому в жизни я так не радо-
валась!
   Он вспыхнул от удовольствия, почувствовав,  что  она  говорит  вполне
искренне, и, поспешно сплюнув табачную жвачку в сторону, легко  спрыгнул
на землю. Он восторженно потряс руку Скарлетт и, приподняв брезент,  по-
мог ей залезть в кабриолет.
   - Мисс Скарлетт, да что вы тут делаете в этой части  города  и  одна?
Разве вы не знаете, что нынче ходить одной опасно?  И  промокли  же  вы!
Возьмите-ка полость и накройте себе ноги.
   Он суетился, квохча как курица, и она с наслаждением  отдала  себя  в
его заботливые руки. Так приятно, когда возле тебя кто-то хлопочет,  за-
ботится, опекает, даже если это всего лишь старая дева  в  брюках  вроде
Фрэнка Кеннеди.
   Это так грело душу после безжалостного Ретта. И до чего приятно  уви-
деть человека из родных краев, когда ты так далеко от дома! Она  замети-
ла, что Фрэнк хорошо одет и кабриолет у него новый. Лошадь была явно мо-
лодая и упитанная, сам же Фрэнк выглядел старше своих лет, гораздо стар-
ше, чем тогда, в сочельник, когда он появился в Таре со  своими  людьми.
Он похудел, лицо у него вытянулось, желтые глаза слезились и глубоко за-
пали, а кожа сморщилась и обвисла. Его рыжеватая бородка стала еще реже;
она была вся в табачном соке и такая всклокоченная, точно он  непрерывно
ее дергал. Но его оживленное и веселое лицо являло собой резкий контраст
печальным, озабоченным, усталым лицам, которые Скарлетт видела вокруг.
   - Как приятно видеть вас, - тепло сказал Фрэнк. - Я не знал, что вы в
городе. Я видел мисс Питтипэт всего на прошлой  неделе,  и  она  сказала
мне, что вы собираетесь приехать. А... м-м... кто-нибудь еще  приехал  с
вами из Тары?
   Он думает о Сьюлин, старый дурак.
   - Нет, - сказала Скарлетт, закутываясь в полость и стараясь  натянуть
ее по самую шею. - Я приехала одна. И я не предупреждала тетю Питти.
   Он почмокал, понукая  лошадь,  и  та  осторожно  зашагала  дальше  по
скользкой дороге.
   - Все в Таре живы-здоровы?
   - О да, более или менее.
   Надо придумать что-то, о чем говорить, но ей так трудно  было  сейчас
вести беседу. Мозг у нее словно налился свинцом после понесенного  пора-
жения, и ей хотелось одного - лечь, накрыться теплым одеялом  и  сказать
себе: "Сейчас не стану думать о Таре! Подумаю об этом  потом,  когда  не
будет так больно". Хорошо бы, он принялся ей что-нибудь  рассказывать  -
что-нибудь такое длинное, чтобы хватило до самого дома, и тогда она мог-
ла бы ничего не говорить, а лишь время от времени  вставлять:  "ах,  как
мило" или "какой же вы умный".
   - Мистер Кеннеди, я просто в себя не могу прийти - как это мы с  вами
встретились. Да, я, конечно, скверно  веду  себя,  не  поддерживая  зна-
комства со старыми друзьями, но я, право же, не знала, что вы в Атланте.
Кажется, кто-то говорил мне, что вы в Мариетте.
   - Да, у меня дела в Мариетте, много дел, - сказал он.  -  Разве  мисс
Сьюлин не говорила вам, что я обосновался в Атланте? И не  говорила  про
мою лавку?
   Скарлетт смутно вспомнила, что Сьюлин действительно  что-то  чирикала
насчет Фрэнка и его лавки, но она никогда не обращала  внимания  на  то,
что говорит Сьюлин. Ей достаточно было знать, что Фрэнк жив и  рано  или
поздно ей удастся сбыть ему Сьюлин с рук.
   - Нет, ни слова, - солгала она. - А у вас есть лавка?  Какой  же  вы,
оказывается, шустрый!
   Его явно огорчило, что Сьюлин не обнародовала такую весть, но он тот-
час просиял от похвалы Скарлетт.
   - Да, у меня есть лавка и, по-моему, совсем неплохая.  Люди  говорят,
что я прирожденный коммерсант. - И он с довольным видом рассмеялся своим
квохчущим смехом: Скарлетт всегда раздражал этот смех.
   "Самовлюбленный старый болван", - подумала она.
   - О, мистер Кеннеди, к чему бы вы ни приложили руку, всюду  вас  ждет
успех. Но как, скажите на милость, вам  вообще  удалось  открыть  лавку?
Ведь когда мы с вами виделись на позапрошлое рождество, вы говорили, что
у вас нет ни цента.
   Он крякнул, прочищая горло, провел всей  пятерней  по  бакенбардам  и
улыбнулся своей нервной застенчивой улыбкой.
   - Это долгая история, мисс Скарлетт.
   "Слава богу! - подумала она. - Хоть бы хватило ее до дома". Вслух  же
произнесла:
   - Расскажите, пожалуйста!
   - Вы помните, как мы в последний раз явились в  Тару  за  провиантом?
Так вот, вскоре после этого я отбыл на фронт. Я хочу сказать: принял бо-
евое крещение. Я больше не занимался интендантством. Да интенданты уже и
не были нужны, мисс Скарлетт, потому как для армии почти ничего не  уда-
валось раздобыть, и я решил, что место здорового мужчины - в рядах  сра-
жающихся. Ну, вот я и повоевал в кавалерии, пока не получил пулю в  пле-
чо.
   Вид у него был такой гордый, что Скарлетт сказала:
   - Какой ужас!
   - Да нет, ничего страшного - кость не была задета, - с явным  огорче-
нием сказал он. - Меня отослали на юг в госпиталь, а когда я  уже  почти
совсем поправился, нагрянули янки. Ох, и жарко же  было!  Произошло  это
так неожиданно, и все, кто мог ходить, кинулись  перетаскивать  продукты
из армейских складов и госпитальное оборудование к  железнодорожным  пу-
тям, чтобы эвакуировать. Только мы нагрузили один поезд, как янки ворва-
лись в город. Они ворвались с одного конца, а мы улепетываем с  другого.
Ох, и печальное же это было зрелище: сидим на крышах вагонов и  смотрим,
как янки жгут продукты, которые мы не успели со склада  забрать.  Товара
всякого, мисс Скарлетт, было навалено  вдоль  железнодорожных  путей  на
добрых полмили - они все сожгли. Мы и сами-то едва унесли ноги.
   - Какой ужас!
   - Вот именно ужас. Потом наши солдаты снова вошли в  Атланту,  и  наш
поезд тоже вернулся сюда. Ну, и война, мисс  Скарлетт,  -  скоро  кончи-
лась... Повсюду было столько посуды, и кроватей, и матрасов, и одеял,  и
все это - ничье. Думается мне, по праву все это принадлежало янки, пото-
му что таковы условия капитуляции, верно?
   - Угу, - рассеянно пробормотала Скарлетт. Она стала согреваться, и от
тепла ее начало клонить в сон.
   - Я до сих пор сам не знаю, правильно ли я поступил, -  продолжал  он
не очень уверенно. - Но мне тогда казалось, что все эти вещи янки  вовсе
ни к чему. Скорее всего они бы их сожгли. А ведь наши заплатили  за  них
полновесной монетой, и я решил, что все это должно принадлежать Конфеде-
рации и конфедератам. Понимаете, как я мыслил?
   - Угу.
   - Я рад, что вы соглашаетесь со мной, мисс Скарлетт. А то это лежит у
меня на совести. Многие говорили мне: "Да забудь ты об этом, Фрэнк",  но
я не могу. Я не мог бы смотреть людям в глаза, если б думал, что  посту-
пил не так. А по-вашему, я правильно поступил?
   - Конечно, - сказала она, не очень понимая, о чем болтает этот старый
болван. Что-то насчет своей совести. Когда  человеку  столько  лет,  как
Фрэнку Кеннеди, пора бы уж научиться не задумываться  над  тем,  что  не
имеет значения. Но он всегда  был  какой-то  нервный,  вечно  трепыхался
из-за чего-нибудь, точно старая дева.
   - Я рад, что вы так говорите. После поражения у меня было около деся-
ти долларов серебром и больше ничего. А вам известно, что янки сделали в
Джонсборо с моим домом и магазином. Я просто не знал, как быть. И вот на
эти десять долларов я настелил крышу над старой лавкой у Пяти Углов, пе-
ретащил туда госпитальное оборудование и стал его продавать. Всем  нужны
были кровати, и посуда, и матрасы, а продавал я дешево, потому как  счи-
тал, что это не моя собственность. Но все же кое-какие деньги я на  этом
выручил и тогда привез еще товаров, и лавка моя теперь  процветает.  Ду-
маю, сумею выжать из нее немало денег, если дело и дальше так пойдет.
   При слове "деньги" у Скарлетт сразу прояснилось в  голове  и  все  ее
внимание сосредоточилось на собеседнике.
   - Вы говорите, нажили денег?
   Он так и расцвел, увидев ее интерес. Если не считать Сьюлин,  женщины
обращали на него ровно столько внимания, сколько требует  вежливость,  и
ему льстило то, что такая красавица, как Скарлетт, с  интересом  слушает
его. Он попридержал лошадь, чтобы успеть до дома побольше  рассказать  о
себе.
   - Я не миллионер, мисс Скарлетт, и по сравнению с теми деньгами,  ка-
кие у меня были раньше, то, чем я владею сейчас, - сущий  пустяк.  Но  в
этом году я все-таки заработал тысячу долларов. Пятьсот  долларов,  само
собой, пошли на оплату товаров, на ремонт лавки  и  в  счет  аренды.  Но
пятьсот у меня осталось чистыми, а поскольку оборот увеличивается, в бу-
дущем году я должен заработать тысячи две. Я, конечно, найду им примене-
ние, потому как, видите ли, у меня на примете есть еще одно дельце
   Разговор о деньгах вызвал у Скарлетт живейший интерес.  Она  прикрыла
глаза густыми, прямыми как стрелы ресницами и придвинулась поближе к не-
му.
   - А что это за дельце, мистер Кеннеди?
   Он рассмеялся и хлестнул лошадь вожаками по спине.
   - Боюсь, я утомлю вас своими разговорами про дела, мисс  Скарлетт.  К
чему такой хорошенькой женщине, как вы, интересоваться делами!
   Старый дурак!
   - О, я знаю, в делах я полная невежда, но это  так  интересно!  Пожа-
луйста, расскажите мне все поподробнее, а чего я не пойму, вы объясните
   - Ну так вот, второе дельце, которое у меня на примете, -  это  лесо-
пилка.
   - Что?
   - Лесопилка, где пилят лес и делают доски. Я ее еще не купил, но  по-
думываю. Тут, за городом, на Персиковой дороге, есть  человек  по  имени
Джонсон - он владеет такой лесопилкой и  хочет  ее  продать.  Ему  нужны
деньги - и немедленно, поэтому он готов продать ее мне и  поработать  на
меня за понедельную плату. В этих краях осталось всего несколько лесопи-
лок, мисс Скарлетт. Янки почти все уничтожили. А  владеть  лесопилкой  -
все равно что найти золотую жилу, потому что за  доски  можно  запросить
любые деньги. Ведь янки сожгли здесь столько домов,  людям  просто  жить
сейчас негде, поэтому все как сумасшедшие и кинулись строить. А леса  не
хватает, и быстро получить его неоткуда. Народ же в Атланту так и стека-
ется со всех сторон: и из сельских мест - кто не в силах обработать зем-
лю без черномазых, и янки, и "саквояжники" - эти ринулись сюда как стер-
вятники, чтобы побольше пообглодать наши кости. Попомните мои слова: Ат-
ланта скоро станет большим городом и для домов потребуется  строительный
материал. Поэтому я и хочу  купить  эту  лесопилку,  как  только...  как
только выколочу деньги из своих должников. На будущий год  в  это  время
мне уже, наверное, легче  будет  дышаться:  я  не  буду  так  стеснен  в
деньгах. Я... я думаю, вы понимаете, почему я хочу побыстрее нажить  по-
больше денег, да?
   Он покраснел и снова крякнул. "Он думает о Сьюлин", - в сердцах  ска-
зала себе Скарлетт.
   На секунду у нее мелькнула мысль попросить у него в долг триста  дол-
ларов, но она устало отбросила ее. Он смутится, начнет заикаться,  будет
придумывать разные отговорки, но ничего не даст. Он своим горбом зарабо-
тал их, чтобы весной жениться на Сьюлин, и если сейчас с ними расстанет-
ся, то свадьбу придется отложить на неопределенное время. Даже  если  бы
ей удалось пробудить в нем сочувствие, воззвать к его долгу по отношению
к будущей родне и добиться обещания  дать  ей  взаймы,  она  знала,  что
Сьюлин никогда этого не допустит. Сьюлин так боится остаться старой  де-
вой, что перевернет небо и землю, лишь бы выйти замуж.
   Интересно, что этот старый болван нашел в ее  вечно  хнычущей,  вечно
недовольной сестрице, чтобы загореться таким желанием  свить  ей  теплое
гнездышко? Сьюлин не заслуживает любящего мужа и доходов с лавки и лесо-
пилки. Стоит денежкам завестись у нее, как она примет неприступный вид и
не единого цента не даст на Тару. Нет, кто угодно, но не Сьюлин!  Ей  бы
только выбраться оттуда, а пойдет ли Тара с молотка за неуплату  налогов
или сгорит дотла - ей все равно, лишь бы у нее были красивые  платья  да
перед именем стояло "миссис".
   Раздумывая о том, какое обеспеченное будущее ждет Сьюлин и какое зыб-
кое будущее ждет ее и Тару,  Скарлетт  почувствовала  жгучую  злость  на
несправедливость жизни. Она поспешно отвернулась  и  стала  смотреть  на
грязную улицу, чтобы Фрэнк не заметил выражения ее лица. Она все теряет,
все, в то время как Сью... И Скарлетт вдруг приняла решение.
   Не получит Сьюлин Фрэнка - ни его лавку, ни лесопилку!
   Сьюлин этого не заслуживает. Все это будет у нее, у Скарлетт. Она по-
думала о Таре и вспомнила, как Джонас Уилкерсон,  точно  гремучая  змея,
возник у парадного крыльца, и решила ухватиться за последнюю  соломинку,
появившуюся над затонувшим кораблем ее жизни. Ретт обманул ее  ожидания,
но господь послал ей вместо него Фрэнка.
   "Вот только сумею ли я его заполучить? - Она сжала  руки,  невидящими
глазами уставясь на завесу дождя. - Сумею ли заставить его забыть Сью  и
достаточно быстро сделать мне предложение? Но раз уж я Ретта почти  зас-
тавила сделать мне предложение, значит, можно не сомневаться: я заполучу
Фрэнка!" И она окинула его взглядом из-под приспущенных ресниц. "Он, ко-
нечно, не красавец, - хладнокровно рассуждала она про себя, - и  у  него
очень плохие зубы, и изо рта скверно пахнет, и он такой старый, что  го-
дится мне в отцы. К тому же он нервный, застенчивый и добропорядочный, а
уж паршивее качеств для мужчины не придумаешь. Но  по  крайней  мере  он
джентльмен, и мне, пожалуй, было бы легче жить с ним, чем с Реттом.  Ко-
нечно же, мне легче будет им управлять. Так или иначе, нищие не  выбира-
ют".
   То, что Фрэнк - жених Сьюлин, не вызвало у Скарлетт ни малейшего уко-
ра совести. После того, как она, перешагнув через все моральные  принци-
пы, отправилась в Атланту и к Ретту, присвоение суженого сестры казалось
сущей ерундой - над этим нечего было даже и раздумывать.
   Сейчас в ней снова загорелась надежда, и она  вся  напряглась,  забыв
даже про свои мокрые и холодные ноги. Прищурясь, она так пристально пос-
мотрела на Фрэнка, что ему стало не по себе. Она заметила это  и  быстро
опустила взгляд - ей вспомнились слова Ретта: "Такие глаза, как у вас, я
видел на дуэли, у своего противника... Они не зажигают восторга в сердце
мужчины".
   - Что с вами, мисс Скарлетт? Вы продрогли?
   - Да, - с беспомощным видом призналась она. - Вы  не  станете  возра-
жать... - сказала она робко и замялась. - Вы не станете возражать,  если
я суну руку в карман вашего пальто? Так холодно, а муфта у меня насквозь
промокла.
   - Что вы, что вы, конечно, нет! Да у вас же нет перчаток! Ох, ну  ка-
кая же я скотина - болтаю тут без умолку, а вы ведь, наверное,  замерзли
и только и думаете, как бы поскорее добраться  до  огня.  Пошевеливайся,
Салли! Кстати, мисс Скарлетт, я так разболтался  о  себе,  что  даже  не
спросил, что вы-то делаете в этой части города в такую погоду?
   - Я была в штабе у янки, - ответила она, не подумав.
   Брови его полезли вверх от возмущения.
   - Но, мисс Скарлетт! Ведь солдаты... Зачем же вы...
   "О матерь божья, помоги мне поудачнее соврать", - взмолилась она  про
себя. Нельзя, чтобы Фрэнк заподозрил, что она ездила на свидание к  Рет-
ту. Фрэнк считал Ретта мерзавцем из мерзавцев, человеком, с которым  по-
рядочной женщине даже говорить опасно.
   - Я пошла туда... пошла туда, чтобы выяснить... не купит  ли  кто-ни-
будь из офицеров мое рукоделие для подарка домой - своей  жене.  Я  ведь
очень неплохо вышиваю.
   Не веря ушам своим, пораженный и возмущенный, он  выпрямился  на  си-
денье.
   - Вы ходили к янки... Но, мисс Скарлетт! Вы не должны были этого  де-
лать. Зачем... зачем... Уж конечно, ваш батюшка понятия об этом не  име-
ет. И уж конечно, мисс Питтипэт...
   - Ох, я умру, если вы расскажете об этом тете Питтипэт! - воскликнула
она, охваченная подлинной тревогой, и разрыдалась. Ей ничего  не  стоило
заплакать, потому что она продрогла и чувствовала себя такой несчастной,
но это произвело на Фрэнка поистине ошеломляющее  впечатление.  Если  бы
она вдруг принялась при нем раздеваться, он едва ли был бы более  смущен
и растерян. Он несколько раз причмокнул языком, пробормотал:  "Ох,  надо
же!" - и беспомощно замахал на нее рукой. Ему пришла было в  голову  бе-
зумная мысль, что надо обнять ее, привлечь к своей груди, приласкать. Но
он никогда еще не вел себя так ни с одной женщиной и  понятия  не  имел,
как к этому подступиться. Надо же, Скарлетт О'Хара, такая всегда веселая
и прелестная, - и вдруг плачет у него  в  кабриолете!  Скарлетт  О'Хара,
гордячка из гордячек, пришла к  янки  торговать  своим  рукоделием!  Все
внутри у него клокотало от возмущения.
   А она продолжала рыдать, время от времени бормоча что-то,  и  наконец
он понял, что в Таре не все благополучно. Мистер О'Хара по-прежнему  "не
в себе", и еды у них не хватает на такую ораву. Вот она и приехала в Ат-
ланту, чтобы попытаться  раздобыть  немного  денег  для  себя  и  своего
мальчика. Фрэнк снова пощелкал языком  и  вдруг  обнаружил,  что  голова
Скарлетт лежит на его плече. Он не мог понять, как это  случилось.  Ведь
не он же положил ее голову к себе на плечо, однако  голова  ее  так  или
иначе лежала на его плече, и Скарлетт беспомощно всхлипывала, уткнувшись
лицом в его тощую грудь, вызывая у него дотоле неведомые и весьма волну-
ющие чувства. Он робко погладил ее по плечу - сначала осторожно,  потом,
убедившись, что она не отстраняется, осмелел и уже начал  гладить  более
уверенно. До чего же она беспомощна, эта милая маленькая женщина! И  ка-
кой надо быть мужественной и наивной, чтобы пытаться  заработать  деньги
иглой. Но вести дела с янки - это уже слишком.
   - Я ничего не скажу мисс Питтинэт, но вы  должны  обещать  мне,  мисс
Скарлетт, что никогда больше не станете ничего такого  делать.  Да  одна
мысль, что дочь вашего отца...
   Ее влажные зеленые глаза беспомощно смотрели на него.
   - Но, мистер Кеннеди, я должна же что-то предпринять. Я должна думать
о моем мальчике - ведь теперь некому о нас заботиться.
   - Вы мужественная маленькая женщина, - заявил он, - но я  не  позволю
вам заниматься такими вещами. Да ваша семья умрет со стыда.
   - Но что же мне делать? - Полные слез глаза посмотрели на него с  та-
ким выражением, точно Скарлетт была уверена, что он  все  может,  а  она
только ждет его слова.
   - Ну, я пока не знаю. Но что-нибудь придумаю.
   - О. я уверена, что придумаете! Вы ведь такой умный... Фрэнк.
   Она никогда прежде не называла его по имени,  и  сейчас  это  приятно
удивило и поразило его. Бедняжка, должно быть, до того  расстроена,  что
даже не заметила, как у нее это сорвалось с языка. Ему хотелось проявить
к ней доброту, защитить, уберечь от всего. Если он способен  чем-то  по-
мочь сестре Сьюлин, он это, конечно, сделает. Он вытащил из кармана сит-
цевый платок в красный горошек и протянул Скарлетт. Она вытерла глаза  и
трепетно улыбнулась.
   - Я такая глупая гусыня, - смиренно сказала она. - Простите меня, по-
жалуйста.
   - Вовсе вы не глупая гусыня. Вы очень мужественная маленькая женщина,
которая пытается взвалить на себя чересчур  тяжелую  ношу.  Боюсь,  мисс
Питтипэт не будет вам хорошей подмогой. Да и мистер Генри Гамильтон тоже
в весьма плачевном состоянии. Жаль, что у меня нет  дома  и  я  не  могу
предложить вам кров. Но, мисс Скарлетт, запомните одно: когда мы с  мисс
Сьюлин поженимся, для вас всегда найдется место под нашей крышей - и для
вас и для Уэйда Хэмптона.
   Вот он, нужный момент! Уж конечно же, святые и  ангелы  наблюдали  за
ней с небес, чтобы послать ей такую возможность. Она изобразила  крайний
испуг и смущение, открыла было рот, намереваясь что-то сказать, и  снова
закрыла.
   - Не хотите же вы сказать, что не знали о моем намерении стать  вашим
шурином будущей весной, - заметил он с нервным смешком  и,  увидев,  что
глаза ее снова наполняются слезами, в панике спросил: - В чем дело? Мисс
Сью, надеюсь, не больна?
   - Ох, нет! Нет!
   - Но что-то не в порядке. Вы должны сказать мне.
   - Ох, не могу! Я не знала! Я была уверена, что  она  написала  вам...
Ох, как это нехорошо!
   - Мисс Скарлетт, в чем все-таки дело?
   - Ох, Фрэнк, я вовсе не собиралась говорить об этом,  я  думала,  что
вы, конечно же, знаете... что она написала вам.
   - Написала - о чем? - Он задрожал.
   - Ах, как же можно так поступать с хорошим человеком!
   - Да что она натворила?
   - И она ничего не написала вам? Ах, наверное, ей было слишком стыдно.
Не может не быть стыдно! Ах, надо же иметь такую гадкую сестру!
   Теперь уже Фрэнк был не в состоянии выдавить из себя ни слова. Он си-
дел и только смотрел на нее, весь посерев, безвольно опустив вожаки.
   - В будущем месяце она выходит замуж за Тони Фонтейна.  Ах,  мне  так
неприятно, Фрэнк. Так неприятно сообщать вам об этом. Должно  быть,  она
устала ждать и боялась, что останется старой девой.
   Мамушка стояла на крыльце, когда Скарлетт подъехала и Фрэнк помог  ей
выйти из кабриолета. Мамушка, как видно, уже давно стояла тут, ибо  пла-
ток у нее на голове намок, а старая шаль, в которую она  куталась,  была
вся в пятнах от дождя. Ее морщинистое черное лицо могло вполне сойти  за
маску гнева и дурного предчувствия, нижняя  губа  оттопырилась  -  такой
Скарлетт еще ее не видела. Мамушка метнула взгляд на Фрэнка, и выражение
ее лица, когда она увидела, кто это, сразу стало другим  -  удовольствие
сменилось удивлением, затем появилось и что-то похожее на чувство  вины.
С радостными восклицаниями она вперевалку заспешила к Фрэнку, за  улыба-
лась и присела в реверансе, когда он протянул ей руку.
   - До чего же приятно видеть старых знакомцевто, - сказала  она.  -  И
как же вы поживаете, мистерФрэнк? Батюшки, до чего вы распрекрасно  выг-
лядите - настоящий аристократ! Да знай я, что мисс Скарлетт с вами, я бы
в жизни не беспокоилась. Я бы уж знала, что она в надежных руках.  А  то
вот пришла домой и вижу - нет ее, и заметалась, что твой цыпленок с  от-
рубленной головой, - думаю, как же это она расхаживает по городу одна, а
тут на улицах полно этих нахальных черномазых, которых на волю-то отпус-
тили. И почему это вы, моя ласточка, не сказали мне, что  собрались  ку-
да-то? Вы же совсем больная!
   Скарлетт лукаво подмигнула Фрэнку, и он, хоть и был  очень  расстроен
услышанной вестью, все же улыбнулся, понимая, что она  призывает  его  к
молчанию и тем самым как бы делает соучастником приятного заговора.
   - Ты лучше.  Мамушка,  отправляйся  наверх  да  приготовь  мне  сухое
платье, - сказала она. - И горячего чаю.
   - Господи Иисусе, платье-то новое совсем сгубили, -  запричитала  Ма-
мушка. - Когда я теперь поспею высушить-то его да вычистить -  ведь  вам
же вечером его на свадьбу надевать.
   И с этими словами она ушла в дом, а Скарлетт шепнула Фрэнку на ухо:
   - Приходите вечером ужинать. А то нам здесь так одиноко. Потом вместе
поедем на свадьбу. Будете нас сопровождать! Ну,  пожалуйста!  Но  только
ничего не говорите тете Питти про... про Сьюлин. Она ужасно расстроится,
а мне не хотелось бы, чтоб она знала, что моя родная сестра...
   - Нет, нет, я не скажу! Не скажу! - поспешно произнес Фрэнк, содрога-
ясь при одной мысли о возможности подобного разговора.
   - Вы были так милы со мной сегодня, столько сделали  мне  добра...  Я
прямо ожила. - Она сжала ему руку на прощанье и обратила  на  него  весь
огонь своих глаз.
   Мамушка, ожидавшая Скарлетт за дверью, с непроницаемым видом  посмот-
рела на нее и, пыхтя, стала подниматься следом по  лестнице.  В  спальне
она помогла Скарлетт снять намокшее платье, развесила вещи  по  стульям,
уложила свою барышню в постель и за все это время не проронила ни звука.
Лишь принеся чашку горячего чаю и горячий кирпич, завернутый во фланель,
она поглядела на лежавшую Скарлетт и сказала извиняющимся тоном,  какого
та прежде никогда у нее не слыхала:
   - Овечка моя, как же это вы не сказали родной вашей Мамушке,  что  вы
затеяли? Тогда зачем было везти меня в  эту  Тланту,  в  такую-то  даль?
Слишком я старая и слишком толстая для таких поездок.
   - Ничего не понимаю - о чем ты?
   - Ласточка моя, меня ведь не проведешь. Я же вас знаю. Я сейчас виде-
ла лицо мистера Фрэнка и видела ваше личико, а по вашему-то личику я чи-
таю, как пастор по Библии. Да и слышала я, что вы там  шептали  ему  про
мисс Сьюлин. Знай я, что вы решили гоняться за мистером Фрэнком, в жизни
б сюда не поехала, а сидела б себе дома, где мне и место.
   - А за кем же, по-твоему, я собиралась гоняться? - спросила  напрямик
Скарлетт, сворачиваясь калачиком под одеялом и понимая, что нечего и пы-
таться сбить Мамушку со следа.
   - Не знаю я, деточка, да только не понравилось мне, какое у вас  было
личико вчерась. Потом я вспомнила, что мисс Питтипэт писала мисс  Мелли,
будто у этого жулика Батлера много денег, а уж чего я  услышу,  того  не
забываю. А вот мистер Фрэнк - он жентмун, хоть, конечно, и не красавец.
   Скарлетт испытующе посмотрела на нее, и Мамушка ответила ей спокойным
всезнающим взглядом.
   - Ну и что ты теперь станешь делать? Разболтаешь все Сьюлин?
   - Помогу вам понравиться мистеру Фрэнку - всем, чем сумею, помогу,  -
сказала Мамушка, подтыкая одеяло под плечи Скарлетт.
   Некоторое время Скарлетт спокойно лежала, наблюдая за Мамушкой,  хло-
потавшей вокруг нее, и чувствуя несказанное облегчение: как хорошо, ког-
да не нужно лишних слов. Никто не требует у тебя  объяснений,  никто  не
осыпает упреками. Мамушка все поняла и молчала. Скарлетт обнаружила, что
Мамушка еще более трезво смотрит на вещи, чем она сама. Когда  опасность
грозила любимице, мудрые старые глаза с крапинками отчетливо видели все,
проникая в самую суть вещей, как глаза дикаря или ребенка, не затуманен-
ные слишком развитым сознанием. Скарлетт была Мамушкиным  дитем,  и  раз
дите чего-то хочет - даже если это что-то принадлежит другому, - Мамушка
охотно поможет ей это добыть. А о том, что Сьюлин и Фрэнк Кеннеди вправе
иметь свои желания, - это ей и в голову не приходило, разве что вызывало
скрытую усмешку. Скарлетт попала в беду и сделала все  возможное,  чтобы
из нее выбраться, да к тому же Скарлетт была любимицей мисс Эллин. И Ма-
мушка без колебаний стала на ее сторону.
   Скарлетт чувствовала эту молчаливую поддержку, и по  мере  того,  как
тепло от горячего кирпича согревало ее, в ней разгоралась  надежда,  за-
теплившаяся еще по дороге домой, когда она  дрожала  от  холода.  Сердце
застучало сильнее, кровь быстрей побежала по жилам. Силы возвращались  к
ней, а вместе с ними и такое безудержное возбуждение, что ей  захотелось
громко, весело расхохотаться. "Нет, со мной еще не все кончено",  -  ли-
куя, подумала она. А вслух сказала:
   - Дай-ка мне зеркальце. Мамушка.
   - Не открывайте плечики-то - держите их под одеялом, - приказала  Ма-
мушка, передавая ей ручное зеркальце, и толстые  губы  ее  расплылись  в
улыбке.
   Скарлетт посмотрелась в зеркало.
   - До чего же я белая - как мертвец, и волосы лохматые - точно хвост у
лошади.
   - Да уж, вид у вас не слишком хорош.
   - М-м... Сильный идет дождь?
   - А то нет? Льет как из ведра.
   - Что ж, ничего не поделаешь: все равно придется тебе сходить для ме-
ня в город.
   - Ну уж нет, в такой дождь не пойду.
   - Нет, пойдешь, иначе я пойду сама.
   - Да что это вам приспичило - подождать нельзя? Вы  нынче  прямо  как
ума решились.
   - Мне нужен, - заявила Скарлетт, внимательно глядя на себя в зеркало,
- флакон одеколона. Ты вымоешь мне голову и сполоснешь одеколоном. И еще
купи мне банку желе из айвовых семян, чтоб волосы гладко лежали.
   - И не подумаю я мыть вам голову в этакую погоду, и не разрешу одеко-
лонить ее, точно вы какая гулящая. Не бывать тому, пока я дышу.
   - А я вымою голову и волосы надушу. Возьми мой кошелек, достань отту-
да пятидолларовый золотой и отправляйся в город. - М-м-м -  кстати,  Ма-
мушка, раз уж ты идешь в город, купи там мне... баночку ружа.
   - Чего, чего? - подозрительно спросила Мамушка.
   Скарлетт сурово посмотрела на нее, хотя на самом деле ничего подобно-
го не чувствовала. Никогда ведь не знаешь, насколько можно помыкать  Ма-
мушкой - вдруг взбунтуется?
   - Не твое дело. Спроси - и все.
   - Не стану я покупать такое, чего не знаю.
   - Ну, раз уж ты такая любопытная - это краска! Краска для лица. Да не
стой ты тут и не раздувайся как жаба. Иди, иди.
   - Краска! - еле вымолвила Мамушка. - Краска для лица! Вот что: не та-
кая уж вы взрослая, чтоб я не могла вас выпороть! В жизни не видала  та-
кого позора! Да вы и вправду ума решились! Мисс Эллин небось в гробу пе-
реворачивается! Чтоб красить себе лицо, точно какая-нибудь...
   - Ты прекрасно знаешь, что бабушка Робийяр красилась и...
   - Да, мэм, и носила одну-единственную нижнюю юбку, и водой ее мочила,
чтоб она к телу липла и все ноги видны были, только это еще  не  значит,
что и вам можно так делать! Те времена, когда Старая Хозяйка молодой бы-
ла, - срамные это были времена, а теперь времена другие, это  уж  точно,
и...
   - Ради всего святого, немедленно отправляйся назад в Тару! - прикрик-
нула на нее Скарлетт, теряя терпение и выскакивая из-под одеяла.
   - Не можете вы отослать меня в Тару, и никуда я не поеду,  пока  сама
не захочу. Я теперь свободная, - возбужденно заговорила Мамушка. - И бу-
ду здесь-с места меня не сдвинете. Залезайте-ка  назад  в  постель.  Вам
что, воспаления легких захотелось? Извольте-ка положить на место корсет!
Положите, моя ласточка. Мисс Скарлетт, нельзя вам никуда в такую погоду.
Господи Иисусе! До чего же вы на батюшку-то своего  походки!  Сейчас  же
залезайте назад в постель... А краску я покупать все равно не стану!  Да
я со стыда умру, как люди узнают, что это для моей деточки!  Мисс  Скар-
летт, вы такая миленькая и такая хорошенькая, не нужна вам никакая крас-
ка. Ласточка моя, ведь это только дурные женщины употребляют такое.
   - Ну, и получают что им надо, так ведь?
   - О господи, вы только послушайте ее! Овечка моя, да не  говорите  вы
таких дурных вещей! И положите эти мокрые чулки назад, моя ласточка.  Не
могу я допустить, чтоб вы покупали этакую мерзость. Мисс Эллин мне покоя
не даст. Залезайте назад в постельку. Так и быть,  я  уж  схожу.  Может,
найду какую лавочку, где нас не знают.
   Вечером у мисс Элсинг, после того как Фэнни обвенчали, Скарлетт стоя-
ла и в радостном возбуждении озиралась вокруг, прислушиваясь к тому, как
старик Леви вместе с другими музыкантами настраивают инструменты. До че-
го же хорошо снова очутиться на балу! Приятно было и то,  как  тепло  ее
здесь приняли. Когда она вошла в дом вместе с Фрэнком,  все  кинулись  к
ней, восторженно ее приветствовали, целовали, пожимали  руку,  говорили,
что им не хватало ее и они больше не отпустят ее в  Тару.  Молодые  люди
галантно забыли, как она в свое время изо всех сил старалась разбить  им
сердце, а девушки - как она из кожи лезла вон, чтобы отбить у них ухаже-
ров. Даже миссис Мерриуэзер, миссис Уайтинг, миссис Мид и прочие  матро-
ны, которые были так холодны к ней в последние дни войны, забыли про  ее
взбалмошность и свое неодобрение и сейчас помнили лишь о том, что и  она
пострадала вместе со всеми, когда Юг потерпел поражение, а  кроме  того,
что она племянница Питти и вдова Чарлза. Они тепло расцеловались с  ней,
со слезами на глазах помянули ее покойную матушку и долго  расспрашивали
об отце и сестрах. Все справлялись про Мелани и про  Эшли  -  почему  же
они-то не приехали с ней в Атланту?
   Несмотря на радость от такого приема, Скарлетт было немного не по се-
бе, хоть она и старалась это скрыть; а не по себе ей было от того, в ка-
ком виде находилось ее бархатное платье. Оно было все еще влажным до ко-
лен и грязным у подола, несмотря на отчаянные усилия Мамушки и  кухарки,
которые и над паром-то его держали, и щеткой для волос чистили, и  отча-
янно махали им перед огнем. Скарлетт боялась, что кто-нибудь заметит,  в
каком оно жалком состоянии, и поймет, что это ее единственное  приличное
платье. Немного успокаивало ее то, что многие другие гостьи  одеты  были
куда хуже. Платья на них были такие старые, хотя и тщательно  залатанные
и наглаженные. На ней же платье было новое, без  заплат  -  ну,  чуточку
влажное, подумаешь, - собственно, единственное новое платье на балу, ес-
ли не считать белого атласного подвенечного платья Фэнни.
   Вспомнив, что говорила тетя Питти о  финансовом  положении  Элсингов,
Скарлетт подивилась, откуда они сумели взять денег на такое  платье,  на
все эти напитки и украшения, да еще и музыкантов. Должно  быть,  влетело
им это в немалую сумму. Наверно, заняли, а может, клан Элсингов  сложил-
ся, чтобы устроить Фэнни свадьбу. Такая свадьба в тяжелые времена выгля-
дела не меньшим расточительством, чем  надгробия  молодым  Тарлтонам,  и
Скарлетт показалось это столь же странным и раздражающим, как  и  тогда,
когда она стояла на кладбище у могил своих бывших ухажеров.  Дни,  когда
можно было, не считая, швырять деньгами, отошли в прошлое. Почему же эта
люди продолжают поступать как в былое время, хотя былые времена прошли?
   Она постаралась выкинуть из головы эти раздражавшие ее мысли. В конце
концов, не ее это деньги и нечего портить себе удовольствие от вечера  и
кипятиться из-за человеческой глупости.
   Оказалось, что она хорошо знает жениха-Томми Уэлберна из Спарты,  ко-
торого она выхаркивала в 1863 году, когда его ранило в плечо. В то время
это был красивый молодой человек шести футов  росту,  променявший  меди-
цинский колледж на кавалерию. Сейчас же он казался маленьким старичком -
так согнула его полученная в бедро рана. Передвигался он с большим  тру-
дом и "враскорячку", что, по мнению тети Питти,  выглядело  непристойно.
Но внешний вид, казалось, не волновал его, или, вернее, он над  этим  не
задумывался и держался как человек, который ни у кого не просит снисхож-
дения. Он окончательно забросил медицину и стал подрядчиком - нанял  ир-
ландцев и строил новый отель. Скарлетт подивилась про себя, как это он в
его состоянии управляется со столь тяжелыми обязанностями, но расспраши-
вать не стала - лишь криво усмехнулась и подумала, что нужда и не  такое
заставит делать.
   Томми, Хью Элсинг и маленький, похожий на мартышку Рене Пикар болтали
с ней, пока столы и стулья отодвигали к  стенам,  освобождая  место  для
танцев. Хью совсем не изменился с тех пор, как Скарлетт в последний  раз
видела его в 1862 году. Он был все такой  же  худющий  и  нервный,  клок
светло-каштановых волос все так же свисал на лоб, и все такие же тонкие,
никчемные были у него руки. А вот Рене со времени своей скоропалительной
женитьбы на Мейбелл Мерриуэзер заметно изменился.  Хотя  в  его  черных,
глазах по-прежнему поблескивали огоньки галльского юмора  и  по-прежнему
била в нем чисто креольская любовь к жизни, и он все  так  же  заливисто
смеялся, в его лице появилось что-то жесткое, чего не было в первые  дни
войны. Исчезла и надменная элегантность, отличавшая его в ту пору, когда
он расхаживал в своей сногсшибательной форме зуава.
   - Щечки - как роза, глазки - как изумруд! - произнес он,  целуя  руку
Скарлетт и воздавая должное наложенным ею румянам. - Все такой  же  пре-
лесть, как тогда, на благотворительный базар. Помните? В жизни не  забу-
ду, как вы бросил обручальный кольцо в мою корзинку.  Очень,  очень  му-
жественно! Никак бы не подумал, что вы так долго будет без новый кольцо!
   Глаза его сверкнули ехидством, и он ткнул Хью локтем под ребро.
   - А я никак бы не подумала, что вы будете разъезжать в фургоне с  пи-
рогами, - сказала она.
   Но вместо того, чтобы устыдиться столь унизительного занятия, о кото-
ром было сказано во всеуслышание, Рене расхохотался с довольным видом  и
хлопнул Хью по спине.
   - Туше! - воскликнул он. - Это мой теща, мадам Мерриуэзер, заставлять
меня делать мой первый работа в жизни. Я,  Рене  Пикар,  только  растить
скаковых лошадей да на скрипочка играть, а вот теперь править  фургон  с
пироги, и очень мне это нравится! Мадам теща -  она  что  угодно  делать
заставит. Надо ей генерал быть, и мы бы выиграл война, а, Томми?
   "Ну и ну, - подумала Скарлетт, - он с удовольствием разъезжает в фур-
гоне с пирогами, хотя у его родных было поместье -  добрых  десять  миль
земли вдоль Миссисипи - и еще большущий дом в Новом Орлеане".
   - Если бы наши тещи пошли с нами на войну, мы бы за неделю  расправи-
лись с янки, - в тон Рене сказал Томми и посмотрел  на  стройную  прямую
фигуру своей новообретенной тещи.  -  Мы  и  продержались-то  так  долго
только потому, что за нами стояли наши женщины и не хотели сдаваться.
   - И никогда не сдадутся, - добавил Хью, и на губах его появилась гор-
дая, хотя и чуть ироническая улыбка. - Вы здесь не найдете ни одной  ле-
ди, которая бы сдалась, хотя мужская половина рода и повела себя иначе у
Аппоматтокса. Они все это пережили куда острее, чем любой из нас.  Мы-то
ведь познали поражение сражаясь.
   - А они - ненавидя, - докончил за него Томми. - Верно, Скарлетт? Если
мужчины оказались не на высоте, это куда больше волнует  дам,  чем  нас.
Хью собирался быть судьей, Рене собирался играть на скрипке перед  коро-
нованными особами, а... - и он пригнулся, спасаясь от удара Рене, - а  я
собирался стать врачом, теперь же...
   - Дайте срок, - воскликнул Рене. - Вот увидите - я становится  король
пирожков на Юг! А славный мой Хью - король плиты, а ты,  мой  Томми,  ты
будешь иметь ирландский рабы вместо твои черный рабы. Вот какой перемена
- весело! А что вы поделывайт, мисс Скарлетт? А мисс Мелли? Корова  дои-
те, хлопок собирайте?
   - Вот уж нет, - холодно отрезала Скарлетт, решительно не понимая, как
это Рене может столь беспечно относиться к тяготам жизни. - Этим занима-
ются у нас негры.
   - Мисс Мелли назвал свой мальчик Борегар. Скажит ей, я,  Рене,  одоб-
ряйт, и скажит: только Иисус - имя лучше. - Он улыбался,  но  глаза  его
сверкнули гордостью, когда он произнес имя смельчака-героя Луизианы.
   - Но есть еще Роберт Эдвард Ли, - заметил Томми. - Хотя  я  вовсе  не
собираюсь принижать репутацию старины Борегара, я  своего  первого  сына
назову Боб Ли Уилберн.
   Рене расхохотался и пожал плечами.
   - Я расскажу тебе одна история. Только это чистая правда. И  ты  сей-
час, увидит, что креолы думать о наш храбрый Борегар и ваш генерал Ли. В
поезде под Новый Орлеан едет человек из Виргиния - солдат генерал Ли,  и
он встречайт креол из войск Борегар. И этот человек из Виргиния - он го-
ворит, говорит, говорит, как генерал Ли делать то и генерал  Ли  сказать
это. А креол - он вежливый, он слушать и морщить лоб, точно хочет  вспо-
минать, а потом улыбаться и говорит: "Генерал Ли?! А, я вспомнил!  Гене-
рал Ли! Это тот человек, про который генерал Борегар очень хорошо  гово-
рит!"
   Скарлетт из вежливости посмеялась, хотя ничего в этой истории не  по-
няла - разве лишь то, что креолы, оказывается, такие же воображалы,  как
обитатели Чарльстона и Саванны. А кроме того, она  всегда  считала,  что
сына Эшли следовало назвать по отцу.
   Музыканты, попиликав, чтобы настроить инструменты,  заиграли  "Старик
Дэн Таккер", и Томми повернулся к ней.
   - Будете танцевать, Скарлетт? Я в партнеры вам, конечно,  не  гожусь,
но Хью или Рене...
   - Нет, спасибо, я все еще в трауре по маме, - поспешно сказала  Скар-
летт. - Я посижу.
   Она отыскала глазами Фрэнка Кеннеди, разговаривавшего  с  миссис  Эл-
синг, и поманила его.
   - Я посижу в нише вон там, а вы  принесите  мне  чего-нибудь  освежи-
тельного, и мы поболтаем, - сказала она Фрэнку, когда три ее собеседника
отошли.
   Он тотчас помчался выполнять ее просьбу и вскоре вернулся  с  бокалом
вина и тоненьким, как бумага, ломтиком  кеса,  и  Скарлетт,  старательно
уложив юбки, чтобы скрыть наиболее заметные  пятна,  уселась  в  нише  в
дальнем конца залы. Память об унизительных минутах,  пережитых  утром  у
Ретта, отодвинулась на задний план - ее возбуждал вид всех этих людей  и
звуки музыки, которой она так давно не слыхала. Завтра она  снова  будет
думать о поведении Ретта, о своем унижении и снова будет кипеть от  гне-
ва. Завтра она будет прикидывать, удалось ли ей оставить след в раненой,
потрясенной душе Фрэнка. Но не сегодня. Сегодня в ней до самых  кончиков
ногтей бурлила жизнь, все чувства были обострены надеждой, и глаза свер-
кали.
   Она смотрела в большую залу на танцующих из своей ниши и  вспоминала,
какой красивой казалась ей эта комната, когда она впервые приехала в Ат-
ланту во время войны. Тогда паркет был натерт и сверкал  как  стекло,  а
огромная люстра под потолком сотнями крошечных призм ловила  и  отражала
сияние десятков свечей и, словно бриллиант, посылала во все концы комна-
ты огненно-красные и синие огни. Со старинных портретов на стенах благо-
родные предки милостиво взирали на гостей, излучая радушие.  Мягкие  по-
душки на диванчиках розового дерева так и манили к себе, а  на  почетном
месте, в нише, стояла самая большая софа. Она  любила  сидеть  здесь  во
время балов и вечеринок. Отсюда видна была вся зала и  расположенная  за
ней столовая, где стоял овальный стол красного дерева, за которым  могло
поместиться человек двадцать, а вдоль стен - двадцать стульев на изящных
ножках, массивный буфет и горка, заставленные тяжелым  серебром,  семис-
вечными канделябрами, кубками, сосудами для уксуса и масла, графинами  и
сверкающими рюмками. Она так сидела здесь, на софе, в первые годы войны,
всегда с каким-нибудь красивым офицером, наслаждаясь звуками  скрипки  и
контрабаса, аккордеона и банджо, перекрывавшими шарканье ног танцоров по
навощенному, до блеска натертому паркету.
   А сейчас люстра была темная. Она висела, как-то странно  скособочась,
и большинство хрустальных подвесок отсутствовало,  словно  янки,  избрав
своей мишенью эту красавицу, швыряли в нее сапогами. Сейчас залу освеща-
ла керосиновая лампа и несколько свечей, а главным образом - огонь,  гу-
девший в большом камине. При его неровном свете видно было, как непопра-
вимо поцарапан, испорчен тусклый старый паркет. На выцветших обоях оста-
лись квадраты от висевших здесь прежде портретов, а  широкие  трещины  в
штукатурке напоминали о том дне осады, когда в дом попал снаряд, обрушил
крышу и часть второго этажа. Тяжелый  старинный  стол  красного  дерева,
заставленный сладкими пирогами и графинами с вином, по-прежнему царил  в
опустевшей столовой, но он тоже был весь исцарапанный,  а  на  сломанных
ножках виднелись следы неумелой починки. Горка, серебро и стулья с  тон-
кими ножками - все исчезло. Не было и тускло-золотых  парчовых  портьер,
обрамлявших высокие французские окна в глубине  комнаты,  -  сохранились
лишь старые кружевные занавески, чистые, но штопаные-перештопанные.
   На месте софы с изогнутой спинкой, которую Скарлетт так любила, стоя-
ла совсем неудобная, жесткая деревянная скамья. Скарлетт сидела на  ней,
стараясь придать своей позе возможно больше изящества и от  души  жалея,
что мокрая юбка не позволяет ей танцевать. А танцевать так хотелось! За-
то сидя в этой уединенной нише, она, конечно, куда быстрее сумеет вскру-
жить голову Фрэнку, чем мелькая в бешеном вальсе: она станет  с  зачаро-
ванным видом слушать его болтовню, поощряя своим вниманием к еще больше-
му полету глупости.
   Но музыка так звала! Скарлетт постукивала туфелькой в такт ударам ши-
рокой разлапистой ступни старика Леви, а он вовсю наяривал  на  сладкоз-
вучном банджо и объявлял фигуры танца. Ноги танцоров шаркали, скользили,
постукивали по полу, две цепочки сходились, расходились, кружились, руки
взлетали.
   Старик Дэн Таккер захмелел...
   (Кружите партнерш!)
   В камин упал и очумел!
   (Скользите, леди, скользите!)
   После унылых, изнуряющих месяцев в Таре так хорошо было снова слышать
музыку и шарканье ног по паркету, так хорошо было видеть вокруг в слабом
свете свечей знакомые, дружеские, смеющиеся лица, слышать старые шутки и
прибаутки, подтруниванья, заигрыванья. Точно ты была мертва и снова вер-
нулась к жизни. И вернулось то веселое время, что было пять  лет  назад.
Если бы закрыть глаза и не видеть этих старых шитых-перешитых платьев, и
залатанных башмаков, и чиненых туфель, если бы в памяти не вставали лица
молодых людей, которые никогда уже не будут танцевать, - могло бы  пока-
заться, что и в самом деле ничего не изменилось. Но сейчас, глядя на по-
жилых людей, толпившихся вокруг графина с вином в столовой,  на  матрон,
стоявших беседуя вдоль стен и не знавших, куда девать лишенные веера ру-
ки, и на покачивавшихся, подпрыгивавших молодых танцоров, Скарлетт вдруг
холодно, с пугающим спокойствием осознала, что все изменилось -  измени-
лось непоправимо, так изменилось, словно перед ней были не люди, а приз-
раки.
   Выглядели они как прежде, но были другими. Что же произошло? Лишь то,
что они стали на пять лет старше? Нет, тут было что-то другое - не прос-
то следы времени. Что-то ушло из них, ушло из их мира.  Пять  лет  назад
ощущение незыблемости окружающего жило в них столь  прочно,  было  столь
неизменно, что они даже не сознавали этого. И цвели, укрытые им от бурь,
как цветы в оранжерее. Теперь же это исчезло, как исчезли  и  былая  ра-
дость, и былое ожидание чего-то чудесного, волнующего, и былой блеск  их
жизни.
   Скарлетт знала, что и она изменилась, но не в такой мере, как они,  и
это озадачивало ее. Она сидела и наблюдала за ними  и  чувствовала  себя
среди них чужой - совсем чужой и одинокой, словно явилась сюда с  другой
планеты, говорила на непонятном им языке и не понимала их языка. И тут у
нее мелькнула мысль, что такое же чувство испытывала она, когда бывала с
Эшли. С ним и с людьми его типа, - а ведь именно они заполняли ее мир, -
Скарлетт чувствовала себя как бы вне пределов знакомого и понятного.
   Их лица почти не изменились, их манеры не изменились совсем, и все же
у нее было такое ощущение, что только это и осталось от ее  старых  дру-
зей. Неподвластное возрасту достоинство, неподвластная  времени  галант-
ность - все это по-прежнему было при них и будет с ними до  конца  дней,
но, кроме того, они будут нести до могилы  еще  и  вечную  горечь-горечь
слишком глубокую, чтобы описать ее словами. Это были  вежливые,  пылкие,
усталые люди, которые потерпели поражение, но не  желали  этого  призна-
вать, - люди, которых подкосила жизнь, а они упрямо  продолжали  стоять.
Они были раздавлены и беспомощны, эти  обитатели  покоренных  провинций,
они смотрели на свой край, который так любили, и видели, как топчет  его
враг, как всякие проходимцы превращают закон в посмешище, как бывшие ра-
бы посягают на их благополучие, как мужчин лишают всех  прав,  а  женщин
оскорбляют. При этом они не забывали о могилах своих близких.
   Все в их мире переменилось - все, кроме старого стиля  жизни.  Старые
обычаи сохранились - должны сохраниться, ибо это все, что  у  них  оста-
лось. И они крепко держались того, что лучше всего умели и больше  всего
любили в былые дни, - эта неспешность манер, изысканная галантность, ми-
лая непринужденность в общении, а главное - забота  мужчин  о  женщинах.
Следуя традициям, в которых они воспитывались, мужчины вели себя галант-
но и мягко, им почти удавалось создать вокруг своих женщин такую  атмос-
феру, которая отгораживала их от  всего  жестокого  и  непотребного  для
женских глаз. Вот уж это верх глупости, думала Скарлетт: ведь  почти  не
осталось ничего такого, чего женщины, даже наиболее оберегаемые, не уви-
дели бы и не узнали за последние пять лет. Они  ухаживали  за  ранеными,
закрывали глаза покойникам, пережили войну, поджары, разрушения, познали
страх, бегство, голод.
   Но чего бы ни видели их глаза и каким бы тяжким трудом ни были заняты
их руки, они оставались леди и джентльменами,  коронованными  особами  в
изгнании, - исполненные горечи, холодно безучастные, нелюбопытные,  доб-
рые друг к другу, твердые как алмаз и такие же блестящие и хрупкие,  как
хрустальные подвески разбитой люстры у них над  головой.  Былые  времена
безвозвратно ушли, а эти люди будут по-прежнему жить согласно своим обы-
чаям - так, словно ничего не изменилось, -  очаровательно  медлительные,
твердо уверенные, что не надо спешить и, подобно янки, устраивать свалку
из-за лишнего гроша, твердо решившие не расставаться со старыми  привыч-
ками.
   Да, Скарлетт знала, что и она сильно изменилась. Иначе  не  могла  бы
она жить так, как жила после своего бегства из Атланты; иначе не обдумы-
вала бы сейчас тот шаг, который так отчаянно надеялась совершить.  Но  и
твердость была иной, чем у них, а в чем разница, она сказать  не  могла.
Возможно, в том, что не было такого поступка, который она  не  могла  бы
совершить, тогда как у этих людей очень много было такого, чего  они  ни
при каких условиях совершить не могли бы. Возможно, дело в том, что  они
уже утратили всякую надежду, но продолжали улыбаться жизни  и  скользили
по ней, склонив голову в грациозном поклоне. А Скарлетт так не могла.
   Она не могла повернуться к жизни спиной. Она  должна  жить,  а  жизнь
оказалась такой жестокой, такой враждебной, что нечего было  и  пытаться
сгладить все улыбкой. Скарлетт не замечала в своих друзьях ни их мягкос-
ти, ни мужества, ни  несгибаемой  гордости.  Она  видела  только  глупое
чванство, которое позволяло им наблюдать явления жизни и с улыбкой отво-
рачиваться, чтобы не смотреть правде в лицо.
   Глядя невидящими глазами на  танцоров,  раскрасневшихся  от  кадрили,
Скарлетт спрашивала себя: преследуют ли их, как  ее,  мысли  о  погибших
возлюбленных, об изувеченных мужьях, о голодных детях, об уплывающих  из
рук акрах земли, о том, что под родными крышами живут чужие люди? Конеч-
но, преследуют! Она знала обстоятельства их жизни, быть может, лишь чуть
хуже, чем своей собственной. Их утраты были ее утратами, их тяготы -  ее
тяготами, их проблемы - те же, что и у нее. Только воспринимали они  все
иначе. Лица, которые она видела сейчас перед собой, не  были  лицами,  -
это были маски, отлично выполненные маски, которые не будут сняты никог-
да.
   Но если они так же остро страдают от жестокостей жизни, как она, -  а
они страдают, - то как могут они сохранять этот веселый вид, эту бездум-
ную легкость? И собственно, зачем им даже стараться ее сохранять?  Скар-
летт не понимала их, и это ее невольно раздражало. Нет, она  никогда  не
сможет быть такой. Не сможет смотреть на то, как рушится  мир,  с  таким
видом, будто это ее совсем не касается. Она была словно лисица, за кото-
рой гонятся охотники, - мчалась во весь дух, так, что казалось,  вот-вот
лопнет сердце, стремилась укрыться в норе, пока ее не настигли псы.
   И внезапно она возненавидела их всех, потому что они - иные, чем она,
потому что они несут свои потери с таким видом,  какого  ей  никогда  не
удастся на себя напустить, да, впрочем, и не захочется.  Она  ненавидела
их, этих улыбающихся, порхающих чужаков, этих горделивых идиотов,  кото-
рые черпали свою гордость в том, что навсегда утратили, и словно бы даже
гордились своими утратами. Женщины улыбались, как положено леди, да  это
и были леди - она-то ведь знает, - хотя каждый день занимались  физичес-
ким трудом и ломали голову над тем, откуда взять новое платье.  Леди!  А
вот она уже не чувствует себя леди, несмотря на бархатное платье и наду-
шенные волосы, несмотря на гордость, рожденную благородством происхожде-
ния и богатством, которое она  когда-то  имела.  Жестокая  необходимость
своими руками копаться в красной земле Тары сорвала с нее внешние  приз-
наки благородства, и она знала, что не почувствует себя леди до тех пор,
пока стол ее не будет ломиться от серебра и хрусталя, пока на нем не бу-
дет дымиться обильная еда, пока у нее в конюшнях  не  будет  собственных
лошадей и колясок, пока черные - а не белые -  руки  не  станут  убирать
хлопок в Таре.
   "Вот! - со злостью подумала она, глубоко втянув в себя воздух. -  Вот
в чем разница! Они, хоть и бедные, но по-прежнему чувствуют себя леди, а
я - нет. Эти идиотки, видно, не понимают, что  нельзя  оставаться  леди,
когда у тебя нет ни гроша!"
   Но даже в эту минуту озарения Скарлетт смутно сознавала, что, несмот-
ря на кажущуюся глупость, держатся они правильно. Эллин  наверняка  была
бы такого мнения. И это беспокоимо Скарлетт. Она понимала, что должна бы
испытывать те же чувства, что и они, но  не  могла.  Она  понимала,  что
должна бы искренне верить, как верили они, что прирожденная леди остает-
ся леди, даже впав в бедность, но заставить себя верить  этому  она  не,
могла.
   Всю жизнь она слышала, как все вокруг издевались над янки за то,  что
они считают себя аристократами, будучи аристократами благодаря денежному
мешку, а не по происхождению. Но сейчас, несмотря на всю кощунственность
такой мысли, она невольно подумала, что тут янки-то, оказывается, правы,
хоть и не правы во многом другом. Без денег нельзя быть  леди.  Скарлетт
знала, что Эллин упала бы в обморок, услышав от дочери такие слова. Даже
очутись Эллин на самом дне нищеты, она бы не увидела в этом ничего  пос-
тыдного. А Скарлетт сгорала от стыда! Да, именно от стыда. Она стыдилась
своей бедности, стыдилась, что вынуждена всячески изворачиваться, жить в
нужде и работать, как негритянка.
   Она раздраженно передернула плечами. Быть может, они правы, а она  не
права, но ведь эти гордые идиоты не смотрят вперед, а она смотрит,  нап-
рягая каждый нерв, рискуя даже честью и добрым  своим  именем,  лишь  бы
вернуть то, что все они потеряли. Многие из них считали ниже своего дос-
тоинства участвовать в погоне за деньгами. Но времена настали жестокие и
тяжкие. И они требовали жестокой, тяжкой борьбы, если ты хотел выйти по-
бедителем. Скарлетт знала, что семейные традиции  удерживают  многих  из
этих людей от борьбы, целью которой являются деньги. Ведь все они счита-
ют, что откровенная погоня  за  деньгами,  даже  разговор  о  деньгах  -
вульгарны до крайности. Хотя, конечно, есть среди ее  знакомых  исключе-
ния. Взять, к примеру, миссис Мерриуэзер с ее пекарней, и Рене,  который
развозит в фургоне пироги. Или Хью Элсинга, занявшегося  рубкой  леса  и
продажей дров. Или Томми, ставшего подрядчиком. Или Фрэнка,  у  которого
хватило духу открыть лавку. Ну, а остальные  -  основная,  так  сказать,
масса южан? Плантаторы попытаются удержать в руках несколько акров земли
и так и будут прозябать в бедности. Юристы и врачи вернутся к своим про-
фессиям и станут ждать клиентов, которые, возможно, так никогда и не по-
явятся. А все прочие - те, кто безбедно жил на проценты с капитала?  Что
будет с ними?
   Нет, не станет она прозябать всю жизнь в нищете. Не станет  сидеть  и
терпеливо ждать чуда. Она бросится в самую гущу жизни и постарается выр-
вать у судьбы все, что сможет. Ее отец начинал как  бедный  эмигрант,  а
стал владельцем обширных угодий Тары. Чего достиг он,  может  достичь  и
его дочь. Она не из тех, кто все принес в жертву на алтарь Правого Дела,
которого уже не существует, и теперь, после краха, гордится тем, что ни-
чего для Дела не пожалел. Эти люди черпают мужество в  прошлом.  Она  же
черпает мужество, строя планы на будущее. И в  данную  минуту  ее  буду-
щее-Фрэнк Кеннеди. Во всяком случае, у него есть лавка и есть деньги.  И
если только ей удастся выйти за него замуж и завладеть  этими  деньгами,
она сумеет продержать Тару еще год. А тогда - тогда пусть Фрэнк покупает
свою лесопилку. Она сама видела, как быстро строится  город,  и  всякий,
кто способен заняться продажей леса сейчас, пока почти нет  конкуренции,
напал бы на золотую жилу.
   Откуда-то из глубин памяти всплыли слова Ретта про деньги, которые он
нажил во время блокады, - он сказал ей об этом как-то в первые годы вой-
ны. Она не потрудилась тогда вникнуть в то, что он  говорил,  но  сейчас
все стало так ясно, и она подивилась, почему не оценила всей глубины его
мысли тогда - по молодости, должно быть, или по глупости.
   "Деньги можно заработать и на крушении цивилизации, и на создании но-
вой".
   "Вот он и предвидел крушение нашей цивилизации, - подумала она,  -  и
был прав. А деньги по-прежнему может нажить любой, кто не  боится  рабо-
тать - или красть".
   Она увидела Фрэнка - он пробирался к ней через залу с рюмкой  ежевич-
ной настойки в одной руке и блюдечком, на котором лежал кусочек  пирога,
в другой - и поспешно изобразила на лице улыбку. Ей  даже  в  голову  не
пришло задаться вопросом, стоит ли Тара того, чтобы  выходить  замуж  за
Фрэнка. Она знала, что стоит, и не задумывалась над этим.
   И вот она потягивала настойку и улыбалась ему, зная, что румянец  иг-
рает у нее на щеках ярче, чем у любой из танцующих. Она подобрала  юбки,
усадила Фрэнка рядом и принялась небрежно обмахиваться платочком,  чтобы
легкий запах одеколона долетал до него. Она гордилась тем,  что  от  нее
пахнет одеколоном, ибо ни одна другая женщина в зале не была надушена, и
Фрэнк это заметил. Внезапно осмелев, он шепнул ей, что она  такая  румя-
ная, такая душистая - ну прямо роза.
   Вот если бы только он не был таким застенчивым! Он напоминал ей  роб-
кого старого бурого зайца. Вот если бы он был так же галантен  и  пылок,
как Тарлтоны, или даже так грубовато-напорист, как Ретт Батлер! Но обла-
дай он этими качествами, у него, наверное, хватило  бы  смекалки  учуять
отчаяние, притаившееся за ее трепещущими ресницами. Он же  слишком  мало
знал женщин и потому даже заподозрить не мог, что она замышляет. Тут  ей
повезло, но уважения в ее глазах это ему не прибавило.

   ГЛАВА XXXVI

   Она вышла замуж за Фрэнка Кеннеди через две недели после головокружи-
тельно быстрого ухаживания: он так пылок, сказала она ему краснея, что у
нее просто не хватает духу противиться долее.
   Он, конечно, не знал, как эти две недели она шагала по ночам из  угла
в угол, скрипя зубами от досады на его нерешительность - а  ведь  она  и
поощряла его, и намекала - и молясь, чтобы какое-нибудь  несвоевременное
письмо от Сьюлин не разрушило ее планов. Но, слава богу, сестра ее не из
тех, кто способен поддерживать переписку: она обожает получать письма  и
терпеть не может писать сама. Однако все возможно -  все,  думала  Скар-
летт, шагая в долгие ночные часы взад и вперед по холодному  полу  своей
спальни и кутаясь в накинутую поверх ночной рубашки выцветшую  шаль  Эл-
лин. Фрэнк не знал, что она получила коротенькое письмо от Уилла, в  ко-
тором тот сообщал, что Джонас Уилкерсон снова приезжал в Тару  и,  узнав
об ее отъезде в Атланту, так разбушевался, что Уилл с Эшли в самом  бук-
вальном смысле слова вышвырнули его вон. Письмо Уилла напомнило Скарлетт
о том, что она и так слишком хорошо знала: время, оставшееся  до  уплаты
дополнительного налога, истекало. И по мере того как шли  дни,  Скарлетт
все глубже погружалась в отчаяние - ей хотелось схватить стеклянную кол-
бу часов и задержать пересыпающийся в ней песок.
   Но она так хорошо скрывала свои чувства, так хорошо играла свою роль,
что Фрэнк ничего не заподозрил, ничего не увидел, кроме того, что лежало
на поверхности, а видел он лишь  прелестную  беспомощную  молодую  вдову
Чарлза Гамильтона, которая каждый вечер встречала его  в  гостиной  мисс
Питтипэт и восторженно, затаив дыхание, внимала ему, когда он  рассказы-
вал о своих планах переоборудования лавки, о том, сколько денег  рассчи-
тывает заработать, купив лесопилку. Ее неясное  сочувствие,  ее  горящие
глаза, ее интерес к каждому его слову были бальзамом, врачевавшим  рану,
которую нанесла ему предполагаемая измена Сьюлин. А у  него  так  болело
сердце, поступок Сьюлин так глубоко потряс его, так больно задел его са-
молюбие-самолюбие застенчивого, легкоранимого, немолодого уже холостяка,
знающего, что он не пользуется успехом у женщин. Написать Сьюлин и отчи-
тать ее за неверность он не мог: ему претила даже самая мысль  об  этом.
Зато он мог облегчить душу, разговаривая о случившемся со Скарлетт.  Она
же, слова худого не говоря о Сьюлин, вместе с тем выказывала полное  по-
нимание: да, сестра очень плохо обошлась с ним, а  ведь  он  заслуживает
совсем другого отношения,  и,  конечно  же,  найдется  женщина,  которая
по-настоящему оценит его.
   Эта крошка, миссис Гамильтон, была так хороша со своими румяными щеч-
ками; она то грустно вздыхала, думая о своей печальной участи, то,  слу-
шая шуточки, которые он отпускал, чтобы приободрить ее, так весело и ми-
ло смеялась, словно переливчато звенели крошечные серебряные колокольчи-
ки. Зеленое платье, теперь уже отчищенное Мамушкой, выгодно обрисовывало
ее стройную фигурку с осиной талией, а каким колдовским был этот  нежный
запах, неизменно исходивший от ее платочка и волос! Чтоб  такая  славная
маленькая женщина жила одна, совсем беззащитная в этом мире, всей жесто-
кости которого она даже не понимает, - позор, да и только!  Ведь  у  нее
нет ни мужа, ни брата, а теперь даже и отца, который мог бы защитить ее.
Фрэнк считал, что мир слишком безжалостен к одиноким женщинам;  Скарлетт
помалкивала, от души желая, чтобы он пребывал в этом убеждении.
   Он стал заходить каждый вечер, ибо атмосфера в доме мисс Питтипэт бы-
ла приятная и успокаивающая. Мамушка  открывала  ему  парадную  дверь  с
улыбкой, предназначенной для людей достойных, Питти подавала  ему  кофе,
сдобренный коньяком, и окружала вниманием, а Скарлетт ловила каждое  его
слово. Иногда днем, отправляясь по делам, он приглашал  Скарлетт  прока-
титься с ним в кабриолете. Ему было весело с ней, ибо она задавала  уйму
глупых вопросов - "как истинная женщина", без всякого осуждения  говорил
он себе. Он, само собою, смеялся над ее неосведомленностью  в  делах,  и
она тоже смеялась и говорила:
   - Ну, не можете же вы рассчитывать, чтобы такая глупая  женщина,  как
я, что-то понимала в мужских занятиях.
   Впервые за всю свою жизнь закоренелого холостяка он  благодаря  Скар-
летт чувствовал себя сильным мужчиной, созданным господом богом по более
благородному образцу, чем многие другие,  -  созданным,  чтобы  защищать
глупеньких беспомощных женщин.
   И когда они наконец уже стояли вместе перед алтарем  и  ее  маленькая
ручка доверчиво покоилась в его руке, а  опущенные  ресницы  отбрасывали
густой полукруг тени на розовые щеки, он едва ли мог бы сказать, как это
произошло. Он сознавал лишь, что впервые в жизни совершил  романтический
и дерзкий поступок. Он, Фрэнк Кеннеди, так вскружил голову этой прелест-
ной женщине, что она, забыв обо всем  на  свете,  упала  в  его  сильные
объятья. Сознание одержанной победы пьянило его.
   На венчании не было ни друзей, ни родных. Свидетелями они  пригласили
людей посторонних, с улицы. Скарлетт настояла на этом, и Фрэнк  уступил,
хотя и без особой охоты, ибо ему доставило бы удовольствие видеть  рядом
свою сестру и зятя из Джонсборо. И чтобы потом был прием в гостиной мисс
Питти, среди веселых друзей, которые пили бы  за  здоровье  невесты.  Но
Скарлетт не желала слышать о том, чтобы на венчании присутствовала  даже
мисс Питти.
   - Только мы, Фрэнк, вы и я, - взмолилась она, сжимая  ему  локоть.  -
Как будто мы с вами сбежали. Я всегда мечтала о том, чтобы бежать с  лю-
бимым и обвенчаться тайно! Ну, прошу вас, радость моя, ради меня!
   Это ласковое слово, столь непривычное для его уха,  и  две  слезинки,
ярко сверкнувшие в уголках ее светло-зеленых глаз,  когда  она  умоляюще
посмотрела на него, - решили дело. В конце концов, мужчина должен  усту-
пать невесте, особенно в день свадьбы. Ведь для женщины все  эти  санти-
менты имеют такое значение.
   И не успел он опомниться, как оказался женатым.
   Фрэнк, несколько удивленный ласковой настойчивостью жены, дал ей  все
же триста долларов, хотя сначала и не хотел давать, потому что это опро-
кидывало его надежды тотчас купить лесопилку. Но не мог же он допустить,
чтобы семью Скарлетт выселили с насиженного места,  да  к  тому  же  его
огорчение довольно быстро начало таять - такая Скарлетт стала с ним неж-
ная, так "одаривала" за его щедрость. Ни одна женщина  ни  разу  еще  не
"одаривала" Фрэнка, и он начал думать, что в конце концов не зря дал  ей
денег.
   А Скарлетт тотчас отправила Мамушку в Тару с тройным наказом: вручить
Уиллу деньги, объявить о ее замужестве и привезти Уэйда в Атланту. Через
два дня она получила от Уилла коротенькую записку, которую всюду  носила
с собой и читала и перечитывала со все возрастающей радостью.  Уилл  пи-
сал, что налог они уплатили и Джонас Уилкерсон, узнав об этом, "вел себя
не наилучшим образом", но грозить перестал. Под конец Уилл весьма  лако-
нично и официально, без каких-либо эмоций желал Скарлетт счастья.  Уилл,
конечно, понимал, какой поступок она совершила и почему, и не осуждал ее
за это, но и не хвалил. "А что, должно быть, думает Эшли? - в лихорадоч-
ном волнении спрашивала себя Скарлетт. - Что он, должно быть, думает обо
мне - ведь прошло так мало времени после нашего объяснения во  фруктовом
саду Тары!"
   Получила она письмо и от Сьюлин, письмо с орфографическими  ошибками,
оскорбительное, залитое слезами и полное такого яда и столь точных  зак-
лючений о характере сестры, что всю жизнь Скарлетт потом не могла ни за-
быть его, ни простить. И тем не менее  радость,  что  Тара  спасена,  по
крайней мере на ближайшее время, осталась: ничто не способно было ее ом-
рачить.
   Трудно было Скарлетт привыкнуть к тому, что ее дом теперь в  Атланте,
а не в Таре. Пока она отчаянно пыталась добыть деньги,  необходимые  для
уплаты налога, она думала лишь о Таре и о той участи, которая грозит по-
местью, - для других мыслей не оставалось места. Даже когда  она  стояла
под венцом, у нее ни на секунду не возникло мысли, что она спасает  род-
ной очаг ценою вечного из него изгнания. Теперь же, когда дело было сде-
лано, она поняла это, и волна тоски по дому захлестнула ее.  Но  обратно
не повернешь. Ставка сделана, и она не станет брать ее назад. К тому  же
она была так благодарна Фрэнку за то, что он спас Тару, - у нее даже по-
явилось теплое чувство к нему и решимость сделать все, чтобы он  никогда
не пожалел о своей женитьбе.
   Дамы Атланты знали о том, что происходит  у  соседей,  лишь  немногим
меньше, чем о собственных делах,  -  только  интересовало  это  их  куда
больше. Все они знали, что вот уже  несколько  лет,  как  Фрэнк  Кеннеди
"сговорился" со Сьюлин О'Хара. Он даже  однажды  сказал  запинаясь,  что
"намеревается жениться на ней весной". Неудивительно поэтому, что  вслед
за сообщением о его тайной свадьбе со Скарлетт поднялась настоящая волна
сплетен, догадок и далеко идущих предположений. Миссис  Мерриуэзер,  ни-
когда не отказывавшаяся от возможности удовлетворить  свое  любопытство,
напрямик спросила Фрэнка, как следует понимать его женитьбу на одной се-
стре вместо другой. Она сообщила потом миссис Элсинг, что вместо  ответа
увидела лишь идиотски счастливый взгляд. К Скарлетт же обратиться с  та-
ким вопросом миссис Мерриуэзер при всей своей отваге не посмела. А Скар-
летт все эти дни была какая-то спокойная, мягкая - только в глазах зата-
илось ублаготворенное самодовольство, которое не могло не раздражать ок-
ружающих, однако держалась она столь неприступно, что никому не хотелось
заводить с ней разговор.
   Скарлетт знала, что вся Атланта говорит о ней, но ее это не  волнова-
ло. В конце концов, что тут такого аморального - выйти замуж? Тара  спа-
сена. Так пусть болтают. А у нее и без того хватает забот. И  главное  -
тактично внушить Фрэнку, что лавка его должна  приносить  больше  денег.
Джонас Уилкерсон нагнал на нее такого страху, что она теперь  не  сможет
жить спокойно, пока у них с Фрэнком не появятся лишние деньги. Даже если
не произойдет ничего непредвиденного, надо, чтобы Фрэнк делал больше де-
нег, иначе она не сможет достаточно отложить, чтобы  уплатить  налог  за
Тару и в будущем году. Да и то, что говорил Фрэнк насчет лесопилки,  за-
пало ей в голову. Имея лесопилку, Фрэнк сможет  заработать  кучу  денег.
Любой заработает: ведь лес такой дорогой. И она молча изводила себя эти-
ми мыслями, потому что денег у Фрэнка было недостаточно, чтобы заплатить
налог за Тару и купить лесопилку. Вот тогда-то она и решила, что он дол-
жен больше выколачивать из лавки и поворачиваться быстрее, чтобы  успеть
купить лесопилку, пока кто-нибудь другой не схватил ее. Скарлетт отлично
понимала, что дело это стоящее.
   Будь она мужчиной, она приобрела бы лесопилку, даже если бы  пришлось
заложить лавку. Но когда на другой день после свадьбы она деликатно  на-
мекнула на это Фрэнку, он лишь улыбнулся и сказал, чтобы она не забивала
делами свою милую хорошенькую головку. Он удивился уже тому, что она во-
обще знает, что такое заклад, и сначала это его позабавило. Но  довольно
скоро - в первые же дни после свадьбы - он почувствовал, что ее  делови-
тость не столько забавляет, сколько шокирует его. Однажды он по  неосто-
рожности сказал Скарлетт, что "кое-кто" (он остерегся назвать имена) за-
должал ему, но не может сейчас рассчитаться, ну, а он, конечно, не хочет
нажимать на старых друзей и бывших плантаторов. Он тут же  горько  пожа-
лел, что вообще упомянул об этом, ибо Скарлетт одолела его  расспросами.
С прелестным, детски-наивным видом она сказала, что это просто  любопыт-
но, кто же все-таки должен ему и сколько. Фрэнк попытался уклониться  от
прямого ответа. Нервно покашливая, он развел руками и повторил свою  ду-
рацкую фразу насчет того, что не надо ей загружать делами свою милую хо-
рошенькую головку.
   Сам же он начал понимать, что эта милая  хорошенькая  головка  умеет,
оказывается, неплохо "управляться с цифрами".  Собственно,  куда  лучше,
нежели он, Фрэнк, и это подействовало на него как-то обескураживающе. Он
был точно громом поражен, когда обнаружил,  что  Скарлетт  может  быстро
сложить в уме целую колонку цифр, тогда как ему, если цифр больше  трех,
нужны карандаш и бумага. Даже дроби  не  представляли  для  нее  никакой
трудности. А он полагал, что женщине негоже разбираться в делах и в дро-
бях; если же ей не посчастливилось иметь  такие  недамские  способности,
она должна тщательно это скрывать. Ему уже больше не  хотелось  говорить
со Скарлетт о делах, тогда как до женитьбы это доставляло  удовольствие.
В ту пору он считал, что дела выше ее  понимания,  и  ему  приятно  было
объяснять ей что к чему. Теперь же он видел, что она все понимает, и да-
же слишком хорошо, и,  как  положено  мужчине,  возмущался  женским  ко-
варством. К этому добавилось разочарование, обычно наступающее у  мужчи-
ны, когда он обнаруживает, что женщина неглупа.
   Как скоро после свадьбы Фрэнк выяснил, что  Скарлетт  обманом  женила
его на себе, - этого никто так и не узнал.  Возможно,  истина  открылась
ему в тот момент, когда Тони Фонтейн, явно избавившийся от своего былого
увлечения, приехал в Атланту по делам. А возможно, сестра  сообщила  ему
об этом в письме из Джонсборо - она ведь была потрясена  его  женитьбой.
Во всяком случае, узнал он об этом не от Сьюлин. Она ни разу не написала
ему, и он, естественно, не мог ей написать и все объяснить. Да  и  какой
теперь смысл в объяснениях, раз он женат! У Фрэнка все кипело внутри при
мысли о том, что Сьюлин никогда не узнает правды и будет считать, что он
без всяких оснований взял и отвернулся от нее. Наверное, все так  думают
и все осуждают его. А он - в дурацком положении. У него нет никакой воз-
можности обелить себя, ибо не станет же человек ходить и всем объяснять,
что потерял голову из-за женщины, а если он еще и джентльмен, тем  более
не может он во всеуслышание заявить, что жена опутала его с помощью лжи.
   Все-таки Скарлетт - его жена,  а  жена  вправе  рассчитывать  на  ло-
яльность мужа. Кроме того, не мог он до конца поверить, что она вышла за
него замуж только  из  холодного  расчета,  не  питая  к  нему  никакого
чувства. Мужское достоинство не позволяло подобной мысли задерживаться в
голове. Куда приятнее было думать, что Скарлетт вдруг влюбилась  в  него
настолько сильно, что пошла на ложь, лишь бы им  завладеть.  Однако  все
это было очень странно. Фрэнк знал, что не такая уж  он  великая  добыча
для женщины, которая вдвое моложе него, хороша собой и  неглупа.  Но  он
был джентльмен и свои сомнения держал при себе. Скарлетт - его жена;  не
может он оскорблять ее идиотскими расспросами, тем более что это  ничего
не изменит.
   Да и нельзя сказать, чтобы Фрэнку так уж хотелось что-то менять,  ибо
брак его казался вполне счастливым. Скарлетт была самой прелестной,  са-
мой желанной из женщин, и он считал ее идеальной во  всех  отношениях  -
лишь бы только она не была такой упрямой. Фрэнк довольно  скоро  постиг,
что, если ей не перечить, жизнь может быть очень приятной, но если  идти
наперекор... А вот когда все делалось по ее воле, она становилась  весе-
лой, как ребенок, смеялась без конца, сыпала глупыми  шутками,  усажива-
лась к нему на колени и принималась крутить ему бороду, так что он прямо
молодел на двадцать лет. Она становилась мягкой и заботливой: грела  ему
ночные туфли у огня, если он приходил поздно, волновалась, что он промо-
чил ноги и что у него никак не проходит насморк, помнила, что  он  любит
куриный желудок и что в кофе ему надо класть  три  ложечки  сахара.  Да,
жизнь была очень милой и уютной со Скарлетт, - если все делалось  по  ее
прихоти.
   Через две недели после свадьбы Фрэнк подхватил грипп,  и  доктор  Мид
уложил его в постель. В первый год войны Фрэнк провел два месяца в  гос-
питале с воспалением легких и с тех пор жил в вечном страхе, боясь  пов-
торения болезни, а потому сейчас охотно лежал и потел под тремя  одеяла-
ми, попивая горячие отвары, которые каждый час приносила ему Мамушка или
тетя Питти.
   Болезнь затягивалась, и Фрэнк все больше и больше волновался по пово-
ду лавки. Делами там ведал сейчас приказчик, который каждый вечер являл-
ся в дом с отчетом о дневной выручке, но Фрэнка это не удовлетворяло. Он
так тревожился, что наконец Скарлетт, которая только и ждала  этой  воз-
можности, положила прохладную руку ему на лоб и сказала:
   - Послушайте, радость моя, я буду очень огорчена, если вы станете все
принимать так близко к сердцу. Я поеду в город и посмотрю,  как  обстоят
дела.
   И она отправилась, улыбкой отметя его слабые возражения. Все эти  три
недели своего нового замужества она сгорала от  желания  посмотреть  его
расчетные книги и выяснить, как обстоит дело с деньгами. Какое  счастье,
что он прикован к постели!
   Лавка находилась возле Пяти Углов - ее новая крыша сверкала  на  фоне
старых, закопченных кирпичных стен. Над тротуаром во всю ширину был сде-
лан деревянный навес; у длинных железных перекладин, соединявших подпор-
ки, стояли привязанные лошади и мулы, свесив голову под холодным  мелким
дождем, - крупы их были накрыты рваными байковыми  и  ватными  одеялами.
Внутри лавка очень походила на лавку Булларда в Джонсборо  -  разве  что
здесь у докрасна раскаленной печки не толкались бездельники, жуя табак и
смачно сплевывая в ящик, наполненный песком. Правда, лавка  Фрэнка  была
больше лавки Булларда, но и гораздо темнее. Деревянные навесы над окнами
почти не давали доступа зимнему свету - он проникал сюда лишь через  ма-
ленькое, засиженное мухами оконце, прорезанное высоко в  боковой  стене,
поэтому внутри было сумеречно и затхло. Пол был покрыт грязными  опилка-
ми, на всем лежала пыль. Если в передней части лавки еще наблюдалось ка-
кое-то подобие порядка - на уходивших во мрак полках лежали штуки  яркой
материи, кухонные принадлежности, галантерея, стояла посуда, - то в зад-
нем помещении, за перегородкой, царил хаос.
   Пол здесь не был настлан, и все валялось как попало, прямо на  утрам-
бованной земле. Скарлетт увидела в полутьме коробки и тюки  с  товарами,
плуги и конскую сбрую, седла и дешевые сосновые гробы. Из мрака выступа-
ла побывавшая в употреблении дешевая эвкалиптовая мебель, а рядом - вещи
из красного и розового дерева: дорогая, но видавшая виды парча,  обтяги-
вавшая мягкие кресла и диванчики, неуместно поблескивала среди  окружаю-
щей грязи. Повсюду были расставлены фарфоровые ночные горшки, вазы, кув-
шины, а вдоль всех четырех стен тянулись глубокие  лари,  такие  темные,
что Скарлетт приходилось подносить к ним лампу, чтобы обнаружить, в  ка-
ком из них семена, а в каком - гвозди, болты, плотничий инструмент.
   "Фрэнк - такой беспокойный, он так печется о  мелочах,  точно  старая
дева, что, казалось бы, должен был лучше следить за порядком, - подумала
она, вытирая носовым платком перепачканные руки. - Это же настоящий сви-
нарник. Да как можно в таком виде держать лавку! Хоть бы вытер  пыль  со
всего этого добра да выставил его в лавке, чтоб люди видели, что у  него
есть, - тогда он распродал бы все куда быстрее".
   А если уж товары у него в таком состоянии, то в  каком  же  состоянии
счета!
   "Взгляну-ка я сейчас на его бухгалтерию", - решила она и, взяв лампу,
направилась в переднюю часть лавки. Вилли, приказчику, не очень-то хоте-
лось давать ей большой грязный гроссбух. Несмотря на свою молодость,  он
явно разделял мнение Фрэнка о том, что женщины не должны  совать  нос  в
дела. Но Скарлетт резко осадила его и отослала обедать. Она почувствова-
ла себя увереннее, когда он ушел: его неодобрительные взгляды раздражали
ее; она уселась на плетеный стул у пылающей печки, поджала под себя ногу
и разложила книгу на коленях. Наступило обеденное время, улицы опустели.
Покупателей не было, и вся лавка находилась в распоряжении Скарлетт.
   Она медленно переворачивала страницы, внимательно просматривая  длин-
ные колонки фамилий и цифр, написанных убористым каллиграфическим почер-
ком Фрэнка. Предположения Скарлетт оправдались, она нахмурилась,  увидев
новое подтверждение того, что Фрэнк -  человек  совсем  не  деловой.  По
крайней мере пятьсот долларов задолженности - порой по нескольку месяцев
- значилось за людьми, которых она хорошо знала, в том числе за  такими,
как Мерриуэзеры и Элсинги. Когда Фрэнк мимоходом сказал ей, что  у  него
есть "должники", она считала, что речь идет о маленьких суммах. Но это!
   "Если человек не может платить, зачем же он все покупает и покупает?!
- раздраженно подумала она. - А если Фрэнк знает, что  кто-то  не  может
заплатить, зачем же он этому человеку продает? Многие могли  бы  распла-
титься, если бы он был понастойчивей.  Например,  Элсинги,  уж  конечно,
могли бы - ведь сшили же они Фэнни новое атласное платье и устроили  та-
кую дорогую свадьбу. Просто у Фрэнка слишком мягкое сердце, и люди  этим
пользуются. Да если бы он собрал хотя бы половину долгов, он мог бы  ку-
пить лесопилку и даже не заметил бы, что я взяла у него деньги на  налог
за Тару".
   И тут новая мысль пришла ей в голову: "Можно  себе  представить,  что
получится у Фрэнка с этой лесопилкой! Бог ты мой! Если он лавку  превра-
тил в благотворительное заведение, то разве он сумеет нажить  деньги  на
лесопилке?! Да шериф через месяц опишет ее. А вот я  бы  наладила  здесь
дело лучше, чем он! И лучше бы заправляла лесопилкой, хоть я ничего и не
понимаю в лесе!"
   Это была ошеломляющая мысль - о том, что женщина может вести дело  не
хуже мужчины, а то и лучше, - поистине революционная мысль для Скарлетт,
воспитанной в уверенности, что мужчина - все знает, а у  женщины  слабые
мозги. Конечно, она давно уже поняла, что это не совсем так, но приятная
иллюзия продолжала жить в ее сознании. И никогда прежде она еще не обле-
кала эту удивительную мысль в слова. Она сидела не шевелясь, с раскрытым
гроссбухом на коленях, слегка приоткрыв от удивления  рот,  и  думала  о
том, что ведь все эти скудные месяцы в Таре она работала как мужчина - и
работала хорошо. Она была воспитана в уверенности, что женщина одна  ни-
чего не в состоянии достичь, а вот управлялась же она с  плантацией  без
помощи мужчины, пока не явился Уилл. "Ей-же-ей, - разматывались в ее го-
лове мысли, - да женщины, по-моему, могут все на свете, и никакой мужчи-
на им не нужен, разве только чтоб делать детей. А уж что до  этого,  то,
право же, ни одна женщина, если она в своем уме; не станет по доброй во-
ле заводить ребенка".
   Вместе с мыслью о том, что она может справляться  с  делами  не  хуже
мужчины, пришла и гордость, и наивное желание доказать это, самой  зара-
батывать деньги, как делают мужчины. Чтобы деньги были  ее  собственные,
чтобы ни у кого не приходилось больше просить, ни перед кем  не  отчиты-
ваться.
   - Были бы у меня деньги, я б сама купила лесопилку, - вслух произнес-
ла она и вздохнула. - Уж она бы у меня заработала. Я бы щепки не дала  в
кредит.
   Она снова вздохнула. Взять денег было неоткуда, поэтому и замысел  ее
неосуществим. Придется Фрэнку собрать долги и купить на  них  лесопилку.
Лесопилка - верный способ заработать. А когда у него будет лесопилка, уж
она сумеет заставить его вести себя по-хозяйски - не так, как  здесь,  в
лавке.
   Скарлетт вырвала последнюю страницу из гроссбуха и  стала  выписывать
имена должников, которые уже несколько месяцев ничего  не  платили.  Как
только она вернется домой, надо будет сразу  же  поговорить  об  этом  с
Фрэнком. Она заставит его понять, что люди должны  платить  долги,  даже
если это старые друзья, даже если ему неловко наседать на них. Фрэнк на-
верняка расстроится, ибо он застенчив и любит, когда друзья его  хвалят.
Он такой совестливый, что скорее поставит крест на деньгах, чем  проявит
деловую сметку и попытается собрать долги.
   Вероятно, он скажет ей, что должникам нечем  расплачиваться.  Что  ж,
может, оно и так. Нищета ей знакома. Но, конечно же, почти у всех  оста-
лось какое-то серебро, или драгоценности, или немного земли. Фрэнк может
взять это вместо денег.
   Она представила себе, как запричитает Фрэнк, когда она  выскажет  ему
эту мысль. Брать драгоценности и земли друзей! "Что ж, - передернула она
плечами, - пусть причитает сколько хочет. Я скажу ему, что если он готов
сидеть в нищете ради друзей, то я не желаю. Фрэнк никогда не  преуспеет,
если не наберется духу. А он должен преуспеть. Он должен делать  деньги,
и я заставлю его, даже если мне придется для этого стать мужиком  в  до-
ме".
   Она деловито писала, сморщив от усилия лоб, слегка высунув язык,  как
вдруг дверь распахнулась и в лавку ворвалась  струя  холодного  воздуха.
Кто-то высокий, шагая легко, как индеец, вошел в сумрачное помещение, и,
подняв глаза, она увидела Ретта Батлера.
   Он был великолепно одет - в новом костюме и пальто с пелериной,  лихо
свисавшей с широких плеч. Глаза их встретились; он сорвал с головы шляпу
и склонился в низком поклоне, прижав руку к безукоризненно белой  гофри-
рованной сорочке. Белые зубы ослепительно  сверкнули  на  смуглом  лице,
глаза дерзким взглядом прошлись по ней, охватив ее всю  -  с  головы  до
ног.
   - Дорогая моя миссис Кеннеди! - произнес он, шагнув к ней. - Моя дра-
жайшая миссис Кеннеди! - И громко, весело расхохотался.
   Сначала она так испугалась, словно в лавке появилось привидение,  за-
тем, поспешно вытащив из-под себя ногу, выпрямилась и холодно посмотрела
на Ретта.
   - Что вам здесь надо?
   - Я нанес визит мисс Питтипэт и узнал, что вы вышли  замуж.  А  затем
поспешил сюда, чтобы вас поздравить.
   Она вспомнила, как он унизил ее, и вспыхнула от стыда.
   - Не понимаю, откуда у вас столько наглости, как вы  можете  смотреть
мне в лицо! - воскликнула она.
   - Все наоборот! Откуда у вас столько наглости, как вы можете смотреть
мне в лицо?
   - Ох, вы самый...
   - Может, все-таки помиримся? - улыбнулся  он,  глядя  на  нее  сверху
вниз, и улыбка у него была такая сияющая, такая широкая,  чуть  наглова-
тая, но нисколько не осуждающая ее или себя.
   И Скарлетт невольно тоже улыбнулась, только криво, смущенно.
   - Какая жалость, что вас не повесили!
   - Есть люди, которые, боюсь, разделяют вашу точку зрения. Да  ну  же,
Скарлетт, перестаньте. У вас такой вид, точно вы  проглотили  шомпол,  а
вам это не идет. Вы же, конечно, за это  время  давно  оправились  от...
м-м... моей маленькой шутки.
   - Шутки? Ха! Да я в жизни ее не забуду!
   - О нет, забудете. Просто вы изображаете возмущение, потому  что  вам
кажется так правильнее и респектабельнее. Могу я сесть?
   - Нет.
   Он опустился рядом с ней на стул и осклабился.
   - Я слышал, вы даже две недели подождать меня не могли, - заметил  он
и театрально вздохнул. - До чего же непостоянны женщины. - Она  молчала,
и он продолжал: - Ну, скажите, Скарлетт, между нами,  друзьями  -  между
очень давними и очень близкими друзьями - разве не было бы разумнее  по-
дождать, пока я выйду из тюрьмы? Или супружеский союз  с  этим  стариком
Фрэнком Кеннеди привлекал вас куда больше, чем внебрачные  отношения  со
мной?
   Как всегда, его издевки вызвали в ней гнев, а  нахальство  -  желание
расхохотаться.
   - Не говорите глупостей.
   - А вы бы не возражали удовлетворить мое любопытство по одному вопро-
су, который последнее время занимает меня? Неужели у вас, как у женщины,
не возникло отвращения и ваши деликатные чувства не взбунтовались, когда
вы дважды выходили замуж без любви и даже без влечения? Или, может быть,
у меня неверные сведения о деликатности чувств наших южных женщин?
   - Ретт!
   - Сам-то я знаю ответ. Я всегда считал, что  женщины  обладают  такою
твердостью и выносливостью, какие мужчинам и не снились, - да, я  всегда
так считал, хотя с детства мне внушали, что женщины - это хрупкие,  неж-
ные, чувствительные создания. К тому же, согласно  кодексу  европейского
этикета, муж и жена не должны любить друг друга - это дурной тон и очень
плохой вкус. А я всегда считал, что европейцы правильно смотрят  на  эти
вещи. Женись для удобства, а люби для удовольствия. Очень разумная  сис-
тема, не правда ли? По своим воззрениям вы оказались  ближе  к  старушке
Англии, чем я думал.
   Как  было  бы  хорошо  крикнуть  в  ответ:  "Я  вышла  замуж  не  для
удобства!", но, к сожалению, тут Ретт загнал ее в угол, и любая  попытка
протестовать, изображая оскорбленную невинность, вызвала бы лишь еще бо-
лее едкие нападки с его стороны.
   - Какую вы несете чушь, - холодно бросила она и, стремясь  переменить
тему разговора, спросила: - Как же вам удалось выбраться из тюрьмы?
   - Ах, это! - заметил он, неопределенно поведя рукой. - Особых  хлопот
мне это не доставило. Меня освободили сегодня  утром.  Я  пустил  в  ход
весьма тонкий шантаж против одного друга в Вашингтоне, который  занимает
там довольно высокий пост советника при федеральном  правительстве.  От-
личный малый этот янки - один из стойких патриотов, продававших мне муш-
кеты и кринолины для Конфедерации. Когда о моей печальной участи  довели
должным образом до его сведения, он поспешил использовать все свое влия-
ние, и вот меня выпустили. Влияние - это все, Скарлетт. Помните об этом,
если вас арестуют. Влияние - это все. А  проблема  вины  и  невиновности
представляет чисто академический интерес.
   - Могу поклясться, что вы-то уж не относитесь к числу невиновных.
   - Да, теперь, когда я выбрался из силков, могу честно признаться, что
виноват и поступил, как Каин. Я действительно убил негра. Он  нагло  вел
себя с дамой - что оставалось делать южному джентльмену? И раз уж  приз-
наваться - так признаваться: я действительно пристрелил  кавалериста-ян-
ки, обменявшись с ним несколькими фразами в баре. За мной эта мелочь  не
числится, так что, по всей  вероятности,  какого-нибудь  бедного  малого
давно уже за это повесили.
   Он настолько походя упомянул о совершенных им убийствах,  что  у  нее
кровь застыла в жилах. Слова возмущения готовы были сорваться с ее  язы-
ка, но тут она вспомнила о янки, который лежал под сплетением  лоз  мус-
катного винограда в Таре. Совесть ведь мучит ее не больше, чем  если  бы
она раздавила таракана. И судить Ретта она не может, раз повинна  в  том
же, что и он.
   - И если уж говорить начистоту, то должен вам сказать строго по  сек-
рету (а  это  значит:  не  проболтайтесь  мисс  Питтипэт!),  что  деньги
действительно у меня - они преспокойно лежат в Ливерпульском банке.
   - Деньги?
   - Да, те самые, по поводу которых так волнуются  янки.  И  отнюдь  не
жадность, Скарлетт, удержала меня от того, чтобы дать вам нужную  сумму.
Если бы я снял хоть что-то со счета, об этом так или иначе могли бы про-
ведать - и вы наверняка не получили бы ни цента. Сохранить эти деньги  я
могу лишь в том случае, если ничего не буду предпринимать. Я  знаю,  что
они в безопасности, ибо на худой конец, если их обнаружат и попытаются у
меня отобрать, я назову всех патриотов-янки, которые продавали мне  сна-
ряды и станки во время войны. А тогда такой скандал поднимется: ведь не-
которые из  этих  янки  занимают  сейчас  в  Вашингтоне  высокие  посты.
Собственно, потому-то я и выбрался из тюрьмы,  что  пригрозил  облегчить
свою совесть. Я...
   - Все золото
   - Вы хотите сказать, что вы... что у вас конфедератов?
   - Не все, великий боже, нет, конечно! Золота этого полным - полно че-
ловек у пятидесяти, а то и больше, из числа тех, кто  прорывал  блокаду.
Оно припрятано в Нассау, в Англии, в Канаде. И конфедераты, которые ока-
зались куда менее ловкими, едва ли смогут нам это простить.  У  меня,  к
примеру, набралось около полумиллиона. Только подумайте, Скарлетт:  пол-
миллиона долларов были бы ваши, если бы вы обуздали свой буйный  нрав  и
не кинулись очертя голову в петлю нового брака!
   Полмиллиона долларов. Она почувствовала, как у нее  буквально  заныло
сердце при одной мысли о таких деньгах. Она даже не  уловила  издевки  в
его словах - это не дошло до ее сознания. Трудно было поверить, что в их
обнищавшем, полном горечи мире могут быть такие деньги.  Столько  денег,
такая уйма денег - и владеет ими не она, а человек, который относится  к
ним так беспечно и которому они вовсе не нужны. Ее же защита от враждеб-
ного мира-всего лишь пожилой больной муж да  грязная,  жалкая  лавчонка.
Несправедливо это, чтобы у такого подлеца, как  Ретт  Батлер,  было  так
много всего, а у нее, которая тянет тяжелейший воз, - так мало. До  чего
же он ненавистен ей - сидит тут, разодетый как денди, и дразнит ее.  Ну,
нет, она не станет хвалить его за изворотливость, а то он совсем  зазна-
ется. Ей захотелось наоборот, найти такие слова, которые бы ранили  его,
да поглубже.
   - Я полагаю, вы считаете порядочным и честным - присвоить себе деньги
конфедератов. Так вот нет. Это самое настоящее воровство, и вы прекрасно
это знаете. Я бы не хотела жить с таким пятном на совести.
   - Бог ты мой! До чего же зелен нынче виноград! - воскликнул он  скри-
вившись. - У кого же я эти деньги украл?
   Она молчала, не зная что ответить. В самом деле - у кого? В  конце-то
концов, ведь он поступил так же, как и Фрэнк, только у Фрэнка размах  не
тот.
   - Половина денег по-честному моя, - продолжал он, - честно заработан-
ная с помощью честных патриотов, которые охотно продавали  Союз  за  его
спиной и получали стопроцентную прибыль за свои товары.  Часть  денег  я
заработал на хлопке, купив его по дешевке в начале войны, а потом, когда
английские фабрики взмолились, требуя хлопка, я продал им его по доллару
за фунт. Часть капитала я сколотил на спекуляции продуктами. Так с какой
стати должен я отдавать этим янки плоды моего  труда?  Ну,  а  остальное
действительно принадлежало раньше Конфедерации.  Это  деньги  за  хлопок
конфедератов, который я вывозил, несмотря на блокаду, и продавал  в  Ли-
верпуле по баснословным ценам. Хлопок давали мне со всем доверием, чтобы
я купил на него кожи, ружья и станки. И я со  всем  доверием  брал  его,
чтобы купить то, что просили. Мне было сказано положить  золото  в  анг-
лийские банки на свое имя, чтобы иметь кредит. А  когда  кольцо  блокады
сомкнулось, вы прекрасно помните, я не мог вывести ни  одного  судна  из
портов Конфедерации и ни одно судно не мог ввести. Так деньги и застряли
в Англии. Что мне следовало делать? Свалять дурака, вынуть эти деньги из
английских банков и попытаться переправить их в Уилмингтон?  Чтобы  янки
сцапали их? Разве я виноват в том, что кольцо блокады сомкнулось?  Разве
я виноват в том, что Наше Правое Дело потерпело крах? Деньги принадлежа-
ли Конфедерации. Ну, а Конфедерации больше нет -  хотя,  если  послушать
иных людей, можно в этом усомниться. Кому же  я  должен  возвращать  эти
деньги? Правительству янки? Мне вовсе не  хочется,  чтобы  люди  думали,
будто я - вор.
   Он вынул из кармана кожаный портсигар, достал из него длинную  сигару
и не без удовольствия понюхал ее, в то же время  с  наигранной  тревогой
наблюдая за Скарлетт, как если бы его судьба зависела от нее.
   "Порази его чума, - подумала она, -  вечно  он  обводит  меня  вокруг
пальца. В его доводах всегда что-то не так, но что именно -  в  толк  не
возьму".
   - Вы могли бы, - с достоинством произнесла она, - раздать деньги тем,
кто нуждается. Конфедерации нет, но осталось много конфедератов и их се-
мей, и они голодают.
   Он откинул голову и расхохотался.
   - До чего же вы становитесь прелестны и смешны, когда лицемерно изре-
каете подобные истины! - воскликнул он, явно получая от всего этого под-
линное удовольствие. - Всегда говорите правду, Скарлетт.  Вы  не  умеете
лгать. Ирландцы - самые плохие лгуны на свете. Ну, давайте будем  откро-
венны. Вам всегда было глубоко наплевать на столь оплакиваемую ныне  по-
койную Конфедерацию и еще больше наплевать на  голодающих  конфедератов.
Да вы бы завизжали от возмущения, заикнись я только, что собираюсь  раз-
дать все эти деньги, - если, конечно, львиная доля не пошла бы вам.
   - Не нужны мне ваши деньги... - с холодным достоинством  начала  было
она.
   - Вот как?! Да у вас руки так и чешутся - дай вам пачку банкнотов, вы
бы мигом сорвали опояску. Покажи я вам четвертак, вы бы мигом его  схва-
тили.
   - Если вы явились сюда, чтобы оскорблять меня и насмехаться над  моей
бедностью, я пожелаю вам всего хорошего, - заявила она, пытаясь сбросить
с колен тяжелый гроссбух и встать, чтобы  придать  своим  словам  больше
внушительности.
   Но он уже вскочил, нагнулся над ней и  со  смехом  толкнул  назад  на
стул.
   - Да когда же вы перестанете взрываться при первом слове  правды?  Вы
ведь любите говорить правду о других - почему же не любите слышать прав-
ду о себе? Я вовсе не оскорбляю вас. Стяжательство, по-моему, прекрасное
качество.
   Она не была уверена, что значит слово "стяжательство", но в его устах
это прозвучало как комплимент, и она слегка смягчилась.
   - Я пришел сюда вовсе не затем, чтобы злорадствовать по поводу  вашей
бедности, а затем, чтобы пожелать вам долгой жизни и  счастья  в  браке.
Кстати, а что думает сестричка Сьюлин по поводу вашего разбоя?
   - Моего - чего?
   - Вы же украли Фрэнка у нее из-под носа.
   - Я вовсе не...
   - Ну, не будем спорить из-за слов. Так что же она все-таки сказала?
   - Ничего она не сказала, - заявила Скарлетт. И глаза ее  предательски
забегали, выдавая, что она говорит неправду.
   - Какое бескорыстие с ее стороны! Ну, а теперь по поводу  вашей  бед-
ности. Уж конечно, я имею право об этом знать после того, как  вы  тогда
прискакали ко мне в тюрьму. Что, у Фрэнка оказалось меньше денег, чем вы
предполагали?
   Его нахальству не было предела. Либо она должна примириться  с  этим,
либо попросить его уйти. А ей не хотелось, чтобы он  уходил.  Слова  его
были точно колючая проволока, но говорил он правду.  Он  знал,  как  она
поступила и почему, и вроде бы не стал хуже к  ней  относиться.  И  хотя
расспросы его были ей неприятны своей прямотой, объяснялись они, видимо,
дружеским интересом. Только ему могла бы она рассказать всю правду. И ей
стало бы, легче, ибо она давно никому не говорила правды о себе и о том,
что побудило ее поступить так, а не иначе. Любое ее откровенное  призна-
ние неизменно шокировало собеседника. А разговор с Реттом вызывал у  нее
такое облегчение и успокоение, какое ощущаешь, когда, протанцевав  целый
вечер в узких туфлях, надеваешь удобные домашние шлепанцы.
   - Неужели вы не получили денег для уплаты налога? Только не  говорите
мне, что нужда все еще стучится в ворота Тары. - Голос его при этом  из-
менился, зазвучал как-то по-иному.
   Она подняла глаза, и взгляды их встретились -  выражение  его  черных
глаз сначала испугало и озадачило ее, а потом она улыбнулась  -  теплой,
сияющей улыбкой, которая редко появлялась последние дни на ее лице. Пар-
шивый лицемер - а ведь порой бывает такой милый! Теперь она поняла,  что
пришел он вовсе не для того, чтобы поддразнить ее,  а  чтобы  увериться,
что она добыла деньги, которые были ей так отчаянно  нужны.  Теперь  она
поняла, что он примчался к ней, как только его освободили, не подавая  и
виду, что летел на всех парусах, - примчался, чтобы одолжить ей  деньги,
если она в них еще нуждается. И однако же, он изводил  ее,  и  оскорблял
ее, и в жизни бы не сознался, скажи она напрямик, что разгадала его  по-
буждения. Нет, никак его не поймешь. Неужели  она  действительно  дорога
ему - дороже, чем он готов признать? Или, может, у него что-то другое на
уме? Скорее последнее, решила она. Но кто знает. Он  порой  так  странно
себя ведет.
   - Нет, - сказала она, - нужда больше не стучится в ворота Тары.  Я...
я достала деньги.
   - Но, я убежден, не без труда. Неужели вы сумели обуздать себя  и  не
показали своего нрава, пока у вас на пальце  не  появилось  обручального
кольца?
   Усилием воли она сдержала улыбку, - как точно он ее  разгадал!  -  но
ямочки все же заиграли у нее на щеках. Он снова опустился на стул, удоб-
но вытянув свои длинные ноги.
   - Ну, так расскажите же мне теперь о своем бедственном положении. Эта
скотина Фрэнк, значит, ввел вас в заблуждение насчет своих возможностей?
Его бы следовало хорошенько вздуть за то, что он  воспользовался  беспо-
мощностью женщины! Да ну же, Скарлетт, расскажите мне все. Вы не  должны
иметь от меня секретов. Я ведь знаю все худшее о вас.
   - Ох, Ретт, вы самый отвратительный из... сама не знаю из кого!  Нет,
в общем-то, Фрэнк не обманул меня, но... - Ей вдруг  захотелось  кому-то
излить душу. - Если бы только Фрэнк мог собрать деньги с должников, я бы
ни о чем не волновалась. А ему, Ретт, пятьдесят человек должны, и он  не
нажимает на них. Он такой совестливый. Говорит, что джентльмен не  может
так поступать с джентльменом. И пройдут месяцы, прежде  чем  он  получит
эти деньги, а то, может, и вовсе не получит.
   - Ну и что? Разве вам нечего будет есть, если он не взыщет долгов?
   - Да нет, но... Дело, видите ли, в том, что мне не помешала бы сейчас
некоторая сумма. - И глаза ее загорелись при мысли о лесопилке.  А  что,
если...
   - Для чего? Опять налоги?
   - Ну, а вам-то что?
   - Очень даже что, потому что вы сейчас попросите у меня в долг. О,  я
знаю все эти подходы... И я одолжу денег... не требуя  того  прелестного
обеспечения, дражайшая миссис Кеннеди, которое  вы  еще  совсем  недавно
предлагали мне. Разве что вы будете уж очень настаивать.
   - Вы величайший грубиян, какого...
   - Ничего подобного. Я просто хотел вас успокоить. Я понимаю, что  эта
проблема может вас волновать. Не слишком, но все-таки. И я  готов  одол-
жить вам денег. Но я хочу прежде знать, как вы намерены ими распорядить-
ся. Думается, я имею на это право. Если вы хотите купить  себе  красивые
платья или карету, я вам дам их вместе с моим благословением. Но если вы
хотите купить пару новых брюк для Эшли Уилкса, боюсь,  я  вынужден  буду
вам отказать.
   Гнев вскипел в ней так внезапно и с такой силой, что несколько  мгно-
вений она слова не могла вымолвить.
   - Да Эшли Уилкс в жизни цента у меня не брал! Я бы не могла заставить
его взять ни цента, даже если б он умирал с голоду! Вам в жизни  не  по-
нять, какой он благородный, какой гордый! Да и где вам понять его, когда
сами-то вы...
   - Не будем оскорблять друг друга. А то я ведь могу обозвать вас почи-
ще, чем вы меня. Не забывайте, что я все время следил  за  вашей  жизнью
благодаря мисс Питтипэт, а эта святая душа способна выболтать  все,  что
ей известно, первому подвернувшемуся слушателю. Я знаю, что Эшли живет в
Таре с тех пор, как вернулся домой из Рок-Айленда. Я знаю, что  вы  даже
согласились взять к себе его жену, хотя, наверно, это было для  вас  не-
легко.
   - Эшли-это...
   - О да, конечно, - сказал он, пренебрежительно отмахнувшись от нее. -
Где уж мне, человеку земному, понять такую возвышенную натуру, как Эшли.
Только, пожалуйста, не забудьте, что я с интересом  наблюдал  за  нежной
сценой, которая разыгралась между вами в Двенадцати Дубах, и что-то  го-
ворит мне, что Эшли с тех пор не изменился. Как и вы. В тот  день,  если
память меня не подводит, он не слишком красиво выглядел.  И  думаю,  что
сейчас выглядит не лучше. Почему он не заберет свою семью, не уедет  ку-
да-нибудь и не найдет себе работу? Почему он живет в Таре? Конечно,  это
моя прихоть, но я не дам вам ни цента на Тару, чтобы содержать там Эшли.
У нас, мужчин, есть одно весьма неприятное слово для обозначения  мужчи-
ны, который разрешает женщине содержать его.
   - Да как вы смеете говорить такое?! Эшли работает в Таре как  раб!  -
Несмотря на владевшую ею ярость, Скарлетт с болью  в  душе  вспомнила  о
том, как Эшли обтесывал колья для ограды.
   - Ну конечно, золотые руки! Как он, должно быть, ловко убирает навоз,
а...
   - Он просто...
   - О да, я знаю. Допустим, он делает все, что может, но я не представ-
ляю себе, чтобы помощь от него была так уж велика. В жизни вы не сделае-
те из Уилкса фермера... или вообще человека в какой-то  мере  полезного.
Это порода чисто орнаментальная. Ну, а теперь пригладьте свои взъерошен-
ные перышки и забудьте о моих грубых высказываниях по адресу  гордого  и
высокочтимого Эшли. Странно, что подобные иллюзии могут подолгу  сущест-
вовать в головке даже такой трезвой женщины, как вы. Так сколько же  вам
надо денег и зачем они вам нужны? - Она молчала, и он повторил: -  Зачем
они вам нужны? И постарайтесь сказать мне правду. Увидите, это сработает
не хуже, чем ложь. Даже лучше, ибо если вы солжете, я, конечно  же,  это
обнаружу, и можете себе представить, как вам потом будет неловко. Запом-
ните навсегда, Скарлетт: я могу стерпеть от вас все  что  угодно,  кроме
лжи, - и вашу неприязнь, и ваш нрав, и  все  ваши  злобные  выходки,  но
только не ложь. Так для чего вам нужны деньги?
   Она была в такой ярости от его нападок на Эшли, что с радостью плюну-
ла бы ему в лицо, стерла бы с его губ эту усмешечку, гордо отказалась бы
от его денег. И чуть было этого не сделала, но  холодная  рука  здравого
смысла удержала ее. Она с трудом подавила в себе гнев и попыталась  при-
дать лицу милое, исполненное достоинства выражение. А  он  откинулся  на
спинку стула и протянул ноги к печке.
   - Ничто не доставляет мне такого удовольствия, - заметил  он,  -  как
наблюдать за внутренней борьбой, которая происходит в вас, когда принци-
пы сталкиваются с таким практическим соображением, как деньги. Я, конеч-
но, знаю, что практицизм в вас всегда победит, и все же не выпускаю  вас
из виду: а вдруг лучшая сторона вашей натуры одержит верх. И если  такой
день наступит, я тут же упакую чемодан и навсегда уеду из Атланты. Слиш-
ком много на свете женщин, в которых лучшая сторона натуры неизменно по-
беждает... Но вернемся к делу. Так сколько и зачем?
   - Я не знаю точно, сколько мне потребуется, - нехотя процедила она. -
Но я хочу купить лесопилку. И по-моему, могу получить ее дешево. А потом
мне потребуются два фургона и два мула. Причем два хороших мула.  И  еще
лошадь с бричкой для моих нужд.
   - Лесопилку?
   - Да, и если вы одолжите мне денег, то половина доходов - ваша.
   - На что мне лесопилка?
   - Чтобы делать деньги! Мы сможем заработать кучу денег. А не то я мо-
гу взять у вас взаймы под проценты. Стойте, стойте, хороший  процент-это
сколько?
   - Пятьдесят процентов считается очень неплохо.
   - Пятьдесят... Да вы шутите! Перестаньте смеяться, вы, дьявол! Я  го-
ворю серьезно.
   - Потому-то я и смеюсь. Интересно, понимает ли кто-нибудь, кроме  ме-
ня, что происходит в этой головке, за этой обманчиво милой маской?
   - А кому это интересно? Послушайте, Ретт, и скажите, кажется вам  это
дело выгодным или нет. Фрэнк рассказал мне, что один человек, у которого
есть лесопилка недалеко от Персиковой дороги, хочет ее продать. Ему нуж-
ны наличные - и быстро. Поэтому он наверняка продаст  дешево.  Сейчас  в
округе не так много лесопилок, а люди ведь строятся... словом, мы  могли
бы продавать пиленый лес по баснословным ценам. И человек тот готов  ос-
таться и работать на лесопилке за жалованье... Все это Фрэнк мне расска-
зал. Фрэнк сам купил бы лесопилку, будь у него деньги. Я думаю, он так и
собирался сделать, да только я забрала у него деньги, чтоб заплатить на-
лог за Тару.
   - Бедняга Фрэнк! Что он скажет, когда узнает, что вы купили ее  прямо
у него из-под носа?! И как вы объясните ему, что  взяли  у  меня  деньги
взаймы - ведь это же вас скомпрометирует!
   Об этом Скарлетт не подумала - все ее мысли были лишь  о  том,  чтобы
получить деньги и купить на них лесопилку.
   - Но я просто не сказку ему ничего.
   - Так не под кустом же вы их нашли - это-то он поймет.
   - Я скажу ему... вот: я скажу ему, что продала вам свои бриллиантовые
подвески. Я вам их и дам. Это будет моим обес... Ну, словом, вы понимае-
те, о чем я говорю.
   - Я не возьму ваших подвесок.
   - Но они мне не нужны. Я их не люблю. Да и вообще они не мои.
   - А чьи же?
   Перед ее мысленным взором снова возник удушливый жаркий полдень, глу-
бокая тишина в Таре и вокруг - и мертвец в синей форме, распростертый на
полу в холле.
   - Мне их оставили... оставил один человек, который умер. Так что они,
в общем-то, мои. Возьмите их. Они мне не нужны. Я  предпочла  бы  взамен
деньги.
   - О господи! - теряя терпение, воскликнул он. - Да неужели  вы  ни  о
чем не можете думать, кроме денег?
   - Нет, - откровенно ответила она, глядя на него в упор своими зелены-
ми глазами. - И если бы вы прошли через то, через что прошла  я,  вы  бы
тоже ни о чем другом не думали. Я обнаружила, что деньги - самое  важное
на свете, и бог мне свидетель, я не желаю больше жить без них.
   Ей вспомнилось жаркое солнце, мягкая красная  земля,  в  которую  она
уткнулась головой, острый запах негритянского жилья за развалинами  Две-
надцати Дубов, - вспомнилось, как сердце выстукивало: "Я никогда не буду
больше голодать. Я никогда не буду больше голодать".
   - И рано или поздно у меня будут деньги - будет много денег,  чтоб  я
могла есть вдоволь, все что захочу. Чтоб не было больше у меня на  столе
мамалыги и сушеных бобов. И чтоб были красивые платья  и  все  -  шелко-
вые...
   - Все?
   - Все, - отрезала она, даже не покраснев от его издевки. - У меня бу-
дет столько денег, сколько надо, чтобы янки никогда  не  могли  отобрать
Тару. А в Таре я настелю над домом новую крышу, и построю новый сарай, и
у меня будут хорошие мулы,  чтоб  пахать  землю,  и  я  буду  выращивать
столько хлопка, сколько вам и не снилось. И Уэйд никогда не будет  ни  в
чем нуждаться, даже не узнает, каково это жить без самого  необходимого.
Никогда! У него будет все на свете. И все мои родные никогда  больше  не
будут голодать. Я это серьезно. Все - от первого  до  последнего  слова.
Вам не понять этого - вы ведь такой эгоист. Вас "саквояжники"  не  пыта-
лись выгнать из дома. Вы никогда не терпели ни холода, ни нужды, вам  не
приходилось гнуть спину, чтобы не умереть с голоду!
   Он спокойно заметил:
   - Я восемь месяцев был в армии конфедератов. И не знаю другого места,
где бы так голодали.
   - В армии! Подумаешь! Но вам никогда не приходилось собирать  хлопок,
прореживать кукурузу. Вам... Да не смейтесь вы надо мной!
   Голос ее зазвенел от гнева, и Ретт поспешил снова накрыть ее руки ла-
донью.
   - Я вовсе не над вами смеялся. Я смеялся над тем, как не соответству-
ет ваш вид тому, что вы на самом деле есть. И я  вспомнил,  как  впервые
увидел вас на пикнике у Уилксов. В платье с зелеными цветочками и  зеле-
ных туфельках, и вы были по уши заняты мужичинами и  полны  собой.  Могу
поклясться, вы тогда понятия не имели, сколько пенни в долларе, и в  го-
лове у вас была одна только мысль - как заполучить Эш...
   Она резко выдернула руки из-под его ладони.
   - Ретт, если вы хотите, чтобы мы как-то ладили, вам придется  прекра-
тить разговоры об Эшли Уилксе. Мы всегда будем ссориться из-за него, по-
тому что вы его не понимаете.
   - Зато вы, очевидно, читаете в его душе, как  в  раскрытой  книге,  -
ехидно заметил Ретт. - Нет, Скарлетт, если уж я одолжу  вам  деньги,  то
сохраню за собой право обсуждать Эшли Уилкса, как мне захочется. Я отка-
зываюсь от права получить проценты за деньги, которые вам одолжу, но  от
права обсуждать Эшли не откажусь. А есть ряд обстоятельств, связанных  с
этим молодым человеком, которые мне хотелось бы знать.
   - Я не обязана обсуждать его с вами, - отрезала она.
   - Нет, обязаны! Ведь у меня в руках шнурок от мешка с деньгами.  Ког-
да-нибудь, когда вы разбогатеете и у вас появится возможность  поступать
так же с другими... Я же вижу, что он все еще дорог вам...
   - Ничего подобного.
   - Ну, что вы, это же так ясно - недаром вы кидаетесь на  его  защиту.
Вы...
   - Я не допущу, чтобы над моими друзьями издевались.
   - Ничего не поделаешь, придется потерпеть. А вы ему все так же дороги
или Рок-Айленд заставил его вас забыть? Или, может быть, он наконец оце-
нил, какой бриллиант - его жена?
   При упоминании о Мелани грудь Скарлетт стала бурно вздыматься, и  она
чуть было не крикнула Ретту, что только соображения чести удерживают Эш-
ли подле Мелани. Она уже открыла было рот и - закрыла.
   - Ага. Значит, у него по-прежнему не хватает здравого смысла  оценить
миссис Уилкс? И даже все строгости тюремного  режима  в  Рок-Айленде  не
притупили его страсти к вам?
   - Я не вижу необходимости обсуждать этот вопрос.
   - А я желаю его обсуждать, - заявил Ретт. Голос его звучал  почему-то
хрипло. Скарлетт не поняла почему, но все равно ей это не понравилось. -
И клянусь богом, буду обсуждать и рассчитываю получить ответ на мои воп-
росы. Так, значит, он по-прежнему влюблен в вас?
   - Ну и что, если так? - в раздражении вскричала Скарлетт. - Яне желаю
обсуждать его с вами, потому что вы не можете понять ни его  самого,  ни
его любовь. Вы знаете только одну любовь... ну, ту, которой  занимаетесь
с женщинами вроде этой Уотлинг.
   - Вот как, - мягко сказал Ретт. - Значит, я способен лишь на животную
похоть?
   - Вы же знаете, что это так.
   - Теперь мне ясно, почему вы воздерживаетесь говорить со мной об  Эш-
ли. Мои грязные руки и губы оскверняют незапятнанную чистоту его любви.
   - Да... что-то в этом роде.
   - А меня интересует эта чистая любовь...
   - Не будьте таким гадким, Ретт Батлер. Если вы  настолько  испорчены,
что считаете, будто между нами было что-то дурное...
   - Что вы, подобная мысль никогда не приходила мне в голову. Потому-то
это меня так и интересует. Но все же - почему между вами ничего не было?
   - Неужели вы думаете, что Эшли стал бы...
   - Ах, так, значит, Эшли, а не вы, ведет эту борьбу  за  непорочность.
Право же, Скарлетт, не надо так легко выдавать себя.
   Скарлетт в смятении и возмущении взглянула на Ретта, но по  лицу  его
ничего нельзя было прочесть.
   - На этом мы ставим точку. Не нужны мне ваши деньги. Так что  убирай-
тесь вон!
   - Неправда, вам нужны мои деньги, и раз уж мы так далеко зашли, зачем
останавливаться? Конечно же, никакого вреда не будет, если мы  поговорим
о столь чистой идиллии - ведь между вами не было ничего  дурного.  Итак,
значит, Эшли любит вас за ваш ум, за вашу душу, за  благородство  вашего
характера?
   Скарлетт внутренне съежилась от его слов, как от ударов хлыстом.  Ко-
нечно же, Эшли любит ее именно за эти качества. Сознание того, что Эшли,
связанный соображениями чести, любит ее на расстоянии за то  прекрасное,
что глубоко скрыто в ней и что один только он видит, - это сознание  как
раз и позволяло ей жить. Но сейчас, когда Ретт перечислял ее достоинства
вслух, да еще этим своим обманчиво сладким  тоном,  под  которым  таился
сарказм, они перестали казаться ей такими уж прекрасными.
   - Я чувствую, как юношеские идеалы оживают во мне при мысли, что  та-
кая любовь может существовать в нашем грешном мире, -  продолжал  он.  -
Значит, в любви Эшли к вам нет ничего плотского? И эта  любовь  была  бы
такой же, если бы вы были уродиной и не обладали вашей  белоснежной  ко-
жей? И у вас не было бы этих зеленых глаз, которые  вызывают  в  мужчине
желание заключить вас в объятия - авось не станете сопротивляться. И ес-
ли бы вы так не покачивали бедрами, соблазняя без  разбору  всех  мужчин
моложе девяноста лет? И если бы эти губки... но тут лучше мне  попридер-
жать свою животную похоть. Так Эшли всего этого не видит. А если  видит,
то это ничуть не волнует его?
   Мысли Скарлетт невольно вернулись к тому дню во фруктовом саду, когда
Эшли обнял ее, и она вспомнила, как дрожали у него  руки,  каким  жарким
был поцелуй, - казалось, он никогда не выпустит ее из объятий. При  этом
воспоминании она залилась краской, и румянец, разлившийся по ее лицу, не
ускользнул от глаз Ретта.
   - Значит, так, - сказал он, и голос его задрожал словно от ярости,  -
все ясно. Он любит вас только за ваш ум.
   Да как он смеет лезть ей в душу своими грязными руками, оскверняя  то
единственно прекрасное и священное, что есть в ее жизни?  Холодно,  неп-
реклонно он разрушал последние бастионы ее сдержанности,  и  теперь  уже
то, что ему так хотелось узнать, скоро выплеснется наружу.
   - Да, конечно! - воскликнула она, отбрасывая воспоминание о губах Эш-
ли, прильнувших к ее губам.
   - Прелесть моя, да он даже и не знает, что у вас есть ум. Если бы его
привлекал в вас ум, не нужно было бы ему так защищаться  от  вас,  чтобы
сохранить эту свою любовь во всей ее, так сказать, "святости"! Он жил бы
себе спокойно, потому что мужчина может же восхищаться умом и душой жен-
щины, оставаясь всеми уважаемым джентльменом и сохраняя  верность  своей
жене. А ему, видимо, трудно примирить честь Уилксов  с  жаждой  обладать
вами, которая снедает его.
   - Вы думаете, что все так же порочны, как вы!
   - О, я никогда не отрицал, что жажду обладать вами, если вы это имее-
те в виду. Но слава богу, меня не волнуют проблемы чести. Если я чего-то
хочу, я это беру, так что мне не приходится бороться ни с ангелами, ни с
демонами. И веселенький же ад вы, должно быть, создали для Эшли! Я почти
готов пожалеть его.
   - Я... это я создала для него ад?
   - Конечно, вы! Вы же маячите перед  ним  вечным  соблазном.  Но,  как
большинство людей его породы, он предпочитает самой  большой  любви  то,
что в этих краях именуют честью. И сдается мне, у бедняги теперь не  ос-
талось ни любви, ни чести, которые могли бы его согреть!
   - У него есть любовь!.. Я хочу сказать: он любит меня!
   - В самом деле? Тогда ответьте мне еще на один вопрос, и на  этом  мы
сегодня покончим. Можете взять деньги и хоть выбрасывайте их на  помойку
- мне все равно.
   Ретт поднялся на ноги и швырнул в пепельницу недокуренную  сигару.  В
его движениях была та дикарская раскованность и сдержанная сила, которые
Скарлетт подметила в ту ночь, когда пала Атланта, -  что-то  зловещее  и
немного пугающее.
   - Если он любит вас, тогда какого черта отпустил в  Атланту  добывать
деньги на уплату налога? Прежде чем позволить любимой женщине  пойти  на
такое, я бы...
   - Он же не знал! Он понятия не имел, что я...
   - А вам не приходило в голову, что ему следовало бы знать? - В голосе
его звучала еле сдерживаемая ярость. - Если бы он любил вас, как вы  го-
ворите, он должен был бы знать, на что вы способны,  когда  доведены  до
отчаяния. Да он должен был бы убить вас, но не отпускать сюда - и прежде
всего ко мне! Господи ты боже мой!
   - Да он же не знал!
   - Если он не догадался сам, без подсказки, значит, ничего он не знает
ни о вас, ни о вашем драгоценном уме.
   Как это несправедливо! Не может же Эшли читать в мыслях! Да  и  разве
сумел бы он ее удержать, если бы даже знал! И вдруг Скарлетт поняла, что
Эшли мог бы ее удержать. Достаточно было ему тогда, во  фруктовом  саду,
хотя бы намекнуть на то, что когда-нибудь все изменится, и она  бы  даже
не подумала обращаться к Ретту. Достаточно было  одного  нежного  слова,
даже мимолетной ласки на прощание, когда она садилась в  поезд,  и...  и
она бы осталась. Но он говорил только о чести. И  однако  же...  неужели
Ретт прав? Неужели Эшли знал, что у нее на уме? Она поспешила  отбросить
порочащую его мысль. Конечно же, он ничего не подозревал.  Эшли  никогда
бы не заподозрил, что ей может прийти в голову нечто столь безнравствен-
ное. Слишком он порядочный человек, чтобы у него могли зародиться подоб-
ные мысли. Просто Ретт пытается замарать ее любовь. Пытается изодрать  в
клочья то, что ей дороже всего на свете. Настанет день, мстительно поду-
мала она, дела в лавке наладятся, лесопилка будет приносить неплохой до-
ход. У нее появятся деньги, и она заставит Ретта  Батлера  заплатить  за
все страдания и унижения, которые по его милости вынесла.
   А он стоял, и с легкой усмешкой,  явно  забавляясь,  смотрел  на  нее
сверху вниз. Чувства, кипевшие в нем, улеглись.
   - Собственно, к вам-то все это какое имеет отношение? - спросила она.
- Это мое дело и дело Эшли, а не ваше.
   Он пожал плечами.
   - Имеет, поскольку ваша стойкость, Скарлетт, вызывает во мне глубокое
и бескорыстное восхищение и я не хочу быть свидетелем того, как ваш  дух
будет стерт в порошок чересчур тяжелыми жерновами. На  вас  лежит  Тара.
Уже одного этого бремени хватило бы для мужчины. Прибавьте сюда больного
отца. А он уже никогда не сумеет вам помочь. Потом - ваши сестры и  нег-
ры. И теперь вы еще взвалили себе на плечи мужа и, по всей  вероятности,
мисс Питтипэт. Слишком большие легли на вас тяготы и без Эшли  Уилкса  и
его семейства.
   - Он мне вовсе не в тягость. Он мне помогает...
   - О, ради всего святого! - воскликнул Ретт, теряя терпение. - Не надо
делать из меня дурака! Ничем он вам не помогает. Он сидит у вас на шее и
будет сидеть - на вашей или на чьей-то еще  -  до  самой  своей  смерти.
Впрочем, надоело мне говорить о нем... Так сколько вам нужно денег?
   Самые резкие, бранные слова готовы были сорваться у нее с  языка.  Да
после того, как он наговорил ей столько грубостей, после того, как вытя-
нул из нее все самое дорогое и растоптал, он еще думает, что она  станет
брать у него деньги!
   Но бранные слова так и не были произнесены. Как было бы чудесно през-
рительно поднять брови в ответ на его предложение и выставить  Ретта  из
лавки! Но только люди действительно богатые, действительно  обеспеченные
могут позволить себе такую роскошь, а она,  до  тех  пор  пока  бедна  -
только пока бедна, - вынуждена терпеть. Зато когда она разбогатеет, - о,
как чудесно греет эта мысль! - когда она разбогатеет, она не станет  ми-
риться с тем, что ей не нравится, не станет обходиться без того, чего ей
хочется, не будет даже любезной с теми, кто перечит ей.
   "Я их всех пошлю к черту, - подумала она. - И Ретта Батлера - в  пер-
вую очередь!"
   Мысль эта была столь приятна, что зеленые глаза ее  засверкали  и  на
губах появилась легкая улыбка. Ретт Батлер тоже улыбнулся.
   - Вы прелестны, Скарлетт, - сказал он. - Особенно  когда  задумываете
какую-нибудь чертовщину. За одну ямочку на вашей щечке я куплю вам  чер-
тову дюжину мулов, если они вам нужны.
   Входная дверь распахнулась, и вошел приказчик, ковыряя птичьим  пером
в зубах. Скарлетт встала, оправила на себе шаль и крепко завязала  ленты
шляпки под подбородком. Решение ее было принято.
   - Вы сегодня заняты? Не могли бы вы поехать со мной сейчас? - спроси-
ла она.
   - Куда?
   - Я хочу, чтобы вы съездили со мной на лесопилку. Я  обещала  Фрэнку,
что не буду выезжать из города одна.
   - На лесопилку, в такой дождь!
   - Да, я хочу купить лесопилку сейчас же, пока вы не передумали.
   Он расхохотался так громко, что мальчишка за прилавком вздрогнул и  с
любопытством уставился на него.
   - Вы, кажется, забыли, что вы замужем? Миссис Кеннеди не может позво-
лить себе такого - разъезжать по округе в сопровождении этого нечестивца
Батлера, которого не принимают в хороших домах. Вы что, забыли  о  своей
репутации?
   - Репутация - че-пу-ха! Я хочу купить лесопилку, пока вы не передума-
ли и пока Фрэнк не узнал, что я ее покупаю. Не будьте таким неповоротли-
вым, Ретт. Ну, что такое дождь? Поехали скорее.
   Ох, уж эта лесопилка! Фрэнк скрежетал зубами всякий раз, как  вспоми-
нал о ней, проклиная себя за то, что вообще сказал об этом Скарлетт. Ма-
ло того, что она продала свои сережки капитану  Батлеру  (надо  же  было
продать именно ему!) и  купила  лесопилку,  даже  не  посоветовавшись  с
собственным мужем, - она еще сама взялась за дело. Вот это уже  скверно.
Точно она не доверяет ему или его суждениям.
   Фрэнк - как и все его знакомые мужчины  -  считал,  что  жена  должна
жить, опираясь на мудрый жизненный опыт мужа,  должна  полностью  согла-
шаться с его мнением и не иметь своего собственного. Он охотно  позволил
бы большинству женщин поступать по-своему. Женщины - они такие  смешные,
и что же тут плохого - потакать их маленьким капризам? Человек по натуре
мягкий и кроткий, он был не из тех, кто стал бы  слишком  урезать  жену.
Ему бы даже доставило удовольствие исполнять всякие нелепые желания  ми-
лого маленького существа и потом любовно журить женушку  за  глупость  и
расточительство. Но то, что надумала Скарлетт, просто не укладывалось  у
него в голове.
   Взять хотя бы лесопилку. Он был буквально сражен, когда  в  ответ  на
его вопрос она с ласковой улыбкой заявила, что намерена вести дело сама.
"Лесом я сама займусь", - так она и сказала. Фрэнк в  жизни  не  забудет
этой ужасной минуты. Займется сама? Нет, это немыслимо. Да ни одна  жен-
щина в Атланте не занималась делами. Собственно, Фрэнк вообще не слышал,
чтобы женщины где-либо и когда-либо этим занимались.  Если  какой-то  из
них не повезло и она вынуждена была подрабатывать, чтобы помогать  семье
в нынешние тяжелые времена, делала она это скромно, по-женски: пекла пи-
роги, как миссис Мерриуэзер, или расписывала фарфор, шила и держала пос-
тояльцев, как миссис Элсинг и Фэнни, или учила детишек, как миссис  Мид,
или давала уроки музыки, как миссис Боннелл. Дамы подрабатывали, но  до-
ма, как и положено женщине. Но чтобы  женщина  оставила  домашний  очаг,
вступила в грубый мир мужчин и стала соперничать с ними в делах, повсед-
невно общаться, навлекая на себя и оскорбления и сплетни... да еще когда
ничто ее к этому не принуждает, когда у нее есть муж, вполне способный о
ней позаботиться!
   Фрэнк надеялся, что Скарлетт лишь дразнит его  или  шутит  -  правда,
шутка была сомнительная, - но вскоре обнаружил, что таковы ее  подлинные
намерения. Она в самом деле стала управлять лесопилкой. Она  поднималась
раньше его, уезжала из города по Персиковой дороге и часто  возвращалась
домой после того, как он, давно закрыв лавку, сидел в ожидании  ужина  у
тети Питти. Она отправлялась за много миль на свою лесопилку под защитой
одного лишь дядюшки Питера, который, кстати, тоже осуждал ее, а в  лесах
полно было вольных негров и бандитов-янки. Фрэнк ездить с  ней  не  мог:
лавка отнимала у него все время, - но когда он  попытался  протестовать,
Скарлетт непреклонно заявила: "Если я не буду следить за этим  плутом  и
бездельником Джонсоном, он раскрадет мой лес, продаст его, а денежки по-
ложит себе в карман. Вот найду хорошего человека, поставлю его управлять
вместо меня, тогда не буду так часто ездить на лесопилку, а займусь про-
дажей пиленого леса в городе".
   Продажей леса в городе! Хуже этого уж не придумаешь. Она и  сейчас  -
вместо того чтобы ехать на лесопилку - частенько освобождала себе день и
торговала пиленым лесом. Фрэнку в такие дни хотелось забраться  в  самый
темный закоулок своей лавки, чтобы никого не видеть.  Его  жена  продает
лес!
   И люди заговорили о ней - очень плохо. Да и о  нем,  наверное,  тоже:
как он позволяет ей так не по-женски себя вести? До чего же он смущался,
когда покупатель, зайдя в лавку, говорил: "А я только что  видел  миссис
Кеннеди..." Все охотно сообщали ему, что она делает. Все рассказывали  о
том, что произошло на строительстве новой гостиницы. Скарлетт подъехала,
как раз когда Томми Уэлберн покупал доски у какого-то  человека,  слезла
со своей двуколки среди этих грубиянов-ирландцев, укладывавших кирпичный
фундамент, и заявила Томми, что его обвели вокруг пальца.  Она  сказала,
что у нее доски лучше и к тому же дешевле, в доказательство чего  быстро
сложила в уме длинную колонку цифр и, не сходя с места,  назвала  сумму.
Худо было уже то, что она появилась среди этих пришлых грубиянов,  рабо-
тавших на строительстве, но еще хуже то, что  женщина  открыто  выказала
такие способности в арифметике. Томми согласился с доводами  Скарлетт  и
дал ей заказ на пиленый лес, однако она и после этого не спешила уехать,
а еще какое-то время болталась на стройке, беседуя с десятником  ирланд-
цев Джонни Гэллегером, маленьким злобным человечком, с прескверной репу-
тацией. Потом весь город не одну неделю говорил об этом.
   И в довершение всего Скарлетт действительно получала  деньги  с  этой
своей лесопилки, а ни одному мужчине не понравится, когда жена  преуспе-
вает в столь неженском деле. Причем деньги эти - или хотя бы часть их  -
она не давала Фрэнку пустить в оборот. Почти все они шли в Тару, и Скар-
летт писала нескончаемые письма Уиллу Бентину с указаниями,  на  что  их
потратить. Кроме того, она заявила Фрэнку, что когда в Таре удастся, на-
конец, завершить ремонт, она намерена давать деньги под залог.
   "Боже мой! Боже мой!" - стонал Фрэнк, стоило ему вспомнить  об  этом.
Да женщина даже знать не должна, что такое залог.
   В те дни Скарлетт полна была разных планов, и каждый следующий казал-
ся Фрэнку хуже предыдущего. Она поговаривала даже о том, чтобы построить
салун на участке, где раньше стоял ее склад, пока генерал Шерман не сжег
его. Фрэнк был отнюдь не трезвенником, но он горячо возражал против этой
затеи. Владеть салуном - нехорошее это занятие, оно не принесет счастья,
это почти так же плохо, как сдать дом шлюхам. Почему плохо, объяснить он
не мог, и в ответ  на  его  неуклюжие  доводы  Скарлетт  лишь  говорила:
"Че-пу-ха!"
   - Салунщики - хорошие арендаторы. Дядя Генри всегда это утверждал,  -
объявила она мужу. - Они исправно вносят арендную плату, а  кроме  того,
видите ли, Фрэнк, я могла бы дешево построить салун из несортового леса,
который я не могу продать, и сдать его потом  за  хорошую  плату,  а  на
деньги, вырученные за аренду, на деньги с лесопилки и на деньги, которые
я буду получать, давая под проценты, я смогу купить еще несколько  лесо-
пилок.
   - Лапочка моя, зачем вам  еще  лесопилки!  -  воскликнул  потрясенный
Фрэнк. - Вам следовало бы продать даже ту, которая у вас есть.  Она  вас
доконает - вы же сами видите, какого труда вам стоит заставлять работать
этих вольных негров, которых вы наняли...
   - От вольных негров толку, конечно,  чуть,  -  согласилась  Скарлетт,
пропуская мимо ушей его совет продать лесопилку. - Мистер Джонсон  гово-
рит, что утром, придя на работу, он никогда не знает, будет у него  дос-
таточно рабочих или нет. На этих черномазых нынче положиться нельзя. По-
работают день-другой и гуляют, пока не потратят все  свои  гроши,  а  то
глядишь, и вся команда не вышла на работу. Чем больше  я  наблюдаю,  как
ведут себя эти вольноотпущенные, тем большим  преступлением  считаю  то,
что произошло. Их же всех просто погубили. Тысячи людей вообще не  хотят
работать, а те, которых удается нанять, до того ленивы, до  того  им  не
сидится на месте, что от них никакого проку нет. А стоит на них прикрик-
нуть - уже не говоря о том, чтобы огреть хлыстом разок-другой для их  же
блага, - Бюро вольных людей тотчас налетит на тебя, как утка на майского
жука.
   - Лапочка моя, неужели вы разрешаете мистеру Джонсону бить этих...
   - Конечно, нет, - нетерпеливо оборвала она его. - Разве я вам  только
что не сказала, что янки посадили бы меня за это в тюрьму?
   - Могу поспорить, что ваш батюшка в жизни ни одного негра пальцем  не
тронул, - сказал Фрэнк.
   - Ну, одному-то он все-таки накостылял - мальчишке-конюшему,  который
не вычистил его лошадь после того, как отец целый день охотился на  ней.
Но, Фрэнк, тогда же все было иначе. Вольные негры - это совсем другое, и
хорошая порка пошла бы кое-кому из них на пользу.
   Фрэнк был не только поражен взглядами своей жены и ее планами,  но  и
теми переменами, которые произошли в ней за  эти  несколько  месяцев  их
брака. Ведь он брал в жены существо мягкое, нежное, женственное. За  ко-
роткое время своего ухаживания он пришел к выводу, что в жизни не встре-
чал женщины более пленительно-женственной по  своему  восприятию  жизни,
более далекой от реальности, более застенчивой и беспомощной. Теперь  же
перед ним был мужчина в юбке. Несмотря на свои розовые щечки,  ямочки  и
прелестную улыбку, говорила она и действовала как мужчина. Голос ее зву-
чал  резко,  категорично,  и  решения  она  принимала   мгновенно,   без
свойственного женщинам миндальничанья. Она знала, чего хочет,  и  шла  к
цели кратчайшим путем - как мужчина, а не  окольными,  скрытыми  путями,
как это свойственно женщинам.
   Нельзя сказать, чтобы Фрэнк до сих пор ни разу не видел женщин, умею-
щих командовать. В Атланте, как и во  всех  Юдиных  городах,  были  свои
престарелые дамы, которым люди старались  не  вставать  поперек  дороги.
Трудно, к примеру, представить себе человека более властного, чем дород-
ная миссис Мерриуэзер, более деспотичного, чем  хрупкая  миссис  Элсинг,
более искусного в достижении своих целей, чем сребровласая,  сладкоголо-
сая миссис Уайтинг. Но к каким бы хитростям ни прибегали эти дамы, чтобы
добиться своего, - это были женские хитрости. И все они  с  подчеркнутым
уважением относились к суждениям мужчин, хотя и не всегда с ними  согла-
шались. Во всяком случае, они были достаточно  хорошо  воспитаны,  чтобы
делать вид, будто руководствуются тем, что  говорят  мужчины,  а  это  -
главное. Скарлетт же руководствовалась только собственным мнением и вела
дела по-мужски - вот почему весь город и судачил о ней.
   "И ведь, наверное, - печально думал Фрэнк, - судачат и обо мне  тоже,
осуждают, что я позволяю ей так не по-женски себя вести".
   А тут еще этот Батлер. Его частые посещения дома тети Питти были все-
го унизительнее для Фрэнка. Он и до войны, когда вел  дела  с  Батлером,
недолюбливал его. И часто проклинал тот день, когда привез Ретта в  Две-
надцать Дубов и познакомил со своими друзьями. Он  презирал  Батлера  за
холодную расчетливость, с какою тот занимался спекуляциями во время вой-
ны, и за то, что он не служил в армии. О том, что  Ретт  восемь  месяцев
был с конфедератами, знала одна только Скарлетт, ибо Ретт  с  наигранным
ужасом умолял ее никому не говорить об этом его "позоре". Но больше все-
го Фрэнк презирал Ретта за то, что тот присвоил себе  золото  Конфедера-
ции, тогда как честные люди вроде адмирала Буллака - можно было бы  наз-
вать и других, - очутившись в аналогичной ситуации, вернули тысячи  дол-
ларов в федеральную казну. Так или иначе, нравилось это  Фрэнку  или  не
нравилось, а Ретт частенько наведывался к ним.
   Заходил он вроде бы навестить мисс Питтипэт, и она по глупости так  и
считала и очень жеманничала, когда он появлялся. Но Фрэнка  не  покидало
неприятное чувство, что вовсе не  мисс  Питти  привлекает  Батлера.  Ма-
ленький Уэйд очень привязался к нему и, к великой  досаде  Фрэнка,  даже
называл его "дядя Ретт", хотя вообще-то мальчик был застенчивый. Да и не
мог Фрэнк не помнить. Что Ретт ухаживал за Скарлетт во время войны  и  о
них даже шла тогда молва. Фрэнк представлял себе, что болтают о них сей-
час. Ни у кого из друзей не хватало смелости намекнуть  на  это  Фрэнку,
хотя они, не жалея слов, осуждали Скарлетт за лесопилку. Он, конечно, не
преминул заметить, что их со Скарлетт стали все реже приглашать на  обе-
ды, ужины и вечеринки и все реже и реже появлялись гости  у  них.  Скар-
летт, которая терпеть не могла большинство из своих соседей и была слиш-
ком занята лесопилкой, чтобы общаться с теми, кто ей не нравился, отнюдь
не терзалась отсутствием гостей. Зато Фрэнк остро это переживал.
   Всю свою жизнь Фрэнк считался с  тем,  "что  скажут  соседи",  и  его
больно ранило то, что жена не обращает внимания на приличия. Он чувство-
вал, что все не одобряют Скарлетт и презирают его за то, что он позволя-
ет ей "носить штаны". Она делала много такого, чего муж, с точки  зрения
Фрэнка, не должен был бы позволять, но если бы он  велел  ей  прекратить
это и стал с ней спорить или даже критиковать ее, на его голову обрушил-
ся бы настоящий шквал.
   "О-хо-хо! - беспомощно вздыхал он про себя. - До чего же  она  быстро
вскипает и долго бурлит - в жизни не встречал такой женщины!"
   Даже в самые спокойные дни можно было лишь удивляться тому, как Скар-
летт мгновенно превращалась из веселой, любящей  жены,  напевающей  себе
под нос, бродя по дому, в нечто прямо  противоположное.  Достаточно  ему
было сказать: "Лапочка, на вашем месте я бы..." - как разражалась буря.
   Черные брови Скарлетт стремительно сходились на переносице под острым
углом, и Фрэнк съеживался на глазах. У нее был какой-то поистине азиатс-
кий темперамент и ярость дикой кошки - ей было, казалось, все равно, что
произносит ее язык и как больно ранит. Над домом в таких случаях нависал
мрак. Фрэнк рано уходил в лавку и оставался  там  допоздна.  Мисс  Питти
стремительно укрывалась к себе в спальню, ища в  ней  прибежище,  словно
заяц в норе. Уэйд с дядюшкой Питером уединялись в сарае,  а  кухарка  не
высовывала носа из кухни и воздерживалась от прославления господа  пени-
ем. Только Мамушка спокойно сносила нрав Скарлетт, ну, а Мамушка  прошла
многолетнюю науку у Джералда О'Хара  и  не  раз  наблюдала  его  гневные
вспышки.
   Вообще-то Скарлетт вовсе не стремилась показать свой нрав и  действи-
тельно хотела быть Фрэнку хорошей женой, ибо относилась к нему  тепло  и
была благодарна за то, что он помог ей удержать Тару. Но он так часто  и
порой так неожиданно испытывал ее терпение, что  она  теряла  над  собой
власть.
   Не могла она уважать мужчину, который позволял  ей  так  командовать,
его робость и нерешительность в сколько-нибудь сложных случаях,  шла  ли
речь о ней или о других людях, бесконечно раздражали ее. Она могла бы не
обращать на это внимания и даже чувствовать себя счастливой  -  ведь  ее
денежные проблемы частично уладились, - если бы, к своему великому огор-
чению, не сталкивалась с тем, что Фрэнк, будучи сам плохим  дельцом,  не
давал и ей себя проявить.
   Как она и ожидала, Фрэнк сначала отказался требовать деньги по  неоп-
лаченным счетам; когда же она его заставила, взялся за это нехотя и  как
бы извиняясь. Дальнейших  доказательств  Скарлетт  не  требовалось:  она
окончательно убедилась в том, что семья Кеннеди будет вечно жить лишь  в
относительном достатке, если она сама не начнет делать  деньги,  которые
ей так - нужны. Теперь она знала, что Фрэнк готов довольствоваться  этой
грязной лавчонкой до конца своей жизни. Он, казалось, не сознавал, сколь
тонок пласт их благополучия и как важно иметь много денег, ибо деньги  -
единственная защита от новых бед.
   Фрэнк мог бы преуспеть в делах в легкие довоенные дни,  но  он  такой
раздражающе старомодный, думала Скарлетт, и так упорно хочет делать  все
по старинке, хотя и былой образ действий,  и  былой  образ  жизни  давно
отошли в прошлое. У него совсем нет напористости,  столь  необходимой  в
новые, более жесткие времена. Ну, а у нее - есть,  и  она  намерена  ис-
пользовать свою напористость, нравится это  Фрэнку  или  нет.  Им  нужны
деньги, и она делает деньги, хоть они и достаются ей нелегко. Она счита-
ла, что Фрэнк мог хотя бы не вмешиваться в ее планы, раз они дают  хоро-
ший результат.
   При ее неопытности не так-то просто было управлять новой  лесопилкой,
да и конкуренция увеличилась - не то что  вначале,  поэтому  она  обычно
возвращалась вечером домой усталая, издерганная, злая.  И  когда  Фрэнк,
робко кашлянув, говорил ей: "Лапочка, я бы этого не делал", или: "На ва-
шем месте, лапочка, я бы так не поступал", она лишь изо всех сил сдержи-
валась, стараясь не вспылить, а часто - даже и не старалась. Если у него
не хватает духа вылезти из своей скорлупы и делать деньги, зачем же он к
ней-то придирается? Да еще донимает всякими глупостями! Ну, какое  имеет
значение в такие времена, что она ведет себя не по-женски? Особенно ког-
да ее неженское дело - лесопилка - приносит деньги, которые так им нужны
- и ей, и семье, и Таре, и Фрэнку тоже.
   А Фрэнку хотелось мира и покоя. Война, во время которой он так добро-
совестно служил родине, пошатнула его здоровье, лишила богатства и прев-
ратила в старика. Он не жалел ни об одной из этих утрат, но после  четы-
рех лет войны хотел в жизни мира и добра, хотел  видеть  вокруг  любящие
лица, встречать одобрение друзей. Однако вскоре он  обнаружил,  что  мир
дома можно сохранить лишь определенной ценой, а именно: позволить  Скар-
летт делать что она хочет, - словом, устав бороться, он покупал себе мир
той ценой, какую назначила она. Порой он думал, что это не  такая  уж  и
дорогая цена, если жена улыбается,  открывая  ему  в  холодных  сумерках
дверь, целует его в ухо, или в нос, или куда-нибудь  еще,  или  если  ее
сонная головка по ночам покоится у него на  плече  под  теплым  стеганым
одеялом. Жизнь дома была такой приятной, если ни в чем не перечить Скар-
летт. Но обретенный Фрэнком мир был пустой скорлупой - это было лишь по-
добие мира, ибо приобретал он его ценой потери всего, что считал подоба-
ющим супружеской жизни.
   "Женщина должна уделять больше внимания дому и семье, а не  болтаться
где-то, как мужчина, - думал он. - Вот если  бы  у  нее  появился  ребе-
нок..."
   При мысли о ребенке лицо Фрэнка расплывалось в улыбке - он часто  ду-
мал о такой возможности. Скарлетт же решительно заявила, что  не  желает
иметь детей. Но ведь дети редко появляются на свет по приглашению. Фрэнк
знал: многие женщины говорят, будто не хотят иметь детей, -  только  все
это от глупости и от страха. Если Скарлетт обзаведется малышом, она  по-
любит его и охотно будет сидеть дома и возиться с ним,  как  все  другие
женщины. Тогда ей придется продать лесопилку и  все  проблемы  кончатся.
Для полноты счастья женщинам необходимы дети, а  Фрэнк  чувствовал,  что
Скарлетт несчастлива. Он хоть и мало что понимал в женщинах,  однако  не
был совсем уж слепым и не мог не видеть, что порой жена его просто  нес-
частна.
   Случалось, он просыпался ночью и слышал приглушенные  всхлипывания  в
подушку. Когда он впервые, проснувшись, почувствовал, как дрожит  от  ее
рыданий кровать, он в тревоге спросил: "Лапочка, что случилось?" - и ус-
лышал в ответ исступленное: "Ах, оставьте меня в покое!"
   Да, ребенок сделает ее счастливой и заставит забыть о том, чем ей  не
положено заниматься. Случалось, Фрэнк тяжело  вздыхал,  думая,  что  вот
поймал он тропическую птицу, которая вся -  огонь  и  сверкание  красок,
тогда как его, наверное, вполне устроила  бы  обыкновенная  курица.  Да,
этак ему было бы намного лучше.

   ГЛАВА XXXVII

   Ветреной, сырой апрельской ночью из Джонсборо примчался на взмыленной
лошади полумертвый от усталости Тони Фонтейн и громким  стуком  в  дверь
разбудил Скарлетт и Фрэнка, перепугав их до полусмерти. И тут - во  вто-
рой раз за последние четыре месяца - Скарлетт остро  почувствовала,  что
такое Реконструкция; до нее дошло, что имел в виду Уилл,  сказав:  "Наши
беды только начались", - она полнее осознала,  как  верны  были  мрачные
предсказания Эшли во фруктовом саду Тары, где гулял ветер: "То, что  нас
ждет, будет хуже войны... хуже тюрьмы... хуже смерти".
   Впервые она столкнулась с Реконструкцией, когда  узнала,  что  Джонас
Уилкерсон при содействии янки может выселить ее из  Тары.  Но  появление
Тони показало ей, что есть вещи  и  пострашнее.  Он  примчался  глубокой
ночью, исхлестанный дождем, и через несколько  минут  навсегда  исчез  в
темноте, но за этот короткий промежуток приподнял завесу, обнаружив  но-
вые беды, и Скарлетт со всей безнадежностью поняла, что завеса  эта  ни-
когда не опустится.
   В ту ненастную ночь, когда они услышали  грохот  дверного  молотка  -
настойчивый, требовательный, Скарлетт вышла на лестницу,  закутавшись  в
халат, поглядела вниз, в холл, и на миг увидела смуглое мрачное лицо То-
ни, который тут же нагнулся и задул принесенную Фрэнком свечу.  Скарлетт
ринулась в темноту, схватила холодную влажную руку Тони и услышала,  как
он прошептал:
   - Они гонятся за мной... еду в Техас... лошадь  подо  мной  полумерт-
вая... а я погибаю от голода... Эшли сказал, чтобы к  вам...  Только  не
зажигайте свечи! Еще разбудите черных... Я не хочу, чтоб вы попали из-за
меня в беду.
   На кухне, когда закрыли все ставни и спустили до  самых  подоконников
жалюзи, он позволил зажечь свет и короткими, отрывистыми фразами поведал
свою историю Фрэнку, в то время как Скарлетт хлопотала, собирая для него
на стол.
   Он был без пальто и промок насквозь. Шляпы на нем тоже не; было, чер-
ные волосы его прилипли  к  маленькой  голове.  Но  задор,  свойственный
братьям Фонтейн, - задор, от которого у Скарлетт в ту ночь мурашки побе-
жали по коже, - горел в его бегающих глазках, когда он залпом выпил вис-
ки, которое Скарлетт ему принесла. А Скарлетт благодарила бога, что тетя
Питти мирно храпит наверху. Она бы наверняка  упала  в  обморок,  увидев
его!
   - Одним чертовым ублю... одним подлипалой стало  меньше,  -  произнес
Тони, протягивая стакан, чтобы ему налили еще виски. - Я скакал  во  всю
мочь: могу расстаться со своей шкурой, если быстро не уберусь отсюда.  И
все равно ни о чем не жалею. Ей-богу, не жалею! Попытаюсь  добраться  до
Техаса и там затаюсь. Эшли был со мной в Джонсборо и велел мне  ехать  к
вам. Но мне нужна другая лошадь, Фрэнк, и немного денег. Лошадь  у  меня
полумертвая - ведь я всю дорогу гнал ее изо всех сил, -  да  к  тому  же
по-глупому выскочил сегодня из дома как  сумасшедший,  без  пальто,  без
шляпы и без цента в кармане. Правда, в доме у  нас  деньгами  не  разжи-
вешься.
   Он рассмеялся и с жадностью набросился на холодную кукурузную лепешку
и холодный салат из листьев репы в хлопьях застывшего белого жира.
   - Можете взять мою лошадь, - спокойно сказал Фрэнк. - У меня при себе
всего десять долларов, но если вы дождетесь здесь утра...
   - Черта с два, да разве я могу ждать! - убежденно, но даже как-то ве-
село воскликнул Тони. - Они скорей всего мчатся за мной по пятам. Не так
уж намного я их и обогнал! Если бы не Эшли, который вытащил меня  оттуда
и посадил на лошадь, я бы так и остался там как дурак и сейчас уже висел
бы в петле. Славный малый этот Эшли.
   Значит, и Эшли замешан в этой страшной, непонятной чертовщине.  Скар-
летт, вся похолодев, поднесла руку ко рту. А что, если янки уже схватили
Эшли? Ну почему, почему Фрэнк не спросит, что же все-таки произошло? По-
чему он принимает все это так спокойно, будто ничего особенного не  слу-
чилось? Она с трудом заставила себя разжать губы.
   - А что... - начала она. - Кого...
   - Да бывшего управляющего вашего батюшки... Будь он проклят... Джона-
са Уилкерсона.
   - И вы его... Он что, мертв?
   - Бог ты мой, Скарлетт О'Хара! - раздраженно воскликнул  Тони.  -  Уж
если я решил кому-то вспороть брюхо, неужели, вы думаете,  я  удовлетво-
рюсь тем, что оцарапаю его тупой стороной ножа? Нет, конечно,  и  можете
мне поверить, я искромсал его на кусочки.
   - Вот и прекрасно, - не повышая голоса, произнес Фрэнк. -  Я  никогда
не любил этого малого.
   Скарлетт взглянула на мужа. Он был совсем не  похож  на  того  слабо-
вольного Фрэнка, которого она знала, - Фрэнка, который обычно нервно те-
ребил бороденку и которым так легко было помыкать. Сейчас в  нем  появи-
лись решительность и спокойствие и он справлялся с неожиданно  возникшей
ситуацией, не тратя слов даром. Перед ней был мужчина,  и  Тони  -  тоже
мужчина, и вся эта страшная история - мужское дело,  в  котором  женщине
нет места.
   - А Эшли... Он не...
   - Нет. Он хотел убить Джонаса, но я сказал ему, что  это  мое  право,
потому что Салли - моя родственница, и Эшли под конец сдался. Но  насто-
ял, что поедет со мной в Джонсборо - на случай, если  Уилкерсон  возьмет
верх. Я не думаю, чтобы старина Эшли попал из-за этого в беду.  Надеюсь,
что нет. А не найдется у вас джема к кукурузной лепешке? И не можете  ли
вы дать мне чего-нибудь с собой?
   - Я сейчас закричу, если вы не расскажете мне все по порядку.
   - Подождите, пока я уеду, и тогда кричите, сколько вашей душе угодно.
Я все вам расскажу, пока Фрэнк будет седлать лошадь. Этот чертов... Уил-
керсон и так уж причинил немало вреда. Вы же знаете, он чуть не  доконал
вас налогами. Но это только одна из его пакостей. Хуже всего то, что  он
без конца подстрекал черномазых. Кто бы мог сказать, что настанет  день,
когда я буду их ненавидеть! Черт бы их побрал, они же верят  всему,  что
эти мерзавцы говорят им, и забывают то доброе, что мы для них делали.  А
сейчас янки поговаривают о том, чтобы дать черномазым право голоса.  Нам
же голосовать не дадут. Да во всем графстве можно по пальцам пересчитать
демократов, которым разрешено голосовать: янки ведь вычеркнули из  спис-
ков всех, кто сражался на стороне Конфедерации. А если  они  еще  неграм
разрешат голосовать, то нам вообще конец. Черт подери, это же наш  штат!
Наш, а не янки! Ей-богу, Скарлетт, с таким мириться  нельзя!  И  мы  ми-
риться не станем! Что-нибудь придумаем - пусть хоть до войны  дойдет!  А
то у нас скоро будут и судьи-ниггеры, и законодатели-ниггеры -  куда  ни
глянь, всюду черные обезьяны...
   - Прошу вас... поскорее расскажите мне все! Что же произошло?
   - Подождите заворачивать эту лепешку... дайте мне сначала еще  кусок.
Ну, так вот, пошли слухи, что Уилкерсон слишком  далеко  зашел  в  своих
разговорах насчет равноправия негров. Да, да, он часами  вдалбливал  это
черномазым идиотам. У него хватило нахальства... нагло... - Тони чуть не
захлебнулся собственной слюной, - ...говорить, что ниггеры могут...  мо-
гут иметь... белых жен.
   - Ах, Тони, этого быть не может!
   - Ей-богу, так! И я не удивляюсь, что вы побелели.  Но  черт  возьми,
Скарлетт, это же не новость для вас! Это внушают неграм и здесь,  в  Ат-
ланте.
   - Я... я не знала.
   - Значит, Фрэнк скрыл это от вас. Словом, мы надумали навестить ночью
мистера Уилкерсона и потолковать с ним по душам, но  прежде  чем  отпра-
виться туда... Вы помните этого черного бугая Юстиса, который был у  нас
десятником?
   - Да.
   - Так он сегодня подошел к двери нашей кухни - а Салли  готовила  там
ужин - и... Я не знаю, что он ей сказал. Да теперь, видно, никогда и  не
узнаю. Словом, что-то он ей сказал, и я услышал, как она  вскрикнула;  я
бросился на кухню, а он там - пьяный, как последний сукин сын... извини-
те, Скарлетт, сорвалось с языка.
   - Продолжайте.
   - Я пристрелил его; на крик Салли прибежала мама, а я вскочил на  ло-
шадь и помчался в Джонсборо к Уилкерсону Ведь это он был виноват в  том,
что произошло. Этот черный дурак в жизни бы не додумался явиться  к  нам
на кухню, если б не Уилкерсон. Возле Тары я встретил Эшли, ну и он,  ко-
нечно, поскакал со мной. Он сказал, что сам разделается с Уилкерсоном за
то, что тот хотел отобрать у вас Тару, а я сказал - нет, это  сделаю  я,
потому что Салли - жена моего родного покойного брата; мы  проспорили  с
ним всю дорогу. А когда примчались в город - ей-богу, Скарлетт, не пове-
рите: я, оказывается, даже и пистолета с собой не взял. Забыл в конюшне.
В такой я был ярости...
   Он умолк и откусил от черствой лепешки, а Скарлетт почувствовала, как
по телу у нее пробежала дрожь. Неуемная ярость Фонтейнов вошла в историю
округи задолго до этих событий.
   - Пришлось мне идти на него с ножом. Обнаружил я этого негодяя в  ба-
ре. Затиснул его в угол - а Эшли никому не давал  подойти  к  нам  -  и,
прежде чем полоснуть ножом, растолковал ему, за что хочу его  прирезать.
А как дальше было дело, сам не знаю, - медленно произнес Тони.  -  Опом-
нился я уже в седле: Эшли посадил меня на лошадь и велел  ехать  к  вам,
друзья. Эшли хороший малый, не подведет. Он не теряет головы.
   В эту минуту вошел Фрэнк с переброшенным через руку пальто и протянул
его Тони. Это было его единственное теплое пальто, но Скарлетт возражать
не стала. Ее дело тут - сторона, пусть мужчины сами разбираются.
   - Но, Тони... вы так нужны дома. Если бы вы вернулись и все  объясни-
ли, конечно же...
   - Фрэнк, вы женились на дурочке, - с усмешкой сказал Тони,  натягивая
пальто. - Она думает, янки наградят человека за то, что он не подпускает
ниггеров к своим белым женщинам. Что ж, конечно, наградят - военным три-
буналом и веревкой. Поцелуйте меня, Скарлетт. Фрэнк не станет возражать,
а я ведь, может, больше никогда вас не увижу. Техас - это далеко. Писать
я не осмелюсь, поэтому сообщите домой: пусть знают, что я  хоть  до  вас
добрался в целости.
   Она позволила ему поцеловать себя; мужчины вышли на заднее крыльцо и,
несмотря на проливной дождь, постояли немного, поговорили.  Затем  Скар-
летт услышала хлюпанье воды под копытами. Тони ускакал.  Она  приоткрыла
дверь и в щелку увидела, как Фрэнк повел тяжело дышавшую,  спотыкавшуюся
лошадь в сарай. Тогда Скарлетт снова закрыла дверь и опустилась в кресло
- колени у нее подгибались.
   Теперь она поняла, что принесла с собой Реконструкция, -  поняла  так
отчетливо, как если бы вокруг ее дома сидели на корточках полуголые  ди-
кари в набедренных повязках. В памяти ее возникло многое, чему она  была
свидетельницей последнее время, но на что не обратила должного внимания:
разговоры, которые она слышала, но которые не доходили до  ее  сознания,
обрывки фраз, которыми обменивались мужчины, внезапно умолкавшие при  ее
появлении; мелкие происшествия, которым она в свое время не придала зна-
чения; тщетные попытки Фрэнка убедить ее не ездить на лесопилку с  одним
только немощным дядюшкой Питером в качестве защитника.  Сейчас  все  это
вдруг сложилось в устрашающую картину.
   И главное место в этой картине занимали негры, а за ними стояли  янки
со штыками наготове. Ее могут убить, могут изнасиловать, подумала  Скар-
летт, и скорее всего никто за это не понесет наказания.  А  любого,  кто
попытается  отомстить  за  нее,  янки  повесят  -  повесят  без  суда  и
следствия. Офицеры-янки, как она слышала, понятия не имеют  о  том,  что
такое закон, и даже разбираться не станут, при каких обстоятельствах со-
вершено преступление, - они готовы чинить суд над любым южанином  и  тут
же вздернуть его.
   "Что же нам делать? - думала Скарлетт, ломая руки от бессилия и стра-
ха. - Что можем мы против этих дьяволов, которые готовы повесить  такого
славного парня, как Тони, только за то, что он прикончил пьяного бугая и
мерзавца-подлипалу, защищая своих женщин?"
   "С таким мириться нельзя!" - воскликнул Тони и был прав. С  этим  не-
возможно мириться. Но что поделаешь? Придется терпеть  -  ведь  они  так
беспомощны! Ее затрясло, и впервые в жизни она поняла,  что  не  властна
над людьми и событиями, отчетливо увидела, что Скарлетт О'Хара, испуган-
ная и беспомощная, - отнюдь не средоточие вселенной.  Таких  испуганных,
беспомощных женщин, как она, - тысячи на Юге. И тысячи  мужчин,  которые
сложили оружие у Аппоматтокса, а сейчас снова взяли его в руки и  готовы
по первому зову рисковать жизнью.
   В лице Тони было что-то такое, что отразилось и в лице Фрэнка, -  это
выражение она не раз последнее время видела и на лицах  других  людей  в
Атланте, замечала его, но не давала себе труда разгадать. Это было выра-
жение совсем новое - не усталость и беспомощность, которые она видела на
лицах мужчин, возвращавшихся с войны после поражения. Тем было все  без-
различно - лишь бы добраться до дома. А сейчас им не было все безразлич-
но, к омертвевшим нервам возвращалась жизнь, возрождался былой  дух.  Им
не было все безразлично - только появилась у них  холодная,  беспощадная
горечь. И подобно Тони, они думали: "С таким мириться нельзя!"
   Скарлетт видела южан в разных ипостасях: вежливых и удалых - в  пред-
военные дни; отчаянных и жестоких - в дни последних безнадежных схваток.
Но в лицах этих двоих, которые только что смотрели друг на друга  поверх
пламени свечи, было что-то иное, что-то и согревшее ей душу, и  напугав-
шее ее, - ярость, для которой не было слов, решимость, которую не  оста-
новишь.
   Впервые она почувствовала, что составляет единое целое с теми, кто ее
окружает, почувствовала, что делит их страхи, их горечь,  их  решимость.
Нет, с таким мириться нельзя! Юг - слишком хорош, чтобы выпустить его из
рук без борьбы, слишком любим, чтобы позволить янки,  которые  ненавидят
южан так, что готовы втоптать их в грязь, - надругаться над этой землей,
слишком дорог, чтобы отдать родной край неграм, опьяневшим  от  виски  и
свободы.
   Вспоминая внезапное появление Тони и столь  же  внезапное  и  стреми-
тельное его исчезновение, она чувствовала себя сродни ему, ибо ей вспом-
нился давний рассказ о том, как ее отец покидал Ирландию,  покидал  пос-
пешно, ночью, совершив убийство, которое ни он, ни его семья не  считали
убийством. Ведь и в ее жилах текла кровь  Джералда,  буйная  кровь.  Она
вспомнила, какая пьянящая радость обожгла,  захлестнула  ее,  когда  она
пристрелила мародера-янки. Буйная кровь текла у всех у  них  в  жилах  -
текла под самой кожей, опасно близко к поверхности, то и  дело  прорывая
приятную, учтиво-любезную внешнюю оболочку. Все они, все мужчины,  кото-
рых она знала, даже мечтательно-задумчивый Эшли и нервно теребящий боро-
денку Фрэнк, были в душе такими буйными, способными,  если  потребуется,
даже на убийство. К примеру, Ретт, бесстыжий разбойник, и тот убил негра
за то, что он "нахально вел себя с леди".
   Фрэнк вошел кашляя, отряхиваясь от дождя, и она  стремительно  подня-
лась с места.
   - Ах, Фрэнк, сколько же нам все это терпеть? До тех  пор,  пока  янки
будут так ненавидеть нас, лапочка!
   - Но неужели никто ничего не может сделать?
   Фрэнк устало провел рукой по мокрой бороде.
   - Мы кое-что делаем.
   - Что?
   - К чему болтать, пока ничего не добились! На это  могут  уйти  годы.
Возможно... возможно. Юг навсегда останется таким.
   - Ох нет!
   - Лапочка, пойдемте спать, вы; должно быть, совсем замерзли. Вас  всю
колотит.
   - Но когда же это кончится?
   - Тогда, когда мы снова получим право голоса, лапочка. Когда  каждый,
кто сражался, отстаивая наш Юг, сможет  опустить  в  урну  избирательный
бюллетень с именем южанина и демократа.
   - Бюллетень? - в отчаянии воскликнула она. - Да какой толк  от  этого
бюллетеня, когда негры потеряли разум... когда янки отравляют  им  душу,
настраивая против нас?
   Фрэнк терпеливо принялся ей объяснять, но у Скарлетт в голове не  ук-
ладывалось, как с помощью выборов можно избежать беды. Зато она с облег-
чением подумала о том, что Джонас Уилкерсон никогда уже не будет  больше
угрожать Таре, и еще она подумала о Тони.
   - Ох, бедные Фонтейны! - воскликнула она. - У них остался один только
Алекс, а ведь в Мимозе столько дел. Ну, почему у Тони не хватило  ума...
почему он не подумал проделать все ночью, чтоб никто не узнал,  что  это
он? Ведь во время весенней пахоты он куда нужнее у себя дома, чем где-то
в Техасе.
   Фрэнк обнял ее. Обычно он делал это робко, словно боясь, что она  не-
терпеливо сбросит его руку, но сегодня взгляд его был устремлен  куда-то
вдаль, а рука крепко обвила ее талию.
   - Сейчас есть вещи поважнее пахоты, лапочка. И одна из них -  вселить
страх в негров и дать этим подлипалам хороший урок. И до  тех  пор  пока
есть такие славные ребята, как Тони, я думаю, мы можем не слишком волно-
ваться насчет будущего нашего Юга. Пошли спать.
   - Но, Фрэнк...
   - Если мы будем держаться вместе и ни на дюйм не уступим янки, наста-
нет день, когда мы победим. И не ломайте над этим свою  хорошенькую  го-
ловку, лапочка. Предоставьте мужчинам волноваться. Возможно,  при  нашей
жизни этого еще и не будет, но такой день настанет, Янки  надоест  дони-
мать нас, когда они увидят, что не в силах ничего  с  нами  поделать,  и
тогда мы сможем спокойно и достойно жить и воспитывать наших детей.
   Скарлетт подумала об Уэйде и о тайне, которую носила в себе уже  нес-
колько дней. Нет, не хочет она, чтобы дети ее росли среди этого  разгула
ненависти и неуверенности в завтрашнем дне, среди ожесточения и насилия,
способных прорваться в любую секунду, среди  бедности,  тяжких  невзгод,
ненадежности. Не хочет она, чтобы ее дети знали такое. Ей нужен прочный,
упорядоченный мир, чтобы она могла спокойно смотреть вперед и знать, что
ее детям обеспечено безопасное будущее, - мир, где ее дети будут жить  в
тепле, обласканные, хорошо одетые, сытые.
   Фрэнк считал, что всего этого можно добиться голосованием.  Голосова-
нием? Да при чем тут голосование? Ни один порядочный человек на Юге  ни-
когда уже не будет иметь право голоса. На свете есть только одно  надеж-
ное средство против любой  беды,  которую  может  обрушить  на  человека
судьба, это - деньги. "Нужны деньги, - лихорадочно  думала  Скарлетт,  -
много, много денег, чтобы уберечься от беды".
   И без всяких околичностей она объявила Фрэнку, что ждет ребенка.
   Не одну неделю после побега Тони солдаты-янки являлись к тете Питти и
устраивали в доме обыск. Они приезжали в  самые  неожиданные  часы,  без
всякого предупреждения, и заполняли дом. Они разбредались  по  комнатам,
задавали вопросы, открывали шкафы, щупали висевшую на  вешалках  одежду,
заглядывали под кровати. Военные власти прослышали, что Тони направили к
мисс Питти, и были уверены, что он все еще  скрывается  тут  или  где-то
поблизости.
   В результате тетя Питти постоянно пребывала в состоянии "трепыханья",
как выражался дядюшка Питер: ведь в ее спальне мог в любую  минуту  поя-
виться офицер, а то и целый взвод. Но Фрэнк и Скарлетт ни словом не  об-
молвились о кратком визите Тони, так что старушка ничего не могла выбол-
тать, даже если бы ей и захотелось. Поэтому  она  вполне  чистосердечно,
дрожащим голоском объясняла, что видела Тони Фонтейна всего раз в  жизни
и было это на рождество 1862 года.
   - И знаете, - поспешно добавляла она, слегка задыхаясь и стремясь вы-
казать солдатам-янки свое доброе отношение: - он тогда был очень навесе-
ле.
   Скарлетт, которая  плохо  переносила  первые  месяцы  беременности  и
чувствовала себя совсем несчастной, то принималась  страстно  ненавидеть
синемундирников, нарушавших ее затворничество и нередко уносивших с  со-
бой разные приглянувшиеся мелочи, то не менее страстно боялась,  как  бы
Тони не навлек на всех них беду. В тюрьмах полно было людей,  арестован-
ных за куда меньшие проступки. Она знала, что, если хотя бы доля  правды
выплывет наружу и будет доказана, всех их - не только ее и Фрэнка, но  и
ни в чем не повинную тетю Питти - заключат в острог.
   Вот уже некоторое время в Вашингтоне шли разговоры о том, чтобы  кон-
фисковать всю "собственность мятежников" и за счет этого заплатить воен-
ные долги Соединенных Штатов, - из-за подобных слухов  Скарлетт  находи-
лась в состоянии страха и непрестанной тревоги. А теперь по Атланте  еще
пошли разговоры о конфискации собственности тех, кто нарушил законы  во-
енного времени, и Скарлетт тряслась, опасаясь, как бы им  с  Фрэнком  не
лишиться не только свободы, но и дома, и лавки,  и  лесопилки.  Впрочем,
даже если военные власти не отберут у них собственность, все и так  пой-
дет прахом, как только их с Фрэнком посадят в тюрьму,  -  кто  же  будет
вести дела в их отсутствие?
   Она ненавидела Тони за то, что он навлек на них все эти  страхи.  Как
мог он так поступить со своими друзьями? И как мог Эшли  послать  к  ним
Тони? Никогда в жизни она больше не станет никому помогать, раз янки мо-
гут потом налететь на нее, как рой ос. Нет, она запрет  свою  дверь  для
всех, кому нужна помощь, за исключением, конечно,  Эшли.  Многие  недели
после стремительного наезда Тони она  пробуждалась  от  тревожного  сна,
заслышав цокот копыт на дороге, в страхе, что это Эшли  вынужден  теперь
бежать в Техас из-за того, что оказал помощь Тони. Она понятия не имела,
как обстоят у Эшли дела, ибо не смела написать в Тару о полуночном появ-
лении Тони. Ведь янки могли перехватить письмо, и тогда беда придет и на
плантацию. Но неделя проходила за неделей, а скверных вестей не поступа-
ло, и стало ясно, что Эшли удалось выйти сухим из воды. Да и янки в кон-
це концов перестали им досаждать.
   Но даже это не избавило Скарлетт от страха, который поселился в ней с
того дня, когда Тони постучал к ним в дверь, - страха, еще  более  пани-
ческого, чем во время осады, когда она боялась, как бы в нее  не  угодил
снаряд, - еще более панического даже, чем перед солдатами Шермана в пос-
ледние дни войны. Появление Тони в ту бурную, исхлестанную доведем  ночь
словно сорвало благостные шоры с ее глаз, и она увидела, на сколь зыбкой
основе зиждется ее жизнь.
   Глядя вокруг себя той холодной весной, 1866 года, Скарлетт начала по-
нимать, в каком положении находится она сама, да и весь  Юг.  Она  может
изворачиваться и строить планы, она может работать, как никогда не рабо-
тали ее рабы, она может изощриться и преодолеть все тяготы,  она  может,
благодаря своему упорству, разрешить проблемы, к  которым  ее  никак  не
подготовила жизнь, но сколько бы она ни трудилась, какие  бы  жертвы  ни
приносила, какую бы ни проявляла изобретательность, то немногое, что она
сумеет наскрести столь дорогой ценой, могут в любую минуту  отобрать.  И
случись такое, у нее нет никаких прав, ей не к кому обратиться за возме-
щением убытков, кроме все тех же идиотских судов, о которых с такой  го-
речью говорил Тони, - военных судов с их произволом. Янки  поставили  Юг
на колени и намерены держать его в таком состоянии.  Словно  исполинская
злая рука взяла и все перевернула, и те, кто  когда-то  правил  на  Юге,
стали теперь куда беззащитнее своих бывших рабов.
   В Джорджии было размещено несметное множество гарнизонов, и в Атланте
солдат находилось более чем достаточно. Командиры-янки в разных  городах
обладали всей полнотой власти - даже правом карать и миловать  гражданс-
ких лиц, - чем янки и пользовались. Они могли - да так и поступали - за-
садить человека в тюрьму по любой причине и даже без всякой причины  во-
обще, отобрать у него собственность, повесить его. Они могли - да так  и
поступали - мучить и изводить людей, издавая противоречивые  постановле-
ния о том, как надо вести дела, сколько платить слугам, что говорить  на
публике и в частных беседах, что писать в  газетах.  Они  устанавливали,
как, когда и где следует выбрасывать мусор, решали,  какие  песни  могут
петь дочери и жены бывших конфедератов, так что пение "Дикси" или "Слав-
ного голубого флага" рассматривалось как преступление, почти равное  из-
мене. Они издали указ, согласно которому почта выдавала письма лишь тем,
кто подписал Железную клятву, а порою люди не могли получить даже свиде-
тельство о браке, не приняв ненавистной присяги.
   На газеты надели такую узду, что  ни  о  какой  публикации  протестов
граждан против несправедливостей и грабежей, чинимых военными, не  могло
быть и речи, а если кто-то и пытался протестовать, ему  затыкали  рот  и
бросали за решетку. В тюрьмах полно было именитых граждан, сидевших  там
без всякой надежды на скорый суд. Хабеас Корпус  и  суд  присяжных  были
практически отменены. Гражданские суды, хоть  и  продолжали  действовать
для вида, действовали лишь по указке военных, которые  не  только  имели
право вмешиваться, но и действительно  вмешивались  в  судопроизводство,
так что граждане, угодившие под арест, оказывались  на  милости  военных
властей. А сколько их было - таких арестованных. Достаточно было  подоз-
рения в том, что ты неуважительно отозвался о правительстве или что ты -
член ку-клукс-клана, достаточно было негру пожаловаться на тебя -  и  ты
оказывался в тюрьме. Никаких доказательств, никаких свидетелей не требо-
валось. Раз обвинили - отвечай. А Бюро вольных людей так накалило атмос-
феру, что подыскать негра, готового выступить с подобным обвинением,  не
представляло труда.
   Негры еще не получили права голоса, но Север твердо  решил  предоста-
вить им это право, как заранее решил и то, что голосовать  они  будут  в
пользу Севера. А потому неграм всячески потакали.
   С бывшими рабами стали теперь ужасно носиться, и  наиболее  никчемным
дали разные посты.
   К тем же, кто раньше стоял ближе к белым, относились не лучше, чем  к
их господам. Тысячи слуг - привилегированная часть рабов  -  остались  у
своих белых хозяев и занимались тяжелым трудом, который  раньше  считали
ниже своего достоинства. Было немало и полевых рабочих, отказавшихся уй-
ти от хозяев, и тем не менее основная масса "ниггеров"  состояла  именно
из них.
   Во времена рабства негры, работавшие в доме и во дворе, презирали по-
левых рабочих, считая их существами низшей породы. Не только Эллин, но и
другие хозяйки плантаций по всему Югу посылали негритят учиться, а потом
отбирали наиболее способных для работы, требовавшей смекалки. В поля  же
направляли тех, кто не хотел или не мог учиться. И вот теперь эти  люди,
стоявшие на самой низкой ступени социальной лестницы, выдвинулись на Юге
в первые ряды.
   Поощряемые, с одной стороны, беззастенчивыми авантюристами, захватив-
шими в свои руки Бюро вольных людей, а с другой - подстрекаемые  северя-
нами, поистине фанатически ненавидевшими южан,  бывшие  полевые  рабочие
неожиданно почувствовали, что могут делать что  хотят.  И,  естественно,
повели они себя так, как и следовало ожидать.
   К чести негров, даже наименее развитых, надо сказать, что лишь немно-
гие действовали по злому умыслу. Но в массе своей они были как  дети,  а
вековая привычка слушаться приказаний приводила к тому, что их легко бы-
ло толкнуть на что угодно. В прошлом им приказывали белые  господа.  Те-
перь у них появились новые властители - Бюро вольных людей и "саквояжни-
ки", которые им внушали: "Ты не хуже любого белого - значит, и веди себя
соответственно. Дадут тебе бюллетень  республиканской  партии,  опустишь
его в избирательную урну и сразу получишь собственность белого человека.
Считай, что она уже твоя. Вот и бери ее!"
   Сбитые с толку такими речами, они воспринимали свободу как нескончае-
мый пикник, каждодневное пиршество, карнавал. Негры из сельских местнос-
тей устремились в города, поля остались без работников - убирать  урожай
было некому. Атланту наводнили негры - они прибывали  сотнями,  пополняя
клан зараженных опасными настроениями, которые  возникали  под  влиянием
новых теорий. Пришельцы ютились в убогих домишках, в страшной тесноте, и
скоро среди них начались эпидемии: ветрянка, тиф, туберкулез.  Привыкшие
к тому, что во время болезни хозяева заботились о них, они не  умели  ни
сами лечиться, ни лечить своих близких. Не привыкли они заботиться  и  о
стариках и детях, о которых раньше тоже пеклись хозяева. Бюро же вольных
людей главным образом занималось политикой и никак не участвовало в  ре-
шении всех этих проблем.
   И вот заброшенные родителями негритянские детишки бегали  по  городу,
как испуганные зверьки, пока кто-нибудь из белых, сжалившись, не брал их
к себе на кухню. Старики, предоставленные самим себе, растерянные, испу-
ганные городской сутолокой, сидели прямо на тротуарах, взывая  к  прохо-
дившим мимо женщинам: "Хозяюшка, мэм, пожалуйста, напишите моему  госпо-
дину в графство Фейетт, что я туточки. А уж он приедет и  заберет  меня,
старика, к себе. Ради господа бога, а то ведь я тут ума решусь, на  этой
свободе!"
   Бюро вольных людей, захлестнутое хлынувшим в город  потоком,  слишком
поздно поняло свою ошибку и стало уговаривать негров ехать назад к  быв-
шим хозяевам. Неграм говорили, что теперь-де  они  могут  вернуться  как
вольнонаемные рабочие и подписать контракт, в котором будет оговорен  их
дневной заработок. Старые негры охотно возвращались  на  плантации,  тем
самым лишь увеличивая бремя, лежавшее на обедневших плантаторах; молодые
же оставались в Атланте. Работать они не желали.
   Впервые в жизни негры получили доступ к виски. Во времена рабства они
его пробовали разве что на Рождество, когда хозяин подносил каждому "на-
персточек" вместе с подарком. Теперь же  не  только  агитаторы  из  Бюро
вольных людей и "саквояжники" распаляли их, немалую роль играло тут вис-
ки, а от пьянства до хулиганства - один шаг. Теперь и жизнь и  имущество
бывших господ оказались под угрозой, и белые южане жили в вечном страхе.
Пьяные привязывались к ним на улицах, ночью жгли дома  и  амбары,  среди
дня пропадали лошади, скот, куры, - словом, преступность росла, но  лишь
немногие нарушители порядка представали перед судом.
   Однако наибольший страх испытывали женщины, которые после войны оста-
лись без мужчин и их защиты и жили одни в пригородах и на уединенных до-
рогах. Нападения на женщин, боязнь за своих жен и дочерей  и  привели  к
тому, что южане решили создать ку-клукс-клан. Газеты Севера тут же  под-
няли страшный крик и ополчились против этой  организации,  действовавшей
по ночам. Север требовал, чтобы всех куклуксклановцев переловили и пове-
сили, ибо вершить суд и расправу должно по закону.
   Поразительные времена наступили в стране - половина ее населения  си-
лой штыка пыталась заставить другую половину признать  равноправие  нег-
ров. Им-де следует дать право голоса, а большинству их бывших  хозяев  в
этом праве отказать. Юг следует держать на коленях, и один  из  способов
этого  добиться-лишить   белых   гражданских   и   избирательных   прав.
Большинство тех, кто сражался за Конфедерацию, кто занимал в пору ее су-
ществования какой-либо пост или оказывал ей помощь, были  теперь  лишены
права голоса, не имели возможности выбирать государственных чиновников и
всецело находились во власти чужаков. Многие мужчины, здраво поразмыслив
над словами генерала Ли и его примером, готовы были принять  присягу  на
верность, чтобы снова стать полноправными гражданами и  забыть  прошлое.
Но им в этом было отказано. Другие же, кому разрешено было дать присягу,
запальчиво отказывались, не желая присягать на  верность  правительству,
намеренно подвергавшему их жестокостям и унижениям.
   Скарлетт снова и снова - до одури, до того, что ей  хотелось  кричать
от раздражения, - слышала со всех сторон: "Да я бы сразу после поражения
присягнул им на верность, если б они вели себя как люди.  Я  готов  быть
гражданином Штатов, но, ей-богу, не желаю, чтоб меня перевоспитывали: не
хочу я Реконструкции".
   Все эти неспокойные дни и ночи Скарлетт тоже терзалась страхом.  При-
сутствие "вольных" негров и солдат-янки давило на нее: она ни на минуту,
даже во сне, не забывала, что у нее могут все  конфисковать,  и  боялась
наступления еще худших времен. Подавленная собственной беспомощностью  и
беспомощностью своих друзей, да и всего Юга, она в эти дни часто вспоми-
нала слова Тони Фонтейна и то, с какой страстью  они  были  произнесены:
"Ей-богу, Скарлетт, с таким нельзя мириться. И мы мириться не станем!"
   Несмотря на последствия войны, пожары и Реконструкцию, Атланта  снова
переживала бум. Во многих отношениях она  напоминала  деловитый  молодой
город первых дней Конфедерации. Одна беда: солдаты,  заполнявшие  улицы,
носили не ту форму, деньги были в руках не тех людей, негры били  баклу-
ши, а их бывшие хозяева с трудом сводили концы с концами и голодали.
   Копни чуть-чуть - всюду страх и нужда,  внешне  же  город,  казалось,
процветал: он быстро возрождался из руин и производил впечатление  кипу-
чего, охваченного лихорадочной деятельностью муравейника. Похоже, в  Ат-
ланте, независимо от обстоятельств, жизнь всегда будет  бить  ключом.  В
Саванне, Чарльстоне, Огасте, Ричмонде, Новом Орлеане - там  спешить  ни-
когда не будут. Только люди невоспитанные да янки спешат. В Атланте же в
ту пору встречалось куда больше  невоспитанных,  "объянкившихся"  людей,
чем когда бы то ни было. "Пришлые" буквально заполонили город, и на  за-
битых ими улицах шум стоял с утра до поздней ночи. Сверкающие лаком  ко-
ляски офицерских жен, янки и  нуворишей-"саквояжников"  обдавали  грязью
старенькие брички местных жителей, а безвкусные новые дома богатых чужа-
ков вставали между солидными особняками исконных горожан.
   Война окончательно утвердила роль Атланты на Юге, и дотоле  непримет-
ный город стал далеко и широко известен.  Железные  дороги,  за  которые
Шерман сражался все лето и уложил тысячи людей, снова несли жизнь  этому
городу, и возникшему-то благодаря им. Атланта, как и прежде,  до  своего
разрушения, снова, стала деловым центром большого района, и туда  непре-
рывным потоком текли новые обитатели, как желанные, так и нежеланные.
   "Саквояжники" превратили Атланту в свое гнездо, однако на улицах  они
сталкивались с представителями  старейших  семейств  Юга,  которые  были
здесь такими же пришлыми, как и они. Это были семьи, переселившиеся сюда
из сельской местности, погорельцы, которые теперь, лишившись рабов, не в
состоянии были обрабатывать плантации. Новые поселенцы каждый день  при-
бывали из Теннесси и обеих Каролин, где тяжелая рука Реконструкции дави-
ла еще сильнее, чем в Джорджии.  Немало  наемников-ирландцев  и  немцев,
служивших в армии конфедератов, обосновались в Атланте, когда их  отпус-
тили. Пополнялось население города и за счет жен и детей янки,  стоявших
здесь в гарнизоне: после четырех лет войны всем хотелось посмотреть, что
же такое Юг. И, конечно, было множество авантюристов всех  мастей,  хлы-
нувших сюда в надежде сколотить состояние, да и негры продолжали сотнями
прибывать в Атланту из сельских мест.
   Город бурлил - он жил нараспашку, как пограничное селение, даже и  не
пытаясь прикрыть свои грехи и пороки. Появились салуны - по два, а то  и
по три в каждом квартале, - и двери их не закрывались всю ночь напролет,
а с наступлением сумерек улицы заполнялись пьяными,  черными  и  белыми,
которых качало от края тротуара к стенам домов  и  обратно.  Головорезы,
карманники и проститутки подстерегали своих  жертв  в  плохо  освещенных
проулках и на темных улицах. Игорные дома преуспевали вовсю, и не прохо-
дило ночи, чтобы там кого-нибудь не пристрелили или не  прирезали.  Поч-
тенные граждане с ужасом узнали о том, что в Атланте  возник  большой  и
процветающий район "красных фонарей" - гораздо более  обширный  и  более
процветающий, чем во время войны. За плотно закрытыми ставнями всю  ночь
напролет бренчали рояли, раздавались беспутные песни и хохот,  прорезае-
мые время от времени вскриками или пистолетным выстрелом.  Обитательницы
этих домов были куда бесстыднее проституток дней войны, они нахально пе-
ревешивались через подоконники и окликали прохожих.  А  по  воскресеньям
элегантные кареты хозяек этого квартала катили по главным улицам, полные
разодетых девчонок, которых вывозили на прогулку  подышать  воздухом  за
приспущенными шелковыми шторками.
   Наиболее известной среди хозяек была Красотка  Уотлинг.  Она  открыла
свое заведение в большом двухэтажном доме, рядом с которым соседние дома
казались жалкими крольчатниками. На первом этаже был большой  элегантный
бар, увешанный картинами, писанными маслом, и в нем  всю  ночь  напролет
играл негритянский оркестр. Верхний же этаж, судя по слухам, был обстав-
лен дорогой мягкой мебелью, обтянутой плюшем; там висели занавеси из тя-
желых кружев и заморские зеркала в золоченых рамах. Десять молодых особ,
составлявших принадлежность этого дома, отличались приятной  внешностью,
хоть и были ярко накрашены, и вели себя  куда  тише,  чем  обитательницы
других домов. Во всяком случае, к Красотке полицию вызывали редко.
   Об этом доме атлантские матроны шептались исподтишка, а священники  в
своих проповедях, осторожно понизив голос, с сокрушенным видом  называли
его "средоточием порока". Все понимали, что такая женщина, как Красотка,
не могла сама заработать столько денег, чтобы открыть подобное роскошное
заведение. Значит, кто-то - и кто-то богатый - стоял за ней. А поскольку
Ретт Батлер никогда не скрывал своих отношений с нею,  значит,  это  был
он. Вид у Красотки, когда она проезжала в своей закрытой карете с наглым
желтым негром на козлах, был весьма процветающий. Она ехала в этой своей
карете, запряженной двумя отменными гнедыми, и все  мальчишки,  если  им
удавалось сбежать от матерей, высыпали на улицу поглазеть на нее, а  по-
том возбужденно шептали друг другу: "Это она! Старуха Красотка! Я  видел
ее красные волосы!"
   Рядом с домами, испещренными шрамами от снарядов и кое-как залатанны-
ми старым тесом и почерневшими от дыма пожарищ кирпичами, вставали прек-
расные дома "саквояжников" и тех, кто нажился на войне, - дома с мансар-
дами, с островерхими крышами и башенками, с витражами в окнах, с больши-
ми лужайками перед крыльцом. Из вечера в вечер в этих недавно  возведен-
ных домах ярко светились окна, за которыми горели газовые люстры, и  да-
леко разносились звуки музыки и шарканье танцующих ног. Женщины в шурша-
щих ярких шелках прогуливались по  узким  длинным  верандам,  окруженные
мужчинами в вечерних костюмах. Хлопали  пробки  от  шампанского,  столы,
накрытые кружевными скатертями, ломились от блюд: здесь  ужины  подавали
из семи перемен. Ветчина в вине, и фаршированная утка, и паштет из гуси-
ной печенки, и редкие фрукты даже в неурочное время года в изобилии сто-
яли на столах.
   А за облезлыми дверями старых домов ютились нужда  и  голод,  которые
ощущались достаточно остро, хоть их и переносили со  стоическим  мужест-
вом, - они ранили тем сильнее, чем больше пренебрежения выказывалось ма-
териальным благам. Доктор Мид мог бы поведать немало тягостных историй о
семьях, которые вынуждены были сначала переехать из особняка в квартиру,
а потом из квартиры - в грязные комнаты на задворках. Слишком много было
у него пациенток, страдавших "слабым сердцем" и "упадком сил". Он знал -
и они знали, что он знает: все дело было в недоедании. Он мог бы расска-
зать о том, как туберкулез наложил свою лапу на целые семьи, о том,  как
в лучших домах Атланты появилась цинга, от которой раньше страдали  лишь
самые обездоленные белые бедняки. И как  появились  дети  с  тоненькими,
кривыми от рахита ножками и матери, у которых нет молока. Когда-то  ста-
рый доктор готов был благодарить бога за каждое новое дитя, которому  он
помог появиться на свет. Теперь же он не считал, что жизнь-это такое  уж
благо. Неприветливый это был мир для маленьких детей, и многие умирали в
первые же месяцы жизни.
   Яркие огни и вино, звуки скрипок и танцы, парча и тонкое  сукно  -  в
поставленных на широкую ногу больших  домах,  а  за  углом  -  медленная
смерть от голода и холода. Спесь и бездушие - у победителей; горечь дол-
готерпения и ненависть - у побежденных.

   ГЛАВА XXXVIII

   Скарлетт все это видела, жила с этим сознанием днем, с этим сознанием
ложилась вечером в постель, страшась каждой следующей минуты. Она знала,
что они с Фрэнком уже числятся из-за Тони в черных списках  янки  и  что
несчастье может в любую минуту обрушиться на них. Но именно сейчас отка-
титься назад, к тому, с чего она начинала, - нет, этого  она  просто  не
могла допустить: ведь она ждала ребенка, а лесопилка как раз стала  при-
носить доход, и будущее Тары до осени, то есть до нового урожая  хлопка,
всецело зависело от этого дохода. Что, если она все потеряет?! Что, если
придется начинать все сначала с теми скромными средствами, которыми  она
располагает в борьбе с этим безумным миром? Ну, что она может  выставить
против янки и их порядка - свои пунцовые губки, свои зеленые глаза, свой
острый, хоть и небольшой, умишко. Снедаемая тревогой,  она  чувствовала,
что легче покончить с собой, чем начинать все сначала.
   Среди разрухи и хаоса этой весны 1866 года  она  направила  всю  свою
энергию на то, чтобы сделать лесопилку доходной. Ведь деньги  в  Атланте
были. Горячка восстановления  города  давала  Скарлетт  возможность  на-
житься, и она понимала, что будет делать деньги, если только не  попадет
в тюрьму. Но, твердила она себе, ходить надо  легко,  пританцовывая,  не
обращая внимания на оскорбления, мирясь с несправедливостью, не обижаясь
ни на кого, будь то белый или черный. Она ненавидела наглых вольных нег-
ров, и по спине ее пробегал холодок - такое ее охватывало бешенство вся-
кий раз, как она слышала их оскорбительные шуточки по  своему  адресу  и
визгливый хохот. Но она ни разу не позволила себе хотя  бы  презрительно
взглянуть на них. Она ненавидела "саквояжников" и подлипал, которые  без
труда набивали себе карманы, в то время как ей приходилось  так  трудно,
но ни словом не осудила их. Никто в Атланте не презирал  янки  так,  как
она, ибо при одном виде синего мундира к горлу у нее от ярости подступа-
ла тошнота, но даже в кругу семьи она ни единым словом не  выдала  своих
чувств.
   "Я же не идиотка - я рта не раскрою, - мрачно твердила  она  себе.  -
Пусть другие терзаются, оплакивая былые дни и тех, кто уже не  вернется.
Пусть другие сжигают себя в огне ненависти, кляня правление янки и теряя
на этом право голосовать. Пусть другие сидят в тюрьме за то, что не уме-
ли держать  язык  за  зубами,  и  пусть  их  вешают  за  причастность  к
ку-клукс-клану. (Каким леденящим ужасом веяло от этого  названия  -  оно
пугало Скарлетт не меньше, чем негров.) Пусть  другие  женщины  гордятся
тем, что их мужья - в ку-клукс-клане. Слава богу, Фрэнк с ними  не  свя-
зан! Пусть другие горячатся, и волнуются, и строят козни  и  планы,  как
изменить то, чего уже не изменишь. Да какое имеет  значение  прошлое  по
сравнению с тяготами настоящего и ненадежностью  будущего?  Какое  имеет
значение, есть у тебя право голоса или нет, когда хлеб, и кров, и  жизнь
на свободе - вот они, реальные проблемы?! О господи,  смилуйся,  убереги
меня от всяких бед до июня!"
   Только до июня! Скарлетт знала, что к этому времени она вынуждена бу-
дет уединиться в доме тети Питти и сидеть там, пока ребенок не  появится
на свет. Ее и так уже порицали за то, что она показывается  на  людях  в
таком состоянии. Леди никому не должна  показываться,  когда  носит  под
сердцем дитя. Теперь уже и Фрэнк с тетей Питти умоляли  ее  не  позорить
себя - да и их, - и она обещала оставить работу в июне.
   Только до июня! К июню надо так наладить все на лесопилке, чтобы  там
могли обойтись без нее. К июню у нее уже будет достаточно  денег,  чтобы
чувствовать себя хоть немного защищенной на случай беды. Столько еще на-
до сделать, а времени осталось так мало! Хоть бы в  сутках  было  больше
часов! И она считала минуты в лихорадочной погоне за деньгами  -  денег,
еще, еще денег!
   Она так донимала робкого Фрэнка, что дела в лавке пошли на лад  и  он
даже сумел взыскать кое-какие старые долги.  Но  надежды  Скарлетт  были
прежде всего связаны с лесопилкой. Атланта в эти  дни  походила  на  ги-
гантское растение, которое срубили под корень, и вот  теперь  оно  вдруг
снова пошло в рост, только более крепкое, более ветвистое, с более  гус-
той листвой. Спрос на строительные материалы намного превышал возможнос-
ти его удовлетворить. Цены на лес, кирпич и камень стремительно росли  -
лесопилка Скарлетт работала от зари до темна, когда уже зажигали фонари.
   Каждый день она проводила часть времени на лесопилке, вникая  во  все
мелочи, стремясь выявить воровство, ибо, по ее глубокому убеждению,  без
этого дело не обходилось. Но еще больше времени она  тратила,  разъезжая
по городу: наведывалась к строителям, подрядчикам и плотникам,  загляды-
вала даже к совсем незнакомым людям, которые, по слухам,  якобы  собира-
лись строиться, и уговаривала их покупать лес у нее, и только у нее.
   Вскоре она стала неотъемлемой частью пейзажа Атланты - женщина в дву-
колке, сидевшая рядом с почтенным, явно не одобрявшим ее поведения  ста-
рым негром, - сидевшая, натянув на себя повыше полость, сжав на  коленях
маленькие руки в митенках. Тетя Питти сшила ей красивую зеленую накидку,
которая скрадывала ее округлившуюся фигуру, и зеленую плоскую, как блин,
шляпку под цвет глаз - шляпка эта очень ей шла. И Скарлетт всегда  наде-
вала этот наряд, когда отправлялась по делам. Легкий слой румян на щеках
и еле уловимый запах одеколона делали Скарлетт поистине прелестной -  до
тех пор, пока она сидела в двуколке и  не  показывалась  во  весь  рост.
Впрочем, такая необходимость возникала редко, ибо она улыбалась,  манила
пальчиком - и мужчины тотчас подходили к двуколке и часто, стоя под дож-
дем с непокрытой головой, подолгу разговаривали со Скарлетт о делах.
   Она была не единственной, кто понял, что на лесе можно заработать, но
не боялась конкурентов. Она сознавала, что может гордиться своей смекал-
кой и в силах потягаться с любым из них. Она ведь как-никак родная  дочь
Джералда, и унаследованный ею деловой инстинкт теперь, в нужде и лишени-
ях, еще обострился.
   Поначалу другие дельцы смеялись над ней - смеялись добродушно, с лег-
ким презрением к женщине, которая вздумала возглавить  дело.  Но  теперь
они уже больше не смеялись. Они лишь молча кляли ее, когда она проезжала
мимо. То обстоятельство, что она женщина, часто шло ей  на  пользу,  ибо
при случае она могла прикинуться столь беззащитной, столь нуждающейся  в
помощи, что вид ее мог растопить любые сердца. Ей ничего не стоило  при-
кинуться мужественной, но застенчивой  леди,  которую  жестокие  обстоя-
тельства вынудили заниматься столь малоприятным делом, - беспомощной ма-
ленькой дамочкой, которая просто умрет с голоду, если у нее не будут по-
купать лес. Но когда игра в леди не приносила результата, Скарлетт  ста-
новилась холодно-деловой и готова была продавать дешевле своих конкурен-
тов, в убыток себе, лишь бы заполучить еще одного покупателя. Она  могла
продать низкосортную древесину по цене первосортной, если  считала,  что
это сойдет ей с рук, и без зазрения совести шла на подлости по отношению
к другим торговцам лесом. Всем своим видом показывая, как ей не  хочется
раскрывать неприятную правду, она в разговоре  с  возможным  покупателем
могла со вздохом сказать про конкурента, что больно уж он дерет за  свой
лес, хотя доски-то у него гнилые, все в свищах и вообще ужасного качест-
ва.
   Когда Скарлетт впервые решилась на такую ложь, ей потом стало  стыдно
и очень не по себе - не по себе не оттого, что она так легко  и  естест-
венно солгала, а стыдно оттого, что в мозгу мелькнула мысль: что сказала
бы мама?
   А Эллин, узнав, что дочь лжет и занимается мошенничеством,  могла  бы
сказать лишь одно. Она была бы потрясена, она бы ушам своим не  поверила
и так и сказала бы Скарлетт - мягко, но слова ее жгли бы  каленым  желе-
зом, - сказала бы о чести, и о честности, и о правде, и  о  долге  перед
ближними. Скарлетт вся съежилась, представив себе лицо матери. Но  образ
Эллин тотчас померк, изгнанный из памяти неуемным, безжалостным, могучим
инстинктом, появившимся у Скарлетт в ту пору, когда Тара переживала "то-
щие дни", а сейчас укрепившимся из-за неуверенности в будущем. Так Скар-
летт перешагнула и этот рубеж, как прежде - многие другие, и лишь вздох-
нула, что не такая она, какой хотела бы видеть ее Эллин, пожала  плечами
и, словно заклинание, повторила свою любимую фразу: "Подумаю об этом по-
том".
   А потом, занимаясь делами, она уже ни разу не вспомнила об Эллин,  ни
разу не пожалела, что всеми правдами и неправдами  отбирает  клиентов  у
других торговцев лесом. Она знала, что может лгать про них сколько угод-
но. Рыцарское отношение южан к женщине защищало  ее.  Южанка-леди  может
солгать про джентльмена, но южанин-джентльмен не может оболгать леди или
- еще того хуже - назвать леди лгуньей. Так что другие лесоторговцы мог-
ли лишь кипеть от злости и пылко кляли миссис Кеннеди в кругу семьи,  от
души желая, чтобы она ну хоть на пять минут стала мужчиной.
   Один белый бедняк-владелец лесопилки на Декейтерской дороге  -  попы-
тался сразиться со Скарлетт ее же оружием  и  открыто  заявил,  что  она
лгунья и мошенница. Но это ему только повредило, ибо все были  потрясены
тем, что какой-то белый бедняк мог так возмутительно отозваться  о  даме
из хорошей семьи, хотя эта дама и вела себя не по-дамски. Скарлетт  спо-
койно и с достоинством отнеслась к его разоблачениям, но со временем все
внимание сосредоточила на нем и его покупателях.  Она  столь  беспощадно
преследовала беднягу, продавая его клиентам - не без внутреннего  содро-
гания - великолепную древесину по низкой цене, дабы доказать свою  чест-
ность, что он вскоре обанкротился. Тогда - к ужасу Фрэнка - она  оконча-
тельно восторжествовала над ним, купив почти задаром его лесопилку.
   Став владелицей еще одной лесопилки, Скарлетт оказалась перед пробле-
мой, которую не так-то просто было решить: где найти  верного  человека,
который мог бы ею управлять. Еще одного мистера Джонсона ей нанимать  не
хотелось. Она знала, что, сколько за ним ни следи, он продолжает  тайком
продавать ее лес; ничего, решила она, как-нибудь найдем нужного  челове-
ка. Разве все не бедны сейчас, как Иов, разве не полно на улицах мужчин,
которые прежде имели состояние, а сейчас сидят без работы? Не  проходило
ведь дня, чтобы Фрэнк не ссудил денег  какому-нибудь  голодному  бывшему
солдату или чтобы Питти и кухарка не завернули кусок  пирога  для  како-
го-нибудь еле державшегося на ногах бедняка.
   Но Скарлетт по какой-то ей самой непонятной причине не  хотела  брать
на работу таких бедолаг. "Не нужны мне люди, которые за целый год ничего
не могли приискать для себя, - размышляла она. - Если они до сих пор  не
сумели приспособиться к мирной жизни, значит, не сумеют приспособиться и
ко мне. Да к тому же вид у них такой жалкий, такой  побитый.  А  мне  не
нужны побитые. Мне нужен человек смекалистый и энергичный  вроде  Ренни,
или Томми Уэлберна, или Келлса Уайтинга, или одного из Симмонсов, или...
ну, словом, кто-то такой. У них на лице не написано:  "Мне  все  равно",
как у солдат после поражения. У них вид такой, точно они черт знает  как
заинтересованы в любой чертовщине".
   Однако, к великому удивлению Скарлетт,  братья  Симмонсы,  занявшиеся
обжигом кирпича, и Келлс Уайтинг, торговавший  снадобьем,  изготовленным
на кухне его матушки и гарантировавшим выпрямление волос у любого  негра
после шестикратного применения, вежливо улыбнулись, поблагодарили и  от-
казались. Так же повели себя и еще человек десять, к которым она обраща-
лась. В отчаянии Скарлетт повысила предлагаемое жалованье - и снова  по-
лучила отказ. Один из племянников миссис Мерриуэзер нахально заявил, что
ему хоть и не слишком улыбается быть кучером на подводе, но, по  крайней
мере, это его собственная подвода, и уж лучше своими  силенками  чего-то
добиться, чем с помощью Скарлетт.
   Как-то днем Скарлетт остановила свою двуколку подле фургона с пирога-
ми Рене Пикара и окликнула Рене, рядом с которым  на  козлах  сидел  его
друг - калека Томми Уэлберн.
   - Послушайте, Ренни, почему бы вам не поработать у меня? Быть  управ-
ляющим на лесопилке куда респектабельнее, чем развозить пироги в  фурго-
не. Я почему-то считаю, что вам стыдно этим заниматься.
   - Мне? Да я свой стыд давно похоронил! - усмехнулся Рене. - Кто нынче
респектабельный? Я всю жизнь был респектабельный,  война  меня  от  этот
предрассудок освободил, как освободил черномазых от  рабство.  Теперь  я
уже никогда не будет почтенный и весь в ennui. Теперь  я  свободный  как
птичка. И мне очень нравится мой фургон с пироги. И мой мул мне  нравит-
ся. И мне нравятся милые янки, которые так любезно покупайт пироги мадам
моя теща. Нет, Скарлетт, дорогая моя, я уж буду Король Пирогов. Такая  у
меня судьба! Я, как Наполеон, держусь свой звезда. - И он с  трагическим
видом взмахнул хлыстом.
   - Но вас ведь воспитывали не для того, чтобы продавать пироги, а Том-
ми - не для того, чтобы воевать с этими дикарями - ирландскими  штукату-
рами. У меня работа куда более...
   - А вы, я полагаю, были воспитаны, чтобы управлять лесопилкой, -  за-
метил Томми, и уголки рта у него дрогнули. - Я так и вижу, как маленькая
Скарлетт сидит на коленях у своей мамочки и, шепелявя,  заучивает  урок:
"Никогда не продавай хороший лес, если можешь продать плохой и по  хоро-
шей цене".
   Рене так и покатился от хохота, его обезьяньи  глазки  искрились  ве-
сельем, и он хлопнул Томми по сгорбленной спине.
   - Нечего нагличать, - холодно заметила Скарлетт, не обнаружив в  сло-
вах Томми повода для веселья. - Конечно, меня не растили,  чтобы  управ-
лять лесопилкой.
   - А я и не нагличаю. Вы же управляете  лесопилкой,  растили  вас  для
этого или нет. И, надо сказать, управляете очень ловко. Собственно, ник-
то из нас, насколько я понимаю, не делает того, что собирался делать, но
все же, мне кажется, мы справляемся. Плох тот человек и плох тот  народ,
который сидит и льет слезы только потому, что жизнь складывается не так,
как хотелось бы. Кстати, а почему бы вам, Скарлетт, не нанять какого-ни-
будь предприимчивого "саквояжника"? В лесах их невесть сколько бродит.
   - Не нужны мне "саквояжники", "Саквояжники" крадут все, что плохо ле-
жит и не раскалено добела. Да если бы они хоть чего-нибудь стоили, так и
сидели бы у себя, а не примчались бы сюда, чтобы обгладывать наши кости.
Мне нужен хороший человек из хорошей семьи, смекалистый, честный,  энер-
гичный и...
   - Немногого вы хотите. Да только едва ли такого получите за свою  це-
ну. Все смекалистые, за исключением, пожалуй, увечных,  уже  нашли  себе
занятие. Может, они и не своим делом заняты, но работа у них есть. И ра-
ботают они на себя, а не под началом у женщины.
   - Мужчины, как я погляжу, если копнуть поглубже, не отличаются  здра-
вым смыслом.
   - Может, оно и так, но гордости у них достаточно, - сухо заметил Том-
ми.
   - Гордости! У гордости вкус преотличный, особенно когда корочка хрус-
тящая, да еще глазурью покрыта, - ядовито заметила Скарлетт.
   Оба натянуто рассмеялись и - так  показалось  Скарлетт  -  словно  бы
объединились против нее в своем мужском неодобрении. "А ведь Томми  ска-
зал правду", - подумала она, перебирая в уме мужчин, к которым уже обра-
щалась и к которым собиралась обратиться. Все они были заняты  -  заняты
каждый своим делом, причем тяжелой работой, более тяжелой, чем они  даже
помыслить могли до войны. Делали они, возможно, то, что вовсе не  хотели
делать, - и не самое легкое, и не самое привычное, но все что-то делали.
Слишком тяжкие были времена, чтобы люди могли выбирать. Если они и скор-
бели об утраченных надеждах и сожалели об утраченном  образе  жизни,  то
держали это про себя. Они вели новую войну, войну более тяжелую, чем та,
которая осталась позади. И снова любили жизнь, - любили столь же страст-
но и столь же отчаянно, как прежде - до того,  как  война  разрубила  их
жизнь пополам.
   - Скарлетт, - сказал запинаясь Томми. - Мне неприятно просить вас  об
одолжении после всех дерзостей, которые я вам наговорил,  но  все  же  я
попрошу. Да, может, это и вас устроит. Брат моей жены, Хью Элсинг,  тор-
гует дровами, и не очень успешно. Дело в том, что все, кроме янки,  сами
обеспечивают себя дровами. А я  знаю,  что  Элсингам  приходится  сейчас
очень туго. Я... я делаю все что могу, но у меня ведь на руках Фэнни,  а
потом еще мама и две овдовевшие сестры в Спарте, о которых я тоже должен
заботиться. Хью человек хороший, а вам нужен хороший человек. К тому  же
он, как вы знаете, из хорошей семьи, и он честный.
   - Да, но... не слишком, видно, Хью смышленый, если ничего у  него  не
получается с дровами.
   Томми пожал плечами.
   - Очень уж жестко вы судите, Скарлетт, - сказал он. - Но вы  все-таки
подумайте насчет Хью. Может статься, вам придется взять кого-то и  поху-
же. Я же считаю, что честность и  трудолюбие  Хью  возместят  отсутствие
смекалки.
   Скарлетт промолчала, не желая быть резкой. Она-то ведь  считала,  что
лишь редкие качества, если такие существуют вообще, могут возместить от-
сутствие смекалки.
   Тщетно объездив весь город и отказав не одному  ретивому  "саквояжни-
ку", она все же решила наконец последовать совету Томми и предложить ра-
боту Хью Элсингу. Это был лихой, предприимчивый офицер во  время  войны,
но два тяжелых ранения и четыре года, проведенных на полях битв,  лишили
его, как видно, всякой предприимчивости, и перед сложностями мирной жиз-
ни он был растерян, как ребенок. Теперь, когда он занялся продажей дров,
в глазах его появилось выражение брошенного хозяином пса, - словом,  это
был совсем не тот человек, какого искала Скарлетт.
   "Он просто дурак, - подумала она. - Он ничего не смыслит в  делах  и,
уверена, не сумеет сложить два и два. И сомневаюсь,  чтобы  когда-нибудь
научился. Но по крайней мере он честный и не будет обманывать меня".
   Скарлетт в эту пору очень редко задумывалась  над  собственной  чест-
ностью, но чем меньше ценила она это качество в себе, тем больше начина-
ла ценить в других.
   "Какая досада, что Джонни Гэллегер занят этим строительством с  Томми
Уэлберном, - подумала она. - Вот это человек, который мне  нужен.  Твер-
дый, как кремень, и скользкий, как змея. Но он был бы честным,  плати  я
ему за это. Я понимаю его, а он понимает меня, и мы бы отлично поладили.
Возможно, мне удастся заполучить его после того, как они построят гости-
ницу, а до тех пор придется довольствоваться Хью и  мистером  Джонсоном.
Если я поручу Хью новую лесопилку, а мистера Джонсона оставлю на старой,
то смогу сидеть в городе и наблюдать за торговлей,  а  они  пусть  пилят
доски и занимаются доставкой товара. Пока Джонни не освободится, придет-
ся рискнуть и дать мистеру Джонсону пограбить меня, когда я буду  сидеть
в городе. Если бы только он не был вором! Надо мне,  пожалуй,  построить
дровяной склад на половине того участка, что оставил  мне  Чарлз.  А  на
другой половине, если бы Фрэнк так не орал, я бы построила салун!  Ниче-
го, я все равно его построю, лишь только наберу достаточно денег,  а  уж
как он к этому отнесется - его дело. Если б только Фрэнк  не  был  таким
чистоплюем. И если бы я, о господи, не ждала ребенка именно сейчас! Ведь
очень скоро я стану такой тушей, что и носа на улицу показать не  смогу.
О господи, если бы я только не ждала ребенка! И, господи, если бы только
эти проклятые янки оставили меня в покое! Если бы..."
   Если! Если! Если! В жизни было столько "если" - никогда ни в  чем  не
можешь быть уверена, никогда нет у  тебя  чувства  безопасности,  вечный
страх все потерять, снова остаться без хлеба и крова. Да, конечно, Фрэнк
теперь начал понемногу делать деньги, но Фрэнк так подвержен простуде  и
часто вынужден по многу дней проводить в постели. А что, если он  вообще
сляжет? Нет, нельзя всерьез рассчитывать на Фрэнка. Ни на что  и  ни  на
кого нельзя рассчитывать, кроме как на себя. А доходы ее до того смехот-
ворно ничтожны. Ах, что же она станет делать, если явятся янки и  все  у
нее отберут? Если! Если! Если!
   Половина ее ежемесячных доходов шла Уиллу в Тару,  часть  -  Ретту  в
счет долга, а остальное Скарлетт откладывала. Ни один скупец не пересчи-
тывал свое золото чаще, чем она, и ни один скупец так не боялся потерять
его. Она не хотела класть деньги в банк: а вдруг он  прогорит  или  янки
все конфискуют. И вот она все, что могла, носила при себе, за  корсетом,
а остальное рассовывала, по всему дому - пачечки банкнот лежали под неп-
лотно пригнанным кирпичом очага, в мешочке для мусора, между  страницами
Библии. По мере того как шли недели, характер у Скарлетт становился  все
невыносимее, ибо с каждым отложенным ею  долларом  увеличивалась  сумма,
которую, случись беда, она могла потерять.
   Фрэнк, Питти и слуги выносили вспышки ее гнева с поистине умопомрачи-
тельным долготерпением, объясняя ее плохое  расположение  духа  беремен-
ностью и, конечно же, не догадываясь о подлинной  причине.  Фрэнк  знал,
что беременным женщинам следует во всем  потакать,  и  поэтому  запрятал
свою гордость поглубже и уже не сетовал на то, что жена занимается лесо-
пилками и показывается на улицах города в таком виде, в  каком  леди  не
должна появляться. Поведение Скарлетт не переставало приводить его в за-
мешательство, но он решил, что может еще какое-то время  потерпеть.  Вот
родится ребенок, и, он уверен, она снова станет такой же нежной и женст-
венной, какой была, когда он ухаживал за ней. Но  несмотря  на  все  его
старания улестить ее, она продолжала устраивать сцены, и ему нередко ка-
залось, что жена ведет себя как безумная.
   Никто, видимо, не понимал, что на самом деле владело ею, что доводило
ее до безумия. А ею владело безудержное желание привести дела в порядок,
прежде чем придется совсем  отгородиться  от  мира;  собрать  как  можно
больше денег на случай нового бедствия; воздвигнуть прочную стену из жи-
вых денег против нарастающей ненависти янки. В эти  дни  деньги  всецело
владели ее мыслями. И если она думала  о  будущем  ребенке,  то  лишь  с
яростью и раздражением - уж очень несвоевременно он собирался  появиться
на свет.
   "Смерть, налоги, роды. Ни то, ни другое, ни третье никогда не  бывает
вовремя".
   Атланта была уже и так скандализована, когда Скарлетт, женщина, стала
заниматься лесопилкой, но по мере того, как шло время, город решил,  что
эта женщина вообще способна на все. Ее беззастенчивая манера торговаться
шокировала людей - особенно если учесть, что ее бедная матушка  была  из
Робийяров; а уж разъезжать по улицам, когда всем известно про  ее  бере-
менность, было и вовсе не пристойно. Даже иные негритянки  -  не  говоря
уже об уважающих себя белых женщинах - и те не выходят  за  порог  своих
домов с той минуты, как у них возникает подозрение, что они, возможно, в
положении. Недаром миссис Мерриуэзер возмущенно заявила,  что  Скарлетт,
того и гляди, родит прямо на улице.
   Но все пересуды на ее счет были сущей ерундой в  сравнении  с  волною
сплетен, которая прокатилась теперь по городу. Мало  того  что  Скарлетт
торгует с янки, - ей еще это и нравится!
   Миссис Мерриуэзер, да и не только она, но и многие другие южане имели
дела с пришельцами-северянами; разница состояла лишь в том, что  им  это
было не по нутру, и они открыто показывали, что им это не  по  нутру,  а
Скарлетт это нравилось - во всяком случае, такое  создавалось  впечатле-
ние, что было совсем уж скверно. Она даже распивала чаи с женами  офице-
ров-янки у них в домах! Собственно, оставалось только  пригласить  их  к
себе, и в городе считали, что она и пригласила бы, если бы не тетя Питти
и Фрэнк.
   Скарлетт знала, что в городе говорят о ней, но не обращала  внимания,
не могла позволить себе обращать внимание.  Она  по-прежнему  ненавидела
янки с такой же силой, как в тот день, когда они пытались сжечь Тару, но
умела скрывать свою ненависть. Она понимала, что деньги  можно  выкачать
только из янки, и успела уже уразуметь, что улыбка и доброе словцо прок-
ладывают ей верный путь для получения новых заказов на лес.
   Когда-нибудь, когда она станет очень богатой и денежки ее  будут  на-
дежно припрятаны, так что янки уже не смогут их найти, - вот тогда, тог-
да она выложит им все, что о них думает, выложит им, как она их  ненави-
дит, презирает, ни в грош не ставит! Вот будет торжество!  Но  пока  эта
минута не настала, простой здравый смысл требует, чтобы она ладила с ни-
ми. И если это называется лицемерием, что ж,  пусть  Атланта  потешается
над ней.
   Она обнаружила, что завязать дружбу с офицерами-янки так  же  просто,
как подстрелить сидящую птицу. Они были одинокими изгнанниками во  враж-
дебном краю, и многие, живя в этом городе, изголодались по милому  женс-
кому обществу, ибо здесь уважающие себя женщины, проходя мимо янки, под-
бирали юбки с таким выражением лица, словно вот-вот плюнут. Одни  только
проститутки да негритянки были любезны с ними.  А  Скарлетт,  бесспорно,
была дамой, причем дамой из хорошей семьи, хоть она и  работала,  и  они
расцветали от ее сияющей улыбки и живого блеска ее зеленых глаз.
   Скарлетт же, сидевшей в своей двуколке, беседуя с ними и играя  ямоч-
ками на щеках, часто казалось, что вот сейчас она не выдержит  и  пошлет
их к черту прямо в лицо. Но она сдерживалась и  вскоре  обнаружила,  что
обвести янки вокруг пальца не сложнее, чем южанина. Только это  было  не
столько удовольствием, сколько неприятной обязанностью. Она  разыгрывала
из себя милую и рафинированную даму-южанку, попавшую в беду.  Вела  себя
скромно, с достоинством и умела держать свою жертву на должном  расстоя-
нии, тем не менее в манерах ее было столько мягкости,  что  офицеры-янки
тепло вспоминали потом миссис Кеннеди.
   Теплые воспоминания могли принести свою пользу, а на это Скарлетт как
раз и делала ставку. Многие офицеры гарнизона, не зная, сколько им  при-
дется пробыть в Атланте, вызывали к себе жен и детей. А поскольку гости-
ницы и пансионы были переполнены, они стали строить себе небольшие доми-
ки. Так почему бы не купить лес у прелестной миссис Кеннеди, которая бы-
ла с ними любезнее всех в городе? Да и "саквояжники" и подлипалы,  стро-
ившие себе прекрасные дома, магазины и гостиницы на только  что  нажитые
деньги, находили куда более приятным иметь дело с  ней,  чем  с  бывшими
солдатами-конфедератами, которые были, правда, с  ними  любезны,  но  от
этой любезности веяло такой официальностью и таким холодом, что она была
хуже открытой ненависти.
   Итак, благодаря красоте, обаянию и умению Скарлетт произвести впечат-
ление беспомощной, всеми покинутой женщины янки охотно становились  пос-
тоянными ее клиентами и покупали все у нее на складе и в  лавке  Фрэнка,
считая, что надо же помочь отважной маленькой дамочке, не  имеющей  иной
опоры, кроме никчемного мужа. А Скарлетт, глядя на то,  как  ширится  ее
дело, понимала, что не только обеспечивает себе настоящее с помощью  де-
нег янки, но и будущее - с помощью друзей среди янки.
   Поддерживать отношения с офицерами-янки в  выгодном  для  нее  смысле
оказалось легче, чем она ожидала, ибо все они с почтением  относились  к
дамам-южанкам, зато их жены, как вскоре обнаружила Скарлетт,  стали  для
нее неожиданно проблемой. Она ведь вовсе не собиралась водить знакомство
с женами янки. Она была бы рада вообще их не  знать,  но  жены  офицеров
твердо решили знаться с нею. Ими владело неистребимое любопытство в  от-
ношении всего, что связано с Югом и южанками, и знакомство  со  Скарлетт
давало возможность это любопытство удовлетворить.  Другие  обитательницы
Атланты не желали иметь с ними ничего общего - даже не раскланивались  в
церкви, поэтому, когда дела привели Скарлетт к ним в дом, они  встретили
ее как посланницу свыше, явившуюся в ответ на их мольбу. Частенько, ког-
да Скарлетт сидела в своей двуколке перед домом какого-нибудь янки и бе-
седовала с хозяином о стояках и кровельной дранке, жена выходила из дома
и присоединялась к разговору или настаивала на том, чтобы Скарлетт зашла
к ним выпить чайку. Скарлетт редко отказывалась, как бы ей это ни прети-
ло, ибо всегда надеялась уловить минутку и тактично посоветовать  делать
покупки в лавке Фрэнка. Но много раз ей приходилось крепко брать себя  в
руки, ибо хозяева слишком уж бесцеремонно лезли в ее личные дела и к то-
му же с самодовольным высокомерием относились ко всему южному.
   Считая "Хижину дяди Тома" столь же достоверной, как Библия, все  жен-
щины-янки спрашивали про овчарок, которых якобы  держит  каждый  южанин,
чтобы травить ими беглых рабов. И они ни за что не хотели поверить Скар-
летт, утверждавшей, что за всю свою жизнь она видела всего одну овчарку,
причем то была небольшая добрая собака, а вовсе не огромный злющий  пес.
Они расспрашивали Скарлетт про страшные приспособления, с помощью  кото-
рых плантаторы клеймили лица рабов, и про девятихвостую плетку,  которой
забивали рабов до смерти, и премерзко - Скарлетт считала, что просто не-
воспитанно, - интересовались сожительством  господ  с  рабами.  Особенно
возмущали ее эти расспросы теперь, когда в Атланте, после того как  сол-
даты-янки обосновались в городе, появилось столько детей-мулатов.
   Любая уроженка Атланты просто задохнулась бы от  ярости,  слушая  все
эти россказни, замешенные на невежестве  и  предубеждении,  но  Скарлетт
умудрялась держать себя в руках. Помогало ей то, что эти женщины вызыва-
ли у нее скорее презрение, чем гнев. Ведь они были всего  лишь  янки,  а
разве от янки можно чего-то хорошего ждать. Поэтому оскорбления, которые
они походя наносили ее штату, ее народу и  его  морали,  скользили  мимо
нее, никогда глубоко ее не задевая, и вызывали в ее душе лишь  тщательно
скрытую усмешку, пока не произошел один случай, доведший ее  до  полного
бешенства и доказавший - если ей еще требовались доказательства, - сколь
широка была пропасть между Севером и Югом и  как  невозможно  перекинуть
через нее мост.
   Однажды днем Скарлетт возвращалась домой с дядюшкой Питером и путь их
пролегал мимо дома, где семьи трех офицеров жили друг у друга на голове,
дожидаясь, пока им построят собственные дома из леса Скарлетт.  Все  три
жены стояли на дорожке, когда она проезжала мимо, и, завидев ее,  тотчас
замахали ей, прося остановиться. Они подошли к двуколке и поздоровались,
лишний раз заставив Скарлетт подумать, что янки можно  многое  простить,
но только не их голоса.
   - Вы-то как раз мне и нужны, миссис Кеннеди, - сказала высокая топкая
женщина из штата Мэн. - Мне нужно кое-что узнать про этот паршивый горо-
дишко.
   Скарлетт с должным презрением проглотила оскорбление, нанесенное  Ат-
ланте, и постаралась изобразить на лице самую очаровательную улыбку.
   - Что же вы хотели бы от меня услышать?
   - Моя няня Бриджит вернулась к себе на Север. Она заявила, что и  дня
здесь больше не останется среди этих "найгеров", как она их называет.  А
дети просто с ума меня сводят! Скажите, как  найти  няню?  Я  просто  не
знаю, к кому обратиться.
   - Ну, это не трудно, - сказала Скарлетт и рассмеялась. - Если вы  су-
меете найти чернокожую из деревни, которая еще не  испорчена  этим  Бюро
вольных людей, вы получите преотличную служанку. Постойте возле калитки,
вот тут, и спрашивайте каждую чернокожую, которая будет проходить  мимо,
и я уверена...
   Все три женщины возмущенно закудахтали.
   - Да неужели вы думаете, я доверю моих детей черной няньке?  -  воск-
ликнула женщина из Мэна. - Мне нужна хорошая ирландка.
   - Боюсь, в Атланте вы не найдете ирландских слуг, - холодно возразила
Скарлетт. - Я лично никогда еще не видела белой служанки и не хотела  бы
иметь белую служанку у себя в доме. К тому же, - она  не  сдержалась,  и
легкая ирония прозвучала в ее тоне, - уверяю вас, чернокожие - не людое-
ды и им вполне можно доверять.
   - Ну, уж нет! В моем доме черных не будет. Надо же придумать такое!
   - Да я им в жизни ничего не доверю - ведь стоит отвернуться...  А  уж
чтобы они детей моих нянчили...
   Скарлетт вспомнила добрые узловатые руки Мамушки, натруженные до  мо-
золей в стремлении угодить и Эллин, и ей, и Уэйду. Да разве эти чужезем-
цы могут знать, какими ласковыми и заботливыми бывают черные  руки,  как
они умеют погладить, обнять, успокоить?! У нее вырвался короткий смешок.
   - Любопытно, что вы к ним так относитесь - ведь это вы же их  освобо-
дили.
   - О господи! Уж конечно, не я, душенька! - рассмеялась женщина из Мэ-
на. - Да я в жизни не видела ни одного ниггера, пока в прошлом месяце не
приехала сюда, на Юг, и нисколько не огорчусь, если  никогда  больше  не
увижу. У меня от них мурашки по коже бегут. В жизни ни одному из них  не
доверю...
   Тем временем Скарлетт успела заметить, что дядюшка Питер как-то тяже-
ло дышит и, сидя очень прямо, весь напрягшись, неотрывно глядит  на  уши
лошади. А теперь ей волей-неволей пришлось повернуться к нему, ибо  жен-
щина из Мэна вдруг громко расхохоталась и указала на  него  своим  прия-
тельницам.
   - Вы только посмотрите на этого старого ниггера - надулся, как  жаба,
- взвизгнула она. - Видно, ваш любимый старый пес, верно? Нет, вы,  южа-
не, не знаете, как обращаться с ниггерами. Вы  их  так  балуете,  просто
ужас.
   Питер глубоко втянул в себя воздух, морщины на его  лбу  обозначились
резче, но он продолжал пристально смотреть вперед. За всю его  жизнь  ни
один белый ни разу еще не обозвал его "ниггером". Другие негры - да, об-
зывали. Но белые - никогда. И чтобы про него сказали, будто он недостоин
доверия, да еще обозвали "старым псом" - это его-то, Питера, который всю
свою жизнь был достойной опорой дома Гамильтонов!
   Скарлетт скорее почувствовала, чем увидела, как задрожал  от  оскорб-
ленной гордости черный подбородок, и слепая ярость обуяла ее. Она с  хо-
лодным презрением слушала, как эти женщины поносили армию  конфедератов,
ругали на чем свет стоит Джефа Дэвиса и обвиняли южан  в  том,  что  они
убивают и мучают своих рабов. Если бы речь шла об ее честности и  добро-
детели, она, блюдя свою выгоду, снесла бы оскорбления. Но  от  сознания,
что эти идиотки оскорбили преданного старого негра, она  вспыхнула,  как
порох от зажженной спички. На секунду взгляд ее остановился  на  большом
пистолете, который торчал у Питера за поясом, и руки зачесались схватить
его. Всех бы их перестрелять, этих наглых, невежественных хамов-завоева-
телей. Но она только крепко стиснула зубы, так что желваки  заходили  на
скулах, твердя себе, что не пришло еще время сказать янки, что она о них
думает. Когда-нибудь это время придет. Ей-богу, придет! Но не сейчас.
   - Дядюшка Питер-член нашей семьи, - сказала она дрожащим  голосом.  -
Всего хорошего. Поехали, Питер.
   Питер так огрел лошадь хлыстом,  что  испуганное  животное  рванулось
вперед и двуколка запрыгала по камням, а до Скарлетт донесся  удивленный
голос женщины из Мэна:
   - Член ее семьи? Она что, хотела сказать - родственник? Но он же сов-
сем черный.
   "Черт бы их подрал! Да их надо уничтожить, смести с лица земли.  Наб-
рать бы мне только побольше денег - уж: тогда я плюну им в лицо. Я..."
   Она взглянула на Питера и увидела, что по носу его катится  слеза.  И
такая нежность, такая горечь за его униженное достоинство охватила Скар-
летт, что и у нее защипало глаза. Ей стало больно, точно при  ней  бесс-
мысленно жестоко обидели ребенка. Эти женщины обидели дядюшку  Питера  -
Питера, который прошел с полковником Гамильтоном Мексиканскую войну, Пи-
тера, который держал хозяина на руках в его смертный час, Питера,  кото-
рый вырастил Мелли и Чарлза, который заботился о  непутевой,  глупенькой
Питтинэт, "потрухал" за ней, когда она бежала из города, после поражения
"добыл" лошадь и привез ее из Мейкона через разрушенную войной страну. И
они еще говорят, что нельзя доверять неграм!
   - Питер, - сказала она, и голос ее прервался; она  положила  руку  на
его тощее плечо. - Мне стыдно, что ты плачешь. Да разве  можно  обращать
на них внимание! Ведь они всего лишь янки, проклятые янки!
   - Но они говорили при мне, точно я мул и человеческих слов  не  пони-
маю, точно я какой африканец и не знаю, о чем они толкуют, - сказал  Пи-
тер, шумно шмыгнув носом. - И они обозвали меня ниггером, а меня еще  ни
один белый не называл ниггером, да еще обозвали вашим старым псом и ска-
зали, что ниггерам доверять нельзя! Это мне-то нельзя доверять! Да  ведь
когда старый полковник умирал, что он сказал мне? "Слушай, Питер!  Приг-
лядывай за моими детьми. И позаботься о нашей мисс  Питтипэт,  -  сказал
он, - потому как ума у нее не больше, чем у кузнечика". И разве плохо  я
о ней заботился столько лет...
   - Сам архангел Гавриил не мог бы о ней лучше заботиться,  -  стремясь
успокоить его, сказала Скарлетт. - Мы бы просто пропали без тебя.
   - Да уж, мэм, премного благодарен вам, мэм. Я-то это знаю, и вы знае-
те, а вот янки не знают и знать не хотят. Ну, чего они нос  в  наши  де-
ла-то суют, мисс Скарлетт? Они же не понимают нас, конфедератов.
   Скарлетт промолчала, ибо ею все еще владел гнев, который она не смог-
ла излить на женщин-янки. Так, в молчании, они и поехали  дальше  домой.
Питер перестал шмыгать носом, зато его нижняя губа начала  вытягиваться,
пока не опустилась чуть не до подбородка.  Теперь,  когда  первая  обида
немного поутихла, в нем стало нарастать возмущение.
   А Скарлетт думала: какие чертовски странные люди эти янки! Те  женщи-
ны, видно, считали, что раз дядюшка Питер черный,  значит,  у  него  нет
ушей, чтобы слышать, и нет чувств, столь же легко ранимых, как у них са-
мих. Янки не знают, что с неграми надо обращаться мягко, как  с  детьми,
надо наставлять их, хвалить, баловать, журить. Не понимают  они  негров,
как не понимают и отношений между неграми и их бывшими хозяевами. А ведь
они вели войну за то, чтобы освободить негров. Теперь же, освободив,  не
желают иметь с ними ничего общего - разве что используют их, чтобы  дер-
жать в страхе южан. Они не любят негров, не верят им, не понимают их  и,
однако же, именно они кричат о том, что южане  не  умеют  с  ними  обра-
щаться.
   Не доверять черным! Да Скарлетт доверяла им куда больше,  чем  многим
белым, и, уж конечно, больше, чем любому янки. У негров столько  предан-
ности, столько бескорыстия, столько любви - никаким кнутом этого из  них
не выбьешь, никакими деньгами не купишь. Скарлетт  вспомнила  о  горстке
верных слуг, которые остались с ней в Таре, когда в любую  минуту  могли
нагрянуть янки, хотя никто не мешал им удрать или присоединиться к войс-
кам и вести привольную жизнь. Но они остались. Скарлетт вспомнила о Дил-
си, собиравшей хлопок в полях вместе с ней, о Порке, рисковавшем жизнью,
залезая в соседские курятники, чтобы накормить их семью; о Мамушке,  ез-
дившей с ней в Атланту, чтобы уберечь ее от беды. Она вспомнила о слугах
своих соседей, которые оставались дома, оберегая своих хозяек, пока муж-
чины сражались на фронте, и как они бежали с хозяйками, терпя все  ужасы
войны, выхаживали раненых, хоронили мертвых, утешали пострадавших,  тру-
дились, клянчили, воровали, чтобы в господском доме на столе всегда была
еда. Даже сейчас, несмотря на все чудеса, обещанные Бюро вольных  людей,
они не уходили от хозяев и трудились куда больше, чем когда-либо во вре-
мена рабства. Но янки не понимают этого и никогда не поймут.
   - А ведь именно они сделали тебя свободным, - громко произнесла она.
   - Нет, мэм! Они меня свободным не сделали. Я бы в жизни  не  позволил
этакой падали делать меня свободным, - возмущенно произнес Питер. -  Все
равно я принадлежу мисс Питти, и, когда помру, она похоронит меня на се-
мейном кладбище Гамильтонов, где у меня есть место...  Да  уж  моя  мисс
крепко рассердится, когда я расскажу ей, как  вы  позволили  этим  женам
янок оскорблять меня.
   - Ничего я им не позволяла! - от удивления  невольно  повысила  голос
Скарлетт.
   - Нет, позволили, мисс Скарлетт, - сказал Питер, еще дальше выпячивая
губу. - Ни вам, ни мне нечего было останавливаться с этими янками,  чтоб
они оскорбляли меня. Не беседовали бы вы с ними, они и не назвали бы ме-
ня мулом или там африканцем. И не защищали вы меня тоже.
   - Как это не защищала! - воскликнула Скарлетт, глубоко уязвленная его
словами. - Разве я не сказала им, что ты - член нашей семьи?
   - Какая же это защита? Вы просто сказали правду, -  заявил  Питер.  -
Мисс Скарлетт, не должны вы иметь дело  с  янками,  нечего  вам  с  ними
знаться. Никакая другая леди так себя не ведет. Мисс Питти,  к  примеру,
даже своих маленьких туфелек об такую падаль не вытерла бы. Нет, не пон-
равится ей, когда я расскажу, что они про меня говорили.
   Осуждение Питера Скарлетт восприняла гораздо  болезненнее,  чем  все,
что говорили Фрэнк, или тетя Питти, или соседи, - ей это было  настолько
неприятно, что захотелось схватить старого негра и трясти  до  тех  пор,
пока его беззубые десны не застучат друг о друга. Питер  сказал  правду,
но ей неприятно было слышать это от негра, да к тому же от  своего,  до-
машнего. Когда уж и слуги недостаточно высокого о тебе мнения - большего
оскорбления для южанина нельзя и придумать.
   - Старый пес! - буркнул Питер. - Я так думаю, мисс  Питти  больше  не
захочет, чтобы я после этого вас возил. Нет, мэм!
   - Тетя Питти захочет, чтобы ты возил меня по-прежнему,  -  решительно
заявила Скарлетт, - так что давай не будем больше об этом говорить.
   - Со спиной у меня худо, - мрачно предупредил ее Питер. - Так она как
раз сейчас болит, что я едва сижу. А моя мисс не захочет, чтоб я разъез-
жал по городу, когда мне так худо... Мисс Скарлетт, ничего  хорошего  не
будет, ежели вы с янками и со всякой белой нечистью поладите, а  близкие
от вас отвернутся.
   Вывод был очень точный, и Скарлетт, хоть все еще и кипела от  ярости,
умолкла. Да, победители одобряли ее и ее семью, а соседи - нет. Она зна-
ла все, что говорили о ней в городе. А теперь вот и Питер ее не одобряет
- даже не хочет, чтоб его видели с ней. Это уж была последняя капля.
   До сих пор ей было безразлично общественное мнение, она  не  обращала
на него внимания и даже относилась к нему с легким презрением. Но  слова
Питера разожгли в ее душе горькую обиду,  вызвали  желание  обороняться,
породили неприязнь к соседям - совсем как к янки.
   "Ну, что им до того, как я поступаю? - подумала она.  -  Они,  должно
быть, думают, что мне нравится общаться с янки и работать,  как  рабыне.
Мне и так тяжело, а они делают для меня жизнь еще тяжелее. Но  мне  пле-
вать на то, что они думают. Я не позволю себе обращать на это  внимание.
Я просто не могу сейчас обращать на это внимание. Но наступит день, нас-
тупит день..."
   Да, такой день наступит! И тогда ее мир перестанет быть зыбким, тогда
она сядет, сложит ручки на коленях и будет вести себя как настоящая  ле-
ди, какой была Эллин. Она снова станет беспомощной и нуждающейся в защи-
те, как и положено быть леди, и тогда все будут ее одобрять.  Ах,  какою
леди до кончиков ногтей она станет, когда у нее опять  появятся  деньги!
Тогда она сможет быть доброй и мягкой, какой была Эллин, и будет  печься
о других и думать о соблюдении приличий. И страх не  будет  преследовать
ее день и ночь, и жизнь потечет мирно, неспешно. И у нее будет время иг-
рать с детьми и проверять, как они отвечают уроки. Будут  долгие  теплые
вечера, когда к ней будут приезжать другие дамы, и под  шуршание  нижних
юбок из тафты и ритмичное потрескивание вееров из пальмовых  листьев  им
будут подавать чай, и вкусные сандвичи, и пироги, и они часами будут не-
торопливо вести беседу. И она будет доброй ко всем несчастным, будет но-
сить корзинки с едой беднякам, суп и желе - больным и "прогуливать"  об-
деленных судьбой в своей красивой коляске. Она станет леди по всем зако-
нам Юга - такой, какой была ее мать. И тогда все будут  любить  ее,  как
любили Эллин, и будут говорить, какая она самоотверженная, и будут назы-
вать ее "Благодетельница"!
   Она находила удовольствие в этих мыслях о будущем, - удовольствие, не
омраченное сознанием того, что у нее нет ни малейшего желания быть само-
отверженной, или щедрой, или доброй. Она хотела лишь слыть таковой.  Од-
нако ее мозг был слишком примитивен, слишком  невосприимчив,  и  она  не
улавливала разницы между "быть" и "слыть". Ей  достаточно  было  верить,
что настанет такой день, когда у нее появятся деньги и все  будут  одоб-
рять ее.
   Да, настанет такой день! Но пока он еще не  настал.  Не  настало  еще
время, чтобы о ней перестали судачить. Она еще не может вести  себя  как
настоящая леди.
   А Питер сдержал слово. Тетя Питти действительно пришла в  невероятное
волнение, у Питера же за ночь разыгрались такие боли  в  спине,  что  он
больше не садился на козлы. С тех пор Скарлетт стала ездить одна, и  мо-
золи, которые исчезли было с ее рук, появились снова.
   Так прошли весенние месяцы, и  холодные  апрельские  дожди  сменились
теплом и душистой майской зеленью. Неделя бежала за неделей в  трудах  и
заботах, осложненных недомоганием, вызванным беременностью;  с  течением
времени старые друзья становились холоднее, а родные - добрее  и  внима-
тельнее, выводя Скарлетт из себя своей опекой и полным непониманием  то-
го, что ею движет. В эти дни тревоги и  борьбы  среди  всех,  окружавших
Скарлетт, лишь один человек понимал ее, только на него она  могла  поло-
житься; этим человеком был Ретт Батлер. Странно, что именно он  предстал
перед ней в таком свете, - непостоянный,  как  ртуть,  и  порочный,  как
дьявол из преисподней. Но он сочувствовал ей, а как раз этого ей  и  не-
доставало, хотя меньше всего она рассчитывала встретить сочувствие у не-
го.
   Он часто уезжал из города по каким-то таинственным делам в Новый  Ор-
леан - он никогда не говорил, зачем туда едет, но эти поездки вызывали у
нее что-то близкое к ревности: она была уверена, что они связаны с  жен-
щиной или - с женщинами. Но с тех пор как дядюшка Питер отказался возить
ее, Ретт все больше и больше времени проводил в Атланте.
   Находясь в городе, он обычно играл в карты  в  комнатах  над  салуном
"Наша славная девчонка" или в баре Красотки Уотлинг, где вместе с самыми
богатыми янки и "саквояжниками" измышлял разные способы  обогащения,  за
что горожане презирали его не меньше, чем его собутыльников.  В  доме  у
Скарлетт он больше не появлялся -  по  всей  вероятности,  щадя  чувства
Фрэнка и Питти, которые оскорбились бы, если бы Скарлетт вздумала прини-
мать визитера, находясь в столь деликатном положении. Но так или  иначе,
она сталкивалась с ним почти каждый день. Он нередко  подъезжал  к  ней,
когда она катила в своей двуколке по пустынной Персиковой или Декейтерс-
кой дороге, где находились ее лесопилки. Завидев ее, Ретт неизменно при-
держивал лошадь, и они подолгу болтали, а иногда он привязывал лошадь  к
задку двуколки, садился рядом со Скарлетт и вез ее, куда ей требовалось.
Она в эти дни быстро уставала, хоть и не любила в этом  признаваться,  и
всегда была рада передать ему вожжи. Он всякий раз расставался с ней  до
того, как они возвращались в город, но вся Атланта знала об их встречах,
и у сплетников появилась возможность кое-что добавить к длинному перечню
проступков, совершенных Скарлетт в нарушение приличий.
   Ей случалось задуматься над тем, так ли уж неожиданны были эти встре-
чи. Они становились все более частыми по мере того,  как  шли  недели  и
обстановка в городе из-за стычек с неграми накалялась.  Но  почему  Ретт
ищет встреч с нею именно сейчас, когда она так плохо  выглядит?  Никаких
видов на нее у него теперь, конечно, нет, если они вообще когда-то были,
в чем она начала сомневаться. Он давно перестал  подтрунивать  над  ней,
вспоминать ту ужасную сцену в тюрьме янки. Он перестал даже упоминать об
Эшли или ее любви к нему, ни разу - с присущими ему грубостью и невоспи-
танностью - не говорил, что "вожделеет ее". Скарлетт сочла за лучшее  не
трогать лиха, пока спит тихо, и не спрашивать Ретта, почему он стал  так
часто встречаться с ней. А потом она решила: все его занятия в  общем-то
сводятся к игре в карты и у него так мало в Атланте добрых  друзей,  вот
он и ищет ее общества исключительно развлечения ради.
   Но чем бы ни объяснялось его поведение,  она  находила  его  общество
приятным. Он выслушивал ее сетования по поводу упущенных  покупателей  и
неплатящих должников, по поводу мошенника мистера Джонсона и этой бесто-
лочи Хью. Он аплодировал ее победам, в то время как Фрэнк лишь снисходи-
тельно улыбался, а Питти в изумлении изрекала: "Батюшки!" Скарлетт  была
уверена, что Ретт частенько подбрасывал ей заказчиков, так как был  зна-
ком со всеми богатыми янки и "саквояжниками", но  когда  она  спрашивала
его об этом, он неизменно все отрицал. Она прекрасно знала цену Ретту  и
не доверяла ему, но настроение у нее неизменно поднималось, когда он по-
казывался из-за поворота тенистой дороги на своем большом вороном  коне.
А когда он перелезал в двуколку и отбирал у нее  вожаки  с  какой-нибудь
задиристой шуточкой, она словно расцветала и снова становилась юной  хо-
хотушкой, несмотря на все свои заботы и расплывавшуюся фигуру. Она могла
болтать с ним о чем угодно, не скрывая причин, побудивших  ее  поступить
так или иначе, или своего подлинного мнения по поводу тех или  иных  ве-
щей, - болтать без умолку, не то что с Фрэнком или даже с Эшли, если  уж
быть до конца откровенной с самой собой. Правда, когда она разговаривала
с Эшли, возникало много такого, чего соображения чести не  позволяли  ей
говорить, и эти невысказанные слова и мысли, естественно, влияли на  ход
беседы. Словом, приятно было иметь такого друга, как Ретт, раз уж он  по
каким-то непонятным причинам решил вести себя  с  ней  по-доброму.  Даже
очень приятно - ведь у нее в ту пору было так мало друзей.
   - Ретт, - с негодованием воскликнула она  вскоре  после  ультиматума,
который предъявил ей дядюшка Питер, - почему в этом городе люди так под-
ло относятся ко мне и так плохо обо мне говорят? Трудно даже сказать,  о
ком они говорят хуже - обо мне или о "саквояжниках"! Я никогда ни во что
не вмешиваюсь и не делаю ничего плохого и...
   - Если вы ничего плохого не делаете,  то  лишь  потому,  что  вам  не
представилось возможности, и, вероятно, люди смутно это понимают.
   - Да будьте же, наконец, серьезны! Они меня доводят до исступления. А
ведь я всего-навсего хочу немного подзаработать и...
   - Вы всего-навсего стараетесь  быть  непохожей  на  других  женщин  и
весьма преуспели в этом. А я уже говорил вам, что это грех,  который  не
прощает ни одно общество. Посмей быть непохожим на других - и тебя  пре-
дадут анафеме! Да уже одно то, что вы с таким успехом извлекаете прибыль
из своей лесопилки, Скарлетт, является оскорблением для всех мужчин,  не
сумевших преуспеть. Запомните: место благовоспитанной женщины - в  доме,
и она ничего не должна знать о грубом мире дельцов.
   - Но если бы я сидела дома, у меня уже давно не осталось бы крыши над
головой.
   - Зато вы голодали бы гордо, как положено благородной даме.
   - Чепуха! Посмотрите на миссис Мерриуэзер. Она торгует пирогами, кор-
мит ими янки, что много худее, чем иметь лесопилку, а миссис Элсинг шьет
и держит постояльцев, а Фэнни расписывает  фарфор,  делает  уродливейшие
вещи, которые никому не нужны, но все их покупают, чтобы поддержать  ее,
а...
   - Но вы упускаете из виду главное, моя кошечка. Эти дамы ведь не пре-
успели, а потому это не задевает легкоранимую гордость южных  джентльме-
нов, их родственников. Про них мужчины всегда могут сказать: "Бедные ми-
лые дурочки, как они стараются! Ну ладно, сделаем вид, что они нам очень
помогают". А кроме того, вышеупомянутые дамы не получают  никакого  удо-
вольствия от своей работы. Они всем и каждому дают понять, что только  и
ждут, когда какой-нибудь мужчина избавит их от этого неженского бремени.
Поэтому их все жалеют. А вы явно любите свою работу и явно не  позволите
никакому мужчине занять ваше место, вот почему никто не  жалеет  вас.  И
Атланта никогда вам этого не простит. Ведь так приятно жалеть людей.
   - О господи, хоть бы вы иногда бывали серьезны.
   - А вы когда-нибудь слышали восточную поговорку: "Собаки лают, а  ка-
раван идет"? Так вот, пусть лают, Скарлетт. Боюсь,  ничто  не  остановит
ваш караван.
   - Но почему они против того, чтобы я делала деньги?
   - Нельзя иметь все, Скарлетт. Вы либо будете делать деньги неподобаю-
щим для дамы способом и всюду встречать холодный прием, либо будете бед-
ны и благородны, зато приобретете кучу друзей. Вы свой выбор сделали.
   - Бедствовать я не стану, - быстро проговорила она. - Но... я сделала
правильный выбор, да?
   - Если вы предпочитаете деньги.
   - Да, я предпочитаю деньги всему на свете.
   - Тогда вы сделали единственно возможный выбор. Но за это  надо  пла-
тить - как почти за все на свете. И платить одиночеством.
   На какое-то время она погрузилась в молчание. А ведь  он  прав.  Если
как следует подумать, то она и в самом деле в общем-то одинока: близкого
друга среди женщин у нее нет. В годы войны, когда на нее  нападало  уны-
ние, она бросалась к Эллин. А после смерти Эллин рядом всегда была Мела-
ни - правда, с Мелани ее ничто не роднит, кроме тяжелой работы на  план-
тациях Тары. А теперь не осталось никого, ибо  тетя  Питти  пробавляется
только городскими сплетнями, а настоящей жизни не знает.
   - По-моему... по-моему... - нерешительно начала она, - у меня  всегда
было мало друзей среди женщин. И  дамы  Атланты  недолюбливают  меня  не
только потому, что я работаю. Они просто меня не любят, и все.  Ни  одна
женщина никогда по-настоящему меня не любила, кроме мамы. Даже мои сест-
ры. Сама не знаю почему, но и до войны, до того, как я  вышла  замуж  за
Чарли, леди не одобряли меня во всем, что бы я ни делала...
   - Вы забываете про миссис Уилкс, - сказал Ретт, и в глазах его  блес-
нул ехидный огонек. - Она всегда одобряла вас - во всем и  до  конца.  Я
даже сказал бы, что она одобрила бы любой ваш поступок - ну, кроме,  мо-
жет быть, убийства.
   Скарлетт мрачно подумала: "И даже убийство!", - и презрительно  расс-
меялась.
   - Ах, Мелли! - проронила она и нехотя добавила:  -  Не  очень-то  мне
льстит то, что Мелли - единственная, кто меня одобряет, ибо ума у нее  -
кот наплакал. Да если бы она хоть немножко соображала... - Скарлетт сму-
тилась и умолкла.
   - Если б она хоть немножко соображала, она бы кое-что  поняла,  и  уж
этого-то она бы не одобрила, - докончил за нее Ретт. -  Впрочем,  вы  об
этом знаете, конечно, куда больше меня.
   - Ах, будьте вы прокляты с вашей памятью и вашей невоспитанностью!
   - Я обхожу молчанием вашу  неоправданную  грубость  и  возвращаюсь  к
прежней теме нашего разговора. Хорошенько запомните следующее.  Если  вы
не как все, то всегда будете одиноки - всегда будете стоять в стороне не
только от ваших сверстников, но и от поколения ваших родителей, и от по-
коления ваших детей. Они никогда вас не поймут, и что бы вы  ни  делали,
это будет их шокировать. А вот ваши деды, наверно, гордились бы  вами  и
говорили бы: "Сразу видна старая порода". Да и ваши внуки  будут  с  за-
вистью вздыхать и говорить: "Эта старая кляча, наша бабка,  видно,  была
ох какая шустрая!" - и будут стараться подражать вам.
   Скарлетт весело рассмеялась.
   - А вы иной раз попадаете в точку! Взять хотя бы мою бабушку Робийяр.
Мама вечно стращала меня ею, когда я не слушалась. Бабушка была  настоя-
щая ледышка и очень строга к себе и к другим по части манер, но она была
трижды замужем, из-за нее состоялась не одна дуэль, и она румянилась,  и
носила до неприличия низко вырезанные платья, и... м-м...  почти  ничего
под платьями.
   - И вы невероятно восхищались ею, хоть и старались походить  на  свою
матушку! А мой дед со стороны Батлеров был пират.
   - Не может быть! Из тех, что лазали на мачты и ходили по реям?
   - Ну, он скорее заставлял других ходить по реям, если это могло  при-
нести доход. Так или иначе, он сколотил немало денег и оставил моему от-
цу целое состояние. Однако в семье  все  из  осторожности  называли  его
"морской капитан". Он погиб во время драки в  салуне  задолго  до  моего
рождения. Смерть его, понятно, явилась большим облегчением для  его  де-
ток, ибо старый джентльмен по большей части бывал пьян, а напившись, за-
бывал о том, что служил на флоте капитаном, и принимался вспоминать  та-
кое, от чего волосы у его деток вставали дыбом. Тем не  менее  я  всегда
восхищался им и старался подражать ему куда больше, чем отцу, хотя  отец
у меня - весьма благовоспитанный господин, чрезвычайно почтенный и рели-
гиозный, так что видите, как оно бывает. Я уверен, что ваши дети не  бу-
дут одобрять вас, Скарлетт, как не одобряют вас сейчас  миссис  Мерриуэ-
зер, и миссис Элсинг, и их отпрыски. Ваши дети скорее всего будут мягкие
и чинные, какими обычно бывают дети у людей, лишенных сантиментов. И  на
их беду вы, как всякая мать, по всей вероятности, будете исполнены реши-
мости сделать все, чтобы они не знали тех тягот, которые выпали  вам  на
долю. А ведь это неправильно. Тяготы либо обтесывают людей, либо ломают.
Так что одобрения вы дождетесь только от внуков.
   - Интересно, какие у нас будут внуки!
   - Вы сказали: "у нас", намекая, что у нас с  вами  могут  быть  общие
внуки? Фи, миссис Кеннеди!
   Осознав, что сорвалось у нее с языка, Скарлетт  вспыхнула  до  корней
волос. Ей вдруг стало стыдно - не столько оттого, что она дала ему повод
поглумиться над ней, сколько своего раздавшегося тела. Ни он, ни она  до
сих пор ни словом не обмолвились об ее состоянии, и она всегда,  даже  в
очень теплые дни, натягивала на себя полость  до  самых  подмышек,  если
ехала с Реттом, утешаясь - с  присущей  женщинам  наивностью  -  нелепой
мыслью, что ничего не заметно. И сейчас, вспомнив  про  свое  положение,
она чуть не задохнулась от злости и от стыда, что ему все известно.
   - Вылезайте из моей двуколки, вы, грязный скабрезник, -  сказала  она
дрожащим голосом.
   - И не подумаю, - спокойно возразил он. -  Домой  вы  будете  возвра-
щаться, когда уже стемнеет, а возле соседнего ручья в палатках и шалашах
обосновалась целая колония черномазых -  мне  говорили,  что  это  очень
скверные ниггеры, и, думается, незачем вам давать повод  головорезам  из
ку-клукс-клана надеть сегодня вечером свои ночные рубашки и  разгуливать
в них.
   - Убирайтесь! - выкрикнула она, натягивая вожжи,  и  вдруг  ее  стало
рвать. Ретт тотчас остановил лошадь, дал  Скарлетт  два  чистых  носовых
платка и ловко наклонил ее голову над краем двуколки.  Вечернее  солнце,
косо прорезавшее недавно распустившуюся листву, несколько мгновений тош-
нотворно крутилось у нее перед глазами в вихре золотого и зеленого. Ког-
да приступ рвоты прошел, Скарлетт закрыла лицо  руками  и  заплакала  от
обиды. Ее не только вырвало перед мужчиной, - а худшей беды для  женщины
не придумаешь, - но теперь этот позор, ее беременность, уже не  скроешь.
У нее было такое чувство, что она никогда больше  не  сможет  посмотреть
Ретту в лицо. И надо же, чтобы это случилось именно при  нем,  при  этом
человеке, который так неуважительно относится к женщинам!  Она  плакала,
ожидая вот-вот услышать какую-нибудь грубую шуточку, которую она уже ни-
когда не сможет забыть.
   - Не будьте дурочкой, - спокойно сказал он. - А вы, видно, самая нас-
тоящая дурочка, раз плачете от стыда. Да ну же, Скарлетт, не будьте  ре-
бенком. Я, сами понимаете, не слепой и, конечно, знаю, что вы беременны.
   Она лишь глухо охнула и крепче прижала пальцы к раскрасневшемуся  ли-
цу. Уже само это слово приводило ее в ужас. Фрэнк  от  стеснения  всегда
говорил об ее беременности иносказательно: "в вашем положении";  Джералд
деликатно говорил: "в ожидании прибавления семейства",  а  дамы  жеманно
именовали беременность "состоянием".
   - Вы сущее дитя, если думали, что я ничего не знаю, и специально  па-
рились под этой жаркой полостью. Конечно же, я знал. Стал бы я иначе...
   Он вдруг умолк, и между ними воцарилось молчание. Он  взял  вожаки  и
присвистнул, понукая лошадь. А затем тихо заговорил; его  тягучий  голос
приятно ласкал слух, и постепенно кровь отхлынула от  ее  горевших,  все
еще закрытых руками щек.
   - Вот уж не думал, что вы так смешаетесь, Скарлетт. Я  всегда  считал
вас разумной женщиной, я просто разочарован. Неужели в  вашей  душе  еще
есть место для скромности? Боюсь, я поступил не как джентльмен, намекнув
на ваше состояние. Да я, наверно, и не джентльмен, раз  беременность  не
повергает меня в смущение. Я вполне могу общаться с беременными женщина-
ми как с обычными людьми, а не смотреть в землю, или на  небо,  или  ку-
да-то еще, только не на их талию, и в то же время исподтишка поглядывать
на них - вот уж это я считаю верхом неприличия. Да и почему, собственно,
я должен себя так вести? Ведь в вашем состоянии нет ничего  ненормально-
го. Европейцы относятся к этому куда разумнее, чем мы.  Они  поздравляют
будущих мамаш и желают им благополучного разрешения. Хотя так  далеко  я
бы не пошел, но все же это кажется мне разумнее нашего притворства. Ведь
это же естественное положение вещей, и женщины  должны  гордиться  своим
состоянием, а не прятаться за закрытыми  дверьми,  точно  они  совершили
преступление.
   - Гордиться! - сдавленным голосом произнесла Скарлетт. - Гордиться  -
тьфу!
   - А разве вы не гордитесь тем, что у вас будет ребенок?
   - О господи, нет, конечно! Я... я ненавижу детей!
   - Вы хотите сказать: детей от Фрэнка?
   - Да нет, от кого угодно.
   На секунду все снова поплыло у нее перед глазами от  ужаса,  что  она
так неудачно, выразилась, но голос его продолжал  звучать  ровно,  точно
ничего такого и не было сказано:
   - Значит, тут мы с вами не сходимся. Я вот люблю детей.
   - Любите? - воскликнула она, невольно подняв на него глаза; она  была
до того поражена, что даже забыла о своем смущении. - Какой же вы лгун!
   - Я люблю младенцев и маленьких детей, пока они еще не выросли, и  не
стали думать, как взрослые, и не научились, как взрослые, лгать, и обма-
нывать, и подличать. Это не должно быть новостью для вас. Вы же  знаете,
что я очень люблю Уэйда Хэмптона, хоть он и растет не  таким,  каким  бы
следовало.
   А ведь это правда, подумала, удивившись про себя, Скарлетт.  Ему  как
будто и в самом деле нравилось играть с  Уэйдом,  и  он  часто  приносил
мальчику подарки.
   - Теперь, раз мы заговорили на эту ужасную тему и  вы  признали,  что
ждете младенца в не слишком отдаленном будущем, я скажу вам то, что  уже
неделю хочу сказать. Во-первых, опасно ездить одной. И  вы  это  знаете.
Вам достаточно часто об этом говорили. Если вам самой наплевать, что вас
могут изнасиловать, подумайте хотя бы о последствиях. Из-за  вашего  уп-
рямства может так получиться, что ваши  галантные  сограждане  вынуждены
будут мстить за вас и вздернут двух-трех черномазых. И тогда янки  обру-
шатся на ваших друзей и кого-нибудь уж наверняка повесят. Вам никогда не
приходило в голову, что дамы недолюбливают вас,  возможно,  потому,  что
из-за вашего поведения их мужьям и сыновьям могут  свернуть  шею?  Более
того, если ку-клукс-клан будет продолжать расправляться с неграми,  янки
так прижмут Атланту, что Шерман покажется вам ангелом. Я знаю, о чем го-
ворю, потому что я в хороших отношениях с янки.  Стыдно  признаться,  но
они смотрят на меня как на своего, и открыто говорят при мне  обо  всем.
Они намерены истребить ку-клукс-клан - пусть даже для этого им  пришлось
бы снова сжечь город и повесить каждого десятого мужчину. А это  заденет
и вас, Скарлетт. Вы можете потерять деньги. Да и потом, когда занимается
прерия, пожара не остановишь. Конфискация собственности, повышение нало-
гов, штрафы с подозреваемых мужчин - я слышал, как обсуждались  все  эти
меры. Ку-клукс-клан...
   - А вы кого-нибудь знаете из куклуксклановцев? К примеру, Томми  Уэл-
берн или Хью...
   Он нетерпеливо передернул плечами.
   - Откуда же мне их знать? Я ренегат, перевертыш, подлипала, подпеваю-
щий северянам. Разве могу я знать такие вещи? Но я знаю, кого подозрева-
ют янки, и достаточно южанам сделать один неверный шаг, как они считайте
что болтаются на виселице. И хотя, насколько я понимаю, вы без сожаления
послали бы ваших соседей на виселицу, я уверен, вы пожалели бы,  если  б
вам пришлось расстаться с лесопилками. По выражению вашего личика я  ви-
жу, что вы, моя упрямица, не верите мне и мои слова падают на бесплодную
почву. Поэтому я скажу лишь одно: не забывайте-ка держать всегда при се-
бе этот ваш пистолет... а я, когда в городе, уж постараюсь выбирать вре-
мя и возить вас.
   - Ретт, неужели вы в самом деле... значит, это чтобы  защитить  меня,
вы...
   - Да, моя прелесть, моя хваленая галантность побуждает меня  защищать
вас. - В черных глазах его заблестели насмешливые огоньки, и лицо  утра-
тило серьезность и напряженность. - А почему? Все  из-за  моей  глубокой
любви к вам, миссис Кеннеди. Да, я молча терзался-жаждал  вас,  и  алкал
вас, и боготворил вас издали, но, будучи  человеком  порядочным,  совсем
как мистер Эшли Уилкс, я это скрывал. К сожалению, вы - супруга  Фрэнка,
и порядочность запрещает мне говорить вам о своих чувствах.  Но  даже  у
мистера Уилкса порядочность иногда дает трещину, вот и моя треснула, и я
открываю вам мою тайную страсть и мою...
   - Да замолчите вы, ради бога! - оборвала его Скарлетт, донельзя  раз-
досадованная, что случалось с ней всегда, когда он делал из  нее  самов-
любленную дуру; к тому же ей вовсе не хотелось обсуждать Эшли и его  по-
рядочность. - Что еще вы хотели мне сказать?
   - Что?! Вы меняете тему нашей беседы в тот момент,  когда  я  обнажаю
перед вами любящее, но истерзанное сердце? Ну ладно, я хотел вам вот что
сказать. - Насмешливые огоньки снова исчезли из его глаз, и лицо помрач-
нело, приняло сосредоточенное выражение. - Я хотел, чтобы вы что-то сде-
лали с этой лошадью. Она упрямая, и губы у нее загрубели и стали как же-
лезо. Вы ведь устаете, когда правите ею, верно? Ну, а если она  вздумает
понести, вам ее ни за что не остановить. И если она вывернет вас в кана-
ву, то и вы, и ваш младенец можете погибнуть. Так  что  либо  доставайте
для нее очень тяжелый мундштук, либо позвольте мне поменять ее на  более
спокойную лошадку с более чувствительными губами.
   Скарлетт подняла на него глаза, увидела его бесстрастное, гладко выб-
ритое лицо, и все раздражение ее куда-то исчезло -  как  раньше  исчезло
смущение оттого, что они заговорили о ее беременности. Он был так добр с
ней несколько минут назад, так старался рассеять ее смущение,  когда  ей
казалось, что она вот-вот умрет  со  стыда.  А  сейчас  он  проявил  еще
большую доброту и внимание, подумав о лошади. Волна благодарности  зато-
пила Скарлетт, и она вздохнула: "Ну, почему он не всегда такой?"
   - Да, мне трудно править этой лошадью,  -  покорно  признала  она.  -
Иногда у меня потом всю ночь руки болят - так сильно приходится  натяги-
вать вожаки. Вы уж решите сами, как лучше быть с ней, Ретт.
   Глаза его озорно сверкнули.
   - Это звучит так мило, так по-женски, миссис Кеннеди. Совсем не в ва-
шей  обычной  повелительной  манере.  Значит,  надо  лишь  по-настоящему
взяться, чтобы вы стали покорно гнуться, как лоза, в моих руках.
   Гнев снова проснулся в ней, и она насупилась.
   - На этот раз вы вылезете из моей двуколки или я  ударю  вас  кнутом.
Сама не знаю, что заставляет меня вас терпеть, почему я пытаюсь  быть  с
вами любезной. Вы невоспитанный человек. Безнравственный. Вы самый  нас-
тоящий... Ну, хватит, вылезайте. Я это всерьез говорю.
   Но когда он вылез из двуколки, отвязал свою лошадь и, стоя  на  суме-
речной дороге, с раздражающей усмешкой посмотрел на нее, она, уже отъез-
жая, не выдержала и усмехнулась ему в ответ.
   Да, он грубый, коварный, на него нельзя положиться: вкладываешь ему в
руки тупой нож, а он в самый неожиданный  момент  вдруг  превращается  в
острую бритву. И все-таки присутствие  Ретта  придает  бодрости,  как...
совсем как рюмка коньяку!
   А Скарлетт за эти месяцы пристрастилась к коньяку. Когда она  вечером
возвращалась домой, промокшая под дождем, уставшая от многочасового  си-
дения в двуколке, ее поддерживала лишь мысль  о  бутылке,  спрятанной  в
верхнем ящике бюро, которое она запирала на ключ от бдительного ока  Ма-
мушки. Доктору Миду и в голову не пришло предупредить Скарлетт, что жен-
щина в ее положении не должна пить, ибо он даже представить себе не мог,
что приличная женщина станет пить  что-либо  крепче  виноградного  вина.
Разве что бокал шампанского на свадьбе или стаканчик горячего пунша  при
сильной простуде. Конечно, есть на  свете  несчастные  женщины,  которые
пьют - к вечному позору своих семей, - как  есть  женщины  ненормальные,
или разведенные, или такие, которые наряду с мисс Сьюзен Б. Энтони  счи-
тают, что женщинам надо дать право голоса. Но хотя доктор во  многом  не
одобрял поведения Скарлетт, он никогда не подозревал, что она пьет.
   Скарлетт же обнаружила, что  рюмочка  чистого  коньяку  перед  ужином
очень помогает, а потом всегда можно пожевать кофе или прополоскать  рот
одеколоном, чтобы отбить запах. И почему это люди так нетерпимо относят-
ся к женщинам, которые любят выпить, тогда как мужчины могут  напиваться
- да и напиваются - до бесчувствия, стоит им захотеть?! Иной раз,  когда
Фрэнк храпел с ней рядом, а от нее бежал сон и она ворочалась в постели,
страшась бедности, опасаясь янки, тоскуя по Таре и страдая без Эшли,  ей
казалось, что она сошла бы с ума, если бы не коньяк. А как только прият-
ное знакомое тепло разливалось по жилам, все  беды  начинали  отступать.
После трех рюмочек она уже могла сказать себе: "Я подумаю об этом завтра
- тогда легче будет во всем разобраться".
   Но бывали ночи, когда даже с помощью коньяка  Скарлетт  не  удавалось
утишить боль в сердце, боль, куда более сильную, чем страх потерять  ле-
сопилки, - неутолимую боль разлуки с Тарой. Порой  Скарлетт  становилось
невыносимо душно в этой полной чужаков Атланте, с ее шумом, новыми дома-
ми, узкими улицами, запруженными лошадьми и фургонами, толпами людей  на
тротуарах. Она любила Атланту, но... ах, как ее тянуло к мирному покою и
деревенской тишине Тары, к этим красным полям и темным соснам вокруг до-
ма! Ах, вернуться бы в Тару, как бы ни тяжело там было жить! Быть  рядом
с Эшли, хотя бы только видеть его, слышать звук его голоса,  знать,  что
он ее любит! Каждое письмо от Мелани с сообщением, что все идет  хорошо,
каждая коротенькая записочка от Уилла с описаниями того, как они  взрых-
ляют землю, сажают, растят хлопок, вызывали у Скарлетт новый прилив тос-
ки по дому.
   "Я уеду в июне. Тогда мне делать тут будет уже нечего. Уеду домой ме-
сяца на два", - подумала она, и сердце у нее подпрыгнуло от радости. Она
и в самом деле поехала домой в июне, но не так, как ей бы хотелось,  ибо
в начале этого месяца от Уилла пришла коротенькая записка с  сообщением,
что умер Джералд.

   ГЛАВА XXXIX

   Поезд  сильно  опаздывал,  и  на  землю  спускались  неспешные  синие
июньские сумерки, когда Скарлетт сошла на платформе в Джонсборо. В окнах
немногочисленных лавок и домов, уцелевших в  городке,  светились  желтые
огоньки ламп. На главной улице то и дело попадались широкие пустыри меж-
ду домами на месте разрушенных снарядами или  сгоревших  домов.  Темные,
молчаливые развалины с продырявленной снарядами крышей, с полуобрушенны-
ми стенами смотрели на Скарлетт. Возле  деревянного  навеса  над  лавкой
Булларда было привязано несколько оседланных лошадей  и  мулов.  Пыльная
красная дорога  тянулась  пустынная,  безжизненная;  лишь  из  салуна  в
дальнем конце улицы отчетливо разносились  в  тихом  сумеречном  воздухе
выкрики да пьяный смех.
   Станцию, сгоревшую во время войны, так и не отстроили - на  месте  ее
стоял лишь деревянный навес, куда  свободно  проникали  дождь  и  ветер.
Скарлетт прошла под навес и села на пустой  бочонок,  явно  поставленный
здесь вместо скамьи. Она внимательно всматривалась в конец улицы,  наде-
ясь увидеть Уилла Бентина. Ему следовало бы уже быть здесь. Не мог он не
сообразить, что она сядет на первый же поезд, как только получит его за-
писку о смерти Джералда.
   Она выехала так поспешно, что в ее  маленьком  саквояже  лежали  лишь
ночная сорочка да зубная щетка - даже смены белья она с собой не  взяла.
Скарлетт задыхалась в узком черном платье,  которое  одолжила  у  миссис
Мид, ибо времени на то, чтобы сшить себе траурный наряд, у нее не  было.
А миссис Мид стала совсем худенькая, да и  Скарлетт  была  беременна  не
первый месяц, так что платье было ей узко. Несмотря на  горе,  вызванное
смертью Джералда, Скарлетт не забывала заботиться о  своей  внешности  и
сейчас с отвращением оглядела свою распухшую фигуру. Талия у нее  совсем
пропала, а лицо и щиколотки опухли. До сих пор  ее  не  слишком  занимал
собственный вид, но сейчас, когда она через какой-нибудь час  предстанет
перед Эшли, это было ей совсем не безразлично. Несмотря на постигший  ее
тяжелый удар, Скарлетт приходила в ужас  при  одной  мысли  о  том,  что
встретится с ним, когда под сердцем у нее - чужое дитя. Она  ведь  любит
его, и он любит ее, и этот нежеланный ребенок казался  Скарлетт  как  бы
свидетельством ее неверности Эшли. Но хотя ей и неприятно было,  что  он
увидит ее такой - раздавшейся, без талии, утратившей легкость походки, -
встречи с ним не избежать.
   Она нетерпеливо похлопала себя по колену. Следовало бы Уиллу уже быть
здесь. Конечно, она могла бы зайти к Булларду и  выяснить,  нет  ли  его
там, или попросить кого-нибудь подвезти ее в Тару, если  Уилл  почему-то
не смог приехать. Но ей не хотелось идти к Булларду.  Была  суббота,  и,
наверно, половина мужского населения округи уже там. А Скарлетт не хоте-
лось показываться им в траурном платье, которое было совсем не по ней  и
не только не скрывало, а подчеркивало ее деликатное положение. Не  хоте-
лось выслушивать и слова сочувствия по поводу смерти Джералда. Не  нужно
ей их сочувствие. Она боялась, что расплачется, если кто-нибудь хотя  бы
произнесет его имя. А плакать она не желает. Она знала: стоит только на-
чать - и рыданий не остановишь, как в ту страшную ночь, когда  пала  Ат-
ланта, и Ретт бросил ее на темной дороге за городом, и она рыдала,  утк-
нувшись лицом в гриву лошади, рыдала так, что, казалось,  у  нее  лопнет
сердце, и не могла остановиться.
   Нет, плакать она не станет! Она чувствовала, что в горле у нее  снова
набухает комок - уже не в первый раз с тех пор, как она узнала печальную
весть, - но слезами ведь горю не поможешь. Они только  внесут  смятение,
ослабят ее дух. Почему, ну, почему ни Уилл, ни Мелани, ни девочки не на-
писали ей о том, что дни Джералда сочтены? Она села бы на первый же  по-
езд и примчалась бы в Тару, чтобы ухаживать за ним, привезла бы  из  Ат-
ланты доктора, если бы в этом была необходимость! Идиоты, все они  идио-
ты! Неужели ничего не могут без нее сообразить? Не в  состоянии  же  она
быть в двух местах одновременно, а господу богу известно, что в  Атланте
она старалась ради них всех.
   Она нетерпеливо ерзала на бочонке - ну что за безобразие,  почему  не
едет Уилл! Где он? И вдруг услышала похрустывание шлака на железнодорож-
ных путях за своей спиной, а обернувшись, увидела Алекса Фонтейна, кото-
рый шел к повозке с мешком овса на плече.
   - Господи помилуй! Неужели это вы, Скарлетт? - воскликнул он и,  бро-
сив мешок, подбежал к ней, чтобы приложиться к ручке; его смуглое, обыч-
но мрачное узкое лицо так и просияло от удовольствия. - До чего же я вам
рад! Я видел Уилла в кузнице - ему подковывают лошадь. Поезд ваш опазды-
вал, и он решил, что успеет. Сбегать за ним?
   - Да, пожалуйста, Алекс, - сказала она и улыбнулась, несмотря на свое
горе. Так приятно было снова увидеть земляка.
   - Да... э-э... Скарлетт, - запинаясь, сказал он, все еще держа ее ру-
ку" - очень мне жаль вашего отца.
   - Спасибо, - сказала она, а в душе подумала: хоть бы он этого не  го-
ворил. Слова Алекса оживили перед ней Джералда с  его  румяным  лицом  и
гулким голосом.
   - Если это может хоть немного вас утешить, Скарлетт,  хочу  вам  ска-
зать, что все мы здесь очень им гордимся, - продолжал Алекс  и  выпустил
ее руку. - Он... словом, мы считаем, что он умер как  солдат,  за  дело,
достойное солдата.
   О чем это он, подумала Скарлетт, ничего не понимая. Умер как  солдат?
Его что - кто-то пристрелил? Или, быть может, он подрался с подлипалами,
как Тони? Но сейчас она просто не в состоянии ничего о нем слышать.  Она
расплачется, если станет говорить о нем, а плакать она не  должна  -  во
всяком случае, пока не укроется от чужих глаз в фургоне Уилла и  они  не
выедут на дорогу, где никто уже не увидит ее. Уилл - не в счет. Он же ей
как брат.
   - Алекс, я не хочу об этом говорить, - непререкаемым  тоном  отрезала
она.
   - Я вас нисколько не осуждаю, Скарлетт, - сказал Алекс,  и  лицо  его
налилось, потемнело от гнева. - Будь это моя сестра, я  бы...  В  общем,
Скарлетт, я никогда еще ни об одной женщине слова дурного не сказал,  но
все же я считаю, кто-то должен выдрать Сьюлин.
   "Что за чушь он несет, - недоумевала Скарлетт. - При чем тут Сьюлин?"
   - Очень мне неприятно это говорить, но все здесь  такого  же  мнения.
Уилл - единственный, кто защищает ее... ну, и, конечно, мисс Мелани,  но
она - святая и ни в ком не видит зла...
   - Я же сказала, что не хочу об этом говорить,  -  холодно  произнесла
Скарлетт, но Алекс явно не обиделся. У него был такой вид, словно он  не
только понимал, но и оправдывал ее резкость, и это вызывало у нее  доса-
ду. Не желала она слышать от чужого  человека  ничего  плохого  о  своей
семье, не желала, чтобы он понял, что она ничего  не  знает.  Почему  же
Уилл что-то от нее утаил?
   Хоть бы Алекс так на нее не пялился. Она почувствовала, что он  дога-
дывается о ее положении, и это смущало ее. Алекс же,  разглядывая  ее  в
сгущавшемся сумраке, думал о том, как она изменилась, и  удивлялся,  что
вообще ее узнал. Возможно, это оттого, что она ждет ребенка.  Женщины  в
такую пору чертовски дурнеют. Ну и понятно, она расстроена из-за старика
О'Хара. Ведь она же была его любимицей. Но нет, в ней произошли какие-то
более глубокие перемены. Выглядит она сейчас куда лучше, чем в  их  пос-
леднюю встречу. Во всяком случае, так, точно ест досыта три раза в день.
И это выражение затравленного зверька почти исчезло из ее  глаз.  Сейчас
эти глаза, в которых раньше были страх и отчаяние,  смотрели  жестко.  И
даже когда она улыбалась, в ней  чувствовалась  уверенность,  решимость,
властность. Можно не сомневаться, веселенькую жизнь она устроила старине
Фрэнку! Да, Скарлетт изменилась. Она по-прежнему хорошенькая,  но  мило-
видность и мягкость пропали, как пропала эта ее манера смотреть на  муж-
чину с таким выражением, что он все-то на свете знает - чуть ли не более
сведущ, чем сам господь бог.
   Впрочем, а они все разве не изменились? Алекс взглянул на свою грубую
одежду и снова помрачнел. Порою ночью, лежа без сна, он все думал и  ду-
мал о том, как сделать матери операцию, и как дать образование  мальчику
покойного Джо, и как достать денег на нового мула, и начинал жалеть, что
война кончилась, - пусть бы шла и шла.  Они  тогда  не  понимали  своего
счастья. В армии всегда была еда - даже если это был только кусок хлеба;
всегда кто-то давал приказания, и не было этой мучительной необходимости
решать неразрешимые проблемы, - в армии не о чем было тревожиться, разве
лишь о том, чтобы тебя не убили. А сейчас ко  всему  прочему  надо  было
что-то решать и с Димити Манро. Алекс хотел бы жениться на ней, но пони-
мал, что не может, когда столько ртов надо кормить. Он любил Димити дав-
но - много лет, а теперь на ее щеках уже начали вянуть розы и  в  глазах
потухли веселые огоньки. Вот если бы Тони не пришлось бежать в  Техас...
Будь у них в семье еще один мужчина, все было бы иначе. Но  его  любимый
задиристый братишка скитается нынче где-то на Западе без гроша в  карма-
не. Да, все они изменились. Что ж в этом удивительного? Он тяжело вздох-
нул.
   - Я еще не поблагодарил вас за все, что вы с Фрэнком сделали для  То-
ни, - сказал он. - Ведь это вы помогли ему бежать, верно? Как благородно
с вашей стороны. До меня дошли слухи, что он находится в безопасности  в
Техасе". Мне не хотелось вам писать и спрашивать... но... вы  с  Фрэнком
дали ему денег? Я хотел бы вам их вернуть...
   - Ах, Алекс, да замолчите вы, бога ради! Не надо сейчас! - воскликну-
ла Скарлетт. В эту минуту деньги действительно ничего для нее не  значи-
ли.
   Алекс помолчал.
   - Пойду разыщу Уилла, - сказал он, - а завтра мы все придем на  похо-
роны.
   Он только было поднял свой мешок с овсом и зашагал прочь, как из  бо-
ковой улицы вынырнула повозка, вихляя колесами, и со скрипом подъехала к
ним. Уилл с передка крикнул:
   - Извините, что опоздал, Скарлетт.
   Он неловко слез с козел и, проковыляв к ней, наклонился и поцеловал в
щеку. Уилл никогда прежде не целовал ее и всегда перед  именем  вставлял
"мисс" - его поведение сейчас хоть и удивило Скарлетт, но приятно согре-
ло ей душу. Уилл бережно приподнял ее и подсадил в повозку, и она  вдруг
поняла, что это все та же старая, расшатанная повозка, в которой она бе-
жала из Атланты. И как она еще не развалилась? Должно быть, Уиллу не раз
пришлось ее подправлять. У Скарлетт даже засосало под  ложечкой,  когда,
глядя на повозку, она вспомнила ту ночь. Пусть даже ей придется  продать
последние туфли или лишить тетю Питти последнего куска хлеба, но она ку-
пит новый фургон для Тары, а эту повозку - сожжет.
   Уилл молчал, и Скарлетт была благодарна ему за это. Он  швырнул  свою
старую соломенную шляпу в глубь повозки, прищелкнул языком, понукая  ло-
шадь, и они двинулись. Уилл был все  тот  же  -  долговязый,  неуклюжий,
светло-рыжий, с добрыми глазами, покорный, как прирученный зверек.
   Они выехали из поселка и свернули на красную глинистую дорогу к Таре.
Край неба еще розовел, а плотные перистые облака, обведенные  золотистой
каймой, уже стали бледно-зелеными. Сгущались сумерки, разливалась  тиши-
на, успокаивающая, словно молитва. И как она только могла, думала  Скар-
летт, прожить столько месяцев вдали от этих мест, не дышать свежим дере-
венским воздухом, насыщенным запахом недавно вспаханной земли, душистыми
ароматами сельской ночи?! Влажная красная земля пахла  так  хорошо,  так
знакомо, так приветливо, что Скарлетт захотелось сойти и  набрать  ее  в
ладони. Кусты жимолости, обрамлявшие красную дорогу густой стеной  зеле-
ни, источали пронзительно сладкий аромат, как всегда после дождя, -  са-
мый сладкий аромат в мире. Над головой у них на быстрых крыльях  стреми-
тельно пролетели ласточки, что вьют в дымоходах гнезда; время от времени
через дорогу перебегал заяц, тряся, точно пуховкой, белым хвостом. Скар-
летт обрадовалась, заметив, что кусты хлопка стоят высокие, - они с Уил-
лом как раз проезжали мимо обработанных полей, где зеленые кусты  упрямо
поднимались из красной земли. Какая красота! Легкая сероватая дымка  ту-
мана в болотистых низинах, красная земля и зреющий  хлопок,  низбегающие
по холмам поля с извилистыми рядами зеленых кустов, стена высоких темных
сосен на горизонте. Да как она могла так долго оставаться в Атланте?!
   - Скарлетт, прежне чем я расскажу вам про мистера О'Хара, - а я  хочу
все рассказать до того, как мы приедем домой, - мне  хотелось  бы  знать
ваше мнение по одному вопросу. Вы ведь теперь глава семьи, как  я  пони-
маю.
   - В чем дело, Уилл?
   Он на мгновение посмотрел на нее своим мягким спокойным взглядом.
   - Я просто хочу, чтобы вы разрешили мне жениться на Сьюлин.
   Скарлетт ухватилась за козлы - она чуть не упала навзничь  от  неожи-
данности. Жениться на Сьюлин! Неужели кто-то женится на Сьюлин после то-
го, как она отобрала у сестры Фрэнка Кеннеди, - вот уж чего она никак не
думала. Да кому нужна Сьюлин?
   - Боже правый, Уилл!
   - Значит, вы не возражаете?
   - Возражаю? Нет, но... Ой, Уилл, ну и удивил же ты меня  -  я  просто
опомниться не могу! Ты намерен жениться на Сьюлин? А я-то всегда  счита-
ла, что ты неравнодушен к Кэррин.
   Не отрывая глаза от крупа лошади, Уилл хлестнул ее  вожжами.  В  лице
его ничего не изменилось, но Скарлетт показалось, что он тихо вздохнул.
   - Может, и был, - сказал он.
   - Так что же, она отказала тебе?
   - Я никогда ее не спрашивал.
   - Ах, Уилл, до чего же ты глупый. Спроси. Она ведь стоит двух Сьюлин!
   - Скарлетт, вы не знаете многого, что происходит  в  Таре.  Последние
месяцы вы не очень-то жаловали нас своим вниманием.
   - Не жаловала - вот как?! - вспылила она. - А что я, по-твоему, дела-
ла в Атланте? Раскатывала в коляске, запряженной четверкой, и плясала на
балах? Разве не я каждый месяц посылала вам деньги? Разве не  я  платила
налоги, чинила крышу, купила новый плуг и мулов? Разве...
   - Не надо так кипятиться и давать волю своей ирландской крови, - спо-
койно перебил он ее. - Если кто и знает, что вы сделали, так это - я,  а
сделали вы столько, что двоим мужчинам было бы не под силу.
   Слегка смягчившись, она спросила:
   - Тогда о чем же речь?
   - Вы действительно сохранили нам крышу над головой и благодаря вам  в
закромах у нас не пусто, но вы не очень-то  задумывались  над  тем,  что
творится в душе у тех, кто живет в Таре. Я не виню вас за это, Скарлетт.
Такая уж вы есть. Вас никогда не интересовало, что у  людей  в  душе.  Я
просто хотел сказать вам, почему не прошу руки мисс Кэррин: я ведь  знаю
- пустая это затея. Она была всегда мне как сестра,  и  говорит  она  со
мной откровенно - как ни с кем другим на свете. Но она  не  забыла  того
юношу, который погиб, и никогда не забудет. Могу вам  еще  сказать,  что
она хочет уехать в Чарльстон в монастырь.
   - Ты шутишь!
   - Я, понятно, знал, что удивлю вас, и вот о чем я  вас  прошу,  Скар-
летт: не спорьте вы с ней, и не ругайте ее, и не насмешничайте. Отпусти-
те. Сейчас она только этого и хочет. Сердце у нее разбито.
   - Но, мать пресвятая богородица! У многих людей сердце разбито, одна-
ко они же не бегут в монастырь. Возьми, к примеру, меня. Я потеряла  му-
жа.
   - Но сердце-то у вас не разбито, - спокойно возразил Уилл  и,  подняв
соломинку с пола повозки, сунул ее в рот и принялся не спеша жевать.
   Скарлетт не нашла, что возразить. Когда ей говорили  в  лицо  правду,
сколь бы неприятна она ни была, в глубине души Скарлетт всегда признава-
ла, что это правда. И сейчас она молчала, пытаясь примириться с  мыслью,
что Кэррин станет монашкой.
   - Обещайте, что не будете докучать ей.
   - Да ладно, обещаю. - И она посмотрела на него с  удивлением,  совсем
уже другими глазами. Уилл ведь любит Кэррин, до сих  пор  любит,  причем
так сильно, что сумел ее понять, встать на ее сторону и теперь старается
облегчить ей бегство из жизни. И однако же, он хочет жениться на Сьюлин.
- Ну, а как же все-таки насчет Сьюлин? Она ведь глубоко безразлична  те-
бе, правда?
   - О нет, не совсем, - сказал он, вынимая изо рта соломинку и с  вели-
чайшим интересом разглядывая ее. - Сьюлин вовсе не такая плохая, как  вы
думаете, Скарлетт. Мне кажется, мы вполне поладим. Сьюлин ведь такая от-
того, что ей охота иметь мужа и детей, а этого любой женщине охота.
   Повозку трясло на неровной дороге, и какое-то время они ехали  молча,
так что Скарлетт могла обдумать его слова. Что-то тут есть, невидимое на
первый взгляд, глубоко сокрытое и очень важное, что  побуждает  мягкого,
незлобивого Уилла жениться на этой зануде Сьюлин.
   - Ты не сказал мне настоящей причины, Уилл. Я все-таки - глава  семьи
и имею право знать.
   - Правильно, - сказал Уилл, - и, думаю, вы меня поймете.  Не  могу  я
расстаться с Тарой. Это мой дом, Скарлетт, единственный дом,  который  у
меня когда-либо был, я люблю здесь каждый камень. И работал я у вас так,
как если бы Тара была моя. А когда во что-то вкладываешь свой труд,  на-
чинаешь это любить. Вы меня понимаете?
   Она его понимала и, услышав, что он любит то же, что больше всего  на
свете любит она, почувствовала особую к нему теплоту.
   - И вот как я рассудил. Папеньки вашего не стало, Кэррин уходит в мо-
настырь, в Таре остаемся мы со Сьюлин, а это значит, что я не смогу жить
в Таре, если не женюсь на ней. Вы ведь знаете, какие у людей языки.
   - Но... но, Уилл, есть же еще Мелани и Эшли...
   При имени Эшли он повернулся и посмотрел на нее - светлые  глаза  его
были непроницаемы. Однако у Скарлетт возникло чувство, что Уиллу все из-
вестно про нее и Эшли, что он все понимает и не порицает, но и не  одоб-
ряет.
   - Они скоро уедут.
   - Уедут? Куда? Тара - их дом в такой же мере, как и твой.
   - Нет, это не их дом. Это и грызет Эшли. Тара - не его дом, и он счи-
тает, что не отрабатывает своего содержания. Очень он плохой  фермер,  и
понимает это. Бог видит, как он старается, но не создан он для  сельских
дел, и вы это знаете не хуже меня. Колет дрова - того и гляди, ногу  от-
тяпает. Да он прямой борозды проложить не может - заставь маленького  Бо
идти за плугом, получится, наверно, не хуже, а уж про то, как и что  са-
жать и сеять, он вам такие чудеса нагородит, хоть книгу пиши. Но не  его
тут вина. Просто он был воспитан иначе. И очень его мучает то,  что  он,
мужчина, живет в Таре милостью женщины и почти ничем не может ей  отпла-
тить.
   - Милостью? Неужели он когда-нибудь говорил...
   - Нет, он ни разу слова не сказал такого. Вы же знаете Эшли. Но  я-то
все вижу. Прошлой ночью, когда мы сидели возле вашего папеньки, я сказал
Эшли, что посватался к Сьюлин и она сказала: "Да". И  тогда  он  сказал,
что теперь у него точно груз с плеч свалился, потому  что  он  чувствует
себя в Таре как приблудный пес, но раз мистер О'Хара  умер,  им  с  мисс
Мелли пришлось бы и дальше тут жить, чтоб народ не  болтал  про  меня  и
Сьюлин. А теперь, сказал он, они уедут из Тары и он подыщет себе работу.
   - Работу? Какую работу? Где?
   - Да я точно не знаю, но вроде он сказал, что  намерен  двинуться  на
Север. У него есть приятель янки в Нью-Йорке, и тот написал ему, что там
можно устроиться на работу в банк.
   - Ах, нет! - из самых недр души вырвалось у Скарлетт,  и  Уилл  снова
посмотрел на нее тем особым взглядом.
   - Может, так оно всем будет лучше, если он уедет на Север.
   - Нет! Нет! Я этого не считаю.
   Мысль Скарлетт лихорадочно работала. Не может Эшли уехать  на  Север!
Ведь это значит, что она, скорее всего, никогда больше  его  не  увидит.
Хоть она и не видела его уже несколько месяцев и не говорила с ним  нае-
дине с той роковой встречи во фруктовом саду, она ежедневно думала о нем
и была счастлива, что он  нашел  приют  под  ее  крышей.  Посылая  Уиллу
деньги, она всякий раз радовалась тому, что каждый посланный  ею  доллар
немного облегчает жизнь и Эшли. Конечно, фермер он никудышный.  Он  был,
рожден для лучшей доли, с гордостью  подумала  она.  Был  рожден,  чтобы
властвовать, жить в большом доме, ездить на великолепных лошадях, читать
стихи и повелевать неграми. Правда, теперь нет больше поместий,  нет  ни
лошадей, ни негров и осталось мало книг, но это ничего не меняет. Не так
Эшли воспитан, чтобы ходить за плугом и обтесывать колья для ограды. Что
же тут удивительного, если он хочет уехать из Тары.
   Но не может она отпустить его из Джорджии. На крайний случай она зас-
тавит Фрэнка дать ему работу в лавке - пусть рассчитает мальчишку, кото-
рый стоит у него сейчас за прилавком. Но нет, не должен Эшли  стоять  за
прилавком, как не должен идти за плугом. Чтобы Уилкс стал лавочником! Да
никогда! Но можно же для него что-то придумать - да, конечно, лесопилка!
При этой мысли Скарлетт почувствовала такое облегчение, что даже  заулы-
балась. Но примет ли он такое предложение от нее? Не сочтет ли и это ми-
лостью? Надо так все обставить, чтобы он думал, будто оказывает ей услу-
гу. Она рассчитает мистера Джонсона и поставит Эшли на старую лесопилку,
а Хью будет заниматься новой. Она объяснит Эшли, что слабое здоровье  да
и дела в лавке не позволяют Фрэнку помогать ей, а она сейчас в таком по-
ложении, что ей просто необходима помощь.
   Уж как-нибудь она заставит его поверить, что просто не может без него
обойтись. Она дала бы ему половину прибыли от лесопилки,  только  бы  он
согласился, - что угодно дала бы, лишь бы он остался при  ней,  лишь  бы
видеть, как лицо его озаряется улыбкой, лишь бы поймать  в  его  взгляде
то, что он так тщательно скрывает: неизбывную любовь к ней.  Но,  покля-
лась она себе, никогда, никогда не станет она больше вытягивать из  него
слова любви, никогда не будет вынуждать его  поступиться  этой  дурацкой
честью, которую он ставит выше любви. Надо будет как-то  деликатно  дать
ему это понять. Иначе он может отказаться, опасаясь  новой  сцены  вроде
того душераздирающего объяснения, которое между ними произошло.
   - Я найду ему что-нибудь в Атланте, - сказала она.
   - Ну, это уж ваше и его дело, - сказал Уилл и снова сунул соломинку в
рот. - Пошел, Шерман! Вот что, Скарлетт, я должен еще кое о  чем  попро-
сить вас, прежде чем расскажу про вашего папеньку. Не хочу я,  чтобы  вы
накидывались на Сьюлин. Что она сделала, то сделала, и хоть  остриги  вы
ее наголо, мистера О'Хара к жизни не вернешь. К тому,  же  она  искренне
верила, что так будет лучше.
   - Я как раз хотела спросить тебя. При чем тут Сьюлин?  Алекс  говорил
какими-то загадками - сказал только, что ее надо  бы  выдрать.  Что  она
натворила?
   - Да, люди здорово на нее злы. Все, кого  я  ни  встречал  сегодня  в
Джонсборо, клялись, что прирежут ее, как увидят, да только, думаю, у них
эта злоба пройдет. И вы обещайте мне, что не кинетесь на нее. Я не допу-
щу никаких ссор сегодня, пока мистер О'Хара лежит в гробу в гостиной.
   "Он не допустит никаких ссор! - возмущенно подумала Скарлетт. - Да он
говорит так, будто Тара уже его!"
   Тут она вспомнила о Джералде, о том, что он лежит мертвый в гостиной,
и разрыдалась - горько, со всхлипами. Уилл обхватил ее за плечи и  молча
прижал к себе.
   Они медленно ехали в сгущавшихся сумерках по тряской  дороге,  голова
Скарлетт покоилась на плече Уилла, шляпка съехала набок, а она думала  о
Джералде - не о том, каким он был два последних года, не о старике с от-
сутствующим взглядом, то и дело посматривавшем на двери, ожидая  появле-
ния женщины, которая уже никогда в них не войдет. Скарлетт помнила живо-
го, полного сил, хоть уже и немолодого человека с  густой  копной  седых
волос, шумного, веселого, гостеприимного, громко топавшего по дому,  лю-
бившего дурацкие шутки. Она вспомнила, как в детстве он казался ей самым
чудесным человеком на свете: как этот неугомонный человек сажал ее с со-
бой в седло и перепрыгивал вместе с нею через изгороди, как он мог  зад-
рать ей юбчонку и отшлепать, когда она капризничала, а  потом  плакал  с
нею, если она плакала, и давал ей четвертаки, чтобы она успокоилась. Она
вспомнила, как он возвращался домой из Чарльстона и Атланты, нагруженный
подарками, которые были всегда не к месту, - вспомнила, улыбаясь  сквозь
слезы, и то, как он возвращался из Джонсборо домой на заре после заседа-
ний в суде, пьяный в стельку, и перемахивал через изгородь, распевая  во
все горло "Увенчав себя зеленым клевером". И как потом наутро ему стыдно
было смотреть Эллин в лицо. Ну вот теперь он и соединился с Эллин.
   - Почему ты не написал мне, что он болен? Я бы тут же примчалась...
   - А он ни секунды и не болел. Вот, моя хорошая, возьмите-ка мой  пла-
ток, - и я сейчас все дам расскажу.
   Она высморкалась в его шейный платок, ибо выехала из Атланты, даже не
прихватив с собой носового платка, и снова прижалась к плечу Уилла.  Ка-
кой же он славный, этот Уилл. Всегда такой ровный, спокойный.
   - Ну, так вот, как оно было, Скарлетт. Вы все время слали нам деньги,
и мы с Эшли... ну, словом, мы уплатили налоги, купили мула, и  семян,  и
всяких разностей, и несколько свиней и кур. У мисс  Мелли  очень  хорошо
пошло дело с курами, да, сэр. Славная она женщина,  мисс  Мелли,  очень.
Словом, после того как мы накупили всего для Тары, не так уж много у нас
осталось на наряды, но никто на это не сетовал. Кроме Сьюолин.
   Мисс Мелани и мисс Кэррин - они сидят дома и носят старье с таким ви-
дом, будто гордятся своими платьями, но вы ведь знаете Сьюлин, Скарлетт.
Она все никак не примирится с тем, что у нее ничего нет. Едем мы с  ней,
к примеру, в Джонсборо или в Фейетвилл, - только и разговору, что  опять
она в старом платье. Особенно как увидит этих дам-"саквояжниц", то  есть
баб, я хочу сказать, которые разгуливают во всяких там лентах  и  круже-
вах. А уж до чего ж они рядятся, жены этих чертовых янки,  которые  зап-
равляют в Бюро вольных людей! Так вот, дамы в нашей округе  решили,  что
для них это вопрос чести - надевать в город самые дрянные платья: пусть,
мол, думают, будто одежда для них не имеет значения, они  даже  гордятся
такой одеждой. Все - кроме Сьюлин. Ей хотелось иметь не только  красивые
платья, но и лошадь с коляской. Она говорила, что у  вас-то  ведь  выезд
есть.
   - Какой там выезд - старая двуколка, - возмутилась Скарлетт.
   - Не в том дело. Лучше, пожалуй, сразу вам сказать, что Сьюлин до сих
пор передаивает, что вы женили на себе Фрэнка Кеннеди, и я ее за это  не
виню. Сволочную штуку, знаете ли, вы сыграли с собственной сестрицей.
   Скарлетт резко подняла с его плеча голову - словно гремучая змея, го-
товая ужалить.
   - Сволочную, значит, штуку?! Я бы попросила тебя, Уилл Бентин,  выра-
жаться попристойнее! Я что же, виновата, что он предпочел меня - ей?
   - Вы - женщина ловкая, Скарлетт, и я считаю: да, вы помогли ему пере-
метнуться. Женщины всегда такое могут сделать. Но вы-то, я думаю, еще  и
улестили его. Ведь вы, когда захотите, Скарлетт, можете быть  такой  ча-
ровницей, а он как-никак был ухажером Сьюлин. Она же  получила  от  него
письмо всего за неделю до того, как вы отправились в Атланту, и он писал
ей так ласково и говорил, что они скоро поженятся - вот только он подко-
пит немного деньжат. Я все это  знаю,  потому  что  она  показывала  мне
письмо.
   Скарлетт молчала: она знала, что он говорит правду, и ничего не могла
придумать в свое оправдание. Вот уж никак она не ожидала, что Уилл  ста-
нет ее судьей. А кроме того, ложь, которую она сказала  Фрэнку,  никогда
не отягощала ее совести. Если девчонка не в состоянии удержать  ухажера,
значит, она не заслуживает его.
   - Ну, вот что, Уилл, перестань говорить гадости, - сказала она. - Ес-
ли бы Сьюлин вышла за него замуж, ты думаешь, она потратила бы хоть пен-
ни на Тару или на кого-нибудь из нас?
   - Я ведь уже сказал, что, может, вы и правы, когда  берете  то,  чего
вам хочется, - сказал Уилл, поворачиваясь к ней со спокойной улыбкой  на
лице. - Нет, не думаю, чтобы мы увидели  хоть  пенни  из  денег  старины
Фрэнка. И все же никуда не денешься: это был сволочной поступок, и  если
вы считаете, что любые средства хороши, лишь бы достичь цели, -  не  мое
дело вмешиваться, да и вообще, кто я такой, чтобы судить? Так или иначе,
а Сьюлин с тех пор стала злая, как оса. Не думаю, чтобы она так уж стра-
дала по старине Фрэнку, но очень это задело ее самолюбие, и она все  го-
ворила: почему это вы должны носить красивые  платья,  иметь  коляску  и
жить в Атланте, а она должна схоронить себя здесь, в Таре.  Она,  вы  же
знаете, любит разъезжать по гостям и по вечеринкам, любит носить  краси-
вые платья. И я не осуждаю ее. Все женщины такие.
   Так вот, месяц тому назад отвез я ее в Джонсборо и оставил - она пош-
ла в гости, а я отправился по делам, а когда мы поехали домой, вижу: она
тихонькая, как мышка, но очень взволнованная - еле сдерживается.  Я  ре-
шил: наверно, узнала, что кто-то ждет млад... - ну, словом, услышала ка-
кую-то интересную сплетню - я не стал ломать над этим  голову.  А  потом
она целую неделю ходила по дому такая взволнованная - казалось, вот сей-
час все выложит, - но нет, молчала. Наконец поехала она  навестить  мисс
Кэтлин Калверт... Скарлетт, вы бы все  глаза  выплакали,  поглядевши  на
мисс Кэтлин. Бедняжечка, лучше бы ей умереть, чем быть замужем  за  этим
трусливым янки - Хилтоном. Вы слыхали, что он заложил поместье и не смог
его выкупить, и теперь им придется оттуда уехать?
   - Нет, я этого не знала, да и не желаю знать. Я хочу знать про папу.
   - Сейчас и до этого дойдем, -  примирительно  сказал  Уилл.  -  Когда
Сьюлин вернулась от них, она сказала: все мы ошибаемся  насчет  Хилтона.
Она назвала его "мистером Хилтоном" и сказала, что очень он ловкий, а мы
только посмеялись над ней. Потом принялась она гулять днем с  вашим  па-
пенькой, и я, когда возвращался домой с полей, не раз видел, как она си-
дела с ним на кладбищенской стене и что-то ему втолковывала и размахива-
ла руками. А хозяин наш эдак удивленно смотрел на нее и только качал го-
ловой. Вы ведь знаете, какой он был, Скарлетт. Становился все рассеяннее
и рассеяннее, так что вроде даже перестал понимать, где он  находится  и
кто мы будем. Раз видел я, что Сьюлин указала ему на могилу вашей матуш-
ки, а хозяин наш как расплачется. После этого вошла она в дом такая  ра-
достная, взволнованная; ну, я крепко ее отчитал, не пожалел слов.  "Мисс
Сьюлин, - сказал я ей, - какого черта вы пристаете к своему бедному  па-
пеньке и напоминаете ему про вашу матушку? Он ведь не очень-то и понима-
ет, что она покойница, а вы все бубните ему об этом, бубните". А она так
вскинула голову, рассмеялась и сказала: "Не лезь куда  не  просят.  Ког-
да-нибудь вы все будете благодарны мне за то, что я делаю". Вчера  вече-
ром мисс Мелани сказала мне, что Сьюлин делилась с ней  своими  планами,
но, сказала мисс Мелли, она думала, что у Сьюлин  это  так,  несерьезно.
Мисс Мелли сказала, что ничего не стала  нам  говорить,  потому  что  уж
больно вся эта затея ей не понравилась.
   - Какая затея? Когда же ты, наконец, дойдешь до  дела?  Мы  ведь  уже
полдороги проехали. Я хочу знать про папу.
   - Я как раз к тому и веду, - сказал Уилл, -  а  мы  и  вправду  почти
подъехали к дому, так что, пожалуй, постоим здесь, пока я не доскажу.
   Уилл натянул вожжи, лошадь остановилась и  зафыркала.  Они  стояли  у
давно не стриженной изгороди из диких апельсиновых деревьев,  окружавшей
владения Макинтошей. В просветах между темными стволами Скарлетт  разли-
чала высокие призрачные очертания труб, все еще торчавших над молчаливы-
ми развалинами. Лучше бы Уилл выбрал другое место для остановки.
   - Ну так вот, долго ли коротко ли, Сьюлин задумала получить с янки за
хлопок, который они сожгли, и за стадо, которое угнали, и за изгороди  и
за сараи, которые порушили.
   - С янки?
   - А вы не знаете? Правительство янки платит сторонникам Союза на  Юге
за всю разрушенную и уничтоженную собственность.
   - Конечно, знаю, - сказала Скарлетт. - Но к нам-то  это  какое  имеет
отношение?
   - Очень даже большое, по мнению Сьюлин. В тот день, когда я отвез  ее
в Джонсборо, она встретила миссис Макинтош, и пока они болтали,  Сьюлин,
само собой, заметила, как миссис Макинтош разодета, и, понятно,  спроси-
ла, откуда у той такие наряды. И тут миссис Макинтош приняла важный  вид
и сообщила, что муж ее подал федеральному правительству иск и потребовал
возмещения ущерба за уничтоженную собственность - он был-де верным  сто-
ронником Союза и никогда ни в какой форме не оказывал помощи и не  спос-
пешествовал Конфедерации.
   - Они и в самом деле никогда никому не помогали и не  споспешествова-
ли, - огрызнулась Скарлетт. - Ох уж эти полушотландцы-полуирландцы!
   - Что ж, может, оно и так. Я их не знаю. Словом, правительство выдало
им... я позабыл, сколько тысяч долларов. Так или иначе, кругленькую сум-
му. Вот тут-то Сьюлин и завелась. Она думала про это всю неделю, но  нам
ничего не говорила, потому что знала: мы только посмеемся. Однако ей не-
обходимо было с кем-то поговорить, поэтому она поехала к мисс Кэтлин,  и
эта белая рвань Хилтон напичкал ее всякими идеями.  Он  ей  растолковал,
что ваш папенька ведь и родился-то не здесь, и сам в войне  не  участво-
вал, и сыновей на войну не посылал, и не имел постов  при  Конфедерации.
Хилтон сказал, можно-де представить мистера О'Хара как  преданного  сто-
ронника Союза. Заморочил он ей голову этой блажью, вернулась она домой и
принялась обрабатывать мистера О'Хара. Ей-богу, Скарлетт, ваш папенька и
половины не понимал из того, что она ему говорила. А она как раз на  это
и рассчитывала - что он даст Железную клятву, а сам ничего даже не  пой-
мет.
   - Чтоб папа дал Железную клятву! - воскликнула Скарлетт.
   - Так ведь он последние месяцы совсем стал на голову слаб, и,  навер-
но, она на это рассчитывала. Мы-то ведь ничего не подозревали.  Понимали
только, что она чего-то колдует, но не знали, что Сьюлин тревожит память
вашей покойной матушки: она-де с укором смотрит из могилы на вашего  ба-
тюшку за то, что дочки по его вине ходят в лохмотьях, тогда как  он  мог
бы-де получить с янки сто пятьдесят тысяч долларов.
   - Сто пятьдесят тысяч долларов... - прошептала Скарлетт, и ее  возму-
щение Железной клятвой стало таять.
   Какие деньги! И их можно получить за одну  подпись  под  присягой  на
верность правительству Соединенных Штатов  -  присягой,  подтверждающей,
что ты всегда поддерживал правительство и никогда не помогал и не сочув-
ствовал его врагам. Сто пятьдесят тысяч долларов! Столько денег за  сов-
сем маленькую ложь! Нет, не может она в таком случае винить Сьюлин. Силы
небесные! Так, значит, вот что имел в виду  Алекс,  когда  говорил,  что
Сьюлин надо высечь?! Вот почему в округе хотели бы ее четвертовать?! Ду-
раки они, все до единого! Что бы, к примеру, могла она,  Скарлетт,  сде-
лать с такими деньгами! Что бы мог сделать с такими деньгами любой из ее
соседей по округе! Ну, а какое значение имеет маленькая  ложь?  В  конце
концов, что бы ни вырвать у янки, - все благо, все справедливо, а уж как
ты получил денежки, - не имеет значения.
   - И вот вчера около полудня, когда мы с Эшли тесали колья для изгоро-
ди, Сьюлин взяла эту самую повозку, посадила в нее вашего батюшку и,  не
сказав никому ни слова, отправилась с ним в город. Мисс Мелли  догадыва-
лась, для чего они поехали, но она только молила бога, чтобы Сьюлин оду-
малась, а нам ничего не сказала. Она просто не  представляла  себе,  что
Сьюлин может отважиться на такое.
   А сегодня я узнал, как все было. Этот трус Хилтон пользуется каким-то
там влиянием среди других подлипал и республиканцев в городе,  и  Сьюлин
согласилась отдать им часть денег - не знаю сколько,  -  если  они,  так
сказать, подтвердят, что мистер О'Хара был преданным сторонником  Союза,
и скажут, что он-де ирландец, в армии не  был  и  прочее,  и  дадут  ему
письменные рекомендации. А вашему батюшке надо было только принять  при-
сягу да поставить свою подпись на бумаге и отослать ее в Вашингтон.
   Они быстро прочитали текст присяги, и ваш батюшка слова не сказал,  и
все шло хорошо, пока Сьюлин не предложила ему подписать. Тут наш  хозяин
вроде бы пришел в себя и замотал головой. Не думаю, чтобы он  понимал  в
чем дело, только все это ему не нравилось, а Сьюлин никогда ведь не име-
ла к нему подхода. Ну, ее чуть кондрашка не хватила - столько хлопот,  и
все зря. Она вывела вашего батюшку из конторы, усадила в повозку и  при-
нялась катать по дороге туда-сюда и все говорила, как ваша матушка  пла-
чет в гробу, что дети ее мучаются, тогда как он мог  бы  их  обеспечить.
Мне рассказывали, что батюшка ваш сидел в повозке  и  заливался  слезами
как ребенок - он всегда ведь плачет, когда слышит имя вашей матушки. Все
в городе видели их, и Алекс Фонтейн подошел к ним, хотел узнать,  в  чем
дело, но Сьюлин так его обрезала - сказала, чтоб не вмешивался, когда не
просят; ну, он обозлился и ушел.
   Не знаю уж, как она до этого додумалась, но только к вечеру раздобыла
она бутылку коньяку и повезла мистера О'Хара назад в контору и принялась
там его поить. А у нас в Таре, Скарлетт, спиртного не было вот уже год -
только немного черносмородинной да виноградной настойки,  которую  Дилси
делает, и мистер О'Хара от крепкого-то вина отвык. Сильно он набрался, и
после того как Сьюлин уговаривала его и спорила часа два,  он  сдался  и
сказал, да, он подпишет все, что она хочет. Вытащили они снова бумагу  с
присягой, и когда перо уже было у вашего батюшки в руке, Сьюлин и сдела-
ла промашку. Она сказала: "Ну, теперь Слэттери и Макинтоши не смогут уже
больше задаваться!" Дело в том, Скарлетт, что  Слэттери  подали  иск  на
большую сумму за этот свой сарай, который янки у них сожгли, и муж  Эмми
выбил им эти деньги через Вашингтон.
   Мне рассказывали, когда Сьюлин произнесла эти  фамилии,  ваш  батюшка
этак выпрямился, расправил плечи и зыркнул на нее глазами. Все соображе-
ние сразу вернулось к нему, и он сказал: "А что,  Слэттери  и  Макинтоши
тоже подписали такую бумагу?"; Сьюлин  заюлила,  сказала:  "Да",  потом:
"Нет", что-то забормотала, а он как рявкнет на нее: "Отвечай  мне,  этот
чертов оранжист и этот чертов голодранец тоже подписали такое?"  А  этот
малый Хилтон медовым таким голосом и говорит: "Да, сэр, подписали и  по-
лучили уйму денег, и вы тоже получите". Тут хозяин наш взревел как  бык.
Алекс Фонтейн говорит: он был в салуне на другом конце улицы - и то  ус-
лышал. А мистер О'Хара, разделяя слова, будто масло ножом режа,  сказал:
"И вы что же, думаете, что О'Хара из Тары пойдет той же грязной дорогой,
что какой-то чертов оранжист и какой-то чертов голодранец?" Разорвал  он
эту бумагу на две половинки и швырнул их Сьюлин прямо в лицо. "Ты мне не
дочь!" - рявкнул он, и не успел никто и слова вымолвить, как он выскочил
из конторы.
   Алекс говорит, он видел, как мистер О'Хара летел по улице, точно бык.
Он говорит: хозяин наш тогда будто снова стал прежний  -  каким  был  до
смерти вашей матушки. Говорит, пьян был в дымину и чертыхался,  как  са-
пожник. Алекс говорит: в жизни не слыхал таких ругательств. На пути  ва-
шему батюшке попалась лошадь Алекса; он вскочил на нее, ни слова не  го-
воря, и помчался прочь в клубах пыли, ругаясь на чем свет стоит.
   Ну, а мы с Эшли сидели у нас на крыльце-солнце уже близилось к  зака-
ту, - смотрели на дорогу и очень волновались. Мисс Мелли лежала  у  себя
наверху и плакала, а нам ничего не хотела сказать. Вдруг  слышим,  цокот
копыт по дороге и кто-то кричит, точно во время охоты на лисиц,  и  Эшли
сказал: "Странное дело! Так обычно кричал мистер О'Хара, когда  приезжал
верхом навестить нас до войны!"
   И тут мы увидели его в дальнем конце выгона. Должно быть, он перемах-
нул там через изгородь. И мчался вверх по холму, распевая во все  горло,
точно ему сам черт не брат. Я и не знал, что у вашего батюшки такой  го-
лос. Он пел "В коляске с верхом откидным", хлестал лошадь шляпой, и  ло-
шадь летела как шальная. Подскакал он к вершине холма, видим: поводья не
натягивает, значит, будет прыгать через изгородь; мы вскочили - до  того
перепугались, просто жуть, - а он кричит: "Смотри, Эллин! Погляди, как я
сейчас этот барьер возьму!" А лошадь у самой изгороди встала как вкопан-
ная - батюшка ваш ей через голову-то и перелетел. Он совсем не  страдал.
Когда мы подбежали к нему, он был уже мертвый. Видно, шею себе сломал.
   Уилл помолчал, дожидаясь, чтобы она что-то сказала, но так и не  дож-
дался. Тогда он тронул вожжи.
   - Пошел, Шерман! - сказал он, и лошадь зашагала к дому.

   ГЛАВА XL

   Скарлетт почти не спала в ту ночь. Когда взошла  заря  и  на  востоке
из-за темных сосен на холмах показалось солнце,  она  встала  со  смятой
постели и, сев на стул у окна, опустила усталую голову на руку, - взгляд
ее был устремлен на хлопковые поля, раскинувшиеся за  скотным  двором  и
фруктовым садом Тары. Вокруг стояла тишина, все было такое  свежее,  ро-
систое, зеленое, и вид хлопковых полей принес  успокоение  и  усладу  ее
исстрадавшемуся сердцу. Тара на восходе солнца  казалась  таким  любовно
ухоженным, мирным поместьем, хотя хозяин его и лежал в гробу.  Приземис-
тый курятник был обмазан глиной от крыс и ласок, а сверху побелен, как и
бревенчатая конюшня. Ряды кукурузы, ярко-желтой тыквы, гороха и репы бы-
ли тщательно прополоты и аккуратно огорожены дубовыми кольями. Во  фрук-
товом саду все сорняки были выполоты и под длинными рядами деревьев рос-
ли лишь маргаритки. Солнце слегка поблескивало на яблоках и пушистых ро-
зовых персиках, полускрытых зеленой листвой. А дальше извилистыми рядами
стояли кусты хлопчатника, неподвижные и зеленые под  золотым  от  солнца
небом. Куры и утки важно, вперевалку направлялись в поля, где под куста-
ми хлопка в мягкой, вспаханной земле водились  вкусные  жирные  черви  и
слизняки.
   И сердце Скарлетт преисполнилось теплых чувств и благодарности к Уил-
лу, который содержал все это в таком порядке. При всей свой любви к Эшли
она понимала, что он не  мог  внести  в  процветание  Тары  существенный
вклад, - таких  результатов  мог  добиться  не  плантатор-аристократ,  а
только трудяга, не знающий устали "маленький фермер", который любит свою
землю. Ведь Тара сейчас была всего лишь двухлошадной фермой, а не  барс-
кой плантацией былых времен с выгонами, где паслось  множество  мулов  и
отличных лошадей, с хлопковыми и кукурузными полями, простиравшимися  на
сколько хватал глаз. Но все, что у них осталось, было отменное, а наста-
нут лучшие времена - и можно будет вновь поднять  эти  акры  заброшенной
земли, лежавшие под парами, - земля будет только лучше плодоносить после
такого отдыха.
   Уилл не просто сумел обработать какую-то часть земель. Он сумел  пос-
тавить твердый заслон двум врагам плантаторов Джорджии - сосне-сеянцу  и
зарослям ежевики. Они не проникли исподтишка на  огород,  на  выгон,  на
хлопковые поля, на лужайку и не разрослись нахально у крыльца Тары,  как
это было на бесчисленном множестве других плантаций по всему штату.
   Сердце у Скарлетт замерло, когда она вспомнила, как близка была  Тара
к запустению. Да, они с Уиллом неплохо потрудились. Они сумели  выстоять
против янки, "саквояжников" и натиска природы. А главное,  Уилл  сказал,
что теперь, после того как осенью они соберут хлопок, ей уже не придется
посылать сюда деньги, - если, конечно, какой-нибудь "саквояжник" не  по-
зарится на Тару и не заставит повысить налоги.  Скарлетт  понимала,  что
Уиллу тяжело придется без ее помощи, но она восхищалась его  стремлением
к независимости и уважала его за это. Пока он работал на нее, он брал ее
деньги, но сейчас, когда он станет ее шурином и хозяином в доме, он  хо-
чет полагаться лишь на собственные силы. Да, это господь послал ей  Уил-
ла.
   Порк еще накануне вырыл могилу рядом с могилой Эллин и сейчас  застыл
с лопатой в руке возле горы влажной красной глины, которую ему предстоя-
ло скоро сбросить назад в могилу. Скарлетт стояла  чуть  позади  него  в
пятнистой тени сучковатого низкорослого кедра, обрызганная горячим солн-
цем июньского утра, и старалась не глядеть на  разверстую  красную  яму.
Вот на дорожке, ведущей от дома, показались Джим Тарлтон, маленький  Хью
Манро, Алекс Фонтейн и младший внук старика Макра - они несли гроб с те-
лом Джералда на двух дубовых досках и двигались медленно и неуклюжие. За
ними на почтительном расстоянии беспорядочной толпой следовали соседи  и
друзья, плохо одетые, молчаливые. Когда они вышли на залитую солнцем до-
рожку, пересекавшую огород, Порк опустил голову на ручку лопаты и разры-
дался, и Скарлетт, поглядев на него просто так, без любопытства, вдруг с
удивлением  обнаружила,  что  в  завитках  у  него  на  затылке,   таких
угольно-черных всего несколько месяцев тому назад, когда она  уезжала  в
Атланту, появилась седина.
   Она устало поблагодарила бога за то, что выплакала все слезы накануне
и теперь может держаться прямо, с сухими глазами. Ее бесконечно  раздра-
жали рыдания Сьюлин, которая стояла сзади, за ее спиной; Скарлетт  сжала
кулаки - так бы развернулась и смазала по этому  распухшему  лицу.  Ведь
это же она, Сью, - преднамеренно или непреднамеренно, - свела  в  могилу
отца, и ей следовало бы приличия ради держать себя в руках в присутствии
возмущенных соседей. Ни один человек ни слова не сказал ей в то утро, ни
один с сочувствием не поглядел на нее. Они, молча целовали Скарлетт, по-
жимали ей руку, шептали теплые слова Кэррин  и  даже  Порку  и  смотрели
сквозь Сьюлин, словно ее и не было.
   По их мнению, она не просто довела до гибели своего отца.  Она  пыта-
лась заставить его предать Юг. Тем самым, в глазах этой  мрачной,  тесно
спаянной группы, она как бы предала их всех, обесчестила. Она  прорубила
брешь в монолите, каким было для всего окружающего  мира  это  графство.
Своей попыткой получить деньги у правительства янки она поставила себя в
один ряд с "саквояжниками" и подлипалами, врагами куда более ненавистны-
ми, чем в свое время солдаты-янки. Она,  женщина  из  старой,  преданной
Конфедерации семьи, - семьи плантатора, пошла на поклон к  врагу  и  тем
самым навлекла позор на каждую семью в графстве.
   Все, кто был на похоронах, невзирая на горе, кипели от возмущения,  а
особенно трое: старик Макра, приятель Джералда еще с тех  времен,  когда
тот перебрался сюда из Саванны; бабуля Фонтейн, которая любила Джералда,
потому что он был мужем Эллин, и миссис Тарлтон, которая дружила  с  ним
больше, чем с кем-либо из своих соседей, потому что, как  она  частенько
говорила, он единственный во всем графстве способен отличить жеребца  от
мерина.
   При виде свирепых лиц этой тройки в затененной  гостиной,  где  лежал
Джералд, Эшли и Уиллу стало не по себе, и они поспешили удалиться в  ка-
бинет Эллин, чтобы посоветоваться.
   - Кто-то из них непременно скажет что-нибудь  про  Сьюлин,  -  заявил
Уилл и перекусил пополам свою соломинку. - Они считают,  что  это  будет
только справедливо - сказать свое слово. Может, оно и так.  Не  мне  су-
дить. Но, Эшли, правы они или нет, нам ведь придется им ответить, раз мы
члены одной семьи, и тогда пойдет свара. Со стариком Макра никто не сов-
ладает, потому что он глухой как столб и ничего не  слышит,  даже  когда
ему кричишь на ухо. И вы знаете, что на всем белом свете  нет  человека,
который мог бы помешать бабуле Фонтейн выложить то, что у  нее  на  уме.
Ну, а миссис Тарлтон - вы видели, как она закатывает  свои  рыжие  глаза
всякий раз, когда смотрит на Сьюлин? Она уже навострила уши  и  ждет  не
дождется удобной минуты. Если  они  что  скажут,  нам  придется  с  ними
схлестнуться, а у нас в Таре и без ссор с соседями хватает забот.
   Эшли мучительно вздохнул. Он знал нрав своих соседей  лучше  Уилла  и
помнил, что до войны добрая половина ссор  и  даже  выстрелов  возникала
из-за существовавшей в округе привычки сказать несколько слов над гробом
соседа, отбывшего в мир иной. Как правило, это были панегирики, но  слу-
чалось и другое. Иной раз в речах, произносимых с величайшим  уважением,
исстрадавшиеся родственники покойного усматривали нечто совсем  иное,  и
не успевали последние лопаты земли упасть на гроб, как начиналась свара.
   Из-за отсутствия священника отпевать покойного предстояло Эшли, кото-
рый решил провести службу  с  помощью  молитвенника  Кэррин,  ибо  мето-
дистские и баптистские священники Джонсборо и Фейетвилла тактично  отка-
зались приехать. Кэррин, будучи куда  более  истой  католичкой,  чем  ее
сестры, ужасно расстроилась из-за того, что Скарлетт не подумала о  том,
чтобы привезти с собой священника из Атланты, -  успокоилась  она  лишь,
когда ей сказали, что священник, который приедет венчать Уилла и Сьюлин,
может прочесть молитвы и на могиле Джералда. Это она, решительно восстав
против приглашения кого-либо из протестантских  священников,  живших  по
соседству, попросила Эшли отслужить службу и отметила в своем  молитвен-
нике то, что следовало прочесть. Эшли стоял, облокотясь на старый секре-
тер; он понимал, что предотвращать свару придется ему,  а  зная  горячий
нрав обитателей округи, просто не мог придумать, как быть.
   - Не помешать нам этому, Уилл, - сказал он, ероша свои светлые  воло-
сы. - Не могу же я пристукнуть бабулю Фонтейн или старика Макра и не мо-
гу зажать рот миссис Тарлтон. А уж они  непременно  скажут,  что  Сьюлин
убийца и предательница и если бы не она, мистер О'Хара был бы жив.  Черт
бы подрал этот обычай произносить речи над покойником! Дикость какая-то.
   - Послушайте, Эшли, - медленно произнес Уилл. - Я ведь вовсе не  тре-
бую, чтоб никто слова не сказал про Сьюлин, что бы там ни  думали.  Пре-
доставьте все мне. Когда вы прочтете что надо и произнесете молитвы,  вы
спросите: "Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать?" - и посмотрите на меня,
чтобы я мог выступить первым.
   А Скарлетт, наблюдавшей за тем, с каким трудом несут  гроб  по  узкой
тропинке, и в голову не приходило, что  после  похорон  может  вспыхнуть
свара. На сердце у нее лежала свинцовая тяжесть: она думала о том,  что,
хороня Джералда, хоронит последнее звено в цепи, связывавшей ее с  былы-
ми, безоблачно счастливыми днями легкой, беззаботной жизни.
   Наконец носильщики опустили гроб у могилы и встали  рядом,  сжимая  и
разжимая затекшие пальцы. Эшли, Мелани и Уилл прошли друг  за  другом  в
ограду и встали подле дочерей О'Хара. За ними стояли ближайшие соседи  -
все, кто мог протиснуться, а все прочие остались снаружи,  за  кирпичной
стеной. Скарлетт впервые видела их всех и была удивлена и  тронута  тем,
что собралось так много народу. До чего же милые люди  -  все  приехали,
хотя лошадей почти ни у кого нет. А стояло у гроба человек  пятьдесят  -
шестьдесят, причем иные прибыли издалека - и как только они  успели  уз-
нать и вовремя приехать! Тут были целые семьи из Джонсборо, Фейетвилла и
Лавджоя вместе со слугами-неграми. Было много мелких фермеров из-за  ре-
ки, и какие-то "недоумки" из лесной глуши, и обитатели болотистой  низи-
ны. Болотные жители были все гиганты,  худые,  бородатые,  в  домотканых
одеждах и в енотовых шапках, с ружьем, прижатым к боку, с табачной жвач-
кой за щекой. С ними приехали их женщины - они стояли,  глубоко  увязнув
босыми ногами в мягкой красной земле, оттопырив нижнюю губу, за  которой
лежал кусок жвачки. Из-под оборок чепцов выглядывали худые,  малярийные,
но чисто вымытые лица; тщательно наглаженные ситцевые платья блестели от
крахмала.
   Все ближайшие соседи явились в полном составе. Бабуля Фонтейн, высох-
шая, сморщенная, желтая, похожая на старую рябую птицу, стояла, опираясь
на палку; за ней стояли Салли Манро-Фонтейн и Молодая  Хозяйка  Фонтейн.
Они тщетно пытались шепотом уговорить старуху сесть на кирпичную стену и
даже упорно тянули ее за юбки, но все  напрасно.  Мужа  бабули  Фонтейн,
старого доктора, с ними уже не было. Он умер два месяца  тому  назад,  и
лукавый живой блеск в ее старых глазах потух. Кэтлин Калверт-Хилтон сто-
яла одна - а как же иначе: ведь ее муж способствовал этой трагедии; выц-
ветший чепец скрывал ее склоненное лицо. Скарлетт с изумлением * Так на-
зывали белых бедняков на Юге. увидела, что ее перкалевое платье - все  в
жирных пятнах, а руки - грязные и в веснушках. Даже под  ногтями  у  нее
была чернота. Да, в Кэтлин ничего не осталось от ее благородных предков.
Она выглядела как самый настоящий "недоумок" - и даже  хуже.  Как  белая
рвань без роду без племени, неопрятная, никудышная.
   "Этак она скоро и табак начнет нюхать, если уже не нюхает, - в  ужасе
подумала Скарлетт. - Великий боже! Какое падение!"
   Она вздрогнула и отвела взгляд от Кэтлин,  поняв,  сколь  не  глубока
пропасть, отделяющая людей благородных от бедняков.
   "А ведь и я такая же - только у меня побольше практической сметки", -
подумала она и почувствовала прилив гордости, вспомнив, что после  пора-
жения они с Кэтлин начинали одинаково - обе могли рассчитывать  лишь  на
свои руки да на голову.
   "Только я не так уж: плохо преуспела", -  подумала  она  и,  вздернув
подбородок, улыбнулась.
   Однако улыбка тотчас застыла у нее на губах, когда она увидела возму-
щенное выражение лица миссис Тарлтон. Глаза у миссис Тарлтон были  крас-
ные от слез; бросив неодобрительный взгляд на Скарлетт, она снова  пере-
вела его на Сьюлин, и взгляд этот пылал таким гневом, что не сулил ниче-
го хорошего. Позади миссис Тарлтон и ее мужа стояли четыре их  дочери  -
рыжие волосы неуместным пятном выделялись на  фоне  окружающего  траура,
живые светло-карие глаза были как у шустрых зверьков, резвых и опасных.
   Перемещения прекратились, головы обнажились,  руки  чинно  сложились,
юбки перестали шуршать - все замерло, когда Эшли со старым молитвенником
Кэррин выступил вперед. С минуту он стоял и смотрел вниз, и солнце золо-
тило ему голову. Глубокая тишина снизошла на людей, столь глубокая,  что
до слуха их донесся хрустящий шепот ветра в листьях магнолий, а далекий,
несколько раз повторенный крик пересмешника прозвучал невыносимо  громко
и грустно. Эшли начал читать молитвы, и все склонили головы, внимая  его
звучному красивому голосу, раскатисто произносившему короткие, исполнен-
ные благородства слова.
   "Ах, какой же у него красивый голос! - подумала  Скарлетт,  чувствуя,
как у нее сжимается горло. - Если уж надо служить службу по папе,  то  я
рада, что это делает Эшли. Лучше он, чем священник.  Лучше,  чтобы  папу
хоронил человек близкий, а не чужой".
   Вот Эшли дошел до молитв, где говорится о душах в  чистилище,  -  мо-
литв, отмеченных для него Кэррин, - и вдруг резко захлопнул книгу.  Одна
только Кэррин заметила, что он пропустил эти молитвы, и озадаченно  пос-
мотрела на него, а он уже читал "Отче наш". Эшли знал, что половина при-
сутствующих никогда и не слыхала о чистилище,  а  те,  кто  слышал,  по-
чувствуют себя оскорбленными, если он хотя бы даже в молитве намекнет на
то, что человек столь прекрасной души, как  мистер  О'Хара,  должен  еще
пройти через какое-то чистилище, прежде  чем  попасть  в  рай.  Поэтому,
склоняясь перед общественным мнением, Эшли опустил упоминание о чистили-
ще. Собравшиеся дружно подхватили "Отче наш" и смущенно  умолкли,  когда
он затянул "Богородице, дева, радуйся". Они никогда не слышали этой  мо-
литвы и теперь исподтишка поглядывали друг на друга,  а  сестры  О'Хара,
Мелани и слуги из Тары отчетливо произносили: "Молись за нас  ныне  и  в
наш смертный час. Аминь".
   Тут Эшли поднял голову - казалось,  он  колебался.  Соседи  выжидающе
смотрели на него, и каждый старался принять позу  поудобнее,  зная,  что
еще долго придется стоять. Они явно ждали продолжения службы, ибо никому
и в голову не приходило, что Эшли уже прочел  все  положенные  католикам
молитвы. Похороны в графстве  всегда  занимали  много  времени.  У  бап-
тистских и методистских священников не было  заранее  заготовленных  мо-
литв, они импровизировали в зависимости от обстоятельств и обычно закан-
чивали службу, когда  все  присутствующие  плакали,  а  сраженные  горем
родственницы громко рыдали. Соседи были бы шокированы, опечалены и  воз-
мущены, если бы панихида по их любимому другу этими несколькими молитва-
ми и ограничилась, - никто лучше Эшли этого не знал. Потом долгие недели
случившееся обсуждалось бы за обеденными столами, и все пришли бы к мне-
нию, что сестры О'Хара не оказали должного уважения своему отцу.
   Вот почему Эшли, бросив извиняющийся взгляд на Кэррин, склонил  снова
голову и принялся читать  по  памяти  заупокойную  службу  епископальной
церкви, которую он часто читал над рабами, когда их хоронили в Двенадца-
ти Дубах.
   - "Я есмь возрождение и жизнь и всяк, кто... верит в меня, не умрет".
   Слова молитвы не сразу приходили ему на ум, и он читал  ее  медленно,
то и дело останавливаясь и дожидаясь, пока та или иная строка всплывет в
памяти. Зато при таком чтении молитва производила более сильное  впечат-
ление, и те, кто дотоле стоял с сухими глазами, теперь  начали  вытаски-
вать носовые платки. Закоренелые баптисты и методисты, они  считали  что
присутствуют при католической церемонии, и теперь уже готовы были  отка-
заться от первоначального мнения, что католические службы -  холодные  и
славят только папу. Скарлетт и Сьюлин тоже ничего в этом не смыслили,  и
им слова молитвы казались прекрасными и утешительными. Только  Мелани  и
Кэррин понимали, что истого католика-ирландца погребают по канонам  анг-
ликанской церкви. Но Кэррин слишком отупела от горя и слишком была уязв-
лена предательством Эшли, чтобы вмешаться.
   Покончив со службой, Эшли обвел  своими  большими  печальными  серыми
глазами собравшихся. Взгляд его встретился со взглядом Уилла, и он спро-
сил:
   - Быть может, кто-нибудь из присутствующих хотел бы что-то сказать?
   Миссис Тарлтон нервно дернулась, но Уилл, опережая ее, шагнул  вперед
и, встав у изголовья гроба, заговорил.
   - Друзья, - начал он ровным бесцветным голосом, - может, вы считаете,
что я веду себя как выскочка, взяв первым слово: ведь  я  узнал  мистера
О'Хара всего год назад, вы же все знаете его лет по  двадцать,  а  то  и
больше. Но у меня есть оправдание. Проживи он еще с  месяц,  я  бы  имел
право назвать его отцом.
   Волна удивления прокатилась по собравшимся. Они были  слишком  хорошо
воспитаны, чтобы перешептываться, но все же со  смущенным  видом  начали
переминаться, глядя на склоненную голову Кэррин. Все знали, как  безого-
ворочно предан ей Уилл. А он, заметив, куда все смотрят,  продолжал  как
ни в чем не бывало:
   - Так вот, раз я собираюсь жениться на мисс Сьюлин, как  только  свя-
щенник приедет из Атланты, я и подумал, что, может, это дает  мне  право
говорить первым.
   Вторая половина его фразы потонула в легком жужжанье, пронесшемся  по
толпе, словно вдруг налетел рой разъяренных пчел. В этом жужжанье было и
возмущение, и разочарование. Все любили Уилла, все уважали  его  за  то,
что он сделал для Тары. Все знали, что он неравнодушен к Кэррин, и пото-
му известие о том, что он женится не на ней, а на этой парии, плохо  ук-
ладывалось в их сознании. Чтобы славный старина  Уилл  женился  на  этой
мерзкой, подленькой Сьюлин О'Хара!
   Атмосфера вдруг накалилась. Глаза миссис Тарлтон заметали молнии, гу-
бы беззвучно зашевелились. В наступившей тишине раздался  голос  старика
Макра, который своим высоким фальцетом попросил внука повторить ему, что
этот парень сказал. Уилл стоял перед ними с тем же мягким выражением ли-
ца, но в его светлых голубых глазах таился вызов: попробуйте-де  сказать
хоть слово о моей будущей жене. С минуту было неясно, какая  чаша  весов
перетянет - искренняя любовь, которую все питали к Уиллу, или  презрение
к Сьюлин. И Уилл победил. Он продолжал, словно пауза была вполне естест-
венной:
   - Я не знал мистера О'Хара в расцвете сил, как знали все вы.  Я  знал
его лишь как благородного пожилого джентльмена, который был уже  чуточку
не в себе. Но от всех вас я слышал, каким он был раньше. И вот что я хо-
чу сказать. Это был бравый ирландец,  южанин-джентльмен  и  преданнейший
конфедерат. Редкое соединение прекрасных качеств. И мы  едва  ли  увидим
еще таких, как он, потому что времена, когда появлялись такие люди, ушли
в прошлое вместе с ними. Родился он в чужом краю, но  человек,  которого
мы сегодня хороним, был уроженцем Джорджии в большей мере, чем любой  из
нас. Он жил нашей жизнью, он любил нашу землю и, если уж  на  то  пошло,
умер за наше Правое Дело, как умирали солдаты. Он был одним из нас, и  у
него было все хорошее, что есть у нас, и все плохое, была у него и  наша
сила, и наши слабости. И хорошим в нем было то, что уж если он  что  ре-
шит, ничто его не остановит - никого из двуногих он не боялся. И никакая
сторонняя сила не могла его подкосить.
   Он не испугался, когда английское правительство  вознамерилось  пове-
сить его. Просто снялся и уехал. А когда приехал к нам бедняк  бедняком,
тоже нисколько не испугался. Стал работать и нажил денег. И не  побоялся
осесть здесь, на этих землях, с которых только что  согнали  индейцев  и
где еще надо было выкорчевывать лес. Из непролазных зарослей  он  создал
большую плантацию. А когда пришла война и деньги его стали таять, он то-
же не испугался, что снова обеднеет. И когда янки пришли в Тару, - а они
ведь могли и сжечь все и его убить, - он тоже не струхнул и не  пал  ду-
хом. Только крепко уперся ногами в землю и стоял на своем. Вот почему  я
говорю, что в нем было то хорошее, что есть в  нас  всех.  Ведь  никакая
сторонняя сила не может подкосить ни одного из нас.
   Но были у него и наши недостатки: подкосить его могло изнутри. Я  это
к чему говорю: то, что весь мир не мог с ним сделать, сделало его  серд-
це. Когда миссис О'Хара умерла, умерло и его сердце -  это  и  подкосило
его. И по усадьбе уже ходил совсем другой человек.
   Уилл помолчал и спокойно обвел глазами полукруг лиц. Люди стояли  под
палящим солнцем, словно ноги их приросли к земле, и  если  раньше  в  их
сердцах кипел гнев против Сьюлин, сейчас все было забыто. Глаза Уилла на
секунду остановились на Скарлетт, и в уголках их образовались морщинки -
он словно бы улыбнулся ей, желая приободрить. И Скарлетт, у которой  уже
подступали слезы к глазам, приободрилась. Уилл говорил  разумно,  он  не
нес всякой чепухи насчет встречи в  другом,  лучшем  мире,  не  призывал
склониться перед волей божьей. А Скарлетт всегда черпала силу и бодрость
в доводах разума.
   - Я не хочу, чтобы кто-то из вас думал хуже о нем, потому что он сло-
мался. И вы все и я тоже - такие же, как он. У нас те же слабости  и  те
же недостатки. Никакая сторонняя сипа не может  подкосить  нас,  как  не
могли подкосить покойного ни янки, ни "саквояжники", ни тяжелые времена,
ни высокие налоги, ни даже самый настоящий голод. А вот слабинка,  кото-
рая есть у нас в сердце, может подкосить в один миг.  И  не  всегда  это
происходит оттого, что ты теряешь любимого человека, как это было с мис-
тером О'Хара. У каждого свой стержень. И я вот что хочу сказать: тем,  у
кого этот стержень надломился, лучше умереть. Нет для них в  наше  время
жизни на земле, и лучше им лежать в могиле. Вот почему я считаю, что  не
должны вы оплакивать мистера О'Хара. Горевать  надо  было  тогда,  когда
Шерман прошел по нашему краю и мистер О'Хара потерял свою  супругу.  Вот
тогда умерло его сердце, а сейчас, когда умерло его тело, я не вижу при-
чины горевать - ведь мы с вами не такие уж эгоисты, и это говорю я,  ко-
торый любил его, как родного отца... Словом, если не возражаете,  больше
мы речей произносить не будем. Родные его слишком убиты  горем,  и  надо
проявить милосердие.
   Уилл умолк и, повернувшись к миссис Тарлтон, сказал тихо:
   - Не могли бы вы увести Скарлетт в дом, мэм? Негоже  это  для  нее  -
стоять так долго на солнце. Да и у бабули Фонтейн - при всем моем уваже-
нии к ней - не железное здоровье.
   Вздрогнув от этого неожиданного перехода к ее особе, Скарлетт  смути-
лась и покраснела, ибо взоры всех обратились к ней. Ну, зачем было Уиллу
подчеркивать ее беременность, которая и так видна? Она метнула на  Уилла
возмущенный и пристыженный взгляд, но он спокойно выдержал его.
   "Прошу вас, - говорили его глаза. - Я знаю, что делаю".
   Он уже вел себя как глава дома, и, не желая устраивать  сцену,  Скар-
летт беспомощно повернулась к миссис Тарлтон. А  та,  тотчас  забыв  про
Сьюлин, чего, собственно, и добивался Уилл, сразу переключилась на столь
волнующий предмет, как воспроизведение рода, будь то животным или  чело-
веком, и взяла Скарлетт под руку.
   - Пойдемте в дом, душенька.
   На лице ее появилось доброе  сосредоточенное  выражение,  и  Скарлетт
позволила увести себя по узкому проходу сквозь расступившуюся толпу.  Ей
сопутствовал сочувственный шепоток, а несколько человек  даже  ободряюще
потрепали ее по плечу. Когда она поравнялась с бабулей Фонтейн,  пожилая
дама протянула свою сухую клешню и сказала:
   - Дай-ка мне руку, дитя. - Затем, бросив свирепый взгляд на  Салли  и
Молодую Хозяйку, добавила: - Нет, вы уж не ходите, вы мне не нужны.
   Они медленно дошли до края толпы, которая тут же сомкнулась за  ними,
и направились по тенистой дорожке к дому; миссис Тарлтон так рьяно  мча-
лась вперед и так крепко держала Скарлетт под руку, что при каждом  шаге
чуть не отрывала ее от земли.
   - И зачем Уилл это сделал? - возмущенно воскликнула  Скарлетт,  когда
они отошли настолько, что их уже не могли услышать. - Ведь это все равно
что сказать: "Посмотрите на нее! Ей же скоро рожать!"
   - Ну, никто ведь от этого не умер, и ты тоже, правда? - сказала  мис-
сис Тарлтон. - Уилл правильно поступил. Глупо было тебе стоять на  солн-
це: ты могла упасть в обморок и случился бы выкидыш.
   - Уилла нисколько не волновало, будет у нее выкидыш или нет, - заяви-
ла бабуля, слегка задыхаясь и с трудом ковыляя через двор к крыльцу.  На
лице ее появилась мрачная, глубокомысленная усмешка. - Уилл шустрый  ма-
лый. Он хотел нас с тобой, Беатриса, удалить от гроба. Боялся, как бы мы
чего не наговорили, и понимал, что только так может от нас избавиться. И
еще одно: не хотел он, чтобы Скарлетт слышала,  как  будут  заколачивать
гроб. И тут он прав. Запомни, Скарлетт: пока ты этого не слышишь,  чело-
век кажется тебе живым. А вот как услышишь...  Да,  это  самый  страшный
звук на свете - звук конца... Помоги-ка мне подняться на ступеньки,  ди-
тя, и ты, Беатриса, дай мне руку. Скарлетт обойдется и  без  твоей  под-
держки - ей ведь не нужны костыли, а у меня, как правильно заметил Уилл,
не железное здоровье... Уилл знал, что ты была любимицей отца, и не  хо-
тел, чтоб тебе было еще тяжелее.  А  вот  сестры  твои,  он  решил,  так
сильно, как ты, горевать не будут. Сьюлин вся в мыслях о своем позоре, а
Кэррин - о боге, и это их поддерживает. А тебя  ничто  не  поддерживает,
верно, девочка?
   - Да, - сказала Скарлетт, помогая пожилой даме подняться по  ступеням
и невольно удивляясь безошибочности того, что произнес  этот  старческий
надтреснутый голос. - Меня никто никогда не поддерживал -  разве  только
мама.
   - Но когда ты потеряла ее, ты все же поняла, что можешь  стоять  сама
по себе, на собственных ногах, верно? Ну, а есть люди, которые не могут.
И таким человеком был твой отец. Уилл прав. Не надо убиваться. Не мог он
дальше жить без Эллин, и там он  сейчас  счастливее.  Я  вот  тоже  буду
счастливее, когда соединюсь с моим стариком.
   Она произнесла это без всякого стремления вызвать сочувствие, да  обе
ее слушательницы и не выказали его. Она произнесла это так спокойно, ес-
тественно, словно муж ее был жив и находился в  Джонсборо  -  достаточно
проехать немного в двуколке, и она воссоединится с ним.  Бабуля  слишком
долго жила на свете и слишком много перевидала на своем веку, чтобы  бо-
яться смерти.
   - Но... вы ведь тоже стоите сама по себе, на  собственных,  ногах,  -
заметила Скарлетт.
   Старуха бросила на нее острый, как у птицы, взгляд.
   - Да, однако временами очень бывает неуютно.
   - Послушайте, бабуля, - вмешалась миссис Тарлтон, - не надо  говорить
об этом со Скарлетт. Ей и без того худо. Такую дорогу проделала, затяну-
ла себя в корсет, а тут еще горе да жара - того и гляди, выкидыш  будет,
а вы еще вздумали говорить о печальных тягостных вещах.
   - Силы небесные! - воскликнула в раздражении Скарлетт. - Вовсе мне не
худо! Я не из тех дохлых кошек, которые - хлоп! - и выкидыш!
   - Ни в чем нельзя быть  уверенной,  -  произнесла  всеведущая  миссис
Тарлтон. - Я, к примеру, потеряла моего первенца, увидев, как бык  запо-
рол одного из наших черномазых, и вообще... Помните мою рыжую  кобылу  -
Нелли? Она казалась такой здоровой с виду, а на самом деле была до  того
нервная - вся как натянутая струна, и не следи я за ней, она бы...
   - Хватит, Беатриса, - сказала бабуля. - Пари держу, у Скарлетт не бу-
дет выкидыша. Давайте посидим в холле, здесь прохладно.  Такой  приятный
сквознячок гуляет. А ты, Беатриса, принеси-ка нам по стаканчику пахтанья
из кухни. А то загляни в чулан, может, там есть винцо. Я бы не прочь вы-
пить рюмочку. Посидим здесь, пока все не придут прощаться.
   - Скарлетт надо бы лечь в постель, - не отступалась  миссис  Тарлтон,
окидывая взглядом ее фигуру с видом знатока,  умеющего  вычислить  сроки
беременности до последней минуты.
   - Ступай, ступай, - сказала бабуля, подтолкнув миссис Тарлтон палкой,
и та, небрежно швырнув шляпу на буфет и проведя рукой по  влажным  рыжим
волосам, отправилась на кухню.
   Скарлетт откинулась в кресле и расстегнула две верхних пуговки узкого
корсажа. В высоком холле было прохладно и темно, легкий сквознячок,  гу-
лявший по дому, казался таким освежающим после солнцепека. Она посмотре-
ла через холл в гостиную, где недавно лежал в гробу Джералд, и, стремясь
прогнать мысли о нем, перевела взгляд вверх, на портрет бабушки Робийяр,
висевший над камином. Этот поцарапанный штыком портрет, на котором  была
изображена женщина с высоко взбитой прической, полуобнаженной  грудью  и
холодным дерзким выражением лица, всегда поднимала дух Скарлетт.
   - Не знаю, что было для Беатрисы  Тарлтон  большим  ударом  -  потеря
мальчиков или лошадей, - заметила бабуля Фонтейн. - Понимаешь, она  ведь
никогда так уж: не заботилась о Джиме или о девочках. Уилл и говорил про
таких, как она. Стержень, на котором она держалась, надломился. Иной раз
я думаю, как бы с ней не случилось того, что с твоим отцом. Ведь главным
для нее счастьем было, когда лошади или люди  производили  на  свет  по-
томство, а ни одна из ее девочек не замужем, да и едва ли сумеет  подце-
пить себе мужа в наших краях, так что бедной Беатрисе нечем занять себя.
Не будь она настоящей леди, ее бы можно было  считать  обычной  вульгар-
ной... Кстати, а Уилл правду сказал, что хочет жениться на Сьюлин?
   - Да, - сказала Скарлетт, глядя старухе в глаза. Бог ты мой, ведь бы-
ло время, когда она до смерти боялась бабули Фонтейн! Но с тех  пор  она
повзрослела, и теперь, если бы бабуля вздумала совать нос в  дела  Тары,
она просто послала бы ее к черту.
   - Мог бы и получше себе выбрать, - откровенно сказала бабуля.
   - Вот как? - надменно произнесла Скарлетт.
   - Спуститесь на землю, мисс, - колко осадила ее старуха. - Я не стану
поносить твою драгоценную сестрицу, хоть и могла бы, если бы осталась  у
могилы. Я просто хотела сказать, что при нехватке мужчин в  округе  Уилл
мог бы выбрать себе почти любую девушку. У одной Беатрисы  четыре  диких
кошки, а девчонки Манро, а Макра...
   - А он женится на Сью - и точка.
   - Посчастливилось ей, что она его подцепила.
   - Это Таре посчастливилось.
   - Ты любишь свой дом, верно?
   - Да.
   - Так любишь, что тебе все равно - пусть твоя сестра выходит замуж за
человека не своего круга, лишь бы в Таре был мужчина, который  занимался
бы поместьем?
   - Не своего круга? - переспросила Скарлетт, которой эта мысль до  сих
пор не приходила в голову. - Не своего круга? Да какое это имеет  теперь
значение - главное ведь, что у женщины будет муж, который способен о ней
заботиться!
   - Вот тут можно поспорить, - возразила Старая  Хозяйка.  -  Некоторые
сказали бы, что ты рассуждаешь здраво. А другие сказали бы, что ты опус-
каешь барьеры, которые нельзя опускать ни на дюйм. Уилл-то ведь не  бла-
городных кровей, а в твоей родословной были люди благородные.
   И зоркие старые глаза посмотрели вверх на портрет бабушки Робийяр.
   Перед мысленным взором Скарлетт предстал Уилл - нескладный,  незамет-
ный, вечно жующий соломинку, какой-то удивительно вялый, как большинство
"голодранцев". За его спиной не стояли длинной чередою богатые,  извест-
ные, благородные предки. Первый родственник Уилла, поселившийся в Джорд-
жии, вполне мог быть должником Оглторпа или его арендатором. Уилл никог-
да не учился в колледже, все его образование сводилось к четырем классам
местной школы. Он был честный и преданный, он был терпеливый  и  работя-
щий, но, уж конечно, не отличался благородством кровей. И Сьюлин по  ме-
рилам Робийяров, несомненно, совершала мезальянс в глазах света,  выходя
замуж за Уилла.
   - Значит, ты не возражаешь против того, что Уилл входит в вашу семью?
   - Нет, - отрезала Скарлетт, явно давая понять старой даме, что набро-
сится на нее, если та скажет хоть слово осуждения.
   - Можешь поцеловать меня, - неожиданно произнесла бабуля и улыбнулась
благосклоннейшей из улыбок. - До сих пор ты не так уж была мне по  душе,
Скарлетт. Всегда казалась твердым орешком - даже в детстве, а я не люблю
женщин крутого нрава, похожих на меня. Но мне по душе твое  отношение  к
жизни. Ты не поднимаешь шума, когда делу нельзя помочь, даже  если  тебе
это и не по нутру. Перепрыгнула через препятствие  и  поскакала  дальше,
как хорошая лошадка.
   Скарлетт неуверенно улыбнулась и покорно  чмокнула  подставленную  ей
морщинистую щеку. Приятно было слышать, что кто-то снова тебя  одобряет,
хоть она и не понимала - за что.
   - У нас тут найдется сколько угодно людей, которые  наговорят  с  три
короба про то, что ты разрешила Сью выйти замуж  за  "голодранца",  хотя
все любят Уилла. Они будут говорить о том, какой он славный  человек,  и
тут же скажут, как это ужасно, что девушка из семьи  О'Хара  вступает  в
такой неравный брак. Но пусть это тебя не смущает.
   - Меня никогда не смущало то, что говорят люди.
   - Это я знаю. - Старческий голос зазвучал едко. - Так вот, пусть тебя
не смущает, что станут болтать. Скорее всего брак этот будет очень удач-
ным. Конечно, Уилл так и останется "голодранцем" и, женившись, не испра-
вит своего произношения. И даже если он наживет кучу денег,  он  никогда
не наведет в Таре такого шика и блеска, как было при твоем отце. "Голод-
ранцы" не умеют жить с блеском. Но в душе Уилл-джентльмен. Он нюхом  чу-
ет, как надо себя вести. Только прирожденный джентльмен  мог  так  верно
подметить наши недостатки, как это сделал он там, у могилы. Ничто в  це-
лом свете не может нас подкосить, а вот сами мы себя подкашиваем - взды-
хаем по тому, чего у нас больше нет, и слишком часто думаем  о  прошлом.
Да, и Сьюлин, и Таре хорошо будет с Уиллом.
   - Значит, вы одобряете, что я разрешаю ей выйти за него замуж?
   - О господи, нет, конечно! - Старческий голос звучал устало и горько,
но не вяло. - Чтобы я одобряла брак между представительницей старого ро-
да и "голодранцем"?! Да что ты! Неужели я бы одобрила скрещение  ломовой
лошади с чистокровным жеребцом? Да, конечно, "голодранцы" - они хорошие,
честные, на них можно положиться, но...
   - Но вы же сказали, что, по-вашему, это будет очень удачный  брак!  -
воскликнула ошарашенная Скарлетт.
   - Просто, по-моему, Сьюлин повезло, что она выходит замуж  за  Уилла,
вообще выходит замуж, потому что  ей  нужен  муж.  А  где  еще  она  его
возьмет? И где ты возьмешь такого хорошего управляющего для Тары? Но это
вовсе не значит, что мне все это нравится больше, чем тебе.
   "Ну, мне-то это нравится, - подумала Скарлетт, стараясь уловить, куда
клонит старуха. - Я-то рада его женитьбе на Сьюлин. Почему бабуля счита-
ет, что мне это неприятно? Просто она убеждена, что мне это должно  быть
неприятно так же, как и ей".
   Скарлетт была озадачена и чувствовала себя немного пристыженной - как
всегда, когда люди приписывали ей помыслы и чувства, которых она не раз-
деляла.
   Между тем бабуля, обмахиваясь пальмовым листом, живо продолжила:
   - Я не одобряю этого брака, как и ты, но я практически смотрю на вещи
- и ты тоже. И когда происходит что-то неприятное, а ты ничего не можешь
поделать, какой смысл кричать и колотить по полу ногами. В жизни  бывают
взлеты и падения, и с этим приходится мириться. Я-то уж знаю: ведь в на-
шей семье, да и в семье доктора этих взлетов и падений было предостаточ-
но. И наш девиз такой: "Не вопи-жди с улыбкой своего часа". С этим деви-
зом мы пережили немало - ждали с улыбкой  своего  часа  и  стали  теперь
большими специалистами по части выживания. Жизнь вынудила. Вечно мы ста-
вили не на ту лошадь. Бежали из Франции с гугенотами, бежали из Англии с
кавалерами, бежали из Шотландии с Красавцем принцем Чарли бежали с  Гаи-
ти, изгнанные неграми, а теперь янки нас изничтожили.  Но  когда  бы  ни
случилась беда, проходит несколько лет - и мы снова на  коне.  И  знаешь
почему?
   Она склонила голову набок, и Скарлетт подумала, что больше всего  ба-
буля сейчас похожа на старого всеведущего попугая.
   - Нет, конечно, не знаю, - вежливо ответила она. Но в душе все это ей
бесконечно наскучило - совсем как в тот день, когда бабуля  пустилась  в
воспоминания о бунте индейцев.
   - Ну, так я тебе скажу, в чем причина. Мы склоняемся  перед  неизбеж-
ным. Но не как пшеница, а как гречиха! Когда налетает буря, ветер прини-
мает спелую пшеницу, потому что она сухая и не  клонится.  У  спелой  же
гречихи в стебле есть сок, и она клонится. А как ветер уймется, она сно-
ва подымается, такая же прямая и сильная, как прежде. Вот и наша семья -
мы умеем когда надо согнуться. Как подует сильный ветер,  мы  становимся
очень гибкими, потому что знаем: эта гибкость окупится. И когда приходит
беда, мы склоняемся перед неизбежным без звука, и работаем, и улыбаемся,
и ждем своего часа. И подыгрываем тем, кто много ниже нас,  и  берем  от
них все, что можем. А как войдем снова в силу, так и дадим под зад  тем,
на чьих спинах мы вылезли. В этом, дитя мое, секрет выживания. -  И  по-
молчав, она добавила: Я завещаю его тебе.
   Старуха хмыкнула, как бы забавляясь собственными словами, несмотря на
содержавшийся в них яд. Она, казалось, ждала  от  Скарлетт  согласия  со
своей точкой зрения, но та не очень внимала всем этим рассуждениям и  не
могла придумать, что бы сказать.
   - Нет, - продолжала Старая Хозяйка, - наша порода, сколько ее в землю
ни втаптывай, всегда распрямится и встанет на ноги, а этого я не о  мно-
гих здешних могу сказать. Посмотри на Кэтлин Калверт.  Сама  видишь,  до
чего она дошла. Белая голытьба! Даже ниже опустилась,  чем  ее  муженек.
Посмотри на семью Макра. Втоптаны в землю, беспомощны, не знают, что де-
лать, не знают, как жить. И даже не пытаются. Только и причитают,  вспо-
миная, как было хорошо в старину. Или посмотри на... да, в общем, на ко-
го ни посмотри в нашем графстве, за исключением моего Алекса и моей Сал-
ли, да тебя и Джима Тарлтона с его девчонками, ну и  еще  кое-кого.  Все
остальные пошли на дно, потому что нет в них жизненных соков, нет у  них
духу снова встать на ноги. Люди эти держались, пока у них были деньги  и
черномазые, а теперь, когда ни денег, ни черномазых не стало, они уже  в
следующем поколении станут "голодранцами".
   - Вы забыли про Уилксов.
   - Нет, я про них не забыла. Я просто решила быть деликатной и не упо-
минать про них: ведь Эшли - твой гость. Но раз уж ты произнесла это  имя
- что ж, посмотри и на них! Возьми Индию - как я слышала, она уже  прев-
ратилась в высохшую старую деву и изображает из себя вдову,  потому  что
Стю Тарлтона убили; она даже не пытается забыть его и постараться подце-
пить кого-нибудь другого. Она, конечно, не девочка, но если  б  постара-
лась, могла бы подцепить какого-нибудь вдовца с большой  семьей.  Ну,  а
бедная Милочка - та всегда была помешана на  мужчинах  и  не  отличалась
большим умом. Что же до Эшли, ты только посмотри на него!
   - Эшли - прекрасный человек, - запальчиво начала было Скарлетт.
   - Я и не говорю, что не прекрасный, но он беспомощен,  как  черепаха,
перевернутая на спину. И если семейство Уилксов  переживет  эти  тяжелые
времена, то лишь благодаря Мелли. Это она их вытянет, а не Эшли.
   - Мелли! Господи, бабуля! Ну, о чем вы говорите?! Я достаточно  долго
жила с Мелли и знаю, какая она болезненная и как боится всего, да у  нее
не хватит духу сказать гусю "пошел вон".
   - А зачем, собственно, надо говорить гусю "пошел вон"? По-моему,  это
только зряшная трата времени. Гусю она, может, такого и не скажет,  зато
скажет всему миру, или правительству янки, или чему  угодно,  что  будет
угрожать ее драгоценному Эшли, или ее мальчику, или ее представлениям  о
жизни. Она другая, Скарлетт, - не такая, как ты или я. Так вела бы  себя
твоя мать, будь она жива. Мелли часто напоминает мне твою мать в молодо-
сти... И очень может быть, что ей удастся вытянуть семейство Уилксов.
   - Ну, Мелли-это добропорядочная простофиля. Что же  до  Эшли,  то  вы
несправедливы к нему. Ведь он...
   - Да перестань ты! Эшли только и учили что читать  книжки,  и  больше
ничего. А это не поможет человеку вылезти из тяжкого испытания,  которое
выпало сейчас всем нам на долю. Как я слышала, он самый плохой  земледе-
лец во всей округе. Попробуй сравни его с моим Алексом! До  войны  Алекс
был настоящим денди - никчемнее его  во  всем  свете  было  не  сыскать:
только и думал что о новых галстуках, да как бы напиться, да подстрелить
кого-нибудь, а нет, так гонялся за девчонками, которые тоже были хороши.
А ты посмотри на него теперь! Как он научился хозяйствовать, потому  что
пришлось научиться. Иначе он подох бы с голоду и все мы вместе с ним.  И
вот теперь он выращивает лучший в графстве хлопок -  вот  так-то,  мисс!
Куда лучше того, что выращивают в Таре! И со свиньями, и с птицей  умеет
обращаться. Хм! Хоть и вспыльчивый, а отличный малый. Умеет ждать своего
часа, и если изменились времена, то и он меняется;  когда  вся  эта  Ре-
конструкция окончится, вот увидишь - мой Алекс будет такой  же  богатый,
какими были его отец и дед. А вот Эшли...
   Скарлетт не могла спокойно слушать, как принижают Эшли.
   - Все это пустые разговоры, - холодно прервала она  старуху,  хотя  и
кипела от возмущения.
   - Ничего подобного, - заявила бабуля, пронзая ее острым  взглядом.  -
Ведь с тех пор, как ты уехала в Атланту, ты тоже именно так себя и вела.
Да, да. Мы все слышали про твои проделки, хоть и живем  здесь  в  глуши.
Времена изменились, и ты изменилась. Мы слышали, как ты подлизываешься к
янки, и ко всякой белой рвани, и к набившим себе мошну "саквояжникам", -
лишь бы вытянуть из них денежки. Уж ты их и умасливаешь,  и  улещиваешь,
как я слыхала. Что ж, сказала я себе, так и надо. Бери у них каждый цент
- сколько сможешь, но когда наберешь достаточно, пни их в морду,  потому
что больше они тебе не нужны. Только не забудь это  сделать  и  пни  как
следует, а то прилипни к тебе белая рвань - и ты погибла.
   Скарлетт смотрела на бабулю, сосредоточенно нахмурясь, пытаясь  пере-
варить ее слова. Но к чему все это  было  сказано,  она  по-прежнему  не
улавливала и все еще негодовала по поводу того, что Эшли сравнили с  че-
репахой, барахтающейся на спине.
   - По-моему, вы не правы насчет Эшли, - внезапно объявила она.
   - Скарлетт, ты просто глупа.
   - Это вы так думаете, - грубо оборвала ее Скарлетт, жалея, что нельзя
надавать старухе по щекам.
   - О, конечно, ты достаточно умна, когда речь идет о долларах  и  цен-
тах. Умна по-мужски. Но как женщина ты совсем не умна. Когда речь идет о
людях, ты нисколечко не умна.
   Глаза Скарлетт заметали молнии, она сжимала и разжимала кулаки.
   - Я тебя как следует распалила, да? - заметила с улыбкой старая дама.
- Что ж, этого-то я и добивалась.
   - Ах, вот как, вот как?! А зачем, позвольте узнать?
   - У меня есть на то достаточно причин, и весьма веских.
   Старуха откинулась в кресле, и Скарлетт вдруг увидела, какая она бес-
конечно старая и усталая. Скрещенные на веере маленькие скрюченные  жел-
тые лапки казались восковыми, как у мертвеца. Внезапно  Скарлетт  многое
поняла, и весь гнев ее улетучился. Она перегнулась и взяла в ладони руку
старухи.
   - Какая же вы миленькая старенькая лгунишка, - сказала она. -  Вы  же
сами ни единому слову не верите из всей этой чепухи.  Просто  вы  сейчас
говорили что в голову придет, только бы я не думала о папе, верно?
   - Нечего ко мне подлизываться! - проворчала Старая Хозяйка,  выдерги-
вая руку. - А говорила я с тобой отчасти по этой причине, отчасти же по-
тому, что все сказанное мной - правда, а ты слишком глупа, чтобы понять,
что к чему.
   Но произнося эти слова, она улыбнулась, и они не  прозвучали  так  уж
резко. И Скарлетт тотчас забыла об обиде, которая  была  нанесена  Эшли.
Значит, бабуля, к счастью, на самом деле вовсе так о нем не думает.
   - Все равно спасибо. Вы были очень любезны, что поговорили со мной, и
я рада, что вы поддерживаете меня насчет Уилла и  Сьюлин,  хотя...  хотя
очень многие не одобряют их брака.
   В этот момент в холле появилась миссис Тарлтон с двумя стаканами пах-
танья. Неумелая хозяйка, она расплескала пахтанье, и стаканы были  пере-
пачканы.
   - Мне пришлось спускаться за ним в погреб, -  сказала  она.  -  Пейте
скорее, потому что все уже возвращаются с кладбища. Скарлетт, неужели ты
в самом деле позволишь Сьюлин выйти замуж: за Уилла? Я,  конечно,  вовсе
не хочу сказать, что он нехорош для нее, но ведь он же из "голодранцев",
и к тому же...
   Взгляд Скарлетт встретился со взглядом бабули.  В  старческих  глазах
горел озорной огонек, и в глазах Скарлетт вспыхнули ответные искорки.

   ГЛАВА XLI

   Когда все распростились и скрип колес и цоканье копыт замерли  вдали,
Скарлетт прошла в кабинет Эллин и вынула из глубин секретера  сверкающий
предмет, который она спрятала там накануне среди пожелтевших бумаг.  Ус-
лышав, как Порк шмыгает носом в столовой, накрывая на стол к ужину,  она
окликнула его. Он тотчас явился на ее зов, и вид у него был  такой  нес-
частный, как у заблудившегося, потерявшего хозяина пса.
   - Порк, - сурово сказала она, - если ты не перестанешь плакать,  я...
я тоже заплачу. Прекрати это.
   - Да, мэм. Уж я стараюсь, так стараюсь, да вот вспомню  мистера  Дже-
ралда и...
   - Ну, так не вспоминай. Я чьи угодно слезы могу  вынести,  только  не
твои. Ну, неужели, - продолжала она уже, мягче, - ты не понимаешь  поче-
му? Мне невыносимо видеть, что ты плачешь, потому что я знаю, как ты его
любил. Высморкайся, Порк. Я хочу сделать тебе подарок.
   В глазах Порка промелькнуло любопытство, и он громко высморкался, по-
буждаемый, впрочем, скорее желанием угодить, чем любопытством,
   - Помнишь, как в тебя пальнули, когда ты ночью забрался в  чужой  ку-
рятник?
   - Боже милостивый, мисс Скарлетт! Да я ни в жизнь никогда...
   - Забрался, забрался, так что не ври мне, тем более  что  с  тех  пор
столько времени прошло. Помнишь, я еще сказала тогда,  что  подарю  тебе
часы за твою преданность?
   - Да, мэм, очень даже помню. Я-то уж думал, вы позабыли.
   - Нет, не забыла, и вот они, эти часы.
   И она протянула ему массивные золотые  часы  с  резной  крышкой  и  с
цепью, на которой висело несколько печаток и брелоков.
   - Бог ты мой, мисс Скарлетт! - воскликнул Порк. - Да это же часы мис-
тера Джералда. Я мильон раз видел, как он смотрел на них!
   - Да, Порк, это папины часы, и я дарю их тебе. Бери.
   - Ох, нет, мэм! - И Порк в священном трепете попятился на шаг. -  Это
часы белого жентмуна, да к тому же мистера Джералда. И как это  вы  ска-
зать такое могли, чтобы дать их мне, мисс Скарлетт? Ведь часы эти по на-
следству переходят к малышу - Уэйду Хэмптону.
   - Они твои. Что Уэйд Хэмптон сделал для папы? Разве это он  ходил  за
ним, когда папа заболел и ослаб? Разве он купал его,  и  одевал  его,  и
брил? Разве он был с ним, когда пришли янки? Разве он воровал для  него?
Не будь идиотом, Порк! Если кто и заслужил часы, так это ты. И  я  знаю,
что папа одобрил бы меня. Держи.
   Она взяла черную руку и положила Порку на ладонь часы. Порк с  благо-
говением уставился на них, и по лицу его медленно разлилась радость.
   - Это правда мне, мисс Скарлетт?
   - Да, конечно.
   - Ну-у... благодарствуйте, мэм.
   - Хочешь, чтобы я отвезла их в Атланту и отдала граверу?
   - А гравер - это кто? - В голосе Порка звучало подозрение.
   - Это такой человек, который напишет на задней крышке что-нибудь вро-
де... ну, например, так: "Верному и преданному слуге Порку  -  от  семьи
О'Хара".
   - Не-е... благодарствуйте, мэм. Не надо этого гребера. - И Порк  шаг-
нул в сторону двери, крепко сжимая в руке часы.
   Легкая улыбка тронула губы Скарлетт.
   - А почему, Порк? Ты что, не веришь мне, думаешь, я их тебе не верну?
   - Нет, мэм, я вам верю... только понимаете, мэм, вы ведь можете и пе-
редумать.
   - Никогда я не передумаю.
   - Ну, или, скажем, можете их продать. Я так  думаю,  они  кучу  денег
стоят.
   - Неужели ты считаешь, что я могу продать папины часы?
   - Да, мэм, если вам деньги понадобятся.
   - Тебя побить за это мало, Порк. Я, пожалуй, передумаю и возьму  часы
назад.
   - Нет, мэм, не возьмете! - Впервые за весь день проблеск улыбки  поя-
вился на удрученном лице Порка. - Я ведь вас знаю...  И  вот  что,  мисс
Скарлетт...
   - Да, Порк?
   - Были бы вы к белым хоть вполовину такая милая, как к  нам,  неграм,
люди куда бы лучше к вам относились.
   - Они и так достаточно хорошо ко мне относятся, - сказала  она.  -  А
теперь пойди, найди мистера Эшли и скажи ему, что я хочу его видеть  не-
медленно.
   Эшли сел на хрупкий стулик, стоявший у письменного стола Эллин, - под
его длинным телом стулик сразу показался совсем маленьким, - и  выслушал
предложение Скарлетт поделить пополам доходы с лесопилки. За все  время,
пока она говорила, он ни разу не поднял на нее глаз и ни слова не произ-
нес. Он сидел и смотрел на свои руки, медленно поворачивая их - то ладо-
нями, то тыльной стороною вверх, словно никогда прежде не видел. Несмот-
ря на тяжелую работу, руки у него были по-прежнему тонкие и  нежные,  на
редкость хорошо ухоженные для фермера.
   Скарлетт немного смущало то, что он сидел, не поднимая головы, и мол-
чал, и она удвоила усилия, нахваливая лесопилку. Для пущей убедительнос-
ти она пустила в ход все свое очарование - и зазывные взгляды и  улыбки,
но - тщетно: Эшли не поднимал глаз. Если бы он хоть взглянул на нее! Она
ни словом не обмолвилась о том, что знает от Уилла о решении Эшли  ехать
на Север, и говорила так, словно была убеждена, что у него  нет  никаких
причин не согласиться с ее предложением. Но он все молчал,  и  голос  ее
мало-помалу замер. Как-то уж слишком решительно распрямил он свои  узкие
плечи, и это встревожило ее. Но не  станет  же  он  отказываться!  Какой
предлог может он найти для отказа?
   - Эшли, - вновь начала было она и умолкла. Она не собиралась  выстав-
лять в качестве довода свою беременность, ей не хотелось даже  думать  о
том, что Эшли видит ее раздутой и безобразной, но поскольку  все  другие
уговоры, казалось, ни к чему не привели, она решила пустить  в  ход  эту
последнюю карту и сослаться на свою беспомощность. - Вы должны переехать
в Атланту. Я нуждаюсь в вашей помощи, потому что мне скоро будет не  под
силу заниматься лесопилками. Не один месяц пройдет, прежде чем  я  снова
смогу, потому что... понимаете ли... ну, словом, потому...
   - Прошу вас - резко перебил он ее. - Бога ради, Скарлетт!..
   Он вскочил, подошел к окну и стал к ней спиной, глядя на то, как утки
горделиво дефилируют через задний двор.
   - Это потому... именно потому вы и не хотите смотреть на  меня?  -  с
несчастным видом спросила она его. - Я знаю, я выгляжу...
   Он стремительно повернулся к ней, и его серые глаза встретились с  ее
глазами - в них была такая мольба, что она невольно прижала руки к  гор-
лу.
   - Да при чем тут то, как вы выглядите! - в ярости выкрикнул он. -  Вы
же знаете, что для меня вы всегда красавица.
   Волна счастья залила ее, и глаза наполнились слезами.
   - Как это мило - сказать такое! А мне было  так  стыдно  показываться
вам...
   - Вам было стыдно? Чего же тут стыдиться? Это я  должен  стыдиться  и
стыжусь. Если бы не моя глупость, вы бы никогда не очутились в такой си-
туации, вы бы никогда не вышли замуж за Фрэнка. Я не должен  был  отпус-
кать вас их Тары прошлой зимой. Ох, какой же я был дурак! Мне  следовало
бы знать... следовало знать, что вы доведены до отчаяния и  потому  спо-
собны... я должен был бы... должен... -  Лицо  его  приняло  измученное,
растерянное выражение.
   Сердце у Скарлетт колотилось как бешеное. Значит, он жалеет,  что  не
убежал с ней!
   - Если уж на то пошло, вышел, бы на дорогу и ограбил  бы  кого-нибудь
или убил, но добыл бы вам денег для уплаты налогов: ведь вы же  приютили
нас, нищих. Ох, ни на что я не способен, ни на что!
   Сердце у нее сжалось от разочарования, и  ощущение  счастья  исчезло:
она-то ведь надеялась услышать совсем другое.
   - Я бы все равно уехала, - устало сказала она. - Ничего  подобного  я
бы не допустила. Да и потом - теперь все уже позади.
   - Да, теперь все уже позади, - медленно, с горечью произнес он. -  Вы
бы не допустили, чтобы я совершил бесчестный поступок, а сами  продались
человеку, которого не любили, и теперь носите под сердцем его ребенка, и
все ради того, чтобы я и моя семья не умерли с голоду. Вы такая добрая -
так оберегаете меня в моей беспомощности.
   Раздражение, звучавшее в его голосе, говорило  о  незаживающей  ране,
которая болела, и от его слов слезы стыда выступили у нее на глазах. Эш-
ли тотчас это заметил, и лицо его смягчилось.
   - Неужели вы решили, что я порицаю вас? Великий боже, Скарлетт!  Нет,
конечно! Вы самая мужественная женщина, какую я знаю. Я  порицаю  только
себя.
   Он снова отвернулся, глядя в окно, и плечи у него уже были  поникшие.
Скарлетт долго молча ждала, надеясь, что у Эшли изменится  настроение  и
он вновь заговорит о ее красоте, надеясь,  что  он  произнесет  какие-то
слова, которые она будет потом бережно хранить в памяти. Они  так  давно
не виделись, и все время она жила воспоминаниями, пока воспоминания  эти
не стали стираться. Она знала, что он по-прежнему любит ее.  Это  броса-
лось в глаза - об этом говорило все в нем, каждое  горькое  самобичующее
слово, его возмущение тем, что она носит под сердцем дитя Фрэнка. Ей так
хотелось услышать это от него, так хотелось  сказать  это  самой,  чтобы
вызвать его на откровенность, но она не  осмеливалась.  Она  помнила  об
обещании, которое дала прошлой зимой во  фруктовом  саду,  помнила,  как
сказала, что никогда больше не будет вешаться ему на шею. Она с  грустью
сознавала, что должна держать свое обещание, если хочет, чтобы Эшли  ос-
тавался с ней. Достаточно ей произнести  хоть  слово  любви,  достаточно
сказать о своей тоске, достаточно посмотреть на него молящим взглядом  -
и все будет кончено раз и навсегда. Тогда  уж  Эшли  наверняка  уедет  в
Нью-Йорк. А он не должен уезжать, не должен.
   - Ах, Эшли, не надо ни в чем себя винить! Ну, какая тут ваша вина?  И
вы, конечно, переедете в Атланту и поможете мне, правда?
   - Нет.
   - Но, Эшли, - голос ее срывался от волнения и разочарования, -  но  я
ведь рассчитывала на вас. Вы же мне так нужны, Фрэнк не в состоянии  мне
помочь. Он по горло занят своей лавкой. Если вы не переедете,  я  просто
не знаю, где мне взять человека! Все более или менее сообразительные лю-
ди в Атланте заняты своим делом, остались лишь те, кто ничего  не  смыс-
лит, и...
   - Ни к чему все это, Скарлетт.
   - Вы хотите сказать, что скорее поедете в Нью-Йорк и будете жить сре-
ди янки - только не в Атланте?
   - Кто вам это сказал? - Он повернулся к ней  лицом,  досадливо  морща
лоб.
   - Уилл.
   - Да, я решил поехать на Север. Один приятель, с которым мы путешест-
вовали до войны, предложил мне место в банке своего отца. Так оно лучше,
Скарлетт. Вам от меня никакого проку не будет. Я же ничего не понимаю  в
лесном деле.
   - Еще меньше вы понимаете в банковском, а там труднее! И конечно  же,
я прощу вам вашу неопытность скорее, чем янки!
   Лицо его исказила гримаса, и Скарлетт поняла, что сказала  что-то  не
то. Он снова отвернулся и стал смотреть в окно.
   - Я не хочу, чтобы меня прощали. Я хочу стоять на собственных  ногах,
и пусть ко мне относятся так, как я заслуживаю. Ну, что я  сумел  совер-
шить в жизни? Пора мне чего-то достичь или уж пойти ко дну по  собствен-
ной вине. Слишком долго я живу на вашем иждивении.
   - Но я же предлагаю вам половину доходов с лесопилки, Эшли! И вы  бу-
дете стоять на собственных ногах, потому что... понимаете, это же  будет
и ваше предприятие.
   - Все равно это ничего не меняет. Я ведь не могу купить у вас полови-
ну лесопилки. Я приму это в качестве подарка. Но я уже слишком много по-
лучил от вас подарков, Скарлетт, - и пищу, и кров, и даже одежду для се-
бя, и для Мелли, и для малыша. И никак с вами не расплатился за это.
   - Конечно же, расплатились! Да Уилл в жизни не мог бы...
   - Безусловно, я теперь могу вполне прилично колоть дрова.
   - Ох, Эшли! - в отчаянии воскликнула она; глаза ее наполнились слеза-
ми от этих иронических ноток в его голосе. - Что с вами произошло  после
моего отъезда? В вас появилось столько жесткости, столько горечи! Вы  не
были таким.
   - Что произошло? Нечто весьма примечательное, Скарлетт. Я  задумался.
А я, по-моему, еще ни разу по-настоящему ни над  чем  не  задумывался  с
конца войны и до вашего отъезда. Я пребывал в каком-то состоянии  отупе-
ния - ел, спал, и больше ничего мне не было нужно. Но когда вы уехали  в
Атланту, взвалив на свои плечи мужское бремя, я вдруг увидел себя в под-
линном свете, увидел, что я не только не мужчина, но и вообще  не  чело-
век. С такой мыслью не очень приятно жить, да я и  не  хочу  больше  так
жить. Другие мужчины вернулись с войны куда более обездоленными, чем  я,
а вы посмотрите на них сейчас. Вот я и решил уехать в Нью-Йорк.
   - Но... нет, я просто ничего не понимаю! Если вы хотите работать,  то
почему непременно надо работать в Нью-Йорке, а не в Атланте? И  потом  -
моя лесопилка...
   - Нет, Скарлетт. Это мой последний шанс. Я еду на Север.  Если  же  я
переберусь в Атланту и начну работать на вас, я погибну.
   "Погибну... погибну... погибну" - словно погребальный звон,  страшным
эхом отозвалось в ее душе. Она быстро подняла взгляд на Эшли - его проз-
рачно-серые, широко раскрытые глаза смотрели сквозь нее, куда-то  вдаль,
провидя судьбу, которой она не видела и не могла понять.
   - Погибнете? Вы хотите сказать... вы сделали что-то такое, за что ян-
ки в Атланте могут вас схватить? Я имею в  виду:  помогли  Тони  бежать,
или... или... Ох, Эшли, но вы же не в ку-клукс-клане, нет?
   Он быстро перевел на нее взгляд, вернувшись из своего  далека,  и  по
лицу его промелькнула улыбка, хотя взгляд остался задумчивым.
   - Я совсем забыл, что вы все понимаете буквально. Нет, я боюсь не ян-
ки. Я просто хочу сказать, что если поеду в Атланту и снова приму от вас
помощь, то навсегда схороню надежду когда-либо встать на собственные но-
ги.
   - А-а, - с огромным облегчением выдохнула она, - значит, дело  только
в этом!..
   - Да, - снова улыбнулся он, и эта улыбка придала его лицу  еще  более
холодное выражение. - Только в этом. Речь идет всего лишь о моей мужской
гордости, о моем уважении к себе и, если угодно, о моей бессмертной  ду-
ше.
   - Но, - поспешила она подойти к делу с другой стороны, - вы же посте-
пенно можете выкупить у меня лесопилку, она станет вашей собственностью,
и тогда...
   - Скарлетт, - резко перебил он ее, - я же сказал: нет! Есть и  другие
причины.
   - Какие?
   - Вы знаете их лучше, чем кто-либо другой.
   - А-а, это! Ну... тут все будет в порядке, - заверила она  его.  -  Я
ведь дала слово тогда, зимой, во фруктовом саду, и я сдержу его и...
   - В таком случае, вы уверены в себе больше, чем я. Я бы не мог  пору-
читься, что сдержу слово. Мне не следовало бы этого говорить, но я хочу,
чтобы вы поняли, Скарлетт. Больше я об этом ни слова не скажу.  Кончено.
Как только Уилл и Сьюлин обвенчаются, уеду в Нью-Йорк.
   Растревоженный взгляд больших, горящих глаз на секунду  встретился  с
ее взглядом, и Эшли стремительно пересек комнату. Мгновение - и  он  уже
взялся за ручку двери. Скарлетт в смертельной тоске  смотрела  на  него.
Разговор был окончен, она проиграла. Внезапно ослабев от страшного  нап-
ряжения всего этого дня, от горя и постигшего ее разочарования, она  по-
чувствовала, что нервы у нее сдают, и, всхлипнув: "Ох, Эшли!", бросилась
на продавленный диван и горько разрыдалась.
   Она услышала, как он неуверенно отошел от дверей и,  склонившись  над
нею, снова и снова беспомощно повторяет ее  имя.  Из  кухни  через  холл
быстро простучали каблучки, и в комнату вбежала Мелани - в широко  раск-
рытых глазах ее была тревога.
   - Скарлетт... с ребенком ничего?..
   Скарлетт уткнулась головой в пыльную обивку дивана и снова  всхлипну-
ла.
   - Эшли... он такой гадкий! Такой проклятуще гадкий!.. такой  отврати-
тельный!
   - О господи, Эшли, что ты ей сделал? - Мелани поспешно опустилась  на
пол рядом с диваном и обняла Скарлетт. - Что ты ей сделал? Как ты мог! А
что, если бы у нее случился выкидыш! Ну, хватит, моя хорошая, положи го-
ловку на плечо к Мелли! Что же все-таки случилось?
   - Эшли... он такой... такой упрямый и гадкий!
   - Эшли, ты меня удивляешь! Чтобы так расстроить Скарлетт  -  в  ее-то
положении, да еще когда мистера О'Хара едва засыпали землей!
   - Да не приставай ты к нему! - вне всякой логики вскричала  Скарлетт,
внезапно подняв голову с плеча Мелани; ее жесткие черные волосы  вывали-
лись из сетки, лицо было залито слезами. - Он имеет право поступать  как
хочет!
   - Мелани, - сказал Эшли, белый как полотно, -  позволь,  я  тебе  все
объясню. Скарлетт была так добра, что предложила мне работу в Атланте  -
быть управляющим одной из ее лесопилок...
   - Управляющим! - возмущенно выкрикнула Скарлетт. -  Да  я  предложила
ему половину доходов с этой лесопилки, а он...
   - А я сказал ей, что уже условился и мы уезжаем на Север, и она...
   - О-о! - застонала Скарлетт и снова принялась всхлипывать.  -  Я  ему
все твержу и твержу, что он мне нужен... что я никого не могу  найти  на
эту лесопилку... что у меня будет скоро ребенок... а он отказывается пе-
реехать! И вот теперь... теперь мне  придется  продать  лесопилку,  и  я
знаю, что не смогу получить за нее хорошую цену, и  я  потеряю  на  этом
деньги, и может, все мы будем голодать, а ему все равно. Он  такой  гад-
кий!
   Она снова уткнулась головой в худенькое плечико Мелани, и горе  стало
постепенно отступать, вытесняемое разгоравшейся надеждой. Она почувство-
вала в Мелани преданного союзника, поняла, как возмущена Мелани тем, что
кто-то - пусть даже ее любимый муж - мог довести Скарлетт до Слез. И Ме-
лани, словно маленькая решительная голубка, впервые в жизни налетела  на
Эшли, и принялась его клевать.
   - Да как ты мог отказать ей, Эшли?! После всего, что она для нас сде-
лала! Какими мы оба выглядим неблагодарными! А она сейчас так  нуждается
в помощи - ведь она ждет... Как же это неблагородно с твоей стороны! Она
помогла нам, когда мы нуждались в помощи, а теперь ты отворачиваешься от
нее, когда у нее в тебе нужда!
   Скарлетт Исподтишка взглянула на Эшли и увидела, как под  возмущенным
взглядом потемневших глаз Мелани удивление на его  лице  уступило  место
сомнению. Скарлетт сама удивилась этой яростной атаке,  ибо  знала,  что
Мелани ставила своего мужа выше женских упреков и к его решениям относи-
лась почти как к велению божию.
   - Мелани... - начал было он и беспомощно развел руками.
   - Да как ты можешь колебаться, Эшли?! Подумай  о  том,  что  Скарлетт
сделала для нас - для меня! Я бы умерла в Атланте, производя на свет Бо,
если б не она! И это ведь она... да, она убила янки, защищая нас. Ты это
знаешь? Она убила из-за нас человека. И  трудилась,  как  рабыня,  чтобы
прокормить нас, пока вы с Уиллом не вернулись с войны. Она и  пахала,  и
собирала хлопок - как вспомню об этом, так бы и... Дорогая ты моя!  -  И
наклонившись, она пылко, преданно поцеловала спутанные волосы  Скарлетт.
- И вот теперь, когда она впервые просит, чтобы мы  что-то  сделали  для
нее...
   - Мне ты можешь не рассказывать, что она для нас сделала.
   - А еще, Эшли, подумай вот о чем! Мы ведь не только поможем Скарлетт,
но и сами - подумай только! - будем жить в Атланте, среди  своих,  а  не
среди янки! Там и тетя, и дядя Генри, и все наши друзья, и  у  Бо  будет
много приятелей, и он сможет ходить в школу. Если же мы переедем на  Се-
вер, мы не сможем отдать его в школу - разве можно, чтобы он  водился  с
детьми янки и сидел в одном классе с негритятами! Нам  пришлось  бы  там
нанять ему гувернантку, а как бы мы с тобой это осилили.
   - Мелани, - сказал Эшли каким-то  мертвым,  ровным  голосом,  -  тебе
действительно так хочется ехать в Атланту? Ты ведь мне ни разу не  гово-
рила об этом, когда мы обсуждали наш переезд в Нью-Йорк. Ты ни  разу  не
намекнула...
   - Но ведь когда мы обсуждали наш переезд в Нью-Йорк, я  считала,  что
тебя ничто не ждет в Атланте, да и потом я не вправе перечить тебе. Жена
обязана следовать за мужем. Но теперь, раз Скарлетт нуждается в нас и  у
нее есть место специально для тебя, мы можем вернуться домой!  Домой!  -
восторженно выкрикнула она и крепче прижала к себе Скарлетт. - И я снова
увижу Пять Углов, и Персиковую дорогу, и... и... Ох, как мне всего этого
не хватает! И возможно, нам удастся  приобрести  собственный  домик!  Не
важно - пусть он будет совсем маленький и невзрачный... а все-таки свой!
   Глаза ее горели восторгом и счастьем, а те двое лишь  молча  смотрели
на нее: Эшли - потрясенный, ошарашенный, Скарлетт - со смесью  удивления
и стыда. Ей никогда и в голову не приходило, что Мелани так  скучает  по
Атланте и так жаждет туда вернуться, жаждет иметь свой дом.  Она,  каза-
лось, была вполне довольна жизнью в Таре, - ее тоска по дому явилась для
Скарлетт полной неожиданностью.
   - Ох, Скарлетт, до чего же ты добрая, до чего ты хорошо для  нас  это
придумала! Ты же знаешь, как я тоскую по дому!
   И Скарлетт, столкнувшись с этим умением Мелани приписывать людям бла-
городные поступки там, где благородством и не  пахло,  почувствовала  по
обыкновению прилив стыда и раздражения - она поняла,  что  не  в  силах,
просто не в силах сейчас встретиться взглядом ни с Эшли, ни с Мелани.
   - Мы сможем приобрести собственный домик. Думал ли ты о том,  что  мы
уже пять лет женаты, а до сих пор не имеем своего дома?!
   - Вы сможете жить вместе с нами у тети Питти. Это же  и  ваш  дом,  -
пробормотала Скарлетт, теребя диванную подушку и по-прежнему не поднимая
глаз, чтобы Эшли и Мелани не увидели в них  победного  блеска,  ибо  она
чувствовала, что ветер начинает дуть в ее сторону.
   - Нет, но все равно спасибо, дорогая. Там нам будет слишком тесно. Мы
купим себе отдельный дом... Ах, Эшли, ну скажи "да"!
   - Скарлетт, - устало произнес Эшли, - посмотрите на меня.
   Вздрогнув, она подняла глаза и встретилась взглядом с его серыми гла-
зами - в них были горечь и усталость от тщетной борьбы с неизбежным.
   - Я поеду в Атланту, Скарлетт... мне не выстоять против вас двоих.
   Он повернулся и вышел из комнаты. И ощущение победы в ее душе померк-
ло, заглушенное страхом. В его глазах она опять  увидела  то  выражение,
какое было в них, когда он говорил, что погибнет, если переедет в Атлан-
ту.
   После того как Сьюлин с Уиллом отпраздновали свадьбу, а Кэррин уехала
в Чарльстон - в монастырь, Эшли, Мелани  и  Бо  перебрались  в  Атланту,
прихватив с собой Дилси в качестве няни и поварихи. Присей с  Порком  до
поры до времени остались в Таре, пока Уилл не подыщет других черных  для
полевых работ.
   Маленький кирпичный домик, который Эшли снял для своей  семьи,  стоял
на Плющовой улице, как раз за домом тети Питти - задние дворы их  разде-
ляла лишь косматая нестриженая изгородь из бирючины. Мелани потому и ос-
тановила свой выбор на этом доме. В первое же утро после  возвращения  в
Атланту она, смеясь, и плача, и поочередно целуя то  Скарлетт,  то  тетю
Питти, сказала, что истерзалась вдали от родных и теперь хочет жить  как
можно ближе к ним.
   Прежде домик был двухэтажный, но верхний этаж во время осады разнесла
в щепы артиллерия, а у владельца, когда он вернулся с войны, не было де-
нег на восстановление. Он удовольствовался тем,  что  навел  над  первым
этажом плоскую крышу, отчего у дома сразу нарушились пропорции: он  стал
приземистым и выглядел точно кукольное жилье,  сооруженное  ребенком  из
картонки для туфель. Стоял он  на  высоком  фундаменте,  в  котором  был
большой погреб, и ко входу вела широкая полукруглая лестница,  придавав-
шая дому еще более нелепый вид. Правда, впечатление придавленности, при-
жатости к земле слегка скрашивали два стройных  старых  дуба,  осенявших
строение своей листвой, и пыльная, усеянная крупными белыми цветами маг-
нолия у крыльца. Перед домом была большая, зеленая лужайка, густо порос-
шая клевером, окруженная давно не стриженными кустами бирючины вперемеж-
ку со сладко пахнущей медом жимолостью. В траве кое-где  виднелись  розы
на старых, вросших в землю кустах, и храбро  цвели  бело-розовые  мирты,
точно война и не прокатилась по ним, а лошади янки не поедали  их  побе-
гов.
   Скарлетт этот дом казался необычайно уродливым, а для Мелани  он  был
прекраснее даже Двенадцати Дубов со всем их великолепием. Ведь у нее по-
явился свой дом, и наконец-то она, Эшли и Бо смогут  воссоединиться  под
собственной крышей.
   Индия Уилкс вернулась из Мейкона, где они с Милочкой жили с 1864  го-
да, и поселилась вместе с братом, так что в небольшом доме стало  совсем
тесно. Однако Эшли и Мелани были рады ей. Времена изменились, денег ста-
ло мало, но ничто не могло переделать южан, всегда готовых принять в ло-
но семьи нуждающихся родственников, а тем более незамужних женщин.
   Милочка вышла замуж - совершив, по словам Индии, мезальянс - за  нео-
тесанного пришельца с Запада, уроженца Миссисипи, обосновавшегося в Мей-
коне. У него было красное лицо, громкий голос и шумные манеры. Индия  не
одобряла этого брака, ну, а раз она его не одобряла, то, естественно, не
была счастлива в доме шурина. Она очень обрадовалась, узнав, что у  Эшли
появился свой дом и она может покинуть  чуждую  ей  среду  и  не  видеть
больше, как сестра глупо счастлива с этим недостойным ее человеком.
   Остальные родственники втихомолку считали, что эта смешливая простуш-
ка Милочка устроилась куда лучше, чем можно было ожидать, и только удив-
лялись, как это она вообще сумела кого-то подцепить. Муж Милочки был че-
ловек благородных кровей и достаточно состоятельный, но Индии, родившей-
ся в Джорджии и воспитанной в виргинских традициях, любой  человек,  ро-
дившийся не на Восточном побережье, представлялся грубияном  и  дикарем.
По всей вероятности, муж Милочки тоже был счастлив избавиться от  Индии,
так как ужиться с ней оказалось нелегко.
   Она стала законченным синим чулком. Ей уже минуло двадцать  пять,  да
она так и выглядела, а потому могла не заботиться о том,  чтобы  кого-то
соблазнять. Ее блеклые глаза, почти без ресниц, смотрели на мир прямо  и
бескомпромиссно, а тонкие губы были всегда высокомерно поджаты. Она дер-
жалась гордо, с достоинством, что, как ни странно, было куда больше ей к
лицу, чем наигранная девичья мягкость той поры, когда она жила в Двенад-
цати Дубах. Да и все вокруг смотрели на нее почти как на вдову. Все зна-
ли, что Стюарт Тарлтон женился бы на Индии, если бы не пал  под  Геттис-
бергом, и потому относились к ней с уважением, как к женщине, руки кото-
рой кто-то добивался, хотя дело и не кончилось браком.
   Шесть комнат небольшого дома на Плющовой улице вскоре были обставлены
дешевой сосновой и дубовой мебелью из лавки Фрэнка, поскольку у Эшли  не
было ни гроша и он вынужден был покупать в кредит, а потому покупал лишь
самые дешевые и совершенно необходимые вещи. Это ставило в неловкое  по-
ложение Фрэнка, который любил Эшли, и бесконечно  огорчало  Скарлетт.  И
она и Фрэнк охотно отдали бы безвозмездно лучшую мебель красного  дерева
и резную из розового, какая была в лавке, но Уилксы упорно отказывались.
В результате дом у них был ужасающе голый и  некрасивый,  и  Скарлетт  с
болью смотрела на то, что Эшли живет в комнатах, где нет  ни  ковров  на
полу, ни занавесок на окнах. Но он казалось, ничего этого не замечал,  а
Мелани, впервые после замужества поселившись в  собственном  доме,  была
бесконечно счастлива и даже горда. Скарлетт умерла бы от унижения, дове-
дись ей принимать друзей в доме, где нет ни штор, ни ковров, ни диванных
подушек, ни нужного количества стульев или чашек и ложек. Мелани же при-
нимала у себя так, как будто на окнах у нее висели бархатные портьеры, а
в комнатах стояли диваны, обтянутые парчой.
   Однако несмотря на радость и приподнятое настроение, чувствовала себя
Мелани неважно. Появление на свет маленького Бо стоило  ей  здоровья,  а
тяжкий труд, которым она занималась в Таре после рождения  ребенка,  еще
больше подорвал ее силы. Она была такая худенькая, что казалось, косточ-
ки вот-вот прорвут белую кожу. Когда Мелани возилась на заднем дворе  со
своим малышом, она выглядела издали совсем девочкой - такая  неправдопо-
добна тонкая была у нее талия, да и вся фигурка совсем плоская. Бюста  у
нее не было, а бедра казались не шире, чем у маленького Бо,  и  ни  гор-
дость, ни здравый смысл не подсказали ей (так, во всяком случае, считала
Скарлетт) подшить оборочки под корсаж или сзади подложить под корсет по-
душечки, чтобы худоба не так уж бросалась в глаза. Лицо  у  Мелани  было
под стать телу - тоже очень худое и очень бледное, так что ее изогнутые,
шелковистые и тонкие, как усики у бабочки, брови казались угольно-черны-
ми на бескровной коже. Глаза были слишком большими для узенького личика,
а залегшие под ними тени делали их и вовсе огромными,  но  выражение  их
осталось прежним, как во времена беспечного  девичества.  Ни  война,  ни
постоянные беды и тяжелая работа не разрушили  мягкой  безмятежности  ее
взгляда. Это были глаза счастливой женщины, женщины,  над  чьей  головой
могут проноситься бури, не затрагивая спокойствия души.
   Как она умудрилась сохранить выражение глаз, думала Скарлетт,  с  за-
вистью глядя на Мелани. Она знала, что у нее самой  глаза  бывают  порой
как у голодной кошки. Что это Ретт сказал однажды про глаза Мелани - что
они у нее точно свечи! Точно два светоча добра в  нашем  порочном  мире.
Да, они действительно как свечи, свечи, горящие на любом  ветру,  -  два
мягких огня, сиявших счастьем оттого, что она снова жила в родном  горо-
де, среди друзей.
   В маленьком доме всегда толпились люди. Мелани  с  детских  лет  была
всеобщей любимицей, и весь город спешил сейчас приветствовать ее возвра-
щение. Каждый что-то тащил ей в дом -  безделушку,  картину,  серебряную
ложку или две льняные наволочки, салфетки, лоскутные коврики, разную ме-
лочь, утаенную от солдат Шермана и потому бесценную,  хотя  владельцы  и
клялись, что это им вовсе ни к чему.
   Старики, воевавшие в Мексике вместе с отцом Мелани, приходили и  при-
водили с собой приятелей, чтобы познакомить "с милой дочкой старого пол-
ковника Гамильтона". Старинные друзья матери стекались к Мелани, ибо она
всегда уважительно относилась к старшим, что было особенно приятно пожи-
лым матронам в эти сумасшедшие дни, когда молодежь, казалось, совсем ут-
ратила представление о хороших манерах. А сверстницы  Мелани  -  молодые
жены, матери, вдовы - любили ее потому, что она  выстрадала  не  меньше,
чем они, и не озлобилась, а наоборот: всегда готова была сочувственно им
внимать. Молодые же люди стекались к Мелани потому, что они всегда  сте-
каются туда, где им хорошо и где можно встретить друзей, которых хочется
увидеть.
   И вот вокруг деликатной, незаметной Мелани быстро образовалась группа
молодых и пожилых людей - то, что осталось от сливок довоенного общества
Атланты; у всех был тощий кошелек, фамильная гордость и умение  выстоять
в самых тяжелых условиях. Казалось, эти люди - из лучших семей  Атланты,
разрозненных, поверженных во прах  войной,  обескровленных  смертями,  -
ошеломленные переменами, нашли в Мелани то крепкое ядро, вокруг которого
они могли вновь объединиться.
   Мелани, несмотря на молодость, обладала всеми качествами, которые так
высоко ценили эти потрепанные жизнью осколки прошлого: она умела в  бед-
ности сохранять гордость, отличалась безропотным мужеством,  веселостью,
гостеприимством, добротой и, главное, верностью старым традициям. Мелани
не желала меняться, не желала даже признать, что есть необходимость  ме-
няться в этом меняющемся мире. Под ее кровом, казалось, вновь ожили  бы-
лые дни, и люди приободрялись и даже начинали презирать эту бурную дикую
жизнь и изобилие, вместе с которыми явились "саквояжники" и республикан-
цы-нувориши.
   Глядя на молодое лицо Мелани и видя в нем нерушимую верность  старому
укладу, они на время забывали о предателях из собственной  среды,  вызы-
вавших у них ярость, страх и душевную боль. А таких было много.  Выходцы
из хороших семей, доведенные до отчаяния нищетой, переходили на  сторону
противника, становились республиканцами и принимали от завоевателей пос-
ты, чтобы родные не жили подаянием. К их числу  принадлежали  и  молодые
отвоевавшиеся солдаты, у которых не  хватило  твердости  духа  запастись
терпением и постепенно, на протяжении долгих лет, сколачивать себе  сос-
тояние. По примеру Ретта Батлера они объединялись  с  "саквояжниками"  и
занимались всякими неблаговидными делами, которые могли принести деньги.
   Особенно отличались - по части предательства девицы из  наиболее  из-
вестных в Атланте семей. Они созрели уже после войны, не слишком  хорошо
ее помнили и не испытывали той горечи, которая жила в душе старшего  по-
коления. Они не потеряли ни мужей, ни возлюбленных.  Они  слабо  помнили
былое богатство и великолепие своих семей,  а  офицеры-янки  были  такие
красивые, такие нарядные, такие беспечные. И они давали такие  роскошные
балы, и катались на таких прекрасных лошадях, и просто  обожали  молодых
южанок! Они относились к девушкам как к королевам и  были  очень  внима-
тельны, старались не затронуть их гордости - так почему же,  в  конце-то
концов, нельзя с ними общаться?
   Они куда привлекательнее, чем местная знать - те так плохо  одеты,  и
такие скучные, и так много работают, у них и времени-то нет на развлече-
ния. Словом, не одна девица из известных в Атланте семей сбежала с  офи-
цером-янки, разбив этим сердца своих близких. Случалось, брат,  встретив
на улице сестру, молча проходил мимо, а мать и отец  даже  не  упоминали
имени дочери. От всех этих трагедий ужас леденил кровь тех, чьим девизом
было: "Не сдаваться", - и ужас этот исчезал от одного  вида  милого,  но
непреклонного личика Мелани. Это такая цельная натура, говорили про  нее
матроны, она подает всем городским девицам прекрасный пример. А посколь-
ку она не выставляла напоказ своих добродетелей, то и девушки  не  чура-
лись ее.
   А Мелани и в голову не приходило, что она становится средоточием  но-
вого общества. Она просто считала, что люди хорошо к ней относятся и по-
тому приходят в гости и приглашают ее в свои кружки по шитью,  котильон-
ные клубы и музыкальные общества. Атланта всегда была городом, где музи-
цировали и любили хорошую музыку, хотя обитатели  других  южных  городов
ехидно утверждали, что в Атланте и не пахнет культурой, и вот теперь, по
мере того как все тяжелее и напряженнее становилась жизнь, стал  возрож-
даться и интерес к музыке. Музыка давала возможность забыть о наглых ро-
жах на улице и о синих мундирах размещенного в городе гарнизона.
   Мелани не без смущения согласилась стать во главе недавно  созданного
Субботнего музыкального кружка. Она объясняла оказанную  ей  честь  лишь
тем обстоятельством, что могла аккомпанировать на пианино кому угодно  -
даже девицам Маклюр, которые любили петь дуэтом, хотя им медведь на  ухо
наступил.
   На самом же деле объяснялось это тем, что Мелани сумела весьма дипло-
матично объединить Дам-арфисток, Мужской хоровой клуб  и  Общество  юных
леди-гитаристок и мандолинисток с Субботним музыкальным кружком, так что
теперь в Атланте появилась возможность слушать  хорошую  музыку.  Многие
считали, что Субботний кружок исполняет "Богему" куда  профессиональнее,
чем театры Нью-Йорка или Нового Орлеана. А когда Мелани сумела  привлечь
к делу еще и Дам-арфисток, миссис Мерриуэзер сказала миссис Мид и миссис
Уайтинг, что надо поставить Мелани во главе кружка.  Если  она  способна
ладить с арфистками, она поладит с кем угодно, заявила  миссис  Мерриуэ-
зер. Сама она играла на органе, аккомпанируя хору в методистской церкви,
и, будучи органисткой, не слишком высоко ценила арфу и арфисток.
   Мелани избрали также секретарем Ассоциации по  благоустройству  могил
наших доблестных воинов и Кружка по шитью для вдов и сирот Конфедерации.
Эта новая честь выпала на долю Мелани после чрезвычайно бурного совмест-
ного заседания обоих обществ, которое чуть не закончилось  потасовкой  и
разрывом многолетних уз дружбы. На заседании обсуждалось,  надо  или  не
надо выпалывать сорняки на могилах солдат Союза, находящихся рядом с мо-
гилами солдат Конфедерации. Вид неопрятных могильных холмов  янки  лишал
всякого смысла усилия дам из Ассоциации. И огонь, тлевший под туго затя-
нутыми корсажами, тотчас ярко вспыхнул, между двумя  организациями  про-
легла пропасть, и члены их в бешенстве уставились друг на друга.  Кружок
по шитью был за то, чтобы выпалывать сорняки, дамы из Ассоциации по бла-
гоустройству могил выступали решительно против.
   Миссис Мид, выражая точку зрения второй группы, заявила:
   - Выпалывать сорняки на могилах янки?! Да я задаром всех янки из  мо-
гил повытаскиваю и свезу на городскую свалку!
   Как только в зале прозвучали эти слова, обе  ассоциации  поднялись  с
мест, и каждая дама принялась излагать свое мнение, хотя никто никого не
слушал. Собрание происходило в гостиной  миссис  Мерриуэзер,  и  дедушка
Мерриуэзер, изгнанный на кухню, рассказывал потом, что шум стоял  такой,
будто заново началась Франклинская битва. И, добавил он,  там,  сдается,
было куда опаснее, чем во время битвы.
   Но вот Мелани каким-то чудом удалось протиснуться в гущу возбужденных
женщин и уж совсем каким-то чудом сделать так, что ее нежный голосок был
услышан, несмотря на царивший вокруг шум. От испуга - нужно ведь  немало
мужества, чтобы обратиться к столь разгневанному собранию,  -  сердце  у
нее билось где-то в горле, а голос дрожал, и все же  она  несколько  раз
повторила: "Дамы! Да успокойтесь же!" - пока все не умолкли.
   - Я хочу сказать... понимаете, я  много  думала,  что...  что  мы  не
только должны выпалывать сорняки, но должны и сажать цветы... Мне... мне
все равно, что вы подумаете, но когда я несу цветы на могилу моего доро-
гого Чарли, я всегда кладу несколько цветков на могилу безвестного янки,
который лежит рядом. Она... эта могила такая заброшенная!
   Возбуждение, владевшее умами, тотчас вылилось в поток слов, но на сей
раз оба общества объединились и выступили уже единым фронтом.
   "На могилу янки?! Ах, Медли, да как вы можете!" - "Они же убили  Чар-
ли!" - "И они чуть не убили вас!" - "Да ведь янки могли бы убить  и  Бо,
когда он родился!" - "Они же хотели сжечь вашу Тару!"
   Мелани крепко ухватилась за спинку стула, поистине раздавленная пори-
цанием, с каким она столкнулась впервые.
   - Ох, дамы! - умоляюще воскликнула она. - Прошу вас, дайте мне  дого-
ворить! Я знаю, я не имею права говорить, потому что никто из моих близ-
ких не пал на войне, кроме Чарли, и к тому же я, слава богу,  знаю,  где
он лежит. А среди нас сегодня столь многие не знают, где  похоронены  их
сыновья, мужья и братья, так что...
   Она задохнулась; в комнате стояла мертвая тишина.
   Глаза миссис Мид потемнели и перестали метать молнии.  Она  проделала
немалый путь в Геттисберг после битвы, чтобы привезти тело Дарси  домой,
но никто ей не мог сказать, где он похоронен. Должно быть, где-то в нас-
пех вырытой канаве на вражеской земле. И у миссис Аллен задрожали  губы.
Ее муж и брат участвовали в злополучном рейде Моргана  в  Огайо,  и  она
слышала лишь, что оба пали на берегах реки, когда кавалерия  янки  рину-
лась в атаку. Где их могилы - она не знала.  Сын  миссис  Эллиссон  умер
где-то на Севере, в лагере, и она, женщина бедная - беднее некуда, -  не
в состоянии была привезти его прах в родные края.  Были  и  другие,  кто
прочел в списках: "пропал без вести - по всей вероятности, убит", и  это
было последнее, что они слышали о людях, которых проводили на войну.
   И сейчас эти женщины смотрели на Мелани, и в глазах  их  был  вопрос:
"Зачем ты снова бередишь наши раны? Они никогда не заживут: ведь  мы  не
знаем, где лежат наши близкие".
   Голос Мелани зазвучал отчетливее в наступившей тишине.
   - Их могилы находятся где-то там, у янки, так же как могилы янки  на-
ходятся здесь, у нас, и до чего же было бы нам больно, если бы мы  узна-
ли, что какая-то женщина-янки сказала: надо, мол, их вырыть и...
   Миссис Мид издала какой-то странный звук.
   - Зато до чего нам было бы приятно узнать, что какая-то добрая женщи-
на-янки... Ведь должны же быть среди янки добрые женщины!.. Мне  безраз-
лично, что говорят люди, но не могут же все янки быть плохими! И нам бы-
ло бы приятно узнать, что они выпалывают сорняки и на могилах наших муж-
чин и приносят цветы, хотя это могилы их врагов. Если бы Чарли  умер  на
Севере, мне было бы легче, знай я, что кто-то... И мне безразлично,  что
вы, дамы, будете обо мне думать, - тут голос ее снова прервался, - но  я
выхожу из обоих клубов и я... я буду выпалывать сорняки на могилах янки,
какие только мне попадутся, и буду сажать цветы, и...  пусть  кто-нибудь
посмеет меня остановить!
   Бросив этот вызов, Мелани разрыдалась и, пошатываясь,  направилась  к
двери.
   Час спустя дедушка Мерриуэзер в  безопасном  уединении  салуна  "Наша
славная девчонка" сообщил дяде Генри Гамильтону, что после этих слов все
разрыдались, кинулись целовать Мелани и собрание завершилось праздничным
застольем, а Мелани была избрана секретарем обеих организаций.
   - И они теперь будут выпалывать сорняки. А Долли, черт бы ее  побрал,
заявила, что даже я, видите ли, буду только рад им  помочь,  потому  как
мне больше нечего делать. Я, конечно, ничего против янки не имею и,  ду-
маю, мисс Мелли права, а остальные леди вели себя как дикие кошки и были
не правы. Но чтобы я полол сорняки - в мои-то годы да  при  моем  люмба-
го!..
   Мелани вошла в совет дам-патронесс детского приюта и  помогала  соби-
рать книги для только что созданной Ассоциации юношеских библиотек. Даже
Трагики, дававшие раз в месяц любительские спектакли, жаждали заполучить
ее к себе. Мелани была слишком застенчива, чтобы выступать  на  подмост-
ках, освещенных керосиновыми лампами,  но  она  могла  шить  костюмы  из
единственно доступной материи-мешковины. Это она, проголосовав в  Кружке
шекспировских чтений за то, чтобы произведения барда перемежались чтени-
ем творений Диккенса и Бульвер-Литтона, помогла одержать победу над  не-
ким молодым и, как втайне опасалась Мелани, весьма разнузданным холостя-
ком, который предлагал читать поэмы лорда Байрона.
   В конце лета по вечерам в ее маленьком, плохо освещенном доме  всегда
полно было гостей. Стульев, как правило, не хватало, и дамы часто сидели
на ступеньках крыльца, а мужчины возле них - на перилах, на  ящиках  или
даже просто на лужайке. Порой, глядя, как гости сидят на траве и попива-
ют чай - единственный напиток, который Уилксы в состоянии  были  предло-
жить, - Скарлетт поражалась, как это Мелани не стыдится выставлять напо-
каз свою бедность. Сама Скарлетт и помыслить не могла о том, чтобы  при-
нимать гостей - особенно таких именитых, какие бывали у Мелани,  -  пока
дом тети Питти не будет обставлен как до войны и она не сможет  подавать
своим гостям хорошее вино, и джулепы, и запеченную ветчину,  и  холодную
оленину.
   А у Мелани часто бывал  герой  Джорджии  генерал  Джон  Б.  Гордон  с
семьей. Отец Райан, поэт-священник Конфедерации, неизменно заглядывал  к
ней, когда наведывался в Атланту. Он очаровывал собравшихся остроумием и
без особых уговоров соглашался прочесть свою "Шпагу Ли" или  свое  бесс-
мертное "Поверженное знамя", всякий раз вызывавшее слезы  у  дам.  Бывал
здесь во время своих наездов в город и Алекс Стефенс, бывший вице-прези-
дент Конфедерации, и как только становилось известно, что он  у  Мелани,
дом тотчас наполнялся гостями, и люди часами сидели, зачарованные  хруп-
ким инвалидом со звонким голосом. Обычно с десяток детей  сонно  клевали
носом на коленях у родителей, хотя им давно пора было лежать в  постели.
Каждой семье хотелось, чтобы много лет спустя их  отпрыск  мог  сказать,
что его целовал великий вице-президент или что с ним здоровался за  руку
один из тех, кто возглавлял борьбу за Правое Дело. Все более  или  менее
важные особы, приезжавшие в город, находили путь в дом Уилксов  и  часто
даже проводили там ночь. Небольшой дом под плоской  крышей  нередко  был
переполнен, Индии приходилось спать на  соломенном  тюфяке  в  крошечной
комнатушке, где помещалась детская Бо, а Дилси мчаться через задний двор
к кухарке тети Питти за яйцами к завтраку, но Мелани принимала всех  так
любезно, точно в ее распоряжении был замок.
   Нет, Мелани и в голову не приходило, что все  эти  люди  стекаются  к
ней, словно потерпевшие поражение солдаты к изорванному любимому  знаме-
ни. И потому она немало удивилась и смутилась, когда  доктор  Мид  после
одного приятно проведенного в ее доме вечера, за который он отблагодарил
хозяйку, прочитав монолог Макбета, поцеловал ей руку и голосом, каким он
некогда говорил о Нашем Доблестном Деле, произнес:
   - Дорогая мисс Мелли, для меня всегда большая  честь  и  удовольствие
бывать в вашем доме, ибо вы - и подобные вам дамы - это наша душа,  все,
что у нас осталось. У нас, мужчин, отняли лучшие годы нашей жизни,  а  у
юных женщин - беззаботный смех. Наше здоровье подорвано, традиции выкор-
чеваны, и весь наш уклад перевернут. Процветанию нашему пришел конец, мы
отброшены на пятьдесят лет назад, а на плечи  наших  мальчиков,  которым
сейчас бы еще учиться в школе, и наших стариков, которым сейчас бы  дре-
мать на солнышке, взвалено непосильное бремя. Но мы  возродимся,  потому
что среди нас есть люди такой души, как вы. И пока среди нас есть  такие
люди, все остальное янки могут забрать!
   До того, как Скарлетт разнесло и большая черная шаль  тети  Питти  не
могла уже скрыть ее деликатного положения, они с Фрэнком частенько  про-
тискивались сквозь заднюю изгородь и присоединялись к тем,  кто  летними
вечерами собирался на крыльце у Мелани.  Скарлетт  всегда  садилась  по-
дальше от света, прячась в спасительную тень, где она,  не  привлекая  к
себе любопытных взоров, могла сколько душе угодно смотреть на лицо Эшли.
   Только Эшли и притягивал ее сюда, так как все эти разговоры  нагоняли
на нее скуку и тоску. Они неизменно развивались по одной и той же схеме:
сначала - о тяжелых временах; потом - о политическом положении в стране,
а потом уж, конечно, о войне. Дамы сокрушались по поводу высоких  цен  и
спрашивали у мужчин, неужели добрые времена никогда не вернутся. А  все-
ведущие джентльмены неизменно отвечали: разумеется, вернутся. Всему свой
черед. Тяжелые времена - не навеки. Дамы знали, что джентльмены лгут,  а
джентльмены знали, что дамы знают, что они лгут. И тем не менее они  ве-
село лгали, а дамы делали вид, будто верят им. Все ведь знали, что тяже-
лые времена продлятся еще долго.
   Как только тема тяжелых времен бывала исчерпана, дамы заводили разго-
вор об этих наглецах неграх, и об этих возмутительных "саквояжниках",  и
о том, до чего же это унизительно - видеть на каждом  углу  солдат-янки.
Как считают джентльмены, янки когда-нибудь закончат Реконструкцию Джорд-
жии? Джентльмены заверяли дам, что Реконструкции очень скоро придет  ко-
нец - ну, вот как только демократам снова дадут право голоса. У дам хва-
тало ума не уточнять, когда это будет. И как только разговор о  политике
заканчивался, джентльмены заводили беседу о войне.
   Стоило двум бывшим конфедератам где-либо встретиться  -  и  речь  шла
только об одном, а если собиралось человек десять или больше,  то  можно
было не сомневаться, что весь ход войны будет прослежен заново. При этом
в беседе только и слышалось: "Вот если бы!.."
   "Вот если бы Англия признала нас..." - "Вот если бы Джеф Дэвис рекви-
зировал весь хлопок и успел перебросить его в Англию, пока не  установи-
лась блокада..." - "Вот если бы Лонгстрит выполнил приказ под Геттисбер-
гом..." - "Вот если бы Джеф Стюарт не отправился в рейд,  когда  он  был
так нужен Маршу Бобу..." - "Вот если бы  мы  не  потеряли  Несокрушимого
Джексона..." - "Вот если бы не пал Виксберг..." - "Вот если б мы  сумели
продержаться еще год..." И всегда, во всех случаях: - "Вот если б вместо
Джонстона не назначили Худа..." Или: "Вот если б они в Далтоне поставили
во главе Худа, а не Джонстона..."
   Если бы! Если бы! В мягких певучих голосах появлялось былое возбужде-
ние; они говорили и говорили в мирной полутьме - пехотинцы, кавалеристы,
канониры, - воскрешая дни, когда жизнь подняла их на самый гребень  вол-
ны, вспоминая теперь, на закате одинокой зимы, лихорадочный  жар  своего
лета.
   "Они ни о чем больше не говорят, - думала Скарлетт. - Ни о чем, кроме
войны. Все эта война. И они не будут ни о  чем  говорить,  кроме  войны.
Нет, до самой смерти не будут".
   Она посмотрела вокруг себя и увидела мальчиков, примостившихся на ко-
ленях у отцов, глазенки у них  сверкали,  они  учащенно  дышали,  слушая
рассказы о ночных вылазках и отчаянных кавалерийских рейдах, о том,  как
водружали флаг на вражеских брустверах. Им слышался бой барабанов, и пе-
ние волынок, и клич повстанцев, они видели босых  солдат  с  израненными
ногами, шагавших под дождем, волоча изодранные в клочья знамена.
   "И эти дети тоже ни о чем другом не будут говорить. Они будут считать
величайшей доблестью - сразиться с янки, а потом вернуться домой слепыми
или калеками, а то и не вернуться совсем. Как все люди любят  вспоминать
войну, болтать о ней. А я не люблю. Не люблю даже думать о ней. Я  бы  с
большой радостью все забыла, если б могла... ах, если б только могла!"
   Она слушала - и по телу ее бежали мурашки - рассказы Мелани про Тару,
и в этих рассказах она, Скарлетт, выглядела настоящей героиней: как  она
вышла к солдатам и спасла саблю Чарльза, как тушила пожар.  Воспоминания
эти не вызывали у Скарлетт ни удовольствия, ни гордости. Она  вообще  не
желала об этом думать.
   "Ну почему они не могут забыть?! Почему не могут смотреть  вперед,  а
не назад? Дураки мы, что вообще ввязались в эту войну. И чем  скорее  мы
забудем о ней, тем нам же лучше будет".
   Но никто не хотел забывать, никто, за исключением, казалось,  ее  са-
мой, и потому Скарлетт была только рада, когда смогла,  наконец,  вполне
искренне сказать Мелани, что ей неловко стало появляться на людях - даже
когда царит полумрак. Это объяснение было вполне понятно Мелани, которая
отличалась крайней чувствительностью во всем, что касалось деторождения.
Мелани очень хотелось завести еще одного ребенка, но  и  доктор  Мид,  и
доктор Фонтейн сказали, что второй ребенок будет стоить ей жизни. Поэто-
му нехотя смирившись со своей участью, она  и  проводила  большую  часть
времени со Скарлетт, радуясь хотя бы чужой  беременности.  Скарлетт  же,
которая не слишком жаждала нового ребенка, да еще в  такое  неподходящее
время, отношение Мелани казалось верхом сентиментальной глупости.  Радо-
вало ее лишь то, что вердикт врачей не допускал близости  между  Эшли  и
его женой.
   Теперь Скарлетт часто виделась с Эшли, но никогда -  наедине.  Каждый
вечер по пути с лесопилки домой он заходил рассказать о  проделанной  за
день работе, но при этом всегда присутствовали Фрэнк и Питти или  -  что
еще хуже - Мелани с Индией. Скарлетт могла лишь задать ему один-два  де-
ловых вопроса, высказать несколько пожеланий, а потом обычно говорила:
   - Очень мило, что вы зашли. Спокойной ночи.
   Вот если бы она не ждала ребенка! У нее была бы богом данная  возмож-
ность каждое утро ездить с ним на лесопилку через уединенные леса, вдали
от любопытных глаз, и им казалось бы, что они снова в своих родных  кра-
ях, где так неспешно текли до войны их дни.
   Нет, она и пытаться не стала бы вытянуть из него  хоть  слово  любви!
Она бы о любви и не вспоминала. Ведь она дала себе клятву! Но  быть  мо-
жет, очутись они снова вдвоем, он сбросил бы эту маску  холодной  любез-
ности, которую носил с момента переезда в Атланту. Быть может, он  снова
стал бы прежним - тем Эшли, которого она знала до встречи  в  Двенадцати
Дубах, до того, как они произнесли слово "люблю". Если уж они  не  могут
любить друг друга, то по крайней мере могли бы остаться друзьями  и  она
могла бы отогревать свое застывшее одинокое сердце у огонька его дружбы.
   "Хоть бы поскорее родить и покончить с этим, -  в  нетерпении  думала
она, - я могла бы ездить с ним каждый день, и мы  бы  говорили,  говори-
ли..."
   Эта беспомощность, невозможность выбраться из заточения бесили  Скар-
летт не только потому, что она хотела быть с Эшли.  Лесопилки  требовали
ее присутствия. Они перестали приносить доход с тех пор, как она  отошла
от дел, предоставив все Хью и Эшли.
   Хью, хоть и очень старался, ничего в делах не понимал. Он был  плохой
торговец и совсем уж никудышный управляющий. Кто угодно мог убедить  его
сбавить цену. Достаточно было какому-нибудь ловкачу-подрядчику  сказать,
что лес - невысокого качества  и  не  стоит  таких  денег,  Хью,  будучи
джентльменом, тотчас извинялся и снижал цену. Когда Скарлетт услышала  о
том, сколько он получил за доски для настила тысячи футов пола, она раз-
рыдалась от злости. Ведь доски-то были самого высокого  качества,  а  он
отдал их почти задаром! Да и со своими рабочими он тоже  не  справлялся.
Негры требовали поденной оплаты, а получив деньги, частенько  напивались
и на другое утро не выходили на работу. В таких случаях Хью  приходилось
искать других рабочих, а лесопилка простаивала. Из-за этого Хью по  нес-
кольку дней не приезжал в город продавать лес.
   Видя, как прибыль утекает из рук Хью, Скарлетт  так  и  кипела  -  от
собственного бессилия и от его глупости. Как только у нее родится  ребе-
нок и она снова сможет взяться за работу, она выгонит Хью и  наймет  ко-
го-нибудь другого. Кто угодно будет лучше него. И негров она тоже  нани-
мать больше не станет. Как можно наладить дело, когда эти вольные  негры
прыгают с места на место?!
   - Фрэнк, - сказала она однажды после бурного объяснения с Хью по  по-
воду того, что не хватает рабочих рук, - я почти решила, что буду  нани-
мать на лесопилки каторжников. Я как-то говорила с Джонни  Гэллегером  -
он десятник у Томми Уэлберна - о том, как трудно нам заставить этих чер-
номазых работать, и он спросил, почему я не беру  каторжников.  Мне  это
показалось неплохой мыслью. Он сказал, что можно подрядить их  на  сущую
ерунду и кормить по дешевке. И еще сказал, что можно заставлять их рабо-
тать сколько надо, и никакое Бюро вольных людей не налетит за это на ме-
ня как рой ос и не будет совать мне под нос всякие там законы  и  вмеши-
ваться в то, что их не касается. Словом, как только Джонни Гэллегер  от-
работает у Томми свой контракт, я попробую нанять его вместо Хью на  ле-
сопилку. Человек, который способен заставить работать этих диких ирланд-
цев, уж, конечно, сумеет выжать все что надо из каторжников.
   Из каторжников! Фрэнк положительно лишился дара речи.  Подряжать  ка-
торжников - хуже ничего нельзя придумать, это же хуже,  чем  дикая  идея
Скарлетт открыть салун.
   Во всяком случае, так оно выглядело в глазах Фрэнка и  тех  консерва-
тивных кругов, в которых он вращался. Новая система подряжать на  работу
каторжников возникла вследствие того, что штат очень обеднел после  вой-
ны. Не будучи в состоянии содержать каторжников, штат отдавал  их  внаем
тем, кому требовались большие команды рабочих для строительства железных
дорог, добычи скипидара и обработки древесины. И хотя Фрэнк и его тихие,
богобоязненные друзья понимали необходимость этой системы, они все равно
порицали ее. Многие из них отнюдь не были сторонниками рабства, но  счи-
тали, что это нововведение куда хуже.
   А Скарлетт хочет подряжать каторжников! Фрэнк знал, что, если она это
сделает, он больше не сможет смотреть людям в глаза. Это было куда хуже,
чем владеть и самой управлять лесопилками, - вообще хуже всего, что  она
до сих пор придумывала. Возражая ей, он  мысленно  всегда  задавал  себе
вопрос: "Что скажут люди?" Но сейчас - сейчас речь шла о  более  важном,
чем боязнь осуждения со стороны общества. Ведь это же все равно как  по-
купать чужое тело, все равно как покупать проституток  -  грех,  который
ляжет на его душу, если он позволит Скарлетт совершить такое.
   Убежденный в порочности этой затеи, Фрэнк набрался мужества и в столь
сильных выражениях запретил Скарлетт подряжать каторжников, что  она  от
неожиданности примолкла. А затем, чтобы утихомирить его, покорно замети-
ла, что это были лишь размышления вслух. Просто ей так досаждают  Хью  и
эти вольные негры, что она вспылила. Сама же продолжала об этом думать и
даже мечтать. Каторжники могли бы решить одну из самых тяжелых  для  нее
проблем, но если Фрэнк так к этому относится...
   Она вздохнула. Если бы хоть одна из лесопилок приносила доход, она бы
еще как-то выдержала. Но у Эшли дела шли ненамного лучше, чем у Хью.
   Сначала Скарлетт была поражена и огорчена тем, что Эшли не сумел сра-
зу так взяться за дело, чтобы лесопилка приносила в два раза больше  до-
хода, чем у нее в руках. Ведь он такой умный, и он прочел столько книг -
почему же он не может преуспеть и заработать кучу денег. А дела  у  него
шли не успешнее, чем у Хью. Он был столь же неопытен, совершал такие  же
ошибки, - так же не умел по-деловому смотреть на вещи и был так  же  со-
вестлив, как и Хью.
   Любовь Скарлетт быстро нашла для Эшли  оправдания,  и  она  оценивала
двух своих управляющих по-разному. Хью просто безнадежно глуп, тогда как
Эшли-всего лишь новичок в деле. И однако же непрошеная мысль подсказыва-
ла, что Эшли не может быстро сделать в уме подсчет  и  назначить  нужную
цену, а она - может. Она порой даже сомневалась,  научится  ли  он  ког-
да-либо отличать доски от бревен. К тому же, будучи джентльменом и чело-
веком порядочным, он верил любому мошеннику и уже не раз потерял бы  не-
мало денег, не вмешайся вовремя она. Если же ему кто-нибудь нравился,  -
а ему, видимо, нравились многие! - он продавал лес  в  кредит,  даже  не
считая нужным проверить, есть ли у покупателя деньги  в  банке  или  ка-
кая-либо собственность. В этом отношении он был ничуть не лучше Фрэнка.
   Но конечно же, он всему научится! И пока он учился,  она  с  поистине
материнской снисходительностью и долготерпением относилась к  его  ошиб-
кам. Каждый вечер, когда он появлялся у нее в доме, усталый и  обескура-
женный, она, не жалея времени и сил, тактично давала ему полезные  сове-
ты. Но несмотря на ее поощрение и поддержку, глаза у него оставались ка-
кими-то странно безжизненными. Она не понимала, что с ним, и это  пугало
ее. Он стал другим, совсем другим - не таким, каким был раньше. Если  бы
они остались наедине, быть может, ей удалось бы выяснить причину.
   От всего этого она не спала ночами. Она тревожилась за  Эшли,  потому
что понимала: не чувствует он себя счастливым, как понимала  и  то,  что
если человек несчастлив, не овладеть ему новым делом и не стать  хорошим
лесоторговцем. Это была пытка - знать, что обе ее лесопилки находятся  в
руках таких неделовых людей, как Хью и Эшли; у  Скарлетт  просто  сердце
разрывалось, когда она видела, как конкуренты отбирают у нее лучших  за-
казчиков, хотя она так тщательно  все  наперед  рассчитала  и  приложила
столько труда и стараний, чтобы все шло как надо и тогда, когда  она  не
сможет работать. Ах, если бы только она могла снова вернуться  к  делам!
Она бы взялась за Эшли, и он у нее безусловно всему бы научился. На дру-
гую лесопилку она поставила бы Джонни Гэллегера, а сама занялась бы про-
дажей леса, и тогда все было бы отлично. Что же до Хью, то он мог  бы  у
нее остаться, если бы согласился развозить лес  заказчикам.  Ни  на  что
другое он не годен.
   Да, конечно, Гэллегер, при всей своей сметке, человек, видно,  бессо-
вестный, но... где взять другого? Почему все смекалистые и тем не  менее
честные люди так упорно не хотят на нее работать? Если бы кто-нибудь  из
них работал у нее сейчас вместо Хью, она могла бы и не  беспокоиться,  а
так...
   Томми Уэлберн хоть и горбун, а подрядов  у  него  в  городе  куча,  и
деньги он, судя по слухам, лопатой  гребет.  Миссис  Мерриуэзер  и  Рене
процветают и даже открыли булочную в городе. Рене повел дело с  подлинно
французским размахом, а дедушка  Мерриуэзер,  обрадовавшись  возможности
вырваться из своего угла у печки, стал развозить пироги в фургоне  Рене.
Сыновья Симмонсов так развернули дело, что у их обжиговой печи  трудятся
по три рабочих смены в день. А Келлс  Уайтинг  изрядно  зарабатывает  на
выпрямителе волос: внушает неграм, что республиканцы в жизни не позволят
голосовать тем, у кого курчавые волосы.
   И так обстояли дела у всех  толковых  молодых  людей,  которых  знала
Скарлетт, - врачей, юристов, лавочников.  Апатия,  охватившая  их  после
войны, прошла - каждый сколачивал себе состояние и  был  слишком  занят,
чтобы помогать еще и ей. Не были заняты лишь люди вроде Хью или Эшли.
   До чего же скверно, когда у тебя на руках дело, а ты как на грех  еще
беременна!
   "Никогда больше не стану рожать, - твердо решила Скарлетт. - Не  буду
я как те женщины, у которых что ни год, то ребенок.  Господи,  ведь  это
значило бы на шесть месяцев в году бросать лесопилки! А я  сейчас  вижу,
что не могу бросить их даже на один день. Вот возьму  и  заявлю  Фрэнку,
что не желаю я больше иметь детей".
   Фрэнку, правда, хотелось иметь большую семью, но  ничего,  как-нибудь
она с ним сладит. Она твердо решила. Это ее последний ребенок. Лесопилки
куда важнее.

   ГЛАВА XLII

   У Скарлетт родилась девочка, крошечное лысое существо, уродливое, как
безволосая обезьянка, и до нелепости похожее на Фрэнка. Никто, кроме ос-
лепленного любовью отца, не мог найти в ней ничего прелестного - правда,
сердобольные соседи утверждали, что все  уродливые  дети  становятся  со
временем прехорошенькими. Нарекли девочку Элла-Лорина: Элла - по бабушке
Эллин, а Лорина потому, что это было самое модное имя для  девочек,  так
же как Роберт Ли и Несокрушимый Джексон для мальчиков, а Авраам Линкольн
и Имэнсипейшн - для негритянских детей.
   Родилась она в середине той недели, когда Атланта жила в лихорадочном
волнении и в воздухе чувствовалось приближение беды.  Арестовали  негра,
похвалявшегося, что он изнасиловал  белую  женщину.  Но  прежде  чем  он
предстал перед судом, на тюрьму налетел ку-клукс-клан и вздернул  негра.
Ку-клукс-клан решил избавить пока еще никому не известную жертву изнаси-
лования от необходимости выступать в суде. Отец и брат пострадавшей  го-
товы были застрелить ее, лишь бы она не  появлялась  перед  судом  и  не
признавалась в своем позоре. Поэтому линчевание негра казалось  обитате-
лям города единственным разумным выходом из положения - единственно воз-
можным, в сущности, выходом. Однако это привело военные власти в ярость.
Почему, собственно, женщина не может выступить в суде  и  публично  дать
показания?
   Начались поголовные аресты: солдаты клялись, что сотрут ку-клукс-клан
с лица земли, даже если им придется засадить в тюрьму всех белых  обита-
телей Атланты. Негры, перепуганные, мрачные, поговаривали о том,  что  в
отместку начнут жечь дома. По городу поползли слухи: если-де янки найдут
виновных, они всех перевешают, а кроме  того,  негры  готовят  восстание
против белых. Горожане сидели по домам,  заперев  двери  и  закрыв  окна
ставнями, мужчины забросили все дела, чтобы не оставлять жен и детей без
защиты.
   Скарлетт, измученная родами, лежала в постели и молча благодарила бо-
га  за  то,  что  Эшли  слишком  благоразумен,  чтобы   принадлежать   к
ку-клукс-клану, а Фрэнк слишком стар и робок. Ведь это было бы ужасно  -
знать, что янки в любую минуту могут нагрянуть и арестовать их! Ну поче-
му эти безмозглые молодые идиоты из ку-клукс-клана не могут сидеть  спо-
койно - и так уж все плохо, зачем же еще больше бесить янки?! Да и  дев-
чонку-то эту, наверное, никто не насиловал. Скорее всего она просто  ис-
пугалась по глупости, а теперь из-за нее столько народу  может  лишиться
жизни.
   В такой напряженной атмосфере, когда ты словно видишь, как огонь мед-
ленно подбирается по шнуру к пороховой бочке, и ждешь, что  она  вот-вот
взорвется, Скарлетт быстро встала на ноги. Хорошее здоровье, помогшее ей
перенести тяжелые дни в Таре, выручило ее и  сейчас:  через  две  недели
после рождения Эллы-Лорины она уже могла сидеть в постели и  злилась  на
свою бездеятельность. А через три недели встала и  объявила,  что  хочет
ехать на лесопилки. Работа на обеих была приостановлена,  потому  что  и
Хью и Эшли боялись оставлять свои семьи на целый день.
   И тут грянул гром.
   Фрэнк, чрезвычайно гордый своим отцовством,  настолько  осмелел,  что
запретил Скарлетт покидать дом, когда вокруг так неспокойно.  Она  бы  и
внимания не обратила на его запреты и все равно отправилась бы по  своим
делам, если бы он не поставил лошадь и двуколку в платную конюшню  и  не
велел никому, кроме него, их давать. К тому же пока Скарлетт была нездо-
рова, он и Мамушка тщательно обыскали  весь  дом,  нашли  спрятанные  ею
деньги, и Фрэнк положил их в банк на свое имя, так что  теперь  Скарлетт
не могла нанять даже бричку.
   Скарлетт устроила страшный скандал, понося на все лады Фрэнка  и  Ма-
мушку, потом принялась их упрашивать и, наконец,  все  утро  проплакала,
словно ребенок, раздосадованный тем, что ему чего-то не разрешают. Одна-
ко в ответ она слышала лишь: "Не надо так, лапочка! Вы же, деточка, нез-
доровы". И еще: "Мисс Скарлетт, если не перестанете так убиваться, у вас
молоко свернется и у крошки заболит животик, это уж: как пить дать".
   Скарлетт в ярости ринулась через задний двор к Мелани  и  там  излила
душу, крича на весь свет, что пойдет пешком на лесопилки, и пусть все  в
Атланте узнают, какой негодяй у нее муж, и вообще она не позволит, чтобы
с ней обращались, как с капризной глупой девчонкой. Она возьмет с  собой
пистолет и пристрелит всякого, кто посмеет ей угрожать. Она уже пристре-
лила одного и не без радости - да, да, именно не без радости -  пристре-
лит другого. Да она...
   Мелани, боявшаяся выйти даже на собственное крыльцо, была  совершенно
потрясена, слушая такие речи.
   - Ах, разве можно так собой рисковать! Я просто умру,  если  с  тобой
что-нибудь случится! Прошу тебя!
   - А я пойду! Пойду! Пойду!..
   Мелани посмотрела на Скарлетт и поняла, что это не истерика  женщины,
еще не пришедшей в себя после рождения  ребенка.  Она  увидела  на  лице
Скарлетт ту же упрямую, необоримую решимость, какая часто появлялась  на
лице Джералда О'Хара, когда он что-то твердо решил. Она обхватила  Скар-
летт руками за талию и крепко прижала к себе.
   - Это я виновата, что не такая храбрая, как ты, и  держу  Эшли  дома,
тогда как он должен быть на лесопилке. О господи! До чего же  я  никчем-
ная! Дорогая моя, я скажу Эшли, что нисколечко не боюсь, я приду к  тебе
и побуду с тобой и с тетей Питти, а он пусть едет на работу и...
   Даже самой себе Скарлетт не призналась бы, что не считает  Эшли  спо-
собным со всем управиться, и потому воскликнула:
   - Я этого не допущу! Какой от Эшли прок, если он будет все время тре-
вожиться за вас? Просто все такие противные! Даже дядюшка Питер  отказы-
вается ехать со мной! Но мне плевать! Я отправлюсь одна. Весь путь прой-
ду пешком и где-нибудь да наберу команду черномазых...
   - Ах, нет! Ты не должна этого делать! С тобой может  случиться  беда.
Говорят, что в бараках на Декейтерской дороге  полно  плохих  негров,  а
ведь тебе придется мимо них идти. Дай-ка подумать... Дорогая  моя,  обе-
щай, что ничего сегодня не предпримешь, а я пока  подумаю.  Обещай,  что
пойдешь сейчас домой и ляжешь. Ты даже осунулась. Обещай же.
   Поскольку Скарлетт действительно выдохлась после приступа злости, она
сквозь зубы дала Мелани обещание и отправилась домой, а дома высокомерно
отклонила все попытки восстановить мир.
   К вечеру странная личность, прихрамывая, прошла  сквозь  живую  изго-
родь, окружавшую дом Мелани, и заковыляла по двору тети  Питти.  Человек
этот был явно из "оборвышей" - как выражались Мамушка и Дилси, - которых
мисс Мелли подбирает на улице и пускает к себе в подвал.
   А в подвале у Мелани было три комнаты, где раньше размещались слуги и
хранилось вино. Теперь Дилси занимала одну из этих комнат, а в двух дру-
гих вечно обретались какие-то несчастные, жалкие временные жильцы.  Ник-
то, кроме Мелани, не знал, откуда они пришли и  куда  направляются,  как
никто не знал и того, где она их подбирает.  Возможно,  негритянки  были
правы и она действительно подбирала их на улице. Так или иначе,  но  по-
добно тому, как все видные или сравнительно видные люди стекались  в  ее
маленькую гостиную, люди обездоленные находили путь в ее подвал, где  их
кормили, давали ночлег и отправляли в путь со свертком еды. Обычно  оби-
тателями этих комнаток были бывшие солдаты-конфедераты, никчемные,  нег-
рамотные, бездомные, бессемейные, скитавшиеся по стране в надежде  найти
работу.
   Нередко проводили здесь ночь  и  почерневшие,  исхудалые  деревенские
женщины с целым выводком светловолосых тихих ребятишек, - женщины, овдо-
вевшие во время войны, лишившиеся своих ферм, бродившие по стране в  по-
исках потерянных, разбросанных по миру родственников. Иной  раз  соседей
возмущало присутствие чужеземцев, едва говоривших по-английски, а  то  и
вовсе не говоривших, - чужеземцев, которых  привлекли  на  Юг  цветистые
рассказы о том, что здесь легко можно нажить состояние. А как-то  раз  у
Мелани ночевал даже республиканец. Во всяком случае. Мамушка утверждала,
что это республиканец, она-де чует республиканца на  расстоянии,  совсем
как лошадь - змею, но никто ей не поверил, поскольку есть же предел даже
состраданию Мелани. Во всяком случае, все надеялись, что это так.
   "Да, - подумала Скарлетт, сидевшая на боковой веранде в лучах бледно-
го ноябрьского солнца с младенцем на руках, - этот  хромоногий,  конечно
же, из тех несчастненьких, которых пригревает Мелани. И ведь не прикиды-
вается - в самом деле хромой!"
   Человек, шедший через задний двор, припадал, как Уилл Бентин, на  де-
ревянную ногу. Это был высокий худой старик с розовой грязной лысиной  и
тронутой сединою бородой, такой длинной, что он мог бы  засунуть  ее  за
пояс. Судя по его жесткому, изборожденному морщинами лицу, ему перевали-
ло за шестьдесят, но это никак не сказалось на его фигуре. Он был долго-
вязый, нескладный, но, несмотря не деревянную ногу, передвигался быстро,
как змея.
   Поднявшись по ступенькам веранды, он направился к  Скарлетт,  но  еще
прежде, чем он открыл рот и Скарлетт услышала  его  гнусавый  выговор  и
картавое "р", необычное для обитателя равнин, она уже поняла, что  он  -
из горных краев. Несмотря на грязную, рваную одежду, в нем была,  как  у
большинства горцев, этакая молчаливая непреклонная гордость, исключающая
вольности и не терпящая глупостей. Борода у него была в подтеках  табач-
ной жвачки, и большой комок табака, засунутый за щеку, перекашивал лицо.
Нос был тонкий, крючковатый, брови густые и  кустистые,  волосы  торчали
даже из ушей, отчего уши выглядели пушистыми, как у рыси. Одна  глазница
была пустая, а от нее через щеку шел шрам,  наискось  пересекая  бороду.
Другой глаз был маленький, светлый, холодный - он безжалостно, не  мигая
смотрел на мир. За поясом у пришельца был заткнут  большой  пистолет,  а
из-за голенища потрепанного сапога торчала рукоятка охотничьего ножа.
   Он ответил холодным взглядом на вопрошающий взгляд Скарлетт и, прежде
чем что-либо произнести, сплюнул через балюстраду.  В  его  единственном
глазу было презрение - не лично к ней, а ко всему ее полу.
   - Мисс Уилкс послала меня поработать на вас, - заявил он. Слова выле-
тали из его глотки, словно вода из ржавой трубы - с трудом, как если  бы
он не привык говорить. - Звать меня Арчи.
   - Извините, но никакой работы, мистер Арчи, у меня для вас нет.
   - Арчи - это мое имя.
   - Извините. А как же ваша фамилия?
   Он снова сплюнул.
   - А это уж мое дело, - сказал он. - Арчи - и все.
   - Мне, собственно, безразлично, как ваша фамилия! У меня для вас  ра-
боты нет.
   - А по-моему, есть. Мисс Уилкс очень расстроена,  что  вы,  как  дура
последняя, хотите разъезжать одна, так что она послала меня возить вас.
   - Вот как?! - воскликнула Скарлетт, возмущенная грубостью этого чело-
века и тем, что Мелани вмешивается в ее дела.
   Одноглазый смотрел на нее с тупой враждебностью.
   - Да уж. Нечего женщине мужиков своих волновать - они же о ней  забо-
тятся. Так что ежели вам надо куда поехать, повезу вас я. Ненавижу  ниг-
геров - да и янки тоже. - Он передвинул комок табака за другую  щеку  и,
не дожидаясь приглашения, сел на верхнюю ступеньку веранды. - Не  скажу,
чтобы я так уж любил раскатывать с бабами, да только мисс  Уилкс  -  она
такая добрая - дала мне переночевать у себя в подвале,  ну  и  попросила
повозить вас.
   - Да, но... - беспомощно пробормотала было Скарлетт и, умолкнув, пос-
мотрела на него. А через мгновение улыбнулась. Ей вовсе не нравился этот
престарелый головорез, но его присутствие могло кое-что упростить. С ним
она сможет поехать в город, наведаться на лесопилки, побывать у  покупа-
телей. За нее уже никто не будет тревожиться, а самый  вид  ее  будущего
спутника исключает сплетни.
   - По рукам, - сказала она. - Если, конечно, мой муж не  будет  возра-
жать.
   Потолковав наедине с Арчи, Фрэнк нехотя  согласился  и  дал  знать  в
платную конюшню, чтобы Арчи выдали лошадь и двуколку. Он был  огорчен  и
разочарован, видя, что материнство не изменило Скарлетт, как он  надеял-
ся, что раз уж: она решила вернуться на свои чертовы лесопилки, то  Арчи
им сам бог послал.
   Так на улицах Атланты появилась эта пара, вызвавшая поначалу всеобщее
удивление. Арчи и Скарлетт, конечно, не очень-то подходили друг к другу:
грязный, свирепого вида старик с деревянной ногой, торчавшей над  облуч-
ком, и хорошенькая, аккуратненькая молодая женщина с сосредоточенно нах-
муренным личиком. Их можно было видеть в любой час в любом месте Атланты
и в округе; они редко переговаривались и явно терпеть друг друга не мог-
ли, но тем не менее нуждались друг в друге: он нуждался в деньгах, она -
в его защите. Во всяком случае, говорили городские дамы, так оно  лучше,
чем открыто разъезжать по городу с этим Батлером. Они, правда,  недоуме-
вали, куда девался Ретт, ибо он вдруг покинул город три месяца назад,  и
никто, даже Скарлетт, не знал, где он.
   Арчи был человек молчаливый. Он никогда сам не заводил  разговора,  а
на все вопросы обычно отвечал лишь междометиями. Каждое утро он  вылезал
из подвала Мелани, садился на ступеньках крыльца тети Питти, жевал  свой
табак и сплевывал, пока не появлялась Скарлетт, а Питер не  выводил  ло-
шадь с двуколкой из конюшни. Дядюшка Питер боялся его разве что немногим
меньше черта или ку-клукс-клана, и даже Мамушка молча и боязливо обходи-
ла его стороной. Арчи ненавидел негров, те это знали и  боялись  его.  К
своему пистолету и ножу он добавил еще один  пистолет,  и  слава  о  нем
распространилась далеко среди черного населения города. Правда, ему  еще
ни разу не пришлось вытащить пистолет или хотя бы положить руку на пояс.
Одной молвы было уже достаточно. Ни один негр не осмеливался даже  расс-
меяться, если Арчи находился поблизости.
   Как-то раз Скарлетт из любопытства спросила его, почему он так  нена-
видит негров, и, к своему удивлению, получила ответ, хотя обычно  он  на
все вопросы отвечал только одно: "Это уж мое дело".
   - Все, кто живет в горах, ненавидят их, вот и я ненавижу. Мы  их  ни-
когда не любили, и у нас никогда не держали рабов. И это ведь из-за ниг-
геров война-то началась. Еще и потому я их ненавижу.
   - Но ты же воевал.
   - Это уж мужская обязанность. Я вот  и  янки  ненавижу  тоже  -  даже
больше, чем ниггеров. Почти так же, как болтливых баб.
   Подобная откровенная грубость вызывала у Скарлетт приступы тихого бе-
шенства, и ей до смерти хотелось избавиться от Арчи.  Но  как  без  него
обойтись? Разве сможет она тогда пользоваться такой свободой?  Арчи  был
грубый, грязный, временами от него дурно пахло, но свое дело  он  делал.
Он возил ее на лесопилки и с лесопилок, объезжал с ней заказчиков и, по-
ка она вела переговоры и давала указания, сидел, уставясь в  пустоту,  и
сплевывал жвачку. Если же она слезала с двуколки, он тоже слезал  и  шел
следом. И не отставал ни на шаг, пока она находилась среди этих  голово-
резов-рабочих, среди негров или солдат-янки.
   Вскоре Атланта привыкла видеть Скарлетт с ее телохранителем,  а  при-
выкнув, дамы стали завидовать тому, что она имеет  возможность  свободно
передвигаться. С тех пор как ку-клукс-клан линчевал того негра, дамы  по
сути дела сидели взаперти и если выезжали за покупками, то лишь  группа-
ми, не меньше пяти человек. Это выводило их из себя, так как от  природы
они были общительны, и потому, спрятав гордость в карман, они стали про-
сить Скарлетт, чтобы она, так сказать, одолжила  им  Арчи.  И  Скарлетт,
когда Арчи не был ей нужен, любезно  предоставляла  его  в  распоряжение
других дам.
   Вскоре Арчи стал неотъемлемой принадлежностью Атланты, и дамы оспари-
вали его друг у друга, когда он бывал свободен. Почти не проходило утра,
чтобы какой-нибудь ребенок или слуга-негр не появился во время  завтрака
с запиской, где говорилось: "Если Вам сегодня днем не нужен Арчи, разре-
шите мне им воспользоваться. Я хочу поехать на кладбище, отвезти цветы";
"Мне надо съездить к галантерейщику"; "Мне бы очень хотелось, чтобы Арчи
свозил тетю Нелли проветриться"; "Мне надо съездить в гости на  Питерову
улицу, а дедушка плохо себя чувствует и не в  состоянии  меня  сопровож-
дать. Не мог бы Арчи..."
   Он возил их всех - девиц, матрон и вдов - и всем выказывал то же  бе-
зоговорочное презрение. Ясно было, что он не любит женщин, -  исключение
составляла разве что Мелани. Вначале шокированные  его  грубостью,  дамы
постепенно привыкли к нему, а поскольку он все больше молчал - лишь вре-
мя от времени сплевывал табачную жвачку, они относились к нему как к че-
му-то неизбежному, как к лошадям, которыми он правил, и забывали  о  его
существовании. Так, миссис Мерриуэзер во  всех  подробностях  рассказала
миссис Мид о родах своей племянницы и только под конец спохватилась, что
Арчи сидит на передке.
   В другое время ничего подобного даже вообразить себе было бы  нельзя.
До войны его бы и в кухню не пустили. Сунули бы кусок хлеба через заднюю
дверь и - шагай дальше. А сейчас все эти дамы были рады его присутствию,
ибо так им было спокойнее. Грубый, неграмотный, грязный, он ограждал  их
от ужасов Реконструкции. Он не был им ни другом, ни слугой. Просто наем-
ным телохранителем, оберегавшим женщин, пока мужчины работали  днем  или
уходили из дома ночью.
   Скарлетт начало казаться, что с тех пор как появился Арчи, Фрэнк стал
чаще отсутствовать по вечерам. Он ссылался на то, что  надо  привести  в
порядок бухгалтерию, а в часы, когда лавка открыта, у него столько  дел,
что нет времени этим заниматься.  А  потом  были  еще  какие-то  больные
друзья, которых требовалось навестить. А потом была организация демокра-
тов, собиравшаяся каждую среду вечером и обсуждавшая, как  вернуть  себе
право голоса, - Фрэнк не пропускал ни одного собрания. По  мнению  Скар-
летт, эта организация занималась лишь тем, что превозносила  достоинства
генерала Джона Б. Гордона над всеми другими,  за  исключением,  конечно,
генерала Ли, и заново перевоевывала войну. Во всяком случае, Скарлетт не
заметила, чтобы  демократы  хоть  сколько-нибудь  продвинулись  в  своей
борьбе за право голосовать на выборах. Но Фрэнку, по-видимому, интересно
было ходить на эти собрания, поскольку он задерживался там допоздна.
   Эшли тоже посещал больных друзей и тоже ходил на собрания  демократов
и отсутствовал дома обычно в те же вечера, что и Фрэнк. Тогда Арчи преп-
ровождал тетю Питти, Скарлетт, Уэйда и крошку Эллу через задний  двор  к
Мелани, и оба семейства проводили вечер вместе. Дамы шили; Арчи же вытя-
гивался во всю свою длину на диване в гостиной и храпел - седые усы  его
подрагивали при каждом всхрапе. Никто не предлагал ему располагаться  на
диване - это был самый красивый предмет обстановки, и дамы тяжко вздыха-
ли про себя всякий раз, как он растягивался там, положив сапог на краси-
вую обивку. Но никто из них не смел выговорить ему за это. Особенно пос-
ле того, как он однажды сказал, что, по счастью, умеет быстро  засыпать,
а не то он наверняка бы рехнулся, слушая глупое кудахтанье женщин.
   Скарлетт иногда задавалась вопросом, откуда явился Арчи и как он жил,
прежде чем поселиться в подвале  у  Мелани,  но  она  не  одолевала  его
расспросами. В сумрачном одноглазом лице Арчи  было  что-то  такое,  что
удерживало любопытных на расстоянии. Она знала лишь то, что его речь вы-
давала уроженца северных гор и что он воевал и  потерял  ногу,  а  также
глаз незадолго до конца войны. И только когда она  взорвалась,  обозлив-
шись на Хью Элсинга, правда о прошлом Арчи вышла наружу.
   Однажды утром старик привез ее на лесопилку, где  хозяйничал  Хью,  и
она обнаружила, что лесопилка стоит, негров нет, а  Хью  с  расстроенным
видом сидит под деревом. Команда не явилась, и Хью просто не  знал,  что
делать. Скарлетт пришла в страшную ярость и  без  обиняков  излила  свое
возмущение, ибо она только что получила заказ на большое количество  пи-
леного леса - и притом спешный. Ей стоило немалых усилий  получить  этот
заказ - пришлось применить и кокетство, и деловую сметку, а теперь  вот,
пожалуйста, лесопилка стоит.
   - Вези меня на другую лесопилку, - велела она Арчи. - Да, я знаю, это
займет у нас много времени и мы останемся без обеда, но ведь я  же  тебе
за что-то плачу! Придется попросить мистера Уилкса прервать там работу и
выполнить этот заказ. Вполне, конечно, возможно, что его команда тоже не
работает. Чтоб им сгореть! В жизни не видела  большего  простофили,  чем
этот Хью Элсинг! Тотчас от него избавлюсь, как  только  Джонни  Гэллегер
покончит с этими лавками, которые он сейчас строит. Ну и что с того, что
Гэллегер был в армии янки?! Зато он работает. Ленивых ирландцев я еще не
видала. А вольных негров хватит с меня. На них же нельзя положиться. Вот
найму Джонни Гэллегера и подряжу каторжников. Уж он  заставит  их  рабо-
тать. Он...
   Арчи обернулся к ней - единственный глаз его злобно сверкал, в  хрип-
лом голосе звучала холодная ярость.
   - Вы только наймите каторжников - я сразу от вас уйду, - сказал он.
   - Силы небесные! Это почему же? - изумилась Скарлетт.
   - Я знаю, как подряжают каторжников. Я называю это убийством. Покупа-
ют людей, точно они мулы. А обращаются с ними еще хуже,  чем  с  мулами.
Бьют, голодом морят, убивают. А кому до этого дело?  Властям  нет  дела.
Они получают деньги за каторжников. И людям, которые их  нанимают,  тоже
нет дела. Хозяевам только бы прокормить рабочих подешевле да  выжать  из
них побольше. Сущий ад, мэм. Да, никогда я хорошо про женщин не думал, а
теперь еще хуже думать стану.
   - Ну, а тебе-то что до этого?
   - Есть что, - сухо ответил Арчи и, помолчав, добавил: -  Я,  почитай,
сорок лет был каторжником.
   Скарлетт ахнула и инстинктивно отстранилась от него,  глубже  уйдя  в
подушки сиденья. Так вот он - ответ, вот она - разгадка, вот почему Арчи
не хочет называть свою фамилию, сказать, где он родился, и вообще ничего
не хочет говорить о своей прошлой жизни, вот почему он так немногословен
и питает такую холодную ненависть ко всему миру. Сорок лет! Должно быть,
он попал в тюрьму совсем молодым. Сорок лет! Бог ты  мой...  значит,  он
был осужден на пожизненную каторгу, а к пожизненной каторге приговарива-
ют...
   - Это было... убийство?
   - Да, - отрезал Арчи и стегнул вожжами лошадь. - Жену.
   Скарлетт оторопело заморгала.
   Рот, прикрытый усами, казалось, дернулся, словно Арчи усмехнулся, за-
метив ее испуг.
   - Да не убью я вас, мэм, ежели вы этого боитесь. Женщину ведь  только
за одно можно убить.
   - Ты же убил свою жену!
   - Так она спала с моим братом. Он-то удрал. А я нисколечко не  жалею,
что кокнул ее. Потаскух убивать надо. И по закону сажать человека за это
в тюрьму не должны, а вот меня посадили.
   - Но... как же тебе удалось выйти?! Ты что, бежал? Или тебя  отпусти-
ли?
   - Можно считать, что отпустили. - Его густые седые брови  сдвинулись,
точно ему трудно было нанизывать друг на друга  слова.  -  В  шестьдесят
четвертом, когда Шерман явился сюда, я сидел в Милледжвиллской тюрьме  -
я там сорок лет просидел. И вот начальник тюрьмы собрал нас всех, заклю-
ченных, вместе и сказал, что янки идут и жгут все подряд и  всех  подряд
убивают. А я, ежели кого ненавижу больше, чем ниггеров или баб,  то  это
янки.
   - Но почему же? Ты что... когда-нибудь знал какого-то янки?
   - Нет, мэм. Но слыхал - рассказывали про них. Я слыхал -  рассказыва-
ли, что они вечно не в свои дела нос суют. А я терпеть  не  могу  людей,
которые не своим делом заняты. Чего они явились к нам в Джорджию,  зачем
им надо было освобождать наших ниггеров, жечь наши дома,  убивать  наших
коров и лошадей? Ну, так вот, начальник сказал -  армии  нужны  солдаты,
очень нужны, и кто из вас пойдет служить в армию, того освободят в конце
войны... коли выживет. Только нас, пожизненных, которые убийцы,  -  нас,
начальник сказал, армия не хочет. Нас перешлют в другое место, в  другую
тюрьму. А я сказал начальнику - я не такой, как  другие  пожизненные.  Я
здесь сижу за то, что убил жену, а ее  и  надо  было  убить.  И  я  хочу
драться с янки. И начальник, он меня понял, выпустил с другими заключен-
ными. - Арчи помолчал и крякнул. - Ух! И смешно же  получилось.  Ведь  в
тюрьму-то меня засадили за убийство, а выпустили с ружьем в руках и  ос-
вободили подчистую, только чтобы я людей убивал. Оно,  конечно,  здорово
было на свободе-то очутиться, да еще с ружьем. Мы, которые  из  Милледж-
вилла, хорошо дрались и народу немало поубивали... но и наших немало по-
легло. Ни один из нас дезертиром не стал. А как война кончилась,  нас  и
освободили. Я вот ногу потерял, да вот глаз. Но я не жалею.
   - О-о, - еле слышно выдохнула Скарлетт.
   Она попыталась вспомнить, что она слышала о том, как  выпустили  мил-
леджвиллских каторжников в последнем отчаянном усилии остановить наступ-
ление армии Шермана. Фрэнк говорил об этом в то рождество 1864 года. Что
же он тогда сказал? Но воспоминания о тех временах были у нее такие  пу-
таные. Она снова почувствовала несказанный ужас тех дней, услышала  гро-
хот осадных орудий, увидела вереницу фургонов,  из  которых  на  красную
землю капала кровь, увидела, как уходили ополченцы - молоденькие курсан-
ты и совсем дети вроде Фила Мида, а также старики вроде дяди Генри и де-
душки Мерриуэзера. А с ними уходили и каторжники -  уходили  умирать  на
закате Конфедерации, замерзать в снегу, под ледяным дождем, в этой  пос-
ледней кампании в штате Теннесси.
   На какой-то короткий миг она подумала о том, какой же дурак этот ста-
рик - сражаться за штат, который отнял у него сорок лет жизни.  Джорджия
забрала у него молодость и лучшие годы зрелости за преступление, которое
он преступлением не считал, а он добровольно отдал ногу и глаз за Джорд-
жию. Горькие слова, сказанные Реттом в начале войны, пришли  ей  на  па-
мять: она вспомнила, как он говорил, что никогда не станет сражаться  за
общество, которое сделало из него парию. И все же, когда возникла  край-
ность, он пошел сражаться за это общество - точно так же, как. Арчи. Она
подумала о том, что все южане, высоко ли стоящие или низко, -  сентимен-
тальные дураки и какие-то бессмысленные слова дороже им собственной шку-
ры.
   Она взглянула на узловатые старые руки Арчи, на его два  пистолета  и
нож, и страх снова обуял ее. Может, и другие бывшие каторжники вроде Ар-
чи-убийцы, головорезы, воры, которым простили их преступления  от  имени
Конфедерации, - тоже ходят на свободе?! Да любой  незнакомец  на  улице,
возможно, убийца! Если Фрэнк когда-либо узнает правду об Арчи,  неприят-
ностей не оберешься. Или если узнает тетя Питти - да от такого удара те-
тя Питти и скончаться может! Что же до Мелани... Скарлетт  даже  захоте-
лось рассказать Мелани правду об Арчи. Пусть знает, как подбирать всякую
рвань и навязывать ее своим друзьям и родственникам.
   - Я... я рада, что ты все рассказал мне. Арчи. Я... я никому не  ска-
жу. Это было бы страшным ударом для миссис Уилкс и других леди.
   - Ха! Да мисс Уилкс все знает. Я ей рассказал в первую же  ночь,  как
она меня спать в подвале оставила. Неужто вы думаете, я бы позволил  та-
кой, славной женщине взять меня в свой дом, ничего обо мне не знаючи?
   - Святые угодники, храните нас! - в ужасе воскликнула Скарлетт.
   Мелани знала, что этот человек - убийца, и притом, что он убил женщи-
ну, - и не выкинула его из своего дома! Она доверила ему своего сына,  и
свою тетушку, и свою сноху, и всех своих друзей. И она, трусиха из  тру-
сих, не побоялась оставаться одна с ним в доме.
   - Мисс Уилкс - она женщина понимающая. Она рассудила так: видать,  со
мной все в порядке. Она рассудила: врун всю жизнь вруном и останется,  а
вор - вором. А вот убить - больше одного раза в жизни человек не  убьет.
А потом она считает: тот, кто воевал за Конфедерацию, все  плохое  иску-
пил. Правда, я-то вовсе не думаю, что плохо поступил, когда жену прикон-
чил... Да, мисс Уилкс - она женщина понимающая... Так что вот чего я вам
скажу: в тот день, как вы наймете каторжников, я уйду.
   Скарлетт промолчала, но про себя подумала:
   "Чем скорее ты уйдешь, тем лучше. Убийца!"
   Как же это Мелани могла быть такой... такой... Ну, просто  нет  слов,
чтоб описать этот поступок Мелани - взять и приютить старого бандита, не
сказав своим друзьям, что он арестант! Значит, она считает, - что служба
в армии зачеркивает все прошлые грехи! У Мелани это - от  баптизма!  Она
вообще перестает соображать, когда речь заходит о Конфедерации,  ветера-
нах и о всем, что с ними связано. Скарлетт про себя предала анафеме янки
и поставила им в вину еще один грех. Это они повинны в том, что  женщина
вынуждена для защиты держать при себе убийцу.
   Возвращаясь в холодных сумерках домой с Арчи, Скарлетт увидела у  са-
луна "Наша славная девчонка" несколько лошадей под  седлом,  двуколки  и
фургоны. На одной из лошадей верхом сидел Эшли, и лицо у него было  нап-
ряженное, встревоженное; молодые Симмонсы, перегнувшись из двуколки, от-
чаянно жестикулировали; Хью Элсинг, не обращая внимания на прядь  кашта-
новых волос, упавшую ему на глаза, размахивал руками. В гуще этой  сумя-
тицы стоял фургон дедушки Мерриуэзера, и, подъехав ближе, Скарлетт  уви-
дела, что на облучке рядом с ним сидят Томми Уэлберн и  дядя  Генри  Га-
мильтон.
   "Не след дяде Генри ехать домой на такой колымаге, - раздраженно  по-
думала Скарлетт. - Постыдился бы даже показываться на  ней:  ведь  могут
подумать, будто у него нет своей лошади. И дело даже не  в  том.  Просто
это позволяет им с дедушкой Мерриуэзером каждый вечер заезжать вместе  в
салун".
   Но когда она подъехала ближе, их волнение, несмотря на ее нечуткость,
передалось и ей, и страх когтями впился в сердце.
   "Ох! - вздохнула она про себя. - Надеюсь, никого больше не  изнасило-
вали! Если ку-клукс-клан линчует еще хоть одного черномазого, янки  сме-
тут нас с лица земли!" И она сказала Арчи:
   - Натяни-ка вождей. Что-то тут неладно.
   - Не станете же вы останавливаться у салуна, - сказал Арчи.
   - Ты слышал меня! Натяни вожжи. Добрый вечер  всем  собравшимся!  Эш-
ли... дядя Генри... Что-то не в порядке? У вас у всех такой вид...
   Они повернулись к ней, приподняли шляпы, заулыбались, но глаза  выда-
вали волнение.
   - Кое-что в порядке, а кое-что нет, - пробасил дядя Генри. - Это  как
посмотреть. Я, к примеру, считаю, что законодательное собрание не  могло
поступить иначе.
   "Законодательное собрание?" - с облегчением подумала Скарлетт. Ее ма-
ло интересовало законодательное собрание: она  полагала,  что  его  дея-
тельность едва ли может коснуться ее. Боялась она лишь погромов, которые
могли устроить солдаты-янки.
   - А что оно натворило, это законодательное собрание?
   - Наотрез отказалось ратифицировать поправку, - сказал дедушка Мерри-
уэзер, и в голосе его звучала гордость. - Теперь янки узнают, почем фунт
лиха.
   - А мы чертовски за это поплатимся - извините, Скарлетт, - сказал Эш-
ли.
   - Что же это за поправка? - с умным видом спросила Скарлетт.
   Политика была выше ее понимания, и она редко затрудняла себя  размыш-
лениями на этот счет. Как-то тут недавно ратифицировали Тринадцатую поп-
равку, а возможно, Шестнадцатую, но что  такое  "ратификация",  Скарлетт
понятия не имела. Мужчины же вечно волнуются из-за таких вещей. По  лицу
ее можно было догадаться, что она не очень-то во всем этом  разбирается,
и Эшли усмехнулся.
   - Это, видите ли, поправка, дающая право голоса черным, - пояснил  он
ей. - Она была предложена законодательному собранию, и оно отказалось ее
ратифицировать.
   - Как глупо! Вы же понимаете, что янки навяжут нам ее силой!
   - Именно это я и имел в виду, говоря, что мы чертовски поплатимся,  -
сказал Эшли.
   - А я горжусь нашим законодательным собранием, горжусь их  мужеством!
- воскликнул дядя Генри. - Никаким янки не навязать нам  этой  поправки,
если мы ее не хотим.
   - А вот и навяжут. - Голос Эшли звучал спокойно, но глаза были встре-
воженные. - И жить нам станет намного труднее.
   - Ах, Эшли, конечно же, нет! Труднее, чем сейчас, уже некуда!
   - Нет, не скажите, может стать куда хуже. А что, если у нас в законо-
дательном собрании будут одни черные? И черный губернатор? А  что,  если
янки установят еще более жесткий военный режим?
   Все это постепенно проникало в сознание Скарлетт, и глаза у нее  рас-
ширились от страха.
   - Я пытаюсь понять, что лучше для Джорджии, что лучше для всех нас. -
Лицо у Эшли было мрачное. - Что разумнее - выступить против этой поправ-
ки, как сделало законодательное собрание, поднять против нас весь  Север
и привести сюда всю армию янки, чтобы они заставили нас дать право голо-
са черным, хотим мы этого или нет, или поглубже запрятать нашу гордость,
любезно согласиться и с наименьшими потерями покончить со всем этим  раз
и навсегда. Конец-то все равно будет один. Мы беспомощны.  Мы  вынуждены
испить эту чашу, которую они решили нам преподнести. И может  быть,  нам
же будет лучше, если мы не будем брыкаться.
   Скарлетт не вслушивалась в его слова - во всяком случае, их смысл ед-
ва ли до нее дошел. Она знала, что Эшли, как всегда, видит  две  стороны
вопроса. Она же видела только одну: как пощечина, которую получили янки,
может отразиться на ней.
   - Ты что, собираешься стать радикалом и голосовать за республиканцев,
Эшли? - резко, не без издевки спросил дедушка Мерриуэзер.
   Воцарилась напряженная тишина. Скарлетт заметила, как рука Арчи  мет-
нулась было к пистолету и остановилась на полпути. Арчи считал - да час-
тенько и говорил, - что дедушка Мерриуэзер - пустой болтун, но  Арчи  не
намерен был сидеть и слушать, как он оскорбляет супруга мисс Мелани, да-
же если супруг мисс Мелани несет какую-то чушь.
   В глазах Эшли мелькнуло изумление и тотчас вспыхнул гнев.  Но  прежде
чем он успел открыть рот, дядя Генри уже набросился на дедушку.
   - Ах, ты, чертов... да тебя... извините, Скарлетт... Осел ты  этакий,
дедушка, не смей говорить такое про Эшли!
   - Эшли и сам может за себя постоять - без вас, защитников, - спокойно
заявил дедушка. - А говорил он сейчас, как  самый  настоящий  подлипала.
Подчиниться им - черта с два! Прошу прощения, Скарлетт.
   - Я никогда не считал, что Джорджия должна отделяться, - заявил  Эшли
дрожащим от гнева голосом. - Но когда Джорджия отделилась, я не  перешел
на другую сторону. Я не считал, что война нужна, но я сражался на войне.
И я не верю, что надо еще больше озлоблять янки. Но если законодательное
собрание решило так поступить, я не перейду на другую сторону. Я...
   - Арчи, - сказал вдруг дядя Генри. -  Вези-ка  мисс  Скарлетт  домой.
Здесь ей не место. Политика - не женское дело, а мы тут скоро начнем та-
кие слова употреблять, что только держись. Езжай,  езжай.  Арчи.  Доброй
ночи, Скарлетт.
   Они поехали вниз по Персиковой улице, а сердце у Скарлетт так и коло-
тилось от страха. Неужели идиотское  решение  законодательного  собрания
как-то отразится на ее благополучии? Неужели янки могут  до  того  озве-
реть, что она лишится своих лесопилок?
   - Ну, скажу я вам, сэр, - буркнул Арчи, - слыхал я про то, как  зайцы
плюют бульдогу в рожу, да только никогда до сих пор не видал. Не хватает
только, чтобы эти законодатели крикнули: "Да здравствует  Джеф  Дэвис  и
Южная Конфедерация!" - много бы от этого было толку им, да  и  нам.  Все
равно эти янки решили поставить над  нами  своих  любимых  ниггеров.  Да
только хошь не хошь, за храбрость наших законодателей похвалить нужно!
   - Похвалить? Чтоб им сгореть - вот что! Похвалить?! Да их пристрелить
надо! Теперь янки налетят на нас, как утка на майского жука. Ну,  почему
они не могли рати... ратиф... словом, что-то там сделать и ублажить  ян-
ки, вместо того чтобы будоражить их? Ведь они же теперь  совсем  прижмут
нас к ногтю, хотя, конечно, прижать нас можно и сейчас, и потом.
   Арчи посмотрел на нее холодным глазом.
   - Значит, чтоб они прижали нас к ногтю, а мы и пальцем не шевельнули?
Право же, у бабы не больше гордости, чем у козы.
   Когда Скарлетт подрядила десять каторжников, по пять человек на  каж-
дую лесопилку. Арчи выполнил свою угрозу и отказался служить ей. Ни уго-
воры Мелани, ни обещание Фрэнка повысить оплату не могли  заставить  его
снова взять в руки вожжи. Он охотно сопровождал Мелани, и тетю Питти,  и
Индию, и их приятельниц в разъездах по городу, но только не Скарлетт. Он
даже не соглашался везти других леди, если Скарлетт  сидела  в  коляске.
Получалось не очень приятно - надо же, чтобы какой-то  старый  головорез
осуждал ее действия, но еще неприятнее было то, что и семья ее и  друзья
соглашались со стариком.
   Фрэнк ведь умолял ее не нанимать каторжников. Эшли сначала отказывал-
ся иметь с ними дело и согласился лишь скрепя  сердце,  после  того  как
она, испробовав и слезы и мольбы, пообещала снова нанять вольных негров,
лишь только настанут лучшие времена. А  соседи  столь  открыто  выражали
свое неодобрение, что Фрэнк, тетя Питти и Мелани не решались смотреть им
в глаза. Даже дядюшка Питер и Мамушка  заявили,  что  каторжники  -  они
только несчастье приносят и ничего хорошего из этого не  выйдет.  Вообще
все считали, что это не дело - пользоваться чужой бедой и несчастьем.
   - Но вы же не возражали, когда на вас  работали  рабы!  -  возмущенно
восклицала Скарлетт.
   Ах, это совсем другое дело. Какая же у рабов была беда, да и несчаст-
ливы они не были. В рабстве неграм жилось куда лучше, чем сейчас,  когда
их освободили, и если она не верит, пусть посмотрит вокруг! Но как всег-
да, когда Скарлетт наталкивалась на противодействие, это лишь подхлесты-
вало ее решимость идти своим путем. Она сняла Хью с управления  лесопил-
кой, поручила ему развозить лес и окончательно сговорилась с Джонни Гэл-
легером.
   Он, казалось, был единственным, кто одобрял ее решение нанять каторж-
ников. Он кивнул своей круглой головой и сказал, что это -  ловкий  ход.
Скарлетт, глядя на этого маленького  человечка,  бывшего  жокея,  твердо
стоявшего на своих коротких кривых ногах, на его лицо гнома,  жесткое  и
деловитое, подумала: "Тот, кто поручал ему лошадей, не слишком заботился
о том, чтобы они были в теле. Я бы его и на десять футов  не  подпустила
ни к одной из своих лошадей".
   Ну, а команду каторжников она без зазрения совести  готова  была  ему
доверить.
   - Я могу распоряжаться этой командой как хочу? - спросил он, и  глаза
у него были холодные, словно два серых агата.
   - Абсолютно - как хотите. Я требую лишь одного: чтобы лесопилка рабо-
тала и чтобы она поставляла лес, когда он мне нужен, и в том количестве,
какое мне нужно.
   - Я - ваш, - коротко объявил Джонни. - Я скажу мистеру Уэлберну,  что
ухожу от него.
   И он пошел прочь враскачку сквозь толпу штукатуров, плотников и  под-
носчиков кирпича, а Скарлетт, глядя ему вслед, почувствовала, что у  нее
словно гора свалилась с плеч, и сразу повеселела. Да, Джонни именно тот,
кто ей нужен. Крутой, жесткий, без  глупостей.  "Ирландский  голодранец,
решивший выбиться в люди", - презрительно сказал про него Фрэнк, но  как
раз поэтому Скарлетт и оценила Джонни. Она знала, что ирландец, решивший
чего-то в жизни достичь, - человек нужный, независимо от его личных  ка-
честв. Да к тому же Джонни знал цену деньгам, и это сближало  ее  с  ним
гораздо больше, чем с людьми ее круга.
   За первую же неделю управления лесопилкой он оправдал все ее надежды,
так как с пятью каторжниками наготовил пиленого леса больше, чем  Хью  с
десятью вольными неграми. Мало того: он дал возможность  Скарлетт,  -  а
она весь этот год, проведенный в Атланте, почти не знала роздыху, -  по-
чувствовать себя свободной, ибо ему не нравилось, когда она  торчала  на
лесопилке, и он сказал ей об этом напрямик.
   - Вы занимайтесь своим делом - продажей, а уж я буду  заниматься  ле-
сом, - решительно заявил он. - Там, где работают  каторжники,  не  место
для леди. Если вам этого никто еще не говорил, так я,  Джонни  Гэллегер,
говорю сейчас. Я ведь поставляю вам лес, верно? Но  я  вовсе  не  желаю,
чтоб меня пестовали каждый день, как мистера Уилкса. Ему нужна нянька. А
мне - нет.
   И Скарлетт, хоть и против воли, воздерживалась от посещения  лесопил-
ки, где командовал Джонни, поскольку опасалась, что, если станет наведы-
ваться слишком часто, он может плюнуть и уйти, а это была бы просто  ги-
бель. Его слова о том, что Эшли нужна нянька, больно укололи ее,  потому
что это была правда, в которой она сама себе не желала признаться.  Эшли
и с каторжниками производил не намного больше леса, чем с  вольнонаемны-
ми, а почему - он и сам не знал. К тому же он, казалось, стыдился  того,
что у него работают каторжники, и почти не общался со Скарлетт.
   Скарлетт же с тревогой наблюдала происходившие в нем перемены. В  его
светлых волосах появились седые пряди, плечи устало горбились. И он ред-
ко улыбался. Он уже не был тем беспечным Эшли, который поразил ее  вооб-
ражение много лет тому назад. Его словно подтачивала  изнутри  с  трудом
превозмогаемая боль, и крепко сжатый рот придавал лицу  столь  сумрачное
выражение, что Скарлетт не могла смотреть на него без горечи  и  удивле-
ния. Ей хотелось насильно притянуть его голову к своему плечу, погладить
седеющие волосы, воскликнуть: "Скажи же мне, что тебя мучит! Я все  уст-
рою. Все сделаю, чтоб тебе было хорошо!"
   Но его церемонная отчужденность удерживала ее на расстоянии.

   ГЛАВА XLIII

   Стоял один из тех редких в декабре дней, когда солнце грело почти так
же тепло, как бабьим летом. Сухие красные листья еще висели на  дубе  во
дворе тети Питти, а в пожухлой траве еще  сохранились  желтовато-зеленые
пятна. Скарлетт с младенцем на руках вышла на боковую веранду и  села  в
качалку на солнце. Она была в новом платье из зеленого чаллиса, отделан-
ном ярдами черной плетеной тесьмы, и в новом  кружевном  чепце,  который
заказала для нее тетя Питти. И то и другое очень ей шло,  и,  зная  это,
она с удовольствием их надевала... Приятно было, наконец,  снова  хорошо
выглядеть после того, как столько времени ты была сущим страшилищем!
   Скарлетт сидела, покачивая младенца и напевая себе под нос, как вдруг
услышала на боковой улочке цокот копыт и,  посмотрев  с  любопытством  в
просветы между листьями высохшего винограда,  который  обвивал  веранду,
увидела Ретта Батлера, направлявшегося к их дому.
   Его долгие месяцы не было в Атланте -  он  уехал  почти  сразу  после
смерти Джералда и задолго до появления на свет Эллы-Лорины. Скарлетт  не
хватало его, но сейчас она от души пожелала найти какой-то способ  избе-
жать встречи с ним. По правде говоря, при виде его смуглого лица ее  ох-
ватила паника и чувство вины. То, что она  пригласила  на  работу  Эшли,
камнем лежало на ее совести, и ей не хотелось обсуждать это с Реттом, но
она знала, что он принудит, как ни вертись.
   Он остановил лошадь у калитки и легко соскочил на землю, и  Скарлетт,
в волнении глядя на него, подумала, что он - ну точно сошел с картинки в
книжке, которую Уэйд вечно просит ему почитать.
   "Не хватает только серьги в ухе да абордажной сабли в зубах, -  поду-
мала она. - Но пират он или не пират, а перерезать мне горло я  ему  се-
годня не дам".
   Он вошел в калитку, и она окликнула его, призвав на помощь свою самую
сияющую улыбку. Как удачно, что на ней новое платье и этот чепец  и  она
выглядит такой хорошенькой! Взгляд, каким он окинул ее, подтвердил,  что
и он находит ее хорошенькой.
   - Еще один младенец! Ну, Скарлетт, и удивили же! - рассмеялся  он  и,
нагнувшись, откинул одеяльце, прикрывавшее  маленькое  уродливое  личико
Эллы-Лорины.
   - Не кажитесь глупее, чем вы есть, - сказала она, вспыхнув. - Как по-
живаете, Ретт? Вас так давно не было видно.
   - Да, давно. Дайте подержать малыша, Скарлетт. О, я  знаю,  как  надо
держать младенцев. У меня много  самых  неожиданных  способностей.  Надо
сказать, он - точная копия Фрэнка. Только баков  не  хватает,  но  всему
свое время.
   - Надеюсь, это время никогда не наступит. Это девочка.
   - Девочка? Тем лучше. С мальчишками одно  беспокойство.  Не  заводите
себе больше мальчиков, Скарлетт.
   Она чуть было не ответила ему со всем ехидством, что вообще не  наме-
рена больше иметь ни мальчиков,  ни  девочек,  но  сумела  удержаться  и
сверкнула улыбкой, а тем временем мозг ее  усиленно  работал,  изыскивая
тему для беседы, которая отдалила бы  наступление  неприятной  минуты  и
разговор о нежелательном предмете.
   - Приятная у вас была поездка, Ретт? Куда это вы на сей раз ездили?
   - О... на Кубу... в Новый Орлеан... в другие место.  Вот  что,  Скар-
летт, берите-ка свою малютку: она решила пускать слюни, а я не могу доб-
раться до носового платка. Отличный ребенок, уверяю вас, только я не хо-
чу, чтоб она испачкала мне рубашку.
   Скарлетт взяла у него девочку и положила к себе на колени, а Ретт  не
спеша оперся на балюстраду и достал сигару из серебряного портсигара.
   - Вы все время ездите в Новый Орлеан, - заметила Скарлетт. - И ни ра-
зу не сказали мне - зачем, - надув губки, добавила она.
   - Я ведь много работаю, и, очевидно, дела влекут меня туда.
   - Много работаете?! Вы?! - Она рассмеялась ему в лицо. - Да вы в жиз-
ни своей не работали. Вы слишком ленивы. Все ваши дела сводятся к  тому,
что вы ссужаете деньгами этих воров-"саквояжников", а потом отбираете  у
них половину прибыли и подкупаете чиновников-янки,  чтобы  они  помогали
вам грабить нас - налогоплательщиков.
   Он запрокинул голову и расхохотался.
   - А уж как бы вам хотелось иметь столько денег, чтобы вы могли  поку-
пать чиновников и поступать так же!
   - Да я при одной мысли... - вскипела было она.
   - Впрочем, может, вам и удастся выжать достаточно денег, чтобы в один
прекрасный день всех подкупить. Может, вы и разбогатеете на этих каторж-
никах, которых вы подрядили.
   - О, - немного растерявшись, выдохнула она, - как это  вы  так  скоро
узнали про мою команду?
   - Я приехал вчера в конце дня и провел вечер в салуне  "Наша  славная
девчонка", где можно услышать все городские  новости.  Это  своего  рода
банк, куда собираются все сплетни. Даже лучше дамского вязального  круж-
ка. Не было человека, который не сказал бы мне о том, что  вы  подрядили
команду каторжников и поставили над ними этого урода коротышку  Гэллеге-
ра, чтобы он вогнал их в гроб работой.
   - Это ложь, - пылко возразила она. - Ни в какой гроб он их не вгонит.
Уж я об этом позабочусь.
   - Вы?
   - Конечно я! Да как вы можете говорить такое?!
   - Ах, извините, пожалуйста, миссис Кеннеди! Я знаю, ваши мотивы всег-
да безупречны. И однако же, этот коротышка Джонни Гэллегер - такая  бес-
сердечная скотина, каких еще поискать надо. Так что лучше следите за ним
в оба, не то будут у вас неприятности, когда явится инспектор.
   - Занимайтесь-ка своими делами, а уж я буду заниматься своими, - воз-
мущенно отрезала она. - И не желаю я больше говорить о каторжниках.  Все
становятся такими мерзкими, как только речь заходит о них. Какая у  меня
команда - никого не касается... Кстати, вы мне так и не сказали,  что  у
вас за дела в Новом Орлеане. Вы ездите туда так  часто,  что  все  гово-
рят... - Она поспешно умолкла. Она вовсе не собиралась заходить так  да-
леко.
   - Так что же все говорят?
   - Ну... что у вас там возлюбленная. Что вы собираетесь жениться.  Это
правда, Ретт?
   Она так давно сгорала от любопытства, что не удержалась и все же  за-
дала этот вопрос. Что-то похожее на ревность шевельнулось в ней при мыс-
ли о том, что Ретт может жениться, хотя с чего бы ей ревновать.
   Его дотоле равнодушный взгляд стал вдруг острым; он посмотрел на  нее
в упор и смотрел не отрываясь, пока румянец не вспыхнул на ее щеках.
   - А вы это очень примете к сердцу?
   - Ну, мне совсем не хотелось бы терять вашу дружбу, - церемонно  про-
изнесла она и, наклонившись, с деланно безразличным видом поправила оде-
яльце на головке Эллы-Лорины.
   Он вдруг отрывисто рассмеялся и сказал:
   - Посмотрите на меня, Скарлетт.
   Она нехотя подняла на него глаза и еще больше покраснела.
   - Можете сказать своим любопытным подружкам, что я женюсь лишь в  том
случае, если не смогу иначе получить женщину, которая мне нужна.  А  еще
ни одной женщины я не желал так сильно, чтобы жениться на ней.
   Вот уж тут Скарлетт действительно сконфузилась и смешалась; в  памяти
ее возникла та ночь на этой самой веранде во время осады, когда он  ска-
зал: "Я не из тех, кто женится", и как  бы  между  прочим  предложил  ей
стать его любовницей, - возник и тот страшный день, когда она  пришла  к
нему в тюрьму, и ей стало стыдно от этих воспоминаний. А  он,  казалось,
прочел эти мысли в ее глазах, и по лицу его  медленно  поползла  ехидная
улыбка.
   - Так и быть, я удовлетворю ваше вульгарное любопытство, поскольку вы
спросили напрямик. Я езжу в Новый Орлеан не из-за возлюбленной. А  из-за
ребенка, маленького мальчика.
   - Маленького мальчика, - от неожиданности смятение Скарлетт как рукой
сняло.
   - Да, я его законный опекун и отвечаю за него. Он ходит в школу в Но-
вом Орлеане. И я часто навещаю его.
   - И возите ему подарки? Так вот почему он всегда знает, какой подарок
понравится Уэйду!
   - Да, - нехотя признался он.
   - Ну, скажу я вам! А он хорошенький?
   - Даже слишком - себе во вред.
   - И он послушный мальчик?
   - Нет. Настоящий чертенок. Лучше бы его не было. А  то  с  мальчиками
одни заботы. Вам еще что-нибудь угодно знать?
   Он вдруг разозлился, насупился, словно пожалел о том, что вообще  вы-
ложил ей все это.
   - Да нет, если вы сами не хотите о чем-то рассказать мне,  -  высоко-
мерно заявила она, хотя и сгорала от желания узнать побольше.  -  Только
вот не могу я представить себе вас в роли опекуна. -  И  она  расхохота-
лась, надеясь вывести его из себя.
   - Да, думаю, что не можете. Вы ведь не отличаетесь богатым  воображе-
нием.
   Он умолк и затянулся сигарой. А Скарлетт отчаянно пыталась придумать,
что бы такое погрубее сказать, чтобы не остаться в долгу, но в голову ей
ничего не приходило.
   - Я буду признателен, если вы никому об этом не расскажете, - наконец
промолвил он. - Впрочем, просить женщину держать рот на замке - это  все
равно что просить о невозможном.
   - Я умею хранить секреты, - с видом оскорбленного достоинства сказала
она.
   - Умеете? Приятно узнавать о друзьях то, чего и не подозревал. А  те-
перь перестаньте дуться, Скарлетт. Я сожалею, что был груб, но  это  вам
за ваше любопытство. Улыбнитесь же, и доставим друг другу две-три прият-
ные минуты, прежде чем я приступлю к разговору о вещах неприятных.
   "О господи! - подумала она. - Вот теперь он заведет разговор про Эшли
и про лесопилку!" И она поспешила улыбнуться, заиграв ямочками в  надеж-
де, что это направит его мысли на другое.
   - А куда еще вы ездили, Ретт? Не все же время вы были в Новом  Орлеа-
не, правда?
   - Нет, последний месяц я был в Чарльстоне. У меня умер отец.
   - Ох, извините.
   - Не надо извиняться. Я уверен, он вовсе не жалел, что умирает, да  и
я вовсе не жалею, что он мертв.
   - Какие страшные вещи вы говорите, Ретт!
   - Было бы куда страшнее, если бы я делал вид, будто жалею о нем, хотя
на самом деле это не так, верно? Мы никогда не питали друг к другу  люб-
ви. Я просто не могу припомнить, чтобы старый джентльмен хоть  в  чем-то
одобрял меня. Я был слишком похож на его отца, а он  не  одобрял  своего
отца. И по мере того как я рос, его неодобрение превратилось в настоящую
неприязнь-правда, должен признаться, я не прилагал особых усилий,  чтобы
исправить дело. Все, чего отец ждал от меня, каким хотел бы меня видеть,
было так нудно. И кончилось тем, что он вышвырнул меня в широкий мир без
единого цента в кармане, не научив ничему дельному, кроме того, что обя-
зан уметь чарльстонский джентльмен - быть хорошим  стрелком  и  отменным
игроком в покер. Когда же я не подох с голоду, а извлек  немало  преиму-
ществ из своего умения играть в покер и по-королевски содержал себя  иг-
рой, отец воспринял это как личное  оскорбление.  Такой  афронт:  Батлер
стал игроком! Поэтому, когда я впервые вернулся  в  родной  город,  отец
запретил матери видеться со мной. И во время войны, когда  я  прорывался
сквозь вражескую блокаду в Чарльстон, матери приходилось лгать и  встре-
чаться со мной тайком. Естественно, моя любовь к отцу от этого  не  воз-
растала.
   - Ох, я же понятия обо всем этом не имела!
   -  По  общепринятым  воззрениям  он  был   типичным   добропорядочным
джентльменом старой школы, а это значит, что он был невежествен,  упрям,
нетерпим и способен думать лишь так, как думали джентльмены старой  шко-
лы. Все чрезвычайно восторгались им за то, что он отлучил меня от дома и
считал все равно что мертвым. "Если правый глаз  твой  соблазняет  тебя,
вырви его". Я был его правым глазом, его старшим сыном, и он, пылая мще-
нием, вырвал меня из своего сердца. - Ретт слегка усмехнулся,  но  глаза
его оставались холодно-ироничными. - Это я еще мог бы ему  простить,  но
не могу простить того, до какого состояния он довел мою мать  и  сестру,
когда кончилась война. Они ведь остались совсем нищие. Дом на  плантации
сгорел, а рисовые поля снова превратились в болота. Городской дом  пошел
с молотка за неуплату налогов, и они переехали в две комнатенки, в кото-
рых даже черным не пристало жить. Я посылал: деньги маме, но отец  отсы-
лал их обратно: они, видите ли, были нажиты нечестным путем! Я несколько
раз ездил в Чарльстон и потихоньку давал деньги сестре. Но отец:  всегда
это обнаруживали устраивал ей такой скандал, что бедняжке жизнь станови-
лась не мила. А деньги возвращались мне. Просто не понимаю, как они  жи-
ли... Впрочем, нет, понимаю. Брат давал им сколько мог,  хотя,  конечно,
немного, а от меня тоже не желал ничего брать: деньги спекулянта, видите
ли, не приносят счастья! Ну, и друзья, конечно, помогали.  Ваша  тетушка
Евлалия была очень добра. Вы ведь знаете: она одна из  ближайших  подруг
моей мамы. Она давала им одежду и... Боже правый, мама живет подаянием!
   Это был один из тех редких случаев, когда Скарлетт видела  Ретта  без
маски - жесткое лицо его дышало неподдельной ненавистью к отцу  и  болью
за мать.
   - Тетя Дали! Но, господи, Ретт, у нее же самой почти ничего нет, кро-
ме того, что я ей посылаю!
   - Ах, вот, значит, откуда все! До чего же вы  плохо  воспитаны,  пре-
лесть моя: похваляетесь передо мной, чтобы еще больше меня унизить. Поз-
вольте, в таком случае, возместить вам расходы!
   - Охотно, - сказала Скарлетт и вдруг лукаво улыбнулась, и он улыбнул-
ся ей в ответ.
   - Ах, Скарлетт, как же начинают сверкать ваши глазки при одной  мысли
о лишнем долларе! Вы уверены, что помимо ирландской крови в вас нет  еще
и шотландской или, быть может, еврейской?
   - Не смейте говорить гадости! Я вовсе не собиралась похваляться перед
вами, когда сказала про тетю Лали. А она, ей-богу, видно, думает, что  у
меня денег - куры не клюют. То и дело пишет, чтобы я еще прислала,  а  у
меня - бог свидетель - и своих трат предостаточно, не могу же  я  содер-
жать еще весь Чарльстон. А отчего умер ваш отец?
   - От обычного для нынешних джентльменов недоедания - так  я  думаю  и
надеюсь. И поделом ему. Он хотел, чтобы мама и Розмари голодали вместе с
ним. Теперь же, когда он умер, я буду им помогать. Я  купил  им  дом  на
Бэттери и нанял слуг. Но они, конечно, держат в тайне, что деньги дал я.
   - Почему?
   - Дорогая моя, вы же знаете Чарльстон! Вы там бывали. Мои родные хотя
люди и бедные, но должны сохранять лицо. А как его сохранишь, если  ста-
нет известно, что живут они на деньги игрока, спекулянта  и  "саквояжни-
ка". Вот они и распустили слух, что отец оставил страховку  на  огромную
сумму, что он жил в нищете и голодал, чем и довел  себя  до  смерти,  но
деньги по страховке выплачивал, чтобы как следует обеспечить семью после
своей смерти. Поэтому теперь в глазах людей он уже не просто  джентльмен
старой школы, а Джентльмен с большой буквы. Собственно, человек, принес-
ший себя в жертву ради семьи. Надеюсь, он переворачивается в гробу отто-
го, что, несмотря на все его старания, мама и Розмари ни в чем теперь не
нуждаются... В определенном смысле мне даже жаль, что он умер: ведь  ему
так хотелось умереть, он был рад смерти.
   - Почему?
   - Да потому, что на самом деле он умер еще тогда,  когда  генерал  Ли
сложил оружие. Вызнаете людей такого типа. Он не смог  приспособиться  к
новым временам и только и делал, что разглагольствовал о  добрых  старых
днях.
   - Ретт, неужели все старики такие? - Она подумала о Джералде и о том,
что Уилл рассказал ей про него.
   - Нет, конечно! Взгляните хотя бы на вашего дядю  Генри  и  на  этого
старого дикого кота мистера Мерриуэзера. Они точно заново родились, ког-
да пошли в ополчение, и с тех пор, по-моему, все молодеют  и  становятся
ершистее. Я как раз сегодня утром повстречал старика  Мерриуэзера  -  он
ехал в фургоне Рене и клял лошадь, точно армейский  живодер.  Он  сказал
мне, что помолодел на десять лет с тех пор, как разъезжает в фургоне,  а
не сидит дома и не слушает квохтанье невестки. А ваш дядя Генри  с  нас-
лаждением сражается с янки и в суде и вне его, защищая от "саквояжников"
вдов и сирот - боюсь, бесплатно. Если бы не война, он бы давно  вышел  в
отставку и холил свой ревматизм. Оба старика помолодели, потому что сно-
ва стали приносить пользу и чувствуют, что нужны. И им нравится это  но-
вое время, которое дает возможность и старикам проявить себя. Но  немало
есть людей - причем молодых, - которые пребывают в  таком  состоянии,  в
каком находились мой и ваш отец. Они не могут и  не  хотят  приспосабли-
ваться, и это как раз подводит меня к той неприятной проблеме, которой я
хотел сегодня коснуться, Скарлетт.
   Этот неожиданный поворот беседы выбил почву из-под  ног  Скарлетт,  и
она пробормотала:
   - Что... что... - А про себя взмолилась: "О господи! Вот и  началось.
Смогу ли я его умаслить?"
   - Зная вас, мне, "конечно, не следовало ожидать, что вы будете  прав-
дивы, порядочны и честны со мной. Но я по глупости поверил вам.
   - Я просто не понимаю, о чем вы.
   - Думаю, что понимаете. Во всяком случае, вид у вас очень  виноватый.
Когда я сейчас ехал по Плющовой улице, направляясь к вам с визитом,  кто
бы, вы думали, окликнул меня из-за изгороди - миссис Эшли Уилкс!. Я, ко-
нечно, остановился поболтать с ней.
   - Вот как!
   - Да, у нас была очень приятная беседа. Она всегда  хотела,  чтобы  я
знал, заявила миссис Уилкс, каким она меня считает храбрым, потому что я
пошел воевать за Конфедерацию, хотя часы ее и были уже сочтены.
   - Чепуха какая-то! Мелли просто идиотка. Она могла умереть в ту  ночь
из-за этого вашего героизма.
   - Тогда, я полагаю, она б сочла, что умерла во имя Правого Дела.  По-
том я спросил ее, что она делает в Атланте, и она  удивленно  посмотрела
на меня и сказала, что они теперь здесь живут и что вы были так добры  -
сделали мистера Уилкса партнером у себя на лесопилке.
   - Ну и что? - коротко спросила Скарлетт.
   - Когда я одалживал вам деньги на приобретение этой лесопилки, я пос-
тавил одно условие, которое вы согласились выполнить и которое  состояло
в том, что эти деньги никогда не пойдут на Эшли Уилкса.
   - Вы оскорбляете меня. Я же вернула вам ваши деньги, теперь лесопилка
моя, и что я с ней делаю, никого не касается.
   - А не скажете ли вы, откуда у вас взялись деньги, чтобы вернуть  мне
долг?
   - Само собой, нажила их, продавая пиленый лес.
   - А пиленый лес вы могли производить потому, что у вас  были  деньги,
которые я вам для начала одолжил. Вот так-то. Значит, с помощью моих де-
нег вы поддерживаете Эшли. Вы бесчестная женщина, и если бы вы не верну-
ли мне долг, я бы с удовольствием востребовал его сейчас, а  не  заплати
вы мне - все ваше добро пошло бы с аукциона.
   Он произнес это пренебрежительным тоном, но глаза его гневно  сверка-
ли.
   Скарлетт поспешила перенести войну на территорию противника.
   - Почему вы так ненавидите Эшли? Можно подумать, что  вы  ревнуете  к
нему.
   Слова вылетели сами собой - она готова была прикусить язык за то, что
произнесла их, ибо Ретт откинул  голову  и  так  расхохотался,  что  она
вспыхнула от досады.
   - Вы не только бесчестная, но еще и самонадеянная, - сказал он. - Ни-
как не можете забыть, что были первой красавицей в округе, да? Вечно бу-
дете считать, что более лакомой штучки в туфельках  нет  на  всем  белом
свете и что любой мужчина, узрев вас, должен тут же ошалеть от любви.
   - Ничего подобного! - запальчиво выкрикнула она. - Просто я  не  могу
понять, почему вы так ненавидите Эшли, и  это  единственное  объяснение,
какое приходит мне в голову.
   - Ну, так пусть вам в голову придет что-нибудь другое, прелестная моя
чаровница, потому что ваше объяснение неверно. А насчет моей ненависти к
Эшли... Я не питаю к нему ненависти, как не питаю и  любви.  Собственно,
единственное чувство, которое я испытываю к нему и ему подобным,  -  это
жалость.
   - Жалость?
   - Да, и еще немного презрения. Ну, а теперь  наберите  в  легкие  по-
больше воздуха, надуйтесь как индюшка и объявите, что  он  стоит  тысячи
мерзавцев вроде меня, да и вообще, как я смею чувствовать к нему жалость
или презрение. А когда вы выпустите из себя весь воздух,  я  скажу  вам,
что имею в виду, если вас это, конечно, интересует.
   - Ну, так меня это не интересует.
   - А я все равно скажу, ибо не могу  допустить,  чтобы  вы  продолжали
строить себе эти ваши милые иллюзии насчет моей ревности.  Я  жалею  его
потому, что ему бы следовало умереть, а он не умер. И я презираю его по-
тому, что он не знает, куда себя девать теперь, когда его мир рухнул.
   В этом было что-то знакомое. Скарлетт смутно помнилось, что  она  уже
слышала подобные речи, но не могла припомнить - когда и  где.  Да  и  не
стала пытаться - слишком она раскипятилась и не в состоянии была  сосре-
доточиться.
   - Дай вам волю, все приличные люди на Юге были бы уже покойниками!
   - А дай им волю, и я думаю, люди типа Эшли предпочли бы лежать в зем-
ле. Лежать в земле под аккуратненькими мраморными  плитами,  на  которых
значилось бы: "Здесь лежит боец Конфедерации, отдавший жизнь ради  Юга",
или: "Dulce et decorum est", или какая-нибудь другая  популярная  эпита-
фия.
   - Не понимаю почему!
   - А вы никогда ничего не понимаете, пока это  не  написано  дюймовыми
буквами и не подсунуто вам под нос, верно? Если бы они  умерли,  все  их
беды были бы уже позади и перед ними не стояли бы эти проблемы - пробле-
мы, которые не могут быть разрешены. А кроме того, их семьи на  протяже-
нии бесчисленного множества поколений гордились бы ими. И еще я  слыхал,
что мертвые - счастливы. А вы считаете, что Эшли Уилкс - счастлив?
   - Ну, конечно... - начала было она, но тут же вспомнила, какие в пос-
леднее время были у Эшли глаза, и умолкла.
   - Он счастлив, или Хью Элсинг, или доктор Мид? Мой отец или ваш  отец
были счастливы?
   - Ну, может, и не были так счастливы, как могли бы: они ведь потеряли
все свои деньги.
   Он расхохотался.
   - Дело не в том, что они потеряли деньги, моя кошечка.  Дело  в  том,
что они лишились своего мира - мира, в котором выросли. Они - точно  ры-
ба, вынутая из воды, или кошка, которой обрубили лапы. Они были воспита-
ны, чтобы стать людьми определенного типа, выполнять  определенные  обя-
занности, занимать определенное место в обществе. А этот тип людей,  эти
обязанности, это общество навсегда исчезли, когда генерал Ли  подошел  к
Аппоматтоксу. Ох, Скарлетт, не будьте же дурочкой! Ну, что  Эшли  Уилксу
делать теперь, когда у него нет дома, плантацию у него отобрали за неуп-
лату налогов, а цена благородным джентльменам - пенни за двадцать  штук.
Может он работать головой или руками? Готов побиться об заклад,  что  вы
немало потеряли денег с тех пор, как он взялся управлять лесопилкой.
   - Ничего подобного!
   - Как славно! Могу я взглянуть на вашу бухгалтерию как-нибудь в воск-
ресенье вечером, к да у вас выдастся свободное время?
   - Пошли вы к черту - и не только в свободное время. И  вообще  можете
убираться: вы мне осатанели.
   - Кошечка моя, я уже был у черта, и он оказался  невероятно  скучным.
Больше я к нему не пойду, даже  чтобы  вам  угодить.  Вы  взяли  у  меня
деньги, когда они были вам до зарезу нужны, и употребили их в дело. Мы с
вами уговорились, как вы будете ими пользоваться, и вы наш уговор  нару-
шили. Но запомните, бесценная моя маленькая обманщица:  настанет  время,
когда вам захочется занять у меня еще. И захочется получить  эти  деньги
под невероятно низкий процент, чтобы вы могли  купить  новые  лесопилки,
новых мулов и построить новые салуны. Так вот: вы получите их, когда рак
свистнет.
   - Если мне потребуются деньги, я возьму заем в банке, так что премно-
го благодарна, - холодно заявила  она,  с  трудом  сдерживая  клокочущую
ярость.
   - Вот как? Что ж, попытайтесь. Я владею, кстати, немалым  количеством
акций банка.
   - Да?
   - Да, у меня есть интерес и к добропорядочным предприятиям.
   - Но есть же другие банки...
   - Превеликое множество. И уж я постараюсь, чтобы вам пришлось изрядно
поплясать, а все равно вы от них ни цента не получите. Так что за денеж-
ками придется вам идти к ростовщикам-"саквояжникам".
   - И пойду - и даже с удовольствием.
   - Пойдете, но без удовольствия, когда узнаете, какие они  запрашивают
проценты. Красавица моя, в деловом мире крепко наказывают  за  нечестную
игру. Вам бы следовало не вилять со мной.
   - Хороший вы человек, ничего не скажешь! Богатый и могущественный,  а
точно коршун набрасываетесь на таких, как Эшли или я.
   - Вы себя на одну доску с ним не ставьте. Вы не растоптаны. И никогда
не будете растоптаны. А вот он растоптан, он пошел ко дну и  никогда  не
всплывет, если какой-нибудь энергичный человек не подтолкнет его, не бу-
дет наставлять и оберегать всю жизнь. Ну, а я что-то не склонен  тратить
деньги на такого, как Эшли.
   - Однако вы же не возражали помочь мне, а я шла ко дну и...
   - Ради вас стоило рискнуть, моя дорогая, даже  интересно  было  риск-
нуть. Почему? Да потому, что вы не повисли на шее у своих мужчин,  опла-
кивая былые дни. Вы пробились на поверхность и заработали локтями, и те-
перь состояние ваше, выросшее на деньгах, которые вы украли из бумажника
мертвеца, а также у Конфедерации, - достаточно прочно. На вашем счету  -
убийство, увод жениха, попытка совершить прелюбодеяние, ложь,  двурушни-
чество и всякие мелкие мошенничества, в которые лучше не вдаваться.  Все
это достойно восхищения. И говорит о том, что вы -  человек  энергичный,
решительный и что ради вас стоит рискнуть деньгами. Помогать людям,  ко-
торые умеют помочь сами себе, - это даже увлекательно. Я, например,  го-
тов одолжить десять тысяч долларов без всякой расписки этой старой римс-
кой матроне - миссис Мерриуэзер. Начала она с торговли пирогами из  кор-
зиночки, а вы сейчас на нее посмотрите! Пекарня с  полудюжиной  рабочих,
старый дедушка разъезжает с товаром в фургоне, радуясь жизни, а этот ле-
нивый маленький креол Рене работает до седьмого пота  и  доволен...  Или
возьмите этого беднягу Томми Уэлберна, этого недоноска, который за двоих
работает, и работает хорошо, или... словом, не буду продолжать перечень,
чтобы вам не надоесть.
   - А вы мне в самом деле надоели. Надоели до ужаса, - холодно пророни-
ла Скарлетт, надеясь вывести его из себя и отвлечь от злополучной темы -
Эшли. Но он лишь коротко рассмеялся, отказываясь поднять перчатку.
   - Вот таким людям стоит помогать. А Эшли Уилксу - ба-а! Люди его  по-
роды никому не нужны и не имеют ценности в нашем перевернутом мире. Вся-
кий раз, как привычный уклад летит вверх  тормашками,  люди  его  породы
гибнут первыми. Да и что ж тут особенного? Они не заслуживают того, что-
бы остаться в живых, потому что не борются - не  умеют  бороться.  Не  в
первый раз все в мире летит вверх тормашками и, конечно, не в последний.
Случалось такое и раньше, случится и снова. А когда такое случается, лю-
ди все теряют и все становятся равны. И, не имея ничего, начинают с  ну-
ля. Я хочу сказать: не имея ничего, кроме острого ума и сильных  рук.  У
таких же, как Эшли, нет ни острого ума, ни физической  силы,  а  если  и
есть, то они совестятся пустить эти свои качества в  ход.  И  тогда  они
идут ко дну - это неизбежно. Таков закон природы, и миру лучше без  них.
Но всегда находится горстка таких, которые дерзают и выбиваются  на  по-
верхность, и со временем эти люди оказываются на том же месте, какое за-
нимали до того, как перевернулся мир.
   - Но вы же сами были бедны! Вы мне только что сказали, что отец  выш-
вырнул вас из дома без единого пенни! - в ярости воскликнула Скарлетт. -
Вы должны бы понимать Эшли и сочувствовать ему!
   - Я и понимаю его, - сказал Ретт, - но будь я проклят, если я ему со-
чувствую. После окончания войны Эшли обладал куда большими  возможностя-
ми, чем я, когда меня вышвырнули из дома. По крайней мере  у  него  были
друзья, которые приютили его, тогда как я был Исмаилом. Ну, а чего  Эшли
достиг?
   - Да как вы можете равнять его с собой,  вы  -  самонадеянный,  наду-
тый... Нет, он, слава богу, не такой! Он не станет, как вы, пачкать  ру-
ки, наживаясь вместе с янки, "саквояжниками" и подлипалами. Он  человек,
уважающий себя, совестливый!
   - Но не настолько уважающий себя и не  настолько  совестливый,  чтобы
отказаться от помощи и денег женщины.
   - А что же ему было еще делать?
   - Я, что ли, должен за него решать? Я знаю лишь то,  что  делал  сам,
когда меня выкинули из дома, и что делаю сейчас. И знаю то,  что  делали
другие. В крушении системы жизни мы увидели приоткрывшиеся для нас  воз-
можности и предельно использовали их - одни честно, Другие -  не  очень,
да и сейчас продолжаем их использовать. А Эшли и ему подобные,  имея  те
же возможности, никак ими не пользуются. Они люди  недостаточно  ловкие,
Скарлетт, а только ловкие заслуживают того, чтобы жить.
   Она почти не слушала его, ибо вдруг отчетливо вспомнила то,  что  ус-
кользало от нее и не давало покоя с той минуты, как Ретт  заговорил  про
Эшли. Ей вспомнился холодный ветер во фруктовом саду Тары и Эшли, стояв-
ший возле груды кольев, глядя куда-то вдаль, мимо нее. Что он тогда ска-
зал - что? Произнес какое-то чудное иностранное слово, звучавшее как ру-
гательство, и что-то толковал про конец света. Она не поняла его  тогда,
но сейчас вдруг наступило прозрение, а вместе с ним - усталость и боль.
   - Вот и Эшли сказал тогда...
   - Да?
   - Однажды в Таре он сказал что-то насчет... про какие-то сумерки  бо-
гов, и про конец света, и еще всякие глупости.
   - А-а, Gotterdammerung! - Глаза Ретта смотрели остро,  заинтересован-
но. - А что еще он сказал?
   - О, я точно не помню. Я не слишком в это вникала. Но...  да,  конеч-
но... что-то про то, что сильные удерживаются в седле,  а  слабых  жизнь
сбрасывает на землю.
   - Ах, значит, он понимает. Тогда ему тяжело  приходится.  Большинство
ведь этого не осознает и так никогда и не осознает. Они всю жизнь  будут
удивляться, куда ушла прелесть жизни. И будут страдать в горделивом мол-
чании и неведении. А он понимает. Он знает, что сброшен на землю.
   - Ах, ничего подобного! Никогда этого не будет, пока я дышу.
   Ретт невозмутимо посмотрел на нее, смуглое лицо его было бесстрастно.
   - Скарлетт, как вам удалось добиться его согласия переехать в Атланту
и взяться за управление лесопилкой? Он очень сопротивлялся?
   Перед мысленным взором Скарлетт на мгновение возникла  сцена  с  Эшли
после похорон Джералда, но она тут же выкинула это из головы.
   - Конечно, нет, - возмущенно ответила она. - Когда я  объяснила,  что
мне нужна его помощь, потому что я не доверяю этому мошеннику  управляю-
щему, а Фрэнк слишком занят, чтобы мне помогать, да к тому же я ведь бы-
ла... ну, словом, я ждала Эллу-Лорину... Словом, он был только  рад  по-
мочь мне.
   - Вот как мило можно использовать свое  материнство!  Что  ж,  теперь
бедняга - ваш с потрохами и прикован к вам словом чести так  же  крепко,
как ваши каторжники своими цепями. И надеюсь, вам обоим  это  доставляет
удовольствие. Но, как я уже сказал в начале нашего разговора, от меня вы
больше не получите ни цента на ваши мелкие, неблаговидные затеи, дорогая
моя двурушница.
   Скарлетт вся кипела от злости и одновременно - досады. Она  ведь  уже
рассчитывала на то, что возьмет у Ретта взаймы еще денег, купит в городе
участок и построит там лесной склад.
   - Как-нибудь обойдусь без ваших денег, - выкрикнула она. -  Лесопилка
Джонни Гэллегера с тех пор, как я  перестала  нанимать  вольных  негров,
приносит мне деньги - и немалые, а потом я получаю проценты с денег, ко-
торые даю под заклад, да и черномазые оставляют в нашей лавке немало жи-
вых денег.
   - Да все так, как я слышал. Здорово вы умеете  выкачивать  монету  из
людей беспомощных и несведущих - из вдов и сирот! Но если уж вы залезае-
те в чужой карман, Скарлетт, то почему к бедным и слабым, а не к богатым
и сильным? Со времен Робин Гуда и по наши дни потрошить богачей считает-
ся высокоморальным.
   - А потому, - отрезала Скарлетт, - что куда легче и безопаснее  зале-
зать, как вы изволите выражаться, в карман к беднякам.
   Ретт весь так и затрясся от беззвучного смеха.
   - А вы, оказывается, отменная мерзавка, Скарлетт!
   Мерзавка! Как ни странно, это слово больно укололо ее. Никакая она не
мерзавка, пылко сказала себе Скарлетт. Во всяком случае, ей вовсе не хо-
телось такою слыть. Ей хотелось быть настоящей леди. На секунду мысли ее
вернулись назад, к тем годам, когда еще была жива Эллин, и  она  увидела
свою мать - стремительно прошуршали юбки, пахнуло духами; она была вечно
в движении, эта хрупкая женщина,  непрестанно  трудившаяся  для  других,
предмет всеобщей любви, уважения и преклонения. И внезапно Скарлетт ста-
ла сама себе противна.
   - Если вы хотите довести меня до белого  каления,  -  устало  сказала
она, - то зря стараетесь. Я знаю, я не такая... совестливая, какой  сле-
довало бы мне быть. И не такая добрая и милая, как меня  учили.  Тут  уж
ничего не поделаешь, Ретт. Честное слово, ничего. Как я могу вести  себя
иначе? Что стало бы со мной, с Уэйдом, с Тарой, со всеми нами, будь я...
кроткой тихоней, когда тот янки явился в Тару? Мне бы следовало  быть...
Нет, даже думать об этом не хочу. А когда Джонас Уилкерсон задумал отоб-
рать у меня родной дом, вы только представьте себе, что  было  бы,  будь
я... доброй и совестливой! Где были бы все мы теперь? А если  б  я  была
милой простушкой и не наседала на Фрэнка по поводу долгов, мы бы...  ну,
да ладно... Может, я и мерзавка, но я не буду всю жизнь мерзавкой, Ретт.
А эти годы - что еще мне оставалось делать, да что еще остается делать и
сейчас? Разве могла я вести себя иначе? У меня было такое чувство, будто
я пытаюсь грести в тяжело нагруженной лодке, а на море - буря.  Мне  так
трудно было держаться на поверхности, что не могла  я  думать  о  всякой
ерунде, о том, без чего легко можно обойтись, - как, скажем, без хороших
манер, или... ну, словом, без всякого такого.  Слишком  я  боялась,  что
лодка моя затонет, и потому выкинула за борт все, что не имело для  меня
особой цены.
   - Гордость, и честь, и правдивость, и  целомудрие,  и  милосердие,  -
хмуро перечислил он. - Вы правы, Скарлетт. Все это перестает иметь цену,
когда лодка идет ко дну. Но посмотрите вокруг на своих друзей. Они  либо
благополучно пристают к берегу со всем этим  грузом,  либо,  подняв  все
флаги, идут ко дну.
   - Они идиоты, - отрезала Скарлетт. - Всему свое время. Когда  у  меня
будет достаточно денег, я тоже буду со всеми милой.  Такая  буду  скром-
ненькая - воды не замучу. Тогда я смогу быть такой.
   - Сможете... но не станете. Трудно спасти выброшенный за  борт  груз:
да если его и удастся вытащить, все равно он уже безнадежно подмочен.  И
боюсь, что когда вы сочтете возможным втянуть обратно в лодку честь, це-
ломудрие и милосердие, которые вышвырнули за борт,  вы  обнаружите,  что
они претерпели в воде существенные изменения, причем отнюдь не к  лучше-
му...
   Он вдруг поднялся и взял шляпу.
   - Вы уходите?
   - Да. Разве вы не рады? Хочу дать вам возможность  побыть  наедине  с
остатками вашей совести.
   Он на секунду приостановился, посмотрел на малышку, протянул  ей  па-
лец, и та мгновенно ухватилась за него ручонкой.
   - Фрэнк, надо полагать, лопается от гордости?
   - О, конечно.
   - И надо полагать, уже строит планы на будущее для этого младенца?
   - Вы же знаете, до чего мужчины становятся глупы, когда речь  заходит
об их детях.
   - В таком случае передайте ему, - начал было Ретт и  умолк;  на  лице
его появилось странное выражение. - Передайте ему: если он хочет,  чтобы
его планы относительно будущего этого младенца осуществились, пусть чаще
сидит дома по вечерам.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Лишь то, что сказал. Передайте, чтоб сидел дома.
   - Ах вы, подлое существо! Да как вы смеете  намекать,  будто  бедняга
Фрэнк...
   - О боже правый! - И Ретт раскатисто рассмеялся. - Я вовсе  не  хотел
сказать, что он бегает к женщинам! Фрэнк-то! О боже правый! - И  продол-
жая смеяться, он сошел по ступенькам вниз.

   ГЛАВА XLIV

   Стоял холодный и ветреный мартовский день, и Скарлетт, ехавшая по Де-
кейтерской дороге на лесопилку Джонни Гэллегера, натянула полость до са-
мых подмышек. Ехать одной было опасно, и она знала это, -  опаснее,  чем
когда-либо, потому что негры совсем вышли из повиновения. Как и предска-
зывал Эшли, теперь приходилось расплачиваться за то, что законодательное
собрание отказалось ратифицировать поправку к  конституции.  Разъяренный
Север воспринял этот отказ как пощечину и тотчас ответил ударом на удар.
Север твердо решил  заставить  Джорджию  дать  неграм  право  голоса  и,
объявив, что в штате возник бунт, установил там строжайшее военное поло-
жение. Джорджия вообще перестала существовать как штат и вместе с Флори-
дой и Алабамой превратилась в Военный округ N 3 под командованием  феде-
ралистского генерала.
   Если жизнь и раньше была неустойчивой и пугающей, то теперь она стала
такою вдвойне. Правила, установленные  военными  властями  и  казавшиеся
столь суровыми год тому назад, выглядели сущей  ерундой  в  сравнении  с
приказами, изданными генералом Попом. Будущее, где в перспективе маячила
возможность негритянского большинства в законодательном собрании, предс-
тавлялось мрачным и безнадежным, и бывшие белые хозяева штата,  чувствуя
свою беспомощность, озлоблялись все больше. Негры же, осознавая свою не-
давно обретенную значимость, держались все независимее; к  тому  же  они
знали, что армия янки - на их стороне. И многие из них решили, что могут
позволить себе что угодно.
   Времена настали буйные, страшные, и Скарлетт была изрядно напугана  -
напугана, но исполнена решимости не  бросать  своих  дел,  и  продолжала
разъезжать одна, засунув за обшивку двуколки пистолет Фрэнка.  Про  себя
она кляла законодательное собрание за то, что оно навлекло на них  новые
беды. Ну кому нужна эта благородная бравада, этот жест, который все  на-
зывают таким смелым? Ведь все только хуже стало.
   Подъезжая к тропе, что вела сквозь голые деревья вниз  к  ручью,  где
расположился Палаточный городок, она прищелкнула языком, погоняя лошадь.
Ей всегда становилось не по себе, когда  она  проезжала  мимо  скопления
этих грязных, омерзительных, отслуживших свое армейских палаток и глино-
битных хижин. Поселение это пользовалось самой дурной славой в Атланте и
ее окрестностях, так как здесь, в грязи,  жили  отщепенцы-негры,  черные
проститутки и немного белых бедняков, самых последних голодранцев. Гово-
рили, что здесь укрывались преступники - и негры и белые, - и именно сю-
да первым делом направлялись солдаты-янки, когда кого-то  искали.  Здесь
так часто пускали в ход нож и пистолет, что власти  почти  не  утруждали
себя расследованием и обычно предоставляли обитателям Палаточного город-
ка самим утрясать свои темные дела. В  лесу  находилась  винокурня,  где
гнали из кукурузы дешевое виски, и к вечеру вся балка у ручья оглашалась
пьяными воплями и проклятиями.
   Даже янки признавали, что это - чумное место и городок надо бы  снес-
ти, но никаких шагов для этого не предпринимали. Обитатели Атланты и Де-
кейтера, которым приходилось пользоваться этой дорогой, связывавшей меж-
ду собой два города, громко выражали свое возмущение. Мужчины,  проезжая
мимо Палаточного городка, расстегивали кобуры пистолетов,  а  добропоря-
дочные женщины по своей воле никогда не ездили тут даже под защитой муж-
чин, ибо обычно у дороги валялись или сидели  пьяные,  сквернословили  и
выкрикивали оскорбления.
   Пока рядом был Арчи, Скарлетт и не думала о Палаточном городке, пото-
му что даже самая наглая негритянка не осмелилась бы при нем  посмеяться
над ней. Но с тех пор как она стала ездить одна,  уже  случилось  немало
досадных мелких происшествий. Гулящие женщины словно старались перещего-
лять друг друга, когда она проезжала мимо. Она же ничего не могла  поде-
лать - приходилось не обращать на них внимания, хотя внутренне она и ки-
пела от гнева. Даже пожаловаться соседям или родне она не могла,  потому
что соседи злорадно сказали бы: "А чего же еще вы ждали?" Родные же при-
нялись бы ее увещевать, уговаривая прекратить поездки. А  она  вовсе  не
собиралась их прекращать.
   Хвала небу, сегодня на дороге не было этих оборванок!  Проезжая  мимо
тропы, спускавшейся к Палаточному городку, Скарлетт с  отвращением  пос-
мотрела на скопление хижин в глубине  балки,  освещенных  косыми  лучами
предзакатного солнца. Дул холодный ветер, и до обоняния Скарлетт долетел
смешанный запах древесного дыма, жареной свинины и грязных отхожих мест.
Она отвернулась и хлестнула лошадь по спине, спеша быстрее проехать мимо
и выбраться на прямую дорогу.
   Она только было вздохнула с облегчением, как сердце от  испуга  пере-
местилось у нее в горло, ибо из-за большого дуба на дороге внезапно воз-
ник огромный негр. Она, конечно,  испугалась,  но  не  потеряла  голову,
мгновенно остановила лошадь и выхватила пистолет Фрэнка.
   - Что тебе надо? - крикнула она со всей  суровостью,  на  какую  была
способна.
   Огромный негр снова нырнул за дерево, и  оттуда  раздался  испуганный
голос:
   - Господи, мисс Скарлетт, да не стреляйте вы в Большого Сэма!
   Большой Сэм! Скарлетт не сразу осознала, кто это. Большой Сэм,  надс-
мотрщик из Тары, которого она последний раз видела в дни  осады.  Какого
же черта...
   - А ну выходи, чтоб я видела, в самом ли деле ты Сэм!
   Он нехотя шагнул из-за своего укрытия - босоногий гигант-оборванец  в
холщовых штанах и синем мундире солдата Союза, слишком коротком и  узком
для его могучей фигуры. Увидев, что это в самом деле Большой Сэм,  Скар-
летт снова сунула пистолет за обшивку и заулыбалась.
   - Ох, Сэм, как приятно тебя видеть!
   Сэм кинулся к двуколке, закатив от радости глаза, сверкая белыми  зу-
бами, и обеими ручищами, большими, как два окорока,  схватил  протянутую
ему руку Скарлетт. Он широко осклабился, обнажив розовый, цвета арбузной
мякоти язык, и нелепо запрыгал, весь извиваясь, точно огромный  английс-
кий дог.
   - Господи, господи, до чего же приятно видеть родного человека-то!  -
воскликнул он, так сжав Скарлетт руку, что казалось, у нее сейчас  трес-
нут кости. - Что же это вы стали такая злючка, мисс Скарлетт, - в  чело-
века пистолетом тыкаете?
   - Столько злых людей развелось на свете, Сэм, что приходится  тыкать.
Но ты-то что делаешь в. таком поганом месте, ты же почтенный человек?! И
почему ты не пришел в город повидаться со мной?
   - Господи, мисс Скарлетт, я вовсе и не живу тут, в Палаточном  город-
ке-то. Так - забрел сюда. Я бы нипочем в таком месте не  стал  жить.  За
всю свою жизнь не видал таких мерзких негров. И не  знал  я,  что  вы  в
Тланте-то - откуда ж мне знать? Я ведь думал, вы в  Таре,  и  все  хотел
добраться домой, в Тару.
   - Ты что же, с самой войны так и живешь в Атланте?
   - Нет, мэм! Я в разных местах побывал! - Он выпустил руку Скарлетт, и
она с трудом распрямила пальцы, проверяя, целы ли кости. - Вы хоть  пом-
ните, когда мы с вами в последний раз виделись-то?
   Скарлетт вспомнился жаркий день перед началом осады: они с Реттом си-
дели в коляске, и группа негров с Большим Сэмом во главе прошла мимо них
по пыльной улице к окопам, распевая во все горло "Сойди к нам,  Моисей".
Она кивнула.
   - Ну, так я работал, как пес: землю копал,  и  насыпал  брустверы,  и
мешки с песком заготовлял до самой той поры, как конфедераты  из  Тланты
ушли. Капитан наш - жентмун, который нами командовал, его убили, и неко-
му было сказать Большому Сэму, чего делать-то, так что залег я в кусты и
лежал там. И все думал, как пробраться домой в Тару,  а  потом  услышал:
весь наш край вокруг Тары выжгли. Да и как мне туда добраться, не  знал:
очень я боялся, что патрули меня схватят, потому как никакого ведь  про-
пуска у меня не было. А потом пришли янки, и один  ихний  жентмун  -  он
полковник был - пригляделся ко мне, ну и взял к себе в дом прибирать  да
сапоги ему чистить. Вот так-то, мэм! Ну и я, конечно, нос  задрал:  надо
же, чтоб мене в дом взяли, как Порка, а ведь я-то всего-навсего  полевой
работник. Вот я и сказал полковнику: "Я ведь полевой работник". А  он...
Чего и говорить, мисс Скарлетт, янки  ничегошеньки  не  понимают!  Он  и
знать не знал, в чем тут разница-то! Вот я и остался с ним  и  поехал  с
ним в Саванну, когда генерал Шерман  туда  двинулся,  и,  господи,  мисс
Скарлетт, в жизни не видал я такого - страсть что творилось, пока  мы  в
Саванну шли! Уж: и крали они, и жгли... И Тару  они  тоже  сожгли,  мисс
Скарлетт?
   - Подожгли, да мы потушили пожар.
   - Ну, скажу я вам, мэм, очень я рад это слышать. Тара  -  мой  родной
дом, и я хочу вернуться туда. А как война-то кончилась, мой полковник  и
говорит мне: "Ты, Сэм, поедешь со мной на Север. Я тебе хорошо буду пла-
тить". Ну, скажу я вам, мэм, мне, как всем неграм,  до  смерти  хотелось
посмотреть, что такое эта свобода, а потом уж и домой вернуться. Вот я и
отправился на Север с полковником. Так-то, мэм. Поехали мы в  Вашингтон,
и в Нуйорк, и в Бастон, где полковник  жил.  Вот  так-то,  мэм,  стал  я
негр-путешественник! Там у этих янки на улицах этакая прорва  лошадей  и
карет, мисс Скарлетт, что и не пересчитаешь!  Я  все  боялся,  что  меня
вот-вот переедут!
   - Понравилось тебе на Севере, Сэм?
   Сэм поскреб голову, всю в густых мелких завитках.
   - Понравилось - и не понравилось. Полковник - он человек страсть  ка-
кой хороший и понимает нас, негров. А вот жена у  него  не  такая.  Жена
его, в первый раз как меня увидела, тут же назвала "мистером". Да,  мэм,
так и сказала - я чуть не грохнулся, как она это сказанула. А  полковник
ей сказал, чтоб она звала меня "Сэмом", ну потом так она меня и звала. А
все эти янки спервоначалу все звали меня "мистер О'Хара".  И  предлагали
посидеть с ними, будто я им ровня. Ну, а я-то ведь никогда с белыми гос-
подами не сиживал, да и старый я уже - где  мне  переучиваться.  А  они,
мисс Скарлетт, ко мне - ну, точно я им ровня, а в душе-то ведь не любили
меня - не любят они негров вообще. Да и потом боялись, потому как я  та-
кой агромадный. И все про собак меня расспрашивали: как меня ими  трави-
ли, да как меня били. А ведь, бог ты мой, мисс Скарлетт, меня  же  никто
никогда не бил! Вы-то знаете: мистер Джералд  никогда  бы  не  позволил,
чтобы кто ударил такого негра - я же дорого стою! Я рассказывал им,  ка-
кая была мисс Эллин к неграм добрая и как она сидела со мной целую неде-
лю, когда я воспалением легких болел, только они мне не верили. И так я,
мисс Скарлетт, заскучал по мисс Эллин и по Таре, что чувствую,  не  могу
больше, вот ночью и ушел от них и добрался в товарных вагонах  до  самой
Тланты. А теперь ежели вы купите мне билет до Тары,  я,  понятно,  очень
буду рад вернуться домой. И понятно, очень буду рад снова  увидеть  мисс
Эллин и мистера Джералда. Хватит с меня этой свободы. Я хочу, чтобы меня
кормили как надо и каждый день и говорили, что делать и чего не  делать,
и ухаживали за мной, ежели я заболею. Вот, к примеру, ежели у меня снова
воспаление легких будет? Разве та леди-янки стала бы за мной  ухаживать?
Нет, мэм! "Мистером О'Хара" она меня называла, а ходить за мной в  жизни
не стала бы. А вот мисс Эллин, она за мной будет ходить, ежели  я  забо-
лею, и... Чего-нибудь не так, мисс Скарлетт?
   - Папа и мама оба умерли, Сэм.
   - Умерли? Что это вы так шутите-то, мисс Скарлетт? Не надо!
   - Нисколько я не шучу. Это правда. Мама умерла, когда солдаты Шермана
пришли в Тару, а папа... его не стало в июне. Ах, Сэм, не надо  плакать.
Пожалуйста, не надо! Если ты будешь плакать, я тоже  заплачу.  Не  надо,
Сэм! Я просто этого не вынесу. Лучше не будем сейчас об этом говорить. Я
тебе все расскажу когда-нибудь потом... Мисс Сьюлин живет в Таре, и  она
вышла замуж за очень хорошего человека, мистера Уилла  Бентина.  А  мисс
Кэррин, она... - Скарлетт умолкла. Нет, никогда ей  не  объяснить  этому
расплакавшемуся гиганту, что такое  монастырь.  -  Она  теперь  живет  в
Чарльстоне. А вот Порк и Присей - в Таре... Да ну же, Сэм, вытри нос. Ты
правда хочешь вернуться домой?
   - Да, мэм, только не так теперь все будет - без мисс Эллин-то...
   - Сэм, а ты не хочешь остаться в Атланте и поработать у меня? Мне ну-
жен кучер, очень нужен - ведь вокруг столько скверных людей.
   - Да, мэм. Оно конечно - человек вам нужен. Я вот и  сам  хотел  ска-
зать, что нечего вам ездить одной, мисс Скарлетт.  Вы  и  понятия-то  не
имеете, какие нынче развелись плохие негры, особливо здесь, в Палаточном
городке. Опасно вам здесь ездить-то. Я вот в Палаточном городке  и  двух
дней не пробыл, а уже слыхал, как они про вас толкуют. Вчера,  когда  вы
тут проезжали, а эти черные ведьмы  принялись  улюлюкать,  я  вас  сразу
признал, да только вы больно быстро проехали, не мог я вас догнать. Зато
баб этих как следует вздул! Уж можете не сомневаться. Не заметили разве,
что сегодня-то никого здесь нет?
   - Заметила и очень тебе благодарна, Сэм. Ну, так как же? Будешь у ме-
ня кучером?
   - Мисс Скарлетт, спасибо вам, мэм, только я лучше уж в Тару подамся.
   Большой Сэм стоял, не поднимая на нее  глаз,  бесцельно  чертя  голым
пальцем ноги в пыли дороги. Ему было явно не по себе.
   - Но почему же? Я буду тебе хорошо платить. Нет, ты  должен  со  мной
остаться.
   Крупное черное лицо, на котором, как на лице ребенка, можно было сра-
зу все прочесть, обратилось к ней, и она увидела на нем страх. Сэм прид-
винулся ближе и, наклонившись над краем двуколки, зашептал:
   - Мисс Скарлетт, уходить мне из Тланты надо. Мне бы  только  до  Тары
добраться - там они меня не найдут. Я... я убил человека.
   - Черного?
   - Нет, мэм, белого. Солдата-янки. И теперь  меня  ищут.  Потому  я  и
скрываюсь в Палаточном городке.
   - Как же это тебя угораздило?
   - Да пьяный он был и сказал чего-то такое, чего я уж стерпеть не мог,
ну, и схватил его за горло... Убивать-то его я не хотел, мисс  Скарлетт,
да только руки у меня больно сильные, так что не успел я  опомниться,  а
он уже мертвый. Я так испугался, не знал, что и делать! Вот  и  прибежал
сюда прятаться, а как увидел вас вчера, когда вы мимо ехали, тут и  ска-
зал себе: "Господи! Да ведь это ж мисс Скарлетт! Она уж позаботится  обо
мне. Она не даст этим янки схватить меня. Она пошлет меня назад в Тару".
   - Ты говоришь, тебя ищут? Они знают, что это ты сделал?
   - Да, мэм, я ведь такой большой, меня ни с кем не спутаешь. Думается,
я, наверно, самый большой негр в Тланте. Они уже были тут вчера вечером,
но одна девчонка-негритянка отвела меня в хижину в лесу, там я и прятал-
ся, пока они не ушли.
   Скарлетт сидела насупясь. То, что Сэм убил человека, не взволновало и
не расстроило ее, а вот то, что он не может быть у нее кучером, вызывало
досаду. Такой огромный негр охранял бы ее не  хуже  Арчи.  Что  ж,  надо
как-то переправить его в Тару - нельзя  же,  чтобы  янки  схватили  его.
Слишком он ценный негр - таких нельзя вешать. Он был лучшим  надсмотрщи-
ком, какого знала Тара! Скарлетт и в голову не приходило, что он  теперь
вольный. Она считала, что он по-прежнему принадлежит ей, как  Порк,  Ма-
мушка, и дядюшка Питер, и кухарка, и Присей. Она по-прежнему считала его
"своим", следовательно, одним из тех, о ком надо заботиться.
   - Я сегодня же вечером отправлю тебя в Тару, - наконец сказала она. -
А сейчас, Сэм, мне еще надо проехать немного по этой дороге, но  я  вер-
нусь до заката солнца. Жди меня здесь. Никому не говори, куда ты собрал-
ся, и если у тебя есть шляпа, захвати ее, чтоб закрыть лицо.
   - Нет у меня никакой шляпы.
   - Ну, так вот тебе четвертак. Купи себе шляпу у одного из этих негров
и жди меня здесь.
   - Да, мэм. - Сэм так и просиял: у него явно полегчало на душе от соз-
нания, что кто-то проявляет заботу о нем.
   А Скарлетт в задумчивости поехала дальше. Уилл,  конечно,  обрадуется
появлению хорошего работника в Таре. От Порка было мало пользы в  полях,
да никогда и не будет. С приездом Сэма Порк сможет переехать в Атланту и
жить вместе с Дилси, как Скарлетт и обещала ему, когда умер Джералд.
   Когда она подъехала к лесопилке, солнце уже садилось - обычно  а  эти
часы она предпочитала быть дома. Джонни Гэллегер стоял в дверях  жалкого
сарайчика, который служил кухней для маленького  лагеря  лесозаготовите-
лей. У барака, сооруженного из горбыля, где спали  рабочие,  на  большом
бревне сидели четверо из пяти каторжников, которых  Скарлетт  определила
на лесопилку Джонни. Робы у них были грязные, пропахшие потом; когда они
устало двигали ногами, на щиколотках позвякивали цепи, и весь их вид го-
ворил об апатии и отчаянии. Какие они тощие, изнуренные, подумала  Скар-
летт, внимательно оглядывая их, а ведь еще совсем недавно, когда она  их
подряжала, это была крепкая команда. Они даже не подняли глаз при ее по-
явлении - только Джонни повернулся в ее сторону, небрежно стащил с голо-
вы шляпу. Выражение его узкого смуглого личика сразу стало твердым.
   - Не нравится мне вид этих людей, - внезапно сказала Скарлетт. -  Они
плохо выглядят. А где пятый?
   - Говорит, что болен, - отрезал Джонни. - Он в бараке.
   - А что с ним?
   - Главным образом лень.
   - Я хочу взглянуть на него.
   - Не надо. Он скорей всего голый. Я сам им займусь. Завтра он у  меня
уже будет на работе.
   Скарлетт медлила в нерешительности и в эту минуту увидела,  как  один
из каторжников устало поднял голову и с неистребимой ненавистью  посмот-
рел на Джонни, а потом снова уставился в землю.
   - Ты их бьешь, этих людей, кнутом?
   - Вот что, миссис Кеннеди, извините, но  кто  здесь  управляющий?  Вы
поставили меня на эту лесопилку и велели мне ею  управлять.  И  сказали,
что не будете вмешиваться. Вы ведь на меня не можете пожаловаться, прав-
да? Разве я не приношу вам дохода в два раза больше, чем мистер Элсинг?
   - Да, приносишь, - сказала Скарлетт, но при этом по телу ее пробежала
дрожь, словно на нее повеяло могильным холодом.
   В этом лагере с его отвратительными бараками появилось что-то  злове-
щее, чего не было при Хью Элсинге. Словно место это  отъединили  от  ос-
тального мира, окружили высокими стенами - Скарлетт  почувствовала,  что
кровь у нее леденеет. Эти каторжники были здесь так  удалены  от  всего,
настолько всецело зависели от Джонни Гэллегера, что вздумай он  хлестать
их кнутом или вообще жестоко с ними обращаться, она скорее всего никогда
об этом и не узнает. Каторжники не решатся даже пожаловаться  ей,  стра-
шась более жестоких наказаний, которые могут обрушиться на них после  ее
отъезда.
   - Люди у тебя такие тощие. Ты их хорошо кормишь? Видит бог,  я  трачу
достаточно денег на их еду - они должны бы быть откормленными, как боро-
вы. На одну муку и свинину в прошлом месяце ушло тридцать долларов.  Что
ты даешь им на ужин?
   Она подошла к сараю, служившему кухней, и заглянула внутрь.  Толстуха
мулатка, склонившаяся над ржавой старой  плитой,  поспешно  выпрямилась,
присела при виде Скарлетт и тут же снова повернулась к горшку, где вари-
лись черные бобы. Скарлетт знала, что Джонни Гэллегер живет с  мулаткой,
но решила лучше закрыть на это глаза. Ничего, кроме бобов  и  кукурузной
лепешки, жарившейся на сковороде, на кухне видно не было.
   - У тебя, что же, ничего для этих людей больше нет?
   - Нет, мэм.
   - А в бобы ты не кладешь грудинки?
   - Нет, мэм.
   - Значит, бобы ты варишь без свинины. Но без свинины черные бобы есть
нельзя. Они же не дают никакой силы. А почему нет свинины?
   - Мистер Джонни, он говорит - ни к чему класть ее, грудинку-то.
   - Сейчас же положи грудинку. Где ты держишь свои припасы?
   Негритянка в испуге закатила глаза, указывая на  маленький  чуланчик,
служивший кладовкой, и Скарлетт распахнула ведущую туда дверь. Она обна-
ружила открытый бочонок с кукурузой на полу, небольшой  мешок  пшеничной
муки, фунт кофе, немного сахара, галлоновую банку сорго и  два  окорока.
Один из окороков, лежавший на полке, был недавно запечен, и от него было
отрезано всего два-три куска. Скарлетт в бешенстве повернулась к  Джонни
Гэллегеру и встретила его злой взгляд.
   - Где пять мешков белой муки, которые я послала на прошлой неделе?  А
мешок с сахаром и кофе? И я послала еще пять окороков  и  десять  фунтов
грудинки, и одному богу известно, сколько бушелей ирландского  картофеля
и ямса! Ну, так где же все это? Ты не мог истратить такую уйму за  неде-
лю, даже если бы кормил людей пять раз в день. Значит,  ты  это  продал!
Вот что ты сделал, вор! Продал мои продукты, а денежки  положил  себе  в
карман, людей же кормишь сухими бобами и кукурузными лепешками. Неудиви-
тельно, что они такие тощие. Пропусти меня! - И она вихрем  вылетела  во
двор. - Эй, ты, там, в конце... да, ты! Поди сюда!
   Человек поднялся и, неуклюже ступая, позвякивая кандалами, направился
к ней; Скарлетт увидела, что его голые лодыжки стерты железом в кровь.
   - Когда ты последний раз ел ветчину?
   Каторжник уставился в землю.
   - Да говори же!
   Тот продолжал стоять молча, с отрешенным  видом.  Наконец  он  поднял
глаза, умоляюще посмотрел на Скарлетт и снова опустил взгляд.
   - Боишься говорить?! Ну так вот, иди в чулан и сними с полки  окорок.
Ребекка, дай ему твой нож. Неси окорок на улицу и раздели его между все-
ми. А ты, Ребекка, приготовь им печенье и кофе. И дай побольше сорго. Да
пошевеливайся, я хочу видеть, как ты выполнишь мое приказание.
   - Так это же мука и кофе мистера Джонни - его собственные, - испуган-
но пробормотала Ребекка.
   - Мистера Джонни - как бы не так! Должно  быть,  и  окорок  тоже  его
собственный. Изволь делать, что я сказала. Живо. Джонни Гэллегер, пойдем
со мной к двуколке.
   Она прошла через неубранный двор и залезла в двуколку, не без мрачно-
го удовлетворения заметив при этом, как каторжники набросились на ветчи-
ну и целыми кусками жадно запихивают ее в рот. Точно боятся, что ее сей-
час отнимут.
   - Ну и редкий же ты негодяй! - в ярости  накинулась  она  на  Джонни,
стоявшего у колеса, сдвинув шляпу с низкого лба на затылок. - Будь любе-
зен, верни мне стоимость моих продуктов. Отныне я буду привозить  прови-
ант каждый день, а не заказывать на месяц. Тогда ты не сможешь меня  об-
манывать.
   - Только меня уже здесь не будет, - сказал Джонни Гэллегер.
   - Ты что, вознамерился взять расчет?!
   Какую-то секунду Скарлетт так и хотелось крикнуть ему: "Ну и провали-
вай - скатертью дорога!", но холодная  рука  рассудка  предусмотрительно
удержала ее. Если Джонни возьмет расчет, что она станет делать? Ведь  он
дает в два раза больше леса, чем давал  Хью.  А  она  как  раз  получила
большой заказ - самый большой за все время, и к тому же срочный. Ей  не-
обходимо, чтобы этот лес был доставлен в Атланту. А если Джонни  возьмет
расчет, кого она поставит на лесопилку?
   - Да, я беру расчет. Вы поставили меня начальником на этой  лесопилке
и сказали, чтоб я давал вам как можно больше леса. Вы  не  говорили  мне
тогда, как я должен вести дело, и я не собираюсь выслушивать это сейчас.
Каким образом я получаю столько леса, вас не касается. Вы не можете  по-
жаловаться, что я не выполняю условий сделки. Благодаря мне и  вы  нажи-
лись, да и я свое отработал - ну, и кое-что сумел добавить к  жалованью.
А теперь вы являетесь сюда, вмешиваетесь в мои дела, задаете  вопросы  и
принижаете меня в глазах этих людей. Как же мне после этого держать их в
руках? Что с того, если я иной раз кому из них и влеплю? Лентяи и не та-
кого заслуживают. Что с того, если они недоедают и вокруг них не танцуют
на задних лапках? Да они другого и не заслужили. Так что  занимайтесь-ка
вы своим делом, а я - своим, не то я сегодня же беру расчет.
   Его жесткое узкое личико стало каменным, и Скарлетт  положительно  не
знала, как быть. Если он сегодня возьмет расчет, что ей делать? Не может
же она сидеть здесь всю ночь и сторожить каторжников!
   Видимо, терзавшие Скарлетт сомнения в какой-то мере отразились  в  ее
взгляде, ибо лицо Джонни вдруг слегка смягчилось, а в голосе,  когда  он
заговорил, появились примирительные нотки:
   - Поздно уж, миссис Кеннеди, ехали бы вы лучше домой.  Стоит  ли  нам
расстраиваться из-за такой мелочи, а? Вычтите десять долларов в  будущем
месяце из моего жалованья, и дело с концом.
   Взгляд Скарлетт невольно скользнул по жалким людям, пожиравшим ветчи-
ну, и она подумала о больном, который лежал в продуваемом ветрами сарае.
Нет, надо избавляться от Джонни Гэллегера. Он вор  и  жестокий  человек.
Кто знает, как он обращается с каторжниками, когда ее тут нет. Но с дру-
гой стороны, человек он ловкий, а одному богу  известно,  как  ей  нужен
ловкий человек. Нет, не может она с ним сейчас расстаться. Он ведь день-
ги для нее выгоняет. Просто надо следить за тем, чтобы каторжников  кор-
мили как следует.
   - Я вычту из твоего жалованья двадцать долларов, - решительно заявила
она, - а завтра, когда вернусь, мы с тобой продолжим разговор.
   Скарлетт подобрала вожаки. Но она уже знала, что никакого продолжения
разговора не будет. Знала, что на этом все кончится, и знала, что Джонни
тоже это знает.
   Она ехала по тропе, выходившей на Декейтерскую дорогу, а в душе у нее
совесть боролась с жаждой наживы. Она понимала, что не дело это -  отда-
вать людей на милость жестокого карлика. Если по его вине кто-то из  них
умрет, она будет виновата не меньше, чем он, так как оставила их  в  его
власти, даже узнав о том, что он жестоко обращается с ними. Но с  другой
стороны... а с другой стороны, не надо попадать в каторжники. Если  люди
нарушили закон и их поймали с поличным, они заслужили такую участь.  Со-
весть ее мало-помалу успокоилась, но пока она ехала по дороге,  истощен-
ные, отупевшие лица каторжников то и дело возникали перед  ее  мысленным
взором.
   "Ах, я подумаю о них потом", - решила Скарлетт и, затолкав эту  мысль
в чулан своей памяти, захлопнула за ней дверь.
   Солнце совсем зашло и лес вокруг потемнел,  когда  Скарлетт  достигла
того места, где дорога над Палаточным городком делала петлю. Когда солн-
це скрылось и сгустились сумерки, в воздухе появился  пронизывающий  хо-
лод; в темном лесу завыл леденящий ветер, затрещали голые  сучья,  заше-
лестела засохшая листва. Скарлетт никогда еще не бывала  так  поздно  на
улице одна, ей было не по себе и хотелось поскорее очутиться дома.
   Большого Сэма что-то не было видно, и Скарлетт, натянув вожаки, оста-
новила двуколку: отсутствие Сэма беспокоило ее, она боялась, не схватили
ли его янки. И тут она услышала шаги на тропинке, что вела к Палаточному
городку, и с облегчением вздохнула. Уж она проберет Сэма за то,  что  он
заставил ее ждать.
   Но из-за поворота показался не Сэм.
   Она увидела высокого белого оборванца и приземистого, похожего на го-
риллу, негра с мощными плечами и грудью. Скарлетт поспешно хлестнула по-
водьями лошадь и выхватила пистолет. Лошадь  затрусила  было,  но  белый
взмахнул рукой, и лошадь шарахнулась в сторону.
   - Дамочка, - сказал он, - нет ли у вас четвертака? Очень я голоден.
   - Убирайся с дороги, - возможно тверже сказала Скарлетт. - Нет у меня
денег. А ну, пошел.
   Но человек решительно схватил лошадь под уздцы.
   - Стаскивай ее! - крикнул он негру. - Деньги у нее наверняка в лифе!
   То, что за этим последовало, произошло стремительно, как  в  страшном
сне. Скарлетт вскинула руку с пистолетом, но некий инстинкт подсказал ей
не стрелять в белого, так как можно ранить лошадь. Когда же негр, плото-
ядно осклабясь, подскочил к двуколке, Скарлетт выстрелила в него. Попала
она или не попала, так и осталось неизвестным, ибо в следующую минуту ей
сдавили руку с такой силой, что кости хрустнули и пистолет выпал  у  нее
из пальцев. Подскочивший к экипажу негр - он стоял так близко,  что  она
чувствовала запах немытого тела, - схватил ее поперек  туловища  и  стал
тащить из двуколки. Свободной рукой она отчаянно пыталась отпихнуть его,
расцарапать ему лицо и вдруг почувствовала большую лапищу у своего  гор-
ла, раздался треск разрываемого лифа, и черная рука принялась  шарить  у
нее по груди. От ужаса и отвращения Скарлетт дико закричала.
   - Заткни ей глотку! Да вытаскивай же ее! - крикнул  белый,  и  черная
рука зажала Скарлетт рот. Она изо всей силы укусила ладонь, и снова зак-
ричала, и сквозь свой крик услышала, как ругнулся белый: она поняла, что
в темноте на дороге появился третий человек. Черная рука соскользнула  с
ее рта, и негр отпрыгнул в сторону,  спасаясь  от  ринувшегося  на  него
Большого Сэма.
   - Езжайте, мисс Скарлетт!: - закричал Сэм, подминая под себя негра, и
Скарлетт, дрожа мелкой дрожью и не переставая что-то выкрикивать,  схва-
тила вожжи и кнут и огрела тем и другим лошадь. Та рванулась с места,  и
Скарлетт почувствовала, как колеса проехали по чему-то мягкому,  чему-то
плотному. Это был тот белый, которого оглушил Сэм.
   Потеряв от ужаса голову, Скарлетт стегала и стегала  лошадь,  которая
неслась галопом - двуколка подскакивала и  раскачивалась  из  стороны  в
сторону. Несмотря на владевший Скарлетт ужас, она все же  услышала,  что
за нею бегут, и закричала, понукая лошадь. Если  это  черное  страшилище
настигнет ее, она тут же умрет, прежде чем он до нее дотронется.
   Сзади раздался крик:
   - Мисс Скарлетт, стойте!
   Не придерживая лошади, вся  дрожа,  она  оглянулась  и  увидела,  что
Большой Сэм бежит за ней по дороге - длинные ноги его работали как порш-
ни. Скарлетт натянула вожжи, Сэм поравнялся с нею и плюхнулся в  двукол-
ку, притиснув Скарлетт к противоположному краю своим большим телом. Лицо
Большого Сэма было в поту и в крови; задыхаясь, он спросил:
   - Вас не покалечили? Они вас не покалечили?
   У Скарлетт не было сил даже ответить, но заметив направление  взгляда
Сэма и то, как он быстро отвел глаза, она вдруг осознала, что лиф ее ра-
зодран до пояса, так что видны и голая грудь, и корсет.  Дрожащей  рукой
она стянула края лифа и, опустив голову, разрыдалась.
   - Дайте-ка мне вожжи, - сказал Сэм и выхватил вожжи у нее из рук. - А
ну, пошла, лошадка!
   Свистнул кнут, и испуганная лошадь понеслась диким галопом, грозя оп-
рокинуть двуколку в канаву.
   - Очень я надеюсь, что не убил эту черную обезьяну. Но проверять я не
стал, - с трудом переводя дух, проговорил Сэм. - Ну, а ежели он вам чего
повредил, мисс Скарлетт, я вернусь и добью его.
   - Нет... нет... поедем скорее отсюда, - всхлипывая, пробормотала она.

   ГЛАВА XLV

   В тот вечер Фрэнк отвел ее, тетю Питти и детей к Мелани, а сам отпра-
вился куда-то с Эшли - Скарлетт казалось, что она сейчас лопнет от обиды
и возмущения. Да как он мог в такой вечер  отправиться  на  политическое
собрание?! Подумаешь - политическое собрание! Уехать в тот самый  вечер,
когда на нее напали, когда с ней бог весть что могло случиться! Какой же
он бесчувственный, какой эгоист! И вообще он отнесся ко всей этой  исто-
рии с возмутительным спокойствием - стоял и смотрел, как Сэм внес  ее  в
дом, рыдающую, в разодранном до пояса платье. Он даже ни разу не  дернул
себя за бороду, пока она, обливаясь слезами, рассказывала ему, что прои-
зошло. Он только мягко спросил: "Лапочка, вас покалечили - или вы просто
перепугались?"
   От бешенства и слез она не в состоянии была вымолвить ни слова, и Сэм
сказал, что она просто перепугалась.
   "Я так считаю, это потому, что они платье ей разорвали..."
   "Ты молодчина, Сэм, и я не забуду, что ты  для  нас  сделал.  Если  я
чем-то могу тебе отплатить..."
   "Да, сэр, вы можете послать меня в Тару - только  побыстрее.  Янки-то
ведь за мной охотятся".
   Фрэнк и это выслушал спокойно, ни о чем не спрашивая. Вид у него  был
такой же, как в ту ночь, когда Тони постучался к  ним  в  дверь:  это-де
чисто мужское дело и решение надо принимать без лишних слов и эмоций.
   "Иди садись в двуколку. Я велю Питеру довезти тебя, до  Раф-энд-Реди,
ты побудешь там в лесу до утра, а потом на поезде поедешь  в  Джонсборо.
Так оно будет безопаснее... Ну, лапочка,  перестаньте  же  плакать.  Все
прошло, и ничего с вами особенного не случилось. Мисс Питти, могу я поп-
росить у вас нюхательных солей? А ты, Мамушка, принеси-ка мисс  Скарлетт
бокал вина".
   Тут Скарлетт снова разрыдалась - на этот раз от ярости. Она  обкидала
услышать слова утешения, возмущения, угрозы, мести. Она предпочла бы да-
же, чтобы Фрэнк накинулся на нее, сказал, что как раз об этом он и  пре-
дупреждал, - что угодно, только не это безразличие: ведь ей  же  грозила
опасность, а он делает вид, будто это все ерунда. Он, конечно, был мил с
ней и мягок, но так, словно сам в это время думал о чем-то другом,  куда
более важном.
   И этим важным событием оказалось всего-навсего какое-то никчемное по-
литическое собрание!
   Скарлетт ушам своим не поверила, когда Фрэнк сказал, чтобы она перео-
делась: он отведет ее к Мелани на вечер. Должен же  он  понимать,  через
какое страшное испытание она прошла, должен бы понимать,  что  не  хочет
она торчать весь вечер у Мелани, - она так измучилась  и  нервы  ее  так
напряжены, ей нужен покой, тепло - лечь в  кровать,  накрыться  одеялом,
положить горячий кирпич к ногам, выпить горячего пунша, чтобы  прийти  в
себя. Если бы он действительно любил ее, ничто не заставило бы его поки-
нуть жену в такой вечер. Он бы остался дома, держал бы ее за руку,  пов-
торял бы снова и снова, что случись с ней что-нибудь - он  бы  этого  не
пережил. Вот вернется он домой и останутся они одни - она все ему  выло-
жит.
   В маленькой гостиной Мелани было мирно и тихо, как всегда в те  вече-
ра, когда Фрэнк и Эшли отсутствовали, а женщины собирались вместе и  ши-
ли. Комната была теплая и казалась веселой при свете камина.  Настольная
лампа бросала желтый отблеск на четыре гладко причесанные головы,  скло-
ненные над шитьем. Четыре юбки падали на пол скромными складками, восемь
маленьких ножек грациозно покоились на низеньких скамеечках. Из  детской
сквозь открытую дверь доносилось ровное дыхание Уэйда, Эллы и  Бо.  Арчи
сидел на стуле у камина, повернувшись  к  огню  спиной,  жевал  табак  и
что-то старательно вырезал из кусочка дерева. Этот грязный лохматый ста-
рик выглядел рядом с четырьмя прибранными, изящными дамами столь нелепо,
как если бы рядом с четырьмя кошечками уселся старый злющий седой сторо-
жевой пес.
   Мелани долго и нудно рассказывала о последней выходке Дам-арфисток, и
в мягком голосе ее звучало возмущение. Они никак не могли договориться с
Хоровым клубом джентльменов относительно программы будущего  выступления
и явились днем к Мелани с заявлением, что вообще выходят из музыкального
кружка. Мелани пришлось пустить в ход все свои дипломатические способно-
сти, дабы уговорить их не спешить с решением.
   Скарлетт еле сдерживалась, чтобы не крикнуть: "Пошли они к черту, эти
Дамы-арфистки!" Ей не терпелось поговорить о  собственных  переживаниях.
Ее буквально распирало от желания рассказать об этом во всех  подробнос-
тях, чтобы, напугав других, самой избавиться от страха. Хотелось описать
свою храбрость и тем убедить самое себя, что она и  в  самом  деле  была
храброй. Но всякий раз, как она заговаривала,  Мелани  умело  переводила
беседу в другое, более спокойное русло. Это  безмерно  раздражало  Скар-
летт. До чего же все они мерзкие, не лучше Фрэнка.
   Как могут они держаться так спокойно и безмятежно, когда она едва из-
бегла столь страшной участи? Да они просто невежливы - не дают  ей  воз-
можности облегчить душу, рассказав о случившемся.
   А то, что с ней произошло, потрясло ее куда больше, чем  она  склонна
была признаться - даже самой себе. Стоило ей вспомнить об этом  черноко-
жем, который, осклабясь, глазел на нее из сумеречного леса, как ее  про-
бирала дрожь. А вспомнив о черной руке, схватившей ее за горло, и предс-
тавив себе, что могло бы случиться, не появись так вовремя Большой  Сэм,
она ниже опускала голову и крепко зажмуривалась. Чем дольше сидела она в
этой комнате, где все дышало миром, и молча пыталась шить, слушая  голос
Мелани, тем больше напрягались ее нервы. Казалось, вот сейчас,  тоненько
звякнув, они лопнут, как лопается у банджо натянутая струна.
   Звук ножа, строгающего дерево, раздражал ее, и она  хмуро  посмотрела
на Арчи. Внезапно ей показалось странным, что он сидит тут и  возится  с
этой деревяшкой. Обычно, оставаясь вечерами охранять их, он ложился  ди-
ван и засыпал и при этом так отчаянно храпел,  что  его  длинная  борода
подпрыгивала при каждом всхрапе. А еще более странным было  то,  что  ни
Мелани, ни Индия даже не намекнули ему, что хорошо бы подстелить!  газе-
ту, а то стружка разлетается по всему полу. Он уже! изрядно  насорил  на
коврике перед камином, но они этого словно бы и не замечали. -
   Пока Скарлетт смотрела на Арчи, он вдруг повернулся к огню и  сплюнул
свою жвачку с таким трубным звуком, что Индия, Мелани и тетя Питти подс-
кочили, точно рядом с ними разорвалась бомба.
   - Да неужели обязательно так громко плеваться?  -  воскликнула  Индия
звенящим от раздражения голосом.
   Скарлетт в изумлении подняла на Индию глаза: обычно  она  была  такая
сдержанная.
   Арчи же, нимало не смутившись, в упор посмотрел на Индию.
   - Выходит, обязательно, - холодно заявил он и снова сплюнул.
   Мелани, в свою очередь, хмуро взглянула на Индию.
   - Я всегда была так рада, что наш дорогой папочка не жевал табака,  -
начала было тетя Питти, и Мелани, нахмурясь, резко повернулась к ней.
   - Да перестаньте, тетушка! Это же бестактно!
   Скарлетт еще ни разу не слышала, чтобы Мелани говорила таким тоном.
   - Ах ты, батюшки! - Тетя Питти опустила шитье на  колени  и  обиженно
надулась. - Ну, сказку я вам, просто не понимаю, что это на всех вас се-
годня нашло. Вы с Индией обе такие злющие, такие раздраженные, точно две
старые перечницы.
   Слова ее повисли в воздухе. Мелани даже не извинилась за резкость,  а
лишь усиленно заработала иглой.
   - Стежки-то у тебя получаются с целый дюйм, - не без ехидства замети-
ла тетя Питти. - Все это придется распороть. Да что с тобой?
   Но Мелани и тут ничего не ответила.
   "А ведь и в самом деле с ними что-то происходит",  -  подумала  Скар-
летт. Быть может, она была слишком занята собственными  страхами  и  че-
го-то не заметила? Да, несмотря на все старания Мелани придать этому ве-
черу атмосферу, какая царила здесь в любой из пятидесяти других, что они
провели вместе, сегодня в  воздухе  чувствовалась  нервозность,  которую
нельзя было объяснить только тревогой и возмущением по поводу того,  что
произошло несколько часами раньше. Скарлетт исподтишка оглядела сидевших
в гостиной женщин и вдруг перехватила взгляд Индии. Ей стало не по  себе
- такой в этом испытующем взгляде был бесконечный холод, более  сильный,
чем ненависть, и более оскорбительный, чем презрение."
   "Точно я виновата в том, что случилось", - возмущенно подумала  Скар-
летт.
   Индия теперь взглянула на Арчи - во взгляде ее была уже не досада,  а
вопрос и смутная тревога. Но Арчи не ответил на ее взгляд. В эту  минуту
он смотрел на Скарлетт таким же холодным, жестким взглядом, каким только
что смотрела Индия.
   Унылая тишина воцарилась в  комнате:  Мелани  перестала  поддерживать
разговор, и Скарлетт услышала, как на дворе завывает ветер.  Вечер  стал
вдруг удивительно неуютным. Теперь Скарлетт отчетливо почувствовала, на-
сколько у всех напряжены нервы, и  подумала,  что  атмосфера,  вероятно,
весь вечер была такой, только она в своем расстройстве  не  обратила  на
это внимания. В лице Арчи было что-то настороженное, выжидающее,  а  его
заросшие волосами уши, казалось, стояли торчком, как в руках,  но  обеих
что-то явно волновало, и они то и дело вскидывали голову,  отрываясь  от
шитья, лишь только на дороге раздавался цокот копыт, или  стонали  ветки
под порывом ветра, или, шурша, падали на лужайку  сухие  листья.  Стоило
треснуть полену в камине, как обе вздрагивали, точно слышали чьи-то кра-
дущиеся шаги.
   Что-то было не так, но Скарлетт терялась в  догадках  -  что  именно.
Что-то происходило, а что - она не слышала. Взглянув на пухлое,  просто-
душное лицо тети Питти, которая сидела, обиженно надувшись, Скарлетт по-
няла, что старушка тоже ничего не знает. А вот Арчи, Мелани  и  Индия  -
знают. Скарлетт казалось, что она слышит в тишине, как мечутся  мысли  в
мозгу Индии и Мелани - точно птицы в клетке. Обе они что-то  знали,  че-
го-то ждали, хоть и делали вид, будто ничего не происходит. Их  внутрен-
няя тревога передалась Скарлетт, и она стала нервничать еще больше.  Не-
ловко орудуя иглой, она уколола большой палец и слегка вскрикнула от бо-
ли и досады - все вздрогнули, а она стала нажимать на палец, пока не по-
казалась яркая капля крови.
   - Я сегодня слишком взвинчена, совсем не мог, шить, - заявила  она  и
швырнула шитье на пол. - До того взвинчена, что, кажется, сейчас  закри-
чу. Я хочу домой, хочу лечь в постель. Фрэнк знал это и мог сегодня  ни-
куда не уходить. Он все только болтает, и болтает, и болтаете насчет то-
го, что надо защищать женщин от черномазых и "саквояжников", а вот когда
ему самому пришло время защитить женщину, где  он,  спрашивается?  Сидит
дома и ухаживает за мной? Ничего подобного,  шатается  гдето  с  другими
мужчинами, которые тоже все только болтают и...
   Ее разгневанный взгляд остановился на лице Индии, и она осеклась. Ин-
дия прерывисто дышала; ее светлые, без ресниц глаза в упор  смотрели  на
Скарлетт, в них был ледяной холод.
   - Если это вас не слишком затруднит, Индия, - язвительным тоном заго-
ворила Скарлетт, - может быть, вы скажете, почему вы так глядите на меня
весь вечер, я была бы вам чрезвычайно признательна. У меня что, лицо по-
зеленело или еще что-нибудь не так?
   - Меня нисколько не затруднит  сказать  вам.  Я  даже  сделаю  это  с
большим удовольствием, - заявила Индия, сверкнув глазами. -  Просто  мне
противно присутствовать при том, как вы поносите такого прекрасного  че-
ловека - ведь мистер Кеннеди, к вашему сведению...
   - Индия! - предостерегающе воскликнула Мелани, крепко  сжав  в  руках
шитье.
   - По-моему, я знаю своего мужа лучше, чем вы,  -  заметила  Скарлетт;
намечалась ссора, первая открытая ссора с Индией - от этой перспективы у
Скарлетт сразу поднялось настроение и нервозность как рукой сняло.
   Мелани поймала взгляд Индии, и та нехотя сжала губы. Но почти  тотчас
снова заговорила, и в голосе ее звучала холодная ненависть.
   - Мне тошно слушать, Скарлетт О'Хара, ваши  рассуждения  о  том,  что
кто-то должен вас защищать! Да разве вам нужна защита! Если бы вы в  ней
нуждались, никогда бы не стали так себя вести, как все  эти  месяцы,  не
раскатывали бы по городу, выставляя себя напоказ в расчете, что все муж-
чины станут восторгаться вами! Вы сегодня получили по заслугам,  и  будь
на свете справедливость, вам досталось бы еще пуще.
   - Ох, Индия, замолчи! - воскликнула Мелани.
   - Пусть говорит! - выкрикнула Скарлетт. - Мне это очень даже  нравит-
ся. Я всегда знала, что она меня ненавидит, но  слишком  она  двуличная,
чтобы признаться в этом. А сама ходила бы по улицам  голая  от  зари  до
темна, если б думала, что кто-нибудь станет восхищаться ею.
   Индия вскочила, вся ее длинная плоская фигура сотрясалась от гнева.
   - Я в самом деле ненавижу вас, - отчетливо, хотя и дрожащим  голосом,
произнесла она. - Но я молчала не потому, что я двуличная. Вам этого  не
понять, потому что вы... вы лишены чувства приличия, представления о хо-
рошем воспитании. Я вела себя так просто потому, что если  мы  не  будем
держаться вместе и не подавим в себе наши маленькие нелюбви и ненависти,
ни за что нам не побить янки. А вы... вы... вы все - сделали, чтобы уро-
нить престиж: приличных людей: стали работать и опозорили хорошего мужа,
давая повод янки и всякому сброду смеяться над нами и делать разные  ос-
корбительные замечания насчет того, что никакие мы, дескать, не аристок-
раты. Янки ведь не знают, что вы - не из нашей среды и никогда к ней  не
принадлежали. Где им понять, что в вас нет ни капли благородной крови. И
когда вы разъезжаете по лесам, давая любому черному или белому  злоумыш-
леннику повод напасть на вас, вы тем самым даете им повод напасть на лю-
бую добропорядочную женщину нашего города. А теперь из-за вас наши  МУЖ-
ЧИНЫ рискуют жизнью, потому что вынуждены...
   - О господи, Индия! - воскликнула Мелани,  и  Скарлетт,  несмотря  на
владевший ею гнев, поразило то, что Мелани, вопреки обыкновению,  походя
упомянула имя бога. - Изволь молчать! Она не знает, и она... Изволь мол-
чать! Ты же обещала...
   - Девочки, девочки! - взмолилась мисс Питтипэт; губы у нее дрожали.
   - Чего я не знаю? - Скарлетт в бешенстве вскочила и встала перед  ки-
певшей от гнева Индией и с мольбой смотревшей на Индию Мелани.
   - Раскудахтались, как куры! - неожиданно изрек Арчи, и в  голосе  его
прозвучало бесконечное презрение. Но прежде чем кто-либо успел его  оса-
дить, он резко вздернул седеющую голову и быстро встал. - Кто-то идет по
дорожке. Это не мистер Уилкс. А ну, перестаньте кудахтать.
   Голос его прозвучал  по-мужски  властно,  и  женщины  сразу  умолкли;
ярость, читавшаяся на их лицах, исчезла, когда он заковылял по комнате к
двери.
   - Кто там? - спросил он еще прежде, чем пришелец успел постучать.
   - Капитан Батлер. Впустите меня.
   Мелани так стремительно бросилась к двери, что юбки  ее  взметнулись,
приоткрыв панталоны до колен, и прежде чем Арчи успел взяться  за  ручку
двери, Мелани уже распахнула ее. На пороге стоял Ретт Батлер, его  широ-
кополая черная фетровая шляпа была низко надвинута  на  глаза,  накидка,
которую рвал ветер, хлопала словно крылья у него за спиной.  Впервые  он
забыл о хороших манерах - не снял шляпы и ни с кем не поздоровался. Гля-
дя только на Мелани, он спросил вместо приветствия:
   - Куда они поехали? Говорите скорее. На карту поставлена их жизнь.
   Скарлетт и тетя Питти, потрясенные, испуганные, в  изумлении  обменя-
лись взглядами, а Индия, словно тощая  старая  кошка,  скользнула  через
комнату и встала рядом с Мелани.
   - Ничего ему не говори, - выкрикнула она. - Он шпион, подлипала!
   Ретт даже не удостоил ее взгляда.
   - Быстро, миссис Уилкс! Может быть, еще не все потеряно.
   Мелани словно парализовало от страха, и  она  только  молча  смотрела
Ретту в лицо.
   - Какого черта?.. - начала было Скарлетт.
   - Заткнитесь, - прикрикнул на нее Арчи. - И вы тоже,  мисс  Мелли.  А
ты, чертов подлипала, убирайся отсюда!
   - Нет, Арчи, нет! - воскликнула Мелани и, словно желая защитить Регга
от Арчи, положила дрожащую руку Ретту на плечо. - Что  случилось?  Отку-
да... откуда вам стало известно?
   На смуглом лице Ретта нетерпение сменилось взявшей верх вежливостью.
   - О господи, миссис Уилкс, они же с самого начала все  находятся  под
подозрением... только вели они себя очень умно - до сегодняшнего вечера!
Откуда мне все известно? Я сегодня играл в покер  с  двумя  подвыпившими
капитанами-янки, они мне и выболтали. Янки узнали, что  сегодня  вечером
будет заварушка, и приготовились. Эти ваши идиоты сами лезут в капкан.
   Мелани даже пошатнулась, словно ее ударили чем-то тяжелым,  но  Ретт,
быстро обхватив ее за талию, не дал ей упасть.
   - Не говори ему! Он хочет тебя поймать! - выкрикнула Индия,  глядя  в
упор на Ретта сверкающими глазами. - Разве ты не слышала - ведь  он  сам
сказал, что был сегодня вечером с капитанами-янки?!
   Но Ретт по-прежнему не удостаивал ее взгляда. Его глаза были прикова-
ны к побелевшему лицу Мелани.
   - Скажите мне. Куда они поехали? У них есть определенное место встре-
чи?
   Охваченная страхом, ничего не понимая, Скарлетт тем не менее  подума-
ла, что никогда еще не видела более непроницаемого, ничего не выражающе-
го лица, чем у Ретта, однако Мелани явно увидела в нем что-то, побуждав-
шее довериться ему. Она высвободилась из поддерживавшей ее руки,  выпря-
милась во весь свой невысокий рост и спокойно, но дрожащим голосом, ска-
зала:
   - На Декейтерской дороге, близ Палаточного городка. Они собираются  в
погребе на бывшей плантации Салливана - той, что наполовину сгорела.
   - Спасибо. Я помчусь туда. А если янки придут к вам, никто из вас ни-
чего не знает.
   Черная накидка его мгновенно растворилась в ночи - он исчез так быст-
ро, что казалось, его тут и не было: послышалось лишь шуршанье  летящего
из-под копыт гравия да отчаянный топот мчащейся во весь опор лошади.
   - Янки идут сюда? - вскрикнула тетя Нитти; маленькие ножки ее  подко-
сились, и она плюхнулась на диван, забыв от испуга даже заплакать.
   - Да что происходит? Что это значит? Если вы сейчас же все не  скаже-
те, я с ума сойду! - Скарлетт схватила Мелани за плечи  и  так  тряхнула
ее, точно хотела силой вытрясти ответ.
   - Что это значит? А то, что вы, по всей вероятности, явитесь причиной
смерти Эшли и мистера Кеннеди! - Несмотря на страх, в голосе Индии  зву-
чали злорадные нотки. - И перестаньте трясти Мелли. Она  сейчас  лишится
чувств.
   - Ничего подобного, - еле выговорила Мелани, хватаясь за спинку  сту-
ла.
   - Господи, господи! Я ничего не понимаю! Убили Эшли? Ну,  пожалуйста,
кто-нибудь скажите же мне...
   Голос Арчи проскрипел, как дверь на ржавых петлях, оборвав причитания
Скарлетт.
   - Да садитесь вы, - коротко приказал он. -  Возьмите  свое  шитье.  И
шейте, будто ничего не случилось. Ведь янки, может, уже с заката за этим
домом следят. Садитесь, говорят вам, и шейте.
   Дрожащие от испуга женщины повиновались, и даже Питти трясущимися ру-
ками взяла носок; глаза ее, широко раскрытые, как у испуганного ребенка,
вопрошающе перебегали с одного лица на другое.
   - Где Эшли? Что с ним случилось, Мелли? - вырвалось у Скарлетт.
   - А где ваш муж? Он вас не интересует? - Светлые глаза  Индии  горели
неуемным ехидством; она комкала и разглаживала рваное полотенце, которое
собиралась латать.
   - Индия, прошу тебя! - Мелани сумела овладеть голосом, но  побелевшее
взволнованное лицо и измученные глаза выдавали, в  каком  она  находится
напряжении. - Скарлетт, возможно,  нам  следовало  сказать  тебе,  но...
но... ты столько пережила сегодня, что мы... что Фрэнк решил... и к тому
же ты всегда была так настроена против клана...
   - Клана... - Скарлетт произнесла это слово так, будто никогда его  не
слышала и понятия не имела, что оно значит, и вдруг воскликнула: - Клан!
Но Эшли же не в ку-клукс-клане! И Фрэнк не может там  быть.  Он  же  мне
обещал!
   - Конечно, мистер Кеннеди в ку-клукс-клане, и Эшли тоже, и все мужчи-
ны, которых мы знаем, - выкрикнула Индия. - Они  же  настоящие  мужчины,
верно? Притом белые и южане. Вам следовало бы гордиться своим  мужем,  а
не вынуждать его втихомолку убегать из дома, точно он идет на  постыдное
дело и...
   - Значит, вы все это знали, а я нет...
   - Мы боялись, что ты расстроишься, - с сокрушенным видом сказала  Ме-
лани.
   - Так вот куда они ездят, когда говорят,  что  едут  на  политическое
собрание! Ах, он же обещал мне! А теперь янки придут, и отберут мои  ле-
сопилки и лавку, и посадят его в тюрьму... А на что намекал Ретт Батлер?
   Индия метнула на Мелани несказанно испуганный взгляд. Скарлетт  вско-
чила, швырнув на пол шитье.
   - Если вы мне не скажете, я сейчас же поеду в город и сама все  выяс-
ню. Всех буду спрашивать, пока не узнаю.
   - Садитесь, я вам скажу, - заявил Арчи, пригвождая ее к  месту  своим
единственным глазом. - Вы вот раскатывали сегодня где не след и попали в
беду, а теперь мистер Уилкс и мистер Кеннеди и другие  отправились  уби-
вать этого негра и этого белого, если сумеют их найти, и вообще весь Па-
латочный городок хотят смести. И если этот подлипала правду сказал, зна-
чит, янки чего-то заподозрили или даже чего-то узнали и послали  солдат,
чтоб устроить там западню. И наши люди в капкан-то  и  попадут.  А  если
этот Батлер сказал неправду, тогда, значит, он шпион, и он выдаст их ян-
ки, и наших все равно убьют. А если он их выдаст, то я убью его, и пусть
это будет последним делом моей жизни. А если их не убьют, тогда, значит,
всем им придется тикать отседова в Техас и сидеть там  тихо,  и,  может,
они никогда уж и не воротятся сюда. А все вы виноваты, и руки  у  вас  в
крови.
   Страх сменился на лице Мелани возмущением: она увидела по лицу  Скар-
летт, что та начала прозревать и ее захлестывает ужас. Мелани  встала  и
положила руку на плечо Скарлетт.
   - Еще одно слово, и ты уйдешь из этого дома, Арчи, - решительно  зая-
вила Мелани. - Она ни в чем не виновата. Просто она  вела  себя...  вела
себя так, как считала нужным. А наши мужчины ведут  себя  так,  как  они
считают нужным. И все люди должны так поступать. Мы не все одинаково ду-
маем и одинаково поступаем, и неверно... неверно судить о других по  се-
бе. Как вы с Индией можете говорить так жестоко-ведь муж  Скарлетт,  да,
возможно, и мой... возможно...
   - Чу! - тихо прервал ее Арчи. - Садитесь, мэм. Слышите - лошади.
   Мелани опустилась в кресло, взяла одну из рубашек Эшли и, низко скло-
нив голову, бессознательно принялась сдирать с нее кружева и сворачивать
в клубок.
   Копыта цокали теперь совсем громко: всадники явно приближались к  до-
му. Позвякивали удила, скрипела кожа, звучали голоса. Стук копыт замер у
парадного входа, чей-то голос, перекрыв все остальные, что-то  скомандо-
вал, и послышался топот ног: кто-то бежал через дворик к задней двери. У
сидевших в гостиной было такое ощущение, будто  тысячи  враждебных  глаз
уставились на них в незашторенное окно фасада, и четыре женщины,  терза-
ясь страхом, ниже пригнулись к своему шитью и усиленно заработали иглой.
Сердце бешено выстукивало у Скарлетт в груди: "Я  убила  Эшли!  Я  убила
его!" В эту минуту у нее даже не мелькнуло мысли о том,  что,  возможно,
убили и Фрэнка. Она видела лишь Эшли, распростертого  у  ног  кавалерис-
тов-янки, его светловолосую голову в крови.
   В дверь резко постучали, и Скарлетт  взглянула  на  Меллани:  на  ма-
леньком напряженном личике появилось  новое  выражение,  выражение  спо-
койствия и отчужденности, какое она только что видела на лице Ретта Бат-
лера, - этакое спокойное безразличие, какое придает своему лицу игрок  в
покер, когда блефует, имея лишь две пары на руках.
   - Арчи, открой дверь, - спокойно сказала Мелани.
   Сунув нож за голенище и поправив заткнутый  за  пояс  пистолет.  Арчи
проковылял к двери и распахнул ее. Увидев в проеме капитана-янки и целый
взвод синих мундиров, Питти пискнула, как мышка, почувствовавшая, что  -
попала в ловушку. Остальные молчали. Скарлетт с облегчением  обнаружила,
что знает офицера. Это был капитан Тони Джэффери, один из приятелей Рет-
та. Она продала ему лес для дома. Она знала, что это джентльмен.  А  раз
джентльмен, то, быть может, не потащит их в тюрьму. Он тоже сразу  приз-
нал ее и, сняв шляпу, несколько смущенно поклонился.
   - Добрый вечер, миссис Кеннеди. Которая из вас,  дамы,  будет  миссис
Уилкс?
   - Я - миссис Уилкс, - отозвалась Мелани и поднялась; несмотря на свой
маленький рост, выглядела она весьма внушительно. - Чему я обязана  этим
вторжением?
   Глаза капитана быстро пробежали по комнате, на мгновение задержавшись
на каждом лице, затем он перевел взгляд на стол и на вешалку  для  шляп,
словно ища следов мужского присутствия.
   - Я хотел бы побеседовать с мистером Уилксом и мистером Кеннеди, если
можно.
   - Их нет здесь, - сказала Мелани, и ее обычно мягкий  голосок  звучал
холодно.
   - Вы уверены?
   - Вы только посмейте не поверить миссис Уилкс, - сказал Арчи,  разду-
вая бороду.
   - Извините, миссис Уилкс. Я вовсе не хотел вас обидеть. Если вы даете
мне слово, я не стану обыскивать дом.
   - Я даю вам слово, но можете обыскать дом, если хотите. Они в городе,
на собрании в лавке мистера Кеннеди.
   - Их нет в лавке, и сегодня вечером нет никакого собрания,  -  мрачно
сказал капитан. - Мы подождем на улице, пока они вернутся.
   Он отвесил поклон и вышел, закрыв за собой дверь. Оставшиеся  в  доме
услышали резкие, слегка приглушенные  ветром  слова  команды:  "Окружить
дом! Стать по одному у каждого окна и двери". Раздался топот ног.  Скар-
летт вздрогнула от страха, увидев бородатые лица, смотревшие  на  них  в
окна. Мелани села и потянулась за книгой на столе - рука ее не  дрожала.
Это был потрепанный экземпляр "Отверженных" - книги,  которой  упивались
солдаты Конфедерации. Они читали ее у бивачных огней и  с  мрачным  удо-
вольствием называли "Отверженные генерала Ли". Мелани раскрыла книгу  на
середине и принялась читать ровным голосом, отчетливо произнося слова.
   - Шейте! - скомандовал Арчи хриплым шепотом, и  три  женщины,  черпая
мужество в спокойном голосе Мелани, снова склонились над шитьем.
   Сколько времени читала Мелани под взглядами  внимательно  наблюдавших
за ней глаз, Скарлетт понятия не имела, но ей казалось, это  длилось  не
один час. Она не слышала ни слова из того, что читала Мелани. Теперь она
думала уже не только об Эшли, но и о Фрэнке. Так вот чем объяснялось его
нарочитое спокойствие сегодня вечером! А ведь он обещал ей, что  никогда
не будет иметь ничего общего с ку-клукс-кланом. Этой-то беды она и  боя-
лась! Вся работа за целый год теперь пойдет прахом. Все ее  старания,  и
страхи, и муки, когда она не покладая рук трудилась, несмотря на дождь и
холод, - все зря. Но кто бы подумал, что этот старый  трус  Фрэнк  может
связаться с ку-клукс-кланом, с такими головорезами? И сейчас он уже, мо-
жет быть, мертв. А если не мертв и янки схватят его, то тут же  повесят.
И Эшли тоже!
   Она до того глубоко вонзила ногти себе в ладонь, что на  коже  появи-
лись четыре ярко-красных полумесяца. Как может Мелани читать так спокой-
но, когда Эшли в опасности и его могут повесить? Да он, может быть,  уже
мертв! Но что-то в ровном, мягком голосе, рассказывавшем о горестях Жана
Вальжана, сдерживало Скарлетт, не позволяло ей вскочить на ноги и закри-
чать.
   Она вспомнила о той ночи, когда Тони Фонтейн явился к ним -  измучен-
ный, гонимый, без денег. Если бы он тогда не добрался до их  дома,  если
бы они не дали ему денег и свежую лошадь, его бы уже давно  повесили.  И
если Фрэнка с Эшли еще не убили, то они сейчас находятся в таком же  по-
ложении, как Тони, а пожалуй, и в худшем. Дом-то ведь окружен солдатами,
и ни Эшли, ни Фрэнк не могут вернуться, чтобы взять деньги и вещи, -  их
тут же поймают. И наверно, у всех домов на этой улице стоят вот  так  же
янки, значит, - Фрэнк и Эшли не могут обратиться за помощью и к друзьям.
А может, они сейчас уже скачут во весь опор сквозь тьму в Техас.
   Но ведь Ретт... быть может, Ретту все же удалось вовремя добраться до
них. У Ретта всегда в карманах полно денег. Быть может,  он  одолжит  им
достаточно, чтобы они могли продержаться. Но все это очень странно. Чего
ради станет Ретт заботиться о безопасности Эшли? Конечно же, он не любит
Эшли, конечно, презирает его. Тогда почему... Но  раздумывать  над  этой
загадкой ей не дал вновь нахлынувший страх за жизнь Эшли и Фрэнка.
   "Ах, это я виновата во всем! - причитала она про себя. - Индия и Арчи
правду сказали. Во всем виновата я. Но я ведь  никогда  не  думала,  что
Фрэнк или Эшли настолько безрассудны, чтобы присоединиться к клану! И  я
никогда не думала, что мне что-то может угрожать! Да и нельзя  мне  было
поступать иначе. Мелани правду сказала. Люди должны делать то, что поло-
жено. А я должна следить за тем, чтобы работали лесопилки! И мне необхо-
димы деньги! А теперь я, наверное, все потеряю и в общем-то по своей ви-
не!"
   Прошло немало времени, и вот голос Мелани дрогнул -  она  осеклась  и
умолкла. Повернула голову к окну и уставилась в него, точно  за  стеклом
вовсе не стоял солдат-янки и не смотрел на нее.  Оголтелые,  заметив  ее
напряженную позу, тоже подняли головы и тоже стали прислушиваться.
   Послышался стук копыт и  пение  -  приглушенное  закрытыми  окнами  и
дверьми и относимое ветром, но все же отчетливо слышное. Это была  самая
мерзкая и ненавистная из всех песен - песня про солдат Шермана "Шагая по
Джорджии", и пел ее Ретт Батлер.
   Не успел он допеть первый куплет, как два других пьяных голоса приня-
лись подпевать - громко, по-дурацки, спотыкаясь  на  словах,  сливая  их
вместе. У парадного входа раздалась команда капитана Джэффери  и  послы-
шался быстрый топот ног. Но еще прежде, чем звуки  команды  долетели  до
гостиной, дамы в изумлении переглянулись. Ведь пьяные  голоса,  тянувшие
песню вместе с Реттом, принадлежали Эшли и Хью Элсингу.
   На дорожке у входа завязался громкий разговор;  слышался  отрывистый,
вопрошающий голос капитана Джэффери, пронзительный, прерываемый дурацким
хохотом голос Хью,  густой,  беззаботный  бас  Ретта  и  неестественный,
странный голос Эшли, который все повторял:
   - Какого черта! Какого черта!
   "Нет, это не может быть Эшли! - вертелось в мозгу Скарлетт. -  Он  же
никогда не напивается! А Ретт... Ретт, когда напьется,  становится  сов-
сем, совсем тихим... он никогда так не шумит!"
   Мелани поднялась с места, и вместе с ней поднялся Арчи. Раздался рез-
кий возглас капитана: "Эти двое - арестованы". И Арчи схватился за руко-
ятку пистолета.
   - Нет, - решительно шепнула Мелани. - Нет. Предоставь это мне.
   И Скарлетт увидела на ее лице такое же выражение, как в  тот  день  в
Таре, когда Мелани стояла на площадке лестницы и, сжимая в слабом кулач-
ке тяжелую саблю, глядела вниз на мертвого янки, -  нежное,  застенчивое
существо, превращенное  обстоятельствами  в  настороженную,  разъяренную
тигрицу. Мелани широко распахнула парадную дверь.
   - Тащите его сюда, капитан Батлер, - крикнула она звонким, не  лишен-
ным яда голосом. - Вы, должно быть, опять напоили  его  до  бесчувствия.
Тащите же его сюда.
   Со стороны темной дорожки, по которой гулял ветер,  послышался  голос
капитана-янки:
   - Извините, миссис Уилкс, но ваш муж и мистер Элсинг арестованы.
   - Арестованы? За что? За то, что напились? Если бы в Атланте  аресто-
вывали за пьянство, то весь ваш гарнизон не вылезал бы  из  тюрьмы!  Ну,
тащите же его сюда, капитан Батлер, если, конечно, сами в состоянии  ид-
ти.
   Скарлетт соображала медленно, и сначала в голове у нее была полнейшая
каша. Она же понимала, что ни Ретт, ни Эшли не пьяны,  и  понимала,  что
Мелани это понимает. И однако же, вот тут  стоит  Мелани,  обычно  такая
мягкая и благовоспитанная, и кричит как мегера, да еще при янки, уверяя,
что и Ретт и Эшли пьяны до бесчувствия - даже идти не могут.
   Послышалось какое-то бормотание, краткие препирательства,  пересыпае-
мые бранью, и чьи-то нетвердые шаги по  ступенькам  крыльца.  В  дверном
проеме показался Эшли, белый как мел; голова у него  болталась,  светлые
волосы были спутаны, и он от шеи до колен был закутан в  черную  накидку
Ретта. Хью Элсинг и Ретт, оба тоже еле передвигая ноги, поддерживали его
с двух сторон, и было ясно, что без их помощи Эшли тут же бы упал.  Сле-
дом за ними шел капитан-янки - лицо его выражало недоверие, и  в  то  же
время все это явно его забавляло. Он остановился на пороге,  из-за  плеч
его с любопытством выглядывали солдаты, а в дом ворвался холодный ветер.
   Перепуганная, ошарашенная Скарлетт взглянула на Мелани, потом на  по-
висшего на руках у друзей Эшли и только тут начала что-то понимать.  Она
хотела было крикнуть: "Но он же не пьяный!" - и прикусила язык.  До  нее
вдруг дошло, что перед ней разыгрывается пьеса, пьеса  отчаянно  смелая,
где от игры актеров зависит их жизнь. Скарлетт чувствовала, что  ни  она
сама, ни тетя Питти в этой драме не участвуют,  тогда  как  у  остальных
есть роли и они подают друг другу реплики, как актеры в хорошо отрепети-
рованной пьесе. Она лишь наполовину понимала, что происходит, но все  же
достаточно, чтобы молчать.
   - Да посадите же его в кресло! - возмущенно выкрикнула  Мелани.  -  А
вы, капитан Батлер, немедленно покиньте этот дом! Да как вы смеете пока-
зываться здесь после того, как снова довели его до такого состояния!
   Мужчины опустили Эшли в кресло-качалку; Ретт пошатнулся  и,  схватив-
шись за спинку стула, чтобы не упасть, обратился к капитану -  в  голосе
его звучало искреннее огорчение:
   - Хорошенькую благодарность я получил, а? Не дал полиции забрать его,
привел домой, а он еще орет на меня и пытается драться!
   - А уж вы, Хью, постыдились бы! Что скажет ваша бедная матушка? Напи-
лись, да еще шатаетесь по городу с... с этим подлипалой, с этим любимчи-
ком янки, капитаном Батлером! Ах, мистер Уилкс, как вы  могли  дойти  до
такого?
   - Мелли, я не так уж и пьян, - пробормотал Эшли  и  с  этими  словами
упал лицом на стол и остался лежать, прикрыв руками голову.
   - Арчи, отведи его в спальню и уложи в постель - как всегда, - прика-
зала Мелани. - Тетя Питти, пожалуйста, пойдите постелите ему  и...  Боже
мой, боже мой! - Она внезапно разразилась слезами. -  Ну,  как  он  мог?
Ведь он же обещал!
   Арчи уже просунул руку под мышку Эшли, а перепуганная Питти неуверен-
но поднялась на ноги, но тут вмешался капитан:
   - Не смейте его трогать. Он арестован. Сержант!
   Сержант вошел в комнату, волоча за собой ружье. Ретт, явно  с  трудом
сохраняя равновесие, положил руку на плечо капитана и постарался  сосре-
доточить на нем свой взгляд.
   - Том, ну за что ты его арестуешь? Ведь не так уж он много и выпил. Я
видел его более пьяным.
   - Да при чем тут, пьяный он или нет, - воскликнул капитан. - Мне пле-
вать, пусть бы он хоть в канаве валялся. Я же не полицейский. Они с мис-
тером Элсингом арестованы за то, что участвовали в налете клана на Пала-
точный городок сегодня вечером. Убиты негр и белый, и мистер  Уилкс  был
там главарем.
   - Сегодня вечером? - расхохотался Ретт. Расхохотался так  безудержно,
что рухнул на диван и ткнулся головой в руки. - Нет, только  не  сегодня
вечером, Том, - произнес он, обретя, наконец, дар речи. - Эти двое  были
сегодня вечером со мной - с восьми часов, а все думали, что они на  соб-
рании.
   - С вами, Ретт? Но... - Капитан сдвинул брови и неуверенно  посмотрел
на храпящего Эшли и его плачущую жену. - Но... где же вы были?
   - Вот этого мне не хотелось бы говорить. - И Ретт с  пьяной  ухмылкой
стрельнул взглядом в Мелани.
   - Нет уж, вы лучше скажите!
   - Пойдем, выйдем на крыльцо, и я скажу тебе, где мы были.
   - Скажите здесь.
   - Неприятно мне говорить это при дамах. Если бы дамы вышли из  комна-
ты...
   - Никуда я не пойду, - воскликнула Мелани, яростно промокая платочком
глаза. - Я имею право знать. Где был мой муж?
   - В борделе у Красотки Уотлинг, - несколько смущенно пояснил Ретт.  -
И он там был, и Хью, и Фрэнк Кеннеди, и доктор Мид,  и...  и...  словом,
целая компания. Мы там кутнули. Превесело. Шампанское. Девочки...
   - У... у Красотки Уотлинг?
   Голос Мелани взвился и оборвался, исполненный такой боли, что  все  в
испуге посмотрели на нее. Она схватилась за грудь и, прежде чем Арчи ус-
пел подхватить ее, лишилась чувств. Поднялась суматоха:  Арчи  подхватил
Мелани под руки, Индия кинулась на кухню за водой, тетя Питти и Скарлетт
обмахивали Мелани и хлопали ее по рукам, а Хью Элсинг  громовым  голосом
снова и снова повторял:
   - Вот, радуйтесь - натворили беды! Натворили!
   - Ну, теперь весь город об этом узнает, - рассвирепев, сказал Ретт. -
Надеюсь, ты доволен. Том. Завтра в Атланте ни одна жена не будет  разго-
варивать с мужем.
   - Ретт, я понятия не имел... - Капитан даже вспотел, хотя из  распах-
нутой двери в спину ему дул холодный ветер. -  Стойте-ка!  А  вы  можете
поклясться, что они были у... м-м... у этой Красотки?
   - Черт побери, конечно, - буркнул Ретт. - Да пойди  спроси  Красотку,
если мне не веришь.  А  теперь  разреши-ка,  я  отнесу  миссис  Уилкс  в
спальню. Давай ее мне, Арчи. Да, конечно, я ее донесу. Мисс Питти, идите
вперед с лампой. - Он легко взял из рук Арчи безжизненную Мелани. - А ты
уложи-ка мистера Уилкса в постель, Арчи. Я после этой ночи не  желаю  ни
видеть его, ни даже здороваться с ним.
   Тетю Питти, державшую лампу, так била дрожь, что  дому  явно  грозила
опасность пожара, но Питти все же не выронила лампы и прошагала с ней  в
темную спальню. Арчи, буркнув что-то, снова просунул руку под мышку Эшли
и приподнял его.
   - Но... я же должен арестовать этих людей!
   Уже выйдя в темный коридор, Ретт обернулся.
   - Так арестуешь их утром. Они же не могут удрать -  видишь,  в  каком
они состоянии. Кстати, я до сих пор не знал,  что  нельзя  напиваться  в
борделе. О господи, Том, да пятьдесят человек подтвердят тебе,  что  они
были у Красотки.
   - Всегда найдется пятьдесят свидетелей, чтобы подтвердить, что южанин
был там, где его не было, - мрачно заметил капитан.  -  Пошли  со  мной,
мистер Элсинг. А мистера Уилкса я оставлю под честное слово...
   - Я сестра мистера Уилкса. И ручаюсь, что он к вам придет, -  ледяным
тоном сказала Индия. - А сейчас, может быть, вы все-таки  уйдете?  Вы  и
так уже доставили нам немало неприятных минут.
   - Чрезвычайно об этом сожалею. - Капитан неловко поклонился.  -  Смею
лишь надеяться, что они смогут доказать, что  в  самом  деле  были  у...
м-м... мисс... миссис Уотлинг. Вы передадите брату, чтобы он завтра  ут-
ром явился к начальнику военной полиции лля объяснений?
   Индия холодно кивнула и, взявшись за ручку двери, молча  дала  понять
капитану, что ему пора бы уже и честь знать. Капитан с сержантом попяти-
лись, Хью Элсинг вышел следом, и Индия захлопнула за ними дверь. Даже не
взглянув на Скарлетт, она быстро подошла к окнам и опустила шторы.  А  у
Скарлетт подгибались колени, и, чтобы не упасть, она ухватилась за спин-
ку кресла-качалки, в которой только что сидел Эшли. Опустив  глаза,  она
вдруг увидела на подушке спинки темное влажное пятно величиной с ладонь.
Ничего не понимая, она провела по нему рукой и, к своему ужасу,  обнару-
жила на пальцах что-то липкое, красное.
   - Индия, - прошептала она, - Индия... Эшли... он ранен.
   - Вы полная идиотка! Неужели вы думали, что он в самом деле пьян?
   Индия резко дернула вниз последнюю штору и бегом кинулась в  спальню;
Скарлетт бросилась за ней, чувствуя, как сердце бьется где-то  в  горле.
Высокая фигура Ретта закрывала весь дверной проем,  но  Скарлетт  поверх
его плеча увидела Эшли - смертельно бледный, он неподвижно лежал на пос-
тели. Мелани, на редкость быстро оправившаяся от обморока, разрезала вы-
шивальными ножницами его намокшую от крови рубашку.  Арчи  держал  лампу
над самой кроватью, а свободной рукой - той, на которой были  искорежены
пальцы, - щупал Эшли пульс.
   - Он умер? - одновременно воскликнули Индия и Скарлетт.
   - Нет, просто без сознания от потери крови. Он ранен в плечо, -  ска-
зал Ретт.
   - Зачем вы привезли его сюда, дурак вы этакий! - воскликнула Индия. -
Пустите меня к нему! Дайте же пройти! Зачем вы привезли его сюда -  чтоб
его арестовали?
   - Он слишком ослаб и не мог ехать. И мне  больше  некуда  было  везти
его, мисс Уилкс! К тому же... вы хотели бы, чтоб он уехал из родных кра-
ев, как Тони Фонтейн? Вы что, хотите, чтобы добрая дюжина ваших  соседей
перебралась в Техас и жила там под вымышленными именами до  конца  своих
дней? А так еще есть шанс вытянуть их всех из беды, если Красотка...
   - Пропустите меня!
   - Нет, мисс Уилкс, для вас имеется другое занятие. Вам надо  идти  за
доктором... Не за доктором Мидом. Он замешан в этом деле и, скорей  все-
го, дает сейчас объяснения янки. Найдите какого-нибудь другого врача. Вы
не боитесь идти одна ночью?
   - Нет, - сказала Индия, и светлые глаза ее сверкнули. - Не  боюсь.  -
Она сдернула с крючка в холле накидку Мелани с капюшоном. - Я  пойду  за
старым доктором Дином. - И, сделав над собой усилие, уже  другим,  более
спокойным тоном она добавила: - Извините, что обозвала вас шпионом и ду-
раком. Я ведь не знала. Я глубоко признательна вам за то, что вы сделали
для Эшли... хотя по-прежнему презираю вас.
   - Я высоко ценю искренность - и благодарен вам за нее. - Ретт  покло-
нился, уголки его губ опустились в иронической усмешке. - А теперь идите
скорее, да задними дворами, и когда будете возвращаться,  не  входите  в
дом, если увидите, что вокруг него солдаты.
   Индия снова бросила встревоженный взгляд на Эшли  и,  запахнувшись  в
накидку, быстро пробежала по коридору к черному ходу и тихо выскользнула
в ночь.
   Скарлетт, напрягая зрение, старалась рассмотреть поверх плеча  Ретта,
что происходит в комнате за его спиной, и сердце ее  учащенно  забилось,
когда она увидела, как Эшли открыл глаза. Мелани, схватив с  умывальника
сложенное в несколько раз полотенце, приложила его к раненому  плечу,  и
Эшли, желая успокоить ее, ответил слабой улыбкой. Скарлетт почувствовала
на себе проницательный, тяжелый взгляд Ретта и поняла, что  на  ее  лице
написаны все обуревавшие ее чувства, но ей было все равно. Эшли истекает
кровью, быть может, умирает, и она, которая так  любит  его,  повинна  в
том, что плечо его пробито пулей. Ей хотелось кинуться  к  его  постели,
опуститься на колени, обнять его, прижать к себе, однако ноги у нее  так
дрожали, что она не могла ни шагу сделать. Зажав рукой рот, она стояла и
смотрела, как Мелани взяла свежее полотенце, снова приложила к его плечу
и надавила, словно хотела силой заставить кровь вернуться в тело. Но по-
лотенце мгновенно стало красным.
   Разве может человек так истекать кровью и все еще жить? Но слава  бо-
гу, на губах Эшли не было кровавой пены - ах, эти кровавые пузыри, пред-
вестники смерти, Скарлетт так отчетливо помнила их после того  страшного
дня битвы при Персиковом ручье, когда раненые умирали на лужайке у  тети
Питти, испуская окровавленным ртом последний вздох.
   - Возьмите себя в руки, - сказал Ретт, и голос его прозвучал  жестко,
чуть насмешливо. - Он не умрет. А  теперь  пойдите  и  посветите  миссис
Уилкс. Мне нужно послать кое-куда Арчи.
   Арчи поверх лампы взглянул на Ретта.
   - Вы мной не командуйте! - коротко отрезал он, перемещая  языком  та-
бачную жвачку за другую щеку.
   - Делай то, что он скажет, - сурово приказала Мелани,  -  да  быстро.
Все делай, что скажет капитан Батлер. Скарлетт, возьми у него лампу.
   Скарлетт вошла в комнату и взяла лампу обеими руками, чтобы  не  уро-
нить. Глаза Эшли снова закрылись. Его голая грудь медленно  приподнялась
и быстро опустилась, и между испуганно заметавшимися  пальчиками  Мелани
потекла красная жидкость. Скарлетт смутно слышала, как  Арчи  проковылял
через комнату к Ретту, слышала, как Ретт что-то быстро говорил,  понизив
голос. Все ее мысли были настолько поглощены Эшли, что  до  ее  сознания
дошли лишь обрывки того, что сказал Ретт:
   - Возьми мою лошадь... она привязана у дома... скачи во весь опор.
   Арчи что-то буркнул вопросительно, и Скарлетт услышала, как Ретт  от-
ветил:
   - Бывшая плантация Салливана.  Балахоны  найдешь  в  дымоходе  самого
большого камина. Сожги их.
   - Угу, - снова буркнул Арчи.
   - И там еще два... человека в погребе. Постарайся уложить их  на  ло-
шадь и отвезти на пустырь, что за домом Красотки, - между ее домом и же-
лезной дорогой. Будь осторожен. Если тебя увидят, то повесят, а вместе с
тобой и всех нас. Положи их на том участке, а рядом  брось  пистолеты  -
нет, лучше вложи им в руки. Вот - бери мои.
   Обернувшись, Скарлетт увидела, как Ретт завел руку под фалды  сюртука
и извлек два пистолета. Арчи взял их и сунул себе за пояс.
   - Дай из каждого по выстрелу. Так  оно  будет  выглядеть,  будто  они
пристрелили друг друга. Понял?
   Арчи кивнул, точно он и в самом деле все  понял,  и  в  его  холодном
взгляде промелькнуло уважение. А вот Скарлетт ничего не поняла.  Послед-
ние полчаса были таким кошмаром, что ей казалось, теперь уже ничто нико-
гда не станет ясным и понятным. Однако Ретт, видимо, прекрасно разбирал-
ся во всей этой путанице, и Скарлетт немного успокоилась.
   Арчи уже повернулся было, чтобы идти, но вдруг остановился, вопрошаю-
ще глядя на Ретта своим единственным глазом.
   - Он?
   - Да.
   Арчи опять что-то буркнул и сплюнул на пол.
   - Не шуточки, - сказал он и заковылял через холл к черному ходу.
   Что-то в этом тихом обмене вопросами и ответами  вызвало  у  Скарлетт
новый прилив страха и догадок, и страх этот начал расти в ее груди,  на-
полняя ее холодом. И когда он прорвался наружу...
   - А где Фрэнк? - воскликнула она.
   Ретт быстро пересек комнату и подошел к кровати Эшли - его широкопле-
чая фигура двигалась по-кошачьи бесшумно и легко.
   - Всему свое время, - сказал он и слегка улыбнулся. -  Не  наклоняйте
лампу, Скарлетт. Вы же не хотите сжечь мистера Уилкса. Мисс Мелли...
   Мелани, как хороший солдат, ожидающий команды, быстро подняла на него
глаза, даже не заметив от волнения, что Ретт впервые  фамильярно  назвал
ее по имени.
   - Прошу прощения, я хотел сказать: миссис Уилкс...
   - Ах, капитан Батлер, пожалуйста, не извиняйтесь! Я почту  за  честь,
если вы будете звать меня "Мелли" без всякой "мисс"! У меня к вам  такое
чувство, будто вы мой... мой брат или... ну, по крайней мере двоюродный.
Какой же вы добрый и какой умный! Смогу ли я когда-нибудь  отблагодарить
вас за все!
   - Спасибо, - сказал Ретт и на какое-то мгновение даже смутился.  -  Я
не должен был бы себе это позволять, но, мисс Мелли, - извиняющимся  то-
ном продолжал он, - мне, право, жаль, что пришлось сказать, будто мистер
Уилкс был в доме Красотки Уотлинг. Мне очень жаль, что  пришлось  его  и
остальных втянуть в такую... такую... Но когда я уехал от вас, надо было
что-то срочно придумать, и ничего другого мне  в  голову  не  пришло.  Я
знал, что моему слову поверят, потому что у меня много друзей среди офи-
церов-янки. Они оказывают мне сомнительную честь, считая за своего,  ибо
знают мою... назовем это "непопулярность"... среди земляков. И я, видите
ли, действительно играл в покер в баре у Красотки сегодня вечером. И там
было с десяток солдат-янки, которые могут это подтвердить. А Красотка  и
ее девочки с восторгом будут до посинения утверждать, что мистер Уилкс и
все остальные провели весь вечер... у них наверху. И янки поверят им.  В
этом отношении янки - странные люди. Им невдомек, что женщины...  м-м...
определенной профессии способны быть преданными патриотами. Янки не  по-
верили бы ни одной добропорядочной атлантской леди, поклянись она в том,
что мужчины, отправившиеся сегодня на собрание,  находились  там-то,  но
они поверят клятве... женщины легкого поведения. И я думаю, можно  наде-
яться, что с помощью честного слова одного подлипалы  и  десятка  женщин
легкого поведения удастся вызволить ваших мужчин из беды.
   При последних словах на лице его появилась сардоническая усмешка, ко-
торая тут же исчезла, ибо Мелани в эту минуту повернулась к нему с выра-
жением безграничной благодарности во взгляде.
   - Капитан Батлер, вы такой умница! Да вы могли сказать, что они  были
сегодня вечером в аду, лишь бы это спасло их! Потому что ведь я-то знаю,
как знают и все, чье мнение мне дорого, что мой муж никогда не  бывал  в
таких мерзких местах!
   - Видите ли... - несколько неуверенно произнес Ретт, -  дело  в  том,
что он в самом деле был сегодня у Красотки.
   Мелани с ледяным видом выпрямилась.
   - Вы никогда не заставите меня поверить подобной лжи!
   - Прошу вас, мисс Мелли, дайте мне объяснить! Когда я сегодня вечером
прискакал в бывшее поместье Салливана, то обнаружил там раненого мистера
Уилкса и с ним Хью Элсинга, доктора Мида и старика Мерриуэзера...
   - Но он же совсем старый! - воскликнула Скарлетт.
   - Мужчины и в старости способны глупить. И еще вашего дядю Генри...
   - О господи, смилуйся над нами! - воскликнула тетя Питти.
   - Остальные после схватки с солдатами разбежались, а эта группа  вер-
нулась на плантацию Салливана, чтобы спрятать в трубе  свои  балахоны  и
посмотреть, насколько тяжело ранен мистер Уилкс. Если бы  не  его  рана,
они бы уже сейчас мчались в Техас-все без исключения, - но ему так дале-
ко было не доехать, а бросать его они не хотели. Необходимо  было  найти
алиби, чтобы доказать, что они находились совсем не там, где были на са-
мом деле, и я всех их объездными путями привез к Красотке Уотлинг.
   - А-а... понятно. Прошу извинить меня за  резкость,  капитан  Батлер.
Теперь я понимаю, что необходимо было отвезти их туда, но... Ах, капитан
Батлер, люди же наверняка видели, когда они туда заходили!
   - Никто нас не видел. Мы прошли в дом через черный ход, которым  ник-
то, кроме его обитательниц, не пользуется: он выходит на железнодорожное
полотно. Там всегда темно, и дверь заперта.
   - Тогда каким же образом?..
   - У меня есть ключ, - коротко ответил Ретт, спокойно встретясь с  Ме-
лани взглядом.
   Поняв, что это означает, Мелани так смутилась, что  затеребила  поло-
тенце и оно съехало с плеча Эшли.
   - Я вовсе не хотела любопытствовать, - глухо  сказала  она  и,  густо
покраснев, поспешно вернула полотенце на место.
   - Сожалею, что пришлось говорить даме о таких вещах.
   "Так, значит, это правда! - подумала Скарлетт, и сердце у  нее  поче-
му-то упало. - Значит, он действительно живет с этой отвратительной Уот-
линг! И ему принадлежит ее дом!"
   - Я позвал Красотку и все ей объяснил. Я дал ей список тех, кого  се-
годня вечером не было дома, и она с Девочками под  присягой  подтвердит,
что все эти люди провели сегодняшний вечер у нее. Затем, чтобы ваш  уход
не прошел незамеченным, она позвала двух вышибал, которых держит в  доме
для порядка, и велела им спустить этих хвативших лишку пьяниц и  сканда-
листов с лестницы, - а мы при этом отчаянно сопротивлялись, -  протащить
через бар и вышвырнуть на улицу. - Он усмехнулся, видимо  вспомнив,  как
это было. - Доктор Мид оказался совсем никудышным пьяницей. Его  чувство
собственного достоинства было явно уязвлено уже тем, что он находится  в
таком месте. А вот ваш дядя Генри и старик Мерриуэзер  лихо  себя  вели.
Театр потерял двух великих актеров - жаль, что они не  пошли  на  сцену.
Причем все это им явно нравилось. Боюсь, у вашего дяди  останется  синяк
под глазом - так разбушевался мистер Мерриуэзер. Он...
   В эту минуту дверь черного хода распахнулась и вошла Индия, а  следом
за ней старый доктор Дин. Его длинные седые волосы были всклокочены, под
накидкой бугром выпирал лекарский саквояжик. Он  молча  кивнул  всем  и,
быстро подойдя к постели, приподнял полотенце, лежавшее на плече Эшли.
   - Легкое не задето - слишком высоко, - сказал он. - Если ему не разд-
робило ключицу, то ничего серьезного. Ну-ка, дамы,  дайте  мне  побольше
полотенец и ваты, если у вас есть, а также коньяку.
   Ретт взял у Скарлетт лампу и поставил на столик, а  Мелани  с  Индией
засуетились, выполняя указания врача.
   - Вам здесь нечего делать. Пойдемте со мной в гостиную, посидим у ог-
ня. - Ретт взял Скарлетт под руку и вывел из комнаты. В его голосе  и  в
том, как он держал ее за локоть, была необычная мягкость. - У  вас  ведь
препоганый был день, верно?
   Она позволила ему отвести себя в гостиную  и  остановилась  на  ковре
поближе к камину - ее трясло. Боль догадки  все  разрасталась  в  груди.
Впрочем, теперь это была уже не догадка, а  уверенность.  И  уверенность
страшная. Скарлетт посмотрела в застывшее лицо Ретта и на секунду  лиши-
лась дара речи. Потом все же спросила:
   - А Фрэнк... тоже был у Красотки Уотлинг?
   - Нет. - Голос Ретта звучал ровно. - Арчи везет его  сейчас  на  пус-
тырь, что за домом Красотки. Он мертв. Убит выстрелом в голову.

   ГЛАВА XLVI

   Лишь немногие семьи в северной части города  спали  в  ту  ночь,  ибо
весть о разгроме клана и об уловке Ретта стала очень скоро известна бла-
годаря Индии Уилкс, которая словно призрак бесшумно появлялась на заднем
дворе, жарким шепотом сообщала новость в приоткрытую  кухонную  дверь  и
исчезала в пронизанной ветром темноте. А за ней шлейфом тянулись страх и
отчаянная надежда.
   Снаружи дома казались темными, молчаливыми, окутанными сном, а внутри
до самой зари шепотом шли страстные споры. Не только  участники  ночного
рейда, но все члены ку-клукс-клана были настороже, готовые в любую мину-
ту бежать, и на Персиковой улице почти в каждой конюшне  стояли  лошади,
оседланные в темноте, с притороченными к седлам пистолетами и провиантом
в седельных мешках. Задерживал это вселенское бегство совет, шепотом пе-
реданный Индией: "Капитан Батлер сказал, что бежать не надо. На  дорогах
будут выставлены посты. Он условился с этой Уотлинг..." А в темных  ком-
натах мужчины шепотом спрашивали: "Но почему, собственно, я  должен  ве-
рить этому чертову подлипале Батлеру? Ведь это, вполне возможно,  запад-
ня!" А женские голоса молили: "Не уезжай! Если он спас Эшли и  Хью,  он,
может, спасет и остальных. И если Индия и Мелани верят ему..." И мужчины
тоже начинали верить, но лишь наполовину, тем не менее они не  двигались
с места, потому что иного выхода не было.
   В начале ночи солдаты постучали в один, другой, третий дом и тех, кто
не мог или не хотел сказать, где он был вечером, арестовали и увели. Ре-
не Пикар и один из племянников миссис Мерриуэзер, сыновья Симмонса и Эн-
ди Боннелл оказались среди тех, кто  провел  ночь  в  тюрьме.  Они  тоже
участвовали в злосчастном  налете,  но  успели  удрать,  когда  началась
стрельба. Они во весь опор мчались домой и были арестованы,  прежде  чем
узнали о плане Ретта. По счастью, в ответ на вопрос о том, где они  про-
вели вечер, все сказали, что это их дело, а не чертовых янки. Их посади-
ли под замок до последующего допроса утром. А дедушка Мерриуэзер и  дядя
Генри Гамильтон беззастенчиво заявили, что провели вечер в борделе  Кра-
сотки Уотлинг, и когда капитан Джэффери  раздраженно  заметил,  что  они
слишком стары для подобных похождений, они чуть не набросились на него с
кулаками.
   Красотка Уотлинг сама вышла к капитану Джэффери и, прежде чем он  ус-
пел сообщить о цели своего прихода, закричала, что дом ее закрыт на  всю
ночь. Еще засветло к ней-де заявилась компания буйных пьяниц, они начали
драться, разнесли все в доме, разбили ее лучшие зеркала и так перепугали
барышень, что ни о каких развлечениях сегодня ночью и речи быть  не  мо-
жет. Но если капитану Джэффери охота выпить, то бар еще открыт...
   Капитан Джэффери, задетый за живое ухмылками своих солдат и  чувствуя
себя совершенно беспомощным, словно он гонялся  за  призраками,  свирепо
заявил, что не нужны ему ни барышни,  ни  выпивка  -  он  только  желает
знать, известны ли Красотке имена ее буйных клиентов.  Ну  конечно,  из-
вестны. Это постоянные посетители. Они приходят каждую среду  вечером  и
называют себя "средовыми демократами", а что это значит - она понятия не
имеет, да и не все ли ей равно. Но если они не заплатят за зеркала, раз-
битые в верхнем зале, она напустит на них закон. У нее почтенное заведе-
ние и... Ах, их имена? Красотка без заминок  выложила  имена  двенадцати
подозреваемых. Капитан Джэффери кисло улыбнулся.
   - Эти чертовы смутьяны организованы не хуже нашей тайной  полиции,  -
сказал он. - Вам и вашим барышням придется предстать  завтра  перед  на-
чальником.
   - А начальник заставит их заплатить мне за зеркала?
   - Да пошли вы к черту с вашими зеркалами! Пусть Ретт Батлер  заплатит
вам за них. Ведь дом-то принадлежит ему, верно?
   Еще до зари семьи бывших конфедератов в городе уже все  знали.  И  их
негры, которым никто ничего не говорил, тоже все знали благодаря системе
устного черного телеграфа, непостижимой для понимания  белого  человека.
Знали подробности набега, как были убиты Фрэнк Кеннеди  и  горбун  Томми
Уэлберн и как был ранен Эшли, когда нес тело Фрэнка.
   Неистребимая ненависть, которую женщины питали к Скарлетт,  развязав-
шей эту трагедию, несколько приутихла от сознания, что муж  ее  мертв  и
она знает это, но лишена возможности заявить во всеуслышание и  потребо-
вать, чтобы ей выдали его тело. Пока при свете утра не обнаружат трупы и
власти официально не сообщат об этом  Скарлетт,  она  ничего  не  должна
знать. А тем временем Фрэнк и Томми окоченевали среди засохших трав пус-
тыря с пистолетами в застывших руках. И теперь янки заявят, что они уби-
ли друг друга спьяну, подравшись из-за девицы в доме Красотки.  Все  со-
чувствовали Фэнни, жене Томми, которая недавно произвела на свет младен-
ца, но никто не мог проскользнуть к ней под покровом темноты,  чтобы  ее
утешить, потому что дом был окружен взводами янки, поджидавших возвраще-
ния Томми. А другой взвод окружил дом тети Питти, поджидая Фрэнка.
   Еще до зари по городу поползли слухи о том, что  расследование  будут
вести военные власти. Южане - глаза у всех были опухшие после ночи, про-
веденной без сна, в тревоге и ожидании,  -  понимали,  что  жизнь  целой
группы их сограждан зависит от трех обстоятельств: от  способности  Эшли
Уилкса подняться с постели и предстать перед военными властями  с  таким
видом, будто у него всего лишь болит с  похмелья  голова;  от  показаний
Красотки Уотлинг, что эти мужчины провели весь вечер у нее в доме, и  от
показаний Ретта Батлера, что он был с ними.
   Город трясло от беспомощной злости при  упоминании  этих  двух  имен.
Красотка Уотлинг! Быть обязанной ей жизнью своего мужа - нет, это  невы-
носимо! Женщины, переходившие на другую сторону улицы при виде Красотки,
со страхом думали сейчас, помнит ли она об этом, и содрогались от  ужаса
при мысли, что помнит. Мужчины не чувствовали особого унижения от  того,
что будут обязаны жизнью Красотке, ибо многие, в противоположность своим
женам, считали, что она женщина совсем неплохая. Их возмущало  другое  -
то, что они обязаны жизнью и свободой Ретту Батлеру, этому спекулянту  и
подлипале. Красотка и Ретт - самая известная в  городе  женщина  легкого
поведения и самый ненавистный в городе человек. И теперь они, южане, бу-
дут всем обязаны этим людям.
   Приводила их в бессильную ярость и другая мысль - сознание,  что  они
станут предметом насмешек янки и "саквояжников". Ох, как те будут  поте-
шаться! Двенадцать самых видных горожан оказались завсегдатаями  борделя
Красотки Уотлинг! И двое убили друг друга в схватке из-за какой-то деви-
цы, а остальных выкинули из дома свиданий, потому что они были настолько
пьяны, что даже Красотка не пожелала терпеть их  присутствие,  при  этом
кое-кого посадили под замок, ибо они  отказались  признаться,  что  были
там, хотя всем известно, что они там были!
   Атланта недаром опасалась, что ее горожане станут посмешищем для  ян-
ки. Эти последние слишком долго терпели холодность и  презрение  южан  и
теперь "не знали удержу. Офицеры будили  приятелей  и  рассказывали  но-
вость. Мужья на заре будили жен и сообщали им все, что считали возможным
сообщить женщине. А женщины, поспешно одевшись, бежали к соседям и расп-
ространяли слухи. Женщины-янки нашли эту историю прелестной  и  хохотали
до слез. Вот они, южане, - рыцари и галантные джентльмены!  Может  быть,
теперь эти южанки, которые ходили, высоко задрав голову, и с  презрением
отвергали все попытки установить дружбу, не станут больше  задаваться  -
ведь ныне всем известно, где проводят время их мужья, делая  вид,  будто
идут на собрание. Политические собрания! Смех, да и только!
   Но хоть янки и смеялись,  Скарлетт  вызывала  у  них  жалость  и  со-
чувствие. В конце концов Скарлетт-леди, и притом одна из немногих в  Ат-
ланте, кто неплохо относится к янки. Они симпатизировали ей уже  потому,
что она вынуждена была работать, ибо муж не мог или не хотел должным об-
разом ее содержать. И хотя муж у бедняжки был никудышный, а все-таки это
у6жасно - узнать, что он ей изменял. А еще ужаснее узнать об измене  од-
новременно с известием о его смерти. В конце концов, лучше иметь плохого
мужа, чем никакого, и дамы-янки решили  быть  особенно  внимательными  к
Скарлетт. Что же до остальных - миссис Мид,  миссис  Мерриуэзер,  миссис
Элсинг, вдовы Томми Уэлберна и других, в том числе миссис Эшли Уилкс,  -
то вот над ними они уж посмеются. Может, хоть тогда эти гордячки  станут
повежливее.
   Словом, в темных комнатах на северной стороне города шепотом говорили
преимущественно об этом. Дамы Атланты пылко объявляли мужьям: им-де глу-
боко безразлично, что думают янки. В глубине же души  они  считали,  что
легче подвергнуться наказанию плетьми, чем переживать эту пытку - видеть
ухмылки на лицах янки и не быть  в  состоянии  сказать  правду  о  своих
мужьях.
   Доктор Мид, чье чувство собственного достоинства было глубоко уязвле-
но, - надо же, в какое дурацкое положение поставил его и всех  остальных
Ретт! - заявил миссис Мид, что, не будь с ним других, он предпочел бы во
всем признаться и пусть бы его повесили, чем выдумывать, будто он провел
вечер в доме у Красотки.
   - Это же оскорбительно для вас, миссис Мид, - кипятился он.
   - Но все знают, что вы там не были, потому что... потому...
   - А янки знают другое. И если мы спасем наши шеи, то лишь потому, что
они поверят. А уде как будут смеяться! Меня же одна  мысль,  что  кто-то
может этому поверить и станет надо мной смеяться, приводит в  ярость.  И
как это оскорбительно для вас, потому что... дорогая моя,  я  же  всегда
был вам верен.
   - Я это знаю. - Миссис Мид улыбнулась в темноте и сунула  свою  тощую
ручку в руку доктора. - Но уж пусть лучше это будет правдой,  только  бы
ни один волос не упал с вашей головы.
   - Миссис Мид, да вы понимаете, что вы говорите? - воскликнул  доктор,
потрясенный столь неожиданно реалистическим подходом жены к подобным ве-
щам.
   - Да, понимаю. Я потеряла Дарси, я потеряла Фила, и вы - все,  что  у
меня осталось, поэтому хоть поселитесь у этой Красотки навечно, лишь  бы
мне вас не потерять.
   - Вы в своем уме?! Вы просто не понимаете, что вы говорите.
   - Старый вы дуралей! - нежно произнесла миссис Мид и ткнулась головой
ему в плечо.
   Доктор Мид попыхтел было в наступившей тишине, погладил по щеке жену,
потом снова не выдержал:
   - Да еще быть обязанным этому Батлеру! Нет, лучше пойти на  виселицу.
Даже если он спас мне жизнь, все равно я не могу быть с ним вежлив.  Его
наглости нет предела, а от его бесстыдства - ведь он же самый  настоящий
спекулянт! - я весь киплю. Знать, что тебе спас жизнь  человек,  который
никогда не служил в армии...
   - Мелли говорит, он записался в армию после того, как пала Атланта.
   - Это ложь. Мисс Мелли готова поверить  любому  ловкому  мерзавцу.  А
главное, я не могу понять, почему он все это делает, почему так заботит-
ся о нас. Не хочется мне это говорить, но... его имя всегда ведь  связы-
вали с именем миссис Кеннеди. В прошлом году я частенько видел, как  они
вдвоем раскатывали в коляске. Должно быть, он это делает ради нее.
   - Если бы все дело было в Скарлетт, он и пальцем бы не шевельнул.  Он
был бы только рад отправить Фрэнка Кеннеди на виселицу. Я лично думаю  -
это все из-за Мелли...
   - Миссис Мид, не хотите же вы сказать, что между ними что-то было!
   - Ах, не говорите глупостей! Просто Мелли всегда питала к нему  непо-
нятную слабость - особенно после того, как он пытался обменять  Эшли  во
время войны. Ну и он, надо сказать, никогда в ее присутствии не улыбает-
ся этой своей мерзкой улыбочкой. К ней он всегда внимателен, и заботлив,
точно... точно совсем другой человек. Глядя на то, как он ведет себя при
Мелли, начинаешь думать, что он мог бы быть вполне приличным  человеком,
если б захотел. Так вот, я считаю, что он делает все это... - Она помол-
чала. - Вам моя мысль не понравится, доктор.
   - Мне вообще все это не нравится!
   - Так вот, я думаю, что делает он это частично ради Мелли, а  главным
образом для того, чтобы иметь возможность поиздеваться над нами. Мы  все
так ненавидели его и так открыто это высказывали - и вот очутились у не-
го в руках, а теперь либо вы должны утверждать, что  были  в  доме  этой
Уотлинг и тем самым унизить себя и своих жен перед  янки,  либо  сказать
правду и пойти на виселицу - иного выбора нет. И он понимает, что мы все
теперь будем обязаны ему и его... любовнице и что нам легче пойти на ви-
селицу, чем быть обязанным им. О, бьюсь об заклад, он получает от  всего
этого огромное удовольствие.
   Доктор крякнул.
   - Он и в самом деле очень веселился, когда вел нас в тот дом на  вто-
рой этаж.
   - Доктор, - миссис Мид помедлила, - а как там вообще?
   - О чем вы, миссис Мид?
   - Да в том доме. Как там? Висят хрустальные люстры? И красные  плюше-
вые портьеры, а вокруг зеркала в золоченых рамах от пола до потолка? Ну,
и, конечно, девицы - они раздетые?
   - Мать пресвятая богородица! - воскликнул доктор, потрясенный до глу-
бины души, ибо ему никогда и в голову не  приходило,  что  целомудренная
женщина может испытывать любопытство к своим нецеломудренным сестрам.  -
Как вы можете задавать столь нескромные вопросы? Вы просто не в себе.  Я
сейчас дам вам успокоительное.
   - Не нужно мне никакого успокоительного. Я просто интересуюсь. О гос-
поди, ведь это единственный для меня случай узнать, как выглядит  дом  с
такой репутацией, а вы не хотите рассказать!
   - Я ничего не заметил. Уверяю вас, я был бесконечно  смущен,  оказав-
шись в подобном месте. Мне и в голову не пришло посмотреть вокруг, - су-
хо сказал доктор, неизмеримо более расстроенный этой неожиданно  обнару-
жившейся чертой в характере жены, чем всеми событиями истекшего  вечера.
- А теперь увольте меня от дальнейших расспросов: я хотел бы поспать.
   - Ну, так и спите, - разочарованно проговорила миссис Мид.  Но  когда
доктор нагнулся снять сапоги, из темноты до него донесся ее вдруг  пове-
селевший голос: - Долли Мерриуэзер наверняка сумела все вытянуть из сво-
его старика, так что я от нее узнаю.
   - Боже праведный, миссис Мид! Не хотите же вы сказать, что  приличные
женщины беседуют между собой на такие темы...
   - Ах, да ложитесь вы, - сказала миссис Мид.
   На следующий день шел мокрый снег, но когда сгустились зимние  сумер-
ки, ледяная крупа перестала сеяться с неба и задул холодный  ветер.  За-
пахнувшись в накидку, Мелани вышла на дорожку перед своим домом и, недо-
умевая, последовала за незнакомым негром-кучером, таинственно  попросив-
шим ее подойти к закрытой карете, которая стояла перед домом. Когда  Ме-
лани подошла к карете, дверца открылась, и она увидела неясные очертания
женской фигуры.
   Нагнувшись, вглядываясь в полумрак, Мелани спросила:
   - Кто вы? Может быть, зайдете в дом? А то на улице так холодно...
   - Прошу вас, сядьте в карету и побудьте со мной минуту, мисс Уилкс, -
раздался из глубины смутно знакомый, смущенный голос.
   - Ах, это мисс... миссис... Уотлинг! - воскликнула Мелани. - Мне  так
хотелось вас увидеть! Вы непременно должны к нам зайти.
   - Да разве я могу, мисс Уилкс. - Судя по голосу, Красотка  явно  была
удивлена подобным предложением. - Лучше вы залезайте сюда и посидите  со
мной минутку.
   Мелани забралась в карету, и кучер закрыл за ней дверцу. Она  опусти-
лась на сиденье рядом с Красоткой и протянула ей руку.
   - Как мне благодарить вас за то, что вы  сегодня  сделали!  Да  разве
кто-нибудь из нас сможет в достаточной мере вас отблагодарить!
   - Мисс Уилкс, не следовало вам посылать мне сегодня утром эту  запис-
ку. Я-то, конечно, только горжусь, что получила ее, но ведь  янки  могли
ее перехватить. А, вы еще написали, что хотите приехать, чтоб поблагода-
рить меня... Мисс Уилкс, вы, видно, ума решились! Надо же придумать  та-
кое! Вот я и приехала, как стемнело, чтоб сказать вам: вы даже и не  ду-
майте о таком. Ведь я... ведь вы... совсем это негоже.
   - Негоже мне приехать к доброй женщине, которая  спасла  жизнь  моему
мужу, и поблагодарить ее?
   - Да перестаньте вы, мисс Уилкс! Вы же понимаете, о чем я!
   Мелани умолкла, смущенная тем, на что намекала Красотка.  Эта  краси-
вая, строго одетая женщина, сидевшая в полутьме кареты,  и  выглядела  и
говорила совсем не так, как, по представлению Мелани, должна была бы вы-
глядеть и говорить дурная женщина, хозяйка Заведения. А эта хоть и выра-
жалась простовато, по-деревенски, но речь ее звучала приятно и  чувство-
валось, что она добрая.
   - Вы были сегодня просто поразительны, когда отвечали начальнику  по-
лиции, миссис Уотлинг! Вы и ваши... ваши девушки безусловно спасли жизнь
нашим мужьям.
   - Это мистер Уилкс - вот кому надо поражаться. И как  только  он  мог
стоять и говорить, да еще с таким спокойным видом. А ведь когда я  вчера
вечером его видела, кровь из него так и хлестала, как из зарезанного по-
росенка. Обойдется это у него, мисс Уилкс?
   - Да, благодарю вас. Доктор говорит, это всего лишь поверхностная ра-
на, хоть он и потерял ужасно много крови. А сегодня утром он...  словом,
пришлось влить в него изрядную порцию виски, иначе у него не хватило  бы
сил так стоически все это выдержать. Но спасли их  все-таки  вы,  миссис
Уотлинг. Когда вы, распалясь, начали говорить про разбитые зеркала,  это
звучало так... так убедительно.
   - Спасибо вам, мэм. Но, по-моему... по-моему, капитан Батлер тоже был
молодцом, - сказала Красотка, и в голосе ее прозвучала неприкрытая  гор-
дость.
   - О, он был поразителен! - горячо воскликнула Мелани. -  Янки  просто
не могли не поверить его свидетельство. Он так это все ловко  преподнес.
Никогда я не сумею его отблагодарить, да и вас тоже. Какая вы хорошая  и
добрая!
   - Пребольшое вам спасибо, мисс Уилкс. Это  для  меня  удовольствие  -
сделать такое дело. Я... я надеюсь, не очень это вас огорчило,  когда  я
сказала, что мистеру Уилкс - постоянный мой клиент. А  он  ведь,  знаете
ли, никогда...
   - Да, знаю. Нет, это меня нисколько не огорчило. Я просто  бесконечно
вам благодарна.
   - А вот другие дамы, могу поклясться, вовсе мне не  благодарны,  -  с
неожиданной злостью сказала Красотка. - И могу поклясться, вовсе они  не
благодарны и капитану Батлеру. И могу поклясться, теперь  только  больше
будут его ненавидеть. И могу поклясться, вы - единственная, которая хоть
спасибо-то мне сказала. И могу поклясться, они даже не посмотрят на  ме-
ня, когда встретят на улице. Но мне все равно. Мне плевать, хоть бы всех
их мужей перевешали. А вот на мистера Уилкса - не наплевать.  Понимаете,
не забыла я, какая вы были добрая ко мне во время войны,  как  деньги  у
меня на госпиталь взяли. Во всем городе не было  дамы  такой  доброй  ко
мне, а я доброту не забываю. И как подумала я про то, что вы  останетесь
вдовой с маленьким мальчиком, если мистера Уилкса повесят, так...  Он  у
вас такой милый, ваш мальчик, мисс Уилкс. У меня у самой есть мальчик, и
потому я...
   - Ах, вот как? И он живет... м-м...
   - Ах, нет, мэм! Он не здесь, не в Атланте. Он тут никогда не был.  Он
у меня в школе. Последний раз я видела его, когда он был еще совсем  ма-
леньким. Я... вообще-то, когда капитан  Батлер  попросил  меня  солгать,
чтоб выручить людей, я спросила, кто они, и как услышала, что среди  них
- мистер Уилкс, ни минутки не стала раздумывать. Я сказала  моим  девоч-
кам, так сказала: "Я из вас душу вытрясу, ежели не скажете, что  были  с
мистером Уилксом весь вечер".
   - О-о! - вырвалось у Мелани, которую еще больше смутило это  упомина-
ние Красотки о ее "девочках". - О-о, это... м-м...  вы  были  так  добры
и... ну, и они тоже.
   - Вы ведь это заслужили! - пылко произнесла Красотка. - Для всякого я
бы такого не стала делать. Если б речь шла только о муже мисс Кеннеди, я
б и пальцем не шевельнула, что бы там капитан Батлер ни говорил.
   - Почему?
   - Видите ли, мисс Уилкс, люди, которые моим делом  занимаются,  много
всякой всячины знают. Высокочтимые леди так бы  удивились,  так  порази-
лись, проведай они, сколько мы про них знаем. А мисс Кеннеди - нехорошая
женщина, мисс-Уилкс. Это она убила своего мужа и  этого  славного  парня
Уэлберна - все равно что сама пристрелила. Это она всю кашу  заварила  -
зачем по Атланте раскатывала, негров и белую рвань дразнила. Да ни  одна
из моих девчонок...
   - Не надо говорить так плохо о моей родственнице. -  Мелани  застыла,
напряглась.
   Красотка примирительным жестом положила было руку на локоть Мелани  и
тут же отдернула.
   - Не окатывайте меня холодной водой, мисс Уилкс. Мне трудно  это  вы-
нести после того, как вы были такой доброй и милой. Я совсем забыла, что
вы ее любите, и очень жалею, что так сказала. Жалко мне беднягу  мистера
Кеннеди. Он был славный человек. Я покупала у него кое-что для моего за-
ведения, и он всегда был со мной такой милый. А вот мисс  Кеннеди  -  не
одного она с вами ноля ягода, мисс Уилкс. Очень она женщина  холодная  -
так уж я считаю, ничего не поделаешь... Когда же мистера Кеннеди-то  хо-
ронить будут?
   - Завтра утром. И вы не правы насчет мисс Кеннеди. Вот хоть сейчас  -
она даже слегла от горя.
   - Всякое бывает, - с явным недоверием сказала Красотка. - Ну, мне по-
ра. Боюсь, как бы кто не признал моей кареты, если я здесь слишком долго
торчать буду, а вам ото ни к чему. И еще, мисс Уилкс: если вы когда уви-
дите меня на улице, вы... вам вовсе не обязательно говорить со  мной.  Я
ведь все понимаю.
   - Я буду счастлива поговорить с вами. И я горячусь тем,  что  обязана
вам. Надеюсь... надеюсь, мы еще встретимся.
   - Нет, - сказала Красотка. - Негоже это. Доброй вам ночи.

   ГЛАВА XLVII

   Скарлетт сидела у себя в спальне и ковыряла вилкой  еду,  принесенную
на ужин Мамушкой, прислушиваясь к ветру, рвавшемуся куда-то из  темноты.
В доме било пугающе тихо - даже тише, чем когда Фрэнк лежал  в  гостиной
всего несколько часов назад. А потом  заходили  на  цыпочках,  зашептали
приглушенными голосами; тихо застучали парадные двери;  заглядывали  со-
седки, шурша юбками, и шепотом высказывали сочувствие; всхлипывала сест-
ра Фрэнка, приехавшая на похороны из Джонсборо.
   А сейчас дом погрузился в тишину. И хотя дверь в спальню Скарлетт бы-
ла открыта, снизу не доносилось: ни звука. Уэйда и малышку переселили  к
Мелани, как только тело Фрэнка внесли в дом, и Скарлетт недоставало  то-
пота детских ножек и гуканья малышки. На кухне явно царило перемирие: не
слышно было обычной перебранки Питера, Мамушки и кухарки. Даже тетя Пит-
ти из уважения к горю Скарлетт не качалась в своем кресле-качалке  внизу
в библиотеке.
   Никто не нарушал одиночества Скарлетт, считая, что она  хочет,  чтобы
ее оставили в покое, наедине с горем, а Скарлетт меньше  всего  хотелось
быть одной. Будь это всего лишь горе, она пережила бы его, как пережива-
ла ранее. Но помимо потрясения от потери мужа, она испытывала еще страх,
и раскаяние, и муки внезапно проснувшейся совести. Впервые в жизни Скар-
летт сожалела, что так себя вела, и, охваченная суеверным страхом, то  и
дело поглядывала на кровать, где еще недавно лежала с Фрэнком.
   Она убила Фрэнка. Несомненно убила, все равно как если бы сама нажала
на курок. Фрэнк просил ее не ездить одной, но она его не послушалась.  И
вот теперь он мертв из-за ее упрямства. Бог накажет ее за это. Но на со-
вести ее лежал и другой грех - лежал даже более тяжким и  страшным  гру-
зом, чем его смерть; и этот грех никогда не тревожил  ее,  пока  она  не
увидела лица Фрэнка в гробу. Его застывшее лицо было таким беспомощным и
жалостным, оно обвиняло ее. Бог накажет ее за то, что она вышла за  него
замуж, тогда как он-то любил ведь Сьюлин. Придется ей ползком  ползти  к
Высшему судии и отвечать за ту ложь, которую она наговорила Фрэнку, ког-
да они ехали из лагеря янки в его двуколке.
   Сейчас  уже  бесполезно  спорить,  говорить,  что  цель   оправдывает
средства, что она вынуждена была  подстроить  ему  ловушку,  что  судьба
слишком многих людей зависела от нее и нельзя было думать ни о его праве
на счастье, ни о праве на счастье Сьюлин. Правда вставала перед ней  на-
гая, и Скарлетт не могла смотреть ей в  лицо.  Она  хладнокровно  женила
Фрэнка на себе и хладнокровно его использовала. А за  последние  полгода
превратила в несчастного человека, в то время как могла бы сделать очень
счастливым. Бог накажет ее за то, что она не была с ним помягче, - нака-
жет за то, что она изводила его, наставляла, устраивала сцены, занявшись
сама лесопилками, строительством салуна, тем, что наняла на  работу  ка-
торжников.
   Он был с ней очень несчастлив - она это знала, - но  все  сносил  как
джентльмен. Он был по-настоящему счастлив только раз: когда она подарила
ему Эллу. Но она-то знала, что, будь на то ее воля, Эллы не было  бы  на
свете.
   Дрожь пробежала по телу Скарлетт; ей стало страшно, захотелось, чтобы
Фрэнк был жив и она могла лаской загладить свою вину перед ним. Ах, если
бы бог не был таким свирепым и карающим! Ах, если бы время не ползло так
медленно и в доме не стояла бы такая тишина! Ах, если бы она не была так
одинока!
   Вот если б Мелани была с ней - Мелани успокоила бы ее страхи. Но  Ме-
лани сидела дома и выхаркивала Эшли. На мгновение Скарлетт подумала было
попросить Питтипэт подняться к ней - может, в  ее  присутствии  умолкнет
голос совести, - но не решилась. С Питти ей будет еще худее:  ведь  ста-
рушка искренне горюет по Фрэнку. Он был ближе к ней по возрасту,  чем  к
Скарлетт, и она была очень предана ему. Он вполне отвечал желанию  Питти
"иметь мужчину в доме" - приносил  ей  маленькие  подарочки  и  невинные
сплетни, шутил, рассказывал всякие истории, читал ей по вечерам газеты и
сообщал события дня, а она штопала его носки. И она  ухаживала  за  ним,
придумывала для него всякие особые кушанья, лечила от бесконечных  прос-
туд. И теперь ей очень его недоставало, и она повторяла снова  и  снова,
прикладывая платочек к красным опухшим глазам: "И зачем только ему пона-
добилось ехать с этим ку-клукс-кланом!"
   Ах, если бы, думала Скарлетт, хоть кто-то мог утешить ее, рассеять ее
страхи, объяснить, что гложет ее и заставляет холодеть сердце! Вот  если
б Эшли... но Скарлетт тут же отбросила эту мысль. Ведь она чуть не убила
Эшли, как убила Фрэнка. И если Эшли когда-либо узнает правду о том,  как
она лгала Фрэнку, чтобы заполучить его, узнает, как подло она вела  себя
с Фрэнком, он не сможет больше любить ее. Эшли ведь  такой  благородный,
такой правдивый, такой добрый, и он видит все так ясно, без прикрас. Ес-
ли он узнает правду, то сразу многое поймет. Да, конечно, прекрасно пой-
мет! И любить ее уже не будет. Значит, он никогда не должен узнать прав-
ду, потому что он должен ее любить. Разве сможет  она  жить,  если  этот
тайный источник ее сил - его любовь - будет у нее отнят? Насколько стало
бы ей легче, если бы она могла уткнуться головой ему  в  плечо,  распла-
каться и облегчить свою грешную душу!
   Стены затихшего дома, где  в  самом  воздухе  ощущалось  тяжкое  при-
сутствие смерти, давили ее, и в какой-то момент она  почувствовала,  что
не в силах дольше это выносить. Она осторожно поднялась, прикрыла  дверь
к себе в комнату и принялась шарить в нижнем ящике  комода  под  бельем.
Вытащив оттуда заветную "обморочную" бутылочку тети  Питти  с  коньяком,
она поднесла ее к свету лампы. Бутылочка была наполовину пуста. Не могла
же она выпить так много со вчерашнего вечера! Скарлетт  плеснула  щедрую
порцию в свой стакан для воды и одним духом выпила коньяк. Надо будет до
утра поставить бутылку назад, в погребец, предварительно наполнив ее во-
дой. Мамушка искала ее, когда люди из похоронного бюро попросили выпить,
и в кухне, где находились Мамушка, кухарка и Питер, тотчас возникла гро-
зовая атмосфера подозрительности.
   Коньяк приятно обжег внутренности. Ничто  не  сравнится  с  коньяком,
когда нужно себя взбодрить! Да и вообще он всегда хорош  -  куда  лучше,
чем безвкусное вино. Какого черта, почему  женщине  можно  пить  вино  и
нельзя - более крепкие напитки? Миссис Мерриуэзер и миссис Мид явно  по-
чувствовали на похоронах, что от нее попахивает коньяком, и она  замети-
ла, какими они обменялись победоносными взглядами. Мерзкие старухи!
   Скарлетт налила себе еще. Ничего страшного, если она сегодня немножко
захмелеет, - она ведь скоро ляжет, а перед  тем,  как  позвать  Мамушку,
чтобы та распустила ей корсет, она прополощет рот одеколоном. Хорошо  бы
напиться до бесчувствия, как напивался Джералд в  день  заседания  суда.
Тогда, быть может, ей удалось бы забыть осунувшееся лицо  Фрэнка,  молча
обвинявшее ее в том, что она испортила ему жизнь, а потом убила.
   Интересно, подумала Скарлетт, а в городе тоже считают, что она  убила
его? На похоронах все были с ней подчеркнуто холодны. Одни  только  жены
офицеров-янки, с которыми она вела дела, вовсю выражали ей сочувствие. А
впрочем, плевала она на городские пересуды. Все это  не  имеет  никакого
значения, а вот перед богом держать ответ ей придется!
   При этой мысли она сделала еще  глоток  и  вздрогнула  -  так  сильно
коньяк обжег ей горло. Теперь ей стало совсем тепло, но она все не могла
отделаться от мыслей о Фрэнке. Какие дураки говорят, будто алкоголь  по-
могает забыться! Пока она не напьется до бесчувствия, перед ней все  бу-
дет стоять лицо Фрэнка, когда в тот последний раз он умолял ее не ездить
одной, - застенчивое, укоряющее, молящее о прощении.
   Раздался глухой удар дверного молотка, эхом разнесшийся по притихшему
дому, и Скарлетт услышала неуверенные шаги тети Питти, пересекшей  холл,
а затем звук отворяемой двери. Кто-то  поздоровался,  затем  послышалось
неясное бормотанье. Должно быть, какая-нибудь соседка зашла  узнать  про
похороны или принесла бланманже. Питти наверняка обрадовалась.  Ей  дос-
тавляет грустное удовольствие беседовать с теми,  кто  заходит  выразить
сочувствие, - она словно бы вырастает при этом в собственных глазах.
   Кто бы это мог быть, без всякого интереса подумала Скарлетт, но  тут,
перекрывая приличествующий случаю шепот Питти, раздался гулкий,  тягучий
мужской голос, и она все поняла. Радость и чувство  облегчения  затопили
ее. Это был Ретт. Она не видела его с той минуты, когда он принес  весть
о смерти Фрэнка, и теперь всем нутром почувствовала, что он - единствен-
ный, кто способен ей сегодня помочь.
   - Я думаю, она согласится принять меня, - долетел до нее снизу  голос
Ретта.
   - Но она уже легла, капитан Батлер, и никого не хочет видеть.  Бедное
дитя, она в полной прострации. Она...
   - Думаю, она примет меня. Пожалуйста, передайте ей, что я завтра уез-
жаю и, возможно, какое-то время буду отсутствовать. Мне очень  важно  ее
повидать.
   - Но... - трепыхалась тетя Питтипэт.
   Скарлетт выбежала на площадку, не без удивления подметив, что  колени
у нее слегка подгибаются, и перегнулась через перила.
   - Я с-с-сей-час сойду, Ретт, - крикнула она.
   Она успела заметить запрокинутое кверху одутловатое лицо тети  Питти-
пэт, ее глаза, округлившиеся, как у совы, от  удивления  и  неодобрения.
"Теперь весь город узнает о том, что я неподобающе вела себя в день  по-
хорон мужа", - подумала Скарлетт, ринувшись в спальню и на ходу  пригла-
живая волосы. Она застегнула до самого  подбородка  лиф  своего  черного
платья и заколола ворот траурной брошью Питтипэт. "Не очень-то хорошо  я
выгляжу", - подумала она, пригнувшись к зеркалу, из которого на нее гля-
нуло белое как полотно, испуганное лицо. Рука Скарлетт потянулась было к
коробке, где она прятала румяна, и  остановилась  на  полпути.  Бедняжка
Питтипэт совсем расстроится, решила Скарлетт, если она сойдет вниз румя-
ная и цветущая. Скарлетт взяла вместо этого флакон, набрала  в  рот  по-
больше одеколона, тщательно прополоскала рот и сплюнула в сливное ведро.
   Шурша юбками, она спустилась вниз, а те двое так и продолжали  стоять
в холле, ибо Скарлетт до того расстроила Питтипэт, что старушка даже  не
предложила Ретту присесть. Он был в черной паре,  в  ослепительно  белой
накрахмаленной рубашке с оборочками и держался безупречно, как и подоба-
ет старому другу, зашедшему выразить сочувствие, - настолько безупречно,
что это смахивало на комедию, хотя Питтипэт, конечно, этого не  усмотре-
ла. Он должным образом извинился перед Скарлетт за беспокойство и  выра-
зил сожаление, что дела, которые  ему  необходимо  завершить  до  своего
отъезда из города, не позволили ему присутствовать на похоронах.
   "Чего ради он пришел? - недоумевала Скарлетт. - Ведь все, что он  го-
ворит, - сплошная ложь".
   - Мне крайне неприятно быть назойливым в такие минуты, но у меня есть
одно неотложное дело, которое я должен обсудить с вами.  Мы  с  мистером
Кеннеди кое-что задумали...
   - А я и не знала, что у вас с мистером Кеннеди были общие дела, - за-
явила Питтипэт с оттенком возмущения: как это она могла не все  знать  о
делах Фрэнка.
   - Мистер Кеннеди был человек широких интересов, - уважительно  сказал
Ретт. - Может быть, мы пройдем в гостиную?
   - Нет! - воскликнула Скарлетт, бросив взгляд на закрытые двойные две-
ри. Ей все виделся гроб, стоявший в этой комнате. Будь ее воля, она  ни-
когда бы больше туда не вошла. На сей раз Питти  мгновенно  все  поняла,
хотя это ей и не очень понравилось.
   - Пройдите в библиотеку. А я... мне надо  подняться  наверх  и  взять
штопку. Бог ты мой, я за эту неделю так все запустила. Вот ведь...
   И она двинулась вверх по лестнице,  кинув  через  плечо  укоризненный
взгляд, которого ни Скарлетт, ни Ретт не заметили. Он отступил,  пропус-
кая Скарлетт в библиотеку.
   - Какие же это у вас с Фрэнком были дела? - напрямик спросила она.
   Он шагнул к ней и тихо произнес:
   - Никаких. Мне просто хотелось убрать с дороги мисс Питти. -  Он  по-
молчал и, пригнувшись к Скарлетт, добавил: - Это не выход, Скарлетт.
   - Что?
   - Одеколон.
   - Вот уж, право, не понимаю, о чем вы.
   - Вот уж, право, прекрасно вы все понимаете. Вы много пьете.
   - Если даже и так, ну и что? Разве это вас касается?
   - Вежливость не мешает даже и в горе. Не пейте одна,  Скарлетт.  Люди
об этом непременно узнают, и вашей репутации - конец. А потом  -  вообще
плохо пить одной. В чем все-таки дело, дружок? - Он подвел ее  к  дивану
розового дерева, и она молча опустилась на него. - Можно закрыть двери?
   Скарлетт понимала, что если Мамушка увидит закрытые двери, она возму-
тится и станет потом не один день бурчать и читать наставления, но будет
еще хуже, если Мамушка услышит их разговор - особенно  после  того,  как
пропала бутылка коньяку, - услышит, что  она,  Скарлетт,  пьет.  Словом,
Скарлетт кивнула, и Ретт сомкнул раздвижные двери. Когда он  вернулся  и
сел рядом, внимательно глядя на нее своими  черными  глазами,  атмосфера
смерти рассеялась перед исходившей от него жизненной силой, комната сно-
ва показалась приятной и по-домашнему уютной, а свет от ламп  стал  теп-
лым, розовым.
   - В чем все-таки дело, дружок?
   Никто на свете не мог бы произнести это дурацкое слово  так  ласково,
как Ретт, даже когда он слегка издевался, но сейчас никакой  издевки  не
было. Скарлетт подняла на него измученный взгляд, и почему-то  ей  стало
легче, хотя она и не прочла на его лице ничего. Она сама  не  могла  по-
нять, почему ей стало легче, - ведь он такой черствый, такой  непредска-
зуемый. Возможно, ей стало легче потому, что - как он  часто  говорил  -
они так схожи. Иной раз ей казалось, что все, кого она когда-либо знала,
- все ей чужие, кроме Ретта.
   - Вы не хотите мне сказать? - Он как-то по-особенному нежно  взял  ее
за руку. - Ведь дело не только в том, что старина Фрэнк оставил вас  од-
ну? Вам что - нужны деньги?
   - Деньги? О господи, нет! Ах, Ретт, мне так страшно.
   - Не будьте гусыней, Скарлетт, вы же никогда в жизни ничего  не  боя-
лись.
   - Ах, Ретт, мне страшно! - Слова вылетали так стремительно -  как  бы
сами собой. Ему она может сказать. Она все может сказать Ретту. Он  ведь
далеко не ангел, так что не осудит ее. А до чего же приятно  знать,  что
существует на свете человек плохой и бесчестный, обманщик и лгун,  в  то
время как мир полон людей, которые в жизни не соврут даже ради  спасения
своей души и скорее погибнут от голода, чем совершат  бесчестный  посту-
пок! - Я боюсь, что умру и прямиком отправлюсь в ад.
   Если он станет над ней смеяться, она тут же умрет. Но он не рассмеял-
ся.
   - На здоровье вам вроде бы жаловаться не приходится... ну, а  что  до
ада, так его, может, и нет.
   - Ах, нет, Ретт, он есть. Вы знаете, что есть!
   - Да, я знаю, что есть ад, но только на земле.  А  не  после  смерти.
После смерти ничего нет, Скарлетт. Вы сейчас живете в аду.
   - О, Ретт, это же святотатство!
   - Но удивительно успокаивающее. А теперь скажите мне, почему вы дума-
ете, что отправитесь прямиком в ад?
   Вот теперь он подтрунивал над ней - она это видела по тому, как  поб-
лескивали его глаза, но ей было все равно. Руки у него  такие  теплые  и
такие сильные, и так это успокаивает - держаться за них!
   - Ретт, мне не следовало выходить замуж за Фрэнка. Нехорошо это было.
Ведь он ухаживал за Сьюлин, он любил ее, а не меня.  А  я  солгала  ему,
сказала, что она выходит замуж за Тони Фонтейна. Ах, ну как я могла  та-
кое сделать?!
   - А-а, вот, значит, как все произошло! А я-то удивлялся.
   - А потом я причинила ему столько горя. Я заставляла его  делать  то,
чего он не хотел, - заставляла взимать долги с людей, которые  не  могли
их отдать. И он так огорчался, когда я занялась лесопилками, и построила
салун, и наняла каторжников. Ему было до того стыдно - он не мог людям в
глаза смотреть. И потом, Ретт, я убила его. Да, убила! Я ведь не  знала,
что он в ку-клукс-клане. Мне и в голову не могло прийти, что у него хва-
тит на это духу. А ведь я должна была бы знать. И я убила его.
   - "Нет, с рук моих весь океан Нептуна не смоет кровь".
   - Что?
   - Не важно. Продолжайте.
   - Продолжать? Но это все. Разве не достаточно? Я вышла за него замуж,
причинила ему столько горя, а потом убила его. О господи! Просто не  по-
нимаю, как я могла! Я налгала ему и вышла за него замуж. Тогда мне каза-
лось, я поступала правильно, а сейчас вижу, как все это  было  нехорошо.
Знаете, Ретт, такое у меня чувство, словно и не я все это делала. Я вела
себя с ним так подло, а ведь я в общем-то не подлая. Меня же иначе  вос-
питывали. Мама... - Она замолчала, стараясь проглотить  сдавивший  горло
комок. Она весь день избегала думать об Эллин, но  сейчас  образ  матери
встал перед ее глазами.
   - Я часто думал, какая она была. Вы всегда казались мне очень похожей
на отца.
   - Мама была... Ах, Ретт, я впервые радуюсь, что она умерла и не может
меня видеть. Ведь она воспитывала меня так, чтобы я не  была  подлой.  И
сама была со всеми такая добрая, такая хорошая. Она бы предпочла, чтоб я
голодала, но не пошла на такое. И мне всегда хотелось во  всем  походить
на нее, а я ни капельки на нее не похожа. Я об этом, правда, не думала -
мне о столь многом приходилось думать, - но очень хотелось быть  похожей
на нее. И вовсе не хотелось быть, как папа. Я любила его, но  он  был...
такой... такой безразличный к людям. Я же, Ретт, иной раз  очень  стара-
лась хорошо относиться к людям и быть доброй к Фрэнку, а потом мне снил-
ся этот страшный сон и такой нагонял на меня страх, что хотелось  выско-
чить на улицу и у всех подряд хватать деньги - не важно чьи  -  мои  или
чужие.
   Слезы ручьем текли у нее по лицу, и она так сильно  сжала  его  руку,
что ногти впились ему в кожу.
   - Что же это был за страшный сон? - Голос Ретта звучал спокойно, мяг-
ко.
   - Ах, я и забыла, что вы не знаете. Так вот, стоило мне начать хорошо
относиться к людям и сказать себе, что деньги - не главное на свете, как
мне тут же снился сон: снова я была в Таре - как бы сразу  после  смерти
мамы и после того, как янки побывали там. Ретт, вы и представить себе не
можете... Стоит вспомнить об этом, как я вся холодею. Я снова вижу  сож-
женные поместья, и такая тишина повсюду, и нечего есть. Ах, Ретт,  когда
я вижу этот сон, я снова чувствую голод, как тогда.
   Продолжайте.
   - В общем, я снова чувствую голод, и все - и папа, и девочки, и негры
- все кругом голодные и только и делают, что твердят: "Есть хотим", -  а
у меня самой в животе пусто, даже режет, и очень мне страшно. А в голове
все время вертится мысль: "Если я из этого выберусь, то никогда, никогда
больше не буду голодать". Потом во сне все исчезает, клубится серый  ту-
ман, и я бегу, бегу в этом тумане, бегу так быстро, что кажется,  сейчас
лопнет сердце, а за мной что-то гонится, и больно дышать,  и  мне  поче-
му-то кажется, что если только я сумею добраться, куда бегу, все будет в
порядке. Но я сама не знаю, куда бегу. И тут я просыпаюсь, вся в  холод-
ном поту от страха-до того мне страшно, что я  снова  буду  голодать.  И
когда я просыпаюсь, у меня такое чувство, что все деньги мира не в силах
спасти меня от этого страха и голода. А тут еще Фрэнк мямлил, еле  пово-
рачивался, ну и я, конечно, выходила из себя и вскипала.  Он,  по-моему,
ничего не понимал, а я не могла ему объяснить. Я все  думала,  что  ког-
да-нибудь отплачу ему сторицей - когда у нас будут деньги и когда у меня
пройдет этот страх перед голодом. А теперь уже поздно: он умер. Ах, ког-
да я так поступала, мне казалось, что я права, а теперь  вижу:  вовсе  я
была не права. Если бы начать все сначала, я бы иначе себя вела.
   - Хватит, - сказал он;  высвободил  руку  из  ее  крепко  вцепившихся
пальцев и достал чистый носовой платок. - Вытрите лицо. Это же  бессмыс-
ленно - так себя терзать.
   Она взяла носовой платок, вытерла мокрые от слез щеки и  почувствова-
ла, что ей стало легче, словно она переложила  часть  бремени  со  своих
плеч на его широкие плечи. Он был такой уверенный в себе, такой  спокой-
ный, даже легкая усмешка в уголках рта успокаивала, как бы  подтверждая,
что ее смятение и терзания - пустое.
   - Стало легче? Ну, теперь давайте поговорим о  главном.  Вы  сказали,
что если бы вам довелось начать все сначала, вы вели бы  себя  иначе.  В
самом деле? Подумайте. В самом деле вы вели бы себя иначе?
   - Ну...
   - Нет, вы поступали бы точно так же. Разве был у вас выбор?
   - Нет.
   - Тогда о чем же вы печалитесь?
   - Я вела себя так низко, а он взял и умер.
   - А если бы он не умер, вы продолжали бы вести  себя  так  же  низко.
Ведь насколько я понимаю, вы вовсе не жалеете о том, что вышли замуж  за
Фрэнка, и командовали им, и случайно явились причиной его смерти. Вы жа-
леете лишь себя, потому что боитесь попасть в ад. Верно?
   - Ну... все так перепуталось.
   - Ваши моральные принципы тоже весьма путаные. Вы совсем как вор, ко-
торого поймали с поличным и который вовсе не жалеет о том, что он украл,
он очень, очень жалеет, что ему придется за это идти в тюрьму.
   - Это я-то вор...
   - Ах, не понимайте все буквально! Иными словами, если б в вас не  за-
села эта идиотская мысль о том, что вы обречены вечно  гореть  в  адском
пламени, вы б считали, что удачно избавились от Фрэнка.
   - Ох, Ретт!
   - Ох, не притворяйтесь! Вы исповедуетесь мне, но на  исповеди  вполне
способны сказать и правду, и красивую ложь. Ваша... м-м... совесть очень
вас мучила, когда вы соглашались... скажем, так - расстаться с этим сок-
ровищем, которое вам дороже жизни, за триста долларов?
   Коньяк ударил ей в голову - перед глазами поплыли круги и  все  стало
нипочем. Какой смысл лгать ему? Он, казалось,  всегда  мог  прочесть  ее
мысли.
   - Я, конечно, тогда не очень думала о боге... или об аде. А когда за-
думывалась... ну, я считала, что бог поймет.
   - Но вы не считаете бога способным  понять  причины,  побудившие  вас
выйти за Фрэнка?
   - Ретт, как вы можете так говорить о боге - вы же не верите,  что  он
существует!
   - Зато вы верите в бога карающего, а это сейчас главное. Почему  гос-
подь бог вас не поймет? Вы что, жалеете, что Тара по-прежнему ваша  и  в
ней не живут какие-нибудь "саквояжники"? Вы что, жалеете, что не голода-
ете и не ходите в лохмотьях?
   - Ах, нет!
   - В таком случае, был у вас другой выход, кроме брака с Фрэнком?
   - Нет.
   - Он же не обязан был на вас жениться, верно? Мужчины в этом  отноше-
нии вольны поступать, как им заблагорассудится. Он не обязан был  дикто-
вать вам волю командовать собой и заставлять делать его, то, что ему  не
хотелось, верно?
   - Ну...
   - Так почему же надо этим терзаться. Скарлетт? Если бы  вам  пришлось
начать все сначала, вы бы снова вынуждены были солгать ему и он снова бы
на вас женился. Вы снова подвергали бы себя опасности, а он снова вынуж-
ден был бы мстить за вас. Если бы он женился на вашей сестрице Сью, она,
возможно, не погубила бы его, но с нею он наверняка был бы куда несчаст-
нее, чем с вами. Иначе быть не могло.
   - Но я могла бы лучше относиться к нему.
   - Могли бы... если б были другой. Но вы  рождены  командовать  всеми,
кто вам позволит. Сильные люди призваны командовать, а слабые  -  подчи-
няться. Фрэнк сам виноват в том, что не бил вас хлыстом... Вы  удивляете
меня, Скарлетт: зачем вам понадобилось сейчас, когда  вы  уже  взрослая,
будить в себе совесть. Авантюристам вроде вас совесть не нужна.
   - Как вы сказали: аван... что?
   - Так называют людей, которые стремятся извлечь выгоду из любых  обс-
тоятельств.
   - А это плохо?
   - На них всегда смотрят косо - особенно те, у кого были такие же воз-
можности, но они не сумели ими воспользоваться.
   - Ах, Ретт, вы все смеетесь надо мной, а мне-то казалось, что вы  ре-
шили стать милым!
   - А я и есть милый - для себя. Скарлетт, дорогая моя, вы  пьяны.  Вот
что с вами.
   - И вы смеете...
   - Да, смею. Вы вот-вот начнете плакать "пьяными слезами", как говорят
в народе, поэтому я переменю тему и немножко повеселю вас, сообщив некую
забавную новость. Собственно, за тем я сюда сегодня и пришел -  сообщить
вам свою новость, прежде чем уеду.
   - Куда это вы собрались?
   - В Англию, и возможно, я буду отсутствовать не один месяц.  Забудьте
о своей совести, Скарлетт. Я больше не  намерен  обсуждать  благополучие
вашей души. Хотите послушать мою новость?
   - Но... -  слабо  запротестовала  она  и  умолкла.  Под  воздействием
коньяка, размывавшего контуры совести, и насмешливых,  но  успокаивающих
слов Ретта бледный призрак Фрэнка стирался, отступал во тьму.  Быть  мо-
жет, Ретт и прав. Быть может, бог все понял. Она настолько сумела  овла-
деть собой, что даже умудрилась отогнать подальше на задний план тревож-
ные мысли. "Подумаю об этом завтра", - решила она.
   - Так что же у вас за новость? - спросила она, сделав над собой  уси-
лие, и, высморкавшись в его платок, отбросила с лица прядь распустивших-
ся волос.
   - А новость у меня вот какая, - с усмешкой глядя на нее, ответил  он.
- Я по-прежнему хочу обладать вами - больше,  чем  какой-либо  женщиной,
встречавшейся на моем пути, и теперь, когда Фрэнка не стало, я  подумал,
что вас это может заинтересовать.
   Скарлетт выдернула руки из его цепких пальцев и вскочила с дивана.
   - Я... Вы самый невоспитанный человек на свете! Да как вы смеете  яв-
ляться сюда в такую минуту с вашими грязными... Следовало бы мне  знать,
что вы никогда не изменитесь. Тело Фрэнка едва успело  остыть,  а  вы!..
Если бы вам было хоть немного знакомо чувство приличия... Сейчас же  по-
киньте...
   - Угомонитесь, не то мисс Питтипэт тут же явится сюда, - сказал он и,
не поднимаясь с места, крепко взял ее за оба запястья. - Я боюсь, вы ме-
ня неверно поняли.
   - Неверно поняла? Я все прекрасно понимаю. - Она снова попыталась от-
нять у него руки. - Отпустите меня и убирайтесь отсюда. В жизни не вида-
ла такого бестактного человека. Я же...
   - Не кричите, - сказал он. - Я предлагаю вам  руку  и  сердце.  Может
быть, для большей убедительности мне встать на колени?
   Она лишь выдохнула: "О!" - и с размаху села на диван.
   Раскрыв рот, она смотрела на него и думала, что  это,  может,  коньяк
играет с ней злую шутку, и совсем некстати вдруг вспомнила его насмешли-
вое: "Моя дорогая, я не из тех, кто женится". Либо она пьяна, либо  Ретт
рехнулся. Но он не производил впечатления сумасшедшего. Тон у  него  был
спокойный, словно он говорил с ней о погоде и его мягкий, тягучий  голос
звучал в ее ушах как всегда ровно.
   - Я всю жизнь стремился завладеть вами, Скарлетт, с того первого дня,
как увидел вас в Двенадцати Дубах когда вы швырнули в угол вазу  и  чер-
тыхнулись неподобающим даме образом. Я всю жизнь стремился так или иначе
завладеть вами. Но как только у вас с Фрэнком завелись небольшие  денеж-
ки, я понял, что вы уже больше не придете ко мне и не  попросите  взаймы
на весьма интересных условиях. Значит, как я понимаю, выход один -  надо
на вас жениться.
   - Ретт Батлер, это еще одна ваша мерзкая шуточка?
   - Я раскрываю вам душу, а вы полны  подозрений!  Нет,  Скарлетт,  это
bona fide честное предложение. Признаю, появление у вас в подобное время
не свидетельствует о том, что я такой уж тактичный человек, но есть вес-
кая причина, объясняющая мою невоспитанность. Завтра утром я уезжаю  на-
долго и боюсь, отложи я этот разговор  до  своего  возвращения,  вы  еще
возьмете да выскочите замуж за другого, у кого водятся деньжата. Вот я и
подумал: почему бы ей не выйти за меня - у меня ведь есть деньги!  Право
же, Скарлетт, я не могу провести всю жизнь, гоняясь за вами в  ожидании,
когда удастся втиснуться между двух мужей.
   Это была не шутка. Сомнений быть не могло.  У  Скарлетт  пересохло  в
горле, когда до нее дошел смысл его слов; она глотнула и посмотрела Рет-
ту в глаза, пытаясь найти разгадку. Глаза его искрились смехом, но  было
в самой глубине и что-то другое - что-то, чего Скарлетт  прежде  никогда
не видела, какой-то непонятный блеск. Ретт сидел с непринужденным,  неб-
режным видом, но она чувствовала, что он наблюдает  за  ней  напряженно,
как кошка за мышиной норой.  Под  его  спокойствием  угадывалось  крепко
взнузданное нетерпение, и Скарлетт, испугавшись, невольно отшатнулась от
него.
   Значит, он действительно предлагает ей вступить в  брак  -  совершает
нечто невероятное. Когда-то она думала о том, как помучила бы его,  сде-
лай он ей предложение. Когда-то она думала, что если он все же  произне-
сет эти слова, уж она над ним поиздевается  и  с  удовольствием  и  зло-
радством даст почувствовать свою власть. И вот он произнес эти слова,  а
у нее и желания не возникло осуществить свое намерение,  ибо  сейчас  он
был в ее власти не больше, чем всегда.  Хозяином  положения  по-прежнему
был он, а она, Скарлетт, разволновалась, как девчонка,  которой  впервые
сделали предложение, и лишь краснела и заикалась.
   - Я... я никогда больше не выйду замуж.
   - О нет, выйдете. Вы рождены, чтобы быть чьей-то женой. Так почему бы
не моей?
   - Но, Ретт, я... я не люблю вас.
   - Это не должно вас удерживать. Я что-то не помню, чтобы любовь игра-
ла большую роль в двух ваших предшествующих предприятиях.
   - Да как вы смеете?! Вы же знаете, как мне дорог был Фрэнк!
   Ретт молчал.
   - Дорог! Дорог!
   - Ну, не стоит об этом спорить. Готовы ли вы подумать о моем  предло-
жении, пока я буду отсутствовать?
   - Ретт, я не люблю ничего откладывать. Я лучше скажу  вам  сейчас.  Я
скоро уеду отсюда в Тару, а с тетей Питти останется Индия Уилкс. Я  хочу
уехать домой надолго, и я... я не хочу больше выходить замуж.
   - Глупости! Почему?
   - Но, видите ли... в общем, не важно. Просто не хочу выходить  замуж,
и все.
   - Но, бедное мое дитя, вы же ни разу еще не были по-настоящему  заму-
жем. Откуда вам знать, что это такое? Согласен, вам не очень везло: один
раз вы вышли замуж, чтобы досадить, другой раз - из-за денег. А вы  ког-
да-нибудь думали о том, что можно выйти замуж: - ради удовольствия?
   - Удовольствия?! Не говорите глупостей! Никакого удовольствия в браке
нет.
   - Нет? Почему?
   К ней вернулось некоторое спокойствие, а вместе  с  ним  и  природное
свойство говорить все напрямик, усиленное действием коньяка.
   - Это удовольствие для мужчин, хотя одному богу известно, что они тут
находят. Я этого никогда не могла понять. А женщине замужество  приносит
лишь бесплатную еду, прорву работы да еще необходимость мириться с мужс-
кими причудами. Ну, и, конечно, по ребенку в год.
   Ретт расхохотался так громко, что смех его эхом прокатился по притих-
шему дому, и Скарлетт услышала, как открылась кухонная дверь.
   - Прекратите! У Мамушки уши как у рыси. Неприлично ведь смеяться  так
громко после... словом, перестаньте. Вы же знаете, что это правда.  Удо-
вольствие! Че-пу-ха!
   - Я ведь уже сказал, что вам не везло, и ваши слова это подтверждают.
Вы были замужем за мальчишкой и за стариком. Да к тому же  ваша  матушка
наверняка говорила вам, что женщина должна мириться "со всем этим"  ради
счастья, которое приносит материнство. Ну, так это не так. Почему же вам
не выйти замуж за отличного молодого мужчину со  скверной  репутацией  и
умением обращаться с женщинами? Вот от такого  брака  вы  получите  удо-
вольствие.
   - Вы грубиян, и к тому же самовлюбленный, и я считаю, что наш  разго-
вор слишком далеко зашел. Он... он просто стал вульгарным.
   - Но и весьма занимательным, верно? Могу поклясться, вы никогда преж-
де не обсуждали супружество ни с одним  мужчиной,  даже  с  Чарлзом  или
Фрэнком.
   Она насупясь посмотрела на него. Слишком много Ретт знает. Интересно,
подумала она, где это он выучился всем своим знаниям насчет женщин.  Су-
щее неприличие.
   - Не надо хмуриться. Назовите день, Скарлетт. Я не настаиваю на  том,
чтобы немедля вести вас под венец и тем испортить вам репутацию. Мы выж-
дем положенный приличием срок. Кстати, а сколько это - "положенный  при-
личием срок"?
   - Я ведь еще не сказала, что выйду за вас. Неприлично даже говорить о
таких вещах в такое время.
   - Я же сказал вам, почему говорю об этом сейчас. Завтра  я  уезжаю  и
слишком пылко влюблен, чтобы дольше сдерживать свою страсть. Но быть мо-
жет, я чрезмерно ускорил события. - И совсем неожиданно - так,  что  она
даже испугалась, - соскользнул с дивана на колени  и,  положив  руку  на
сердце, быстро речитативом заговорил: - Прошу простить меня за  то,  что
напугал вас пылкостью своих чувств, дорогая моя Скарлетт, - я хочу  ска-
зать: дорогая моя миссис Кеннеди. От вашего внимания едва ли ускользнуло
то, что с некоторых пор моя дружба к  вам  переросла  в  более  глубокое
чувство - чувство более прекрасное, более чистое, более святое. Осмелюсь
ли я назвать его? Ах! Ведь это любовь придала мне такую смелость!
   - Прошу вас, встаньте, - взмолилась она. - Вы выглядите так глупо.  А
что, если Мамушка зайдет и увидит вас?
   - Она будет потрясена и не поверит глазам своим, впервые увидев,  что
я веду себя как джентльмен, - сказал Ретт, легко поднимаясь  с  пола.  -
Послушайте, Скарлетт, вы не дитя и не школьница, чтобы  отделываться  от
меня под дурацкими предлогами приличий и тому подобного. Скажите, что вы
выйдете за меня замуж, когда я вернусь, или, клянусь богом, я никуда  не
уеду. Я останусь здесь и каждый вечер буду появляться с гитарой под  ва-
шим окном и распевать во весь голос серенады, и так вас  скомпрометирую,
что вам придется выйти за меня замуж, чтобы спасти свою репутацию.
   - Ретт, будьте благоразумны. Я вообще ни за кого не хочу замуж.
   - Нет? Вы не говорите мне настоящей причины. Дело же  не  в  девичьей
застенчивости. Так в чем же?
   Перед ней вдруг возник образ Эшли, такого непохожего на Ретта, -  она
увидела его столь живо, словно он стоял рядом: золотистые волосы его бы-
ли освещены солнцем, глаза, ослепленные ярким светом, казались  сонными,
и в нем было столько благородства. Вот она, причина, из-за которой Скар-
летт не хотела снова выходить замуж, хотя в  общем-то  не  возражала  бы
против Ретта - ведь порой он ей даже нравился. Но она принадлежала  Эшли
на веки вечные. Она никогда не принадлежала ни Чарлзу, ни Фрэнку  и  ни-
когда по-настоящему не сможет принадлежать  Ретту.  Каждая  частица  ее,
почти все, что она делала, за что боролась, чего добивалась, - все  при-
надлежало Эшли, все делалось потому, что она любила его. Эшли и  Тара  -
она принадлежит им. Улыбки, смех, поцелуи, которыми она одаривала Чарлза
и Фрэнка, на самом деле принадлежали Эшли, хотя он никогда их не  требо-
вал и никогда не потребует. Просто в глубине  ее  души  жило  стремление
сохранить себя для него, хоть она и понимала, что он никогда  не  примет
этого ее дара.
   Она не знала, что лицо ее изменилось, мечты придали чертам  мягкость,
- такою Ретт еще не видел ее. Он смотрел на  ее  чуть  раскосые  зеленые
глаза, широко раскрытые и мечтательные, на нежный изгиб губ,  и  у  него
перехватило дыхание. Потом один из уголков его рта вдруг резко  дернулся
вниз.
   - Скарлетт О'Хара, вы просто дура! - вырвалось у него.
   И прежде чем ее мысли успели вернуться из  далеких  странствий,  руки
его обвились вокруг нее, уверенно и крепко, как много лет тому назад  на
темной дороге и Тару. И нахлынула беспомощность, она почувствовала,  что
сдается, почва уходит из-под ног и что-то теплое обволакивает ее,  лишая
воли. А бесстрастное лицо Эшли Уилкса расплывается и  тонет  в  пустоте.
Ретт запрокинул ей голову и, прижав к своему плечу, поцеловал -  сначала
нежно, потом со стремительно нарастающей страстью, заставившей  ее  при-
жаться к нему, как к своему единственному спасению. В этом хмельном, ка-
чающемся мире его жадный рот раздвинул ее дрожащие губы, по нервам побе-
жал ток, будя в ней ощущения, которых она раньше не знала и  не  думала,
что способна познать. И прежде чем отдаться во  власть  закрутившего  ее
вихря, она поняла, что тоже целует его.
   - Перестаньте... пожалуйста, я сейчас  лишусь  чувств,  -  прошептала
она, делая слабую попытку отвернуться от него. Но он снова крепко прижал
ее голову к своему плечу, и она, как в тумане, увидела его лицо.  Широко
раскрытые глаза его страстно блестели, руки дрожали, так  что  она  даже
испугалась.
   - А я и хочу, чтобы вы  лишились  чувств.  Я  заставлю  вас  лишиться
чувств. Вы многие годы не допускали, чтобы это с вами случилось. Ведь ни
один из этих дураков, которых вы знали, не целовал вас так, правда?  Ваш
драгоценный Чарлз, или Фрэнк, или этот ваш дурачок Эшли...
   - Прошу вас...
   - Я сказал: ваш дурачок Эшли. Все эти джентльмены - да что они  знают
о женщинах? Что они знали о вас? Вот я вас знаю.
   Его губы снова прижались к ее губам, и она сдалась без борьбы,  слиш-
ком ослабев, чтобы даже отвернуть голову, - да она и не хотела отворачи-
ваться; сердце у нее колотилось так отчаянно, что ее  всю  сотрясало  от
его ударов, и ей становилось страшно от силы Ретта и собственной слабос-
ти. Что он с ней сейчас сделает? Она в самом деле лишится  чувств,  если
он не отпустит ее. Если бы он только отпустил ее... Ах, если бы  он  ни-
когда ее не отпускал!
   - Скажите "да"! - Губы их почти соприкасались, а его глаза  были  так
близко, что казались огромными и заполняли все пространство.  -  Скажите
"да", черт бы вас подрал! Или...
   Она шепнула: "Да", не успев даже подумать, точно он  силой  вырвал  у
нее это слово и она произнесла его, сама того не желая.  Но  как  только
она его произнесла, в душе ее наступило внезапное успокоение, голова пе-
рестала кружиться и даже чувство опьянения как будто прошло. Она  пообе-
щала выйти за него замуж, хотя вовсе не собиралась давать  такое  обеща-
ние. Она сама не понимала, как это случилось, но в общем-то не жалела  о
случившемся. Теперь ей казалось даже вполне естественно, что она сказала
"да", - точно вмешалась некая божественная сила  и  некая  могучая  рука
уладила все ее дела, разрешила все ее проблемы.
   Ретт быстро перевел дух, услышав ее "да", и нагнулся над ней,  словно
хотел еще раз поцеловать; она закрыла  глаза,  откинула  голову.  Но  он
отстранился от нее, и она почувствовала легкое  разочарование.  Странное
это было ощущение, когда он так ее целовал - странное и волнующее.
   Какое-то время Ретт сидел неподвижно - ее голова покоилась у него  на
плече, и она почувствовала, как, словно подчиняясь  внутреннему  усилию,
дрожь в его руках стала проходить. Потом он слегка отодвинулся и посмот-
рел на нее сверху вниз. Она открыла глаза и  увидела,  что  пугавший  ее
пламень в его лице погас. Но встретиться с ним взглядом она почему-то не
могла и в нарастающем смятении опустила глаза.
   - Вы сказали это осознанно? - спросил он очень спокойно. - Вы не  хо-
тите взять свое слово назад?
   - Нет.
   - Вы так сказали не потому, что я... как же это говорят?..  "выбил  у
вас почву из-под ног" моей... м-м... моим пылом?
   Она не могла ответить, ибо не знала, что сказать, и не  могла  встре-
титься с ним взглядом. Он взял ее за подбородок и приподнял ей голову.
   - Я говорил вам как-то, что могу снести от вас что угодно, кроме лжи,
и сейчас я хочу знать правду. Так почему вы сказали "да"?
   Слова по-прежнему", не шли у нее с языка, но  самообладание  начинало
возвращаться - она продолжала смотреть вниз, лишь уголки губ  чуть  при-
поднялись в улыбке.
   - Посмотрите на меня. Из-за моих денег?
   - Как можно говорить такое, Ретт! Что за вопрос!
   - Посмотрите на меня и не увиливайте. Я не Чарлз, и не  Фрэнк,  и  не
какой-нибудь лоботряс из ваших краев, которого можно обмануть  хлопаньем
ресниц. Так из-за моих денег?
   - Ну... частично - да.
   - Частично?
   Казалось, это его не раздосадовало. Он быстро перевел дух  и  усилием
воли погасил желание, засветившееся было в его  глазах,  когда  она  это
произнесла, - желание, которое так смутило ее.
   - Видите ли, - беспомощно проговорила она, - деньги - они ведь никог-
да не лишние, вы это знаете, Ретт, а бог свидетель, Фрэнк оставил мне не
так уж много. Ну и потом... вы же знаете, Ретт, мы понимаем друг  друга.
И вы единственный из всех знакомых мне  мужчин,  кто  способен  услышать
правду от женщины, а ведь приятно иметь мужа, который  не  считает  тебя
полной идиоткой и не хочет, чтобы ты ему врала... и  кроме  того...  ну,
словом, вы мне нравитесь.
   - Нравлюсь?
   - Видите ли, - капризным тоном заявила она, - если бы я сказала,  что
влюблена в вас по уши, то соврала бы, а главное, вы бы знали, что я вру.
   - Мне порой кажется, вы слишком далеко заходите  в  своем  стремлении
говорить правду, моя кошечка. Не кажется ли вам,  что  в  данную  минуту
лучше было бы сказать: "Я люблю вас, Ретт", даже если это  ложь  и  даже
если вы вовсе этого не чувствуете?
   Куда он клонит, подумала она, все больше и больше запутываясь. Вид  у
него был такой странный - он был взволнован, раздосадован и в то же вре-
мя явно подтрунивал над ней. Он выпустил ее из объятий и глубоко засунул
обе руки в карманы брюк - она заметила, что они были сжаты в кулаки.
   "Даже если я потеряю на этом мужа, - все равно буду говорить правду",
- мрачно подумала она, чувствуя, как закипает у нее кровь, что случалось
всегда, когда он изводил ее.
   - Ретт, это было бы ложью, да и вообще зачем нам нужны все  эти  глу-
пости? Как я вам и сказала, вы мне нравитесь.  Вы  прекрасно  понимаете,
что это значит. Вы как-то сказали мне, что не любите меня, но  у  нас  с
вами много общего. Мы с вами оба изрядные мошенники, сказали вы тогда...
   - О боже! - прошептал он, отворачиваясь от нее. - Чтобы так попасться
в собственную ловушку!
   - Что вы сказали?
   - Ничего. - Он посмотрел на нее и рассмеялся, но это  был  неприятный
смех. - Так назначайте день, моя дорогая. - Он снова рассмеялся, нагнул-
ся и поцеловал ее руки.
   Ей сразу стало легче оттого, что настроение его изменилось и  к  нему
вроде бы вернулся благодушно-шутливый тон, а потому улыбнулась и она. Он
поиграл ее рукой и с усмешкой посмотрел на нее.
   - Вам никогда не приходилось читать в романах  о  том,  как  поначалу
безразличная - жена влюбляется в собственного мужа?
   - Вы же знаете, Ретт, что я не читаю романов, - сказала она и, подла-
живаясь под его тон, добавила: - А кроме того, в свое время вы говорили,
что когда муж и жена любят друг друга, - это очень дурной тон.
   - Похоже, я в свое время наговорил вам черт знает сколько всяких глу-
постей, - неожиданно резко произнес он и поднялся.
   - Не чертыхайтесь.
   - Придется вам к этому привыкать и самой начать чертыхаться. Придется
вам мириться и с моими дурными привычками. Это часть платы за то...  что
я вам нравлюсь и что мои денежки попадут в ваши прелестные лапки.
   - Ну, не надо так злиться только потому, что я не стала  лгать  и  не
дала вам повода для самодовольства. Вы-то ведь тоже не влюблены в  меня,
верно? Так почему же я должна быть в вас влюблена?
   - Нет, дорогая моя, я в вас не влюблен - как и вы в меня, но если  бы
даже и был влюблен, то вы были бы последним человеком, которому я  бы  в
этом признался. Храни господь того, кто действительно  полюбит  вас.  Вы
разобьете ему сердце, моя милая, жестокая дикая кошечка, которая до того
беззаботна и так уверена в себе, что даже и не пытается убрать коготки.
   Он рывком поднял ее на ноги и снова поцеловал. Но на  этот  раз  тубы
его были другие, ибо, казалось, он не думал  о  том,  что  причиняет  ей
боль, а наоборот - хотел причинить боль,  хотел  ее  обидеть.  Губы  его
скользнули по ее шее и ниже, ниже, пока не коснулись тафты, прикрывавшей
грудь, и там прижались таким долгим, таким горячим поцелуем, что его ды-
хание опалило ей кожу. Она высвободила руки и уперлась ему в грудь,  от-
талкивая его, оскорбленная в своей скромности.
   - Вы не должны так! Да как вы смеете!
   - Сердце у вас стучит, как у зайца, - насмешливо произнес он. -  Если
бы я был человеком самодовольным, я бы сказал: когда тебе просто  кто-то
нравится, так оно не стучит. Пригладьте свои взъерошенные перышки. И  не
стройте из себя девственницу. Скажите лучше, что привезти вам из Англии.
Кольцо? Какое бы вам хотелось?
   Она заколебалась между желанием благосклонно ответить на его вопрос и
чисто женским стремлением продолжить сцену гнева и возмущения.
   - О-о... кольцо с бриллиантом... только, пожалуйста, Ретт,  купите  с
большущим-пребольшущим.
   - Чтобы вы могли совать его под нос своим обедневшим друзьям и  гово-
рить: "Видите, какую рыбку я поймала". Прекрасно, вы получите  кольцо  с
большим бриллиантом, таким большим, что вашим менее  удачливым  подругам
останется в утешение лишь перешептываться о том, как это вульгарно - но-
сить такие большие камни.
   И он вдруг решительно направился к дверям; она в растерянности за ним
последовала.
   - Что случилось? Куда вы?
   - К себе - укладываться.
   - Да, но...
   - Что - но?
   - Ничего. Надеюсь, путешествие ваше будет приятным.
   - Благодарю вас.
   Он раздвинул двери и вышел в холл. Скарлетт следовала  за  ним,  нес-
колько растерянная, слегка разочарованная этой неожиданной развязкой. Он
надел накидку, взял шляпу и перчатки.
   - Я напишу вам. Сообщите мне, если передумаете.
   - И вы не...
   - Что? - Ему, казалось, не терпелось уйти.
   - И вы не поцелуете меня на прощание? - прошептала  она,  заботясь  о
том, чтобы никто в доме не услышал.
   - А вам не кажется, что для одного вечера было достаточно поцелуев? -
ответил он и с усмешкой посмотрел на нее сверху вниз. - Подумать только,
такая скромная, хорошо воспитанная молодая женщина... Я же говорил  вам,
что вы получите удовольствие, верно?
   - Нет, вы просто невыносимы! - воскликнула она в гневе, уже не  забо-
тясь о том, услышит Мамушка или нет. - И я ничуть не буду  жалеть,  если
вы не вернетесь.
   Она повернулась и, взмахнув юбкой, ринулась к лестнице: она была уве-
рена, что вот сейчас почувствует его теплую руку на своем плече и он  ее
остановит. Но вместо этого он распахнул дверь на улицу, и холодный  воз-
дух ворвался в холл.
   - Я все же вернусь, - сказал он и вышел, а она так и осталась на ниж-
ней ступеньке, глядя на захлопнувшуюся дверь.
   Кольцо, которое Ретт привез из Англии, было действительно  с  большим
бриллиантом, таким большим, что Скарлетт стеснялась его носить. Она  лю-
била броские дорогие украшения, но  сейчас  у  нее  возникло  неприятное
чувство, что все сочтут это кольцо вульгарным и будут  правы.  В  центре
кольца сидел бриллианта четыре карата, а вокруг него - изумруды.  Кольцо
закрывало ей всю фалангу и казалось,  оттягивало  руку  своей  тяжестью.
Скарлетт подозревала, что Ретту стоило  немалого  труда  заказать  такое
кольцо, и он попросил сделать его как можно  более  броским  из  желания
уязвить ее.
   Пока Ретт не вернулся в Атланту и на пальце ее не  появилось  кольца,
Скарлетт никому, даже родным, не говорила о своих намерениях;  когда  же
она объявила о своей помолвке, в городе  разразилась  буря  сплетен.  Со
времени истории с ку-клукс-кланом Ретт и Скарлетт были самым  непопуляр-
ными горожанами после янки и "саквояжников". Все неодобрительно  относи-
лись к Скарлетт еще с того далекого дня, когда она перестала носить тра-
ур по  Чарлзу  Гамильтону.  Неодобрение  усилилось,  когда  она  так  не
по-женски взялась управлять лесопилками; забыв о скромности,  появлялась
беременная на людях и позволяла себе многое другое. Но когда  она  стала
причиной смерти Фрэнка и Томми и из-за  нее  теперь  висела  на  волоске
жизнь десятка других людей, неприязнь переросла во всеобщее осуждение.
   Что же до Ретта, то он вызвал ненависть всего города спекуляциями  во
время войны и не стал милее своим согражданам, вступив в деловые контак-
ты с республиканцами, когда война кончилась. Однако наибольшую волну не-
нависти, как ни странно, вызвал он у дам Атланты  тем,  что  спас  жизнь
нескольким выдающимся ее горожанам.
   Не потому, разумеется, что дамы не хотели, чтобы  их  мужья  остались
живы. Просто они были возмущены, что обязаны жизнью своих  мужей  такому
человеку, как Ретт, и весьма неблаговидному объяснению, которое он  при-
думал. Не один месяц они поеживались, слыша, как  потешаются  и  смеются
над ними янки, - дамы считали и говорили, что если бы Ретт действительно
заботился о сохранении ку-клукс-клана, он придумал  бы  более  достойную
версию. Он-де намеренно втянул в эту  историю  Красотку  Уотлинг,  чтобы
обесчестить благонамеренных горожан, а поэтому не заслуживает ни  благо-
дарности за спасение людей, ни прощения былых грехов, - говорили дамы.
   Все они, столь быстро откликавшиеся на  беду,  столь  сочувствовавшие
чужому горю, столь неустанно трудолюбивые в тяжелые времена, становились
безжалостными, как фурии, по отношению к ренегату, нарушившему  малейший
закон их неписаного кодекса. А кодекс этот был прост: уважение к  Конфе-
дерации, почитание ветеранов, верность старым традициям, гордость в бед-
ности, раскрытые объятия друзьям и неугасающая ненависть к  янки.  Скар-
летт же и Ретт пренебрегли каждым звеном этого кодекса.
   Мужчины, чью жизнь Ретт спас, пытались из чувства приличия  и  благо-
дарности заставить своих жен умолкнуть, но у них не  очень  это  получа-
лось. Еще до объявления о помолвке и Скарлетт и Ретт уже были не слишком
популярны, однако люди держались с ними внешне вежливо. Теперь же и  хо-
лодная любезность стала невозможна. Весть об их помолвке прокатилась  по
городу как взрыв, неожиданный и ошеломляющий, и  даже  наиболее  кроткие
женщины принялись пылко возмущаться. Выйти замуж, когда и года не прошло
после смерти Фрэнка, который к тому же погиб из-за нее! Да еще за  этого
Батлера, которому принадлежал дом терпимости и который вместе с  янки  и
"саквояжниками" участвовал в разного  рода  грабительских  предприятиях!
Каждого из этих двоих по отдельности - куда ни шло, еще  можно  вынести,
но бесстыжее соединение Скарлетт и Ретта - это уж слишком. Оба  до  того
вульгарны и подлы! Выгнать из города - вот что!
   Атланта, возможно, более снисходительно отнеслась бы  к  этим  двоим,
если бы весть об их помолвке не совпала с тем моментом, когда  "саквояж-
ники" и подлипалы - дружки Ретта -  выглядели  особенно  омерзительно  в
глазах уважаемых граждан. Ненависть к янки и  ко  всем  их  приспешникам
достигла предельного накала, когда город узнал о помолвке, ибо как раз в
это время пала последняя цитадель сопротивления Джорджии правлению янки.
Долгая кампания, которую генерал Шерман начал четыре  года  тому  назад,
двинувшись на юг от Далтона, завершилась крахом для Джорджии, и штат был
окончательно поставлен на колени.
   Три года Реконструкции прошли под знаком террора.  Все  считали,  что
хуже уже быть не может. Но теперь Джорджия обнаруживала, что худшая пора
Реконструкции еще только начинается.
   В течение трех лет федеральное правительство пыталось навязать Джорд-
жии чуждые идеи и чуждое правление, и поскольку в его распоряжении  была
армия, то оно в этом весьма преуспело. Однако новый режим держался  лишь
на штыках. Штат подчинился правлению янки, но не по доброй воле.  Лидеры
Джорджии продолжали сражаться за право штата на самоуправление сообразно
своим представлениям. Они продолжали сопротивляться всем попыткам заста-
вить их встать на колени и принять диктат Вашингтона как закон.
   Официально правительство Джорджии так и не капитулировало, но  борьба
была безнадежной, это была борьба на поражение. И хотя выиграть  в  этой
борьбе не представлялось возможным, по крайней мере, она помогала отсро-
чить наступление неизбежного. Во многих других южных  штатах  негры  уже
занимали высокие посты в разных учреждениях, и  даже  в  законодательном
собрании большинство составляли негры и "саквояжники". Но Джорджия, бла-
годаря своему упорному сопротивлению, до сих пор еще  как-то  держалась.
Почти все эти три года капитолий штата находился в руках белых и  демок-
ратов. Разумеется, когда повсюду солдаты-янки, официальные лица способны
лишь выражать протесты и оказывать пассивное сопротивление. Власть  пра-
вительства в штате была номинальной, но по крайней мере она находилась в
руках исконных обитателей Джорджии. А теперь и эта цитадель пала.
   Подобно тому как Джонстон и его солдаты четыре года тому назад отсту-
пали шаг за шагом от Далтона до Атланты, так постепенно, начиная с  1865
года, отступали демократы Джорджии.  Власть  федерального  правительства
над делами и жизнью граждан штата неуклонно росла. Все вершила  сила,  и
военные приказы следовали один за другим, неуклонно подрывая гражданскую
власть. Наконец, когда Джорджию низвели до уровня провинции  на  военном
положении, появился приказ, предоставлявший избирательное право  неграм,
независимо от того, разрешалось это законом штата или нет.
   За неделю до объявления о помолвке Скарлетт и Ретта состоялись выборы
губернатора. Демократы-южане выдвинули  в  качестве  кандидата  генерала
Джона Б. Гордона, одного из самых  любимых  и  самых  уважаемых  граждан
Джорджии. Против него был выставлен республиканец по имени Баллок. Выбо-
ры длились три дня вместо одного. Негров перевозили  на  поездах  целыми
составами из города в город, и они голосовали в каждом  местечке,  нахо-
дившемся на их пути. И конечно же, Баллок победил.
   Если завоевание Джорджии Шерманом породило горечь у ее обитателей, то
захват капитолия штата "саквояжниками", янки и неграми вызвал горечь та-
кую жестокую, какой штат еще не знал. Атланта, да и вся Джорджия  кипели
от гнева.
   А Ретт Батлер был другом ненавистного Баллока!
   Скарлетт, по обыкновению не обращавшая внимания  ни  на  что,  непос-
редственно ее не касавшееся, едва ли знала о  том,  что  прошли  выборы.
Ретт в выборах не участвовал, и его отношения с янки оставались  прежни-
ми. Но Ретт был подлипала, да к тому же и друг Баллока - от этого никуда
не уйдешь. И если они со Скарлетт поженятся, то и она станет подлипалой.
Атланта сейчас не склонна была что-либо прощать или быть снисходительной
к кому-либо из вражеского лагеря, поэтому, когда распространилась  весть
о помолвке, город не вспомнил ничего хорошего об этой паре, зато припом-
нил все плохое.
   Скарлетт понимала, что город не могла не потрясти весть об ее помолв-
ке, но она и не представляла себе, какого накала достигли страсти,  пока
миссис Мерриуэзер, подстрекаемая своим церковным кружком, не взялась по-
беседовать с ней ради ее же блага.
   - Поскольку твоей дорогой матушки нет в живых, а мисс Питти - женщина
незамужняя и потому не способна... м-м... ну, словом, говорить с тобой о
таких вещах, я считаю своим долгом предупредить тебя, Скарлетт.  Капитан
Батлер - не тот человек, за которого может выйти замуж женщина из  хоро-
шей семьи. Он...
   - Он сумел спасти голову дедушки Мерриуэзера и  вашего  племянника  в
придачу.
   Миссис Мерриуэзер раздулась, как лягушка. Всего час тому назад у  нее
был весьма возмутительный разговор с дедушкой. Старик заметил, что  она,
должно быть, слишком высоко ценит его шкуру, если не чувствует благодар-
ности к Ретту Батлеру, каким бы мерзавцем и подлипалой он ни был.
   - Он же все это сделал, Скарлетт, чтобы представить  нас  в  дурацком
свете перед янки, - возразила миссис Мерриуэзер. - Ты не хуже меня  зна-
ешь, что это самый настоящий мошенник. Всегда был мошенником,  а  сейчас
просто пробы ставить негде. Таких, как он, приличные люди не принимают.
   - Нет? Вот это странно, миссис Мерриуэзер. Ведь он часто бывал в  ва-
шей гостиной во время войны. И это он подарил Мейбелл атласное подвенеч-
ное платье, не так ли? Или, может быть, память меня подводит?
   - В войну все было иначе и люди  приличные  общались  со  многими  не
вполне... И это было правильно, так как служило на благо Нашего  Правого
Дела. Но не можешь же ты всерьез думать о том, чтобы выйти замуж за  че-
ловека, который и сам не служил в армии, и издевался над теми, кто запи-
сывался в ее ряды?!
   - Он тоже был в армии. Он прослужил в армии восемь месяцев. Он участ-
вовал в последней кампании, и сражался под Франклином, и был с генералом
Джонстоном, когда тот сложил оружие.
   - Я об этом не слыхала, - сказала миссис Мерриуэзер, и вид у нее  был
такой, будто она вовсе этому и не верит. - Но он же не был ранен - с по-
бедоносным видом добавила она.
   - Многие не были.
   - Все, кто чего-то стоил, - все были ранены. Я лично не знаю ни одно-
го, кто не был бы ранен.
   Скарлетт закусила удила.
   - В таком случае все, кого вы знали, были сущие  идиоты,  которые  не
умеют даже вовремя укрыться от дождя... или от пули. А теперь позвольте,
миссис Мерриуэзер, вот что вам сказать, и можете отнести это  на  хвосте
своим кумушкам. Я выхожу замуж за капитана Батлера, и я не  изменила  бы
своего решения, даже если бы он сражался на стороне янки.
   Достойная матрона покинула дом в таком состоянии, что даже шляпка  ее
тряслась от гнева, и Скарлетт поняла, что теперь приобрела себе открыто-
го врага вместо порицательного друга. Но ей было  все  равно.  Ни  слова
миссис Мерриуэзер, ни ее действия не могли  уязвить  Скарлетт.  Ей  было
безразлично, кто что скажет, - за исключением Мамушки.
   Скарлетт  спокойно  вынесла  обморок  тети  Питти,  которая  лишилась
чувств, узнав о помолвке, и сумела выстоять, увидев, как вдруг  постарел
Эшли и, не поднимая глаз, пожелал ей счастья. Ее позабавили и  разозлили
письма от тети Полин и тети Евлалии из Чарльстона:  обе  дамы  пришли  в
ужас от услышанного, накладывали свой запрет на этот брак,  писали,  что
она не только погубит себя, но нанесет удар и по их положению в  общест-
ве. Скарлетт лишь рассмеялась, когда Мелани,  сосредоточенно  нахмурясь,
сказала со всей прямотой: "Конечно, капитан Батлер куда лучше, чем  мно-
гие думают, - каким он оказался добрым и умным, как он сумел спасти  Эш-
ли. И он все-таки сражался за Конфедерацию. Но, Скарлетт, не кажется  Ли
тебе, что лучше не принимать столь поспешного решения?"
   Нет, Скарлетт было безразлично, кто что говорил, - ей было  небезраз-
лично лишь то, что говорила Мамушка. Слова Мамушки сильнее всего обозли-
ли ее и причинили самую острую боль.
   - Много вы натворили всякого такого, от  чего  мисс  Эллин  очень  бы
расстроилась, ежели б узнала. И  я  тоже  расстраивалась  ужас  как.  Да
только такого вы еще не выкидывали. Взять себе в мужья падаль! Да,  мэм,
еще раз повторю: падаль! И не смейте мне говорить, будто он -  благород-
ных кровей! Ничегошеньки это не меняет. Падаль - она ведь бывает и  бла-
городных кровей и неблагородных, а он - падаль!  Да,  мисс  Скарлетт,  я
ведь видела, как вы отобрали мистера Чарлза у мисс Уилкс, хоть он и  ни-
чуточки вам не нравился. И я видела, как вы украли у собственной  сестры
мистера Фрэнка. Но я держала рот на замке - ничего не говорила,  хоть  и
видела, что вы творили, когда продавали худой лес за хороший, и оболгали
не одного жентмуна из тех, что лесом торгуют, и разъезжали сама по  себе
всяким скверным неграм на приманку, а теперь вот и мистера Фрэнка  из-за
вас подстрелили, и бедных каторжников-то вы не кормите, так  что  у  них
душа в теле не держится. А я молчком молчала, хотя мисс  Эллин  в  земле
обетованной могла б сказать мне: "Мамушка, Мамушка! Плохо ты смотрела за
моим дитятей!" Да, мэм, все я терпела, а вот этого,  мисс  Скарлетт,  не
стерплю. Не можете вы выйти замуж за падаль. И не выйдете, пока я дышу.
   - Нет, выйду - и за того, за кого хочу, - холодно заявила Скарлетт. -
Что-то ты стала забывать свое место, Мамушка.
   - И давно пора! Но ежели я вам все это не скажу - кто скажет?
   - Я уже думала. Мамушка, и решила, что лучше тебе уехать назад в  Та-
ру. Я дам тебе денег и...
   Мамушка вдруг выпрямилась, исполненная  чувства  собственного  досто-
инства.
   - Я ведь вольная, мисс Скарлетт. И никуда вы меня не пошлете, ежели я
сама не захочу. А в Тару я поеду, когда вы со мной поедете. Не оставлю я
дите мисс Эллин одну, и ничто на свете меня не принудит. Да и внука мисс
Эллин я не оставлю, чтобы всякая там падаль  воспитывала  его.  Здесь  я
сейчас живу, здесь и останусь!
   - Я не позволю тебе жить в моем доме и грубить капитану Батлеру. А  я
выхожу за него замуж, и разговор окончен.
   - Нет, тут еще много можно сказать, - медленно возразила Мамушка, и в
ее выцветших старых глазах загорелся воинственный огонек. - Да только ни
в жисть я не думала, что придется говорить такое родной дочери мисс  Эл-
лин. Но вы уж, мисс Скарлетт, меня выслушайте. Вы ведь всего-то  навсего
мул в лошадиной сбруе. Ну, а мулу можно надраить копыта и начистить шку-
ру так, чтоб сверкала, и всю сбрую медными бляхами разукрасить, и в кра-
сивую коляску впрячь... Только мул все одно будет мул. И никого  тут  не
обманешь. Так вот и вы. У вас и шелковые-то платья есть, и лесопилки,  и
лавка, и деньги, и изображаете-то вы из себя бог знает что, а все одно -
мул. И никовошеньки-то вы не обманете. И этот Батлер - он хоть и хорошей
породы, и такой весь гладкий и начищенный, как скаковая лошадь, а он то-
же, как и вы, - мул в лошадиной сбруе. - Мамушка проницательно  смотрела
на свою хозяйку. Скарлетт же, дрожа от обиды, слова не могла выговорить.
- И ежели вы сказали, что хотите замуж за него выйти, вы и выйдете,  по-
тому как вы такая же упрямая, как ваш батюшка. Только запомните вот что,
мисс Скарлетт: никуда я от вас не уйду. Останусь тут и посмотрю, как оно
все будет.
   И не дожидаясь ответа. Мамушка повернулась и вышла с  таким  зловещим
видом, словно последние слова ее были: "Встретимся мы...  Встретимся  мы
при Филиппах!".
   Во время медового месяца, который Скарлетт с Реттом проводили в Новом
Орлеане, она пересказала ему слова Мамушки. К ее удивлению и возмущению,
услышав про мулов в лошадиной сбруе, Ретт рассмеялся.
   - В жизни не слыхал, чтобы столь глубокая истина  была  выражена  так
кратко, - заметил он. - Мамушка - умная старуха, вот ее уважение и  рас-
положение мне хотелось бы завоевать, а таких  людей  на  свете  немного.
Правда, если в ее глазах я мул, то едва ли сумею этого добиться. Она да-
же отказалась от десятидолларового золотого, который я в пылу  жениховс-
ких чувств хотел ей после свадьбы подарить. Редко мне встречались  люди,
которых не мог бы растопить вид золота. А она посмотрела на меня в упор,
поблагодарила и сказала, что она - не вольноотпущенная и мои  деньги  ей
не нужны.
   - Почему она так распалилась? И почему вообще все кудахчут по  поводу
меня, точно куры? Это мое дело, за кого я выхожу замуж и как часто я вы-
хожу. Я, к примеру, всегда интересовалась  только  собственными  делами.
Почему же другие суют нос в чужие дела?
   - Кошечка моя, люди могут простить почти все - не прощают  лишь  тем,
кто не интересуется чужими делами. Но почему ты пищишь,  как  ошпаренная
кошка? Ты же не раз говорила, что тебе безразлично, что люди болтают  на
твой счет. А на деле как получается? Ты знаешь, что не раз  давала  пищу
для пересудов по разным мелочам, а  сейчас,  когда  речь  идет  о  таком
серьезном вопросе, сплетни вполне естественны. Ты же знала,  что  пойдут
разговоры, если ты выйдешь замуж за такого злодея, как я. Будь я челове-
ком безродным, нищим, люди отнеслись бы к этому  спокойнее.  Но  богатый
процветающий злодей - это, уж конечно, непростительно.
   - Неужели ты не можешь хоть когда-нибудь быть серьезным!
   - Я вполне серьезен. Людям благочестивым всегда досадно, когда небла-
гочестивые цветут как пышный зеленый лавр. Выше головку, Скарлетт, разве
ты не говорила мне как-то, что хочешь, быть очень богатой, прежде  всего
чтобы иметь возможность послать к черту любого встречного и поперечного?
Вот ты и получила такую возможность.
   - Но ведь тебя первого я хотела послать к черту, - сказала Скарлетт и
рассмеялась.
   - И все еще хочешь?
   - Ну, не так часто, как прежде.
   - Можешь посылать к черту всякий раз, как захочется.
   - Радости мне это не прибавит, -  заметила  Скарлетт  и,  нагнувшись,
небрежно чмокнула его. Черные глаза Ретта быстро пробежали по  ее  лицу,
ища в ее глазах чего-то, но так и не найдя, он отрывисто рассмеялся.
   - Забудь об Атланте. Забудь о старых злых кошках. Я привез тебя в Но-
вый Орлеан развлекаться и хочу, чтобы ты развлекалась.

   ЧАСТЬ 5

   ГЛАВА XLVIII

   И Скарлетт действительно развлекалась - она не веселилась так с дово-
енной весны. Новый Орлеан был город  необычный,  шикарный,  и  Скарлетт,
точно узник, приговоренный к пожизненному заключению и получивший  поми-
лование, с головой погрузилась в удовольствия. "Саквояжники"  выкачивали
из города все соки, многие честные люди вынуждены были покидать свои до-
ма, не зная, где и когда удастся в очередной раз поесть;  в  кресле  ви-
це-губернатора сидел негр. И все же Новый Орлеан, который  Ретт  показал
Скарлетт, был самым веселым местом из всех, какие ей доводилось  видеть.
У людей, с которыми она встречалась, казалось, было сколько угодно денег
и никаких забот. Ретт познакомил ее с десятком женщин, хорошеньких  жен-
щин в ярких платьях, женщин с нежными руками, не знавшими тяжелого  тру-
да, женщин, которые над всем смеялись и никогда не  говорили  ни  о  чем
серьезном или тяжелом. А мужичины - с  какими  интереснейшими  мужчинами
она была теперь знакома! И как они были непохожи на тех, кого она  знала
в Атланте, и как стремились потанцевать с нею, какие пышные  комплименты
ей отпускали, точно она все еще была юной красоткой.
   У этих мужчин были жесткие и дерзкие лица,  как  у  Ретта.  И  взгляд
всегда настороженный, как у людей, которые слишком долго  жили  рядом  с
опасностью и не могли позволить себе расслабиться. Казалось,  у  них  не
было ни прошлого, ни будущего, и они вежливо помалкивали, когда Скарлетт
- беседы ради - спрашивала, чем они занимались до того, как  приехать  в
Новый Орлеан, или где жили раньше. Это уже само по  себе  было  странно,
ибо в Атланте каждый уважающий себя пришелец спешил представить свои ве-
рительные грамоты и с гордостью рассказывал о доме и  семье,  вычерчивая
сложную сеть семейных отношений, охватывавшую весь Юг.
   Эти же люди предпочитали молчать, а если говорили, то осторожно, тща-
тельно подбирая слова. Иной раз, когда Ретт был с ними, а Скарлетт нахо-
дилась в соседней комнате, она слышала их смех и обрывки разговоров, ко-
торые для нее ничего не значили: отдельные слова,  странные  названия  -
Куба и Нассау в дни блокады, золотая лихорадка и захват  участков,  тор-
говля оружием и морской разбой, Никарагуа и Уильям Уокер, и как  он  по-
гиб, расстрелянный у стены в Трухильо.  Однажды,  когда  она  неожиданно
вошла в комнату, они тотчас прервали разговор о  том,  что  произошло  с
повстанцами Квонтрилла, - она успела услышать лишь имена Фрэнка и Джесси
Джеймса.
   Но у всех ее новых знакомых были хорошие манеры, они  были  прекрасно
одеты и явно восхищались ею, а по тому - не все ли ей  равно,  если  они
хотят жить только настоящим. Зато ей было далеко не все  равно  то,  что
они - друзья Ретта, что у них большие дома и красивые коляски,  что  они
брали ее с мужем кататься, приглашали на ужины, устраивали приемы  в  их
честь. И Скарлетт они очень нравились. Когда  она  сказала  свое  мнение
Ретту, это немало его позабавило.
   - Я так и думал, что они тебе понравятся, - сказал он и рассмеялся.
   - А почему, собственно, они не должны были мне понравиться? -  Всякий
раз, как Ретт смеялся, у нее возникали подозрения.
   - Все это люди второсортные, мерзавцы, паршивые овцы. Они все - аван-
тюристы или аристократы из "саквояжников".  Они  все  нажили  состояние,
спекулируя продуктами, как твой любящий супруг, или получив сомнительные
правительственные контракты, или занимаясь всякими темными делами, в ко-
торые лучше не вникать.
   - Я этому не верю. Ты дразнишь меня. Это же приличнейшие люди...
   - Самые приличные люди в этом городе голодают, -  сказал  Ретт.  -  И
благородно прозябают в развалюхах, причем я  сомневаюсь,  чтобы  меня  в
этих развалюхах приняли. Видишь ли,  прелесть  моя,  я  во  время  войны
участвовал здесь в некоторых гнусных делишках, а у людей чертовски хоро-
шая память! Скарлетт, ты не перестаешь меня забавлять. У  тебя  какая-то
удивительная способность выбирать не тех людей и не те вещи.
   - Но они же твои друзья!
   - Дело в том, что я люблю мерзавцев. Юность свою я провел  на  речном
пароходике - играл в карты, и я понимаю таких людей, как они. Но я  знаю
им цену. А вот ты, - и он снова рассмеялся, - ты совсем не  разбираешься
в людях, ты не отличаешь настоящее от дешевки. Иной раз мне кажется, что
единственными настоящими леди, с которыми тебе приходилось общаться, бы-
ли твоя матушка и мисс Мелли, но, видимо, это не оставило на тебе  ника-
кого следа.
   - Мелли! Да она такая невзрачная, как старая туфля; и  платья  у  нее
всегда какие-то нелепые, и мыслей своих нет!
   - Избавьте меня от проявлений своей зависти, мадам!  Красота  еще  не
делает из женщины леди, а платье - настоящую леди!
   - Ах, вот как?! Ну, погоди, Ретт Батлер, я тебе еще  кое-что  покажу.
Теперь, когда у меня... когда у нас есть деньги, я стану самой благород-
ной леди, каких ты когда-либо видел!
   - С интересом буду ждать этого превращения, - сказал он.
   Еще больше, чем люди, Скарлетт занимали наряды,  которые  покупал  ей
Ретт, выбирая сам цвета, материи и рисунок. Кринолинов уже не носили,  и
новую моду Скарлетт находила прелестной - перед у юбки был гладкий,  ма-
терия вся стянута назад, где она складками ниспадала  с  турнюра,  и  на
этих складках покоились гирлянды из цветов, и банты, и  каскады  кружев.
Вспоминая скромные кринолины военных лет,  Скарлетт  немного  смущалась,
когда надевала эти новые юбки, обрисовывающие живот. А какие  прелестные
были шляпки - собственно, даже и не шляпки, а этакие плоские  тарелочки,
которые носили надвинув на один глаз, а на них - и фрукты,  и  цветы,  и
гибкие перья, и развевающиеся ленты. (Ах, если бы Ретт не был таким глу-
пым и не сжег накладные букли, которые она купила, чтобы  увеличить  пу-
чок, торчавший у нее сзади из-под маленькой шляпки!)  А  тонкое,  сшитое
монахинями белье! Какое оно прелестное и сколько у нее этого белья!  Со-
рочки, и ночные рубашки, и  панталоны  из  тончайшего  льна,  отделанные
изящнейшей вышивкой, со множеством складочек. А атласные туфли,  которые
Ретт ей купил! Каблуки у них были в  три  дюйма  высотой,  а  спереди  -
большие сверкающие пряжки. А шелковые чулки - целая дюжина, и  ни  одной
пары-с бумажным верхом! Какое богатство!
   Скарлетт без оглядки покупала подарки  для  родных.  Пушистого  щенка
сенбернара - для Уэйда, которому всегда хотелось иметь щенка; персидско-
го котенка - для Бо; коралловый браслет  -  для  маленькой  Эллы;  литое
колье с подвесками из лунных камней - для тети  Питти;  полное  собрание
сочинений Шекспира - для Мелани и Эшли; расшитую ливрею, включая кучерс-
кой цилиндр с кисточкой, - для дядюшки Питера; материю на платья  -  для
Дилси и кухарки; дорогие подарки для всех в Таре.
   - А что ты купила Мамушке? - спросил ее Ретт, глядя на  груду  подар-
ков, лежавших на постели в их гостиничном номере, и извлекая оттуда щен-
ка и котенка, чтобы отнести в гардеробную.
   - Ничего. Она вела себя отвратительно. С чего это я  стану  привозить
ей подарки, когда она обзывает нас мулами?
   - Почему ты так не любишь, когда тебе говорят  правду,  моя  кошечка?
Мамушке нужно привезти подарок. Ты разобьешь ей сердце,  если  этого  не
сделаешь, а такое сердце, как у нее, слишком ценно, чтобы  взять  его  и
разбить.
   - Ничего я ей не повезу. Она этого не заслуживает.
   - Тогда я сам куплю ей подарок. Я помню, моя нянюшка всегда  говорила
- хорошо бы, если на ней, когда она отправится на небо, была нижняя юбка
из тафты, такой жесткой, чтоб она торчком стояла и шуршала при  малейшем
движении, а господь бог подумал бы, что она сшита из крыльев ангелов.  Я
куплю Мамушке красной тафты и велю сшить ей элегантную нижнюю юбку.
   - В жизни Мамушка от тебя ее не примет. Да она скорее умрет, чем  на-
денет такую.
   - Не сомневаюсь. И все-таки я это сделаю.
   Магазины в Новом Орлеане были такие богатые, и ходить по ним с Реттом
было так увлекательно. Обедать с ним было тоже увлекательным занятием  -
даже еще более волнующим, чем посещение магазинов, ибо  Ретт  знал,  что
заказать и как это должно быть приготовлено. И вина, и  ликеры,  и  шам-
панское в Новом Орлеане - все было для Скарлетт в новинку, все возбужда-
ло: ведь она знала лишь домашнюю наливку из ежевики, да мускатное  вино,
да "обморочный" коньяк тети Питти. А какую  Ретт  заказывал  еду!  Лучше
всего в Новом Орлеане была еда. Когда Скарлетт вспоминала о страшных го-
лодных днях в Таре и о совсем еще недавней поре  воздержания,  ей  каза-
лось, что она никогда вдоволь не  наестся  этих  вкусных  блюд.  Суп  из
стручков бамии, коктейль из креветок, голуби в вине и устрицы,  запечен-
ные в хрустящем тесте со сметанным соусом; грибы, сладкое мясо  и  индю-
шачья печенка; рыба, хитро испеченная в промасленной бумаге, и к  ней  -
лаймы. У Скарлетт никогда не было недостатка в аппетите, ибо  стоило  ей
вспомнить о неизменных земляных орехах, сушеном горохе и сладком  карто-
феле в Таре, как она готова была проглотить  буквально  все  блюда  кре-
ольской кухни.
   - Всякий раз ты ешь так, словно больше тебе не дадут, - говорил Ретт.
- Не вылизывай тарелку, Скарлетт. Я уверен, что  на  кухне  еще  сколько
угодно еды. Стоит только попросить официанта.  Если  ты  не  перестанешь
предаваться обжорству, будешь толстой, как кубинские матроны, и тогда  я
с тобой разведусь.
   Но она лишь показывала ему язык и просила принести еще кусок торта  с
шоколадом и взбитыми сливками.
   До чего же было приятно тратить деньги - сколько хочешь, а  насчитать
каждое пенни и не думать о том, что надо экономить, чтобы заплатить  на-
логи или купить мулов. До чего же было приятно находиться в обществе лю-
дей веселых и богатых, а не благородных, но бедных, как  в  Атланте.  До
чего же было приятно носить шуршащие парчовые платья, которые  подчерки-
вали твою талию, оставляя открытыми для всеобщего обозрения твою шею,  и
руки, и в значительной мере грудь, и знать, что мужчины любуются  тобой.
И как приятно было есть все что захочется и не слышать при этом менторс-
ких наставлений о том, что, мол, леди так не едят. И  как  приятно  было
пить шампанское вволю! В первый раз, когда она выпила лишку, она просну-
лась на другое утро с раскалывающейся головой и не без смущения вспомни-
ла, что ехала назад, в отель, по улицам Нового Орлеана в открытой коляс-
ке и во весь голос распевала "Славный голубой наш флаг". Она ни разу  не
видела ни одной хотя бы чуть подвыпившей леди; если же говорить о  прос-
тых смертных, то она видела пьяную женщину только раз,  в  день  падения
Атланты, - это была та тварь, Уотлинг. Скарлетт не знала, как показаться
на глаза Ретту после такого позора, но вся история, казалось, лишь поза-
бавила его. Все, что бы Скарлетт ни делала, забавляло  его,  словно  она
была игривым котенком.
   Ей доставляло удовольствие появляться с ним на людях - до того он был
хорош. Она почему-то никогда раньше не обращала внимания  на  его  внеш-
ность, а в Атланте все были слишком заняты обсуждением его недостатков и
никто не обращал внимания на то, как он выглядит. Но здесь, в Новом  Ор-
леане, она видела, как женщины провожают его взглядом и как  они  трепе-
щут, когда он склоняется, целуя им руку. Сознание,  что  другие  женщины
находят ее мужа привлекательным и, возможно, даже завидуют ей, неожидан-
но преисполнило Скарлетт гордости за то, что у нее такой спутник в  жиз-
ни.
   "А мы, оказывается, красивая пара", - не  без  удовольствия  подумала
она.
   Да, как и предсказывал Ретт, от брака  действительно  можно  получать
уйму удовольствия. И не только получать  удовольствие,  но  и  научиться
кое-чему. Это само по себе было  странным,  ибо  Скарлетт  считала,  что
жизнь уже ничему не может ее научить. А сейчас она чувствовала себя  ре-
бенком, которому каждый день сулит новое открытие.
   Прежде всего она поняла, что брак с Реттом совсем не похож на брак  с
Чарлзом или Фрэнком. Они уважали ее и боялись ее нрава. Они выклянчивали
ее расположение и если это ее устраивало, она снисходила до них. Ретт же
не боялся ее, и она часто думала о том, что он не слишком ее и  уважает.
Он делал то, что хотел, и лишь посмеивался, если ей  это  не  нравилось.
Она его не любила, но с ним, конечно, было очень интересно. И самое  ин-
тересное было то, что даже во время вспышек страсти, которая порой  была
окрашена жестокостью, а порой -  раздражающей  издевкой,  он,  казалось,
всегда держал себя в узде, всегда был хозяином своих чувств.
   "Это, наверное, потому, что на самом-то деле он вовсе  не  влюблен  в
меня, - думала она, и такое положение дел вполне ее устраивало. - Мне бы
не хотелось, чтобы он когда-либо в чем-то дал себе полную волю". И одна-
ко же, мысль о такой возможности щекотала ее, вызывая любопытство.
   Живя с Реттом, Скарлетт обнаружила в нем много нового, а ведь ей  ка-
залось, что она хорошо его знает. Голос его, оказывается, мог быть  мяг-
ким и ласковым, как кошачья шерсть, а через секунду  -  жестким,  хрипло
выкрикивающим проклятья. Он мог вроде бы откровенно и с одобрением расс-
казывать о мужественных, благородных, добродетельных,  подсказанных  лю-
бовью поступках, коим он был свидетелем в тех странных местах, куда  его
заносило, и тут же с холодным цинизмом добавлять скабрезнейшие  истории.
Она понимала, что муж не должен рассказывать жене таких историй, но  они
развлекали ее, воздействуя на какие-то грубые земные струны  ее  натуры.
Он мог быть страстным, почти нежным любовником, но это длилось  недолго,
а через мгновение перед ней был хохочущий дьявол, который срывал  крышку
с пороховой бочки ее чувств, поджигал запал и наслаждался  взрывом.  Она
узнала, что его комплименты всегда двояки, а самым нежным выражениям его
чувств не всегда можно верить. Словом, за эти две недели в Новом Орлеане
она узнала о нем все - кроме того, каков он был на самом деле.
   Случалось, он утром отпускал горничную, сам приносил Скарлетт завтрак
на подносе и кормил ее, точно она - дитя, брал  щетку  и  расчесывал  ее
длинные черные волосы, так что они начинали потрескивать  и  искрить.  В
другое же утро он грубо пробуждал ее от глубокого сна, сбрасывал  с  нее
одеяло и щекотал ее голые ноги... Бывало, он с почтительным интересом  и
достоинством слушал ее рассказы о том, как она вела дела, выражая  одоб-
рение ее мудрости, а в другой раз называл ее весьма сомнительные  сделки
продувным мошенничеством, грабежом на большой дороге и  вымогательством.
Он водил Скарлетт на спектакли и, желая ей досадить, нашептывал на  ухо,
что бог наверняка не одобрил бы такого рода развлечений, а когда водил в
церковь, тихонько рассказывал всякие смешные непристойности и потом  ко-
рил за то, что она смеялась. Он учил ее быть откровенной, дерзкой и сме-
лой. Следуя его примеру, она стала  употреблять  больно  ранящие  слова,
иронические фразы и научилась пользоваться ими, ибо они давали ей власть
над другими людьми. Но она не обладала  чувством  юмора  Ретта,  которое
смягчало его ехидство, и не умела так улыбаться, чтобы казалось,  будто,
издеваясь над другими, она издевается сама над собой.
   Он научил ее играть, а она почти забыла, как это делается. Жизнь  для
нее была такой серьезной, такой горькой. А он умел играть и втягивал  ее
в игру. Но он никогда не играл как мальчишка - это был мужчина, и что бы
он ни делал, Скарлетт всегда об этом помнила. Она не могла  смотреть  на
него сверху вниз - с высоты своего женского превосходства - и улыбаться,
как улыбаются женщины, глядя на взрослых мужчин, оставшихся  мальчишками
в душе.
   Это вызывало у нее досаду. Было бы так приятно чувствовать свое  пре-
восходство над Реттом. На всех других мужчин она могла махнуть рукой, не
без презрения подумав: "Что за дитя!" На своего отца, на близнецов Тарл-
тонов с их любовью к поддразниванию и ко всяким хитрым проделкам, на не-
обузданных младших Фонтейнов с их чисто детскими приступами  ярости,  на
Чарлза, на Фрэнка, на всех мужчин, которые увивались  за  ней  во  время
войны, - на всех, за исключением Эшли. Только Эшли и Ретт не поддавались
ее пониманию и не позволяли помыкать собой, потому  что  оба  были  люди
взрослые, ни в том, ни в другом не было мальчишества.
   Она не понимала Ретта и не давала себе труда понять, в нем было порой
нечто такое, что озадачивало ее. К примеру, то, как он на  нее  смотрел,
когда думал, что она этого не видит. Внезапно обернувшись, она вдруг за-
мечала, что он наблюдает за ней и в глазах его -  напряженное,  взволно-
ванное ожидание.
   - Почему ты на меня так смотришь? - однажды раздраженно спросила  она
его. - Точно кошка, подстерегающая мышь!
   Но выражение его лица мгновенно изменилось,  и  он  лишь  рассмеялся.
Вскоре она об этом забыла и перестала ломать над этим голову, как и  во-
обще над всем, что касалось Ретта. Слишком уж он вел себя  непредсказуе-
мо, а жизнь была так приятна - за исключением тех минут, когда она вспо-
минала об Эшли.
   Правда, Ретт занимал все ее время, и она не могла часто думать об Эш-
ли. Днем Эшли почти не появлялся в ее мыслях, зато по ночам,  когда  она
чувствовала себя совсем разбитой от танцев, а голова кружилась от  выпи-
того шампанского, - она думала об Эшли. Часто, засыпая в объятиях  Ретта
при свете луны, струившемся на постель, она думала о том, как  прекрасна
была бы жизнь, если бы это руки Эшли обнимали ее, если бы это Эшли  пря-
тал лицо в ее черные волосы, обматывал ими себе шею.
   Однажды, когда эта мысль в очередной раз  пришла  ей  в  голову,  она
вздохнула и отвернулась к окну - и почти тотчас почувствовала, как могу-
чая рука Ретта у нее под головой напряглась и словно окаменела  и  голос
Ретта произнес в тишине:
   - Хоть бы бог отправил твою мелкую лживую душонку на  веки  вечные  в
ад!
   Он встал, оделся и вышел из комнаты, несмотря на ее испуганные вопро-
сы и протесты. Вернулся он лишь на следующее утро, когда она  завтракала
у себя в номере, - вернулся пьяный, мятый, в самом саркастическом  наст-
роении; он не извинился перед ней и никак не объяснил своего отсутствия.
   Скарлетт ни о чем его не спрашивала и держалась с ним холодно, как  и
подобает оскорбленной жене, а покончив с завтраком, оделась под взглядом
его налитых кровью глаз и отправилась по магазинам. Когда она вернулась,
его уже не было; и появился он снова лишь к ужину.
   За столом царило молчание, Скарлетт старалась не дать  воли  гневу  -
ведь это был их последний ужин в Новом Орлеане,  а  ей  хотелось  поесть
крабов. Но она не получила удовольствия от еды под взглядом  Ретта.  Тем
не менее она съела большущего краба и выпила  немало  шампанского.  Быть
может, это сочетание возродило старый кошмар, ибо проснулась она  в  хо-
лодном поту, отчаянно рыдая. Она была  снова  в  Таре  -  разграбленной,
опустошенной. Мама умерла, и вместе с ней ушла вся сила и мудрость мира.
В целом свете не было больше никого, к кому Скарлетт могла бы  воззвать,
на кого могла бы положиться. А что-то страшное преследовало  ее,  и  она
бежала, бежала, так что сердце, казалось, вот-вот разорвется, - бежала в
густом, клубящемся тумане и кричала, бежала, слепо ища  неведомое  безы-
мянное пристанище, которое находилось где-то в этом  тумане,  окружавшем
ее.
   Проснувшись, она увидела склонившегося над ней Ретта; он  молча  взял
ее, как маленькую девочку, на руки и прижал к себе - в его крепких  мус-
кулах чувствовалась надежная сила, его шепот успокаивал, и она перестала
рыдать.
   - Ох, Ретт, мне было так холодно, я была такая голодная, такая  уста-
лая. Я никак не могла это найти. Я все бежала и бежала сквозь туман и не
могла найти.
   - Что найти, дружок?
   - Не знаю. Хотелось бы знать, но не знаю.
   - Это все тот старый сон?
   - Да, да!
   Он осторожно опустил ее на постель, пошарил в темноте и зажег  свечу.
Она озарила его лицо, резко очерченное, с  налитыми  кровью  глазами,  -
непроницаемое, точно каменное. Распахнутая  до  пояса  рубашка  обнажала
смуглую, покрытую густыми черными волосами грудь. Скарлетт, все еще дро-
жа от страха, подумала - какой он сильный, какой крепкий и прошептала:
   - Обними меня, Ретт.
   - Хорошая моя! - пробормотал он, подхватил ее на руки, прижал к  себе
и опустился со своей ношей в глубокое кресло.
   - Ах, Ретт, это так страшно, когда ты голодная.
   - Конечно, страшно умирать во сне от голода после  того,  как  съеден
ужин из семи блюд, включая того огромного краба. - Он улыбнулся, и глаза
у него были добрые.
   - Ах, Ретт, я все бежала и бежала, и что-то искала и не  могла  найти
то, что искала. Оно все время пряталось от меня в тумане. А я знала, что
если это найду, то навсегда  буду  спасена  и  никогда-никогда  не  буду
больше страдать от холода или голода.
   - Что же ты искала - человека или вещь?
   - Сама не знаю. Я об этом не думала. А как ты думаешь, Ретт, мне ког-
да-нибудь приснится, что я добралась до такого места, где я буду в  пол-
ной безопасности?
   - Нет, - сказал он, приглаживая ее растрепанные волосы, - думаю,  что
нет. Сны нам неподвластны. Но я думаю, что если ты привыкнешь жить в бе-
зопасности и в тепле и каждый день хорошо питаться, то  перестанешь  ви-
деть этот сон. А уж я, Скарлетт, позабочусь, чтобы ничто тебе не угрожа-
ло.
   - Ретт, ты такой милый.
   - Благодарю вас за крошки с вашего стола, госпожа Богачка.  Скарлетт,
я хочу, чтобы каждое утро, просыпаясь,  ты  говорила  себе:  "Я  никогда
больше не буду голодать и ничего со мной не случится, пока Ретт рядом  и
правительство Соединенных Штатов - у власти".
   - Правительство Соединенных Штатов? - переспросила  она  и  в  испуге
выпрямилась, не успев смахнуть слезы со щек.
   - Бывшая казна конфедератов стала честной женщиной. Я вложил  большую
часть этих денег в правительственные займы.
   - Мать пресвятая богородица! - воскликнула Скарлетт,  отстраняясь  от
него, забыв о недавно владевшем ею ужасе. - Неужели ты  хочешь  сказать,
что ссудил свои деньги этим янки?
   - Под весьма приличный процент.
   - Да мне плевать, если даже под сто процентов! Немедленно продай  эти
облигации! Подумай только - чтобы янки пользовались твоими деньгами!
   - А что мне с ними делать? - с улыбкой спросил он,  подмечая,  что  в
глазах ее уже нет страха.
   - Ну... ну, например, купить землю у Пяти  Углов.  Уверена,  что  при
твоих деньгах ты мог бы все участки там скупить.
   - Премного благодарен, но не нужны мне эти Пять Углов. Теперь,  когда
правительство "саквояжников" по-настоящему прибрало  Джорджию  к  рукам,
никто не знает, что может случиться. Я не поручусь за этих стервятников,
что налетели в Джорджию с севера, востока, юга и запада. Я, как ты пони-
маешь, будучи добросовестным подлипалой, действую с ними заодно, но я им
не верю. И деньги свои в недвижимость вкладывать не стану. Я предпочитаю
государственные займы. Их можно спрятать.  А  недвижимость  спрятать  не
так-то легко.
   - Ты, что же, считаешь... - начала было она, похолодев  при  мысли  о
лесопилках и лавке.
   - Я ничего не знаю. Но не надо  так  пугаться,  Скарлетт.  Наш  обая-
тельный новый губернатор - добрый мой друг. Просто времена сейчас  очень
уж неверные, и я не хочу замораживать большие деньги в недвижимости.
   Он пересадил ее на одно колено, потянулся за сигарой и  закурил.  Она
сидела, болтая босыми ногами, глядя на игру мускулов на его смуглой гру-
ди, забыв все страхи.
   - И раз уж мы заговорили о недвижимости, Скарлетт, - сказал он,  -  я
намерен построить дом. Ты могла заставить Фрэнка жить в доме мисс Питти,
но не меня. Не думаю, что я сумею вынести ее причитания по  три  раза  в
день, а кроме того, мне кажется, дядюшка Питер  скорее  прикончит  меня,
чем допустит, чтоб я поселился под священной крышей Гамильтонов. А  мисс
Питти может предложить мисс Индии Уилкс пожить с нею,  чтобы  отпугивать
привидения. Мы же, вернувшись в Атланту, поселимся  в  свадебном  номере
отеля "Нейшнл", пока наш дом не будет построен. Еще до отъезда из Атлан-
ты мне удалось сторговаться насчет того большого участка  на  Персиковой
улице - что близ дома Лейденов. Ты знаешь, о каком я говорю?
   -  Ах,  Ретт,  какая  прелесть!  Мне  так  хочется  иметь  свой  дом.
Большой-большой.
   - Ну вот, наконец-то мы хоть в чем-то согласны. Что,  если  построить
белый оштукатуренный дом и украсить его чугунным литьем,  как  эти  кре-
ольские дома здесь?
   - О нет, Ретт. Только не такой старомодный,  как  эти  новоорлеанские
дома. Я знаю, чего бы мне хотелось. Я хочу совсем новый дом -  я  видела
картинку... стой, стой... - в "Харперс уикли". Что-то вроде швейцарского
шале.
   - Швейцарского - чего?
   - Шале.
   - Скажи по буквам.
   Она выполнила его просьбу.
   - Вот как! - произнес он и пригладил усы.
   - Дом прелестный. У него высокая остроугольная крыша, под ней -  ман-
сарда, поверху идет как бы частокол, а по углам - башенки, крытые  цвет-
ной черепицей. И в этих башенках - окна с синими  и  красными  стеклами.
Все - по моде.
   - И перила крыльца, должно быть, с переплетом?
   - Да.
   - А с крыши над крыльцом свешиваются этакие деревянные кружева?
   - Да. Ты, должно быть, видел такой.
   - Видел... но не в Швейцарии. Швейцарцы очень  умный  народ  и  остро
чувствуют красоту в архитектуре. Ты в самом деле хочешь такой дом?
   - Ах, конечно!
   - А я-то надеялся, что общение со мной улучшит твой вкус. Ну,  почему
ты не хочешь дом в креольском или колониальном стиле,  с  шестью  белыми
колоннами?
   - Я же сказала, что не хочу ничего старомодного. А внутри чтобы  были
красные обои и красные бархатные портьеры и чтоб все двери раздвигались.
И конечно, много дорогой ореховой мебели и роскошные толстые ковры, и...
Ах, Ретт, все позеленеют от зависти, когда увидят наш дом!
   - А так ли уж необходимо, что, бы все нам завидовали?  Впрочем,  если
тебе так хочется, пусть зеленеют. Только тебе  не  приходило  в  голову,
Скарлетт, что не очень это хороший вкус - обставлять свой  дом  с  такой
роскошью, когда вокруг все так бедны?
   - А я хочу, - упрямо заявила она. - Я хочу, чтобы всем, кто плохо  ко
мне относится, стало не по себе. И мы будем устраивать  большие  приемы,
чтобы все в городе жалели, что говорили обо мне разные гадости.
   - Но кто же в таком случае будет приходить на наши приемы?
   - Как кто - все, конечно.
   - Сомневаюсь. "Старая гвардия" умирает, но не сдается.
   - Ах, Ретт, какую ты несешь чушь. У кого есть деньги, того люди всег-
да будут любить.
   - Только не южане. Спекулянту с деньгами куда  труднее  проникнуть  в
лучшие гостиные города, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко.  А  уж
про подлипал, - а это мы с тобой, моя кошечка, - и говорить нечего:  нам
повезет, если нас не оплюют. Но если ты, моя дорогая, хочешь все же  по-
пытаться, что ж, я тебя поддержу и, уверен, получу  немало  удовольствия
от твоей кампании. А теперь, раз уж мы заговорили о деньгах,  мне  хоте-
лось бы поставить точки над "i".  Я  дам  тебе  на  дом  столько  денег,
сколько ты захочешь, и сколько ты захочешь - на всякую мишуру. И если ты
любишь драгоценности - пожалуйста, но только я сам буду их  выбирать.  У
тебя, моя кошечка, преотвратительный вкус. Ну, и  конечно,  ты  получишь
все, что требуется для Уэйда или Эллы. И если Уиллу Бентину  не  удастся
сбыть весь хлопок, я готов оказать ему помощь и покрыть расходы  на  со-
держание этого белого слона в графстве Клейтон, который вам  так  дорог.
Это будет справедливо, как ты считаешь?
   - Конечно. Ты очень щедр.
   - Но теперь слушай меня внимательно. Я не дам ни цента на твою  лавку
и ни цента на эту твою дохлую лесопилку.
   - О-о, - вырвалось у Скарлетт, и лицо ее вытянулось. Весь медовый ме-
сяц она думала о том, как бы попросить у него тысячу  долларов,  которые
нужны ей были, чтобы прикупить еще пятьдесят  футов  земли  и  расширить
свой лесной склад. - По-моему, ты всегда  похвалялся  широтой  взглядов:
тебе, мол, все равно, пусть болтают про то, что у меня свое дело, а  ты,
оказывается, как все мужчины, до смерти боишься, как бы люди не сказали,
что это я ношу брюки в нашей семье.
   - Вот уж ни у кого никогда не возникнет сомнения насчет того,  кто  в
семье Батлеров носит брюки, - протянул Ретт. - И  мне  безразлично,  что
болтают дураки. Видишь ли, я настолько плохо воспитан, что горжусь своей
красавицей женой. И я не возражаю: продолжай держать лавку и  лесопилки.
Они принадлежат твоим детям. Когда Уэйд подрастет, ему, возможно, не за-
хочется жить на содержании отчима и он сам возьмет  на  себя  управление
делами. Но ни единого цента ни на одно из этих предприятий я не дам.
   - Почему?
   - Потому что не желаю содержать Эшли Уилкса.
   - Ты что, начинаешь все сначала?
   - Нет... Но ты спросила - почему, и я объяснил. И еще одно. Не думай,
что тебе удастся провести меня, и не лги и не придумывай, сколько  стоят
твои туалеты и как дорого вести дом, чтобы на сэкономленные деньги иметь
потом возможность накупить мулов или еще одну лесопилку для Эшли. Я  на-
мерен тщательно проверять твои расходы, а что сколько стоит, я знаю. Ах,
пожалуйста, не напускай на себя оскорбленный вид. Ты бы на все это  пош-
ла. Я считаю, что ты вполне на это способна. Я вообще считаю, что ты  на
что угодно пойдешь, если дело касается Тары или Эшли. Против Тары  я  не
возражаю. Но что касается Эшли - тут я против. Я не  натягиваю  поводья,
моя кошечка, но не забудь, что у меня есть уздечка и шпоры.

   ГЛАВА XLIX

   Миссис Элсинг прислушалась к звукам, доносившимся из холла,  и,  убе-
дившись, что Мелани прошла на кухню, где раздался стук посуды и звон се-
ребра, обещавшие скорое подкрепление, повернулась и тихо заговорила, об-
ращаясь к дамам, которые сидели полукругом в гостиной, держа на  коленях
корзиночки с шитьем.
   - Лично я не намерена посещать  Скарлетт  ни  сейчас,  ни  когда-либо
впредь, - заявила она, и ее тонкое холодное лицо стало еще холоднее.
   Остальные члены Кружка шитья для вдов  и  сирот  Конфедерации  быстро
воткнули иголки в материю и сдвинули свои качалки.  Всех  дам  буквально
распирало от желания поговорить о  Скарлетт  и  Ретте,  но  мешало  при-
сутствие Мелани. Как раз накануне эта парочка вернулась из Нового Орлеа-
на и поселилась в свадебном номере в отеле "Нейшнл".
   - Хыю говорит, что вежливость требует, чтобы я нанесла им визит: ведь
капитан Батлер спас ему жизнь, - продолжала миссис Элсинг. - И  бедняжка
Фэнни приняла его сторону и сказала, что тоже пойдет к ним. А я  сказала
ей: "Фэнни, - сказала я, - если бы не Скарлетт, Томми был бы сейчас жив.
Это оскорбительно для его памяти - идти туда". А у Фэнни хватило ума за-
явить мне: "Мама, я же пойду не к Скарлетт. Я пойду к капитану  Батлеру.
А он все сделал, чтобы спасти Томми, и не его вина, что ему это не  уда-
лось".
   - До чего же они глупые, эти молодые люди! - сказала миссис  Мерриуэ-
зер. - Визиты наносить - как же! - Грудь у нее поднялась горой от возму-
щения при воспоминании о том, как грубо отклонила Скарлетт ее  совет  не
выходить замуж за Ретта. - И моя Мейоелл такая же глупая, как ваша  Фэн-
ни. Заявила, что они с Рене отправятся с визитом:  ведь  капитан  Батлер
спас-де Рене от виселицы. А я сказала, что если бы Скарлетт не  раскаты-
вала всем напоказ, Рене никогда бы не оказался  в  опасности.  И  папаша
Мерриуэзер тоже намерен идти с визитом - послушать его, так он  от  ста-
рости, видно, совсем ума лишился: говорит, что если я не чувствую благо-
дарности, то он, безусловно, благодарен этому мерзавцу. Клянусь,  с  тех
пор как папаша Мерриуэзер побывал в доме этой Уотлинг, он ведет себя са-
мым постыдным образом. Визиты наносить - как же! Я-то  уж,  конечно,  не
пойду. Скарлетт изгнала себя из нашего общества, выйдя замуж  за  такого
человека. Он был уже достаточно мерзок, когда спекулировал во время вой-
ны и наживался на нашем горе, а сейчас, когда его  с  "саквояжниками"  и
подлипалами водой не разольешь, да еще он в друзьях-приятелях - да-да, в
ближайших друзьях - с этим  отъявленным  мерзавцем  губернатором  Балло-
ком... Визиты им наносить - как же!
   Миссис Боннелл вздохнула. Это была тучная смуглая клуша с веселым ли-
цом.
   - Они ведь пойдут к ним только раз - с визитом вежливости, Долли.  Не
знаю, можно ли людей за это винить. Я слышала, все мужчины, которые в ту
ночь не были дома, хотят идти к ним с визитом, и  я  думаю,  они  должны
пойти. Правда, мне как-то трудно  представить  себе,  что  Скарлетт-дочь
своей матери. Я ходила в школу с Эллин Робийяр в  Саванне,  и  это  была
прелестнейшая девушка, я ее очень любила. И почему только ее отец не за-
хотел, чтоб она вышла замуж за своего кузена  Филиппа  Робийяра!  Ничего
по-настоящему плохого в этом молодом человеке не было - ведь всем  моло-
дым людям надо перебеситься. А Эллин зачем-то поспешила и выскочила  за-
муж за этого О'Хара, который был намного старше нее, - вот у нее и полу-
чилась такая дочь, как Скарлетт. И все же я считаю, что один раз  должна
нанести им визит - в память об Эллин.
   - Сентиментальная чепуха! - решительно фыркнула миссис Мерриуэзер.  -
Китти Боннелл, неужели вы пойдете с визитом к женщине, которая вышла за-
муж: меньше чем через год после смерти мужа? К женщине...
   - ...из-за которой к тому же погиб мистер Кеннеди, - вмешалась Индия.
Она произнесла это спокойным, но таким язвительным тоном.  Стоило  зайти
речи о Скарлетт, как она забывала о вежливости и помнила  одно  -  вечно
помнила о Стюарте Тарлтоне. - Да к тому же я всегда считала,  что  между
нею и этим Батлером было что-то до того, как погиб мистер Кеннеди, о чем
мало кто подозревает.
   Не успели дамы прийти в себя от изумления, вызванного ее словами, - к
тому же говорила-то это девица, - как в дверях появилась Мелани.  А  они
были настолько поглощены пересудами, что не слышали ее легких  шагов,  и
сейчас, застигнутые врасплох хозяйкой дома, походили на перешептывающих-
ся школьниц, пойманных с поличным учительницей. Они не только оцепенели,
но и перепугались при виде того, как изменилось лицо Мелани. Она  стояла
вся красная от праведного гнева, ласковые глаза ее метали молнии, ноздри
трепетали. Никто из присутствующих ни разу не видел Мелани разгневанной.
Ни одна из дам даже и предположить не могла, что Мелани способна на  та-
кую ярость. Они все любили ее, но считали необычайно мягкой,  уступчивой
молодой женщиной,  с  уважением  относящейся  к  старшим  и  не  имеющей
собственного мнения.
   - Да как ты смеешь, Индия! - произнесла она тихо, дрожащим  от  гнева
голосом. - Куда способна завести тебя ревность! Постыдилась бы!
   Индия побелела, но не опустила головы.
   - Я ни одного своего слова не возьму назад, - заявила она. Но  ум  ее
тем временем усиленно работал. "Неужели я действительно ревную?" - дума-
ла она. Разве воспоминания о Стюарте Тарлтоне, о Милочке и Чарлзе не да-
вали ей достаточно оснований завидовать Скарлетт? Разве не  было  у  нее
достаточно оснований ненавидеть Скарлетт, особенно сейчас, когда  у  нее
зародилось подозрение, что Скарлетт каким-то образом опутала своей  пау-
тиной и Эшли? Она подумала: "Я бы многое могла рассказать тебе,  Мелани,
об Эшли и вашей драгоценной Скарлетт".  Индию  раздирали  противоречивые
желания: оберечь Эшли своим молчанием или показать, каков  он  на  самом
деле, поделившись своими подозрениями с Мелани и всем миром. Это  заста-
вило бы Скарлетт выпустить Эшли из своих цепких рук. Но время для такого
разговора еще не настало. У нее ведь не было никаких доказательств - ни-
чего, кроме подозрений.
   - Я ни одного слова не возьму назад, - повторила она.
   - В таком случае твое счастье, что ты не живешь больше под моей  кры-
шей, - сказала Мелани холодным, как лед, тоном.
   Индия вскочила, впалые щеки ее залила яркая краска.
   - Мелани, ты... ты же моя невестка... не станешь же ты  ссориться  со
мной из-за этой беспутной...
   - Скарлетт тоже моя невестка, - сказала Мелани, глядя в упор  на  Ин-
дию, точно они были чужими друг другу. - И она мне дороже родной сестры.
Если ты забыла о том, скольким я ей обязана, то я не забыла. Она пробыла
со мной всю осаду, хотя могла уехать домой - даже тетя Питти, и та  сбе-
жала в Мейкон. Она помогла мне родить, когда янки были у самой  Атланты,
и взвалила на себя такую обузу - повезла нас с Бо в Тару, хотя могла ос-
тавить меня в больнице на милость янки. Она ухаживала за мной и  кормила
меня, а сама едва держалась на ногах от усталости и недоедания.  В  Таре
мне дали лучший матрац, потому что я была больная и слабая.  А  когда  я
смогла ходить, мне дали единственную целую пару туфель. Ты, Индия,  воз-
можно, забыла все, что она сделала для меня, но я не могу этого  забыть.
А когда Эшли вернулся больной, несчастный, без крова  над  головой,  без
денег в кармане, она приняла его в свой дом, как сестра. А когда мы  ду-
мали, что придется уехать на Север, и у нас сердце разрывалось при  мыс-
ли, что мы расстанемся с Джорджией, Скарлетт вмешалась и поставила  Эшли
управлять лесопилкой. А капитан Батлер спас Эшли жизнь исключительно  по
доброте. И конечно же, у Эшли нет никаких к нему претензий! Я  благодар-
на, благодарна и Скарлетт и капитану Батлеру. Что же до  тебя,  Индия!..
Как ты можешь забыть то, что Скарлетт сделала для меня и для Эшли?!  Как
ты можешь так мало ценить жизнь брата, чтобы порочить человека,  который
его спас?! Да встань ты на колени перед капитаном Батлером и Скарлетт  -
даже этого было бы недостаточно.
   - Ну, вот что, Мелли, - решительно вмешалась миссис Мерриуэзер, к ко-
торой вернулось самообладание, - не надо - так говорить с Индией.
   - Я ведь слышала и то, что вы говорили про  Скарлетт,  -  воскликнула
Мелани, поворачиваясь к дородной пожилой даме словно  дуэлянт,  который,
вытащив клинок из распростертого тела противника, яростно  набрасывается
на другого. - И вы тоже, миссис Элсинг. Как вы относитесь к  Скарлетт  в
глубине ваших мелких душонок, мне безразлично, это меня не касается.  Но
то, что вы говорите о ней в моем доме или в моем  присутствии,  это  уже
меня касается. Вот только как вы можете хотя бы думать такие гадости,  а
тем более их говорить? Неужели вы так мало цените своих мужчин, что  хо-
тели бы видеть их мертвыми, а не живыми? Неужели у вас нет ни капли бла-
годарности к человеку, который спас их, причем спас, рискуя  собственной
жизнью? Ведь янки легко могли заподозрить, что он - член ку-клукс-клана,
если бы вся правда вышла наружу! Они могли бы повесить его. И тем не ме-
нее он пошел на риск ради ваших мужчин. Ради вашего свекра, миссис  Мер-
риуэзер, и вашего зятя, и ваших двух племянников в придачу. И ради ваше-
го брата, миссис Боннелл, и ради вашего сына и вашего зятя,  миссис  Эл-
синг. Неблагодарные - вот вы кто! И я требую, чтобы все вы извинились.
   Миссис Элсинг вскочила на ноги и, крепко сжав губы, принялась засовы-
вать шитье в корзиночку.
   - Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал мне, что ты сможешь быть та-
кой невоспитанной, Мелли... Нет, я не стану перед тобой извиняться.  Ин-
дия права. Скарлетт - легкомысленная, беспутная женщина. Я не  могу  за-
быть, как она вела себя во время войны. И не могу забыть, как она повела
себя точно последняя голодранка, когда у нее завелось немного денег...
   - Вы не можете забыть, - перебила ее Мелани, крепко прижав кулачки  к
бокам, - что она выставила Хью, потому что у него не хватало ума  управ-
лять лесопилкой.
   - Мелли! - хором взмолились дамы.
   Миссис Элсинг вскинула голову и направилась к выходу. Уже взявшись за
ручку парадной двери, она остановилась и обернулась.
   - Мелли, - сказала она, и голос ее потеплел, - деточка, ты разбиваешь
мне сердце. Я ведь была лучшей подругой твоей мамы  и  помогала  доктору
Миду принимать тебя, и я любила тебя, точно собственное  дитя.  Если  бы
речь шла о чем-то важном, было бы не так тяжело выслушивать все  это  от
тебя. Но когда речь идет о такой женщине, как Скарлетт  О'Хара,  которая
способна сделать и тебе гадость, как и любой из нас...
   Слезы вновь выступили на глазах Мелани при первых  же  словах  миссис
Элсинг, но к концу ее тирады лицо Мелани стало жестким.
   - Я хочу, чтобы вы все знали, - сказала она, - та из вас, кто не пой-
дет с визитом к Скарлетт, может никогда, никогда больше не приходить  ко
мне.
   Раздался гул голосов, и дамы  в  смятении  поднялись.  Миссис  Элсинг
швырнула на пол корзиночку с шитьем и вернулась в гостиную, ее фальшивая
челка съехала набок.
   - Я не могу с этим примириться! - воскликнула она. - Не могу! Ты не в
своем уме, Мелли: по-моему, ты сама не знаешь, что говоришь. Ты по-преж-
нему останешься моим другом, а я по-прежнему останусь твоим. Я не  допу-
щу, чтобы мы из-за этого поссорились.
   Она расплакалась, и Мелани неожиданно очутилась в ее объятиях  -  она
тоже плакала, но и всхлипывая, продолжала твердить, что не откажется  ни
от одного своего слова. Еще две-три дамы разрыдались, и миссис  Мерриуэ-
зер, громко сморкаясь в платок, принялась целовать миссис Элсинг и Мела-
ни. Тетя Питти, в ужасе наблюдавшая за всем этим,  вдруг  опустилась  на
пол, и на сей раз - что случалось с ней нечасто - действительно лишилась
чувств. Среди этих слез, суматохи, поцелуев, поисков нюхательных солей и
коньяка лишь у одной женщины лицо оставалось бесстрастным, лишь у  одной
были сухие глаза. Индия Уилкс вышла из дома, не замеченная никем.
   Дедушка Мерриуэзер, встретившись несколькими  часами  позже  с  дядей
Генри Гамильтоном в салуне "Наша славная девчонка",  рассказал  со  слов
миссис Мерриуэзер о том, что произошло утром. Поведал он об этом с  пре-
великим удовольствием, ибо был в восторге от того, что у кого-то хватило
мужества осадить его грозную сноху. Ему самому мужества на это  никогда,
конечно, не хватало.
   - Ну и что же эта свора идиоток наконец решила? - раздраженно осведо-
мился дядя Генри.
   - Я, право, не знаю, - сказал дедушка, - но похоже, что Мелли в  этом
забеге шутя одержала победу. Могу  поклясться,  все  они  нанесут  визит
Скарлетт - хотя бы раз. Люди очень высоко ставят вашу племянницу. Генри.
   - Мелли - дурочка, а дамы правы. Скарлетт - ловкая штучка, и я просто
не понимаю, зачем Чарли понадобилось в свое время  жениться  на  ней,  -
мрачно заметил дядя Генри. - Но и Мелли по-своему права. Приличия требу-
ют, чтобы все, кого спас капитан Батлер, нанесли ему визит. Если  на  то
пошло, я лично ничего против Батлера не имею. Он достойно вел себя в  ту
ночь, спасая наши шкуры. А вот Скарлетт сидит  у  меня  как  заноза  под
хвостом. Слишком она шустра - ей же от этого только хуже. Но  с  визитом
мне пойти к ней придется. Стала Скарлетт подлипалой или не стала, а  она
как-никак моя родственница. И пойду я к ним сегодня же.
   - И я пойду с вами. Генри. Долли, пронюхай она об этом, пришлось  бы,
наверно, связать. Подождите, вот только пропущу еще стаканчик.
   - Нет, пить мы будем у капитана Батлера. Что ни говорите, у него  хо-
рошего вина всегда вдоволь.
   Ретт сказал, что "старая гвардия" никогда не сдастся, и был прав.  Он
понимал, что никакого значения этим нескольким визитам придавать нельзя,
как понимал и то, почему они были нанесены.  Хотя  родственники  мужчин,
участвовавших в том злополучном налете ку-клукс-клана, и  пришли  к  ним
первые с визитом, но больше почти не появлялись. И к себе Ретта  Батлера
не приглашали.
   Ретт заметил, что они и вовсе бы не пришли, если бы не боялись  Мела-
ни. Скарлетт понятия не имела, откуда у него возникла  такая  мысль,  но
она тотчас с презрением ее отвергла. Ну, какое влияние могла иметь Мела-
ни на таких людей, как миссис Элсинг и миссис Мерриуэзер?  То,  что  они
больше не заходили, мало волновало ее, - собственно, их  отсутствия  она
почти не замечала, поскольку в номере у нее полно  было  гостей  другого
рода. "Пришлые" - называли в Атланте таких людей, а то употребляли и ме-
нее вежливое словцо.
   А в отеле "Нейшнл" нашло себе пристанище немало  "пришлых",  которые,
как и Ретт со Скарлетт, жили там в ожидании, пока будут выстроены их до-
ма. Это были веселые богатые люди, очень похожие на новоорлеанских  дру-
зей Ретта, - элегантно одетые, легко сорящие деньгами, не слишком  расп-
ространяющиеся о своем прошлом. Все мужчины были республиканцами и  "на-
ходились в Атланте по делам, которые вели с правительством  штата".  Что
это были за дела, Скарлетт не знала и не трудилась узнавать.
   Правда, Ретт мог бы со всею достоверностью рассказать ей, что эти лю-
ди занимались тем же, что и канюки, обгладывающие падаль. Они издали чу-
ют смерть и безошибочно находят то место, где можно надираться до  отва-
ла. А в правительстве Джорджии, по сути дела, уже не  осталось  коренных
жителей, штат был совершенно беспомощен, и авантюристы стаями  слетались
сюда.
   Жены приятелей Ретта из подлипал и  "саквояжников"  гуртом  валили  к
Скарлетт, как и "пришлые", с которыми она познакомилась, когда продавала
лес для их новых домов. Ретт сказал, что если она может  вести  с  этими
людьми дела, то должна принимать их, а однажды приняв  их,  она  поняла,
что с ними весело. Они были хорошо одеты и никогда не говорили  о  войне
иди о тяжелых временах, а беседовали лишь о модах,  скандалах  и  висте.
Скарлетт никогда раньше не играла в карты и, научившись за короткое вре-
мя хорошо играть, с увлечением предалась висту.
   В номере у нее всегда собиралась компания игроков. Но она редко быва-
ла у себя в эти дни, ибо была слишком занята строительством  дома  и  не
могла уделять время гостям. Сейчас ее не слишком занимало,  есть  у  нее
визитеры или нет. Ей хотелось отложить все светские развлечения  до  той
поры, когда будет закончен дом и она сможет предстать перед обществом  в
роли хозяйки самого большого особняка в Атланте, где будут  устраиваться
изысканнейшие приемы.
   Долгими жаркими днями следила она за тем, как растет ее красный  кир-
пичный дом под крышей из серой дранки - дом,  возвышавшийся  надо  всеми
домами на Персиковой улице. Забыв о лавке и о лесопилках, она  проводила
все время на участке - препиралась с плотниками, спорила со штукатурами,
изводила подрядчика. Глядя на то, как быстро поднимаются  стены,  она  с
удовлетворением думала о том, что когда дом будет  закончен,  он  станет
самым большим и самым красивым в городе. Даже  более  внушительным,  чем
соседний особняк Джеймса, который только что купили для официальной  ре-
зиденции губернатора Баллока.
   Особняк губернатора мог гордиться своими кружевными перилами и карни-
зами, но все это в подметки не годилось затейливому  орнаменту  на  доме
Скарлетт. У губернатора была бальная зала, но  она  казалась  не  больше
бильярдного стола по сравнению с  огромным  помещением,  отведенным  для
этой цели у Скарлетт и занимавшим весь четвертый этаж. Вообще в ее  доме
было все, и даже в больших количествах, чем в любом особняке  или  любом
другом городском доме, - больше куполов, и башен, и башенок, и балконов,
и громоотводов, и окон с цветными стеклами.
   Вокруг дома шла веранда, и с каждой стороны к ней вели четыре  ступе-
ни. Двор был большой, зеленый, со старинными чугунными  скамьями,  расс-
тавленными тут и там,  чугунной  беседкой,  названной  модным  словечком
"бельведер" и, как заверили Скарлетт, построенной по готическому  образ-
цу, а также двумя большими чугунными статуями - одна  изображала  оленя,
другая - бульдога величиной с шотландского пони. Для Уэйда и Эллы,  нес-
колько испуганных размерами, роскошью и модным в ту пору  полумраком  их
нового дома, эти два чугунных зверя были единственной утехой.
   Внутри дом был обставлен сообразно желаниям Скарлетт: толстые красные
ковры покрывали пол от стены до стены, на дверях  висели  портьеры  тем-
но-красного бархата и повсюду стояла самая новомодная мебель из  черного
полированного ореха с затейливой резьбой, не оставлявшей и дюйма гладкой
поверхности, обитая такой скользкой тканью из конского волоса, что дамам
приходилось садиться крайне осторожно, дабы не соскользнуть на пол. Пов-
сюду висели зеркала в золоченых рамах и стояли трюмо -  такое  множество
только в заведении Красотки Уотлинг и можно  увидеть,  небрежно  заметил
как-то Ретт. Промежутки между ними заполняли офорты в  тяжелых  рамах  -
иные футов восемь длиной, -  которые  Скарлетт  специально  выписала  из
Нью-Йорка. Стены были оклеены дорогими темными обоями, и при высоких по-
толках и вишневых плюшевых портьерах на окнах, загораживавших  солнечный
свет, в комнатах всегда царил полумрак.
   Так или иначе, дом производил ошеломляющее впечатление,  и  Скарлетт,
ступая по мягким коврам, погружаясь  в  объятия  пуховиков  на  кровати,
вспоминала холодный пол и соломенные матрацы в Таре и чувствовала неска-
занное удовлетворение. Дом казался ей самым красивым и  самым  элегантно
обставленным из всех, что она видела на своем веку, Ретт же сказал,  что
это какой-то кошмар. Однако если она счастлива - пусть радуется.
   - Теперь всякий, кто о нас слова худого не слышал, войдя в этот  дом,
сразу поймет, что он построен на сомнительные доходы, - сказал  Ретт.  -
Знаешь, Скарлетт, говорят, что деньги, добытые сомнительным  путем,  ни-
когда ничего хорошего не приносят, так вот  наш  дом-подтверждение  этой
истины. Типичный дом спекулянта.
   Но Скарлетт, переполненная гордостью и  счастьем,  заранее  мечтая  о
том, какие они будут устраивать приемы, когда тут поселятся, лишь игриво
ущипнула его за ухо и сказала:
   - Че-пу-ха! Ишь, куда тебя понесло.
   К этому времени она уже успела понять, что Ретт очень любит сбивать с
нее спесь и только рад будет испортить ей удовольствие, а потому не надо
обращать внимание на его колкости. Если принимать его всерьез, надо ссо-
риться, а она вовсе не стремилась скрещивать с ним шпаги в словесных по-
единках, ибо никогда в таком споре не одерживала верх. Поэтому она  про-
пускала его слова мимо ушей или старалась обратить все в шутку. Во  вся-
ком случае, какое-то время старалась.
   Пока длился их медовый месяц, да и потом - почти все время, пока  они
жили в отеле "Нейшнл", -отношения у них были вполне дружеские. Но не ус-
пели они переехать  в  свой  дом,  как  Скарлетт  окружила  себя  новыми
друзьями и между ней и Реттом начались страшные ссоры.  Ссоры  эти  были
краткими, да они и не могли долго длиться, ибо Ретт с холодным безразли-
чием выслушивал ее запальчивые слова и, дождавшись удобного момента, на-
носил ей удар по самому слабому месту. Ссоры затевала Скарлетт,  Ретт  -
никогда. Он только излагал ей без обиняков свое мнение - о ней самой, об
ее действиях, об ее доме и ее новых друзьях. И некоторые его оценки были
таковы, что она не могла ими пренебречь или обратить их в шутку.
   Так, например, решив изменить вывеску "Универсальная  лавка  Кеннеди"
на что-то более громкое, она попросила Ретта придумать другое  название,
в котором было бы слово "эмпориум". И Ретт предложил "Caveat Emptorium",
утверждая, что такое название соответствовало бы товарам, продаваемым  в
лавке. Скарлетт решила, что это звучит внушительно, и даже заказала  вы-
веску, которую и повесила бы, не переведи ей Эшли Уилкс не без некоторо-
го смущения, что это значит. Она пришла в ярость, а Ретт хохотал как бе-
зумный.
   А потом была проблема Мамушки. Мамушка не желала отрекаться от своего
мнения, что Ретт - это мул в лошадиной сбруе. Она была с Реттом  учтива,
но холодна. Называла его всегда "капитан Батлер"  и  никогда  -  "мистер
Ретт". Она даже не присела в реверансе, когда Ретт  подарил  ей  красную
нижнюю юбку, и ни разу ее не надела.  Она  старалась,  насколько  могла,
держать Эллу и Уэйда подальше от Ретта, хотя Уэйд обожал  дядю  Ретта  и
Ретт явно любил мальчика. Но вместо того чтобы убрать  Мамушку  из  дома
или обращаться с ней сухо и сурово, Ретт относился к  ней  с  предельным
уважением и был куда вежливее, чем с любой из  недавних  знакомых  Скар-
летт. Даже вежливее, чем с самой Скарлетт. Он всегда спрашивал у Мамушки
разрешение взять Уэйда на прогулку, чтобы покатать на лошади, и  совето-
вался с ней, прежде чем купить Элле куклу. А Мамушка была лишь сухо веж-
лива с ним.
   Скарлетт считала, что Ретт, как хозяин  дома,  должен  быть  требова-
тельнее к Мамушке, но Ретт лишь смеялся и говорил, что настоящий  хозяин
в доме - Мамушка.
   Однажды он довел Скарлетт до белого каления, холодно заметив, что ему
будет очень жаль ее, когда республиканцы через несколько лет  перестанут
править в Джорджии и к власти снова вернутся демократы.
   - Стоит демократам посадить своего губернатора и выбрать свое законо-
дательное собрание, и все твои новые вульгарные  республиканские  дружки
кубарем полетят отсюда - придется им снова прислуживать в барах  и  чис-
тить выгребные ямы, как им на роду написано. А ты останешься ни при  чем
- не будет у тебя ни друзей-демократов, ни твоих дружков-республиканцев.
Вот и не думай о будущем.
   Скарлетт рассмеялась, и не без основания, ибо в это время Баллок  на-
дежно сидел в губернаторском кресле, двадцать семь негров заседали в за-
конодательном собрании, а тысячи избирателей-демократов в Джорджии  были
лишены права голоса.
   - Демократы никогда не вернутся к власти. Они только злят янки и  тем
самым все больше отдаляют тот день, когда могли бы вернуться. Они только
попусту мелют языком да разъезжают по ночам в балахонах куклукс-клана.
   - Вернутся. Я знаю южан. И я знаю уроженцев Джорджии. Они люди  упор-
ные и упрямые. И если для того, чтобы они могли вернуться к власти, пот-
ребуется война, они станут воевать. И если им придется  покупать  голоса
черных, как это делали янки, они будут их покупать. И если  им  придется
поднять из могилы десять тысяч покойников, чтобы они проголосовали,  как
это сделали янки, то все покойники со всех кладбищ Джорджии явятся к из-
бирательным урнам. Дела пойдут так скверно при милостивом правлении  на-
шего доброго друга Руфуса Баллока, что  Джорджия  быстро  выхаркнет  его
вместе с блевотиной.
   - Ретт, не смей так вульгарно выражаться! - воскликнула  Скарлетт.  -
Ты так говоришь, точно я буду не рада, если демократы вернутся к власти!
Ты же знаешь, что это неправда! Я буду очень рада,  если  они  вернутся.
Неужели ты думаешь, мне нравится смотреть на этих солдат, которыми кишмя
все кишит и которые напоминают мне... неужели ты думаешь, мне  это  нра-
вится... как-никак я уроженка Джорджии! Я очень  хочу,  чтобы  демократы
вернулись к власти. Да только они не вернутся. Никогда. Ну, а если  даже
и вернутся, то как это может отразиться на моих друзьях?  Деньги-то  все
равно при них останутся, верно?
   - Останутся, если они сумеют их удержать. Но я очень сомневаюсь, что-
бы кому-либо из них удалось больше пяти лет удержать  деньги,  если  они
будут так их тратить. Легко досталось - легко и  спускается.  Их  деньги
никогда не принесут им счастья. Как и мои деньги - тебе. Они же не  сде-
лали из тебя скаковой лошади, мой прелестнейший мул, не так ли?
   Ссора, последовавшая за этими словами, длилась не один день. Скарлетт
четыре дня дулась и своим молчанием явно намекала на то, что Ретт должен
перед ней извиниться, а он взял и отбыл в Новый Орлеан, прихватив с  со-
бой Уэйда, несмотря на все возражения Мамушки, и пробыл там, пока  прис-
туп раздражения у Скарлетт не прошел. Она надолго запомнила то,  что  не
сумела заставить его приползти к ней.
   Однако когда он вернулся из Нового Орлеана как ни в  чем  не  бывало,
спокойный и уравновешенный, она постаралась подавить  в  себе  злость  и
отодвинуть подальше все мысли об отмщении, решив, что подумает  об  этом
потом. Ей не хотелось сейчас забивать себе голову чем-то неприятным. Хо-
телось радоваться в предвкушении первого приема в новом доме. Она  соби-
ралась дать большой бал - от зари до зари: уставить зимний сад пальмами,
пригласить оркестр, веранды превратить в шатры и угостить таким  ужином,
при одной мысли о котором у нее текли слюнки. Она  намеревалась  пригла-
сить на этот прием всех, кого знала в Атланте, -  и  всех  своих  старых
друзей, и всех новых, и прелестных людей, с которыми  познакомилась  уже
после возвращения  из  свадебного  путешествия.  Волнение,  связанное  с
предстоящим приемом, изгнало из ее памяти колкости  Ретта,  и  она  была
счастлива - счастлива, как никогда на протяжении многих лет.
   Ах, какое это удовольствие - быть богатой!  Устраивать  приемы  -  не
считать денег! Покупать самую дорогую мебель, и одежду, и еду - и не ду-
мать о счетах! До чего приятно отправлять чеки тете Полин и тете Евлалии
в Чарльстон и Уиллу в Тару! Ах, до чего же завистливы и глупы люди,  ко-
торые твердят, что деньги - это еще не все! И как не прав Ретт,  утверж-
дая, что деньги нисколько ее не изменили!
   Скарлетт разослала приглашения всем своим друзьям и знакомым,  старым
и новым, даже тем, кого она не любила. Не исключила она и миссис Мерриу-
эзер, хотя та держалась весьма неучтиво, когда явилась к ней с визитом в
отель "Нейшнл"; не исключила и миссис Элсинг, хотя та была  с  ней  пре-
дельно холодна. Пригласила Скарлетт и миссис Мид и миссис Уайтинг, зная,
что они не любят ее и она поставит их в сложное положение: ведь надетьто
им на столь изысканный вечер будет нечего. Дело в том, что  новоселье  у
Скарлетт, или "толкучка", как это было модно тогда называть  -  полупри-
ем-полубал, - намного превосходило все светские развлечения,  когда-либо
виденные в Атланте.
   В тот вечер и в доме и на верандах, над  которыми  натянули  полотно,
полно было гостей - они пили ее пунш из шампанского, и поглощали ее  пи-
рожки и устрицы под майонезом, и танцевали  под  музыку  оркестра,  тща-
тельно замаскированного пальмами и каучуковыми  деревьями.  Но  не  было
здесь тех, кого Ретт называл "старой гвардией", никого, кроме  Мелани  и
Эшли, тети Питти и дяди Генри, доктора Мида с супругой и дедушки  Мерри-
уэзера.
   Многие из "старой гвардии" решили было пойти на "толкучку", хоть им и
не очень хотелось. Одни приняли приглашение из уважения к Мелани, другие
- потому что считали себя обязанными Ретту жизнью, своей собственной или
жизнью своих близких. Но за два дня до приема по  Атланте  прошел  слух,
что к Скарлетт приглашен губернатор Баллок. И  "старая  гвардия"  тотчас
поспешила высказать свое порицание: на Скарлетт  посыпались  карточки  с
выражением сожаления и вежливым отказом присутствовать на празднестве. А
небольшая группа старых друзей, которые все же  пришли,  тотчас  отбыла,
весьма решительно, хоть и смущенно, как только губернатор вступил в дом.
   Скарлетт была столь поражена  и  взбешена  этими  оскорблениями,  что
праздник уже нисколько не радовал ее. Эту изысканную  "толкучку"  она  с
такой любовью продумала, а старых друзей, которые могли бы оценить  при-
ем, пришло совсем мало и ни одного не пришло старого врага!  Когда  пос-
ледний гость отбыл на заре домой, она бы, наверное, закричала и заплака-
ла, если бы не боялась, что Ретт разразится хохотом, если бы не  боялась
прочесть в его смеющихся черных глазах: "А ведь я тебе  говорил",  пусть
даже он бы и не произнес ни слова. Поэтому она кое-как подавила  гнев  и
изобразила безразличие.
   Она позволила себе взорваться лишь на другое утро при Мелани.
   - Ты оскорбила меня, Мелли Уилкс, и сделала так, что Эшли и все  дру-
гие оскорбили меня! Ты же знаешь, они никогда не ушли бы "Рак  рано  до-
мой, если бы не ты. А я все видела! Я как раз вела  к  тебе  губернатора
Баллока, когда ты, точно заяц, кинулась вон из дома!
   - Я не верила... я просто не могла поверить, что он будет у тебя, - с
удрученным видом проговорила Мелани. - Хотя все вокруг говорили...
   - Все? Так, значит, все мололи языком и судачили обо мне? - с яростью
воскликнула Скарлетт. - Ты что же, хочешь сказать, что если б знала, что
губернатор будет у меня, ты бы тоже не пришла?
   - Да, - тихо произнесла Мелани, глядя в пол. - Дорогая моя, я  просто
не могла бы прийти.
   - Чтоб им сгореть! Значит, ты тоже оскорбила бы меня, как все прочие?
   - О, не порицай меня! - воскликнула Мелли с искренним огорчением. - Я
вовсе не хотела тебя оскорбить. Ты мне все  равно  как  сестра,  дорогая
моя, ты же вдова моего Чарли, и я...
   Она робко положила руку на - плечо Скарлетт, но Скарлетт сбросила ее,
от души жалея, что не может наорать на Мелли, как в свое  время  орал  в
гневе Джералд. А Мелани спокойно выдержала ее гнев. Распрямив  худенькие
плечики, она смотрела в сверкающие зеленые глаза Скарлетт,  и,  по  мере
того как бежали секунды, она все больше преисполнялась чувства собствен-
ного достоинства, столь не вязавшегося с ее по-детски наивным личиком  и
детской фигуркой.
   - Мне очень жаль, если я обидела тебя, моя дорогая, но  я  не  считаю
возможным встречаться ни с губернатором Баллоком, ни с кем-либо из  рес-
публиканцев или этих подлипал. Я не стану встречаться с ними ни в  твоем
доме, ни в чьем-либо другом. Нет, даже если бы мне пришлось... пришлось.
- Мелани отчаянно подыскивала самое сильное слово, - ...даже если бы мне
пришлось проявить грубость.
   - Ты что, осуждаешь моих друзей?
   - Нет, дорогая, но это твои друзья, а не мои.
   - Значит, ты осуждаешь меня за то, что я пригласила к себе в дом  гу-
бернатора?
   Хоть и загнанная в угол, Мелани твердо встретила взгляд Скарлетт.
   - Дорогая моя, все, что ты делаешь, ты делаешь  всегда  с  достаточно
вескими основаниями, и я люблю тебя и верю тебе, и не мне тебя осуждать.
Да и никому другому я не позволю осуждать тебя при мне. Но, Скарлетт!  -
Слова внезапно вырвались стремительным потоком, подгоняя друг  друга,  -
резкие слова, а в тихом голосе зазвучала неукротимая ненависть. - Неуже-
ли ты можешь забыть, сколько горя эти люди причинили нам? Неужели можешь
забыть, что дорогой наш Чарли мертв, а у Эшли подорвано здоровье и  Две-
надцать Дубов сожжены? Ах, Скарлетт, ты же не можешь забыть того ужасно-
го человека со шкатулкой твоей матушки в руках, которого ты тогда  заст-
релила! Ты не можешь забыть солдат Шермана в Таре и как  они  грабили  -
украли даже твое белье! И хотели все сжечь и даже  забрать  саблю  моего
отца! Ах, Скарлетт, ведь это же люди, которые грабили нас, и  мучили,  и
морили голодом, а ты пригласила их на свой прием! Тех самых, что  грабят
нас, не дают нашим мужчинам голосовать и теперь поставили чернокожих ко-
мандовать нами! Я не могу этого забыть. И не забуду. И не позволю, чтобы
мой Бо забыл. Я и внукам моим внушу ненависть к этим людям, и детям моих
внуков, если господь позволит, чтобы я столько прожила! Да как же можешь
ты, Скарлетт, такое забыть?!
   Мелани умолкла, переводя дух, а Скарлетт смотрела на нее во все  гла-
за, и гнев ее постепенно утихал - до того она была  потрясена  дрожавшим
от возмущения голосом Мелани.
   - Ты что, считаешь, что я совсем уж идиотка? - бросила она. -  Конеч-
но, я все помню! Но это уже в прошлом, Мелли. От нас зависит  попытаться
извлечь из жизни как можно больше - вот это я и стараюсь делать.  Губер-
натор Баллок и некоторые милые люди из числа республиканцев  могут  ока-
зать нам немалую помощь, если найти к ним верный подход.
   - Среди республиканцев нет милых людей, - отрезала Мелани. - И мне не
нужна их помощь. И я не собираюсь извлекать из жизни как можно больше...
если дело упирается в янки.
   - Силы небесные, Мелли, зачем так злиться?
   - О! - воскликнула Мелли, засовестившись. - До чего же  я  разошлась!
Скарлетт, я вовсе не хотела оскорбить твои  чувства  или  осудить  тебя.
Каждый человек думает по-своему, и каждый имеет право на свое мнение.  Я
же люблю тебя, дорогая моя, и ты знаешь, что я тебя люблю и ничто никог-
да не заставит меня изменить моим чувствам. И ты тоже  по-прежнему  меня
любишь, верно? Я не вызвала у тебя ненависти, нет? Скарлетт, я просто не
выдержу, если что-то встанет между нами, - в конце-то концов, мы столько
вместе вынесли! Скажи же, что все в порядке.
   - Чепуха все это, Мелли, и ни к чему устраивать такую бурю в  стакане
воды - пробурчала Скарлетт, но не сбросила с талии обнявшей ее руки.
   - Ну вот, теперь все снова хорошо, - с довольным видом заметила Мела-
ни и добавила мягко: - Я хочу, что бы мы снова бывали друг у друга - как
всегда, дорогая. Ты только говори, в какие дни республиканцы и подлипалы
приходят к тебе, и я в эти дни буду сидеть дома.
   - Мне глубоко безразлично, придешь ты ко мне или нет, - заявила Скар-
летт и, вдруг собравшись домой, по спешно надела шляпку И тут  -  словно
бальзам пролился на ее уязвленное тщеславие -  увидела,  как  огорчилась
Мелани,
   Недели, последовавшие за первым приемом, оказались нелегкими, и Скар-
летт не так-то просто было делать вид, будто ей глубоко безразлично  об-
щественное мнение. Когда никто из старых друзей, кроме Мелани, тети Пит-
ти, дяди Генри и Эшли, не появился больше у нее и она не получила  приг-
лашения ни на один из скромных приемов, которые они  устраивали,  -  это
вызвало у нее искреннее удивление и огорчение. Разве она не сделала все,
чтобы забыть прошлые обиды и показать этим людям, что не  питает  к  ним
зла за их сплетни и подкусывания? Не могут же они не знать, что она, как
и они, вовсе не любит губернатора Баллока. но обстоятельства требуют лю-
безно относиться к нему. Идиоты! Если бы все постарались  любезно  вести
себя - республиканцами. Джорджия очень быстро вышла бы и своего тяжелого
положения.
   Скарлетт не поняла тогда, что одним ударом навсегда разорвала ту тон-
кую нить, которая еще связывала ее с былыми днями,  с  былыми  друзьями.
Даже влияния Мелани было недостаточно, чтобы вновь связать эту  нить.  К
тому же Мелани, растерянная, глубоко огорченная, хоть и по-прежнему пре-
данная Скарлетт, и не пыталась ее связать. Даже если бы Скарлетт захоте-
ла вернуться к былым традициям, былым друзьям, теперь путь назад для нее
уже был заказан. Город обратил к ней высеченное из гранита  лицо.  Нена-
висть, окружавшая правление Баллока, окружила и ее, - ненависть, в кото-
рой было мало кипения страстей, но зато много  холодной  непримиримости!
Скарлетт перешла на сторону врага и теперь, несмотря на свое происхожде-
ние и семейные связи, попала в категорию перевертышей,  поборников  прав
негров, предателей, республиканцев и - подлипал.
   Помучившись немного, Скарлетт почувствовала, что напускное  безразли-
чие сменяется у нее безразличием подлинным. Она никогда подолгу не заду-
мывалась над причудами человеческого поведения и  никогда  не  позволяла
себе подолгу унывать, если что-то не получалось.  Вскоре  она  перестала
тревожиться по поводу того, что думают о ней Мерриуэзеры, Элсинги,  Уай-
тинги, Боннеллы, Миды и прочие. Главное, что Мелани  заходила  к  ней  и
приводила с собой Эшли, а Эшли интересовал Скарлетт превыше всего.  Най-
дутся и другие люди в Атланте, которые станут посещать ее вечера, другие
люди, гораздо более близкие ей по своим  вкусам,  чем  эти  ограниченные
старые курицы. Да стоит ей захотеть, и дом ее наполнится гостями, и  эти
гости будут куда лучше одеты, чем чопорные, нетерпимые старые дуры,  ко-
торые с таким неодобрением относятся к ней.
   Все это были новички в Атланте. Одни знали Ретта, другие  участвовали
вместе с ним в каких-то таинственных аферах, о которых он говорил:  "де-
ла, моя кошечка". Были тут и супружеские пары, с которыми Скарлетт  поз-
накомилась, когда жила в отеле "Нейшнл", а также  чиновники  губернатора
Баллока.
   Общество, в котором вращалась теперь Скарлетт, было  весьма  пестрым.
Некие Гелерты, побывавшие уже в десятке разных штатов и, судя по  всему,
поспешно покидавшие каждый, когда выяснялось, в каких мошенничествах они
были замешаны; некие Коннингтоны, неплохо нажившиеся в Бюро вольных  лю-
дей одного отдаленного штата за счет невежественных черных, чьи интересы
они, судя по всему, должны были защищать; Дилы,  продававшие  сапоги  на
картонной подошве правительству конфедератов и вынужденные потом провес-
ти последний год войны в Европе; Хандоны, на которых были заведены досье
полицией многих городов и которые тем не менее с успехом не раз получали
контракты от штата; Караханы, заложившие основу своего состояния в игор-
ном доме, а теперь рассчитывавшие на более крупный куш, затеяв на бумаге
строительство несуществующей железной дороги на деньги штата;  Флэгерти,
закупившие в 1861 году соль по центу за фунт и нажившие состояние,  про-
давая ее в 1863 году по пятьдесят центов за фунт; и Барты, владевшие са-
мым крупным домом терпимости в северной столице во время войны, а сейчас
вращавшиеся в высших кругах "саквояжников".
   Такими друзьями окружила себя теперь Скарлетт, но среди тех, кто  по-
сещал ее большие приемы, были и люди интеллигентные, утонченные,  многие
- из превосходных семей. Помимо сливок "саквояжников", в Атланту пересе-
лялись с Севера и люди более солидные, привлеченные городом,  в  котором
не прекращалась бурная деловая жизнь в этот период восстановления и  пе-
реустройства. Богатые семьи янки посылали своих сыновей на Юг для освое-
ния новых мест, а офицеры-янки после выхода в отставку навсегда  поселя-
лись в городе, которым они с таким трудом сумели овладеть. Чужие в чужом
городе, они поначалу охотно принимали приглашения на роскошные балы  бо-
гатой и гостеприимной миссис Батлер, но очень  скоро  покинули  круг  ее
друзей. Это были в общем-то люди порядочные, и им достаточно было корот-
кого знакомства с "саквояжниками" и их нравами, чтобы относиться  к  ним
так же, как уроженцы Джорджии. Многие из этих пришельцев стали  демокра-
тами и в большей мере южанами, чем сами южане.
   Другие переселенцы остались среди друзей Скарлетт только потому,  что
их нигде больше не принимали. Они бы  охотно  предпочли  тихие  гостиные
"старой гвардии", но "старая гвардия" не желала с ними знаться. К  числу
таких людей относились наставницы-янки, отправившиеся на Юг, горя  жела-
нием просветить негров, а также подлипалы, родившиеся добрыми демократа-
ми, но перешедшие на сторону республиканцев после поражения.
   Трудно сказать, кого больше ненавидели коренные горожане - непрактич-
ных наставниц-янки или подлипал, но, пожалуй, последние перетягивали ча-
шу весов. Наставниц можно было сбросить со счета: "Ну, чего можно  ждать
от этих янки, которые обожают негров? Они, конечно, считают,  что  негры
ничуть не хуже их самих!" А вот тем уроженцам  Джорджии,  которые  стали
республиканцами выгоды ради, уже не было оправдания.
   "Мы ведь смирились с голодом. Вы тоже могли бы смириться", - так счи-
тала "старая гвардия". Многие же бывшие солдаты Конфедерации,  видевшие,
как страдают люди, сознавая, что их семьи нуждаются, куда терпимее отно-
сились к бывшим товарищам по оружию,  сменившим  политические  симпатии,
чтобы прокормить семью. Но ни одна дама из  "старой  гвардии"  не  могла
этого простить-то была неумолимая и непреклонная сила, являвшаяся опорой
определенного порядка вещей. Идеи Правого Дела были для них сейчас  важ-
нее и дороже, чем в пору его торжества. Эти идеи превратились  в  фетиш.
Все связанное с ними было священно - могилы тех, кто отдал  Делу  жизнь;
поля сражений; разодранные знамена, висящие в холлах крест-накрест  саб-
ли; выцветшие письма с фронта; ветераны. "Старая гвардия"  не  оказывала
помощи бывшим врагам, не проявляла к ним сочувствия и не давала им прию-
та, а теперь к этим врагам причислили и Скарлетт.
   В разношерстном обществе, образовавшемся  под  влиянием  политической
обстановки, всех объединяло лишь одно. Деньги. У многих до войны ни разу
не было и двадцати пяти долларов в кармане, и теперь они пустились в та-
кое расточительство, какое Атланта еще не знала.
   С приходом к власти республиканцев город вступил в  эру  неслыханного
мотовства и бахвальства своим богатством,  когда  внешняя  благопристой-
ность поведения лишь слабо прикрывала пороки  и  пошлость.  Никогда  еще
граница между очень богатыми и очень бедными не пролегала так четко. Те,
кто был наверху, нимало не заботились о тех, кому меньше повезло в  жиз-
ни. Исключение составляли лишь негры. Вот им старались дать что получше.
Хорошие школы, и жилища, и одежду, и развлечения, ибо негры представляли
собой политическую силу и каждый негритянский голос был на учете. Что же
до недавно обедневших жителей Атланты, они могли падать на улице от  го-
лода - недавно разбогатевшим республиканцам было все равно.
   На волне этой пошлости победоносно плыла  и  Скарлетт,  молодая  жена
Ретта, прочно обеспеченная его деньгами, ослепительно хорошенькая в сво-
их красивых нарядах. Настали времена, отвечавшие духу Скарлетт, - време-
на разнузданной, кричащей безвкусицы, пышно разодетых женщин, пышно обс-
тавленных домов, изобилия  драгоценностей,  лошадей,  еды,  виски  Когда
Скарлетт - что случалось нечасто - задумывалась над этим, она  понимала,
что ни одна из ее новых знакомых не могла бы называться "леди" по  стро-
гим критериям Эллин. Но она уже не раз нарушала принципы Эллин после то-
го далекого дня, когда, стоя в гостиной Тары,  решила  стать  любовницей
Ретта, и нельзя сказать, чтобы теперь ее часто мучила  из-за  этого  со-
весть.
   Возможно, эти ее новые друзья  и  не  были,  строго  говоря,  леди  и
джентльменами, но, как и с новоорлеанскими друзьями Ретта, с  ними  было
так весело! Намного веселее, чем со смиренными, богобоязненными  поклон-
никами Шекспира - ее прежними друзьями в  Атланте.  А  если  не  считать
краткого медового месяца, она ведь так давно не веселилась. И так  давно
не чувствовала себя в безопасности. Теперь же,  когда  она  познала  это
чувство, ей хотелось танцевать, играть, вдоволь есть и пить, одеваться в
шелка и атлас, спать на пуховой постели, сидеть  на  мягких  диванах.  И
всему этому она отдавала дань. Поощряемая снисходительностью Ретта, -  а
он только забавлялся, глядя на нее, - освободившись от запретов,  сковы-
вавших ее в юности, освободившись даже от недавно владевшего  ею  страха
перед бедностью, она позволяла себе роскошь, о которой давно мечтала,  -
роскошь поступать так, как хочется, и посылать к черту всех, кому это не
по душе.
   Она познала приятное опьянение, какое бывает у того, кто своим  обра-
зом жизни бросает откровенный вызов благопристойному обществу, - у игро-
ка, мошенника, политического авантюриста, - словом, у всех, кто  процве-
тает за счет хитрости и изворотливости ума. Она говорила  и  делала  что
хотела и скоро в своей наглости переступила все границы.
   Она, не задумываясь, дерзила своим новым друзьям -  республиканцам  и
подлипалам, но ни с кем не держалась так грубо или так вызывающе, как  с
гарнизонными офицерами-янки и их семьями.  Из  всей  разнородной  массы,
прихлынувшей в Атланту, она не желала терпеть и принимать  у  себя  лишь
военных. Она даже всячески изощрялась, чтобы  попренебрежительнее  обой-
тись с ними. Не одна Мелани не могла забыть, что  значил  синий  мундир.
Этот мундир с золотыми пуговицами всегда  воскрешал  в  памяти  Скарлетт
страхи, пережитые во время  осады,  ужасы  бегства,  грабежи  и  пожары,
страшную бедность и невероятно тяжелый труд в Таре. Теперь,  став  бога-
той, сознавая, что ей многое позволено благодаря дружбе с губернатором и
разными влиятельными республиканцами, она могла вести себя резко и грубо
с любым синим мундиром, который встречался на ее пути. И она была  резка
и груба.
   Однажды Ретт как бы между прочим заметил, что большинство мужчин, ко-
торые приходят к ней в гости, еще совсем недавно носили те же синие мун-
диры, но она возразила, что янки для нее лишь тогда янки, когда  на  них
синий мундир. Ретт сказал: "Последовательность - редкая  драгоценность",
- и пожал плечами.
   Ненавидя синие мундиры, Скарлетт любила задирать тех, кто их носил, и
получала тем большее удовольствие, чем больше озадачивала своим  поведе-
нием янки. Офицеры гарнизона и их семьи имели право удивляться, ибо  это
были, как правило, спокойные, воспитанные люди, которые жили одиноко  во
враждебном краю, жаждали вернуться к себе на Север и  немного  стыдились
того, что вынуждены поддерживать правление всяких  подонков,  -  словом,
это были люди куда более достойные, чем те, с кем общалась Скарлетт. Жен
офицеров, естественно, озадачивало то, что ослепительная  миссис  Батлер
пригрела у себя эту вульгарную рыжую Бриджет Флэгерти, а их всячески ос-
корбляла.
   Впрочем, даже и тем, кого привечала Скарлетт, приходилось  немало  от
нее терпеть. Однако они охотно терпели. Для них она была  олицетворением
не только богатства и элегантности, но и старого мира с  его  старинными
именами, старинными семьями, старинными традициями -  мира,  к  которому
они так жаждали приобщиться. Старинные семьи,  с  которыми  они  мечтали
познакомиться, возможно, и знаться со Скарлетт не желали, но дамы из но-
вой аристократии понятия об этом не имели.  Они  знали  лишь,  что  отец
Скарлетт владел большим количеством рабов, ее мать  была  из  саваннских
Робийяров, а ее муж - Ретт Батлер из Чарльстона. И этого  было  для  них
достаточно. Скарлетт открывала им путь в старое общество, куда они стре-
мились проникнуть, - общество тех, кто их презирал, не отдавал визитов и
сухо раскланивался в церкви. В сущности, Скарлетт не только открывала им
путь в общество. Для них, делавших лишь первые шаги из безвестности, она
уже была обществом. Дутые аристократки, они не видели -  как,  кстати  и
сама Скарлетт, - что она такая же дутая аристократка. Они мерили ее  той
меркой, какой она сама мерила себя, и немало от нее терпели, смиряясь  с
ее высокомерием, ее манерами, ее вспышками раздражения, с ее наглостью и
с откровенной, неприкрытой грубостью ее замечаний,  если  они  совершали
оплошность.
   Они так недавно стали кем-то из ничего и были еще так неуверены в се-
бе, что отчаянно боялись показаться недостаточно  рафинированными,  дать
волю своему нраву или резко ответить: а вдруг подумают, что они вовсе  и
не леди. Им же во что бы то ни стало хотелось быть леди. Вот они и стро-
или из себя этаких деликатных, скромных, наивных дам. Послушать их, мож-
но было подумать, что они бесплотны, не отправляют естественных  нужд  и
понятия не имеют об этом порочном мире. Никому бы и в голову не  пришло,
что рыжая Бриджет Флэгерти, чья белая кожа оставалась белой, невзирая на
яркое солнце, а ирландский акцент был густым, как патока, украла  сбере-
жения своего отца, чтобы приехать  в  Америку,  где  стала  горничной  в
нью-йоркском отеле. А глядя на хрупкую восторженную  Сильвию  Коннингтон
(бывшую Красотку Сэйди) и на Мэйми Барт, никто  бы  не  заподозрил,  что
первая выросла на Бауэри над салуном своего отца и во время наплыва кли-
ентов помогала в баре, а вторая, судя по слухам,  подвизалась  прежде  в
одном из публичных домов своего мужа. О нет, теперь  это  были  неясные,
хрупкие создания,
   Мужчины же хоть и нажили деньги, однако не так быстро обучились новым
манерам, а возможно, просто поплевывали на требования новой  знати.  Они
много пили на вечерах у Скарлетт - даже слишком много, - и в  результате
после приема гость - другой неизменно оставался на ночь. Пили они совсем
иначе, чем те мужчины, которых знала Скарлетт в юности. Они  становились
отталкивающими, глупыми, отвратительными сквернословами. А  кроме  того,
сколько бы она ни ставила плевательниц у всех на виду, наутро после при-
ема ковры неизменно изобиловали следами от табачной жвачки.
   Скарлетт презирала этих людей и в то же время  получала  удовольствие
от общения с ними. И поскольку она получала удовольствие, то и наполняла
ими дом. А поскольку она их презирала, то без стеснения посылала к  чер-
ту, как только они начинали ее раздражать. Но они со всем мирились.
   Они мирились даже с ее супругом, что было куда труднее, ибо Ретт  ви-
дел их насквозь и они это знали. Он, не задумываясь, мог, что  называет-
ся, раздеть их догола даже в своем доме - да так, что им и отвечать было
нечего. Не стесняясь того, какими путями он сам пришел к  богатству,  он
делал вид, будто думает, что и они не стесняются своих корней, и  потому
при любой возможности касался таких предметов, которые, по  общему  мне-
нию, лучше было вежливо обходить молчанием.
   Никто не мог предвидеть, когда ему вздумается весело бросить за круж-
кой пунша: "Ральф, будь я поумнее, я нажил бы состояние, как ты, -  про-
давая акции золотых приисков вдовам и сиротам, вместо того чтобы  проры-
вать блокаду. Оно куда безопаснее". Или: "Эй, Билл, я смотрю, у тебя но-
вые лошади появились. Продал еще несколько тысчонок акций несуществующих
железных дорог? Хорошо работаешь, мальчик!" Или: "Поздравляю,  Эймос,  с
получением контракта от штата. Жаль только, что  тебе  пришлось  столько
народу подмазать, чтоб добиться его".
   Дамы считали Ретта отвратительно, невыносимо вульгарным.  Мужчины  за
его спиной говорили, что он свинья и мерзавец. Словом, новая Атланта лю-
била Ретта не больше, чем старая, а он, как и прежде,  даже  не  пытался
наладить с ней отношения. Он следовал своим путем, забавляясь, всех пре-
зирая, глухой к претензиям окружающих, настолько  подчеркнуто  любезный,
что сама любезность его выглядела как вызов. Для Скарлетт он по-прежнему
являлся загадкой, но загадкой, над которой она больше не ломала  голову.
Она была убеждена, что ему ничем и никогда не потрафить; он  либо  очень
чего-то хотел, но не мог получить, либо вообще ничего не хотел и  плевал
на все. Он смеялся  над  любыми  ее  начинаниями,  поощрял  ее  расточи-
тельность и высокомерие, глумился над ее претензиями и... платил по сче-
там.

   ГЛАВА L

   Ретт всегда держался со Скарлетт спокойно, бесстрастно - даже в самые
интимные минуты. Но Скарлетт никогда  не  покидало  давно  укоренившееся
чувство, что он исподтишка наблюдает за ней: она  знала,  что  стоит  ей
внезапно повернуть голову, и она обнаружит в его глазах это  задумчивое,
настороженно-выжидательное выражение, которое она  не  могла  объяснить.
Выражение, исполненное поистине безграничного терпения.
   Порой ей было  очень  уютно  с  ним,  несмотря  на  одно  злополучное
свойство его характера - он не терпел в своем присутствии  никакой  лжи,
никакой претенциозности или бахвальства. Он слушал ее рассказы о  лавке,
о лесопилках, о салуне, о каторжниках и о том, сколько стоит их  прокор-
мить, и давал ей практические советы. Он с неутомимой энергией  участво-
вал в танцах и вечеринках, которые она так любила, и  располагал  беско-
нечным запасом не слишком пристойных историй, которыми угощал ее,  когда
они изредка проводили вечера вдвоем, после того, как со стола была убра-
на еда и перед ними появлялся кофе с коньяком. Она обнаружила, что  если
быть с ним прямой и откровенной, он даст ей все, чего бы она ни  пожела-
ла, ответит на любой ее вопрос, но окольным путем и женскими  хитростями
она ничего от него не добьется. Он обезоруживал ее тем, что видел  наск-
возь и, разгадав ее уловки, открыто смеялся.
   Наблюдая это мягкое безразличие, с каким он обычно относился  к  ней,
Скарлетт нередко удивлялась - впрочем, без особого любопытства, - почему
он женился на ней. Мужчины женятся по любви, или ради того, чтобы завес-
ти дом и. детей, или ради денег, но она знала, что Ретт женился  на  ней
не поэтому. Он, конечно, ее не любил. Ее прелестный дом он называл архи-
тектурным кошмаром и говорил, что предпочел бы жить в хорошо  обставлен-
ной гостинице. И ни разу не намекнул, что хотел бы иметь от нее ребенка,
как делали в свое время Чарлз и Фрэнк. Однажды  она  спросила  кокетства
ради, почему он женился на ней, и пришла в ярость, услышав ответ да  еще
увидев в его глазах веселые искорки: "Я женился на тебе,  чтобы  держать
вместо кошки, моя дорогая".
   Да, он женился на ней вовсе не по тем причинам, которые обычно побуж-
дают мужчину жениться. Он женился только потому, что хотел обладать  ею,
а другим путем не мог этого добиться. Ведь так он и сказал в тот  вечер,
когда сделал ей предложение. Он хотел обладать ею, как в свое время  хо-
тел обладать Красоткой Уотлинг. Эта мысль  была  ей  не  очень  приятна.
Собственно, она была просто оскорбительна. Но Скарлетт  быстро  выкинула
ее из головы, как научилась выкидывать из  головы  все  неприятное.  Они
заключили сделку, и она со своей стороны была вполне довольна этой сдел-
кой. Она надеялась, что доволен и он, а в общем-то ей это  было  безраз-
лично.
   Но вот однажды, советуясь с доктором Мидом по поводу расстройства же-
лудка, она услышала неприятное известие, от которого было уже не  отмах-
нуться. Вернувшись в сумерки домой, она ворвалась к себе  в  спальню  и,
глядя на Ретта ненавидящими глазами, сообщила, что у нее будет ребенок.
   Он сидел в шелковом халате, окруженный облаком табачного дыма, и тот-
час вскинул на нее глаза. Однако не произнес ни слова. Он молча  смотрел
на нее, ожидая, что она скажет дальше, - только поза его стала напряжен-
ной, но она этого не заметила. Ею владело такое возмущение  и  отчаяние,
что она ни о чем другом и думать не могла.
   - Ты же знаешь, что я не хочу больше иметь детей! Я вообще их не  хо-
тела. Стоит моей жизни наладиться, как у меня появляется ребенок. Ах, да
не сиди ты так и не смейся надо мной: ты ведь тоже не хочешь  иметь  ре-
бенка. Ах, мать пресвятая богородица!
   Если он ждал от нее каких-то слов, то, во всяком случае, не  этих.  В
лице его появилась жесткость, глаза стали пустыми.
   - Ну, в таком случае почему бы не отдать его мисс Мелли? Разве ты  не
говорила мне: она такая непрактичная, хочет еще одного ребенка?
   - Ох, так бы и убила тебя! Я не хочу его, говорю тебе: не хочу!
   - Нет? Прошу, продолжай.
   - Ах, но есть же способы избавиться. Я ведь уже не  та  глупая  дере-
венская девчонка, какой была когда-то. Теперь я знаю, что женщине  вовсе
не обязательно иметь детей, если она не хочет! Есть способы...
   Он вскочил и схватил ее за руку - в лице его был неприкрытый  всепог-
лощающий страх.
   - Скарлетт, дурочка ты этакая, скажи мне правду! Ты ничего с собой не
сделала?
   - Нет, не сделала, но сделаю. Ты что, думаешь, я допущу, чтоб у  меня
снова испортилась фигура - как раз когда я добилась, что  талия  у  меня
стала тонкая, и я так весело провожу время, и...
   - Откуда ты узнала, что это возможно? Кто тебе сказал?
   - Мэйми Барт... она...
   - Еще бы владелице борделя не знать про всякие такие штуки. Ноги этой
женщины больше не будет в нашем доме, ясно? В конце концов, это мой дом,
и я в нем хозяин. Я не желаю даже, чтобы ты когда-либо упоминала о ней.
   - Я буду делать то, что хочу. Отпусти меня. Да и вообще - тебе-то  не
все ли равно?
   - Мне все равно, будет у тебя один ребенок или двадцать,  но  мне  не
все равно, если ты умрешь.
   - Умру? Я?
   - Да, умрешь. Мэйми Барт, видимо, не  рассказала  тебе,  чем  рискует
женщина, идя на такое?
   - Нет, - нехотя призналась Скарлетт. - Она просто  сказала,  что  все
отлично устроится.
   - Клянусь богом, я убью ее! - воскликнул Ретт, и лицо  его  потемнело
от гнева. Он посмотрел сверху на заплаканную Скарлетт, и гнев  его  поу-
тих, но лицо по-прежнему оставалось жестким  и  замкнутым.  Внезапно  он
подхватил Скарлетт на руки и, опустившись со своей ношей в кресло, креп-
ко прижал к себе, словно боялся, что она убежит.
   - Послушай, детка, я не позволю тебе распоряжаться твоей жизнью. Слы-
шишь? Боже правый, я тоже, как и ты, не хочу иметь детей, но я  могу  их
вырастить. Так что хватит болтать о всяких глупостях - я не хочу об этом
слышать, и если ты только попытаешься... Скарлетт,  я  видел,  как  одна
женщина умерла от этого. Она была всего лишь... ну, в общем, совсем неп-
лохая была женщина. И смерть эта нелегкая. Я...
   - Боже мой, Ретт! - воскликнула она, забыв о своем горе под  влиянием
волнения, звучавшего в его голосе. Она никогда еще не видела  его  столь
взволнованным. - Где же... кто...
   - Это было в Новом Орлеане - о, много лет назад. Я был молод  и  впе-
чатлителен. - Он вдруг пригнул голову и зарылся губами в ее волосы. - Ты
родишь этого ребенка, Скарлетт, даже если бы мне пришлось надеть на тебя
наручники и приковать к себе на ближайшие девять месяцев.
   Не слезая с его колен, она выпрямилась и с  откровенным  любопытством
уставилась на него. Под ее взглядом лицо его, словно по  мановению  вол-
шебной палочки, разгладилось и стало непроницаемым. Брови  приподнялись,
уголки губ поползли вниз.
   - Неужели я так много для тебя значу? - спросила она, опуская  ресни-
цы.
   Он внимательно посмотрел на нее, словно хотел разгадать,  что  таится
под этим вопросом - кокетство или что-то большее. И отыскав  ключ  к  ее
поведению, небрежно ответил:
   - В общем, да. Ведь я вложил в тебя столько денег - мне  не  хотелось
бы их потерять.
   Мелани вышла из комнаты Скарлетт усталая и в  то  же  время  до  слез
счастливая: у Скарлетт родилась дочь. Ретт, ни жив  ни  мертв,  стоял  в
холле, у ног его валялись окурки сигар, прожегшие дырочки в дорогом ков-
ре.
   - Теперь вы можете войти, капитан Батлер, - застенчиво сказала  Мела-
ни.
   Ретт быстро прошел мимо нее в комнату, и Мелани,  прежде  чем  доктор
Мид закрыл дверь, успела увидеть, как он склонился над голенькой  малют-
кой, которая лежала на коленях у Мамушки. Невольно  став  свидетельницей
столь интимной сцены, Мелани покраснела от смущения.
   "О, какой же он славный, капитан Батлер! - подумала она, опускаясь  в
кресло. - Как он беспокоился, бедняга! И за все время капли не выпил! До
чего же это мило с его стороны. Ведь многие джентльмены к тому  времени,
когда рождается ребенок, уже еле на ногах  держатся.  А  ему,  думается,
очень не мешало бы выпить. Может быть,  предложить?  Нет,  это  было  бы
слишком невоспитанно с моей стороны".
   Она с наслаждением откинулась в кресле: последние дни у нее все время
болела спина, так что казалось, будто она вот-вот переломится в  поясни-
це. Какая счастливица Скарлетт: ведь капитан Батлер все время стоял  под
дверью спальни, пока она рожала! Если бы в тот страшный день, когда  она
производила на свет Бо, рядом был Эшли, она наверняка бы меньше  страда-
ла. Как было бы хорошо, если бы крошечная  девочка,  лежавшая  за  этими
закрытыми дверями, была ее дочерью, а не дочерью Скарлетт! "Ах, какая же
я скверная, - виновато подумала Мелани. - Я завидую Скарлетт, а ведь она
всегда была так добра ко мне. Прости меня, господи. Я, право  же,  вовсе
не хочу отбирать у Скарлетт дочку, но... но мне бы  так  хотелось  иметь
собственную!"
   Она подложила подушечку под нывшую спину и принялась  думать  о  том,
как было бы хорошо иметь дочку. Но доктор Мид  на  этот  счет  продолжал
держаться прежнего мнения. И хотя она сама готова была рисковать жизнью,
лишь бы родить еще ребенка, Эшли и слышать об этом  не  хотел.  Дочка...
Как порадовался, бы Эшли дочке!
   "Дочка!.. Смилуйся, господи! - Мелани в  волнении  выпрямилась.  -  Я
ведь не сказала капитану Батлеру, что это девочка! А он,  конечно,  ждет
мальчика. Ах, какая незадача!"
   Мелани знала, что мать радуется появлению любого ребенка, но для муж-
чины, особенно для такого самолюбивого человека, как капитан Батлер, де-
вочка - это удар, ставящий под сомнение его мужественность. О,  как  она
благодарна была "господу за то, что ее единственное дитя - мальчик!  Она
знала, что, будь она женой грозного капитана Батлера, она  предпочла  бы
умереть в родах, лишь бы не дарить ему первой дочь.
   Но Мамушка вышла враскачку из спальни, улыбаясь во весь рот, и Мелани
успокоилась, однако в то же время и подивилась: что за странный  человек
этот капитан Батлер.
   - Я сейчас, как стала купать дите-то, - принялась рассказывать Мамуш-
ка, - ну, и сказала мистеру Ретту: жаль, мол, что не мальчик  у  вас.  И
господи, знаете, мисс Мелли, что он сказал? Говорит: "Перестань болтать.
Мамушка! Кому нужен мальчик? С  мальчиками  -  никакого  интереса.  Одни
только хлопоты. А с девочками - оно интересно. Да я эту девочку на деся-
ток мальчишек не променяю". И тут хотел было выхватить у меня крошку-то,
а девочка-то голенькая, ну я и ударила его по руке и говорю: "Ведите се-
бя прилично, мистер Ретт! А уж я доживу до того времени, как у  вас  сы-
нок-то родится, и тогда вдоволь посмеюсь над вами - ведь  заголосите  от
радости-то". А он эдак усмехнулся, покачал головой и говорит:  "Мамушка,
ты совсем глупая. Никому мальчишки не нужны. Разве  я  тому  не  доказа-
тельство?" Так что вот, мисс Мелли, вел он себя как настоящий жентмун, -
снизошла до похвалы Мамушка.
   И Мелани, естественно, не могла не заметить, что такое поведение Рет-
та существенно обелило его в глазах Мамушки.
   - Может, я была чуток и не права насчет мистера Ретта-то.  Очень  это
для меня, мисс Мелли, сегодня счастливый день. Я ведь три поколения  ро-
бийяровских девочек вынянчила, так что очень  это  для  меня  счастливый
день.
   - Конечно, это счастливый день. Мамушка! Когда родятся дети, это  са-
мые счастливые дни.
   Но было в доме существо, которому этот день  вовсе  не  представлялся
счастливым. Уэйд Хэмптон, которого все ругали, а по большей части не за-
мечали, с несчастным видом бродил по столовой. Утром  Мамушка  разбудила
его очень рано, быстро одела и отослала вместе  с  Эллой  к  тете  Питти
завтракать. Ему сказали только, что мама заболела, а когда он  играет  и
шумит, это ее нервирует. Однако в доме у тети Питти все было вверх дном,
ибо известие о болезни Скарлетт тотчас уложило старушку в  постель,  ку-
харка танцевала возле нее, и завтраком детей кормил Питер, так что поели
они плохо. Время стало приближаться к полудню, и в душу Уэйда начал зак-
радываться - страх. А что, если мама умрет? Ведь у других мальчиков уми-
рали мамы. Он видел, как от домов отъезжали катафалки, слышал, как рыда-
ли его маленькие приятели. Что, если и его мама умрет? Уэйд очень  любил
свою маму - почти так же сильно, как и боялся, - и при мысли о том,  что
ее повезут на черном катафалке, запряженном черными лошадьми  с  перьями
на голове, его маленькая грудка разрывалась от боли, так  что  ему  даже
трудно было дышать.
   И когда настал полдень, а Питер был занят по кухне, Уэйд  выскользнул
из парадной двери и побежал домой со всей быстротой, на какую были  спо-
собны его короткие ножки, - страх подстегивал его. Дядя Ретт,  или  тетя
Мелли, или Мамушка, уж конечно, скажут ему правду. Но дяди Ретта и  тети
Мелани нигде не было видно, а Мамушка и Дилси бегали  вверх  и  вниз  по
лестнице с полотенцами и тазами с горячей водой и не заметили его в хол-
ле. Сверху, когда открывалась дверь в комнату мамы, до мальчика долетали
отрывистые слова доктора Мида. В какой-то момент он услышал, как  засто-
нала мама, и разрыдался так, что у него началась икота. Теперь он твердо
знал, что она умрет. Чтобы немножко утешиться, он принялся гладить медо-
во-желтого кота, который лежал на залитом солнцем подоконнике  в  холле.
Но Том, отягощенный годами и не любивший, чтобы его  беспокоили,  махнул
хвостом и фыркнул на мальчика.
   Наконец появилась Мамушка - спускаясь по парадной лестнице  в  мятом,
перепачканном переднике и съехавшем набок платке, она  увидела  Уэйда  и
насупилась. Мамушка всегда была главной опорой  Уэйда,  и  он  задрожал,
увидев ее хмурое лицо.
   - Вот уж отродясь не видала таких плохих "Мальчиков, как вы, - сказа-
ла Мамушка. - Я же отослала вас к мисс Питти!  Сейчас  же  отправляйтесь
назад!
   - А мама... мама умрет?
   - Вот уж отродясь не видала таких настырных детей.  Умрет?!  Господи,
господи, нет, конечно! Ну, и докука эти мальчишки. И зачем  только  гос-
подь посылает людям мальчишек! А ну, уходите отсюда.
   Но Уэйд не ушел. Он спрятался за портьерами в холле, потому что заве-
рение Мамушки лишь наполовину успокоило  его.  А  ее  слова  про  плохих
мальчишек показались обидными,  ибо  он  всегда  старался  быть  хорошим
мальчиком. Через полчаса тетя Мелли сбежала по лестнице, бледная и уста-
лая, но улыбающаяся. Она чуть не упала  в  обморок,  увидев  в  складках
портьеры скорбное личико Уэйда. Обычно у тети  Мелли  всегда  находилось
для него время. Она никогда не говорила, как мама: "Не докучай мне  сей-
час. Я спешу". Или: "Беги, беги, Уэйд. Я занята".
   Но на этот раз тетя Мелли сказала:
   - Какой ты непослушный, Уэйд. Почему ты не остался у тети Питти?
   - А мама умрет?
   - Великий боже, нет, Уэйд! Не будь глупым мальчиком.  -  И,  смягчив-
шись, добавила: - Доктор Мид только что принес ей хорошенького маленько-
го ребеночка - прелестную сестричку, с которой тебе разрешат  играть,  и
если ты будешь хорошо себя вести, то тебе покажут ее сегодня вечером.  А
сейчас беги играй и не шуми.
   Уэйд проскользнул в тихую столовую - его маленький  ненадежный  мирок
зашатался и вот-вот готов был рухнуть. Неужели в  этот  солнечный  день,
когда взрослые ведут себя так странно, семилетнему  мальчику  негде  ук-
рыться, чтобы пережить свои тревоги? Он сел на подоконник в нише и  при-
нялся жевать бегонию, которая росла в ящике на солнце. Бегония оказалась
такой горькой, что у него на глазах выступили слезы и он заплакал. Мама,
наверное, умирает, никто не обращает на него внимания, а все только  бе-
гают туда-сюда, потому что появился новый ребенок - какая-то девчонка. А
Уэйда не интересовали младенцы, тем более девчонки. Единственной  девоч-
кой, которую он знал, была Элла, а она пока ничем не  заслужила  ни  его
уважения, ни любви.
   Он долго сидел так один; потом доктор Мид и дядя Ретт  спустились  по
лестнице, остановились в холле и тихо о чем-то заговорили.  Когда  дверь
за доктором закрылась, дядя Ретт быстро вошел  в  столовую,  налил  себе
большую рюмку из графина и только тут увидел Уэйда. Уэйд юркнул было  за
портьеру, ожидая, что ему сейчас снова скажут, что он плохо себя  ведет,
и велят возвращаться к тете Питти, но дядя Ретт ничего такого не сказал,
а, наоборот, улыбнулся. Уэйд никогда еще не видел, чтобы дядя  Ретт  так
улыбался или выглядел таким счастливым, а потому, расхрабрившись, соско-
чил с подоконника и кинулся к нему.
   - У тебя теперь будет сестренка, - сказал Ретт,  подхватывая  его  на
руки. - Ей-богу, необыкновенная красотка! Ну, а почему же ты плачешь?
   - Мама...
   - Твоя мама сейчас ужинает - уплетает за обе щеки: и курицу с рисом и
с подливкой, и кофе, а немного погодя мы ей сделаем мороженое и тебе да-
дим двойную порцию, если захочешь. И я покажу тебе сестричку.
   Уэйду сразу стало легко-легко, и он решил быть  вежливым  и  хотя  бы
спросить про сестричку, но слова не шли с языка. Все интересуются только
этой девчонкой. А о нем никто и не думает - ни тетя Мелли, ни дядя Ретт.
   - Дядя Ретт, - спросил он тогда, - а что, девочек больше  любят,  чем
мальчиков?
   Ретт поставил рюмку, внимательно вгляделся в маленькое личико и сразу
все понял.
   - Нет, я бы этого не сказал, - с самым серьезным  видом  ответил  он,
словно тщательно взвесил вопрос Уэйда. - Просто с девочками больше  хло-
пот, чем с мальчиками, а люди склонны больше волноваться о тех, кто дос-
тавляет им заботы, чем об остальных.
   - А вот Мамушка сказала, что мальчики доставляют много хлопот.
   - Ну, Мамушка была просто не в себе. На самом деле она вовсе  так  не
думает.
   - Дядя Ретт, а вы бы не хотели иметь мальчика вместо девочки? - с на-
деждой спросил Уэйд.
   - Нет, - поспешил ответить Ретт и, видя, как сразу сник  Уэйд,  доба-
вил: - Ну, зачем же мне нужен мальчик, если у меня уже есть один?
   - Есть? - воскликнул Уэйд и от изумления раскрыл рот. - А где же он?
   - Да вот тут, - ответил Ретт и, подхватив ребенка, посадил к себе  на
колено. - Ты же ведь мой мальчик, сынок.
   На мгновение сознание, что его оберегают, что он кому-то нужен, овла-
дело Уэйдом с такой силой, что он чуть снова не заплакал.  Он  судорожно
глотнул и уткнулся головой Ретту в жилет.
   - Ты же мой мальчик, верно?
   - А разве можно быть... ну, сыном двух людей сразу? -  спросил  Уэйд:
преданность отцу, которого он никогда не знал, боролась в нем с  любовью
к человеку, с таким пониманием относившемуся к нему.
   - Да, - твердо сказал Ретт. - Так же, как ты можешь быть сыном  своей
мамы и тети Мелли.
   Уэйд обдумал эти слова. Они были ему понятны, и, улыбнувшись, он роб-
ко потерся спиной об лежавшую на ней руку Ретта.
   - Вы понимаете маленьких мальчиков, верно, дядя Ретт?
   Смуглое лицо Ретта снова прорезали резкие морщины, губы изогнулись  в
усмешке.
   - Да, - с горечью молвил он, - я понимаю маленьких мальчиков.
   На секунду к Уэйду вернулся страх-страх и непонятное чувство  ревнос-
ти. Дядя Ретт думал сейчас не о нем, а о ком-то другом.
   - Но у вас ведь нет других мальчиков, верно?
   Ретт спустил его на пол.
   - Я сейчас выпью, и ты тоже, Уэйд,  поднимешь  свой  первый  тост  за
сестричку.
   - У вас ведь нет других... - не отступался Уэйд, но, увидев, что Ретт
протянул руку к графину с  кларетом,  не  докончил  фразы,  возбужденный
перспективой приобщения к миру взрослых. - Ох,  нет,  не  могу  я,  дядя
Ретт! Я обещал тете Мелли, что не буду пить, пока не кончу университета,
и если я сдержу слово, она подарит мне часы.
   - А я подарю тебе для них цепочку - вот эту, которая на  мне  сейчас,
если она тебе нравится, - сказал Ретт и снова улыбнулся.  -  Тетя  Мелли
совершенно права. Но она говорила о водке, не о вине. Ты же должен  нау-
читься пить вино, как подобает джентльмену, сынок, и сейчас самое  время
начать обучение.
   Он разбавил кларет водой из графина, пока  жидкость  не  стала  свет-
ло-розовая, и протянул рюмку Уэйду. В этот момент в столовую  вошла  Ма-
мушка. На ней было ее лучшее воскресное черное платье и передник; на го-
лове - свеженакрахмаленная косынка. Мамушка шла, покачивая бедрами, соп-
ровождаемая шепотом и шорохом шелковых юбок. С лица ее исчезло  встрево-
женное выражение, почти беззубый рот широко улыбался.
   - С новорожденной вас, мистер Ретт! - сказала она.
   Уэйд замер, не донеся рюмки до рта. Он знал, что Мамушка не любит его
отчима. Она никогда не называла его иначе как "капитан Батлер" и  держа-
лась с ним вежливо, но холодно. А тут она улыбалась  ему  во  весь  рот,
пританцовывала да к тому же назвала "мистер Ретт"! Ну и день - все вверх
дном!
   - Я думаю, вам лучше налить рому, чем кларету, - сказал Ретт и,  при-
открыв погребец, вытащил оттуда квадратную бутылку. - Хорошенькая она  у
нас, верно, Мамушка?
   - Да уж куда лучше, - ответила Мамушка и, причмокнув, взяла рюмку.
   - Вы когда-нибудь видели ребенка красивее?
   - Ну, мисс Скарлетт, когда появилась на свет, уж конечно, была прехо-
рошенькая, а все не такая.
   - Выпейте еще рюмочку, Мамушка. Кстати, Мамушка, - это было  произне-
сено самым серьезным тоном, но в глазах Ретта плясали  бесенята,  -  что
это так шуршит?
   - О, господи, мистер Ретт, да что же еще, как не моя красная шелковая
юбка! - Мамушка хихикнула и качнула бедрами, так что заколыхался весь ее
могучий торс.
   - Значит, это ваша нижняя юбка! Вот уж никогда  бы  не  поверил.  Так
шуршит, будто ворох сухих листьев переворачивают.  Ну-ка,  дайте  взгля-
нуть. Приподнимите подол.
   - Нехорошо это, мистер Ретт! О господи! - слегка  взвизгнула  Мамушка
и, отступив на ярд, скромно приподняла на несколько дюймов подол и пока-
зала оборку нижней юбки из красной тафты.
   - Долго же вы раздумывали, прежде чем ее надеть, - буркнул  Ретт,  но
черные глаза его смеялись и в них поблескивали огоньки.
   - Да уж, сэр, слишком даже долго.
   Тут Ретт сказал нечто такое, чего Уэйд не понял:
   - Значит, с мулом в лошадиной сбруе покончено?
   - Мистер Ретт, негоже это, что мисс Скарлетт сказала вам!  Но  вы  не
станете сердиться на бедную старую негритянку?
   - Нет, не стану. Я просто хотел знать. Выпейте еще,  Мамушка.  Берите
хоть всю бутылку. И ты тоже пей, Уэйд! Ну-ка, произнеси тост.
   - За сестренку! - воскликнул Уэйд и одним духом осушил свою рюмку.  И
задохнулся, закашлялся, начал икать, а Ретт и Мамушка смеялись и шлепали
его по спине.
   С той минуты, как у Ретта родилась дочь, он повел себя настолько нео-
жиданно для всех, кто имел возможность его наблюдать, что перевернул все
установившиеся о нем представления - представления, от которых ни  горо-
ду, ни Скарлетт не хотелось отказываться. Ну, кто бы мог  подумать,  что
из всех людей именно он будет столь открыто, столь  бесстыдно  гордиться
своим отцовством. Особенно если  учесть  то  весьма  щекотливое  обстоя-
тельство, что его первенцем была девочка, а не мальчик.
   И новизна отцовства не стиралась. Это вызывало тайную зависть у  жен-
щин, чьи мужья считали появление потомства вещью естественной и забывали
об этом событии, прежде чем ребенка окрестят. Ретт же останавливал людей
на улице и рассказывал во всех подробностях, как на диво быстро развива-
ется малышка, даже не предваряя это - хотя бы из вежливости -  ханжеской
фразой; "Я знаю, все считают своего ребенка самым умным, но..." Он  счи-
тал свою дочку чудом, - разве можно ее сравнить с другими детьми, и пле-
вать он хотел на тех, кто думал иначе. Когда новая няня дала малышке по-
сосать кусочек сала и тем вызвала первые желудочные колики,  Ретт  повел
себя так, что видавшие виды отцы и матери хохотали до упаду.  Он  спешно
вызвал доктора Мида и двух других врачей, рвался побить  хлыстом  злопо-
лучную няньку, так что его еле удержали. Однако ее выгнали, после чего в
доме Ретта перебывало много нянь - каждая держалась  не  больше  недели,
ибо ни одна не в состоянии была удовлетворить требованиям Ретта.
   Мамушка тоже без удовольствия смотрела на появлявшихся  и  исчезавших
нянек, ибо не хотела, чтобы в доме была еще одна негритянка: она  вполне
может заботиться и о малышке, и об Уэйде с Эллой.  Но  годы  уже  начали
серьезно сказываться на Мамушке, и ревматизм сделал  ее  медлительной  и
неповоротливой. У Ретта не хватало духу сказать ей об этом и  объяснить,
почему нужна вторая няня. Вместо этого он говорил ей, что человеку с его
положением не пристало иметь всего одну няню. Это плохо выглядит. Он на-
мерен нанять еще двоих, чтобы они занимались тяжелой работой, а она. Ма-
мушка, командовала ими. Вот такие рассуждения Мамушке были понятны.  Чем
больше слуг, тем выше ее положение, как и положение Ретта. Тем не  менее
она решительно заявила ему, что не потерпит в  детской  никаких  вольных
негров. Тогда Ретт послал в Тару за Присей. Он знал ее недостатки, но  в
конце концов она все-таки выросла в доме Скарлетт. А дядюшка Питер пред-
ложил свою внучатую племянницу по имени Лу, которая жила у Бэрров, кузе-
нов мисс Питти.
   Еще не успев окончательно оправиться,  Скарлетт  заметила,  насколько
Ретт поглощен малышкой, и даже чувствовала себя неловко и злилась, когда
он хвастался ею перед гостями. Да, конечно, хорошо, если  мужчина  любит
ребенка, но проявлять свою любовь на людях - это казалось  ей  немужест-
венным. Лучше бы он держался небрежнее, безразличнее, как другие  мужчи-
ны.
   - Ты выставляешь себя на посмешище, - раздраженно сказала она  как-то
ему, - и я просто не понимаю, зачем тебе это.
   - В самом деле? Ну, и не поймешь. А объясняется это тем, что  малышка
- первый человечек на свете, который  всецело  и  полностью  принадлежит
мне.
   - Но она и мне принадлежит!
   - Нет, у тебя есть еще двое. Она - моя.
   - Чтоб ты сгорел! - воскликнула Скарлетт. - Ведь это я родила ее,  да
или нет? К тому же, дружок, я тоже твоя.
   Ретт посмотрел на нее поверх черной головки малышки и как-то  странно
улыбнулся.
   - В самом деле, моя прелесть?
   Только появление Мелани помешало возникновению одной  из  тех  жарких
ссор, которые в последние дни  так  легко  вспыхивали  между  супругами.
Скарлетт подавила в себе гнев и отвернулась, глядя на то, как Мелани бе-
рет малышку. Решено было назвать ее Юджини-Виктория, но в тот день Мела-
ни невольно нарекла ее так, как потом все и стали звать девочку,  -  это
имя прочно прилепилось к ней, заставив забыть о другом, как в свое время
"Питтипэт" начисто перечеркнуло Сару-Джейн.
   Ретт, склонившись над малюткой, сказал в ту минуту:
   - Глаза у нее будут зеленые, как горох.
   - Ничего подобного! - возмущенно  воскликнула  Мелани,  забывая,  что
глаза у Скарлетт были почти такого оттенка. - У нее глаза будут голубые,
как у мистера О'Хара, голубые, как... как наш бывший голубой флаг: Бонни
Блу.
   - Бонни-Блу Батлер, - рассмеялся Ретт, взял у Мелани девочку и внима-
тельно вгляделся в ее глазки.
   Так она и стала Бонни, и потом даже родители не могли вспомнить,  что
в свое время окрестили дочку двойным именем, состоявшим из имен двух ко-
ролев.

   ГЛАВА LI

   Когда наконец Скарлетт почувствовала, что снова в состоянии выходить,
она велела Лу зашнуровать корсет как можно туже -  только  бы  выдержали
тесемки. Затем обмерила себе талию. Двадцать дюймов! Она громко  охнула.
Вот что получается, когда рожаешь детей! Да у нее теперь  талия,  как  у
тети Питти, даже шире, чем у Мамушки.
   - Ну-ка, затяни потуже, Лу. Постарайся, чтобы было хоть  восемнадцать
с половиной дюймов, иначе я не влезу ни в одно платье.
   - Тесемки лопнут, - сказала Лу. - Просто в талии вы располнели,  мисс
Скарлетт, и ничего уж тут не поделаешь.
   "Что-нибудь да сделаем, - подумала Скарлетт, отчаянно дернув  платье,
которое требовалось распороть по швам и выпустить на несколько дюймов. -
Просто никогда не буду больше рожать".
   Да, конечно, Бонни была прелестна и только украшала свою мать,  да  и
Ретт обожал ребенка, но больше Скарлетт не желала иметь детей.  Что  тут
придумать, она не знала, ибо с Реттом вести себя, как с Фрэнком, она  не
могла. Ретт нисколько не боялся ее. Да и удержать его будет трудно, ког-
да он так по-идиотски ведет себя с Бонни, - наверняка захочет иметь сына
в будущем году, хоть и говорит, что утопил бы мальчишку, если бы она его
родила. Ну так вот, не будет у него больше от нее ни мальчишки, ни  дев-
чонок. Для любой женщины хватит троих детей.
   Когда Лу заново сшила распоротые швы, разгладила их и  застегнула  на
Скарлетт платье, Скарлетт велела заложить карету и отправилась на лесной
склад. По пути настроение у нее поднялось и она забыла  о  своей  талии:
ведь на складе она увидит Эшли и сядет с ним просматривать  бухгалтерию.
И если ей повезет, то они какое-то время будут вдвоем. А видела она  его
в последний раз задолго до рождения Бонни. Ей не хотелось встречаться  с
ним, когда ее беременность стала бросаться в глаза. А она  привыкла  ви-
деть его ежедневно - пусть даже рядом всегда кто-то был. Привыкла к  ки-
пучей деятельности, связанной с торговлей лесом, - ей так всего этого не
хватало, пока она сидела взаперти. Конечно, теперь ей вовсе не нужно бы-
ло работать. Она вполне могла продать лесопилки и положить деньги на имя
Уэйда и Эллы. Но это означало бы, что она почти не будет видеть  Эшли  -
разве что в обществе, когда вокруг тьма народу. А работать рядом с  Эшли
доставляло ей огромное удовольствие.
   Подъехав к складу, она с удовольствием увидела, какие  высокие  стоят
штабеля досок и сколько покупателей толпится возле Хью Элсинга.  Увидела
она и шесть фургонов, запряженных мулами, и  негров-возчиков,  грузивших
лес. "Шесть фургонов! - подумала она с гордостью. - И всего этого я дос-
тигла сама!"
   Эшли вышел на порог маленькой конторы,  чтобы  приветствовать  ее,  -
глаза его светились радостью; подав Скарлетт руку, он помог ей выйти  из
кареты и провел в контору - так, словно она была королевой.
   Но когда она посмотрела его бухгалтерию и сравнила с  книгами  Джонни
Гэллегера, радость ее померкла. Лесопилка Эшли  еле  покрывала  расходы,
тогда как Джонни заработал для нее немалую сумму. Она решила промолчать,
но Эшли, видя, как она глядит на лежавшие перед ней  два  листа  бумаги,
угадал ее мысли.
   - Скарлетт, мне очень жаль. Могу лишь сказать в свое оправдание,  что
лучше бы вы разрешили мне нанять вольных негров вместо каторжников.  Мне
кажется, я бы добился больших успехов.
   - Негров?! Да мы бы прогорели из-за одного жалованья,  которое  приш-
лось бы им платить. А каторжники - это же дешевле дешевого. Если  Джонни
может с их помощью получать такой доход...
   Эшли смотрел поверх ее плеча на что-то, чего она не могла  видеть,  и
радостный свет в его глазах потух.
   - Я не могу заставлять каторжников работать так, как Джонни Гэллегер.
Я не могу вгонять людей в гроб.
   - Бог ты мой! Джонни просто удивительно с ними справляется. А у  вас,
Эшли, слишком мягкое сердце. Надо заставлять их больше работать.  Джонни
говорил мне: если какому нерадивому каторжнику вздумается отлынивать  от
работы, он заявляет, что заболел, и вы отпускаете его на целый день. Бо-
же правый, Эшли! Так не делают деньги. Стеганите его разок-другой, и лю-
бая хворь мигом пройдет, кроме, может, сломанной ноги...
   - Скарлетт! Скарлетт! Перестаньте! Я не могу слышать от вас такое,  -
воскликнул Эшли и так сурово посмотрел на нее, что она умолкла. - Да не-
ужели вы не понимаете, что это же люди... И среди них есть больные,  го-
лодные, несчастные и... О господи, просто видеть не могу, какой жестокой
вы из-за него стали - это вы-то, всегда такая мягкая...
   - Я стала какой - из-за кого?
   - Я должен был вам это сказать, хоть и не имею права. И все  же  дол-
жен. Этот ваш Ретт Батлер. Он отравляет все, к чему бы  ни  прикоснулся.
Вот он женился на вас, такой мягкой, такой щедрой, такой нежной, хоть  и
вспыльчивой порою, и вы стали... жесткая, грубая - от одного  общения  с
ним.
   - О! - выдохнула Скарлетт: чувство вины боролось в ней с чувством ра-
дости оттого, что Эшли неравнодушен к ней, что она ему по-прежнему мила.
Слава богу, он думает, что Ретт виноват в том, что  она  считает  каждый
пенни. А на самом-то деле Ретт не имел к этому никакого отношения и  вся
вина - только ее, но, в конце концов, на совести Ретта достаточно  много
черных пятен, не страшно, если прибавится еще одно.
   - Будь вашим мужем любой другой человек, я, может  быть,  так  бы  не
огорчался, но... Ретт Батлер! Я вижу, что он с вами сделал. Вы  сами  не
заметили, как вслед за ним стали мыслить сухо и жестко. О  да,  я  знаю,
что не должен этого говорить... Он спас мне жизнь, и я  благодарен  ему,
но как бы я хотел, чтобы это был кто угодно, только не он! И я  не  имею
права говорить с вами так, точно...
   - Ах, нет, Эшли, имеете... как никто другой.
   - Говорю вам, это просто невыносимо: видеть, как  вы,  такая  тонкая,
огрубели под его влиянием, знать, что ваша красота, ваше обаяние принад-
лежат человеку, который... Когда я думаю, что он дотрагивается  до  вас,
я...
   "Сейчас он поцелует меня! - в экстазе подумала Скарлетт. - И не я бу-
ду в этом виновата!" Она качнулась к нему. Но он отступил на шаг, словно
вдруг осознав, что сказал слишком много, - сказал то, чего не  собирался
говорить.
   - Простите великодушно, Скарлетт. Я... я намекал, что ваш  муж  -  не
джентльмен, а сам сейчас наговорил такое, что меня тоже джентльменом  не
назовешь. Никто не имеет права принижать мужа перед женой. Мне  нет  оп-
равдания, кроме... кроме... - Он запнулся, лицо его исказилось. Она жда-
ла, затаив дыхание. - У меня вообще нет оправданий.
   Бешеная работа шла в мозгу Скарлетт, пока она ехала в  карете  домой.
Вообще нет оправданий, кроме - кроме того, что он любит ее! И мысль, что
она спит в объятиях Ретта, вызывает в нем такую ярость, на какую она  не
считала его способным. Что ж, она может это понять. Если бы не сознание,
что его отношения с Мелани волею судеб сводятся  к  отношениям  брата  и
сестры, она сама жила бы как в аду. Значит, объятия Ретта  огрубили  ее,
сделали более жесткой! Что ж, раз Эшли так  считает,  она  вполне  может
обойтись без этих объятий. И она подумала, как это будет сладостно и ро-
мантично, если оба они с Эшли решат блюсти физическую верность друг дру-
гу, хотя каждый связан супружескими узами с другим человеком.  Эта  идея
завладела ее воображением и пришлась ей по душе. Да к тому же была тут и
практическая сторона. Ведь это значит, что ей не придется больше рожать.
   Когда Скарлетт приехала домой и отпустила карету, восторженное состо-
яние, овладевшее ею после слов Эшли, начало испаряться, стоило ей предс-
тавить себе, как она скажет Ретту, что хочет иметь отдельную  спальню  -
со всеми вытекающими отсюда последствиями. Это будет нелегко. Да  и  как
она скажет Эшли, что не допускает больше до себя Ретта, потому  что  он,
Эшли, так пожелал? Кому нужна такая жертва, если никто не знает  о  ней?
До чего же это тяжкое бремя - скромность и деликатность! Если бы  только
она могла говорить с Эшли так же откровенно, как с Реттом! А, да  ладно.
Найдет она способ намекнуть Эшли на истинное положение вещей.
   Она поднялась по лестнице и, открыв дверь в детскую, обнаружила Ретта
- он сидел у колыбельки Бонни, дерзка Эллу на коленях, а Уэйд стоял  ря-
дом и  показывал  ему  свои  сокровища,  спрятанные  в  карманах.  Какое
счастье, что Ретт любит детей и так ими занимается!  Есть  ведь  отчимы,
которые терпеть не могут детей от предыдущих браков.
   - Я хочу поговорить с  тобой,  -  сказала  Скарлетт  и  прошла  в  их
спальню. Лучше покончить с этим сразу, пока она полна решимости не иметь
больше детей и любовь Эшли придает ей силы для разговора.
   - Ретт, - без всяких предисловий начала она, как только он закрыл  за
собой дверь спальни, - я не хочу иметь больше детей, это решено.
   Если его и поразило ее неожиданное заявление, то он и виду не  подал.
Он не спеша подошел к креслу и, опустившись в него, откинулся на спинку.
   - Я ведь уже говорил тебе, моя кошечка, еще прежде чем родилась  Бон-
ни, что мне безразлично, будет у нас один ребенок или двадцать.
   Ловко он уходит от главного, как будто появление детей не имеет ника-
кого отношения к тому, что этому предшествует.
   - По-моему, троих вполне достаточно. Я вовсе не намерена  каждый  год
носить по ребенку:
   - Три мне кажется вполне подходящим числом.
   - Ты прекрасно понимаешь... - начала было она и покраснела от  смуще-
ния. - Ты понимаешь, что я хочу сказать?
   - Понимаю. А ты сознаешь, что я могу подать на развод, если ты  отка-
жешься выполнять свои супружеские обязанности?
   - У тебя хватит низости придумать такое! - воскликнула она,  раздоса-
дованная тем, что все идет не так, как она наметила. - Да если бы в тебе
было хоть немного благородства, ты бы... ты бы вел себя, как... Ну, сло-
вом, посмотри на Эшли Уилкса. Мелани ведь не может иметь детей, и он...
   - Образцовый джентльменчик, этот Эшли, - докончил за нее  Ретт,  и  в
глазах его появился странный блеск. - Прошу, продолжай свою речь.
   Скарлетт поперхнулась, ибо речь ее была окончена  и  ей  нечего  было
больше сказать. Теперь она поняла, сколь глупо было надеяться,  что  она
сумеет по-доброму договориться о столь сложном деле,  особенно  с  таким
эгоистичным мерзавцем, как Ретт.
   - Ты сегодня ездила на свой лесной склад, да?
   - А какое это имеет отношение к нашему разговору?
   - Ты ведь любишь собак, Скарлетт? Что ты предпочитаешь - чтобы собака
лежала на сене или находилась при тебе?
   Намек не дошел до ее сознания, захлестнутого яростью и  разочаровани-
ем.
   Ретт легко вскочил на ноги, подошел к ней и, взяв за подбородок, рыв-
ком поднял ее голову.
   - Какое же ты дитя! У тебя было трое мужей, но ты до сих пор не  зна-
ешь мужской природы. Ты, видимо, считаешь мужчину кем-то вроде  старухи,
перешагнувшей возрастной рубеж.
   Он игриво ущипнул ее за подбородок и убрал руку. Подняв черную бровь,
он долго холодно смотрел на жену.
   - Пойми вот что, Скарлетт. Если бы ты и твоя постель все  еще  предс-
тавляли для меня интерес, никакие замки и никакие уговоры не удержали бы
меня. И мне не было бы стыдно, так как мы с  тобой  заключили  сделку  -
сделку, которой я верен и которую ты сейчас нарушаешь. Что ж, спи одна в
своей девственной постельке, прелесть моя.
   - Ты что же, хочешь сказать... - возмутилась  Скарлетт,  -  что  тебе
безразлично...
   - Я ведь надоел тебе, да? Ну, так  мужчинам  женщины  надоедают  куда
быстрее. Будь святошей, Скарлетт. Огорчаться по этому поводу я не стану.
Мне все равно. - Он с усмешкой пожал плечами. - По счастью, в мире полно
постелей, а в постелях хватает женщин.
   - Ты хочешь сказать, что готов дойти до...
   - Дорогая моя невинность! Конечно. Удивительно уже то, что я  воздер-
живался от этого так долго. Я никогда  не  считал  супружескую  верность
добродетелью.
   - Я на ночь буду запирать свою дверь!
   - К чему утруждать себя? Если я захочу тебя, никакой  замок  меня  не
удержит.
   Он повернулся с таким видом, точно считал разговор оконченным, и  вы-
шел из комнаты. Скарлетт слышала, как он вошел в детскую, где дети бурно
приветствовали его. Она села. Вот она и добилась  своего.  Этого  хотела
она, и этого хотел Эшли. Но она не чувствовала себя счастливой. Гордость
ее была задета: ее оскорбляла самая мысль, что Ретт отнесся так легко  к
ее словам, что он вовсе не жаждет обладать ею, что он ее равняет с  дру-
гими женщинами в других постелях.
   Ей очень хотелось придумать какой-то способ деликатно намекнуть Эшли,
что она и Ретт физически больше не муж и жена. Но Скарлетт понимала, что
это невозможно. Она заварила какую-то чудовищную кашу и уже отчасти  жа-
лела о своих словах. Ей будет недоставать долгих забавных  разговоров  с
Реттом в постели, когда кончик его сигары светился в темноте.  Ей  будет
недоставать его объятий, когда она пробуждалась  в  ужасе  от  кошмарных
снов, а ей ведь не раз снилось, что она бежит сквозь холодный густой ту-
ман.
   Внезапно почувствовав себя глубоко несчастной, она уткнулась  головой
в подлокотник кресла и расплакалась.

   ГЛАВА LII

   Как-то раз дождливым днем, когда Бонни только что  исполнился  годик,
Уэйд уныло бродил по гостиной, время от времени подходя к окошку и  при-
жимаясь носом к стеклу, исполосованному дождем. Мальчик  был  худенький,
хрупкий, маленький для своих восьми лет, застенчивый и тихий  -  рта  не
раскроет, пока его не спросят. Ему было скучно, и он явно не  знал,  чем
заняться, ибо Элла возилась в углу с куклами, Скарлетт сидела у секрете-
ра и, что-то бормоча себе под нос, подсчитывала длинную колонку цифр,  а
Ретт, лежа на полу возле Бонни, развлекал ее, раскачивая часы на  цепоч-
ке, но так, чтобы она не могла до них дотянуться.
   Уэйд взял было несколько книг, потом с грохотом уронил их  и  глубоко
вздохнул.
   - О господи, Уэйд! - раздраженно воскликнула, поворачиваясь  к  нему,
Скарлетт. - Пошел бы куда-нибудь, поиграл.
   - Не могу. На дворе дождик.
   - В самом деле? Я не заметила. Ну, займись чем-нибудь. Ты  действуешь
мне на нервы, когда вертишься без толку. Пойди  скажи  Порку,  чтобы  он
запряг "карету и отвез тебя к Бо поиграть.
   - Он же не дома, - вздохнул Уэйд. - Он на дне рождения у Рауля  Пика-
ра.
   Рауль, сынишка Мейбелл и Рене Пикара, был, по мнению  Скарлетт,  пре-
отвратительным существом, больше похожим на обезьяну, чем на ребенка.
   - Ну, можешь поехать к кому хочешь. Пойди скажи Порку.
   - Никого нет дома, - возразил Уэйд. - Все на дне рождения.
   Хотя к слову "все" и не было прибавлено:  "кроме  меня",  однако  эти
слова повисли в воздухе, но Скарлетт, вся ушедшая в  свои  подсчеты,  не
обратила на это внимания.
   Ретт же приподнялся и спросил:
   - А ты почему не на дне рождения, сынок?
   Уэйд подошел к нему совсем близко и остановился, шаркая ногой по ков-
ру. Вид у него был глубоко несчастный.
   - Меня не пригласили, сэр.
   Ретт отдал Бонни часы на растерзание и легко вскочил на ноги.
   - Да бросьте вы эти проклятые цифры, Скарлетт. Почему Уэйда не  приг-
ласили на день рождения?
   - Ах, ради всего святого, Ретт! Оставьте меня сейчас в покое. У  Эшли
тут такая неразбериха в цифрах... А-а, вы про день рождения? Что ж,  тут
нет ничего необычного в том, что Уэйда не пригласили, да к тому же я все
равно не пустила бы его. Не забудьте, что Рауль-внук миссис  Мерриуэзер,
а миссис Мерриуэзер скорее впустит вольного  негра  в  свою  драгоценную
гостиную, чем кого-либо из нас.
   Ретт, задумчиво наблюдавший за лицом Уэйда, увидел, как тот  сморщил-
ся.
   - Пойди-ка сюда, сынок, - сказал он, привлекая к себе мальчика.  -  А
тебе хочется быть на этом дне рождения?
   - Нет, сэр, - храбро ответил Уэйд, но глаза опустил.
   - М-м... Скажи-ка мне, Уэйд, а ты бываешь на дне рождения у Джо  Уай-
тинга или Фрэнка Боннелла... или у кого-нибудь из твоих приятелей?
   - Нет, сэр. Меня очень редко приглашают.
   - Ты лжешь, Уэйд! - воскликнула, оборачиваясь, Скарлетт. - Ты  же  на
прошлой неделе был на трех детских праздниках-у Бартов, у Гелертов  и  у
Хандонов.
   - Более отборную коллекцию мулов в лошадиной сбруе трудно себе предс-
тавить, - заметил Ретт, с легкой издевкой растягивая слова. - И ты хоро-
шо провел время на этих праздниках? Ну, говори же.
   - Нет, сэр.
   - А почему нет?
   - Я... я не знаю, сэр. Мамушка... она  говорит,  что  все  это  белая
рвань.
   - Я с Мамушки шкуру спущу - сию же минуту!  -  воскликнула  вскакивая
Скарлетт. - А ты, Уэйд, если будешь так говорить о друзьях своей мамы...
   - Мальчик верно говорит, как и Мамушка, - сказал Ретт. -  Но  где  же
вам знать правду, если вы отворачиваетесь от нее... А ты, сынок, не вол-
нуйся. Можешь больше не ходить на праздники, если тебе не хочется.  Вот,
- добавил он, вытаскивая из кармана банкноту, - скажи Порку, чтоб запряг
карету и повозил тебя по городу. Купи себе чего-нибудь сладкого - да по-
больше, чтоб разболелся живот.
   Лицо Уэйда расцвело в улыбке. Он сунул в карман бумажку и с  тревогой
посмотрел на мать - одобрит ли она такую  затею.  Но  Скарлетт,  сдвинув
брови, глядела на Ретта. Он поднял с пола Бонни и прижал к себе  -  кро-
шечное личико уткнулось ему в щеку. Скарлетт не могла понять, о  чем  он
думает, но в глазах увидела что-то похожее на страх -  страх  и  чувство
вины.
   Приободренный щедростью отчима, Уэйд застенчиво подошел к нему.
   - Дядя Ретт, а можно мне вас что-то спросить?
   - Конечно. - Лицо у Ретта было напряженное, отсутствующее, он  крепче
приткал к себе голову Бонни. - О чем же ты хочешь спросить меня, Уэйд?
   - Дядя Ретт, вы... а вы воевали?
   Взгляд Ретта мгновенно обратился на мальчика - глаза смотрели пронзи-
тельно, но голос, задавший вопрос, звучал небрежно:
   - А почему ты спрашиваешь, сынок?
   - Да вот Джо Уайтинг говорит - вы не воевали, и Фрэнк Боннелл тоже.
   - А-а, - проронил Ретт, - а ты им что сказал?
   Уэйд стоял с несчастным видом.
   - Я... я сказал... я говорю, что не знаю. - И на одном дыхании  выпа-
лил: - Но мне все равно, воевали вы или нет. Я поколотил их. А  вы  были
на войне, дядя Ретт?
   - Да, - с неожиданной резкостью сказал Ретт. - Я был на войне. Я  был
в армии восемь месяцев. Я прошел с боями весь путь от Лавджоя до  Франк-
лина, штат Теннесси. И я был с Джонстоном, когда он сдался.
   Уэйд запрыгал от восторга, а Скарлетт рассмеялась.
   - А я-то полагала, что вы стыдитесь своего участия в войне, - сказала
она. - Разве вы не просили меня помалкивать об этом?
   - Прекратить - оборвал он ее. - Ну как, ты доволен, Уэйд?
   - О да, сэр! Я знал, что вы воевали. Я знал, что вы не трус, как  они
говорят. Вот только... почему вы  не  воевали  вместе  с  отцами  других
мальчиков?
   - Да потому, что отцы других мальчиков были люди глупые и их направи-
ли в пехоту. Я же закончил Вест-Пойнт и был в артиллерии. В полевой  ар-
тиллерии, Уэйд, а не в войсках внутреннего охранения. А чтобы служить  в
артиллерии, Уэйд, нужно иметь голову.
   - Еще бы! - сказал Уэйд, весь сияя А вы были ранены, дядя Ретт?
   Ретт ответил не сразу.
   - Вы расскажите ему про свою дизентерию, - с издевкой заметила  Скар-
летт.
   Ретт осторожно опустил малышку на пол и вытянул сорочку и нижнюю  ру-
башку из брюк.
   - Подойди сюда, Уэйд, я покажу тебе, куда я был ранен.
   Уэйд, возбужденный происходящим, подошел и уставился на то место,  на
которое указывал пальцем Ретт. Смуглую грудь  пересекал  длинный  рубец,
спускавшийся вниз на мускулистый живот. То была память о  ножевой  драке
на калифорнийских золотых приисках, но Уэйд не мог этого знать. Он  глу-
боко вздохнул от счастья.
   - А вы, видно, такой же храбрый, как мой папа, дядя Ретт.
   - Почти, но не совсем, - сказал Ретт, засовывая сорочку в брюки. -  А
теперь иди, накупи себе сластей на доллар и бей всех мальчишек,  которые
посмеют сказать, что я не был в армии.
   Уэйд, приплясывая и громко зовя Порка, выбежал  из  комнаты,  а  Ретт
снова подхватил на руки малышку.
   - Ну, к чему вся эта ложь, мой доблестный вояка? - спросила Скарлетт.
   - Мальчик должен гордиться отцом... или отчимом. Я не хочу, чтобы ему
было стыдно перед другими маленькими зверюгами. Дети ведь  жестокие  су-
щества.
   - Какая чепуха!
   - Я никогда не задумывался над тем, что это может значить для  Уэйда,
- медленно произнес Ретт. - Я никогда не думал, что он страдает. С Бонни
так не будет.
   - Как-так?
   - Вы думаете, я допущу, чтобы моя Бонни стыдилась своего отца?  Допу-
щу, чтобы ее не приглашали на дни рождения, когда ей  будет  девять  или
десять лет? Думаете, допущу, чтобы ее унижали, как Уэйда, за то,  в  чем
виновата не она, а мы с вами?
   - Подумаешь - детские дни рождения!
   - Детские дни рождения превращаются потом в балы для барышень и моло-
дых людей. Вы думаете, я позволю, чтобы моя дочь росла  вне  благовоспи-
танного общества Атланты? Я не намерен посылать ее  на  Север  в  школу,
чтобы она приезжала сюда лишь на каникулы, потому что с  ней  не  желают
знаться здесь, или в Чарльстоне, или в Саванне, или в Новом  Орлеане.  Я
не хочу, чтобы она вынуждена была выйти замуж за янки или за иностранца,
потому что никакая приличная семья южан не захочет принять ее в свое ло-
но... так как мать ее была дура, а отец - мерзавец.
   Уэйд, вернувшийся за чем-то, стоял на пороге и озадаченно, но с инте-
ресом слушал.
   - Бонни может выйти замуж за Бо, дядя Ретт.
   На лице Ретта не было и следа ярости, когда он повернулся к мальчику;
казалось, он со всей серьезностью обдумывал его слова -  он  всегда  был
серьезен, разговаривая с детьми.
   - А ведь и правда, Уэйд. Бонни может выйти замуж за Бо Уилкса. А  вот
на ком ты женишься?
   - О, я - ни на ком, - доверительно сообщил Уэйд, наслаждаясь этой бе-
седой на равных, какую он мог вести только с Реттом да еще разве с тетей
Мелли, никогда не корившими его и всегда поощрявшими. - Я поеду  учиться
в Гарвард и стану юристом, как мой отец, а потом буду храбрым солдатом -
тоже, как он.
   - Ну, почему Мелли не может держать рот на замке! - воскликнула Скар-
летт. - Ни в какой Гарвард ты, Уэйд, не поедешь. Это заведение для янки,
а я не допущу, чтобы ты учился в школе янки. Ты  пойдешь  в  университет
Джорджии, а когда окончишь его, будешь управлять лавкой вместо меня. Ну,
а что касается того, что твой отец был храбрым солдатом...
   - Прекратите! - коротко приказал Ретт: от него не укрылось, как  заб-
лестели глаза Уэйда, когда речь зашла об отце, которого  он  никогда  не
знал. - Ты вырастешь и будешь таким же храбрым,  как  твой  отец,  Уэйд.
Постарайся быть таким, как он, потому что он был  героем,  и  никому  не
позволяй говорить о нем иначе. Он ведь женился на твоей  матери,  верно?
Ну, так вот, это уже достаточное доказательство его  героизма.  А  уж  я
прослежу за тем, чтобы ты пошел в Гарвард и стал юристом. А теперь  беги
и скажи Порку, чтобы он повозил тебя по городу.
   - Я была бы вам очень признательна, если бы вы  позволили  мне  самой
заниматься воспитанием моих детей! - воскликнула  Скарлетт,  когда  Уэйд
послушно выбежал из комнаты.
   - Очень плохо вы ими занимаетесь. Вы сделали все возможное, чтобы ис-
портить будущее Эллы и Уэйда, но я не допущу, чтобы то же повторилось  и
с Бонни. Она будет расти как принцесса, и на всем свете не найдется  че-
ловека, которому не захотелось бы общаться с ней. Ни один дом  не  будет
для нее закрыт. Великий боже, да неужели вы думаете,  я  позволю,  чтобы
она, когда вырастет, общалась с тем сбродом, который заполняет этот дом?
   - Однако этот сброд вполне устраивает вас...
   - И более чем устраивает вас, моя кошечка. Но это не  для  Бонни.  Да
неужели вы думаете, я позволю, чтобы она вышла  замуж  за  кого-либо  из
этих беглых каторжников, с которыми вы проводите время? Выскочки-ирланд-
цы, янки, белая рвань, парвеню-"саквояжники"... Чтобы моя Бонни, в жилах
которой течет кровь Батлеров и Робийяров...
   - Кровь О'Хара...
   - Возможно, в свое время О'Хара были королями Ирландии, но  ваш  отец
был всего лишь ловким ирландским выскочкой. Да и вы не лучше... Но я то-
же, конечно, хорош. Я мчался по жизни, точно летучая мышь, выпущенная из
ада, не задумываясь над тем, что я делаю, так как все  и  вся  было  мне
безразлично. А вот Бонни не безразлична. Боже, каким я был дураком!  Те-
перь Бонни ни за что не примут в Чарльстоне, сколько бы ни старались моя
мать, или ваши тетя Евлалия, или тетя Полин... ясно, что не примут ее  и
здесь, если мы чего-то не придумаем - и быстро...
   - Ах, Ретт, вы относитесь к этому так трагически,  что  даже  смешно.
При наших-то деньгах...
   - К черту наши деньги! Никакие наши деньги не могут купить то, что  я
хочу для Бонни. Я бы предпочел, чтоб ее приглашали на  черствый  хлеб  в
жалкий дом Пикаров или в этот прохудившийся сарай, в котором живет  мис-
сис Элсинг, чем на республиканские балы, где она была бы первой красави-
цей. Скарлетт, вы вели себя как последняя дура. Вам следовало обеспечить
своим детям место в обществе много лет назад, а вы этого не сделали.  Вы
даже не позаботились о том, чтобы удержать то, которое сами там  занима-
ли. И сейчас едва ли можно надеяться, что вы вдруг  изменитесь.  Слишком
вы стремитесь к наживе и слишком любите принижать людей.
   - Я считаю, это буря в стакане воды, - холодно заметила Скарлетт, пе-
ребирая бумаги и тем самым показывая, что она во всяком случае  разговор
окончила.
   - У нас теперь осталась одна миссис Уилкс, которая способна  нам  по-
мочь, а вы все делаете, чтобы оттолкнуть ее и оскорбить. О, избавьте ме-
ня, пожалуйста, от ваших умозаключений по поводу ее  бедности  и  убогой
одежды. Она - душа всего, что есть в Атланте неподкупного.  Слава  богу,
что она существует. И она поможет мне что-то предпринять.
   - И что вы намерены предпринять?
   - Что я намерен предпринять? Буду обхаживать  всех  драконов  "старой
гвардии" в женском обличий, какие есть в этом городе, - и миссис Мерриу-
эзер, и миссис Элсинг, и миссис Уайтинг, и миссис Мид. И если  мне  при-
дется ползти на животе к каждой толстой старой кошке, которая  ненавидит
меня, я поползу. Я буду кроток, как бы холодно они меня ни встретили,  и
буду каяться в своих прегрешениях. Я дам денег на их дурацкие  благотво-
рительные затеи и буду ходить в их чертовы церкви. Я  признаюсь  и  даже
стану хвастать, что оказывал услуги Конфедерации; в худшем случае, войду
даже в этот их чертов ку-клукс-клан, хотя надеюсь, всемилостивый бог  не
подвергнет меня столь тяжкому испытанию. И я, не колеблясь, напомню этим
идиотам, чьи головы я спас, что они кое-чем мне обязаны.  А  вы,  мадам,
будьте любезны, не портите мне дело, продавая им гнилой лес, или  накла-
дывая лапу на имущество должников из числа тех, кого я буду  обхаживать,
или как-либо иначе оскорбляя их. И еще  одно:  отныне  ноги  губернатора
Баллока не будет в этом доме. Вы меня слышите? Как и никого из этих эле-
гантных грабителей, с которыми вы свели компанию. Если, несмотря на  мою
просьбу, вы их все же пригласите, то окажетесь в  щекотливом  положении,
так как хозяина дома не будет. Стоит им появиться у нас,  как  я  тотчас
отправлюсь к Красотке Уотлинг, засяду у нее в баре и буду говорить  всем
и каждому, что не желаю находиться под одной с ними крышей.
   Скарлетт, кипя от гнева, выслушала эту тираду и расхохоталась.
   - Значит, шулер с речных пароходов и спекулянт хочет стать  уважаемым
господином! В таком случае, чтобы добиться уважения,  вам  следовало  бы
для начала продать дом Красотки Уотлинг.
   Это был удар наугад. Скарлетт ведь никогда не  была  вполне  уверена,
что дом принадлежит Ретту. Он вдруг рассмеялся, точно прочел ее мысли.
   - Спасибо за совет.
   Ретт едва ли мог выбрать более неподходящее время для  возвращения  в
ряды уважаемых людей. Никогда еще слова "республиканец" и "подлипала" не
вызывали такой ненависти, ибо коррупция среди пришедших к власти "сакво-
яжников" достигла апогея. А со времени поражения Юга имя Ретта было  не-
разрывно связано с янки, республиканцами и подлипалами.
   В 1866 году обитатели Атланты, пылая бессильным гневом, считали,  что
хуже навязанного им жестокого военного режима уже ничего быть не  может,
но только сейчас, при Баллоке, они поняли, почем  фунт  лиха.  Благодаря
голосам негров республиканцы и их союзники твердо закрепились на  Юге  и
железной рукой правили бессильным что-либо изменить, но по-прежнему бун-
тующим коренным белым населением.
   Неграм внушали, что в Библии говорится  только  о  двух  политических
партиях - мытарях * и грешниках. А поскольку ни один негр не желал всту-
пить в партию, состоящую из грешников, все они  спешили  пополнить  ряды
республиканцев. Новые хозяева заставляли их снова и снова  голосовать  и
выбирать белых подонков и подлипал, а порой даже и кое-кого из негров  в
органы управления. Негры, которым посчастливилось быть избранными, засе-
дали в законодательном собрании, где большую часть времени грызли земля-
ные орехи и пытались освоиться с непривычной для них обувью, то  и  дело
вытаскивая из башмаков ноги. Лишь немногие из них умели читать  или  пи-
сать. Еще совсем недавно они работали на хлопковых  полях  или  сахарных
плантациях, а теперь голосовали за налоги и выпуск займов, а  также  ут-
верждали огромные сметы расходов на собственные  нужды  своих  республи-
канских покровителей. Штат совсем придавило налогами, которые  население
выплачивало, скрипя зубами от ярости, так как  налогоплательщики  знали,
что большая часть денег, якобы предназначаемых  для  общественных  нужд,
оседала у частных лиц.
   Капитолий штата прочно окружила орда прожектеров,  спекулянтов,  под-
рядчиков и всех прочих, кто надеялся поживиться на этой  оргии  расточи-
тельства; многим это удавалось, и они беспардонно сколачивали себе  сос-
тояния. Они без труда получали от штата деньги на строительство железных
дорог, которые так никогда и не были построены, на приобретение  вагонов
и локомотивов, которые так никогда и не были куплены, на сооружение  об-
щественных зданий, которые существовали лишь в уме прожектеров.
   Займы выпускались миллионами. По большей части они выпускались  неза-
конно и были явным мошенничеством - и все  равно  выпускались.  Казначей
штата - хоть и республиканец, но человек честный - возражал против неза-
конного выпуска займов и отказывался подписывать соответствующие бумаги,
но ни он, ни те, кто пытался  поставить  преграду  злоупотреблениям,  не
могли противостоять этой все сметающей жажде обогащения.
   Железная дорога, принадлежащая штату, когда-то приносила изрядный до-
ход, сейчас же она висела на бюджете штата мертвым  грузом  и  задолжен-
ность ее превышала миллион. Да, собственно, железной дорогой это  уже  и
назвать-то было нельзя. Рельсы пролегали по огромной глубокой котловине,
где валялись в грязи свиньи. Многие чиновники были назначены по  полити-
ческим соображениям, а не потому, что они знали, как управлять  железной
дорогой, да и вообще работало там в три раза больше народу, чем требова-
лось, республиканцы ездили бесплатно по пропускам, негров целыми вагона-
ми бесплатно развозили по всему штату, чтобы они могли по нескольку  раз
голосовать во время одних и тех же выборов.
   Плохое управление дорогой приводило в ярость налогоплательщиков еще и
потому, что на доходы с нее предполагалось открыть бесплатные школы.  Но
доходов не было, были только долги, и потому бесплатных школ тоже не бы-
ло. Лишь немногие имели возможность посылать своих детей в платные  шко-
лы, так что росло целое поколение невежественных, неграмотных людей.
   Жители, конечно, возмущались растратами, неумелым  хозяйствованием  и
казнокрадством, но больше всего их возмущало то, что губернатор в плохом
свете выставляет их перед Севером. Когда в Джорджии стали громко  возму-
щаться коррупцией, губернатор поспешно отправился на Север, предстал пе-
ред конгрессом и заявил, что белые безобразно ведут себя по отношению  к
неграм, что в Джорджии готовится новое восстание, а потому необходимо-де
ввести в штате военное положение. На самом же деле в Джорджии все стара-
тельно избегали осложнений с неграми. Никто не хотел новой войны,  никто
не хотел, чтобы в штате правила сила штыка, - этого  не  требовалось.  В
Джорджии хотели лишь одного: чтобы их оставили в покое  и  дали  возмож-
ность штату залечить раны. Но акция, предпринятая губернатором и ставшая
впоследствии известной как "сотворение  клеветы",  представила  Джорджию
Северу лишь как бунтующий штат, на который требовалось  надеть  узду,  и
узда была надета.
   Это вызвало великое ликование в банде, державшей Джорджию  за  горло.
Началась настоящая оргия хищений  и  холодно-циничного,  беззастенчивого
воровства на высоких постах, которое больно было наблюдать. Все протесты
и попытки сопротивляться кончались крахом, так как  правительство  штата
подпирали штыки армии Соединенных Штатов.
   Атланта проклинала Баллока, его подлипал и всех республиканцев  вооб-
ще, равно как и тех, кто был с ними связан. А Ретт был с ними связан. Он
действовал с ними заодно - так говорили все вокруг  -  и  участвовал  во
всех их начинаниях. Теперь же он решительно повернулся  и  вместо  того,
чтобы плыть по течению в потоке, который еще недавно нес его вперед, изо
всех сил поплыл в противоположном направлении.
   Он повел свою кампанию медленно, исподволь, чтобы не вызвать подозре-
ний в Атланте своим превращением за одну ночь из  леопарда  в  лань.  Он
стал теперь избегать своих подозрительных дружков - никто больше не  ви-
дел его в обществе офицеров-янки, подлипал и республиканцев. Он стал по-
сещать сборища демократов и демонстративно голосовал за них. Он перестал
играть в карты на большие ставки и относительно мало пил. Если он и  за-
ходил к Красотке Уотлинг, то вечером и исподтишка, как большинство  ува-
жаемых горожан, а не днем, оставив для всеобщего обозрения свою лошадь у
коновязи возле ее дома.
   И прихожане епископальной церкви чуть не упали со своих скамей, когда
он, осторожно ступая и ведя за руку Уэйда, вошел в храм. Немало  удивило
прихожан и появление Уэйда, ибо они считали мальчика католиком. Во  вся-
ком случае, Скарлетт-то ведь была  католичкой.  Или  считалась  таковой.
Правда, она уже многие годы не бывала в церкви, религиозность слетела  с
нее, как и многое другое, чему учила ее Эллин. По мнению всех,  Скарлетт
пренебрегала религиозным воспитанием мальчика, и тем выше в глазах "ста-
рой гвардии" поднялся Ретт, когда  он  решил  исправить  дело  и  привел
мальчика в церковь - пусть в епископальную вместо католической.
   Ретт умел держаться серьезно и бывал обаятелен, если задавался  целью
не распускать язык и гасить лукавый блеск в черных глазах.  Многие  годы
он не считал нужным это делать, но сейчас надел на себя маску серьезнос-
ти и обаяния, как стал надевать жилеты более темных  тонов.  И  добиться
благорасположения тех, кто был обязан ему жизнью, не  составило  особого
труда. Они бы уже давно проявили к нему дружелюбие, не поведи себя  Ретт
так, будто оно мало значит для него. А теперь Хью Элсинг, Рене,  Симмон-
сы, Энди Боннелл и другие вдруг обнаружили, что Ретт  человек  приятный,
не любящий выдвигать себя на передний план и смущающийся, когда при  нем
говорят, сколь многим ему обязаны.
   - Пустяки! - возражал он. - Вы бы все на моем месте  поступили  точно
так же.
   Он пожертвовал кругленькую  сумму  в  фонд  обновления  епископальной
церкви и сделал весомый - но в меру весомый - дар Ассоциации  по  благо-
устройству могил наших доблестных воинов. Он специально  отыскал  миссис
Элсинг, которой и вручил свой дар, смущенно попросив, чтобы она  держала
его пожертвование в тайне, и прекрасно зная, что тем  лишь  подстегивает
ее желание всем об этом рассказать.  Миссис  Элсинг  очень  не  хотелось
брать у него деньги - "деньги спекулянта", - но Ассоциация так нуждалась
в средствах.
   - Не понимаю, с чего это вы вдруг решили сделать нам пожертвование, -
колко заметила она.
   И когда Ретт сообщил ей с приличествующей случаю скромной миной,  что
его побудила к этому память о бывших товарищах по оружию, больших  храб-
рецах, чем он, но менее удачливых и потому лежащих сейчас  в  безымянных
могилах, аристократическая челюсть миссис Элсинг отвисла. Долли Мерриуэ-
зер говорила ей со слов Скарлетт, что капитан Батлер якобы служил в  ар-
мии, но она, конечно, этому не поверила. Никто не верил.
   - Вы служили в армии? А в какой роте... в каком полку?
   Ретт назвал.
   - Ах, в артиллерии! Все мои знакомые были либо в  кавалерии,  либо  в
пехоте. А, ну тогда понятно... - Она в  замешательстве  умолкла,  ожидая
увидеть ехидную усмешку в его глазах. Но он смотрел вниз и играл  цепоч-
кой от часов.
   - Я бы с превеликой радостью пошел в пехоту, - сказал он, делая  вид,
будто не понял ее намека. - Но когда узнали, что я учился в  Вест-Пойнте
- хотя, миссис Элсинг, из-за одной мальчишеской выходки я и  не  окончил
академии, - меня поставили в артиллерию, в настоящую артиллерию, а не  к
ополченцам. Во время последней кампании нужны были люди,  знающие  дело.
Вам ведь известно, какие огромные мы понесли потери, сколько артиллерис-
тов было убито. Я в артиллерии чувствовал себя одиноко. Ни единого  зна-
комого человека. По-моему, за всю службу я не встретил никого из  Атлан-
ты.
   - М-да! - смущенно протянула миссис Элсинг. Если он служил  в  армии,
значит, она вела себя недостойно. Она ведь не раз резко высказывалась  о
его трусости и теперь, вспомнив об этих своих высказываниях,  почувство-
вала себя виноватой. - М-да! А почему же вы никогда никому не  рассказы-
вали о своей службе в армии? Можно подумать, что вы стесняетесь этого.
   - Миссис Элсинг, - внушительно заявил он, - прошу вас поверить мне: я
горжусь своей службой Конфедерации, как ничем, что  когда-либо  совершал
или еще совершу. У меня такое чувство... такое чувство...
   - Тогда почему же вы все это скрывали?
   - Как-то стыдно мне было говорить об этом в свете... в свете  некото-
рых моих тогдашних поступков.
   Миссис Элсинг сообщила миссис Мерриуэзер о полученном даре и о разго-
воре во всех его подробностях.
   - И даю слово, Долли, он сказал, что ему стыдно, со слезами  на  гла-
зах! Да, да, со слезами! Я сама чуть не расплакалась.
   - Сущий вздор! - не поверив ни единому ее слову,  воскликнула  миссис
Мерриуэзер. - Не верю я, чтобы слезы появились у него на глазах, как  не
верю и тому, что он был в армии. И все это я очень быстро  выясню.  Если
он был в том артиллерийском полку, я доберусь до правды, потому что пол-
ковник Карлтон, который им командовал, женат на дочери одной  из  сестер
моего деда, и я ему напишу.
   Она написала полковнику Карлтону и была совершенно  сражена,  получив
ответ, где весьма недвусмысленно и высоко оценивалась служба Ретта: при-
рожденный артиллерист, храбрый воин, настоящий джентльмен,  который  все
выносит без жалоб, и к тому же человек скромный,  даже  отказавшийся  от
офицерского звания, когда ему его предложили.
   - Ну и ну! - произнесла миссис Мерриуэзер,  показывая  письмо  миссис
Элсинг. - В себя не могу прийти от удивления! Возможно, мы и в самом де-
ле не правы были, считая, что он не служил в армии. Возможно, нам следо-
вало поверить Скарлетт и Мелани, которые говорили ведь, что он записался
в армию в день падения Атланты. Но все равно он подлипала и мерзавец,  и
я его не люблю!
   - А мне вот думается, - сказала неуверенно миссис Элсинг, - мне дума-
ется, что не такой уж он и плохой. Не может человек, сражавшийся за Кон-
федерацию, быть совсем плохим. Это Скарлетт плохая. Знаете, Долли, мне в
самом деле кажется, что он... ну, словом, что он стыдится Скарлетт,  но,
будучи джентльменом, не показывает этого.
   - Стыдится?! Ерунда! Оба они из одного куска материи выкроены. Откуда
вы взяли такие глупости?
   - Это не глупости, - возразила возмущенная миссис Элдсинг.  -  Вчера,
под проливным дождем, он ездил в карете со всеми тремя  детьми-заметьте,
там была и малютка - вверх и вниз по Персиковой улице и даже меня до до-
му подвез. И когда я сказала: "Капитан Батлер, вы что, с ума сошли,  за-
чем вы держите детей в сырости! Почему не везете их домой?", он ни слова
не ответил, но вид у него был смущенный. Тогда Мамушка вдруг говорит: "В
доме-то у нас полным-полно всяких белых подонков, так что  деткам  лучше
быть под дождем, чем дома!"
   - А он что сказал?
   - А что он мог сказать? Только посмотрел, сдвинув брови, на Мамушку и
промолчал. Вы же знаете, вчера днем Скарлетт устраивала большую партию в
вист, и все эти вульгарные простолюдинки были там. И ему, я полагаю,  не
хотелось, чтобы они целовали его малышку.
   - Ну и ну! - произнесла миссис Мерриуэзер, заколебавшись, но все  еще
держась прежних позиций. Однако на  следующей  неделе  капитулировала  и
она.
   Теперь у Ретта появился в банке свой стол. Что он делал за этим  сто-
лом, никто из растерявшихся чиновников не знал, но ему принадлежал слиш-
ком большой пакет акций, чтобы  они  могли  возражать  против  его  при-
сутствия. Через некоторое время они забыли о своих возражениях,  ибо  он
держался спокойно, воспитанно и к тому же кое-что понимал  в  банковском
деле и капиталовложениях. Так или иначе, он целый день проводил за своим
столом, и все видели, как он корпит, а он решил показать,  что,  подобно
своим респектабельным согражданам, трудится - и трудится вовсю.
   Миссис Мерриуэзер, стремясь расширить свою  и  так  уже  процветающую
торговлю пирогами, надумала занять две тысячи долларов в банке под залог
дома. В займе ей отказали, так как под дом было выдано уже  две  заклад-
ных. Дородная дама вне себя от возмущения выкатывалась из  банка,  когда
Ретт остановил ее, выяснил, в чем дело, и озабоченно сказал:
   - Тут произошла какая-то ошибка, миссис Мерриуэзер.  Ужасная  ошибка.
Кому-кому, а вам нечего волноваться по поводу обеспечения! Да я  одолжил
бы вам деньги под одно ваше слово! Даме, которая сумела развернуть такое
предприятие, можно без риска поверить. Кому же еще давать банку  деньги,
как не вам. Так что посидите, пожалуйста, в моем кресле, а я займусь ва-
шим делом.
   Через некоторое время он вернулся и со спокойной улыбкой сказал, что,
как он и думал, произошла ошибка. Две тысячи долларов ждут ее, и она мо-
жет взять их, когда захочет. А насчет ее дома - не будет ли она так  лю-
безна поставить свою подпись вот тут?
   Миссис Мерриуэзер, все еще не придя в себя от нанесенного ей  оскорб-
ления, злясь на то, что приходится принимать услугу от человека, который
ей неприятен и которому она не доверяет, не слишком любезно поблагодари-
ла его.
   Но он сделал вид, будто ничего не заметил. Провожая ее  к  двери,  он
сказал:
   - Миссис Мерриуэзер, я всегда высоко ставил ваш жизненный опыт - мож-
но мне с вами посоветоваться?
   Она слегка кивнула, так что перья на ее шляпке чуть колыхнулись.
   - Что вы делали, когда ваша Мейбелл была маленькой и сосала палец?
   - Что, что?
   - У меня Бонни сосет пальчик. Я никак не могу ее отучить.
   - Необходимо отучить, - решительно заявила миссис Мерриуэзер.  -  Это
испортит форму ее рта.
   - Знаю! Знаю! А у нее такой хорошенький ротик. Но я никак не  сообра-
жу, что делать.
   - Ну, Скарлетт наверняка знает, - отрезала миссис Мерриуэзер.  -  Она
ведь уже вырастила двоих детей.
   Ретт опустил глаза на свои сапоги и вздохнул.
   - Я пытался смазывать Бонни ноготки мылом, - сказал он, пропустив ми-
мо ушей замечание насчет Скарлетт.
   - Мылом?! Ба-а! Мыло тут не поможет. Я посыпала Мейбелл пальчик хини-
ном, и должна сказать вам, капитан Батлер, она очень скоро перестала его
сосать.
   - Хинином! Вот уж никогда бы не подумал! Я просто не в состоянии  вы-
разить вам свою признательность, миссис Мерриуэзер. А то это очень  меня
тревожит.
   Он улыбнулся ей такой приятной, такой благодарной улыбкой, что миссис
Мерриуэзер секунду стояла опешив. Однако прощаясь с ним, она уже  улыба-
лась сама. Ей не хотелось признаваться миссис Элсинг в том, что она  не-
верно судила об этом человеке, но будучи женщиной честной, сказала,  что
в мужчине, который так любит своего ребенка, несомненно, есть что-то хо-
рошее. Какая жалость, что Скарлетт совсем не интересуется своей прелест-
ной дочуркой! Когда мужчина растит  маленькую  девочку  -  в  этом  есть
что-то патетическое. Ретт прекрасно понимал, сколь душещипательна созда-
ваемая им картина, а то, что это бросало тень на репутацию Скарлетт, ни-
чуть не волновало его.
   Как только малышка начала ходить, он то и дело брал ее с собой, и она
сидела с ним либо в карете, либо впереди него в седле. Вернувшись  домой
из банка, он отправлялся с ней на прогулку по Персиковой улице, и, держа
ее за руку, старался приноровиться к ее шажкам, и терпеливо  отвечал  на
тысячи ее вопросов. В это время дня, на закате, люди обычно сидели у се-
бя в палисадниках или на крыльце, а поскольку  Бонни  была  очень  общи-
тельная и хорошенькая девочка с копной  черных  кудрей  и  ярко-голубыми
глазками, почти все заговаривали с ней. Ретт никогда не встревал  в  эти
разговоры, а стоял поодаль, исполненный отцовской гордости  и  благодар-
ности за то, что его дочь окружают вниманием.
   У Атланты была хорошая память, она отличалась подозрительностью и  не
скоро меняла однажды сложившееся мнение.  Времена  были  тяжелые,  и  на
всех, кто имел хоть что-то общее с Баллоком и его  окружением,  смотрели
косо. Но с помощью Бонни, унаследовавшей обаяние отца и матери, Ретт су-
мел вбить клинышек в стену отчуждения, которой окружила его Атланта.
   Бонни быстро росла, и с каждым днем становилось все яснее, что она  -
внучка Джералда О'Хара. У нее были короткие крепкие ножки, большие голу-
бые, какие бывают только у ирландцев, глаза и маленький квадратный  под-
бородочек, говоривший о решимости стоять на своем.  У  нее  был  горячий
нрав Джералда, проявлявшийся в истериках, которые она закатывала, причем
она тотчас успокаивалась, как только ее желания  были  удовлетворены.  А
когда отец находился поблизости, желания ее всегда поспешно удовлетворя-
лись. Он баловал ее, невзирая на противодействие Мамушки и Скарлетт, ибо
ему нравилось в ней все, кроме одного. Кроме боязни темноты.
   До двух лет она быстро засыпала в спаленке, которую делила с Уэйдом и
Эллой. А потом без всякой видимой причины начала всхлипывать, как только
Мамушка выходила из комнаты и уносила с собой лампу.  Затем  она  начала
просыпаться ночью с криками ужаса, пугая двух других детей и  приводя  в
смятение весь дом. Однажды пришлось даже вызвать доктора  Мида,  и  Ретт
был весьма резок с ним, когда тот объявил, что это всего лишь от  дурных
снов. От нее же никто ничего не мог добиться, кроме одного слова:  "Тем-
но".
   Скарлетт считала это капризом и говорила, что девочку надо отшлепать.
Она не желала идти на уступки и оставлять лампу  в  детской,  ибо  тогда
Уэйд и Элла не смогут уснуть. Обеспокоенный Ретт пытался мягко выудить у
дочки, в чем дело; услышав заявление жены, он холодно сказал,  что  если
кого и следует отшлепать, так это Скарлетт, причем сам он готов этим за-
няться.
   В итоге Ретт перевел Бонни из детской в комнату, где он  жил  теперь.
Ее кроватку поставили рядом с его большой кроватью,  и  на  столике  всю
ночь горела затененная лампа. Когда об этом стало известно,  весь  город
загудел. Было что-то неделикатное в том, что девочка спит в комнате  от-
ца, даже если этой девочке всего два года. От  этих  пересудов  Скарлетт
пострадала двояко. Во-первых, все узнали, что она и ее муж спят в разных
комнатах, а это уже само по себе не могло не произвести шокирующего впе-
чатления. А во-вторых, все считали, что, если уж  девочка  боится  спать
одна, ее место - рядом с матерью. Скарлетт же не могла объяснить всем  и
каждому, что она не в состоянии спать при свете, да к тому же и Ретт  не
допустил бы, чтобы девочка спала с ней.
   - Вы в жизни не проснетесь, пока она не закричит, а  если  и  просне-
тесь, то скорее всего отшлепаете ее, - отрезал он.
   Скарлетт раздражало то, что Ретт придает такое значение ночным  стра-
хам Бонни, но она подумала, что со временем исправит  дело  и  переведет
девочку назад в детскую. Все дети боятся темноты и единственное тут  ле-
карство - твердость. Ретт упорствует только затем, чтобы выставить ее  в
глазах всех плохой матерью и таким путем отплатить за то, что она изгна-
ла его из своей спальни.
   Он ни разу не переступал порога ее комнаты и даже не брался за  ручку
двери с того вечера, когда она сказала ему, что не  хочет  больше  иметь
детей. Ужинал он почти всегда вне дома - до тех пор, пока  страхи  Бонни
не побудили его прекратить все отлучки. А то, бывало,  он  проводил  вне
дома всю ночь, и Скарлетт, лежа без сна за плотно закрытой дверью, прис-
лушивалась к бою часов, возвещавшему наступление  утра,  и  раздумывала,
где-то Ретт. Ей вспоминались его слова: "На  свете  есть  немало  других
постелей, прелесть моя!" И хотя при этой мысли ее всю передергивало, ни-
чего поделать она не могла. Что бы она ни сказала, мгновенно возникла бы
ссора, и тогда он непременно намекнул бы на ее запертую дверь и  на  то,
что это связано с Эшли. Да, эта его дурацкая затея,  чтобы  Бонни  спала
при свете - причем в его комнате, - объясняется, конечно же, всего  лишь
подлым желанием отплатить ей.
   Она не понимала, почему Ретт придавал такое значение дурацким страхам
Бонни, как не понимала и его привязанности к девочке - до одной страшной
ночи. Никто в семье потом не мог забыть эту ночь.
   В тот день Ретт встретил на улице человека, с которым  они  прорывали
блокаду, и им, конечно, было о чем друг с другом  поговорить.  Куда  они
отправились беседовать и пить, Скарлетт не знала,  но  подозревала,  что
скорее всего - к Красотке Уотлинг. Ретт не приехал домой днем, чтобы по-
гулять с Бонни, не приехал и к ужину. Бонни, просидевшая весь день у ок-
на, с нетерпением дожидаясь своего папу, чтобы  показать  ему  коллекцию
жуков и тараканов, наконец, невзирая на слезы и протестующие крики, была
уложена в постель Лу.
   Возможно, Лу забыла зажечь лампу, а  возможно,  лампа  сама  погасла.
Никто толком не знал, что произошло, но когда Ретт явился, наконец,  до-
мой сильно навеселе, в доме все было вверх дном, а отчаянные крики Бонни
донеслись до него, когда он еще был в конюшне. Девочка проснулась в тем-
ноте и позвала папу, а его не было. И все неведомые ужасы, населявшие ее
воображение, пробудились. Ни уговоры,  ни  несколько  ламп,  принесенных
Скарлетт, не помогали: она не успокаивалась, и у Ретта, когда он  в  три
прыжка взбежал по лестнице, был вид человека, встретившегося со смертью.
   Взяв дочку на руки, он, наконец, уловил среди ее  всхлипываний  слово
"темно" и в ярости повернулся к Скарлетт и негритянкам.
   - Кто потушил лампу? Кто оставил Бонни в темноте одну?  Присей,  я  с
тебя шкуру за это сдеру...
   - Бог мне свидетель, мистер Ретт, это не я! Это Лу!
   - Ради всего святого, мистер Ретт, ведь я...
   - Заткнись! Ты знаешь мой приказ. Клянусь богом, я... убирайся  отсю-
да. И чтоб духу твоего не было. Скарлетт, дайте ей денег, и чтобы  я  не
видел ее, когда я спущусь. А сейчас все уходите, все!
   Негритянки выскочили - незадачливая Лу с рыданиями, закрывшись перед-
ником. Но Скарлетт осталась. Ей было тяжело  видеть,  как  любимое  дитя
тотчас успокоилось на руках у Ретта, тогда как у нее  на  руках  девочка
кричала не умолкая. Тяжело было видеть и то, как маленькие ручонки обви-
лись вокруг его шеи, слышать, как девочка, задыхаясь, прерывисто расска-
зывала ему, что ее так напугало, а она, Скарлетт, ничего членораздельно-
го не могла из дочки вытянуть.
   - Значит, он сидел у тебя на грудке, - тихо проговорил Ретт. -  И  он
был большой?
   - Да, да! Такой страшенный, большущий. И когти...
   - Ах, значит, и когти у него были. Ну, ладно. Я всю ночь просижу  тут
и пристрелю его, если он снова явится. - Ретт сказал это убежденно, мяг-
ко, и Бонни постепенно перестала всхлипывать. Уже почти успокоившись, на
языке, понятном одному только Ретту, она принялась  описывать  чудовище,
которое явилось к ней. Скарлетт, слушая, как Ретт беседует  с  девочкой,
точно речь идет о чем-то реальном, почувствовала,  что  в  ней  закипает
раздражение.
   - Ради бога, Ретт...
   Но он жестом велел ей молчать. Когда Бонни наконец уснула, он  уложил
ее в кроватку и накрыл одеяльцем.
   - Я с этой негритянки живьем шкуру спущу, - тихим голосом сказал  он.
- Да и вы виноваты. Почему вы не зашли посмотреть, горит ли свет?
   - Не валяйте дурака, Ретт, - шепотом ответила Скарлетт. -  Бонни  так
себя ведет потому, что вы ей потакаете. Многие дети боятся темноты, но у
них это проходит. Уэйд тоже боялся, но я не  потворствовала  ему.  Пусть
покричит ночь-другую...
   - Пусть покричит?! - На секунду Скарлетт показалось,  что  он  сейчас
ударит ее. - Либо вы дура, либо самая бессердечная женщина на свете.
   - Я не хочу, чтоб она выросла нервной и трусливой.
   - Трусливой! Черта с два! Да в ней трусости ни на грош нет! Просто вы
лишены воображения и, конечно, не можете понять, какие  муки  испытывает
человек, который им наделен, - особенно ребенок. Если что-то с когтями и
рогами явится и сядет к вам на грудь, вы скажете, чтобы оно убиралось  к
дьяволу, да? Именно так, черт подери.  Припомните,  мадам,  что  я  при-
сутствовал при том, как вы просыпались,  пища,  точно  выпоротая  кошка,
только потому, что вам приснилось, будто вы бежали в тумане. И это  было
не так уж: давно!
   Скарлетт растерялась - она не любила вспоминать этот сон. К  тому  же
Ретт успокаивал ее тогда почти так же, как успокаивал  сейчас  Бонни,  и
это внесло смятение в ее мысли. Не желая над этим раздумывать,  Скарлетт
повела на него наступление с другой стороны.
   - Просто вы во всем ей потакаете...
   - И намерен потакать. Тогда она рано или поздно преодолеет свой страх
и забудет о нем.
   - В таком случае, - язвительно заметила Скарлетт, - раз уж: вы решили
стать нянькой, не мешало бы вам приходить домой и для разнообразия  -  в
трезвом виде.
   - Я и буду приходить домой рано, но напиваться,  если  захочу,  суду,
как сапожник.
   С тех пор Ретт стал рано приходить домой - он приезжал задолго до то-
го, как надо было укладывать Бонни в постель. Садился подле нее и держал
ее за руку, пока она, заснув, не расслабляла пальцы. Лишь  тогда  он  на
цыпочках спускался вниз, оставив гореть лампу и приоткрыв  дверь,  чтобы
услышать, если девочка проснется и испугается. Он твердо  решил:  больше
он не допустит, чтоб ее мучил страх. Весь дом следил  за  тем,  чтобы  в
комнате, где спала Бонни, не потух свет.  Скарлетт,  Мамушка,  Присей  и
Порк то и дело на цыпочках поднимались наверх и проверяли, горит ли лам-
па.
   И приходил Ретт домой трезвым, но не Скарлетт добилась этого. На про-
тяжении последних месяцев он много пил, хотя никогда не был по-настояще-
му пьян, и вот однажды вечером от него особенно сильно пахло виски. При-
дя домой, он подхватил с пола Бонни, посадил ее к себе на плечо и  спро-
сил:
   - Ты, что же, не желаешь поцеловать своего любимого папку?
   Бонни сморщила курносый носишко  и  заерзала,  высвобождаясь  из  его
объятий.
   - Нет, - чистосердечно призналась она. - Фу.
   - Это я - фу?
   - Фу, как плохо пахнет. От дяди Эшли никогда плохо не пахнет.
   - Черт бы меня подрал! - буркнул Ретт, опуская ее на пол.  -  Вот  уж
никогда не думал, что обнаружу в собственном доме поборницу воздержания!
   Но с того дня он выпивал лишь по бокалу вина после ужина. Бонни,  ко-
торой разрешалось допить последние капли, вовсе не находила  запах  вина
таким уж плохим. А у Ретта воздержание привело  к  тому,  что  одутлова-
тость, отяжелившая черты его лица, постепенно исчезла, круги под черными
глазами стали не такими темными и обозначались не так резко. Бонни люби-
ла кататься на лошади, сидя впереди него в седле, поэтому Ретт  проводил
много времени на воздухе, и смуглое лицо его, покрывшись загаром, потем-
нело еще больше. Вид у него был цветущий, он то и дело смеялся  и  снова
стал похож на того удалого молодого человека, который на удивление  всей
Атланты столь смело прорывал блокаду в начале войны.
   Люди, никогда не любившие Ретта, теперь улыбались при виде  крошечной
фигурки, торчавшей перед ним в седле. Матроны, до сих пор считавшие, что
ни одна женщина не может чувствовать себя спокойной в его обществе,  на-
чали останавливаться и беседовать с ним на улице,  любуясь  Бонни.  Даже
самые строгие пожилые дамы держались мнения, что мужчина, способный рас-
суждать о детских болезнях и воспитании ребенка, не может быть совсем уж
скверным.

   ГЛАВА LIII

   Наступил день рождения Эшли, и Мелани решила  в  тот  вечер  устроить
сюрпризом ему торжество. Все об этом знали, за  исключением  Эшли.  Даже
Уэйд и крошка Бо, которых заставили поклясться, что  они  будут  хранить
тайну, и малыши ходили страшно гордые. Все благопристойные обитатели Ат-
ланты были приглашены и дали согласие прийти. Генерал Гордон и его семья
любезно приняли приглашение; Александр Стефенс  обещал  быть,  если  ему
позволит не слишком - крепкое здоровье; ожидали даже Боба Тумбса,  буре-
вестника Конфедерации.
   Все утро Скарлетт, Мелани, Индия и тетя Питти бегали по дому, руково-
дя неграми, пока те вешали свежевыглаженные занавеси,  чистили  серебро,
натирали полы, жарили, парили, помешивали и  пробовали  яства.  Скарлетт
никогда еще не видела Мелани такой счастливой и возбужденной.
   - Ты понимаешь, дорогая, у Эшли ведь не было дня рождения  со  време-
ни... со времени, помнишь, того пикника в Двенадцати Дубах?  Еще  в  тот
день мистер Линкольн призвал добровольцев? Ну, так вот, у Эшли с тех пор
не было дня рождения. А он так много работает и так устает, когда  вече-
ром приходит домой, что даже и не вспомнил про свой день  рождения.  Вот
он удивится, когда после ужина столько народу явится к нам!
   - А куда же вы фонарики-то над лужайкой спрячете - ведь мистер  Уилкс
наверняка увидит их, когда придет ужинать домой? - ворчливо спросил  Ар-
чи.
   Старик просидел все утро, с интересом  наблюдая  за  приготовлениями,
хотя и не признавался в этом. Он еще ни разу не видел, как в городе  го-
товятся к большому празднику, и это было ему внове. Больно  уж  разбега-
лись женщины, - не стесняясь, говорил он: суетятся, будто в доме  пожар,
а всего-то навсего ждут гостей; но даже дикие кони не могли  бы  утащить
его с места события. Особенно заинтересовали его цветные бумажные  фона-
рики, которые собственноручно смастерили и  покрасили  миссис  Элсинг  с
Фэнни: он никогда не видал "таких штуковин". Они хранились в его  комна-
тушке в подвале, и он тщательно их обследовал.
   ~ Бог ты мой! Я об этом и не подумала! - воскликнуло Мелани. -  Арчи,
как хорошо, что ты вспомнил. Ну и ну! Что же делать? Ведь их надо  пове-
сить на кусты и деревья, воткнуть в них свечечки и зажечь, когда  начнут
появляться гости. Скарлетт, а ты не могла бы прислать  Порка,  чтобы  он
это делал, пока мы будем ужинать?
   - Мисс Уилкс, вы женщина умная - таких мало встретишь,  а  уж  больно
быстро начинаете волноваться, - сказал Арчи. - Да этому дураку Порку та-
кие штуковины и в руки-то давать нельзя. Он их мигом  сожжет.  А  они...
они красивенькие, - снисходительно заметил он. - Я уж сам их повешу, по-
ка вы с мистером Уилксом кушать будете.
   - Ах, Арчи, какой же ты добрый. - Мелани обратила к нему взгляд,  ис-
полненный детской благодарности и доверия. - Право, не знаю,  что  бы  я
без тебя делала. Может быть, тебе сейчас вставить  в  них  свечи,  чтобы
хоть это было уже сделано?
   - Что ж, можно, - сказал не очень-то любезно Арчи и заковылял к лест-
нице, которая вела в подвал.
   - Оказывается, есть много способов убить кошку - не  обязательно  за-
кармливать ее маслом, - весело заметила  Мелани,  когда  старик,  громко
стуча деревяшкой, уже спустился вниз. - Я ведь все время  хотела,  чтобы
именно Арчи развесил фонарики, но ты знаешь, какой он. Ни за что не ста-
нет делать то, о чем его просят. Да к тому же мы хоть убрали его на вре-
мя с дороги. Чернокожие так его боятся, что просто ничего не делают, по-
ка он стоит у них над душой.
   - Я бы, Мелли, ни за что не держала такого отпетого человека у себя в
доме, - раздраженно заявила Скарлетт. Она ненавидела Арчи так же  пылко,
как он ненавидел ее, и они едва разговаривали. Только из одного дома-до-
ма Мелани - он не уходил, когда появлялась Скарлетт. Но даже и здесь  он
смотрел на нее подозрительно, с холодным презрением. - Ты еще с  ним  не
оберешься хлопот - помяни мое слово.
   - Он совершенно безвредный, если его хвалить и делать вид, будто  за-
висишь от него, - сказала Мелани. - К тому же он так предан Эшли  и  Бо,
что мне спокойнее, когда он тут.
   - Ты хочешь сказать, что он предан тебе, Мелли, - заметила  Индия,  и
холодное лицо ее потеплело от легкой улыбки, а взгляд с любовью  остано-
вился на жене брата. - По-моему, ты первая, кого этот старый грубиян по-
любил с тех пор, как... м-м... словом, после своей жены. Мне кажется, он
бы даже хотел, чтобы кто-то оскорбил тебя - тогда он убил бы этого чело-
века, чтобы доказать, как он тебя высоко ставит.
   - Бог ты мой! Что это ты говоришь, Индия! - воскликнула краснея Мела-
ни. - Он считает меня страшной простофилей, и ты это знаешь.
   - Ну, а я просто не понимаю, какое может иметь значение,  что  думает
или считает этот вонючий старик, - вставила Скарлетт. Стоило  ей  вспом-
нить, как Арчи отчитывал ее за каторжников, она тут же выходила из себя.
- Мне, кстати, пора идти. Еще надо  распорядиться  насчет  ужина,  потом
съездить в лавку и заплатить приказчикам, а потом - на  лесной  склад  и
расплатиться с возчиками и Хью Элсингом.
   - Ах, ты едешь на лесной склад? - переспросила Мелани. -  Эшли  соби-
рался зайти на склад во второй половине дня, чтобы повидать Хью.  Ты  не
могла бы задержать его там до пяти часов? Если он явится  домой  раньше,
то, конечно, застигнет нас врасплох: мы еще наверняка будем  возиться  с
тортом или каким-нибудь блюдом, и тогда никакого сюрприза не получится.
   Скарлетт улыбнулась про себя - у нее сразу улучшилось настроение.
   - Я задержу его, - сказала она.
   Еще произнося это, она почувствовала  на  себе  пронизывающий  взгляд
светлых, почти лишенных ресниц, глаз  Индии.  "Она  всегда  так  странно
смотрит на меня, когда я говорю об Эшли", - подумала Скарлетт.
   - Тогда задержи его, сколько сможешь, и после пяти, - сказала Мелани.
- А Индия приедет и заберет его... Только сама приходи  сегодня  вечером
пораньше, Скарлетт. Я хочу, чтобы ты была с самого начала торжества.
   "Она, значит, хочет, - мрачно размышляла по дороге домой Скарлетт,  -
чтобы я была с самого начала торжества, да? Почему же она не  предложила
мне принимать гостей вместе с нею, Индией и тетей Питти?"
   Вообще Скарлетт вовсе не жаждала принимать гостей на жалких  торжест-
вах у Мелани. Но это было необычно большое торжество, да к тому же  день
рождения Эшли, и Скарлетт очень хотелось бы стоять рядом с Эшли и прини-
мать с ним гостей. Но она понимала, почему ей этого не предложили. А ес-
ли бы не понимала, то ей стало бы все ясно  из  достаточно  откровенного
высказывания Ретта на сей счет:
   "Чтобы какая-то подлипала принимала гостей - а  там  ведь  будут  все
видные конфедераты и демократы?! Ваши представления  о  жизни  столь  же
прелестны, сколь и нелепы. Да вас вообще пригласили туда только благода-
ря доброму отношению мисс Мелли".
   В тот день Скарлетт одевалась для поездки в лавку и на  лесной  склад
тщательнее обычного. Она надела новое тускло-зеленое платье из  перелив-
чатой тафты, которая при определенном освещении  казалась  сиреневой,  и
новую бледно-зеленую шляпку с темно-зелеными  перьями.  Если  бы  только
Ретт позволил ей сделать челку и завить ее, насколько лучше выглядела бы
на ней эта шляпка! Но он заявил, что обреет ее наголо, если  только  она
посмеет отрезать себе челку. А последнее время он был такой злющий,  что
и в самом деле мог это сделать.
   День стоял чудесный - солнечный, но не слишком жаркий, свет  был  яр-
кий, но не слепящий, и от теплого ветерка, шелестевшего листвой деревьев
вдоль Персиковой улицы, танцевали перья на шляпке  Скарлетт.  Сердце  ее
тоже танцевало, как, впрочем, всегда перед встречей с Эшли. Быть  может,
если она расплатится пораньше с возчиками и Хью, они отправятся домой  и
оставят ее с Эшли наедине в маленькой квадратной конторке посреди лесно-
го склада. Последнее время возможность увидеться с Эшли наедине  появля-
лась все реже и реже. И подумать только, что сама Мелани  предложила  ей
задержать его! Вот смешно-то!
   Сердце Скарлетт пело, когда она подъехала к лавке, и она расплатилась
с Уиллом и другими приказчиками, даже не спросив, как шли сегодня  дела.
А была суббота - день, когда в лавке идет самая оживленная торговля, так
как все фермеры приезжают в город за покупками, но она ни о чем не спро-
сила.
   По дороге на лесной склад она раз десять останавливалась поговорить с
женами "саквояжников", разъезжавшими в роскошных экипажах, - правда, ме-
нее роскошных, чем ее собственный, не без  удовольствия  подумала  Скар-
летт, - и со многими мужчинами, которые подходили к ее коляске и, стоя в
красной пыли со шляпой в руке, сыпали комплиментами. День  был  прелест-
ный, она была счастлива, она хорошо выглядела и  ехала  по  городу,  как
принцесса. Из-за этих задержек в пути она приехала на склад  позже,  чем
предполагала, и увидела, что Хью и возчики сидят на невысокой поленнице,
дожидаясь ее.
   - А Эшли здесь?
   - Да, он в конторе, - ответил Хью, и озабоченное выражение исчезло  с
его лица при виде ее веселых, смеющихся глаз. - Он пытается... то есть я
хочу сказать, он просматривает книги.
   - А ему сегодня не следовало бы этим заниматься, -  заметила  она  и,
понизив голос, добавила: - Мелли послала меня задержать  его  здесь  по-
дольше, пока они там дома готовятся к торжеству.
   Хью улыбнулся: он был приглашен в гости. Он любил праздники  и  пола-
гал, что Скарлетт тоже любит - судя по тому, как она сегодня  выглядела.
Расплатившись с возчиками и с Хью, Скарлетт круто повернулась и направи-
лась к конторе, явно давая понять, что не желает, чтоб ее  сопровождали.
Эшли встретил ее на пороге - он стоял, озаренный  предзакатным  солнцем,
отчего волосы его казались светлыми-светлыми; губы Эшли  раздвинулись  в
улыбке, похожей на усмешку.
   - Ба-а, Скарлетт, что вы делаете в городе в такое время  дня?  Почему
вы не у меня дома и не помогаете Мелли готовить мне сюрприз?
   - Ба-а, Эшли Уилкс! - возмущенно - воскликнула она. - Вы же не должны
знать об этом. Мелли будет так разочарована, если вы не удивитесь.
   - О, я и виду не подам, что знаю. Буду удивлен больше всех в Атланте,
- сказал Эшли, и глаза его смеялись.
   - А теперь признайтесь, у кого хватило низости все вам рассказать?
   - Так поступили почти все мужчины, которых пригласила  Мелли.  Первым
был генерал Гордон. Он сказал, что на своем опыте  знает:  если  женщины
решают устроить сюрпризом торжество, они обычно назначают его на тот са-
мый вечер, когда мужчина решил почистить и смазать все ружья в  доме.  А
потом дедушка Мерриуэзер решил меня  предупредить.  Рассказал  мне,  как
миссис Мерриуэзер надумала устроить ему однажды сюрпризом  торжество,  а
сюрприз-то ждал ее, потому что дедушка, лечивший втихомолку ревматизм  с
помощью бутылочки виски, оказался слишком пьян и к началу  торжества  не
мог вылезти из постели... Словом, все, кому домашние устраивали  сюрпри-
зом торжества, сказали, что меня ждет.
   - Вот низкие люди! - воскликнула Скарлетт, не в силах, однако,  сдер-
жать улыбку.
   Он был совсем прежним Эшли, когда улыбался, - таким, каким она  знала
его в Двенадцати Дубах. Но он теперь редко улыбался.  Воздух  был  такой
бархатный, солнце светило так мягко, у Эшли было такое веселое  лицо,  и
он говорил так непринужденно, что сердце Скарлетт подпрыгнуло от  радос-
ти. В груди ее что-то росло, росло, ей скоро стало больно от  счастья  -
больно, как бывает от непролившихся горячих радостных  слез.  Она  вдруг
почувствовала себя снова шестнадцатилетней, и дух у нее  перехватило  от
счастья и волнения. Ей неудержимо захотелось сорвать  с  головы  шляпку,
подкинуть в воздух и крикнуть: "Ур-ра!" Но  она  представила  себе,  как
ошарашен будет Эшли, если она такое вытворит, и рассмеялась  -  рассмея-
лась безудержно, до слез. Он тоже рассмеялся, откинув голову,  наслажда-
ясь смехом: он, видимо, считал, что она потешается над дружеским  преда-
тельством мужчин, выдавших секрет Мелли.
   - Заходите, Скарлетт. Я как раз просматриваю книги.
   Она вошла в маленькую комнатку, залитую солнцем, и опустилась на стул
у бюро с убирающейся крышкой. Эшли вошел следом за ней и присел на  край
грубо отесанного стола, свесив длинные ноги.
   - Ах, давайте не будем сегодня, Эшли, возиться с бухгалтерией! Не хо-
чу я утруждать себя. Когда я надеваю новую шляпку, у меня все цифры  вы-
летают из головы.
   - Какие там могут быть цифры, когда такая красивая шляпка на  голове,
- заметил он. - Скарлетт, вы с каждым днем становитесь все  красивее!  -
Он соскользнул со стола и, взяв с улыбкой  ее  руки,  развел  их,  чтобы
рассмотреть платье. - Вы такая красивая! И ничуть не меняетесь!
   А Скарлетт, когда он взял ее за руки, поняла, что  все  время  надея-
лась, - хотя и не отдавала себе в этом отчета,  -  что  это  произойдет.
Весь этот счастливый день она надеялась  почувствовать  тепло  его  рук,
увидеть нежность в глазах, услышать пусть слово, которое открыло бы  ей,
что она ему дорога. Сейчас они впервые были одни с того  холодного  дня,
когда стояли во фруктовом саду Тары, и руки их впервые встретились не  в
обычном формальном пожатии, - она уже столько месяцев жадно ждала  такой
встречи с ним. Однако на сей раз...
   Как ни странно, но его прикосновение  нисколько  не  взволновало  ее!
Раньше одна близость Эшли  уже  вызывала  в  ней  дрожь.  А  сейчас  она
чувствовала лишь дружеское тепло и ублаготворенность.  От  прикосновения
его рук ее не опалило огнем, и сердце билось тихо и ровно.  Это  удивило
Скарлетт, даже несколько разочаровало. Ведь это же ее  Эшли,  ее  яркий,
сверкающий герой, и она любит его больше жизни. Тогда почему же...
   Она поспешила выкинуть эту мысль из головы. Достаточно того, что  она
с ним и что он держит ее руки и улыбается ей по-дружески, непринужденно,
без напряжения. Это просто какое-то чудо, думала она:  ведь  между  ними
столько невысказанного. Его глаза, ясные и сияющие, смотрели в ее глаза,
он улыбался как прежде, - а она так любила его улыбку, - улыбался, слов-
но ничто никогда не омрачало их счастья. Между  ними  сейчас  ничего  не
стояло, ничто их друг от друга не отбрасывало. Она рассмеялась.
   - Ах, Эшли, конечно же, я старею, скоро стану совсем развалиной.
   - Ну, это сразу видно!  Нет,  Скарлетт,  даже  когда  вам  исполнится
шестьдесят, вы для меня останетесь прежней. Я всегда  буду  помнить  вас
такой, какой увидел в тот - день на нашем последнем  пикнике,  когда  вы
сидели под дубом в окружении десятка юнцов. Я даже могу сказать вам, как
вы были одеты: на вас было белое платье в мелкий зеленый цветочек и  бе-
лая кружевная косынка на плечах. На ногах у вас были  крошечные  зеленые
туфельки с черной шнуровкой, а на голове - огромная шляпа с ниспадавшими
на спину длинными зелеными лентами. Я этот ваш туалет запомнил  во  всех
подробностях, потому что в тюрьме, когда мне было худо,  я  извлекал  из
памяти картины прошлого и перебирал их, припоминая  каждую  мелочь...  -
Эшли внезапно умолк, и возбужденное выражение исчезло с его лица. Он ос-
торожно выпустил ее руки, а она сидела и ждала, подала,  что  он  скажет
дальше. - Мы с вами оба проделали с того дня длинный путь, верно,  Скар-
летт? Мы шли дорогами, которыми никогда не  предполагали  идти.  Вы  шли
быстро, прямо, а я - медленно, нехотя. - Он снова присел на стол и  пос-
мотрел на Скарлетт, и снова на лице его появилась улыбка. Но это была не
та улыбка, которая только что наполнила ее сердце счастьем. Улыбка  была
печальная. - Да, вы шли быстро и тянули еще меня, привязав к  своей  ко-
леснице. Знаете, Скарлетт, я иногда смотрю на себя со стороны  и  думаю:
что было бы со мной, если б не вы?
   Скарлетт тотчас ринулась защищать Эшли от него самого - тем более что
в ее мозгу предательски возникли слова Ретта.
   - Но я же ничего для вас не сделала, Эшли. Вы и без меня были бы тем,
что вы есть. В один прекрасный  день  вы  стали  бы  богатым  человеком,
большим человеком, каким вы и станете.
   - Нет, Скарлетт, семена величия никогда не сидели во  мне.  Я  думаю,
если бы не вы, все уже давно бы обо мне забыли -  как  о  бедной  Кэтлин
Калверт и о многих других, чьи имена, старинные имена, когда-то гремели.
   - Ах, Эшли, не надо так говорить. В ваших словах столько грусти.
   - Да нет, я не грущу. Больше не грущу. Когда-то... когда-то мне  было
грустно. А сейчас всего лишь...
   Он умолк, и внезапно она поняла, о чем он думает. Она впервые поняла,
о чем думает Эшли, заметив, как его взгляд устремился  куда-то  вдаль  и
глаза стали кристально прозрачными, отсутствующими. Когда любовь бушева-
ла в ее сердце, она не способна была его понять. Сейчас же  в  атмосфере
установившейся между ними спокойной дружбы она сумела чуть-чуть  проник-
нуть в его мысли, чуть-чуть его понять. Нет, ему больше не грустно.  Ему
было грустно после падения Юга, грустно, когда она упрашивала его перее-
хать в Атланту. Сейчас же он смирился.
   - Не хочется мне слушать, когда вы говорите такое, Эшли,  -  вспылила
она. - Совсем как Ретт. Он вот вечно твердит о таких же вещах да о выжи-
вании сильных, как он это называет, и мне до того надоело  слушать,  что
просто кричать хочется, когда он заводит свою музыку.
   Эшли усмехнулся.
   - А вы никогда не задумывались, Скарлетт, что я и Ретт в чем-то глав-
ном очень схожи?
   - Ах, нет! Вы - такой тонкий, такой благородный,  а  он...  -  И  она
умолкла, смутившись.
   - А ведь мы похожи. Мы произошли от людей одной породы, воспитывались
по одинаковому образцу, были приучены одинаково думать. Но где-то по до-
роге повернули в разные стороны.  Мы  по-прежнему  думаем  одинаково,  а
воспринимаем вещи по-разному. К примеру, ни один из нас не верил в  вой-
ну, но я пошел добровольцем и сражался, а он принял участие в войне лишь
к самому концу. Мы оба понимали, что не надо было начинать эту войну. Мы
оба понимали, что проиграем ее. Я готов был сражаться, зная, что мы про-
играем. А он - нет. Иной раз я думаю, что он был прав, и тогда опять-та-
ки...
   - Ах, Эшли, когда вы перестанете поворачивать любой вопрос  и  так  и
эдак? - воскликнула она. Но в голосе ее уже не звучало, как прежде,  не-
терпение. - Ничего это не даст - смотреть на дело с двух сторон.
   - Это верно, но... Скарлетт, чего вы все-таки  добиваетесь?  Я  часто
удивляюсь вам. Понимаете, я, к примеру,  никогда  ничего  не  добивался.
Единственное, чего мне хотелось, - это остаться самим собой.
   Чего она добивается? Какой глупый вопрос. Денег и уверенности в завт-
рашнем дне, конечно. И однако же... Скарлетт почувствовала, что стала  в
тупик. Ведь у нее же есть деньги, и она уверена в завтрашнем  дне,  нас-
колько можно быть в чем-то уверенной в этом ненадежном мире. Но вот сей-
час, думая об этом, она почувствовала, что не  стала  счастливее,  хотя,
конечно, жилось ей спокойнее, она меньше боялась завтрашнего дня.  "Если
бы у меня были деньги, уверенность в завтрашнем дне и вы,  -  я  считала
бы, что добилась всего", - подумала она, с любовью глядя на него. Но она
не произнесла этих слов, боясь нарушить то, что возникло между ними, бо-
ясь, что снова перестанет понимать его.
   - Вам хочется всего лишь остаться самим  собой?  -  немного  печально
рассмеялась она. - Моей большой бедой было то, что я никогда не была са-
ма собою! А чего я хочу добиться - что ж, по-моему, я  этого  уже  доби-
лась. Мне хотелось быть богатой, чувствовать  уверенность  в  завтрашнем
дне и...
   - Но, Скарлетт, неужели вам никогда не приходило в  голову,  что  мне
безразлично, богат я или нет?
   Нет, ей никогда не приходило в голову, что есть люди, которые не  хо-
тят быть богатыми.
   - Тогда чего же вы хотите?
   - Сейчас - не знаю. Когда-то знал, но уже почти забыл. Главным  обра-
зом - чтобы меня оставили в покое, чтобы меня не донимали люди,  которых
я не люблю, чтобы меня не заставляли делать то, чего мне не хочется. По-
жалуй... мне хотелось бы, чтобы вернулись былые дни, а  они  никогда  не
вернутся, меня же все время преследуют воспоминания о них и о  том,  как
вокруг меня рухнул мир.
   Скарлетт с решительным видом сжала губы. Она  прекрасно  понимала,  о
чем он говорил. Само звучание его голоса вызывало  к  жизни  те  далекие
времена, рождало ноющую боль в сердце. Но с того дня, когда она в отчая-
нии кинулась на землю в огороде в Двенадцати Дубах и сказала себе: "Я не
буду оглядываться назад", она запретила себе думать о прошлом.
   - А мне больше нравится сегодняшняя жизнь,  -  сказала  Скарлетт.  Но
произнесла она это, не глядя на Эшли. - Сейчас столько всего интересного
- приемы, разные торжества. Все так пышно. А раньше было  так  уныло.  -
(О, эти лениво-неспешные дни и тихие теплые сельские сумерки! Приглушен-
ный женский смех в службах! Какой золотисто-теплой была тогда жизнь, как
грела спокойная уверенность, что и завтра будет так же! Да  разве  можно
все это зачеркнуть?) - Мне, право, больше нравится сегодняшняя жизнь,  -
повторила она, но голос ее при этом дрогнул.
   Эшли соскользнул со стола и недоверчиво рассмеялся. Взяв Скарлетт  за
подбородок, он приподнял ее лицо.
   - Ах, Скарлетт, как же вы не умеете лгать! Да, конечно,  жизнь  стала
теперь более пышной - в определенном смысле. В  том-то  вся  и  беда.  В
прошлом не было пышности, но дни тогда были  окрашены  очарованием,  они
имели свою прелесть, свою медлительную красоту.
   Раздираемая противоречивыми чувствами, она опустила глаза.  Звук  его
голоса, прикосновение его руки мягко открывали двери,  которые  она  для
себя навсегда заперла. За этими дверями лежала  красота  былых  дней,  и
грусть и тоска по ним наполнили ее душу. Но Скарлетт знала, что  сколько
бы красоты ни таилось в прошлом, она в прошлом и должна остаться.  Чело-
век не может двигаться вперед, если душу его разъедает  боль  воспомина-
ний.
   Эшли выпустил ее подбородок, взял ее руки в свои ладони и нежно сжал.
   - Помните... - сказал он, и в ее мозгу тотчас предупреждающе зазвене-
ло: "Не оглядывайся назад! Не оглядывайся!"
   Но она не обратила на это внимания, увлекаемая волной счастья.  Нако-
нец-то она понимала его, наконец-то они одинаково мыслили. Это мгновение
было слишком бесценно - нельзя его потерять, какую бы оно ни повлекло за
собой боль.
   - Помните... - повторил он, и от звука его  голоса,  словно  по  вол-
шебству, рухнули голые стены конторы и все эти годы куда-то ушли, и они,
Скарлетт и Эшли, снова ехали верхом по сельским проселкам  той  далекой,
давно минувшей весной. Он все говорил и крепче сжимал ее руку, и в голо-
се его звучала грусть и колдовские чары старых, полузабытых песен. Скар-
летт слышала веселое позвякивание уздечки, когда они ехали под кизиловы-
ми деревьями на пикник к Тарлтонам, слышала свой беззаботный смех, виде-
ла, как солнце блестит на золотистых, отливающих серебром волосах  Эшли,
любовалась горделивой грацией, с какой он сидит в седле.  В  голосе  его
звучала музыка - музыка скрипок и банджо; под эти  звуки  они  танцевали
тогда в белом доме, которого больше нет. Где-то вдали, в темных болотах,
кричали опоссумы под холодной осенней луной, а на рождество от чаш, уви-
тых остролистом, пахло ромовым пуншем и кругом сияли улыбками лица  чер-
ных слуг и белых господ. И друзья былых дней,  смеясь,  вдруг  собрались
вокруг, словно и не лежали в могилах уже многие годы: длинноногие  рыже-
волосые Стюарт и Брент с их вечными остротами; Том и  Бойд,  похожие  на
молодых, необузданных коней; черноглазый пылкий Джо Фонтейн, Кэйд и Рей-
форд Калверты, двигавшиеся с такой ленивой  грацией.  Были  тут  и  Джон
Уилкс, и Джералд, раскрасневшийся от коньяка; и шорох юбок и аромат  Эл-
лин. И над всем этим царило чувство уверенности, сознание, что  завтраш-
ний день может быть лишь таким же счастливым, как сегодняшний.
   Эшли умолк, и они долго смотрели друг другу в глаза, и между ними ле-
жала навсегда утраченная золотая юность, которую они в  свое  время  так
бездумно провели.
   "Теперь я знаю, почему ты не можешь быть счастливым, - с грустью  по-
думала она. - Раньше я этого не понимала. Не понимала я раньше  и  того,
почему сама не могу быть счастлива. Но... впрочем, почему это  мы  гово-
рим, будто два старика! - подумала она с тоской и удивлением. - Два ста-
рика, которые оглядываются на то, что было пятьдесят лет назад. А мы  не
такие уж старые! Просто столько всего произошло за это  время.  Все  так
изменилось, точно пролетело пятьдесят лет. Но мы же не такие  ведь  ста-
рые!"
   Однако, взглянув на Эшли, она поняла, что он уже  не  тот  молодой  и
блестящий юноша, каким был когда-то. Он  стоял,  нагнув  голову,  и  от-
сутствующим взглядом смотрел на ее руку, которую продолжал держать в ла-
донях, и Скарлетт увидела, что его некогда золотистые волосы стали серы-
ми, серебристо-серыми, как лунный свет на недвижной воде. И все  сиянье,
вся красота апрельского дня вдруг исчезли - она перестала их ощущать,  -
и грустная сладость воспоминаний опалила горечью.
   "Не надо было мне поддаваться ему - дать увлечь меня в прошлое,  -  в
отчаянии подумала она. - Я была права, сказав тогда, что никогда не буду
оглядываться. Слишком это больно, слишком терзает сердце, так что  потом
ты уже ни на что не способен - все и будешь смотреть назад.  Вот  в  чем
беда Эшли. Он не может больше смотреть вперед. Он не  видит  настоящего,
он боится будущего и потому все время оглядывается назад. Я прежде этого
не понимала. Я не понимала Эшли. Ах, Эшли, дорогой мой, не надо  огляды-
ваться назад! Какой от этого прок? Не следовало мне допускать этого раз-
говора о прошлом. Вот что получается, когда оглядываешься назад - на  то
время, когда ты был счастлив, - одна боль, душевная мука и досада".
   Она поднялась, не отнимая у него  руки.  Надо  ехать.  Не  может  она
больше здесь оставаться, думать о былом  и  видеть  его  лицо,  усталое,
грустное и такое замкнутое.
   - Мы прошли длинный путь с той поры, Эшли, - сказала  она,  стараясь,
чтобы голос звучал твердо, и пытаясь проглотить стоявший в горле  комок.
- Прекрасные у нас тогда были представления обо всем, верно? - И вдруг у
нее вырвалось: - Ах, Эшли, все получилось совсем не так, как мы ждали.
   - Так было и будет, - сказал он. - Жизнь не обязана  давать  нам  то,
чего мы ждем. Надо брать то, что она дает, и быть благодарным уже за то,
что это так, а не хуже.
   Сердце у Скарлетт вдруг заныло от боли и усталости, когда она подума-
ла о том, какой длинный путь прошла с тех пор. В памяти ее возник  образ
Скарлетт О'Хара, которая любила ухажеров и красивые платья  и  намерева-
лась когда-нибудь - когда будет время - стать такой же  настоящей  леди,
как Эллин.
   Слезы вдруг навернулись ей на глаза и медленно покатились по щекам  -
она стояла и смотрела на Эшли тупо, как растерявшийся ребенок,  которому
ни с того ни с сего причинили боль. Эшли не произнес ни слова  -  только
нежно обнял Скарлетт, прижал ее голову к своему  плечу  и,  пригнувшись,
коснулся щекою ее щеки. Она вся обмякла и обхватила Эшли руками.  В  его
объятиях было так покойно, что неожиданно набежавшие слезы сразу  высох-
ли. Ах, как хорошо, когда тебя вот так обнимают - без страсти, без  нап-
ряжения, словно любимого друга. Только Эшли, которого роднили с ней вос-
поминания юности, который знал, с чего она начинала и к чему пришла, мог
ее понять.
   Она услышала на улице шаги, но не придала этому значения, решив, что,
должно быть, возчики расходятся по домам. Она стояла, застыв, и слушала,
как медленно бьется сердце Эшли. Внезапно он резко оттолкнул ее, так что
она не сразу пришла в себя от неожиданности. Она в изумлении подняла  на
него глаза, но он смотрел не на нее.  Он  смотрел  поверх  ее  плеча  на
дверь.
   Она обернулась. В дверях стояла Индия, смертельно бледная, с  горящи-
ми, белыми от ярости глазами, а рядом Арчи, ехидный, как одноглазый  по-
пугай. Позади них стояла миссис Элсинг.
   Она не помнила, как вышла из конторы. Но вышла она стремительно, тот-
час же - по приказанию Эшли; Эшли и Арчи остались в конторе, а  Индия  с
миссис Элсинг стояли на улице, повернувшись к Скарлетт спиной.  Скарлетт
помчалась домой, подгоняемая стыдом и страхом, и перед ее мысленным взо-
ром возник Арчи - Арчи со своей бородой патриарха, превратившийся в  ан-
гела-мстителя из Ветхого завета.
   Дом стоял пустой и тихий в лучах апрельского заката. Все слуги отпра-
вились на чьи-то похороны, а дети играли на заднем дворе у Мелани. Мела-
ни...
   Мелани! Поднимаясь к себе в комнату, Скарлетт похолодела при мысли  о
ней. Мелани обо всем узнает. Индия ведь говорила, что скажет ей. О,  Ин-
дия с наслаждением ей все расскажет, не заботясь о том, что может  очер-
нить имя Эшли, не заботясь о том, что может ранить  Мелани,  -  лишь  бы
уязвить Скарлетт! Да и миссис Элсинг не заставишь молчать, хотя на самом
деле она ничего не видела, потому что стояла позади Индии и Арчи, за по-
рогом конторы. Но болтать языком она будет все равно.  К  ужину  сплетня
облетит город. А наутро к завтраку уже все будут  об  этом  знать,  даже
негры. Сегодня вечером на торжестве женщины будут собираться группками в
уголках и со злорадным удовольствием  перешептываться:  Скарлетт  Батлер
слетела со своего высокого пьедестала! И сплетня будет расти, расти. Ни-
чем ее не остановишь. Не остановишь, даже если рассказать, как все  было
на самом деле, а ведь Эшли обнял ее только потому,  что  она  заплакала.
Еще до наступления ночи люди станут говорить, что ее  застигли  в  чужой
постели. А ведь все было так невинно, так хорошо!  Вне  себя  от  досады
Скарлетт думала: "Если бы нас застигли в то Рождество, когда он приезжал
на побывку из армии и я целовала его на прощанье... если бы нас застигли
в саду Тары, когда я умоляла его бежать со мной... ох, если бы нас  зас-
тигли в любое другое время, когда мы были в самом деле виноваты, это  не
было бы так обидно! Но сейчас! Сейчас! Когда он держал меня в  объятиях,
как друг..."
   Но ведь никто этому не поверит. Никто из друзей не станет на ее  сто-
рону, никто не возвысит голос и не скажет: "Не верю, что она  вела  себя
дурно". Слишком долго она оскорбляла старых друзей, чтобы среди них  на-
шелся теперь человек, который стал бы за нее сражаться. А новые  друзья,
молча переносившие ее выходки, будут  рады  случаю  пошантажировать  ее.
Нет, все поверят любой сплетне, хотя, возможно, многие и  будут  жалеть,
что такой прекрасный человек, как Эшли Уилкс, замешан  в  столь  грязной
истории. По обыкновению, всю вину свалят на женщину, а по поводу мужчины
лишь пожмут плечами. И в данном случае они будут правы. Ведь это она ки-
нулась к нему в объятия.
   О, она все вытерпит: уколы, оскорбления, улыбки исподтишка, все,  что
может сказать о ней город, - но только не Мелани! Ох, нет, только не Ме-
лани! Она сама не понимала, почему ей так важно, чтобы не узнала Мелани.
Слишком она была испугана и подавлена сознанием вины за  прошлое,  чтобы
пытаться это понять. Тем не менее она залилась слезами при одной мысли о
том, какое выражение появится в глазах Мелани, когда  Индия  скажет  ей,
что застала Скарлетт в объятиях Эшли. И как поведет себя  Мелани,  когда
узнает? Бросит Эшли? А что еще ей останется делать, если она не  захочет
потерять достоинство? "И что тогда будем делать мы с Эшли? - Мысли беше-
но крутились в голове Скарлетт, слезы текли по лицу. -  О,  Эшли  просто
умрет со стыда и возненавидит меня за то, что я навлекла на него такое".
Внезапно слезы ее иссякли, смертельный страх сковал сердце. А Ретт?  Как
поступит он?
   Быть может, он никогда об этом и не узнает. Как это говорится в  ста-
рой циничной поговорке? "Муж всегда узнает все последним".  Быть  может,
никто ему не расскажет. Надо быть большим  храбрецом,  чтобы  рассказать
такое Ретту, ибо у Ретта репутация человека, который сначала стреляет, а
потом задает вопрос. "Господи, смилуйся, сделай так, чтобы ни у кого  не
хватило мужества сказать ему!" Но тут она вспомнила лицо Арчи в  конторе
лесного склада, его холодные, светлые, безжалостные глаза, полные  нена-
висти к ней и ко всем женщинам на свете. Арчи не боится ни бога, ни  че-
ловека и ненавидит беспутных женщин. Так люто ненавидит, что  одну  даже
убил. И он ведь говорил, что расскажет все Ретту. И  расскажет,  сколько
бы ни пытался Эшли его разубедить. Разве что Эшли убьет его - в  против-
ном случае Арчи все расскажет Ретту, считая это своим долгом  христиани-
на.
   Скарлетт стянула с себя платье и легла в постель -  мысли  ее  кружи-
лись, кружились. Если бы только она могла запереть дверь и просидеть всю
жизнь здесь, в безопасности, и никогда больше никого не видеть. Быть мо-
жет, Ретт сегодня еще ничего не узнает. Она скажет, что у нее болит  го-
лова и что ей не хочется идти на прием. А к утру она, быть может, приду-
мает какое-то объяснение, хоть что-то в свою защиту, подо что не  подко-
паешься.
   "Сейчас я об этом не буду думать, - в отчаянии сказала она себе,  за-
рываясь лицом в подушку. - Сейчас я об этом не буду думать. Подумаю  по-
том, когда соберусь с силами".
   Она услышала, как с наступлением сумерек вернулись слуги, и ей  пока-
залось, что они как-то особенно тихо готовят ужин. Или, быть может,  так
ей казалось из-за нечистой совести? К двери подошла Мамушка и постучала,
но Скарлетт отослала ее прочь, сказав, что не хочет ужинать. Время  шло,
и наконец на лестнице раздались шаги Ретта. Она вся напряглась, когда он
поднялся на верхнюю площадку, и, готовясь к встрече с ним,  призвала  на
помощь все свои силы, но он прошел прямиком к себе в  комнату.  Скарлетт
облегченно вздохнула. Значит, он ничего не слышал. Слава богу,  он  пока
еще считается с ледяным требованием никогда  не  переступать  порога  ее
спальни, ибо если бы он увидел ее сейчас, то сразу  бы  все  понял.  Она
должна взять себя в руки и сказать ему, что плохо себя чувствует и не  в
состоянии пойти на прием. Что ж, у нее есть время успокоиться.  Впрочем,
есть ли? С той страшной минуты время как бы перестало существовать в  ее
жизни. Она слышала, как Ретт долго ходил по своей комнате, слышала,  как
он обменивался какими-то фразами с Порком. Но она все не могла  найти  в
себе мужества окликнуть его. Она лежала неподвижно на постели в  темноте
и дрожала.
   Прошло много времени; наконец он постучал к ней в дверь, и она сказа-
ла, стараясь голосом не выдать волнения:
   - Войдите.
   - Неужели меня приглашают в святилище? - спросил он, открывая  дверь.
Было темно, и Скарлетт не могла видеть его лицо. Не могла она ничего по-
нять и по его тону. Он вошел и закрыл за собой дверь. - Вы  готовы  идти
на прием?
   - Мне очень жаль, но у меня болит голова. - Как странно, что голос  у
нее звучит вполне естественно! Благодарение богу, в комнате темно! -  Не
думаю, чтобы я смогла пойти. А вы, Ретт, идите и  передайте  Мелани  мои
сожаления.
   Долго длилось молчание, наконец в темноте протяжно  прозвучали  язви-
тельные слова:
   - Какая же вы малодушная трусливая сучка.
   Он знает! Скарлетт лежала и тряслась, не в силах произнести ни слова.
Она услышала, как он что-то ищет в темноте, чиркнула спичка,  и  комната
озарилась светом. Ретт подошел к кровати и посмотрел на нее. Она  увиде-
ла, что он во фраке.
   - Вставайте, - сказал он ровным голосом. - Мы идем на  прием.  И  из-
вольте поторопиться.
   - Ох, Ретт, я не могу. Видите ли...
   - Я все вижу. Вставайте.
   - Ретт, неужели Арчи посмел...
   - Арчи посмел. Он очень храбрый человек, этот Арчи.
   - Вам следовало пристрелить его, чтоб он не врал...
   - Такая уж у меня странная привычка: я не  убиваю  тех,  кто  говорит
правду. Сейчас не время для препирательств. Вставайте.
   Она села, стянув на груди халат, внимательно глядя ему в лицо.  Смуг-
лое лицо Ретта было, бесстрастно.
   - Я не пойду, Ретт. Я не могу, пока... пока это недоразумение не про-
яснится.
   - Если вы не покажетесь сегодня вечером, то вы уже до конца дней сво-
их никогда и нигде не сможете в этом городе показаться. И если я еще го-
тов терпеть то, что у меня жена - проститутка, трусихи я не потерплю. Вы
пойдете сегодня на прием, даже если все, начиная  с  Алекса  Стефенса  и
кончая последним гостем, будут оскорблять вас, а миссис Уилкс потребует,
чтобы мы покинули ее дом.
   - Ретт, позвольте я все вам объясню.
   - Я не желаю ничего слышать. И времени нет. Одевайтесь.
   - Они неверно поняли - и Индия, и миссис Элсинг, и Арчи. И потом, они
все меня так ненавидят. Индия до того ненавидит меня, что готова нагово-
рить на собственного брата, лишь бы выставить меня в дурном свете.  Если
бы вы только позволили мне объяснить...
   "О, мать пресвятая богородица, - в отчаянии подумала она,  -  а  что,
если он скажет: "Пожалуйста, объясните!" Что я буду говорить? Как я  это
объясню?"
   - Они, должно быть, всем наговорили кучу лжи. Не могу я идти сегодня.
   - Пойдете, - сказал он. - Вы пойдете, даже если мне  придется  тащить
вас за шею и при каждом шаге сапогом  подталкивать  под  ваш  прелестный
зад.
   Глаза его холодно блестели. Рывком поставив Скарлетт на ноги, он взял
корсет и швырнул ей его.
   - Надевайте. Я сам вас затяну. О да, я прекрасно знаю, как  затягива-
ют. Нет, я не стану звать на помощь Мамушку, а то вы еще запрете дверь и
сядете тут, как последняя трусиха.
   - Я не трусиха! - воскликнула она, от обиды забывая о своем страхе.
   - О, избавьте меня от необходимости слушать вашу сагу о том,  как  вы
пристрелили янки и выстояли перед всей армией Шермана. Все равно вы тру-
сиха. Так вот: если не ради себя самой, то ради Бонни вы пойдете сегодня
на прием. Да как вы можете так портить ее будущее?! Надевайте корсет,  и
быстро.
   Она поспешно сбросила с себя халат и осталась в одной ночной рубашке.
Если бы он только взглянул на нее и увидел, какая она хорошенькая в сво-
ей рубашке, быть может, это страшное выражение исчезло бы  с  его  лица.
Ведь в конце концов он не видел ее в ночной рубашке так давно, бесконеч-
но давно. Но он не смотрел на нее. Он стоял лицом к шкафу и быстро пере-
бирал ее платья. Пошарив немного, он вытащил ее новое, нефритово-зеленое
муаровое платье. Оно было низко вырезано на  груди;  обтягивающая  живот
юбка лежала на турнюре  пышными  складками,  и  на  складках  красовался
большой букет бархатных роз.
   - Наденьте вот это, - сказал он, бросив платье на постель и направля-
ясь к ней. - Сегодня никаких скромных, приличествующих замужней даме се-
ро-сиреневых тонов. Придется прибить флаг гвоздями к мачте, иначе вы его
живо спустите. И побольше румян. Уверен, что та женщина, которую фарисеи
застигли, когда она изменяла мужу, была далеко не такой бледной.  Повер-
нитесь-ка.
   Он взялся обеими руками за тесемки ее корсета и так  их  дернул,  что
она закричала, испуганная, приниженная, смущенная столь непривычной  си-
туацией.
   - Больно, да? - Он отрывисто рассмеялся, но она не видела его лица. -
Жаль, что эта тесемка не на вашей шее.
   Все комнаты в доме Мелани были ярко освещены, и звуки музыки разноси-
лись далеко по улице. Когда коляска, в которой ехали  Скарлетт  и  Ретт,
остановилась у крыльца, до них долетел многоголосый шум и  приятно  воз-
буждающий гомон пирующих людей. В доме было полно гостей.  Многие  вышли
на веранды, другие сидели на скамьях в  окутанном  сумерками,  увешанном
фонариками саду.
   "Не могу я туда войти... Не могу, - подумала Скарлетт, сидя в  коляс-
ке, комкая в руке носовой платок. - Не могу. Не пойду. Выскочу сейчас  и
убегу куда глаза глядят, назад домой, в Тару. Зачем Ретт  заставил  меня
приехать сюда? Как поведут себя люди? Как поведет себя Мелани?  Какой  у
нее будет вид? Ох, не могу я показаться ей на глаза. Я сейчас сбегу".
   Словно прочитав ее мысли, Ретт с такою силой схватил ее за руку,  что
наверняка потом будет синяк, - схватил грубо, как чужой человек.
   - Никогда еще не встречал трусов среди ирландцев. Где же ваша  знаме-
нитая храбрость?
   - Ретт, пожалуйста, отпустите меня домой, я все вам объясню.
   - У вас будет целая вечность для объяснений, но всего одна ночь, что-
бы выступить как мученица на арене. Вылезайте, моя дорогая, и я  посмот-
рю, как набросятся на вас львы. Вылезайте же.
   Она не помнила, как прошла по аллее, опираясь на руку Ретта,  крепкую
и твердую, как гранит, - рука эта придавала ей храбрости. Честное слово,
она может предстать перед ними всеми и предстанет. Ну, что они  такое  -
свора мяукающих, царапающихся кошек, завидующих ей! Она им всем покажет.
Плевать, что они о ней думают. Вот только Мелани... только Мелани.
   Они поднялись на крыльцо, и Ретт, держа в руке шляпу,  уже  расклани-
вался направо и налево, голос его звучал мягко, спокойно. Когда они вош-
ли, музыка как раз умолкла, и в смятенном сознании  Скарлетт  гул  толпы
вдруг возрос, обрушился на нее словно грохот прибоя и отступил, замирая,
все дальше и дальше. Неужели сейчас все набросятся на нее? Ну, чтоб  вам
пропасть - попробуйте! Она вздернула подбородок, изобразила улыбку, при-
щурила глаза.
   Но не успела она повернуться к тем, кто стоял у двери, и сказать хоть
слово, как почувствовала, что толпа раздается, пропуская кого-то. Насту-
пила странная тишина, и сердце у Скарлетт остановилось. Она увидела  Ме-
лани - маленькие ножки быстро-быстро  шагали  по  проходу:  она  спешила
встретить Скарлетт у двери, первой  приветствовать  ее.  Мелани  шагала,
распрямив узенькие плечики, чуть выдвинув вперед подбородок и всем своим
видом показывая возмущение, - точно для нее существовала одна  Скарлетт,
а других гостей вовсе не было. Она подошла к Скарлетт и обняла ее за та-
лию.
   - Какое прелестное платье, дорогая, - сказала она звонким,  тоненьким
голоском. - Будь ангелом! Индия не смогла прийти, чтобы помочь  мне.  Ты
не согласилась бы принимать со мной гостей?

   ГЛАВА LIV

   Снова очутившись в безопасности и уединении своей  комнаты,  Скарлетт
бросилась на постель как была - в муаровом платье,  не  заботясь  о  его
турнюре и розах. Какое-то время она лежала неподвижно, не в силах думать
ни о чем, кроме того, как она стояла между Мелани  и  Эшли  и  принимала
гостей. Какой ужас! Да она готова скорее встретиться  лицом  к  лицу  со
всей армией Шермана, чем повторить такое! Наконец она поднялась и нервно
зашагала по комнате, сбрасывая с себя на ходу одежду.
   После напряжения наступила реакция, и ее затрясло. Шпильки  вывалива-
лись у нее из пальцев и со звоном падали на пол, а когда она  попыталась
по обыкновению расчесать волосы, то больно ударила себя щеткой по виску.
Раз десять она подходила на цыпочках к двери, чтобы послушать, что  про-
исходит внизу, но в холле, точно в бездонном колодце, царила тишина.
   Когда праздник окончился, Ретт отослал ее домой в коляске, и она бла-
годарила бога за эту передышку. Сам Ретт еще не  вернулся.  Слава  богу,
еще нет. Она просто не в силах предстать перед ним сегодня  -  опозорен-
ная, испуганная, трясущаяся. Но где все-таки он? Скорее  всего,  у  этой
твари. Впервые Скарлетт была рада, что на свете существует Красотка Уот-
линг, была рада, что, кроме этого дома, у Ретта есть  другое  прибежище,
где он может побыть, пока у него не пройдет этот приступ холодной светс-
кости, граничащей с жестокостью. Плохо, конечно,  радоваться  тому,  что
твой муж находится у проститутки, но она ничего не могла с  собой  поде-
лать. Она бы предпочла видеть его мертвым, лишь бы это  избавило  ее  от
сегодняшней встречи с ним.
   Завтра - ну, завтра это уже другое дело. Завтра она сможет  придумать
какое-то оправдание, какие-то ответные обвинения, какой-то  способ  сва-
лить на него всю вину. Завтра воспоминания об этом жутком вечере уже  не
будут вызывать у нее такой дрожи. Завтра ее уже  не  будет  преследовать
лицо Эшли, воспоминание о его сломленной гордости и позоре-позоре, кото-
рый навлекла на него она, тогда как он был ни в чем не повинен.  Неужели
он теперь возненавидит ее - он, ее дорогой благородный Эшли,  -  за  то,
что она опозорила его? Конечно, возненавидит - тем более что  спасла  их
Мелани своими возмущенно распрямленными плечиками, любовью  и  доверием,
какие звучали в ее голосе, когда она, скользнув к Скарлетт по  натертому
полу, обняла ее и стала с ней рядом, лицом к  любопытно-ехидной,  скрыто
враждебной толпе. Как она точно заклеила  прорезь,  сквозь  которую  мог
ворваться скандал, продержав возле себя Скарлетт весь этот страшный  ве-
чер. Люди были холодны с ней, несколько ошарашены, но - вежливы.
   Ах, как это унизительно - спасаться за юбками Мелани от тех, кто  так
ненавидит ее, кто разорвал бы ее на куски  своим  перешептыванием!  Спа-
саться с помощью слепой веры Мелани - именно Мелани!
   При мысли об этом по телу Скарлетт пробежал озноб. Она должна выпить,
выпить как следует, прежде чем сможет лечь и попытается уснуть. Она  на-
кинула поверх капота на плечи шаль и поспешила вниз, в темный холл, - ее
ночные туфли без пяток громко хлопали в тишине. Она была уже на середине
лестницы, когда увидела тоненькую полоску  света,  пробивавшуюся  из-под
закрытой двери в столовую. Сердце у нее  на  секунду  перестало  биться.
Свет уже горел там, когда  она  вернулась  домой,  а  она  была  слишком
расстроена и не заметила? Или же Ретт все-таки дома? Он ведь  мог  войти
потихоньку, через кухонную дверь. Если Ретт дома, она тотчас же  на  цы-
почках вернется к себе и ляжет в постель без коньяка, хоть  ей  и  очень
нужно было бы выпить. Тогда ей не придется встречаться с Реттом. У  себя
в комнате она будет в безопасности: можно ведь запереть дверь.
   Но только она нагнулась, чтобы снять ночные  туфли  и  тихонько  вер-
нуться назад, как дверь в столовую распахнулась  и  при  неверном  свете
свечи в проеме возник силуэт Ретта. Он казался огромным, необычайно  ши-
рокоплечим - жуткая черная безликая фигура, которая стояла и слегка  по-
качивалась.
   - Прошу вас, составьте мне компанию, миссис Батлер, -  сказал  он,  и
голос его звучал чуть хрипло.
   Он был пьян, и это бросалось в глаза, а она никогда  еще  не  видела,
чтобы Ретт был так пьян, что это бросалось в глаза. Она в нерешительнос-
ти медлила, и, поскольку не говорила ни "да", ни "нет", он  повелительно
взмахнул рукой.
   - Да идите же сюда, черт бы вас побрал! - грубо рявкнул он.
   "Должно быть, он очень пьян", - подумала она, и  сердце  ее  отчаянно
заколотилось. Обычно чем больше он пил, тем  вежливее  становился.  Чаще
язвил, больнее жалил словами, но держался при этом  всегда  церемонно  -
подчеркнуто церемонно.
   "Я не должна показывать ему, что боюсь", - подумала  она  и,  плотнее
закутавшись в шаль, пошла вниз по лестнице, высоко подняв голову, громко
стуча каблуками.
   Он отступил в сторону и с поклоном пропустил ее в  дверь,  -  в  этом
поклоне была такая издевка, что она внутренне содрогнулась. Она увидела,
что он снял фрак и развязал галстук - концы его болтались по обеим  сто-
ронам распахнутого воротничка. Из-под расстегнутой на груди рубашки тор-
чала густая черная шерсть. Волосы у него были взъерошены, налитые кровью
глаза прищурены. На столе горела свеча-маленькая точка света, громоздив-
шая тени в высокой комнате, превращая массивные шкафы и буфет в  застыв-
шие, притаившиеся чудовища. На столе стоял серебряный поднос; на  нем  -
хрустальный графин с лежавшей рядом пробкой и рюмки.
   - Садитесь, - отрывисто приказал Ретт, проходя следом за ней в комна-
ту.
   Новый, неведомый дотоле страх овладел Скарлетт, - страх, по сравнению
с которым боязнь встретиться с Реттом лицом к лицу казалась ерундой.  Он
выглядел, и говорил, и вел себя сейчас, как чужой человек. Перед ней был
Ретт-грубиян - таким она прежде никогда его не видела. Никогда,  даже  в
самые интимные минуты, он не был таким - в худшем случае проявлял к  ней
небрежение. Даже в гневе он был мягок и  ехиден,  а  виски  обычно  лишь
обостряло его ехидство. Сначала Скарлетт злилась и пыталась сломить  его
небрежение, но вскоре смирилась - ее это даже устраивало.  Долгое  время
она считала, что ему все безразлично и что ко всему в жизни, включая ее,
он относится не всерьез, а как к шутке. Но сейчас, глядя на  него  через
стол, она поняла - и у нее засосало под ложечкой, - что  наконец  появи-
лось что-то ему небезразличное, далеко не безразличное.
   - Не вижу оснований, почему бы вам не выпить на  ночь,  даже  если  я
плохо воспитан и сегодня явился ночевать домой, - сказал он. - Налить?
   - Я вовсе не собиралась пить, - сухо ответила она. - Просто  услышала
шум и спустилась.
   - Ничего вы не слышали. И не стали бы вы спускаться,  если  б  знали,
что я дома. А я сидел здесь и слушал, как вы бегаете у себя по  комнате.
Вам, видно, очень нужно выпить. Так выпейте.
   - Я вовсе не...
   Он взял графин и плеснул в рюмку коньяку, так  что  перелилось  через
край.
   - Держите, - сказал он, всовывая ей рюмку в руку. - Вас  всю  трясет.
Да перестаньте прикидываться. Я  знаю,  что  вы  втихую  пьете,  и  знаю
сколько. Я уже давно собирался вам сказать, чтоб  вы  перестали  притво-
ряться и пили в открытую, если вам охота. Вы  что,  думаете,  меня  хоть
сколько-нибудь занимает то, что вы пристрастились к коньячку?
   Она взяла мокрую рюмку, честя его про себя на чем свет стоит. Он  чи-
тает ее мысли, как раскрытую книгу. Он всегда читал ее мысли, а как  раз
от него-то она и хотела их скрыть.
   - Пейте же, говорю вам.
   Она подняла рюмку и резким движением руки, не сгибая запястья,  опро-
кинула содержимое себе в рот - совсем как это делал Джералд,  когда  пил
чистое виски, - опрокинула, не подумав о том, каким привычным и  неженс-
ким выглядит этот жест. Ретт не преминул это отметить, и уголок его  рта
пополз вниз.
   - Присядьте, и давайте мило,  по-домашнему  поговорим  об  изысканном
приеме, на котором мы только что побывали.
   - Вы пьяны, - холодно сказала она, - а я хочу лечь.
   - Я очень пьян и намерен надраться еще больше до конца вечера.  А  вы
никуда не пойдете и не ляжете - пока. Садитесь же.
   Голос его звучал все так же подчеркнуто холодно и тягуче, но она  по-
чувствовала за этими словами рвущуюся наружу ярость - ярость  безжалост-
ную, как удар хлыста. Она колебалась, не зная, на что  решиться,  но  он
уже стоял рядом и крепко схватил ее за руку, причинив ей боль. Он слегка
вывернул ей руку, и, вскрикнув от боли, Скарлетт  поспешила  сесть.  Вот
теперь ей стало страшно - так страшно, как еще никогда в жизни. Когда он
нагнулся к ней, она увидела, что лицо у  него  темно-багровое,  а  глаза
по-прежнему угрожающе сверкают. И было что-то в  их  глубине,  чего  она
прежде не видела, не могла понять, что-то более сильное, чем гнев, более
сильное, чем боль, владело им, отчего глаза его сейчас горели  краснова-
тым огнем, как два раскаленных угля. Он долго смотрел на  нее  -  сверху
вниз, - так долго, что, не в силах сохранить вызывающий вид, она  вынуж-
дена была опустить глаза; тогда он тяжело рухнул в кресло напротив нее и
налил себе коньяку. Мозг Скарлетт лихорадочно работал, придумывая систе-
му обороны. Но пока Ретт не заговорит, ей ведь  трудно  что-то  сказать,
ибо она в точности не знала, в чем он ее обвиняет.
   Он медленно пил, наблюдая за ней поверх края рюмки, и она вся напряг-
лась, стараясь сдержать дрожь. Какое-то время лицо его  оставалось  зас-
тывшим, потом он рассмеялся, продолжая на нее смотреть, и при звуке  его
смеха ее снова затрясло.
   - Забавная была комедия сегодня вечером, верно?
   Она молчала - лишь поджала пальцы в свободных туфлях,  надеясь,  что,
быть может, это уймет ее дрожь.
   - Прелестная комедия со всеми необходимыми действующими лицами. Селя-
не, собравшиеся, чтобы закидать камнями падшую женщину; опозоренный муж,
поддерживающий свою жену, как и подобает джентльмену; опозоренная доена,
в порыве христианского милосердия широко раскинувшая крылья своей безуп-
речной репутации, чтобы все ими прикрыть. И любовник...
   - Прошу вас...
   - Не просите. Во всяком случае, сегодня. Слишком уж все  это  занима-
тельно. И любовник, выглядящий абсолютным идиотом и мечтающий уж лучше -
умереть. Как вы чувствовали себя, моя дорогая, когда женщина, которую вы
ненавидите, стояла рядом с вами и прикрывала ваши грехи? Садитесь же.
   Она села.
   - Вы, я полагаю, едва ли больше ее за это полюбили? Вы сейчас  разду-
мываете, знает ли она все про вас и Эшли... раздумываете, почему она так
поступила, если знает... и, быть может, она это сделала только для того,
чтобы спасти лицо. И вы считаете, что она дурочка, хотя это и спасло ва-
шу шкуру. Тем не менее...
   - Я не желаю больше слушать...
   - Нет, вы меня выслушаете. И я скажу вам это, чтобы избавить  вас  от
лишних волнений. Мисс Мелли действительно дурочка, но не в  том  смысле,
как вы думаете. Ей, конечно же, кто-то все рассказал, но  она  этому  не
поверила. Даже если бы она увидела своими глазами, все равно бы не пове-
рила. Слишком много в ней благородства, чтобы она могла поверить  в  от-
сутствие благородства у тех, кого любит. Я не знаю, какую ложь сказал ей
Эшли Уилкс... но любая самая неуклюжая ложь сойдет, ибо она любит Эшли и
любит вас. Честно говоря, не понимаю, почему она вас любит, но факт  ос-
тается фактом. Так что придется вам нести и этот крест.
   - Если бы вы не были так пьяны и не вели себя так оскорбительно, я бы
все вам объяснила, - сказала Скарлетт, к которой в какой-то мере  верну-
лось самообладание. - Но сейчас...
   - А меня не интересуют ваши объяснения. Я знаю правду лучше, чем  вы.
Клянусь богом, если вы еще хоть раз встанете с этого стула... Однако ку-
да больше, чем сегодняшняя комедия, меня забавляет то, что вы из  высоко
целомудренных соображений отказывали мне в  радостях  супружеского  ложа
из-за моих многочисленных грехов, а сами вожделели в душе  Эшли  Уилкса.
"Вожделели в душе" - хорошее выражение, верно? Сколько хороших выражений
в этой книжице, правда?
   "Какой книжице? Какой?" - мысли ее метались, глупо,  бессмысленно,  а
глаза испуганно озирали комнату, машинально отмечая тусклый блеск  тяже-
лого серебра в неверном свете свечи, пугающую темноту в углах.
   - Я был изгнан потому, что моя грубая страсть оскорбляла  ваши  утон-
ченные чувства... и потому, что вы не хотели больше иметь детей. Бог  ты
мой, до чего мне было больно! Как меня это ранило! Что ж, я ушел из  до-
ма, нашел милые утехи, а вас предоставил вашим утонченным  чувствам.  Вы
же все это время гонялись за многострадальным мистером  Уилксом.  Ну,  а
он-то, черт бы его подрал, чего мучается? В мыслях  не  может  сохранять
верность жене, а физически не может быть ей неверным. Неужели нельзя  на
что-то решиться - раз и навсегда? Вы бы не возражали рожать  ему  детей,
верно... и выдавать их за моих?
   Она с криком вскочила на ноги, но он мгновенно поднялся с места  и  с
легким смешком, от которого у Скарлетт кровь  застыла  в  жилах,  крепко
прижал ее плечи к спинке стула своими большими смуглыми руками и  заста-
вил снова сесть.
   - Посмотрите на мои руки, дорогая моя, - сказал он, сгибая  их  перед
ней и разгибая. - Я мог бы запросто разорвать вас на  куски  и  разорвал
бы, лишь бы изгнать Эшли из ваших мыслей. Но  это  не  поможет.  Значит,
придется убрать его из ваших мыслей иначе. Вот я сейчас возьму этими ру-
ками вашу головку и раздавлю, как орех, так что никаких мыслей в ней  не
останется.
   Он взял ее голову, пальцы его погрузились в  ее  распущенные  волосы,
они ласкали - твердые, сильные, потом приподняли ее лицо. На нее смотрел
совсем чужой человек - пьяный незнакомец, гнусаво  растягивающий  слова.
Ей всегда была присуща этакая, звериная смелость, и сейчас, перед  лицом
опасности, она почувствовала, как в ней забурлила кровь, и спина ее вып-
рямилась, глаза сузились.
   - Вы пьяный идиот, - сказала она. - Уберите прочь руки.
   К ее великому изумлению, он послушался и, присев на край стола, налил
себе еще коньяку.
   - Я всегда восхищался силой вашего духа, моя дорогая, а сейчас, когда
вы загнаны в угол, - особенно.
   Она плотнее запахнула на себе капот. Ах, если  бы  только  она  могла
добраться до своей комнаты, повернуть ключ в замке и  остаться  одна  за
толстыми дверями! Она как-то должна удержать его на  расстоянии,  подчи-
нить себе этого нового Ретта, какого она прежде не видела. Она не  спеша
поднялась, хотя у нее тряслись колени, крепче  стянула  полы  капота  на
бедрах и отбросила волосы с лица.
   - Ни в какой угол вы меня не загнали, - колко сказала она. - Вам  ни-
когда не загнать меняв угол, Ретт Батлер, и не напугать. Вы  всего  лишь
пьяное животное и так долго общались с дурными женщинами, что все меряе-
те их меркой. Вам не понять Эшли или меня. Слишком долго вы жили в  гря-
зи, чтобы иметь представление о чем-то другом. И вы ревнуете к тому, че-
го не в состоянии понять. Спокойной ночи!
   Она повернулась и направилась к двери - оглушительный хохот остановил
ее. Она повернула голову - Ретт шел, пошатываясь, за ней. О боже правый,
только бы он перестал хохотать! Да и вообще - что тут смешного? Он почти
настиг ее - она попятилась к двери и почувствовала, что спиной  уперлась
в стену. Ретт тяжело положил руки ей на плечи и прижал к стене.
   - Перестаньте смеяться.
   - Я смеюсь потому, что мне жаль вас.
   - Жаль меня? Жалели бы себя.
   - Да, клянусь богом, мне жаль вас, моя дорогая,  моя  прелестная  ма-
ленькая дурочка. Больно, да? Вы не выносите ни смеха, ни жалости?
   Он перестал смеяться и всей своей тяжестью навалился на нее, так  что
ей стало больно. Лицо его изменилось, он находился так близко, что тяже-
лый запах коньяка заставил ее отвернуть голову.
   - Значит, я ревную? - сказал он. - А почему бы и нет? О да, я  ревную
к Эшли Уилксу. Почему бы и нет?  Только  не  говорите  и  не  старайтесь
что-то мне объяснить. Я знаю, физически вы были верны мне. Это вы и  пы-
тались сказать? О, я все время это знал. Все  эти  годы.  Каким  образом
знал? Просто потому, что я знаю Эшли Уилкса и людей его сорта. Знаю, что
он человек порядочный и благородный. А вот о вас,  моя  дорогая,  я  так
сказать не могу. Да и о себе тоже. Мы с вами благородством не  отличаем-
ся, и у нас нет понятия чести, верно? Вот потому мы и цветем, как вечно-
зеленый лавр.
   - Отпустите меня. Я не желаю стоять здесь и подвергаться  оскорблени-
ям.
   - Я вас не оскорбляю. Я превозношу вашу физическую  добродетель.  Вам
ведь ни разу не удалось меня провести. Вы считаете, Скарлетт, что мужчи-
ны - круглые дураки. А никогда не стоит недооценивать силу и ум  против-
ника. Так что я не дурак. Вы думаете,  я  не  знаю,  что,  лежа  в  моих
объятиях, вы представляли себе, будто я - Эшли Уилкс?
   Она невольно раскрыла рот - лицо ее  выражало  страх  и  неподдельное
удивление.
   - Приятная это штука. Немного, правда, похоже на игру в призраки. Все
равно как если бы в кровати вдруг оказалось  трое  вместо  двоих.  -  Он
слегка встряхнул ее за плечи, икнул и насмешливо улыбнулся. - О  да,  вы
были верны мне, потому что Эшли вас не брал. Но, черт подери,  я  бы  не
стал на него злиться, овладей он вашим телом. Я знаю, сколь мало  значит
тело - особенно тело женщины. Но я злюсь на него за то, что  он  овладел
вашим сердцем и вашей бесценной жестокой, бессовестной, упрямой душой. А
ему, этому идиоту, не нужна ваша душа, мне же не нужно ваше тело. Я могу
купить любую женщину задешево. А вот вашей душой и вашим сердцем я  хочу
владеть, но они никогда не будут моими, так же как и душа  Эшли  никогда
не будет вашей. Вот потому-то мне и жаль вас.
   Несмотря на обуревавшие ее страх и смятение, Скарлетт  больно  ранили
его издевки.
   - Вам жаль меня?
   - Да, жаль, потому что вы такое дитя, Скарлетт. Дитя, которое  плачет
оттого, что не может получить луну. А что бы стало дитя делать с  луной?
И что бы вы стали делать с Эшли? Да, мне жаль вас - жаль, что вы  обеими
руками отталкиваете от себя счастье и тянетесь к чему-то, что никогда не
сделает вас счастливой. Жаль, что вы такая дурочка и не  понимаете,  что
счастье возможно лишь там, где схожие люди любят друг друга.  Если  б  я
умер и если бы мисс Мелли умерла и вы получили бы своего бесценного бла-
городного возлюбленного, вы думаете, что были бы счастливы с ним?  Черта
с два - нет! Вы никогда бы так и не узнали его, никогда бы не узнали,  о
чем он думает, никогда бы не поняли его, как не понимаете  музыку,  поэ-
зию, прозу, - вы же ни в чем не разбираетесь, кроме долларов и центов. А
вот мы с вами, дражайшая моя супруга, могли бы быть идеально  счастливы,
если бы вы дали мне малейшую возможность сделать вас счастливой,  потому
что мы с вами - одного поля ягоды. Мы оба мерзавцы, Скарлетт, и ни перед
чем не остановимся, когда чего-то хотим. Мы могли бы быть счастливы, по-
тому что я любил вас и знаю вас, Скарлетт, до мозга костей  -  так,  как
Эшли никогда вас не узнает. А если узнает, то будет презирать... Но нет,
вы всю жизнь прогоняетесь за человеком, которого не можете понять. А  я,
дорогая моя, буду гоняться за шлюхами. И все же смею надеяться, жизнь  у
нас сложится лучше, чем у многих других пар.
   Он внезапно отпустил ее и сделал несколько нетвердых шагов к графину.
Какое-то мгновение Скарлетт стояла неподвижно, точно приросла к месту, -
мысли так стремительно проносились у нее в мозгу, что она не могла  сос-
редоточиться ни на одной. Ретт сказал, что любил ее.  Это  действительно
так? Или он сболтнул спьяну? Или это просто одна из  его  отвратительных
шуточек? А Эшли - недостижимый, как луна... И она плачет, потому что  не
может получить луну. Она выскочила в темный холл и помчалась, точно  де-
моны гнались за ней. Ах, если бы только добраться до своей комнаты!  Она
подвернула ногу, и ночная туфля соскочила.  Она  приостановилась,  чтобы
скинуть туфлю совсем, и тут в темноте ее настиг Ретт - он  налетел  бес-
шумно, как индеец. Она почувствовала на лице его горячее  дыхание,  руки
его резко распахнули капот, обхватили ее нагое тело.
   - Меня вы заставили уехать из города, а сами  принялись  гоняться  за
этим своим Эшли. Клянусь богом, сегодня ночью в моей постели  нас  будет
только двое.
   Он подхватил ее на руки и понес вверх по  лестнице.  Голова  ее  была
крепко прижата к его груди - Скарлетт слышала тяжелые удары его  сердца.
А ей было больно, и она вскрикнула, приглушенно, испуганно. А он шел все
вверх и вверх в полнейшей тьме, и Скарлетт не помнила  себя  от  страха.
Она - на руках у чужого, обезумевшего человека,  а  вокруг  -  неведомая
кромешная тьма, темнее смерти. И сам он точно смерть, которая несла  ее,
до боли сжимая в объятиях. Скарлетт снова глухо вскрикнула  -  он  вдруг
остановился, повернул ей голову и впился в нее таким неистовым поцелуем,
что она забыла обо всем, - осталась лишь тьма, в  которую  она  погружа-
лась. Да его губы на  ее  губах.  Он  покачивался,  точно  под  порывами
сильного ветра, и губы его, оторвавшись от ее рта, скользнули вниз - ту-
да, где распахнутый капот обнажал нежную кожу. Он шептал какие-то слова,
которых она не могла разобрать, губы его рождали чувства, прежде ей  не-
ведомые. Тьма владела ею, тьма владела им, и все  прочее  перестало  су-
ществовать - была лишь тьма, и его  губы  на  ее  теле.  Она  попыталась
что-то сказать, и он тотчас снова закрыл ей рот поцелуем. И вдруг дотоле
не познанный дикий вихрь восторга закружил ее - радость,  страх,  волне-
ние, безумие, желание раствориться в этих сильных руках, под этими испе-
пеляющими поцелуями, отдаться судьбе, которая стремительно несла ее  ку-
да-то. Впервые в жизни она встретила человека, который оказался  сильнее
ее, человека, которого она не смогла ни запугать, ни сломить,  человека,
который сумел запугать и сломить ее. И она вдруг почувствовала, что руки
ее сами собой обвились вокруг его шеи и губы трепещут под его губами,  и
они снова поднимаются - все выше, выше, в темноте, темноте мягкой,  кру-
жащей голову, обволакивающей.
   Когда на другое утро она проснулась, Ретта возле нее уже не  было,  и
если бы не смятая подушка рядом, она могла бы подумать, что  все  проис-
шедшее ночью приснилось ей в диком, нелепом сне. Она покраснела при  од-
ном воспоминании и, натянув до подбородка одеяло,  продолжала  лежать  в
солнечном свете, пытаясь разобраться в своих беспорядочных ощущениях.
   Два обстоятельства обращали на себя внимание. Она  проявила  не  один
год с Реттом, спала с ним, ела с ним, ссорилась, родила ему ребенка - и,
однако же, не знала его. Человек, поднявшийся с нею на руках  по  темным
ступеням, был ей незнаком, о существовании его она даже и не  подозрева-
ла. И сейчас, сколько она ни старалась возненавидеть его, возмутиться, -
она ничего не могла с собой поделать. Он унизил ее,  причинил  ей  боль,
делал с ней что хотел на протяжении всей этой дикой,  безумной  ночи,  и
она лишь упивалась этим.
   А ведь должна была бы устыдиться, должна была бы бежать даже воспоми-
наний о жаркой, кружащей голову тьме! Леди, настоящая леди, не могла  бы
людям в глаза глядеть после такой ночи. Но над чувством стыда торжество-
вала память о наслаждении, об экстазе, охватившем ее, когда она уступила
его ласкам. Впервые она почувствовала,  что  живет  полной  жизнью,  по-
чувствовала страсть столь же всеобъемлющую и первобытную, как страх, ко-
торый владел ею в ту ночь, когда она бежала из Атланты, столь  же  голо-
вокружительно сладкую, как холодная ненависть, с какою  она  пристрелила
того янки.
   Ретт любит ее! Во всяком случае, он сказал, что любит, и разве  может
она сомневаться теперь? Как это странно и  удивительно,  как  невероятно
то, что он любит ее, - этот незнакомый дикарь, рядом с которым она  про-
жила столько лет, не чувствуя ничего, кроме холода. Она не  была  вполне
уверена в своем отношении к этому открытию, но тут ей  в  голову  пришла
одна мысль, и она громко рассмеялась. Он любит ее - значит, теперь нако-
нец-то она держит его в руках. А она ведь почти забыла о  своем  желании
завлечь его, заставить полюбить себя, чтобы потом поднять кнут над  этой
своевольной черной башкой. И вот сейчас она  об  этом  вспомнила  и  по-
чувствовала огромное удовлетворение. Одну ночь она была полностью в  его
власти, зато теперь узнала, где брешь в его броне. Отныне он будет  пля-
сать под ее дудку. Слитком долго она терпела его издевки,  теперь  он  у
нее попрыгает, как тигр в цирке, а она все выше будет поднимать обруч.
   При мысли о том, что ей предстоит встретиться с ним при трезвом свете
дня, ее охватило легкое смущение, смешанное с волнением и удовольствием.
   "Я волнуюсь, как невеста, - подумала она. - И из-за кого - из-за Рет-
та!" И, подумав так, она захихикала как дурочка.
   Но к обеду Ретт не появился, не было его за столом и во время  ужина.
Прошла ночь, долгая ночь, когда Скарлетт лежала без сна до зари, прислу-
шиваясь, не раздастся ли звук поворачиваемого в замке ключа. Но Ретт  не
пришел. Когда и на второй день от него не было ни слова, Скарлетт уже не
могла себе места найти от огорчения и страха. Она поехала в банк, но его
там не оказалось. Она поехала в лавку и устроила всем разнос, но  всякий
раз, как открывалась дверь, она с бьющимся сердцем  поднимала  глаза  на
вошедшего, надеясь, что это - Ретт. Она отправилась на  лесной  склад  и
так распушила Хью, что он спрятался за грудой досок. Но и здесь Ретт  не
настиг ее.
   Унизиться до того, чтобы расспрашивать друзей, не видел ли кто Ретта,
- она не могла. Не могла она расспрашивать и слуг. Но  она  чувствовала:
они знают что-то такое, чего не знает она. Негры всегда все  знают.  Ма-
мушка эти два дня была как-то особенно молчалива. Она наблюдала за Скар-
летт краешком глаза, но не говорила ничего. Когда прошла и вторая  ночь,
Скарлетт решила отправиться в полицию. Может быть,  с  Реттом  случилось
несчастье. Может быть, его сбросила лошадь и он лежит где-нибудь в кана-
ве, без помощи. Может быть... О, какая страшная мысль!  Может  быть,  он
мертв...
   На другое утро, когда она, покончив с завтраком, надевала  у  себя  в
комнате шляпку, на лестнице раздались быстрые шаги. Сразу ослабев,  бла-
годаря в душе бога, она опустилась на кровать,  и  в  эту  минуту  вошел
Ретт. Он явно приехал от парикмахера - был подстрижен, выбрит, ухожен  и
- трезв, но с красными, налитыми кровью глазами и опухшим от вина лицом.
Небрежно взмахнув рукой, он сказал:
   - О, приветствую вас!
   Как это можно сказать всего лишь: "О, приветствую вас!"  после  того,
как он отсутствовал целых двое суток? Неужели он совсем  не  помнит  той
ночи, которую они провели вместе? Нет, не может не помнить, если...  ес-
ли... Страшная мысль мелькнула у Скарлетт: если проводить так ночи -  не
самое обычное для него дело. На мгновение она лишилась дара речи,  забыв
про все свои заготовленные уловки и улыбки. Он даже не  подошел  к  ней,
чтобы по установившейся привычке небрежно поцеловать ее, -  он  стоял  с
дымящейся сигарой в руке и насмешливо смотрел на Скарлетт.
   - Где... где же вы были?
   - Только не говорите, что не знаете! Я-то считал,  что,  уж  конечно,
весь город знает теперь. А может быть, все знают, кроме  вас.  Вам  ведь
известна старая поговорка: "Жена всегда узнает последней".
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Я считал, что, после того как полиция появилась позапрошлой ночью в
доме Красотки Уотлинг...
   - Красотки... этой... этой женщины? Вы были... вы были с...
   - Конечно. А где же еще мне быть? Надеюсь, вы за меня не тревожились.
   - Значит, прямо от меня вы направились... о-о!
   - Полно, полно, Скарлетт! Нечего разыгрывать обманутую жену. Вы,  ко-
нечно же, давно знали о существовании Красотки Уотлинг.
   - И вы отправились к ней от меня после... после...
   - Ах, это. - Он небрежно повел рукой. - Я забылся. Прошу прощения  за
то, что так вел себя во время нашей последней встречи. Я был очень пьян,
как вы, конечно, не преминули заметить, и совсем потерял голову под вли-
янием ваших чар - перечислить каких?
   Глаза у нее вдруг наполнились слезами - ей хотелось кинуться на  пос-
тель и рыдать, безудержно рыдать. Он не изменился, ничто не  изменилось,
а она-то, дурочка, глупая, самовлюбленная дурочка, подумала, что он  лю-
бит ее. На самом же деле это  было  лишь  очередной  его  отвратительной
пьяной выходкой. Он взял ее и использовал спьяну, как использовал бы лю-
бую женщину в доме Красотки Уотлинг. А теперь явился - наглый, насмешли-
вый, недосягаемый. Она проглотила слезы и призвала на  помощь  всю  свою
волю. Он никогда-никогда не узнает, что она думает. Как бы  он  хохотал,
если бы узнал! Ну так вот, никогда он об этом не узнает. Она метнула  на
него взгляд и уловила в его глазах уже знакомое озадаченное, вопрошающее
выражение - взволнованное, настороженное, точно его жизнь зависела от ее
слов, точно он хотел, чтобы она сказала... Чего он, собственно,  от  нее
хотел? Чтобы она выставила себя в глупом свете, заголосила, дала ему по-
вод посмеяться? Ну, уж нет! Брови Скарлетт стремительно сдвинулись, лицо
приняло холодное выражение.
   - Я, естественно, подозревала о ваших отношениях с этой тварью.
   - Только подозревали? Почему же вы не спросили меня и не удовлетвори-
ли свое любопытство? Я бы вам сказал. Я живу с ней с того дня, как вы  и
Эшли Уилкс решили, что у нас с вами должны быть отдельные спальни.
   - И вы имеете наглость стоять тут и хвалиться передо мною, вашей  же-
ной, что" вы...
   - О, избавьте меня  от  вашего  высоконравственного  возмущения.  Вам
всегда было наплевать, что я делаю, - лишь бы я  оплачивал  ваши  счета.
Ну, а насчет того, что вы моя жена... нельзя сказать, что вы  были  моей
женой с тех пор, как появилась Бонни, верно ведь?  Вы  оказались,  Скар-
летт, неприбыльным предприятием: я только зря вкладывал в вас капитал. А
вот в Красотку Уотлинг капитал вкладывать можно.
   - Капитал? Вы хотите сказать, что дали ей?..
   - Правильнее было бы, наверно, выразиться так:  "поставил  на  ноги".
Красотка - ловкая женщина. Мне захотелось помочь ей,  а  ей  недоставало
лишь денег, чтобы открыть собственное заведение. Вы ведь  знаете,  какие
чудеса способна совершить женщина, у которой есть немного денег.  Взгля-
ните на себя.
   - Вы сравниваете меня с...
   - Видите ли, вы обе практичные, деловые женщины, и обе преуспели.  Но
у Красотки несомненно есть перед вами  одно  преимущество:  она  доброе,
благожелательное существо...
   - Извольте выйти из моей комнаты!
   Он не спеша направился к двери, иронически приподняв бровь.  "Да  как
он может так меня оскорблять", - думала она с болью и яростью. Он только
и делает, что принижает ее и оскорбляет: ее затрясло, когда она вспомни-
ла, как ждала его домой, а он в это время пьянствовал и задирался с  по-
лицией в борделе.
   - Убирайтесь из этой комнаты и не смейте больше входить сюда.  Я  уже
раз сказала вам это, а вы - не джентльмен и не способны понять. Отныне я
буду запирать дверь.
   - Можете не утруждать себя.
   - Буду запирать. После того, как вы  вели  себя  той  ночью  -  такой
пьяный, такой омерзительный...
   - Зачем уж так-то, дорогая! Конечно же, я не был вам омерзителен!
   - Убирайтесь вон!
   - Не волнуйтесь. Я ухожу. И обещаю, что никогда больше  не  потревожу
вас. Это окончательно и бесповоротно. Кстати, я как раз подумал, что ес-
ли вам слишком тяжело выносить мое безнравственное поведение,  мы  можем
разойтись. Отдайте мне Бонни, и я не буду возражать против развода.
   - Я никогда в жизни не опозорю свою семью и не стану разводиться.
   - Вы довольно быстро опозорили бы ее, если бы мисс  Мелли  умерла.  У
меня даже дух захватывает при мысли о том, как  быстро  вы  бы  со  мной
расстались.
   - Уйдете вы или нет?
   - Да, я ухожу. Я и домой-то вернулся, только чтобы сказать вам это. Я
уезжаю в Чарльстон и Новый Орлеан и... словом, это будет долгая поездка:
Я уезжаю сегодня.
   - О-о!
   - И забираю Бонни с собой. Велите этой дуре Присси уложить ее  вещич-
ки. Присей я забираю тоже.
   - Вы не увезете моего ребенка из этого дома.
   - Но это и мой ребенок, миссис Батлер. Едва ли вы станете  возражать,
чтобы я отвез ее в Чарльстон повидаться с бабушкой!
   - Нечего сказать, с бабушкой! Да неужели вы думаете, я позволю увезти
ребенка, чтобы вы там каждый вечер напивались и еще, может,  даже  брали
ее с собой во всякие дома вроде, дома Красотки Уотлинг...
   Он с такой силой швырнул сигару, что она вонзилась горящим  концом  в
ковер и в комнате запахло паленым. В мгновение ока он пересек  разделяв-
шее их расстояние и остановился рядом со Скарлетт-лицо его почернело  от
гнева.
   - Будь вы мужчиной, я бы свернул вам за это шею.  Сейчас  же  я  могу
лишь сказать вам - заткните свой чертов рот. Вы что же, считаете, что  я
не люблю Бонни, что я стану водить ее к... мою-то дочь?! Боже правый, да
вы настоящая идиотка! Вот вы тут изображаете из себя добродетельную  ма-
меньку, а ведь кошка - и то лучшая мать, чем вы. Ну, что  вы  когда-либо
сделали для своих детей? Уэйд и Элла боятся вас до смерти, и если бы  не
Мелани Уилкс, они бы так и не узнали, что такое любовь  и  неясность.  А
Бонни, моя Бонни! Вы что, думаете, я хуже буду заботиться о ней, чем вы?
Думаете, я позволю вам застращать ее и сломить ей волю, как  вы  сломили
волю Уэйда и Эллы? Черта с два, нет! Упакуйте ее вещи, и чтоб  она  была
готова через час, иначе - предупреждаю: то, что произошло прошлой ночью,
- сущий пустяк по сравнению с тем, что я сделаю сейчас. Я всегда считал,
что хорошая порка кнутом очень пошла бы вам на пользу.
   Он повернулся на каблуках и, прежде чем  она  успела  вымолвить  хоть
слово, стремительно вышел из комнаты. Она услышала, как он пересек  пло-
щадку и открыл дверь в детскую. Раздался веселый, радостный щебет  детс-
ких голосов, и до Скарлетт донесся голосок Бонни, перекрывший голос  Эл-
лы:
   - Папочка, где ты был?
   - Охотился на зайчика, чтобы из его шкурки  сделать  своей  маленькой
Бонни шубку. Ну-ка, поцелуй своего любимого папку, Бонни, и ты тоже, Эл-
ла.

   ГЛАВА LV

   - Дорогая моя, я не приму от тебя никаких объяснений и  не  желаю  их
слышать,  -  решительно  заявила  Мелани,  осторожно  положив  худенькие
пальчики на дрожащие губы Скарлетт и заставляя ее умолкнуть.  -  Ты  ос-
корбляешь самое себя, и Эшли, и меня, даже думая, что между нами необхо-
димы какие-то объяснения. Ведь мы трое... как солдаты  сражались  вместе
на протяжении стольких лет, так что мне даже стыдно за тебя: ну, как  ты
могла подумать, что досужие сплетни могут возвести между нами стену.  Да
неужели, ты считаешь, я поверю, будто ты и мой Эшли...  Какие  глупости!
Ведь я же знаю тебя, как никто в целом свете! Ты думаешь, я забыла,  как
самозабвенно ты жертвовала собой ради Эшли, Бо и меня, - забыла все, что
ты сделала, начиная с того, что спасла мне жизнь, и кончая тем,  что  не
дала нам умереть с голоду! Ты думаешь, я не помню, как ты шла босая,  со
стертыми в кровь руками за плугом, в который была впряжена  лошадь  того
янки, - шла, чтобы мне и моему ребенку было что есть, -  а  если  я  это
помню, то как могу поверить всяким гадостям про тебя? Я не желаю  больше
слышать ни слова от тебя, Скарлетт О'Хара. Ни единого слова.
   - Но... - Скарлетт запнулась и умолкла.
   Ретт покинул город час тому назад с Бонни и  Присей,  и  к  позору  и
злости Скарлетт прибавилось отчаяние. А сейчас, когда  Мелани  стала  ее
защищать, тогда как сама она, Скарлетт, чувствовала себя глубоко винова-
той, - этого она и вовсе не в состоянии была вынести. Если бы Мелани по-
верила Индии и Арчи, оскорбила бы ее на празднике или  хотя  бы  холодно
приняла, она могла бы еще высоко держать голову и обороняться всеми  ви-
дами оружия, какие имелись в ее распоряжении. Но при воспоминании о том,
как Мелани, стоя рядом с нею словно тонкий  сверкающий  клинок,  помогла
предотвратить ее падение в глазах общества, с каким достоинством, с  ка-
ким вызовом смотрела она на всех, - Скарлетт  понимала,  что  если  быть
честной, надо во всем признаться. Да, выплеснуть из себя все, начиная  с
тех далеких дней на освещенном солнцем крыльце Тары.
   К такому шагу Скарлетт побуждала совесть, которая хоть и долго молча-
ла, но все еще способна была поднять голос, - совесть  истинно  верующей
католички. "Покайся в грехах своих и понеси наказание за них  в  горе  и
смирении". Эллин сотни раз повторяла ей это, и сейчас, в критическую ми-
нуту, религиозное воспитание Эллин дало себя знать. Она покается  -  да,
покается во всем, в каждом взгляде, в каждом слове, в тех немногих  лас-
ках, которые были между ними, и тогда господь, возможно, облегчит ее му-
ки и даст ей покой. А наказанием ей послужит изменившееся  лицо  Мелани,
на котором вместо любви и доверия появятся ужас и отвращение.  О,  какое
это будет тяжкое наказание, с болью подумала Скарлетт,  до  конца  жизни
помнить лицо Мелани, знать, что Мелани известно, какая она мелкая,  низ-
кая, двуличная и неверная, какая лгунья.
   Когда-то мысль о том, чтобы швырнуть правду в лицо Мелани и  увидеть,
как рухнет рай, в котором живет эта дурочка, опьяняла  Скарлетт,  предс-
тавлялась ей игрой, которая стоит свеч. Но сейчас, за  один  вечер,  все
изменилось, и ей меньше всего хотелось так поступить. Почему - она и са-
ма не знала. Слишком много противоречивых мыслей теснилось в ее мозгу. И
она не могла разобраться в них. Понимала лишь, что страстно хочет, чтобы
Мелани сохранила о ней высокое мнение, так же как когда-то страстно  хо-
тела, чтобы мама считала ее скромной, доброй, чистой. Понимала,  что  ей
глубоко безразлично мнение всего света, безразлично, что  думает  о  ней
Эшли или Ретт, а вот Мелани должна думать о ней так же, как думала всег-
да.
   Скарлетт боялась сказать Мелани правду, но  сейчас  в  ней  заговорил
инстинкт честности, который редко давал о себе  знать,  -  инстинкт,  не
позволявший рядиться в сотканную из лжи одежду перед  женщиной,  которая
встала на ее защиту. И она помчалась к Мелани, как только Ретт  с  Бонни
покинули дом.
   Но при первых же словах, которые она, заикаясь, произнесла: "Мелли, я
должна все объяснить насчет того дня...", Мелани повелительно остановила
ее. И Скарлетт, со стыдом глядя в темные, сверкающие любовью и  возмуще-
нием глаза, почувствовала, как у нее захолонуло сердце, ибо поняла,  что
никогда не узнает мира и покоя, следующих за признанием.  Мелани  раз  и
навсегда отрезала ей этот путь своими словам. Скарлетт  же,  не  слишком
часто мыслившая по-взрослому, понимала, что лишь чистый эгоизм побуждает
ее излить то, что так мучило ее. Это избавило бы ее от тягостного бреме-
ни и переложило бы его на невинное и доверчивое существо. Но она была  в
долгу перед Мелани за заступничество и оплатить  этот  долг  могла  лишь
своим молчанием. А как жестоко расплатилась бы она  с  Мелани,  если  бы
сломала ей жизнь, сообщив, что муж был ей неверен и любимая подруга при-
нимала участие в измене!
   "Не могу я ей этого сказать, - с огорчением подумала Скарлетт. -  Ни-
когда не смогу, даже если совесть убьет меня". Ей почему-то  вспомнились
слова пьяного Ретта: "...Не может она поверить в отсутствие благородства
у тех, кого любит... Так что придется вам нести и этот крест".
   Да, этот крест она будет нести до самой смерти - будет молча  терпеть
свою муку, никому не скажет о том, как больно колет ее  власяница  стыда
при каждом нежном взгляде и жесте Мелани, будет вечно подавлять  в  себе
желание крикнуть: "Не будь такой доброй! Не сражайся за  меня!  Я  этого
недостойна!"
   "Если бы ты не была такой дурочкой, такой милой, доверчивой,  просто-
душной дурочкой, мне было бы легче, - в отчаянии думала она. -  В  своей
жизни я несла не один тяжкий груз, но этот будет самым тяжким и неприят-
ным из всех, какие когда-либо выпадали мне на долю".
   Мелани сидела напротив нее в низком кресле, поставив ноги на  высокий
пуфик, так что колени у нее торчали, как у ребенка, - она бы никогда  не
приняла такой позы, если бы не забылась во гневе.  В  руке  она  держала
кружевное плетение и так стремительно двигала  блестящей  иглой,  словно
это была рапира, которой она дралась на дуэли.
   Будь Скарлетт в таком гневе, она бы топала ногами и орала, как неког-
да Джералд, громко призывая бога в свидетели проклятого двоедушия и под-
лости человеческой и клянясь так отомстить, что кровь  будет  стынуть  в
жилах. А у Мелани лишь стремительное мельканье иглы да сдвинутые на  пе-
реносице тонкие брови указывали на то, что она вся кипит.  Голос  же  ее
звучал спокойно - вот только она отрывистее обычного произносила  слова.
Энергичная манера выражаться была чужда  Мелани,  которая  вообще  редко
высказывала мнение вслух, а тем более никогда  не  злобствовала.  Только
тут Скарлетт поняла, что Уилксы и  Гамильтоны  способны  распаляться  не
меньше, а даже сильнее, чем О'Хара.
   - Мне и так уже надоело слушать, как люди критикуют тебя, дорогая,  -
сказала Мелани, - а эта капля переполнила чашу,  и  я  намерена  кое-что
предпринять. А ведь все потому, что люди завидуют тебе из-за твоего  ума
и успеха. Ты сумела преуспеть там, где  даже  многие  мужчины  потерпели
крах. Только не обижайся на меня, дорогая. Я ведь вовсе не хочу сказать,
что ты в чем-то перестала быть женщиной или утратила  женскую  прелесть,
хотя многие это утверждают. Ничего подобного. Просто  люди  не  понимают
тебя и к тому же не выносят умных женщин. Однако то, что ты  -  умная  и
так преуспела в делах, не дает людям права говорить, будто вы с  Эшли...
Силы небесные!
   Она произнесла это так пылко, что в устах мужчины это звучало бы  как
богохульство. Скарлетт смотрела на нее во все  глаза,  напуганная  столь
неожиданным взрывом.
   - И еще являются ко мне со своей грязной ложью - и Арчи, и  Индия,  и
миссис Элсинг! Да как они посмели? Миссис Элсинг, конечно, тут не  было!
У нее действительно не хватило мужества. Но - она всегда ненавидела  те-
бя, дорогая, потому что ты пользовалась большим успехом,  чем  Фэнни.  И
потом она так взбесилась, когда ты отстранила Хью от управления лесопил-
кой. Но ты была абсолютно права. Он совершенно  никчемный,  неповоротли-
вый, ни на что не годный человек! - Так Мелани одной фразой расправилась
с товарищем детских игр и ухажером дней юности. - А вот за Арчи  я  виню
себя. Не следовало мне давать этому старому негодяю приют.  Все  мне  об
этом говорили, но я не слушала. Ему, видите ли,  не  нравится,  дорогая,
что ты пользуешься трудом каторжников, но кто он такой, "чтобы  критико-
вать тебя? Убийца - да к тому же убил-то он женщину! И после всего,  что
я для него сделала, он является ко мне и говорит... Да я бы нисколько не
пожалела, если бы Эшли пристрелил его. Ну, словом, я его  выпроводила  с
такой отповедью, что уж можешь мне поверить! И он уехал из города.
   Что же до Индии, этого подлого существа!  Дорогая  моя,  я,  конечно,
сразу заметила, как только увидела вас вместе, что она завидует  тебе  и
ненавидит, потому что ты красивее ее и у  тебя  столько  поклонников.  А
особенно она возненавидела тебя из-за Стюарта  Тарлтона.  Она  ведь  так
сокрушалась по Стюарту... Словом, неприятно говорить такое о  своей  зо-
ловке, но мне кажется, у нее помутилось в голове,  потому  что  она  все
время только о Стюарте и думает! Другого объяснения ее  поступкам  я  не
нахожу... Я сказала ей, чтобы она никогда больше  не  смела  переступать
порог этого дома, и если я услышу, что она хотя бы шепотом  намекнет  на
подобную гнусность, я... я при всех назову ее лгуньей!
   Мелани умолкла, гневное выражение сразу сошло с ее лица, уступив мес-
то скорби. Как все уроженцы Джорджии, Мелани была страстно предана свое-
му клану, и мысль о ссоре в семье разрывала ей сердце. Она секунду поко-
лебалась, но Скарлетт была дороже ей, Скарлетт была первой в ее  сердце,
и, верная своим привязанностям, она продолжала:
   - Индия ревновала меня к тебе, потому что тебя, дорогая, я всегда лю-
била больше. Но она теперь никогда не переступит порога этого дома, моей
же ноги не будет в том доме, где принимают ее. Эшли  полностью  согласен
со мной, правда, то, что родная сестра сказала такое,  чуть  не  разбило
ему сердце...
   При упоминании имени Эшли натянутые нервы Скарлетт сдали, и она  раз-
разилась слезами. Когда же  она  перестанет  причинять  ему  боль?  Ведь
она-то думала лишь о том, чтобы сделать его счастливым,  обезопасить,  а
всякий раз только ранила. Она разбила ему жизнь, сломила его гордость  и
чувство самоуважения, разрушила внутренний мир, его спокойствие,  проис-
текавшее от цельности натуры. А теперь она еще и отторгла его от сестры,
которую он так любит. Чтобы спасти ее, Скарлетт, репутацию и  не  разру-
шать счастья своей жены, ему пришлось принести в жертву Индию, выставить
ее лгуньей, полубезумной ревнивой старой девой, -  Индию,  которая  была
абсолютно права в своих подозрениях и в своем осуждении: ведь ни  одного
лживого слова она не произнесла. Всякий раз, когда Эшли смотрел Индии  в
глаза, он видел в них правду, укор и холодное презрение, на какое Уилксы
были мастера.
   Зная, что Эшли ставит честь выше жизни, Скарлетт  понимала,  что  он,
должно быть, кипит от ярости. Он тоже, как и Скарлетт,  вынужден  теперь
прятаться за юбками Мелани. И хотя Скарлетт понимала, что это  необходи-
мо, и знала, что вина за ложное положение, в какое она  поставила  Эшли,
лежит прежде всего на ней, тем не менее... тем не менее... Как  женщина,
она больше уважала бы Эшли, если бы он пристрелил Арчи и честно повинил-
ся перед Мелани и перед всем светом. Она знала, что несправедлива к  не-
му, но слишком она была сама несчастна, чтобы обращать внимание на такие
мелочи. На память ей пришли едкие слова презрения, сказанные  Реттом,  и
она подумала: "А в самом деле - так ли уж по-мужски вел себя в этой  ис-
тории Эшли?" И впервые сияние, неизменно окружавшее Эшли с того  первого
дня, когда она в него влюбилась, начало немного тускнеть.  Черное  пятно
позора и вины, лежавшее на ней, переползло и на него. Она решительно по-
пыталась подавить в себе эту мысль, но лишь громче заплакала.
   - Не надо так! Не надо! - воскликнула Мелани, бросая плетение, и, пе-
ресев на диван, притянула к своему плечу голову Скарлетт. - Не следовало
мне говорить об этом и так тебя расстраивать. Я знаю,  каково  тебе;  мы
больше никогда не будем об этом говорить. Нет, нет, ни друг с другом, ни
с кем-либо еще, словно ничего и не было. Только... - добавила она,  и  в
ее тихом голосе почувствовался яд, - я уж проучу Индию и миссис  Элсинг.
Пусть не думают, что могут безнаказанно распространять клевету про моего
мужа и мою невестку. Я так устрою, что ни одна из них не  сможет  больше
ходить по Атланте с высоко поднятой головой. И всякий, кто будет им  ве-
рить или будет их принимать, - отныне мой враг.
   Скарлетт, с трудом представив себе долгую череду грядущих лет,  поня-
ла, что становится отныне причиной вражды, которая на  протяжении  жизни
многих поколений будет раскалывать город и семью.
   Слово свое Мелани сдержала. Она никогда больше не упоминала о случив-
шемся при Скарлетт или Эшли. Да и вообще ни с кем  этого  не  обсуждала.
Она вела себя с холодным безразличием, которое мгновенно превращалось  в
ледяную официальность, если кто-либо хотя бы намеком смел напомнить  при
ней о случившемся. На протяжении недель, последовавших за приемом, кото-
рый она устроила в честь Эшли, когда город лихорадило от сплетен и пере-
шептываний, а Ретт продолжал таинственно отсутствовать и не было челове-
ка, который стоял бы от всего этого в стороне, Мелани не щадила  клевет-
ников, поносивших Скарлетт, будь то ее давние друзья или  родня.  Причем
она не говорила, а действовала.
   Она прилепилась к Скарлетт, точно моллюск - к раковине. Она заставила
Скарлетт по утрам, как всегда, ездить в лавку и на лесной склад, и  сама
отправлялась с ней. Она настояла на том, чтобы Скарлетт днем  разъезжала
по городу, хотя той и не очень хотелось  выставлять  себя  на  обозрение
своих любопытствующих сограждан. И всякий раз Мелани  сидела  в  коляске
рядом со Скарлетт. Мелани брала ее с собой, когда ездила днем к кому-ни-
будь с визитом, и мягко, но настойчиво вводила  в  гостиные,  в  которых
Скарлетт не бывала уже больше двух лет. Беседуя с потрясенными  хозяйка-
ми, Мелани всем своим видом решительно давала понять: "Если любишь меня,
люби и моего пса".
   Она заставляла Скарлетт рано приезжать с визитом и сидеть до тех пор,
пока не уйдет последний гость, тем самым лишая дам  возможности  всласть
понаслаждаться пересудами и домыслами и вызывая немалое  их  возмущение.
Эти визиты были особенно мучительны для Скарлетт, но она не могла  отка-
зать Мелани. Ей ненавистно было сознание, что эти женщины никогда бы  не
заговорили с ней, если бы не любили так Мелани и не боялись потерять  ее
дружбу. Но Скарлетт знала: раз уж они приняли ее, то  больше  не  смогут
закрыть перед ней двери своего дома.
   Любопытно, что лишь немногие, беря под защиту или критикуя  Скарлетт,
ссылались на ее порядочность. "Я считаю ее на все  способной"  -  таково
было общее мнение. Слишком много Скарлетт нажила себе врагов, чтобы  те-
перь иметь защитников. Ее слова и действия не выходили у многих из  ума,
и потому людям было безразлично, причинит  эта  скандальная  история  ей
боль или нет. Однако не нашлось бы человека, которому было бы безразлич-
но, пострадают ли Мелани и Индия, и страсти бушевали прежде всего вокруг
них, а не вокруг Скарлетт-все хотели знать: "Солгала ли Индия?"
   Те, кто стоял на стороне Мелани, торжествующе отмечали, что  все  эти
дни постоянно видели Мелани со Скарлетт. Неужели такая женщина, как  Ме-
лани, исповедующая столь высокие принципы, станет защищать женщину  сог-
решившую, особенно если та согрешила с ее мужем? Конечно же, нет!  Индия
- просто свихнувшаяся старая дева, которая, ненавидя  Скарлетт,  налгала
на нее так, что Арчи и миссис Элсинг поверили.
   Но, спрашивали сторонники Индии, если Скарлетт ни в чем  не  повинна,
где же тогда капитан Батлер? Почему он не рядом с женой, почему не  под-
держивает ее своим присутствием? На этот вопрос ответа не было, и по ме-
ре того, как шли неделе, а по городу поползли слухи, что Скарлетт в  по-
ложении, группа, поддерживавшая Индию, закивала с удовлетворением. Ребе-
нок-то это не капитана Батлера, утверждали они. Слишком давно все знают,
что супруги живут врозь. Слишком давно уже  город  потрясла  скандальная
весть об отдельных спальнях.
   Сплетни ползли, разъединяя жителей города, - разъединяя и тесно  спа-
янный клан Гамильтонов, Уилксов, Бэрров, Уитменов и Уинфилдов. Каждый  в
этой обширной родне вынужден был принять ту или иную сторону.  Держаться
нейтралитета было невозможно. Об этом уж позаботились и Мелани-с  холод-
ным достоинством, и Индия-с едкой горечью. Но на чьей бы стороне ни сто-
яли родственники, всех злило то, что  раскол  в  семье  произошел  из-за
Скарлетт. И каждый считал, что такой огород городить из-за нее не  стои-
ло. А кроме того, на чьей бы стороне ни стояли  родственники,  все  были
искренне возмущены тем, что Индия решила стирать грязное белье  семьи  у
всех на глазах и втянула Эшли в  столь  отвратительный  скандал.  Однако
стоило ей заговорить, и многие поспешили на ее защиту и приняли ее  сто-
рону против Скарлетт, тогда как другие, любившие Мелани, встали на  сто-
рону Мелани и Скарлетт.
   Добрая половина Атланты была в родстве или считала себя в  родстве  с
Мелани и Индией. Разветвленная сеть кузенов, троюродных братьев, сестер,
племянниц и всяких дальних родственников была столь сложной  и  запуган-
ной, что никто, кроме уроженца Джорджии, не мог бы в  этом  разобраться.
Они всегда представляли собой единый клан, который, стоило прийти  беде,
смыкал щиты и образовывал непробиваемую фалангу, каковы бы ни были  мне-
ния родственников друг о друге и о поведении тех или иных из  них.  Если
не считать партизанской войны тети Питти против дяди Генри, над  которой
многие годы весело потешались  все  родственники,  между  членами  клана
внешне всегда поддерживались добрые отношения. Как большинство  семей  в
Атланте, это были милые, уравновешенные, сдержанные  люди,  не  склонные
даже мягко журить друг друга.
   Но сейчас клан раскололся надвое, и город мог  наслаждаться  зрелищем
кузенов и кузин в пятом или шестом колене, которые принимали разные сто-
роны в этом скандале, потрясшем всю Атланту. Это принесло  немало  труд-
ностей и осложнений и той половине города, которая не состояла с ними  в
родстве, ибо требовало от людей предельного такта и долготерпения:  ведь
война между Индией и Мелани произвела раскол почти в каждом  кружке  или
собрании. Поклонники Талии, Кружок шитья для вдов и сирот  Конфедерации,
Ассоциация по благоустройству могил наших доблестных  воинов.  Субботний
музыкальный кружок. Дамское вечернее общество котильона. Кружок по  уст-
ройству библиотек для юношества - все были вовлечены в эту вражду, как и
четыре церкви, вместе с Дамами-попечительницами и миссионерскими общест-
вами. И все зорко следили за тем, чтобы члены враждующих групп не оказа-
лись в одном и том же комитете.
   В дни приемов у себя дома от четырех до шести матроны Атланты  пребы-
вали в непрерывном трепыхании и страхе, как бы Мелани и Скарлетт не яви-
лись и не застали у них в гостиной Индию и преданных ей родственников.
   Из всей семьи больше всего страдала тетя Питти. Именно Питти,  всегда
стремившаяся к тому, чтобы уютно жить в окружении любящих родственников,
и сейчас готовая служить и вашим и нашим. Но ни те, ни другие, не допус-
кали этого.
   Индия жила с тетей Питти, и если Питти встанет на сторону Мелани, как
ей бы хотелось, Индия тут же уедет. А если  Индия  уедет,  что  станется
тогда с бедненькой Питти? Она же не может жить одна. Ей пришлось бы тог-
да либо поселить у себя чужого человека, либо заколотить дом и переехать
к Скарлетт. А тетя Питти смутно догадывалась, что капитану  Батлеру  это
может не понравиться. Или же ей пришлось бы поселиться у Мелани и  спать
в крошечной каморке, которая служила детской для Бо.
   Питти не слишком обожала Индию - она робела перед ней: уж очень Индия
была сухая, жесткая, непреклонная в суждениях. Но  она  позволяла  Питти
сохранять уютный образ жизни, а для Питти соображения  личного  комфорта
всегда больше значили, чем проблемы морали.  Так  что  Индия  продолжала
жить у Питти.
   Однако ее присутствие в доме превратило тетю Питти в центр бури,  ибо
и Скарлетт и Мелани считали, что она стала на  сторону  Индии.  Скарлетт
решительно отказалась увеличить содержание Питти, пока  Индия  находится
под одной с ней крышей. Эшли же каждую неделю посылал  Индии  деньги,  и
каждую неделю Индия молча гордо возвращала чек - к великому огорчению  и
испугу Питти. С деньгами в красном кирпичном доме было бы совсем  плохо,
если бы не дядя Генри, хотя Питти и унижало  то,  что  приходится  брать
деньги у него.
   Питти любила Мелани больше всех на свете, за исключением себя  самой,
а теперь Мелани держалась с ней холодно и вежливо,  как  чужой  человек.
Хотя она жила, по сути дела, на заднем дворе тети Питти, она ни разу  не
прошла через изгородь, а в свое время бегала туда-сюда по десять  раз  в
день. Питти заходила к ней, и плакала, и изливалась в любви и преданнос-
ти, но Мелани всегда отказывалась что-либо с ней обсуждать и никогда  не
отдавала визитов.
   Питти прекрасно понимала, чем она обязана Скарлетт, - по  сути  дела,
жизнью. В те черные дни после войны, когда Питти встала перед выбором  -
либо принять помощь брата Генри, либо голодать, именно Скарлетт  взялась
вести ее дом, кормить ее, одевать, именно благодаря ей могла тетя  Питти
высоко держать голову в атлантском обществе. Да и после того, как  Скар-
летт вышла замуж и перебралась в собственный дом, она была -  сама  щед-
рость. А этот страшный таинственный капитан Батлер... после того как  он
заходил к ней со Скарлетт, Питти не раз обнаруживала у себя  на  столике
новенький кошелек, набитый банкнотами, или в шкатулке для шитья  -  кру-
жевной платочек, завязанный в узелок, а в нем  -  золотые  монеты.  Ретт
всякий раз клялся, что понятия ни о чем не имеет, и без  обиняков  заяв-
лял, что это наверняка от тайного поклонника - не иначе как от  шаловли-
вого дедушки Мерриуэзера.
   Да, Мелани дарила Питти свою  любовь,  Скарлетт  дарила  обеспеченную
жизнь, а что дарила ей Индия? Ничего, кроме своего присутствия,  которое
избавляло Питти от необходимости нарушить приятное течение жизни и самой
принимать решение. Все это было очень грустно и так бесконечно  вульгар-
но, и Питти, которая в жизни не приняла ни одного  решения,  махнула  на
все рукой - пусть идет, как идет, однако же проводила немало  времени  в
безутешных рыданиях.
   В конце концов кое-кто искренне поверил в то, что Скарлетт ни  и  чем
не виновата, - поверил не из-за ее личных достоинств, а потому, что это-
му верила Мелани. Иные поверили с оговорками, но были любезны  со  Скар-
летт и посещали ее, потому что любили Мелани и хотели сохранить  ее  лю-
бовь. Сторонники же Индии лишь холодно с нею раскланивались, а некоторые
даже открыто грубили. Эти последние ставили Скарлетт в неловкое  положе-
ние, раздражали, но она понимала, что если бы Мелани так быстро не приш-
ла ей на помощь, весь город был бы сейчас против нее, она бы стала изго-
ем.

   ГЛАВА LVI

   Ретт отсутствовал целых три месяца, и за все это  время  Скарлетт  не
получила от него ни слова. Она не знала ни где он, ни сколько  продлится
его отсутствие. Она даже понятия не имела, вернется ли  он  вообще.  Все
это время она занималась своими делами, высоко держа  голову  и  глубоко
страдая в душе. Она не очень хорошо себя  чувствовала,  но,  побуждаемая
Мелани, каждый день бывала в лавке и старалась хотя бы внешне  поддержи-
вать интерес к лесопилкам. Впервые лавка тяготила ее, и хотя она принес-
ла тройной доход по сравнению с предыдущим годом - деньги  так  и  текли
рекой, - Скарлетт не могла заставить себя интересоваться этим делом, бы-
ла резка и груба с приказчиками. Лесопилка Джонни Гэллегера тоже процве-
тала, и на лесном складе без труда продавали все подчистую,  но  что  бы
Джонни ни говорил и ни делал, все раздражало ее. Джонни, будучи,  как  и
она, ирландцем, наконец вспылил от ее придирок и, пригрозив, что  уйдет,
произнес на этот счет длинную тираду, которая кончалась так: "На этом  я
умываю, мэм, руки, и проклятье Кромвеля да падет на ваш дом". Чтобы ути-
хомирить его, Скарлетт пришлось долго и униженно перед ним извиняться.
   На лесопилке Эшли она не была ни разу. Не заходила она и в контору на
лесном складе, если могла предположить, что он там. Она  знала,  что  он
избегает ее, знала, что ее частое присутствие в  доме  по  настоятельной
просьбе Мелани было для него мукой. Они никогда не оставались вдвоем, ни
разу не говорили, а ей не терпелось задать ему один вопрос. Ей так хоте-
лось знать, не возненавидел ли он ее, а также что он сказал  Мелани,  но
Эшли держался от нее на расстоянии и беззвучно молил не  заговаривать  с
ним. Ей было невыносимо видеть его лицо, постаревшее, измученное раская-
нием, а то, что его лесопилка каждую неделю приносила лишь  убытки,  тем
более раздражало ее, но она молчала.
   Его беспомощность выводила ее из себя. Она не знала, что  он  мог  бы
сделать, чтобы улучшить положение, но считала, что он должен что-то сде-
лать. Вот Ретт - тот непременно что-то предпринял бы. Ретт всегда что-то
предпринимал - пусть даже не то, что надо, - и она невольно уважала  его
за это.
   Теперь, когда злость на Ретта и его оскорбления прошли, ей стало  не-
доставать его, и она все больше и больше скучала по нему по  мере  того,
как шли дни, а вестей от него не было. Из сложного клубка чувств,  кото-
рый он оставил в ней, - восторга и гнева, душевного надрыва и уязвленной
гордости, - родилась меланхолия и, точно ворон, уселась на ее плече. Она
тосковала по Ретту, ей недоставало легкой дерзости его анекдотов,  вызы-
вавших у нее взрывы хохота, его иронической усмешки, которая сразу  ста-
вила все на свои места, не давая преувеличивать беды, - недоставало даже
его издевок, больно коловших ее, вызывавшие  злобные  реплики  в  ответ.
Больше же всего ей недоставало его  присутствия,  недоставало  человека,
которому можно все рассказать. А лучшего слушателя, чем Ретт, и пожелать
было трудно. Она могла без зазрения совести, даже с гордостью, рассказы-
вать ему, как ободрала кого-нибудь точно липку, и  он  лишь  аплодировал
ей. А другим она не могла даже намекнуть на нечто подобное, ибо это лишь
шокировало бы их.
   Ей одиноко было без Ретта и без Бонни. Она скучала по малышке больше,
чем могла предположить. Вспоминая последние жестокие слова Ретта  об  ее
отношении к Уэйду и к Элле, она старалась заполнить ими пустые часы.  Но
все было ни к чему. Слова Ретта и поведение детей открыли Скарлетт глаза
на страшную, больно саднившую правду. Пока дети были маленькие, она была
слишком занята, слишком поглощена заботами о  том,  где  достать  денег,
слишком была с ними резка и нетерпима и не сумела завоевать ни их  дове-
рие, ни любовь. А теперь было слишком поздно или, быть может, у  нее  не
хватало терпения или ума проникнуть в тайну их сердечек.
   Элла! Скарлетт крайне огорчилась, поняв, что Элла - неумная  девочка,
но это было именно так. Ее умишко ни на чем не задерживался - мысли пор-
хали, как птички с ветки на ветку, и даже когда Скарлетт принималась  ей
что-то рассказывать, Элла с детской  непосредственностью  прерывала  ее,
задавая вопросы, не имевшие никакого отношения к рассказу, и прежде  чем
Скарлетт успевала дать пояснения, забывала, о чем спрашивала. Что же  до
Уэйда... возможно, Ретт прав. Возможно, мальчик боится ее. Это  казалось
Скарлетт странным и обидным. Ну, почему сын,  единственный  сын,  должен
бояться ее? Когда она пыталась втянуть Уэйда в разговор, на нее смотрели
бархатные карие глаза Чарлза, мальчик ежился и  смущенно  переминался  с
ноги на ногу. А вот с Мелани он болтал без умолку и показывал ей все со-
держимое своих карманов, начиная с червей для рыбной ловли и кончая  об-
рывками веревок.
   Мелани умела обращаться с детишками. Тут уж ничего не скажешь. Ее  Бо
был самым воспитанным и самым прелестным ребенком  в  Атланте.  Скарлетт
куда лучше ладила с ним, чем с собственным сыном, потому  что  маленький
Бо не стеснялся взрослых и, увидев ее, тут же, без приглашения,  залезал
к ней на колени. Какой это был прелестный блондинчик - весь в Эшли!  Вот
если бы Уэйд был как Бо... Конечно, Мелани могла так много дать сыну по-
тому, что это было ее единственное дитя, да к тому же не было у нее  та-
ких забот и не работала она, как Скарлетт. Во  всяком  случае,  Скарлетт
пыталась таким образом  оправдаться  перед  собой,  однако  элементарная
честность вынуждала ее признать, что Мелани любит детей и была бы  рада,
если бы у нее был их десяток. Недаром она с таким  теплом  относилась  к
Уэйду и ко всем соседским малышам.
   Скарлетт никогда не забудет, как однажды,  приехав  к  Мелани,  чтобы
забрать Уэйда, она шла по дорожке  и  вдруг  услышала  клич  повстанцев,
очень точно воспроизведенный ее сыном-тем самым Уэйдом, который дома был
всегда тише мышки. А вслед за криком Уэйда  раздался  пронзительный  то-
ненький взвизг Бо. Войдя в гостиную, она обнаружила, что эти двое,  воо-
ружившись деревянными мечами, атакуют диван. Оба  мгновенно  умолкли,  а
из-за дивана поднялась Мелани, смеясь и  подбирая  рассыпанные  шпильки,
которыми она пыталась заколоть свои непослушные кудри.
   - Это Геттисберг, - пояснила она. - Я изображаю янки, и мне, конечно,
сильно досталось. А это генерал Ли, - указала она на Бо, - а это генерал
Пиккет. - И она обняла за плечи Уэйда.
   Да, Мелани умела обращаться с детьми, и тайны этого Скарлетт  никогда
не постичь.
   "По крайней мере, - подумала Скарлетт, - хоть Бонни любит меня, и  ей
нравится со мной играть". Но честность вынуждала ее признать, что  Бонни
куда больше предпочитает Ретта. Да к тому же она может вообще больше  не
увидеть Бонни. Ведь Ретт, возможно, находится  сейчас  в  Персии  или  в
Египте и - как знать? - возможно, намерен остаться там навсегда.
   Когда доктор Мид сказал Скарлетт, что она беременна, она была  потря-
сена, ибо обкидала услышать совсем другой диагноз - что у  нее  разлитие
желчи и нервное перенапряжение. Но тут она вспомнила ту дикую ночь и по-
краснела. Значит, в те минуты высокого наслаждения  был  зачат  ребенок,
хотя память о самом наслаждении и отодвинула на задний план то, что про-
изошло потом. Впервые в жизни Скарлетт обрадовалась, что у нее будет ре-
бенок. Хоть бы мальчик! Хороший мальчик, а не такая мямля, как маленький
Уэйд. Как она будет заботиться о нем! Теперь, когда у нее есть  для  ре-
бенка свободное время и деньги, которые облегчат его путь по жизни,  как
она будет счастлива заняться им! Она хотела было тотчас  написать  Ретту
на адрес матери в Чарльстон. Силы небесные, теперь-то он уж должен  вер-
нуться домой! А что, если он задержится и ребенок родится без него?! Она
же ничего не сможет объяснить ему потом! Но если написать, он еще  поду-
мает, что она хочет, чтобы он вернулся, и только станет  потешаться  над
ней. А он не должен знать, что она хочет, чтобы он был рядом или что  он
нужен ей.
   Она порадовалась, что подавила в себе желание написать  Ретту,  когда
получила письмо от тети Полин из Чарльстона, где, судя по всему,  гостил
у своей матери Ретт. С каким облегчением узнала она, что он  все  еще  в
Соединенных Штатах, хотя письмо тети Полин само по себе  вызвало  у  нее
вспышку злости. Ретт зашел с Бонни навестить ее и тетю Евлалию, и уж как
Полин расхваливала девочку:
   "До чего же она хорошенькая! А когда вырастет, станет просто красави-
цей. Но ты, разумеется, понимаешь, что любому мужчине, который  вздумает
за ней ухаживать, придется иметь дело с капитаном Батлером, ибо  никогда
еще я не видела такого преданного отца. А теперь, дорогая моя, хочу тебе
кое в чем признаться. До встречи с капитаном  Батлером  я  считала,  что
твой брак с ним - страшный мезальянс, ибо у нас в  Чарльстоне  никто  не
слышал о нем ничего хорошего и все очень жалеют его семью. Мы с Евлалией
даже не были уверены, следует ли нам его принимать, но ведь в конце кон-
цов милая крошка, с которой он собрался к нам  прийти,  -  наша  внучка.
Когда же он появился у нас, мы были приятно удивлены - очень приятно - и
поняли, что христиане не должны верить досужным сплетням. Он  совершенно
очарователен. И к тому же, как нам кажется, хорош собой - такой  серьез-
ный и вежливый. И так предан тебе и малышке.
   А теперь, моя дорогая, я должна написать тебе о том, что дошло до на-
ших ушей, - мы с Евлалией сначала и верить этому не хотели. Мы, конечно,
слышали, что ты порою трудишься в лавке,  которую  оставил  тебе  мистер
Кеннеди. Эти слухи доходили до нас, но мы их отрицали. Мы понимали,  что
в те первые страшные дни после конца войны это было, возможно, необходи-
мо - такие уж были тогда условия жизни. Но сейчас ведь в этом нет  ника-
кой необходимости, поскольку, как мне известно, капитан Батлер более чем
обеспечен и, кроме того, вполне способен управлять вместо тебя любым де-
лом и любой собственностью. Нам просто необходимо было знать,  насколько
справедливы эти слухи, и мы вынуждены были задать капитану Батлеру неко-
торые вопросы, хотя это и было для нас крайне неприятно.
   Он нехотя сообщил нам, что ты каждое утро проводишь в лавке и  никому
не позволяешь вести за тебя бухгалтерию. Он признался также, что у  тебя
есть лесопилка или  лесопилки  (мы  не  стали  уточнять,  будучи  крайне
расстроены этими сведениями, совсем для нас новыми), что побуждает  тебя
разъезжать одной или в обществе какого-то бродяги,  который,  по  словам
капитана Батлера, - просто убийца. Мы видели, как это переворачивает ему
душу, и решили, что он самый снисходительный -  даже  слишком  снисходи-
тельный - муж. Скарлетт, это надо прекратить. Твоей матушки уже  нет  на
свете, чтобы сказать тебе это, и вместо нее обязана тебе сказать это  я.
Подумай только, каково будет твоим детям, когда они вырастут  и  узнают,
что ты занималась торговлей! Как им будет горько, когда они узнают,  что
тебя могли оскорблять грубые люди и что своими разъездами по  лесопилкам
ты давала повод для неуважительных разговоров и сплетен. Такое неженское
поведение..."
   Скарлетт ругнулась и, не дочитав письма, отшвырнула его.  Она  так  и
видела тетю Полин и тетю Евлалию, которые сидят в своем  ветхом  домишке
на Бэттери и осуждают ее, а ведь сами еле сводят концы с концами и умер-
ли бы с голоду, если бы она, Скарлетт, не помогала им каждый месяц.  Не-
женское поведение? Да если бы она, черт побери, не занималась неженскими
делами, у тети Полин и тети Евлалии не было бы сейчас,  наверное,  крыши
над головой. Черт бы побрал этого Ретта - зачем он рассказал им про лав-
ку, про бухгалтерию и про  лесопилки!  Рассказал,  значит,  нехотя,  да?
Она-то знала, с каким удовольствием он изображал из себя перед старухами
этакого серьезного, заботливого,  очаровательного  человека,  преданного
мужа и отца. А самому доставляло несказанное наслаждение расписывать  им
ее занятия в лавке, на лесопилках и в салуне. Не человек,  а  дьявол.  И
почему только он так любит делать людям гадости?
   Однако злость Скарлетт очень скоро сменилась  апатией.  За  последнее
время из ее жизни исчезло многое, придававшее ей остроту.  Вот  если  бы
вновь познать былое волнение и радость от присутствия Эшли...  вот  если
бы Ретт вернулся домой и смешил бы ее, как прежде.
   Они вернулись домой без предупреждения. Об их  возвращении  оповестил
лишь стук сундуков, сбрасываемых на пол в холле, да голосок Бонни, крик-
нувшей: "Мама!"
   Скарлетт выскочила из своей комнаты наверху и увидела дочурку, пытав-
шуюся забраться по ступенькам, высоко поднимая свои  коротенькие,  толс-
тенькие ножки. К груди она прижимала полосатого котенка.
   - Бабушка мне дала, - возбужденно объявила Бонни, поднимая котенка за
шкирку.
   Скарлетт подхватила ее на руки и принялась целовать,  благодаря  бога
за то, что присутствие девочки избавляет ее от встречи с Реттом наедине.
Глядя поверх головки Бонни, она увидела, как он внизу, в холле,  распла-
чивался с извозчиком. Он посмотрел вверх, увидел ее и,  широким  взмахом
руки сняв панаму, склонился в поклоне. Встретившись с ним взглядом,  она
почувствовала, как у нее подпрыгнуло сердце. Каков бы он ни был, что  бы
он ни сделал, но он дома, и она была рада.
   - А где Мамушка? - спросила Бонни, завертевшись на руках у  Скарлетт,
и та нехотя опустила ребенка на пол.
   Да, ей будет куда труднее, чем она предполагала, достаточно  небрежно
поздороваться с Реттом. А уж как сказать ему  о  ребенке,  которого  она
ждет!.. Она смотрела на его лицо, пока он поднимался  по  ступенькам,  -
смуглое беспечное лицо, такое непроницаемое, такое замкнутое. Нет,  сей-
час она ничего ему не скажет. Не может сказать. И однако же о такого ро-
да событии должен прежде всего знать муж-муж, который обрадуется,  услы-
шав. Но она не была уверена, что он обрадуется.
   Она стояла на площадке лестницы, прислонившись к перилам,  и  думала,
поцелует он ее или нет. Он не поцеловал. Он сказал лишь:
   - Что-то вы побледнели, миссис Батлер. Что, румян в продаже нет?
   И ни слова о том, что он скучал по ней - пусть даже  этого  на  самом
деле не было. По крайней мере мог бы поцеловать ее при Мамушке, которая,
присев в реверансе, уже уводила Бонни в детскую.  Ретт  стоял  рядом  со
Скарлетт на площадке и небрежно оглядывал ее.
   - Уж не потому ли вы так плохо выглядите, что  тосковали  по  мне?  -
спросил он, и, хотя губы его улыбались, в глазах не было улыбки.
   Так вот, значит, как он намерен себя с ней держать. Столь же отврати-
тельно, как всегда. Внезапно ребенок, которого она носила  под  сердцем,
из счастливого дара судьбы превратился в тошнотворное бремя, а этот  че-
ловек, стоявший так небрежно, держа широкополую панаму у бедра, -  в  ее
злейшего врага, причину всех зол. И потому в глазах ее появилось ожесто-
чение - ожесточение, которого он не мог не заметить, и улыбка сбежала  с
его лица.
   - Если я бледная, то по вашей вине, а вовсе не потому, что скучала по
вас, хоть вы и воображаете, что это так. На самом же деле...  -  О,  она
собиралась сообщить ему об этом совсем иначе, но слова сами сорвались  с
языка, и она бросила ему, не задумываясь над тем, что их могут  услышать
слуги: - Дело в том, что у меня будет ребенок!
   Он судорожно глотнул, и глаза его быстро скользнули по ее фигуре.  Он
шагнул было к ней, словно хотел дотронуться до ее плеча, но она  уверну-
лась, и в глазах ее было столько ненависти, что лицо его стало жестким.
   - Вот как! - холодно произнес он. - Кто же счастливый отец? Эшли?
   Она вцепилась в балясину перил так крепко, что уши вырезанного на них
льва до боли врезались ей в ладонь. Даже она, которая так  хорошо  знала
его, не ожидала такого оскорбления. Конечно, это шутка, но шутка слишком
чудовищная, чтобы с нею мириться. Ей  хотелось  выцарапать  ему  ногтями
глаза, чтобы не видеть в них этого непонятного сияния.
   - Да будьте вы прокляты! - сказала она голосом, дрожавшим от  ярости.
- Вы... вы же знаете, что это ваш ребенок. И мне он не нужен, как и вам.
Ни одна... ни одна женщина не захочет иметь ребенка  от  такой  скотины.
Хоть бы... о господи, хоть бы это был чей угодно ребенок, только не ваш!
   Она увидела, как вдруг изменилось его смуглое лицо -  задергалось  от
гнева или от чего-то еще, словно его ужалили.
   "Вот! - подумала она со жгучим злорадством. - Вот! Наконец-то я  при-
чинила ему боль!"
   Но лицо Ретта уже снова приняло обычное непроницаемое  выражение,  он
пригладил усики с одной стороны.
   - Не огорчайтесь, - сказал он и, повернувшись, пошел дальше, - может,
у вас еще будет выкидыш.
   Все закружилось вокруг нее: она подумала о том, сколько еще предстоит
вынести до родов - изнурительная тошнота, уныло тянущееся время,  разбу-
хающий живот, долгие часы боли. Ни один мужчина обо всем этом понятия не
имеет. И он еще смеет шутить! Да она сейчас расцарапает его. Только  вид
крови на его смуглом лице способен утишить боль в ее сердце. Она стреми-
тельно подскочила к нему точно кошка, но он, вздрогнув от неожиданности,
отступил и поднял руку, чтобы удержать ее. Остановившись на  краю  верх-
ней, недавно натертой ступеньки, она размахнулась,  чтобы  ударить  его,
но, наткнувшись на его вытянутую руку, потеряла равновесие. В  отчаянном
порыве она попыталась было уцепиться за балясину, но не сумела. И  поле-
тела по лестнице вниз головой, чувствуя, как у нее внутри все разрывает-
ся от боли. Ослепленная болью, она уже и не  пыталась  за  что-то  схва-
титься и прокатилась так на спине до конца лестницы.
   Впервые в жизни Скарлетт лежала в постели больная - если  не  считать
тех случаев, когда она рожала, но это было  не  в  счет.  Тогда  она  не
чувствовала себя одинокой и ей не было страшно - сейчас  же  она  лежала
слабая, растерянная, измученная болью. Она знала, что серьезно больна  -
куда серьезнее, чем ей говорили, - и смутно сознавала,  что  может  уме-
реть. Сломанное ребро отзывалось болью при каждом вздохе, ушибленные ли-
цо и голова болели, и все тело находилось  во  власти  демонов,  которые
терзали ее горячими щипцами и резали тупыми ножами и лишь ненадолго  ос-
тавляли в покое, настолько обессиленную, что она не  успевала  прийти  в
себя, как они возвращались. Нет, роды были совсем не похожи на это.  Че-
рез два часа после рождения Уэйда, и Эллы, и Бонни она уже  уплетала  за
обе щеки, а сейчас даже мысль о чем-либо, кроме холодной воды,  вызывала
у нее тошноту.
   Как, оказывается, легко родить ребенка и как мучительно - не  родить!
Удивительно, что, даже несмотря на боль, у нее сжалось сердце, когда она
узнала, что у нее не будет ребенка. И еще удивительнее то, что  это  был
первый ребенок, которого она действительно хотела иметь. Она  попыталась
понять, почему ей так хотелось этого ребенка, но мозг ее слишком  устал.
Она не в состоянии была думать ни о чем - разве что о том,  как  страшно
умирать. А смерть присутствовала в комнате, и у  Скарлетт  не  было  сил
противостоять ей, бороться с нею. И ей было страшно.  Ей  так  хотелось,
чтобы кто-то сильный сидел рядом, держал ее за  руку,  помогал  ей  сра-
жаться со смертью, пока силы не вернутся к ней,  чтобы  она  сама  могла
продолжать борьбу.
   Боль прогнала злобу, и Скарлетт  хотелось  сейчас,  чтобы  рядом  был
Ретт. Но его не было, а заставить себя попросить, чтобы он  пришел,  она
не могла.
   В последний раз она видела его, когда он подхватил ее на руки в  тем-
ном холле у подножия лестницы лицо у  него  было  белое,  искаженное  от
страха, и он хриплым голосим звал Мамушку. Потом еще она смутно помнила,
как ее несли наверх, а дальше все терялось во тьме. А потом - боль, сно-
ва боль, и комната наполнилась жужжанием голосов,  звучали  всхлипывания
тети Питтипэт, и резкие приказания доктора Мида, и топот ног, бегущих по
лестнице, и тихие шаги на цыпочках в верхнем холле.
   А потом - слепящий свет, сознание надвигающейся смерти и  страх,  на-
полнивший ее желанием крикнуть имя, но вместо крика получился  лишь  ше-
пот.
   Однако жалобный этот шепот вызвал мгновенный отклик, и  откуда-то  из
темноты, окружавшей постель, раздался нежный напевный  голос  той,  кого
она звала:
   - Я здесь, дорогая. Я все время здесь.
   Смерть и страх начали постепенно отступать, когда Мелани взяла ее ру-
ку и осторожно приложила к своей прохладной  щеке.  Скарлетт  попыталась
повернуть голову, чтобы увидеть ее лицо, но не смогла. Мелли ждет ребен-
ка, а к дому подступают янки. Город в огне, и надо спешить, спешить.  Но
ведь Мелли ждет ребенка и спешить нельзя. Надо остаться с ней,  пока  не
родится ребенок, и не падать духом, потому что Мелли нужна ее сила. Мел-
ли мучила ее - снова горячие щипцы впились в ее тело, снова ее стали ре-
зать тупые ножи, и боль накатывалась волнами. Надо крепко  держаться  за
руку Мелли.
   Но доктор Мид все-таки пришел, хоть он и очень нужен солдатам в лаза-
рете; она услышала, как он сказал:
   - Бредит. Где же капитан Батлер?
   Вокруг была темная ночь, а потом становилось светло, и то у нее  дол-
жен был родиться ребенок, то у Мелани, которая кричала в  муках,  но,  в
общем, Мелли все время была тут, и Скарлетт  чувствовала  ее  прохладные
пальцы, и Мелани в волнении не всплескивала зря руками и не всхлипывала,
как тетя Питти. Стоило Скарлетт открыть глаза и сказать:  "Мелли?"  -  и
голос Мелани отвечал ей.  И,  как  правило,  ей  хотелось  еще  шепнуть:
"Ретт... Я хочу Ретта", - но она, словно во сне, вспоминала, что Ретт не
хочет ее, и перед ней вставало лицо Ретта - темное, как у индейца, и его
белые зубы, обнаженные в усмешке. Ей хотелось, чтобы он был с ней, но он
не хочет.
   Однажды она сказала: "Мелли?" - и голос Мамушки ответил: "Тихо,  дет-
ка", - и она почувствовала прикосновение холодной тряпки к своему лбу  и
в испуге закричала: "Мелли! Мелани!" - и кричала снова и снова, но Мела-
ни долго не приходила. В это время Мелани сидела на краю кровати  Ретта,
а Ретт, пьяный, рыдал, лежа на полу, - всхлипывал и всхлипывал,  уткнув-
шись ей в колени.
   Выходя из комнаты Скарлетт, Мелани всякий раз видела, как он сидит на
своей кровати - дверь в комнату он держал открытой - и смотрит на  дверь
через площадку. В комнате у него было не убрано, валялись окурки  сигар,
стояли тарелки с нетронутой едой. Постель была смята, не заправлена,  он
сидел на ней небритый, осунувшийся и без конца курил. Он  ни  о  чем  не
спрашивал Мелани, когда видел ее. Она сама обычно на  минуту  задержива-
лась у двери и сообщала: "Мне очень жаль, но ей хуже",  или:  "Нет,  она
вас еще не звала. Она ведь в бреду", или: "Не надо отчаиваться,  капитан
Батлер. Давайте я приготовлю вам горячего кофе или  чего-нибудь  поесть.
Вы так заболеете".
   Ей всегда было бесконечно жаль его, хотя от усталости  и  недосыпания
она едва ли способна была что-то чувствовать. Как могут люди  так  плохо
говорить о нем - называют его бессердечным,  порочным,  неверным  мужем,
когда она видит, как он худеет, видит, как мучается?! Несмотря на  уста-
лость, она всегда стремилась, сообщая о том, что  происходит  в  комнате
больной, сказать это подобрее. А он глядел на нее, как грешник,  ожидаю-
щий Страшного суда, - словно ребенок, внезапно оставшийся один во  враж-
дебном мире. Правда, Мелани ко всем относилась, как к детям.
   Когда же, наконец, она подошла к его двери, чтобы сообщить  радостную
весть, что Скарлетт стало лучше, зрелище, представшее ее взору, было для
нее полной неожиданностью. На столике у кровати стояла полупустая бутыл-
ка виски, и в комнате сильно пахло спиртным. Ретт посмотрел на нее горя-
щими остекленелыми глазами, и челюсть у него затряслась, хоть он и  ста-
рался крепко стиснуть зубы.
   - Она умерла?
   - Нет, что вы! Ей гораздо лучше.
   Он произнес: "О господи", - и уткнулся головой в ладони. Мелани  уви-
дела, как задрожали, словно от озноба, его широкие плечи, -  она  с  жа-
лостью глядела на него и вдруг с ужасом поняла, что он плачет. Мелани ни
разу еще не видела плачущего мужчину и, уж конечно же,  не  представляла
себе плачущим Ретта - такого бесстрастного, такого насмешливого,  такого
вечно уверенного в себе.
   Эти отчаянные, сдавленные рыдания испугали ее. Мелани в страхе  поду-
мала, что он совсем пьян, а она больше всего на свете боялась пьяных. Но
он поднял голову, и, увидев его глаза, она тотчас вошла в комнату,  тихо
закрыла за собой дверь и подошла к нему. Она ни разу еще не видела  пла-
чущего мужчину, но ей пришлось успокаивать стольких плачущих детей.  Она
мягко положила руку ему на плечо, и он тотчас обхватил ее ноги руками. И
не успела она опомниться, как уже сидела у него на кровати, а он уткнул-
ся головой ей в колени и так сильно сжал ее ноги, что ей стало больно.
   Она неясно поглаживала его черную голову, приговаривая, успокаивая:
   - Да будет вам! Будет! Она скоро поправится.
   От этих слов Мелани он лишь крепче сжал ее ноги и заговорил - быстро,
хрипло, выплескивая все, словно поверяя свои секреты могиле, которая ни-
когда их не выдаст, - впервые в жизни  выплескивая  правду,  безжалостно
обнажая себя перед Мелани, которая сначала ничего не понимала  и  держа-
лась с ним по-матерински. А он все говорил - прерывисто, уткнувшись  го-
ловой ей в колени, дергая за фалды юбки. Иной раз слова его звучали глу-
хо, словно сквозь вату, иной раз она слышала их отчетливо, -  безжалост-
ные, горькие слова признания и унижения; он говорил такое, чего  она  ни
разу не слышала даже от женщины, посвящал ее  в  тайную  тайн,  так  что
кровь приливала к щекам Мелани, и она благодарила бога за то,  что  Ретт
не смотрит на нее.
   Она погладила его по голове, точно перед ней был маленький Бо, и ска-
зала:
   - Замолчите, капитан Батлер! Вы не должны говорить мне такое! Вы не в
себе! Замолчите!
   Но неудержимый поток слов хлестал из него, он хватался за ее  платье,
точно за последнюю надежду.
   Он обвинял себя в каких-то непонятных ей вещах, бормотал имя Красотки
Уотлинг, а потом вдруг, с яростью встряхнув ее, воскликнул:
   - Я убил Скарлетт! Я убил ее. Вы не понимаете. Она же не хотела этого
ребенка и...
   - Да замолчите! Вы просто не в себе! Она не хотела ребенка?! Да какая
женщина не хочет...
   - Нет! Нет! Вы хотите детей. А она не хочет. Не хочет  иметь  от  ме-
ня...
   - Перестаньте!
   - Вы не понимаете. Она не хотела иметь  ребенка,  а  я  ее  принудил.
Этот... этот ребенок... ведь все по моей вине. Мы же не спали вместе...
   - Замолчите, капитан Батлер! Нехорошо это...
   - А я был пьян, я был вне себя, мне хотелось сделать ей больно... по-
тому что она причинила мне боль. Мне хотелось... и  я  принудил  ее,  но
она-то ведь не хотела меня. Она никогда меня не хотела. Никогда, а я так
старался... так старался и...
   - О, прошу вас!
   - И я ведь ничего не знал о том, что она ждет ребенка, до того дня...
когда она упала. А она не знала, где я был, и не могла  написать  мне  и
сообщить... да она бы и не написала  мне,  даже  если  б  знала.  Говорю
вам... говорю вам: я бы сразу приехал домой... если бы  только  узнал...
не важно, хотела бы она этого или нет...
   - О да, я уверена, что вы бы приехали!
   - Бог ты мой, как я дурил эти недели, дурил и пил! А  когда  она  мне
сказала - там, на лестнице... как я себя повел? Что я сказал? Я  рассме-
ялся и сказал: "Не волнуйтесь. Может, у вас еще будет выкидыш". И  тогда
она...
   Мелани побелела и расширенными от ужаса глазами посмотрела на  черную
голову, метавшуюся, тычась в ее колени. Послеполуденное солнце струилось
в раскрытое окно, и она вдруг увидела - словно впервые, - какие  у  него
большие смуглые сильные руки, какие густые черные волосы  покрывают  их.
Она невольно вся сжалась. Эти руки казались ей  такими  хищными,  такими
безжалостными, и, однако же, они беспомощно цеплялись сейчас за  ее  юб-
ки...
   Неужели до него дошла эта нелепая ложь насчет Скарлетт и Эшли, он по-
верил и приревновал? Действительно, он уехал из города  сразу  же  после
того, как разразился скандал, но... Нет, этого быть  не  может.  Капитан
Батлер и раньше всегда уезжал неожиданно. Не мог  он  поверить  сплетне.
Слишком он разумный человек. Если бы дело было в Эшли, он наверняка пос-
тарался бы его пристрелить! Или по крайней мере потребовал  бы  объясне-
ния!
   Нет, этого быть не может. Просто он пьян и слишком измотан, и в голо-
ве у него немного помутилось, как бывает, когда у человека бред и он не-
сет всякую дичь. Мужчины не обладают такой выносливостью,  как  женщины.
Что-то расстроило его, быть может, он поссорился со Скарлетт и сейчас  в
своем воображении раздувает эту ссору. Возможно, что-то из того,  о  чем
он тут говорил, и правда. Но все правдой быть не может. И, уж во  всяком
случае, это последнее признание! Ни один мужчина  не  сказал  бы  такого
женщине, которую он любит столь страстно, как этот человек  любит  Скар-
летт. Мелани никогда еще не сталкивалась со злом, никогда  не  сталкива-
лась с жестокостью, и сейчас, когда они впервые предстали перед ней, она
не могла этому поверить. Ретт пьян и болен. А больным детям не надо  пе-
речить.
   - Да будет вам! Будет! - приговаривала она. - Помолчите. Я все  пони-
маю.
   Он резко вскинул голову и, посмотрев на нее налитыми кровью  глазами,
сбросил с себя ее руки.
   - Нет, клянусь богом, вы ничего не поняли! Вы не можете понять! Вы...
слишком вы добрая, чтобы понять. Вы мне не верите, а все, что я  сказал,
- правда, и я - пес. Вы знаете, почему я так поступил? Я с ума сходил, я
обезумел от ревности. Я всегда был ей безразличен, и вот я подумал,  что
сумею сделать так, что не буду ей безразличен. Но ничего не  вышло.  Она
не любит меня. Никогда не любила. Она любит...
   Горящие пьяные глаза его встретились с ее  взглядом,  и  он  умолк  с
раскрытым ртом, словно впервые осознав, с кем говорит. Лицо у Мелани бы-
ло белое, напряженное, но глаза, в упор смотревшие на него, были  ласко-
вые, полные сочувствия, неверия. Эти мягкие карие глаза светились безмя-
тежностью, из глубины их смотрела такая наивность, что у Ретта  возникло
ощущение, будто ему дали пощечину, и его затуманенное алкоголем сознание
немного прояснилось, а стремительный поток безумных слов  прервался.  Он
что-то пробормотал, отводя от Мелани взгляд, и быстро  заморгал,  словно
пытаясь вернуться в нормальное состояние.
   - Я - скотина, - пробормотал он, снова устало тыкаясь  головой  ей  в
колени. - Но не такая уж большая скотина. И хотя я все рассказал вам, вы
ведь мне не поверили, да? Вы слишком хорошая, чтобы поверить. До  вас  я
ни разу не встречал по-настоящему хорошего человека. Вы не поверите мне,
правда?
   - Нет, не поверю, - примирительно сказала Мелани  и  снова  погладила
его по голове. - Она поправится. Будет вам, капитан Батлер! Не надо пла-
кать! Она поправится.

   ГЛАВА LVII

   Месяц спустя Ретт посадил в поезд, шедший в Джонсборо, бледную  худую
женщину. Уэйд и Элла, отправлявшиеся с нею в путь, молчали и  не  знали,
как себя вести при этой женщине с застывшим, белым как  мел  лицом.  Они
жались к Присей, потому что даже их детскому уму казалось  страшным  хо-
лодное отчуждение, установившееся между их матерью и отчимом.
   Скарлетт решила поехать к себе в Тару, хотя еще и была  очень  слаба.
Ей казалось, что она задохнется, если пробудет в Атланте еще один  день;
голова ее раскалывалась от мыслей, которые она снова и снова  гоняла  по
протоптанной дорожке, тщетно пытаясь разобраться в  создавшемся  положе-
нии. Она была нездорова и душевно  надломлена;  ей  казалось,  что  она,
словно потерявшийся ребенок, забрела в некий страшный край, где  нет  ни
одного знакомого столба или знака, который указывал бы дорогу.
   Однажды она уже бежала из Атланты, спасаясь от наступавшей  армии,  а
теперь бежала снова, отодвинув заботы в глубину сознания с помощью  ста-
рой уловки: "Сейчас я не стану об этом думать. Я не вынесу. Я подумаю об
этом завтра, в Таре. Завтра будет уже новый день". Ей казалось, что если
только она доберется до дома и очутится среди тишины и зеленых хлопковых
полей, все ее беды сразу отпадут, и она сможет  каким-то  чудом  собрать
раздробленные мысли, построить из обломков что-то такое, чем можно жить.
   Ретт смотрел вслед поезду, пока он не исчез из виду, и  на  лице  его
читались озадаченность и горечь, отчего оно выглядело не очень приятным.
Ретт вздохнул, отпустил карету и, вскочив в седло,  поехал  по  Плющовой
улице к дому Мелани.
   Утро было теплое, и Мелани сидела на затененном  виноградом  крыльце,
держа на коленях корзину с шитьем, полную носков. Она смутилась и расте-
рялась, увидев, как Ретт соскочил с лошади и перекинул поводья через ру-
ку чугунного негритенка, стоявшего у дорожки. Они не виделись наедине  с
того страшного дня, когда Скарлетт была так больна, а он был... ну, сло-
вом... так ужасно пьян. Мелани неприятно было даже мысленно  произносить
это слово. Пока Скарлетт поправлялась, они  лишь  изредка  переговарива-
лись, причем Мелани всякий раз обнаруживала, что ей трудно встретиться с
ним взглядом. Он же в таких случаях всегда держался со  своим  неизменно
непроницаемым видом и никогда ни взглядом, ни намеком не дал понять, что
помнит ту сцену между ними. Эшли как-то говорил Мелани, что мужчины час-
то не помнят, что они делали или говорили спьяну, и  Мелани  молилась  в
душе, чтобы память на этот раз изменила капитану Батлеру.  Ей  казалось,
что она умрет, если узнает, что он помнит, о чем он  тогда  ей  говорил.
Она погибала от чувства неловкости и смущения и  вся  залилась  краской,
пока он шел к ней по дорожке. Но, наверно, он пришел лишь  затем,  чтобы
спросить, не может ли Бо провести день с Бонни. Едва ли он  столь  плохо
воспитан, чтобы явиться к ней с благодарностью за то, что она тогда сде-
лала. Она поднялась навстречу ему, лишний раз не без удивления подметив,
как легко он движется для такого высокого, крупного мужчины.
   - Скарлетт уехала?
   - Да. Тара пойдет ей на пользу, - с улыбкой сказал он. - Иной  раз  я
думаю, что Скарлетт - вроде этого гиганта Антея, которому придавало силы
прикосновение к матери-земле. Скарлетт нельзя  надолго  расставаться  со
своей красной глиной, которую она так любит. А вид растущего хлопка куда
больше поможет ей, чем все укрепляющие средства доктора Мида.
   - Не хотите ли присесть, - предложила Мелани,  дрожащей  от  волнения
рукой указывая на кресло. Он был такой  большой,  и  в  нем  так  сильно
чувствовался мужчина, а это всегда выводило Мелани из равновесия. В при-
сутствии людей, от которых исходила подобная сила и жизнестойкость,  она
ощущала себя как бы меньше и даже слабее, чем на самом деле. Мистер Бат-
лер был такой смуглый, могучий, под белым полотняным его пиджаком угады-
вались такие мускулы, что, взглянув на  него,  она  немного  испугалась.
Сейчас ей казалось невероятным, что она видела эту силу, эту самонадеян-
ность сломленными. И держала эту черноволосую голову на своих коленях!
   "О господи!" - подумала она в смятении и еще больше покраснела.
   - Мисс Мелли, - мягко сказал Ретт, - мое присутствие раздражает  вас?
Может, вы хотите, чтобы я ушел? Прошу вас, будьте со мной откровенны.
   "О! - подумала она. - Значит, он помнит! И понимает, как  я  растеря-
на!"
   Она умоляюще подняла на него глаза, и вдруг все ее смущение и  смяте-
ние исчезли. Он смотрел на нее таким спокойным, таким добрым, таким  по-
нимающим взглядом, что она просто уразуметь не могла, как можно быть та-
кой глупой и так волноваться. Лицо у него было усталое и, не без удивле-
ния подумала Мелани, очень печальное. Да как могло ей прийти  в  голову,
что он столь плохо воспитан и может затеять разговор о том,  о  чем  оба
они хотели бы забыть?
   "Бедняга, он так переволновался из-за Скарлетт", -  подумала  она  и,
заставив себя улыбнуться, сказала:
   - Садитесь же, пожалуйста, капитан Батлер.
   Он тяжело опустился в кресло, глядя на нее, а она  снова  взялась  за
штопку носков.
   - Мисс Мелли, я пришел просить вас о большом одолжении, - он улыбнул-
ся, и уголки его губ поползли вниз, - и о содействии в обмане, хоть я  и
знаю, что вам это не по нутру.
   - В обмане?
   - Да. Я в общем-то пришел поговорить с вами об одном деле.
   - О господи! В таком случае вам надо бы повидать  мистера  Уилкса.  Я
такая гусыня во всем, что касается дел. Я ведь  не  такая  шустрая,  как
Скарлетт.
   - Боюсь, что Скарлетт слишком шустрая во вред себе, - сказал он, -  и
как раз об этом я и намерен с вами говорить. Вы знаете, как она...  была
больна. Когда она вернется из Тары, она снова точно бешеная возьмется за
свою лавку и за эти свои лесопилки - признаюсь, я от  всей  души  желаю,
чтобы обе они как-нибудь ночью взлетели на воздух. Я боюсь  за  ее  здо-
ровье, мисс Мелли.
   - Да, она слишком много взвалила на  себя.  Вы  должны  заставить  ее
отойти от дел и заняться собой.
   Он рассмеялся.
   - Вы знаете, какая она упрямая. Я не пытаюсь даже спорить с ней.  Она
как своенравный ребенок. Она не разрешает мне помогать ей  -  не  только
мне, но вообще никому. Я пытался убедить ее продать свою долю в лесопил-
ках, но она не желает. А теперь, мисс Мелли, я и подхожу к тому делу, по
поводу которого пришел к вам. Я знаю, что Скарлетт продала бы свою  долю
в лесопилках мистеру Уилксу - и только ему, и я хочу, чтобы мистер Уилкс
выкупил у нее эти лесопилки.
   - О, боже ты мой! Это было бы, конечно, очень славно, но... -  Мелани
умолкла, прикусив губу.  Не  могла  же  она  говорить  с  посторонним  о
деньгах. Так уж получалось, что хоть Эшли и зарабатывал кое-что на лесо-
пилке, но им почему-то всегда не хватало. Мелани тревожило то,  что  они
почти ничего не откладывают. Она сама не понимала, куда  уходят  деньги.
Эшли давал ей достаточно, чтобы вести дом, но когда дело доходило до ка-
ких-то Дополнительных трат, им всегда бывало трудно. Конечно,  счета  от
ее врачей складывались в изрядную сумму, да и книги, и  мебель,  которую
Эшли заказал в Нью-Йорке, тоже немало стоили. И они  кормили  и  одевали
всех бесприютных, которые спали у них в подвале. И Эшли ни разу не отка-
зал в деньгах бывшим конфедератам. И...
   - Мисс Мелли, я хочу одолжить вам денег, - сказал Ретт.
   - Это очень любезно с вашей стороны, но ведь мы, возможно, не  сумеем
расплатиться.
   - Я вовсе не хочу, чтобы вы со мной расплачивались. Не  сердитесь  на
меня, мисс Мелли! Пожалуйста, дослушайте до конца. Вы  сполна  расплати-
тесь со мной, если я буду знать, что Скарлетт больше не  изнуряет  себя,
ездя на свои лесопилки, которые ведь так далеко  от  города.  Ей  вполне
хватит и лавки, чтобы не сидеть без дела  и  чувствовать  себя  счастли-
вой... Вы со мной согласны?
   - М-м... да, - неуверенно сказала Мелани.
   - Вы хотите, чтобы у вашего мальчика был пони? И хотите, чтобы он по-
шел в университет, причем в Гарвардский, и чтобы он поехал в Европу?
   - Ах, конечно! - воскликнула Мелани, и лицо ее, как всегда при упоми-
нании о Бо, просветлело. - Я хочу, чтобы у него все было, но... все вок-
руг сейчас такие бедные, что...
   - Со временем мистер Уилкс сможет нажить кучу денег на лесопилках,  -
сказал Ретт. - А мне бы хотелось чтобы Бо имел все, чего он заслуживает.
   - Ах, капитан Батлер, какой вы хитрый бесстыдник! - с  улыбкой  воск-
ликнула она. - Играете на моих материнских чувствах! Я ведь  читаю  ваши
мысли, как раскрытую книгу.
   - Надеюсь, что нет, - сказал Ретт, и  впервые  в  глазах  его  что-то
сверкнуло. - Ну, так как? Разрешаете вы мне одолжить вам деньги?
   - А при чем же тут обман?
   - Мы с вами будем конспираторами и обманем и Скарлетт и мистера Уилк-
са.
   - О господи! Я не могу!
   - Если Скарлетт узнает, что я замыслил что-то за ее спиной - даже для
ее же блага... ну, вы знаете нрав Скарлетт! Что же до мистера Уилкса, то
боюсь, он откажется принять от меня любой заем. Так что ни один  из  них
не должен знать, откуда деньги.
   - Ах, я уверена, что мистер Уилкс не откажется, если  поймет,  в  чем
дело. Он так любит Скарлетт.
   - Да, я в этом не сомневаюсь, - ровным тоном произнес Ретт. -  И  все
равно откажется. Вы же знаете, какие гордецы все эти Уилксы.
   - О господи! - воскликнула несчастная Мелани. - Хотела бы я...  Право
же, капитан Батлер, я не могу обманывать мужа.
   - Даже чтобы помочь Скарлетт? - Вид у Ретта был очень обиженный. -  А
ведь она так любит вас!
   Слезы задрожали на ресницах Мелани.
   - Вы же знаете, я все на свете готова для нее сделать. Я  никогда-ни-
когда не смогу расплатиться с ней за то, что она сделала для меня. Вы же
знаете.
   - Да, - коротко сказал он, - я знаю, что она для вас  сделала.  А  не
могли бы вы сказать мистеру Уилксу, что получили деньги по наследству от
какого-нибудь родственника?
   - Ах, капитан Батлер, у меня нет родственников, у которых был бы хоть
пенни в кармане.
   - Ну, а если я пошлю деньги мистеру Уилксу по почте - так,  чтобы  он
не узнал, от кого они пришли? Проследите вы за тем, чтобы он приобрел на
них лесопилки, а не... ну, словом, не роздал  бы  их  всяким  обнищавшим
бывшим конфедератам?
   Сначала Мелани обиделась на его последние слова, усмотрев в них пори-
цание Эшли, но Ретт так понимающе улыбался, что она улыбнулась в ответ.
   - Конечно, прослежу.
   - Значит, договорились? Это будет нашей тайной?
   - Но я никогда не имела тайн от мужа!
   - Уверен в этом, мисс Мелли.
   Глядя сейчас на него, она подумала, что всегда правильно о нем  суди-
ла. А вот многие другие судили неправильно. Люди говорили, что он груби-
ян, и насмешник, и плохо воспитан,  и  даже  бесчестен.  Правда,  многие
вполне приличные люди признавали сейчас, что были неправы. Ну, а вот она
с самого начала знала, что он отличный человек. Она всегда видела от не-
го только добро, заботу, величайшее уважение и удивительное понимание! А
как он любит Скарлетт! Как это мило с его стороны - найти такой обходной
путь, чтобы снять со Скарлетт одну из ее забот!
   И в порыве чувств Мелани воскликнула:
   - Какая же Скарлетт счастливица, что у нее такой муж,  который  столь
добр к ней!
   - Вы так думаете? Боюсь, она не согласилась бы с вами, если бы  услы-
шала. А кроме того, я хочу быть добрым и к вам, мисс Мелли.  Вам  я  даю
больше, чем даю Скарлетт.
   - Мне? - с удивлением переспросила она. - Ах, вы хотите сказать - для
Бо?
   Он нагнулся, взял свою шляпу и встал. С минуту  он  стоял  и  смотрел
вниз на некрасивое личико сердечком с длинным мысиком волос на  лбу,  на
темные серьезные глаза. Какое неземное лицо, лицо  человека,  совсем  не
защищенного от жизни.
   - Нет, не для Бо. Я пытаюсь дать вам нечто большее, чем Бо,  если  вы
можете представить себе такое.
   - Нет, не могу, - сказала она, снова растерявшись. -  На  всем  свете
для меня нет ничего дороже Бо, кроме Эшли... То есть мистера Уилкса.
   Ретт молчал и только смотрел на нее, смуглое лицо его было непроница-
емо.
   - Вы такой милый, что хотите что-то сделать для меня, капитан Батлер,
но право же, я совершенно счастлива. У меня есть все, чего  может  поже-
лать женщина.
   - Вот и прекрасно, - сказал Ретт, вдруг помрачнев. - И уж  я  позабо-
чусь о том, чтобы так оно и осталось.
   Когда Скарлетт вернулась из Тары, нездоровая бледность исчезла  с  ее
лица, а щеки округлились и были розовые. В зеленых глазах ее снова  поя-
вилась жизнь, они сверкали, как прежде, и впервые за многие  недели  она
громко рассмеялась при виде Ретта и Бонни, которые встречали ее, Уэйда и
Эллу на вокзале, - рассмеялась, потому что уж больно нелепо и смешно они
выглядели. У Ретта из-за ленточки шляпы торчали два  растрепанных  индю-
шачьих пера, а у Бонни, чье воскресное платье было основательно порвано,
на обеих щеках виднелись полосы синей краски и в кудрях торчало  петуши-
ное перо, свисавшее чуть не до пят. Они явно играли  в  индейцев,  когда
подошло время ехать к поезду, и по озадаченно беспомощному виду Ретта  и
возмущенному виду Мамушки ясно было, что Бонни отказалась  переодеваться
- даже чтобы встречать маму.
   Скарлетт заметила: "Что за сорванец!" - и поцеловала малышку, а Ретту
подставила щеку для поцелуя. На вокзале было много народу, иначе она  не
стала бы напрашиваться на эту ласку. Она не могла не  заметить,  хоть  и
была смущена видом Бонни, что все улыбаются, глядя на отца  и  дочку,  -
улыбаются не с издевкой, а искренне, по-доброму. Все знали, что  младшее
дитя Скарлетт держит отца в кулачке, и Атланта, забавляясь, одобрительно
на это взирала. Великая любовь к дочери существенно помогла Ретту  восс-
тановить свою репутацию в глазах общества.
   По пути домой Скарлетт делилась новостями сельской жизни. Погода сто-
яла сухая, жаркая, и хлопок рос не по дням, а по часам, но Уилл говорит,
что цены на него осенью все равно будут низкими. Сьюлин снова  ждет  ре-
бенка-Скарлетт так это сообщила, чтобы дети не поняли, - а Элла проявила
неожиданный норов: взяла и укусила старшую дочку Сьюлин. Правда, замети-
ла Скарлетт, и поделом маленькой Сьюзи: она вся пошла в мать. Но  Сьюлин
вскипела, и между ними произошла сильная ссора -  совсем  как  в  старые
времена. Уэйд собственноручно убил водяную змею. Рэнда и Камилла Тарлтон
учительствуют в школе - ну, не смех? Ведь ни один из  Тарлтонов  никогда
не мог написать даже слово "корова"! Бетси Тарлтон вышла замуж: за како-
го-то однорукого толстяка из Лавджоя, и они с Хэтти и  Джимом  Тарлтоном
выращивают хороший хлопок в Прекрасных Холмах. Миссис Тарлтон завела се-
бе племенную кобылу с жеребенком и счастлива так, будто получила миллион
долларов. А в бывшем доме Калвертов живут негры! Целый  выводок,  причем
дом-то теперь - их собственный! Они купили его с торгов. Дом совсем раз-
валивается - смотреть больно. Куда девалась Кэтлин и ее никудышный муже-
нек - никто не знает.  А  Алекс  собирается  жениться  на  Салли,  вдове
собственного брата! Подумать только, после того как они проявили в одном
доме столько лет! Все говорят, что они решили обвенчаться для  удобства,
потому что пошли сплетни; ведь они жили там одни с тех пор,  как  Старая
Хозяйка и Молодая Хозяйка умерли. Известие об их свадьбе чуть не разбило
сердце Димити Манро. Но так ей и надо. Будь она  чуточку  порасторопнее,
она бы уже давно подцепила себе другого, а не ждала бы, пока Алекс нако-
пит денег, чтобы жениться на ней.
   Скарлетт весело болтала, выплескивая новости, но было  много  такого,
что она оставила при себе, - такого, о чем было больно даже думать.  Она
ездила по округе с Уиллом, стараясь не вспоминать то  время,  когда  эти
тысячи акров плодородной земли стояли в зелени кустов хлопчатника. А те-
перь плантацию за плантацией пожирал лес, и унылый ракитник, чахлые дуб-
ки и низкорослые сосны исподволь  выросли  вокруг  молчаливых  развалин,
завладели бывшими хлопковыми плантациями. Там, где  прежде  сотня  акров
была под плугом, сейчас хорошо, если хоть один обрабатывался.  Казалось,
будто едешь по мертвой земле.
   "В этих краях если все назад и вернется, так не раньше, чем лет через
пятьдесят, - заметил Уилл. - Тара - лучшая ферма в округе благодаря  вам
и мне, Скарлетт, но это только ферма, ферма,  которую  обрабатывают  два
мула, а вовсе не плантация. За нами идут  Фонтейны,  а  потом  Тарлтоны.
Больших денег они не делают, но перебиваются, и у них есть  сноровка.  А
почти все остальные, остальные фермы..."
   Нет, Скарлетт не хотелось  вспоминать,  как  выглядит  тот  пустынный
край. Сейчас же, оглядываясь назад из шумной, процветающей Атланты,  она
и вовсе загрустила.
   - А какие здесь новости? - поинтересовалась она, когда они,  наконец,
прибыли домой и уселись на парадном крыльце. Всю дорогу она  без  умолку
болтала, боясь, что может наступить гнетущее молчание. Она  ни  разу  не
разговаривала с Реттом наедине с того дня, когда упала с лестницы, и  не
слишком стремилась оказаться с ним наедине теперь. Она не знала, как  он
к ней относится. Он был сама доброта во время ее затянувшегося выздоров-
ления, но это была доброта безликая, доброта чуткого человека.  Он  пре-
дупреждал малейшее ее желание, удерживал детей на расстоянии, чтобы  они
не беспокоили ее, и вел дела в лавке и на лесопилках. Но он ни  разу  не
сказал: "Мне жаль, что так получилось". Что ж, возможно, он ни о  чем  и
не жалел. Возможно, он до сих пор считал, что это неродившееся дитя было
не от него. Откуда ей знать, какие мысли сокрыты за этой любезной  улыб-
кой на смуглом лице? Но он впервые за их супружескую жизнь старался дер-
жаться обходительно и выказывал желание продолжать совместную жизнь, как
если бы ничего неприятного не стояло между ними, - как если бы, невесело
подумала Скарлетт, как если бы между ними вообще никогда ничего не было.
Что ж, если он так хочет, она поведет игру по его правилам.
   - Так все у нас в порядке? - повторила она.  -  А  вы  достали  новую
дранку для лавки? Поменяли мулов? Ради всего святого,  Ретт,  выньте  вы
эти перья из шляпы. У вас вид шута - вы можете забыть про них и еще пое-
дете так в город.
   - Нет, - заявила Бонни и на всякий случай забрала шляпу у отца.
   - Все у нас здесь шло преотлично, - сказал Ретт. - Мы с  Бонни  очень
мило проводили время и, по-моему, с тех пор как вы уехали,  ни  разу  не
расчесывали ей волосы. Не надо сосать перья, детка, они могут быть гряз-
ные. Да, крыша покрыта новой дранкой, и я хорошо  продал  мулов.  В  об-
щем-то особых новостей нет. Все довольно уныло. -  И  словно  спохватив-
шись, добавил: - Кстати, вчера вечером у нас тут был многоуважаемый  Эш-
ли. Хотел выяснить, не знаю ли я, не согласитесь ли вы продать ему  свою
лесопилку и свою долю в той лесопилке, которой управляет он.
   Скарлетт, покачивавшаяся в качалке, обмахиваясь веером из  индюшачьих
перьев, резко выпрямилась.
   - Продать? Откуда, черт побери, у Эшли появились деньги? Вы же  знае-
те, у них никогда не было ни цента. Мелани сразу тратит все, что  он  ни
заработает.
   Ретт пожал плечами.
   - Я всегда считал ее экономной маленькой особой, но  я,  конечно,  не
столь хорошо информирован об интимных подробностях жизни семьи  Уилксов,
как, видимо, вы.
   Это уже был почти прежний Ретт, и Скарлетт почувствовала  нарастающее
раздражение.
   - Беги, поиграй, детка, - сказала она Бонни. - Мама хочет  поговорить
с папой.
   - Нет, - решительно заявила Бонни и залезла к Ретту на колени.
   Скарлетт насупилась, и Бонни в ответ состроила ей рожицу,  столь  на-
помнившую Скарлетт Джералда, что она чуть не прыснула со смеху.
   - Пусть сидит, - примирительно сказал Ретт. - Что же до денег, то  их
прислал ему как будто кто-то, кого он помог выходить во  время  эпидемии
оспы в Рок-Айленде. Я начинаю вновь верить в человека, когда узнаю,  что
благодарность еще существует.
   - Кто же это? Кто-то из знакомых?
   - Письмо не подписано, прибыло оно из Вашингтона. Эшли терялся в  до-
гадках, кто бы мог ему эти деньги послать. Но когда человек, отличающий-
ся такой жертвенностью, как Эшли, разъезжая по свету, направо  и  налево
творит добро, разве может он помнить обо всех своих деяниях.
   Не будь Скарлетт столь удивлена этим неожиданным счастьем, свалившим-
ся на Эшли, она подняла бы перчатку, хотя и решила в Таре,  что  никогда
больше не станет ссориться с Реттом из-за Эшли. Слишком она была  сейчас
не уверена в своих отношениях с обоими мужчинами, и до тех пор, пока они
не прояснятся, ей не хотелось ни во что ввязываться.
   - Значит, он хочет выкупить у меня лесопилки?
   - Да. Но я, конечно, сказал ему, что вы не продадите.
   - А я бы попросила позволить мне самой вести свои дела.
   - Ну, вы же знаете, что не расстанетесь с лесопилками. Я сказал,  что
ему, как и мне, известно ваше стремление верховодить всеми и вся, а если
вы продадите ему лесопилки, то вы же не сможете больше его наставлять.
   - И вы посмели сказать ему про меня такое?
   - А почему бы и нет? Ведь это же правда!  По-моему,  он  искренне  со
мною согласился, но он, конечно, слишком джентльмен, чтобы взять и прямо
мне об этом сказать.
   - Все это ложь! Я продам  ему  лесопилки!  -  возмущенно  воскликнула
Скарлетт.
   До этого момента ей и в голову не приходило расставаться с лесопилка-
ми. У нее было несколько причин сохранять их, причем наименее существен-
ной были деньги. В последние два-три года она могла бы их продать, когда
только ей заблагорассудится, причем за довольно крупную  сумму,  но  она
отклоняла все предложения. Эти лесопилки были  реальным  доказательством
того, чего она сумела достичь сама, вопреки всему, и она гордилась ими и
собой. Но главным образом ей не хотелось продавать их  потому,  что  они
были единственным связующим звеном между нею и Эшли. Если лесопилки  уй-
дут из ее рук, она будет редко видеться с Эшли, а наедине, по всей веро-
ятности, и вовсе никогда. А она должна увидеться с ним наедине. Не может
она дольше так жить, не зная, что он теперь к ней испытывает,  не  зная,
сгорела ли его любовь от стыда после того страшного вечера, когда Мелани
устроила прием. Во время деловых свиданий она могла найти немало поводов
для разговора - так, что никто бы не догадался, что она специально  ищет
с ним встречи. А со временем, Скарлетт знала, она бы  полностью  вернула
себе то место, которое прежде занимала в его сердце. Но если она продаст
лесопилки...
   Нет, она не собиралась их продавать, но мысль о том, что Ретт  выста-
вил ее перед Эшли в столь правдивом и столь неблаговидном  свете,  мгно-
венно заставила ее передумать. Надо отдать эти лесопилки Эшли - и по та-
кой низкой цене, что ее великодушие сразу бросится ему в глаза.
   - Я продам их ему! - разозлившись, воскликнула она. - Ну, что вы  те-
перь скажете?
   Глаза Ретта еле заметно торжествующе сверкнули, и он наклонился, что-
бы завязать Бонни шнурок.
   - Я скажу, что вы об этом будете жалеть, - заметил он.
   И она уже жалела, что произнесла эти поспешно вылетевшие слова. Скажи
она их кому угодно, кроме Ретта, она бы без всякого стеснения  взяла  их
назад. И зачем ей понадобилось так спешить? Она насупилась от  злости  и
посмотрела на Ретта, а он смотрел на нее с этим своим  обычным  насторо-
женным выражением - так кот наблюдает за мышиной норой. Увидев, что  она
нахмурилась, он вдруг рассмеялся, обнажив белые зубы. И у Скарлетт  воз-
никло смутное чувство, что он ловко ее провел.
   - Вы что, имеете к этому какое-то отношение? - резко спросила она.
   - Я? - Брови его поднялись в насмешливом удивлении. - Вам бы следова-
ло лучше меня знать. Я не разъезжаю по свету,  направо  и  налево  творя
добро - без крайней необходимости.
   В тот вечер она продала Эшли обе лесопилки. Она  ничего  на  этом  не
прогадала, ибо Эшли не принял ее предложения и купил их по самой высокой
цене, какую ей когда-либо предлагали. Когда бумаги были подписаны и  ле-
сопилки навсегда ушли из ее рук, а Мелани подавала Эшли и Ретту рюмки  с
вином, чтобы отпраздновать  это  событие,  Скарлетт  почувствовала  себя
обездоленной, словно продала одного из детей.
   Лесопилки были ее любимым детищем, ее гордостью, плодом труда ее  ма-
леньких цепких рук. Она начала с небольшой лесопилки в  те  черные  дни,
когда Атланта только поднималась из пепла и развалин и не было  спасения
от нужды. Скарлетт сражалась, интриговала, оберегая свои лесопилки в  те
мрачные времена, когда янки грозили все конфисковать, когда  денег  было
мало, а ловких людей расстреливали. И вот  у  Атланты  стали  зарубцовы-
ваться раны, повсюду росли дома, и в город каждый  день  стекались  при-
шельцы, а у Скарлетт было две отличные  лесопилки,  два  лесных  склада,
несколько десятков мулов и  команды  каторжников,  работавшие  за  сущую
ерунду. Теперь, прощаясь со всем этим, она как бы навеки запирала дверь,
за которой оставалась та часть ее жизни, когда было много горечи  и  за-
бот, но она вспоминала эти годы с тоской и удовлетворением.
   Она ведь создала целое дело, а теперь продала его, и ее угнетала уве-
ренность в том, что если ее не будет у кормила, Эшли все потеряет - все,
что ей стоило таких трудов создать. Эшли всем верит и до сих пор не  мо-
жет отличить доску два на четыре от доски шесть на восемь. А теперь  она
уже не сможет помочь ему своими советами - и только потому, что Ретт из-
волил сказать Эшли, как она-де любит верховодить.
   "О, черт бы подрал этого Ретта", - подумала она и, наблюдая  за  ним,
все больше убеждалась, что вся эта затея исходит от него. Как это  прои-
зошло и почему - она не знала. Он в эту минуту беседовал с Эшли, и  одно
его замечание заставило ее насторожиться.
   - Я полагаю, вы тотчас откажетесь от каторжников, - говорил он.
   Откажется от каторжников? Почему, собственно,  надо  от  них  отказы-
ваться? Ретт прекрасно знал, что лесопилки приносили такие большие дохо-
ды только потому, что она пользовалась дешевым трудом каторжников. И по-
чему это Ретт уверен, что Эшли будет поступать именно так, а  не  иначе?
Что он знает о нем?
   - Да, я тотчас отправлю их назад, - ответил Эшли, стараясь  не  смот-
реть на потрясенную Скарлетт.
   - Вы что, потеряли рассудок? - воскликнула она. - Вам  же  не  вернут
денег, которые заплачены за них по договору, да и кого вы сумеете  потом
нанять?
   - Вольных негров, - сказал Эшли.
   - Вольных негров! Чепуха! Вы же знаете, сколько вам придется им  пла-
тить, а кроме того, вы посадите себе на шею янки, которые  будут  ежеми-
нутно проверять, кормите ли вы их курицей три раза в день и спят ли  они
под стеганым одеялом. Если же какому-нибудь лентяю вы дадите кнута, что-
бы его подогнать, янки так разорутся, что их будет слышно в  Далтоне,  а
вы очутитесь в тюрьме. Да ведь каторжники - единственные...
   Мелани сидела, уставив взгляд в сплетенные на коленях руки. Вид у Эш-
ли был несчастный, но решительный. Какое-то время он молчал, потом глаза
его встретились с глазами Ретта, и он увидел в них понимание и поощрение
- Скарлетт это заметила.
   - Я не буду пользоваться трудом  каторжников,  Скарлетт,  -  спокойно
сказал Эшли.
   - Ну, скажу я вам, сэр! - Скарлетт даже задохнулась. - А почему  нет?
Или вы что, боитесь, что люди станут говорить о вас так же, как  говорят
обо мне?
   Эшли поднял голову.
   - Я не боюсь того, что скажут люди, если я поступаю  как  надо.  А  я
всегда считал, что пользоваться трудом каторжников - не надо.
   - Но почему...
   - Я не могу наживать деньги на принудительном труде и несчастье  дру-
гих...
   - Но у вас же были рабы!
   - Они жили вполне пристойно. А кроме того, после  смерти  отца  я  бы
всех их освободил, но война освободила их раньше.  А  каторжники  -  это
совсем другое дело, Скарлетт. Сама система их найма дает немало  возмож-
ностей для надругательства над ними. Вы, возможно, этого не знаете, а  я
знаю. Я прекрасно знаю, что Джонни Гэллегер по крайней мере одного чело-
века в лагере убил. А может быть, и больше - кто станет  волноваться  по
поводу того, что одним каторжником стало меньше? Джонни говорит, что тот
человек был убит при попытке к бегству, но я слышал другое.  И  я  знаю,
что он заставляет работать больных людей. Можете называть это суеверием,
но я не убежден, что  деньги,  нажитые  на  страданиях,  могут  принести
счастье.
   - Чтоб вам пропасть! Вы что же, хотите сказать... господи, Эшли, неу-
жели вы купились на эти разглагольствования преподобного Уоллеса  насчет
грязных денег?
   - Мне не надо было покупаться. Я был убежден в этом задолго до  того,
как Уоллес начал произносить свои проповеди.
   - Тогда, значит, вы считаете, что все мои деньги - грязные?  -  воск-
ликнула Скарлетт, начиная злиться. - Потому что на меня работали каторж-
ники, и у меня есть салун, и...
   Она вдруг умолкла. Вид у обоих Уилксов был смущенный, а  Ретт  широко
улыбался. "Черт бы его подрал, - в пылу гнева подумала Скарлетт.  -  Он,
как и Эшли, считает, что я опять суюсь не в свои дела. Так  бы  взяла  и
стукнула их головами, чтобы лбы затрещали!.." Она постаралась проглотить
свой гнев и принять вид оскорбленного достоинства, но это ей не  слишком
удалось.
   - В общем-то меня ведь это не касается, - промолвила она.
   - Скарлетт, только не считайте, что я осуждаю вас! Ничего  подобного!
Просто мы по-разному смотрим на многое, и то, что хорошо для вас,  может
быть совсем не хорошо для меня.
   Ей вдруг захотелось остаться с ним наедине, отчаянно захотелось, что-
бы Ретт и Мелани были на другом конце света, и тогда она могла бы  крик-
нуть ему: "Но я хочу смотреть на все так же, как ты! Скажи мне только  -
как, чтобы я поняла и стала такой же!"
   Но в присутствии Мелани, которую от огорчения била  дрожь,  и  Ретта,
стоявшего, прислонясь к стене, и с усмешкой глядевшего на нее, она могла
лишь сказать как можно более холодно, оскорбленным тоном:
   - Конечно, это ваше дело, Эшли, и я и не помышляю учить  вас,  как  и
что делать. Но я все же должна сказать, что не понимаю вашей  позиции  и
ваших суждений.
   Ах, если бы Они были одни и она не была вынуждена говорить с ним  так
холодно, произносить эти слова, которые огорчали его!
   - Я обидел вас, Скарлетт, хотя вовсе этого не хотел. Поверьте и прос-
тите меня. В том,  что  я  сказал,  нет  ничего  непонятного.  Просто  я
действительно верю, что деньги, нажитые определенным путем, редко прино-
сят счастье.
   - Но вы не правы! - воскликнула она, не в силах больше  сдерживаться.
- Посмотрите на меня! Вы же знаете, откуда у меня деньги. И  вы  знаете,
как обстояло дело до того, как они у меня появились! Вы  же  помните  ту
зиму в Таре, когда в доме стоял такой холод, и мы  резали  ковры,  чтобы
сделать подметки для туфель, и нечего было есть, и мы ломали голову,  не
зная, где будем брать деньги на обучение Бо и Уэйда! Пом...
   - Я все помню, - устало сказал Эшли, - но я предпочел бы это забыть.
   - Ну, вы едва ли можете сказать, что кто-либо из нас был тогда счаст-
лив, верно? А посмотрите на нас сейчас! У вас милый дом и хорошее  буду-
щее. А есть ли у кого-нибудь более красивый дом, чем у меня,  или  более
нарядные платья, или лучшие лошади? Ни у кого нет такого  стола,  как  у
меня, никто не устраивает лучших приемов, и у моих детей есть  все,  что
они хотят. Ну, а откуда я взяла деньги, чтобы все это  стало  возможным?
Сорвала с дерева? Нет, сэр! Каторжники и арендная плата с салуна, и...
   - Не забудьте про того убитого янки, - вставил Ретт. - Ведь это с не-
го все началось.
   Скарлетт стремительно повернулась к нему, резкие слова уже готовы бы-
ли сорваться у нее с языка.
   - И эти деньги сделали вас очень, очень счастливой, верно, дорогая? -
спросил он этаким сладким, ядовитым тоном.
   Скарлетт поперхнулась, открыла было рот, быстро оглядела всех  троих.
Мелани чуть не плакала от неловкости, Эшли вдруг помрачнел и  замкнулся,
а Ретт наблюдал за ней поверх своей сигары и явно забавлялся. Она хотела
было крикнуть: "Ну конечно же, они сделали меня счастливой!"
   Но почему-то не смогла этого произнести.

   ГЛАВА LVIII

   Скарлетт заметила, что после ее болезни Ретт изменился,  но  не  была
уверена, нравится ли ей то, что с ним произошло. Он стал воздержан в вы-
пивке, спокоен и всегда чем-то озабочен. Он чаще ужинал теперь дома, до-
брее относился к слугам, больше уделял внимания Уэйду и Элле. Он никогда
не вспоминал прошлое, даже если это было что-то приятное,  и,  казалось,
молча запрещал и Скарлетт касаться этого в разговоре. Скарлетт вела себя
мирно - от добра добра не ищут, - и жизнь текла довольно гладко-с  внеш-
ней стороны. Ретт держался безразлично-вежливого тона, который принял  в
отношении ее, когда она начала выздоравливать, не говорил ей  колкостей,
мягко растягивая слова, и не ранил своим сарказмом.
   Она поняла теперь, что, распаляя ее раньше своими ехидными замечания-
ми и вызывая на горячие споры, он поступал так потому, что  его  трогало
все, что она делает и говорит. Сейчас же она не знала,  трогает  ли  его
хоть что-то. Он был вежлив и безразличен, и ей не хватало его  заинтере-
сованности - пусть даже ехидной, - не хватало былых пререканий и перепа-
лок.
   Он держался с ней мило, но так, точно она ему совсем чужая,  и  глаза
его, раньше неотрывно следившие за ней, вот так  же  следили  теперь  за
Бонни. Такое было впечатление, точно бурный поток его жизни направили  в
узкий канал. Порою Скарлетт казалось, что, если бы Ретт уделял ей  поло-
вину того внимания и нежности, которыми он окружал Бонни, жизнь стала бы
иной. Порой ей было даже трудно улыбнуться, когда люди говорили: "До че-
го же капитан Батлер обожествляет свою девочку!" Но если она не улыбнет-
ся, людям это может показаться странным, а Скарлетт не хотелось  призна-
ваться даже себе в том, что она ревнует к маленькой девочке,  тем  более
что эта девочка - ее любимое дитя.  Скарлетт  всегда  хотелось  занимать
главное место в сердцах окружающих, а сейчас ей стало ясно, что  Ретт  и
Бонни всегда будут занимать главное место в сердце друг друга.
   Ретт часто возвращался домой поздно ночью, но всегда был трезв. Скар-
летт нередко слышала, как он тихонько насвистывал, проходя  по  площадке
мимо ее закрытой двери. Иногда вместе с ним в дом приходили какие-то лю-
ди и сидели в столовой, разговаривая за коньяком. Это были не те люди, с
которыми он пил в первый год после свадьбы. Богатые "саквояжники",  под-
липалы, республиканцы не появлялись больше в доме  по  его  приглашению.
Скарлетт, подкравшись на цыпочках к перилам лестничной площадки, прислу-
шивалась и, к своему изумлению, часто слышала голоса  Рене  Пикара,  Хью
Элсинга, братьев Симмонсов и Энди Боннелла. И всегда  там  были  дедушка
Мерриуэзер и дядя Генри. Однажды, к своему удивлению, она услышала голос
доктора Мида. А ведь все эти люди когда-то считали, что Ретта мало пове-
сить!
   Эта группа была неразрывно связана в ее сознании со смертью Фрэнка, а
поздние возвращения Ретта еще больше приводили  ей  на  память  времена,
предшествовавшие налету ку-клукс-клана, когда Фрэнк расстался с  жизнью.
Она с ужасом вспомнила слова Ретта о том, что он даже готов  вступить  в
этот их чертов клан, лишь бы стать уважаемым гражданином, хотя он  наде-
ется, что господь бог не наложит на него столь тяжкого испытания. А что,
если Ретт, как Фрэнк...
   Однажды ночью, когда он отсутствовал дольше  обычного,  Скарлетт  по-
чувствовала, что больше не в состоянии выносить напряжение. Услышав звук
ключа, поворачиваемого в замке, она накинула капот и, выйдя на  освещен-
ную газом площадку лестницы, встретила его у верхней ступеньки. При виде
ее задумчивое и отрешенное выражение на его лице тотчас сменилось  удив-
лением.
   - Ретт, я должна знать! Я должна знать: вы случайно... не состоите ли
вы в клане... и потому задерживаетесь так долго! Вы в самом деле вступи-
ли...
   При свете ярко горевшего газа он равнодушно посмотрел на  нее,  потом
улыбнулся.
   - Вы безнадежно отстали, - сказал он. - В Атланте нет ку-клукс-клана.
В Джорджии вообще его, скорей всего, нет. Вы просто  наслушались  всяких
россказней про клан, которые распространяют ваши друзья  -  подлипалы  и
"саквояжники".
   - Нет ку-клукс-клана? Вы говорите неправду, чтобы успокоить меня?
   - Дорогая моя, когда же я пытался вас успокаивать? Нет, ку-клукс-кла-
на не существует. Мы решили, что от него больше вреда, чем пользы, пото-
му что он только раздувал ненависть янки и лил воду на мельницу его пре-
восходительства губернатора Баллока, давая повод для расправ. К тому  же
Баллок знает, что сумеет продержаться у власти,  лишь  пока  федеральное
правительство и газеты янки будут убеждены в  том,  что  Джорджия  полна
бунтовщиков и за каждым кустом сидит куклуксклановец. И  вот,  чтобы  не
расставаться с креслом, он отчаянно изобретал всякие возмутительные  ис-
тории про ку-клукс-клан, рассказывая направо и налево о том, как  верных
республиканцев подвешивают за большие пальцы, а честных негров  линчуют,
обвинив в изнасиловании. Он стреляет по несуществующим мишеням, и он это
знает. Благодарю вас за то, что вы за меня волнуетесь, но  ку-клукс-клан
перестал существовать вскоре после того, как  я  отошел  от  подлипал  и
превратился в скромного демократа.
   Почти все, что он говорил насчет губернатора Баллока, вошло  у  Скар-
летт в одно ухо и вышло в другое, ибо мозг ее заполняла радостная мысль,
что клана больше нет. Ретта не убьют, как убили Фрэнка; она не  потеряет
своей лавки и своих денег. Но одно слово, сказанное Реттом, всплыло в ее
сознании. Он сказал: "мы", как нечто само собою  разумеющееся,  связывая
себя с теми, кого называл прежде "старой гвардией".
   - Ретт, - неожиданно спросила она, - а вы имели какое-то отношение  к
роспуску клана?
   Он посмотрел на нее долгим взглядом, и в глазах его  затанцевали  ис-
корки.
   - Да, любовь моя. Эшли Уилкс и я главным образом за это в ответе.
   - Эшли... и вы?
   - Да, хотя это и звучит пошло, но политика  укладывает  очень  разных
людей в одну постель. А ни я, ни Эшли не жаждем очутиться в одной посте-
ли, однако... Эшли никогда не верил в ку-клукс-клан, потому что он вооб-
ще против насилия. А я никогда не верил, потому что все это просто идио-
тизм и таким путем ничего не добьешься. Это единственный  способ  заста-
вить янки сидеть у нас на шее до второго пришествия. И  вот  мы  с  Эшли
убедили горячие головы, что сумеем добиться куда большего, наблюдая, вы-
жидая и кое-что делая, чем если наденем ночные рубашки и будем  размахи-
вать огненными крестами.
   - Не хотите же вы сказать, что мужчины приняли ваш совет при том, что
вы...
   - Что я спекулянт? Подлипала? Человек, действовавший заодно  с  янки?
Вы забываете, миссис Батлер, что я теперь добропорядочный демократ, пре-
данный до последней капли крови благородной цели  вытащить  наш  любимый
штат из рук насильников! Я дал им хороший совет, и они его  послушались.
Не менее хорошие советы даю я и по другим вопросам, связанным с  полити-
кой.  У  нас  в  законодательном  собрании  теперь   -   демократическое
большинство, верно? И очень скоро, любовь моя, мы  засадим  кое-кого  из
наших добрых друзей-республиканцев за решетку. Слишком они стали  алчны-
ми, слишком в открытую повели игру.
   - И вы поможете засадить их в  тюрьму?  Но  ведь  это  же  были  ваши
друзья! Они взяли вас в свою компанию, когда  выпускали  железнодорожные
акции, на которых вы заработали тысячи.
   Ретт вдруг усмехнулся, как бывало, - с легкой издевкой.
   - О, я им за это не помню зла. Но я перешел на другую сторону, и если
в моих силах помочь засадить их туда, где им место, я это сделаю.  И  вы
еще увидите, какую пользу мне это принесет! Я  достаточно  осведомлен  о
подоплеке некоторых дел, и мои знания могут очень пригодиться, когда за-
конодательное собрание начнет копаться в этих делах, а, судя  по  всему,
это не за горами. Займется собрание и губернатором и, если сумеет, заса-
дит и его в тюрьму. Предупредите-ка лучших ваших добрых друзей  Гелертов
и Хандонов, чтобы они готовились покинуть город, потому что, если сцапа-
ют губернатора, им того же не миновать.
   Но Скарлетт слишком долго наблюдала, как республиканцы,  опираясь  на
армию янки, правили Джорджией, чтобы поверить небрежно брошенным  словам
Ретта. Слишком прочно сидел в своем кресле губернатор, чтобы  какое-либо
законодательное собрание могло сладить с ним, а тем более посадить его в
тюрьму.
   - Какую вы несете чушь, - заметила она.
   - Если его и не посадят в тюрьму, то уж во всяком случае не переизбе-
рут. В следующий раз губернатором у нас будет демократ - для  разнообра-
зия.
   - И я полагаю, это тоже будет делом ваших рук? - иронически  спросила
она.
   - Конечно, моя кошечка. Именно этим я сейчас и занимаюсь. Потому  так
поздно и домой прихожу. Я работаю больше, чем работал лопатой во времена
золотой лихорадки: пытаюсь помочь провести выборы. И я знаю, это  причи-
нит вам боль, миссис Батлер, - но я дал немало денег на их  организацию.
Помните, много лет тому назад вы сказали мне в лавке Фрэнка, что я  пос-
тупаю бесчестно, держа у себя золото Конфедерации? Вот теперь,  наконец,
я согласился с вами, и золото Конфедерации идет  на  то,  чтобы  вернуть
конфедератам власть.
   - Да вы швыряете деньги в крысиную нору!
   - Что? Это вы демократическую партию называете крысиной норой? - Он с
насмешкой посмотрел на нее, и глаза его снова стали  спокойными,  ничего
не выражающими. - Мне безразлично, кто победит на выборах. Но мне небез-
различно то, что все теперь знают,  сколько  я  положил  на  это  сил  и
сколько потратил денег. Об этом будут помнить не один год, и это  прине-
сет пользу Бонни.
   - Услышав ваши благочестивые речи, я даже испугалась, решив,  что  вы
изменили свои взгляды, но вижу сейчас, что вы так же неискренни по отно-
шению к демократам, как и ко всем остальным.
   - Взглядов своих я не менял. Переменил только шкуру. Наверное,  можно
закрасить пятна у леопарда, но, сколько их ни крась, он все  равно  лео-
пардом останется.
   Бонни, проснувшаяся от звука голосов на лестнице, сонным голосом,  но
повелительно позвала: "Папочка!" И Ретт шагнул  было  к  ее  двери  мимо
Скарлетт.
   - Ретт, обождите. Я еще хочу сказать вам кое-что. Перестаньте брать с
собой Бонни на политические митинги. Это производит нехорошее  впечатле-
ние - что за причуда брать маленькую девочку в такие места! Да и вы сами
выглядите глупо. Мне в голову не приходило, что вы таскаете ее туда, по-
ка дядя Генри не упомянул об этом, видимо, считая, что я знаю, и...
   Ретт круто повернулся к ней, лицо его стало жестким.
   - А что тут плохого в том, что девочка сидит у отца на коленях,  пока
он разговаривает с друзьями? Вам, возможно, кажется,  что  это  выглядит
глупо, но это вовсе не так. Люди надолго запомнят, что  Бонни  сидела  у
меня на коленях, когда я помогал выкуривать республиканцев из этого шта-
та. Люди надолго запомнят... - Лицо его утратило жесткость, в глазах за-
горелся лукавый огонек. - А вы знаете, когда Бонни спрашивают, кого  она
больше всех любит, она говорит: "папочку и димикатов". А когда спрашива-
ют, кого она больше всех не любит, она говорит: "подлипал". Люди,  слава
богу, помнят такое.
   - И вы, очевидно, говорите ей, что я - подлипала! - не в силах  сдер-
жать ярость, громко воскликнула Скарлетт.
   - Папочка! - прозвенел детский голосок, на этот раз с возмущением,  и
Ретт, смеясь, вошел в комнату дочери.
   В октябре того года губернатор Баллок покинул свой пост  и  бежал  из
Джорджии. Разграбление общественных фондов, непомерные траты и коррупция
достигли при его  правлении  таких  размеров,  что  здание  рухнуло  под
собственной тяжестью. Даже в партии Баллока произошел раскол - столь ве-
лико было негодование публики. Демократы имели теперь большинство мест в
законодательном собрании, и это означало лишь одно. Баллок,  узнав,  что
собрание намеревается расследовать его деятельность, и опасаясь, что ему
предъявят импичмент, то есть отрешат от должности и посадят в тюрьму,  -
не стал ждать. Он тайком, поспешно удрал, позаботившись о том, чтобы его
прошение об отставке было обнародовано лишь после того, как сам он  бла-
гополучно достигнет Севера.
   Когда весть об этом облетела город - через неделю после бегства  Бал-
лока, - Атланта себя не помнила от возбуждения и радости. Улицы заполни-
лись народом, мужчины смеялись и, поздравляя  друг  друга,  обменивались
рукопожатиями; женщины целовались и плакали. Все праздновали и устраива-
ли приемы, и пожарные были заняты по горло, воюя с пламенем, загоравшим-
ся от шутих, которые пускали на радостях мальчишки.
   Опасность уже позади! Реконструкция почти закончилась! На всякий слу-
чай в губернаторах оставили республиканца, но в декабре предстояли новые
выборы, и никто не сомневался в том, каковы будут их результаты. А когда
выборы наступили, несмотря на отчаянные усилия республиканцев, в  Джорд-
жии губернатором снова стал демократ.
   И люди тоже радовались, тоже волновались, но иначе, чем тогда,  когда
удрал Баллок. Радость была менее буйная, более прочувствованная, люди от
всей души благодарили бога, и все церкви были полны, и священники возно-
сили хвалу господу за избавление штата. К восторгу и радости  примешива-
лась гордость - гордость за то,  что  в  Джорджии  удалось  восстановить
прежнее правление, несмотря на все усилия Вашингтона, несмотря  на  при-
сутствие армии, несмотря на наличие "саквояжников", подлипал  и  местных
республиканцев.
   Семь раз конгресс принимал акты, направленные на то, чтобы  раздавить
штат, оставить его на положении завоеванной провинции, трижды армия  от-
меняла гражданские законы. В законодательное  собрание  проникли  негры,
алчные чужеземцы правили штатом, частные лица обогащались  за  счет  об-
щественных фондов. Джорджия лежала раздавленная,  беспомощная,  измучен-
ная, оплеванная. А теперь, невзирая ни на что, она снова стала сама  со-
бой, и все это благодаря усилиям своих граждан.
   Столь неожиданный поворот в судьбе республиканцев не всеми был  восп-
ринят как великое счастье. Уныние воцарилось в рядах подлипал, "саквояж-
ников" и самих республиканцев. Гелерты и Хандоны, явно узнав об отставке
Баллока еще до того, как это стало широко известно, неожиданно  покинули
город и растворились в небытии, откуда они и появились. Оставшиеся в Ат-
ланте "саквояжники" и подлипалы чувствовали себя неуверенно - напуганные
случившимся, они жались друг к другу в поисках взаимной  поддержки,  га-
дая, какие из их темных делишек выплывут на свет в  связи  с  начавшимся
расследованием. Они уже не держались с высокомерным пренебрежением.  Они
были потрясены, растеряны, испуганы. И дамы, посещавшие Скарлетт, повто-
ряли снова и снова:
   "Ну, кто бы мог подумать, что так все повернется? Мы ведь считали гу-
бернатора всемогущим. Мы считали, что он здесь - навеки. Мы считали..."
   Скарлетт была не меньше их потрясена поворотом событий, хотя  Ретт  и
предупреждал ее о том, в каком направлении они будут развиваться. И  она
вовсе не жалела, что Баллока не стало, а демократы вернулись  к  власти.
Хотя никто бы этому не поверил, но и она восприняла с  мрачной  радостью
известие о том, что господству янки наступил  конец.  Слишком  живо  она
помнила, как ей пришлось изворачиваться в первые дни Реконструкции,  как
она страшилась, что солдаты и  "саквояжники"  отберут  у  нее  деньги  и
собственность. Она помнила, как была беспомощна, какой панический  страх
обуревал ее оттого, что она не в силах была  ничего  предпринять,  какую
питала ненависть к янки, навязавшим Югу свое жестокое правление.  И  эта
ненависть к янки никогда у нее не иссякала. Но пытаясь наиболее достойно
выйти из положения, пытаясь добиться полной безопасности и уверенности в
завтрашнем дне, она шагала в ногу с победителями. При всей своей нелюбви
к ним она окружила себя ими, порвала  узы,  связывавшие  ее  со  старыми
друзьями и прежним образом жизни. А теперь  власть  победителей  испари-
лась. Скарлетт поставила на то, что правлению Баллока не будет конца,  -
и проиграла.
   Озираясь вокруг в то Рождество 1871 года, самое счастливое  Рождество
для штата за последние десять лет, Скарлетт испытывала чувство глубокого
беспокойства. Она не могла не видеть, что Ретт, которого раньше все  не-
навидели в Атланте, стал теперь одним из самых популярных жителей  горо-
да, ибо он смиренно отрекся от республиканской ереси и отдавал все  свое
время, деньги, труд и разум Джорджии, помогая ей вернуться к былому бла-
гополучию. Когда он ехал по улицам, улыбаясь, приподнимая шляпу  в  знак
приветствия, с маленьким голубым комочком - Бонни, торчавшим впереди не-
го в седле, все тоже улыбались ему, охотно с ним заговаривали  и  друже-
любно поглядывали на девочку. А она, Скарлетт...

   ГЛАВА LIX

   Всем было известно, что Бонни Батлер ни в чем не знает удержу  и  что
ей нужна твердая рука, но все так любили девочку, что ни у кого не  хва-
тало духу проявить необходимую твердость. Впервые она вышла из повинове-
ния во время поездки с отцом. Когда она была с Реттом в Новом Орлеане  и
Чарльстоне, ей позволяли допоздна сидеть со взрослыми, и она часто засы-
пала у отца на руках в театре, ресторанах и за карточным столом.  С  тех
пор только силой можно было заставить ее лечь в постель  одновременно  с
послушной Эллой. Пока Бонни была с Реттом, он позволял ей  носить  любые
платья, и с той поры она поднимала скандал всякий раз, как Мамушка пыта-
лась надеть на нее бумажное платье и передничек вместо голубого тафтово-
го платья с кружевным воротничком.
   Вернуть то, что было упущено, пока девочка жила вне  дома,  и  позже,
когда Скарлетт заболела и находилась в Таре, не представлялось уже  воз-
можным. Бонни росла, и  Скарлетт  пыталась  приструнивать  ее,  пыталась
смягчить ее нрав и не слишком баловать, но все эти усилия  почти  ничего
не давали. Ретт всегда брал сторону ребенка, какими бы нелепыми ни  были
желания Бонни и как бы возмутительно она себя ни вела.  Он  поощрял  ее,
когда она говорила, подражая взрослым, и относился к ней, как  к  взрос-
лой, выслушивая с серьезным видом ее суждения и прикидываясь, будто сле-
дует им. В результате Бонни могла оборвать кого угодно из старших, пере-
чила отцу и осаживала его. Он же только смеялся и не  разрешал  Скарлетт
даже хлопнуть девочку по руке в наказание.
   "Если бы она не была такой милой, ласковой  девчушкой,  она  была  бы
просто невыносима, - мрачно размышляла Скарлетт, неожиданно осознав, что
дочка может померяться с ней силой воли. - Она обожает Ретта, и он"  мог
бы заставить ее лучше себя вести, если бы хотел".
   Однако Ретт не выказывал ни малейшего желания заставлять Бонни  вести
себя как следует. Что бы она ни делала, все признавалось  правильным,  и
попроси она луну, она бы получила ее, сумей отец ее достать.  Он  беско-
нечно гордился хорошенькой мордочкой своей дочки, ее кудряшками, ямочка-
ми, изящными движениями. Ретту нравилось ее зубоскальство, ее задор, ми-
лая манера выказывать ему свою любовь и  привязанность.  Избалованная  и
капризная, Бонни все же вызывала такую всеобщую любовь, что у  Ретта  не
хватало духу даже пытаться ее обуздать. Он был для нее богом, средоточи-
ем ее маленького мирка и слишком ценил это, боясь наставлениями все раз-
рушить.
   Она льнула к нему как тень. Она будила его, не дав ему выспаться, си-
дела рядом с ним за столом и ела то с его тарелки, то со своей, ездила с
ним в одном седле на лошади и никому, кроме  Ретта,  не  позволяла  себя
раздевать и укладывать в кроватку, стоявшую рядом  с  его  большой  кро-
ватью.
   Скарлетт забавляло и трогало то, как ее  маленькая  дочка  деспотично
правит отцом. Кто бы мог подумать, что именно Ретт так серьезно  воспри-
мет отцовство? Но порою жало ревности пронзало Скарлетт, так как Бонни в
четыре года лучше понимала Ретта, чем когда-либо понимала его сама Скар-
летт, и лучше, чем Скарлетт, справлялась с ним.
   Когда Бонни исполнилось четыре года, Мамушка принялась ворчать по по-
воду того, что нехорошо, мол, дитяти, к тому же девочке, ездить  "верхом
в седле впереди своего папочки, да еще задравши платье". Ретт с внимани-
ем отнесся к этому замечанию, как относился вообще  ко  всем  замечаниям
Мамушки по поводу воспитания девочек. В  итоге  появился  маленький  бе-
ло-бурый шотландский пони с длинной шелковистой гривой и  длинным  хвос-
том, а в придачу - крошечное седло, инкрустированное серебром. Пони, ра-
зумеется, предназначался для всех троих детей, и Ретт купил также  седло
для Уэйда. Но Уэйд предпочитал общество сенбернара, а Элла  вообще  боя-
лась животных. Итак, пони стал собственностью всеобщей любимицы,  и  на-
рекли его Мистер Батлер. Радость Бонни омрачалась лишь тем, что  она  не
могла ездить верхом, как отец, но когда он объяснил ей, насколько  труд-
нее сидеть в дамском седле, она успокоилась и быстро научилась кататься.
Ретт несказанно гордился ее хорошей посадкой и крепкой рукой.
   - Подождите, что еще будет, когда она вырастет и станет охотиться,  -
похвалялся он. - Никто не сможет сравниться с ней. Я увезу  ее  тогда  в
Виргинию. Вот где настоящая охота! И в Кентукки, где ценят  хороших  на-
ездников.
   Когда дело дошло до костюма для верховой езды, девчушке было  предос-
тавлено право выбрать цвет материи, и, как всегда, она выбрала голубой.
   - Но, деточка! Не этот же голубой бархат! Голубой бархат-это мне  для
вечернего платья, - рассмеялась Скарлетт. - А  маленькие  девочки  носят
добротное черное сукно. - И увидев, как сошлись крохотные черные бровки,
мать добавила: - Ради всего святого, Ретт, да скажите вы ей, что это  не
годится - ведь платье мигом станет грязным.
   - Ну, пусть у нее будет костюм из голубого бархата. Если он  испачка-
ется, сошьем ей новый, - как ни в чем не бывало сказал Ретт.
   Итак, Бонни получила голубой бархатный костюм  для  верховой  езды  с
длинной юбкой, ниспадавшей на бок пони, и черную шапочку с  красным  пе-
ром, потому что рассказы тети Мелли про перо, которое носил Джеф Стюарт,
воспламенили воображение девочки. В ясные погожие дни отец с дочерью ка-
тались по Персиковой улице, и Ретт придерживал своего большого  вороного
коня, чтобы тот шел в ногу с толстоногим пони. Иной  раз  Ретт  и  Бонни
скакали по тихим дорогам вокруг города, спугивая кур, собак и  детей,  -
Бонни хлестала Мистера Батлера кнутом, спутанные локоны  ее  развевались
по ветру, а Ретт твердой рукой придерживал своего  коня,  чтобы  девочка
считала, что Мистер Батлер выигрывает состязание.
   Удостоверившись в хорошей посадке, крепкой руке и  полном  бесстрашии
Бонни, Ретт решил, что настало время обучить ее  брать  на  лошади  пре-
пятствия - совсем невысокие, в пределах возможностей коротконогого  Мис-
тера Батлера. Для этого Ретт построил на заднем дворе  низкий  барьер  и
платил Уошу, одному из малолетних племянников дядюшки  Питера,  двадцать
пять центров в день, чтобы тот учил Мистера Батлера прыгать. Начали  они
с прыжков через перекладину, закрепленную на высоте двух дюймов от  зем-
ли, и постепенно добрались до одного фута.
   Эта затея была встречена всеми тремя  заинтересованными  сторонами  в
штыки, - а именно: Уошем, Мистером Батлером и Бонни. Уош боялся лошадей,
и только поистине королевское вознаграждение могло побудить его  застав-
лять упрямого пони по двадцать раз в день скакать через  барьер;  Мистер
Батлер, хладнокровно сносивший выходки маленькой хозяйки, когда она дер-
гала его за хвост, или позволявший без конца  осматривать  себе  копыта,
считал, что творец создал его вовсе  не  затем,  чтобы  переносить  свою
толстую тушу через перекладину; Бонни, не терпевшая,  чтобы  кто-то  еще
ездил на ее пони, приплясывала от нетерпения, пока Мистера Батлера учили
умуразуму.
   Когда Ретт наконец решил, что пони достаточно  хорошо  обучен  новому
делу и ему можно доверить дочку, волнению малышки не было конца. Она по-
бедоносно совершила первый прыжок, и теперь уже езда рядом с отцом поте-
ряла для нее все свое очарование. Скарлетт лишь посмеивалась над востор-
гами и бахвальством отца и дочки. Она, однако, считала, что, как  только
новизна этой затеи притупится, Бонни увлечется чем-то другим и все обре-
тут мир и покой. Но этот вид спорта Бонни не  приедался.  От  беседки  в
дальнем конце заднего двора до барьера тянулась  утоптанная  дорожка,  и
все утро во дворе раздавались возбужденные  вопли.  Дедушка  Мерриуэзер,
объехавший в 1849 году всю страну, говорил, что именно так кричат апачи,
удачно сняв с кого-нибудь скальп.
   Прошла неделя, и Бонни попросила, чтобы  ей  подняли  перекладину  на
полтора фута над землей.
   - Когда тебе исполнится шесть лет, - сказал отец, - тогда ты  сможешь
прыгать выше и я куплю тебе лошадку побольше. У Мистера Батлера коротко-
ваты ноги.
   - Ничего подобного! Я перепрыгивала через розовые кусты тети Мелли, а
они во-о какие большие!
   - Нет, надо подождать, - сказал отец, впервые настаивая на своем.  Но
твердость его постепенно таяла под воздействием бесконечных  настойчивых
требований и истерик дочери.
   - Ну, ладно, - рассмеявшись, сказал он как-то утром и передвинул  по-
выше узкую белую планку. - Если упадешь, не плачь и не вини меня.
   - Мама! - закричала Бонни, запрокинув голову кверху, к  окну  спальни
Скарлетт. - Мама! Смотри! Папа сказал, что я могу прыгнуть выше!
   Скарлетт, расчесывая в это время волосы, подошла к окну и  улыбнулась
возбужденному маленькому существу, такому нелепому в своей перепачканной
голубой амазонке.
   "Право же, надо будет сшить ей  другой  костюм,  -  подумала  она.  -
Только одному богу известно, как я заставлю ее снять всю эту грязь".
   - Мама, смотри!
   - Смотрю, милочка, - сказала, улыбаясь, Скарлетт.
   Ретт поднял малышку и посадил на пони, и Скарлетт при виде ее  прямой
спинки и горделивой посадки головы вдруг ощутила прилив гордости за дочь
и крикнула:
   - Какая же ты у меня красавица, моя бесценная!
   - Ты тоже, - великодушно откликнулась Бонни и, ударив Мистера Батлера
ногой под ребра, галопом понеслась в дальний конец двора к беседке.
   - Мама, смотри, как я сейчас прыгну! - крикнула она и ударила хлыстом
пони.
   "Смотри, как я сейчас прыгну!"
   Словно прозвонил колокол, будя воспоминания. Что-то зловещее  было  в
этих словах. Что именно? Почему она не может сразу  вспомнить?  Скарлетт
смотрела вниз на свою маленькую дочурку, изящно сидевшую на скачущем по-
ни, и лоб ее прорезала глубокая морщина, а в груди вдруг разлился холод.
Бонни мчалась во весь опор, черные кудри ее подскакивали, голубые  глаза
блестели.
   "Глаза у нее совсем как у моего папы, - подумала Скарлетт, -  голубые
глаза ирландки, и вообще она во всем похожа на него".
   И подумав о Джералде, она сразу вспомнила то, что так старалась выис-
кать в памяти, - вспомнила отчетливо, словно  при  свете  молнии,  вдруг
озарившем все вокруг, и сердце у нее остановилось.  Она  вдруг  услышала
ирландскую песню, услышала стремительный топот копыт вверх по  выгону  в
Таре, услышала беспечный голос, такой похожий на голос ее девочки:  "Эл-
лин! Смотри, как я сейчас прыгну!"
   - Нет, - закричала она. - Нет! Стой, Бонни, стой!
   Она еще не успела высунуться из окна, как услышала страшный треск де-
рева, хриплый крик Ретта, увидела взлетевший голубой бархат и копыта по-
ни, взрыхлившие землю. Затем Мистер Батлер поднялся на ноги  и  затрусил
прочь с пустым седлом.
   На третий вечер после смерти Бонни Мамушка медленно проковыляла вверх
по ступенькам, ведущим на кухню в доме Мелани. Она была вся в  черном  -
от больших мужских ботинок, разрезанных, чтобы свободнее  было  пальцам,
до черной косынки на голове. Ее мутные старые глаза были воспалены, веки
покраснели, и от всей монументальной фигуры веяло горем. На лице ее зас-
тыло выражение грустного удивления, словно у старой  обезьяны,  но  губы
были решительно сжаты.
   Она тихо сказала несколько слов Дилси, и та покорно кивнула, словно в
их старой вражде наступило перемирие. Дилси поставила  тарелки,  которые
она держала в руках, и прошла через чуланчик в столовую.  Минуту  спустя
Мелани уже появилась на кухне с салфеткой в руке и взволнованно  спроси-
ла:
   - С мисс Скарлетт что-нибудь...
   - Мисс Скарлетт держится как всегда, - медленно произнесла Мамушка. -
Я не хочу мешать вам ужинать, мисс Мелли. Я могу и подождать - еще успею
ведь сказать вам, что у меня на уме.
   - Ужин может подождать, - сказала Мелани. - Дилси, подавай, что оста-
лось. Пойдем со мной. Мамушка.
   Мамушка вперевалку последовала за ней - через кухню,  мимо  столовой,
где во главе стола сидел Эшли, рядом с ним - Бо, а напротив - двое детей
Скарлетт, отчаянно стучавших суповыми ложками. Счастливые голоса Уэйда и
Эллы наполняли комнату: им ведь столь долгое пребывание у тети Медли ка-
залось чем-то вроде пикника. Тетя Мелли была всегда такая добрая, а сей-
час особенно. Смерть младшей сестренки почти не произвела на них впечат-
ления. Бонни упала со своей лошадки, и мама долго плакала. А тогда  тетя
Мелли взяла их к себе поиграть с Бо, и им давали кекс и  сладкий  пирог,
стоило только попросить.
   Мелани провела Мамушку в малую гостиную, уставленную книжными  шкафа-
ми, прикрыла дверь и предложила ей присесть на софу.
   - Я как раз собиралась пойти к вам после ужина, - сказала она. -  Те-
перь, раз матушка капитана Батлера приехала, похороны,  очевидно,  будут
завтра утром.
   - Похороны. Вот с этим-то я к вам и пришла, - сказала Мамушка. - Мисс
Мелли, мы все в большой беде, я пришла к вам за помощью. Одни страдания,
моя ласточка, одни страдания.
   - Мисс Скарлетт что, слегла? - озабоченно спросила Мелани. -  Я  ведь
почти не видела ее с тех пор, как Бонни... Она заперлась у себя в комна-
те, а капитана Батлера не было дома и...
   Вдруг слезы потекли по черному лицу Мамушки. Мелани села рядом с ней,
принялась гладить ее по плечу, и через какое-то время Мамушка приподняла
свою черную юбку и вытерла глаза.
   - Вы должны пойти помочь нам, мисс Мелли. Я-то делаю все,  что  могу,
да толку чуть.
   - Мисс Скарлетт...
   Мамушка выпрямилась:
   - Мисс Мелли, вы-то не хуже меня знаете мисс Скарлетт. Сколько  стра-
дало это бедное дитя, дай ей только бог силы все  вынести...  А  уж  это
последнее горе и вовсе разбило ей сердце. Но она выстоит. А пришла-то  я
к вам из-за мистера Ретта.
   - Мне так хотелось повидать его, но всякий раз, как я к вам заходила,
он был либо в городе, либо сидел, запершись у  себя  в  комнате  с...  А
Скарлетт ходила словно привидение и молчала... Да говори же скорее,  Ма-
мушка. Ты ведь знаешь, что я помогу, если только это в моих силах.
   Мамушка вытерла нос тыльной стороной ладони.
   - Я говорю вам, мисс Скарлетт все может выдержать, что господь пошлет
потому как ей уже много испытаний было послано,  а  вот  мистер  Ретт...
Мисс Мелли, он ведь никогда ничего не терпел, ежели ему не по нраву, ни-
когда, ничегошеньки. Вот из-за него-то я к вам и пришла.
   - Но...
   - Мисс Мелли, вам надо пойти сегодня к нам - сейчас, вечером. - В го-
лосе Мамушки звучала настоятельная мольба. - Может, мистер Ретт послуша-
ет вас. Он ведь всегда так высоко вас ставил.
   - Ах, Мамушка, да что же это? О чем ты говоришь?
   Мамушка распрямила плечи.
   - Мисс Мелли, мистер Ретт, он... совсем ума решился. Не хочет,  чтобы
мы увозили маленькую мисс.
   - Ума решился? Ну, что ты. Мамушка, нет!
   - Я не вру. Чистая правда. Он не даст нам похоронить дитятко. Он  так
мне сам и сказал - только час назад.
   - Но не может же он... Ведь он же...
   - Вот потому я и говорю, что он ума решился.
   - Но почему...
   - Мисс Мелли, я вам не все сказала. Не должна я говорить,  да  только
вы ведь все равно нам как родная. И только вам я и могу сказать.  Я  вам
все говорю. Вы же знаете, как он любил свое дитятко. Никогда  еще  я  не
видела, чтоб мужчина, черный ли, белый, так любил свое дитятко. Он сразу
как с ума сошел, когда доктор Мид сказал: "У нее  шейка  сломалась".  Он
тогда схватил ружье, побежал и пристрелил этого бедного пони, а я,  кля-
нусь богом, думала, он пристрелит и себя.  Я  совсем  было  растерялась:
мисс Скарлетт лежит в обмороке, все соседи по дому бегают - туда-сюда, а
мистер Ретт держит свою дочку и не дает мне даже вымыть ей личико, а оно
все в земле было измазано. А когда мисс Скарлетт пришла в себя, я  поду-
мала: слава тебе, господи! Теперь они хоть утешат друг дружку.  -  Слезы
снова полились, но на этот раз Мамушка даже не пыталась их утирать. - Да
только как она пришла в себя, кинулась в комнату, где он  сидел  с  мисс
Бонни на руках, и говорит: "Отдайте мне моего ребенка, вы убили ее".
   - Аx, нет! Нe могла она так сказать!
   - Да, мэм, так и сказала. Слово в слово: "Вы убили  ее".  А  мне  так
стало жалко мистера Ретта, и я как заплачу, потому вид у него был  точно
у побитой собаки. Я и сказала: "Отдайте дитятко няне. Не позволю я, что-
бы такое говорили над бедной моей маленькой мисс", - и забрала я у  него
доченьку, и отнесла к ним в комнату, и вымыла ей личико. Но я все слыша-
ла, что они говорили, и у меня прямо кровь стыла - чего  они  только  не
наговорили друг другу. Мисс Скарлетт обозвала его  убивцем  -  зачем  он
позволил деточке прыгать так высоко. А он сказал, что мисс Скарлетт пле-
вать было на Бонни и на всех своих детей ей наплевать...
   - Замолчи, Мамушка! Не рассказывай мне больше. Нехорошо, чтобы ты мне
такое рассказывала! - воскликнула  Мелани,  стараясь  отогнать  от  себя
страшную картину, возникшую перед ее глазами, пока она слушала Мамушку.
   - Я знаю, не мое это дело вам говорить, но уж больно у меня  на  душе
накипело, так что я сама не знаю, что и говорю. Значит, потом взял он ее
и сам отнес к гробовщику, а когда принес назад, положил  на  кроватку  у
себя в комнате. Тут мисс Скарлетт говорит - надо ей лежать в гостиной  в
гробике, так я думала, мистер Ретт ударит ее. Но он  только  холодно  ей
сказал: "Ей место в моей комнате". А потом повернулся ко мне и  говорит:
"Мамушка, последи, чтоб она лежала тут, пока я вернусь". А  сам  вскочил
на лошадь и ускакал. И до самого заката не возвращался. А  как  вернулся
домой, вижу - он выпивши, крепко выпивши, но только как всегда держится.
Влетел он в дом, ни с мисс Скарлетт, ни с мисс Питти, ни с кем из  леди,
которые пришли навестить нас, - ни слова. Взлетел по лестнице, распахнул
дверь в свою комнату, да как закричит мне... А когда я прибежала - быст-
ро бежала, как только могла, - стоит он у кроватки, а в комнате темноти-
ща - я его едва видела, потому как ставни-то ведь были закрыты.
   Он и говорит мне этак грубо: "Открой ставни - темно". Я их  открываю,
а он смотрит на меня, и, ей-богу, мисс Мелли, у меня прямо колени подог-
нулись - такой он страшный был. А потом и говорит: "Принеси  свечей.  Да
побольше. И пусть все горят. И не смей закрывать ставни и опускать  што-
ры. Разве ты не знаешь, что мисс Бонни боится темноты?"
   Расширенные от ужаса глаза Мелани встретились с глазами Мамушки, и та
многозначительно кивнула.
   - Так и сказал: "Мисс Бонни боится темноты". - Мамушку передернуло. -
Принесла я ему с десяток свечей, а он говорит: "Уходи!"  А  потом  запер
дверь и сидел - там с маленькой мисс, и не открыл дверь даже мисс  Скар-
летт - даже когда она принялась стучать и кричать. И  так  оно  уже  два
дня. И про похороны он ничего не говорит. Утром открывает  дверь,  потом
снова запирает, садится на лошадь и - в город. А потом на закате  приез-
жает пьяный, снова запирается, и ничего не ест, и ни чуточки не спит.  А
тут приехала его матушка, старая мисс Батлер, - приехала  из  Чарльстона
на похороны, и мисс Сьюлин и мистер Уилл из  Тары  приехали,  да  только
мистер Ретт ни с кем не желает говорить. Ох, мисс Мелли, это ужас что! А
будет и хуже, и люди начнут говорить - скандал, да и только.
   - Ну, а сегодня вечером, - помолчав  немного,  продолжала  Мамушка  и
снова вытерла нос тыльной стороной ладони, - сегодня вечером мисс  Скар-
летт подстерегла его наверху, когда он воротился, и вошла с ним в комна-
ту, и говорит: "Похороны будут завтра утром". А он говорит: "Только уст-
ройте похороны, и я вас завтра же убью".
   - Ах, он, должно быть, помешался!
   - Да, мэм. А потом они заговорили так тихо, и я ничего не  слышала  -
слышала только, как он снова сказал, что мисс Бонни боится темноты, а  в
могиле очень темно. А немного погодя мисс Скарлетт сказал: "Чего вы  так
убиваетесь? Сами же убили ее, чтобы потешить свою радость". А он ей  го-
ворит: "Неужели у вас нет жалости?" А она говорит: "Нет. И ребенка у ме-
ня тоже нет. Я устала от того, как вы себя ведете с тех пор, как погибла
Бонни. Это же скандал - о вас весь город говорит. Вы все время пьяный, и
если думаете, я такая глупая, что не знаю, где вы время проводите, то вы
просто дурак. Я же знаю, что вы все дни у этой  твари  -  Красотки  Уот-
линг".
   - Ах, Мамушка, нет!
   - Да, мэм, так она сказала. И, мисс Мелли, это правда.  Негры  -  они
узнают очень многое куда быстрее белых людей, и я знала, где он был,  да
только никому слова не сказала. А он и не отпирался. Говорит: "Да,  мэм,
именно там я и был. И нечего вам прикидываться - вам ведь все равно. Ве-
селый дом - это рай для несчастного по сравнению с этим адом, в  котором
я живу. А у Красотки - самое доброе сердце на свете Она не говорила мне,
что я убил моего ребенка".
   - О-о! - воскликнула Мелани, пораженная в самое сердце.
   Ее собственная жизнь текла так мирно, она была так защищена, так  ог-
раждена всеми любившими ее людьми, так полна добра, что картина,  возни-
кавшая из рассказа Мамушки, была выше ее понимания, она не  могла  этому
поверить. И, однако, в мозгу ее шевельнулось воспоминание,  которое  она
поспешила отодвинуть в глубь памяти, как  попыталась  бы  забыть  чью-то
случайно увиденную наготу. В тот день, когда Ретт плакал, уткнувшись го-
ловой ей в колени, он упоминал имя  Красотки  Уотлинг.  Но  любил-то  он
Скарлетт, она не могла ошибиться, и, конечно же, Скарлетт любит его. Что
же встало между ними? Как могут муж и жена так больно ранить друг друга,
вооружившись каждый самым острым ножом?
   А Мамушка тем временем с трудом продолжала свой рассказ:
   - Потом мисс Скарлетт вышла из комнаты, белая как простыня,  но  губы
сжаты эдак крепко, упрямо, увидала меня, что я стою там, и говорит: "По-
хороны завтра, Мамушка". И прошла мимо, как привидение. Тут сердце у ме-
ня перевернулось, потому как ежели мисс Скарлетт что скажет, так  она  и
сделает. И мистер Ретт тоже - как скажет, так и сделает. А ведь он  ска-
зал, что убьет ее, ежели она это сделает. Тут уж я  совсем  растерялась,
мисс Мелли, потому как есть у меня на совести одно дело и очень оно меня
давит. Мисс Мелли, это я ведь напугала маленькую мисс темнотой-то.
   - Ох, Мамушка, ну, какое это имеет значение - сейчас.
   - Да нет, мэм, имеет Из-за этого-то вся и беда.  И  вот  надумала  я:
скажу-ка я все мистеру Ретту - пусть он убьет меня, да только не могу  я
молчать, потому как это лежит у меня на совести. Я в дверь - шасть,  по-
куда он не запер ее, и говорю: "Мистер Ретт. Я пришла вам исповедаться".
А он повернулся ко мне, точно сумасшедший, и говорит: "Уходи!" - и, кля-
нусь богом, никогда еще я так не пугалась! А все равно говорю ему:  "По-
жалуйста, мистер Ретт, уж вы дайте мне сказать, не то  я  просто  помру.
Ведь это я напугала маленькую мисс  темнотой-то".  И  тут,  мисс  Мелли,
опустила я голову и стала ждать, когда он меня ударит. А  он  молчит.  И
тогда я говорю: "Я ведь ничего дурного  не  хотела.  Да  только,  мистер
Ретт, дитятко-то ведь было уж больно неосторожное, ничего  она  не  боя-
лась. Как все лягут спать, она вылезет из кроватки и ну  по  всему  дому
бегать босая. А я беспокоилась, потому как боялась - вдруг она себя  за-
шибет. Вот я и сказала ей, что там в темноте живут привидения и  оборот-
ни".
   И знаете, мисс Мелли, что он сделал? Лицо у него стало такое  доброе,
подошел он ко мне и положил мне руку на плечо. А это в первый раз так. И
говорит: "Она была очень  храбрая,  верно?  Только  темноты  боялась,  а
больше не боялась ничего". Я тут как расплачусь, а он и говорит: "Ну-ну,
Мамушка". И погладил меня. "Ну, Мамушка, не надо так убиваться.  Я  рад,
что ты мне сказала. Я знаю, ты любишь мисс Бонни, и раз  ты  ее  любишь,
значит, все это пустяки. Важно то, что у человека на сердце". Ну, я  тут
немножечко приободрилась, собралась с духом и говорю:  "Мистер  Ретт,  а
как же насчет похорон-то будет?" Тут он повернулся ко мне точно  бешеный
- глаза сверкают - и говорит: "Господи боже мой, я-то думал, хоть ты по-
нимаешь, раз никто больше не понимает! Да неужто ты думаешь, я  позволю,
чтоб мое дитя положили в темноту, когда она так боится  темноты?  Так  и
слышу, как она кричала, когда просыпалась в темноте. А я не хочу ее  пу-
гать". Тут, мисс Мелли, я и поняла, что он ума решился. Пьяный он  и  не
спит и не ест, но это - что. Главное, он совсем рехнулся. Вытолкал  меня
за дверь и говорит: "Убирайся к черту отсюда!"
   А я иду вниз по лестнице и думаю себе: он говорит, что никаких  похо-
рон не будет, а мисс Скарлетт говорит - завтра утром, и он говорит,  что
пристрелит ее. А в доме полно родственников, и все соседи уже чешут язы-
ки и кудахтают, точно куры на насесте, вот я и подумала  про  вас,  мисс
Мелли. Вы должны пойти помочь нам.
   - Ох, Мамушка, не могу я в такое вмешиваться!
   - Если вы не можете, кто же может-то?
   - Ну, что я могу сделать. Мамушка?
   - Не знаю я, мисс Мелли, но что-то вы можете  сделать.  Поговорите  с
мистером Реттом, глядишь - он вас и послушает. Он ведь очень высоко  вас
ставит, мисс Мелли, может, вы этого и  не  знаете,  а  только  это  так.
Сколько раз я слыхала, как он говорил, что только вы  и  есть  настоящая
леди.
   - Ну...
   Мелани поднялась в смятении, сердце у нее мучительно заколотилось при
одной мысли о встрече с Реттом. Она вся похолодела, понимая, что придет-
ся спорить с человеком, судя по описаниям Мамушки, потерявшим  разум  от
горя. У нее заныло сердце, стоило ей подумать, что придется войти в ярко
освещенную комнату, где лежит маленькая девочка, которую она так любила.
Что делать? Что сказать Ретту, чтобы утишить его горе и вернуть ему  ра-
зум? С минуту Мелани стояла, не зная, на что решиться,  и  вдруг  сквозь
закрытую дверь до нее донесся звонкий смех ее мальчика. И  словно  ножом
по сердцу резанула мысль, что было бы, если бы он умер. Что, если бы  ее
Бо лежал сейчас наверху, застывший и холодный, а его веселый  смех  нав-
сегда угас.
   - О! - испуганно воскликнула она и мысленно приткала сына  к  сердцу:
она поняла, каково сейчас Ретту. Если бы Бо умер, разве она позволила бы
его увезти, чтоб его положили где-то под дождем и ветром, в  темноте?  -
Ох, бедный капитан Батлер! - воскликнула она. - Я сейчас же пойду к  не-
му, немедленно.
   Она поспешила в столовую, тихо сказала несколько слов Эшли и, к удив-
лению своего мальчика, крепко приткала его к  себе  и  пылко  поцеловала
светлые кудряшки.
   Она выбежала из дома без шляпы, все еще сжимая в руке обеденную  сал-
фетку, и шла так быстро, что старые ноги Мамушки еле поспевали  за  ней.
Войдя в парадный холл дома Скарлетт, она кивнула сидевшим в библиотеке -
испуганной мисс Питтипэт, величественной старухе миссис Батлер, Уиллу  и
Сьюлин, затем быстро поднялась по лестнице; за ней, задыхаясь, следовала
Мамушка. На секунду Мелани  задержалась,  проходя  мимо  закрытой  двери
Скарлетт, но Мамушка прошептала:
   - Нет, мэм, не надо этого делать.
   Площадку Мелани пересекла уже гораздо медленнее и, подойдя к  комнате
Ретта, остановилась. С минуту она постояла в нерешительности, словно хо-
тела повернуться и бежать. Затем, призвав на помощь все  свое  мужество,
как маленький солдатик перед тем, как идти в атаку, постучала в дверь  и
тихо сказала:
   - Впустите меня, пожалуйста, капитан Батлер. Это миссис Уилкс. Я хочу
увидеть Бонни.
   Дверь быстро отворилась, и Мамушка, отступившая в глубину  лестничной
площадки, где было темно, увидела огромный черный силуэт Ретта  на  фоне
ярко горящих свечей. Он пошатывался, и до Мамушки долетел  запах  виски.
Секунду он смотрел на Мелли, затем взял ее за плечо, втолкнул в  комнату
и закрыл дверь.
   Мамушка тихонько прокралась к двери и устало опустилась  на  стоявший
возле нее стул, слишком маленький для ее могучего тела. Она сидела  сов-
сем тихо, беззвучно плакала и молилась. Время от времени  она  поднимала
подол платья и вытирала глаза. Сколько ни напрягала она слух, но не мог-
ла разобрать ни слова - из-за двери доносился лишь тихий прерывистый гул
голосов.
   После бесконечно долгого ожидания дверь приотворилась и выглянула Ме-
лани - лицо у нее было белое, напряженное.
   - Принеси мне кофейник с кофе, да побыстрей, и несколько сандвичей.
   Когда дьявол вселялся в Мамушку, она начинала  двигаться  со  стреми-
тельностью стройной шестнадцатилетней негритяночки, а сейчас ей так  хо-
телось попасть в комнату Ретта и ее разбирало такое любопытство, что она
двигалась еще быстрее. Но надежды ее не  оправдались,  ибо  Мелани  лишь
приоткрыла дверь и взяла у нее поднос. Долгое время Мамушка  прислушива-
лась, напрягая свой острый слух, но не  могла  различить  ничего,  кроме
позвякиванья серебра о фарфор да приглушенного, мягкого  голоса  Мелани.
Потом она услышала, как заскрипела кровать под тяжелым телом, и вскоре -
стук сапог, сбрасываемых на пол. Через некоторое время в двери появилась
Мелани. Но как Мамушка ни старалась, ничего разглядеть в комнате она  не
смогла. Вид у Мелани был усталый, и на ресницах блестели слезы, но  лицо
было снова спокойное...
   - Пойди скажи мисс Скарлетт, что капитан Батлер согласен, чтобы похо-
роны состоялись завтра утром, - прошептала она.
   - Слава тебе, господи! - воскликнула Мамушка. - Да как же это...
   - Не кричи так. Он сейчас заснет. И еще. Мамушка,  скажи  мисс  Скар-
летт, что я буду здесь всю ночь, и принеси мне кофе. Принеси сюда...
   - В эту самую комнату?
   - Да, я обещала капитану Батлеру, что, если он заснет,  я  просижу  с
Бонни всю ночь. А теперь иди, сказки все мисс Скарлетт, чтобы она больше
не волновалась.
   Мамушка прошла через площадку - под ее тяжестью ходуном заходили  по-
ловицы, - и сердце ее, успокоившись, пело: "Аллилуйя, аллилуйя". У двери
в комнату Скарлетт она приостановилась и задумалась  -  благодарность  к
Мелани боролась в ней с любопытством.
   "И как это мисс Мелани удалось, ума не приложу.  Видно,  ей  помогают
ангелы. Про то, что завтра похороны, я мисс Скарлетт сказку, а  вот  про
то, что мисс Мелли будет всю ночь сидеть с маленькой мисс,  лучше  утаю.
Не понравится это мисс Скарлетт".

   ГЛАВА LX

   Что-то в мире было не так, в воздухе  чувствовалось  что-то  мрачное,
зловещее, окутавшее все непроницаемым туманом, который  кольцом  окружал
Скарлетт. И это ощущение, что в мире что-то  не  так,  было  связано  не
только со смертью Бонни, потому что боль от невыносимого горя постепенно
сменилась смирением перед понесенной утратой. И  однако  же,  призрачное
ощущение беды не проходило - точно кто-то черный, зловещий стоял у плеча
Скарлетт, точно земля под ее ногами в любой момент могла превратиться  в
зыбучие пески.
   Никогда прежде не знала Скарлетт такого страха. Всю  свою  жизнь  она
строила на надежной основе здравого смысла и боялась лишь зримого и ощу-
тимого - увечья, голода, бедности, утраты любви Эшли. Никогда прежде  не
занимаясь анализом, она пыталась сейчас анализировать свое состояние, но
безуспешно. Она потеряла любимое дитя, но в общем-то могла это  вынести,
как вынесла другие сокрушительные потери. Она была здорова, денег у  нее
было сколько душе угодно, и у нее по-прежнему был Эшли,  хотя  последнее
время она все реже и реже видела его. Даже то отчуждение,  которое  воз-
никло между ними после незадавшегося праздника, устроенного  Мелани,  не
тревожило ее больше, ибо она знала, что это пройдет. Нет, она боялась не
боли, и не голода, и не утраты любви. Эти страхи никогда не угнетали  ее
в такой мере, как угнетало сейчас ощущение, что в мире что-то не так,  -
это был страх, затмевавший все-остальные чувства, очень похожий  на  то,
что она испытывала раньше во время кошмаров, когда бежала сквозь  густой
клубящийся туман так, что казалось, сердце лопнет, - потерявшееся дитя в
поисках приюта.
   Она вспоминала, как Ретт умел утешить ее и смехом разгонял ее страхи.
Вспоминала, как успокаивалась на его сильных руках, прижавшись к смуглой
груди. И всем своим существом потянувшись к нему, она впервые за  многие
недели по-настоящему его увидела. Он так переменился, что она  пришла  в
ужас. Этот человек уже никогда не будет смеяться, никогда  не  будет  ее
утешать.
   Какое-то время после смерти Бонни она была слишком на него зла, слиш-
ком поглощена собственным горем и лишь вежливо разговаривала с  ним  при
слугах. Слишком ушла она в себя, вспоминая быстрый топот Бонниных ножек,
ее заливчатый смех, и потому даже не подумала, что и он, наверное, вспо-
минает все это, только ему вспоминать еще больнее, чем ей. На протяжении
всех этих недель они встречались и разговаривали -  вежливо,  как  чужие
люди, которые встречаются в безликих стенах отеля, живут под одной  кры-
шей, сидят за одним столом, но не обмениваются друг с другом сокровенны-
ми мыслями.
   Теперь, когда ей стало страшно и одиноко, она сломала бы этот барьер,
если бы могла, но она обнаружила, что Ретт удерживает ее на  расстоянии,
словно не желает говорить с ней ни о чем, кроме самого необходимого. Те-
перь, когда злость ее стала проходить, ей хотелось сказать ему, что  она
не винит его в смерти Бонни. Ей хотелось  поплакать  в  его  объятиях  и
признаться, что она ведь тоже невероятно гордилась тем, что девочка  так
хорошо скачет на своем пони, тоже была невероятно снисходительна к  кап-
ризам дочурки. Сейчас Скарлетт готова  была  унизиться  перед  Реттом  и
признать, что напрасно обвинила его в смерти дочери, - слишком она  была
несчастна и надеялась, причинив ему боль, облегчить себе душу. Но ей все
не удавалось найти подходящий момент для разговора. Ретт смотрел на  нее
своими черными непроницаемыми глазами, и слова не шли у нее с  языка.  А
когда слишком долго откладываешь признание, его все  труднее  и  труднее
сделать, и наконец наступает такой момент, когда оно  просто  становится
невозможным.
   Скарлетт не могла понять, почему так получается. Ведь Ретт  же  -  ее
муж, и они неразрывно связаны тем, что делили одну постель, были близки,
и зачали любимое дитя, и слишком скоро увидели, как  их  дитя  поглотила
темная яма. Только в объятиях отца этого ребенка, делясь с ним  воспоми-
наниями и горюя, могла бы она обрести утешение - сначала было бы больно,
а потом именно боль и помогла бы залечить рану. Но при нынешнем  положе-
нии дел она готова была бы скорее упасть в объятия постороннего  челове-
ка.
   Ретт редко бывал дома. А когда они вместе садились ужинать,  он,  как
правило, был пьян. Вино действовало на него теперь  иначе,  чем  прежде,
когда он постепенно становился все более любезным и язвительным, говорил
забавные колкости, и в конце концов она, помимо воли, начинала смеяться.
Теперь, выпив, он был молчалив и мрачен, а под конец вечера сидел совсем
отупевший. Иной раз на заре она слышала, как он въезжал на задний двор и
колотил в дверь домика для слуг, чтобы Порк помог ему подняться по лест-
нице и уложил в постель. Его - укладывать в постель! Это Ретта-то, кото-
рый всегда был трезв, когда другие уже валялись под столом, и сам  укла-
дывал всех спать.
   Он перестал следить за собой, тогда как раньше всегда  был  тщательно
выбрит и причесан, и Порку приходилось долго возмущаться  и  упрашивать,
чтобы он хотя бы сменил рубашку перед ужином. Пристрастие к виски начало
сказываться на внешности Ретта, и его еще недавно четко очерченное  лицо
расплылось, щеки нездорово опухли, а под вечно налитыми  кровью  глазами
образовались мешки. Его большое мускулистое тело обмякло, и талия  стала
исчезать.
   Он часто вообще не приезжал домой ночевать и даже не сообщал, что  не
приедет. Вполне возможно, что он храпел пьяный в комнате  над  каким-ни-
будь салуном, но Скарлетт всегда казалось, что в таких случаях  он  -  у
Красотки Уотлинг. Однажды она увидела Красотку в магазине -  теперь  это
была вульгарная располневшая женщина, от красоты которой почти ничего не
осталось. Накрашенная и одетая во все яркое, она тем не менее  выглядела
дебелой матроной. Вместо того чтобы опустить глаза или с вызовом посмот-
реть на Скарлетт, как это делали, встречаясь с дамами, другие особы лег-
кого поведения. Красотка ответила ей внимательным  взглядом,  в  котором
была чуть ли не жалость, так что Скарлетт даже вспыхнула.
   Но она уже не могла обвинять Ретта, не могла  устраивать  ему  бурные
сцены, требовать верности или стыдить его - как не могла заставить  себя
просить у него прощения за то, что обвинила его в смерти Бонни. Ее  ско-
вывала какая-то непостижимая апатия. Она сама не  понимала,  почему  она
несчастна - такой несчастной она еще никогда себя не чувствовала. И  она
была одинока - бесконечно одинока. Возможно, до сих пор у нее просто  не
было времени почувствовать себя одинокой. А сейчас одиночество  и  страх
навалились на нее и ей не к кому было обратиться - разве что  к  Мелани.
Ибо даже Мамушка, ее извечная опора, отбыла в Тару. Уехала навсегда.
   Мамушка не объяснила причины своего отъезда. Она с грустью посмотрела
на Скарлетт усталыми старыми глазами и попросила дать ей денег на дорогу
домой. В ответ на слезы Скарлетт  и  уговоры  остаться  Мамушка  сказала
лишь:
   - Походке, мисс Эллин зовет меня: "Мамушка, возвращайся домой.  Пора-
ботала - и хватит". Вот я и еду домой.
   Ретт, услышав этот разговор, дал Мамушке денег и похлопал по плечу.
   - Ты права. Мамушка, и мисс Эллин права. Ты здесь действительно пора-
ботала, и хватит. Поезжай домой. И дай мне знать, если тебе когда-нибудь
что-то понадобится. - И когда Скарлетт попыталась было возмутиться и на-
чать командовать, он прикрикнул на нее: - Замолчите вы, идиотка!  Отпус-
тите ее! Кому охота оставаться в этом доме - теперь?
   При этих словах в глазах его загорелся такой дикий огонь,  что  Скар-
летт в испуге отступила.
   - Доктор Мид, вам не кажется, что, пожалуй... что он, возможно, поте-
рял рассудок? - спросила она, решив через некоторое время поехать к док-
тору посоветоваться, ибо чувствовала себя совершенно беспомощной.
   - Нет, - сказал доктор, - но он пьет как лошадь и убьет себя, если не
остановится. Он ведь очень любил девочку и, мне кажется, Скарлетт, пьет,
чтобы забыться. Мой совет вам, мисс: подарите ему ребенка -  да  побыст-
рее.
   "Ха! - с горечью подумала Скарлетт, выходя из его кабинета.  -  Легко
сказать". Она бы с радостью родила ему еще ребенка - и не одного, - если
бы это помогло прогнать отчужденность из глаз Ретта, затянуть  раны  его
сердца. Мальчика, который был бы такой же смуглый и красивый, как  Ретт,
и маленькую девочку. Ах, еще одну девочку - хорошенькую, веселую, своен-
равную, смешливую, не как эта пустоголовая Элла. Почему, ну,  почему  не
мог господь прибрать Эллу, если уж надо было отнимать у нее ребенка? Эл-
ла не утешала ее - она не могла заменить матери Бонни.  Но  Ретт,  каза-
лось, не хотел больше иметь детей. Во всяком случае, он никогда не захо-
дил к ней в спальню, хотя дверь теперь не запиралась, а была,  наоборот,
зазывно приотворена. Ему, казалось, это было безразлично. Видно, ему все
было безразлично, кроме виски и этой толстой рыжей бабы.
   Теперь он злился, тогда как раньше мило подшучивал над ней, и грубил,
тогда как раньше его уколы смягчались юмором. После смерти Бонни  многие
из добропорядочных дам, которые жили по соседству и которых он сумел за-
воевать своим чудесным отношением к дочке,  старались  проявить  к  нему
доброту. Они останавливали его на улице, выражали сочувствие,  заговари-
вали с ним поверх изгороди и выказывали свое понимание. Но теперь, когда
Бонни не стало, для него исчезла необходимость держаться  благовоспитан-
но, а вместе с необходимостью исчезла и благовоспитанность. И  он  грубо
обрывал искренние соболезнования дам.
   Но, как ни странно, дамы не оскорблялись. Они понимали  или  считали,
что понимают. Когда он ехал домой в сумерки, пьяный, еле держась в  сед-
ле, хмуро глядя на тех, кто с ним заговаривал, дамы говорили: "Бедняга!"
- и удваивали усилия, стараясь проявить мягкость и  доброту.  Они  очень
его жалели - этого человека с разбитым сердцем, который возвращался  до-
мой к такому утешителю, как Скарлетт.
   А все знали, до чего она холодная и бессердечная. Все были  потрясены
тем, как, казалось, легко и быстро она оправилась после смерти Бонни,  и
никто так и не понял, да и не пытался понять,  скольких  усилий  ей  это
стоило. Всеобщее искреннее сочувствие было на стороне  Ретта,  а  он  не
знал этого и не ценил. Скарлетт же все в городе просто не выносили, в то
время как именно сейчас она так нуждалась в сочувствии старых друзей.
   Теперь никто из старых друзей не появлялся у нее в доме, за  исключе-
нием тети Питти, Мелани и Эшли. Только новые друзья приезжали в  блестя-
щих лакированных колясках, стремясь выразить ей свое сочувствие,  стара-
ясь отвлечь ее сплетнями о каких-то других друзьях, которые нисколько ее
не интересовали. Все это "пришлые", чужаки - все до одного! Они не знают
ее. И никогда не узнают. Они  понятия  не  имеют,  как  складывалась  ее
жизнь, пока она не обрела нынешнее прочное положение и не  поселилась  в
этом дворце на Персиковой улице. Да и они не стремились говорить о  том,
какова была их жизнь до того, как у них появились эти шуршащие  шелка  и
виктории, запряженные отличными лошадьми. Они не знали, какую она вынес-
ла борьбу, какие лишения, сколько было в ее жизни такого, что  позволяло
ей по-настоящему ценить и этот большой дом, и красивые наряды, и  сереб-
ро, и приемы. Они всего этого не знали. Да и не стремились узнать -  что
им до нее, этим людям, приехавшим неизвестно откуда, как бы  скользившим
по поверхности, не связанным общими воспоминаниями о войне, и голоде,  и
борьбе с захватчиками, людям, не имеющим общих  корней,  которые  уходят
вглубь, все в ту же красную землю.
   Теперь, оставшись одна, Скарлетт предпочла бы коротать дни с Мейбелл,
или Фэнни, или миссис Элсинг, или миссис Уайтинг,  или  миссис  Боннелл,
или даже с этой грозной воинственной старухой миссис Мерриуэзер,  или...
или с кем угодно из старых друзей и соседей. Потому что они  знали.  Они
знали войну, и ужасы, и пожары, видели, как  преждевременно  погибли  их
близкие, они голодали и ходили в старье, и нужда стояла у их  порога.  И
из ничего снова создали себе состояние.
   Каким утешением было бы посидеть с Мейбелл, помня о том, что  Мейбелл
похоронила ребенка, погибшего во время отчаянного бегства  перед  насту-
павшей армией Шермана. Какое утешение нашла бы  она  в  обществе  Фэнни,
помня, что обе они потеряли мужей в те черные дни,  когда  их  край  был
объявлен на военном положении. Как горестно посмеялись бы они  с  миссис
Элсинг, вспоминая, как пожилая дама, нахлестывая лошадь, мчалась в  день
падения Атланты мимо Пяти Углов и захваченные на военном складе  припасы
вылетали у нее из повозки. Как было бы приятно излить душу миссис Мерри-
уэзер, теперь такой преуспевающей благодаря своей  булочной,  и  сказать
ей: "А помните, как туго было после поражения? Помните, как мы не знали,
откуда взять новую пару обуви? А посмотрите на нас теперь!"
   Да, это было бы приятно. Теперь Скарлетт понимала, почему бывшие кон-
федераты при встрече с таким упоением, с такой гордостью, с  такой  нос-
тальгией принимались говорить о войне. То были дни серьезных  испытаний,
но они прошли через них. И стали ветеранами. Она ведь тоже  ветеран,  но
только нет у нее товарищей, с которыми она могла бы возродить  в  памяти
былые битвы. Ах, как бы ей хотелось снова быть с людьми своего круга,  с
теми, кто пережил тоже, что и она, и знает, как это было больно и, одна-
ко же, стало неотъемлемой частью тебя самого!
   Но каким-то образом все эти люди отошли от  нее.  Скарлетт  понимала,
что никто, кроме нее, тут не виноват. Она никогда не нуждалась в них  до
сегодняшнего дня - дня, когда Бонни уже нет на свете, а она так  одинока
и испугана и сидит за сверкающим обеденным столом напротив пьяного, оту-
певшего, совсем чужого человека, превратившегося в  животное  у  нее  на
глазах.

   ГЛАВА LXI

   Скарлетт была в Мариетте, когда пришла срочная телеграмма  от  Ретта.
Поезд в Атланту отходил через десять минут, и она села в  него,  взяв  с
собой лишь ридикюль и оставив Уэйда и Эллу в отеле на попечении Присей.
   Атланта находилась всего в двадцати милях, но поезд  полз  бесконечно
долго по мокрой, осенней, освещенной тусклым дневным  светом  равнине  и
останавливался у каждого переезда. До крайности взволнованная вестью  от
Ретта, Скарлетт сгорала от нетерпения и при каждой  остановке  буквально
готова была кричать. А поезд шел не спеша сквозь леса, чуть тронутые ус-
талым золотом, мимо красных холмов, все еще изрезанных серпантинами око-
пов, мимо бывших артиллерийских редутов  и  заросших  сорняком  воронок,
вдоль дороги, по которой с боями отступали солдаты Джонстона. Каждая ос-
тановка, каждый перекресток, объявляемые кондуктором, носили имя  сраже-
ния, были местом битвы. В свое время это вызвало бы у Скарлетт  страшные
воспоминания, но сейчас ей было не до них.
   Телеграмма Ретта гласила: "Миссис Уилкс заболела. Немедленно  возвра-
щайтесь".
   Сумерки уже спустились, когда поезд подошел к Атланте, - пелена  мел-
кого дождя затянула город. На улицах тускло горели газовые фонари - жел-
тые круги в тумане. Ретт ждал ее на вокзале с каретой. Лицо его испугало
Скарлетт еще больше, чем телеграмма. Она никогда прежде не видела у него
такого бесстрастного лица.
   - Она не... - вырвалось у Скарлетт.
   - Нет. Она еще жива. - Ретт помог Скарлетт сесть в карету. -  К  дому
миссис Уилкс, и гони быстрее, - приказал он кучеру.
   - А что с ней? Я и не знала, что она больна. Ведь еще на прошлой  не-
деле она выглядела как всегда. С ней произошел  несчастный  случай?  Ах,
Ретт, и, конечно же, это не так серьезно, как вы...
   - Она умирает, - сказал Ретт, и голос его был также бесстрастен,  как
и лицо. - Она хочет вас видеть.
   - Нет, только не Мелли! Ах, нет! Что же с ней такое?
   - У нее был выкидыш.
   - Вы... Вы... Но, Ретт, она же... - И  Скарлетт  умолкла.  Эта  весть
совсем лишила ее дара речи.
   - А вы что, разве не знали, что она ждет ребенка?
   У Скарлетт не было сил даже покачать головой.
   - Ах, ну конечно, наверное, не знали. Я думаю, она никому не  говори-
ла. Ей хотелось устроить всем сюрприз. Но я знал.
   - Вы знали? Но не она же вам сказала?
   - Ей не надо было мне говорить.  Я  знал.  Она  была  такая...  такая
счастливая последние два месяца, что я понял:  ничего  другого  быть  не
могло.
   - Но, Ретт, доктор ведь говорил, что она умрет, если вздумает еще раз
рожать!
   - Вот она и умирает, - сказал Ретт. И обращаясь к кучеру: - Ради все-
го святого, ты что, не можешь ехать быстрее?
   - Но, Ретт, она, конечно же, не умирает! Я... я ведь не... я же не...
   - Она не такая сильная, как вы. Она вообще никогда не отличалась осо-
бой силой. Одно только и было у нее - это сердце.
   Карета, покачиваясь, остановилась перед приземистым домом, и Ретт по-
мог Скарлетт выйти. Дрожащая, испуганная, вдруг бесконечно одинокая, она
крепко ухватилась за его локоть.
   - А вы разве не зайдете со мной, Ретт?
   - Нет, - сказал он и снова сел в карету.
   Скарлетт взлетела вверх по ступенькам, пересекла крыльцо и распахнула
дверь. Внутри при желтом свете лампы она увидела Эшли, тетю Питти и  Ин-
дию. Скарлетт подумала: "А что здесь делает Индия? Мелани ведь  сказала,
чтобы она не смела переступать порог этого дома". Все трое поднялись при
виде ее - тетя Питти кусала дрожащие губы;  сраженная  горем  Индия  без
всякой ненависти смотрела на нее. У Эшли был вид сомнамбулы, и, когда он
подошел к Скарлетт и положил руку ей на плечо, он и заговорил, как  сом-
намбула.
   - Она звала вас, - сказал он. - Она вас звала.
   - Могу я ее видеть? - Скарлетт повернулась к закрытой  двери  комнаты
Мелани.
   - Нет. Там сейчас доктор Мид. Я рад, что вы приехали, Скарлетт.
   - Я тут же выехала. - Скарлетт сбросила шляпку и накидку. -  Поезд...
Но она же не... Скажите мне, что ей лучше, правда, Эшли? Да говорите же!
И не смотрите так! Она же не...
   - Она все звала вас, - сказал Эшли и посмотрел Скарлетт в глаза.
   И она увидела в его глазах ответ на  все  свои  вопросы.  На  секунду
сердце у нее  остановилось,  а  потом  какой-то  странный  страх,  более
сильный, чем тревога, более сильный, чем горе, забился в ее груди. "Это-
го не может быть, - думала она, стараясь отогнать тревогу. - Врачи  оши-
баются. Я не могу поверить, что это правда. Не могу позволить  себе  так
думать. Если я так подумаю, то закричу. Буду думать о чем-то другом".
   - Я этому не верю! - воскликнула она, с вызовом глядя на этих троих с
осунувшимися лицами и словно призывая их опровергнуть ее  слова.  -  Ну,
почему Мелани ничего не сказала мне? Я бы никогда не поехала в Мариетту,
если б знала!
   Глаза у Эшли ожили, в них появилась мука.
   - Она никому ничего не говорила, Скарлетт, тем более - вам. Она  боя-
лась, что вы станете ругать ее,  если  узнаете.  Ей  хотелось  дождаться
трех... словом, пока она не будет уверена, что все в  порядке,  а  тогда
удивить вас всех, и посмеяться, и сказать, как не правы были врачи И она
была так счастлива. Вы же знаете... как она относится к детям... как  ей
хотелось иметь девочку, И все шло хорошо, пока...  а  потом  без  всяких
причин...
   Дверь из комнаты Мелани тихо отворилась, и в  холле  появился  доктор
Мид. Он прикрыл за собой створку и постоял с  минуту,  уткнувшись  седой
бородой в грудь, глядя на внезапно застывших четверых  людей.  Последней
он увидел Скарлетт. Когда он подошел к ней,  она  прочла  в  его  глазах
скорбь, а также неприязнь и презрение, и сердце у нее  испуганно  заныло
от чувства вины.
   - Значит, прибыли, наконец, - сказал он.
   Она еще не успела ничего сказать, а Эшли уже шагнул к закрытой двери.
   - Нет, вам пока нельзя, - сказал доктор.  -  Она  хочет  говорить  со
Скарлетт.
   - Доктор, - сказала Индия, положив руку ему на  рукав.  Голос  у  нее
звучал безжизненно, но так умоляюще, что брал за душу  сильнее  слов.  -
Разрешите мне увидеть ее хоть на минуту. Я ведь здесь с  самого  утра  и
все жду, но она... Разрешите мне увидеть ее хоть на минуту. Я хочу  ска-
зать ей... я должна ей сказать, что была не права... не права кое в чем.
   Произнося эти слова, она не смотрела ни на Эшли, ни на  Скарлетт,  но
доктор Мид остановил ледяной взгляд на Скарлетт.
   - Я постараюсь, мисс Индия, - отрывисто сказал он. -  Но  только  при
условии, если вы пообещаете мне не отнимать у нее силы,  заставляя  слу-
шать ваше признание в том, что вы были не правы. Она знает, что вы  были
не правы, и вы только взволнуете ее, если начнете извиняться.
   - Прошу вас, доктор Мид... - робко начала было Питти.
   - Мисс Питти, вы же знаете, что только закричите и тут же  упадете  в
обморок.
   Питти возмущенно выпрямилась во весь свой невысокий рост и посмотрела
на доктора в упор. Глаза ее были сухи  и  вся  фигура  исполнена  досто-
инства.
   - Ну, хорошо, душа моя, немного позже, - сказал доктор,  чуть  подоб-
рев. - Пойдемте, Скарлетт.
   Они подошли на цыпочках к закрытой двери, и доктор вдруг резко  схва-
тил Скарлетт за плечо.
   - Вот что, мисс, - быстро зашептал он, - никаких  истерик  и  никаких
признаний у ложа умирающей, иначе, клянусь богом, я сверну вам шею! И не
смотрите на меня с этим вашим невинным видом. Вы знаете, что  я  имею  в
виду. Мисс Мелли умрет легко, а вы не облегчите своей совести, если ска-
жете ей про Эшли. Я никогда еще не обидел ни одной женщины, но - если вы
сейчас хоть в чем-то признаетесь, вы мне за это ответите.
   И прежде чем она успела что-либо сказать, он распахнул дверь,  втолк-
нул ее в комнату и закрыл за ней дверь. Маленькая комнатка, обставленная
дешевой мебелью из черного ореха, была погружена в полумрак, лампа прик-
рыта газетой. Все здесь было  маленькое  и  аккуратное,  как  в  комнате
школьницы: узкая кровать с низкой спинкой,  простые  тюлевые  занавески,
подхваченные с боков, чистые, выцветшие лоскутные коврики,  -  все  было
непохоже на роскошную спальню Скарлетт с тяжелой резной мебелью,  драпи-
ровками из розовой парчи и ковром, вытканным розами.
   Мелани лежала в постели, тело ее  под  одеялом  казалось  совсем  ху-
деньким и плоским, как у девочки. Две черные косы обрамляли лицо, закры-
тые глаза были обведены багровыми кругами. При виде ее Скарлетт  замерла
и остановилась, прислонясь к двери. Несмотря на полумрак в комнате,  она
увидела, что лицо Мелани - желтовоскового цвета. Жизнь ушла из  него,  и
нос заострился. До этой минуты Скарлетт надеялась, что доктор Мид ошиба-
ется, но сейчас она все поняла. В госпиталях во время войны  она  видела
слишком много таких лиц с заострившимися чертами и знала, о чем это  го-
ворит.
   Мелани умирает, но мозг Скарлетт какое-то время отказывался это восп-
ринять. Мелани не может умереть. Это невозможно. Бог не допустит,  чтобы
она умерла, - ведь она так нужна ей, Скарлетт. Никогда прежде Скарлетт и
в голову не приходило, что Мелани так ей  нужна.  Но  сейчас  эта  мысль
пронзила ее до глубины души. Она полагалась на Мелани, как полагалась на
саму себя, но до сих пор этого не сознавала. А теперь Мелани умирает,  и
Скарлетт почувствовала, что не сможет жить без нее. Идя на цыпочках  че-
рез комнату к тихо лежавшей фигуре, чувствуя, как от панического  страха
сжимается сердце, Скарлетт поняла, что Мелани была ее мечом и щитом,  ее
силой и ее утешением.
   "Я должна удержать ее! Я не могу допустить, чтобы она вот так  ушла!"
- думала она и, шурша юбками, села у постели. Она поспешно схватила  ле-
жавшую на покрывале влажную руку и снова испугалась - такой холодной бы-
ла эта рука.
   - Это я, Мелли, - прошептала она.
   Мелани чуть приоткрыла глаза и, словно удостоверившись, что это в са-
мом деле Скарлетт, опять закрыла их. Потом она перевела  дух  и  шепотом
произнесла:
   - Обещай!
   - О, все, что угодно!
   - Бо... присмотри за ним.
   Скарлетт могла лишь кивнуть, так у нее сдавило горло, и она  тихонько
пожала руку, которую держала в своей руке, давая понять, что все  выпол-
нит.
   - Я поручаю его тебе. - Легкое подобие улыбки мелькнуло на лице Мела-
ни. - Я ведь уже поручала его твоим заботам... помнишь... до  того,  как
он родился.
   Помнит ли она? Да разве может она забыть то время? Так же  отчетливо,
как если бы тот страшный день снова наступил, она почувствовала  удушаю-
щую жару сентябрьского полдня, вспомнила свой ужас перед янки,  услышала
топот ног отступающих солдат, и в ушах ее снова зазвенел  голос  Мелани,
которая просила, чтобы Скарлетт взяла к себе ребенка, если она  умрет...
вспомнила и то, как она ненавидела Мелани в тот день, как надеялась, что
та умрет.
   "Я убила ее, - подумала она в суеверном ужасе. - Я так  часто  желала
ей смерти, и вот господь услышал меня и теперь наказывает".
   - Ах, Мелли, не надо так говорить. Ты же знаешь, что выздоровеешь...
   - Нет. Обещай.
   Скарлетт глотнула воздуха.
   - Ты же знаешь, что я буду относиться к нему как к родному сыну.
   - Колледж? - спросил слабый, еле слышный голос Мелани.
   - О да! И Гарвард и Европа, и все, чего он захочет... и...  и...  по-
ни... и уроки музыки... Ах, Мелли, ну пожалуйста, попытайся! Сделай  над
собой усилие!
   Снова наступила тишина, и по лицу Мелани видно было, что она старает-
ся собраться с силами, чтобы еще что-то сказать.
   - Эшли, - сказала она. - Ты и Эшли... - Голос ее задрожал и умолк.
   При упоминании имени Эшли сердце у Скарлетт остановилось и  захолоде-
ло, стало как камень. Значит, все это время Мелани знала. Скарлетт  утк-
нулась головой в одеяло, и в горле ее  застряло  невырвавшееся  рыдание.
Мелани знает. Сейчас Скарлетт уже не было стыдно, она ничего не чувство-
вала, кроме диких угрызений совести за то,  что  столько  лет  причиняла
боль этой мягкой, ласковой женщине. Мелани все знала - и, однако же, ос-
тавалась ее верным другом Ах, если бы можно было прожить заново эти  го-
ды! Она никогда бы не позволила себе даже встретиться взглядом с Эшли
   "Господи, господи, - молилась она про себя, - пожалуйста, сохрани  ей
жизнь! Я воздам ей сторицей. Я к ней буду хорошо относиться.  Пока  буду
жива, я никогда больше словом не перемолвлюсь с  Эшли,  если  только  ты
дашь ей поправиться!"
   - Эшли, - слабым голосом произнесла Мелани и дотронулась пальцами  до
склоненной головы Скарлетт. Ее большой и  указательный  пальцы  потянули
волосы Скарлетт не сильнее, чем это сделал бы грудной младенец. Скарлетт
сразу поняла, что это значило, - поняла, что  Мелани  хочет,  чтобы  она
взглянула на нее. Но она не могла, не могла встретиться взглядом с Мела-
ни и прочесть в ее глазах что та все знает.
   - Эшли - снова прошептала Мелани, и Скарлетт постаралась взять себя в
руки Ведь когда она в день Страшного суда посмотрит в лицо господа  бога
и прочтет в его глазах свой приговор, ей будет не страшнее, чем  сейчас.
И хотя все внутри у нее сжалось, она подняла голову.
   Она увидела все те же темные любящие глаза, сейчас запавшие и уже за-
туманенные смертью, все тот же нежный рот, устало боровшийся  за  каждый
вздох. В лице Мелани не было ни упрека, ни обвинения, ни страха  -  лишь
тревога, что она не сумеет найти в себе силы,  чтобы  произнести  нужные
слова.
   Скарлетт была настолько потрясена увиденным, что даже не почувствова-
ла облегчения. Потом, взяв в ладони руку Мелани, она ощутила, как теплая
волна благодарности затопляет ее, и впервые со времени детства смиренно,
не думая о себе, произнесла молитву:
   "Благодарю тебя, господи. Я знаю, что недостойна, но все же благодарю
тебя за то, что ты позволил ей не знать".
   - Так что же насчет Эшли, Мелли?
   - Ты... присмотришь за ним?
   - Ода.
   - Он простужается... так легко.
   Пауза.
   - Присмотри... за его делами... Понимаешь?
   - О да, понимаю. Я присмотрю.
   Сделав над собой огромное усилие, Мелани добавила:
   - Эшли - он такой... непрактичный.
   Только смерть могла подвигнуть Мелани на такую нелояльность.
   - Присмотри за ним, Скарлетт... но только чтобы он не знал.
   - Я присмотрю за ним и за его делами, и так, что он никогда  об  этом
не узнает. Просто буду иногда давать ему советы.
   На лице Мелани появилась слабая, но удовлетворенная улыбка, когда она
встретилась глазами со Скарлетт. Этот обмен взглядами  как  бы  скреплял
сделку между ними, и забота о том, чтобы оградить Эшли Уилкса от слишком
жестокого мира, причем оградить так, чтобы его мужская гордость при этом
не пострадала, перешла от одной женщины к другой.
   Теперь усталое лицо уже не было таким  напряженным,  точно  обещание,
которое дала Скарлетт, принесло покой Мелани.
   - Ты такая ловкая... такая мужественная, ты всегда была так добра  ко
мне...
   При этих словах рыдания подступили к горлу Скарлетт, и она зажала ру-
кой рот. Она сейчас заревет как ребенок, закричит: "Я была сущим  дьяво-
лом! Я столько причинила тебе зла! Ничего я для тебя никогда не  делала!
Я все делала только для Эшли".
   Она резко поднялась, прикусив палец, чтобы сдержаться. И на память ей
снова пришли слова Ретта: "Она любит вас. Так что придется вам  нести  и
этот крест". И этот крест стал сейчас еще тяжелее. Худо было уже то, что
она с помощью всевозможных хитростей пыталась отобрать Эшли у Мелани.  А
теперь все становилось еще хуже - оттого что Мелани, слепо доверявшая ей
всю жизнь, уносила с собой в могилу ту же любовь и то же  доверие.  Нет,
сейчас она не в состоянии ничего больше сказать. Она не может даже  пов-
торить: "Попытайся сделать над собой усилие".  Она  должна  дать  Мелани
спокойно уйти, без борьбы, без слез, без горя.
   Дверь слегка приотворилась, и на пороге появился доктор Мид,  повели-
тельным жестом требуя, чтобы Скарлетт ушла. Она склонилась над постелью,
давясь слезами, и, взяв руку Мелани, приложила ее к своей щеке.
   - Спи спокойно, - сказала она голосом более твердым,  чем  даже  сама
ожидала.
   - Обещай мне... - послышался шепот, теперь уже совсем, совсем тихий.
   - Все, что угодно, дорогая.
   - Капитан Батлер - будь добра к нему. Он... он так тебя любит.
   "Ретт?" - недоумевая, подумала Скарлетт; слова Мелани  показались  ей
пустым звуком.
   - Да, конечно, - машинально сказала она и,  легонько  поцеловав  руку
Мелани, опустила ее на кровать.
   - Скажите дамам, чтобы они шли сейчас же, - шепнул доктор, когда  она
проходила мимо него.
   Затуманенными от слез глазами Скарлетт увидела,  как  Индия  и  Питти
проследовали за доктором в комнату, придерживая юбки, чтобы не  шуршать.
Дверь за ними закрылась, и в доме наступила тишина. Эшли нигде  не  было
видно. Скарлетт приткнулась головой к стене, словно  капризный  ребенок,
которого поставили в угол, и потерла сдавленное рыданиями горло.
   За дверью уходила из жизни Мелани. И вместе с ней  уходила  сила,  на
которую, сама того не понимая, столько лет опиралась  Скарлетт.  Почему,
ну, почему она до сих пор не сознавала, как она любит Мелани и как та ей
нужна? Ну, кому могло бы прийти в голову, что в этой маленькой  некраси-
вой Мелани заключена такая сила? В Мелани, которая  до  слез  стеснялась
чужих людей, боялась вслух выразить свое мнение, страшилась  неодобрения
пожилых дам, в Мелани, у которой не хватило бы храбрости прогнать  гуся!
И однако же...
   Мысленно Скарлетт вернулась на многие годы назад, к тому жаркому  дню
в Таре, когда серый дым стлался над распростертым телом в синем мундире,
а на верху лестницы с саблей  Чарлза  в  руке  стояла  Мелани.  Скарлетт
вспомнила, как подумала тогда: "Какая глупость! Ведь Мелани этой  саблей
даже взмахнуть не могла бы!" Но сейчас она знала, что, случись такая не-
обходимость, Мелани ринулась бы вниз по лестнице и убила бы того янки  -
или была бы убита сама.
   Да, Мелани в тот день стояла, сжимая клинок в маленькой руке, готовая
сразиться за нее, Скарлетт. И сейчас, с грустью оглядываясь назад, Скар-
летт поняла, что Мелани всегда стояла рядом с клинком в руке,  -  стояла
неназойливо, словно тень, любя ее, сражаясь за нее со  слепой  страстной
преданностью, сражаясь с янки, с пожаром, с голодом, с  нищетой,  с  об-
щественным мнением и даже со своими любимыми родственниками.
   Скарлетт почувствовала, как мужество и уверенность в своих силах  по-
кидают ее, ибо она поняла, что этот клинок, сверкавший между нею  и  ми-
ром, сейчас навеки вкладывается в ножны.
   "Мелани - единственная подруга, которая у меня была, - с грустью  ду-
мала она, - единственная женщина, кроме мамы, которая по-настоящему меня
любила. Да она для меня и была как мама, и все, кто знал ее, всегда цеп-
лялись за ее юбки".
   Внезапно у нее возникло такое чувство, будто это Эллин лежит за  зак-
рытой дверью и вторично покидает мир. И Скарлетт вдруг снова очутилась в
Таре, а вокруг нее шумел враждебный мир, и она была в отчаянии от созна-
ния, что не сможет смотреть жизни в лицо, не чувствуя  за  своим  плечом
необычайную силу этой слабой, мягкой, нежной женщины.
   Скарлетт стояла в холле, испуганная, не зная, на что решиться;  яркий
огонь в камине гостиной отбрасывал на стены высокие призрачные  тени.  В
доме царила полнейшая тишина. И эта тишина проникала в нее, словно  мел-
кий, все пропитывающий дождь. Эшли! Где же Эшли?
   Она зашла в гостиную в поисках его - так продрогшая собака ищет огня,
- но Эшли там не было. Надо его найти. Она открыла силу  Мелани  и  свою
зависимость от этой силы в ту минуту, когда теряла Мелани  навсегда,  но
ведь остался же Эшли. Остался Эшли - сильный, мудрый, способный  оказать
поддержку. В Эшли и его любви она будет черпать силу  -  чтобы  побороть
свою слабость, черпать мужество - чтобы прогнать  свои  страхи,  черпать
успокоение - чтобы облегчить горе.
   "Должно быть, он у себя в комнате", - подумала она и, пройдя  на  цы-
почках через холл, тихонько постучала к нему в дверь. Ответа не последо-
вало, и она открыла дверь. Эшли стоял у  комода,  глядя  на  заштопанные
перчатки Мелани. Сначала он взял одну перчатку и посмотрел на нее, точно
никогда не видел, потом осторожно положил, словно она была стеклянная, и
взял другую.
   Скарлетт дрожащим голосом произнесла: "Эшли!" Он медленно  повернулся
и посмотрел на нее. Его серые глаза уже не были затуманенными, отчужден-
ными, а - широко раскрытые - смотрели на нее. И она увидела в них страх,
схожий с ее страхом, беспомощность еще большую, чем та, которую  испыты-
вала она,  растерянность  более  глубокую,  чем  она  когда-либо  знала.
Чувство страха, обуявшее ее в холле, стало еще острее, когда она увидела
лицо Эшли. Она подошла к нему.
   - Я боюсь, - сказала она. - Ах, Эшли, обними меня. Я так боюсь!
   Он не шевельнулся, а лишь смотрел на нее, обеими руками  сжимая  пер-
чатку. Скарлетт дотронулась до его плеча и прошептала:
   - Что с тобой?
   Его глаза пристально смотрели на нее, ища, отчаянно ища что-то  и  не
находя. Наконец он заговорил, и голос его был какой-то чужой.
   - Мне недоставало тебя, - сказал он. - Я хотел побежать, чтобы  найти
тебя - как ребенок, который ищет утешения, - а нашел я сейчас такого  же
ребенка, только еще более испуганного, который прибежал ко мне.
   - Но ты же... ты же не боишься! - воскликнула она. - Ты никогда ниче-
го не боялся... А вот я... Ты всегда был такой сильный...
   - Если я был когда-либо сильный, то лишь потому, что  она  стояла  за
моей спиной, - сказал он, голос его сломался, он посмотрел на перчатку и
разгладил на ней пальцы. - И... и... вся сила, какая у меня была, уходит
вместе с ней.
   В его тихом голосе было такое безысходное отчаяние, что Скарлетт  уб-
рала руку с его плеча и отступила. В тяжелом молчании, воцарившемся меж-
ду ними, она почувствовала, что сейчас действительно впервые в жизни по-
няла его.
   - Как же так... - медленно произнесла она, - как же  так,  Эшли?  Ты,
значит, любил ее?
   - Она была моей единственной сбывшейся мечтой, -  с  трудом  произнес
он, - она жила и дышала и  не  развеивалась  от  соприкосновения  с  ре-
альностью.
   "Мечта! - подумала Скарлетт, чувствуя, как в ней  зашевелилось  былое
раздражение. - Вечно у него эти мечты! И никакого здравого смысла!"
   И с тяжелым сердцем она не без горечи сказала:
   - Какой же ты был глупый, Эшли. Неужели ты не видел, что  она  стоила
миллиона таких, как я?
   - Прошу тебя, Скарлетт! Если бы ты только знала, сколько я  выстрадал
с тех пор, как...
   - Сколько ты выстрадал! Ты думаешь, что я... Ах, Эшли, тебе следовало
бы знать уже много лет назад, что ты любил ее, а не меня! Почему  же  ты
этого не понял? Все могло бы быть иначе, а теперь... ах, тебе бы  следо-
вало понять и не держать меня на привязи, рассуждая о чести  и  жертвах!
Если бы ты сказал мне это много лет назад, я бы... Это  нанесло  бы  мне
смертельный удар, но я бы как-нибудь выстояла. А ты выяснил  это  только
сегодня, когда Мелли умирает, и сейчас уже слишком поздно что-либо изме-
нить. Ах, Эшли, мужчинам положено знать такое -  не  женщинам!  Тебе  бы
следовало понять, что все это время ты любил  ее,  а  меня  лишь  хотел,
как... как Ретт хочет эту Красотку Уотлинг!
   Он съежился от этих слов, но продолжал смотреть на нее, взглядом моля
замолчать, утешить. Каждая черточка в его лице подтверждала  правоту  ее
слов. И даже то, как он стоял, опустив плечи, говорило,  что  он  казнит
себя куда сильнее, чем могла бы казнить она. Он стоял перед  ней,  молча
сжимая перчатку, словно это была рука все понимающего друга, и в  насту-
пившей тишине Скарлетт почувствовала, как ее возмущение  тает,  сменяясь
жалостью, смешанной с презрением... Совесть заговорила в ней. Она же пи-
нает ногами поверженного, беззащитного человека, а  она  обещала  Мелани
заботиться о нем.
   "Не успела я дать ей обещание, как наговорила ему кучу обидных, колю-
чих слов, хотя не было никакой необходимости говорить их ему -  ни  мне,
ни кому-либо другому. Он знает правду, и она убивает его, -  в  отчаянии
думала Скарлетт. - Он ведь так и не стал взрослым. Как и я, он - ребенок
и в ужасе от того, что теряет Мелани. И Мелани знала, что так  будет,  -
Мелани знала его куда лучше, чем я. Вот почему она просила - в  одних  и
тех же выражениях, - чтобы я присмотрела за ним и за Бо. Сумеет ли  Эшли
все это вынести? Я сумею. Я что угодно вынесу. Мне пришлось уже  столько
вынести. А он не сможет - ничего не сможет вынести без нее".
   - Извини меня, дорогой, - мягко сказала она, раскрывая ему объятия. -
Я знаю, каково тебе. И помни: она ничего не знает... она никогда даже не
подозревала... бог был милостив к нам.
   Он стремительно шагнул к ней и, зажмурясь, обнял. Она приподнялась на
цыпочки, прижалась к нему своей теплой щекой и, стремясь успокоить  его,
погладила по затылку.
   - Не плачь, хороший. Ей хочется, чтобы ты был мужествен. Она,  конеч-
но, захочет тебя увидеть, и ты  должен  держаться  мужественно.  Она  не
должна заметить, что ты плакал. Это расстроит ее.
   Он сжал ее так сильно, что ей стало больно  дышать,  и  прерывающимся
голосом зашептал на ухо:
   - Что я буду делать? Я не смогу... не смогу жить без нее!
   "Я тоже", - подумала она и внутренне  содрогнулась,  представив  себе
долгие годы жизни без Мелани. Но она тут же крепко взяла  себя  в  руки.
Эшли полагается на нее, Мелани полагается на нее. И она подумала  -  как
когда-то думала в Таре, лежа, пьяная, измученная, в лунном свете:  "Ноша
создана для плеч, достаточно сильных, чтобы ее  нести".  Что  ж,  у  нее
сильные плечи, а у Эшли - нет. Она распрямила свои плечи, готовясь  при-
нять на них эту ношу, и спокойно, - хотя на душе у нее  было  далеко  не
спокойно, - поцеловала его мокрую щеку, без страсти, без  томления,  без
лихорадки, легко и нежно.
   - Ничего... как-нибудь справимся, - сказала она.
   Дверь, ведущая в холл, со стуком распахнулась, и  доктор  Мид  резко,
повелительно крикнул:
   - Эшли, скорей!
   "Боже мой! Ее не стало! - подумала Скарлетт. - И Эшли даже не успел с
ней попрощаться! Но, может быть, еще..."
   - Скорей! - воскликнула она, подталкивая его к двери,  ибо  он  стоял
словно громом пораженный. - Скорей!
   Она открыла дверь и вытолкнула его в холл. Подгоняемый ее словами, он
побежал, продолжая сжимать в руке перчатку. Скарлетт услышала его  быст-
рые шаги, когда он пересекал холл, и звук захлопываемой двери.
   Она сказала: "Боже мой!" - и, добредя до кровати, села, уронив голову
на руки. Она вдруг почувствовала такую усталость, какой еще не испытыва-
ла в жизни. Когда раздался звук захлопнувшейся двери, у Скарлетт  словно
что-то надорвалось, словно лопнула державшая ее пружина. Она  почувство-
вала, что измучена, опустошена. Горе, угрызения совести, страх,  удивле-
ние - все исчезло. Она устала, и мозг ее работал тупо, механически - как
часы на камине.
   Из этого унылого тумана, обволакивавшего ее, выплыла одна мысль. Эшли
не любит ее и никогда по-настоящему не любил, но и это не  причинило  ей
боли. А ведь должно было бы. Она должна была бы впасть в отчаяние, горе-
вать, проклинать судьбу. Она ведь так долго жила его любовью. Эта любовь
поддерживала ее во многие мрачные минуты жизни и тем не менее  -  такова
была истина. Он не любит ее, а ей все равно. Ей все равно, потому что  и
она не любит его. Она не любит его, и потому, что бы он ни  сделал,  что
бы ни сказал, это не способно больше причинить ей боль.
   Она легла на кровать и устало опустила голову на подушку. Ни  к  чему
пытаться прогнать эту мысль, ни к чему говорить  себе:  "Но  я-то  люблю
его. Я любила его многие годы. А любовь не может в одну  минуту  превра-
титься в безразличие".
   Но оказывается, может превратиться и превратилась.
   "А ведь на самом деле он таким никогда и не был - только в моем вооб-
ражении, - отрешенно думала она. - Я любила  образ,  который  сама  себе
создала, и этот образ умер, как умерла Мелли. Я смастерила красивый кос-
тюм и влюбилась в него. А когда появился Эшли, такой красивый, такой  ни
на кого не похожий, я надела на него этот костюм и заставила носить,  не
заботясь о том, годится он ему или нет. Я не желала видеть, что он такое
на самом деле. Я продолжала любить красивый костюм, а вовсе не его само-
го".
   Теперь, оглядываясь на много лет назад, она увидела себя в платье  из
канифаса зелеными цветочками, - она стояла на солнце в Таре  и  смотрела
как зачарованная на молодого всадника, чьи светлые  волосы  блестели  на
солнце, как серебряный шлем. Сейчас она отчетливо понимала, что все  это
была лишь детская причуда, столь же ничего не значащая, как и ее каприз-
ное желание иметь аквамариновые сережки, которые она и выклянчила у Дже-
ралда. Как только она получила эти сережки, они утратили для нее  всякую
ценность, как утрачивало ценность все, что она получала, - кроме  денег.
Вот так же и Эшли - он тоже не был бы ей дорог, если бы в те далекие дни
первого знакомства она могла удовлетворить свое тщеславие  и  отказаться
выйти за него замуж. Окажись он в ее власти, стань он пылким, страстным,
ревнивым, надутым, молящим, как другие юноши, эта безумная влюбленность,
которая владела ею, давным-давно прошла бы, рассеялась, как легкий туман
под лучами солнца, лишь только она встретила бы другого мужчину.
   "Какая же я была идиотка, - с горечью думала она. - А теперь  вот  за
все это расплачиваюсь. То, чего я так часто желала, - случилось. Я жела-
ла, чтобы Мелли умерла и чтобы Эшли стал моим. И вот теперь она умерла и
он мой - и он мне не нужен. Его проклятое понятие о чести  заставит  его
спросить меня, не соглашусь ли я развестись с Реттом и выйти за него за-
муж. Выйти за него замуж? Да он не нужен мне, даже преподнесите мне  его
на серебряном блюде! Все равно он будет висеть на моей шее до конца моих
дней. И пока я буду жива, мне придется заботиться о нем, следить,  чтобы
он не умер с голоду и чтобы никто не задел его чувств. Просто у меня по-
явится еще одно дитя, которое будет цепляться за мои  юбки.  Я  потеряла
возлюбленного и приобрела еще одного младенца. И не  пообещай  я  Мелли,
я... мне было бы все равно, даже если бы я никогда больше его не  увиде-
ла".

   ГЛАВА LXII

   Она услышала перешептыванья и, подойдя к двери, увидела негров, испу-
ганно толпившихся в холле у двери на задний двор: Дилси стояла, с трудом
держа на руках отяжелевшего спящего Бо, дядюшка Питер плакал, а  кухарка
вытирала передником широкое мокрое лицо. Все трое  посмотрели  на  Скар-
летт, как бы молча спрашивая, что же делать  теперь.  Она  посмотрела  в
направлении гостиной и увидела Индию и тетю Питти -  они  стояли  молча,
держась за руки, и вид у Индии впервые не был высокомерным. Как и негры,
они умоляюще взглянули на Скарлетт, словно ожидая от нее указаний. Скар-
летт про шла в гостиную, и обе женщины тотчас приблизились к ней.
   - Ах, Скарлетт, что же... - начала было тетя Питти, ее по-детски пух-
лые губы тряслись.
   - Не говорите со мной, или я закричу, - сказала Скарлетт. От чрезмер-
ного напряжения голос ее прозвучал резко, она  крепко  прижала  к  бокам
стиснутые кулаки. При мысли о том, что сейчас надо будет говорить о  Ме-
лани, давать необходимые распоряжения,  сопутствующие  смерти,  она  по-
чувствовала, как в горле у нее снова встал ком. - Я не желаю слышать  от
вас ни слова.
   Этот властный тон заставил их отступить, на лицах у  обеих  появилось
беспомощное, обиженное выражение. "Я не должна плакать при них, -  поду-
мала Скарлетт. - Мне надо держаться, или они тоже расплачутся, а за ними
начнут реветь черные, и тогда мы все с ума сойдем. Надо взять себя в ру-
ки. Мне предстоит столько всего сделать. Повидать гробовщика, и устроить
похороны, и проследить за тем, чтобы в доме было чисто, и  разговаривать
с людьми, которые будут рыдать у меня на груди. Эшли всем этим  заняться
не может, Питти и Индия тоже не могут. Значит, придется мне. Ох, как  же
это тяжело! Это всегда было тяжело, но всегда этим занимался кто-то дру-
гой!"
   Она посмотрела на удивленные, обиженные лица Индии и Питти, и искрен-
нее раскаяние овладело ею. Мелани не понравилось бы, что она так резка с
теми, кого та любила.
   - Извините, что я нагрубила вам, - с трудом  выговорила  она.  -  Это
просто оттого... словом, извините, тетя, что я вам нагрубила. Я на мину-
ту выйду на крыльцо. Мне надо побыть одной. А  потом  вернусь,  и  тогда
мы...
   Она потрепала тетю Питти по плечу и быстро прошла мимо нее к двери на
крыльцо, чувствуя, что если еще хоть минуту пробудет в этой комнате,  то
уже не сумеет совладать с собой. Ей надо побыть одной. Надо выплакаться,
иначе сердце у нее лопнет.
   Она вышла на темное крыльцо и закрыла за собой дверь; влажный  ночной
воздух повеял прохладой ей в лицо. Дождь перестал, и вокруг стояла тиши-
на - только время от времени капало с карниза крыши. Мир был окутан гус-
тым туманом, холодным туманом, который нес с собой запах умирающего  го-
да. Все дома на другой стороне улицы стояли темные, за исключением одно-
го, и свет от лампы в окне этого дома, падая на улицу, боролся  с  тума-
ном, окрашивая золотом клубившиеся в его лучах клочья.  Казалось,  будто
весь мир накрыло одеялом серого дыма. И весь мир застыл.
   Она прижалась головой к одному из столбов на крыльце и хотела  запла-
кать, но слез не было. Слишком большая случилась беда - тут  слезами  не
поможешь. Ее всю трясло. В мозгу снова и снова возникал образ двух  неп-
риступных крепостей, которые вдруг с грохотом рухнули у нее  на  глазах.
Она стояла, пытаясь обрести опору в старом заклятии: "Я подумаю об  этом
потом, завтра, когда станет легче". Но заклятие потеряло свою силу.  Она
не могла не думать о двух людях: о Мелани, которую она, оказывается, так
любила и которая, оказывается, так ей нужна, и об Эшли и  своей  безгра-
ничной слепоте, не позволявшей ей видеть его таким, каким он был.  Скар-
летт понимала, что думать об этом ей будет так же больно завтра,  как  и
послезавтра, и все дни потом.
   "Не могу я сейчас вернуться туда и говорить с ними, - думала  она.  -
Не могу я сегодня вечером видеть Эшли и утешать его. Не сегодня!  Завтра
утром я приду пораньше, и все сделаю, что надо, и скажу все утешительные
слова, какие должна сказать. Но не сегодня. Я не могу, Я пойду домой".
   Дом был всего в пяти кварталах. Она не станет  ждать,  пока  рыдающий
Питер заложит кабриолет, не станет ждать, пока доктор Мид отвезет ее до-
мой. Не в состоянии она вынести слезы одного и молчаливое осуждение дру-
гого. Она быстро - без шляпки и накидки - спустилась по темным  ступеням
крыльца и зашагала в туманной ночи. Завернув за угол, она пошла вверх, к
Персиковой улице, ступая в этом застывшем мокром мире  беззвучно,  точно
во сне.
   Пока она шла вверх по холму, неся в себе груз непролитых слез, у  нее
возникло призрачное чувство, будто она уже раньше была в этом  сумрачном
холодном месте и при таких же обстоятельствах, причем была не раз  и  не
два, а много раз. "Глупости какие, - подумала она, но ей стало не по се-
бе, и она ускорила шаг. - Нервы разыгрались". Но возникшее  ощущение  не
проходило, исподволь завладевая ее  сознанием.  Она  боязливо  озиралась
вокруг, а ощущение все росло, нереальное, но такое знакомое, и она вдруг
вскинула голову, точно животное, почуявшее опасность. "Я просто  устала,
- пыталась она успокоить себя. - И ночь такая странная, такой  туман.  Я
никогда прежде не видела  такого  густого  тумана,  разве  что...  разве
что!.."
   И тут она поняла, и от страха у нее сжалось сердце. Теперь она знала.
Сотни раз она видела этот кошмар, когда бежала сквозь такой же туман  по
призрачным местам, где не было ни указательных столбов, ни стрелок, про-
бираясь сквозь холодную липкую мглу, населенную цепкими тенями и  приви-
дениями. Во сне это с ней или просто сон стал явью?
   На какое-то время ощущение реальности покинуло ее, и она окончательно
растерялась. Чувство, испытанное во время кошмара, овладело ею с  особой
силой, сердце учащенно забилось. Она снова стояла среди смерти и  гробо-
вой тишины, как стояла когда-то в Таре. Все существенное, важное исчезло
из жизни, жизнь лежала в обломках, и паника, словно холодный ветер,  за-
вывала в ее сердце. Ужас, который возникал из тумана и который был самим
туманом, наложил на нее свою лапу, и она побежала.  Она  бежала  сейчас,
как бежала сотни раз во сне, - бежала вслепую, неизвестно куда, подгоня-
емая безымянными страхами, ища в сером тумане безопасное прибежище,  ко-
торое должно же где-то быть!
   Она мчалась по сумеречной улице, пригнув голову, с бешено колотящимся
сердцем, ночной, сырой воздух прилипал к ее губам, деревья  над  головой
угрожали ей чем-то. Но где-то, где-то в этом  диком  краю  сырой  тишины
должен же быть приют! Она спешила задыхаясь вверх по холму, мокрые  юбки
холодом били по лодыжкам, легкие, казалось,  вот-вот  разорвутся,  тугой
корсет впивался в ребра, давил на сердце.
   Внезапно перед глазами ее возник огонек, целый ряд огоньков, неясных,
мерцающих, но настоящих огоньков. В ее кошмарах никогда не было огоньков
- только серый туман.  Сознание  Скарлетт  зацепилось  за  эти  огоньки.
Огоньки - это безопасность, это люди, это реальность, и она резко  оста-
новилась, сжимая руки, стараясь побороть панику, напряженно  вглядываясь
в ряд газовых фонарей, подсказывавших ее смятенному уму, что она - в Ат-
ланте, на Персиковой улице, а не в сером мире призраков и сна.
   Тяжело дыша, она опустилась на каменную тумбу, к  которой  подъезжают
кареты, стараясь совладать с нервами,  словно  это  были  веревки,  выс-
кальзывавшие из рук.
   "Я бежала... Бежала как сумасшедшая! - думала она, и хотя ее все  еще
трясло, но страх уже проходил, сердце же все еще колотилось до  тошноты.
- Но куда я бежала?"
   Ей стало легче дышать - она сидела, прижав руки к груди,  и  смотрела
вдоль Персиковой улицы. Там, на самой вершине холма, стоит ее дом. Отсю-
да казалось, что во всех окнах - свет,  свет,  бросавший  вызов  туману.
Дом! Вот это - реальность! Она смотрела на еще далекий, смутно  очерчен-
ный силуэт дома с благодарностью, с жадностью, и что-то похожее на  уми-
ротворение снизошло на нее.
   Домой! Вот куда ей хотелось. Вот куда она бежала. Домой - к Ретту!
   Стоило Скарлетт осознать это, как с  нее  словно  свалились  путы,  а
вместе с ними - страх, преследовавший ее с той ночи, как  она  добралась
до Тары и обнаружила, что ее мир рухнул. Тогда, вернувшись в  Тару,  она
обнаружила, что никакой уверенности в завтрашнем дне нет и в помине и не
осталось ни силы, ни мудрости, ни любви и нежности, ни понимания - ниче-
го, что привносила в жизнь Эллин и что служило ей,  Скарлетт,  опорой  в
юности. И хотя с той ночи Скарлетт сумела материально обезопасить  себя,
в своих снах она по-прежнему была испуганным ребенком,  тщетно  искавшим
утраченную уверенность в завтрашнем дне, свой утраченный мир.
   Сейчас она поняла, какое прибежище искала во сне, кто был  источником
тепла и безопасности, которых она никак не могла обрести  среди  тумана.
Это был не Эшли - о, вовсе не Эшли! В нем нет тепла, как нет его в блуж-
дающих огнях, с ним  ты  не  чувствуешь  себя  в  безопасности,  как  не
чувствуешь себя в безопасности среди зыбучих  песков.  Это  был  Ретт  -
Ретт, который своими сильными руками может обнять  ее,  на  чью  широкую
грудь она может положить свою усталую голову, чьи подтрунивания  и  смех
помогают видеть вещи в их истинном свете. Ретт, который полностью  пони-
мает ее, потому что он, подобно ей, видит правду как она есть, а не  за-
туманенную всякими так называемыми высокими представлениями о чести, са-
мопожертвовании или вере в человеческую натуру. И он  любит  ее!  Почему
она до сих пор никак не могла понять, что он любит ее, несмотря на  свои
колкости, свидетельствовавшие вроде бы об обратном! Мелани вот поняла  и
уже на краю могилы сказала: "Будь подобрее к нему".
   "О, - подумала она, - Эшли не единственный до глупости  слепой  чело-
век. Мне бы следовало давно это понять".
   На протяжении многих лет она спиною чувствовала каменную стену  любви
Ретта и считала ее чем-то само собою разумеющимся - как и любовь Мелани,
- теша себя мыслью, будто черпает силу только в себе. И так же, как  она
поняла сегодня, что Мелани всегда была рядом с нею в ее жестоких  сраже-
ниях с жизнью, - поняла она сейчас и то, что в глубине,  за  нею  всегда
молча стоял Ретт, любивший ее, понимавший, готовый помочь. Ретт, который
на благотворительном базаре, увидев нетерпение в ее глазах, пригласил ее
на танец; Ретт, который помог ей сбросить  с  себя  путы  траура;  Ретт,
увезший ее сквозь пожары и взрывы в ту ночь, когда пала  Атланта;  Ретт,
утешавший ее, когда она с криком просыпалась, испуганная кошмарами, - да
ни один мужчина не станет такого делать, если он не любит женщину до са-
мозабвения!
   С деревьев на нее капало, но она этого даже не замечала. Вокруг  клу-
бился туман, но она не обращала на это внимания. Думая о Ретте,  вспоми-
ная его смуглое лицо, сверкающие белые зубы, черные живые глаза, она по-
чувствовала, как дрожь пробежала у нее по телу.
   "А ведь я люблю его, - подумала она и, как всегда, восприняла эту ис-
тину без удивления, словно ребенок, принимающий подарок. -  Я  не  знаю,
как давно я его люблю, но это правда. И если бы не Эшли, я бы уже  давно
это поняла. Мне никогда не удавалось увидеть мир в подлинном свете,  по-
тому что между мною и миром всегда стоял Эшли".
   Она любила его - негодяя, мерзавца, человека без чести и совести,  во
всяком случае в том смысле, в каком Эшли понимал честь.  "Да  ну  его  к
черту, этого Эшли с его честью! - подумала она. - Из-за своего понятия о
чести Эшли всегда предавал меня. Да, с самого начала, когда он  ходил  к
нам, хотя знал, что его семья хочет, чтобы он женился на Мелани.  А  вот
Ретт никогда меня не предавал - даже в ту страшную ночь, когда у  Мелани
был * прием и он должен был бы свернуть мне шею. Даже в ту  ночь,  когда
пала Атланта и он оставил меня на дороге, он знал, что я - в безопаснос-
ти, он знал, что я как-нибудь выкручусь. Даже тогда, в тюрьме янки, ког-
да он повел себя так, будто  мне  придется  расплатиться  с  ним  за  те
деньги, которые он мне даст. Он никогда бы насильно не овладел мною.  Он
просто испытывал меня. Он меня все время любил. А я как низко себя с ним
вела! Сколько раз я его обижала, а он был слишком горд, чтобы  дать  мне
это понять. А когда умерла Бонни... Ах, как я могла?!"
   Она поднялась во весь рост и посмотрела на дом на холме. Всего полча-
са тому назад она считала, что потеряла все, кроме денег, - все, что де-
лало жизнь желанной: Эллин, Джералда, Бонни,  Мамушку,  Мелани  и  Эшли.
Оказывается, ей надо было потерять их всех, чтобы понять, как она  любит
Ретта, - любит, потому что он сильный и беспринципный, страстный и  зем-
ной, как она.
   "Я все ему скажу, - думала она. - И он поймет. Он всегда  понимал.  Я
скажу ему, какая я была дура, и как я люблю его, и  как  постараюсь  все
загладить".
   Она вдруг почувствовала себя сильной и такой счастливой. Она  уже  не
боялась больше темноты и тумана, и сердце у нее запело от сознания,  что
никогда уже она не будет их бояться. Какие бы туманы ни клубились вокруг
нее в будущем, она теперь знает, где найти от них спасение.  Она  быстро
пошла по улице к своему дому, и каждый  квартал  казался  ей  бесконечно
длинным. Слишком, слишком длинным. Она подобрала юбки и побежала. Но она
бежала не от страха. Она бежала, потому  что  в  конце  улицы  ее  ждали
объятия Ретта.

   ГЛАВА LXIII

   Парадная дверь был приоткрыта, и Скарлетт, задыхаясь, вбежала в  холл
и на мгновение остановилась в радужном сиянии люстры. Хотя дом был  ярко
освещен, в нем царила глубокая тишина - не мирная тишина сна,  а  тишина
настороженная, усталая и слегка зловещая. Скарлетт  сразу  увидела,  что
Ретта нет ни в зале, ни в библиотеке, и сердце у нее упало. А что,  если
он не здесь, а где-нибудь с Красоткой или там, где он  проводит  вечера,
когда не появляется к ужину? Этого она как-то не учла.
   Она стала было подниматься по лестнице, надеясь  все-таки  обнаружить
его, когда увидела, что дверь в столовую закрыта. Сердце у нее чуть сжа-
лось от стыда при виде этой закрытой двери - она вспомнила многие вечера
прошедшего лета, когда Ретт сидел там один и пил до  одурения,  а  потом
Порк являлся и укладывал его в постель. Она виновата в том, что так  бы-
ло, но она все это изменит. Теперь все будет иначе... Только бы, великий
боже, он не был сегодня слишком пьян. "Ведь если он сегодня будет  слиш-
ком пьян, он мне не поверит и начнет смеяться, и это разобьет мне  серд-
це".
   Она тихонько раздвинула створки двери и заглянула в столовую. Он  си-
дел за столом согнувшись, перед ним стоял графин, полный вина, но  неот-
купоренный, и в рюмке ничего не было. Слава богу, он трезв. Она потянула
в сторону створки, стараясь удержаться, чтобы не броситься  к  нему.  Но
когда он посмотрел на нее, что-то в его взгляде остановило  ее  и  слова
замерли у нее на губах.
   Он смотрел на нее в упор своими черными глазами из-под  набрякших  от
усталости век, и в глазах его не загорелись огоньки. Хотя волосы у нее в
беспорядке рассыпались по плечам, грудь тяжело вздымалась, а  юбки  были
до колен забрызганы грязью, на лице его не отразилось удивления или воп-
роса, а губы не скривились в легкой  усмешке.  Он  грузно  развалился  в
кресле - сюртук, обтягивавший пополневшее, некогда такое стройное и кра-
сивое тело, был смят, волевое лицо огрубело. Пьянство и разврат сотвори-
ли свое дело: его некогда четко очерченный профиль уже не напоминал про-
филя молодого языческого вождя на новой золотой монете, - это  был  про-
филь усталого, опустившегося Цезаря, выбитый на медяшке, стертой от дол-
гого хождения. Он смотрел на Скарлетт, а она стояла у порога, прижав ру-
ку к сердцу, - смотрел долго, спокойно, чуть ли не ласково, и это  испу-
гало ее.
   - Проходите, садитесь, - сказал он. - Она умерла?
   Скарлетт кивнула и нерешительно пошла к нему, не зная,  как  действо-
вать и что говорить при виде этого нового выражения на его лице.  Он  не
встал - лишь ногой пододвинул ей кресло, и она опустилась в него.  Жаль,
что он заговорил сразу о Мелани. Ей не хотелось говорить сейчас о  Мела-
ни, не хотелось снова переживать боль минувшего часа.  Еще  будет  время
поговорить о Мелани. Ей так хотелось крикнуть: "Я люблю тебя!", и ей ка-
залось, что именно теперь, в эту ночь, настал час, когда она должна ска-
зать Ретту о том, что у нее на душе. Но что-то в его лице удержало ее, и
внезапно ей стало стыдно говорить о любви в такую минуту -  ведь  Мелани
еще не успела остыть.
   - Упокой, господи, ее душу, -  с  трудом  произнес  он.  -  Она  была
единственным по-настоящему добрым человеком, какого я знал.
   - Ох, Ретт! - жалобно воскликнула она, ибо его слова оживили в ее па-
мяти все то доброе, что сделала для нее Мелани. - Почему вы не пошли  со
мной? Это было так ужасно... и вы были мне так нужны!
   - Я бы не мог этого вынести, - просто сказал он и на мгновение умолк.
Потом с усилием, очень мягко произнес: - Это была настоящая леди.
   Взгляд его темных глаз был устремлен куда-то мимо нее, и она  увидела
в них то же выражение, как тогда, при свете пожаров, полыхавших в Атлан-
те, когда он сказал ей, что пойдет вместе с отступающей армией, -  удив-
ление человека, который, прекрасно зная себя, вдруг обнаруживает в своей
душе верность чему-то неожиданному и неожиданные чувства и немного стес-
няется собственного открытия.
   Он смотрел своим тяжелым взглядом поверх ее плеча, точно видел  Мела-
ни, тихо шедшую через комнату к двери. Он как бы прощался с  ней,  но  в
лице его не было ни горя, ни страдания, лишь удивление на  самого  себя,
лишь болезненное пробуждение чувств, не заявлявших о себе с юности, и он
повторил:
   - Это была настоящая леди.
   По телу Скарлетт прошла дрожь, и затеплившийся в ней было свет радос-
ти исчез, - исчезло тепло - и упоение, которые побуждали ее мчаться  как
на крыльях домой. Она начала понимать, что  происходило  в  душе  Ретта,
когда он говорил "прости" единственному человеку на свете,  которого  он
уважал. И Скарлетт снова почувствовала отчаяние от невозместимости утра-
ты, которую понесла не только она. Она, конечно, еще до конца не осозна-
ла и не могла разобраться в том, что чувствовал Ретт, но на  секунду  ей
показалось, будто и ее коснулись шуршащие юбки мягкой лаской  последнего
"прости". Она смотрела глазами Ретта на то, как уходила из жизни не жен-
щина, а легенда, - кроткая, незаметная, но несгибаемая женщина,  которой
Юг завещал хранить свой очаг во время войны и в чьи гордые,  но  любящие
объятия он вернулся после поражения.
   Взгляд Ретта снова обратился к Скарлетт.
   - Значит, она умерла. - Он произнес это уже другим, небрежным  и  хо-
лодным тоном. - Видите, как хорошо все для вас устраивается.
   - Ах, как вы можете говорить такое! - воскликнула она, глубоко  уязв-
ленная, чувствуя прихлынувшие к глазам слезы. - Вы же знаете, как  я  ее
любила!
   - Нет, не могу сказать, чтобы знал. Это для меня полнейшая  неожидан-
ность, и то, что при вашей любви к белому сброду вы сумели наконец  оце-
нить Мелани, делает вам честь.
   - Да как вы можете так говорить? Конечно, я всегда ее ценила! А вы  -
нет. Вы не знали ее так, как я! Вы просто не способны  понять  ее...  не
способны понять, какая она была хорошая!
   - Вот как? Возможно.
   - Она ведь обо всех заботилась, обо всех, кроме себя... кстати,  пос-
ледние слова ее были о вас.
   Он повернулся к ней - в глазах его вспыхнул живой интерес.
   - Что же она сказала?
   - Ах, только не сейчас, Ретт.
   - Скажите мне.
   Он произнес это спокойно, но так сжал ей руку, что причинил боль.  Ей
не хотелось говорить - не так она собиралась сказать ему о своей  любви,
но его пожатие требовало ответа.
   - Она сказала... она сказала... "Будь подобрее к капитану Батлеру. Он
так тебя любит".
   Он смотрел на нее не мигая, потом выпустил ее руку и прикрыл глаза  -
лицо его приняло мрачное, замкнутое выражение. Внезапно он встал,  подо-
шел к окну и, отдернув портьеры, долго смотрел на улицу, точно видел там
что-то еще, кроме все заволакивавшего тумана.
   - А еще что она сказала? - спросил он, не поворачивая головы.
   - Она просила меня позаботиться о маленьком Бо, и я сказала, что буду
заботиться о нем, как о родном сыне.
   - А еще что?
   - Она сказала... про Эшли... просила меня позаботиться и об Эшли.
   Он с минуту помолчал, потом тихо рассмеялся.
   - Это так удобно, когда есть разрешение первой жены, верно?
   - Что вы хотите этим сказать?
   Он повернулся, и хотя Скарлетт была в смятении и соображала не  очень
четко, тем не менее она удивилась, увидев, что он  смотрит  на  нее  без
насмешки. И безучастно - как человек, который досматривает последний акт
не слишком забавной комедии.
   - Мне кажется, я выразился достаточно ясно. Мисс Мелли умерла. Вы  же
располагаете всеми необходимыми данными, чтобы развестись со мной, а ре-
путация у вас такая, что развод едва ли может вам  повредить.  От  вашей
религиозности тоже ведь ничего не осталось, так что  мнение  церкви  для
вас не имеет значения. А тогда - Эшли и осуществление мечты с  благосло-
вения мисс Мелли.
   - Развод? - воскликнула она. - Нет! Нет! -  Она  хотела  было  что-то
сказать, запуталась, вскочила на ноги и, подбежав к Ретту, вцепилась ему
в локоть: - Ох, до чего же вы не правы! Ужасно не правы! Я не хочу  раз-
вода... я... - И она умолкла, не находя слов.
   Он взял ее за подбородок и, осторожно приподняв лицо к свету,  внима-
тельно посмотрел ей в глаза. А она смотрела на него,  вкладывая  в  свой
взгляд всю душу, и губы у нее задрожали,  когда  она  попыталась  что-то
произнести. Но слова не шли с языка - она все пыталась найти в его  лице
ответные чувства, вспыхнувшую надежду, радость. Ведь теперь-то  он,  уже
конечно, все понял! Но она видела перед собой лишь смуглое замкнутое ли-
цо, которое так часто озадачивало ее. Он отпустил ее подбородок,  повер-
нулся, подошел к столу и сел, вытянув  ноги,  устало  свесив  голову  на
грудь, - глаза его задумчиво, безразлично смотрели на нее из-под  черных
бровей.
   Она подошла к нему и, ломая пальцы, остановилась.
   - Вы не правы, - начала было она, обретя наконец дар  речи.  -  Ретт,
сегодня, когда я поняла, я всю дорогу бежала - до самого дома, чтобы вам
сказать. Любимый мой, я...
   - Вы устали, - сказал он, продолжая наблюдать за ней. - Вам следовало
бы лечь.
   - Но я должна сказать вам!
   - Скарлетт, - медленно произнес он, - я не желаю ничего слушать - ни-
чего.
   - Но вы же не знаете, что я собираюсь сказать!
   - Кошечка моя, это все написано на вашем лице. Что-то или кто-то  на-
конец заставил вас понять, что злополучный мистер Уилкс - дохлая  устри-
ца, которую даже вам не разжевать. И это что-то неожиданно высветило для
вас мои чары, которые предстали перед вами в новом, соблазнительном све-
те. - Он слегка пожил плечами. - Не стоит об этом говорить.
   Она чуть не задохнулась от удивления. Конечно, он всегда читал в ней,
как в раскрытой книге. До сих пор ее возмущала эта его  способность,  но
сейчас, когда первое удивление оттого, что глубины  ее  души  так  легко
просматриваются, прошло, она почувствовала огромную радость  и  облегче-
ние. Он знает, он понимает - теперь ее задача казалась такой легкой. Ему
ни о чем не надо говорить! Конечно, ему горько оттого, что она так долго
им пренебрегала, конечно, он еще не верит этой  внезапной  перемене.  Ей
предстоит завоевать его, проявив доброту, убедить  его,  осыпая  знаками
любви, и как приятно будет ей все это!
   - Любимый, я вам все расскажу, - сказала она, упираясь руками в  под-
локотники его кресла и пригибаясь к нему. - Я была так не права, я  была
такая идиотка...
   - Скарлетт, прекратите. Не унижайтесь передо мной. Мне это  невыноси-
мо. Проявите немного достоинства, немного сдержанности, чтобы  хоть  это
осталось, когда мы будем вспоминать о нашем браке. Избавьте нас от этого
последнего объяснения.
   Она резко выпрямилась. "Избавьте нас от этого последнего объяснения"?
Что он имел в виду, говоря: "этого последнего"? Последнего? Да ведь  это
же их первое объяснение, это только начало.
   - Но я все равно вам скажу, - быстро заговорила  она,  словно  боясь,
что он зажмет ей рот рукой. - Ах, Ретт, я так люблю вас, мой дорогой!  И
должно быть, я люблю вас уже многие годы и, такая идиотка,  не  понимала
этого. Ретт, вы должны мне поверить!
   Он с минуту смотрел на нее - это был долгий взгляд, проникший в самую
глубину ее сознания. Она видела по его глазам, что он верит. Но его  это
мало интересовало. Ах, неужели он станет сводить с ней  счеты  -  именно
сейчас? Будет мучить ее, платя ей той же монетой?!
   - О, я вам верю, - сказал он наконец. - А как же будет с  Эшли  Уилк-
сом?
   - Эшли! - произнесла она и нетерпеливо повела плечом. - Я...  по-мое-
му, он уже многие годы мне безразличен. Просто... ну, словом,  это  было
что-то вроде привычки, за которую я цеплялась, потому что  приобрела  ее
еще девочкой. Ретт, никогда в жизни я бы не считала, что он  мне  дорог,
если бы понимала, что он представляет собой. А ведь он  такое  беспомощ-
ное, жалкое существо, несмотря на всю свою болтовню о правде, и о чести,
и о...
   - Нет, - сказал Ретт. - Если вы хотите видеть  его  таким,  каков  он
есть, то он не такой. Он всего лишь благородный джентльмен,  оказавшийся
в мире, где он - чужой, и пытающийся худо-бедно жить в  нем  по  законам
мира, который отошел в прошлое.
   - Ах, Ретт, не будем о нем говорить! Ну, какое нам сейчас до него де-
ло? Неужели вы не рады, узнав... я хочу сказать: теперь, когда я...
   Встретившись с ним взглядом, - а глаза у него были такие  усталые,  -
она смущенно умолкла, застеснявшись, словно девица,  впервые  оставшаяся
наедине со своим ухажером. Хоть бы он немного ей помог! Хоть бы протянул
ей руки, и она с благодарностью кинулась бы ему в объятия, свернулась бы
калачиком у него на коленях и положила голову ему  на  грудь!  Ее  губы,
прильнувшие к его губам, могли бы сказать ему все куда  лучше,  чем  эти
спотыкающиеся слова. Но глядя на него, она поняла, что он удерживает  ее
на расстоянии не из мстительности. Вид у него был  опустошенный,  такой,
будто все, о чем она ему поведала, не имело никакого значения.
   - Рад? - сказал он. - Было время, когда я отблагодарил бы  бога  пос-
том, если бы услышал от вас то, что вы сейчас сказали. А сейчас  это  не
имеет значения.
   - Не имеет значения? О чем вы говорите? Конечно, имеет!  Ретт,  я  же
дорога вам, верно? Должна быть дорога. И Мелли так сказала.
   - Да, и она была права, ибо это то, что она знала. Но, Скарлетт,  вам
никогда не приходило в голову, что даже самая бессмертная  любовь  может
износиться?
   Она смотрела на него, потеряв дар речи. Рот ее округлился буквой "о".
   - Вот моя и износилась, - продолжал он, - износилась в борьбе с  Эшли
Уилксом и вашим безумным упрямством, которое побуждает вас вцепиться как
бульдог в то, что, по вашим представлениям, вам желанно... Вот она и из-
носилась.
   - Но любовь не может износиться!
   - Ваша любовь к Эшли тоже ведь износилась.
   - Но я никогда по-настоящему не любила Эшли!
   - В таком случае вы отлично имитировали любовь-до сегодняшнего  вече-
ра. Скарлетт, я не корю вас, не обвиняю, не упрекаю. Это  время  прошло.
Так что избавьте меня от ваших оправдательных речей и  объяснений.  Если
вы в состоянии послушать меня несколько  минут,  не  прерывая,  я  готов
объяснить вам, что я имею в виду, хотя - бог свидетель - не вижу необхо-
димости в объяснениях. Правда слишком уж очевидна.
   Скарлетт села; резкий газовый свет падал на ее белое растерянное  ли-
цо. Она смотрела в глаза Ретта, которые знала так хорошо - и одновремен-
но так плохо, - слушала его тихий голос,  произносивший  слова,  которые
сначала казались ей совсем непонятными. Впервые он говорил  с  ней  так,
по-человечески, как говорят обычно люди - без дерзостей,  без  насмешек,
без загадок.
   - Приходило ли вам когда-нибудь в голову, что я любил  вас  так,  как
только может мужчина любить женщину? Любил многие годы, прежде  чем  до-
бился вас? Во время войны я уезжал, пытаясь забыть вас, но не мог и сно-
ва возвращался. После войны, зная, что рискую попасть под арест,  я  все
же вернулся, чтобы отыскать вас. Вы мне были так дороги, что  мне  каза-
лось, я готов был убить Фрэнка Кеннеди, и убил бы, если бы он не умер. Я
любил вас, но не мог дать вам это понять. Вы так жестоки к тем, кто  лю-
бит вас, Скарлетт. Вы принимаете любовь и держите ее как хлыст над голо-
вой человека.
   Из всего сказанного им Скарлетт поняла лишь, что он ее любит.  Уловив
слабый отголосок страсти в его голосе, она почувствовала, как радость  и
волнение потихоньку наполняют ее. Она сидела еле дыша, слушала и ждала.
   - Я знал, что вы меня не любите, когда мы  поженились.  Понимаете,  я
знал про Эшли, но... был настолько глуп, что считал, будто  мне  удастся
стать для вас дороже. Смейтесь сколько хотите,  но  мне  хотелось  забо-
титься о вас, баловать вас, делать все, что бы вы ни пожелали.  Я  хотел
жениться на вас, быть вам защитой, дать вам возможность делать  все  что
пожелаете, лишь бы вы были счастливы, - так ведь было  и  с  Бонни.  Вам
пришлось столько вытерпеть, Скарлетт. Никто лучше меня не понимал, через
что вы прошли, и мне хотелось сделать так, чтобы вы перестали  бороться,
а чтобы я боролся вместо вас. Мне хотелось, чтобы вы  играли  как  дитя.
Потому что вы и есть дитя - храброе, испуганное, упрямое дитя. По-моему,
вы так и остались ребенком. Ведь только ребенок может быть таким упорным
и таким бесчувственным.
   Голос его звучал спокойно, но устало, и было в нем что-то, что пробу-
дило далекий отзвук в памяти Скарлетт. Она уже слышала такой голос  -  в
другом месте, в один из решающих моментов своей жизни. Где же это  было?
Голос человека, смотрящего на себя и на свой мир без всяких чувств,  без
страха, без надежды.
   Это же... это же... так говорил Эшли во фруктовом саду Тары, где  гу-
лял ветер, - говорил о жизни и театре теней с усталым спокойствием, сви-
детельствовавшим о неотвратимости конца в гораздо большей мере, чем если
бы в словах его звучали горечь или отчаяние. И как тогда от интонаций  в
голосе Эшли она вся похолодела в ужасе перед тем, чего не могла  понять,
так и сейчас от тона Ретта сердце ее упало. Его голос, его  манера  дер-
жаться даже больше, чем слова, взволновали ее,  заставив  почувствовать,
что радостное волнение, испытанное ею несколько минут тому  назад,  было
преждевременным. Что-то не так, совсем не так. Она не знала, что именно,
и в отчаянии ловила каждое слово Ретта, не спуская глаз с  его  смуглого
лица, надеясь услышать слова, которые рассеют ее страхи.
   - Все говорило о том, что мы предназначены друг для друга. Все, пото-
му что я - единственный из ваших знакомых - способен был любить вас, да-
же узнав, что вы такое на самом деле:  жесткая,  алчная,  беспринципная,
как и я. Но я любил вас и решил рискнуть. Я надеялся, что Эшли  исчезнет
из ваших мыслей. Однако, - он пожал плечами, -  я  все  перепробовал,  и
ничто не помогло. А я ведь так любил вас, Скарлетт. Если  бы  вы  только
мне позволили, я бы любил вас так нежно, так бережно, как ни один мужчи-
на никогда еще не любил. Но я не мог дать вам это почувствовать,  ибо  я
знал, что вы сочтете меня слабым и тотчас попытаетесь  использовать  мою
любовь против меня же. И всегда, всегда рядом был Эшли. Это доводило ме-
ня до безумия. Я не мог сидеть каждый  вечер  напротив  вас  за  столом,
зная, что вы хотели бы, чтобы на моем месте сидел Эшли. Я не мог держать
вас в объятиях ночью, зная, что... ну, в общем, это не имеет сейчас зна-
чения. Сейчас я даже удивляюсь, почему мне было так больно...  Это-то  и
привело меня к Красотке. Есть какое-то свинское  удовлетворение  в  том,
чтобы быть с женщиной - пусть даже она  безграмотная  шлюха,  -  которая
безгранично любит тебя и уважает, потому что ты в ее глазах -  безупреч-
ный джентльмен. Это было как бальзам для моего тщеславия. А вы ведь  ни-
когда не пытались быть для меня бальзамом, дорогая.
   - Ах, Ретт... - начала было она, чувствуя себя глубоко несчастной  от
одного упоминания имени Красотки, но он жестом заставил ее  умолкнуть  и
продолжал:
   - А потом была та ночь, когда я унес вас наверх... Я думал... я наде-
ялся... я так надеялся, что боялся встретиться с вами наутро и  увидеть,
что я ошибся и что вы не любите меня. Я так боялся, что вы  будете  надо
мной смеяться, что ушел из дома и напился. А  когда  вернулся,  то  весь
трясся от страха, и если бы вы сделали хотя бы шаг мне навстречу, подали
хоть какой-то знак, мне кажется, я стал бы целовать след ваших  ног.  Но
вы этого не сделали.
   - Ах, Ретт, но мне же тогда так хотелось быть с вами, а вы были таким
омерзительным! В самом деле хотелось! По-моему...  да,  именно  тогда  я
впервые поняла, что вы мне дороги. Эшли...  После  того  дня  Эшли  меня
больше не радовал. А вы были такой омерзительный, что я...
   - Ах, да ладно, - сказал он. - Похоже, мы оба тогда  не  поняли  друг
друга, верно? Но сейчас это уже не имеет значения. Я все это говорю лишь
затем, чтобы вы потом не ломали себе голову. Когда с  вами  было  плохо,
причем по моей вине, я стоял у вашей двери в надежде,  что  вы  позовете
меня, но вы не позвали, и тогда я понял, что я просто дурак и между нами
все кончено.
   Он умолк, глядя сквозь нее на что-то за ней, как это часто делал  Эш-
ли, видя что-то, чего не могла видеть она. А Скарлетт лишь молча смотре-
ла на его сумрачное лицо.
   - Но у нас была Бонни, и я почувствовал, что не все еще кончено.  Мне
нравилось думать, что Бонни - это вы, снова ставшая маленькой  девочкой,
какой вы были до того, как война и бедность изменили вас. Она  была  так
похожа на вас - такая же своенравная, храбрая, веселая,  задорная,  и  я
могу холить и баловать ее - как мне  хотелось  холить  и  баловать  вас.
Только она была не такая, как вы, - она меня любила. И  я  был  счастлив
отдать ей всю свою любовь, которая вам была не нужна... Когда ее не ста-
ло, с ней вместе ушло все.
   Внезапно ей стало жалко его, так жалко, что  она  почти  забыла  и  о
собственном горе, и о страхе, рожденном его словами. Впервые в жизни  ей
было жалко кого-то, к кому она  не  чувствовала  презрения,  потому  что
впервые в жизни она приблизилась к подлинному пониманию другого  челове-
ка. А она могла понять его упорное стремление оградить себя - столь  по-
хожее на ее собственное, его несгибаемую гордость, не позволявшую  приз-
наться в любви из боязни быть отвергнутым.
   - Ах, любимый, - сказала она и шагнула к нему в надежде, что он  сей-
час раскроет ей объятия и привлечет к себе на колени. - Любимый мой, мне
очень жаль, что так получилось, но я постараюсь все возместить вам  сто-
рицей. Теперь мы можем быть так  счастливы,  когда  знаем  правду.  И...
Ретт... посмотрите на меня, Ретт! Ведь... ведь у нас же могут быть  дру-
гие дети... ну, может, не такие, как Бонни, но...
   - Нет уж, благодарю вас, - сказал Ретт, словно отказываясь от  протя-
нутого ему куска хлеба. - Я в третий раз своим сердцем рисковать не  хо-
чу.
   - Ретт, не надо так говорить. Ну, что мне вам сказать, чтобы вы поня-
ли. Я ведь уже говорила, что мне очень жаль и что я...
   - Дорогая моя, вы такое дитя... Вам кажется,  что  если  вы  сказали:
"мне очень жаль", все ошибки и вся боль прошедших лет могут  быть  пере-
черкнуты, стерты из памяти, что из старых ран уйдет весь яд...  Возьмите
мой платок, Скарлетт. Сколько я вас знаю, никогда в тяжелые минуты жизни
у вас не бывает носового платка.
   Она взяла у него платок, высморкалась и села. Было  совершенно  ясно,
что он не раскроет ей объятий. И становилось ясно, что все эти его  раз-
говоры о любви ни к чему не ведут. Это был рассказ о временах давно про-
шедших, и смотрел он на все это как бы со стороны. Вот что было страшно.
Он поглядел на нее задумчиво, чуть ли не добрыми глазами.
   - Сколько лет вам, дорогая моя? Вы никогда мне этого не говорили.
   - Двадцать восемь, - глухо ответила она в платок.
   - Это еще не так много. Можно даже сказать, совсем юный  возраст  для
человека, который завоевал мир и потерял  собственную  душу,  верно?  Не
смотрите на меня так испуганно. Я не имею в виду, что вы будете гореть в
адском пламени за этот ваш роман с Эшли. Образно говоря. С тех пор как я
вас знаю, вы ставили перед собой две цели: Эшли и  деньги,  чтобы  иметь
возможность послать к черту всех и вся. Ну что ж, вы  теперь  достаточно
богаты и можете со всеми разговаривать достаточно резко, и  вы  получили
Эшли, если он вам нужен. Что вам и этого, видно, мало.
   А Скарлетт было страшно, но не при мысли об адском пламени. Она дума-
ла: "Ведь Ретт - все для меня, а я его теряю. И если я потеряю его, нич-
то уже не будет иметь для меня значения! Нет, ни  друзья,  ни  деньги...
ничто. Если бы он остался со мной, я бы даже  готова  была  снова  стать
бедной. Я готова была бы снова мерзнуть и голодать. Не  может  же  он...
Ах, конечно, не может!" Она вытерла глаза и сказала в отчаянии:
   - Ретт, если вы когда-то меня так любили, должно же  что-то  остаться
от этого чувства!
   - От всего этого осталось только два чувства, но вам они особенно не-
навистны - это жалость и какая-то странная доброта.
   "Жалость! Доброта! О боже!" - теряя последнюю надежду, подумала  она.
Все что угодно, только не жалость и не доброта. Когда она  испытывала  к
кому-нибудь подобные чувства, это всегда сопровождалось презрением. Неу-
жели он ее тоже презирает? Все что угодно, только не это! Даже  циничная
холодность дней войны, даже пьяное безумие, когда он в ту  ночь  нес  ее
наверх, так сжимая в объятиях, что ей было больно, даже эта  его  манера
нарочно растягивать слова, говоря колкости, которыми, как она сейчас по-
няла, он прикрывал горькую свою любовь, - что угодно,  лишь  бы  не  эта
безликая доброта, которая так отчетливо читалась на его лице.
   - Значит... значит, я все уничтожила... и вы не любите меня больше?
   - Совершенно верно.
   - Но, - упрямо продолжала она, словно ребенок, считающий, что  доста-
точно высказать желание, чтобы оно осуществилось, - но я же люблю вас!
   - Это ваша беда.
   Она быстро вскинула на него глаза, проверяя, нет ли в этих словах из-
девки, но издевки не было. Он просто констатировал факт. Но она все рав-
но этому не верила - не могла поверить. Она смотрела на него, чуть  при-
щурясь, в глазах ее горело упорство отчаяния, подбородок, совсем  как  у
Джералда, вдруг резко выдвинулся, ломая мягкую линию щеки.
   - Не глупите, Ретт! Ведь я же могу...
   Он с наигранным ужасом поднял  руку,  и  его  черные  брови  поползли
вверх, придавая лицу знакомое насмешливое выражение.
   - Не принимайте такого решительного вида, Скарлетт! Вы меня  пугаете.
Я вижу, вы намерены перенести на меня ваши  бурные  чувства  к  Эшли.  Я
страшусь за свою свободу и душевный покой. Нет, Скарлетт, я  не  позволю
вам преследовать меня, как вы преследовали злосчастного  Эшли.  А  кроме
того, я уезжаю.
   Губы ее задрожали, прежде чем она  успела  сжать  зубы  и  остановить
дрожь. Уезжает? Нет, что угодно, только не это! Да как она  сможет  жить
без него? Ведь все ее покинули. Все, кто что-то значил в ее жизни, кроме
Ретта. Он не может уехать. Но как ей остановить его? Она бессильна, ког-
да он что-то вот так холодно решил и говорит так бесстрастно.
   - Я уезжаю. Я собирался сказать вам об этом после вашего  возвращения
из Мариетты.
   - Вы бросаете меня?
   - Не делайте из себя трагическую фигуру брошенной жены, Скарлетт. Эта
роль вам не к лицу. Насколько я понимаю, вы не хотите разводиться и даже
жить отдельно? Ну, в таком случае я буду часто приезжать, чтобы  не  да-
вать повода для сплетен.
   - К черту сплетни! - пылко воскликнула она. - Вы мне нужны.  Возьмите
меня с собой!
   - Нет, - сказал он тоном, не терпящим возражений.
   Ей казалось, что она сейчас разрыдается, безудержно, как ребенок. Она
готова была броситься на пол, сыпать проклятьями, кричать, бить  ногами.
Но какие-то остатки гордости и здравого смысла удержали ее. Она  подума-
ла: "Если я так поведу себя, он только  посмеется  или  будет  стоять  и
смотреть на меня. Я не должна выдать, я не должна просить. Я  не  должна
делать ничего такого, что может вызвать его презрение.  Он  должен  меня
уважать, даже... даже если больше не любит меня".
   Она подняла голову и постаралась спокойно спросить:
   - Куда же вы едете?
   В глазах его промелькнуло восхищение, и он ответил:
   - Возможно, в Англию... или в Париж. А возможно, в  Чарльстон,  чтобы
наконец помириться с родными.
   - Но вы же ненавидите их. Я часто слышала, как вы смеялись  над  ними
и...
   Он пожал плечами.
   - Я по-прежнему смеюсь. Но хватит мне бродить по миру, Скарлетт.  Мне
сорок пять лет, и в этом возрасте человек начинает ценить то, что он так
легко отбрасывал в юности: свой клан, свою семью, свою честь и  безопас-
ность, корни, уходящие глубоко... Ах нет! Я вовсе не каюсь и не жалею  о
том, что делал. Я чертовски хорошо проводил время - так хорошо, что  это
начало приедаться. И сейчас мне захотелось чего-то другого.  Нет,  я  не
намерен ничего в себе менять, кроме своих пятен. Но мне хочется хотя  бы
внешне стать похожим на людей, которых я знал, обрести эту  унылую  рес-
пектабельность - респектабельность, какой обладают другие люди, моя  ко-
шечка, а не я, - спокойное достоинство, каким отмечена жизнь людей  бла-
городных, исконное изящество былых времен. В те времена я просто жил, не
понимая их медлительного очарования...
   И снова Скарлетт очутилась в пронизанном ветром фруктовом саду Тары -
в глазах Ретта было то же выражение, как в тот день в глазах Эшли. Слова
Эшли отчетливо звучали в ее ушах, словно только что  говорил  он,  а  не
Ретт. Что-то из этих слов всплыло в памяти, и она как попугай  повторила
их:
   - ...и прелести-этого их совершенства, этой гармонии, как в греческом
искусстве.
   - Почему вы так сказали? - резко прервал ее Ретт. - Ведь  именно  эти
слова и я хотел произнести.
   - Так... так однажды выразился Эшли, говоря о былом.
   Ретт передернул плечами, взгляд его потух.
   - Вечно Эшли, - сказал он и умолк. - Скарлетт, когда вам будет  сорок
пять, возможно, вы поймете, о чем я говорю, и, возможно, вам, как и мне,
надоедят эти лжеаристократы, их дешевое жеманство и  мелкие  страстишки.
Но я сомневаюсь. Я думаю, что вас всегда будет больше привлекать дешевый
блеск, чем настоящее золото. Во всяком случае, ждать, пока это случится,
я не могу. И у меня нет желания. Меня это просто не интересует. Я  поеду
в старые города и древние края, где все еще  сохранились  черты  былого.
Вот такой я стал сентиментальный. Атланта для меня - слишком неотесанна,
слишком молода.
   - Прекратите, - внезапно сказала Скарлетт. Она едва ли слышала, о чем
он говорил. Во всяком случае, в сознании у нее это  не  отложилось.  Она
знала лишь, что не в состоянии выносить дольше звук ее голоса, в котором
не было любви.
   Он умолк и вопросительно взглянул на нее.
   - Ну, вы поняли, что я хотел сказать, да? - спросил он, поднимаясь.
   Она протянула к нему руки ладонями кверху в стародавнем жесте мольбы,
и все, что было у нее на сердце, отразилось на ее лице.
   - Нет! - выкрикнула она. - Я знаю только, что вы меня разлюбили и что
вы уезжаете! Ах, мой дорогой, если вы уедете, что я буду делать?
   Он помедлил, словно решая про себя, не будет ли в конечном счете  ве-
ликодушнее по-доброму солгать, чем сказать правду. Затем пожал плечами.
   - Скарлетт, я никогда не принадлежал к числу тех, кто терпеливо соби-
рает обломки, склеивает их, а потом говорит себе,  что  починенная  вещь
ничуть не хуже новой. Что разбито, то разбито. И уж лучше я буду вспоми-
нать о том, как это выглядело, когда было целым, чем склею, а  потом  до
конца жизни буду лицезреть трещины. Возможно, если бы я был моложе...  -
Он вздохнул. - Но мне не так мало  лет,  чтобы  верить  сентиментальному
суждению, будто жизнь - как аспидная доска: с нее можно  все  стереть  и
начать сначала. Мне не так мало лет, чтобы я мог взвалить на себя  бремя
вечного обмана, который сопровождает жизнь без иллюзий. Я не мог бы жить
с вами и лгать вам - и, уж конечно, не мог бы лгать самому себе. Я  даже
вам теперь не могу лгать. Мне хотелось бы волноваться  по  поводу  того,
что вы делаете и куда едете, но я не могу. - Он  перевел  дух  и  сказал
небрежно, но мягко: - Дорогая моя, мне теперь на это наплевать.
   Скарлетт молча смотрела ему вслед, пока он поднимался по лестнице,  и
ей казалось, что она сейчас задохнется от боли, сжавшей грудь. Вот  сей-
час звук его шагов замрет наверху, и вместе с ним умрет все,  что  в  ее
жизни имело смысл. Теперь она знала, что нечего взывать к  его  чувствам
или к разуму - ничто уже не способно заставить этот холодный мозг  отка-
заться от вынесенного им приговора. Теперь она знала,  что  он  действи-
тельно так думает - вплоть до последних сказанных  им  слов.  Она  знала
это, потому что чувствовала в нем силу - несгибаемую и  неумолимую,  то,
чего искала в Эшли и так и не нашла.
   Она не сумела понять ни одного из двух мужчин, которых любила, и  вот
теперь потеряла обоих. В сознании ее где-то таилась мысль, что  если  бы
она поняла Эшли, она бы никогда его не полюбила, а вот если бы она поня-
ла Ретта, то никогда не потеряла бы его. И она с тоской  подумала,  что,
видимо, никогда никого в жизни по-настоящему не понимала.
   Благодарение богу, на нее нашло отупение - отупение, которое, как она
знала по опыту, скоро уступит место острой боли - так разрезанные  ткани
под ножом хирурга на мгновение утрачивают чувствительность, а потом  на-
чинается боль.
   "Сейчас я не стану об этом думать, - мрачно решила она,  призывая  на
помощь старое заклятье. - Я с ума сойду, если буду сейчас думать о  том,
что и его потеряла. Подумаю завтра".
   "Но, - закричало сердце, отметая прочь испытанное заклятье и  тут  же
заныв, - я не могу дать ему уйти! Должен же быть какой-то выход!"
   - Сейчас я не стану об этом думать, - повторила она уже вслух,  стре-
мясь отодвинуть свою беду подальше в глубь сознания, стремясь найти  ка-
кую-то опору, ухватиться за что-то,  чтобы  не  захлестнула  нарастающая
боль. - Я... да, завтра же уеду домой в Тару. - И ей стало чуточку  лег-
че.
   Однажды она уже возвращалась в Тару, гонимая страхом, познав  пораже-
ние, и вышла из приютивших ее стен сильной, вооруженной для победы.  Од-
нажды так было - господи, хоть бы так случилось еще раз! Как  этого  до-
биться - она не знала. И не хотела думать об этом  сейчас.  Ей  хотелось
лишь передышки, чтобы утихла боль, - хотелось покоя, чтобы зализать свои
раны, прибежища, где она могла бы продумать свою кампанию. Она думала  о
Таре, и словно прохладная рука ложилась ей  на  сердце,  успокаивая  его
учащенное биение. Она видела белый дом, приветливо просвечивающий сквозь
красноватую осеннюю листву, ощущала тишину сельских сумерек, нисходившую
на нее благодатью, самой кожей чувствовала, как увлажняет роса протянув-
шиеся на многие акры кусты хлопка с их коробочками, мерцающими среди зе-
лени, как звезды, видела эту пронзительно красную землю и мрачную темную
красоту сосен на холмах.
   От этой картины ей стало немного легче, она даже почувствовала прилив
сил, и боль и неистовое сожаление отодвинулись в глубь сознания.  Она  с
минуту стояла, припоминая отдельные детали: аллею темных кедров, ведущую
к Таре, раскидистые кусты жасмина, ярко-зеленые на фоне белых стен,  ко-
леблющиеся от ветра белые занавески. И Мамушка тоже там. И вдруг ей  от-
чаянно захотелось увидеть Мамушку - так захотелось, словно она была  еще
девочкой, - захотелось положить голову на широкую грудь и чтобы  узлова-
тые пальцы гладили ее по голове. Мамушка - последнее звено,  связывавшее
ее с прошлым.
   И сильная духом своего народа, не приемлющего поражения,  даже  когда
оно очевидно, Скарлетт подняла голову. Она вернет Ретта. Она знает,  что
вернет. Нет такого человека, которого она не могла бы завоевать, если бы
хотела.
   "Я подумаю обо всем этом завтра, в Таре. Тогда я смогу. Завтра я най-
ду способ вернуть Ретта. Ведь завтра уже будет другой день".

Риплей Александра
   Скарлетт
   Продолжение романа Маргаретт Митчел "Унесенные ветром"

   Изд. "Дрофа", Москва, 1992 г.
   OCR Палек, 1998 г.

   ЗАТЕРЯВШИЕСЯ ВО МГЛЕ

   ГЛАВА 1

   "Это скоро закончится, и тогда я могу поехать домой в Тару".
   Скарлетт О'Хара Гамильтон Кеннеди Батлер одиноко стояла в  нескольких
шагах от остальных, горевавших на похоронах Мелани Уилкс. Шел  дождь,  и
одетые в черное мужчины и женщины держали над головами  черные  зонтики.
Они опирались друг на друга, женщины рыдали, разделяя кров и горе.
   Скарлетт не делилась ни с кем ни своим  зонтиком,  ни  горем.  Порывы
ветра задували холодные струи дождя под зонтик, на ее шею, но она  этого
не чувствовала, она не чувствовала ничего, онемев от утраты.  Она  будет
горевать позже, когда будет способна выдержать  эту  боль.  Скарлетт  не
подпускала к себе свои чувства, раздумья, боль, снова и  снова  повторяя
слова, которые обещали заживить раны и дать ей силы, чтобы выжить,  пока
боль не прошла: "Это скоро закончится, и тогда я могу  поехать  домой  в
Тару".
   "... Пепел к пеплу, пыль к пыли... "Голос священника  проникал  через
заслон онемения, слова отпечатывались в ее сознании. Нет! Скарлетт молча
плакала. Нет Мелли. Это не могила Мелли, она слишком огромна для нее, ее
косточки не больше птичьих. Нет! Она не могла умереть, не могла.
   Скарлетт буквально металась от горя,  она  не  могла  себя  заставить
смотреть на свежевырытую могилу, на голый сосновый  ящик,  опускаемый  в
нее. На нем видны были маленькие полукруглые вмятины, отметины молотков,
которые заколотили крышку над нежным личиком Мелани.
   "Нет! Вы не можете, вы не должны делать это, идет дождь, и вы не  мо-
жете положить ее туда, чтобы дождь капал на нее. Она была  так  чувстви-
тельна к холоду, ее нельзя оставлять под  холодным  дождем.  Я  не  могу
смотреть, я не вынесу этого, я не поверю, что она ушла. Она любит  меня,
она мой друг, мой единственный друг. Мелли любит меня, она не может  по-
кинуть меня сейчас, когда я так нуждаюсь в ней".
   Скарлетт посмотрела на людей, стоящих вокруг могилы, и горячая  волна
раздражения поднялась в ней. "Никого из них это так не волнует, как  ме-
ня, никто из них не потерял так много, как я. Никто не знает, как сильно
я ее люблю. Мелли знает, хотя, знает ли? Она знает, я должна верить, что
она знает.
   Хотя они в это никогда не поверят. Ни мисс Мерриуэзер,  ни  Миды,  ни
Уайтинги, ни Элсинги. Посмотрите на них, собравшихся около Индии Уилкс и
Эшли, как стая мокрых ворон, в своих траурных нарядах.  Они  успокаивают
тетю Питтипэт, хотя каждый знает, что она выплакивает свои глаза по  ма-
лейшему поводу, начиная с хлебца, который подгорел. Никому не  придет  в
голову, что я тоже нуждаюсь в поддержке, что я была ближе всех к Мелани.
Они ведут себя так, как будто меня здесь вообще нет. Никто не обратил на
мен" никакого внимания. Даже Эшли, хотя я была там в те два ужасных  дня
после смерти Мелани, когда он нуждался в моей помощи. Все они нуждались,
даже Индия, блеющая, как коза: "Что нам делать с  похоронами,  Скарлетт?
Что делать с едой для гостей? с гробом?  с  носильщиками?  с  местом  на
кладбище? с надписью на могиле? с заметкой в газете?" Теперь они склони-
лись друг к другу, рыдая и причитая. Я не доставлю им  удовольствия  ви-
деть меня одиноко плачущей. Я не должна плакать. Не здесь. Еще не время.
Если я начну, то, может быть, я не остановлюсь никогда. Когда я доберусь
до Тары, я могу плакать".
   Скарлетт подняла подбородок, крепко сжала зубы, стучавшие от  холода,
проглотила комок в горле. "Это скоро закончится, и тогда я могу  поехать
домой в Тару".
   Острые куски разбитой вдребезги жизни Скарлетт  были  повсюду  вокруг
нее здесь, на Оклендском кладбище Атланты. Высокий гранитный шпиль,  се-
рый камень, исполосованный серым дождем, был  памятником  миру,  который
ушел безвозвратно, беспечному миру ее юности. Это был мемориал  конфеде-
ратам, символ гордой и беспечной храбрости, которая привела Юг с  разве-
вающимися яркими знаменами к разрухе. Он воздвигнут в честь стольких по-
гибших друзей ее детства, поклонников, которые выпрашивали вальсы и  по-
целуи, когда у нее не было больших проблем, чем выбор  бального  платья.
Он стоит в честь ее первого мужа, Чарльза Гамильтона, брата  Мелани.  Он
стоит в честь сыновей, братьев, мужей, отцов всех, кто мокнул под дождем
у маленького холмика, где похоронили Мелани.
   Здесь были и другие могилы, другие надгробия. Фрэнк  Кеннеди,  второй
муж Скарлетт. И маленькая, ужасно маленькая могилка с надписью:  Евгения
Виктория Батлер и ниже - Бонни. Ее последний и самый любимый ребенок.
   Живые, как и мертвые, были здесь, но она стояла в стороне.  Казалось,
что там собралась половина Атланты. Толпа заполнила всю церковь,  а  те-
перь растеклась широким неровным темным кругом около скорбного разреза в
сером дожде - открытой могилы, вырытой в красной глине Джорджии для  Ме-
лани Уилкс.
   Первый ряд оплакивающих состоял из самых близких. Белые и  черные  их
лица, за исключением лица Скарлетт, были мокрыми от слез.  Старый  кучер
дядя Петер стоял с Билси и Куки, как  бы  образуя  защитный  треугольник
вокруг Бо, маленького мальчика, обожаемого Мелани.
   Старшее поколение Атланты было там же. Трагически мало потомков оста-
лось у них. Миды, Уайтинги, Мерриуэзеры, Элсинги, их дочери и зятья, Хью
Элсинг, единственный оставшийся в живых сын, тетушка Питтипэт  Гамильтон
и ее брат, дядя Генри Гамильтон, их вековая вражда позабыта в общем горе
по их племяннице. Младшая, но выглядевшая так же старо,  как  и  другие,
Индия Уилкс укрылась в этой группе и наблюдала за своим братом Эшли  за-
туманенными горем и виной глазами. Он стоял один, как Скарлетт, под дож-
дем, с непокрытой головой, бесчувственный к холодной влаге,  неспособный
воспринять ни слов священника, ни медленного опускания  узкого  гроба  в
могилу.
   Эшли. Высокий, худой, бесцветный, его выцветшие золотые волосы  стали
почти серыми, его бледное потрясенное лицо так же пусто, как и невидящие
серые глаза. Он стоял прямо, как будто отдавал честь, - привычка  многих
лет, проведенных в серой униформе офицера. Он стоял  неподвижно,  ничего
не чувствуя и не понимая.
   Эшли. Он был центром и символом разрушенной жизни Скарлетт. Ради люб-
ви к нему она игнорировала счастье. Она не замечала любви к мужу, потому
что Эшли всегда вставал у нее на пути. А теперь Ретт ушел, и  единствен-
ным воспоминанием о нем были ветки тепло-золотых осенних цветов, лежащие
на могиле. Она предала своего единственного друга,  пренебрегла  упрямой
преданностью и любовью Мелани. А теперь и Мелани  ушла.  И  даже  любовь
Скарлетт к Эшли прошла, так как она поняла слишком поздно, что  привычка
любить его уже давно вытеснила саму любовь к нему.
   Она не любила его и никогда не полюбит снова. Но  теперь,  когда  она
уже не хотела его, Эшли был ее, ее наследством от Мелани. Она  пообещала
Мелани, что она позаботится о нем и о их ребенке.
   Эшли был причиной разрушения ее жизни. И единственным, что теперь ос-
талось у нее.
   Скарлетт стояла одиноко в стороне. Было только холодное серое  прост-
ранство между ней и людьми, которых она знала в  Атланте,  пространство,
которое однажды заполнила Мелани, защищая ее от изоляции и  изгнания  из
общества. Был только холодный и мокрый ветер, и не было  Ретта,  который
должен был бы защитить ее своей любовью.
   Она высоко подняла голову, подставив лицо порывам ветра. Все ее  соз-
нание сконцентрировалось в словах, которые были ее силой, ее надеждой:
   "Это скоро закончится, и тогда я могу поехать домой в Тару".
   - Посмотрите На нее, - прошептала своему соседу укрытая черной накид-
кой леди. - Тверда, как гвоздь. Я слышала, что она не пролила и слезинки
за все время, пока устраивала похороны.  Скарлетт  -  это  только  дела.
Сердца у нее нет совсем.
   - Вы знаете, ребята говорят, - был ответный шепот, - что у  нее  сер-
дечная привязанность к Эшли. Уилксу. Думаете, они действительно...
   Рядом стоящие зашикали на них, хотя сами думали...  Каждый  думал  об
этом.
   Ужасный стук земли по дереву заставил Скарлетт сжать кулаки. Она  хо-
тела закрыть уши, завизжать, закричать - все,  что  угодно,  -  лишь  бы
прекратить этот ужасный звук закрывающейся над Мелани могилы. Она больно
прикусила губу. Она не закричит, нет.
   Крик, который прорезал молчание, издал Эшли.
   - Мелли... Мел-ли-и-и!
   Это был крик мучающейся души, страдающей от одиночества и страха.
   Он подошел к глубокой скользкой яме, шатаясь, как только что поражен-
ный слепотой человек, ища руками маленькое тихое создание, в котором за-
ключалась вся его сила. Но ему не за что было схватиться, кроме  текущих
серебряных нитей холодного дождя.
   Скарлетт взглянула на доктора Мида, Индию, Генри  Гамильтона.  Почему
они ничего не делают? Почему они его не остановят? Его надо остановить!
   - Мел-ли-и-и...
   Во имя любви к Господу! Он же сломает себе шею, а  они  просто  стоят
там и смотрят, разинув рты, как он качается на краю могилы.
   - Эшли, остановись! - закричала она. - Эшли!
   Она бросилась к нему, скользя по мокрой траве.  Зонтик,  который  она
отбросила в сторону, покатился, гонимый ветром, пока не застрял  в  цве-
тах. Она схватила Эшли, попыталась оттащить его от опасности. Он  сопро-
тивлялся ей.
   - Эшли, не надо! - Скарлетт пыталась успокоить его.  -  Мелли  теперь
тебе не поможет.
   Но голос не мог прорваться через глухое, сводящее с ума горе.
   Он остановился и слабо застонал. Его тело обмякло,  и  Скарлетт  едва
успела поддержать его. Доктор Мид и Индия помогли ей  поставить  его  на
ноги.
   - Ты теперь можешь идти, Скарлетт, - сказал доктор Мид.  -  Тебе  уже
больше здесь нечего разрушать.
   - Ноя...
   Она посмотрела на лица, окружавшие ее, на глаза, жаждущие сенсации.
   Затем она повернулась и пошла под дождем. Толпа отшатнулась, как буд-
то кончик ее платья мог запачкать их.
   Они не должны знать, что это значит для нее, она не покажет  им,  что
они могли причинить ей боль. Она вызывающе подняла подбородок, не  боясь
дождя. Ее спина и плечи были выпрямлены,  пока  она  не  достигла  ворот
кладбища и не скрылась из виду. Тогда она схватилась за железную ограду.
У нее кружилась голова от изнеможения, она не могла держаться на йогах.
   Ее кучер Элиас подбежал к ней, открывая зонтик над ее склоненной  го-
ловой. Скарлетт направилась к своему экипажу. Внутри обитой  плюшем  ко-
робки она забилась в угол и натянула шерстяную накидку. Она продрогла до
костей и была испугана тем, что наделала. Как она  могла  так  опозорить
Эшли перед всеми, когда только несколько ночей назад она пообещала Мела-
ни, что позаботится о нем, будет защищать его, как всегда делала Мелани?
Но что еще она могла сделать? Допустить, чтобы он сам бросился в могилу?
Она должна была остановить его.
   Экипаж раскачивало, его высокие колеса тонули в глубоких колеях,  за-
полненных глинистой грязью. Скарлетт чуть было не упала на пол. Она лок-
тем ударилась об оконную раму, и острая боль пронзила ее руку.
   Это была только физическая боль, она могла вытерпеть ее. Но была дру-
гая боль, отстраненная, та боль, которую она не могла вынести. Она долж-
на добраться до Тары, она должна. Мамушка была там. Мамушка обняла бы ее
своими коричневыми руками. Мамушка прижала бы ее к себе, положила ее го-
лову к себе на грудь, где она выплакивала все свои детские горести.  Она
сможет поплакать в Мамушкиных руках, она выплачет всю боль до конца,  ее
голова отдохнет на Мамушкиной груди, ее раненое сердце успокоит Мамушки-
на любовь. Мамушка поддержит, будет любить ее, разделит ее боль и  помо-
жет перенести ее.
   - Спеши, Элиас, - сказала Скарлетт. - Спеши.
   - Помоги мне снять мокрые вещи, Панси, - приказала Скарлетт служанке.
- Быстрее.
   Ее глаза на фоне бледного лица казались более темными и пугающими.
   - Поспеши, я сказала. Если ты заставишь меня опоздать на поезд, я те-
бя выпорю.
   Панси знала, что Скарлетт не могла этого сделать. Дни рабства  закон-
чены, и она уже не собственность мисс Скарлетт, она  может  уволиться  в
любое время, стоит только захотеть. Но отчаянная, лихорадочная вспышка в
зеленых глазах Скарлетт заставила Панси усомниться в этом. Скарлетт выг-
лядела готовой на все.
   - Запакуй черное мерино, будет холодать, - сказала Скарлетт.
   Она посмотрела на открытый шкаф. Черная шерсть, черный  шелк,  черный
хлопок, черная саржа, черный вельвет Она может  носить  траур  до  конца
своих дней Траур по Бонни, а теперь вдобавок траур по Мелани.
   "Я не буду думать об этом сейчас. Я сойду с ума, если подумаю. Я  по-
думаю об этом, когда приеду в Тару. Там я смогу это вынести".
   - Одевайся, Панси. Элиас ждет. И не забудь надеть траурную повязку на
руку. Это день траура.
   Улицы, которые сходились в Пяти Углах, были болотистыми. Повозки, ко-
ляски и экипажи тонули в грязи. Их кучера проклинали дождь, дороги, сво-
их лошадей. Стоял крик, шум, щелчки бичей. Здесь все  время  были  толпы
людей куда-то спешащих, спорящих, жалующихся  и  смеющихся.  Пять  Углов
бурлили жизнью, капором, энергией. Пять Углов - это была Атланта,  кото-
рую так любила Скарлетт.
   Но не сегодня. Сегодня Пять Углов лежали у нее на пути. Атланта ее не
выпускала. "Я должна успеть на этот поезд, я умру, если опоздаю на него,
я должна добраться до Тары, или я сломаюсь".
   - Элиас, - закричала она, - меня не волнует,  как  ты  доберешься  до
станции, даже если ты засечешь лошадей до смерти и  передавишь  всех  до
единого на улице.
   Его лошади были самыми сильными, ее кучер был самым ловким, ее экипаж
- самым лучшим. Она успела к поезду с запасом времени.
   Прозвучал гудок паровоза. Поезд тронулся. Наконец-то она была в пути.
   Все будет хорошо. Она ехала домой в Тару. Она представила  себе  это:
солнечно и ясно, светящийся белый дом, сверкающие зеленые листья  жасми-
новых кустов, усыпанные ароматными белыми цветами.
   За окном лил сильный дождь. Но это было уже  неважно.  В  Таре  будет
огонь в гостиной, потрескивающий от сосновых шишек, брошенных на бревна,
и шторы будут опущены, закрывая и дождь, и темноту, и весь мир. Она  по-
ложит свою голову на мягкую широкую Мамушкину грудь и расскажет ей  все,
что случилось. Тогда она станет способной размышлять и придумает  чтони-
будь...
   Свист пара и визг колес разбудили задремавшую Скарлетт.
   Это уже Джонсборо? Она, должно быть,  задремала,  и  не  удивительно,
ведь она так устала в последние дни. Она не могла сомкнуть глаз даже ус-
покаивая свои нервы с помощью бренди. Нет, это была станция Раф и  Рэди.
Еще час до Джонсборо. По крайней мере, дождь кончился, даже была полоска
голубого неба впереди. Может быть,  солнце  светило  и  над  Тарой.  Она
представила подъезд к дому, темные кедры, широкую зеленую лужайку и  лю-
бимый дом на вершине небольшого холма.
   Скарлетт тяжело  вздохнула.  Теперь  хозяйкой  Тары  была  ее  сестра
Сьюлин. Ха! Быть плаксой дома больше подходило ей. Все, что Сьюлин  ког-
да-либо умела делать, так это плакать, это все, что она когда-либо дела-
ла, начиная с детства. А теперь у нее есть собственные  дети,  плаксивые
маленькие девочки, совсем такие, какой она сама была когда-то.
   Дети Скарлетт тоже были в Таре. Уэйд и Элла. Она выслала их с Присей,
их нянькой, когда получила известие, что Мелани умирает.  Ей  надо  было
бы, конечно, оставить их с собой на похороны. Это дало  еще  один  повод
старым кошкам в Атланте болтать о том, какая она плохая мать. Пусть  го-
ворят, что угодно. Она не пережила бы эти ужасные дни и ночи после смер-
ти Мелли, если бы ей пришлось еще успокаивать детей.
   Она не будет думать о них, вот и все. Она едет домой, в Тару,  к  Ма-
мушке, и просто не будет думать о вещах, которые расстраивают  ее.  "Бог
знает, у меня больше чем достаточно поводов для расстройств. И я так ус-
тала..." Ее голова склонилась, и глаза закрылись.
   - Джонсборо, мэм, - сказал кондуктор.
   Скарлетт открыла глаза.
   - Спасибо.
   Она осмотрела вагон в поисках Панси и чемоданов.  (Я  сдеру  шкуру  с
этой девчонки, если она ускользнула в другой вагон. О,  если  бы  только
леди не требовалась компаньонка каждый раз, когда она ступает  за  порог
своего дома. Я бы намного лучше справилась сама. Вот она".
   - Панси, сними эти мешки с полки. Мы приехали.
   "Теперь только пять миль до Тары. Скоро я буду дома. Дома!"
   Уилл Бентин, муж Сьюлин, ждал на платформе. Увидеть Уилла  было  уда-
ром. Первые несколько секунд всегда шокируют. Скарлетт искренне любила и
уважала Уилла. Если бы у нее был брат, чего она всегда хотела, она жела-
ла, чтобы он был таким же, как Уилл. За исключением деревянной ноги,  и,
конечно, бедности. Его невозможно было принять за джентльмена, он был из
низшего класса. Она забыла это, когда находилась далеко от него, и забы-
ла через минуту после того, как встретилась с ним, потому что он был та-
ким хорошим и добрым. Даже Мамушка хорошо относилась к нему,  а  Мамушка
была самым, строгим судьей, когда дело касалось леди или джентльменов.
   - Уилл!
   Он пошел ей навстречу своей особой неуклюжей походкой. Она обвила ру-
ками его шею.
   - О, Уидл, я так рада увидеть тебя, что плачу от радости.
   Уилл отнесся к ее объятиям без эмоций.
   - Я тоже рад тебя видеть, Скарлетт. Прошло немало времени.
   - Слишком много. Это стыдно. Почти год.
   - Больше похоже на два.
   Скарлетт была ошеломлена. Неужели это было так долго?  Неудивительно,
что ее жизнь пришла в такое печальное состояние. Тара все время  возрож-
дала ее, давала новые силы, когда она нуждалась в  них.  Как  она  могла
прожить так долго без нее?
   Уилл сделал знак Панси и пошел в сторону повозки.
   - Нам пора трогаться в путь, если мы хотим успеть до темноты, -  ска-
зал он. - Надеюсь, ты не возражаешь против жесткой езды,  Скарлетт.  Раз
уж я ехал в город, я решил, что заодно пополню запасы.
   Фургон был высоко завален мешками и посылками.
   - Совсем не возражаю, - четко ответила Скарлетт.
   Она ехала домой, и сошло бы все, что могло доставить ее туда.
   - Забирайся на эти мешки. Панси.
   Они оба молчали в течение всего долгого  пути  до  Тары.  Воздух  был
свеж, и дневное солнце припекало. Она правильно  сделала,  что  приехала
домой. Тара даст ей святилище, в котором она нуждалась, и вместе  с  Ма-
мушкой она сможет найти выход, чтобы восстановить свой разрушенный  мир.
Она  наклонилась  вперед,  улыбаясь  в  предвкушении  увидеть   знакомый
подъезд.
   Но когда она увидела дом, у нее вырвался крик отчаяния.
   - Уилл, что случилось?
   - Фасад дома был покрыт уродливыми виноградными  ветками  с  мертвыми
листьями, на четырех окнах ставни перекосились, на двух их вообще не бы-
ло.
   - Ничего не случилось, Скарлетт. Было лето, а я ремонтирую дом зимой,
когда не надо заботиться об урожае. Я примусь за эти ставни  через  нес-
колько недель. Пока еще не октябрь.
   - О, Уилл, почему ты не разрешишь мне дать тебе немного денег? Ты мог
бы нанять помощников. Да, через побелку  уже  проглядывает  кирпич.  Это
выглядит как какой-то хлам.
   Ответ Уилла был терпеливым:
   - Не бывает помощи ни по любви, ни за деньги. У того, кто хочет рабо-
тать, работы достаточно, а тот кто не хочет, не принесет никакой пользы.
Мы справимся. Большой Сэм и я. Нет нужды в твоих деньгах.
   Скарлетт прикусила губу и проглотила слова, которые  хотела  сказать.
Она много раз сталкивалась с его гордостью и знала, что он был  несгиба-
ем. Он был прав, что урожаем надо заниматься в первую очередь.  Все  ос-
тальное подождет. Она посмотрела на поля, простирающиеся за  домом.  Они
были прополоты, свежевспаханы, и от них шел резкий запах удобрения, вне-
сенного для следующего посева. Красная земля выглядела теплой  и  плодо-
родной, и Скарлетт расслабилась. Это было сердце Тары, ее душа.
   - Ты прав, - сказала она Уиллу.
   Дверь дома распахнулась, и крыльцо заполнилось людьми. Сьюлин  стояла
впереди, держа своего младшего ребенка на руках над  распухшим  животом.
Шаль упала  ей  на  руку.  Скарлетт  изобразила  веселость,  которой  не
чувствовала.
   - Боже, Уилл, неужели у Сьюлин будет еще один ребенок? Тебе  придется
достроить еще несколько комнат.
   Уилл хихикнул:
   - Мы все еще пытаемся сделать мальчика.
   Он поднял руку, приветствуя свою жену и дочек.
   Скарлетт помахала тоже, сожалея, что не подумала купить  игрушек  для
детей.
   О, Господи, посмотри на них всех! Сьюлин  хмурилась.  Глаза  Скарлетт
пробежали по другим лицам, отыскивая черные... Присей была здесь, Уэйд и
Элла прятались за ее юбку... и жена Большого Сэма, Далила, с ложкой, ко-
торой - она, должно быть, только что что-то помешивала... Здесь  была  -
как же ее имя? - о, да. Люти, мамка детей в Таре. Но где же Мамушка?
   Скарлетт обратилась к своим детям:
   - Привет, милые, мама приехала.
   Затем она повернулась обратно к Уиллу, положила руку ему на плечо.
   - Где Мамушка, Уилл? Она не так стара, чтобы не выйти встретить меня.
   Страх сдавил слова в горле Скарлетт.
   - Она лежит в постели больная, Скарлетт.
   Скарлетт спрыгнула с еще двигавшейся повозки, оступилась, выпрямилась
и побежала к дому.
   - Где Мамушка? - спросила она Смолин, оставаясь глухой к шумным  при-
ветствиям детей.
   - Хорошее приветствие, Скарлетт, но не хуже, чем я ожидала от тебя.
   О чем ты думала, когда посылала Присей и своих детей  сюда,  когда  у
меня руки и так заняты?
   Скарлетт подняла руку, готовая ударить сестру.
   - Сьюлин, если ты не скажешь мне, где находится Мамушка, то я  закри-
чу.
   Присей потянула за рукав Скарлетт.
   - Я знает, где Мамушка  есть,  мисс  Скарлетт,  я  знает:  Она  мощно
больна, так что мы прибрали маленькую комнату рядом с  кухней  для  нес,
ту, где раньше все окорока висели, когда было полно окороков. Там мило и
тепло, рядом с камином. Она была уже там, когда я приходить; так  что  я
не могу точно сказать, что мы приготовили комнату все вместе, но я  при-
носила туда стул, так, чтобы было где ей посидеть, если она захотела  бы
подняться с постели или если бы посетитель...
   Присей разговаривала с пустотой. Скарлетт стояла уже у двери Мамушки,
держась за дверной косяк для поддержки.
   Эта... эта вещь в постели не была ее Мамушкой. Мамушка  была  большой
женщиной, сильной и толстой, с тепло-коричневой кожей.  Прошло  едва  ли
больше шести месяцев, как Мамушка уехала из Атланты, не так много, чтобы
вот так измениться. Этого не могло быть. Скарлетт не могла вынести  это-
го. Это была не Мамушка, в это невозможно поверить. Это было  серое  вы-
сохшее создание, которое было едва заметно под выцветшим лоскутным  пок-
рывалом, согнутые пальцы ее слабо водили по складкам одеяла, у  Скарлетт
побежали мурашки по коже.
   Потом она услышала голос Мамушки. Тонкий и запинающийся, но Мамушкин,
любящий голос.
   - Разве я не говорила вам не ступать из дому без шляпки и зонтика  от
солнца... Говорила вам, говорила вам...
   - Мамушка! Скарлетт упала на колени рядом с кроватью.
   - Мамушка, это Скарлетт. Твоя Скарлетт. Пожалуйста, не болей.  Мамуш-
ка, я не вынесу этого.
   Она положила голову рядом с тонкими плечиками  и  по-детски  разрыда-
лась.
   Легкая рука погладила склоненную голову.
   - Не плачь, дитя. Не так все плохо, чтобы ничего нельзя  было  попра-
вить.
   - Все, - рыдала Скарлетт. - Все идет не так, как надо, Мамушка.
   - Тише, это только одна чашка, а у тебя еще есть другой  чайный  сер-
виз, такой же красивый. Ты еще почаевничаешь, как Мамушка обещала тебе.
   Скарлетт откинулась назад, ужаснувшись. Она уставилась на лицо Мамуш-
ки и увидела светящуюся любовь в потонувших глазах,  которые,  казалось,
не видели ее.
   - Нет, - прошептала она.
   Она не могла этого вынести. Сначала Мелани, потом Ретт, а теперь  Ма-
мушка, все, кого она любила, покинули ее. Это было слишком жестоко. Это-
го не могло быть.
   - Мамушка, - громче сказала она, - Мамушка, послушай меня. Это  Скар-
летт! - Она схватила край матраса и попыталась встряхнуть его. - Посмот-
ри на меня, - рыдала она, - на меня, на мое лицо. Ты должна узнать меня.
Мамушка. Это я, Скарлетт.
   Большие руки Уилла замкнулись у ее запястий.
   - Ты не должна делать этого, - сказал он.
   Его голос был мягким, но хватка железной.
   - Она счастлива, когда она в таком состоянии, Скарлетт. Она  в  прош-
лом, в Саванне, ухаживает за твоей матерью, когда та еще была  маленькой
девочкой. Это были счастливые времена для нее. Она была молода,  сильна,
ей не было больно. Оставь ее.
   Скарлетт сопротивлялась, пытаясь высвободиться.
   - Но я хочу, чтобы она узнала меня, Уилл. Я никогда не  говорила  ей,
как много она для меня значит.
   - Она знает также, что умирает. А сейчас пойдем со мной. Все ждут те-
бя. Далила будет прислушиваться к Мамушке из кухни.
   Скарлетт позволила Уиллу помочь ей подняться на ноги. Она вся  онеме-
ла, онемело ее сердце. Она молча проследовала за ним в гостиную.  Сьюлин
тотчас принялась ее бранить, начиная с жалоб, которыми встретила  ее  на
крыльце, но Уилл шикнул на нее.
   - Скарлетт пережила несчастье, Сью, оставь ее в покое.
   Он налил виски в стакан Скарлетт.
   Виски помогло. Оно прожгло знакомую дорожку по всему телу,  притупляя
боль. Она протянула пустой стакан Уиллу, и тот налил еще.
   - Привет, любимые, - сказала она своим детям, - идите  обнимите  свою
маму.
   Скарлетт услышала свой голос, он звучал, как чужой,  но,  по  крайней
мере, он говорил правильные вещи.
   Она проводила все время в Мамушкиной комнате.  Все  ее  надежды  были
связаны с Мамушкиной поддержкой, но сейчас именно сильные  молодые  руки
держали умирающую черную старушку. Скарлетт купала  Мамушку,  меняла  ей
белье, помогала Мамушке, когда ей становилось совсем тяжело дышать, уго-
варивала ее выпить несколько ложек бульона. Она пела колыбельные  песен-
ки, которые Мамушка так часто пела ей, и когда Мамушка  разговаривала  в
бреду с умершей матерью Скарлетт, Скарлетт  отвечала  словами,  которые,
как ей казалось, могла сказать ее мать.
   Иногда слезящиеся глаза Мамушки узнавали ее,  и  потрескавшиеся  губы
старушки улыбались при виде своей любимицы. Затем ее дрожащий голос рас-
пекал Скарлетт, как она распекала ее в детстве.
   - Твои волосы в полном беспорядке, мисс Скарлетт, а теперь ты пойдешь
и причешешься сто раз, как учила тебя Мамушка. У тебя нет причины носить
такое измятое платье. Иди надень что-нибудь свеженькое, пока  ребята  не
увидели тебя.
   Или:
   - Ты бледна, как привидение, мисс Скарлетт. Ты посыпаешь лицо  порош-
ком? Иди умойся сию минуту.
   Что бы Мамушка ни приказала, Скарлетт обещала сделать, но никогда  не
хватало времени выполнить обещанное до того, как  Мамушка  снова  теряла
сознание.
   Днем и вечером Сьюлин Люти или даже Уилл помогали Скарлетт в  комнате
больной, и тогда она могла поспать полчаса, свернувшись на  перекошенном
стуле. Но ночью Скарлетт стойко не  отходила  от  постели  больной.  Она
уменьшала огонь в масляной лампе, брала Мамушкину тоненькую сухую  ручку
в свою. Когда весь дом спал и Мамушка спала,  Скарлетт  могла,  наконец,
плакать, и слезы ее разбитого сердца облегчили немного боль.
   Однажды в тихий предрассветный час Мамушка проснулась.
   - Из-за чего ты плачешь, милая? - прошептала она.  -  Старая  Мамушка
готова сложить свою ношу и отдохнуть в  объятиях  Господа.  Нет  причины
воспринимать все это так.
   Ее рука дрогнула в руках Скарлетт, освободилась, шлепнула  склоненную
голову Скарлетт:
   - Тише теперь. Не все так плохо, как ты думаешь.
   - Прости, - рыдала она. - Я просто не могу не плакать.
   Согнутые пальцы Мамушки пытались убрать запутанные волосы Скарлетт от
ее лица.
   - Скажи старой Мамушке, что беспокоит ее овечку.
   Скарлетт посмотрела в старые, мудрые, любящие глаза  и  почувствовала
такую глубокую боль, какой никогда не знала до этого.
   - Я все сделала неправильно. Мамушка. Не знаю, как я  могла  наделать
так много ошибок. Я не понимаю.
   - Мисс Скарлетт, ты сделала то, что должна была сделать. Никто не мо-
жет сделать больше этого. Господь послал тебе тяжелое бремя,  и  ты  его
несла. Нет смысла спрашивать, почему это было предназначено именно  тебе
и чего тебе стоило нести его. Что сделано, то  сделано.  Не  мучай  себя
сейчас.
   Мамушкины тяжелые ресницы закрыли слезы, которые сверкали  в  тусклом
свете, и ее тяжелое дыхание замедлилось во сне.
   "Как я могу не раздражаться? - хотелось  закричать  Скарлетт.  -  Моя
жизнь разрушена, и я не знаю, что мне делать.  Мне  нужен  Ретт,  но  он
ушел. Мне нужна ты, но и ты покидаешь меня".
   Она подняла голову, вытерла рукавом слезы и выпрямилась. Угли в печке
сгорели, а ведро пусто. Ей надо  его  наполнить,  ей  надо  поддерживать
огонь. Комната начинала охлаждаться, а  Мамушка  должна  быть  в  тепле.
Скарлетт натянула лоскутное покрывало на хрупкое тело Мамушки, затем вы-
несла ведро в холодную темень двора. Она поспешила в  сторону  угольного
склада, сожалея, что не накинула шаль.
   Луны не было видно, только серебряный полумесяц затерялся в облаке.
   Воздух был тяжелый от ночной влаги, и несколько не спрятанных облака-
ми звезд казались очень далекими и холодными, как лед. Скарлетт продрог-
ла.
   Чернота вокруг казалась бесформенной, бесконечной. Она торопливо отп-
равилась в центр двора, ничего не видя перед собой, и  теперь  не  могла
воспроизвести знакомые очертания печного домика и конюшни, которые долж-
ны быть рядом. Она огляделась в панике, ища белый силуэт  дома,  который
только что покинула. Но он тоже был бесформенным и темным. Свет не горел
нигде. Казалось, она затерялась в молчаливом и неизвестном  мире.  Ничто
не шевелилось в ночи: ни листочек на дереве, ни перо с  птичьего  крыла.
Ужас пробежал по ее натянутым нервам, и ей захотелось броситься куда-ни-
будь. Но куда? Везде была враждебная темнота.
   Скарлетт сжала зубы. "Что за глупости? Я дома, в Таре, и темный холод
исчезнет, как только взойдет солнце". Она выдавила смешок,  и  неестест-
венный звук заставил ее подпрыгнуть.
   "Правильно говорят, что перед рассветом  всегда  темнее,  -  подумала
она. - Я просто пала духом, вот и все. Я не поддамся этому, надо  топить
плиту". Она протянула руку в темноту перед собой и пошла по  направлению
к угольной куче, вдруг оступилась и упала. Ведро громко звякнуло и пока-
тилось.
   Каждая частичка ее тела кричала, что она должна  сдаться,  оставаться
там, где она есть, пока не настанет день, и она сможет видеть. Но Мамуш-
ке нужно тепло и приветливый желтый огонек за слюдяным окошком в печке.
   Скарлетт встала на колени и  ощупала  землю  вокруг  себя  в  поисках
угольного ведерка. Несомненно, еще не было такой непроглядной темноты  в
мире. Или такого влажного, холодного ночного воздуха. Где же ведро?  Где
рассвет?
   Ее пальцы наткнулись на холодный металл. Скарлетт подползла на  коле-
нях поближе, и ее рука почувствовала ребристые края  ведерка  для  угля.
Она отчаянно прижала его к своей груди.
   "О, Боже, я теперь даже не знаю, в какой стороне находится  дом,  тем
более угольный склад. Я потерялась в ночи". Она посмотрела наверх, наде-
ясь увидеть хоть какой-то свет, но небо было черным. Даже холодные дале-
кие звезды исчезли.
   На мгновение ей захотелось закричать и кричать до тех пор, пока  кто-
нибудь не проснется, не зажжет фонарь и не проводит ее домой.
   Но гордость запрещает ей это. Потеряться на своем собственном  дворе,
всего в нескольких шагах от двери кухни? Она не сможет жить с таким  по-
зором.
   Она надела ведро себе на руку и стала неловко ползать на четвереньках
по темной земле. Рано или поздно она  наткнется  на  что-нибудь  -  дом,
стопку дров, конюшню, колодец - и определит свое местонахождение.  Будет
быстрее, если она встанет и пойдет. И не будет чувствовать  себя  дурой.
Но она может опять упасть и подвернуть ногу. И тогда она будет беспомощ-
на, пока кто-нибудь не найдет ее. Все равно, что, но  что-то  надо  было
делать, это лучше, чем лежать одинокой, беспомощной и потерявшейся.
   Где была стена? Здесь где-то должна быть она, ей казалось, будто  она
проползла полпути в Джонсборо. Ей стало страшно. Казалось,  темнота  ни-
когда не спадет, а она все будет ползать и ползать.
   "Перестань! - сказала она себе, - перестань сейчас же!
   Она задыхалась.
   С трудом она встала на ноги и заставила себя дышать спокойнее.  "Я  -
Скарлетт О'Хара, - сказала она себе. - Я в Таре и знаю каждый фут  этого
места лучше, чем свои пять пальцев. Ну и что,  если  я  не  могу  видеть
дальше четырех дюймов впереди себя? Я  знаю,  что  там  находится,  надо
только найти это. И сделаю я это на ногах, а не на четвереньках, как ка-
кая-то малышка или собака". Она подняла подбородок и выпрямила свои  то-
ненькие плечики. Слава Богу, никто не видел ее распростертой в грязи или
ползающей по кругу.
   Никогда еще в своей жизни она не была побита: ни старой армией Шерма-
на, ни худшими из "саквояжников". Никто, ничто не побьет ее, если она не
позволит этого сделать. Что за мысль: испугаться темноты,  как  какаяни-
будь плакса, трусиха!
   "Я, кажется, начинаю ныть, - подумала она с отвращением. - Я не  поз-
волю этому случиться. Как только спустишься вниз до конца, дорога  может
вести только вверх. Если я привела в беспорядок жизнь, я и разберу ее. И
в этом я не солгу".
   Держа угольное ведерко прямо перед собой, Скарлетт пошла вперед твер-
дыми шагами. Почти сразу же металлическое ведерко стукнулось обо что-то.
Она громко засмеялась, когда почувствовала резкий хвойный запах  свежес-
рубленной сосны. Она была у дровяного склада с кучей угля рядом  с  ним.
Это было точно то место, куда она шла.
   Железная дверца печки захлопнулась с громким стуком. Мамушка  заворо-
чалась в постели. Скарлетт поспешила снова натянуть на нее -  покрывало.
В комнате было холодно.
   Превозмогая боль. Мамушка посмотрела на Скарлетт.
   - У тебя грязное лицо и руки, - проворчала она слабым голосом.
   - Я знаю, - сказала Скарлетт. - Я помою их сию минуту.
   Прежде чем старушка унесется обратно, Скарлетт поцеловала ее в лоб. -
Я люблю тебя. Мамушка.
   - Нет надобности говорить мне то, что я уже знаю.
   Мамушка снова провалилась в забытье.
   - Есть необходимость, - сказала ей Скарлетт.
   Она понимала, что Мамушка не могла ее слышать, но все равно продолжа-
ла говорить, уже для себя.
   - Есть много необходимостей. Я не говорила ничего Мелани и  Ретту  до
тех пор, пока не стало поздно. У меня не было времени, чтобы понять, что
я их люблю, и тебя тоже. По крайней мере, с тобой я не  совершу  ошибки,
которую допустила с ними.
   Скарлетт взглянула на лицо умирающей старухи.
   - Я люблю тебя. Мамушка, - прошептала она. - Что  случится  со  мной,
когда тебя не будет?

   ГЛАВА 2

   Голова Присей просунулась в притворенную дверь комнаты больной.
   - Мисс Скарлетт, мистер Уилл просил меня посидеть с Мамушкой, пока вы
будете завтракать. Далила говорит, что вы измотаете себя ухаживанием  за
больной, и она приготовила вам большой кусок ветчины с подливкой.
   - Где мясной бульон для Мамушки? - спешно спросила Скарлетт. - Далила
знает, что утром она должна приносить теплый бульон.
   - Он у меня в руке. - Присей открыла дверь локтем, держа поднос перед
собой. - Но Мамушка спит, мисс Скарлетт. Вы хотите ее  разбудить,  чтобы
накормить бульоном?
   - Оставь его закрытым и держи поднос около печки. Я покормлю ее, ког-
да приду обратно.
   Скарлетт почувствовала себя голодной. Аромат горячего бульона  заста-
вил ее желудок сжаться.
   Она спешно вымыла лицо и руки на кухне. Ее платье тоже было  грязным,
но с этим придется смириться. Она наденет чистое после "еды.
   Уилл как раз поднимался из-за стола, когда Скарлетт вошла в столовую.
Фермеры не могут тратить время зря, особенно в такой  светлый  и  теплый
день, какой обещало раннее золотое солнце за окном.
   - Я могу помочь вам, дядя Уилл? - спросил с надеждой Уэйд.
   Он вскочил, чуть не уронив стул. Затем он увидел  мать,  и  его  лицо
побледнело. Ему придется остаться за столом и демонстрировать свои  луч-
шие манеры, или она рассердится. Он подошел отодвинуть  стул  для  Скар-
летт.
   - Какие милые манеры у тебя, Уэйд, - проворковала  Сьюлин.  -  Доброе
утро, Скарлетт. Гордишься ли ты своим юным джентльменом?
   Скарлетт озадаченно посмотрела на Сьюлин, затем на Уэйда. Он был сов-
сем еще ребенком, но что заставило Сьюлин быть столь слащаво притворной?
Она вела себя так, как будто Уэйд был ее партнером по танцу,  с  которым
она собиралась пофлиртовать.
   Это был очень симпатичный мальчик, с удивлением обнаружила  Скарлетт.
Большой для своего возраста, он выглядел тринадцатилетним, хотя ему  еще
не исполнилось двенадцати.
   "Боже, что я буду делать с одеждой для Уэйда? Об этом всегда заботил-
ся Ретт. Я даже не знаю, что носят мальчики, что где покупать. Его  руки
торчат из рукавов, ему необходима одежда большего размера. Надо  поторо-
питься. Скоро начинаются школьные занятия, если уже не начались, я  даже
не знаю, какое сегодня число".
   Скарлетт тяжело опустилась на стул, который придерживал Уэйд. Она на-
деялась, что он сможет рассказать, что ей нужно было знать.  Но  сначала
она позавтракает. У нее уже слюнки текут.
   - Спасибо, Уэйд Хэмптон, - рассеянно сказала она.
   Ветчина выглядела безупречно: розовая и сочная, с хрустящей  коричне-
вой корочкой жира, окаймлявшей кусок. Она бросила  салфетку  на  колени,
даже не разворачивая ее, и схватила вилку с ножом.
   - Мама? - сказал осторожно Уэйд.
   - А? - Скарлетт с удовольствием взялась за ветчину.
   - Могу ли я пойти в поле помогать дяде  Уиллу,  пожалуйста?  Скарлетт
нарушила основное правило поведения за столом и  стала  разговаривать  с
полным ртом. Ветчина была великолепна.
   - Да, да иди.
   Она уже отрезала другой кусок.
   - Я тоже, - подала голосок Элла.
   - Я тоже, - вторила ей эхом Сюсси.
   - Вас не приглашают, - сказал Уэйд. - Поле - это мужское дело. Девоч-
ки остаются дома.
   Сюсси разревелась.
   - Взгляни, что ты наделала? - сказала Сьюлин.
   - Я? Это шумит не мой ребенок.
   Скарлетт всегда старалась избегать ссор с Сьюлин, когда  приезжала  в
Тару, но привычка была сильней. Они начали ссориться еще малышками и ни-
когда этого не прекращали.
   "Я не дам испортить ей мой завтрак", -  и  Скарлетт  сконцентрировала
свое внимание на размазывании масла. Она даже не  подняла  глаза,  когда
Уэйд вышел вместе с Уиллом, и рев Эллы присоединился к реву Сюсси.
   - Тише, вы обе, - громко сказала Сьюлин.
   Скарлетт полила подливкой свою овсянку, наложила горку каши на  кусок
ветчины, поддерживая все это ножом.
   - Дядя Ретт отпустил бы меня, - рыдала Элла.
   "Я не буду слушать, - подумала Скарлетт, - я заткну себе уши  и  буду
наслаждаться завтраком". Она положила ветчину с овсянкой себе в рот.
   - Мама... Мама, когда дядя Ретт приедет в Тару?
   Голос Эллы был резким, сверлящим. Скарлетт услышала эти  слова,  нес-
мотря на свое решение не слушать. Что она может сказать? Как бы она  от-
ветила на вопрос Эллы? "Никогда". Она не могла бы поверить  в  это  даже
сама. Она с неохотой взглянула на красное личико своей дочери. Элла  все
испортила. "Не могла бы она меня оставить в покое хотя бы на время завт-
рака?"
   У Эллы были рыжие курчавые волосы ее отца, Фрэнка Кеннеди. Они прили-
пали к ее заплаканному личику, как ржавые нити проволоки, все время  вы-
биваясь из плотно завязанных Присей кос, как бы она ни смачивала их  во-
дой. Тело Эллы тоже было похоже на проволоку - одна кожа  и  кости.  Она
была старше Сюсси на полгода, но Сюсси уже была на полголовы выше и нам-
ного тяжелее, так что могла безнаказанно задирать Эллу.
   "Ничего странного, - подумала Скарлетт, - что Элла хочет, чтобы  Ретт
приехал. Он действительно заботился о ней, а я нет. Она действует мне на
нервы точно так же, как и Фрэнк, и как бы я ни старалась, я все равно не
могу полюбить ее".
   - Мама, когда дядя Ретт приедет? - снова спросила Элла.
   Скарлетт резко отодвинула свой стул и встала из-за стола.
   - Это дело взрослых, - сказала она. - Я пойду присмотреть  за  Мамуш-
кой.
   Она не могла думать о Ретте сейчас, она подумает о нем  позже,  когда
не будет так расстроена. Было более важно - гораздо более важно - угово-
рить Мамушку выпить немного бульона.
   - Еще одну маленькую ложечку.  Мамушка,  дорогая,  это  сделает  меня
счастливой.
   Старушка отвернулась от ложки.
   - Устала, - выдохнула она.
   - Я знаю, - сказала Скарлетт, - я знаю. Тогда спи, я не  буду  больше
тебе докучать.
   Она посмотрела на почти полную тарелку. Мамушка с каждым днем ела все
меньше и меньше.
   - Мисс Эллин... - слабо позвала Мамушка.
   - Я здесь. Мамушка, - ответила Скарлетт.
   Ей все время причиняло боль, когда Мамушка не узнавала ее, когда  она
думала, что это руки матери Скарлетт так  любяще  ласкали  ее.  "Это  не
должно меня тревожить, - постоянно повторяла себе Скарлетт. -  Ведь  это
мама все время ухаживала за больными, а не я. Мама была добра  ко  всем,
она была ангелом, она была безупречной леди. Я должна гордиться тем, что
меня принимают за нее. Кажется, я попаду в ад, ревнуя, что Мамушка люби-
ла ее сильнее... только я не особенно верю в ад... или небеса".
   - Мисс Эллин...
   - Я здесь. Мамушка.
   Старые глаза полуоткрылись.
   - Ты не мисс Эллин.
   - Мамушка, это Скарлетт - твоя Скарлетт.
   - Мисс Скарлетт... мне нужен мистер Ретт. Что-то сказать...
   Скарлетт прикусила губу. "Он мне тоже нужен, - она молча  плакала.  -
Очень нужен. Но он ушел. Мамушка. Я не могу дать тебе то,  чего  ты  хо-
чешь".
   Она увидела, что Мамушка опять провалилась в беспамятство, и была те-
перь даже рада этому. По крайней мере, Мамушка не чувствовала  боли.  Ее
собственное сердце ныло, как будто оно было истыкано ножами. Ей  так  не
хватало Ретта, особенно сейчас, когда Мамушка все быстрее и быстрее ска-
тывалась к смерти: "Если бы он просто мог быть здесь, рядом со мной, пе-
реживая ту же боль, что и я, поскольку Ретт любил Мамушку, и Мамушка лю-
била его. Он никогда не старался, чтобы заработать чье-либо расположение
так, как Мамушкино. У него разобьется сердце, когда он узнает,  что  Ма-
мушка умерла. Он будет так сожалеть, что не смог проститься с ней..."
   Скарлетт подняла голову, ее глаза расширились. Конечно, какой же  ду-
рой она была. Она взглянула на высохшую старушку.
   - Мамушка, дорогая, благодарю тебя, - вздохнула она. - Я пришла к те-
бе за помощью, чтобы ты все снова исправила, и ты это сделаешь,  как  ты
все время делала.
   Она нашла Уилла в конюшне, вытирающего лошадь.
   - Уилл, я так рада, что нашла тебя, - сказала Скарлетт.
   Ее зеленые глаза сверкали, щеки покрылись настоящим румянцем.
   - Можно мне взять лошадь и багти? Мне надо съездить в Джонсборо. - Ты
ведь не планировал поехать в Джонсборо сам?
   Она затаила дыхание, пока ждала ответа.
   Уилл спокойно посмотрел на нее. Он понимал Скарлетт  лучше,  чем  она
ожидала.
   - Я могу что-нибудь сделать для тебя?
   - Уилл, ты такой милый, хороший. Я бы с удовольствием осталась с  Ма-
мушкой, но мне очень надо оповестить Ретта об  этом.  Она  спрашивает  о
нем, и он ее так любил, что никогда не простит себе, если не попрощается
с ней.
   Она потрепала гриву лошади.
   - Он в Чарльстоне по семейным делам, его мамочка не может даже вздох-
нуть, не спросив его совета.
   Скарлетт подняла глаза, увидела ничего не выражающее лицо Уилла,  за-
тем отвернулась. Она стала заплетать гриву, тщательно выполняя свою  ра-
боту, как будто от нее зависела ее жизнь.
   - Я дам тебе его адрес, чтобы ты послал телеграмму.  И  лучше  бы  ты
послал ее от своего имени, Уилл. Ретт знает, как я  обожаю  Мамушку.  Он
может подумать, что я сильно преувеличиваю серьезность  ее  болезни.  Он
подумает, что я соображаю не больше, чем майский жук.
   Уилл знал, что это была откровенная ложь.
   - Я думаю, ты права, - сказал он медленно, - Ретт должен приехать как
можно скорее. Я тотчас же отправлюсь в путь, верхом будет быстрее, чем в
упряжке.
   - Спасибо, адрес у меня в кармане.
   - Я приеду обратно к обеду, - сказал Уилл.
   Он снял с крючка седло. Скарлетт ему помогала. Ее  переполняла  энер-
гия. Она была уверена, что Ретт приедет. Он сможет быть в Таре через два
дня, если отправится из Чарльстона, как только получит извещение.
   Но Ретт не приехал через два дня. И через четыре, и через пять. Скар-
летт перестала прислушиваться к шуму колес и стуку копыт на  подъезде  к
дому. Она вымотала себя, напрягая слух.  Теперь  ее  вниманием  завладел
ужасный хрипящий шум, тщетные попытки Мамушки дышать. Казалось невозмож-
ным, что это обессилевшее, чахнущее тело находило силы, чтобы вбирать  в
легкие воздух, а затем выдыхать его. Но она дышала раз за разом,  сосуды
на ее иссохшейся шее пульсировали.
   Сьюлин присоединилась к дежурствам Скарлетт.
   - Она и моя Мамушка, Скарлетт.
   Вся ревность и жестокость, продолжавшиеся между ними всю жизнь,  были
позабыты в совместном усилии помочь старой негритянке. Они  снесли  вниз
все подушки, чтобы выпрямить ее, держали задний котел постоянно под  па-
ром. Они мазали маслом ее потрескавшиеся губы, поили с ложечки водой.
   Но ничто не облегчало страданий Мамушки. Она с сожалением смотрела на
них:
   - Не выматывайте себя, вы мне ничем не поможете.
   Скарлетт приложила руку к ее губам.
   - Тише, - попросила она, - побереги силы.
   "Почему, - молча взывала она к Богу, - почему Ты не дашь  ей  умереть
спокойно и легко, когда она блуждает по своему прошлому? Почему  Ты  бу-
дишь ее и заставляешь страдать? Она была хорошей  всю  свою  жизнь,  все
время заботилась о других, никогда о себе. Она  заслуживает  лучшего.  Я
никогда не склоню свою голову перед тобой, пока я живу".
   Она громко читала Мамушке потрепанную старую Библию. Она читала псал-
мы, и ее голос не выдавал боли и нечестивого раздражения в сердце. Когда
опустилась ночь, Сьюлин зажгла лампу и сменила Скарлетт, потом она вновь
заняла свое место, потом опять Сьюлин, пока Уилл не отослал  ее  немного
отдохнуть.
   - Ты тоже, Скарлетт, - сказал он. - Я посижу  с  Мамушкой.  Читать  я
плохо умею, но зато многое из Библии знаю наизусть.
   - Тогда рассказывай. Но я не оставлю Мамушку. Я не могу.
   Она села на пол и прислонилась к стенке,  прислушиваясь  к  ужасающим
звукам смерти.
   Когда первый тонкий луч света осветил окна, звуки неожиданно  измени-
лись: каждый вздох стал более шумным, промежутки между ними увеличились.
Скарлетт вскочила на ноги. Уилл поднялся со стула.
   - Я позову Сьюлин, - сказал он.
   Скарлетт заняла его место у постели.
   - Ты хочешь, чтобы я подержала твою руку. Мамушка? Дай я ее подержу.
   От усилия на лбу Мамушки появились складки.
   - Так... устала.
   - Я знаю, знаю. - Не утомляй себя еще больше разговором.
   - Хотела... дождаться до... мистера Ретта.
   Скарлетт проглотила слезы. Она не может плакать "сейчас.
   - Мамушка. Отдыхай. Он не может приехать.
   Она услышала спешащие шаги на кухне.
   - Идет Сьюлин. И мистер Уилл. Мы будем с тобой, дорогая. Мы все любим
тебя.
   Тень упала на кровать, и Мамушка улыбнулась.
   - Она ждала меня, - сказал Ретт.
   Скарлетт посмотрела на него, не веря своим глазам.
   - Подвинься, - мягко сказал он. - Дай мне подойти поближе к Мамушке.
   Скарлетт поднялась, чувствуя его близость, его силу,  мужественность,
и ее колени ослабли. Ретт подвинул Скарлетт и опустился на колени  около
Мамушки.
   Он пришел. Все будет в порядке. Скарлетт склонилась рядом с ним, пле-
чом касаясь его руки, и она была счастлива, в то  время  как  ее  сердце
разрывалось по Мамушке. Он приехал, Ретт рядом. "Какой же дурой я  была,
когда потеряла всякую надежду на это".
   - Я хочу, чтобы ты сделал одну вещь для меня, - заговорила Мамушка.
   Ее голос окреп, как будто она берегла силы для этого момента. Ее  ды-
хание стало легче и чаще.
   - Все, что угодно. Мамушка, - ответил Ретт. - Я сделаю  все,  что  ты
хочешь.
   - Похорони меня в моей шелковой красной нижней юбке, которую ты пода-
рил мне. Проследи за этим. Я знаю, что Люти положила глаз на нее.
   Ретт засмеялся. Скарлетт была шокирована. Смех у  постели  умирающей.
Затем она поняла, что Мамушка тоже беззвучно смеялась.
   Ретт положил руку к себе на сердце.
   - Я клянусь тебе, что Люти даже не увидит ее. Я позабочусь, чтобы  ты
забрала ее с собой на небеса.
   Мамушка протянула руку к нему, делая знак придвинуться поближе к ней.
   - Не оставляй мисс Скарлетт, - сказала она. - Ей нужна  забота,  а  я
уже больше не могу заботиться о ней.
   У Скарлетт перехватило дыхание.
   - Я позабочусь. Мамушка, - сказал Ретт.
   - Поклянись в этом, - голос ее звучал слабо, но твердо.
   - Я клянусь, - ответит Ретт.
   Мамушка тихо вздохнула.
   Скарлетт выдохнула с рыданием.
   - Дорогая Мамушка, благодарю, - плакала она. - Мамушка...
   - Она не слышит тебя, Скарлетт, она умерла.
   Он провел своей большой рукой по лицу Мамушки, закрывая ей глаза.
   - Целый мир ушел, целая эра закончилась, - сказал он мягко.  -  Пусть
она покоится в мире.
   - Аминь, - сказал Уилл от дверей.
   Ретт повернулся.
   - Привет, Уилл, Сьюлин.
   - Ее последняя мысль была о тебе, Скарлетт, - плакала  Сьюлин.  -  Ты
все время была ее любимицей.
   Она стала громко рыдать. Уилл обнял ее, давая своей жене выплакаться.
   Скарлетт подбежала к Ретту, протягивая руки, чтобы обнять его.
   - Я так скучала по тебе, - сказала она.
   Ретт поймал запястья ее рук и удержал их.
   - Не надо, Скарлетт, - сказал он. - Ничего не изменилось.
   Скарлетт не могла сдержать себя.
   - Что ты имеешь в виду? - громко заплакала она.
   Ретт вздрогнул.
   - Не заставляй меня повторять это снова, Скарлетт. Ты отлично знаешь,
о чем я говорю.
   - Я не знаю. Я не верю тебе. Ты не сможешь покинуть меня, когда я те-
бя люблю и нуждаюсь в тебе. О, Ретт, не смотри на меня так. Почему ты не
обнимешь меня и не утешишь? Ты обещал Мамушке.
   Ретт покачал головой, слабо улыбнувшись.
   - Ты такой ребенок, Скарлетт. Ты знала меня все эти  годы,  но,  если
тебе захочется, ты можешь забыть все, что выучила за это время.  Я  сол-
гал. Я лгал, чтобы осчастливить последние мгновения старушки. Помни, моя
милая, я негодяй, а не джентльмен.
   Он пошел к двери.
   - Не уходи, Ретт, пожалуйста, - рыдала Скарлетт.
   Потомона закрыла обеими руками рот, чтобы остановить себя. Она перес-
танет уважать себя, если попросит его еще раз. Она резко отвернулась, не
желая видеть его выходящим. Она увидела триумф в глазах Сьюлин и сожале-
ние в глазах Уилла.
   - Он вернется, - сказал она, высоко держа голову. - Он все время воз-
вращается.
   "Если я буду повторять это достаточно часто, - подумала она, -  то  я
поверю в это. Может быть, это будет правдой".
   - Постоянно, - сказала она, глубоко вздохнув. - Где Мамушкина  нижняя
юбка, Сьюлин? Я должна проследить, чтобы Мамушку похоронили в ней.
   Скарлетт контролировала себя, пока не закончилась процедура  омовения
и одевания тела Мамушки. Но когда Уилл внес гроб, она стала трястись. Не
говоря ни слова, она вышла.
   Она налила полстакана виски из графина в столовой и выпила его  тремя
обжигающими глотками. Тепло разлилось по ее измотанному телу, она перес-
тала дрожать.
   "Мне нужен воздух, - подумала она. - Мне нужно выбраться из этого до-
ма, подальше от них всех". Она слышала испуганные голоса детей на кухне.
Ее нервы не выдержали. Она подхватила юбки и побежала.
   На улице утренний воздух был свежим и  прохладным.  Скарлетт  глубоко
дышала, наслаждаясь свежестью. Легкий бриз подхватил  прилипающие  к  ее
шее волосы. Когда она расчесывалась в  последнее  время?  Она  не  могла
вспомнить. Мамушка бы очень рассердилась.  Она  прикусила  правую  руку,
чтобы сдержать свое горе, и пошла по  высокой  траве  пастбища  вниз,  к
окаймлявшему реку лесу. Огромные сосны сладко пахли, в тени лежал мягкий
покров выцветших игл, опадавших уже сотни лет. Под их укрытием  Скарлетт
осталась одна. Она устало опустилась на  мягкую  землю,  затем  уселась,
опираясь спиной на ствол дерева. Ей надо было подумать, должен  же  быть
выход, чтобы спасти свою жизнь из руин.
   Но она не могла собраться с мыслями. Она так запуталась, так устала.
   Она уставала и раньше. Даже больше, чем сейчас. Когда  ей  надо  было
добраться до Тары из Атланты через войска янки, она не  позволила  уста-
лости остановить ее. Когда ей приходилось рыскать в поисках еды по  всей
округе, она не сдалась. Когда она собирала хлопок, пока ее руки не  оде-
ревенели, когда она впрягала себя в плуг, как будто была мулом, когда ей
нужно было найти силу, чтобы выжить, несмотря ни на что, она не сдалась.
Она не собиралась сдаваться и сейчас. Поражение было не в ее натуре.
   Она глядела вперед, встречаясь лицом к лицу со всеми своими  горестя-
ми. Смерть Мелани... Мамушки... Ретт, покидающий ее...
   Это было хуже всего. Ретт, покидающий ее... Вот что ей  придется  вы-
держать. Она слышала его голос: "Ничего не изменилось".
   Это не могло быть правдой! Но это была правда.
   Ей надо придумать способ вернуть его. Она всегда знала,  как  заполу-
чить любого нужного ей мужчину, а Ретт был таким же мужчиной, как и все,
не так ли?
   Нет, он был не такой, как все, и поэтому она хотела его. Она  вздрог-
нула, внезапно испугавшись. Что, если в этот раз она не победит? Она все
время выигрывала, тем или иным способом. Она все время получала то,  что
хотела. До сих пор.
   Над ее головой хрипло прокричала голубая  сойка.  Скарлетт  взглянула
наверх, послышался второй насмешливый крик.
   - Оставь меня в покое, - сказала она.
   Птичка улетела.
   "Надо подумать, вспомнить, что сказал Ретт. Не этим утром или прошлой
ночью, когда умирала Мамушка. Что он сказал у нас дома, когда уезжал  из
Атланты? Он говорил и говорил. Он был так спокоен, так ужасно терпелив".
   Она вспомнила одно почти забытое выражение, и ее усталость как  рукой
сняло. Она нашла то, что ей нужно было. Да, да, она помнила это отчетли-
во. Ретт предложил ей развод. Затем, после ее яростного отказа, он  про-
изнес это. Скарлетт закрыла глаза, слушая его голос опять: "Я буду  при-
езжать достаточно часто, чтобы не было сплетен".
   Она улыбнулась. Она еще не выиграла, но у нее был шанс. Хотя  бы  для
начала. Она поднялась, стряхнула сосновые иголки с платья и  волос.  На-
верное, она выглядит растрепанной.
   Грязно-желтая рука Флинт медленно текла под уступом, на котором  воз-
вышались сосны. Скарлетт посмотрела вниз и бросила в реку горсть  сосно-
вых иголок. Их подхватил водоворот течения.
   - Все время в движении, - пробормотала она. - Прямо как я. Никогда не
смотреть назад. Что сделано, то сделано. Пошевеливайся.
   Она взглянула на яркое небо. Полоска ослепительно белых облаков быст-
ро пересекла небосвод. "Будет холодать, - подумала она. - Нужно  одеться
потеплее на похороны". Она повернула к дому. Ей надо добраться  домой  и
привести себя в порядок. Она обязана выглядеть опрятно.  Мамушка  всегда
сердилась, когда она не следила за собой.

   ГЛАВА 3

   Скарлетт пошатывалась. Она, должно быть, так же устала, как уже  ког-
да-то уставала в своей жизни, но она  не  могла  вспомнить,  когда.  Она
слишком устала, чтобы вспомнить.
   "Я устала от похорон, я устала от смерти, я устала  от  распада  моей
жизни".
   Кладбище в Таре было не очень большим. "Могила Мамушки отличалась  от
Мединой своими размерами, - подумала Скарлетт, - но Мамушка так высохла,
что ей не нужна была такая большая могила".
   Дул резкий ветер. Хотя небо было ясным, и день стоял  солнечный,  по-
желтевшие листья носились по небу, гонимые ветром. "Приближается  осень,
- подумала она. - Раньше мне нравилась осень в деревне, прогулки в лесах
на лошади. Земля выглядела так, как будто ее осыпали золотом,  и  воздух
был вкуса сидра. Так давно это было. После смерти Па в  Таре  больше  не
катались по-настоящему на лошадях".
   Она посмотрела на надгробия. Джералд О'Хара, родился в графстве  Миг,
Ирландия. Эллин Робийяр О'Хара, родилась в  Саванне,  Джорджия.  Джералд
О'Хара, младший. Три маленьких камня, один похож на другой.  Братья,  но
которых она никогда не увидит. Мамушку похоронили здесь же, рядом с мисс
Элети, ее первой любовью, а не на кладбище для слуг.  "Сьюлин  орала  до
небес, но я выиграла эту битву, как только Уилл принял мою сторону. Если
Уилл что-то решил, то это остается непререкаемым. Плохо,  что  он  такой
несгибаемый и не разрешает мне дать ему денег. Дом  выглядит  ужасно.  И
кладбище тоже. Сорняки повсюду, все это откровенно постарело. Эти  похо-
роны тоже откровенно никудышные. Мамушке бы  они  не  понравились.  Этот
черный проповедник все говорил и говорил, а он даже не знал ее.  Мамушка
бы не потратила на него ни минутки, она была романской  католичкой,  как
все в доме Робийяров, за исключением дедушки. Нам надо было  бы  позвать
священника, но ближайший был в Атланте, и это заняло бы несколько  дней.
Бедная Мамушка. Бедная мама тоже умерла и была похоронена без  священни-
ка. Па тоже, ко вряд ли его это так беспокоило. Он все время  дремал  во
время молитвы по вечерам".
   Скарлетт посмотрела на неухоженное кладбище, затем на обшарпанный фа-
сад дома. "Я рада, что мама не увидит все это, - подумала она  с  неожи-
данной болью и раздражением. - Это разбило бы ей сердце". Скарлетт  уви-
дела на мгновение высокую, стройную фигуру  матери  так  отчетливо,  как
будто Эллин О'Хара была среди пришедших на похороны. Всегда опрятная,  с
белыми руками, занятыми шитьем или одетыми в перчатки для поездки по де-
лам милосердия, с мягким голосом, постоянно занятая наведением  порядка,
который при ней соответствовал жизни Тары. Как она это делала?  Скарлетт
молча плакала. "Как она делала мир удивительным  все  время,  пока  была
здесь? Мы все были так счастливы тогда. Что бы ни случилось, мама всегда
могла это исправить. Как бы я хотела, чтобы она была здесь! Она бы  при-
жала меня к себе, и все мои несчастья исчезли бы.
   Нет, нет, я не хочу, чтобы она была здесь, ее бы так  огорчило,  если
бы она увидела, что стало с Тарой, что стало со мной. Она бы разочарова-
лась во мне, и я бы не вынесла этого. Что угодно, только не  это.  Я  не
буду думать об этом, я не должна. Я подумаю о чем-нибудь другом -  инте-
ресно, сообразила ли Далила приготовить что-нибудь поесть для людей пос-
ле похорон. Сьюлин не подумала бы об этом, да и не решилась бы потратить
деньги на закуску.
   Это вряд ли сказалось бы на ее бюджете  -  здесь  почти  никого  нет.
Только этот черный проповедник выглядит способным есть за двадцать чело-
век. Если он не перестанет говорить об успокоении на груди Абрама и  пе-
ресечении реки Иордан, то я закричу. Эти три тощие женщины,  которых  он
называет хором, здесь единственные люди, которые не дергаются от  смуще-
ния. Ничего себе хор! Тамбурины и духовые! Мамушке нужно что-нибудь тор-
жественное на латыни, а не "Поднимаясь на лестницу Якова".  Хорошо  хотя
бы, что здесь почти никого нету, только Сьюлин, Уилл и я, да еще дети  и
слуги. По крайней мере, мы все любили Мамушку и  переживаем  ее  смерть.
Глаза Большого Сэма покраснели от слез. Посмотрите  на  бедного  старого
Порка, также выплакавшего свои глаза. Его волосы почти что белые, я  ни-
когда не думала, что он так стар. Дилси не выглядит на свои годы, она не
изменилась ни капельки с того момента, как приехала в Тару..."
   Истощенное, блуждающее сознание Скарлетт неожиданно обострилось.  Что
делают здесь Порк и Дилси? Они не работали в Таре уже много лет.  С  тех
пор, как Порк стал слугою Ретта, а Дилси, жена Порка,  переехала  в  дом
Мелани в качестве Мамушки Бо. Как они очутились здесь, в Таре? Они никак
не могли узнать о смерти Мамушки. Если только Ретт не сказал им.
   Скарлетт посмотрела через плечо. Вернулся ли Ретт? Ничто не  говорило
о его присутствии.
   Как только кончилась служба, Скарлетт сделала знак Порку. Пусть  Уилл
и Сьюлин общаются с проповедником.
   - Это печальный день, мисс Скарлетт, - из глаз Порка все  еще  струи-
лись слезы.
   - Да, Порк, - сказала она. Не надо торопить его, иначе она никогда не
узнает то, что ее интересовало.
   Скарлетт пошла рядом со старым черным слугой, слушая его воспоминания
о мистере Джералде, Мамушке и о первых днях Тары. Она ведь  забыла,  что
Порк так долго был рядом с ее отцом. Он приехал в Тару вместе с  Джерал-
дом, когда здесь еще ничего не было, кроме сожженного строения и  полей,
поросших кустарником. Да, Порку, должно быть, ухе семьдесят или больше.
   Понемногу она выжала информацию, которая была нужна  ей.  Ретт  уехал
жить в Чарльстон. Порк упаковал все вещи Ретта и отвез их на станцию для
отправки. Это было его последней обязанностью в качестве слуги Ретта, он
ушел на пенсию с премией, достаточной для приобретения собственного оча-
га.
   - Я тоже помогу своей семье, - гордо заявил Порк. - Дилси не надо бу-
дет больше работать, а у Присей будет  приданое.  Присей  не  красавица,
мисс Скарлетт, и ей скоро двадцать пять, но с ожидающим  ее  наследством
она так же легко поймает себе жениха, - как и  симпатичная  девчонка,  у
которой нет денег.
   Скарлетт все улыбалась и согласилась с Порком, что  мистер  Ретт  был
отличным джентльменом. Внутри же ее раздирала ярость. Щедрость этого за-
мечательного джентльмена смешивала все ее планы. Кто будет заботиться об
Уайде и Элле, когда уйдет Присей? И как она найдет  хорошую  няньку  для
Бо? Он только что потерял свою мать, а его отец полусумасшедший от горя,
и теперь единственный человек в доме, который был в здравом уме,  уезжа-
ет. Ей бы хотелось тоже вот так собраться и уехать, оставив все  и  всех
позади себя. "Матерь божья! Я приехала в Тару, чтобы  отдохнуть,  выпра-
вить свою жизнь, а все, что я здесь нашла, - это проблемы,  которые  мне
придется решать - Найду ли я когда-нибудь спокойствие?"
   Уилл тихо и спокойно Предоставил Скарлетт передышку. Он  отправил  ее
спать и наказал всем, чтобы ее не беспокоили. Она проспала почти  восем-
надцать часов и проснулась, уже зная, с чего ей начинать.
   - Я надеюсь, ты хорошо поспала? -  спросила  Сьюлин,  когда  Скарлетт
спустилась вниз к завтраку. Ее голос был отвратительно слащавым.  -  Ты,
должно быть, ужасно устала после всего, что перенесла.
   Скарлетт поняла, что со смертью Мамушки перемирие закончилось.  Глаза
ее опасно засверкали. Она знала, что Сьюлин  помнила  об  отвратительной
сцене, которую она устроила, упрашивая Ретта не покидать ее. Но отвечала
она такими же приторными словами.
   - Я едва успела почувствовать прикосновение  головы  к  подушке,  как
сразу же провалилась в сон. Деревенский воздух освежает и успокаивает.
   "Ты, тварь противная", - добавила она про себя. Спальня  теперь  при-
надлежала Сюсси, старшему ребенку Сьюлин, и  Скарлетт  чувствовала  себя
посторонней. Сьюлин также знала это, Скарлетт была уверена. Но  это  не-
важно. Ей надо сохранить хорошие отношения со Сьюлин, если она собирает-
ся выполнить свой план. Она улыбнулась сестре.
   - Что смешного, Скарлетт? У меня пятно на носу или еще что-то?  Голос
Сьюлин заставил Скарлетт заскрипеть зубами, но она продолжала улыбаться.
   - Прости, Сьюлин. Я просто вспомнила вчерашний глупый сон.  Мне  сни-
лось, что мы были опять детьми, и Мамушка стегала меня прутиком персико-
вого дерева. Помнишь эти прутики?
   Сьюлин засмеялась.
   -  Конечно,  помню.  Люти  тоже  стегает  ими  девочек.  Я  постоянно
чувствую, как будто меня жалят, когда она их наказывает.
   Скарлетт наблюдала за лицом сестры.
   - Я удивлена, что у меня не осталось миллиона рубцов, - сказала  она.
- Я была такой ужасной девчонкой, не знаю, как вы с Кэррин меня терпели.
   Она намазывала маслом печенье так, как будто только это ее занимало.
   Сьюлин выглядела подозрительной.
   - Ты действительно мучила нас, Скарлетт. Каким-то образом ты  умудря-
лась сваливать всю вину за драки на нас.
   - Я знаю. Я была ужасной. Даже, когда мы повзрослели. Я  гоняла  вас,
как мулов, когда надо было собирать хлопок после того, как янки обокрали
нас.
   - Ты едва не убила нас. Еле живых после брюшного  тифа,  ты  вытащила
нас из постелей под жаркое солнце...
   Сьюлин стала живей и эмоциональней, когда повторяла свои обиды, вына-
шиваемые многие годы.
   Скарлетт кивнула вдохновляюще, издавая сокрушающиеся вздохи. Она  по-
думала о том, как Сьюлин любит жаловаться. Это ее хлеб и мясо.  Она  по-
дождала, пока Сьюлин не выговорится.
   - Я так ужасно себя чувствую, и нет ничего, чем бы я могла возместить
те неприятности, который я вам доставляла. Я думаю,  Уилл  не  прав,  не
принимая от меня денег для вас всех. В конце концов, это ведь для  Тары.
Мужчины такие упрямые.
   О, Сьюлин, я что-то придумала. Скажи "да", это будет  такой  радостью
для меня. И Уилл не сможет придраться к этому. Что если я оставлю Эллу и
Уэйда здесь и буду посылать деньги на их содержание? Они так  зачахли  в
городе, что деревенский воздух будет им очень полезен.
   - Я не знаю, Скарлетт. У нас и так будет много народу, когда  родится
еще один.
   Сьюлин обуревала жадность, но она все еще проявляла осторожность.
   - Я знаю, - с сочувствием произнесла Скарлетт. - Уэйд Хэмптон к  тому
же ест, как лошадь. Но это им так необходимо, бедным городским  создани-
ям. Я думаю, будет уходить около сотни в месяц, чтобы их обуть и  накор-
мить.
   Она сомневалась, что Уилл за год напряженной работы в Таре  зарабаты-
вал сто долларов наличными. "Сьюлин потеряла дар  речи",  -  отметила  с
удовлетворением Скарлетт. Она была уверена, что к моменту  ответа  голос
сестры вернется. "Я выпишу чек после завтрака", - подумала она.
   - Это лучшее печенье из того, что я когда-либо пробовала,  -  сказала
Скарлетт. - Можно, я возьму еще одно?
   Она начинала себя чувствовать намного лучше, хорошо выспавшись, хоро-
шо поев и пристроив своих детей. Она знала, что ей придется возвращаться
в Атланту, - надо будет что-нибудь придумать насчет Бо Эшли, она  пообе-
щала Мелани. Но она подумает об этом позже. Она приехала в Тару ради де-
ревенского спокойствия и тишины и собиралась  насладиться  этим,  прежде
чем снова уедет.
   После завтрака Сьюлин вышла в кухню. "Наверняка,  чтобы  пожаловаться
на что-то", - немилосердно подумала Скарлетт. Неважно. У нее  есть  шанс
побыть одной...
   "Дом такой тихий. Дети, наверное, завтракают на  кухне,  и,  конечно,
Уилл уже давно ушел в поле с Уэйдом,  таскающимся  за  ним.  Уэйд  будет
здесь намного счастливее, чем в Атланте,  особенно,  когда  Ретт  уехал.
Нет, я не буду думать об этом сейчас, я сойду с ума, если начну. Я прос-
то буду наслаждаться тишиной и спокойствием, ради которых и приехала сю-
да".
   Она налила себе еще чашку кофе, не обращая внимания, что он был  чуть
теплым. Проникший через окно солнечный луч осветил картину на противопо-
ложной стене, над изрубцованной доской. Уилл проделал, большую восстано-
вительную работу, чиня мебель, которую разбили янки, но даже он  не  мог
стереть ни глубокие зарубины от их сабель, ни штыковую рану на  портрете
бабушки Робийяр.
   "Солдат, который проткнул ее, очевидно, был пьян", - решила Скарлетт,
так как он промазал и не попал в надменное, почти презрительное бабушки-
но лицо или в ее грудь, которая  округло  выступала  из  низкого  выреза
платья. Он только сделал прорез там, где была ее левая серьга, и  сейчас
она выглядела даже более интересной с одной сережкой.
   Мать ее матери была единственным предком, который  интересовал  Скар-
летт, и ее очень раздражало, что никто не рассказывал о ее бабушке. Была
замужем трижды. Это все, что она узнала от своей матери, и никаких  под-
робностей. Мамушка все время прерывала рассказы на самых интересных мес-
тах. Из-за бабушки происходили дуэли, а мода ее  дней  была  скандальна,
женщины намеренно увлажняли свои тонкие  муслиновые  платья,  чтобы  они
прилипали к их ногам. И остальное тоже, судя по портрету.
   Скарлетт посмотрела через плечо на портрет, когда выходила из  комна-
ты. Интересно, какая она была на самом деле?
   Общая комната носила на себе признаки бедности и постоянного пребыва-
ния детей. Скарлетт с трудом узнала обтянутый вельветом диван,  где  она
мило усаживалась, когда появлялся очередной щеголь. Все было переставле-
но. Они признавала за Сьюлин право переделывать в  доме  все  по  своему
вкусу, но это все же терзало ее. Это была не настоящая Тара.
   Переходя из комнаты в комнату, она становилась все более унылой.  Ни-
чего не осталось по-прежнему. Каждый раз, приезжая домой,  она  находила
все новые перемены и все большее одряхление. О, почему  Уилл  был  таким
упрямым?! Вся мебель нуждалась в  новых  чехлах,  шторы  превратились  в
тряпки, и можно было увидеть пол сквозь ковры. Она бы достала новые вещи
для Тары, если бы Уилл разрешил ей. Тогда бы у нее не щемило сердце  при
виде так безжалостно истрепанных родных вещей.
   "Она должна бы быть моею! Я бы лучше управилась здесь. Па всегда  го-
ворил, что оставит Тару мне. Но он не оставил завещания. В этом он весь,
он никогда не думал о завтрашнем дне". Скарлетт бранилась, но  не  могла
понастоящему сердиться на своего отца. Никто никогда не держал злобы  на
Джералда О'Хара: он был, как маленький непослушный ребенок,  даже  когда
ему было шестьдесят.
   "На кого я еще сержусь, так это на  Кэррин.  Маленькая  сестричка  не
права, сделала то, что сделала, и я никогда не прощу  ее,  никогда.  Она
была упряма, как мул, когда решила пойти в монастырь, и  я  согласилась.
Но она ни разу не сказала мне, что собирается третью часть Тары отдать в
Качестве вступительного взноса в монастырь.
   Она должна была сказать мне! Как-нибудь я бы нашла деньги. Тогда бы я
обладала двумя из трех частей владения. Это, конечно, не  полное  владе-
ние, как должно было бы быть, но хотя бы четкий контроль. Тогда бы у ме-
ня было право голоса. А вместо этого я должна прикусывать язык и  наблю-
дать, как все скатывается вниз, и позволять Сьюлин быть  королевой.  Это
нечестно. Это я спасла Тару от янки и саквояжников.  Она  моя,  неважно,
что гласит закон, и она будет когда-нибудь принадлежать Уэйду, я просле-
жу за этим, чего бы это ни стоило".
   Она положила голову на старую софу, покрытую потрескавшейся кожей,  в
маленькой комнате, из которой Эллин О'Хара  тихо  управляла  плантацией.
Здесь, казалось, сохранился застоявшийся запах маминой  лимонно-вербено-
вой туалетной воды. Это и есть спокойствие, за которым она  приехала.  И
несмотря на изменения и запущенность. Тара все еще была Тарой,  все  еще
ее домом. И сердце ее было здесь, в комнате Эллин О'Хара.
   Стук двери нарушил тишину.
   Скарлетт услышала Эллу и Сюсси, идущих  по  коридору  и  болтающих  о
чем-то. Ей надо выбраться отсюда, она не выдержит шума и Конфликтов. Она
поспешила на улицу. Ей все равно хотелось осмотреть поля. Они все были в
рубцах пашни, плодородные и красные, как всегда.
   Она быстро пересекла поросшую сорняком лужайку и прошла  мимо  хлева.
Она никогда не справится с отвращением к коровам, даже если  доживет  до
ста лет. Противные рогатые создания. На краю первого поля она  облокоти-
лась на ограду и вдохнула  насыщенный  аммиачный  запах  свежевспаханной
земли.
   "Уилл, безусловно, хороший фермер. Чтобы я ни делала, мы  бы  никогда
не справились, если бы он не остановился здесь по дороге во Флориду и не
решил остаться здесь. Он влюбился в эту землю, как другие мужчины  влюб-
ляются в женщин. А он даже не ирландец! Пока Уилл  не  появился,  я  все
время думала, что только провинциальный ирландец, вроде  Па,  может  так
работать на земле".
   На дальней стороне поля Скарлетт увидела Уэйда, помогающего  Уиллу  и
Большому Сэму поправить покосившийся участок ограды. "Это полезные уроки
для него, - подумала она. - Это его наследство".  Она  понаблюдала  нес-
колько минут за работающими. "Пора возвращаться в дом, - решила она. - Я
забыла выписать чек для Сьюлин".
   В подписи на чеке был весь характер Скарлетт. Четкая и  неприукрашен-
ная, без пятен и волнистых линий, как у начинающих писателей,  она  была
деловая и прямая. Она посмотрела мгновение, прежде  чем  промокнуть  ее,
затем взглянула еще раз.
   "Скарлетт О'Хара Батлер".
   Когда она писала личные записки или приглашения, то следовала моде  и
добавляла сложные завитки к заглавным буквам, заканчивая послания замыс-
ловатыми вензелями под своим именем. Она сделала то же самое  сейчас  на
обрывке оберточной бумаги. Затем взглянула еще раз на только  что  выпи-
санный ею чек. На нем стояла дата. Ей пришлось спросить об этом  Сьюлин,
и она была шокирована ответом - 11 октября 1873 года. Более трех  недель
со дня смерти Мелли. Она пробыла в Таре уже двадцать четыре дня,  ухажи-
вая за Мамушкой.
   Дата имела и другое значение. Бонни умерла более шести месяцев назад.
Скарлетт может оставить глубокий траур, она может принимать приглашения,
созывать к себе гостей. Она может вернуться в свет.
   "Я хочу домой в Атланту. Мне нужно веселье. У меня было слишком много
горя, слишком много смертей. Мне нужна жизнь".
   Она сложила чек для Сьюлин.
   "Я скучаю по магазину. Счетовые книги скорее всего в страшном  беспо-
рядке. И Ретт будет приезжать в Атланту,  "чтобы  не  было  сплетен".  Я
должна быть там".
   Единственным доносившимся до нее звуком был стук  часов  за  закрытой
дверью. Тишина, которой она так долго хотела, внезапно стала сводить  ее
с ума. Она резко вскочила на ноги.
   "Я отдам чек Сьюлин после обеда, как только Уилл уйдет снова в поле.
   Затем вечером упакуюсь и уеду завтра утром с утренним поездом.
   Домой в Атланту. Тара уже больше не дом для меня, как бы я ни  любила
ее. Пора уезжать".
   Дорога в Фэрхил заросла сорняком и корнями. Скарлетт  помнила  время,
когда ее каждую неделю чистили и поливали,  чтобы  прибить  пыль.  "Было
время, - с грустью думала она, - когда здесь в округе  было  по  крайней
мере десять плантаций, и люди постоянно приезжали и  уезжали.  А  теперь
осталась только Тара, и Тарлтоны с Фонтейнами. Все остальное - это обго-
ревшие камины и обсыпавшиеся стены. Мне действительно надо  перебираться
в город. Все в округе наводит меня на грустные размышления.  Старая  ло-
шадь и рессоры багги были так же плохи, как и дорога".  Она  подумала  о
своем обитом тканью экипаже и объезженной упряжке. Ей необходимо поехать
домой в Атланту.
   Шумные приветствия в Фэрхиле рассеяли ее грусть. Как обычно, Беатриса
Тарлтон была полна рассказами о своих лошадях и не интересовалась больше
ничем. "Конюшням, - заметила Скарлетт, - поменяли крышу. Крыша  же  дома
была в свежих заплатах. Джим Тарлтон выглядел стариком  с  посветлевшими
волосами, но он собрал вместе с одноруким зятем,  мужем  Хетти,  хороший
урожай хлопка. Остальные три девушки откровенно были  похожи  на  старых
дев".
   - Конечно, мы переживаем это несчастье день и ночь, - сказала  Миран-
да, и все засмеялись.
   Скарлетт их совсем не поняла. Тарлтоны могут смеяться по любому пово-
ду. Может, это было как-то связано с рыжими волосами.
   Не был новым для нее укол зависти. Она всегда желала быть членом  та-
кой любящей и веселой семьи, как Тарлтоны. Но она задушила зависть.  Это
было предательством по отношению к матери. Она пробыла  у  них  довольно
долго. А завтра придется поехать к Фонтейнам.
   Было почти совсем темно, когда она приехала в Тару. Она услышала  за-
вывание младшей дочки Сьюлин еще до того, как открыла дверь.  Определен-
но, пора ехать в Атланту.
   Но услышанная новость мгновенно изменила  ее  планы.  Когда  Скарлетт
вошла, Сьюлин подхватила вопящего ребенка и стала успокаивать его.  Нес-
мотря на засаленные волосы и бесформенное тело, Сьюлин  выглядела  более
милой, чем когда была ребенком.
   - Ох, Скарлетт, - воскликнула она, - у нас такая  волнующая  новость,
ты никогда не догадаешься... Тише, сладкая, тебе дадут на  ужин  хорошую
косточку, ты избавишься от этого своего дрянного  старого  зуба  и  тебе
больше не будет больно.
   "Если новый зуб - это и есть волнующая новость, я даже не хочу  этого
слышать", - собиралась сказать Скарлетт. Но Сьюлин не дала ей  это  ска-
зать.
   - Тони дома! - опередила Сьюлин. - Салли  Фонтейн  приезжала  к  нам,
чтобы сказать это. Тони вернулся. Жив и  здоров.  Мы  едем  к  Фонтейнам
завтра на ужин, как только Уилл управится с коровами. Ох, как это  заме-
чательно, Скарлетт!
   Сьюлин сияла. Округ опять наполняется людьми.
   Скарлетт захотелось обнять сестру. Такого желания она раньше не испы-
тывала. Сьюлин права. Это замечательно, что Тони вернулся. Она  боялась,
что больше никто никогда не увидит его. Теперь это ужасное  воспоминание
последней встречи с ним может быть забыто навсегда. Он был так  измотан,
промок до костей, дрожал. Кто бы не замерз и не испугался? Янки  шли  по
пятам за ним, он спасал свою жизнь после убийства  чернокожего,  который
избивал Салли, и скалливага, которые подговорили черного дурака  напасть
на белую женщину.
   Тони вернулся домой! Она едва дождалась следующего вечера. Округ воз-
вращался к жизни.

   ГЛАВА 4

   Плантация Фонтейнов называлась Мимозой из-за рощицы деревьев, что ок-
ружали выцветший желтый домик. Нежно-розовые цветы  деревьев  опадали  в
конце лета, но листья были еще ярко-зеленого цвета. Они качались, словно
танцоры, подхваченные легким ветерком, отбрасывая дрожащие  узоры  теней
на пестрые стены похожего на масло дома. Он выглядел теплым и  гостепри-
имным в косых лучах заходящего солнца.
   "Ох, я надеюсь. Тони не очень изменился, -  нервозно  подумала  Скар-
летт. - Семь лет - это такое долгое время". Она еле тащила  ноги,  когда
Уилл снял ее с багги. А если Тони выглядит старым, усталым  и  разбитым,
как Эшли? Ей будет тяжело это вынести.  Она  поплелась  позади  Уилла  и
Сьюлин по дорожке к дому.
   Дверь с шумом распахнулась, и все ее опасения исчезли.
   - Кто это тут прогуливается, будто идет в церковь? Вы  не  додумались
поспешить и поприветствовать героя, который вернулся домой?
   Смех наполнял голос Тони так же, как это было всегда,  его  волосы  и
глаза были такими черными, как раньше, его широкая улыбка такая же яркая
и озорная.
   - Тони! - закричала Скарлетт. - Ты все такой же.
   - Это ты, Скарлетт? Иди сюда и поцелуй меня. Ты тоже, Сьюлин:  Ты  не
была щедра на поцелуи, как твоя сестра в старые времена, но Уилл  навер-
няка научил тебя некоторым вещам после того, как вы поженились. Я  наме-
реваюсь расцеловать каждую особу женского пола старше шести во всем шта-
те Джорджия.
   Сьюлин нервно хихикнула и посмотрела на Уилла. Легкая улыбка  на  его
спокойном лице означала разрешение, но Тони даже не затруднил себя  дож-
даться этого. Он обхватил ее за растолстевшую талию и запечатлел поцелуй
у нее на губах. Она покраснела от смущения и удовольствия, когда он отп-
устил ее. Франтоватые братья Фонтейн уделяли мало внимания Сьюлин в  до-
военное время щеголей и красавиц. Уилл положил ей на плечо свою  твердую
и теплую руку.
   - Скарлетт, милая, - закричал Тони, раскрыв объятия.
   Скарлетт шагнула к нему, крепко обвила шею руками. Ты подрос в  Теха-
се, - воскликнула она.
   Тони смеялся, целуя подставленные губы. Затем он  поднял  свою  ногу,
чтобы показать всем сапоги на высоких каблуках.
   - Если бы каждый вырос в Техасе, - сказал он, - я бы не удивился.
   Алекс Фонтейн улыбался из-за плеча Тони.
   - Вы услышите о Техасе больше, чем  надо  знать,  -  протянул  он,  -
только если, конечно. Тони впустит вас в дом. Он забыл о таких вещах.  В
Техасе они все живут около лагерных костров, под звездами, вместо стен и
крыши.
   Алекс светился от счастья. "Он, кажется, сам не против обнять и  рас-
целовать Тони, - подумала Скарлетт, - а почему бы и нет? Они росли вмес-
те, как два пальца на руке. Алекс, наверное, скучал по нему ужасно". Не-
ожиданно слезы брызнули у нее из глаз. Шумное возвращение Тони домой бы-
ло первым радостным событием в округе после  того,  как  войска  Шермана
опустошили все вокруг. Она едва ли знала, как реагировать на такой  при-
ход счастья.
   Жена Алекса, Салли, взяла ее за руку, когда они вошли в потертую гос-
тиную.
   - Я знаю, что ты чувствуешь, Скарлетт, - прошептала она. -  Мы  почти
забыли, что такое веселье. Сегодня в доме было больше смеха, чем за пос-
ледние десять лет вместе взятых. Мы заставим стропила звенеть сегодня.
   Глаза Салли были тоже полны слез.
   Затем стропила начали звенеть. Приехали Тарлтоны.
   - Благодарение небесам, ты вернулся целым, мой  мальчик,  -  Беатриса
Тарлтон приветствовала Тони. - Ты можешь выбрать любую из моих трех  де-
вочек. У меня только один внук, а я не становлюсь моложе.
   - Ох, Ма! - простонали хором Хетти, Камилла и Миранда Тарлтоны.
   Затем засмеялись. Увлечение их матери племенными  лошадьми  и  людьми
было известно всей округе, чтобы они могли разыгрывать смущение. Но Тони
покрылся ярким румянцем.
   Пока не стемнело Беатриса Тарлтон настояла на том, чтобы Тони показал
ей лошадей, которых пригнал с собой из Техаса, и  спор  о  превосходстве
восточных чистокровок над западными мустангами продолжался, пока все ос-
тальные не взмолились о перемирии.
   - К столу! - пригласил Алекс. - Я даже нашел немного настоящего виски
для празднества.
   Скарлетт пожалела - не в первый раз - что крепкие  напитки  были  тем
удовольствием, в котором женщинам автоматически отказывали. Она бы выпи-
ла немного. Более того, ей бы доставило удовольствие поговорить с мужчи-
нами вместо ссылки на другой конец комнаты к женским сплетням и разгово-
рам о детях и домашнем хозяйстве. Она никогда не понимала и не принимала
традиционное разделение полов. Но так был устроен мир, и она должна была
следовать предписанному. По крайней мере, она могла развлекать себя наб-
людением за дочками Тарлтонов, которые старались показать, что совсем не
думали о том же самом, что и их мама: если бы только Тони посмотрел в их
сторону!
   - Маленький Джо, должно быть, до смерти рад, что его дядя приехал до-
мой, - говорила Салли Хетти Тарлтон.
   Хетти могла позволить себе игнорировать мужчин. У нее был уже толстый
однорукий муженек.
   Салли подробнейшим образом рассказывала о своем  маленьком  мальчике,
наскучив Скарлетт. Она стала спрашивать себя, когда будет  ужин.  Он  не
должен быть поздно: ведь мужчины были фермерами, завтра  им  надо  будет
вставать на рассвете. Это означало ранний конец вечерним празднествам.
   Она была права насчет раннего ужина, мужчины объявили, что они готовы
к нему, после первой же рюмки. Но вечеринка все равно  затянулась.  Всем
она слишком нравилась, чтобы закончить ее так скоро. Тони восхищал  всех
рассказами о своих приключениях.
   - Прошло меньше недели, прежде чем я пристал к техасским  рейнджерам,
- сказал он. - Штат был под военным управлением янки, как и любое другое
место на Юге, но, черт, - мои извинения, леди, - эти голубые  шинели  не
имели ни малейшего представления о том, что делать с индейцами. Рейндже-
ры все время схватывались с ними, и единственная надежда у  людей  была,
что рейнджеры станут и дальше защищать их. Чем они и занимались. Я с са-
мого начала понял, что нашел парней моего склада, и присоединился к ним.
Это было славно! Ни униформы, ни маршей с  пустым  желудком,  куда  тебя
пошлет дурак-генерал, ни строевой подготовки! Прыгаешь в седло и отправ-
ляешься с такими же парнями на поиски стычек.
   Черные глаза Тони сверкали от возбуждения. Алекс  не  сводил  с  него
глаз. Фонтейны всегда любили хорошую драку. И ненавидели дисциплину.
   - Как выглядят индейцы? - спросила одна из Тарлтонских девиц.  -  Они
вправду пытают людей?
   - Тебе не стоит об этом знать, - сказал Тони, и его  смеющиеся  глаза
погрустнели. Затем он улыбнулся. - Они умны, как черти, когда дело дохо-
дит до драки. Рейнджеры сразу поняли,  если  они  хотят  побить  красных
дьяволов, им придется приспосабливаться к ним. Да, мы  можем  обнаружить
человека или животное по следам на голой скале лучше,  чем  любая  охот-
ничья собака. Никто не сравнится с техасским рейнджером, и никто не  ус-
кользнет от него.
   - Покажи всем свои шестизарядки. Тони, - не вытерпел Алекс.
   - О, не сейчас. Завтра, может быть, или послезавтра. Салли не  хочет,
чтобы я продырявил ей стены.
   - Я не прошу тебя палить из них, я сказал, покажи их, - Алекс ухмыль-
нулся своим друзьям. - У них рукоятки из резной слоновой кости, - похва-
стался он, - и вы только дождитесь, когда мой маленький братец приедет к
вам верхом в большом седле в западном стиле. На нем столько серебра, что
вы ослепнете от его блеска...
   Скарлетт улыбнулась. Она должна была знать: Тони с Алексом всегда бы-
ли первыми дэнди во всей Северной Джорджии. Тони явно  не  изменился  ни
капельки. Сапоги на высоких каблуках и серебряное седло. Она могла  пос-
порить, что он вернулся с такими же пустыми карманами, как  и  во  время
бегства от виселицы. Было большой глупостью -  обзаводиться  серебряными
седлами, когда дом в Мимозе нуждается в крыше. Но для  Тони  это  так  и
должно быть. Это значило, что он все еще был Тони. И Алекс  был  так  же
горд, как если бы он вернулся домой с полным вагоном золота. Как она лю-
бит их обоих! Они могли остаться ни с чем, только с фермой,  на  которой
надо вкалывать, но янки не сломили Фонтейнов.
   - Господи, как бы мальчики хотели скакать и полировать серебро своими
задами, - сказала Беатриса Тарлтон. - Я прямо вижу близнецов сейчас.
   У Скарлетт замерло дыхание. Зачем надо миссис Тарлтон  все  испортить
таким образом? Зачем портить такое счастливое время, вспоминая, что поч-
ти все их старые друзья умерли?
   Но настроение не испортилось.
   - Они бы не удержали своих седел и недели, мисс Беатриса,  вы  знаете
это, - ответил Алекс. - Они их или проиграли бы в покер, или бы продали,
чтобы купить шампанское в конце вечеринки. Помните, когда  Брент  продал
всю мебель из своей комнаты в университете и купил всем ребятам, которые
не пробовали курить, долларовые сигары?
   - А когда Стюарт проиграл свой костюм в карты, и ему  пришлось  поки-
нуть вечеринку, завернувшись в коврик? - добавил Тони.
   - Помните, когда они заложили все книжки Бонда по законодательству? -
сказал Джим Тарлтон. - Я думал, что вы с них живых сдерете шкуру,  Беат-
риса.
   - Она у них всегда опять отрастала, - сказала миссис Тарлтон,  улыба-
ясь. - Я попыталась переломать им ноги, когда они  подожгли  ледник,  но
они бегали слишком быстро, я не могла поймать их.
   - Это было время, когда они пришли в Лавджой и спрятались в сарае,  -
сказала Салли. - Коровы на целую неделю остались без молока,  когда  они
попытались сами надоить себе ведро.
   У каждого была своя история о близнецах Тарлтона, и эти  истории  на-
помнили о других их друзьях и братьях - всех ребятах, которые не  верну-
лись домой. Рассказы эти были проникнуты любовью, и темные уголки комна-
ты постепенно наполнялись ожившей улыбающейся молодостью тех, кто  умер,
но о них вспоминали с любовью, а не с отчаянной горечью.
   Старшее поколение также не было забыто. У всех, кто  собрался  вокруг
стола, были богатые воспоминания о старой мисс Фонтейн, острой на язычок
бабушке Алекса и Тони. И об их матери, прозванной Молодой Мисс, пока она
не умерла в свой шестидесятый день рождения.  Скарлетт  обнаружила,  что
может добродушно подсмеиваться над привычкой своего отца напевать  песни
ирландского восстания, когда он, как он говорил, "принял каплю или две",
и даже слушать, как говорят о маминой доброте, без замирания сердца, что
было раньше мгновенной реакцией на упоминание имени Эллин О'Хара.
   Тарелки давно опустели, огонь в камине догорал, а разговор  все  про-
должался, и выжившие вернули к жизни всех любимых, кто не мог  уже  быть
здесь, чтобы приветствовать Тони. Это было счастливое время, когда зажи-
вали душевные раны. Тусклый мерцающий огонек масляных  ламп  не  освещал
шрамов и рубцов, оставленных армией Шермана в  прокуренной  комнате.  На
лицах собравшихся у стола не было морщин, на их одежде не было заплат. В
эти короткие мгновения казалось, что Мимоза была перенесена в безвремен-
ное место, где не было боли, и не было войны.
   Много лет назад Скарлетт поклялась себе, что никогда не будет огляды-
ваться назад. Воспоминания довоенных лет, тоска по ним  только  причинят
ей боль и ослабят ее, а ей нужна была вся ее сила и  целеустремленность,
чтобы выжить и защитить свою семью. Но общие воспоминания в столовой Ми-
мозы не были источником слабости. Они придали ей силы, они были  доказа-
тельством, что хорошие люди могут пережить любые потери и сохранить спо-
собность любить и смеяться. Она гордилась, что была в их  числе,  горди-
лась, что могла назвать их своими друзьями, гордилась, что они были  те-
ми, кто они есть.
   Домой Уилл шел впереди багги, неся сосновый факел в  руке  и  освещая
дорогу лошади. Ночь была темной, и было очень поздно. В безоблачном небе
звезды светились так ярко, что месяц казался почти прозрачным,  бледным.
В тишине раздавалось цоканье копыт.
   Сьюлин дремала, но Скарлетт не поддавалась  сонливости.  Она  хотела,
чтобы вечер не заканчивался, чтобы его теплота  и  счастье  продолжались
вечно. Каким сильным выглядел Тони! И каким полным жизни, довольным сво-
ими смешными сапогами, самим собою, всем. Тарлтонские девицы вели  себя,
как рыжие вредненькие котята перед миской сливок.  Интересно,  какая  из
них заполучит его? Беатриса Тарлтон, безусловно, проследит,  чтобы  одна
из них поймала его!
   Заухала сова в придорожном лесу. Скарлетт хихикнула про себя.
   Они еще не проехали и половины пути до Тары, когда Скарлетт  вспомни-
ла, что не думала о Ретте уже много  часов.  Меланхолия  и  беспокойство
сразу свалились на нее, как свинцовый груз, и она  заметила  вдруг,  что
ночной воздух был холодным и она замерзла. Скарлетт поглубже завернулась
в свою шаль.
   Я не хочу думать ни о чем сегодня. Я не хочу  испортить  это  хорошее
состояние. Спеши, Уилл, здесь холодно и темно".
   На следующее утро Скарлетт и Сьюлин повезли детей в Мимозу.  У  Уэйда
засветились глаза, когда Тони вытащил свои шестизарядки.  Даже  Скарлетт
была восхищена, когда Тони прокрутил их вокруг своих пальцев и  одновре-
менно подбросил вертящимися в воздух, затем поймал и  загнал  в  кобуры,
которые висели у него на бедрах на модном, отделанном серебром,  кожаном
ремне.
   - Они и стреляют? - спросил Уэйд.
   - Да, сэр, стреляют. И когда ты  немного  подрастешь,  я  научу  тебя
пользоваться ими.
   - Крутить так же как ты?
   - Ну да, обязательно. Нет смысла иметь шестизарядки, если ты  не  мо-
жешь проделывать с ними такие штуки, - Тони потрепал волосы Уэйда грубой
мужской рукой. - Я научу тебя ездить по-западному, Уэйд Хэмптон. Я пола-
гаю, ты будешь единственным парнем в этих краях,  который  знает,  каким
должно быть настоящее седло. Но мы не можем начать сегодня. Мой брат со-
бирается преподать мне уроки фермерства. Посмотрю, что это - каждый дол-
жен постоянно чему-то учиться.
   Тони быстро поцеловал Сьюлин и Скарлетт в щечки, маленьких девочек  в
- макушки и распрощался.
   - Алекс ожидает меня внизу у речки. Почему бы вам не найти  Салли?  Я
думаю, она развешивает белье за домом.
   Салли, казалось, была рада их видеть, но Сьюлин отказалась зайти  вы-
лить по чашечке кофе.
   - Мне надо ехать домой и делать то же, что и ты, Салли, мы  не  можем
задерживаться. Мы просто не хотели уезжать, не поздоровавшись.
   И она поторопила Скарлетт к повозке.
   - Я не понимаю, почему ты была так груба с Салли, Сьюлин. Твоя стирка
обождала бы, если бы мы выпили по чашечке кофе и поговорили о вечеринке.
   - Скарлетт, ты ничего не знаешь о хозяйстве на ферме. Если  бы  Салли
запоздала со стиркой, все остальное она бы сделала тоже с опозданием. Мы
не можем нанять здесь слуг, как вы делаете в Атланте. Нам приходится де-
лать очень многое самим.
   Скарлетт сдержалась, чтобы не отреагировать на ее тон.
   - Я, может, поеду в Атланту сегодня днем.
   - Так будет для всех нас намного легче, - ответила Сьюлин. - Ты  дос-
тавляешь много хлопот, и мне нужна спальня для Сюсси и Эллы.
   Скарлетт было открыла рот, чтобы возразить. Если бы Тони  не  приехал
домой, она бы уже сейчас была там. Люди будут рады увидеть ее. У нее бы-
ло много друзей в Атланте, у которых достаточно времени и  для  кофе,  и
для партии в вист, и для вечеринки. Она выдавила улыбку детям, отворачи-
ваясь от Сьюлин.
   - Уэйд Хэмптон, Элла, мама должна поехать в Атланту. Я хочу, чтобы вы
обещали, что будете послушными и не причините тете Сьюлин  никаких  хло-
пот.
   Скарлетт ожидала возражений и слез. Но дети  были  слишком,  увлечены
обсуждением шестизарядок Тони, чтобы обратить на нее какое-нибудь внима-
ние. Когда они приехали в Тару, Скарлетт распорядилась, чтоб Панси  соб-
рала ее багаж. Только тогда Элла заплакала.
   - Присей уехала, а я не знаю здесь никого, кто бы заплетал мне  воло-
сы, - рыдала она.
   Скарлетт превозмогла порыв отшлепать свою маленькую девочку.  Она  не
может оставаться в Таре, раз уже настроилась ехать, она  сойдет  с  ума,
ничего не делая и не разговаривая ни с кем. Но она не может  уехать  без
Панси, это было неслыханно, чтобы леди путешествовала одна. Что она  бу-
дет делать? Элла хотела, чтоб Панси осталась с ней. Может  пройти  много
дней, пока Элла не привыкнет к Люти, мамушке маленькой Сюсси. А если Эл-
ла будет продолжать в том же духе день и ночь, Сьюлин  может  передумать
насчет пребывания ее детей в Таре.
   - Ну ладно, хорошо, - резко сказала Скарлетт, - прекрати этот  отвра-
тительный шум, Элла. Я оставлю Панси здесь до конца недели.  Она  научит
Люти ухаживать за твоими волосами.
   "Мне придется присоединиться к  какой-нибудь  женщине  на  станции  в
Джонсборо. Там наверняка должен быть кто-то  респектабельный,  с  кем  я
смогу разделить дорогу. Я еду дневным поездом, и точка. Уилл  может  от-
везти меня на станцию и успеть вечером подоить  своих  противных  старых
коров".
   На полпути к Джонсборо Скарлетт прекратила легкую болтовню о  возвра-
щении Тони Фонтейна. Она помолчала немного, затем выпалила то, что  было
у нее на уме.
   - Уилл, насчет Ретта. О том, что он уехал так быстро, я имею в  виду,
я надеюсь, что Сьюлин не будет болтать об этом по всей округе.
   Уилл взглянул на нее своими бледно-голубыми глазами.
   - Скарлетт, ты это лучше знаешь. Семья не чернит себя.  Я  все  время
считал, это очень грустно, что ты не видела ничего  хорошего  в  Сьюлин.
Оно в ней, но оно как-то не проявляется, когда ты находишься  рядом.  Ты
должна поверить мне на слово. Не обращай внимания на то, как  ты  к  ней
относишься. Сьюлин никогда никому не расскажет о твоих  личных  неприят-
ностях. Она не больше тебя хочет, чтобы трепали языками о семействе  Оа-
Хара.
   Скарлетт немного расслабилась. Она безоговорочно доверяла Уиллу.  Его
слово было более надежным, чем деньги в банке. И он был  рассудительным.
Она ни разу не видела, чтобы Уилл ошибался в чем-то, за исключением, мо-
жет быть, Сьюлин.
   - Ты ведь веришь, что он вернется, не правда ли, Уилл? Уиллу не  надо
было спрашивать, кого она имела в виду. Он  услышал  беспокойство  в  ее
словах. Он тихо покручивал соломинку в углу рта, пока раздумывал над от-
ветом. Наконец он медленно произнес:
   - Я не могу сказать, что верю. Скарлетт,  но  я  не  тот,  кто  может
знать. Я его видел не больше четырех-пяти раз.
   Ей казалось, будто он ее ударил.
   - Ты просто вообще ничего не понимаешь, Уилл Бентйн!  Ретт  расстроен
сейчас, но он это переборет. Он никогда не поступит так низко, чтобы уе-
хать и оставить жену в затруднительном положении.
   Уилл кивнул. Скарлетт могла принять это за согласие, если б захотела.
Но он не забыл, как язвительно описывал Ретт сам себя: Он был  негодяем.
Согласно тому, что говорили ребята, он всегда им был, и похоже, им оста-
нется.
   Скарлетт уставилась на знакомую красную глинистую дорогу впереди.  Ее
зубы были сжаты, мозг яростно работал. Ретт придет обратно.  Он  должен,
потому что она хочет этого, а она все время получала то, что хотела.  Ей
надо только настроиться на это.

   ГЛАВА 5

   Шум и суматоха в Пяти Углах воздействовали как  тоник,  на  состояние
духа Скарлетт. Точно так же подействовал на нее и беспорядок на ее столе
дома. Ей не хватало жизни и действий после оцепеняющей последовательнос-
ти смертей. Ей также не хватало работы.
   Здесь были груды непрочитанных газет, кипы ежедневных деловых  счетов
из ее торговой лавки. Скарлетт вздохнула и подвинула стул ближе к столу.
   Она проверила свежесть чернил и запасы перьев.  Затем  зажгла  лампу.
Стемнеет намного раньше, чем она покончит со всем этим, может, даже  она
сегодня поужинает прямо во время работы.
   Она с нетерпением потянулась за счетами из магазина,  затем  ее  руки
застыли в воздухе, когда она заметила  огромный  квадратный  конверт  на
пачке газет. Он был просто подписан "Скарлетт", это был почерк Ретта.
   "Я не буду его читать сейчас, - моментально подумала она, - он отвле-
чет меня от работы. Меня не волнует, что в нем, ни капельки,  я  оставлю
его на десерт". И она занялась счетной книгой.
   Но она теряла нить подсчетов, которые она производила в уме, и, нако-
нец, отбросила счета. Ее пальцы вскрыли запечатанный конверт.
   "Поверь мне, - начиналось письмо Ретта, - когда я говорю, что глубоко
переживаю твою тяжелую утрату. Смерть Мамушки - огромная потеря. Я приз-
нателен, что ты известила меня вовремя, чтобы я  успел  приехать  до  ее
ухода в мир иной".
   Скарлетт в ярости оторвалась от жирного почерка и заговорила вслух.
   "Признателен, держите меня! Так ты мог налгать и ей, и мне, ты, шало-
пай!"
   Она желала бы сжечь это письмо и бросить пепел Ретту в лицо, выкрики-
вая ему эти слова. О, она отомстит за посрамление перед Сьюлин и Уиллом.
Неважно, сколько ей придется ждать этого, она найдет способ. У него  нет
никаких прав так относиться к ней, так относиться к  Мамушке,  жульничая
даже с ее последней волей.
   "Я сожгу его прямо сейчас, я даже не дочитаю остальное!" Ее рука про-
тянулась за коробком спичек, но она сразу же выронила его.  "Я  умру  от
желания узнать, что же было в нем", - призналась она себе и опять накло-
нила голову над письмом.
   В ее жизни не будет изменений, заявлял Ретт. Счета по  домашнему  хо-
зяйству будут оплачиваться его адвокатами, договоренности, которые  были
достигнуты много лет назад, и все деньги, снятые Скарлетт со счета,  бу-
дут возмещаться автоматически. Она может сообщить в любые магазины,  где
открыла кредиты, о процедуре оплаты покупки: присылать счета прямо к его
адвокатам. Либо она может расплачиваться чеками, а деньги  на  ее  счету
будут возмещаться самим банком.
   Скарлетт прочитала это с восхищением. Все, что относилось к  деньгам,
всегда интересовало ее, особенно с тех пор, когда она узнала, что  такое
нищета. Деньги - это спокойствие, верила она. Она копила деньги, которые
зарабатывала сама, и сейчас, видя щедрость Ретта, была в недоумении.
   "Какой же он дурак, я бы могла ограбить его, если бы хотела. Наверня-
ка, его адвокаты занимались этими счетовыми книгами долгое время.
   Но Ретт, должно быть, очень богат, если может тратить деньги, не  ин-
тересуясь, куда они уходят. Я знала, что он богат. Но не до такой степе-
ни. Интересно, сколько у него денег?
   Очевидно, он все еще любит меня, это служит доказательством.  Никакой
мужчина не баловал бы так женщину, как Ретт баловал меня все  эти  годы,
если бы он не любил до безрассудства, и он собирается продолжать  давать
мне все, что я захочу. Он должен испытывать те же чувства, иначе  бы  он
держал меня в узде. Ох, я знала это! Он не имел в виду то, что тогда го-
ворил. Он просто не поверил мне, когда я сказала, что люблю его".
   Скарлетт прижала письмо Ретта к щеке, как будто это была рука,  кото-
рая писала его. Она докажет ему это, докажет, что любила его всем  серд-
цем, и тогда они будут  так  счастливы,  они  будут  самыми  счастливыми
людьми во всем мире!
   Она покрыла письмо поцелуями, прежде чем положить его в ящичек. Затем
с энтузиазмом принялась за работу. Занятие делом укрепило ее. Когда слу-
жанка постучала в дверь и робко спросила об ужине, Скарлетт едва  взгля-
нула на нее.
   - Принеси мне что-нибудь на подносе, - сказала она, - и зажги огонь в
камине.
   К вечеру заметно похолодало, и она была голодна, как волк.
   Она спала очень хорошо этой ночью. Лавка нормально работала в ее  от-
сутствие" и ужин был очень сытным.  Хорошо  быть  дома,  особенно  когда
письмо Ретта лежит под подушкой.
   Она проснулась и с удовольствием потянулась. Хруст бумаги под  подуш-
кой заставил ее улыбнуться. Она позвонила, чтобы ей принесли завтрак  на
подносе, и стала планировать свой день. Первым делом магазин. В нем, на-
верное, кончаются запасы. Кершоу достаточно хорошо справлялся с  бухгал-
терией, но у него не было даже куриных мозгов. У него закончатся мука  и
сахар, прежде чем он подумает о пополнении бочонков, и он, наверное,  не
заказал керосин, хотя с каждым днем становилось холоднее.
   Она не добралась до газет прошлой ночью, и поездка в магазин  освобо-
дит ее от этого скучного чтения. О событиях в Атланте она узнает у  Кер-
шоу и клерков. Нет ничего лучше торговой лавки для сбора всех  новостей"
округе. Люди любят говорить, ожидая, когда завернут их  покупки.  Да,  в
половине случаев она заранее знала, что будет на первой странице газеты,
которая еще даже не прочитана. Она может выкинуть всю пачку  газет,  что
лежит у нее на столе, и не пропустит ни одной новости.
   Улыбка исчезла с лица Скарлетт. Нет, она не  должна  выкидывать.  Там
будет заметка о похоронах Мелани, а она хотела увидеть ее.
   Мелани...
   Эшли...
   Магазину придется подождать. На первом месте у нее другие  обязаннос-
ти.
   "Что только дернуло меня пообещать Мелли, что я присмотрю за Эшли? Но
я обещала. И лучше отправиться сначала туда. Неплохо бы захватить с  со-
бой Панси, чтобы все выглядело, как надо. Злые языки, должно быть,  бол-
тают по всему городу об этой сцене на  кладбище.  Нет  смысла  разжигать
сплетни". - Скарлетт быстро пересекла по толстому ковру комнату, направ-
ляясь к вышитому звонку, потянула и  дернула  его  раздраженно.  Где  же
завтрак?
   Нет, Панси была в Таре. Ей придется взять еще кого-то  из  слуг,  эта
новенькая девочка, Ребекка, ее устроит. Она поможет ей одеться, не нару-
шая заведенный порядок. Ей нужно было отправиться в путь и  покончить  с
ее долгом.
   Когда ее экипаж остановился перед крохотным домиком Эшли и Мелани  на
Айви-стрит, Скарлетт увидела, что траурная лента снята с двери, а ставни
закрыты.
   "Индия, - тотчас же подумала она. - Конечно. Она взяла Эшли и Бо жить
в дом тетушки Питтипэт. Она, должно быть, очень довольна собою".
   Сестра Эшли, Индия, всегда была непримиримым врагом Скарлетт.
   Скарлетт прикусила губу и задумалась над дилеммой. Она была  уверена,
что Эшли переехал к тетке Питтипэт вместе с Бо, это было самое разумное,
что он мог сделать. Без Мелани, а теперь и без Дилси не было никого, кто
присматривал бы за его домом и нянчил его сына. У тетушки было  комфорт-
но, безупречный порядок в домашнем хозяйстве и постоянная любовь  к  ма-
ленькому мальчику от женщин, которые все время ласкали его.
   "Две старые девы, - презрительно  подумала  Скарлетт.  -  Они  готовы
преклоняться перед любыми штанами, даже если это короткие штанишки.
   Если бы только Индия не жила с тетушкой Питтипэт!"  Скарлетт  справи-
лась бы с тетушкой Питти. Застенчивая старая леди, не способная  обидеть
даже котенка, оставила бы ее в покое.
   Но сестра Эшли другое дело. Индия так и желает сцепиться,  наговорить
обидных слов своим холодным голосом, указать Скарлетт на дверь.
   Если бы только она не пообещала Мелани, но она это сделала.
   - Отвези меня к мисс Питтипэт Гамильтон, - приказала  она  Элиасу.  -
Ребекка, отправляйся домой, пойдешь пешком.
   Индия открыла на ее стук. Она посмотрела на модный, отделанный  мехом
траурный наряд Скарлетт, и улыбка удовлетворения появилась у нее на  гу-
бах.
   "Улыбайся сколько хочешь, старая ворона", - подумала Скарлетт. Траур-
ное платье Индии было из монотонного черного крепа, не  украшенное  даже
пуговкой.
   - Я пришла навестить Эшли, - сказала она.
   - Тебя здесь никто не ждет, - ответила Индия и стала закрывать дверь.
   Скарлетт уперлась.
   - Индия Уилкс, не вздумай хлопать дверью перед моим носом. Я пообеща-
ла Мелли и сдержу слово, даже если придется убить тебя для этого.
   Ответом Индии послужило более сильное нажатие на  дверь.  Настойчивое
сражение продолжалось несколько секунд. Затем  Скарлетт  услышала  голос
Эшли:
   - Это Скарлетт, Индия? Я бы хотел поговорить с ней.
   Дверь распахнулась, и Скарлетт последовала внутрь, с  удовлетворением
замечая, что лицо Индии покрылось от злости красными пятнами.
   Эшли вышел в коридор, чтобы поприветствовать ее. Он выглядел больным.
Темные круги вокруг бледных глаз, глубокие  морщины,  идущие  к  уголкам
рта. Его одежда казалась слишком большой для него, куртка свисала на его
покосившейся фигуре, как сломанные крылья черной птицы.
   У Скарлетт перевернулось сердце. Она больше не любила Эшли  так,  как
все эти годы, но он все еще оставался частичкой ее жизни. У них было так
много общих воспоминаний. Она не могла спокойно вынести его вида.
   - Милый Эшли, - нежно сказала она, - иди сядь сюда. Ты выглядишь  ус-
талым.
   Они сели на диванчик в тетушкиной маленькой гостиной. Скарлетт  гово-
рила мало. Она слушала, пока Эшли рассказывал, повторяясь и  прерывая  -
себя в сбивчивом зигзаге воспоминаний.  Он  рассказывал  о  доброте  его
умершей жены, ее сердечности, благородстве, любви к Скарлетт, Бо и к не-
му. Его голос был тихим, лишенным эмоций, обесцвеченным горем  и  безна-
дежностью. Его рука слепо нащупала руку Скарлетт и сжала ее с такой  от-
чаянной силой, что у нее заломило кости. Она сжала губы, но не выдернула
руку.
   Индия стояла в дверях - темный, неподвижный наблюдатель.
   Наконец Эшли прервал самого себя и повернул голову,  как  ослепший  и
потерявшийся человек.
   - Скарлетт, я не могу жить без нее, - застонал он, - я не могу.
   Скарлетт освободила свою руку. Она должна пробиться через заслон  от-
чаяния, окружающий его, или это погубит его, она была уверена. Она вста-
ла и наклонилась к нему.
   - Послушай меня, Эшли Уилкс, я выслушала тебя, а теперь  ты  послушай
меня. Ты думаешь, что ты единственный человек, который любил Мелли и за-
висел от нее? Я тоже любила, даже больше, чем думала. Я надеюсь,  что  и
другие сильно любили Мелли. Но мы не собираемся зачахнуть и  умереть  от
этого, как ты. И я стыжусь за тебя. Мелли тоже, если она смотрит на  нас
с небес. Представляешь ли" что она пережила,  чтобы  родить  Бо?  Да,  я
знаю, как она страдала, и я говорю тебе, что это  убило  бы  сильнейшего
мужчину, когда либо созданного Богом. Теперь ты - все, что у него  оста-
лось. Так ты хочешь, чтобы Мелли это видела? Что ее мальчик сам по себе,
практически сирота, потому что его отец слишком жалеет себя, чтобы забо-
титься о нем? Ты хочешь разбить его сердце, Эшли Уилкс? Именно это ты  и
делаешь.
   Она поймала его подбородок своей рукой и заставила взглянуть на нее.
   - Соберись, ты слышишь меня, Эшли? Ты пойдешь на кухню и закажешь по-
вару горячую еду для себя. И ты съешь ее. Если тебя вырвет, ты съешь еще
раз. Ты найдешь своего мальчика, возьмешь его на руки и скажешь ему, что
его отец позаботится о нем. Подумай о ком-нибудь, кроме самого себя.
   Скарлетт вытерла свою руку об юбку, будто Эшли ее испачкал. Затем она
вышла из комнаты, оттолкнув Индию.
   - Мой бедный, дорогой Эшли. Не обращай внимания на ужасные вещи"  ко-
торые говорила Скарлетт. Она чудовище.
   Скарлетт остановилась, развернувшись. Она вытащила визитную  карточку
из своей сумочки и бросила ее на стол.
   - Я оставлю свою карточку вам, тетушка Питти, - прокричала она, - раз
вы боитесь встретиться со мной лично.
   Она вышла, хлопнув дверью.
   - Поезжай, Элиас, - сказала она кучеру, - куда угодно.
   Она не могла выдержать ни одной минуты больше в этом  доме.  Что  она
будет делать? Прорвалась ли она к Эшли? Она вела себя нехорошо, хотя она
должна была так действовать. Эшли обожал своего сына, и может, он  собе-
рется ради Бо. "Может" ее не устраивало. Он должен, она заставит его это
делать.
   - Отвези меня к мистеру Генри Гамильтону, в  адвокатскую  контору,  -
сказала она Элиасу.
   Дядюшки Генри боялись почти все женщины, но не Скарлетт. Она  понима-
ла, что воспитание вместе с тетушкой Питтипэт сделало его  женоненавист-
ником. И она знала, что нравилась ему. Он говорил, что она не такая глу-
пая, как остальные женщины. Он был ее адвокатом и знал,  какой  проница-
тельной она была в деловых вопросах.
   Она вошла в его офис, не дожидаясь, когда о ней доложат, он отложил в
сторону письмо и усмехнулся.
   - Входи, Скарлетт, - сказал он, поднимаясь. - Ты спешишь подать в суд
на кого-нибудь?
   Она ходила взад и вперед, не замечая стул около его стола.
   - Я бы хотела пристрелить кое-кого,  но  не  знаю,  поможет  ли  это.
Действительно ли, что после смерти Чарли оставил мне всю свою  собствен-
ность?
   - Ты знаешь, что это так. Перестань  суетиться  и  сядь.  Он  оставил
склады около станции, которые сожгли янки. Оставил часть фермы  недалеко
от города, которая очень скоро станет его территорией,  судя  по  темпам
роста Атланты.
   Скарлетт примостилась на уголке стула, заглядывая ему в глаза.
   - И половину дома тетушки Питтипэт на Пич-стрит. Разве он не  оставил
мне и это?
   - Боже мой, Скарлетт, уж не собираешься ли ты вселиться туда?
   - Конечно, нет. Но я хочу, чтобы Эшли уехал оттуда. Индия  и  тетушка
Питти сведут его в могилу своим сочувствием. Он может вернуться  в  свой
дом. Я найду ему домохозяйку.
   Генри Гамильтон посмотрел на нее невыразительными, изучающими  глаза-
ми.
   - Ты именно потому хочешь, чтобы он вернулся в свой дом, что он стра-
дает от обилия сочувствия?
   Скарлетт воскликнула:
   - Боже, дядя Генри! Неужели на старости лет ты  становишься  сплетни-
ком?
   - Не показывай свои зубки, юная леди. Усаживайся и послушай меня.
   Когда речь идет о делах, у тебя лучшая голова, которую  я  когда-либо
встречал, но во всем остальном ты так же тупа, как и деревенский идиот.
   Скарлетт нахмурилась.
   - Теперь о доме Эшли, - медленно произнес старый адвокат, -  его  уже
продали. Я составил документы вчера.
   Он поднял руку, чтобы остановить Скарлетт до того, как она заговорит.
   - Я посоветовал ему переехать в дом тетушки Питти и продать свой.  Не
из-за болезненных ассоциаций и горестных воспоминаний, связанных с  этим
домом, и не потому, что меня беспокоило, кто будет присматривать за  ним
и за мальчиком, хотя все это веские причины. Я  посоветовал  ему  перее-
хать, потому что он нуждался в деньгах, чтобы  спасти  свой  лесопильный
бизнес от краха.
   - Что ты имеешь в виду? Эшли ничего не понимает в деньгах, но  он  не
может разориться. Строителям постоянно нужны доски.
   - Если они что-нибудь строят. Слезь со своего  конька  на  минутку  и
послушай, Скарлетт. Я знаю, что тебя ничего не интересует в  мире,  если
это не касается тебя лично, но несколько недель назад в Нью-Йорке  прои-
зошел крупный финансовый скандал. Делец по имени Джей Куке обсчитался  и
разорился. Он потянул за собой железную дорогу.  Северную  Тихоокеанскую
ветку, прихватил и группу таких же дельцов, как он, которые  участвовали
в его железнодорожном бизнесе и других сделках. Они в свою очередь пота-
щили многие предприятия, в которых участвовали отдельно от  Куке.  Затем
разорились парни, которые были в их предприятиях.  Прямо  как  карточный
домик. В Нью-Йорке это называется паникой. Она уже  распространяется.  Я
думаю, что она охватит всю страну.
   Скарлетт почувствовала, что ее охватывает ужас.
   - Что с моей лавкой? - вскричала она. - И моими деньгами?  Банки  на-
дежны?
   - Те, где у тебя деньги, да. У меня там тоже есть вклады, так  что  я
проверил. Атланту это вряд ли заденет. Мы не так велики, чтобы  участво-
вать в больших сделках. Но бизнес  везде  замер,  выжидая.  Люди  боятся
вкладывать деньги, в том числе и в строительство. А если никто не  стро-
ится, значит никому не нужен лес.
   Скарлетт вспылила.
   - Значит Эшли не будет получать денег с лесопилок. Я могу понять это.
Но если никто не вкладывает деньги, то почему его дом так быстро купили?
Мне кажется, что если везде паника, то цены на недвижимость должны  сни-
жаться первыми.
   Дядя Генри усмехнулся.
   - Как скала. Ты умница, Скарлетт. Именно поэтому я  посоветовал  Эшли
продать его. Атланта еще не почувствовала панику, но она скоро доберется
сюда: У нас был бум в последние восемь лет, но ты не можешь  развиваться
без денег.
   Он громко рассмеялся.
   Скарлетт смеялась вместе с ним, хотя не думала, что было что-то смеш-
ное в экономической катастрофе. Но она знала, что мужчины  любят,  когда
их оценивают по достоинству.
   Смех дяди Генри резко прекратился.
   - Итак, теперь Эшли в доме своей сестры и тети. По  моему  совету.  И
это не устраивает тебя.
   - Да, сэр, меня это совсем не устраивает. Он выглядит ужасно. Он, как
ходячий труп. Я дала ему хорошую встряску, хотела вывести его из состоя-
ния, в котором он находится. Но я не знаю, подействовало ли  это.  Знаю,
что даже если и подействовало, то ненадолго, пока он  находится  в  этом
доме.
   Она посмотрела на скептическое выражение дяди Генри.  От  раздражения
она покраснела.
   - Меня не волнует, что ты слышал или что ты думаешь, дядя Генри.  Мне
не нужен Эшли. Я пообещала у постели умирающей Мелани, что позабочусь  о
нем и о Бо. Я не хотела бы этого делать, но я пообещала.
   Она поставила Генри в неловкое положение. Он не любил эмоций, особен-
но у женщин.
   - Если ты хочешь плакать, Скарлетт, то я тебя выведу.
   - Я не собираюсь плакать. Я здесь. Мне необходимо что-то предпринять,
а ты не можешь мне помочь.
   Генри Гамильтон откинулся на спинку стула. Он сложил кончики  пальцев
у себя на животе. Это была его адвокатская поза, почти судейская.
   - Ты самый последний человек сейчас, Скарлетт, кто бы мог помочь  Эш-
ли. Я открою тебе неприятную правду. Правда или нет - меня это не волну-
ет, - но о тебе и Эшли одно время много болтали. Мисс Медли  заступилась
за тебя, и все остальные последовали ее примеру из-за любви к  ней,  за-
меть, а не потому что ты им  нравилась.  Индия  подумала  самое  плохое,
рассказывала об этом, многие ей верили. Это продолжится и  после  смерти
Мелли. А тебе надо было еще устроить спектакль у самой могилы Мелли. Об-
нять ее мужа, оттаскивать его от умершей жены, которую многие люди  счи-
тали святой.
   Он поднял руку.
   - Я знаю, что ты собираешься сказать,  так  что  не  затрудняй  себя,
Скарлетт.
   Кончики его пальцев снова сомкнулись.
   - Эшли почти бросился в могилу, мог сломать себе шею. Я  был  там,  я
видел все. Но это не важно. Такой умной девочке, как ты, можно  было  бы
получше разбираться в людях. Если бы Эшли бросился на гроб, все бы  наз-
вали это "трогательным". Если бы он убил себя, они бы очень сожалели. Но
есть, есть некоторые правила выражения печали. Обществу  нужны  правила,
Скарлетт, чтобы не распадаться. То, что ты сделала, нарушало все  прави-
ла. Ты устроила публичную сцену. Ты обняла мужчину, который не был твоим
мужем. Публично. Ты подняла шумиху, которая прервала  похороны,  правила
которых знает каждый. Ты нарушила священный обряд. Теперь все до  единой
женщины на стороне Индии. Значит, против тебя, У тебя здесь нет ни одно-
го друга, Скарлетт. И если ты как-то покажешь свое отношение к Эшли,  ты
превратишь его в такого же изгоя, как ты. Женщины настроены против тебя.
Господь тебе поможет, Скарлетт. Когда леди отворачиваются от тебя, нече-
го надеяться на их христианское милосердие и прощение. В них этого  нет.
И они это не позволят никому другому, особенно своим мужьям. Они владеют
телом и душой своих мужей. Вот почему я все время держался в стороне  от
"слабого пола". Я желаю тебе добра, Скарлетт.  Ты  знаешь,  что  ты  мне
всегда нравилась. Хорошие пожелания - вот все, что я могу предложить те-
бе.
   Старый адвокат поднялся.
   - Оставь Эшли в покое. Какая-нибудь сладкоголосая маленькая леди поя-
вится в один прекрасный день и ободрит его. Затем она позаботится о нем.
Оставь дом Питтипэт в покое, включая твою половину. И не прекращай посы-
лать деньги через меня для уплаты счетов на ее содержание,  как  ты  все
время делала. Так ты выполнишь обещание Мелани. Пойдем, я  провожу  тебя
до экипажа.
   Скарлетт оперлась на его руку и кротко пошла рядом с ним. У нее внут-
ри все кипело. Она должна была знать, что не получит никакой  помощи  от
дяди Генри.
   Ей надо будет самой узнать, правда ли то, что рассказал дядя Генри  о
финансовой панике, и в  первую  очередь  узнать,  в  сохранности  ли  ее
деньги.

   ГЛАВА 6

   "Паника", как называл это Генри Гамильтон, финансовый кризис,  начав-
шийся в Нью-Йорке на Уолл-стрит, распространялся по всей Америке.  Скар-
летт боялась, что она может потерять  заработанные  ею  деньги.  Изофиса
старого адвоката она прямиком отправилась в свой банк. Она вся  дрожала,
когда входила в кабинет управляющего.
   - Я ценю вашу заботу, миссис Батлер, - сказал он.
   Но Скарлетт видела, что он не  ценил  ни  капельки.  Он  выдержал  ее
расспросы о надежности банка. Чем дальше он говорил, тем меньше ему  ве-
рила Скарлетт.
   Затем он нечаянно рассеял все ее страхи.
   - Да, мы не только будем  выплачивать  наши  обычные  дивиденды  вла-
дельцам акций, но в действительности они будут даже больше, чем всегда.
   Он посмотрел на нее краешком глаза.
   - Я получил эту информацию только сегодня утром и хотел бы знать,  на
каких основаниях ваш муж решил увеличить вклады, еще месяц назад.
   Скарлетт почувствовала огромное облегчение. Если Ретт  покупает  бан-
ковские акции, это самый надежный банк в Америке.  Он  все  время  делал
деньги, когда остальной мир распадался на кусочки. Она не знала, как  он
выяснил положение банка, ее это не касалось.  Ей  достаточно  было,  что
Ретт верил в него.
   - У него есть этот маленький милый кристальный шарик, - сказала  она,
легкомысленно хихикнув, чем разъярила управляющего.
   Она чувствовала себя немного опьяневшей. Но не настолько,  чтобы  за-
быть поменять наличные в персональном ящичке на золото. У  нее  все  еще
стояли перед глазами красиво надписанные обесцененные облигации конфеде-
ратов, от которых зависел ее отец. У нее не было веры в бумагу.
   Выходя из банка, она остановилась на  ступеньках,  чтобы  насладиться
теплым осенним солнцем и суматохой делового района. Посмотрите  на  этих
парней, спешащих вокруг, они торопятся делать деньги и не боятся ничего.
Дядя Генри сумасшедший простак. Нет никакой паники.
   Следующей остановкой был ее магазин. "Универмаг  Кеннеди"  -  гласила
золотыми буквами вывеска. Это было ее наследство после короткого замуже-
ства с Фрэнком Кеннеди. Это и Элла. Ее удовлетворение от магазина  пере-
живало разочарование в ребенке. Витрина, с набором выставленных товаров,
была ослепительно красива. Все, начиная с сияющих осей  для  повозок  до
сияющих булавок. Ей придется, правда, убрать оттуда ткани. Они мгновенно
выгорят на солнце, и ей надо будет снижать цену.  Скарлетт  ворвалась  в
лавку, готовая спустить шкуру с Вилли Кершоу, старшего клерка.
   Но оказалось, было мало причин, обвинять его. Выставленные ткани пос-
традали от воды во время перевозки. Производитель уже согласился снизить
цену на две трети из-за брака. Кершоу также сделал заказы для пополнения
складов, а в квадратном железном сейфе, в подсобке, лежали аккуратно пе-
ревязанные и сложенные пачки и стопки заработанных монет и зеленых банк-
нот, многочисленные чеки.
   - Я заплатил помощникам клерка, миссис Батлер, - нервно  сказал  Кер-
шоу. - Надеюсь, что это ничего. Отметка в субботней ведомости.  Мальчики
сказали, что не обойдутся недельным заработком. Я не взял  своей  платы,
не зная, как бы вы хотели, чтобы я сделал, но я был бы  очень  признате-
лен, если вы четко определитесь.
   - Конечно, Вилли, - любезно сказала Скарлетт, - как  только  я  сверю
деньги со счетовыми книгами.
   Кершоу справился намного лучше, чем ожидала Скарлетт, но это не  зна-
чит, что он может держать ее за дурочку. Когда все сошлось до цента, она
отсчитала его двенадцать долларов семьдесят пять центов - плату  за  три
недели. Она добавит лишний доллар завтра, когда будет платил" за эту не-
делю, решила она. Он заслужил поощрение за хорошее руководство в ее  от-
сутствие.
   Она также планировала прибавить ему обязанностей.
   - Вилли, - сказала она ему наедине, - я хочу, чтобы ты открыл кредит.
   Выпуклые глаза Кершоу полезли на лоб. В магазине не открывался кредит
после того, как Скарлетт стала управлять им. Он внимательно выслушал  ее
инструкции. Когда она заставила его поклясться, что он не  расскажет  ни
одной живущей душе об этом, он положил руку себе на  сердце  и  произнес
клятву. Он был убежден, что у Скарлетт были глаза на затылке и она могла
читать мысли.
   Потом Скарлетт Поехала домой пообедать. Вымыв лицо и руки,  она  взя-
лась за пачку газет. Заметка о похоронах Мелани была такой,  как  она  и
ожидала - минимум слов, имя Мелани, дата рождения и дата смерти. Имя ле-
ди может появляться в новостях только три раза: при рождении, свадьбе  и
смерти. И не должно быть никаких подробностей. Скарлетт  сама  написала,
заметку и добавила вполне достойную, на ее взгляд  строчку  о  том,  как
трагично для Мелани умереть такой молодой и как не будет хватать ее  го-
рюющей семье и друзьям в Атланте.  "Индия,  наверное,  ее  вырезала",  -
раздраженно подумала Скарлетт. Если бы только домашнее хозяйство было  в
чьих-либо других руках, жизнь была бы намного проще.
   Следующий же номер газеты заставил ладошки Скарлетт  увлажниться,  от
страха. Следующая, и следующая, и следующая - она перелистывала страницы
с возрастающей тревогой. Когда служанка объявила, что  обед  готов,  она
сказала, чтобы его оставили на столе. Куриная грудка затвердела  в  зас-
тывшей подливке, когда она села за стол, но это не имело  значения.  Она
была слишком расстроена. Дядя Генри был прав. Действительно, была  пани-
ка. Деловой мир переживал отчаянную неразбериху, даже катастрофу.  Рынок
ценных бумаг в Нью-Йорке был закрыт уже десять дней со дня,  прозванного
репортерами "черной пятницей", когда цены на акции резко полетели  вниз,
потому что все продавали, но никто не покупал. В главных городах Америки
банки закрывались, так как их  клиенты  хотели  вернуть  деньги,  а  эти
деньги было вложены банками в "надежные"  акции,  которые  почти  совсем
обесценились. В промышленных районах фабрики  закрывались  со  скоростью
одного предприятия в день, оставляя тысячи людей безработными и без  де-
нег.
   Дядя Генри сказал, что это не  случится  в  Атланте,  повторяла  себе
Скарлетт много раз. Но ей пришлось сдержать себя,  чтобы  не  сходить  в
банк и принести домой свой ящик с золотом. Она бы так и сделала, если бы
Ретт не купил акции банка.
   Она вспомнила о деле, которое запланировала на  сегодня,  лихорадочно
пожалела, что такая идея пришла ей в голову, но решила, что это  все  же
необходимо сделать, когда страна в панике, и именно поэтому.
   Может, ей стоит выпить маленькую  рюмочку  коньяка,  чтобы  успокоить
брожение в желудке. Графин был рядом, на боковом столике. Это бы сдержа-
ло ее нервы... Нет - запах будет заметен при дыхании, даже если она  за-
ест листьями мяты и петрушки. Она глубоко вздохнула и встала из-за  сто-
ла.
   - Беги в гараж и скажи Элиасу, что пора ехать, - сказала она  служан-
ке.
   Никто не отвечал на ее звонок в доме Питтипэт. Скарлетт была уверена,
что видела дернувшуюся штору в маленькой гостиной. Она крутанула  звонок
еще раз. Был слышен звук колокольчика за дверью и приглушенный звук  ка-
кого-то движения. Скарлетт позвонила снова. Когда стих звон, везде восс-
тановилась тишина. Она посчитала до двадцати. Лошадь и багги проехали по
улице позади нее.
   "Если кто-нибудь видел меня здесь, стоящую перед закрытой  дверью,  я
никогда не смогу смотреть ему в лицо, не сгорая от  стыда",  -  подумала
она. Она чувствовала, как ее щеки горели. Дядя Генри был прав  во  всем.
Ее не принимали. Всю свою жизнь она слышала истории о скандальных людях,
которых не принимали в приличных домах, но даже в самой  дикой  фантазии
она никогда не думала, что это когда-либо может случиться с ней.
   "Я пришла сюда с добром", - подумала она в болезненном  смущении.  На
глаза навернулись слезы. Затем, как это  часто  случалось,  ее  захватил
прилив злости и ярости. Черт побери, половина этого дома принадлежит ей!
Как они смели запереть дверь перед ней?
   Она стала ломиться в дверь, но она была надежно заперта.
   - Я знаю, что ты там, Индия Уилкс, - прокричала Скарлетт  в  замочную
скважину.
   "Вот! Надеюсь, она прислушивалась у двери и теперь оглохнет".
   - Я пришла поговорить с тобой. Индия, и я не  уйду,  пока  не  сделаю
этого. Я буду сидеть на крыльце, пока ты не откроешь дверь или пока Эшли
не придет домой со своим ключом, выбирай.
   Скарлетт повернулась и подобрала свои юбки. Она услышала звук повора-
чиваемого засова позади нее, затем скрип петель.
   - Ради всего святого, войди внутрь, - хрипло прошептала  Индия.  -  О
нас будет болтать весь район.
   Скарлетт холодно осмотрела Индию из-за плеча.
   - Может, ты выйдешь и посидишь на ступеньках вместе со  мною.  Может,
слепой бродяга задержится здесь и женится на тебе в обмен на кров и  пи-
щу.
   Как только это было сказано, она пожалела,  что  не  придержала  свой
язык. Она пришла сюда не для стычек с Индией. Но сестра Эшли всегда была
для нее вроде занозы под седлом, а сейчас ее терзало еще и унижение сто-
ять перед закрытой дверью.
   Индия толкнула дверь. Скарлетт повернулась и бросилась,  чтобы  поме-
шать ее закрыть.
   - Я извиняюсь, - сказала она сквозь зубы.
   Наконец, Индия отступила назад.
   "Как бы Ретту это понравилось!" - внезапно подумала она. В счастливые
времена их женитьбы она постоянно рассказывала ему  о  своих  победах  в
бизнесе и в обществе. Это его долго веселило, и он называл ее "неиссыха-
ющим источником восхищения". Может быть, он снова бы рассмеялся после ее
рассказа об Индии, сопящей, как дракон.
   - Чего ты хочешь? - сказала Индия ледяным голосом, хотя  вся  дрожала
внутри от ярости.
   - Это очень любезно с твоей стороны пригласить меня на чашку  чая,  -
ответила Скарлетт в ее лучшей манере. - Но я только пообедала.
   В действительности она проголодалась. Пыл битвы вытеснил панику.  Она
надеялась, что ее желудок не заурчит, хотя он был пуст, как высохший ко-
лодец.
   Индия встала перед дверью в гостиную.
   - Тетя Питти отдыхает.
   "Скорее, выпускает пары", - сказала себе Скарлетт,  но  на  этот  раз
сдержала свой язык. Она не злилась на Питтипэт. Кроме того, ей лучше  бы
покончить с тем, зачем она сюда пришла. Она хотела  уйти  до  того,  как
вернется Эшли.
   - Не знаю, догадываешься ли ты, Индия, но Мелли попросила  меня  пок-
лясться у постели умирающей, что я присмотрю за Эшли и Бо.
   Индия передернулась, будто в нее попала пуля.
   - Не говори ни слова, - предупредила Скарлетт, - так как все, что  ты
скажешь, не сравнится с практически последними словами Мелли.
   - Ты запятнаешь имя Эшли точно так же, как и свое. Я не позволю  тебе
здесь сшиваться рядом с ним, позоря всех нас.
   - Меньше всего на этой зеленой планете, Индия Уилкс, я бы хотела про-
быть хоть одну лишнюю минуту в этом доме. Я приехала сказать тебе, что я
устроила так, что ты сможешь получать все необходимые тебе вещи  в  моем
магазине.
   - Уилксам не нужна благотворительность, Скарлетт.
   - Простушка, я не говорю о благотворительности, я говорю о моем  обе-
щании Мелани. Ты совсем не представляешь, как быстро  мальчик  вроде  Бо
вырастет из штанишек и ботинок. Или сколько они стоят. Ты  хочешь  пове-
сить эти мелкие заботы на Эшли, когда у него разбито сердце? Или ты  хо-
чешь сделать Бо посмешищем в школе? Я знаю, каков  доход  у  тетушки,  я
ведь же здесь, помнишь? Хватит, чтобы только  содержать  дядю  Петера  и
экипаж, накрывагь скромный стол и оплачивать ее нюхательные соли. К тому
же существует такая вещь, как паника. Половина предприятий в стране зак-
рывается. Похоже, Эшли будет получать меньше денег в этом году, чем ког-
да-либо до этого. Если я могу  проглотить  свою  гордость  и  стучать  в
дверь, как сумасшедшая, то ты сможешь проглотить свою и принять то,  что
я даю. И не тебе отвергать мое  предложение,  ведь  если  бы  было  дело
только в тебе, я, не моргнув, оставила бы тебя голодать. Я говорю о Бо и
Эшли. И Мелли, так как я пообещала ей. Позаботься об Эшли, но не  говори
ему об этом. Без твоей помощи, Индия, я не смогу скрыть это от него.
   - Откуда я знаю, что она сказала именно это?
   - Потому что я так говорю, а мое слово стоит золота. Что бы ты ни ду-
мала обо мне, ты никогда не найдешь того, кто скажет, что я не  сдержала
своего слова или пошла на попятную.
   Индия засомневалась, и Скарлетт поняла, что она выигрывает.
   - Тебе не надо ходить в лавку самой, можешь присылать перечень с кем-
нибудь еще.
   Индия глубоко вздохнула.
   - Только ради школьной одежды для Бо, - неохотно согласилась она.
   Скарлетт удержалась от улыбки. Раз увидев, как приятно получать  вещи
бесплатно, она станет делать больше заказов.  Скарлетт  была  уверена  в
этом.
   - Тогда всего  хорошего,  Индия.  Мистер  Кершоу,  старший  клерк,  -
единственный, кто знает об этом, и он не  проговорится  никому.  Поставь
его имя наверху твоего списка, и он все устроит.
   Как только он уселась в экипаж, ее желудок громко дал знать  о  себе.
Скарлетт улыбнулась до ушей. Слава Богу, он потерпел.
   Дома она приказала повару разогреть обед и подать его. Пока она  жда-
ла, чтобы ее позвали за стол, она посмотрела остальные страницы  газеты,
избегая материалов о "панике". Она обнаружила колонку,  которую  никогда
раньше не замечала, но которая приятно удивила ее сейчас, она  содержала
новости и сплетни из Чарльстона. Там мог бы быть упомянут Ретт, или  его
родственники.
   О них не сообщалось, но она и не особенно надеялась. Если в Чарльсто-
не произойдет что-нибудь интересное, она узнает об этом от Ретта,  когда
он приедет домой. Заинтересованность в людях и местах, где он вырос, бу-
дет доказательством, что она любит его, что бы он ни говорил. Интересно,
как часто будет его "достаточно часто, чтобы не было сплетен?"
   Скарлетт не смогла заснуть этой ночью. Каждый раз, когда она закрыва-
ла глаза, она видела широкую парадную дверь дома тетушки Питти, запертую
от нее на засовы. "Это проделки Индии", - подумала она.  Дядя  Генри  не
мог быть прав, утверждая, что любая дверь в Атланте  будет  закрыта  для
нее.
   Но она не думала, что он был прав и насчет паники, пока не  прочитала
газеты и не обнаружила, что положение даже хуже, чем он описывал.
   У нее была бессонница, она знала, что немного бренди успокоит ее нер-
вы и поможет заснуть. Она молча прошлепала вниз в  столовую  к  стенному
бару. Ребристый графин радужно сверкал в лучах ее лампы.
   На следующее утро она проспала дольше, чем обычно. Не из-за бренди, а
потому, что даже с его помощью смогла заснуть только перед рассветом.
   По дороге в магазин она заехала в пекарню миссис Мерриуэаер. Клерк за
стойкой посмотрел через нее и повернулся к ней глухим ухом.
   "Он отнесся ко мне, будто меня не существовало", - поняла она потом с
ужасом. Когда она пересекала дорожку между  магазином  и  экипажем,  она
увидела приближающихся пешком миссис Элсинг и ее дочь. Скарлетт приоста-
новилась, готовая улыбнуться. Но  Элсинги  остановились  как  вкопанные.
Когда заметили ее, затем, не произнеся ни слова,  развернулись  и  пошли
прочь. На мгновение Скарлетт была парализована. Затем она поспешно  села
в экипаж и спряталась в темный угол. В какой-то  момент  ей  показалось,
что ее вырвет.
   Когда Элиас остановился перед лавкой,  Скарлетт  осталась  в  убежище
экипажа. Она послала Элиаса в магазин с конвертами с зарплатой для клер-
ков. Если она выйдет, то она может наткнуться на кого-либо из  знакомых.
Было невыносимо даже думать об этом.
   "Это все исходило от Индии. И это после того, как я была так щедра  с
нею! Я это так ей не прощу, нет. Никто безнаказанно не может  обращаться
так со мною".
   - Поезжай к лесному складу, - приказала она Элиасу, когда тот вернул-
ся.
   Она расскажет Эшли. Он что-нибудь сделает. Эшли не потерпит, он  зас-
тавит Индию и всех друзей вести себя прилично.
   Ее бедное сердце наполнилось еще большей горечью, когда  она  увидела
лесной склад. Он был переполнен. Штабеля сосновых досок отливали золотом
и терпко пахли смолой на осеннем солнце. Не было видно ни одной повозки.
Никто не покупал древесину.
   Скарлетт хотелось плакать. "Дядя Генри говорил, что это случится,  но
я никогда не думала, что будет так ужасно". Она глубоко вздохнула. Запах
свежесрубленной сосны был сладчайшими духами в мире. Ох, как она скучает
по лесопильному бизнесу, она никогда не поймет, каким образом Ретт  уго-
ворил ее продать его Эшли. Если бы она еще занималась мм, такого  бы  не
случилось никогда. Она бы пристроила лес как-нибудь. Паника подступила к
ней, но она ее отогнала прочь. Все было ужасно, но она не должна  ругать
Эшли.
   - Склад выглядит замечательно! - легко сказала она. - У тебя,  навер-
ное, лесопилка работает день и ночь, чтобы  поддержать  такой  запас  на
складе.
   Он оторвался от счетовых книг за своим столом, и Скарлетт поняла, что
любые ее слова ободрения расходуются даром. Он выглядел  не  лучше,  чем
когда она давала ему встряску.
   Он поднялся, стараясь улыбнуться ей. Его врожденная  вежливость  была
сильней, чем изнеможение, но его отчаяние больше их обоих.
   "Я не могу ему сказать что-нибудь об Индии, -  подумала  Скарлетт,  -
или о лесопильном бизнесе. На него сейчас все навалилось сразу. Кажется,
что он не рассыпается только из-за одежды на нем".
   - Скарлетт, дорогая, как мило с твоей стороны заехать. Присаживайся!
   "Мило, черта с два! Эшли звучит, как заведенная музыкальная шкатулка,
начиненная вежливыми словами. Нет, не так. Он звучит так, будто не  зна-
ет, что слетает у него с языка, и я считаю это ближе  к  истине.  Почему
его должно касаться, что я рискую остатками  своей  репутации,  приезжая
сюда? Он не заботится о себе - любой дурак это  видит,  -  почему  же  я
должна волновать его? Я не могу сесть и поддерживать вежливый  разговор,
я этого нет выношу. Но я должна".
   - Спасибо, Эшли, - сказала она, садясь на подставленный им стул.
   Она заставит себя остаться здесь на пятнадцать минут и  сделать  нес-
колько пустых замечаний о погоде, рассказать о своей поездке в Тару. Она
не сможет ему сказать о смерти Мамушки, это так  его  расстроит.  А  вот
приезд Тони - хорошая новость. Скарлетт приготовилась говорить.
   - Я была в Таре.
   - Зачем ты меня остановила, Скарлетт? - спросил Эшли  пустым  безжиз-
ненным голосом. Скарлетт не нашлась, что ответить.
   - Зачем ты меня остановила? - спросил он  снова,  но  в  этот  раз  с
болью, раздражением в голосе. - Я хотел быть в могиле. В любой, необяза-
тельно в могиле Мелли. Это единственное, на что я гожусь... Нет, не  го-
вори, что ты хотела сказать, Скарлетт. Мне сочувствовали и меня успокаи-
вали так много доброжелательных людей, что я все это слышал сотни раз. Я
ожидаю большего от тебя, чем простые банальности.  Я  буду  признателен,
если ты скажешь все, что думаешь. Что лесопильный бизнес, твой бизнес, в
который ты вложила все свое сердце,  умирает.  Я  несчастный  неудачник,
Скарлетт. Ты знаешь это. Я знаю это. Весь свет знает  это.  Зачем  вести
себя, как будто это не так? Вини меня.  Ты  не  найдешь  более  жестоких
слов, чем те,  которыми  я  себя  обзываю,  ты  не  можешь  "ранить  мои
чувства". Боже, как я ненавижу эту фразу! Как будто у меня остались  ка-
кие-то чувства, которые можно ранить. Как будто я вообще  могу  что-либо
чувствовать сейчас.
   Эшли покачал головой. Он был похож на смертельно  раненное  животное,
затравленное шайкой хищников. Из его горла вырвалось рыдание, и  он  от-
вернулся.
   - Прости меня, Скарлетт, я прошу тебя. У меня нет никаких прав  взва-
ливать на тебя мои беды. Будь милосердна, моя дорогая, оставь меня в по-
кое. Я будут признателен, если ты уедешь сейчас.
   Скарлетт исчезла, не сказав ни слова.
   Позже она села за свой стол, заваленный  различными  бумагами.  Будет
много труднее сдержать обещание перед Мелли. Одежда и товары для дома  -
этого еще не достаточно.
   Эшли не пошевелит и пальцем, чтобы помочь себе. Она сделает его удач-
ливым, она пообещала Мелани.
   И она не могла вынести вида бизнеса, который она начинала, идущего на
убыль.
   Скарлетт составила список своего имущества.
   Магазин, строение и торговля. Это приносило почти сотню дохода а  ме-
сяц, но это снизится, когда паника доберется до Атланты, и  у  людей  не
будет денег, чтобы тратить их в магазине. Она сделала пометки о  покупке
более дешевых вещей.
   Салун на участке ее земли рядом со станцией.  Она  не  владела  им  в
действительности, а сдавала в аренду и землю, и здание на ней  за  трид-
цать долларов в месяц. Люди, похоже, станут больше выпивать, чем раньше.
Может быть, надо повысить арендную плату. Ей нужны настоящие деньги.
   Золото в ее ящичке. У нее настоящие деньги, более двадцати пяти тысяч
долларов настоящих денег. Она была состоятельной женщиной в  представле-
нии большинства людей, но не в ее собственном. Она  еще  не  чувствовала
себя в безопасности.
   "Я могу выкупить бизнес у Эшли обратно", - подумала она, и на мгнове-
ние ее ум заработал в возбуждении. Но затем она вздохнула. Это не  решит
проблему. Эшли такой дурак, что настоит на получении  только  того,  что
ему предложили бы при открытых торгах, а это почти ничего. Потом,  когда
бизнес у нее начнет преуспевать, он почувствует себя еще большим неудач-
ником. Нет, как бы ей ни хотелось заполучить лесопилки со складом в свои
руки, она должна сделать Эшли преуспевающим здесь.
   "Я просто не верю, что нет рынка для леса. Паника или не паника, люди
должны же строить что-нибудь, даже если это только навес для  коров  или
лошадей".
   Скарлетт просмотрела свои книги и бумаги. У нее появилась идея.
   Вот частица фермерской земли, которую ей  оставил  Чарльз  Гамильтон.
Фермы почти не приносили никакого дохода. Какая польза  от  пары  корзин
кукурузы и одного тюка хлопка? Ее сотня акров находилась прямо  на  краю
Атланты. Если бы ей найти хорошего строителя, она  может  поставить  там
сотню или две легких домиков. Всем, кто будет терять свои  деньги,  при-
дется выезжать из больших домов и искать что-нибудь поскромнее.
   "Я не заработаю на этом денег, но, по крайней мере, ничего  не  поте-
ряю. И я прослежу, чтобы строитель использовал лес, купленный у Эшли. Он
будет зарабатывать деньги - не состояние, но стабильный доход - и никог-
да не узнает, что это пришло от меня. Все, что мне нужно, - это  хороший
строитель, который не будет болтать языком и не будет много воровать".
   На следующий день Скарлетт известила фермеров о необходимости освобо-
дить земли.

   ГЛАВА 7

   - Да, миссис Батлер, мне нужна работа, - сказал Джо Коллтон.
   Это был низкий худой мужчина лет сорока. Он выглядел немного  старше,
так как его пышные волосы были белы, как снег, а лицо задубело от  ветра
и солнца. Он хмурился, и большие складки на бровях затеняли  его  темные
глаза.
   - Мне нужна работа, но не в такой степени, чтобы я принял ее от вас.
   Скарлетт почти уже повернулась,  чтобы  уходить;  она  не  собиралась
проглатывать обиды от какого-то выскочки. Но ей нужен  был  Коллтон.  Он
был единственным честным строителем в Атланте,  она  узнала  это,  когда
поставляла им всем лес в годы строительного бума после войны.  Ей  хоте-
лось топнуть ножкой. Это все вина Мелли. Если бы не это глупое  условие,
что Эшли не должен знать, что она помогает ему, она могла бы  прибегнуть
к услугам любого строителя, потому что она бы следила за ним,  как  яст-
реб. Как бы ей хотелось этим заняться!
   Но нельзя, чтобы видали, что она принимает в этом участие. А  она  не
могла никому доверять, за исключением Коллтона.  Он  должен  согласиться
взяться за эту работу, она заставит его  согласиться.  Она  прикоснулась
своей маленькой ручкой к его руке. Она выглядела крошечной в тугой детс-
кой перчатке.
   - Мистер Коллтон, если вы мне откажете, это разобьет мое сердце.  Мне
нужен особенный человек...
   Она посмотрела на него с взывающей беспомощностью. Очень  плохо,  что
он не такой высокий. Трудно быть маленькой хрупкой леди с человеком тво-
его роста. Зато, нередко эти задиристые маленькие мужчины  были  лучшими
заступниками за женщин.
   - Я не знаю, что я сделаю, если вы мне откажете.
   Рука Коллтона напряглась.
   - Миссис Батлер, вы однажды продали мне сырой лес, уверив  меня,  что
он просушен. Я не связываюсь дважды с теми, кто обманывает меня.
   - Это должно быть была ошибка, мистер Коллтон. Я сама только  училась
лесопильному делу. Вы вспомните, каково было в те дни.  Янки  сидели  на
нашей шее. Я все время боялась до смерти.
   Ее глаза заполнились слезами, а слегка накрашенные  губки  задрожали.
Она била маленьким, заброшенным человеком.
   - Мой муж - мистер Кеннеди, - был убит.
   Его прямой, знающий взгляд обескураживал.  Его  глаза  находились  на
уровне ее глаз, и они были тверды, как мрамор. Скарлетт  убрала  руку  с
его рукава. Что она будет делать? Она не может проиграть. Он должен сог-
ласиться на эту работу.
   - Я пообещала у постели умирающей, моей лучшей подруги. - Ее слезы не
были запланированы. - Миссис Уилкс просила меня помочь, а теперь я прошу
вас.
   Она рассказала всю историю, как Мелани все время защищала Эшли... не-
расторопность Эшли в делах... его попытку похоронить себя в  могиле  же-
ны... штабеля непроданного леса... необходимость секретности.
   Коллтон поднял руку, чтобы остановить ее.
   - Ладно, миссис Батлер. Ради миссис Уилкс я возьму эту работу. Вы по-
лучите отлично построенные дома из лучших материалов.
   Скарлетт вложила свою руку в его.
   - Спасибо, - сказала она. Она почувствовала, что одержала победу.
   Только несколько часов спустя она осознала, что эти  несчастные  дома
обойдутся ей в целое состояние из ее собственных денег. Она не заработа-
ет даже хорошего отношения к себе, помогая Эшли. Все так и будут  захло-
пывать двери перед ее носом.
   Конечно, не все. У нее полно собственных друзей, и они намного  весе-
лее этих старомодных стариков.
   Она отложила эскизы, которые принес ей для изучения Джо Коллтон.  Она
куда более была бы заинтересована, если бы  он  принес  ей  цифры  своих
приблизительных подсчетов, какая разница, как будут выглядеть дома,  или
где будет расположена лестница.
   Она вытащила из ящика свою обтянутую вельветом книжку гостей и  стала
составлять список. Она собиралась задать вечеринку. Большую, с  музыкан-
тами, с рекой шампанского и горой лучшей,  самой  дорогой  еды.  Теперь,
когда у нее закончился глубокий траур, настало время известить друзей  о
том, что ее можно приглашать на вечеринки, и лучший способ сделать это -
пригласить их к себе.
   Она быстро пробежала фамилии старинных семейств Атланты. Все  думают,
что я должна быть в глубоком трауре по Мелли, нет  смысла  звать  их.  И
также нет необходимости укутываться в черное. Она не была моей  сестрой,
только свояченица, и в этом я даже не уверена, ведь Чарльз Гамильтон был
моим первым мужем, а после него у меня было еще два.
   Плечи Скарлетт тяжело опустились. Чарльз Гамильтон тут  ни  при  чем,
как и черная одежда. Она по-настоящему горевала по Мелани. Она была оди-
нока. Скарлетт приехала из деревни только два дня назад, но уже  познала
достаточно одиночества, чтобы в ее сердце зародился страх.
   Она могла бы рассказать Мелани о том, что Ретт  уходит,  Мелани  была
единственным человеком на земле, кому  бы  она  доверила  такую  ужасную
весть. Мелли сказала бы ей то, что ей хотелось  услышать:  "Конечно,  он
вернется назад, дорогая, он любит тебя так  сильно".  Именно  эти  слова
произнесла она перед смертью: "Будь умницей с капитаном Батлером, он так
тебя любит".
   Даже мысль о словах Мелани заставила Скарлетт почувствовать себя луч-
ше. Если Мелли сказала, что Ретт любит ее, значит, он действительно  лю-
бит. Скарлетт стряхнула с себя тоску, выпрямила спину. Ей  необязательно
быть одинокой. И не важно, если "старая гвардия" Атланты больше  никогда
не будет с ней разговаривать. У нее полно  друзей.  Список  приглашенных
уже занимал две страницы, а она дошла только до буквы "л".
   Друзья, которых Скарлетт собиралась развлекать, были самыми удачливы-
ми из ватаги разгребателей грязи, высадившейся  в  Джорджии  во  времена
правительства Реконструкции. Многие уехали после смены  правительства  в
1871 году, но большинство осталось, наслаждаясь большими домами и огром-
ными состояниями, накопленными ими. У них не было стремления уехать "до-
мой". Их происхождение было преспокойно забыто.
   Ретт презирал их. Он называл их "отбросами" и уезжал из  дома,  когда
Скарлетт устраивала свои щедрые вечеринки. Скарлетт думала, что  он  вел
себя глупо, и говорила ему это.
   - Богатые намного веселее бедных. Их одежды,  экипажи,  драгоценности
намного прекраснее, и они угощают тебя вкусными обедами, когда ты  заез-
жаешь к ним в гости.
   Но приемы, которые устраивала  Скарлетт,  были  самыми  шикарными,  а
этот, она была абсолютно уверена, будет самым лучшим из них. Она  начала
новую страничку списка, озаглавленного "не забыть", с  заметки  заказать
дичь, десять ящиков шампанского и новое платье. Ей  придется  поехать  к
портнихе сразу после того, как она завезет приглашения переписчику.
   Она в восхищении тряхнула головкой, любуясь белыми хрустящими  склад-
ками шляпки в стиле Марии Стюарт. Шляпка  подчеркивала  черные  дуги  ее
бровей и светящиеся зеленые глаза. Ее шелковые волосы выбивались  из-под
складок. Кто бы подумал, что траурный наряд может так идти ей.
   Она поворачивалась в разные стороны, разглядывая свое  отображение  в
зеркале. Струйки бисера и кисточки поблескивали.
   "Обычный" траур был не таким ужасным, как "глубокий", при котором  вы
не могли показать ослепительно белую  кожу  в  глубоком  вырезе  черного
платья.
   Она быстро подошла к трюмо и слегка надушила шею и плечи. Нужно  пос-
пешить, гости вот-вот придут. Она  слышала,  как  музыканты  настраивают
инструменты. Скарлетт взглянула на белые карточки, брошенные в беспоряд-
ке среди ее расчесок и ручных зеркал. Приглашения стали  поступать,  как
только друзья узнали, что она возвращается в водоворот жизни. Она  будет
занята многие недели. А затем последуют другие приглашения, и она устро-
ит очередную вечеринку, а может, танцы в сезон Рождества. Да, все  будет
просто замечательно. Она волновалась так же,  как  молоденькая  девочка,
впервые пришедшая на праздник. Но это и не удивительно. Уже больше  семи
месяцев она не появлялась в свете. За исключением  поездки  к  Фонтейнам
после возвращения Тони домой. Она улыбнулась, вспоминая Тони. Она бы хо-
тела, чтобы он был у нее сегодня. У всех бы глаза полезли на  лоб,  если
бы он показал им свой трюк с шестизарядками!
   Ей надо идти - музыканты уже играют.
   Скарлетт спешно спустилась по покрытым красным ковром  ступенькам,  с
удовольствием вдыхая запах цветов, в огромных вазах расставленных в каж-
дой комнате. Ее глаза светились радостью, когда она ходила из комнаты  в
комнату, убеждаясь, что все готово. Все было безупречно. Слава  небесам!
Панси вернулась из Тары, а она очень хорошо  умела  заставлять  работать
других слуг.
   Раздался звонок. Она ослепительно улыбнулась и пошла в коридор встре-
чать гостей.
   Дом заполнялся шумом голосов, запахом духов, яркими цветами шелков  и
сатина, рубинов и сапфиров.
   Скарлетт двигалась через толпу, улыбаясь, слегка заигрывая с мужчина-
ми, принимая неискренние комплименты женщин. Они были так счастливы уви-
деть ее снова, они так скучали по ней, никакие другие вечеринки не  были
так хороши, как ее, ничей дом не был так красив, ничье  платье  не  было
так модно, ничьи волосы так не блестели,  ничья  фигура  не  была  такой
юной.
   "Я прекрасно провожу время, это великолепная вечеринка".
   Она взглянула поверх серебряных блюд и Подносов на длинном полирован-
ном столе: пополняют ли их слуги. Количество еды было  очень  важно  для
нее, так как она никогда не забудет, что  значит  голодать.  Ее  подруга
Мамми Барт уловила этот взгляд и улыбнулась. Полоска жирного соуса  кап-
нула из уголка ее рта на бриллиантовое ожерелье. Скарлетт  в  отвращении
отвернулась. "Мамми станет однажды такой же здоровой, как слониха. Слава
Богу, я могу есть все, что мне захочется, и не пополнеть ни на грамм".
   Взрывы смеха привлекли ее внимание, и она направилась в сторону весе-
лящейся троицы. Ей бы очень хотелось услышать что-нибудь  смешное,  даже
если это одна из шуток, которые было не положено понимать леди.
   - ...и я говорю себе: "Билл, паника одного человека  приносит  выгоду
другому, и я знаю, кем из этих людей будет старина Билл".
   Скарлетт отвернулась. Она хотела хорошо провести время, а разговоры о
панике не входили в ее представление о веселье. Хотя,  может  быть,  она
узнает что-то. Она была умнее даже в полудреме, чем Билл Уэллер  в  свои
лучшие дни, она была твердо уверена в этом. Если он делал деньги на  па-
нике, она хотела бы знать, как он это делал. Она бесшумно подошла побли-
же.
   - ...эти тупые южане, они были проблемой для меня с того момента, как
я приехал сюда, - признавался Билл. - Ты просто ничего  не  поделаешь  с
человеком, у которого нет природной человеческой жадности, так  что  все
облигации и сертификаты, умножающие деньги втрое, которые я высыпал  им,
легли на дно без дела. Они работали больше, чем когда-либо работали даже
негры, и откладывали каждую заработанную ими  монетку  на  черный  день.
Оказалось, что многие из них имели полные  коробки  облигаций,  выданных
правительством Конфедерации. - Смех Билла заглушал смех остальных.
   Скарлетт кипела. "Тупые южане" - действительно! У ее дорогого Па была
коробка, полная облигаций Конфедератов. И у других в округе Клейтон. Она
попыталась уйти, но была задержана группой людей, которых  тоже  привлек
смех собравшихся вокруг Билла Уэллера.
   - Я скоро просек, что к чему, - продолжал Уэллер. - Они просто больше
не верили в бумажки. И ни во что другое. Сказать вам, мальчики, это  ра-
нило мою гордость.
   Он сделал печальное лицо, затем широко усмехнулся, показывая три  зо-
лотых зуба.
   - Я не буду вам говорить, что мне не пришлось бы нуждаться ни в  чем,
даже если бы я ничего не придумал. В старые добрые времена,  когда  рес-
публиканцы держали Джорджию в руках, я нахватал достаточно на железнодо-
рожных контрактах, так что мы бы могли жить припеваючи  на  заграбастан-
ное, даже если б я был полнейшим дураком, чтобы строить эти железные до-
роги. Но Люла стала раздражаться от того, что я шатался по дому без  де-
ла. Потом - слава ей - настала паника, и все республиканцы забрали  свои
сбережения из банков и положили деньги под матрасы. Каждый дом, даже ла-
чуга стали золотым шансом, который я не мог упустить.
   - Перестань нести чепуху, Билл. Я не могу дождаться, когда ты  перей-
дешь к главному. - Амос Барт выразил свое нетерпение плевком, который не
долетел до плевательницы.
   Скарлетт тоже испытывала нетерпение, ей не терпелось выбраться  отту-
да.
   - Обожди, Амос, я подхожу к этому. Каким же способом можно было проб-
раться к этим матрасам? Проповедники - это не мой тип, я люблю сидеть за
своим столом, пока мои служащие быстро действуют. Именно этим я и  зани-
мался, сидя на кожаном вращающемся стуле, и, выглянув  из  окна,  увидел
похоронную процессию. Это было как озарение. Нет ни одной крыши в Джорд-
жии, где бы не горевали по своим ушедшим любимым.
   Скарлетт с ужасом уставилась на Билла Уэллера, разглагольствующего  о
своих мошенничествах.
   - Легче всего с матерями и вдовами. Они, не моргнув  глазом,  достают
свои денежки из матрасов, когда мои мальчики рассказывают им, что  вете-
раны конфедератов возводят мемориал на полях сражения, ради того,  чтобы
имя их мальчиков тоже было высечено там.
   - Ты - хитрый старый лис, Билл, это просто  гениально!  -  воскликнул
Амос, а мужчины рассмеялись еще громче.
   Скарлетт почувствовала себя тяжело больной.  Несуществующие  железные
дороги и золотые прииски ее не интересовали, но матери и вдовы,  которых
обманывал Билл Уэллер, были ее близкие. Он мог послать своих парней пря-
мо к Беатрисе Тарлтон, Кэтлин Калверт, Димити Манро или к  любым  другим
женщинам в округе Клейтон, которые потеряли своих сыновей или мужей.
   Ее голос, словно нож, разрезал смех мужчин, окружавших Билла:
   - Это самая низкая, грязная история, которую я когда-либо слышала. Ты
противен мне, Билл Уэллер. Все вы противны мне. Что вы знаете о  южанах?
Вам в голову ни разу в жизни не приходила ни одна разумная мысль, вы  не
сделали ни одной приличной вещи за всю свою жизнь!
   Она протолкнулась сквозь пораженных мужчин и женщин, вытирая руки  об
юбку от омерзения прикосновения к ним.
   Столовая с изысканными блюдами на сверкающих серебряных подносах была
прямо перед ней, пресыщение выросло в Скарлетт при виде и запахе  жирных
подливок и заплеванных плевательниц. Она представила освещенный  лампами
стол Фонтейнов, простую еду - по-домашнему приготовленную ветчину, куку-
рузный хлеб и выращенную дома зелень. Она принадлежала им, они  были  ее
народом, они, а не эти вульгарные, грязные, жирные женщины и мужчины.
   Скарлетт повернулась лицом к Уэллеру и его группе.
   - Отбросы! - прокричала она. - Вот кто вы такие. Отбросы!  Убирайтесь
вон из моего дома, с глаз долой, меня тошнит от вас!
   Мамми Барт совершила ошибку, попытавшись ее успокоить.
   - Перестань, милая, - сказала она, протягивая свою руку, всю в драго-
ценностях.
   Скарлетт отшатнулась, прежде чем до нее успели дотронуться.
   - Убирайтесь! В особенности ты, жирная свиноматка.
   - Ладно, я никогда, - голос Мамми Барт дрожал, - никогда, черт, я  не
стерплю такого разговора. Я бы не осталась, даже если бы  ты  упрашивала
меня на коленях, Скарлетт Батлер.
   Началось поспешное бегство гостей, и менее  чем  через  десять  минут
комнаты были пусты. Скарлетт прошла мимо опрокинутой еды, пролитого шам-
панского, разбитых тарелок и бокалов. Она должна держать голову  высоко,
как учила ее мама. В мыслях она перенеслась назад в Тару  и  представила
себя поднимающейся по лестнице с балансирующим на голове  тяжелым  томом
романов - прямая, как деревце. Как леди. Так учила ее мать. У нее в  го-
лове поплыло, ноги тряслись, но она поднималась, не останавливаясь. Леди
никогда не показывает, что устала или расстроена.
   - Вовремя она это сделала, - сказал кларнетист.
   Оркестр играл на многих приемах Скарлетт.
   Один из скрипачей аккуратно сплюнул в горшок с пальмой.
   - Слишком поздно, я бы сказал. Поспишь с собаками, наберешься вшей.
   Над их головами на застеленной шелком кровати лежала Скарлетт и рыда-
ла, у нее разрывалось сердце. Она так надеялась хорошо провести время.
   Ночью Скарлетт спустилась вниз за спиртным, чтобы избавиться от  бес-
сонницы. Все свидетельства вечеринки исчезли, за исключением  изысканных
букетов цветов и наполовину сгоревших свечей в канделябре  на  обеденном
столе.
   Скарлетт зажгла свечи и задула свою лампу. Почему она должна красться
в полутьме, как какой-то воришка? Это был ее дом, ее бренди, и здесь она
может делать все, что ей нравится.
   Она выбрала рюмку, поставила ее рядом с графином, уселась в кресле во
главе стола.
   После бренди по телу разлилось приятное тепло. Скарлетт вздохнула.
   Слава Богу! "Еще одна рюмка, и мои нервы перестанут  дергаться".  Она
наполнила рюмку снова и быстро выпила ее. "Не надо спешить,  -  подумала
она, снова наливая. - Это не по-женски".  Мелкими  глотками  она  выпила
третью рюмку. "Как мило горят свечи". Золотые огоньки отражались на  по-
лированной поверхности стола. Грани пустой рюмки радужно сверкали, когда
она поворачивала ее в руке.
   Было тихо, как в могиле. Звон стекла, когда она наливала бренди, зас-
тавил ее вздрогнуть.
   Свечи догорели, графин постепенно опустел, и Скарлетт теряла контроль
над собой. С этой комнаты все начиналось. Стол был также  пуст,  на  нем
стояли только свечи и серебряный поднос с графином и рюмками.  Ретт  был
пьян. Она никогда не видела его таким пьяным, он воздерживался от спирт-
ных напитков. Он был пьян в ту ночь, несмотря на это, и жесток. Он гово-
рил ей ранящие ее слова, и он больно  повернул  ее  руку  так,  что  она
вскрикнула от боли.
   Но затем... затем он отнес ее наверх в комнату и овладел ею. Скарлетт
ожила после его прикосновения к ней, когда он целовал ее губы, ее шею  и
тело. Она вся горела, когда он прикасался к ней, она кричала: "Еще..."
   Ни одна леди не  почувствовала  бы  такого  дикого  желания,  которое
чувствовала она. Скарлетт попыталась не думать об этом,  но  ей  это  не
удавалось, так как она слишком много выпила.
   "Это случилось, - кричало ее сердце, - это действительно было.  Я  не
придумала это".
   Мать приучила ее думать, что у леди не может быть  животных  порывов,
но мозг не смог контролировать страстные потребности тела.
   Она уронила руки на стол, голову на руки и застонала. Желание и  боль
заставили ее корчиться, кричать в пустоту, освещенную свечами:
   - Ретт, ох, Ретт, ты нужен мне.

   ГЛАВА 8

   Приближалась зима, и Скарлетт с каждым днем становилась все более не-
истовой. Джо Коллтон выкопал яму для подвала  первого  дома,  но  частые
дожди помешали заливке фундамента.
   - Мистер Уилкс пронюхает, в чем дело, если я куплю у него лес, прежде
чем подготовлюсь к строительству, - разумно сказал он, и Скарлетт знала,
что он прав.
   Может быть, вся идея была ошибкой. День за днем газета рассказывала о
катастрофах в деловом мире. Появились хлебные очереди в крупных  городах
Америки, потому что каждую неделю тысячи людей теряли рабочие места. За-
чем она рисковала своими деньгами именно сейчас, в самое  плохое  время?
Зачем она дала Мелли это дурацкое  обещание?  Если  бы  только  холодный
дождь перестал... И дни прекратили бы уменьшаться. Днем она занимала се-
бя работой, но темнота закрывала ее в пустом доме наедине с  мыслями.  А
она не хотела думать, так как не могла найти ответов ни на один  вопрос.
Как она докатилась до такого? Она ничего не натворила такого, чтобы люди
отвернулись от нее. Почему они все так ненавидят  ее?  Почему  Ретт  так
долго не приезжает домой? Что она может сделать, чтобы поправить положе-
ние? Должно же быть что-то, не может же она вечно слоняться из комнаты в
комнату по пустому дому, как горошина, гремящая в пустой раковине.
   Она была бы рада, если бы Уэйд и Элла приехали к ней, но Сьюлин напи-
сала, что они на карантине после ветрянки.
   Она могла бы сойтись снова с Бартами и их друзьями. Неважно, что  она
обозвала Мамми свиньей, она была толстокожей. Одной из причин ее  дружбы
с "отбросами" было то, что она всегда могла развязывать свой острый язы-
чок при них, и в любой момент, если бы захотела, они  бы  приковыляли  к
ней. "Слава богу, я еще не опустилась на такой уровень. Я не поползу те-
перь к низким созданиям. Просто темнеет очень рано, и ночи  такие  длин-
ные, и я не могу спать. Все изменится к лучшему, когда прекратятся  дож-
ди... когда кончится зима... когда Ретт приедет домой...
   Наконец, погода изменилась,  установились  светлые  морозные  деньки.
Коллтон выкачал воду из ямы для фундамента, и резкий ветер высушил крас-
ную глину Джорджии до твердости кирпича. Тогда он заказал цемент и доски
для форм, чтобы заливать фундамент.
   Скарлетт с радостью покупала подарки. Был канун Рождества. Она купила
кукол Элле и всем дочкам  Сьюлин.  Маленьких  куколок,  набитых  мягкими
опилками и с круглощекими личиками, для младших, Сюсси с Эллой  получили
почти одинаковые куклы с  прелестными  чемоданчиками,  полными  красивых
платьев. Проблема была с Уэйдом. Скарлетт никогда не знала, что ему  да-
рить. Она вспомнила обещание Тони Фонтейна научить его крутить  шестиза-
рядками и купила Уайду собственную пару, с его инициалами, выгравирован-
ными на отделанных слоновой костью рукоятках. Со  Сьюлин  было  проще  -
круглый шелковый ридикюль, который был слишком шикарным,  чтобы  пользо-
ваться им в деревне, с двадцатидолларовым кусочком золота внутри - хорош
для любого случая. Уилл был невозможен. Скарлетт искала  и  там  и  сям,
прежде чем сдаться и купить ему еще одну кожаную куртку, такую же, как в
прошлом году и в позапрошлом. "Главное - внимание", - подумала она.
   Она раздумывала долго, прежде чем решила не дарить подарка Бо. Она не
сможет пронести его мимо Индии, не получив его обратно  нераспакованным.
Кроме того, Бо не нуждался ни в чем, горько подумала она. Кредит Уилксов
в ее магазине увеличивался каждую неделю.
   Она купила Ретту золотые ножницы для сигар, но у нее не хватило реши-
мости отослать их. Вместо этого она послала подарки своим двум  тетушкам
в Чарльстоне. Они могут рассказать матери Ретта, какая она заботливая, а
миссис Батлер может сказать это своему сыну.
   "Интересно, пришлет ли он мне что-нибудь?  Или  привезет?  Может,  он
приедет домой на Рождество, чтобы не было сплетен".
   Возможность была достаточно реальна, чтобы  Скарлетт  с  неистовством
принялась за украшение дома. Когда он превратился в коттедж, полный сос-
новых веток, плюша и падуба, она снесла остатки в магазин.
   - У нас уже есть в витрине гирлянда, миссис Батлер. Нам больше не на-
до, - сказал Вилли Кершоу.
   - Не говори мне, что надо, а что не надо. Оберни этой сосновой лентой
стойки и повесь полоску из падуба на дверь. Это настроит людей на рожде-
ственское настроение, и они потратят больше денег на подарки, У  нас  не
хватает миленьких мелочей для подарков. Где эта коробка с  промасленными
бумажными веерами?
   - Вы мне сказали убрать ее. Сказали, что не стоит  тратить  место  на
прилавках на всякие безделушки, когда людям нужны  гвозди  и  стиральные
доски.
   - Ты дурень, это было тогда, а теперь доставай.
   - Но я не знаю" куда я ее положил. Это было так давно.
   - Матерь божья! Я найду ее сама.
   Скарлетт ворвалась в хранилище под потолком.
   Она стояла на лестнице, роясь среди пыльных стопок на верхней  полке,
когда она услышала знакомые голоса миссис Мерриуэзер и  ее  дочери  Мей-
белл.
   - Ты говорила, что ноги твоей не будет на пороге  магазина  Скарлетт,
мама.
   - Тише, клерк может услышать нас. Мы обошли весь город, и не осталось
нигде черного вельвета. Я не могу закончить мой наряд без  него.  Ктони-
будь разве слышал, чтобы королева Виктория носила цветную накидку?
   Скарлетт нахмурилась. О чем это они разговаривают? Она  тихо  спусти-
лась с лесенки, подошла на цыпочках и прислушалась.
   - Нет, мэм, - услышала она голос клерка. - Вельвет у нас не пользует-
ся большим спросом:
   - Я так и думала. Пошли, Мейбелл.
   - Раз уж мы здесь, может, мы найдем перья, которые мне нужны для  на-
ряда Покахонтаса, - сказала Мейбелл.
   - Чепуха, пойдем. Мы не должны были приходить сюда. Что, если  ктони-
будь нас видел. - Походка миссис Мерриуэзер была  грузной,  но  быстрой.
Она захлопнула за собой дверь.
   Скарлетт взобралась на лестницу снова. Все ее рождественское настрое-
ние исчезло. Кто-то устраивал костюмированную вечеринку, а ее не пригла-
сили. Она пожалела, что не дала Эшли сломать себе шею на могиле  Мелани!
Она нашла коробку, которую искала, и бросила ее на пол, ярко  окрашенные
веера рассыпались по полу.
   - Теперь подберите их и вытрите пыль с каждого, - приказала она. -  Я
еду домой. Она лучше бы умерла, чем стала бы хныкать на глазах  у  своих
клерков.
   Сегодняшняя газета лежала на сиденье ее экипажа.  Скарлетт  пробежала
глазами по восторженным описаниям недельных скачек  в  довоенное  время,
чарльстонцы утверждают и предсказывают, что будущие скачки будут не  ху-
же. Согласно корреспонденту, празднества будут продолжаться день и  ночь
в течение недели и завершатся балом.
   - И я спорю, что Ретт посетит их, - пробормотала Скарлетт. Она отбро-
сила газету на пол.
   Заголовок на первой странице привлек ее внимание: "Карнавал завершит-
ся маскарадным балом". "Это, должно быть, то, к  чему  готовятся  старая
дракониха и Мейбелл, - подумала она. - Все в этом мире,  за  исключением
меня, ходят на вечера". Она схватила газету, чтобы прочитать статью:
   "Приготовления заканчиваются. Атланта украсится 6 января  карнавалом,
возрождающим великолепие Нью-Орлеанского знаменитого Марди Грае. Двенад-
цать Ночных Весельчаков - организация, недавно основанная в нашем городе
выдающимися фигурами общественных и деловых кругов, -  инициаторы  этого
знаменитого события. Король карнавала, сопровождаемый придворной знатью,
въедет в город и пересечет его на королевской платформе. Ожидается,  что
шествие будет длиной более мили. Все граждане города, его подчиненные на
этот день, приглашаются на этот парад. Расписание и маршрут шествия  бу-
дут объявлены в следующих номерах газеты.
   Праздник завершит бал-маскарад, для которого Оперный дом де Гивов бу-
дет переделан в настоящую Страну Чудес. Весельчаки распространили  почти
триста приглашений Лучшим Рыцарям и красивейшим Леди Атланты".
   - Черт! - сказала Скарлетт.
   Обида и горечь взяли верх над ней, и она расплакалась,  как  ребенок.
Было нечестно, что Ретт будет танцевать и смеяться в  Чарльстоне,  а  ее
враги в Атланте будут веселиться в то время, как она застряла в этом ог-
ромном молчаливом доме. Она не делала ничего  плохого,  чтобы  заслужить
такое наказание.
   "Ты никогда не будешь такой трусливой, чтобы  позволить  мм  огорчить
тебя до слез", - сердито сказала она себе.
   Скарлетт вытерла слезы тыльной стороной руки. Она не будет впадать  в
отчаяние. Она будет добиваться своего. Она пойдет на бал, как-нибудь она
найдет способ это сделать.
   Достать приглашение на бал было нетрудно. Скарлетт узнала" что  парад
будет с основном состоять из украшенных повозок, рекламирующих  продукты
и магазины. Был вступительный взнос для участников, равный цене  декора-
ции платформы, но все, принимающие участие в шествии,  получали  по  два
приглашения на бал. Она послала Вилли Кершоу со вступительными  деньгами
для участия "Универмага Кеннеди" в параде.
   Это вселило в нее веру в то, что все может быть куплено. Деньги могут
все.
   - Как вы украсите повозку, миссис Батлер? - спросил Кершоу.
   Вопрос вызвал к жизни сотни вариантов.
   - Я подумаю об этом, Вилли.
   Да, она может проводить за этим занятием многие часы, заполнить много
вечеров, обдумывая, как заставить все остальные повозки жалко  выглядеть
по сравнению с ее собственной.
   Ей также придется подумать о бальном наряде. Как много времени  уйдет
на это! Ей придется просмотреть все журналы мод, выбрать ткань,  просчи-
тать размеры, подобрать прическу...
   Она еще была в обычном трауре. Но это, конечно,  не  значит,  что  ей
придется надеть черное на бал. Она еще не была ни на одном, она не  зна-
ла, каковы правила. Но идея в целом была позабавить людей, ведь так?  Не
выглядеть, как обычно, а изменить свою внешность. Тогда  ей  определенно
нельзя надевать траур. Бал становится с  каждой  минутой  все  привлека-
тельнее для нее. - Скарлетт закончила дела  в  магазине  и  поспешила  к
портнихе.
   Тучная, с одышкой миссис Мэри вытащила булавки изо рта,  чтобы  доло-
жить, что леди  заказали  костюмы  Розового  бутона  -  розовое  бальное
платье, отделанное шелковыми розами; Снежинки - белое бальное платье,  с
блестящими белыми шнурками; Ночи - темно-голубой вельвет с вышитыми  се-
ребряными звездами; Рассвет - розовое на  более  темном  розовом  шелке;
Пастушки - платье в штрипочках с отделанным шнурком белым фартуком.
   - Хорошо, хорошо, - нетерпеливо сказала Скарлетт. - Я вижу,  что  они
готовят. Я извещу вас завтра, кем я буду.
   Миссис Мэри воздела руки к небу.
   - Но у меня не будет времени сшить ваше платье,  миссис  Батлер.  Мне
пришлось нанять дополнительно еще двух швей, и я еще не знаю,  успею  ли
я... Я просто уже ну никак не могу прибавить еще один костюм к обещанным
мною.
   Скарлетт не придала значения отказу. Она  знала,  что  всегда  сможет
уговорить ее. Самым трудным было решить, кем же она будет.
   Ответ пришел к ней, когда она раскладывала пасьянс, дожидаясь  обеда.
Заглянула в колоду посмотреть, выпадет ли король  на  нужное  ей  место.
Нет, перед королем были две дамы. Игра не получалась.
   Дама! Ну конечно. Она сможет надеть чудесное платье с  длинным  шлей-
фом, отделанным белым мехом, и любые драгоценности.
   Она бросила карты на стол и побежала наверх посмотреть коробку с дра-
гоценностями. Почему, ну почему Ретт был таким несговорчивым  в  покупке
драгоценностей? Он покупал ей все, что она хотела, но  в  украшениях  он
одобрял только жемчуг. Она вытаскивала бусы за бусами, складывала их  на
бюро. Вот! Ее бриллиантовые подвески. Она определенно наденет их. И  она
сможет украсить жемчугом свои волосы, шею и запястья. Какая жалость, что
она не может рискнуть надеть  свое  бриллиантовое  обручальное  колечко.
Слишком много людей смогут узнать его, а если они узнают, кто  она,  они
могут оскорбить ее. Она рассчитывала на свой костюм и маску,  чтобы  ук-
рыться от миссис Мерриуэзер, Индии Уилкс и других женщин. Она  намерева-
лась чудесно провести время, танцевать каждый танец.
   В предкарнавальные дни вся Атланта была в праздничных приготовлениях.
Мэр приказал закрыть магазины 6 января, когда весь город будет  перепол-
нен людьми.
   Скарлетт подумала, что это большая потеря - закрыть магазин, когда  в
городе будет много людей из провинции. Она украсила витрину магазина,  а
также железную ограду перед домом бантиками из лент. Знамена и флаги ук-
рашали каждый фонарный столб и фасад дома, создавая на последней  стадии
маршрута Рекса к трону тоннель из яркого, трепещущего красного и белого.
   "Надо было бы привезти на карнавал Уэйда и Эллу из Тары,  -  подумала
она. - Но они скорее всего еще слабы после ветрянки. И у меня нет  приг-
лашений на бал для Сьюлин и Уилла. Кроме того, я послала  огромные  кипы
подарков для них на Рождество".
   Непрекращающийся дождь в день карнавала согнал все остатки  угрызений
совести по поводу ее детей. Они не могли бы стоять под дождем на холоде,
чтобы посмотреть карнавал.
   Но она могла. Она завернулась в теплую шаль и встала на каменную ска-
меечку рядом с воротами, укрываясь под большим зонтом.
   Как было обещано, шествие растянулось на целую  милю.  Это  было  пе-
чальное зрелище. Дождь почти  разрушил  средневековые  костюмы.  Красная
краска стекала, страусиные перья опали,  вельветовые  шапочки  мгновенно
промокли и выглядели, как вялый салат. Марширующие геральды и пажи  выг-
лядели замерзшими и промокшими, но целеустремленными, конные рыцари  по-
нукали с хмурыми лицами своих упирающихся лошадей. Скарлетт  присоедини-
лась к аплодисментам  толпы.  Только  дядя  Генри  Гамильтон,  казалось,
единственный получал удовольствие от происходящего. Он хлюпал  по  грязи
босыми ногами, держа в одной руке ботинки, а в другой - шапку, помахивая
толпе то одной рукой, то другой и ухмыляясь во весь рот.
   Она усмехнулась про себя, когда Придворные Дамы медленно  проехали  в
открытых экипажах. Лидеры Атланты были в масках, но стоическое  отчаяние
читалось у них в глазах. Покахонтас Мейбелл Мерриуэзер щеголял распавши-
мися перьями у нее на голове, с которых стекала вода на ее щеки  и  шею.
Легко было узнать и миссис Элсинг и миссис Уиттинг, промокших,  дрожащих
Бетси Росс и Флоренцию Найтингейл. Миссис Мид была чихающим представите-
лем Старых Добрых Времен в лавине мокрой тафты. Только на миссис Мерриу-
эзер дождь не подействовал. Королева Виктория держала широкий зонтик над
сухой королевской головой. На ее вельветовой накидке не было ни  пятныш-
ка.
   Когда проехали дамы, случился длинный разрыв  в  шествии,  и  зрители
стали расходиться. Но затем раздался отдаленный звук "Дикси". Через  ми-
нуту толпа хрипло приветствовала появление оркестра, затем наступила ти-
шина.
   Это был маленький оркестр: только два барабанщика, и двое играющих на
свистульках, и один - на сладкоголосом кларнете. Музыканты были одеты  в
серое, с золотистыми лентами и яркими пуговицами. А перед ними однорукий
мужчина держал в сохранившейся руке флаг Конфедератов. Звезды  и  полосы
выгорели, он выглядел потрепанным, но его вновь проносили с гордостью по
Пис-стрит. У всех запершило в горле от волнения.
   Скарлетт почувствовала у себя на щеках слезы, это были слезы  гордос-
ти. Люди Шермана сожгли Атланту, янки разграбили Джорджию, но  они  были
не способны разрушить Юг. Она видела такие же слезы на лицах стоящих пе-
ред ней мужчин и женщин. Все опустили зонтики, чтобы с непокрытой  голо-
вой отдать честь флагу.
   Они долгое время стояли высокие и гордые под холодным дождем. Оркестр
сопровождала колонна ветеранов Конфедерации  в  оборванных,  замасленных
униформах, в которых они пришли с Войны. Они  маршировали  под  "Дикси",
как будто они были молодыми ребятами, а вымокшие горожане  обрели  снова
голоса для приветствий в их честь.
   Приветствия продолжались, пока ветераны не скрылись  из  вида.  Тогда
взметнулись зонтики, и люди начали расходиться. Парад пришел и ушел, ос-
тавляя их мокрыми и замерзшими, но довольными.
   - Чудесно, - слышала Скарлетт от проходивших мимо нее людей.
   - Парад еще не закончился, - говорила она некоторым.
   - Лучше "Дикси" не будет, не правда ли? - отвечали они.
   Она утвердительно качнула головой. Даже она потеряла интерес к  шест-
вию платформ, а ведь она так старалась украсить  свою.  Потратила  много
денег на гофрированную бумагу  и  блестки,  которые,  наверно,  испортил
дождь. По крайней мере, она может наблюдать теперь сидя, она  не  хотела
утомлять себя, ведь ночью предстоял бал-маскарад.
   Потянулись бесконечные минуты  ожидания  первой  платформы.  Скарлетт
увидела, что колеса повозки постоянно  застревали  в  размокшей  красной
глине. Она вздохнула и поплотнее завернулась в свою шаль. "Кажется,  мне
придется долго ждать".
   Прошло более часа, пока все раскрашенные повозки проехали  мимо  нее,
ее зубы стали стучать прежде, чем все это было закончено. Цветы из  гоф-
рированной бумаги на ее повозке намокли, но все еще были яркими. А "Уни-
вермаг  Кеннеди"  сверкал  серебряными  блестками  сквозь  капли  дождя.
Большие бочки с этикетками: "мука", "сахар", "кукуруза", "патока",  "ко-
фе", "соль" - были пустыми, а жестяные раковины и  стиральные  доски  не
заржавеют. Единственной безвозвратной потерей были инструменты  с  дере-
вянными ручками. Даже за ткань, которой она задрапировала повозку, можно
будет получить немного денег в меняльной лавке.
   Если бы кто-нибудь дождался ее платформы, она была уверена, он был бы
потрясен.
   Она передернула плечами и состроила рожицу последнему фургону. Он был
окружен кричащими мальчишками. Человек в костюме эльфа раскидывал налево
и направо конфеты.  Скарлетт  уставилась  на  вывеску  над  его  головой
"Ричс". Вилли, не переставая, говорил об этом новом магазине в Пяти  Уг-
лах. Он был обеспокоен, так как цены там были ниже,  и  он  уже  потерял
несколько клиентов. "Чепуха, - с презрением подумала Скарлетт. -  "Ричс"
не продержится так долго, чтобы успеть повредить мне. Сбивание цен и вы-
кидывание товаров - не путь к преуспеванию в бизнесе. Я очень рада,  что
увидела это. Теперь я могу посоветовать Вилли Кершоу не быть таким дура-
ком". -
   Последней платформой позади "Ричс" был трон Рекса.  Красно-белая  на-
кидка протекла, и вода лилась на коронованную голову и  ватиновые  плечи
доктора Мида. Он выглядел совершенно несчастным.
   "Надеюсь, что ты подцепишь воспаление легких и умрешь", - сказала се-
бе Скарлетт. Она побежала домой принять горячую ванну.
   Скарлетт была одета как Дама Червей.  Она  бы  предпочла  быть  Дамой
Бриллиантов, со сверкающей короной, и ожерельем, и брошками. Однако тог-
да бы она не смогла надеть свой жемчуг, который, по словам ювелира,  был
хорош для самой королевы. К тому же она  нашла  большие  поддельные,  но
красивые рубины, которые можно было пришить  вокруг  низкого  выреза  ее
красного вельветового платья. Так хорошо было надеть что-то цветное!
   Шлейф ее платья был окаймлен белой лисицей. Она знала, что мех  будет
испорчен, но это было для нее неважно, он будет выглядеть очень элегант-
но на ее руке во время танца. У нее была загадочная красная маска,  зак-
рывающая ее лицо до кончика носа, ее губы были слегка подкрашены,  чтобы
соответствовать ей. Она чувствовала себя  привлекательной.  Сегодня  она
может танцевать, сколько пожелает, и никто не будет знать,  кто  она  на
самом деле. Какая замечательная идея организовать маскарад!
   Даже с маской на лице Скарлетт немного нервничала, появляясь  в  зале
без сопровождения. Большая группа весельчаков в масках входила в  прихо-
жую, когда Скарлетт вышла из своего экипажа, и она присоединилась к ним.
Попав внутрь, она с удивлением оглядывалась. Оперный дом де Гивов  изме-
нился почти до неузнаваемости. Симпатичный театр  был  теперь  настоящим
королевским дворцом.
   В дальнем конце танцевального зала доктор Мид, в качестве Рекса, вос-
седал на троне со своими камердинерами в униформе по бокам, включая  Но-
сителя Королевского Кубка. В центре был  самый  большой  оркестр,  какой
Скарлетт когда-либо видела, а вокруг - масса танцующих, наблюдающих, лю-
бопытных. Было заметно явное чувство легкой веселости  и  безрассудства,
вызванного анонимностью масок. Как только она вошла в  залу,  мужчина  в
китайском халате и с длинной косичкой обнял ее за талию и закружил ее  в
танце. Он может быть идеальным незнакомцем. Это было опасным  и  волную-
щим.
   Ее партнер был классным танцором. Когда они кружились, Скарлетт заме-
чала наряды индусов, клоунов, Арлекино, Пьеро, монахов, медведей,  пира-
тов, нимф, танцующих так же упоительно, как и она. Она прерывисто  дыша-
ла, когда кончилась музыка.
   - Чудесно! - выдохнула она. - Это чудесно! Так  много  людей.  Должно
быть, вся Джорджия танцует здесь.
   - Не совсем, - сказал ее партнер. - У некоторых не было приглашений.
   Он указал наверх рукой. Скарлетт увидела, что галереи были полны зри-
телей в обыкновенной одежде. Некоторые не совсем  уж  в  обычной.  Мамми
Барт была там со всеми своими бриллиантами. "Как замечательно, что я  не
сошлась снова с этой шайкой. Они слишком дрянны, чтобы их приглашали ку-
да-нибудь", - подумала Скарлетт, умудряясь  забыть  о  происхождении  ее
собственного приглашения.
   Присутствие зрителей  сделало  бал  еще  более  привлекательным.  Она
встряхнула головой и засмеялась. Ее  алмазные  сережки  засверкали,  она
могла видеть их отражение в глазах Мандарина.
   Потом ом ушел. Монах со своей рясой, натянутой вперед, чтобы она  за-
теняла замаскированное лицо, не говоря ни слова, взял Скарлетт за  руку,
другой обвил ее талию, и они понеслись в  танце,  когда  оркестр  грянул
быструю польку.
   Она танцевала так, как не танцевала никогда. Голова у  нее  кружилась
от интригующего сумасшествия маскарада, опьянения всем происходящим вок-
руг, шампанским, разносимым на серебряных подносах пажами, своим  несом-
ненным успехом. И она была не узнана.
   Она заметила вдов Старой Гвардии. На них были те же костюмы, что и во
время парада. На Эшли была маска, но она узнала его сразу. У  него  была
траурная повязка на рукаве черно-белого костюма Арлекина. "Индия, навер-
ное, вытащила его сюда, чтобы сопровождать ее, -  подумала  Скарлетт.  -
Конечно, ее не волнует, прилично это или нет, тем более, что  мужчина  в
трауре не обязан прятать себя, как это должна делать женщина.  Он  может
повязать траурную повязку на свой лучший костюм и  начать  ухаживать  за
своей новой дамой, прежде чем его жена остынет в могиле. Но  посмотрите,
как свисает его шикарный костюм. Ладно, не  обращай  внимания,  дорогая.
Будет построено достаточно таких же домиков,  какой  строит  сейчас  Джо
Коллтон. Придет весна, и ты так будешь занята доставкой леса, что у тебя
не будет времени грустить".
   Постепенно маскарад приобретал все  больше  откровенности.  Некоторые
поклонники Скарлетт спрашивали ее имя, один даже попытался приподнять ее
маску. Она отклонила без труда все их попытки. "Я еще не забыла, как об-
ращаться с развязными мужчинами, - подумала она, улыбнувшись. - Они даже
повадились за угол, за чем-то покрепче, чем шампанское.  Следующее,  что
они начнут делать, - это издавать Клич Веселья".
   - Чему вы улыбаетесь, моя Загадочная Королева?  -  спросил  осанистый
Кавалер, который, казалось, делал все нарочно, чтобы как можно чаще нас-
тупать ей на ноги во время танца.
   - Да, конечно, вам, - ответила Скарлетт, улыбаясь. Она не забыла  ни-
чего.
   Когда Кавалер вынужден был уступить ее жаждущему  Мандарину,  который
вернулся в третий раз, Скарлетт пожелала бокал шампанского.
   Но когда эскорт проводил ее отдохнуть, она внезапно объявила, что ор-
кестр играет ее любимую песенку и что она не может удержаться от танца.
   Она увидела тетушку Питтипэт и миссис Элсинг на своем пути. Могли  бы
они узнать ее?
   "Я не буду думать о миссис Элсинг. Я не  позволю  испортить  мое  ве-
селье". Она попыталась отогнать мысли и предаться удовольствию.
   Но помимо ее воли ее глаза смотрели по сторонам на мужчин  и  женщин,
сидящих и танцующих в бальном зале.
   Ее взгляд остановился на высоком  бородатом  пирате,  опирающемся  на
дверной косяк, он поклонился ей. У нее перехватило дыхание. Она поверну-
ла голову, чтобы посмотреть еще раз. В нем было что-то...  что-то  дерз-
кое...
   Пират был одет в белую рубашку и темные вечерние брюки. Широкий крас-
ный пояс придерживал два пистолета. Голубые банты были привязаны к  кон-
чикам его пышной бороды. На нем была простая черная  маска,  закрывающая
его глаза. Он не был похож на кого-либо из ее знакомых, не так ли? Хотя,
поза, в которой он стоял, и его уставившийся на нее взгляд, прямо сквозь
маску...
   Когда Скарлетт взглянул на него в третий раз, он  улыбнулся,  обнажив
очень белые зубы на фоне темной бороды  и  смуглой  кожи.  Скарлетт  по-
чувствовала слабость. Это был Ретт.
   Этого не может быть... Она, должно быть, фантазирует... Но, нет,  это
было точно по-реттовски. Показаться на балу, куда большинство  людей  не
может попасть... Ретт мог сделать все, что угодно!
   - Извините меня, мне надо идти. Нет, действительно, я серьезно, - она
оттолкнула Мандарина и подбежала к своему мужу.
   Ретт поклонился снова.
   - Эдвард Тич к вашим услугам, мэм.
   - Кто?
   "Он что, думает, я его не узнала?"
   - Эдвард Тич, всем известный как Черная Борода, великий злодей, кото-
рый когда-либо бороздил воды Атлантики.
   Ретт завернул лихо свою бороду.
   У Скарлетт сердце упало. "Он веселится, - подумала  она,  -  отпуская
свои шуточки, которые, он знает, я едва понимаю. Прямо такой,  каким  он
был до... до того, как все стало плохо. Я  не  должна  допустить  ошибки
сейчас. Не должна. Что бы я сказала до того,  как  так  сильно  полюбила
его?"
   - Я удивлена, что ты приехал на бал в Атланту, когда так много  собы-
тий в твоем драгоценном Чарльстоне, - сказала она.
   "Вот. Так, как надо. Не совсем резко, но и не слишком любяще", -  по-
думала Скарлетт.
   Брови Ретта поднялись полумесяцами над его маской, у Скарлетт  перех-
ватило дыхание. Он все время так делал, когда был удивлен. Она вела себя
так, как надо.
   - Как случилось, что ты так информирована о жизни  Чарльстона,  Скар-
летт?
   - Я читаю газеты.
   "Черт побери эту бороду". Ей казалось, что он улыбается,  но  она  не
могла видеть его губы.
   - Я также читал газеты, - сказал Ретт. - Даже в Чарльстоне это сенса-
ция, конца отсталый провинциальный городишко вроде Атланты  решает  пре-
тендовать на роль Нового Орлеана.
   Новый Орлеан. Он повез ее туда на медовый месяц.  "Возьми  меня  туда
еще раз, - хотела она сказать, - мы начнем все снова, и вес будет теперь
по-другому". Но она не должна говорить этого.  Еще  не  время.  Ее  мозг
быстро перебирал одно за другим воспоминания. Узкие мощеные улочки,  вы-
сокие темные комнаты с огромными зеркалами, вправленными в тусклое золо-
то, странная, великолепная еда...
   Ретт усмехнулся.
   "Я смешу его. Он, должно быть, видел мужчин, толпящихся передо мной".
   - Как ты узнал, что это я? - спросила она. - На мне маска:
   - Мне стоило только увидеть самую разряженную женщину, Скарлетт:  это
должна была быть ты, и я не ошибся.
   - Ах ты... ты негодяй. Ты выглядишь не очень симпатично. Ретт Батлер,
с этой дурацкой бородой. Мог бы с таким же  успехом  приклеить  медвежью
шкуру себе на лицо.
   - Это лучшее, что полностью изменило мою внешность. Я не хочу,  чтобы
меня легко узнали.
   - Тогда зачем ты пришел? Не затем, чтобы расстроить меня, я полагаю.
   - Я же обещал, что буду появляться достаточно часто,  чтобы  не  было
сплетен, Скарлетт. Это идеальный случай.
   - Какая польза от бала-маскарада? Никто не знаете кто есть кто.
   - В полночь маски снимаются. Это примерно  через  четыре  минуты.  Мы
провальсируем до этого момента, затем уйдем.
   Ретт обнял ее, и она забыла свое раздражение. Ничего не  было  важнее
того, что он был здесь и обнимал ее.
   Скарлетт не спала почти всю ночь, силясь вспомнить, что же случилось.
Все было замечательно на  балу...  Когда  пробило  полночь,  доктор  Мид
объявил, что все должны снять свои маски, и Ретт смеялся,  когда  срывал
свою бороду. Он поприветствовал доктора и поклонился миссис Мид, а затем
он прогнал меня оттуда. Он даже не заметил, как люди  поворачивались  ко
мне спиной, по крайней мере, он и вида не подал, что заметил.
   А в экипаже по дороге домой было слишком темно, она не видела его ли-
ца, но его голос звучал нормально. "Я не знала, что сказать, у меня даже
почти не было времени подумать о чем-нибудь. Он спросил, как идут дела в
Таре и платил ли его адвокат по ее счетам вовремя. Когда подъехали к до-
му, он сказал, что устал, пожелал доброй ночи и ушел в свою комнату.
   Он не был злым или холодным, он просто пожелал доброй ночи и ушел на-
верх. Что это значит? Почему он приехал сюда из такой дали? Не для  того
же, чтобы пойти на вечеринку, когда их и так полно в Чарльстоне. Не  по-
тому, что это был маскарад, - он мог бы поехать на Марди Грае,  если  бы
захотел. К тому же у него полно друзей в Новом Орлеане.
   Он сказал - "чтобы не было сплетен".
   Ее мозг возвращался назад, проигрывал весь вечер снова и снова,  пока
у нее не разболелась голова. Ее сон, когда она  заснула,  был  коротким.
Тем не менее, она проснулась вовремя, чтобы спуститься к завтраку в сво-
ей лучшей одежде. Она отказалась от завтрака на подносе, который ей при-
носили в постель. Ретт все время завтракал в столовой.
   - Встала так рано, моя дорогая? - спросил он. - Как мило с твоей сто-
роны. Мне не надо будет писать прощальную записку.
   Он стряхнул салфетку.
   - Я упаковал некоторые вещи. Я заеду за ними попозже,  по  дороге  на
станцию.
   "Не покидай меня", - молило сердце Скарлетт. Она  отвернулась,  чтобы
он не видел просьбу в ее глазах.
   - Бога ради, Ретт, допей свой кофе, - сказала она. - Я не устрою сце-
ну.
   Она подошла к боковому столику и налила себе немного  кофе,  наблюдая
за ним в зеркало. Она должна быть спокойна. Тогда, он может быть,  оста-
нется.
   Он стоял с раскрытыми часами в руках.
   - Нет времени, - сказал он. - Мне надо еще увидеть  нескольких  чело-
век, пока я здесь. Я буду очень занят до лета, скажу кому-нибудь, что  я
уезжаю в Южную Америку по делам. Никто не будет сплетничать про мое дол-
гое отсутствие. Большинство людей в Атланте даже не знают, где находится
Южная Америка. Ты видишь, моя дорогая, я сдерживаю свое обещание  сохра-
нить незапятнанность твоей репутации.
   Ретт злорадно ухмыльнулся, закрыл часы и положил их в карман.
   - До свидания, Скарлетт.
   - Почему бы тебе не поехать в Южную Америку и не потеряться навсегда!
   Когда дверь закрылась за ним, рука Скарлетт потянулась  к  графину  с
бренди. "Почему она так себя вела? Совсем не так, как  она  чувствовала.
Он все время так влиял на нее, побуждая говорить не то, что она  думала.
Она должна была это знать, и не терять контроль над собой. Но он не дол-
жен был так издеваться над ее репутацией. Как он узнал, что я изгой?"
   Она никогда не была так несчастна за всю свою жизнь.

   ГЛАВА 9

   Позже Скарлетт стало стыдно за себя. Выпивать с утра! Только  горькие
пьяницы делают это. "Не все еще так плохо", - сказала она себе. По край-
ней мере она знала, когда Ретт возвращается. Это было в далеком будущем,
но зато определенно. Теперь она не будет тратить время,  размышляя,  что
сегодня, может быть, днем, или завтра... или послезавтра.
   Февраль был удивительно теплым.  Набухшие  почки  деревьев  наполняли
воздух запахом пробуждающейся земли.
   - Откройте все окна, - сказала Скарлетт слугам, - проветрите комнаты.
   Легкий бриз играл свободными локонами ее волос; Она вдруг  почувство-
вала ужасное желание побывать в Таре. Она могла бы спать там, вдыхая ве-
сенний аромат, приносимый ветерком с прогревшейся земли в ее спальню.
   "Но я не могу поехать. Коллтон сможет начать еще по крайней мере  три
дома, как только земля разморозится, но он это никогда не сделает,  пока
я его не потороплю. Я никогда еще не видела такого придирчивого  челове-
ка. Он будет ждать, пока земля не прогреется так, что он  сможет  проко-
пать до Китая, не найдя мерзлоты".
   Что если она поедет только на несколько денечков? Несколько  дней  не
играют никакой роли, ведь правда? Она смогла бы отдохнуть в  Таре,  если
бы поехала туда.
   Она послала Панси к Элиасу с просьбой  приготовить  экипаж.  Ей  надо
найти Джо Коллтона.
   Вечером раздался звонок в дверь, сразу после наступления темноты.
   - Скарлетт, милая, - позвал Тони  Фонтейн,  когда  дворецкий  впустил
его, - старому другу нужна комната на  одну  ночку,  ты  сжалишься  надо
мной?
   - Тони! - Скарлетт выбежала из комнаты, чтобы обнять его.
   Он бросил свои вещи и поймал ее в свои объятия.
   - Всемогущий Боже, Скарлетт, ты неплохо позаботилась о себе. Я  поду-
мал, что какой-то дурак указал мне дорогу в отель, когда я  увидел  этот
огромный дом. - Он посмотрел на богато украшенный подсвечник, на вельве-
товую обивку стен и массивные позолоченные зеркала в прихожей, затем ух-
мыльнулся ей.
   - Не удивительно, что ты вышла замуж за этого чарльстонца, вместо то-
го, чтобы дожидаться меня. Где Ретт? Я бы хотел посмотреть  на  мужчину,
который заполучил мою девушку.
   Холод ужаса разлился в жилах Скарлетт. Сказала ли  Сьюлин  что-нибудь
Фонтейнам?
   - Ретт в Южной Америке, - легко сказала она, - можешь  себе  предста-
вить? Милое местечко, я думала, что только миссионеры наведываются в та-
кие отдаленные края!
   Тони засмеялся.
   - Я тоже. Очень жаль, что не увижу его, но это удача для меня -  ведь
тогда ты будешь вся предоставлена только мне. Как насчет выпивки  жажду-
щему мужчине?
   Он не знал, что Ретт уехал, она была уверена в этом.
   - Мне кажется, что твой визит заслуживает шампанского.
   Тони сказал, что он не отказался бы от  шампанского,  по  попозже,  а
сейчас бы предпочел старое доброе виски и ванну: он еще чувствует  запах
коровьего навоза на себе.
   Скарлетт сама приготовила ему напиток, затем послала его с  дворецким
наверх, в одну из комнат для гостей. Слава Богу, что слуги жили в  доме,
и не будет скандала, если Тони останется у нее, сколько он захочет. И  у
нее будет с кем поговорить. Скарлетт даже надела свой жемчуг.
   Они выпили шампанского за ужином. Тони  съел  четыре  огромных  куска
торта.
   - Я испытываю страсть к торту с такой вот толстой глазурью. Я  всегда
был сластеной.
   Скарлетт рассмеялась и послала распоряжение на кухню.
   - Ты что, клевещешь на Салли, Тони? Разве она не может  вкусно  гото-
вить?
   - Салли? Откуда у тебя такая мысль?  Она  готовила  умопомрачительные
десерты каждый вечер специально для меня. У Алекса нет  такой  слабости,
так что она может прекратить их готовить теперь.
   Скарлетт выглядела озадаченной.
   - Ты хочешь сказать, что ты не знала? - спросил Тони. - Я-то  считал,
что Сьюлин напишет тебе об этом. Я еду обратно в Техас, Скарлетт. Я при-
нял решение в канун Рождества.
   Они проговорили долгое время. Вначале она его молила остаться до  тех
пор, пока неловкое смущение Тони не переросло в известный  фонтейновский
темперамент.
   - Черт возьми, Скарлетт, помолчи! Я пытался,  господь  знает,  как  я
старался, но не могу я остаться. Так что тебе лучше прекратить  изводить
меня.
   Его громкий голос заставил канделябр качнуться и зазвенеть.
   - Ты мог бы подумать об Алексе, - настаивала она.
   Она остановилась, увидя лицо Тони.
   Его голос был тихим, когда он заговорил.
   - Я на самом деле пытался.
   - Я извиняюсь. Тони.
   - Я тоже, милая. Почему бы тебе не попросить твоего  дворецкого  отк-
рыть еще одну бутылку, и мы поговорим о чем-нибудь еще.
   - Расскажи мне о Техасе.
   Черные глаза Тони засияли.
   - Там нет заборов на сотни миль. - Он засмеялся и добавил: - Это  по-
тому, что там нет ничего стоящего, чтоб огораживать, разве  что  пыль  и
выжженный кустарник. Но ты знаешь, кто ты есть, когда ты один-одинешенек
в этой пустоте. Там нет прошлого, не надо вспоминать  прошедшие  стычки.
Все сосредоточено в текущей минуте или, может быть, в завтрашнем дне, но
не в прошлом.
   Он поднял свой бокал.
   - Ты выглядишь симпатично, Скарлетт. Ретт не такой уж умный, иначе бы
он не оставлял тебя. Я бы попробовал подступиться к тебе, если бы  знал,
что мне это сойдет с рук.
   Скарлетт кокетливо встряхнула головой. Было противно играть в  старые
игры.
   - Ты бы постарался подступиться даже к моей бабушке, если бы она была
единственной женщиной в округе. Ни одна леди не устоит, когда ты сверка-
ешь этими черными глазами и ослепительной улыбкой.
   - Ну, милая, ты же знаешь, что это неправда. Я самый галантный парень
на свете... разве если только леди так красива, что я забываю, как  себя
вести.
   Они добродушно подшучивали друг над другом, пока дворецкий не  принес
шампанского. Они выпили. У Скарлетт закружилась  голова,  она  была  до-
вольна, что Тони допил бутылку. Он рассказывал ей смешные истории о  Те-
хасе, от чего она так смеялась, что у нее заболели бока.
   - Тони, я действительно хотела бы, чтобы ты остался ненадолго, - ска-
зала она, когда он объявил, что готов заснуть прямо на столе. - Я  давно
так не веселилась.
   - Я люблю хорошо поесть и выпить, особенно с  такой  милой  девушкой,
смеющейся рядом со мной. Но я должен воспользоваться этим затишьем в по-
годе. Я уезжаю завтра утром, пока все еще не покрылось льдом. Поезд отп-
равляется достаточно рано. Ты выпьешь кофе со мной перед моим отъездом?
   - Я даже провожу тебя. Ты бы не остановил меня, если бы даже захотел.
   Элиас отвез их в сумерках перед рассветом на станцию, и Скарлетт про-
щально махала платочком, пока Тони садился в вагон. Он взял с собой  ма-
ленький кожаный ранец и большую брезентовую сумку  с  седлом.  Когда  он
забросил их на платформу вагона, он обернулся и помахал  своей  огромной
техасской шляпой со шнурком из змеиной кожи. Это движение распахнуло по-
лы его пальто, и она могла увидеть на ремне его шестизарядки.
   "По крайней мере, он пробыл достаточно  долго,  чтобы  научить  Уэйда
вертеть свои револьверы. Я надеюсь, он не прострелит себе ногу", - поду-
мала Скарлетт. Она послала воздушный поцелуй Тони. Он вытянул свою  шля-
пу, как тарелку, чтобы поймать его, достать из шляпы и  положить  его  в
карманчик для часов. Скарлетт все еще смеялась, когда поезд тронулся.
   - Отвези меня к месту, где работает мистер  Коллтон,  -  сказала  она
Элиасу. Солнце уже взойдет к тому времени, как она туда приедет, и рабо-
чей бригаде лучше бы уже быть за работой, а то она  им  кое-что  скажет.
Тони был прав. Надо воспользоваться просветом в погоде.
   Джо Коллтон был непоколебим.
   - Я прихожу, как я и обещал, миссис Батлер, но все, как я и ожидал.
   Оттепель не такая сильная, чтобы можно было копать  подвалы.  Пройдет
еще месяц, прежде чем я смогу начать.
   Скарлетт пробовала льстить, затем разъярилась, но это не помогло. Она
еще кипела от злости, когда месяцем позже получила послание от Коллтона,
которое привело ее снова на место строительства.
   Она не видела Эшли, пока не оказалось слишком поздно поворачивать на-
зад. "Что я ему скажу? У меня нет причины быть здесь, а Эшли такой сооб-
разительный, что различит любую ложь".
   Эшли подал ей руку со своей обычной врожденной вежливостью.
   - Я счастлив, что застал тебя, Скарлетт, приятно видеть тебя.  Мистер
Коллтон сказал, что ты можешь приехать, и я  болтался  здесь  как  можно
дольше, - он улыбнулся. - Мы оба знаем, что я не ахти  какой  бизнесмен,
моя дорогая, так что мой совет ничего не стоит, но я все  же  хочу  ска-
зать, что, если ты в действительности построишь здесь еще один  магазин,
ты не прогадаешь.
   "О чем это он? Ах... конечно, я вижу. Какой умница  Джо  Коллтон,  он
уже объяснил причину моего пребывания здесь". Она опять переключила свое
внимание на Эшли.
   - ...и я слышал, что очень возможно, что  город  проведет  трамвайную
линию сюда. Удивительно, не правда ли, как растет Атланта?
   Эшли выглядел очень усталым от усилия жить, но более способным к это-
му. Скарлетт показалось, что лесопильный бизнес оживает. Она бы  не  вы-
несла, если бы он заглох. И она никогда бы не смогла простить этого  Эш-
ли.
   Он взял ее руку в свою и озабоченно посмотрел на нее.
   - Ты выглядишь усталой, моя дорогая. Все ли в порядке?
   Она хотела бы прижаться к его груди и расплакаться.  Но  она  улыбну-
лась.
   - О, чепуха, Эшли, не будь глупым. Я долго просидела вчера  на  вече-
ринке, вот и все. Ты должен знать, что нельзя напоминать леди,  что  она
неважно выглядит. И пусть это дойдет до Индии и ее дурных друзей, -  до-
бавила молча Скарлетт.
   Эшли удовлетворился ее объяснением, не задав ни  одного  вопроса.  Он
стал ей рассказывать о домиках Джо Коллтона. Как будто она не знала  все
это, вплоть до количества гвоздей, необходимых для каждого.
   - Они качественно строятся, - сказал Эшли. - Хоть здесь к менее удач-
ливым относятся так же, как к богачам. Кажется, еще не все  старые  цен-
ности потеряны. Я горжусь, что принимаю участие в  этом.  Знаешь,  Скар-
летт, мистер Коллтон хочет, чтобы я его снабдил лесом для его дома.
   Она сделала удивленное лицо.
   - Правда, Эшли, - это замечательно! Она была действительно счастлива,
что ее план помощи Эшли срабатывал. Но Скарлетт не подозревала, что, это
может стать его пристрастием. Эшли собирался проводить все время на пло-
щадке каждый день, сказал ей Джо. Она думала обеспечить  Эшли  некоторым
доходом, а не хобби, ради всего святого! Теперь она не сможет  приезжать
сюда.
   Она сама была  почти  одержима  этими  еженедельными  поездками.  Она
больше не думала об Эшли, когда видела чистые, крепкие доски, затем  де-
ревянные стены и полы. Она прошла с тоскующим сердцем мимо штабелей дре-
весины, строительных дебрей. Как бы она хотела быть частью  этого,  слу-
шать стук молотков, наблюдать за выползающей из-под  рубанков  стружкой,
отмечать ежедневный прогресс. Она хотела быть занятой.
   "Я должна продержаться до лета, - эти слова она повторяла, как молит-
ву. - Ретт приедет домой. Ретт единственный, кому я могу довериться,  он
единственный, кто беспокоится обо мне. Он не допустит, чтобы я была изг-
нанной и несчастной".
   Но прошло лето, а Ретт не приехал и не написал ни слова. Каждый  день
Скарлетт спешила из магазина домой к обеду: вдруг он приедет дневным по-
ездом. Вечером она надевала свои лучшие платья и  жемчуг.  Длинный  стол
простирался перед ней, сверкающий серебром. Именно тогда она начала пос-
тоянно пить, чтобы заглушить тишину, когда она прислушивалась к его  ша-
гам.
   Она стала пить днем шерри. "Выпить рюмку или две шерри -  это  вполне
достойно леди", - успокаивала себя Скарлетт. Она вряд ли заметила, когда
переключилась с шерри на виски... или когда она стала оставлять  еду  на
тарелке, так как алкоголь удовлетворял ее аппетит... или когда она стала
выпивать рюмку бренди, не вставая с постели утром...
   Панси принесла на подносе дневную  почту.  Последнее  время  Скарлетт
пробовала спать после обеда. Это заполняло часть ее дня и давало ей нем-
ного отдыха.
   - Вы хотите, чтобы я принесла вам кофе или еще что-нибудь?
   - Нет, ты свободна, Панси.
   Скарлетт взяла верхнее письмо и  открыла  его.  Она  бросила  быстрые
взгляды на Панси. Почему эта глупая девчонка не уберется из комнаты?
   Письмо было от Сьюлин. Скарлетт даже не потрудилась достать сложенные
странички из конверта. Она знала, о чем оно будет: жалобы на  Эллу,  как
будто ее собственные дети были святыми, сетования на  высокие  цены,  на
маленький доход с Тары, а ведь Скарлетт такая богатая. Скарлетт  бросила
письмо на пол. Она не могла читать его. Она  сделает  это  завтра...  О,
слава Богу, Панси ушла.
   "Мне нужно выпить. - Уже почти темно, и нет ничего плохого в том, что
она выпьет вечером. - Я просто  буду  пить  глоточками  маленькую  рюмку
бренди, пока буду читать почту".
   Бутылка, спрятанная за шляпными картонками, была почти пуста.
   Скарлетт разъярилась. "Черт возьми эту Панси. Если бы она не была так
ловка с моими волосами, я бы ее выгнала завтра. Должно быть,  это  Панси
выпила ее. Или одна из служанок. Я не могла так много пить. Я ее спрята-
ла всего несколько дней назад. Неважно. Я возьму письма вниз в столовую.
В конце концов, кого это волнует, если слуги следят за уровнем бренди  в
графине? Это мой дом, мой графин и мой бренди, и я могу делать, что  хо-
чу. Где мой халат? Вот он. Почему эти пуговицы такие тугие? Пройдет веч-
ность, пока я его надену".
   Скарлетт поспешила вниз, в столовую, вывалила почту кучей на стол.
   Она налила бренди в рюмку и выпила. Теперь она просто будет прихлебы-
вать напиток, пока она спокойно дочитывает письма...
   Извещение о вновь прибывшем зубном враче.  Фи.  Ее  зубы  в  порядке,
большое спасибо. Еще одно от развозчика молока. Анонс новой пьесы  у  де
Гивов. Скарлетт раздраженно рылась в конвертах. Неужели не было там нас-
тоящего письма? Ее рука остановилась, когда она дотронулась до  тонкого,
хрустящего, как луковая шелуха, конверта, надписанного паутинным  почер-
ком. Тетушка Элали. Она допила остатки бренди и разорвала  конверт.  Она
всегда ненавидела сестру матери. Но тетушка жила в Чарльстоне. Она могла
упомянуть про Ретта. Его мать была ее ближайшей подругой.
   Глаза Скарлетт двигались быстро, щурясь, чтобы лучше различать слова.
Тетушка Элали все время писала на обеих сторонах бумаги  и  очень  часто
"перекрещивала" письмо, написав страницу, затем переворачивая под прямым
углом.
   "Не по сезону теплая осень..." Она писала это каждый год.  "...  тетя
Полина страдает болью в коленке..." Насколько помнит Скарлетт, это у нее
было всегда, "... визит к сестре Мэри Джозеф..." Скарлетт сделала грима-
су. Она не могла привыкнуть к религиозному имени своей младшей  сестрен-
ки, хотя та была в монастыре в Чарльстоне уже восемь лет...
   "Распродажа в фонд строительства собора отставала от расписания,  по-
тому что контрибуции не поступали, и не могла ли Скарлетт..." -  гром  и
молния! Она содержала тетушек, должна ли она еще  содержать  собор?  Она
перевернула страницу, хмурясь.
   Имя Ретта выступило из путаницы слов.
   "... Приятно для  сердца  увидеть  друга  Элеонору  Батлер,  нашедшую
счастье после многих огорчений. Ретт ухаживает  за  своей  матерью,  его
преданность сделала многое для восстановления его доброго имени в глазах
тех, кто осуждал его дикие годы молодости. Почему ты настаиваешь на сво-
ем увлечении торговлей, когда у тебя нет надобности связываться с  твоим
магазином? Я осуждала занятия такого рода много раз, но  ты  никогда  не
обращала внимания на мои мольбы. Поэтому я прекратила напоминать тебе об
этом несколько лет назад. Но теперь, когда это удерживает тебя от  поло-
женного места рядом с супругом, я считаю своей обязанностью еще раз упо-
мянуть об этом".
   Скарлетт бросила письмо на стол.  Так  вот  какова  история,  которую
рассказывает им Ретт! Что она не могла оставить магазин и не поехала  бы
с ним в Чарльстон?! Каким он был лжецом! Она молила его взять  с  собою,
когда он уезжал. Как он смеет распространять такую ложь?  Ей  будет  что
сказать мистеру Ретту Батлеру, когда он приедет домой.
   Она подошла к боковому столику, плеснула бренди  в  рюмку.  Несколько
капель пролилось на  блестящую  деревянную  поверхность.  Она  аккуратно
стерла разлитое. Он наверняка будет отрицать  это,  негодяй.  Тогда  она
потрясет письмом тетушки Элали у него перед лицом. Посмотрим, как он на-
зовет лучшую подругу его мамочки лгуньей?!
   Внезапно ярость оставила ее, и она почувствовала  холод.  Она  знала,
что он скажет: "Тебе бы хотелось, чтобы я сказал правду? Что  я  оставил
тебя, потому что жить с тобою невыносимо?!"
   Какой стыд! Что угодно, но только не  это.  Даже  одиночество...  Она
поднесла рюмку к губам.
   Вдруг она увидела свое отражение в зеркале.  Медленно  она  поставила
рюмку, посмотрела себе в глаза. Они расширились в  шоке  от  увиденного.
Скарлетт не смотрела на себя уже многие месяцы, и она не могла поверить,
что эта бледная, худая, со впавшими глазами женщина имеет что-то общее с
нею.
   Что случилось с нею?
   Ее рука автоматически потянулась к графину. Вдруг она отдернула ее:
   Скарлетт заметила, что рука дрожит.
   "Боже мой!" - прошептала она. Она схватилась за край столика и  уста-
вилась на свое отражение. "Дура!" - сказала она себе.  Ее  глаза  закры-
лись, и слезы покатились по щекам, но она вытерла их дрожащими пальцами.
   Ей все сильнее хотелось выпить. Она облизывала губы. Ее  правая  рука
протянулась помимо ее воли, сжала горлышко сверкающего сосуда.  Скарлетт
посмотрела на свою руку, как будто она принадлежала незнакомке.  Медлен-
но, наблюдая за своими движениями в зеркале, она подняла графин и  попя-
тилась назад от пугающего отражения.
   Затем она глубоко вздохнула и метнула графин изо всех сил. Сверкающий
голубым, красным и фиолетовым, он разбился об огромное зеркало.
   На мгновение Скарлетт увидела свое лицо, разламывающееся на  кусочки,
увидела свою искаженную улыбку. Серебряное  стекло  разлетелось,  и  ма-
ленькие осколки упали на столик. Верхний край зеркала наклонился вперед,
и огромные острые куски рухнули, разбиваясь со звуком пушечного  выстре-
ла, на боковой столик, пол.
   Скарлетт плакала и смеялась: "Трусиха! Трусиха! Трусиха!"
   Она не почувствовала порезы, которые маленькие осколки сделали на  ее
руках, шее и лице. Ее язык почувствовал соленое, она  дотронулась  рукой
до струйки крови на щеке и посмотрела с удивлением на свои  окрасившиеся
пальцы.
   Скарлетт взглянула на место, где только что было  ее  отражение.  Она
резко засмеялась: "Хорошее избавление".
   Слуги вбежали в комнату. Они стояли, прижимаясь друг к  другу,  боясь
переступить порог, со страхом глядя на суровую фигуру Скарлетт. Она рез-
ко повернула к ним голову, и Панси издала слабый крик ужаса при виде  ее
окровавленного лица.
   - Уходите, - спокойно сказала Скарлетт, - я в порядке. Уходите. Я хо-
чу побыть одна.
   Они беспрекословно повиновались.
   Она была наедине с собою, хотела она этого или нет, и никакое бы  ко-
личество бренди не изменило это. Ретт не собирался приехать  домой,  это
здание не было больше ему домом. Она знала это уже долгое время,  только
отказывалась смотреть правде в глаза. Она была трусихой и дурой.  Неуди-
вительно, что она не узнала ту женщину в зеркале. Та трусливая  дура  не
была Скарлетт О'Хара. Скарлетт О'Хара не заливала свои горести. Скарлетт
О'Хара не пряталась. Она поворачивалась лицом к худшему, что приготовила
ей судьба. И она шагала навстречу опасности.
   Скарлетт вздрогнула. Она так близко приблизилась к поражению.
   Хватит! Настало время, давно  упущенное,  взять  свою  жизнь  в  свои
собственные руки. Хватит больше бренди!
   Все ее тело кричало, требовало выпивки, но она отказалась ему повино-
ваться. Она справлялась с более трудными вещами в ее жизни,  она  сможет
справиться и с этим. Она должна это сделать.
   Она потрясла кулаком в сторону разбитого зеркала: "Черт побери тебя!"
Ее дерзкий смех был яростным.
   Она облокотилась на стол, пока собиралась с силами.
   Затем она прошла, круша своими каблуками разбитое зеркало в маленькие
осколки.
   - Панси, - позвала она из дверей. - Я хочу, чтобы ты вымыла мне голо-
ву.
   Скарлетт дрожала, но она заставила свои ноги донести ее до лестницы и
взобраться по длинным пролетам ступенек.
   - Моя кожа, наверное, как деревянная мостовая, - сказала она  громко,
отвлекая свои мысли от требований тела.  -  Мне  придется  израсходовать
кварты розовой воды и глицерина. И мне надо сменить все мои наряды. Мис-
сис Мэри может нанять дополнительных помощниц.
   Это не должно занять более, чем несколько  недель,  чтобы  перебороть
слабость и вернуть себе привлекательную внешность.
   Она должна быть сильной и красивой, и у нее не  было  времени,  чтобы
попусту его тратить. Она и так слишком много потеряла.
   Ретт не вернулся к ней, ей придется поехать к нему.
   В Чарльстон.

   ВЫСОКИЕ СТАВКИ

   ГЛАВА 10

   Приняв решение, Скарлетт радикально изменилась.  У  нее  теперь  была
цель, и вся ее энергия была направлена на ее  достижение.  Она  подумает
позже, как именно она собиралась заполучить Ретта обратно, после приезда
в Чарльстон. Сейчас ей надо было готовиться к поездке.
   Миссис Мэри воздела свои руки и заявила, что  невозможно  сшить  пол-
ностью новый гардероб за несколько недель;  дядя  Генри  сложил  кончики
пальцев вместе и выразил свое неодобрение, когда Скарлетт  сказала  ему,
что ей было надо от него. Их столкновение зажгло глаза Скарлетт радостью
битвы, и, в конце концов, она выиграла. К началу ноября дядя Генри  взял
на себя финансовое руководство магазином  и  салуном  с  гарантией,  что
деньги пойдут Джо Коллтону. В спальне Скарлетт царил хаос: ее новые  на-
ряда были выложены для упаковки в дорогу.
   Она все еще была худенькой, а под глазами были круги,  так  как  ночи
были для нее пытками из-за бессонницы и  яростных  усилий  противостоять
графину бренди. Но она выиграла и эту битву, и к ней вернулся нормальный
аппетит. Ее лицо пополнело так, что уже стали появляться  ямочки,  когда
она улыбалась, а ее грудь стала соблазнительно округлой. С  умело  нане-
сенной краской на губы и щеки, она выглядела снова почти,  как  девочка,
она была уверена в этом.
   Настало время ехать.
   "До свидания. Атланта, - сказала про себя Скарлетт, косца поезд  тро-
нулся со станции. - Ты попыталась меня сразить, но я не далась. Меня  не
волнует, одобряешь ты меня или нет".
   Она не боялась, ни чуточки. Она проведет замечательное время в Чарль-
стоне. Не говорили ли люди, что это самый праздничный город на всем Юге?
И не было никаких сомнений, что она будет приглашена повсюду. Ее тетушки
знали всех. Они знают все о Ретте: где он живет, куда он уехал,  что  он
делал.
   Нет смысла думать об этом сейчас. Она примет решение, когда доберется
туда. Если она будет думать об этом сейчас, она  может  разнервничаться.
Как будто Чарльстон был краем света. Да. Тони  Фонтейн  уехал  в  Техас,
миллион миль отсюда, так же легко, как будто это была только прогулка  в
Декатур. Она была уже в Чарльстоне. Она знает, куда едет...
   Ничего не значит, что она его ненавидела. Она была такой юной  тогда,
всего семнадцать лет, и молодой вдовой с ребенком к тому же. У Уэйда да-
же не прорезались зубки. Это было более двенадцати лет назад. Все совер-
шенно изменилось сейчас. Все будет просто отлично, так, как она хотела.
   - Панси, сходи к кондуктору, попроси его подвинуть наши вещи, я  хочу
сесть поближе к печке. Из окна дует.
   Скарлетт послала телеграмму со станции в Огюсте, где она  пересажива-
лась на ветку железной дороги Южной Каролины:
   ПРИБЫВАЮ ЧЕТЫРЕ ВЕЧЕРА ПОЕЗДОМ ТЧК ОДНА СЛУЖАНКА ТЧК ЛЮБЛЮ СКАРЛЕТТ
   Она все продумала. Точно десять слов, и не было риска, что ее тетушки
телеграфируют обратно, придумав какую-нибудь  причину,  удержать  ее  от
приезда, так как она уже была в дороге. Вряд ли они хотели бы  так  сде-
лать. Элали молила ее ухе вечность приехать навестить  их,  а  гостепри-
имство было неписаным законом на Юге. Но нет смысла играть, когда  можно
действовать наверняка, и у нее будет дом ее тетушек и их защита для  на-
чала. Чарльстон был очень высокомерным местом, а Ретт  очевидно  пытался
настроить людей против нее.
   Нет, она не будет думать об этом сейчас. Она полюбит Чарльстон в этот
раз. Она четко решила. Все будет по-другому. Вся ее жизнь будет  другой.
"Не смотри назад", - все время говорила она себе. Вся ее жизнь была  по-
зади нее, все больше удаляясь с каждым поворотом колес. Все дела были  в
руках дяди Генри, ее обязанности по отношению к Мелани  были  выполнены,
ее дети пристроены в Таре. В первый раз в течение ее взрослой жизни  она
могла делать все, что захочет. Она докажет Репу, что он был неправ, ког-
да отказался верить, что она действительно любит его. Он увидит. И тогда
он пожалеет, что оставил ее. Он обнимет ее, поцелует, и они будут счаст-
ливы. Даже в Чарльстоне.
   Задремав, Скарлетт не замечала мужчину, который сел в поезд в Риджви-
ле, пока он не качнулся на ручку ее сиденья. Она отшатнулась,  будто  он
ударил ее: он был одет в голубую форму армии Союза.
   Янки! Что он делает здесь? Те дни прошли, и ей хотелось забыть их на-
всегда, но вид униформы оживил воспоминания о них. Страх, когда  Атланта
была в осаде, вероломство солдат, когда они собирали жалкие запасы еды и
поджигали дома, брызги крови, когда она застрелила  отставшего  солдата,
попытавшегося ее изнасиловать... Скарлетт чувствовала, как ее сердце за-
билось снова от ужаса, и она чуть было не закричала. Будь  они  прокляты
за то, что заставили ее почувствовать себя беспомощной и испытать страх.
Она ненавидит это чувство и ненавидит их!
   "Я не позволю этому расстроить меня, не позволю. Ничто не может  бес-
покоить меня теперь, когда мне нужны все мои силы для Чарльстона  и  для
Ретта. Я не буду смотреть на янки и не буду думать о прошлом. Только бу-
дущее в счет". Скарлетт решительно уставилась из окна на холмистый  пей-
заж, такой похожий на окрестности Атланты. Красные дороги, идущие  через
островки темных сосновых лесов и подмерзшие поля. Она находится в дороге
уже более дня. "Спеши, - поторапливала она поезд, - спеши".
   - Как выглядит Чарльстон, мисс Скарлетт? - спросила в сотый раз  Пан-
си, когда свет за окном стал угасать.
   - Очень мило, тебе он понравится, - ответила в сотый раз Скарлетт.  -
Там! - она указала на пейзаж. Видишь то дерево с чем-то  болтающимся  на
нем? Это испанский мох, о котором я тебе рассказывала.
   Панси прижалась носом к стеклу.
   - У-у-у-у, - захныкала она, - кажется, что движутся привидения. Я бо-
юсь привидений, мисс Скарлетт.
   - Не будь дурочкой! - Скарлетт вздрогнула.
   Длинные, дрожащие, серые клочья мха были жуткими в сером свете, и  ей
не нравилось, как все это выглядело. Однако это означало, что они  въез-
жали в низкую местность, ближе к морю и к Чарльстону. Скарлетт посмотре-
ла на свои часы. Пять тридцать. Поезд опаздывает более чем на два  часа.
Ее тетушки подождут, она была уверена. Но она все  равно  не  хотела  бы
приехать в темноте. В ней есть что-то недружелюбное.
   Станция в Чарльстоне была плохо освещена. Скарлетт вытянула шею,  ища
своих тетушек или их кучера. Вместо этого она увидела с полдюжины солдат
в голубой униформе с ружьями через плечо.
   - Мисс Скарлетт, - Панси тянула ее за рукав, - здесь солдаты ПОВСЮДУ.
   Голос молодой служанки дрожал.
   Ее страх заставил Скарлетт казаться храброй.
   - Просто веди себя, как будто их нет вообще. Они не  могут  причинить
тебе вреда. Война окончена уже десять лет назад. Пошли.
   Она сделала жест носильщику, который толкал тележку с ее вещами.
   - Где я могу найти экипаж, который ожидает меня? - спросила она.
   Он повел их наружу, но единственным экипажем там оказался ветхий баг-
ги, с дряхлой лошадью и расстрепанным кучером. У Скарлетт упало  сердце.
Что, если тетушки уехали из города? Они могли поехать в  Саванну  навес-
тить отца. Что, если телеграмма лежит в пустом, темном доме?
   Она глубоко вздохнула. Ей наплевать, в чем дело, но ей надо уехать со
станции от этих янки. "Я разобью стекло, если надо будет пролезть в дом.
Почему не должна? Я просто заплачу, чтобы его починили, так  же,  как  я
заплатила за починку крыши". Она присылала тетушкам деньги  на  жизнь  с
тех пор, как они потеряли свои состояния во время войны.
   - Положи мои вещи в эту колымагу, - приказала  она  носильщику,  -  и
скажи кучеру, чтобы он сошел помочь тебе. Я еду в Баттери.
   Волшебное слово "Баттери" оказало именно такой эффект, на который она
надеялась. Оба, кучер и носильщик, стали более уважительными и желающими
услужить. "Значит, это  все  еще  один  из  наиболее  модных  районов  в
Чарльстоне, - подумала Скарлетт. - Слава небесам! Было бы  ужасно,  если
бы Ретт услышал, что я живу в трущобах".
   Как только багги остановился, Полина и Элали распахнули двери  своего
дома. Золотой свет падал на дорожку, ведущую к дому, и Скарлетт побежала
через него к прибежищу, которое он обещал.
   "Боже, как они постарели! - подумала она, когда приблизилась к  своим
тетям. - Я не помню, чтоб тетя Полина была худа, как тросточка, и  такая
сморщенная. И когда тетя Элали так располнела? Она выглядит, как воздуш-
ный шарик".
   - Посмотрите на нее! - вскричала Элали. - Ты  так  изменилась,  Скар-
летт, я едва узнаю тебя.
   Скарлетт вздрогнула. Не постарела ли она? Она ответила на объятия те-
ток и выдавила улыбку.
   - Посмотри, сестра, - болтала Элали, - Скарлетт очень похожа  на  Эл-
лин.
   Полина фыркнула.
   - Эллин никогда не была такой худой, сестра, ты ведь знаешь это.
   Она взяла Скарлетт за руку и оттащила ее от Элали.
   - Хотя есть удивительное сходство.
   Скарлетт улыбнулась на этот раз счастливо. Не было лучшего комплимен-
та для нее, чем этот.
   Тетушки болтали и спорили об устройстве Панси на половине  слуг  и  о
чемоданах Скарлетт.
   - Не вздумай браться за что-нибудь, милая, ты,  наверное,  вымоталась
за такую долгую дорогу, - сказала Элали.
   Скарлетт уселась на диванчике в гостиной подальше  от  суматохи.  Те-
перь, когда она доехала сюда, лихорадочная энергия, с которой она  гото-
вилась к поездке, казалось, испарилась, и она поняла, что ее  тетя  была
права: она вымоталась.
   Она почти засыпала за ужином. У обеих ее тетушек был мягкий  голос  с
характерным местным акцентом, который вытягивал гласные и сглаживал сог-
ласные. Несмотря на то, что их разговор состоял в основном из мягко  вы-
раженного несогласия во всем, звук его был убаюкивающим. Она узнала  то,
что ей было нужно, как только она переступила порог: Ретт живет  в  доме
своей матери, но сейчас он уехал из города.
   - Поехал на Север, - с горьким чувством сказала Полина.
   - Но с хорошей целью, сестра, - напомнила ей  Элали.  -  Он  в  Фила-
дельфии покупает семейное серебро, которое украли у них янки.
   Полина смягчилась.
   - Приятно видеть, как он предан матери.
   На этот раз Элали стала критиковать.
   - Он мог показать эту преданность намного раньше.
   Скарлетт была занята своими собственными размышлениями: когда она мо-
жет пойти спать. "Бессонница не будет мучить меня сегодня",  -  подумала
она.
   И она была права. Теперь, когда ее жизнь была у нее в руках и она бы-
ла на пути к тому, что она хотела получить, она спала, как ребенок.  Ут-
ром она проснулась с чувством удовлетворения, чего уже давно не  испыты-
вала. Она была хорошо принята тетушками, ее не гнали, она не была одино-
кой, как в Атланте, и ей не надо было даже думать, что сказать Ретту при
встрече. Она сможет отдохнуть, дожидаясь, когда  он  вернется  из  Фила-
дельфии.
   Но прежде чем она успела допить первую  чашечку  кофе  за  завтраком,
Элали заставила Скарлетт вскипеть.
   - Я знаю, что тебе не терпится увидеть Кэррин, милая, но к ней допус-
кают посетителей только по вторникам и субботам, так что мы запланирова-
ли кое-что другое на сегодня.
   "Кэррин! - Губы Скарлетт сжались. Ей вовсе не хотелось ее  видеть.  -
Предательница! Отдать свою часть Тары, будто она ничего не значила... Но
что она скажет тетушкам? Они никогда не поймут, что сестра может не сго-
рать от нетерпения увидеть другую сестру.  Да,  они  живут  вместе,  они
близки. - Я должна притворяться, что хочу увидеть Кэррин больше всего на
свете, а когда настанет время идти, разыграть головную боль".
   Внезапно до нее дошло, что говорила Полина, и у нее сильно  застучало
в висках.
   - ...так мы послали служанку с запиской Элеоноре Батлер. Мы  навестим
ее сегодня, - она потянулась за сиропом. - Ты не передашь  сироп,  Скар-
летт?
   Скарлетт автоматически протянула руку, но  опрокинула  сироп,  разлив
липкую жидкость по столу. Мать Ретта... Она еще не  была  готова  встре-
титься с ней. Она видела ее только однажды, на похоронах  Бонни,  и  она
почти не сохранила ничего в памяти о ней, только то, что  миссис  Батлер
была очень высокой, полной достоинства и  величественно  молчаливой.  "Я
знаю, что мне придется увидеть ее, - подумала Скарлетт, - но еще не сей-
час. Я не готова". Ее сердце бешено колотилось, и она неловко  промокала
салфеткой липкую жидкость на скатерти.
   - Скарлетт, дорогая, не втирай так пятна в материю.
   Полина положила ей свою руку на запястье.  Скарлетт  отдернула  руку.
Кто может волноваться об этой дурацкой скатерти в такое время?
   - Я извиняюсь, тетушка, - пересилила она себя.
   - Все в порядке, дорогая. Ты просто делаешь дырку, а у  нас  осталось
так мало приятных вещей... - голос Элали горестно затих.
   Скарлетт скрипнула зубами. Ей хотелось кричать. Какое значение  имела
скатерть, когда ей придется увидеться с мамой Ретта, которую он  обожал?
Что если он сказал ей правду, почему он оставил Атланту?
   - Я лучше пойду, разберусь в моих платьях, - сказала  Скарлетт  через
спазм в горле. - Панси придется гладить складки на платье, которое я ре-
шу надеть.
   Ей надо избавиться от Полины и Элали, она должна привести себя в  по-
рядок.
   - Я прикажу Сюсси разогреть утюги, - предложила Элали. Она  позвонила
в серебряный колокольчик, который лежал рядом с ее тарелкой.
   - Ей бы лучше постирать скатерть, прежде чем заниматься  чем-то  дру-
гим, - сказала Полина. - Раз пятна высохнут...
   - Ты могла бы заметить, сестра, что я еще не закончила свой  завтрак.
Не думаешь ли ты, что я позволю ему остыть, пока  Сюсси  будет  вытирать
стол?
   Скарлетт выскользнула из комнаты.
   - Тебе не понадобится эта тяжелая меховая накидка, Скарлетт, - сказа-
ла Полина.
   - На самом деле, - добавила Элали. - Сегодня типичный зимний  день  в
Чарльстоне. Да, я бы тоже не надела эту шаль, если бы  у  меня  не  было
простуды.
   Скарлетт отстегнула накидку и протянула ее Панси. Если Элали  захоте-
ла, чтобы все остальные простудились тоже, она будет рада  доставить  ей
удовольствие. Ее тетки должно быть принимают ее за дурочку.  Она  знает,
почему они не хотят, чтобы она надевала эту меховую накидку. Они совсем,
как Старая Гвардия в Атланте. Человек должен быть таким же потертым, как
и они, чтобы быть уважаемым. Она заметила,  как  Элали  разглядывала  ее
модную отделанную перьями шапочку, и ее скулы напряглись. Если  ей  при-
дется встретиться с мамой Ретта, то по крайней мере она  сделает  это  в
стиле.
   - Тогда, тронулись, - сказала Элали, сдаваясь.
   Сюсси растворила настежь большую дверь, и  Скарлетт  проследовала  за
своими тетушками на улицу. Она задохнулась, когда сошла вниз с  крыльца.
Было, как в мае, а не в ноябре. Солнце ослепительно отражалось от повер-
хности дорожки и покрывало ее плечи невесомым одеялом. Она подняла  свой
подбородок, чтобы ощутить его на лице, и ее глаза закрылись в  чувствен-
ном удовольствии.
   - Ах, тетушки, это так замечательно, - сказала она. -  Я  надеюсь,  у
вашего экипажа складывающаяся крыша.
   Тетки засмеялись.
   - Милый ребенок, - сказала Элали. - Ни у одной живущей  в  Чарльстоне
души нет экипажа, кроме Салли Брютон. Мы пойдем пешком. Все так делают.
   - Есть экипажи, сестра, - поправила  Полина.  -  У  саквояжников  они
есть.
   - Ты едва ли можешь называть саквояжников "живущими душами",  сестра.
Бездушные они, иначе бы они не были саквояжниками.
   - Хищники, - согласилась, сопя, Полина.
   - Канюки, - сказала Элали.
   Сестры  рассмеялись.  Скарлетт  вместе  с  ними.  Замечательный  день
опьянял ее с наслаждением. Ничто не может быть плохо в такой  прекрасный
день. Внезапно она почувствовала большое расположение к своим  тетушкам,
даже к их безобидному ворчанию. Она следовала за ними через широкую ули-
цу.
   Бриз растрепал перья у нее на шапке и  коснулся  ее  губ  солоноватым
привкусом.
   На дальнем конце набережной коричневато-зеленые  воды  чарльстонского
залива простирались перед ней до горизонта.  Слева  от  нее  развевались
флажки на мачтах кораблей, стоящих у причала. Справа ярко светились  зе-
леные деревья низкого длинного острова. Солнечный свет сверкал на  греб-
нях маленьких волн, как бриллианты, перекатывающиеся по воде. Три  осле-
пительно белые птицы прорезали безоблачное небо, бросившись вниз,  чтобы
коснуться гребешков воды. Казалось, что они играют в  беззаботную  игру.
Слабый солоноватый бриз ласкал шею Скарлетт.
   Она была права, что приехала, она была в этом уверена теперь. Она по-
вернулась к тетушкам.
   - Это чудесный день.
   Набережная была такой широкой, что они шли втроем вдоль  нее.  Дважды
они останавливались: при встрече с пожилым мужчиной в старомодном сюрту-
ке и касторовой шляпе, затем с дамой, сопровождаемой мальчиком,  который
краснел, когда с ним заговаривали. Каждый раз они останавливались, и те-
тушки представляли Скарлетт.
   - ...наша племянница из Атланты. Ее мать была нашей сестрой, она  за-
мужем за мальчиком Элеоноры Батлер, Реттом.
   Старый джентльмен поклонился и поцеловал руку Скарлетт, дама предста-
вила своего внука, который вытаращился на Скарлетт, будто он был поражен
молнией. День становился все лучше с каждой минутой для нее.  Затем  она
заметила прогуливающихся в голубых униформах.
   Ее походка стала неровной, она схватила руку Полины.
   - Тетушка, - прошептала она, - там солдаты-янки приближаются к нам.
   - Продолжай идти, - четко произнесла Полина. - Им придется убраться с
нашей дороги.
   Скарлетт в шоке посмотрела на Полину. Кто бы подумал, что эта худень-
кая старенькая тетушка может быть столь храброй? Ее  собственное  сердце
так громко стучало, что она боялась, как бы янки его не услышали, но она
заставила свои ноги двигаться.
   Когда их разделяло только три шага, солдаты отошли в сторону, прижав-
шись к металлической ограде, окаймлявшей край дорожки около воды. Полина
и Элали проплыли мимо них, как будто их там и не было. Скарлетт  подняла
свой подбородок, чтобы выровнять его с наклоном тетушкиных и проследова-
ла за ними.
   Где-то впереди оркестр наигрывал "Ох, Сюзанна" Веселая  мелодия  была
такой же легкой и солнечной, как и день. Элали и  Полина  ускорили  свой
шаг в такт музыки, но ноги Скарлетт были, как свинец. "Трусиха!" - руга-
ла она себя. Но не могла остановить дрожь внутри себя.
   - Почему здесь так много проклятых янки? - сердито спросила она. -  Я
видела несколько и на станции.
   - Моя дорогая, Скарлетт, - сказала Элали. - Ты  не  знала?  Чарльстон
все еще оккупирован военными. Они кажется никогда не оставят нас  в  по-
кое. Они ненавидят нас потому, что мы их вышвырнули из форта  Самтер,  а
затем удерживали его против всего их флота.
   - И Бог знает, против скольких полков, - добавила Полина.
   Лица сестер гордо сияли.
   - Матерь божья, - прошептала Скарлетт.
   Что она наделала? Пришла прямо в лапы врага. Она знала, что такое во-
енное управление: беспомощность и ярость, постоянный страх, что они кон-
фискуют твой дом или бросят тебя в тюрьму, или расстреляют. Военное пра-
вительство было всемогущим. Она жила под его капризным правлением долгие
пять лет. Как она могла быть такой дурой, чтобы нарваться на него снова?
   - Но у них приятный оркестр, - сказала  Полина.  -  Следуй  за  нами,
Скарлетт, мы переходим здесь. Дом Батлеров - тот, что недавно выкрашен.
   - Везучая Элеонора, - сказала Элали, - у нее такой любящий сын.  Ретт
действительно преклоняется перед своей мамой.
   Скарлетт посмотрела на дом. Не дом, а имение. Ослепительно белые  ко-
лонны поддерживали крышу над большими верандами, идущими вдоль высокого,
величественного кирпичного дома. Скарлетт почувствовала слабость и коле-
нях. "Она не может войти, не может. Что она скажет женщине, которая  жи-
вет в таком великолепии? Женщине, которая могла бы разбить все ее надеж-
ды".
   Полина держала ее под руку, поторапливая перейти улицу. Скарлетт поз-
волила вести себя, как лунатика. Через какое-то время, она очутилась  за
дверью перед высокой элегантной женщиной с ослепительно белыми волосами,
обрамлявшими вытянутое миловидное лицо.
   - Дорогая Элеонора, - сказала Элали.
   - Вы привели Скарлетт, - прервала миссис Батлер. - Мое дорогое  дитя,
ты выглядишь такой бледной!
   Она легко положила свои руки ей на плечи и наклонилась поцеловать  ее
в щечку.
   Скарлетт закрыла глаза. Легкий аромат лимонной  вербены  окружил  ее,
распространяясь мягко от шелкового платья и шелковистых  волос  Элеоноры
Батлер. Это был запах, который все время был частью Эллин О'Хара,  запах
комфорта, любви, спокойствия довоенной жизни.
   Скарлетт почувствовала, что у нее невольно льются слезы.
   - Ну вот, вот, - говорила мама Ретта, - все в порядке,  моя  дорогая,
все в порядке теперь. Ты приехала домой,  наконец.  Я  страстно  желала,
чтобы ты приехала.
   Она обняла свою невестку и крепко прижала ее.

   ГЛАВА 11

   Элеонора Батлер была южанка. Ее мягкий голос  и  грациозные  движения
прикрывали необычайную энергию. Дамы здесь с самого детства учили восхи-
щаться собеседницами, быть беспомощными, пустоголовыми и обожающими. Они
также были научены справляться с громадными домами и большими, часто во-
юющими между собой, штатами слуг все время делая  вид,  как  будто  дом,
сад, кухня, слуги сами управляются безупречно в то  время,  как  хозяйка
дома сосредоточивается на подборе цветов для вышивки.
   Когда лишения войны уменьшили штат слуг с тридцати - сорока до одного
или двух, требования к женщинам увеличились соответственно. Разбитые до-
ма должны укрывать семьи, сиять чистыми  окнами  и  натертой  до  блеска
медью и иметь ухоженную, невозмутимую  хозяйку,  отдыхающую  в  гостиной
комнате. Каким-то образом дамы Юга умудрялись все это совмещать.
   Элеонора успокоила Скарлетт нежными словами и душистым чаем, польсти-
ла Полине, спросив ее мнение о столике, недавно поставленном в гостиную,
развлекла Элали просьбой попробовать торт и оценить, достаточно  ли  там
ванильного порошка. Она также пробормотала  слугам,  чтобы  они  помогли
служанке Скарлетт перенести ее вещи из дома тетушек  в  большую  спальню
Ретта с видом в сад.
   Менее, чем за десять минут, все было устроено, чтобы Скарлетт  перее-
хала под крышу Элеоноры Батлер, не поранив ее чувств и не  нарушив  хода
размеренной жизни в ее доме. Скарлетт почувствовала себя снова девочкой,
в безопасности, защищенной всемогущественной любовью матери.
   Она смотрела на Элеонору затуманенными, обожающими глазами.  Вот  кем
она все время хотела быть, постоянно пыталась быть, дамой вроде ее мамы,
вроде Элеоноры Батлер. Эллин О'Хара учила ее быть леди. "Я  могу  теперь
стать такой, подумала Скарлетт. - Я еще могу  исправить  многие  ошибки,
которые я наделала. Мама смогла бы гордиться мной".
   Когда она была ребенком, Мамушка описывала небеса как страну облаков,
вроде большого пухового матраса, где  отдыхали  ангелы,  развлекая  себя
наблюдением через разрывы в облаках над происходящим  внизу.  С  момента
смерти матери у Скарлетт было детское представление, что Эллин наблюдала
за ней с несчастным беспокойством.
   "Все будет лучше теперь", - пообещала она матери. Любезный прием Эле-
оноры на мгновение заставил Скарлетт забыть все страхи  и  воспоминания,
наполнившие ее сердце, и мысли после встречи с янки. Он даже стер ее не-
уверенность по поводу решения остаться с Реттом в  Чарльстоне.  Она  по-
чувствовала себя в безопасности, любимой и непобедимой. Она может все. И
она это сделает. Она завоюет любовь Ретта снова. Она станет леди, такой,
какой хотела видеть ее мать. Она будет уважаема и обожаема всеми. И  она
никогда-никогда не будет снова одинокой.
   Когда Полина закрыла последний маленький, отделанный слоновой  костью
ящичек стола из розового дерева и Элали торопливо  проглотила  последний
кусочек торта, Элеонора Батлер поднялась, уводя за собой Скарлетт.
   - Мне надо забрать мои ботинки от сапожника сегодня, - сказала она, -
я возьму Скарлетт с собой и покажу ей Кинг-стрит. Ни одна женщина не мо-
жет почувствовать себя дома, не зная, где находятся магазины. Вы присое-
динитесь к нам?
   К необычайному облегчению Скарлетт, ее тетушки отказались.  Ей  хоте-
лось одной побыть с миссис Батлер.
   Прогулка по чарльстонским  магазинам  была  настоящим  удовольствием.
Светило яркое зимнее солнце. Кинг-стрит была полным откровением. Магази-
ны вытянулись квартал за кварталом: продукты, фарфор, семена, медикамен-
ты, вина, книги, перчатки, сладости - казалось, на Кинг-стрит можно  ку-
пить все. Там были толпы покупателей, дюжины прелестных багги и открытых
экипажей с кучерами в ливреях и модно одетыми пассажирами.  Чарльстон  и
отдаленно не напоминал тот мрачный город, который она опасалась увидеть.
Он был намного больше и оживленнее, чем Атланта. И никакой видимости па-
ники.
   К сожалению, мать Ретта вела себя так, будто совсем  не  существовало
этих красок, возбуждения и занятости вокруг. Она проходила  мимо  витрин
со страусиными перьями и раскрашенными веерами, даже не взглянув на них,
пересекла улицу, даже не поблагодарив женщину в багги, которая останови-
лась, чтобы не наехать на нее. Скарлетт вспомнила, что ей сказали тетуш-
ки: не было экипажей в Чарльстоне, которые не принадлежали бы янки, сак-
вояжникам и скалливагам. Она вдруг почувствовала  прилив  ярости  против
хищников, которые жирели на потерпевшем поражение Юге. Она немного успо-
коилась, когда в обувном магазине заметила, что хозяин перепоручил бога-
то одетого  покупателя  одному  из  своих  помощников,  чтобы  поспешить
навстречу маме Ретта. Было приятно находиться рядом с представительницей
Старой Гвардии Чарльстона. Она страстно пожелала, чтобы миссис  Мерриуэ-
зер или миссис Элсинг оказались здесь.
   - Я оставляла ботинки, чтобы их прошили заново,  мистер  Бракстон,  -
сказала Элеонора, - я хочу также показать своей невестке, куда приходить
покупать лучшую в городе обувь и где самое приятное обслуживание.  Скар-
летт, дорогая, мистер Бракстон позаботится о тебе, как он постоянно  это
делал для меня все эти годы.
   - Это делает мне честь, мэм, - мистер Бракстон элегантно поклонился.
   - Как ваши дела, мистер Бракстон? - спросила очень изящно Скарлетт. -
Я, кажется, куплю пару ботинок сегодня.
   Она подняла на несколько дюймов свою юбку, чтобы показать туфельки из
нежной, тонкой кожи.
   - Что-нибудь более подходящее для прогулок по городу, - гордо сказала
она.
   Бракстон достал из кармана безупречно чистый белый  платок  и  протер
два стула.
   - Если вы будете так любезны, леди...
   Когда он скрылся за шторой в дальнем конце магазина, Элеонора  накло-
нилась к Скарлетт и прошептала ей на ухо:
   - Посмотри поближе на его волосы, когда он встанет на  колени,  чтобы
примерить тебе ботинки. Он красит их сапожной ваксой.
   Ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы не  рассмеяться,  когда  она
увидела, что миссис Батлер была абсолютно права, особенно после  быстрых
взглядов Элеоноры с конспираторской искринкой в ее темных глазах.  Когда
они вышли из магазина, Скарлетт захихикала.
   - Вам не следовало бы мне этого говорить, мисс Элеонора. Я чуть  было
не устроила там спектакль.
   Миссис Батлер спокойной улыбнулась:
   - А теперь пойдем к Онслоу, съедим по порции мороженого. Один из офи-
циантов там делает лучший самогон во всей Южной Каролине, я  хочу  зака-
зать несколько кварт для пропитки фруктовых пирогов. Мороженое там также
отличное.
   - Мисс Элеонора!
   - Моя дорогая, коньяк не достанешь ни за деньги, ни  по  дружбе.  Нам
всем как-то приходится выкручиваться, не так ли? И в этом что-то есть  -
в покупках на черном рынке, ты не думаешь?
   Теперь Скарлетт уже не удивлялась, почему Ретт обожает свою мать.
   Элеонора Батлер продолжала знакомить Скарлетт  с  жизнью  Чарльстона,
сводив ее в модный магазин тканей за отрезом хлопка (стоящая за  прилав-
ком женщина убила своего мужа швейной иголкой в сердце, но  судья  повел
дело так, будто он сам упал на нее, когда  был  пьян);  и  к  фармацевту
(бедный человек, он был так близорук  однажды,  что  заплатил  небольшое
состояние за необычную тропическую рыбку, хорошо сохранившуюся в спирте,
которая, как он был убежден, была маленькой русалкой).
   - За настоящими лекарствами ходи в магазин Брод-стрит, который я тебе
покажу, - сказала миссис Батлер.
   Скарлетт была глубоко огорчена, когда наступила пора идти домой.  Она
не помнила, чтобы она когда-нибудь так весело  проводила  время,  и  она
почти взмолилась о визитах в еще несколько магазинов.
   - Я думаю, мы поедем на трамвае обратно, - сказала миссис Батлер. - Я
чувствую себя немного усталой.
   И Скарлетт тут же стала волноваться. Была ли бледность Элеоноры  зна-
ком болезни или так превозносимой белизной кожи леди?  Она  поддерживала
локоть своей свекрови, когда они садились в трамвай, раскрашенный в  яр-
кие зеленые и желтые цвета. Ретт ни за что не простит ей,  если  что-ни-
будь случится с его матерью. Она сама себе этого не простит.
   Она наблюдала краешком глаза за миссис Батлер, пока движимый лошадьми
вагончик медленно двигался по своим рельсам, но она не  видела  никакого
внешнего признака несчастья. Элеонора бодро говорила о том, как они пой-
дут еще раз по магазинам вместе.
   - Мы пойдем завтра на рынок, ты познакомишься со всеми, кого тебе на-
до знать. Это традиционное место, где узнают все новости. Газета никогда
не печатает о действительно интересных вещах.
   Вагончик качнулся и повернул налево, затем проехал один квартал и ос-
тановился на перекрестке. Скарлетт вздрогнула. Сразу же за окошком рядом
с Элеонорой она увидела солдата в голубом, с ружьем на плече, идущего  в
тени высокой колоннады.
   - Янки, - прошептала она.
   Взгляд миссис Батлер проследил за глазами Скарлетт.
   - Это точно, Джорджия освободилась от них, не так ли? Нас  оккупируют
так долго, что мы уже едва их замечаем. В феврале будет уже десять  лет.
Человек привыкает почти ко всему за десять-то лет.
   - Я никогда не привыкну к ним, - прошептала Скарлетт, - никогда.
   Внезапный шум заставил ее вздрогнуть. Затем она поняла, что  это  был
бой курантов где-то у нее над головой. Вагончик проехал перекресток, по-
ворачивая направо.
   - Уже час, - сказала миссис Батлер, - не удивительно, что  я  устала,
это было долгое утро.
   Позади них куранты прекратили свою музыку. Единственный колокол  про-
бил только один раз.
   - Это хранитель времени каждого чарльстонца, -  сказала  Элеонора,  -
часы на колокольне Святого Михаила. Они отмечают наше рождение и уход.
   Скарлетт смотрела на высокие дома и огороженные забором сады. Они все
без исключения несли отметины войны. Рубцы от снарядов исполосовали  все
поверхности, и бедность была заметна везде: отслаивающаяся краска, окна,
заколоченные накрест досками, разрывы и ржавчина, обезображивающие изыс-
канные кованые железные балконы и ворота. Деревья вдоль дороги все  были
с маленькими стволами, они были посажены взамен прежних гигантов,  унич-
тоженных бомбежкой. Проклятые янки!
   Но, несмотря на это, солнце сверкало на отполированных медных  ручках
дверей, и чувствовался аромат цветов,  растущих  за  садовыми  оградами.
"Они молодцы, эти чарльстонцы, - подумала она, - они не сдаются".
   На последней остановке она помогла спуститься  миссис  Батлер.  Перед
ними был парк с аккуратно подстриженной травой и сверкающими белыми  до-
рожками, которые закруглялись и огибали заново покрашенную сцену для ор-
кестра, с чистой крышей в виде пагоды. За ней был залив. Она  почувство-
вала запах воды и соли. Бриз шумел в листьях пальмовых деревьев в  парке
и развевал клочья мха на ветвях вечных дубов. Маленькие дети бегали, ка-
тая обручи, жонглируя мячиками, играя на траве под бдительным оком  чер-
ных служанок, сидящих на скамеечках.
   - Скарлетт, я надеюсь, ты простишь мне, я знаю, я не должна,  но  мне
необходимо тебя спросить.
   Щеки миссис Батлер покрылись пятнами румянца.
   - Что такое, мисс Элеонора? Вы себя плохо чувствуете? Вы хотите, что-
бы я сбегала за чем-нибудь? Присядьте.
   - Нет, нет, я себя отлично чувствую. Я просто  не  могу  вынести,  не
зная... Вы с Реттом когда-либо думали о том, чтобы  завести  еще  одного
ребенка? Я понимаю, что вы боитесь опять испытать горе, которое вы пере-
жили, когда умерла Бонни...
   - Ребенок...
   Скарлетт потеряла контроль над своим  голосом.  Прочитала  ли  миссис
Батлер ее мысли? Она хотела бы забеременеть как можно скорее. Тогда Ретт
никогда не отошлет ее назад. Он с ума сходит по детям и он всегда  будет
любить ее, если она родит ему  ребенка.  Ее  голос  звенел  чистосердеч-
ностью, когда она заговорила.
   - Мисс Элеонора, я хочу ребенка больше всего на свете.
   - Слава Богу, - сказала миссис Батлер, - значит, я могу стать  бабуш-
кой снова. Когда Ретт привез Бонни в гости,  я  едва  могла  сдержаться,
чтобы не задушить ее в своих объятиях. Знаешь,  Маргарет  -  жена  моего
другого сына, ты увидишь ее сегодня - бедная Маргарет бесплодна. А  Роз-
мари... Сестра Ретта... Я очень боюсь, что не найдется человека, который
женился бы на ней.
   Мозг Скарлетт напряженно работал, собирая  вместе  сведения  о  семье
Ретта. "Розмари может стать проблемой. Старые девы всегда противные.  Но
брат - как его имя? Ах да, Росс. Росс был мужчиной, а у нее  никогда  не
было проблем с ними. Бездетная Маргарет не стоила того, чтоб о ней  вол-
новаться. Вряд ли она имела какое-либо влияние на Ретта. Чепуха, что они
все вообще значат? Это свою мать он так сильно любит, а его мать  хочет,
чтобы они были вместе, с ребенком, с двумя, с дюжиной. Ретт должен взять
ее обратно".
   Она быстро поцеловала в щечку миссис Батлер.
   - Я просто сгораю от желания иметь ребенка, мисс Элеонора. Мы  убедим
Ретта вдвоем.
   - Ты сделала меня очень счастливой, Скарлетт. Пошли теперь домой,  он
всего Лишь за углом. Затем я думаю, что отдохну  немного  перед  обедом.
Мой комитет собирается сегодня днем у меня дома, и я должна быть нагото-
ве. Я не хочу заставлять тебя работать, но, конечно, я бы была польщена,
если бы ты была заинтересована этим.  Мы  собираем  деньги,  распродавая
торты и устраивая базары ручных поделок и тому  подобное,  для  Конфеде-
ратского Дома для вдов и сирот.
   "Боже милосердный, не одинаковы ли они все, эти южанки? Прямо, как  в
Атланте. Постоянно Конфедератское то, Конфедератское се.  Не  могут  они
что ли признать, что война закончена, и изменить свою жизнь? У нее  раз-
болится голова". Скарлетт запнулась, затем вернулась к  твердой  похоже,
приноравливаясь к миссис Батлер. Нет, она пойдет на комитет сегодня, она
даже будет работать для него, если они ее попросят. Она не будет  больше
делать ошибок, которые совершила в Атланте. Она никогда больше не  будет
отвергнута людьми и одинока, даже если ей для этого придется носить кор-
сеты с вышитыми на них звездами и полосками.
   - Это очень мило, - сказала она. - Я все время немного сожалела,  что
у меня не хватало времени для дополнительной работы в Атланте. Мой  быв-
ший муж, Фрэнк Кеннеди, оставил мне дело, как наследство  для  моей  ма-
ленькой девочки. Я считала своим долгом присматривать за ним ради нее.
   Это подтвердит историю, которую рассказывал Ретт.
   Элеонора Батлер кивнула с пониманием. Скарлетт опустила ресницы, что-
бы скрыть радость в глазах.
   Пока Миссис Батлер отдыхала, Скарлетт осматривала дом.  Она  поспешно
сбежала вниз по лестнице, чтобы посмотреть, что же покупал Ретт  у  янки
своей матери.
   Комнаты выглядели очень пусто. Глаз Скарлетт  не  был  обучен,  чтобы
оценить совершенство того, что он сделал. На втором этаже двойные гости-
ные были обставлены щегольскими софами, столами и стульями,  расположен-
ными так, что каждый мог быть оценен и использован.  Скарлетт  полюбова-
лась качеством шелковой обивки и хорошо отполированным деревом.  Намного
больше ей понравилась маленькая комната для игры в карты.
   Столовая на первом этаже была только столовой для нее.  И  библиотека
была просто местом, заполненным книгами, а следовательно - скучной.  Что
ей понравилось больше всего, так это большие веранды,  потому  что  день
был теплым, а вид на залив включал в себя парящих чаек и  маленькие  ях-
точки, которые, казалось, вот-вот тоже воспарят в небо. Окруженная сушей
всю свою жизнь, Скарлетт находила широкие водные просторы очень экзотич-
ными. А воздух пах так хорошо! Он также пробудил в ней аппетит. Она  бу-
дет рада, когда мисс Элеонора закончит свой отдых, и они  смогут  пообе-
дать.
   - Не хотела бы ты выпить кофе на веранде, Скарлетт? - спросила  Элео-
нора Батлер. - Это может быть нашим последним  шансом.  Кажется,  погода
меняется.
   - О, да, очень бы хотела.
   Обед был хорошим, но она еще чувствовала себя усталой, немного  стес-
ненной. На улице будет лучше.
   Она последовала за миссис Батлер на веранду второго этажа. Стало  хо-
лоднее после того, как она выходила сюда перед обедом. Горячий кофе  бу-
дет кстати.
   Она быстро выпила первую чашку и уже было  собиралась  попросить  еще
одну, когда Элеонора Батлер рассмеялась и указала вниз на улицу.
   - Вот едет мой комитет, - сказала она. - Я узнаю этот звук, где бы то
ни было.
   Скарлетт тоже услышала звон маленьких колокольчиков. Она подбежала  к
ограде, выходящей на улицу.
   Пара лошадей неслась в ее сторону, таща за собой симпатичную темнозе-
леную карету с выкрашенными в желтый цвет спицами колес. Колеса сверкали
вспышками света и издавали веселое позвякивание. Экипаж снизил скорость,
затем остановился перед домом. Скарлетт смогла разглядеть  колокольчики,
это были санные колокольчики, привязанные к кожаному ремню,  обмотанному
вокруг спиц. Она еще никогда такого не видела. Не видела  она  и  такого
кучера, расположившегося на высоком сиденье. Это была женщина, одетая  в
коричневый костюм для верховой езды и желтые, перчатки.  Она  привстала,
натягивая вожжи, ее уродливое лицо скривилось, она выглядела, как перео-
детая обезьянка.
   Дверца кареты открылась, и оттуда вышел смеющийся молодой человек. Он
протянул руку. Дородная дама оперлась на нее и вышла из кареты. Она тоже
смеялась. Молодой человек поддержал ее, когда она  ступала  на  дорожку,
затем протянул руку более молодой женщине с широкой улыбкой на лице.
   - Входи, дорогая, - сказала миссис Батлер. - Помоги мне  организовать
чай.
   Скарлетт с охотой пошла за ней. "Какие необычные люди.  Комитет  мисс
Элеоноры наверняка отличается от тех сборищ старых кошек, что  правят  в
Атланте. Где они откопали эту обезьяну-женщину? И кто такой этот  мужчи-
на? Мужчины не пекут пирогов для благотворительности. Он выглядит доста-
точно привлекательно". Скарлетт приостановилась  перед  зеркалом,  чтобы
поправить растрепанные ветром волосы.
   - Ты выглядишь немного потрясенной, Эмма, - говорила миссис Батлер.
   Она и полная женщина коснулись щеками, сначала одной стороной,  затем
другой.
   - Выпей живительную чашечку чая, но вначале разреши представить  тебе
жену Ретта, Скарлетт.
   - Потребуется больше, чем одна чашка чая, чтобы восстановить мои нер-
вы после небольшой поездки. Элеонора, - сказала женщина и протянула  ру-
ку. - Как поживаете, Скарлетт? Я Эмма Ансон,  или,  скорее,  остатки  от
нее.
   Элеонора обняла молоденькую женщину и подвела ее к Скарлетт.
   - Это Маргарет, дорогая, жена Росса. Маргарет, познакомься  со  Скар-
летт.
   Маргарет Батлер была бледная, светловолосая молодая женщина с  краси-
выми голубыми, как сапфиры, глазами, которые выделялись  на  ее  тонком,
бесцветном лице. Когда она улыбнулась,  сетка  глубоких  преждевременных
морщин появилась вокруг ее глаз.
   - Я рада, наконец, познакомиться с вами, - сказала она,  взяла  Скар-
летт за руки и поцеловала ее в щеку. - Я все время мечтала о  сестре,  а
невестка практически то же самое. Я надеюсь, ты и Ретт придете  скоро  к
нам на ужин. Росс страстно желает познакомиться с тобой.
   - С удовольствием, Маргарет, и я уверена, что  Ретт  тоже  обрадуется
возможности побывать у вас, - сказала Скарлетт.
   Она улыбнулась, надеясь, что говорила правду. Кто может сказать, пой-
дет ли Ретт с ней в дом своего брата или в любое другое  место?  Но  для
него будет очень трудно отказать семье. Мисс Элеонора, а теперь и Марга-
рет были на ее стороне.
   - Скарлетт, - сказала миссис Батлер, - иди познакомься с  Салли  Брю-
тон.
   - И с Эдвардом Купером, - добавил мужской голос. -  Не  лишайте  меня
возможности поцеловать ручку миссис Батлер, Элеонора. Я уже поражен.
   - Дождись своей очереди, Эдвард, - сказала миссис Батлер.  -  У  вас,
молодых людей, совсем нет хороших манер.
   Скарлетт едва взглянула на Эдварда Купера, а его лесть совсем не кос-
нулась ее. Она старалась не смотреть, но тем не менее смотрела на  Салли
Брютон, обезьянолицего кучера кареты.
   Салли Брютон была маленькой женщиной лет сорока.  Она  была  сложена,
как худой, непоседливый мальчишка, а ее лицо действительно очень напоми-
нает обезьянье. Она ни капельки не расстроилась из-за откровенного расс-
матривания Скарлетт. Салли привыкла к  такой  реакции,  ее  удивительное
уродство, к которому она приспособилась уже давно, и ее необычное  пове-
дение часто изумляли незнакомых с нею людей. Она подошла к Скарлетт,  ее
юбки волочились за ней, как коричневая река.
   - Моя дорогая миссис Батлер, ты думаешь, что мы сумасшедшие, как мар-
товские зайцы. Дело в том, что я  единственная  выжившая  обладательница
экипажа в городе, но я не могу содержать кучера. Они отказываются  пере-
возить моих лишившихся собственности друзей, а я настаиваю на этом.  Так
что я отчаялась нанимать мужчин, которые увольняются  почти  что  сразу.
Если мой муж занят, я правлю каретой сама. - Она коснулась руки Скарлетт
и посмотрела ей в лицо. - Теперь я вас спрашиваю, ест!" ли в этом смысл?
   Скарлетт вернулся ее голос и она сказала.
   - Да.
   - Салли, не лови бедную Скарлетт в ловушку, - сказала Элеонора. - Что
еще она могла ответить? Расскажи ей остальное.
   Салли вздрогнула, затем усмехнулась.
   - Мне кажется, твоя сноха намекает на мои колокольчики. Жестокое соз-
дание. Дело в том, что я плохо управляю лошадьми, и  поэтому  я  обязана
оснащать экипаж колокольчиками, заранее предупреждающими  людей  о  том,
что они должны убраться с моей дороги.
   - Прямо как прокаженные, - предположила миссис Ансон.
   - Я проигнорирую это, - сказала  Салли  с  чувством  раненого  досто-
инства.
   Она улыбнулась Скарлетт истинно доброжелательной улыбкой.
   - Я надеюсь, - сказала она, - что вы позовете меня, когда вам понадо-
бится моя карета, несмотря на то, что вы видели.
   - Спасибо, миссис Брютон, вы очень добры.
   - Не за что. Дело в том, что я обожаю носиться  по  улицам,  разгоняя
скалливагов и саквояжников на все четыре стороны. Разрешите мне предста-
вить вам Эдварда Купера, прежде чем он угаснет...
   Скарлетт автоматически отвечала на галантность Эдварда Купера, улыба-
ясь, чтобы образовалась соблазнительная ямочка у уголка ее рта,  застен-
чиво смущаясь от  комплиментов,  в  то  время  как  глазами  поощряя  на
большие.
   - Да, мистер Купер, - сказала она, - как вы спешите. Вы вскружите мне
голову. Я всего лишь деревенская девушка из округа Клэйтон, Джорджия,  и
я не знаю, как обращаться с таким умным чарльстонским джентльменом,  как
вы.
   - Мисс Элеонора, пожалуйста, простите меня, - услышала она новый  го-
лос.
   Скарлетт повернулась и резко вздохнула. Там стояла девочка, молодень-
кая девушка, жгучая брюнетка, с волосами, свисающими гребешком над кари-
ми глазами.
   - Я так извиняюсь, что опоздала, - продолжала девушка.
   Ее голос был мягкий, немного запыхавшийся. Она была одета в  коричне-
вое платье с белым полотняным воротником и  манжетами  и  в  старомодную
шляпку, обтянутую коричневым шелком.
   "Она выглядит точно так же, как Мелани, когда я ее увидела  в  первый
раз, - подумала Скарлетт. - Как маленькая, коричневая птичка.  Могла  ли
она быть кузиной?  Я  никогда  не  слышала,  чтобы  у  Гамильтонов  были
родственники в Чарльстоне".
   - Ты вовсе не опоздала, Анна, - сказала Элеонора Батлер. - Иди  выпей
немножко чая, ты выглядишь продрогшей до костей.
   Анна благодарно улыбнулась.
   - Ветер набирает силу, и тучи быстро надвигаются. Я думаю, что  обог-
нала дождь всего на несколько шагов... Добрый день, мисс Эмма, мисс Сал-
ли. Маргарет, мистер Купер, - она остановилась, губы ее раскрылись:  она
увидела Скарлетт. - Добрый день. Я не думаю, что мы встречались. Я  Анна
Хэмптон.
   Элеонора Батлер поспешила к девушке. Она держала дымящуюся чашку.
   - Какая оплошность с моей стороны! - воскликнула она. -  Я  была  так
занята чаем, что, конечно же забыла, что ты не знаешь Скарлетт, мою  не-
вестку. Вот, Анна, выпей это залпом. Ты бледна, как привидение...  Скар-
летт, Анна наш эксперт по  Конфедератскомудому.  Она  окончила  школу  в
прошлом году, и теперь она там преподает. Анна Хэмптон -  Скарлетт  Бат-
лер.
   - Как поживаете, миссис Батлер? - Анна протянула  маленькую  холодную
ручку. Скарлетт почувствовала ее дрожь, когда пожимала ее  своей  теплой
рукой.
   - Пожалуйста, зови меня Скарлетт, - сказала она.
   - Спасибо... Скарлетт. Я Анна.
   - Чай, Скарлетт?
   - Благодарю вас, мисс Элеонора.
   Она поспешно взяла чашку, обрадовавшись возможности скрыть  смущение,
которое испытывала, глядя на Анну Хэмптон. Она живой двойник Мелли.  Та-
кая же хрупкая, похожая на мышку, такая же милая. Она, наверное, сирота,
если живет в этом Доме. Мелани была сиротой тоже. Ах, Мелли, как я  ску-
чаю по тебе".
   Небо за окнами темнело. Элеонора Батлер попросила  Скарлетт  опустить
шторы, когда она допьет свой чай.
   Когда она опускала последнюю штору, она  услышала  отдаленный  грохот
грома, и полоски дождя заструились по окнам.
   - Давайте наведем порядок, - сказала мисс Элеонора.  -  У  нас  полно
дел. Пусть каждый сядет. Маргарет, можно тебя попросить передавать кексы
и бутерброда? Я не хочу, чтобы кто-нибудь отвлекался из-за  пустого  же-
лудка. Эмма, а ты продолжишь разливать чай, не  правда  ли?  Я  позвоню,
чтобы принесли еще горячей воды.
   - Давайте я ее принесу, мисс Элеонора, - сказала Анна.
   - Нет, дорогая, ты нам нужна здесь. Скарлетт, просто потяни за шнурок
этого звонка, пожалуйста, моя дорогая. Теперь,  леди  и  джентльмены,  -
первый деловой вопрос. Я получила чек на огромную сумму от дамы из  Бос-
тона. Что нам с ним делать?
   - Разорвать и послать кусочки ей обратно.
   - Эмма! Ты в своем уме? Нам нужны любые деньги, которые мы можем дос-
тать. Кроме того, это от Пэйшенс Бедфорд. Ты помнишь ее. Мы  встречались
с ней и с ее мужем почти каждый день в Саратоге.
   - Не было ли генерала Бедфорда в армии Союза?
   - Не было. Был генерал Натан Бедфорд Форест в нашей армии.
   - Лучший кавалерист, который у нас был, - сказал Эдвард.
   - Я не думаю, что Росс согласится с этим, Эдвард, - Маргарет со  сту-
ком поставила на стол тарелку. - После всего, он ведь служил в кавалерии
вместе с генералом Ли.
   Скарлетт дернула за шнурок звонка во второй раз. Гром и молнии!  Неу-
жели всем южанам заново переигрывать войну? Какое значение  имело,  даже
если бы деньги поступили от самого Одиссея Великого? Деньги есть деньги,
и вы берите их, где бы вы их ни нашли.
   - Перемирие! - Салли Брютон помахала в  воздухе  белой  салфеткой,  -
Дайте возможность выступить Анне, она хочет что-то сказать.
   Глаза Анны засветились:
   - У меня есть девять маленьких девочек, которых я учу читать, а у ме-
ня только одна книжка, по которой их можно  учить.  Если  бы  привидение
Линкольна пришло и предложило бы купить нам книжек, я бы... я бы  расце-
ловала его!
   "Здорово!" - молча похвалила Скарлетт. Она посмотрела  на  удивление,
написанное на лицах других женщин. Выражение Эдварда Купера  было  чемто
другим. "Да он же влюблен в нее, - подумала она.  -  Просто  посмотрите,
как он на нее глядит. А она совсем его не замечает, она даже  не  знает,
что он тоскует по ней, как дурачок. Может быть, я должна сказать ей?  Он
действительно достаточно привлекательный, стройный  и  мечтательный.  Не
очень похожий на Эшли".
   Салли тоже наблюдала за  Эдвардом,  заметила  Скарлетт.  Глаза  Салли
встретились с ее, и они обменялись сдержанными улыбками.
   - Тогда мы договорились, не так ли? - сказала Элеонора.
   - Мы договорились. Книги более важны, чем честь"  Я  слишком  эмоцио-
нальна. Это, должно быть, от обезвоживания. Кто-нибудь  собирается  при-
нести горячую воду?
   Скарлетт позвонила еще раз. Может быть, звонок был сломан,  не  спус-
титься ли ей на кухню и сказать слугам? Она встала и тут увидела  откры-
вающуюся дверь.
   - Вы звонили, чтобы принесли чай, миссис Батлер?
   Ретт толкнул дверь ногой. В руках он держал огромный серебряный  под-
нос, заставленный сверкающими чайником, кофейником,  вазочкой,  сахарни-
цей, молочницей, ситечком и тремя чайными чашками.
   - Индийский, китайский или ромашковый? Он улыбался от удовольствия.
   Ретт! Скарлетт не могла дышать. Какой он красивый! Он был  где-то  на
солнце, он был коричневым, как индеец. О Боже, как  она  его  любит,  ее
сердце так стучит, что, наверное, все могут его слышать.
   "Ретт! Дорогой! Я боюсь, что обращу на себя внимание". Миссис  Батлер
схватила салфетку и вытерла свои глаза.
   - Ты сказал "какое-то серебро" в Филадельфии. Я и не подозревала, что
этой чайный сервиз. И полностью. Это просто чудо.
   - Это также очень тяжело. Миссис Эмма, будьте  так  добры,  подвиньте
этот фарфор в сторону. Я слышал, вы упоминали что-то  о  жажде.  Вы  мне
окажете честь, удовлетворив желание вашего сердца... Салли, моя  возлюб-
ленная, когда ты позволишь мне вызвать на дуэль твоего мужа  и  похитить
тебя?
   Ретт установил поднос на стол, наклонился через него и поцеловал трех
женщин, сидевших на диванчике. Затем он посмотрел вокруг.
   "Посмотри на меня, - молча умоляла Скарлетт из темного угла. -  Поце-
луй меня".
   Но он не видел ее.
   - Маргарет, как мило ты выглядишь в этом наряде. Росс не  заслуживает
тебя. Привет, Анна, приятно видеть тебя. Эдвард, я не могу сказать то же
о тебе. Я не одобряю организованного тобою гарема в моем доме,  когда  я
нахожусь под дождем в жалком кэбе в Северной Америке и прижимаю  серебро
к груди, чтобы защитить его от саквояжников.
   Ретт улыбнулся своей матери.
   - Прекрати так плакать теперь, дорогая мама, или я подумаю, что  тебе
не понравился сюрприз.
   Элеонора взглянула на него, ее лицо светилось любовью.
   - Благословляю тебя, сын мой. Ты делаешь меня очень счастливой.
   Скарлетт не могла вынести больше ни минуты. Она побежала вперед.
   - Ретт, дорогой!
   Он довернул голову к ней, и она остановилась. Его лицо  было  твердо,
все эмоции под железным контролем. Но его глаза были светлыми, мгновение
они смотрели друг на друга. Затем его губы дернулись вниз в одном уголке
в сардонической улыбке, которую она так хорошо знала и боялась.
   - Это удачливый мужчина, - медленно и четко произнес  он,  -  который
получает больший сюрприз, чем тот, который он преподносит.
   Он протянул ей свои руки. Скарлетт положила свои дрожащие пальчики  в
его ладони, сознавая, что его вытянутые руки держат ее  на  определенной
дистанции. Его усы потерлись о ее правую, затем левую щеки.
   "Он хотел бы убить меня", - подумала  она,  и  это  опасение  вызвало
странную дрожь. Ретт положил свои руки ей на плечи, и они крепко сомкну-
лись на ее плечах.
   - Я уверен, что вы, леди, и ты, Эдвард, извините нас, если мы оставим
вас, - сказал он. В его голове звучала привлекательная смесь мальчишест-
ва и жуликоватости.
   - Прошло так много времени, с тех пор как я в последний раз  разгова-
ривал с женой. Мы поднимемся наверх и оставим вас решать проблемы,  свя-
занные с Конфедератским домом.
   Он вывел Скарлетт за дверь, даже не дав ей возможность попрощаться.

   ГЛАВА 12

   Ретт разговаривал, пока тянул ее вверх по лестнице в свою спальню. Он
закрыл дверь и встал, прижавшись к ней единой.
   - Какого черта ты тут делаешь, Скарлетт? Она хотела протянуть к  нему
свои руки, но его ярость остановила ее. Скарлетт расширила глаза  в  не-
винном непонимании. Ее голос был торопливым и чарующим, когда она  заго-
ворила.
   - Тетушка написала мне, что ты говорил. Ретт, как ты хотел,  чтобы  я
была здесь с тобой, но что я не могу оставить магазин. Ах, милый, почему
ты мне не сказал? Меня ни капельки не волнует магазин.
   Она беспокойно следила за его глазами.
   - Это не пройдет, Скарлетт.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Все это. Ни пылкое объяснение, ни невинное непонимание. Ты  знаешь,
что не можешь солгать мне.
   Это была правда, и она знала это. Она должна быть честной.
   - Я приехала потому, что хотела быть с тобою, - в ее тихом  признании
звучало достоинство.
   Ретт посмотрел на - ее гордо поднятую голову, и его голос смягчился.
   - Моя дорогая Скарлетт, - сказал он, - через некоторое время мы можем
стать друзьями, когда воспоминания смягчатся до горьковатой  ностальгии.
Мы дойдем до этого, если мы оба будем терпеливы и милосердны. Но  ничего
больше этого.
   Он прошелся нетерпеливо по комнате.
   - Что я должен сделать, для того чтобы достучаться до тебя? Я не хочу
причинять тебе боль, но ты заставляешь меня. Я не хочу,  чтобы  ты  была
здесь. Уезжай обратно в Атланту, Скарлетт, оставь меня. Я больше не люб-
лю тебя. Более ясно я не могу сказать.
   Кровь отлила от лица Скарлетт. Ее зеленоватые глаза светились на фоне
ее белой кожи.
   - Я тоже могу говорить ясно, Ретт. Я твоя жена, а ты мой супруг.
   - Несчастливое обстоятельство, которое я предлагал исправить.
   Его слова были как удары кнута. Скарлетт забыла, что ей надо  сдержи-
вать себя...
   - Развестись с тобою? Никогда, никогда, никогда! И я никогда  не  дам
тебе повода для развода. Я твоя жена, и я приехала к тебе,  бросив  все,
что мне было дорого.
   Улыбка триумфа тронул уголки ее губ, и она пошла  со  своей  козырной
карты.
   - Твоя мама просто в восторге, что я здесь. Что ты ей  скажешь,  если
вышвырнешь меня отсюда? Я скажу ей правду, и это разобьет ее сердце.
   Ретт тяжело шагал из одного конца большой комнаты в  другой.  У  него
вырывались проклятия, ругательства, которые Скарлетт никогда не слышала.
Это был Ретт, которого она знала только по слухам, это был Ретт, который
последовал во время золотой лихорадки в Калифорнию и защищал свой  учас-
ток ножом и тяжелыми сапогами. Это был Ретт, завсегдатай худших таверн в
Гаване, Ретт - авантюрист, друг и компаньон таких же ренегатов, как  он.
Она наблюдала, шокированная, и восхищенная, и возбужденная, несмотря  на
угрозу. Внезапно его звероподобное метание по комнате прекратилось, и он
повернул свое лицо к ней. Его черные глаза сверкали, но уже не от  ярос-
ти. В них был юмор, темнота, горечь и настороженность. Это был Ретт Бат-
лер, чарльстонский джентльмен.
   - Шах, - сказал он с перекошенной улыбкой, - я не учел  непредсказуе-
мость и мобильность королевы. Но еще не мат, Скарлетт.
   Он поднял ладони, вверх, временно сдаваясь.
   Она не поняла, что он говорил, но его движение, тон его голоса  пока-
зали ей что она выиграла, - что-то.
   - Так я останусь?
   - Ты останешься до тех пор, пока не захочешь уехать. Я не думаю,  что
это будет долго.
   - Но ты не прав, Ретт! Мне нравится здесь.
   Старое, знакомое выражение появилось на его  лице.  Он  был  удивлен,
скептичен и всезнающ.
   - Как давно ты в Чарльстоне, Скарлетт?
   - С прошлой ночи.
   - И ты уже узнала его так, чтобы полюбить. Быстрая работка,  я  позд-
равляю тебя с твоей чувствительностью. Тебя выгнали из Атланты  -  чудом
не в смоле и в перьях  -  с  тобой  прилично  обращались  дамы,  которые
по-другому не умеют относиться к людям. Итак, ты думаешь, что нашла при-
бежище.
   Он рассмеялся, глядя на выражение ее лица.
   - О, да, у меня все еще есть знакомые в Атланте. Я знаю все  о  твоем
изгнании оттуда. Даже шваль, с которой ты общалась, не признает тебя.
   - Это неправда! - закричала она, - Я вышвырнула их вон.
   Ретт передернулся.
   - Нам не стоит это обсуждать дальше. Если что и имеет  значение,  так
это то, что ты здесь, в доме моей матери и под ее крылышком. Я  беспоко-
юсь о ее счастье, в данный момент я ничего не могу поделать с этим.  Од-
нако мне ничего и не нужно делать. Ты все сделаешь сама, без  каких-либо
шагов с моей стороны. Ты раскроешь свою суть, каждый почувствует жалость
ко мне и сочувствие к моей матери. И я упакую тебя и пошлю назад  в  Ат-
ланту под молчаливые приветствия всего общества. Ты думаешь, что сможешь
продержаться как леди, не так ли? Ты не сможешь одурачить и  слепоглухо-
немого.
   - Я леди, черт тебя побери. Ты просто не знаешь, как  быть  приличным
человеком. Буду признательна, если ты вспомнишь, что моя  мама  была  из
Робийяров из Саванны, а О'Хары происходят от ирландских королей!
   Его ухмылка в ответ была мучительной.
   - Оставь в покое это. Скарлетт. Покажи мне наряда, которые ты привез-
ла с собой.
   Он сел на ближайший к нему стул и вытянул ноги.
   Скарлетт уставилась на него, слишком раздраженная его резким  перехо-
дом к спокойствию. Ретт достал из кармана  сигару  и  покатал  ее  между
пальцев.
   - Ты не возражаешь, если я покурю в своей комнате? - сказал он.
   - Конечно, нет.
   - Спасибо. Теперь покажи мне свои наряды. Они определенно  новые,  ты
никогда бы не попыталась вернуть мое расположение без  арсенала  нижнего
белья и платьев в отвратительном вкусе. Я не допущу,  чтобы  ты  сделала
мою маму посмешищем. Так покажи мне, Скарлетт, и я посмотрю,  что  можно
будет спасти.
   Он взял ножницы от сигар.
   Скарлетт сердито взглянула, но тем не менее пошла в  комнату  собрать
вещи. Может это было и хорошо. Ретт всегда просматривал ее гардероб.  Он
любил видеть ее в нарядах, которые выбирал, он гордился, что она  выгля-
дела модно и красиво. Если он хотел заняться ее внешностью  снова,  гор-
диться ею, она готова сотрудничать. Она примерит их все для него.  Тогда
он ее увидит в сорочке. Пальцы Скарлетт быстро расстегнули платье, кото-
рое было на ней. Она шагнула из роскошной материи, схватила новые платья
и медленно вошла в спальню: ее руки и грудь были полуобнажены, ноги были
в шелковых чулках.
   - Брось их на кровать, - сказал Ретт, - и накинь халат, чтобы не  за-
мерзнуть. Стало холодно после дождя, или ты не заметила? -  Он  выпустил
струйку дыма, отворачиваясь от нее. - Не простудись,  Скарлетт,  пытаясь
быть привлекательной. Ты попусту тратишь время.
   Лицо Скарлетт  зажглось  злостью,  ее  глаза  сверкали,  как  зеленые
огоньки. Но Ретт не смотрел на нее. Он рассматривал убранство кровати.
   - Сорви этот шнурок, - сказал он по поводу первого платья, - и оставь
только одну лавину бантов. Тогда оно будет получше...  Это  отдай  своей
служанке, оно безнадежно... Это сойдет, если ты срежешь  отделку,  заме-
нишь золотые пуговицы просто черными и укоротишь шлейф...
   Ему потребовалось только пять минут, чтобы просмотреть все наряды.
   - Тебе нужны будут крепкие ботинки, просто черные, - сказал он, когда
разделался с платьями.
   - Я купила одни сегодня, - сказала Скарлетт ледяным голосом.
   - Когда мы ходили по магазинам вместе с твой мамой  -  добавила  она,
подчеркивая каждое слово. - Я не понимаю, почему ты не купишь ей экипаж,
если ты так сильно ее любишь. Она очень устает.
   - Ты не понимаешь Чарльстона. Вот почему скоро ты будешь  очень  нес-
частна здесь. Я мог купить ей этот дом, потому что наш был разрушен  ян-
ки, а у всех, кого она знает, такие же большие дома. Я даже могу  мебли-
ровать его более комфортабельно, чем у ее друзей. Но я не могу  развести
ее с друзьями, покупая ей предметы роскоши, которые они  не  могут  себе
позволить.
   - У Салли Брютон есть экипаж.
   - Салли Брютон не такая, как все. Салли - оригиналка. Чарльстон  ува-
жает, даже любит эксцентричность. Но не выносит хвастовства. А  ты,  моя
дорогая Скарлетт, никогда не могла от этого удержаться.
   - Тебе нравится оскорблять меня, Ретт Батлер! Ретт засмеялся.
   - Теперь ты можешь начать работать над одним из платьев,  чтобы  при-
вести его в приличный вид для сегодняшнего вечера. Я развезу комитет  по
домам. Салли не должна это делать в такую грозу.
   Она надела халат Ретта, когда он ушел. Он был теплее, чем ее, да,  он
был прав: стало намного холоднее, и она дрожала. Она подняла воротник до
ушей и села на стул, на котором он сидел. Его присутствие еще чувствова-
лось в комнате, и она укутывалась в него. Ее пальцы потрогали  "футляр",
в который она была завернута - странно подумать, что Ретт  выбрал  такой
легкий, тонкий халат, когда сам он такой крепкий и сильный. Но его  вещи
казались таинственными. Она совсем не знает  его  и  никогда  не  знала.
Скарлетт почувствовала страшную безнадежность. Пытаясь стряхнуть ее, она
поспешно встала. Ей надо одеться прежде, чем Ретт придет домой. Боже ми-
лосердный, как долго она сидела на этом стуле! Было уже почти темно. Она
резко позвонила Панси. Банты и шнурки должны быть сорваны с ее  розового
платья, чтобы она могла надеть его сегодня вечером, и щипцы для  завивки
волос надо тотчас положить нагреваться. Ей  хочется  выглядеть  особенно
милой и женственной для Ретта... Скарлетт посмотрела на широкое покрыва-
ло на огромной кровати и вдруг вспыхнула от своих мыслей.
   Фонарщик еще не добрался до верхней части города, где жила  Эмма  Ан-
сон, и Ретту пришлось ехать медленно, наклонившись вперед, чтобы разгля-
деть сквозь сильный дождь темную улицу. В экипаже остались только миссис
Ансон и Салли Брютон. Маргарет Батлер отвезли первой к ее маленькому до-
мику на Уолтер-стрит, где они  жили  с  Россом,  затем  Ретт  поехал  на
Брод-стрит, где Эдвард Купер проводил Анну  Хемптон  под  своим  большим
зонтиком до дверей Конфедератского дома.
   - Я пройдусь дальше пешком, - крикнул он Ретту с боковой  дорожки,  -
боюсь садиться рядом с дамами с таким мокрым зонтиком.
   Он жил на Чсрч-стрит, всего один квартал отсюда. Ретт  притронулся  к
широким полям своей шляпы, приветствуя его.
   - Ты думаешь, Ретт слышит нас? - пробормотала Эмма Ансон.
   - Я сама едва слышу тебя, Эмма, а я всего в одном футе от тебя, - от-
ветила кисло Салли. - Ради всего святого, говори. Этот ливень оглушает.
   Она была раздражена дождем. Он помешал ей править лошадьми.
   - Что ты думаешь о его жене? - спросила Эмма. - Она совсем не то, что
я ожидала. Ты когда-нибудь видела что-нибудь такое гротескно приукрашен-
ное, как ее прогулочный костюм?
   - Ах, наряди легко исправить, да  и  у  многих  такой  отвратительный
вкус. Но у нее есть способности, - сказала Салли. - Вопрос в  том,  вос-
пользуется ли она ими. Это ужасно, быть красивой, но не уметь быть  кра-
савицей.
   - Было смешно, как она флиртовала с Эдвардом.
   - Автоматически, я думаю. Есть достаточно мужчин, которые ждут такого
обращения. Наверное, им это необходимо сейчас более, чем когда-либо. Они
потеряли все, что раньше заставляло их чувствовать себя  мужчинами,  все
их состояние, земли и власть.
   Женщины помолчали немного, раздумывая над  вещами,  не  признаваемыми
гордыми людьми, находящимися под каблуком оккупационной силы.
   Салли откашлялась.
   - Одно хорошо, - сказала она уверенно, - жена Ретта отчаянно влюблена
в него. Ее лицо расцвело, когда он появился в дверях. Ты видела?
   - Нет, не видела, - сказала Эмма. - Клянусь Богом, что хотела бы. За-
то я увидела такое же выражение на лице Анны.

   ГЛАВА 13

   Глаза Скарлетт все время возвращались к двери.  Что  задерживало  так
долго Ретта? Элеонора Батлер притворялась, что не  замечает,  но  слабая
улыбка тронула уголки ее губ. Ее пальцы быстро крутили челнок из  слоно-
вой кости, плетя сложную паутину петель. Это было уютное мгновение. Што-
ры гостиной были закрыты, лампы были зажжены в двух смежных Комнатах,  и
золотой потрескивающий огонь разгонял холод и сырость. Но нервы Скарлетт
были слишком напряжены, чтобы ее мог успокоить  домашний  уют.  Где  был
Ретт? Будет ли он все еще сердиться, когда приедет?
   Она пыталась сосредоточиться на словах мамы Ретта, но ей это не  уда-
валось. Ее не волновал Конфедератский дом для вдов и  сирот.  Ее  пальцы
щупали поверхность платья, но на нем не было каскадов  шнурков,  которые
можно было бы теребить. Наверняка он не беспокоился бы о ее нарядах, ес-
ли бы она не интересовала его?
   - ...вот школа и выросла, вроде сама  по  себе,  потому  что  сиротам
больше некуда было идти, - говорила миссис Батлер.  -  Получилось  более
удачно, чем мы могли мечтать. В июне ее закончило шесть человек, все они
теперь учителя. Две девушки уехали преподавать в Уолтерборо.
   "Ах, где же он? Что он так долго делает? Если мне придется сидеть еще
столько же, я закричу".
   Пробили бронзовые часы  на  каминной  полке.  Два...  Три...  Пять...
Шесть...
   - Интересно, что задерживает Ретта? - сказала его мать. -  Он  знает,
что мы ужинаем в семь, а он всегда выпивает сначала пунша. Он  промокнет
до костей, ему надо будет переодеться. -  Миссис  Батлер  положила  свои
кружева на стол перед собой. - Я пойду посмотрю, не перестал ли дождь.
   Скарлетт вскочила на ноги.
   - Я схожу.
   Она быстро подошла к окну и подняла угол тяжелой шелковой шторы. Сна-
ружи клубился плотный туман в районе набережной, он завивался на  улице,
поднимаясь ввысь, как живой. Уличный фонарь светился в движущейся белиз-
не, окружающей его. Она отшатнулась и задернула штору.
   - Там все в тумане, - сказала она, - но дождь не идет. Вы  думаете  с
Реттом все в порядке?
   Элеонора Батлер улыбнулась.
   - Он прошел через худшее, чем сырость и туман, ты знаешь это.  Конеч-
но, с ним все в порядке, ты услышишь его, входящего в  дверь,  теперь  в
любую минуту.
   Как будто бы в подтверждение ее слов  послышался  звук  открывающейся
парадной двери. Скарлетт услышала смех Ретта и низкий голос дворецкого.
   - Вы бы лучше отдали мне вашу мокрую одежду, мистер Ретт, и сапоги, я
принес ваши домашние туфли.
   - Спасибо, Маниго. Я ПОЙДУ наверх и переоденусь. Скажи миссис Батлер,
что я спущусь к ней через минуту. Она в гостиной?
   - Да, сэр, она и мисс Ретт.
   Скарлетт прислушивалась к его реакции, но она различила только  быст-
рые, твердые шаги на лестнице. Казалось, прошел целый век прежде, чем он
спустился вниз. Часы на камине врут. Каждая минута  длилась,  как  целый
час.
   - Ты выглядишь усталым, дорогой, - воскликнула Элеонора Батлер, когда
Ретт вошел в гостиную.
   Ретт приподнял мамину руку и поцеловал ее.
   - Не беспокойся обо мне, мама, я более голоден, чем устал. Ужин  ско-
ро?
   Миссис Батлер стала подниматься.
   - Я распоряжусь на кухне, чтобы подали прямо сейчас.
   Ретт нежно дотронулся до ее плеча, чтобы удержать ее.
   - Я вначале выпью, не спеши.
   Он подошел к столу, на котором стоял поднос с напитками. Наливая вис-
ки в стакан, он в первый раз взглянул на Скарлетт.
   - Не составишь ли мне компанию, Скарлетт?
   Его приподнятые брови насмехались над ней. То же делал и запах виски.
Она отвернулась, будто оскорбленная. "Итак,  Ретт  собирается  играть  в
"кошки-мышки", не так ли? Попытается заставить меня сделать  что-нибудь,
что восстановит его маму против меня. Что ж, ему придется  очень  излов-
читься, чтобы сделать это". Она ухмыльнулась, а ее глаза заискрились. Ей
надо быть очень ловкой, чтобы перехитрить его. У  нее  участился  пульс.
Состязание ее всегда волновало.
   - Мисс Элеонора, разве Ретт не шокирует? - рассмеялась она. - Был  ли
он таким озорным мальчишкой?
   За спиной она почувствовала резкое движение. Ха! Это попало в  точку.
Он многие годы чувствует вину перед мамой за боль, которую он  причинил,
заставив своими выходками отца отречься от него.
   - Ужин накрыт, миссис Батлер, - сказал Маниго, стоя в дверях.
   Ретт предложил свою руку маме. Скарлетт почувствовала укол  ревности.
Затем она напомнила себе, что именно его любовь к  матери  позволила  ей
остаться здесь, и она проглотила раздражение.
   - Я так голодна, что могу съесть полтеленка, - сказала она, - а  Ретт
просто умирает от голода, не так ли, дорогой?
   У нее было преимущество теперь, он сам признался.  Если  она  упустит
ею, она проиграет всю игру, она никогда не получит его обратно.
   Как потом выяснилось, Скарлетт не стоило беспокоиться. Как только они
уселись, Ретт взял разговор в свои руки. Он вспоминал свои розыски  чай-
ного сервиза в Филадельфии, превращая это в приключение, рисуя  искусные
словесные портреты людей, с которыми он разговаривал,  передразнивая  их
акценты и характерные черты с таким мастерством, что его мама и Скарлетт
хохотали, пока у них не заболели бока.
   - И когда я проследовал по этому долгому пути, чтобы получить его,  -
завершил Ретт театральным жестом, - просто вообразите  мой  ужас,  когда
новый владелец оказался слишком честным, чтобы продать чайный сервиз  за
двадцатикратную цену, которую я ему предложил. Минуту я боялся, что  мне
придется его выкрасть, но, к счастью, он принял  предложение  развлечься
немного в карты.
   Элеонора Батлер попыталась показать свое неодобрение.
   - Я смею надеяться, что ты не совершил ничего  бесчестного,  Ретт,  -
сказала она. Но за ее словами слышался смех.
   - Мама, ты шокируешь меня. Я действую из-под стола, только когда  иг-
раю с профессионалами. Этот несчастный отставной полковник армии Шермана
был просто любителем. Мне пришлось надуть его,  позволив  выиграть  нес-
колько сотен долларов, чтобы облегчить его боль. Он напомнил мне  Эллин-
тона.
   Миссис Батлер засмеялась.
   - Ох, бедный человек. И его жена - мое сердце переживает  за  нее,  -
сна наклонилась к Скарлетт. - Одна из семейных тайн  по  моей  линии,  -
скала Элеонора Батлер насмешливым тоном. Она снова рассмеялась и  начала
вспоминать.
   Эллинтоны, как узнала Скарлетт, были известны по всему Восточному по-
бережью из-за своей слабости: они играли на что угодно. Первый Эллинтон,
появившийся в колониальной Америке, прибыл на корабль туда только  пото-
му, что выиграл в пари земельный участок, спор был  о  том,  кто  выпьет
больше эля и останется стоять на ногах.
   - К моменту, когда он выиграл, - сказала Элеонора, - он был так пьян,
что подумал о том, что неплохо было бы посмотреть на свой выигрыш. Гово-
рят, что он даже не знал, куда едет, пока не приехал туда,  так  как  он
выигрывал у большинства матросов в кости их порции рома.
   - Что он сделал, когда протрезвел? - хотела узнать Скарлетт.
   - Он, моя дорогая, он так ни разу и не протрезвел. Он умер всего  че-
рез десять лет после того, как причалил корабль. Но за это время он сра-
зился с другим игроком в кости и выиграл девушку - одну  из  служанок  с
корабля - и, как оказалось позже, у нее появился  ребенок,  было  что-то
вроде женитьбы постфактум у его могилы, и ее сын стал моим  прапрапраде-
душкой.
   - Он тоже был не прочь поиграть в карты,  не  правда  ли?  -  спросил
Ретт.
   - Ну да, конечно. Это было семейное.
   Миссис Батлер продолжала рассказ о фамильном дереве.
   Скарлетт часто посматривала на Ретта. Как много сюрпризов было  спря-
тано в этом мужчине? Она никогда  не  видела  его  таким  расслабленным,
счастливым и чувствующим себя полностью дома. "Я никогда не  могла  соз-
дать ему очага, - осознала она. - Ему никогда не нравился  дом.  Он  был
моим, построенным по моему вкусу, подарок от  него".  Скарлетт  хотелось
прервать рассказ мисс Элеоноры, сказать Ретту, что она сожалеет о  прош-
лом, что она исправит все ошибки. Но она промолчала. Он наслаждался  ма-
миными бессвязными воспоминаниями. Она не должна была портить его  наст-
роение.
   Свечи, стоявшие в толстых серебряных подсвечниках, отражались на  по-
лированной поверхности дубового стола и в зрачках черных светящихся глаз
Ретта. Они окружали стол и трех собеседников теплым, неподвижным светом,
образуя островок мягкой освещенности среди теней длинной комнаты.  Внеш-
ний мир был отсечен толстыми складками штор на окнах и интимностью этого
маленького островка. Голос Элеоноры Батлер был нежным, смех Ретта -  ти-
хим, подбадривающим. Любовь создала воздушную неразрывную сеть между ма-
терью и сыном. Скарлетт внезапно испытала страстное желание  быть  вклю-
ченной в эту атмосферу.
   Ретт спросил:
   - Расскажи Скарлетт о кузене Тоунсенде, мама. - И она попала в  безо-
пасность тепла свечей, включенная в счастье, окружающее стол. Она хотела
бы, чтоб это продолжалось всегда, и она упросила мисс  Элеонору  расска-
зать ей о кузене Тоунсенде.
   - Тоунсенд не настоящий кузен, ты знаешь, он очень далекий  родствен-
ник, но он прямой потомок прапрапрадедушки Эллинтона. Итак, он унаследо-
вал этот участок земли, а также игорную лихорадку Эллинтонов и их  везе-
ние. Они все время были удачливыми, эти Эллинтоны. За исключением  одно-
го: у них есть еще одна семейная черта, глаза их мальчиков всегда  коси-
ли. Тоунсенд женился на исключительно красивой девушке из хорошей  семьи
в Филадельфии. Но отец девушки был адвокатом и  очень  чувствительным  к
собственности человеком, а Тоунсенд был баснословно  богат.  Тоунсенд  с
женой обустроились в Балтиморе. Началась война.  Его  жена  вернулась  в
семью, как только Тоунсенд более чем вероятно мог быть убит. Он  не  мог
попасть, стреляя, даже в сарай, не говоря о двери в нем, по причине сво-
его косоглазия. Однако у него еще оставалось везение Эллинтонов.  Он  не
получил ничего серьезнее легких обморожений. В это  время  три  брата  и
отец его жены были убиты, сражаясь за армию Союза. Так что она унаследо-
вала в отличном порядке наследство ее аккуратного отца  и  его  предков.
Тоунсенд живет теперь, как король, в Филадельфии,  и  его  абсолютно  не
волнует, что его кусочек земли в Саванне был  конфискован  Шерманом.  Ты
видел его, Ретт? Как он?
   - Еще больше косит, с двумя косоглазыми сынишками и с  дочкой,  кото-
рая, слава Богу, пошла в мать.
   Скарлетт едва расслышала ответ Ретта.
   - Вы сказали, что Эллинтоны были из Саванны? Моя мама была оттуда,  -
охотно произнесла она.
   Перекрещивание родственных связей, что часто встречалось на Юге, было
досадным недостатком в ее собственной жизни. У каждого, кого она  знала,
была "паутина" кузенов, дядей и тетушек, которая охватывала многие поко-
ления и большие пространства. Но у нее никого не было. У Полины и  Элали
не было детей. Братья Джералда О'Хара в Саванне были  также  бездетными.
Должно быть, еще полно О'Хара в Ирландии, но это не имело  значения  для
нее, а все Робийяры, кроме ее дедушки, уехали из Саванны.
   И вот теперь она опять слушает рассказы о чьей-то семье. У Ретта есть
родственники в Филадельфии. Без сомнения, он также был связан с  полови-
ною Чарльстона. Это нечестно. Но, - может, эти Эллинтоны имели какое-ни-
будь отношение к Робийярам? Тогда она будет  частью  "паутины",  которая
включаете себя и Ретта. Может, ей удастся найти связь с миром Батлеров и
Чарльстона, миром, который выбрал Ретт и в который она решила вступить.
   - Я помню Эллин Робийяр очень хорошо, - сказала миссис Батлер, - и ее
маму. Твоя бабушка, Скарлетт, была самой восхитительной женщиной во всей
Джорджии и Южной Каролине.
   Очарованная, Скарлетт наклонилась вперед. Она  знала  только  отрывки
рассказов о своей бабушке.
   - Она действительно была скандальна, мисс Элеонора?
   - Необычайно. Но когда я ее узнала получше, она не  была  скандальной
вовсе. Она была слишком занята рождением детей. Вначале твоя тетя  Поли-
на, затем Элали, потом твоя мать. Знаешь, я даже была в  Саванне,  когда
родилась твоя мама. Я помню фейерверк. Твой дедушка нанимал  знаменитого
итальянца из Нью-Йорка и устраивал великолепные фейерверки, каждый  раз,
когда у него рождался ребенок. Ты, конечно, не помнишь, Ретт, и я не ду-
маю, что ты будешь благодарен мне за эти воспоминания, но ты очень испу-
гался тогда. Я специально вынесла тебя на улицу, чтобы ты  посмотрел  на
огни, а ты кричал так громко, что я чуть со стыда  не  провалилась.  Все
остальные дети хлопали в ладоши и визжали от восторга. Конечно, они были
взрослее. Тебе было чуть больше одного годика.
   Скарлетт посмотрела на миссис Батлер, затем на Ретта. Это было невоз-
можно! Ретт не может быть старше ее матери. Да, ее мама была  ее  мамой.
Она все время принимала это как должное, что ее мама  была  старой.  Как
Ретт может быть старее ее? Как она может любить его так отчаянно,  когда
он такой старый?
   Ретт бросил салфетку на стол, поднялся, подошел к Скарлетт и  поцело-
вал ее в макушку, взял руку мамы в свою и поцеловал ее.
   - Я ухожу, мама, - сказал он.
   "Ах, Ретт, нет!" - Скарлетт хотела закричать.  Но  она  была  слишком
потрясена всем, чтобы что-нибудь произнести.
   - Мне бы не очень хотелось, чтобы ты выходил в такую дождливую темную
ночь, Ретт, - запротестовала его мама, - и Скарлетт здесь. Ты едва успел
сказать ей "привет".
   - Дождь прекратился, и светит полная луна, - сказал Ретт. - Я не могу
пропустить шанс пройти с приливом вверх по реке, пока не повернул обрат-
но. Скарлетт понимает, что необходимо проверять рабочих, когда  уезжаешь
и оставляешь их одних, - она деловая женщина. Не так ли, моя любимая?
   Его глаза заблестели от пламени свечи, когда он повернулся к ней. За-
тем он вышел в холл.
   Она оттолкнулась от стола, почти опрокинув стул в спешке.  Затем,  ни
слова не говоря миссис Батлер, она побежала за ним.
   Он стоял в вестибюле, застегивая свое пальто, держа шляпу в руке.
   - Ретт, Ретт, подожди! - кричала Скарлетт.
   Она не обратила внимания на предупреждение в его  взгляде,  когда  он
повернулся к ней.
   - Все было так мило за ужином, - сказала она, - зачем тебе надо  ухо-
дить?
   Ретт шагнул мимо нее и толкнул дверь из прихожей в холл. Она  захлоп-
нулась с тяжелым, тусклым щелчком замка, отрезав их от остального дома.
   - Не устраивай сцен, Скарлетт. Это бесполезно.
   И, как будто он мог видеть, что творится у нее в голове, он  произнес
свои последние слова.
   - Не рассчитывай также разделить со мной постель, Скарлетт.
   Он открыл дверь на улицу. Прежде чем она смогла  сказать  слово,  его
уже не было в доме. Дверь медленно закрылась за ним.
   Скарлетт топнула ногой. Почему он был таким с ней? Лицо  ее  исказила
гримаса наполовину от раздражения, наполовину от  невольного  смеха.  Он
достаточно легко догадался о ее планах. Ну  что  ж,  тогда  ей  придется
стать умнее, вот и все. Ей придется оставить идею завести ребенка сразу,
подумать о чемнибудь еще. Ее брови хмурились, когда она вернулась к маме
Ретта.
   - Ну вот, дорогая, не расстраивайся, - сказала Элеонора Батлер,  -  с
ним будет все в порядке. Ретт знает реку, как свои пять пальцев.
   Она стояла все это время у камина, не желая выйти в  холл,  чтобы  не
помешать прощанию Ретта с его женой.
   - Пойдем в библиотеку, там уютнее, а слуги уберут со стола.
   Скарлетт уселась на стуле с высокой спинкой, защищающей ее от  сквоз-
няков.
   - Нет, - сказала она, - мне не нужна накидка на  колени,  все  просто
отлично, спасибо. Разрешите мне укутать вас, мисс  Элеонора  -  настояла
она, взял кашемировую шаль. - Вы сядьте и расслабьтесь.
   Она удобно устроила миссис Батлер.
   - Какая милая девушка ты, Скарлетт, так похожа на твою дорогую  маму.
Я помню, какой она все время была заботливой, с такими красивыми манера-
ми. Все девушки Робийяр, конечно, вели себя прилично, но Эллин была осо-
бенной...
   Скарлетт закрыла глаза и вдохнула слабый запах лимонной вербены.  Все
будет в порядке. Мисс Элеонора любит ее, она  заставит  Ретта  вернуться
домой, и они все вместе заживут счастливо.
   Скарлетт дремала в глубоком мягком кресле, убаюкиваемая нежными  вос-
поминаниями. Когда раздался шум в холле, она вздрогнула. На мгновение ей
показалось, что она не знает, как она сюда попала: она туповато смотрела
на мужчину, стоявшего в дверях. Ретт? Нет, это не мог быть Ретт.
   Мужчина неровно переступил через порог.
   - Я пришел встретиться с моей сестрой, - сказал он.
   Маргарет Батлер подбежала к Элеоноре.
   - Я пыталась остановить его, - плакала она, - но он был в таком  сос-
тоянии, я не могла заставить его послушать меня, мисс Элеонора.
   Миссис Батлер поднялась.
   - Тише, Маргарет, - быстро и спокойно сказала она. - Росс, я жду  по-
ложенного приветствия.
   Ее голос был необычайно громким, слова - отчетливыми.
   Мысли Скарлетт прояснились теперь. Итак, это был брат Ретта. И пьяный
к тому же, судя по его виду. Она  встала,  улыбнулась  Россу,  показывая
свои ямочки.
   - Я удивляюсь, мисс Элеонора, как одна леди может быть так  удачлива,
родив двух сыновей, один - симпатичнее другого? Ретт никогда не  говорил
мне, что у него есть такой брат!
   Росс направился к ней. Его глаза осмотрели ее тело,  остановились  на
ее взъерошенных кудряшках и накрашенном лице. Он вскоре хитро  скосился,
чем улыбнулся.
   - Итак, это Скарлетт, - сказал он, заплетаясь. - Я так  и  знал,  что
Ретт закончит таким лакомым кусочком, как она. Иди сюда, Скарлетт, поце-
луй дружески твоего брата. Ты знаешь, как удовлетворять мужчину, я  уве-
рен.
   Его большие руки, как огромные пауки, поднялись вверх по ее  рукам  и
схватили ее за открытую шею. Затем она почувствовала его открытый рот на
своем, его горькое дыхание, его язык,  пытающийся  раздвинуть  ее  зубы.
Скарлетт попробовала его оттолкнуть, но Росс был  слишком  сильным,  его
тело еще плотнее прижалось к ней.
   Она могла слышать голос Элеоноры Батлер и Маргарет, но она  не  могла
разобрать, что они говорили. Она старалась  вырваться  из  омерзительных
объятий Росса. "Он назвал ее проституткой! И обращался, как с подобной".
   Внезапно Росс отбросил ее.
   - Готов поспорить, что ты не так холодна с моим дорогим старшим брат-
цем, - проворчал он.
   Маргарет Росс всхлипывала на плече Элеоноры.
   - Росс! - резко выкрикнула миссис Батлер.
   Росс повернулся, неловким движением опрокидывая маленький столик.
   - Росс! - сказала его мать. - Я позвонила  Маниго.  Он  поможет  тебе
добраться до дома и проводит Маргарет. Когда ты протрезвеешь,  ты  напи-
шешь письма с извинениями жене Ретта и мне. Ты опозорил себя,  и  Марга-
рет, и меня, и тебя не будут принимать в моем доме, пока я не  оправлюсь
от стыда.
   - Я так сожалею, мисс Элеонора, - плакала Маргарет.
   Миссис Элеонора положила свои руки Маргарет на плечи.
   - Мне жалко тебя, Маргарет, - сказала она. - А теперь иди  домой.  Ты
всегда будешь желанной гостьей в моем доме.
   Мудрые глаза Маниго оценили ситуацию мгновенно, и он увел Росса,  ко-
торый не произнес ни слова протеста. Маргарет суетливо вышла за ним.
   - Я так сожалею, - повторяла она снова и снова, пока звук  ее  голоса
не пропал за закрывшейся дверью.
   - Мое дорогое дитя, - сказала Элеонора, - Росс был пьян, он не  пони-
мал, что он говорил, но это не оправдывает его.
   Скарлетт тряслась от отвращения, от унижения, от раздражения. Как она
позволила этому случиться, позволила брату Ретта коснуться ее? "Я должна
была плюнуть ему в лицо, выцарапать ему глаза, ударить  кулаком  по  его
отвратительному, дурацкому рту. Но я не сделала этого,  я  приняла  все,
как будто заслужила это". Скарлетт сгорала от стыда. Лучше бы Росс  уда-
рил ее или порезал ножом. Ее тело оправилось бы от синяков или  ран.  Но
ее гордость не излечится никогда.
   Элеонора наклонилась к ней, попыталась обнять ее, но Скарлетт  съежи-
лась от ее прикосновения.
   - Оставьте меня в покое! - она попыталась закричать, но вышел  только
стон.
   - Я не оставлю, - сказала миссис Батлер, - пока ты не выслушаешь  ме-
ня. Ты многого не знаешь. Ты слушаешь?
   Она подвинула стул ближе к Скарлетт.
   - Нет! Уходите! - Скарлетт заткнула уши руками.
   - Я не оставлю тебя, - сказала Элеонора. - И я  скажу  тебе  снова  и
снова, тысячу раз, если будет необходимо, до тех пор, пока ты  не  услы-
шишь меня...
   Она нежно поглаживала склоненную голову Скарлетт, успокаивая, лаская.
   - То, что сделал Росс, непростительно, - сказала она, -  я  не  прошу
тебя простить его, но я должна, Скарлетт... Он мой сын, и  я  знаю,  что
заставило его это сделать. Он не хотел причинить тебе боль, моя дорогая.
Это Ретта он атаковал через тебя. Ретт сильный. Росс никогда не сравнит-
ся с Реттом ни в чем. Ретт протягивает руку и берет то, что он хочет.  А
бедный Росс - неудачник во всем.
   Маргарет рассказала мне сегодня днем, что, когда Росс утром пришел на
работу, ему сказали, что он уволен из-за его пристрастия к  выпивке.  Он
постоянно пил, мужчины всегда пьют, но не так, как он начал пить,  когда
год назад Ретт приехал в Чарльстон. Росс пытался восстановить плантацию,
он работал на ней, как раб, сразу, как только вернулся с  войны,  но  он
так и не получил приличного урожая риса. Скоро все должно быть распрода-
но за налоги. Ретт предложил купить у него плантацию. Она должна была бы
быть землей Ретта в любом случае, только он и его отец... - но это  дру-
гая история.
   Росс получил должность кассира в банке,  он  думал,  что  работать  с
деньгами было пошло. В старые  времена  джентльмены  только  подписывали
счета. Росс делал ошибки, его счета никогда не сходились, а  однажды  он
совершил большую ошибку и потерял работу. Банк собирался подать  в  суд,
чтобы получить с него деньги, которые он выплатил по  ошибке.  Ретт  все
это уладил. Это было как нож в сердце Россу. Тогда он  сильно  запил.  К
довершению всего, какой-то дурак или негодяй  проговорился,  что  первую
работу нашел для него Ретт. Он пошел домой и так напился, что  едва  мог
стоять на ногах.
   Я люблю Ретта сильнее. Бог простит мне это. Он мой первенец, и я вло-
жила мое сердце в его крохотные ручонки, как только он  протянул  их  ко
мне. Я люблю Росса и Розмари, но не так, как я люблю Ретта, и  я  боюсь,
что они знают это. Розмари думает, что это потому, что его не было  дол-
гое время, затем он появился, как джинн из бутылки, и купил мне все, что
есть сейчас в этом доме, купил ей нарядные платья,  о  которых  она  уже
давно мечтала. Она не знает, что он всегда был первым для меня. Росс это
знал всегда, но он был любимцем отца, поэтому это его не очень  волнова-
ло. Стивен, прогнал Ретта, сделал Росса своим наследником. Он любил Рос-
са, он гордился им. Но теперь Стивен мертв, вот уже  семь  лет.  А  Ретт
вернулся домой, и радость наполняет мою жизнь, и Росс не может не видеть
это.
   Голос миссис Батлер был хриплым, надорванным. Она раскрывала наболев-
шие тайны своего сердца. Оно не выдержало, и она горько зарыдала.
   - Мой бедный мальчик, мой бедный Росс.
   "Я должна сказать что-то, - подумала Скарлетт, - утешить ее". Но  она
не могла. Ей самой было слишком больно.
   - Мисс Элеонора, не плачьте, - сказала она, - не  переживайте,  пожа-
луйста, мне надо о чем-то спросить у вас.
   Миссис Батлер глубоко дышала, она вытерла глаза.
   - Что такое, моя дорогая?
   - Я должна знать, - поспешно сказала Скарлетт. - Вы  обязаны  сказать
мне. Правда, действительно ли я выгляжу так, как он сказал?
   Ей нужно было, чтобы ее разуверила, поддержала эта любящая женщина.
   - Драгоценное дитя, - сказала Элеонора, - это не имеет никакого  зна-
чения, как ты выглядишь. Ретт любит тебя, и поэтому я тоже люблю тебя.
   "Матерь божья! Она говорит, что я выгляжу, как шлюха, но это неважно.
Она что, сошла с ума? Конечно, это важно, это важнее всего на  свете.  Я
хочу быть леди, такой, как меня воспитывали!"
   Она в отчаянии схватила руки миссис Батлер, не сознавая, что она при-
чиняла ей боль.
   - Ах, мисс Элеонора, помогите мне! Пожалуйста, мне нужна ваша помощь.
   - Конечно, моя дорогая. Скажи, что ты хочешь.
   На ее лице была только безмятежность и любовь. Она уже  давно  научи-
лась прятать боль.
   - Я должна знать, что я делаю не так, почему я не выгляжу, как  леди.
Я леди, мисс Элеонора. Вы знали мою мать, поэтому вы должны знать это.
   - Конечно, ты леди, Скарлетт, и, конечно, я это знаю.  Внешность  так
обманчива. Мы можем все исправить почти без усилий.
   Миссис Батлер нежно выпустила дрожащие, сведенные пальцы Скарлетт  из
своей руки.
   - В тебе так много жизни, дорогое дитя, так много силы мира, в  кото-
ром ты выросла. Это отсутствует здесь, в людях старой, усталой  лоукант-
ри. Ты не должна это терять, это слишком ценно. Мы просто найдем  способ
сделать тебя менее заметной, похожей на нас. Тогда ты будешь чувствовать
себя лучше.
   "И я тоже", - молча подумала Элеонора Батлер. Она будет  защищать  до
последнего дыхания женщину, которую любит Ретт, но будет намного  легче,
если Скарлетт перестанет красить лицо и надевать  дорогие,  необдуманные
наряды.  Элеонора  приветствовала  возможность  переделать  Скарлетт  по
чарльстонскому шаблону.
   Скарлетт благодарно проглотила дипломатическую оценку миссис  Батлер.
Она была слишком умна, чтобы полностью этому поверить. Но мама Ретта бу-
дет помогать ей, и именно это было важно, по крайней мере сейчас.

   ГЛАВА 14

   Чарльстон, который сформировал Элеонору  Батлер  и  притянул  обратно
Ретта, был самым старым городом в Америке. Он был стиснут на узком треу-
гольном полуострове двумя приливно-отливными реками, которые встречались
в заливе, выходящем в Атлантику. Основанный в 1682 году, он с самого на-
чала выделялся  романтической  томностью  и  чувствительностью,  чуждыми
спешке и пуританскому самоотречению колоний Новой Англии. Соленые  бризы
шевелили пальмовые ветви и виноградные лозы, а цветы благоухали  круглый
год. Земля была плодородной, без камней, ломающих плуги; воды были полны
рыбой, крабами, креветками, черепахами и устрицами; леса -  подарок  для
охотников. Это была богатая земля, предназначенная для наслаждения.
   Корабли со всего света прибывали в залив за рисом, который выращивали
здесь на обширных плантациях вдоль рек; они привозили  роскошные  товары
со всего мира. Это был самый преуспевающий город в Америке.
   Чарльстон использовал свое благополучие в стремлении к красоте и зна-
нию. Обладая мягким климатом и природными щедротами, он использовал свои
богатства и на чувственные наслаждения. В каждом  доме  был  шефповар  и
бальная зала, у каждой леди была парча из Парижа и жемчуг из Индии.  Су-
ществовали многочисленные музыкальные общества, общества  танцев,  школы
фехтования и научные клубы. Он был цивилизованным  и  гедонистическим  в
таком равновесии, которое создало изящную культуру, где роскошь  смягча-
лась требовательной дисциплиной интеллекта  и  образования.  Чарльстонцы
красили свои дома во все цвета радуги и возвели вокруг  них  затемненные
веранды, которые продували морские бризы, донося до них аромат с розовых
кустов. Внутри каждого дома была комната, в  которой  находился  глобус,
телескоп и все стены были заставлены книгами на многих  языках  мира.  В
середине дня чарльстонцы наслаждались обедом из шести  блюд,  подаваемых
на фамильном серебре.
   Вот таким был мир, который Скарлетт О'Хара, когда-то деревенская кра-
савица, выросшая на грубой, красноватой земле Джорджии, теперь намерева-
лась завоевать, вооруженная только энергией, упрямством и страстным  же-
ланием. Выбранное для этого время было трудным.
   Веками чарльстонцы славились своим гостеприимством. Было обычно разв-
лекать сотню гостей, большая часть которых была не известна ни  хозяину,
ни хозяйке. Во время недели скачек из Англии, Франции, Ирландии, Испании
привозили лошадей часто за месяцы до начала соревнований, чтобы они при-
выкли к климату и воде. Владельцы их останавливались в домах их соперни-
ков, их лошади стояли в конюшнях, в качестве "гостей", рядом с лошадьми,
которые выставит на скачках хозяин дома. Это был открытый,  чистосердеч-
ный город.
   Пока не пришла война. Первые залпы  Гражданской  войны  прогремели  в
чарльстонском заливе. Для всех Чарльстон олицетворял таинственный и вол-
шебный, пропахший магнолиями Юг.
   И для Севера тоже. "Гордый и надменный Чарльстон" - повторяющийся мо-
тив в нью-йоркских и бостонских газетах. Военное командование Союза  ре-
шило разрушить заполненный цветами, окрашенный в пастельные тона  старый
город. Был блокирован вход в залив, установленные на ближайших  островах
пушки обстреливали узкие улочки и дома осажденного города, который  про-
держался шестьсот дней, наконец армия  Шермана  пришла  сжечь  плантации
вдоль рек. Когда войска Союза вошли в город, они увидели заброшенные ру-
ины. Им также пришлось встретиться с населением, которое осталось  таким
же гордым и надменным.
   Люди восстановили свои крыши и окна, как смогли, и заперли свои  две-
ри. Они сохранили традиции веселиться. Они собирались для танцев в  гос-
тиных, произносили тосты в честь Юга, запивая их простой водой из разби-
тых чашек. "Голодными вечеринками" называли они свои сборища и смеялись.
Могли закончиться времена французского шампанского в  хрустальных  бока-
лах, но они все еще были чарльстонцами. Они потеряли все, чем  обладали,
но у них остались общие традиции и мода. Война была закончена, но они не
были разбиты. Их никогда не одолеют, что бы ни делали эти проклятые  ян-
ки. Никогда, пока они держатся вместе. И не пускают больше никого  в  их
закрытый круг.
   Военная оккупация и крайности правительства Реконструкции  испытывали
их характер, но они выстояли. Один за другим все остальные штаты  Конфе-
дерации были присоединены к Союзу, их управление опять отдано  населению
штата. Но не Южная Каролина. И, в особенности, не Чарльстон. Более деся-
ти лет после завершения войны вооруженные солдаты  патрулировали  старые
улицы, навязывая комендантский час. Постоянно меняющийся контроль затра-
гивал практически все, начиная от  кусочка  решимости  сохранить  старый
стиль жизни. После своей работы в качестве  клерков  и  служащих  бывшие
владельцы плантаций приезжали или приходили  на  окраины  города,  чтобы
восстановить двухмильный овал Чарльстонского ипподрома и посадить в про-
питанной кровью земле вокруг него семена травы, купленные  на  сложенные
гроши вдов.
   Понемножку, по символам и по дюймам, чарльстонцы  восстанавливали  их
возлюбленный мир. Но в нем не было места для тех, кто раньше к  нему  не
принадлежал.

   ГЛАВА 15

   Панси не могла скрыть свое удивление от распоряжений, которые отдава-
ла ей Скарлетт, когда она впервые раздевалась перед сном в  доме  Батле-
ров.
   - Возьми зеленый прогулочный костюм, который я надевала  сегодня  ут-
ром, и хорошенько почисти его. Затем спори всю отделку, включая  золотые
пуговицы, и пришей вместо них простые черные.
   - Где я возьму просто черные пуговицы, мисс Скарлетт?
   - Не беспокой меня такими глупыми вопросами. Спроси  служанку  миссис
Батлер. Как ее имя? Селли. И разбуди меня завтра в пять часов.
   - Пять часов?
   - Ты что, оглохла? Ты слышала меня? Теперь проваливай. Я хочу,  чтобы
этот зеленый наряд был готов, когда я проснусь.
   Скарлетт благодарно утонула в пуховом матрасе и подушках. Это был пе-
реполненный, слишком эмоциональный день. Встреча с мисс Элеонорой, затем
магазины, потом это глупое собрание Конфедератского дома, потом  появле-
ние Ретта с серебряным чайным  сервизом...  Она  хотела,  чтобы  он  был
здесь, но, может, лучше подождать несколько дней, пока она действительно
не будет принята в Чарльстоне. Этот несчастный Росс! Она не будет думать
ни о нем, ни о том, что он сказал ей. Мисс Элеонора отказала ему от  до-
ма, и ей не придется больше его встречать.  Она  подумает  о  чем-нибудь
еще. Она подумает о мисс Элеоноре, которая любит ее и которая поможет ей
получить Ретта обратно.
   - Рынок, - сказала мисс Элеонора, - это место  встречи  всех  жителей
Чарльстона, и там можно услышать все новости.
   Итак, она пойдет на рынок завтра. Скарлетт не очень хотелось идти так
рано, в шесть часов. Но дела заставляют. Скарлетт быстро заснула.
   Рынок  был  отличным  местом,  где  Скарлетт   могла   начать   жизнь
чарльстонской леди. Рынок был внешней, видимой формой чарльстонского ду-
ха. С первых дней города он был местом, где  чарльстонцы  покупали  себе
продукты. Хозяйка или, в редких случаях, мужчина выбирали и  платили  за
них, а слуга или кучер клали их в корзину, висящую у  них  на  руке.  До
войны продукты продавали слуги, которые доставляли их с плантаций.  Мно-
гие продавцы остались на своих местах, только теперь они были  свободны-
ми, а корзины носили те же слуги, за работу которым теперь платили.  Для
Чарльстона было важно, что не нарушался привычный уклад жизни.
   Традиция была краеугольным камнем общества, прирожденным правом жите-
лей Чарльстона, бесценным наследием, которое ни саквояжник, ни солдат не
могли украсть. Манифестом ее был рынок. Чужаки могли ходить туда за  по-
купками, это была общественная собственность. Но это было испытанием для
них. Ведь чужаки никак не могли понравиться женщине, торгующей  овощами,
или мужчине, продающему крабов. Черные граждане были такими  же  гордыми
чарльстонцами, как и белые. Когда посторонний человек уходил, весь рынок
звенел от смеха. Рынок был только для жителей Чарльстона.
   Скарлетт передернула плечами, чтобы приподнять свой воротник  повыше.
Холодный ветер задувал под одежду, и она дрожала.  Ее  глаза,  казалось,
были полны угольков, а ботинки были сделаны из свинца. Сколько миль  мо-
жет быть в пяти кварталах? Она ничего не может разглядеть. Уличные фона-
ри - это только бледные круги в тумане, в прозрачной серой  предрассвет-
ной полутьме.
   Как может мисс Элеонора быть такой  чертовски  радостной,  беззаботно
болтать, как будто здесь не холодно и не темно, как в дыре? Появился ка-
кой-то свет впереди, далеко впереди. Скарлетт направилась в его сторону.
Ей бы хотелось, чтобы прекратился этот ужасный ветер. Что это? Она поню-
хала воздух. Конечно! Это был кофе. Ее шаги выровнялись с походкой  мис-
сис Батлер.
   Рынок был похож на оазис тепла и света, жизни и красок в бесформенной
серой туманности. Факелы горели на каменных столбах, которые поддержива-
ли высокие и широкие арки, открытые к окружающим их улицам, освещая  яр-
кие фартуки и головные повязки улыбающихся черных женщин и высвечивая их
товары, выставленные в корзинах любых размеров и форм на  длинных  дере-
вянных столбах, выкрашенных  в  зеленый  цвет.  Там  было  полно  людей,
большинство которых переходило от стола к столу, разговаривая с  другими
покупателями или с продавцами. Захватывающий ритуал торговли,  очевидно,
нравился всем.
   - Кофе вначале, Скарлетт?
   - О, да, конечно.
   Элеонора Батлер направилась к ближайшей группе  женщин.  Они  держали
дымящиеся жестяные кружки в затянутых в перчатки  руках,  отхлебывая  из
них, смеясь и болтая друг с другом, не замечая шума вокруг.
   - Доброе утро. Элеонора... Элеонора, как ты?.. Отойди, Мильдред,  дай
пройти Элеоноре... Ах, Элеонора, ты слышала, что у Керрисона  в  продаже
настоящие шерстяные чулки? Это до завтра не появится в газете. Не хочешь
пойти со мною и Алисой? Мы идем сегодня после обеда... Ах, Элеонора,  мы
только что говорили о дочке Лавины. У нее умер  ребенок  прошлой  ночью.
Лавина в прострации от горя. Ты думаешь, твой повар смог бы  приготовить
замечательное винное желе? У Мэри есть бутылка  кларета,  я  обеспечиваю
сахар...
   - Доброе утро, миссис Батлер, я видела, что вы идете, кофе уже готов.
   - И еще одну чашечку для моей невестки, пожалуйста, Сюки. Леди, я хо-
чу вам представить жену Ретта, Скарлетт.
   Все разговоры прекратились, и все головы повернулись к Скарлетт.
   Она улыбнулась и наклонила свою голову. Скарлетт с  опаской  смотрела
на группу женщин, представляя себе, что весь город уже знает  о  выходке
Росса. "Я не должна была сюда идти, я не могу вынести  это".  Она  сжала
зубы, плечи ее выпрямились. Она ожидала худшего, и к ней  вернулась  вся
ее враждебность к чарльстонской аристократической претенциозности.
   Но она кивала и улыбалась каждой  женщине,  которой  представляла  ее
Элеонора.
   ...Да, я просто обожаю Чарльстон...  да,  мэм,  я  племянница  Полины
Смит... нет, мэм, я еще не видела художественную галерею, я здесь только
с прошлого вечера, прежде... да, мэм, я думаю действительно,  что  рынок
восхитительный... Атланта, округ Клэйтон,  у  моих  родителей  была  там
плантация... ох, да, мэм, погода - настоящий праздник, эти теплые зимние
деньки... нет, мэм, я не думаю, что встречала вашего  племянника,  когда
он был в Валдоста, ведь это достаточно далеко от Атланты... да, мэм, мне
нравится вист... ох, большое спасибо...
   "У мисс Элеоноры мозгов не больше, чем у курицы, -  подумала  она.  -
Она думает, у меня память, как у слона. Так много имен, и они все  пере-
путались. Они смотрят на меня, будто я слон или кто-нибудь еще в зоопар-
ке. Они знают, что сказал Росс, я уверена, что они знают. Мисс  Элеонору
можно, наверное, обмануть их улыбками, но не меня.  Сборище  старых  ко-
шек!" Ее зубы сжали края кружки с кофе.
   Она не будет показывать свои чувства, даже если  ей  придется  ослеп-
нуть, сдерживаясь от слез. Но ее щеки пылали.
   Когда она допила свой кофе, миссис Батлер взяла ее кружку и протянула
ее вместе со своей продавщице кофе.
   - Мне придется попросить тебе о сдаче, Сюки, - сказала она и вытащила
пятидолларовую банкноту.
   Без всяких эмоций Сюки сполоснула кружки в коричневатой воде,  поста-
вила их на стол, вытерла о фартук руки, взяла деньги  и  положила  их  в
потрескавшуюся кожаную сумочку, висящую у нее  на  ремне,  достала  один
доллар, не глядя.
   - Вот, миссис Батлер, надеюсь, вам понравилось.
   Скарлетт была поражена. Четыре доллара за чашку кофе! За  эти  деньги
можно было купить лучшую пару ботинок на Кинг-стрит.
   - Мне всегда нравится твой кофе, Сюки, хотя я должна  оставаться  без
еды, чтобы заплатить за него. Тебе никогда не было стыдно за себя?
   Белые зубки Сюки сверкнули на фоне ее коричневой кожи.
   - Нет, мэм, никогда! - сказала она. - Могу поклясться, что  ничто  не
тревожит мой сон.
   Остальные засмеялись. У каждой из них были с Сюки подобные разговоры.
   Элеонора Батлер осматривалась, пока не обнаружила Селли и ее  корзин-
ку.
   - Пойдем, дорогая, - сказала она Скарлетт, - у нас большой список се-
годня. Нам надо приняться за него, пока еще не все распродано.
   Скарлетт последовала за миссис Батлер в конец рыночного зала, где ря-
ды столов были заставлены погнутыми раковинами, которые  были  заполнены
морскими продуктами, издававшими сильный отвратительный запах.  Скарлетт
сморщила нос. Она думала, что знала рыбу достаточно хорошо. Уродливая, с
жабрами, костлявая еда для кошек, которой было полно в реке около  Тары.
Они ели ее, когда уже совсем нечего было есть. Неужели ктонибудь захочет
купить эти противные создания?! Это было выше ее  понимания.  Но  многие
дамы, сняв перчатку, ощупывали раковины. "Мисс Элеонора собирается  поз-
накомить со мной всех". Скарлетт приготовилась улыбаться.
   Крошечная седая дама подняла что-то большое серебряное из раковины.
   - Элеонора, что ты думаешь об этой камбале?
   - Я сама предпочитаю камбалу, к ней так хорошо идет соус. Разреши мне
представить тебе жену Ретта, Скарлетт... Это миссис Вентворф, Скарлетт.
   - Как поживаете, Скарлетт? Скажите, нравится ли вам эта камбала?  Она
выглядела отвратительно, но Скарлетт пробормотала:
   - Я всегда была неравнодушной к камбале.
   Она надеялась, что не все друзья мисс Элеоноры  будут  спрашивать  ее
мнение. Она даже не знала, что такое камбала, тем более  не  могла  ска-
зать, хороша она или нет.
   За следующий час она была представлена еще двадцати  дамам  и  дюжине
новых сортов рыбы. Она получила глубокие познания в области морских про-
дуктов. Миссис Батлер купила крабов, переходя от одного продавца к  дру-
гому, пока не набрала восемь.
   - Наверное, я кажусь тебе очень придирчивой, - сказала она, - но  суп
немножко не тот, если он сделан из  крабов-самцов.  Икра  добавляет  ему
особый вкус. В это время года намного труднее найти крабов-самок, но это
стоит усилий, я думаю.
   Скарлетт не волновало, какого пола были крабы. Ее пугало то, что  они
были еще живыми, копошились в раковинах, протягивали свои клещи, издавая
шумные звуки, когда они заползали один на другого,  пытаясь  вылезти.  А
теперь она слышала, как они ползают по корзине Селли, копошась в  бумаж-
ном пакете.
   Самыми противными для нее оказались креветки, хотя они и были мертвы-
ми. Их глаза были ужасными черными шариками на стебельках,  у  них  были
длинные усики и остроконечные брюшки.
   Устрицы не беспокоили ее, они просто выглядели,  как  грязные  камни.
Когда миссис Батлер взяла изогнутый нож со стола и открыла  одну,  Скар-
летт почувствовала, как у нее в желудке все поднимается. Это  выглядело,
как плевок, плавающий в старой воде после мытья посуды.
   После даров моря мясо показалось ей успокаивающе знакомым, хотя  ско-
пища мух на пропитанных кровью газетах заставили  ее  испытать  тошноту.
Она смогла улыбнуться маленькому  черному  мальчику,  который  махал  им
большим, в форме сердца веером, сделанным из чего-то высушенного,  похо-
жего на солому. К тому времени, как они достигли рядов птиц с  обмякшими
шеями, она снова могла подумать об отделке шапочки перьями.
   - Какие перья, дорогая? - спрашивала миссис Батлер. - Фазана?  Конеч-
но, ты можешь купить немного.
   Она быстро поторговалась с черной толстой женщиной, которая продавала
птицу.
   - Что это Элеонора делает? - услышала Скарлетт.
   Она обернулась и увидела обезьянье лицо Салли Брютон.
   - Доброе утро, миссис Брютон.
   - Доброе утро, Скарлетт. Зачем Элеонора  покупает  несъедобные  части
этой птицы? Или кто-то изобрел способ приготовить перья? У меня есть не-
сколько матрасов, который я сейчас не использую.
   Скарлетт объяснила, зачем они были ей нужны. Она  почувствовала,  что
лицо ее краснеет. Может, только "лакомые кусочки"  носят  на  украшенных
шляпках в Чарльстоне?
   - Какая хорошая идея! - сказала Салли с подлинным  энтузиазмом.  -  У
меня есть шляпка для верховой езды, которая может быть  восстановлена  с
помощью кокарды из лент и перьев. Если только я смогу ее  найти,  прошло
так много времени с момента, когда я ее надавала в последний раз. Вы ез-
дите верхом, Скарлетт?
   - Не ездила уже многие годы.  С  того  времени...  -  она  попыталась
вспомнить.
   - С начала войны. Я знаю. Я тоже, я ужасно скучаю по езде.
   - О чем вы скучаете, Салли? - присоединилась к ним миссис Батлер. Она
протянула перья Селли.
   - Обвяжи их ниткой с обоих концов и будь осторожней с ними.
   Затем она вздохнула.
   - Извините меня, - сказала она со смехом, - я упущу брютонскую колба-
су. Слава Богу, я увидела тебя, Салли, это совсем вылетело у меня из го-
ловы.
   Она поспешно ушла, Селли последовала за ней.
   Салли улыбнулась при виде удивленного выражения Скарлетт.
   - Не волнуйся! Она не сошла с ума. Лучшая в  мире  колбаса  продается
только по субботам. Распродается она очень быстро. Человек, который  де-
лает ее, был нашим лакеем, когда был рабом. Его зовут Лукул.  Когда  его
освободили, он взял фамилию Брютон. Почти все рабы так сделали  -  здесь
можно встретить имена всей чарльстонской аристократии. Конечно, немало и
Линкольнов. Пойдем, пройдемся со мною, Скарлетт. Мне надо купить овощей.
Элеонора найдет нас.
   Салли остановилась перед столом с луком.
   Где, дьявол ее побери, Лилла? А, вот она где. Скарлетт, это крохотное
юное создание, если ты можешь поверить в это, управляет всем моим домаш-
ним хозяйством. Это миссис Батлер, Лилла, жена мистера Ретта.
   Миловидная служанка неуклюже присела в реверансе.
   - Нам надо много лука, мисс Салли, - сказала она, - для засолки арти-
шоков.
   - Ты слышала, Скарлетт? Она думает, что я старуха. Я  знаю,  что  нам
надо много лука.
   Салли схватила со стола бумажный пакет и стала бросать  в  него  лук.
Скарлетт презрительно наблюдала. Она импульсивно закрыла пакет рукой.
   - Простите меня, миссис Брютоя, но этот лук нехорош.
   - Нехорош? Как может быть лук нехорошим? Он не гнилой и не проросший.
   - Этот лук был выкопан очень рано, - объяснила Скарлетт. - Он  выгля-
дит достаточно хорошо, но у него не будет никакого вкуса. Я знаю это по-
тому, что сама совершила такую  ошибку.  Когда  я  управляла  нашим  хо-
зяйством, я посадила лук. Так как я ничего  не  понимала  в  выращивании
овощей, я выкопала всю грядку, как только верхушки начали окрашиваться в
коричневый цвет, боясь, что он сгниет. Он был как на картинках, такой же
красивый, но он был безвкусным. Мы его ели вареным, клали в жаркое и  не
притронулись к нему. Позже, когда я вскапывала эту грядку,  чтобы  поса-
дить что-нибудь еще, я наткнулась на одну луковицу, которую раньше  про-
пустила. Эта была как раз тем, чем должен быть  настоящий  лук.  Дело  в
том, что ему нужно время, чтобы приобрести вкус. Я покажу вам, как  дол-
жен выглядеть настоящий лук.
   Скарлетт опытными руками, взглядом и  нюхом  просмотрела  стоящие  на
столе корзины.
   - Вот этот вам подойдет, - наконец произнесла она.
   Ее подбородок воинственно поднялся. "Ты можешь принимать меня за нео-
тесанную деревенщину, если хочешь, - думала она, - но я не стыжусь,  что
запачкала свои руки, когда мне это  было  необходимо.  Вы,  высокомерные
чарльстонцы, думаете, что на вас свет клином сошелся, но это не так".
   - Спасибо, - сказала Салли. - Я была к тебе несправедлива,  Скарлетт.
Я не думала, что у такой милашки, как ты, может быть голова  на  плечах.
Что еще ты сажала? Я бы была не против узнать про сельдерей.
   Скарлетт изучала ее лицо. Она увидела подлинный интерес.
   - Сельдерей был слишком большой роскошью для меня. У меня была дюжина
голодных ртов, которые мне надо было кормить. Я знаю все  о  моркови,  о
картошке и репе. Также и о хлопке.
   Она готова поспорить, что ни одна леди в Чарльстоне не потела под па-
лящим солнцем, собирая хлопок!
   - Ты, наверное, много работала, - с уважением произнесла Салли.
   - Нам надо было есть.
   Она вздрогнула от воспоминаний о прошлом.
   - Слава Богу, это прошло.
   Затем она улыбнулась. Салли Брютон заставила  ее  почувствовать  себя
лучше.
   - Хотя я стала очень привередливой насчет корнеплодов.  Однажды  Ретт
сказал, что он встречал много людей, которые отсылали назад вино,  но  я
была первой, кто делал то же самое с морковкой. Дело было в  шикарнейшем
новоорлеанском ресторане, и какую это вызвало суматоху!
   Салли разразилась смехом.
   - Мне кажется, я знаю этот ресторан. Скажи мне, поправил ли  официант
салфетку у себя на руке и не посмотрел ли он себе под нос с  неодобрени-
ем?
   Скарлетт хихикнула.
   - Он уронил салфетку на сковородку, с десертом.
   - И она загорелась? - она озорно ухмыльнулась.
   Скарлетт кивнула.
   - О Господи! - оглушительно засмеялась Салли. - Я бы отдала свой зуб,
чтобы быть там.
   Элеонора прервала их.
   - Над чем вы тут смеетесь? Я тоже не прочь. У Брютона осталось только
два фунта колбасы, и он уже пообещал Минни Вентворф.
   - Пусть Скарлетт расскажет тебе, - сказала Салли, все  еще  посмеива-
ясь. - Ваша девушка - просто чудо, Элеонора, но мне пора идти.
   Она положила руку на корзину с луком, которую выбрала Скарлетт.
   - Я возьму это, - сказала она продавцу. - Да, всю корзину. Высыпь его
в мешок и отдай Лилле. Как ваш мальчик, все еще кашляет?
   Прежде чем ее завлекли в обсуждение способов лечения кашля,  она  по-
вернулась к Скарлетт и посмотрела ей в лицо.
   - Надеюсь, ты будешь звать меня "Салли" и придешь навестить меня.
   Скарлетт не знала, что она только что продвинулась на высший  уровень
чарльстонского общества. Двери, которые открыли вежливую щелочку для не-
вестки Элеоноры Батлер, широко распахнулись для протеже Салли Брютон.
   Элеонора Батлер с удовольствием воспользовалась советами Скарлетт при
покупке картошки и морковки. Затем она приобрела кукурузу, муку  и  рис.
Наконец, она купила масло, сливки, молоко и яйца. Корзина Селли была пе-
реполнена.
   - Нам придется все вытащить и упаковать заново, - раздраженно сказала
миссис Батлер.
   - Я понесу что-нибудь, - предложила Скарлетт.
   Ей не терпелось поскорее уйти, прежде чем ей надо будет знакомиться с
другими подружками миссис Батлер. Они так часто останавливались, что  им
потребовалось больше часа, чтобы пройти по овощным и молочным радам. Она
ничего не имела против знакомств с продавцами продуктов: она хотела  по-
лучше запомнить их, потому что была уверена, что ей скоро придется поль-
зоваться их услугами. Мисс Элеонора была слишком мягкой. Она была увере-
на, что сможет договориться о более низких ценах. Это будет забавно. Как
только она освоится, она предложит делать  какие-нибудь  покупки  самой.
Лишь бы не рыбу, от которой ее тошнит.
   Как оказалось, это не так, когда она попробовала ее. Обед был для нее
откровением. Суп из крабов имел бархатистую смесь вкусов. Она  пробовала
такие деликатесы в Новом Орлеане. Конечно!
   Скарлетт попросила вторую тарелку супа и съела все  до  капли,  затем
отдала должное остальному, включая десерт: взбитые сливки, политые  соу-
сом из орехов и фруктов, который миссис Батлер называла Гугенотским пор-
том.
   Днем у нее случилось в первый раз несварение желудка. Не от  перееда-
ния. Элали и Полина расстроили ее.
   - Мы едем проведать Кэррин, - объявила Полина, когда они  приехали  к
ним, - и мы решили, что Скарлетт, наверное, захочет поехать с нами.  Из-
вините, что прервали вас. Я не знала, что вы будете как раз обедать.
   Кэррин! Она вовсе не хочет ее видеть. Но она не может этого  сказать,
у тетушек случился бы припадок.
   - Я просто до смерти хочу поехать с вами, тетушка, - всплакнула  она,
- но я чувствую себя не очень хорошо. Я собираюсь лечь в постель и поло-
жить на лоб холодную тряпку.
   Она опустила глаза.
   - Вы знаете это.
   "Вот, пусть они думают, что у меня женские неприятности. Они  слишком
вежливы, чтобы о чем-либо спрашивать".
   Она была права. Ее тетушки поспешно распрощались. Скарлетт  проводила
их до двери, осторожно ступая, будто у нее были судороги в животе. Элали
сочувственно похлопала ее по плечу, когда целовала ее на прощание.
   - Хорошенько отдохни, - сказала она. Скарлетт коротко  кивнула.  -  И
приходи завтра утром к нам в девять тридцать. От  нас  полчаса  ходу  до
святой Марии на мессу.
   Скарлетт смотрела, разинув в ужасе рот. Мысль о мессе никогда не при-
ходила ей в голову.
   В это же мгновение настоящая боль заставила ее сложиться почти  попо-
лам.
   Весь день она, съежившись, пролежала на кровати с расслабленным  кор-
сетом и грелкой на животе. Несварение желудка было незнакомым и неуютным
ощущением и поэтому пугающим. Но намного более пугающим был ее  малодуш-
ный страх перед Богом.
   Эллин О'Хара была набожной католичкой, и она сделала все, чтобы рели-
гия стала частью жизни в Таре. Проводились ежевечерние молитвы и молитвы
по четным дням, она постоянно напоминала дочерям об их аристократических
обязанностях. Эллин сожалела об уединенности плантации, так  как  ей  не
хватало утешения церкви. К двенадцати годам Скарлетт и ее сестрам вложи-
ли в сознание наставления катехизиса.
   Теперь Скарлетт винила себя в том, что все эти годы пренебрегала  ре-
лигией. Ее мама, наверное, рыдает на небесах. Ах, почему маминым сестрам
необходимо было ждать в Чарльстоне? Никто в Атланте не ожидал,  что  она
будет ходить к мессе. Миссис Батлер не сердилась бы на нее или, в худшем
случае, могла бы пригласить ее пойти с ней в епископальную церковь.  Это
не было так плохо. У Скарлетт было смутное представление, что Бог не об-
ращал внимания на то, что происходило в протестантской  церкви.  Но  как
только она переступит порог св. Марии, он сразу узнает,  что  перед  ним
грешница, которая не была на покаянии с... она даже  не  помнила,  когда
это было в последний раз. Она не сможет принять причастие. Она представ-
ляла ангелов-хранителей, о которых рассказывала ей Эллин, когда она была
маленькой. Все они хмурились. Скарлетт натянула покрывало на голову.
   Она не знала, что ее концепция религии была суеверной и дурно сформи-
рованной, как у человека каменного века. Она только знала, что она напу-
гана, несчастна и сердита, что она стоит перед дилеммой. Что же  ей  де-
лать?
   Скарлетт вспомнила спокойное лицо матери; освещенное  свечами,  когда
она рассказывала своей семье и слугам, что Бог любит  заблудших  овечек,
но это было небольшим утешением. Она не могла придумать предлога,  чтобы
не ходить на мессу.
   Это было ужасно! Когда все стало развиваться  так  хорошо,  и  миссис
Батлер сказала ей, что Салли Брютон устраивает  увлекательные  партии  в
вист, и она была уверена, что ее пригласят.

   ГЛАВА 16

   Скарлетт, конечно же, пошла на мессу. К ее удивлению, древний  ритуал
был успокаивающим, как старые друзья в новой жизни, которую она  начина-
ла. Легко вспоминалась ее мать, бормочущая "Отче Наш", а гладкие бусинки
четок были так знакомы ее пальцам. Эллин, должно  быть,  была  довольна,
видя ее на коленях, и от этого она чувствовала себя лучше.
   Так как это было неизбежно, она исповедалась и навестила Кэррин.  Мо-
настырь и ее сестра были еще двумя сюрпризами для нее. Скарлетт все вре-
мя представляла себе монастыри, как крепости с запертыми  воротами,  где
монахини день и мочь скребли каменные полы. В Чарльстоне сестры милосер-
дия жили великолепном кирпичном здании и устроили школу в красивой баль-
ной зале.
   Кэррин была счастлива; она так изменилась по сравнению с той  застен-
чивой девушкой, которой Скарлетт ее помнила, что казалась совсем  другим
человеком. Как она может сердиться на незнакомку? Особенно на  незнаком-
ку, которая казалась взрослее ее, несмотря на то, что она была ее  млад-
шей сестренкой. Кэррин - сестра Мария Иосиф - была  также  рада  увидеть
ее. Скарлетт почувствовала себя согретой обильно выраженными  любовью  и
восхищением. Вели бы Сьюлин была хотя бы наполовину такой же милой,  как
Кэррии, Скарлетт не была бы так замкнута в Таре. Было по-настоящему при-
ятно увидеть Кэррин и попить чаю в милом садике в  монастыре,  даже  при
том, что Кэррин слишком много говорила о маленьких девочках в ее матема-
тическом классе, что почти усыпила Скарлетт.
   Воскресная месса с последовавшим за ней завтраком у тетушек и посеще-
ние Кэррин были тихими мгновениями в напряженном распорядке жизни  Скар-
летт.
   Лавина визитных карточек свалилась на дом Элеоноры Батлер через неде-
лю после обучения Салли Брютон покупке лука.  Элеонора  была  благодарна
Салли, по  крайней  мере,  она  думала,  что  была.  Хорошо  зная  жизнь
Чарльстона, она опасалась за Скарлетт. Даже в спартанских условиях  пос-
левоенной жизни общество было зыбучим песком неписаных правил поведения,
византийским лабиринтом изысканного изящества, готовым  поймать  в  свою
ловушку неосмотрительного и непосвященного человека.
   Она пыталась руководить Скарлетт.
   - Ты не должна посещать всех, кто оставил тебе визитные карточки, до-
рогая, - сказала она. - Достаточно оставить свою визитку с загнутым вниз
уголком. Это обозначает, что был сделан визит, и твою готовность  позна-
комиться.
   - Поэтому так много карточек было согнуто? Я думала, что  они  просто
старые и поистертые. Впрочем, я собираюсь навестить каждого  из  них.  Я
рада, что все хотят подружиться, и я тоже хочу.
   Элеонора прикусила свой язык. Это было правдой, что большинство  кар-
точек были "старые и поистертые". Никто не мог позволить  себе  новые  -
почти никто. А те, кто мог, не делали этого, чтобы не смущать  тех,  кто
не мог. Было приятной традицией теперь оставлять все полученные  визитки
на подносе в прихожей для возвращения их хозяевам. Элеонора решила,  что
не будет пока осложнять обучение Скарлетт этой информацией. Скарлетт по-
казала ей коробочку с сотней новых беленьких визиток, которые  она  при-
везла из Атланты. Они были еще проложены материей и могли послужить дол-
гое время. Осмотрев набор Скарлетт, Элеонора  почувствовала  себя  точно
так же, как много лет назад, когда Ретт трехлетним ребенком  с  триумфом
позвал ее с верхнего сука гигантского дуба.
   Беспокойство Элеоноры Батлер было напрасным. Салли Брютон была точна:
   - Девушка почти полностью без образования и со вкусом готтентота.  Но
у нее есть сила и энергия. Нам нужны такие, как она, на Юге, да  даже  в
Чарльстоне. Может, особенно в Чарльстоне. Я отвечаю за нее,  я  надеюсь,
все мои друзья дадут ей возможность это почувствовать.
   Вскорости Скарлетт закружилась в водовороте городской жизни. Начинала
свой день она на рынке, затем плотный завтрак  дома,  обычно  включающий
брютонскую колбаску; около десяти часов, одетая в новый наряд, она  ухо-
дила с Панси, несущей коробочку визиток и запас сахара,  который  обычно
приносили все гости в это трудное время. До обеда  ей  хватало  времени,
чтобы нанести пять визитов. Послеобеденное время было посвящено  посеще-
ниям леди, проводящих время за партией в вист, или экскурсиям со  своими
новыми подружками на Кинг-стрит, или приему посетителей  вместе  с  мисс
Элеонорой.
   Скарлетт обожала постоянную активность.  Более  того,  ей  нравилось,
когда на нее обращали внимание. Но больше всего она любила  слышать  имя
Ретта на устах у всех. Несколько старушек были открыто критичны. Они  не
одобряли его, когда он был молодым,  и  они  никогда  не  смягчатся.  Но
большинство уже простило ему грехи молодости. Он повзрослел, стал  сдер-
жаннее. И он был предан своей матери. Старые леди, которые потеряли сво-
их сыновей и внуков на войне, хорошо понимали счастье Элеоноры Батлер.
   Молодые женщины рассматривали Скарлетт с плохо скрытой  завистью.  Им
доставляло удовольствие пересказывать слухи о том, что делал Ретт, когда
он внезапно покинул город. Одни говорили, что их мужья знали  наверняка,
что Ретт финансирует политическое движение, чтобы скинуть  правительство
саквояжников в столице штата. Другие шептали, что он с оружием возвращал
краденые семейные портреты и мебель. Все они знали рассказы о его подви-
гах во время войны, когда его темный корабль прорывался через  блокирую-
щий флот Союза, как приносящая смерть тень. На лицах появлялось  особен-
ное выражение, смесь любопытства и романтического воображения. Ретт  был
почти мифом. И он был мужем Скарлетт. Как можно было не завидовать ей?!
   Скарлетт достигла своей лучшей формы, когда была постоянно занята.
   Это было необходимо после ужасающего одиночества  в  Атланте,  и  она
быстро забыла отчаяние,  которое  чувствовала  там.  Атланта,  наверное,
ошиблась, вот и все. Она не сделала ничего такого, чтобы  заслужить  эту
жестокость. Но она в Чарльстоне нравилась, а иначе зачем им  ее  пригла-
шать.
   Эта мысль удовлетворяла Скарлетт. Она часто возвращалась к ней. Когда
она наносила свои визиты, или принимала вместе с миссис Батлер посетите-
лей, или посещала свою подружку Анну Хэмптон в Конфедератском доме,  или
сплетничала за кофе на рынке, Скарлетт все время хотела, чтобы  Реп  мог
видеть ее. Иногда она даже быстро осматривалась вокруг,  воображая,  что
он был там, таким сильным было ее желание. Ах, если бы только он был до-
ма!
   Особенно близким к ней он оказался в тихие послеобеденные часы, когда
она сидела с его мамой в рабочем кабинете и слушала рассказы мисс  Элео-
норы. Она была рада вспоминать, что сделал или сказал Ретт,  будучи  ма-
леньким мальчиком.
   Скарлетт нравились и другие истории мисс Элеоноры.  Иногда  они  были
задорно веселыми. Элеонора Батлер, как большинство ее чарльстонских сог-
раждан, была обучена гувернанткой. Она была хорошо начитана, но не  была
интеллектуалкой, говорила на романских языках, но  с  ужасным  акцентом,
была знакома с Лондоном. Парижем, Римом, Флоренцией, но только с извест-
ными историческими достопримечательностями и с магазинами  роскоши.  Она
была верна своему времени и классу. Она никогда не ставила под  сомнение
авторитет родителей или мужа, и она выполняла все свои  обязанности,  не
жалуясь.
   Что выделяло ее среди остальных женщин ее типа, так  это  неукротимое
чувство юмора. Она наслаждалась всем, что преподносила ей жизнь, и нахо-
дила человеческое положение изначально развлекательным, и она была  ода-
ренным рассказчиком с репертуаром, который включал в  себя  удивительные
происшествия в ее собственной жизни и рассказы о тайнах каждой  семьи  в
регионе.
   Скарлетт не понимала, что миссис Батлер  пыталась  косвенным  образом
исправить ее ум и сердце. Элеонора увидела ее  уязвимость  и  храбрость,
которые притянули ее сына к Скарлетт. Она также  видела,  что  произошло
что-то ужасное с их браком и Ретт не хотел больше иметь к нему  никакого
отношения. Она знала, без каких-либо слов, что Скарлетт отчаянно  решила
вернуть его обратно, и по своим собственным причинам она желала их  вос-
соединения сильнее, чем сама Скарлетт. Она не была  уверена,  сможет  ли
Скарлетт сделать Ретта счастливым, но она всем сердцем верила,  что  еще
один ребенок сделает их брак удачным. Ретт навещал ее с Бонни,  она  ни-
когда не забудет эту радость. Она любила маленькую девочку и  любила  ее
еще сильнее, видя своего сына счастливым. Она хотела, чтобы это  счастье
вернулось к нему обратно и радость к ней самой, и  поэтому  была  готова
сделать все, что было в ее силах, чтобы добиться этого.
   Так как она была слишком занята, Скарлетт прожила в Чарльстоне  более
месяца прежде, чем заметила, что начинает скучать. Это случилось у Салли
Брютон, в наименее скучном месте в городе, когда все  говорили  о  моде,
которая раньше была ее постоянным интересом. Сначала ей  было  интересно
слушать Салли и ее подружек, упоминающих Париж. Ретт однажды  привез  ей
шляпку из Парижа, самый красивый подарок, который она когда-либо получа-
ла. Зеленая - к ее глазам, сказал он -  с  широкими  шелковыми  лентами,
чтобы завязывать их под подбородком. Она заставила себя слушать, что го-
ворила Алиса Саваж, хотя было трудно представить,  что  могла  знать  об
одежде такая старая тощая леди. И Салли  тоже.  С  ее  лицом  и  плоской
грудью ничто не поможет ей выглядеть лучше.
   - Ты помнишь примерочные Ворфа? - спросила миссис Саваж. - Я  думала,
что рухну, простояв так долго на возвышении. " Полдюжины голосов загово-
рило одновременно, делясь жалобами  на  вероломство  парижских  портных.
Другие возражали им, говоря, что неудобство было маленькой ценой за  ка-
чество, которое мог обеспечить только Париж. Они вздыхали,  вспоминая  о
перчатках, ботинках, веерах и парфюмерии.
   Скарлетт автоматически поворачивалась к говорившей с заинтересованным
выражением на лице. Когда она слышала смех, она смеялась. Но думала  она
о других вещах - осталось ли что-нибудь от вкусного пирога, чтобы съесть
на ужин... неплохо бы поменять воротник на ее голубом платье...  Ретт...
Она посмотрела на часы за головой Салли. Она не могла уехать  еще  целых
восемь минут. А Салли заметила ее взгляд. Ей придется отнестись к разго-
вору с вниманием.
   Восемь минут показались ей восемью часами.
   - Все говорили, мисс Элеонора, только об одежде. Я думала, что  сойду
с ума от скуки! - Скарлетт рухнула на стул напротив миссис Батлер.
   Наряды потеряли для нее всю привлекательность, так как она была огра-
ничена четырьмя тускло-коричневыми платьями, которые могла заказать мама
Ретта у портного. Даже бальные наряды, изготавливающиеся для  нее,  были
мало ей интересны. Их было всего два  на  приближающуюся  шестинедельную
серию балов почти каждую ночь. Они также были тусклыми;  тусклые  цвета:
голубой шелк и вельвет цвета бордо; и почти  никакой  отделки.  Впрочем,
даже самый скучный бал означал музыку и танцы, а Скарлетт обожала танце-
вать. Ретт также вернется с плантации, обещала ей мисс Элеонора. Если бы
только не надо было так долго ждать начала Сезона. Три недели вдруг  по-
казались нестерпимо скучными.
   Ах, как бы она хотела, чтобы случилось что-нибудь волнующее!
   Желание Скарлетт было удовлетворено очень скоро, но не так,  как  она
хотела. Вместо этого, волнение было пугающим.
   Все началось со страшного слуха, о котором, посмеиваясь,  говорили  в
городе. Мэри Элизабет Питт, старая дева сорока с лишним  лет,  заявляла,
что она проснулась в середине ночи и увидела в комнате мужчину. "Так  же
отчетливо, как все остальное, - говорила она, - с платком на лице, как у
Джесси Джеймса". "Если я когда-либо слышал о мечтаниях, -  недобро  про-
комментировал кто-то, - то именно это они и есть. Мэри Элизабет,  навер-
ное, старше Джесси Джеймса на двадцать лет". В газетах печатались  серии
статей, романтизирующих подвиги братьев Джеймс и их банды.
   Но на следующий день история продолжилась. Алиса Саваж была тоже  со-
рока с лишним лет, но была замужем дважды, и все  знали,  что  она  была
спокойной, разумной женщиной. Она также проснулась и увидела  мужчину  у
себя в спальне, который стоял рядом с ее кроватью и  смотрел  на  нее  в
лунном свете. Он приподнял штору, чтобы на нее попадало больше света; на
нем также был платок на нижней части лица. Глаза были  в  тени  козырька
его шапки. На нем была униформа солдата Союза.
   Миссис Саваж закричала и швырнула в него книгой. Он выскочил  на  ве-
ранду, прежде чем ее муж успел прибежать в спальню.
   Янки! Вдруг всем стало страшно. Одинокие женщины боялись за себя и за
своих мужей, потому что если мужчина нанесет травму  солдату  Союза,  то
его посадят в тюрьму или повесят.
   Следующие две ночи солдат появлялся в  женских  спальнях.  На  третью
ночь не лунный свет разбудил Феодосию Хардинг,  а  прикосновение  теплой
руки к покрывалу над ее грудью. Когда она открыла глаза, перед ней  была
темнота. Но она чувствовала сдерживаемое дыхание, затаенное  присутствие
человека. Она закричала, затем упала в обморок от страха. Никто не знал,
что может произойти дальше. Феодосию отослали к  кузинам  в  Саммервиль.
Все говорили, что она была в тяжелом нервном состоянии, близком к  идио-
тизму, добавляли злые языки.
   Делегация Чарльстонских мужчин отправилась  в  командование  армии  с
престарелым адвокатом Иозефом Ансоном. Они собрались патрулировать  ста-
рую часть города. Если они встретят незваного гостя, то они будут разби-
раться с ним сами.
   Командование согласилось с патрулированием, но предупредило, что если
солдат Союзной армии пострадает, то ответственный  за  это  человек  или
группа людей будут наказаны. Они не хотят,  чтоб  под  предлогом  защиты
чарльстонских женщин совершались нападения на солдат Северной армии.
   Все страхи Скарлетт волной нахлынули на нее.  Она  стала  пренебрежи-
тельно относиться к оккупационным войскам, как и все в  Чарльстоне,  она
не замечала их, вела себя, будто их и вовсе не было, и они  убирались  с
ее пути, когда она выходила на дорожку рядом с домом, чтобы пойти на ры-
нок или нанести визит. Теперь же она боялась всякой голубой формы. Любой
мог быть полуночным незваным гостем. Она легко представляла его,  фигуру
человека, выступающую из темноты.
   Ее преследовали страшные сны, скорее, воспоминания. Снова и снова она
видела мародера-янки, пришедшего в Тару, чувствовала резкий запах, виде-
ла его грязные, волосатые руки, перебирающие содержимое маминой  шкатул-
ки, его красные глаза, горящие от  жестокости,  похотливо  смотрящие  на
нее, его рот с выбитыми зубами, влажный и скривившийся в плотоядном  ос-
кале. Она застрелила его, уничтожила глаза и рот в фонтане крови, кусоч-
ков костей и липких комочков его мозгов.
   Она никогда не сможет забыть грохот выстрела, призрачно-красные брыз-
ги и ее неистовый триумф.
   Ах, если бы только у нее был пистолет, чтобы  защитить  себя  и  мисс
Элеонору от янки!
   Но в доме не было оружия. Она обыскала полочки и ящики,  гардеробы  и
бельевые шкафы, даже полки с книгами в библиотеке. Она была  беззащитна.
В первый раз в своей жизни она почувствовала  себя  слабой,  неспособной
посмотреть в лицо опасности и преодолеть ее. Это ее чуть не сломало. Она
умоляла Элеонору Батлер послать записку Ретту.
   Элеонора медлила. Да, да, она пошлет ему весточку.  Да,  она  напишет
ему, что сказала Алиса о громадных размерах и о блеске лунного  света  в
его нечеловеческих глазах. Да, она напомнит ему, что она  и  Скарлетт  -
две одинокие женщины, остающиеся в доме на ночь, когда все слуги,  кроме
старика Маниго и Панси, маленькой и  слабой  девушки,  расходятся  после
ужина по домам. Да, она срочно напишет записку и передаст ее со  следую-
щей же лодкой, что привезет дичь с плантации.
   - Но когда это будет, мисс Элеонора? Ретт должен приехать сейчас! Это
дерево магнолии - практически лестница, ведущая от земли на веранду нап-
ротив наших комнат!
   Она для большей выразительности трясла руку миссис  Батлер.  Элеонора
похлопала ее по руке.
   - Скоро, дорогая, это должно произойти очень скоро.  У  нас  не  было
уток уже целый месяц, а жареная утка - мое  любимое  блюдо.  Ретт  знает
это. Кроме того, все теперь будет в порядке. Росс  и  его  друзья  будут
патрулировать улицы по ночам.
   "Росс! - про себя вскрикнула Скарлетт. - Что  может  сделать  пьяница
вроде Росса Батлера? Или любой другой чарльстонский мужчина? Большинство
из них - либо старики, либо калеки или еще мальчики. Если бы от них была
какая-нибудь польза, они бы не  проиграли  эту  дурацкую  войну.  Почему
кто-то должен доверять им сражаться с янки теперь?"
   Какое-то время казалось, что патрули помогли. Перестали поступать со-
общения о непрошеных гостях, и все успокоились. Скарлетт устроила первый
приемный день, на который пришло так много приглашенных, что тетя  Элали
жаловалась, что не всем хватило пирога. Элеонора Батлер порвала записку,
которую она написала Ретту. Люди ходили в церковь, ходили по  магазинам,
играли в вист, проветривали свои вечерние платья и занимались их  почин-
кой перед началом Сезона.
   Скарлетт вернулась после своих утренних визитов с горящими щеками  от
быстрой ходьбы.
   - Где миссис Батлер? - спросила она Маниго.
   Узнав, что она на кухне, Скарлетт побежала в дальнюю часть дома.
   Элеонора Батлер взглянула на вбежавшую Скарлетт.
   - Хорошие новости, Скарлетт! Я получила сегодня утром письмо от  Рое-
мари. Она будет дома послезавтра.
   - Лучше послать ей телеграмму, чтобы она осталась,  -  резко  сказала
Скарлетт. Ее голос был хриплым, лишенным эмоций.  -  Янки  добрались  до
Гарриет Мэдисон прошлой ночью. Я только что услышала.
   Она посмотрела на стол рядом с миссис Батлер.
   - Утки? Вы ощипываете уток! Лодка с плантации пришла! Я смогу поехать
на ней на плантацию, чтобы привезти Ретта.
   - Ты не сможешь поехать одна с  четырьмя  мужчинами  на  этой  лодке,
Скарлетт.
   - Я возьму Панси, хочет она этого или нет. Вот, дайте мне сумку и не-
много этих пирожных. Я хочу есть. Я съем их по дороге.
   - Но, Скарлетт...
   - Никаких "но", мисс Элеонора. Просто передайте мне эти  пирожные.  Я
еду.
   "Что я делаю? - подумала Скарлетт почти в панике. - Я не  должна  так
мчаться, Ретт рассердится на меня. И я, должно быть, выгляжу ужасно. Это
и так плохо, что я показываюсь там, где не должна, по  крайней  мере,  я
могла бы выглядеть получше. Я планировала нашу встречу совсем  по-друго-
му".
   Она тысячу раз думала о том, как это будет выглядеть, когда она  уви-
дит в следующий раз Ретта. Иногда она воображала, что он  приедет  домой
поздно, она будет в своей расстегнутой ночной рубашке с распущенными во-
лосами перед отходом ко сну. Ретт всегда любил ее  волосы,  он  говорил,
что они живые, иногда раньше он расчесывал их, наблюдая голубые электри-
ческие искорки.
   Часто она представляла себя за чайным столиком, бросающей кусочек са-
хара в чай серебряными щипцами, элегантно держа их  в  своих  пальчиках.
Она мирно разговаривает с Салли Брютон, и он увидит, как она подходит  к
дому, как доброжелательно  относятся  к  ней  самые  интересные  люди  в
Чарльстоне. Он возьмет ее руку и поцелует ее, и щипцы выпадут у  нее  из
руки, но это будет не важно... Или что они будут сидеть  вдвоем  с  мисс
Элеонорой после ужина в креслах перед огнем, так уютно вместе, рядом  со
свободным местом, дожидающимся его. Только однажды она  представила  по-
ездку на плантацию; Скарлетт не знала, как она  выглядела  теперь,  ведь
солдаты Шермана сожгли ее. В мечтах она и мисс Элеонора приезжали в  ми-
лой зеленой лодке с горами кексов и шампанским, покоясь на шелковых  по-
душках, держа над собой яркие цветастые зонтики от солнца. Ретт, смеясь,
бежал к ним с распростертыми объятиями. Но потом все исчезло в  пустоте.
Ретт ненавидел пикники. Он говорил, что можно жить в пещере, если  соби-
раться есть, сидя на земле, как животные, вместо стола  и  стульев,  как
цивилизованные люди.
   Безусловно, она никогда не думала о возможности такого вот появления:
раздавленной среди коробок и бочек Бог знает чего,  на  паршивой  лодке,
пахнущей непонятно чем.
   Теперь, когда она была вдалеке от города, она больше  беспокоилась  о
раздражении Ретта, нежели о блуждающем янки. Что если он  просто  скажет
лодочнику повернуть назад и отвезти ее домой?
   Гребцы опускали весла только, чтобы направлять лодку, невидимое, мощ-
ное течение прилива несло ее. Скарлетт нетерпеливо посматривала на бере-
га широкой реки. Ей казалось, что они вовсе не движутся. Все было одина-
ково: широкие просторы высокой травы проплывали так медленно -  ох,  так
медленно - в течении прилива, а сзади них плотный лес был завешен непод-
вижным занавесом испанского мха. Все было так тихо. Почему,  ради  всего
святого, не пели птицы? И почему уже темнее?
   Пошел дождь.
   Задолго до того, как весла стали подгребать к левому берегу, она про-
мокла до костей и дрожала и телом и душой. Стук носа лодки о причал  вы-
вел ее из оцепенения. Через завесу дождя она увидела фигуру в непромока-
емом костюме, освещенную горящим факелом. Лица не было видно под капюшо-
ном.
   - Кинь мне трос, - наклонился вперед Ретт, протягивая  одну  руку.  -
Хорошая поездка, ребята?
   Скарлетт оттолкнулась от ближайшего ящика, чтобы подняться.  Ее  ноги
затекли, она упала назад, опрокидывая с шумом верхнюю коробку.
   - Какого черта? - Ретт поймал канат с петлей и надел его на  утку  на
причале. - Бросай трос с кормы, откуда такой шум? Вы что, пьяны?
   - Нет сэр, мистер Ретт, - хором ответили лодочники.
   Они заговорили впервые после того, как вышли из  дока  в  Чарльстоне.
Один из них показал на двух женщин на корме баржи.
   - Боже мой! - сказал Ретт.

   ГЛАВА 17

   Ты чувствуешь себя получше теперь? - Ретт контролировал свой голос.
   Скарлетт онемело кивнула. Она была завернута в одеяло, одетая в рабо-
чую рубашку Ретта, и сидела на табуретке перед огнем, опустив ноги в таз
с горячей водой.
   - Как у тебя, Панси? Служанка Скарлетт, на другом табурете,  в  таком
же коконе из одеяла, ухмыльнулась и объявила, что она в порядке,  только
ужасно голодна.
   Ретт довольно засмеялся:
   - И я тоже. Когда вы высохнете, мы поедим.
   Скарлетт поплотнее закуталась в одеяло. "Он слишком любезен, я видела
его таким до этого, но потом окажется, что он зол, как черт  знает  кто.
Это все из-за Панси он так себя ведет, а когда она уйдет, он  набросится
на меня. Может сказать, что мне нужно, чтобы она осталась  со  мной,  но
для чего? Я уже раздета и не могу одеться, пока платье  не  высохнет,  а
это неизвестно когда будет с таким дождем на улице и сыростью в комнате.
Как может Ретт жить в таком ужасном месте?"
   Комната, в которой они сидели, была освещена только светом очага. Это
был огромный прямоугольник, наверное, двадцать футов каждая стена, с ут-
рамбованным земляным полом и с испачканными стенами, у которых осыпалась
вся штукатурка. В ней пахло дешевым виски и соком  жевательного  табака,
жженым деревом и тканью. Единственной мебелью был набор грубых табуреток
и скамеек, плюс разбросанные повсюду  погнутые  плевательницы.  Каминная
доска над широким очагом и дверные и оконные рамы выглядели каким-то Не-
доразумением. Они были сделаны из сосны, с красивым рисунком и покрашены
лаком до золотисто-коричневого цвета. В углу была крутая лестница с рас-
щепленными деревянными ступеньками и наклонившимися, ненадежными перила-
ми. Одежда Скарлетт и Панси висела вдоль них. Белое нижнее  белье  время
от времени развевалось, захваченное сквозняком, как привидение, скрываю-
щееся в тени.
   - Почему ты не осталась в Чарльстоне, Скарлетт? Ужин был закончен,  и
Панси отправили спать вместе с черной старушкой,  которая  готовила  для
Ретта. Скарлетт выпрямила плечи.
   - Твоя мама не хотела тебя отвлекать в этом раю, - она с  отвращением
оглядела комнату. - Но мне кажется, ты  должен  знать,  что  происходит.
Солдат-янки влезает по ночам в спальни дам и ощупывает их. Одна девушка
   лишилась рассудка, и ее услали из города.
   Она пыталась разгадать, что выражало его лицо, но не могла. Он  молча
смотрел на нее, будто ожидал чего-то.
   - Тебя не волнует, что твоя мать и я можем быть убиты в  постели  или
еще что похуже?
   Уголки губ Ретта опустились вниз в иронической улыбке.
   - Правильно ли я расслышал? Девственная застенчивость у женщины,  ко-
торая проехала в повозке через всю армию янки, только  потому,  что  она
была на ее пути? Оставь это, Скарлетт. Ты всегда говорила правду. Почему
ты приехала под дождем в такую  даль?  Ты  надеялась  заключить  меня  в
объятия светлой любви? Этот ли способ порекомендовал  тебе  дядя  Генри,
чтобы я возобновил оплату твоих счетов?
   - О чем ты говоришь, Ретт Батлер? Причем здесь дядя Генри?
   - Такое убедительное неведение! Я восхищаюсь тобой. Не думаешь ли ты,
что я поверю на мгновение, что твой коварный старый адвокат не  уведомил
тебя, когда я прекратил высылать деньги в Атланту? Я слишком хорошо  от-
ношусь к Генри Гамильтону, чтобы поверить в такую халатность.
   - Прекратил высылку денег? Ты не можешь сделать этого! Ноги  Скарлетт
стали ватными. Ретт не предполагал этого.  Что  станет  с  ней?  Дом  на
Пич-стрит - тонны угля, чтобы обогревать его,  слуги,  чтобы  убираться,
готовить, мыть, присматривать за садом и лошадьми, чистить  кареты,  еда
для всех них. Да это стоит целое состояние! Как бы дядя Генри  мог  пла-
тить по счетам? Он использует ее деньги. Нет, этого не может  быть.  Она
едва ползала, работая в поле, чтобы не голодать,  с  пустым  животом,  в
ободранных ботинках, с разламывающейся спиной  и  кровоточащими  руками.
Она отбросила всю свою гордость, забыла все, чему ее учили, делала  биз-
нес с низкими людьми, недостойными даже того, чтобы на них плюнуть, пла-
нировала и хитрила, работала день и ночь ради своих денег. Она не  могла
их лишиться. Они ее. Это было все, что она имела.
   - Ты не можешь забрать мои деньги! - хотела закричать она. Но  вместо
крика раздался надломленный шепот.
   Он засмеялся.
   - Я ничего не брал у тебя, моя любимая. Я только  перестал  добавлять
свои. Раз ты живешь в моем доме в Чарльстоне, нет никакого смысла содер-
жать пустой дом в Атланте. Конечно, если бы ты вернулась туда, он перес-
тал бы быть пустым. Тогда бы я почувствовал себя обязанным снова платить
за него.
   Ретт подошел к огню, чтобы рассмотреть ее лицо в свете  пламени.  Его
вызывающая улыбка исчезла, а лоб озадаченно нахмурился.
   - Ты действительно не знала? Держись, Скарлетт, я принесу тебе  брен-
ди. Ты выглядишь так, будто собираешься потерять сознание.
   Ему пришлось поддерживать ее руки своей, когда она  подносила  стакан
ко рту. Она дрожала. Когда стакан опустел, он бросил его на пол  и  стал
разминать ее руки, пока они не согрелись и не перестали трястись.
   - Теперь  скажи  мне  правду,  действительно  ли  солдат  залезает  в
спальни?
   - Ретт, ты ведь не имел это в виду? Ты не перестанешь посылать деньги
в Атланту?
   - Черт с ними, с деньгами, Скарлетт, я задал тебе вопрос.
   - Черт с тобой, - сказала она, - я тоже спросила тебя.
   - Я должен был знать, что раз упомянуты деньги, ты не будешь способна
говорить о чем-нибудь еще. Хорошо, я пошлю их Генри. Теперь ты  ответишь
мне?
   - Ты клянешься?
   - Клянусь.
   - Завтра?
   - Да! Да, черт возьми, завтра. Теперь, раз и навсегда, что за история
с солдатом-янки?
   Вздох облегчения Скарлетт, казалось, будет длиться вечно.  Затем  она
набрала воздуха в легкие и рассказала ему все, что она  знала  о  ночном
госте.
   - Ты говоришь Алиса Саваж видела его обмундирование?
   - Да, - ответила Скарлетт. Затем она злорадно добавила:
   - Ему наплевать, какого они возраста. Он, может быть,  в  эту  минуту
насилует твою мать.
   Ретт стиснул свои руки.
   - Я должен был удушить тебя, Скарлетт. Мир стал бы от этого лучше.
   Он расспрашивал ее почти целый час, пока не выпытал у  нее  все,  что
она слышала.
   - Очень хорошо, - сказал он, - мы тронемся завтра, как только  повер-
нет прилив.
   Он подошел к двери и распахнул ее.
   - Хорошо, небо чистое. Будет легко ехать.
   Скарлетт видела его силуэт на фоне звездного неба. Была  видна  луна.
Она устало поднялась. Туман от реки покрывал землю. Свет  луны  придавал
ей беловатый оттенок, и на мгновение она  подумала,  что  земля  покрыта
снегом. Клочья тумана обволакивали ноги Ретта, потом заползли в комнату.
Он закрыл дверь и повернулся. Без лунного света комната  казалась  очень
темной, пока не зажглась и не осветила  снизу  подбородок  и  нос  Ретта
спичка. Он прикоснулся ею к фитилю лампы, и Скарлетт смогла увидеть  его
лицо. Скарлетт страстно желала его. Он накрыл лампу стеклянным  колпаком
и поднял ее высоко.
   - Пойдем со мною. Наверху есть комната, где ты можешь поспать.
   Она была почти такая же примитивная, как и нижняя комната. На высокой
кровати лежали толстые матрасы, подушки  и  яркое  шерстяное  одеяло  на
хрустящих простынях. Скарлетт не посмотрела  на  остальную  мебель.  Она
сбросила с себя одеяло, взобралась по ступенькам в кровать.
   Он некоторое время постоял, прежде чем выйти из комнаты. Она  прислу-
шалась к его шагам. Нет, он не пошел вниз, он будет рядом с  ней.  Скар-
летт улыбнулась и заснула.
   Кошмар начался, как и всегда, туманом. Прошло много лет  с  тех  пор,
как Скарлетт видела этот сон последний раз,  но  ее  бессознательный  ум
вспомнил даже, как развивается сон, и она стала крутиться, биться, стра-
шась того, что наступит. Затем она опять бежала,  стук  ее  напряженного
сердца отдавался у нее в ушах, она прорывалась через плотный  белый  ту-
ман, который окутывал холодными завитушками ее шею, ноги и руки. Ей было
холодно, смертельно холодно, она хотела есть, и ей было страшно. Он  был
все тот же" он всегда был одинаковым, и каждый раз хуже предыдущего, как
будто ужас, голод и холод нарастали, становились сильнее.
   И все же он не был тем же. Так как в  прошлом  она  бежала  и  видела
что-то неизвестное, незнакомое впереди, а  теперь  она  могла  различить
сквозь пелену тумана широкую спину Ретта, постоянно уходящую от  нее.  И
она знала, что он был именно то, что она искала, и что,  когда  она  его
настигнет, сон потеряет свою силу и исчезнет и никогда больше не возвра-
тится. Она бежала и бежала, но он всегда был далеко впереди, все  время,
повернувшись к ней спиной. Затем туман стал гуще, и он стал исчезать,  а
она закричала: "Ретт... Ретт... Ретт... Ретт... Ретт..."
   - Тише, тише. Тебе снится, это сон.
   - Ретт...
   - Да, я здесь. Тише. Все в порядке.
   Сильные руки подняли ее и прижали к себе, наконец, она была в тепле и
сохранности. Скарлетт наполовину проснулась от толчка. Тумана  не  было.
Вместо него стоящая на столе лампа бросала  дрожащие  отблески  на  лицо
Ретта, склоненное к ней.
   - Ах. Ретт, - заплакала она. - Это было так ужасно.
   - Старый сон?
   - Да, да, почти что. Было что-то другое в нем, но я  не  могу  вспом-
нить... Мне было холодно и хотелось есть, я ничего не могла видеть из-за
тумана, и я была так испугана, Ретт, это было ужасно.
   Он крепко прижал ее, и его голос вибрировал в его твердой груди.
   - Конечно, тебе хотелось есть и было холодно. Этот ужин  был  слишком
легким, и ты сбросила одеяла. Я накрою тебя, и ты хорошо поспишь.
   Он уложил ее.
   - Не оставляй меня. Он вернется.
   Ретт расправил одеяла.
   - На завтрак будет много пирожных, мамалыги и масла. Подумай об  этом
и о деревенской ветчине и свежих яйцах, и ты будешь спать, как дитя.  Ты
всегда была хорошим едоком, Скарлетт.
   Его голос был веселым и усталым. Она закрыла свои тяжелые веки.
   - Ретт... - произнесла он сонно.
   Он остановился в дверях, закрывая рукой лампу.
   - Да, Скарлетт!
   - Спасибо, что ты пришел разбудить меня. Как ты узнал?
   - Ты кричала так громко, что могли вылететь стекла.
   Последний звук, который она услышала, был его теплый, нежный смех. Он
был как колыбельная песенка.
   Как и предсказал Ретт, Скарлетт съела  необычайно  огромный  завтрак,
прежде чем увиделась с ним.
   - Он встал до рассвета, - сказала ей повариха. - Он постоянно  встает
до рассвета.
   Она посмотрела на Скарлетт с нескрываемым любопытством.
   "Я должна наказать ее за эту дерзость", - подумала Скарлетт,  но  она
была довольна, что не смогла выдавить из себя раздражение. Ретт  обнимал
ее, успокаивал ее, даже посмеялся над ней, как он  делал,  пока  все  не
пошло вверх тормашками. Она была права, что приехала на  плантацию.  Она
должна была сделать это раньше, вместо того, чтобы терять время за  чае-
питием в гостях.
   Солнечный свет заставил ее прищурить глаза, когда она вышла из  дому.
Солнце было уже яркое и теплое, хотя было очень рано. Она приставила ру-
ку к глазам и осмотрелась вокруг.
   Слабый вздох был ее первой реакцией. Кирпичная терраса у нее под  но-
гами простиралась влево на сотню футов. Разбитая, почерневшая,  поросшая
травой, она была рамкой для обуглившихся руин. Зазубренные остовы стен и
каминов - все, что осталось от некогда великолепного имения. Горы почер-
невших кирпичей между кусками стен были останавливающими сердце  напоми-
наниями об армии Шермана.
   У Скарлетт заныло сердце. Это было домом, жизнью Ретта -  потерянными
навсегда до того, как он мог вернуться и потребовать это себе.
   Ничто в ее жизни не было так ужасно, как это. Она никогда не  узнает,
какую боль он пережил, и до сих пор чувствует сотни раз  в  день,  когда
видит руины своего дома. Не удивительно, что он решил построить его  за-
ново, найти, вернуть все, что может, из старого достояния.
   Она может помочь ему! Разве она сама не вспахивала, не засевала и  не
собирала урожай на полях Тары? Да, она может держать пари, что  Ретт  не
отличит хорошего зерна кукурузы для посева от плохого. Она была бы  гор-
да, если бы помогла ему, ведь она знает, как много это значит, какая это
победа над грабителями, когда земля возрождается новой нежной  порослью.
Я все понимаю, я могу чувствовать, что он  чувствует,  я  могу  работать
вместе с ним. Меня не пугает земляной пол. Нет, если Ретт со  мной.  Где
же он? Я должна сказать ему это!
   Скарлетт отвернулась от сгоревшего дома и очутилась  перед  пейзажем,
похожего на который не видела за всю свою жизнь. Кирпичная терраса  вела
на покрытый травой цветник, который спускался к глади озер, напоминающих
крылья гигантской бабочки. Масштаб был так совершенен, так  пропорциона-
лен, что огромные растения казались меньше, и все вместе выглядело,  как
ковер, постеленный на улице. Буйная трава покрыта  солнцем  спокойствия,
гармонического соединения природы с человеком. Вдалеке птичка  пела  за-
тяжную мелодию, как бы празднуя что-то.
   - Ах, как мило! - сказала она вслух.
   Движение слева от нижней террасы привлекло  внимание  Скарлетт.  Это,
скорее всего, Ретт. Она принялась бежать. Вниз по террасам - от беге под
горку скорость ее увеличилась и она почувствовала пьянящую, одурманиваю-
щую радость свободы, она засмеялась и распростерла руки - птица или  ба-
бочка вот-вот взлетящая в голубое-голубое небо.
   У нее захватило дыхание, когда она добежала до места, где стоял  Ретт
и наблюдал за ней. Скарлетт глубоко дышала, держа руку у себя на  груди,
пока к ней не вернулось нормальное дыхание.
   - Я никогда еще так не веселилась! - сказала она.  -  Какое  чудесное
место, Ретт. Не удивительно, что ты его любишь. Бегал ли ты вниз по  лу-
жайке, когда был маленький? Чувствовал ли ты, что можешь летать? Ах, мой
дорогой, как ужасно видеть пожарище! У меня разбито сердце из-за тебя, я
бы хотела убить всех до одного янки на земле! Ах, Ретт, я так много хочу
рассказать тебе. Все вернется назад, как трава. Я  понимаю,  я  действи-
тельно понимаю то, что ты делаешь.
   Ретт странно посмотрел на нее, с опаской.
   - Что ты "понимаешь", Скарлетт?
   - Почему ты здесь, а не в городе. Почему тебе надо оживить плантацию.
Покажи мне, что ты сделал, что сбираешься делать.
   Лицо Ретта осветилось, и он показал на ряды растений позади него.
   - Они сгорели, - сказал он, - но они не умерли. Кажется, что они даже
набрали больше сил: пепел, наверное, дал им что-то нужное. Я должен  это
выяснить. Мне еще много чему нужно учиться.
   Скарлетт взглянула на низкие, обрубленные остатки  деревьев.  Она  не
знала таких темно-зеленых блестящих листьев.
   - Какой это сорт дерева? У вас растут здесь персиковые деревья?
   - Это не деревья, Скарлетт, это кустарник камелии. Первые  в  Америке
были посажены здесь, в Дамор Лэндинге. Это их отростки, около  трех  со-
тен.
   - Что ты хочешь сказать, что это цветы?
   - Конечно. Самый близкий к  совершенству  цветок  на  свете.  Китайцы
преклоняются перед ними.
   - Но ты не можешь есть цветы. Что ты растишь для урожая?
   - Я не могу думать об урожае. Мне надо спасти сотни акров сада.
   - Ты с ума сошел, Ретт. Для чего нужен цветочный сад? Ты можешь  рас-
тить что-нибудь на продажу. Я знаю, что хлопок не растет в этой местнос-
ти, но должна же быть какая-нибудь культура, приносящая хорошие  деньги.
В Таре мы используем каждый фут земли. Ты мог бы засадить все  прямо  до
стен. Все, что тебе надо сделать, - это вспахать и бросить семена, побе-
ги взойдут у тебя раньше, чем ты успеешь уйти с поля.
   Она нетерпеливо взглянула на него, готовая  поделиться  с  ним  своим
трудно приобретенным опытом.
   - Ты варвар, Скарлетт, - тяжело сказал Ретт, - иди в  дом  и  прикажи
Панси приготовиться. Встретимся у пристани.
   Что она сделала не так? Одну минуту он был полон жизни и возбуждения,
но внезапно все улетучилось, и он стал чужим. Странный он.  Она  никогда
не будет его понимать, даже если доживет до ста лет. Она  быстрым  шагом
направилась по зеленым террасам к дому, не замечая окружающую ее  красо-
ту.
   Лодка, что причалила к  мосткам,  сильно  отличалась  от  непривлека-
тельной баржи, которая привезла на плантацию Скарлетт и Панси.  Это  был
коричневый шлюп с медными фитингами и позолоченной витой полоской  вдоль
борта. За ним на реке стоял другой корабль, который  Скарлетт  предпочла
бы с большим удовольствием: он был в пять раз больше шлюпа, у него  было
две палубы, с бело-синей окантовкой по борту и  ярко-красное  колесо  на
корме. Весело окрашенные флажки были натянуты между его мачтами, а  ярко
одетые мужчины и женщины толпились у поручней на обеих палубах. Он  выг-
лядел праздничным и веселым.
   Точно по Ретту, размышляла Скарлетт, поехать  в  город  на  этой  ма-
ленькой лодочке вместо того, чтобы остановить пароход,  который  мог  бы
нас подвезти. Она подошла к причалу в тот момент, когда Ретт снял  шляпу
и сделал размашистый, чувственный поклон в сторону колесного корабля.
   - Ты знаешь этих людей? - спросила она. Может, она была не права, мо-
жет, он им сигналит.
   Ретт отвернулся от реки, надевая свою шляпу.
   - На самом деле да. Но не каждого лично, а в целом. Это  еженедельная
экскурсия из Чарльстона вверх по реке и обратно. Очень  доходный  бизнес
для одного из чарльстонских саквояжников. Янки заранее раскупают билеты,
чтобы насладиться зрелищем скелетов сгоревших домов на плантациях. Я все
время приветствую их, если это удобно; меня развлекает их смущение.
   Скарлетт была слишком шокирована, чтобы даже слово сказать. Как может
Ретт шутить с этой стаей янки-канюков, смеющихся над тем, что они сдела-
ли с его домом?
   Она послушно устроилась на мягком сиденье в маленькой каюте,  но  как
только Ретт ушел на палубу, она вскочила, чтобы рассмотреть сложное наг-
ромождение шкафов, полок, запасных вещей и оборудования, каждый  предмет
находился на месте, очевидно, заранее запланированном для его  хранения.
Она все еще удовлетворяла свое любопытство, когда шлюп медленно тронулся
вдоль берега реки, затем через некоторое время снова  остановился.  Ретт
выкрикивал резкие приказания.
   - Перенеси эту связку сюда и привяжи ее на носу.
   Скарлетт высунула свою голову из люка посмотреть, что происходит.
   Боже милосердный, что это такое? Дюжина черных  мужчин  опиралась  на
свои пики и лопаты и смотрела, как бросали мешки матросам на шлюпе.  Где
бы они могли быть? Это место выглядит, как черная сторона луны. Был  ви-
ден просвет в лесу, там была вырыта большая яма и лежали гигантские шта-
беля чего-то похожего на белые глыбы скал. Пыль от мела наполнила воздух
и вскорости ее ноздри, и Скарлетт чихнула.
   Эхом отозвалось чихание Панси. "Нечестно", - подумала она. Панси  все
было хорошо видно.
   - Я поднимаюсь, - выкрикнула Скарлетт.
   - Отдать концы, - одновременно крикнул Ретт.
   Шлюп быстро набрал скорость, подхваченный течением  реки,  отбрасывая
Скарлетт с лесенки. Она неуклюже упала в каюту.
   - Черт бы побрал тебя. Ретт Батлер, я могла сломать себе шею.
   - Не сломала же. Оставайся там. Я скоро спущусь.
   Скарлетт услышала скрип канатов, скорость шлюпа увеличилась. Она  до-
ползла до одной из скамеек и поднялась.
   Ретт легко спустился по лесенке, пригнул голову, чтобы не  задеть  за
косяк. Он выпрямился, и его голова уперлась в  полированное  дерево  над
ней. Скарлетт свирепо взглянула на него.
   - Ты сделал это назло, - проворчала она.
   - Сделал что? - Он открыл маленький иллюминатор и закрыл люк. - Хоро-
шо, ветер нам в спину, и нам помогает сильное течение. Мы будем в городе
за рекордное время.
   Он упал на сиденье напротив Скарлетт и отклонился назад, лоснящийся и
пружинистый, как кот.
   - Я предполагаю, ты не будешь возражать, если я закурю.
   Его длинные пальцы достали сигару из внутреннего кармана пальто.
   - Я очень возражаю. Почему я здесь закрыта в темноте?  Я  хочу  пойти
вверх, на солнце.
   - Наверх, - автоматически поправил Ретт. - Это  достаточно  маленькое
сооружение. Команда черная, Панси черная, ты белая, да еще женщина. Пан-
си может закатывать глаза, смеяться над их неделикатными ухаживаниями, и
они все втроем проведут приятно время. Твое  присутствие  это  испортит.
Итак, в то время, как низший класс наслаждается путешествием,  ты  и  я,
привилегированная элита, глубоко несчастны в обществе друг  друга,  пока
ты будешь дуться и хныкать.
   - Я не дуюсь и не хнычу! И я буду благодарна тебе, если ты не  будешь
со мной говорить, как с ребенком!
   Скарлетт поджала нижнюю губу. Она терпеть не могла, когда  Ретт  зас-
тавлял ее чувствовать себя дурочкой.
   - Что это был за причал, где мы останавливались?
   - Это, моя дорогая, было спасение Чарльстона и мой пропуск  в  сердце
людей. Это фосфатная шахта. Их здесь дюжины,  разбросанные  вдоль  обеих
рек.
   Он зажег сигару с долгожданным наслаждением, и дым спиралью потянулся
к иллюминатору.
   - Я вижу, твои глаза светятся, Скарлетт. Это не то же самое, что  зо-
лотая шахта. Ты не можешь делать монеты или драгоценности из фосфата. Но
после соответствующей обработки из него получается лучшее в мире быстро-
действующее удобрение. Есть уже покупатели,  готовые  покупать  столько,
сколько мы можем произвести.
   - Так значит, ты еще больше богатеешь.
   - Да. Но если быть более точным, это  респектабельные,  чарльстонские
деньги. Я могу теперь тратить сколько угодно  моих  грязно  заработанных
спекуляцией денег, не вызывая людского неодобрения. Каждый  будет  гово-
рить себе, что это деньги от продажи  фосфатов,  хотя  шахта  крошечного
размера.
   - Почему бы тебе не сделать ее больше?
   - Мне не надо. Она выполняет свою роль. У меня есть управляющий,  ко-
торый не особенно обманывает меня, пара дюжин рабочих, которые  работают
почти столько, сколько они бездельничают, и  респектабельность.  Я  могу
тратить свое время и деньги и потеть над тем, что меня интересует,  а  в
данный момент - это восстановление садов.
   Скарлетт была раздражена. Разве это не похоже на Ретта: упасть в мис-
ку с маслом и использовать случай? Неважно, насколько он был  богат,  он
мог бы стать еще богаче. Деньги не могут быть лишними. Если бы он  изба-
вился от управляющего и заставил своих парней прилично работать днем, он
мог бы увеличить доход. Добавив еще две дюжины рабочих, он бы удвоил...
   - Прости меня, что прерываю строительство твоей империи, Скарлетт, но
я хочу задать тебе серьезный вопрос. Что мне необходимо  сделать,  чтобы
убедить тебя оставить меня с миром и уехать в Атланту?
   Скарлетт уставилась на него. Она была по-настоящему удивлена. Он  ни-
как не мог иметь в виду то, что говорил, после того, как  он  так  нежно
прижимал ее к себе прошлой ночью.
   - Ты шутишь, - сказала она.
   - Нет, я не шучу. Я никогда не был более серьезен, чем  теперь,  и  я
хочу, чтобы ты отнеслась ко мне серьезно. У меня нет привычки  объяснять
каждому, что я делаю и что я думаю, и у меня нет  действительно  уверен-
ности, что ты поймешь то, что я собираюсь тебе сказать. Но я  попытаюсь.
Я работаю упорнее, чем когда-либо работал в  своей  жизни,  Скарлетт.  Я
сжег мои мосты с Чарльстоном так публично, что зловоние этого разрушения
еще держится в ноздрях каждого в городе.  Оно  неизмеримо  сильнее,  чем
худшее, что мог сделать Шерман. Завоевывание себе хорошего  положения  в
Чарльстоне похоже на восхождение на покрытую льдом гору в темноте.  Один
неосторожный шаг - и я мертв.  До  сих  пор  я  был  очень  осторожен  и
действовал очень медленно, и я немного продвинулся. Я не могу рисковать,
разрешая тебе разрушить все, чего я достиг. Я хочу, чтобы ты  уехала,  и
спрашиваю твою цену.
   Скарлетт с облегчением рассмеялась.
   - Это все? Ты можешь расслабиться, если именно это тебя беспокоит. Да
все в Чарльстоне просто любят меня. Я сбиваюсь с ног от приглашений то к
одному, то к другому, и не проходит и дня, чтобы кто-то  не  подошел  ко
мне на рынке и не спросил моего совета насчет покупки.
   Ретт затянулся сигарой. Затем он наблюдал, как яркий конец ее остыва-
ет и превращается в пепел.
   - Я боялся, что понапрасну истрачу свои слова, - наконец сказал он. -
Я был прав. Я признаю, что ты продержалась дольше и была более  сдержан-
ной, чем я ожидал; о, да, ко мне поступают некоторые новости из  города,
пока я на плантации, но ты как пороховая бочка, привязанная к моей спине
на этой ледяной горе, Скарлетт. Ты мертвый груз, неграмотная,  нецивили-
зованная, католичка, изгнанная из приличного общества в Атланте. Ты  мо-
жешь взорваться в любую минуту. Я хочу, чтобы ты уехала. Сколько ты  хо-
чешь?
   Скарлетт ухватилась за единственное обвинение, на которое  она  могла
ответить.
   - Я буду благодарна, если ты объяснишь мне, что плохого в  католиках,
Ретт Батлер! Мы были богобоязненными задолго до того, как о вас, привер-
женцах епископальной церкви, услышали.
   Внезапный смех Ретта не имел никакого значения для нее.
   - Мир, Генри Тюдор, - сказал он, что ничего не прояснило для нее.  Но
его следующие слова оглушили ее своей точностью. - Мы не  будем  тратить
время, обсуждая теологию, Скарлетт. Дело в том, и ты это знаешь так  же,
как и я, что по необъяснимой причине в южном обществе презрительно отно-
сятся к романским католикам. Сегодня в  Чарльстоне  ты  можешь  посещать
церкви святого Филиппа, святого Михаила,  или  Гугенотскую,  или  Первую
Шотландскую Пресвитерианскую. Даже остальные епископальные и пресвитери-
антскис церкви немного под подозрением, а остальные протестанские  веро-
исповедания считаются откровенно индивидуалистическими. Романский  като-
лицизм оказался за пределами. Это неразумно и. Бог знает,  не  похристи-
ански, но это факт.
   Скарлетт молчала. Она знала, что он был  прав.  Ретт  использовал  ее
временное поражение, чтобы повторить свой исходный вопрос.
   - Чего ты хочешь, Скарлетт? Можешь сказать мне? Меня никогда не шоки-
ровали темные стороны твоей натуры.
   "Он действительно это имеет в виду, - подумала она в отчаянии. -  Все
чаепития, которые мне пришлось отсидеть, и мрачные платья, которые  при-
ходилось надевать, и пешие прогулки в холодной темноте каждого  утра  на
рынок - все это пошло насмарку". Она приехала в Чарльстон, чтобы заполу-
чить Ретта, но она не одержала победу.
   - Я хочу тебя, - прямо сказала Скарлетт.
   На этот раз замолчал Ретт. Она видела только его контур и бледный дым
от его сигары. Он был так близко, если бы она  подвинула  ногу  на  нес-
колько дюймов, то могла бы дотронуться до него. Она  так  сильно  желала
его, что почувствовала физическую боль. Ей хотелось  сложиться  пополам,
чтобы облегчить ее. Но она сидела прямо, ожидая, когда он заговорит.

   ГЛАВА 18

   Над головой Скарлетт слышала шум голосов, прерывающийся смешками Пан-
си. Это делало тишину в каюте еще более тягостной.
   - Полмиллиона золотом, - сказал Ретт.
   - Что ты сказал? Я, наверное, ослышалась.
   "Я сказала ему, что было у меня на сердце, а он не ответил", -  поду-
мала Скарлетт.
   - Я сказал, что дам тебе полмиллиона золотом, если ты  уедешь.  Какое
бы ты удовольствие ни получала в Чарльстоне, оно едва ли стоит этого для
тебя. Я предлагаю тебе симпатичную взятку, Скарлетт. Твое маленькое жад-
ное сердце никак не может предпочесть тщетную попытку  спасти  наш  брак
состоянию, большему, чем то, о котором ты когда-либо мечтала. Как  поощ-
рение, когда ты согласишься,  я  возобновлю  оплату  расходов  на  этого
монстра на Пичстрит.
   - Вчера ты пообещал, что пошлешь деньги дяде Генри сегодня же, -  ав-
томатически сказала она.
   Ей хотелось, чтобы он помолчал с минуту. Ей надо  подумать.  Была  ли
это действительно "тщетная попытка"? Она отказывалась верить в это.
   - Обещания даются, чтобы их не сдерживать, - спокойно сказал Ретт.  -
Как насчет моего предложения, Скарлетт?
   - Мне надо подумать.
   - Тогда думай, пока я докуриваю сигару. Потом мне  нужен  будет  твой
ответ. Подумай о том, что тебе придется платить своими деньгами за  этот
дом на Пич-стрит, так любимый тобою, ты просто не представляешь затраты.
А потом подумай о возможности получить в тысячу раз больше денег,  кото-
рые ты копила все эти годы, - королевский выкуп, Скарлетт,  все  это  за
один раз, и все это твое. Больше, чем когда-либо смажешь потратить. Плюс
расходы по дому, оплачиваемые мной. Я даже дам тебе титул к собственнос-
ти.
   Кончик его сигары ярко светился.
   Скарлетт начала думать с  отчаянной  сосредоточенностью.  Она  должна
найти выход, чтобы остаться. Она не может уехать, даже за все  деньги  в
мире.
   Ретт поднялся и подошел к иллюминатору. Он выкинул сигару и некоторое
время смотрел на берег, пока не заметил поворотный  пункт.  Солнце  ярко
светило ему в лицо.
   "Как он изменился после того, как уехал из Атланты! - подумала  Скар-
летт. - Тогда он пил так, будто хотел забыть весь мир. Но теперь он сно-
ва Ретт, с потемневшей от солнца кожей, плотно натянутой на острых плос-
костях его лица, и с глазами, темными, как желание". Под его  элегантным
пальто и рубашкой чувствовались крепкие мускулы. У него  было  все,  что
должно быть у мужчины. Она хотела вернуть его, и она вернет его, несмот-
ря ни на что. Скарлетт глубокого вздохнула. Она была  готова,  когда  он
повернулся к ней и вопросительно поднял одну бровь.
   - Чему быть, Скарлетт?
   - Ты хочешь заключить сделку, Ретт. - Скарлетт была деловита, - но ты
не торгуешься, ты бросаешь угрозы в мою голову, будто камни. Кроме того,
я знаю, что ты просто блефуешь, говоря, что прекратил посылать деньга  в
Атланту. Ты очень дорожишь хорошим отношением к тебе в Чарльстоне, а лю-
ди не бывают высокого мнения о мужчине, который не заботится о своей же-
не. Твоя мама не сможет головы поднять, если такое станет здесь  извест-
но.
   Второе - "горы денег" - ты прав. Я бы хотела их получить.  Но  только
если не надо ехать в Атланту прямо сейчас. Я также  могу  раскрыть  свои
карты, раз уж ты их знаешь. Я наделала много глупостей, но  прошлого  не
вернуть. В эту минуту у меня нет ни одного друга в штате Джорджия. Я за-
вожу себе друзей в Чарльстоне. Ты можешь этому не верить, но это правда.
И я учусь также многому. Как только пройдет достаточно времени и люди  в
Атланте забудут некоторые вещи, я считаю, что смогу поправить свои ошиб-
ки.
   Итак, у меня есть к тебе предложение. Ты перестаешь относиться ко мне
с ненавистью, ведешь себя мило и помогаешь мне  хорошо  провести  время.
Сезон мы проводим как любящие, счастливые муж и жена. Затем придет  вес-
на, я уеду домой и начну все сначала.
   Она затаила дыхание. Он должен сказать "да", он просто должен.  Сезон
длится почти восемь недель, и они будут вместе каждый день. Не было  та-
кого мужчины на двух ногах, кто бы не стал есть у нее с  руки,  находясь
так долго с нею рядом. Ретт  отличался  от  других  мужчин,  но  не  так
сильно. Еще не было мужчины, которого она бы не смогла получить.
   - С деньгами, ты имеешь в виду.
   - Ну, конечно, с деньгами. Ты меня принимаешь за дуру?
   - Это не соответствует моему представлению о сделке, Скарлетт.  Здесь
нет ничего для меня. Ты берешь деньги, которые я готов  заплатить  тебе,
если ты уедешь, но ты не уезжаешь. В чем я выигрываю?
   - Я не остаюсь навсегда и не говорю твоей матери, какой ты подлец.
   Она была почти уверена, что увидела улыбку у него на лице.
   - Ты знаешь название реки, по которой мы идем, Скарлетт? Какой глупый
вопрос. Что происходит?
   - Это река Эшли, - Ретт произнес название с  преувеличенной  отчетли-
востью. - Оно наводит на  мысль  об  определенном  джентльмене,  мистере
Уилксе, чьей благосклонности ты некогда жаждала. Я был свидетелем  твоей
упорной привязанности, Скарлетт, а твоя решительность,  направленная  на
одну цель, ужасающа, если наблюдать ее со стороны.  Последнее  время  ты
была столь любезна, что решила поместить меня на  освободившееся  место,
некогда занимаемое Эшли. Эта перспектива наполняет меня тревогой.
   Скарлетт перебила его, она должна была это сделать. Он собирался ска-
зать "нет", она видела.
   - Ах, чепуха, Ретт. Я знаю, что нет смысла домогаться тебя. Ты не до-
статочно любезен, чтобы можно было с этим мириться. Кроме того, ты  зна-
ешь меня слишком хорошо.
   Ретт засмеялся, но невесело.
   - Если ты поймешь, насколько ты была права сейчас, то мы, может, смо-
жем договориться.
   Скарлетт была осторожна, чтобы не улыбнуться.
   - Я готова торговаться, - сказала она. - Что у тебя на уме?
   На этот раз отрывистый смех Ретта был настоящим.
   - Я не верю, что подлинная мисс О'Хара присоединилась к нам, - сказал
он. - Вот мои условия: ты расскажешь моей матери, что я храплю, и поэто-
му мы все время спим в раздельных комнатах; после бала  Святой  Сесилии,
который завершает Сезон, ты выражаешь желание отправиться домой в Атлан-
ту, и приехав туда, ты сразу же назначишь адвоката. Генри Гамильтона или
кого другого, который встретится с  моими  адвокатами  для  согласования
соглашения о  разделе.  Более  того,  никогда  твоей  ноги  не  будет  в
Чарльстоне. Не будешь ты также писать или как-нибудь еще слать  послания
мне или моей маме.
   Ум Скарлетт работал, как бешеный. Она почти выиграла, за  исключением
"раздельных комнат". Может, ей стоит попросить больше времени.  Нет,  не
просить. Она должна была торговаться.
   - Я могу согласиться на твои условия, Ретт, но не на временные рамки.
   Если я соберусь на следующий день после праздников,  каждый  заметит.
Ты поедешь на плантацию после бала. Будет иметь смысл, если я начну  ду-
мать об Атланте тогда. Почему бы нам не договориться, скажем, что я  еду
в середине апреля?
   - Я согласен, что ты задержишься в городе, когда я поеду  в  деревню.
Но первое апреля - более подходящий срок.
   Лучше, чем она надеялась! Сезон плюс более месяца! И она не говорила,
что четко останется в городе, когда он уедет  на  плантацию.  Она  может
последовать туда за ним.
   - Я не хочу знать, кто из нас апрельский дурак, Ретт Батлер, но  если
ты поклянешься, что будешь любезен со мною все это время до моего отъез-
да, то я согласна. Если ты начинаешь обращаться со мной  плохо,  значит,
ты не сдержал слово, и я не уеду.
   - Миссис Батлер, преданность вашего мужа заставит завидовать вам всех
женщин в Чарльстоне.
   Он издевается, но Скарлетт это теперь не волнует. Она победила.
   Ретт открыл люк, впуская соленый воздух, солнечный свет и удивительно
резкий бриз.
   - У тебя морская болезнь, Скарлетт?
   - Я не знаю. Я не была на лодке до вчерашнего дня.
   - Ты узнаешь это очень скоро. Залив впереди, на  нем  заметная  зыбь.
Достань ведро из ящика сзади тебя, на всякий случай.
   Он поспешил на палубу.
   - Давайте поднимем кливер и поставим его на сухарь.  Мы  сбиваемся  с
маршрута, - закричал он.
   Минутой позже сиденье наклонилось под устрашающим углом,  и  Скарлетт
обнаружила, что она беспомощно скатывается с него. Медленная поездка  на
барже вверх по реке не подготовила ее к условиям парусного судна.  Спуск
по реке с нежным ветром, наполовину наполняющим главный парус, был  нам-
ного быстрее, но таким же ровным, как и на барже. Она доползла до лесен-
ки и поднялась так, что ее голова оказалась над  уровнем  палубы.  Ветер
перехватил ее дыхание, и сорвал отделанную перьями шляпку с  ее  головы.
Она посмотрела наверх и увидела ее порхающей в воздухе, в то  время  как
чайка истерично закричала и захлопала крыльями, чтобы  улететь  подальше
от похожего на странную птицу предмета.  Скарлетт  рассмеялась  от  удо-
вольствия. Лодка еще больше накренилась, и вода омыла ее нижнюю сторону.
Это было захватывающе! Сквозь ветер Скарлетт услышала Панси, кричащую  в
ужасе. Что за гусыня эта девушка!
   Скарлетт выпрямилась и стала подниматься по лесенке. Рев Ретта  оста-
новил ее. Он крутанул штурвал, и шлюп возвратился в  прежнее  положение,
его паруса захлопали. По его указанию один из матросов взялся  за  штур-
вал.
   В два шага Ретт был у лестницы, ругаясь на Скарлетт.
   - Ты, маленькая идиотка, твою голову могло бы снести бумом. Спускайся
вниз, там тебе место!
   - Ах, Ретт, нет! Разреши мне подняться наверх, где  я  смогу  видеть,
что происходит. Это так захватывает. Я хочу почувствовать ветер  и  вкус
брызг.
   - Тебя не укачивает? И не страшно?
   Насмешливый взгляд был ему ответом.
   - Ах, мисс Элеонора, это было самое замечательное время в моей жизни!
Я не понимаю, почему каждый мужчина на земле не становится моряком.
   - Я рада, что тебе понравилось, дорогая, но это было нехорошо со сто-
роны Ретта подставлять тебя такому солнцу и ветру. Ты красная, как инде-
ец.
   Миссис Батлер отослала Скарлетт в ее комнату с глицериновыми и из ро-
зовой воды компрессами на лице. Потом она бранила своего огромного смею-
щегося сына, пока он не склонил голову в притворном покаянии.
   - Если я развешу рождественские ветки, которые я привез тебе,  разре-
шишь ли ты мне съесть десерт после обеда, или мне придется стать в угол?
- спросил он с насмешливой покорностью.
   Элеонора Батлер развела руками, сдаваясь.
   - Я не знаю, что буду делать с тобой, Ретт, - сказала она, но ее  по-
пытка не улыбнуться полностью провалилась.
   Она любила своего сына до умопомрачения.
   В этот день, пока Скарлетт лечила с помощью лосьонов свое  обгоревшее
лицо, Ретт понес одну из гирлянд из падуба Алисе Саваж в качестве подар-
ка от своей матери.
   - Как мило со стороны Элеоноры и тебя, Ретт. Не хочешь выпить пунша?
   Ретт с удовольствием принял предложение, и они поболтали о  необычной
погоде, о зиме тридцать лет назад, когда выпал настоящий снег,  о  годе,
когда лил дождь тридцать восемь дней подряд. Они еще детьми  знали  друг
друга. Сады, которые окружали их усадьбы, разделяла общая стена, а дере-
во шелковицы со сладкими, красящими в  пурпур  пальцы  ягодами,  которые
низко опускались по обе стороны стены, как бы объединяло их.
   - Скарлетт испугалась до полусмерти этого  янки,  бродяжничающего  по
спальням, - сказал Ретт, когда они закончили вспоминать свое детство.  -
Я надеюсь, ты не откажешься поговорить об этом со своим  старым  другом,
который заглядывал тебе под юбку, когда тебе было пять лет.
   Миссис Саваж рассмеялась от всего сердца.
   - Я свободно буду говорить об этом, если ты сможешь забыть мою  детс-
кую антипатию к нижнему белью. Я привела семью в отчаяние... по  крайней
мере... на целый год. Это смешно сейчас... но история с янки  совсем  не
смешная. Кто-то разозлится и пристрелит солдата, а тогда нас ожидает же-
стокая расплата.
   - Скажи мне, как он выглядел, Алиса. У меня есть своя версия.
   - Я видела его всего одно мгновение, Ретт...
   - Этого достаточно. Высокий или низкий?
   - Высокий, да, действительно, очень высокий. Его голова была  прибли-
зительно на фут ниже штор, а эти окна по высоте семь футов четыре дюйма.
   Ретт ухмыльнулся.
   - Я знал, что могу рассчитывать на тебя. Ты единственный человек, ко-
торого я знаю, кто мог был опознать даже огромное ведро с  мороженым  из
дальней части комнаты во время вечеринки по поводу дня рождения.  "Орли-
ным глазом" прозвали мы тебя за глаза.
   - Ив лицо, я помню... ты был ужасным маленьким мальчиком.
   - А ты была противной маленькой девчонкой. Я бы любил тебя, даже если
бы ты носила нижнее белье.
   - Я бы тоже любила тебя, даже если бы ты не носил его.
   Они по-товарищески улыбнулись друг другу. Затем Ретт возобновил  свои
расспросы. Подумав, Алиса вспомнила очень много подробностей. Солдат был
молод, с неуклюжими движениями подростка. Он был также очень худым. Мун-
дир свободно болтался на нем. Его запястья отчетливо выступали  за  обш-
лаг, форма могла быть и вовсе не его. Его волосы были темные.
   - Не такие, как твои, Ретт, цвета вороньего  крыла;  кстати,  немного
седины тебе очень идет; нет, его волосы, наверное, были темно-каштановые
и выглядели еще темнее в тени...
   Да, хорошо подстрижен, и почти точно, что его волосы были не  обрабо-
таны, она бы почувствовала запах макассарового масла. Деталь за  деталью
Алиса собирала вместе свои воспоминания.
   - Ты ведь знаешь, кто это, Алиса?
   - Я, наверное, ошиблась.
   - Ты должна знать. У тебя есть сын такого же возраста, и ты наверняка
знаешь его друзей. Как только я услышал об этом,  я  подумал,  что  это,
должно быть, чарльстонский парнишка. Ты думаешь, что солдат-янки залезет
в спальню женщины только для того, чтобы посмотреть на ее тело под одея-
лом? Это несчастный мальчик, который сбит с толку тем,  что  делает  его
тело. Он хочет знать, как выглядит женское тело без корсета, так  сильно
хочет знать, что это его заставляет подглядывать за  спящими  женщинами.
Скорее всего, он  стыдится  своих  мыслей,  когда  видит  их  одетыми  и
бодрствующими. Бедный маленький дьявол. Я предполагаю, его отец был убит
на войне, и у него нет мужчины, с которым бы он мог поговорить.
   - У него есть старший брат.
   - Да? Тогда я, наверное, не прав. Или ты думаешь не о том мальчике.
   - Боюсь, что нет. Имя мальчика Томми Купер. Он самый высокий и чистый
среди всех. Плюс он чуть было не умер, когда я встретила его на улице  и
сказала ему "привет", через два дня после инцидента у  меня  в  спальне.
Его отец погиб. Томми не знал его. Его брат лет на десять старше.
   - Ты имеешь в виду Эдварда Купера, адвоката? Алиса кивнула.
   - Тогда не удивительно. Купер работает в комитете по  Конфедератскому
дому у моей мамы, я встречал его у нас. Он почти что евнух. Томми не по-
лучит от него помощи.
   - Он вовсе не евнух, он просто слишком влюблен в Анну Хэмптон,  чтобы
замечать нужды своего брата.
   - Как тебе нравится, Алиса. Но я собираюсь побеседовать с Томми.
   - Ретт, ты не должен. Ты до смерти напугаешь бедного мальчика.
   - Бедный мальчик пугает до смерти все женское  население  Чарльстона.
Слава Богу, ничего еще не произошло. В следующий раз он  может  потерять
контроль над собой. Или его могут застрелить. Где он живет, Алиса?
   - Черч-стрит, посредине кирпичных домов на  южной  стороне  от  аллеи
святого Михаила. Но, Ретт, что ты  собираешься  сказать?  Ты  не  можешь
просто войти и задать ему хорошую трепку.
   - Доверь это мне, Алиса.
   Алиса взяла двумя руками лицо Ретта и мягко поцеловала его в губы.
   - Хорошо, что ты вернулся домой, сосед. Удачи с Томми.
   Ретт сидел на веранде Куперов и пил чай с мамой Томми, когда  мальчик
пришел домой. Миссис Купер представила своего сына Ретту, затем отправи-
ла его положить учебники, умыться.
   - Мистер Батлер собирается отвезти тебя к своему портному,  Томми.  У
него есть племянник в Айкене, который растет также быстро, как и  ты,  и
ему надо, чтобы ты примерил некоторые вещи, тогда рождественский подарок
будет в самый раз племяннику.
   Когда взрослые его не видели, Томми состроил ужасную  гримасу.  Затем
он вспомнил некоторые отрывки историй о буйной молодости Ретта и  решил,
что будет рад пойти помочь мистеру Батлеру. Может быть, у него даже хва-
тит смелости задать мистеру Батлеру несколько вопросов, которые волнова-
ли его.
   Томми не пришлось спрашивать. Как только они  отошли  на  достаточное
расстояние от дома, Ретт положил руку на плечо мальчика.
   - Том, - сказал он, - думаю научить  тебя  нескольким  ценным  вещам.
Первое - как надо убедительно обманывать маму. Пока мы  будем  ехать  на
трамвае, поговорим с несколькими подробностями о моем портном, его мага-
зине и привычках. Ты потренируешься, пока не расскажешь все,  как  надо.
Потому что у меня нет племянника в Айкене, и мы не едем к моему  портно-
му. Мы доедем до конца, затем совершим прогулку к дому, где я хочу, что-
бы ты встретился с некоторыми моими друзьями.
   Томми Купер согласился, не споря. Он привык, когда взрослые  говорили
ему, что делать, и ему нравилось, как мистер Батлер называл  его  Томом.
Прежде чем закончился день и Тома доставили к его маме, мальчик  смотрел
на Ретта с таким преклонением в юных глазах, что Ретт знал,  что  теперь
долгие годы он не отвяжется от него.
   Он также был уверен, что Том никогда не забудет друзей,  которых  они
ходили проведать. Среди чарльстонских  многих  исторических  "первенств"
был первый публичный дом "только для джентльменов". За  почти  два  века
своего существования он менял свое место расположения несколько раз,  но
он ни на день не прекращал свою работу, несмотря на  войну,  эпидемии  и
ураганы. Одной из специальностей этого дома было нежное, осторожное вве-
дение молодых юношей в удовольствия взрослой жизни.  Это  была  одна  из
хранимых чарльстонских традиций. Ретт иногда раздумывал о том, какой от-
личной от нынешней была бы его жизнь, если бы его отец был таким прилеж-
ным в этой традиции, каким он был по отношению к другим вещам,  положен-
ным чарльстонскому джентльмену... Но что было, то прошло. Его губы дрог-
нули в грустной улыбке. По крайней мере, он смог  заменить  Томми  отца,
который сделал бы то же самое для мальчика. У традиций есть своя польза.
Одно хорошо, теперь не будет больше полуночного янки-бродяги. Ретт  пое-
хал домой, чтобы выпить за свою удачу, перед тем как  ехать  на  станцию
встречать свою сестру.

   ГЛАВА 19

   - Что, если поезд приедет раньше, Ретт? - Элеонора Батлер  посмотрела
на часы десятый раз за последние две минуты. - Я не могу думать  о  том,
что Розмари будет стоять одна на станции, когда уже начинает темнеть. Ее
служанка обучена только наполовину, ты знаешь. Да и разума у нее  только
половина, по моему разумению. Не знаю, почему Розмари терпит ее.
   - Этот поезд, мама, за всю свою историю не опаздывал меньше,  чем  на
сорок минут, и если даже он приходит по расписанию, то еще только  через
полчаса.
   - Я просила тебя с запасом рассчитать время. Я бы поехала сама, как и
планировала, когда не знала, что ты приедешь домой.
   - Постарайся не волноваться, мама. - Ретт снова объяснил то, что  уже
говорил своей матери. - Я нанял извозчика, чтобы он заехал за мной через
десять минут. Затем пять минут езды до станции. Я буду на пятнадцать ми-
нут раньше, поезд приедет на час или больше позже,  и  Розмари  появится
дома со мной под ручку как раз к ужину.
   - Можно я поеду с тобой, Ретт? Я бы хотела подышать свежим воздухом.
   Скарлетт представила целый час рядом с  ним  в  наемной  карете.  Она
выспросит у него все о его сестре, ему это будет приятно. Он с ума  схо-
дил по Розмари. А если он будет рассказывать  достаточно  долго,  тогда,
может быть, Скарлетт будет знать, что ожидать от нее.  Она  ужасно  боя-
лась, что не понравится Розмари, что та будет такой же, как Росс.  Напы-
щенное извинительное письмо деверя не изменило ее ненависти к нему.
   - Нет, моя дорогая, ты не можешь поехать со мной. Я  хочу,  чтобы  ты
оставалась там, где лежишь, с компрессами на твоих глазах.
   Они все еще были опухшими от солнечного ожога.
   - Ты хочешь, чтобы я, поехала, дорогой? - Миссис Батлер скатала  кру-
жева. - Я боюсь, придется долго ждать.
   - Я не возражаю против того, чтобы подождать, мама. Мне надо обдумать
некоторые планы насчет весенней посадки на плантации.
   Скарлетт откинулась на подушки, желая, чтобы сестра Ретта не приезжа-
ла домой. У нее не было четкого представления о Розмари, и она не хотела
его получать. Она знала из отрывочных слухов, дошедших до нее, что  рож-
дение Розмари вызвало много скрытых усмешек. Она была ребенком от  изме-
ны, родившись, когда Элеоноре Батлер было больше сорока лет.  Она  также
была старой девой, одной из пострадавших от войны: слишком  юная,  чтобы
выйти замуж до ее начала, слишком бедная и  некрасивая,  чтобы  привлечь
внимание оставшихся мужчин, когда война закончилась. Возвращение Ретта в
Чарльстон и его несметное состояние послужили  поводом  для  сплетен.  У
Розмари теперь будет богатое приданое. Но она была постоянно  в  разъез-
дах, навещая родственников или друзей в других городах.  Искала  ли  она
там мужа? Разве чарльстонские мужчины недостаточно хороши для  нее?  Все
ждали объявления о помолвке вот уже целый год, но не было даже и  намека
на обручение. "Богатый выбор" - так описала Эмма Ансон эту ситуацию.
   Скарлетт тоже размышляла об этом. Она будет рада, если Розмари выйдет
замуж, сколько бы это ни стоило Ретту. Скарлетт не  устраивало  ее  при-
сутствие в доме. Неважно, что Розмари некрасива, как грязный забор,  она
все же была моложе Скарлетт, и она была сестрой Ретта впридачу.  Розмари
будет отнимать у нее внимание Ретта. Она напряглась, когда услышала отк-
рывающуюся дверь за несколько минут до ужина. Приехала Розмари.
   Ретт вошел в библиотеку и улыбнулся своей матери.
   - Твоя странствующая девочка, наконец, дома, - сказал он. - Она  здо-
рова духом и телом и свирепа, как лев, от голода. Как только она  вымоет
руки, она наверняка придет сюда и разорвет вас на части.
   Скарлетт с опаской посмотрела на дверь. Молодая девушка, которая вош-
ла в нее через мгновение, приятно улыбнулась. В ней ничто не  напоминало
джунгли. Но она так шокировала Скарлетт, будто у нее была грива,  и  она
издавала громкий рык. Это была точная копия Ретта! Нет, не совсем. У нее
такие же черные глаза и волосы и белые зубы, но это не то, что делает их
похожими. Это больше сказывается в ее поведении. "Мне не  нравится  это,
мне это совсем не нравится".
   Ее зеленые глаза сузились, изучая Розмари. "Она в действительности не
так уж некрасива, как говорят люди, но она не следит за собой. Посмотри-
те, как она стянула все свои волосы в узел на затылке. И она даже не но-
сит сережек, хотя ее ушки очень миленькие. Немного желтоватая кожа.  На-
верное, у Ретта она бы была такой же, если бы он  не  был  постоянно  на
солнце. Но яркое платье исправит это. Она выбрала  наихудшую  окраску  -
тусклый коричнево-зеленый цвет. Может, я смогу помочь ей  разобраться  в
этом".
   - Итак, вот это Скарлетт.
   Розмари пересекла комнату. "О Боже, мне придется учить ее походке,  -
подумала Скарлетт, - мужчины не любят женщин, которые так галопируют".
   Скарлетт встала прежде, чем Розмари подошла к ней, улыбаясь и  подни-
мая лицо для поцелуя.
   Вместо прикосновения щеками по установившейся моде, Розмари откровен-
но уставилась в лицо Скарлетт.
   - Ретт сказал, что в тебе есть что-то кошачье, - сказала она. - Вижу,
что имел он в виду, эти зеленые глаза. Я надеюсь, что ты  будешь  мурлы-
кать, а не шипеть на меня, Скарлетт. Я хочу, чтобы мы стали друзьями.
   Скарлетт беззвучно хватала ртом воздух. Она  была  слишком  изумлена,
чтобы говорить.
   - Мама, скажи, что ужин готов, - сказала Розмари. Она уже отвернулась
в сторону. - Я сказала Ретту, что он бездумное животное, раз не привез с
собой на станцию корзинку с едой.
   Глаза Скарлетт нашли его, и она пришла в ярость. Ретт стоял,  присло-
нившись к дверному проему, и сардоически улыбался. "Животное! - подумала
она. - Ты приучил ее к этому. "Кошка" - это я-то? Хотела бы  я  показать
тебе, какая я кошка. Я бы рада была выцарапать этот смех из твоих глаз".
Она быстро посмотрела на Розмари. Она тоже смеется?  Нет.  Она  обнимает
Элеонору Батлер.
   - Ужин, - сказал Ретт. - Я вижу, Маниго идет объявить об этом.
   Скарлетт гоняла еду по тарелке. Солнечный ожог причинял боль,  а  на-
хальность Розмари причиняла ей головную боль, так как сестра Ретта стра-
стно и громко выражала свое мнение, спорила. Родственники,  которых  она
навещала в Ричмонде, были безнадежными болванами, объявила  она,  и  она
ненавидела каждую минуту своего пребывания там. Она была абсолютно  уве-
рена, что ни один из них не прочитал ни единой книжки, по  крайней  мере
ни одной стоящей.
   - Ах, дорогая, - мягко сказала Элеонора Батлер. Она с немой  просьбой
посмотрела на Ретта.
   - Кузины, - это всегда испытание, Розмари, - с улыбкой сказал  он.  -
Давай расскажу тебе последние новости о кузене Тоусенде Эллинтоне. Я ви-
дел его недавно в Филадельфии, и после встречи у меня целую неделю  было
нечеткое зрение. Я пытался смотреть ему в глаза, и, безусловно,  у  меня
закружилась голова.
   - Пусть у меня лучше кружится голова, нежели  подыхать  со  скуки!  -
прервала его сестра. - Можешь ли ты представить: собираться вместе после
ужина и слушать, как кузина Миранда вслух  читает  романы  Вэверли?  Это
сентиментальное пустословие!
   - Я всегда предпочитала Скотта, дорогая, как  и  ты,  -  успокаивающе
сказала Элеонора.
   Розмари не успокаивалась.
   - Мама, я тогда не знала ничего лучшего.
   Скарлетт подумала о тихих часах после ужина,  которые  она  проводила
вместе с Элеонорой Батлер. С  появлением  в  доме  Розмари  такого  явно
больше не будет. Как вообще она может нравиться Ретту? Теперь она, каза-
лось, решила во что бы то ни стало поспорить с ним.
   - Если бы я была мужчиной, ты бы меня отпустил, - кричала Розмари  на
Ретта. - Я читала статьи мистера Генри Джеймса о Риме, и я чувствую, что
я умру от невежества, если я не увижу его собственными глазами.
   - Но ты не мужчина, моя дорогая, - спокойно сказал Ретт. - Откуда это
ты достала копии "Нации"? Тебя могут  вздернуть  за  чтение  этих  либе-
ральных листков.
   У Скарлетт навострились ушки, и она вступила в разговор.
   - Почему ты не разрешишь Розмари поехать в Рим?  Рим  недалеко.  И  я
уверена, что мы найдем среди наших знакомых кого-нибудь, у кого есть там
родственники. Это не дальше, чем Афины, а у Тарлтонов около миллиона ку-
зенов в Афинах.
   Розмари уставилась на нее.
   - Кто это такие - Тарлтоны и что общего у Афин с  Римом?  -  спросила
она.
   Ретт закашлялся, чтобы скрыть свой смех. Зачем он прочистил горло.
   - Афины и Рим - названия провинциальных городов в Джорджии,  Розмари,
- выдавил он. - Не хочешь ли ты их посетить?
   Розмари приложила руки к своей голове в драматическом жесте отчаяния.
   - Я не могу поверить в то, что слышу. Ради всего святого, кто захочет
поехать в Джорджию? Я хочу поехать в Рим, в настоящий Рим, Вечный город.
В Италию!
   Скарлетт почувствовала, как кровь окрашивает ее щеки. "Я должна  была
знать, что она говорит об Италии".
   Но прежде, чем она успела взорваться так же громко,  как  и  Розмари,
дверь в столовую с грохотом распахнулась, приведя их всех в  оцепенение,
и вошел, спотыкаясь. Росс.
   - Помогите мне, - задыхаясь, сказал он, - охранники бегут за мной.  Я
застрелил янки, который лазил в спальни.
   В считанные секунды Ретт оказался рядом с братом, поддерживая его.
   - Шлюп в доке, и на небе нет луны, мы вдвоем сможем управлять  им,  -
сказал он с успокаивающим авторитетом. Когда он выходил из  комнаты,  он
повернул голову и тихо сказал через плечо.
   - Скажите им, что я уехал, как только привез Розмари, чтобы я мог ус-
петь подняться вверх по реке с приливом, и что вы не видели Росса и  ни-
чего не знаете. Я пришлю вам весточку.
   Элеонора Батлер, не торопясь, поднялась со стула, будто это был обыч-
ный вечер, и она доела свой ужин. Она подошла к Скарлетт, обняла ее  ру-
кой. Скарлетт дрожала. Янки идут. Они повесят Росса за  убийство  одного
из них и поверят Ретта за помощь Россу. Почему он не мог оставить  Росса
самому позаботиться о себе? У него  нет  права  оставлять  незащищенными
женщин, Когда приближаются янки.
   Элеонора заговорила, и в ее голосе чувствовалась сталь, хотя  он  был
попрежнему медленным и мягким.
   - Я отнесу тарелки и приборы Ретта на кухню. Слугам надо будет объяс-
нить, что им говорить, и не должно остаться никакого намека, что он  был
здесь. Не поправите ли вы с Розмари стол на три персоны?
   - Что мы будем делать, мисс Элеонора? Янки идут. Скарлетт знала,  что
ей нужно оставаться спокойной, она презирала себя за свой испуг. Но  она
не могла контролировать свой страх. Она привыкла думать, что янки,  были
безобидные, достойны смеха. Напоминание о том, что  оккупационная  армия
может делать что угодно и называть это законом, было для нее ударом.
   - Мы закончим свой ужин, - сказала миссис Батлер.
   В ее глазах появились искорки смеха.
   - Потом, я думаю, мне стоит почитать вслух из "Айвенго".
   - Вам больше нечего делать, кроме как запугивать семейных женщин?
   - Розмари свирепо смотрела на капитана армии Союза, подбоченясь  сжа-
тыми в кулак руками.
   - Сядь и не шуми, Розмари, - сказала миссис Батлер. - Я извиняюсь  за
грубость моей дочери, капитан.
   Примирительная вежливость Элеоноры не завоевала расположения офицера.
   - Обыскивайте дом, - приказал он своим подчиненным.
   Скарлетт неподвижно лежала на диване с ромашковым компрессом на обго-
ревшем на солнце лице и опухших глазах. Она была почти рада, что  ей  не
надо было смотреть на янки. Какая мисс Элеонора хладнокровная,  подумать
об устройстве комнаты больной в библиотеке. Все же она чуть  не  умирает
от любопытства. Она не могла по звукам, различить, что происходит в  до-
ме. Она слышит шаги и закрывающиеся двери, а потом тишина. Ушел ли капи-
тан? Ушли ли мисс Элеонора и Розмари? Она не может вынести это. Она мед-
ленно поднесла руку к глазам и подняла уголок пропитанной тряпки.
   Розмари сидела на стуле рядом со столом и спокойно читала книжку.
   - Т-с-с-с, - шепнула Скарлетт.
   Розмари быстро захлопнула книгу и закрыла рукой ее название.
   - Что такое? - спросила она тоже шепотом. - Ты что-нибудь слышишь?
   - Нет, я ничего не слышу. Что они делают? Где мисс Элеонора?  Они  ее
арестовали?
   - Ради всего святого, Скарлетт, почему ты разговариваешь  шепотом?  -
Нормальный голос Розмари звучал ужасно громко. - Солдаты обыскивают  дом
в поисках оружия, они конфискуют все огнестрельное оружие в  Чарльстоне.
Мама сопровождает их, чтобы они не конфисковали что-нибудь еще.
   И это все? Скарлетт расслабилась. В доме не было оружия,  она  знает,
потому что сама его искала. Она закрыла глаза и задремала. Это был длин-
ный день. Она вспомнила волнующий вид пенящейся воды вдоль борта  ныряю-
щего, шлюпа, и на мгновение позавидовала Ретту,  идущему  под  звездами.
Если бы только она могла быть с ним, вместо Росса. Она  не  волновалась,
что янки могут его поймать, она никогда не беспокоилась о Ретте. Он  не-
победим.
   Когда Элеонора. Батлер вернулась в библиотеку, выпроводив  солдат  из
дома, она подоткнула свою кашемировую шаль вокруг спящей Скарлетт.
   - Не надо мешать ей, - сказала она тихо, -  ей  будет  здесь  удобно.
Пойдем спать, Розмари. У тебя была долгая дорога, и я устала тоже, завт-
ра будет много дел.
   Она улыбнулась про себя, когда увидела закладку  в  книге  "Айвенго".
Розмари читала быстро.
   На следующее утро рынок гудел от возмущения  и  невероятных  догадок.
Скарлетт с презрением прислушивалась к бурным разговорам. Чего они  ожи-
дали, эти чарльстонцы? Что янки позволят им просто так шляться по округе
и стрелять в них? Они только ухудшат положение, если  начнут  спорить  и
протестовать. Что толку, что генерал Ли уговорил Гранта разрешать офице-
рам Конфедерации оставить себе оружие после сдачи при  Аппоматоксе?  Все
равно это был конец Юга, а какая польза от револьвера, если  ты  слишком
беден, чтобы купить к нему пули? Как дуэльные пистолеты! Кто будет забо-
титься о том, чтобы сохранить их? Они не пригодны ни для чего, кроме как
для мужчин, показывающих, какие они храбрые, и получающих  пули  в  свои
дурацкие головы.
   Она не ввязывалась в разговоры и сосредоточилась на  покупках.  Иначе
она бы никогда не покончила с ними. Даже мисс Элеонора носилась  вокруг,
как цыпленок с отрезанной головой, разговаривая со всеми едва различимым
торопящимся шепотом.
   - Они говорят, что мужчины хотят довершить то, что начал Росс, - ска-
зала она Скарлетт, когда они шли домой. - Это выше их сил - терпеть, как
их дома обыскивают солдаты. Придется нам, женщинам, взять руководство  в
свои руки, мужчины слишком горячи.
   Скарлетт почувствовала холодок ужаса. Она думала, что  это  все  были
только разговоры. Конечно, никто не будет ухудшать положения!
   - Тут нечем руководить! - воскликнула она. - Единственное, что  можно
сделать, - это лечь на дно и переждать,  пока  буря  не  утихнет.  Ретт,
должно быть, перевез Росса в сохранности, иначе бы мы узнали.
   Миссис Батлер выглядела изумленной.
   - Мы не должны спускать это армии Союза с рук, Скарлетт, ты ведь  по-
нимаешь это. Они обыскали наши дома, они объявили усиление комендантско-
го часа, они арестовывают всех дельцов черного рынка нормированных това-
ров. Если мы позволим им продолжать в том же духе, то скоро мы  окажемся
в таком же положении, как и в шестьдесят четвертом, когда их сапоги были
у нас на шее и они руководили каждым нашим вздохом. Это теперь не  прой-
дет.
   Скарлетт подумала, не сошли ли все с ума.  Что  надеялись  попивающие
чай и плетущие кружева чарльстонские дамы сделать против армии?
   Она это узнала двумя ночами позже.
   Свадьба Люсинды Врэгг была запланирована на двадцать третье января.
   Приглашения были надписаны и должны быть разосланы второго января, но
они никогда не были использованы. "Ужасная оперативность"  была  вкладом
Розмари Батлер к усилиям мамы Люсинды, ее собственной матери и всех  ос-
тальных чарльстонских дам. Свадьба Люсинды состоялась в девять часов ве-
чера девятнадцатого декабря. Величественные звуки свадебного марша  раз-
дались из открытых дверей и окон битком  забитой  и  красиво  украшенной
церкви четко в момент начала комендантского часа. Их отлично было слышно
в доме Гвардии напротив церкви св. Михаила.
   В девять тридцать все население Старого Чарльстона вышло из церкви  и
пошло пешком по Митинг-стрит на прием в Саут  Кэролайна  Холл.  Мужчины,
женщины и дети, в возрасте от пяти и до девяноста семи лет, брели,  сме-
ясь, в теплом ночном воздухе, нарушая закон с вызывающим неповиновением.
Командование Союза никак не могло заявить о своем неведении о происходя-
щем, это все совершалось у него под носом. Но злодеев не  могли  аресто-
вать. В доме Гвардии было всего двадцать шесть тюремных клеток. Даже ес-
ли использовать офисы и коридоры, то все равно будет недостаточно места,
чтобы задержать всех. Скамейки церкви св. Михаила пришлось убрать  в  ее
тихий дворик, чтобы освободить достаточно места  для  каждого  желающего
попасть внутрь, люди стояли там плечо к плечу.
   Во время приема пришлось по очереди выходить на веранду подышать све-
жим воздухом и посмотреть на беспомощных  патрульных,  дисциплинированно
марширующих вдоль пустой улицы.
   Этим днем вернулся в город Ретт, привезя известие, что Росс находится
в безопасности в Вилмингтоне. Скарлетт призналась ему  на  веранде,  что
боялась идти на свадьбу, даже в его сопровождении.
   - Я не могла поверить, что группка чарльстонских дам  может  победить
армию янки. Я должна сказать это. Ретт. У этих чарльстонок  находчивости
хватит на весь мир!
   Он улыбнулся.
   - Я люблю высокомерных дураков, каждого из них. Даже бедного  старого
Росса. Я действительно надеюсь, что он никогда не узнает,  что  промазал
на целую милю, он будет очень смущен.
   - Он даже не попал в него? Думаю, что он был пьян, - ее голос был по-
лон презрения. Затем он возвысился от страха. - Тогда бродяга все еще  в
округе!
   Ретт похлопал ее по плечу.
   - Нет. Будь спокойна, моя дорогая, ты больше не услышишь о бродяге.
   Мой братец и свадьба Люсинды вселили страх в янки.
   Он усмехнулся.
   - Чего смешного? - подозрительно спросила Скарлетт.  Она  ненавидела,
когда люди смеялись, а она не знала почему.
   - Ничего, что ты бы поняла, - сказал Ретт. - Я поздравляю себя с соб-
ственноручным решением проблемы, а потом мой шумный братец обошел  меня:
не желая того, он доставил целому городу повод для  радости  и  гордости
собою. Посмотри на них, Скарлетт.
   Веранда была набита битком. Люсинда Врэгг, теперь  Люсинда  Гримболл,
бросала цветы из букета вниз на солдат.
   - Хм! Я бы скорее кидалась обломками кирпичей!
   - Верно, что кидалась бы. Тебе все время нравилось материальное. В то
время как для Люсинды важно воображение.
   Его ленивая, медлительная речь превратилась  в  злобное,  язвительное
замечание.
   Скарлетт вскинула голову.
   - Я иду внутрь. Я лучше буду задыхаться, чем подставлять себя под ос-
корбления.
   Невидимая в тени ближайшей колонны, Розмари съежилась  от  жесткости,
услышанной в голосе Ретта, и сердитой боли в голосе Скарлетт. Позже этим
вечером, когда все легли в постель, она постучала  в  дверь  библиотеки,
где сидел Ретт, затем вошла и закрыла за собой дверь.
   Ее лицо было в красных пятнах от рыданий.
   - Я думала, что знаю тебя, Ретт, - выпалила она,  -  но  я  вовсе  не
знаю. Я слышала, как ты говорил со Скарлетт на веранде Холла. Как ты мо-
жешь так обращаться со своей женой? Кто будет твоей следующей мишенью?

   ГЛАВА 20

   Ретт быстро поднялся со стула и направился к ней с распростертыми ру-
ками. Но Розмари выставила перед собой руки ладонями вперед и  отступила
назад. Его лицо потемнело от боли, и он замер на месте, опустив руки. Он
хотел защитить Розмари от боли, а теперь он был источником ее муки.
   Его сознание было заполнено короткой грустной историей Розмари и  его
ролью в ней. Ретт никогда не сожалел о том, что он сделал в свои  буйные
молодые годы. Ему нечего было стыдиться. Кроме влияния на свою сестру.
   Из-за его категорического неповиновения семье и обществу отец отрекся
от него. Имя Ретта было только обведенной в кружок строчкой  в  семейной
библии Батлеров, когда родилась Розмари. Она была младше его  более  чем
на двадцать лет. Он даже не видел ее, пока ей не исполнилось тринадцать,
неуклюжей длинноногой девочке с обрисовавшейся грудью. Однажды  их  мать
не послушалась своего мужа. Когда Ретт начал  опасную  жизнь  блокадного
контрабандиста, она пришла ночью в док,  куда  причалил  корабль  Ретта,
приведя с собой Розмари, чтобы познакомить их. Глубокое чувство нежности
поднялось в Ретте при виде смущения маленькой сестренки, и он прижал  ее
к своему сердцу с такой теплотой, какую не мог ей дать отец. С  тех  пор
Розмари была верна и преданна ему.
   Он никогда не простил себе, что поверил маминым заверениям о том, что
Розмари жила хорошо и счастливо, защищенная деньгами, расточаемыми  Рет-
том. Он должен был бы быть более внимательным, тогда, может, его  сестра
не выросла бы такой недоверчивой к мужчинам. Может, она полюбила бы, вы-
шла замуж, и у нее были бы дети.
   Когда он вернулся домой, он увидел двадцатитрехлетнюю женщину  с  той
же неуклюжестью, что и у тринадцатилетней девочки. Она чувствовала  себя
неуютно со всеми мужчинами, за исключением Ретта. Она не разделяла пред-
ставления общества о том, как должна выглядеть женщина, как думать и как
вести себя. Розмари была педанткой, огорчительно прямой и с  полным  от-
сутствием женских уловок и тщеславия. -
   Ретт любил ее, и он уважал ее колючую независимость. Он не мог испра-
вить случившееся за годы его отсутствия. Он был абсолютно честен с  Иоз-
мари, разговаривал с ней на равных и при  случае,  даже  исповедовал  ей
секреты своего сердца, чего он никогда не делал с  другими  людьми.  Она
поняла бесценность его подарка и обожала его.  За  четырнадцать  месяцев
пребывания Ретта дома старая дева и лишившийся иллюзий искатель  приклю-
чений стали лучшими друзьями.
   Теперь Розмари почувствовала себя преданной. Она увидела черты в  ха-
рактере Ретта, о существовании которых она не знала: жесткость в  брате,
которого она знала как постоянно доброго и любящего. Она  была  сбита  с
толку.
   - Ты не ответил на мой вопрос, Ретт,  -  покрасневшие  глаза  Розмари
смотрели на него осуждающе.
   - Прошу прощения, Розмари, - сказал он осторожно. - Я  глубоко  сожа-
лею, что ты услышала меня. Мне это было необходимо сделать. Я хочу, что-
бы она уехала и оставила всех нас в покое.
   - Но она твоя жена!
   - Я бросил ее, Розмари. Она не захотела развестись  со  мной,  как  я
предложил, но она знает, что с браком покончено.
   - Тогда почему она здесь? Ретт передернул плечами.
   - Может, нам лучше сесть. Это длинная, утомительная история.
   Медленно, методично, без эмоций Ретт рассказал своей  сестре  о  двух
предыдущих замужествах Скарлетт, о его предложении и согласии  выйти  за
него замуж. Он также рассказал ей о любви Скарлетт к Эшли Уилксу на про-
тяжении всех лет, что он знал ее.
   - Но если ты знал это, то почему, ради Бога, ты  женился  на  ней?  -
спросила Розмари.
   - Почему? - Ретт усмехнулся. - Потому что в ней было столько огня,  и
она была так беспечна, упряма, храбра. Потому что она была таким  ребен-
ком, несмотря на свою претенциозность. Потому что она была  непохожа  на
всех женщин, которых я когда-либо знал. Она восхищала  меня,  сводила  с
ума. Я любил ее так всепоглощающе, как она любила его. Это  было  своего
рода заболевание.
   В его голосе чувствовалась тяжесть сожаления.
   Он наклонил голову на свои руки и засмеялся, трясясь. Его  голос  был
приглушен.
   - Какая гротесковая практическая штука эта жизнь. Сейчас  Эшли  Уилкс
свободный человек и женился бы на ней по первому зову, а  я  хочу  изба-
виться от нее. Именно это и придает ей решительность заполучить меня. Ей
хочется только то, что она не может достать.
   Ретт поднял голову.
   - Я боюсь, - тихо сказал он, - боюсь,  что  все  начнется  заново.  Я
знаю, что она бессердечна и эгоистична, что она как ребенок, который  со
слезами просит игрушку, а потом ломает ее, как только получит.  Но  есть
мгновения, когда она наклоняет свою голову под определенным  углом,  или
улыбается радостной улыбкой, или внезапно выглядит потерявшейся  -  и  я
почти забываю все.
   - Мой бедный Ретт! Он улыбнулся ей и стал снова самим собой.
   - Ты видишь перед собой мужчину, который был грозой судов на Миссиси-
пи. Я делал ставки всю свою жизнь и никогда  не  проигрывал.  Выиграю  и
эту. Скарлетт и я заключили сделку. Я не могу рисковать, поэтому она  не
должна слишком долго оставаться в этом доме. Я либо опять  в  нее  влюб-
люсь, либо убью. Итак, я поманил золотом перед ней,  и  ее  жадность  на
деньги перевесила умирающую любовь ко мне. Она уедет насовсем, когда за-
кончится Сезон. А пока я должен держать ее на расстоянии,  пересидеть  и
перехитрить ее. Она терпеть не может проигрывать, и она это  показывает.
Не очень занимательно выигрывать у того, кто умеет хорошо проигрывать.
   Его глаза смеялись. Потом они посерьезнели.
   - Это разобьет маму, если она узнает правду  о  моей  несчастной  же-
нитьбе, но ей будет очень стыдно, если она узнает, что  я  убежал  из-за
нее. Ужасно. В этом случае Скарлетт уедет, а  я  буду  пострадавшей,  но
стоической стороной, и не будет никакого позора.
   - И не будет сожалений?
   - Только о том, что был дураком однажды - много лет тому назад. У ме-
ня будет очень сильное утешение, если не стану дураком дважды. Требуется
время, чтобы стереть унижение от первого раза.
   Розмари смотрела с любопытством на него.
   - Что, если Скарлетт переменилась? Она могла повзрослеть.
   Ретт усмехнулся.
   - Это случится, как говорят, "когда свиньи полетят".

   ГЛАВА 21

   - Пошла прочь, - Скарлетт спрятала лицо в подушку.
   - Сегодня воскресенье, миссис Скарлетт, вы не можете так долго спать.
Мисс Полина и мисс Элали ждут вас.
   Скарлетт застонала. Этого было достаточно, чтобы человек стал привер-
женцем епископальной церкви. По крайней мере, они  могут  дольше  спать;
служба в церкви св. Михаила начиналась не раньше одиннадцати. Она вздох-
нула и встала с кровати.
   Ее тетки не теряли зря времени и стали читать ей лекцию о  том,  чего
ждут от нее в наступающем Сезоне. Она нетерпеливо слушала, как  Элали  и
Полина объясняли ей важность этикета,  неброской  одежды,  почтительного
отношения к старшим, поведения, достойного леди. Ради всего святого! Она
сломает себе зубы об эти правила. Ее мама и Мамушка вбивали их в  нее  с
момента, когда она стала ходить. Скарлетт напрягла скулы и смотрела себе
под ноги, когда они шли в церковь св. Марии. Они просто  не  будет  слу-
шать, вот и все.
   Однако когда они вернулись в тетушкин дом, за завтраком Полина сказа-
ла то, что заставило Скарлетт обратить внимание.
   - Незачем хмуриться на меня, Скарлетт. Я говорю тебе ради  твоего  же
блага. Ходят слухи, что у тебя два совершенно новых бальных платья.  Это
скандал, когда все остальные вынуждены надеть то,  что  они  уже  носили
много лет. Ты новенькая в городе, и тебе надо быть  осторожнее  с  твоей
репутацией. И репутацией Ретта тоже. Люди еще не решили, как к нему  от-
носиться, ты знаешь.
   У Скарлетт заныло сердце. Ретт убьет ее, если она испортит его дела.
   - Как насчет Ретта? Пожалуйста, скажите мне, тетушка Полина.
   Полина рассказала старую историю: его  выгнали  из  высшего  военного
училища, отец отрекся от него, было известно, что он  делал  деньги  как
профессиональный игрок на лодках Миссисипи, на скандальных золотых  при-
исках в Калифорнии, а главное, сотрудничая со скалливагами и  саквояжни-
ками. Правда, он храбро сражался за Конфедерацию, пожертвовав ей большую
часть своих грязных денег.
   - Ха! - подумала Скарлетт, - Ретт действительно хорош в распространя-
емых о нем историях, но, тем не менее, его прошлое было  отвратительным.
Хорошо, что он приехал домой позаботиться о своей матери и сестре^ но до
этого он неплохо провел время. Если бы его отец не голодал, чтобы запла-
тить страховку, его мать и сестра могли бы умереть.
   Скарлетт сжала зубы, чтобы не закричать на Полину. Это была  неправда
насчет страховки! Ретт никогда, никогда не прекращал заботиться о  своей
матери и сестре, но отец не разрешал  им  принимать  что-либо  от  него!
Только когда мистер Батлер умер, Ретт смог купить  своей  матери  дом  и
дать ей денег. И миссис Батлер пришлось даже придумать историю со  стра-
ховкой, чтобы объяснить свое благосостояние,  потому  что  деньги  Ретта
считались  грязными.  Деньги  есть  деньги,  не  могут  эти  твердолобые
чарльстонцы понять это? Какая разница, откуда они, если они обеспечивают
крышу над головой и, пищу в животе?
   Почему Полина не перестает проповедовать? О чем это она говорит? Глу-
пый бизнес с удобрениями. Это еще одна шутка. В мире не хватило бы удоб-
рений, чтобы перевести их на деньги, которые  Ретт  выкидывал  на  такие
глупости, как скупка маминой мебели, серебра, картин прапрародителей,  и
платя здоровым мужчинам, ухаживающим за его драгоценными камелиями.
   - ...некоторые чарльстонцы хорошо зарабатывают на фосфатах, но они не
показывают этого. Ты должна избегать экстравагантности и хвастовства. Он
твой муж, и это твой долг предупредить его. Элеонора Батлер думает,  что
он все делает правильно, она все время портила его; но ради нее, так же,
как и ради вас с Реттом, ты должна проследить, чтобы Батлеры не  ставили
себя под подозрение.
   - Я попыталась поговорить с Элеонорой, - фыркнула Элали, - но она  не
захотела и слушать меня.
   Глаза Скарлетт опасно блеснули.
   - Я более признательна вам, чем могу это выразить, -  сказала  она  с
преувеличенной вежливостью, - и я обращу внимание на каждое ваше  слово.
Но сейчас мне действительно надо бежать. Спасибо за  изумительный  завт-
рак.
   Она встала, поцеловала в щечку тетушек и поспешила к двери. Если  она
не уйдет в эту минуту, то она закричит. Хотя ей все же стоит  поговорить
с Реттом.
   - Видишь ли. Ретт, почему я решила сказать тебе об этом? Люди осужда-
ют твою маму. Я знаю, что мои тетушки любительницы совать  нос  в  чужие
дела, но именно такие люди причиняют  много  неприятностей.  Ты  помнишь
миссис Мерриуэзер и миссис Мид?
   Скарлетт надеялась, что Ретт поблагодарит ее. Она не  была  готова  к
его усмешкам.
   - Благословляю их встревающие старые сердца, - усмехнулся он. -  Пой-
дем со мною, тебе придется сказать это маме.
   - Ах, Ретт, я не могу. Она будет так расстроена.
   - Ты должна. Это серьезно. Абсурдно, но все серьезные дела всегда аб-
сурдны. И убери со своего лица выражение дочерней  заботы.  Тебе  напле-
вать, что происходит с моей мамой, и мы оба знаем это.
   - Это неправда! Я люблю твою мать.
   Ретт подошел к ней, взял ее руками за плечи и встряхнул ее  так,  что
она изменилась в лице. Его холодные глаза рассматривали  ее,  будто  она
была на допросе.
   - Не лги мне о моей матери, Скарлетт. Я предупреждаю, это опасно.
   Он был рядом с ней, прикасался к ней; губы  Скарлетт  раскрылись,  ее
глаза говорили, как долго она ждет его поцелуя. Если бы только он немно-
го наклонил голову, она бы встретила своими губами его губы. У нее  зах-
ватило дыхание.
   Руки Ретта напряглись, она могла чувствовать это, он собирается  при-
жать ее к себе, слабый возглас радости вырвался с ее дыханием.
   - Черт побери тебя! - тихо выругался Ретт. Он оторвал себя от нее.  -
Пойдем вниз. Мама в библиотеке.
   Элеонора Батлер уронила свои кружева себе на колени и положила на них
свои руки, левую сверху правой. Это значило, что она готова  внимательно
слушать Скарлетт.
   Закончив, Скарлетт нервозно ожидала реакции миссис Батлер.
   - Садитесь оба, - спокойно сказала мисс Элеонора. - Элали  не  совсем
права. Я с вниманием отнеслась к ее словам о том, что  я  трачу  слишком
много денег.
   Глаза Скарлетт расширились.
   - Однако я решила, что в этом нет риска остракизма. Чарльстонцы праг-
матичны, как все старые цивилизации. Мы признаем, что благосостояние же-
лательно, а бедность исключительно неприятна, но бедному  полезно  иметь
богатых друзей. Люди будут считать это непростительным, если я буду  по-
давать ужасное вино вместо шампанского.
   Скарлетт нахмурилась. Она плохо понимала, но ровный, спокойный  голос
миссис Батлер говорил ей, что все в порядке.
   - Может, мы были более заметными, - говорила Элеонора, - но в  данный
момент никто не может позволить осуждать нас, если Розмари  решит  выйти
замуж за сына, брата или кузена семьи.
   - Мама, ты бесстыдно цинична, - засмеялся Ретт.
   Элеонора Батлер просто улыбнулась.
   - Над чем вы смеетесь? - спросила Розмари, открывая дверь.  Ее  глаза
быстро пробежали с Ретта на Скарлетт и обратно.
   - Я услышала твое гоготание еще на полпути сюда,  Ретт.  Над  чем  вы
смеялись?
   - Мама была циничной, - сказал он.
   Они переглянулись с Розмари, как конспираторы. Скарлетт почувствовала
себя отстраненной, и она повернулась спиной к ним.
   - Можно, я посижу немного с вами, миссис Элеонора?  Я  хочу  спросить
вашего совета, что надеть на бал.
   Элеонора Батлер вдруг увидела, как рот Скарлетт раскрылся от  удивле-
ния, а ее глаза засверкали от возбуждения. Элеонора посмотрела себе  че-
рез плечо, надеясь увидеть, что же удивило Скарлетт.
   Скарлетт смотрела в одну точку, но она ничего не видела: она была ос-
леплена мыслью, которая только что осенила ее.
   "Ревность! Какой же я была дурой! Конечно, именно это. Это  объясняет
все. Почему я так долго не могла додуматься? Ретт практически ткнул меня
носом в нее, когда намекнул на название реки Эшли. Он все еще ревнует  к
Эшли. Он все время сумасшедше ревновал к Эшли, вот почему он  так  желал
меня. Все, что мне надо сделать, - это заставить его снова ревновать. Не
к Эшли! Нет, я найду кого-нибудь еще, кого-нибудь здесь"  в  Чарльстоне.
Это будет не трудно. Сезон начинается через шесть дней, и начнутся вече-
ринки, балы и танцы. Чарльстон может быть шикарным, снобистским, но муж-
чины не меняются с географией. У меня будет целая свита кавалеров, шата-
ющихся за мной после первой же вечеринки. Я едва могу дождаться этого.
   После воскресного обеда вся семья пошла в  Конфедератский  дом,  неся
корзины зеленых веток с плантации и два торта миссис Элеоноры.  Скарлетт
почти танцевала, раскручивая свою корзинку и напевая рождественскую  пе-
сенку. Ее веселость была заразительна, и  скоро  все  четверо  распевали
песни перед домами на их пути.
   - Входите, - кричали хозяева каждого дома.
   - Пойдемте с нами, - предлагала миссис Батлер,  -  мы  идем  украшать
Конфедератский дом.
   Уже набралось более дюжины добровольных помощников, когда они подошли
к старому дому на Брод-стрит.
   Миссис Элеонора вытащила сахарное печенье, которое принесла  для  си-
рот. Две вдовы поспешно усадили сирот вокруг стола.
   - Теперь мы можем спокойно развесить зелень, - сказала миссис Батлер.
- Ретт, ты будешь работать на лесенке, пожалуйста.
   Скарлетт уселась рядом с Анной Хэмптон. Ей Нравилось быть очень милой
с этой робкой молодой девушкой, так как Анна была так похожа на  Мелани.
Анна тоже ее обожала. Ее мягкий голос оживлялся, когда  она  восхищалась
волосами Скарлетт.
   - Это чудесно иметь такие темные волосы, - сказала  она.  -  Они  как
черный шелк.
   Когда с украшениями было покончено и высокие комнаты наполнились  за-
пахом смолы и сосновых веток, дети стали петь веселые песенки.  "Как  бы
все это понравилось Мелли, - подумала Скарлетт, - Мелли так  любила  де-
тей". На мгновение Скарлетт почувствовала себя  виноватой,  так  как  не
послала рождественских подарков Уэйду И Элле.
   - Как это было весело! - говорила она, когда они ушли из  Дома.  -  Я
люблю канун Рождества.
   - Я тоже, - сказала Элеонора. - Это хорошая передышка перед  Сезоном.
Бедные солдаты-янки будут сидеть у нас на шее. Их полковник не может нам
простить того, что мы нарушили комендантский час.
   Она хихикнула, как девочка.
   - Как это было весело!
   - Мама, - сказала Розмари. - Как ты можешь звать этих мерзавцев в го-
лубых формах "бедными" янки?
   - Они бы с большим удовольствием провели эти праздники в кругу  своей
семьи, нежели изводить нас здесь. Я думаю, они стыдятся.
   Ретт усмехнулся.
   - Ты и твои загадочные подруги приготовили что-то для них, готов пос-
порить.
   - Только если нас вынудят на это. - Миссис Батлер снова хихикнула.  -
Мы считаем, что сегодня все так тихо только  потому,  что  их  полковник
слишком набожный, чтобы  приказать  действовать  в  святое  воскресение.
Завтра он нам покажет. В старые времена они утомляли нас тем, что  обыс-
кивали наши корзинки, когда мы возвращались с рынка. Если они  попробуют
это снова, то будут опускать свои руки во что-то интересное под  зеленым
луком и рисом.
   - Внутренности? - попыталась догадаться Розмари.
   - Битые яйца? - предположила Скарлетт.
   - Порошок, вызывающий зуд? - гадал Ретт.
   Мисс Элеонора хихикнула в третий раз.
   - И еще некоторые другие вещи, - самодовольно сказала она. - Мы  раз-
работали определенную тактику в те времена. Спорю, многие из солдат  еще
ни разу не слышали о ядовитом сумраке. Мне не хочется быть столь немило-
сердной с христианами, но они должны узнать, что  мы  перестали  бояться
их.
   - Хотела б я, чтобы Росс был здесь, - сказала она резко, без смеха. -
Когда, ты считаешь, будет безопасно для  твоего  брата  приехать  домой,
Ретт?
   - Это зависит от того, как быстро вы укажете место янки, мама. Обяза-
тельно ко времени святой Сесилии.
   - Тогда все в порядке. Не важно, если он пропустит все остальное,  но
попадет на Бал. - В голосе мисс Элеоноры Скарлетт могла расслышать  заг-
лавную букву "Б".
   Неожиданно для Скарлетт время до начала Сезона пролетело так  быстро,
что она едва заметила его. Самым веселым событием была битва с  янки.  В
понедельник рынок звенел от хохота, когда  чарльстонские  дамы  готовили
корзинки с собственным оружием.
   На следующий день солдаты были осторожней, они надели перчатки.
   - У меня была коробка с сажей с открытой крышкой в моих  покупках,  -
сказала Салли Брютон во время партии в вист. - А что у тебя?
   - Перец. Я до смерти боялась, что начну чихать и выдам ловушку...
   Новый порядок нормирования был издан недавно,  и  чарльстонские  леди
теперь играли на кофе, а не на деньги.
   - Сделка, - сказала она, - мне везет. Всего  несколько  дней,  и  она
пойдет на бал, будет танцевать с Реттом. Он сторонился ее сейчас, устра-
ивая так, чтоб они не оставались вдвоем, но на танцевальной площадке они
будут вместе.
   Скарлетт приложила белые камелии, которые прислал ей Ретт, к завиткам
волос на затылке, затем посмотрелась в зеркало.
   - Это выглядит, как жир на колбасе, - сказала она с отвращением.
   - Панси, тебе придется изменить мою прическу. Собери волосы наверх.
   Она может приколоть цветы между волнами, это будет неплохо. Ах, поче-
му Ретт говорит, что цветы со старой плантации должны быть  единственным
украшением? Мало того, что ее бальное платье было  таким  немодным.  Она
рассчитывала на свой жемчуг и бриллиантовые сережки.
   - Тебе не надо прочесывать дырку у меня в голове, - заворчала она  на
Панси.
   - Да, мэм. - Панси продолжала расчесывать длинную темную массу  волос
широкими движениями, уничтожая кудри, на которые Пришлось потратить  так
много времени.
   Скарлетт смотрела на свое изображение. Да, так намного лучше. Ее  шея
слишком красива, чтобы закрывать ее. Намного лучше зачесывать волосы на-
верх: ее сережки будут лучше выделяться. Она наденет их,  чтобы  там  ни
говорил Ретт. Она должна быть ослепительной, она  должна  покорить  всех
мужчин на балу, по крайней мере нескольких. Это заставит Ретта  призаду-
маться.
   Она надела сережки. Вот! Качнула головой, наслаждаясь эффектом.
   Слава Богу. Розмари отклонила ее предложение одолжить ей Панси на ве-
чер. Хотя почему Розмари не использовала шанс, было загадкой. Она навер-
няка соберет свои волосы в тот же самый девственный пучок, как она всег-
да делает. Скарлетт улыбнулась. Она представила себя входящей в  бальную
залу вместе с сестрой Ретта. Это только подчеркнет, насколько она симпа-
тичнее.
   - Так хорошо, Панси, - сказала она в хорошем  настроении.  Ее  волосы
сверкали, как воронье крыло. Белые цветы будут действительно ей очень  к
лицу.
   - Дай мне немного заколок для волос.
   Через полчаса Скарлетт была готова. Она в последний раз  взглянула  в
зеркало. Темно-голубое шелковое платье мерцало в отблесках света от лам-
пы и подчеркивало белизну ее напудренных плеч и шеи. Ее бриллианты осле-
пительно сверкали, ее веселые глаза -  тоже.  Черная  вельветовая  лента
окаймляла шлейф ее платья, а большой бант красовался  у  нее  на  груди,
подчеркивая крохотную талию. Ее бальные туфельки были сделаны из голубо-
го вельвета с черными шнурками, а узкая лента черного вельвета была при-
вязана вокруг ее  шеи  и  запястий.  Белые  камелии,  связанные  черными
вельветовыми бантами, были приколоты к ее плечам. Она еще никогда не бы-
ла такой миленькой.
   Первый для Скарлетт бал в Чарльстоне был полон сюрпризов. Все было не
так, как она ожидала. Вначале сказали, что ей  придется  надеть  ботинки
вместо туфелек: они пойдут на бал пешком. Она бы наняла извозчика,  если
бы знала это, она не могла поверить, что Ретт этого не сделал. Не помог-
ло и то, что у нее не было сумочки для туфель, в  которой  Панси  должна
была нести их. Почему никто не сказал, что ей потребуется  это  дурацкое
чарльстонское приспособление?
   - Мы не подумали об этом, - сказала Розмари. - У каждого есть сумочка
для туфель.
   У каждого в Чарльстоне, но не в Атланте. Там люди не ходят пешком  на
балы. Счастливое предвкушение ее первого чарльстонского бала  стало  ме-
няться в напряженное опасение. Что еще будет по-другому?
   Все, как выяснила она. Чарльстон выработал формальности и ритуалы  за
долгие годы своей истории, которые были незнакомы в кипучей,  полупогра-
ничной жизни Северной Джорджии. Даже когда падение Конфедерации обрубило
расточительное благосостояние, ритуалы выжили.
   В бальной комнате наверху дома Вентворфов каждый должен был стоять  в
очереди на лестнице, чтобы войти в комнату и  пожать  руки,  пробормотав
что-то Минни Вентворф, затем ее супругу, их сыну, жене сына, мужу их до-
чери, самой дочери, их замужней дочери. В то время, как играла музыка  и
приехавшие раньше уже танцевали, ноги Скарлетт просто  ныли  от  желания
танцевать.
   "В Джорджии, - нетерпеливо думала она, -  хозяева  выходят  встречать
гостей. Они не заставляют их ждать в таких очередях".
   Когда она уже собиралась войти следом за миссис Батлер в комнату, на-
пыщенный слуга предложил ей поднос. Кипа  сложенных  бумажек  лежала  на
нем, маленькие книжечки, стянутые голубой ленточкой с маленьким каранда-
шиком, висящим на ней. Карточки танцев? Это, должно  быть,  танцевальные
карточки. Скарлетт слышала разговоры Мамушки о балах  в  Саванне,  когда
Эллин О'Хара была девушкой, но она никогда не могла поверить, что  вече-
ринки были такими спокойными, что девушка  заглядывала  в  свою  книжку,
чтобы посмотреть, с кем она должна была танцевать. Да, тарлтонские близ-
нецы и ребята Фонтейны надорвали бы бока от смеха, скажи им кто, что  им
надо будет записывать свои имена на крохотных бумажках маленькими каран-
дашиками, такими изящными, что они могли бы сломаться в настоящих  мужс-
ких руках!
   Да, она хочет! Она будет танцевать и с самим дьяволом с хвостом и ро-
гами, лишь бы только танцевать. Казалось, будто прошло десять лет  после
бала-маскарада в Атланте.
   - Я так счастлива находиться здесь, - сказала Скарлетт  Минни,  и  ее
голос задрожал от искренности. Она улыбнулась всем Вентворфам по  очере-
ди. Наконец она преодолела эту преграду. Она повернулась в сторону  тан-
цующих, ее ноги уже двигались в такт музыке. Ах, это  так  красиво,  так
неизвестно и в то же время знакомо, как сон. Освещенная свечами  комната
вся жила музыкой, красками и шуршанием юбок. Вдоль стен на хрупких позо-
лоченных стульях сидели престарелые дамы, перешептываясь за своими  вее-
рами: о молодых людях, которые танцевали, слишком прижавшись друг к дру-
гу, о последней ужасной истории, о чьей-то дочери, о затянувшихся родах,
о скандалах их лучших друзей. Официанты в парадных  костюмах  переходили
от группы к группе мужчин и женщин, обнося их  серебряными  подносами  с
наполненными бокалами и замороженным желе в чашках. Слышался шум возбуж-
денных голосов, прерываемый смехом, старый, как век, шум  удачливых  лю-
дей, наслаждающихся собой. Казалось, что старый мир, красивый, беззабот-
ный мир их юности все еще существовал, что ничего не менялось и  что  не
было войны.
   Ее острый взгляд заметил облупившуюся краску на стенах, выбоины в по-
лу под толстым слоем воска, но она отказывалась это видеть.  Лучше  пре-
даться иллюзии, забыть войну и патрули на улице.  Здесь  была  музыка  и
танцы, Ретт обещал быть с ней ласковым. Ничего больше и не надо.
   Ретт был более чем просто мил, он очаровывал. И никто на свете не мог
быть более чарующим, чем Ретт, если он хотел таким быть. К сожалению, он
был таким со всеми остальными, а не только с нею. Она лихорадочно  выби-
рала между гордостью и яростной ревностью. Ретт был внимательным и к ма-
тери, и к Розмари, и к дюжине других женщин, которые были,  в  понимании
Скарлетт, мрачными старыми матронами.
   Она сказала себе, что не должна волноваться из-за этого, а через  не-
которое время она так и сделала.  Как  только  заканчивался  танец,  она
мгновенно была окружена мужчинами, которые настаивали, чтобы ее предыду-
щий партнер представил их ей, чтобы они могли  умолять  ее  о  следующем
танце.
   Это было не просто потому, что она была новенькой  в  городе,  свежим
лицом в толпе людей, которые хорошо знали друг друга. Она была неотрази-
ма привлекательной. Ее решение заставить ревновать Ретта  добавило  бес-
печный блеск к ее восхитительным, необычным зеленым  глазам,  а  горячая
волна возбуждения окрашивала ее щеки, как красный флаг,  сигнализирующий
опасность.
   Много мужчин, которые волочились за ней с мольбой о танце, были  суп-
ругами ее подружек, женщин, которым она наносила визиты, с которыми  иг-
рала в вист, сплетничала за чашкой кофе на рынке. Ее это  не  волновало.
Будет достаточно времени, чтобы все поправить, когда Ретт опять будет ее
Реттом. В настоящее же время она была обожаема, засыпаемая  комплимента-
ми, флиртующая, и она была в своей стихии. Ничто не изменилось.  Мужчины
все так же реагировали на ее дрожащие ресницы, и соблазнительные  ямочки
на щеках, и страстное трепетание. "Они поверят в любую ложь,  как  скоро
она дает им почувствовать себя героями", - подумала дна с озорной  улыб-
кой. Ее глаза приковывали к себе.
   - Какая милая вечеринка! - сказала она счастливо, когда они  шли  до-
мой.
   - Я рада, что ты хорошо провела время, - сказала Элеонора Батлер. - И
я очень, очень рада за тебя также, Розмари.  Мне  показалось,  тебе  это
нравилось.
   - Ха! Я терпеть это не могла, мама, ты должна была знать  это.  Но  я
так счастлива, что поеду в Европу, что глупый бал меня совсем не  волно-
вал.
   Ретт засмеялся. Он шел под руку со своей мамой позади Скарлетт и Роз-
мари. Его смех был теплым в холодной декабрьской ночи. Скарлетт подумала
о теплоте его тела. Почему он не ее держал под руку, не она была  близка
к этой теплоте? Она знала почему: миссис Батлер была стара, было естест-
венно, что сын поддерживал ее. Но это не уменьшало желания Скарлетт.
   - Смейся сколько хочешь, дорогой братец, - сказала Розмари, - но я не
думаю, что это смешно.
   Она шла спиной вперед, почти наступая на свой шлейф.
   - Я не успела и слова сказать мисс Джулии Эшли за весь вечер,  потому
что должна была танцевать со всеми этими смешными мужчинами.
   - Кто это, мисс Джулия Эшли? - спросила Скарлетт. Имя  заинтересовало
ее.
   - Она - идол Розмари, - сказал Ретт, - и единственный человек, кого я
боялся за всю мою взрослую жизнь. Ты бы заметила  мисс  Эшли,  Скарлетт,
если бы увидела ее. Она все время носит черное и выглядит так, будто вы-
пила уксуса.
   - Ах, ты! - зашипела Розмари. Она подбежала к Ретту и ударила его ку-
лачком в грудь.
   - Мир! - закричал он. Он обнял ее правой рукой и притянул к себе.
   Скарлетт почувствовала холодный ветер с реки. Она подняла  подбородок
и дошла до дома в одиночестве.

   ГЛАВА 22

   В следующее воскресенье Скарлетт выслушала нотации Элали и Полины. Им
не понравилось, как она себя вела на балу. Возможно, она и  была  слегка
оживлена. Но Скарлетт так давно не веселилась, и не ее вина в  том,  что
она привлекала к себе гораздо больше внимания, чем леди Чарльстона.  Она
и осталась-то ради Ретта, чтобы растопить лед в их отношениях. Никто  не
может обвинять жену за ее попытки сохранить брак.
   Ее раздражало молчание ее тетушек на пути в монастырь святой Марии  и
обратно. И она тешила себя мыслями, что настанет момент, когда Ретту на-
доест изображать гордость и он поймет, что по-прежнему любит  ее.  Разве
может быть иначе? Когда в танце он держал ее в  своих  объятиях,  у  нее
подкашивались ноги. Она не могла бы почувствовать теплоту близости, если
бы этого не чувствовал Ретт.
   Во время  новогоднего  торжества  он  должен  был  сделать  несколько
больше, чем просто положить руку, к тому же в перчатке, ей на талию.  Он
должен был поцеловать ее в полночь.  Ее  поцелуй  объяснил  бы  все  без
слов...
   Древняя красота и таинственность мессы совсем не  занимали  Скарлетт,
она витала в облаках своих грез, и острый локоть Полины то и дело  напо-
минал ей о том, где она находится и что ей нужно делать.
   За завтраком царило такое же гробовое молчание.  Скарлетт  больше  не
могла выдержать этих пристальных ледяных взглядов Элали  и  недовольного
осуждающего кряхтения Полины, и она решила заговорить первой, прежде чем
это бы сделали ее тетушки.
   - Это, конечно, хорошо, что вы говорите: ходить везде и  всегда  пеш-
ком, но у меня от ваших советов - мозоли во всю ступню. А прошлой  ночью
во время бала улица была забита экипажами!
   Полина подняла брови и поджала губы.
   - Скарлетт нос воротит от того, на чем Чарльстон стоял всю  жизнь,  -
обратилась она к Элали.
   Скарлетт с грохотом поставила чашку с водянистым кофе на блюдце.
   - Вы бы были очень любезны, если бы не разговаривали со мной,  как  с
безмозглой девчонкой. Вы мне можете читать проповеди до посинения,  если
вам так хочется, но сначала скажите, кому принадлежат эти коляски.
   У тетушек расширились глаза.
   - Янки, конечно, - проговорила Элали.
   - Саквояжникам, - уточнила Полина.
   Перебивая друг друга, сестры объясняли Скарлетт, что кучера  работают
по-прежнему на своих старых довоенных хозяев, однако  обслуживают  новых
богачей из богатых районов города. Хозяева умело распоряжаются кучерами,
и те развозят людей по балам и приемам, если очень далеко ехать или  по-
года плохая во время светского Сезона.
   - В ночь святой Сесии они настояли на том, чтобы у них был выходной и
они могли распоряжаться экипажами по своему усмотрению, - добавила  Эла-
ли.
   - Они очень крепкие ребята, и саквояжники боятся  с  ними  ссориться.
Они знают, что кучера их ненавидят. Домашние слуги  всегда  были  самыми
снобистскими созданиями на земле.
   - Конечно, эти домашние слуги - такие же чарльстонцы, как и мы, - ра-
достно сказала Элали, - вот почему они заботятся о  светском  Сезоне.  -
Янки хотят переделать все на свой лад. Но Сезон по-прежнему наш.
   - И это наша гордость, - завершила Полина.
   "Со своей гордостью за пенни они бы могли доехать, куда  захотят",  -
угрюмо подумала Скарлетт. Но она была благодарна тетушкам за то, что они
хотя бы не стали распространяться по поводу слуг, которые обслуживали их
за столом. Она почти не тронула завтрак, освобождая слуг от забот с  од-
ной целью, чтобы Элали доела как можно быстрее.
   Она была приятно удивлена, встретив в доме Батлеров Анну Хэмптон пос-
ле многочасового общения с тетушками.
   Анна и вдова были обставлены горшками с камелиями, которые прислали с
плантации. Здесь же был и Ретт.
   - О, посмотрите! - воскликнула Анна. - Это Рейн де Флер.
   - И Рубра Плена! - худощавая пожилая вдова сжимала  в  руке  дрожащий
красный цветок. - Такие у меня обычно стоят на фортепиано.
   Анна бросила взгляд.
   - У нас тоже, мисс Хэрриэт, а Альба Плена у нас стоит на чайном  сто-
лике.
   - Моя Альба Плена, к сожалению, совсем не растет, -  сказал  Ретт,  -
почки не распускаются.
   - Вы не увидите цветов до января мистер Батлер, - объяснила  Анна.  -
Альба поздно цветет.
   На лице Ретта появилась шутливая гримаса.
   - Да уж я ничего не смыслю в садоводстве.
   "Кошмар! - подумала Скарлетт. - Мне кажется, скоро  они  заговорят  о
том, что лучше, коровьи лепешки или конские шарики как удобрение. И  та-
кие бабские разговоры ведет Ретт!" Она уселась спиной ко всем в  кресло,
где Элеонора Батлер обычно плетет кружева.
   - Этот кусочек кружева очень бы пошел на воротник к твоему  бордовому
платью, когда его нужно будет обновить, это можно сделать. Как раз в се-
редине Сезона. Всегда хорошо иметь что-то новенькое. Я скоро закончу.
   - О, мисс Элеонора, вы всегда такая добрая и находчивая.  Мне  всегда
плохо, когда я ухожу от вас. Я так рада, что вы такие близкие подружки с
тетушкой Элали. Она совсем на вас не похожа. Она  все  время  кряхтит  и
сплетничает с тетушкой Полиной.
   Элеонора положила кружева.
   - Скарлетт, ты меня удивляешь. Конечно, Элали моя подруга, почти  как
сестра. Ты разве не знаешь, что она почти жена моего младшего  брата?  -
доверительно сказала она.
   У Скарлетт отвис подбородок.
   - Я не могу представить человека, который бы хотел жениться на тетуш-
ке Элали, - пооткровенничала Скарлетт.
   - Но, дорогая, она была очень милой девушкой, просто прелестью. После
того как Полина вышла замуж за Кэри Смита, она приехала ее навестить, да
так и осталась в Чарльстоне. Дом, в котором они живут, принадлежал  Сми-
ту. Мой брат Кэмпер разбился. Все думали, что они поженятся. Но он  упал
с лошади и умер. С тех пор Элали считает себя вдовой...
   Влюбленная тетушка Элали! Скарлетт не могла себе представить.
   - Я думала, ты знаешь. Вы ведь одна семья.
   "Но у меня нет никакой семьи, - подумала Скарлетт. - Все, кто у  меня
есть, - это Сыолин и Кэррин". И она почувствовала  себя  такой  одинокой
среди таких благодушных людей, с которыми она так мило беседовала и  ко-
торые ей так мило улыбались. "Я, наверное, хочу есть, вот почему мне так
хочется плакаты Нужно было есть завтрак", - решила для себя она.
   Она с нетерпением ждала обеда, когда вошел Маниго и что-то тихо  ска-
зал Ретту.
   - Извините, - сказал Ретт, - мне кажется, пришел офицер янки. Он сто-
ит у дверей.
   - Как ты думаешь, что ему нужно? - поинтересовалась Скарлетт.
   Через минуту Ретт вернулся, смеясь во весь голос.
   - Все что угодно, кроме белого флага капитуляции, - воскликнул он.  -
Ты выиграла, мама. Они приглашают всех мужчин прийти в караульное  поме-
щение и забрать конфискованное у них оружие.
   Розмари захлопала в ладоши.
   Мисс Элеонора остановила ее.
   - Мы не можем особенно доверять им. Слишком  большой  риск  для  всех
этих незащищенных домов в День Освобождения.  Первый  день  нового  года
сейчас совсем не тот день, когда лечили головную  боль  после  завтрака.
Мистер Линкольн выпустил Декларацию об освобождении  первого  января,  и
сейчас это главный праздник всех настоящих рабов.  Они  устроят  веселую
пальбу и фейерверки день и ночь напролет, все больше и больше напиваясь.
Естественно, мы запремся на все замки, как во время урагана. Но  неплохо
бы также иметь пару вооруженных людей в доме.
   Скарлетт насупилась.
   - В доме нет никакого оружия.
   - Будет, - казал Ретт, - и два человека будут. Они приедут сюда  спе-
циально для этого из Лэндинга.
   - А ты косца уезжаешь? - спросила Ретта Элеонора.
   - Тридцатого. У меня назначена встреча с  Джулией  Эшли  на  тридцать
первое, нам нужно составить план общих действий.
   "Ретт уезжает! На свою старую вонючую плантацию! Его не будет на  но-
вогоднем празднике и мы не поцелуемся!"  Сейчас  Скарлетт  действительно
была готова зареветь.
   - Я поеду с тобой, - сказала Розмари. - Я там уже давно не была.
   - Ты не можешь поехать, - подчеркнуто сдержанно ответил Ретт.
   - Боюсь, что Ретт прав, дорогая, - сказала миссис Батлер. - Он не мо-
жет быть с тобой все время, у него и так много дел. А ты не можешь оста-
ваться одна в доме или в любом месте всего лишь с одной девочкой-служан-
кой.
   - Тогда я возьму с собой и Селли. А Скарлетт, надеюсь позволит  взять
ее Панси, и она поможет тебе одеваться, правда, Скарлетт?
   Скарлетт заулыбалась. Не было причин для слез.
   - Я поеду с тобой, Розмари. И Панси тоже, -  радостно  сказала  Скар-
летт. - Новогодняя вечеринка придет и на плантации... Будет и танцеваль-
ный зал, полный людей. Будет Ретт и она.
   - Как великодушно с твоей стороны, -  воскликнула  мисс  Элеонора.  -
Ведь тебе же придется пропустить праздники здесь. А тебе  везет  больше,
чем ты этого заслуживаешь, Розмари. Иметь такую добрую крестницу.
   - Я не думаю, что кто-нибудь из них поедет, мама. Я этого не позволю,
- сказал Ретт.
   Розмари открыла рот, чтобы возразить, но мама жестом ее остановила. И
тихо сказала:
   - Ты неосмотрителен, Ретт. Розмари любит Лэндинг не меньше,  чем  ты,
но она не может свободно ездить. Я уверена, что ты ее  должен  взять,  к
тому же если едешь к Джулии Эшли. Она так любит твою сестру.
   Мысли завертелись в голове у Скарлетт. Зачем мне думать  о  том,  что
попаду на торжество, если есть возможность остаться  наедине  с  Реттом.
Можно будет избавиться как-нибудь от  Розмари.  Может  быть,  мисс  Эшли
пригласит ее к себе. И тогда останутся только Ретт и... Скарлетт.
   Она помнит его в своей комнате в  Лэндинге.  Он  держал  ее  в  своих
объятиях, ласкал ее, говорил так нежно...
   - Потерпи, скоро уже пойдут плантации мисс Джулии, Скарлетт, -  крик-
нула Розмари. - По-моему, мы уже на месте.
   Ретт ехал впереди, сбивая мешающие ветки. Скарлетт ехала за  Розмари,
абсолютно не интересуясь, чем там занимается Ретт, ее голова была занята
совсем другим. "Слава Богу, лошадь попалась такая толстая и  ленивая.  Я
не ездила верхом так долго, что любая другая уже давно бы меня  скинула.
Как я любила кататься верхом... когда конюшни в Таре были полны лошадей.
Пана так гордился своими лошадьми. И мной. У Сыолии были руки, как нако-
вальни, она ими могла порвать пасть аллигатору. А  Кэррин  боялась  даже
собственного пони. Но я любила ездить наперегонки с папой и даже  иногда
выигрывала. "Кэтти Скарлетт, - говорил он, - у тебя руки ангела и  нервы
самого дьявола. В тебе говорит порода О'Хары, конь всегда узнает ирланд-
ца и уж постарается для него". Дорогой папа... Аромат сосен приятно  ще-
котал нос. Птицы щебетали над  головой,  под  копытами  шуршали  опавшие
листья, во всем царил мир и покой. "Интересно, сколько мы уже  проехали.
Надо спросить у Розмари. Надеюсь, что эта мисс Эшли не такой ух  дракон,
какой ее рисует Ретт. Что он о ней говорил? У нее вид такой,  как  будто
она пьет уксус. Он такой смешной, когда вредничает. Как будто он  делает
это не из-за меня".
   - Скарлетт! Держись, мы почти приехали, - донесся откуда-то  издалека
голос Розмари.
   Скарлетт пришпорила лошадь. Ретт и Розмари почти уже выехали из леса,
когда она их догнала. Солнце выгодно оттеняло точеную фигуру Ретта, лад-
но сидевшего в седле. "Какой он все-таки красивый, какая у него  статная
лошадь! Не то, что моя развалюха! Настоящая лошадь, она слушается каждо-
го движения его колена, его руки спокойно держат уздечку. Его руки..."
   У Скарлетт захватило дух. Она была равнодушна к архитектуре. Даже ве-
ликолепные постройки Батареи Чарльстона особо ее не  трогали,  хотя  они
были известны своей красотой. Для нее это были просто дома.  Однако  дом
Джулии Эшли поразил ее какой-то суровой красотой. Он отличался от всего,
что она видела раньше. Он стоял обособленно, рядом небольшой садик. А по
всему периметру газона одинокими стражниками стояли дубы. Площадь  перед
домом была вымощена кирпичом.
   Послышался смех, затем пение. Скарлетт обернулась. Дом навевал на нее
страх. Слева от нее простирались огромные зеленые  пространства.  Зелень
эта была очень странной: темной, ядовито-насыщенной, совсем  не  похожей
на обычную зелень растений. Человек двенадцать негров  работали  и  пели
свои песни среди этой зелени. Да, Розмари права.  Такой  и  должна  быть
настоящая плантация. Ничто не выгорает под солнцем. Ничто  не  меняется,
ничто не изменится. Само время заботится о красоте имения Эшли.
   - Очень рад нашей встрече, - сказал Ретт мисс Эшли.
   Он почтительно взял протянутую ему руку и очень элегантно  запечатлел
на ее запястье поцелуй. Никто из джентльменов не  решился  бы  на  такой
поступок: поцеловать руку старой деве, и не важно даже, сколько ей лет.
   - Это хорошо нам обоим, мистер Батлер. А ты по-прежнему  привязана  к
лошадям, Розмари, рада встрече с тобой. Представь мне свою крестницу.
   "Кошмар, она действительно дракон, - занервничала Скарлетт.  -  Инте-
ресно, от меня она тоже ждет раскланиваний?"
   - Это Скарлетт, мисс Джулия, - весело сказала Розмари.
   Она абсолютно нормально воспринимала эту женщину...
   - Как дела, миссис Батлер? Скарлетт  была  уверена,  что  в  действи-
тельности ей было все равно, как у нее ищут дела.
   - Нормально, - мягко ответила  Скарлетт.  И  поклонилась  ровно  нас-
только, насколько, по мнению Скарлетт, заслуживала эта  женщина.  "Инте-
ресно, что она сама о себе думает?"
   - Вы можете пока попить чай наверху, девочки. А мы побеседуем с  мис-
тером Батлером в библиотеке.
   - О, мисс Джулия, а не могу ли я присутствовать при вашей  беседе?  -
молящим голосом попросила Розмари.
   - Нет, Розмари.
   "Вот вроде бы и все", - подумала про себя Скарлетт. Джулия Эшли вышла
из комнаты, за ней послушно последовал Ретт.
   - Пойдем, Скарлетт, пить чай, - позвала Розмари.
   Комната, куда они пришли, очень удивила Скарлетт. Она была очень уют-
ной, что совсем не похоже было на, владельцев этого дома. На полу  лежал
огромный персидский ковер. Продолговатые окна были занавешены нежнорозо-
выми портьерами, и сквозь них радостно пробивались лучи солнца и попада-
ли прямо на стол, где стоял серебряный чайный сервиз. Вокруг стола стоя-
ли кресла, обитые синим бархатом. Огромный рыжий кот  спал  в  одном  из
них.
   Скарлетт с любопытством вертела головой во все стороны. Ей трудно бы-
ло представить, что такая уютная и располагающая обстановка могла быть в
доме холодной женщины, одетой во все черное. Они присела рядом с  Розма-
ри.
   - Расскажи мне о мисс Эшли, - попросила Скарлетт.
   - Она замечательная! - воскликнула Розмари. - Она сама следит за все-
ми своими плантациями и никогда не нанимала смотрителя.  У  нее  рисовых
полей так же много, так было и до войны. Она могла бы  добывать  фосфат,
как Ретт, но она не знает, что с ним делать. Плантации созданы для того,
чтобы на них растить что-нибудь, а не для того, чтобы их грабить и  выг-
ребать то, что у них внутри. Она всегда так считала. У нее растет сахар-
ный тростник и есть свой пресс, чтобы давить патоку. У нее есть  кузнец,
чтобы подковывать быков и делать колеса для телег. Есть свой бочар, что-
бы делать бочки для риса и патоки. Она продает рис в городе,  чтобы  ку-
пить чай и кофе, все остальное она выращивает сама. Есть свиньи, коровы,
овцы, коптильня для мяса, погреба, чтобы хранить фрукты. Она делает даже
свое вино. А из сосен она добывает скипидар.
   - И у нее все еще есть рабы? - саркастически усмехнулась Скарлетт.
   Дни великих плантаторов и плантаций закончились, и их невозможно вер-
нуть.
   - О, Скарлетт, ты говоришь прямо как Ретт. За это  я  вас  так  люблю
обоих. Мисс Джулия платит за работу жалование, как и все другие. Если  у
меня будет возможность, я тоже обязательно сделаю все, как  у  нее.  Это
ужасно, что Ретт даже и пробовать не собирается.
   Розмари в сердцах грохнула чашкой о блюдце.
   - Скарлетт, я не помню, ты положила лимон?
   - Что? Мне молоко, пожалуйста.
   Скарлетт совсем не хотелось чаю. Она опять улетела в своих мечтах. Ей
представлялось, что Тара возродится, опять зацветут хлопковые поля.  Все
точь-в-точь как тогда, когда была жива мама.
   Ее рука машинально взяла протянутую ей чашку, поставила на стол осты-
вать и так и не притронулась к ней. "Почему  в  Таре  все  не  так,  как
раньше? Если эта пожилая леди может управляться со своими огромными вла-
дениями, то почему я не могу то же самое сделать в Таре. Я  сделаю  это.
Ведь отец мне всегда говорил, что я из рода О'Хара. Неужели я  не  смогу
возродить Тару, как в свое время сделал отец? Может быть, даже лучше.  Я
знаю, как вести все дела. Я знаю, как получить прибыль, когда даже никто
не знает. Я добьюсь. Я смогу купить землю, чего бы мне это не стоило!.."
   Перед ее глазами проплывали одна картина за другой: огромные  богатые
поля, стада упитанного скота. Ее маленькая спальня  с  запахом  жасмина,
катание на лошади в сосновом лесу...
   Сама того не желая она все-таки вспомнила о Розмари,  которая  что-то
продолжала рассказывать.
   "Рис, рис, рис, рис! Неужели не о чем больше поговорить? Ретт  навер-
няка говорит о чем-то другом с этой старухой".
   Скарлетт заерзала в кресле. У сестры Ретта была привычка: когда она с
жаром что-то рассказывала, она постепенно  наклонялась  близко-близко  к
собеседнику. Розмари почти уже съехала со своего стула. Внезапно  откры-
лась дверь. О черт, Ретт так смеется с Джулией Эшли?
   - Ты всегда был бесцеремонным, Ретт Батлер, и я не  помню,  чтобы  ты
когда-нибудь относил свое нахальство в разряд своих недостатков.
   - Мисс Эшли, насколько я знаю, нахальство -  это  неотъемлемая  черта
слуг перед своими хозяевами и молодежи перед  взрослыми.  Я  же  не  кто
иной, как ваш слуга, я совсем не имею в  виду  ваш  возраст.  Я  с  удо-
вольствием доверюсь сверстнику, но никогда старшему.
   "Почему он флиртует с этим существом! Я не думаю, что у него  на  уме
что-нибудь хорошее, если он здесь ломает дурака".
   Джулия Эшли издала звук, весьма напоминающий самодовольное фырканье.
   - Очень хорошо. И я даже готова со многим  согласиться,  если  только
прекратишь нести эту чепуху. Сядь и не будь клоуном.
   Ретт услужливо подвинул стул Джулии к столику, когда она решила  при-
сесть.
   - Спасибо, мисс Джулия, за вашу снисходительность.
   - Не будь такой сволочью, Ретт.
   Скарлетт уставилась на них. "Что все это  значило?  Что  должно  было
произойти, чтобы "мисс Эшли" стала "мисс Джулией", а "мистер  Батлер"  -
"Реттом"? Эта женщина назвала Ретта - сволочь. Но  по  своему  поведению
она больше подходит под это определение. Почему она в самом  деле  жема-
нится перед ним?"
   В комнату вошли две служанки. Одна взяла со стола  поднос  с  чайными
принадлежностями, другая передвинула столик поближе к Джулии. Следом во-
шел слуга, на подносе у которого стояло много вазочек и тарелочек с  бу-
лочками, конфетами, печеньем. Скарлетт подумала: "Какой бы противной она
ни была, он делает все со вкусом!"
   - Ретт говорил мне, что тебе хотелось попутешествовать, Розмари?
   - Да, мэм, хочется до смерти.
   - Это было бы неудобно, мне кажется. Скажи, ты  уже  делаешь  путевые
заметки?
   - Нет еще, мэм. Мне хочется пробыть в Риме, как можно дольше.
   - Поезжай в удобное время  года.  Летняя  жара  невыносима  даже  для
чарльстонца. Я переписываюсь со многими людьми. Они бы тебе понравились.
Я напишу рекомендательные письма.
   - О, пожалуйста, мисс Джулия. Мне так много хочется узнать.
   Скарлетт перевела дух.  Она  обязательно  попросит  Ретта,  чтобы  он
объяснил мисс Эшли, что Рим есть не только в Джорджии. Но только  потом,
сейчас он занят и беспрестанно вставляет свои глупые реплики в разговор.
Да и Розмари от этого без ума.
   Разговор совсем не интересовал Скарлетт. Но ей не  было  скучно.  Она
смотрела, наблюдала и восхищалась каждым движением Джулии с тех пор, как
она села за стол. Не прерывая ни на секунду разговор,  Джулия  наполняла
чашку и держала ее на уровне плеча, чтобы затем слуга мог ее забрать. Ей
не приходилось ждать больше трех секунд, затем она, не  обращая  на  все
это никакого внимания, опускала лениво руку.
   Скарлетт восхищалась. Если бы слуга не был таким расторопным, то чаш-
ка просто бы упала на пол и разбилась. Но такого не случалось,  и  чашка
благополучно оказывалась у одного из гостей.
   Откуда такой слуга? Скарлетт даже испугалась, когда он появился около
нее, предлагая ей салфетку и несколько видов сандвичей. Она была  готова
взять один, мгновенно откуда-то у него появилась тарелка в  руке  специ-
ально для ее сандвичей, и он аккуратно держал ее рядом с рукой Скарлетт,
пока та не выбрала.
   А, понятно, это служанка сзади передает ему чистые  тарелки.  Сандвич
такой толстый, так много слоев разного теста, с разной рыбой.
   Она была ошарашена такой элегантностью, с какой все здесь делалось. И
тем, как слуга серебряным пинцетом брал со своего подноса пирожные и пе-
рекладывал их в тарелку Скарлетт. Последний удар наступил для нее в  тот
момент, когда служанка поднесла ей совсем маленький  столик,  решив  тем
самым все проблемы Скарлетт: та долго думала, как она будет  управляться
с блюдцем, тарелкой и чашкой всего двумя руками. Несмотря на  подступив-
ший голод, Скарлетт с любопытством наблюдала, как около  Розмари  суети-
лись слуги и стали появляться тарелки, сандвичи и  столики.  Для  такого
обслуживания и пища должна быть особенной. Что здесь? -  только  хлеб  и
масло, нет, еще петрушка, лук, сельдерей. Очень вкусные сандвичи. Однако
пирожные на той тарелке выглядят аппетитнее.
   "Боже мой! Они все еще говорят о Риме". Скарлетт посмотрела на  слуг.
Они стояли вдоль стены, как вкопанные. С пирожными  придется  подождать.
Слава Богу, Розмари недолго возится с сандвичами.
   - ...но мы так неосмотрительны, - сказала Джулия Эшли, - миссис  Бат-
лер, в какой город вы бы хотели поехать? Или вы разделяете мнение Розма-
ри, что все дороги ведут в Рим?
   Скарлетт радостно ей улыбнулась.
   - Мне так нравится Чарльстон, что я никогда и  не  думала  уезжать  в
другой город, мисс Эшли.
   - Достойный ответ, - сказала Джулия, - но нужно сделать перерыв в на-
шей беседе. Могу я вам предложить еще чаю?
   Прежде чем Скарлетт успела согласиться, Ретт ответил:
   - Боюсь, что нам уже пора, мисс Джулия. Мы не приспособлены к  ночной
езде, а дни здесь короткие.
   - Вам нужно позаботиться о том, чтобы добраться до  сумерек.  Розмари
может провести ночь у меня. Я провожу ее завтра до Лэндинга.
   "Отлично!" - подумала Скарлетт.
   - К сожалению, не пойдет, - сказал Ретт. - Я не хочу, чтобы  Скарлетт
оставалась совсем одна. Ведь мы поедем вчетвером.
   - Ну и что, Ретт! Я совсем не боюсь темноты.
   - Ты прав, Ретт, - оборвала Джулия. - Поезжайте все вместе.
   Голос Джулии был решительный, и возразить ей было невозможно.
   - Увидимся позже. Гектор подготовит вам лошадей.

   ГЛАВА 23

   Около дома, куда они подъехали, столпилось  несколько  групп  негров,
которые были явно чем-то недовольны. Ретт помог слезть с лошадей и отдал
поводья конюху. Когда тот отошел достаточно далеко, Ретт тихо произнес:
   - Я провожу вас к подъезду дома. Идите внутрь и запритесь в одной  из
спален. Будьте там, пока я не приду. Я вам пошлю Панси. Пусть она  будет
с вами.
   - Что происходит, Ретт? - голос Скарлетт задрожал.
   - Скажу позже, сейчас некогда. Делай, что я сказал.
   Он держал девушек за руки, стараясь не выдавать волнения.
   - Мистер Батлер! - крикнул один из мужчин, направляясь к  Ретту,  ос-
тальные последовали за ним.
   "Это мне не нравится, - подумала Скарлетт, -  они  его  зовут  мистер
Батлер вместо мистер Ретт. Они явно не дружелюбны, и их около  пятидеся-
ти".
   - Стойте, где стоите, я сейчас подойду, - крикнул им Ретт,  -  только
провожу девушек.
   Розмари оступилась и чуть не упала. Ретт подхватил ее.
   - Мне наплевать, если даже у тебя сломана нога, все равно иди.
   - Я в порядке, - пролепетала Розмари.
   "Какой у нее безжизненный голос", - подумала Скарлетт. Она ненавидела
себя за то, что внутри у нее все дрожало от страха. Слава Богу, они поч-
ти пришли. Еще несколько шагов. Только когда показались зеленые террасы,
она позволила себе перевести дух.
   Они завернули за угол кирпичной террасы и увидели человек десять  бе-
лых, сидящих на ступеньках, прислонившись к стене.
   На коленях небрежно лежали ружья и пистолеты. Шляпы были глубоко над-
винуты на глаза, но Скарлетт понимала, что глаза, почти скрытые под  ши-
рокими полями шляп, пристально следят за ними. Один из  сидящих  презри-
тельно сплюнул табачную жвачку, чуть не попав прямо на блестящие  сапоги
Ретта.
   - Благодари Бога, что не попало ни капли на мою сестру. Клинч Докинс,
- сохраняя спокойствие, сказал Ретт, - иначе я бы тебя убил.  Я  с  вами
поговорю через минуту, ребята. Сейчас я кое-чем занят.
   Он говорил легко и непринужденно. Но Скарлетт могла почувствовать на-
пряжение, с каким он сжимал оружие... Она  подняла  голову  и,  стараясь
подражать Ретту, твердо проследовала дальше. Никто не посмел больше ска-
зать им ни слова.
   Войдя в дом, Скарлетт погрузилась в темноту.  Ну  и  вонь!  Ее  глаза
быстро привыкли, и она увидела, что на полу и скамейках -  везде  сидели
белые вооруженные люди с голодным и злым блеском в глазах. Пол был  зап-
леван и загажен. Скарлетт собрала складки юбки и аккуратно стала  подни-
маться по лестнице наверх, как будто делала это первый раз в жизни.  Еще
не хватало, чтобы всякая сволочь заглядывала ей под юбку!
   - Что происходит, мисс Скарлетт? Никто мне ничего не может объяснить!
- сразу выпалила Панси, как только дверь спальни плотно закрылась за ни-
ми.
   - Заткнись! - оборвала ее Скарлетт. - Ты хочешь, чтобы тебя  услышала
вся Северная Каролина?
   - Мне ничего не нужно от Северной Каролины. Я хочу обратно в Атланту.
Мне здесь очень не нравится.
   - Никому нет дела до того, что тебе нравится и что нет.  Иди  сядь  в
тот угол и сиди там молча. Если я услышу  хоть  один  писк,  я  с  тобой
что-то сделаю.
   Она посмотрела на Розмари. Она была очень бледной,  однако  казалось,
что она старается держаться изо всех сил. Она сидела  на  краю  кровати,
уперев свой взгляд в какую-то картинку на стене, как будто увидела ее  в
первый раз.
   Скарлетт подошла к окну, которое выходило как раз на задний двор. Она
осторожно отодвинула занавески и посмотрела вниз. Был ли Ретт там? Боже,
он там! Она могла видеть лишь его шляпу среди остальных шляп  и  машущих
рук. Разрозненные раньше группы чернокожих сейчас собрались в одну бушу-
ющую толпу.
   "Они могут разорвать его в момент, - подумала она, - и я не  могу  их
остановить". Она в сердцах задвинула занавеску.
   - Лучше отойти от окна. Скарлетт, - очнулась Розмари. - Если Ретт бу-
дет сейчас заботиться о нас с тобой, то он вообще ничего не сможет  сде-
лать.
   Скарлетт набросилась на нее.
   - Тебе все равно, что там происходит?
   - Совсем не все равно, но понять пока ничего нельзя. И у тебя  ничего
не получится...
   - Я только знаю, что Ретта могут там разорвать на части, эти  чертовы
чернокожие. Почему эти табакоплеватели сидели там с оружием?
   - Ну и попали мы в переделку. Я знаю некоторых черных,  они  работают
на фосфатной шахте. Они совсем не заинтересованы в том, чтобы  с  Реттом
что-нибудь случилось. Они могут потерять работу. Кроме того,  многие  из
них - это люди Батлера. Но они белые. Вот чего я опасаюсь. И боюсь, Ретт
тоже.
   - Ретт ничего не боится!
   - Конечно. Было бы глупо думать иначе. Но я очень боюсь, и ты тоже.
   - Я нет!
   - Ну и дура.
   Реакция Розмари поразила Скарлетт, как удар молнии. Ее голос был  так
похож на голос Джулии Эшли. Полчаса с женщиной-драконом, и Розмари прев-
ратилась в чудовище.
   Она резко прильнула к окну. Смеркалось. Что же там происходит?
   Она ничего не могла разглядеть. Только темные тени  на  темном  фоне.
Был ли Ретт все еще там?  Она  приставила  ухо  к  оконной  створке.  Но
единственное, что удалось услышать в тот момент, - так это сопение  Пан-
си.
   "Если я что-нибудь не предприму, я сойду с ума". Она нервно  заходила
по комнате из угла в угол.
   - Почему в таком большом доме такие маленькие спальни?  -  недовольно
спросила Скарлетт. - В Таре любая из комнат в два раза больше этой.
   - Тебе действительно интересно? Тогда присядь. Вон в ту качалку у то-
го окна. Лучше покатайся вместо того, чтобы ходить. Я сейчас зажгу лампу
и расскажу тебе о Данмор Лэндинге, если хочешь слушать.
   - Я не могу просто так сидеть. Я иду вниз и узнаю,  что  же  все-таки
происходит.
   Скарлетт рванулась к двери.
   - Если ты это сделаешь, он тебе этого никогда не простит.
   Скарлетт вернулась на место.
   Страсти на улице разгорались. Сердце Скарлетт было готово  выпрыгнуть
наружу. Скарлетт взглянула на Розмари, та сидела, как ни в чем ни  быва-
ло, со своим обычным выражением на лице. Желтый свет  керосиновой  лампы
делал интерьер комнаты очень живописным. Она еще походила в растеряннос-
ти и плюхнулась в качалку.
   - Хорошо, расскажи мне о Данмор Лэндинге.
   Она стала яростно раскачиваться. И Розмари  начала  свой  рассказ  об
этом месте, которое так много для нее значило.  А  Скарлетт  с  яростным
удовольствием продолжала раскачиваться.
   - Дом, - начала Розмари, - имел такие маленькие спальни  потому,  что
раньше здесь были кельи монахов. А этажом выше были кельи их слуг. Внизу
был кабинет Ретта и столовая, которая сейчас используется и  как  гости-
ная. Все стулья были обиты красной кожей, - мечтательно произносила Роз-
мари. - Когда все мужчины уезжали на охоту, я любила спускаться  вниз  и
вдыхать запах этих кресел, дыма сигар и виски. Данмор Лэндинг  назван  в
честь места, где праотцы Батлеров жили на Барбадосе, куда уехали из Анг-
лии давным-давно. Наш дед приехал оттуда сто  пятьдесят  лет  назад.  Он
построил Лэндинг и разбил сады. Его жену до замужества звали София  Роз-
мари Росс. Вот откуда мое имя.
   - А почему Ретта так зовут?
   - В честь нашего деда.
   - Ретт мне рассказывал, что дед был пиратом.
   - В самом деле? - засмеялась Розмари. - Ну, он  скажет.  Дед  пережил
Английскую блокаду во время Революции так же, как Ретт  пережил  блокаду
янки в нашей войне. Дед решил выращивать здесь рис. Я думаю, что он, ко-
нечно, занимался еще чем-нибудь. Но главное его дело было рис.
   Скарлетт закачалась еще яростнее. "Если она опять про рис, то я  сей-
час заору".
   И Скарлетт завопила, но он оружейной пальбы, которая с треском разор-
вала относительное спокойствие ночи. Скарлетт подлетела к окну. Затем  к
двери. Розмари за ней. Обхватив своими сильными руками Скарлетт  за  та-
лию, она потащила ее обратно.
   - Пусти, Ретт, наверное... - она захрипела: так сильно ее сжала  Роз-
мари.
   Скарлетт пыталась вырваться. В висках застучала от напряжения  кровь.
В глазах стало темнеть. Ее руки беспомощно повисли, и только тогда  Роз-
мари ее отпустила.
   - Извини, Скарлетт, - донеслось до нее откуда-то. - Я не хотела.
   Скарлетт жадно глотала воздух. Она опустилась на четвереньки и  пыта-
лась отдышаться.
   Прошло много времени, прежде чем она смогла заговорить.  Она  подняла
голову и увидела Розмари, стоящую спиной к двери и полную решимости.
   - Ты меня чуть не убила, - пролепетала Скарлетт.
   - Извини, я не хотела. Надо же было тебя как-то остановить.
   - Почему? Я хотела к Ретту. Мне нужно в Ретту.
   Он сейчас для нее значил больше, чем весь  мир.  Неужели  эта  глупая
девчонка не может этого понять? Она никого никогда не любила, и никто ее
не любил.
   Скарлетт попыталась подняться  на  ноги.  "О,  Святая  Мария,  Матерь
Божья, я такая слабая". Ее руки нащупали спинку кровати. Она была  блед-
ная, как привидение, а глаза сверкали холодным огнем...
   - Я иду к Ретту, - сказала она.
   Скарлетт попыталась приблизиться к двери, но не смогла даже  сдвинуть
Розмари с места.
   - Он не хочет тебя, - тихо произнесла Розмари. - Он сам мне сказал.

   ГЛАВА 24

   Ретт замолк на полуслове. Он посмотрел на Скарлетт и сказал:
   - Что с тобой? Нет аппетита? Говорят, здесь воздух очень  располагает
к аппетиту. Ты удивляешь меня, дорогая. Это в первый раз я  вижу,  чтобы
ты отказывалась от пищи...
   Она оторвала свой взгляд от нетронутой тарелки и уставилась на  него.
Как он вообще может с ней разговаривать так спокойно? С кем еще он гово-
рил, кроме Розмари? Наверное, весь Чарльстон знает, что он поехал в  Ат-
ланту, а она, как дура, поперлась за ним.
   Она опять опустила взгляд в тарелку, лениво перебирая вилкой  кусочки
пищи.
   - Что же все-таки произошло, - спросила Розмари. - Я так ничего и  не
поняла.
   - Произошло то, что и предполагали мы с мисс Джулией. Ее работники  с
плантаций и мои шахтеры организовали заговор. Ты знаешь о том контракте,
который был подписан ровно год назад, первого января. Люди Джулии пришли
к ней и сказали, что я плачу почти в два раза больше, и если она не уве-
личит плату, то они уйдут ко мне. Мои тоже втянулись  в  эту  игру.  Они
сделали то, что всегда делают белые бедняки в таких  случаях.  Похватали
винтовки и решили немного пострелять. Они пришли в дом, выпили весь вис-
ки и устроили бардак. Отправив вас наверх, я сказал им, что  предпочитаю
своими делами заниматься сам. И мне стоило большого труда увести всех на
задний двор. Черные перепугались. Я их убедил, что белые скоро успокоят-
ся и разойдутся по домам... Затем я вернулся к белым и сказал, что и  им
тоже следует разойтись. Но немножко поспешил. В следующий раз  буду  ум-
нее. Клинч Докинс совсем рехнулся и стал искать приключений на свою  го-
лову. Он обозвал меня негритянским услужником и направил в  мою  сторону
пистолет. У меня не было времени, чтобы  выяснять,  пьян  ли  он,  чтобы
выстрелить. Я просто аккуратненько выбил у него пушку из рук. Однако  он
успел нажать на курок и наделать в небе много дырок.
   - И всего-то, - воскликнула Скарлетт. - Ты бы мог хотя бы нас  поста-
вить в известность.
   - Мне было не до этого, радость моя. Гордость Клинча была  задета,  и
он схватился за нож. Я достал свой, и в результате  сражения  я  отрезал
ему нос.
   Розмари издала необъяснимый звук.
   Ретт успокоительно взял ее ладошку.
   - Только самый кончик. В любом случае, его нос был таким  длинным.  Я
его так хорошо подправил.
   - Но, Ретт, он не оставит это так, он будет мстить.
   Ретт отрицательно покачал головой.
   - Нет, уверяю тебя, нет. Это была честная схватка,  настоящий  поеди-
нок. К тому же Клинч - один из моих компаньонов. Мы служили вместе в ар-
мии Конфедерации. Он был заряжающим при орудийном расчете, а я им коман-
довал. Нас слишком много связывает, чтобы ссориться из-за кончика носа.
   - Жаль, что он тебя не прикончил, - отчетливо произнесла Скарлетт.  -
Я устала и иду спать.
   Она отодвинула стул и не спеша пошла в комнату.
   Ретт с подчеркнутой медлительностью сказал ей вдогонку:
   - Нет лучшего благословения, чем благословение любящей жены.
   Внутри Скарлетт все кипело от злости.
   - Надеюсь, что Клинч здесь где-нибудь за углом поджидает тебя,  чтобы
уж наверняка всадить в тебя пулю.
   И уж точно в этот момент она не стала бы проливать слезы из-за второй
пули, для Розмари.
   Розмари подняла бокал с вином.
   - Хочу выпить за то, чтобы этот день поскорее окончился.
   - Скарлетт больна? - спросил брат сестру. - Я всего лишь пошутил нас-
чет аппетита. Не есть - это совсем не похоже на нее.
   - Она расстроена.
   - Я ее видел расстроенной гораздо чаще, чем ты. И обычно она ест луч-
ше, чем скаковая лошадь.
   - Это не только из-за характера. Пока вы там друг другу резали  носы,
мы тоже времени не теряли и устроили небольшой поединок.
   Розмари описала в красках состояние Скарлетт в тот момент, ее  стрем-
ление вырваться к нему.
   - Я не знала, насколько опасно ей было спускаться вниз. И не дала  ей
выйти. Думаю, я сделала правильно.
   - Ты абсолютно права. Кто знает, что могло случиться.
   - Но мне кажется, я держала ее очень крепко, и она чуть  не  задохну-
лась.
   Точнее, я ее чуть не удушила, - смутилась Розмари.
   Ретт чуть не упал со стула от смеха.
   - Бог мой! Я бы все отдал, чтобы увидеть эту схватку. Скарлетт О'Хара
положена на лопатки девчонкой! Должно быть, сотни  девчонок  в  Джорджии
хлопали бы тебе в ладоши до мозолей, если бы только узнали.
   Однако краска не сходила с лица Розмари. Она прекрасно понимала,  что
не это было причиной расстройства Скарлетт. Ретт же был по-прежнему  ве-
сел, и ничто не могло испортить ему настроение.
   Скарлетт проснулась задолго до рассвета. Она лежала  без  движения  в
темной комнате. Она старалась заснуть или хотя бы пролежать до тех  пор,
когда кто-нибудь встанет и загремит чем-нибудь внизу. Но, как назло, все
было тихо.
   Заурчало в желудке, и она с ужасом вспомнила, что, кроме тех  сандви-
чей у Эшли позавчера за завтраком, она ничего не ела. Вот из-за чего она
проснулась! Она так хочет есть!
   Тонкая шелковая ночная рубашка была слишком легкой для такой холодной
ночи. Она закуталась в теплое толстое покрывало и медленно  стала  спус-
каться вниз. Слава Богу, в камине еще теплился огонь. Он  слабо  освещал
ей дорогу и давал хоть какое-то тепло. В темноте она  разглядела  дорогу
на кухню. Ей было все равно, что есть. Лишь бы набить  чем-нибудь  желу-
док.
   - Стой на месте, или я прострелю тебе черепок! -  резко  прозвучал  в
тишине голос Ретта. Скарлетт вздрогнула от страха.  Покрывало  соскочило
на пол, и ее обдал холодный ночной воздух.
   - Меткий стрелок, - заключила с сарказмом Скарлетт, подбирая покрыва-
ло. - Мало ты меня испугал вчера. Я чуть сама из себя не выпрыгнула.
   - Что тебя привело сюда, Скарлетт, в столь ранний час? Я ведь мог за-
стрелить тебя.
   - Что ты здесь делаешь, прячась и пугая людей? -  спросила  Скарлетт,
выглядя в своем одеянии, как верховный судья. - Я иду на  кухню  завтра-
кать, - произнесла она полным достоинства голосом.
   Ретта развеселила эта сцена.
   - Я сейчас разведу огонь. Я и сам думал сварить себе кофе.
   - Это твой дом. Я думаю, ты можешь себе позволить, если захочешь.
   Скарлетт в виде кокона стояла у закрытой двери на кухню.
   - Может быть, ты откроешь мне дверь? Ретт подбросил пару  поленьев  в
камин. Жар камина в момент превратил их в огонь. Лицо его стало  серьез-
ным, он открыл дверь и проследовал за Скарлетт. На кухне было темно.
   - Если ты позволишь, - Ретт чиркнул спичкой и зажег лампу.
   Скарлетт чувствовала скрытый смех в его голосе, но это совсем  ее  не
злило.
   - Я так голодна, что могу съесть лошадь, - определила она.
   - Но только не лошадь. У меня всего их три, и две из них ни на что не
годятся.
   Он надел стеклянный колпак на лампу и ласково улыбнулся Скарлетт.
   - Как насчет яиц и куска ветчины?
   - Два куска.
   Скарлетт села на лавку около стола, подобрав под себя ноги. Ретт  тем
временем развел в плите огонь. Когда огонь разгорелся, она  протянула  к
нему свои ноги.
   Ретт принес начатый кусок ветчины, масло и яйца из буфета.
   - Кофемолка сзади тебя на окне, кофе там же в банке. Если ты  смелешь
кофе, пока я нарежу ветчину, завтрак будет готов гораздо раньше.
   - Почему бы тебе не смолоть кофе, пока я буду варить яйца?
   - Потому, что плита еще не нагрелась, мисс привереда. Рядом  с  кофе-
молкой хлеб. Порежь хлеб хотя бы. Я все приготовлю.
   Под салфеткой Скарлетт обнаружила хлеб. Отломила  кусок,  засунула  в
рот. И, жуя, стала молоть кофе. В воздухе разлился запах жареной  ветчи-
ны.
   - Ах, как пахнет, - радостно воскликнула она.
   Быстрыми движениями она домолола кофе.
   - Где кофейник? Она обернулась и, увидев Ретта, засмеялась. Тот стоял
посреди кухни с кухонным полотенцем за пазухой и вилкой в руках.
   - Что смешного?
   - Ты что, штаны бережешь? Они у тебя сгорят вместе  с  полотенцем.  Я
должна была у тебя прежде спросить, умеешь ли ты что-нибудь.
   - Чепуха, мадам. Я люблю готовить на открытом  огне.  Это  возвращает
меня к тем дням, когда мы готовили мясо на привалах.
   - Вы действительно готовили так мясо? В Калифорнии?
   - Да. Говядину или баранину - или мясо того, кто не захотел мне  сва-
рить кофе.
   Они молча завтракали. Было тепло и мило в темной комнате. Сквозь щели
в плите пробивался красный свет. Запах кофе приятно щекотал  нос.  Скар-
летт захотелось, чтобы этот завтрак продолжался вечно. "Розмари,  навер-
ное, наврала. Ретт не мог сказать, что я ему не нужна".
   - Ретт?
   - М-м-м? - он отхлебывал кофе.
   Она хотела спросить, хочет ли он, чтобы это продолжалось очень долго,
но побоялась все испортить.
   - А есть сливки?
   - В буфете. Я принесу. Держи ноги в тепле...
   Она не выдержала.
   - Ретт?
   - Да?
   - Может ли у нас с тобой вот так хорошо быть вечно? Ведь  нам  сейчас
действительно хорошо. Зачем ты притворялся, что ненавидишь меня?
   - Скарлетт, - произнес он устало, - животное нападает, когда его  ра-
нят. Инстинкт сильнее рассудка,  сильнее  желаний.  Когда  я  приехал  в
Чарльстон, ты постоянно загоняла меня в угол. Постоянно  меня  торопила.
Ты и сейчас это делаешь. Ты не можешь меня оставить наедине с самим  со-
бой. Ты не можешь меня отпустить.
   - Я отпущу тебя.
   - Тебе не нужна доброта, тебе нужна голая любовь. Безоговорочная  лю-
бовь. Но ты ее тогда не хотела. Я весь выдохся.
   Голос Ретта становился холоднее, в нем все сильнее чувствовалось без-
различие.
   - Пойми, Скарлетт. В моем сердце было любви на тысячу долларов. Золо-
том, а не в бумажках. И я все потратил на тебя, до последнего  пенни.  Я
банкрот. Ты меня выжала, как тряпку.
   - Я была неправа, Ретт. Извини. Я лишь пытаюсь что-то вернуть.
   Мысли завертелись в голове Скарлетт. "Я могу отдать ему тысячи долла-
ров из своего сердца, - думала она. - И он бы снова полюбил меня, потому
что не был бы банкротом. Он бы получил все сполна. Если  бы  только  ему
все это было нужно. Я должна его заставить..."
   - Скарлетт! - продолжал Ретт. - Нет возврата в прошлое.  Не  разрушай
то немногое, что еще осталось. Пусть останется  доброта.  Мне  от  этого
только лучше.
   Она ухватилась за его слова.
   - Да, конечно, Ретт, пожалуйста, будь таким же добрым, как и  прежде,
пока я не разрушила наш замок. Я не  буду  больше  тебя  терзать.  Давай
просто будем друзьями, пока не вернемся в Атланту. Мне будет этого  дос-
таточно. Мне так было хорошо за нашим завтраком. У тебя пятно на  перед-
нике.
   Она благодарила Бога за то, что в этой темноте он не  мог  разглядеть
ее лица так же, как и она его.
   - Это все, что ты хотела узнать? - сказал Ретт, плохо скрывая  облег-
чение. Скарлетт глотнула побольше кофе, чтобы успеть обдумать, что отве-
тить. Но она смогла лишь притворно засмеяться.
   - Да, конечно, глупо. Я чувствовала, что мне не светит. Но  казалось,
нужно все-таки попробовать. Я больше не стану тебя терзать, но не  порть
мне Сезона. Ты знаешь, как я люблю праздники. И если уж ты такой добрый,
налей мне еще кофе.
   После завтрака Скарлетт поднялась к себе,  чтобы  одеться.  Было  еще
темно, но она была так возбуждена, что не могла и думать о сне. "Вот все
и уладилось", - подумала она. Завтрак ему тоже понравился.  Она  в  этом
уверена.
   Она надела коричневый дорожный костюм и зачесала назад волосы, закре-
пив их шпилькой. Слегка попрыскалась одеколоном, чтобы  напомнить  себе,
что она все-таки женщина...
   Она старалась пройти по коридору, как можно тише.  Чем  дольше  будет
спать Розмари, тем лучше. Почти рассвело. Скарлетт задула лампу. "О, дай
Бог, это будет хороший день. Дай Бог не наделать ошибок. Пусть весь день
будет таким же, как завтрак. И вся следующая ночь. Эта ночь  -  новогод-
няя".
   Стояла особая предрассветная тишина. Стараясь не наделать шума, Скар-
летт спустилась вниз. Ярко горел огонь. Должно быть, Ретт подбросил  еще
дров, пока она одевалась. Она с трудом могла различать темную тень,  об-
рамленную падающим от окна серым светом. Он сидел в  кабинете  спиной  к
ней. Она на цыпочках подошла к его двери и осторожно постучала.
   - Можно, я войду? - прошептала она.
   - Я думал, ты легла спать, - сказал Ретт. Его голос был усталым.  Она
вспомнила, что он всю ночь провел, охраняя дом. И ее. Ей захотелось при-
жать его голову к своей груди и снять усталость.
   - Не было смысла ложиться спать. С рассветом тараканы зашуршали,  как
сумасшедшие. Ничего, если я здесь посижу?
   - Входи, - сказал Ретт, не глядя на нее.
   Скарлетт вошла и тихо села.  "Интересно,  почему  он  так  напряженно
смотрит? Ждет нападения Клинча Докинса?"
   Закукарекал петух и испугал ее. За окнами скользнули первые лучи рас-
света. И так, картина, которую увидела Скарлетт, заставила ее закричать.
Сожженный дом темнел своими неровными руинами, казалось, что он еще тле-
ет, а Ретт спокойно смотрит, как он догорает.
   - Не смотри, Ретт, - умоляла Скарлетт. - Не причиняй себе лишней  бо-
ли.
   - Мне нужно было быть там. Я должен был их остановить.
   Его голос, казалось, не принадлежал ему.
   - Вовсе нет. Их там могли быть сотни... Они бы убили  тебя  и  сожгли
все вокруг.
   - Они не убили Джулию Эшли, - сказал он как-то неуверенно.
   Красный свет за окном переходил в золото, от  чего  отчетливее  стали
видны черные зияющие дыры каминов. Ретт отвернулся  от  окна  и  яростно
схватил рукой подбородок, настолько яростно, что стало слышно, как  шур-
шит под пальцами небритая щетина. Под глазами образовались синяки,  вид-
ные даже в темной комнате. Черные волосы были в  беспорядке.  Он  встал,
зевнул и потянулся.
   - Сейчас все спокойно, я могу прилечь. Вы с Розмари постерегите.
   Он лег на лавку и сразу заснул.
   Скарлетт наблюдала, как она спит.
   "Я никогда ему не скажу, что люблю его. Это делает его слишком самоу-
веренным. Я никогда это не скажу..."

   ГЛАВА 25

   С утра Ретт был чем-то озабочен. Он просил Скарлетт и Розмари не  ме-
шать и уйти куда-нибудь. Он строил что-то вроде трибуны, чтобы на следу-
ющий день устроить здесь церемонию с речами.
   - Рабочий люд не любит присутствия женщин на таких мероприятиях.
   И мне не хочется, чтобы мама задавала мне вопросы, откуда девочки уз-
нали так много не самых лучших слов.
   Послушавшись Ретта, девушки отправились погулять в сад. Дорожки  были
довольно пыльные, и скоро черные туфли Скарлетт стали серыми. Как  здесь
все отличалось от Тары, даже земля. Ей все казалось ненастоящим: и  пыль
не была красной, и овощи были слишком большими, а многие ей не были  из-
вестны.
   Но сестра Ретта любила владения Батлеров с такой страстью,  что  даже
удивляла Скарлетт. "Почему она так восхищается этим местом, как я восхи-
щаюсь Тарой?" Розмари не замечала попыток  Скарлетт  найти  знакомую  ей
землю.
   Она была потерянной в потерянном мире: Данмор Лэндинг перед войной.
   - Это место называлось "сад-невидимка" потому, что эта  живая  ограда
вдоль тропинки скрывала его от людского глаза до тех пор, как ты в  него
не войдешь. Когда я была маленькой,  я  там  пряталась,  чтобы  не  идти
мыться. Слуги бродили по тропинкам, кричали и не могли найти меня. Я се-
бе казалась тогда такой умной. И когда мама меня находила  в  саду,  она
изображала удивление... я ее так люблю.
   - У меня тоже была мама. Она...
   Розмари ничего не слышала, кроме себя самой.
   - Вниз по тропинке будет сверкающий пруд. Там плавали лебеди черные и
белые. Ретт говорит, что, может быть, они вернутся. Для них  там  всегда
все готово. Видишь заросли кустарника? Они специально посажены для лебе-
дей, чтобы они могли там строить гнезда. Там был маленький греческий за-
мок. Многие боятся лебедей из-за клювов и крыльев. Но наши позволяли мне
даже плавать с ними. Мама читала мне "Гадкого утенка", сидя на скамейке.
Когда я выучилась читать, я читала его лебедям...
   - Эта дорожка ведет в розовый сад. В мае его запах чувствуется за ми-
лю... Там, вниз по реке, был огромный дуб с дуплом. Ретт  его  соорудил,
когда был еще мальчиком. Затем я там играла. Я забиралась внутрь с  кни-
гой, брала с собой пирожных и могла там сидеть часами. Дуб гораздо  луч-
ше, чем беседка, которую мне сделал папа. Там все было игрушечным, игру-
шечная мебель, чайная посуда, куклы...
   Идем сюда. Здесь болото. Может быть, здесь еще остались аллигаторы.
   Погода хорошая, и они не должны сидеть в своих зимних жилищах.
   - Нет, спасибо. Ноги устали. Я посижу минутку на камне.
   Камень оказался куском статуи женщины, одетой в античные  одежды.  На
самом деле Скарлетт не устала, просто у нее  не  было  никакого  желания
смотреть на аллигаторов. Она уселась на  камень,  подставляя  спину  под
солнце. Постепенно она начала привыкать к окружающей ее  природе.  Жизнь
здесь была совсем не такая, как в Таре. Жизнь здесь текла совсем по дру-
гим законам, о которых она совсем ничего не знала.
   Несмотря на тепло солнца, она немножко замерзла. "Даже если Ретт  бу-
дет вкалывать до конца дней своих, он никогда не сможет его сделать  та-
ким, каким оно было когда-то. Он, по-моему, этим и хочет заняться.  И  у
него совсем не будет оставаться времени для меня. И даже будучи  специа-
листом в луке или морковке, она не смогла бы приобщиться к его жизни,  в
любом случае.
   Розмари вернулась разочарованная: она не нашла ни одного  аллигатора.
Она без умолку тараторила на всем пути обратно, рассказывая  Скарлетт  о
полях и садах, умиляя ее байками про сорта риса и  про  то,  как  косить
траву, веселыми историями из своего детства.
   - Ненавижу лето!
   - Почему? - удивилась Скарлетт.
   Она всегда любила лето. Когда много праздников каждую неделю, шумно и
весело.
   Розмари ей рассказала, что летом все отправляются в город, потому что
с болот поднимается какая-то зараза и можно заболеть малярией. Все,  кто
могут, уезжают в мае и возвращаются с первыми заморозками в октябре.
   В конце концов, тогда у Ретта может оставаться время  на  нее.  Здесь
тоже есть Сезон. И Ретт должен приезжать, чтобы сопровождать маму, сест-
ру и ее. Она была даже рада отпустить его к своим цветам. На целых  пять
месяцев, если остальные семь он будет с ней. Она даже могла  бы  выучить
названия его камелий.
   - Что это? - Скарлетт уставилась на огромный белый  предмет,  который
напоминал ангела, стоящего на большом постаменте.
   - О, это наша могила. Ей уже сто пятьдесят лет. Когда я протяну ноги,
тоже буду здесь лежать. Янки немного попортили ангела. Но могилы остави-
ли нетронутыми. Я слышала, что иногда они  разрывали  могилы  в  поисках
драгоценностей.
   Дитя ирландского иммигранта. Скарлетт была  потрясена  долголетием  и
постоянством этой традиции. "Я вернусь в  то  место,  где  дороги  ведут
вглубь", - сказал однажды Ретт. Сейчас она понимала смысл этих слов.
   - Пошли, Скарлетт. Ты как будто приросла. Мы почти пришли. Скоро  от-
дохнешь.
   Скарлетт вспомнила, почему она пошла на эту прогулку.
   - Я совсем не устала. Я думаю, скоро праздник. И нужно  собрать  нес-
колько веток сосны, чтобы украсить дом...
   - Отличная мысль. Здесь полно сосен. Очень хорошо, - сказал Ретт, ос-
матривая только что сооруженную платформу, украшенную белыми, красными и
голубыми лентами. - Выглядит очень симпатично, как раз для праздника.
   - Что за праздник? - поинтересовалась Скарлетт.
   - Я пригласил издольщиков с семьями. Очень нужное дело.  К  утру  они
так напьются, что у них не возникнет желания завтра выяснять отношения с
черными. Ты, Розмари и Панси отправитесь наверх перед их приходом. Здесь
все будет очень круто.
   Скарлетт сидела в спальне и молча смотрела на огонь свечи.  На  улице
готовились к новогоднему фейерверку. Как она жалела, что не  осталась  в
городе. Завтра она весь день просидит, как взаперти. А к  тому  времени,
когда они рассчитывают вернуться, будет слишком поздно делать себе  при-
ческу для бала.
   И Ретт никогда не поцелует ее.
   За все прошедшие дни Скарлетт получила столько удовольствия,  сколько
не получала за всю свою жизнь. Она была прекрасна.  Она  была  в  центре
внимания. На приемах мужчины вились вокруг нее. А она флиртовала с ними,
как в былые времена, становясь все прекрасней. Ей как будто  опять  было
шестнадцать.
   Но скоро ей все наскучило. Ей был нужен только Ретт, но к нему ей так
и не удалось приблизиться. Он был обходителен в присутствии  других.  Но
Скарлетт была уверена, что он постоянно  смотрит  на  календарь,  считая
дни, когда сможет уехать от нее. Неужели он навсегда потерян для нее?
   Особое раздражение вызывала дружба Ретта с Томми Купером. Юноша  пос-
тоянно крутился вокруг Ретта. И тот был к нему  благосклонен.  Томми  на
рождество подарили яхту, и Ретт учил его с ней  обращаться.  В  доме  на
втором этаже был маленький телескоп. И Скарлетт, кусая губы  от  злости,
следила за тем, как они кружили по водной глади, как птицы... "Почему бы
и меня не взять покататься? Я так люблю кататься! Раньше так много ката-
лась и в такой лохани, как у Томми. Им там хорошо, они так счастливы!"
   К счастью, у нее не всегда было время просиживать у этого  шпионского
глазка. По-прежнему приемы и вечеринки оставались главным занятием Сезо-
на. Да и другие дела были.
   Было бы, конечно, лучше, если бы ревновал Ретт, а не она. Но было как
раз наоборот. Его, казалось, не трогала  та  привлекательность,  которую
вновь приобрела Скарлетт. Безрезультатно!
   Она должна его заставить заметить ее! Она решила  выбрать  одного  из
дюжины поклонников: богатого, красивого, моложе, чем Ретт. Такого, кото-
рый мог бы вызвать ревность. Она покрасилась, обильно надушилась и  отп-
равилась на охоту, сделав при этом самое невинное выражение лица.
   Мидлтон Кортни строен и красив,  с  выразительными  глазами,  ослепи-
тельно белыми зубами и не менее ослепительной улыбкой. Скарлетт он пока-
зался самым изысканным мужчиной в городе. Самое главное, у него была то-
же фосфатная шахта и в двадцать раз больше, чем у Ретта.
   Он взял ее руку в  приветственном  реверансе,  посмотрел  украдкой  и
улыбнулся:
   - Дорогая, я почел бы за честь пригласить вас на следующий танец.
   - Если бы вы этого не сделали, вы бы разбили мое сердце.
   Когда полька кончилась, Скарлетт небрежно раскрыла  веер  и  замахала
так, что волосы стали развеваться в разные стороны...
   - Боже, я чувствую, что мне не хватает воздуха, я так могу  упасть  в
обморок, прямо вам на руки, мистер Кортни.
   - Будьте так добры.
   Он предусмотрительно подставил согнутую руку. Скарлетт почти повисла,
и он довел ее до скамьи около окна.
   - О, пожалуйста, мистер Кортни, сядьте передо мной и чуть пониже.
   У меня болит шея, и так мне будет удобно смотреть на вас.
   Кортни уселся, очень даже близко.
   - Совсем не хочу быть причиной неудобств для вашей шеи, - сказал он.
   Его глаза медленно скользили вниз по шее,  груди.  Он  был  не  менее
опытным в той игре, в которую они играли.
   Она сидела, опустив скромно глаза, как  будто  понимала,  чего  хочет
Кортни. Украдкой она бросала на него взгляд сквозь ресницы.
   - Надеюсь, что эта моя слабость, вы понимаете,  не  предлог  удержать
вас и лишить возможности потанцевать с девушкой вашего сердца.
   - Леди, с которой я сейчас разговариваю, и есть девушка моего сердца,
миссис Батлер.
   Скарлетт посмотрела ему прямо в глаза и обольстительно улыбнулась.
   - Будьте осторожны, мистер Кортни. Вы рискуете вскружить мне голову.
   - Я этим и занимаюсь, - сказал он ей прямо на ухо, и она почувствова-
ла тепло его дыхания на своей груди.
   Очень скоро публичный роман стал предметом обсуждения  номер  один  в
Сезоне. Сколько раз они танцевали вместе на каждом балу, когда они  пили
вино из общего бокала...
   Жена Мидлтона, Эдит, становилась все белее и белее. И  никто  не  мог
понять невозмутимости Ретта. Почему он ничего не делает?  Маленький  мир
Чарльстона находился в недоумении.

   ГЛАВА 26

   Ежегодные гонки были вторым по значимости развлечением в  Чарльстоне.
А холостяки считали это единственным событием. "На вальсах много не  за-
работаешь", - многозначительно заявляли они.
   Перед войной, во время Сезона, скачки проводились целую неделю. Потом
наступили годы осады, артиллерия огнем прошлась по всему городу. На  ог-
ромном овальном поле, где проводились скачки, был разбит госпиталь армии
Конфедерации. В 1865-м город сдался. В  1866  предприимчивый  энтузиаст,
банкир с Уолл-стрит Август Белмонт купил огромные ворота из камня, кото-
рые служили входом на старое поле для скачек, и перевез их;  они  должны
были стать воротами в парке Скачек Белмонта.
   Традиция балов и вечеринок возродилась спустя два года  после  войны.
Но гораздо больше времени ушло на возобновление скачек на поле,  изрытом
воронками от снарядов. Но все было уже не так,  как  раньше.  Проводился
один бал вместо трех. Вместо Недели скачек проводился День скачек. Воро-
та так и не восстановили.
   Однако в январе 1875 все население Чарльстона праздновало вторую  го-
довщину скачек. Все машины были украшены зелено-белыми лентами  в  честь
цвета Клуба. Лошади в зелено-белых попонах. В хвосты и гривы были  впле-
тены красочные ленты.
   Ретт подарил своим трем леди по маленькому зонтику, от солнца. Он ра-
достно улыбался:
   - Янки взяли наживку. Мистер Белмонт сам прислал двух кобыл, и Гуген-
хейм - одну. Они не знают о новом выводке, который Майлс Брютон  спрятал
на болотах. Майлс присмотрел одну трехлетку, которая с  легкостью  может
сделать толстые кошельки худыми.
   - Так вы там на деньги ставите? - поинтересовалась Скарлетт.
   - Нет, просто так, наверное, - засмеялся  Ретт.  Он  раздал  женщинам
пустые бланки для ставок.
   - Поставьте на Милую Салли, а на выигрыш накупите себе всяких  безде-
лушек.
   "В каком он хорошем настроении, - подумала Скарлетт. - Он засунул бу-
мажку прямо мне в перчатку. Мог бы мне дать в руки. Но так бы он не кос-
нулся моей руки. Почему он стал замечать меня? Он думает, что  я  увлек-
лась другим. Похоже, сработало".
   Она беспокоилась, что зашла очень далеко с Мидлтоном, даря ему каждый
третий танец. Она знала, люди говорят об этом. Ну и пусть говорят,  лишь
бы был прок и Ретт вернулся.
   Ее поразили размеры поля. Она не могла подумать, что оно такое огром-
ное! Что здесь будет оркестр! Так много людей.  Она  растерянно  вертела
головой.
   - Ретт... Ретт, смотри, повсюду солдаты  янки.  Они  хотят  запретить
скачки??
   Ретт улыбнулся.
   - Ты думаешь, янки не азартные люди? Они  пришли  сюда,  чтобы  поде-
литься с нами своими деньгами. Я с удовольствием смотрю на того  полков-
ника, вон там, с другими офицерами. Они наверняка больше проиграют,  чем
выиграют.
   - Почему ты так уверен? - пыталась разобраться Скарлетт. - Их  лошади
вон какие статные, а твоя Милая Салли - болотный пони.
   Ретт поджал губы.
   - Внешний вид не играет роли, когда в дело вовлечены деньги.  Ты  мо-
жешь поставить на кобылу Белмонта. Я дал тебе деньги, ты можешь ими рас-
поряжаться, как хочешь. Мама, пойдем наверх, оттуда лучше видно. Пойдем,
Розмари.
   Он взял их под руки.
   Скарлетт поспешила за ними.
   - Я не имела в виду...
   Но она наткнулась на стену молчания. Она остановилась  в  недоумении.
Куда же в самом деле поставить деньги?
   - Могу я вам чем-нибудь помочь, мэм? - сказал рядом стоящий мужчина.
   - Может быть.
   Он выглядел вполне пристойно. Она виновато улыбнулась.
   - Я никогда не играла на скачках.
   Мужчина снял шляпу, нервно сжимая ее в руках, и как-то необычно смот-
рел на Скарлетт. "Может, мне не стоило с ним заговаривать?" - пронеслось
в голове.
   - Простите, мэм. Не удивительно, что вы меня не  помните.  Но  я  вас
знаю. Вы мисс Гамильтон. Вы ухаживали за мной в  госпитале.  Меня  зовут
Сэм Форрест из Моултри, Джорджия.
   Госпиталь! Перед глазами пронеслись измученные лица, кровавые  бинты,
гангренные пятна на телах мертвых солдат.
   Лицо Форреста приняло выражение неловкости.
   - Извините, мисс Гамильтон. Я не хотел вас обидеть или расстроить.
   Скарлетт считала, что уже никогда ей не  придется  вспоминать  о  тех
днях. Она взяла Сэма за руку и улыбнулась ему.
   - Я замужем давно и ношу другую фамилию. Уже много лет я миссис  Бат-
лер. Мой муж из Чарльстона, вот почему я здесь. А  ваш  акцент  Джорджии
вызывает у меня ностальгию. Что привело вас сюда?
   Его привели лошади. После  четырех  лет  в  кавалерии  он  разбирался
только в лошадях и ни в чем другом. Он скопил немного  и  стал  покупать
лошадей.
   - Сейчас занимаюсь разведением пород. И вот я здесь. Это  было  таким
прекрасным известием для меня, что в Чарльстоне опять  начались  скачки.
Нигде на Юге такого нет.
   Скарлетт делала вид, что ей интересно, пока они шли делать  ставки  и
обратно на трибуну. Она попрощалась с ним так, как будто, наконец, смог-
ла отвязаться.
   Трибуны были забиты, но Скарлетт без труда нашла своих по зонтикам  и
стала пробираться к ним. Элеонора помахала ей, Розмари смотрела  куда-то
в сторону.
   Ретт усадил Скарлетт между Розмари и матерью. Элеонора была неестест-
венно напряжена. Мидлтон Кортни со своей женой сидел в этом же ряду. Они
приветственно помахали, и Ретт ответил. Мидлтон стал объяснять жене, где
старт, где финиш. В этот момент Скарлетт громко сказала матери:
   - Вы не представляете, кого я сейчас видела. Солдата из госпиталя.
   И Скарлетт почувствовала, как Элеонора облегченно вздохнула.
   Шевеление на трибунах усиливалось. Лошади выходили на старт. Скарлетт
сидела, раскрыв рот. Очень необычно было для нее такое  зрелище.  Празд-
ничный блеск, нарядно одетые наездники. Оркестр играл веселый  мотивчик.
Скарлетт смеялась, сама того не замечая.
   - Смотрите, смотрите! - веселилась она, совсем не замечая,  что  Ретт
смотрел не на лошадей, а на нее.
   После третьего заезда объявили перерыв. Среди толпы шныряли официанты
с подносами, на которых стояли бокалы,  полные  шампанского.  Она  взяла
один, притворяясь, что не узнала дворецкого Минни Вентуорт. Она уже зна-
ла обычаи Чарльстона давать в долг на время даже  слуг,  как  будто  они
принадлежат хозяевам торжества, и все об этом знали.
   - Глупее я ничего не знала, - сказала Скарлетт, когда миссис Батлер в
первый раз объяснила ей это. Как можно притворяться, если у слуги  Минин
Вентуорт на подносе стоит клеймо Эммы  Онсон.  Таковыми  были  некоторые
причуды Чарльстона.
   - Скарлетт, - позвала Розмари. - Скоро звонок. Пошли на  место,  пока
вся толпа еще здесь.
   Люди возвращались на места. Скарлетт смотрела на них через  маленький
бинокль, который она одолжила у мисс Элеоноры. Там были и тетушки. Слава
Богу! Она не наткнулась на них во время перерыва. И Салли со  своим  му-
жем. С ними была Джулия Эшли. Она тоже делала свои ставки.
   Скарлетт водила биноклем в разные стороны. Как здорово  наблюдать  за
людьми, когда они не замечают этого. А! Там был старый Джози  Энсон.  Он
дремал, а жена ему что-то оживленно рассказывала. Вот будет ему взбучка,
если она заметит! А! Росс! Очень плохо, что он уже вернулся, но Элеонора
будет рада. О, там Анна. Она выглядит, как старуха, с детьми.  Наверное,
это сироты. "Видит ли она меня? Идет сюда. Нет, она сюда не смотрит".
   Она выглядит очень оживленной. Наконец Эдвард Купер сделал ей предло-
жение? Должно быть. Она смотрит на него, как будто он идет по поверхнос-
ти воды. Да, однозначно предложение.
   Скарлетт перевела бинокль на Эдварда.
   Ее сердце забилось. Там был Ретт. Он разговаривал с Эдвардом. Она вы-
глядел так элегантно. Он навела на резкость, в поле зрения попала  Элео-
нора. Скарлетт сидела затаив дыхание. Вокруг больше никого не было.  Она
посмотрела на Анну, на Ретта, опять на Анну. Не было сомнений!  Скарлетт
стало плохо. Потом бешенство охватило ее.
   "Ах ты, несчастная воришка! Она мне так нагло льстила, а сама за моей
спиной крутит романы с моим мужем. Да я ее собственными руками удушу!"
   На ладонях выступил пот. Бинокль дрожал в руках. Неужели  он  на  нее
смотрит? Да нет, смеется с  мисс  Элеонорой...  поздравления  Хугеров...
Халси... Пински... Сэвиджи... Скарлетт смотрела на Ретта, не  отрываясь,
пока глаза не заслезились.
   Она больше не смотрела на Анну. Та уставилась на него, как будто  хо-
тела съесть. Но он даже не замечал этого. В принципе, беспокоиться  было
не о чем. Просто юная девчонка хотела окрутить взрослого мужчину.
   Но почему у нее ничего не вышло? Почему не получается у всех  девушек
Чарльстона? Он такой красивый, такой сильный, такой...
   Она снова уставилась на него. Он поправил шаль, съехавшую с плеча ма-
тери, и аккуратно взял ее за локоть. Солнце садилось, и подул прохладный
ветер. Ретт осторожно повел маму к своим местам, являя собой образец за-
ботливого сына. Скарлетт с нетерпением ждала, когда они придут.
   Ретт выбрал места повыше, чтобы солнце своими последними лучами  пог-
рело мисс Элеонору. Они сидели теперь за спиной Скарлетт. Она совсем за-
была про Анну.
   Когда лошади пошли на четвертый круг, зрители начали вставать,  отча-
янно скандируя. Скарлетт запрыгала на месте.
   - Весело? - Ретт улыбался.
   - Отлично! Какая из них Майлса Брютона?
   - Я думаю номер пять. Самая черная, номер шесть - Гугенхейма. Белмонт
на последней позиции. Его иноходец под четвертым номером.
   Скарлетт хотела спросить, что такое "иноходец" и "четвертая позиция",
но лошади уже вышли на старт.
   Наездник под пятым номером не выдержал и рванул раньше выстрела  пис-
толета. С трибуны понеслись неодобрительные крики.
   - Что случилось? - спросила Скарлетт.
   - Фальстарт. Они стартуют еще раз. Посмотри на Салли. - Ее лицо  было
похоже на обезьянье сейчас больше, чем обычно. Ретт надуманно засмеялся.
- Я бы на месте жокея ее лошади перемахнул через забор и был таков.  Она
смотрит так, как будто готова сделать  из  кожи  жокея  коврик  в  своей
спальне.
   - Вовсе не смешно.
   Ретт засмеялся еще сильнее.
   - Позволь поинтересоваться, ты тоже поставила на Милую Салли?
   - Конечно. Салли Брютон - моя лучшая подруга. Да и если проиграю,  то
все равно не свои.
   Ретт опешил.
   - Отлично сказано, мэм.
   Грянул выстрел, и гонки начались. Азарт настолько захватил  Скарлетт,
что она, не помня себя, кричала, прыгала, хватала Ретта за руку. Она да-
же перекрикивала всех стоящих вокруг. Когда Милая Салли,  вырвавшись  на
полкорпуса, выиграла забег, радости Скарлетт не было предела.
   - Мы победили! Мы победили! Как прекрасно! Ретт расслабился.
   - Я уж думал, что вообще ни в чем не разбираюсь  в  этой  жизни.  Это
действительно прекрасно. Болотная крыса выиграла у лучших кровей  Амери-
ки.
   Скарлетт недоуменно посмотрела на него.
   - Ретт, ты хочешь сказать, что ее  победа,  неожиданность  для  тебя?
После всего того, что ты мне сказал сегодня днем?  Ты  говорил  с  таким
знанием дела.
   Ретт улыбнулся.
   - Ненавижу пессимизм. Не хотелось никому портить настроение. Ты  сама
разве не на Салли поставила? Только не говори, что поставила на янки.
   - Я вообще не ставила.
   У Ретта отпала челюсть.
   - Когда сады в Лэндинге вновь зацветут, я хочу выращивать лошадей для
скачек. Я даже нашла несколько кубков, которые когда-то выиграли  лошади
Батлеров. Они были знамениты на весь мир. Я поставлю только  на  лошадь,
которую сама выращу.
   Ретт повернулся к маме.
   - Что ты купишь на свой выигрыш?
   - Знаю, но не скажу.
   И все вместе рассмеялись.

   ГЛАВА 27

   Месса несколько вдохновила Скарлетт. Ей очень нужны  были  внутренние
духовные силы. Она еле смогла смотреть на Ретта во время ужина,  который
был устроен вчера Клубом скачек после заездов.
   Возвращаясь после  мессы,  Скарлетт  пыталась  найти  причину,  чтобы
только не завтракать вместе с тетушками. Но те ничего не хотели слышать.
   "Нам нужно поговорить с тобой о чем-то очень важном".
   Скарлетт уже предвкушала лекцию по поводу того, что она танцует слиш-
ком много с Мидлтоном Кортни.
   Но, как оказалось, его имя вообще не было упомянуто.
   - Мы узнали, что ты уже Бог знает сколько не  писала  своему  дедушке
Робийяру, Скарлетт.
   - С чего вдруг я буду ему писать? Этому старому крабу, который за всю
жизнь и пальцем не пошевелил ради меня.
   Элали и Полина онемели от шока. "Прекрасно!" - подумала Скарлетт.  Ее
глаза победно блестели.
   - Вам нечего ответить, не правда ли? Он никогда ничего не  делал  для
меня. И для вас тоже. Кто вам дал денег на то, чтобы душа не  рассталась
с телом, когда дом чуть не продали за неуплату долгов? Не  дед,  это  уж
точно. Я. Я дала денег, чтобы достойно похоронить дядю Кэри. И благодаря
мне вам есть что одеть и чем накрыть стол. Вам только остается  смотреть
на меня, как двум лупоглазым лягушкам. Вам нечего мне сказать?"
   Но у тех было, что сказать! Об уважении к старшим, о долге, о  добро-
порядочности, о преданности семейным традициям.
   Скарлетт грохнула чашкой о блюдце.
   - Хватит нотаций, тетя Полина! Я устала от них до смерти! Мне  напле-
вать на дедушку Робийяра. Он был груб с мамой, со мной, я ненавижу  его.
Пусть даже за это мне придется гореть в аду!
   Она выпустила пар и сразу почувствовала себя легче. Слишком долго ко-
пилось! Слишком много было вечеринок, завтраков, приемов, где ей  прихо-
дилось держать язык за зубами, притворяться и выслушивать о  достоинстве
предков и прапредков, вплоть до древнейшего средневековья.
   - Не смотрите на меня так, как будто у меня выросли рога или в  руках
вилы. Вы знаете, что я права. Но вы не так воспитаны, чтобы говорить  об
этом вслух! Дед мешал всех с дерьмом. Я дам вам сто  долларов,  если  он
ответит на ваши письма. Он их даже не читает. Так же, как и я ни разу не
читала его писем. Потому что там всегда одно и  то  же.  Стремление  по-
больше захапать денег!
   Скарлетт закрыла рот рукой. Она зашла слишком  далеко.  Она  нарушила
три непреложных правила южного кодекса поведения.  Она  упомянула  слово
"деньги", напомнила старухам, что те находятся на ее  иждивении,  и  она
"добила" поверженного врага. Ее охватил стыд,  когда  она  посмотрела  в
глаза тетушкам. "Я никогда не была такой прямолинейной и никогда не была
великодушной. Я могла бы им дать гораздо  больше,  совсем  не  жалея  об
этом".
   - Простите меня, - прошептала она дрожащим голосом и заплакала.
   Прошло некоторое время, прежде чем Элали вытерла глаза и нос платком.
   - Я слышала, у Розмари появился новый поклонник, - сказала она неров-
ным голосом, - говорят, очень милый. Ты его не видела, Скарлетт?
   - Он из хорошей семьи? - добавила Полина.
   Скарлетт сморщилась, но лишь слегка.
   - Его зовут Эллионт Маршалл. Смешнее типа я не видела.  Длинный,  как
жердь, и тощий. Должно быть, он храбрый. Но если он будет слишком досаж-
дать Розмари, она разорвет его на кусочки. К тому же он янки.
   Тетушки издали звук неодобрительности. Скарлетт  закивала  головой  в
знак согласия.
   - Из Бостона, - Скарлетт старалась говорить  медленно  и  многозначи-
тельно. - И мне кажется, более обамериканившегося янки вы не  встретите.
Какое-то крупное предприятие по удобрениям открылось, и он там  работает
управляющим...
   Скарлетт откинулась на спинку стула, уселась  поудобнее,  рассчитывая
на долгую беседу.
   Когда время завтрака вышло за всякие границы, Скарлетт встала и  поб-
лагодарила за прекрасно проведенное время.
   - Я не могу остаться дольше. Мисс Элеонора будет ждать меня к обеду.
   Я ей обещала. Надеюсь, что мистера Маршалла не позовут к обеду.  Янки
совсем не чувствуют, когда им не рады, и могут прийти в любой момент.
   Скарлетт поцеловала тетушек.
   - Если придется обедать с янки, возвращайся к нам, - пошутила Элали.
   - Вот именно, - подхватила Полина. - И постарайся поехать с  нами  на
день рождения отца в Саванну. Мы едем на трехчасовом поезде, сразу после
мессы.
   - Спасибо, тетя Полина, но у меня скорее всего не  получится.  У  нас
приглашения практически на все дни и ночи Сезона.
   - Но, дорогая. К тому времени Сезон вроде кончится.
   Слова Полины резанули слух. "Почему Сезон такой короткий?  Совсем  не
остается времени, чтобы позаботиться о Ретте".
   - Посмотрим, сейчас мне нужно идти, - быстро попрощалась она.
   Скарлетт удивилась, обнаружив дома только маму Ретта.
   - Джулия Эшли пригласила Розмари к себе пообедать, - объяснила  Элео-
нора. - А Ретт плавает с Купером-младшим.
   - Сегодня так холодно.
   - Да. И зимой нам всем придется несладко. Я это вчера на скачках  по-
чувствовала. Такой сильный холодный ветер. Я  чуть  не  простудилась.  -
Миссис Батлер улыбнулась и сделала таинственный вид.
   - Как насчет тихого маленького обеда в библиотеке перед камином?  Это
немного заденет самолюбие Маниго, но я его упрошу. Это будет так  прият-
но. Ты и я вдвоем.
   - Конечно, хочу.
   Внезапно Скарлетт почувствовала, что хочет этого больше всего на све-
те. Это было так хорошо еще раньше, до Сезона. Когда Розмари еще не при-
ехала. И внутренний голос добавил: "И Ретт не вернулся из Лэндинга".  Ей
так не хотелось признавать этого. Как было спокойно: она не  вздрагивала
от каждого его шага, не нужно было следить за его  поведением,  стараясь
понять, о чем он думает.
   Тепло камина так расслабило Скарлетт, что она зевнула.
   - Простите, мисс Элеонора. Это же не в компании.
   - Да, ты права, - и Элеонора тоже зевнула.  И  они  обе  рассмеялись.
Скарлетт и забыла, какой веселой может быть мать Ретта.
   - Я люблю вас, мисс Элеонора, - выпалила Скарлетт, не долго думая.
   Элеонора Батлер взяла ее руку.
   - Я так рада, дорогая Скарлетт. Я тебя тоже люблю. Я даже не  спраши-
ваю тебя ни о чем и не ругаю, когда мне что-то не нравится в твоем пове-
дении. Ты сама знаешь, что делаешь.
   Скарлетт слегка опешила от скрытой критики.
   - Я ничего такого не делаю! Она вырвала руку.
   Элеонора никак не отреагировала на замечание Скарлетт.
   - Как поживают Элали и Полина? Я их обеих так давно не видела.  Сезон
так отвлек меня, - спросила она непринужденно.
   - Прекрасно. Они хотели меня уговорить поехать с ними на день  рожде-
ния дедушки.
   - О Господи! Он еще не на том свете? Скарлетт снова засмеялась.
   - Я об этом тоже подумала, но Полина сняла бы с меня кожу заживо, ес-
ли бы я обмолвилась об этом. Ему около ста лет.
   Брови Элеоноры съехались от арифметических расчетов, которые она  пы-
талась сделать. "Больше девяноста, это  точно",  -  наконец,  подсчитала
она.
   - Я помню, он женился, когда ему было под сорок, в 1820 году. У  меня
была тетя - она уже умерла - она так и не смогла с этим  смириться.  Она
так его любила. И он обращал на нее внимание. Но Соланж -  твоя  бабушка
не оставила тете Алисе никаких шансов, и та даже пыталась покончить  со-
бой.
   Скарлетт стало грустно.
   - А что она сделала?
   - Выпила бутылку болеутоляющего средства. Она была при смерти.
   - И все из-за деда!
   - Он был очень красив. У него была отличная солдатская  выправка.  И,
конечно же, французский акцент. Когда он  говорил,  "доброе  утро",  это
звучало, как в опере. Десятки женщин сходили по нему с ума.  Я  слышала,
мой отец говорил, что когда Пьер Робийяр приходил к  церковь  Гугенотов,
там службу читали на французском, она была битком  набита  женщинами,  а
корзинка с подаяниями была полна с горкой. - Элеонора мечтательно  улыб-
нулась. - И, только подумай, моя Алиса вышла замуж за  профессора  фран-
цузской литературы из Гарварда. И вся ее практика во  французском  очень
ей пригодилась.
   Скарлетт не хотела, чтобы Элеонора отклонялась от рассказа о деде.
   - Это прекрасно, но что дальше было с дедом? И бабушкой? Я вас  спро-
сила о ней однажды, но вы ушли от ответа.
   - Я даже не знаю, как и сказать. Она была очень необычной женщиной.
   - Она была красивой?
   - И да и нет. О ней сложно говорить. Она была такой переменчивой. Как
настоящая француженка. Французы говорят, что женщина не может  быть  по-
настоящему прекрасной, если в ней нет  чего-нибудь  гадкого.  Они  очень
тонкие люди, очень мудрые. Англо-саксонцам их никогда не понять.
   Скарлетт не могла уяснить, что Элеонора имела в виду.
   - В Таре есть ее портрет, и она на нем очень красивая, - упорствовала
Скарлетт.
   - На портрете - да. Она могла быть прекрасной. Могла  -  гадкой.  Как
захочет. Она была такой, какой хотела быть. Она могла быть  такой  неза-
метной среди других. Затем могла посмотреть своими темными, прожигающими
глазами, как будто гипнотизируя. Дети тянулись к ней. Животные ее  очень
любили. Мужчины сходили с ума. Твой дед очень чтил военную службу и  был
готов выполнять неукоснительно любой приказ. Но стоило ей посмотреть  на
него, и он становился ее рабом. Она была старше его. Но разницы не  было
заметно. Он не придавал этому значения. Она была католичкой,  но  он  не
обращал на это внимания. Она настояла на том, чтобы дети были  католика-
ми. Он шел на все, хотя сам был протестантом. Он бы стал  даже  друидом,
стоило ей только захотеть. Она была для него всем. Я помню, она  решила,
что должна быть окружена только розовым светом, потому что  стареет.  Он
приказал солдатам заменить все светильники на другие, с розовыми  плафо-
нами. Она сказала, что была бы счастлива, если бы вокруг все было  розо-
вое. Это закончилось тем, что в доме  все  было  перекрашено  в  розовый
цвет: стены, полы, потолки и даже дом снаружи. Он был готов сделать все,
лишь бы она была счастлива.
   Элеонора вздохнула.
   - Все было так прекрасно, сумасбродно и романтично. Бедный Пьер. Ког-
да она умерла, он тоже умер, вскоре. Он оставил в доме все, как было при
ней. Очень тяжело было твоей матери и ее сестрам...
   На портрете Соланж Робийяр была одета в такую облегающую одежду,  что
казалось, под ней ничего нет. "Вот что, наверное, сводило мужчин с  ума,
и деда тоже", - подумала Скарлетт.
   - Ты мне часто напоминаешь ее, - сказала Элеонора, и  Скарлетт  вновь
заинтересовалась.
   - Каким образом, мисс Элеонора?
   - Твои глаза так же блестят. Они так же глубоко посажены. Ты такая же
страстная и так же хорошо этим играешь. Вы обе удивляете меня,  жизнь  в
вас плещет через край.
   Скарлетт улыбнулась. Она была так польщена.
   Элеонора смотрела на нее с такой любовью.
   - Сейчас я думаю немножко поспать, - сказала она с чистой совестью.
   Рассказала очень много, чистую правду. И вместе с тем не сказала  ни-
чего лишнего. Она не сказала, сколько было вздыхателей у  Соланж  и  как
много любовников. И как много дуэлей по этому поводу. Не говорила, чтобы
не забивать неискушенную голову Скарлетт такими мыслями.
   Элеонора действительно была озабочена отношениями между  ее  сыном  и
Скарлетт. Об этом она не могла спросить у Ретта. Если бы он хотел, он бы
сам сказал ей. Скарлетт же не хотела открывать своих чувств.
   Миссис Батлер закрыла глаза, пытаясь заснуть. Она  сделала  все,  что
было в ее силах. Оставалось только надеяться на  лучшее.  Скарлетт  была
взрослой, и Ретт был взрослым мужчиной. Но вели они  себя,  как  считала
Элеонора, как маленькие дети.
   Скарлетт тоже попыталась расслабиться. Она поднялась наверх и схвати-
лась за телескоп. Но на горизонте не было ни одной яхты. Наверное,  Ретт
утащил его на речку. Может, она что-то не уследила, когда смотрела в би-
нокль на скачках на Ретта и Анну. Это по-прежнему ее беспокоило. Впервые
в жизни она почувствовала себя старухой. И очень усталой.  Что  все  это
могло значить? Анна Хэмптон безнадежно влюблена  в  чужого  мужа.  Разве
Скарлетт не влюблялась в чужих мужей в свое время? Будет ли Анна тратить
свои молодые годы на безнадежные мечтания о Ретте? Какой смысл в  любви,
если она несет разрушение.
   "Что со мной случилось? Я веду себя, как старуха. Нужно  пойти  погу-
лять, что ли. Стряхнуть с себя эту белиберду, развеяться".
   Маниго постучал в дверь.
   - К вам пришли.
   Скарлетт была настолько рада видеть Салли, что  чуть  не  расцеловала
ее.
   - Садись сюда, Салли. Поближе к огню. Не правда ли, кошмар - провести
зиму взаперти? Я попросила Маниго принести чаю. Я думаю, что победа  Ми-
лой Салли - самое прекрасное зрелище в моей жизни, - оживилась Скарлетт.
   Салли веселила ее рассказами о том, как целовали лошадь Майлз  и  жо-
кея. Наконец Маниго принес поднос с чаем.
   - Мисс Элеонора спит, а то бы я ее позвала. Когда она проснется...
   - Я тогда уйду, - прервала ее Салли. - Я знаю, что Элеонора спит пос-
ле обеда. Потому и пришла сейчас. Я хотела поговорить наедине.
   Скарлетт насыпала чай в стакан. Ее заинтриговал  голос  Салли.  Салли
Брютон ничто, казалось, не могло расстроить или выбить из колеи. Она на-
лила кипяток в стакан с заваркой.
   - Скарлетт, я хочу сделать непростительное, -  отрывисто  проговорила
Салли. - Я хочу вмешаться в твою личную жизнь. Я, хуже того,  хочу  дать
тебе несколько советов. Продолжай в таком же духе  с  Мидлтоном  Кортни,
если так хочешь. Но ради Бога, будь осмотрительной. То, как ты это дела-
ешь, меня просто потрясает.
   У Скарлетт глаза медленно поползли на лоб.
   "Продолжай в том же духе! Как ей стукнуло в голову подумать  обо  мне
такое? Только падшие женщины могут этим заниматься".
   - Я хочу, чтобы вы поняли, мисс Брютон, что я тоже леди.
   - Тогда веди себя, как леди. Встречайся где-нибудь  днем  и  веселись
сколько угодно. Но не заставляй своего мужа и его жену наблюдать на  ве-
черинках, как вы пялитесь друг на друга. Как кобель на сучку  в  брачный
период.
   Скарлетт казалось, что ничто не может быть ужаснее ее  слов.  Но  это
было еще не все.
   - Должна предупредить тебя, что в постели он не так уж хорош. Он дон-
жуан. Но во всем другом деревенский идиот.
   Салли протянула руку за чайником.
   - Тебе подлить? - Она приблизилась к лицу Скарлетт. - Бог мой,  тебе,
по-моему, все равно. Я не понимаю, давай я насыплю тебе побольше сахара.
   Скарлетт откинулась на спинку. Ей хотелось плакать. Закрыть уши.  Она
любила Салли. Она гордилась, что та ее подруга. И  она  оказалась  такой
дрянью!
   - Бедное дитя, если бы я знала, что это произведет на тебя такое впе-
чатление. Я бы обошлась другими словами. Считай все  это  дополнительным
образованием... Ты живешь в Чарльстоне и замужем  за  чарльстонцем.  Это
старый город со старыми традициями. Ты должна чувствовать то, что  могут
чувствовать другие. Пустяковые проступки не замечаются. А серьезные гре-
хи становятся темой для разговоров среди твоих друзей. Ты должна  делать
все так, чтобы другие могли притворяться, что ничего не знают.
   Скарлетт не могла поверить в то, что слышала.  Это  -  отвратительно.
Она была замужем три раза. Но ни разу не изменяла мужьям физически.
   "Я не хочу быть такой, как все это общество". Она  теперь  не  сможет
смотреть ни на одну женщину в Чарльстоне, не представляя  ее  любовницей
Ретта в прошлом или настоящем. Зачем она приехала сюда? Здесь она чужая.
Она не хочет принадлежать обществу, о каком рассказывает Салли.
   - Я думаю, тебе пора, - сказала Скарлетт. - Мне нездоровится.
   Салли кивнула.
   - Я извиняюсь за причиненное тебе расстройство. Я не хочу тебя совсем
расстраивать. В городе много таких же целомудренных, как и ты.  Незамуж-
ние девушки и девы всех возрастов, которые не говорят  об  этом,  потому
что ничего не знают. Много верных жен. Я счастлива быть  одной  из  них.
Майлс изменял мне пару раз. Но я никогда не соблазнялась.  Возможно,  ты
тоже. Прости за всю нелепость разговора. Допивай чай... и веди себя  по-
аккуратнее с Мидлтоном.
   Салли отработанными движениями надела перчатки и пошла к двери.
   - Подожди! - остановила ее Скарлетт. - Я хочу  знать.  Ретт.  Ретт  с
кем?
   Мартышечье лицо Салли растянулось в милой улыбке.
   - Никто не знает. Клянусь тебе. Он уехал из Чарльстона в девятнадцать
лет. В этом возрасте ходят в бордели или же развлекаются с бедными белы-
ми девчонками. После возвращения он вел себя очень добропорядочно,  веж-
ливо давая понять, что не имеет смысла закидывать удочки. Я уверена, что
Ретт - верный муж.
   - Хочу сама убедиться.
   Как только Салли ушла, Скарлетт поднялась к себе в спальню  и  запер-
лась. Плюхнулась на кровать и лежала поперек нее без движения.
   "Какой дурой нужно было быть, чтобы  пытаться  заставить  его  ревно-
вать". Когда она устала от своих мыслей,  она  позвала  Панси,  умылась,
привела себя в порядок. Она не смогла бы спокойно общаться с  Элеонорой,
ей нужно было уйти, хотя бы ненадолго.
   - Мы идем гулять, - объявила она Панси. - Подай мне плащ.
   Скарлетт быстро шла в полном молчании. Она проходила мимо чарльстонс-
ких домов. Они стояли так, словно им было все равно, как  они  выглядят.
Главное, чтобы прохожие не узнали, что делается внутри, за высокими  са-
довыми заборами.
   Секреты. Все хранят свои секреты. Все вокруг притворяются.

   ГЛАВА 28

   Было почти темно, когда Скарлетт вернулась. Дом  выглядел  безжизнен-
ным. Ни лучика не пробивалось сквозь шторы, которые опускали с  заходом.
Она осторожно открыла дверь, не издавая ни звука.
   - Скажи Маниго, что у меня болит голова и я не буду ужинать, - сказа-
ла она Панси в прихожей. - Развяжи мне шнурки, я иду спать.
   Маниго всем расскажет. Она никого не хотела видеть. Она  поднялась  в
натопленную комнату. Розмари громко рассказывала, что Джулия Эшли думает
по тому или иному поводу. Скарлетт старалась ходить бесшумно.
   Она забралась под одеяло, после того как Панси помогла ей  раздеться.
Если бы только она могла заснуть! Забыть Салли Брютон. Забыть  все,  за-
быться. Она была в полной темноте. Не могла даже заплакать. Слишком мно-
го она пережила сегодня.
   В комнату пробился луч, и скрипнула дверь. Скарлетт  подняла  голову,
щурясь от яркого света.
   В дверях стоял Ретт с лампой в поднятой руке.  Лицо  искажали  грубые
тени от лампы. Он был мокрый. Прилипшая одежда подчеркивала  его  мышцы.
Он выглядел страшным.
   Сердце Скарлетт забилось от страха. Это было то, о чем она так  долго
мечтала, - Ретт зашел к ней в спальню. Он направился к  кровати,  закрыв
дверь ударом ноги.
   - Ты не спрячешься. Вставай, не притворяйся!
   С грохотом он смахнул со стола погашенную лампу и поставил свою горя-
щую. Сгреб одеяло с нее, взял за руки и вытащил из кровати.
   Растрепанные волосы упали на ночную рубашку. Щеки вспыхнули, а  зеле-
ные глаза стали почти черными. Ретт бросил ее на кровать, она попыталась
уползти в угол, но он вновь сгреб ее.
   - Проклятая девчонка! - его крик был  ужасен.  -  Тебя  следовало  бы
убить, как только твоя нога ступила на землю Чарльстона.
   Скарлетт держалась за спинку кровати, чтобы не упасть. Кровь  застыла
в жилах. "Что могло привести его в такое бешенство?"
   - Не строй из себя забитое создание. Теперь я тебя знаю, как  никогда
лучше. Не бойся, я не убью тебя и даже пальцем не трону. Но, Бог  свиде-
тель, ты заслуживаешь этого.
   Рот Ретта страшно искривился от гнева.
   - Двуличность тебе к лицу, моя дорогая. Грудь вздымается, глаза широ-
ко раскрылись - я так невинна! Все несчастье в том, что ты действительно
невинна для своего извращенного сознания. Тебе абсолютно все равно,  что
переживает жена этого несчастного ловеласа.
   Губы Скарлетт невольно растянулись в улыбке. Он переживает по  поводу
ее победы над Мидлтоном Кортни! Сработало -  заставила  его  признаться,
что он ревнует. Теперь она должна сделать так, чтобы он признался  ей  в
любви. Она заставит его.
   - Я не кляну тебя в том, что ты из себя сделала посмешище, -  странно
повернул Ретт. - Это действительно было весело  наблюдать,  как  средних
лет женщина пытается себя убедить, что она еще в соку и ее так же  легко
соблазнить, как девочку. Ты не можешь никак выйти из детства,  Скарлетт?
Сильнейшее твое желание - навечно остаться красавицей. Сегодня  уже  это
звучит смешно! - кричал Ретт. Он отчаянно жестикулировал. - Сегодня  ут-
ром, когда я возвращался из церкви, ко мне подошел старый  друг  и  даже
близкий родственник и предложил свои услуги в качестве секунданта на ду-
эли с Кортни. Он не сомневался в том, что у меня могут быть другие наме-
рения. Как ни странно это звучит, но твое доброе имя должно быть защище-
но. Ради семьи.
   Беленькие зубки Скарлетт отстукивали барабанную дробь.
   - Что же ты сказал ему?
   - Приблизительно то же, что и тебе. Дуэль не потребуется. Моя жена не
привыкла к такому обществу, и ее поведение не  так  поняли.  Я  ее  про-
инструктирую.
   Он резко приблизился к ней и больно схватил за локоть.
   - Урок первый.
   Ретт приблизил ее к себе так, что она  откинулась  назад,  пристально
посмотрел ей в глаза.
   - Мне плевать, что меня будут считать рогоносцем, моя дорогая предан-
ная жена. Но ничто не заставит меня убить Кортни.
   Скарлетт почувствовала теплое и соленое дыхание Ретта.
   - Урок второй. Если я убью его, то мне придется  покинуть  город  или
иметь проблемы с военными. И я, естественно, не собираюсь  быть  мишенью
для него. Он может, конечно, ранить меня, но тут возникают свои  пробле-
мы.
   Скарлетт попыталась освободиться, но он так ее тряхнул, что у нее от-
пала всякая охота. Он схватил обе ее руки своей одной, и она  почувство-
вала себя, как в клетке.
   - Урок третий. Это было бы иронией моей судьбы -  или  судьбы  глупца
Кортни - рисковать жизнью ради спасения чести падшей женщины. Как  можно
спасать то, чего нет. И поэтому - урок четвертый.  Ты  будешь  следовать
всем моим распоряжениям при появлении в свете до тех пор, пока Сезон  не
кончится. И никакого следа досады или разочарования. Это не твой стиль и
только подольет масла в огонь и даст новую пищу для сплетен. Вверх голо-
ву и продолжай игры в уходящее детство. Но играй чаще среди женской  по-
ловины. Я был бы рад сам посоветовать, какого мужчину предпочесть. Я да-
же настою на этом.
   Его руки расслабились, и он толкнул ее на кровать.
   - Урок пятый. Ты будешь делать только то, что я скажу.
   Рубашка Скарлетт промокла от холодного пота, и она почувствовала уси-
ливающийся озноб. Она попыталась обнять себя руками,  чтобы  хоть  както
согреться. Ее рассудок постепенно приходил в норму. Ему  было  все  рав-
но... он смеялся над ней... он заботился только о своем "я".
   Какой храбрец! Как смело смеется над ней и выставляет посмешищем сре-
ди людей! Как бросает ее по комнате, словно кусок  мяса.  "Чарльстонский
джентльмен" был таким же картонным, как и "леди". Двуличные, притворные,
с любовью на стороне...
   Ретт продолжал ей что-то говорить, периодически встряхивая ее.  Скар-
летт подняла руки, чтобы заправить назад волосы.
   - Можешь перевести дух, Ретт Батлер. Мне не нужны твои советы и  уро-
ки. Я не собираюсь им следовать. Я ненавижу твой  вонючий  Чарльстон.  И
всех, кто в нем живет, особенно тебя. Я уезжаю завтра. Оставь меня одну.
   Она гордо сидела на кровати, высоко подняв голову и решительно скрес-
тив руки на груди. Но тело дрожало под ночной рубашкой.
   - Нет, Скарлетт. Ты не уедешь. Побег только подтвердит  вину,  и  мне
придется убить Кортни. Ты упросила остаться меня на  Сезон,  потому  что
очень хотела. Теперь следуй своим желаниям. И ты будешь делать то, что я
тебе скажу. Тебе придется с этим смириться. Или, Бог свидетель, я сделаю
из тебя мешок с костями.
   Ретт направился к двери.
   - И не старайся больше умничать, радость моя.  Я  буду  наблюдать  за
каждым твоим шагом.
   - Я ненавижу тебя! - крикнула Скарлетт вслед закрывающейся двери.
   Она услышала, как в двери щелкнул замок. В  дверь  полетел  увесистый
будильник. Затем кочерга.
   "Слишком поздно", - подумала Скарлетт, толкая  двери  других  спален.
Все они были заперты снаружи. Она вернулась в свою комнату  и  упала  на
кровать без сил.
   - Я уеду, ничто не остановит меня.
   Но закрытая дверь убеждала ее в обратном. Не  было  смысла  сопротив-
ляться Ретту, нужно было бежать. Она найдет способ, как это сделать. Нет
смысла брать с собой вещи. Вот что она сделает. Она пойдет на  вечеринку
и потихоньку исчезнет. Сразу в дилижанс. У нее хватит  денег  на  билет.
Билет куда?
   Всегда, когда у Скарлетт было нелегко на душе, она  вспоминала  Тару.
Там так тихо, мирно и спокойно... там Сьюлин. Если бы Тара была ее,  вся
ее. Она вспомнила дни, когда она была у Джулии Эшли. Как Кэррин так мог-
ла с ней обойтись?!
   Какая польза от наследства в Таре была для  монастыря  в  Чарльстоне?
Они не могли продать его, даже если бы нашелся  покупатель,  потому  что
Уилл на это никогда не согласится. Может быть, они получат часть от  ка-
ких-нибудь доходов от хлопковых полей? Но  это  в  лучшем  случае  трид-
цать-сорок долларов в год. Может быть, они рискнут продать.
   "Ретт хотел, чтобы я осталась". Прекрасно! Если только он поможет  ей
получить третью часть Тары. Тогда, имея две трети, она  предложит  выку-
пить у Уилла и Сьюлин. Если Уилл не захочет, она пошлет его к черту.
   Какой-то стопор в сознании тормозил ее мысли, и она пыталась  встрях-
нуться. Ну и что, что Уилл любит Тару. Она любит больше. И она ей нужна.
Это единственное место, которое ей  небезразлично,  единственное  место,
где небезразличны к ней. Уилл бы понял. Тара ее единственная надежда.
   Она позвонила. Панси подошла к двери и зашуршала в двери ключом.
   - Скажи мистеру Батлеру, что я его хочу видеть здесь в моей  комнате,
и принеси ужин, я хочу есть, в конце концов.
   Она переоделась в сухую рубашку. Зачесала назад волосы. И долго смот-
рела сама себе в глаза в зеркальном отражении.
   Все потеряно. Она не вернется к Ретту.
   Слишком быстро весь мир перевернулся в ее глазах. За несколько часов.
   Она еще не успела переварить то, что сказала ей Салли Брютон. Она  не
могла остаться в Чарльстоне после того, что узнала. Это будет все равно,
что строить дом на песке.
   Скарлетт схватила голову руками, как будто пытаясь удержать располза-
ющиеся, как тараканы, мысли. Она не могла одновременно думать  обо  всем
сразу. Нужно было сконцентрироваться на чем-то одном. Ей всегда везло  в
жизни, когда она занималась чем-то одним.
   Тара... Тара главнее. Когда с  Тарой  будет  решено,  тогда  все  ос-
тальное...
   - Ваш ужин, мисс Скарлетт.
   - Поставь поднос на стол и оставь меня одну. Я позвоню, когда  закон-
чу.
   - Да, мэм. Ретт сказал, что после еды будет свободен.
   - Оставь меня одну.
   Трудно было объяснить, что  выражало  лицо  Ретта.  Разве  что  любо-
пытство.
   - Ты хотела меня видеть, Скарлетт?
   - Да. Не беспокойся, не для поединков. Хочу предложить тебе дело.
   Выражение его лица не изменилось. Он не сказал ни слова.
   Скарлетт продолжала спокойно и по-деловому.
   - Ты и я понимаем, что  в  твоих  силах  заставить  меня  остаться  в
Чарльстоне и ходить на балы и приемы. И мы оба понимаем,  что  когда  ты
оставишь меня одну, я смогу говорить и делать все, что захочу, и  ты  не
сможешь меня остановить. Я останусь и буду вести себя, как ты  захочешь,
если ты мне кое в чем  поможешь.  Это  не  имеет  никакого  отношения  к
Чарльстону.
   Ретт присел и зажег лампу.
   - Я тебя слушаю.
   Она объяснила свой план, все больше и больше увлекаясь, и с  нетерпе-
нием ждала, что скажет Ретт.
   - Я восхищаюсь твоими нервами, Скарлетт. Я никогда не сомневался, что
ты одна можешь противостоять  армии  генерала  Шермана,  но  перехитрить
римскую католическую церковь тебе не по зубам.
   Он смеялся над ней. Но это был дружеский смех. Как  в  старые  добрые
времена.
   - Я не хочу хитрить, это честное дело.
   Ретт удивился.
   - Ты? Честное дело? Ты меня разочаровываешь.  Ты  так  много  теряешь
из-за этого. С тобой что-то случилось.
   - Честно! Почему ты такой противный. Ты сам прекрасно знаешь,  что  я
не хочу вовсе хитрить с Церковью.
   Наивные порывы Скарлетт еще больше веселили Ретта.
   - Я никогда не знал ничего подобного. Тебе эти планы пришли в  голову
по дороге на мессу по воскресеньям?
   - Вовсе нет. Сама не знаю, почему я так долго думала  над  этим.  Ну,
что, ты можешь мне помочь?
   - Я бы и рад. Но не пойму, как. Если не получится, ты  останешься  до
конца Сезона?
   - Я же сказала, что останусь, разве нет? Кроме того, не  вижу  причин
для неудач. Я могу предложить гораздо больше, чем Уилл. Я могу использо-
вать твое влияние. Ты знаешь каждого. У тебя всегда все выходит.
   Ретт улыбнулся.
   - Ты меня тронула, Скарлетт. Я знаю каждого никудышного  политика  за
тысячу миль и каждого захудалого бизнесмена. Но я не  могу  пользоваться
своим влиянием среди порядочных людей. Могу только дать совет.  Не  води
никого за нос. Расскажи все игуменье и соглашайся со всем, что она  ска-
жет. Не торгуйся.
   - Какой ты дурачок, Ретт! Никто, кроме дураков, не  спрашивает  цену,
если действительно хочет купить  то,  что  ему  очень  нужно.  Монастырю
действительно не нужны деньги. У них огромный дом, а  в  церкви  золотые
подсвечники и огромный золотой крест над алтарем.
   - Я говорю языком человека и ангела, - пробормотал Ретт.
   - Что ты там лепечешь?
   - Да так. Цитирую.
   Он старался быть серьезным, но у него плохо получалось.
   - Я желаю тебе удачи, Скарлетт. Считай это моим благословением.
   Он спокойно вышел из комнаты, и только  на  лестнице  послышался  его
смех. Скарлетт сдержит свое обещание. С ее помощью он избежит  скандала.
Через две недели Сезон закончится, и Скарлетт уедет. Уйдет напряжение  и
усталость от жизни, которую себе здесь устроила она сама. И он  спокойно
сможет возвратиться в Лэндинг. Ему так много предстоит сделать.
   Как Ретт и предполагал, отношения Скарлетт с игуменьей совсем  нельзя
было назвать простыми.
   - Она не говорит ни да, ни нет. Она  даже  не  хочет  выслушать  моих
объяснений. И понять выгоду от продажи, - объясняла Скарлетт после свое-
го первого визита к ней.
   И после второго, третьего... Она была расстроена. Ретт благодушно вы-
слушивал, а в душе смеялся. Он понимал, что он единственный  человек,  с
кем она могла так поговорить. Более того,  попытки  Скарлетт  доставляли
ему удовольствие, по мере того как она усиливала свои  нападки  на  игу-
менью. Затем она стала навещать Кэррин так часто, что  скоро  узнала  по
именам всех монахинь. После недели безрезультатных хлопот  с  игуменьей,
Скарлетт была готова на все. Она даже стала навещать  вместе  со  своими
тетушками их подружек, пожилых людей, католичек.
   - Я вываливаюсь из своей одежды, - нервно жаловалась она Ретту. - Как
эти старухи не могут понять, чего от них требуется?
   - А может быть, они хотят спасти твою душу, - предположил Ретт.
   - У меня с душой все в порядке, спасибо. Я начинаю уже задыхаться  от
ладана. Я стала похожа на ведьму от недосыпа. Каждый вечер эти  праздни-
ки.
   - Ерунда. Круги под глазами делают тебя похожей на духа.  Это  должно
произвести впечатление на игуменью.
   - Ретт, как тебе не стыдно?! Сейчас же пойду пудриться.
   Действительно, бессонные ночи стали сказываться. Напряжение прорезало
маленькие вертикальные морщинки между бровей. Все в Чарльстоне только  и
говорили, что она ударилась в религию. Скарлетт стала совсем другой. Она
вела себя очень пристойно, но была какой-то рассеянной. Не было уже  той
красивой обольстительницы. Она больше не принимала приглашений  поиграть
в вист. Она была озабочена лишь одним. Салли ей однажды сказала:
   - Я очень чту Всевышнего. Но ты, по-моему, зашла очень далеко,  Скар-
летт. Это уже экстравагантно.
   Эмма Энсон не согласилась.
   - Ты не права. Ее поведение только заставляет меня думать о  ней  го-
раздо лучше. Я думаю, что ты, Салли, помогла ей не лучшим способом. Сей-
час я взяла бы все свои слова обратно. Всегда есть что-то восхитительное
в тех, кто имеет в своих чувствах что-то религиозное.
   Утро среды второй недели мытарств Скарлетт было дождливое  и  пасмур-
ное. "Я даже не могут идти в монастырь в такую погоду. У меня развалится
последняя пара обуви. Как было бы хорошо доехать туда в экипаже. Но  ку-
чер Ретта куда-то исчез. И нужно идти. Ничего не поделаешь".
   - Игуменья уехала утром в Джорджию в школу. Никто не знает, как долго
она там пробудет. День, два, а может, и неделю.
   "У меня нет столько времени. Каждый день на счету".
   Она вышла из дома в дождь и слякоть.
   - Выкинь эти туфли и дай мне переодеться, - приказала она Панси.
   Дождь прекратился только в  полдень.  Мисс  Элеонора  отправилась  на
Кинг-стрит за покупками. Это было не для Скарлетт. Она уселась  на  краю
кровати и сидела, пока ноги не затекли, затем спустилась  в  библиотеку.
Может, там Рету. Она ни с кем не могла поговорить о своих делах.
   - Как идет реформация католической церкви?  -  спросил  он,  поднимая
брови.
   Скарлетт разразилась рассказами об игуменье. В то время как он  молча
обрезал сигарету, прикурил и перебил ее.
   - Погода наладилась, давай выйдем на воздух, на веранду, такой краси-
вый вид на море.
   Лучи солнца пробивались сквозь дымовую завесу, Скарлетт вдохнула  дым
сигары. На улице аромат сада смешался с соленым воздухом с  залива.  Она
так замечталась, что голос Ретта слышался где-то вдали.
   - Мне кажется, что та школа в Джорджии находится в Саванне. Ты  могла
бы поехать на день рождения к деду. Тетушки будут очень рады.  Если  там
действительно важное мероприятие, то там будет епископ. Ты можешь  пого-
ворить с ним.
   Скарлетт попыталась обдумать предложение Ретта. Лучше,  конечно,  это
сделать, когда его нет рядом. Странно было чувствовать себя  неудобно  в
его присутствии. Он наслаждался дымом сигары.
   - Посмотрим, - сказала она и вдруг бросилась прочь, слезы брызнули из
глаз. - Что со мной? Я как девчонка. Ненавижу себя за это. Да  мероприя-
тие затягивается. Я получу Тару... и Ретт тоже. Хоть на это  потребуется
сто лет.

   ГЛАВА 29

   - Я никогда не была такой раздраженной, - сказала Элеонора Батлер.
   Ее руки тряслись, когда она наливала чай. У ее ног валялся сильно из-
мятый листок бумаги. Телеграмма, которая пришла, когда они были в  мага-
зине: кузины Таушенд Эллинтон приезжают из Филадельфии.
   - Через два дня! Как будто они и ничего не слышали о войне.
   - Они остановятся в гостинице, мама, - сказал Ретт. - И мы  пригласим
их на бал. По-моему, нормально.
   - Ужасно, - сказала Розмари. - Мне не очень хочется красоваться с ян-
ками.
   - Вообще-то она наша родня. И ты должна  прекрасно  выглядеть.  Кроме
того, Таушенд вовсе не янки. Он воевал с генералом Ли.
   Розмари промолчала.
   Мисс Элеонора засмеялась.
   - Хватит спорить. Будет интересно посмотреть, как встретятся  Таушенд
и Генри Рэтт. Один косоглазый, другой с бельмом. Они не смогут друг дру-
гу руки пожать.
   "Эллинтоны не такие уж плохие, - подумала  Скарлетт,  -  куда  только
смотреть, когда разговариваешь с Таушендом?" Его жена Ханна не была  та-
кой красивой, как мисс Элеонора, это однозначно. Однако алмазное колье и
дорогие платья заставляли чувствовать себя золушкой рядом с  ней.  Слава
Богу, это был последний бал и конец Сезона.
   "Я бы бросила камнем в того, кто скажет, что танцы могут утомить  ме-
ня. Но я действительно устала от них. Только бы все вышло с Тарой!"  Она
последовала совету Ретта и собиралась в Саванну. Но день за днем тетушки
все откладывали, и она решила ждать игуменью здесь.  Розмари  собиралась
навестить Джулию Эшли. А мисс Элеонора всегда хорошая компания. Ретт со-
бирался в Лэндинг, сейчас ей это  все  равно.  Если  бы  все  было,  как
раньше, то она с трудом дожидалась бы вечера.
   - Пусть Таушенд расскажет, действительно ли генерал Ли  такой  краси-
вый, как говорят, - весело попросила Скарлетт.
   Езекиль отполировал экипаж так, как будто собирался везти королевскую
семью. Он стоял у открытой дверцы, придерживая ее, готовый помочь сесть.
   - Я по-прежнему настаиваю, чтобы Эллинтоны поехали с нами, -  сказала
Элеонора.
   - Мы не поместимся, - недовольно пробурчала Розмари.
   Ретт знаком ей показал, чтобы она замолчала.
   - Проводов много, Ретт. И ты сам прекрасно знаешь. Они прекрасные лю-
ди и родня нам. Но это не оправдание того, что Ханна  отъявленная  янки.
Боюсь, что она нас замучает своей обходительностью.
   - Чего она? - спросила Скарлетт.
   Ретт объяснил. Чарльстонцы играли в свои порочные игры, которые  поя-
вились после войны. Они ранили своих противников так утонченно и обходи-
тельно, что это просто стало их оружием.
   - Гости не должны себя чувствовать, как будто первый раз в жизни  на-
дели ботинки. Только сильнейший и обретает опыт. Надеюсь, что нас не на-
столько будут задевать сегодня вечером, чтобы показать это публично. Ки-
тайцы никогда не придумывали пыток только ради их разнообразия. Хотя лю-
били изысканность.
   - Хватит, Ретт! - взмолилась мама.
   Скарлетт молчала. "Вот что они со мной делали. Что ж, пусть. Я не со-
бираюсь больше возиться с Чарльстоном".
   Завернув на Митинг-стрит, экипаж встал в длинную вереницу колясок.
   Одна за другой они останавливались и высаживали пассажиров. "Мы опоз-
даем с этой очередью", - подумала Скарлетт. Она  выглянула  в  окно.  По
улице прогуливались леди. За ними семенили служанки с коробками для обу-
ви. "Я бы тоже так погуляла. Лучше, чем париться в этой духоте. На улице
такая чудесная погода". По улице, сигналя, проезжал автомобиль. Скарлетт
уставилась на него.
   "Что он здесь делает? - удивилась она. - Им можно  ездить  только  до
девяти". Она услышала два удара колокола с часовни. Пробило девять трид-
цать.
   - Не правда ли, прекрасное зрелище, все-пассажиры одеты в бальные на-
ряды? - сказала мисс Элеонора. - Ты не знаешь, Скарлетт, пролетки  прек-
ращают ходить рано вечером в ночь Святой Сесилии и делают только  специ-
альные рейсы, чтобы отвезти людей на бал.
   - Не знала. А как они возвращаются?
   - После бала есть пара специальных рейсов.
   - А если кто-то хочет покататься во время бала?
   - Я думаю, там не до этого. Да и все знают, что после девяти пролетки
не ходят.
   Ретт засмеялся.
   - Мама, ты как принцесса из "Алисы в стране чудес".
   Элеонора захохотала.
   - Да уж, похоже.
   Экипаж медленно следовал мимо приоткрытой двери.  Скарлетт  заглянула
внутрь и увидела сцену, от которой у нее захватило дыхание. Это то  мес-
то, где будет проходить бал! Огромные железные  столбы  служили  основой
для газовых светильников. В каждом таком светильнике было по дюжине  го-
релок. Они освещали мягким светом внутреннее пространство, которое напо-
минало интерьер замка, огромной длины  полотняная  дорожка  тянулась  от
входа до самых ступенек портика. Над входом был натянут огромный тент.
   - Только подумайте, - удивлялась Скарлетт, - сразу из экипажа на бал,
и ни капли не попадет на тебя.
   - Хорошая идея, - согласился Ретт. - Только  в  ночь  Святой  Сесилии
дождь не идет. Всевышний не позволяет.
   - Ретт! - сердито оборвала его мама.
   Скарлетт победно посмотрела на Ретта, удовлетворенная  тем,  что  ему
заткнули рот. Не все же время ему умничать.
   - Выходи, Скарлетт, - сказал Ретт, - ты здесь будешь чувствовать  се-
бя, как дома. Это Ирландский Холл. Внутри ты увидишь выписанный  золотом
ирландский герб.
   - Не умничай, - опять оборвала его мама.
   Она вышла из экипажа, высоко подняв голову, представляя, как это  де-
лали ее ирландские предки.
   Что там делали солдаты янки? От испуга на секунду перехватило  горло.
Может, они замышляли как-то отомстить за то, что вчера их избили  женщи-
ны. Затем она увидела толпу сзади них,  которую  они  сдерживали.  Толпа
старалась разглядеть людей, которые вылезали из  колясок.  "Почему  янки
сдерживают толпу ради того, чтобы мы могли пройти? Как будто чьи-то слу-
ги. Да им никто и не платит".
   Она сделала пару шагов и очаровательно улыбнулась толпе.  Если  бы  у
нее было новое красивое платье! Уж она бы  постаралась.  Она  расправила
складки и ступила на нетронутую дорожку. Затем все прошли на Бал Сезона.
   Скарлетт убежала немного вперед и стояла в передней  в  ожидании  ос-
тальных. Она восхищенно осматривала неповторимую архитектуру,  лестницу,
которая вела на второй этаж и которая была уставлена красивыми  подсвеч-
никами, с горящими восковыми свечами. Такой красоты она еще ни  разу  не
видела.
   - А вот и Эллинтоны, - сказала миссис Батлер. - Сюда, Ханна, мы оста-
вим нашу верхнюю одежду в гардеробе.
   Но Ханна остановилась в дверях в нерешительности. Розмари и  Скарлетт
от удивления чуть не столкнулись с грузным мужчиной. Что  было  не  так?
Все внутри было так обычно, что Скарлетт не  поняла,  почему  Ханна  так
растерялась. Несколько девушек и женщин сидели на скамейке вдоль  стены.
Они смеялись и шутили, а тем временем их служанки вытирали и пудрили  им
ноги, надевали чулки и туфли для танцев. Это было обычным для такой  по-
годы. Что там себе думает янки? Не танцевать же в грязной обуви.
   - Вы загораживаете проход, - не очень вежливо сказала  Скарлетт  мисс
Эллинтон.
   Ханна извинилась и прошла внутрь. Элеонора Батлер стояла у зеркала  и
поправляла прическу.
   - Отлично, - сказала она. - Я уже думала, что потеряла вас.
   Она не видела реакцию Ханны.
   - Я бы хотела увидеть Шебу. Она позаботится обо всем, что вам  потре-
буется сегодня на вечеринке.
   Миссис Эллинтон покорно последовала за Элеонорой в угол комнаты,  где
на огромном широком кресле сидела не менее огромная женщина с кожей  ко-
ричнево-золотого цвета. Шеба встала с кресла, чтобы быть  представленной
гостье и снохе мисс Элеоноры.
   Скарлетт с жадностью смотрела на женщину, о которой так много  слыша-
ла. Шеба была знаменита. Все знали, что она лучшая  швея  в  Чарльстоне.
Она научилась, когда была рабыней у Ратлегов, у модистки миссис  Ратлег,
ее привезли в качестве приданого для  дочери.  Она  по-прежнему  служила
Ратлегам и еще некоторым избранным леди на ее выбор. Она  была  поистине
королевой в своем роде. Некоронованной королевой. Она каждый год заправ-
ляла в женском гардеробе на балах со своими двумя  помощницами.  Крючки,
шнурки, рюшечки, потерянные пуговицы и разбитые сердца -  все  было  под
силу этой женщине. На каждом балу есть гардероб, где  служанки  помогают
своим госпожам. Но только на Святой Сесилии есть королева Шеба. От  всех
других балов она любезно отказывается.
   Ретт сказал ей то, что о Шебе никто не скажет  вслух.  Всего  в  двух
кварталах отсюда у нее был свой кабачок, где солдаты и офицеры армии ок-
купантов могли всегда купить дешевые виски и женщин  любого  возраста  и
цвета кожи и по любой цене.
   Скарлетт смотрела недоуменно. "Могу поспорить, что она  одна  из  тех
аболиционистов, которые в глаза не видели чернокожего. Интересно,  зачем
она занимается всем этим, если у нее есть свой бизнес. Ретт говорит, что
в Англии у нее больше миллиона золотом в банке. Сомневаюсь, что Эллинто-
ны могут с ней потягаться".

   ГЛАВА 30

   Когда Скарлетт вошла в зал, она встала, как  вкопанная,  несмотря  на
то, что за ней шла вся толпа. Зал поразил ее, как сказка наяву.
   Огромный зал был залит теплым сиянием тысяч свечей. Хрустальные люст-
ры, казалось, висели где-то очень высоко. Отражаясь в многочисленных об-
рамленных золотом зеркалах, пламя приобретало замысловатые рисунки. И  в
темных окнах, которые тоже служили зеркалами. Серебряные  канделябры  на
длинных столах всеми гранями подчеркивали свою изысканность.
   Скарлетт не могла сдержать восхищения и засмеялась.
   - Скарлетт, тебе хорошо? - спросил Ретт значительно позже.
   - Да, это поистине лучший бал Сезона.
   Она действительно так считала. Здесь было все, что должно быть на на-
стоящем балу. Много музыки и смеха со всех сторон. Она, правда, не очень
обрадовалась, когда ей дали танцевальную карточку. Казалось, что органи-
заторы бала заранее распределили всех участников. Но музыка была  отлич-
ной. Ее партнером был немолодой мужчина, которого она знала,  потом  был
молодой человек, разные гости и чарльстонцы, которые съезжались со всего
света на этот бал. И каждый танец приносил новые ощущения и  новые  удо-
вольствия. И никаких разочарований. Имени Мидлтона Кортни не было в кар-
точке.
   Скарлетт захихикала, когда увидела Элали в танце. Ее обычная  серьез-
но-унылая гримаса отсутствовала, она улыбалась и смеялась, как  все.  Не
было стоящих вдоль стен и скучающих. Совсем юные дебютантки были в парах
со знатоками танца и умения общаться. Она видела Ретта с тремя такими по
очереди. И ни разу с Анной Хэмптон. Скарлетт удивлялась, с каким умением
был организован бал. Она совсем не завидовала, просто была счастлива.  И
совсем расхохоталась, когда увидела Эллинтонов. Ханна чувствовала  себя,
видимо, первой красавицей бала. "Она,  наверное,  танцевала  с  отпетыми
льстецами Чарльстона", - подумала Скарлетт. А Таушенд вообще,  казалось,
забыл про свою жену. Кто-то нашептал ему, наверное, что-то ласковое. Они
уж точно никогда не забудут эту ночь. Пошел шестнадцатый танец. Он пред-
назначался, как сказал ей Джози Энсон, для самых влюбленных пар. Мужья и
жены как будто заново влюблялись друг в друга. Джози был здесь  главным,
поэтому знал. Это было одним из обычаев. И она будет танцевать с Реттом.
   И когда он взял ее в танце и спросил, хорошо ли ей, она из самой глу-
бины сердца ответила: "Да!"
   В час ночи оркестр отыграл последний вальс, и бал был окончен.
   - Мне так не хочется, чтобы все закончилось, - сказала Скарлетт.
   - Отлично, - сказал Майлс Брютон. - Надеюсь, все так считают.  Сейчас
все идут вниз на ужин. Организаторы гордятся своими устрицами не меньше,
чем своим пуншем. Надеюсь, ты выпьешь бокал прекрасного напитка?
   - Да, конечно. У меня голова идет кругом.
   Пунш Святой Сесилии был смесью шампанского с прекрасным бренди.
   - Мы, мужчины, считаем, что это прекрасное восстанавливающее средство
для ног на балу. Никак не для головы.
   - Майлс! Салли всегда говорила, что  ты  самый  прекрасный  танцор  в
Чарльстоне. Мне теперь кажется, что она хвасталась.
   Скарлетт так была рада всему, что шутки сами собой  срывались,  порой
не всегда удачно. Почему так долго нет Ретта? Почему он разговаривает  с
Эдвардом Купером вместо того, чтобы сопровождать ее на  ужин?  Салли  бы
никогда не простила этого своему мужу.
   О, слава Богу, идет!
   - Я бы никогда не позволил тебе обладать такой  прекрасной  женщиной,
Ретт, если бы ты не был таким большим. - Майлс взял под руку Скарлетт. -
Вам повезло" мэм.
   - Бог мой, - парировал Ретт. - Я умолял Салли  убежать  со  мной.  За
последний час она мне вскружила голову. Но, видно, удача изменила мне. -
Все трое захохотали и стали глазами искать Салли. Она сидела на подокон-
нике, держа в руках туфли.
   - Кто сказал, что тот бал хорош, после которого появляются  дырки  на
туфлях? У меня появились мозоли, - весело констатировала Салли.
   Майлс сгреб ее с подоконника.
   - Я отнесу тебя вниз, несчастная, но надень туфли, как подобает  нас-
тоящей леди.
   - Грубиян! - сказала Салли.
   Скарлетт заметила, как они обменялись многозначительными взглядами, и
ее сердце наполнилось злостью.
   - О чем таком прекрасном ты так долго разговаривал с Эдвардом? Я про-
голодалась.
   Она посмотрела на Ретта и зло усмехнулась.
   - Он считает, что я плохо влияю на Томми. У него понизилась  успевае-
мость в школе. И в наказание он продает яхту.
   - Это жестоко! - воскликнула Скарлетт.
   - Мальчик получит ее обратно. Я покупаю ее. Пошли  ужинать,  пока  не
съели всех устриц. Первый раз в жизни ты получишь  еды  гораздо  больше,
чем сможешь съесть. Даже леди едят здесь до отвала. Это традиция.  Сезон
заканчивается, и начинается великий пост.
   Было около двух, когда двери Ирландского Холла открылись. И двое юно-
шей заняли свои места у дверей, чтобы освещать темное пространство перед
экипажами. Кучера зажгли лампы на крыше и у дверок. Лошади  переминались
с ноги на ногу и мотали головами. Слуга постелил дорожку и стал  сметать
с нее мусор. Но, заслышав голоса, растворился в темноте.
   Вся толпа вывалила на улицу, заполняя ее веселым смехом. Как и в каж-
дый предыдущий год, все говорили, что в этот раз  праздник  удался,  как
никогда. Отличная музыка, отличный стол, пунш, устрицы.
   - Поедем на пролетке, Ретт. В экипаже так душно.
   - Потом придется долго идти.
   - Ну и что. Это полезно.
   Он глубоко вдохнул свежего воздуха.
   - Да, действительно. Иди и займи место, а я скажу маме.
   Ехать было не особенно далеко. Завернули на Брод-стрит, проехали один
квартал. Там уже город спал. Проехали мимо почты. В пролетке решили  по-
петь и подхватили веселую песню про длинные дороги в Ирландии и про ост-
рова.
   Музыкальное исполнение песни оставляло желать лучшего, но никто  осо-
бенно не переживал. Когда они сошли, Скарлетт еще долго продолжала напе-
вать, вторя уносящей певцов пролетке, которая поехала обратно за  гостя-
ми, не успевшими разъехаться.
   - Как ты думаешь, они знают какую-нибудь  другую  песню?  -  спросила
Скарлетт.
   Ретт засмеялся.
   - Они и эту-то не знают. По правде сказать, я тоже. Да это и не имеет
значения.
   Скарлетт захохотала. Но вовремя закрыла  рот  рукой,  слишком  громко
прозвучал ее смех в ночной тишине. Она долго смотрела вслед  удаляющейся
пролетке, пока она не завернула за угол. Теплый ветерок приятно  обдувал
лицо. Свет лампы около почты разливал желтизну по всей улице.
   - Так тепло, - прошептала Скарлетт.
   Ретт пробурчал что-то невнятное, затем достал часы, посмотрел и  ска-
зал:
   - Слушай.
   Скарлетт даже затаила дыхание, чтобы лучше слышать.
   - Сейчас! - сказал Ретт.
   Колокола на колокольне Святого Майкла пробили раз,  два.  Звук  долго
лился в ночной тишине.
   - Половина, - сказал Ретт и положил часы в карман.
   От выпитого пунша они были близки к состоянию полета.  Ночь  станови-
лась темнее, а воздух теплее. Тишина резала слух. Такие вечера запомина-
ются лучше, чем сами балы. Каждый чувствует какое-то приятное внутреннее
тепло. Скарлетт взяла Ретта под руку. Они молча приближались к дому. Ша-
ги глухо отдавались в темноте. В такой темноте Скарлетт не узнавала при-
вычных глазу улиц. "Так тихо и пустынно, как будто  мы  единственные  на
всей земле".
   Высокая фигура Ретта была частью этой темноты. Скарлетт  обвила  свою
ладонь плотно вокруг его руки. Чувствовалась сила, сильная рука сильного
мужчины. Скарлетт прижалась к нему. Она чувствовала тепло его тела.
   - Прекрасный праздник получился? - спросила она очень громко. Ей  са-
мой показалось так. - Я смеялась так громко над Ханной,  что,  по-моему,
она заметила, она так часто оборачивалась. Ей  было  непривычно  видеть,
как веселятся южане.
   Ретт сочувственно произнес:
   - Бедная Ханна. Может быть, она никогда больше в жизни не почувствует
себя такой привлекательной. Таушенд не дурак. Он сказал мне,  что  хотел
бы перебраться на Юг. Этот визит заставит  Ханну  согласиться.  В  Фила-
дельфии по колено снега.
   Скарлетт мягко засмеялась. Когда они проходили мимо очередного  фона-
ря, она заметила, что Ретт тоже улыбается. Ни о чем не  хотелось  больше
говорить. Было достаточно того, что им было хорошо, оба  улыбались,  шли
вместе, и некуда было спешить.
   Они проходили мимо доков. Вдоль пирса стояли корабли и лодки.  В  ма-
леньких приземистых домиках с магазинами на первых этажах, с темными ок-
нами, многие из которых были настежь раскрыты. Заслышав их  шаги,  гдето
залаяла собака. Они пошли медленнее. Собака еще раз залаяла и замолчала.
   Они молча шли от одного фонаря к другому. Ретт уже автоматически  за-
медлял свои огромные шаги, чтобы Скарлетт успевала за ним. В тишине  од-
новременно раздавалось "клак, клак - свидетельство единства  и  гармонии
этого момента.
   Один фонарь не горел, и Скарлетт вдруг показалось,  что  небо  совсем
близко. А звезды, казалось, слепили глаза. И до них можно было рукой до-
тянуться.
   - Ретт, посмотри на небо. Звезды так близко.
   Ретт остановился и взял ее за руку, чтобы она тоже остановилась.
   - Это из-за близости к морю. Слышишь его дыхание?
   Они стояли очень тихо. Скарлетт напрягла слух. До нее донеслись тихие
всплески воды где-то в темноте. Постепенно они становились громче.  Сле-
дующий всплеск мог бы сравниться с шумом реки. Это была музыка. Она  не-
понятно почему наполнила ее глаза слезами.
   - Ты слышишь? - тихо спросила она.
   Вдалеке еле слышно действительно раздавалась какая-то музыка.
   - Да. Это мелодия "Через широкую Миссури". Моряки сами делают  дудки.
У некоторых есть настоящий талант музыканта. Смотри, там фонарь, его за-
жигают, чтобы суда не натолкнулись друг на друга. И всегда стоит вахтен-
ный и следит за этим. И всегда есть маленькие лодки  с  людьми,  которые
покажут путь к бухте в полной темноте, настолько хорошо  они  ее  знают.
Или те, кто предпочитает передвигаться ночью, чтобы его никто не видел.
   - А какой смысл?
   - Много причин. Беглецы, нечестные люди.
   Ретт рассказывал это так, как будто говорил сам с собой.
   Скарлетт смотрела на него, она не  могла  разглядеть  его  лица.  Она
вновь посмотрела на фонарь, который она приняла за звезду, и стала  слу-
шать неизвестного музыканта. Часы пробили три четверти  третьего.  Скар-
летт почувствовала соль на губах.
   - Ты скучаешь о тех блокадных временах? Ретт засмеялся.
   - Лучше сказать, хотел бы быть лет на десять моложе. Я плавал на  су-
дах. Мне доставляло радость качаться на волнах и чувствовать вольный ве-
тер. Только там мужчина по-настоящему чувствует себя мужчиной.
   Он потянул Скарлетт за собой. Шаги убыстрились, но все так же в  такт
друг другу.
   Скарлетт чувствовала морской воздух и представляла себя в лодке.
   - Ретт, я хочу поплавать. Возьми меня как-нибудь с собой. Погода  еще
хорошая. И совсем не обязательно тебе ехать в Лэндинг прямо завтра.
   Ретт на минуту задумался. Скоро она навсегда исчезнет из его жизни.
   - Почему бы нет. Было бы глупостью упускать погоду.
   Скарлетт потащила его за руку.
   - Пойдем. Уже поздно. А мне нужно рано вставать.
   Ретт приостановил ее.
   - Если у тебя будет сломана шея, то я тебя не возьму. Смотри под  но-
ги.
   Она опять пошла с ним в ногу. Это так приятно - го-то.
   Перед самым домом он ее остановил.
   - Подожди. - Он прислушался. Часы пробили три раза. Гул долго  разда-
вался над спящим городом.
   Три... часа... и все так прекрасно!

   ГЛАВА 31

   Ретт критически осмотрел ее костюм, и его лицо слегка перекосилось.
   - Так, я не хочу снова обгореть на солнце, - сказала она однозначно.
   Она надела широкополую малиновую шляпу, которую Элеонора  повесила  у
двери в сад, чтобы надевать ее, когда она обрезает кустарник в саду. Она
поверх шляпы повязала голубую ленточку и  закрепила  ее  на  подбородке.
Скарлетт казалось, что эта шляпка ей очень идет. Она взяла с  собой  ма-
ленький зонтик от солнца. Ее любимый, с голубенькими цветочками.
   "Почему Ретт считает, что имеет право всех критиковать? Пусть сам  на
себя посмотрит. В старой полинялой рубашке, не говоря уже о его куртке".
   - Ты сказал - в девять. Ну что, мы идем?
   Ретт небрежно поднял с пола холщовую сумку, накинул на плечо и корот-
ко сказал:
   - Пошли.
   В его голосе было что-то подозрительное. "Он что-то задумал, -  пока-
залось Скарлетт, - надо быть начеку".
   Она и не представляла себе, что яхта такая маленькая. И  что  до  нее
придется добираться по скользкому трапу. Она опасливо посмотрела на Рет-
та.
   - Сейчас отлив. Нам надо было бы прийти в половине  десятого.  Сложно
будет потом вернуться в бухту. Ты все еще по-прежнему хочешь кататься?
   - Еще бы, конечно! - Скарлетт взялась за поручень трапа и  попыталась
пойти по нему.
   - Подожди, - остановил ее Ретт.
   Она посмотрела на него недовольно и нетерпеливо.
   - Я не хочу, чтобы ты сломала себе шею и свалилась в воду. Мне  потом
придется тебя целый час доставать. Очень скользкий трап. Подожди  минут-
ку, я спущусь вниз, чтобы подстраховать тебя. Ты догадалась надеть  туф-
ли?
   Ретт расстегнул сумку и надел ботинки на резиновой подошве.  Скарлетт
молча наблюдала за ним. Ретт переобулся и убрал обувь в сумку.
   Закончив, резко встал и улыбнулся. От его улыбки у Скарлетт захватило
дух.
   - Стой здесь. Умный мужчина знает, откуда ждать проблем.  Я  поправлю
поручень и вернусь за тобой.
   Он ловко перекинул сумку через плечо и полез по  трапу.  До  Скарлетт
только сейчас дошли его слова.
   - Ты быстр, как молния, - сказала она в восхищении, наблюдая  за  пе-
редвижениями Ретта.
   - Или как обезьяна, - поправил ее Ретт. - Да, дорогая, время безжало-
стно к мужчинам и даже к женщинам.
   Скарлетт было не в новинку лазить по таким приспособлениям. И она хо-
рошо держала равновесие. В детстве она забиралась на самые верхние ветки
деревьев или карабкалась вверх на сеновал. И этот трап не  был  для  нее
такой уж проблемой. Но ей было приятно, когда Ретт, поддерживая ее,  об-
нял за талию.
   Она села аккуратно на сидение, а Ретт приладил парус.  Белое  полотно
развевалось, закрывая весь вид с одной стороны.
   - Ты готова? - спросил Ретт.
   - Да, конечно.
   - Тогда поехали.
   Ретт отвязал концы каната от причала и оттолкнулся. Ветер сразу подх-
ватил маленькую яхту и потянул ее на середину реки.
   - Сиди на своем месте и старайся прижать голову пониже к  коленям,  -
приказал Ретт.
   Он поднял кливер, закрепил фал, и яхта поплыла еще быстрее и  уверен-
нее.
   - Ну вот, - сказал Ретт, присаживаясь рядом со Скарлетт.  Ручка  киля
была между ними. Двумя руками  он  старался  выровнять  движение.  Стоял
сильный шум от ветра в парусах, от скрипа яхты и плеска воды за  бортом.
Скарлетт сидела, не поднимая головы. Солнце било в глаза Ретту,  он  щу-
рился, но не отворачивался и  был  очень  сосредоточен.  Лицо  сияло  от
счастья. Скарлетт давно не видела его таким. Встречная волна  ударила  в
борт, разбрасывая море брызг. Ретт захохотал.
   - Молодец, девочка! Скарлетт понимала, что это адресовано не ей.
   - Ты уже готова вернуться?
   - Нет еще.
   Скарлетт находилась  в  прекрасном  расположении  духа,  несмотря  на
сильный ветер, промокшую одежду и потерянный зонтик, на то, что в  туфли
постоянно заливалась вода. Все было настолько сказочно  для  нее.  Волны
вздымались футов на шестнадцать. Они напоминали молодых животных,  кото-
рые набрасывались на добычу. Они поднимали и  опускали  маленькую  яхту,
словно игрушку. В такие моменты у  Скарлетт  сосало  под  ложечкой.  Она
чувствовала себя частью всей этой стихии. Она чувствовала себя  водой  и
солнцем, солью и ветром. Ретт смотрел на Скарлетт. Ему было приятно, что
его любимое занятие так нравилось ей.
   - Хочешь попробовать порулить? Я научу.
   Скарлетт отрицательно завертела головой, ей просто нравилось то,  что
можно просто так плыть.
   Ретт понимал, как хотелось бы Скарлетт поуправлять яхтой,  почувство-
вать свободу перед стихией. В детстве он тоже  чувствовал  это.  И  даже
сейчас, в его возрасте, иногда что-то двигало им  и  заставляло  отправ-
ляться в плавание еще и еще.
   - Наклоняйся, - предупредил Ретт и крутнул ручкой паруса над ее голо-
вой.
   Резкий рывок вознес их на самый гребень волны.  Скарлетт  вскрикнула.
Над головой летали чайки, как белые пятна на безоблачном небе. Они  раз-
вернулись. Солнце теперь приятно грело спину. А в  лицо  ударил  соленый
ветер. Ради таких дней стоило жить. Он прикрепил парус и полез  за  сум-
кой. Достал из нее свитер для себя и поменьше для Скарлетт. Оба были из-
рядно потрепаны и годились разве что  для  таких  прогулок.  Затем,  как
краб, приполз обратно. Лодка просела под его весом.
   - Надень, - протянул он свитер Скарлетт.
   - Мне не нужно. На улице словно лето.
   - Воздух теплый, но не вода. Сейчас февраль все-таки.  Продует  тебя,
промокнешь и не заметишь, как схватишь простуду. Надевай.
   Скарлетт скорчила мину, но все-таки надела.
   - Тебе придется подержать мою шляпу.
   - Я подержу.
   Ретт натянул свой свитер, затем помог Скарлетт. Ветер тут же  растре-
пал ее волосы. Унося с собой шпильки, заколки. Прядь  волос  забилась  в
рот.
   - Что ты наделал? - недовольно закричала она. - Отдай быстрее  шляпу,
пока я не полысела.
   Ветер был такой сильный, что, казалось, мог унести все ее волосы.
   Она никогда в своей жизни не была такой привлекательной. Ее лицо, ро-
зовое под порывами ветра и лучами солнца, светилось радостью. С  растре-
панной копной волос, в шляпе она выглядела довольно смешной в его свите-
ре.
   - Ты, конечно, не догадался чего-нибудь взять поесть?
   - Только завтрак моряка, - сказал Ретт, - сухари и ром.
   - Какие деликатесы! Я не ела никогда ни того, ни другого.
   - Сейчас пол-одиннадцатого. Подожди и пообедаешь дома.
   - А нельзя плавать весь день? Мне так хорошо! Такой чудесный день.
   - Еще час. Мне в полдень надо встретиться с адвокатами.
   "Заботится о своих адвокатах". Скарлетт слегка  обиделась,  но  потом
решила не портить себе праздник. Она смотрела на блестящее в лучах солн-
ца море, на пену около бортика, затем нагнулась и  зачерпнула  пригоршню
воды. Она как маленький котенок. Рукава были такими  длинными,  что  она
могла спрятать в них руки.
   - Будь осторожна. Может сдуть, - смеялся Ретт.
   Он взял руль, готовясь к развороту.
   - Смотри скорее сюда. Могу поспорить, ты никогда такого не видела.
   Скарлетт напряженно вглядывалась в даль.
   - Акула! Две, три!
   - Мое маленькое дитя! Это дельфины, а не акулы. Они, наверное, плывут
к океану, осторожнее, пригнись. Мы попробуем поплыть за ними. Это просто
класс. Поучиться у них. Они к тому же любят поиграть.
   - Рыбы? Играть? Ты меня за дурочку держишь?
   - Они не рыбы. Ты посмотри. Сама увидишь!
   Дельфинов было семь. Когда Ретт развернулся по  их  направлению,  они
были довольно далеко. Солнце било в глаза, и Ретт  прикрывал  их  рукой.
Дельфины появились прямо перед носом. Они  выпрыгивали,  показывая  свои
спины и с шумом ныряли обратно.
   - Ты видел, видел! - задергала Скарлетт Ретта за рукав.
   Ретт опустился на лавку.
   - Видел. Они зовут нас двигаться дальше. А остальные ждут. Посмотри!
   Два дельфина сопровождали их, то и дело выпрыгивая из воды вдоль обо-
их бортов. Их блестящие спины и плавники приводили Скарлетт  в  восторг.
Скарлетт засучила свои безмерные рукава и хлопала в ладоши. Один дельфин
показал свою единственную ноздрю, повернулся и исчез  под  водой.  Вылез
снова, посмотрел и опять исчез.
   - Ретт! Он улыбается нам! Они плавали туда  и  обратно,  крутились  и
вертелись под лодкой, выныривали с разных сторон, стукались о борт, вов-
лекая яхту в игру. И, казалось, смеялись над тем, как эти мужчина и жен-
щина неумело плавают.
   - Вон там! - показал Ретт.
   - И там! - тыкала пальцем Скарлетт совсем в другом направлении.
   Каждый раз появление дельфина было неожиданностью.
   - Они танцуют, - настаивала Скарлетт.
   - Резвятся, - говорил Ретт.
   - Это представление, - согласились они.
   Шоу действительно было прекрасным. Ретт совсем не следил за яхтой. Он
не заметил тучки на горизонте. Первый раз он почувствовал перемену, ког-
да ветер вдруг стих и дельфины куда-то исчезли, паруса повисли. Он огля-
нулся вокруг и увидел надвигающийся шторм.
   - Ложись на дно и держись, - тихо сказал он Скарлетт. - Сейчас  пове-
селимся. И не в таких переделках бывали.
   Скарлетт оглянулась, и ее глаза расширились: только что было солнце и
тепло вокруг, и вдруг - облака и черное небо. Без лишних слов она сдела-
ла, что приказал Ретт. Он же ловко управлялся с лодкой.
   - Нам придется лавировать, - Ретт нервничал. - Зато таких гонок  тебе
больше нигде не доведется испытать. - В этот момент налетел шквал.  День
превратился в жидкую темноту. Неба не стало видно. Полил  ливень.  Скар-
летт открыла рот, чтобы закричать, но тут же нахлебалась воды.
   "Мой Бог, я захлебываюсь", - подумала она. Она перевернулась на живот
и еле откашлялась. Она пыталась поднять голову и спросить у  Ретта,  что
происходит и откуда такой шум. Но ей на лицо наехала шляпа.  Она  ничего
не видела. "Либо я ее выкину, либо задохнусь". Одной рукой она  пыталась
развязать узел, другой отчаянно вцепилась в металлический поручень. Лод-
ку бросало из стороны в сторону, она то и дело черпала носом  и  трещала
по всем швам. Временами ей казалось, что лодка становится совсем  верти-
кально и просто идет ко дну. "О, пресвятая Божья Матерь! Я не хочу  уми-
рать!"
   Наконец ей удалось развязать узел и освободить тесемки. Она могла ви-
деть! Она осмотрелась вокруг. Кругом в темноте были стены воды. Они  бу-
шевали и обдавали ее пеной.
   - Ретт! - пыталась она перекричать шум шторма.
   Боже, где Ретт? Она вертела головой по сторонам. "Будь проклят этот
   Ретт!" Он стоял, на коленях, его плечи  и  спина  напряглись.  Высоко
поднята голова. Он смеялся ветру, дождю и волнам. Левой рукой вцепился в
руль, правой в поручень. Он привязался веревкой, чтобы его не снесло. Но
ему нравилось это! Ему нравилось играть со смертью.
   "Я ненавижу его!"
   Скарлетт с ужасом посмотрела на очередную  надвигающуюся  волну.  Она
старалась себя успокоить. "Ретт прекрасно с ней справится, как и со всем
остальным". Она пересилила себя  и,  высоко  подняв  голову,  посмотрела
навстречу этому хаосу.
   Скарлетт ничего не знала о беспорядочности ветра в такую бурю.  Когда
поднимается тридцатифутовая волна, она перекрывает  собой  ветер.  Лодка
поворачивается поперек волны, и становится возможным  преодолеть  волну.
Скарлетт не понимала, что Ретт маневрирует со знанием  дела  среди  этой
стихии. И все вроде бы было в порядке до тех пор, пока Ретт не закричал:
   - Кливер, кливер! Она увидела, как гребешок волны накрывает их.
   Она услышала треск где-то совсем рядом и почувствовала,  как  сначала
медленно, затем быстрее огромная масса накрывает ее сверху. Она  посмот-
рела на лицо Ретта. Оно было так близко, затем так далеко и  совсем  ис-
чезло. Лодка перевернулась, и оба они оказались в ледяной воде.
   Она и не подозревала, что бывает такая холодная вода. Сверху лил  хо-
лодный ливень, и лед сжимал ее конечности. Зубы непроизвольно застучали,
дрожь отдавалась в голове с ужасной силой.  Она  ничего  не  осознавала,
кроме того, что все ее тело парализовано от холода.  Но  она  продолжала
двигаться, поднимаясь и опускаясь на волнах и уцепившись за какие-то об-
ломки.
   "Я гибну. О Бог, не дай мне умереть. Я хочу жить".
   - Скарлетт! Этот звук раздался в ее голове громче,  чем  шум  воды  и
трескотня зубов.
   Он сразу дошел до ее сознания.
   - Скарлетт!!! Она знала. Это был голос Ретта. Она  почувствовала  его
руку, крепко сжимающую ее тело. Но где он? Вода заливала ей  глаза.  Она
пыталась что-то закричать, но вода залилась в рот. Челюсти  отказывались
двигаться.
   - Ретт, - проговорила она.
   - Слава Богу.
   Его голос был совсем рядом. Сзади. Ее сознание начало возвращаться  к
ней.
   - Ретт, - снова повторила она.
   - Слушай внимательно, дорогая. Ты никогда в жизни меня не слушала.
   У нас есть всего один шанс. Естественно, мы им  воспользуемся.  Лодка
рядом где-то. Я держу канат. Это значит, что  нам  предстоит  поднырнуть
под нее, и тогда мы будем в относительной безопасности. Ты все поняла?
   - Нет! - вырвалось у нее.
   Нырнуть для нее было все равно, что утонуть. Если она нырнет, она уже
никогда не вынырнет. Паника охватила ее. Перехватило дыхание.  Ей  хоте-
лось схватиться за Ретта сильно-сильно и плакать, плакать, плакать...
   "Хватит! - слова прозвучали отчетливо. Причем ее же голосом. Это спа-
сет ее. - Ты никогда не спасешься, если будешь вести себя, как идиотка".
   - Что д-д-де-е-е-ла-ать? - стучали ее зубы.
   - Я считаю до трех, и ныряем. Все будет в порядке. Ты готова?
   Не дождавшись ответа, он стал считать:
   - Раз... два...
   Скарлетт набрала воздуха. Затем ее куда-то утащило под воду. На  нес-
колько секунд. Вынырнув, она жадно стала глотать воздух.
   - Я держал тебя, ты бы не утонула. Ты вцепилась в  меня  так,  что  я
чуть сам не утонул.
   Ретт показал ей, за что держаться. Руки ее были каменными. Она  стала
их растирать.
   - Вот-вот. Растирай. Но не забывай держаться. Я должен оставить  тебя
ненадолго. Не паникуй. Я недолго. Я должен нырнуть  обратно  и  отрезать
весь такелаж, который может утянуть нас на  дно.  И  не  пугайся,  когда
кто-то схватит тебя за ногу. Это буду я. Лишнюю одежду и обувь тоже при-
дется сбросить. Держись. Я скоро.
   Казалось, это продлится вечно.
   Скарлетт пока осматривалась по сторонам. Не так уж и плохо.  Если  бы
не холод. Перевернутая лодка служила прекрасной крышей и спасала от дож-
дя. Да  и  шторм  казался  не  таким  страшным,  хотя  лодку  и  бросало
вверхвниз. Но она не видела этих страшных огромных волн.
   Она почувствовала, как Ретт прикоснулся к ее левой ноге. Значит,  она
еще не совсем отморожена. Скарлетт первый раз легко вздохнула.  Скарлетт
почувствовала движение ножа, а затем огромный груз отвалился от ее  ног,
и плечи вылезли из воды. Ретт вынырнул из воды, и от  неожиданности  она
чуть не выпустила из рук поручень.
   - Как поживаешь? - спросил Ретт. Его голос показался ей криком.
   - Тс-с. Не так громко.
   - Как дела? - спросил он тихо.
   - Замерзла, как собака, если тебе это интересно.
   - Да, вода холодная. Но бывает еще холоднее. Если бы ты была в Север-
ной Атлантике...
   - Ретт Батлер, если ты мне будешь рассказывать свои военные приключе-
ния... я тебя утоплю!
   Они засмеялись, и от этого смеха стало как  бы  теплее.  Но  Скарлетт
продолжала сердиться.
   - Как ты можешь смеяться в таком положении.  Совеем  не  смешно  бол-
таться в холодной воде посреди шторма!
   - Когда дела так плохи, что хуже некуда,  остается  только  смеяться.
Это спасает от сумасшествия, и зубы не так стучат от страха.
   Ее раздражало все, что он говорил. Самое главное, что  он  был  прав.
Зубы перестали стучать, когда мысли о близкой смерти улетучились  из  ее
головы.
   - Сейчас я хочу разрезать тесемки твоего корсета, чтобы тебе дышалось
свободнее. Не двигайся, а то порежу тебя.
   Было что-то интимно-возбуждающее в его движениях. Прошли годы  с  тех
пор, когда в последний раз ее тела касалась его рука.
   - Ну вот, дыши глубоко, - сказал Ретт, сняв с нее корсет.  -  Женщины
совсем разучились дышать в своих одеждах, а из этих тесемок  мы  сделаем
чтонибудь, что поддерживало бы нас на плаву. Я  закончу  и  сделаю  тебе
массаж. Дыши глубже. Я заставлю кровь в тебе бегать быстрее.
   Скарлетт пыталась делать, что говорил Ретт, но руки у нее еле  двига-
лись. Было гораздо проще повиснуть на висюльках, которые смастерил Ретт,
и качаться вместе с волнами. Ей так захотелось спать. "Почему  Ретт  там
что-то тараторит? Почему он так настаивает, чтобы я массировала свои ру-
ки?"
   - Скарлетт! - донеслось до нее отчетливо.  -  Скарлетт!  Тебе  нельзя
спать. Нужно двигаться. Ударь меня, если хочешь, только двигайся.
   Ретт стал яростно массировать ее руки  и  плечи.  Он  делал  это  так
сильно и грубо, что Скарлетт тряслась, как погремушка.
   - Хватит, мне больно.
   Ее голос был очень слабым, как  мяуканье  котенка.  Скарлетт  закрыла
глаза, и темнота навалилась на нее.  Она  не  чувствовала  холода,  была
только усталость и страстное желание уснуть.
   Не говоря ни слова, Ретт стал хлестать ее по щекам,  да  так  сильно,
что она ударилась головой о деревянный борт. Скарлетт сразу  проснулась,
злая и потрясенная.
   - Ты что, с ума сошел! Вот выберемся, ты получишь свое. Вот увидишь!
   - Так-то лучше, - спокойно проговорил Ретт. - Дай сюда свои  руки.  Я
помассирую.
   - Обойдешься! Я оставлю их при себе. Чего и тебе желаю. Ты  мне  чуть
кости не переломал.
   - Выбирай: либо я их буду ломать, либо их съест краб. Послушай,  если
не греться, то можно умереть, Я знаю, ты хочешь спать, но это сон  смер-
ти.
   И если даже мне придется тебя избить до синяков, я  не  позволю  тебе
умереть.
   Шевелись, двигайся, говори. Мне плевать, что ты говоришь. Только  го-
вори.
   Пой мне песни русалки, и я буду знать, что ты жива.
   Скарлетт снова очнулась.
   - Ты намерен выбраться отсюда? - спросила она безнадежно. Она потерла
ногу об ногу.
   - Конечно.
   - Как?
   - Течение несет нас к берегу. Прилив нас  принесет  туда,  откуда  мы
стартовали.
   Скарлетт мотнула головой. Она вспомнила ту радостную суету, с которой
они погрузились на яхту. Однако ветер отнес их далеко от залива в Атлан-
тику.
   - Сколько времени пройдет прежде,  чем  мы  вернемся?  -  безжизненно
спросила Скарлетт.
   - Я не знаю. Храбрись, Скарлетт, - сказал  Ретт,  продолжая  усиленно
массировать ее плечи.
   Его голос звучал, как на проповеди! Ретт; который  всегда  был  таким
веселым. О Господи! Скарлетт хотела изо всех сил, чтобы ее  отмороженные
ноги зашевелились.
   - Мне нет дела до твоей чертовой храбрости, я есть хочу! Какого черта
ты не подобрал сумку, когда мы перевернулись?
   - Она осталась под лодкой, где-то в воде. Господи, Скарлетт, я совсем
забыл про нее. Молю Бога, чтобы она еще была там!
   Аромат рома возвращал их к жизни. Скарлетт усиленно задвигала ногами,
ступнями. От восстановленного  кровообращения  появилась  боль.  Но  она
только была рада ей. Это означало, что она жива. "Ром в самом деле лучше
бренди, - подумала Скарлетт после второй порции. - Он гораздо лучше воз-
вращает к жизни. Жалко, что Ретт выделяет по чуть-чуть... Но она понима-
ла, что он прав. Было глупо сразу высосать всю бутылку. Неизвестно, ког-
да они еще вернутся.
   - О-хо-хо и бутылка рома! - совсем развеселилась Скарлетт.
   Они запели вместе, и их голоса гулко раздавались в перевернутой  лод-
ке.
   Ретт прижал ее к себе, чтобы сохранить тепло. Скоро они перепели  все
песни, которые знали, попивая ром, от которого было все меньше и  меньше
эффекта.
   - Как насчет "Желтых роз Техаса"?
   - Мы уже два раза пели, - запротестовала Скарлетт. - Давай лучше спо-
ем ту, которую так любил мой отец. Я помню, в Атланте  вы  шли  вниз  по
улице, распевая ее: "Я помню тот день, когда я встретил милую Пеги..."
   - Спой лучше ты. Ты должна знать там каждое слово.
   Скарлетт попробовала, но у нее уже запершило в горле.
   - Я забыла, - сказала она, скрывая усталость.
   Она так устала. Если бы она могла положить голову на  плечо  Ретта  и
поспать. Его руки так нежно прижимали ее. Ее голова упала ему на  плечо.
Больше не было сил. Ретт встряхнул ее.
   - Скарлетт, ты меня слышишь? Я чувствую, что течение переменилось.  Я
чувствую, мы совсем недалеко от берега. Не сдавайся. Держись,  моя  лас-
точка. Скоро все закончится.
   - ...так холодно...
   - Черт бы тебя побрал, Скарлетт О'Хара! Ты ни на что не годна!  Слова
подействовали. Голова поднялась, и  в  глазах  снова  появился  разумный
блеск.
   - Дыши глубоко, - скомандовал Ретт. - Скоро приедем.
   Он закрыл своей огромной рукой ее нос и рот и утащил под воду. Выныр-
нув с другой стороны корпуса, Ретт  огляделся.  Кругом  ходили  огромные
волны.
   - Почти дома, моя дорогая, - прошипел Ретт.
   Он взял Скарлетт так, чтобы ее голова оставалась над водой и случайно
не нырнула. И поплыл, аккуратно лавируя между волнами. Лил мелкий дождь,
из-за сильного ветра он бил в лицо. Ретт прикрыл Скарлетт  от  надвигаю-
щейся сзади волны, она подняла их на свой гребень и понесла к берегу.
   Ноги Ретта были сильно изранены, но он не обращал внимания. Он с тру-
дом пробирался по песку. К месту, где можно было  укрыться  от  дождя  и
ветра. Там он уложил Скарлетт на сухой песок.
   Его голос срывался, когда он, растирая каждую часть ее тела, постоян-
но кричал ее имя, пытаясь пробудить ее сознание. Ретт убрал  с  ее  лица
волосы и стал тормошить ее бледные щеки. Наконец, Скарлетт открыла глаза
цвета темного изумруда. Они мало что выражали. Скарлетт  загребла  осла-
бевшими руками песок и еле произнесла: "Земля". И тут же заплакала навз-
рыд.
   Ретт одной рукой обнял ее и прижал к себе, другой рукой стал  гладить
по щекам, волосам, подбородку, шее.
   - Моя дорогая, жизнь моя. Я думал, я тебя потеряю. Я  думал,  я  убил
тебя. Я думал... О, Скарлетт! Ты жива. Не плачь, дорогая, все кончилось.
Ты спасена. Все в порядке.
   Он стал целовать ее в щеки, в шею, в лоб. В ней  начала  пробуждаться
жизнь, и она обняла его, принимая поцелуи.
   И не было ни холода, ни дождя, ни слабости - только тепло горячих губ
и тел и жар ладоней. И сила, которую она почувствовала, сжимая его  пле-
чи. И она чувствовала своей  грудью,  как  бьется  его  сердце.  Так  же
сильно, как и ее. "Я живу, живу! Да!" - кричала она снова  и  снова,  со
страстью отдаваясь Ретту.

   ГЛАВА 32

   "Он любит меня! "Какой я была дурой, что сомневалась". Соленые и гру-
бые губы Скарлетт расплылись в улыбке. Она открыла глаза. Ретт сидел ря-
дом, поджав колени к лицу и опустив голову. Впервые она огляделась  вок-
руг и почувствовала песок на спине. Так можно и замерзнуть навсегда. На-
до было найти убежище, прежде чем снова  заняться  любовью.  Ее  коленки
дрожали. "Совсем еще недавно нам было наплевать на погоду". Она  провела
пальцем вдоль его спины. Он вздрогнул.
   - Я не хотел тебя будить. Постарайся еще отдохнуть. Я пойду поищу ме-
сто, где обсушиться и достать огня. На этих островах должны быть хижины.
   - Я пойду с тобой, - заявила Скарлетт.
   Ее ноги были укрыты свитером Ретта. И на ней самой был ее свитер. Она
чувствовала неудобство из-за этой тяжести.
   - Нет. Оставайся здесь.
   Он скрылся за песчаными холмами, оставляя Скарлетт в недоумении.
   - Ретт! Ты не можешь меня оставить. Я не хочу тебя отпускать!
   Он даже не обернулся. Она только могла видеть иногда мелькающую между
холмами его широкую спину, к которой прилипла влажная рубашка. На верши-
не холма он остановился. Огляделся вокруг и крикнул Скарлетт:
   - Там домик! Я знаю, где мы! Вставай!  Он  вернулся,  помог  Скарлетт
встать. Она с готовностью взяла его под руку.
   Домики, которые построили чарльстонцы на близлежащих островах, служи-
ли защитой от сырых холодных ветров. Они стояли на столбах, чтобы их  не
заносило песками, и были сделаны на века, хотя казались  хлипкими.  Ретт
знал, что там есть кухня и камни. И можно что-нибудь найти  поесть.  Как
раз для тех, кого выбросило море.
   Ретт легко сломал замок. Скарлетт вошла за ним. Почему Ретт так  мол-
чалив? Он не сказал ей почти ни слова, даже когда вел ее среди  песчаных
дюн. "Я так хочу слышать его голос, хочу, чтобы он  сказал,  что  любит.
Бог видит, он заставил меня ждать так долго".
   Он нашел в шкафу теплый плед.
   - Сними все мокрое и накройся. - Он сам укутал ее. - Я разведу огонь.
   Скарлетт бросила свои панталоны и свитер в кучу и укуталась в одеяло.
   Оно было такое теплое и сухое. Первый раз за много часов она  была  в
тепле, но ее начинала пробивать дрожь.
   Ретт принес сухих дров и развел огонь. Скарлетт подошла к огню.
   - Почему ты не снимешь с себя мокрую одежду? - пыталась  она  загово-
рить. - Плед большой, и я с тобой поделюсь.
   Ретт не ответил. Он возился у огня. Через некоторое время он сказал:
   - Я снова промокну. Мне придется идти на улицу. Мы  в  паре  миль  от
форта Моултри. Пойду за помощью.
   - Беспокоить форт Моултри! - Скарлетт хотелось,  чтобы  он  прекратил
там возиться и пришел к ней. Она не могла с ним говорить, когда он нахо-
дился в другой комнате.
   Ретт вернулся с бутылкой виски в руке.
   - Запасы не очень, - улыбнулся он. - Но кое-что есть.
   Он открыл буфет и достал два стакана.
   - Достаточно чистые. Я налью нам выпить.
   - Я не хочу пить. Я хочу...
   Он прервал ее.
   - Мне нужно выпить.
   Он залпом выпил и завертел головой, морщась.
   - Немудрено, что они оставили это здесь. Дерьмо порядочное. Но...
   Он налил еще.
   Скарлетт стало жалко его. "Несчастный любимый. Как он перенервничал".
   - Не будь таким наивным, Ретт, - заговорила она, стараясь  вложить  в
свой голос всю свою любовь. - Не делай вид, что ты поддался мне. Мы  муж
и жена. Мы любим друг друга. И все.
   Ретт уставился на нее поверх стакана, затем медленно поставил его  на
стол.
   - Скарлетт, то, что произошло на берегу, ни о чем не говорит. Мы были
так рады, что спаслись. Это то же самое, что происходит, когда кончается
война. Радостные победители обнимаются и целуются  с  первой  попавшейся
женщиной. Они рады, что выжили... Мы с тобой чуть не погибли.  Была  ра-
дость, потому что мы спаслись, и никакой любви.
   Эти слова, как гром, поразили Скарлетт. Но она помнила те слова,  ко-
торые он говорил ей там на берегу. "Дорогая, любимая..." Неважно, что он
сейчас говорит, он любит ее. Она чувствовала это сердцем и душой. "Прос-
то он сейчас врет. Он по-прежнему боится, что я его не люблю, и не хочет
признаться!"
   Они придвинулась к нему.
   - Ты можешь говорить все, что хочешь. Но это  не  изменит  правды.  Я
люблю тебя, и ты любишь меня. И мы занимались  любовью,  чтобы  доказать
это друг другу.
   Ретт допил виски и громко рассмеялся.
   - Я никогда не мог подумать, что ты, глупенькая,  такая  романтичная.
Скарлетт, ты меня разочаровываешь. Ты всегда была хоть немного разумной.
   Скарлетт расхаживала по комнате.
   - Ты можешь рассуждать до посинения. Это ничего не изменит.
   Она вытерла рукой слезы, которые ручьем катились из глаз. Она  стояла
сейчас рядом с ним, чувствовала соль его кожи и запах виски.
   - Ты меня действительно любишь, - прошептала она. - Любишь, любишь!
   Одеяло упало на пол, когда она потянулась и обвила руками его шею.
   - Обними меня и скажи, что не любишь, тогда поверю.
   Ретт взял ее голову и, притянув, поцеловал в губы.  Ее  руки  ласкали
его волосы.
   Внезапно Ретт схватил ее руки и грубо оттолкнул от себя.
   - Почему, Ретт? - заплакала Скарлетт. - Ты же хочешь меня!
   Он отпрянул назад, попятился. Скарлетт никогда его  не  видела  таким
беспомощным и не владеющим собой.
   - Да, Боже Иисусе! Я хочу тебя. И мне плохо без тебя. Ты как наркотик
для меня. Я видел людей, которые не могли достать опиум и мучились.  Это
почти то же самое. Я знаю, что случается с  наркоманами.  Он  становится
рабом, затем гибнет. Это почти случилось со мной. Но я избежал. И не хо-
чу рисковать опять. Я не хочу гибнуть из-за тебя.
   Он с силой распахнул дверь и исчез среди бури.
   Холодный ветер скользнул по голым ногам Скарлетт. Она подобрала плед,
укуталась и выскочила в открытую дверь, но посреди дождя ничего не смог-
ла разглядеть. Она устала, так устала. Она с  трудом  захлопнула  дверь,
сил совсем не осталось. Губы еще хранили тепло  его  поцелуя.  Все  тело
дрожало. Она забылась, пока не вернулся Ретт.
   Однако ее сон был похож скорее на потерю сознания. Ее состояние  было
близко к коматозному.
   - Истощение, - заключил армейский врач, которого Ретт привел с собой.
- Чудо, что она вообще осталась жива. Будем надеяться, что она не  поте-
ряет способность  двигаться.  Кровообращение  восстановилось,  но  ткани
сильно обморожены. Заверните ее в одеяло. Нужно отнести ее в форт.
   Ретт укутал ее и взял на руки.
   - Отдайте ее сержанту. Вы сами еще слабы.
   Скарлетт открыла глаза. Она смогла  различить  синие  пятна.  Военная
форма. Глаза ее снова закатились.
   - Скорее! Она теряет сознание!
   - Выпей это, дорогая.
   Это был женский голос, мягкий, но  настойчивый.  Голос,  который  она
почти узнала. Скарлетт послушно открыла глаза. Затем рот.
   - Вот хорошо, девочка, еще глоток. Открой рот. Шире. Не  нравится?  Я
положу еще сахара в молоко. Тебе придется пить это молоко, может,  целую
неделю, пока не выздоровеешь.
   Нет, это не был голос мамы. Такой похожий и совсем не похожий. Скупая
слеза потекла по щеке. На секунду ей показалось, что она дома, в Таре, и
мама заботливо ухаживает за ней. Усилием воли она попыталась разглядеть,
что происходит вокруг. Черная женщина склонилась над ней, улыбаясь. Оча-
ровательная улыбка, добрая, умная, заботливая, любящая. Скарлетт  попро-
бовала тоже улыбнуться.
   - Ну что я говорила? Что нужно было этой маленькой  девочке?  Горячий
кирпич в ноги и горчичники. Они проберут и согреют ее до самых костей. И
вылечат. Мои растирания и молитвы сделали свое дело. Иисус  помог  тебе.
Иначе и не могло быть. Я Ему говорила: "Лорд, это совсем не займет у Те-
бя много времени. Помоги этой маленькой девочке". И Он помог!  Я  должна
Его поблагодарить. Сразу, как ты допьешь молоко. Давай, дорогая. Я  туда
положила две полные ложки сахара. Допивай до дна.  Не  заставляй  Иисуса
ждать благодарностей от Ребеки.
   Скарлетт допивала маленькими глотками. Сладкое молоко было прекрасно.
Она вытерла рукавом белые усы.
   - Я вообще-то хочу есть. Можно, Ребека?
   Негритянка кивнула.
   - Подожди секунду.
   Она закрыла глаза и сложила руки в молитве. Ее губы  бесшумно  двига-
лись, и она слегка раскачивалась взад и вперед в своей интимной беседе с
Лордом.
   Закончив, она плотнее завернула Скарлетт в одеяло. Та заснула. В  мо-
локе была подмешана настойка опиума.
   Скарлетт спала спокойно. Когда она сбрасывала одеяло, Ребека заботли-
во ухаживала за ней. Лицо Скарлетт напряглось во сне. Ребека клала  руку
ей на лоб, и напряжение спадало. Но на сны Ребека не могла повлиять.
   Ей снились отрывки воспоминаний из жизни, какие-то кошмары  и  всякая
чепуха. Ей снился голод. Нескончаемый проклятый голод  в  самые  тяжелые
времена в Таре. Солдаты янки, подступающие к. Атланте. Она видит  их  за
окном в Таре. Ее ноги не слушаются. Она лежит в лужи крови. Кровь стано-
вится все ярче и ярче. И холод, подступающий холод. Все деревья и  цветы
покрыты льдом. Ей холодно, ей хочется есть. Она лежит и не может пошеве-
литься, и кричит: "Ретт, вернись!" Ей приснилась мама, и она  почувство-
вала запах лимонной вербены. Затем Джералд О'Хара. Он прыгал через забо-
ры. Голоса вокруг менялись, становились то женскими,  то  мужскими.  Они
переходили в песни. Только Скарлетт не могла разобрать слов...
   Скарлетт облизала губы и открыла глаза: "Почему здесь Мелли? Она выг-
лядит такой испуганной".
   - Не пугайся, - прохрипела Скарлетт. - Я их всех пристрелила.
   - Ей снились кошмары, - сказала Ребека.
   - Кошмары кончились, Скарлетт. Доктор сказал, что  тебе  скоро  будет
лучше, - глаза Анны Хэмптон светились радостью.
   Появилось лицо Элеоноры Батлер.
   - Мы приехали за тобой.
   - Это смешно, - Жаловалась Скарлетт. - Я совершенно спокойно могу гу-
лять.
   Ребека клала свою руку ей на плечо и продолжала везти ее на коляске.
   - Я как дурочка, - вертелась на сидении Скарлетт.
   Коляска ехала по каменистой дороге, и голова Скарлетт тряслась. Шторм
закончился совсем, и установилась нормальная февральская погода со  све-
жим бодрящим воздухом и слабым ветерком. "Наверняка мисс  Элеонора  при-
везла с собой меховую шапку для меня. Я в ней буду как пугало", -  поду-
мала Скарлетт.
   - А где Ретт? Почему он не приехал за мной?
   - Я его не выпустила из дома, - решительно сказала Элеонора. - Я пос-
лала за нашим доктором и приказала Маниго следить за ним.  Он  был  весь
синий от холода.
   Анна тихо сказала Скарлетт:
   - Когда так внезапно начался шторм, мисс  Элеонора  очень  встревожи-
лась. Мы побежали к берегу, но яхты там не было. Она была в панике.  Це-
лый день она носилась, как сумасшедшая, под дождем.
   "Под крышей-то хорошо переживать, - подумала Скарлетт, - и  проявлять
заботу к мисс Элеоноре. Померзла бы она, как я!"
   - Мой сын сказал, что вы сделали чудо с его женой, Ребека. Я даже  не
знаю, как вас и отблагодарить.
   - Я здесь ни при чем. Лорда благодарите. Я за нее молилась.
   Пока она объясняла, как она лечила Скарлетт,  Анна  ответила  на  все
вопросы Скарлетт по поводу Ретта. Ретт находился  около  Скарлетт,  пока
доктор не сказал, что она вне опасности. Только потом он на лодке отпра-
вился в Чарльстон успокоить мать. Еще бы, как она переволновалась.
   - Мы были шокированы, когда к нам в дом вошел офицер  янки.  Это  был
Ретт, он взял сухую одежду у солдат, Одолжил, - Анна засмеялась.
   Скарлетт отказалась выходить на берег с парома в коляске. Она настаи-
вала, что вполне здорова, чтобы идти домой пешком самой. И она пошла как
ни в чем не бывало.
   Но, подойдя к дому, она почувствовала усталость. И после тарелки  го-
рячих бобов она уснула глубоким сном. И совсем не было никаких кошмаров.
Ей было так удобно в родной кровати. И она знала, что Ретт где-то совсем
рядом. Она проспала четырнадцать часов.
   Открыв глаза, она увидела цветы. Домашние цветы. Рядом с вазой  лежал
конверт. Скарлетт жадно схватила его. Она узнала знакомый корявый почерк
на кремовой бумаге.
   Яне могу выразить словами то, что я переживаю, причинив тебе  столько
несчастий за один день. Мне очень стыдно и совестно за то, что я чуть не
стал причиной твоей смерти.
   Скарлетт радостно ухмыльнулась.
   Ты вела себя поистине героически. Я всегда буду уважать тебя за это и
восхищаться тобой. Я тебе говорю такие вещи, которые мужчины не  говорят
женщинам.
   Это действительно так. Я должен  сказать  тебе  главное.  Мы  никогда
больше не увидимся. Согласно нашей договоренности, ты можешь остаться  у
моей мамы в Чарльстоне до апреля. Но я надеюсь, что ты так не  сделаешь.
Я не приеду ни в город, ни в Данмор Лзндинг, пока  не  получу  известий,
что ты уехала в Атланту. Ты не найдешь меня, и не пытайся. Деньги, кото-
рые я обещал, тебе передаст дядя Генри Гамильтон. Прошу принять мои  из-
винения за все неприятности, которые я когда-либо тебе доставлял.  Желаю
счастья в будущем.
   Ретт.
   Скарлетт уставилась в письмо, ничего не понимая. Она была  потрясена.
Затем ее взяла страшная злость. Скарлетт медленно смяла  листок  бумаги,
затем стала рвать его, приговаривая: "В этот раз не получится, Ретт Бат-
лер. Один раз ты уже убежал от меня. В Атланте. Заставив меня  влюбиться
в тебя. Сейчас я знаю о тебе гораздо больше. Я знаю то, что, как  бы  ты
ни пытался, ты не сможешь выкинуть меня из головы. Ты не можешь жить без
меня. Ни один мужчина не может так любить женщину и потом забыть ее нав-
сегда. Ты вернешься. Обязательно. Но  я  тебя  не  буду  ждать,  раскрыв
объятия. Тебе придется меня поискать. И ты обязательно меня найдешь".
   Она услышала, как часы на башне пробили  шесть...  семь...  восемь...
девять... Каждое воскресенье она ходила на  мессу  ровно  в  десять,  но
только не сегодня. Были дела поважнее.
   Она выскользнула из кровати и дернула за ручку звонка. Нужно  успоко-
иться и успеть на поезд. "Я еду домой. Должно быть, мои деньги уже у дя-
ди Генри. С них я и начну работу в Таре.
   Но они еще не у меня..."
   - Доброе утро, мисс Скарлетт. Очень рада видеть вас в полном здравии,
после всего, что случилось...
   - Не лепечи и достань чемоданы, - Скарлетт запнулась. - Я еду  в  Са-
ванну. У моего деда день рождения.
   Она встретила своих тетушек у самого поезда. Поезд уходил  в  двенад-
цать десять. Завтра она найдет игуменью и заставит ее поговорить с епис-
копом. Нет смысла ехать в Атланту, пока не все улажено с Тарой.
   - Я не хочу эту старую рвань. Достань то, что я купила здесь.  Я  это
надену. Мне нужно быть привлекательной.
   - Интересно знать, из-за чего такая суета, - поинтересовалась  Розма-
ри. Она разглядывала с любопытством наряды Скарлетт. -  Ты  тоже  кудато
едешь. А мама сказала, что ты проспишь целый день.
   - Где мисс Элеонора? Я хочу с ней попрощаться.
   - Она уже ушла в церковь. Почему бы тебе не оставить ей записку?  Или
я ей могу что-нибудь передать.
   Скарлетт посмотрела на часы. Оставалось совсем мало времени.  Что  ей
сказать? Она побежала в библиотеку и схватила ручку и листок бумаги.
   - Экипаж ждет вас, мисс Скарлетт, - доложил Маниго.
   Скарлетт написала, что едет к деду. Жалеет, что не смогла увидеть  ее
перед отъездом. "Ретт все объяснит, - добавила она. - Я люблю Вас".
   - Мисс Скарлетт, - нервно позвала Панси.
   Скарлетт свернула письмо и запечатала.
   - Отдай, пожалуйста, своей маме, - передала она Розмари. -  Я  должна
спешить. Счастливо.
   - Прощай, Скарлетт, - попрощалась Розмари.
   Она стояла у двери и смотрела на Скарлетт, на ее служанку и чемоданы.
Ретт так же быстро собирался прошлой ночью. Она умоляла его не  уезжать.
Он так плохо выглядел. Но он чмокнул ее и исчез в темноте. Нетрудно было
догадаться, что он бежал от Скарлетт.
   Не спеша она зажгла спичку и сожгла послание Скарлетт.
   - Скатертью дорога, - понеслось вдогонку.

   НОВАЯ ЖИЗНЬ

   ГЛАВА 33

   Скарлетт радостно захлопала в ладоши, когда оказалась перед домом Ро-
бийяра. Как и рассказывала мисс  Элеонора,  он  был  розовым.  "Подумать
только, я совсем не замечала этого раньше. Да и было это так давно".
   Она устремилась вверх по лестнице к открытой двери. Тетушки  и  Панси
могли посмотреть за вещами. Она умирала от любопытства. Да, там все тоже
было розовым, белым и золотым. Розовыми были и  стены,  и  покрывала  на
стульях, и шторы. Из белого дерева резной работы колонны, сверкающие  от
позолоты. Все было подобрано со вкусом очень естественно  и  совершенно.
Совсем не так, как в домах в Чарльстоне и Атланте.
   Как было бы здорово, если бы Ретт нашел ее здесь! Он бы  увидел,  что
ее семья тоже может производить впечатление. Она такая же солидная. Да и
богатая. Скарлетт бегло оглядывала обстановку. Она и в Таре могла бы так
же все разукрасить.
   Старый скряга! Он ни пенни не послал после войны ни ей, ни тетушкам.
   Скарлетт приготовилась к  сражению.  Ее  тетушки  были  напуганы,  но
только не она. Скучная однообразная жизнь, которую она вела  в  Атланте,
сделала ее застенчивой. Сейчас она возвращалась в старое русло. Она  по-
чувствовала силу и решимость. Ни мужчина, ни какой-нибудь зверь не могли
ее побеспокоить. Ретт любил ее. Она была царицей всего мира.
   Она сняла верхнюю одежду и небрежно положила на мраморный столик. За-
тем перчатки яблочно-зеленого цвета. Она чувствовала на себе пристальный
взгляд тетушек. Как они этим замучили! Скарлетт чувствовала себя превос-
ходнее оттого, что была одета в отличный дорожный костюм, а не в те лох-
мотья, которые она носила в Чарльстоне. Бросив перчатки к остальным  ве-
щам, она приказала:
   - Панси, отнеси наверх и положи в лучшую спальню, которую найдешь. Да
не пугайся, никто тебя не тронет.
   - Скарлетт, ты не можешь...
   - Ты должна подождать...
   Тетушки засуетились взволнованно.
   - Если дедушка так уж занят, что не может нас встретить, то  мы  сами
можем расположиться. Тетушка Элали! Вы здесь выросли. И вы, тетушка  По-
лина. Ведите себя, как дома.
   Скарлетт вела себя и разговаривала достаточно бесцеремонно. Но  когда
она услышала грозный окрик откуда-то сверху, ее коленки слегка  подкоси-
лись. "Джером!" Она вспомнила, что у деда был пронизывающий  взгляд,  от
которого постоянно хотелось куда-нибудь скрыться.
   Импозантный черный слуга проводил их в спальню. Это было огромное по-
мещение с высокими потолками, скорее походившее на гостиную. Комната бы-
ла заставлена мебелью. Диваны, столы и огромная кровать со  столбами  по
углам и на каждом столбе  по  золоченому  орлу.  В  углу  комнаты  стоял
большой флаг Франции и висела форма Робийяра с золочеными  эполетами,  в
которой он служил в армии Наполеона, когда был еще совсем молодым офице-
ром. Старик Робийяр сидел в кровати, стараясь держать осанку, на  огром-
ных подушках, и уставившись на гостей.
   Почему он выглядит таким усохшим? Он был таким огромным.  Но  посреди
этой огромной кровати он смотрелся таким жалким. Кожа да кости.
   - Привет, дедушка, - сказала Скарлетт. - Я приехала навестить тебя  в
день рождения. Я Скарлетт. Дочь Эллин.
   - Я еще не потерял память, - с усилием произнес дед. - Но, видно, те-
бе память изменяет. В этом доме говорю сначала я.
   Скарлетт прикусила язык и замолчала. "Я не ребенок, чтобы со мной так
разговаривали. Нужно вести себя достойно с гостями".
   - А вы? Мои дочери? Что вы хотите в этот раз? - резко обратился он  к
своим дочерям по-французски.
   Элали и Полина припали к его кровати, перебивая друг друга.
   Какая досада! Они говорят по-французски. Что, черт  побери,  я  здесь
делаю? Скарлетт плюхнулась на мягкую софу. Ей так хотелось исчезнуть от-
сюда. Скорее уж Ретт бы приезжал за ней, пока она не свихнулась.
   Скоро стемнело, и углы комнаты казались таинственными. Казалось,  что
форма зашевелилась. Пальцы Скарлетт похолодели, но  она  старалась  себя
убедить, что все это ерунда. Однако она обрадовалась, когда Джером  при-
нес лампу. В то время как служанка опускала шторы, Джером зажег все све-
тильники на стенах. Он попросил пересесть Скарлетт, чтобы  зажечь  свечи
позади софы. Она встала и наткнулась на взгляд старика. Она  отвернулась
и увидела огромное полотно на стене в золоченой раме. Джером  зажег  все
свечи, и полотно ожило.
   Это был портрет ее бабушки. Скарлетт сразу узнала ее по полотну в Та-
ре.
   Но полотна резко отличались. У Соланж на этом  портрете  была  другая
прическа и волосы не были собраны на затылке, как  в  Таре.  Они  лежали
свободно на плечах и руках. Нос был такой же прямой и  выразительный,  в
уголках губ затаилась презрительная усмешка. Глаза  пристально  смотрели
на Скарлетт, и от них веяло необъяснимой близостью. Здесь она  выглядела
значительно моложе, но все равно оставалась  женщиной,  а  не  девушкой.
Очаровательная грудь была наполовину открыта, а в Таре на ней была наки-
нута шелковая пелерина. Скарлетт это немного смутило. Почему ее  бабушка
не выглядела настоящей леди? Она всегда к этому стремилась. Невольно она
вспомнила, как Ретт держал ее в своих объятиях, и ей страстно захотелось
к нему. "Наверное, ее бабушка чувствовала то же самое. Это видно  по  ее
глазам. Я не могу ошибаться в том, что чувствую в нас  обеих.  Или  нет?
Неужели в ней нет и намека на бесстыдство в ее крови, в этой  прекрасной
женщине на портрете?" Скарлетт замерла в восхищении, смотря на портрет.
   - Скарлетт, - прошептала ей на ухо Полина. -  Отец  хочет  отдохнуть.
Пожелай ему спокойной ночи и следуй за мной.
   Ужин был на редкость скупым. "Не хватит даже для таких птичек", - по-
думала Скарлетт, разглядывая пернатых, нарисованных на тарелке.
   - Это потому, что повар готовит праздничный стол к  дню  рождения,  -
объяснила Элали.
   - Еще четыре дня. Он что думает, что цыплята подрастают за это время?
   Кошмар! Она станет такой же тощей, как старик Робийяр, если это будет
продолжаться до четверга.
   После того как весь дом уснул, Скарлетт пробралась на кухню  и  съела
огромную кукурузную лепешку, запивая сливками, оставляя слуг  без  ужина
или завтрака. "Тетушки могу мириться с таким количеством  пищи.  Посмот-
рим, как отреагируют на это слуги".
   На утро она приказала принести яичницу с беконом и пирожных.
   - Я видела все это на кухне, - добавила она.
   И она тут же все получила. Ей стало получше. Не придется  больше  де-
лать ночные вылазки. "Если Полина и  Элали  трясутся,  как  прошлогодние
листья на ветру, то это не значит, что я должна испытывать то же  самое.
Бояться этого старика. Этого больше не случится".
   Она была довольна, что все проблемы она могла решать не с самим  ста-
риком, а с его слугами. Она заметила, что Джером слегка обиделся, и была
этому рада. Она любила ставить людей на место.
   - И другие леди получат на завтрак то же самое. Мне недостаточно мас-
ла.
   Джером побежал делиться впечатлениями с остальными слугами. Это  было
настоящим оскорблением им всем. И не потому, что она их считала нерасто-
ропными. Они делали все, как всегда, и дали ей на завтрак  то,  что  ели
сами... Джерома беспокоила ее неуемная энергия и  несуразная  молодость.
Она баламутила все и вся вокруг и нарушала привычный ход  жизни  в  этом
доме. Они надеялись, что она скоро уедет, не успев ничего разрушить  или
сломать.
   После завтрака Элали и Полина показали ей все комнаты, рассказывая  о
том, какие здесь устраивались в свое время приемы и балы.  Скарлетт  на-
долго остановилась у портрета с тремя девочками, пытаясь найти  знакомые
черты ее матери в лицах пятилетних девочек.  Скарлетт  чувствовала  себя
изолированной в тесном переплетении родственных связей в Чарльстоне. Она
рада была находиться в доме, где родилась и выросла ее мама, в том  мес-
те, где она была частью такого переплетения.
   - У вас, должно быть, миллион родственников в Саванне? - спросила она
у тетушек. - Расскажите мне о них. Могу я  их  поведать?  Они  ведь  мои
родственники тоже.
   Полина и Элали смутились. Родственники? Но в Саванне жил только  один
старый вдовец сестры их матери. Остальная семья подалась в Новый  Орлеан
много лет назад.
   - Все в Новом Орлеане говорят по-французски, - объяснила Полина. -  У
Робийяра много братьев, но все они остались во Франции. Он один  приехал
в Америку.
   Ее прервала Элали.
   - Но у нас много друзей в Саванне. Если отец не будет настаивать,  то
мы можем повидаться с друзьями.
   - Мне нужно вернуться к трем, - предупредила Скарлетт.
   Ей не хотелось отсутствовать, когда приедет Ретт.  И  ей  нужно  было
много времени, чтобы привести себя в порядок к приходу поезда.
   Но Ретт не приехал. И Скарлетт продрогла на скамейке  в  саду  позади
дома в ожидании. Скарлетт отказалась идти с тетушками на какое-то предс-
тавление вечером, куда они были приглашены. "Если так будет продолжаться
все время - все эти визиты - то я просто умру со скуки". Но глаза  деда,
которые она увидела, зайдя к нему перед ужином на десять минут,  убедили
ее в том, что скука не самое страшное и кажется ерундой перед тем, чтобы
остаться наедине со стариком Робийяром в его доме.
   Сестры Телфеер, Мэри и Маргарет считались признанными культурными ли-
дерами в Саванне. И их музыкальное представление было чем-то, чего Скар-
летт никогда не видела. Обычно это были женщины, которые пели под акком-
панемент рояля. Вообще было обязательным, чтобы леди умела немного петь,
рисовать, вышивать. В доме Телфееров на площади  Святого  Джеймса  образ
жизни был гораздо более притязательным. В самом доме в смежных  комнатах
рядами стояли золоченые стулья, пианино, арфа и шесть стульев для высту-
пающих. Скарлетт подмечала для себя все эти новшества. В  доме  Батлеров
невозможно было бы разместить столько всего даже в самой большой  комна-
те. Да и такого рода мероприятия были бы в новинку в Чарльстоне.
   Струнный квартет утомлял Скарлетт, и казалось, что они никогда не за-
кончат свою игру. Ей понравились певицы. Она никогда не  слышала  оперы.
Ей было странно увидеть мужчину, поющего почти  женским  голосом.  После
пения на незнакомом языке запели родные ее сердцу песни. Ей понравилось,
как мужчина спел "Великолепного мечтателя", и он просто заходился, когда
исполнял "Вернись к Эрин, Мавурнин, Мавурнин". Она готова была признать,
что он пел лучше, чем Джералд О'Хара.
   "Интересно, что бы сказал отец по  поводу  всего  этого?  -  подумала
Скарлетт, с трудом скрывая свои эмоции. - Он бы стал  громко  подпевать.
Затем сказал бы: "Пег на драндулете". Совсем как когда-то она  попросила
Ретта спеть ей...
   Комната и люди исчезли для нее. Только голос Ретта, тянущего какой-то
мотивчик, и ее руки, обвивающие его тело. "Он не может без меня. Он ско-
ро приедет за мной. Моя возьмет".
   Скарлетт и не подозревала, что улыбалась во весь рот в  самый  траги-
ческий момент.
   На следующий день она послала телеграмму дяде Генри, чтобы  дать  ему
ее адрес в Саванне. Затем дописала вопрос, перевел ли ей Ретт деньги?
   Может быть, Ретт отколет какие-нибудь штуки и не переведет ей деньги.
Нет. Наоборот. В его письме сказано, что он переводит: чуть ли  не  пол-
миллиона.
   Не может быть. Он блефует. Чтобы его письмо совсем не выглядело таким
мрачным, он ей наврал. "Как опиум", - говорил он. Он не может  без  нее.
Особенно после того, что случилось на берегу.
   Теплота воспоминаний разлилась по телу. Но она собралась с мыслями  и
заставила вспомнить себя, где она находится. Она заплатила за телеграмму
и внимательно выслушала, как ей телеграфист объяснил  путь  к  монастырю
Сестер Милосердия. На улице она так помчалась, что Панси пришлось за ней
почти бежать. В ожидании Ретта у нее было достаточно времени, чтобы зас-
тавить игуменью поговорить с епископом, как и советовал Ретт.
   Монастырь представлял из себя большое белое здание с огромным крестом
на дверях, окруженное высоким железным  забором  с  закрытыми  воротами.
Скарлетт остановилась. Он не был похож на монастыри в Чарльстоне, те бы-
ли выложены из аккуратных кирпичей.
   - Вы сюда, мисс Скарлетт? - спросила Панси. - Я лучше подожду на ули-
це. Я баптистка.
   - Не будь такой занудой! - трусливость Панси придала  Скарлетт  реши-
мости. - Это не церковь. Это дом для таких леди, как мисс Кэррин.
   Ворота легко открылись.
   Да, игуменья была здесь. Нет, она не может встретиться с миссис  Бат-
лер прямо сейчас. Нет, неизвестно, сколько продлится встреча и будет  ли
потом время у игуменьи. Возможно, миссис Батлер будет рада  пока  осмот-
реть местную школу. Монастырь так гордится своей школой.  Или  экскурсия
по собору. После этого, может быть, и будет время, если,  конечно,  игу-
менья не против.
   Скарлетт заставила себя улыбнуться. "Давно мечтала! Любоваться детка-
ми! - подумала она со злостью. - Или рассматривать церкви". Она уже  хо-
тела сказать, что придет позже. Но ей в голову пришла мысль. Они строили
новый собор, не так ли? Это стоит денег. Может быть, ее предложение  вы-
купить долю Кэррин в Таре больше подойдет здесь,  чем  в  Чарльстоне.  В
конце концов. Тара - это собственность Джорджии и находится в  ведомстве
епископа Джорджии. Допустим, она предложит купить витражное  стекло  для
нового собора как приданое Кэррин? Это будет стоить значительно  больше,
чем часть Кэррин в Таре. А она объяснит, что это не  приданое,  а  всего
лишь обмен. Епископ выслушает и затем скажет игуменье, что ей делать.
   Скарлетт теперь улыбалась по-настоящему.
   - Было бы честью для меня, сестра, осмотреть собор.
   Панси открыла рот от удивления, увидев готические своды собора. Рабо-
чие, возившиеся под самым куполом, выглядели такими маленькими. Но Скар-
летт было некогда рассматривать достопримечательности. Ее  пульс  бешено
стучал.
   Сестра временами делала комментарии. Скарлетт не замечала, как работ-
ники провожали ее восхищенными взглядами и любезно уступали дорогу.  Она
была слишком занята своими мыслями, чтобы что-то замечать.
   - Я должен вернуться на обед в школу, - сказал священник, извиняясь.
   - Да, конечно, отец. Я готова идти.
   Конечно же, ей не хотелось уходить. Но что она могла сказать?
   - Прошу прощения, отец.
   Перед ними стоял огромный, краснощекий мужчина в рыжей рубашке.  Свя-
щенник выглядел очень невзрачно на его фоне.
   - Если бы вы могли дать благословение нашей работе. Перекрытия часов-
ни Святых Сердец закончены час назад.
   Его голос был очень похож на голос ее  отца.  Такой  же  сильный  ир-
ландский акцент. Скарлетт склонила голову, когда священник благословлял.
В горле запершило, и слезы подступили к глазам.
   "Я должна увидеть братьев отца, неважно, что они уже совсем  старики.
Папа был бы этому рад".
   Они вернулись в монастырь, и Скарлетт  получила  очередной  отказ  во
встрече с игуменьей.
   Скарлетт старалась быть спокойной, но ее глаза блестели от ярости.
   - Передайте ей, что я скоро вернусь.
   Ворота закрылись за ее спиной, и она  услышала  протяжный  бой  часов
гдето за несколько кварталов.
   - А, черт! Она опаздывала на обед.

   ГЛАВА 34

   Скарлетт почувствовала запах жареного цыпленка, как только она откры-
ла дверь большого розового дома.
   - Возьми все это, - сказала она Панси и сняла накидку, шляпу  и  пер-
чатки с рекордной скоростью. Она была очень голодна.
   Элали посмотрела на нее огромными печальными глазами, когда она вошла
в столовую.
   - Папа хочет видеть тебя, Скарлетт.
   - Он не может подождать до конца обеда? Я очень голодна.
   - Он сказал: "Как только она придет".
   Скарлетт взяла горячую дымящуюся булочку и сердито надкусила ее,  по-
вернувшись на каблуках. Проглотила она этот кусочек уже на пути в комна-
ту деда.
   Старик неодобрительно смотрел на нее поверх подноса, который лежал  у
него на коленях в кровати. Скарлетт увидела на его тарелке только карто-
фельное пюре и маленькую горку морковки.
   "О Боже! Ничего удивительного, что он так плохо выглядит. В пюре даже
масла нет. Если бы у него и совсем не было зубов, они могли  бы  кормить
его лучше".
   - Я не терплю нарушений распорядка в моем доме, - сказал старик.
   - Извините меня, дедушка.
   - Дисциплина - это то, что сделало великой императорскую  армию.  Без
дисциплины возможен только хаос.
   Голос у него был глубокий, твердый и грозный.  Но  Скарлетт  заметила
острые старческие кости, выступающие из-под его льняной ночной  рубашки,
и ей стало не по себе.
   - Я уже извинилась. Могу я идти? Я голодна.
   - Не будь столь дерзка, юная леди.
   - Нет ничего дерзкого в том, что я голодна, дедушка. То, что  вам  не
хочется есть свой обед, еще не значит, что все остальные тоже  не  хотят
есть.
   Пьер Робийяр сердито оттолкнул поднос.
   - Кашица, - проворчал он, - не годится и для свиней.
   Скарлетт направилась к двери.
   - Я не отпускал вас, мисс.
   Она почувствовала рычание в своем желудке. Булочки, наверное, уже ос-
тыли, от цыпленка вообще могло ничего не остаться, если у тети Элали по-
прежнему такой же хороший аппетит.
   - Черт возьми, дедушка. Я не один из ваших солдат. И вам не  напугать
меня, как тетушек. Что вы  со  мной  сделаете?  Расстреляете  за  дезер-
тирство? Если вы собираетесь голодать до смерти - это ваше дело. Я  хочу
есть и ухожу, чтобы доесть все, что еще осталось от обеда.
   Она была уже на полпути к двери, когда странный звук, похожий на  ка-
шель, заставил ее обернуться. "Господи, неужели я довела его до апоплек-
сического удара? Только не дай ему умереть при мне".
   Пьер Робийяр смеялся.
   Скарлетт, уперев руки в бока, свирепо взглянула на него.  Он  напугал
ее до смерти.
   Он сделал ей знак удалиться костлявой рукой с длинными пальцами.
   - Ешь, - сказал он. - Ешь.
   После чего он засмеялся опять.
   - Что случилось? - спросила Полина.
   - Я не слышала криков, так ли это, Скарлетт? - сказала Элали.
   Они сидели за столом и ждали десерта. Обеда уже не было.
   - Ничего не случилось, - сказала Скарлетт сквозь зубы.
   Скарлетт схватила маленький серебряный колокольчик со стола и  начала
бешено его трясти. Когда, неся две маленькие тарелочки с пудингом,  поя-
вилась дородная негритянка-горничная, Скарлетт шагнула к ней. Она  поло-
жила руки ей на плечи, развернула ее.
   - Сейчас - шагом марш, и именно маршевым шагом, а не прогулочным. Ша-
гом марш на кухню и принеси мне обед. Горячий,  побольше,  и  побыстрее.
Меня не волнует, кто из вас что собирался съесть,  но  вам  должны  были
достаться все крылышки и гузки. Я же хочу бедро и грудку. Побольше  под-
ливы в картошку, и принеси чашку масла с замечательными горячими  булоч-
ками. Ступай!
   Она нетерпеливо села, готовая вступить в драку со  своими  тетушками,
если бы они сказали хоть одно слово. Всеобщее молчание  продолжалось  до
тех пор, пока обед не был накрыт.
   Полина сдерживалась до тех пор, пока  Скарлетт  наполовину  не  съела
свой обед. Затем вежливо спросила:
   - Что тебе сказал папа? Скарлетт вытерла рот салфеткой.
   - Он пытался запугать меня так же, как тебя и тетушку Элали, ну я ему
и ответила. Это рассмешило его.
   Две сестры обменялись удивленными взглядами.  Скарлетт  улыбнулась  и
подбавила подливки в картошку на своей тарелке. Ну и гусыни эти тетушки.
Неужели они не знают, как надо отвечать задирам, наподобие их отца.
   Скарлетт никогда не приходило в голову, что она была способна  сопро-
тивляться задирам, потому что была задирой сама, или  что  смех  дедушки
был вызван тем, что он обнаружил, что она похожа на него.
   Когда накрыли десерт, чашечки с тапиокой стали почему-то больше. Эла-
ли благодарно улыбнулась своей племяннице.
   - Мы с сестрой только хотели сказать, насколько мы рады, что ты в на-
шем старом доме, Скарлетт. Считаешь ли ты,  что  Саванна  очаровательный
маленький город? Ты видела фонтан на площади Чипью? А  театр?  Он  почти
такой же старый, как в Чарльстоне. Я помню, как мы с сестрой глядели  на
проходящих актеров из окон нашего класса. Помнишь ли ты, сестра?
   Полина помнила. Она также помнила, что Скарлетт не  сказала  им,  что
собиралась уйти этим утром. Где она была? Когда Скарлетт  сообщила,  что
была в соборе, Полина приложила палец к губам.
   - Папа, - сказала она, - к сожалению, ярый противник римского католи-
чества. Это как-то связано с французской историей, - она не была  увере-
на, с чем именно, однако он сильно злился на церковь. Это было  причиной
того, что Элали всегда покидала Чарльстон после мессы, чтобы приехать  в
Саванну, и уезжала из Саванны в субботу, чтобы  вернуться  в  Чарльстон.
Этот год был особенно трудным, потому что Пасха наступала  рано,  а  они
жили в Саванне на первой неделе великого поста. Естественно, они  должны
были посещать мессу, и они могли рано оставить дом незамеченными. Но как
сделать, чтобы их отец не увидел пятнышки пепла у них на лбу?
   - Умойтесь, - нетерпеливо сказала Скарлетт, обнаружив тем  свое  без-
различие и совсем недавнее возвращение к религии. Она кинула салфетку на
стол.
   - Мне нужно идти, - отрывисто сказала она. -  Я  собираюсь  навестить
дядюшек и тетушек О'Хара.
   Она не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что она старалась  купить  при-
надлежащую женскому монастырю долю Тары. Особенно это касалось ее  тету-
шек: они так много сплетничали. Они даже могли написать Сьюлин. Она лас-
ково улыбнулась. "Когда мы идем на мессу утром?" Она должна упомянуть об
этом при игуменье. Нет нужды говорить, что она забыла все о первой среде
великого поста.
   Как плохо, что она забыла свои четки в Чарльстоне. Но она  может  ку-
пить новые в магазине дядюшек О'Хара. Если она хорошо помнила, у них бы-
ло все, от дамских шляп до плугов.
   - Мисс Скарлетт, когда мы поедем домой в  Атланту?  Я  неудобно  себя
чувствую с людьми на кухне вашего дедушки. Они все такие старые.  И  мои
туфли уже износились от постоянного хождения. Когда мы поедем домой, где
у вас есть прекрасные экипажи?
   - Прекрати свои постоянные жалобы, Панси. Мы поедем, когда я скажу  и
куда я скажу.
   В словах Скарлетт не было настоящего раздражения. Она пыталась вспом-
нить, где находится магазин ее дядюшек, но безуспешно. "Должно  быть,  у
меня уже началась старческая забывчивость. Панси права в этом. В Саванне
одни старики, кого я знаю. Дедушка, тетушка Элали, тетушка  Полина,  все
их друзья. А папины братья старше всех... Я только поздороваюсь с  ними,
подставлю им щеку для отвратительного, сухого старческого поцелуя, куплю
четки и уйду. Нет нужды видеть их жен. Если им так хочется меня  видеть,
они могли бы все эти годы делать что-то, чтобы  поддерживать  отношения.
После всего, что они знали, я могла умереть и быть похороненной,  а  они
не послали бы и записку с соболезнованием моему мужу и детям. Я бы  наз-
вала это чрезвычайно подлым обращением с близкими родственниками.  Может
быть, вообще не идти с ними встречаться? Они не заслуживают моих посеще-
ний после того, как они не обращали на меня внимания", - думала она, иг-
норируя письма из Саванны, на которые она не отвечала до того,  как  они
совсем перестали приходить. Она была готова предать братьев своего  отца
и их жен вечному забвению в самых укромных уголках памяти. Она  сосредо-
точилась на двух вещах: покупке Тары и примирении с Реттом. Ничего,  что
это были весьма противоречивые цели. Но они занимали все  ее  мысли,  на
которые она имела время. "Я не собираюсь тащиться в этот затхлый  старый
магазин, - решила Скарлетт. - Я должна как-то поймать  настоятельницу  и
епископа. О, как жаль, что я забыла эти четки в Чарльстоне". Она  быстро
взглянула на витрины магазинов на противоположной стороне  Бротон-стрит,
торгового центра Саванны. Где-нибудь поблизости должна находиться  лавка
ювелира.
   Прямо напротив нее рельефными позолоченными буквами над пятью сверка-
ющими окнами протянулась вывеска: "О'Хара". "Боже мой, да  они  вышли  в
свет с тех пор, как я последний раз была здесь",  -  подумала  Скарлетт.
Все это совсем не выглядело затхлым.
   Магазин О'Хара пахнул свежей краской. Зеленое полотенце из тарлатана,
свисающее с прилавка в глубине магазина, объясняло все золотыми буквами:
ПЕРВОЕ ОТКРЫТИЕ. Скарлетт завистливо посмотрела вокруг.  Магазин  был  в
два раза больше ее собственного в Атланте, а ассортимент новее и  разно-
образнее. Аккуратно помеченные ящики и  рулоны  ярких  тканей  заполняли
полки до потолка, мешки с мукой выстроились по полу, недалеко от пузатой
печки в центре, и огромная стеклянная ваза с конфетами стояла на высоком
прилавке. Ее дядюшки и правда вышли в свет. Тот магазин, куда она прихо-
дила в 1861 году, находился не  в  центральной,  престижной  части  Бро-
тон-стрит. Он был темным и загроможденным еще больше, чем ее собственный
в Атланте. Интересно было бы узнать, сколько это замечательное переселе-
ние стоило ее дядюшкам. Можно подумать, как применить  некоторые  из  их
идей в ее собственном деле.
   Она быстро подошла к прилавку:
   - Мне бы хотелось видеть мистера О'Хара, если  позволите,  -  сказала
она высокому человеку в фартуке, который переливал масло для лампы в бу-
тылку покупателя.
   - Одну секундочку, будьте любезны немного подождать,  мэм,  -  сказал
человек, не подняв глаз. В его голосе угадывался легкий  ирландский  ак-
цент.
   "В этом есть смысл, - подумала Скарлетт, - нанимать ирландцев в мага-
зин, который принадлежит ирландцам". Она посмотрела на ярлыки на  ящиках
в полках, пока продавец заворачивал масло в коричневую  бумагу  и  давал
сдачу. Хм-м, ей тоже лучше выставить пернатки тем же способом, по разме-
ру, а не по цвету. Цвет можно рассмотреть  сразу"  как  только  откроешь
ящик, однако действительно трудно найти перчатки подходящего  размера  в
ящике, где все перчатки черные. Как  только  она  не  подумала  об  этом
раньше.
   Человек за прилавком должен был заговорить снова, прежде чем Скарлетт
услышала его.
   - Я - мистер О'Хара, - повторил он. - Чем могу служить?
   О, это же дядюшкин магазин. Они, должно быть, там, где всегда и были.
Скарлетт торопливо объяснила, что она ошиблась. Она искала старших О'Ха-
ра, мистера Эндрю и мистера Джеймса.
   - Можете ли вы направить меня в их магазин?
   - Но это и есть их магазин. Я их племянник.
   - О, Боже мой. Но тогда вы, должно быть, мой кузен. Я -  Кэйти  Скар-
летт, дочь Джералда. Из Атланты.
   Скарлетт всплеснула руками. Кузен! Высокий, сильный,  еще  не  старый
родной кузен. Она чувствовала себя так, как будто ей неожиданно  препод-
несли подарок.
   - А я - Джейми, - смеясь сказал ее кузен, взяв ее за руки.  -  Джейми
О'Хара к вашим услугам, Скарлетт О'Хара. Какой подарок для уставшего хо-
зяина. Прелестная, как восход солнца, неожиданно  спустившаяся,  подобно
падающей звезде. Скажите мне, как вы оказались здесь на открытии  нашего
нового магазина? Проходите же, позвольте дать вам стул.
   Скарлетт уже забыла о четках, которые она хотела  купить.  Она  также
забыла и о настоятельнице, и о Панси, которая уселась на низкой табурет-
ке и уснула, положив голову на аккуратную стопку лошадиных покрывал.
   Джейми О'Хара пробормотал что-то шепотом, когда он вернулся из  внут-
ренней комнаты со стулом для Скарлетт. В магазине было четыре  покупате-
ля, которые ждали, пока их обслужат.  В  следующие  полчаса  покупателей
становилось все больше и больше, и у него не было возможности  и  словом
перемолвиться со Скарлетт. Время от времени он смотрел на  нее  извиняю-
щимся взглядом, но она улыбалась и покачивала головой. Не было необходи-
мости извиняться. Она вполне довольна тем, что она здесь, в теплом,  от-
лично управляемом магазине, который быстро вдет в  гору,  с  только  что
найденным двоюродным братом, обслуживание покупателей которым доставляет
удовольствие.
   Наконец, выдалось короткое мгновение, когда единственными покупателя-
ми в магазине была мамаша и ее три дочери, которые рассматривали витрины
с кружевами.
   - Я буду говорить, как быстрый ручей, пока есть возможность, - сказал
Джейми. - Дядя Джеймс страстно желал бы видеть вас, Кэйти  Скарлетт.  Он
старый джентльмен, но все еще достаточно активен. Он здесь  каждый  день
до обеда. Вы можете этого и не знать, но его жена умерла. Господь  успо-
коил ее душу, и жена дяди Эндрю также. Это доставило столько  горя  дяде
Эндрю, что не прошло и месяца, как он последовал за ней. Все они покоят-
ся на руках у ангелов. Дядя Джеймс живет вместе со мной,  моей  женой  и
детьми. Это недалеко отсюда. Приходите к нам на чай сегодня  вечером,  и
вы увидите их всех. Мой мальчик, Дэниэл, скоро вернется после выполнения
заказов, и я провожу вас домой. Мы празднуем сегодня день рождения  моей
дочери Патриции. Там будет вся семья.
   Скарлетт сказала, что она с удовольствием придет на чашечку чая.  За-
тем она сняла свою шляпу, накидку и прошла около полок с кружевами  мимо
дам. Скарлетт обнаружила, что не только она в семье  О'Хара  знала,  как
управлять магазином. Кроме того, она была слишком возбуждена, чтобы  си-
деть неподвижно. Празднование дня рождения дочери ее двоюродного  брата!
"Посмотрим, она моя первая племянница". Несмотря на то, что она  выросла
не в обычной для  Юга  семье  из  многих  поколений  родственников,  она
по-прежнему оставалась южанкой и могла назвать все родственные отношения
вплоть до десятого колена. Она наслаждалась, наблюдая за  своим  братом,
когда он работал, потому что он служил живым подтверждением  всему,  что
Джералд О'Хара говорил ей. У него были курчавые волосы и голубые  глаза,
как у всех О'Хара. А также широкий рот, короткий нос и  круглое  красное
лицо. И кроме того, он был здоровым, высоким и широкоплечим мужчиной,  с
крепкими толстыми ногами, как корни деревьев, которые могут  противосто-
ять любой буре. "Ваш папа - самый коротышка во всем выводке,  -  говорил
Джералд, не стыдясь за себя, но очень гордясь своими братьями. - У  моей
матери было восемь сыновей, все - парни, и только я, самый  последний  и
единственный, который не был ростом с дом".
   Скарлетт желала бы знать, кто из братьев отец Джейми. Все равно я уз-
наю об этом, когда приду на чай. Хотя нет, не чай, вечеринку  по  случаю
дня рождения.

   ГЛАВА 35

   Скарлетт рассматривала своего кузена Джейми  с  тщательно  скрываемым
любопытством. На улице, при дневном свете, тень уже не могла скрыть мор-
щины и мешки под его глазами, как это было внутри магазина. Он был чело-
веком среднего возраста, склонным к полноте и рыхлости.  Скарлетт  поче-
му-то решила, поскольку он ее кузен, он должен быть человеком ее возрас-
та. Когда пришел его сын, она очень сильно удивилась тому, что ее предс-
тавили взрослому человеку, а не мальчику, который  доставляет  пакеты  с
заказами. Взрослый человек с огненно-рыжими волосами впридачу.  Это  ка-
чество приобретало какую-то постоянность.
   То же самое произошло и с внешним видом Джейми при дневном свете.  Он
не был джентльменом. Скарлетт не могла определить, почему она так  реши-
ла, но это было очевидно. Заметно было что-то неправильное в его одежде.
Его костюм был темно-голубым, но недостаточно темным, и он  был  слишком
тесен в плечах и слишком свободен во всех остальных местах.  Она  знала,
что одежда Ретта - результат высочайшего мастерства портного,  требующий
совершенства с его стороны. Естественно, она  не  могла  ожидать,  чтобы
Джейми одевался, как Ретт, она не знала никого, кто смог  бы  одеваться,
как Ретт. Но, тем не менее, он мог бы сделать что-нибудь  -  что  обычно
делают люди - чтобы не выглядеть так... так обыкновенно. Джералд  О'Хара
всегда выглядел как джентльмен, несмотря на то, как выглядел его костюм.
Скарлетт не приходило в голову, что на превращение ее отца в  джентльме-
на-землевладельца оказал влияние авторитет ее матери. Скарлетт уже утра-
тила интерес к жизни своего двоюродного брата. "Хорошо, в конце  концов,
мне нужно только выпить чашку чая и съесть кусочек пирога, а потом я мо-
гу идти". Она широко улыбнулась Джейми.
   - Я так взволнована в ожидании встречи с вашей семьей, что у меня все
выскочило из головы. Я должна купить подарок для вашей дочки.
   - Вы преподнесете ей самый лучший подарок, если я приду, держа вас за
руку, Кэйти Скарлетт.
   У него в глазах огонек, как у папы, заметила про себя Скарлетт. И па-
пин навязчивый ирландский акцент. На нем не было только папиного  котел-
ка. Никто не носит котелки.
   - Мы пройдем мимо дома вашего дедушки, - сказал Джейми, вызвав ужас в
сердце Скарлетт.
   Что, если тетушки их увидят, должна ли она их представлять? Они всег-
да считали, что мать вступила в неравный брак; и Джейми мог быть  лучшим
подтверждением, о котором они могли только мечтать. Что он  сказал?  Она
должна быть внимательнее.
   - ...оставьте свою служанку здесь. Она будет себя  чувствовать  не  в
своей тарелке с нами. У нас нет слуг.
   Нет слуг? Все имеют прислугу, все! Где они живут, они снимают кварти-
ру? У Скарлетт напряглись скулы. И это сын папиного родного брата, а дя-
дя Джеймс - папин родной брат. "Я не хочу оскорбить его память, трусливо
отказавшись выпить у них чашку чая, даже если у них по полу бегают  кры-
сы".
   - Панси, - сказала она, - когда мы подойдем к дому, иди прямо туда  и
скажи им, что я скоро буду... Вы проводите меня домой, не так ли,  Джей-
ми?
   Она была достаточно смелой стерпеть крыс, бегающих у нее под  ногами,
но ей не хотелось бы уронить свою репутацию, возвращаясь домой в  одино-
честве. Настоящие леди так не делают.
   К облегчению для Скарлетт, они прошли по улице с задней стороны  дома
ее дедушки, а не через площадь, где ее тетушки  очень  любили  совершать
моцион поддеревьями. Панси охотно проскользнула через ворота в сад,  зе-
вая в предвкушении сна. Скарлетт старалась выглядеть спокойной. Она слы-
шала жалобы Жерома на то, что их соседство становилось все хуже и  хуже.
Всего через несколько кварталов к востоку прекрасные старые дома  сменя-
лись ветхими пансионами для матросов с  кораблей  Саваннского  торгового
порта и за его пределами. А также для волн иммигрантов, которые приезжа-
ли на некоторых из кораблей. Большинство из них, как сказал высокомерный
элегантный негр, были "немытые ирландцы".
   Джейми вел ее дальше, и она вздохнула с облегчением. Вскоре они свер-
нули на прекрасную, чистую  улицу  с  названием  Южный  Брод,  и  Джейми
объявил:
   - Вот мы и пришли, - когда они оказались  рядом  с  большим,  прочным
кирпичным домом.
   - Какой прекрасный дом! - сказала Скарлетт вполне искренне.
   Это были единственные ее слова за все время. Вместо того чтобы  взби-
раться по лестнице к большой двери на высоком крыльце, Джейми открыл ма-
ленькую дверцу внизу, на уровне улицы и ввел ее прямо в кухню,  и  целая
толпа народа, все рыжие, принялись шумно  приветствовать  ее,  когда  он
провозгласил поверх всего этого приветственного гама:
   - Это Скарлетт, дочь моего дяди Джералда О'Хара, приехала из Атланты,
чтобы увидеть дядюшку Джеймса.
   "Их так много", - подумала Скарлетт, когда все они поспешили  к  ней.
Смех Джейми, когда младшая дочь и маленький мальчик обхватили его  коле-
ни, сделал невозможным понять, что он говорил.  Затем  большая  дородная
женщина, с самыми рыжими волосами из них всех, протянула  Скарлетт  свою
загрубевшую руку.
   - Добро пожаловать в наш дом, - спокойно сказала она. - Я жена  Джей-
ми, Морин. Не обращайте внимания на этих дикарей, проходите к огню и са-
дитесь, пейте чай.
   Она взяла Скарлетт за руку решительным жестом и проводила ее в комна-
ту.
   - Тише вы, варвары, дайте папе отдышаться. Умойтесь и приходите  зна-
комиться со Скарлетт по одному.
   Она сняла с плеч Скарлетт меховую накидку.
   - Положите это в надежное место, а то она такая мягкая,  что  ребенок
подумает, что это котенок, и начнет тянуть ее за хвост.
   Старшая из девочек неуклюже сделала реверанс  в  сторону  Скарлетт  и
жадно протянула руку к меховой накидке. Ее голубые глаза стали огромными
от восхищения. Скарлетт улыбнулась ей. Морин она улыбнулась  тоже,  нес-
мотря на то, что жена Джейми буквально толкнула ее в виндзорское кресло,
как будто она была одной из ее дочек, которым  Морин  могла  приказывать
все, что она захочет.
   Через мгновение Скарлетт обнаружила, что  она  держит  самую  большую
чашку из всех, которые она когда-либо видела, в одной руке, а  другой  -
пожимает ручку поразительно красивой маленькой девочке, которая  шептала
своей матери:
   - Она выглядит, как принцесса.
   Затем она повернулась к Скарлетт и сказала:
   - Меня зовут Хелен.
   - Ты должна потрогать меха, Хелен, - важно сказала Мэри Кэйт.
   - Можно подумать, что это Хелен гостья здесь, что ты обращаешься пря-
мо к ней? - сказала Морин. - Какой позор для матери иметь такую  каприз-
ную дочь.
   При этом ее голос был мягким от волнения и тщательно скрываемого сме-
ха.
   Щеки Мэри Кэйт покраснели от смущения. Она поклонилась снова и протя-
нула руку.
   - Кузина Скарлетт, я прошу у вас прощения. Я совсем забылась, любуясь
вашей грацией. Я, Мэри Кэйт, горжусь тем, что я кузина такой  леди,  как
вы.
   Скарлетт хотела было сказать, что нет необходимости извиняться, но  у
нее не было возможности. Джейми снял шляпу, пиджак и расстегнул жилетку.
Под правой рукой он держал ребенка, очаровательный, дерущийся, кричащий,
круглолицый и рыжеволосый комочек.
   - А этот маленький дьявол - Син, названный Джоном потому, что он  по-
добно настоящему американскому мальчику родился прямо здесь" в  Саванне.
Мы зовем его Джеки. Поздоровайся со своей родственницей" Джеки, есть  же
у тебя язык.
   - Хэлло! - прокричал малыш и пронзительно завизжал, когда отец  пере-
вернул его.
   - Что все это значит?
   Шум, за исключением хихиканья Джеки, внезапно затих, когда через  все
многоголосие пронесся слабый, недовольный голос. Скарлетт взглянула  че-
рез всю кухню и увидела высокого старого человека, который и должен  был
быть ее дядей Джеймсом. С ним пришла прелестная девушка с  темными  вол-
нистыми волосами. Она выглядела робкой и обеспокоенной.
   - Джеки помешал отдыхать дяде Джеймсу, - сказала она. - Его ктонибудь
обидел? Что он так орет? Джейми вернулся домой так рано.
   - Ничего подобного, - сказала Морин. Она заговорила приподнятым голо-
сом. - К вам гостья, дядя Джеймс, специально приехала,  чтобы  вас  уви-
деть. Джейми оставил магазин на Дэниэла, чтобы привести ее к вам.  Идите
к огню, чай уже готов, посмотрите на Скарлетт.
   Скарлетт встала и улыбнулась.
   - Хэлло, дядюшка Джеймс. Вы меня помните?
   Старик взглянул на нее.
   - Последний раз, когда я вас видел, вы оплакивали вашего мужа.  Нашли
ли вы другого?
   Перед Скарлетт всплыли картинки  из  ее  памяти.  О  небеса,  дядюшка
Джеймс был прав. Действительно, она приехала в Саванну после  того,  как
родился Уэйд, когда она была в трауре по Чарльзу Гамильтону.
   - Да, - сказала она, - и что - если я вам скажу, что с тех пор я наш-
ла уже двух мужей, любопытный старик?
   - Боже, - произнес ее дядюшка, - а в этом доме уже столько незамужних
женщин.
   Девушка за ним слабо вскрикнула, затем повернулась и выбежала из ком-
наты.
   - Дядя Джеймс, вам не следует изводить ее так, - строго сказал  Джей-
ми.
   Старик подошел к камину и потер руки над исходящим от него теплом.
   - Она не должна быть такой плаксой, - сказал он, - О'Хара никогда  не
плакали от мелких трудностей. Морин, я хотел бы чашку чая прямо  сейчас,
пока я буду говорить с девочкой Джералда! - он  сел  на  стул  рядом  со
Скарлетт. - Расскажи мне о похоронной процессии.  Ты  похоронила  своего
отца как полагается? У моего брата Эндрю были самые блестящие  похороны,
которые этот город видел за много лет.
   Скарлетт вспомнила жалкую кучку тех, кто пришел почтить  память  Дже-
ралда к его могиле в Таре. Их было так немного. Многие из тех, кто  дол-
жен был прийти, умерли еще до отца.
   Скарлетт остановила взгляд своих зеленых глаз на его старческих  мут-
ных голубых глазах.
   - У него был катафалк со стенками из стекла, четырьмя лошадьми с чер-
ным плюмажем на головах. Целое покрывало из цветов на гробу и еще больше
на крыше катафалка. Две сотни человек  сопровождало  катафалк  на  своих
экипажах. У него на могиле стоит мраморное надгробие семи футов  высотой
и с ангелом на верхушке, - ее голос был холодным  и  суровым.  "Проглоти
это, старик, - думала она, - и оставь папу в покое".
   Джеймс потер свои сухие руки.
   - Господь да успокоит его душу, - умиротворенно сказал он. - Я всегда
говорил, что Джералд - самый светский человек из всех нас, ведь я  гово-
рил тебе это, Джейми? Самый последний во всем выводке, а раздражался  на
обиду быстрее всех. Это был чудный коротышка Джералд. Ты знаешь, как ему
досталась эта плантация? Он играл в покер моими деньгами, вот так. И  ни
гроша из своего выигрыша он не дал мне. - Смех Джеймса был раскатистым и
громким, как смех молодого человека. Он был полон жизни и веселья.
   - Расскажи, как он покинул Ирландию, дядюшка Джеймс, - сказала Морин,
снова наполняя чашку старика. - Может, Скарлетт никогда не  слышала  эту
историю.
   Черт возьми! Мы что, собираемся устроить здесь поминки? Скарлетт сер-
дито зашевелилась на своем стуле.
   - Я слышала это сотню раз, - сказала  она,  -  Джералд  О'Хара  любил
хвастаться тем, что он бежал из Ирландии, когда за его голову  назначили
награду, после того, как он убил агента английского землевладельца одним
ударом кулака. В графстве Клейтон все слышали эту историю сотни  раз.  И
никто этому не верил. Джералд бывал очень шумным в гневе,  но  при  этом
весь мир мог видеть его доброту.
   Морин улыбнулась.
   - Могучий человек, мне всегда это говорили. Таким женщина может  гор-
диться.
   Скарлетт почувствовала, как слезы подступают к горлу.
   - Да, таким он и был, - сказал Джеймс.  -  А  когда  на  столе  будет
праздничный пирог, Морин? И где Патриция?
   Скарлетт посмотрела на ряд румяных лиц вокруг. Нет, она уверена,  что
еще не слышала имени Патриция. Может быть, это та темноволосая  девушка,
которая убежала.
   - Она готовится к своему празднику, дядя Джеймс. Вы же знаете, что  у
нее. Мы перейдем в другой дом, как только Стефен скажет нам, что она го-
това.
   "Стефен? Патриция? Другой дом?"
   Морин увидела вопросительное выражение на лице у Скарлетт.
   - Разве Джейми не сказал вам, Скарлетт?  Этот  дом  принадлежит  трем
семьям О'Хара. И вы только начинаете встречаться со своими родственника-
ми.
   "Я никогда их не запомню, - с отчаянием думала Скарлетт, - если толь-
ко они не будут стоять на одном месте".
   Но на это не было никаких надежд. День рождения Патриции был в  двой-
ной гостиной ее дома с раздвижными дверьми, открытыми широко,  насколько
это было возможно. Дети - и здесь их было множество -  устроили  игру  с
беготней, прятками и внезапным появлениями из-за стульев. Взрослые время
от времени устремлялись к какому-нибудь из малышей, чтобы  его  утихоми-
рить и посадить на место. И никому не было дела до того, чей  это  ребе-
нок. Все взрослые стали родителями для всех детей.
   Скарлетт чувствовала признательность Морин за ее рыжие  волосы.  Всех
ее детей, которых Скарлетт встретила в предыдущей комнате,  плюс  Патри-
ция, плюс Дэниэл, которого она видела в магазине, плюс еще один взрослый
парень, имени которого она не могла запомнить, можно  было  узнать.  Все
остальные безнадежно перепутывались.
   То же самое было и с их родителями. Скарлетт  знала,  что  одного  из
мужчин звали Джералд, но какого именно? Все мужчины здесь были высокими,
с темными курчавыми волосами, голубыми глазами и победными улыбками.
   - Вас смущает все это? - сказал голос позади нее. Это была  Морин.  -
Пусть это вас не заботит, Скарлетт, в свое время вы их всех "отгадаете".
   Скарлетт улыбнулась и вежливо кивнула. Но у нее не было ни  малейшего
желания всех их "отгадывать". Она собиралась попросить Джейми  проводить
ее домой, как только она сможет это сделать. Здесь было так шумно.  Спо-
койный розовый дом на площади казался убежищем. Наконец, там  она  могла
поговорить с тетушками. Здесь она и слова никому не могла  сказать.  Все
были заняты, гоняясь  за  детьми  или  обнимая  и  целую  Патрицию.  Она
чувствовала себя, как чужачка. "Уеду! Неважно куда. Хоть в Атланту. Хоть
в Чарльстон".
   - А сейчас мы будем резать праздничный пирог, -  сказала  Морин.  Она
взяла Скарлетт под руку. - А затем у нас будет много музыки.
   Скарлетт стиснула зубы. "О Боже, я уже сидела  на  одной  музыкальной
вечеринке в Саванне. Неужели все они не могут устроить  что-нибудь  дру-
гое?" Вместе с Морин она пришла к, красному плюшевому дивану  и  чопорно
уселась на краю.
   Стук ножа о стакан потребовал всеобщего внимания. В  толпе  установи-
лось нечто почти напоминающее тишину.
   - Сегодня мы собрались для того, чтобы  отпраздновать  день  рождения
Патриции, хотя он наступит только на следующей неделе. Но  сегодня  пос-
ледний день масленицы, вторник, день отпущения грехов, и это лучшее вре-
мя для праздника, чем середина Великого Поста, - Джейми погрозил в  сто-
рону, где раздавался смех. - И сегодня у нас есть еще одна  причина  для
веселья. Прекрасная, долго отсутствовавшая О'Хара  найдена  снова.  И  я
поднимаю этот бокал за всех О'Хара в лице кузины Скарлетт и  приветствую
ее в наших сердцах и наших домах.
   Джейми запрокинул голову и вылил содержимое бокала себе в глотку.
   - Начинайте празднество! - скомандовал он  размашистым  жестом.  -  И
внесите скрипку!
   Со стороны дверного проема послышался взрыв смеха, но  цыкающий  звук
призвал к молчанию. Вошла Патриция и села рядом со Скарлетт. В углу  за-
играла скрипка. Хелен, прелестная дочь Джейми, вошла с блюдом  дымящихся
маленьких пирожков с мясом. Она подошла показать их Патриции и Скарлетт,
затем осторожно понесла их к тяжелому круглому столу в центре комнаты  и
поставила блюдо на бархатную скатерть. За Хелен последовала  Мэри  Кейт,
затем очаровательная девушка, которая была вместе с  дядюшкой  Джеймсом,
за ней - самая молодая и" всех О'Хара. Все они сначала подносили блюда к
Скарлетт и Патриции, перед тем как присоединить их к тем яствам, которые
уже стояли на столе. Ростбиф, ветчина, усеянная гвоздикой, огромная  ин-
дюшка. Затем Хелен появилась снова, неся огромный котелок дымящейся кар-
тошки, за ней последовали блюда с морковью в соусе, жареным луком, слад-
кой картошкой. Эта процессия появлялась снова и снова, пока весь стол не
был уставлен всевозможными яствами  и  закусками.  Зазвучала  скрипка  -
Скарлетт увидела, что играл Дэниэл, и Морин вошла, неся  пирог,  обильно
украшенный огромными ярко-красными сахарными розами.
   - А вот и пирог, - закричал Тимоти.
   Джейми появился сразу вслед за женой. Он держал руки над головой.  Он
нес по три бутылки виски в каждой руке. Скрипка начала играть  бурную  и
быструю мелодию, а все смеялись и хлопали. Даже Скарлетт.
   - А сейчас ты, Брайан, - сказал Джейми, - ты и Билли. Королев  на  их
троне - к очагу.
   Прежде чем Скарлетт поняла, что происходит, диван был поднят, постав-
лен поближе к раскаленным угольям в камине.
   - А теперь дядюшку Джеймса, - приказал Джейми.
   И смеющегося старика в его стуле с высокой спинкой перенесли и поста-
вили по другую сторону камина.
   Детей, как цыплят, созвали в другую гостиную, где Мэри Кейт постелила
скатерть на полу рядом с другим камином.
   В изумительно короткое время наступило спокойствие. И пока они ели  и
говорили, Скарлетт пыталась "разгадать" взрослых. Два сына  Джейми  были
так похожи, что Скарлетт с трудом могла поверить, что  Дэниэл,  которому
исполнилось двадцать один, был почти тремя годами  старше,  чем  Брайан.
Когда она улыбнулась Брайану и сказала ему это, он  покраснел  так,  как
это получается только у рыжих. Другой молодой человек начал было немило-
сердно его дразнить, но розовощекая девочка рядом с ним взяла его за ру-
ку и сказала:
   - Прекрати, Джералд.
   Значит, это был Джералд. Папа был бы так рад, что этот здоровый, кра-
сивый парень был назван в его честь. Он звал девушку Полли,  они  так  и
излучали любовь, должно быть, недавно поженились. А Патриция была  чрез-
вычайно требовательна к тому, кого Джейми называл Билли,  следовательно,
они тоже должны быть мужем и женой.
   Но у Скарлетт было совсем  мало  времени  вслушиваться  в  имена  ос-
тальных. Казалось, что все хотели поговорить с ней. И все, что бы она ни
говорила, становилось причиной для восклицаний, подражания,  восхищения.
Она обнаружила вдруг, что рассказывает Дэниэлу и Джейми все о своем  ма-
газине, Полли и Патриции - о своем портном, дядюшке Джеймсу  -  о  янки,
которые сожгли Тару.
   Больше всего она говорила о своем лесозаготовительном деле,  как  она
начинала его с одной маленькой фабрики, а сейчас это - целый поселок  из
новых домов на окраине Атланты. И все вокруг громко и одобрительно воск-
лицали. Наконец-то Скарлетт нашла людей, которые не считали,  что  гово-
рить о деньгах - это что-то запретное. Они были похожи  на  нее:  хотели
хорошо работать и получать за это деньги. Она уже получила свои,  и  они
сказали ей, что она сделала это великолепно. И она не могла уже предста-
вить себе, что совсем недавно хотелось оставить эту чудесную вечеринку и
вернуться в мертвую тишину дома ее дедушки.
   - Может, ты нам немного поиграешь, Дэниэл,  если  ты  уж  покончил  с
большей частью сестриного пирога, - сказала Морин.
   Дэниэл заиграл быструю пронзительную мелодию, женщины очищали стол, а
мужчины придвигали мебель к стенам, оставив Скарлетт с дядюшкой, сидящи-
ми как бы на островке. Джейми поднес Джеймсу стакан  виски  и,  склонив-
шись, ждал, пока старик выразит свое Мнение.
   - Подойдет.
   Джейми засмеялся.
   - Я надеюсь, старик, потому что другого у нас нет.
   Скарлетт пыталась обратить на себя внимание Джейми, у нее не  получи-
лось, и в итоге она позвала его. Ей нужно идти. Все  расставляли  стулья
вокруг огня. Младшие дети рассаживались на полу у ног родителей. Очевид-
но, они готовились к музыкальной вечеринке, а когда она начнется,  будет
уже неудобно встать и уйти. Джейми переступил через маленького мальчика,
чтобы подойти к Скарлетт.
   - Так вы здесь, - сказал он. К ее ужасу, он протянул ей стакан с вис-
ки.
   "За кого он меня принимает? Настоящие леди не пьют виски". Она не пи-
ла ничего крепче чая, исключая, может быть шампанское и пунш или,  может
быть, стаканчик хереса. Он не мог знать о бренди, который она иногда пи-
ла. Он оскорбил ее! Нет, он не мог этого сделать, это, должно быть, шут-
ка. Она с усилием засмеялась.
   - Мне пора идти, Джейми. Я восхитительно провела время, но уже  позд-
но...
   - Вы не можете уйти, когда вечеринка  только  началась,  Скарлетт.  -
Джейми повернулся к своему сыну. - Дэниэл, со своим скрипом ты выгоняешь
свою только что обретенную кузину. Сыграй нам настоящую песню, а не  ко-
шачье мяуканье.
   Скарлетт пыталась было говорить, но ее слова потонули в криках:  "...
играй по-настоящему, Дэниэл", "сыграй нам балладу", "Рил давай, станцуем
Рил!"
   Джейми ухмыльнулся.
   - Я не слышу вас, - он старался перекричать весь этот шум. -  Я  глух
ко всякому, кто хочет уйти.
   Скарлетт почувствовала раздражение. Когда Джейми снова  предложил  ей
виски, она встала в гневе. И только тогда, когда она уже собиралась  вы-
бить стакан у него из рук, она поняла, что начал играть Дэниэл. Это было
"Пег на повозке".
   Папина любимая. Она посмотрела на румяное лицо Джейми и увидела папин
образ. Если бы он только мог быть здесь, ему  бы  понравилось.  Скарлетт
села. Она отрицательно покачала головой в ответ на  предложение  выпить.
Она почти что плакала.
   Эта музыка не допускала грусти. Ритм был так заразителен, так  весел,
что все пели и хлопали в ладоши. Нога Скарлетт, скрытая ее платьем,  на-
чала невольно отбивать такт.
   - Давай, Билли, - пропел Дэниэл, как песню, - играй со мной.
   Билли открыл крышку сиденья и извлек концертику.  Складчатые  кожаные
мехи с хрипом растянулись. Затем он прошел  позади  Скарлетт,  потянулся
через ее голову и взял что-то блестящее с каминной полки.
   - Давай сыграем настоящую музыку, Стефен, - он бросил тонкую  блестя-
щую трубку темноволосому, молчаливому молодому человеку. -  И  ты  тоже,
Брайан, - еще одна серебристая дуга прорезала воздух. - А  вот  это  для
вас, моя дорогая мачеха, - его рука бросила что-то на колени Морин.
   Молодой человек яростно захлопал в ладоши.
   - Кастаньеты! Кузина Морин будет играть на кастаньетах.
   Скарлетт пристально посмотрела. Дэниэл прекратил играть, и  ей  опять
стало грустно. Но ей уже не хотелось уйти. Эта вечеринка не имела ничего
общего с музыкальными вечерами у Телфер. Здесь было легко, тепло и весе-
ло. Гостиная, в которой прежде был такой порядок, была перевернута вверх
дном: мебель сдвинута со своих  мест,  стулья  беспорядочным  полукругом
стояли вокруг огня. Морин подняла свою руку с клацающим звуком. То,  что
назвали кастаньетами, в действительности было толстыми кусочками гладко-
го дерева. Джейми все еще разливал и разносил виски. Как,  женщины  тоже
пьют? И не тайком, не боясь опозориться? Да они веселятся  так  же,  как
мужчины. Может, мне тоже выпить? Я  отпраздную  торжество  О'Хара".  Она
почти уже позвала Джейми, но затем вспомнила, что возвращается к  дедуш-
ке. Ей нельзя пить. Кто-нибудь почувствует запах. Не имеет  значения.  У
нее и так тепло внутри, как будто бы она уже выпила. "Мне это не нужно".
   Дэниэл положил смычок на струны.
   - "Девушка за стойкой", - объявил он. Все засмеялись, даже  Скарлетт,
хотя она не знала почему. Через мгновение  комната  наполнилась  звуками
ирландского рила. Концертика в руках Билли  энергично  завывала.  Брайан
наигрывал мелодию на своей свистульке, Стефен играл на своей  свистульке
контрапункт, который вплетался в мелодию Брайана. Джейми  отбивал  ритм,
дети хлопали. Скарлетт тоже хлопала. Хлопали все, за исключением  Морин.
Она трясла рукой, держащей кастаньеты, и острое стаккато  создавало  ус-
тойчивый ритм, который объединял все. Быстрее, требовали  кастаньеты,  и
все подчинялись. Свистульки заиграли выше,  скрипка  громче,  концертина
запыхтела, стараясь не отставать. Дети вскочили и  принялись  прыгать  и
скакать на пустом полу в центре комнаты. Руки Скарлетт  стали  горячими,
ее ноги сами двигались, и ей хотелось скакать вместе с детьми. Когда рил
закончился, она упала на диван в полном изнеможении.
   - Эй, Мэтт, покажи детям, как надо танцевать, -  прокричала  Морин  с
заманчивым треском кастаньет. Рядом со Скарлетт поднялся мужчина постар-
ше.
   - Ради Бога, подождите немного, - взмолился Билли. - Мне нужно немно-
го отдохнуть. Спой нам вместо этого, Кейти. - И он выдавил несколько нот
из своей концертины.
   Скарлетт начала было протестовать. Она не может петь. Она не знала ни
одной ирландской песни, за исключением "Пег" и другой любимой  песни  ее
отца "Нося зеленое". Но она увидела, что Билли не ее имел в виду. Некра-
сивая темноволосая женщина с большими зубами отдала свой стакан Джейми и
встала.
   "Это был дикий парень из колониального местечка, - запела она чистым,
приятным высоким голосом. - Его звали Джей Дагтан, - пела  Кейти.  -  Он
родился и вырос в Ирландии". Тут зазвучала свистулька Стефена, на октаву
выше, со странной душещипательной заунывностью.
   "... в доме, названном Кастлмен..." Все начали петь,  за  исключением
Скарлетт. Но она Тоже была частью музыки. Музыка звучала вокруг  нее.  И
когда прекрасная печальная песня кончилась, она  заметила,  что  у  всех
глаза блестели так же, как у нее.
   Затем последовали веселые песни,  которые  заставили  ее  смеяться  и
краснеть одновременно, когда она поняла двойной смысл.
   - А сейчас я, - сказал Джерадд: - Я спою  моей  милой  Полли  "Воздух
Лондондерии".
   - О, Джералд! - Полли спрятала залившееся румянцем лицо в ладони.
   Брайан сыграл первые несколько нот. Затем Джерадд  начал  петь,  и  у
Скарлетт захватило дух. Она слышала много разговоров об ирландском тено-
ре, но никогда не слышала его в действительности. Голос  папиного  тезки
был ангельским. Все чувства, владеющие Джераддом,  отображались  на  его
лице и высоких чистых нотах его песни. К горлу Скарлетт подступали слезы
от всей этой красоты и от страстного желания познать  такую  же  любовь,
как эта, такую чистую и открытую. "Ретт!" - закричало ее сердце, а  рас-
судок смеялся над этими порывами ее темной и сложной души.
   Под конец песни Полли обхватила руками шею Джералда и уткнулась голо-
вой в его плечо. Морин подняла кастаньеты над плечом.
   - А сейчас - рил, - твердо объявила она. - У меня ноги уже сами  пля-
шут.
   Дэниэл засмеялся и начал играть.
   Скарлетт танцевала вирджинский рил сотни раз или больше, но  она  ни-
когда не танцевала ничего похожего на то, что  собирались  танцевать  на
дне рождения Патриции. Это начал Мэтт О'Хара. С выпрямленными плечами  и
как бы окостеневшими руками он выглядел, как солдат, когда  выступил  из
круга стульев. Затем его ноги начали стучать, мелькать и изгибаться  так
быстро, что пол стал как барабан под его каблуками.  "Он,  должно  быть,
лучший танцор в мире", - думала Скарлетт. А затем  ему  навстречу  вышла
Кейти, держа поднятую юбку двумя руками так, чтобы ее  ноги  могли  дви-
гаться в такт его шагам. Следующей была Мэри Кейт, потом Джейми  присое-
динился к своей дочери. И прелестная Хелен со своим  кузеном,  маленьким
мальчиком не старше восьми лет. "Я не могу в это поверить. Они  все  чу-
десны. Музыка тоже была чудесной". Ее ноги двигались быстрее,  чем  ког-
да-либо раньше, стараясь подражать тому, что она видела, стараясь  выра-
зить настроение музыки. "Я должна научиться танцевать это. Я должна. Это
как... как будто ты несешься прямо к солнцу".
   Спящий ребенок под диваном проснулся от стука танцующих ног  и  начал
плакать. Как инфекция, плач передался и другим маленьким детям. Танцы  и
музыка смолкли.
   - Сделайте матрасы из сложенных одеял в другой гостиной,  -  спокойно
сказала Морин, - и дайте им сухие подстилки. Потом мы  покрепче  закроем
двери, и пусть они спят одни. Джейми, у женщины  с  кастаньетами  жуткая
жажда. Мэри Кейт, передай папе мой стакан.
   Патриция попросила Билли понести их трехлетнего сына.
   - А я возьму Бетти, - сказала она, стараясь достать ее из-под дивана.
   - Тише, тише, - она старалась убаюкать кричащего  ребенка.  -  Хелен,
закрой занавески, дорогая. Сегодня ночью будет очень ясная луна.
   Скарлетт до сих пор находилась в забытьи от звуков музыки. Она рассе-
яно взглянула в окно и вернулась в реальность. Становилось темно.
   - О, Морин, я опаздываю на ужин, - вздохнула она. - Мне нужно идти.
   Мой дедушка будет в бешенстве.
   - Да забудьте вы о нем, старом "лулд". Оставайтесь с нами на вечерин-
ке. Это только начало.
   - Я бы очень этого хотела, - горячо сказала Скарлетт. - Это была луч-
шая вечеринка в моей жизни. Но я обещаю, что еще вернусь.
   - Хорошо. Обещание есть обещание. Так вы придете?
   - Мне очень хочется. Вы меня пригласите?
   Морин рассмеялась.
   - Вы только послушайте, что говорит эта девушка, - сказала она, обра-
щаясь ко всей комнате. - Никаких приглашений. Мы одна  семья,  и  вы  ее
часть. Приходите в любое время, когда захотите. В двери моей  кухни  нет
замка, а в очаге всегда огонь. А Джейми, между  прочим,  тоже  прекрасно
играет на скрипке. Эй, Джейми, Скарлетт уходит. Надевай пальто, старина,
и дай ей свою руку.
   Перед тем как они повернули за угол, Скарлетт  услышала,  что  музыка
началась снова. Ее было плохо слышно из-за  толстой  кирпичной  стены  и
окон, закрытых от холодной зимней ночи. Но она узнала, что пели  О'Хара.
Это было "Нося зеленое".
   "Я знаю все слова к этой песне. О, как мне не хочется уходить".
   Ее ноги сделали маленькое танцевальное движение. Джейми рассмеялся  и
ответил ей в такт.
   - Я научу вас танцевать рил в следующий раз, - пообещал он.

   ГЛАВА 36

   Скарлетт перенесла молчаливое неодобрение своих тетушек,  не  обращая
на него особого внимания. Даже дедушке, который вызвал ее на  ковер,  не
удалось ее расстроить. Она запомнила шуточку,  которую  отпустила  Морин
О'Хара. "Старый лула", - подумала она и усмехнулась. Это сделало ее сме-
лой и дерзкой в достаточной степени, чтобы подойти к его кровати и поце-
ловать его в щеку уже после того, как он отпустил ее.
   - Спокойной ночи, дедушка, - радостно сказала она.
   "Старый лула", - прошептала она, когда уже была в безопасности в хол-
ле. Она рассмеялась, когда присоединилась к своим  тетушкам  за  столом.
Ужин принесли ей мгновенно. Тарелка была  накрыта  блестящей  серебряной
крышкой, чтобы еда не остыла. Скарлетт была уверена, что ее недавно про-
терли. Она думала, что этот дом могли бы действительно хорошо содержать,
если бы здесь был хоть кто-нибудь, кто мог держать  слуг  в  подчинении.
Дедушка даст им удрать даже в случае убийства. "Старый лула".
   - Что ты находишь таким смешным, Скарлетт? - тон Полины был ледяным.
   - Ничего, тетушка Полина.
   Скарлетт взглянула на гору еды, которая обнаружилась, когда Жером це-
ремонно поднял крышку. Она громко рассмеялась. Единственный раз в  жизни
она не была голодна, и это не от того, что она была на пиршестве у О'Ха-
ра. А перед ней было столько еды, что хватило бы накормить полдюжины че-
ловек. Она навела страх на кухню.
   Следующим утром на мессе по случае первой среды  великого  поста  она
села рядом с Элали на скамеечке, облюбованной тетушкой. Место было  дос-
таточно незаметное, близкое к боковому проходу и хорошо расположенное по
отношению к задней части храма. Только ее колени устали  от  стояния  на
холодном полу, как она увидела своих родственников, входящих в  церковь:
"Они прошли, конечно, - подумала Скарлетт,  -  по  центральному  проходу
почти в самый перед, где заняли две полных скамьи. Какие они все  огром-
ные и полные жизни.  И  цвета.  Головы  сыновей  Джейми  выглядели,  как
огоньки в свете из-за Красного стекла, и даже шляпы не могли скрыть  яр-
кие волосы Морин и девушек". Скарлетт так погрузилась в восхищенные вос-
поминания о дне рождения, что чуть было не пропустила  появление  сестер
из женского монастыря. И это после того, как она торопила тетушек, чтобы
прийти в церковь как можно раньше. Она  хотела  убедиться,  что  настоя-
тельница все еще здесь, в Саванне.
   Да, она была здесь. Скарлетт не обращала внимания на неистовый  шепот
Элали, приказывающий ей повернуться лицом к алтарю. Она  изучала  безмя-
тежное выражение на лице сестры, которая проходила мимо. Сегодня настоя-
тельница сможет увидеться с ней. Она была полна решимости. Во время мес-
сы она мечтала о том, какую вечеринку она устроит  после  того,  как  ей
удастся восстановить Тару во всей красоте. Будет много музыки и  танцев,
как вчера, и все это продлится много дней.
   - Скарлетт! - зашикала Элали. - Перестань шуметь.
   Скарлетт улыбнулась в  свой  молитвенник.  Она  и  не  заметила,  что
действительно напевала. Она должна была признать, что "Пег в повозке" не
совсем церковная музыка.
   Старшая сестра повторила свое послание с равнодушным терпением.
   - Настоятельница собирается провести весь день в уединении, чтобы мо-
литься и поститься, - посочувствовала она Скарлетт  и  добавила:  -  Это
первая среда Великого Поста.
   - Я это знаю, - Скарлетт почти кричала. Но затем она придержала  свой
язык.
   - Пожалуйста, скажите ей, что я очень сожалею, и, - сказала она  мяг-
ко, - что завтра я приду снова.
   Как только она пришла в дом Робийяра, она умылась.
   Элали и Полина были явно шокированы, когда она спустилась вниз и при-
соединилась к ним в гостиной. Но ни одна из них ничего не сказала.  Мол-
чание было единственным оружием, которым  они  могли  безопасно  пользо-
ваться, когда Скарлетт была в гневе. Но когда она объявила, что  собира-
ется заказать завтрак, Полина заговорила.
   - Ты пожалеешь об этом прежде, чем кончится день, Скарлетт.
   - Не могу себе представить почему, - ответила Скарлетт и сжала зубы.
   Возвращение в религию было у Скарлетт столь  недавним,  что  для  нее
поститься - это значило просто есть в пятницу рыбу вместо  мяса.  Однако
то, что сказала Подина, могло вызвать у нее бурю протеста.
   Еда только один раз в день все сорок дней Великого Поста, и  никакого
мяса. Воскресенья были исключением. По-прежнему никакого мяса,  но  зато
позволялось есть три раза в день.
   - Я не могу в это поверить! - вскричала Скарлетт.
   - Вы были детьми, - сказала Полина, - но я  уверена,  что  ваша  мать
постилась, как ей положено. Я не могу понять" почему она не  познакомила
вас с правилами Великого Поста, когда вы вышли из детского возраста,  но
тогда она была изолирована в местах, лишенных наставничества священника,
к тому же этому противодействовало влияние мистера О'Хара...
   Ее голос замер. Глаза Скарлетт вспыхнули.
   - Что вы подразумеваете под "влиянием" мистера О'Хара,  хотела  бы  я
знать?
   Полина была в замешательстве.
   - Всем известно, что у ирландцев существует  определенная  свобода  в
понимании законов церкви. Вы не можете обвинять их в этом, бедную негра-
мотную нацию.
   И ока набожно перекрестилась. Скарлетт топнула ногой.
   - Я не собираюсь стоять здесь и слушать все это напыщенное  французс-
кое высокомерие. Мой отец был не кем иным, как хорошим человеком, и  его
"влияние" - доброта и благородство - как раз то, о чем вы и  понятия  не
имеете. Более того, я хочу, чтобы вы знали: я провела вчера полдня с его
родней, и все они замечательные люди, каждый из них. И я скоро  предпоч-
ту, чтобы на меня влияли они, чем ваше бледное, религиозное ханжество.
   Элали разрыдалась. Скарлетт сердито посмотрела на  нее.  "Теперь  она
будет хныкать несколько часов. Я этого не вынесу".
   Полина громко всхлипнула. Скарлетт обернулась и  посмотрела  на  нее.
Полина никогда не плакала.
   Скарлетт безнадежно посмотрела на две склонившиеся седые головы,  По-
лина выглядела такой хрупкой и беззащитной.
   О Боже! Она подошла к Полине и дотронулась до ее согбенной спины:
   - Извини меня, тетушка, я не ведала, что говорила.
   Когда мир был вновь восстановлен, Элали предложила Скарлетт сопровож-
дать их во время прогулки.
   - Мы с сестрой находим, что моцион замечательно восстанавливает силы,
- сказала она радостно. - К тому же это заставляет не думать о еде.
   Скарлетт моментально согласилась. Ей необходимо куда-нибудь выйти  из
дома. Она была убеждена, что сможет понюхать запах бекона, жарящегося на
кухне. Она прошла со своими тетушками вокруг площади по лужайке перед их
домом, затем они преодолели небольшое расстояние до  следующей  площади,
затем к следующей и так далее. К тому времени,  когда  они  возвратились
домой, она волочила ноги с таким же трудом, как Элали, и она была увере-
на, что они прошли вокруг всех двадцати с небольшим  площадей,  которыми
была усеяна Саванна и которые придавали ей удивительное очарование.  Она
также была уверена, что смертельно голодна и ей скучно так, что  хочется
кричать. Но в конце концов настало время обеда. Она не могла припомнить,
когда в последний раз пробовала такую вкусную рыбу.
   "Какое облегчение!" - думала Скарлетт, когда Элали и Полина пошли на-
верх вздремнуть после обеда. Их воспоминания о  Саванне  превращаются  в
долгую историю и могут довести до убийства кого угодно. Она прошлась  по
дому, поднимая вещицы из китайского фарфора и серебра и ставя их  назад,
не разглядывая.
   Почему настоятельница оказалась таким сложным человеком? Почему бы ей
было не поговорить с ней в конце концов? И  почему  такая  женщина,  как
она, должна проводить целый день в уединении, даже если это такой святой
день, как первая среда Великого Поста. Скарлетт была уверена,  что  нас-
тоятельница так добра, как только может быть человек. Зачем же ей  нужно
проводить целый день в молитвах и посте?
   Пост! Скарлетт побежала обратно в гостиную к высоким часам. Не  может
быть, что сейчас только четыре часа. И даже еще нет четырех. Только семь
минут четвертого. А поесть нечего до завтрашнего обеда. Нет, это  невоз-
можно. Это бессмысленно.
   Скарлетт подошла к ручке звонка и дернула ее четыре раза.
   - Иди одевайся, - сказала она Панси, когда девушка  прибежала.  -  Мы
уходим.
   - Мисс Скарлетт, зачем мы идем в булочную? Повариха сказала, что про-
дукты из булочной невозможно есть. Она делает всю выпечку сама.
   - Меня не интересует, что сказала повариха. И если ты хоть комунибудь
скажешь, что мы были здесь, я с тебя шкуру сдеру.
   Скарлетт съела два пирожных и булочку прямо в магазине. Она  принесла
две сумки продуктов из булочной домой, к себе в комнату.
   Прямо в центре ее бюро аккуратно лежала телеграмма. Скарлетт  бросила
сумки с хлебом и пирожными на пол и подбежала к бюро.
   "... Генри Гамильтон", - гласила подпись. "Черт!" - она  думала,  что
это от Ретта, который просит ее вернуться домой или находится уже в  до-
роге, чтобы догнать ее.
   Она зло смяла тонкую бумагу в кулаке. Затем она разгладила ее.  Лучше
посмотреть, что ей хочет сказать дядюшка Генри. Начав читать телеграмму,
Скарлетт улыбнулась.
   ВАША ТЕЛЕГРАММА ПОЛУЧЕНА ТЧК ТАКЖЕ ЧЕК ОТ ВАШЕГО МУЖА ТЧК ЧТО ЗА  ДУ-
РАЦКИЕ ВОПРОСЫ ЗПТ РЕТТ ПРОСИЛ МЕНЯ ИЗВЕСТИТЬ ГДЕ ВЫ ТЧК ПИСЬМО  СЛЕДУЕТ
ТЧК
   ГЕНРИ ГАМИЛЬТОН
   Значит, Ретт ее ищет. Этого она и ожидала. Ха! Она правильно сделала,
что поехала в Саванну. Она надеялась, что дяде Генри хватит  ума  объяс-
нить Ретту это телеграммой, а не письмом. И, может, он уже читает  ее  в
эту минуту так же, как она читает телеграмму дади Генри. Скарлетт  стала
напевать мелодию вальса и танцевать с телеграммой,  прижатой  к  сердцу.
Он, может быть, сейчас уже в дороге. Поезд из Чарльстона прибывает приб-
лизительно в это время. Она подбежала к зеркалу поправить прическу и на-
нести на щеки немного румян. Может, ей переодеться? Нет, Ретт может  за-
метить и подумать, что она только и делала, что ждала его. Она  подушила
шею и виски туалетной водой.
   Итак, она готова. Ее зеленые глаза сверкали, как у  дикой  кошки.  Не
забыть бы наклеить ресницы. Она взяла банкетку, поставила ее  к  окну  и
села так, что оказалась спрятанной за занавеской и тем  не  менее  могла
все видеть вокруг.
   Прошел час, Ретт не приходил. Скарлетт впилась в булочку  своими  ма-
ленькими белыми зубами. Как тяжек этот Великий Пост. Только  представьте
себе, как можно есть, прячась в своей комнате,  есть  булочку  даже  без
масла. Она была в очень плохом настроении, когда спустилась вниз.
   А там как раз был Жером с подносом, на котором он нес ужин для дедуш-
ки. Уже одного вида этого было достаточно, чтобы сделать  ее  гугеноткой
или пресвитерианкой, подобно старику.
   Скарлетт остановила его в холле.
   - Эта пища выглядит отвратительно, - сказала она. - Возьми это  назад
и положи побольше масла в пюре. Положи в тарелку толстый кусок  ветчины.
Я знаю, у вас внизу есть ветчина, я видела ее в кладовой. И добавь  кув-
шин со сливками и чашку клубничного джема.
   - Мистер Робийяр не сможет прожевать ветчину. А  его  доктор  сказал,
что ему нельзя сладкое, а также сливки и масло.
   - Доктор хочет, чтобы он смертельно голодал. Делай, что тебе говорят.
   Скарлетт сердито смотрела на Жерома, пока он не исчез.
   - Никто не должен быть голоден, - сказала она. - Никогда. Даже старый
лула.
   Ее настроение внезапно изменилось, и она усмехнулась.

   ГЛАВА 37

   Подкрепившись булочкой, Скарлетт весело напевала вполголоса,  спуска-
ясь вниз. Она застала своих тетушек в нервной суматохе  приготовлений  к
дню рождения  дедушки.  Пока  Элали  боролась  с  ветками  темно-зеленых
листьев магнолии, предназначенных для украшения серванта и камина, Поли-
на расхаживала между грудами льняных скатертей и салфеток, стараясь най-
ти дедушкину любимую.
   - Какая разница? - нетерпеливо спросила Скарлетт. -  Буря  в  стакане
воды! Дедушка даже не увидит обеденный стол из своей  комнаты.  Возьмите
ту, на которой меньше всего видно штопку.
   Элали уронила целый пучок шелестящих листьев.
   - Я и не слышала, что ты вошла, Скарлетт. Доброе утро.
   Полина холодно кивнула. Она простила Скарлетт все обиды, как и должна
сделать добрая христианка, но, по всей вероятности, не забыла их.
   - На мамином полотне нет штопки, - сказала она. -  Оно  в  прекрасном
состоянии.
   Скарлетт посмотрела на груды, валяющиеся на длинном столе, и вспомни-
ла изношенную чиненую одежду, которая была на ее тетушках в  Чарльстоне.
Если бы это зависело от нее, она бы упаковала эти вещи и взяла бы их об-
ратно в Чарльстон. Дедушке это не нужно,  а  тетушки  могли  бы  пользо-
ваться. Я никого не буду бояться в своей жизни так, как они боятся  ста-
рого тирана. Но если я скажу то, что думаю, то тетя Элали опять разрыда-
ется, а тетя Полина будет час читать мне лекцию об обязанностях по отно-
шению к старшим".
   - Я должна пойти купить подарок для дедушки, - сказала она громко.  -
Если вам тоже нужно что-нибудь купить - скажите.
   "И не вздумайте, - сказала она про себя,  -  предложить  сопровождать
меня. Мне нужно пойти в женский монастырь и увидеть  настоятельницу.  Не
может же она до сих пор находиться  в  уединении!  Если  понадобится,  я
встану под воротами и поймаю ее на выходе. Мне  чрезвычайно  надоели  ее
отказы".
   Тетушки сказали, что они очень заняты, и удивились, что  Скарлетт  до
сих пор не купила подарка для деда. Скарлетт  вышла  до  того,  как  они
смогли выразить степень своей занятости и глубину своего удивления.
   - Старые лула, - сказала она шепотом.
   Она не знала точно, что значила эта ирландская фраза, но уже одно  ее
звучание заставляло ее улыбаться.
   Деревья на лужайке выглядели почему-то толще, трава зеленее, чем дней
раньше, а солнце теплее. Скарлетт чувствовала нарастающий оптимизм,  ко-
торый сопровождался первыми признаками весны. Сегодня должен быть  прек-
расный день, она была уверена в этом.
   - Быстрее, Панси, - сказала она автоматически, - не волочи ноги,  как
черепаха. - Она быстро зашагала по тротуару.
   Звук молотка и мужские голоса доносились со стороны здания собора че-
рез неподвижный залитый солнцем воздух. На мгновение она пожелала, чтобы
священник взял ее в еще одну поездку по окрестностям. Но она здесь  была
не для этого. Она вошла в ворота женского монастыря.
   Та же самая старшая сестра вышла на звук  дверного  звонка.  Скарлетт
приготовилась к бою.
   - Настоятельница ждет вас, - сказала сестра. - Идите за мной.
   Скарлетт была ошеломлена, когда покинула монастырь  десятью  минутами
позже. Настоятельница сразу же согласилась поговорить с епископом.
   Она сказала, что известит ее очень скоро. Нет, она не может  сказать,
когда это будет, но определенно в течение очень короткого  времени.  Она
сама вернется в Чарльстон на следующей неделе.
   Скарлетт была в эйфории. Ее глаза были такими радостными, что  в  ма-
леньком магазине на Альберкон-стрит бакалейщик забыл взять с нее  деньги
за украшенную бантом коробку шоколадных конфет, которую  она  выбрала  в
подарок дену.
   Ее отличное расположение духа сопровождало ее на протяжении последних
приготовлений к праздничному обеду, которыми она занялась, когда  верну-
лась в дом дедушки Робийяра. Но оно потускнело, когда она узнала, что ее
идея может прийти на обед только ради шести его особенно  любимых  блюд.
Ее воодушевление совсем исчезло, когда тетушки проинформировали ее,  что
ей не разрешается пробовать многие из деликатесов, которые будут на сто-
ле.
   - Скоромное запрещено во время Великого Поста, - строго сказала Поли-
на. - Никакой подливки в рисе или овощах, которые вы будете есть.
   - И будь осторожной, Скарлетт. Постарайся, чтобы папа этого не  заме-
тил, - добавила Полина шепотом. - Он не одобряет поста.
   Ее глаза наполнились печалью.
   "Плач по отсутствию еды, - подумала Скарлетт. - Но я не виню ее".  От
ароматов кухни у нее у самой текли слюнки.
   - Для нас будет суп. И рыба, - сказала Элали с внезапной радостью. -
   И пирог тоже, замечательный пирог. Настоящее пиршество, Скарлетт.
   - Запомни, сестра, - предупредила Полина, - обжорство - грех.
   Скарлетт оставила их, она чувствовала, как ее раздражение выходит  из
под контроля. Это всего-навсего обед, напомнила она самой себе, успокой-
ся. Даже с дедушкой за столом это не может быть так плохо. Что может ис-
портить этот старик?
   Он мог, и Скарлетт узнала это однажды, запретить говорить  за  столом
на всех языках, кроме французского.
   Ее "С днем рождения, дедушка", было проигнорировано,  как  будто  она
этого и не говорила. На приветствия тетушек последовал холодный кивок, и
он сел на огромный, подобный трону, стул во главе стола.
   Пьер Огюст Робийяр перестал быть болезненным старцем в ночной  рубаш-
ке. Безупречно одетый в старомодный сюртук и накрахмаленную рубашку,  он
выглядел мощнее, когда он сел, его военная осанка впечатляла. Его  седые
волосы были похожи на гриву старого льва,  глаза  под  огромными  белыми
бровями были похожи на ястребиные, его большой костлявый  нос  напоминал
клюв хищника. Определенно, так замечательно начавшийся день стремительно
терял свою прелесть для Скарлетт. Она положила развернутую салфетку себе
на колени и приготовилась к тому, чего она сама еще не знала.
   Вошел Жером, неся большую серебряную супницу  на  серебряном  подносе
размером с маленький столик. Глаза у Скарлетт расширились от  удивления.
Она никогда в жизни не видела такого серебра. Оно было богато  инкрусти-
ровано. Целый лес из деревьев окружал ножку супницы, их сплетенные ветви
и листья тянулись к ободку и окружали его. Лес  был  населен  зверями  и
птицами - медведями, ланями, вепрями, зайцами, фазанами и даже совами  и
белками, которые сидели на ветвях деревьев. Крышка супницы была  сделана
в форме пня, обвитого виноградной лозой, на каждой веточке которой висе-
ла миниатюрная гроздь спелого винограда. Жером  поставил  супницу  перед
своим хозяином и поднял крышку рукой в белой перчатке. Изпод крышки  вы-
билось облако пара, затуманив  серебро  и  распространяя  восхитительный
аромат креветочного супа.
   Полина и Элали наклонились вперед, вдыхая вкусный запах.  Жером  взял
суповую тарелку с серванта и положил ее рядом с супницей.  Пьер  Робийяр
поднял серебряный черпак и наполнил тарелку.  Полузакрытыми  глазами  он
следил за тем, как Жером унес тарелку и поставил ее перед Полиной.
   Церемония была повторена для Элали, затем для Скарлетт. Ее руки так и
чесались, чтобы схватить ложку. Но она держала руки на коленях, пока  ее
дед обслуживал себя и пробовал суп. Он пожал плечами с выражением неудо-
вольствия и бросил ложку в тарелку.
   Элали слегка всхлипнула.
   "Старое чудовище", - подумала Скарлетт. Она начала есть суп.  Он  был
очень вкусным. Она старалась поймать взгляд Элали и показать ей, что суп
ей очень нравится, но Элали была совершенно подавлена. Скарлетт потеряла
всю симпатию к теткам. Если они терпят такое обращение, то они  заслужи-
вают быть голодными. Но она не хотела, чтобы старик помешал ей обедать.
   Полина спросила что-то у своего отца, но она говорила  по-французски,
и Скарлетт не поняла, что сказала ее тетушка. Ответ ее дедушки  был  ко-
ротким, очевидно, он сказал что-то обидное. Скарлетт начала выходить  из
себя. Явно, что он нарочно собирается все испортить. "О, как бы мне  хо-
телось говорить по-французски. Я бы тогда не сидела и не терпела всю его
мерзость".
   Она молчала, пока Жером убирал суповые тарелки и серебряные подставки
и ставил на их место другие тарелки, ножи для рыбы и вилки. Это казалось
бесконечным.
   Но жареная сельдь заслуживала того, чтобы ее подождать. Скарлетт пос-
мотрела на деда. Он не осмелился показать, что ему это не  нравится.  Он
съел два маленьких кусочка. Звук ножа и вилки, упавших на  тарелку,  был
ужасно громким. Полина и Элали сразу же перестали есть рыбу, которая еще
оставалась у них на тарелках. Скарлетт дерзко  глядела  на  деда  поверх
каждого кусочка пищи, который она подносила ко рту. Но даже она начинала
терять аппетит. Неудовольствие старика было отравляющим.
   Но следующее блюдо восстановило ее аппетит. Сваренные в котелке голу-
би выглядели, как печеные яблоки, а подлива была похожа на мощную корич-
невую реку, текущую через картофельное пюре, а из турнепса были выложены
легкие, как воздух, гнезда мяса. Пьер Робийяр погрузил зубья своей вилки
в подливу, а затем поднес их ко рту. Это было все!
   Скарлетт думала, что она вот-вот взорвется. И только отчаянная мольба
в глазах ее тетушек заставила ее сдержаться. Как можно быть таким  злоб-
ным, как ее дедушка? Просто невозможно было, чтобы  ему  не  понравилась
еда. И ему было не так уж тяжело есть, даже с его зубами. Да и  если  бы
их вообще не было, что за дело. Она знала, что  он  любит  хорошую  еду.
После того как она заставила положить масло и подливу в ту кашицу, кото-
рую ему обычно Приносили, тарелка вернулась на кухню чистой,  как  будто
ее вылизала собака. Нет, тут должны быть другие причины. И она видела их
по его глазам. Они сверкали, когда он видел жалкое отчаяние тетушек.  Он
предпочитает заставлять их страдать, чем наслаждаться обедом.  Обедом  в
день рождения, между прочим.
   Какая разница была между этим празднеством и тем, которое было на дне
рождения Патриции!
   Скарлетт взглянула на скелетообразное прямое тело деда и его  самодо-
вольное невозмутимое лицо. Она презирала его за то, что он изводил тету-
шек. Но даже больше она презирала их самих за то, что они  выносили  его
старческие пытки. У них не было ни капли достоинства. Как они могут  си-
деть и терпеть все это! Она сидела за столом  дедушки  в  очаровательной
розовой гостиной прекрасного розового дома и была охвачена возмущением и
отвращением. Даже по отношению к себе самой. "А почему бы мне не сказать
ему, как отвратительно все, что он делает? Мне не нужно знать  французс-
кий, чтобы сделать это, он понимает по-английски так же, как и я.  Я  же
взрослая женщина, а не ребенок, которому нельзя говорить,  пока  ему  не
разрешат. Что со мной? Это очень глупо".
   Но она продолжала сидеть спокойно, не  прислоняясь  спиной  к  спинке
кресла и держа левую руку все время на коленях. Как будто ребенок,  ста-
рающийся вести себя в обществе наилучшим образом. Присутствие ее  матери
было незаметно и даже невоображаемо, но Эллин Робийяр О'Хара была здесь,
в доме, где она выросла, за столом, за которым она сидела  так  же,  как
сейчас Скарлетт, положив левую руку на накрахмаленную салфетку на  коле-
нях. И во имя ее любви, чтобы заслужить ее одобрение, Скарлетт была нес-
пособна противостоять тирании Пьера Робийяра.
   Казалось, прошла целая вечность, пока она сидела, наблюдая за  чопор-
ной и медленной работой Жерома. Снова и снова  менялись  тарелки,  ножи,
вилки, и Скарлетт казалось, что это никогда не  кончится.  Пьер  Робийяр
последовательно пробовал и отодвигал каждое тщательно отобранное и  при-
готовленное блюдо, которое ему предлагалось. К тому моменту, когда Жером
внес праздничный пирог, напряженность и страдание достигли апогея. Скар-
летт с трудом могла неподвижно сидеть на стуле, так велико было ее жела-
ние сбежать.
   Пирог был покрыт блестящей украшенной завитками меренгой, обильно об-
сыпанный серебристым драже.
   На верхушке вазы серебряной филигранью вились ветки папоротника и бы-
ли установлены миниатюрные шелковые флаги Франции, армии императора  На-
полеона и полка, в котором служил Пьер Робийяр. Старик заворчал, возмож-
но от удовольствия, когда все это  поставили  перед  ним.  Он  посмотрел
из-под полуопущенных век на Скарлетт и сказал по-английски:
   - Разрежь его.
   "Он надеется, что я собью флажки, - подумала она, - но я не собираюсь
доставить ему это удовольствие". Как только она взяла у Жерома  нож  для
пирога своей правой рукой, она быстро подняла блестящую вазочку с пирога
левой рукой и поставила ее на стол. Затем она посмотрела прямо  в  глаза
деду со сладчайшей улыбкой.
   Губы его передернуло.
   - И вы думаете, он ел это? - с чувством спросила Скарлетт.  -  Ничего
подобного! Ужасный старик поддел своей вилкой не больше двух крошек пос-
ле того, как он поскреб прекрасную меренгу, как будто она была литой или
что-то в этом роде, и положил их в рот с таким видом, как будто он  ока-
зывает величайшую любезность. Затем он заявил, что слишком устал,  чтобы
открывать свои подарки, и удалился в свою комнату. Я  хотела  переломать
его костлявую шею.
   Морин О'Хара затряслась от смеха.
   - Я не вижу в этом ничего смешного, - сказала Скарлетт, - он был  ни-
зок и груб.
   Она разочаровалась в жене Джейми. Она рассчитывала встретить понимай-
те, а не насмешку.
   - Конечно же, вы видите, Скарлетт, глупость всего этого.  Представьте
себе только ваших бедных тетушек, придумывающих, как  бы  доставить  ему
удовольствие, и его самого в ночной рубашке, придумывающего, как бы  до-
садить им. Старый грубиян! Козни старых проказников всегда находили сла-
бое место в твоем сердце. Я так и вижу его  сейчас,  строящего  планы  в
предвкушений обеда.
   - И разве вы не можете догадаться, что он  заставил  своего  человека
тайком принести все эти замечательные блюда, чтобы он смог наесться  до-
сыта за закрытыми дверьми. Старый мошенник! Его изощренные злые  выходки
меня смешат.
   Смех Морин был так заразителен, что в итоге  Скарлетт  сама  рассмея-
лась. Она правильно сделала, что пришла в никогда не закрывающуюся кухню
Морин после этого ужасного праздничного обеда.
   - А теперь давайте отведаем нашего пирога, - довольно сказала она.  -
Вы теперь умеете, разрежьте его, он там,  под  полотенцем,  на  кухонном
столе. Отрежьте несколько лишних кусков, молодежь скоро вернется из шко-
лы. А я тем временем заварю свежий чай.
   Только Скарлетт уселась у огня с чашкой и тарелкой, как дверь с гром-
ким шумом открылась, и пять молодых О'Хара заполнили кухню. Скарлетт уз-
нала рыжеволосых дочерей Морин: Мэри Кейт и Хелен. Маленький мальчик был
Майкл О'Хара, две младшие девочки - его сестры Клара и Пег. У всех  были
темные курчавые волосы, которые нуждались в причесывании, голубые  глаза
с темными ресницами и загребущие маленькие руки, которые Морин приказала
им немедленно помыть.
   - Но нам лучше не мыть руки, - попытался объяснить Майкл. - Мы  соби-
раемся пойти в хлев поиграть с поросятами.
   - Свиньи живут в свинарнике, - сказал крошка Пег с  важным  видом,  -
так, Морин?
   Скарлетт была шокирована. В ее  обществе  дети  никогда  не  называли
взрослых по имени. Но Морин не находила в этом ничего необычного.
   - Они живут в свинарнике, если никто не выпускает их оттуда, - сказа-
ла она, подпрыгнув. - Вы же не думали о том, чтобы взять свинок из  сви-
нарника, чтобы поиграть, ведь так?
   Майкл и его сестры засмеялись так, как будто шутка Морин  была  самой
смешной из тех, которые они когда-либо слышали. Потом они убежали  через
кухню к задней двери, которая вела в широкий двор.
   Скарлетт посмотрела на горящие в очаге угли, блестящий медный чайник,
сковородки, висящие над камином. "Забавно", - подумала  она.  Она  может
никогда больше не ступить ногой в кухню, когда плохие времена в Таре за-
кончатся. Но это было другое. Это было  место  жизни,  место,  где  было
счастьем находиться, а не просто комната, где готовилась пища  и  мылись
тарелки. Как ей хотелось остаться. Старинная красота дедушкиной гостиной
заставляла ее дрожать, когда она думала о ней.
   Но она сама принадлежала к гостиным, а не к кухням. Она леди, привык-
шая к слугам и роскоши. Она торопливо допила чай и  поставила  чашку  на
блюдце.
   - Вы спасли мне жизнь, Морин. Я думала, сойду с ума, если мне придет-
ся остаться с тетушками. Но мне действительно пора идти.
   - Какая жалость! Вы даже не доели пирога. Мне говорили, что пироги  у
меня получаются неплохие.
   Хелен и Мэри Кейт подошли к стулу матери с пустыми тарелками в руках.
   - Возьмите кусочек, только не все. Скоро придут малыши.
   Скарлетт начала надевать перчатки.
   - Мне нужно идти, - повторила она.
   - Нужно - значит нужно. Я надеюсь, что вы побудете у нас подольше  на
танцах в субботу, Скарлетт? Джейми сказал мне, что он собирается научить
вас танцевать рил. Может, и Колум вернется к этому времени.
   - О, Морин! У вас будет еще одна вечеринка в субботу?
   - Не то чтобы вечеринка. Но у нас всегда музыка и танцы, когда  рабо-
чая неделя завершена и мужчины приносят домой заработанные деньги.  Пой-
дете?
   Скарлетт покачала головой.
   - Я не могу. Мне бы очень хотелось, но меня не будет в Саванне.
   Тетушки надеялись, что она поедет с ними в Чарльстон в субботу утрен-
ним поездом. Вдруг Скарлетт подумала, что Ретт может быть уже в  доме  у
дедушки. Ей не нужно было уходить из дома. Она вскочила на ноги.
   - Мне нужно бежать. Спасибо, Морин. Я обязательно  зайду  перед  тем,
как уеду.
   Может, ей удастся привести Ретта встретиться с О'Хара. Он здесь будет
к месту, еще один высокий мужчина, со всеми высокими темноволосыми О'Ха-
ра. Но он может прислониться к стене в той приводящей в  бешенство  эле-
гантной манере, ему свойственной, и смеяться над ними всеми.  Он  всегда
смеялся над ее полуирландским происхождением, насмехаясь, когда она пов-
торяла то, что папа говорил ей сотни раз. Веками О'Хара были крупными  и
могущественными землевладельцами, вплоть до битвы при Бойне.
   "Я не знаю, что в этом смешного. Почти у всех, кого я знаю,  отобрали
землю янки.
   Что же плохого в том, что у папиной семьи землю отобрали англичане? Я
думаю спросить об этом Джейми и Морин, если будет возможность. Если Ретт
не заберет меня раньше".

   ГЛАВА 38

   Обещанное письмо Генри Гамильтона было доставлено в дом Робийяра, как
только стемнело. Скарлетт схватилась за него, как за веревку,  брошенную
утопающему. Она уже целый час слушала ссору тетушек, решающих, кого сле-
довало винить за реакцию их отца на свой день рождения.
   - Это о моей собственности в Атланте, - сказала Скарлетт. - Пожалуйс-
та, извините меня, но я возьму его в свою комнату.
   Она не желала ждать, пока они согласятся. Она заперла дверь  комнаты.
Ей хотелось смаковать каждое слово.
   "Что за беспорядок Вы устроили", - начиналось  письмо  без  всяческих
приветствий. Почерк старого адвоката был таким неровным от волнения, что
невозможно было читать. Скарлетт поморщилась и поднесла письмо  ближе  к
лампе.
   "Какой беспорядок Вы устроили. В понедельник меня посетил  напыщенный
старый дурак, которых обычно я стараюсь  избегать.  Он  презентовал  мне
предназначенный Вам банковский чек на полмиллиона долларов. Вся эта сум-
ма была заплачена Реттом.
   Во вторник меня изводил другой старый дурак, на этот раз адвокат.  Он
спрашивал меня, где Вы. Его клиент. Ваш супруг, хотел это  знать.  Я  не
сказал ему, что Вы в Саванне".
   Скарлетт застонала. Кого это дядя Генри называл старым дураком, когда
он сам им являлся. Ничего удивительного, что Ретт не приехал за  ней.  И
она опять вгляделась в путаный почерк Генри.
   "... потому что Ваша телеграмма пришла после его ухода, и к тому же в
это время я не знал, где Вы. Я ему еще не сказал, где Вы, потому что  не
знаю, что Вы собираетесь делать, зато у меня есть замечательная идея: не
принимать в этом ни малейшего участия.
   Этот судебный адвокат имел два вопроса от Ретта. Первый: где Вы? Вто-
рой: хотите ли Вы развода?
   Итак, Скарлетт, я не знаю, что Вы там замышляете через голову  Ретта,
чтобы получить от него все эти деньги, я не хочу этого знать. Что бы  он
там ни сделал, давать Вам основание для развода с ним не мое дело. Я ни-
когда не пачкал руки в деле о разводе. И не собираюсь начинать это  сей-
час. Вы можете только потерять время и, между прочим,  деньги.  В  Южной
Каролине, где сейчас живет Ретт, разводы запрещены.
   Если же Вы будете упорствовать в этом дурацком занятии, я дам Вам имя
адвоката в Атланте, который почти уважаем, несмотря на то, что он  ведет
бракоразводные дела. Но я предупреждаю Вас, что  Вам  придется  передать
ему или кому-нибудь еще все Ваши дела. Я не собираюсь вести их для  Вас.
Если Вы думаете, что, получив развод с Реттом, Вы будете свободны, чтобы
выйти замуж за Эшли Уилкса, позвольте Вам сказать, что Вы хорошо сделае-
те, если подумаете еще раз. Эшли сейчас намного лучше, чем все  ожидали.
Мисс Индия и моя глупая сестра содержат удобный дом специально для  него
и его мальчика. Если Вы войдете в его жизнь. Вы все  разрушите.  Предос-
тавьте несчастного себе самому, Скарлетт".
   "Действительно, предоставить Эшли себе самому! Хотела бы я знать, ка-
ким довольным и процветающим он бы был, если бы я оставила  его  одного.
Дядя Генри из всех, кого я знаю, должен иметь больше здравого  смысла  и
не приставать ко мне, как старая сварливая служанка, и  изобретать  все-
возможные грязные домыслы". Он знает все о строительстве домов на окраи-
не города. Скарлетт была глубоко уязвлена. Дядя Генри был  последним  из
близких к отцу и к тому же ближайшим другом в Атланте; и  его  обвинения
резали по живому. Она пробежала глазами несколько оставшихся строчек,  а
затем нацарапала ответ, чтобы Панси взяла его на телеграф.
   АДРЕС В САВАННЕ НЕ СЕКРЕТ ТЧК РАЗВОД НЕ ТРЕБУЕТСЯ ТЧК ДЕНЬГИ  ЗОЛОТОМ
ВПР
   Если бы дядя Генри не кудахтал, как курица, она могла бы доверить ему
купить золото и положить в ее сейф. Но у человека, у которого не хватило
ума дать Ретту ее адрес, могло не хватить ума и  для  других  дел  тоже.
Скарлетт начала нервно грызть ногти, беспокоясь о своих деньгах.  Может,
ей нужно поехать в Атланту и поговорить с Генри, своими банкирами и  Джо
Коллтоном. Может, ей стоит купить больше земли на окраине города и  пос-
тавить там больше домов. Такой дешевизны, как сейчас, больше никогда  не
будет, пока чувствуются последствия паники, до сих пор влияющие на дело-
вую активность.
   Нет! Сначала она должна сделать первоочередные дела. Ретт старался ее
найти. Она улыбнулась про себя. "Он дурачит меня со всеми этими разгово-
рами о разводе или переводом денег, как будто наше дело  уже  закончено.
Что это значит - только одно имеет значение - то, что  он  хотел  знать,
где я. Он не станет долго сидеть на месте, если дядя Генри скажет ему".
   - Не будь смешной, Скарлетт, - сказала Полина холодно. - Конечно,  ты
поедешь домой завтра. Мы всегда возвращаемся домой в Чарльстон в  суббо-
ту.
   - Но это не значит, что я должна сделать так же. Я говорю вам, что  я
решила еще немного побыть в Саванне.
   Скарлетт не могла позволить Полине остановить ее. Ничто не могло  ос-
тановить ее, когда она знала, что Ретт ее ищет.  Она  примет  его  прямо
здесь, в этой элегантной, розовой с золотом гостиной, она должна  заста-
вить его попросить ее вернуться. После того как  он  испытает  такое  же
унижение, она согласится, и затем он обнимет ее и поцелует.
   - Скарлетт! Будь любезна отвечать на вопросы, когда я их тебе задаю.
   - Что такое, тетушка Полина?
   - Что ты собираешься делать? Где ты собираешься жить?
   - Как где? Здесь, конечно.
   Скарлетт не пришло в голову, что ее могуг и не пригласить остаться  в
доме деда так долго, как она того хочет. Традиции гостеприимства  горячо
и заботливо охранялись на Юге, и было неслыханно, если гостя  выпроважи-
вали раньше, чем он сам решал уехать.
   - Папа не любит сюрпризов, - грустно предположила Элали. -  Я  думаю,
что смогу проинструктировать Скарлетт относительно обычаев,  принятых  в
этом доме, без вашей помощи, сестра. Конечно же, ты  можешь,  сестра.  Я
ничего другого и не предлагала.
   - Я пойду и спрошу разрешения у дедушки, - сказала Скарлетт, вставая.
- Хотите ли пойти со мной?
   "Трепещут, - подумала она, - в ужасе от того, что визит  к  нему  без
специального приглашения мог вывести деда из себя.  Черт  возьми!  Какую
низость еще он может им уготовить!" Большими  шагами  она  прошагала  по
холлу, сопровождаемая шепчущимися и беспокойными тетушками,  и  постуча-
лась в дверь деда.
   - Антрэ, Жером.
   - Это не Жером, дедушка, это я, Скарлетт. Могу я войти?
   На мгновение установилось молчание. Затем глубокий, строгий голос
   Пьера Робийяра позвал:
   - Входи.
   Скарлетт вскинула голову и триумфально улыбнулась тетушкам перед тем,
как открыть дверь.
   Ее решимость немного поникла, когда она посмотрела на ястребиное лицо
старика. Но она уже не могла остановиться. Она прошла полпути по толсто-
му ковру с уверенным видом.
   - Я только собираюсь сказать вам, что хочу ненадолго задержаться пос-
ле того, как тетя Элали и тетя Полина уедут.
   - Почему? Скарлетт была в тупике. Она не собиралась объяснять причин.
И она не понимает, почему она должна это делать.
   - Потому что я так хочу, - сказала она.
   - Почему? - снова спросил старик.
   Решительные зеленые глаза Скарлетт встретились с его замутненными го-
лубыми.
   - У меня есть причины, - сказала она. - Вы возражаете?
   - Что, если так? Это уже было невыносимо. Она не  может  вернуться  в
Чарльстон. Это было бы равно поражению. Она должна остаться в Саванне.
   - Если вы не хотите, чтобы я оставалась здесь, я ухожу к своим родст-
венникам. О'Хара меня уже пригласили.
   Рот Пьера Робийяра искривился в подобии улыбки.
   - Я понимаю, что вам не претит спать в гостиной вместе со свиньями.
   Щеки Скарлетт покраснели. Ей всегда было известно, что дед не одобрял
замужества ее матери. Он никогда не принимал Джералда О'Хара в своем до-
ме. Она хотела защитить отца и родных от его предрассудков против ирлан-
дцев. Если бы только у нее не было ужасного подозрения, что дети  приво-
дили в дом маленьких поросят, чтобы поиграть с ними.
   - Забудь об этом, - сказал дед. - Оставайся, если хочешь. Мне это аб-
солютно безразлично.
   Он закрыл глаза, выпуская ее тем самым из поля своего зрения и внима-
ния.
   Скарлетт с трудом удержалась от того, чтобы не хлопнуть дверью, когда
она покинула комнату. И что за противный старик! Но тем не менее она до-
билась того, чего хотела. Она улыбнулась тетушкам.
   - Все в порядке, - сказала она.
   Весь день Скарлетт бодро шагала вместе с тетушками, оставляя их  кар-
точки в домах всех их друзей и знакомых. "Уехали", - было от руки  напи-
сано в нижнем левом углу. Этот обычай не существовал в Атланте,  но  был
обязателен в старых городах на  побережье  Джорджии  и  Южной  Каролины.
Скарлетт думала, что это чистая трата времени - упреждать людей, что  ты
уехал. Тем более, что всего несколькими днями ранее тетушки измучили се-
бя, оставляя карточки в тех же самых домах и тем же самым людям,  инфор-
мируя их о том, что они приехали. Скарлетт была уверена, что большинство
из этих людей не утруждали себя тем, что оставляли карточки в доме Роби-
йяра. Здесь определенно не было гостей.
   В субботу она настояла на том, чтобы пойти с тетушками на  железнодо-
рожную станцию, и она посмотрела за тем, чтобы Панси поставила их  чемо-
даны точно там, где они хотели, чтобы их можно было видеть и чтобы никто
их не стащил. Она поцеловала их тонкие морщинистые  щеки,  вернулась  на
людную платформу и помахала на прощание, когда поезд с пыхтением отправ-
лялся со станции.
   - Мы остановимся у булочной на Бротон-стрит, перед  тем  как  поехать
домой, - сказала она извозчику: до обеда было еще далеко.
   Она послала Панси на кухню заказать чашку кофе и сняла перчатки.  Ка-
ким милым и спокойным был этот дом, когда тетки уехали. Но в  холле  был
целый слой пыли. Она должна сказать несколько слов Жерому.  И  остальным
слугам тоже, если понадобится. Она не хотела, чтобы  все  выглядело  так
запущенно, котла приедет Ретт.
   Как будто бы прочитав ее мысли, позади нес появился  Жером.  Скарлетт
даже вздрогнула. Почему этот человек не  может  произвести  мало-мальски
приличного шума, когда он подходит?
   - Вам послание, мисс Скарлетт.
   Он держал серебряный поднос с телеграммой.
   Ретт! Скарлетт с жадностью схватила тонкую бумагу неуклюжими  пальца-
ми.
   - Спасибо, Жером. Посмотри за моим кофе, пожалуйста.
   Дворецкий был слишком любопытен, по ее мнению. Она не  хотела,  чтобы
он читал из-за ее плеча.
   Как только он ушел, она вскрыла послание.
   - Черт! - сказала она.
   Телеграмма была от дяди Генри.
   Обычно немногословный старый адвокат, должно быть, был сильно  взвол-
нован, поскольку телеграмма была чрезвычайно многословна.
   Я НЕ ЖЕЛАЛ И НЕ ЖЕЛАЮ ИМЕТЬ НИКАКОГО ДЕЛА С ВКЛАДОМ ИЛИ ВОВЛЕКАТЬ СЕ-
БЯ В ДРУГИЕ ДЕЛА С ДЕНЬГАМИ ПЕРЕВЕДЕННЫМИ ВАШИМ МУЖЕМ ТЧК ОНИ  НА  ВАШЕМ
СЧЕТУ В ВАШЕМ БАНКЕ ТЧК Я ВЫСКАЗАЛ СВОЕ ОТРИЦАТЕЛЬНОЕ ОТНОШЕНИЕ К ОБСТО-
ЯТЕЛЬСТВАМ ОКРУЖАЮЩИМ ЭТУ ОПЕРАЦИЮ ТЧК НЕ ОЖИДАЙТЕ ОТ МЕНЯ НИКАКОЙ ПОМО-
ЩИ ТЧК
   Когда Скарлетт прочла это, она упала в кресло. Ее колени были  слабы-
ми, как вода, сердце учащенно билось. Старый дурак!
   Полмиллиона долларов - это, возможно, больше, чем видели в этом банке
с предвоенных времен. Как теперь уберечься  от  того,  чтобы  банковские
служащие не присвоили себе все деньги и не закрыли  банк?  Банки  теперь
закрываются по всей стране, об этом постоянно пишут в газетах. Она долж-
на была ехать в Атланту, обменять деньги на  золото  и  положить  его  в
сейф. Но это займет несколько дней. Даже если бы сегодня был поезд,  она
не сможет добраться до банка до понедельника. Достаточно времени,  чтобы
деньги исчезли.
   Полмиллиона долларов! Это больше, чем она сможет получить, если дваж-
ды продаст все, что имеет. Больше денег, чем принесут ее магазин, ее са-
лун и все новые дома за тридцать лет. Она должна сохранить их,  но  как?
О, она бы убила дядю Генри!
   Когда Панси пришла наверх, гордо неся  тяжелый  серебряный  поднос  с
блестящим кофейным набором на нем, она встретила бледную Скарлетт с  ди-
кими глазами.
   - Поставь это и одевайся, - сказала она. - Мы уходим.
   Она - старалась держать себя в руках. На ее щеках розовел даже легкий
румянец от прогулки, когда она влетела в магазин О'Хара.
   Кузен он или нет, она не хотела, чтобы Джейми знал слишком много о ее
делах. Ее голос был по-девичьи очарователен, когда она попросила его по-
рекомендовать банкира.
   - Я была так легкомысленна, что не обращала внимания  на  потраченные
деньги, и сейчас, поскольку я решила побыть здесь  немного  дольше,  мне
нужно перевести несколько долларов из моего банка, а я не знаю  ни  души
здесь в Саванне. Я решила, что, может быть, вы замолвите за меня словеч-
ко, будучи процветающим бизнесменом.
   Джейми улыбнулся.
   - Я буду горд проводить вас к президенту банка, и я ручаюсь за  него,
потому что дядя Джеймс имел с ним дела на протяжении пятидесяти лет  или
даже более того. Но будет лучше, если вы, Скарлетт, скажете ему, что  вы
внучка старого Робийяра, чем кузина О'Хара. Он очень  сердечный  пожилой
джентльмен. Не он ли был тем умником, который послал свои  драгоценности
во Францию, когда Джорджия вслед за Южной Каролиной решила выйти из Сою-
за.
   Но это значило, что ее дед был предателем по отношению к Югу.  Неуди-
вительно тогда, что он сохранил все эти тяжелые серебряные вещи и непов-
режденный дом. Тогда почему его не линчевали? И как мог Джейми  смеяться
над этим? Скарлетт вспомнила, что Морин тоже смеялась над ее дедом,  хо-
тя, по всем правилам, она должна была быть  шокирована.  Все  это  очень
сложно. Она не знала, что и думать. Но, в любом случае, у нее нет време-
ни думать об этом сейчас, она должна идти в банк и договориться о  своих
деньгах.
   - Посмотри за магазином, Дэниэл, пока я провожу  кузину  Скарлетт.  -
Джейми был рядом с ней, предлагая свою руку.
   Она положила руку на изгиб его локтя, помахала на  прощание  Дэниэлу.
Она надеялась, что до банка недалеко. Было где-то около полудня.
   - Морин будет очень довольна, если вы побудете немного с нами, - ска-
зал Джейми, когда они шли по Бротон-стрит вместе с Панси, которая  тащи-
лась позади. - Вы придете к нам этим вечером, Скарлетт? Я мог  бы  зайти
за вами по дороге домой и проводить вас туда.
   - Я бы очень хотела, Джейми, - сказала Скарлетт.
   Она в течение десяти минут сходила с ума в этом огромном  доме,  где,
кроме ее деда, было не с кем поговорить. Если же приедет Ретт, она всег-
да может послать в магазин Панси с запиской, извещающей, что она измени-
ла свои планы...
   Как оказалось, когда Джейми пришел, она нетерпеливо ждала его  в  пе-
редней. Ее дед был взбешен, когда она вечером уходила из дома.
   - Это не отель, куда вы можете приходить и уходить, когда  вам  захо-
чется, мисс. Извольте приспособить свои планы к распорядку моего дома. А
это значит быть в постели в девять часов.
   - Конечно, дедушка, - сказал она кротко.
   Она была уверена, что будет дома задолго до  этого.  К  тому  же  она
смотрела на него с возрастающим уважением после визита к президенту бан-
ка. Ее дед гораздо богаче, нежели  она  могла  себе  представить.  Когда
Джейми представил ее как внучку Пьера Робийяра, человек чуть  не  надор-
вался, кланяясь и расшаркиваясь. Скарлетт улыбнулась,  припоминая.  "За-
тем, когда Джейми ушел и я сказала, что хочу арендовать сейф и перевести
туда полмиллиона, я думала" что он свалится в обморок к моим ногам. Меня
не заботит, что все говорят, но обладать  большим  количеством  денег  -
лучшее, что может быть в мире".
   - Я не буду задерживаться допоздна, - сказала она  Джейми,  когда  он
пришел. - Я думаю, это нормально. Вас не затруднит проводить меня  домой
в восемь тридцать?
   - Я почту за честь сопровождать вас куда угодно в любое время, - поо-
бещал Джейми.
   Скарлетт искренне не подозревала, что не сможет  вернуться  почти  до
самых сумерек.

   ГЛАВА 39

   Вечер начался достаточно спокойно. Так спокойно,  что  Скарлетт  даже
была разочарована. Она ожидала музыку и танцы и своего рода праздник, но
Джейми проводил ее в уже знакомую кухню. Морин с чашкой чая в руке  при-
ветствовала ее поцелуями в обе щеки, а затек вернулась  к  приготовлению
обеда. Скарлетт села рядом с дремавшим дядей. Джеймсом. Джейми снял пид-
жак, расстегнул жилетку, закурил трубку и  сел  в  кресло-качалку.  Мэри
Кейт и Хелен сидели за столом в примыкающей гостиной, болтая друг с дру-
гом под дребезжание ножей и вилок. Это была достойная семейная сцена, но
не очень волнующая. "Но все-таки, - думала Скарлетт, - здесь будет ужин.
Я знала, что тетя Полина и тетя Элали должны ошибаться относительно всей
этой бессмыслицы поста. Никто не сможет прожить, питаясь только один раз
на протяжении многих недель". Через несколько минут скромная  девочка  с
целым облаком темных волос вошла, держа за руку маленького Джеки.
   - А, это ты, Кэтлин, - сказал Джейми.
   Скарлетт мысленно отметила про себя это имя. Оно шло  девушке,  такое
мягкое и юное.
   - Подведи-ка молодого человека к его старику отцу.
   Джеки вырвал свою руку и подбежал к отцу, и недолгое спокойствие  за-
кончилось. Скарлетт вздрогнула от радости криков мальчика.  Дядя  Джеймс
фыркнул, внезапно пробудившись. Дверь с улицы открылась, и вошел  Дэниэл
с младшим братом Брайаном.
   - Посмотри, кого я нашел хныкающим у двери, мама, - сказал Дэниэл.
   - Я вижу, ты решил почтить нас своим присутствием, Брайан, -  сказала
Морин. - Я должна сообщить об этом в газету, чтобы они напечатали это на
первой странице.
   Брайан обхватил талию своей матери медвежьими объятиями.
   - Ты же не оставишь человека голодным,  ведь  так?  Морин  попыталась
сделать рассерженный вид, но она улыбалась. Брайан  поцеловал  ее  рыжую
голову и отпустил ее.
   - Ты только посмотри, что ты мне сделал с волосами, дикий  индеец,  -
пожаловалась Морин, - и опозорил меня, не поприветствовав  кузину  Скар-
летт. И ты, между прочим, тоже.
   Брайан наклонился с высоты своего высокого роста  и  улыбнулся  Скар-
летт.
   - Вы простите меня? - сказал он. - Вы были такой маленькой и элегант-
но молчаливой, что я совершенно упустил вас из виду, кузина Скарлетт.  -
Его мощные рыжие волосы блестели в свете огня, а голубые глаза были  за-
разительно счастливыми. - Вы походатайствуете за меня перед моей бессер-
дечной матерью, чтобы мне перепало несколько объедков с ее стола?
   - Иди, дикарь, и смой грязь с рук, - приказала Морин.
   Дэниэл занял место брата, когда Брайан подошел к раковине.
   - Мы очень рады, что вы с нами, кузина Скарлетт.
   Скарлетт улыбнулась: неважно, что было много шума от Джеки, прыгающе-
го у отца на коленях, зато в ее здоровых рыжеволосых родственниках  было
столько жизни. Это оттеняло холодное совершенство дома ее деда,  похожим
на могилу.
   Пока они ели за большим столом,  Скарлетт  узнала  причину  шутливого
гнева Морин на ее сына. Несколькими неделями раньше Брайан  переехал  из
комнаты, которую он делил с Дэниэлом, и Морин только наполовину примири-
лась с его порывом к независимости. Приютили его всего в нескольких  ша-
гах, в доме его сестры Патриции. И то, что Брайан до сих пор предпочитал
ее кухню более причудливому меню Патриции, давало Морин  огромное  удов-
летворение.
   - А что ты хочешь, - самодовольно сказала она, -  когда  Патриция  не
разрешит и запаху рыбы попасть за ее прекрасные кружевные занавески?
   И она положила четыре блестящих, покрытых маслом  рыбины  на  тарелку
сына. "Это такое неудобство - быть настоящей леди во время Великого Пос-
та, я уверена".
   - Прикуси-ка язычок, женщина, - сказал Джейми, - ты злословишь по по-
воду своей собственной дочери.
   - А у кого на это больше прав, чем у ее собственной матери? Затем за-
говорил старый Джеймс.
   - Морин права. Я хорошо помню острый язык своей матери.
   И он погрузился в нежные воспоминания  о  своей  молодости.  Скарлетт
слушала в надежде, что он упомянет и об ее отце.
   - А сейчас, Джералд, - сказал старик Джеймс.
   Она наклонилась к нему.
   - Джералд всегда был самым  дорогим  ребенком  для  нее.  Его  всегда
меньше всего распекали.
   Скарлетт улыбнулась. Быть маминым любимчиком - это так похоже на  па-
пу. Кто мог противостоять его доброму сердцу, скрытому под внешней суро-
востью. О, как ей хотелось, чтобы он был здесь, со всей своей семьей.
   - Мы пойдем к Мэтту после ужина, - спросил старый Джеймс, -  или  все
придут сюда?
   - Мы пойдем к Мэтту, - ответил Джейми.
   Мэтт - это тот самый, кто начинал танцы  на  дне  рождения  Патриции,
вспоминала Скарлетт. Ее ноги начали постукивать.
   Морин улыбнулась ей.
   - Я думаю, есть некоторая готовность к рилу, - сказала  она.  Подняла
ложку со своей тарелки, подошла к Дэниэлу, взяла его ложку, затем,  сло-
жив их, она взялась за самые кончики ручек и начала в такт стучать  лож-
ками по ладони, запястью и предплечью и лбу  Дэниэла.  Звук  ударов  был
почти таким же, как у кастаньет, но легче, а веселая  несуразность  игры
на двух сложенных ложках, как на музыкальном инструменте, была  причиной
для неожиданного, восхищенного смеха Скарлетт. Не думая об этом, она на-
чала постукивать ладонями по столу в такт ударам ложек.
   - Пора идти, - сказал Джейми. - Я возьму скрипку.
   - Мы принесем стулья, - сказал Мэри Кейт.
   - У Мэтта и Кейти их только два, - объяснил Дэниэл  Скарлетт.  -  Это
самые последние О'Хара, которые приехали в Саванну.
   В двойной гостиной Мэтта и Кейти почти не было  мебели.  Зато  у  них
есть камин для тепла, газовые светильники на потолке, полированный дере-
вянный пол для танцев. Часы, которые Скарлетт провела в этих пустых ком-
натах в субботу, были лучшими в ее жизни.
   В семье О'Хара делили любовь и счастье так  свободно  и  неосознанно,
как делили воздух, которым дышали. Скарлетт становилась, как все О'Хара,
спокойной и непринужденной, открытой - и беззаботной.  Она  теряла  хит-
рость и расчет, который научилась использовать в борьбе за влияние,  не-
обходимое, чтобы стать царицей общества американского Юга.
   Ей не нужно никого обольщать или покорять, ее принимали такой,  какая
она есть, одной из семьи. В первый раз в жизни ей хотелось  предоставить
кому-нибудь еще право стать центром внимания. Все остальные  были  инте-
ресны ей, во-первых, потому, что они - ее недавно обнаруженные родствен-
ники, во-вторых потому, что она никогда в своей жизни не  знала  никого,
кто был бы на них похож. Или почти никогда. Скарлетт посмотрела на Морин
с Брайаном и Дэниэлом, играющим позади нее, Хелен и Мэри Кейт, хлопающи-
ми в ладоши в ритме, который ложками задавала Морин, и на  мгновение  их
яркие рыжие головы напомнили ей  юных  Тарлтонов,  вернувшись  к  жизни.
Близняшки, высокие и красивые, бросающиеся с  юношеской  нетерпеливостью
навстречу следующим приключениям, которые уготовила для них жизнь. Скар-
летт всегда завидовала свободе и легкости, с которой девушки Тарлтон об-
ращались со своей матерью. И сейчас она видела такую же легкость в отно-
шениях между Морин и ее дочерьми. И она также знала, что  сама  свободно
может смеяться вместе с Морин, поддразнивать и быть поддразниваемой, де-
лить ту любовь, которой жена Джейми награждала всех вокруг.
   В этот момент то поклонение, которое Скарлетт испытывала к своей спо-
койной, хорошо владеющей собой матери, разбилось и  пошло  трещинами,  и
она начала чувствовать, что освобождается от вины, которую всегда ощуща-
ла, потому что не могла жить так, как мать ее учила. Возможно, это хоро-
шо, что она никогда не была настоящей леди. Это было слишком сложно. Она
должна подумать об этом позже. Скарлетт не хотела ни о чем  думать  сей-
час. Единственное, что имело значение, был этот момент и счастье,  кото-
рое он приносил, а также музыка, танцы, хлопанье в ладоши и песни.
   После формальных церемоний балов в Чарльстоне непринужденные домашние
удовольствия опьяняли. Скарлетт глубоко дышала от радости и смеха вокруг
нее, все это кружило ей голову.
   Дочь Мэтта Пегги показала ей простейшие фигуры рила, и в том, что она
учится у семилетнего ребенка, была какая-то естественность. И естествен-
ность выражаемого одобрения, и даже поддразнивания  остальных,  детей  и
взрослых, поскольку для Пегги это было то же самое, что и для  нее.  Она
танцевала, пока у нее смертельно не устали колени, тогда она в изнеможе-
нии, смеясь, упала на пол к ногам дяди Джеймса, и он потрепал ее за  во-
лосы, как щенка, это рассмешило ее еще сильнее, и она, задыхаясь,  крик-
нула:
   - Мне так весело! В жизни Скарлетт было не так много  веселья,  и  ей
хотелось, чтобы эта чистая, бесхитростная  радость  длилась  вечно.  Она
посмотрела на своих здоровых, счастливых родственников, она гордилась их
силой, энергией, талантом к музыке и к жизни. "Мы славная  семья.  Мы  -
О'Хара. И никто не сможет тронуть нас". Скарлетт слышала голос отца, го-
ворящего гордые слова, которые он так часто повторял ей. Но она в первый
раз поняла, что он имел в виду.
   - Ах, Джеймс, какая это была замечательная ночь, - сказала она, когда
он провожал ее домой. Скарлетт так устала, что постоянно спотыкалась, но
она болтала, как сорока, слишком возбужденная, чтобы воспринять  безмол-
вие спящего города.
   "Мы славная семья, мы - О'Хара".
   Джеймс засмеялся. Его сильные руки обхватили ее талию, он поднял ее и
закружил.
   - И никто не сможет тронуть нас, - сказал он, когда  поставил  ее  на
землю.
   - Мисс Скарлетт... мисс Скарлетт! - Панси разбудила ее в семь  часов,
чтобы передать послание от ее деда. - Он хочет видеть вас прямо сейчас.
   Старый солдат был торжественно одет, только что выбрит. Он  неодобри-
тельно посмотрел на наскоро причесанные волосы Скарлетт и ее ночную  ру-
башку со своего королевского места в огромном кресле во главе обеденного
стола.
   - Я недоволен завтраком, - объявил он.
   От изумления у Скарлетт отвалилась челюсть. Какое отношение она имела
к его завтраку? Он думает, что она его приготовила. Может, он просто со-
шел с ума. Как папа. У папы просто случилось в жизни больше, чем он  мог
перенести, и он уединился в том времени и мире, где не совершались ужас-
ные дела. Он был похож на смущенного ребенка. Но в деде не было никакого
смущения или чего-то детского. Он отлично знает, где он" и кто он, и что
он делает. "Чего он хочет, подняв меня после пары часов  сна  и  жалуясь
мне на свой завтрак?"
   Ее голос был подчеркнуто спокойным, когда она заговорила.
   - Что с вашим завтраком, дедушка?
   - Он невкусный и холодный.
   - Почему бы Вам не послать его обратно на кухню? Прикажите им принес-
ти то, чего Вы хотите, и убедитесь, что завтрак горячий.
   - Вы это сделаете. Кухни - женское дело.
   Скарлетт уперла руки в бока. Она посмотрела на деда такими же непрек-
лонными глазами, как его собственные.
   - Вы хотели сказать, что подняли меня с кровати,  чтобы  передать  со
мной послание Вашему повару. За кого вы  меня  принимаете,  своего  рода
служанку? Закажите завтрак или оставайтесь голодным, мне нет дела. Я иду
спать.
   Скарлетт резко повернулась.
   - Ваша кровать принадлежит мне, молодая женщина, и вы занимаете ее из
моей милости и любезности. Я рассчитываю, что выбудете подчиняться  мне,
пока находитесь под моей крышей.
   Она была в гневе, все желание спать исчезло. "Я соберу все свои  вещи
сию же секунду, - думала она, - я не могу с этим мириться".
   Но аромат свежего кофе остановил ее перед тем,  как  она  заговорила.
Она сначала выпьет кофе, а потом отделает старика. Ей лучше подумать ми-
нуту. Она еще не была готова уехать из Саванны. Ретт как раз сейчас дол-
жен уже знать, что она здесь. И она должна вот-вот получить послание  от
настоятельницы относительно Тары.
   Скарлетт подошла к ручке звонка у двери. Затем она села на стул спра-
ва от деда. Когда вошел Жером, она свирепо посмотрела на него.
   - Принеси мне чашку кофе. Возьми эту тарелку. Что там, дедушка, много
кукурузы? Что бы там ни было, Жером, скажи повару, чтобы он ел это  сам.
Пусть он приготовит омлет, ветчину, бисквиты и овсянку. И побольше  мас-
ла. Мне же - кувшин сливок к кофе, и побыстрее.
   Жером посмотрел на выпрямившегося старика, призывая его поставить
   Скарлетт на место. Пьер Робийяр смотрел прямо, стараясь не глядеть  в
глаза дворецкого.
   - Не стой, как статуя, - огрызнулась Скарлетт. - Делай, что тебе ска-
зали.
   Она была голодна.
   Несмотря на то, что завтрак прошел в молчании, так же, как и обед  на
его дне рождения, на этот раз он съел все, что  ему  принесли.  Скарлетт
краем глаза подозрительно смотрела на  него.  "Что  он  задумал,  старый
лис?" - Скарлетт не могла поверить, что в этой шараде было что-то  слож-
ное. По ее опыту, получить то, что ты хочешь от слуг, было самым  легким
делом в мире. Все, что нужно сделать, - прикрикнуть на них. "А Бог  зна-
ет" как дед умеет вселять ужас в людей. Посмотрите на тетю Полину и тетю
Элали.
   Посмотрите на меня, в конце концов. Я быстро выпрыгнула  из  кровати,
когда он послал за мной. Больше я этого не сделаю".
   Старик кинул салфетку на пустую тарелку.
   - Я надеюсь, вы будете надлежащим образом одеты в  следующий  раз  во
время еды, - сказал он Скарлетт. - Точно через час и семь минут мы  пой-
дем в церковь. Этого времени достаточно для вас, чтобы привести  себя  в
порядок?
   Скарлетт не собиралась идти в церковь сейчас, когда тетушки  на  этом
не настаивали, и она получила все, что хотела от настоятельницы. Но  де-
душкин произвол должен быть остановлен. Он же  был  ярым  антикатоликом,
как говорили тетушки.
   - Я не знала, что вы посещаете мессу, - сказала она.
   Сладость сочилась из ее слов.
   Большие седые брови Пьера Робийяра сурово насупились.
   - Вы, я надеюсь, не принадлежите к тому папскому идиотству, как  ваши
тетки?
   - Я добрая католичка, если это то, что вы имели в виду, и  я  ИДУ  на
мессу с моими родственниками О'Хара, которые, между  прочим,  приглашали
меня остановиться у них в любое время и на сколько я пожелаю.
   Скарлетт встала и триумфально вышла из комнаты. Она была уже на сере-
дине лестницы, когда вспомнила, что ничего не следовало есть  до  мессы.
Ничего. Она не должна принять причастие, если ей не хочется. И она опре-
деленно показала деду. Когда она зашла в комнату, она сделала  несколько
движений рила, которым научилась прошлой ночью.
   Она ни на минуту не верила, что дед мог поддаться на ее угрозы  оста-
новиться у родственников. Она была рада ходить к О'Хара на музыку и тан-
цы, но там слишком много детей, чтобы житье стало возможным. К тому же у
них нет слуг. Она не могла одеться без Панси, которая шнуровала ей  кор-
сет и делала прическу.
   "Интересно, что он задумал", - подумала Скарлетт снова. Потом она по-
жала плечами. Она, возможно, скоро узнает. Так или иначе, перед тем, как
это обнаружится, Ретт, может быть, за ней приедет.

   ГЛАВА 40

   Через один час четыре минуты после того" как Скарлетт ушла к  себе  в
комнату, Пьер Огюст Робийяр" солдат Наполеона, оставил прекрасный  склеп
своего дома, чтобы пойти в церковь. Он был одет в теплый сюртук и  шерс-
тяной шарф. Его мощные седые волосы были накрыты собольей шапкой,  кото-
рая когда-то принадлежала русскому офицеру, убитому при  Бородино.  Нес-
мотря на яркое солнце, ему было холодно. Он шагал,  не  сгибаясь,  редко
пользуясь коричневой тростью, которую он носил с собой, и легким  кивком
головы приветствовал тех, кто здоровался с ним на улице.  Он  был  очень
хорошо известен в Саванне.
   В независимой пресвитерианской церкви на площади Чипью он сел на  пя-
тую от алтаря скамейку, это место принадлежало ему с  освящения  церкви,
которое состоялось шестьдесят лет назад. Джеймс Монро, президент  Соеди-
ненных Штатов, был на освящении и хотел бы, чтобы его представили  чело-
веку, который прошел вместе с Наполеоном от Аустерлица до Ватерлоо. Пьер
Робийяр был с ним любезен, КАК со старшим, но президент  не  представлял
собой ничего особенного для человека, который сражался вместе с  импера-
тором.
   Когда служба закончилась, он перекинулся несколькими словами с  неко-
торыми людьми, которые отозвались на его  жесты  и  поспешили  присоеди-
ниться к нему на выходе из церкви. Он задал несколько вопросов и  выслу-
шал множество ответов. Затем он вернулся домой с почти улыбающимся лицом
и дремал, пока не накрыли обед. Еженедельные выходы в  церковь  станови-
лись все более утомительными.
   Он спал очень чутко, почти как все старики, и проснулся до того,  как
Жером принес его поднос.
   Он думал о Скарлетт. Ему не была любопытна ее жизнь или характер.  Он
и не вспоминал о ней, и когда она появилась в его комнате,  сопровождае-
мая его дочерьми, он был и рад, и не рад ее видеть. "Она устраивает бес-
порядок на кухне своими просьбами, - сказал Жером. - И она может довести
месье Робийяра до смерти, если будет продолжать  настаивать  на  добавке
масла, подливки и сладкого в его еду".
   Она была ему послана в ответ на молитвы старика. Ему нечего было ожи-
дать от своей жизни, за исключением месяцев или  лет  неизменной  рутины
сна и еды, а также еженедельных экскурсий в церковь. Его не смущало, что
его жизнь была безнадежна; его любимая жена стояла у него перед глазами,
и определенно, в назначенное время он воссоединится с ней.  Он  проводил
дни и ночи, видя ее во сне, когда он спал, переворачивая страницы  своей
памяти о ней, когда он бодрствовал. Этого было для него достаточно. Поч-
ти. Ему не хватало хорошей еды; в последние годы  она  была  безвкусной,
холодной и смертельно однообразной. Он хотел,  чтобы  Скарлетт  изменила
это.
   Пьер Робийяр распознал в ней задиру сразу. Он хотел заставить ее дей-
ствовать в своих интересах, потому что у него больше не было  сил  доби-
ваться того, чего он хотел для себя самого. Слуги знали, что он  слишком
стар и устал, чтобы управлять ими. А Скарлетт была молодой  и  здоровой.
Он не нуждался в ее компании или любви. Он хотел,  чтобы  она  управляла
домом, как когда-то он управлял сам, а  это  значило:  соответствие  его
стандартам и подчинение его власти. Ему нужно было найти способ, как это
сделать, и он думал о ней.
   - Скажи внучке, чтоб она пришла сюда, - сказал он, когда  пришел  Же-
ром.
   - Ее еще нет дома, - сказал дворецкий с улыбкой.
   Он предвкушал гнев старика с удовольствием. Жером ненавидел Скарлетт.
   Скарлетт была на городском рынке вместе с Морин. После ссоры с  дедом
она оделась, отпустила Панси и спешно сбежала через сад, никем не сопро-
вождаемая, через два небольших квартала в дом Джейми.
   - Я пришла найти компанию, чтобы идти на мессу, - сказала она  Морин,
но настоящей причиной была потребность быть где-нибудь, где люди были бы
добры друг к другу.
   После мессы мужчины пошли в одну сторону, а женщины и дети -  в  дру-
гую.
   - Они пошли подстричься и посплетничать в парикмахерскую в  гостиницу
Пуласки, - сказала Морин Скарлетт. - А также пропустить пинту - другую в
салуне. Это лучше, чем газета, для того, чтобы узнать,  что  происходит.
Мы же услышим новости на рынке, пока я буду покупать устриц для пирогов.
   Городской рынок Саванны имел такое же предназначение и был  таким  же
оживленным, как рынок в Чарльстоне. Когда она окунулась в знакомую суету
купли-продажи, друзей, приветствующих друзей, Скарлетт поняла, как много
она упустила.
   Скарлетт пожалела, что не взяла Панси с собой, она могла бы наполнить
корзину экзотическими фруктами, которые прибывали через грузовой морской
порт Саванны, если бы с ней была ее служанка, чтобы  дотащить  все  это.
Мэри Кейт и Хелен делали эту домашнюю работу. Скарлетт дала  им  понести
для нее несколько апельсинов и настояла на том, чтобы заплатить самой за
кофе и карамельные булочки, которые они съели во время одной из  остано-
вок.
   Скарлетт отказалась, когда Морин пригласила ее отобедать вместе с ни-
ми, она не сказала повару своего деда, что не будет дома. И ей  хотелось
немного вздремнуть, поскольку утром у нее не было такой возможности.  Не
стоило выглядеть страшной, как смерть, если Ретт приедет  дневным  поез-
дом.
   Она поцеловала Морин на крыльце дедовского дома,  попрощалась  с  ос-
тальными. Они почти отошли на квартал, когда Хелен прибежала с наполнен-
ным до отказа бумажным пакетом.
   - Не забудьте свои апельсины, кузина Скарлетт.
   - Я возьму их, мисс Скарлетт, - это был Жером.
   - О, хорошо. Вы здесь? Ты не должен быть таким тихим, Жером, ты испу-
гал меня, я не слышала, что открылась дверь.
   - Я искал вас. Мистер Робийяр хочет вас видеть.
   Жером смотрел на усилия О'Хара с нескрываемым презрением.  Подбородок
Скарлетт выпрямился. С дерзостью дворецкого надо было что-то делать. Она
гордо вошла в комнату деда с жалобой, готовой сорваться с языка.
   Пьер Робийяр не дал ей говорить.
   - Вы растрепаны, - сказал он холодно, - и, кроме  того,  вы  нарушили
распорядок в моем доме. Пока вы общались с этими  ирландскими  невежами,
прошел обеденный час.
   Скарлетт рьяно ухватилась за наживку.
   - Я буду вам благодарна, если вы будете прилично выражаться, говоря о
моих родственниках.
   Стариковские веки наполовину скрывали блеск в его глазах.
   - А как вы назовете человека, который занимается торговлей? - спокой-
но спросил он.
   - Если вы говорите о Джейми О'Хара, я называю его удачливым,  работя-
щим предпринимателем, и я уважаю его за то, что он сделал,
   Дед потянул за крючок.
   - И, без сомнения, вы восхищаетесь также его вульгарной женой.
   - Это так. Она добрая и любезная женщина.
   - Знаете ли вы, что она была барменшей в ирландском салуне?  Скарлетт
задыхалась, как рыба, вытащенная на землю. Это не  может  быть  правдой.
Неприятные картины наполнили ее воображение. Морин,  подставляющая  свой
стакан для следующей порции виски... Играющая на  кастаньетах  и  громко
поющая непристойные песни... Убирающая взъерошенные рыжие волосы с крас-
ного лица, не стараясь скрепить их на затылке... поднимающая  свою  юбку
до колеи, танцуя рил...
   Вульгарно. Морин была вульгарна.
   Они все были в своем роде вульгарны.
   Скарлетт была готова закричать. Она была так счастлива с О'Хара,  что
ей не хотелось их терять. Но... это был дом, где выросла ее мать, а про-
пасть между Робийярами и О'Хара была слишком велика, чтобы ее  игнориро-
вать. "Нет ничего удивительного в том, что дедушка стыдится меня. Сердце
матери было бы разбито, если бы она меня увидела идущей по улице со всем
этим стадом, с которым я пришла домой. Женщина на людях даже без  платка
поверх ее беременного живота, и миллион детей, бегающих вокруг,  подобно
диким индейцам, нет даже служанки, чтобы донести все, что они купили.  Я
должна была выглядеть так же отвратительно, как и все остальные. А  мать
так упорно старалась научить меня быть настоящей леди. Хорошо,  что  она
умерла и не узнала, что ее дочь дружит с женщиной,  которая  работала  в
салуне".
   Скарлетт беспокойно посмотрела на старика. Мог ли он знать о  здании,
которым она владела в Атланте и которое было сдано  в  аренду  владельцу
салуна?
   Глаза Пьера Робийяра были закрыты. Казалось, что он  внезапно  погру-
зился в сон, свойственный старикам. Когда Скарлетт на цыпочках вышла  из
комнаты, старый солдат улыбнулся, а затем заснул.
   Жером принес ее почту на серебряном подносе. Он был в  белых  перчат-
ках. Скарлетт взяла конверты с подноса, короткий кивок был ее единствен-
ной благодарностью. Это было сделано не  для  того,  чтобы  показать  ее
признательность, и не означало, что она собирается задержать  Жерома  на
месте. Предыдущим вечером, после того, как она целую вечность ждала Рет-
та в гостиной, а он так и не появился, она устроила слугам такой разнос,
который они никогда не забудут. Жерому в особенности. Богу было  угодно,
чтобы дворецкий вел себя так дерзко. Она нуждалась в  ком-нибудь,  чтобы
выместить на нем свой гнев и разочарование.
   Дядя Гамильтон был в бешенстве от того, что  она  перевела  деньги  в
банк в Саванне. Скарлетт смяла его короткое письмо и бросила его на пол.
   Толстый конверт был от тети Полины. Ее бесцельные жалобы могли подож-
дать, а она уверена, что там жалобы. Потом Скарлетт  открыла  негнущийся
квадратный конверт. Она не могла разобрать почерк на нем.
   Это было приглашение. Имя незнакомое, и она должна  хорошо  подумать,
прежде чем вспомнить. Конечно. Ходгсон - это имя по мужу одной из старых
леди, сестер Телфер. Приглашение было на церемонию открытия  Ходгсонхол-
ла, с последующим приемом. "Новый дом для. Исторического общества Джорд-
жии". Это звучало еще более замогильно, чем ужасная музыкальная вечерин-
ка. Скарлетт сморщилась и отложила приглашение  в  сторону.  Она  должна
найти бумагу и отправить, свои сожаления. Ее тетушки любили  скучать  до
смерти, но не она.
   Тетушки. С этим тоже лучше покончить быстрее. Она вскрыла письмо  По-
лины.
   "... Глубоко опозорены Вашим возмутительным поведением.  Если  бы  мы
знали, что Вы едете с нами в Саванну без слова объяснений Элеоноре  Бат-
лер, мы бы настояли, чтобы Вы вышли из поезда и отправились обратно".
   "Какого черта она это пишет? Возможно ли, чтобы мисс Элеонора не упо-
мянула про записку, которую я ей оставила? Или она ее не получила?  Нет,
это невозможно".
   Скарлетт быстро пробежала глазами по жалобам тети Полины относительно
глупости путешествия Скарлетт после сурового испытания, когда  опрокину-
лась лодка, и о "неестественной скрытности" Скарлетт, не  сказавшей  им,
что с ней был несчастный случай.
   Почему Полина не может сказать ей то, что она хочет знать? Ни слова о
Ретте. Она просматривала страницу за страницей, исписанные острым почер-
ком тети Полины, стараясь найти его имя. Здесь. Наконец-то.
   "... дорогая Элеонора обеспокоена, что Ретт счел необходимым уехать в
Бостон на встречу относительно груза удобрений. Он не должен был уезжать
в холод северного климата сразу после испытания долгим пребыванием в хо-
лодной воде, которое последовало за опрокидыванием его лодки".
   Страницы упали на колени из рук. Скарлетт. Конечно. О, спасибо  тебе,
Господи. Поэтому Ретт за ней еще и не приехал.  "Почему  дядя  Генри  не
сказал мне, что телеграмма от Ретта пришла из Бостона? Я бы не сходила с
ума, ожидая его появления каждую минуту. Пишет ли тетя Полина, когда  он
вернется?" Скарлетт пошарила в куче листов. Когда  же  она  остановится?
Скарлетт вернулась к тому месту, где  она  остановилась,  и  внимательно
прочитала до конца. Но никакого упоминания о том, что она хотела узнать,
не было. "Что же мне делать сейчас? Ретт может быть в отъезде  неделями.
Или он, может быть, в дороге домой именно в эту минуту?"
   Скарлетт снова взяла приглашение от мисс Ходгсон. В конце концов, ту-
да можно и пойти. Она взвоет, если будет находиться в этом доме  с  утра
до вечера.
   Если бы только она могла ходить к Джейми, хотя бы на чашку  кофе.  Но
нет, не следовало об этом и думать.
   Итак, она не могла думать об О'Хара. Следующим утром она пошла на го-
родской рынок с поварихой, чтобы проконтролировать, что она  покупает  и
сколько она за это платит. Не зная, чем заняться, Скарлетт решила навес-
ти порядок в дедовском доме. Когда она пила кофе, она  услышала  мягкий,
дрожащий голос, произнесший ее имя. Это была прелестная, тихая юная Кэт-
лин.
   - Я не знаю американских сортов рыбы, - сказала она. - Вы мне не  по-
можете выбрать самые лучшие креветки?
   Скарлетт была в замешательстве, пока девочка не показала рукой в сто-
рону креветок.
   - Ангелы послали мне вас, Скарлетт, - сказала Кэтлин,  когда  сделала
покупку. - Я бы совсем растерялась без вас. Морин хочет все только самое
лучшее. Мы ожидаем Колума, вы знаете?
   "Колум?! Как будто я должна знать, кто это такой!  Морин  или  кто-то
еще упоминали его имя".
   - Почему Колум - это так важно? Голубые глаза Кэтлин  расширились  от
удивления.
   - Почему? Хорошо... потому что Колум - это Колум. Это  все.  Он...  -
она не могла подыскать нужного слова. - Он Колум. Это все. Он привез ме-
ня сюда, разве вы не знаете? Он мой брат, как Стефен.
   Стефен. Это тихий и темный. Скарлетт и не думала, что он брат Кэтлин.
Может, поэтому он такой тихий. Может быть, они все такие, как  мышки,  в
этой семье.
   - Который же из братьев дяди Джеймса ваш отец? - спросила она Кэтлин.
   - Ах, мой отец умер. Господь упокоил его душу.
   Что-то девочка глуповата.
   - Как его звали, Кэтлин?
   - О, вы хотите знать его имя. Патрик его звали, Патрик О'Хара. Патри-
ция была названа в его честь, будучи первенцем Джейми, а  Патрик  -  имя
его собственного отца.
   Лоб Скарлетт напрягся в размышлении. Значит, Джейми - тоже брат  Кэт-
лин. Не сказала бы, что вся семья была тихой.
   - У тебя есть еще братья? - спросила она.
   - О, конечно, - сказала Кэтлин со  счастливой  улыбкой,  -  братья  и
сестры тоже. Четырнадцать в общей сложности. Еще живущих, я имею в виду.
   Она перекрестилась.
   Скарлетт отшатнулась от девочки. "О Господи, больше чем уверена,  что
кухарка все слышала и теперь передаст деду. Я его уже слышу, как он  го-
ворит о католиках, размножающихся, как кролики".
   Но в течение дня Пьер Робийяр ни разу не упомянул о ее родственниках.
Он потребовал ее к себе перед ужином, объявил, что еда улучшается, и от-
пустил.
   Она остановила Жерома, проверила  поднос,  осмотрела  серебро,  чтобы
удостовериться, что оно блестит и на нем нет жирных отпечатков  пальцев.
Затем она положила кофейную ложечку так, что та ударилась о суповую лож-
ку. "Если бы Морин взялась учить меня играть на ложках..." Мысль застала
ее врасплох.
   Этой ночью она видела во сне отца. Она проснулась утром с улыбкой  на
губах, со следами слез на щеках.
   На городском рынке она услышала взрывы  характерного  смеха  Морин  и
устремилась за кирпичный простенок, чтобы избежать встречи. Но она могла
видеть Морин, Патрицию, огромную, как дом, и толпу детей за ними.
   - Ваш отец - единственный, кто не в восторге  от  приезда  Колума,  -
слышала она слова Морин. - Он наслаждается угощениями, которые я готовлю
на ужин каждый вечер, в надежде, что придет Колум.
   "Я и сама хочу специальных угощений, - подумала Скарлетт. - Я  устала
от мягкой пищи для дедушки". Она повернулась к кухарке.
   - Возьми также кур, - приказала она, - и поджарь пару кусочков мне на
обед.
   Ее плохое настроение исчезло задолго до обеда.  Когда  она  вернулась
домой, она обнаружила послание от настоятельницы: епископ был готов рас-
смотреть просьбу Скарлетт разрешить ей купить приданое Кэррин.
   "Тара. Я получу Тару!" Ее мозг был так занят планами возрождения  Та-
ры, что она не замечала проходящего времени, не осознавала, что лежало у
нее в тарелке во время обеда.
   Она могла видеть это так ясно в своем  воображении.  Дом,  сверкающий
свежей белизной на холме; уходящая зелень лужайки, такая  зеленая,  уса-
женная клевером; пастбища, сияющие зеленью шелковистой  травы,  склоняю-
щейся от ветра; загадочные тенистые темно-зеленые сосны, окружающие реку
и скрывающие ее от взгляда. Весна с морем нежных цветов кизила и опьяня-
ющим запахом глицинии. Лето, накрахмаленные занавески,  развевающиеся  в
открытом окне, и сладость запаха жимолости, проникающего во все комнаты.
Волшебное безупречное совершенство.
   Да, лето лучше всего. Длинное, ленивое лето в Джорджии, когда сумерки
длятся часами и светлячки предупреждают о надвигающейся  темноте.  Потом
звезды на близком бархатном небе, или луна, круглая и  белая,  такая  же
белая, как спящий дом, который она освещает на темном холме.
   Лето... Глаза Скарлетт расширились. Это так. Почему она не поняла это
раньше? Конечно. Лето, когда она любила Тару больше всего, именно  летом
Ретт не сможет поехать в Данмор из-за лихорадки. Это было  отлично.  Они
могли бы жить с октября по июнь в Чарльстоне, когда начинался сезон  ба-
лов, разбивающий монотонность всех этих скучных чаепитий, и летом в  Та-
ре, разбивающей монотонность балов.

   ГЛАВА 41

   Пьер Робийяр сопровождал Скарлетт на церемонию открытия Ходгсонхолла.
Он был внушительной персоной в своем старомодном выходном костюме,  сос-
тоящем из сатиновых брюк и бархатного фрака с маленьким значком Почетно-
го Легиона в петлице и с широкой  красной  орденской  лентой  на  груди.
Скарлетт никогда не видела кого-либо, кто выглядел бы  так  изысканно  и
аристократично, как ее дед.
   Он тоже мог ею гордиться. Она надела жемчуга и бриллианты чистой  во-
ды, ее платье было чудесно: блестящая колонна золотой парчи,  отделанные
золотом кружева, с золотым парчовым шлейфом четырех футов длиной. У  нее
никогда не было возможности надеть это платье, потому что ей приходилось
одеваться так скромно в Чарльстоне. Скарлетт  все  еще  прихорашивалась,
когда Жером посадил ее в экипаж напротив деда.
   Поездка на южную окраину города прошла в молчании. Пьер Робийяр почти
заснул, качая головой, увенчанной седой  копной  волос.  Она  дернулась,
когда Скарлетт вскрикнула:
   - О, посмотрите! Толпа народа окружала классическое здание с железным
забором, чтобы посмотреть на прибытие элиты саваннского общества.  Скар-
летт надменно, высоко держала голову, пока слуга  в  ливрее  помогал  ей
выйти из экипажа на тротуар. Она могла слышать шепот восхищения в толпе.
Пока ее дед медленно вылезал вслед за ней, она  вскинула  голову,  чтобы
открыть серьги, сверкающие в свете фонарей, и отбросила шлейф с руки  на
высокую лестницу холла, покрытую красной дорожкой.
   "О-о-о! ", - слышала она из толпы, -  "А-а-а!  ",  "прелестно",  "кто
она?" Когда она положила свою руку в белой перчатке на  бархатный  рукав
деда, ее отчетливо позвал знакомый голос.
   - Кэйти, дорогая, вы ослепительны, как королева Шебы!
   В панике она быстро посмотрела налево, отшатнулась от  Джейми  с  его
выводком, как будто она их не знала, и  продолжала  медленным  величавым
темпом Пьера Робийяра подниматься по лестнице. Но картина отпечаталась в
ее мозгу. Джейми держал под руку свою смеющуюся, рыжеволосую, неряшливую
жену, его котелок небрежно торчал на затылке кудрявой головы.  Еще  один
человек стоял справа от него, освещенный фонарями. Ростом он доходил  до
плеча Джейми. Его красное лицо было веселым, голубые глаза  сверкали,  а
непокрытая голова была окружена ореолом серебряных кудрей. Это был  точ-
ный образ Джерадда О'Хара, папы Скарлетт.
   Красивый строгий интерьер Ходгсон-холла полностью соответствовал  его
академическому предназначению. Богатые панели полированного дерева  пок-
рывали стены и обрамляли коллекцию старых карт и эскизов,  принадлежащих
историческому обществу. Огромные медные канделябры со стеклянными  круг-
лыми газовыми светильниками свисали с высокого потолка. Они  отбрасывали
яркий ослепительный свет на ряды бледных аристократических лиц под ними.
   Скарлетт панически чувствовала, она быстро начала стареть. Ее тридца-
тый день рождения прошел незамеченным, пока она была в Чарльстоне.  Каж-
дый знает, что когда женщине тридцать, она все равно, что умерла.  Трид-
цать это было так много; Скарлетт казалось, что с ней этого  никогда  не
случится.
   Дед взял ее руку выше локтя и подтолкнул ее к ряду  встречающих.  Его
пальцы были холодны, как смерть, и она чувствовала холод даже через тон-
кую кожу перчаток, которые покрывали ее руку почти до плеча.
   Старшие служащие Исторического Общества  приветствовали  высокочтимых
гостей. "Я не могу пожимать все эти мертвые холодные руки,  улыбаться  и
говорить, как я счастлива быть здесь. Нужно бежать".
   Она осела, повиснув на несгибаемом плече деда.
   - Мне нехорошо, - сказала она. - Дедушка,  я  внезапно  почувствовала
себя плохо.
   - Вам не позволяется плохо себя чувствовать, - сказал он. - Стойте  и
делайте то, что от вас ожидают. Вы можете уйти после церемонии открытия,
не раньше.
   Скарлетт выпрямилась и шагнула вперед. Какое чудовище ее дед!  Ничего
удивительного в том, что мать никогда о нем не говорила,  о  нем  нельзя
было сказать ничего хорошего.
   - Добрый вечер, миссис Ходгсон, - сказала она. - Я так счастлива быть
здесь.
   Продвижение Пьера Робийяра по очереди встречающихся было гораздо мед-
леннее. Он склонил голову над рукой леди, стоявшей где-то в середине пу-
ти, когда Скарлетт уже все закончила. Она протиснулась через группу  лю-
дей и поспешила к двери.
   Выйдя, Скарлетт сделала большой  глоток  свежего  воздуха.  Ее  шлейф
сверкал в свете ламп на красной ковровой дорожке, протягиваясь за ней  и
как бы летя по воздуху.
   - Экипаж Робийяра. Быстро! - попросила она слугу.
   Он побежал за угол. Скарлетт побежала за ним, не обращая внимания  на
шлейф, тянувшийся по грубым кирпичам тротуара. Она должна сбежать  преж-
де, чем кто-нибудь сможет остановить ее.
   Наконец, она была в безопасности внутри экипажа, она  хватала  воздух
короткими глотками.
   - Отвези меня в Южный Брод, - сказала она кучеру, когда смогла  гово-
рить. - Я покажу дом.
   "Мама покинула всех этих людей, - думала она, - когда вышла замуж  за
папу. Она не осудит, если я тоже убегу".
   Она услышала музыку и смех за дверьми кухни Морин. Она стучала  кула-
ками по двери, пока Джейми не открыл ей.
   - Это же Скарлетт! - сказал он с удивлением. - Входи, Скарлетт, доро-
гая, и познакомься с Колумом. Он наконец-то здесь, лучший из всех  О'Ха-
ра, хранящий только самого себя.
   Сейчас, когда он был близко к ней, Скарлетт могла видеть,  что  Колум
был младше Джейми и не так уж похож на ее отца. Его голубые  глаза  были
темнее и серьезнее, а круглый  подбородок  имел  ту  твердость,  которую
Скарлетт видела на лице своего отца, когда он сидел  верхом,  приказывая
своей лошади прыгнуть выше, чем позволяло здравомыслие.
   Когда Джейми познакомил их, Колум улыбнулся, его глаза почти  исчезли
в сети мелких морщинок. Исходящая от них теплота позволила Скарлетт  по-
чувствовать, что встреча с ней была самым счастливым событием в его жиз-
ни.
   - Не самая ли мы счастливая на поверхности Земли  семья,  если  среди
нас есть такое создание, - сказал он. - Вам нужна  только  тиара,  чтобы
увенчать все ваше золотое великолепие. Если бы вас могла видеть королева
фей, она бы разорвала в клочья свои осыпанные золотом крылья. Пусть  ма-
ленькие девочки посмотрят, Морин, это вдохновит их, чтобы вырасти такими
же сногсшибательными, как их кузина.
   Скарлетт зарделась от удовольствия.
   - Я полагаю, что слышу знаменитую ирландскую лесть, - сказала она.
   - Нисколько. Я бы желал иметь поэтический дар, чтобы  высказать  все,
что я думаю.
   Джейми стукнул брата по плечу.
   - Ты не так уж плох, мошенник. Отойди и дай Скарлетт стул. Я пока на-
полню ее стакан. Колум в своих странствиях нашел для нас бочонок настоя-
щего ирландского эля, дорогая Скарлетт. Вы должны попробовать.
   Джейми произнес имя и обращение "дорогая" так, как это  делал  Колум,
произнося их как одно слово: Дорогая Скарлетт.
   - О, нет, благодарю вас, - автоматически сказала она, а потом добави-
ла: - А почему бы и нет? Я никогда не пробовала эля.
   Она могла пить шампанское, нисколько не думая об этом. Темный,  шипу-
чий напиток был горьким, и она поморщилась. Колум взял у нее кружку:
   - Она становится все более совершенной с каждой минутой, - сказал он.
- Даже оставляя напиток тем, у кого жажда сильнее.
   Его глаза улыбались, глядя на нее из-за кружки, когда он пил.
   К Скарлетт вернулась улыбка. Пока тянулся вечер,  она  заметила,  что
каждый улыбался Колуму, как бы отражая его радость. Он явно  наслаждался
собой. Он откинулся в кресле, протянул ноги ближе к огню, размахивая ру-
ками, дирижируя и ободряя играющего на скрипке Джейми и "та-та-та" Морин
на кастаньетах. Он был без ботинок, и его ноги в  чулках  отплясывали  в
такт звучащей музыке. Это был человек на отдыхе: он  снял  воротничок  и
расстегнул ворот рубашки.
   - Расскажи нам, Колум, о своих путешествиях, - просил кто-нибудь вре-
мя от времени.
   Но Колум постоянно отказывался. Ему нужна музыка, сказал он,  и  ста-
кан, чтобы освежить свое сердце и пересохшее горло. Завтра будет  доста-
точно времени для разговоров.
   Сердце Скарлетт тоже освежила музыка. Но она не могла оставаться дол-
го. Она должна быть дома в кровати до того, как вернется ее дед.
   - Я надеюсь, что кучер сдержал свое обещание и не  сказал  деду,  что
привез меня сюда.
   Джейми был сильно удивлен, когда экипаж подкатил  к  двери.  Скарлетт
сбежала по лестнице с туфельками в руке и свернутым шлейфом под  мышкой.
Она плотно сжимала губы, чтобы не рассмеяться, - разыгрывать прогульщицу
было весело.
   Ее дед никогда не знал, что она делала, но она знала, это знание воз-
буждало ее эмоции, которые боролись внутри ее всю жизнь. Подлинная  сущ-
ность Скарлетт была в той же мере унаследована от ее отца, как и ее имя.
Она была такой же порывистой и волевой и обладала той грубостью и прямо-
линейностью, жизненной силой и смелостью, которые провели ее отца  через
опасные волны Атлантики к вершине его мечты - быть  владельцем  огромной
плантации и мужем светской леди.
   Кровь ее матери дала ей прекрасное сложение и матовую  кожу,  которые
говорили о вековой породе. Эллин Робийяр вложила  в  свою  дочь  правила
аристократии.
   Сейчас ее воспитание и инстинкты воевали между собой. О'Хара притяги-
вали ее, как магнит. Их земная энергия и здоровое счастье взывали к глу-
бочайшей и лучшей части ее натуры. Но она не была готова ответить.  Все,
чему ее учила мать, которую она почитала, восставало против этой  свобо-
ды.
   Она разрывалась между этой дилеммой и не могла понять, что  приводило
ее в такое отчаяние. Она без отдыха скиталась по тихим комнатам дома де-
да, не замечая их строгой красоты, воображая музыку и  танцы  у  О'Хара,
всем сердцем желая быть с ними. Ее же воспитание заставляло думать,  что
такое шумное веселье вульгарно и свойственно лишь низшему классу.
   На самом деле Скарлетт мало беспокоило, что ее дед смотрел свысока на
ее родственников. "Он был самолюбивый старик, - думала  она,  -  который
смотрел свысока на каждого, включая собственных дочерей". Но наставления
ее матери сделали свои отметины на всю жизнь. Эллин могла  бы  гордиться
ею в Чарльстоне. Несмотря на насмешливые предсказания Ретта, ее  призна-
вали и принимали там как леди. И ей это нравилось. Не так  ли?  Конечно,
так. Это было то, что ей хотелось, ее воспринимали такой, какой ей хоте-
лось быть. Почему же ей так тяжело  было  перестать  заведовать  ее  ир-
ландской родне? "Я не буду думать об этом сейчас, - решила она, - я  по-
думаю об этом позже. Я буду думать о Таре вместо этого".
   Затем пришло послание от секретаря епископа. Он не  может  удовлетво-
рить ее просьбу. Скарлетт прижала послание к груди и побежала одна,  без
шляпки, к незапертой двери дома Джейми. Они поймут, что  она  чувствует,
О'Хара поймут. "Папа говорил мне не раз: "Для всякого, хотя бы с  каплей
ирландской крови, земля,  на  которой  он  живет,  подобна  матери.  Это
единственное, что сохраняется,  ради  чего  стоит  работать,  стоит  бо-
роться".
   Она влетела в дверь и увидела впереди небольшую фигуру и  серебристую
голову Колума О'Хара, так похожую на голову ее отца. Наверное, он чувст-
вовал так же, как она.
   Колум стоял в дверном проеме лицом к столовой.  Когда  входная  дверь
распахнулась и Скарлетт ввалилась в комнату, он повернулся.
   Он был одет в темный костюм. Скарлетт смотрела на него с  изумлением:
она увидела белую полоску вокруг шеи. Священник! Никто не сказал ей, что
Колум - священник. "Благодарю тебя. Господи. Священнику можно рассказать
все, даже глубочайшие тайны своего сердца".
   - Помоги мне, отец! - закричала она. - Мне  нужно,  чтобы  кто-нибудь
помог мне.

   ГЛАВА 42

   - Здесь вы это найдете, - заключил Колум. -  Что  же  можно  сделать,
чтобы исправить это, мы должны придумать.
   Он сидел во главе длинного стола в столовой Джейми.  Все  старшие  из
трех домов О'Хара сидели на стульях вокруг стола. Голоса Мэри Кейт и Хе-
лен слышались из-за двери на кухню, где кормили детей.  Скарлетт  сидела
рядом с Колумом с лицом, распухшим и покрывшимся пятнами от рыданий.
   - Ты хочешь сказать, Колум, что ферма в Америке не наследуется в  це-
лости старшим из детей? - спросил Мэтт.
   - Кажется, так, Мэтью.
   - Хорошо, значит, дядя Джералд сделал глупо, не оставив свое  завеща-
ние.
   Скарлетт встрепенулась и взглянула на него. Но до того, как она смог-
ла заговорить, вступил Колум.
   - У него не было времени и подумать о своей смерти, а Господь упокоил
его душу.
   - Господь упокоил его душу, - эхом откликнулись остальные,  перекрес-
тясь. Скарлетт безнадежно взглянула на их торжественные  лица.  Что  они
могли сделать? Они всего лишь ирландские иммигранты.
   Но скоро она поняла, что ошиблась. По мере того как продолжался  раз-
говор, она чувствовала себя все лучше и лучше. Для своего положения  эти
ирландские иммигранты могли сделать достаточно много.
   Билли Кармоди, муж Патриции, был старшиной у рабочих, строящих собор.
Оказалось, что он неплохо знал епископа.
   - К сожалению, - пожаловался он, - этот человек прерывает работу  три
раза в день, чтобы сказать, что она не делается достаточно  быстро.  Это
настоящая спешка, - объяснил Билли, - потому что кардинал из Рима  прое-
дет по Америке осенью и, возможно, заедет в Саванну на церемонию  откры-
тия, если все будет сделано к его приезду.
   Джейми кивнул.
   - Амбициозный человек наш епископ Гросс, ты хочешь  сказать,  не  без
желания быть замеченным курицей.
   Он посмотрел на Джералда. Так же сделали Билли, Брайан, Дэниэл и ста-
рик Джеймс. А также женщины: Морин, Патриция и Кейти. Скарлетт посмотре-
ла тоже, хотя она не знала, почему они все смотрят.
   Джеральд взял за руку свою молодую жену.
   - Не будь скромницей, милая Поли, - сказал он, -  сейчас  ты  О'Хара,
так же, как и остальные. Скажи нам, кого ты  выберешь  для  разговора  с
твоим отцом?
   - Том Мак Махон подрядчик всего  строительства,  -  прошептала  Морин
Скарлетт. - Достаточно намека Тома на то, что вся работа может быть  за-
медленна, чтобы епископ пообещал все, что угодно. Он, без сомнения, дро-
жит от страха перед Мак Махоном. Все остальные в мире тоже дрожат.
   Скарлетт заговорила.
   - Дайте Колуму сделать это.
   У нее не было никаких сомнений, что он сделает это лучше всех. За его
маленьким ростом и обезоруживающей улыбкой стояли сила и  власть  Колума
О'Хара.
   Хор согласия послышался со всех сторон. Колум был тем, кто может сде-
лать то, что нужно.
   Он улыбнулся присутствующим за столом, затем одной Скарлетт.
   - Мы поможем вам. Великая штука - иметь семью, не так, Скарлетт? Осо-
бенно с родственниками, которые могут помочь. Вы получите свою Тару, по-
дождите и увидите.
   - Тара? Что там про Тару? - спросил старый Джеймс.
   Старик смеялся, пока не закашлялся от смеха.
   - Таков Джералд, - сказал он, когда снова мог говорить, - для  такого
маленького человека он всегда обладал высоким самомнением.
   Скарлетт выпрямилась. Никто не смеет смеяться над ее отцом, даже  его
собственный брат.
   Колум сказал ей очень мягко.
   - Успокойтесь, он не хотел вас обидеть, я все объясню позже.
   Так он и сделал, когда сопровождал ее в дом деда.
   - Тара - магическое слово для всех ирландцев, Скарлетт, и  магическое
место. Это был центр всей Ирландии, обиталище Великих  Королей.  Еще  до
Рима или Афин, давным-давно, когда мир был молодым и полным надежд,  Ир-
ландией правили Великие Короли, справедливые и прекрасные,  как  солнце.
Они установили законы великой мудрости и давали приют и  богатство  поэ-
там. Они были смелыми гигантами, которые  карали  неправду  с  внушающей
страх яростью и боролись с врагами правды, красоты, и Ирландии мечами  и
безупречными сердцами. Сотни и тысячи лет они управляли своим прекрасным
зеленым островом, и была музыка по всей земле. Пять дорог вели к Таре из
каждого уголка страны, и каждый третий год все люди  приезжали  на  пир-
шество в банкетном зале, чтобы послушать поющих поэтов. Это не сказка, а
великая правда, записанная во всех летописях других стран,  а  печальные
слова о конце написаны в великих  монастырских  книгах.  В  год  пятьсот
пятьдесят четвертый состоялось последнее пиршество в Таре.
   Голос Колума медленно растворился в последнем слове, и  Скарлетт  по-
чувствовала жжение в глазах. Она была очарована этой историей и его  го-
лосом.
   Какое-то время они шли молча. Затем Колум сказал:
   - Это была прекрасная мечта вашего отца - построить новую Тару в  но-
вом для себя американском мире. Он, должно быть, действительно был прек-
расным человеком.
   - О, он был таким, Колум. Я любила его очень сильно.
   - Когда в следующий раз я поеду в Тару, я буду думать о нем и его до-
чери.
   - Когда вы поедете? Вы имеете в виду, что она до сих  пор  есть.  Это
место существует в действительности?
   - Так же, как и дорога под нашими ногами.  Это  прекрасный,  очарова-
тельный зеленый холм, и на нем пасутся овцы, с его вершины вы можете ви-
деть на много миль вокруг тот же самый прекрасный  мир,  который  видели
Великие Короли. Это недалеко от деревни, где я живу, где родились наши с
вами отцы, в графстве Миг.
   Скарлетт была как громом поражена. И папа ходил туда тоже, стоял там,
где стояли Великие Короли! Она могла вообразить его с выпяченной грудью,
важно расхаживающего, как обычно бывало, когда он был доволен собой. Она
тихо засмеялась.
   Когда они подошли к дому Робийяра, она вздохнула с сожалением. Ей  бы
хотелось часами вот так гулять, слушая голос Колума.
   - Я не знаю, как благодарить вас за все, - сказала она ему. -  Сейчас
я чувствую себя в миллион раз лучше. Я уверена, что вы заставите еписко-
па изменить его мнение.
   Колум улыбнулся.
   - Хорошо, кузина. Но какое имя я скажу ему, Скарлетт? Я вижу  полоску
на вашем пальце. Вы же не О'Хара для епископа.
   - Нет, конечно, нет. Мое имя в замужестве - Батлер.
   Улыбка Колума исчезла, затем вновь появилась.
   - Это могущественное имя.
   - Это так в Южной Каролине, но оно не помогает мне здесь. Мой муж  из
Чарльстона, его имя Ретт Батлер.
   - Я удивлен, что он не помогает вам во всех ваших проблемах.
   Скарлетт весело улыбнулась.
   - Он помог бы, если бы мог, но он должен был уехать на Север по делу.
   Он очень удачливый бизнесмен.
   - Я понимаю. Хорошо, я счастлив стать вашим помощником, если смогу.
   Ей захотелось заключить его в объятия, так же, как она обнимала свое-
го отца, когда он давал ей то, что она хотела. Но она подумала,  что  не
стоит обнимать священника, даже если он твой кузен. Она просто  попроща-
лась и вошла в дом.
   Колум удалился, насвистывая "Нося зеленое".
   - Где вы были? - спросил Пьер Робийяр. - Мой ужин был совершенно неу-
довлетворительным.
   - Я была в доме моего брата Джейми. Я закажу вам другой поднос.
   - Вы виделись с этими людьми?  -  с  возмущением,  дрожащим  голосом,
спросил старик.
   Гнев Скарлетт нарастал.
   - Да, и собираюсь встретиться с ними снова. Они мне очень нравятся.
   Она гордо вышла из комнаты. Но тем не менее она осмотрела новый  под-
нос с ужином ее деда перед тем, как подняться в свою комнату.
   - А что насчет вашего ужина, Скарлетт? - спросила Панси. - Вы хотите,
чтобы я принесла вам поднос наверх?
   - Нет, иди сюда и помоги мне раздеться, я не хочу ужинать.
   "Забавно, но я совсем не чувствую голода, хотя  выпила  только  чашку
чая.
   Все, что я сейчас хочу, так это поспать немного. Все эти крики и  ры-
дания утомили меня. Я с трудом могла произносить слова, чтобы рассказать
Колуму про епископа, так сильно я рыдала. Я думаю, что смогу спать неде-
лю, я никогда в жизни не чувствовала себя такой усталой".
   В ее голове была легкость, а в теле ощущалась тяжесть  и  расслаблен-
ность. Она упала в мягкую кровать и мгновенно погрузилась в глубокий ос-
вежающий сон.
   В своей жизни Скарлетт почти всегда была наедине со сложностями.
   Иногда она отказывалась признать, что нуждается в помощи, чаще ей во-
обще не к кому было обратиться. Сейчас было по-другому, и ее душа поняла
это раньше, чем ее рассудок. Были люди, готовые ей помочь. Ее семья  ре-
шительно сняла тяжесть с ее плеч. Больше она не  была  одна.  Она  могла
позволить себе уехать.
   Пьер Робийяр недолго спал в эту ночь. Он  был  обеспокоен  вызывающим
поведением Скарлетт. Так же, как ее мать много лет  назад,  она  бросала
ему вызов. Эллин была его любимой дочерью, больше всех похожей на  мать.
Скарлетт он не любил. Вся любовь, которая у него была, похоронена в  мо-
гиле вместе с женой. Но он не позволит Скарлетт уехать  без  борьбы.  Он
хотел провести последние дни в комфорте, а она может обеспечить ему это.
Выпрямившись, он сидел в кровати, лампа потухла, когда кончилось  масло,
а он планировал свою стратегию, как будто это был решающий бой с превос-
ходящими силами противника.
   После прерывистого часа отдыха, незадолго до рассвета, он проснулся с
принятым решением. Когда Жером принес завтрак, старик дописывал  письмо.
Он положил его в конверт и запечатал, перед тем как освободил на коленях
место для подноса.
   - Доставь это, - сказал он, передавая письмо дворецкому. - И  дождись
ответа.
   Скарлетт приоткрыла дверь и просунула голову.
   - Вы посылали за мной, дедушка?
   - Заходи, Скарлетт.
   Она была удивлена, что в комнате находился кто-то еще. У ее деда  ни-
когда не было гостей - Человек поклонился, она склонила голову.
   - Это мой стряпчий, мистер Джонс. Позвони Жерому, Скарлетт. Он прово-
дит вас в гостиную, Джонс. Подождите там, пока я не пришлю за вами.
   Скарлетт сильно нажала кнопку звонка, и Жером открыл дверь.
   - Подвинь, пожалуйста, этот стул ближе, Скарлетт. Мне  нужно  сказать
нечто важное, а я не хочу напрягать голос.
   Скарлетт была озадачена. Старик, кроме всего прочего,  сказал  "пожа-
луйста". Он и говорил как-то тихо. "Господи, я надеюсь, он не собирается
умирать сейчас при мне. Я не хочу заниматься организацией его похорон  с
Элали и Полиной". Она поставила стул у изголовья кровати.  Пьер  Робийяр
изучал ее из-под полузакрытых век.
   - Скарлетт, - сказал он тихо, когда она села. - Мне  почти  девяносто
четыре года. У меня хорошее здоровье  для  моего  возраста,  но  простой
арифметический расчет показывает, что мне осталось не так долго жить.  И
я прошу тебя, мою внучку, побыть со мной до момента, когда я уйду.
   Скарлетт начала было говорить, но старик поднял тонкую руку и остано-
вил ее.
   - Я не закончил, - сказал он. - Я не обращаюсь к вашему  чувству  се-
мейного долга, хотя я знаю, что вы очень ответственно относились к  нуж-
дам ваших тетушек в течение многих лет. Я приготовился сделать вам блес-
тящее предложение, весьма щедрое. Если вы останетесь в этом доме как его
хозяйка, проследите, чтобы мои последние дни прошли в соответствии с мо-
ими желаниями, вы унаследуете все мое состояние. Это не так уж мало.
   Скарлетт была ошеломлена. Она вспомнила раболепие  управляющего  бан-
ком, знавшего, как велико состояние ее деда.
   Пьер Робийяр неправильно понял колебание Скарлетт, пока ее ум  напря-
женно работал. Он думал, что она преисполнена благодарностью. Его инфор-
мация не включала сообщения управляющего банком, и он не знал об ее  зо-
лоте в подвалах. Удовлетворение заблестело в его потускневших глазах.
   - Я не знаю, - сказал он, - и не желаю  знать,  какие  обстоятельства
заставили вас рассматривать расторжение брака. - Его поза и голос  стали
жестче, поскольку он думал, что занимает выигрышную позицию. - Но вы ос-
тавите идею развода...
   - Вы читали мою почту?
   - Все, что происходит под этой крышей, - мое дело.
   Скарлетт была так возмущена, что не могла найти слов, чтобы  выразить
это. Ее дед продолжал говорить. Точно. Холодно. Его  слова  походили  на
ледяные иголки.
   - Я презираю поспешность и глупость, а вы  глупо  поспешили,  оставив
своего мужа, не думая о своем положении. Если бы у вас хватило  рассудка
проконсультироваться с адвокатом - что сделал я - вы бы узнали, что  за-
коны Южной Каролины запрещают разводы по любым причинам.  Это  уникально
для Соединенных Штатов. Вы сбежали в Джорджию - это верно, но ваш муж  -
житель Южной Каролины. Там невозможны разводы.
   Скарлетт до сих пор была сосредоточена на недостойности чужаков,  ко-
пающихся в ее переписке. "Это, должно быть, этот воришка Жером. Он совал
нос в мои дела, рылся в моем бюро. И мой собственный  кровный  родствен-
ник, мой дед, послал его на это". Она встала и  наклонилась  вперед,  ее
кулаки уперлись в кровать позади костлявой руки Пьера Робийяра.
   - Как вы посмели послать этого человека в мою комнату? - крикнула она
ему и ударила по толстому одеялу.
   Рука деда взметнулась вперед так  быстро,  как  нападающая  змея.  Он
схватил ее за запястье своими костлявыми пальцами.
   - Вы не станете повышать на меня голос в моем доме, молодая  дама.  Я
ненавижу шум. И вы будете вести себя с подобающим моей внучке приличием.
Я не один из ваших трущобных ирландских родственников.
   Скарлетт была шокирована его силой и немного напугана.  Что  стало  с
хилым стариком, перед которым она почти чувствовала себя виноватой?  Его
пальцы были похожи на железные обручи.
   Она вырвалась. Затем подалась назад.
   - Неудивительно, что моя мать оставила этот дом и никогда не  возвра-
щалась, - сказала она.
   - Не будь столь мелодраматичной, девочка.  Ваша  мать  покинула  этот
дом, потому что была слишком упрямой и молодой, чтобы слышать голос рас-
судка. Она разочаровалась в любви и вышла за первого  человека,  который
попросил ее об этом. Она жила, сожалея об этом, но что сделано - то сде-
лано. Но вы уже не девочка, как она. Вы уже достаточно  взрослая,  чтобы
воспользоваться вашей головой. Контракт подготовлен, приведи сюда  Джон-
са, мы подпишем его, как будто этой непристойной выходки не было.
   Скарлетт повернулась к нему спиной. "Я ему не верю. Я не буду слушать
эти разговоры". Она подняла стул и поставила на обычное место  так,  что
его ножки попали во вмятины, которые они проделали на  ковре  за  долгие
годы. Она не чувствовала себя испуганной, или виноватой, или даже  разг-
неванной. Когда она снова повернулась к деду лицом, ей  показалось,  что
она никогда не видела его раньше. Он был чужим - тиран, подлый,  скучный
старик, которого она не знала и не хотела знать.
   - Еще не начеканили столько денег, чтобы задержать меня здесь, - ска-
зала она, разговаривая больше с собой, чем с ним. - Деньги не могут сде-
лать приемлемой жизнь в склепе.
   Она посмотрела на Пьера Робийяра горящими зелеными глазами  на  мерт-
венно бледном лице.
   - Вы принадлежите этому месту. Вы уже  мертвы,  но  не  хотите  этого
признать. Первое, что я сделаю утром, - я уеду.
   Она быстро подошла к двери и, толкнув, открыла ее.
   - Я предполагала, что ты подслушиваешь, Жером. Входи.

   ГЛАВА 43

   - Не будь ребенком, Панси. С тобой ничего не случится. Поезд  следует
прямо в Атланту, там он останавливается. Только не вылезай до того,  как
приедешь. Я завернула кое-какие деньги в носовой платок и положила его в
карман пальто. Твой билет уже у кондуктора, и он обещал  присмотреть  за
тобой. Ты все плакалась, как тебе хочется домой,  а  сейчас  ты  туда  и
едешь, прекрати все это.
   - Но, мисс Скарлетт, я никогда не была одна в поезде.
   - Плакса! Ты вовсе не одна. В поезде полно народу. Ты только смотри в
окно и ешь. Миссис О'Хара приготовила тебе полную корзину еды. Ты не ус-
пеешь заметить, как будешь дома. Я вышлю телеграмму, чтобы тебя встрети-
ли на станции.
   - Но мисс Скарлетт, что я там буду делать без  вас?  Я  же  служанка.
Когда вы приедете домой?
   - Когда я туда приеду? Это зависит от обстоятельств. А сейчас залезай
в вагон, поезд сейчас отправится.
   "Это зависит от Ретта, - думала Скарлетт, - а ему лучше приехать  по-
раньше". Она повернулась и улыбнулась жене Джейми.
   - Я не знаю, как мне отблагодарить вас за то, что  вы  приняли  меня,
Морин. Это доставило вам столько хлопот, - она говорила мягким, светским
голосом.
   Морин взяла Скарлетт под руку и увела ее от поезда и несчастного лица
Панси в пыльном окне вагона.
   - Все замечательно, Скарлетт, - сказала она. - Дэниэл был  очень  раз
предоставить вам свою комнату, потому что он переезжает к Патриции вслед
за Брайаном. Он давно хотел это сделать, но  не  осмеливался.  А  Кэтлин
порхает от радости, что она будет вашей служанкой. Она хотела  научиться
этому и будет поклоняться земле под вашими ногами. Глупышка так счастли-
ва! Вы принадлежите нам, а не прихотям старого лула. Солдафон! Он  наде-
ется, что вы станете содержать для него дом. Мы же просто любим вас.
   Скарлетт чувствовала себя лучше. Было невозможно  противостоять  сер-
дечности Морин. К тому же она надеялась, что это не продлится долго. Все
эти дети!
   Морин чувствовала напряжение Скарлетт. "Ей нужно, - решила  Морин,  -
открыть свою сердце и хорошенько по-старинному порыдать.  Это  неестест-
венно для женщины - никогда не говорить о себе,  ни  разу  не  упомянуть
своего мужа. Это может удивить кого угодно". Но Морин не тратила времени
на удивление. Еще когда она была девочкой и мыла стаканы в  баре  своего
отца, она заметила, что рано или поздно, все рассказывают о своих  проб-
лемах. Она не могла себе представить, что Скарлетт какая-то особенная.
   Три высоких кирпичных дома О'Хара стояли в одном ряду. Внутри  плани-
ровка была одинаковой. Две комнаты на каждом этаже: кухня и столовая  на
уровне улицы, двойная гостиная на первом этаже и две спальные комнаты на
каждом из верхних этажей. Узкий коридор с красивой лестницей тянулся  во
всю длину каждого дома, а за каждым домом находился  просторный  двор  и
сарай.
   Спальня Скарлетт была на третьем этаже дома Джейми. В  ней  были  две
односпальные кровати - Дэниэл и Брайан делили комнату,  пока  Брайан  не
переехал к Патриции. Комната была очень скромной, кроме кроватей, из ме-
бели только гардероб, письменный стол и стул. На кровати лежала  разноц-
ветная груда одеял, на полированном полу - большой  красно-белый  ковер.
Морин повесила для Скарлетт зеркало над письменным столом и накрыла  его
кружевами. Кэтлин очень умело справлялась с ее  волосами,  она  страстно
желала быть полезной и уже обладала некоторыми навыками.
   Единственным маленьким ребенком в доме Джейми был четырехлетний  Дже-
ки, который обычно проводил время в других домах, играя с детьми  своего
возраста.
   В дневное время, когда мужчины уходили на работу, а старшие дети -  в
школу, дома царствовали женщины.
   Между ними не было никаких секретов, они говорили, что думали, посвя-
щая друг друга в интимные моменты своей жизни, что  заставляло  Скарлетт
краснеть. Они ссорились, когда не соглашались, и обнимались, плача, ког-
да мирились. Женщины О'Хара содержали все дома по единому  образцу.  Они
заходили друг к другу, чтобы выпить чашечку чая на кухне. Они делили все
обязанности по покупке продуктов, приготовлению пищи и уходу за детьми.
   Их развлечением были сплетни, доверительные признания и невинные  за-
говоры против своих мужчин. Они сразу же приняли Скарлетт в  свой  круг.
Она стала одной из них. Каждый день она ходила на городской рынок вместе
с Морин или Кэйти в поисках лучших продуктов по самым дешевым ценам. Она
просматривала образцы обивочного материала с  домовитой  Патрицией.  Она
выпила неисчислимое количество чашек чая и выслушала массу откровений. И
хотя Скарлетт ни с кем не делилась своими секретами, никто не  принуждал
ее к этому.
   - Я никогда не думала, что с людьми происходит так много забавных ис-
торий, - сказала Скарлетт Морин с неподдельным удивлением.
   Вечер проходил по-другому. После тяжелой работы мужчины приходили до-
мой усталыми. Их всегда ждала хорошая пища, трубка и что-нибудь  выпить.
После этого часто вся семья собиралась в доме Мэтта,  поскольку  у  него
было пятеро детей. Морин и Джейми могли оставить Джеки и Хелен на  попе-
чение Мэри Кейт, а Патриция могла принести своих спящих двух -  и  трех-
летнего, не разбудив их, задолго до того, как начиналась  музыка.  Позже
приходил Колум.
   В первый раз, когда Скарлетт увидела бодхран, она подумала,  что  это
большой тамбурин. Окантованный металлом круг натянутой кожи  был  больше
двух футов в диаметре. Джералд держал его в руке так же,  как  тамбурин.
Потом он сел, положил его к себе на колени и начал стучать по нему дере-
вянной палочкой, держа руку посредине, раскачивая ее и ударяя  то  одним
концом палочки, то другим.
   "Всего лишь барабан", - подумала Скарлетт, пока Колум не взял его. Он
просунул левую руку под туго натянутую кожу, как бы  лаская  ее,  а  его
правое запястье внезапно стало очень подвижным. Его левая рука двигалась
по барабану сверху вниз и к центру, пока его правая рука ударяла  палоч-
кой в устойчивом, будоражащим кровь ритме. Тон и сила звука менялись, но
гипнотический, настойчивый ритм не  изменялся.  Сначала  скрипка,  затем
свистулька, затем концертина присоединились к мелодии. Морин, заворожен-
ная ритмом, безжизненно держала кастаньеты, казалось,  совсем  забыла  о
них.
   Скарлетт тоже завороженно слушала барабанные удары. Они заставляли ее
плакать и смеяться, они заставляли ее танцевать так, как она никогда  не
танцевала в своей жизни. И только когда Колум положил бодхран на пол ря-
дом с собой и попросил выпить,  сказав,  что  "выколотил  себя  досуха",
Скарлетт заметила, что все остальные тоже были под впечатлением от  этой
музыки.
   Скарлетт с благоговением посмотрела на улыбающееся курносое лицо  Ко-
лума. Этот человек был непохож на других.
   - Скарлетт, дорогая, вы разбираетесь в устрицах лучше меня, - сказала
Морин, когда они вошли на городской рынок. - Не выберете ли вы нам самых
лучших? Я хочу приготовить Колуму к чаю тушеных устриц.
   - К чаю? Но тушеные устрицы больше подошли бы для обеда.
   - Поэтому я и собираюсь их приготовить. Колум говорил о  встрече  се-
годня вечером, перед которой он хотел бы сытно поесть.
   - Что это за встреча? Все мы должны идти?
   - Это у  Джаспер  Грине,  Американо-ирландской  добровольной  военной
группы, следовательно, там не будет женщин.
   - Что делает там Колум?
   - Во-первых, он напоминает им всем, что они ирландцы,  независимо  от
того, как долго они были американцами: затем он заставляет их плакать от
тоски и любви к старой родине, и потом опустошает их карманы, чтобы  по-
мочь бедным в Ирландии. Он превосходно говорит речи, как сказал Джейми.
   - Могу представить. В Колуме есть что-то магическое.
   - Значит, вы и найдете нам магических устриц.
   Скарлетт засмеялась.
   - В них нет жемчужин, - сказала она, подражая ирландскому акценту Мо-
рин, - но они сделают бульон великолепным.
   Колум посмотрел на дымящуюся, наполненную до  краев  тарелку,  и  его
брови удивленно поднялись.
   - Морин, это и есть крепкий чай?
   - Устрицы сегодня выглядели особенно жирными, - сказала она с  ухмыл-
кой.
   - Они что, не печатают календарей в Соединенных Штатах Америки?
   - Молчи, Колум, и ешь устрицы, пока они не остыли.
   - Сейчас Великий Пост, Морин, ты же знаешь правила поста. Только одна
еда в день, а мы уже ели в середине дня.
   Значит, ее тетушки были правы! Скарлетт медленно  положила  ложку  на
стол. Она смотрела на Морин с сочувствием. Такое прекрасное кушанье про-
пало. Она должна понести ужасное наказание  и  должна  чувствовать  себя
очень виноватой. Почему Колум должен быть священником?
   Скарлетт увидела, как улыбающаяся Морин погружает  ложку  в  тарелку,
чтобы подхватить устрицу.
   - Я не волнуюсь насчет ада, Колум, - сказала она. - У меня есть  осо-
бое разрешение О'Хара. И ты тоже О'Хара, так что ешь устрицы  и  наслаж-
дайся ими.
   Скарлетт была смущена.
   - Что такое "особое разрешение О'Хара?" - спросила она у Морин.
   Ей ответил Колум.
   - Тридцать лет назад или около того, - сказал он, - в Ирландии разра-
зился голод. Народ голодал уже несколько лет. Ели  траву,  но  скоро  не
стало и травы. Это было ужасное время. Многие умерли, тем же, кто выжил,
в некоторых приходах было даровано специальное разрешение. О'Хара жили в
одном из таких приходов, им не нужно поститься.
   Колум смотрел в обильно покрытую жиром жидкость в своей тарелке.  Мо-
рин поймала взгляд Скарлетт. Она приложила палец к губам,  затем  ложкой
показала Скарлетт: она может есть.
   Через некоторое время Колум тоже взял ложку. Он не  поднимал  головы,
пока ел сочных устриц. Затем он ушел в дом Патриции, где  делил  комнату
со Стефеном.
   Скарлетт посмотрела на Морин.
   - Вы были там во время голода? - спросила она осторожно.
   Морин кивнула.
   - Я была там. Моему отцу принадлежал бар, и у нас  все  было  не  так
плохо, как у других. Люди всегда находят деньги на выпивку, и  мы  могли
покупать хлеб и молоко. Хуже всего было бедным фермерам.  Ах,  это  было
ужасно!
   Она скрестила руки на груди и содрогнулась. Ее глаза наполнились сле-
зами, голос прервался, когда она попробовала говорить.
   - Они ели только картошку. Кукурузу, которую они выращивали, молоко и
масло, которое они  получали,  нужно  было  продавать,  чтобы  заплатить
арендную плату. Для себя они оставляли немного масла, обезжиренное моло-
ко и несколько куриц, чтобы иногда по воскресеньям иметь яйцо.  Но  чаще
всего ели картошку, одну только картошку, и считали, что этого достаточ-
но. Потом картошка начала гнить под землей, и не осталось ничего.
   Губы Морин дрожали, она выдавила глухой, сдавленный крик.
   Скарлетт вскочила и положила руки на дрожащие плечи Морин.
   Морин плакала у нее на груди.
   - Вы не можете себе представить, что значит жить без пищи.
   Скарлетт взглянула на раскаленные угли в камине.
   - Я знаю, на что это похоже, - сказала она. Она обняла Морин и  расс-
казала о том, как они ехали домой в Тару из горящей Атланты. В глазах  и
голосе Скарлетт не было слез, пока она говорила о  запустении  и  долгих
месяцах недоедания. Но когда она заговорила о том, как нашла  свою  мать
мертвой, когда они достигли Тары, и о помешательстве отца,  Скарлетт  не
сдержалась.
   Теперь Морин утешала ее.

   ГЛАВА 44

   Казалось, что кизиловые деревья расцвели за одну ночь.
   - Ах, какой прекрасный вид! - воскликнула Морин, когда они шли на го-
родской рынок. - Утренний свет, проникающий сквозь нежные лепестки,  де-
лает их почти розовыми. К полудню они станут белыми, как  грудь  лебедя.
Это замечательно, что в городе растет такая красота. Она глубоко  вздох-
нула.
   - У нас будет пикник в парке, Скарлетт. Мы должны почувствовать запах
весны в воздухе. Пойдемте быстрее, нам надо многое купить. Днем  я  буду
готовить, а завтра после мессы мы проведем весь день в парке.
   "Это уже суббота?" Ум Скарлетт заработал, подсчитывая  и  припоминая.
Значит, она провела в Саванне почти целый месяц. Ее сердце сжалось,  как
в тисках. Почему же Ретт не приехал? Где он? Его дела в Бостоне не могли
продолжаться так долго.
   - ...Бостон, - донеслось до Скарлетт, она даже  приостановилась.  Она
схватила руку Морин и подозрительно посмотрела на нее. "Откуда Морин из-
вестно, что Ретт в Бостоне? Как она могла узнать про него что-то?  Я  же
не сказала ей ни слова".
   - Что с вами, Скарлетт, дорогая? Вы подвернули ногу?
   - Что вы сказали про Бостон?
   - Жалко, что Стефен не будет с нами на пикнике. Он сегодня уезжает  в
Бостон. А там деревья не цветут. Я разочарована, но у него будет возмож-
ность увидеть Томаса и его семью и привезти новости от него. Это  доста-
вит удовольствие старику Джеймсу.
   Скарлетт тихо шла рядом с Морин. "Все это тянется  слишком  долго,  а
Ретт не приехал".
   Она бормотала, неосознанно соглашаясь с  предложениями  Морин  насчет
еды для пикника. Может, она допустила ошибку, не поехав с тетками в Чар-
льстон. Может, она была не права, оставив первоначальное место?
   "Все это сведет меня с ума! Я не могу думать обо всем  этом".  Но  ее
рассудок постоянно к этому возвращался.
   Может, она должна поговорить с Морин обо всем. Она во многом разбира-
ется. Она поймет. Может быть, Морин сможет помочь. "Нет,  я  поговорю  с
Колумом! Завтра, на пикнике, там будет  много  времени.  Я  попрошу  его
пройтись со мной. Колум знает, что делать. Колум чем-то похож на  Ретта.
Колум умеет добиваться того, чего хочет. Он совсем как Ретт.  И  смеется
над происходящим, как Ретт".
   Скарлетт засмеялась про себя, вспомнив, как Колум рассказывал об отце
Полли. "А, это большой, смелый человек, могущественный строитель Мак Ма-
хон. Руки у него, как кувалды, явно разрывающие швы его дорогого  сюрту-
ка, без сомнения, выбранного миссис Мак Махон, чтобы соответствовать  ее
домашнему платью. Благочестивый человек, с надлежащим  благочестием  для
глупых выходок, вроде идеи построить дом Бога здесь в Саванне. Я благос-
ловил его на это моим собственным смиренным способом. "Верую!  -  сказал
я. - Я уверен, что вы не возьмете ни пенни больше, чем  сорок  процентов
дохода с прихода". Его глаза засверкали, а мускулы вздулись, как у быка,
и его блестящие рукава издали легкий треск вдоль зашитых шелковой ниткой
швов. "Это так, господин Строитель, - сказал я, - ведь любой другой  че-
ловек запросил бы пятьдесят, видя, что епископ не ирландец".
   - А почему ты улыбаешься капусте, хотела бы я знать? -  спросила  Мо-
рин.
   Скарлетт улыбнулась своей подруге.
   - Потому что наступила весна, и мы собираемся на  пикник,  -  сказала
она. И еще потому, что она получит Тару, она была уверена.
   Скарлетт никогда не видела Форсайт Парк. Ходгсон-холл находился через
улицу от него. Было темно, когда она пришла на церемонию  открытия.  Два
каменных сфинкса располагались по обе стороны от входа. Дети мечтательно
смотрели на чудовищ, на которых им было запрещено карабкаться, затем они
побежали по центральной тропинке, на середине которой остановилась Скар-
летт.
   Фонтан находился на расстоянии двух кварталов от входа, но он был та-
кой огромный, что был виден издалека. Арки и струи  воды  поднимались  и
падали, подобно сверкающим бриллиантам. Скарлетт была очарована.
   - А сейчас подойди ближе, - сказал Джейми, - он еще лучше вблизи.
   Яркое солнце создавало радугу в танцующей воде. Побеленные стволы де-
ревьев, которые росли по обе стороны дорожки, вели к ослепительному  ве-
ликолепию фонтана. Когда она подошла  к  железной  изгороди,  окружавшей
бассейн фонтана, ей нужно было закинуть голову назад, почти до  головок-
ружения, чтобы посмотреть на нимфу с высоко поднятым жезлом, из которого
струи воды поднимались к небу.
   - Я и сама люблю людей-змей, - сказала Морин, - они  всегда  выглядят
так, как будто весело проводят время.
   Скарлетт посмотрела туда, куда показывала  Морин.  Бронзовый  водяной
сидел в огромном бассейне на своем элегантно сложенном чешуйчатом  хвос-
те, с горном, прижатым к губам.
   Мужчины развернули коврики под дубами, которые выбрала Морин, а  жен-
щины поставили свои корзины. Мэри Кейт и Кэтлин разрешили маленькой  де-
вочке Патриции и малышу Кейти поползать по траве. Старшие дети бегали  и
прыгали, играя в какие-то собственные игры.
   - Я дам своим ногам отдохнуть, - сказала  Патриция.  Билли  помог  ей
прислониться спиной к стволу дерева.
   - Иди, - сказала она раздраженно, - необязательно проводить  со  мной
весь день.
   Он поцеловал ее в щеку, снял ремни концертины с плеча  и  положил  се
рядом с ней.
   - Позже я сыграю прекрасную мелодию, - пообещал он и побрел к  группе
играющих в бейсбол.
   - Давай, иди к ним, Мэтт, - предложила она своему мужу.
   - Идите все, - сказала Морин.
   Джейми и его сыновья отправились бегом, за ними брели Колум и Джералд
с Мэттом и Вилли.
   - Они захотят есть, когда вернутся, - сказала Морин  довольным  голо-
сом. - Хорошо, что мы припасли еды для целого войска.
   Скарлетт с нежностью смотрела на женщин своей семьи,  чувствуя  такую
же любовь к мужчинам, когда они вернулись, неся свои шляпы и сюртуки,  с
расстегнутыми воротничками и закатанными рукавами.  Она  отбросила  свои
классовые предрассудки. Скарлетт больше не задумывалась над тем, что  ее
родственники в Ирландии были слугами. Мэтт был плотником, Джералд у него
- рабочим, Кейти была молочницей. Патриция горничной.  Какое  это  могло
иметь значение? Скарлетт была счастлива, что она принадлежит семье О'Ха-
ра.
   Она сидела на коленях позади Морин.
   - Я надеюсь, что мужчины не теряют времени зря, - сказала она.  -  На
свежем воздухе и я проголодалась.
   Когда осталось только два куска пирога и яблоко, Морин  начала  кипя-
тить воду для чая на спиртовой горелке. Билли Кармоди взял концертину  и
подмигнул Патриции.
   - Что сыграть, Пэтси? Я обещал тебе мелодию.
   - Ш-ш-ш, не сейчас, Билли, - сказала Кейти. - Малыши почти спят.
   Пять малюток лежали на коврике в тени дерева. Билли начал слегка нас-
вистывать, затем подхватил мелодию на концертине, почти беззвучно.  Пат-
риция улыбалась ему. Она убрала волосы со лба Тимоти и начала петь колы-
бельную, которую играл Билли.
   На крыльях ветра над темным волнистым морем
   Ангелы спустились охранять твой сон,
   Ангелы спустились охранять тебя.
   Так прислушайся к ветру, летящему над морем.
   Слушай ветер, несущий любовь, слушай дуновение ветра.
   Рыбацкие лодки выплывают из лазури,
   Охотясь за серебристой сельдью.
   Серебро сельди и серебро моря,
   Скоро они станут серебряными для меня и моей любви.
   Слушай ветер, несущий любовь, слушай дуновение ветра,
   Поверни голову, слушай дуновение ветра.
   Тимоти открыл глаза.
   - Еще, пожалуйста, - сонно попросил он.
   - О, да, пожалуйста, мисс, спойте это еще.
   Все удивленно посмотрели на странного молодого человека, стоящего ря-
дом. Он держал поношенную шляпу в грубых грязных руках перед своей зала-
танной курткой. Он бы выглядел на двенадцать лет, если бы не клочья  бо-
роды, торчащие на подбородке.
   - Я прошу у вас прощения, леди и джентльмены, - сказал он. - Я  пони-
маю, что мешаю вашей вечеринке, но моя мать пела эту песню мне  и  сест-
рам. Она переворачивает мне душу.
   - Садись, юноша, - сказала Морин. - У нас еще остался пирог, а  также
замечательный сыр и хлеб в корзине. Как тебя зовут и откуда ты?
   Мальчик присел на колени рядом с ней.
   - Дэнни Мюррей, миледи.
   Он поправил жесткие черные волосы у себя на лбу, затем вытер руки  об
рукав и взял кусок хлеба, который Морин вынула из корзины. Он жадно ел.
   Билли начал играть.
   "На крыльях ветра..." - пела Кейти. Голодный парень проглотил кусок и
запел вместе с ней.
   "... слушай дуновение ветра..." - они закончили, три  раза  полностью
повторив припев. Глаза Дэнни Мюррея  блестели,  как  черные  драгоценные
камни.
   - Ешь, Дэнни Мюррей, - сказала Морин. Ее голос был  строгим.  -  Тебе
понадобятся силы позже. Я собираюсь заварить чай, а затем мы хотим услы-
шать еще твое пение. Твой ангельский голос, словно дар с небес.
   Это была правда. Ирландский тенор парня был чистым, как у Джералда.
   О'Хара занялись приготовлением чая.
   - Я выучил новую песню, может, вам понравится, - сказал Дэнни,  когда
Морин стала разливать чай. - Я с корабля, который останавливался в Фила-
дельфии перед тем, как пришел сюда. Спеть ее вам?
   - Как она называется, Дэнни? Я могу ее знать, - сказал Билли.
   - "Я возьму тебя домой".
   Билли покачал головой.
   - Я буду рад выучить ее с твоей помощью.
   Дэнни Мюррей улыбнулся.
   - Буду рад показать ее тебе.
   Он отбросил волосы с лица и набрал воздуха. Потом он приоткрыл  губы,
и песня полилась, как блестящая серебряная нить.
   Я снова возьму тебя домой, Кэтлин.
   Через океан, бурный и широкий.
   Туда, где когда-то было твое сердце.
   С тех пор, как ты была моей прекрасной невестой,
   Розы исчезли с твоих щек,
   И я видел, как они завяли и умерли.
   Твой голос печален, когда ты говоришь,
   А слезы затуманили твои любящие глаза.
   Я возьму тебя обратно, Кэтлин,
   Туда, где твое сердце перестанет страдать,
   Туда, где цветущие и зеленые холмы.
   Я возьму тебя домой, Кэтлин.
   Скарлетт присоединилась к аплодисментам. Это была прекрасная песня.
   - Это было так здорово, что я забыл выучить, - сказал Билли с сожале-
нием. - Спой ее снова, Дэнни, чтобы я заучил мелодию.
   - Нет! - Кэтлин О'Хара вскочила. Ее лицо было в слезах. - Я  не  могу
слушать ее еще, я не могу!
   Она вытерла глаза ладонями.
   - Простите меня, - всхлипнула она. - Мне нужно идти.
   Она осторожно переступила через спящих детей и убежала.
   - Я извиняюсь, - сказал парень.
   - Пустое, это не твоя вина, юноша, - сказал Колум. - Ты доставил  нам
настоящее удовольствие. Несчастная девочка тоскует по Ирландии,  и  слу-
чайно ее зовут Кэтлин. Ты будешь очень любезен, если споешь под аккомпа-
немент.
   Музыка играла до тех пор, пока солнце не село, и ветерок  стал  прох-
ладным. Потом они пошли домой. Дэнни Мюррей не смог принять  приглашения
Джейми на ужин. Он должен был возвращаться на корабль с наступлением су-
мерек.
   - Джейми, я думаю, что мне нужно взять с собой Кэтлин, когда я  уеду,
- сказал Колум. - Она пробыла здесь достаточно долго,  чтобы  почувство-
вать тоску по дому, а ее сердце до сих пор тоскует.
   Скарлетт чуть не пролила кипяток себе на руки.
   - Куда вы едете, Колум?
   - Назад, в Ирландию. Я приезжал только погостить.
   - Но епископ еще не изменил своего мнения относительно Тары.  К  тому
же мне нужно поговорить с вами кое о чем еще.
   - Но я ведь не уезжаю в эту минуту, дорогая Скарлетт. На  все  хватит
времени. Что вы чувствуете вашим женским сердцем?  Должна  Кэтлин  ехать
домой?
   - Я не знаю. Спросите у Морин. Она была с ней с тех пор, как мы  вер-
нулись.
   "Какая разница, что делает Кэтлин? Мне нужен Колум. Как  мог  он  вот
так подняться и уехать, когда я нуждалась в нем? И почему только я сиде-
ла там и распевала с этим отвратительным грязным парнем? Мне нужно  было
пригласить Колума прогуляться со мной, как я и хотела".
   Скарлетт почти не притронулась к бутерброду с сыром  и  картофельному
супу, которые приготовили на ужин. Она чуть не плакала.
   - Уф, - тяжело вздохнула Морин, когда кухня снова была  чистой.  -  Я
собираюсь уложить мои старые кости в постель пораньше сегодня. После си-
дения на земле в течение всех этих часов я не могу разогнуться. Я  окос-
тенела, как ручка плуга. И вы тоже, Мэри Кейт и Хелен. Вам завтра в шко-
лу.
   Скарлетт тоже чувствовала себя одеревеневшей. Она вытянулась у огня.
   - Спокойной ночи, - сказала она.
   - Подожди немного, - сказал Колум, - пока я докурю трубку. Джейми так
зевает.
   Скарлетт села напротив Колума, а Джейми ушел спать.
   Колум затянулся. Запах табака был едко-сладким.
   - Горящий очаг - хорошее место для разговора, - сказал он.  -  Что  у
вас на уме и на сердце, Скарлетт?
   Скарлетт глубоко вздохнула.
   - Я не знаю, что делать с Реттом, Колум. Мне страшно, что я могла все
разрушить.
   Кухня была теплой и слабо освещенной, замечательное место, чтобы рас-
пахнуть свою душу. Кроме того, у Скарлетт  было  смутное  ощущение,  что
поскольку Колум - священник, все, что она скажет ему,  останется  секре-
том, как будто она исповедуется в церкви.
   Она начала с самого начала, рассказав правду о своем замужестве.
   - Я не любила его или не знала, что любила. Я любила другого  челове-
ка.
   А сейчас, когда я поняла, что я люблю Ретта, он не любит меня больше.
Так он сказал. Но я не верю, что это правда, Колум, это  не  может  быть
правдой.
   - Он оставил вас?
   - Да. Но затем я оставила его. Была ли это ошибка, хотела бы я знать.
   - Позвольте откровенно вам сказать...
   С безграничным терпением Колум распутывал клубок истории Скарлетт.
   Уже перевалило за полночь, когда он вытряс остатки  табака  из  давно
холодной трубки и положил ее в карман.
   - Вы сделали то, что должны были сделать, моя дорогая, - сказал он. -
   Некоторые люди, глядя на наши воротнички, считают, что священники  не
мужчины. Они ошибаются. Я могу понять вашего мужа. Я даже чувствую сост-
радание к нему. Его проблемы глубже и обиднее, чем  ваши,  Скарлетт.  Он
борется с самим собой, а для сильного человека - это трудная  битва.  Он
придет за вами, и вы должны быть благодарны ему, когда он это сделает.
   - Но когда, Колум?
   - Этого я не могу сказать. Хотя я знаю одно. Он должен искать вас, вы
не можете сделать это за него. Он должен бороться с собой наедине,  пока
не обнаружит нужду в вас.
   - Вы уверены, что он приедет?
   - В этом я уверен. А сейчас я пойду спать. Советую вам сделать то  же
самое.
   Скарлетт свернулась на подушке и старалась сопротивляться тяжести за-
крывающихся век. Она хотела растянуть этот момент, насладиться  успокое-
нием, которое Колум дал ей. Ретт будет здесь - может, не так скоро,  как
она этого хотела, но она может подождать.

   ГЛАВА 45

   Скарлетт была недовольна, когда Кэтлин разбудила ее на следующее  ут-
ро. После того как она засиделась допоздна, разговаривая с  Колумом,  ей
ничего так не хотелось, как поспать подольше.
   - Я принесла вам чай, - мягко сказала Кэтлин. - А  Морин  спрашивает,
хотите ли вы пойти с ней на рынок?
   Скарлетт отвернулась и снова закрыла глаза.
   - Нет, я думаю, что я посплю еще.
   Скарлетт чувствовала, что Кэтлин еще здесь. Почему глупая девчонка не
уходит и не дает ей спать?
   - Что ты хочешь, Кэтлин?
   - Я прошу у вас прощения, Скарлетт, я хочу узнать, будете ли вы  оде-
ваться? Морин хочет, чтобы я пошла вместо вас, если вы не пойдете,  и  я
не знаю, когда мы вернемся.
   - Мэрри Кэйт может помочь мне, - пробормотала Скарлетт в подушку.
   - О, нет. Она в школе. Уже около девяти часов.
   Скарлетт с усилием открыла глаза. Она готова была спать  вечно,  если
бы люди дали ей возможность.
   - Хорошо, - сказала она, - достань мои вещи. Я надену  красно-голубой
плед.
   - О, вы выглядите в нем чудесно, - радостно сказала Кэтлин. Она  счи-
тала Скарлетт самой элегантной и красивой женщиной в мире.
   Скарлетт пила чай, пока Кэтлин приводила ее волосы в порядок, уклады-
вая их восьмеркой на затылке. "Я выгляжу, как страх господний", - думала
она. Под глазами были легкие тени. "Может, мне  надеть  розовое  платье,
оно больше идет к моей коже, но Кэтлин придется все зашнуровывать снова,
а ее мельтешение сведет меня с ума".
   - Замечательно, - сказала она, когда последняя шпилька была на месте,
- пошли.
   - Принести вам еще чашку чая?
   - Нет. Пошли.
   "И на самом деле мне хочется кофе, - подумала Скарлетт.  -  Может,  я
пойду на рынок после всего. Нет, я слишком устала". Она припудрила синя-
ки под глазами и поморщилась, глядя на себя в зеркало,  перед  тем,  как
пойти вниз и поискать себе что-нибудь на завтрак.
   - О Боже! - сказала она, когда увидела на кухне Колума, читающего га-
зету.
   Она думала, что дома никого нет.
   - Я пришел попросить вас оказать мне любезность, - сказал он.
   Он нуждался в женском совете, чтобы выбрать вещи для людей  в  Ирлан-
дии.
   - С вещами для парней и их отцов я могу управиться сам,  но  девчонки
всегда загадка. Скарлетт знает, сказал я себе, какая самая новая вещь в.
Америке.
   Скарлетт засмеялась над необычным выражением.
   - Мне очень хочется помочь вам, но вы должны заплатить - чашка кофе и
сладкая булочка в булочной на Бротон-стрит.
   Она больше не чувствовала усталости.
   - Я не знаю, почему вы попросили меня пойти с  вами,  Колум!  Вам  не
понравилась ни одна вещь, которую я предложила.
   Скарлетт с раздражением смотрела на груду лайковых перчаток, шелковых
чулок, вышитых бисером сумок, разрисованных вееров, а также отрезы  шел-
ка, бархата и сатина. Помощник мануфактурщика  выложил  отборные  товары
самого модного магазина в Саванне, а Колум отрицательно качал головой.
   - Я извиняюсь за все неудобства, причиненные вам, - сказал он натяну-
то улыбающемуся клерку. Он предложил Скарлетт руку.
   - Я прошу прощения у вас, Скарлетт, также. Я боюсь, что не  разъяснил
вам достаточно ясно, что я хочу. Пойдемте, я выплачу вам долг,  а  потом
мы попробуем еще раз. Чашечка кофе будет кстати.
   Потребуется гораздо больше, чем чашечка кофе, чтобы она простила  его
за дурацкие поиски! Скарлетт нарочито не обратила внимания на предложен-
ную руку и вышла из магазина.
   Ее настроение улучшилось, когда Колум предложил ей пойти выпить ко-
   фе в отель Пуласки. Отель был очень модным, а Скарлетт никогда не бы-
ла там. Когда они сели на бархатное сиденье в одной из богато украшенных
комнат с мраморными колоннами, Скарлетт посмотрела вокруг с удовольстви-
ем.
   - Это замечательно, - сказала она радостно, когда  официант  в  белых
перчатках поставил нагруженный серебряный поднос  на  покрытый  мрамором
столик.
   "Народ в Ирландии, - объяснял Колум, - живет гораздо проще, чем
   Скарлетт могла себе представить. Люди живут на фермах, никаких  горо-
дов поблизости, только деревня с церковью, кузницей и трактиром  -  мес-
том, где останавливается почтовая карета.  Единственный  магазин  -  это
комната в углу трактира, где можно  отправить  письмо,  купить  табак  и
кое-что из продуктов. Единственное развлечение  -  это  посещение  домов
друг друга".
   - Но это очень похоже на жизнь на плантации, - воскликнула  Скарлетт.
- Тара всего в пяти милях от Джонсборо, и если вы приедете туда, вы уви-
дите, что там нет ничего, кроме  железнодорожной  станции  и  крошечного
продуктового магазина.
   - Ах, нет, Скарлетт. На плантациях есть особняки, а не простые  побе-
ленные дома фермеров.
   - Вы не знаете, о чем вы говорите, Колум О'Хара!  "Двенадцать  дубов"
Уилкса был единственным особняком во всем графстве Клейтон.  Большинство
людей имеют дома, в которых сначала были только пара комнат и кухня, за-
тем они пристраивают еще, что нужно.
   Колум улыбнулся и признал поражение. И  тем  не  менее,  подарки  для
семьи не могут быть городскими вещами. Девушкам  больше  подойдет  отрез
хлопка, чем сатина, и они вряд ли знают, что делать с разрисованным вее-
ром.
   Скарлетт поставила чашку с решительным звоном.
   - Набивной ситец! - сказала она. - Я полагаю, что им  понравится  на-
бивной ситец, он бывает ярких расцветок и идет на прелестные платья.  Мы
все используем набивной ситец для повседневной домашней одежды.
   - И ботинки, - сказал Колум.
   Он взял толстый бумажный конверт из кармана и развернул его.
   - Все имена и размеры у меня записаны здесь.
   Скарлетт рассмешил размер куска бумаги.
   - Они так и видят ваш приезд, Колум.
   - Что?
   - Ничего особенного. Американское выражение.
   Каждый мужчина, женщина, ребенок должны были записать свое имя в спи-
сок Колума. "Это как у тетушки Элали". "Поскольку ты все равно идешь  по
магазинам, не могла бы ты купить что-нибудь для меня?" Иногда она  забы-
вала расплатиться, и Скарлетт подумала,  что  ирландские  друзья  Колума
могли быть столь же забывчивы.
   - Расскажите мне об Ирландии, - сказала она. - В кофейнике еще  оста-
лось много кофе.
   - Ах, это редкостно прекрасный остров, - начал Колум.
   С любовью в голосе он говорил о зеленых холмах, увенчанных замками, о
стремительных реках, обрамленных цветами и полных рыбы, о прогулках меж-
ду рядами кустарника во время дождя, о музыке повсюду, о  небе,  которое
выше и шире любого другого неба, с солнцем, добрым и теплым,  как  мате-
ринский поцелуй...
   - Похоже, что вы почти так же скучаете по дому, как и Кэтлин.
   Колум рассмеялся.
   - Я не разрыдаюсь, когда корабль отплывет, это правда. Никто не  вос-
хищается Америкой так, как я, и я всегда с нетерпением жду приезда сюда,
но я не пролью слез, когда корабль поплывет домой.
   - А я, может, и пролью. Я не знаю, что буду делать без Кэтлин.
   - Так не оставайтесь без нее. Поехали с нами,  посмотрите  на  родину
вашего народа.
   - Я не могу этого сделать.
   - Это будет прекрасное путешествие. Ирландия прекрасна в любое время,
но весной ее очарование разобьет ваше сердце.
   - Мне не нужно разбитое сердце, спасибо, Колум. Мне нужна служанка.
   - Я пришлю вам Бриджит, она очень хочет приехать сюда. Я полагаю, она
должна быть самостоятельной, но Кэтлин мы хотим отослать.
   Скарлетт почувствовала сплетню.
   - Почему же вы хотите  отослать  эту  очаровательную  девочку?  Колум
улыбнулся.
   - Женщины и их вопросы, - сказал он. - Вы все похожи даже по обе сто-
роны океана. Мы не одобряем человека, который хотел  соблазнить  ее.  Он
был солдатом, и к тому же язычником.
   - Вы имеете в виду - протестантом? Она любила его?
   - Ей вскружила голову его униформа. Только и всего.
   - Несчастная девочка. Я надеюсь, он будет ждать ее.
   - Хвала господу, его полк отправили обратно в Англию.  Он  больше  не
будет ее беспокоить.
   Лицо Колума было твердым, как гранит. Скарлетт прикусила язычок.
   - Что с вашим списком? - спросила она. - Нам лучше вернуться к покуп-
кам. Вы знаете, Колум, у Джейми в магазине есть все, что вы хотите.  По-
чему бы не пойти туда?
   - Я не хочу ставить его в затруднительное положение. Он будет  вынуж-
ден назначить цену, которая может повредить его делам.
   - Колум, у вас нет и блошиного ума в  отношении  бизнеса.  Даже  если
Джейми продаст вам товар по первоначальной стоимости, все равно он будет
выглядеть лучше в глазах поставщиков, и он получит большую скидку, делая
следующий заказ.
   Она рассмеялась над замешательством Колума.
   - У меня свой магазин, я знаю, что говорю.
   - Колум! - заревел Джеймс, когда они вошли в магазин. - А  мы  только
что вспоминали вас. Дядя Джейм, Колум здесь.
   Старик вышел из кладовой с рулонами тканей.
   - Ты ответ на наши молитвы, - сказал он. - Какой цвет вам нужен?
   Он вывалил ткани на прилавок. Они все были зеленые, но разных  оттен-
ков.
   - Этот самый милый, - сказала Скарлетт.
   Джейми и его дядя попросили Колума сделать выбор.
   Скарлетт надулась. Она уже сказала им, какой самый лучший. Что  может
знать мужчина, даже Колум?
   - Где вы собираетесь это повесить? - спросил он.
   - Над окном снаружи и внутри, - ответил Джейми.
   "Он серьезен, как будто подбирает цвета для печатания денег, - серди-
то думала Скарлетт. - Зачем вся эта суета?"
   Джейми заметил ее недовольную гримасу.
   - Это для украшений на день Святого Падай,  дорогая  Скарлетт.  Колум
один из тех, кто может сказать, какой оттенок ближе всего к  цвету  три-
листника. Мы не видели их так давно.
   "О'Хара говорят о дне Святого Патрика с тех пор, как я встретила их".
   - Когда это? - спросила она из вежливости.
   Трое мужчин изумленно взглянули на нее.
   - Ты не знаешь? - спросил старый Джеймс недоверчиво.
   - Я не стала бы спрашивать, если бы знала, не так ли?
   - Это завтра, - сказал Джейми, - завтра, дорогая Скарлетт, будет  са-
мый счастливый день в твоей жизни.
   Ирландцы в Саванне - так же, как и ирландцы повсюду, - праздновали 17
марта. Это бы праздничный день святого  покровителя  Ирландии.  Праздник
имел не только каноническое, но и мирское значение. Хотя  он  приходился
на великий пост, никто не постился в день Святого Патрика. Вместо  этого
была еда, выпивка, музыка и танцы. Католические школы были  закрыты  так
же, как и все католические учреждения, за исключением  салунов,  которые
ожидали самого прибыльного дня в году.
   Ирландцы жили в Саванне с самых первых дней - Джаспер и Грине первыми
дрались во время американской революции - и день Святого Патрика был са-
мым главным праздником для них. Но во время унылого упадочного десятиле-
тия после поражения Юга весь город начал присоединяться к ним. 17  марта
стал праздником весны в Саванне, и на один день все становились  ирланд-
цами.
   В ярко украшенных палатках торговали едой и лимонадом, вином, кофе  и
пивом. Фокусники и дрессировщики собак собирали  толпы  на  углах  улиц.
Скрипачи играли, на лестнице городского холла и других великолепных  го-
родских домов. Зеленые ленты свисали с цветущих ветвей деревьев. На ули-
цах продавали шелковые трилистники. Бротон-стрит была украшена  зелеными
флагами, а гирлянды из свежих виноградных гроздьев, привязанные к фонар-
ным столбам, свешивались над дорогой, до которой должен пройти парад.
   - Парад?! - воскликнула Скарлетт.
   Она потрогала зеленую ленточную розу, которую Кэтлин  воткнула  ей  в
прическу.
   - Мы закончили? Я хорошо выгляжу? Пора идти?  Сначала  ранняя  месса,
затем праздник весь день и до ночи.
   - Джейми сказал мне, что в небе над парком будет фейерверк, - сказала
Кэтлин. Ее глаза блестели от возбуждения.
   Зеленые глаза Скарлетт внезапно стали задумчивыми.
   - Я полагаю, что в вашей деревне нет парадов и фейерверков. И ты  по-
жалеешь, что не осталась в Саванне.
   Девочка лучезарно улыбалась.
   - Я запомню это навсегда и буду рассказывать эту историю во всех  до-
мах. Это замечательная штука - побывать в Америке, когда ты знаешь,  что
вернешься домой.
   Скарлетт сдалась. Глупую девчонку не переубедить.
   На Бротон-стрит толпились люди, все в зеленом. Скарлетт громко засме-
ялась, когда она увидела одну семью. Тщательно вычищенные дети с зелены-
ми бантами, лентами и перьями на шляпах, они были похожи на  О'Хара,  но
только все они были черноволосыми.
   - Разве я не говорил вам, что все сегодня  становятся  ирландцами,  -
сказал Джейми с ухмылкой.
   Морин взяла ее под руку.
   - Даже лула носят зеленое, - сказала она, кивая  головой  на  парочку
поблизости. Скарлетт вытянула шею, чтобы разглядеть. Боже  мой!  Скучный
адвокат ее деда и мальчик, должно быть, его сын. Оба надели зеленые гал-
стуки. Она стала разглядывать толпу, разыскивая  другие  знакомые  лица.
Здесь была Мэри Телфер с группой дам с зелеными лентами  на  шляпах.  "И
Жером! И где только он нашел зеленый сюртук, скажите, ради Бога? Но  дед
не должен быть здесь, прошу тебя. Господи, не допусти его сюда. Он может
заставить солнце погаснуть. Нет, Жером был с негритянкой в зеленом куша-
ке. Как чудно, лиловолицый Жером со своей  подружкой.  Как  минимум,  на
двадцать лет моложе его, к тому же".
   Уличный продавец раздавал лимонад и кокосовые сладкие пирожки каждому
О'Хара по очереди, начинавшейся с нетерпеливых детей. Когда очередь дош-
ла до нее, она откусила пирожок. Она ела на улице. Ни одна леди  так  не
сделает, даже если будет умирать от голода. "Проглоти это,  дедушка",  -
подумала она, восхищенная собственным поступком. Кокос был свежим, влаж-
ным, сладким.
   - А я утверждаю, что ковбой в зеленом был самым лучшим, -  настаивала
Мэри Кейт. - Он проделал все эти чудные штуки с веревками и был так кра-
сив.
   - Ты так говоришь, потому что он улыбался нам, - презрительно сказала
Хелен. - Лучшим был плот с эльфами, танцующими на нем.
   - Это были не эльфы, глупая. В Америке нет эльфов.
   - Они танцевали вокруг большого мешка с золотом.  Ни  у  кого,  кроме
эльфов, нет мешка с золотом.
   - Ты точно ребенок, Хелен. Это были мальчики в костюмах, и все. Разве
ты не видела, что уши у них фальшивые? Одно из них даже отвалилось.
   Морин прервала их.
   - Это был замечательный парад. Пошли, девочки, и  держитесь  за  руки
Джейми.
   Чужие за день до того и снова чужие днем позже, все люди  брались  за
руки, танцевали, соединяя голоса в песнях. Они делили солнце  и  воздух,
музыку и улицы.
   - Это замечательно! - сказала Скарлетт,  попробовав  жареную  куриную
ножку здесь же, на улице.
   - Это замечательно! - сказала она, когда увидела зеленый,  нарисован-
ный мелом трилистник на кирпичной дорожке на площади Чатхэм.
   - Это замечательно! - сказала она об огромном гранитном орле с  зеле-
ной лентой вокруг шеи на памятнике Пуласки.
   - Какой прекрасный, прекрасный, прекрасный день! - кричала она и кру-
жилась, кружилась, пока не упала, усталая,  на  освободившуюся  скамейку
рядом с Колумом. - Посмотри, Колум, у меня дыра на подошве ботинок.  Где
бы я ни была, всегда говорят, что лучшие вечеринки - это те, где ты про-
тираешь свои туфли насквозь, танцуя. А это даже не туфли, а ботинки. Эта
вечеринка, должно быть, самая лучшая!
   - Это великий день, будьте в этом уверены, а еще грядет вечер с римс-
кими свечами и многое другое. Вы износитесь так же,  как  ваши  ботинки,
дорогая Скарлетт, если не отдохнете немного. Уже почти четыре часа. Пой-
демте ненадолго домой.
   - Я не хочу. Я хочу танцевать еще и еще, есть жареную свинину, попро-
бовать зеленое мороженое и это ужасное зеленое пиво, которое пили Мэтт и
Джейми.
   - Вы это сделаете вечером. Вы заметили, что Мэтт и Джейми сдались час
назад или даже больше?
   - Маменькины сынки! - объявила Скарлетт. - Но вы - нет. Вы лучший  из
О'Хара, сказал Джейми и был прав.
   Колум улыбнулся, посмотрев на ее пылающие щеки и сияющие глаза.
   - Заботящийся только о вас, - сказал  он.  -  Скарлетт,  я  собираюсь
взять ваши ботинки сейчас, снимите тот, в котором дыра.
   Он расшнуровал красивый черный кожаный  дамский  ботинок,  снял  его,
вытряхнул песок и остатки шелухи, затем поднял  выброшенную  обертку  от
мороженого и вложил сложенную толстую бумагу внутрь ботинка.
   - Так вы дойдете до дома. Я полагаю, там у вас есть еще ботинки.
   - Конечно, у меня есть. О, так мне намного лучше. Спасибо, Колум.  Вы
всегда знаете, что делать.
   - Что я знаю точно, так это то, что мы пойдем домой, выпьем чашку чая
и отдохнем.
   Скарлетт очень не хотела признаваться даже самой себе, что она  уста-
ла. Она медленно шла за Колумом по Бротон-стрит, улыбаясь улыбающимся  в
ответ людям, которые толпились на улице.
   - Почему Святой Патрик - покровитель Ирландии? - спросила она.  -  Он
святой в других местах тоже.
   Колум закатил глаза, удивленный ее невежеством.
   - Все святые являются святыми для любого человека и любого  места  на
земле. Святой Патрик особенный для ирландцев, потому что он  принес  нам
христианство, когда мы были обмануты друидами, и он вывел  всех  змей  в
Ирландии, стараясь сделать ее похожей на сад Эдема без змей.
   Скарлетт засмеялась.
   - Вы это придумали.
   - Нет. В Ирландии вы не встретите ни единой змеи.
   - Это замечательно, я очень боюсь змей.
   - Вы должны поехать со мной на родину, Скарлетт. Вам очень понравится
Старая Страна. Всего две недели на корабле и один день до Голвея.
   - Это очень быстро.
   - Это так. Ветер, дующий в сторону Ирландии,  проносит  скучающих  по
дому путешественников так же быстро, как облака, летящие  по  небу.  Это
великолепное зрелище - большой корабль с парусами, скользящий  по  морю.
Белые чайки летят вместе с ним до тех пор, пока земля не теряется из ви-
да, потом они поворачивают назад. Затем дельфины берут сопровождение ко-
рабля на себя, а иногда и огромный кит, извергающий струи вода,  подобно
фонтану, удивляясь спутнику с парусами. Это изумительная вещь, - морское
путешествие. Вы чувствуете себя так свободно, как будто можете летать.
   - Я знаю, - сказала Скарлетт, - на что это похоже. Вы чувствуете себя
так свободно.

   ГЛАВА 46

   Скарлетт обрадовала Кэтлин, решив надеть зеленое шелковое  платье  на
празднества на Форсайт-стрит этим вечером, но она буквально напугала де-
вочку, настаивая на зеленых сафьяновых туфельках вместо ботинок.
   - Но ведь песок и булыжники испортят подошвы ваших  элегантных  туфе-
лек.
   - Я хочу их надеть. Я хочу хоть один раз в жизни  износить  в  танцах
две пары обуви на одной вечеринке. Только причеши меня, пожалуйста, Кэт-
лин, и вставь зеленую бархатную ленту, чтобы прическа держалась. Я хочу,
чтобы волосы были свободны и развевались, когда я танцую.
   Она поспала двадцать минут, после чего почувствовала, что может  тан-
цевать до рассвета. Танцы были на площади, окружающей фонтан, вода блес-
тела, как драгоценные камни, и нашептывала в ритме тайца. Она  танцевала
рил с Дэниэлом, ее маленькие ножки в изящных туфельках сверкали, как ма-
ленькие зеленые язычки пламени, в сложных фигурах танца.
   - Вы чудесны, Скарлетт, дорогая! - кричал он.
   Он взял ее за талию и поднял над головой, и кружил,  кружил,  кружил,
пока его ноги отплясывали под настойчивые удары бодхрана. Скарлетт широ-
ко раскинула руки и подняла лицо к луне, кружась, кружась  в  серебряном
тумане брызг фонтана.
   Вдруг первая римская свеча взлетела в воздух и взорвалась ослепитель-
ным блеском, от которого потускнела луна.
   Утром Скарлетт хромала. Ее ноги распухли.
   - Не будь глупой, - сказала она Кэтлин, когда та спросила о состоянии
ее ног. - Я прекрасно провела время.
   Она отослала Кэтлин вниз, как только та зашнуровала ей корсет. Ей  не
хотелось еще говорить обо всех удовольствиях дня Святого Патрика, ей хо-
телось припомнить все постепенно наедине с собой. Неважно, что она  нем-
ного опоздала к завтраку, все равно она не пойдет сегодня на  рынок.  Ей
хотелось снять чулки, надеть домашние тапочки и остаться дома.
   С третьего этажа вниз на кухню вела лестница. Скарлетт никогда не за-
мечала, сколько в ней ступенек, когда бежала вниз. Сейчас же  каждая  из
них отдавалась страданием. "Чепуха! Можно просидеть дома  день  или  два
ради этих чудесных танцев. Может, попросить Кейти запереть корову в хле-
ву? ". Скарлетт боялась коров. Если Кейти ее запрет, то  она  смогла  бы
посидеть и во дворе. Весенний воздух был так свеж и сладок. Ей  страстно
хотелось пойти подышать им.
   "Я прошла больше полпути. Как хотелось бы идти быстрее. Я хочу есть".
   Как только Скарлетт опустила свою правую  ногу  на  первую  ступеньку
последнего пролета лестницы, запах жареной рыбы ударил ей в нос.  "Черт,
- подумала она, - снова без мяса. Что бы мне сейчас  хотелось,  так  это
хороший жирный бекон".
   Внезапно, без предупреждения, ее желудок сжался и к горлу  подступила
тошнота. Скарлетт повернулась и шатающейся походкой подошла к окну.  Она
держалась за открытые занавески крепкими руками, пока ее не стошнило  на
зеленые листья молодой магнолии во дворе. Она ослабла, ее лицо покрылось
слезами и холодным потом, ее тело сползло на пол.
   Она вытерла рот тыльной стороной руки, но слабый жест не удалил  кис-
логорький вкус во рту. "Если бы я только могла выпить воды", -  подумала
она. Ее желудок сжался в ответ.
   Она зарыдала. "Я, должно быть, съела что-то вчера. Я помру здесь, как
собака". Она часто дышала. Если бы она только могла освободиться от кор-
сета, он сдавливал ее больной желудок и не давал дышать. Жесткий китовый
ус был как прутья железной клетки.
   Никогда в жизни ей не было так плохо.
   Она слышала голоса внизу: Морин, спрашивающую, где она, Кэтлин, отве-
чающую, что она будет с минуты на минуту. Затем хлопнула  дверь,  и  она
услышала Колума. Он спрашивал ее тоже. Скарлетт стиснула зубы. Она долж-
на подняться. Она должна сойти вниз. Ее не должны обнаружить валяющуюся,
как ребенок, потому что она слишком много веселилась. Она утерла  слезы"
с лица подолом юбки и заставила себя встать.
   - А вот и она, - сказал Колум, когда  Скарлетт  показалась  в  проеме
двери, и поспешил к ней. - Бедная, маленькая, дорогая Скарлетт, ты  выг-
лядишь так, как будто идешь по разбитому стеклу. Так, позволь  мне  уса-
дить тебя.
   Он поднял ее прежде, чем она и слово успела сказать, и посадил ее  на
стул, который Морин быстро подвинула ближе к очагу.
   Все засуетились вокруг, забыв про завтрак, и через  несколько  секунд
Скарлетт уже обнаружила подушечку у себя под ногами и чашку чая в  руке.
Слезы вновь выступили у нее на лице. Слезы слабости и счастья. Было  так
прекрасно чувствовать заботу о себе, быть любимой. Она сделала маленький
глоток и почувствовала себя в тысячу раз лучше.
   Она выпила вторую чашку чая, затем третью, съела бутерброд. Она  ста-
ралась не смотреть на жареную рыбу и картошку. Но никто этого  не  заме-
тил. Поднялся такой шум, когда дети разбирали книжки и пакеты с  ланчем,
а потом их выпроводили в школу.
   Когда дверь за ними закрылась, Джейми поцеловал Морин в  губы,  Скар-
летт в макушку, Кэтлин в щеку.
   - Я ухожу в магазин сейчас, - сказал он, -  нужно  опустить  флаги  и
выставить на прилавок средство от головной боли,  чтобы  все  страдальцы
могли получить его. Празднование - замечательная  вещь,  но  день  после
празднования - это страшная тяжесть.
   Скарлетт опустила голову, чтобы никто не видел ее зардевшегося лица.
   - Сейчас ты, Скарлетт, сиди, как сидишь, - приказала Морин. -  Кэтлин
со мной будет убираться на кухне, потом мы пойдем на рынок, пока вы нем-
ного отдохнете. Колум О'Хара, ты тоже оставайся, я не желаю видеть ваших
больших ботинок у меня на дороге. А также я хочу, чтобы ты  был  у  меня
перед глазами, не так уж много я тебя видела. Если бы это  не  был  день
рождения старой Кейти Скарлетт, я бы просила тебя не уезжать так скоро в
Ирландию.
   - Кейти Скарлетт? - переспросила Скарлетт.
   Морин выронила намыленную тряпку.
   - И никто даже не подумал сказать вам? Вашей бабушке, в честь которой
вы названы, исполнится сто лет в следующем месяце.
   - И она до сих пор остра на язык. О'Хара могут гордиться ею, -  доба-
вил Колум.
   - Я буду дома на праздник, - сказала Кэтлин.
   Она светилась счастьем.
   - Как бы я хотела поехать, - сказала Скарлетт. - Папа рассказывал мне
столько историй про нее.
   - Но ты можешь, Скарлетт, дорогая, и подумай, сколько  радости  будет
для старушки.
   Кэтлин и Морин поспешили к Скарлетт, призывая, ободряя, убеждая, пока
у Скарлетт не закружилась голова.
   "А почему бы и нет?" - спросила она себя.
   Когда Ретт  приедет  за  ней,  она  должна  будет  уехать  обратно  в
Чарльстон. Почему бы не отложить это? Она ненавидела Чарльстон.  Однооб-
разные одежды, нескончаемые приглашения и  комитеты,  стены  вежливости,
которые не впускали ее, стены приходящих в упадок домов и  разбитых  са-
дов, которые отталкивали ее. Она ненавидела, как говорили чарльстонцы  -
ровные, растянутые гласные, слова и фразы на французском и латыни и  Бог
знает еще на каких языках. Ее оскорбляло то, что они знали места, в  ко-
торых она никогда не была, и людей, о которых она никогда не слышала,  и
книги, которые она никогда не читала. Она ненавидела их общество - приг-
лашения на танцы, и очереди для приема, и негласные правила, которых она
не знала; аморальность, которую они принимали, и  лицемерие,  с  которым
они осуждали ее за грехи, которых она никогда не совершала.
   "Я не хочу носить бесцветную одежду и говорить "да, мадам"  старухам,
чей дед по материнской линии был знаменитым чарльстонским героем.  Я  не
хочу проводить каждое воскресное утро, слушая пикировку  тетушек.  Я  не
хочу считать бал Святой Сесилии альфой и омегой жизни.  Я  больше  люблю
день Святого Патрика".
   Скарлетт засмеялась снова.
   - Я поеду! - сказала она.
   Внезапно она почувствовала себя лучше. Она  поднялась,  чтобы  обнять
Морин, и легко перенесла боль в ногах.
   Чарльстон может подождать, пока она вернется. Ретт тоже может  подож-
дать. Бог знает, что она его ждала достаточно. Почему бы ей не навестить
остальную свою родню? Всего-то две недели  и  один  день  на  прекрасном
морском корабле до другой, настоящей Тары. И она немного побудет ирланд-
кой и счастливой перед тем, как снова погрузится в законы Чарльстона.
   Ее нежные, израненные ноги задвигались в ритме рила.
   Всего через два дня она уже была способна часами танцевать  на  вече-
ринке по случаю возвращения Стефена из Бостона. А вскоре после того  она
уже сидела в открытой коляске с Колумом и Кэтлин и направлялась к  докам
вдоль набережной Саванны.
   Никаких трудностей в приготовлениях не было. Американцам не нужны бы-
ли паспорта для въезда на британские острова. Не требовалось  даже  кре-
дитного письма, но Колум настоял на том, чтобы она взяла  его  у  своего
банкира.
   - На всякий случай, - сказал Колум.
   Он не сказал, на какой случай. Скарлетт это мало беспокоило. Она была
в предвкушении приключений.
   - Ты уверен, что мы не опоздаем на нашу лодку, Колум? -  беспокоилась
Кэтлин.
   - Ты пришел за нами поздно, Джейми, все  остальные  ушли  час  назад,
чтобы дойти туда пешком.
   - Я уверен, я уверен, - утешал Колум. Он подмигнул Скарлетт. - И если
я немного опоздал, это не моя вина, видя, что Большой Том Мак Махон  со-
бирается скрепить свое обещание насчет епископа стаканом или двумя, я не
смог обидеть человека.
   - Если мы опоздаем на лодку, я умру, - стонала Кэтлин.
   - Замолчи, прекрати ныть, Кэтлин. Капитан не уплывет без меня.  Симус
О'Брайан мой друг уже много лет. Но он не станет твоим другом,  если  ты
назовешь "Брайан Бору" лодкой. Это корабль,  славное  красивое  надежное
судно. И ты это увидишь достаточно скоро.
   В этот момент коляска повернула под арку и  они  влетели,  трясясь  и
раскачиваясь в разные стороны, на темный, скользкий, выложенный булыжни-
ком спуск. Кэтлин кричала. Колум смеялся. У Скарлетт от волнения  перех-
ватило дыхание.
   Потом они подъехали к реке. Корабли всех размеров и  типов  стояли  у
деревянного пирса, их было больше, чем  Скарлетт  видела  в  Чарльстоне.
Груженые телеги, с впряженными в них ломовыми лошадьми, со скрипом колес
двигались через булыжную грохочущую мостовую. Люди кричали. Бочки  кати-
лись вниз по деревянному настилу и падали на палубу с оглушительным сту-
ком. Пароход пронзительно свистел, другой звенел своим  звонким  колоко-
лом. Строй босоногих грузчиков шел по сходням, неся тюки  хлопка.  Флаги
ярких цветов и разукрашенные вымпелы хлопали на ветру. Чайки налетали  и
пронзительно вскрикивали.
   Кучер встал и щелкнул кнутом. Коляска разгоняла толпу праздных  пеше-
ходов. Скарлетт смеялась. Они, накренясь, проехали вокруг  штабелей  бо-
чек, ожидающих загрузки, проскакали мимо медленно едущей телеги и  резко
остановились.
   - Я надеюсь, вы не ожидаете добавочной платы за седые волосы, которые
вы мне прибавили? - сказал Колум кучеру.
   Он выпрыгнул и протянул руку Кэтлин.
   - Вы не забыли мой ящик, Колум? - сказала она.
   - Все вещи здесь, дорогая, сейчас иди и поцелуй своих братьев на про-
щание.
   Он повернулся к Морин. Ее рыжие волосы невозможно было не заметить  в
толпе.
   Когда Кэтлин убежала, он тихо сказал Скарлетт:
   - Вы не забудете, что я вам сказал о вашем имени, дорогая Скарлетт?
   - Я не забуду, - сказала Скарлетт, наслаждаясь безобидной тайной.
   - Вы будете Скарлетт О'Хара и никем другим во время нашего  путешест-
вия в Ирландии, - сказал он ей, подмигнув. - Это не  имеет  отношения  к
вам или вашим родным, дорогая Скарлетт. Батлер - знаменитое имя в Ирлан-
дии, но вся его слава отвратительна.
   Скарлетт нисколько не обиделась. Она была готова оставаться О'Хара.
   "Брайан Бору" был, как и обещал Колум, прекрасным, сияющим  кораблем.
Его корпус сверкал белыми с позолотой витыми украшениями. Позолота укра-
шала изумрудного цвета покрышку гигантских гребных колес, и название ко-
рабля было обрамлено стрелами. Английский флаг развевался на  флагштоке,
но зеленое шелковое полотнище с золотой арфой смело развевалось  на  пе-
редней мачте. Это был роскошный пассажирский корабль, обслуживавший  бо-
гатых американцев, которые путешествовали в Ирландию из сентиментальнос-
ти. Они хотели увидеть деревни, где родились дедыиммигранты,  или  пока-
заться во всем своем великолепии в деревне, где они сами  родились.  Ог-
ромные залы и каюты были богато украшены. Команда была готова удовлетво-
рить любой каприз. Багажное отделение было очень  большим  для  обычного
корабля, потому что ирлано-американцы везли с  собой  подарки  для  всех
своих родственников и возвращались  с  многочисленными  сувенирами.  Но-
сильщики обращались с каждым дорожным сундуком, с каждым ящиком так, как
будто они были полны стеклянных вещей. Часто так  и  было.  Процветающим
американо-ирландским женам третьего поколения было известно,  как  осве-
щать каждую комнату с помощью канделябров Уотерфорда.
   Широкая платформа с крепким поручнем была выстроена над гребным коле-
сом, и на ней сейчас стояли Скарлетт с Колумом и  множество  пассажиров,
чтобы помахать на прощание своим родственникам. Времени было  только  на
поспешное прощание, поскольку "Брайан Бору" собирался отойти с минуты на
минуту. Скарлетт посылала воздушные поцелуи толпящимся на берегу О'Хара.
Этим утром дети не пошли в школу, а Джейми закрыл  свой  магазин,  чтобы
они с Дэниэлем смогли посмотреть на их отплытие. Немного  в  стороне  от
других тихо стоял Стефен. Он подал рукой знак Колуму.
   Это значило, что сундуки Скарлетт были открыты и переупакованы по до-
роге к кораблю. Среди  стопок  тонкой  бумаги  и  нижних  юбок,  дамских
платьев и салатов были плотно завернутые, смазанные  ружья  и  амуниция,
которые он купил в Бостоне.
   Подобно своим отцам и дедам и поколению перед ними,  Стефен,  Джейми,
Мэтт, Колум и даже дядя Джеймс воинственно выступали против  британского
правления в Ирландии. Больше чем две сотни лет  О'Хара  рисковали  своей
жизнью в сражениях, иногда в бесплодных неудачных вылазках. И  только  в
последние десять лет  организация  начала  расти.  Дисциплинированные  и
опасные, финансируемые из Америки, фенианы становились известными в  Ир-
ландии. Они были героями для ирландских крестьян и проклятием английских
землевладельцев, а английские военные силы фенианы устраивали их  только
мертвыми.
   Колум О'Хара был одним из самых удачливых собирателей денег  и  одним
из выдающихся лидеров братства фениан.

   ЦИТАДЕЛЬ

   ГЛАВА 47

   "Брайан Бору" тяжело продвигался вдоль реки Саванны с помощью паровых
буксиров. Достигнув Атлантического океана, он низким гудком  отсалютовал
удаляющимся буксирам и расправил паруса. Пассажиры оживились, когда  нос
судна погрузился в серо-зеленые волны устья реки и огромные лопасти  ко-
лес начали вспенивать воду.
   Скарлетт и Кэтлин наблюдали, как отступал,  теряя  очертания,  ровный
берег, пока он не слился в одну сплошную зеленую массу, а затем не исчез
из виду.
   - Что я сделала? - подумала Скарлетт, хватаясь за поручни в неожидан-
ной панике.
   Она взглянула в бескрайнюю гладь океана, искрящуюся солнечными блика-
ми, и сердце ее забилось быстрее в предвкушении приключения.
   - Ой, - вскрикнула Кэтлин. Затем послышался ее стон.
   - Что случилось?
   - О-о-о, я забыла о морской болезни, - выдохнула девушка.
   Скарлетт сдержала смех. Она обняла девушку за талию и повела в каюту.
В этот вечер стул Кэтлин за столом капитана был пуст. Скарлетт и Колум с
аппетитом отдали должное обильной еде. Затем Скарлетт взяла чашку с мяс-
ным бульоном для своей несчастной кузины и с ложки покормила ее.
   - Я поправлюсь через день или два, - слабым голосом пообещала Кэтлин.
- Тебе больше не придется ухаживать за мной.
   - Помолчи и выпей еще глоток, - сказала Скарлетт.
   "Слава Богу, у меня все в порядке с желудком, - подумала она. -  Даже
от отравления в день Святого Патрика не осталось следа, иначе я не смог-
ла бы получить такое удовольствие от обеда".
   Когда на горизонте появились первые проблески рассвета, она  внезапно
проснулась и в страшной спешке неуклюже помчалась в  маленькую  уборную,
примыкающую к ее каюте. Она упала на колени и извергла содержимое желуд-
ка в украшенный цветами фарфоровый сосуд на стуле  из  красного  дерева.
Это не могла быть морская болезнь. Нет, только не с ней, которая так лю-
била морские путешествия. Даже в Чарльстоне,  когда  крошечный  парусник
боролся со штормовыми волнами, она не испытывала тошноты. "Брайан  Бору"
по сравнению с ним был устойчив, как скала. Она не  находила  объяснения
случившемуся.
   ...Медленно-медленно Скарлетт подняла склоненную в изнеможении  голо-
ву. Ее рот и глаза широко раскрылись от мелькнувшей  догадки.  Волнение,
горячее и бодрящее, стремительно охватило ее, и она засмеялась  глубоким
гортанным смехом.
   "Я беременна. Я беременна! Я помню, именно так это протекает".
   Скарлетт откинулась к стенке, широко раскинув руки, и с  наслаждением
потянулась. "О, я чувствую себя замечательно. Не  имеет  значения,  нас-
колько гадко у меня в желудке. Я чувствую себя чудесно. Теперь Ретт мой.
Я не могу дождаться дня, когда сообщу ему новость".
   Неожиданные слезы счастья полились по щекам, а руки  охватили  живот,
как бы прикрывая и защищая новую жизнь, зарождавшуюся в ней. О, как  она
хотела этого ребенка. Ребенка Ретта. Их ребенка. Он будет сильным -  она
знала это, она уже  сейчас  чувствовала  его  крошечную  силу.  Храброе,
бесстрашное маленькое существо, подобное Бонни.
   На Скарлетт нахлынули воспоминания. Маленькая головка Бонни на ее ла-
дони, чуть больше головы котенка. Она вполне умещается в руке. Громадные
руки Ретта, ласкающие их куколку... О, какой любил ее! Его широкая спина
склонялась над колыбелькой, его низкий голос издавал глупые  звуки,  по-
нятные только младенцу. Во всем мире не было человека, столь  обожающего
ребенка. Он будет так счастлив, когда она скажет ему.  Она  представляла
его вспыхивающие радостью черные глаза и  белозубую  улыбку,  освещающую
лицо пирата.
   Скарлетт улыбалась, думая об этом. "Я тоже очень счастлива", -  поду-
мала она. "Именно так и должно быть, когда ты имеешь ребенка", -  всегда
говорила Мелли.
   - О Боже, - громко прошептала она. - Мелли умерла, пытаясь родить.  А
у меня, по словам доктора Мида, внутри все нарушено после последней неу-
дачной попытки. Вот почему я не знала о беременности, я даже не заметила
нарушения месячных, потому что они уже давно были нерегулярными. А вдруг
этот ребенок убьет меня? О Боже, пожалуйста, не дай мне  умереть  именно
тогда, когда я наконец получаю то, что мне нужно для счастья. - Она  на-
чала креститься со смешанным чувством мольбы, умиротворения и  суеверия.
Затем сердито тряхнула головой. Что она делает? Глупая.  Она  крепкая  и
здоровая. Совсем не как Мелли. Да, Мамушка всегда говорила, что Скарлетт
неприлично тихо родила ребенка, издав шума не больше, чем уличная кошка.
Она собиралась прекрасно справиться с этим. У  нее  будет  замечательный
ребенок. И вся ее жизнь будет замечательной. Они будут самой  счастливой
и любящей семьей в мире.
   Слава Богу, она даже не вспомнила о мисс Элеоноре. Болтовня о любви к
детям! Здесь вся ее спесь вылезает наружу. "Представляю, как она  сейчас
рассказывает об этом всем, даже старому мусорщику. Мой ребенок  заставит
говорить о себе в Чарльстоне прежде, чем появится на свет.
   Чарльстон... Вот куда я должна поехать. Не в Ирландию. Я хочу  видеть
Ретта, говорить с ним.
   Может быть, "Брайан Бору" зайдет туда. Колум - друг  капитана;  Колум
мог бы убедить его сделать это". Глаза Скарлетт заблестели  от  радости.
Она встала, умылась, затем прополоскала рот от оставшегося дурного, кис-
лого вкуса. Уговорить Колума не представляло труда. Скарлетт направилась
в спальню и, удобно устроившись между подушками на кровати, приступила к
обдумыванию плана.
   Когда Кэтлин проснулась, Скарлетт еще спала с блаженной улыбкой на Ж.
губах. Она пришла к выводу, что нет нужды торопиться. Не нужно  разгова-
ривать с капитаном. У нее было еще время повидаться  с  бабушкой  и  ир-
ландской родней. Она могла получить удовольствие, пересекая океан.  Ретт
заставил ее ждать в Саванне. Теперь была его очередь подождать.  Пройдет
еще много месяцев до рождения  ребенка.  Она  была  обязана  развлечься,
прежде чем вернется в Чарльстон. Несомненно, леди в деликатном положении
не следовало бы высовывать нос на улицу.
   Нет, сначала она повидает Ирландию. Вряд ли ей еще представится такой
случай. Кроме того, она действительно наслаждалась путешествием на "Бра-
йан Бору". Ее утреннее недомогание при других беременностях  никогда  не
продолжались более недели. Подобно Кэтлин, она через день или два  будет
совершенно здорова.
   Путешествие по Атлантическому  океану  на  "Брайан  Бору"  напоминало
длинный субботний вечер в доме О'Хара в Саванне. Сначала Скарлетт нрави-
лось это.
   Вскоре судно заполнилось пассажирами, севшими в Бостоне и  Нью-Йорке.
Скарлетт подумала, что они совсем не похожи на янки. Они были ирландцами
и гордились этим. Их отличала кипучая энергия, столь  привлекательная  в
О'Харах; они пользовались всеми услугами, которые экипаж мог  предложить
им. Весь день был насыщен  развлечениями:  состязаниями  по  преодолению
препятствий на палубе, соревнованиями по метанию колец в цель,  участием
в таких азартных играх, как пари на  количество  миль,  которые  пройдет
судно на следующий день. А вечером пели в компании профессиональных  му-
зыкантов и весело танцевали ирландские рилы и венецланские вальсы.
   Веселье продолжалось даже тогда, когда  танцы  кончились.  В  дамском
карточном салоне разыгрывалась партия в вист, и Скарлетт всегда была же-
ланным партнером.
   Все, кроме чарльстонского скверного кофе, было хорошо: и ставки  выше
когда-либо ей известных, и каждая новая карта щекотала  нервы.  То  было
время ее побед. Пассажиры "Брайан Бору" жили, доказывая, что  Америка  -
страна больших возможностей, и они не возражали против того, чтобы  пот-
ратить свое богатство.
   Колум тоже не упускал случая поживиться из их карманов. Пока  женщины
играли в карты, мужчины удалялись в бар, где проводили время за виски  и
сигарами. Там на глаза Колума, обычно проницательные и  сухие,  набегали
слезы жалости и гордости. Он разглагольствовал об Ирландии,  находящейся
под тяжким гнетом Англии, высоко оценивал роль пожертвований в Деле  ос-
вобождения страны и принимал щедрые дары для Фенианского братства.
   Поездка на "Брайан Бору" всегда была выгодным предприятием,  и  Колум
проделывал такое путешествие по крайней мере дважды в год,  несмотря  на
излишние затраты на роскошные апартаменты и обильную еду.
   К концу первой недели Скарлетт смотрела на пассажиров с неодобрением.
Как мужчины, так и женщины меняли платья четыре раза в день,  что  явля-
лось лучшим способом похвастаться дорогим гардеробом. Скарлетт никогда в
жизни не видела так много драгоценностей. Она, казалось, радовалась, что
оставила свои украшения на хранение в банке: они бы поблекли среди вели-
колепия вечернего салона, но, по правде говоря, совсем не была рада. Она
привыкла иметь больше того, что имели другие,  -  больший  дом,  большее
число слуг, больше роскоши, больше вещей, больше  денег.  Все  это  явно
расстраивало ее планы обратить на себя особое внимание. В  Саванне  Кэт-
лин, Мэри Кейт и Хелен откровенно завидовали ей, а все О'Хара  поддержи-
вали ее стремление к превосходству.
   На судне люди не только не завидовали ей, но даже не восхищались. Они
не нравились Скарлетт. Было бы невыносимо, если бы вся Ирландия состояла
из подобных людей. Если она еще раз услышит фамилию Грин  с  характерным
"О" в начале, у нее начнется истерика.
   - Тебе просто не приходилось  сталкиваться  с  представителями  новой
американской буржуазии, - утешал Колум. - Ты - знатная дама. Вот  в  чем
дело.
   Именно это он и должен был сказать. Знатная дама,  какой  она  должна
стать после отдыха, окунувшись с головой в веселое житье и  в  последний
раз почувствовав вкус свободы, затем вернется в Чарльстон к общепринятым
манерам и останется таковой до конца своей жизни.
   По крайней мере теперь, когда мисс Элеонора и другие в Чарльстоне на-
чнут рассказывать о своих путешествиях в Европу перед войной, она не бу-
дет чувствовать себя обделенной. Скарлетт не сказала бы, что ей не  нра-
вится такая жизнь. Но дамы не говорят подобных вещей.  Бессознательно  у
нее вырвался вздох.
   - Ах, Скарлетт, дорогая, не может быть все так плохо, как  ты  предс-
тавляешь, - сказал Колум. - Посмотрим на вещи с другой стороны. Ты вычи-
щаешь их глубокие карманы за карточным столом.
   Она засмеялась. Это правда. Фортуна была на ее стороне: за  несколько
часов 30 долларов. Она расскажет обо всем Ретту. О, как  он  будет  сме-
яться! Когда-то он был азартным картежником на речных  судах  Миссисипи.
Однако если подумать, то действительно хорошо, что в море можно провести
еще неделю. Впредь она не возьмет ни пенни у Ретта.
   Скарлетт относилась к деньгам со смешанным чувством скупости  и  щед-
рости. Сердитое подозрение к каждому, кто проявлял истинный  или  мнимый
интерес к ее доллару, обеспечивало в течение многих лет сохранность каж-
дого пенни в ее трудно заработанном состоянии. И при этом она чувствова-
ла себя обязанной помогать своим тетушкам и семье Мелани. Она заботилась
о них, даже не будучи уверенной, что сможет  найти  средства  обеспечить
себя. В случае непредвиденного несчастья она продолжала бы помогать  им,
голодая сама. Скарлетт старалась не думать об этом: это само собой разу-
мелось.
   Ее отношение к деньгам Ретта тоже было противоречивым. Как его  жена,
она была расточительна на свой гардероб и драгоценности,  на  содержание
дома, который требовал огромных затрат. Но совсем по-другому она относи-
лась к полумиллиону, выплаченному ей Реттом. Это неприкосновенно.  Скар-
летт намеревалась вернуть ему деньги, когда они снова станут мужем и же-
ной. Он предложил их как откуп за раздельное житье, и она не могла  при-
нять их, потому что не принимала развод.
   Ее тревожила мысль, что пришлось взять часть  денег  на  путешествие.
Все произошло так быстро, что на доставку ее собственных денег из Атлан-
ты не осталось времени. Скарлетт положила долговую расписку в коробку  с
остающимся в Саванне золотом и предполагала потратить как  можно  меньше
золотых монет, которые теперь, заполняя пустоты  корсета,  где  когда-то
были стальные прокладки, вынуждали ее держать спину прямо и туго затяги-
вать талию. Гораздо лучше было выиграть в вист и иметь на  расходы  свои
собственные деньги. Может, на следующей неделе ей повезет и она  положит
в своей кошелек не менее 150 долларов.
   Но все же она будет рада окончанию путешествия. Даже под всеми  пару-
сами, наполненными ветром, "Брайан Бору" был слишком  велик,  чтобы  она
могла почувствовать нервную дрожь, какую испытывала, уносясь от шторма в
чарльстонскую гавань. Она так и не видела ни  одного  дельфина,  вопреки
поэтическим обещаниям Колума.
   - Они там, дорогая Скарлетт! - с возбуждением произнес обычно спокой-
ный, мелодичный голос Колума; он взял Скарлетт под руку и повел ее к пе-
рилам. - Наш эскорт здесь. Мы скоро увидим землю.
   Первые чайки кружились над "Брайан Бору". Скарлетт импульсивно обняла
Колума. Затем снова, когда он указал на лоснящиеся серебристые туши  не-
далеко в море. Это были дельфины.
   Позднее она стояла между Колумом и Кэтлин, придерживая шляпу на голо-
ве от сильных порывов ветра. Они входили в гавань под паром, Скарлетт  с
изумлением уставилась на скалистый остров  у  правого  борта.  Казалось,
ничто, даже высокая стена неровных скал, не может устоять против  разру-
шительной силы волн, бьющихся об нее и высоко подбрасывающих белую пену.
Она привыкла к низкой холмистой местности графства Клейтон. Этот парящий
над водой и застывший утес представлял собой самое экзотическое зрелище,
когда-либо виденное ею.
   - Он необитаем, не так ли? - спросила она Колума.
   - В Ирландии не пропадает ни один клочок земли, - ответил он.  -  Да,
нужна выносливость, чтобы добраться до Инишмора.
   - Инишмор, - повторила Скарлетт  прекрасное  странное  название.  Оно
звучало как музыка. Подобного названия она никогда не встречала раньше.
   Затем она умолкла, Колум и Кэтлин тоже молчали. Каждый из них смотрел
на широкие, голубые, искрящиеся воды залива Голвей, думая о своем.
   Колум увидел впереди Ирландию, и сердце его переполнилось  любовью  и
страданием. Он снова повторил каждодневную клятву изгнать угнетателей из
страны и вернуть ее своему народу. Он не беспокоился об оружии, спрятан-
ном в чемоданах Скарлетт. Таможенные офицеры в Голвее обращали  внимание
главным образом на корабельные грузы, проверяя оплату таможенной пошлины
британскому правительству. Они взглянули  на  "Брайан  Бору"  с  презри-
тельной усмешкой. Они всегда  так  улыбались.  Преуспевающие  ирландские
американцы удовлетворяли свое чувство превосходства над  обоими:  и  ир-
ландцами, и американцами. Но все же Колум считал большим  везением,  что
ему удалось убедить Скарлетт поехать  с  ним.  Ее  нижние  юбки  гораздо
больше подходили для того, чтобы спрятать в них ружья, чем дюжина амери-
канских ботинок и ситцевых платьев. И она могла бы немного отстегнуть от
своего кошелька, увидев нищету своего народа. Но он не питал особых  на-
дежд. Колум был реалист и с первого взгляда оценил Скарлетт. Он не мень-
ше любил ее из-за столь легкомысленного эгоизма. Он был пастором и  про-
щал человеческие слабости, если люди не были англичанами. Действительно,
он любил ее так же, как всех детей О'Хара.
   Кэтлин крепко вцепилась в поручни. "Если бы не  поручни,  -  подумала
она, - я бы спрыгнула и поплыла. Я так счастлива, что приближаюсь к  Ир-
ландии. Я знаю, что доплыла бы быстрее корабля. Дом, дом, дом..."
   Скарлетт вздохнула с тонким пищащим звуком. На том  маленьком  низком
острове был замок. Замок! Это не могло быть ничем другим, он имел зубча-
тую крышу. Неважно, что он был полуразрушен! Это  был  настоящий  замок,
как на картинках в детской книжке. Она едва могла дождаться открывающей-
ся возможности познакомиться с Ирландией.
   Когда Колум помог сойти ей с трапа, Скарлетт поняла, что попала в со-
вершенно иной мир. Доки работали, как в Саванне: с риском носились  шум-
ные, битком набитые фургоны, рабочие  разгружали  или  загружали  бочки,
корзины, тюки. Но все люди были белые, и говорили они друг с  другом  на
ничего не значащем для нее языке.
   - Это гаэльский, древнеирландский язык, - объяснил Колум, - но вам не
следует беспокоиться, дорогая Скарлетт. Гаэльский язык вряд ли  известен
где-нибудь еще в Ирландии, кроме как здесь, на западе. Все  говорят  по-
английски. У вас не будет затруднений.
   Как бы опровергая его слова, к Колуму обратился человек с  таким  ак-
центом, что Скарлетт сначала не поняла, что он говорил по-английски. Ко-
лум засмеялся, когда она сказала ему об этом.
   - Да, верно. Это звучит своеобразно, - согласился он, - но все же это
английский. Англичане разговаривают по-английски в нос, как будто  зады-
хаются. Это был сержант армии Ее величества.
   Скарлетт хихикнула.
   - А я думала, что это продавец пуговиц.
   Перед короткого облегающего форменного мундира сержанта был тщательно
украшен двенадцатью рядами толстого галуна между парами ярко  начищенных
медных пуговиц. Ей это показалось маскарадным костюмом.
   Скарлетт взяла Колума под руку.
   - Я ужасно рада, что  приехала  сюда,  -  сказала  она,  и  это  было
действительно так. Все было по-другому, но-новому. Ничего удивительного,
что люди любят путешествовать.
   - Наш багаж привезут в гостиницу, - сказал Колум, вернувшись  к  ска-
мейке, на которой оставил Скарлетт и Кэтлин. - Все устроено.  Завтра  мы
будем в пути к Маллингар и к дому.
   - Я бы хотела поехать прямо сейчас, - с надеждой сказала Скарлетт. -
   Еще не поздно, почти день.
   - Но, дорогая Скарлетт, поезд ушел в восемь. Гостиница очень хорошая,
с прекрасной кухней.
   - Я поняла, - сказала Кэтлин. - У меня будет  время  должным  образом
оценить великолепные сладости.
   Она сияла от счастья, и Скарлетт с трудом  узнавала  в  ней  девушку,
знакомую по Саванне.
   - О, Скарлетт, ты не знаешь, что значит для меня ирландская земля под
ногами. Я, кажется, могу упасть на колени и целовать ее.
   - Пошли, - сказал Колум. - Нам трудно будет нанять экипаж,  ведь  се-
годня суббота и базарный день.
   - Базарный день? - переспросила Скарлетт.
   Кэтлин захлопала в ладоши.
   - Базарный день в большом городе. О, Колум, должно быть,  это  что-то
грандиозное.
   Скарлетт не представляла, что скрывается под словом "грандиозное", но
оно звучало волнующе и незнакомо.
   Жизнь на заросшей травой площади перед  Железнодорожным  отелем  била
ключом и пестрела красками. Когда возница высадил их у  входа  в  отель,
Скарлетт стала умолять Колума сразу же направиться на площадь, не заходя
в комнаты и не обедая.
   Кэтлин вторила ей:
   - В ларьках много еды, Колум, а я хочу купить чулки,  чтобы  подарить
их девочкам дома. В Америке нет таких, иначе бы я давно купила.  Бриджид
точно удавится от зависти, я знаю.
   - Смотри, не удавись сама, - ухмыльнулся Колум. - Хорошо, увидимся  в
номере. Не потеряй кузину. Скарлетт. У вас есть деньги?
   - Целая пригоршня. Джейми дал мне.
   - Это американские деньги. Они недействительны здесь.
   Скарлетт в панике схватила руку Колума. Что он имеет в виду? Разве ее
деньги ничего не значили?
   - Это не совсем то, дорогая Скарлетт. Здесь нужны английские  деньги.
Я сделаю для вас обмен. Как бы вы хотели?
   - У меня есть деньги, выигранные в вист. Американские банкноты, - она
сказала это сердито и с презрением. Все  знали,  что  реальная  ценность
банкнот не соответствовала написанному на них.  Ей  следовало  заставить
платить проигравших серебром или золотом. Она открыла кошелек  и  вынула
пачку скомканных пяти-, десяти - и однодолларовых банкнот. - Поменяй их,
если сможешь.
   Она протянула деньги Колуму. Он с удивлением поднял брови.
   - Так много?.. Хорошо, что ты никогда не приглашала меня  поиграть  с
тобой в карты, дорогая. У тебя должно быть здесь две сотни долларов.
   - Двести сорок семь.
   - Посмотри, Кэтлин. Ты никогда больше не увидишь такого везения.  Хо-
чешь подержать их?
   - О нет, я не осмеливаюсь, - она отпрянула назад и спрятала  руки  за
спину. Ее большие глаза уставились на Скарлетт.
   Скарлетт почувствовала него, гость и подумала, что двести долларов не
были такой уж большой суммой. Практически столько она заплатила за  свои
меха. Естественно, выручка Джейми в магазине должна составлять при  этом
200 долларов в месяц. Не было нужды объяснять Кэтлин все это.
   - Вот возьмите, - Колум протянул руку. -  Здесь  несколько  шиллингов
для каждой из вас. Вы можете купить немного вещей, пока я получу  деньги
в банке, затем мы встретимся в пирожковой.
   Он указал на развевающийся желтый флаг в центре площади.
   Скарлетт проследила за направлением его пальца, и сердце  ее  оборва-
лось. Улица между ступенями отеля и  площадью  была  запружена  медленно
идущим скотом. Она не сможет пробраться через него!
   - Я знаю, как справиться с ним, - сказала Кэтлин. - Пошли,  Скарлетт,
дай мне руку.
   Стеснительная девочка, какую Скарлетт знала в Саванне, исчезла.  Кэт-
лин была дома. Ее щеки и глаза ярко пылали, а улыбка была так лучезарна,
как солнце над головой.
   Скарлетт попыталась извиниться, запротестовать, но Кэтлин не обратила
на нее внимания. Она потащила Скарлетт за собой, неистово  проталкиваясь
сквозь стадо коров. Через несколько секунд они стояли у площади. У Скар-
летт не было времени ни закричать от страха, ни обругать Кэтлин.  А  уже
на площади она была слишком зачарована зрелищем, чтобы помнить страх или
гнев. Она всегда любила рынки в Чарльстоне и Саванне за их  многоцветие,
обилие товаров и людей. Но это несравнимо с базарным днем в Голвее.
   Все находилось в движении, куда бы она ни посмотрела. Мужчины и  жен-
щины торговались, покупали, продавали, спорили, смеялись,  расхваливали,
критиковали, договаривались об овцах, цыплятах, петухах, яйцах, коровах,
поросятах, масле, сливках, козах, ослах.
   - Как чудесно! - воскликнула Скарлетт, когда увидела корзины с визжа-
щими розовыми поросятами... крошечных осликов с длинными розовыми изнут-
ри ушами...
   И снова цветастые платья на молодых женщинах и девочках. Когда  Скар-
летт впервые увидела такое платье, она подумала, что девушка была в кос-
тюме; затем она увидела еще девушку, еще и еще, пока не поняла, что  они
были одеты почти одинаково. Не удивительно, что Кэтлин  часто  упоминала
чулки! Везде, куда ни глянь, Скарлетт видела лодыжки и ноги в ярких  по-
лосках: голубых и желтых, красных и белых, белых и  голубых.  Девушки  в
Голвее носили кожаные туфли на низких каблуках, а не ботинки и  юбки  на
четыре-шесть дюймов выше лодыжек. Что это были за юбки! Широкие, колыха-
ющиеся, яркие, как чулки, красные или голубые, зеленые  или  желтые.  Их
блузки были более темных оттенков, но все же красочные с длинными  рука-
вами, застегнутыми на пуговицы, и хрустящими  белыми  льняными  косынка-
ми-фишю, завязанными спереди.
   - Я тоже хочу чулки. И юбку, и блузку, и платок. Мне они  очень  нра-
вятся. Они такие красивые!
   Кэтлин засмеялась от удовольствия.
   - Тебе понравилась ирландская одежда? Я очень рада. У тебя такие эле-
гантные вещи, и я думала, ты будешь смеяться над нашими.
   - Я бы хотела одеваться так каждый день. Это то, что вы носите  дома?
Какая ты счастливая! Не удивительно, что ты хотела вернуться домой.
   - Это лучшая одежда для Базарного дня и для привлечения внимания пар-
ней. Я покажу тебе одежду на каждый день. Пойдем.
   Кэтлин схватила Скарлетт за руку и повлекла ее через толпы людей, как
только что вела ее через стадо коров. В центре площади стояли столы-дос-
ки на козлах - уставленные разными побрякушками и типично женским  това-
ром. Скарлетт захотелось купить все, что увидела.
   - Посмотри на эти чулки... и  замечательные  шали,  такие  мягкие  на
ощупь... О Боже! Какие кружева, какая тесьма!!! Моя портниха  в  Атланте
продала бы душу дьяволу за возможность запустить руки в такие прекрасные
кружева. А вон там юбки! О, дорогая, как  тебе  пошел  бы  этот  оттенок
красного... и синего тоже. Но подожди, там я вижу еще одну синюю, немно-
го потемнее. Какая лучше? О... а вон светло-красная...
   У Скарлетт закружилась голова от обилия выбора. Она потрогала  все  -
шерсть была такая мягкая, толстая... Даже в перчатке ее рука  почувство-
вала живое тепло шерсти. Быстро, небрежно стянула  она  перчатку,  чтобы
пощупать ткань. Ничего подобного она раньше не видела.
   - Я жду вас у пирожковой, - исходя слюной от голода, сказал Колум. Он
взял Скарлетт под руку. - Не волнуйтесь, дорогая  Скарлетт,  вы  сможете
вернуться сюда.
   Он приподнял шляпу и кивнул женщинам в черном за столиками:
   - Да сопутствует вам удача! Прошу простить мою  американскую  кузину.
Она от восхищения прикусила язык. Я собираюсь покормить ее, и она сможет
поболтать с вами, когда вернется.
   Женщины ухмыльнулись, украдкой посмотрели на Скарлетт и промолвили:
   - Спасибо, отец.
   - Кэтлин сказала мне, что ты совсем потеряла голову, -  произнес  он,
посмеиваясь, - она много раз дергала тебя за рукав, но ты была вне себя.
   - Я совсем забыла о ней, - призналась Скарлетт. - Я никогда не видела
столько прекрасных вещей сразу. Я решила купить вечернее платье.  Но  не
уверена, что смогу дождаться гостей. Скажи мне правду, Колум,  будет  ли
хорошо, если я буду одеваться, как ирландские девушки, пока я здесь?
   - Думаю, что ты не должна поступать иначе, - последовал ответ.
   - Как замечательно! Я так рада, что приехала сюда!
   Она не разбиралась в английских деньгах. Фунт был  бумажкой  и  весил
менее унции. Пенни был огромный, как серебряный доллар, а монета,  назы-
ваемая двухпенсовик и равная двум пенни, была меньше одного пенни. Кроме
того, были и монеты, называемые полпенни, а также шиллинги. Все это было
так запутанно. Но ни в чем не было смысла, все было  лишнее.  Единствен-
ное, что для нее было значимо, - это юбки по два шиллинга и туфли по од-
ному. Чужи были по пенни. Скарлетт отдала Кэтлин свой кошелек с  монета-
ми:
   - Останови меня раньше, чем кончатся деньги. - И начала делать покуп-
ки.
   Скарлетт купила юбки разного цвета и разной толщины. Кэтлин рассказа-
ла ей, что более тонкие носились как нижние. Кроме  того,  она  накупила
массу чулок - для себя, Кэтлин, Бриджид, для всех других кузин,  которых
собиралась повидать. Она также купила блузки и ярды кружев -  широких  и
узких, в виде воротников, фишю и прелестных маленьких  шапочек;  длинный
голубой плащ-накидку с капюшоном, такой же красный,  так  как  не  могла
выбрать один из них, плюс черный, ибо Кэтлин  сказала,  что  большинство
людей имеет черные на каждый день. По той же причине была куплена черная
блузка, которая могла, оттенять нижние юбки. Льняные фишю, льняные блуз-
ки и льняные нижние юбки - как будто кроме льна ничего  не  носили  -  и
шесть дюжин льняных платков. Множество шалей. Она потеряла счет вещам.
   - Я совершенно измотана, - счастливо простонала она, падая на  плюше-
вый диванчик в гостиной отеля. Кэтлин бросила ей на  колени  кошелек.  В
нем все еще оставалось больше половины денег.
   - О горе, - сказала Скарлетт, - я действительно начинаю любить Ирлан-
дию.

   ГЛАВА 48

   Скарлетт была в восторге от своих ярких костюмов. Она попыталась уго-
ворить Кэтлин переодеться в обновы и вернуться на  площадь,  но  девушка
была непреклонна.
   - Мы опоздаем на обед, Скарлетт, а завтра рано вставать. Здесь  часто
бывают базары, только в городе вблизи нашей деревни базар каждую неделю.
   - Но не такой, как в Голвее. Ты же сама сказала, - подозрительно  за-
метила Скарлетт. Кэтлин призналась, что городок Трим был намного меньше,
но тем не менее не хотела возвращаться на площадь. Скарлетт нехотя пере-
стала пререкаться.
   Кухня Железнодорожного отеля была известна своими изысканными блюдами
и обслугой. Два официанта в ливреях усадили Кэтлин и Скарлетт за большой
стол у высокого, хорошо задрапированного окна и встали сзади их стульев.
Колуму пришлось обратиться к официанту во фраке, ведающему  столом.  Был
заказан обед из шести блюд, и когда Скарлетт наслаждалась вкусной котле-
той из лососины, с площади донеслась музыка. Она оттянула тяжелые драпи-
ровочные портьеры, раздвинула шелковые занавеси под ними и еще ниже кру-
жевные занавески.
   - Я знала, что нам следовало вернуться. На площади танцы. Давай  пой-
дем туда.
   - Но, Скарлетт, дорогая, мы только приступили к обеду, -  запротесто-
вал Колум.
   - О, на корабле мы только и делали, что объедались. Меньше всего  нам
нужен здесь еще один бесконечный обед. Я хочу надеть новый костюм и  по-
танцевать.
   Ничто не могло остановить ее.
   - Я совсем ничего не понимаю, Колум, - сказала Кэтлин. Они сидели  на
лавочке недалеко от танцующих на случай, если Скарлетт  понадобится  по-
мощь. В синей юбке поверх красной и желтой нижних юбок  она  с  упоением
танцевала рил, как будто была рождена для этого.
   - Чего ты не понимаешь?
   - Почему мы остановились в этом роскошном английском отеле, как коро-
ли и королевы? И уж если мы здесь, то почему не могли доесть  прекрасный
обед? Неужели ты не мог сказать ей "нет", как это сделала я?
   Колум взял ее руку.
   - Это объясняется тем, моя дорогая сестренка, что Скарлетт еще не го-
това к правде об Ирландии или о семействе О'Хара. Мне хочется  облегчить
ей знакомство. Лучше пусть она воспримет ирландский костюм, как  веселое
приключение, чем разрыдается, когда узнает, что шлейф ее роскошного шел-
кового платья испачкан навозом. Она знакомится с ирландцами  в  танце  и
находит их приятными, несмотря на грубые  одежды  и  грязные  руки.  Это
большое событие для нее, хотя я предпочел бы поспать.
   - Но завтра мы поедем домой, не правда ли? - в вопросе Кэтлин сквози-
ло страстное желание ехать.
   Колум крепко пожал ей руку.
   - Мы поедем домой завтра. Я обещаю. Мы поедем поездом в вагоне перво-
го класса, и ты не обратишь на это внимания. И еще... Я разрешу Скарлетт
остаться с Молли и Робертом, и ты не скажешь ли слова.
   Кэтлин сплюнула.
   - Это для Молли и ее Роберта. Но поскольку с ними будет  Скарлетт,  а
не я, я буду держать язык за зубами.
   Колум нахмурился, но не из-за сестры. Танцующий со  Скарлетт  партнер
пытался обнять ее. Колум не знал, что Скарлетт еще с пятнадцати лет уме-
ла привлекать внимание и избегать последствий. Он быстро вскочил и  нап-
равился к танцующим. Прежде чем он достиг их, Скарлетт улизнула от свое-
го обожателя. Она подбежала к Колуму.
   - Ты наконец пришел потанцевать со мной? Он  коснулся  ее  протянутых
рук.
   - Я пришел забрать тебя, давно пора спать.
   Скарлетт вздохнула. Ее пылающее лицо, под розовым  бумажным  абажуром
над головой, выглядело ярко-красным. Над всей площадью ярко сияли  цвет-
ные фонарики, свисающие с ветвей высоких развесистых деревьев. Под гром-
кие звуки скрипок и смех танцующей толпы она не расслышала,  что  сказал
Колум, но смысл его слов был ясен.
   Она понимала, что он был прав, но ей очень не хотелось покидать  тан-
цы.
   Никогда раньше не знала она такой пьянящей свободы, даже в день  Свя-
того
   Патрика. Ее ирландский костюм не был приспособлен для ношения с  кор-
сетом, и Кэтлин затянула его так слабо, чтобы  только  не  дать  корсету
упасть. Она могла танцевать вечность и не задохнуться. Ей казалось, буд-
то она совсем без корсета.
   Колум выглядел уставшим, несмотря на розовый отблеск лампы.  Скарлетт
улыбнулась и кивнула. Еще будут танцы. Она пробудет в Ирландии две неде-
ли, до празднования столетия бабушки. Настоящая Кэти-Скарлетт. Я  ни  за
что на свете не пропущу это событие!
   "Этот поезд намного удобнее, чем наши,  -  подумала  Скарлетт,  когда
увидела открытые двери купе. - Как прекрасно иметь свою собственную  от-
дельную комнатку, вместо того чтобы сидеть в вагоне с толпой  чужих  лю-
дей. Никакого хождения в проходе, никто не падает тебе на колени,  пыта-
ясь пробраться на свое место". Она счастливо улыбнулась Колуму и Кэтлин:
   - Мне нравятся ирландские поезда. Мне все нравится в Ирландии.
   Она  удобно  устроилась  в  глубоком  кресле,  горя  желанием  скорее
отъехать от станции, чтобы полюбоваться пригородом.
   Ирландия не разочаровала ее.
   - О Боже, Колум, - сказала через час Скарлетт, - эта страна  нашпиго-
вана замками! Почему они все разрушаются? Почему люди не живут в них?
   - Эти замки по большей части одень древние  -  им  больше  четырехсот
лет. Дня жизни люди находят более удобные дома.
   Она кивнула. В этом был свой смысл. В здешних башнях должно быть мно-
жество лестниц. Они выглядят ужасно романтично. Она снова прижала нос  к
окну.
   - О, какая жалость! - вдруг воскликнула Скарлетт. - Придется  прекра-
тить любование замками. Начинается дождь.
   - Он кончится прежде, чем мы доедем до следующей станции, -  пообещал
Колум.
   - Баллинаслоу, - прочитала вслух Скарлетт название станции. -
   Какие красивые названия у ваших городов! А как называется место,  где
живут
   О'Хара?
   - Адамстаун, - ответил Колум. Он засмеялся, увидев выражение ее лица.
- Нет, это звучит не совсем по-ирландски. Я бы изменил его для тебя, ес-
ли бы мог. Я бы изменил название для всех нас, если бы  мог.  Но  хозяин
там англичанин, и ему это не понравится.
   - Кто-то владеет целым городом?
   - Это не город, это только предмет английского хвастовства. Его  вряд
ли назовешь даже деревней. Это поместье. Оно было названо по имени  сына
первого хозяина. Маленький подарок Адаму. Затем оно передавалось по нас-
ледству. Теперешний хозяин никогда не бывает там. Он  живет  по  большей
части в Лондоне. Имением управляет его приказчик.
   В словах Колума слышалась острая горечь. Скарлетт  решила  больше  не
задавать вопросов. Она довольствовалась созерцанием замков.  Как  только
поезд начал тормозить перед следующей станцией,  она  увидела  громадный
замок в хорошем состоянии. И там кто-то жил! Рыцарь? Принц!
   - Ты далека от истины, - сказал Колум. - Это  полковые  казармы  бри-
танской армии.
   Щеки Кэтлин пылали.
   - Я раздобуду нам чай, - сказал Колум, когда  поезд  остановился.  Он
оттянул окно вниз и высунулся наружу. Кэтлин уставилась в пол.  Скарлетт
стояла рядом с Колумом. Неплохо бы размять ноги.
   - Сядь, Скарлетт, - сказал он твердо.  Она  села.  В  окно  виднелась
платформа с группами элегантных военных. Скарлетт заметила, что на  воп-
рос, нет ли свободного места в купе, Колум отрицательно покачал головой.
Какой он странный! Широкие плечи Колума полностью  закрывали  окно,  так
что невозможно было заметить в купе три свободных места. Она вспомнит об
этом при следующей поездке в ирландском поезде, когда Колума не будет  с
ней.
   Как только поезд начал двигаться, он поставил кружки с чаем на смятую
скатерть.
   - Попробуй это, специфически ирландское, - сказал  он,  улыбаясь.  На
грубой льняной скатерти появились большие куски вкусного пышного  хлеба.
Скарлетт сначала съела свой кусок, затем кусок Кэтлин и спросила Колума,
нельзя ли получить еще на следующей остановке.
   - Можешь ты поголодать еще полчаса? Тогда мы сойдем с поезда и поедим
как следует.
   Скарлетт радостно согласилась. Новизна поездки начала сглаживаться, а
пейзажи с многочисленными замками - приедаться. Она была готова сойти  в
любом месте.
   Но на станции значилось "Маллингар", а не "Адамстаун". Бедная овечка,
разве он не сказал ей?
   Поездом они могут ехать только часть пути. После  обеда  пройдут  ос-
тальной путь пешком. Это что-то около двадцати миль, дома они  будут  до
наступления темноты.
   Двадцать миль! Но это было такое же громадное расстояние, как от  Ат-
ланты до Джонсборо. Потребуются годы, чтобы пройти его, а ведь  они  уже
провели в поезде практически шесть часов. Ей потребовалось  собрать  всю
силу воли, чтобы приятно улыбаться, когда  Колум  представил  ей  своего
друга Джима Дэли. Сам Дэли не был приятным с виду, чего не скажешь о его
экипаже на высоких колесах ярко-красного цвета и с голубыми  боками,  на
которых красовалась жирная позолоченная надпись "Д. Дэли". Скарлетт  по-
думала, что Джим, очевидно, преуспевал.
   Джим Дэли владел баром и пивоваренным заводом. Хотя Скарлетт  и  была
хозяйкой салуна, она никогда не бывала в нем. Входя в  большую  комнату,
пропахшую пивом, она почувствовала себя  приятно  раскованной  и  начала
разглядывать длинный полированный дубовый бар. Но на детальное  рассмот-
рение у нее не хватило времени, поскольку Дэли  открыл  другую  дверь  и
ввел ее в прихожую. Семейство О'Хара обедало  в  интимном  кругу  с  его
семьей над баром.
   Обильный обед напомнил ей обеды в Саванне. Ничего нового или незнако-
мого не было в бараньей ноге под мятным соусом с картофельным пюре.  Все
разговоры вертелись вокруг Саванны, О'Хара, их здоровья и их  дел.  Мать
Джима Дэли оказалась еще одной кузиной  О'Хара.  Скарлетт  не  могла  не
признаться, что она имела гораздо меньше прав  присутствовать  здесь  на
обеде. Никто из Дэли не обращал внимания на Скарлетт, никого не  интере-
совало ее мнение. Все были слишком заняты разговорами друг с другом.
   Обстановка разрядилась после обеда. Джим Дэли настоял на прогулке  по
городу, чтобы полюбоваться видами Маллингара. Колум и Кэтлин последовали
за ними. Скарлетт подумала, что особенно не на что смотреть в этом захо-
лустном маленьком городишке с одной лишь улицей, где количество баров  в
пять раз превышало количество магазинов. Но неплохо было  размять  ноги.
Городская площадь была меньше, чем площади в Голвее, и на ней ничего  не
происходило. Молодая женщина  в  черном  платке,  покрывающем  голову  и
грудь, подошла к ним с протянутой рукой.
   - Да благословит вас Господь, - жалобно заскулила она.
   Джим бросил несколько монет в ее руку. Она  повторяла  благословение,
пока делала реверансы. Скарлетт была потрясена. Почему эта женщина  бес-
совестно просила подаяние! Она бы, конечно, не дала  ей  ничего;  почему
девушка не зарабатывала себе на жизнь! Она выглядела вполне здоровой.
   Послышался взрыв смеха, и Скарлетт обернулась посмотреть, чем он выз-
ван. С боковой улицы на площадь вышла группа солдат. Один из них дразнил
нищенку, держа монету выше, чем она могла достать. Скотина! Но чего  она
могла ожидать от них, если сама сделала из себя посмешище, прося  милос-
тыню на улице. И тем более у солдат. Любой знает об их грубости и  неве-
жестве. Хотя их едва ли можно было принять за солдат. Они в  своих  глу-
пых, причудливых мундирах скорее походили на  большие  игрушки  для  ма-
ленького мальчика. Вероятно, вся их служба сводится  к  маршированию  на
парадах по праздникам. Слава Богу, в Ирландии не было настоящих  солдат,
таких, как янки. Ни змей, ни янки.
   Солдат бросил монетку в лужу с нечистотами и опять  засмеялся  вместе
со своими друзьями. Скарлетт увидела, как Кэтлин схватила Колума за  ру-
ку. Он высвободился и зашагал по направлению к солдатам и нищенке. О Бо-
же, неужели он начнет проповедовать им заповеди христианства? Колум зад-
рал рукав, и она затаила дыхание. Он так был похож на Па! Неужели он со-
бирается драться?
   Колум опустился на колено и выудил  монету  из  отвратительной  лужи.
Скарлетт медленно перевела дыхание. Она бы ни минуты не  волновалась  за
Колума, окажись он один на один с кем-то из этих маменькиных сынков.  Но
пятеро против одного было слишком много даже для О'Хара.  Но  почему  он
принял такое участие в этой бедной женщине?
   Колум стоял спиной к солдатам. Они  чувствовали  себя  явно  неловко.
Когда Колум взял женщину за руку и отвел ее в сторону, они пошли в  про-
тивоположном направлении и быстро исчезли за углом.
   - Вот так-то, - подумала Скарлетт, - и никакого ущерба, за исключени-
ем грязных брюк на коленях. В любом случае они слишком изношены для пас-
тора. Смешно, но я все время забываю, что он пастор. Если бы не
   Кэтлин, если бы она не вытащила меня из постели на рассвете, я совер-
шенно забыла бы, что нам нужно идти к мессе.
   Чаша весов очень слабо перевешивала в пользу экскурсии по городу.  На
канале не было видно ни одного судна, и Скарлетт ни в  малейшей  степени
не разделяла энтузиазма Дэли проехать до Дублина именно этим путем, а не
поездом. Почему она должна волноваться о поездке в  Дублин?  Она  хотела
быть на пути к Адамстауну.
   Скоро желание ее исполнилось. По возвращении с прогулки у бара
   Джима Дэли их ожидала потертая маленькая повозка. Человек в  фартуке,
без пиджака грузил их сундуки на крышу повозки, в то время как  чемоданы
были уже привязаны сзади. Никто не заметил, что сундук  Скарлетт  теперь
весил намного меньше, чем раньше. Когда сундуки были закреплены, человек
исчез в баре. Вскоре он вернулся, надевая плащ-накидку и цилиндр кучера.
   - Меня тоже зовут Джим, - сказал он кратко. - Поехали.
   Скарлетт заняла место в дальнем углу. Кэтлин села рядом с ней, а  Ко-
лум напротив.
   - Счастливого пути, - закричал Дэли.
   Скарлетт и Кэтлин замахали платочками из окна. Колум расстегнул паль-
то и снял шляпу.
   - Я не буду ни с кем разговаривать. Я хочу немного вздремнуть, - ска-
зал он. - Надеюсь, леди извинят меня.
   Он снял ботинки и положил свои ноги в носках на сиденье  между  Скар-
летт и Кэтлин.
   Они переглянулись, затем наклонились и стали расшнуровывать свои  бо-
тинки. Через несколько минут сняли шляпы и устроились в углу экипажа от-
дыхать, положив ноги по бокам Колума. Скарлетт подумала, что если бы она
надела свой голвейский костюм, ей было бы очень уютно  Одна  наполненная
золотом пластинка корсета постоянно впивалась ей в ребро, и Скарлетт  то
и дело поправляла ее. Тем не менее она быстро уснула.
   Первый раз она проснулась от шума начавшегося дождя, брызги  которого
попадали в окно, но вскоре монотонный звук усыпил  ее  снова.  Следующий
раз проснулась, когда светило солнце.
   - Приехали? - сонно спросила она.
   - Нет еще, - ответил Колум.
   Скарлетт выглянула из повозки и захлопала в ладоши от увиденного.
   - О, посмотрите на эти цветы! Я хотела бы выйти и нарвать цветов. Ко-
лум, открой окно. Я соберу букет.
   - Мы откроем окно, когда остановимся. Колеса слишком много  поднимают
пыли.
   - Но я хочу эти цветы.
   - Это просто живая изгородь, Скарлетт. Ты ее будешь видеть на  протя-
жении всей дороги домой.
   - Вот и с этой стороны, посмотри, - сказала Кэтлин.
   Скарлетт увидела, что это правда. Неизвестные вьющиеся растения с яр-
ко-розовыми цветами находились на расстоянии вытянутой руки. Какая заме-
чательная дорога!
   Когда Колум закрыл глаза. Скарлетт медленно опустила окно.

   ГЛАВА 49

   - Итак, мы подъезжаем к Ратарни, -  сказал  Колум.  -  Еще  несколько
миль, и мы в графстве Мит.
   Кэтлин счастливо вздохнула. Глаза Скарлетт засияли. "Графство Мит. Па
говорил, что это рай, и я смогу увидеть почему". Она вдохнула запах  дня
через открытое окно: смесь слабого аромата розовых цветов, сильного пря-
ного запаха разогретой солнцем травы на невидимых за широкой живой изго-
родью полях и острого травяного запаха самой изгороди. "Если  бы  только
он мог быть здесь со мной! Я должна насладиться вдвойне: за  него  и  за
себя". Она глубоко вдохнула воздух и уловила в нем свежесть воды.
   - Я думаю, снова собирается дождь, - сказала она.
   - Он не будет долгим, - пообещал Колум,  -  и  все  заблагоухает  еще
сильнее.
   Подъехали к Ратарни и пронеслись мимо так быстро, что  Скарлетт  едва
успела что-либо разглядеть. В течение минуты  мелькала  живая  изгородь,
затем она исчезла, и на ее месте выросла сплошная стена. Скарлетт  смот-
рела в окно фургона и вдруг неожиданно поймала на себе взгляд  человека,
смотрящего на нее из такого же открытого окна. Она  постаралась  преодо-
леть шок от появления из ниоткуда незнакомых глаз, когда фургон  оставил
позади последний ряд домов, и снова появилась живая изгородь.  Они  даже
не снизили скорость.
   Но вскоре поехали медленнее. Дорога стала извилистой, с крутыми пово-
ротами. Скарлетт высунула голову в окно, пытаясь разглядеть дорогу  впе-
реди.
   - Мы в графстве Мит, Колум?
   - Нет, но будем очень скоро.
   Они миновали крошечный домик, двигаясь очень медленно, поэтому  Скар-
летт могла все хорошо разглядеть. Она улыбнулась и  помахала  рукой  ма-
ленькой рыжей девочке, стоящей на пороге. Ребенок заулыбался в ответ.  У
нее не хватало передних молочных зубов, и это придавало ее улыбке особое
очарование.
   Весь домик был восхитительным. Он был каменным, с ослепительно белыми
стенами. На маленьких квадратных окошках красовались красные  наличники.
Дверь тоже красная и двустворчатая, верхняя половинка которой была  отк-
рыта. Голова ребенка едва достигала середины  дверей,  за  ней  Скарлетт
увидела ярко пылающий огонь в затененной комнате. Но самой замечательной
была соломенная крыша, оканчивающаяся фестонами на  месте  соединения  с
домом. Дом казался сказочным. Скарлетт повернулась к  Колуму  и  улыбну-
лась.
   - Если бы эта девочка была блондинкой, можно было  бы  каждую  минуту
ожидать появления трех медведей.
   Выражение лица Колума говорило, что он не  понял,  о  чем  шла  речь.
Скарлетт тряхнула головой.
   - Это сказка, глупый. Разве в Ирландии нет сказок?
   Кэтлин начала хохотать. Колум ухмыльнулся.
   - Скарлетт, дорогая, я не знаю ваших сказок и ваших медведей. Но если
ты хочешь сказок, то будь уверена, ты на правильном пути, Ирландия  изо-
билует сказками.
   - Колум, не шути.
   - Но я совершенно серьезно. И ты должна знать эти сказки,  иначе  мо-
жешь оказаться в страшном затруднении. В большинстве случаев это  просто
досадное неудобство. Но есть такие сказки, как, например, о гноме-сапож-
нике, с которым желал бы познакомиться каждый человек...
   Неожиданно повозка остановилась. Колум высунулся в  окно.  Когда  сел
обратно, он больше не улыбался. Он схватил кожаный шнур, за который отк-
рывали окно, и резким движением поднял стекло.
   - Сидите тихо и ни с кем не разговаривайте,  -  торопливо  сказал  он
вполголоса. - Смотри, Кэтлин, чтобы она сидела тихо.
   Он сунул ноги в ботинки и быстро зашнуровал их.
   - Что случилось? - спросила Скарлетт.
   - Тихо, - прошептала Кэтлин.
   Колум схватил шляпу, вышел из повозки и закрыл дверь. Его лицо стано-
вилось землисто-серым по мере того, как он удалялся от кузин.
   - Кэтлин?
   - Тихо. Это очень серьезно. Скарлетт. Сиди спокойно.
   Раздался неясный глухой звук, от которого стенки  повозки  задрожали.
Даже через закрытые окна Скарлетт и Кэтлин могли слышать громкие  резкие
слова:
   - Ты! Кучер! Проезжай, не задерживайтесь! Это вам не  развлечение.  И
ты! Пастор! Залезай в свою коробку и убирайся вон!
   Кэтлин вцепилась в руку Скарлетт.
   Повозка покачнулась на рессорах и медленно поехала вперед  по  правой
стороне дороги. Жесткие ветки и шипы  раздирали  толстую  кожу  обшивки.
Кэтлин отшатнулась от скребущего звука по окну и прижалась  к  Скарлетт.
Еще один глухой стук, и они обе вздрогнули. Что происходило?
   Повозка медленно продвигалась вперед. Показался еще один домик, точь-
в-точь как прежний, сказочный. В открытой настежь двери стоял  солдат  в
черном с золотом мундире и устанавливал два маленьких треногих стула  на
стол снаружи двери. Слева от двери верхом на  норовистой  гнедой  лошади
сидел офицер, а справа стоял Колум. Он  что-то  тихо  говорил  маленькой
плачущей женщине. Черная шаль сползла с ее головы, и рыжие волосы беспо-
рядочно рассыпались по плечам и щекам. Она  держала  на  руках  ребенка:
Скарлетт увидела его голубые глаза и грубую домотканую ткань на  круглой
головке. Маленькая девочка, очень похожая на улыбающегося ребенка в  по-
ловинке двери, всхлипывала в материнский передник. И мать, и  дети  были
босы. На середине дороги рядом с громадным треножником  из  стволов  де-
ревьев стояли солдаты. Четвертый ствол висел, раскачиваясь на  веревках,
прикрепленных к верхушке треноги.
   - Давай, Падди! - закричал офицер.
   Повозка скрипнула и рванулась вдоль живой изгороди. Скарлетт чувство-
вала, как дрожала Кэтлин. Здесь происходило что-то ужасное. "Эта  бедная
женщина, она вот-вот упадет в обморок... или сойдет с ума. Надеюсь,  Ко-
лум поможет ей."
   Женщина упала на колени. О Боже, она теряет сознание, она уронит  ре-
бенка! Скарлетт рванулась к дверной ручке, но Кэтлин схватила ее за  ру-
ку.
   - Кэтлин, позволь мне...
   - Спокойно. Ради Бога, спокойно.
   Отчаянный настойчивый голос Кэтлин возымел  свое  действие:  Скарлетт
остановилась. В чем же все-таки дело? Скарлетт смотрела, не  веря  своим
глазам. Плачущая мать схватила руку Колума, целуя ее. Он сотворил  крест
над головой женщины, затем поставил ее на ноги, коснулся головки младен-
ца, потом маленькой девочки. Положив руку на плечи женщины, он  отвернул
ее от домика.
   Повозка медленно поехала, и неясные глухие удары  послышались  снова.
Они начали удаляться от живой изгороди, выезжая на середину дороги.
   - Кучер, остановись! - закричала Скарлетт, прежде чем  Кэтлин  смогла
помешать этому.
   - Не надо, Скарлетт, не надо, - умоляла Кэтлин, но  Скарлетт  открыла
дверь до остановки повозки. Она с трудом выбралась на дорогу и  побежала
обратно по направлению шума, волоча по грязи подол своих модных юбок.
   Увиденное и услышанное остановило ее, и она закричала, протестуя. Ра-
скачивающееся бревно снова ударило по домику, и его передняя стена обва-
лилась внутрь, вдребезги  разбивая  окна,  разбрасывая  кусочки  чистого
блестящего стекла. Красные оконные наличники упали в пыль, поднятую  ку-
выркающимися белыми камнями, а  двустворчатая  красная  дверь  сложилась
вдвое.  Стоял  ужасающий  грохот  -  скрежет...  треск...  пронзительный
крик...
   Затем на какой-то миг наступила тишина - и снова треск, который прев-
ратился в грохот, к резкий удушающий запах дыма. Скарлетт увидела факелы
в руках трех солдат,  пламя,  жадно  пожирающее  соломенную  крышу.  Она
вспомнила армию Шермана, сожженные стены и трубы Двенадцати Дубов и зак-
ричала от горя и ужаса. А где же Колум? О Боже, что случилось с ним?
   Его фигура торопливо появилась в клубах черного дыма, который стелил-
ся по дороге.
   - Уезжайте! - закричал он Скарлетт. - Залезай в повозку.
   Пока она не вышла из состояния транса, приковавшего ее к месту, Колум
стоял рядом с ней, пожимая ее руку.
   - Пошли, Скарлетт, не задерживайся, -  сказал  он  настойчиво.  -  Мы
должны ехать домой.
   Повозка кренилась на поворотах дороги, несясь со скоростью, на  какую
только были способны лошади. Скарлетт бросало из стороны в сторону между
закрытым окном и Кэтлин, но едва ли она это замечала. Она все еще дрожа-
ла под впечатлением страшного зрелища. Только  когда  повозка  замедлила
скорость, переходя к спокойному скрипучему движению, ее сердце перестало
колотиться и она смогла отдышаться.
   - Что же там происходило? - спросила она. Ее голос прозвучал странно.
   - Бедную женщину выселяли, - резко сказала Кэтлин, - и  Колум  утешал
ее. Тебе не следовало вмешиваться подобным образом. Ты могла бы  навлечь
беду на всех нас.
   - Помягче, Кэтлин, ты не должна ругать Скарлетт. Она не могла  ничего
знать, будучи в Америке, - сказал Колум.
   Скарлетт хотела запротестовать и сказать, что она знала худшее,  зна-
чительно худшее, но раздумала.
   - Но почему ее выселяли? - спросила она вместо этого. Она хотела ско-
рее разобраться во всем.
   - Они не заплатили арендную плату, - объяснил Колум. - И более  того,
ее муж оказал сопротивление, когда они пришли сюда в первый раз. Он  ра-
нил солдата и его забрали в тюрьму, оставив ее с маленькими детьми.
   - Это печально. Она выглядела такой жалкой. Что она будет делать  те-
перь?
   - Недалеко отсюда живет ее сестра, я послал ее туда.
   Скарлетт немного расслабилась. Она очень жалела бедную женщину,  обе-
зумевшую от горя. И все же она была права. Ее сестра, должно быть,  жила
в первом сказочном домике. И потом, люди действительно  обязаны  платить
арендную плату. Она бы пустила по миру нового арендатора бара,  если  бы
он попытался "зажать" плату. Что касается мужа,  ранившего  солдата,  то
это было совершенно непростительно. Он должен был знать,  что  его  ждет
наказание. Он должен был подумать о своей жене, прежде чем совершить та-
кой глупый поступок.
   - Но почему они разрушили дом?
   - Чтобы не допустить возвращения арендаторов в дом.
   Скарлетт сказала первое, что ей пришло в голову:
   - Как глупо! Хозяин мог сдать его в аренду другим людям.
   Колум выглядел усталым.
   - Он совсем не хочет сдавать его. С домиком сдается небольшой  клочок
земли, и хозяин, как теперь говорят,  "налаживает"  свое  хозяйство.  Он
пустит все земли под пастбища, а затем отправит разжиревший скот на  ры-
нок. Вот почему он повысил арендную плату. Он больше не заинтересован  в
возделывании земли. Муж знал, к чему все клонится. Они все знают. Хозяин
специально ждал несколько Месяцев, когда у них нечего будет  продать,  и
поднял арендную плату. Все эти месяцы в мужчине рос гнев, который и зас-
тавил его решать вопрос кулаками... Женщины впадают в отчаяние, видя по-
ражения своих мужей. Это бедное создание с младенцем на  руках  пыталось
встать на пути тарана и защитить своим маленьким телом своего мужа.  Это
все, что он имел и что помогало ему чувствовать себя мужчиной...
   Скарлетт не знала, что сказать. Она не представляла, что  могут  слу-
чаться подобные вещи. Это было так низко, подло. Янки были хуже,  но  то
была война. А здесь разрушают только для того, чтобы стадо  коров  могло
иметь больше травы. Бедная женщина!
   - Ты уверен, что она пойдет к сестре?
   - Согласилась пойти. Она не способна лгать священнику.
   - Значит с ней будет все в порядке, не так ли? Колум улыбнулся.
   - Не беспокойся, Скарлетт. С ней будет все в порядке.
   - До тех пор, пока не займутся фермой ее сестры,  -  хриплым  голосом
произнесла Кэтлин.
   В окна забарабанил дождь, затем полил сильнее. Вода намочила  обшивку
повозки рядом с головой Кэтлин, просачиваясь через дыру, прорезанную жи-
вой изгородью.
   - Не дадите ли мне ваш большой новый платок, Колум, чтобы заткнуть им
дырку? - сказала со смехом Кэтлин. - И не  попросите  ли  вы  Всевышнего
вернуть нам солнышко?
   Как она могла веселиться после всего случившегося? И  Колум  разделял
ее веселье. Повозка ехала все быстрее и быстрее. Кучер, должно быть, со-
шел с ума. Сквозь сплошной ливень ничего не было видно, а  дорога  стала
очень узкой и извилистой.
   - Вам не кажется, что наше страстное желание поскорее приехать подго-
няет благородных лошадей Джима Дэли? Они ведут себя, как на скачках.  Но
я знаю, что подобная дистанция для скачек может быть только  в  графстве
Мит. Мы подъезжаем к дому. А теперь я лучше расскажу вам о маленьком на-
родце - гномах, прежде чем вы встретитесь с ними и не  будете  знать,  с
кем говорите.
   Неожиданно солнечный луч косо упал на мокрые от дождя окна, превращая
капельки воды в осколки радуги. Скарлетт подумала, что в  быстрой  смене
дождя солнцем, а потом снова дождем было что-то противоестественное. Она
отвернулась от окна и посмотрела на Колума.
   - Вы видели пародию на них на маскарадах в Саванне, - начал Колум,  -
и скажу, вам повезло, что в Америке нет гномов, потому что их  гнев  был
бы ужасен, и они бы призвали всю свою сказочную родню к мщению. В Ирлан-
дии, однако, где они пользуются должным уважением и почитанием,  они  не
причиняют зла никому, если их не обижают. Они находят приятное  место  и
поселяются там, чтобы заниматься сапожным ремеслом. Не группой, запомни,
ибо гномы предпочитают одиночество, а один в одном месте, другой в  дру-
гом и так далее, пока - если вы достаточно слышали сказок  -  у  каждого
ручья и камня в стране вы не найдете гнома. Вы узнаете его по  характер-
ному постукиванию молоточка по подошве и каблуку ботинка. Затем, если вы
подкрадетесь тихонько, как гусеничка, вы сможете схватить его, ни о  чем
не подозревающего. Некоторые говорят, что его нужно  удерживать,  как  в
тисках, руками или лодыжками, но самое главное  -  смотреть  на  него  в
упор. Он будет умолять вас отпустить его, но вы должны отказать. Он поо-
бещает выполнить ваше сокровенное желание, но все знают, что  он  обман-
щик, и вы не должны ему верить. Он будет  угрожать  вам  страшными  нес-
частьями, но не может повредить вам; итак, вы пренебрегаете его  пустыми
угрозами. И в конце концов он вынужден будет купить свою свободу  с  по-
мощью сокровища, которое спрятал в надежном месте. Глиняный кувшин с зо-
лотом, не очень большой на первый взгляд. Но вид этот обманчив, ибо сде-
лан кувшин хитрыми гномами и у него нет дна. Вы можете доставать  золото
до конца своих дней, а его будет все больше и больше. Все это он  отдаст
за свою свободу - он не любит быть в обществе людей. Уединение - его ес-
тественное состояние. Но вторая его отличительная черта  -  это  ужасная
хитрость, такая хитрость, что ему удается перехитрить  почти  всех,  кто
поймал его. И если ваша хватка ослабеет или вы отведете взгляд, гном ис-
чезнет мгновенно.
   - Это звучит для меня неубедительно, ибо человеку  нетрудно  удержать
кого-либо или не отвести свой взгляд, если речь идет о получении  сокро-
вищ, - сказала Скарлетт. - Эта история бессмысленна.
   Колум засмеялся.
   - Практичная и деловая Скарлетт. Ты из того типа людей, от обмана ко-
торых гномы получают особое удовольствие. Они могут позволить себе  сде-
лать все, что им нравится, потому что ты никогда не поверила бы им. Если
бы ты прогуливалась по узкой дорожке и услышала постукивание, ты бы  ни-
когда не побеспокоилась остановиться и посмотреть.
   - Я сделала бы, если бы поверила в эту чушь.
   - Вот в этом ты вся: ты не веришь и не остановишься.
   - Фиддл-ди-ди, Колум! Я понимаю, что ты  делаешь.  Ты  перекладываешь
вину на меня за то, что не поймал чего-то.
   Она начинала сердиться. Игра слов и игра умов, казалось,  становились
бесцельными.
   Она не заметила, что Колум отвлек ее внимание от выселения.
   - Ты рассказал Скарлетт о Молли, Колум? - спросила Кэтлин. - Она име-
ет право знать это заранее.
   Скарлетт совсем забыла о гномах. Она понимала,  что  это  сплетни,  и
жаждала узнать их.
   - Кто это Молли?
   - Она первая из О'Хара, кого ты встретишь в Адамстауне, - сказал  Ко-
лум, - и сестра Кэтлин и моя.
   - Наполовину сестра, - поправила Кэтлин, - и эта половина,  по-моему,
слишком велика.
   - Расскажи, - настаивала Скарлетт.
   Рассказ оказался таким длинным, что окончился  одновременно  с  путе-
шествием, но Скарлетт не заметила пролетевшего времени и расстояния. Она
слушала о своей собственной семье. Она узнала, что Колум и  Кэтлин  тоже
были наполовину брат и сестра. Их отец Патрик, один из  старших  братьев
Джералда О'Хара, был женат трижды. От его первого брака  родились  дети:
Джемми, уехавший в Саванну, и Молли, по словам Колума, настоящая  краса-
вица. По мнению Кэтлин, она, возможно, была такой в молодости.
   После смерти первой жены Патрик женился второй раз на матери  Колума,
а после ее смерти он женился на матери Кэтлин и Стивена. Скарлетт молча-
ла, она про себя комментировала услышанное.
   В Адамстауне она должна встретиться с  десятью  кузинами  О'Хара,  их
детьми и даже внуками. Патрик, упокой Господи его душу, умер 15 лет тому
назад. Кроме того, был еще здравствующий дядя Дэниэл с детьми и внуками.
Из них Мэт и Джералд были в Саванне, но шесть остались в Ирландии.
   - Я никогда не смогу их различать, - сказала Скарлетт с тревогой. Она
путала некоторых детей О'Хара в Саванне.
   - Колум тебе поможет, - сказала Кэтлин. - В доме Молли совсем нет
   О'Хара, за исключением ее самой. Но и  она  предпочла  отказаться  от
своей собственной фамилии.
   Колум объяснил ядовитый комментарий Кэтлин. Молли недурно  устроилась
- она вышла замуж за Роберта Донахью - состоятельного человека с процве-
тающей большой фермой, расположенной на ста с лишним акрах земли. Он был
что называется "крепким хозяином". Молли сначала работала на  кухне  До-
нахью поварихой. Когда жена Донахью умерла, Молли стала через положенный
срок траура его второй женой и мачехой четверых детей. От второго  брака
родилось пятеро детей - самый старший из них очень большой  и  красивый,
хоть он и родился почти на три месяца раньше срока. Все дети сейчас  вы-
росли и живут собственными домами.
   - Молли не была предана своей родне, - сказал  Колум  спокойно,  -  а
Кэтлин фыркнула, потому, что ее муж был их  лендлордом.  Роберт  Донахью
арендовал акры земли дополнительно к своей  собственной  ферме,  меньшую
ферму он сдавал внаем семье О'Хара.
   Колум начал перечислять имена детей Роберта и его внуков, но к  этому
времени Скарлетт уже начала сопротивляться яростному натиску  несметного
количества имей и возрастов. Она больше не воспринимала их до  тех  пор,
пока речь не зашла о ее собственной бабушке.
   - Старая Кэти-Скарлетт все еще живет в домике, построенном  ее  мужем
после их женитьбы в 1789 году. Ничто не может заставить ее покинуть этот
дом. Мой отец впервые женился в 1815 году и привез свою новобрачную жить
в битком набитый домик. Когда начали появляться дети, он пристроил рядом
помещение, где было теплое место возле огня и для кровати его старой ма-
тери. Но старухе ничего этого не нужно. Итак, Син живет в домике с нашей
бабушкой, а девушки, такие, как Кэтлин, обслуживают их.
   - И тогда бабушке ничего не остается делать, кроме как пройтись  мет-
лой по полу и вытереть пыль. Син специально разыскивает грязь на дороге,
чтобы наследить на чистом полу. А что он вытворяет, когда они  шьют!  Он
может схватить рубашку, когда к ней едва пришиты пуговицы.  Син  -  брат
Молли и только наполовину наш. Он плохой человек, почти такой же никчем-
ный, как Тимоти, хотя и старше на двадцать лет.
   У Скарлетт закружилась голова. Она не посмела спросить, кто такой Ти-
моти, из-за боязни, что на нее выплеснут еще одну дюжину имен.  В  любом
случае на это уже не осталось времени. Колум открыл окно и крикнул куче-
ру:
   - Останови. Джим, пожалуйста. Я выйду и сяду к тебе наверх. Мы должны
повернуть на дорогу вон там впереди, я должен показать тебе дорогу.
   Кэтлин ухватила его за рукав.
   - Колум, пожалуйста, можно мне спуститься с тобой? Я сама  пойду  до-
мой. Я не могу ждать больше. Скарлетт не будет против того,  чтобы  пое-
хать к Молли. Не правда, ли Скарлетт? - и она улыбнулась ей с такой  на-
деждой, что Скарлетт согласилась бы, даже если не хотела этого.
   Она не собиралась идти в дом семейной красавицы - какой бы  поблекшей
та ни была сейчас, - не приведя себя в порядок, не стерев пыль с лица  и
обуви, и, наконец, не капнув духов из  серебряного  флакончика,  который
всегда лежит в ее сумочке, не попудрившись и не коснувшись слегка  румя-
нами щек.

   ГЛАВА 50

   Дорога к дому Молли проходила через небольшой фруктовый сад. В сумер-
ках облако бледно-розовых лепестков ярко выделялось на фоне  темносинего
неба. Ровные клумбы первоцвета окружали дом. Повсюду царил  порядок.  То
же было и внутри дома. Нарядные салфеточки на  грубой  волосяной  обивке
мебели в прихожей, белоснежные накрахмаленные скатерти с кружевными кра-
ями, до блеска начищенная решетка камина: все кругом сияло чистотой.  Да
и сама Молли была совершенно безукоризненна в одежде и манерах. Ее  тем-
но-красное платье было обшито серебряными пуговичками, а блестящие  каш-
тановые волосы спускались искусно уложенными  локонами  из-под  плетеной
белой шляпки с кружевной ленточкой.
   Она подставила Колуму щечку для поцелуя и рассыпалась в  любезностях,
представляя Скарлетт другим О'Хара. Скарлетт была приятно поражена бесс-
порной красотой Молли. Кожа ее была на редкость гладкой и бархатистой, а
голубые глаза сияли чистотой и свежестью. Ни единой  морщинки  на  лице,
кроме тех, что бывают даже у маленьких девочек. Колум, должно быть, оши-
бался, ей не может быть пятидесяти.
   - Я так рада видеть тебя. Молли, и благодарна за твое обещание  пока-
зать этот чудный домик, - воскликнула Скарлетт.
   Дом действительно был прелестный, такой чистенький  и  свежевыкрашен-
ный. Но прихожая  не  превышала  самую  маленькую  спальню  ее  дома  на
Пичстрит.
   - Горе ты мое, Колум! Ну как ты мог уйти и оставить меня одну? -  вы-
говаривала ему Скарлетт на следующий день. - Этот ужасный  Роберт,  вер-
ное, скучнейший человек на свете! Весь вечер рассказывал мне  про  своих
коров и про удои. Мне казалось, что я вот-вот замычу. И кроме того,  они
мне раз пятьдесят повторили, что у них обед, а не ужин.  Не  понимаю,  в
чем тут разница...
   - В Ирландии по вечерам англичане обедают, а ирландцы ужинают.
   - Да, но они же не англичане!
   - Они стремятся во всем подражать англичанам. Как-то раз я видел, как
   Роберт с управляющим Эрлов выпили залпом по стакану виски.
   - Колум! Ты шутишь!
   - Смеюсь, дорогая, но не шучу. Но ты не беспокойся;  в  конце  концов
нас это не касается. У тебя удобная постель?
   - Я думаю, да. Хотя вчера я так устала, что заснула бы и на  кукуруз-
ных початках. Должна тебе сказать, что было бы  неплохо  немного  прогу-
ляться. Вчерашняя поездка была слишком долгой и утомительной. Далеко  ли
до бабушкиного дома?
   - Четверть мили, не больше, если идти по этой дороге.
   - Дороге? Ты даешь прелестные названия вещам. Мы бы сказали
   "тропинка", даже если бы не было этих  живых  изгородей.  Я  попробую
сделать такие у себя в Таре вместо заборов. И много  им  нужно  времени,
чтобы так разрастись?
   - Это зависит от того, что посадишь. Какие кустарники растут в  Клей-
тоне? А может, у тебя есть деревья, которые можно подрезать?
   Скарлетт подумала, что для священника Колум  неплохо  разбирается  во
всех этих вопросах. Узкая петляющая тропинка оказалось  намного  длинней
четверти мили.
   Неожиданно дорожка вывела их на лужайку. Перед ними стоял  маленький,
чисто выбеленный домик с соломенной крышей и сияющими  чистотой  окнами.
Дым, шедший из трубы, вырисовывался бледной полосой на солнечном голубом
небе, а на одном из подоконников спал пушистый котенок.
   - Потрясающе! Как эти домики все время остаются белыми? Или это  изза
дождя?
   Скарлетт вспомнила, что только за вчерашний  вечер  раза  три  прошел
сильный дождь. А грязь на тропинке говорила о том, что лило здесь гораз-
до чаще.
   - Сырость, конечно, помогает немного, - с улыбкой сказал  Колум.  Ему
было приятно, что она не жалуется на испачканную обувь и подол платья. -
Но на самом деле ты приехала в такое время. Мы ремонтируем дома два раза
в год: на Рождество и на Пасху. Пойдем посмотрим, не спит ли бабушка.
   - Я нервничаю, - призналась Скарлетт. Действительно, неизвестно,  как
должен выглядеть человек, которому почти сто лет. А вдруг ее вывернет от
одного взгляда на родную бабушку? Что ей тогда делать?
   Скарлетт обогнула домик вслед за Колумом и подошла к крыльцу. Верхняя
часть двери была открыта, но внутри ничего не было видно. Как-то странно
пахло землей и чем-то кислым, отчего она сразу сморщила нос. Неужели это
запах старости?
   - Чувствуешь, как пахнет горящий торф? Это тепло самого сердца Ирлан-
дии. Угольный камин Молли ничто, но она гордится им потому, что он  анг-
лийский. Дом - это значит, что в очаге всегда горит торф. Морин  расска-
зывала, что иногда ей снится это, и она просыпается с  замирающим  серд-
цем. Надо будет взять для нее несколько кирпичиков, когда поедем обратно
в Саванну.
   Скарлетт вдохнула. Да, это был чудный запах, чем-то похожий на  запах
дыма. Она вошла в дом вслед за Колумом через низкую дверь, часто моргая,
чтобы привыкнуть к темноте.
   - А, это ты, наконец, Колум О'Хара. А что здесь  делает  Молли,  если
Бриди обещала, что приедет дочка моего Джералда?
   Голос ее был тонким и сварливым, но не слабым и не надломленным. Чув-
ство облегчения и спокойствия охватило Скарлетт. Это просто папина мама,
о которой он так много рассказывал.
   Она отпихнула назад Колума и опустилась на колени подле старушки, ко-
торая сидела в деревянном кресле у очага.
   - Я дочка Джералда, бабушка. Он назвал меня в вашу  честь  Кэти-Скар-
летт.
   Старая Кэти-Скарлетт была маленькой и смуглой. Почти за сто лет  кожа
ее потемнела от солнца, ветра и дождей. Лицо стало круглым и сморщенным,
как пожухлое яблоко. Но выцветшие голубые глаза оставались чистыми и яс-
ными. Края синей шали, лежавшей на ее плечах, падали на колени, а совер-
шенно белые волосы были прикрыты красной вязаной шапочкой.
   - Дай-ка взглянуть на тебя, девочка, - сказала она, и ее сухие морщи-
нистые пальцы приподняли Скарлетт за подбородок. - Клянусь всеми  святы-
ми, он говорил правду! У тебя глаза зеленые, как у кошки, - она торопли-
во перекрестилась. - Хотелось бы мне знать, откуда они взялись такие.  А
я-то думала, Джералд был пьян, когда писал мне  все  это  вранье.  Скажи
мне, юная Кэти-Скарлетт, что, твоя дорогая мамочка была шлюхой?!
   Скарлетт рассмеялась:
   - Ну что вы, бабушка, она была святой!
   - Да ну?! И мой Джералд на ней женился? Удивительно. А может то,  что
она имела несчастье выйти за него замуж, и сделало ее святой? Скажи,  он
до конца своих дней оставался таким же  вздорным  сумасбродом?  Успокой.
Господи, душу его...
   - Боюсь, что так, бабушка.
   Старуха оттолкнула ее.
   - Она боится! Благодари Бога! Я молилась, чтобы  Америка  не  сломала
его. Колум, поставь за меня свечку в благодарность Господу.
   - Конечно, - ответил Колум.
   Она снова пристально вгляделась в лицо Скарлетт своими не по-старчес-
ки проницательными глазами.
   - Я знаю, ты не хотела меня обидеть. Кэти-Скарлетт, я прощаю тебя,  -
глаза ее неожиданно вспыхнули, и маленькие сморщенные губы  расправились
в нежной, щемящей сердце улыбке, обнажая розовые десны,  на  которых  не
было ни одного зуба. - Я прикажу поставить еще одну свечу за то, что мне
довелось увидеть тебя, прежде чем сойду в могилу.
   Глаза Скарлетт наполнились слезами:
   - Благодарю вас, бабушка.
   - Не за что, не за что, - ответила старая Кэти-Скарлетт. - Уведи  ее,
Колум, я теперь могу быть спокойна.
   Она закрыла глаза и уронила голову на покрытую шалью грудь.
   Колум тронул Скарлетт за плечо:
   - Пойдем.
   Кэтлин выбежала из открытой двери, и куры во дворе бросились, кудахча
врассыпную.
   - Добро пожаловать, Скарлетт, - весело крикнула она, - чайник  кипит,
и свежие булочки поджидают вас!
   Скарлетт изумилась перемене,  происшедшей  с  Кэтлин.  Она  выглядела
очень счастливой и здоровой. На ней была коричневая юбка  по  щиколотку,
один край был поднят и заткнут за домотканый передник, повязанный вокруг
талии так, что виднелись голубая и желтая нижние юбки. Хотя Скарлетт са-
ма никогда не ходила в доме в халате, она удивилась, почему Кэтлин боси-
ком и без чулок, которые ей так хотелось купить.
   Скарлетт подумывала попросить Кэтлин, чтобы та побыла с ней у  Молли.
Она могла бы потерпеть и смириться со своей неприязнью к сестре дней  на
десять. Скарлетт понимала, что Кэтлин очень нужна ей. У Молли была  слу-
жанка, выполняющая также обязанности горничной,  но  она  совершенно  не
умела укладывать волосы. Но теперь это была другая Кэтлин, такая  счаст-
ливая и уверенная в себе, что она ни за что не согласится  прислуживать.
Она подавила вздох и прошла в дом.
   Он был таким маленьким! Больше, конечно, чем дом бабушки, но  все  же
слишком маленький для семьи. Где же они все  спят?  Входная  дверь  вела
прямо в кухню, которая была раза в два больше кухни в маленьком домике и
во столько же меньше спальни Скарлетт в Атланте. Самым заметным  предме-
том в комнате был очаг: большой и каменный,  он  располагался  у  правой
стены. Слева от него поднималась крутая деревянная лестница с  перилами,
дверь от нее вела в другую комнату.
   - Подвинь стул к огню, - посоветовала Кэтлин. Прямо на каменном  полу
очага низким пламенем горел торф. Такими же камнями был выложен весь пол
в кухне. Все кругом было вымыто и начищено до блеска, и запах мыла  сме-
шивался с острым ароматом горящего торфа.
   "О Господи! - подумала Скарлетт. - Моя семья действительно бедна.  Но
почему, почему Кэтлин так рвалась вернуться сюда?!"
   Она через силу улыбнулась и села в резное деревянное кресло,  которое
Кэтлин придвинула к очагу.
   Только потом, позже Скарлетт поняла, почему роскошная жизнь в Саванне
не могла заменить Кэтлин маленького домика с соломенной  крышей.  О'Хара
создали в Саванне Нечто вроде  островка  счастья,  который  был  заселен
только ими и воспроизводил ту жизнь, которую они знали когда-то в Ирлан-
дии. Здесь же все было изначальным и подлинным.
   Кто-нибудь постоянно заглядывал в открытую дверь, восклицая: "Ну надо
же, да тут все в сборе!" Затем их приглашали зайти и "посидеть у  огня".
Старики и дети, женщины и мужчины заходили один  за  другим,  иногда  по
двое, по трое. Музыкальные ирландские  голоса  приветствовали  Скарлетт,
поздравляли Кэтлин с возвращением домой так тепло и  сердечно,  что  обе
были тронуты до глубины души. Это было небо и земля по сравнению  с  тем
миром формальностей, где все покупалось и продавалось и к  которому  так
привыкла Скарлетт. Люди так просто  говорили,  кем  они  ей  приходятся,
рассказывали об отце, вспоминали истории прежних времен, которые переда-
ются из поколения в поколение.
   Она словно видела Джералда О'Хара здесь, среди сидящих  вокруг  огня,
узнавала его лицо, слышала его голос.
   "Будто папа сам здесь, - подумала Скарлетт. - Я могу видеть, каким он
был здесь в молодости".
   Ей рассказали все городские и деревенские сплетни:  кто  куда  пошел,
кто что сказал и так далее...
   Скарлетт казалось, будто всю жизнь она знакома и  с  кузнецом,  и  со
священником, и с хозяином пивной, и с этой женщиной,  у  которой  курица
несет яйца с двумя желтками. В дверном проеме появилась лысая голова от-
ца Донахера. Скарлетт показалось это вполне естественным, а когда он во-
шел, она поймала себя на том, что вместе со всеми украдкой глянула, заш-
топана ли дырка на сутане, которая вечно рвется, цепляясь за острый угол
церковных ворот.
   "Здесь всегда было так, - подумала она, - все друг друга знают,  твоя
жизнь, твои дела у всех на виду. Все какое-то маленькое, близкое и очень
удобное".
   Все, что она видела, слышала и чувствовала, было родным и узнаваемым,
это был тот самый мир, к которому она всегда  стремилась  и  знала,  что
здесь она действительно счастлива.
   "Лучшего отдыха и придумать нельзя, - думала Скарлетт,  -  будет  что
рассказать Ретту. Может быть, вернемся сюда вместе когда-нибудь. Он ведь
никогда не рвался уехать при первой же возможности куда-нибудь  в  Париж
или в Лондон. Конечно, мы не сможем жить вот так, это слишком... слишком
по-крестьянски. Но все равно оригинально.  Завтра  же  надену  свое  ир-
ландское платье, когда приду навестить их снова. И никакого корсета. На-
дену желтую нижнюю юбку, а сверху синюю... или, может быть, красную"..."
   Вдалеке зазвонил колокол, и молодая женщина в красной  юбке,  которая
показывала Кэтлин, какой первый зуб прорезался у ее ребеночка,  вскочила
на ноги.
   - Матерь Божия! Мой Кевин скоро вернется, а дома нет обеда!
   - Так возьми немного жаркого, Мэри-Хелен, там достаточно для всех.
   Не прошло и минуты, а Мэри-Хелен уже бежала домой, держа одной  рукой
малыша, а другой - миску, прикрытую салфеткой.
   - Поможешь мне убрать посуду, Колум? Сейчас мужчины приедут  обедать.
Где только черти носят эту Бриди?!
   Один за другим вошли мужчины, возвратившиеся с поля. Скарлетт  встре-
тила брата своего отца - дядю Дэниэла и его сыновей. Их было четверо, от
двадцати до сорока четырех лет. Сам дядя, несмотря на свои  восемьдесят,
оставался высоким и энергичным.
   - Дом, наверное, ничуть не изменился с тех пор, когда папа был  моло-
дым и его старшие братья тоже.
   Колум казался таким маленьким, когда сидел за одним столом с огромны-
ми мужчинами О'Хара.
   Пропавшая Бриди вбежала в дверь как раз тогда, когда Кэтлин расклады-
вала жаркое по тарелкам. Бриди промокла насквозь: ее  юбка  прилипала  к
ногам, а с волос капало на спину. Скарлетт, услыхав шум, подняла голову,
но солнце светило ей прямо в глаза и она ничего не увидела.
   - Ты что, Бриди, в колодец свалилась?  -  спросил  самый  младший  из
братьев, Тимоти.
   Он обрадовался возможности отвлечь внимание от  собственной  персоны,
потому что братья поддразнивали его за слабость, которую он питал к  ка-
кой-то девушке. По имени ее не называли, а говорили "некая золотоволосая
дама".
   - Я купалась в реке, - сказала Бриди.
   Потом она села и начала есть, не обращая внимания на реакцию, вызван-
ную ее заявлением. Даже Колум, который никогда никого не критиковал, по-
высил голос и постучал по столу.
   - Отвлекись-ка от кролика и посмотри на меня. Бриджи О'Хара! Разве ты
не знаешь, что на каждую милю по всему течению Бойна каждый  год  прихо-
дится по одному утопленнику?
   Бойн?!
   - Это что, тот самый Бойн, что в "Воинской битве"? Да, Колум? - спро-
сила Скарлетт.
   За столом воцарилось молчание.
   - Папа рассказывал мне об этом раз сто, не меньше.  Он  говорил,  что
О'Хара потеряли из-за нее все свои земли.
   Ложки вновь застучали по тарелкам.
   - Да, это так, - ответил Колум, - река осталась все той  же.  По  ней
проходит граница. Если хочешь, я покажу тебе, но надеюсь ты  не  собира-
ешься воспользоваться ею вместо ванны. Как ты только до  такого  додума-
лась, Бриди? Да что на тебя нашло?!
   - Кэтлин сказала мне, что приехала кузина Скарлетт, а  Элин  сказала,
что служанка леди должна мыться каждый день, прежде  чем  прикасаться  к
одежде леди и к ее волосам. Вот я и пошла мыться.
   Тут она впервые посмотрела на Скарлетт, до этого ее словно не сущест-
вовало.
   - Вот увидите, я буду стараться угодить вам во всем, если вы возьмете
меня в Америку, - ее синие глаза заблестели, а маленький круглый  подбо-
родок решительно выпятился.
   Она очень понравилась Скарлетт. Можно быть уверенной,  что  Бриди  не
станет плакать и скучать по дому. Но она может пользоваться ее  услугами
лишь во время путешествия. Ни у одной южанки еще не было  белой  горнич-
ной. Скарлетт не знала, как сказать об этом. Колум сделал это за нее.
   - Уже решено, что ты поедешь с нами в Саванну, так что можешь не рис-
ковать своей жизнью.
   - Ура! - завопила Бриди. - Я не буду такой невоспитанной, когда стану
горничной, - сказала она, краснея, потом обратилась к Колуму: - Я ходила
к броду, там вода едва доходит до колена. Я же не такая  дура,  как  все
остальные.
   - Но ведешь ты себя именно так, - сказал Колум. Он снова улыбался.  -
Скарлетт расскажет тебе обо всем, что может  понадобиться  леди.  Но  ты
должна научиться всему до отъезда. У тебя будет еще две недели на кораб-
ле. За это время ты сможешь выучиться всему, что нужно.
   Бриди тяжело вздохнула:
   - До чего же тяжело быть самой младшей!  Все  набросились  на  нее  с
громкими укорами, кроме Дэниэла, который за время обеда не  произнес  ни
слова. Когда все угомонились, он отодвинул свой стул и встал.
   - Копать лучше, пока земля сухая, - сказал он, - заканчивайте  еду  и
пойдемте работать.
   Затем он торжественно поклонился Скарлетт:
   - Юная Кэти-Скарлетт О'Хара, ты оказала великую честь моему  дому,  и
мы всегда будем рады тебе. Твоего отца всегда любили здесь, и разлука  с
ним, словно камень, лежит на моей душе вот уже более пятидесяти лет.
   Она была так изумлена, что не могла вымолвить ни слова.  И  пока  она
раздумывала, что ответить, он уже скрылся из виду.
   Колум подвинул свой стул поближе к очагу:
   - Тебе, может быть, не нужно этого знать, милая Скарлетт, но ты оста-
вила глубокий след в этом доме. Сегодня я впервые  услышал,  что  Дэниэл
говорил о чем-то, кроме своей фермы. Тебе надо следить за  каждым  своим
шагом, иначе вдовы и старые девы всей округи наведут на тебя порчу.  Дэ-
ниэл вдовец и вполне может еще раз жениться.
   - Колум! Но ведь он же старик!
   - Посмотри на его мать. В свои сто лет она еще цветет.  И  он  сможет
хорошо пожить еще не один год. Так  что  будет  лучше,  если  все  будут
знать, что у тебя есть муж.
   - А может, лучше напомнить мужу, что он не единственный мужчина в ми-
ре? Я скажу ему, что в Ирландии у него есть соперник.
   Мысль о том, что Ретт будет ревновать ее к ирландскому фермеру,  зас-
тавила ее улыбнуться. А впрочем, почему бы и нет? Она  могла  бы  просто
намекнуть, не говорить, кто он. О, как будет прекрасно! Ретт будет подле
нее, как только она того захочет! Неожиданное мучительное желание  охва-
тило ее. Нет, она не станет дразнить его Дэниэлом О'Хара и вообще кем бы
то ни было. Все, чего она хочет, - это быть с ним,  любить  его,  родить
ему этого ребенка.
   - В одном Колум прав, - заговорила Кэтлин, - Дэниэл благословил тебя,
а он - глава семьи. Когда ты не сможешь оставаться  у  Молли,  для  тебя
здесь всегда найдется местечко, стоит только захотеть.
   Скарлетт увидела подходящий повод. Любопытство прямо-таки сжигало ее.
   - Как вы все размещаетесь на ночь? - спросила она прямо.
   - Мансарда делится на две части. Ребята занимают одну половину, а  мы
с Бриди другую. А Дэниэл - эту кровать у камина, когда  бабушка  отказа-
лась на ней спать. Я тебе сейчас покажу.
   Кэтлин потянула спинку деревянной скамьи, стоявшей вдоль стены, спин-
ка согнулась и опустилась, превратившись в кровать  с  тонким  матрасом,
покрытую тоненьким шерстяным одеялом.
   - Он говорил, что сделал это, чтобы показать, какую хорошую вещь  она
упустила, но по-моему, ему просто было одиноко в той комнате после того,
как тетя Тереза умерла.
   - В "той комнате"?
   - Да, вон там, - она кивнула в сторону двери, -  мы  приспособили  ее
под прихожую. Чего зря пустовать? Но кровать там осталась, и  она  будет
готова для тебя в любую минуту, стоит только захотеть.
   Скарлетт с трудом могла себе представить, что ей  когда-нибудь  захо-
чется. Семь человек в домике, который, по ее мнению, был слишком мал да-
же для четверых! А тем более таких огромных  людей!  Неудивительно,  что
папу прозвали "самым маленьким поросеночком", и он всегда старался  выг-
лядеть высоким.
   Они с Колумом еще раз зашли к бабушке, прежде чем вернуться к  Молли,
но та спала, сидя у очага.
   - Ты думаешь, с ней все в порядке? - шепнула Скарлетт.
   Колум просто кивнул. Дождавшись, когда они будут на улице, сказал:
   - Я видел на столе чайник, он был почти пуст. Она всегда дремлет пос-
ле обеда.
   Живые изгороди по обеим сторонам дороги были очень красивы из-за цве-
тущего боярышника, птичье пение раздавалось всего в двух футах над голо-
вой Скарлетт. Было очень приятно пройтись, хотя земля оставалась мокрой.
   - Это тропинка ведет к Войну, Колум? Ты обещал мне показать реку.
   - Обязательно, Скарлетт. Но только утром. Сегодня мы  должны  вовремя
вернуться. Молли устраивает в честь тебя чаепитие.
   - О! Вечер в мою честь! Чудесно! Я смогу повидать всех  родственников
еще до того, как устроюсь в Чарльстоне.

   ГЛАВА 51

   Угощение было на славу.  Но  Скарлетт  подумала,  что  это,  пожалуй,
единственный приятный момент во всей этой кутерьме. Ей приходилось пожи-
мать руки и улыбаться всем приезжающим и уезжающим. "Бог мой, какие мяг-
кие и слабые пальчики у этих женщин, а разговаривают они, словно  у  них
кость в горле застряла. И до чего же нудные! В жизни не встречала  более
навязчивых собеседников..."
   Скарлетт не сталкивалась никогда прежде с этим соперничеством в чрез-
мерной, чисто провинциальной утонченности будущих  джентри.  Клейтонские
землевладельцы и аристократия с прямо-таки деревенской прямотой выражали
презрение к чарльстонской претенциозности и к тому кругу людей в  Атлан-
те, которых она причисляла к "друзьям Молли". Оттопыренный мизинец руки,
держащей чашку, и микроскопической величины бутерброды и пирожные  очень
точно характеризовали Молли и ее  окружение.  Они  стремились  выглядеть
изысканно, а на самом деле были нелепыми и манерными.
   Но Скарлетт, по-видимому, решила найти утешение в еде и поглощала все
с большим аппетитом, игнорируя все приглашения к беседе, во время  кото-
рой можно было посетовать на горькую долю несчастных, которым приходится
пачкать руки, работая на ферме.
   - Молли, а чем занимается Роберт? Ходит все время в лайковых  перчат-
ках? - спросила Скарлетт и не без злорадства отметила, что на прекрасной
коже Молли появляются морщинки, когда та хмурится.
   "Бедняга Колум! Полагаю, ему придется выслушать от нее несколько неж-
ных слов из-за того, что привез меня сюда, - подумала Скарлетт. - Но мне
плевать на все. Она может говорить обо мне все, что угодно, будто я вов-
се не О'Хара. И с чего эта идиотка взяла, что плантация - это то же  са-
мое, что и - как она там сказала - поместье. Нет, надо будет самой пого-
ворить с Колумом. Вот умора! Какие у них были довольные  рожи,  когда  я
рассказывала, что у нас вся прислуга и работники - черные. Хотя они вряд
ли даже слыхали, что у людей бывает черная кожа, и уж точно не видели ни
одного негра. Все кругом как-то странно".
   - Чудесный вечер, Молли, - сказала Скарлетт, - все  очень  вкусно!  Я
так объелась, что чуть не лопнула. Думаю, мне было бы  неплохо  пойти  в
свою комнату, отдохнуть немного.
   - Как тебе будет угодно, Скарлетт. Я вообще-то приказала  приготовить
коляску, чтобы мы покатались, но если ты предпочитаешь поспать, то...
   - О, нет! Мне очень хочется поехать. Мы можем отправиться к реке, как
ты думаешь?
   Хотя она и собиралась отделаться от Молли, но этот шанс  был  слишком
хорош, чтобы упускать его. По правде говоря, ей  больше  хотелось  прое-
хаться до реки, чем идти туда пешком. С некоторых пор  она  не  доверяла
Колуму, когда он говорил "недалеко".
   В действительности так оно и вышло. Молли в желтых перчатках под цвет
высоких колес двуколки правила сначала по главной дороге, потом свернула
в сторону, и они покатили по деревенской  улице.  Скарлетт  с  интересом
глядела на ряд унылых домишек.
   Коляска проехала через огромные ворота, ничего подобного  Скарлетт  в
жизни не видела. Верх этого громаднейшего  железного  сооружения  был  с
двух сторон усажен позолоченными остриями, а в  центре  красовался  ярко
раскрашенный замысловатым узором металлический диск.
   - Крепость Эрлов, - нежно сказала Молли. - Мы поедем  к  Бит  Хаус  и
посмотрим на реку из сада. Хорошо, что хозяина сейчас нет, а Роберт взял
разрешение у мистера Андерсона.
   - А кто это?
   - Управляющий. Он всем здесь распоряжается. Они с Робертом -  прияте-
ли.
   Скарлетт постаралась сделать вид, будто все  это  производит  на  нее
впечатление, хотя и не понимала, почему какой-то смотритель требует  та-
кого к себе внимания, ведь он просто нанят для  помощи.  Ответ  на  этот
вопрос она получила тогда, когда коляска, проехав по  широкой  усыпанной
гравием дорожке, выкатила на расстилающуюся гладь подстриженной лужайки,
которая напомнила Скарлетт ее собственную террасу в Таре. Но  первый  же
взгляд на Бит Хаус вытеснил все ее мысли.
   Биг Хаус был огромен. Из-за множества крыш, башен, стен с  бойницами,
мостиков и переходов он был больше похож на маленький город, чем даже на
очень большой дом. Теперь Скарлетт поняла, почему Молли с таким уважени-
ем относилась к управляющему. Да, здесь требовалось гораздо  больше  лю-
дей, чем на самой большой  плантации.  Скарлетт  приходилось  вытягивать
шею, чтобы разглядеть верхнюю часть стен и отделанные мраморным кружевом
окна. Особняк, построенный Реттом для нее в  Атланте,  там,  несомненно,
был самым большим и впечатляющим, но тут он стал бы  не  очень  примеча-
тельным уголком.
   - Я хочу посмотреть дом изнутри.
   Молли ужаснулась ее просьбе:
   - Но у нас есть разрешение гулять только в саду! Сейчас я привяжу по-
ни и мы пройдем туда через те ворота, - она указала на высокую арку.
   Скарлетт выпрыгнула из коляски.
   Через арку они вышли на террасу. Гравий, которым она  была  засыпана,
образовывал замысловатый рисунок из волн  и  завитушек.  Следы  Скарлетт
сейчас же нарушили прекрасный узор. Робко и неуверенно  ступала  она,  с
опаской поглядывая на сад, где дорожки также были  усыпаны  разрыхленным
гравием, правда, без этого рисунка, но следы там все равно оставались.
   - Не понимаю, как им это удается? - думала Скарлетт. - Ведь у челове-
ка с граблями тоже должны быть ноги, которые оставляют следы на земле.
   Она глубоко вздохнула и решительно зашагала к мраморным ступеням, ве-
дущим в сад. Звук хрустящего под ногами гравия  выстрелами  отзывался  в
ушах, и Скарлетт уже пожалела, что пришла.
   Куда это подевалась Молли?! Она как можно тише повернулась. Молли шла
очень осторожно, наступая на следы, оставленные  Скарлетт.  Увидев,  что
кузина, несмотря на все свои маневры, боится еще больше, Скарлетт почув-
ствовала себя уверенней. Ожидая Молли, она еще раз поглядела на дом. От-
сюда он выглядел таким необъятным, из комнат на террасу выходили высокие
двустворчатые окна, доходившие до самой земли и закрытые плотными  зана-
весками, они были достаточно большими, чтобы проходить через них, но все
же не такими огромными, как двери на фасаде дома. Теперь уже можно  было
поверить, что здесь живут люди, а не великаны.
   - Какая дорога ведет к реке? - обратилась Скарлетт к кузине.
   Она не собиралась говорить шепотом только  потому,  что  рядом  стоит
пустой дом. Задерживаться ей тоже не хотелось, и поэтому она  отказалась
от предложения Молли обойти все тропинки и полностью осмотреть сад.
   - Я только хочу увидеть реку. Мой муж вечно возится с садом, и он мне
наскучил еще дома.
   Всю дорогу, пока они шли по центральной аллее к деревьям на краю пар-
ка, ей пришлось отбиваться от  назойливого  любопытства  Молли,  которая
проявила страшный интерес к истории ее замужества.
   И вдруг в проеме между двумя рядами деревьев Скарлетт  увидела  воду.
Никогда прежде не видела она ничего подобного. Поток переливался и играл
всеми оттенками золотого и коричневого. Солнце, садившееся  в  верховьях
реки, расплавленным золотом кружилось в водоворотах, которые образовыва-
лись на темной, как бренди, поверхности.
   - Как красиво! - воскликнула Скарлетт, и голос ее смягчился.
   Она не могла оставаться равнодушной к красоте.
   "Послушать папу, - думала Скарлетт, - так река должна быть красной от
крови ее жертв, стремительной и дикой. А на  самом  деле  нужно  пригля-
деться, чтобы увидеть, что она вообще движется. И это Бойн!"
   Она всю жизнь слышала о ней, и вот теперь стоит только  сделать  шаг,
протянуть руку, и можно прикоснуться к ней.  Скарлетт  ощутила  какое-то
незнакомое чувство, она не знала даже, как назвать его, искала  какое-то
определение. Это было очень важно, стоит ей только найти его...
   - А это вид, - сказала Молли своим хорошо поставленным,  отработанным
голосом. - Все лучшие дома имеют вид из своих садов.
   Скарлетт захотелось стукнуть ее чем-нибудь тяжелым. Теперь ей никогда
не вернуть этого чувства. Она поглядела в  ту  сторону,  куда  указывала
Молли, и увидела башню на другом берегу реки.
   Эта башня была такой же, какую Скарлетт видела из поезда: каменная  и
полуразрушенная. Весь фундамент зарос мхом, а по стенам вился плющ.
   "Вблизи она, наверное, просто громадная, - подумала Скарлетт, - футов
тридцать в ширину, а в высоту, наверное, вдвое больше...
   Ей пришлось согласиться с Молли, что вид действительно романтичный.
   - Пойдем, - сказала она, еще раз взглянув на  реку,  и  внезапно  по-
чувствовала себя уставшей.
   - Колум, я готова убить свою милую кузину Молли. Слышал  бы  ты,  как
этот ужасный Роберт разглагольствовал  по  поводу  привилегии  тихонечко
прогуливаться по саду Эрлов. Он сказал мне об этом  раз  двести,  и  при
каждом упоминании Молли принималась щебетать в течение  десяти  минут  о
том, как это была увлекательно.
   А потом сегодня утром она чуть в обморок не упала, когда увидела меня
в ирландском платье. И куда делся чирикающий голосок истинной леди,  хо-
тела бы я знать. Она прочитала мне целую лекцию, что я рушу ее репутацию
и совершенно не смущаюсь Роберта. Роберта!!! Да это он должен  смущаться
каждый раз, когда видит в зеркале свою тупую рожу! Да как она смеет  вы-
говаривать мне! Кто она такая!
   Колум похлопал ее по руке:
   - Она, конечно, не лучшая компания для тебя, Скарлетт, дорогая, но  и
у Молли есть свои достоинства. Она одолжит нам свою двуколку, и мы прек-
расно проведем день. Не будем даже вспоминать о ней и омрачать нашу про-
гулку. Посмотри на цветы терновника в ограде и цветущие вишни в саду. Не
злись. День слишком хорош. А ты в своих полосатых чулках и красных  ниж-
них юбках похожа на очаровательную ирландскую девчушку.
   Скарлетт вытянула ноги и засмеялась. Колум был прав. Почему это Молли
может испортить ей такой чудесный день.
   Они поехали в Трим, древний город с богатой  историей,  которая,  как
знал Колум, совсем не будет интересовать Скарлетт. И потому он рассказы-
вал ей о больших ярмарках по субботам, таких же, как в Голвее, ну  разве
чуть-чуть поменьше. Зато почти каждый раз здесь бывают гадалки,  которых
редко встретишь в Голвее. За два пенни они предскажут вам большую удачу,
умеренное счастье за пенс и жизненный удар  -  если  из  вашего  кармана
нельзя выжать больше полпенни.
   Скарлетт рассмеялась - Колум всегда умел рассмешить ее - и  потрогала
кошелечек, висевший у нее на груди. Он был спрятан под ирландской рубаш-
кой. Никто бы не догадался, что вместо корсета она носит двести долларов
золотом. Она привыкла, что свобода была недопустима. Ведь с тех пор, как
ей минуло одиннадцать, она ни разу не уезжала из дому надолго.
   Он показал ей знаменитый замок Трима. Скарлетт, конечно, прикинулась,
будто эти развалины очень ее заинтересовали. Потом он показал ей  лавку,
где Джейми работал с шестнадцати лет до тех пор, пока в сорок лет не уе-
хал в Саванну. И тут уже интерес Скарлетт был неподдельным. Они  погово-
рили с хозяином, потом, конечно, им ничего не  оставалось,  как  закрыть
лавку и пойти всем вместе наверх, повидаться с его женой, которая умерла
бы от досады, если бы не услышала все новости о Саванне  из  уст  самого
Колума и не увидела бы приезжую О'Хара, о которой  говорила  вся  округа
из-за ее красоты и чисто американского очарования.
   Потом все соседи должны были быть оповещены о том, какой сегодня нео-
бычный день и кто к ним пришел, и все они поспешили  в  верхнюю  комнату
лавки, пока в конце концов не начали сомневаться в прочности стен.
   Потом...
   - Махуони обидятся, если узнают, что мы были в городе и не повидались
с ними, - сказал Колум, когда они наконец покинули бывших хозяев Джейми.
   - Кто?
   - Это семья Морин, успокойся. У них самая большая пивная в Триме,  и,
может быть, ты попробуешь немного эля?
   Людей здесь было еще больше, и каждую минуту народ прибывал, и вскоре
появились музыканты и еда. Время летело, и когда они отправились в Адам-
стаун, уже начало смеркаться.
   Первый раз за этот на редкость солнечный день  пошел  дождь,  который
только усилил запах цветов на живых изгородях. Скарлетт надела  капюшон,
и они пели всю дорогу до самой деревни.
   - Я остановлюсь здесь в трактире, узнаю, может, есть письма для меня,
- сказал Колум.
   Он обмотал вожжи вокруг колонки и вошел в дверь. Но тут из всех  окон
вокруг стали высовываться головы.
   - Скарлетт! - крикнула Мэри-Хелеи. - У ребенка  прорезался  еще  один
зуб, заходи, попьем чаю и посмотришь.
   - Э, нет, Мэри-Хелен, приходи ты сюда со своим зубом,  мужем  и  всем
остальным, - говорила Клара О'Тормэн, урожденная О'Хара.  -  Скарлетт  -
моя кузина, и Джим просто до смерти хочет увидеть ее.
   - И моя кузина тоже! - кричала Пеготти Монаган. - А  у  меня  горячие
пончики на печке! Я ведь знаю, что она их очень любит!
   - Колум!!! - завопила Скарлетт.
   Все оказалось очень просто. Они просто зашли  в  ближайший  домик  и,
когда половина деревни собралась там, сказали, что останутся ненадолго.
   - Помни, ненадолго, потому что ты должна будешь еще  принарядиться  к
обеду у Молли. Да, у нее есть свои недостатки, как и у всех нас, но тебе
не следует ее дразнить в ее же собственном доме. Она так  стремилась  не
носить эти юбки сама, что не выдерживает их вида в своей столовой.
   Скарлетт положила руку ему на плечо:
   - Как ты думаешь, можно мне остаться у Дэниэла? - спросила она.  -  Я
просто ненавижу быть у Молли... Ну чего ты смеешься, Колум?
   - А я удивлялся, как это мне удалось так легко уговорить ее дать  нам
коляску. Теперь я думаю, что она просто хотела отдохнуть от тебя. Ты иди
туда смотреть на новый зуб, а я поговорю с Молли. Пойми меня  правильно,
милая Скарлетт, но она готова пообещать все что угодно, только бы я  дел
тебя куда-нибудь. Своим поведением она никогда не даст тебе забыть,  что
ты сказала насчет Роберта и его лайковых  перчаток.  Эту  историю  будут
рассказывать на всех кухнях до самого Маллингара.
   Скарлетт была размещена в "той" комнате на первое время. Дядя  Дэниэл
даже улыбнулся, когда Колум рассказал ему историю с перчатками  Роберта.
Это замечательное событие было затем всячески приукрашено и в конце кон-
цов выросло в целую историю, которую нужно рассказывать отдельно.
   С поразительной легкостью приспособилась  Скарлетт  к  двухкомнатному
домику дяди Дэниэла. В своей отдельной комнате под крылышком  у  Кэтлин,
которая неустанно наводила чистоту и прекрасно готовила, Скарлетт  могла
наслаждаться своим отдыхом, что она и делала.

   ГЛАВА 52

   Всю следующую неделю Скарлетт была очень занята  и  очень  счастлива.
Никогда она не чувствовала себя так хорошо. Освобожденная от тугой  шну-
ровки и металлической клетки корсета, она впервые  за  много  лет  могла
быстро двигаться и глубоко дышать. К тому же она относилась к тем женщи-
нам, чья кипучая энергия во время беременности только возрастала,  будто
в ответ на нужды новой жизни, зарождающейся в  ней.  Она  крепко  спала,
вставала с петухами, и уже к завтраку у нее был прекрасный аппетит,  ко-
торый не пропадал к ужину.
   Колум с удовольствием отправлялся с ней "на поиски приключений" в ко-
ляске Молли. Но сначала ему приходилось буквально отбирать  ее  у  новых
друзей, которые появлялись на пороге сразу после завтрака, чтобы  навес-
тить ее, или позвать к себе посплетничать,  или  за  разъяснением,  если
пришло письмо из Америки и что-то в нем было непонятно.
   Она была знатоком Америки, и ее всегда  просили  рассказать  об  этой
стране еще и еще. Но при этом она оставалась ирландкой и страдала от то-
го, что недостаточно знала свою родину. Так что существовало многое, че-
му и надо было научиться.
   Безыскусность ирландских женщин обезоруживала ее, они были словно  из
другого мира, незнакомого, как мир волшебников и чудес,  в  который  все
они искренне верили.
   Она открыто смеялась над Кэтлин, когда та ставила каждый вечер молоко
в чашке и кусок хлеба на тарелочке на тот случай, если  кто-то  из  "ма-
ленького народца" будет идти мимо и захочет  есть.  Когда  на  следующий
день тарелка и чашка оказывались пусты, Скарлетт говорила, что  какая-то
бродячая кошка воспользовалась добротой Кэтлин. Этот  скептицизм  Кэтлин
нисколько не трогал, и "ужин для феи" стал для Скарлетт  самым  чудесным
воспоминанием о жизни в семействе О'Хара. Другим запоминающимся событием
были часы, которые она проводила с бабушкой.
   "Эта старушка - крепкий орешек", - с гордостью думала Скарлетт и была
уверена, что именно бабушкина кровь помогла ей выжить в самые  безнадеж-
ные времена. Она часто забегала в маленький домик  и,  если  старая  Кэ-
ти-Скарлетт не спала и была не прочь поговорить, пристраивалась рядом  и
просила рассказать историю о том, как папа был маленьким.
   Иногда она поддавалась уговорам Колума и забиралась в двуколку, чтобы
отправиться покататься. Она за несколько дней научилась не обращать вни-
мания на пронизывающий ветер с запада и постоянные дожди.
   В тот день, когда Колум повез ее показать "настоящую Тару", тоже  шел
дождь. Плащ Скарлетт развевался на ветру, когда она поднималась  по  не-
ровным каменным ступеням к вершине низкого холма, где  жили  и  правили,
любили и ненавидели, пировали и воевали Великие Короли  Ирландии  и  где
они были разгромлены.
   Это даже не было развалинами. Скарлетт огляделась вокруг, но не  уви-
дела ничего, кроме нескольких овец. В сером свете под серым небом шерсть
их казалась серой. Удивляясь самой себе, она  почувствовала  дрожь.  Она
вспомнила рассказы из своего детства, и это заставило ее улыбнуться.
   - Тебе нравится? - спросил Колум.
   - Да, по-моему, это прелестно...
   - Скарлетт, милая, не надо лгать, и не надо искать прелести здесь,  в
Таре. Пойдем со мной, - он протянул ей руку.
   Они прошли по густой траве через неровную лужайку к заросшим холмам в
стороне. Колум взобрался на один из них и остановился.
   - Сам Святой Патрик стоял тут, где теперь стою я. Тогда он был  прос-
тым человеком, миссионером, не больше, чем я сейчас. Святым он стал поз-
же. В человеческих умах образ его вырос и превратился в непобедимого ги-
ганта, вооруженного словом Божьим. Но,  по-моему,  важнее  помнить,  что
сначала он был человеком. Ему, наверное, было  страшно  здесь  одному  в
сандалиях и грубом шерстяном плаще лицом к лицу с волшебным  могуществом
Великого Короля. У Патрика не было ничего, кроме долга  нести  правду  и
необходимости выполнить его. Ветер, должно быть, дул холодный, а его по-
жирало пламя еще неисполненного долга. Он уже  преступил  закон  Короля,
зажег костер, когда весь огонь должен был быть потушен. Его могли  убить
за этот проступок, он знал. Он собирался рискнуть, чтобы привлечь внима-
ние Короля и доказать ему величие той идеи, которую он,  Патрик,  нес  в
себе. Он не боялся смерти, он боялся только не оправдать  доверия,  ока-
занного ему Господом. Но он справился. Со своего  древнего,  украшенного
драгоценностями трона, король Лаочер дал право отважному миссионеру про-
поведовать без препятствий. И Ирландия стала христианской.
   Что-то в спокойном голосе Колума заставило Скарлетт выслушать и попы-
таться понять все, что он говорил. Она никогда не думала о святых, как о
людях, которые могут бояться чего-то, как и все мы. Она  вообще  никогда
не думала о святых. Имена их означали для нее только  названия  праздни-
ков. Сейчас, глядя на приземистую, коренастую фигуру Колума, его простое
лицо, седеющие волосы, спутанные на ветру, она  представляла  себе  лицо
другого, такого же обыкновенного человека, который был готов ко всему  и
не боялся смерти. Как может кто-то не бояться смерти?! На что это должно
быть похоже? Она вдруг ощутила щемящее чувство зависти к святому  Патри-
ку, ко всем святым, а может быть, и к самому Колуму.
   "Я не понимаю и никогда не пойму, - подумала она, - это слишком  тяж-
кая ноша".
   Она познала великую, волнующую, но горькую истину. Есть вещи  слишком
глубокие, сложные и противоречивые для каждодневного понимания. Скарлетт
почувствовала себя одинокой и незащищенной.
   Колум пошел дальше, ведя ее за собой, сделал несколько десятков шагов
и остановился.
   - Вот, - сказал он. - Вон тот ряд низких насыпей видишь?
   Скарлетт кивнула.
   - Тебе нужна музыка и стакан виски, чтобы отогнать  ветер  и  закрыть
глаза. Но у меня ничего этого нет, поэтому тебе ничего не остается,  как
закрыть их, и ты увидишь. Это все, что осталось от трапезной  на  тысячу
свечей. О'Хара были здесь, и все, кого ты знаешь, тоже. Здесь все герои.
Еда и вино - прекрасны, а от музыки сердце вот-вот выскочит из груди.  И
тысяча гостей сидит, освещенная тысячей  свечей.  Ты  видишь,  Скарлетт?
Пламя разгорается все ярче, отражаясь в золотых браслетах на  их  руках,
золотых чашах, которые они подносят к губам, изумрудах, рубинах,  сапфи-
рах на золотых перевязях плащей. Аппетита их хватало и на оленину, и  на
мясо кабана, и на жареных гусей, и на медовуху, и на брагу. Они  стучали
кулаками по столу в такт музыке, и золотые тарелки подпрыгивали от  этих
ударов.
   Ты видишь своего папу? А Джейми? А молодого повесу Брайана?  Вот  это
пирушка! Ты видишь?
   Она рассмеялась.
   - Да, вот папа, он выкрикивает слова застольной песни и наполняет ча-
шу вновь и вновь, потому что от пения его мучит жажда.  О!  Как  бы  ему
здесь понравилось!
   - Здесь должны быть лошади, - сказала она уверенно, - у  папы  всегда
должна быть лошадь.
   - Прекрасные, быстрые, как ветер, лошади рвутся с привязи.
   - И кто-нибудь позаботится о нем и уложит его потом в постель?  Колум
рассмеялся и обнял ее за плечи:
   - Я знал, что ты тоже почувствуешь это, - сказал он.
   Скарлетт улыбнулась, и глаза ее сверкнули изумрудным огнем.
   Ветер сбросил капюшон ей на плечи и тепло коснулся непокрытой головы.
Дождь кончился. Она посмотрела на синее, будто вымытое небо. Ослепитель-
ные белые облака танцевали под порывами ветра. Казалось, что  они  очень
близко, такие теплые, нашедшие, наконец, приют себе в Ирландии.
   Потом она посмотрела вниз и увидела свою страну, что расстилалась пе-
ред ней: зеленые, свежие поляны, нежную, полную жизни листву деревьев  и
живых изгородей. Было видно так далеко! Горизонт закруглялся  и  казался
краем земли.
   Что-то древнее и языческое зашевелилось в ней, и едва укрощенная  ди-
кость, что составляла ее суть, нахлынула и захлестнула ее. Вот что  зна-
чит царствовать - высота над землей и близость к солнцу. Она широко рас-
кинула руки, словно желая обнять мир, лежащий у ее ног.
   - Тара, - произнес Колум.
   - Я так странно себя чувствую, Колум, будто это вовсе и не я, - гово-
рила Скарлетт, забираясь в повозку.
   - Это века, милая Скарлетт, все жизни, что прожиты здесь, все радости
и печали, пиры и войны - они здесь, витают в воздухе, лежат  в  земле  у
тебя под ногами. Время, годы, что не имея  счета,  бременем  ложатся  на
землю. Ты не  можешь  увидеть,  услышать  или  прикоснуться  к  ним,  но
чувствуешь их легкое прикосновение, их беззвучные голоса. Время.  И  та-
инство.
   Скарлетт поправила свой плащ.
   - Это как тогда у реки. Какое-то необыкновенное чувство. Я почти наш-
ла слово, но потом опять потеряла его, - и Скарлетт рассказала  про  сад
Эрлов, реку и вид с башней.
   - В лучших садах всегда есть вид, не так ли? - голос Колума был  ужа-
сен, в нем послышалась злоба. - Молли так сказала?
   Скарлетт закуталась в плащ. Что она сказала не так? Колум никогда еще
не был таким чужим.
   Но вот он повернулся к ней и улыбнулся, и она поняла, что ошибалась.
   - Ты поймешь мою слабость, Скарлетт. Сегодня в Триме будут  представ-
лять лошадей для скачек. Мне бы очень хотелось посмотреть и выбрать,  на
кого поставить в воскресенье.
   Ей тоже очень этого хотелось.

   ГЛАВА 53

   "До Трима миль десять - это немного", - подумала Скарлетт. Но  дорога
сильно петляла, меняла направление, как ей вздумается, затем, сделав на-
угад еще несколько петель, возвращалась, наконец, в нужную сторону.
   Поэтому неудивительно, что Скарлетт горячо поддержала предложение
   Колума остановиться в ближайшей деревне выпить чаю и перекусить.  Они
проехали до перекрестка и свернули на прямую широкую дорогу. Колум подс-
тегнул пони и тот пошел быстрее, через несколько минут  подхлестнул  его
еще разок, и, плавно покачиваясь, они поехали через большую деревню.
   - Почему здесь так пустынно? - спросила Скарлетт, когда лошадка опять
сбавила ход.
   - Никто не живет в Баллихаре, это место пользуется дурной славой.
   - Жаль, здесь красиво...
   - Ты когда-нибудь была на скачках, Скарлетт?
   - По-настоящему только один раз в Чарльстоне, но  дома  мы  частенько
устраивали скачки на короткие дистанции.
   Папа просто с ума сходил. Он совершенно не мог спокойно ехать по  до-
роге и разговаривать с попутчиком. Он устраивал скачки на каждой миле по
Дороге.
   Скарлетт засмеялась. Иногда Колум очень походил на папу.
   - Они, должно быть, все перекрыли в Триме, - сказала Скарлетт, увидев
толпу на беговом поле. - Да, все здесь!
   Она увидела множество знакомых лиц.
   Парни О'Хара стали махать руками и улыбаться. Скарлетт не позавидова-
ла бы им, если бы старый Дэниэл узнал, что они были здесь. Ведь они  еще
не перекопали поле.
   Земля была утрамбована на три мили. Рабочие как раз заканчивали  пос-
ледние приготовления. Колум привязал пони недалеко от беговой дорожки. И
они стали прокладывать себе путь в толпе.
   Все были в приподнятом настроении, все знали Колума, все хотели  поз-
накомиться со Скарлетт - "той маленькой леди, которая хотела знать,  но-
сит ли Роберт Донахью перчатки во время работы на ферме".
   - Я чувствую себя королевой бала, - прошептала она Колуму.
   - На кого лучше поставить? - через множество препятствий он вел ее  к
тому месту, где лошадей водили по кругу.
   - Но, Колум, они великолепны. Что такие прекрасные лошади  могут  де-
лать на скачках в этом захолустье?
   Ему пришлось объяснять, что скачки не были  захолустными.  Победитель
получает денежный приз до пятидесяти фунтов, это больше, чем годовой до-
ход владельца лавки или фермера. А прыжки через препятствие - это насто-
ящая проверка, которая позволяет выбрать лучшего. Победитель вполне  мо-
жет состязаться на самых крупных скачках в Пинчестоне, Голвее или даже в
Дублине.
   - Или выиграть любую скачку по всей Америке.
   Он с улыбкой кивнул:
   - Ирландские лошади - лучшие в мире, это признают все.
   - Так же, как ирландское виски, я полагаю, -  сказала  дочь  Джералда
О'Хара. Эти две вещи она слышала с самого рождения. Барьеры казались  ей
очень высокими, так что, скорее всего, Колум  прав.  Эти  скачки  должны
быть потрясающими. Да, действительно, лучших каникул и желать  невозмож-
но;
   Какой-то приглушенный ропот пронесся в толпе.
   - Драка! Драка! Колум вскарабкался на изгородь, чтобы посмотреть. Ди-
кий оскал исказил его лицо. Он стукнул кулаком по раскрытой ладони левой
руки.
   - Ну, на кого ставишь, Колум? - спросил человек, стоявший рядом.
   - Конечно, пять шиллингов на О'Хара.
   Толпа возбужденно отхлынула от беговой дорожки. Колум спрыгнул  вниз,
схватил Скарлетт за руку и бросился бежать.
   Три-четыре дюжины мужчин, молодых и старых, схватились врукопашную и,
похрюкивая и повизгивая, дрались кулаками, ногами и локтями. Толпа  обс-
тупила их неровным кругом, издавая  одобрительные  возгласы.  Как  бы  в
подтверждение того, что драка вспыхнула внезапно, верхняя  одежда  кучей
лежала на одной стороне "ринга", некоторые пальто и куртки были сняты  в
такой спешке, что их рукава оставались вывернутыми наизнанку.  На  деру-
щихся же были одни рубашки, которые очень быстро краснели от крови хозя-
ина или его противника. Не было никаких правил или порядка.  Каждый  бил
того, кто оказывался ближе к нему, потом оглядывался в поисках следующе-
го. Тех, кто был сбит с ног, быстренько поднимали и  снова  втягивали  в
драку.
   Скарлетт никогда не видела, как дерутся на кулаках. Звуки падающих на
землю тел и вид крови изо рта или носа наводили на нее ужас. Все четверо
сыновей Дэниэла были там, и она умоляла Колума остановить их.
   - Да! И потерять свои пять шиллингов? Ты что рехнулась, женщина?!
   - Ты невыносим, Колум О'Хара, просто  невыносим!  Она  повторила  это
позже Колуму, и сыновьям Дэниэла, и Майклу, и Джозефу - двум братьям Ко-
лума, с которыми она не встречалась прежде. Все сидели на кухне  в  доме
Дэниэла. Кэтлин и Бриджид осторожно промывали им раны, не обращая внима-
ние на нытье и жалобы. Колум только разливал виски по стаканам. "Все-та-
ки это не так здорово, что бы они там ни говорили", -  думала  Скарлетт.
Она не могла поверить, что для О'Хара и его друзей сам  факт  драки  был
неотъемлемой частью того удовольствия, которое они получили от  ярмарки.
В самом деле - "просто хорошее настроение!" Но девушки были  хуже  всех,
когда начинали доводить Тимоти тем, что он отделался всего лишь  синяком
на глазу.
   На следующий день Колум очень удивил ее, прискакав еще до завтрака на
лошади и ведя за собой вторую.
   - Ты говорила, что любишь кататься, - напомнил он ей. -  Я  взял  для
нас напрокат лошадей. Их нужно вернуть  до  обеда,  так  что  быстренько
прихвати вчерашнего хлеба, и поехали, пока гости не пожаловали.
   - Так ведь седла нет, Колум.
   - Цыц! Наездник ты или нет?! Возьми хлеба, Скарлетт, дорогая, а Бриди
подсадит тебя на лошадь.
   Скарлетт не ездила верхом без седла с детства.  Она  уже  забыла  это
ощущение слияния в единое существо с лошадью. Но чувство это  вернулось,
будто она всегда так ездила, и вскоре ей уже не нужны были поводья,  жи-
вотное чувствовало малейшее нажатие колен и слушалось ее.
   - Куда же мы едем? - они двигались по незнакомой тропинке.
   - К Бойну. Я собираюсь показать тебе кое-что.
   Река. Сердце Скарлетт забилось быстрее. Что в ней притягивало и в  то
же время отталкивало Скарлетт?
   Начался дождь, и Скарлетт с благодарностью подумала о Бриди,  которая
заставила ее взять платок. Она покрыла голову и затем  медленно  поехала
позади Колума, прислушиваясь к шуму дождя в  листьях  живой  изгороди  и
медленному, размеренному цоканью копыт. Так все спокойно. Она совсем  не
удивилась, когда дождь вдруг прекратился. Теперь  птицы,  прятавшиеся  в
изгороди, могут опять выпорхнуть наружу. Дорожка закончилась, и вот  она
- река. Берега были такими низкими, что вода буквально выплескивалась.
   - Вот это брод, где Бриди купалась, - сказал Колум. - Может быть,  ты
тоже захочешь принять ванну?
   Скарлетт задрожала.
   - Я же не такая смелая. Вода, наверное, ужасно холодная.
   - Попробуй, ты можешь только слегка плеснуть водой. Мы  сейчас  будем
переправляться. Держи поводья как следует.
   Его лошадь осторожно ступила в воду. Скарлетт подобрала юбки и  затк-
нула их за пояс, потом последовала за ним.
   Достигнув противоположного берега, Колум спешился.
   - Слезай и давай позавтракаем, - сказал он, - я привяжу лошадь к  де-
реву.
   Деревья росли здесь же неподалеку, и тень от них ложилась на лицо Ко-
лума. Скарлетт плавно соскочила на землю и передала Колуму поводья.  Она
выбрала солнечное местечко на тропе и села, прислонившись к стволу дере-
ва. Берег был покрыт ковром из маленьких желтых  цветочков  с  листьями,
напоминающими по форме сердечко.
   Она закрыла глаза и прислушалась  к  спокойному  шуму  реки,  шелесту
листьев, птичьему пению. Колум сел подле нее,  и  она  медленно  открыла
глаза. Он разломил хлебную ковригу надвое и дал Скарлетт большую часть.
   - Я хочу рассказать тебе одну историю, пока мы едем, - сказал он. -
   Местность, где мы находимся, называется Баллихара. Двести лет  назад,
совсем недавно, это был дом наших людей. Это земли О'Хара.
   От неожиданности Скарлетт выпрямилась и открыла глаза. Это?  Вот  эти
земли принадлежат О'Хара? "Баллихара - разве не так называлась та  опус-
тевшая деревня, через которую они так быстро вчера проехали? Она  нетер-
пеливо повернулась к Колуму.
   - Теперь успокойся и ешь свой хлеб, Кэти-Скарлетт. Это  долгая  исто-
рия, - сказал он.
   Улыбка Колума не дала вопросам Скарлетт сорваться с губ.
   - Две тысячи лет назад первый О'Хара поселился здесь и  сделал  землю
своей собственностью. Тысячу лет назад викинги, или скандинавы,  как  мы
их сейчас называем, открыли зеленые богатства Ирландии и захотели  прис-
воить их. О'Хара, как и другие ирландцы, охраняли  реку,  когда  по  ней
могли вторгнуться завоеватели на длинных лодках с драконами на носу. Они
строили прочные укрепления против неприятеля.
   Колум отломил кусочек хлеба и положил  в  рот.  Скарлетт  нетерпеливо
ждала, пока он прожует. Так много лет она даже представить себе не  мог-
ла. Что же происходило дальше, тогда, тысячу лет назад?
   - Викинги отступили, - сказал Колум, - и О'Хара возделывали свою зем-
лю и поили свой скот еще лет двести или больше. Они построили  укреплен-
ный замок для себя и своих слуг. У ирландцев хорошая память, и они  зна-
ли, что завоеватели могут прийти опять, как когда-то давно приходили ви-
кинги. Так оно и случилось. Но пришли не викинги,  а  англичане.  Больше
половины Ирландии было отдано им, но О'Хара выдержали их натиск за проч-
ными стенами и сохранили свои земли еще на пятьсот лет до битвы на  Бой-
не. Эта печальная история тебе известна. После двухтысячелетнего в паде-
ния О'Хара эта земля стала английской. Вдовы и дети О'Хара, которые  ос-
тались в живых, переправились через брод. Один из этих детей вырос, стал
фермером-арендатором и женился на нашей бабушке, Кэти-Скарлетт. И он уже
мог смотреть с другой стороны темных вод Война на замок О'Хара,  который
был разрушен, и на выросшие на его месте дома англичан. Но название  ос-
талось прежним - "Баллихара".
   Папа видел этот дом, знал, что эта земля принадлежала  О'Хара.  Скар-
летт заплакала при мысли о папе, она поняла ту боль  и  ярость,  которую
видела на его лице, когда он рассказывал о Воинской битве. Колум подошел
к реке, стал пить из ладони. Он вымыл руки, потом вновь  набрал  в  при-
горшню воды для Скарлетт. Когда она попила, он стер слезы с ее лица сво-
ими нежными влажными пальцами.
   - Я не хотел тебе это рассказывать, Скарлетт...
   Она сердито перебила его:
   - Я имею право знать это.
   - Я тоже так подумал.
   - Я вижу по твоему лицу, что это не все, расскажи мне остальное.
   Колум побледнел, как будто от боли.
   - Да, это не все. Английская Баллихара была построена молодым лордом.
Про него говорили, что он был прекрасен, как Аполлон, а сам он приравни-
вал себя к Богу. Он решил сделать Баллихару самым  лучшим  поместьем  во
всей Ирландии. Его деревня - Баллихара - принадлежала ему вся,  до  пос-
леднего камешка, она должна была быть больше всех остальных, может, даже
больше Дублина. Так оно и было. Конечно, она оставалась меньше  Дублина,
но ее единственная улица была шире, чем центральная улица  столицы.  Ко-
нюшни у него были как собор, окна - чистые, как алмазы, сады его  мягким
ковром укрывали берега  Бойна.  Павлины  расправляли  свои  великолепные
хвосты на лужайках, и прекраснейшие женщины, все в драгоценностях,  при-
езжали к ним в гости. Он был господин Баллихары.
   Но у него была печаль: только один-единственный сын. Он дожил до того
времени, когда родился внук. И внук этот тоже не имел ни брата, ни сест-
ры. Он был красив и великолепен и стал господином  Баллихары  вместе  со
всеми ее конюшнями, похожими на соборы. Как потом и его сын.
   Я помню молодого хозяина Баллихары. Я был совсем  ребенком  и  думал,
какой он чудесный и хороший.
   Он ездил на высокой чалой лошади. Если его джентри  вытаптывали  наше
зерно во время охоты на лису, он всегда бросал монетки  нам,  детям.  Он
сидел такой высокий и стройный в своем розовом плаще,  белых  бриджах  и
начищенных сапогах. Я не мог понять, почему отец забирал у нас  монетки,
ломал их и проклинал лорда.
   Колум вскочил и начал ходить взад-вперед по берегу. Когда он  продол-
жил, голос его был тонким и напряженным.
   - Начался голод, люди болели и умирали. "Я не могу видеть, как  стра-
дают мои крестьяне, - сказал лорд. - Я куплю два крепких корабля, дам им
свободу и отправлю в Америку, где есть еда и всего в изобилии.  Мне  все
равно, что мои коровы ревут от того, что их некому доить, мне все равно,
что мои поля заросли крапивой. Меня больше заботят мои люди, а не скот и
зерно".
   Крестьяне и поселенцы целовали ему руку и благодарили за заботу.
   Многие собрались в дорогу. Но далеко не все могли вынести боль разлу-
ки с
   Ирландией. "Мы останемся, хотя и умираем от голода",  -  сказали  они
молодому лорду. Потом он объявил на всю округу, что всякому, кто  попро-
сит, дадут любой дом с радостью и совершенно бесплатно. Мой отец проклял
его. Он очень разозлился на двух своих братьев за то, что те приняли дар
англичанина. Но они настаивали на том, чтобы ехать... Они утонули вместе
с остальными, когда гнилые корабли попали в первый же шторм. Корабли эти
получили горькое название "гробы".
   Мужчина из Баллихары лежал в конюшне и ждал. Ему было наплевать,  что
она похожа на собор. И когда молодой лорд пришел,  чтобы  оседлать  свою
высокую чалую лошадь, он схватил его. И он повесил золотоволосого хозяи-
на Баллихары в башне близ Бойна, где когда-то один из О'Хара стерег  ко-
рабли.
   Скарлетт прикрыла рот рукой. Колум был очень бледен, он шагал и гово-
рил не своим голосом. Башня! Это, должно быть,  та  самая.  Рука  плотно
прижалась к губам. Она не должна говорить.
   - Никто не знает, - продолжал Колум, - имя этого человека, что был  в
конюшне. Одни называют одно имя, другие - другое. Когда пришли  английс-
кие солдаты, он уже покинул Баллихару, не оставив никаких следов. Англи-
чане повесили всех за смерть молодого лорда.
   В тени дерева лицо Колума было еще белее. Крик вырвался из его горла.
   Нечеловеческий бессловесный крик.
   Он повернулся к Скарлетт, и она содрогнулась, увидев его дикие  глаза
и искаженное мукой лицо.
   - Вид? - выкрикнул он. Это прозвучало подобно пушечному выстрелу.
   Он опустился на колени на желтый ковер цветов и наклонился, пряча ли-
цо.
   Его трясло.
   - Прости меня, Скарлетт, дорогая, - сказал уже  тот  Колум,  которого
она знала, и поднял голову. - Моя сестра Молли просто заражена этим  за-
падным миром, поэтому говорит подобные вещи. Она всегда умела  приводить
меня в ярость.
   Он улыбнулся, и его улыбка была убедительней всяких доводов.
   - У нас есть еще время проехать через Баллихару, если ты хочешь  пос-
мотреть. Она пустует уже около тридцати лет, но  никто  ее  не  разорил.
Никто даже близко не подходит туда.
   Он разжал крепко стиснутые руки, и улыбка  на  его  мертвенно-бледном
лице стала естественной:
   - Пойдем, лошади здесь.
   Лошадь Колума вырвалась на тропинку через заросли куманики и  спутан-
ные ветви кустарников, и вскоре Скарлетт увидела гигантские камни в сте-
нах башни прямо перед собой. Он выставил руку,  чтобы  предупредить  ее,
затем осадил лошадь, сложил руки рупором у рта.
   - Сэакайн! - крикнул он. Этот странный звук эхом отразился от камней.
Он повернул голову, и глаза его оживились, а щеки порозовели.
   - Это гаэльский, Скарлетт, древний ирландский язык. Где-то здесь  жи-
вет в хижине мудрая женщина. Говорят, что это ведьма, старая, как  Тара,
жена того человека, который сбежал от Пэдди О'Брайна из  Трима  двадцать
лет назад. Ты, верно, слышала о нем. Я предупредил ее, что мы проезжаем.
Я вообще-то не очень верю в колдунов, но это не значит, что мы не должны
проявлять к ним уважения.
   Они выехали на прогалину вокруг башни. Вблизи Скарлетт  увидела,  что
между камнями нет известкового раствора и они не сдвинулись за  все  это
время ни на дюйм. Сколько им лет, говорил Колум? Тысяча? Две тысячи?  Не
имеет значения. Она не чувствовала страха, хотя Колум ей рассказывал та-
кие ужасные вещи. Эта башня была всего лишь строением, и Скарлетт никог-
да не видела работы прекрасней. Это место нисколько не пугало ее, напро-
тив, даже приглашало войти. Она подъехала поближе.
   - Ты очень смелая, Скарлетт. Я предупреждал тебя,  что  ходят  слухи,
будто в башне обитает призрак повешенного человека.
   - Ха-ха! Привидений не бывает. Кроме того, лошадь не подошла  бы  так
близко, если бы здесь что-то было. Все знают, что животные это  чувству-
ют.
   Колум расхохотался. Скарлетт прикоснулась к камням, они были гладкими
от многовекового выветривания. Они впитали в себя солнечное тепло, холод
ветра и дождя. В сердце ее воцарился необычный покой.
   - Она действительно очень старая, - сказала Скарлетт, хотя знала, что
слова пусты, потому это и не имело значения.
   - Она выжила, как огромное дерево, - сказал Колум, -  корни  которого
уходят глубоко, к центру земли.
   "Корни уходят глубоко..." Где она слышала  это  раньше?  Ну  конечно.
Ретт говорил это о Чарльстоне. Скарлетт, улыбнувшись, постучала по древ-
ним камням. Она могла бы рассказать ему кое-что о корнях, которые глубо-
ко уходят. Нужно только подождать, когда он снова начнет рассказывать  о
том, как стар Чарльстон.
   Дом в Баллихаре был тоже построен из камня, но еще и облицован грани-
том. Каждая пластина была великолепно отшлифована, и все  это  выглядело
надежно и крепко. Дом был огромный, каждое его крыло  было  больше,  чем
любой, даже очень большой дом. "Построен надолго, - сказала она себе.  -
Жаль, что никто здесь не живет".
   - У лорда не было детей? - спросила она Колума.
   - Нет, - спокойно ответил он. - Была жена, но она вернулась  к  своим
родным или ушла в монастырь. Поговаривают, будто она сошла с ума.
   Скарлетт почувствовала, что не стоит восхищаться домом при Колуме.
   - Давай посмотрим деревню, - предложила она.
   Это был целый городок, слишком большой для деревни. Но здесь не оста-
лось ни одного целого окна или невыломленной двери. Скарлетт стало не по
себе, она чувствовала, что ее прямо разрывает от ненависти.
   - Как нам лучше поехать домой? - спросила она Колума.

   ГЛАВА 54

   - Завтра у старушки день рождения, сказал Колум, оставляя Скарлетт  у
Дэниэла. - Скажи им, что я приду утром.
   Скарлетт удивилась, почему он сказал это так игриво. Не так уж  много
нужно, чтобы отпраздновать день рождения пожилой женщины. Пирог,  конеч-
но, а что еще? Она уже решила, что  подарит  своей  бабушке  хорошенький
кружевной воротник, который купила в Голвее. У нее будет еще  время  ку-
пить себе такой же, когда она поедет домой. Боже мой! Это будет в  конце
недели!
   Вдруг Скарлетт поняла, что ей надо делать. Она сразу вскочила и выбе-
жала на улицу. Надо спешить, ей предстоит много работы. Надо все  вымыть
и вычистить в доме старой Кэти-Скарлетт, даже если там сейчас и не очень
грязно, и в доме Дэниэла. Еще нужно подмести двор и прополоть  огород  в
старом доме. Приготовить скамейки, стулья и табуретки,  чтобы  рассадить
тех, кто не поместится в домике. Амбар надо вычистить и постелить свежую
солому для тех, кто останется ночевать. Это будет  большое  празднество,
не так уж часто отмечают людям сто лет.
   Ешьте и идите, - сказала Кэтлин мужчинам, когда те пришли обедать.
   Она поставила на стол кувшин молока, четыре хлебца  и  масленку.  Все
было съедено безропотно, но так быстро, что  Скарлетт  даже  представить
себе не могла. Потом они вышли, нагибаясь,  чтобы  пройти  через  низкую
дверь. За все время никто не промолвил ни единого слова.
   - Ну, начнем, - скомандовала Кэтлин, как только все вышли. - Мне надо
побольше воды из колодца. Ведра там, за дверью.
   Скарлетт, подобно мужчинам О'Хара, и не подумала возражать.
   После обеда женщины со всей деревни пришли,  чтобы  помочь  им.  Было
очень шумно, работа была не из легких, и  вскоре  нежные  руки  Скарлетт
покрылись волдырями. Но она получила удовольствия даже больше, чем пред-
полагала. Босиком, как и все остальные, юбки заткнуты за большой  фартук
на талии, рукава закатаны до локтя, она снова чувствовала себя ребенком,
который играет в саду, приводя в бешенство маму, потому что вечно пачка-
ет передничек и стаскивает туфли и чулочки. Только  сейчас  товарищи  по
игре у нее были много лучше, чем плакса Сьюлин или крошка Кэррин,  кото-
рая была слишком мала, чтобы брать ее в игру.
   Как давно это было... Да нет, не очень давно по сравнению с башней.
   Корни, которые уходят глубоко...
   "Колум меня так напугал сегодня утром... Ужасная история про эти  ко-
рабли... То ведь были мои дядьки, родные папины братья утонули. Будь  он
проклят, этот английский лорд. Я даже рада, что его повесили".
   Наверное, мир не видел еще такого празднества, как день рождения ста-
рой Кэти-Скарлетт.
   О'Хара со всего графства и дальше приезжали в повозках, крытых фурго-
нах, верхом и пешком. Здесь была половина Трима и  весь  Адамстаун.  Они
несли подарки, еду и выпивку, приготовленную или припасенную  специально
к празднику. Вскоре Скарлетт показалось, что еды этой  хватит  на  целую
армию. Фургон Махуоли из Трима прикатил забитый бочонками с элем, как  и
фургон Джима Дэли из Маллингара. Старший сын  Дэниэла  поехал  верхом  в
Трим и вернулся с ящиком глиняных трубок, возвышавшихся за  спиной,  по-
добно огромному уродливому горбу, а также с двумя сумками табака,  кото-
рые были приторочены к седлу. В  честь  такого  знаменательного  события
каждый мужчина и многие женщины должны были получить по новой трубке.
   Бабушка Скарлетт принимала поток гостей  и  подарков,  как  королева,
восседая в своем кресле с высокой спинкой и попивая чай с виски. На  ней
был новый кружевной воротник, надетый поверх черного шелкового платья.
   Когда зазвонили к вечерне, уже собралось не  менее  трехсот  человек,
которые приехали поздравить Кэти-Скарлетт О'Хара в ее сотый день  рожде-
ния.
   Самый старший мужчина сидел на почетном месте у  огня  напротив  нее.
Осторожно, с любовью развернул он полосатую ткань и достал  арфу.  Сотни
три с лишним голосов ахнули. Это был Маккорнак,  единственный  настоящий
наследник искусства бардов сегодня, после смерти великого О'Кэролона. Он
заговорил, и его голос уже звучал музыкой.
   - Я скажу вам слово учителя Турлофа О'Кэролона. Я  проводил  время  в
Ирландии и был  счастлив,  пил  за  каждого  сильного  мужчину,  который
действительно любит музыку. И эти слова я переделаю на свой лад.  Я  пью
за всех сильных мужчин и за каждую сильную женщину, такую, как КэтиСкар-
летт О'Хара.
   Он поклонился ей.
   - Но это должно быть сказано, когда все пьют.
   Две дюжины рук наполнили стаканы. Он выбрал самый большой, поднял его
за старую Кэти-Скарлетт и осушил до дна.
   - А теперь я спою вам сказку про Финна  Маккула,  -  сказал  он.  Его
старческие согнутые пальцы коснулись струн арфы, и волшебство  наполнило
воздух.
   Следуя за Колумом О'Хара, пришли два музыканта, с собой  у  них  были
волынки, несчетное количество скрипок, с дюжину разных дудочек и  флейт,
а в руках - трещотки, которыми они отбивали задорный ритм.
   Женщины наполняли тарелки едой. Дэниэл О'Хара сидел во  главе  стола.
распоряжаясь небольшим бочонком черного пива. Танцующие заняли  середину
двора, и никто не спал.
   - Я даже представить себе не могла, что бывают такие вечеринки, - за-
пыхавшись, сказала Скарлетт, когда вырвалась из круга танцующих.
   - Ты что, никогда не праздновала Первый майский день?! -  воскликнули
кузины, шокированные таким заявлением.
   - Тебе надо будет остаться до Первого мая,  Кэти-Скарлетт,  -  сказал
Тимоти О'Хара.
   Целый хор голосов поддержал его слова.
   - Я не могу, мне нужно успеть на корабль.
   - А что, не будет других кораблей? Скарлетт вскочила со скамейки. Она
уже достаточно отдохнула, а скрипачи завели новый рил.
   И пока она танцевала, одна мысль беспрестанно вертелась в  ее  мозгу.
Должны же быть другие корабли. Почему бы не остаться и не продлить  себе
удовольствие плясать рил в пестрых полосатых чулках? Чарльстон никуда не
денется. Он будет стоять, как стоял, когда она приедет. Ничто там не из-
менится, те же чаепития, в тех же самых обваливающихся домах, за теми же
самыми высокими недружелюбными стенами.
   И Ретт тоже никуда не денется. Пусть  подождет.  Она  его  достаточно
долго прождала в свое время в Атланте, но теперь все по-другому.  "Ребе-
нок в моей утробе удержит Ретта, сделает его моим, стоит мне только  за-
хотеть".
   Она решила, что ей можно остаться еще, до первого мая.
   На следующий день она спросила Колума, есть ли еще корабли после пер-
вого мая. Конечно, они были. Прекрасный корабль, который  останавливался
сначала в Бостоне, откуда придется ехать еще, прежде  чем  добраться  до
Америки. Они с Бриди очень хорошо сделают, если подумают о том, как  они
будут добираться до Саванны, прежде чем оставаться.
   - Корабль отправляется девятого вечером. Так что у тебя  будет  всего
полдня на покупки в Голвее.
   Ей больше не надо делать покупки, она уже думала об этом. В Чарльсто-
не никто никогда не станет носить ирландские чулки и  нижние  юбки.  Они
слишком яркие и простые. Она хотела только оставить несколько, это будет
прекрасный сувенир. Остальные она отдаст Кэтлин и своим новым друзьям  в
деревне.
   - Девятое мая. Это намного позже, чем мы планировали, Колум.
   - Немного больше недели после первого мая, Кэти-Скарлетт. Совсем нем-
ного по сравнению с вечностью.
   Да, действительно. У нее не будет больше такого случая сделать что-то
для
   Колума. Путешествие из Саванны в Бостон  и  обратно  будет  для  него
трудным.
   После всего, что он для нее сделал, она должна была проявить  к  нему
хоть какое-то внимание.
   26 апреля "Брайан Бору" отплыл из Голвея, две  каюты  на  борту  были
свободны. Прибыл корабль 24 в пятницу с пассажирами и почтой. Почту  ра-
зобрали в Голвее в субботу, воскресенье есть воскресенье,  так  что  не-
большая сумка с письмами ушла в Маллингар только в понедельник. Во втор-
ник почтовый дилижанс оставил пакет с  письмами  почтмейстеру  в  Триме,
среди них был большой толстый конверт со штемпелем "Джорджия" для Колума
О'Хара из Саванны. Колум О'Хара получил очень много писем, они  предназ-
начались всей семье О'Хара и посвящались дню рождения бабушки.
   Почтальон оставил конверт в пивной в Адамстауне.
   - Я подумал, что незачем ждать еще сутки, - сказал  он  Мэту  О'Тулу,
хозяину этого заведения, которое служило пивной, небольшой лавкой и поч-
той одновременно. - В Триме они будут только печать ставить  до  завтра,
пока ктото другой не возьмется привезти его.
   Он с готовностью взял кружку пива, которую Мэт О'Тул предложил ему от
имени Колума. Может, пивная О'Тула была маленькая и не очень богатая, но
кружки здесь были большие, из темного стекла.
   Мэт О'Тул позвал свою жену со двора, где она развешивала белье.
   - Посиди здесь, Кэт, пока я схожу к дядюшке Дэниэлу.
   Отец Мэта был братом покойной жены Дэниэла, Терезы, царствие  ей  не-
бесное.
   - Колум! Это великолепно! - в конверте лежало письмо от Тома  Мэхона,
подрядчика церкви. После недолгих уговоров епископ согласился  позволить
Скарлетт пересмотреть приданое ее сестры.
   - Тара, моя Тара, я сделаю это! Это не женщина,  это  просто  сгусток
энергии!
   - Колум! Представляешь? Этот толстокожий епископ  просит  пять  тысяч
долларов за треть Тары. О Господи, помилуй! Да за пять тысяч  можно  ку-
пить все клейтонское графство. Но я заставлю его уступить.
   - С епископами не торгуются, - говорил ей Колум. - Если ей нужно при-
даное и у нее есть денежки, ей придется выложить их. Таким образом,  она
финансирует работу церкви, пусть ее это успокоит.
   - Ты знаешь, что это не так, Колум. Я ненавижу, когда кто-нибудь  хо-
чет на мне поездить, даже церковь. Прости, если тебе обидно слышать  та-
кие слова. Все равно Тара должна быть моей, там мое сердце. О,  какой  я
была дурой, что позволила себя уговорить остаться. Сейчас мы были бы  на
полпути к Саванне.
   Колум не стал поправлять ее. Он ушел, пока она искала ручку и бумагу.
   - Мне необходимо написать обо всем дяде Генри Гамильтону, сию же  ми-
нуту. Он возьмется за все. Все должно быть готово, когда я приеду.
   В четверг Скарлетт пошла в Трим сама. Ее  раздражало,  что  Кэтлин  и
Бриди были заняты на ферме, а Колум просто приводил в  бешенство  своими
внезапными исчезновениями. Хотя он все равно не мог, бы ей ничем помочь.
А ей так много надо было сделать. Она  еще  хотела  купить  такие  хоро-
шенькие мисочки, как у Кэтлин на кухне, и корзинки разного  плетения,  и
еще кучу плотных полосатых льняных скатертей и салфеток. Она  собиралась
сделать свою кухню в Таре такой же уютной, как ирландские. В конце  кон-
цов, разве само название "Тара" не из Ирландии?
   Что же касается Билла и Сьюлин, она должна быть с ними  щедрой,  осо-
бенно с Биллом, как бы то ни было, он заслужил это. Есть  много  хороших
земель, которые графству будут не нужны. Уэйд и Элла могут жить с ней  и
Реттом в Чарльстоне. Ретт к ним очень хорошо относится. Она подыщет  хо-
рошую школу, где каникулы покороче.
   Ретт будет о них заботиться, как всегда заботится о детях,  но  когда
родится малыш, он увидит, как Скарлетт любит его, он ведь перестанет  ее
все время критиковать, а летом они будут в Таре, красивой, возрожденной,
своей Таре.
   Скарлетт понимала, что она строит воздушные замки. Может  быть,  Ретт
никогда не покинет Чарльстон и ограничится случайными визитами  в  Тару.
Но почему бы не помечтать в такой чудесный весенний день, пока  едешь  в
повозке, запряженной хорошеньким пони, и на тебе надеты чулки в  красную
и синюю полоску.
   Первый майский день был отмечен, как и обещали. Было много  угощения,
танцев на улице Трима да плюс еще огромное майское дерево на стене  раз-
рушенного замка. В волосах Скарлетт была алая лента и венок из цветов, а
когда английский офицер попросил ее прогуляться до реки, она ему ответи-
ла не слишком вежливыми словами.
   Она вернулась домой уже после захода солнца. Скарлетт  прошла  пешком
четыре мили, все время останавливаясь. Ей так  не  хотелось,  чтобы  эта
ночь кончилась, хотя она еще не наступила. С одной стороны, она страстно
хотела домой в Тару, чтобы работать, делать что-то, но  все  равно  была
рада, что осталась на Первое мая. Оставалась всего неделя, казалось  бы,
совсем немного.
   В среду Фрэнк Келли, почтальон из Трима, остановился  у  Мэта  О'Тула
выкурить трубку и выпить кружечку пива.
   - Для Колума О'Хара опять раздутый конверт, - сказал  он.  -  О  чем,
черт возьми, могут ему писать?
   Его предположения были совершенно дикими. В Америке все может быть.
   И они могли только предполагать.
   Папаша О'Хара был очень хорошим и  дружелюбным  человеком  и  большим
болтуном. Но когда сказать было нечего, даже он замолкал.
   Мэт О'Тул не отдал ему письма. Нужды в этом не  было.  Он  знал,  что
Клара
   О'Торман зайдет после обеда, а потом пойдет проведать свою старую ба-
бушку.
   Она и передаст письмо, даже если Колум не зайдет  сам.  Он  прикинул,
сколько оно весит. Наверное, очень хорошие новости, если не жаль  потра-
тить денег и послать такое тяжелое письмо. Или наоборот.
   - Там почта для тебя, Скарлетт. Колум оставил на столе  и  чай,  если
захочешь. Ну что, приятно провела время с Молли? - в голосе Кэтлин  пос-
лышалась неприязнь.
   Скарлетт не стала ее разочаровывать. Посмеиваясь,  она  описала  свой
визит.
   - У Молли была еще жена доктора. Когда я вошла, Молли чуть не уронила
чашку. Она не знала, может, нужно просто уйти и  сказать,  что  я  новая
служанка. Потом жена доктора пропищала: "О, богатая американская кузина!
Какая честь! ", стараясь при этом отвести взгляд от моей одежды. Услышав
это. Молли подскочила как ужаленная и кинулась  целовать  меня  в  щеки.
Клянусь тебе, Кэтлин, что на ее глаза навернулись слезы, когда я  сказа-
ла, что пришла за своим дорожным костюмом. Она просто умоляла  меня  ос-
таться, как бы я ни выглядела. Я чмокнула ее, когда  собралась  идти.  И
докторшу тоже, как следует. Все надо делать как следует  и  доводить  до
конца.
   Кэтлин расхохоталась, ее шитье выпало из рук на пол. Скарлетт бросила
тут же свой дорожный костюм. Она была уверена, что он ей будет маловат в
талии. Даже если из-за ребенка она не стала толще, то все  равно  легкие
платья и обильная пища сделали свое дело. Как бы то ни было, она не  со-
биралась утягиваться так, что - бы невозможно было дышать во время тако-
го долгого путешествия.
   Она схватила конверт и посмотрела его на свет.  Честно!  Ее  дедушка,
наверное, самый ужасный человек на свете. А этот ответственный Жером еще
более ужасный человек, чем он. Она нетерпеливо  разорвала  конверт.  Ка-
кая-то официальная контора.  Первоначально  письмо  было  отправлено  на
Пигтристрит. Она, наверное, должна уплатить  какую-то  пошлину.  Теперь,
когда ей предстоят такие затраты на выкуп Тары и на постройку  дома,  ей
очень не хотелось тратить деньги на выплату каких-то штрафов, денег нуж-
но очень много для работ в Таре, уже не говоря о том, что  нужно  купить
участок для Билла. Пальцы ее потянулись к кошелечку под  рубашкой.  Нет,
деньги Ретта - это деньги Ретта.
   Документ был датирован двадцать шестым марта 1875 года. День ее  отп-
лытия из Саванны на "Брайан Бору". Скарлетт пробежала  глазами  строчки.
Она помертвела. Потом вернулась к началу и перечитала все медленно. Кра-
ска схлынула с ее лица.
   - Кэтлин, где Колум, ты знаешь? - спросила она и подумала, что  голос
ее звучит очень обыденно. - Забавно.
   - Он у бабушки, я думаю. Клара пошла туда за ним. Подожди немного.
   Я сейчас закончу переделывать дорожный костюм для Бриди, ей нужно уз-
нать твое мнение.
   - Я не могу ждать.
   Она должна была видеть Колума. Произошла ужасная ошибка.  Они  должны
уехать сейчас, сию минуту. Ей надо быть дома.
   Колум был во дворе, возле дома. Неестественное  спокойствие  Скарлетт
исчезло, как только она увидела его, она потянулась к нему и завизжала:
   - Отвези меня домой, Колум. Черт бы побрал тебя, и всех О'Хара, и Ир-
ландию. Я никогда больше не уеду из дома.
   Руки ее сжались до боли так, что ногти впились в ладонь.
   "Заявление.
   В официальную книгу записей суверенного штата Джорджия внесено поста-
новление о разводе Ретта Киннисета Батлера с его женой  Скарлетт  О'Хара
Батлер. Администрация Военного Округа Южной Каролины".
   - В Южной Каролине нет развода, - сказала Скарлетт, - мне об этом го-
ворили два адвоката.
   Она повторяла это снова и снова, одно и то же, пока горло ее не пере-
сохло, и ее рот не мог издать ни один звук.  Но  губы  продолжали  шеве-
литься, произнося все те же слова.
   Колум отвел ее в тихий уголок сада, сел возле нее и  начал  говорить,
но она не слушала его. Тогда он взял ее крепко сжатые руки в свои и при-
тих. Солнце зашло, и сумерки спустились на землю. В темноте пришла Бриди
звать их к ужину, но Колум отослал ее.
   - Скарлетт просто голову потеряла. Скажи дома, чтобы не  волновались,
Бриди. Просто ей нужно время, чтобы прийти в себя после шока. Из Америки
пришли новости: ее муж серьезно заболел. Она боится, что  он  умрет  там
без нее.
   Бриди побежала домой докладывать.
   - Скарлетт молится, - сказала она.
   И вся семья тоже начала молиться.
   - Отнеси им фонарь, Тимоти, - сказал Дэниэл.
   Свет фонаря отразился в глазах Скарлетт.
   - Кэтлин еще прислала шаль, - прошептал Тимоти.
   Колум кивнул, накрыл плечи Скарлетт и отослал парня обратно.
   Прошел еще час. Звезды сияли на безлунном небе: свет их был ярче, чем
свет фонаря... Сдавленный крик вырвался из горла Скарлетт.
   - Что мне делать?! - ее хриплый голос прозвучал неестественно  громко
в тишине полей. Колум вздохнул и поблагодарил Бога. Самое страшное  было
позади.
   - Мы поедем домой, как и собирались, Скарлетт, милая. Все  еще  можно
поправить, - голос его был мягким и успокаивающим.
   - Разведенная! - истерично выкрикнула Скарлетт.
   - Еще не все потеряно, Скарлетт.
   - Если бы я только осталась! Никогда не прощу себе!
   - Слезами горю не поможешь. Главное - надо все хорошенько обдумать.
   - Но он никогда не примет меня обратно,  если  его  сердце  настолько
очерствело, что он прислал мне развод. Я ждала, что он вернется ко  мне,
я была уверена. Какая же я дура! Я беременна, Колум. Как я  могу  рожать
ребенка, если у меня нет мужа?!
   - Все нормально, - спокойно сказал Колум, - пусть тебя это не  волну-
ет. Ты просто должна сказать ему об этом.
   Скарлетт охватила руками живот. Ну конечно! Ничто, никакая бумага  не
заставит Ретта отказаться от своего ребенка. Он может аннулировать  раз-
вод, стереть любую запись. Ретт может все. Он только что доказал это.  В
Каролине не было разводов, пока Ретт не решил устроить один.
   - Я хочу ехать сейчас же, Колум. Должен же хоть какой-нибудь  корабль
отплывать пораньше. В ожидании я сойду с ума.
   - Мы уезжаем в пятницу утром, Скарлетт, милая, а корабль  отплывет  в
субботу. Даже если мы поедем завтра,  все  равно  придется  ждать  целый
день. Не лучше ли провести его здесь?
   - О нет! Я должна знать, что мы едем. Хоть понемножечку, но я прибли-
жаюсь к дому, к Ретту. Я должна действовать. Все будет хорошо... Да, Ко-
лум? Скажи, что все будет хорошо!
   - Все будет просто чудесно, Скарлетт, дорогая. Но  сейчас  ты  должна
поесть. Хотя бы молока выпить. И тебе надо поспать. Ты должна  держаться
бодро, ради себя и своего малыша.
   - О, да! Я буду очень следить за собой. Но прежде  мне  надо  уложить
все свои вещи в сундук. Колум, а как мы доберемся до поезда?..  -  голос
ее опять был нормальным.
   Колум встал и помог ей подняться на ноги.
   - Я позабочусь об этом и помогу девочкам упаковаться. Но только  если
ты поешь чего-нибудь.
   - Да, да! Так я и сделаю! Он проследил, чтобы она выпила и виски, как
только они вернулись домой. Бедняжка! Будет ужасно,  если  она  потеряет
ребенка.

   ГЛАВА 55

   Как и многие другие, Колум недооценивал силу Скарлетт О'Хара. Она на-
стояла, чтобы ее багаж был перенесен от Молли в тот же вечер. Она прика-
зала Бриджид упаковать вещи, пока Кэтлин подгоняла ей платье.
   - Следи за шнуровкой, Бридд, - резко сказала она, надевая корсет. -
   Ты должна будешь делать это на пароходе, и я не смогу видеть, что  ты
делаешь сзади.
   Ее возбужденный и резкий голос внушал Бриди ужас. Пронзительный вопль
Скарлетт от боли, когда  Кэтлин  рванула  шнурки,  заставил  Бриди  тоже
вскрикнуть.
   - Не обращай внимания на мой крик, - напомнила  о  себе  Скарлетт,  -
всегда бывает больно при шнуровании корсета. Я просто  забыла,  как  это
больно, я снова привыкну к этому через некоторое  время.  Я  не  причиню
вреда ребенку. Я всегда ношу корсет как можно дольше,  когда  беременна,
обычно даже при большем сроке беременности, чем у меня сейчас.  Еще  нет
десяти недель. Я еще влезаю в свои платья, уже влезла и  буду  завтра  в
этом платье со шлейфом, даже если это убьет меня!
   - Затягивай, Кэтлин, - крикнула она. - Туже!
   Колум отправился в Трим и устроил так, чтобы коляску подали  на  день
раньше. Затем он совершил обход родни, распространяясь о том, как ужасно
обеспокоена Скарлетт. Когда он закончил дела, было уже поздно, он  очень
устал. Но теперь никто не будет удивляться, почему американка О'Хара уе-
хала, как воришка, ночью, не попрощавшись.
   И очень хорошо сделала. Шок предыдущего дня покрыл  ее  бронированным
щитом нечувствительности. Только однажды она не  выдержала  и  расплака-
лась, когда прощалась с бабушкой.
   - Бог с тобой, - сказала старая женщина, - да хранят тебя  ангелы!  Я
счастлива, что повидала тебя, дочку  Джералда,  в  свой  день  рождения.
Только жаль, что тебя не будет на моих поминках...  Почему  ты  плачешь?
Разве ты не знаешь, что нет ничего важнее для живущих, чем поминки близ-
ких? Стыдно пропускать их!
   Скарлетт молчала и в коляске по дороге в Маллингар, и в поезде в Гол-
вей,
   Бриди была слишком взволнована, чтобы говорить, и все ее волнение от-
ражалось на красных щеках и в больших  очаровательных  глазах.  За  свои
пятнадцать лет она никогда не уезжала из  дома  дальше,  чем  на  десять
миль.
   Когда они подъехали к отелю, Бриди уставилась с открытым ртом на  все
его великолепие.
   - Я провожу вас в вашу комнату, - сказал Колум, - и скоро вернусь  за
вами, чтобы пойти пообедать. Я только спущусь  в  порт  проследить,  как
идет погрузка наших вещей. Еще я хотел бы посмотреть, в какие каюты  нас
поместят. Сейчас еще можно поменять их.
   - Я пойду с тобой, - сказала Скарлетт. Это было первое, что она  про-
изнесла за всю дорогу.
   - Не нужно, Скарлетт.
   - Это нужно мне. Я хочу осмотреть корабль, или я не буду  чувствовать
себя в безопасности,
   Колум согласился. И Бриди попросила взять ее с собой. Отель  подавлял
ее огромными размерами. Она не хотела оставаться там одна.
   От воды веял солоноватый ветерок. Скарлетт вдохнула его всей  грудью,
вспоминая, что в Чарльстоне всегда соленый воздух. Она не замечала,  как
слезы медленно стекали с ее щек. Если бы они могли отплыть сейчас,  сра-
зу. Посчитается ли капитан с ее желанием? Она дотронулась до  мешочка  с
золотом на груди.
   - Я ищу "Брайан Бору", - сказал Колум одному из портовых грузчиков.
   - Она там, - человек указал пальцем, - только что пришла.
   Колум скрыл удивление. Судно должно было прийти тридцать часов назад.
Не стоило говорить Скарлетт, что такая задержка могла быть связана с не-
поладками.
   Грузчики сновали туда-сюда. Судно везло не только  пассажиров,  но  и
грузы.
   - Здесь нет места женщинам, Скарлетт. Отправляйся обратно в отель,  а
я приду за вами позднее.
   Скарлетт стиснула зубы.
   - Нет. Я хочу поговорить с капитаном.
   - Он слишком занят, чтобы разговаривать с кем-либо, даже с такой кра-
савицей, как ты.
   Она не была настроена выслушивать комплименты.
   - Ты знаешь его, Колум, не так ли? Ты знаешь всех. Устрой так,  чтобы
я повидала его сейчас.
   - Я не знаю этого человека, я никогда не видел его, Скарлетт. И как я
могу знать его? Это Голвей, а не графство Мит.
   С трапа "Брайан Бору" сходил человек в униформе. Два больших холщовых
мешка на плечах, казалось, совсем его не обременяли,  его  походка  была
легкой и быстрой, что не обычно для людей такого размера и роста.
   - А это не отец ли Колум О'Хара собственной персоной? - проревел  он,
когда проходил мимо них. - Что занесло тебя  так  далеко  от  бара  Мэта
О'Тула, Колум?
   Он швырнул один из мешков на землю и снял шляпу перед Скарлетт и Бри-
ди.
   - Разве я не говорил всегда, что семейству О'Хара чертовски  везет  с
дамами? - захохотал он, довольный собственной шуткой. - Ты не сказал им,
что ты пастор, Колум?
   Скарлетт небрежно улыбнулась, когда была представлена Фрэнку  Махони,
и совсем не обратила внимание на его родственные отношения с семьей Моу-
рин. Она желала поговорить с капитаном!
   - Я только что получил почту из Америки. Не хочешь ли взглянуть,  Ко-
лум, или ты подождешь до возвращения домой, чтобы там прочитать надушен-
ные любовные письма? - он разразился хохотом над своим остроумием.
   - Ты всегда такой, Фрэнк! Я взгляну, с твоего разрешения.
   Колум развязал мешок под ногами и подтянул его поближе к высокому га-
зовому фонарю, освещавшему пирс. Он сразу наткнулся на письмо из  Саван-
ны.
   - Сегодня мне везет, - сказал он. - Из последнего письма я узнал, что
у моего брата скоро должен появиться еще ребенок, а я уже потерял всякую
надежду. Спасибо, Фрэнк. Не позволишь ли мне купить тебе кружку пива?
   - Не надо. Я сделал это ради удовольствия нарушить  английский  поря-
док, - Фрэнк снова взвалил мешок на спину. - Проклятый  надзиратель  уже
смотрит на свои золотые часы. Я не могу задерживаться. До свидания,  да-
мы.
   В конверте было полдюжины меньших писем.  Колум  просмотрел  их,  ища
разборчивый четкий почерк Стивена.
   - А вот письма для тебя, Скарлетт, - сказал он и передал  ей  голубой
конверт, нашел письмо от Стивена и открыл его.
   Он только начал читать, как услышал пронзительный крик  и  почувство-
вал, как что-то наваливается всей тяжестью на него. Он не  успел  выста-
вить руки, и Скарлетт лежала у его ног. Голубой конверт и тонкие листоч-
ки письма трепетали в ее ослабевшей руке, затем легкий ветерок разнес их
по рыбацким лодкам. Пока Колум поднимал Скарлетт за плечи и старался на-
щупать ее пульс, Бриди побежала собирать листки.
   Наемный кэб трясся и  раскачивался  от  скоростной  гонки  обратно  в
отель.
   Голова Скарлетт моталась из стороны в сторону, как ни старался  Колум
крепко держать ее.
   Он быстро пронес ее через вестибюль гостиницы.
   - Позовите доктора, - крикнул он служащему в ливрее, - и уйдите с мо-
ей дороги.
   Только в комнате Скарлетт он положил ее на кровать.
   - Давай, Бриди, помоги мне раздеть ее, - сказал он. - Нам нужно  дать
ей возможность дышать.
   Он вытащил нож из кожаного футляра.  Пальцы  Бриди  ловко  двигались.
расстегивая пуговицы платья на спине Скарлетт.
   Колум перерезал шнуры корсета.
   - Теперь, - сказал он, - помоги положить под голову подушку  и  укрой
ее чем-нибудь теплым.
   Он с силой растирал руки Скарлетт, мягко хлопал по щекам.
   - У тебя есть нюхательная соль?
   - У меня нет, Колум. Откуда я знаю, есть ли у нее?
   - У доктора должна быть. Я надеюсь, что это только обморок.
   - Это обморок, отец, - сказал доктор, когда  он  поднялся  с  кровати
Скарлетт. - Но глубокий. Я оставлю тонизирующее у прислуги  на  будущее.
Ох уж эти дамы! Они перекрывают себе всю циркуляцию крови ради моды. Од-
нако беспокоиться не о чем. С ней будет все в порядке.
   Колум поблагодарил его, заплатил за визит и проводил до двери.  Затем
он тяжело опустился на стул у освещенного лампой столика и положил голо-
ву на руки. Было о чем подумать, и он задавал себе вопрос, будет ли ког-
данибудь Скарлетт О'Хара здорова снова. Измятые, намоченные водой, лист-
ки письма были разбросаны на столе рядом с ним. Среди них была  аккурат-
ная вырезка из газеты. "Вчера вечером, - прочитал Колум, - в церкви при-
юта вдов и сирот был совершен  обряд  бракосочетания  между  мисс  Анной
Хэмптон и мистером Реттом Батлером".

   ГЛАВА 56

   Разум Скарлетт поднимался по спирали все выше и выше, быстро и  легко
вращаясь, кружась, выше, выше из черноты в сознание,  но  какой-то  инс-
тинкт заставлял его снова опускаться, скользя, сползая в темноту,  прочь
от невыносимой правды. Снова и снова  шла  борьба,  утомляющая  ее  нас-
только, что она лежала в большой кровати измученная, недвижимая и  блед-
ная, словно мертвая.
   Она спала и видела сон, полный движения и назойливости.  Она  была  в
Двенадцати Дубах, дом был цел и прекрасен, каким он был до того, как его
сжег Шерман. Изящная винтовая лестница пронизывала пространство, и Скар-
летт легко, проворно сбегала по ее ступенькам. Эшли бежал  впереди  нее,
взбираясь вверх, он не слышал ее просьб остановиться. "Эшли,  -  кричала
она, - Эшли, подожди меня". И бежала за ним.
   Какая длинная лестница! Скарлетт  не  помнила,  чтобы  лестница  была
столь высокой, казалось, что она становилась выше, пока Скарлетт бежала,
а Эшли уже был высоко. Она должна догнать его. Она не  знала  зачем,  но
знала, что должна, и бежала все быстрей и быстрей, пока ее сердце не на-
чало биться в груди. "Эшли! - кричала она. - Эшли".  Он  остановился,  и
она обнаружила в себе силу, о которой и не подозревала раньше, она  про-
должала бежать еще быстрее.
   Чувство облегчения наполнило тело и душу, когда она коснулась его ру-
кава. Он повернулся к ней, и Скарлетт беззвучно вскрикнула.  У  него  не
было лица, только бледный, бесформенный блин.
   Затем она падала, кувыркалась в пространстве; ее глаза с ужасом  сле-
дили за фигурой над ней, горло напрягалось. Но единственным  звуком  был
смех откуда-то снизу, который поднимался, как облако, чтобы окружать  ее
и насмехаться над ее немотой.
   "Я умираю, - подумала она. - Ужасная боль сокрушит меня, и я умру".
   Но неожиданно сильные руки обняли и нежно подхватили  ее,  спасая  от
падения. Она знала их, ей было знакомо плечо,  подпиравшее  голову.  Это
был Ретт. Ретт спас ее. Она была в безопасности в его объятиях. Скарлетт
повернула голову, подняла ее, чтобы посмотреть ему  в  глаза.  Леденящий
ужас парализовал все ее тело. Его лицо было бесформенным,  расплывчатым,
как туман или дымка, как лицо Эшли. Затем снова  послышался  смех...  из
темного пятна, которое должно было быть лицом Ретта.
   Скарлетт перенесла потрясение, разум вернулся к ней. Спасаясь от ужа-
са, она открыла глаза. Ее окружала темнота и неизвестность.  Лампа  была
потушена, и Бриди спала на стуле, невидимая в  углу  громадной  комнаты.
Скарлетт раскинула руки в просторы чужой кровати.  Ее  пальцы  коснулись
мягкого льняного полотна, больше ничего. Края матраса были слишком дале-
ко. Ей показалось, что она покинута на странных мягких просторах без на-
звания. Может, это переход в темноту  безмолвия.  Ее  горло  сжалось  от
страха. Она была одна и брошена в темноте.
   Прекратить! Ее разум отогнал панику, потребовав, чтобы она взяла себя
в руки. Скарлетт осторожно сняла одеяло, повернулась и встала на колени.
Ее движения были медленными, она старалась не шуметь. В темноте мог быть
кто угодно, прислушивающийся. Она кралась на коленях с  отчаянной  осто-
рожностью, пока ее руки не коснулись края кровати,  а  затем  деревянной
рамы.
   "Ну и простофиля ты, Скарлетт О'Хара, - говорила она  себе,  и  слезы
облегчения катились по ее щекам. - Конечно, кровать чужая, и комната то-
же. Ты упала в обморок, как глупая, слабая, мнительная девица, и Колум с
Бриди принесли тебя в отель. Прекрати этот психоз".
   Затем подобно физическому удару память атаковала ее. Ретт потерян для
нее... Разведен с ней... Женился на Анне Хэмптон. Она не могла  поверить
этому, но она должна поверить, ибо это правда.
   Почему? Почему он сделал это? Она была так уверена, что он любит  ее.
Он не мог этого сделать, не мог.
   Но он сделал.
   "Я никогда не знала его". Скарлетт слышала слова, как будто она  про-
износила их вслух. "Я совсем его не знала. Но кого я тогда любила? Чьего
ребенка я ношу?
   Что со мной будет?"
   В ту ночь в пугающей темноте невидимой гостиничной комнаты  в  стране
за тысячи миль от ее родины Скарлетт О'Хара совершила самый смелый  пос-
тупок, на который когда-либо была способна. Она  стойко  встретила  свое
поражение.
   "Во всем моя вина. Мне следовало немедленно возвращаться в Чарльстон,
как только я узнала, что беременна. Я предпочла развлечения. И эти неде-
ли развлечений стоили мне единственного счастья, о каком я действительно
мечтала. Я не думала о том, что Ретт мог подумать о моем отъезде.  Я  не
думала, что будет потом. Я не думала совсем. Я никогда не думала".
   Все импульсивные, необдуманные ошибки ее жизни роились  вокруг  Скар-
летт в черном молчании ночи, и она заставляла себя признать  их.  Чарльз
Гамильтон - она вышла за него замуж назло Эшли, она совсем его не  люби-
ла. Фрэнк Кеннеди - она вела себя отвратительно  с  ним,  лгала  ему  на
Сьюлин, поэтому Фрэнк женился на ней и дал  денег,  чтобы  спасти  Тару.
Ретт - о, она совершила слишком много ошибок, их  невозможно  сосчитать.
Она вышла за него, когда не любила его, и не сделала  ни  одной  попытки
дать ему счастье; ее даже никогда не заботило, что он несчастлив,  -  до
тех пор, пока не стало слишком поздно.
   "О Господи, прости меня, я никогда не думала о  том,  что  делала,  о
том, что они чувствовали. Я обижала, делала больно и приносила несчастье
всем им, потому что не давала себе труда подумать.
   Мелани тоже, особенно Мелли. Мне тяжело вспомнить, как ужасно гадко я
вела себя с ней. Я никогда не чувствовала себя благодарной  за  то,  что
она любила и защищала меня. Ни разу не сказала ей, что  люблю  ее  тоже,
потому что не думала об этом вплоть до ее конца, когда уже не было  шан-
са.
   Разве когда-нибудь я задумывалась о том, что я делала? Подумала ли  я
когда-нибудь о последствиях?"
   Отчаяние и стыд охватили сердце Скарлетт. Как она  могла  быть  такой
дурой? Она презирала дураков. Затем она крепко  сжала  кулаки,  напрягла
спину, ее челюсть сделалась твердой. Она не должна копаться в прошлом  и
чувствовать сожаление о содеянном. Она не будет ныть, не будет плакаться
ни кому-то, ни самой себе. Она уставилась в темноту над  головой  сухими
глазами. Она не будет плакать, не сейчас. Она будет плакать  всю  жизнь.
Теперь она должна подумать, и подумать тщательно, прежде чем  на  что-то
решиться.
   Она должна подумать о ребенке.
   В данный момент она ненавидела его, ненавидела свою полнеющую талию и
неуклюжее тяжелое тело. Она полагала, что получит Ретта обратно, но это-
го не произошло. Есть вещи, которые может сделать женщина, - она слышала
о женщинах, избавляющихся от нежеланных  детей...  Ретт  никогда  бы  не
простил ее, если бы она сделала это.
   А что это изменит?
   Ретт ушел навсегда... Запрещенное всхлипывание вырвалось с губ  Скар-
летт, несмотря на всю силу волу. "Потерян. Я потеряла  его.  Ретт  выиг-
рал".
   Затем неожиданный гнев вспыхнул в ней, делая  ее  нечувствительной  к
боли, заряжая энергией ее измученное тело и дух.
   "Я разбита, но я расквитаюсь с тобой, Ретт Батлер, - подумала  она  с
горьким триумфом. - Я ударю тебя сильнее, чем ты ударил меня".  Скарлетт
нежно положила руки на живот. О нет, она не будет избавляться  от  этого
ребенка. Она будет заботиться о нем лучше, чем заботились о любом другом
ребенке в истории всего мира.
   Ей вспомнились Ретт и Бонни. "Он всегда любил Бонни больше  меня.  Он
бы отдал все, он бы отдал свою жизнь, чтобы вернуть ее. У меня будет но-
вая Бонни, полностью моя. И когда она подрастет, когда она будет  любить
меня, и только меня, больше, чем что-нибудь или  кого-нибудь  на  земле,
тогда я позволю Ретту познакомиться с ней, понять, что он потерял...
   О чем я думаю? Я, должно быть, сошла с ума. Только минуту назад я по-
няла, сколько боли причинила ему, и ненавидела себя. А  сейчас  ненавижу
его и думаю о том, как сделать ему больнее. Я не буду такой, не  позволю
себе подобные вещи. Не позволю.
   Ретт ушел. Я допускаю это, но не могу  опуститься  до  сожаления  или
мести, пустая трата времени, тогда как я должна заняться построением но-
вой жизни с самого начала. Я должна найти что-то свежее, что-то  важное,
что-то, для чего жить. Я смогу, если пораскину умом".
   Весь остаток ночи Скарлетт методично перебирала в уме все  возможнос-
ти. Она  натыкалась  на  безвыходные  ситуации,  она  преодолевала  пре-
пятствия, находила удивительные уголки  в  памяти.  Она  вспомнила  свою
юность, родину, время перед войной. Воспоминания были каким-то безболез-
ненными, отдаленными, и она понимала, что больше не была  той  Скарлетт,
которой сама позволила сбиться с пути. И  она  оставила  прежние  дни  и
мертвых в покое.
   Она сосредоточилась на будущем, на  реальности,  на  последствиях.  В
висках у нее начало стучать, затем сильно колотиться, и страшно заболела
голова. Но она продолжала думать.
   Когда с улицы донеслись первые звуки, Скарлетт уже знала, что намере-
на делать. Как только луч света пробился через спущенные шторы в  комна-
ту, Скарлетт позвала:
   - Бриди! Девушка вскочила со стула, моргая со сна глазами.
   - Слава Богу, вы поправились! - воскликнула она. - Доктор оставил то-
низирующее. Я сейчас найду ложку, она где-то на этом столе.
   Скарлетт покорно открыла рот для горького  лекарства.  Затем  сказала
твердо:
   - Хватит. Я больше не буду болеть. Открой шторы, сейчас  уже,  должно
быть, день. Я хочу завтракать; у меня болит голова, но я  собираюсь  ок-
репнуть.
   Шел дождь. Настоящий дождь, а не туманный ливень, который был  привы-
чен. Скарлетт чувствовала удовлетворение.
   - Колум хочет узнать, не лучше ли вам. Можно мне впустить его?
   - Не сейчас. Скажи ему, что я повидаюсь с ним позже. Я  хочу  погово-
рить с ним, но не теперь. Иди. Скажи ему. И попроси его помочь тебе  за-
казать завтрак для меня.

   ГЛАВА 57

   Скарлетт заставляла себя глотать кусок за  куском.  Как  она  сказала
Бриди, ей нужны силы.
   После завтрака она отослала Бриди, строго наказав ей вернуться  через
два часа. Затем села за письменный стол у окна и,  слегка  нахмурившись,
быстро исписала несколько листов толстой кремовой бумаги. Написав и зак-
леив два письма, она долго смотрела на чистый лист бумаги, лежавший  пе-
ред ней. Письмо она составила в уме еще ночью" но не могла заставить се-
бя взяться за перо и начать писать. Вся ее природа  протестовала  против
того, что она собиралась сделать.
   Скарлетт поежилась и отвернулась от бумаги. Ее  взгляд  упал  на  ма-
ленькие фарфоровые часики на столе, и она вздохнула,  потрясенная.  "Так
поздно! Бриди должна вернуться уже через сорок пять  минут.  Я  не  могу
откладывать это дольше, ничего не изменится от того, что я буду  оттяги-
вать. Другого пути нет. Я должна написать дядюшке Генри, проглотив  оби-
ду, и попросить о помощи. Это единственный человек, кому  я  могу  дове-
рять". Стиснув зубы, она взялась за перо. Ее  обычно  аккуратный  почерк
был неразборчивым и неровным, когда она писала слова о передаче управле-
ния ее делами в Атланте и золотого запаса  в  банке  Атланты  Генри  Га-
мильтону.
   Ей казалось, что земля уходит у нее из-под ног. Она физически ощущала
себя больной, сильно кружилась голова. Она не боялась, что старый  адво-
кат обманет ее, но не было уверенности, что он будет следить  за  каждым
пенни, как обычно делала она. Ему можно доверить только сбор и  хранение
выручки магазина и бара. Еще она доверяла ему инвентаризацию магазинного
имущества и контроль за арендной платой салуна.
   Контроль. Она уступила контроль  за  своими  делами,  своей  безопас-
ностью, своим успехом именно тогда, когда он особенно был нужен. Покупка
пая Кэррин в Таре пробила глубокую брешь в ее накоплениях, но сейчас бы-
ло слишком поздно прерывать сделку, и Скарлетт не прервет  ее,  если  бы
даже могла. Ее мечта проводить лето в Таре с Реттом теперь нереальна, но
Тара есть Тара.
   Строительство домов на окраине города было еще одной статьей расхода,
но оно должно быть завершено. Если бы только она не сомневалась, что дя-
дя Генри согласится со всем, что ни предложит Сэм Коллетон,  не  уточняя
затрат. Хуже всего, что будет потом. Все может быть.
   "Я не могу сделать этого!" Скарлетт громко застонала,  но  продолжала
писать. Она писала, что собирается в длительный отпуск, едет путешество-
вать. У нее не будет адреса, куда можно отправлять почту. Слезы застила-
ли глаза. Она посмотрела на слова - они расплывались. Скарлетт  смахнула
ресницами слезы. "Довольно!" - приказала она себе.  Необходимо  обрезать
все связи, иначе Ретт сможет выследить ее. А он не должен знать о ребен-
ке до тех пор, пока она не сочтет нужным рассказать ему. Но как она смо-
жет родить, не зная, что дядя Генри делает с ее деньгами? А  если  будет
угроза ее сбережениям? Или сгорит ее дом? Или еще хуже - ее магазины?
   Она должна все вынести и вынесет. Перо торопливо царапало по  страни-
цам детальные распоряжения и советы, которыми  Генри  Гамильтон,  вполне
вероятно, пренебрежет.
   Когда вернулась Бриди, все письма  были  готовы.  Скарлетт  сидела  в
кресле с разорванным корсетом на коленях.
   - О, я забыла, - промычала Бриди. - Мы вынуждены были разрезать  шну-
ровку, чтобы дать вам возможность  дышать.  Что  прикажете  мне  делать?
Здесь должен быть магазин поблизости, куда я могу сходить...
   - Ничего! Не беда! Это неважно, - сказала Скарлетт. - Ты  можешь  за-
шить на живую нитку мое платье, а я надену плащ, чтобы скрыть стежки  на
спине. Давай, становится поздно. У меня масса дел.
   Бриди взглянула в окно. Поздно? Не было еще девяти  часов  утра.  Она
послушно отправилась распаковывать сумку со  швейными  принадлежностями,
которые Кэтлин помогла ей собрать для новой роли горничной.
   Через полчаса Скарлетт постучала в дверь комнаты Колума.  Хотя  глаза
ее ввалились после бессонной ночи, она была безукоризненно  одета  и  не
чувствовала усталости. Самое худшее миновало, теперь надо  приступать  к
делу. Это восстановит ее силы.
   Она улыбнулась кузену, когда тот открыл дверь.
   - Твой воротничок защитит твою репутацию, если я  войду?  -  спросила
она. - Я должна поговорить с тобой наедине.
   Колум поклонился и широко распахнул дверь.
   - Замечательно видеть тебя улыбающейся, дорогая Скарлетт.
   - Надеюсь, что прошло не так уж много времени, прежде  чем  я  смогла
снова улыбаться. Скажи, письмо из Америки потеряно?
   - Нет, оно у меня. Я понимаю, что случилось.
   - Да? - Скарлетт снова улыбнулась. - Тогда ты умнее меня. Я знаю, но,
вероятно, никогда не пойму.
   Она положила три письма на стол.
   - Я расскажу тебе о них через минуту. Во-первых, я должна сказать те-
бе, что я не еду с тобой и Бриди. Я остаюсь в Ирландии,  -  она  подняла
руку. - Нет, ничего не говори. Я все обдумала. В Америке для меня больше
ничего нет.
   - О нет, Скарлетт. Ты слишком спешишь. Разве я тебе не  говорил,  что
нет ничего такого, чего нельзя было бы изменить? Твой муж  развелся  од-
нажды, он сделает это снова, когда узнает о ребенке.
   - Ты неправ, Колум. Ретт никогда не бросит Анну. Она женщина его  ти-
па, из его круга, из Чарльстона. И кроме того, она -  как  Мелани.  Тебе
это ницего не говорит, ты не знал Мелли. А Ретт  знал.  Он  раньше  меня
знал, какой редкостью она была, и уважал Мелли.  Она  была  единственной
женщиной, которую он действительно уважал, за исключением,  может  быть,
своей матери.
   Он восхищался ею, и она этого заслуживала. Девушка, на которой он же-
нился, в десять раз лучше меня, такая же, как Мелли, и Ретт  знает  это.
Она в десять раз лучше Ретта тоже, она любит  его.  Позволим  ему  нести
этот крест.
   В ее словах прозвучала неприкрытая горечь.
   "Ах, страдания, - подумал Колум. - Должен же быть способ помочь ей.
   У тебя есть теперь твоя Тара, Кэти-Скарлетт, и ты мечтала о  нем.  Не
утешит ли она тебя, пока не залечатся твои  сердечные  раны?  Ты  можешь
создать там для своего ребенка такой мир, какой захочешь. Его бабушка  и
дедушка разбили громадную плантацию. Если будет мальчик, его можно  наз-
вать Джералд".
   - Ты не представляешь, как много я думала. Спасибо  тебе,  но  ты  не
сможешь найти ответа, если я не смогла. Поверь мне.  Если  речь  идет  о
наследстве, то у меня уже есть сын, ребенок,  о  котором  ты  ничего  не
знал. Но другое дело - именно этот ребенок. Я не могу вернуться в Тару и
родить этого ребенка, не могу забрать этого ребенка  в  Тару  после  его
рождения. Люди никогда не поверят, что он законный. Я покинула Чарльстон
на следующий день после того, как он был зачат.
   Лицо Скарлетт побледнело от болезненной тоски.
   - Никто в мире не поверит, что это ребенок Ретта. Мы многие годы спа-
ли в разных комнатах. Они назовут меня шлюхой, а моего ребенка -  ублюд-
ком; они будут смаковать это.
   Грубые слова отпечатались на ее искривленном рте.
   - Не так, Скарлетт, не так. Твой муж знает правду. Он признает ребен-
ка.
   Глаза Скарлетт вспыхнули.
   - О, он признает, конечно, и заберет его у меня. Колум, ты не  предс-
тавляешь, как Ретт относится к детям, своим детям. Он безумно их  любит.
Он завладеет ребенком, тот будет самым любимым, будет всем.  Он  заберет
его сразу же. Не думай, что он не сможет это сделать. Он получил развод,
когда его нельзя было получить. Он изменит любой закон или издаст новый.
Для него нет ничего невозможного.
   Она шептала хриплым голосом, как будто боялась чего-то. Ее лицо  было
искажено ненавистью и диким, беспричинным ужасом. Неожиданно оно измени-
лось, как будто с него спала  вуаль.  Оно  стало  гладким  и  спокойным,
только зеленые глаза ее горели. На губах появилась улыбка, от  этого  по
спине Колума пробежал неприятный холодок.
   - Этот ребенок мой, - сказала Скарлетт. Ее тихий, низкий голос  напо-
минал мурлыканье гигантской кошки. - Только мой. Ретт узнает о нем, ког-
да захочу я, когда будет слишком поздно для него. Я молю Бога о девочке.
Прекрасной голубоглазой девочке.
   Колум перекрестился. Скарлетт резко засмеялась.
   - Бедный Колум, ты, должно быть, шокирован. Не беспокойся, я не  буду
тебя больше пугать.
   Она улыбнулась, и можно было  поверить,  что  все,  виденное  минутой
раньше на ее лице, ему только показалось. Улыбка Скарлетт была  открытой
и привлекательной.
   - Я знаю, ты попытаешься помочь мне,  и  я  благодарна  тебе,  Колум,
действительно благодарна. Ты был так добр ко мне,  вероятно,  ты  лучший
друг, который когда-либо был у меня, за исключением Мелли. Ты как  брат.
Я всегда хотела иметь брата. Я надеюсь, ты всегда будешь моим другом.
   Колум заверил ее, что так и будет. Про себя он подумал,  что  никогда
не видел души, столь нуждающейся в помощи.
   - Я хочу, чтобы ты взял эти письма с собой в Америку, Колум. Это моей
тете Полине. Я пишу ей, что прочитала ее письмо,  и  она  может  извлечь
максимум удовольствия из своего любимого "я говорила вам, что... ". Вто-
рое - моему адвокату в Атланте, в нем деловые просьбы. Оба письма  нужно
отправить из Бостона. Я не хочу, чтобы кто-то знал, где  я  нахожусь.  А
это письмо я хочу, чтобы ты вручил лично. Это значит, что ты должен  бу-
дешь попутешествовать еще немного, но это крайне  важно  для  меня.  Это
письмо в банк в Саванне. Там у меня хранится золотой запас, там же нахо-
дятся моим драгоценности; я доверяю тебе получить их мне. Отдала ли тебе
Бриди мешочек, который был у меня на шее? Хорошо. Этого мне  хватит  для
начала. Теперь нужно найти адвоката, которому можно доверять, если такое
вообще возможно. Я собираюсь использовать деньги Ретта Батлера.  Я  хочу
купить Баллихару, откуда начинается история рода  О'Хара.  Этот  ребенок
будет иметь наследство, какое Ретт никогда не смог  бы  дать.  Я  покажу
ему, как глубоки наши корни.
   - Скарлетт, дорогая, умоляю тебя, подожди немного.  Мы  останемся  на
некоторое время с Бриди в Голвее, чтобы позаботиться о тебе. Ты все  еще
в шоке. Тебе трудно принимать такие важные решения.
   - Я полагаю, ты решил, что я сошла с ума.  Может  быть.  Но  это  моя
жизнь и мой выбор. И я воспользуюсь им с  твоей  помощью  или  без.  Нет
смысла вам с Бриди оставаться со мной. Я могу завтра уехать к Дэниэлу  и
попросить приютить меня, пока Баллихара не станет моей. Если ты  боишься
и считаешь, что за мной нужен присмотр, ты можешь с  уверенностью  поло-
житься на Кэтлин и других.
   Колум развел руками и согласился. Позднее он проводил  ее  в  контору
английского адвоката с репутацией человека, всегда  выигрывающего  дела,
за которые он брался. Начались поиски владельца Баллихары.
   На следующий день Колум отправился на базар, как только там установи-
ли первые прилавки. Он сделал покупки по заказу Скарлетт и  отнес  их  в
отель.
   - Вот, пожалуйста, миссис О'Хара, - сказал он. - Черные юбки и  блуз-
ки, а также платок и плащ, чулки - все для  бедной  вдовы.  Я  рассказал
Бриди, какие новости обрушились на тебя. Твой муж умер от болезни, преж-
де чем ты смогла добраться домой, а вот небольшой подарок от меня. Я по-
думал, если вдовьи одежды сильно испортят  настроение,  ты  почувствуешь
себя значительно лучше при виде этого.
   Колум положил груду ярких нижних юбок на колени Скарлетт.
   Скарлетт улыбнулась. Глаза заблестели от переполнявших ее чувств.
   - А как ты узнал, что я готова рвать на себе волосы из-за  того,  что
раздала все мои ирландские одежды кузинам в Адамстауне?
   Она отодвинула дорожный сундук и чемоданы.
   - Мне больше не нужны эти вещи. Возьми их с собой и подари Мауринам.
   - Это глупое расточительство и необдуманные действия, Скарлетт.
   - Фиддл-ди-ди! Я вынула свои ботинки и рубашки. Платья мне не  приго-
дятся. Я никогда не буду больше затягиваться,  никогда  не  буду  носить
корсет. Я Скарлетт О'Хара, ирландская женщина в  свободно  развевающейся
юбке. Свобода! Колум, я собираюсь жить для себя, по своим правилам, а не
чьим-то еще. Не беспокойся обо мне. Я намерена учиться быть счастливой.
   Колум отвел свой взгляд от решительного выражения лица Скарлетт.

   ГЛАВА 58

   Отплытие судна было отложено на два дня, поэтому Колум и Бриди  могли
проводить Скарлетт на железнодорожную станцию в воскресенье утром.
   - Ты должен поговорить с ней, Колум, - прошептала Бриди ему  на  ухо,
когда они встретились в холле. Она скосила глаза в сторону Скарлетт.
   Колум прятал улыбку за кашлем. Скарлетт была одета как крестьянкавдо-
ва. Она даже надела шаль вместо плаща.
   - Оставь ее в покое, Бриди, - сказал он решительно. - Она имеет право
носить траур так, как ей удобно.
   - Но, Колум, это английский гранд-отель... Все люди будут смотреть  и
обсуждать.
   - Они вправе смотреть и говорить, что хотят. Мы не обратим внимания.
   Он крепко взял Бриди за руку, а другую руку предложил  Скарлетт.  Она
изящно положила ее сверху, как будто он вел ее на бал.
   Когда она заняла место в купе вагона первого класса, Колум заметил  с
удовольствием, а Бриди с ужасом, как одна за  другой  группы  английских
путешественников открывали дверь купе и быстро ее закрывали.
   - Нельзя разрешать этим людям ехать первым классом, - громко  сказала
одна женщина мужу.
   Скарлетт придержала дверь рукой, прежде чем англичане смогли  закрыть
ее. Она закричала Колуму, стоявшему рядом на платформе.
   - Клянусь честью! Я забыла свою корзину с вареной картошкой, отец. Не
помолитесь ли деве Марии, чтобы в этом поезде продавали еду вразнос?
   Ее провинциальный ирландский акцент был таким  нарочито  преувеличен-
ным, что Колум едва мог разобрать слова. Он все еще смеялся, когда  про-
водник закрыл дверь и  поезд  тронулся.  Английская  пара,  к  его  удо-
вольствию, проявила свое негодование, убравшись в другое купе.
   Скарлетт махала на прощание рукой и улыбалась, пока ее окно не пропа-
ло из виду. Затем она уселась на место и позволила себе расслабиться, по
ее лицу скатилась скупая слеза. Она очень устала и страшилась  возвраще-
ния в Адамстаун.
   Двухкомнатный коттедж Дэниэла имел причудливый вид и приятно отличал-
ся от всего, к чему она привыкла за время путешествия. Это  был  тесный,
перенаселенный домик без роскоши, и это было единственное место, которое
она могла называть домом. И кто знал, как  долго.  Адвокату,  может,  не
удастся найти хозяина Баллихары. А может, хозяин не захочет продать  ее.
Цена может превысить все деньги Ретта.
   В этом тщательно продуманном плане было много слабых мест, и она ни в
чем не была уверена. "Я не буду больше сейчас об этом думать,  я  ничего
не могу сделать. По крайней мере, здесь никто  не  будет  приставать  ко
мне, желая, чтобы я проболталась". Скарлетт опустила ручки,  разделяющие
три мягких сидения, потянулась со вздохом и заснула. Ее билет  лежал  на
полу, где его и нашел проводник. У нее был план, и она решила  следовать
ему настолько, насколько будет возможно.
   Первый этап прошел гладко. В Маллингаре она купила пони  и  рессорную
двуколку и отправилась домой в Адамстаун. Она не была  столь  элегантна,
как Молли, да и двуколка имела потрепанный вид. Зато пони  был  молодой,
большой и сильный. Итак, Скарлетт начала новую жизнь.
   Семья была шокирована, когда она вернулась, и полна сочувствия к  ней
из-за смерти мужа. Однажды выразив это, они никогда больше не говорили о
своих чувствах, вместо этого спрашивали, что можно сделать для нее.
   - Вы можете научить меня, - сказала Скарлетт. - Я хочу все  знать  об
ирландской ферме.
   Она сопровождала Дэниэла и его сыновей постоянно. Стиснув  зубы,  она
даже заставила себя научиться ухаживать за скотиной, доить коров. Познав
все на ферме Дэниэла, Скарлетт отправилась очаровывать Молли,  затем  ее
отвратительного мужа Роберта. Его ферма в  пять  раз  превышала  размеры
фермы Дэниэла. После Роберта настала очередь его босса мистера Алдерсона
- управляющего имения Эрлов. Даже в дни, когда Скарлетт пленяла  каждого
мужчину в графстве Клейтон, она не была столь очаровательна, не работала
так упорно, так не преуспевала. У нее не было времени замечать  простоту
и отсутствие роскоши в домике. Мягкий матрас в  конце  длинного-длинного
рабочего дня - вот все, что имело значение.
   Через месяц она знала об Адамстауне почти столько же, сколько  Алдер-
сон, и наметила по меньшей мере шесть способов  его  усовершенствования.
Как раз в это время она получила письмо от своего  адвоката  из  Голвея.
Вдова покойного владельца Баллихары через год после его смерти  вторично
вышла замуж, а пять лет назад сама умерла. Ее двадцатисемилетний сын жил
в Англии, где был также наследником еще одного поместья. Он сказал,  что
согласится на любое предложение, превышающее  пятнадцать  тысяч  фунтов.
Скарлетт изучила топографическую карту Баллихары, которая была вложена в
письмо. Поместье оказалось гораздо больше, чем она думала.
   О, его земли располагаются по обе стороны дороги в Трим. И  там  есть
еще одна река. С одной стороны граница проходила по реке Бойн, а с  дру-
гой - Скарлетт прищурилась на крошечные буквы -  Найтсбрук.  Какое  эле-
гантное название! Найтсбрук. Две реки. Я буду владеть ими. Но... пятнад-
цать тысяч фунтов!
   Она уже знала от Алдерсона, что десять тысяч фунтов была цена  только
возделываемых земель, и высокая цена. Баллихару оценивали в  восемь  ты-
сяч, расчетливые дельцы - в семь с половиной.  На  территории  Баллихары
также были обширные болота, используемые для  получения  топлива.  Торфа
здесь хватит на несколько столетий. Но на болотах ничего  не  растет,  и
поля вокруг слишком кислые для пшеницы, да и  земля  начала  разрушаться
тридцать лет назад. Все требовало очистки от чахлой мелкой растительнос-
ти и стержневых корней сорняков. Ей не следует  платить  более  четырех,
четырех с половиной. За 1240 акров это выйдет 4960 или по  крайней  мере
5580 фунтов; конечно, есть еще дом, и дом громадный. Но не он ее  волно-
вал. Более важными были здания в городе. Говорят, всего сорок шесть плюс
две церкви. Пять домов были большими, две дюжины - только коттеджи.
   Но все заброшено. Вероятно, некому было ухаживать за поместьем.  При-
нимая это во внимание, 10 тысяч фунтов будет более  чем  достаточно.  Он
должен быть счастлив получить их! Десять тысяч фунтов  -  это  пятьдесят
тысяч долларов. Скарлетт ужаснулась.  "Я  должна  оценивать  в  реальных
деньгах, иначе я становлюсь легкомысленной. Десять тысяч звучит  не  так
много, а пятьдесят тысяч долларов - совсем другое дело. Я знаю, что  это
целое состояние. При всей экономии и  строгом  учете  средств  на  лесо-
пильном заводе и в магазине... от продажи муки... и  арендной  платы  за
салун... при экономии каждого пенни... и так из года в год в течение де-
сяти лет мне удалось скопить немногим более тридцати тысяч долларов. И я
не имела бы и половины этой суммы, если бы Ретт последние  семь  лет  не
платил за все. Дядя Генри говорит, что я богатая женщина с тридцатью ты-
сячами долларов, и я думаю, что он прав. Те дома, которые  я  строю,  не
стоят больше сотни. С какой стати кто-то должен платить пятьдесят  тысяч
долларов за полуразвалившийся город или непригодную землю?
   Люди вроде Ретта Батлера, вот кто. И я  возьму  его  пятьдесят  тысяч
долларов. Выкуплю обратно землю, украденную у моего народа. Баллихара не
просто земля, это земля рода О'Хара". Как она могла сомневаться -  поку-
пать или не покупать? Скарлетт твердо решила предложить пятнадцать тысяч
фунтов.
   После того как письмо было отправлено, она задрожала  всем  телом.  А
вдруг Колум не привезет ее золото в срок? Нельзя знать, сколько  времени
потребуется адвокату или когда Колум вернется.
   Она едва успела попрощаться с Мэтом О'Тулом, отдав  ему  письмо.  Она
очень спешила. Она шла так быстро, как позволяла неровная  земля,  давно
жаждущая дождя. Высокая густая живая изгородь сдерживала июньскую  жару.
У нее не было шляпы, чтобы защитить голову от солнца, она почти  никогда
не носила шляп. Они были бесполезны из-за частых ливней и постоянно  об-
лачной погоды. Что касается зонтиков, в Ирландии они служили только  ук-
рашением.
   Когда Скарлетт достигла брода через Бойн, то подобрала подол  юбок  и
встала в воду, она стояла в воде до тех пор, пока не замерзла, затем на-
правилась в башню.
   За месяц, проведенный в семье Дэниэла, башня приобрела особую  значи-
мость для нее. Скарлетт всегда  приходила  туда,  когда  беспокоилась  о
чем-то или грустила. Громадные камни сохраняли тепло или холод. Скарлетт
клала руки на них и прислонялась щекой и всегда находила необходимое ус-
покоение и поддержку в их стойкой древней крепости. Иногда она  разгова-
ривала с башней, как будто с отцом. Реже обхватывала руками колени и ры-
дала. Она никогда не слыхала иного звука,  кроме  своего  голоса,  пения
птиц и шепота реки, никогда не чувствовала присутствия  глаз,  следивших
за ней.
   Колум возвратился в Ирландию 18 июня. Он отправил телеграмму из  Гол-
вея: "Приеду 25 июня с вещами из Саванны". Деревня была охвачена  волне-
нием. В Адамстауне никогда не было телеграмм, никогда не  было  всадника
из Трима, который мог бы обойтись без Мэта О'Тула, без быстрой лошади.
   Когда через два часа в деревню галопом влетел второй всадник на более
резвом коне, волнению людей не было предела.  Еще  одна  телеграмма  для
Скарлетт О'Хара из Голвея: "Предложение принято. Письмо и контракт высы-
лаю".
   Потребовалось небольшое обсуждение,  прежде  чем  жители  согласились
сделать единственно разумный шаг: О'Тул закрывает почту, доктор свой ка-
бинет, кузнец кузницу, и они все отправляются к Дэниэлу О'Хара выяснить,
что происходит.
   Скарлетт уехала на своей двуколке - вот все, что они  узнали.  Кэтлин
больше ничего не знала. Но каждый подержал в руках и прочитал  телеграм-
мы. Скарлетт оставила их на столе у всех на виду.
   Скарлетт ехала по извилистым дорогам в Тару с ликующим  сердцем.  Те-
перь она могла действительно приступать к делу. В голове у нее был ясный
план действий, каждый этап которого логически  вытекал  из  предыдущего.
Эта поездка в Тару пришла ей в голову после второй телеграммы:  это  был
скорее расчет, чем импульсивное действие. Она  испытывала  непреодолимое
желание в такой солнечный чудесный день взглянуть с холма Тары на  прек-
расную зеленую землю, избранную для ее дома. Теперь там  паслось  больше
овец, чем в первый приезд. Она посмотрела на их широкие спины и подумала
о шерсти. Ни одной пасущейся овцы из  Адамстауна;  она  должна  выяснить
проблемы и выгоды выращивания овец на подножном корму.
   Скарлетт прервала свои размышления. На холмах, которые когда-то  были
большим банкетным залом Тары, она  увидела  людей.  Англичане,  черт  их
возьми! Чувство обиды на англичан было присуще каждому ирландцу, и Скар-
летт впитала его вместе с хлебом, который ела, и  музыкой,  под  которую
танцевала. Эти отдыхающие на пикнике не имели права расстилать свои ков-
рики и скатерти там, где когда-то обедали Великие Короли  Ирландии,  или
болтать своими крякающими голосами там, где играли на арфах  и  где  она
хотела стоять в одиночестве, любуясь своей  страной.  Она  пристально  и
сердито посмотрела на щеголей в соломенных шляпах и  женщин  с  цветными
шелковыми зонтиками.
   "Я не позволю им испортить мой день, я приеду, когда они исчезнут  из
виду". Она направилась к окруженному стеной холму, который был домом Ко-
роля Кормака, строителя банкетного зала. Там был  камень  судьбы  -  Лиа
Фейл. Скарлетт оперлась на него. Колум был шокирован, когда она  сделала
это в день их первого приезда в Тару. Лиа Фейл был  пробным  камнем  при
коронации древних королей. Если он громко кричал, то испытываемый  чело-
век мог быть королем Ирландии.
   В тот день Скарлетт была в таком восторге, что ничто  не  удивило  бы
ее, даже если бы видавший виды гранитный столб вдруг назвал ее по имени.
Конечно, этого не произошло. Он был такого же роста, как она, к верхушке
было удобно прислониться щекой. Скарлетт мечтательно смотрела на несущи-
еся над ней в голубом небе облака и чувствовала, как ветер поднимает  со
лба и висков спадающие локоны. Голоса англичан были теперь только  приг-
лушенным фоном для нежного звона колокольчиков на шеях овец. "Такая мир-
ная картина! Может быть, поэтому мне необходимо было приехать в Тару.  Я
была так занята, что забыла о счастье, а это наиболее важная часть моего
плана. Смогу ли я быть счастлива в Ирландии? Смогу ли я сделать ее своим
настоящим домом?
   Счастье заключается в свободной жизни. И насколько полнее будет  оно,
когда осуществится мой план. Трудная часть выполнена,  часть,  зависящая
от других людей. Теперь все зависит от меня, от пути, который я изберу!"
Она улыбнулась навстречу бризу.
   Солнце незаметно спряталось и выпало из-за  облаков,  запахла  сочная
буйная трава. Спина Скарлетт соскользнула с камня, и она села на  траву.
Может быть, она найдет трилистник. Колум сказал, что  они  растут  здесь
лучше, чем в любом другом месте. Она поискала, но не увидела  настоящего
ирландского клевера. Импульсивно Скарлетт закатала свои черные  чулки  и
сняла их. Какие белые ноги были у нее! Ух! Она задрала юбки выше  колен,
чтобы погреть на солнышке ноги. Желто-красные  нижние  юбки  под  черной
заставили ее снова улыбнуться. Колум был прав.
   Скарлетт пошевелила пальцами ног на ветерке. Но что  это?  Она  резко
вскинула голову. Слабое шевеление жизни очутилось в ее теле. "О", - про-
шептала она, затем нежно положила руки на маленькую возвышенность под ее
юбками. Единственное, что она могла почувствовать, - это грубые  складки
шерстяной ткани. Ничего удивительно, что движения  плода  не  прощупыва-
лись. Скарлетт знала, что пройдет много недель, прежде чем ее руки  смо-
гут - ощутить толчки.
   Она стояла лицом к ветру, подставив ему живот. Зеленые и золотые  по-
ля, деревья с сочной летней зеленью составляли мир, окружающий ее.  "Все
это твое, ирландский малыш, - сказала она. - Твоя мама дарит это тебе!"
   Скарлетт почувствовала прохладную траву под ногами и теплую землю под
травой. Она преклонила колени и сорвала пучок травы. На лице  ее  появи-
лось таинственное, неземное выражение, и она  начала  раскапывать  землю
ногтями. Растирая влажный ком земли круговыми движениями по животу,  она
повторяла: "Твое, твоя зеленая Тара".
   В доме Дэниэла обсуждали Скарлетт. Нового ничего  не  было.  Скарлетт
оставалась главной темой всех разговоров, с тех пор как впервые  приеха-
ла. Кэтлин не обижалась, почему она должна обижаться? Она  могла  понять
решение Скарлетт остаться в Ирландии. "Разве я не тосковала по  туманам,
мягкой земле и всему остальному в этом душном, замкнутом  городе?  Когда
она поняла, что лучше, она решила не уезжать".
   - Правда ли, Кэтлин, что муж избивал ее, и она убежала от него, чтобы
спасти ребенка?
   - Ничего подобного, Клара О'Торман, и кто распространяет такую  чудо-
вищную ложь? - негодовала Пегти Монахэн. - Всем известно,  что  болезнь,
от которой он в конце концов умер, уже сидела в нем, и он отослал  Скар-
летт, чтобы не заразить плод.
   - Как ужасно овдоветь и остаться одной с ребенком на руках, -  вздох-
нула Кэт О'Тул.
   - Не так уж ужасно, - сказала Кэтлин, - если ты богаче самой королевы
Англии.
   Все поудобнее устроились вокруг очага. Наконец они подходили к  инте-
ресующей их теме. Из всех интересующих тем, касающихся Скарлетт,  наибо-
лее волнующим был разговор о ее деньгах.
   А разве не замечательно, что наконец состояние оказалось в ирландских
руках вместо английских?
   Скарлетт ударила вожжами по спине пони. "Поехали, -  сказала  она,  -
наш ребенок торопится домой". Наконец, она была на пути в Баллихару. По-
ка ничего не было ясно относительно покупки, она не позволяла себе захо-
дить дальше башни. Теперь она могла взглянуть поближе,  посмотреть,  что
имела.
   "Мои дома в моем городе... мои церкви, и мои бары, и моя почта... мое
болото и мои поля... Какой замечательный жребий мне выпал!"
   Она решила, что ребенок родится в его собственном доме. В Биг Хаусе в
Баллихаре. Но нужно было привести в порядок и  все  остальное.  Наиболее
важное дело - поля. И кузница в  городе,  которая  восстановит  навесные
плуги... И починит окна, заменит створчатые двери, устранит всевозможные
утечки. Необходимо немедленно остановить разрушение; теперь это была  ее
собственность.
   И, конечно же, ребенок. Скарлетт прислушалась к жизни внутри себя, но
движения не было. "Шустрый ребенок, - громко произнесла она. - Спи, пока
можешь. Теперь нам предстоит много дел". У нее осталось для работы всего
двадцать недель до родов. Нетрудно было определить точную  дату.  Девять
месяцев после 14 февраля - Дня святого Валентина. Скарлетт скривила рот.
Ничего себе шуточка... Она не задумывалась об этом  раньше.  Она  должна
родить 14 ноября, и к этому времени работы должны быть завершены.  Скар-
летт улыбнулась и запела.
   Когда я впервые увидела хорошенькую Пегги,
   Был базарный день.
   Она правила повозкой,
   Сидя на большом пуке сена,
   Когда это сено было цветущей травой
   И украшено весенними цветами,
   Ни один из этих цветов на мог сравниться
   С цветущей девушкой, о которой я пою.
   Когда она сидела в своей повозке,
   Мужчина у шлагбаума никогда не спрашивал
   Плату за проезд, а только задумчиво тер макушку
   И смотрел вслед удаляющейся повозке.
   Как прекрасно быть счастливой! Волнующее ожидание и неожиданно  хоро-
шее настроение усилили ощущение счастья. Еще в Голвее она  сказала,  что
будет счастливой. "Будьте уверены", - громко крикнула она и засмеялась.

   ГЛАВА 59

   Колум был удивлен, когда Скарлетт встретила его в поезде в  Маллинга-
ре. Скарлетт в свою очередь удивилась тому, что он  вышел  из  багажного
вагона, а не из пассажирского, и с ним вышел его компаньон.
   - Это Лиам Райан, Скарлетт, брат Джима Райана.
   Лиам был крупным мужчиной, как все О'Хара (Колум  составлял  исключе-
ние), он был одет в зеленую  униформу  Королевской  ирландской  полиции.
"Каким же образом Колум мог быть другом полицейского?" - подумала  Скар-
летт. Военных полицейских презирали даже больше, чем английскую милицию,
потому что они выслеживали, арестовывали и  наказывали  своих  людей  по
приказу англичан.
   Скарлетт хотела знать, привез ли Колум золото. Да, привез, и Лиам Ра-
йан с оружием охранял его.
   - Мне приходилось сопровождать много пакетов в жизни,  но  я  никогда
так не волновался, как сейчас, - сказал Колум.
   - Со мной человек из банка, чтобы забрать его, - сказала Скарлетт.  -
Я выбрала банк в Маллингаре в целях безопасности; там самый большой гар-
низон милиции. Она не выносила солдат, но там, где речь шла о сохраннос-
ти ее золота, готова была использовать их. Услугами банка в Триме  можно
пользоваться, когда речь идет о небольших суммах.
   Как только Скарлетт убедилась в сохранности золота и подписала бумаги
о покупке Баллихары, она взяла Колума под руку и поспешила на улицу.
   - Я на двуколке, мы можем немедленно ехать. У нас  столько  дел.  Мне
нужно найти кузнеца и открыть кузницу. О'Торман не подходит, он  слишком
ленив. Не поможешь ли найти кого-нибудь? Ему хорошо заплатят за проезд в
Баллихару и за работу, ибо здесь для него много дел.  Я  закупила  косы,
топоры, лопаты, но их нужно наточить. Ох! Мне так нужны  рабочие,  чтобы
очистить поля, и плотники - отремонтировать  дом,  и  стекольщики,  кро-
вельщики, маляры... - Ее щеки порозовели от волнения, глаза блестели.  В
черной крестьянской одежде она была удивительно хороша.
   - Все будет сделано, дорогая Скарлетт, и по возможности  так  быстро,
как ты любишь. Но не на голодный желудок. Мы сейчас пойдем к Джиму Райа-
ну. Он не так часто видит своего брата и редко можно найти такого  заме-
чательного повара, как миссис Райан.
   Скарлетт сделала нетерпеливый жест. Затем она заставила себя  успоко-
иться. Авторитет  Колума  производил  глубокое  впечатление.  Она  также
вспомнила, что ей нужно хорошо поесть и выпить молока, ради ребенка. Те-
перь она ощущала нежные толчки несколько раз в день.
   После обеда она не могла сдержать гнев, когда Колум  заявил,  что  не
поедет сразу с ней. Ей надо было столько ему показать, о стольком  пого-
ворить, распланировать... и она хотела все немедленно!
   - У меня дела в Маллингаре, -  сказал  он  со  спокойной  несгибаемой
твердостью. - Я буду дома через три дня, даю тебе слово.  Я  даже  точно
скажу время. Мы встретимся у Дэниэла в два часа дня.
   - Мы увидимся в Баллихаре, - сказала Скарлетт.  -  Я  уже  переехала.
Желтый дом посредине улицы. - Она отвернулась от него и сердито направи-
лась к своей двуколке.
   Поздно вечером, после того как бар Джима Райана  закрылся,  в  дверь,
закрытую только на задвижку, тихонько проскользнули один за другим люди,
чтобы встретиться наверху. Колум детально изложил план действий.
   - Эта возможность послана Богом, - сказал он с жаром,  -  весь  город
наш. Все члены фенианского братства, все их силы сконцентрированы в  од-
ном месте, куда англичане никогда не додумаются заглянуть. Весь мир счи-
тает, что моя кузина сумасшедшая: заплатила такую цену за собственность,
которую могла приобрести даром, и избавила владельца от уплаты  налогов.
Она американка, а эта нация известна своими причудами. Англичане слишком
поглощены насмешками над ней, чтобы подозревать  что-то  неладное  в  ее
приобретении. Нам давно нужен надежный штаб. Скарлетт просто  заставляет
нас организовать его в городе, хотя сама ничего не знает.
   Колум появился на заросшей соринками улице Баллихары в два часа сорок
три минуты. Скарлетт стояла перед домом, подбоченясь.
   - Ты опоздал, - обвинила она.
   - Ох, но я уверена, ты простишь меня, когда узнаешь, что я  привез  с
собой кузнеца, а его фургон с кузнечным горном, мехами и прочим находит-
ся в пути по дороге сюда.
   Дом Скарлетт точно отражал ее сущность: сначала работа, а затем  ком-
форт, если он вообще нужен. Колум осмотрел все нарочито ленивым  взором.
Разбитые окна гостиной были  аккуратно  прикрыты  промасленной  бумагой,
наклеенной на стекла.  По  углам  комнаты  расставлен  новый  сельскохо-
зяйственный инвентарь из блестящей стали. Полы чисто выметены, но не на-
терты. В кухне стояла простая узкая деревянная кровать с  толстым  соло-
менным матрасом, покрытым льняными простынями  и  шерстяным  одеялом.  В
большом камине слабо горел торф. Единственной кухонной утварью  был  же-
лезный чайник и маленький горшок. На полке над камином стояли коробки  с
чаем и овсяной мукой, две чашки, блюдца, ложки и коробка спичек.  Одино-
кий стул стоял у большого стола под окном. На столе лежала большая  отк-
рытая бухгалтерская книга, в которой аккуратным почерком Скарлетт делала
все записи. Две большие масляные лампы, чернильница, коробка с перьями и
тряпочками для их вытирания, а также груда бумаг лежали на конце  стола.
Большая стопка бумаг находилась ближе к  краю.  Исписанные  заметками  и
расчетами листки были прижаты большим камнем. Рядом на стене висела  то-
пографическая карта Баллихары. Там же над полкой, уставленной гребешками
и щетками, баночками с серебряными крышками для шпилек, пудры,  румян  и
глицеринового крема на розовой воде, красовалось зеркало. Колум  сдержал
улыбку, увидев все это. Но когда взгляд его упал на  пистолет,  висевший
рядом, он рассердился.
   - Тебя могут посадить в тюрьму за хранение оружия, - сказал он  гром-
ко.
   - Фиддл-ди-ди, - ответила Скарлетт, - капитан милиции дал его мне. Он
сказал, что одинокая женщина, у которой много золота, должна иметь  ору-
жие для самозащиты. - Он поставил бы у моей двери одного из  своих  сол-
дат-сосунков, если бы я разрешила.
   Колум разразился смехом, что заставило ее с изумлением поднять брови.
Она не понимала, что он нашел смешного в сказанном.
   На полках в кладовке хранилось масло, молоко, сахар, стояла подставка
с двумя тарелками, миска с яйцами, буханка черствого  хлеба,  с  потолка
свисал окорок. В углу стояли ведра с водой, банка с  ламповым  маслом  и
умывальник, оборудованный тазом, кувшином, мыльницей с мылом и  вешалкой
с крючками. Там висело одно полотенце. Одежда Скарлетт висела  на  гвоз-
дях, вбитых в стену.
   - Ты не используешь верхний этаж, - прокомментировал Колум.
   - Зачем он мне? Все, что мне нужно, у меня здесь.
   "Ты просто чудо, Колум, я глубоко потрясена". Скарлетт стояла в цент-
ре широкой улицы и смотрела на бурную  деятельность,  развернувшуюся  по
всей ее длине. Стук молотков слышался со всех сторон; чувствовался запах
свежей краски; в дюжине домов сверкали новые окна; прямо перед ней чело-
век на лестнице прибивал над дверью здания, которое Колум сразу же пред-
назначил для работы, вывеску с золотыми буквами.
   - Ты действительно считаешь, что первым нужно закончить бар? -  спро-
сила Скарлетт. Она постоянно спрашивала одно и то же с тех пор, как  Ко-
лум объявил ей о своем намерении.
   - Тебе легче будет найти рабочих, если им будет где выпить кружку пи-
ва после работы, - отвечал он в тысячный раз.
   - Ты говоришь то же самое каждый раз, но я все же не  понимаю,  разве
это не сделает их хуже? Если бы я не следила за ними, ничего не было  бы
сделано вовремя. Они бы все были вроде этих! - Скарлетт указала  большим
пальцем на группу заинтересованных наблюдателей вдоль улицы. - Им следу-
ет вернуться туда, откуда они пришли, и выполнять свою работу, а не наб-
людать, как работают другие.
   - Дорогая Скарлетт, это национальная черта характера:  сначала  полу-
чить удовольствие от жизни, а потом думать об обязанностях. В этом  оча-
рование и счастье ирландцев.
   - Ну, я не считаю, что это очаровательно, и это меня не  радует.  Уже
практически август, а ни одно поле не очищено. Как я  смогу  весной  са-
жать, когда поля не очищены и не удобрены осенью?
   - У тебя еще месяц в запасе. Ты лучше посмотри, что уже удалось  сде-
лать за эти недели.
   Скарлетт огляделась. Хмурое выражение слетело с ее лица, и она  улыб-
нулась.
   - Ты прав, - сказала она.
   Колум улыбнулся ей в ответ. Он ничего не рассказывал ей об  умаслива-
нии и давлении, к которым вынужден был  прибегать,  чтобы  предотвратить
бегство людей. Они не желали работать под началом женщины, да еще  столь
требовательной, какой была Скарлетт. Если бы подпольная организация  фе-
нианского братства не поручила ему возрождение Баллихары, он бы не знал,
как много работы еще осталось, даже если бы Скарлетт платила выше  сред-
него заработка.
   Он тоже взглянул на улицу и подумал, что у этих людей будет здесь не-
плохая жизнь после восстановления Баллихары. Еще два  бармена  просились
приехать в город, хотел также переселиться владелец галантерейного мага-
зина в Бективе. Дома, даже самые маленькие, были лучше хибар, заселенных
сейчас большинством сельскохозяйственных рабочих. Они так же, как  Скар-
летт, страстно хотели, чтобы скорее были приведены в порядок крыши и ок-
на, и они смогли бы тогда оставить своих помещиков и приняться за работу
на полях Баллихары.
   Скарлетт бросилась в дом и тут же появилась снова  в  перчатках  и  с
кувшином для молока в руке.
   - Я надеюсь, ты проследишь, чтобы все работали, а не устраивали боль-
шое торжество по случаю открытия бара, пока меня  не  будет,  -  сказала
она. - Я съезжу к Дэниэлу за молоком и хлебом.
   Колум обещал следить за работой. Он ничего не сказал о  безрассудстве
трястись верхом на неоседланном пони в ее положении, так как уже получил
нахлобучку только за предположение, что она поступает неразумно.
   - Ради Бога, Колум, я просто вне себя последние пять месяцев. Это бе-
ременность!
   Она беспокоилась больше, чем показывала это. Ни одна  из  ее  прежних
беременностей не причиняла ей столько неприятностей. У нее была постоян-
ная боль в пояснице, а однажды она  обнаружила  пятна  крови  на  нижнем
белье и простынях, которые заставили ее сердце содрогнуться.  Она  смыла
их самым сильным мылом, какое у нее было для мытья  полов  и  стен,  как
будто можно было смыть неизвестную причину вместе с пятнами. Доктор  Мид
предупреждал ее после выкидыша, что падение сильно отразилось на  ней  и
что требуется длительное время для ее выздоровления, но она не допускала
мысли, что может быть действительно что-то серьезное. Ребенок не  стучал
бы так сильно, если бы не был здоров. А у нее нет времени для хандры.
   В результате частых поездок образовалась хорошо очерченная  дорога  к
броду через заросшие поля Баллихары. Пони бежал по знакомой дороге  сам,
и Скарлетт могла думать. Лучше бы ей иметь лошадь, очень скоро она  ста-
нет слишком тяжелой для пони. Эта беременность очень отличалась от преж-
них. Никогда раньше она не поправлялась так сильно. А может, у нее двой-
ня! Вот это да! Тогда она действительно отомстит Ретту! У нее  уже  были
две реки, а у него одна -  в  Данморе.  Ничто  не  могло  обрадовать  ее
больше, чем два ребенка, в случае, если у Анны будет один. Мысль о  том,
что Ретт подарит Анне ребенка, была слишком мучительной. Скарлетт  пере-
вела мысли на Баллихару. Она должна начинать, независимо  от  того,  что
говорил Колум.
   Как всегда, она задержалась у башни, прежде чем поехать к броду.  Ка-
кими замечательными строителями были О'Хара в далеком прошлом! И  какими
сильными! Старый Дэниэл болтал почти целую минуту, когда она  упомянула,
что ей было жаль разрушившихся лестниц.
   - Там никогда не было никаких лестниц  снаружи,  -  сказал  он,  -  а
только внутри. Лестница давала людям доступ к двери, построенной на  вы-
соте 12 футов над землей. В случае опасности люди убегали в башню,  втя-
гивали лестницу за собой и стреляли из луков, бросали камни или выливали
горячий жир на атакующих из узких щелей  окошек,  оставаясь  неуязвимыми
для врагов. В один прекрасный день я притащу  туда  лестницу  и  загляну
внутрь. Надеюсь, там нет летучих мышей. Я  ненавижу  их.  Почему  святой
Патрик не отделался от них, когда избавлялся от змей?
   Скарлетт заглянула к бабушке, нашла ее спящей, затем просунула голову
в дверь Дэниэла.
   - Скарлетт! Как приятно видеть тебя! Входи и расскажи нам о последних
чудесах, которые ты сделала в Баллихаре. - Кэтлин бросилась к чайнику. -
Я надеялась, что ты придешь. У нас есть теплый хлеб.
   В доме были три деревенские женщины. Скарлетт подставила табуретку  и
присоединилась к ним.
   - Как малыш? - спросила Мэри Хелен.
   - Великолепно, - сказала Скарлетт.
   Она оглядела знакомую кухню. Здесь было тепло и  удобно,  но  она  не
могла дождаться, когда Кэтлин придет в ее новую кухню  в  самом  большом
доме в Баллихаре. Скарлетт уже мысленно определила дома, которые  отдаст
семье. Все будут иметь большие, просторные  дома.  У  Колума  самый  ма-
ленький дом, одна из сторожек у ворот, где поместье граничило с городом,
но он сам сделал выбор, и она не спорила. Кроме того,  будучи  пастором,
он никогда не имел семьи. Но в городе дома были значительно больше. Луч-
ший она выбрала для Дэниэла, потому что Кэтлин была с ним  и,  вероятно,
они захотят взять с собой бабушку. Кроме того, в доме должно быть  место
для будущей семьи Кэтлин. Она выйдет замуж, это легко устроить с  прида-
ным, которое Скарлетт даст ей, включая дом. Затем дома для каждого  сына
Дэниэла и Патрика, даже для "страшного Сина", который  жил  с  бабушкой.
Плюс ферма, такая большая, какую захотят,  чтобы  они  тоже  смогли  же-
ниться. Она думала, как ужасно, что молодые люди не могут жениться,  по-
тому что у них нет ни земли, ни денег для ее покупки. Английские помещи-
ки действительно были бездушными, так как захватили всю ирландскую  зем-
лю. Ирландцы делали всю работу: выращивали пшеницу или овес, пасли  скот
и овец, а затем должны были продавать все англичанам по  ценам,  которые
те устанавливали, ибо англичане экспортировали зерно и скот в  Англию  и
наживали большие деньги.
   После уплаты ренты фермеру мало что оставалось, а арендную плату анг-
личане повышали по своей прихоти. Это было хуже  издольщины,  все  равно
как быть под янки после войны, когда они брали все, что хотели, а  затем
подняли налоги на Тару до небес. Ничего удивительно,  что  ирландцы  так
ненавидели англичан. Она будет ненавидеть янки до смерти.
   Но скоро О'Хара станут свободными. Они будут так удивлены, когда  она
скажет им! Это будет довольно скоро, когда отремонтируют дома и подгото-
вят поля. Она не хочет дарить им наполовину готовые подарки, она  хочет,
чтобы все было безупречно. Они так добры к ней. Они ее семья.
   Подарки были ее секретом, она не говорила о них даже Колуму, а  вына-
шивала это в себе еще с ночи в Голвее, когда у нее созрел  план.  Каждый
раз, когда она смотрела на улицу Баллихары, ей придавало радости то, что
она знала, какие дома будут домами О'Хара. У нее будет  множество  мест,
куда пойти, много очагов, чтобы подставить свой стул, много домов с  ку-
зинами, которые будут играть с ее ребенком, ходить с ним в школу,  отме-
чать праздники в Бит Хаусе.
   И естественно, она и ее ребенок будут жить в громадном, фантастически
элегантном Бит Хаусе. Большем, чем дом на Ист Бэттери, большем, чем  дом
в Данморе до того, как янки сожгли девять десятых его. И с землей,  при-
надлежавшей семье О'Хара значительно раньше, чем кто-либо услышал о Дан-
море или Чарльстоне, или Ретте Батлере. Как он вытаращит глаза, как  ра-
зобьется его сердце, когда  он  увидит  красавицу-дочь  (о,  пожалуйста,
пусть это будет девочка) в ее прекрасном доме. И она будет О'Хара, ребе-
нок только матери.
   Скарлетт лелеяла в мечтах день сладкой мести. На это  нужны  годы,  а
дома О'Хара будут скоро. Так скоро, как только она построит их.

   ГЛАВА 60

   Колум появился у дверей Скарлетт в конце августа на  рассвете,  когда
небо еще розовело. Десять дородных мужчин молча стояли за его  спиной  в
туманном полусвете.
   - Вот люди для очистки твоих полей, - сказал он. - Ты счастлива,  на-
конец?
   Она завизжала от радости.
   - Позволь мне набросить шаль, а то свежо, - сказала она, - я  быстро.
Проводи их на первое поле за воротами.
   Одеться она еще не успела, волосы ее были в беспорядке, а ноги  босы.
Она торопилась, но волнение делало ее неуклюжей. Она так долго ждала!  И
с каждым днем ей все труднее становилось надевать ботинки.  "О  Боже,  я
так раздалась! Должно быть, у меня будет тройня. Черт возьми!"  Скарлетт
собрала волосы в пучок и воткнула шпильки, затем схватила шаль и босиком
выбежала на улицу.
   Мужчины угрюмо окружили Колума на подъездной дороге за открытыми  во-
ротами, заглушенной сорняками.
   - Никогда не видел ничего подобного... это больше похоже на  деревья,
чем на сорняки... мне кажется, что это все крапива... потребуется  целая
жизнь, чтобы очистить один акр...
   - Ну и компанию ты собрал, - звонко произнесла Скарлетт.  -  Вы  что,
боитесь руки испачкать?
   На нее уставились с возмущением. Они уже слышали о маленькой женщине,
управляющей всеми; ничего женственного в ней нет.
   - Мы обсуждаем, с чего лучше начать, - примиряюще произнес Колум.
   Скарлетт была настроена иначе.
   - Вы никогда не начнете, если будете долго обсуждать. Я  покажу  вам,
как начать.
   Поддерживая левой рукой свой раздутый живот, она наклонилась и  ухва-
тила несколько стеблей крапивы у самого основания. С ворчанием и большим
усилием она вырвала их из земли.
   - Вот, - сказала она презрительно, - вы уже начали.
   Она швырнула колкие растения к ногам мужчин. По всей ее руке  из  ран
сочилась кровь. Скарлетт поплевала на ладонь и  вытерла  руку  о  черную
вдовью юбку, затем тяжело поплелась прочь.
   Мужчины уставились ей в спину. Сначала один, затем другой  и  наконец
все сняли свои шляпы. Они не были единственными,  кого  Скарлетт  О'Хара
заставила уважать себя. Маляры поведали, что она способна  забраться  на
самую высокую лестницу, передвигаясь, как краб, в своем положении, чтобы
указать на пропущенные места или неровные мазки кисти. Плотники, которые
попытались использовать недостаток  гвоздей,  обнаружили  ее  забивающей
гвозди, когда пришли на работу. Она с таким грохотом  захлопывала  новые
или заново навешанные двери, проверяя петли, что "могла бы воскресить  и
мертвого". Или залезала вовнутрь дымоходов с пучком пылающего  камыша  в
руке, чтобы поискать сажу и проверить  тягу.  Кровельщики  рассказывали,
что "только сильная рука отца О'Хара удержала ее от стропил, по  которым
она хотела взобраться, чтобы сосчитать шиферную плитку". Она твердо дер-
жала всех в руках, а к себе относилась еще тверже.
   А когда стемнело, каждого, оставшегося на работе так поздно,  ожидали
три кружки пива в баре, и даже когда кончалось питье, их  хвастовство  и
жалобы, ее можно было видеть через кухонное окно, склонившейся над бума-
гами и делающей записи при свете лампы.
   - Ты вымыла руки? - спросил Колум, входя в кухню.
   - Да, и даже смазала их. Кругом беспорядок. Я иногда просто  схожу  с
ума и не знаю, что делать. Я готовлю завтрак. Хочешь?
   - Овсянка без соли? Лучше поем немного отварной крапивы.
   Скарлетт ухмыльнулась.
   - Тогда пойди и нарви сам. Я пока отказываюсь от соли, чтобы ноги  не
отекали так сильно. Но что-то не очень помогает. Я не могу надеть ботин-
ки, не могу зашнуровать их. Через неделю или две я просто не смогу дотя-
нуться до них. Я вычислила. Колум. У меня будет куча детей,  а  не  один
ребенок.
   - Я тоже, как ты сказала, вычислил. Нужна женщина, чтобы помогать те-
бе. Он ожидал, что Скарлетт запротестует:  она  автоматически  отвергала
всякое предположение о том, что она не может делать  все  сама.  Но  она
согласилась. Колум улыбнулся. Он сказал, что у него есть такая  женщина,
которая может помочь ей во всем, даже в  бухгалтерии,  если  необходимо.
Женщина в возрасте, но не настолько старая, чтобы не принять ее порядки,
и не такая бесхарактерная, чтобы не постоять за себя, если нужно. У  нее
есть опыт ведения хозяйства, а также управления людьми и  деньгами.  Она
была экономкой в Биг Хаусе вблизи Ларакор - это на другой стороне Трима.
Она знает, как принимать роды, хотя и не акушерка. У нее у самой шестеро
детей. Она может прийти к Скарлетт теперь, присматривать за ней и за до-
мом, пока не будет восстановлен Бит Хаус, позже наймет женщин для  веде-
ния хозяйства, а сама будет управлять ими.
   - Ты поймешь, что в Америке нет ничего, похожего на Биг Хаус в Ирлан-
дии. Здесь нужна опытная рука. Тебе также потребуется  управляющий,  под
началом которого будет дворецкий и лакеи, главный конюх во главе кучеров
и дюжина садовников.
   - Стоп! - Скарлетт яростно затрясла головой. - Я не собираюсь  закла-
дывать здесь королевство. Я допускаю, что мне  нужна  женщина-помощница,
но для начала буду пользоваться только несколькими комнатами в этой гру-
де камней. Итак, спроси свой образец добродетели, не желает ли она отка-
заться от столь высокопоставленной должности. Сомневаюсь, что она  отве-
тит "да".
   - Я спрошу ее. - Колум был уверен, что она согласится, даже  если  ей
придется скрести полы. Розалин Мэри Фицпатрик была сестрой Фениана, каз-
ненного англичанами, и дочерью и внучкой тех людей, которые затонули  на
негодных к плаванию судах. Она была самым страстным и посвященным членом
местного кружка повстанцев.
   Скарлетт вынула три вареных яйца из бурлящей в чайнике воды и  вылила
воду в заварочный чайник.
   - Можешь съесть яйцо или два, если ты такой  гордый,  что  не  хочешь
есть мою кашу, - предложила она. - Без соли, конечно.
   Колум отказался.
   - Хорошо. Я голодная.
   Она положила кашу на тарелку, разбила яйца и добавила в  кашу.  Колум
отвел глаза. Скарлетт с жадностью накинулась на еду. Продолжая  разгова-
ривать с полным ртом, она поведала ему план расселения всей семьи, чтобы
все О'Хара жили в достатке в Баллихаре.
   Колум подождал, пока она доест, и сказал:
   - Они не поедут. Они работают на земле, на которой живут почти двести
лет.
   - Они обязательно поедут. Все всегда хотят иметь лучшее, чем имели,
   Колум.
   В ответ он покачал головой.
   - Я докажу, что ты не прав. Спрошу их сегодня же! Нет, это не  входит
в мой план. Я хочу сначала все подготовить.
   - Скарлетт, я привез тебе твоих фермеров. Сегодня утром.
   - Этих лентяев!
   - Ты не рассказывала мне о своих планах. Я нанял этих людей. Их  жены
и дети едут сюда, чтобы поселиться в коттеджах в конце улицы. Они уволи-
лись с работы у помещиков.
   Скарлетт закусила губу.
   - Все в порядке, - сказала она через минуту. - Я поселю семьи в дома,
а не в коттеджи. Эти люди могут работать на кузин.
   Колум открыл рот, затем закрыл его. Спорить было не  о  чем.  Он  был
уверен, что Дэниэл никогда не переедет.
   Колум позвал Скарлетт спуститься с лестницы, на которую  она  взобра-
лась, инспектируя свежую штукатурку.
   - Я хочу, чтобы ты посмотрела, что сделали твои  "лентяи",  -  сказал
он.
   У Скарлетт от радости выступили слезы на  глазах.  Перед  ней  лежала
прокошенная дорога, достаточно широкая для двуколки. Раньше ей  приходи-
лось ездить по ней верхом на пони. Последнюю неделю это было слишком тя-
жело. Теперь она снова сможет ездить к Кэтлин и брать молоко для  чая  и
овсяной каши.
   - Я поеду сейчас же, - сказала она.
   - Тогда позволь зашнуровать твои ботинки.
   - Нет, они жмут мне в лодыжках. Я буду ходить босой.  Теперь  у  меня
есть коляска и дорога, по которой можно ездить.
   Колум с облегчением проследил, как она отъезжает, и вернулся  в  свой
домик к своим книгам и трубке,  а  также  к  стакану  хорошего  виски  с
чувством заслуженной награды. Скарлетт О'Хара была - самая  утомительная
личность из всех, кого он когда-либо встречал.
   Но почему, удивлялся он, ему всегда хотелось добавить  "бедная  овеч-
ка", что бы он ни думал о ней?
   Она действительно выглядела бедной овечкой, когда  неожиданно  ворва-
лась к нему в комнату перед наступлением  летних  сумерек.  Члены  семьи
очень любезно отклонили ее приглашение, а затем  и  призыв  переехать  в
Баллихару.
   Колум полагал, что Скарлетт не способна плакать. Она не плакала, ког-
да получила известие о разводе и даже тогда, когда весть о женитьбе Рет-
та нанесла ей последний удар. Но в  эту  дождливую  теплую  августовскую
ночь она несколько часов всхлипывала и рыдала, пока не  заснула  на  его
кушетке - роскошь, не известная в ее двух спартанских комнатах. Он прик-
рыл ее легким одеялом и отправился в спальню. Он был  рад,  что  опадала
выход своему горю, и оставил ее одну. Сильные люди не  любят  свидетелей
своей слабости.
   Он подумал, что снова ошибся. Узнает ли он эту  женщину  когда-нибудь
до конца? Утром он нашел Скарлетт сидящей за кухонным  столом;  она  ела
яйца.
   - А знаешь, ты прав, Колум. Они гораздо вкуснее с солью... Начни  ис-
кать хороших арендаторов моих  домов.  Они  должны  быть  состоятельными
людьми, потому что в этих домах все самое лучшее, и я хочу получить  хо-
рошие деньги.
   Скарлетт была глубоко оскорблена, хотя никогда и не показывала этого.
   Несколько раз в неделю она продолжала ездить к Дэниэлю в  двуколке  и
работала так же упорно, как всегда в  Баллихаре,  хотя  ее  беременность
становилась все обременительней. К концу сентября город  был  восстанов-
лен. Каждое здание было чистым, заново покрашено  снаружи  и  внутри,  с
крепкими дверями и хорошими трубами, с непромокаемыми крышами. Население
стремительно росло.
   В городе открылись еще два бара, мастерская по ремонту обуви и  конс-
кой сбруи, галантерейный магазин, приехал престарелый пастор в маленькую
католическую церковь, два школьных учителя, которые начнут занятия,  как
только из Дублина придет разрешение, нервный молодой адвокат, надеющийся
иметь свою практику, с еще более нервной молодой женой, постоянно  разг-
лядывающей людей на улице сквозь кружевную занавеску. Дети фермеров  иг-
рали на улице, а их жены сидели на  ступеньках  крыльца  и  сплетничали.
Каждый день почтальон из Трима доставлял почту джентльмену ученого вида,
который открыл в  однокомнатной  пристройке  к  галантерейному  магазину
книжный магазин, где также можно было купить писчую  бумагу  и  чернила.
Через год ожидалось открытие почты, и наконец доктор заключил договор об
аренде самого большого дома, чтобы начать заселение в первой неделе  но-
ября.
   Последняя новость была особенно приятной для  Скарлетт.  Единственная
больница в округе размещалась в работном доме в Дюншолине, на расстоянии
четырнадцати миль отсюда. Она никогда не бывала в работном доме, послед-
нем прибежище неимущих, и надеялась,  что  никогда  не  будет.  Скарлетт
твердо верила в необходимость  работы  вместо  попрошайничества,  и  она
предпочла бы не видеть несчастных, которые заканчивали там свою жизнь. И
это, конечно, было не место для рождения  ребенка.  Личный  доктор,  это
больше подходило ей. Он будет все время под рукой, так  как  дети  часто
болеют крупом, ветрянкой и тому подобными болезнями. Теперь только оста-
валось найти кормилицу с середины ноября и привести в порядок дом.
   - А где твоя прекрасная Фицпатрик, Колум? Мне казалось, что она  сог-
ласилась приехать ко мне месяц назад.
   - Она действительно согласилась месяц назад и уведомила  об  этом  за
месяц, как делает каждый приличный человек. Она будет здесь первого  ок-
тября, то есть в следующий четверг. Я предложил ей пожить у меня.
   - Вот как? А я думала, что она будет экономкой у меня. Почему она  не
остается здесь? " - Потому, Скарлетт, дорогая, что твой дом - единствен-
ный в Баллихаре, который до сих пор не отремонтирован.
   Скарлетт с удивлением оглядела свою комнату-кухню. Она никогда не об-
ращала внимания на то, как выглядит ее жилище; это было временное  удоб-
ное место наблюдения за работой в городе.
   - Здесь отвратительно, не так ли? - сказала она. - Лучше мы побыстрее
доделаем дом, чтобы я могла переехать. - Она улыбнулась, но с трудом.  -
Дело в том, Колум, что я совершенно измотана. Я буду рада разделаться  с
работой и немного отдохнуть.
   Скарлетт не сказала о том, что работа стала для  нее  только  работой
после того, как кузины отказались переехать к ней. Она не испытывает ра-
дости от возрождения земель О'Хара, если сами О'Хара  не  будут  наслаж-
даться этой землей. Она снова и снова старалась понять, почему они отка-
зались. Единственной причиной, которую она видела, было  нежелание  жить
слишком близко к ней: они не любили ее, несмотря на  всю  их  доброту  и
теплое отношение. Она чувствовала себя одинокой среди  них,  даже  когда
была вместе с Колумом. Она верила, что он ее друг, но это он сказал  ей,
что они никогда не приедут. Он понимал их, был одним из них.
   Все время теперь болела спина. На распухших ногах  мучительно  больно
ходить. Она уже не хотела ребенка. Он делал ее больной, и именно  благо-
даря ему ей впервые пришла в голову идея купить Баллихару. И ей еще  му-
читься шесть - нет, шесть с половиной недель.
   "Если бы у меня были силы, я бы завопила", - мрачно подумала она.  Но
она выдавила еще одну слабую улыбку для Колума.
   Он выглядит так, как будто хочет сказать что-то и не знает что. Ну, я
не могу помочь ему. Я совершенно не в состоянии разговаривать.
   В дверь постучали.
   - Иду! - крикнул Колум. И правда, побежал как заяц. Улыбаясь, вернул-
ся в кухню с пакетом в руке. - Это миссис Фланаган из магазина. Она при-
несла табак, который ты заказывала для бабушки. Я возьму его для нее.
   - Нет. - Скарлетт вскочила на ноги. - Она просила меня  достать.  Это
единственная вещь, о которой она просила. Запряги пони и помоги мне  за-
лезть в коляску. Я хочу сама отвезти.
   - Я поеду с Тобой.
   - Колум, здесь едва хватает места для меня; перестань об  этом  гово-
рить! Подай коляску и только помоги мне сесть в нее. Пожалуйста.  Одному
Богу известно, как я вылезу из нее.
   Скарлетт была не в восторге, увидев кузена Сина выходящим из коттеджа
бабушки на шум ее коляски. "Страшный Син" - так звала его  Скарлетт  про
себя, точно так же она всегда думала о своем кузене Стивене в Саванне  -
"Страшный Стивен".
   Они заставляли Скарлетт поеживаться, потому что всегда молча наблюда-
ли, как другие О'Хара разговаривали и смеялись. Ее не интересовали люди,
которые не болтали и не смеялись, или люди себе на уме. Когда Син  пред-
ложил ей руку, чтобы помочь войти в дом, она неуклюже отступила в сторо-
ну.
   - Не нужно, - сказала она весело, - я прекрасно могу  обойтись  сама.
Син нервировал ее даже больше, чем Стивен. Все неудачники заставляли  ее
нервничать, а Син был О'Хара, которому не везло. Он был третий сын  Пат-
рика. Старший сын умер. Джейми работал в Триме,  поэтому,  когда  Патрик
умер в 1861 году, Син унаследовал ферму. Ему было "только" тридцать  два
в то время, и он думал, что это "только" оправдывает все его неудачи. Он
делал все так плохо, что был реальный шанс потерять арендованный участок
земли.
   Дэниэл, как  старший,  созвал  всех  детей  Патрика.  Хотя  ему  было
шестьдесят семь, он ощущал в себе больше силы, чем Син и его собственный
сын Симус, которому тоже было "только"  тридцать  два.  Он  работал  всю
жизнь рядом с братом; теперь, когда Патрик умер, не  стоит  молча  смот-
реть, как губится дело их жизни. Син должен уйти.
   И Син ушел. Но не совсем. Уже двадцать лет он живет с бабушкой,  поз-
воляя ей ухаживать за собой. Он отказался выполнять какую-либо работу на
ферме Дэниэла. Скарлетт пошла прочь от него так быстро, как могли  нести
ее босые опухшие ноги.
   - Девочка Джералда! - воскликнула бабушка. - Я рада видеть тебя,  мо-
лодая Кэти-Скарлетт.
   Скарлетт верила ей. Она всегда верила бабушке.
   - Я принесла тебе табак, старая Кэти-Скарлетт, -  с  искренней  весе-
лостью сказала она.
   - Как здорово! Выкуришь трубку со мной?
   - Нет, спасибо, бабушка. Я еще не настолько ирландка.
   - Жаль. А я такая ирландка, какими Бог сотворил их,
   Набей мне трубку.
   В крошечном коттедже было тихо. Скарлетт положила ноги на  табурет  и
закрыла глаза. Тишина была успокаивающей.
   Скарлетт пришла в бешенство, когда услышала крики на  улице.  Неужели
нельзя побыть полчаса в тишине? Она поспешила во двор фермы, готовая на-
орать на любого, кто шумел.
   То, что она увидела, было настолько  ужасным,  что  она  забыла  свой
гнев, боль в спине, агонию в ногах - все, кроме страха. Во  дворе  фермы
Дэниэла стояли солдаты, констебли и офицер на гарцующей лошади  с  обна-
женной саблей в руке. Солдаты устанавливали  треножник  из  стволов  де-
ревьев. Скарлетт заковыляла через двор к рыдающей в дверях Кэтлин.
   - Вот еще одна, - сказал солдат. - Посмотрите на  нее.  Эти  ирландцы
плодятся как кролики. Почему они вместо этого не научатся носить  ботин-
ки?
   - В постели ботинки не нужны, - сказал другой, - или под кустом.
   Англичане засмеялись. Констебли уставились в землю.
   - Эй, вы! - громко крикнула Скарлетт. - Вы, на лошади. Что вы и  ваши
рядовые делаете на этой ферме?
   - Это ты мне, девка? - Офицер опустил вниз свой длинный нос.
   Она подняла подбородок и уставилась на него своими холодными зелеными
глазами.
   - Я не девка, сэр, а вы не джентльмен, даже если вы и офицер.
   У него открылся рот. Теперь его нос был едва заметен, наверное  пото-
му, что у рыб нет носов, а он был похож на выброшенную  на  берег  рыбу.
Горячая радость борьбы наполняла ее энергией.
   - Но ты не ирландка, - сказал офицер. - Ты та американка?
   - Не ваше дело, кто я есть. А вот что вы здесь делаете - мое дело.
   Объясните.
   Офицер вспомнил, кем он был. Он закрыл рот и выпрямил спину. Скарлетт
заметила, что солдаты оцепенели и смотрели сначала на нее,  а  затем  на
офицера. Констебли поглядывали, прищурив глаза.
   - Я выполняю приказ правительства Ее Величества  о  выселении  людей,
проживающих на этой ферме, за неуплату  арендной  платы.  -  Он  помахал
свернутой бумагой.
   Сердце Скарлетт подступило к горлу. Она подняла подбородок  выше.  За
спинами солдат она увидела Дэниэла и его сыновей, бежавших с полей с ви-
лами и дубинами, готовых к бою.
   - Здесь, очевидно, ошибка, - сказала Скарлетт. - Сколько не уплачено?
   Скорее, подумала она, ради Бога скорее, ты, длинноносый  дурак.  Если
кто-нибудь из О'Хара ранит солдата, они будут отправлены  в  тюрьму  или
хуже.
   Все, казалось, замедляло скорость. Офицер целую  вечность  вынимал  и
разворачивал свиток. Дэниэл и Симус, и Патрик, и  Тимоти  двигались  как
будто под водой. Скарлетт расстегнула блузку. Ее пальцы -  как  сосиски,
пуговицы - как неудержимые куски жира.
   - Тридцать один фунт восемь шиллингов и девять пенсов, - сказал  офи-
цер. Скарлетт показалось, что ему потребовалось по часу на каждое слово.
Затем она услышала крики с поля, увидела бегущих мужчин О'Хара, на  ходу
размахивающих кулаками и орудиями. Она неистово рванула  бечевку  вокруг
шеи, затем схватила мешочек с деньгами за его крепко завязанный верх.
   Ее пальцы нащупали монеты, сложенные банкноты, и в благодарность  она
тихо прошептала молитву. Это была зарплата всех рабочих Баллихары, более
пятидесяти фунтов. Теперь Скарлетт была холодна и нетороплива, как  таю-
щее мороженое.
   Она сняла шнурок с шеи через голову и позвякала мешочком.
   - Там есть лишние, за ваши труды, грубиян, - сказала она. Ее рука бы-
ла крепка и точна. Мешочек попал офицеру в лицо. Шиллинги и пенсы  посы-
пались по его мундиру на землю.
   - Выясните недоразумение, - сказала Скарлетт, - и заберите этот  хлам
с собой!
   Она повернулась спиной к солдатам.
   - Ради Бога, Кэтлин, - прошептала она, - беги в поле останови мужчин,
пока они не наделали беды.
   Позднее она встретилась лицом к лицу со старым Дэниэлом. Она  посере-
ла. Предположим, она не привезла бы табак? Предположим, его не  прислали
сегодня? Она пристально посмотрела на дядю и завопила:
   - Почему ты не сказал, что тебе нужны деньги? Я бы  с  радостью  дала
тебе их!
   - О'Хара не берут милостыню, - сказал Дэниэл.
   - Милостыню? Это не милостыня, когда дает твоя семья, дядя Дэниэл.
   Дэниэл посмотрел на нее старыми-старыми глазами.
   - То, что не заработано твоими собственными руками,  -  милостыня,  -
сказал он. - Мы слышали твою историю, молодая Скарлетт О'Хара.  -  Когда
мой брат Джералд потерял рассудок, почему ты не обратилась к его братьям
в Саванне? Они все твоя семья.
   У Скарлетт затряслись губы. Он был прав. Она не просила и не принима-
ла помощь ни от кого. Она несла всю тяжесть одна. Ее гордость не  допус-
тила бы никакой уступчивости, никакой слабости.
   Она посмотрела на худые, прямые плечи дяди, гордый наклон его головы.
И поняла. Она бы сделала то же самое. Она поняла также, почему  была  не
права, предлагая Баллихару взамен земли, где он  проработал  всю  жизнь.
Это сделало  бы  его  работу  бессмысленной,  работу  его  сыновей,  его
братьев, его отца, отца его отца.
   - Роберт поднял ренту, не правда ли? Из-за того, что  я  сделала  это
дерзкое замечание по поводу его перчаток. Он собирался отплатить  мне  -
через вас.
   - Роберт жадный человек, но нельзя сказать, что это не связано с  то-
бой.
   - Разреши мне помочь? Это будет честью для меня.
   Скарлетт увидела одобрение в глазах старого  Дэниэла,  затем  вспышку
юмора:
   - Сын Патрика работает в конюшне в Биг Хаусе.  У  него  замечательная
идея разводить лошадей.  Его  можно  было  бы  отправить  учиться,  имея
деньги.
   - Благодарю тебя, - сказала Скарлетт.
   - Будет кто-нибудь ужинать, или я должна  все  выбросить  свиньям?  -
сказала Кэтлин с притворным гневом.
   - Я так голодна, что могу заплакать, - сказала Скарлетт. "Я  счастли-
ва, - подумала она. - У меня все болит с головы до пят, но я  счастлива.
Если этот ребенок не будет гордиться, что он О'Хара, я сверну ему шею".

   ГЛАВА 61

   - Вам нужна кухарка, - сказала миссис Фицпатрик. - Я  не  умею  гото-
вить.
   - Я тоже, - ответила Скарлетт. Миссис Фицпатрик взглянула на нее. -
   - Я тоже не умею готовить, - поспешно повторила Скарлетт. Несмотря на
уверения Колума, она решила, что не сумеет  поладить  с  этой  женщиной.
"Она не понравилась мне прямо с того момента, когда я спросила,  как  ее
зовут, а она ответила: "Миссис Фицпатрик", зная, что я имела в  виду  ее
имя. Я никогда не звала своих слуг "миссис" или "мистер", или "мисс". Но
ведь у меня не было белых слуг. Кэтлин, горничная, не в счет, да и Бриди
- тоже. Они мои кузины. Я рада, что миссис Фицпатрик не  приходится  мне
"родственницей".
   Миссис Фицпатрик была довольно высокой - по крайней мере, на полголо-
вы выше Скарлетт. Она не отличалась излишней полнотой,  но  и  худой  ее
назвать было нельзя. Своей твердостью и основательностью она  напоминала
дерево, а возраст ее невозможно было определить наверняка. У нее, как  у
большинства ирландских женщин, была идеальная кожа, наверное,  благодаря
мягкому и влажному климату. На щеках всегда играл яркий румянец. У  мис-
сис Фицпатрик был широкий некрасивый нос с горбинкой, а губы,  напротив,
казались яркой узкой полоской. Но поразительнее всего выделялись ее тем-
ные брови. Они образовывали неширокую легкую дугу над ее голубыми глаза-
ми и являли собой довольно странный контраст со снежно-белыми  волосами.
На ней было строгое серое платье со скромным белым воротничком и  манже-
тами. Ее сильные работящие руки были чинно сложены на коленях.  Скарлетт
взглянула на свои огрубевшие ладони... Руки миссис Фицпатрик были  глад-
кими, аккуратными, с маленькими круглыми ногтями.
   В ирландском говоре миссис Фицпатрик улавливались  английские  нотки.
Голос ее звучал мягко, но был несколько лишен музыкальности.
   Скарлетт поняла, что миссис Фицпатрик - деловая и практичная женщина.
Эта мысль успокоила ее: она могла иметь дело с практичной  женщиной,  не
важно, нравилась та ей или нет.
   - Я уверена, что вам пригодятся мои услуги, миссис О'Хара, -  сказала
миссис Фицпатрик, и не оставалось сомнений, что она была абсолютно  уве-
рена во всех своих словах и поступках. Скарлетт почувствовала  раздраже-
ние: может быть, эта женщина бросает ей вызов? Или  собирается  задавать
тон в доме?
   А миссис Фицпатрик все продолжала говорить:
   - Мне очень приятно было познакомиться с вами, и я  рада  работать  у
вас. Для меня большая честь - быть экономкой в доме Той Самой О'Хары.
   Что она имеет в виду?
   Темные брови удивленно взметнулись вверх:
   - Неужели вы не знаете? Все только и говорят об этом, -  миссис  Фиц-
патрик улыбнулась. - В наше время ни одна женщина не сделала бы  такого,
и быть может, через сотни лет - тоже. Люди зовут вас Та Самая  О'Хара  -
Наша О'Хара. Во времена великих Королей у каждой семьи был  свой  глава,
представитель, почетный член клана. Один ваш  далекий  предок  был  гор-
достью семьи, и его назвали Тот Самый О'Хара. А теперь это имя  вновь  -
для вас.
   - Я не понимаю, что вы имеете в виду? Что я теперь должна делать?
   - Вы уже все сделали. Вас уважают, вам верят, вами восхищаются и гор-
дятся. Это имя не унаследовано, оно присвоено вам. Теперь Скарлетт О'Ха-
ра должна просто быть самой собой. Вы - Наша О'Хара.
   - Я думаю, мне не помешает чашка чая, - слабо сказала  Скарлетт.  Она
не знала, о чем говорила миссис Фицпатрик. Она шутила? Насмехалась? Нет,
она была не из тех женщин, которые шутят. Что она имела в  виду,  говоря
"Та Самая О'Хара"? Скарлетт попробовала сказать это вслух. Та Самая  Оа-
Хара - звучит как барабанная дробь. Глубоко в тайниках  ее  души  что-то
загорелось. Наша О'Хара! Ее зеленые глаза вспыхнули: Наша О'Хара!
   "Мне придется думать об этом и завтра, и каждый день до конца  жизни.
Я понимаю всю ответственность, но чувствую себя такой сильной! "Оставай-
тесь такой, какая вы есть", - сказала миссис Фицпатрик. Но  почему  Наша
О'Хара?"
   - Ваш чай, миссис О'Хара.
   - Спасибо, миссис Фицпатрик.
   Несмотря ни на что, спокойная уверенность этой женщины перестала раз-
дражать Скарлетт и стала ей даже нравиться. Она взяла чашку и  взглянула
на миссис Фицпатрик:
   - Пожалуйста, выпейте со мной чая. Нам нужно поговорить: у нас только
полтора месяца, а сделать необходимо очень многое.
   Скарлетт никогда не была в  Биг  Хаусе.  Миссис  Фицпатрик  тщательно
скрывала свое любопытство и восторг. Раньше она была экономкой  в  очень
известной семье, управляла делами в огромном  доме,  но  он  значительно
проигрывал в сравнении с домом в Баллихаре. Она помогла  Скарлетт  вста-
вить огромный ключ странной формы  в  замочную  скважину  и  налегла  на
дверь: та никак не открывалась.
   - Плесень, - сказала миссис Фицпатрик, почувствовав неприятный  запах
в доме. - Нам понадобится целая армия женщин с тряпками и щетками, чтобы
навести порядок. Но давайте сначала посмотрим кухню. Ни одна кухарка  не
согласится приехать в дом, где нет первоклассной кухни. А эту часть дома
можно отремонтировать и немного позже. Пока  не  стоит  просто  обращать
внимания на клочья обоев, свисающие со стен, и на следы животных на полу
- кухарка даже не увидит этих комнат.
   Галереи с резными колоннами присоединяли к основному зданию два  кры-
ла. Женщины пошли по одной из них и оказались в большой угловой комнате.
Все двери открывались в коридоры, ведущие в другие комнаты и на  лестни-
цу.
   - У вас здесь будет распоряжаться управляющий, - сказала миссис  Фиц-
патрик, когда они вернулись в угловую комнату. - Остальные комнаты будут
служить кладовыми и жильем для слуг. Управляющие не живут в  Биг  Хаусе,
так что вам придется снять квартиру в городе, достаточно большую,  чтобы
она соответствовала званию управляющего имением. А это будет что-то вро-
де его кабинета.
   Скарлетт ответила не сразу. Она совсем не так представляла  себе  это
помещение и кабинет управляющего. Ретт говорил, что в крыле дома в  Дан-
море всегда располагались гости. Но в ее планы не  входило  держать  для
гостей дюжину комнат, а вот кабинет, как у Ретта, был ей необходим.  Она
решила, что закажет у мебельщика стол даже больших размеров, чем у  Рет-
та, на стенах развесит карты имения и будет, как он,  смотреть  в  окно.
Только она будет видеть Баллихару, а не груду обожженных кирпичей,  и  у
нее будут поля, засеянные пшеницей, а не клумбы с цветами.
   - Управляющим в Баллихаре буду я, так как не хочу, чтобы имением рас-
поряжался посторонний.
   - Миссис О'Хара, вы же не представляете, что говорите. Это займет все
ваше время. Необходимо будет заниматься не только запасами и обустройст-
вом, но и выслушивать, улаживать разногласия между рабочими,  фермерами,
горожанами.
   - Я займусь этим. Мы поставим вдоль этого коридора скамьи, чтобы люди
могли сесть. Каждое первое воскресенье месяца после мессы я буду  прини-
мать всех, у кого возникнут проблемы.
   Экономка поняла, что возражать бесполезно.
   - И еще вот что, миссис Фицпатрик,  нигде  не  будет  никаких  плева-
тельниц, ясно?
   Миссис Фицпатрик кивнула, хотя никогда не слышала этого слова: в  Ир-
ландии табак не жевали, а курили.
   - Хорошо, - сказала Скарлетт. - Теперь давайте найдем кухню,  которая
вас так беспокоит. Она, наверное, в другом крыле.
   - У вас разве хватает сил так много ходить? - поинтересовалась миссис
Фицпатрик.
   - Это необходимо, - ответила Скарлетт. От хождения у нее болели  ноги
и спина, но даже и речи быть не могло о том, чтобы  прекратить  это.  Ее
испугало состояние дома. Неужели за полтора месяца можно все сделать? Но
дом должен быть готов - в нем родится ребенок.
   - Великолепно! - воскликнула миссис Фицпатрик, увидев кухню. Она  по-
хожа на пещеру со множеством углублений и нишами в два яруса. Под потол-
ком был огромный светильник. Скарлетт никогда раньше  не  видела  такого
огромного зала. В дальнем его конце находился внушительных размеров  ка-
мин. Двери по обе стороны от него вели в помещение для мытья посуды -  с
северной стороны и в пустую комнату - с южной.
   - Здесь могут спать кухарки. Это самое удобное и  продуманное  строе-
ние, какое мне доводилось видеть. - Миссис Фицпатрик указала наверх. Не-
большой коридорчик вел на второй этаж. - Мое жилье  будет  над  комнатой
кухарки. Тогда они и служанки не смогут увидеть, что я наблюдаю за ними.
Это будет держать их в напряжении. Этот коридор  ведет  на  второй  этаж
главного здания, так что вы тоже можете приходить и сверху смотреть, что
делается на кухне. Они будут работать не переставая.
   - А почему я не могу просто зайти на кухню и проверить?
   - Потому что они сразу все бросят и застынут в ожидании  указаний,  а
их стряпня тем временем подгорит.
   - Вы говорите "они" и "горничные". А что с кухаркой? Я думала, у  нас
будет она одна.
   Миссис Фицпатрик широким жестом обвела помещение:
   - Одна женщина не справится со всем этим. Опытная кухарка не возьмет-
ся за это. Мне бы хотелось увидеть кладовые и прачечную. Это, наверно, в
подвале. Вы хотите спуститься?
   - Не очень. Я лучше посижу на воздухе - надоел этот  запах.  Скарлетт
направилась к двери, ведущей в заросший травой сад, окруженный  каменной
стеной. Она вернулась на кухню. Вторая дверь вела в галерею с колоннами.
Скарлетт опустилась на пол и прислонилась спиной к одной из колонн.  Тя-
желая усталость навалилась на нее. Она и понятия не имела,  что  в  доме
столько работы - снаружи он выглядел как новый.
   Ребенок зашевелился, и Скарлетт рассеянно потрогала ножку,  толкавшую
ее изнутри.
   - Эй, малышка, - пробормотала она, - что ты об этом думаешь? Они  зо-
вут твою мать "Наша О'Хара". Надеюсь, тебе это нравится? Лично мне - да.
- Скарлетт закрыла глаза, чтобы успокоиться.
   Тут вышла миссис Фицпатрик, отряхивая с платья паутину.
   - Это подойдет, - сказала она. - А теперь нам обеим не мешало бы  хо-
рошенько поесть. Мы пойдем в бар Кеннеди.
   - В бар? Дамы не ходят в бар без сопровождения.
   - Это ваш бар, - улыбнулась миссис Фицпатрик. - Вы можете ходить  ту-
да, когда захотите. Вы - Та Самая О'Хара.
   Действительно, решила Скарлетт, это была не Атланта и  не  Чарльстон.
Почему бы ей не пойти в бар? Неужели она не сама  настелила  там  полы?!
Тем более, что все говорили, что миссис Кеннеди, жена хозяина бара,  го-
товит превосходные блинчики с мясом, которые тают во рту.
   Погода испортилась, начались дожди. Не кратковременные грибные дожди-
ки, к которым привыкла Скарлетт, а настоящие ливни, длившиеся порой нес-
колько часов. Фермеры жаловались, что почва была недостаточно тверда,  и
они не могли идти удобрять только что  расчищенные  поля.  Но  Скарлетт,
заставлявшая себя работать каждый день до полного изнеможения и  контро-
лировавшая ход дел в Бит Хаусе, благословляла эту  грязь,  успокаивавшую
боль в ее распухших ногах. Она вообще отказалась от туфель и держала  на
пороге тазик с водой, чтобы мыть ноги при входе в дом. Когда Колум  уви-
дел это, он расхохотался:
   - Скарлетт, дорогая, ты становишься настоящей ирландкой. Ты научилась
этому у Кэтлин?
   - У кузенов. Они всегда смывают с ног землю, приходя с  поля.  Кэтлин
сошла бы с ума, если бы они испачкали ее сверкающие полы.
   - Отнюдь нет. Они делают так потому, что ирландцы  привыкли  к  этому
еще со времен их прапрадедов ты читаешь молитву, прежде чем  вылить  во-
ду?
   - Что за глупость! Конечно, нет! И я не выставляю каждый вечер блюдце
с молоком за дверь. Не думай, что я буду кормить ужином каких-то  духов.
Все это - детские сказки.
   - Это ты сейчас так говоришь. Но вот однажды домовой накажет тебя  за
дерзость.
   Колум заглянул к ней под кровать и под подушку. Скарлетт рассмеялась:
   - Хорошо, я объявлю  ему  войну.  Какой  домовой?  Кузен,  переодетый
эльфом?
   - Эльфы содрогнулись бы от этого предположения. Домовой - это  страш-
ное существо, злобное и хитрое. Он запутает тебе волосы или сделает так,
что у тебя скиснут сливки.
   - Или, полагаю, заставит распухнуть мои ноги... Это очень злобно и не
похоже на правду.
   - Бедный ягненок... Итак, сколько времени осталось  до  появления  на
свет ребенка?
   - Около трех недель. Я велела миссис Фицпатрик вымыть для меня комна-
ту и заказать кровать.
   - Ты довольна ее помощью, Скарлетт?  Она  призналась,  что  довольна.
Миссис Фицпатрик не кичилась своим статусом и сама упорно работала. Мно-
го раз Скарлетт видела, что она скребла каменный пол в кухне,  показывая
служанкам, как это делается.
   - Но, Колум, она тратит деньги, будто их запасы у нас  бесконечны.  В
доме уже три служанки, и все только для того, чтобы навести  порядок,  и
кухарка соизволила приехать. Плита, которой я раньше не  видела,  всякие
горелки, бак для горячей воды - это стоит около ста фунтов, да  еще  де-
сять, чтобы привезти со станции. И еще придется звать кузнеца, чтобы  он
сделал краны, задвижки и решетки для камина. Это на случай, если кухарке
не понравится плита. Повара, наверно, больше избалованы, чем Королева!
   - И гораздо полезнее. Ты поймешь, какое это наслаждение  -  в  первый
раз сесть ужинать в собственной столовой и отведать изысканных блюд.
   - Это ты так говоришь. Меня устраивает стряпня миссис Кеннеди.  Вчера
вечером я съела три ее пирога с мясом: один - для меня и два - для этого
слоненка внутри. О! Как я хочу, чтобы все это скорее закончилось!..  Ко-
лум?..
   Он уезжал, и Скарлетт уже не так легко было с ним общаться, как преж-
де.
   Но тем не менее ей необходимо было кое-что спросить у него.
   - Ты слышал об этом имени - "Наша О'Хара"? Да, он слышал, гордился ею
и полагал награду вполне справедливой.
   - Ты замечательная женщина, Скарлетт О'Хара. Так думают все, кто тебя
знает. Ты выдержала все удары судьбы, которые сломили бы не только более
слабую женщину, но даже мужчину. И ты никогда не требовала к себе жалос-
ти и сострадания - он грустно улыбнулся. - Ты почти сотворила чудо, зас-
тавив всех этих ирландцев так усердно работать. А как ты смело вела себя
с этим английским офицером! Говорят, даже выставила  одного  из  них  за
дверь при сотне свидетелей.
   - Это неправда!
   - Правда лишит блеска эту великолепную легенду. Старый  Дэниэл,  пер-
вый, кто назвал тебя Наша О'Хара, лично был там.
   Старый Дэниэл! Скарлетт даже покраснела от восторга.
   - Скоро ты уже будешь обмениваться историями с душой Финна  МакКуина,
если верить слухам. Эти люди счастливы тем, что ты у них есть.
   И уже более строго Колум добавил:
   - Только не зазнавайся - это оскорбляет их.
   - Никогда! Я даже хожу к мессе каждое воскресенье,  хотя  отец  Флинн
выглядит так, будто вот-вот заснет.
   - Я говорю не о церкви, а о духах, домовых и прочих, как ты  сказала,
суевериях. Ведь тебе предназначено вернуться на землю О'Хара, когда  все
знают, что эти места часто посещает дух молодого лорда.
   - Это невозможно!
   - Возможно. Неважно, веришь ты в это или нет. Главное, что верят  ир-
ландцы. А если ты будешь смеяться над их традициями, это оскорбит их.
   Скарлетт все поняла, как ни глупо это казалось на первый взгляд.
   - Я придержу свой язык и не буду смеяться, разве что над тобой. Но не
жди, что я буду молиться, выливая воду из таза.
   - А тебе и не нужно этого делать. Они говорят, что ты настолько  ува-
жительно к ним относишься, что шепчешь молитвы про себя.
   Скарлетт смеялась, пока не потревожила ребенка и  он  не  зашевелился
внутри.
   - Посмотри, что ты наделал, Колум! У меня даже колики в животе  нача-
лись от смеха. Я так не смеялась с тех пор, как ты уехал. Останься  дома
ненадолго, ладно?
   - Ладно. Я хочу одним из первых увидеть твоего маленького слоненка. Я
надеюсь, что ты сделаешь меня крестным отцом?
   - А я-то думала, ты будешь крестить его... или ее... или их.
   Колум грустно улыбнулся:
   - Скарлетт, дорогая, я не могу сделать этого. Все, что  угодно,  хоть
Луну достану для тебя с неба, но не это. Я не имею права  совершать  та-
инство крещения.
   - Почему? Ведь это твоя работа.
   - Нет, Скарлетт, это работа священника или в особых случаях епископа.
А я - миссионер, старающийся облегчить беднякам их страдания. Я  не  со-
вершаю священных обрядов.
   - Ты бы мог сделать исключение.
   - Нет, я не могу, но если ты попросишь, я буду самым лучшим  крестным
отцом и прослежу, чтобы отец Флинн не уронил ребенка, и научу его молит-
вам. Я сделаю это так выразительно и незаметно,  что  он  будет  думать,
будто заучивает шуточное стихотворение. Пригласи меня,  Скарлетт,  иначе
мое бедное сердце не выдержит сего тяжкого испытания.
   - Конечно, Колум, ты будешь крестным отцом.
   - Вот, собственно, зачем я и пришел. Теперь я могу идти, и  душа  моя
будет спокойна.
   - Иди, а я отдохну, пока не закончится дождь. А  потом,  если  смогу,
навещу бабушку и Кэтлин. Моя лошадка уже достаточно подросла, чтобы  пе-
реходить реку вброд.
   - Еще одно обещание, и я перестану надоедать тебе. В субботу  вечером
останься дома, закрой накрепко все двери и задерни шторы на  окнах.  Это
Хэллоуин. День Всех Святых, и ирландцы верят, что появляется вся  нечис-
тая сила: духи, привидения, веся под мышкой свои головы и выделывая  еще
более неприятные штуки. Отдай дань традиции и закройся в доме,  дабы  не
видеть их. И никаких пирожков миссис Кеннеди! Свари  себе  заранее  нес-
колько яиц. А если хочешь действительно походить на ирландцев, налей се-
бе виски и запивай его пивом.
   - Не удивительно, что после этого им мерещатся привидения. Но я  сде-
лаю, как ты говоришь. А почему ты не придешь?
   - Чтобы остаться ночью в доме с такой соблазнительной особой? Я боюсь
нарушить священную клятву.
   Скарлетт показала ему язык. "Действительно, соблазнительная. Для сло-
ненка, наверное".
   Вода буквально кипела, когда Скарлетт переправлялась через  речку,  и
она не намерена была задерживаться в доме Дэниэла.  Бабушка  дремала,  и
Скарлетт решила даже не садиться.
   - Я только на минутку зашла, бабушка. Не буду отрывать тебя от  отды-
ха.
   - Подойди и поцелуй меня на прощание" моя маленькая Кэти-Скарлетт.
   Ты очаровательна, моя девочка.
   Скарлетт нежно обняла маленькую сгорбленную фигурку и поцеловала ее в
щеку.
   - Кэтлин, я не могу дольше задерживаться - вода в реке поднимается.
   К тому времени, как она спадет, я уже вообще не смогу сесть в  седло.
Ты когда-нибудь видела такого огромного ребенка?
   - Да. Но знаю,  что  ты  не  хотела  бы  это  услышать.  Для  матерей
собственный ребенок всегда уникален. У тебя найдется минутка, чтобы  вы-
пить чаю с печеньем?
   - Мне не следовало бы оставаться, но я сделаю это. Можно  мне  занять
кресло Дэниэла? Оно самое большое!
   - Конечно. Ни с кем, кроме тебя, Дэниэл не бывает так сердечен.
   "Наша О'Хара", - думала Скарлетт. И эта мысль  согревала  ее  больше,
чем горячий чай и тепло от камина.
   - У тебя есть время зайти к бабушке,  Скарлетт?  -  Кэтлин  поставила
возле кресла Скарлетт поднос с чашкой чая и печеньем.
   - Я зашла туда вначале. Сейчас она спит.
   - Хорошо. Было бы жаль, если бы она не попрощалась с тобой.  Она  уже
вытащила из своего сундука саван. Да, скоро она умрет.
   Скарлетт уставилась на Кэтлин. Как она может говорить такие вещи  тем
же тоном, каким обсуждают погоду, и при этом продолжать пить чай?
   - Мы все надеемся, что будет несколько сухих дней, - продолжала  Кэт-
лин. - Дороги так развезло, что  это  затруднит  продвижение  похоронной
процессии.
   Она заметила на лице Скарлетт ужас и неверно его истолковала.
   - Нам всем будет не хватать ее, но она уже готова покинуть этот мир.
   Те, кто прожил столько, сколько старая Кэти-Скарлетт, уже знают,  что
их время пришло... Давай, я налью тебе еще чаю.
   Чашка звякнула, когда Скарлетт нервно отодвинула ее от себя.
   - Нет, спасибо. Я должна идти, иначе не успею переправиться через ре-
ку.
   - Ты дашь нам знать, когда начнутся схватки? Мне  бы  очень  хотелось
быть рядом с тобой.
   - Да, спасибо тебе. Помоги, пожалуйста, мне сесть в седло.
   - Не хочешь взять с собой пирога? Завернуть его не займет  у  меня  и
минуты.
   - Нет-нет, правда. Меня очень беспокоит уровень воды в реке.
   "Я, наверное, уже близка к сумасшествию, - размышляла Скарлетт на об-
ратном пути. - Колум был прав, все ирландцы помешаны на  привидениях.  И
кто бы мог подумать такое о Кэтлин? А бабушка-то хороша - саван уже при-
готовила. Бог знает, что они будут делать в Хэллоуин. Я, пожалуй,  запру
дверь и закрою ставни. Меня от всего этого уже в дрожь бросает".
   На какое-то ужасно долгое мгновение пони потерял почву под ногами...
   "Все-таки пора понять: никаких больше путешествий, пока  не  появится
ребенок. А все же жаль, что я отказалась от пирога".

   ГЛАВА 62

   Три девчонки деревенского вида стояли в дверях одной  из  комнат  Бит
Хауса, которую Скарлетт отвела под свою спальню. Все они  были  одеты  в
большие домотканые передники и чепцы с кружевами, но больше в них  реши-
тельно не было ничего одинакового. Энни  Доил  была  маленькая  и  круг-
ленькая, как молодой щенок; Мэри Морган - высокая и нескладная, как ого-
родное пугало, а Пегги Куин - стройная и хорошенькая, как дорогая кукла.
Они толкались в дверях, держа друг друга за руки.
   - Мы пойдем, если вы не возражаете, миссис Фицпатрик, - сказала  Пег-
ги. Остальные энергично закивали.
   - Хорошо, - сказала миссис Фицпатрик, - но вы вернетесь в понедельник
рано утром, чтобы компенсировать это время.
   - Да-да, конечно! - воскликнули они в один голос и, сделав  неуклюжий
реверанс, заспешили прочь.
   - Иногда я в отчаянии, - вздохнула миссис Фицпатрик. - Но  у  меня  и
более плачевные создания превращались в отличных горничных. В конце кон-
цов, они сами этого хотят. Даже на дождь они не  обратили  бы  внимания,
если бы не Хэллоуин. Я полагаю, они думают, что если  небо  затягивается
облаками, значит, уже смеркается, - она взглянула на золотые  часы,  ви-
севшие у нее на поясе. - Еще только начало третьего... Давайте  вернемся
к нашим делам. Я боюсь, что сырость помешает нам закончить в срок,  мис-
сис О'Хара. Жаль, что это так, но я не собираюсь вводить вас в заблужде-
ние. Мы оборвали все старые обои, все отскребли и отчистили. Но в  неко-
торых местах надо заделать дыры, а для этого стены должны быть сухими, и
цемент должен просохнуть, прежде чем красить стены или клеить  обои.  На
все это нам не хватит двух недель.
   - Мой ребенок должен появиться в этом доме, миссис Фицпатрик. Я гово-
рила вам об этом с самого начала.
   - Но у меня есть предложение, - вкрадчиво сказала экономка.
   - При условии, что мне не придется рожать ребенка где-то в другом ме-
сте.
   - Наоборот. Мне кажется, что если хорошо растопить камин  и  повесить
на окна какие-нибудь симпатичные плотные шторы, голые стены не будут ка-
заться такими неприглядными.
   Скарлетт взглянула на серый потрескавшийся и местами  отсыревший  це-
мент с неприязнью.
   - Ужасно выглядит, - поморщилась она.
   - Мебель и ковер совершенно изменят вид. У меня есть для вас сюрприз.
Пойдете со мной.
   Скарлетт подошла к двери и вдруг рассмеялась:
   - О. Господи, что это?
   - Это называется "государственная кровать". Не правда ли, она замеча-
тельна? - экономка рассмеялась вместе со Скарлетт, разглядывая этот уни-
кальный предмет, стоящий посреди комнаты. Четыре  очень  широких  темных
дубовых ножки имели силуэты греческих богов. Панели в ногах  и  у  изго-
ловья были украшены рельефами с изображением людей, сидящих среди  фрук-
тов и цветов. А в головах сияла позолоченная корона.
   - Что за великан спал на ней? - спросила Скарлетт.
   - Она, возможно, была сделана специально по случаю визита Вицероя.
   - Кто это?
   - Глава правительства Ирландии.
   - Да, я вам скажу, что она вполне подойдет для моего огромного ребен-
ка. Если только доктор сможет дотянуться, чтобы принять его,
   - Заказать перину? В Триме есть человек, который изготовит ее за  два
дня.
   - Да, закажите. И подушки тоже. На этой кровати можно спать неделю  и
ни разу не оказаться в одном и том же месте!
   - Если закрыть ее пологом, она будет совсем как комната.
   - Комната? Да она будет похожа на целый дом! И вы абсолютно правы
   - в ней я не замечу ужасных стен. Вы душечка, миссис Фицпатрик. У ме-
ня сейчас такое настроение, какого не было уже несколько месяцев. Вы да-
же представить себе не можете, что будет, если ребенок появится на  свет
здесь! Это, наверное, будет такой же великан.
   Они дружно смеялись, спускаясь вниз по вычищенной каменной  лестнице.
"Ее надо покрыть ковром в первую очередь, - подумала  Скарлетт.  -  Или,
может быть, я вообще закрою второй этаж. Комнаты такие огромные, что мне
вполне хватит помещения внизу. Миссис Фицпатрик и кухарку, я думаю,  это
устроит. А почему бы нет? Какая же я Наша О'Хара, если не могу поступать
по своему усмотрению?" Скарлетт отошла чуть в сторону, чтобы миссис Фиц-
патрик могла открыть тяжелую дверь, ведущую в помещение первого этажа.
   Они увидели на полу лужу.
   - Проклятье, - воскликнула Скарлетт.
   - Это не дождь, а настоящий потоп, - проворчала экономка. - Но так не
может продолжаться бесконечно. Вы не хотите чашку чая? На кухне  сухо  и
тепло. У меня весь день горела печь, чтобы согреть ее.
   - Прекрасно, - Скарлетт пошла следом за миссис Фицпатрик. -  Это  все
новое, - сказала она подозрительно. Она не любила, когда какие-то покуп-
ки делались без ее разрешения. А плетеные кресла  около  печи  выглядели
слишком заманчиво для кухарки и ее помощниц, которым следовало работать.
- Сколько все это стоит?
   Она потрогала большой тяжелый деревянный стол.
   - Пару кусков мыла - стол был в кладовке, ужасно  грязный.  А  кресла
подарил Колум. Он сказал, что мы  должны  создать  кухарке  максимальные
удобства, прежде чем она увидит остальные помещения. Я составила  список
мебели для ее комнаты. Он на столе, ждет вашего одобрения.
   Скарлетт почувствовала угрызения совести, но тут же поняла, что  под-
разумевалось. Ей вдруг стало не по себе.
   - А когда доставят вещи, разрешение на  покупку  которых  я  дала  на
прошлой неделе?
   - Большая часть уже здесь, в кладовой. Вместе с кухаркой я собиралась
распаковать их на следующей неделе. В основном это посуда и  разная  ут-
варь.
   Скарлетт опять почувствовала себя плохо. Спина  болела  сильнее,  чем
обычно. Она дотронулась руками до поясницы. Вдруг резкая  боль  пронзила
ее изнутри, и все прежние недомогания показались незначительными в срав-
нении с этим. Скарлетт судорожно ухватилась за стол, чтобы не упасть,  и
растерянно смотрела, как по ее ногам на  выскобленный  пол  стекает  ка-
кая-то жидкость.
   - Отошли воды, - сказала она наконец, - но они  красные.  -  Скарлетт
посмотрела в окно: дождь все не прекращался. - Простите, миссис  Фицпат-
рик, что из-за меня вы промокнете до нитки. Помогите мне  лечь  на  этот
стол и дайте, если можно, что-нибудь вытереть воду... или кровь. А потом
сходите в бар или еще куда-нибудь и пошлите за врачом:  у  меня  вот-вот
начнутся схватки.
   Режущая боль больше не возвращалась. Скарлетт было удобно: под  спину
и голову подложили мягкие подушки. Ей очень хотелось пить, но она решила
не вставать, если боли повторятся, она может упасть и удариться.
   "Мне, наверное, не следовало посылать миссис Фицпатрик  за  врачом  и
так будоражить людей. У меня было три приступа с тех пор, как она  ушла,
едва ли это что-то значит. Все было бы в порядке, если бы не такое коли-
чество крови, она течет при каждой схватке и при каждом движении  ребен-
ка. Раньше такого никогда не было. Когда отходят воды, они прозрачные  и
без крови...
   Что-то не так. Где же врач? Если бы все случилось на следующей  неде-
ле, он был бы уже на пороге. А теперь, наверное, это будет  какой-нибудь
знахарь из Трима. А ведь все должно было быть совсем не так, я бы лежала
на кровати с золотой короной, а не на этом столе. Что это за начало  для
ребенка? Мне придется назвать его "Прыгун" или что-то в этом роде.
   Опять кровь... Мне это не нравится.  Почему  не  возвращается  миссис
Фицпатрик? Она могла бы хоть подать мне воды, у меня совершенно пересох-
ло в горле. Перестань пихаться, малышка, перестань! Из-за тебя я истекаю
кровью. Подожди, вот придет доктор, и ты выберешься  отсюда.  Откровенно
говоря, я была бы рада от тебя избавиться.
   Конечно, тебя гораздо легче было зачать, чем  произвести  на  свет...
Нет, я не должна думать о Ретте, иначе я сойду с ума.
   Почему до сих пор идет дождь? Льет как  из  ведра...  Хорошенькое  же
времечко я выбрала для родов. Почему воды были красные? Неужели я так  и
умру, истекая кровью на этом столе, даже не сделав глотка воды? Конечно,
мне хотелось бы кофе... Иногда мне так хочется кофе, что я  готова  кри-
чать... О Боже, опять кровь. Но это хотя бы не больно. Едва ли это вооб-
ще схватки, скорее судороги или еще что-то... Но  тогда  откуда  столько
крови? Что же будет, когда начнутся настоящие роды? Господи, здесь будет
море крови. Все будет в моей крови. Интересно, а поставила  миссис  Фиц-
патрик тазик с водой? А она молится перед тем, как вылить его? Да где же
она? Когда все это закончится, я выскажу ей все, что думаю. Это надо  же
- уйти, оставив меня умирать от жажды.
   Не пихайся. Ты мул, а не слоненок. О Боже, кровь... Я не хочу  терять
сознание, нет, нет... С Нашей О'Хара не  может  такое  случиться...  Что
это? Доктор?"
   Вошла миссис Фицпатрик.
   - С вами все в порядке, миссис О'Хара?
   - Просто замечательно, - сказала Наша О'Хара.
   - Я принесла подстилки, пеленки и мягкие подушки. Сейчас принесут еще
перину. Я могу для вас что-нибудь сделать?
   - Дайте мне воды.
   - Сию минуту.
   Скарлетт приподнялась на локте и жадно осушила содержимое стакана.
   - Кто поехал за врачом?
   - Колум. Он пытался переправиться через реку, чтобы позвать врача  из
Адамстауна, но не сумел и поехал в Трим.
   - Я так и думала. Дайте, пожалуйста, мне еще воды и другое полотенце.
Это уже насквозь промокло.
   Миссис Фицпатрик постаралась скрыть ужас, увидев насквозь пропитанное
кровью полотенце. Она взяла его и поспешила к корыту. Скарлетт  смотрела
на красные следы на полу.
   "Это часть меня", - сказала она себе, но не могла в это поверить. Она
принимала все раны в жизни, как детскую игру:  она  резала  руки,  когда
возделывала хлопок или рвала крапиву. Но никогда она не  видела  столько
своей собственной крови. Вдруг внутри у нее все сжалось, и кровь хлынула
на стол.
   "Бестолковая женщина, я ведь сказала ей, что мне нужно еще одно поло-
тенце".
   - Сколько времени, миссис Фицпатрик?
   - Половина шестого.
   - Наверное, шторм задерживает их в пути. Мне нужно еще воды  и  поло-
тенце. Нет, постойте, приготовьте, пожалуйста, "мне чай с сахаром.
   "Надо чем-нибудь занять эту женщину, а то, пожалуй, она так  и  будет
стоять надо мной. Мне надоело улыбаться и поддерживать разговор.  Я  уже
измучилась, а схватки все не становятся ни сильнее, ни чаще. Я, пожалуй,
никуда отсюда не пойду. На перине лежать гораздо удобнее, чем  на  голом
столе. Но что будет, когда она тоже промокнет? Шторм усилился, или у ме-
ня уже начинается горячка?"
   Дождь яростно стучал в окно. Недалеко от дома удивительной силы порыв
ветра сбросил Колума с лошади. Он взобрался в седло, но лошадь то и дело
оступалась, так что ему пришлось добираться пешком, застревая в грязи  и
ведя ее на поводу.
   - Который час? - спросила Скарлетт.
   - Почти семь.
   - Еще полотенце, пожалуйста.
   - Скарлетт, дорогая, неужели все так плохо?
   - О, Колум! - Скарлетт попыталась сесть. - Ты привез доктора? Ребенок
почему-то уже так не шевелится.
   - Я нашел акушерку в Дюншолине. До Трима невозможно добраться -  река
затопила дорогу. Ляг, будь хорошей мамой. Тебе нельзя напрягаться.
   - Где она?
   - Уже в пути. Моя лошадь оказалась проворнее, но она скоро будет. Она
приняла сотни малышей; ты будешь в хороших руках.
   - У меня раньше уже были дети, Колум. Но сейчас все не так. Все очень
скверно.
   - Она знает, что делать, мой ягненочек. Не бойся.
   Акушерка приехала только в восемь часов. Ее плащ был весь мокрый,  но
держалась она так уверенно, словно и не спешила по срочному вызову.
   - Ребенок? Успокойтесь, миссис. Я прекрасно знаю, как помочь  малышке
увидеть свет. - Она сняла свой чепец и протянула его Колуму. -  Положите
сушиться у камина, - сказала она, и стало ясно, что эта женщина привыкла
командовать. - Дайте мыло и теплую воду, миссис, чтобы  я  могла  вымыть
руки. - Она уверенно подошла к каменной раковине.  Увидев  окровавленные
полотенца, она жестом подозвала миссис Фицпатрик, и они о чемто зашепта-
лись.
   Блеск в глазах Скарлетт внезапно погас. Она опустила  ресницы,  чтобы
скрыть внезапно набежавшие слезы.
   - Давайте-ка посмотрим, что у нас  тут,  -  наигранно-весело  сказала
акушерка. Она подняла юбки Скарлетт, потрогала живот. - Чудесный сильный
ребенок. Он только что поздоровался со мной. А теперь мы  попробуем  по-
мочь ему выбраться и дадим его маме немного отдохнуть.
   Она повернулась к Колуму.
   - Вам бы, пожалуй, лучше выйти, сэр. Я позову вас, когда родится  сын
Колум распахнул плащ. Его белоснежный воротник заблестел при свете ламп.
   - О, - сказала акушерка, - простите, святой отец.
   - За то, что я согрешила, - взвизгнула Скарлетт.
   - Скарлетт, - мягко сказал Колум.
   Акушерка подвела его к очагу.
   - Тогда вам, возможно, лучше остаться, отец, чтобы совершить  послед-
ний обряд.
   Она говорила слишком громко, и Скарлетт услышала ее.
   - О Боже! - заплакала она.
   - Помогите мне, - приказала акушерка миссис  Фицпатрик.  -  Я  покажу
вам, как подержать ее.
   Скарлетт пронзительно закричала, когда рука женщины оказалась  внутри
нее.
   - Перестаньте! Боже, какая боль! Прекратите сию минуту. Когда  осмотр
закончился, она стонала от боли. Кровь залила перину и ее  одежду,  заб-
рызгала платье миссис Фицпатрик, пол вокруг стола. Акушерка спустила ле-
вый рукав. Ее правая рука была по локоть в крови.
   - Мне придется попробовать двумя руками, - сказала она.
   Скарлетт тихо завыла на столе. Миссис Фицпатрик встала  перед  женщи-
ной.
   - У меня шестеро детей, - сказала она. -  Убирайтесь  отсюда.  Колум,
выпроводи ее из этого дома, пока она не убила миссис О'Хара, а я - ее. А
это, да простит меня Господь, непременно случится.
   Неожиданно комнату ярко осветила молния, и новый поток дождя обрушил-
ся на дом.
   - Я не собираюсь уходить отсюда, - взмолилась акушерка. - Уже  сотсем
темно.
   - Тогда проводите ее в другую комнату, только чтобы ее здесь не было.
А потом, Колум, приведите кузнеца. Он лечит животных, женщина  не  может
сильно отличаться.
   Колум взял Скарлетт за руку. Вдруг молния разрезала небо, и она  зак-
ричала. Колум встряхнул ее.
   - Успокойтесь, - он взглянул на миссис Фицпатрик. - Он не придет, Ро-
залин, никто не придет в такую погоду. Ты забыла, какая сегодня ночь?
   Миссис Фицпатрик протерла виски и щеки Скарлетт влажным полотенцем.
   - Если ты не приведешь его, это сделаю я. Я знаю, Колум, что у тебя в
столе лежит нож и пистолет. Стоит показать их ему, и  он  сразу  поймет,
что есть вещи пострашнее, чем привидения.
   Колум кивнул:
   - Хорошо, я пойду.
   Джозеф О'Нейл, кузнец, пришел, превозмогая себя. Капли дождя  и  пота
блестели на его лице. Волосы прилипли ко лбу, и весь  вид  его  был  до-
вольно жалок.
   - Я однажды принимал роды у лошади, но не могу поступить  с  женщиной
так же жестоко, - он взглянул на Скарлетт и покачал головой. -  Нет,  не
могу.
   Во всех нишах стояли зажженные лампы. В огромной кухне было  светлее,
чем днем. А ненастье все набрасывалось на толстые каменные стены Бит Ха-
уса.
   - Вы должны сделать это, иначе она умрет.
   - Да, умрет, и ребенок тоже, если уже не мертв: он давно не  шевелит-
ся.
   - Не теряйте же время. Джозеф. Во имя Господа,  это  ее  единственная
надежда.
   Эти слова прозвучали почти как приказ.
   Скарлетт зашевелилась на окровавленной перине. Розалин Фицпатрик смо-
чила ее губы водой; Скарлетт открыла глаза: они были полны  страха.  Она
жалобно застонала.
   - Джозеф, я приказываю вам!
   Кузнец вздрогнул. Он поднял мускулистую руку над обнаженным  животом.
Скарлетт. Лезвие ножа в его руке отражало свет ламп.
   - Кто это? - отчетливо спросила Скарлетт.
   - Да спасет меня святой Патрик! - воскликнул кузнец.
   - Колум, кто эта прекрасная женщина в белом? Кузнец уронил нож на пол
и отшатнулся. Он в ужасе выставил перед собой руки, как бы защищаясь.
   Ветер закружился, как смерч, поднял ветку и бросил ее в окно. Осколки
посыпались на Джозефа О'Нейла, который, закрыв голову  руками,  упал  на
пол, пронзительно крича. А ветер вторил его крикам. Казалось, все рушит-
ся и вокруг нет ничего, кроме шторма, ветра, дождя...
   Блики огней кружились на стенках кухни в  дьявольском  танце.  И  тут
посреди этого хаоса кухонная дверь отворилась, и  фигура,  закутанная  в
плащ, прошла мимо застывших в ужасе людей к окну.  Это  была  женщина  с
морщинистым круглым лицом. Она взяла одно из полотенец и принялась выжи-
мать кровь.
   - Что вы делаете? - Розалин Фицпатрик опомнилась от ужаса и шагнула к
женщине. Но Колум, протянув руку, остановил ее. Он узнал колдунью,  муд-
рую женщину, жившую возле башни.
   Одно за другим женщина складывала полотенца, пока не закрыла  дыру  в
окне. Потом она обернулась.
   - Зажгите лампы, - сказала она. Голос ее был резкий и хриплый.
   Женщина сняла свою мокрую черную накидку, расправила и положила рядом
с первой. За ней последовала темно-синяя с дырой на левом плече и  крас-
ная - вся рваная.
   - Вы не сделали, что я вам велела, - упрекнула она Колума. Потом  по-
дошла к кузнецу и толкнула его в бок.
   - Убирайтесь.
   Старуха опять взглянула на Колума. Он зажег лампу, другую,  и  вскоре
вся кухня была залита ровным светом.
   - Спасибо, святой отец, - сказала она вежливо.  -  Отправьте  О'Нейла
домой - шторм уже заканчивается. А потом подойдите к столу  и  подержите
два светильника. Вы, - обратилась она к миссис Фицпатрик, - сделайте  то
же самое. Я же пока приготовлю Нашу О'Хару.
   На поясе вокруг ее талии была привязана дюжина мешочков, сделанных из
разноцветных лоскутов. Женщина вынула из одного пузырек  с  темной  жид-
костью. Приподняв левой рукой голову Скарлетт, правой она влила содержи-
мое пузырька ей в рот. Скарлетт облизнула губы. Колдунья довольно  улыб-
нулась и опустила ее голову на подушку.
   Скрипучим голосом она начала напевать мелодию, если это вообще  можно
было назвать мелодией. Кривые сморщенные пальцы дотронулись до шеи Скар-
летт, потом до ее лба, затем погладили веки. Старуха вытащила  сложенный
лист и положила его на живот Скарлетт. Потом из другого мешочка она изв-
лекла крошечную табакерку и положила ее рядом с листом. Колум  и  миссис
Фицпатрик стояли неподвижно, словно статуи, но их глаза следили за  каж-
дым движением.
   В развернутом листе оказался порошок. Женщина высыпала его  на  живот
Скарлетт, потом она взяла из табакерки какую-то пасту и стала втирать ее
поверх порошка в кожу.
   - Ее нужно привязать, чтобы она не навредила  сама  себе,  -  сказала
женщина и, обвив веревкой талию Скарлетт, пропустила концы под ее  коле-
нями, обмотала ими ножки стола и крепко завязала.
   Маленькие глазки пронзили миссис Фицпатрик, затем ее взгляд  перемес-
тился на Колума.
   - Она будет кричать, но боли не почувствует. Сейчас стойте и не шеве-
литесь - мне нужен ровный свет.
   Прежде чем они успели что-либо ответить, она взяла  тонкий  и  острый
нож, протерла его каким-то раствором и полоснула по животу Скарлетт.  От
ее крика содрогнулись даже стены.
   А колдунья уже держала в руках окровавленного ребенка.  Она  сплюнула
на пол то, что было у нее под языком, а затем несколько раз дунула малы-
шу в рот, и он зашевелился.
   Колум отчаянно молился.
   Уверенным движением она перевязала пуповину, и ребенок уже  лежал  на
разложенных простынях, а женщина вернулась к Скарлетт.
   - Поднесите свет поближе, - велела она.
   Ее пальцы двигались удивительно проворно. Иногда при помощи ножа  она
удаляла комочки красной слизи и бросала их прямо на пол. Старуха влила в
Скарлетт еще немного темной жидкости, а на страшную рану побрызгала  ка-
ким-то другим, светлым и прозрачным раствором. Она  постоянно  мурлыкала
себе под нос какую-то мелодию, пока зашивала рану.
   - Заверните ее в простыни и тепло укутайте шерстяным одеялом, а я по-
ка вымою ребенка, - сказала старуха и перерезала веревки, которыми  была
связана Скарлетт.
   Когда Колум и миссис Фицпатрик закончили, женщина вернулась с  ребен-
ком, завернутым в мягкую белую пеленку.
   - Это забыла акушерка, - сказала колдунья. В ответ на ее слова малыш-
ка тихонько заурчала и открыла глаза. Они были удивительного небесно-го-
лубого цвета, их обрамляли длинные черные ресницы. Она не была синенькая
и несчастная, как другие новорожденные, но ведь и на свет она  появилась
не так, как они. Ее маленькое личико было почти совершенным, а оливковая
кожа выделялась на фоне белоснежной простыни.

   ГЛАВА 63

   Скарлетт стремилась к свету, к голосам, которые смутно улавливал рас-
судок. Было что-то очень важное, вопрос... Твердые  руки  приподняли  ее
голову, мягкие пальцы раскрыли губы, и сладкая жидкость,  обволакивающая
язык, полилась в горло... Она опять заснула.
   В следующий раз, когда Скарлетт боролась с собой,  чтобы  остаться  в
сознании, она вспомнила, какой вопрос ее мучил, жизненно важный  вопрос.
Ребенок. Он был мертв? Она коснулась руками живота, и жгучая боль после-
довала за этим прикосновением. Она закусила губы. Внутри не было никаких
толчков, и живот перестал быть круглым. Ребенок умер...  Скарлетт  слабо
вскрикнула и сразу же почувствовала во рту вкус лекарства.  Во  сне  она
плакала...
   В третий раз полусознательно она старалась удержать темноту, остаться
в ней, опять заснуть, чтобы не возвращаться в этот мир. Но боль все уси-
ливалась. Скарлетт повернулась, чтобы как-то успокоить  ее,  но  мучения
были настолько нестерпимыми, что она застонала. И опять глоток  раствора
облегчил ее страдания. Позднее, когда Скарлетт вновь пришла в себя  и  с
радостью приготовилась вернуться в мир снов, вместо спасительной сладос-
ти она почувствовала на губах воду и услышала голос, который она  знала,
но никак не могла вспомнить.
   - Скарлетт, дорогая, Кэти-Скарлетт О'Хара, открой глаза...
   Она почувствовала, что сознание и память окончательно возвращаются  к
ней. Колум... Это был Колум, ее кузен, ее друг... Тогда почему он не да-
ет ей спать? Почему он не принес лекарство" чтобы не вернулась боль?
   - Кэти-Скарлетт...
   Она приоткрыла глаза, но свет вокруг был  настолько  ярким,  что  она
вновь сомкнула веки.
   - Вот умница, Скарлетт, дорогая, открой глаза. У меня есть  для  тебя
коечто. Его голос звучал убедительно. Кто-то убрал лампу, и  яркий  свет
уже не испугал Скарлетт.
   "Это мой друг Колум", - она попыталась улыбнуться, но вдруг по-детски
захныкала.
   - Ребенок мертв, Колум. Позволь мне опять уснуть, забыть. Пожалуйста,
Колум.
   Ее губы и шею протерли влажным полотенцем.
   - Нет-нет, Скарлетт, нет, ребенок здесь, он жив.
   Постепенно до нее дошел смысл этих слов.
   - Жив? - переспросила Скарлетт. Она увидела лицо Колума - он  улыбал-
ся.
   - Жив! Вот он, взгляни.
   Скарлетт повернула на подушке голову. Почему так тяжело  было  просто
повернуть голову? У кого-то в руках был белый сверток.
   - Твоя дочь, Кэти-Скарлетт, - сказал Колум. Он раскрыл складки покры-
вала, и она увидела крошечное личико спящего младенца.
   "О! - вздохнула Скарлетт. - Такая маленькая и беспомощная,  но  такая
совершенная. Кожа нежная, как лепестки роз.  Она  выглядит  загорелой...
как маленький пират. Она так похожа на Ретта!
   Ретт! Почему ты не пришел взглянуть на своего ребенка, на свою  прек-
расную смуглую малышку?"
   Скарлетт ощутила странную, пугающую слабость, и тепло разлилось по ее
измученному телу.
   Дочурка открыла глаза и уставилась прямо на Скарлетт. И мать  поняла,
что любит. Без всяких причин, условий, обещаний...
   - Эй, малышка! - сказала Скарлетт.
   - А теперь выпей лекарство, - попросил Колум. Маленькое смуглое личи-
ко исчезло.
   - Нет! Нет, я хочу, чтобы мне дали моего ребенка. Где она?
   - Тебе принесут ее, как только ты проснешься. Скарлетт, дорогая, при-
ми лекарство.
   - Нет... - только и успела она сказать, как капли упали ей на язык, и
спокойная темнота окутала ее. Во сне Скарлетт улыбалась...
   Может быть, оттого, что малышка была похожа на  Ретта,  или  Скарлетт
всегда ценила то, что досталось дорогой ценой, а возможно, и без  всякой
причины она поняла, что любит ребенка - именно это чувство было  ей  не-
доступно всю жизнь.
   Скарлетт отказалась дальше принимать болеутоляющее лекарство. Длинный
красный шрам выглядел как след от ожога, но это было позабыто в  сравне-
нии с упоением, которое она испытывала, когда держала малышку  или  даже
просто смотрела на нее.
   - Отправьте ее обратно, - сказала Скарлетт, увидев  молодую  здоровую
кормилицу. - Мне всегда приходилось перевязывать грудь и мучиться, теряя
молоко, лишь для того, чтобы сохранить фигуру. Теперь я буду  сама  кор-
мить своего ребенка. Она вырастет благодаря мне.
   Когда малышка впервые взяла грудь, она очень сосредоточенно причмоки-
вала, а Скарлетт торжествующе улыбалась, наблюдая за ней.
   - Ты, мамина дочка, голодная как волк, тоже всегда получаешь то, чего
хочешь.
   Ребенка крестили в комнате Скарлетт, так как молодая  мать  была  еще
очень слаба, чтобы ходить. Отец Флинн стоял около  исполинской  кровати,
где она возлежала на горе подушек, держа в руках дочь, пока ей не  приш-
лось передать ее Колуму, ставшему крестным; Кэтлин  и  миссис  Фицпатрик
стали крестными.
   На малышку надели вышитую льняную сорочку, в которой из  поколения  в
поколение крестили детей в семье О'Хара. Ее назвали Кэти  Колум  О'Хара.
Она шевелила ручками и ножками, когда ее поливали водой, но не плакала.
   Кэтлин надела свою лучшую голубую блузку с белым кружевным  воротнич-
ком, хотя ей следовало быть в трауре. Умерла старая Кэти-Скарлетт. Одна-
ко все в доме договорились не говорить об этом Скарлетт, пока она не ок-
репнет.
   Розалин Фицпатрик ревниво следила за отцом Флинном,  готовая  подхва-
тить ребенка, если он замешкается на секунду.  Она  потеряла  дар  речи,
когда Скарлетт пригласила ее быть Крестной матерью.
   - Как вы догадались, что я обожаю  ребенка?  -  спросила  она,  когда
вновь обрела способность говорить.
   - Никак, - сказала Скарлетт, - просто я знаю, что у меня не  было  бы
ребенка, если бы вы не остались в ту ночь со мной  и  не  остановили  ту
ужасную женщину. Я хорошо помню тот вечер.
   Когда церемония закончилась, Колум взял Кэти у отца Флинна и  передал
ее Скарлетт. Затем он налил по глотку виски священнику и крестным  роди-
телям и произнес тост:
   - За здоровье и счастье матери и ребенка: Нашей О'Хара и ее  новорож-
денной!
   Потом он направился в бар Кеннеди, где угостил всех по этому  поводу.
Он надеялся, что это прекратит слухи, расползавшиеся по округе.
   Джо О'Нейл, кузнец, сидел в кухне Биг Хауса до рассвета, а потом бро-
сился в кузницу, чтобы выпить для храбрости.
   - В ту ночь святому Патрику пришлось бы Не только молиться, но и при-
носить жертвы, - рассказывал он всем желающим послушать, а таких нашлось
немало. - Я уже было приготовился спасти жизнь Нашей О'Хара, когда  кол-
дунья вошла прямо сквозь каменную стену и швырнула меня  на  пол.  Потом
пихнула, и я почувствовал, что это была не человеческая нога, а  чертово
копыто. Она заколдовала Нашу О'Хара, а потом вырвала ребеночка из матки.
Ребенок был весь в крови; кровь была на полу, на стенах, в воздухе.  Бо-
лее слабый человек отвел бы взгляд от столь чудовищного зрелища. Но Джо-
зеф О'Нейл видел великолепного ребенка под кровавой пленкой  -  это  был
мальчик.
   "Я смою кровь", - сказала колдунья, отвернулась, а потом передала Оа-
Хара девочку с кожей коричневой, как земля на могиле. Ну  скажите,  что,
если не подлог, видел я в ту ужасную ночь? Ничего хорошего это не  сулит
ни Нашей О'Хара, ни любому человеку, видевшему ребенка-оборотня,  заняв-
шего место украденного сына Нашей О'Хара.
   Эта история достигла Баллихары через  неделю.  Акушерка  подтвердила,
что О'Хара умирала, и ее можно было спасти, только избавив  от  мертвого
ребенка. Кому, если не акушерке, распознавать  такие  печальные  случаи,
она ведь столько детей приняла на своем веку. Неожиданно  мученица  села
на своем ложе. "Я вижу, - сказала она, - высокую женщину в белом с  нео-
бычайно красивым лицом". Потом демон появился из ада, зашел через  окно.
И ангелы смерти позвали ребенка с собой. Они звали его душу.  Но  ведьма
оживила мертвого младенца, отдав ему душу доброй старой женщины, бабушки
О'Хара. Бесспорно, это было дело рук дьявола, и ребенок О'Хара - прокля-
тый.
   - Мне кажется, я должен предупредить Скарлетт, - сказал Колум Розалин
Фицпатрик, - но что я ей скажу? Что люди так суеверны? Что  для  ребенка
не очень хорошо быть рожденным в Хэллоуин? Я не могу  дать  ей  никакого
совета, не знаю, как защитить ребенка от сплетен.
   - Я позабочусь о безопасности Кэти, -  сказала  миссис  Фицпатрик.  -
Никто не войдет в этот дом без моего позволения, и никакое зло  не  кос-
нется этого ребенка. Через некоторое время разговоры забудутся, ты  зна-
ешь это, Колум, и люди станут рассказывать сказки уже  по  какому-нибудь
другому поводу. А Кэти будет для них просто маленькой  девочкой,  как  и
все остальные.
   Через неделю миссис Фицпатрик принесла Скарлетт завтрак, и  ей  приш-
лось выдержать шквал упреков и вопросов.
   - Я не понимаю, почему я вечно должна сидеть в этой комнате, как зак-
люченная. Я уже достаточно хорошо себя чувствую и могу выходить. Посмот-
рите, какой сегодня прекрасный солнечный день! Я хочу покататься с  Кэти
в коляске, но лучшее, что мне разрешено, это сидеть у окна и смотреть на
листопад. Я знаю, что ей это интересно. Она внимательно следит, как лист
отрывается и плавно падает вниз. О! Взгляните! Посмотрите  на  ее  глаза
здесь, на свету. Они уже не голубые. Я думала, они будут  такие,  как  у
Ретта, потому что она очень на него похожа. Но ее глаза становятся зеле-
ными, как у меня!
   Скарлетт щекотала малышку.
   - Ты - мамина дочка, правда, Кэти О'Хара? Нет, не  Кэти,  кто  угодно
пусть будет Кэти, а ты - Китти-Кэт с зелеными  глазами,  -  она  подняла
обожаемую малышку так, чтобы миссис Фицпатрик могла ее  хорошо  рассмот-
реть.
   - Миссис Фицпатрик, позвольте вам представить Кэт  О'Хара,  -  улыбка
солнечным светом озарила лицо Скарлетт.
   А Розалин Фицпатрик почему-то испугалась, сильно, как никогда в  жиз-
ни.

   ГЛАВА 64

   Благодаря вынужденному бездействию во время выздоровления у  Скарлетт
появилось время поразмышлять, потому что ее ребенок, как  и  все  другие
новорожденные, большую часть суток спал. Скарлетт  пыталась  читать,  но
она этого никогда не любила, у нее не появилось интереса к чтению и сей-
час.
   Она думала о том, что же изменилось в ее жизни.
   На первый план вышла любовь к Кэт. Нескольких недель от роду, девочка
была еще слишком мала, чтобы быть отзывчивой, за  исключением  моментов,
когда она хотела, чтобы ее покормили теплым материнским молоком. "Любовь
к малышке делает меня счастливой, - подумала Скарлетт. - Она еще не зна-
ет, что такое чувства. Конечно, приятно сознавать, что Кэт  любит  меня,
но, откровенно говоря, сейчас она любит только поесть".
   Скарлетт посмеялась над собственной шуткой. Скарлетт О'Хара шутки ра-
ди заставлявшая мужчин влюбляться в нее, была теперь всего лишь источни-
ком питания для человека, которого она ценила больше, чем кого бы то  ни
было в своей жизни.
   Она уже давно поняла, что никогда не любила  Эшли  по-настоящему.  Ей
просто хотелось иметь то, чего у нее не могло быть, и она  называла  это
любовью.
   - Из-за фальшивого чувства я потеряла больше десяти лет своей жизни и
Ретта, человека, которого действительно любила.
   ...А так ли это?
   Она напрягла память; несмотря на боль: всегда было  больно  думать  о
Ретте, о своей ошибке, о том, что для нее он потерян навсегда. Ей  стало
немного легче, когда она вспомнила, как он обращался с ней, и  ненависть
заглушила эту боль. И все же Скарлетт сумела выбросить эти мысли из  го-
ловы: так было проще всего.
   Однако в долгие дни вынужденного бездействия мысли Скарлетт постоянно
возвращались к прошлому, и она не могла не думать о Ретте.
   Любила ли она его?
   "Наверно, - подумала Скарлетт, - я все еще люблю его, иначе мое серд-
це не болело бы так при одном воспоминании о его улыбке, его голосе".
   Но ведь в течение десяти лет она была так же околдована Эшли, вспоми-
ная его улыбку и голос.
   "Больше всего Ретт стал нужен мне после того,  как  ушел",  -  честно
призналась себе Скарлетт.
   Все это было слишком запутано, и у нее разболелась  голова.  Скарлетт
не стоило вспоминать прошлое. Гораздо приятнее было думать о Кэт, о нас-
тоящем и грядущем счастье.
   Я была счастлива еще до того, как появилась Кэт. Я поняла это  в  тот
самый день, когда приехала в дом Джейми. Все было не так, как сейчас.  Я
и не надеялась, что кто-нибудь поймет, как я счастлива каждый раз, когда
смотрю на Кэт, держу ее в своих руках или кормлю. Я радовалась уже пото-
му, что члены семьи О'Хара приняли меня такой, какая я есть. Они не жда-
ли, что я стану похожей на них, я не чувствовала, что должна измениться.
Мне никогда не давали понять, что я не права, даже когда так это и было.
У меня не было никаких оснований ожидать, что Кэтлин будет меня причесы-
вать, следить за моей одеждой и поправлять постель, но она делала это, а
я манерничала с людьми, которые сами вели себя естественно. И они ни ра-
зу не сказали: "Да перестань же ты важничать, Скарлетт". Они просто при-
нимали все как есть: меня и мои манеры.
   Я была ужасно несправедлива к Дэниэлу и всем приехавшим в  Баллихару.
Я старалась заставить их создать мне хорошую репутацию. Я хотела,  чтобы
они жили в великолепных домах и имели много земли и слуг, которые делали
бы большую часть работы. Хотела изменить их. Меня никогда не интересова-
ло, чего хотят они. Я не сумела принять их такими, какими они были.
   О! Я никогда не поступлю так с Кэт, не буду стараться изменить в  ней
то, что заложено самой природой, а буду лишь всегда любить ее всем серд-
цем, что бы ни случилось.
   Моя мать никогда не любила меня так, как я - Кэт. И моих сестер, Кэр-
рин и Сьюлин, тоже. Она хотела, чтобы мы все были похожи на нее.  И  она
была не права.
   Скарлетт пришла в ужас от своих мыслей. Она  всегда  верила,  что  ее
мать - само совершенство, и мысль, что Эллин О'Хара могла быть в  чем-то
не права, показалась ей невозможной, но все не покидала Скарлетт,  возв-
ращаясь вновь и вновь. Эта мысль никак не оставляла  Скарлетт  в  покое,
приходя каждый раз в новом, приукрашенном виде.
   Мать была не права. Быть светской дамой, как она, - не единственный и
не самый лучший способ существования для женщины, тем более, что это  не
делает ее счастливой. Каждый человек должен быть  счастлив,  потому  что
только тогда по-своему счастливы и окружающие его люди.
   Мать была добра и внимательна к детям, к отцу, к неграм,  но  она  не
любила и поэтому была несчастна. О, бедная мама! Как жаль, что ты не мо-
жешь чувствовать то же, что я, что ты не можешь радоваться жизни.
   Скарлетт вспомнила, что говорил дед. Его дочь, Эллин, вышла замуж  за
Джералда О'Хара, чтобы избежать разочарования в любви. Может  быть,  она
поэтому была несчастлива? Была ли она привязана к кому-нибудь, как  я  к
Эшли? Как сейчас я привязана к Ретту, но ничего не могу сделать...
   Какая потеря! Какая ужасная, бессмысленная потеря. Когда счастье было
так прекрасно, как мог кто-то помешать любви, делавшей  их  счастливыми?
Скарлетт поклялась себе, что это больше не повторится. Теперь она знала,
что такое счастье, и не хотела губить его.
   Она взяла спящую малышку на руки и крепко прижала к себе. Кэт просну-
лась и протестующе зашевелила своими беспомощными маленькими ручками.
   - О, Китти-Кэт, прости меня, я только хотела тебя обнять.
   Они все были не правы! Эта мысль была настолько неожиданна, что Скар-
летт проснулась. Они были не правы! Все они - люди,  которые  совершенно
игнорировали меня в Атланте, тетя Евлалия и тетя Полина, и почти  каждый
в Чарльстоне. Эти люди хотели, чтобы я была такой же, как они, и  отвер-
гали меня, потому что это было не так. Они заставляли меня думать, что я
заблуждаюсь, что я ужасный человек и заслуживаю презрения.
   А ведь я ничего ужасного не делала. Такое отношение  было  наказанием
за то, что я отказывалась признавать их правила. Я работала больше,  чем
любой фермер, зарабатывая деньги, а забота о деньгах - не женское  дело.
И неважно, что я содержала Тару, помогала тетушкам и поддерживала Эшли и
его семью; каждый кусок хлеба на столе тети Питти был оплачен мной, и  я
старалась поддерживать порядок в доме. Все они полагали, что мне не сле-
довало бы марать руки о бухгалтерские книги или улыбаться, продавая янки
ненужный старый хлам. Было много вещей, которыми мне не следовало  зани-
маться, и работа ради денег была не единственной из  них,  хотя  за  нее
осуждали больше всего. Но и это не совсем так. Меня осуждали за то,  что
я добилась успеха.
   А ведь я помешала Эшли сломать себе шею, бросаясь в могилу  вслед  за
Мелли. Если бы был другой вариант и я спасла ее на  его  похоронах,  все
было бы в порядке. Лицемеры!
   Что дает людям, жизнь которых состоит сплошь из лжи, право судить ме-
ня? Что особенного в том, что ты работаешь в полную силу? Что ужасного в
том, что ты вмешиваешься и предотвращаешь несчастье, готовое случиться с
твоим другом?
   Они были не правы. Здесь, в Баллихаре, я работала на  пределе,  и  за
это мной восхищались. Я помогла дяде Дэниэлу спасти  его  ферму,  и  они
стали называть меня Наша О'Хара.
   Вот почему это имя заставляет меня испытывать непонятные, но прекрас-
ные чувства. Это потому, что имя Наша О'Хара дано мне в честь  поступков
и вещей, которые я долгое время считала недостойными. Наша О'Хара  могла
засиживаться допоздна с бухгалтерскими книгами. Наша  О'Хара  спасла  бы
Эшли от могилы.
   Вот что сказала миссис  Фицпатрик:  "Тебе  не  нужно  ничего  делать,
только оставаться такой, какая есть". Я - Скарлетт О'Хара, которая иног-
да делает ошибки, а иногда поступает правильно, но которая всегда  оста-
ется самой собой. Я - Наша О'Хара, и меня бы так никогда не назвали, ес-
ли бы я была настолько плохой, как обо мне думали в Атланте. Нет,  я  не
безнадежна. Конечно, я не святая, но я хочу быть лучше. Не  стоить  пре-
тендовать на невозможное, надо лишь оставаться тем, что ты есть.
   Я - Наша О'Хара и горжусь этим. Именно поэтому я счастлива.
   Кэт зашевелилась, чтобы показать, что она проснулась и  что  ее  пора
кормить. Скарлетт вынула ее из колыбели и села на кровать. Она  положила
в ладонь маленькую беззащитную головку и поднесла ее к своей груди.
   - Я даю тебе слово чести, Кэт О'Хара, что ты вырастешь свободной, и я
буду любить тебя, какой бы ты ни стала, даже если мы с тобой будем  раз-
ными, как день и ночь. Если ты захочешь стать настоящей леди,  я  помогу
тебе, и неважно, что я думаю об этом. В конце концов,  я  знаю  правила,
даже если не придерживаюсь их.

   ГЛАВА 65

   - Я ухожу, и не будем больше обсуждать эту  тему,  -  упрямо  сказала
Скарлетт, сердито глядя на миссис Фицпатрик.
   Экономка продолжала стоять в дверях как статуя:
   - Никуда вы не пойдете.
   Тогда Скарлетт решила изменить тактику.
   - Пожалуйста, позвольте, - взмолилась она, одарив экономку  одной  из
самых ангельских улыбок. - Свежий воздух пойдет мне на  пользу,  у  меня
появится аппетит, ведь вы сами говорите, что я мало ем.
   - Это поправимо. Приехала новая кухарка.
   Скарлетт не заметила, как отвлеклась:
   - Давно пора! Потрудилась ли она объяснить, чем вызвана такая задерж-
ка?
   Миссис Фицпатрик улыбнулась:
   - Она выехала вовремя, но радикулит доставлял ей  столько  страданий,
что она была вынуждена останавливаться каждые десять миль. Мне  кажется,
у нас не будет с ней хлопот: вряд ли она будет рассиживать в  кресле-ка-
чалке вместо того, чтобы работать.
   Скарлетт изо всех сил старалась не рассмеяться, но не удержалась. Она
не могла долго сердиться на миссис Фицпатрик; их слишком многое  объеди-
няло. Эта женщина переехала в комнату экономки на следующий  день  после
рождения Кэт. Она постоянно находилась у постели Скарлетт  во  время  ее
болезни, да и сейчас всегда была готова помочь.
   Очень многие навещали Скарлетт в дни ее  постепенного  выздоровления:
Колум - почти каждый день, Кэтлин - через день, ее кузены О'Хара -  каж-
дое воскресенье после мессы, а Молли - гораздо чаще, чем хотелось бы са-
мой Скарлетт. Но миссис Фицпатрик всегда была рядом. Она угощала посети-
телей чаем, а когда все уходили, оставалась в  комнате  Скарлетт,  чтобы
узнать новости и закончить уборку, а также рассказать обо всем, что уда-
валось услышать в магазинах. Она буквально спасала  Скарлетт  от  одино-
чества.
   Скарлетт попросила миссис Фицпатрик называть ее просто по имени и хо-
тела так же обращаться к экономке сама. Но та твердо сказала, что к доб-
ру это не приведет. Она, как экономка,  не  будет  пользоваться  должным
уважением, если с чьей-либо стороны будет допущена фамильярность, и, по-
жалуй, особенно со стороны хозяйки.
   Для Скарлетт все это было слишком запутанно, но твердый, хотя и дели-
катный ответ миссис Фицпатрик дал ей почувствовать, что не следует  нас-
таивать. Они остановились на именах,  предложенных  экономкой.  Скарлетт
стала называть ее "миссис Фиц", а та называла хозяйку "миссис О". Но так
было только в те минуты когда они оставались вдвоем. На людях же  соблю-
дались все приличия.
   - Итак, мне нельзя пойти даже к Колуму? - спросила  Скарлетт.  Миссис
Фиц задумалась, потом согласилась. О Колуме разговор был отдельный.
   И тут Скарлетт решила сыграть на расположении к нему миссис Фиц.
   - Тогда я схожу туда, - сказала она. - Он давно не навещал нас,  и  я
соскучилась.
   - Вам хорошо известно, что он уехал по делам. Я слышала, как вы  раз-
говаривали об этом.
   - О Боже! - пробормотала Скарлетт. - Вы выиграли.  -  Она  подошла  к
своему креслу у окна и села. - Можете идти к миссис Пайлз.
   Миссис Фиц громко рассмеялась.
   - Кстати, - сказала она, уходя, - ее зовут миссис Кин. Но  вы  можете
ее называть миссис Пайлз, если вам так нравится. Вам лучше с ней  вообще
не встречаться. Но это уже моя забота.
   Скарлетт подождала немного, чтобы миссис Фиц не увидела ее, и  собра-
лась уходить. Довольно долго она была послушна. Общепринятым фактом было
то, что после рождения ребенка женщина целый месяц  должна  восстанавли-
вать силы, большую часть времени  соблюдая  постельный  режим.  Она  уже
прошла через это. И Скарлетт не понимала, почему она должна сидеть  дома
лишних три недели из-за того, что  рождение  Кэт  было  не  совсем  нор-
мальным. Врач в Баллихаре понравился ей, он даже немного напоминал  док-
тора Мида. Но доктор Девлин сам признался, что раньше ему не приходилось
принимать роды с помощью ножа. Тогда почему она  должна  слушаться  его?
Тем более, что было одно дело, которым Скарлетт действительно нужно было
заняться.
   Миссис Фиц рассказала ей о старухе, которая появилась посреди  празд-
ника Всех Святых, как по волшебству, чтобы принять младенца. Колум  ска-
зал, что эта женщина - колдунья из старой башни. Скарлетт  была  обязана
ей своей жизнью и жизнью Кэт и должна была отблагодарить ее.
   Холод удивил Скарлетт. Октябрь был достаточно теплым, так  почему  же
один месяц все изменил? Она закутала ребенка в складки  своего  плаща  и
покрепче прижала к себе. Кэт проснулась  и  посмотрела  своими  большими
глазами в лицо Скарлетт.
   - Хорошая моя, - мягко сказала молодая мать. - Ты никогда не плачешь,
правда?
   Она миновала кирпичную арку и пошла по давно известной ей узкой  тро-
пинке.
   - Я знаю, что вы где-то здесь! - прокричала Скарлетт в заросли, окай-
млявшие башню. - Вам все равно придется выйти и поговорить со мной,  по-
тому что я буду стоять здесь, пока не замерзну до смерти. И малышка  то-
же, если это имеет для вас значение. - Она подождала.  Женщина,  спасшая
Кэт, никогда бы не позволила, чтобы ребенок так долго находился  на  хо-
лодном сыром ветру.
   Взгляд Кэт переместился с лица матери на другие предметы,  как  будто
она что-то искала. Несколько минут спустя Скарлетт услышала шорох в гус-
тых зарослях кустарника справа от себя, а затем увидела женщину.
   - Сюда, - сказала женщина и снова исчезла в зарослях.
   Подойдя поближе. Скарлетт увидела тропинку. Она бы никогда  не  нашла
ее, если бы женщина не приподняла колючие ветки. Скарлетт шла по тропин-
ке, пока она не исчезла в подлеске.
   - Куда теперь? - спросила молодая мать, стараясь не бояться.
   Позади нее раздался скрипучий смех.
   - Сюда, - сказала женщина.
   Она обошла Скарлетт и проскользнула в арку, образованную ветками.
   Скарлетт сделала то же самое и через несколько шагов уже смогла  вып-
рямиться. На маленькой полянке, окруженной со всех  сторон  кустарником,
стояла маленькая грязная хижина, покрытая тростником. Из трубы шел серый
дым.
   - Заходи, - сказала старуха, открывая дверь.
   - Чудесный ребенок, - улыбнулась  женщина.  Она  тщательно  осмотрела
Кэт, даже ноготки ее крошечных розовых ножек. - Как вы ее назвали?
   - Кэти Колум О'Хара, - осмелилась заговорить Скарлетт во второй раз.
   Сначала она прямо с порога принялась благодарить женщину за  то,  что
она сделала, но та остановила ее.
   - Дай-ка мне ребенка, - сказала женщина, протянув руки.
   Скарлетт отдала ей Кэт и молчала в течение всего осмотра.
   - Кэти Колум, - повторила старуха. - Звучит слишком мягко для  такого
сильного ребенка. Меня зовут Грейн - сильное имя.
   Ее грубый голос заставлял звучать кельтское имя как  вызов.  Скарлетт
заерзала на стуле: она не знала, что следовало ответить.
   Женщина запеленала Кэт, а затем взяла на руки и прошептала ей  что-то
так тихо, что Скарлетт, как ни старалась ничего не расслышала. Кэт схва-
тила маленькой ручкой прядь волос Грейн; женщина прижала ее к себе.
   - Ты не поняла бы, если бы услышала, О'Хара. Я говорила  на  староир-
ландском языке. Малышка будет прелестна и обаятельна. Ты же слышала, что
я знаю магию так же хорошо, как целебные травы.
   Скарлетт согласно кивнула.
   - Наверное, это так. Я знаю старые заклинания, но не могу назвать  их
магическими. Я просто смотрю, слушаю и учусь. Некоторые думают, что  это
колдовство, если слепой прозревает, а глухой начинает  слышать.  Но  все
зависит от того, чего сам человек хочет и верит ли он. Не надейся, что я
могу и с тобой совершить чудо.
   - Я не сказала, что пришла за этим.
   - Только поблагодарить? Лишь за этим?
   - Да, и я сделала это. А теперь должна идти, пока меня  не  хватились
дома.
   - Прости меня, - сказала женщина. - Мало кто благодарен мне за вмеша-
тельство в их жизнь. Интересно, а ты не сердишься на меня за то,  что  я
сделала с твоим телом?
   - Ты спасла меня и моего ребенка.
   - Но я отняла жизнь у всех других детей. Может быть, врач  сделал  бы
это лучше.
   - Я не могла позвать доктора, иначе я  бы  это  сделала,  -  Скарлетт
осеклась.
   Она пришла поблагодарить, а не оскорбить эту женщину. Но  почему  она
говорит загадками, от которых мороз по коже?
   - Простите, - сказала Скарлетт, - я была не права. Я уверена, что  ни
один врач не смог бы сделать лучше. И я не знаю, что вы  подразумеваете,
говоря о других детях. Вы имеете в виду, что у меня были близнецы и один
из них умер? - Скарлетт думала, что это вполне вероятно: у нее был такой
большой живот во время беременности. Но, разумеется, миссис Фиц или  Ко-
лум сказали бы ей, а может быть, и нет. Они же не сказали  ей  о  старой
Кэти-Скарлетт, умершей через две недели после того, как это случилось.
   Сердце Скарлетт сжалось от боли.
   - Вы должны сказать мне, был ли еще один ребенок?
   - Ш-ш-ш-ш, ты мешаешь Кэти Колум, - сказала Грейн. - У тебя  не  было
второго ребенка. Я не думала, что ты неверно истолкуешь  мои  слова.  Та
женщина с белыми волосами выглядела такой знающей, и я думала,  что  она
все поняла и скажет тебе. Мне пришлось вырезать ребенка вместе с маткой,
но у меня оказалось недостаточно знаний, чтобы восстановить ее.  У  тебя
больше никогда не будет детей.
   Слова женщины прозвучали как окончательный приговор, и Скарлетт поня-
ла, что это правда. Но она не хотела и не могла поверить  этому.  Больше
не будет детей? Теперь, когда она наконец ощутила, какое это  счастье  -
быть матерью, когда она поняла, хотя и слишком поздно, что такое любить?
Не может быть. Это так жестоко.
   Раньше Скарлетт не знала, почему Мелани сознательно рисковала  жизнью
ради того, чтобы иметь еще одного ребенка, но теперь она поняла все. Она
бы поступила точно так же, она бы  снова  прошла  через  боль,  страх  и
кровь, только бы впервые увидеть личико своего младенца.
   Кэт начала издавать мягкие мяукающие звуки. Это  она  давала  понять,
что голодна. При этом Скарлетт почувствовала, что у нее сразу  появилось
молоко. "Зачем я принимаю все так близко к сердцу? У меня ведь уже  есть
самый прекрасный в мире ребенок! И я не собираюсь терять молоко, горюя о
несуществующих детях, когда Кэт нужна ее мать".
   - Я должна идти, - сказала Скарлетт. - Скоро кормить ребенка.
   Она протянула руки, чтобы взять Кэт.
   - Постой, - сказала Грейн. - Я хочу предупредить тебя.
   Скарлетт испугалась. Она пожалела, что взяла с собой Кэт. Почему  эта
женщина не отдает ее?
   - Будь всегда рядом с малышкой; есть люди, которые говорят, что,  раз
ее приняла ведьма, она должна быть проклята.
   Скарлетт содрогнулась.
   Грязные руки Грейн приподняли покрывало Кэт, и женщина мягко  поцело-
вала маленькую беззащитную головку, пробормотав: "Будь счастлива. Дара".
Затем она отдала ребенка Скарлетт.
   - Я буду звать ее Дара, что значит "дубок". Она будет в моей  памяти.
Для меня было подарком увидеть ее и услышать твою благодарность.  Но  не
приноси ее сюда больше. Для нее не очень хорошо иметь со  мной  что-либо
общее. А теперь уходи. Кто-то идет сюда, а тебе не следует быть замечен-
ной. Нет, тропинка, по которой идет чужой, не для тебя. С северной  сто-
роны есть другая, по которой ходят глупые женщины,  покупающие  снадобья
для красоты или яды для тех, кого они ненавидят. Иди. Береги ребенка.
   Миссис Фицпатрик заметила мокрый плащ на полу у  камина,  но  сделала
вид, будто ничего не произошло.
   - Миссис Пайлз хорошо замешивает тесто, - сказала она. -  Я  принесла
вам пшеничных лепешек к чаю.
   - Хорошо, я просто умираю от голода.
   Она уже покормила Кэт и задремала, а  солнце  опять  выглянуло  из-за
туч. Скарлетт сознавала, что эта прогулка пошла ей на пользу. Теперь она
уже ни у кого не спрашивала разрешения, когда в следующий  раз  захотела
выйти из дома. А миссис Фиц и не пыталась  остановить  ее,  сразу  поняв
тщетность своих попыток.
   Когда Колум вернулся, Скарлетт отправилась к нему выпить чаю и  посо-
ветоваться.
   - Я хочу купить маленький закрытый кабриолет. Сейчас уже слишком  хо-
лодно выезжать в двуколке, а мне пора заняться дедами. Не мог бы ты выб-
рать для меня что-нибудь?
   Колум сказал, что с удовольствием  сделает  это,  но,  наверное,  она
предпочла бы выбрать сама. Изготовители кабриолетов привезут ей образцы,
так же, как и любые другие производители. Ведь она хозяйка Бит Хауса.
   - Как я сама до этого не додумалась? - удивилась Скарлетт.
   Уже через неделю она разъезжала в аккуратном черном кабриолете,  зап-
ряженном изящной серой лошадью, которая соответствовала  обещаниям  про-
давца: она была послушна и так легка на ходу, что кнут почти  не  требо-
вался.
   У нее также появился обтянутый зеленой драпировкой  дубовый  гарнитур
для гостиной, состоящий из десяти стульев, которые можно  было  пододви-
нуть к камину, и круглого стола с мраморной крышкой, достаточно  большо-
го, чтобы обедать вшестером. Шикарной основой всему  этому  служил  уил-
тонский ковер, а сама комната находилась по соседству со спальней  Скар-
летт. Несмотря на то, что Колум  рассказывал  возмутительные  истории  о
француженках, развлекавших гостей лежа на  кушетках,  она  хотела  иметь
особое место для приема своих посетителей. И невзирая на увещевания мис-
сис Фиц, Скарлетт не видела никакого смысла в том, чтобы устроить гости-
ную внизу, когда на втором этаже было достаточно свободных комнат.
   У нее еще не было своего большого стола  и  кресла,  потому  что  ме-
бельщик Баллихары только занимался их изготовлением. Какой  тогда  смысл
строить свой собственный город, если ты не можешь всем в нем дать  рабо-
ту? А если все заняты делом и зарабатывают деньги, ты можешь быть увере-
на, что за аренду будет заплачено вовремя.
   Куда бы Скарлетт ни поехала, колыбелька Кэт всегда была рядом  с  ней
на сидении кабриолета... Малышка урчала и звенела погремушками, и  Скар-
летт казалось, что они пели дуэтом. Она показывала Кэт в каждом магазине
и доме Баллихары, и люди спешили увидеть смуглую малышку с зелеными гла-
зами. Скарлетт сияла от счастья: ей казалось, что  каждый  благословляет
ребенка.
   С приближением Рождества у Скарлетт пропало то  приподнятое  настрое-
ние, которое появилось, когда она освободилась от оков бездействия.
   - Если бы даже в Атланте или Чарльстоне меня приглашали на все  вече-
ринки с их глупыми фантами, картами и танцами, я бы туда  не  ходила,  -
сказала она Кэт. - Но мне бы хотелось съездить куда-нибудь, где  не  так
сыро.
   Скарлетт полагала, что было бы неплохо жить в коттедже,  который  она
могла бы побелить и навести порядок, как это делали кузены, Кэтлин и все
другие фермеры. Когда она ходила 22 декабря в бар Кеннеди и увидела, что
все дома и магазины побелены и покрашены, и сделано это поверх почти но-
вой побелки, она запрыгала от восторга. Удовольствие от того, что ее го-
род процветает, затмило даже легкую грусть, которую она часто чувствова-
ла, приходя в бар, чтобы с кем-нибудь поговорить. Ей порой казалось, что
разговоры затихали при ее появлении.
   - Мы должны украсить дом к Рождеству, - объявила Скарлетт миссис Фиц.
- Как это делают ирландцы?
   Экономка сказала, что над камином, окнами и дверями прикрепляют дубо-
вые веточки, а в одном из окон ставят  большую  свечу,  обычно  красную,
чтобы она освещала путь младенцу Христу. Скарлетт тут же решила, что они
поставят свечи во все окна, но миссис Фиц стояла на своем: только в  од-
но. Она сказала, что Скарлетт может зажечь свечи на столе  или  даже  на
полу, если ей так нравится, но в окне должна быть только  одна,  которая
зажигается в Рождественскую ночь, когда запоют ангелы.
   Экономка улыбнулась:
   - По традиции самый младший ребенок зажигает лучину от углей в  ками-
не, как только раздастся голос ангелов, а потом зажигает свечу этой  лу-
чиной. Вам, возможно, придется помочь немного малышке.
   Скарлетт и Кэт  встретили  Рождество  в  доме  Дэниэла.  Кэт  уделили
столько внимания, что Скарлетт осталась довольна. А  гости,  приходившие
поздравить, помогли ей не думать о Рождестве в Таре в старые добрые вре-
мена, когда вся семья и домашние слуги выходили в гостиную, услышав сло-
ва: "Рождественские сюрпризы!" Джералд О'Хара давал каждому мужчине гло-
ток виски и щепотку табака вместе с подарком. Обычно это были новые  са-
поги или пальто. А Эллин О'Хара читала коротенькую  молитву  для  каждой
женщины с ребенком, которым она дарила отрезы ситца и фланели  вместе  с
орешками и апельсинами. Иногда Скарлетт  невыносимо  скучала  по  добрым
улыбкам и голосам своих темнокожих друзей.
   - Мне нужно съездить домой, - сказала Скарлетт.
   - Но неужели ты не дома здесь, на вновь обретенной земле О'Хара?
   - О, Колум, не будь со мной таким сухим ирландцем! Ты ведь  прекрасно
знаешь, что я имею в виду. Мне до боли  хочется  услышать  южный  говор,
увидеть южное солнце, вновь поесть их пищи. Мне хочется кукурузного хле-
ба и жареных цыплят, а ведь в Ирландии даже не знают, что такое  кукуру-
за. Для них это просто слово, обозначающее какое-то растение.
   - Я знаю, Скарлетт, и мне очень жаль, что ты так тоскуешь. Почему  бы
тебе действительно туда не съездить? Ты можешь оставить Кэт с нами. Мис-
сис Фицпатрик и я позаботимся о ней.
   - Никогда! Я никогда не оставлю Кэт! Больше говорить было не  о  чем.
Но время от времени к Скарлетт возвращалась мысль: ведь всего две с  по-
ловиной недели нужно, чтобы пересечь океан, и иногда даже можно  увидеть
играющих дельфинов, приносящих радость!
   В первый день Нового года Скарлетт по-настоящему поняла,  что  значит
быть Нашей О'Хара. Миссис Фиц пришла утром в ее комнату  с  чашкой  чая,
вместо того чтобы прислать Пегги Куин с завтраком.
   - Пусть благословения всех святых сойдут на мать и дочь в Новом году,
- сказала она радостно. - Я должна сообщить вам об обязанности,  которую
вам нужно выполнить перед завтраком.
   - Я тоже поздравляю вас с Новым годом, миссис Фиц, но, ради Бога, что
все это значит?
   - Традиция, ритуал, - сказала миссис Фиц.
   По ее словам, без этого год не мог быть счастливым.  Сейчас  Скарлетт
могла сделать только несколько глотков чая. А первым блюдом, съеденным в
доме, должно было быть специальное дрожжевое тесто.  Три  кусочка  нужно
съесть во имя Святой Троицы.
   - Однако перед тем, как сделать это, - сказала миссис Фиц, - пройдите
в комнату, которую я приготовила. Потому что после того, как вы  съедите
"троицкое тесто", вы должны будете бросить пирог об стену со  всей  силы
так, чтобы он разлетелся на кусочки. Я вчера специально вымыла  стену  и
пол.
   - Это самая большая нелепость, о которой я когда-либо слышала. С  ка-
кой стати я должна портить такой прекрасный пирог? И почему  обязательно
на завтрак надо его есть?
   - Потому, что так принято. Выполните свой долг, наша О'Хара, пока все
в этом доме еще не умерли от голода. Никто не может  приступить  к  еде,
пока не будет разбит "троицкий пирог".
   Скарлетт закуталась в шерстяную накидку и повиновалась.  Она  сделала
глоток чая, чтобы освежить рот, а затем постучала три раза по краю бога-
то украшенного фруктами пирога, как велела миссис Фиц. Скарлетт пришлось
держать его двумя руками: такой он был большой. Потом она прочла молитву
и бросила пирог об стену. Он разлетелся на кусочки.
   Скарлетт рассмеялась:
   - Какой ужасный обычай! Но кидать было довольно забавно.
   - Я рада, что вам понравилось, - сказала экономка. - Но  у  вас  есть
еще и другие новогодние обязанности. Каждый мужчина, женщина и ребенок в
Баллихарс должен получить кусочек на счастье. Все  они  ждут  на  улице.
Служанки потом уберут остатки.
   - Тогда мне следовало бы  сделать  побольше  кусочков,  -  улыбнулась
Скарлетт.
   После завтрака она поехала в город в сопровождении Колума для  выпол-
нения следующего ритуала. Считалось, что если в первый день Нового  года
дом посетит человек с черными волосами, то весь год этой семье будет со-
путствовать удача. По традиции этот человек входил, потом выходил из до-
ма и его приглашали войти еще раз.
   - И не вздумай смеяться, - сказал Колум. - Любой черноволосый человек
приносит счастье, а глава общины - в десять раз больше.
   Когда это все закончилось, у Скарлетт подкашивались ноги.
   - Слава Богу, что в городе заселены еще не все дома, - с трудом  про-
говорила она. - У меня  просто  распух  живот  от  чая  и  пирогов.  Нам
действительно необходимо было есть и пить в каждом доме?
   - Скарлетт, дорогая, как можно называть это визитом, если  не  оказан
должный прием? Если бы ты была мужчиной, тебе пришлось бы пить виски,  а
не чай.
   - Кэт, возможно, это бы понравилось, - усмехнулась Скарлетт.
   В Ирландии считалось, что первое февраля - начало  работы  на  земле.
Сопровождаемая всеми, кто жил и работал  в  Баллихаре,  Скарлетт  встала
посреди огромного поля и, прочитав молитву  к  урожаю,  копнула  лопатой
землю. Вот теперь начался сельскохозяйственный год, но и то  лишь  после
яблочного пирога с молоком. Ведь первое февраля было также  днем  святой
Бриджид, еще одной святой покровительницы Ирландии.
   Когда после этой церемонии все угощались  и  разговаривали,  Скарлетт
опустилась на колени и взяла пригоршню чернозема.
   - Это во имя тебя, отец, - прошептала она. - Ты видишь, Кэти-Скарлетт
не забыла, что ты говорил ей. Земля графства Мит - самая лучшая на  све-
те, лучше, чем Тара или земля в Джорджии. Я буду ухаживать за ней и  лю-
бить, как ты учил меня, отец. Это земля О'Хара, и она опять наша.
   Древний процесс распахивания поля вызывал у Скарлетт искреннее восхи-
щение и уважение к тем, кто жил за счет земли. Она чувствовала это, ког-
да жила в доме Дэниэла, и сейчас, наблюдая за работой фермеров  Баллиха-
ры, она даже начала уважать себя, потому что в какой-то мере была  одной
из них. У нее не хватило бы сил идти за плугом, но ведь это она дала его
фермеру, и лошадь, тащившую плуг, и семена, которые он бросал в землю...
   Контора управляющего теперь была ее домом даже в  большей  мере,  чем
комнаты в Бит Хаусе. Возле рабочего стола Скарлетт стояла  колыбель  для
Кэт, такая же, как и в ее спальне, и она могла укачивать ее ногой, рабо-
тая со своими бухгалтерскими книгами и счетами. Вопросы, в которых  мис-
сис Фицпатрик упорствовала, теперь решались очень просто, особенно, если
ты - О'Хара и твое слово - закон. Скарлетт всегда  приходилось  уговари-
вать людей делать то, что она хотела; теперь же ей стоило только спокой-
но сказать, и никто не спорил. Она  очень  полюбила  первое  воскресенье
каждого месяца. Скарлетт начала понимать, что к мнению других людей тоже
стоит прислушиваться. Действительно, фермеры знали о земледелии  гораздо
больше, чем она, и ей было чему у них учиться. Триста акров земли Балли-
хары были ее собственностью, а эти люди только обрабатывали ее и платили
Скарлетт половинную ренту за арендованную землю. На Юге  землей  владели
сообща, и хозяйствовать единолично было для Скарлетт непривычно. Она хо-
тела стать лучшим землевладельцем в Ирландии.
   - Фермеры тоже у меня учатся, - как-то сказала она Кэт. - Они никогда
даже не слышали об удобрении фосфатами, пока я не показала, как это  де-
лается. Если бы у нас был хороший урожай, мы, пожалуй, смогли бы вернуть
Ретту его деньги.
   Она никогда не называла его отцом в присутствии Кэт. Кто знает, вдруг
малышка запомнила бы это. Особенно ребенок, который был умнее всех детей
на свете.
   Шли дни, и дожди перестали, а ветры стали теплее. Кэт О'Хара станови-
лась все очаровательнее.
   - Я абсолютно правильно назвала тебя, - сказала ей Скарлетт. -  Ты  -
самая прекрасная малышка из всех, кого я видела.
   Когда мать говорила, большие зеленые глаза Кэт внимательно ее  изуча-
ли, а потом взгляд перемещался на собственные пальчики. Малышка  никогда
не шумела, у нее была удивительная способность занять саму  себя.  Скар-
летт перестала кормить ее грудью, это было тяжело для самой  матери,  но
не для Кэт. Она развлекалась тем, что макала палец в кашу  и  облизывала
его. Казалось, это доставляет ей огромное удовольствие. Она была крепким
ребенком, держала спину прямо и ходила с высоко поднятой головой.  Скар-
летт обожала ее. И что особенно важно, уважала. Она любила целовать мяг-
кие волосы и щеки Кэт, держать ее на руках и убаюкивать. Но малышка  вы-
держивала эти нежности только несколько минут, а потом старалась  высво-
бодиться с помощью кулачков. И при этом на смуглом личике было  написано
такое возмущение, что Скарлетт не могла удержаться от смеха, несмотря на
то, что была отвергнута.
   Самое счастливое время наступало для них обеих  в  конце  дня,  когда
Скарлетт разрешала Кэт вместе с ней принимать ванну. Кэт шлепала по воде
и хохотала, увидев брызги. Скарлетт купала ее и напевала детскую  песен-
ку. Для нее было наслаждением мыть и припудривать шелковистую нежную ко-
жу дочурки.
   Когда Скарлетт было двадцать лет, война  вынудила  ее  отказаться  от
ежедневного туалета. Закалились не только ее воля и характер,  но  и  ее
лицо. Весной 1876 года, когда ей исполнился тридцать один год, надежда и
нежность юности вернулись к ней. Но Скарлетт не заметила этого.  Все  ее
мысли были целиком поглощены фермой и ребенком, несмотря на то, что  она
стала более тщеславной.
   - Вам необходимо новое платье, - сказала однажды миссис Фиц. - Я слы-
шала, что есть портниха, которая хочет арендовать дом, где вы жили рань-
ше, если вы его отремонтируете. Она  вдова,  но  достаточно  обеспечена,
чтобы платить ренту. Женщинам в городе это понравится, да и вам не поме-
шало бы обновить гардероб.
   - Чем вам не нравится мой внешний вид? Как и подобает вдове,  я  ношу
черное, а мои нижние юбки вообще не видны.
   - Вы носите не черное платье, а пыльную серую  крестьянскую  робу,  а
ведь вы - хозяйка Бит Хауса.
   - Вздор! Как бы я смогла ездить верхом на поля, чтобы посмотреть, как
всходит пшеница, если бы была в шикарном платье  "хозяйки  дома"?  Кроме
того, я люблю, чтобы мне было удобно. Как только  я  смогу  носить  нор-
мальную одежду, я и начну следить за ней. Я всегда ненавидела траур.  Не
понимаю, зачем пытаться сделать черное привлекательнее - что бы с ним ни
делал, оно все равно останется черным.
   - Значит, вас не интересует портниха?
   - Конечно, интересует. Меня всегда интересует лишний источник  ренты.
И на днях я закажу несколько платьев. Но только после посева: надо  под-
готовить землю на этой неделе.
   - Есть еще один возможный источник ренты,  -  сказала  экономка.  Она
удивилась неожиданной уступчивости Скарлетт. - Брендан Кеннеди полагает,
что он бы преуспел, если бы к своему бару присоединил гостиницу. Рядом с
ним есть постройка, которая для этого вполне подойдет.
   - Ну кто приедет в Баллихару, чтобы останавливаться в гостинице?  Это
безумие. Кроме того, если Брендан Кеннеди хочет арендовать у меня  поме-
щение, ему бы следовало самому прийти ко мне и поговорить, а  не  подсы-
лать вас.
   - Ну, хорошо, это не так важно. - Миссис Фиц отдала Скарлетт книгу  с
отчетом о ведении хозяйства и перевела разговор на другую тему.
   Лучше бы Колум завел этот разговор, он имел большее влияние на  Скар-
летт.
   - По-моему, у нас больше прислуги, чем у английской королевы, -  ска-
зала Скарлетт. Она говорила это каждую неделю.
   - Если вы собираетесь разводить коров, вам понадобятся рабочие  руки,
- сказала экономка, а Скарлетт продолжила:
   - ...чтобы доить их и сбивать масло - я знаю. А  масло  можно  прода-
вать. Но я просто не люблю коров. Вернемся к этому позже, миссис Фиц.  Я
сейчас хочу показать Кэт, как срезают торф на болоте.
   - Вам бы лучше заняться этим сейчас. У нас нет денег, а  завтра  надо
заплатить кухаркам.
   - О, Боже! Мне придется взять деньги в банке. Я поеду в Трим.
   - На месте банкира я ни за что бы не выдала деньги созданию, одетому,
как вы.
   Скарлетт рассмеялась:
   - Ну-ну-ну. Скажите портнихе, что я распоряжусь, чтобы дом побелили.
   "Но не чтобы открыли гостиницу", - подумала миссис Фицпатрик. Сегодня
вечером ей опять придется говорить с Колумом.
   Фениев становилось все больше, эта организация  крепла.  В  Баллихаре
они теперь нашли все, что им необходимо: удобное место, где руководители
от разных округов могли собираться и обсуждать планы совместных действий
и где человек, не желавший встречаться с полицией, мог чувствовать  себя
в безопасности. Тем более, что в городе, который был едва больше  дерев-
ни, чужаки сразу бросались в глаза. Полицейских и  констеблей  из  Трима
было немного, но и одного человека с колючими глазками было  достаточно,
чтобы расстроить самые хитроумные планы.
   - Нам просто необходима гостиница, - решительно сказала Розалин  Фиц-
патрик. - Очевидно, что человек, работающий в Триме, может  снять  здесь
комнату: и недалеко, и дешевле, чем в городе.
   - Вы правы, Розалин, - согласился Колум, - и я поговорю со Скарлетт.
   Но не теперь. Она принимает слишком поспешные решения. Пусть это нем-
ного забудется, тогда она не заподозрит неладного в том, что мы оба  да-
вим на нее.
   - Но, Колум, нам нельзя терять времени.
   - Но Нам нельзя и спешить. Я выберу для этого подходящий момент.
   Миссис Фицпатрик пришлось согласиться: здесь распоряжался Колум.
   Она успокоила себя тем, что ей  удалось  устроить  хотя  бы  Маргарет
Сканлон, не сочиняя никаких небылиц. Скарлетт действительно  нужна  была
новая одежда. Просто неприлично было жить так, как она, - самая  дешевая
одежда и две комнаты из двадцати. Если бы не Колум, миссис Фицпатрик  ни
за что бы не поверила, что не так давно Скарлетт была светской дамой.
   "Если в медь превратится бриллиант, мама купит тебе шоколад", - напе-
вала Скарлетт.
   Кэт радостно шлепала по пенистой воде в ванной.
   - А еще мама купит тебе симпатичные юбочки и платьица. И мы поедем на
большом корабле.
   Не было причины откладывать это. Ей необходимо было ехать в Америку.
   Сели бы она уехала сразу после Пасхи, то успела бы вернуться к началу
сбора урожая.
   Так решила Скарлетт в тот самый день, когда  увидела  нежные  зеленые
всходы на лугу, где бросила первое зерно. От счастья и гордости ей захо-
телось крикнуть: "Это мое, моя земля, мои ожившие зерна!" Она  взглянула
на едва заметные молодые побеги и представила себе, как они  наливаются,
становятся выше, сильнее и зацветают, наполняя воздух  дивным  ароматом,
опьяняющим даже пчел. Потом человек скосил бы их и собрала золотые  коп-
ны. Из года в год этот цикл повторялся бы - посев и  жатва  -  ежегодный
процесс рождения и взросления. Овес вырастет и станет пищей. Кэт  вырас-
тет и будет говорить, ходить, есть овес и хлеб, прыгать в стог сена, как
когда-то это делала Скарлетт. Баллихара - ее дом.
   Скарлетт взглянула на солнце, увидела набежавшие облака и поняла, что
скоро начнется дождь, а потом небо опять прояснится, и солнце будет сог-
ревать поля до следующего дождя, за которым опять последует теплый  сол-
нечный свет.
   "Я еще почувствую обжигающее тепло солнца Джорджии, - решила она, - я
имею право на это. Мне иногда так его не хватает.  Но  все-таки  Тара  -
скорее мечта, чем память. Она принадлежит прошлому, как и прежняя  Скар-
летт. Та жизнь не имеет больше ничего общего со мной. Я сделала свой вы-
бор. Для Кэт Баллихара - то же, что для меня - Тара. И  теперь  это  мой
дом. Тару я оставлю в наследство Уэйду и Элле, но продам все имущество в
Атланте и обрежу нити прошлого. Баллихара теперь  мой  дом.  Здесь  наши
корни: мои, Кэт, отца. Я возьму с собой немного земли О'Хара и отнесу ее
к могиле Джералда О'Хара".
   Мысли Скарлетт коснулись дела, которое она должна была выполнить.
   Все остальное могло подождать. Она теперь решала, как  лучше  сказать
Уэйду и Элле об их прекрасном новом доме. Они не поверят, что нужны  ей,
- почему они должны верить? Откровенно говоря,  это  действительно  было
так, до тех пор пока она не почувствовала, что значит любить детей, быть
настоящей матерью.
   "Это будет нелегко, - сказала себе Скарлетт, - но я смогу. Я исправлю
свою ошибку. Во мне сейчас столько любви, и я хочу подарить ее моим сыну
и дочери. Может быть, им вначале не понравится Ирландия, ведь она совсем
другая. Но я свожу их на праздники, куплю им пони... Элла  будет  выгля-
деть очень мило в юбочках и платьицах;  маленькие  девочки  любят  наря-
жаться...
   Все  О'Хара  вокруг  станут  их  кузенами,  а  дети  из  Баллихары  -
друзьями..."

   ГЛАВА 66

   - Ты не можешь уехать до конца Пасхи, дорогая Скарлетт, - сказал  Ко-
лум. - В страстную пятницу  состоится  обряд,  который  могут  проводить
только О'Хара.
   Скарлетт не стала спорить. Быть членом рода О'Хара  значило  для  нее
слишком многое. Но она почувствовала себя раздраженной.  Какая  разница,
кто посадит первую картофелину? То, что Колум не ехал вместе с ней, тоже
вызывало недовольство. А также и то, что она  его  очень  редко  видела.
"Много дел", - говорил он. Но почему он, как и раньше, не мог заниматься
сбором денег в Саванне?
   Дела обстояли так, что все раздражало Скарлетт.  Теперь,  после  того
как она решила ехать, она хотела скорее отправиться в путь. Скарлетт ве-
ла себя очень придирчиво по отношению к Маргарет Сканлон, портнихе,  ко-
торая никак не могла закончить ее платья и которая уж слишком  заинтере-
совалась, почему Скарлетт заказала два платья из  яркого  шелка  и  льна
вместо траура.
   - В Америке я увижусь со своей сестрой, - сказала мягко Скарлетт, - и
эти яркие платья - мой подарок ей.
   "Мне безразлично, веришь ты мне или нет, - рассерженно подумала  она,
- я не настоящая вдова и не собираюсь, вернувшись в  Атланту,  выглядеть
серой и неэлегантной".
   Неожиданно все, что она носила: черная юбка, гольфы, платок,  показа-
лись настолько гнетущими и унылыми, что она почувствовала, как у нее  не
осталось сил дождаться той минуты, когда она сможет надеть зеленое льня-
ное платье с широкими оборками и кружевами кремового цвета.
   - Ты удивишься, когда увидишь, какая красивая твоя мама в своих новых
платьях, - сказала Скарлетт Кэт, - я  заказала  несколько  замечательных
платьиц и для тебя.
   Ребенок заулыбался, выставляя напоказ небольшую  коллекцию  маленьких
зубов.
   - Тебе понравится на большом корабле, - пообещала Кэт  Скарлетт.  Она
заказала самую большую и лучшую каюту на "Брайан Бору", который  отправ-
лялся из Голвея в пятницу, после Пасхи.
   В вербное воскресенье погода испортилась,  начался  проливной  дождь,
который продолжался и в страстную пятницу. Во время долгого обряда,  ко-
торый проходил в открытом поле, Скарлетт промокла до нитки.
   Она быстро поспешила в Бит Хаус с мыслями о горячей ванне и чае. Но у
нее не оказалось времени даже переодеться, так как ее ожидала Кэтлин  со
срочным сообщением:
   - Старый Дэниэл просит тебя прийти к нему, Скарлетт.  Ему  плохо,  он
умирает.
   Увидев старого Дэниэла. Скарлетт вздрогнула. Кэтлин перекрестилась  и
сказала тихо:
   - Он спит.
   Глаза Дэниэла О'Хара утонули в глазницах, а щеки были настолько  впа-
лыми, что голова стала похожа на череп, обтянутый кожей. Скарлетт накло-
нилась над скромной с виду кроватью и взяла его руку. Рука была горячей,
очень сухой и слабой.
   - Дядюшка Дэниэл, это Кэти-Скарлетт.
   Дэниэл открыл глаза. Глядя на то, каких усилий это ему стоило,  Скар-
летт была готова заплакать.
   - Я хочу попросить тебя об одном, - сказал он еле дыша.
   - Все, что хочешь.
   - Похорони меня в земле О'Хара.
   "Не будь глупцом, ты так далек от нее", - хотелось ответить Скарлетт,
но она не могла солгать старому человеку.
   - Я это сделаю, - ответила она в свойственной ирландцам манере.
   Глаза Дэниэла закрылись, Скарлетт заплакала.  Кэтлин  усадила  ее  на
стул рядом с камином.
   - Ты мне поможешь с чаем, Скарлетт? Скоро сюда все придут.
   Скарлетт кивнула головой, она не могла говорить. До самого последнего
момента она не осознавала, как много значит дядя в ее  жизни.  Все,  что
его характеризовало, укладывалось в следующее:  твердый,  спокойный,  не
меняющийся и сильный глава семейства. В представлении  Скарлетт  дядюшка
Дэниэл был настоящий О'Хара.
   Кэтлин посоветовала Скарлетт возвратиться домой до того, как  стемне-
ет:
   - У тебя там остался ребенок, а здесь больше делать ничего не надо.
   Приходи завтра.
   В субботу все было как и в пятницу. Под проливным дождем люди  прихо-
дили, чтобы отдать дань уважения. Вскипятив чай, Скарлетт  поставила  на
плиту котелок, нарезала пироги и намазала маслом хлеб.
   В воскресенье она осталась сидеть с дядей, в то время  как  Кэтлин  и
мужчины рода О'Хара были в церкви. Когда они возвратились, Скарлетт пош-
ла назад в Баллихару. О'Хара, должно быть,  празднуют  Пасху  в  местной
церкви. Она вспомнила бесконечно длинные проповеди отца Флинна и подума-
ла, что ей не удастся избежать расспросов местных жителей о здоровье дя-
ди и услышать от них, что они надеются на его выздоровление.
   Даже после сорока дней строгого поста О'Хара никак  не  могла  разго-
веться. Скарлетт совсем не хотела есть.
   - Отнесите это в дом дяди, - посоветовала  миссис  Фицпатрик.  -  Там
ведь живут здоровые мужики, которые работают в поле. Им нужно есть, а  у
бедняжки Кэтлин нет времени из-за дядюшки Дэниэла.
   Прежде чем уйти, Скарлетт обняла и поцеловала Кэт. Кэт погладила сво-
ими ручками по влажным от слез щекам матери. "Какая внимательная у  меня
крошка. Спасибо, мое золото. Скоро все будет лучше, и мы с тобой поигра-
ем и попоем в ванночке. А потом отправимся  в  чудесное  путешествие  на
большом корабле". Скарлетт презирала себя за то, что  она  надеялась  не
опоздать на "Брайан Бору.
   После полудня того же дня Дэниэлу немного полегчало. Он уже мог узна-
вать людей и называть их по имени.
   - Спасибо Господу, - сказала Скарлетт Колуму.
   Она благодарила Господа за то, что Колум был здесь.  Почему  ему  так
часто приходится уезжать? В эти последние дни недели она скучала по  не-
му.
   И именно Колум сообщил ей в понедельник утром о том, что Дэниэл ночью
скончался.
   - Когда будут похороны? Я собиралась уехать в пятницу.
   Это великолепно иметь друга Колума, она могла ему  говорить  все,  не
боясь, что ее неправильно поймут или осудят.
   Колум покачал головой.
   - Это невозможно, дорогая Скарлетт. Слишком  много  людей,  уважавших
Дэниэла, и членов рода О'Хара, которые живут далеко. Им потребуется вре-
мя, чтобы добраться сюда. Поминальная церемония займет по  крайней  мере
три, а скорее всего, четыре дня. И только потом будут похороны.
   - О нет. Колум! Скажи, что мне не нужно быть там.  Я  их  ненавижу  и
вряд ли смогу вынести на поминках.
   - Ты должна пойти, Скарлетт, я буду с тобой.
   Дом еще не показался, а Скарлетт уже услышала  доносившиеся  причита-
ния. Она посмотрела на Колума с отчаянием в глазах. Лицо его даже не ше-
лохнулось. Около небольшой двери собралась толпа людей. Оплакивать Дэни-
эла пришло так много народу, что внутри  дома  не  хватило  всем  места.
Скарлетт услышала: "О'Хара", и стоявшие расступились  перед  ней,  давая
проход. Всем своим сердцем она сопротивлялась участию в последних почес-
тях. Но, опустив вниз голову, вошла в дом, твердо решив делать все,  что
ей полагалось.
   - Он в гостиной, - сказал ей Симус.
   Скарлетт приняла строгий вид. Из гостиной доносились жуткие  причита-
ния. Скарлетт вошла. С двух сторон  большой  кровати  горели  длинные  и
толстые свечи. Тело Дэниэла лежало поверх покрывала, одетое  в  белый  с
черным костюм. Его натруженные руки были скрещены на груди.
   Why did you leave us? Ochon?
   Ochon, Ochon, Ullagon O!
   Оплакивающая женщина качалась из стороны в сторону.  Скарлетт  узнала
кузину Печчи, которая жила в деревне. Она наклонилась над кроватью, что-
бы произнести молитву по Дэниэлу, но звуки плача все в ней  перевернули,
она не могла даже думать.
   Ochon, Ochon.
   Жалобный плач сжимал ее сердце  и  внушал  чувство  страха.  Скарлетт
встала и пошла на кухню.
   С недоверием она взглянула на собравшихся мужчин и женщин.  Они  ели,
пили и разговаривали, как будто ничто не произошло. Дверь  и  окна  были
открыты, но воздух был наполнен табачным дымом. Скарлетт подошла к груп-
пе сидящих вокруг отца Донахера.
   - Да, он очнулся с чистой душой. Это была великая исповедь. Я никогда
не слышал ничего лучше. Прекрасный человек был Дэниэл О'Хара.  Теперь  в
этом мире мы его уже не увидим.
   Скарлетт отошла.
   - А помнишь ли ты, Джим, когда Дэниэл и его брат Патрик, да упокоится
душа его, взяли свинью у англичанина и привезли ее на  торфяное  болото,
где она и опоросилась? Двенадцать маленьких поросят, и все визжат, а  их
мать разъярена, как дикий кабан. Управляющий имением весь затрясся, анг-
личанин начал сыпать проклятиями, остальные же надорвали  животы,  глядя
на все это.
   Джим О'Торман хлопнул по плечу рассказчика своей тяжелой рукой.
   - Я не помню, и ты не можешь этого помнить. Мы тогда еще не родились,
когда случилась эта история. Ты узнал о ней от своего отца, как и  я  от
своего.
   - Да, но я бы многое отдал, чтобы на все это посмотреть, а Джим? Твой
двоюродный брат Дэниэл был великим человеком, правда?
   "Это правда!" - подумала Скарлетт. Она ходила от одних к другим, слу-
шая всевозможные истории из жизни дядюшки Дэниэла. Кто-то из собравшихся
заметил ее.
   - Не расскажешь ли ты нам, Кэти-Скарлетт, как твой дядюшка  отказался
взять ферму с коровами, свиньями и прочим скотом, которую ты хотела  ему
подарить?
   Она на мгновенье задумалась.
   - Так это все и было, - начала она. Десяток жаждущих  слушателей  по-
вернули глаза в ее сторону. Что же им сказать? - Я... я сказала ему: дя-
дюшка Дэниэл... я сказала: хочу сделать подарок. Затем я добавила: у ме-
ня есть собственная ферма, сто акров земли, речка, болото и...  сто  во-
лов, пятьдесят коров, триста гусей, двадцать пять свиней и шесть упряжек
лошадей.
   Слушавшие одобрительно покачали головой. Скарлетт почувствовала  себя
более непринужденно.
   - Дядюшка Дэниэл, - сказала я, - все это предназначено для тебя и еще
и деньги впридачу. Но тут он как закричал громогласным голосом так,  что
я задрожала: "Ничего я не возьму, Кэти-Скарлетт О'Хара!"
   Колум схватил ее за руку и вывел из дому за амбар. Затем он рассмеял-
ся.
   - Ты не перестаешь меня удивлять, дорогая Скарлетт. Ты  рассказала  о
великой глупости Дэниэла, а может, о великом благородстве;  я  не  знаю,
благородно ли воспользоваться женской глупостью.
   Скарлетт тоже засмеялась.
   - Я только разошлась, а ты меня увел.
   Неожиданно она зажала свой рот рукой. Как она могла смеяться  на  по-
минках дяди...
   Колум взял ее запястье и опустил руку.
   - Все нормально, - сказал он, - любые поминки - это прославление про-
житой жизни человека. И смех, как и слезы, часть этого прославления.
   Похоронили Дэниэла О'Хара в четверг. Похороны были такими же, как и у
старой Кэти-Скарлетт. Скарлетт величественно шла впереди процессии. Про-
цессия направлялась к могиле, выкопанной сыновьями  Дэниэла  на  древнем
кладбище в Баллихаре, которое обнаружил и расчистил Колум. Скарлетт взя-
ла горсть земли с могилы Дэниэла и насыпала ее в кожаный мешочек.  Когда
она привезет эту землю на могилу отца и там ее оставит,  это  будет  все
равно, что похоронить дядюшку рядом с его братом.
   Когда похороны завершились, все семейство  отправилось  в  Бит  Хаус,
чтобы немного перекусить. Длинные столы протянулись через всю гостиную и
библиотеку. Они были заставлены ветчиной, гусятиной,  говядиной,  горами
хлеба, бочонками пива, многочисленными бутылками виски и чайниками с ча-
ем. Несмотря на уличную грязь, сотни представителей рода  О'Хара  пришли
на трапезу.
   Скарлетт привела с собой Кэт, чтобы познакомить ее со всеми родствен-
никами. Восхищения было столько, сколько Скарлетт и пожелать не могла.
   Вскоре Колум принес скрипку и барабан, а  три  кузины  достали  свис-
тульки, и музыка лилась не умолкая. Кэт размахивала ручонками в такт му-
зыке, пока не устала и не заснула на коленях у Скарлетт.
   "Я не жалею, что не успела на корабль, - подумала Скарлетт, - это так
чудесно. Жаль лишь, что причиной стала смерть Дэниэла".
   Два высоких кузена подошли к ней. Один из них, это был Джо - сын
   Патрика, прошептал:
   - Нам нужны О'Хара.
   - Зачем?
   - Мы тебе завтра скажем, когда все утихнет.
   Оказалось, что необходимо было обсудить, кто унаследует ферму  Дэниэ-
ла. С тех пор, как умер старый Патрик, два кузена Скарлетт из рода О'Ха-
ра претендовали на право владения. Как и брат Джералд, Дэниэл не оставил
завещания.
   "Опять как в Таре, - подумала Скарлетт. Ее решение  было  простым.  -
Сын Дэниэла Симус проработал не покладая рук на ферме тридцать лет, в то
время как сын Патрика жил вместе со старой Кэти-Скарлетт и ничего не де-
лал. Надо отдать ферму Симусу, как в свое время папе следовало бы  оста-
вить Тару мне".
   Она была О'Хара, и других доводов у нее возникнуть не могло. Скарлетт
ликовала. Она почувствовала в себе уверенность, ибо отнеслась  к  Симусу
более справедливо" чем когда-либо относились к ней.
   На следующий день какая-то уже немолодая женщина оставила  на  пороге
Биг Хауса сетку с яйцами. Миссис Фиц узнала, что это  была  возлюбленная
Симуса. Она ждала от него предложения почти двадцать лет,  и  через  час
после принятия решения Скарлетт в его пользу он его сделал.
   - Это очень мило, - сказала Скарлетт, - но я надеюсь, что  они  поже-
нятся не слишком быстро, иначе я никогда не доберусь до Америки.
   Теперь у нее была зарезервирована каюта на корабле, который  отплывал
26 апреля, то есть ровно через год после того, когда  она  первоначально
планировала закончить свой "отдых" в Ирландии.
   Корабль был не такой комфортабельный, как "Брайан Бору". Он  даже  не
был чисто пассажирским судном. Но Скарлетт была суеверна; если до празд-
ника весны она не уедет, то не уедет никогда. Кроме того, Колум знал ка-
питана корабля. Корабль действительно был грузовым, но его груз  состав-
ляли лишь тюки с ирландским льном, и не было ничего, что могло бы испач-
кать пассажиров. К тому же капитан постоянно ходил в море вместе со сво-
ей женой, которая могла бы составить в пути компанию Скарлетт. Но  самое
главное - корабль был не на паровой тяге, и все плавание  проходило  под
парусами.

   ГЛАВА 67

   Более недели стояла прекрасная погода. Дороги высохли, плетеные изго-
роди были усеяны цветами, а Кэт провела беспокойную ночь, потому  что  у
нее резался новый зубик.
   Накануне отъезда Скарлетт почти вприпрыжку побежала в Баллихару, что-
бы забрать новое платье для Кэт. Она была уверена, что сейчас все  будет
в порядке.
   Когда Маргарет Сканлон заворачивала платьице,  Скарлетт  выглянула  в
окно посмотреть на обезлюдевший в обеденное время городок и увидела  Ко-
лума, входящего в ирландскую протестантскую церковь, стоящую  на  другой
стороне широкой улицы.
   "А, хорошо, - подумала она, - он в конце концов собирается  это  сде-
лать. Я уж решила, что он никогда не прислушивается к голосу разума. Это
нелепо, когда весь город давится в тесноте во время службы каждое  воск-
ресенье в маленькой нарядной часовне, в то время как пустует эта  огром-
ная церковь. И то, что она построена протестантами, не повод,  чтобы  не
занять ее. Я не знаю, почему он так долго упрямился, но не  буду  подни-
мать из-за этого шум, а лишь скажу ему, как я рада, что он передумал".
   - Я сейчас вернусь, - сказала Скарлетт миссис Сканлон.
   Она побежала вдоль тропинки, поросшей сорняками, которая вела  к  ма-
ленькому боковому входу. Скарлетт тихо постучала в дверь, а затем  нада-
вила на нее.
   Послышался громкий неприятный звук,  затем  другой,  и  Скарлетт  по-
чувствовала, как что-то острое задело ее рукав, она услышала звук осыпа-
ющегося возле ее ног гравия, который с гулом отдавался в глубине церкви.
   Луч света из открытой двери падал прямо на незнакомого человека, сто-
явшего лицом к ней. Его темные угрюмые глаза напоминала глаза дикого жи-
вотного.
   Незнакомец пригнулся и направил в ее сторону пистолет, который держал
двумя грязными, грубыми, как камень, руками.
   "Он стрелял в меня! - эта мысль полностью овладела Скарлетт. - Он уже
убил Колума, а сейчас хочет убить и меня. Кэт! Я больше никогда не увижу
Кэт".
   Подступившая ярость помогла Скарлетт освободиться от физического шока
и, сжав кулаки, она ринулась вперед.
   Звук второго выстрела раздался словно взрыв, оглушительно отражавший-
ся от сводчатых потолков в течение какого-то времени, показавшегося веч-
ностью. С криком Скарлетт бросилась на пол.
   - Я прошу тебя, успокойся, дорогая Скарлетт, - сказал Колум.
   Скарлетт знала его голос, и все же этот  голос  был  не  его.  В  нем
чувствовались лед и сталь. Скарлетт посмотрела вверх. Она  увидела,  как
правая рука Колума обхватила шею человека, а левая держала его запястье.
Ствол пистолета был направлен к потолку. Скарлетт медленно встала на но-
ги.
   - Что здесь происходит? - осторожно произнесла она.
   - Закрой, пожалуйста, дверь, - сказал Колум, - здесь достаточно света
из окон.
   - Что... здесь... происходит?
   Колум ничего не ответил.
   - Брось, Дэви, - сказал он человеку. С металлическим грохотом  писто-
лет упал на пол.
   Медленно  опустил  Колум  руку  незнакомца,  быстро  освободил   свою
собственную, обвивавшую его шею, сжал обе руки в кулаки и со всей  силой
нанес удар. Бессознательная человеческая масса упала к его ногам.
   - С ним все будет хорошо, - сказал Колум.  Он  быстро  пробежал  мимо
Скарлетт и тихо закрыл дверь на засов. - А теперь, дорогая Скарлетт, нам
надо поговорить.
   Стоя сзади, Колум положил руку на ее  плечо.  Скарлетт  вздрогнула  и
резко повернулась к нему.
   - Не "нам", Колум. Ты... Ты скажешь мне, что здесь происходит.
   Живость и теплота вновь прозвучали в его голосе.
   - Произошла неприятность, дорогая Скарлетт...
   - Не зови меня "дорогая Скарлетт". Этот человек пытался  меня  убить.
Кто он? Что происходит здесь?
   Очертания лица Колума были неясными из-за тени. Шея его как будто по-
белела от испуга.
   - Пойдем туда, где светло, - сказал он тихо и  направился  туда,  где
тонкие лучи солнечного света падали через заколоченные окна.
   Скарлетт не могла поверить своим глазам.  Колум  улыбался,  глядя  на
нее.
   - Беда в том, что если бы у нас была дешевая гостиница, то  этого  бы
не произошло. Я хотел, чтобы ты ничего не знала, Скарлетт,  дорогая,  ты
видишь, это приносит неприятности.
   Как он мог улыбаться? Как у него хватало  духу?  Скарлетт  заикалась,
она была слишком напугана, чтобы говорить.
   И Колум рассказал ей историю фенианского братства.
   Когда он закончил, она вновь смогла говорить.
   - Иуда! Ты мерзкий, лживый предатель. Я доверяла тебе. Я считала тебя
своим другом!
   Она была слишком удручена, чтобы злиться на то, как он с  жалостью  и
улыбкой смотрел на нее в ответ.
   Все было предательством, все. Он использовал ее, обманывая с  момента
встречи. Они все так поступали: Джейми и Морин, все кузены из Саванны  и
Ирландии, все фермеры и другие жители из Баллихары и окрестностей.  Даже
миссис Фиц. Ее счастье оказалось иллюзией.
   - Послушай, Скарлетт...
   Она ненавидела голос Колума, его музыку, его обаяние.
   - Я не буду слушать.
   Скарлетт попыталась закрыть уши, но слова его  проскальзывали  сквозь
пальцы.
   - Помнишь свой Юг и сапоги завоевателя, вступившего на него?  Подумай
об Ирландии, ее красоте и о том, что она истекает кровью в руках  врага.
Они украли у нас наш язык. В этой стране  учить  ребенка  ирландскому  -
преступление. Неужели ты не видишь? Скарлетт, если бы ваши янки говорили
словами, которые ты выучила с ножом у горла. "Стой" - слово, которое  ты
знаешь лучше всего, потому что могут убить из-за того, что не  останови-
лась. А затем твой ребенок учит язык, на котором говорят  янки,  и  язык
твоего ребенка - не твой собственный, и он не понимает тех  слов  любви,
которые ты ему говоришь, а ты не понимаешь, что он просит на языке янки,
и не можешь ему помочь. Англичане украли у нас наш язык и вместе  с  ним
украли наших детей.
   Они взяли нашу землю, которая для нас - мать. Когда мы потеряли детей
и мать, у нас ничего не осталось. Мы пережили горечь поражения. Подумай,
Скарлетт, подумай о том, как у тебя отнимали твою Тару. Ты мне рассказа-
ла, как ты ее защищала. Защищала всем своим сердцем,  всей  волей,  всей
силой. Когда нужно было - лгала, нужно было убивать - могла убивать. Так
было и с нами, кто боролся за Ирландию. И все же мы  спасли  ее,  потому
что мы еще можем радоваться жизни. Ее музыке и любви. Ты  знаешь,  Скар-
летт, что значит любить. Я наблюдал, как ты росла и расцветала.  Неужели
ты не понимаешь, что любовь - это чаша, наполненная до краев: чем больше
из нее пьешь, тем больше в ней остается.
   Так и мы любим Ирландию и ее народ. Я люблю тебя,  Скарлетт,  все  мы
тебя любим. Ты не останешься без любви из-за того, что Ирландия  -  наша
главная любовь. Неужели ты не заботишься о своих друзьях только  потому,
что заботишься о своем ребенке? Одно не исключает другое. Ты думала, я -
твой, ты говоришь: брат. Ты не ошиблась, я останусь другом и  братом  до
самой смерти. Твое счастье - мое, твоя горечь и боль - мои. И все же Ир-
ландия - моя душа. Я не делаю ничего предательского, чтобы освободить ее
от рабства. Но моя любовь к Ирландии не исключает мою любовь к тебе, она
придает ей новую силу.
   Как бы сами по себе руки Скарлетт опустились и теперь  висели  непод-
вижно. Колум очаровал ее, как он всегда очаровывал, когда  так  говорил,
хотя она понимала не более половины. Ей казалось, будто кто-то  завернул
ее в шаль, которая согревала, но в то же время стесняла.
   Человек, лежащий на полу без сознания, застонал. Скарлетт со  страхом
взглянула на Колума.
   - Этот человек - фенианец?
   - Да, сейчас он скрывается. Он говорит, что его друг  донес  на  него
англичанам.
   - Ты дал ему пистолет? - сказала Скарлетт.
   - Да, Скарлетт. Как видишь, у меня больше нет  от  тебя  секретов.  Я
спрятал оружие в этой английской церкви. Я - его хранитель  в  братстве.
Когда придет день восстания, тысячи ирландцев получат оружие, хранящееся
здесь.
   - Когда? - спросила Скарлетт, боясь ответа.
   - У нас нет точной даты. Нам нужны еще корабли, которые привезут  это
оружие. Шесть, если возможно.
   - Это то, что ты делаешь в Америке?
   - Да. С помощью многих людей я собираю деньги, затем мне помогают ку-
пить на них оружие, и я сам перевожу его в Ирландию.
   - На "Брайан Бора"?
   - И на других судах.
   - Ты собираешься убивать англичан?
   - Да. Но мы будем более милосердны. Они убивали наших женщин,  детей,
мужчин. Мы будем убивать солдат. Солдатам платят за то, чтобы их  убива-
ли.
   - Но ты же - священник, - сказала Скарлетт. - Ты не можешь убивать.
   Несколько минут Колум молчал. В пробивавшихся лучах солнца можно было
видеть, как пылинки медленно кружили над его  опущенной  головой.  Когда
Колум поднял ее, Скарлетт увидела, как потемнели его глаза,  наполненные
горечью.
   - Когда мне было восемь лет, - сказал он, - я видел, как из Адамстау-
на в направлении Дублина шли стада и телеги, груженные  пшеницей,  чтобы
англичане устроили пир. Я видел, как умирала моя сестра.  Ей  было  лишь
два года, но от голода у нее не было сил даже подняться. Моему брату бы-
ло три, и у него тоже почти не было сил. Самые маленькие всегда  умирали
первыми. Они плакали, потому что были голодные и слишком маленькие, что-
бы понять, что нет еды. Мне было восемь, я уже  кое-что  понимал.  Я  не
плакал, потому что знал: когда  ты  голоден,  чем  больше  плачешь,  тем
меньше у тебя остается сил. Еще один брат умер, ему было семь лет. Затем
умер следующий, тому было шесть, а затем брат, которому было пять.  Или,
к моему великому стыду, я не помню, может, это была сестра. Затем в  мир
иной ушла моя мать. Я всегда считал, что она умерла от  боли,  исходящей
из ее разбитого сердца, а не из пустого желудка.
   От голода умираешь не один месяц, Скарлетт. Смерть от голода -  неми-
лосердная смерть. Все эти месяцы мимо нас проезжали телеги с едой.
   В голосе Колума чувствовалось отсутствие жизни, но вскоре он  оживил-
ся.
   - Когда я был мальчиком, я подавал надежды. Учеба мне давалась легко,
я много читал. Наш священник считал меня очень способным,  и  он  сказал
моему отцу, что, возможно, за мое усердие меня примут в  семинарию.  Мой
отец дал мне все, что мог. Мои старшие братья, работая на ферме,  делали
больше, чем им полагалось, и мне не приходилось трудиться. Я  мог  оста-
ваться со своими книгами. И никто меня и словом не попрекнул, потому что
для семьи большая честь, когда один из сыновей - священник. И я принимал
все как должное, потому что искренне верил в добродетель Господа и  муд-
рость святой церкви. Я верил, что быть священником -  это  призвание.  -
Колум заговорил громким голосом: - Теперь-то уж я смогу  получить  ответ
на вопрос, который меня мучил. Так я  решил.  В  семинарии  будет  много
книг, в ней царит мудрость святой церкви. Я занимался, молился и  искал.
Занятия и молитвы приводили меня в восторг. Но я никак не мог найти  от-
вет на свой вопрос. "Почему? - спрашивал я своих наставников,  -  почему
маленькие дети должны умирать от голода?" Единственный ответ, который  я
получил, был: "Веруй в любовь и мудрость Господа".
   Колум поднял руки над своим измученным лицом.  Голос  его  перешел  в
крик.
   - Господи! Я чувствую, что ты здесь. Чувствую твою силу. Но я не могу
видеть твое лицо. Почему ты отвернулся от своего народа - ирландцев?
   Руки его упали.
   - Ответа нет, Скарлетт, - сказал он, запинаясь, - и никогда не  было.
Но у меня было видение. В нем я  увидел,  как  голодные  дети  собрались
вместе. Они были уже не такие слабые. Тысячи детей протягивали свои  ма-
ленькие истощенные ручки, этими ручками они опрокинули повозку с едой  и
не умерли. Теперь это моя миссия. Опрокидывать повозки, вышвыривать анг-
личан, сидящих за столами, заставленными всякой  снедью,  дать  Ирландии
любовь и сострадание, которые не дал ей Господь.
   Скарлетт с трудом дышала, слушая богохульство Колума:
   - Ты попадешь в ад.
   - Я уже в аду! Если я вижу, как солдаты насмехаются  над  чей-то  ма-
терью, которой приходится просить милостыню, чтобы купить еды для  своих
детей, это видение ада. Когда я вижу, как на  улице  старика  толкают  в
грязь, чтобы солдаты могли идти по чистой стороне, я вижу  ад.  Когда  я
вижу, как людей выселяют из домов, подвергают телесным наказаниям, а ми-
мо семьи, у которой картофельная грядка не больше метра, проезжает теле-
га, скрипящая под тяжестью зерна, я говорю, что вся Ирландия - это ад. И
я с радостью умру и приму вечные муки ада, лишь бы хоть на один час  из-
бавить Ирландию от ада земного.
   Неистовство Колума потрясло Скарлетт. Она попыталась осознать, что он
сказал. Допустим, ее не было там, когда англичане ломились в дом  Дэниэ-
ла. Допустим, у нее не было денег, а Кэт была  голодна.  Допустим,  анг-
лийские солдаты действительно были как янки и забрали у нее животных,  а
поля, на которые она любила смотреть, сожгли.
   Она знала, как беспомощно чувствуешь себя перед солдатами. Она  знала
чувство голода. Эти воспоминания остались у нее, и  ничто  не  могло  их
стереть.
   - Как мне тебе помочь? - спросила она Колума. Он боролся за Ирландию,
а Ирландия была домом ее народа и ее ребенка.

   ГЛАВА 68

   Жена капитана корабля была полной краснолицей женщиной. Она взглянула
на Кэт и протянула ей руки:
   - Иди ко мне? В ответ Кэт потянулась к ней. Скарлетт знала наверняка,
что Кэт заинтересуется очками, висящими на цепочке вокруг  шеи  женщины,
но она ничего не сказала. Ей нравилось слышать восторженный голосок Кэт.
   - Какая милая крошка. Нет, дорогая, их надевают на  нос,  а  в  ротик
брать не надо. Какая красивая у тебя оливковая кожа. Ее отец испанец?
   Скарлетт задумалась на секунду и ответила:
   - Бабушка.
   - Как мило, - женщина взяла из ручек Кэт очки, а вместо  них  вложила
печенье.
   - Я сама - четырежды бабушка. Что может быть лучше на этом  свете?  Я
начала ходить в море вместе с мужем, когда мои дети уже  выросли.  Я  не
могла оставаться в опустевшем доме. Зато теперь чувствую радость оттого,
что я бабушка. После Саванны мы пойдем в Филадельфию за грузом, и у меня
будет два дня, чтобы побыть со своей дочерью и двумя внучатами.
   "Похоже, она заговорит меня до смерти раньше, чем мы выйдем из бухты,
- подумала про себя Скарлетт. - Я не перенесу этих двух недель на кораб-
ле".
   Но вскоре она обнаружила, что тревога ее была напрасной. Жена капита-
на повторяла одно и то же так часто, что Скарлетт приходилось  лишь  ки-
вать головой и говорить: "Боже мой". К тому же она  была  очень  мила  с
Кэт, и Скарлетт могла совершать моцион на палубе, не беспокоясь  о  ней.
Здесь, где соленый ветер обдувал лицо, ей лучше всего думалось. В основ-
ном она строила планы на будущее. Нужно будет найти того, кто  купит  ее
магазин. Был еще дом на Пилтри-стрит. Ретт платил за  содержание  его  в
хорошем состоянии. Но держать пустой дом, в котором она  никогда  больше
жить не будет, казалось нелепостью.
   Итак, ей надо продать магазин и дом на Пилтри-стрит. Еще бар. Он  от-
носился к разряду не очень плохих. Бар приносил отменный доход и дела  в
нем шли прекрасно. Но Скарлетт решила освободиться от пут Атланты, а это
подразумевало и продажу бара.
   А как насчет домов, которые она строила? Она совсем не знала об этом.
Ей надо будет самой проверить и убедиться, что строители все еще пользу-
ются лесом Эшли. Нужно будет удостовериться, что с Эшли все в порядке. И
с Бо. Она обещала Мелани.
   Когда она покончит с Атлантой, то поедет в Тару. И, пожалуй, все, по-
тому что как только Уэйд и Элла узнают, что  поедут  домой  с  ней,  они
просто загорятся этим желанием. Было бы так несправедливо  их  дразнить.
Прощание с Тарой будет сложнее всего. Лучше это  сделать  быстро.  Тогда
прощание не будет столь мучительным. О, как она тосковала по Таре.
   Корабль вошел в устье Саванны, оставались уже последние мили до горо-
да, но этот последний отрезок пути, казалось,  они  будут  плыть  вечно.
Чтобы пройти по каналу, судно предстояло взять на буксир. С Кэт на руках
Скарлетт ходила от одного края палубы к другому, пытаясь  получить  удо-
вольствие от восхищения ребенка, увидевшего неожиданно взлетевших в небо
болотных птиц. Они уже почти дома, а корабль все плывет  и  плывет.  Она
хотела видеть Америку, слышать ее голоса.
   Наконец показался город и доки.
   - Послушай, Кэт, послушай, как поют. Эти песни поют  негры,  это  наш
Юг, ты чувствуешь солнце? И так будет изо дня в день.
   Ничего не изменилось на кухне  Морин,  как  ничего  не  изменилось  в
семье. Та же привязанность, тот же рой детей. Мальчику Патрисии был поч-
ти уже год, а Кэт была беременна. Ритм  жизни  большого  дома  мгновенно
захватил Кэт в свои объятия. Она с любопытством взирала на других детей,
дергала их за волосы и подставляла свои.
   Скарлетт наполнилась ревностью. "Кэт не будет по мне  скучать,  я  не
вынесу разлуки с ней, но я ничего не могу поделать. Слишком многие в Ат-
ланте знают Ретта и могли бы ему о ней рассказать. Я лучше убью его, чем
позволю ее у меня забрать. Я не могу взять ее с собой. У меня нет  выбо-
ра. Чем раньше я поеду, тем раньше вернусь. Я привезу ее братика и сест-
ричку. Это будет для нее подарком".
   Она отправила телеграмму в контору дядюшки Генри Гамильтона и  Пеней,
в дом на Пилтри-стрит. Затем двенадцатого мая села в поезд, следующий  в
Атланту. Скарлетт была взволнована и одновременно обеспокоена.  Она  так
долго отсутствовала, за это время все могло произойти. Но не  стоит  му-
читься. Скоро она и так многое узнает. Она будет наслаждаться лучами го-
рячего солнца Джорджии и изысканностью своего  туалета.  На  корабле  ей
пришлось быть все время в трауре, но сейчас в  своем  изумрудного  цвета
ирландском платье она просто сияла.
   Но Скарлетт успела позабыть, какими грязными были американские  поез-
да. Плевательницы, находившиеся в каждом конце вагона,  вскоре  наполни-
лись окурками, от которых исходило зловоние. Не проехал поезд и двадцати
миль, как боковой проход в вагоне был завален всяким  мусором.  Какой-то
пьяный зацепился, шатаясь, за ее  сиденье,  и  тут  Скарлетт  неожиданно
осознала, что одной ей ехать не придется. "И кто смеет двигать мой  сак-
вояж и садиться рядом! В Ирландии такого не бывает. Первый класс  -  это
первый класс. Никто не вторгается к тебе и  не  побеспокоит  тебя".  Она
развернула перед собой местную газету и прикрылась ею как щитом. Ее  ми-
лое льняное платье уже успело помяться и стать грязным.
   Гул железнодорожного вокзала Атланты и крики бесшабашных кучеров зас-
тавили сердце Скарлетт сильнее забиться от волнения, и  она  забыла  про
грязь, сопровождавшую ее всю дорогу. Сколько жизни здесь было  во  всем,
сколько нового. Скарлетт увидела дома, которых раньше не было, новые вы-
вески на старых магазинчиках. Везде царили шум и толчея.
   Сидя в кэбе, она то и дело выглядывала в окно,  чтобы  посмотреть  на
Пилтри-стрит, обнаружив, что для владельцев домов наступили лучшие  вре-
мена. У дома Мерриуэзеров была новая крыша, а дом Мидов был  перекрашен.
Все выглядело не так ветхо, как тогда, когда она  уезжала  полтора  года
назад.
   И вот - ее дом!
   "О, я не помню, чтобы здесь толпилось столько  людей.  Это  же  прямо
проходной двор! Неужели он всегда так близко стоял к улице! Ой,  по-мое-
му, я глупа. Какая мне разница! Я уже решила его продать".
   - Это неподходящее время для продажи дома, - сказал Скарлетт  дядюшка
Генри Гамильтон.
   Экономический спад продолжался, бизнес шел везде плохо. И хуже  всего
дела обстояли на рынке недвижимости, особенно - с такими большими  дома-
ми. Жизнь людей ухудшалась, а не наоборот.
   Маленькие домики, подобные тем, которые она строила,  распродавались,
как только у них появлялась крыша. Здесь ей повезло. Но почему она хоте-
ла продать дом во чтобы то ни стало? Ведь он ей ничего  не  стоил.  Ретт
оплачивал все счета.
   "Он смотрит на меня, как будто от меня дурно пахнет, - подумала Скар-
детт. - он осуждает меня за развод". На какой-то  момент  ей  захотелось
рассказать о себе и о том, что действительно  произошло.  Дядюшка  Генри
единственный, кто был на ее стороне. Если бы его не было, то  в  Атланте
не осталось бы никого, кто бы не смотрел на нее с презрением.
   "Это все ерунда, - как свеча, вспыхнула мысль в  голове  Скарлетт,  -
дядюшка Генри не прав, осуждая меня, как и все в Атланте.
   Я не такая, как они. Я другая. Я принадлежу семейству О'Хара!"
   - Если вы не хотите взять на себя лишние хлопоты по продаже моей соб-
ственности, Генри, - сказала она, - так мне и скажите.
   - Я старый человек, Скарлетт. Было бы полезнее свести тебя с какимни-
будь молодым юристом.
   Скарлетт встала со стула, протянула руку и заулыбалась с неподдельной
нежностью.
   Только когда она ушла, Гамильтон мог сказать,  как  Скарлетт  измени-
лась: "Скарлетт выросла, она уже не зовет меня - дядюшка Генри".
   - Миссис Батлер дома? Скарлетт сразу узнала голос Эюли и поспешила  в
приемную. Легкое движение руки, и служанка, открывавшая дверь, исчезла в
другой комнате.
   - Эшли, дорогой, я так рада видеть тебя, - она протянула ему обе  ру-
ки.
   Эшли крепко сжал их и посмотрел на нее.
   - Скарлетт, ты никогда не была  такой  восхитительной.  Климат  чужой
страны пошел тебе на пользу. Расскажи мне, те ты была, что  делала?  Дя-
дюшка Генри сказал, что ты уехала в Саванну, и он потерял с тобой связь.
Нам всем было интересно знать.
   Скарлетт была уверена, что все сгорали от любопытства, особенно  ста-
рая сестра Эшли с ее змеиным языком.
   - Заходи и располагайся, - сказала она, - я так хочу узнать  все  но-
вости.
   Служанка находилась неподалеку, и Скарлетт шепнула ей, проходя  мимо:
"Принеси нам кофе с пирожными".
   Они прошли в небольшую комнату. Скарлетт села на угол маленького  ди-
ванчика, показывая на место рядом с собой.
   - Садись рядом со мной, Эшли, пожалуйста. Я хочу взглянуть на тебя.
   Слава Богу, исчез его виноватый взгляд.  Генри  Гамильтон,  наверное,
был прав, сказав, что Эшли изменился в лучшую сторону. Скарлетт рассмат-
ривала его сквозь опущенные ресницы, расчищая на столе  свободное  место
для кофе. Эшли Уилкс все еще был красив. Его  тонкие,  аристократические
черты с годами стали более заметными. Однако он  выглядел  старше.  "Ему
ведь не более сорока, - подумала Скарлетт, - а серебра в волосах больше,
чем золота. Похоже, он проводит больше времени  на  лесном  складе,  чем
раньше. У него сейчас прекрасный цвет кожи, не тот, с  сероватым  оттен-
ком, от сидения в конторе". Она была рада его увидеть,  особенно  такого
подтянутого. Ее обещание Мелани теперь уже не казалось  столь  обремени-
тельным.
   - А как тетушка Питти? Как Индия? А  как  Бо?  Должно  быть,  он  уже
взрослый мужчина!
   - Питти и Индия все такие же, - ответил Эшли. - Питти все время стро-
ит воздушные замки, а Индия заработалась в  комитете  по  улучшению  мо-
рального облика Атланты.
   Они пытались избаловать Бо, но ничего не вышло, -  серые  глаза  Эшли
загорелись от гордости, - Бо - настоящий маленький  мужчина.  Скоро  ему
исполнится двенадцать лет, но ему можно  спокойно  дать  пятнадцать.  Он
президент клуба, основанного местными мальчишками. Они  построили  дере-
вянный домик на складе у Питти. Домик был сложен из  лучших  бревен.  Бо
следил за этим. Он понимает в лесном бизнесе больше,  чем  его  отец,  -
сказал Эшли с печалью и в то же время с восхищением. Из  мальчика  может
выйти в будущем ученый. Он уже получил в, школе приз за сочинение на ла-
тыни. Бо читает книги, которые предназначены для  гораздо  более  взрос-
лых... Я, наверное, наскучил тебе всем этим, Скарлетт.  Гордящиеся  отцы
могут быть очень утомительными.
   - Совсем нет, Эшли, - солгала Скарлетт.
   Книги, книги, книги... Именно они и были злом для всех  Уилксов.  Всю
свою жизнь они строили по книгам. Но с мальчиком может быть все нормаль-
но. Если он уже разбирается в древесине, то есть надежда. Теперь,  если,
конечно, Эшли не заупрямится, у Скарлетт появилась возможность выполнить
еще одно обещание, данное ею Мелани. Скарлетт опустила руку на рукав Эш-
ли.
   - Я хочу попросить тебя о большом одолжении, - сказала она. Эшли взял
ее за руку. - Я хочу, чтобы ты мне пообещал отправить Бо в  университет.
Для меня это значило бы многое. Мне он почти такой же сын. Я видела, как
он появился на свет. Сейчас у меня достаточно денег, и это для  меня  не
проблема. Ты не можешь быть таким черствым и сказать "нет".
   - Скарлетт - улыбка Эшли исчезла с лица, вид  его  стал  серьезным  -
"Господи, с ним будет трудно. Слава Богу, что эта копуша с кофе все  еще
здесь. Он не будет говорить в ее присутствии. У меня есть шанс, пока  он
не успеет сказать "нет".
   - Сколько сахару тебе положить. Эшли? Я налью тебе.
   Эшли взял у нее чашку и поставил ее на стол.
   - Я думаю, кофе может подождать, Скарлетт, - он взял ее за руку. -
   Посмотри на меня, дорогая.
   Глаза его слегка светились. Мысли Скарлетт потеряли свою стройность.
   Но почему? Он выглядит почти как тот старый Эшли, Эшли Уилкс из  Две-
надцати Дубов.
   - Я знаю, что у тебя есть деньги, Скарлетт. Дядюшка Генри проговорил-
ся об этом. Я понимаю, что ты должна чувствовать. Но нет никакой необхо-
димости. Он никогда не был достоин тебя, ты избавилась от него,  неважно
как. Ты можешь забыть обо всем этом, как будто ничего и не было. Ты сво-
бодна от Ретта. Скажи, что выйдешь за меня замуж, Скарлетт, и я  клянусь
своей жизнью, что дам тебе столько счастья, сколько ты заслуживаешь.
   "Было время, когда я была готова продать свою душу ради этих слов,  -
подумала Скарлетт. - Как же это несправедливо, сейчас я их слышу и ниче-
го не чувствую. Где же ты был раньше, Эшли?" Прежде чем вопрос успел за-
родиться у нее в голове, она уже знала ответ. Все из-за старых  сплетен,
кажется, то было так давно. Эшли был полон решимости вернуть  ей  доброе
имя в глазах общества Атланты. Как это на него похоже. Такая уж  у  него
натура
   - поступать благородно, даже если это могло разрушить всю его жизнь и
ее, впрочем, тоже. Он даже не подумал об этом. Скарлетт прикусила  язык,
чтобы сдержать свою злость. Бедный Эшли, не его вина в том, что  он  был
не тем, кем был.
   Как-то Ретт сказал: "Эшли принадлежит к довоенной  эпохе.  Сегодня  в
этом мире для него места нет. Я не могу быть нечестным и злым по отноше-
нию к нему. Я не хочу терять никого, кто связан с теми  славными  днями.
Все, что у нас осталось от той эпохи, - воспоминания и люди".
   - Дорогой Эшли, - сказала Скарлетт, - я не хочу за тебя замуж.  Давай
это оставим. Я не собираюсь лгать. Я слишком стара, и ты мне слишком  не
безразличен. Ты так долго был частью моей жизни и всегда будешь.  Скажи,
что позволишь мне это сохранить.
   - Конечно, дорогая, мне приятно услышать, что ты так обо мне думаешь.
Я не буду утомлять тебя просьбой выйти за меня замуж.
   Он улыбнулся, теперь он выглядел таким молодым, совсем как  тот  Эшли
из Двенадцати Дубов. В сердце Скарлетт что-то кольнуло. Драгоценный  Эш-
ли. Он, по-видимому, не догадывался, что в его голосе Скарлетт ясно слы-
шала облегчение. Все было хорошо. Нет, лучше,  чем  хорошо.  Теперь  они
действительно могут стать друзьями. С прошлым аккуратно покончено.
   - Что ты собираешься делать, Скарлетт? Ты вернулась насовсем? Она бы-
ла готова услышать этот вопрос еще до того,  как  покинула  Голвей.  Она
должна убедиться, что никто в Атланте не мог узнать, как ее  найти.  Это
было чревато тем, что Ретт заберет у нее Кэт.
   - Сейчас, Эшли, я продаю свою собственность. Я не  хочу  ограничивать
свою свободу. После того как я побывала в Саванне, я навестила в  Ирлан-
дии родственников моего отца, затем уехала путешествовать.
   Рассказывая, ей надо было быть осторожной. Эшли бывал за  границей  и
может уличить ее, если она упомянет места, в которых не была.
   - Так сложилось, что я не увидела Лондон, а думаю, что могла  бы  там
пожить немного. Как ты думаешь, Эшли, Лондон  -  это  хорошая  мысль?  -
Скарлетт знала о Лондоне по рассказам Мелани, которая считала его  самым
лучшим из всех городов. - Я так довольна нашей встречей, Эшли.  Ты  при-
дешь снова, да? Я еще буду здесь, надо кое-что уладить.
   - Как только смогу. К сожалению, такие радости бывают редко.
   Служанка подала Эшли перчатки и шляпу.
   - До свидания, Скарлетт.
   - До свидания. Да, Эшли. Ты выполнишь  мою  просьбу,  правда?  Я  так
расстроюсь, если ты этого не сделаешь... Я умоляю, Эшли Уилкс.  Если  ты
не позволишь мне сделать для Бо то, что я прощу, я заплачу. Ты ведь зна-
ешь, джентльмены никогда умышленно не заставляют даму плакать.
   Эшли поклонился:
   - Я все думал о том, как ты изменилась, Скарлетт. Но я ошибся. Ты по-
прежнему можешь подчинять своей воле мужчин. Я был бы плохим отцом, если
бы отказался принять от тебя подарок для Бо.
   - О, Эшли! Я люблю тебя и всегда буду любить. Спасибо!
   "А теперь иди на кухню и разболтай об этом, - думала Скарлетт о  слу-
жанке, закрывшей за Эшли дверь. - Неплохая пища для сплетен. Я люблю Эш-
ли и буду его любить. Но им никогда не понять".
   Чтобы управиться с делами в Атланте, Скарлетт  потребовалось  гораздо
больше времени, чем она ожидала. Она не смогла уехать в Тару до десятого
июня.
   "Почти месяц я не видела Кэт! Я этого не перенесу.  За  это  время  у
нее, наверное, прорезался зубик, а может быть, и два. Может, она мучает-
ся, и никто не догадается дать ей поплескаться в воде? Ужасно жарко. Ма-
ленький ирландский ребенок не знает ничего о жаре".
   Последняя неделя в Атланте потребовала от Скарлетт так много  нервов,
что она плохо спала. Почему не идет дождь? Красная пыль  покрывала  бук-
вально все уже через полчаса после того, как водяные потоки успевали  ее
смыть.
   Но в поезде до Джонсборо она могла расслабиться, несмотря на то,  что
в Атланте ей пришлось задержаться. Скарлетт удалось сделать то, что  она
запланировала, гораздо лучше, чем предполагали дядюшка Генри и ее  новый
адвокат.
   Проще всего было с баром. Во времена кризиса именно такие дешевые за-
ведения становятся популярными. Что касается магазина, то  у  нее  из-за
него было не очень веселое настроение. Магазин был гораздо  более  ценен
из-за земли, на которой он стоял, и новые хозяева собирались снести  его
и построить на том месте восьмиэтажный дом.  Ей  подсказали  купить  еще
пятьдесят акров для строительства на них ста домов  на  окраине  города.
Это поможет Эшли процветать года два. Подрядчик подсказал ей, что у  них
начала покупать лес, потому что были уверены, что здесь им  не  подсунут
плохую древесину. Похоже, что несмотря на его человеческую натуру,  дела
у него пойдут. Ей тоже повезет. Генри Гамильтон в этом был прав. Ее  ма-
ленькие домики шли очень хорошо. Они приносили доход. Большой доход. Она
была сильно удивлена, когда узнала, сколько денег скопилось на ее счету.
Этих денег будет достаточно, чтобы покрыть расходы, связанные с поездкой
в Баллихару. Теперь Скарлетт могла быть спокойна. Урожай обещал принести
хорошие деньги, оставались семена для следующего посева.  Гора  долларов
от сдачи в аренду недвижимости, похоже, тоже будет расти.
   Она бы все сделала, даже если бы не заработала столько денег.  Теперь
же это было проще. Она сказала подрядчику, чтобы тот отсылал весь  буду-
щий доход в Саванну Стефану О'Хара. Он получит деньги,  необходимые  для
дела Колума.
   "Как смешно вышло с продажей дома на Пилтри-стрит. Я ожидала, что мне
с ним будет очень тяжело расстаться. Все же это был дом, где  я  жила  с
Реттом, где Бонни родилась и провела свою маленькую жизнь. Но единствен-
ное, что я ощутила, было чувство облегчения. Когда я получила  предложе-
ние от женской школы, то готова была расцеловать старуху-управляющую.  Я
чувствовала, будто с меня сняли цепи. Ничто теперь не задерживает меня в
Атланте".
   Скарлетт улыбалась. Она чувствовала себя так, когда  Колум  и  Кэтлин
освободили ее от корсета. После этого она его больше не носила.  И  хотя
сейчас талия была на несколько дюймов  шире,  все  равно  Скарлетт  была
стройнее, чем многие дамы, перетянутые так, что еле могли дышать. Ей бы-
ло легко, насколько это возможно при такой жаре. Она могла одеваться без
помощи прислуги, что же касалось пышного шиньона, то и с ним  она  могла
справиться сама. Как хорошо ни от кого не зависеть. Прекрасно  не  обра-
щать внимания на то, что делают или не делают другие, что они  одобряют,
а что нет.
   Скоро она увидит свою драгоценную Кэт. Скоро она опять вернется в ми-
лую, свежую от дождей Ирландию. Руки Скарлетт погладили  мягкий  кожаный
мешочек, лежавший у нее на коленях. Первый делом она принесет на  могилу
отца землю, привезенную из Баллихары.
   "Ты видишь оттуда, где ты сейчас, папа? Ты бы гордился  своей  КэтиС-
карлетт. Я - О'Хара".

   ГЛАВА 69

   Уилл Бентин ждал ее у вокзала Джонсборо. Взглянув на его  обветренное
лицо и обманчиво выглядевшую недостаточно развитой фигуру, она  заулыба-
лась. Должно быть, Уилл был единственным божьим творением, который ходил
так, как будто у него вместо ноги была деревяшка. Она крепко обняла его.
   - Боже мой, Скарлетт, ты прямо меня задушила. Я рад тебя видеть.
   - Я тебя тоже. Я думаю, что все это время я хотела увидеть тебя,  как
никого другого.
   И это было правдой. Уилл был ей дороже, чем даже О'Хара  из  Саванны.
Может быть, потому, что они вместе пережили  тяжелые  времена,  а  может
быть, потому, что он так же сильно, как и она, любил Тару. А может быть,
лишь потому, что он был хорошим и честным человеком.
   - А где твоя служанка, Скарлетт?
   - Я больше не нуждаюсь в служанках, как не нуждаюсь и во многом  дру-
гом.
   Уилл взял в рот соломинку.
   - Я это заметил, - сказал он лаконично.
   Скарлетт засмеялась. Ей никогда не приходила раньше в  голову  мысль,
что чувствует мужчина, обнимающий  девушку,  которая  не  носит  корсет.
"Больше меня в клетку не посадить. Ни в какую".
   Ей так хотелось рассказать ему о том, как счастлива она была, расска-
зать о Кэт, о Баллихаре. Если бы Уилл был один, она бы  поделилась  всем
этим. Скарлетт доверяла ему, но Уилл был мужем Сьюлин, и Скарлетт не до-
верилась бы своей сестре. Слишком много плохого было между ними. А  Уилл
может почувствовать себя обязанным рассказать  жене  обо  всем.  Поэтому
Скарлетт придется прикусить язычок. Скарлетт села в повозку. Она не пом-
нила, чтобы Уилл пользовался их кабриолетом. Вероятно, он  совместил  ее
встречу с поездкой по магазинам Джонсборо. Повозка была нагружена всяки-
ми коробками и мешками.
   - Что нового, Уилл? - спросила Скарлетт по дороге. - Я так долго была
от всего оторвана.
   - Да, я думаю, что прежде всего ты хочешь узнать о детях. Эллу и нашу
Сюзи теперь водой не разольешь. Сюзи, хотя и младше,  зачастую  помогает
Элле. Ты не узнаешь Уэйда, когда увидишь. Он занялся охотой, как  только
ему исполнилось в январе четырнадцать. И похоже, у него  даже  в  мыслях
нет бросить это занятие. Хотя он худощав, но силен, как бык. И  работает
так же. Если бы не он, мы бы не убрали в этом году еще двадцать акров.
   Скарлетт заулыбалась. Как нужен он будет  в  Баллихаре!  Прирожденный
фермер. Должно быть, пойдет по стопам деда.
   - Нашей Марте сейчас уже семь, а крошке Джейн в сентябре  исполнилось
два. В прошлом году Сьюлин потеряла ребенка, тоже девочку.
   - Как это ужасно, Уилл.
   - Мы решили на этом остановиться, - сказал Уилл, - доктор предостерег
Сьюлин. У нас растут три здоровые девочки, а это больше, чем  нужно  для
счастья. Конечно, я бы хотел иметь сына, как любой другой мужчина, но  я
не жалуюсь, кроме того, Уэйд мне как сын. Любой бы об этом только и меч-
тал. Он славный парень. Скарлетт.
   Скарлетт была счастлива услышать это. Но она была также удивлена.
   Уилл прав, она не узнает Уэйда.
   Она помнила трусоватого, испуганного, бледного мальчика.
   - Я так доволен Уэйдом, что согласился поговорить о нем с тобой.  Во-
обще-то я не сую свой нос в чужие дела. Ты  ведь  знаешь,  Скарлетт,  он
всегда чуть-чуть побаивался тебя. По крайней мере,  он  хочет,  чтобы  я
сказал тебе, что он не желает больше учиться. Он закончил  в  этом  году
школу и по закону может на этом остановиться.
   Скарлетт покачала головой:
   - Нет, Уилл, ты скажешь ему, или я это сделаю сама. Его отец учился в
университете, и он тоже будет. Не обижайся, но без  образования  мужчина
вряд ли далеко пойдет.
   - Никто ни на кого не обижается, а все же я думаю, что ты не права.
   Уэйд умеет и читать и писать, а считает он  гораздо  лучше,  чем  это
нужно фермеру. Быть фермером - вот что он хочет. Принести  пользу  Таре.
Он говорит, что его дедушка построил Тару, проучившись в  школе  столько
же сколько и он. Уэйд не понимает, чем он хуже. Мальчик не такой, как я.
Я с ТРУДОМ могу написать свое имя. Он проучился четыре года в престижной
школе в Атланте и три здесь, рядом с землей. Он  знает  все,  что  нужно
знать сельскому парню. Он - сельский парень, Скарлетт, и доволен этим. Я
бы очень не хотел, чтобы ты все испортила.
   Скарлетт не на шутку рассердилась. За кого ее принимает Уилл Бентин?
   Она мать Уэйда и лучше знает, что ему нужно.
   - Пока ты не успела рассердиться, я закончу то,  что  хотел  бы  тебе
сказать, - продолжал  Уилл,  растягивая  слова.  Он  смотрел  вперед  на
пыльную дорогу. - Мне показали бумаги из местного суда, касающиеся Тары.
Похоже, ты приобретаешь делю Кэррин. Я не знаю, что у тебя на уме, и  не
спрашиваю об этом, но я хочу тебе сказать. Если хоть  кто-то  придет  ко
мне, размахивая бумагами о том, что Тару забирают, то он встретит меня с
пистолетом в руке.
   - Уилл, я могу поклясться на Библии, что ничего не собираюсь делать с
Тарой.
   Мягкий, гнусавый и протяжный голос Уилла мог испугать гораздо больше,
чем самый громкий крик.
   - Мне приятно это услышать. Я думаю. Тара должна  перейти  Уэйду.  Он
единственный внук твоего отца, и земля должна принадлежать семье. Я  на-
деюсь, что ты его не заберешь, Скарлетт, и он будет моей  правой  рукой,
будет мне сыном, как и сейчас. Ты делаешь, что захочешь, ты  всегда  так
поступала. Уэйд заставил меня пообещать, что я поговорю с тобой.  Я  вы-
полнил его просьбу. Больше я не буду об этом говорить, если ты не возра-
жаешь. Я сказал все, что хотел.
   - Я подумаю, - пообещала Скарлетт.
   Катившаяся по знакомой дороге повозка поскрипывала. Она увидела,  что
знакомые ей поля стояли теперь заросшие кустарниками и сорняками. Ей за-
хотелось плакать. Уилл увидел, как плечи ее сузились, а губы задрожали.
   - Где ты пропадала, Скарлетт, последние два года? Если бы не  Кэррин,
мы бы ничего о тебе не знали, но и она потом потеряла нить.
   Скарлетт заставила себя улыбнуться.
   - Я  путешествовала,  побывала  во  многих  местах,  навестила  своих
родственников. Многие из них живут в Саванне. Они такие славные люди.  Я
долго у них гостила, затем  поехала  в  Ирландию,  чтобы  проведать  ос-
тальных. Ты даже не можешь себе представить, как много людей принадлежит
к роду О'Хара, - слезы не давали ей говорить. Она прижала кожаный  мешо-
чек к своей груди.
   - Уилл, я привезла кое-что для отца. Мы остановимся у кладбища,  и  я
выйду. Только никого не пускай туда какое-то время.
   - Конечно, Скарлетт.
   Стоя на солнце, Скарлетт пригнулась к могиле Джерадда О'Хара.  Черная
ирландская земля, высыпавшаяся из ее рук, смешалась с  красной  глиняной
пылью Джорджии.
   - Папа, - прошептала она по-ирландски, - это великое место,  графство
Миг. Тебя там все помнят, папа. Я не знала раньше,  прости  меня.  Я  не
знала, что нам нужно было устроить день твоей памяти, где бы все расска-
зывали истории о том, как ты был мальчиком.
   Она подняла голову. В потоках слез, катившихся по ее щекам, отражался
солнечный свет. Голос ее звучал от плача невнятно, но она пыталась взять
себя в руки. Ее грусть была сильной.
   Why did you leave us? Ochon?
   Ochon, Ochon, Ullagon O!
   Скарлетт пожалела, что не рассказала никому о Саванне, о своем  плане
увезти Уэйда и Эллу в Ирландию. Теперь ей не придется объяснять,  почему
она оставила их в  Таре.  Она  бы  сгорела  со  стыда,  сказав,  что  ее
собственные дети не хотели быть с ней и чувствовали себя чужими по отно-
шению к ней, а она - к ним. Она не могла признаться даже себе,  как  она
страдала и винила себя, ощущала себя ничтожной. Вряд ли она могла  пора-
доваться за Эллу и Уэйда, которые были явно счастливы.
   Все в Таре причиняло ей боль. Она чувствовала себя чужой. В доме  она
ничего не узнала, кроме портрета бабушки Робийяр.  Каждый  месяц  Сьюлин
покупала новую мебель и другие вещи. Ровная поверхность  столов  слепила
глаза Скарлетт, расцветка занавесок и ковров была для нее слишком яркой.
Она возненавидела все это. А палящий зной, по которому она  тосковала  в
дождливой Ирландии, приносил ей лишь головную боль,  которая  продлилась
целую неделю, пока она там находилась. Ей было очень приятно встретиться
с Алексом и Салли Фонтейн, но их новый  ребенок  постоянно  напоминал  о
Кэт, по которой Скарлетт очень скучала.
   И только у Тарлтонов она действительно хорошо провела время. Дела  на
их ферме шли хорошо, и миссис Тарлтон не умолкая говорила о своей  моло-
дой лошадке.
   Самым хорошим в графстве было то, что если  кого-то  хотелось  навес-
тить, не нужно было ждать приглашения.
   Но она была довольна, что покидает Тару,  и  это  тоже  причиняло  ей
страдания. Если бы она не знала, как Уэйд любит Тару, ее сердце могло не
выдержать томительного ожидания отъезда. По крайней мере, теперь сын мог
занять ее место. После поездки в Тару она повидалась в Атланте со  своим
новым адвокатом и составила завещание, по которому оставляла  две  трети
Тары своему сыну. Она не хотела поступать, как ее отец  и  дядя  Дэниэл,
оставив полную неразбериху. А если Уилл умрет первым, то она ни капли не
доверяла Сьюлин. Скарлетт подписала завещание размашистым росчерком пера
и теперь была свободна. Теперь она может возвратиться назад к Кэт, кото-
рая в мгновение вылечит все ее страдания.
   Личико малютки засияло, когда она увидела. Скарлетт, а  ее  маленькие
ручки потянулись вперед. Кэт просила, чтобы ее обнимали  и  целовали  не
переставая.
   - Она такая загорелая и здоровая! - воскликнула Скарлетт.
   - Ничего удивительного, - сказала Морин, - она так любит солнце,  что
не успеешь отвернуться, как она тут же снимает  свой  чепчик.  Маленькая
цыганочка - вот кто она, и радость, радость каждой минуты дня.
   - Радость каждой минуты дня и нам, - добавила Скарлетт, обнимая Кэт.
   Скарлетт получила от Стефана указания, касающиеся ее поездки назад  в
Голвей. Указания ей не понравились, по правде говоря, и Стефан  ей  осо-
бенно не нравился. Но Колум сказал ей, что Стефан отвечал за все  приго-
товления, поэтому она переоделась в своей траурное платье.
   Корабль назывался "Золотое руно" и в роскоши мало кому мог  уступить.
Но Скарлетт не сравнивала его название с той роскошью каюты,  в  которой
должна была путешествовать. Прежде чем приплыть в Голвей,  судно  должно
было зайти в несколько портов, и дорога домой занимала на неделю больше,
чем обычно, а ей так хотелось поскорее возвратиться назад  в  Баллихару.
Если бы только уже будучи на трапе судна, а не раньше, она не  прочитала
названия остановок, то тут же повернула бы назад и никакой Стефан ничего
не смог бы сделать. "Золотому руну" предстояло принять на борт  пассажи-
ров в Саванне, Чарльстоне и Бостоне и выпустить их на берег в  Ливерпуле
и Голвее.
   Скарлетт почувствовала замешательство,  развернулась,  ей  захотелось
спрыгнуть обратно на пристань. Она не могла плыть в Чарльстон, не  могла
- и все! Ретт разузнает, что она на этом корабле - Ретт всегда все знал.
Он придет в ее каюту и заберет Кэт с собой.
   "Я лучше его убью!" Гнев заслонил панику,  и  Скарлетт,  повернувшись
назад, вошла на палубу корабля. Нет, Ретту Батлеру ее не напугать.  Весь
ее багаж был уже на судне, и Скарлетт была уверена, что  в  ее  дорожных
сундуках Стефан перевозил ружья для Колума. Они зависели от нее.
   Ей также хотелось вернуться в Баллихару, поэтому она не позволит  ни-
кому встать на ее пути.
   Не успела Скарлетт дойти до своей роскошной каюты, как в ней разгоре-
лась ярость по отношению к Ретту. Прошел уже год после того,  как  он  с
ней развелся и тут же женился на Анне Хэмптон. Весь  этот  год  Скарлетт
была настолько занята, так много перемен произошло в ее жизни,  что  она
была не в состоянии замечать боль, которую он причинил.  Сейчас  же  эта
боль разрывала ее сердце, она сочеталась со страхом,  что  Ретт  обладал
непредсказуемой силой. Скарлетт удалось превратить боль и страх в гнев и
ярость, которые придавали ей силы.
   Бреди была со Скарлетт на корабле лишь часть пути. Бостонские  О'Хара
нашли ей хорошее место женской прислуги. Скарлетт была довольна тем, что
Бриди составит ей компанию  на  корабле,  пока  не  узнала  о  заходе  в
Чарльстон. Мысль о Чарльстоне заставила Скарлетт так нервничать, что не-
умолкаемая болтовня ее молодой кузины чуть не свела ее с ума. "Почему бы
Бриди не оставить меня в покое?"
   Под руководством Патрисии Бриди выучила все, что ей будет нужно в бу-
дущей работе, и решила попробовать это на Скарлетт. Она не могла  скрыть
своего разочарования, узнав, что Скарлетт не носит больше корсет, и  что
все ее халаты не нуждаются в починке. Скарлетт не терпелось сказать, что
первое требование к прислуге - говорить только тогда, когда к ней  обра-
щались, но она так любила Бриди, и это была не ее вина, что корабль  за-
ходил в Чарльстон. Поэтому она заставляла себя улыбаться  и  вести  себя
так, как будто ничто ее не тревожило.
   Пройдя ночью вдоль берега, корабль вошел в гавань Чарльстона. Все это
время Скарлетт не сомкнула глаз. Над широкой водной гладью гавани  нави-
сал розовый туман. За его пеленой неясные очертания города казались  та-
кими нереальными, как будто это был город, явившийся из сновидений.  Бе-
лый шпиль церкви святого Михаила принял бледно-розовый оттенок. Скарлетт
вообразила, что слышит слабый перезвон колоколов, доносившийся  издалека
сквозь шум медленно работающего корабельного  поршня.  Наверное,  сейчас
около рынка уже разгружаются рыбацкие лодки, нет, пожалуй, слишком рано.
Они еще не пристали к берегу. Она напрягла зрение, но туман не дал разг-
лядеть лодки, хотя они и были впереди судна.  Она  попыталась  вспомнить
названия различных рыб и овощей, имена продавцов кофе и колбас, все, что
могло бы ее отвлечь, что гнало прочь воспоминания, которых она избегала,
избегала...
   Но как только солнце прояснило горизонт, туман рассеялся, и  Скарлетт
увидела разбитые стены форта Самтер. Корабль шел там,  где  они  плавали
под парусами вместе с Реттом, смеялись при виде  дельфинов  и  попали  в
шторм.
   "Будь он проклят! Я ненавижу его и его проклятый Чарльстон".
   Скарлетт сказала себе, что ей лучше уйти в свою  каюту  и  запереться
вместе с Кэт. Но она стояла, как будто ее ноги приросли к  палубе.  Мед-
ленно приближался город. Его очертания вырисовывались все отчетливее. Он
переливался белым, розовым и зеленым цветом, в мерцающем  утреннем  небе
преобладала пастель. Она уже могла слышать звон колоколов церкви святого
Михаила, ощущать терпкий тропический аромат цветов, видеть пальмовые де-
ревья, растущие в саду Уайт Пойнт, и опаловый блеск расколотых устричных
раковин. Теперь корабль шел вдоль Ист Бэттери, который  был  излюбленным
местом прогулок жителей города. С палубы корабля Скарлетт имела  возмож-
ность видеть, что находилось наверху. Она увидела высокие  колонны  дома
Батлера, затененные веранды, входную дверь, окна гостиной и ее  спальни.
Окна! И телескоп в комнате для игры в карты.
   Скарлетт подобрала полы своей юбки и побежала прочь.
   Она велела подать завтрак в каюту и настояла, чтобы Бриди  оставалась
вместе с Кэт. Единственный способ обезопасить себя - запереться в  каюте
подальше от людских глаз, чтобы Ретт не узнал ничего об их пребывании на
борту и не забрал Кэт.
   В каюте Скарлетт стюард расстелил на столе белоснежную скатерть.  За-
тем он вкатил сервировочный столик, на котором в два ряда были  расстав-
лены серебряные тарелки. Бриди захихикала. Пока он меланхолично накрывал
на стол, он успел рассказать кое-что о Чарльстоне. Скарлетт так хотелось
поправить его, так как многое в рассказе было неточным.  Но  стюард  был
шотландцем, и сам корабль был шотландским, не удивительно, что он не мог
все знать.
   - Мы отплываем в пять, - сказал стюард, - после того, как примем груз
и новых пассажиров. Вы, леди, должно быть, захотите погулять по городу.
   Он начал расставлять на столе тарелки, предварительно  снимая  с  них
крышки.
   - Я знаю хороший кабриолет. На нем вы сможете посмотреть все интерес-
ное, что есть в городе. Всего лишь пятьдесят пенсов, или два с половиной
американских доллара. Он ждет внизу прямо у трапа.  Но  если  вам  нужен
свежий воздух, то около нужной пристани вы  найдете  катер,  на  котором
можно прокатиться вверх по реке. Здесь, в Америке, десять лет назад была
большая гражданская война. Вы сможете увидеть развалины больших  особня-
ков. Но вам следует поторапливаться: катер отплывает через сорок минут.
   Скарлетт попыталась съесть подрумяненный на огне кусочек хлеба, но он
так и застревал у нее в горле. Стоящие на столе позолоченные часы  тика-
ли, считая часы и минуты. Их тиканье казалось ей слишком громким.  Через
полчаса Скарлетт резко поднялась со стула.
   - Я выйду, Бриди, но ты ни ногой  отсюда.  Можешь  открыть  форточки,
возьми веер, если жарко. Ты остаешься с Кат, а дверь должна быть заперта
при любых обстоятельствах. Если захочешь пить или есть, то закажи в каю-
ту,
   - Куда ты уходишь, Скарлетт?
   - Это неважно. Я скоро приду.
   Экскурсионный катер был  маленьким  колесным  судном,  выкрашенным  в
красный, белый и синий цвета. Название было написано золотыми буквами  -
"Авраам Линкольн". Скарлетт его хорошо помнила. Раньше она  видела,  как
он проплывал мимо Данмора.
   Июль был не самым лучшим месяцем для посещения Юга. На катере было не
больше десятка пассажиров. Она сидела на верхней палубе под навесом, об-
махиваясь веером и ругая себя за то, что ее траурное платье  с  длинными
рукавами и высоким воротом было чересчур неподходящим для  летней  южной
жары.
   Мужчина в высоком цилиндре, перевязанном белыми и  красными  лентами,
рассказывал в мегафон об окрестностях, вид на которые открывался с борта
катера, что сразу вывело ее из себя.
   "Посмотреть только на этих толстомордых янки, - подумала она с  нена-
вистью, - они упиваются всем этим. Жестокие рабовладельцы! Скажут  тоже!
Угнетатели! Чепуха! Мы любим наших братьев, некоторые из нас принадлежа-
ли им больше, чем они нам. "Хижина дяди Тома" ерунда! Ни один  приличный
человек не станет читать этот вздор".
   Она пожалела, что так распалилась. Это лишь усугубляло ее настроение,
а ведь они даже не покинули гавань.
   К счастью, экскурсовод сказал все, что хотел, и замолчал довольно на-
долго. Теперь можно было слышать лишь шум поршней и всплески воды.  Тра-
ва, растущая по обе стороны, сверкала болотным и золотистым отливом. По-
зади нее, на берегах реки, стояли покрытые мхом и лишайником дубы. Стре-
козы проносились через стаи мошкары, время от времени  слышался  всплеск
рыбы. Скарлетт сидела тихо, в стороне от других пассажиров. Она была оз-
лоблена. Плантация Ретта была уничтожена, а он  не  предпринимал  ничего
для ее восстановления. Камелии! В Баллихаре, где у нее были сотни  акров
земли, дающей отличный урожай, она обнаружила сорную траву. Скарлетт пе-
ревернула после этого вверх дном всю округу, он же сидел себе спокойно и
смотрел на обгорелые трубы домов.
   Поэтому она и решила прокатиться на этом катере, говорила  она  себе.
Это поможет ей почувствовать удовлетворение, увидев, насколько лучше шли
у нее дела. Скарлетт напрягалась у  каждого  поворота  и  расслаблялась,
когда его проплывали, а дом Ретта так и не показывался.
   Она позабыла про Эшли Бэрони. Четырехугольный большой дом Джулии Эшли
выглядел величественно посреди заросшей лужайки.
   - Это единственная плантация, которую не разрушили героические  союз-
ные силы, - закричал мужчина в смешной шляпе,  -  потому,  что  командир
проявил великодушие и не захотел причинять вред слабой старой деве,  ко-
торая жила в этом доме.
   Скарлетт засмеялась:
   - Слабая старая дева! Да! Мисс Джулия показала бы ему, услышав такое!
   Другие пассажиры с любопытством посмотрели на Скарлетт, но она не за-
мечала их взглядов. Теперь будет Лендинг.
   И правда, показалась фосфатная шахта. Теперь она намного больше.  Не-
далеко от нее стояли под загрузкой четыре баржи. Она внимательно посмот-
рела на стоящего на пристани мужчину в широкополой шляпе.  Это  был  тот
самый солдат, она не могла вспомнить его имени, что-то  вроде  "Хокинс",
но это неважно...
   Под падающими лучами солнца большие террасы Данмор Лендинга были  по-
хожи на гигантские зеленые бархатные ступени. Непроизвольный крик  Скар-
летт потонул в море овации, издаваемых янки, собравшимися  возле  нее  у
края борта. Обожженные печные трубы, торчавший над террасами, показались
большими часовыми на фоне ослепительно яркого неба. Данмор Лендинг,  как
и его владельцы, был сильно поврежден и опасен, а также недосягаем.  Жа-
люзи в уцелевшем крыле здания были опущены, в этом крыле находилась кон-
тора Ретта и его жилые комнаты.
   Она с жадностью водила глазами из стороны в сторону, сравнивая с тем,
что помнила, что видела сейчас. Большая часть сада была расчищена, и все
выглядело довольно обнадеживающе. За домом она увидела  какое-то  строе-
ние. Скарлетт почувствовала запах свежего дерева. Ставни на доме  висели
ровно, не перекосившись, может быть, они были новыми.  Ставни  перелива-
лись зеленым цветом. Он хорошо поработал осенью и зимой.
   Или они поработали. Скарлетт попыталась отвернуться.  Она  не  желала
видеть недавно расчищенный сад. Анна любит те же цветы, что  и  Ретт.  И
ровные ставни могут значить, что все в этом доме и в их жизни течет ров-
но. "Интересно, готовит ли Ретт завтрак для Анны?"
   - Мисс, с вами все в порядке? - с тревогой спросил Скарлетт  незнако-
мый пассажир.
   - Это все жара, - сказала она, - я пойду подальше в тень.
   Остаток своей прогулки она смотрела только лишь на неровно  покрашен-
ную палубу. Казалась, что этот день никогда не кончится.

   ГЛАВА 70

   Приближалось пять часов, когда Скарлетт очертя голову сбежала с  "Ав-
раама Линкольна". Черт побери этот  дурацкий  катер.  Она  остановилась,
чтобы восстановить дыхание, и увидела, что трап "Золотого руна" все  еще
не был убран. Все нормально. И все же владельца катера следовало бы  вы-
сечь кнутом. Начиная с четырех часов она места не могла себе найти.
   - Спасибо, что подождали, - сказала она капитану, стоявшему у трапа.
   - Еще не все пришли, - ответил он.
   Теперь уже Скарлетт разозлилась  на  капитана  "Золотого  руна".  Чем
раньше они покинут Чарльстон, тем лучше будет для нее. Похоже,  что  это
самое жаркое место на земле. Она прищурилась и посмотрела  на  небо.  Ни
одного облака. Она направилась в свою  каюту.  Бедняжка  Кэт,  наверное,
совсем запарилась. Как только выйдут из гавани, она отнесет ее на  палу-
бу.
   Послышался цокот копыт и женский смех. Может быть, это был тот,  кого
они ждали. Скарлетт бросила взгляд на двухместный экипаж. В экипаже  си-
дели три женщины, на головах которых красовались сказочного вида шляпки.
Она никогда не видела ничего подобного, даже издали Скарлетт могла опре-
делить, что они стоили уйму денег. Поля шляп были  широкими  и  украшены
перьями, которые держались на сверкающих на солнце  драгоценных  камнях.
Издалека они казались Скарлетт чудесными зонтиками от солнца или фантас-
тической коллекцией всевозможных сладостей на больших подносах.
   "Я буду прекрасно смотреться в такой шляпке". Она слегка  наклонилась
через перила, чтобы рассмотреть женщин. Они выглядели элегантно, несмот-
ря на жару. Женщины были одеты в бледную тонкую кисею или вуаль,  оторо-
ченную широкими шелковыми лентами. Скарлетт не видела ничего подобного в
Саванне или в Атланте. Кто были эти женщины? Ее глаза словно пожирали их
перчатки, сложенные зонтики, кружева, хотя она не  могла  быть  уверена,
что это были именно кружева. Бесспорно, что у женщин было очень  хорошее
настроение: они вовсю смеялись и не спешили подниматься на корабль.
   Мужчина в панаме, который был с ними, сошел из экипажа на землю.  Ле-
вой рукой он снял шляпу, а правую подал женщине, которая  сходила  вслед
за ним.
   Скарлетт схватилась руками за поручни. "Боже мой, это  же  Ретт.  Мне
надо бежать. Нет. Нет. Если он на корабле, мне надо забрать Кэт и  найти
место, где спрятаться, найти другой корабль. Но это невозможно.  У  меня
два сундука с платьями, в которых спрятаны винтовки  для  Колума.  Боже,
что же мне делать". Пока она смотрела в сторону трапа корабля, одна  не-
возможная идея сменяла другую.
   Постепенно она уже могла отдавать отчет о происходящем.  У  входа  на
корабль она увидела, как Ретт раскланивался с дамами и целовал их протя-
нутые руки. Она услышала, как женщины произносили "до свидания" и  "спа-
сибо". Кэт была в безопасности.  Но  только  не  Скарлетт.  Ее  защитная
ярость улетучилась и сердце жалобно заныло.
   "Он не видит меня. Пожалуйста, не надевай свою панаму, Ретт".
   Как хорошо он выглядел. Кожа его была загорелой, а  улыбка  такой  же
белоснежной, как льняной костюм. Он был единственным человеком  в  мире,
на котором не мялись льняные вещи. А тот локон, который всегда  его  так
раздражал, опять лез на лоб. Двумя пальцами Ретт убрал  локон.  Скарлетт
так хорошо знала это движение, что почувствовала себя  малодушной  из-за
навеянных воспоминаний. "Что он говорил?" Что-то  ужасно  приятное,  она
знала наверняка. Низким, так хорошо ей знакомым голосом он  обращался  к
женщинам. Она желала, чтобы этот голос ласкал ее уши, и только ее.
   Капитан спустился вниз по трапу, поправляя  свой  костюм  с  золотыми
эполетами. "Не заставляйте их торопиться, - захотелось  закричать  Скар-
летт, - ну, еще чуть-чуть, у меня не будет такого случая. Я  больше  его
никогда не увижу. Я хочу запомнить, как он выглядит".
   "Похоже, что он недавно подстригся, я вижу полоску седины у его ушей.
По-моему, она еще заметнее у висков? Это смотрится так изысканно. Сереб-
ристая седина пронизывает его черные, как ночь,  волосы.  Я  помню,  как
прикасалась к ним, они были жесткими и в то же время невероятно мягкими.
А эти сильные плечи, эти руки, мне хочется..."
   Звук корабельного гудка пронзил небо. Скарлетт слегка подскочила. Она
услышала, как по трапу быстро с грохотом пробежали, но ее глаза  продол-
жали смотреть на Ретта. Глядя вверх, он улыбался. Она  могла  разглядеть
его темные глаза, полоски бровей и безупречно ухоженные усы, Она  видела
его мускулистую, сильную фигуру и незабываемое лицо, похожее на лицо пи-
рата.
   - Мой милый, - прошептала она, - любимый мой.
   Ретт наклонился еще раз. Корабль отходил от пристани. Он надел панаму
и, поправляя се, повернулся назад.
   "Не уходи", - застонало сердце Скарлетт.
   Ретт повернул голову, как будто что-то услышал. Его глаза встретились
с ее глазами, от удивления его гибкое тело  застыло  без  движения.  Они
стояли и смотрели друг на друга довольно долго, а расстояние между  ними
все увеличивалось.
   Затем лицо Ретта озарила вежливая улыбка,  и  он  прикоснулся  своими
двумя пальцами к полям панамы, приветствуя ее. Скарлетт подняла руку.
   Он еще стоял на пристани, когда корабль вошел в фарватер и направился
в открытое море. Когда он удалился так, что было невозможно его рассмот-
реть, Скарлетт, совсем ошеломленная, сползла в кресло.
   - Не будь глупышкой, Бриди, стюард будет все время у двери. Если  что
случится с Кэт, он прибежит за нами. Я не понимаю,  почему  бы  тебе  не
сходить в ресторан. Нельзя же каждый раз ужинать в каюте.
   - У меня есть причина, Скарлетт, я чувствую себя неловко среди разря-
женных леди и джентльменов, делая вид, что я она из них.
   - Ты ничем не хуже их, я тебе уже говорила.
   - Я это слышала, но ты не хочешь слушать меня. Я предпочитаю  ужинать
здесь со всеми этими серебряными крышками на тарелках.  Мои  привычки  -
мое личное дело. Скоро мне придется прислуживать леди, которая будет мне
указывать, что делать и куда идти. И я точно знаю, что мне  не  прикажут
ужинать в приватной обстановке, как эта. Поэтому надо  пользоваться  мо-
ментом.
   Скарлетт не могла согласиться с Бриди, для нее ужинать в каюте сегод-
ня вечером было невозможно. Ей необходимо было разузнать, кто  были  эти
дамы и почему она видела их вместе с Реттом, иначе она сойдет с ума.
   Не успев войти в салон ресторана, Скарлетт уже могла определить,  что
дамы были англичанками. Характерный акцент, все время доносившийся  изза
капитанского стола, свидетельствовал об этом.
   За столом капитана сидело четырнадцать человек. Дюжина пассажированг-
личан, сам капитан и его помощник. Скарлетт обладала отличным  слухом  и
почти сразу смогла определить, что акцент пассажиров отличался от акцен-
та капитана и помощника, хотя для нее тот и другой  были  британцами,  а
значит, заслуживали презрения со стороны всякого, в ком была хоть  капля
ирландской крови.
   Они разговаривали о Чарльстоне. Скарлетт поняла, что их мнение о  нем
было невысокое.
   - Дорогие мои, - прощебетала одна из женщин, - я никогда не видела  в
своей жизни места более мрачного. Не пойму, почему моя матушка  сказала,
что это единственное цивилизованное место в Америке! Это наталкивает ме-
ня на мысль, что мы не заметили, как она совсем рехнулась.
   - Но Сара, - сказал ей мужчина, сидевший слева, - ты не  забывай  про
войну. Я нашел, что тамошние люди очень славные и порядочные, я  в  этом
уверен, только об этом не говорил. А какая отличная у них выпивка.  Все,
что есть в клубном баре.
   - Джерри, милый мой, в таком случае ты решишь, что Тара - тоже  циви-
лизованное место, если там окажется клуб, где есть более-менее приличное
виски. Я не знаю, где может быть еще жарче. Ужасный климат.
   Послышался целый хор голосов, согласный с таким доводом.
   - Но с другой стороны, - произнес молоденький женский голос,  -  этот
чертовски обаятельный Батлер сказал, что зима там  просто  изумительная.
Он приглашал приехать к нему еще.
   - Не сомневаюсь в этом. Фелисити, - сказала женщина более зрелых лет,
- ты вела себя просто неприлично.
   - Френсис, я не вела себя так, - попыталась возражать Фелисити,  -  я
лишь немного развлеклась в начале этой, наводящей тоску, поездки. Не мо-
гу только понять, почему папа отправил меня в Америку. Это гнусное  мес-
то.
   Один из сидящих мужчин засмеялся.
   - Он отправил тебя туда, дорогая сестра, чтобы вырвать из объятий то-
го охотника за богатством.
   - Но ведь он очень мил, я не вижу никакого смысла в  хорошем  состоя-
нии, если вы будете отгонять от меня каждого симпатичного мужчину в Анг-
лии только из-за того, что он небогат.
   - По крайней мере, ты должна отгонять их от себя, Фелисити, - сказала
одна из девушек. - Это ведь совсем не  трудно.  Вспомни  своего  бедного
брата Роджера, на которого американские наследницы должны слетаться, как
мухи на варенье.
   Роджер тяжело вздохнул, а все остальные засмеялись.
   Ну скажите что-нибудь о Ретте", - тихо умоляла Скарлетт.
   - Достопочтенные пользуются плохим спросом, - сказал Роджер, - я  ни-
как не могу вдолбить это в голову папе. Наследницам нужны диадемы.
   Зрелых лет женщина, которую звали Френсис, сказала на  это,  что  все
они вели себя просто неприлично, и она не в  состоянии  понять  нынешнюю
молодежь.
   - Когда я была молодой девушкой... - начала она.
   Фелисити захихикала:
   - Френсис, дорогая, когда ты была девушкой, молодых людей  вообще  не
существовало. Ваше поколение появилось на свет в сорокалетнем  возрасте,
ворча на все происходящее.
   - Твоя дерзость не знает границ, Фелисити, мне придется поговорить  с
твоим отцом.
   На какое-то время воцарилась тишина.
   "Почему же этой Фелисити больше нечего сказать о Ретте?"  -  подумала
Скарлетт.
   Человеком, который вновь упомянул имя Батлера, оказался Роджер.
   - Батлер, - сказал он, - предложил устроить великолепную охоту,  если
мы приедем к нему осенью. Похоже, его рисовые поля поросли травой, и ут-
ки теперь садятся прямо на ружье охотника.
   Скарлетт изорвала свое меню на кусочки. Кого могла заинтересовать та-
кая ерунда, как утки! Похоже, только этих англичан. Они разговаривали об
охоте на протяжении первой половины ужина. Она уже пожалела, что не  ос-
талась с Бриди, когда ее уши уловили тихий разговор между Фелисити и  ее
сестрой, чье имя оказалось Марджери. Обе они сошлись во мнении, что Ретт
был самым интересным из мужчин, которых они когда-либо встречали.  Скар-
летт слушала их разговор с чувством гордости и одновременно любопытства.
   - Жаль, что он так предан своей жене - сказала Марджери, и на душе  у
Скарлетт заскребли кошки.
   - Совершенно наоборот, я слышала. Неужели никто вам  не  рассказывал?
Он уже был женат на сказочной красавице. Она убежала от  него  с  другим
мужчиной. С тех пор он так и не оправился от потрясения.
   - Любезная Марджери, можешь ли ты тогда представить того мужчину, ра-
ди которого она оставила Батлера?
   Скарлетт тихо улыбнулась. Она получила колоссальное  удовольствие  от
того, что, по слухам, она оставила Ретта, а не наоборот.  Она  даже  по-
чувствовала себя гораздо лучше, чем вначале. Теперь можно даже  заказать
себе десерт.
   На следующий день англичане обнаружили присутствие Скарлетт на кораб-
ле.
   Трое молодых людей согласились между собой, что она выглядела величе-
ственно, романтически-таинственная молодая вдова.
   - Чертовски милая к тому же, - добавил Роджер.
   Его молодая сестра ответила на это, что,  очевидно,  он  слеп.  С  ее
бледной кожей, темными волосами и такими зелеными глазами она  выглядела
сказочно прекрасной. Единственное, чего ей не хватало, так это прилично-
го платья, тогда у нее не будет отбоя от кавалеров. И они  решили  сбли-
зиться с ней. Когда Скарлетт стояла на палубе и принимала воздушные ван-
ны, Марджери подошла к ней и выразила свое восхищение крошкой Кэт.
   Однако Скарлетт желала большего, чем "сблизиться". Она хотела  узнать
абсолютно все об их пребывании в Чарльстоне. Для  нее  не  было  большим
трудом сочинить трагическую историю своей любви и тяжелой утраты,  кото-
рая сошла за мелодраму и удовлетворила их любопытство. Роджер влюбился в
Скарлетт с первой же минуты. Еще мать учила Скарлетт,  что  леди  должна
быть благоразумно скромной, когда речь заходит о семейных делах. Поэтому
Фелисити и Марджери Коупервейт поразили ее, когда  от  случая  к  случаю
открывали свои самые сокровенные семейный секреты. Их мать, по их словам
красивая и умная женщина, при помощи всевозможных уловок заставила  отца
жениться на ней.
   Она подстроила так, что когда их отец занимался верховой  ездой,  его
лошадь наскочила на нее.
   - Бедняжка папа такой глупый, - рассмеялась Марджери, - и потому  ре-
шил, что нанес ей моральный ущерб, увидев ее обнаженные груди,  торчащие
из разорванного платья. Мы уверены,  что  она  сама  разорвала  на  себе
платье. Мать обвенчалась с отцом так быстро, что тот даже не успел сооб-
разить, чего она добивалась.
   Что особенно обескураживало Скарлетт, так это то, что Фелисити и Мар-
джери были леди. Не просто "леди", в противовес "женщинам". Они  звались
леди Фелисити и леди Марджери, а их "глупец" папа был английским графом.
   Френсис Стурбридж, их ворчливая сопровождающая, также была "леди", но
ее звали леди Стурбридж, а не леди Френсис, потому что она не была урож-
денной "леди", а ее муж был "лишь бароном".
   - Даже если я выйду замуж за лакея, а Марджери сбежит  с  сапожником,
даже в самых грязных трущобах Бристоля мы останемся леди Фелисити и леди
Марджери.
   Скарлетт засмеялась.
   - Мне это все сложно понять, - призналась она.
   - Дорогая моя, ничего нет более сложного,  чем  наша  ужасно  скучная
семья. Все эти  противные,  мерзкие  виконты,  жены  близких  и  дальних
родственников, это прямо лабиринт какой-то.  Маме  постоянно  приходится
принимать всевозможные советы за обеденным столом, иначе она нанесет ос-
корбление какой-нибудь очень важной персоне.
   Леди Коупервейт были более чем легкомысленные  пустышки,  а  их  брат
Роджер, похоже, унаследовал некоторую тупость и бестолковость своего от-
ца, но все же они были веселыми и непосредственными  молодыми  людьми  и
испытывали к Скарлетт искреннюю симпатию. Благодаря им Скарлетт получила
удовольствие во время своего путешествия и, когда корабль приплыл в  Ли-
верпуль, ей не хотелось с ними расставаться.
   Теперь до Голвея оставалось почти два дня, и у нее было мало  времени
на воспоминания о встрече в Чарльстоне, которая вовсе не была встречей.
   Интересно, он тоже был изумлен, когда его глаза увидели ее?
   Ей показалось, что весь мир исчез  куда-то,  и  только  они  остались
вдвоем, в безмерном и безвременном пространстве. Она считала, что,  если
лишь от одного взгляда почувствовала себя неотделимой от него, он не мог
не испытывать такого же чувства. Было ли все так на самом деле?  Мучения
терзали ее, и она смогла успокоиться лишь после того, как подумала,  что
ей все это приснилось или даже было лишь плодом ее воображения.
   И когда "Золотое руно" вошло в бухту Голвея, воспоминание  о  встрече
было уже лишь одним из многих воспоминаний о Ретте, хранившихся в ее па-
мяти. Ее ждала Баллихара. Но для начала надо  было  изобразить  на  лице
улыбку и протащить свои дорожные сундуки  мимо  таможенных  инспекторов.
Колум ждал оружие.
   Ей тяжело было свыкнуться с мыслью, что все  англичане  были  плохими
людьми, проведя время в компании таких милых людей, как Коупервейты.

   ГЛАВА 71

   Скарлетт сошла на берег, Колум ожидал ее у трапа.  Она  не  надеялась
увидеть его, хотя знала, что ее  встретят  и  помогут  отвезти  сундуки.
Взглянув на его коренастую фигуру в церковной рясе и  озаренное  улыбкой
лицо, Скарлетт почувствовала себя дома. Она спокойно прошла через тамож-
ню. Единственные вопросы, которые ей задали, были: "Ну как там в  Амери-
ке?" и "Сколько лет этой прекрасной малышке?" Она в свою очередь ответи-
ла: "Ужасно жарко" и не без гордости; "Еще нет и года, а уже пробует хо-
дить".
   Около часа потребовалось, чтобы добраться от порта до железнодорожной
станции. Скарлетт никогда еще не видела такого  хаотичного  движения  на
дороге, даже на главной улице.
   - Это все из-за голвейских скачек, - сказал Колум.
   Скарлетт попыталась вспомнить, что же происходило в Голвее год назад,
а Колум продолжил свое объяснение:
   - Бега с препятствиями и без, каждый июль, целых пять дней.
   Это значило, что полиция была слишком занята и не могла прохлаждаться
в районе порта, а также что в местных гостиницах не  осталось  ни  одной
свободной комнаты. Им нужно будет сесть на поезд до  Баллинаслоу  и  там
заночевать. Скарлетт пожалела, что не было прямого поезда до Маллингара.
Ей захотелось домой.
   - Как на полях, Колум? Пшеница уже созрела? А сено скосили? Много бы-
ло солнца? А как с тем торфом, который хотели срезать? Его  было  доста-
точно? Он был сухой? А горел хорошо?
   - Подожди, сама все увидишь, дорогая Скарлетт. Ты обрадуешься возвра-
щению в Баллихару, я в этом уверен.
   Скарлетт почувствовала больше, чем радость. Она была приятно  пораже-
на. На своем пути в Баллихару она проезжала под  арками,  установленными
местными жителями и украшенными свежей листвой и золотыми лентами. Рядом
стояли люди и размахивали платками и шляпами, приветствуя  ее  возвраще-
ние.
   - Спасибо вам, спасибо, спасибо, - кричала она снова и снова, и слезы
выступали из ее глаз.
   Войдя в Биг Хаус, Скарлетт услышала приветствия в свою честь от  мис-
сис Фицпатрик и нескольких служанок и конюхов, которые для этого выстро-
ились в шеренгу. Скарлетт так захотелось подбежать и обнять миссис  Фиц-
патрик, но она должна считаться с положением хозяйки и вести  себя,  как
подобает хозяйке. Что же касается Кэт, то для нее не существовало  ника-
ких правил. Она смеялась и протягивала свои ручки к миссис Фицпатрик.
   Менее чем через час Скарлетт, переодетая в крестьянское платье, с Кэт
на руках шла быстрыми шагами по своим полям. Как же приятно  -  пройтись
по земле. Она так долго сидела. Ей приходилось сидеть в поездах, на  ко-
раблях, в конторах и креслах. Сейчас ей хотелось идти, скакать, бежать и
танцевать. Она, О'Хара, была у себя дома, где в промежутках между корот-
кими прохладными ирландскими дождями светило теплое солнце.
   В его лучах возвышались холмами стога благоухающего золотистого сена.
   В одном из них Скарлетт проделала большое отверстие, а  затем  забра-
лась в него вместе с Кэт, чтобы поиграть в дом. Кэт  закричала  от  удо-
вольствия, когда часть крыши, за которую они уцепились, рухнула прямо на
них. Чихнув несколько раз от попавшей в ее носик пыли, она  взяла  сухой
цветок и засунула себе в ротик. Скарлетт рассмеялась, когда увидела, ка-
кую гримасу состроила Кэт, выражая свое  крайнее  неодобрение  вкусом  и
выплевывая все содержимое. Однако  смех  Скарлетт  заставил  Кэт  нахму-
риться, отчего она заплакала пуще прежнего.
   - Надо привыкать, когда над тобой смеются, мисс Кэт О'Хара, - сказала
Скарлетт, - ведь ты же у меня чудесная малышка и доставляешь  своей  ма-
мочке радость, много радости. А веселые люди всегда много смеются.
   Когда Кэт начала зевать, Скарлетт отнесла ее домой.
   - Убери сено с ее волос, пока она дремлет, - сказала она Пегги  Куин.
- Я вернусь, когда надо будет ее покормить и выкупать.
   Она нарушила покой одного из тяжеловозов, стоящих на конюшне. Тяжело-
воз стоял и с задумчивым видом жевал жвачку. Скарлетт села на него  вер-
хом без седла и стремян. Ей хотелось проехаться по всей Баллихаре в этот
спокойный предсумерченый час.
   Поля пшеницы горели золотом даже в это время дня. Урожай обещал  быть
щедрым. С чувством удовлетворения Скарлетт поскакала домой...  Возможно,
она никогда не заработает столько денег в Баллихаре, чем получила бы  от
строительства и продажи дешевых домов, но вопрос денег не играл  первос-
тепенной роли. Земля О'Хара снова была возрождена.  Это  она,  Скарлетт,
возродила ее, по крайней мере часть ее, в следующем году она  обработает
еще больше земли, а через год - еще.
   - Как хорошо быть опять дома, - сказала Скарлетт Кэтлин на  следующее
утро, - у меня почти миллион весточек из Саванны.
   Она удобно устроилась у камина, выпустив поползать Кэт. Вскоре  из-за
двери стали заглядывать женские головы, жаждущие услышать от нее рассказ
об Америке, справиться о Бриди и прочее.
   К ужину женщины разошлись, а на их место пришли мужчины из рода О'Ха-
ра, работавшие в поле и проголодавшиеся.
   Пришли все, за исключением, конечно, Симуса, который всегда трапезни-
чал в маленьком домике вместе со старой Кэти-Скарлетт  О'Хара.  Скарлетт
поначалу этого не заметила, она была занята приветствиями Томаса, Патри-
ка и Тимоти, а затем уговаривала Кэт бросить большую ложку,  которой  та
пыталась есть. И только когда мужчины ушли обратно в поле, Кэтлин  расс-
казала ей о той, что изменилось с момента ее отъезда.
   - Я сожалею, Скарлетт, но Симус очень переживал, что ты  не  осталась
на свадьбу.
   - Я хотела остаться, но не могла. И он знал об этом. У меня были дела
в Америке.
   - У меня такое чувство, что это скорее всего  из-за  Пиджин,  которая
носит в себе злобу. Ты разве не заметила, что ее не было  среди  пришед-
ших?
   Скарлетт призналась, что не заметила. Она всего лишь раз видела ее  и
ничего толком о ней не знала. Что она собой  представляет?  Кэтлин  была
немногословна. По ее словам. Пиджин была хорошей хозяйкой. Она содержала
дом в чистоте, готовила хороший обед для Симуса и Шона. Для всего семей-
ства будет благом, если Скарлетт пойдет к ней домой и оценит эти  труды.
У нее настолько обостренное чувство собственного  достоинства,  что  она
никогда не пойдет никого навещать раньше, чем навестят ее.
   - Какая незадача, - воскликнула Скарлетт, - как это все глупо. Приде-
тся будить Кэт.
   - Не надо, оставь ее, я присмотрю за ней, пока буду штопать. Мне луч-
ше с тобой не ходить.
   "Итак, Кэтлин недолюбливает новую жену своего  двоюродного  брата,  -
подумала Скарлетт, - это интересно. И Пиджин живет отдельно, вместо  то-
го, чтобы переехать в дом побольше, к Кэтлин. Она даже не приходит  обе-
дать. Да, ну и достоинство! Сколько уходит лишних сил, чтобы накрыть два
стола вместо одного. Она подумала, что Пиджин вряд ли ей понравится,  но
она решила, что вести себя будет корректно". Это оказалось нелегкой  за-
дачей.
   Нрав у жены Симуса был суровый. Да и нелегко появляться в тех местах,
где буквально все напоминало о прожитых годах.
   "Она выгладит так, как будто напилась уксуса", - подумала Скарлетт.
   Пиджин налила чай, который настаивался так долго, что пить  его  было
практически невозможно. "Хочет дать  мне  понять,  что  я  заставила  ее
ждать", - предположила Скарлетт.
   - Я сожалею, что не была на свадьбе, - сказала она. (Быка  надо  было
брать за рога). - К своим наилучшим пожеланиям я  присоединяю  пожелания
от О'Хара, живущих в Америке. И надеюсь, что вы с  Симусом  будете  жить
счастливо.
   Скарлетт была довольна собой. "Изящно сказано", - подумала она.
   Пиджин чопорно кивнула.
   - Я расскажу Симусу о вашей доброте, - сказала она затем,  -  он  так
хочет перемолвиться с вами словом. Я попросила его быть поблизости. Сей-
час позову. "Да! - сказала Скарлетт самой себе. - В жизни меня и получше
принимали". Она совсем не была уверена, что хотела перемолвиться с Симу-
сом словом. За все время, пока она жила в Ирландии, ей вряд  ли  удалось
обменяться хотя бы десятью словами со старшим сыном Дэниэла.
   После того как Скарлетт услышала эти "слова", она поняла,  что  этого
делать и не стоило. Он хотел получить плату за земельную ренту и считал,
что дом, который был еще больше, чем его собственный, перешел к нему  по
наследству от отца.
   - Мэри Маргарет хотела бы заниматься  стряпней  и  стиркой  для  моих
братьев и для меня. А Кэтлин может делать то же самое для Шона, она ведь
его сестра.
   - Я с удовольствием заплачу ренту, - ответила Скарлетт, но  ей  хоте-
лось, чтобы ее попросили об этом, а не требовали. - Однако я не понимаю,
почему вы обсуждаете со мной вопрос, кому где жить. Тебе с Пиджин и Мэри
Маргарет следует это обсудить с братьями и Кэтлин.
   - Но ведь ты - О'Хара, - почти закричала Пиджин, - за тобой последнее
слово.
   - Она сказала правду, Скарлетт, - ответила Кэтлин, когда Скарлетт  ей
пожаловалась. Прежде чем Скарлетт успела что-то сказать, Кэтлин заулыба-
лась и заверила, что для нее это не имело никакого значения. Она собира-
лась оставить вскоре домик Дэниэла, так как решила выйти замуж за одного
парня из Дансана. Он сделал ей предложение в прошлую  субботу,  когда  в
Триме была ярмарка.
   - Я еще никого не известила об этом, хотела дождаться тебя.
   Скарлетт обняла Кэтлин.
   - Как здорово! Позволишь мне заняться свадьбой? У вас  будет  замеча-
тельная свадьба.
   - Наконец я освободилась от груза поручений, - сказала вечером  Скар-
летт миссис Фиц, - просто чудо. Я не настолько уверена, что быть  О'Хара
- именно то, что я полагала.
   - А что же это по-вашему?
   - Не знаю, может быть, получать больше удовольствий.
   В августе начался сбор картофеля. Его было  так  много,  что  местные
фермеры не могли вспомнить подобного урожая. Убрав картофель, они приня-
лись за пшеницу. Скарлетт любила наблюдать: блестящие серпы просто пере-
ливались на солнце, а колосья падали вниз и устилали землю шелковым  по-
лотном. Иногда она становилась вместо человека, шедшего вслед за жнецом,
брала срезанные колосья, составляла из них небольшие снопы. Она не могла
овладеть искусством быстрого вязания снопа при помощи пшеничного стебля,
но простое их составление у нее получалось.
   - Это посложнее, чем уборка хлопка, - сказала  она  Колуму.  Ее  нос-
тальгические воспоминания время от времени все еще давали о себе  знать.
Колум сказал, что понимает Скарлетт, и Скарлетт точно знала, что  он  не
лгал. Он действительно был ее братом. Колум казался чем-то  озабоченным,
но, как он сам говорил, это было причиной того, что уборка пшеницы поме-
шала быстрее закончить строительство гостиницы, которую сооружал Брендон
Кеннеди. Скарлетт вспомнила обезумевшего человека из церкви, который, по
словам Колума, находился в бегах. Ей стало интересно, появился ли ктони-
будь еще и что Колум сделал для них. Но все же ей лучше ничего не  знать
и ни о чем не спрашивать.
   Она лучше будет думать о чем-нибудь приятном, например  -  о  свадьбе
Кэтлин. Конечно, Скарлетт не выбрала бы Кевина О'Коннора в качестве  бу-
дущего мужа для Кэтлин, но он был так в нее влюблен, к тому  же  у  него
хорошая ферма и двадцать коров, поэтому он мог составить  очень  хорошую
партию. У Кэтлин было неплохое приданое: деньги, вырученные  от  продажи
яиц и масла, и вся кухонная утварь в доме Дэниэла. Она с  благодарностью
приняла сто фунтов от Скарлетт, которые та принесла в качестве  подарка,
сказав заговорщическим тоном, что Скарлетт  не  стоило  проявлять  такую
щедрость, так как приданого у нее было достаточно.
   Скарлетт очень расстроилась, узнав, что свадьба не могла состояться в
Бит Хаусе. Традиция требовала, чтобы свадьба проходила в том доме, в ко-
тором молодая супружеская пара собиралась жить. Самым значительным вкла-
дом Скарлетт в их свадьбу могли стать несколько гусей и шесть бочек пор-
тера к свадебному столу. И хотя этого было более чем достаточно, как  ей
сказал Колум, все же хозяевами праздника была семья жениха.
   - Хорошо, когда делаешь больше, чем следует делать, не буду  останав-
ливаться, - сказала ему Скарлетт. Она также предупредила Кэтлин, на слу-
чай, если та будет возражать:
   - Снимаю с себя траур, мне до смерти надоело носить черное.
   Одетая в три юбки - голубого, красного и темно-зеленого цветов, в по-
лосатых гольфах на ногах, Скарлетт не упустила шанса  станцевать  каждый
рил, исполненный на свадьбе.
   Затем по дороге в Баллихару она разразилась плачем.
   - Мне так будет ее не хватать, Колум. Я буду скучать по ее  дому,  по
гостям. Я никогда больше не пойду туда, где  мерзкая  Пиджин  поит  всех
своим мерзким чаем.
   - Двенадцать миль - это не край света, дорогая  Скарлетт.  Сядешь  на
хорошую скаковую лошадь, вместо того чтобы плестись в кабриолете, и вмиг
доскачешь до Дансана.
   Скарлетт понимала, что слова Колума были не лишены смысла, хотя наот-
рез отказалась воспринимать его робкое предложение о том, что пора бы ей
подумать о новом замужестве.
   Несколько раз она просыпалась среди ночи,  и  темнота,  окутавшая  ее
комнату, была похожа на таинственную темноту  в  глазах  Ретта,  которую
Скарлетт увидела в момент их встречи в Чарльстоне. Что же он  тогда  по-
чувствовал?
   Одна в тишине ночи, в большой резной кровати, одна среди темноты нео-
свещенной комнаты, Скарлетт мучила себя вопросом и мечтала  о  несбыточ-
ном. Временами ей казалось, что она умрет, если его не увидит.
   - Кэт, - произнесла отчетливо Кэт, когда увидела в зеркале свое отра-
жение.
   - Слава Богу, - вскрикнула Скарлетт. Она было начала бояться, что  ее
ребенок уже никогда не заговорит. Кэт редко лепетала в свойственной  ма-
леньким детям манере и с большим удивлением смотрела на взрослых,  когда
те пытались в такой манере заговорить с ней. Она начала ходить уже в де-
сять месяцев, и Скарлетт знала, что это было довольно рано,  но  даже  в
одиннадцать оставалась молчаливой, если не считать смеха.
   - Скажи "ма-ма", - попросила ее Скарлетт.
   Безрезультатно.
   - Скажи "ма-ма", - попыталась она опять, но маленькая девочка уклони-
лась от объятий и отважно нырнула на пол. Ходить  пыталась  она  больше,
чем у нее это получалось на самом деле.
   - Самонадеянное маленькое чудовище, - обозвала ее Скарлетт. - Все де-
ти первым произносят "ма-ма", а не свое собственное имя.
   Кэт приостановилась. Затем повернула свою головку и  наградила  Скар-
летт улыбкой, которая,  как  сказала  Скарлетт  позже,  была  "бесспорно
злой".
   - Мама, - сказала она небрежно и заковыляла дальше.
   - Она, наверное, произнесла бы это с самого начала, если бы захотела,
- похвасталась Скарлетт отцу Флинну.
   Старый священник слегка улыбнулся. На своем веку ему довелось  видеть
многих гордящихся матерей.
   - Сегодня великий день, - вежливо произнес он.
   - Да, бесспорно, отец, день великий! - воскликнул Томми  Доил,  самый
молодой из фермеров. - Теперь ясно, что мы собрали невиданный урожай.
   Он снова наполнил свой стакан и стакан святого отца. Каждый мог расс-
лабиться и насладиться прелестями жизни на празднике урожая.
   Скарлетт позволила себе тоже налить стаканчик портера. Было бы плохой
приметой, если бы после сказанного тоста она хотя бы не смочила себе гу-
бы. Но судьба благословляла Баллихару целый год  и  опасность  накликать
беду была небольшой.
   Она взглянула на длинные столы, установленные вдоль широкой улицы.
   Каждый стол был украшен пшеничным снопом, перевязанным  поперек  лен-
той. Вокруг сидели улыбающиеся люди и наслаждались жизнью. Именно в  это
время можно было получить больше всего удовольствия от того, что она бы-
ла О'Хара. Все представители рода много работали, каждый на своем месте,
и теперь они вместе со всем городком отмечали окончание славного труда.
   Там было все: еда и питье, сладости и даже маленькая карусель для ре-
бятишек. Перед входом в незаконченную гостиницу местные жители соорудили
деревянную площадку для танцев. Под полуденным  солнцем  небо  приобрело
золотистый оттенок. Золотом поблескивали пшеничные снопы на  праздничных
столах, и чувство счастья, как крупицы золота, переполняло душу каждого.
Таким и должен быть праздник урожая.
   Донесшееся фырканье лошадей заставило матерей вспомнить о  своих  де-
тях. Сердце замерло в груди Скарлетт, когда она никак не могла  отыскать
Кэт. Вскоре она обнаружила ее сидящей на коленях у Колума на краю стола.
Колум разговаривал с соседом по столу. Кэт кивала головой, как будто по-
нимала каждое их слово. Скарлетт ухмыльнулась. Какая же  смешная  у  нее
дочка.
   В глубине улицы показались лошади, на которых сидели милиционеры.
   Милиционеров было трое, и все они были офицерами. Их  начищенные  ла-
тунные пуговицы казались даже более золотыми, чем пшеничные колосья. Они
придержали лошадей, и те сменили бег на шаг. За столом воцарилась  тиши-
на, кто-то из мужчин встал.
   - По крайней мере у них хватило совести приостановиться, чтобы не на-
пустить клубов пыли, - сказала Скарлетт отцу Флинну. Но когда лошади ос-
тановились у заброшенной церкви, она промолчала.
   - Как проехать к Бит Хаусу? - спросил один из офицеров. -  Мне  нужно
поговорить с его хозяином.
   Скарлетт поднялась.
   - Я хозяйка, - сказала она и сама удивилась,  что  могла  еще  что-то
произнести, так внезапно у нее пересохло в горле. Офицер посмотрел на ее
растрепанные волосы и яркую крестьянскую одежду и усмехнулся: - Занятная
девушка, но мы приехали сюда не в игры играть.
   У Скарлетт возникло чувство, которого у нее еще ни разу  в  жизни  не
было
   - неистовый вдохновляющий гнев. Она встала на  скамейку,  на  которой
сидела, в позу "руки на пояс". Это выглядело очень дерзко, и она об этом
знала.
   - Никто вас сюда не приглашал, солдат, тем более играть в  игры.  Что
же вам надо? Меня зовут миссис О'Хара.
   Второй офицер продвинулся немного вперед. Затем он слез  с  лошади  и
встал внизу перед Скарлетт.
   - Нам надо передать это, миссис О'Хара. - Он снял  шляпу  и  одну  из
своих белых перчаток и вручил ей бумажный свиток. - Наш гарнизон получил
приказ расквартироваться в Баллихаре для защиты ее жителей.
   У Скарлетт появилось чувство, как будто в теплом небе августа  начала
собираться гроза. Она развернула свиток и дважды прочитала его, не торо-
пясь. Она ощутила облегчение, когда содержание врученного  ей  документа
стало ей ясно. Она улыбнулась и задрала вверх голову так, чтобы  все  ее
могли видеть. Затем, не убирая улыбки с лица, она повернулась к офицеру.
   - Это очень любезно со стороны полковника, - сказала она,  -  но,  по
правде говоря, я считаю, что в этом нет никакой необходимости.  И  никто
не может присылать сюда солдат без моего согласия. Не будете ли  вы  так
любезны известить их об этом? В Баллихаре нет никаких беспорядков, и  мы
прекрасно друг с другом ладим.
   Она отдала ему свиток.
   - Похоже, вы немного перегрелись на солнце, не желаете стаканчик эля?
   Когда ей было всего пятнадцать, она уже умела очаровывать мужчин сво-
им неподкупно просящим видом. Так смогла она очаровать и разговаривающе-
го с ней офицера. Как и десятки молодых  людей  из  графства  Клейтон  в
Джорджии, которых Скарлетт сумела обхитрить, офицер покраснел от  смуще-
ния и начал заикаться:
   - Спасибо, миссис О'Хара, но... порядок... есть порядок, лично  бы  я
не отказался, но полковник... сами понимаете...
   - Я вас понимаю, - ласковым голосом сказала  Скарлетт,  -  но,  может
быть, как-нибудь в другой раз?
   Первый тост, который прозвучал на празднике урожая,  был  за  О'Хара.
Первым такой тост был всегда, но на сей раз он прошел под громкие  одоб-
рительные возгласы.

   ГЛАВА 72

   Зимою Скарлетт не  могла  найти  себе  места.  Прогулки  верхом  были
единственным активным занятием, а ей так необходимо было что-то  делать.
Новые поля были расчищены и удобрены уже к середине ноября. Какими  мыс-
лями она теперь могла себя занять? Даже жалоб и разбирательств в ее кон-
тору поступало немного. Правда, Кэт смогла самостоятельно  пройти  через
всю комнату и зажечь рождественскую свечку, еще были новогодние обряды с
бармбреком и темноволосым пришельцем, роль которого исполняла  Скарлетт,
но даже такие короткие дни казались ей ужасно  долгими.  Ее  с  радостью
встречали в кабачке у Кеннеди, ведь знали, что Скарлетт оказывала  фени-
анцам поддержку. Но вскоре она устала от песен о  замученных  борцах  за
свободу Ирландии и громких возгласов, грозящих  вышвырнуть  англичан  из
страны. Она приходила в кабачок, лишь когда одной становилось невмоготу.
Она была просто счастлива, когда первого февраля  наступил  День  святой
Бриджид. От радости она с такой силой вывернула первый появившийся дерн,
что клубы земли полетели во все стороны. "Этот год будет даже лучше, чем
прошлый", - неосмотрительно предсказала Скарлетт.
   Но работа на новых полях чрезмерно тяжким грузом легла на плечи мест-
ных фермеров. У них никак не хватало времени управиться со  всем.  Скар-
летт донимала Колума, чтобы тот привел в город еще несколько  новых  ра-
ботников: оставалось немало пустовавших домов. Но Колум не хотел  приво-
дить чужаков, и Скарлетт отступила. Она понимала,  что  необходимо  было
сохранить тайну фенианского братства. В итоге  Колум  предложил  компро-
мисс. Скарлетт может нанять на работу мужчин, но только на лето. Он  от-
везет ее для этого на специальную ярмарку. Там также она  сможет  ПОДЫС-
КАТЬ и купить лошадей, которые необходимы.
   - Наверное, я думала не головой, Колум О'Хара, я, наверное,  ослепла,
когда заплатила хорошие деньги за тех битюгов. Они двигаются как черепа-
хи. Меня теперь на этом не проведешь.
   Колум про себя улыбнулся. Скарлетт была просто удивительной женщиной.
Она знала толк во многих вещах, но с лошадьми ей всегда не везло. Это он
хорошо знал.
   - Дорогая Скарлетт, ты похожа на деревенскую служанку, а не на джент-
ри, никто не поверит" что ты сможешь заплатить за один круг карусели,  а
уж говорить при лошадь...
   Скарлетт нахмурилась. Она не понимала, что была одета совсем неподхо-
дяще для поездки на ярмарку. От зеленой сорочки ее глаза становились еще
зеленее, а цвет юбки совпадал с цветом весеннего неба.
   - Не могли бы вы оказать мне любезность, отец Колум  О'Хара,  и  под-
толкнуть эту коляску? Я знаю, как мне одеваться. Если я  буду  выглядеть
богатой, то торговец решит подсунуть мне какую-нибудь дохлую клячу.  Мне
лучше быть в деревенском платье. Ну давай же, давай. Я так долго  ждала.
Я только не вижу причины, почему бы подобной ярмарке не открыться в день
святой Бриджид, когда работа в поле начинается снова.
   Колум улыбнулся.
   - Некоторые парни в это время еще ходят в школу, дорогая Скарлетт.
   Он натянул вожжи, и они поехали.
   - Много это приносит им пользы - портить глаза  над  книгами,  вместо
того, чтобы быть на свежем воздухе и зарабатывать неплохие деньги, - не-
довольно съязвила Скарлетт, изнемогая от нетерпения.
   Одна миля сменяла другую, а от  плетеных  живых  изгородей,  стоявших
вдоль дороги, исходил аромат распустившихся цветов.  Теперь,  когда  они
действительно ехали полным ходом, Скарлетт могла позволить себе  рассла-
биться.
   - Я никогда не была в Дрозде. Мне там понравится?
   - Думаю, что да. Ярмарка там очень большая, намного  больше,  чем  ты
когда-нибудь видела.
   Колум знал, что, спросив его про Дрозду, Скарлетт имела в виду ярмар-
ку. Ярмарки вызывали в ней чувство приятного  волнения.  Все  остальное,
что могло заинтересовать на кривых улочках старого города, было  недося-
гаемым для ее ума. Скарлетт любила только то, что можно было  легко  по-
нять. Эта черта ее характера нередко заставляла Колума чувствовать  себя
неловко. Он знал, что она не отдавала  полностью  отчета"  какому  риску
подвергала себя своей связью с  фенианским  братством.  Такое  неведение
могло привести к катастрофическим последствиям. Но сегодня он ехал с ней
по ее делу, и Колум решил, что получит от ярмарки  столько  же  приятных
впечатлений, как и она сама.
   - Посмотри, Колум, какая громадная ярмарка.
   - Боюсь, что слишком уж большая. Куда сначала пойдем? К  лошадям  или
за парнями? Они в разных концах.
   - Боже! Лучших расхватают, как обычно, в самом начале.  Вот  что:  ты
идешь выбирать парней, а я побегу прямо к лошадям. Когда закончишь, при-
дешь ко мне. Ты точно знаешь, что эти парни сами доберутся до Баллихары?
   - Они сюда пришли, чтобы быть нанятыми, им не привыкать ходить. Неко-
торые из них прошли сотню миль, чтобы лопасть сюда. - Скарлетт  заулыба-
лась. - Сначала посмотри на их ноги, прежде чем что-либо подписывать.  А
я загляну в лошадиную часть. Так куда мне идти?
   - В конце, там, где флаги. На ярмарке в Дрозде ты можешь увидеть  са-
мых лучших лошадей Ирландии. За некоторых, я слышал, платят сто  и  даже
больше гиней.
   - Какая чепуха! Ну и сказочник же ты. Колум. Я куплю трех меньше  чем
за столько, увидишь.
   Скарлетт увидела большие холщовые палатки, приспособленные  под  вре-
менные стойла для лошадей. Ага, подумала она, никому не удастся  продать
мне хоть одну лошадь при плохом свете. И она полезла в шумную толпу, ко-
торая терлась у входа в палатку. "Что же делать,  я  никогда  не  видела
столько лошадей в одном месте. Какой молодец Колум, что привез меня  сю-
да. У меня будет богатый выбор".
   Помогая локтями, она протискивалась с одного места на другое, разгля-
дывая каждую из стоящих лошадей.
   Ей совсем не нравилось, как продавали лошадей в Ирландии. Ты  не  мог
подойти к хозяину и спросить, сколько он хочет за свою лошадь. Нет,  это
слишком просто. Как только кто-то хотел купить лошадь, один из торговцев
выпрыгивал вперед и называл цену, которая была неприемлема либо для про-
дающего, либо для покупающего. Затем  торговцы,  предварительно  стравив
заинтересованных лиц, добивались от них обоюдного согласия. Скарлетт  на
горьком опыте познакомилась с уловками торговых агентов. Если ты был не-
осмотрителен, то они могли внезапно схватить за руку  и  со  всей  силой
хлопнуть по ладони, и это означало, что ты купил лошадь, и сделка состо-
ялась. Ей приглянулась парочка чалых лошадей, которых расхваливал торго-
вец. Они были отлично подобраны друг к другу, им было не более трех лет,
каждая весила всего лишь семьдесят фунтов. Скарлетт убрала руки за  спи-
ну.
   - Выведите их на свет, я хочу рассмотреть, - сказала она.
   Владелец с торговцем и рядом стоящие люди бешено запротестовали.
   - Губит весь азарт, - сказал какой-то мужчина небольшого роста,  оде-
тый в свитер и брюки для верховой езды.
   Скарлетт настаивала, говоря при этом очень сладким голосом. "На слад-
кую бумажку прилипает больше мух", - напомнила она себе. Она  посмотрела
на переливающиеся лошадиные бока и провела по  ним  рукой.  Затем  умело
схватила за голову одну из лошадок и осмотрела ее зубы, после чего  раз-
разилась смехом: три года, мать Мария!
   - Заберите их, - сказала Скарлетт, подмигивая торговцу, - да мой  де-
душка моложе их.
   Она была очень довольна собой.
   Час спустя она нашла лишь трех лошадей, устраивавших ее во всех отно-
шениях. Каждый раз ей приходилось ласково упрашивать  владельцев  разре-
шить осмотреть лошадей при дневном свете. Она с завистью смотрела на лю-
дей, покупавших лошадей для охоты. На открытой площадке были установлены
барьеры для прыжков, и покупатели таких лошадей могли воочию  убедиться,
чего стоила та или иная лошадь. Ко всему прочему охотничьи  лошади  были
очень красивыми. Что же касалось тяжеловозов, то их внешний вид не  имел
особого значения. Скарлетт повернулась в другую от барьера  сторону.  Ей
нужно было купить еще трех лошадок. Пока ее глаза привыкали к полумраку,
царившему в лошадиных палатах, она прислонилась к столбу, поддерживавше-
му это временное сооружение. Она уже  начала  чувствовать  усталость,  а
сделано было лишь полдела.
   - Где твой Пегас, Барт? Я не вижу, чтобы он прыгал через барьеры.
   Скарлетт схватилась за столб руками: "Я схожу с ума. Этот голос похож
на голос Ретта".
   - Если бы ты привез меня на гусиную охоту...
   "Так и есть! Я не могу ошибаться, больше никто в мире  так  не  гово-
рит".
   Она быстро повернулась и посмотрела на залитую солнцем  площадь,  щу-
рясь от яркого света.
   "Это его спина. Ведь так это? Бесспорно. Если бы он только что-нибудь
сказал еще или повернул голову. Это не может быть Ретт, у него нет ника-
ких причин приехать в Ирландию, но я не могу перепутать его голос".
   Мужчина повернул голову, чтобы что-то сказать светловолосому  челове-
ку, стоящему возле него. Это был Ретт. Скарлетт вся задрожала.
   Второй мужчина что-то произнес, и Ретт кивнул. Затем  белокурый  ком-
паньон скрылся из виду, и Ретт остался один. Скарлетт стояла  в  тени  и
смотрела на свет.
   "Ни с места", - приказала она себе, когда Ретт  начал  удаляться.  Но
она не могла ничего поделать с собой. Она выбежала из-под навеса и побе-
жала за ним вслед.
   - Ретт!
   Он неуклюже остановился. Ретт, который никогда не был неповоротливым,
развернулся. Выражение его лица было непонятным, а  блеск  глаз  Казался
очень резким из-под козырька шапки. Затем он улыбнулся притворней  улыб-
кой, которую Скарлетт очень хорошо знала.
   - Ты появляешься в самых неожиданных местах,  Скарлетт,  -  промолвил
он.
   "Он смеется надо мной, а мне все равно. Мне на  все  наплевать".  Она
слышала биение своего сердца.
   - Привет, Ретт, - сказала она, - как твои  дела?  Она  понимала,  что
сейчас было неуместно задавать подобные вопросы, но ей надо было  что-то
говорить. Губы Ретта передернулись.
   - Для мертвого человека я в полном порядке, - с подчеркнутой мелодич-
ностью произнес он, - или я ошибся? Мне показалось, что в  Чарльстоне  я
видел вдову.
   - Да, мне нужно кое-что тебе сказать. Я не была замужем,  то  есть  у
меня не было мужа.
   - Не старайся ничего мне объяснить. У тебя это не очень хорошо  полу-
чается.
   - Что ты имеешь в виду? Не будь таким неприветливым, Ретт.
   - Не обращай внимания. Каким ветром занесло тебя в Ирландию? Я думал,
ты в Англии.
   - Почему ты так решил? (Почему мы стоим здесь и говорим ни о  чем?  Я
что, уже утратила способность думать? Зачем я говорю все эти глупости?)
   - Ты не сошла на берег в Бостоне? Скарлетт услышала это, и сердце за-
билось с новой силой. Значит, он попытался разузнать, куда она направля-
лась. Значит, ему было не все равно, и он не хотел, чтобы  она  исчезла.
Она почувствовала прилив чего-то воодушевляющего.
   - Я могу предположить, судя по твоему яркому наряду, что ты больше не
оплакиваешь мою смерть, - сказал Ретт. - Как ты могла, Скарлетт, я  ведь
еще не в могиле.
   Она с ужасом посмотрела на свое деревенское платье, а  затем  на  его
безупречный синий костюм для поездок верхом. Почему он всегда ставил  ее
в глупое положение? Почему она не могла хотя  бы  рассердиться?  Потому,
что она любила его. Верил он или нет, но это была правда. Без всякой ко-
рысти и не думая о последствиях. Скарлетт смотрела на человека,  который
столько лет был ее мужем.
   - Я люблю тебя, Ретт, - не роняя достоинства, сказала она.
   - Как мне жаль тебя, Скарлетт. Ты, похоже, всегда любишь мужчин - му-
жей других женщин. - Он учтиво поднял свою шапку. - Но я должен быть ве-
рен другой, прости меня, пожалуйста, если я тебя сейчас покину. До  сви-
дания.
   Он повернулся и зашагал прочь. Скарлетт глядела ему вслед. Она чувст-
вовала себя, так будто Ретт ударил ее по лицу.
   Без всякой на то причины, ничего не добиваясь от него, она хотела по-
дарить самое сокровенное, что у нее было. А он втоптал ее в грязь.  Сде-
лал из нее посмешище. Нет, это она сама сделала из себя посмешище.  Ярко
одетая, маленькая, одинокая ее фигура стояла на одном месте среди  ярма-
рочного шума еще очень долго. Но затем Скарлетт вновь обрела способность
видеть происходящее вокруг. Она увидела Ретта  с  приятелем,  окруженных
толпой любопытных зрителей. Какой-то одетый в  твидовый  костюм  мужчина
держав за уздечку беспокойного коня, а стоящий рядом  с  ним  человек  с
красным лицом, одетый в шотландку, резким движением опускал свою  правую
руку. Скарлетт был знаком этот жест, который можно было увидеть во время
продажи лошадей. Она могла представить, как этот человек ударит по рукам
приятеля Ретта и хозяина лошади, что будет означать  заключение  сделки;
Ее ноги шли сами по себе, преодолевая расстояние, разделяющее ее с ними.
Навстречу попадались люди, но она их не замечала. Гипнотизирующий  голос
торгового агента, как ритуальная песня:
   - Сто двадцать, сэр, вы знаете, что это хорошая цена, даже для такого
зверя, как этот.., а вы, сэр, готовы дать еще пять, чтобы это  благород-
ное животное стало украшением вашей конюшни..." сто сорок? Будьте немно-
го благоразумнее, тот джентльмен дал сто  двадцать  пять,  скажите,  что
сбросили со ста сорока двух, и не успеет все закончиться, как мы  придем
к согласию. Итак, сто сорок, теперь посмотрим, насколько человек велико-
душен. Докажите, что можете поставить свою цену.  Скажите  сто  тридцать
вместо ста двадцати пяти, и вы почти встретитесь...
   Скарлетт вошла внутрь треугольника, состоящего из продающего, покупа-
ющего и торгового агента. На фоне зеленой сорочки лицо ее казалось слиш-
ком белым, а глаза зеленее, чем изумруды.
   - Сто сорок, - отчетливо произнесла она. Агент посмотрел с недоумени-
ем и сбился с ритма. Скарлетт поплевала в свою правую ладонь и с громким
хлопком ударила о его. Она поплевала еще раз, глядя на  продающего.  Тот
поднял свою руку, также поплевал на ладонь и дважды ударил ею  о  ладонь
Скарлетт. Агенту ничего не оставалось, как  тоже  поплевать  и  скрепить
сделку.
   Скарлетт посмотрела на друга Ретта:
   - Я надеюсь, вы не очень огорчены, - промолвила она  слащавым  голос-
ком.
   - Конечно, нет, это... - Тут вклинился Ретт. - Барт, я хотел бы, что-
бы ты встретил... - сказал он и остановился.
   Скарлетт не глядела в его сторону.
   - Миссис О'Хара, - представилась она его смущенному компаньону.
   - Джон Морланд, - в свою очередь представился тот и взял ее за испач-
канную руку. Он наклонился и поцеловал ее, затем  улыбнулся  ее  сияющим
глазам.
   - Вы охотитесь здесь поблизости?
   "Господи, что же я наделала? Что теперь сказать?" Что она  будет  де-
лать с чистокровной охотничьей лошадью у себя в конюшне в Баллихаре?
   - Я признаюсь, мистер Морланд, поддалась женскому импульсу. Я  должна
была купить эту лошадь.
   - То же самое и я, но я, как видите, слишком медлил, - ответил ей бе-
локурый джентльмен с чисто английским акцентом. - Я счел  бы  за  честь,
если бы вы как-нибудь приехали ко мне и составили компанию для  охоты  в
моих местах. Это рядом с Дансаном, вы знакомы с этой частью графства?
   Скарлетт заулыбалась. Совсем недавно она была в этой части на свадьбе
у Кэтлин. Не удивительно, что имя Джона Морланда было  ей  знакомо.  Она
наслушалась о "сэре Джоне Морландс" от мужа Кэтлин. "Он великий человек,
хотя и лендлорд, - сотни раз произносил Кевин О'Коинор. - Он сам сказал,
что снизил мне ренту на пять фунтов. Это был его свадебный подарок".
   "На пять фунтов, - думала Скарлетт, - как великодушно со стороны  че-
ловека, который платит в пятнадцать раз больше за лошадь".
   - Я знаю Даисан, - сказала Скарлетт, - это недалеко от моих друзей.
   Я с удовольствием составлю вам компанию как-нибудь. Вы можете  назна-
чить другой день.
   - В следующую субботу?
   Скарлетт задорно заулыбалась, затем поплевала на ладонь и подняла ру-
ку и Джон Морлаид рассмеялся. Он поплевал себе на ладонь и дважды ударил
по ее ладони.
   - Решено!
   Только теперь Скарлетт посмотрела на Ретта. Глаза его были направлены
в ее сторону, казалось, он уже давно за  ней  наблюдал.  В  этих  глазах
Скарлетт могла видеть что-то веселое и что-то, чего она не могла  разоб-
рать. "Ну что ж, похоже, как будто  он  меня  раньше  не  встречал,  или
что-то в этом роде".
   - Мистер Батлер, как я рада видеть вас, - любезно сказал" Скарлетт.
   Она протянула ему свою грязную руку.
   Ретт снял перчатку и взял ее.
   - Миссис О'Хара, - Произнес он, кланяясь.
   Скарлетт кивнула головой уставившемуся на нее торговому агенту и  ух-
мыляющемуся бывшему хозяину лошади.
   - Мой конюх сейчас придет и сделает все, что  необходимо,  -  с  лег-
костью сказала она и приподняла свои юбки, чтобы  достать  пачку  денег,
подвязанных к ее ноге.
   - Гинеи, все нормально? Она пересчитала деньги и  отдала  их  бывшему
хозяину.
   Когда она повернулась и пошла, ее юбки водоворотом закружились вокруг
нее.
   - Какая удивительная женщина, - сказал ей вслед Джон Морланд.
   Губы Ретта изобразили улыбку.
   - Потрясающая, - ответил он, соглашаясь.

   ГЛАВА 73

   - Кэт пойдет на улицу, - промолвил детский голосок.
   - Нет, дорогая моя, не сегодня. Скоро, но не сегодня. Скарлетт ощуща-
ла себя ужасно уязвимой. Как она могла так  опрометчиво  поступить?  Как
она смогла пренебречь той опасностью, которая угрожала Кэт?  Дансан  был
совсем недалеко, и, наверняка, люди там знали про  миссис  О'Хара  и  ее
смугловатую дочку. Она отвела Кэт наверх, где у нее были свои две комна-
ты, и следила за ней днем и ночью, поглядывая при этом из окна на  доро-
гу:
   Миссис Фиц выполняла роль посредника Скарлетт и передавала ее  указа-
ния, касающиеся того, что нужно было сделать, к тому же сделать  быстрее
быстрого. Портниха бегала то и дело к Скарлетт, подгоняя ее  костюм  для
верховой езды, сапожник трудился словно эльф, изготовляя для нее сапоги,
конюх смазывал иссохшееся и потрескавшееся седло, висевшее в сарае трид-
цать лет до приезда Скарлетт, а один из парней, которых Колум  нанял  на
работу, начал готовить гнедого для будущей охоты. Когда наступила суббо-
та, Скарлетт была во всеоружии - иначе и быть не могло.
   Ее конь был гнедым мерином по имени Луна, он был очень крупным, как
   Скарлетт и говорила Колуму, равнялся семнадцати ладоням и имел мощный
стан и длинную спину. Он предназначался для крупного человека,  и  Скар-
летт, сидя на нем, выглядела крошечной, хрупкой и очень женственной. Она
боялась, что будет выглядеть смешной. И у нее не возникало сомнений, что
она сделает из себя посмешище.
   Она не знала нрав Луны, его особенности, и у нее не было  возможности
их разузнать, потому что она воспользовалась дамским седлом, как  и  все
леди. Когда Скарлетт была девушкой, она любила ездить в  дамском  седле,
но ей редко приходилось испытывать быструю езду, и к тому же при медлен-
ной езде гораздо удобнее флиртовать с мужчинами, едущими рядом.
   Теперь же дамское седло было большим недостатком. Она не могла управ-
лять лошадью, давя на ее бока коленями, потому  что  одно  из  них  было
изогнуто вокруг передней луки, другое оставалось неподвижным,  так  как,
лишь давя на одно стремя, могли леди уравновесить свое положение. "Я на-
верное слечу с коня еще до того, как доберусь до Дансана", - отчаявшись,
думала она, и наверняка сломаю себе шею после первой же преграды. Еще по
рассказам своего отца она знала, что захватывающей частью охоты на лоша-
дях было перескакивание через ограждения, ямы, стены, ступеньки и прочие
препятствия. Колум напрасно предупреждал ее, что дамы  любили  не  охоту
верхом: особое место в их охоте занимали  завтрак  и  охотничье  платье.
Несчастные случаи происходили чаще всего из-за дамских седел, и никто не
осуждал леди, если те проявляли предусмотрительность.
   Ретт получит удовольствие, увидев ее трусливой и слабой. И она  пред-
почла бы сломать себе шею, чем доставить ему это удовольствие.  Скарлетт
дотронулась до гривы Луны кнутовищем.
   - Попробуем рысью, и посмотрим, смогу ли я удержаться в этом дурацком
седле, - сказала Скарлетт, громко вздохнув.
   Колум описал Скарлетт, как проходит охота на лис, но она не была под-
готовлена к первым коллизиям.  Морландхолл  представлял  собой  смешение
стилей архитектуры более чем двух столетий. Печные трубы, окна,  флигели
сумбурно соседствовали друг с другом вокруг обнесенного каменной  стеной
внутреннего двора. Все это составляло главную часть замка,  возведенного
первым баронетом из династии Морландов в 1615 году. Квадратный двор  был
заполнен сидящими верхом наездниками и лающими охотничьими псами. Увидев
эту картину, Скарлетт позабыла о своей беспокойстве. Колум забыл ей ска-
зать, что мужчины на охоту надевали ярко-красные камзолы. Никогда в жиз-
ни она не видела ничего более романтичного.
   - Миссис О'Хара, - воскликнул сэр Джон Морланд, подъехав  к  Скарлетт
на лошади. Его переливающийся головной убор был снят и находился в руке.
- Добро пожаловать, я, право, не думал, что вы приедете.
   Скарлетт прищурилась:
   - Это Ретт вам сказал?
   - Наоборот. Он сказал, что своенравные лошади не заставят вас  сидеть
дома, - сказал Морланд чистосердечно, - ну, а как вы находите Луну?  Ка-
кой чудесный конь.
   - Да... это верно, - ответила Скарлетт.
   Глаза ее метались из стороны в сторону в поисках  Ретта.  Сколько  же
здесь народу! Черт бы побрал эту вуаль, я ничего не вижу. Скарлетт  была
одета в самый консервативный костюм для охоты на лошадях: черный шерстя-
ной камзол с высоким воротом сковывал движения, такой же черный головной
убор, заканчивающийся вуалью, которая загораживала лицо Скарлетт.  Вуаль
была подвязана сзади к пучку ее волос.
   Для нее это было хуже, чем траур, но выглядело респектабельно и конт-
растировало с пестрыми юбками и полосатыми гольфами, в которых она  была
прошлый раз. Единственно, что Скарлетт наотрез отвергла, так это корсет.
Неудобства, создаваемого седлом, было и так достаточно.
   Ретт смотрел на нее. Заметив в конце концов это, она повернула голову
в другую сторону. Он рассчитывает, что я буду разыгрывать спектакль. "Вы
еще увидите, мистер Батлер, Может быть, я и переломаю все свои кости, но
никто не посмеет потешаться надо мной, тем более вы".
   "Поезжай спокойно и смотри, что делают другие!" - говорил ей Колум.
   Скарлетт решила последовать его совету. Она  почувствовала,  как  ка-
пелька пота выступила под ее перчатками. Охотники стали  ускорять  темп,
какая-то женщина неподалеку от нее засмеялась, стегнула свою  лошадь,  и
та перешла на галоп. Скарлетт на секунду взглянула на  мелькающие  перед
ней красные и черные спины наездников и лошадей, без труда перескакиваю-
щих через низкую каменную стену у подножия холма.
   "Теперь уже поздно о чем-либо  беспокоиться",  -  подумала  она.  Она
сдвинулась слегка, не зная даже, что так и нужно, и  Луна  поскакал  еще
быстрее, как и подобает лошади, видевшей не одну охоту. Она не заметила,
как стена оказалась позади нее. Неудивительно, что Джон Морланд так  хо-
тел купить Луну. Скарлетт громко рассмеялась. Теперь уже не имело  ника-
кого значения, что она в жизни не была на охоте и не  сидела  в  дамском
седле более пятнадцати лет. Она чувствовала себя  прекрасно,  более  чем
прекрасно. Все это ей доставляло удовольствие. Неудивительно,  что  папа
никогда не открывал ворота. Зачем, когда можно перескочить через ограду?
   Призраки отца и Бонни, которые ей досаждали, теперь исчезли. Исчез  и
ее страх. Лишь восторг от утреннего туманного воздуха, гладившего  кожу,
и сила и мощь животного, которым она управляла.
   Вдобавок появилось твердое желание догнать и оставить  далеко  позади
себя Ретта Батлера.
   Скарлетт стояла. Испачканный шлейф ее платья был обмотан вокруг левой
руки, в правой она держала бокал шампанского. Как сказал  Джон  Морланд,
лисья лапа, которая ей вручена, будет водружена на серебряную подставку,
если Скарлетт позволит.
   - Как это будет прелестно, сэр Джон.
   - Пожалуйста, зовите меня Барт, как делают мои друзья.
   - Пожалуйста, называйте  меня  Скарлетт,  как  делают  все,  неважно,
друзья они мне, или нет.
   От успеха на охоте она была в приподнятом настроении, ее щеки порозо-
вели.
   - Я не помню ничего лучшего, - сказала она Барту. И  это  была  почти
правда.
   Остальные наездники уже ее поздравили, в этот момент она  безошибочно
могла прочитать восхищение в глазах мужчин и ревность и зависть в глазах
женщин. Куда бы ни поворачивала она свой взор, везде были очаровательные
женщины и красивые мужчины, подносы с шампанским, роскошь  и  богатство,
слуги, развлекающиеся люди, красивая жизнь. Это все походило на ее  вос-
поминания о довоенном времени, только сейчас она  была  уже  взрослой  и
могла делать и говорить все, что ей  нравилось.  Она,  Скарлетт  О'Хара,
сельская девушка из Северной Джорджии, была в замке  баронета  вместе  с
леди и лордами и даже одной графиней. Это все походило на книжный роман.
Скарлетт повернула голову.
   Она почти позабыла о присутствии Ретта и о том, что ей нанесли обиду.
Но только почти. Ее надежная память помнила, что она видела  и  слышала,
когда возвращалась после охоты. Ретт вел себя,  как  будто  не  придавая
большого значения тому, что она его полностью превзошла. Он развлекался,
дразня графиню, как будто был с ней давно на короткой  ноге...  его  вид
был невозмутим. Как это все было на него похоже. Черт с ним, что бы  там
ни было.
   - Мои поздравления, Скарлетт.
   Ретт стоял рядом с ней. Она даже не заметила, как он приблизился.  Ее
руки вздрогнули, и шампанское пролилось на юбку.
   - Черт, Ретт, ты всегда так незаметно подкрадываешься?
   - Прости, пожалуйста, - ответил Ретт и протянул ей платок. - Я  прошу
прощения за свое грубое поведение на ярмарке. Единственное, что  я  могу
сказать в оправдание, я был поражен, увидев тебя.
   Скарлетт взяла платок и наклонилась, чтобы вытереть пятна,  оставлен-
ные на юбке, хотя в этом не было никакой необходимости, ее наряд  уже  и
так был сильно перепачкан. Однако это позволило собраться с мыслями и не
дать Ретту возможность увидеть выражение ее лица в тот момент.  "Я  виду
не подам, что мне это не все равно, - поклялась она тихо себе, -  как  и
то, что он сделал мне больно".
   Она подняла голову, глаза ее искрились, губы улыбались.
   - Ты был поражен, - сказала она, - могу представить, как это все выг-
лядело. Какими судьбами тебя занесло в Ирландию?
   - Хочу купить лошадей, я решил выиграть на скачках в следующем  году.
Конюшни Джона Морланда имеют неплохую репутацию. Во вторник я  уезжаю  в
Париж, посмотрю еще и там. А что привело в Дрозду тебя, одетую в местное
платье?
   Скарлетт рассмеялась.
   - Ретт, ты же знаешь, как я люблю одеваться. Платье, в котором ты ви-
дел меня, я взяла у одной служанки в доме, где остановилась.
   Она поворачивала свою голову из стороны в сторону,  пытаясь  отыскать
Джона Морланда.
   - Я не могу вести себя неприлично, я пойду, - сказала  она,  повернув
голову через плечо, - мои друзья могут рассердиться, если  я  к  ним  не
вернусь.
   Какое-то мгновение она глядела на Ретта, затем повернулась и поспеши-
ла уйти. Она не осмелится остаться на ночь в замке с ним. Даже  в  одной
комнате... в одном доме.
   Когда до Баллихары оставалось не больше пяти миль, начался дождь. Как
это было некстати, его капли то и дело попадали на ее щеки.
   В среду Скарлетт взяла Кэт в Тару. Древние насыпные холмы были доста-
точно высоки, чтобы, забравшись на них, Кэт могла почувствовать  ликова-
ние. Скарлетт наблюдала, с  каким  бесстрашием  и  даже  опрометчивостью
спускался ее ребенок с холма, и заставила себя не предостерегать ее. Она
рассказала Кэт о Таре, о семье и королевских балах, а перед тем как  уе-
хать, подняла Кэт вверх над собой, чтобы та смогла полностью рассмотреть
место, где родилась ее мама.
   - Ты - маленькая ирландская девочка, Кэт, твои корни произрастают от-
сюда... ты что-нибудь понимаешь из того, что я говорю?
   - Нет, - ответила Кэт.
   Скарлетт опустила Кэт на землю, чтобы та побегала. Сильные  маленькие
ножки никогда не ходили, они всегда бежали. Ей часто приходилось падать.
В траве было немало ям и кочек. Но она не плакала. Она вставала и бежала
дальше. Когда Кэт  наблюдала  за  ней,  это  придавало  ей  новые  силы,
действовало, как целебная трава.
   - Колум, а кто это Парнелл? За завтраком после охоты многие о нем го-
ворили, но я ничего не поняла из их слов.
   - Один протестант, - сказал ей Колум, - и к тому же англичанин. Никто
из них не представляет интереса.
   Скарлетт было попыталась поспорить с ним, но она знала, что это  бес-
полезно. Колум никогда не обсуждал англичан, особенно английских землев-
ладельцев в Ирландии, которых зачастую называли англо-ирландцами. В этих
случаях он быстро менял тему беседы. Скарлетт  была  не  очень  довольна
тем, что Колум не мог признать в некоторых англичанах хороший людей.  Ей
понравились сестры, с которыми она познакомилась на корабле. И на  охоте
все были так обходительны с ней. Непримиримость Колума  вызывала  у  нее
определенное отчуждение по отношению к нему. Если бы он хотя бы  говорил
с ней об этом, а не обрывал так резко.
   Она спросила миссис Фиц о том, что тоже ее интересовало. Кто были ир-
ландские Батлеры, которых так все ненавидели?
   Экономка достала карту Ирландии. "Ты видишь это? - провела она  рукой
по графству на ней, -  это  Килкенни,  графство  Батлеров.  Герцоги  Ор-
мондские. Это, возможно, самое могущественное английское семейство в Ир-
ландии". Недалеко от города Килкенни Скарлетт обнаружила название Данмор
Кейв, а плантация Ретта называлась Данмор Лендииг. В этом была  какая-то
связь. Скарлетт начала смеяться. Она все время чувствовала превосходство
потому, что О'Хара владели тысячью двумястами акрами земли. А теперь эти
Батлеры со своим собственным графством. Ретт опять победил, даже не  по-
шевелив пальцем. Он всегда побеждал.
   - Что-нибудь забавное, миссис О?
   - Миссис Фиц, слава Богу, что я еще могу смеяться.
   Мэри Морган вошла не постучавшись. Скарлетт отнеслась к этому спокой-
но. Если что-то скажешь такой нервной девице, то будет  хуже  на  недели
вперед. Слуги, вся проблема в том, что их почти у тебя нет.
   - Что такое, Мэри?
   - Какой-то джентльмен хочет видеть вас. Служанка протянула  карточку.
Ее глаза округлились.
   СЭР ДЖОН МОРЛАНД, БАРОНЕТ.
   Скарлетт сбежала вниз по лестнице.
   - Барт! Какой сюрприз. Заходите, мы  можем  усесться  прямо  на  сту-
пеньки. У меня нет мебели. - Она была искренне рада увидеть его,  но  не
могла провести Джона к себе в комнату. В соседней комнате спала Кэт.  Но
Барт Морланд уселся на каменные ступени, как  будто  для  него  являлось
вполне естественным, что в доме не было мебели. Как он сказал,  он  чер-
товски долго разыскивал ее, пока не наткнулся на  почтальона  в  местном
кабачке. Это было единственным оправданием того, что он привез ее  охот-
ничий приз в такой поздний час.
   Скарлетт посмотрела на серебряную подставку, на которой были выграви-
рованы ее имя и время охоты. Лисья лапка уже  давно  не  кровоточила,  в
этом что-то было, но не очень хорошее.
   - Отвратительно, не правда ли? - сказал Барт бодрым голосом.
   Скарлетт засмеялась. Что бы ни говорил Колум,  Джон  Морланд  был  ей
симпатичен.
   - Вы не хотите передать привет Луне?
   - Не думал, что вы мне это предложите. Хотелось бы узнать, что с ним.
   Скарлетт сделала гримасу.
   - Простаивает. Мне очень жаль, но я была так занята.
   - А как с урожаем?
   - Неплохо, если только ливень не зарядит.
   Они вышли и направились к конюшне. Скарлетт хотела пройти мимо нее  к
пастбищу и Луне, но Барт остановился. Она разрешит ему зайти внутрь?  Ее
конюшни славились, а он никогда их не видел. Скарлетт недоуменно посмот-
рела на Барта, но с готовностью согласилась. Лошади были либо на работе,
либо на пастбище, поэтому особенно нечего было смотреть, если,  конечно,
он их хотел увидеть... Стойла были отделены друг от друга гранитными ко-
лоннами. Опирающийся на колонны каменный свод образовывал потолок, кото-
рый выглядел таким легким и невесомым, как воздух или небо.
   Джон Морланд хрустнул пальцами. Затем извинился. Он объяснил, что де-
лает это невольно, когда действительно бывает поражен.
   - Вы не находите необычным, что конюшня напоминает собор? Я бы принес
сюда орган и целыми днями играл лошадям Баха.
   - От чего они сошли бы с ума.
   Громкий хохот Морланда заставил смеяться  и  Скарлетт.  Она  положила
немного овса для Луны в маленькую сумку. Идя с ним,  Скарлетт  старалась
найти способ прервать его болтовню о том, какие великолепные у нее  были
конюшни, и незаметно переключиться на разговор о Ретте. Но в этом не бы-
ло никакой необходимости.
   - Какое счастье для меня, что вы друзья с Реттом Батлсром, - восклик-
нул Барт, - если бы он не познакомил нас, то у меня никогда не  было  бы
шанса увидеть ваши конюшни.
   - Я была так удивлена, когда столкнулась с ним тогда, - быстро произ-
несла Скарлетт, - а как вы с ним познакомились?
   Барт ответил, что он совсем не знал Ретта. Старые друзья написали ме-
сяц тому назад письмо, в котором говорилось, что  они  посылали  к  нему
Ретта посмотреть на его лошадей.
   Ретт приехал с рекомендательным письмом от них.
   - Он отличный парень, очень серьезно относится к лошадям.  И  толк  в
них знает. Жаль, что он здесь не надолго. А вы друзья? Он никогда ничего
мне об этом не говорил.
   "Слава Богу", - подумала Скарлетт.
   - Я знаю одну семью в Чарльстоне, - сказала она, - и когда там гости-
ла, познакомилась с ним.
   - Тогда, наверное, вы встречали моих друзей Брютонов! Когда я  учился
в Кембридже, то ездил в Лондон, надеясь увидеть там Салли Брютон. Я схо-
дил по ней с ума, как и все.
   - Салли Брютон! Это обезьянье лицо? - сболтнула, не подумав Скарлетт.
   Барт усмехнулся. - То самое, не правда ли, она прекрасна, такая  нео-
бычная.
   Скарлетт энергично кивнула головой и улыбнулась, хотя по  правде  она
не могла понять, как мужчины могли сходить с ума по кому-либо столь  бе-
зобразному.
   Джон Морланд предполагал, что любой, кто знал, Салли, наверняка  обо-
жал ее, и проговорил о ней следующую половину часа, пока пытался соблаз-
нить Луну взять горсть овса из своей руки.
   Скарлетт слушала его лишь краем уха и думала о  своем.  Услышав,  как
Джон упомянул имя Ретта, она вновь оживилась.  Барт  хихикал,  вспоминая
сплетню, которую сообщила ему в письме Салли. Судя по письму, Ретт,  по-
хоже, попал в одну из самых проверенных ловушек.
   Один сиротский приют устроил пикник неподалеку от его дома. Когда  же
настало время уходить, то обнаружилось, что один из сирот пропал, поэто-
му Ретт вместе со школьной учительницей отправился его искать.  Все  за-
кончилось хорошо, ребенка налили, но только когда стемнело. Это  означа-
ло, что старая дева-учительница скомпрометирована, и Ретт должен был  на
ней жениться.
   Самое смешное в том, что несколько лет тому назад ему пришлось бежать
из города из-за того, что он отказался жениться на соблазненной  им  де-
вушке.
   - Вы могли подумать, что после первого раза он станет осмотрительнее,
- торжествовал Барт, - похоже, он более рассеян, чем это кажется на пер-
вый взгляд. Вы не находите это смешным, Скарлетт?
   Скарлетт ответила, собрав все свое остроумие:
   - С точки зрения женщины, это пойдет на пользу  мистеру  Батлеру.  Он
похож на мужчину, который причинил много неприятностей  женщинам,  когда
не был рассеян.
   Джон Морланд разразился смехом. Шум привлек Луну,  который  осторожно
приблизился. Барт встряхнул сумку с овсом.
   Скарлетт ликовала, хотя ей очень хотелось заплакать. Теперь  понятно,
почему Ретт так быстро с ней развелся и снова женился. Какая все же хит-
рая лиса эта Анна Хэмптон. Как она  искусно  меня  одурачила.  А,  может
быть, и нет. Может быть, мне просто не повезло, что поиски заблудившейся
сироты зашли слишком далеко и что Анна - особая любимица мисс Элеоноры и
что она очень похожа на Мелли.
   Луна закончил есть свой овес, и Джон Морланд засунул руку в карман  и
достал оттуда яблоко. Конь заржал от приятного предчувствия.
   - Послушай, Скарлетт, - сказал Барт, разламывая яблоко, - я хочу  по-
говорить об одном немного деликатном деле. Он положил четверть яблока на
ладонь и протянул его Луне.
   "Немного деликатном"! Если бы он знал, насколько деликатным  уже  был
их разговор. Скарлетт рассмеялась.
   - Я не боюсь, что вы избалуете это животное, если вы это имеет в  ви-
ду, - сказала она.
   - Боже, конечно, нет! Глаза Барта округлились. Что навело ее на такую
мысль!
   Как он объяснил, это было действительно деликатное дело. Элис Херинг-
тон, полноватая женщина, которая была на охоте и закончила ее в  канаве,
собирала вечеринку в праздник Лета, и ей бы  хотелось  пригласить  Скар-
летт, но она не решалась и поручила Барту провести  эту  дипломатическую
миссию.
   У Скарлетт возникла тысяча вопросов, но в конце концов все свелось  к
"где" и "когда" и "что на себя надеть". Кодум взбесится, узнав об  этом,
но ей было все равно. Ей хотелось  быть  нарядной,  пить  шампанское  и,
словно ветер, скакать  верхом,  перескакивая  через  ручьи  и  изгороди,
мчаться вслед за лисами и собаками.

   ГЛАВА 74

   Херингтон-хаус был огромный домина, построенный из портлендского кам-
ня. Он стоял неподалеку от Баллихары, и чтобы туда добраться, нужно было
лишь пройти через деревню Пайкр Корнер. Поиски входа занимали много вре-
мени, так как не было ни ворот, ни сторожки, а только пара торчащих  ко-
лонн без всяких украшений. Перед домом расстилалось широкое озеро, окай-
мленное дорогой, посыпанной гравием.
   Услышав шум подъезжающего кабриолета, из входной двери показался  ла-
кей. Он подал Скарлетт руку и помог ей спуститься, а затем провел в при-
хожую, где ее уже ожидала служанка.
   - Меня зовут Вилсон, мисс, - сказала она, делая реверанс. - Вы желали
бы отдохнуть после дороги или сразу присоединитесь к остальным?
   Скарлетт решила присоединиться к остальным, и лакей провел ее к  отк-
рытой двери, выходящей на лужайку.
   - Миссис О'Хара! - громко воскликнула Элис Херингтон.
   Теперь Скарлетт окончательно ее вспомнила, потому что  описания  "за-
кончила охоту в канаве" и "полноватая женщина" мало о чем говорили. Если
бы потребовалось точно и быстро описать эту женщину, то лучше всего  для
нее подходили слова: "толстая" и  "громогласная".  С  удивительной  лег-
костью Элис подбежала к Скарлетт и буквально проорала о  том,  что  была
очень рада увидеть ее. - Я надеюсь, БЫ любите  крокет,  я  отвратительно
играю, моя команда умрет от счастья, если я ее покину.
   - Я никогда не играла, - сказала Скарлетт.
   - Тем лучше! Новичкам везет, - ответила Элис и  протянула  деревянный
молоток. - У вас такие необычные глаза. Позвольте, я вам всех  представ-
лю, затем займете мое место, дадите шанс моей команде.
   Команда Элис, а теперь Скарлетт, состояла из пожилого мужчины в  тви-
довом костюме, который был представлен как генерал Смит-Берне, из  моло-
дой двадцатилетней парочки - Эммы и Чизи Фулвич. Оба были в очках. Гене-
рал представил Скарлетт ее соперников: Шарлотту Монтагю,  высокую  худую
женщину с прекрасно уложенными волосами, кузена Элис  по  имени  Десмонд
Грентли, такого же полного, и элегантную пару Женевьев и Рональда Бенне-
тов.
   - Не спускайте глаз с Рональда, - сказала ей Эмма, - он мухлюет.
   Скарлетт получила удовольствие от игры, а запах травы на свежескошен-
ном газоне показался ей ароматнее запаха цветов. Когда ее очередь подош-
ла в третий раз, то инстинкт соревнования уже полностью  овладел  ею,  и
она заработала несколько баллов и похлопывание по плечу со стороны гене-
рала.
   После окончания игры Элис Херингтон пригласила всех пить чай. Стол  с
чайником был установлен под огромным буком, тень от  него  была  кстати.
Здесь, у стола Скарлетт увидела Джона Морланда.  Он  внимательно  слушал
молодую женщину, сидящую на скамейке, но, увидев  Скарлетт,  помахал  ей
рукой в знак приветствия. Все остальные гости также были здесь. Скарлетт
встретила сэра Френсиса Кинсмана, красавчика, похожего на  повесу,  при-
шедшего вместе со своей женой, которая  правдоподобно  делала  вид,  что
помнила мужа Элис по охоте у Барта.
   Было очевидно, что собеседница Барта не обрадовалась, когда ее  прер-
вали, чтобы представить, но отнеслась к этому с прохладной снисходитель-
ностью.
   - Это Луиза Фернклифф, - бодрым голосом сказала Элис, прошептав затем
на ухо Скарлетт, что она из достопочтенных.
   Скарлетт улыбнулась и поприветствовала ее. Она хорошо  понимала,  что
молодая, с виду холодная женщина вряд ли обрадуется, если ее сразу назо-
вут Луизой, но в то же время и обращаться со словом "достопочтенная" ка-
залось излишним.
   Десмонд Грентли предложил Скарлетт присесть и спросил разрешения при-
нести для нее несколько сандвичей и пирожных. Скарлетт великодушно отве-
тила, что будет этому рада. Она посмотрела на сидевших вокруг нее людей,
которых Колум презрительно назвал джентри, и подумала, что ей не следует
думать о них плохо. Они были по-настоящему приятными людьми.  Она  знала
наверняка, что, общаясь с ними, хорошо проведет время.
   После чая Элис проводила Скарлетт в ее спальню. Чтобы  туда  попасть,
потребовалось пройти через довольно убогую прихожую, затем вверх по  ши-
рокой лестнице с протертой дорожкой, а затем мимо  просторного  зала,  в
котором не было ни одного ковра. Спальня была большой, но, как  заметила
Скарлетт, мебель в ней была расставлена по разным углам, а обои выгляде-
ли сильно выцветшими.
   - Сара убрала эту комнату для вас. Она приготовит вам ванну, а в семь
часов поможет одеться, если вас это устраивает. Ужин в восемь.
   Скарлетт заверила Элис, что все просто прекрасно.
   - Вы можете воспользоваться письменными приборами,  там  на  столе  -
книги, но если захотите что-нибудь другое...
   - Конечно, нет, Элис. Не заставляйте меня отнимать ваше время,  когда
у вас гости и прочие заботы, - Скарлетт наугад схватила книгу. - Мне так
давно хотелось прочесть это.
   Но чего ей действительно хотелось, так это поскорей спрятать  уши  от
нескончаемого монолога Элис о достоинствах ее толстого кузена  Десмонда.
"Неудивительно, что она чувствовала себя неловко, когда приглашала меня,
- подумала Скарлетт, - она, должно быть, понимает, что ничто в  Десмонде
не сможет воспламенить сердце девушки. Я думаю, разузнав, что я  богатая
вдова, она хочет ему помочь не упустить шанс, пока другие остаются в не-
ведении. Но, Элис, здесь шансов нет, даже одного из миллиона".
   Не успела Элис уйти, как на пороге появилась служанка.  Она  вошла  в
комнату, предварительно постучав. Подобострастно улыбаясь, служанка сде-
лала реверанс.
   - Меня зовут Сара, - сказала она, - мне предоставилась большая  честь
одевать саму миссис О'Хара. А когда привезут чемоданы?
   - Чемоданы? Какие чемоданы? - спросила Скарлетт.  Служанка  прикусила
язык и жалобно застонала.
   - Вам лучше присесть, - сказала ей Скарлетт, - мне нужно вас о многом
расспросить.
   Девушка с удовольствием была готова услужить. С каждой минутой  наст-
роение Скарлетт становилось мрачнее и мрачнее, когда она обнаружила, как
много было ей неведомо. Самым плохим в рассказе Сары оказалось  то,  что
никакой охоты не должно было быть. Охотничий сезон приходился на осень и
зиму. Единственной причиной того, что сэр Джон Морланд решил все же  ор-
ганизовать выезд, было желание выставить во всей красе своих лошадей пе-
ред богатой американской гостьей. Скарлетт не менее расстроилась, узнав,
что всем дамам приходилось каждый раз менять свои туалеты. Они  переоде-
вались после завтрака, после обеда и после ужина, никто не  оставался  в
прежнем наряде. Скарлетт захватила с собой два платья для прогулок, одно
для обеденного времени и одно для охоты. И  она  не  испытывала  никакой
нужды посылать в Баллихару за чем-нибудь еще. Миссис Сканлон и так ходи-
ла не спавши много ночей, заканчивая для нее новые вещи. Весь  гардероб,
приготовленный для поездки в Америку, безнадежно вышел из моды.
   - Думаю, что утром я уеду, - сказала Скарлетт.
   - Нет, - закричала Сара, - вы не должны этого делать, миссис  О'Хара.
Не обращайте внимания на других. Они ведь англичане.
   Скарлетт заулыбалась:
   - Так значит, ты противопоставляешь нас им, я так тебя поняла? Откуда
ты узнала, что я - О'Хара?
   - Каждый в графстве Миг знает О'Хара, - с гордостью ответила девушка,
- каждый ирландец.
   Скарлетт улыбалась, сейчас она чувствовала себя не так плохо.
   - Ну теперь, Сара, - сказала она, - расскажи мне об англичанах.
   Скарлетт была уверена, что слуги в доме должны знать  обо  всем.  Так
было всегда.
   Сара не разочаровала Скарлетт. И когда она спустилась к ужину, то бы-
ла готова отразить любые проявления снобизма, по отношению  к  ней.  Она
теперь знала о гостях даже больше чем их собственные матери.
   И все же Скарлетт чувствовала себя не в своей тарелке и  была  не  на
шутку рассержена на Джона Морланд... Все, что он произнес до этого,  бы-
ло: "легкие платья днем и что-то довольно  открытое  для  вечера".  "Все
женщины были разодеты и украшены, как королевы", -  думала  Скарлетт.  А
она оставила свой жемчуг и брильянтовые  серьги  дома.  Она  также  была
убеждена, что ее платье совсем не гармонировало с  остальными,  так  как
было сшито деревенской портнихой.
   Скарлетт стиснула зубы и решила,  что  все  равно  она  получит  удо-
вольствие от общества: "Возможно, меня больше не  пригласят  в  подобное
место".
   И правда, многое на вечеринке ей понравилось. В дополнение к  крокету
была прогулка по озеру на лодке, соревнования в стрельбе из лука и игра,
которая называлась теннис. Как ей сказали, обе спортивные игры были пос-
ледним модным увлечением.
   После ужина все гости и хозяева ринулись ворошить большие  коробки  с
карнавальными костюмами, которые принесли в  гостиную.  Генри  Херингтон
нарядил Скарлетт в длинную шелковую мантию, усыпанную блестящей мишурой,
и водрузил на ее голову  корону,  которая  была  украшена  разноцветными
стекляшками.
   - Сегодня вечером вы - Титания, - сказал он ей.
   Другие мужчины и женщины наряжались сами, а затем  с  веселым  криком
разбегались по всей большой комнате, прячась за спинками стульев и  ловя
друг друга.
   - Я понимаю, что все это очень глупо, - как  бы  извиняясь,  произнес
Джон Морланд из-под огромной маски льва, сделанной из папье-маше, - но в
ночь праздника Лета нам разрешается побыть немножко сумасшедшими.
   - Я на вас очень сердита. Барт, - сказала ему Скарлетт. -  Вы  совсем
бесполезны для леди. Почему вы не предупредили, что надо захватить с со-
бой кучу платьев?
   - Боже мой, неужели это так необходимо? Я никогда не  обращаю  внима-
ния, во что одеты леди. Только не понимаю, к чему эта вся суета.
   К тому времени, когда все устали от игры, на Херингтон-хаус уже спус-
тились продолжительные ирландские сумерки.
   - Стемнело, - закричала Элис, - пойдемте поглядим на костры.
   У Скарлетт возникло ощущение вины. Она должна была остаться в  Балли-
харе. День Лета был почти таким же важным праздником для фермеров, как и
день святой Бриджид. Огромные костры символизировали середину года,  его
самую короткую ночь, и давали волшебную защиту скоту и будущему урожаю.
   Когда веселье перенеслось из дома на темную лужайку, то оттуда  можно
было увидеть далекий блеск костров и услышать ирландскую  музыку.  Скар-
летт знала, что она не должна была покидать в эту ночь Баллихару. О'Хара
должна быть ночью у костра, как и на заре, когда  будут  прогонять  скот
через уже потухшие угли. Колум предупреждал ее, что ей не следовало  хо-
дить на вечеринку к англичанам. Хорошо или плохо к  ним  относились,  но
древние обычаи играли важную роль в жизни ирландцев. Она рассердилась на
Колума, так как не могла подчинить свою жизнь предрассудкам.  Сейчас  же
ей казалось, что она ошиблась.
   - Почему вы здесь, а не в Баллихаре, у костра? - спросил ее Барт.
   - А почему вы у себя? - сердито огрызнулась Скарлетт.
   - Там я нежеланный зритель, - ответил Джон Морланд.
   Голос его в темноте показался очень грустным.
   - Один раз я попытался прийти на празднование. Я подумал, что в  обы-
чае со скотом могла быть какая-то народная мудрость.  Может  быть,  угли
благотворно влияют на копыта животных или что-нибудь еще. И я решил исп-
робовать на своей лошади.
   - Ну и как?
   - Я так и не узнал. Все веселье стихло, как только я появился. Поэто-
му мне пришлось уехать обратно.
   - Мне следовало уехать отсюда, - выпалила Скарлетт.
   - Какая ерунда. Вы единственная по-настоящему желанная здесь  гостья.
К тому же вы американка. Вы экзотический цветок, растущий  среди  сорня-
ков.
   Она об этом раньше не думала. Это звучало  убедительно.  Люди  обычно
оказывают повышенное внимание гостям издалека. Она стала чувствовать се-
бя гораздо лучше, до тех пор, пока не услышала, как достопочтенная Луиза
произнесла:
   - Не правда ли, они забавные. Я обожаю ирландцев, когда они все  ста-
новятся примитивными язычниками, как сейчас. Если бы они не были  такими
глупыми и ленивыми, то я бы осталась жить в Ирландии.
   Возвратившись домой, она тут же мысленно  извинилась  перед  Колумом.
Теперь она больше никогда не покинет свой дом и своих людей.
   - Разве можно найти кого-нибудь, кто не делал ошибок,  дорогая  Скар-
летт? Если бы ты сама не убедилась, как бы ты тогда узнала?  Вытри  свои
глазки и поезжай в поле. Парни, которых мы наняли, уже  начали  собирать
сено.
   Скарлетт поцеловала своего двоюродного брата в щеку. Он не сказал: "Я
же тебе говорил..."
   В течение следующих недель Скарлетт получила два приглашения  от  лю-
дей, с которыми познакомилась у Элис Херинггон. На оба она ответила  на-
пыщенно-красивым отказом. Когда с сеном было покончено" Скарлетт поручи-
ла нанятым парням заняться лужайкой за ее домом. На следующий год  трава
на ней могла вновь вырасти мягкой и сочной. Кэт  бы  понравилось  играть
там в крокет.
   Пшеница созрела, ее колосья пожелтели, и в это сонное  время  к  дому
Скарлетт подъехал на лошади человек, привезший  для  нее  записку.  Пока
Скарлетт писала ответ, человек без приглашения зашел на кухню и попросил
чаю или "чего-нибудь покрепче".
   Шарлотта Монтагю желала навестить Скарлетт, если это удобно.  Но  кто
была эта Шарлотта Монтагю? Скарлетт пришлось десять минут напрягать свою
память, пока она не вспомнила приятную и ненавязчивую, уже в годах, жен-
щину, с которой она познакомилась у  Херингтонов.  Скарлетт  припомнила,
что миссис Монтагю не носилась на празднике, как индеец  по  прериям,  а
куда-то исчезла сразу после ужина. Но это не делало ее менее английской.
   Ну что она хочет? У Скарлетт разыгралось любопытство. В записке  было
сказано: "дело, касающееся взаимного интереса".
   Она прошла на кухню и отдала находившемуся там мужчине написанный  ею
ответ, в котором приглашала миссис Монтагю на  чай.  Она  понимала,  что
вторгалась на территорию миссис Фиц. Но ведь это была ее кухня,  не  так
ли? Кэт уже давно проводила там по многу часов  -  ежедневно,  а  почему
нельзя ей?
   Для встречи с миссис Монтагю Скарлетт чуть  было  не  надела  розовое
платье. Оно было гораздо прохладнее, чем ее голвейские юбки, а день  вы-
дался слишком теплым для Ирландии. Но, подумав" она убрала его обратно в
шкаф. Она не собиралась выдавать себя за ту, кем в  действительности  не
являлась.
   Шарлотта Монтагю была одета в серый льняной жакет и блузку с  кружев-
ным жабо. Скарлетт почувствовала, как у нее зачесались руки  от  желания
его потрогать. Она еще никогда не видела, чтобы кружева были такими тон-
кими и изящными.
   Шарлотта сняла серые крошечные перчатки и такую же серую шляпу с  пе-
ром, прежде чем усесться на покрытый плюшем стул.
   - Благодарю, что смогли меня принять, миссис О'Хара. Я не думаю,  что
вы захотите тратить свое время на разговоры о погоде. Я  думаю,  что  вы
захотите узнать цель моего визита. Я не ошибаюсь?
   - Я умираю от любопытства, - сказала Скарлетт, такое начало ей понра-
вилось.
   - Я узнала, что вы - преуспевающая деловая женщина как в Америке, так
и здесь. Пожалуйста, не волнуйтесь. Все, что мне известно, я храню в се-
бе. Это одна из самых уязвимых черт моего характера. Другой моей чертой"
как вы, наверное, себе представляете" является то, что я узнаю о  вещах,
о которых не могут узнать другие. Я тоже женщина дела. Если вы мне  поз-
волите, то я расскажу о своем бизнесе.
   Скарлетт лишь молча кивнула головой. Что могла узнать о ней эта  жен-
щина? И каким образом?
   Миссис Монтагю решила начать с предыстории. Она  была  самой  младшей
дочерью младшего сына, принадлежавшего к одной приличной семье" и  вышла
замуж за младшего сына из другой такой же семьи. Еще до смерти мужа, ко-
торый трагически погиб на охоте, ей надоело жить, вечно балансируя, соб-
людая установленные приличия, вести  уклад,  который  бы  соответствовал
благовоспитанной леди, и постоянно нуждаться в деньгах. После того,  как
она овдовела, жизнь ее стала просто невыносимой.
   Все, что у нее было, - это ум, образование, вкус и вход в лучшие дома
Ирландии. Позже она добавила к своему списку  благоразумие  и  обладание
информацией.
   - Я, если можно так сказать, профессиональная гостья и друг.  Я  могу
давать мудрые советы о том, что шить, как весело проводить время, обуст-
раивать дома, помогаю устраивать свадьбы и свидания. И мне щедро  платят
за это портные, сапожники, ювелиры, торговцы мебелью и коврами. Я искус-
на и тактична, и вряд ли кто подумает, что мои  услуги  оплачиваются.  А
если кто и заподозрит, то постарается об этом либо не знать, либо не об-
ращать внимания, так как остается очень доволен  результатами,  учитывая
также, что ему это почти ничего не стоило.
   Скарлетт была поражена и заинтригована, почему сидящая перед ней жен-
щина исповедуется ей обо всем.
   - Я говорю вам обо всем потому, что знаю, что вы неглупы, миссис  Оа-
Хара. Вы, конечно, удивитесь, и справедливо, с чего это я решила  помочь
вам, как говорится в пословице, от чистого сердца. Я и не собираюсь  де-
лать ничего от чистого сердца, просто это поможет  укрепить  мое  личное
материальное положение. У меня к вам деловое предложение. Вы заслуживае-
те лучшего, чем быть приглашенной на убогую вечеринку, устроенную  такой
убогой женщиной, как Элис Херинггон. У вас есть красота" ум и деньги. Вы
мажете стать неподражаемой индивидуальностью. Если вы доверитесь  мне  и
будете под моей опекой, то я сделаю вас одной из самых очаровательных  и
пользующихся наибольшей популярностью в Ирландии женщин. Это  займет  от
двух до трех лет. Затем весь мир будет открыт для вас, вы станете знаме-
нитой и у вас будет достаточно денег, чтобы провести в  роскоши  остаток
жизни.
   Миссис Монтагю улыбнулась:
   - Почти двадцать лет я не могла отыскать такую женщину, как вы.

   ГЛАВА 75

   Как только Шарлотта Монтагю уехала, Скарлетт сразу выбежала из  кухни
и направилась в комнату миссис Фицпатрик. Ей было все равно, что она  не
послала за экономкой, а пошла сама. Скарлетт нужно было с кем-нибудь по-
говорить. Еще не дойдя до двери комнаты, она увидела, как оттуда показа-
лась сама миссис Фиц.
   - Миссис О'Хара, вам следовало бы послать за мной, - сказала  негром-
ким голосом миссис Фиц.
   - Я знаю, знаю, но это так долго. То, что я хочу вам  сказать,  ждать
не может.
   Скарлетт была сильно взволнована.
   Холодный взгляд миссис Фицпатрик моментально ее остудил.
   - Придется подождать, - сказала она, - а то кухонная прислуга услышит
все, вами сказанное, а затем повторит, уже приукрасив. Пойдемте не спеша
со мной.
   Скарлетт почувствовала себя послушной девочкой. Она  делала,  что  ей
говорили.
   Не дойдя до кухни, миссис Фицпатрик остановилась. Скарлетт  останови-
лась вслед за ней. Она умирала от нетерпения, пока миссис Фиц  рассказы-
вала Об усовершенствованиях, сделанных на кухне. "Широкая  балюстрада  -
достаточно большая, чтобы на ней сидеть", -  лениво  подумала  Скарлетт.
Она стояла, выпрямившись, как миссис Фиц. Глаза ее смотрели на  кухню  и
прислугу, которая всем своим видом показывала, что была погружена в  де-
ло.
   Миссис Фиц двигалась с величественным видом. Когда они зашли  в  дом,
Скарлетт, не успев захлопнуть дверь, тут же принялась рассказывать.
   - Конечно, это смешно, - сказала Скарлетт, поделившись услышанным  от
миссис Монтагю. - Я ей так и сказала: "Я - ирландка, я не хочу, чтобы за
мной ухаживали англичане".
   Скарлетт говорила очень быстро, и на ее лице выступил румянец.
   - Вы были совершенно правы, миссис О'Хара. Женщина,  судя  по  ее  же
собственным словам, ничем не лучше, чем обыкновенный вор.
   Сила оценки, данной миссис Фицпатрик, заставила Скарлетт замолчать, и
она не стала повторять, что ей ответила миссис Монтагю: "Ваше ирландское
происхождение - одна из самых интригующих подробностей о вас.  Полосатые
гольфы и вареный картофель - один день, куропатки и шелка - другой.  Все
это пойдет на пользу вашей легенде. Напишите мне, когда решите".
   После того как Колум услышал отчет Розалин Фицпатрик  о  том,  что  у
Скарлетт побывала гостья, он пришел в ярость:
   - Как только могла Скарлетт на поротое пустить? - со злостью  спросил
он.
   Розалин попыталась его успокоить.
   - Ей одиноко, Колум. Мы с тобой заменяем ей друзей. Ребенок - это все
для матери, но компании он ей не составит. Я начала подумывать, что  ин-
тересное общение может пойти ей на пользу. И нам тоже, если задаться та-
кой целью. Гостиница Кеннеди уже почти закончена. Скоро там начнут оста-
навливаться различные мужчины. Что, кроме  новых  гостей,  сможет  лучше
отвлечь внимание англичан.
   - Я с первого же взгляда поняла, что представляет из себя эта  Монта-
гю. Она из разряда равнодушных, расчетливых и жадных женщин. Помяни  мое
слово, первое, что она скажет Скарлетт - это подновить Бит Хаус  и  сме-
нить мебель. И здесь она не упустит шанса набить свой кошелек. Но  Скар-
летт сможет все это себе позволить. И потянуться в Баллихару незнакомцы,
со всем своим бархатом, французскими платьями. Их будет так  много,  что
мы со счета собьемся.
   - К прелестной американской вдове уже проявляют интерес. Почему бы ей
не подыскать себе мужа? Я думаю, лучше, чтобы она ездила к англичанам на
их приемы, чем здесь за ней начнут ухлестывать английские офицеры.
   Колум пообещал "задаться целью". Он вышел из дома и прошел  несколько
миль, пытаясь решить, что будет лучше для Скарлетт, что будет лучше  для
братства и как это можно уравновесить.
   Последнее время он терзал себя, допуская из-за того ошибки. Ему сооб-
щили, что несколько мужчин нарушали свои обязательства перед  фенианским
движением. Два года хорошего урожая успокоили людей. А когда  люди  спо-
койны и довольны, рисковать становится гораздо опаснее.  Фенианцы,  про-
никшие в ряды полиции, сообщали, что до них долетели слухи о том, что  в
братстве завелся  доносчик.  Подпольные  группы  постоянно  подвергались
опасности. Уже дважды из-за предательства восстание было сорвано. Но  на
сей раз все было разработано самым тщательным образом. Были  предприняты
все меры предосторожности. Теперь оно не могло сорваться.
   Оставалось совсем немного денег. Высший совет уже вынес  решение  по-
дать сигнал к началу действий в ближайшую зиму, когда большая часть анг-
лийской милиций будет находиться на лисьей охоте, вдалеке от своих  гар-
низонов. Теперь пришло сообщение, что необходимо отложить начало восста-
ния до тех пор, пока предателя не обнаружат и  не  разоблачат.  Ожидание
угнетающе действовало на Колума.
   Когда наступил рассвет, Колум шел сквозь розовый туман по направлению
к Бит Хаусу. Он открыл ключом дверь и зашел" комнату Розалин.
   - Мне кажется, вы были правы, - сказал ей он.  -  Теперь  я  заслужил
чашку чая?
   В тот же день миссис Фицпатрик принесла Скарлетт извинения за то, что
была слишком опрометчива, и посоветовала ей заняться с помощью  Шарлотты
Монтагю устройством светского образа жизни. На что Скарлетт ответила:
   - Я решила, что это глупая идея. Я слишком занята.
   Когда Розалин рассказала об этом Колуму, тот залился смехом. Уходя из
дома, миссис Фиц хлопнула дверью.
   Наступило время сбора урожая, а за ним и его праздник, затем  золотая
осень и пора листопада. Скарлетт радовалась обильному  урожаю.  Сентябрь
был месяцем уплаты полугодовой ренты, и она знала, что наниматели  зара-
ботают более чем достаточно. И все же это великая вещь - быть О'Хара.
   Когда Кэт исполнилось два года, Скарлетт  устроила  по  этому  поводу
большой праздник. Все местные ребятишки до десяти лет собрались у нее  в
доме, чтобы поиграть друг с другом в большой и пустой комнате на  первом
этаже, попробовать мороженое, может быть, первый раз в своей жизни и по-
кушать пирог с изюмом и смородиной и крошечными подарками внутри. Каждый
вернулся домой с блестящей монетой в руке. Скарлетт позаботилась,  чтобы
дети разошлись по домам еще засветло. В День всех святых она  была  суе-
верна. После того как дети ушли, она отвела Кэт спать.
   - Тебе понравился твой день рождения, дорогая? Кэт сонливо улыбалась:
   - Да. Бай-бай, мама.
   - Я знаю, что ты у меня ангел. Пора уже спать. Иди сюда, ложись в ма-
мочкину постель, сегодня твой большой праздник.
   Не успела Скарлетт уложить Кэт, как та поднялась и села.
   - А где подарок для Кэт?
   - Сейчас я тебе его принесу, дорогая.
   Скарлетт вытащила из коробки большую фарфоровую куклу.  Кэт  замотала
головкой.
   - Другой.
   Затем она перевернулась на животик и заскользила вниз из-под пухового
одеяла. Громко приземлившись на пол, она забралась  под  кровать,  после
чего выбралась оттуда вместе с полосатой кошкой в руках.
   - Боже мой, Кэт, где ты ее нашла? Дай мне, пока она тебя не поцарапа-
ла.
   - А ты мне ее отдашь?
   - Конечно, если ты захочешь, но это дворовая киска, моя  крошка,  она
может не захотеть остаться в доме.
   - Она меня любит.
   Скарлетт сдалась. Кошка совсем не поцарапала Кэт, и Скарлетт успокои-
лась. "Ну что плохого она может сделать? Она уже брала с собой в постель
двух. Возможно, придется спать среди блох, но день  рождения  есть  день
рождения".
   Кэт свернулась калачиком прямо  на  подушке.  Неожиданно  ее  усталые
глазки раскрылись.
   - Когда Энни принесет мне молока, - произнесла она,  -  моя  подружка
может его пить.
   Зеленые глаза захлопнулись, и Кэт заснула.
   Энни негромко постучала - и вошла с кружкой молока в руках. Когда она
вернулась на кухню, то рассказала всем остальным про то, как миссис  Оа-
Хара смеялась не переставая, а она ума не могла  приложить  почему.  Она
услышала только, как госпожа упомянула что-то про кошек и молоко.
   - Если вы хотите знать, - сказала Мэри Морган, - то миссис О'Хара по-
думала, что гораздо лучше было бы дать  ребенку  какое-нибудь  приличное
христианское имя, тогда святые могли бы ее оберегать.
   Три служанки и стряпуха перекрестились трижды. Услышав  их  разговор,
миссис Фиц тоже перекрестилась и мысленно прочла молитву.
   Скоро Кэт станет слишком большой, чтобы находиться  под  непрестанной
опекой. Люди боятся красивых детей, а когда люди чего-нибудь боятся, они
пытаются это уничтожить.
   В это время в Баллихаре матери терли щетками своих детей в воде, нас-
тоянной  в  течение  дня  на  корне  дудника.  Это  считалось  известным
средством защиты от ведьм и злых духов.
   Скарлетт выезжала Луну, когда послышались звуки охотничьего  рожка  и
лай собак. Где-то неподалеку шла охота. Она предположила,  что  там  мог
быть и Ретт. Она заставила Луну перепрыгнуть через парочку канав и  нес-
колько изгородей, но это нельзя было сравнить с настоящей охотой.
   На следующий день она написала миссис Монтагю.
   Две недели спустя на дороге показались три  тяжелые  повозки.  Мебель
для комнат миссис Монтагю приехала. Сама миссис следовала за повозками в
нарядной карете вместе со своей служанкой.
   Она дала  указания,  куда  расставлять  мебель,  предназначенную  для
спальни и гостиной, затем пошла справиться о своей служанке, занимавшей-
ся распаковыванием привезенных вещей.
   - Ну что ж, начнем, - сказала миссис Монтагю Скарлетт.
   "Я вообще могу здесь не находиться. Единственное, что  мне  позволяют
делать, так это подписывать банковские чеки с безумными суммами", -  жа-
ловалась Скарлетт Окрас, любимой кошке Кэт. Такая кличка  значила  поир-
ландски "голодная", ее придумала стряпуха, когда была чем-то рассержена.
Окрас игнорировала Скарлетт, но у той больше не было  других  собеседни-
ков: Шарлотта Монтагю и миссис Фицпатрик редко интересовались ее  мнени-
ем.
   В отличие от Скарлетт, они-то знали, каким должен быть Биг Хаус.
   Но Скарлетт и не проявляла  особого  интереса.  Большую  часть  жизни
здесь мысли о доме, в котором она жила, ее мало беспокоили. Она  воспри-
нимала дом, как должное. Тара была Тарой; что принадлежало тетушке  Пит-
типэт, принадлежало тетушке Питтипэт, хотя ей-то  принадлежала  половина
дома.
   Лишь однажды Скарлетт не осталась безучастной, когда Ретт строил  для
нее дом. Тогда она приобрела самую дорогую и самую новую мебель и прочие
украшения. Она была очень довольна, потому что это служило доказательст-
вом ее благосостояния. Что же касалось самого дома, то она толком-то его
и не видела, как не видела толком  и  большого  дома  в  Баллихаре.  Что
действительно имело для нее значение, так это земля, плодородная, дающая
урожай, а также сам городок со своими рентами, услугами. Ни у кого, даже
у Ретта, не было своего собственного городка.
   И несмотря на это, Скарлетт прекрасно понимала, что если ты  принима-
ешь приглашение, это значит, что в свою очередь должна послать ответное.
А она не могла приглашать людей в дом, в котором обставлены мебелью лишь
две комнаты. Скарлетт считала, что ей повезло, что Шарлотта взяла на се-
бя миссию по переустройству ее дома. У нее оставалось  время  заниматься
более интересными делами.
   Она оказалась твердой по отношению к вещам, имевшим для нее значение.
У Кэт должна быть своя комната, отдельная от няни. Сама  Скарлетт  будет
вести собственную бухгалтерию и не станет передавать ее в ведение управ-
ляющих. Что же касается Шарлотты и миссис Фиц, то они могут делать  все,
что им заблагорассудится.  Расходы  были  просто  умопомрачительные,  но
Скарлетт согласилась дать Шарлотте полную свободу действий, и  отступать
было уже поздно. Кроме того, деньги для нее уже не играли той роли,  как
раньше.
   Итак, Скарлетт нашла себе убежище в конторе по управлению делами име-
ния, пока рабочие многие месяцы делали в доме все, что было для нее  не-
ведомым и стоило уйму денег. Но, по крайней мере, Скарлетт  могла  зани-
маться фермой и обязанностями О'Хара. Теперь к этому прибавилась  и  по-
купка лошадей.
   - Я почти ничего не знаю о лошадях, - сказала Шарлотта Монтагю.
   От этого заявления глаза у Скарлетт чуть было не  вылезли  из  орбит.
Она была почти уверена, что на свете не существовало ничего, в чем  Шар-
лотта не считала бы себя знатоком.
   - Тебе придется купить четырех лошадей простых и шесть для охоты, хо-
тя лучше восемь, и ты должна попросить сэра  Джона  Морланда  помочь  их
отобрать.
   - Шесть охотничьих лошадей! Разрази меня гром, Шарлотта, ты  говоришь
о пятистах фунтах, - закричала Скарлетт, - ты с ума сошла!
   Она понизила голос до нормального, убедившись, что кричать на Шарлот-
ту было пустой тратой времени и сил. Ничто не могло вывести ее из равно-
весия.
   - Что касается лошадей, то я вас кое-чему научу, -  сказала  Шарлотта
ядовито-сладким голосом, - ездить вы можете лишь на  одной  упряжке  для
карет и плугов.
   У Скарлетт не осталось больше возражений. Поэтому она не стала утруж-
дать себя спором по поводу помощи Джона Морланда. Но Скарлетт  осознава-
ла, что ей хотелось найти какой-нибудь повод, чтобы увидеться с  Бартом.
Возможно, у него есть новости о Ретте. И на следующий день она  отправи-
лась в Дансан. Морланд был польщен ее просьбой. Конечно, он поможет выб-
рать лучших лошадей.
   - Что-нибудь слышно от вашего американского друга, Барт?  Она  надея-
лась, что ее вопрос окажется как бы между прочим. Момента, чтобы его за-
дать, ей пришлось ждать долго.  Джон  Морланд  говорил  о  лошадях  даже
больше, чем папа и Беатриса Тарлтон.
   - Вы имеете в виду Ретта? При звуке его имени сердце Скарлетт екнуло.
   - Да, к написанию писем он относится с большей ответственностью,  чем
я, - промолвил Джон и указал на кипу писем и счетов, беспорядочно лежав-
ших на столе.
   Будет ли этот человек продолжать?
   - Как дела у Ретта? - Барт пожал плечами и повернулся к  Скарлетт,  -
на чарльстонских скачках он решил выехать на кобыле, которую купил у ме-
ня. Я сказал ему, что кобыла рождена для прыжков через барьеры, а не для
бега по ровной местности, но он уверен, что скорость все  скомпенсирует.
Боюсь, что он разочаруется; Через три-четыре года может получиться,  как
он задумал, но если помнить, что...
   Скарлетт перестала его слушать. Джон Морланд мог говорить до  второго
пришествия! Почему он не скажет ей то, что она хочет знать? Ретт  счаст-
лив? Он упоминал ее имя?
   Она посмотрела на молодое живое лицо баронета и простила его. В опре-
деленном смысле слова он был одним из самых приятных людей в мире.
   Жизнь Джона Морланда проходила среди лошадей. Он был  толковым  ленд-
лордом и интересовался делами своего имения и нанимателей, но лошади бы-
ли его настоящей страстью. И соперничать с ней могла лишь  зимняя  охота
на лис, на которую он ездил верхом на чудных рысаках-охотниках.
   Возможно, лошади как-то сглаживали его личную романтическую трагедию.
Баронет был полностью предан женщине, которая завоевала его сердце, ког-
да они оба были детьми. Ее звали Грейс Гастингс, и она уже двадцать  лет
была замужем за Джулианом Гастингсом. Безнадежная любовь  роднила  Скар-
летт с Джоном.
   Шарлотта поведала Скарлетт о том, что "каждый в Ирландии" знал, что
   Джон не представлял интереса для женщин, охотящихся за мужьями,  пос-
кольку денег у него было немного. Его имение и  титул  были  впечатляюще
старыми, но единственным источником его доходов было взимание  платы  за
пользование его землей. И деньги, почти до последнего шиллинга, он  тра-
тил на лошадей.
   Он был очень красивым и высоким блондином. Его серые  глаза  излучали
тепло, улыбка была фантастически милой и полностью  соответствовала  его
доброму характеру. Он был неестественно невинным  для  мужчины,  который
свои сорок с лишним лет провел в светских кругах  британского  общества.
Случалось, что какая-нибудь обеспеченная, как достопочтенная Луиза, жен-
щина влюблялась в него и задавалась  определенными  целями.  Однако  это
лишь приводило в замешательство Морланда, что в свою  очередь  забавляло
окружающих, и после этого эксцентричность баронета становилась еще более
известной. Его рассеянность была просто легендарной, он постоянно засте-
гивал не на те пуговицы свои жилетки, а его громкий  заразительный  смех
зачастую был неуместным. Что же касается коллекции картин Джорджа  Стаб-
са, то Морланд так часто делал в ней перестановки, что вскоре стены  его
дома стали похожими на решето.
   Скарлетт обратила внимание на то, что  прекрасный  портрет  известной
лошади по кличке Элкипс еле-еле  сохранял  равновесие,  лежа  на  стопке
книг, и угрожал упасть на головы окружающих. Но Скарлетт не придала это-
му значения, она хотела разузнать о Ретте. "Я лучше спрошу его, -  поду-
мала она, - все равно он забудет".
   - Ретт что-нибудь говорил обо мне? Морланд закрыл  глаза,  его  мысли
были сосредоточены на предках кобылы. Затем вопрос Скарлетт до него  до-
шел.
   - Да, конечно, он просил узнать, не продадите ли вы Луну. Он  подумы-
вает вновь возродить данморскую охоту и хотел бы,  чтобы  я  не  спускал
своих глаз с лошадей вроде Луны.
   - Я думаю, ему придется сюда приехать, чтобы  их  купить,  -  сказала
Скарлетт, моля, чтобы Барт сказал "да".
   Но его ответ привел ее в отчаяние.
   - Нет, ему придется довериться мне. Его жена в положении. Сами  пони-
маете, он не может ее оставить. Теперь, когда я решил показать вам самые
сливки, боюсь, что вряд ли смогу быть полезен Ретту. Я напишу  ему,  как
только найду время.
   Скарлетт была настолько озабочена новостью, услышанной от Барта,  что
тому пришлось потрясти ее за руку, чтобы добиться внимания. Барт спросил
ее, когда она собиралась начать поиски охотничьих лошадей. Скарлетт  от-
ветила, что в тот же день.
   Всю зиму каждую субботу ездила Скарлетт вместе с Джоном Морландом  по
графству Мит с одной охоты на другую, присматривая лошадей. Задача  ока-
залась не из легких, так как Скарлетт хотела лошадь, которая была бы так
же бесстрашна, как она сама. Скарлетт ездила верхом так, как будто демо-
ны гнались за ней. Благодаря верховой езде, она в конце концов перестала
представлять, что Ретт мог быть  отцом  какого-нибудь  другого  ребенка,
кроме Кэт.
   Когда Скарлетт была дома, она старалась уделить  Кэт  чуточку  больше
внимания и любви. И, как всегда, Кэт выражала свое презрение,  если  она
ее обнимала. Но истории про лошадей Кэт слушала столько времени, сколько
мать рассказывала ей.
   И когда наступил февраль, Скарлетт снова, с такой же, как и в прошлом
году, радостью выдернула из земли первый дерн. И  ей  уже  было  гораздо
легче вспоминать Ретта и прошлое. Его образ редко возникал в ее  вообра-
жении.
   Наступил новый год, предвещающий много хорошего. И  если  Шарлотта  и
миссис Фиц все же закончат то, что они делали с ее  домом,  то  Скарлетт
сможет устроить званый вечер. Она скучала по Кэтлин и всем остальным. Но
стараниями Пиджин она так неуютно там чувствовала себя, что почти не ви-
делась со своими кузенами. Это подождет, нужно много успеть сделать.
   В июле Скарлетт пришлось выдерживать долгие изнурительные часы,  пока
с нее снимала мерку портниха, которую привезла из. Дублина миссис Монта-
гю. Миссис Симе была беспощадна. Скарлетт  приходилось  поднимать  руки,
затем их вытягивать, опускать, ставить перед собой. Руки принимали такие
положения, которые трудно было придумать. Затем все повторялось, но  уже
сидя. Затем - в каждом положении кадрили, вальса, котильона.
   - Только для савана она еще не сняла с меня мерку, - тяжело  вздыхала
Скарлетт.
   Шарлотта Монтагю одарила ее своей редкой улыбкой.
   - Возможно, она и это сделала, только не сказала вам.  Дейзи  Симе  -
очень кропотливая женщина.
   - Я не могу поверить, чтобы ужасную женщину звали  Дейзи,  -  сказала
Скарлетт.
   - И не вздумайте ее так называть, пока она сама не  позволит.  Никому
ниже герцога не позволяется быть фамильярной с Дейзи. В своем деле она -
само совершенство, поэтому все боятся ее рассердить.
   - Но вы называете ее Дейзи.
   - Я тоже само совершенство в своем деле.
   Скарлетт рассмеялась. Ей нравилась Шарлотта Монтагю, она уважала  ее,
хотя как подруга Шарлотта была далека от идеала. Она надела крестьянское
платье и пошла ужинать (Шарлотта напомнила ей, что это был  обед,  а  не
ужин). Затем она отправилась к реке, где собирались разжечь большой кос-
тер по случаю праздника Лета. Когда Скарлетт  закружилась  в  танце  под
звуки скрипок и волынок, то решила, что ей очень повезло. Если  то,  что
пообещала Шарлотта, сбудется, то она сможет проводить свое время, враща-
ясь в свете, и одновременно оставаться в среде ирландцев.  Бедный  Барт,
вспомнила Скарлетт, на празднике в своем имении он - нежеланный гость.
   Когда на празднике урожая Скарлетт сидела во главе  стола,  то  вновь
вспомнила про то, как ей везло. В Баллихаре вновь выдался  хороший  уро-
жай, может быть, не такой, как в прошлые два года, но его было достаточ-
но, чтобы у каждого в кошельке позванивали монеты.  Каждый  в  Баллихаре
праздновал удачный год. Все, как заметила Скарлетт, кроме Колума. Вид  у
Колума был такой, как будто он не спал целую неделю.  Она  хотела  спро-
сить, что его беспокоило, но уже многие недели Колум был на нее  страшно
сердит. По словам миссис Фиц, он, похоже, прекратил посещать местный ка-
бак. Скарлетт не хотелось портить из-за него настроение. Праздник урожая
был праздник. Со дня на день также начнется охотничий сезон, а ее  новый
костюм просто неподражаемо великолепен. Миссис Симе оказалась  тем,  чем
считала ее Шарлотта.
   - Если ты готова, то мы можем пройтись посмотреть, - сказала Шарлотта
Монтагю.
   Скарлетт поставила на стол свою чашку. Она горела таким желанием, что
ей даже трудно было в этом признаться.
   - Очень мило с вашей стороны, Шарлотта, запереть все  комнаты,  кроме
моих, почти на целый год. - Голос Скарлетт звучал настолько  недовольно,
насколько это было возможно, но она подозревала, что Шарлотта была слиш-
ком умна, чтобы ничего не понимать.
   - Я только разыщу Кэт, она пойдет с нами.
   - Как будет угодно, Скарлетт, но весь ремонт дома происходил у нее на
глазах. Она удивительный ребенок,  только  кто-нибудь  оставит  открытой
дверь или окно, а она уже тут как тут. Маляры перепугались, когда увиде-
ли ее стоящей на самом верху лесов.
   - Не говорите мне этого, она - маленькая  обезьянка,  вскарабкивается
на все, что можно.
   Скарлетт позвала Кэт, затем попыталась найти ее - бесполезно. Иногда,
как это было сейчас, такое независимое поведение девочки вызывало у  нее
раздражение, хотя обычно она этим гордилась.
   - Думаю, если захочет, она нас догонит, - сказала Скарлетт, - пойдем-
те, мне не терпится увидеть.
   Теперь она была откровенна.
   Шарлотта шла впереди Скарлетт. Они поднялись  наверх  и  оказались  в
длинном коридоре, в который выходили спальни для гостей.  Затем  спусти-
лись обратно на первый этаж. Скарлетт никак не могла избавиться от  аме-
риканской привычки называть второй этаж первым. Шарлотта отвела Скарлетт
в конец дома, в другую сторону от комнат, в которых та обычно жила.
   - Вот ваша спальня, ваша ванная, ваш будуар, туалетная комната,  ком-
ната, где Кэт будет играть, ее спальня, детская.
   Шарлотта шла и распахивала двери, торжественно  показывая  результаты
проделанной работы. Изящная, бледно-зеленая с позолотой мебель в ее ком-
натах и рисунки с изображением букв алфавита и животных  в  комнате  Кэт
просто очаровали Скарлетт. А увидев маленькие детские стульчики и  такие
же крошечные столики, она не удержалась и захлопала в ладоши. Почему  ей
это в голову не приходило раньше? Даже чайный сервиз и стульчики у ками-
на были по-детски небольшими.
   - Ваши личные комнаты выполнены во французском стиле,  Людовик  Шест-
надцатый, если хотите знать.
   Единственной комнатой на цокольном этаже, которую знала Скарлетт, был
холл с мраморным полом. Дверь из него выходила прямо к подъездной аллее,
а широкая каменная лестница вела наверх. Шарлотта Монтагю быстро провела
здесь Скарлетт, затем открыла высокие двойные двери, которые  находились
с противоположной стороны, и ввела Скарлетт в столовую.
   - Глазам своим не верю, - воскликнула Скарлетт, -  боюсь,  что  я  не
знаю столько людей, чтобы заполнить все эти стулья.
   - Узнаете, - ответила Шарлотта.
   Пройдя через длинную комнату, они подошли к  другой  двери  таких  же
размеров, что и первая.
   - А это комната, где вы будете завтракать. Можно здесь также  и  обе-
дать, когда нет гостей, - Монтагю прошла и через эту комнату к следующей
двери.
   - Большой салон и комната для балов, - объявила она. - Признаюсь, это
очень мило.
   Одна стена комнаты заканчивалась широкими французскими дверьми, между
которыми висели большие, окаймленные позолотой зеркала. В центре  проти-
воположной стены располагался камин, над которым висело еще одно зеркало
в позолоченной раме. Все зеркала висели почти без наклона, поэтому в них
можно было увидеть не только отражение комнаты, но  и  потолка,  который
был расписан сценами из героических легенд  ирландской  истории.  Дворец
королей на вершине холма Тара напоминал древнеримский храм. Скарлетт бы-
ла восхищена.
   - Мебель на этом этаже - ирландская, а также все ткани, шерсть,  лен,
фарфор, серебро, стекло - в общем почти все, где О'Хара хозяйка. Пойдем-
те, мы еще не видели библиотеку.
   Скарлетт понравились кожаные кресла и  Честерфилд.  Она  согласилась,
что книги смотрелись очень неплохо.
   - Вы отлично потрудились, Шарлотта, - искренне признала она.
   - Да, но это было не так сложно, как я вначале думала. Люди,  которые
здесь жили, когда устраивали сады, пользовались планом, поэтому пришлось
лишь провести их чистку и подрезать некоторые деревья. С огорода со сле-
дующего года можно собирать очень хороший урожай...
   Скарлетт не имела ни малейшего представления, о чем говорила  Шарлот-
та, да это ее совсем и не интересовало. Она пожалела, что Джералд О'Хара
не мог уже увидеть расписанные потолки в зале для балов, а Эллин  О'Хара
- восхититься мебелью ее будуара.
   Шарлотта опять раскрыла перед ней двери.
   - Теперь мы снова в холле, - сказала она, - это особенно  удобно  для
больших балов. Архитекторы отлично знали свое дело. Пойдемте через вход-
ную дверь, Скарлетт.
   Она проводила Скарлетт до ступеней, которые вели к  посыпанной  новым
гравием подъездной аллее.
   - Ваш персонал, миссис О'Хара.
   - Мое горе, - слабым голосом ответила Скарлетт.
   Напротив Скарлетт стояли выстроившиеся в две шеренги, одетые  в  уни-
форму, слуги. Справа от себя Скарлетт увидела миссис Фиц, которая стояла
чуть впереди старшей стряпухи, далее шли четыре кухарки, четыре  горнич-
ные, четыре служанки с верхних этажей, три доярки, старшая прачка и  три
простые прачки.
   По левую сторону от нее стоял мужчина с  высокомерным  взглядом.  Это
мог быть только дворецкий. За ним восемь лакеев, два из  которых  нервно
переминались с ноги на ногу, далее старший конюх,  которого  она  знала,
шесть грумов и пять человек, которые скорее всего были садовниками, судя
по их перепачканным землей рукам.
   - Мне нужно присесть, - прошептала Скарлетт.
   - Сначала улыбнитесь и поприветствуйте их, - ответила Шарлотта. По ее
тону можно было судить, что возражений она не потерпит. Скарлетт повино-
валась.
   Уже потом, находясь в доме, который превратился в  настоящее  заведе-
ние,
   Скарлетт хихикала:
   - Да они одеты лучше, чем я. Лицо миссис Монтагю ровным счетом ничего
не выражало.
   - Шарлотта, вы сейчас лопнете от смеха.  Меня  не  проведешь.  Должно
быть, вам с миссис Фиц пришлось потратить на это кучу времени.
   - Да, довольно немало, - призналась Шарлотта. Единственное, чего уда-
лось Скарлетт добиться от нее, была улыбка.
   Скарлетт пригласила к себе всех жильцов Баллихары и  Адамстауна  пос-
мотреть на возрожденный Бит Хаус. Длинный обеденный стол  был  заставлен
различными закусками. Скарлетт металась из одной комнаты в другую,  уго-
варивая гостей не стесняться. Она также брала их за руки и буквально та-
щила в большую комнату показать фрески с королями. Шарлотта Монтагю мол-
ча стояла у большой лестницы и молча не одобряла все происходящее. Скар-
летт не обращала на нее внимания. Она пыталась не обращать внимания и на
то, что ее гости, включая и ее кузенов, чувствовали себя неловко и  неу-
ютно, однако уже полчаса спустя была готова расплакаться.
   - Это противоречит традиции, миссис О, - прошептала ей на ухо Розалин
Фицпатрик. - Никогда фермерский сапог не переступал порог любого Биг Ха-
уса в Ирландии. Мы - люди, живущие по старым правилам, и мы не готовы  к
переменам.
   - Но я думала, что фенианцы хотят все переменить.
   Миссис Фиц вздохнула:
   - Да, но перемены означают возвращение к еще более древним законам  и
правилам, древнее, чем те, которые не позволяют фермерам входить  в  Биг
Хаус. Жаль, что я не могу вам объяснить понятнее.
   - Не беспокойтесь, миссис Фиц, я допустила ошибку, и больше этого  не
повторится. - Это была ошибка щедрого сердца. Поверьте этому.
   Скарлетт заставила себя улыбнуться, но она была огорчена и недоумева-
ла. Зачем держать все эти разукрашенные в ирландском стиле комнаты, если
ирландцы чувствуют себя в них неуютно? И почему  ее  собственные  кузены
общаются с ней, как с чужой, в ее собственном доме?
   После того как гости ушли, слуги принялись наводить порядок. Скарлетт
ходила из комнаты в комнату одна.
   - Да, мне нравится, - решила она, - мне очень нравится.
   Она подумала, что теперь Биг Хаус был гораздо прелестней, чем  когда-
либо был или будет в этой местности.
   Она стояла посреди отражающихся изображений королей  и  представляла,
что рядом с ней был Ретт, полный зависти и  восторга.  Она  представила,
что это произойдет спустя многие годы, когда Кэт уже будет большой. И  у
Ретта заболит сердце, потому что он не увидел,  как  росла  его  дочь  и
превратилась в прекрасную наследницу дома О'Хара.
   Скарлетт побежала наверх через коридор в комнату Кэт.
   - Привет, - сказала Кэт.
   Она сидела за своим маленьким столиком и осторожно наливала  в  чашку
молоко для своей кошки. Окрас сидел в центре стола и со своего командно-
го места внимательно наблюдал.
   - Садись, мама, - пригласила ее Кэт.
   Скарлетт присела на крошечный стульчик.
   Если бы только Ретт был здесь и присоединился к ним. Но его здесь  не
было и никогда не будет, ей придется с этим смириться. Он будет пить чай
с другими своими детьми. Детьми от Анны. Скарлетт  постаралась  не  под-
даться порыву взять Кэт на руки.
   - Положи мне, пожалуйста, два кусочка сахара, мисс О'Хара, -  сказала
она.
   В ту ночь Скарлетт не могла спать. Она сидела посередине своей  изыс-
канной французской кровати, укутанная в пуховое одеяло, чтобы согреться.
Но тепло и покой, которых ей так хотелось, означали тепло рук обнимающе-
го ее Ретта, нужно было слышать, как он высмеивает неудачную  вечеринку,
и смеяться самой над всем этим.
   Она хотела покоя, который сгладил бы  ее  разочарование,  она  хотела
любви, взрослой заботы и понимания. Ее сердце научилось любить, оно  пе-
реполнялось любовью, которую ей не на кого было излить.
   Чертов Ретт, опять он! Почему бы ей не полюбить  Барта  Морланда?  Он
красив, интересен. Его общество доставляло ей удовольствие. Если бы  она
действительно захотела его, то она  смогла  бы  заставить  его  позабыть
Грейс Гастингс, в этом у нее не было ни капли сомнения.
   Но она его не хотела, и в этом была вся беда. Она никого  не  хотела,
только Ретта.
   "Это нечестно! ", - думала она, как ребенок, и поплакав, как ребенок,
в конце концов заснула.
   Когда она проснулась, то опять могла контролировать себя. Ну и что  с
того, что никому не понравился вечер, и что с того, что Колум не  пробыл
и десяти минут? У нее были другие друзья, и она  собиралась  обзавестись
новыми. Теперь, когда со строительством дома было  покончено,  Шарлотта,
как паук, плела паутину из замыслов, касавшихся мебели. А  тем  временем
погода была просто превосходной для охоты, и миссис Симе  сшила  ей  для
этого по-настоящему потрясающий костюм.

   ГЛАВА 76

   Одевшись по последней моде, Скарлетт верхом отправилась  на  охоту  в
усадьбу Джона Морланда.
   Сопровождали ее два конюха, которые вели за собой Луну и новую  охот-
ничью лошадь Скарлетт - Комету. У Скарлетт имелись  все  основания  быть
довольной собой; полы ее нового костюма для верховой езды свободно  спа-
дали на не менее новое седло. Ей пришлось выдержать настоящий бой с мис-
сис Симе (Скарлетт была похожа в тот момент на разъяренную тигрицу),  из
которого она вышла безоговорочной победительницей. Никаких корсетов -  и
точка. Шарлотта была потрясена.
   Никто никогда, любила она повторять, не выходил победителем в словес-
ной дуэли с Дэйзи Симе. "Никто, кроме меня, - подумала тогда Скарлетт. -
Да и тебя, голубушка, я сумела переубедить".
   - Охотничья угодья Барта Морланда, - не лучшее место,  чтобы  впервые
предстать перед глазами ирландского высшего общества, наставляла Шарлот-
та упрямицу Скарлетт; Барт, конечно, человек безукоризненный во всех от-
ношениях. Денег, правда, у него не так чтобы уж и много, но все равно он
самый желанный жених в округе. Хозяйство Морланда - небольшое; за  завт-
раком гостям прислуживают переодетые в лакейские ливреи конюхи. Да...
   А ведь у нее, Шарлотты, для Скарлетт имелось гораздо более заманчивое
приглашение. Вот уж где та могла предстать во всем блеске! А с  поездкой
к Морланду можно было бы и повременить.
   "А я хочу поехать к Барту и поеду, - говорила Скарлетт безапелляцион-
ным тоном. - Барт - мой друг". Она без устали повторяла, что Барт ее хо-
роший друг - и Шарлотта сдалась.
   Правда, не только этим объяснялась  настойчивость  Скарлетт.  Молодой
женщине необходимо было побыть там, где она хотя бы на время сможет  по-
чувствовать себя спокойной и уютно. Мысль о том, что в скором времени ей
придется очутиться в высшем свете, больше пугала ее,  нежели  доставляла
удовольствие. В последние дни Скарлетт все чаще вспоминались  слова  Ма-
мушки, сказавшей как-то, что она похожа на "упрямого осла в конской  уп-
ряжи". Скарлетт вновь вспомнила эту фразу, когда в дом прибыли платья от
миссис Симе, сделанные по парижским выкройкам.  Она  представляла  себе,
как на первом же шикарном приеме, где ей доведется присутствовать, сотни
лордов, знатных дам, графов и баронесс, глядя ей в спину, будут  шепотом
повторять: "Посмотрите: точь-в-точь осел в конской упряжи".
   - Рада вас видеть, Барт.
   - Взаимно, дорогая Скарлетт. Смотрите: по-моему. Луне просто не  тер-
пится прямо сейчас отправиться на охоту. Давайте пройдем в дом -  я  вас
познакомлю с моим гостем. Большая знаменитость, скажу вам!  Я  чертовски
горжусь его посещением.
   Скарлетт с улыбкой проследовала за членом парламента от графства Мит.
"А Барт красив", - подумала она, хотя раньше  ей  никогда  не  нравились
мужчины с бородой. Даже с такой аккуратной и ухоженной, как у этого гос-
тя - мистера Парнелла. Ей приходилось слышать его имя раньше -  ах,  да,
еще тогда, за завтраком у Барта. Теперь она вспомнила: Колум как-то рас-
сказывал, как он ненавидит человека по имени Парнелл. Ей надо быть  вни-
мательной: она должна потом все-все рассказать Колуму об  этой  встрече.
Но это - потом. После охоты. Ее Луна вон как возбужден! Охота так охота!
   - Ну, Колум, ну почему ты такой упрямый! Первоначальный настрой Скар-
летт на подробный рассказ о своих впечатлениях от мистера Парнелла очень
быстро исчез, уступив место плохо скрываемому раздражению.
   - Признайся, ведь ты ни разу не удосужился спокойно, без эмоций  пос-
лушать, что этот человек все-таки говорит. Я, в отличие от тебя, слушала
его - он просто чудо, поверь мне,  окружающие  ловили  буквально  каждое
сказанное им слово. А хочет он того же, о чем мечтаешь ты: Ирландия  для
ирландцев, никаких выселении, долой лендлордов... Ну чего тебе еще  нуж-
но?
   Терпению Колума пришел конец.
   - Не будь же ты такой наивной дурой! Ты что,  разве  не  знаешь,  что
этот твой Парнелл - сам лендлорд? И, вдобавок ко всему, протестант.  Об-
разование, между прочим, он получил в Англии, в Оксфордском  университе-
те. Да не печется он о справедливости! Голоса избирателей - вот что  ему
нужно. Это же прожженный политик. Признайся: тебя пленила его  нарочитая
серьезность и приятная внешность. Утверждения, что он сторонник Гомруля,
сродни деревянной палке, которой размахивают, посылая проклятия на голо-
вы англичан, или  морковке,  которой  подманивают  бедного  глупого  ир-
ландского ослика.
   - С тобой невозможно говорить! А вот скажи, почему же он  тогда  зая-
вил, что поддерживает фениев?
   Колум схватил Скарлетт за руку:
   - Что ты сказала?
   - Ничего, - она выдернула руку. - Ты держишь меня за дурочку, читаешь
мне нотации, а я не такая глупая, как тебе кажется.  Я  многое  понимаю.
Зачем, скажи на милость, тайком ввозить оружие и развязывать войну, ког-
да можно достигнуть желаемого и без этого? Я знаю о войне не понаслышке:
группа горячих голов в Америке начала ее,  руководствуясь  высокими  мо-
ральными соображениями, а что в итоге? Я всего лишилась, потеряла многих
близких мне людей. За что такая кара? А теперь послушай меня, Колум  Оа-
Хара. Я уверена, что можно вернуть Ирландию ирландцам без крови и  огня.
Умоляю, никаких больше денег для Стивена на покупку оружия!  Ты  слышишь
меня? Я не хочу, чтобы все эти ружья тайно хранились в городе, в котором
я живу. Пускай их увезут из церкви! Мне наплевать, как ты с ними  посту-
пишь: бросишь их в болото или куда-нибудь еще.  Только  избавь  меня  от
них. Немедленно!
   - И избавь меня от тебя, ты это хотела сказать?
   - Ну, если тебе так хочется, тогда...
   Глаза Скарлетт наполнились слезами.
   - Боже, что я говорю? А ты? О, Колум, не делай этого! Ты  мой  лучший
друг. Ты... как брат мне. Колум, миленький, не будь же таким упрямым!  Я
не хочу воевать!
   Слезы, стоявшие в глазах женщины, полились  обильным  потоком.  Колум
взял ее за руку, крепко сжал.
   - Ох уж этот несносный наш ирландский характер! Это он заставляет нас
злиться и кричать друг на друга. Прости меня, "арун".
   - А что это означает - "арун"? - спросила Скарлетт, все еще  всхлипы-
вая.
   - Это значит "дорогая", "любимая". По-ирландски ты для меня  Скарлетт
- арун".
   - Звучит красиво.
   - Раз тебе нравится, я буду всегда так тебя называть.
   - Тебе не удастся меня околдовать, Колум. Может быть, птички  на  де-
ревьях и заслушались твоими сладкими словами, а я ничего не-забыла. Обе-
щай мне, что ты избавишься от оружия. Я ведь не уговариваю тебя  голосо-
вать за Чарльза Парнелла. Просто дай мне слово, что из-за тебя  не  нач-
нется война.
   - Я обещаю тебе, Скарлетт - арун".
   - Спасибо, милый. Я чувствую себя уже гораздо спокойней. А теперь мне
надо идти. Впрочем, может, ты пообедаешь со мной в той моей комнате, где
кажется, что за окном все время утро, хотя сейчас уже вечер.
   - Увы, я занят, Скарлетт - арун". Я жду гостя, моего друга.
   - Так приходите вдвоем. Нашему чудесному повару, способному накормить
всю эту ораву слуг, неожиданно свалившихся на мою  голову,  не  составит
труда приготовить хороший обед для тебя и твоего друга.
   - Нет, "арун", не сегодня. Как-нибудь в следующий раз.
   Скарлетт и не настаивала. Она добилась, чего хотела.  Перед  тем  как
отправиться домой, она проследовала в маленькую часовенку к отцу  Флинну
на исповедь. В своей исповеди она говорила не только о том,  что  сорва-
лась в разговоре с Колумом. Гораздо более серьезный  грех  лежал  тяжким
грузом на ее сердце. Кровь начинала стыть у нее в жилах, когда  Скарлетт
вспоминала, как поблагодарила Бога за хорошую весть, узнав от Джона Мор-
ланда, что ребенок Ретта умер.
   Вскоре после ухода Скарлетт в исповедальню вошел  Колум  О'Хара.  Да,
большой грех - ведь он солгал ей, сказав, что не будет иметь дела с ору-
жием. После покаяния Колум отправился в арсенал, устроенный заговорщика-
ми в англиканской церкви, чтобы убедиться, что оружие надежно  спрятано.
Он боялся, что Скарлетт будет искать его.
   Шарлотта Монтагю и Скарлетт уехали на неделю  в  гости.  Там  впервые
Скарлетт предстала перед светским ирландским обществом: до этого на пуб-
лике она присутствовала лишь однажды - на воскресной мессе. Скарлетт  не
хотелось расставаться с Кэт на целых семь дней, но,  с  другой  стороны,
день рождения Кэт с большим количеством приглашенных  на  торжество  был
совсем недавно. Миссис Фиц все еще ходила поджав губы, проклиная в  душе
детей, которые здорово поцарапали в бальном зале дорогой паркет. Так что
вряд ли Кэт успела соскучиться по ней. Кэт была  хоть  и  маленькая,  но
весьма деловая девочка: она любила  прохаживаться  по  дому,  оценивающе
разглядывая новую обстановку комнат и новых слуг.
   Скарлетт и Шарлотта со своей служанкой Эванс отправились на  железно-
дорожную станцию в Триме в элегантной  четырехместной  карете  Скарлетт.
Усадьба, в которую они ехали, находилась в графстве  Монахан  -  слишком
далеко, чтобы ехать в экипаже. Скарлетт  пребывала  скорее  в  состоянии
легкого возбуждения, нежели нервничала. Поехать сначала к Джону Морланду
- это была отличная мысль. Шарлотте приходилось  волноваться  за  двоих,
хотя она и не подавала вида. Будущее Скарлетт в высшем свете зависит  от
того, насколько благоприятное впечатление она сможет произвести на окру-
жающих в течение этой недели. Впрочем, и ее, Шарлотты, будущее тоже. Она
бросила взгляд на Скарлетт. Как же она потрясающе выглядит в своем зеле-
ном дорожном платье из ангорки! А ее глаза - такие выразительные и запо-
минающиеся - просто дар божий! А эта изящная, стройная фигурка, не затя-
нутая в корсет, - сколько мужских сердец учащенно забьется, сколько злых
женских язычков начнут перемалывать новенькой косточки! Скарлетт  выгля-
дела именно так, как Шарлотта всегда хотела, чтобы выглядела ее  близкая
подруга: красивая, средних лет американская вдова, обаятельная  женщина,
отличающаяся той свежестью, которая обычно  присуща  жителям  отдаленных
колоний. Может, немножко грубовата, но это даже  забавно.  Романтическая
натура, что, как правило, отличает иностранцев  ирландского  происхожде-
ния. Весьма, а может быть, просто сказочно богата, что дает  возможность
ощущать себя абсолютно свободным человеком. Хорошо воспитана -  сказыва-
ется наличие крови старой французской аристократической фамилии, но  при
этом решительная, полная бьющей через край жизненной энергии  -  истинно
американские черты. Непредсказуема, но с  хорошими  манерами.  Несколько
наивна, однако жизненного опыта не занимать. В общем и целом  -  увлека-
тельное и занятное дополнение к кругу людей, все или почти  все  знающих
друг о друге и радующихся, если предоставляется возможность поговорить о
ком-нибудь новом, не из их круга.
   - Как по-твоему, может, мне стоит еще раз назвать тебе имена  возмож-
ных гостей? - озабоченно спросила Шарлотта.
   - Умоляю тебя, Шарлотта, дорогая, не надо больше. Все равно я  никого
не запомню. Самый важный из всех - герцог, затем следует маркиз, за  ним
идет граф, потом все эти виконты, бароны, баронеты...  Я  могу  говорить
всем мужчинам "сэр", как и на Юге; обращения "милорд", "ваша  светлость"
здесь не приняты, но я ни в коем случае не должна называть даму "мадам",
как обращаются у нас в Америке, Потому что здесь так обращаются только к
королеве Виктории, а уж она-то точно не ожидается там, куда мы  едем.  И
пока меня специально не попросят обращаться по имени, я  должна  продол-
жать улыбаться и никого никак не называть. Даже "мистер" и "мисс" нельзя
говорить, пока не убедишься, что все это просто смешно. Почему  не  наз-
вать собеседника "глубокоуважаемый", наконец?
   Шарлотту внутри всю передернуло. Слишком уже самоуверенна и легкомыс-
ленна Скарлетт.
   - Обрати внимание, Скарлетт. Среди приглашенных есть люди, не имеющие
титулов, но от этого не менее уважаемые, чем герцоги некоролевских  кро-
вей. Представители семейств Хербетов, Берков, Кларков, Лефроев, Бленнер-
хассеттов...
   Скарлетт прыснула. Шарлотта замолчала.
   - Эх, будь что будет, - махнула она рукой.
   Дом, в котором оказались женщины, являл собой архитектурное  сооруже-
ние внушительных размеров с типичными чертами готического стиля - много-
численными башнями и башенками, высокими окнами из цветного стекла,  на-
поминавшими окна соборов, коридорами длиной более  ста  ярдов.  Скарлетт
даже поежилась, когда все это увидела. Ее уверенность  в  себе  едва  не
угасла. "Ты же О'Хара", - тут же напомнила она сама себе и бодро  напра-
вилась к каменным ступенькам парадного входа. Ее гордо поднятый подборо-
док как бы предупреждал окружающих: эта женщина шутить с собой не позво-
лит.
   ...В день приезда на ужине она улыбалась той улыбкой, которая адресу-
ется всем присутствующим - даже лакею, замершему за ее стулом с  высокой
спинкой. Кушанья подавались отменные, пища была обильной, стол был  нак-
рыт с большим вкусом, но Скарлетт едва дотронулась до еды. Сорок  восемь
человек сидели за столом, и все сорок восемь жаждали поговорить  с  ней,
Скарлетт буквально купалась в лучах восхищения, исходившего от каждого в
зале.
   - ...А под Новый год мне приходилось стучаться в каждый дом в городе,
входить, выходить, снова входить и везде выпивать по  чашечке  чая.  Для
меня по-прежнему загадка, как это я не стала такой же желтой, как  кита-
янка, выпив в этой удивительной стране такое количество  чая,  -  весело
рассказывала она человеку слева от себя, а тот, затаив  дыхание,  слушал
историю странствий госпожи О'Хара.
   Пока хозяйка убирала со стола и готовила его к карточным играм, Скар-
летт занимала отставного генерала справа от себя подробным, с массой де-
талей рассказом об осаде Атланты. Южный акцент  Скарлетт  совершенно  не
соответствовал представлению собравшихся об американской речи,  говорили
они потом всем, кто был готов их слушать. А вообще эта американка - чер-
товски умная женщина.
   И "чертовски привлекательная", надо сказать. Бывшее обручальное коль-
цо с роскошным бриллиантом и не менее красивым изумрудом, подаренное  ей
Реттом, блестело и переливалось, притягивая взоры, на  чуть  более,  чем
принято, открытой груди Скарлетт. Шарлотта распорядилась переделать  его
в изящную подвеску, и теперь Скарлетт носила его на золотой цепочке, та-
кой тонкой, что Делало ее почти невидимой.
   После ужина Скарлетт играла в вист - здесь она была известная  масте-
рица. Ее партнерша выиграла столько, что с лихвой хватило компенсировать
проигрыши, которые у нее были на трех предыдущих званых вечерах. С этого
момента Скарлетт стала желанным карточным компаньоном как для дам, так и
для представителей сильного пола.
   А на следующее утро все отправились на охоту. И в седле,  на  лошади,
которую ей предоставили хозяева усадьбы, Скарлетт не растерялась,  пока-
зав себя опытной и бесстрашной наездницей. Ее успех был предопределен  -
ничто так не ценится у англо-ирландской знати, как умение хорошо  сидеть
в седле.
   Шарлотте Монтагю надо было быть всегда настороже, чтобы не  выглядеть
кошкой, которая довольно облизывается после большой тарелки густой  сме-
таны.
   - Ты довольна поездкой? - спросила она Скарлетт, когда они  возвраща-
лись домой в Баллихару.
   - Я наслаждалась каждой минутой! Как я тебе благодарна за это пригла-
шение, дорогая Шарлотта! Все было просто замечательно. А какая  чудесная
идея оставлять пирожные перед спальней гостей! Мне перед сном всегда так
хочется есть, да, наверное, и не только мне.
   Шарлотта смеялась, пока у нее на глазах не выступили слезы.  Скарлетт
надулась:
   - Не понимаю, что смешного в том, что у меня такой здоровый  аппетит.
Карты продолжались за полночь, и после ужина  было  достаточно  времени,
чтобы проголодаться.
   Вдоволь насмеявшись, Шарлотта стала объяснять. В домах, куда  пригла-
шаются люди с утонченными манерами, принято  ставить  в  коридоре  перед
комнатой дамы блюдо с пирожными. Исчезновение  блюда  является  сигналом
для обожателей: дама принимает ухаживания и приглашает мужчину  войти  к
себе в спальню.
   Скарлетт покраснела:
   - Боже мой, Шарлотта, я съела все до единого! Что должны  были  поду-
мать горничные?
   - Не только горничные, Скарлетт. Все, должно быть, до сих пор гадают,
кто тот счастливчик или счастливчики. Ведь ни один человек не  признает-
ся. В противном случае его просто не будут считать джентльменом.
   - Я от стыда не могу смотреть теперь всем этим людям в  глаза.  Какой
скандал, какая гадость! А они мне казались все такими милыми!
   - Но, дитя мое дорогое, порядочные люди как раз и  придумывают  такие
штучки. Все знакомы с правилами, но никто им не следует.  Люди  получают
от этого удовольствие, но чаще всего оставляют все в тайне.
   Скарлетт хотела было возразить: там, откуда она  приехала,  все  люди
честные и порядочные, но вовремя вспомнила Салли Брютон  из  Чарльстона,
которая говорила о "развлечениях" и "свободном  поведении"  так,  словно
супружеская неверность и неразборчивость в знакомствах были обычным  яв-
лением.
   По лицу Шарлотты Монтагю гуляла довольная улыбка. Если чего-то  и  не
хватало, чтобы о Скарлетт О'Хара стали слагать легенды, так это  эпизода
с пирожными. Отныне за ней укрепится репутация милой провинциалки с  хо-
рошими манерами, в меру утонченной.
   Шарлотта стала высчитывать, когда же наконец она сможет  покончить  с
этими до смерти надоевшими светскими раутами. Еще месяц-другой - и потом
ее уже ничем не заставишь окунуться в скуку всех эти модных вечеринок.
   - Я распоряжусь, чтобы тебе каждый день доставляли "Айриш  Тайме",  -
сказала она Скарлетт. - Нужно, чтобы ты  изучала  там  буквально  каждое
слово. Любой, с кем тебе доведется встретиться в Дублине, будет  считать
само собой разумеющимся, что ты в курсе последних новостей.
   - Дублин? Ты мне раньше не говорила, что мы отправляемся в Дублин.
   - Разве? А мне казалось, что я говорила. Тогда прошу прощения,  Скар-
летт. Дублин - это центр всего, тебе там наверняка понравится. Это  нас-
тоящий большой город, а не какая-нибудь разросшаяся деревня, вроде Дроз-
ды или Голвея. А дублинский замок - одно из самых удивительных  сооруже-
ний, которые мне доводилось видеть.
   - Замок? Настоящий? И не разрушенный? Не знала, что такой существует.
А что, в нем живет Королева?
   - Нет, благодарение Богу. Королева  -  мудрый  правитель,  но  ужасно
скучная женщина. А в замке живет представитель Ее Величества -  вице-ко-
роль. Тебя представят ему и вице-королеве в тронном зале...
   И миссис Монтагю нарисовала такую картину блеска и великолепия, кото-
рые ожидают О'Хара, что образ чарльстонской святой Сесилии  изрядно  по-
тускнел в глазах Скарлетт. Она неожиданно  осознала,  что  всем  сердцем
стремится к успеху у дублинского общества. "Это поставит  Ретта  Батлера
наместо", - подумала она. И он перестанет что-либо для нее значить.
   А Шарлотта в это время думала, что больше нет смысла скрывать  заман-
чивые перспективы, открывающиеся для Скарлетт. После  такого  успеха  на
прошлой неделе приглашение обязательно придет. И теперь я  наверняка  не
потеряю больше ни пенни с задатка, внесенного за номер-люкс  в  "Шелбур-
не", который я заказала на весь сезон, как только в прошлом году получи-
ла письмо от Скарлетт.
   - Где ты, моя маленькая Кэт? - с этими  словами  Скарлетт  вбежала  в
дом. - Мамочка вернулась, солнышко!
   Она провела в поисках добрых полчаса, прежде чем обнаружила Кэт в ко-
нюшне, сидящую верхом на Луне. Скарлетт даже испугалась, глядя на дочку:
такой крошечной она казалась по сравнению с могучей лошадью. Вполголоса,
чтобы не испугать Луну, Скарлетт позвала Кэт:
   - Иди скорее и обними свою мамочку.
   Ее сердце заколотилось от с раха, когда несносный ребенок лихо спрыг-
нул с конской спины на солому в опасной близости от внушительного разме-
ра копыта с металлической подковой. На мгновение Кэт  пропала  из  виду,
как вдруг в следующий момент ее смуглое  личико  возникло  над  калиткой
стойла: она вскарабкивалась на нее, не  догадываясь,  что  можно  просто
взять и распахнуть ее. Скарлетт опустилась на колени, заключив ее в свои
объятия:
   - Ты себе не представляешь, мой ангел, как я по тебе  скучала.  А  ты
скучала по мамочке?
   - Да.
   Кэт выскользнула из ее рук. "По крайней мере, она скучала по  мне,  -
подумала Скарлетт. - Она никогда раньше  этого  не  говорила".  Скарлетт
поднялась с колен, когда горячая волна всепоглощающей любви к Кэт смени-
лась чувством немого обожания - ее нормальным состоянием.
   - Я не знала, что тебе нравятся лошади, котенок Кэт.
   - Нравятся. Я люблю животных.
   Скарлетт заставила себя говорить бодро.
   - Хочешь, я тебе куплю пони? У тебя будет своя собственная  маленькая
лошадка - как раз для такой крохи, как ты.
   "Надо постараться не думать о Бонни. Я поклялась тогда, что  не  буду
держать Кэт под стеклянным колпаком, потому что так  я  потеряла  Бонни.
Сразу же после рождения Кэт я сказала себе, что не буду мешать  ей  быть
самой собой,  ограничивать  ее  свободу.  Пусть  растет,  резвится,  как
вольная пташка. Я не представляла, что это окажется таким сложным -  мне
хочется защитить ее, заслонить от возможной опасности. Нет, нельзя нару-
шать свою клятву. Я верю, что поступаю правильно. У Кэт будет пони, если
она того захочет, а я буду стоять неподалеку, смотреть, и сердце мое бу-
дет готово выскочить из груди от страха за нее. Я слишком люблю ее, что-
бы в чем-то ограничивать",
   Скарлетт не подозревала, что в ее отсутствие Кэт, не сказав никому ни
слова, отправилась путешествовать по городку. Теперь, когда ей  исполни-
лось три года, у нее появилась потребность в общении с  другими  детьми.
Кэт хотелось поиграть с кем-нибудь ее возраста. Она надеялась  встретить
своих ровесников, которых родители приводили к  ней  на  день  рождения.
Как-то она увидела группку из четырех ребят,  игравших  посреди  широкой
улицы. Когда Кэт приблизилась к ним, те в страхе пустились наутек. Двое,
отбежав на безопасное, с их точки зрения, расстояние, стали кидать в нее
камни. "Кальек! Кальек!" -  кричали  они.  Кельтское  слово  "кальек"  -
ведьма они скорее всего узнали от своих матерей.
   Кэт взглянула на мать:
   - Да, я хочу пони.
   "Они бросаются камнями", - хотела она добавить  и  рассказать  матери
про мальчишек и про то слово, которым ее обзывали. Кэт  нравилось  узна-
вать новые слова. Но это ей не пришлось по душе. Она  не  будет  спраши-
вать.
   - Я хочу пони сегодня, - сказала она.
   - Сегодня я уже вряд ли смогу найти тебе пони, моя  крошка.  Я  поищу
завтра, хорошо? Обещаю тебе. Пошли в дом, уже пора пить чай.
   - А чай с пирожными?
   - Обязательно с пирожными, моя прелесть.
   Поднявшись в спальню, Скарлетт с наслаждением сбросила с себя  дорож-
ное платье, надела свою любимую юбку, блузку и яркие крестьянские  чулки
из толстой шерсти.
   К середине декабря Скарлетт стала ощущать себя пленницей в  собствен-
ном доме. Она металась в замкнутом пространстве, словно птица в  клетке.
Она ведь стала забывать, как ей всегда были  ненавистны  такие  короткие
пасмурные дождливые зимние дни. Несколько раз Скарлетт собиралась отпра-
виться к Кеннеди, но всякий раз воспоминания о неудачном для нее вечере,
на котором были все знатные люди города, останавливали ее -  она  больше
не будет чувствовать себя с ними так же свободно, как прежде.  Время  от
времени Скарлетт немного ездила верхом. В этом  не  было  необходимости,
ибо конюхи регулярно выгуливали лошадей. Но ей очень хотелось хоть нена-
долго вырваться из четырех стен, в которых она проводила почти все  свое
время. Даже обжигающе холодный дождь ее не останавливал. Когда же  выда-
вались солнечные деньки, Скарлетт наблюдала,  как  маленькая  Кэт  ловко
седлала своего лохматого пони шотландской породы,  бойко  трусившего  по
замерзшей лужайке возле дома. Скарлетт знала, что повреждается  дерн,  и
весной это неизбежно скажется, но Кэт угомонить было невозможно - просто
вся в мать. Попытки
   Скарлетт уговорить Кэт поиграть в доме, даже в  конюшне,  чаще  всего
заканчивались ничем.
   В канун Рождества Кэт зажгла свечку с изображением Христа во  младен-
честве, а потом все свечи, до которых она могла дотянуться, на  рождест-
венской елке. Затем Колум поднял ее, чтобы она смогла зажечь и  все  ос-
тальные.
   - Какой чудной обычай у англичан, - заметил он. - Так  можно  и  весь
дом спалить.
   Скарлетт посмотрела на горящие свечи и висящие на елке красивые укра-
шения.
   - Я думаю, что все это очень мило, пусть даже этот обычай ввела коро-
лева Англии. Кстати, я укрепила веточки остролиста на всех окнах и  две-
рях. Все кругом ирландское, кроме этой комнаты, Колум. Не будь брюзгой.
   Колум рассмеялся.
   - А ты, Кэт О'Хара? Неужели ты тоже считаешь,  что  твой  крестный  -
брюзга?
   - Ага, сегодня ты такой, - ответила Кэт.
   Колум засмеялся еще веселей.
   - Что ж, устами младенца... Сам виноват - напросился.
   Когда Кэт заснула. Колум помог Скарлетт достать припрятанный для  де-
вочки рождественский подарок. Это был игрушечный пони-качалка размером с
настоящего.
   Когда на следующее утро Кэт увидела игрушечного конька, она пренебре-
жительно протянула:
   - У-у-у, неживой.
   - Это тебе, дочка, чтобы ты могла играть в плохую погоду дома.
   Кэт залезла на пони и начала качаться. Она решила, что для  Ненастоя-
щей лошадки он совсем даже ничего.
   Скарлетт облегченно вздохнула. Теперь она не будет  чувствовать  себя
такой виноватой перед Кэт, когда поедет в Дублин. Там на следующий  день
после Нового года Скарлетт должна будет встретиться в отеле с Шарлоттой.

   ГЛАВА 77

   Скарлетт и не представляла, что до Дублина,  оказывается,  рукой  по-
дать. Вроде только-только села она в Триме на поезд,  как  уже  объявили
Дублин. На вокзале ее встречала Эванс, служанка Шарлотты. Отдав распоря-
жение носильщику взять чемоданы, служанка со словами "следуйте за  мной,
миссис О'Хара" быстро засеменила в сторону  выхода.  Не  привыкшая  дви-
гаться при таком скоплении народа, Скарлетт едва поспевала за ней.
   Скарлетт никогда не видела здания более внушительного, чем Дублинский
вокзал. Впервые она видела в одном месте и такое количество  суетящихся,
спешащих людей. Но еще больше ее поразили полные жизни городские  улицы.
В экипаже Скарлетт сразу прижалась носом к стеклу,  испытывая  необыкно-
венное возбуждение. Да, Шарлотта была абсолютно права,  сказав,  что  ей
понравится Дублин.
   Быстро, даже слишком быстро, экипаж остановился.  Слуга  в  затейливо
расшитой униформе помог Скарлетт сойти. Она во  все  глаза  смотрела  на
проезжающую конку, пока Эванс не дотронулась до ее руки:
   - Сюда, пожалуйста.
   Шарлотта ждала ее в гостиной номера-люкса, сидя за чайным столиком.
   - Шарлотта! Я только что видела двухэтажный трамвай,  и,  представля-
ешь, оба этажа были битком набиты людьми, - с ходу выпалила Скарлетт.
   - Рада тебя видеть, Скарлетт. Приятно слышать, что Дублин тебе понра-
вился. Раздевайся! Эванс позаботится о твоих вещах. Сейчас мы будем пить
чай. Нам так много предстоит сделать.
   Ближе к вечеру приехала миссис Симе. Вместе с ней прибыли три ее  по-
мощницы, нагруженные коробками с платьями и одеждой из муслина. Скарлетт
то стояла смирно, то поворачивалась налево-направо, реагируя на указания
миссис Симе и миссис Монтагю, которые обсуждали между собой всякую, даже
самую незначительную, деталь ее будущего туалета. Каждое новое  вечернее
платье, достававшееся из бесчисленных коробок, казалось еще  более  эле-
гантным, чем предыдущее. Скарлетт то и  дело  замирала  перед  зеркалом,
прихорашиваясь, пока ее снова не начинала  тормошить  неумолимая  миссис
Симе.
   Когда портниха с помощницами отбыли, Скарлетт неожиданно  обнаружила,
что она устала и здорово проголодалась. Поэтому она с радостью  согласи-
лась на предложение Шарлотты поужинать прямо в номере.
   - Ты не налегай особенно, а то как бы не пришлось снова звать  миссис
Симе и делать новую примерку, - сказала Шарлотта, заметив, с какой  жад-
ностью ее подруга набросилась на еду.
   - Ничего, растрясу все лишнее, разъезжая  по  магазинам,  -  ответила
Скарлетт и намазала маслом очередной кусок хлеба. - Пока мы ехали с вок-
зала, я разглядела витрины по крайней мере восьми магазинов. Они  выгля-
дели просто потрясающе.
   Шарлотта довольно улыбнулась. Она сможет рассчитывать на неплохие ко-
миссионные от каждого магазина, чьим клиентом станет Скарлетт.
   - Ты сможешь сделать любые покупки - стоит тебе только пожелать.
   Это я тебе обещаю. Но только давай займемся магазинами после полудня.
А по утрам ты будешь позировать художнику для портрета.
   - Что за чепуха, Шарлотта! Ну что я буду делать с портретом, скажи на
милость? У меня уже как-то был один и, сказать по правде, я  его  просто
ненавидела. На нем я получилась угрюмой и неприветливой, прямо как  змея
какая-то.
   - Поверь мне на слово, на этом портрете ты не будешь казаться угрюмой
букой. Очень важно, чтобы ты имела собственный портрет. А  мсье  Эрве  -
большой мастер своего дела.
   - Хорошо, я сделаю все, как ты говоришь, хотя и против своей воли.
   На следующее утро Скарлетт проснулась от шума  транспорта.  За  окном
было еще темно, но уличные фонари освещали широченную проезжую часть, по
которой в четыре ряда взад-вперед сновали  повозки,  телеги,  экипажи  и
прочие средства передвижения. "Не удивительно, что в Дублине такие широ-
кие улицы, ведь здесь сосредоточен практически весь  колесный  транспорт
Ирландии", - думала Скарлетт. Вдруг она повела носом, глубоко  вдохнула.
"Нет, не может быть!" - она явственно ощутила  запах  кофе.  "Неужели  я
схожу с ума?"
   В этот момент послышался мягкий стук в дверь.
   - Завтрак в гостиной, - донесся голос Шарлотты. - Официанта я отосла-
ла, так что можешь выходить в халате.
   Скарлетт чуть не сбила с ног миссис Монтагю, распахнув резко дверь.
   - Кофе! Если бы ты знала, как я скучала по кофе! О, Шарлотта, что  же
ты мне раньше не сказала, что в Дублине пьют кофе? Я бы каждое утро  ез-
дила сюда на поезде завтракать.
   На вкус кофе оказался еще лучше,  чем  аромат.  К  счастью,  Шарлотта
предпочитала чай, и Скарлетт с наслаждением выпила все содержимое кофей-
ника.
   Потом она послушно надела шелковые чулки и трико, также шелковое, ко-
торое Шарлотта достала из коробки. Ощущения от  холодной,  скользкой  на
ощупь материи были ей неприятны - Скарлетт с детства  носила  одежду  из
батиста или муслина. Она глубже запахнулась в шерстяной халат, так как в
следующий момент в гостиную вошла Эванс в сопровождении незнакомой  жен-
щины.
   - Это Серафина, - представила ее Шарлотта. - Она итальянка,  так  что
не пугайся, если не поймешь ни слова из того, что  она  будет  говорить.
Серафина сделает тебе новую прическу. Пускай она болтает сама  с  собой,
ты просто сиди смирно и не двигайся.
   "Такое ощущение, что она по очереди разговаривает с каждым волосом на
моей голове", - подумала Скарлетт спустя час. Шея ее затекла, и  она  не
имела ни малейшего представления, что эта странная женщина делает  с  ее
головой. Шарлотта же удобно устроилась возле окна, где в этот ранний час
было посветлей.
   Миссис Симе с одной из помощниц прибыли на двадцать минут раньше обе-
щанного. Видимо, они испытывали такое же нетерпение, как и Скарлетт.
   - Ессо! - сказала Серафина.
   - Начнем, - сказала миссис Монтагю.
   - Начали, - сказала миссис Симе.
   Ее помощница сняла кисейное покрывало с платья, которое было в  руках
у портнихи. У Скарлетт перехватило дыхание: белый атлас блестел на  све-
ту, а серебряная вышивка сияла так, что хотелось зажмуриться.  Это  было
настоящее произведение искусства, а не платье. Руки Скарлетт сами  тяну-
лись к нему, чтобы убедиться: уж не сон ли это?
   - Сначала перчатки, - строго сказала миссис Симе. - Пальцы  оставляют
следы.
   Только тут Скарлетт заметила, что та держала ее платье в белых лайко-
вых перчатках. Скарлетт взяла из рук Шарлотты новые  длинные,  почти  до
локтей, перчатки. Они были уже с закатанными краями и напудрены, так что
надеть их для Скарлетт было секундным делом. Шарлотта быстро, со знанием
дела работая маленьким серебряным крючком, застегнула на перчатках пуго-
вицы. Скарлетт подняла руки, а миссис Симе через ее голову аккуратно на-
дела на нее платье. Пока портниха застегивала пуговицы на спине, Серафи-
на сняла с головы Скарлетт шелковый платок и несколькими мягкими прикос-
новениями поправила ее прическу.
   В дверь постучали.
   - Какая пунктуальность! - заметила  миссис  Монтагю.  -  Это,  должно
быть, мсье Эрве. Миссис Симе, с вашего разрешения миссис О'Хара  встанет
вот здесь.
   С этими словами Шарлотта увлекла Скарлетт в центр  комнаты.  Скарлетт
услышала звук открывающейся двери, а затем донесся низкий мужской голос.
Она прислушалась: кажется, говорят по-французски. "Неужели Шарлотта  хо-
чет, чтобы и я... Да нет - она меня уже достаточно знает. Ну где же зер-
кало, ведь просто не терпится посмотреть, как я выгляжу в этом платье".
   По требованию подручной миссис Симе Скарлетт подняла одну ногу, затем
другую. Она не могла видеть, как ей надевали вечерние  туфли-лодочки,  и
только почувствовала, как миссис Симе несколько раз ткнула ее  в  спину,
прошипев, чтобы Скарлетт стояла прямо. Вторая женщина в это время колдо-
вала над подолом платья.
   Появилась Шарлотта.
   - Миссис О'Хара, разрешите вам представить: мсье Франсуа Эрве.
   Скарлетт увидела маленького толстого человечка,  который,  приблизив-
шись к ней, низко поклонился.
   - Как поживаете? - спросила Скарлетт ("Интересно, а  художнику  нужно
подавать руку?" - подумала она).
   - Зеркало, - ответил художник.
   Он щелкнул пальцами. В дверях появились два человека,  которые  несли
огромное зеркало. Они установили его в простенке  между  окнами,  и  тут
Скарлетт увидела себя.
   Платье из белого атласа имело вырез более глубокий, чем она предпола-
гала. Скарлетт увидела свои обнаженные плечи и декольтированную грудь. С
отражения на Скарлетт смотрела женщина, в которой она с трудом  узнавала
себя. Волосы на ее голове были взбиты так искусно, что, казалось, это не
ее волосы. Белый атлас подчеркивал ее изящную фигуру, а прошитый  сереб-
ром шлейф платья волнистым полукругом ниспадал  на  белые  атласные  ту-
фельки с серебряными каблучками.
   "Я больше похожа на бабушку Робийяр в молодости, чей портрет  я  ког-
да-то видела, чем на саму себя", - подумала Скарлетт.
   Она внезапно ощутила, что беззаботной молоденькой девушки по имени
   Скарлетт больше не существует. Она смотрела в зеркало  и  видела  там
женщину, а не красивую молодую кокетку из округа Клейтон. Она всматрива-
лась в свое изображение и ловила себя на мысли, что оно  ей  очень-очень
нравится. Ее озадачивала и волновала незнакомка в  зеркале.  Краешки  ее
губ слегка подрагивали, а в глазах стало больше  глубины  и  загадочного
блеска. Гордо поднятый подбородок свидетельствовал о высшей степени уве-
ренности в себе. Она смотрела на себя в зеркало - прямо в глаза - с  вы-
зовом и одобрением.
   "Свершилось, - подумала про себя Шарлотта Монтагю. - Вот женщина, ко-
торая завоюет всю Ирландию. Да и весь мир, если она того захочет".
   - Дайте мне мольберт, -  прошептал  художник,  завороженно  глядя  на
Скарлетт, и тут же повысил голос. - Да пошевеливайтесь  вы,  кретины.  Я
напишу портрет, который сделает меня знаменитым.
   - Не понимаю, - задумчиво говорила Скарлетт после сеанса позирования.
- С одной стороны, ощущение, что никогда раньше не видела человека,  что
был в зеркале, а с другой - сознание, что это не может быть  ктото  еще,
кроме тебя самой... Я в растерянности, Шарлотта.
   - Просто ты становишься мудрее, дитя мое.
   - Шарлотта, давай прокатимся на этом симпатичном трамвайчике! -  поп-
росила Скарлетт. - Думаю, я заслуживаю награды, отстояв несколько часов,
как статуя, на пьедестале!
   - Да, позировать пришлось долго, - согласилась Шарлотта. - Впредь се-
ансы, наверное, будут короче. Кроме того, вот-вот начнется дождь, а  без
хорошего света мсье Эрве работать не сможет.
   - Ну что, ты согласна? Едем? Шарлотта кивнула.  Скарлетт  от  радости
готова была обнять ее, но Шарлотта Монтагю была не из тех, с  кем  можно
было себе это позволить. Да ей, Скарлетт, уже тоже не  к  лицу  выражать
свои эмоции таким образом. Все более крепнущее ощущение, что она уже  не
девушка, а взрослая светская женщина, одновременно вызвало в ней  трепет
и легкое беспокойство. К своему новому состоянию нужно было еще  привык-
нуть.
   Они забрались по железной винтовой лестнице на второй этаж трамвая.
   По вагону гулял ветер, и было очень холодно, но вид из окна открывал-
ся восхитительный! Скарлетт увидела почти все части  города,  оживленные
широкие улицы, заполненные людьми, пешеходные дорожки. Дублин был первым
настоящим большим городом, в котором она оказалась. В нем проживало  бо-
лее трехсот тысяч человек. Ее родная Атланта возникла на месте небольшо-
го поселения в годы экономического подъема, но население в ней не превы-
шало двенадцати тысяч человек.
   Трамвай резко катил по рельсам, и весь остальной транспорт, признавая
его приоритет, почтительно уступал ему дорогу. Пешеходы, экипажи  разбе-
гались в разные стороны, заслышав грохот приближающейся махины. Это  от-
чаянное лавирование на грани риска, сопровождавшееся  шумом  и  криками,
немало забавляло Скарлетт.
   А потом она увидела реку. Въехав на мост, трамвай остановился, и  она
могла насладиться видами Лиффи. Неподалеку виднелся другой мост, за  ним
еще и еще, все очень не похожие друг на друга. На каждом  виднелись  фи-
гурки людей и большое количество машин. Набережные манили витринами  ма-
газинов и множеством спешащих куда-то или просто прогуливающихся  людей.
Светило солнце, и вода в реке сверкала в его лучах.
   А вот Лиффи позади, снова пошли  дома.  Высокие  здания  загораживали
солнце, и Скарлетт стала замерзать.
   - Нам лучше спуститься вниз. Следующая остановка наша, - сказала
   Шарлотта.
   Они направились к выходу. Когда они перешли через перекресток  с  со-
вершенно безумным движением, Шарлотта показала  рукой  в  сторону  улицы
напротив:
   - Графтон-стрит, - сказала она тоном экскурсовода. -  Если  мы  хотим
сразу отправиться в отель, то нужно найти  экипаж.  Однако  единственная
возможность походить по магазинам - пойти пешком. Может, ты хочешь  сна-
чала выпить кофе? Ты должна обязательно познакомиться с Бьюли.
   - Даже не знаю, Шарлотта. Давай сначала заглянем в этот магазин...
   Ты посмотри на этот веер! Видишь, в том конце витрины? С розовой кис-
точкой? Прелестен, не правда ли?.. Ой, какая изящная фарфоровая  штучка!
Я и не заметила ее сначала. А этот роскошный флакон  для  духов!  Глади,
какая отделка на тех перчатках! Ты видела что-нибудь подобное? Боже мой,
сколько же здесь всего!
   Шарлотта кивнула служителю магазина при входе. Он распахнул  дверь  с
поклоном, она не стала говорить Скарлетт, что на  Графтон-стрит  еще  по
меньшей мере четыре подобных магазина с сотнями перчаток, вееров и  про-
чих аксессуаров. Шарлотта хотела, чтобы Скарлетт без  ее  помощи  убеди-
лась, что большой город - неистощимый кладезь соблазнов.
   После десяти дней позирования, примерок и походов по магазинам  Скар-
летт отправилась домой в Баллихару. С собой она везла кучу подарков  для
Кэт, презенты Колуму и миссис Фиц, десять фунтов кофе и  кофеварку.  Она
просто влюбилась в Дублин и предвкушала тот момент, когда  сможет  вновь
туда вернуться.
   А в Баллихаре ее ждала крошка Кэт. Как только поезд выехал за пределы
города, Скарлетт охватило чувство нетерпения: скорее бы очутиться  дома!
Ей многое хотелось рассказать Кэт. Скарлетт уже  строила  планы,  как  в
один прекрасный день, который, она надеялась, уже не за горами, она  за-
берет своего маленького забавного котенка из провинции в  город.  И  уже
скоро День святой Бриджид. Скарлетт подумала, что более подходящего  мо-
мента не придумать, чтобы круто изменить свою жизнь. Именно тогда, когда
плуг переворачивает первый пласт почвы, а земля начинает дышать, и  нас-
тупает понастоящему новый год, а вместе с ним и новая жизнь. Как  же  ей
все-таки повезло! И провинция, и город теперь принадлежат ей, О'Хара,  и
той волнующей незнакомке в зеркале.
   Кэт была так поглощена рассматриванием картинок в книжке  про  живот-
ных, которую ей привезла из Дублина Скарлетт, что не  обратила  внимания
на то, что ее мать на время покинула ее. Свертки с остальными  подарками
по-прежнему лежали нетронутыми.
   А Скарлетт уже подходила к воротам Колума. Она несла подарок -  каше-
мировый шарф. Но главное, она спешила поделиться с Колумом  своими  впе-
чатлениями о столице.
   - Прошу прощения, я, наверное, не вовремя? - сказала Скарлетт, увидев
у Колума гостя. Этого хорошо одетого мужчину она видела впервые.
   - Нет-нет, заходи, пожалуйста! Позволь представить тебе мистера Джона
Девоя. Он только что прибыл из Америки.
   Девой старался быть вежливым и обходительным, но было  хорошо  видно,
что он недоволен неожиданным вторжением. Скарлетт  извинилась,  оставила
подарок и, попрощавшись, отправилась домой. По дороге она гадала, кто же
этот американец, который приезжает в такую глушь, как  Баллихара,  и  не
рад встрече с соотечественницей. Да он, наверное, из этих фениев Колума,
вот оно что! А сердитый потому, что  Колум  отказывается  участвовать  в
этой дурацкой революции.
   В действительности же все было наоборот. Джон Девой всерьез подумывал
о сотрудничестве с Парнеллом. Да, он был членом фенианского общества, но
собирался прекратить поддержку революционного заговора в Ирландии.  Если
он сделает это, то делу Колума будет нанесен смертельный удар. Вот поче-
му Колум до хрипоты спорил с Девоем, страстно доказывая пагубность  Гом-
руля для страны.
   - Этот человек жаждет власти и готов на  любую  подлость,  чтобы  до-
биться своего, - сказал он о Парнелле.
   - Ну а ты, Колум? - резко спросил его Девой. - Сдается  мне,  что  ты
просто завидуешь человеку, который делает то же дело,  но  получается  у
него гораздо лучше, чем у тебя.
   Ответ Колума не заставил ждать.
   - Парнелл будет произносить пламенные речи в Лондоне, его имя попадет
заголовки всех крупнейших газет, а здесь ирландский народ  как  голодал,
так и будет голодать под каблуком у англичан. Никаких дивидендов для на-
ших бедных людей деятельность Парнелла не принесет. И вот когда они  ус-
танут от бесчисленных восторженных статей о мистере Парнелле, они  восс-
танут. Без организации и надежды на успех. Послушай, Девой,  мы  слишком
долго ждем. Все говорим и говорим: Парнелл, ты, я... А в это время прос-
тые ирландцы страдают.
   Девой уехал ночевать на постоялый двор, а Колум долго еще мерил шага-
ми гостиную. В лампе кончился керосин, и она потухла.  Он  опустился  на
табурет возле камина, где догорали последние угольки и  еще  сохранялось
тепло. Колум был подавлен резкой отповедью Девоя. А вдруг он  прав?  Мо-
жет, и в нем, Колуме, говорит властолюбие, а не любовь к Ирландии? Знает
ли он, что творится в его собственной душе?
   Наступил День святой Бриджид. Когда Скарлетт воткнула лопату в землю,
из-за туч на мгновение выглянуло солнце и тут же снова скрылось.
   "Хороший знак!" - подумала Скарлетт. Чтобы отметить  этот  день,  она
обошла все дома в Баллихаре и пригласила каждого на постоялый двор  Кен-
неди выпить портера, закусить пирожком с мясом. Предстоит самый  удачный
год. Она была уверена в этом.
   На следующий день она уезжала в Дублин, где собиралась провести шесть
недель.

   ГЛАВА 78

   В этот свой приезд в Дублин Скарлетт и Шарлотта остановилась в  номе-
ре-люкс отеля "Шелбурн". Оказавшись в отеле, Скарлетт сразу сказала:
   - Да, "Шелбурн" - именно то место, гце будет приятно пожить в течение
всего светского сезона.
   За время своей прошлой поездки в Дублин ей так и не довелось побывать
внутри этого импозантного кирпичного здания.
   - Нам еще представится такая возможность, - сказала тогда Шарлотта.
   И вот теперь, стоя внутри гигантского холла с широко раскрытыми  гла-
зами, Скарлетт начала понимать, почему Шарлотта Монтагю  решила  остано-
виться именно в "Шелбурне". Все здесь поражало великолепием и  роскошью.
Скарлетт видела отлично вымуштрованную обслугу, благородного вида посто-
яльцев. Все без исключения говорили вполголоса, и в холле  стоял  легкий
гул голосов. Скарлетт величественно проследовала за носильщиком на  вто-
рой этаж, жить на котором считалось наиболее престижным. И хотя Скарлетт
этого не сознавала, выглядела она точь-в-точь, как ее описывала швейцару
Шарлотта: "Вы сразу поймете, что это она. Она невероятно красива и ведет
себя, как королева".
   Помимо люкса, Шарлотта зарезервировала для Скарлетт персональную гос-
тиную. Перед тем как спуститься к чаю, она показала комнату  подруге.  В
углу обшитой зеленой парчой гостиной стоял мольберт с готовым  портретом
миссис О'Хара. Скарлетт с изумлением смотрела на работу художника.  Неу-
жели это действительно она? У женщины на портрете не было и тени  сомне-
ния в глазах; казалось, она не боится ничего, в то  время  как  Скарлетт
нервничала, словно дикий зверь, оказавшийся вблизи человеческого  жилья.
Ошеломленная увиденным, она начала спускаться вслед за Шарлоттой на пер-
вый этаж.
   Спустившись, они оказались в роскошном зале со столиками, за которыми
было много людей. Шарлотта шепотом, чтобы не услышали окружающие,  обра-
щала внимание подруги на некоторых из присутствующих, приговаривая: "И с
ним ты тоже обязательно встретишься. После того как я тебя  всем  предс-
тавлю, ты будешь каждый вечер приглашать кого-нибудь к себе  в  гостиную
на чашку чая или кофе. Многие почтут за честь знакомство  с  тобой  и  в
свою очередь начнут приводить своих знакомых".
   "А кто эти люди?" - порывалась было спросить Скарлетт. Впрочем,  вряд
ли ей стоит суетиться: Шарлотта знает, что делает. Единственное,  о  чем
Скарлетт необходимо было все время помнить, как бы не запутаться в шлей-
фе своего нового платья на глазах у всех, когда она будет возвращаться в
номер после очередной светской беседы. Шарлотта и  миссис  Симе  обещали
научить ее с достоинством двигаться, для чего ежедневно вплоть до  появ-
ления в свете Скарлетт придется тренироваться под их неусыпным оком.
   На следующий день после приезда  Скарлетт  в  отель  было  доставлено
письмо в тяжелом белом конверте. На конверте стояла личная  печать  гоф-
мейстера королевского двора. Когда письмо принесли, лицо Шарлотты  оста-
лось невозмутимым. Она вскрыла его твердой рукой.
   - Первая гостиная. Как и ожидалось.  Послезавтра,  -  произнесла  она
вслух.
   Скарлетт вместе с группой девушек и женщин в белых платьях долго жда-
ла, когда же откроются массивные двустворчатые двери тронного  зала.  Ей
начинало казаться, что она пребывает в  состоянии  ожидания  целую  веч-
ность. И зачем она только согласилась? (Скарлетт искала  и  не  находила
однозначного ответа на этот вопрос: слишком сложным он ей казался.)  Мо-
жет быть, отчасти потому, что она, О'Хара, поставила себе цель во что бы
то ни стало завоевать Англию и англичан. И, наверное, потому, что у нее,
обычной американской девочки, просто-напросто закружилась голова от  ко-
ролевской пышности и великолепия сердца Британской империи. А главное  -
не в привычках Скарлетт было сдаваться и не доводить дело  до  победного
конца.
   Опять стали выкрикивать чье-то имя. Скарлетт  прислушалась:  нет,  не
ее.
   Они там издеваются, что ли? Неужели ее вызовут последней? Шарлотта не
предупреждала, что такое не исключено, и до последней  минуты  почему-то
скрывала, что Скарлетт  придется  предстать  перед  членами  королевской
семьи в одиночестве. "Я найду тебя в трапезной сразу после церемонии", -
бросила она мимоходом. Хорошо, нечего сказать! Бросить  ее  на  съедение
волкам! Скарлетт  украдкой  скосила  глаза  на  подол  своего  вечернего
платья. Вот будет номер, если она упадет, случайно наступив  на  длинный
сверх всякой меры край собственного платья! Получится  прямо,  как  ког-
да-то по какому-то поводу сказала Шарлотта: "Ну вот,  теперь  будет  что
вспомнить".
   - Госпожа О'Хара из Баллихары!
   - Господи, неужели меня? Скарлетт быстро повторила про себя, чему  ее
научила Шарлотта:
   "Значит, так: приближаюсь к двери, останавливаюсь.  Ко  мне  подходит
один из слуг, берет шлейф моего платья с моей  левой  руки  и  аккуратно
распределяет его по всей длине за моей спиной. Церемониймейстер при дво-
ре Ее Величества открывает  двери.  Теперь  нужно  дождаться,  чтобы  он
объявил о моем появлении. Так и есть: "Госпожа О'Хара из Баллихары!"
   Насколько это было возможно, Скарлетт осмотрелась. Она была в тронном
зале. "Интересно, что подумал бы сейчас мой любезный родитель,  доведись
ему в этот момент увидеть свою Кэти-Скарлетт, - подумала она. - Не  отв-
лекаться - я должна пройти по этой нескончаемой красной ковровой  дорож-
ке, чтобы в дальнем конце зала подставить щечку для церемониального  по-
целуя вице-королю Ирландии - кузену Королевы Англии". Скарлетт взглянула
на сказочно разодетого церемониймейстера и вдруг неожиданно для себя са-
мой заговорщицки ему подмигнула. После чего величественной походкой  по-
дошла к вице-королю - обладателю великолепной рыжей бороды, чтобы  полу-
чить положенный поцелуй в щечку.
   "... Так, теперь не забудь повернуться лицом к  супруге  вице-короля.
Делай реверанс. Спину выпрями. Хорошо, можно подниматься. И  назад,  на-
зад, три шага назад. Смелей - шлейф поможет удержать  равновесие.  Стоп.
Вытяни левую руку и подожди несколько секунд - дай возможность слуге на-
бросить на нее шлейф. Все, теперь поворачивайся и неторопливо двигайся к
дверям".
   Ноги Скарлетт с честью выдержали испытание, но стоило  ей  опуститься
на стул в трапезной, как колени ее зашлись в мелкой, противной дрожи.
   Шарлотта и не пыталась скрыть  своего  удовлетворения.  Она  вошла  в
спальню Скарлетт, держа в руках веером, словно карты, карточки из  плот-
ной белой бумаги.
   - Поздравляю, дорогая, ты имела ослепительный успех.  Едва  я  успела
встать и одеться, как стали приходить приглашения. - Она потрясла карто-
чками. - Бал в Королевском дворце имеет  особую  важность.  Бал  святого
Патрика - это следовало ожидать. Гостиная номер два -  там  ты  увидишь,
как можно подшучивать и насмехаться над людьми в светском  обществе.  И,
наконец, танцы для узкого круга приглашенных в тронном зале. Три четвер-
ти ирландских пэров ни разу не удостаивались чести быть приглашенными на
подобный вечер!
   От удовольствия Скарлетт даже засмеялась. Страх, который она  испыты-
вала во время церемонии представления, прошел. Она имела успех!
   - По такому случаю я готова истратить все деньги вырученные от прода-
жи пшеницы последнего урожая, на платья. Я хочу сегодня  же  отправиться
по магазинам.
   - Боюсь, у тебя просто не будет времени в ближайшие  дни.  Пятнадцать
знатных господ горят желанием встретиться с тобой, и среди них,  кстати,
церемониймейстер. Четырнадцать не менее знатных  дам  с  дочерьми  также
прислали записки с просьбой о встрече. Тебе придется всех их по  очереди
принимать в своей гостиной. Чай, кофе - обычный выбор. Я уже  распоряди-
лась: горничные занимаются подготовкой комнаты для приемов.  Кстати,  по
моему заказу она будет убрана розовыми цветами. Поэтому  по  утрам  тебе
лучше всего надевать коричневое в розовую клетку платье из тафты, а  ве-
чером ты будешь особенно эффектно выглядеть в платье из зеленого бархата
с розовой отделкой. Эванс уже наготове - ждет, когда сможет сделать тебе
прическу.
   Скарлетт пользовалась колоссальным успехом и была  открытием  сезона.
Мужчины толпами штурмовали отель, умоляя об аудиенции у  богатой  вдовы,
которая к тому же была еще и "mirabile dictu" - невероятно красива. Ком-
ната для приемов Скарлетт отныне была всегда полна девушками на выданье,
чьи матери не без основания считали, что там у их дочерей будут неплохие
шансы привлечь к себе внимание какого-нибудь состоятельного жениха. Пос-
ле первого дня Шарлотте уже не пришлось отдавать распоряжение вновь  ук-
расить гостиную миссис О'Хара цветами. В этом не было нужды:  поклонники
присылали их в таком количестве, что скоро все это благоухающее  разноц-
ветье просто перестало помещаться в  комнате.  Ко  многим  букетам  были
прикреплены кожаные футляры с  инициалами  лучших  ювелиров  города,  но
Скарлетт, хоть и неохотно, тотчас же отсылала дорогие подарки владельцам
(а в футлярах чего только не было: роскошные  броши,  изящные  браслеты,
кольца, сережки...).
   - Любой девушке из округа Клейтон штата Джорджия, откуда я родом, хо-
рошо известно, что за благосклонно принимаемые знаки внимания  рано  или
поздно нужно платить, - говорила она Шарлотте. - Я не  хочу  чувствовать
себя обязанной кому-либо.
   Любой ее шаг и поступок подробно описывался газетой "Айриш  Таймс"  в
колонке "Светская хроника". Владельцы лучших магазинов  надевали  лучшие
костюмы, считая за честь лично появиться в отеле, чтобы предложить  гос-
поже О'Хара изделия, которые могли бы ей понравиться. Вот  тут-то  Скар-
летт себе не отказывала, покупая разные драгоценности, включая те, кото-
рые ей раньше безуспешно пытались преподнести сановные поклонники. Скар-
летт побывала на королевском балу, и вице-король дважды лично  приглашал
ее на танец.
   Все без исключения гости, хотя бы раз побывавшие на ее чайно-кофейных
церемониях, были без ума от ее портрета. Каждое утро и после полудня пе-
ред приходом первых визитеров Скарлетт приобрела привычку подолгу  смот-
реть на свое изображение. Так она шаг за шагом познавала саму себя. Шар-
лотта Монтагю с интересом наблюдала за происходящими с ее протеже  мета-
морфозами. Вертлявая  кокетка  исчезла,  уступив  место  спокойной,  та-
инственной женщине, которой достаточно было лишь обратить туманный  взор
своих зеленых глаз все равно на кого: мужчину ли, женщину или ребенка, -
чтобы они, словно под гипнозом, готовы были следовать за ней куда  угод-
но.
   "Раньше я из кожи вон лезла, чтобы выглядеть обаятельной и  привлека-
тельной, - думала Скарлетт, - а сегодня добиваюсь чего захочу без каких-
либо усилий". Она пыталась понять, чем вызваны такие разительные переме-
ны, и не находила ответа. Ей оставалось только благодарно принимать все,
что с ней происходило, как некий подарок судьбы.
   - Сколько ты сказала, Шарлотта? Двести человек? И  это  ты  называешь
"скромным танцевальным вечером"?!
   - Конечно. На бал в Королевском дворце или бал святого Патрика обычно
приглашаются человек пятьсот-шестьсот. Не меньше. На других же балах не-
редко присутствуют более тысячи гостей. А на сегодняшнем вечере будут по
крайней мере пятьдесят человек, с которыми ты уже знакома.
   - Проста свинство с их стороны - не прислать тебе приглашения!
   - Ничего не поделаешь. Рано или поздно к этому привыкаешь. Я не  оби-
жаюсь.
   Шарлотта с нетерпением ждала вечера, предвкушая удовольствие, которое
она себе доставит, листая записную книжку, в которой  она  отмечала  все
свои траты и приобретения. Успех Скарлетт в  обществе  и  ее  готовность
тратить деньги превосходили самые смелые ожидания Шарлотты. Она чувство-
вала себя, словно индийский набоб, пожирающий глазами свои несметные бо-
гатства. Приглашение на кофе в гостиную предполагало,  что  приглашенный
приносит с собой "подарок". Таких "подарков" "набегало" за неделю  почти
на сто фунтов. А ведь впереди еще две недели светского сезона!  Шарлотта
с нетерпением ждала, когда Скарлетт отбудет на вечер для самыхсамых.
   Скарлетт секунду помедлила, прежде чем войти в тронный зал.
   - Знаешь, Джеффри, я, наверное, никогда не привыкну к этому месту,  -
печально вздохнула она, обращаясь к церемониймейстеру. - Я  как  Золушка
на первом балу.
   - Мне никогда бы не пришло в голову сравнивать вас с Золушкой,  Скар-
летт, - сказал он, с обожанием глядя на собеседницу.
   Момент, когда Скарлетт весело подмигнула ему, заставил трепетать  его
сердце, и отныне оно всецело принадлежало миссис О'Хара.
   Скарлетт рассеянно кивала, отвечая на поклоны и  улыбки  присутствую-
щих. Это все-таки какой-то сон. Она здесь,  в  этом  великолепии,  среди
благороднейших людей. Все так  быстро  случилось.  Понадобится  какое-то
время, чтобы осознать все происшедшее с ней.
   Гигантский зал, казалось, был из чистого золота. Впрочем, почти так и
было: высокий потолок подпирали позолоченные колонны, пилястры  отливали
золотом, высокие окна были драпированы темно-красным бархатом с  золотой
каймой. Золоченые кресла, обитые тем же темно-красным бархатом, были ак-
куратно расставлены вокруг столов, на каждом из которых возвышался позо-
лоченный канделябр. Позолота покрывала люстры с причудливой резьбой; по-
золочен был и массивный балдахин над золотым троном вице-короля.  Платья
большинства присутствующих были отделаны золотыми кружевами, будь то юб-
ки из парчи и шелка или панталоны до колен из  белого  атласа;  атласные
бальные туфли украшали золотые пряжки. Золотые пуговицы, золотые  эполе-
ты, золотые аксельбанты, золотые галуны сияли на парадной форме полковых
офицеров и членов вице-королевского двора.
   У некоторых мужчин на груди были яркие орденские ленты с орденами  из
драгоценных камней; на ноге вице-короля красовался орден Подвязки.  Муж-
чины на балу выглядели даже более эффектно, чем женщины.
   Впрочем, женщины выглядели не менее восхитительно: поражали воображе-
ние фантастической красоты украшения из драгоценных  камней,  сверкавшие
на шее, груди, запястьях, в ушах. Платья у всех были из дорогого матери-
ала: атласа, бархата, парчи, шелка, вышитых золотыми, серебряными и шел-
ковыми нитями.
   Войдя, Скарлетт даже зажмурилась, боясь  ослепнуть.  Через  несколько
мгновений она спохватилась: надо поприветствовать вице-короля  с  супру-
гой. Скарлетт с достоинством приблизилась к хозяевам бала и  почтительно
застыла в реверансе. Как только она выпрямилась, грянула музыка.
   - Разрешите?
   Скарлетт подняла глаза и улыбнулась. Перед ней стоял Чарльз Рэгленд в
расшитом золотом красном камзоле. Они познакомились на одном  из  первых
вечеров в Дублине, и с тех пор он каждый день навещал Скарлетт в  отеле.
Он не скрывал, что безумно влюблен. Краска смущения заливала его  краси-
вое лицо всякий раз, когда она с ним заговаривала. "Он был ужасно мил  и
привлекателен, этот Чарльз. А ведь он офицер-англичанин. Все-таки  Колум
был неправ, когда говорил, что английские солдаты ничем не  лучше  янки.
Во всяком случае, одеваются англичане во сто крат изысканней".  Скарлетт
разрешила Рэгленду взять себя под руку, и, когда объявили  кадриль,  они
отправились танцевать.
   - Вы потрясающе выглядите сегодня, Скарлетт.
   - Вы тоже, Чарльз. Я только что подумала, что  мужчины  в  этом  зале
одеты более прихотливо, чем женщины.
   - Все благодаря парадной офицерской форме. А то эти панталоны,  кото-
рые носят многие мужчины, - до чего несуразная одежда, не правда  ли?  А
возьмите атласные туфли - я бы чувствовал себя в них полным идиотом.
   - А, по-моему, вам, мужчинам, это идет.  Вы  всегда  были  любителями
поглазеть на женские ножки, зато теперь будете на нашем месте.
   - Скарлетт, вы меня шокируете. Я... - начал было говорить Рэгленд, но
тут сменилась фигура, и Чарльз перешел к новой партнерше.
   "Пожалуй, я слегка переборщила, - подумала Скарлетт.  -  С  ним  надо
быть поосторожнее: он невинен, как ребенок". Она  посмотрела  на  нового
партнера и чуть не лишилась дара речи.
   - Боже, - только и смогла она выговорить.
   Это был Ретт Батлер.
   - Я польщен - меня узнали, - сказал он со своей традиционной, немного
насмешливой улыбкой.
   Никто не умел улыбаться так, как Ретт.  Скарлетт  почувствовала,  как
она как будто наполняется светом и становится легкой-легкой, словно  пе-
рышко. Ей казалось, что она плывет по воздуху, не касаясь ногами полиро-
ванного пола, и не падает из-за переполняющего ее счастья.
   И прежде чем она вновь обрела способность говорить, в танце произошло
очередное перестроение, и Ретт покинул ее. Скарлетт автоматически  улыб-
нулась очередному партнеру. У того перехватило  дыхание:  столько  любви
было в ее глазах.
   Голова Скарлетт напряженно работала. "Что делает здесь Ретт?  Неужели
он приехал только для того, чтобы увидеть меня? Вдруг он так  соскучился
по мне, что не мог удержаться и, бросив все дела, примчался сюда?"
   Кадриль шла своим чередом, фигура сменяла фигуру, а  Скарлетт  терза-
лась от нетерпения; Наконец танец закончился, и возле нее вновь оказался
Чарльз Рэгленд. Скарлетт понадобилась вся ее выдержка,  чтобы  сотворить
на лице подобие улыбки, поблагодарить партнера и, торопливо извинившись,
отправиться на поиски Ретта.
   Ее глаза встретились с его глазами почти сразу. Ретт стоял от нее  на
расстоянии вытянутой руки. Гордость  не  позволила  Скарлетт  дать  волю
чувствам. "Он знал, что я буду его искать, - подумала она  неожиданно  с
раздражением. - Да что он из себя строит, полагая, что можно так  просто
врываться в мою жизнь и спокойно  дожидаться,  когда  я  брошусь  в  его
объятия? В Дублине полно мужчин, да и в этой зале  достаточно  тех,  кто
подчеркнуто оказывает мне знаки внимания, вьется вокруг  моей  гостиной,
каждый день шлет мне корзины цветов, письма и даже драгоценности. Почему
Его высокомерно-надменное Величество думает, что достаточно ему  пошеве-
лить мизинцем - и я сломя голову побегу за ним?"
   - Какой сюрприз, - произнесла она, приятно удивившись холодности сво-
его тона.
   Ретт предложил ей руку, и она, не задумываясь, взяла ее.
   - Вы позволите пригласить вас на танец, м... миссис О'Хара?
   У Скарлетт от страха перехватило дыхание: Ты что, Ретт,  вознамерился
меня погубить? Здесь все уверены, что я вдова!
   Ретт улыбнулся, нежно взял ее за талию, и она закружились в танце.
   - Твоя тайна останется между нами, Скарлетт.
   Она каждой клеточкой своего тела ощущала звук его голоса, его горячее
дыхание и чувствовала себя в его сильных руках слабой и  хрупкой  женщи-
ной.
   - Какого черта ты здесь оказался? - сумела она наконец спросить.  Она
должна знать. Она ощущала тепло его руки на своей талии. Эта  рука  под-
держивала ее и вела в танце при поворотах. Неосознанно Скарлетт  наслаж-
далась исходившей от него силой, но  так  же  машинально  сопротивлялась
полному контролю над собой, тут же, впрочем, вспоминая радость,  которую
ей когда-то доставляло кружиться с Реттом в вихре стремительного вальса.
   - Я не смог удержаться от любопытства, - начал он говорить, и на лице
его появилось прежнее насмешливое выражение, - Посмотреть на американку,
которая штурмом взяла Дублинский замок. "Уж ненароком,  не  Скарлетт  ли
это?" - спросил я себя и решил выяснить все до конца. Барт Морланд подт-
вердил мою догадку. Он никак не мог остановиться, рассказывая про  тебя,
и настоял, чтобы мы заехали в твой город. По словам Барта, ты его  пере-
делала своими собственными руками.
   Ретт изучающе посмотрел на нее.
   - А ты изменилась, - сказал он просто. - Очаровательная девушка прев-
ратилась в элегантную взрослую женщину. Я искренне рад за тебя.
   Неподдельная серьезность и теплота в голосе Ретта  тронули  Скарлетт,
заставив забыть чувство негодования, которое еще недавно переполняло ее.
   - Спасибо тебе, Ретт, - сказала она.
   - Тебе нравится Ирландия?
   - Да.
   - Мне очень приятно это слышать, - интонации в голосе Ретта не остав-
ляли сомнений в его искренности.
   И тут впервые за все годы их знакомства Скарлетт поняла, кажется, кто
такой Ретт Батлер. Теперь она знала, что он проделал  огромный  путь  из
Лондона только для того, чтобы увидеть ее, Скарлетт. "Все это  время  он
думал обо мне, беспокоился, где я и как идут мои дела. Он любит  меня  и
всегда будет любить, так же, как и я,  всегда  буду  нести  в  себе  это
чувство к нему".
   Это открытие наполнило ее радостью: она лелеяла свое счастье,  словно
хрупкий бокал шампанского, из которого маленькими, чтобы растянуть  удо-
вольствие, глотками потягиваешь искрящуюся влагу. Ретт был рядом, и  они
чувствовали себя близкими, как никогда прежде.
   Когда вальс кончился, к ним приблизился личный адъютант вице-короля:
   - Их превосходительство просит удостоить их чести пригласить  вас  на
следующий танец, госпожа О'Хара.
   Удивленно поднятые брови, наигранно-недоуменный взгляд на лице  Ретта
- Скарлетт все это так хорошо помнила. Она одними губами улыбнулась Рет-
ту.
   - Скажите их превосходительству, что я буду очень  рада,  -  ответила
она адъютанту. Прежде чем принять его руку, она шепнула Ретту:
   - У нас в округе Клейтон сказали бы, что я популярна до неприличия.
   Удаляясь, Скарлетт слышала, как от души смеялся Ретт.
   Когда Скарлетт  приблизилась  к  вице-королю,  она  украдкой  бросила
взгляд на Ретта: он все так же смеялся. "Это  уже  слишком,  -  подумала
она. - Как несправедливо: даже в этих дурацких атласных штанах и  туфлях
он отлично выглядит". Его зеленые глаза вновь весело  заблестели,  и  он
едва громко не рассмеялся, когда Скарлетт присела перед  вице-королем  в
реверансе.
   Когда ей удалось снова посмотреть на то место, где  стоял  Ретт,  его
уже не было. Впрочем, Скарлетт особенно и не удивилась: за время их зна-
комства Ретт так же неожиданно исчезал, как и появлялся, без  каких-либо
объяснений. И чего я так разволновалась, когда вдруг он возник здесь  на
балу? Пора бы уже и привыкнуть. Я чувствовала  себя,  как  Золушка:  вот
согласно сюжету и появился чудесный принц. Скарлетт по-прежнему  ощущала
прикосновение его сильных и нежных рук на своей талии. В противном  слу-
чае легко было поддаться иллюзии, что все существовало лишь в ее вообра-
жении: сверкающая золотом зала, музыка, прекрасный принц рядом с  ней  и
даже она сама.
   Вернувшись в "Шелбурн", Скарлетт зажгла свет и долго стояла перед вы-
соким зеркалом, разглядывая свое отражение и пытаясь  понять,  какой  ее
увидел на балу Ретт. Она выглядела прекрасной и уверенной в себе  дамой,
как никогда похожей на свой портрет и портрет бабушки Робийяр в молодос-
ти.
   У Скарлетт защемило сердце. Почему у нее не  получается  походить  на
другой портрет Робийяр? Тот, на котором та светится радостью, как женщи-
на, которая любит и любима. Скарлетт почувствовала, что в  словах  Ретта
на балу кроме участия были также грусть и ожидание расставания.
   Посреди ночи Скарлетт О'Хара проснулась. В роскошно обставленной ком-
нате, расположенной на лучшем этаже лучшего отеля  Дублина,  наполненной
благовониями, раздались приглушенные рыдания. Скарлетт  горько  плакала,
судорожно всхлипывая. "Если бы только..." - долго еще стучали в ее голо-
ве эти слова.

   ГЛАВА 79

   Наутро Скарлетт проснулась успокоенной и безмятежной, словно и не бы-
ло горьких ночных слез и отчаяния. Наливая кофе и чай собравшимся  в  ее
гостиной, она все так же одаривала их своей чудесной улыбкой. В одну  из
следующих бессонных ночей Скарлетт нашла силы сказать себе:  пусть  Ретт
уходит, если хочет. Если я люблю этого человека, я не должна  удерживать
его возле себя. Надо свыкнуться с мыслью, что свобода для  него  превыше
всего. Я предоставила полную свободу Кэт, потому что я ее  очень  люблю.
Пусть будет так и с Реттом.
   Как же мне хочется рассказать ему о Кэт! Я уверена,  он  бы  гордился
ею. Скорее бы закончился этот светский сезон: я так скучаю по Кэт! Инте-
ресно, а что сейчас делает моя крошка?
   Кэт изо всех сил бежала, углубляясь все дальше и дальше в лес. Ночной
туман еще держался кое-где в низинах, и она не представляла, в каком на-
правлении движется. Она споткнулась о корень, упала, но тут же поднялась
и побежала снова.
   Останавливаться было нельзя, несмотря на то, что Кэт стала уже  зады-
хаться, - никогда в своей жизни она так быстро и долго не бежала.  Сзади
послышался звук летящего сквозь листья камня. Она съежилась  от  страха,
но все обошлось: ее защитило дерево. Мальчишки  продолжали  преследовать
Кэт с криками и улюлюканьем и почти уже было догнали ее. Раньше они  ни-
когда не заходили в лес вблизи от Биг Хауса. Они знали, что миссис О'Ха-
ра в Дублине в обществе проклятых англичан. Их родители ни о чем  другом
и не говорили.
   "Вот она!" - закричал один из мальчишек. Второй схватил камень и  за-
махнулся, чтобы бросить уже наверняка. Но тут они с ужасом заметили, что
фигура, показавшаяся из-за деревьев, была  не  Кэт.  Это  была  страшная
кальек - колдунья, которая грозила им своим скрюченным пальцем. Завизжав
от страха, мальчишки бросились наутек.
   - Пойдем со мной. Я напою тебя чаем, - сказала она Кэт.
   Кэт доверчиво положила свою ладошку в морщинистую руку старухи  Грейн
(а это была именно она), и они пошли. Знахарка передвигалась медленно, и
Кэт без труда поспевала за ней. - А пирожные будут? - спросила она.
   - Да, - коротко ответила кальек.
   Хотя Скарлетт скучала по дому, она осталась в Дублине до конца  сезо-
на. "Я же дала слово Шарлотте, - всякий раз  говорила  она  себе,  когда
тоска по дому становилась особенно невыносимой, - сезон в Дублине -  все
равно, как в Чарльстоне: и там, и здесь светские люди на полную мощь за-
действуют свою фантазию, дабы придумать какие-нибудь еще  развлечения  и
тем самым хотя бы ненамного продлить и без того длинный до бесконечности
сезон". Успех Скарлетт в обществе был ошеломляющим, но,  оказалось,  это
еще не предел: ее популярность  продолжала  стремительно  расти.  Миссис
Фиц, будучи весьма практичной женщиной, умело пользовалась восторженными
отзывами об очередных победах Скарлетт в  дублинском  обществе,  которые
регулярно публиковались на страницах "Айриш Тайме". Каждый вечер с  оче-
редным номером газеты она направлялась в таверну на постоялый двор  Кен-
неди, где с гордостью зачитывала людям Баллихары газетные опусы о  фуро-
ре, который ее хозяйка производила в столице. И постепенно ворчание, что
Скарлетт водит дружбу "с этими англичанами", стало стихать, уступая мес-
то гордости, что ирландка О'Хара пользуется большим успехом,  чем  любая
из английских женщин.
   Колум не оценил находчивости Розалин Фицпатрик. Он пребывал в слишком
мрачном расположении духа, чтобы находить в происходящем хоть что-нибудь
положительное. "Англичане так же обольстят Скарлетт,  как  они  это  уже
сделали с Джоном Девоем", - с горечью говорил он.
   Колум был одновременно прав и не прав. Никто в Дублине  не  покушался
на ее "ирландкость". Более того, успех Скарлетт во многом был  связан  с
ее национальностью. О'Хара - звучит весьма колоритно. Скарлетт подметила
еще и такую деталь: постоянно жившие в Ирландии англичане  считали  себя
такими же ирландцами, как, скажем, семейство О'Хара из Адамстауна, имев-
шее древние кельтские корни. Шарлотта Монтагю пресекла  любознательность
с неожиданным раздражением: "А почему, интересно, им не считать себя ир-
ландцами? Их семьи живут здесь с незапамятных времен. Между прочим,  за-
долго до появления в твоей Америке первых поселенцев".
   Скарлетт не пыталась вникать во все эти сложности. "Зачем это мне?  -
рассуждала она. - Я и так могу совмещать жизнь в двух непохожих мирах  -
фермерской Ирландии Баллихары и  светской  Ирландии  дублинского  замка.
Когда Кэт подрастет, она пойдет по моим стопам, а это гораздо больше то-
го, что я бы смогла ей дать, останься мы в Чарльстоне".
   Бал в честь святого Патрика, закончившийся в четыре часа  утра,  стал
последним большим событием сезона. Следующий сбор намечался  в  графстве
Килдэр, в нескольких милях от Дублина.
   - Там, в небольшом городке Пинчастон, должны быть состязания, - гово-
рила Шарлотта. - Все рассчитывают, что госпожа О'Хара удостоит их  своим
присутствием.
   - Я люблю бега и лошадей, Шарлотта, но я еду"домой, - твердо  сказала
Скарлетт. - У меня масса дел на ферме. А проживание в отеле я оплачу.
   - В этом нет необходимости, - ответила ей Шарлотта. Она  могла  сдать
комнаты отеля, в котором они жили, за четыре их нынешние  цены.  Что  же
касается лошадей, то они совсем не интересовали Шарлотту.
   Она поблагодарила Скарлетт за то, что та помогла ей стать независимой
женщиной.
   - Ты теперь можешь вести себя совершенно уверенно, Скарлетт.  Тебе  я
больше не нужна. Полагайся на искусство миссис Симе -  она  тебя  всегда
оденет по самой последней моде. В "Шелбурне"  для  тебя  зарезервированы
комнаты на следующий сезон. Твой дом способен вместить любое  количество
гостей, сколько бы ты ни пожелала. Твоя экономка - женщина с потрясающей
деловой хваткой. Ты теперь всеми уважаемая светская дама. Пользуйся сво-
им положением по своему усмотрению.
   - А ты, Шарлотта? Что будешь делать ты?
   - У меня теперь будет то, о чем я так долго  мечтала.  Несколько  не-
больших комнат в римской палаццо. Вкусная пища, отличное вино  и  каждый
день - солнце. Ненавижу дождь.
   "Даже Шарлотта вряд ли сейчас стала бы жаловаться на погоду", - поду-
мала Скарлетт. Старики вспоминали, была ли на их веку такая же теплая  и
солнечная погода в течение всей весны, и не могли вспомнить. Трава  была
высокая и сочная, пшеница, посеянная три недели  назад  в  день  святого
Патрика, уже выкинула нежные стрелки, весело зеленевшие в полях.  Урожай
в нынешнем году ожидался рекордный, что позволило бы забыть о прошлогод-
них разочарованиях. Как хорошо вновь оказаться дома!
   - Как дела у Ри? - спросила она Кэт.
   Это так похоже на ее дочь  -  назвать  маленького  шотландского  пони
кельтским словом "Ри" - король. Кого Кэт любила,  того  оценивала  очень
высоко.
   Скарлетт нравилось думать о Кэт, как о настоящей ирландской  девочке,
несмотря на ее цыганские черты. Черные волосы Кэт,  даже  заплетенные  в
косы, продолжали упорно торчать во все стороны. Теплое весеннее солнышко
сделало ее и без того смуглую кожу еще более темной. Выйдя во двор,  Кэт
сняла шляпу и сбросила обувь:
   - Ри не нравится, когда я езжу в седле. Мне  тоже  не  нравится.  Без
седла лучше.
   - Нет, моя дорогая, так дело не пойдет. Тебе пора учиться  ездить  на
оседланной лошади. Пускай Ри тоже привыкает. Скажи спасибо, что  это  не
дамское седло, когда ноги располагаются на одном боку.
   - Я видела, ты так садилась, когда отправлялась на охоту.
   - Да. У тебя будет такое же  когда-нибудь.  Надеюсь,  это  произойдет
очень и очень нескоро.
   Кэт в октябре исполнится четыре года, и она  будет  ненамного  моложе
Бонни, когда та разбилась, упав с лошади. Нет, дамское седло подождет  и
чем дольше, тем лучше. Если бы только Бонни тогда не начала учиться дер-
жаться в таком седле... О нет, хватит думать подобным  образом  -  "если
только". Это меня сведет с ума.
   - Как насчет поездки верхом в город, Кэт? Мы бы навестили с тобой Ко-
лума.
   "А то у него в последние дни  такой  подавленный  вид",  -  с  беспо-
койством подумала Скарлетт.
   - Кэт не нравится город. Лучше поехать к реке.
   - Ну, хорошо. Отличная мысль, если учесть, что я там не была,  навер-
ное, целую вечность.
   - А можно мне подняться на башню?
   - Нет, дорогая, не стоит. Дверь в ней расположена очень высоко,  и  я
более чем уверена, что там полным-полно летучих мышей.
   - А мы заедем в гости к Грейн? В изумлении Скарлетт потянула  за  по-
водья.
   - Откуда ты знаешь Грейн? Эта знахарка когда-то посоветовала Скарлетт
скрывать Кэт от любопытных взглядов и смотреть, чтобы  она  всегда  была
рядом с домом. Кто и зачем мог отвести Кэт к старой женщине?
   - Она угостила Кэт молоком.
   Кэт всегда говорит о себе в третьем лице, если ее  что-то  раздражает
или заставляет нервничать, отметила про себя Скарлетт и спросила:
   - Тебе не понравилось у Грейн, Кэт?
   - Она думает, что я совсем не Кэт, а другая маленькая девочка по име-
ни Дара. Кэт сказала ей, как ее зовут, но она не слышала.
   - Да нет, любовь моя, она знает, кто ты. Дара - это  очень  необычное
имя, которое она дала тебе, когда ты была совсем еще крохой. Ты  назвала
своих Ри и Окраса на кельтский манер. Так вот:  Дара  -  тоже  кельтское
слово, которое значит по-английски дуб, самое сильное и красивое дерево.
   - Смешно. Девочка не может быть деревом. У нее нет листьев.
   Скарлетт вздохнула. Она была очень рада,  что  ей  удалось,  наконец,
разговорить Кэт: она была очень молчаливым, почти всегда  погруженным  в
себя ребенком, и с ней  обычно  было  нелегко  разговаривать.  Кэт  была
большой упрямицей. Она безошибочно чувствовала фальшь: ей можно было го-
ворить правду и только правду, в противном случае она одаривала вас  та-
ким взглядом, который мог убить на месте.
   - Смотри, Кэт, а вот и башня. Она очень старая. Я  рассказывала  тебе
ее историю?
   Скарлетт чуть не рассмеялась. Конечно, плохо учить ребенка врать,  но
в некоторых ситуациях, право, не грех сказать  неправду  для  соблюдения
приличий.
   - Мне нравится башня, - сказала Кэт.
   - Мне тоже, любовь моя.
   "Жаль, что я здесь так долго не была", - подумала Скарлетт. Она почти
что забыла то странное чувство, возникшее у нее, когда она в первый  раз
увидела эти старые камни. Они вызвали тогда у нее суеверный страх и  од-
новременно какую-то умиротворенность. Глядя на стены башни, Скарлетт да-
ла себе слово, что станет приезжать сюда чаще. В конце  концов,  это  же
сердце Баллихары, его история.
   Пышно цвел терновник, образуя вокруг домов Баллихары живые  изгороди,
а ведь на дворе стоял еще только апрель. Какой  потрясающий  год!  Скар-
летт, ехавшая по проселку в коляске с открытым верхом, отпустила вожжи и
глубоко вдохнула пьянящий воздух весны. Необходимости в спешке  не  было
никакой; платья могут подождать. Скарлетт ехала на станцию в  Трим,  где
ее дожидалась коробка с новыми моделями от миссис Симе. На ее столе  ле-
жало шесть приглашений на июньские домашние балы. Скарлетт не была  уве-
рена, что сможет вернуться к светской жизни уже в начале лета, хотя была
не прочь увидеться с некоторыми из своих знакомых. Главным смыслом жизни
для нее по-прежнему была ее ненаглядная Кэт, но все же... Миссис  Фиц  с
головой ушла в хозяйственные хлопоты, и у нее совсем  не  было  времени,
чтобы посидеть со Скарлетт за чашкой чая, ведя неспешный разговор. Колум
уехал в Голвей встречать Стивена. Она не могла решить для себя,  как  ей
следует относиться к Стивену, когда тот прибудет в  Баллихару.  Непонят-
ный, загадочный Стивен. Может быть, Ирландия его изменит? Он,  наверное,
был таким странно-молчаливым в Саванне, потому что  занимался  торговлей
оружием. Хорошо, что теперь этот постыдный бизнес уже в  прошлом.  Скар-
летт была довольна: домики, которые она сдавала в Атланте, приносили  ей
стабильный доход. Благодаря ей фении теперь  владеют  целым  состоянием.
Деньги лучше всего тратить на одежду: по крайней мере, от этого никто не
страдает.
   Стивен привез с собой все последние новости из Саванны.  Скарлетт  не
терпелось узнать, как дела у ее близких и друзей в далекой Америке.  Мо-
рин так же не любила писать писем, как и она  сама.  Уже  много  месяцев
Скарлетт не имела никаких известий от всех О'Хара из  Саванны.  Впрочем,
это было вполне объяснимо - когда она распродала в Атланте все свое иму-
щество и уехала, она решила, что Америка в ее прошлой жизни и нет смысла
оглядываться назад.
   "Тем не менее приятно было бы получить какую-либо весточку из  Атлан-
ты. Сдавать домики оказалось доходным бизнесом, так что дела Эшли,  судя
по всему, идут неплохо. А как, интересно, поживает тетушка  Питтипэт?  А
Индия? Она, наверное, совсем высохла от старости. А все  остальные,  кто
так много значил для нее в те годы, - как их дела? Ах, как бы мне  хоте-
лось увидеть своих тетушек, поговорить с ними, а не выплачивать им регу-
лярно содержание через адвоката! Но все равно я была абсолютно права, не
сообщив им, где я нахожусь. Я должна была позаботиться о Кэт и, главное,
защитить ее от Ретта. Хотя, судя по тому, какими глазами он  смотрел  на
меня в замке, его вряд ли теперь стоит опасаться. Достаточно  мне  напи-
сать Евлалии, и она в ответном письме расскажет самым подробным  образом
обо всех местных событиях. И о Ретте наверняка напишет. Вот  только  вы-
держу ли я эту пытку - читать о том, как счастливы вместе Ретт  и  Анна,
как они выращивают беговых лошадей и воспитывают детей? Нет, не  хочу  я
всего этого знать. Пускай тетушки и дальше пребывают в неведении относи-
тельно моего местоприбывания.
   Лучше обойтись без миллиона страниц с советами и  нравоучениями  моих
любезных родственниц. Мне вполне хватает миссис  Фиц  с  ее  менторскими
наклонностями. Может быть, она и права, что время от времени стоит  уст-
раивать балы; действительно, иметь такой дом и массу не знающих, чем се-
бя занять, слуг - просто стыдно. А вот в том, что  надо  изменить  жизнь
Кэт, я с миссис Фиц не согласна совершенно, и мне наплевать на опыт вос-
питания детей в ирландских семьях: я не собираюсь нанимать няню, которая
на несколько дней вперед расписывала бы Кэт ее жизнь. Я в последнее вре-
мя вижу ее меньше, чем хотелось бы. Она вечно  где-нибудь  пропадает:  в
конюшнях, на кухне, гуляет по окрестностям. А то иногда заберется на де-
рево и сидит там часами. А этот дурацкий совет отправить  ее  учиться  в
школу при монастыре! Когда она немного подрастет, она пойдет  в  обычную
школу в родной Баллихаре и будет чувствовать себя там хорошо. У нее  на-
верняка появятся друзья. Конечно, меня не может не беспокоить,  что  она
всегда играет одна и ее никогда не тянет в компанию  к  другим  детям...
Черт, да что такое происходит? Сегодня вроде нет ярмарки. Почему же мост
забит людьми, да так, что не проехать?"
   Скарлетт высунулась из коляски и дотронулась до плеча спешащей женщи-
ны:
   - Скажите, что случилось? Женщина повернулась. Ее  глаза  лихорадочно
блестели, видно было, что она пребывает в большом возбуждении.
   - Кого-то собираются пороть кнутом на площади. Торопитесь,  а  то  вы
все пропустите.
   Телесные наказания. Скарлетт совсем не хотелось смотреть, как какого-
то несчастного бьют кнутом. Она слышала, что  подобного  рода  наказания
применяются в армии. Скарлетт попыталась  развернуть  коляску,  но  куда
там: спешащая, бегущая масса жаждущих зрелища людей сдавила ее  со  всех
сторон; несчастная лошадь получила несколько ощутимых тычков и ударов, а
коляску трясло и мотало во все стороны. Скарлетт  ничего  не  оставалось
делать, как натянуть поводья, где резким словом, а где мягким похлопыва-
нием успокоить лошадь и, подчинившись движению людского потока, медленно
ехать вперед.
   Вскоре шедшие впереди люди остановились. Скарлетт услышала  характер-
ный свист бьющего с силой кнута и в конце мерзкий чавкающий звук. Ей хо-
телось заткнуть уши, но руки ей были нужны, чтобы успокаивать испуганную
лошадь. Скарлетт казалось, что эти отвратительные звуки будут  слышаться
вечно.
   "... Все равно. Все", - услышала она, после чего  раздался  разочаро-
ванный гул толпы. Она еще крепче взялась за поводья: пока люди  расходи-
лись, коляска раскачивалась и сотрясалась еще сильней, чем в первый раз.
   Скарлетт не успела зажмуриться, когда впереди  стоявшие  люди  разош-
лись. Было уже поздно: краем глаза она заметила искалеченное тело. Кровь
ударила ей в голову и запульсировала в висках.
   Он был привязан к укрепленному в  вертикальном  положении  колесу  со
спицами при помощи кожаных ремней, надетых на его  запястья  и  лодыжки.
Испачканная кровью синяя рубаха лежала поверх брюк из грубой шерсти, об-
нажая то, что когда-то было широкой сильной  спиной  взрослого  мужчины.
Сейчас это была сплошная огромная рана - кровавое месиво из мяса и кожи.
   Скарлетт зарылась лицом в конскую гриву. Ее  тошнило.  Лошадь  нервно
вздрагивала и дергала головой. От окровавленного тела  исходил  отврати-
тельный сладковатый запах. Она услышала, как кого-то вырвало,  и  у  нее
самой начались рвотные судороги. Она наклонилась  вниз  настолько,  нас-
колько это было возможно сделать не выпуская из рук вожжи, и ее  выворо-
тило на булыжную мостовую.
   - Что, дружище, завтрака лишился? Не мудрено после такого зрелища.
   Давай-ка отправляйся в паб и закажи себе большой стакан виски.  Мы  с
Марбури вдвоем справимся.
   Скарлетт подняла голову и увидела человека в форме сержанта  британс-
кой гвардии, обращавшегося к мертвенно-бледному солдату,  который,  чуть
придя в себя, пошатываясь, побрел в направлении  паба.  Оставшиеся  двое
быстро срезали ремни,  и  безжизненное  тело  повалилось  в  пропитанную
кровью грязь.
   "На прошлой неделе здесь была зеленая трава, -  механически  отметила
про себя Скарлетт. - Нежная, весенняя, зеленая травка".
   - Что с женой-то будете делать, сержант? Двое солдат держали под руки
притихшую, сжавшуюся женщину в черном плаще с капюшоном.
   - Отпустите ее. Все уже закончилось. Пошли - нам здесь больше  делать
нечего. Телега, чтобы забрать тело, будет позже.
   Женщина бросилась вслед за солдатами. Схватив сержанта за рукав с зо-
лотыми нашивками, она сквозь рыдания попросила:
   - Позвольте мне его похоронить. Ваш офицер пообещал мне. Он дал  сло-
во.
   Сержант оттолкнул ее.
   - Я получил приказ публично наказать твоего мужа  плетьми.  Остальное
не мое дело. Оставь меня в покое, женщина.
   Застывшая черная фигура в капюшоне стояла посреди площади и смотрела,
как солдаты входили в паб. Она издала громкий стон,  который,  казалось,
исходил из самого ее сердца. Затем она повернулась и побежала к распрос-
тертому в луже крови телу. "Дэнни! Мой любимый! Что они с  тобой  сдела-
ли!" - она припала к его ногам. Затем, опустившись  на  колени  прямо  в
жидкую грязь, попыталась приподнять его  за  израненные  плечи.  Капюшон
упал с головы, и Скарлетт увидела бледное с  правильными  чертами  лицо,
аккуратный пучок золотистых волос, темные круги под глазами. Скарлетт не
могла заставить себя шевельнуться. Стук копыт, скрип  колес  -  было  бы
просто святотатством допустить малейший шум, когда перед тобой такое го-
ре.
   Вдруг откуда-то из-за угла вынырнул  босоногий  чумазый  мальчонка  и
подбежал к убитой горем женщине.
   - Можно я оторву у него пуговицу, леди? Моя мама хочет  взять  чтони-
будь на память, - он потряс ее за плечо.
   Скарлетт, не обращая внимания на пузырящуюся  грязь,  по  красной  от
крови траве напрямую бросилась к мальчишке и схватила его  за  руку.  Он
поднял на нее глаза, вскрикнув от испуга. Скарлетт со всей силы отвесила
ему такую звонкую оплеуху, что звук получился, как от ружейного  выстре-
ла.
   - А ну убирайся отсюда, маленький негодяй! Чтоб духу твоего здесь  не
было!
   Поскуливая на ходу от боли и страха, мальчишка во все лопатки бросил-
ся прочь.
   - Спасибо вам, - сказала женщина насмерть забитого человека.
   "Теперь я не смогу больше оставаться безучастной,  -  подумала  Скар-
летт. - Я должна сделать то немногое, что в моих силах".
   - Я знаю доктора в Триме, - сказала она. - Я привезу его сюда.
   - Доктор? Думаете, он захочет измазаться кровью?
   "Женщина говорила с английским акцентом", - сразу заметила  Скарлетт.
Так говорили завсегдатаи балов в дублинском замке.
   - Он сделает все необходимое для похорон, - ответила Скарлетт.
   Перепачканной в крови рукой женщина ухватилась за подол юбки Скарлетт
и, поднеся его к губам, поцеловала - так  она  выразила  свою  благодар-
ность. Глаза Скарлетт наполнились слезами. "Я не заслуживаю этого. Я  бы
развернула коляску и уехала, если бы мне удалось".
   - Не стоит, что вы... Ну, пожалуйста, - сказала она.
   Женщину в черном плаще звали Гарриэт Стьюарт, а ее мужа - Дэниэл Кел-
ли. Это все, что Скарлетт смогла узнать перед тем, как Келли в  закрытом
гробу перенесли в католическую часовню.  Молодая  вдова  большей  частью
молчала и кратко отвечала только на вопросы священника.  Неожиданно  она
стала нервно искать кого-то глазами: "Билли? Он должен быть  здесь!"  Из
сбивчивых фраз Гарриэт стало ясно, что у нее есть сын Билли, которого по
ее просьбе хозяева постоялого двора заперли в номере, чтобы он  не  смог
увидеть экзекуцию.
   - Они были так добры ко мне - в качестве платы согласились взять  мое
обручальное кольцо, хотя оно и не золотое.
   - Я схожу за ним, - сказала Скарлетт. -  Пожалуйста,  позаботьтесь  о
миссис Келли, отец.
   - Конечно, миссис О'Хара. Захватите с собой бутылку бренди, а то бед-
ная леди, похоже, на грани нервного срыва.
   - Я выдержу. Мне нельзя. Кто тогда позаботится о Билли? Он у меня еще
совсем малыш - ему всего восемь лет. Голос ее был слабый и  прерывающий-
ся.
   Билли Келли оказался  крепким  светловолосым  парнишкой,  выглядевшим
старше своих лет. Запертый за массивной дверью номера, он был  вне  себя
от ярости. Он покажет этим проклятым британским солдатам!
   - Я возьму в кузнице железный стержень и буду бить их по головам, по-
ка меня не пристрелят, - кричал он, барабаня в дверь  кулаками.  Хозяину
постоялого двора требовалось немало усилий, чтобы сдерживать его.
   - Не будь глупцом. Билли Келли, - резкий голос Скарлетт быстро привел
его в чувство. - Твоя мать нуждается в тебе, а ты  хочешь  усугубить  ее
горе. Какой ты после этого мужчина?
   Мальчик притих. Хозяин заведения мог без опаски выпустить его.
   - Где моя мама? - спросил он, и голос его звучал испуганно и жалобно.
   - Пойдем со мной, - ответила Скарлетт.

   ГЛАВА 80

   Гарриэт Стьюарт-Келли неохотно рассказывала о своей жизни. Она и Бил-
ли прожили в Баллихаре больше недели, после чего  Скарлетт  по  коротким
фразам смогла составить хоть какую-то картину их прошлого. Дочь английс-
кого священника Гарриэт в девятнадцать лет покинула родительское  гнездо
и устроилась работать в семью лорда Уитли в  качестве  помощницы  гувер-
нантки. Для молоденькой девушки она была хорошо образованна,  но  совер-
шенно неопытна в житейских вопросах.
   Одной из ее обязанностей было следить за детьми  лорда  во  время  их
конных прогулок, на которые они регулярно отправлялись перед  завтраком.
Однажды она поняла, что влюбилась в сопровождавшего их молодого  конюха,
обладателя чудесной белозубой улыбки и веселого озорного  голоса.  Когда
он предложил ей убежать вместе с ним из дома лорда, она с радостью  сог-
ласилась, посчитав, что это будет невероятно романтично.
   Романтика кончилась, когда они добрались до фермы отца Дэниэла Келли.
Без рекомендательных писем никто не хотел связываться с беглым конюхом и
гувернанткой, так что работу они  найти  не  смогли.  Дэнни  с  отцом  и
братьями стал обрабатывать под посевы каменистую землю, а Гарриэт покор-
но выполняла все распоряжения угрюмой матери Дэнни, мыла полы и  занима-
лась штопкой. Еще раньше она научилась хорошо вышивать - это необходимое
умение для девушки из благородной семьи - и  теперь  на  досуге  нередко
возвращалась к  своему  любимому  занятию.  Билли  был  у  нее  с  Дэнни
единственным ребенком, что лишний раз свидетельствовало, какими неважны-
ми стали их отношения. Дэнни Келли скучал по породистым лошадям в  вели-
колепных просторных конюшнях, по франтовскому жилету в полоску, цилиндру
и высоким кожаным башмакам, что составляло форменную  одежду  настоящего
конюха. Он обвинял Гарриэт во всех своих неудачах и все чаще стал искать
утешение в виски. Его родственники ненавидели ее, так как она была  анг-
личанка и протестантка.
   Дэнни арестовали, когда он, повздорив в трактире,  избил  английского
офицера. Его родители и братья мысленно попрощались с ним, когда  узнали
приговор: сто ударов кнутом. Они уже справляли поминки,  когда  Гарриэт,
положив в корзинку буханку хлеба и взяв за руку Билли, отправилась  пеш-
ком за двадцать миль в Трим, где дислоцировался полк пострадавшего  офи-
цера. Она умоляла пощадить жизнь ее Дэнни. Офицер же пообещал ей  выдать
его тело для погребения.
   - Мы поедем с сыном в Англию, миссис О'Хара, если вы нам одолжите де-
нег на дорогу. Мои родители умерли, но есть родственники, которые  могли
бы дать нам пристанище, хотя бы временное. Я вам вышлю долг, как  только
найду работу.
   - Не говорите глупости, миссис Келли. Вы знаете, что у меня есть  ма-
ленькая дочка, которая ведет себя, словно дикий жеребенок. Кэт нуждается
в хорошей гувернантке. Кроме того, она здорово  привязалась  к  Билли  и
бродит за ним, как тень. Кэт нужен друг, такой, как Билли. Вы мне сдела-
ете огромное одолжение, если согласитесь остаться, миссис Келли.
   Скарлетт не договорила, что кроме всего прочего она не была уверена в
том, что Гарриэт вообще доберется до Англии и сможет заработать  себе  и
Билли на пропитание. Она была готова много работать, но  ей  не  хватало
прибивной силы, какой-то настырности и житейской сметки. Все, что Гарри-
эт знала о жизни, было почерпнуто из книг. Скарлетт же никогда  не  была
особенно высокого мнения о начитанных людях.
   Несмотря на свое презрительное отношение к непрактичным людям,  Скар-
летт была рада, что Гарриэт отныне живет в ее доме. С тех пор, как Скар-
летт с триумфом вернулась из Дублина, провинциальный быт угнетал  ее,  а
дом казался невыносимо пустым. Скарлетт не думала, что начнет скучать по
миссис Монтагю, но шли дни, и ей все чаще вспоминалась Шарлотта. Гарриэт
же прекрасно ее заменила. Во многих отношениях с ней было даже  интерес-
ней, чем с Шарлоттой. Гарриэт умилялась буквально  всем,  что  вытворяли
дети, и от нее Скарлетт нередко узнавала любопытные подробности  о  про-
делках Кэт, о которых малышка не считала нужным рассказывать матери.
   Билли Келли был отличной компанией для Кэт, и тревога Скарлетт по по-
воду  ее  уединенного  образа  жизни  постепенно  стала   улетучиваться.
Единственным неприятным следствием появления Гарриэт Келли в ее доме бы-
ла откровенная враждебность к ней со стороны миссис Фицпатрик.
   - Нечего делать англичанам в Баллихаре, миссис О, - сделала она выго-
вор Скарлетт, когда та вернулась из Трима с Гарриэт и Билли. - Было пло-
хо, когда сюда часто приезжала эта Монтагю, но она хотя  бы  делала  для
вас что-то полезное.
   - В конце концов меня не должно волновать, нравится вам миссис  Келли
или нет: это мой дом, а не ваш, - заявила Скарлетт, устав от бесконечных
нотаций своей экономки.
   Раньше Шарлотта считала своим долгом поучать Скарлетт, и  вот  теперь
миссис Фиц. Гарриэт же никогда не критиковала  хозяйку  дома,  напротив,
она была благодарна ей за крышу над головой, за подаренные платья. Скар-
летт иногда хотелось прикрикнуть на Гарриэт: да не будь ты такой кроткой
и тихой!
   Вообще в последнее время Скарлетт часто ловила себя на мысли, что  ей
хочется напуститься буквально на каждого  в  доме.  Скарлетт  переживала
вспышки своего плохого настроения, хотя для них не было никаких  основа-
ний. Никто не помнил, чтобы стояла более благословенная погода, чем сей-
час, рулившая в конце года поистине сказочный урожай. Злаки были  в  два
раза выше, чем обычно, поля, засаженные картофелем, покрывала толстая  и
сочная зеленая ботва. Каждый день щедрое солнце заливало окрестности,  и
во время базарных дней в Триме гуляния продолжались и после того, как на
землю опускалась теплая, ласковая ночь.  Скарлетт  танцевала  до  упаду,
стирая до основания подошвы своих туфель, но музыка и смех не могли под-
нять ее неважное настроение. Когда Гарриэт печально  вздыхала  при  виде
молодых парочек, под руку прогуливавшихся по берегу реки, Скарлетт разд-
раженно передергивала плечами и отворачивалась. Слава Богу, к ней каждый
день приходят приглашения на домашние балы. Похоже, роскошные вечера, на
которых ей довелось присутствовать в Дублине, и великолепие местных  ма-
газинов  так  захватило  воображение  Скарлетт,  что  прежняя  привлека-
тельность базарных дней в Триме в ее глазах заметно потускнела.
   К концу мая уровень воды в Бойне упал настолько, что можно  было  ви-
деть камни на дне реки, которыми  в  незапамятные  времена  был  выложен
брод. Фермеры все чаще озабоченно поглядывали на небо, по  которому  за-
падный ветер гнал редкие облака. Полям нужна была влага. Пару раз  начи-
навшийся было дождь быстро прекращался и успевал лишь только немного ос-
вежить воздух и чуть увлажнить почву, в результате чего корни пшеницы  и
луговой тимофеевки не развивались вглубь, а располагались близко от  по-
верхности, что делало стебель слабым и ломким.
   Кэт рассказала, что тропинка, ведущая к домику Грейн с севера,  прев-
ратилась в широкую, без единой травинки дорогу. А у самой  Грейн  "масла
столько, что она не может его сама съесть". Говоря это,  Кэт  намазывала
свое масло на оладьи.
   - Люди молятся, чтобы пошел дождь.
   - Ты подружилась с Грейн, Кэт?
   - Она понравилась Билли.
   Скарлетт улыбнулась. Что бы Билли ни говорил, это безоговорочно  при-
нимала Кэт. Хорошо, что у него была добрая душа, иначе  привязанность  к
нему Кэт могла бы иметь просто ужасные  последствия.  Билли  был  удиви-
тельно терпелив. От отца он перенял умение хорошо обращаться с  лошадьми
и знал их гораздо лучше, чем Скарлетт. Он учил Кэт уверенно держаться  в
седле. Когда она немного подрастет, то благодаря Билли без проблем  смо-
жет управляться со взрослой лошадью. Кэт стала по нескольку раз  в  день
говорить, что на пони ездят маленькие девочки,  а  она  уже  большая.  К
счастью, Билли вовремя вмешался, заметив, что  она  еще  "не  достаточно
большая". Скажи подобное Скарлетт, Кэт бы здорово обиделась.
   В начале июня Скарлетт отправилась в гости в Роскоммон. Впервые ее не
мучила совесть, что на несколько дней она оставляет дочь как бы на  про-
извол судьбы. "Она скорее всего даже не заметит моего отсутствия", - по-
думала Скарлетт. Ей было неприятно сознавать это.
   В Роскоммоне все как один восхищались чудесной  погодой.  Собравшиеся
на лужайке перед домом развлекались игрой в теннис. Все было залито мяг-
ким солнечным светом. Темнеть начинало только после девяти часов.
   Скарлетт была рада вновь оказаться в одной компании с людьми, к кото-
рым она испытывала искреннюю симпатию, с тех пор как познакомилась с ни-
ми в Дублине. Единственный человек, которого она не  поприветствовала  с
обычным энтузиазмом, был Чарльз Рэгленд.
   - Это ваш полк, Чарльз, забил до смерти того несчастного человека  на
площади. Я этого никогда не забуду и никогда вам не прощу. Вы можете но-
сить штатский костюм, как сейчас, но вы все равно английский солдат, а я
теперь знаю, что военные - настоящие чудовища.
   К ее удивлению, Чарльз не стал оправдываться:
   - Мне очень жаль, что вам довелось стать свидетельницей  финала  этой
истории. Наказание кнутом - позор для армии. Но мы видим вещи и постраш-
ней. Со всем этим нужно бороться.
   Рэгленд отказался дать подробности, однако Скарлетт и без него слыша-
ла рассказы о растущей волне насилия против лэндлордов в разных  районах
Ирландии. Банды преступников жгут поля, режут скот; недавно  управляющий
большого поместья возле Голвея попал в засаду и был изрублен на куски. В
народе шепотом поговаривают о возрождении движения "Белых Ребят",  орга-
низованных банд мародеров, которые терроризируют помещиков сильнее,  чем
сто лет назад. Впрочем, умные головы скептически относятся  к  подобного
рода слухам. Отдельные волнения, спровоцированные известными  деятелями,
вспыхивают то здесь, то там, но быстро затухают. Хотя мало кто мог  ска-
зать, что у него не было тяжело на сердце, когда жители  деревень  молча
провожали его экипаж тяжелым, ненавидящим взглядом.
   Скарлетт простила Чарльза. Но сказала ему, что он  не  должен  питать
иллюзий: она ничего не забыла.
   - Я готов взять вину на себя за каждый из ста ударов кнутом, если  бы
это смогло заставить вас время от времени вспоминать  меня,  -  с  пылом
произнес он и покраснел, как ребенок.
   - Черт возьми, я придумываю пламенные речи не хуже, чем лорд  Байрон,
когда сижу в казарме и думаю о вас, но стоит мне вас увидеть, как я  на-
чинаю нести полную ахинею! Вы, наверное, догадываетесь, что я безумно  в
вас влюблен?
   - Вы правы, Чарльз, я действительно начала это замечать. Я не уверена
насчет лорда Байрона, но вы мне определенно нравитесь.
   - Вы... Неужели... Да вы просто ангел! Могу ли я надеяться, что...
   - Боюсь, что нет, Чарльз. Да не отчаивайтесь вы так. Дело не в вас. Я
готова ответить так любому.
   Пирожные перед комнатой Скарлетт каждую ночь оставались нетронутыми и
постепенно черствели.
   - Какое счастье снова очутиться дома! Мне кажется, я  просто  ужасный
человек. Когда я куда-нибудь уезжаю, то чувствую  невыносимую  тоску  по
дому. Даже если там, где я нахожусь, очень весело. Но, клянусь вам,  до-
рогая Гарриэт, не успеет закончиться эта неделя, как я  начну  думать  о
следующей поездке в гости. Расскажи мне обо всем, что  случилось  в  мое
отсутствие. Кэт, должно быть. Билли уже до смерти надоела?
   - Совсем нет. Дети придумали новую игру под названием "Утопить викин-
га". Я не знаю, откуда они взяли такое название.  Кэт  говорит,  что  вы
знаете, а она только помнит само слово - "викинг". Они забросили на баш-
ню веревочную лестницу. Билли натаскал наверх камней, и теперь  они  там
целыми днями просиживают, бросая камни в реку через бойницы.
   Скарлетт засмеялась:
   - Какова озорница! Упрашивала меня несколько месяцев, чтобы я  с  ней
забралась на башню. А теперь, гляжу, запрягла еще и Билли делать для нее
всю тяжелую работу. А ведь ей еще нет и четырех. Что же будет, когда  ей
исполнится шесть лет! Наверное, в страхе будет держать  весь  дом.  Вам,
Гарриэт, боюсь, палкой придется заставлять ее учить буквы.
   - Надеюсь, нет. Кэт уже сейчас с  любопытством  разглядывает  рисунки
животных в букваре.
   Скарлетт довольно улыбнулась, почувствовав в словах гувернантки намек
на то, что ее дочь - гениальный ребенок. Ей очень хотелось  верить,  что
Кэт постигает все быстрее и лучше, чем любой другой ребенок за всю исто-
рию человечества.
   - Скарлетт, вы не могли бы мне рассказать немного о своей поездке?  -
с легкой завистью спросила Гарриэт.
   Несмотря на то, что жизнь не раз устраивала ей тяжелые испытания, она
не потеряла присущей ей любознательности.
   - Все было просто замечательно, - стала рассказывать Скарлетт. -  Нас
было, наверное, человек двадцать пять, и, к счастью,  на  этот  раз  без
скучного генерала-отставника, любящего вспоминать, какую такую науку ему
сто лет назад преподал фельдмаршал Веллингтон. Мы провели  увлекательный
турнир по крокету - кто-то принимал ставки, кто-то выигрывал, а  кому-то
приходилось расставаться со своими денежками. Словом, все, как на  скач-
ках. Я была в одной команде с...
   - Миссис О'Хара, миссис О'Хара! - Кто-то, истошно крича, бежал по ко-
ридору. Скарлетт вскочила, как ужаленная. В комнату  влетела  растрепан-
ная, с безумным лицом служанка и, задыхаясь, с  трудом  подбирая  слова,
начала говорить: - Там, на кухне... Кэт... раскаленная сковородка...
   Устремившись в направлении кухни, она услышала громкий плач Кэт, ког-
да была еще возле колонн, на полпути к крылу дома, где находилась кухня.
Скарлетт побежала быстрей: она никогда раньше не слышала, чтобы ее  дочь
плакала.
   - Мамочка, помоги мне! Мамочка...
   Здание мгновенно ожило, вокруг звучали встревоженные голоса, но Скар-
летт слышала только один - голос ее Кэт.
   - Здесь, здесь мамочка, моя ненаглядная. Ну же, ну... Еще одна минута
- и у маленькой Кэт все пройдет.
   Скарлетт подхватила ребенка на руки и бросилась закладывать  лошадей.
Она заметила увеличивающуюся с каждой секундой жуткую красную опухоль на
ладошке Кэт.
   Скарлетт готова была поклясться, что дорога в Трим стала в  два  раза
длиннее. Она вовсю гнала лошадей, придерживая их только на поворотах из-
за риска перевернуться. Если доктора вдруг не  окажется  на  месте,  она
разнесет его дом в щепки, порушит всю его мебель, похоронив под  ее  об-
ломками его семью.
   Доктор оказался дома.
   - Тише, тише, вам необходимо успокоиться,  миссис  О'Хара.  С  детьми
сплошь и рядом происходят подобные неприятности. Так, позвольте  я  пос-
мотрю...
   Кэт громко вскрикнула, когда он сжал  ей  обожженную  руку.  Скарлетт
вздрогнула, будто ей в сердце всадили нож.
   - Да, ожог сильный, это факт, - сказал доктор Древлин. - Надо  смазы-
вать его жиром, пока не вырастет волдырь, который я потом надрежу и уда-
лю жидкость.
   - Доктор, ей же больно. Вы можете что-нибудь сделать, чтобы  она  так
не мучилась? - Рукав платья Скарлетт пропитался слезами Кэт.
   - Возьмите масло и смажьте пораженный  участок.  Со  временем  жжение
станет слабее.
   - Со временем, вы говорите? Скарлетт резко развернулась и бегом  бро-
силась к экипажу. Она отвезет Кэт к мудрой старой Грейн.
   Как далеко! Скарлетт забыла, что башня и река были на  таком  большом
расстоянии от дома. Ее ноги гудели от усталости. "Добежать бы!"  -  про-
неслось у нее в голове. Она побежала так быстро, словно на нее  спустили
свору гончих псов.
   - Грейн! - громко крикнула она, добравшись наконец до зарослей остро-
листа. - Ради всего святого, помоги моему ребенку.
   Знахарка вышла из-за деревьев.
   - Устроимся прямо здесь. Не надо никуда бежать,  -  негромко  сказала
она.
   Она села на землю и вытянула руки:
   - Иди к Грейн, Дара. Я заставлю боль выйти из твоего тела.
   Скарлетт бережно передала свою драгоценную ношу,  затем  нерешительно
присела, готовая в любой момент схватить Кэт и снова бежать, бежать  ту-
да, откуда можно ждать помощи.
   - Я хочу, чтобы ты дала мне свою руку. Дара. Я буду говорить с  твоим
ожогом - он должен послушаться и уйти с твоей ладони.
   Грейн говорила спокойно, но уверенно. Кэт внимательно  посмотрела  на
нее своими настороженными зелеными глазами. Покрытое морщинами лицо ста-
рой женщины осталось невозмутимым. Тогда девочка осторожно положила свою
пострадавшую руку тыльной стороны на жесткую, с въевшимися следами  раз-
ных трав, ладонь Грейн.
   - У тебя большой, сильный ожог. Дара. Чтобы заговорить его, мне  пот-
ребуется время, но скоро ты почувствуешь себя лучше.
   Она тихонько подула на обожженную кожу. Один, два,  три  раза.  Затем
Грейн, близко наклонившись к руке Кэт, начала  едва  слышно  нашептывать
какие-то слова.
   Что она шептала, ухо Скарлетт не улавливало. Ее голос напоминал  едва
слышный шелест молодых зеленых листочков или нежное  журчание  в  теплый
солнечный день бегущего по камешкам хрустально-чистого ручейка. Не прош-
ло и трех минут, а может, и того  меньше,  как  Кэт  перестала  стонать.
Скарлетт опустилась на землю. Напряжение стало проходить, мышцы ее  при-
ятно расслабились. Тихое, монотонное, убаюкивающее бормотание  продолжа-
лось. Кэт начала клевать носом, и вскоре ее голова упала на грудь Грейн.
Старая знахарка не останавливалась. Скарлетт полулежала  на  локтях,  но
мало-помалу и ее начало клонить в сон; наконец, голова ее  поникла  сов-
сем, и через несколько секунд она уже крепко спала. А Грейн все  шептала
и шептала, заговаривая обожженное место, и медленно-медленно опухоль  на
ручке Кэт стала спадать, красное пятно становилось все меньше и  меньше,
и вот настал момент, когда кожа на ладошке стала ровной и гладкой, слов-
но не было никакого ожога.
   Грейн замолчала, подняла голову, облизав потрескавшиеся губы. Она по-
ложила одну руку Кэт на другую, ласково обняла спящего ребенка и  начала
его легонько покачивать, что-то едва слышно напевая. Прошло много време-
ни, прежде чем она остановилась.
   - Дара, - позвала она. Кэт открыла глаза. - Вам  пора  идти.  Разбуди
маму. Грейн устала и хочет спать.
   Знахарка поставила Кэт на ноги, а сама на коленях  отползла  в  глубь
зарослей остролиста.
   - Мама, проснись. Нам пора идти.
   - Кэт? Как я умудрилась заснуть? Что произошло? Как ты себя  чувству-
ешь, мой ангел?
   - Я немножко поспала. Рука уже прошла. Можно я пойду поиграю к башне?
   Скарлетт посмотрела на ладошку дочери. Никаких следов ожога.
   - О, моя Китти-Кет. Иди ко мне, моя крошка. Твоя мамочка очень хочет,
чтобы ты ее обняла и поцеловала.
   Она задержала на мгновение Кэт в своих объятиях, а затем разрешила ей
идти, куда она хочет. Это был ее подарок Кэт.
   Кэт прижалась к щеке матери.
   - Я думаю, что лучше мне пойти домой выпить чая с пирожными, а  поиг-
рать можно потом, - сказала она. - Пошли домой.
   Это был подарок Кэт матери.
   "Миссис О'Хара была околдована. Ее  ребенок,  которого  ей  подменили
эльфы, и колдунья разговаривали на не известном людям языке", -  утверж-
дал Нел Гаррити. По его словам, она все видела  собственными  глазами  и
была так напугана, что побежала прямиком к реке,  совершенно  от  страха
позабыв, что брод совсем в другом месте... Она наверняка бы утонула, го-
ворил Нел, если бы Бойн в этом году так сильно не обмелел.
   - Она отгоняет своим колдовством дождевые облака от наших полей.
   - А вы слышали, что в тот самый день корова  Энни  Магинти,  одна  из
лучших дойных коров в Триме, вернулась домой без молока?
   - У Дана Хоулихана из Навана на ступнях выросли такие бородавки,  что
он не может даже на землю встать.
   - Подмененное дитя каждый день катается на волке, одетом в шкуру  по-
ни.
   - Если тень ведьмы падает на маслобойку, то масла с ее помощью никог-
да уже не сделать.
   - Знающие люди говорят, что она может видеть в темноте,  а  глаза  ее
светятся, когда она рыщет посреди ночи в поисках добычи.
   - Вы слышали историю ее рождения, мистер  Райлли?  Она  появилась  на
свет в канун дня всех святых, когда небо было словно  расчерчено  яркими
полосами пролетавших комет...
   Невероятные истории передавались из уст в уста, становясь  достоянием
всей округи.
   Через несколько дней миссис Фицпатрик нашла на ступеньках Бит  Хауса,
безжизненного дохлого полосатого кота Кэт. Окрас был задушен, во вспоро-
том животе отсутствовали внутренности. Она завернула  кота  в  тряпку  и
спрятала в комнате до темноты, чтобы никем не  замеченной  пробраться  к
реке и бросить бедное животное в воды Бойна.
   Розалин Фицпатрик без стука вошла в дом Колума. Он молча посмотрел на
нее, но остался сидеть.
   - Я так и знала! - воскликнула она. - Ты не можешь пить  в  трактире,
как все нормальные люди, а прячешь свою слабость дома,  что  ужасно  для
мужчины.
   Ее голос был полон презрения. Она брезгливо ткнула туфлей  загородив-
шие ноги Стивена О'Хара, который лежал с открытым ртом и громко  храпел.
Тяжелый перегар, казалось, пропитал все в комнате.
   - Оставь меня в покое, Розалин, - устало произнес Колум. -  Я  и  мой
кузен оплакиваем крушение последних надежд на возрождение Ирландии.
   Миссис Фицпатрик язвительно бросила:
   - Да неужели, Колум О'Хара? Вызови своего второго кузена:  может,  на
твое счастье, у него тоже рухнула какая-нибудь  надежда  и  можно  будет
открыть очередную бутылку? Впрочем, у тебя появится повод приложиться  к
новой бутылке, когда Скарлетт станет оплакивать смерть своей ненаглядной
дочери. Интересно, будешь ты плакать, если твоя крестница погибнет? Кля-
нусь тебе, Колум, ребенок Скарлетт в смертельной опасности.
   Розалин встала на колени перед Колумом, потрясла его за руку:
   - Ради Христа, сделай что-нибудь! Я задействовала все свое  красноре-
чие, но люди остаются глухи к моим словам. Может быть, еще не поздно,  и
ты сможешь их остановить? Нельзя же так прятаться  от  окружающих!  Люди
чувствуют, что ты бросил их на произвол судьбы. И Скарлетт тоже это чув-
ствует.
   - Кэти Колум О'Хара, - пробормотал Колум, тупо глядя в пол.
   - Ее кровь будет на твоей совести, - твердо и почти по слогам  произ-
несла Розалин.
   На следующий день Колум обошел каждый дом и каждый трактир в Баллиха-
ре и Адамстауне. В первую очередь он направился в контору Скарлетт.  Она
сидела, с головой погрузившись в изучение бухгалтерских  книг.  Скарлетт
улыбнулась, увидев его у порога, но вновь нахмурилась, когда Колум пред-
ложил ей устроить вечер и пригласить побольше гостей в честь возвращения
ее кузена Стивена в Ирландию.
   В конце концов Скарлетт сдалась. Колум отправился по остальным  адре-
сам. Он внимательно слушал собеседников, стараясь уяснить, есть ли серь-
езные основания для беспокойства Розалин, и к своему огромному  облегче-
нию не услышал ничего особенного.
   После воскресной мессы вся деревня и все О'Хара из графства Мит  соб-
рались у Скарлетт, чтобы произнести здравицы в честь возвратившегося до-
мой Стивена и послушать о жизни в Америке. На лужайке  были  расставлены
длинные столы, где на больших деревянных блюдах дымились говядина с  ка-
пустой, горячий вареный картофель, стояли кувшины с пенящимся  портером.
Застекленные двустворчатые двери гостиных, где  потолки  были  расписаны
сценами подвигов героев Ирландии, были открыты настежь, как  приглашение
каждому желающему зайти сюда и чувствовать себя здесь как дома.
   Вечер почти что удался. Скарлетт утешала себя мыслью, что сделала все
возможное. Почти весь вечер она провела в обществе своей кузины Кэтлин.
   - Я так по тебе скучала, дорогая Кэтлин, - говорила она ей.
   - Что ты так вздыхаешь, Скарлетт, - ведь ничего же в твоей жизни осо-
бенного не произошло, - отвечала Кэтлин.
   Вроде совсем недавно она родила крепкого, здорового мальчика, а  сей-
час - уже ждала пополнения, надеясь, что у ее первенца через шесть меся-
цев будет брат.
   Скарлетт почувствовала, что Кэтлин совсем не до нее. "Она по мне сов-
сем не скучала", - с грустью подумала Скарлетт.
   Стивен совсем не изменился и был здесь, в Ирландии, так же  немногос-
ловен, как у себя в Америке. Впрочем, его  родственники,  собравшиеся  в
Биг Хаусе, относились к этой его особенности философски: "Он всегда  был
молчаливым человеком, и с этим нужно мириться". Скарлетт избегала его...
Для нее он оставался тем же Стивеном - "привидением", что и  в  детстве.
Тем не менее одну интересную новость молчун Стивен рассказал: оказывает-
ся, дедушка Робийяр умер, оставив всю свою недвижимость Полине  и  Евла-
лии. Они теперь жили вдвоем в доме из розового камня, каждый день совер-
шали неспешные прогулки и считались невероятно богатыми особами - богаче
даже, чем сами сестры Телфейр!
   Вечер у Скарлетт был в самом разгаре, как  вдруг  издалека  донеслись
гулкие раскаты грома. В доме сразу воцарилась тишина: все разом переста-
ли говорить", смеяться, забыли про еду и с надеждой  посмотрели  наверх.
Однако небо словно смеялось над ними, оставаясь все таким же  безупречно
голубым. Дождя ждали все. Каждый день отец Флинн служил специальную мес-
су, а прихожане зажигали свечи и просили господа ниспослать на  высушен-
ную землю долгожданный дождь.
   И вот сегодня, в Иванов день, на западной части горизонта редкие  об-
лака, которые раньше стремительно неслись по небу, вдруг словно  застыли
на месте и начали на глазах расти, превращаясь в тучи. К шести часам ве-
чера горизонт был весь черен. Мужчины и женщины, сооружавшие костер  для
ночных празднеств, явственно ощущали с порывами западного ветра признаки
приближающегося дождя. Вот уж действительно будет праздник, если  пойдет
дождь: хлеба, страдающие от отсутствия влаги, будут спасены.
   Ливень разразился, когда уже начало темнеть. Ему предшествовали оглу-
шительные грозовые раскаты, сопровождавшиеся вспышками молний, столь яр-
кими, что на долю секунды становилось светлее,  чем  в  ясный  солнечный
день. А потом словно прорвало: мощные потоки воды хлынули вниз.  Но  это
был не просто дождь: на землю с мерным стуком стали  шлепаться  тяжелые,
размером с грецкий орех градины. Люди падали на землю,  закрывая  голову
руками. Вскрики боли и страха слышались то здесь, то там в короткие про-
межутки между раскатами грома.
   Ливень застал Скарлетт на крыльце дома. Она собиралась отправиться  к
костру, где должна была звучать музыка и  устраивались  танцы.  Скарлетт
ринулась обратно в дом, но было поздно:  секунды  оказалось  достаточно,
чтобы она промокла до нитки.
   Скарлетт стала искать Кэт. Она нашла ее наверху возле  окна:  зеленые
глаза Кэт были широко раскрыты, руками она зажимала уши. В углу,  прижи-
мая к себе Билли, съежилась Гарриэт. Скарлетт присела рядом с Кэт, и они
вместе молча стали наблюдать за буйством стихии.
   Через полчаса все кончилось. Небо было чистое, холодным светом  сияли
миллионы звезд, горела почти полная луна. Дрова для костра  промокли,  и
их в эту ночь уже было не зажечь. Град побил всю пшеницу и травы.  Гряз-
но-белые ледяные шарики еще долго покрывали  землю.  Страшный,  смертный
крик одновременно вырвался из груди всех жителей Баллихары. Жуткий  звук
не знал преград: он прорвался сквозь каменные стены и оконные стекла Биг
Хауса и добрался до комнаты Кэт. Скарлетт содрогнулась и привлекла к се-
бе дочку. Девочка, всхлипывая, уткнулась в плечо матери. Как она ни  за-
тыкала уши, страшный звук проникал ей прямо в сердце;
   - Мы потеряли почти весь урожай, - сказала Скарлетт. - Она стояла  на
столе, словно на трибуне, посреди самой широкой улицы Баллихары, обраща-
ясь ко всем жителям городка. - Но кое-что мы еще сможем спасти: насушить
сена, из пшеничных стеблей получить солому. Да, мы остались без муки. Но
я сегодня же поеду в Трим, Наван и Дроэду делать запасы на зиму.  Голода
в Баллихаре не будет. Это я вам обещаю. Слово О'Хара.
   Все приветствовали ее слова громкими  одобрительными  возгласами.  Но
вечером, сидя у камина, они продолжали говорить о колдунье и подмененном
эльфами ребенке, вызвавшем дух повешенного в башне  хозяина,  который  в
ярости, что его потревожили, начал мстить.

   ГЛАВА 81

   А между тем жара не ослабевала, и вновь на небе не было  ни  облачка.
Первые полосы "Тайме" целиком посвящались мнениям и гипотезам по  поводу
дальнейшего развития дел в небесной  канцелярии.  На  второй  и  третьей
страницах появлялось все больше коротких сообщений с мест  о  нападениях
на поместья лэндлордов и ущербе, а также о насилии в отношении управляю-
щих некоторых из поместий.
   Скарлетт просматривала газету ежедневно, затем отбрасывала ее в  сто-
рону: "Слава Богу, мне не нужно опасаться обитателей Баллихары. Они зна-
ют, как я забочусь о них".
   Однако жизнь становилась все труднее. Слишком часто,  в  каком-нибудь
городе, где, как она думала, полно муки и прочих продуктов, Скарлетт об-
наруживала, что разговоры о богатых запасах - сплошная фикция.  Поначалу
она вдохновенно торговалась, сбивая цену, если находила что-то  стоящее,
но с каждым разом раздобыть продовольствие становилось  все  труднее,  и
Скарлетт бывала счастлива, когда находила хоть что-нибудь, и без колеба-
ний платила даже за самые завалящие товары.
   "Здесь так же плохо, как в Джорджии после войны, - думала она. - Нет,
даже хуже. Ведь тогда мы сражались против янки, которые грабили  и  жгли
все, что попадалось им на пути, а в Ирландии, в отличие от Америки, злые
силы действуют скрыто. Сейчас мне приходится бороться за жизнь  большего
количества людей, чем тогда в Таре. Неужели проклятие легло на эту  зем-
лю?"
   Скарлетт накупила свечей на несколько сотен фунтов, чтобы жители Бал-
лихары могли зажигать их, обращая свои молитвы к Господу в  местной  ча-
совне. Скарлетт все чаще стала замечать вдоль дороги или в полях  камен-
ные горки, когда возвращалась домой верхом или в повозке, груженой това-
рами. Она не знала, какие именно из древних языческих  божеств  пытались
ублажать сложившие эти пирамиды люди, но если это поможет вызвать дождь,
то она готова лично собрать в пирамиду все камни в графстве Миг.
   Скарлетт ощущала себя совершенно беспомощной, что было для нее пугаю-
ще-новым чувством. Раньше она считала, что хорошо разбирается в земледе-
лии, - ведь она выросла на плантации. Несколько успешных лет,  проведен-
ных ею в Баллихаре, лишь укрепили ее в мысли, что, когда напряженно тру-
дишься и требуешь того же от окружающих,  результаты  не  заставят  себя
ждать. Но что она могла сделать сейчас, когда  одной  только  готовности
работать было явно недостаточно?
   Скарлетт по-прежнему не отказывалась от приглашений, которые ей регу-
лярно присылали. Но если раньше она отправлялась на балы и званые вечера
в поисках развлечений, то сейчас рассматривала каждую свою поездку к со-
седям как лишнюю возможность потолковать с другими лэндлордами  о  слож-
ностях нынешней жизни.
   Скарлетт прибыла в Килбрайдское аббатство по приглашению Гиффордов  с
опозданием на день.
   - Мне стыдно, Флоренс. Я даже не прислала телеграммы, что  задержива-
юсь, - говорила она леди Гиффорд. - Сказать по правде, я только и делаю,
что мечусь туда-сюда в поисках муки и съестного, и  совершенно  потеряла
счет дням.
   Леди Гиффорд была столь обрадована появлением Скарлетт, что и не  ду-
мала обижаться. Все гости предпочли поезжу именно к ней, потому что  она
торжественно пообещала, что ее, дом удостоит посещением миссис О'Хара.
   - Я долго ждал возможности поблагодарить вас, милая леди. - Почтенных
лет джентльмен в бриджах энергично затряс руку Скарлетт. Это был  маркиз
Тревенский, с растрепанной седой бородой и подозрительно красным с сини-
ми прожилками кончиком носа.
   - Спасибо, сэр, - сказала Скарлетт, а про себя подумала:  "Интересно,
чем обязана я такому изъявлению чувств?"
   Маркиз говорил оглушительно громко, так как  к  старости  стал  плохо
слышать. Обращаясь к Скарлетт, он делал невольными участниками разговора
всех без исключения гостей, хотели они того или нет. Его рокочущий голос
доносился даже до площадки для игры в крокет.
   - Скарлетт нужно поздравить, - кричал он. - Она спасла  Баллихару.  Я
упрашивал Артура не выбрасывать деньги на ветер, покупая корабли  у  мо-
шенников, которые бессовестно его обманывали, уверяя, что  суда  сделаны
из добротного строевого леса. Но Артур не слушал меня, он словно задался
целью как можно скорее разориться. Он  потерял  восемь  тысяч  фунтов  -
больше половины отцовского наследства! На эту сумму он  бы  мог  скупить
все земли в графстве Мит. Дурак, он и есть дурак. Он не отличался  сооб-
разительностью и в детстве, но, черт подери, я любил Артура, как  брата,
хоть и несмышленого. Ни у кого не было более верного друга! Как  я  пла-
кал, о. Боже! Как же я рыдал, мадам, когда он повесился. Артур сам прек-
расно понимал, что балбес, каких мало, но кто же мог предположить, что у
него хватит дури свести счеты с жизнью?! Он любил Баллихару  всем  серд-
цем, в ней он и сошел в могилу. Это непростительно, что  Констанция  так
обошлась с поместьем. Она должна была сохранить его как память о бедняге
Артуре.
   Маркиз долго рассыпался перед Скарлетт в благодарностях  за  то,  что
она, по его словам, "сделала с поместьем то, на что у  вдовы  Артура  не
хватило ни умения; ни порядочности".
   - Разрешите мне еще раз пожать вам руку! - прокричал он.
   Скарлетт была у недоумении: "Что за сказки рассказывает ей этот  ста-
рик?" Она слышала, что молодой хозяин Баллихары повесился не сам, а  его
затащил в башню кто-то из обитателей городка и там вздернул.  Во  всяком
случае так звучала история в интерпретации Колума. Маркиз, должно  быть,
что-то путает. Людям в старости свойственно забывать даже самые  очевид-
ные вещи... А может, все-таки Колум ошибается? Ведь он был тогда  совсем
еще ребенком, просто слушал, что люди говорят. Его в то время в Баллиха-
ре и не было: семья-то жила в Адамстауне... Впрочем, и маркиза там  тоже
не было, так что и он говорит с чужих слов. Не знаешь,  кому  и  верить:
все так запутано...
   - Здравствуй, Скарлетт, - услышала она над ухом.
   Повернувшись, она увидела Джона Морланда. Скарлетт улыбнулась старому
маркизу, вежливо высвободила руку и взяла под локоть Морланда.
   - Рада тебя видеть, Барт. Я искала тебя на каждом балу в этом сезоне,
то тщетно.
   - Я никуда не выезжал в нынешнем году. Все  лошадьми  занимался.  Вот
недавно еще две кобылы ожеребились - для меня это поважней,  чем  бал  у
вице-короля. Ну, давай, расскажи мне, чем ты все это время занималась.
   Прошла, казалось, целая вечность со дня их последней встречи, и Скар-
летт не знала, с чего начать.
   - Это, я уверена, тебя заинтересует, - сказала она. - Одна  из  охот-
ничьих лошадей, которую ты мне помог приобрести, в последнее  время  де-
монстрирует удивительную резвость, обгоняя саму Луну. Комета ее кличка.
   Словно она вдруг решила для себя: "Хватит дурака валять - пора  пока-
зать, на что я способна". И показывает...
   Скарлетт и Барт отошли в угол комнаты и стали делиться последними но-
востями. Скоро Скарлетт поняла, что ее собеседник ничего не знает о Рет-
те. Зато она получила исчерпывающую информацию о том, как надо принимать
роды у кобылы, если плод неправильно лежит в утробе.  Впрочем,  Барт  ей
нравился, и она мирилась с его некоторым занудством.
   Все говорили только о погоде. Никогда прежде в Ирландии не было засу-
хи.
   Сейчас же солнечные дни следовали один за другим, и не было даже  на-
мека, что погода может измениться. В стране не осталось района,  который
бы не страдал от недостатка влаги. Что же будет в сентябре, когда придет
время вносить арендную плату?
   Только сейчас Скарлетт осознала, что ее ждет осенью. Сердце ее  заще-
мило. Сомневаться не приходится: фермеры будут не в состоянии платить. И
если она не заставит их любой ценой заплатить, на что же ей можно  будет
рассчитывать в городе, где жители также будут сводить концы  с  концами?
Магазины, трактиры, даже доктор - все они зависят от  фермерских  денег.
Она, Скарлетт, будет разорена.
   Скарлетт сложно было сохранить на лице выражение беззаботности и  до-
вольства, но она старалась как могла. С каким нетерпением ждала она кон-
ца недели, когда можно будет вернуться домой!
   Заключительным аккордом многодневного  светского  раута  у  Гиффордов
стал костюмированный бал 14 июня - в День взятия Бастилии. Гостей попро-
сили прийти в самых экстравагантных костюмах. Скарлетт  оделась  броско,
но со вкусом: красная юбка из Голвея с четырьмя  нижними  юбками  -  все
разного цвета, полосатые шерстяные чулки, в которых, правда, было жарко-
вато, и Скарлетт скоро стала ощущать некоторый дискомфорт. Но они произ-
вели такой фурор, что, право же, стоило немного потерпеть.
   - Я не представляла, что крестьяне могут так чудесно  одеваться:  мне
они всегда казались такими неаккуратными, - долго восхищалась леди  Гиф-
форд. - Я обязательно куплю себе такие же чулки и возьму их  с  собой  в
Лондон. Все просто умрут от зависти и будут умолять сказать им имя порт-
ного.
   - Что за глупая женщина, - подумала Скарлетт. - Слава  Богу,  сегодня
последняя ночь.
   Чарльз Рэгленд приехал после ужина, когда начались танцы. Прибыл он
   - с бала, завершившегося рано утром того же дня.
   - Я бы примчался и раньше, если бы знал, что вы находитесь так  близ-
ко, - сказал он Скарлетт.
   - Близко? Вы же были в пятидесяти милях отсюда.
   - Да хоть все сто - для меня это ровным счетом ничего не значит, ког-
да речь идет о вас.
   Скарлетт разрешила Чарльзу поцеловать себя, когда они уединились  под
сенью огромного дуба. Она уже стала забывать, когда ее целовали  в  пос-
ледний раз, а сильные мужские руки заключали  в  объятия.  Скарлетт  по-
чувствовала приятное волнение, когда Чарльз ее обнял.
   - Любимая, - охрипшим от волнения голосом произнес Чарльз.
   - Тс-с-с. Целуй меня, Чарльз, пока у меня не закружится голова.
   Вскоре она действительно почувствовала головокружение. Она  держалась
за его мощные плечи, боясь упасть? Но когда Чарльз сказал, что придет  к
ней ночью в комнату, Скарлетт немедленно отстранилась от него. Голова ее
мгновенно приобрела утраченную ясность. Поцелуи - это одно, однако новые
претензии Чарльза совершенно невозможны.
   Ночью он подсунул ей под дверь записку со словами раскаяния. Скарлетт
сожгла ее. Уехала она рано утром, когда все еще спали, так что  не  было
никакого прощания.
   По приезде домой Скарлетт сразу же отправилась  искать  Кэт.  Она  не
удивилась, обнаружив  детей  играющими  возле  старой  башни:  это  было
единственное сравнительно прохладное место во всей Баллихаре.  Настоящим
же сюрпризом для Скарлетт стало появление Колуна в сопровождении  миссис
Фицпатрик. Они терпеливо дожидались ее возле накрытого к чаю  стола  под
большим тенистым деревом в саду за домом.
   Скарлетт действительно обрадовалась. В последнее время  Колум  упорно
избегал появляться в Бит Хаусе. Но вот он здесь, и ей доставляло большое
удовольствие принимать у себя человека, бывшего для нее почти  что  бра-
том.
   - Мне рассказали удивительную историю, Колум, - сказала она. - Я  ду-
мала, что сойду с ума от любопытства. Интересно, что ты думаешь по этому
поводу. Вот скажи мне: возможно ли, что прежний молодой хозяин Баллихары
сам повесился в башне? И Скарлетт, смеясь и передразнивая  речь  старого
маркиза, в точности передала содержание их беседы у Гиффордов.
   Колум аккуратно поставил чашку на стол.
   - Мне нечего сказать, дорогая Скарлетт, -  сказал  он  с  приветливой
улыбкой. Скарлетт очень любила, когда он так говорил. - Все  возможно  в
Ирландии, в противном случае страну давно бы уже наводнили  разные  мер-
завцы, как во всем остальном мире. - Колум улыбнулся и встал. - Мне  по-
ра. Я и так слишком засиделся, дожидаясь тебя,  красавица.  Дела  больше
ждать не могут. Но не верь, если эта женщина, - кивнул он в сторону  Ро-
залин, - станет говорить тебе, что я приходил сюда  исключительно  из-за
любви к чаю с пирожными.
   Он ушел так стремительно, что Скарлетт не успела завернуть для него в
салфетку несколько пирожных.
   - Я скоро вернусь, - бросила миссис Фиц и заторопилась вслед за Колу-
мом.
   Скарлетт увидела на другом конце выгоревшей от солнца лужайки Гарриэт
и помахала ей рукой. "Идем пить чай!" - закричала она. Чая  после  ухода
Колума оставалось предостаточно.
   Колум О'Хара шел быстрым шагом, и Розалин Фицпатрик, приподняв подол,
долго бежала, прежде чем смогла его догнать. С  минуту  она  шла  молча,
чтобы отдышаться. Потом заговорила:
   - И что теперь? Снова побежал к своей бутылке, я не  ошиблась?  Колум
остановился. Повернулся к ней.
   - В жизни не осталось больше правды, и это разрывает мне  сердце.  Ты
слышала, что она говорила? Повторяла лживые  слова  англичанина,  верила
им. Точно так, как Девой и все остальные верят красивой лжи Парнелла.  Я
не могу больше, Розалин. Я едва удержался, чтобы не разбить вдребезги ее
английскую чашку и не зарычать на нее, как цепной пес.
   Боль и страдание были в глазах Колума, однако на лице Розалин  появи-
лось еще более суровое выражение. Слишком долго она  сочувствовала  ему,
видя его душевные терзания, но сколько можно? Мысли о полном крахе  дела
жизни и предательстве окружающих захватили Колума. Более двадцати лет он
боролся за свободу Ирландии, дела его пошли успешно, ему удалось создать
целый арсенал оружия в протестантской церкви Баллихары, и вот теперь ему
говорят, что делал он это все напрасно. Политические методы Парнелла бо-
лее действенны. Колум всегда мечтал умереть за свою  родину.  Жизнь  без
борьбы за свободу Ирландии теряла для него всякий смысл.
   Розалин Фицпатрик разделяла чувства, которые Колум испытывал  к  Пар-
неллу. Она, как и Колум, была сильно разочарована, что их работа не оце-
нивается по достоинству лидерами общества фениев, более того,  считается
вредной. Однако Розалин могла подавить в себе чувства  и  беспрекословно
выполнять приказы руководителей. Ее верность общему  делу  была  велика:
она жаждала личной мести больше, чем справедливости.
   Но теперь Розалин решила отказаться  от  своей  приверженности  фени-
анству. Для нее страдания Колума  значили  больше,  чем  страдания  всей
страны. Она любила его больше жизни и не могла допустить, чтобы он погу-
бил себя, терзаемый сомнениями и бессильной яростью.
   - Ну что ты за ирландец, Колум О'Хара? - резко выговаривала ему Роза-
лин. - Неужели ты позволишь Девою и его компании делать по-своему и  со-
вершить при этом непростительные ошибки? Ты не  можешь  не  видеть,  что
происходит в стране. Люди сражаются неорганизованно, часто в одиночку  и
жестоко расплачиваются за свои действия, так как у них нет  лидера.  Они
не хотят ни Парнелла, ни кого-то другого. Им нужен ты. Ты достал  оружие
для армии. Так почему ты сейчас, вместо того, чтобы собирать людей в бо-
еспособный, хорошо вооруженный отряд, напиваешься до бесчувствия и зани-
маешься бесполезной словесной трескотней, словно надравшийся до чертиков
какой-нибудь бездельник, потешающий своими пьяными разглагольствованиями
завсегдатаев трактира?
   Колум посмотрел на Розалин, потом отвел взгляд. В глазах его затепли-
лась надежда.
   Розалин Фицпатрик отвернулась. Она не хотела, чтобы  он  видел,  нас-
колько она взволнованна.
   - Удивительно, ты так легко переносишь жару, - заметила Гарриэт.
   Она сидела под зонтиком, но ее нежное лицо было покрыто  мелкими  ка-
пельками пота.
   - Мне нравится жара, - ответила Скарлетт. - Я чувствую себя как дома.
Я тебе когда-нибудь рассказывала об американском Юге, Гарриэт?
   - Нет.
   - Самое мое любимое время года - лето. Жара,  и  никаких  осадков  на
протяжении месяца - это была моя стихия. А как  восхитительно  выглядели
хлопковые плантации, перед тем как раскрывались коробочки: куда  ни  ки-
нешь взгляд, бескрайнее зеленое море. Я очень любила слушать,  как  поют
рабочие, разрыхляя землю мотыгой. Их не видно, они где-то далеко-далеко,
но воздух будто соткан из чарующей мелодии, которая едва доносится изда-
лека.
   Скарлетт вдруг замолчала. Только сейчас до нее дошло, что она назвала
Джорджию своим домом. "Дом? Ирландия отныне ее дом", - подумала она  про
себя.
   Гарриэт мечтательно протянула: - Там, наверное, так красиво.
   Скарлетт с недоумением посмотрела на нее.  Как  будто  мало  ее  била
жизнь: Гарриэт все такая же романтическая натура, и ничто ее не меняет.
   Нет, нельзя отбросить свое прошлое. Генерал Шерман привез меня в  но-
вую жизнь, но я уже достаточно пожила, чтобы так  просто  отказаться  от
прошлого.
   Я не знаю, что со мной происходит. Вся в разладе сама с собой. Навер-
ное, все-таки жара виновата: я уже привыкла к ирландской прохладе.
   - Мне надо посмотреть счета, - сказала она Гарриэт.
   Аккуратные колонки цифр действовали на нее успокаивающе  и  поднимали
настроение.
   Но в этот раз внимательное изучение цифр привело Скарлетт в состояние
глубокой депрессии. Единственный более-менее стабильный доход  приносили
ее домики, которые продолжали строиться на окраине Атланты. Одно хорошо:
ее деньги больше не шли на финансирование революционного движения, к ко-
торому принадлежал Колум. Эти деньги она пустит в помощь  самым  нуждаю-
щимся. Но все равно средств явно недостаточно. Скарлетт тратила огромные
суммы на благоустройство своего поместья и городка. Ей  с  трудом  вери-
лось, что она с такой легкостью проматывала  тысячи  в  Дублине,  однако
бесстрастная цифирь подтверждала, что все так и было.
   Пусть только у Сэма  Коллетона  хватит  практичности  сэкономить  при
строительстве домиков, пусть даже на мелочах. Спрос на дома от этого  не
уменьшится, а доход будет выше. Она напишет ему, чтобы не покупал  доро-
гие пиломатериалы: строить эти домики она решила в  первую  очередь  для
того, чтобы хоть чем-нибудь занять Эшли. Были и другие способы сократить
затраты: на фундаменте, вытяжных трубах... Кирпич можно  использовать  и
более низкого качества.
   Скарлетт сама себя одернула. Что она говорит! Чтобы Джо дошел до все-
го этого сам? Никогда такого не будет. Он и Эшли - честнее людей не най-
ти, идеалисты, каких еще поискать. Скарлетт вспомнила, как они беседова-
ли друг с другом на строительной площадке. Ну два сапога пара! Они нашли
друг друга. Она бы не удивилась, если бы они вдруг прервали на полуслове
разговор о ценах на древесину и начали бы обмениваться  впечатлениями  о
какой-нибудь книге.
   Вдруг Скарлетт осенило: она отправит Гарриэт Келли в Атланту.  Она  и
Эшли могли бы стать чудесной парой Они ведь так похожи: оба живут в  ка-
ком-то иллюзорном мире, оба судят о жизни исключительно по книгам.  Гар-
риэт хоть и была наивной, но у нее было очень важное качество - верность
долгу. Иначе бы она не прожила целых десять лет с нелюбимым мужем. В ней
есть сила. Она может иногда демонстрировать удивительный  напор,  как  в
том эпизоде с экзекуцией, когда Гарриэт столько прошагала пешком,  чтобы
найти пострадавшего от рук Дэнни офицера и постараться уговорить его  не
доводить дело до расправы. С Гарриэт Эшли бы чувствовал себя как за  ка-
менной стеной. Сам он тоже нуждается в женщине, о которой мог  бы  забо-
титься. Со своим характером  он,  наверное,  совсем  избалует  Бо.  Даже
страшно представить, что может из него получиться. Билли Келли научил бы
Бо уму-разуму. А еще надо отправить коробочку нюхательной соли  для  те-
тушки Питти. Но тут настроение Скарлетт упало: пустые фантазии - вот что
такое ее рассуждения отправить обоих Келли в Америку. Во-первых, Кэт  не
переживет расставания с Билли. Когда пропал Окрас, она целую неделю  хо-
дила сама не своя. Но Окрас был всего лишь  обыкновенным  котом,  а  что
тогда говорить о Билли! Кэт как-то сразу к нему привязалась, и эта  при-
вязанность изо дня в день крепла. Да и  Гарриэт  плохо  переносит  жару.
Нет, от этой идеи придется отказаться. И Скарлетт вновь  склонилась  над
счетами.

   ГЛАВА 82

   - Мы должны перестать тратить так  много  денег,  -  сердито  сказала
Скарлетт. Она потрясла расчетной книгой в направлении миссис
   Фицпатрик. - Не вижу никакого резона кормить эту  армию  слуг,  когда
мука для хлеба стоит целое состояние. По крайней мере, половине  из  них
нужно будет дать расчет. Какая от них польза, в конце концов? И не заво-
дите старую песню, что надо сбивать масло из сливок: если и есть что-то,
чего сейчас слишком много, так это масло. Его не продашь и  за  полпенни
фунт.
   Миссис Фицпатрик дождалась конца этой тирады. Затем она спокойно взя-
ла книгу из рук Скарлетт и положила на стол.
   - Значит, вы выбросите их на улицу? - спросила она. - У них будет до-
статочно товарищей по несчастью, ведь сейчас в Ирландии  во  многих  по-
местьях происходит как раз то, что вы хотите сделать. Не проходит и дня,
чтобы с десяток бедняг не клянчили на кухне тарелку супа. Вы хотите при-
ложить свою руку к тому, чтобы их полку прибыло?
   Скарлетт нетерпеливой походкой направилась к окну.
   - Нет, конечно, нет. Перестаньте говорить глупости. Но должен же быть
какой-нибудь способ сократить расходы.
   - Мы тратим гораздо больше денег, чтобы прокормить ваших красивых ло-
шадей, чем на содержание слуг. - Голос миссис Фицпатрик звучал сухо.
   Скарлетт повернулась к ней.
   - Достаточно, - сказала она с яростью. - Оставьте меня одну.
   Скарлетт взяла счета и направилась к своему  рабочему  столу.  Однако
она была слишком расстроена, чтобы сосредоточиться на расчетах. Как  это
подло со стороны миссис Фиц! Она ведь знает, что я ни от чего не получа-
ла столько наслаждения в жизни, как от охоты. Единственное, что  поддер-
живало меня в это ужасное лето, это мысль, что с  приходом  осени  снова
начнется охотничий сезон.
   Скарлетт закрыла глаза и попыталась представить себе холодное, бодря-
щее утро, когда легкий морозец к исходу ночи  превращается  в  туман,  и
звук рожка возвещает о начале гона. Какой-то мускул невольно  дрогнул  в
мягкой плоти над стиснутыми челюстями. У нее всегда плохо с  воображени-
ем, гораздо лучше выходило на деле.
   Она открыла глаза и некоторое время упорно работала со счетами. Из-за
отсутствия зерна на продажу и арендной платы в этом году она должна  по-
терять деньги. Эта мысль беспокоила ее, потому что прежде в бизнесе  она
всегда получала прибыль и терять деньги было крайне  неприятной  переме-
ной.
   Но Скарлетт выросла в мире, где было в порядке вещей,  что  время  от
времени погибал урожай или буря приносила  разрушения.  Она  знала,  что
следующий год будет другим. Из-за такого бедствия, как засуха или  град,
ее нельзя было назвать неудачницей. Это не было торговлей лесом или лав-
кой, где при отсутствии прибыли вся вина ложилась бы на нее.
   Кроме того, потери едва ли пробьют брешь в ее  состоянии.  Она  может
вести экстравагантный образ жизни до конца своих дней, и даже если  уро-
жай в Баллихаре будет погибать каждый год, у нее все  равно  будет  уйма
денег.
   Скарлетт невольно вздохнула: на протяжении стольких лет она  работала
не покладая рук, экономила на чем только можно и копила  деньги,  думая,
что, когда у нее их будет достаточно, она будет счастлива. Теперь они  у
нее были благодаря Ретту, и почему-то это не имело никакого значения. За
исключением того, что незачем больше было  работать,  не  к  чему  стре-
миться.
   Она была не настолько глупа, чтобы желать возвращения бедности и  от-
чаяния, но ей нужно было, чтобы ей постоянно бросали вызов  и  чтобы  ее
живой ум все время находился в движении. К тому же она с тоской  вспоми-
нала о скачках через заборы и рвы, о могучих  лошадях,  которых,  рискуя
собственной жизнью, сдерживала усилием воли.
   Когда со счетами было покончено, Скарлетт с безмолвным стоном  повер-
нулась к стопке личных писем. Она терпеть не могла  писать  письма.  Тем
более, что она уже знала наперед, что там за почта. Многие из писем были
приглашениями. Она сложила их в отдельную пачку. Гарриэт сочинит  вежли-
вые отказы вместо нее: никто и не узнает, что это не она  их  писала,  а
Гарриэт обожает быть полезной.
   Было еще два предложения руки и сердца, которые приходили Скарлетт по
крайней мере раз в неделю. Все это были как  бы  любовные  послания,  но
Скарлетт хорошо осознавала, что не получала бы их, не будь  она  богатой
вдовой, большую часть из них точно.
   Она ответила на первое письмо общепринятыми фразами, вроде:  "оказали
честь своим вниманием", "не в состоянии отплатить вам столь же страстной
любовью", "в высшей степени ценю вашу дружбу" и тому  подобное,  которых
требовал и которыми снабжал ее этикет.
   Со вторым было сложнее. Оно было от Чарльза Рэгленда. Из всех мужчин,
что она встречала в Ирландии, Чарльз нравился ей больше всего. Его  вос-
хищение ею было убедительным, не то что усердная лесть других мужчин. Он
не был охотником за состоянием, в этом она была уверена. Чарльз  был  из
богатой семьи английских землевладельцев. Младший  сын,  вместо  карьеры
священника он выбрал армию. Но у него, должно быть, есть  и  собственные
деньги. Скарлетт была уверена, что его парадная форма стоила больше, чем
все ее бальные платья, вместе взятые.
   Что еще? Чарльз красив. Он такого же высокого роста, как Ретт, только
не брюнет, а блондин. Не такой вылинявший,  как  большинство  блондинов.
Его золотистые волосы с медным оттенком потрясающе выглядят на фоне  за-
горелой кожи. Он действительно очень хорош собой. Женщины были  без  ума
от него.
   Так почему же она не любила его? Она думала над этим, думала часто  и
много. Но она не могла, он был слишком ей безразличен.
   "Я хочу любить. Ведь это самое прекрасное чувство на свете. Как несп-
раведливо, что я сама узнала его слишком поздно. Чарльз любит меня, а  я
нуждаюсь в том, чтобы меня любили. Мне слишком одиноко и тоскливо. Поче-
му же я не могу его полюбить? Потому что я люблю Ретта, вот почему.  Вот
так происходит и с Чарльзом, и с любым другим мужчиной. Ни один  из  них
не Ретт".
   Ты никогда не получишь Ретта, сказал ей рассудок.
   Но сердце воскликнуло с болью: "Ты думаешь, я этого не знаю? Ты дума-
ешь, я могу забыть об этом хоть на минуту? Ты думаешь, эта мысль не нас-
тигает меня каждый раз, когда я замечаю в Кэт его черты? Ты думаешь, она
не обрушивается на меня каждый раз, стоит мне только вообразить, что я -
хозяйка собственной жизни?"
   Свой отказ Чарльзу Рэгленду Скарлетт писала очень осторожно, подбирая
самые добрые слова, какие знала. Он никогда не понял бы ее, если бы  она
сказала ему, что он ей действительно нравился, что даже,  возможно,  она
его немножко любила, в благодарность за его любовь к себе, и что ее иск-
ренняя симпатия к нему делала для Скарлетт брак с Чарльзом  невозможным.
Она желала ему лучшей участи, чем жизнь с женщиной, принадлежащей друго-
му человеку.
   Последний в этом сезоне прием устраивался под Килбрайдом, недалеко от
Трима. Чтобы избежать осложнений, связанных с  путешествием  на  поезде,
Скарлетт решила ехать в кабриолете и править сама. Она выехала рано  ут-
ром, когда было еще прохладно. Ее лошади с трудом переносили жару,  нес-
мотря на то, что их обтирали мокрыми губками четыре раза в  день.  Да  и
сама Скарлетт чувствовала себя неважно: вся  мокрая,  она  проворочалась
полночи, тщетно пытаясь заснуть. Слава Богу был уже август.  Лето  почти
кончилось, если только оно само согласится это признать.
   Небо было еще розоватым, но вдали в воздухе уже висело зыбкое марево.
   Скарлетт надеялась, что она правильно рассчитала время для  путешест-
вия.
   Ей хотелось добраться до места, пока еще не слишком жарко.
   Интересно, встанет ли уже к тому времени Нан Сатклифф? Она мне никог-
да не казалась ранней пташкой. Не важно, прежде чем встречаться с кем то
ни было, я с удовольствием приняла бы холодную ванну и переоделась.  На-
деюсь, что здесь для меня найдется приличная горничная, а не такая  без-
руко, я идиотка, как у Гиффордов. Она же просто поотрывала рукава у всех
моих платьев, когда вешала их в шкаф. Наверное, миссис Фиц, как  всегда,
права. Но я не хочу иметь собственную горничную,  чтобы  она  ходила  за
мной как приклеенная, не давая ни минуты покоя. Дома Пегги  Куин  делает
для меня все, что нужно, а уж если кто-нибудь приглашает меня к себе, то
пусть мирится с тем, что я приезжаю без горничной.  Пожалуй,  мне  самой
следует устроить прием, чтобы расплатиться за гостеприимство.  Все  были
ко мне так добры. Но не сейчас. В конце концов я  всегда  могу  сказать,
что в этом году было слишком жарко и к тому же я  чересчур  переволнова-
лась из-за фермеров...
   Неожиданно два человека выступили с двух сторон из тени от живой  из-
городи по краям дороги. Один из них поймал лошадь под узцы, второй  нап-
равил на Скарлетт ружье. Сердце у нее бешено заколотилось, и  мысли  по-
неслись со страшной скоростью. Как же это она не сообразила взять с  со-
бой револьвер? Может быть, они только возьмут ее платья и чемоданы и от-
пустят ее пешком обратно в Трим, если она  поклянется  не  рассказывать,
как они выглядят. Идиоты! Ну почему они не в масках, как те грабители, о
которых она читала в газете?
   "Господи Иисусе! На них форма, это не Белые Ребята. Чтоб вам лопнуть,
вы меня до полусмерти напугали!" - ей все еще было плохо их видно. Зеле-
ная форма Ирландской королевской полиции сливалась с живой изгородью.
   - Мне придется попросить вас предъявить удостоверение  личности,  ма-
дам, - сказал полицейский, державший ее лошадь под уздцы. - А ты, Кевин,
загляни-ка в кабриолет.
   - Не смейте дотрагиваться до моих вещей. Что вы  себе  позволяете?  Я
миссис О'Хара из Баллихары и еду в Сатклифф-Килбрайд. Мистер Сатклифф  -
мировой судья, и уж он-то позаботится, чтобы вы кончили свои дни на  га-
лерах. - Про Эрнста Сатклиффа она сказала наобум, но он  своими  пышными
рыжими усами и вправду был похож на мирового судью.
   - Неужто вы и впрямь миссис О'Хара? - Кевин, которому велели обыскать
кабриолет, подошел и встал возле нее. Он снял шляпу. - Нам о вас расска-
зывали в казармах, мадам. Я вот сам спрашивал Джонни пару недель  назад,
не заехать ли к вам представиться.
   Скарлетт уставилась на них не веря своим ушам.
   - Это зачем же? - спросила она.
   - Ходят слухи, что вы из Америки, миссис О'Хара, теперь я и сам вижу,
что это правда, - послушал, как вы говорите. Еще мы слышали, что вы  ро-
дом из великого штата, который называется Джорджия. Мы оба питаем привя-
занность к этим местам, мы ведь сражались там в шестьдесят третьем.
   Скарлетт улыбнулась:
   - Не может быть! Подумать только, получить весточку из дома по дороге
в Килбрайд. Где именно вы были? В какой части Джорджии? Вы  воевали  под
началом генерала Худа?
   - Нет, мадам, я был с ребятами Шермана, он-Джонни Рэба и вообще...
   Скарлетт покачала головой, не в силах осмыслить услышанное. Она, дол-
жно быть, ошиблась. Но дальнейший разговор развеял ее сомнения. Ее собе-
седники, оба ирландцы" были теперь лучшими друзьями. И  с  удовольствием
вспоминали дни кровавой войны, в которой они участвовали с  разных  сто-
рон.
   - Я не могу понять, - призналась она наконец. - Пятнадцать лет  назад
вы пытались убить друг друга, и после этого вы - друзья. Неужели вы даже
не спорите никогда, кто был прав, южане или северяне?
   "Джонни Рэб" рассмеялся.
   - Какое это имеет значение для солдата, прав или не прав? Солдат дол-
жен сражаться, вот что ему нужно. Не важно, с кем  ты  воюешь,  главное,
чтобы была хорошая драка.
   Дворецкий Сатклиффов едва не лишился своего  профессионального  хлад-
нокровия, когда только что прибывшая в имение Скарлетт потребовала, что-
бы ей в кофе подлили бренди. Она была чересчур взволнована и не могла  с
собой совладать.
   Она приняла ванну, облачилась в свежее платье и спустилась вниз, чув-
ствуя, что к ней вернулось самообладание. И вдруг увидела  Чарльза  Рэг-
ленда. Он не должен был быть на этом приеме! Она сделала вид, что не за-
мечает его.
   - Вы хорошо выглядите. И у вас замечательный дом. У меня такая чудес-
ная комната, кажется, я могла бы в ней остаться навсегда.
   - Я ничего бы так не желал, Скарлетт. Вы знакомы с Джоном Грэхэмом?
   - Только заочно. Всеми правдами и неправдами  добиваюсь,  чтобы  меня
представили. Здравствуйте, мистер Грэхэм.
   - Миссис О'Хара - Джон Грэхэм был высок и строен и обладал  непринуж-
денной грацией прирожденного атлета. Он был  хозяином  псарни  в  Голвей
Блейзерс, имел, наверное, самых знаменитых  гончих  в  Ирландии.  Каждый
охотник на лис в Великобритании питал надежду однажды быть  приглашенным
на охоту в Блейзерс. Грэхэм знал это, и Скарлетт знала, что он знает. Не
было никакого смысла изображать из себя святую простоту.
   - Мистер Грэхэм, вы берете взятки? (Отчего же Чарльз не перестает так
на нее смотреть? И вообще, что он здесь делает?)
   Расхохотавшись, Джон Грэхэм откинул назад свою седую голову. Когда он
снова взглянул на Скарлетт, в его глазах блеснул лукавый огонек.
   - Мне говорили, что американцы приступают сразу к делу, миссис  О'Ха-
ра. Теперь я вижу, что это правда. Скажите мне, что конкретно вас  инте-
ресует.
   - Вас устроили бы мои рука и нога? Я,  пожалуй,  смогу  удержаться  в
дамском седле без одной ноги - по мне так это  единственное  его  досто-
инство - и для того, чтобы править, мне вполне хватит одной руки.
   Хозяин улыбнулся:
   - Необычное предложение. Про американцев говорят, что они к  тому  же
еще и склонны к экстравагантности.
   Скарлетт уже начала терять терпение от его  шуток.  К  тому  же  при-
сутствие
   Чарльза вызывало у нее легкое раздражение.
   А вот чего вам, наверное, не говорили, мистер Грэхэм, так  это  того,
что американец лезет через забор там, где ирландец войдет  в  ворота,  а
англичанин отправится восвояси. Если вы позволите мне охотиться в  Блей-
зерс, я добуду хотя бы лапку, или обещаю  прилюдно  съесть  стаю  ворон,
причем без соли.
   - Клянусь Богом, мадам, за такие речи я буду рад видеть вас, когда вы
только пожелаете.
   Скарлетт улыбнулась.
   - Ловлю вас на слове.
   Она сделала вид, что поплевала на ладони. Грэхэм широко  улыбнулся  и
сделал то же самое. Звук от их хлопка эхом разнесся под сводами  длинной
галереи.
   Затем Скарлетт направилась к Чарльзу Рэгленду.
   - Я же написала в своем письме, что это единственный  прием  во  всей
Ирландии, на котором вам не стоит появляться. С вашей  стороны  это  не-
честно.
   - Я приехал не для того, чтобы стеснять вас, Скарлетт. Я просто хотел
вам кое-что сказать сам, не в письме. Не беспокойтесь,  я  не  собираюсь
вам докучать. Я в состоянии понять, что "нет" значит "нет". На следующей
неделе мой полк отправляется в Доунгал, и это  был  для  меня  последний
шанс сказать вам то, что я хочу сказать. И, должен признаться, последний
шанс увидеть вас снова. Я обещаю  не  бросать  на  вас  тайком  жалобных
взглядов, - он печально улыбнулся. - Я репетировал эту  речь.  Как  она,
ничего?
   - Вполне сносно. Что случилось в Доунгале?
   - Белые Ребята. Похоже, что их там больше, чем в остальных графствах.
   - По дороге сюда меня остановили два констебля, они  хотели  обыскать
мой кабриолет.
   - Да, мы выставили все патрули. Скоро будут собирать  арендную  плату
и... но не будем об этом. Скажите мне  лучше,  что  вы  такого  смешного
рассказали Джону Грэхэму? Я давно уже не видел, чтобы он так хохотал.
   - Вы с ним давно знакомы?
   - Он мой дядя.
   Скарлетт смеялась, пока у нее не заболели бока.
   - Так вот что у вас, англичан, означает слово "скромный". Если бы  вы
хоть немножко почаще хвастались своими родственниками, Чарльз, вы бы из-
бавили меня от больших хлопот. Я целый год пыталась попасть в  Блейзерс,
но никого здесь не знала.
   - Вот кто вам действительно должен понравиться, так это тетушка Лега-
ция. Она заткнет дядю Джона за пояс и даже глазом не моргнет.  Пойдемте,
я вас представлю.
   Вдали раздавались зловещие раскаты грома, однако дождя не было. К се-
редине дня стало совсем душно. Эрнст Сатклифф ударил в  обеденный  гонг,
чтобы привлечь внимание гостей. Они с женой придумали  нечто  совершенно
необычное, сказал он, довольно сильно нервничая. Самые любопытные тут же
засыпали его вопросами: будут ли, как обычно, крокет и стрельба из лука?
Или бильярд?
   - Продолжай, Эрнст, прошу тебя, - сказала его жена.
   То и дело останавливаясь и заикаясь, Эрнст все же поведал им о  своем
замысле. Над рекой натянут веревки, всем раздадут купальные  костюмы,  и
самые смелые смогут, держась за трос, остудиться в стремнине.
   - Ну это, конечно, не стремнина, - поправила его Нан Сатклифф,  -  но
вполне приличное течение. Туда же доставят шампанское со льдом.
   Скарлетт была одной из первых, кто решился. Было похоже, что  предос-
тавляется возможность провести полдня в холодной ванне.
   Это оказалось гораздо приятнее, чем холодная ванна, даже несмотря  на
то, что вода была теплее, чем надеялась Скарлетт.  Перебирая  руками  по
веревке, она продвигалась к середине реки, туда, где было поглубже. Нео-
жиданно Скарлетт почувствовала, что находится целиком во власти течения.
Здесь было холоднее, и ее руки быстро покрылись гусиной кожей. Ее  швыр-
нуло прямо на веревку, затем она почувствовала, что опора уходит  из-под
ног. Теперь все зависело от того, сумеет ли она удержаться за канат  или
нет. Ее бросало то в одну, то в другую сторону, ноги закручивало в водо-
вороте. Скарлетт почувствовала опасное  искушение  отпустить  веревку  и
поплыть, кружась, отдавшись на волю стихии.  Плыть,  быть  свободной  от
земли под ногами, от стен и дорог, от всего, что  причиняло  ей  боль  и
страдания. Сердце ее сладко замирало, когда она представляла  себе,  что
будет, если она отпустит трос.
   Руки Скарлетт дрожали от напряжения. Очень медленно и  осторожно  она
продвигалась вперед, пока не  почувствовала,  что  течение  не  пытается
больше сбить ее с ног. Она повернулась спиной к остальным, чьи радостные
крики доносились до нее с того берега, и заплакала, сама не зная почему.
   В теплой воде кружились маленькие  водовороты,  как  пальцы  течения,
бурлившего неподалеку. Постепенно Скарлетт ощутила их ласку и опустилась
к ним в воду. Теплые щекочущие струи прижимались  к  ее  ногам,  бедрам,
груди, переплетались вокруг талии и коленей под шерстяной блузкой и  ша-
роварами. Она почувствовала странную пустоту внутри себя, неясную тоску,
жаждущую утоления.
   - Ретт... - прошептала она, прижимаясь к веревке разбитыми губами.
   - Ведь правда же это невероятно забавно, - воскликнула Нан  Сатклифф.
- Кто хочет шампанского?
   Скарлетт заставила себя оглядеться по сторонам:
   - Ну, Скарлетт, отчаянная голова, пройти через самое опасное место.
   Вам придется возвращаться. Ни у кого из нас не хватит смелости отнес-
ти вам ваше шампанское.
   "Да, - подумала Скарлетт, - нужно идти обратно".
   После ужина она подошла к Чарльзу Рэгленду. Ее щеки были бледны, гла-
за блестели.
   - Могу ли я угостить вас пирожным сегодня вечером?  -  тихо  спросила
она.
   Чарльз был опытным, искусным любовником. Его руки были нежны, губы
   - горячи и настойчивы. Скарлетт закрыла глаза, отдаваясь его  прикос-
новениям, словно ласкам водяных струй. Но он произнес ее имя, и она  по-
чувствовала, что ощущение экстаза уходит от нее. "Нет, - подумала она, -
нет. Я не хочу этого терять, я не должна". Она зажмурилась  крепче,  она
думала о Ретте, представляла себе, что руки, ласкающие ее,  -  это  руки
Ретта, губы - губы Ретта, что мощная, теплая, пульсирующая волна, запол-
няющая болезненную пустоту в ее душе, - это Ретт.
   Ничего не выходило. Это был не Ретт. От  тоски,  охватившей  Скарлетт
при этой мысли, ей захотелось умереть. Она  отвернулась  от  настойчивых
губ Чарльза и рыдала, пока он не оставил ее в покое.
   - Моя дорогая, - сказал он. - Как я люблю тебя.
   - Пожалуйста, - всхлипнула Скарлетт, - пожалуйста, уходи.
   - Что случилось, милая, что-нибудь не так?
   - Нет, это я, я. Дело во мне. Пожалуйста, оставь меня одну.
   Ее голос был таким слабым, в нем слышалось  такое  горькое  отчаяние,
что
   Чарльз обнял было ее, чтобы утешить, но тут же подался назад, увидев:
единственное, что он может для нее сделать, - это уйти. Бесшумно  перед-
вигаясь по комнате, он собрал свою одежду и ушел, с тихим шорохом затво-
рив за собой дверь.

   ГЛАВА 83

   "Уехал, чтобы присоединиться к своему полку. Я буду любить вас  всег-
да. Ваш Чарльз".
   Скарлетт тщательно сложила записку и спрятала ее под  жемчужное  оже-
релье в свою шкатулку с драгоценностями. Если бы только...
   Но в ее сердце ни для кого не было места. Там был Ретт.  Ретт,  смею-
щийся, поддразнивающий, подчиняющий своей воле, дающий защиту  и  спасе-
ние.
   Когда она спустилась к завтраку, под глазами у нее были темные круги,
печать безутешных ночных рыданий.  Она  выглядела  неприступно  в  своем
льняном зеленом платье. Она чувствовала себя закованной в ледяную броню.
   Она была вынуждена улыбаться, говорить, слушать, смеяться,  исполнять
свой долг гостьи. Она взглянула на людей, сидящих по обе стороны длинно-
го стола. Они беседовали друг с другом, хохотали, прислушивались  к  че-
му-то. Кто из них, как и она, носит в себе незаживающие раны? Кто из них
чувствует себя мертвым изнутри и благодарен судьбе за это?  Как  мужест-
венны люди.
   Она кивнула лакею, стоявшему со столовым прибором в руках возле длин-
ного буфета. Он принялся снимать одну за другой серебряные сервировочные
крышки с больших блюд, ожидая ее знака. Скарлетт благосклонно  отнеслась
к нескольким тонким ломтикам бекона к омлету.
   - Да, запеченный томат, - сказала она, - нет, нет, ничего холодного.
   Ветчина, маринованный гусь,  перепелиные  яйца  в  студне,  говядина,
приправленная специями, соленая рыба, заливное, мороженое, фрукты,  сыр,
хлебцы, джемы, овощной гарнир, вина, эль, сидр, кофе.
   Нет, она ничего не будет!
   - Я, пожалуй, выпью чаю, - сказала Скарлетт.
   Она была уверена, что сможет сделать глоток. После этого  вернется  к
себе в комнату. К счастью, было много гостей, и большинство из них прие-
хали охотиться. Почти все мужчины к этому времени будут уже в лесу. Обед
также, как и чай, будет подан и в доме, и там, где будет проходить  охо-
та. Каждый может развлекаться, как ему вздумается. До обеда ни  от  кого
не требовалось быть в определенном месте в определенное время. Без  чет-
верти восемь - после первого гонга - всех просили собраться в  гостиной.
Обед должен был начаться в восемь.
   Она указала на стул радом с женщиной, с которой не была знакома.  Ла-
кей поставил на стол маленький поднос с чайными принадлежностями.  Затем
отодвинул стул, усадил Скарлетт, развернул салфетку и изящным жестом на-
бросил ей на колени. Скарлетт приветствовала соседку кивком головы.
   - Доброе утро, - сказала она. - Меня зовут Скарлетт О'Хара.
   У женщины была очаровательная улыбка.
   - Доброе утро. Давно хочу с вами познакомиться. Моя кузина Люси
   Фейн рассказывала мне, что она встречала вас у Барта Морланда,  когда
там был Парнелл. Не находите ли вы, что это восхитительное бунтарство  -
признавать, что поддерживаешь Гомруль? Меня зовут Мей  Таплоу,  к  слову
сказать.
   - Мой кузен говорил, что Гомруль вызывал бы  у  меня  гораздо  меньше
симпатии, если бы Парнелл был маленький, толстый и весь в бородавках,  -
сказала Скарлетт.
   Пока Мей Таплоу смеялась, она наливала чай. "Леди Мей  Таплоу",  если
быть абсолютно точным. Отец Мей был герцог, муж - сын виконта.  Забавно,
как быстро можно нахвататься всех этих сведений по мере того, как приемы
сменяют один другой. Еще забавнее, как провинциалка  из  штата  Джорджия
привыкает к тому, что вокруг отпускают замечания, имея в виду всех и ни-
кого конкретно.
   - Боюсь, ваш кузен будет абсолютно прав, если обвинит меня в  том  же
самом, - доверительно проговорила Мей. - Я  потеряла  всякий  интерес  к
правопреемству с тех пор, как Берти начал полнеть.
   Настала очередь Скарлетт делать признания.
   - Я не знаю, кто такой Берти.
   - Как глупо с моей стороны, - сказала Мей. - Конечно, вы не знаете.
   Вас же не было в Лондоне в этот сезон, верно? Люси  сказала,  что  вы
совершенно одна занимаетесь делами в вашем собственном поместье. Мне ка-
жется, это восхитительно. Заставлять мужчин, которые не  могут  обойтись
без управляющего (по правде сказать, это половина из них), выглядеть та-
кими ничтожными, какие они и есть на  самом  деле.  Берти  -  это  принц
Уэльский. Милый, ему так нравится быть капризным, но это  начинает  бро-
саться в глаза. Вы были бы без ума от его жены Александры.  Глухая,  как
пробка. С ней невозможно поделиться секретом, не написав на  бумаге,  но
хороша собой невероятно и так же мила, как и красива.
   Скарлетт рассмеялась.
   - Если бы вы могли себе представить, Мей, что я чувствую, вы бы умер-
ли от смеха. Там, дома, где я росла, самые великосветские слухи  были  о
владельце новой железной дороги. Всем было  интересно,  какую  он  носит
обувь. Я с трудом могу верить, что болтаю с вами здесь про будущего  ко-
роля Англии.
   - Люси сказала, что вы мне должны безумно  понравиться,  и  попала  в
точку. Обещайте мне, что если вы когда-нибудь соберетесь  в  Лондон,  то
остановитесь только у нас. Так что произошло с тем хозяином железной до-
роги? Какие у него были ботинки? Он при ходьбе не хромал? Я  уверена,  я
была бы без ума от Америки.
   Скарлетт с удивлением обнаружила, что съела весь свой завтрак  и  все
еще была голодна. Она сделала знак лакею, стоявшему за ее креслом.
   - Извините меня, Мей, я, пожалуй, попрошу добавки. Будьте добры, нем-
ного кэджери и кофе. И побольше сливок.
   "Жизнь продолжается. И возможно, она не так уж и плоха. Я решила быть
счастливой, и я буду счастливой. Мне кажется даже, что я уже  счастлива.
Просто я этого не замечала". И она улыбнулась своей новой знакомой.
   Вечером во время ужина лило как из ведра. Все, кто был в доме, выско-
чили на улицу и дурачились под дождем. Скоро кончится это ужасное лето.
   Скарлетт поехала домой на следующий день ближе к вечеру.  Было  прох-
ладно, обычно пыльная живая изгородь была дочиста вымыта  дождем.  Скоро
уже должен был начаться охотничий сезон. Подумать только,  Голвей  Блей-
зерс! Мне определенно нужны будут мои лошади.  Нужнс  будет  проследить,
чтобы их отправили по железной дороге. Самое разумное, я думаю, было  бы
погрузить их в Триме, затем в Дублин, а потом уже в Голвей. Иначе -  это
длинная дорога: в Маллингар, там отдых, а затем поездом в Голвей.  Инте-
ресно, наверное, я и фураж должна им выслать. Еще нужно выяснить  насчет
конюшен. Завтра напишу Джону Грэхэму.
   Она сама не заметила, как быстро очутилась дома.
   - Такие новости, Скарлетт! - она никогда прежде не видела Гарриэт та-
кой взволнованной.
   "Однако она гораздо миловиднее, чем я думала. Если  ее  еще  и  соот-
ветствующим образом одеть..."
   - Пока тебя не было, пришло письмо от одного из моих английских кузе-
нов. Я говорила тебе, не так ли, что написала ему о том, как мне повезло
и как ты добра ко мне. Этот кузен, его имя Реджинальд Парсон, впрочем, в
семье его всегда звали просто Реджи, так вот, он договорился, чтобы Бил-
ли приняли в школу, в которую ходит его сын, сын Реджи. Его зовут...
   - Подожди минутку, Гарриэт. О чем это ты говоришь? Я думала, что Бил-
ли пойдет в школу в Баллихаре.
   - Он должен был бы пойти в эту школу, если бы не было ничего другого.
Так я написала Реджи.
   Скарлетт нахмурилась.
   - Чем тебе не нравится местная школа, хотела бы я знать?
   - Она мне нравится, Скарлетт. Это добрая деревенская ирландская  шко-
ла. Но я хочу чего-то лучшего для Билли, ведь ты меня понимаешь?
   - Ничего подобного.
   Она была готова защищать Ирландию, ирландские школы вообще и школу  в
Баллихаре в частности, но тут она хорошенько вгляделась в  обычно  такое
мягкое и беззащитное лицо Гарриэт. Оно больше не было мягким, оно  лиши-
лось своей слабости. Серые глаза Гарриэт были обыкновенно подернуты меч-
тательной дымкой, сейчас в них была сталь. Она  приготовилась  сражаться
за будущее своего сына с кем угодно и с чем угодно. Скарлетт однажды уже
была свидетелем того, как на ее глазах ягненок оборачивался львом, когда
Мелани Уилкс принималась защищать то, во что она верила.
   - Ты подумала о Кэт? Ей будет так одиноко без Билли.
   - Прости меня, Скарлетт, но мне приходится думать о  том,  что  лучше
для Билли.
   Скарлетт вздохнула:
   - Я была бы рада предложить тебе какую-нибудь альтернативу,  Гарриэт.
Мы обе знаем, что в Англии к Билли всегда будут относиться  как  к  сыну
ирландца, ирландского конюшего. В Америке он сможет стать  тем,  кем  ты
захочешь, чтоб он стал.
   И вот в начале сентября Скарлетт и стоически хранящая молчание у  нее
на руках Кэт прощались с Гарриэт и Билли, отплывающими в Америку.  Билли
плакал; лицо Гарриэт излучало решимость и надежду. Ее глаза были затума-
нены мечтами. Скарлетт надеялась, что хотя бы часть из них сбудется. Она
написала Эшли и дяде Генри Гамильтону, рассказала им про Гарриэт,  обра-
щаясь к ним с просьбой помочь ей найти жилье и  место  учительницы.  Она
была уверена, что по крайней мере это они для нее сделают. Остальное за-
висело от обстоятельств и от самой Гарриэт.
   - Пойдем в зоопарк, котенок Кэт. Посмотрим на жирафов, на  львов,  на
медведей и на большого-большого слона.
   - Львы Кэти больше нравятся.
   - Ты вполне можешь и передумать, когда увидишь маленьких медвежат.
   Они пробыли в Дублине неделю, каждый день ходили в зоопарк, после ели
пирожные с кремом в кафе Бьюли, потом кукольный театр и обед в  "Шелбур-
не" - многоярусные  бутерброды,  ячменные  лепешки,  серебристые  шляпки
взбитых сливок, корзиночки эклеров. Скарлетт поняла, что ее дочь  неуто-
мима и что у нее желудок из железа.
   Вернувшись в Баллихару, они превратили башню в маленький уголок  Кэт:
посторонним вход воспрещен. Кэт собственноручно вымела сухую  паутину  и
вековую пыль через высокий дверной проем, затем Скарлетт  принялась  но-
сить воду, бадью за бадьей, и они вдвоем мыли, терли, скребли пол и сте-
ны комнаты. Кэт смеялась, плескалась, пускала мыльные пузыри. Это  напо-
минало Скарлетт, как она купала Кэт, когда та была совсем еще маленькой.
Больше недели ушло на то, чтобы привести комнату в порядок, но  Скарлетт
не возражала. Однако она была рада, что ступеньки,  ведущие  на  верхние
этажи, отсутствовали. Иначе Кэт с удовольствием вымыла бы всю башню сни-
зу доверху.
   Они закончили, когда, не будь лето таким засушливым, праздновался  бы
День урожая. Колум посоветовал ей не устраивать  торжеств,  если  нечего
праздновать. Он помог ей раздать мешки с мукой и с мясом, с солью, с са-
харом, картофелем и капустой, которые прибыли в город в больших  вагонах
ото всех поставщиков, каких только Скарлетт смогла найти.
   - Они даже не сказали мне "спасибо", - произнесла она с горечью, ког-
да испытание было позади. - А если и сказали,  то  так,  из  вежливости.
Можно подумать, до некоторых из них только  сейчас  дошло,  что  я  тоже
пострадала от засухи. Мое зерно погибло так же, как и их пшеница, я  те-
ряю деньги и при этом покупаю для них все эти продукты.
   Она не могла выразить словами свою обиду, земля, земля О'Хара и жите-
ли Баллихары стали ее врагами.
   Скарлетт энергично принялась за благоустройство башни Кэт. Совершенно
не интересовавшаяся до сих пор, что же происходит у нее в доме, она про-
водила теперь долгие часы, бродя по комнатам, критически изучая  находя-
щуюся там мебель, каждый коврик, каждое одеяло, подушку, выбирая лучшее.
Последнее слово было за Кэт. Она просмотрела все, что выбрала  Скарлетт,
и взяла яркий коврик, весь в цветах, три лоскутных одеяла и севрскую ва-
зу для своих кисточек. Коврик и одеяла были брошены в  глубокую  нишу  в
массивной башенной стене. "Чтобы спать", - сказала Кэт. Затем она приня-
лась сновать из дома в башню и из башни в дом со своими любимыми книжка-
ми с картинками, коробками красок, гербариями и коробочкой  с  засохшими
остатками ее любимых пирожных. Ими она  собиралась  приманивать  птиц  и
зверей, чтобы потом рисовать их на стенах башни.
   Скарлетт с затаенной гордостью выслушивала планы Кэт и  наблюдала  за
ее усердными приготовлениями. Кэт решила создать свой мир, в котором  ей
было бы хорошо и без Билли. "Я могла бы многому поучиться у своей  четы-
рехлетней дочери", - подумала Скарлетт с грустью. На Хэллоуин они празд-
новали день рождения Кэт. Они испекли четыре маленьких  пирожка,  каждый
был с четырьмя свечками. Один съели сами, сидя на полу в  башне.  Второй
съели вместе с Грейн. А по дороге домой оставили еще два  для  птичек  и
зверюшек.
   На следующий день радостная Кэт сказала, что не осталось ни крошки.
   Она не позвала ее пойти посмотреть. Теперь башня была ее личным  вла-
дением.
   Как все в Ирландии, той осенью Скарлетт читала газеты с чувством тре-
воги, перерастающей в возмущение. Тревога ее была вызвана частыми случа-
ями выселения и лишения имущества. Она вполне могла понять то  сопротив-
ление, которое в ответ оказывали фермеры. Нападения на  управляющих  лю-
дей, вооруженных вилами, а то и просто с голыми руками, были  лишь  нор-
мальной человеческой реакцией, и ей было жаль, что ни одно из  выселении
не остановили таким способом. Фермеры не виноваты в том, что урожай пло-
хи не выручено денег от продажи зерна. Она это хорошо понимала.
   На охоте все только об этом и говорили, причем владельцы земель  были
гораздо менее снисходительны, чем Скарлетт. Они были обеспокоены случая-
ми сопротивления, оказываемого фермерами. "Чего, черт возьми, они  ждут?
Если они не платят арендную плату, то лишаются дома. Они это знают,  так
было всегда. Мятеж, вот что это такое..."
   Однако и Скарлетт изменила свое мнение и встала на позицию своих  со-
седей, когда появились Белые Ребята. Если летом было несколько отдельных
инцидентов, то теперь Белые Ребята были лучше организованы и гораздо бо-
лее жестоки. Ночь за ночью озарялись светом факелов амбары и скирды  се-
на, убивали овец, забивали свиней, ослам и тягловым  лошадям  перебивали
ноги или резали сухожилия,  разносили  вдребезги  витрины  магазинов,  а
внутрь подбрасывали навоз или горящие факелы.
   С приближением зимы участились нападения на военных: английских  сол-
дат и ирландских констеблей, на дворян, путешествующих как верхом, так и
в повозках. Отправляясь куда-нибудь, Скарлетт непременно брала  с  собой
грума.
   Кэт была источником ее постоянного беспокойства. Разлука с Билли, ка-
залось, расстроила ее гораздо меньше, чем боялась Скарлетт. Она была все
время занята какой-нибудь игрой, которую сама для себя  придумывала.  Но
ей было всего четыре года, и Скарлетт не нравилось, что  она  так  много
гуляет одна. Она не желала держать своего ребенка в клетке, но ей  хоте-
лось, чтобы Кэт не была уж такой  подвижной,  такой  независимой,  такой
бесстрашной. Она разгуливала по конюшням и амбарам, кладовкам  и  масло-
бойням. Она бродила по полям и лесам, как  маленькая  дикарка,  чувствуя
себя там как дома, да и в самом доме было множество неиспользуемых  ком-
нат, там было так здорово играть. Чуланы, полные ящиков и сундуков. Под-
валы, в которых хранились вино и бочки с продуктами. Помещения для слуг,
для серебра, молока, масла, сыра, льда, гладильная, плотницкая  мастерс-
кая - в Бит Хаусе было чем заняться.
   Искать Кэт было бессмысленным занятием. Она могла быть где угодно, но
всегда являлась домой, чтобы поесть и принять ванну. Скарлетт  не  могла
понять, откуда девочка знала, который час, но она никогда не опаздывала.
   Каждый день после завтрака Скарлетт и Кэт совершали прогулки  верхом.
Однако Скарлетт боялась ездить по дорогам из-за Белых Ребят. И ей не хо-
телось брать с собой грума, чтобы не разрушать очарование этих  прогулок
вдвоем. Таким образом, их маршрут пролегал теперь по  тропинке,  которой
она пользовалась раньше, мимо башни, через брод и дальше по  направлению
к дому дяди Дэниэла. "Возможно, Пиджин О'Хара это и не нравилось, но  ей
придется мириться с этим, если она хочет, чтобы я продолжала выплачивать
аренду за Симсуа. Ах, если бы Тимоти, младший сын Дэниэла, побыстрей на-
шел себе невесту! Тогда бы ему досталось это маленькое имение, а  харак-
тер Пиджин, безусловно, только выиграл  бы  от  присутствия  посторонней
женщины". Скарлетт не хватало той непринужденности, которая существовала
в ее отношениях с собственной семьей до Пиджин.
   Каждый раз, прежде чем отправиться на охоту, Скарлетт спрашивала
   Кэт, не возражает ли она. Кэт морщила загорелый  лобик  с  выражением
недоумения в ясных зеленых глазках.
   - Почему люди возражают? - спрашивала она.
   От этого Скарлетт становилось легче. В декабре она объяснила Кэт, что
ее не будет долго, потому что она едет далеко, на  поезде.  Реакция  Кэт
была такой же.
   Скарлетт выехала на так давно ожидаемую охоту в  Голвей  Блейзерс  во
вторник. Собственно, охота должна была начаться в четверг, и она  хотела
иметь день в запасе, чтобы отдохнуть самой и дать отдых  лошадям.  Скар-
летт вовсе не чувствовала себя усталой, наоборот, она ощущала прилив сил
от радостного возбуждения. Однако она не собиралась рисковать. С  начала
охоты она должна быть в своей лучшей форме. Если четверг будет  днем  ее
триумфа, она пробудет там пятницу и субботу. Это будет означать, что  ее
лучшая форма еще в порядке.
   В конце первого дня охоты Джон Грэхэм преподнес  Скарлетт  выигранную
ею лисью лапку с запекшейся кровью. Она приняла ее с истинно  придворной
вежливостью.
   - Благодарю вас, ваше превосходительство, - сказала она, и все  заап-
лодировали.
   Аплодисменты стали еще громче, когда  два  распорядителя  вынесли  на
большом деревянном блюде пирог, от которого еще шел пар.
   - Я рассказал всем о нашем пари, - сказал Грэхэм, - и мы решили  под-
шутить над вами. Это пирог с рубленым вороньим мясом:  я  возьму  первый
кусочек, то же самое по очереди проделают все Блейзеры. Таким образом вы
будете последней.
   Скарлетт одарила его своей самой очаровательной улыбкой.
   - Я посолю его, если вы позволите, сэр.
   Она заметила человека с хищным, как у ястреба, лицом. Верхом на  чер-
ном коне он неожиданно выскочил прямо под ноги ее лошади. Скарлетт приш-
лось резко натянуть поводья, в результате чего она едва не  вылетела  из
седла. Незнакомец правил с такой вызывающей надменностью, перед  которой
меркла присущая Скарлетт безрассудная смелость.
   Позже, за завтраком, его окружила группа людей; все они что-то  гово-
рили, он же в основном молчал. Он был высокого роста, но Скарлетт всета-
ки разглядела, что у него нос с горбинкой, темные глаза и  иссиня-черные
волосы.
   - Кто этот высокий человек со скучающим видом? - спросила она у одной
из своей знакомой.
   - Боже мой! - воскликнула та в радостном возбуждении. - Как он всета-
ки мил!
   И она добавила с мечтательным вздохом:
   - Говорят, что он самый порочный человек во всей Британии.  Это  Фэн-
тон.
   - А как его имя?
   - Все зовут его просто Фэнтон. Граф Фэнтонский.
   - Вы хотите сказать, что имени у него нет? Нет, она никогда не поймет
всей этой запутанной системы английский титулов. Это казалось  ей  бесс-
мысленным. Ее собеседница улыбнулась. Скарлетт показалось, что на лице у
нее промелькнуло выражение превосходства. Это привело ее в бешенство.
   - Как глупо, не правда ли, - сказала она, - его  зовут  Люк.  Фамилии
его я не знаю. Я как-то всегда думала о нем как о графе  Фэнтоне.  Никто
из моих друзей не занимает такого высокого положения, чтобы обращаться к
нему както иначе, чем лорд, лорд Фэнтон или просто Фэнтон.
   Она снова вздохнула.
   - Он ужасно знатен. И так вызывающе красив.
   Скарлетт ничего на это не сказала. Однако думала, что хорошо бы сбить
с него спесь, чтобы он не выглядел таким надменным.
   Возвращаясь с охоты в субботу, Фэнтон ехал рядом со Скарлетт. Она бы-
ла рада, что взяла именно Луну, так они были с ним почти одного роста.
   - Доброе утро, - сказал Фэнтон, коснувшись полей шляпы. - Насколько я
понимаю, мы с вами соседи, миссис О'Хара. Если вы позволите, мне бы  хо-
телось нанести вам визит, чтобы засвидетельствовать свое почтение.
   - Это было бы очень мило. Где ваше поместье?
   Черные густые брови Фэнтона поползли вверх.
   - А вы не знаете? Адамстаун, на другом берегу Бойна.
   Скарлетт была рада, что она этого не знала; совершенно ясно,  что  он
этого не ожидал. Какое самомнение!
   - Я хорошо знаю Адамстаун, - сказала она. -  Несколько  моих  кузенов
О'Хара - ваши арендаторы.
   - Правда? Я никогда не знаю, кто у меня там живет, на моей  земле,  -
он улыбнулся. У него были ослепительно белые зубы. - Вы знаете, я нахожу
это очаровательным, эдакий налет американской чистоты в  вашем  скромном
происхождении. Об этом говорят даже в Лондоне. Видите, это играет вам на
РУКУ.
   Он коснулся края полей рукояткой плети и отъехал в сторону.
   "Какое хладнокровие! И какие ужасные манеры - он даже не  представил-
ся. Как будто бы он был уверен, что я уже у  кого-нибудь  спросила,  как
его зовут. Как жаль, что я, действительно, это сделала".
   Добравшись до дома, она велела миссис Фиц  передать  дворецкому,  что
для графа Фэнтона, когда он приедет, ее нет дома первые два раза.
   Затем она занялась украшением дома к Рождеству.  Она  решила,  что  в
этом году у них будет большая елка.
   Скарлетт вскрыла посылку из Атланты, лишь только ее доставили.
   Гарриэт Келли прислала немного кукурузной муки -  храни  ее  Господь.
"Мне кажется, я говорю о том, что мне не хватает кукурузных лепешек  го-
раздо чаще, чем это чувствую. Подарок для Кэт от Билли. Отдам ей,  когда
она появится к чаю. А вот и пухлое письмо". Скарлетт устроилась в кресле
поудобнее с чашкой кофе и приготовилась его читать. Письма Гарриэт всег-
да были полны неожиданностей.
   Первое письмо было написано сразу после прибытия Гарриэт в Атланту  и
содержало в себе, помимо сумбурных выражений благодарности,  невероятную
историю о том, как Индия Уилкс завела себе серьезного ухажера. Янки, ни-
как не меньше, новый священник в методистской церкви.  Скарлетт  была  в
восторге. Индия Уилкс - сама Мисс Правое Дело Конфедерации. Какой-то ян-
ки в бриджах появился на горизонте, уделил ей немного  внимания,  и  вот
она уже забыла, что вообще когда-то была война.
   Скарлетт пропустила страницы, на которых описывались достижения
   Билли. Кэт это будет интересно. Она прочитает ей их вслух. Затем  она
нашла то, что искала. Эшли попросил Гарриэт выйти за него замуж.
   "Это ведь то, что я хотела, не так ли? Глупо было бы терзаться муками
ревности. Когда же свадьба? Отправлю им какой-нибудь роскошный  подарок.
Господи! Тетушка Питти после свадьбы Индии не сможет жить в одном доме с
Эшли, потому что это нехорошо. Не могу поверить. Хотя нет, могу. Это как
раз похоже на тетю Питти - беспокоиться, что будут судачить,  если  она,
самая дряхлая старая дева в мире, станет жить в одном  доме  с  одиноким
мужчиной. По крайней мере это поможет  Гарриэт  побыстрее  выйти  замуж.
Нельзя сказать, чтоб предложение Эшли сделано от  большой  любви,  но  я
уверена, наша Гарриэт, у которой в голове одни кружева и розовые бутоны,
скоро поправит дело. А это уже хуже. Свадьба в феврале. Мне очень  хоте-
лось бы поехать, но не настолько, чтобы пропустить сезон замков. Даже не
верится, что мне когда-то казалось, что Атланта - такой большой город. Я
посмотрю, может, Кэт захочет поехать со мной в Дублин  после  новогодних
праздников. Миссис Симе говорит, что примерки будут занимать всего  нес-
колько часов по утрам. Интересно, где держат зимой этих бедных  животных
из зоопарка?"
   - У вас хватит кофе еще и на мою долю, миссис О'Хара? Я порядком  за-
мерз по дороге к вам.
   Скарлетт уставилась на графа Фэнтона, открыв рот от изумления. О  Бо-
же, я, должно быть, выгляжу пугалом. Я ведь едва причесалась сегодня ут-
ром.
   - Я велела дворецкому говорить, что меня нет дома, - выпалила она.
   Фэнтон улыбнулся.
   - Я вошел через заднюю дверь. Можно сесть?
   - Удивляюсь, что вы еще спрашиваете. Прошу вас. Только позвоните сна-
чала. У меня здесь только одна чашка, ведь для гостей меня нет дома.
   Фэнтон потянул за шнурок звонка и уселся на стул подле нее.
   - Я возьму вашу чашку, если вы не возражаете.  Пройдет  неделя,  пока
нам принесут еще одну.
   - Нет, я возражаю, черт возьми! - воскликнула Скарлетт и, пораженная,
рассмеялась. - Я не говорила так уже лет двадцать. Не понимаю, как еще я
не показала вам язык. Вы ужасный человек, милорд.
   - Люк.
   - Скарлетт.
   - Вы позволите, я выпью чашечку кофе?
   - В кофейнике уже ничего нет... черт возьми.
   Смеявшийся Фэнтон выглядел не таким властным,  как  он  показался  ей
сначала.

   ГЛАВА 84

   Днем Скарлетт нанесла визит кузине Молли, вызвав у  своей  тщеславной
родственницы такой всплеск светской  активности,  что  ее  бесцеремонные
вопросы по поводу графа Фэнтона были едва ли замечены. Она  пробыла  там
недолго. Молли не знала ничего, кроме того, что решение графа  пожить  в
своем имении Адамстаун привело его прислугу и агента в состояние крайне-
го изумления. И дом, и лошади всегда содержались в  порядке  на  случай,
если бы он заехал в имение, но это было впервые почти за пять  лет,  что
граф появился там.
   Сейчас, по словам Молли, прислуга готовилась к большому приему.  Пос-
ледний раз, когда граф был здесь, у них было сорок человек  гостей,  все
со своими слугами и лошадьми. Также привозили и графских гончих с псаря-
ми. Устраивали охоту, которая продолжалась две недели, и охотничий бал.
   В доме дяди Дэниэла слуги О'Хара невесело вздыхали при  разговорах  о
приезде графа. Фэнтон выбрал не самое лучшее время, говорили они.  Земля
в полях и без того была чересчур суха и тверда, зачем ее  опять  топтать
охотникам, как было в прошлый раз. Засуха побывала здесь раньше графа  и
его друзей.
   Скарлетт вернулась в Баллихару, зная про графа не намного больше, чем
раньше. Фэнтон ничего не сказал ей ни про охоту, ни про прием.  Если  он
устроит прием и не пригласит ее, это будет удар по ее  самолюбию.  После
обеда она набросала несколько писем людям, с которыми познакомилась  ле-
том. "У нас здесь только и говорят, - писала она, - про неожиданный при-
езд лорда Фэнтона. Он не был в своем имении столько лет, что даже лавоч-
ники ничего о нем не помнят".
   Она улыбнулась, запечатывая письма. Не будь я Скарлетт О'Хара, если я
не узнаю про него все, что только можно знать о человеке.
   На следующее утро она надела платье, в  котором  принимала  гостей  в
Дублине. "Мне наплевать, выгляжу ли я привлекательной для этого ужасного
человека, - сказала она себе, - но я не позволю ему снова  застать  меня
врасплох, когда я не в лучшем виде".
   Кофе остыл.
   Днем Фэнтон нашел ее на площадке, верхом на Комете. На Скарлетт  были
ее ирландский костюм и плащ.
   - Как это мудро с вашей стороны, Скарлетт, - сказал он.  -  Я  всегда
был убежден, что дамское седло портит хорошую лошадь, а эта, похоже, не-
дурна. Хотите, устроим небольшие скачки, чтобы  посмотреть,  чья  лучше.
Ваша или моя.
   - С удовольствием, - медовым голосом произнесла Скарлетт. - Но  земля
так выжжена засухой, что, боюсь, как бы вы не задохнулись от пыли позади
меня.
   Фэнтон поднял брови.
   - С проигравшего - бутылка шампанского, чтобы пыль улеглась в горле у
обоих, - предложил он.
   - Идет. В Трим?
   - В Трим. - Фэнтон повернул коня и пустил  его  галопом,  прежде  чем
Скарлетт поняла, что происходит. Она была вся в пыли, когда догнала  его
на дороге; задыхаясь и кашляя, она подгоняла Комету. Они  прогремели  по
мосту и голова в голову ворвались в город.
   Они осадили лошадей на зеленой лужайке у стен замка.
   - С вас шампанское, - сказал Фэнтон.
   - К черту! Это была ничья.
   - Тогда и с меня тоже. Остановимся на двух бутылках или поскачем  об-
ратно и разобьем ничью?
   Скарлетт дала Комете шенкелей и первой пустилась обратно  по  дороге.
Она слышала, как Люк смеется позади нее.
   Гонка закончилась во дворе Баллихары. Скарлетт выиграла, но с трудом.
Она радостно улыбнулась, довольная собой, довольная Кометой, благодарная
Люку за доставленное удовольствие.
   Фэнтон коснулся края полей своей пыльной шляпы рукоятью плети.
   - Я привезу шампанское к ужину, - сказал он. - Ждите меня к восьми.
   И он поскакал прочь.
   Скарлетт смотрела ему вслед. Какое самообладание! Комета сделала нес-
колько шагов в сторону, и Скарлетт осознала, что отпустила поводья.  Она
подобрала их и похлопала Комету по взмыленной шее.
   - Ты права, - сказала она вслух. - Тебе нужно остыть. Мне  тоже.  Ка-
жется, меня ловко обвели вокруг пальца.
   И она рассмеялась.
   - А это зачем? - спросила Кэт. Она наблюдала, как  Скарлетт  надевает
бриллиантовые серьги.
   - Чтобы было красиво, - сказала Скарлетт.
   Она вскинула голову, бриллианты, обрамляющие ее лицо, качнулись, иск-
рясь и переливаясь.
   - Как елка на Рождество, - сказала Кэт.
   Скарлетт рассмеялась.
   - Да, действительно. Это мне никогда не приходило в голову.
   - А ты меня на Рождество тоже будешь наряжать в такие камешки?
   - Только когда вырастешь, котенок. Маленькие девочки носят  тоненькие
жемчужные ожерелья или золотые браслетики, а бриллианты - это для взрос-
лых дам. Хочешь, мы купим тебе какие-нибудь украшения к Рождеству?
   - Нет. Такие, для маленьких девочек, не надо. А ты зачем наряжаешься?
   Еще не Рождество, еще долго.
   И тут Скарлетт с изумлением поняла, что Кэт никогда прежде не  видела
ее в вечернем туалете. Когда они жили в Дублине,  то  всегда  ужинали  в
гостинице, у себя в комнатах.
   - У нас будет гость к ужину, - сказала она. - Нарядный гость.
   "Первый, с тех пор как мы приехали в Баллихару, - подумала она. -
   Миссис Фиц кругом права. Мне нужно было это сделать  раньше.  Сколько
удовольствия получаешь, когда в доме гости и есть повод принарядиться".
   Граф Фэнтон оказался изысканным и забавным собеседником. Скарлетт об-
наружила, что говорит гораздо больше, чем собиралась -  про  охоту,  про
то, как она ребенком училась ездить верхом, про Джералда  О'Хара  и  про
его истинно ирландскую любовь к лошадям. Она чувствовала себя с Фэнтоном
очень легко. Настолько легко, что лишь в конце  ужина  она  вспомнила  о
том, что собиралась у него спросить.
   - Я полагаю, ваши гости могут появиться в любое время, - сказала она,
когда подали десерт.
   - Какие гости? - Люк поднял бокал с шампанским, чтобы посмотреть  его
на свет.
   - Вы же устраиваете охоту, - сказала Скарлетт.
   Фэнтон попробовал вино и с одобрением кивнул дворецкому.
   - Зачем же вы тогда приехали в Адамстаун? Говорят, что вы здесь  сов-
сем не бываете.
   Оба бокала были наполнены. Люк произнес тост за здоровье Скарлетт.
   - Не выпить ли нам за то, чтобы мы хорошо провели  время?  -  спросил
он.
   Скарлетт почувствовала, что краснеет. Она была почти уверена, что  ей
сделали предложение. Она подняла свой бокал.
   - Давайте выпьем за вас, за то, что вы так замечательно  проигрываете
отличное шампанское, - сказала она с улыбкой, глядя на него сквозь  опу-
щенные ресницы.
   Позже, когда Скарлетт готовилась ко сну, она снова и снова вспоминала
слова Люка. Неужели он приехал в Адамстаун только для того, чтобы видеть
ее? Собирался ли он ее соблазнить? Если да, то его ждет большое  разоча-
рование. В этом поединке она выиграет у него так же, как выиграла гонку.
   Забавно представлять себе этого  надменного  самодовольного  человека
безнадежно влюбленным в нее. Мужчины не должны быть так  красивы  и  так
богаты - они начинают думать, что могут делать все, что им заблагорассу-
дится.
   Скарлетт забралась в кровать и уютно устроилась под одеялом. Ей хоте-
лось, чтобы скорее пришли утро и прогулка верхом,  которую  она  обещала
Фэнтону.
   К Угловой заставе Фэнтон прискакал  первым.  Обратно,  к  Адамстауну,
Фэнтон тоже выиграл. Скарлетт хотела было сменить лошадей  и  попытаться
снова, но Люк отказался со смехом.
   - Вы так полны решимости, что сломаете себе шею, и я не  получу  свой
приз.
   - Какой приз? Мы ничего не ставили в этот раз.
   Он улыбнулся и больше ничего не сказал, но взгляд его скользнул по ее
телу.
   - Вы невыносимы, лорд Фэнтон.
   - Я это уже слышал от многих. Но еще никогда - с  такой  горячностью.
Все американские женщины такие страстные?
   "Ну, у меня вам этого никогда не узнать", - подумала Скарлетт,  сдер-
живая лошадь, однако прикусила язык. Зря она позволила ему вывести ее из
себя. Теперь Скарлетт больше злилась на себя саму, чем на него. "Уж я-то
знаю. Когда Ретт доводил меня до бешенства, это давало  ему  возможность
делать со мной все, что угодно".
   Ретт... Скарлетт взглянула на черные волосы Фэнтона, его темные  нас-
мешливые глаза, великолепно сшитый костюм. Не удивительно, что  он  бро-
сился ей в глаза тогда" во время охоты в Голвей  Блейзерс.  Он  действи-
тельно походил на Ретта. Но только на первый взгляд. Что-то в  нем  было
совсем другим, а вот что - она не знала.
   - Спасибо вам за гонку. Люк, хоть я и проиграла, - сказала она.  -  К
сожалению, мне нужно домой, у меня еще есть дела.
   Выражение удивления промелькнуло у него на лице, затем он улыбнулся.
   - Я думал, вы позавтракаете со мной.
   Скарлетт улыбнулась в ответ.
   - Я знаю, что вы думали.
   Она чувствовала на себе его взгляд, направляясь в сторону дома. Когда
днем в Баллихару прискакал грум с букетом оранжерейных цветов и  пригла-
шением от Люка к ужину, Скарлетт не удивилась. Она отдала груму  записку
с отказом.
   Смеясь, она побежала наверх, чтобы снова  надеть  амазонку.  Скарлетт
ставила его цветы в вазу, когда Люк вошел в дверь длинной гостиной.
   - Вы желаете еще одного забега до Угловой заставы, не так ли? -  ска-
зал он.
   Она улыбнулась одними глазами.
   - Вы не ошиблись.
   Колум взобрался на стойку бара Кеннеди.
   - А теперь вы все прекратите драть глотки. Что еще могла сделать бед-
ная женщина, я вас спрашиваю? Она же простила вам вашу арендную плату? И
разве не она привезла вам продуктов на зиму? А зерно и мясо  на  складах
на случай, если у вас выйдут все запасы? Мне стыдно,  что  я  вижу,  как
взрослые люди хнычут, словно малые ребята, и придумывают сами себе  оби-
ды, лишь бы был повод опрокинуть кружку-другую. Можете  напиваться  хоть
до полусмерти, если вам это нравится - каждый человек имеет  право  тра-
вить тебе желудок, - но О'Хара тут ни при чем.
   Кабачок наполнился громкими криками.
   - Она ездит к землевладельцам... Так и скачет все лето к разным  лор-
дам и леди... Ни дня не проходит, чтобы она не носилась по дороге с этим
черным дьяволом, хозяином Адамстауна.
   Колум резко оборвал этот хор сердитых голосов.
   - Что вы за мужчины, если обсуждаете  платья  и  любовников  женщины,
будто старые сплетницы. Ей-богу, вы мне надоели.
   Он сплюнул прямо на стойку.
   - Кто хочет это слизнуть? Вы не мужчины, это вам как раз подходит.
   Внезапная тишина могла кончиться чем угодно. Колум расставил  ноги  и
принял боевую стойку, готовый в любую минуту сжать руки в кулаки.
   - Ладно, Колум. Никто пока не собирается жечь  амбары  и  браться  за
оружие, как в других городах, - примирительным тоном произнес самый ста-
рый из фермеров. - Слезай-ка оттуда, да прочисти горло. Я буду свистуль-
кой, а Кеннеди изобразит нам флейту. Споем-ка о ратных  делах  и  выпьем
вместе, как добрые фенианцы.
   Колум обеими руками схватился за подвернувшийся выход из положения.
   Он запел, еще не коснувшись подошвами пола:
   Видишь, войско там, у речки, волны песнею шумят.
   Высоко над бранным полем реет наш зеленый стяг.
   Под луной мы дружно грянем: "В бой! Труба уже зовет.
   И ура, мой друг, свободе! Смерть изменникам? Вперед!"
   Скарлетт и Люк и вправду гоняли своих лошадей целыми днями по дорогам
вокруг Баллихары и Адамстауна. Через заборы, канавы, кусты, через  Бойн.
Почти каждое утро Люк переезжал верхом вброд ледяную  реку  и  входил  в
гостиную, требуя кофе и бросая ей вызов к  состязанию.  Скарлетт  всегда
ждала его с кажущимся равнодушием, однако на самом деле Фэнтон постоянно
держал ее в напряжении. Он был умен, непредсказуем, и она ни  на  минуту
не могла позволить себе расслабиться и потерять над собой контроль.  Люк
смешил ее, порой приводил в бешенство,  благодаря  ему  она  чувствовала
ожившей каждую клеточку своего тела.
   Их изнуряющие состязания немного ослабляли  напряжение,  которое  она
ощущала в его присутствии. Их противостояние принимало более понятную ей
форму, их обычная безжалостность друг к другу была открытой. Однако  вы-
зывающее дрожь возбуждение, которое она испытывала, начинало становиться
опасным, доходя порой до пределов  безрассудства.  Скарлетт  чувствовала
глубоко внутри себя какую-то мощную и не известную ей силу, которая  го-
това была вырваться из-под контроля.
   Миссис Фицпатрик сочла своим долгом предупредить, что в городе  недо-
вольны ее поведением.
   - Вы хотите подорвать репутацию своей семьи? - спросила она сурово. -
Ваша светская жизнь и друзья англичане - это совсем другое, это  далеко.
Но когда вы носитесь, грохоча по всей округе, с графом Фэнтоном, вы  вы-
зывающе демонстрируете, что предпочитаете чужаков.
   - Люди могут воображать себе все, что им угодно. Это мое личное дело.
   Горячность, с которой были сказаны эти слова, заставили  миссис  Фиц-
патрик насторожиться.
   - Ах вот как, - сказала она, и в голосе ее не было  и  следа  прежней
суровости. - Уж не влюблены вы в него?
   - Нет, не влюблена. И не собираюсь влюбляться, так что оставьте  меня
в покое вместе с вашими горожанами.
   После этой сцены Розалин Фицпатрик решила держать свои мысли при  се-
бе. Однако лихорадочный блеск в глазах Скарлетт безошибочно подсказал ее
женскому чутью, что дело неладно.
   Была ли она влюблена в Люка?  Вопрос  миссис  Фицпатрик  заставил  ее
честно спросить себя. Нет, ответила она тут же.
   "Тогда почему же я все утро сама не своя, если он не  приходит?"  Она
не смогла придумать вразумительного объяснения.
   Она вспомнила, что ей писали о нем друзья. Граф Фэнтон был весьма из-
вестной личностью. Он обладал самым большим состоянием в Великобритании,
являлся владельцем собственности в Англии и Шотландии, не говоря  уже  о
его ирландском поместье. Граф был близким другом принца Уэльского,  вла-
дел огромным домом в Лондоне, где шумные вакханалии  сменялись  изыскан-
нейшими развлечениями, быть  приглашенными  на  которые  стремились  все
сливки общества.
   Вот уже двадцать лет с того момента, как, достигнув  совершеннолетия,
Фэнтон унаследовал свой титул и богатство, он являлся объектом присталь-
ного внимания родителей всех девушек на выданье, однако  сумел  избежать
их сетей. Среди отвергнутых им невест были признанные красавицы, к  тому
же весьма состоятельные. Рассказывали всевозможные  истории  о  разбитых
женских сердцах, подорванных репутациях и даже самоубийствах. Не  раз  и
не два оскорбленные мужья вызывали его к барьеру. Он был аморален,  жес-
ток, опасен, поговаривали даже, что связан с нечистой силой. Таким обра-
зом, граф был одним из самых загадочных и притягательных людей в мире.
   Скарлетт представила, что будет, если  ирландская  вдовушка,  которой
перевалило за тридцать, да еще родом из Америки, преуспеет там, где  по-
терпели поражение все эти титулованные английские красавицы, и у нее  на
губах заиграла легкая улыбка, которая, впрочем, тут же и исчезла.
   Пока что по Фэнтону не было похоже, чтобы он был безнадежно влюблен в
нее. Он намеревался не жениться на ней" а обладать ею.
   Ее зрачки сузились. Я не позволю этому человеку добавить  мое  имя  к
списку его побед".
   Но ей было страшно интересно, какое испытываешь чувство, если  позво-
лишь ему поцеловать себя.

   ГЛАВА 85

   Фэнтон подхлестнул лошадь, та рванула вперед, оставляя позади хохочу-
щую Скарлетт. Она наклонилась к гриве, криком  подгоняя  Луну.  И  почти
сразу же ей пришлось осадить свою лошадь. Люк  остановился  на  повороте
дороги, идущей меж двух отвесных каменных стен и, развернув коня, перек-
рыл путь.
   - Вы что, с ума сошли? - закричала она. - Я могла бы в вас врезаться.
   - Именно этого мне и хотелось, - сказал Фэнтон.
   Прежде чем Скарлетт осознала, что происходит, он схватил Луну за гри-
ву, другой рукой обнял Скарлетт за шею и, притянув ее к  себе,  прижался
ртом к ее губам. Он целовал ее грубо, с силой раскрывая ей губы, скользя
зубами по ее языку. Его рука принуждала ее уступить. Сердце Скарлетт за-
билось от изумления, страха и - по мере того, как время шло,  а  поцелуй
все не кончался - от трепетного желания поддаться его силе. Когда он от-
пустил ее, она почувствовала себя ослабевшей и вся дрожала.
   - Теперь вы перестанете отвергать мои приглашения к ужину,  -  сказал
Люк. Его темные глаза насмешливо блестели.
   Скарлетт призвала на помощь все свое самообладание.
   - Вы слишком много на себя берете, - сказала она,  ненавидя  себя  за
то, что никак не может отдышаться.
   - Разве? Не думаю.
   Рука Люка обвилась вокруг ее талии, он прижал ее к себе  и  поцеловал
еще раз. Его пальцы нашли ее грудь и сжали до  боли.  Скарлетт  охватило
внезапно нахлынувшее ответное стремление почувствовать его прикосновения
на своем теле, всей кожей ощутить его поцелуи.
   Ее лошадь нетерпеливо переступила, разорвав объятие, и Скарлетт  едва
не вылетела из седла. Она с трудом удержала равновесие и попыталась соб-
раться с мыслями. Нет, она не должна этого делать,  не  должна  отдавать
ему себя, не должна сдаваться. Если она не устоит, он потеряет к ней ин-
терес, как только завоюет ее.
   А ей не хотелось его терять. Ее тянуло к нему. Это  был  не  мальчик,
заболевший любовью, как Чарльз Рэгленд, но мужчина. Такого человека  она
смогла бы полюбить.
   Скарлетт погладила Луну, успокаивая ее, и от всего сердца благодаря в
мыслях за то, что та не дала ей наделать глупостей. Когда  она  поверну-
лась к Фэнтону, ее распухшие губы застыли в натянутой улыбке.
   - Почему бы вам не облачиться в звериные шкуры и не отволочь меня  за
волосы к себе домой? - спросила она, искусно  соединяя  в  своем  голосе
шутливость и презрение. - Тогда, по крайней мере, вы не напугали бы  ло-
шадей.
   Скарлетт пустила Луну шагом, направляясь обратно по дороге, затем пе-
решла на рысь.
   Она повернула голову и бросила ему через плечо:
   - Я не приеду к ужину. Люк, но вы можете проводить меня до  Баллихары
и остаться на чашечку кофе. Если же вам хочется чего-то  большего,  могу
предложить на выбор: ленч или второй завтрак.
   Она заставила лошадь ускорить шаг, так как не вполне поняла, что  оз-
начает сердитый взгляд Фэнтона, и испытывала  что-то  очень  похожее  на
страх.
   Она уже спешилась, когда Люк въехал на конный двор. Он перекинул ногу
через седло и, соскользнув с лошади, бросил конюху поводья.
   Скарлетт сделала вид, будто не замечает того, что Люк завладел внима-
нием единственного конюха во дворе. Она сама повела Луну в конюшни поис-
кать кого-нибудь еще.
   Когда глаза ее привыкли к полутьме, она замерла на месте, боясь поше-
велиться. Прямо перед ней, на крупе Кометы, босая, раскинув свои крошеч-
ные ручонки в стороны для равновесия, стояла Кэт. На  ней  была  толстая
фуфайка одного из конюших, присборившаяся  над  подобранными  юбчонками.
Рукава были ей длинны и свисали до колен. Черные волосы, как всегда, вы-
бились из косичек. Она была похожа на уличного мальчишку или на цыганен-
ка.
   - Что ты делаешь, Кэт? - тихо спросила Скарлетт.
   Она слишком хорошо знала нрав большой кобылы. Громкий звук мог бы на-
пугать ее.
   - Учусь на циркачку, - сказала Кэт. - Как та тетя на картине  в  моей
книжке, которая скачет верхом на лошади. Когда я буду выступать, мне ну-
жен будет зонтик, ладно?
   Скарлетт старалась, чтобы ее голос звучал ровно. Это было даже страш-
нее, чем с Бонни. Комета могла стряхнуть Кэт и растоптать ее.
   - Я думаю, тебе стоит подождать до следующего лета. У тебя, наверное,
и ножки замерзли.
   - Ой, - Кэт тут же соскользнула на пол, прямо под  окованные  железом
копыта. - Я об этом не подумала.
   Ее голос доносился откуда-то из глубины стойла. Скарлетт слышала, как
она дышит. Но вот Кэт перелезла обратно через воротца, держа в руках са-
пожки и шерстяные чулки.
   - Я думала, в сапогах будет больно.
   Страшным усилием Скарлетт не дала себе воли схватить ребенка  и  при-
жать. Кэт это не понравилось бы. Она посмотрела направо в поисках  коню-
ха, чтобы передать ему Луну. Однако увидела  Люка,  молча  стоящего,  не
сводя глаз с Кэт.
   - Моя дочь, Кэти Колум О'Хара, - сказала она.
   "И думайте после этого, что хотите, Фэнтон", - подумала она.
   Кэт, всецело поглощенная завязыванием шнурков  на  сапожках,  подняла
глаза. Прежде чем заговорить, она некоторое время разглядывала его.
   - Меня зовут Кэт, - сказала она наконец. - А тебя?
   - Люк, - сказал граф Фэнтон.
   - Доброе утро. Люк. Хочешь желток от моего яйца? Я сейчас буду  завт-
ракать.
   - С удовольствием, - сказал он.
   Это была странная процессия. Впереди шествовала Кэт, рядом с ней  шел
Фэнтон, приноравливаясь к ее маленьким шажкам.
   - Я уже завтракала, - говорила ему Кэт, - но опять хочу есть, значит,
я позавтракаю еще раз.
   - Это кажется мне чрезвычайно разутым, - сказал Фэнтон.
   В его задумчивом голосе не было ни тени насмешки.
   Скарлетт следовала за ними. Она  никак  не  могла  успокоиться  после
только что пережитого страха за Кэт, к тому же она еще не вполне  пришла
в себя от поцелуев Люка и состояния возбуждения, в которое они ее приве-
ли. Она чувствовала себя потрясенной и вконец запутавшейся. Меньше всего
на свете она ожидала, что Фэнтон способен любить детей, и тем  не  менее
он, казалось, был очарован ее дочерью. И вел себя с ней абсолютно верно,
не снисходя до нее, а воспринимая ее всерьез. Кэт терпеть не могла, ког-
да с ней обращались, как с ребенком. Похоже было, что Люк это понял и  у
него это вызвало уважение.
   Скарлетт почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. О да,  она
могла бы полюбить этого человека. Каким замечательным отцом он  стал  бы
для ее любимой дочери. Она быстро смахнула слезы. Не время для сентимен-
тальности. Ради Кэт, ради себя самой она должна быть сильной и сохранять
ясность рассудка.
   Она смотрела на Фэнтона, склонившегося над Кэт, на его блестящие чер-
ные волосы. Он казался очень большим и сильным. Непобедимым. Все  в  ней
содрогнулось, но она отбросила нерешительность.
   Она победит. Она должна победить. Он нужен ей и Кэт.
   После завтрака Кэт сказала "до свидания" и убежала гулять, но  Фэнтон
остался.
   - Еще кофе, - бросил он горничной, не глядя на нее. - Расскажите  мне
о вашей дочери, - попросил он Скарлетт.
   - Она любит только яичные белки, - сказала Скарлетт, улыбаясь,  чтобы
скрыть свое беспокойство.
   Что ему рассказать об отце Кэт? Вдруг Люк спросит, как его имя, каким
образом он погиб, чем он занимался.
   Но Фэнтону была интересна лишь сама Кэт.
   - Сколько лет этому замечательному созданию? - спросил он.
   Он высказал удивление, когда узнал, что Кэт едва  исполнилось  четыре
года, спросил, всегда ли она так сдержанна, отметил, что девочка развита
не по годам, и поинтересовался, всегда ли так было, не была ли она нерв-
ной, чересчур возбудимой. Скарлетт, благодарная за его  искренний  инте-
рес, описывала ему достоинства Кэти О'Хара, пока не охрипла.
   - Вы бы видели ее на пони. Люк, она ездит верхом лучше, чем я или да-
же вы... Она карабкается повсюду, как мартышка. Маляры не могли оттащить
ее от своих стремянок... Она знает лес как свои пять пальцев, иногда мне
кажется, что у нее внутри компас, она никогда не теряется... Нервная? Да
у нее вообще нет нервов. Она такая бесстрашная, что меня иногда  пугает.
И она никогда не устраивает истерик, если набьет себе шишку или поставит
синяков. Даже когда была совсем маленькой, никогда не плакала,  а  когда
начала ходить, то, если падала, выглядела ужасно удивленной, а потом са-
ма вставала... Конечно, она очень здоровенькая!  Вы  видели,  какая  она
сильная, как прямо она держится? Она ест, как лошадь, и  ей  никогда  не
бывает плохо. Вы не верите, сколько эклеров и пирожных со взбитыми слив-
ками она может съесть в один присест...
   Когда Скарлетт почувствовала, что у нее сел голос, она  взглянула  на
часы и рассмеялась.
   - Господи, я тут уже целую вечность расхваливаю своего  ребенка.  Это
все ваша вина. Люк, это вы меня заставили, вам давно уже нужно было меня
остановить.
   - Вовсе нет, мне очень интересно.
   - Смотрите, вы заставите меня ревновать. Похоже, что вы  влюбились  в
мою дочь.
   Фэнтон поднял брови.
   - Любовь хороша для лавочников и для дешевых романов. Меня она не ин-
тересует.
   Он встал, поклонился, взял ее руку и небрежно поцеловал.
   - Утром я уезжаю в Лондон, поэтому сейчас мне придется вас покинуть.
   Скарлетт поднялась.
   - Мне будет не хватать наших скачек, - сказала  она  искренне.  -  Вы
скоро вернетесь?
   - Я нанесу вам визит, вам и Кэт, когда появлюсь.
   "Ну что ж! - подумала Скарлетт после его ухода. - Он даже не попытал-
ся поцеловать меня на прощание". Она не знала, рассматривать ли это  как
комплимент или как оскорбление. "Должно быть, он сожалеет о своем  пове-
дении тогда, когда он поцеловал меня, - решила она. - Наверное, он поте-
рял контроль над собой. И похоже он боится слова "любовь".
   Она пришла к выводу, что у Люка присутствуют все  симптомы  человека,
который влюблен против воли. Эта мысль ее очень обрадовала. Он будет для
Кэт замечательным  отцом...  Скарлетт  осторожно  дотронулась  кончиками
пальцев до распухшей губы. Кроме того, он ее очень возбуждал.

   ГЛАВА 86

   В последующие недели Скарлетт постоянно думала о Люке. Она была  неу-
гомонна и по утрам одиноко мчалась по дорогам,  по  которым  они  ходили
вместе. Наряжая вместе с Кэт елку, она вспоминала, с каким удовольствием
переодевалась к обеду в первый вечер его приезда в  Баллихару,  а  когда
тянула с Кэт косточку желаний рождественского гуся, то  загадала,  чтобы
он побыстрее возвращался из Лондона.
   Иногда она пыталась представить, что он обнимает ее,  но  всякий  раз
злилась до слез, потому что тут  же  на  память  приходило  лицо  Ретта,
объятия Ретта и смех Ретта. Это потому, что она знает Люка недавно,  го-
ворила она себе. Со временем его присутствие затмит воспоминания о  Рет-
те, это вполне естественно.
   В канун Нового года, громко барабаня, сопровождаемый двумя скрипачами
и Розалин Фицпатрик, играющей на кастаньетах, появился Колум.
   - Колум, я потеряла всякую надежду, что ты когда-нибудь  придешь  до-
мой. С таким началом этот год просто обязан быть хорошим.
   Она разбудила Кэт, и они встретили первые мгновения 1880 года с музы-
кой и любовью.
   Первый день нового года начался со смеха, когда пирог вдребезги  раз-
бился о стену, разбрызгивая крупицы  теста  и  смородину  над  танцующей
Ретт, которая закинула голову и открыла рот. Но  потом  небо  затянулось
тучами, и ледяной ветер безжалостно рвал шаль Скарлетт, когда она совер-
шала новогодние визиты. Колум пил в каждом доме спиртное, а  не  чай,  и
разговаривал с мужчинами о политике, пока Скарлетт не вышла из себя.
   - Не зайти ли нам в бар, дорогая Скарлетт, поднять бокал за Новый год
и новую надежду ирландцев? - спросил Колум, когда они побывали в послед-
нем домике.
   Ноздри Скарлетт вздрогнули от запаха виски, исходящего от него.
   - Нет. Я устала, замерзла и иду домой. Пойдем и тихо посидим у  ками-
на.
   - Тишина - это то, чего я больше  всего  страшусь,  Скарлетт.  Тишина
позволяет тьме закрадываться в душу человека.
   Колум, пошатываясь, вошел в бар Кеннеди, а Скарлетт устало потащилась
в Бит Хаус, плотнее укутываясь в свою шаль. Ее красная юбка и голубые  с
желтыми полосками чулки выглядели бесцветными в холодном сером свете.
   Горячий кофе и горячая ванна - пообещала она  себе,  когда  открывала
тяжелую парадную дверь. Она услышала подавленный смешок, входя в холл, и
у нее сжалось сердце. Кэт, наверное, играет в прятки.  Скарлетт  сделала
вид, что ничего не подозревает. Она закрыла за собой дверь,  бросила  на
стул свою шаль, затем огляделась.
   - С Новым годом. О'Хара, - сказал граф Фэнтон. - Или это Мария
   Антуанетта? Этот костюм крестьянки - единственное, что создали лучшие
портные Лондона для костюмированных балов в этом году?
   Он стоял внизу у лестницы.
   Скарлетт посмотрела на него. Он вернулся. Ах, зачем он  застал  ее  в
таком виде. Это совсем не то, что она запланировала. Но это неважно. Люк
вернулся так скоро, и она больше не чувствовала себя усталой.
   - Со счастливым Новым годом, - сказала она.
   Фэнтон шагнул в сторону, и Скарлетт увидела Кэт  на  лестнице  позади
него, которая обеими руками придерживала на взъерошенной голове сверкаю-
щую драгоценностями диадему. Она сошла по ступенькам к Скарлетт, зеленые
глаза ее смеялись, и она еле сдерживала улыбку. Сзади  тянулось  длинное
ярко-красное бархатное платье, окаймленное горностаем.
   - Кэт надела твои регалии, графиня, - сказал Люк. - Я приехал устраи-
вать нашу свадьбу.
   Скарлетт отказали ноги, и она села на мраморный пол, кружок  красной,
зеленой и голубой нижних юбок выбился из-под нее. Короткая вспышка гнева
смешалась с шокирующим волнением победы. Это не  может  быть  правдой  -
слишком все легко и лишено всякой занимательности.
   - Кажется, наш сюрприз удался, Кэт, - сказал Люк.
   Он развязал широкие шелковые ленты у нее на шее и взял диадему из  ее
РУК.
   - Ты можешь теперь идти. Мне надо поговорить с твоей мамой.
   - Можно раскрыть коробку?
   - Да. Она в твоей комнате.
   Кэт посмотрела на Скарлетт, улыбнулась, затем убежала,  хихикая,  на-
верх. Люк подобрал платье в левую руку, в которой была диадема, и  сошел
вниз к Скарлетт, протягивая к ней правую руку.  Он  был  очень  высоким,
крупным, с темными глазами. Она взяла его за руку, и он  помог  ей  под-
няться.
   - Пойдем в библиотеку, - сказал Фэнтон. -  Там  камин,  есть  бутылка
шампанского, надо выпить за нашу сделку.
   Скарлетт пропустила его вперед. Он хочет жениться на ней. Она не  мо-
жет в это поверить. Она цепенела в шоке, лишенная дара  речи.  Пока  Люк
наливал вино, она грелась у огня. Он протянул ей бокал, она  взяла  его.
Ее сознание стало понемногу отмечать, что происходило  вокруг,  и  голос
вернулся к ней.
   - Почему ты сказал "сделка". Люк?
   Почему он не сказал, что любит ее и хочет, чтобы она стала его женой?
   Фэнтон коснулся ее бокала ободком своего.
   - Что же еще есть брак, как не сделка, Скарлетт? Наши уважаемые адво-
каты разработают контракты, но это только формальность. Ты же,  конечно,
знаешь, чего ожидать от брака, ведь ты  не  девочка  и  не  какая-нибудь
простушка.
   Скарлетт осторожно поставила свой бокал на стол. Затем она так же ос-
торожно опустилась на стул. Что-то ужасно не так. В его лице,  в  словах
не было теплоты. Он даже не смотрел на нее.
   - Я бы хотела, чтобы ты рассказал мне, - медленно произнесла  она,  -
"чего ожидать".
   Фэнтон нетерпеливо передернулся.
   - Очень хорошо, пожалуйста. Я буду  достаточно  щедрым,  предполагаю,
что именно это тебя беспокоит.
   Он сказал, что он самый богатый мужчина в Англии,  хотя  думает,  что
она уже узнала об этом сама. Отметил, что у нее есть способности,  выра-
зив подлинное восхищение ее хитростью в подъеме по социальной  лестнице;
пообещал, что у нее будут свои деньги. Он обеспечит ее нарядами,  экипа-
жами, украшениями, слугами и вправе ожидать, что она окажет ему честь. У
нее пожизненно останется Баллихара, которая, кажется, развлекает ее.  По
этой же причине она может играть и в Адамстаун, когда ей  захочется  ис-
пачкать свои ботинки. После ее смерти Баллихара достанется  их  сыну,  к
нему же перейдет Адамстаун после кончины Люка. Соединение  двух  смежных
землевладений все время было главным поводом для брака.
   - Безусловно, основное условие сделки в том, что ты обеспечиваешь ме-
ня наследником. Я последний по своей линии, и мой  долг  продолжить  ее.
Как только я получу сына от тебя, ты можешь делать  все  что  угодно,  в
рамках разумного, конечно.
   Он снова наполнил свой бокал, затем выпил его до дна. Скарлетт  может
поблагодарить за диадему Кэт, сказал Люк.
   - У меня, об этом даже не стоит говорить, не было и в мыслях  сделать
тебя графиней Фэнтон. С  женщинами  твоего  типа  я  люблю  играть.  Чем
сильнее дух, тем больше удовольствия подчинять его своей воле. Это  было
бы интересно, но менее интересно, чем с твоим ребенком.  Я  хочу,  чтобы
мой сын был такой же, как она - бесстрашный, с крепким здоровьем.  Кровь
Фэнтонов стала жиже, и вливание твоей крестьянской жизнестойкости испра-
вит это. Я заметил, что мои арендаторы О'Хара, твои родственники,  живут
до преклонного возраста. Ты ценное достояние, Скарлетт. Ты принесешь мне
наследника, которым можно будет гордиться, и ты не опозоришь ни его,  ни
меня перед обществом.
   Скарлетт уставилась на него, как животное, загипнотезированное змеей.
Но она порвала чары и взяла со стола бокал.
   - Я соглашусь, когда ад заледенеет! - закричала она и бросила бокал в
камин. Алкоголь вспыхнул ярким пламенем. - Вот твой тост о нашей сделке,
лорд Фэнтон. Убирайся из моего дома. У меня мурашки от тебя.
   Фэнтон засмеялся. Скарлетт напряглась,  готовая  броситься  на  него,
вцепиться в его смеющееся лицо.
   - Я думал, что ты заботишься о своем ребенке, - насмешливо сказал он.
- Должно быть, я ошибся.
   Эти слова остановили Скарлетт.
   - Ты огорчаешь меня, Скарлетт. Я предполагал, что у тебя больше разу-
ма, чем ты показываешь. Забудь о своем уязвленном самолюбии и  посмотри,
что у тебя в руках. Непоколебимое положение в мире для тебя и твоей  до-
чери. Это беспрецедентно, но у меня есть власть нарушать все,  даже  за-
кон, если я захочу. Я удочерю ее, и Кэт станет леди Кэтрин. "Кэти",  вне
сомнений, - имя для кухонной служанки. Как моя дочь, она получит  немед-
ленный и безоговорочный доступ ко всему лучшему, что ей будет  надо  или
что она пожелает. Друзья, замужество - ей придется  только  выбирать.  Я
никогда не сделаю ей больно, она слишком ценна для меня как модель моего
сына. Можешь ли ты лишить ее всего этого из-за того,  что  твое  желание
романа со мной не состоялось? Я так не думаю.
   - Кэт не нуждается в твоих драгоценных титулах и  во  "всем  лучшем",
милорд, не нуждаюсь в них и я. Мы хорошо справлялись без тебя и останем-
ся на своем пути.
   - Как долго, Скарлетт? Не слишком рассчитывай на свой успех в  Дубли-
не. Ты была знатью, а знать живет не очень долго. Даже орангутанг  может
быть знаменитостью в провинции вроде Дублина, если он хорошо одет. У те-
бя остался еще один сезон, два в лучшем случае, потом тебя забудут.  Кэт
нужно покровительство имени и отца. Я один из немногих мужчин, у которых
есть власть, чтобы снять позор с внебрачного ребенка. Нет, подожди  воз-
ражать, меня не волнует, какую сказку ты придумала. Тебя бы  не  было  в
этом захолустном уголке Ирландии, если бы ты  была  желанна  в  Америке.
Хватит. Это начинает наводить на меня скуку, а я ее  ненавижу.  Дай  мне
знать, когда придешь в чувства, Скарлетт. Ты согласишься с моей сделкой.
Я все время получаю то, что хочу.
   Фэнтон направился к двери.
   Скарлетт окликнула его. Ей надо было узнать одну вещь.
   - Ты не можешь заставить все в этом мире делать так, как  тебе  надо,
Фэнтон. Не приходило ли тебе в голову, что  твоя  племенная  кобыла-жена
может родить девочку вместо мальчика?
   Фэнтон повернулся к Ней лицом.
   - Ты сильная, здоровая женщина. Со временем я получу мальчика. Но да-
же в худшем случае, если у меня будут только девочки, я сделаю так,  что
одна из них выйдет замуж за мужчину, который сменит свою фамилию на мою.
Тогда моя кровь все равно унаследует титул и продолжит наш род. Мой долг
будет исполнен.
   Холодность Скарлетт равнялась его.
   - Ты все взвешиваешь, не правда ли? Что если я бесплодна? Или  ты  не
можешь стать отцом?
   Фэнтон улыбнулся.
   - Моя мужественность доказывается, внебрачными детьми, которых я рас-
кидал по всем городам Европы, так что твое  намерение  обидеть  меня  не
удалось. Что касается тебя, то у тебя есть Кэт.
   Удивление выразилось у него на лице, и он подошел к Скарлетт,  заста-
вив ее вздрогнуть от его неожиданного приближения.
   - Перестань, Скарлетт, не драматизируй. Не сказал ли  я  тебе  только
сейчас, что я подчиняю своей воле любовниц, а не жен? У меня нет желания
дотрагиваться до тебя. Я забыл диадему, а она  должна  быть  у  меня  до
свадьбы. Это сокровище моей семьи. Придет время, ты наденешь ее. Дай мне
знать, когда капитулируешь. Я еду в Дублин  подготовить  дом  к  сезону.
Письмо застанет меня на площади Меррион.
   Он поклонился ей с церемонной пышностью и ушел, смеясь.
   Скарлетт гордо и высоко держала голову, пока за ним не закрылась  па-
радная дверь. Затем закрыла двери библиотеки на замок.  Обезопасив  себя
от глаз слуг, она бросилась на толстый ковер и дико  зарыдала.  Как  она
могла так ошибиться во всем? Как она могла сказать  себе,  что  научится
любить мужчину, в котором нет любви? И что она теперь будет  делать?  Ей
представилась Кэт  на  ступеньках,  коронованная  и  смеющаяся  от  удо-
вольствия. Что ей делать?
   - Ретт, - горько плакала Скарлетт, - Ретт, ты нам так нужен.

   ГЛАВА 87

   Скарлетт внешне никак не проявляла свой стыд, но жестоко обвиняла се-
бя за чувства, которые испытывала к Люку. Когда она оставалась одна,  то
скребла свою память,  как  полузажившую  чесотку,  наказывая  себя  этой
болью.
   Какой же дурой она была, вообразив счастливую жизнь в семье, построив
будущее на том, что один раз за завтраком Кэт разложила яйца на три  та-
релки. И какое это смехотворное тщеславие, уверовать, что она может зас-
тавить его полюбить. Весь мир засмеет ее, узнав об этом.
   У нее были идеи мести: она расскажет всем в Ирландии, что он  предло-
жил ей свою руку, а она отказала; она напишет Ретту, и он приедет  убить
Фэнтона за то, что тот назвал его ребенка внебрачным; она  рассмеется  в
лицо Фэнтону перед алтарем и скажет ему, что у нее не может быть  больше
ребенка, что он сам одурачил себя, женившись на ней; она  пригласит  его
на обед и отравит
   Ненависть горела в ее сердце. Скарлетт распространила ее на всех анг-
личан  и  страстно  ухватилась  за  обновленную  поддержку   фенианского
братства Колума.
   - Но мне не нужны твои деньги, дорогая Скарлетт, - сказал он. - Рабо-
та сейчас состоит в планировании действий системной лиги. Ты слышала на-
ши разговоры на Новый год, не помнишь?
   - Скажи мне снова, Колум. Ведь должно быть что-то, в чем я  могу  по-
мочь.
   Делать ей было нечего. Членство в земельной лиге было открыто  только
для арендующих фермеров, у них нет никаких действий до  весеннего  сбора
ренты. Только один фермер с каждого владения заплатит за аренду, все ос-
тальные откажутся, и, если их сгонит землевладелец, все  пойдут  жить  в
дом, за который рента уплачена.
   Скарлетт не видела в этом смысла. Владелец просто сдаст землю в арен-
ду кому-нибудь еще.
   - О, нет, - сказал Колум, - тогда вмешивается лига. Они заставят всех
остальных не вмешиваться, и, лишившись фермеров, землевладелец  потеряет
свою ренту и сгубит только что засеянные поля, потому что  некому  будет
ухаживать за ними. Это была идея гения, и он сожалел, что сам  не  доду-
мался до такого.
   Скарлетт отправилась к своих кузинам и попыталась заставить их  всту-
пить в земельную лигу. Они могут приехать в Баллихару, если  их  сгонят,
пообещала она.
   Все без исключения О'Хара отказались.
   Скарлетт с горечью пожаловалась Колуму.
   - Не вини себя за слепоту других, дорогая Скарлетт.  Ты  делаешь  все
необходимое, чтобы исправить их неудачи. Разве ты не О'Хара и  не  честь
этого имени? Знаешь ли ты, что в каждом доме в Баллихаре  и  в  половине
домов в Триме хранятся вырезки из дублинских газет о сияющей  ирландской
звезде О'Хара в замке наместника английского короля? Они закладывают  их
в библию вместе с молитвенными карточками и изображениями святых.
   В день святой Бриджид шел мелкий дождик.  Скарлетт  произнесла  риту-
альные молитвы о хорошем годе для фермеров с таким  жаром,  с  каким  ни
один священник их не читал, и у нее появились слезы на глазах, когда она
перевернула первый пласт земли. Отец Флинн благословил его святой водой,
затем передал воду остальным, чтобы они выпили ее. Фермеры молча покида-
ли поле, склонив головы. Только Бог может спасти их. Никто  не  выдержит
еще один такой год, как прошедший.
   Скарлетт возвратилась домой и сняла грязные ботинки. Потом она  пред-
ложила Кэт выпить какао в ее комнате, пока она прибирает  и  упаковывает
вещи для Дублина. Ехать надо раньше чем  через  неделю.  Она  не  хотела
ехать - там будет Люк, а как смотреть ему в лицо? Только  высоко  подняв
голову. Ее люди ожидают от нее этого.
   Второй сезон в Дублине был даже большим триумфом  для  Скарлетт,  чем
первый. Приглашения на все мероприятия в замке дожидались ее в  "Шелбур-
не", да еще пять небольших танцевальных вечеринок и два поздних ужина  в
частных апартаментах королевского наместника. Она также нашла в  запеча-
танном конверте наиболее желанное предложение: ее экипаж  будут  пропус-
кать в специальные ворота позади замка. Больше  не  будет  многих  часов
ожиданий на Дам-стриг, пока экипажи въезжают по четыре за  один  раз  во
двор замка, чтобы высадить своих пассажиров.
   Еще были карточки, приглашающие ее  присутствовать  на  вечеринках  и
обедах в частных домах. Они славились как более интересные,  нежели  ме-
роприятия в замке с сотнями приглашенных. Скарлетт  засмеялась.  Орангу-
танг в хороших парадах, это она-то? Нет, она им не была, и это подтверж-
дала кипа приглашений. Она О'Хара  из  Баллихары,  ирландка,  гордящаяся
этим. Она происходит отсюда! Не имеет никакого значения, что Люк будет в
Дублине. Пусть насмехается, сколько ему угодно.  Она  сможет  посмотреть
ему в глаза без страха и стыда.
   Она разбирала стопку, выбирая приглашения, и крохотный  пузырек  воз-
буждения поднимался в ней. Приятно быть желанной, приятно носить  краси-
вые платья и танцевать в красивых залах. Что с  того,  что  общественное
мнение в Дублине поддерживает англичан? Она теперь знает, что  улыбки  и
наряда общества, правила и поступки, чествования и остракизм, триумфы  и
поражения - только неотъемлемая часть игры. Ничто из этого не было  важ-
но, ничто не имело значения в реальном мире,  вне  позолоченных  бальных
зал. Но игры придуманы, чтобы в них играть, а она хороший игрок. Она бы-
ла рада, что приехала в Дублин после всего. Она любит выигрывать.
   Скарлетт мгновенно узнала, что присутствие  графа  Фэнтона  возбудило
весь город и послужило поводом для разных толкований.
   - Моя дорогая, - сказала Мэй Таплоу, - даже в Лондоне люди только  об
этом и говорят. Каждый знает, что Фэнтон считает Дублин  третьеразрядным
провинциальным поселком. Его дом не открывался десятилетия. Какая причи-
на привела его сюда?
   - Не могу представить, - ответила Скарлетт, смакуя  мысль  о  реакции
Мэй, если бы она сказала ей.
   Фэнтон, казалось, появлялся во всех местах, куда ходила она. Скарлетт
его приветствовала холодно, учтиво и не обращала внимания  на  выражение
высокомерной уверенности в его глазах. После первой встречи она даже  не
почувствовала раздражения, когда случайно встретилась с ним взглядом. Он
больше не мог причинить ей боль.
   Не он сам. Но ее пронизывала боль, когда она снова и  снова  замечала
спину высокого темноволосого мужчины, одетого в бархат и  парчу,  и  это
оказывался Фэнтон. Ведь в каждой толпе Скарлетт искала Ретта. Он  был  в
замке год назад, почему бы ему не быть и в этом году на  этом  вечере  в
этой комнате?
   Но везде постоянно был Фэнтон. Куда бы она ни смотрела, с кем  бы  ни
разговаривала, колонки какой бы газеты она ни читала. Хорошо, что он  не
уделяет ей особого внимания, тогда бы сплетники преследовали  и  ее.  Но
как бы она желала, чтобы его имя было у всех на языке каждый день.
   Слухи постепенно объединились в две теории: он приготовил свой  запу-
щенный дом для тайного визита принца Уэльского; или  он  поддался  чарам
леди Софии Дадлей, о которой все говорили в мае во время лондонского се-
зона и которая повторяла свой успех теперь в Дублине. Это была  древней-
шая история в мире - мужчина буйно прожигает свою жизнь, избегая ловушек
женщин многие годы, а потом вдруг бац! - когда ему уже сорок, он  теряет
свою голову и сердце перед красотой и невинностью.
   Леди Софии Дадлей было семнадцать. У нее были волосы  цвета  золотого
выдержанного сена и глаза, голубые, как летнее небо, сама кровь с  моло-
ком, что могла и фарфор пристыдить. По крайней  мере,  так  рассказывали
баллады, написанные о ней и продаваемые на каждом углу.
   Она действительно была красивой, застенчивой девушкой, которая  нахо-
дилась под сильным контролем своей амбициозной матери и которая часто  и
привлекательно всхлипывала от внимания и ухаживаний, обращенных на  нее.
У Скарлетт было достаточно времени ее рассмотреть. Личная гостиная Софии
была рядом с гостиной Скарлетт. Это была вторая из лучших комнат по меб-
лировке и с видом на церковь святого Стефана, но, судя по людям,  сопер-
ничающим в желании попасть туда, она была первой. Ни в коем  случае  это
не означало, что у Скарлетт не было посетителей; богатая и везде  приня-
тая вдова с восхитительными зелеными глазами будет  постоянно  в  центре
внимания.
   "Почему я должна быть уязвлена, - подумала Скарлетт.  -  Я  вдвое  ее
старше, и мой черед уже был в прошлом году".  Но  иногда  она  с  трудом
сдерживалась, когда имя Софии связывали с Люком. Всем было известно, что
герцог попросил руки Софии, но все согласились, что она  сделает  лучше,
если выберет Фэнтона. Герцог знатнее, чем граф, но Фэнтон  в  сорок  раз
богаче и в сто раз красивее, чем герцог. "И он мой, если я захочу  его",
- порывалась сказать Скарлетт. О ком они тогда будут писать баллады?
   Она отругала себя за мелочность. Она сказала себе, что была дурочкой,
думая над предсказанием Фэнтона, что ее забудут через год или два. И она
старалась не волноваться из-за маленьких морщинок около глаз.
   Скарлетт вернулась в Баллихару к рабочим часам  Первого  воскресенья,
радуясь, что уехала из Дублина. Заключительные  недели  сезона  тянулись
бесконечно.
   Хорошо быть дома и лучше думать о чем-то реальном, вроде просьбы Пэд-
ди О'Фаолайна о распределении торфа, чем о том, что надеть на  следующую
вечеринку. И она была на седьмом небе, когда сильные  маленькие  ручонки
Кэт почти задушили ее в приветственном объятии.
   Когда последний спор был разрешен, а последняя просьба удовлетворена,
Скарлетт пошла на веранду выпить чай вместе с Кэт.
   - Я оставила тебе половинку, - сказала Кэт. Ее рот был весь в шокола-
де от эклеров, которые привезла Скарлетт из Дублина.
   - Это смешно, котенок Кэт, но я не очень голодна. Не хочешь еще  нем-
ного?
   - Да, спасибо. Можно я съем сейчас?
   - Да, можешь, мисс поросенок.
   Эклеры исчезли прежде, чем опустела чашка Скарлетт. Кэт  вся  отдава-
лась такому занятию, как поглощение эклеров.
   - Куда мы пойдем на прогулку? - спросила ее Скарлетт.  Кэт  ответила,
что хотела бы сходить к Грейн.
   - Ты ей нравишься, мама. Я ей больше нравлюсь, но ты  ей  тоже  очень
нравишься.
   - Это будет очень мило, - сказала Скарлетт. Она рада была  сходить  в
башню. Башня внушала ей чувство спокойствия, а в ее сердце его было  ма-
ло.
   Скарлетт закрыла глаза и прислонила свою щеку к древним гладким  кам-
ням. Кэт заерзала.
   Затем Скарлетт потянула веревочную лестницу к  высокой  двери,  чтобы
проверить ее. Дверь подверглась атмосферному влиянию и покрылась  пятна-
ми, но была достаточно прочной. Однако Скарлетт подумала, что неплохо ее
заменить новой. Если она порвется и Кэт упадет... - невозможно даже  по-
думать об этом. Она так хотела, чтобы Кэт пригласила ее  наверх  в  свою
комнату, что еще раз с намеком дернула лестницу.
   - Грейн будет ждать нас, мама. Мы сильно нашумели.
   - Хорошо, сладкая, я иду.
   Мудрая женщина не выглядела старее, была такой же, какой ее увидела
   Скарлетт в первый раз. "Я даже могу поспорить, что на ней те же шали,
что и тогда", - подумала Скарлетт. Кэт хозяйничала  в  маленьком  темном
домике, доставая с полки чашки, сгребая горящий торф в кучку  светящихся
углей для чайника. Она чувствовала себя здесь, как дома.
   - Я наполню чайник в ручье, - сказала она, вынося его на улицу.
   Грейн любовно наблюдала за ней.
   - Дара часто приходит ко мне, - сказала мудрая женщина. - Это ее доб-
рота к одинокой душе. Мне сердце не позволяет отослать  ее,  потому  что
она это правильно понимает. Одинокая узнает одинокую.
   Скарлетт взъерошилась.
   - Она любит оставаться одна, но ей не надо быть одинокой. Я ее  спра-
шивала столько раз, хочет ли она, чтобы дети пришли к ней поиграть,  она
все время говорит "нет".
   - Это мудрый ребенок. Они пытались закидать ее камнями, но Дара слиш-
ком быстра для них.
   Скарлетт не могла поверить, что правильно расслышала.
   - Они делают что?
   - Дети из города, - ровно сказала Грейн, - охотились в лесу за Дарой,
как за животным. Однако она услышала их задолго до того, как они прибли-
зились к ней. Только самые большие подошли  на  достаточное  расстояние,
чтобы бросить камни, которые у них были. И они так приблизились  к  ней,
потому что могли бежать быстрее, чем Дара. Но она знала, как убежать  от
них. Они не стали преследовать ее до башни, они боялись  призрака  юного
лорда, убитого здесь.
   Скарлетт была в ярости. Ее драгоценную Кэт мучают дети Баллихары! Она
выпорет всех до единого своими собственными руками, сгонит  с  земли  их
родителей и разнесет все в щепки! Она поднялась со своего стула.
   - Ты обременишь ребенка руинами Баллихары, - сказала Грейн.  -  Сядь,
женщина. Другие будут такими же. Они боятся любого, отличного от них. От
того, кого боятся, пытаются избавиться.
   Скарлетт опустилась на стул. Она знала, что мудрая женщина была  пра-
ва. Она сама заплатила за свое отличие от других. Ее камнями были холод-
ность, критика, остракизм, и она сама все это вынесла.  Кэт  только  ма-
ленькая девочка. Она невинна. И она в опасности!
   - Я не могу ничего сделать! - вскричала Скарлетт. - Это невыносимо. Я
должна остановить их.
   - Нельзя остановить невежество. Дара нашла свой способ и этого доста-
точно. Камни не поранят ее душу. Она в безопасности в своей башенке.
   - Этого недостаточно. Что если в нее попадет камень? Что если ее  по-
ранят? Почему она не сказала мне, что одинока? Я не вынесу того, что она
несчастлива.
   - Послушай старую женщину, О'Хара. Послушай своим сердцем. Есть  зем-
ля, о которой люди знают только из песен сичэйн. Имя ее Тирнаног, и  она
лежит под холмами. Там есть мужчины и женщины, которые обнаружили дорогу
в эту землю и которых больше никогда не видели. В Тирнаног нет смерти  и
нет разложения. Там нет грусти и нет боли, нет  ненависти,  нет  голода.
Люди живут в мире друг с другом, и им всего хватает без  всякого  труда.
Вот этого хотела бы ты для своего ребенка. Но послушай, где  нет  горес-
тей, там нет и радости. Ты понимаешь смысл песни сичейн?
   Скарлетт отрицательно покачала головой.
   Грейн вздохнула.
   - Тогда я не могу облегчить твое сердце. У Дары больше мудрости. Пре-
доставь ее самой себе.
   Как будто старуха позвала ее. Кэт вошла в дверь. Она  сосредоточилась
на тяжелом, наполненном водой чайнике, и даже не посмотрела на мать и на
Грейн. Обе молча наблюдали, как Кэт методично повесила чайник на  крючок
над углями и сгребла под ним побольше углей в кучку.
   Скарлетт пришлось отвернуться. Она  знала,  что  если  бы  продолжала
смотреть на своего ребенка, то не смогла бы остановить себя  от  желания
крепко обнять Кэт, защищая от внешнего мира. Кэт не понравилось бы  это.
"Я не должна плакать, - сказала себе Скарлетт. - Это может испугать  ее.
Она почувствует, как я сама испугана".
   - Смотри, мама, - сказала Кэт.
   Она осторожно наливала кипящую воду в  старый  коричневый  фарфоровый
заварочный чайник. Сладкий запах поднимался от пара, и Кэт улыбалась.
   - Я бросила нужные листья, Грейн, - ликовала она и выглядела гордой и
счастливой.
   Скарлетт схватила шаль старушки.
   - Скажи мне, что делать, - взмолилась она.
   - Ты должна делать то, что тебе дано делать. Бог защитит Дару.
   "Я ничего не понимаю из того, что она говорит", - подумала  Скарлетт.
Но каким-то образом ужас прошел. Она выпила напиток Кэт  в  молчании,  в
теплой, пропахшей лекарственными травами темной комнате, довольная  тем,
что у Кэт есть место, куда она может приходить.  И  башенка.  До  своего
возвращения в Дублин она заказала новую, более крепкую, веревочную лест-
ницу.

   ГЛАВА 88

   Скарлетт поехала в этом году на скачки в Пинчестон. Ее пригласили в
   Бишоскорт, в ложу графа Клонмела, которого знали как графушку.  К  ее
удовольствию, сэр Джон Морланд также был гостем. К ее огорчению, там был
и граф Фэнтон.
   Скарлетт поспешила к Морланду сразу же, как только смогла.
   - Барт! Как ты? Ты самый упорный домосед, которого я когда-либо знала
в своей жизни. Я везде постоянно ищу тебя, но ты нигде не появляешься.
   Морланд светился от счастья и громко похрустывал суставами пальцев.
   - Я был занят, самым великолепным образом занят, Скарлетт. Я  отыскал
победителя, я теперь уже уверен в этом.
   Он и до этого так говорил. Барт любил своих  лошадей,  и  всегда  был
уверен, что каждый жеребец станет следующим великим национальным чемпио-
ном. Скарлетт захотелось обнять его. Она любила бы Джона Морланда,  даже
если бы у него не было связей с Реттом.
   - ...Назвали ее Диана, плюс быстрые ноги и все в том же роде,  ну  ты
знаешь, и еще плюс Джон в мою честь. Соедини все это. Вышло Дижона, ког-
да я сложил вместе. Горчица по-французски, подумал я, совсем не  пойдет.
Слишком французское имя для ирландской лошади. Но затем подумал еще раз.
Горячая и острая, как перец, глазе  даже  начинают  слезиться.  Неплохие
очертания. Вроде "убирайся с моего пути, я иду" и все  в  том  же  духе.
Итак, это Дижона. Она принесет мне удачу. Поставь на нее пятерку,  Скар-
летт, она очень надежная.
   - Я поставлю десять фунтов, Барт.
   Скарлетт пыталась придумать способ упомянуть Ретта. То, что говорил
   Джон Морланд, не отложилось у нее сперва.
   - ...Утоплюсь, если я не прав. Мои арендаторы проводят  забастовку  с
рентой, о которой мечтала земельная лига. Оставляют меня  без  денег  на
овес. Удивляюсь, как я мог так хорошо думать о Чарльзе Парнелле. Никогда
не поверил бы, что парень закончит у этих варварских фенианов.
   Скарлетт была в ужасе. Она никогда не представляла,  что  лига  будет
использована против кого-нибудь вроде Барта.
   - Я не могу поверить в это. Барт. Что ты собираешься делать?
   - Если она победит здесь, на ровном месте, тогда я полагаю, следующие
большие скачки в Голвее, а после этого - парк Феникс, но, может быть,  я
сунусь на какие-нибудь скачки в мае-июне, чтобы она знала, чего  от  нее
ждут, так сказать.
   - Нет, нет, Барт, я не о Дижоне. Что ты будешь делать  с  забастовкой
по поводу ренты?
   Лицо Морланда омрачилось.
   - Не знаю, - сказал он. - Рента - это все, что у меня есть. Я никогда
не выселял с моих земель, даже не думал об этом. Но сейчас, когда столк-
нулся, мне, может, придется это сделать. Будет очень стыдно.
   Скарлетт думала о Баллихаре. По крайней мере, она  была  защищена  от
любых неприятностей. Она простила все ренты, пока не собрали урожай.
   - Я говорю, Скарлетт, забыл упомянуть об этом, что получил очень  хо-
рошие новости от нашего американского друга Ретта Батлера.
   У Скарлетт дрогнуло сердце.
   - Он приезжает?
   - Нет. Я ждал его. Знаешь, написал ему о Дижоне. Но он  ответил,  что
не может приехать. В июне он станет отцом. Они особенно переживали  сей-
час, жена несколько месяцев пролежала в постели, пока не исчезла  всякая
опасность того, что случилось в прошлый раз. Но сейчас все  великолепно.
Она поднялась и счастлива, как жаворонок. Он, конечно, тоже. Никогда  не
видел в своей жизни мужчину, столь гордого своим отцовством, как Ретт.
   Скарлетт схватилась за стул, чтобы не  упасть.  Какие  бы  нереальные
мечты и тайные надежды она не питала, теперь с ними было покончено.
   Графушка зарезервировал для своей компании целую, секцию трибун.
   Скарлетт стояла вместе со всеми, рассматривая ипподром в  перламутро-
вый оперный бинокль. Беговая дорожка была изумрудно-зеленой,  внутреннее
поле длинного овала было сплошной массой движения и красок. Люди  стояли
в повозках, на сиденьях и крышах экипажей, ходили  вокруг  по  одному  и
группами, толпились за внутренним ограждением. Пошел дождь,  и  Скарлетт
была благодарна за второй ярус трибун над головой. Он образовывал  крышу
для привилегированных нанимателей мест внизу.
   - Хорошее шоу, - ликовал Барт Морланд.  -  Дижона  великая  маленькая
грязнуля.
   - Тебе кто-нибудь нравится, Скарлетт? - сказал ей на ухо  ровный  го-
лос. Это был Фэнтон.
   - Я еще не определилась, Люк.
   Когда участники заезда вышли на дорожку, Скарлетт приветствовала их и
аплодировала вместе со всеми. Она двадцать раз согласилась с Джоном Мор-
ландом, что даже невооруженный глаз отметит Дижону, самую  красивую  ло-
шадь. Все время, пока она говорила и улыбалась, ум методично  разрабаты-
вал возможности, плюсы и минусы ее жизни. Будет в  высшей  степени  бес-
честно выйти замуж за Люка. Он хочет ребенка, а она не может родить.  Но
Кэт будет под присмотром и в безопасности. Никто не станет спрашивать ее
о настоящем отце. Не совсем так, конечно, будут интересоваться,  но  это
не имеет значения. Со временем она станет О'Хара из Баллихары и графиней
Фэнтон. Какую честь я должна оказать Люку? У него самого ее нет,  почему
меня смущает именно это?
   Дижона победила. Джон Морланд был в избытке  чувств.  Все  столпились
вокруг него, крича и похлопывая его по спине. Под прикрытием этого  шума
Скарлетт повернулась к Люку Фэнтону.
   - Пусть твой адвокат встретится с моим насчет контрактов,  -  сказала
она. - Для свадьбы я выбираю конец сентября. После Праздника урожая.
   - Колум, я выхожу замуж за графа Фэнтона, - сказала Скарлетт.
   Он засмеялся.
   - А я возьму в невесты Лили. Такая потеха будет, с сатанинскими леги-
онами в качестве гостей на свадебном празднике.
   - Это не шутка, Колум.
   Его смех прекратился, словно отсеченный лезвием ножа, и  он  поглядел
на бледное решительное лицо Скарлетт.
   - Я не позволю этого, - закричал он. - Этот человек дьявол, и к  тому
же англичанин.
   Красные пятна покрыли щеки Скарлетт.
   - Ты... не... позволишь? - медленно сказала она. Ты...  не...  позво-
лишь? Кем ты возомнил себя, Колум?
   Она подошла вплотную к нему, ее глаза сверкали.
   - Послушай меня, Колум О'Хара, и хорошо послушай. Ни ты и никто  дру-
гой на свете не может так разговаривать со мной. Меня это не устраивает!
   Его взгляд встретился с ее, его гнев с ее гневом, и они  простояли  в
каменной конфронтации бесконечное мгновение. Потом Колум  наклонил  вбок
голову и улыбнулся.
   - Ах, дорогая Скарлетт, это темперамент О'Хара вкладывает нам в  уста
слова, которые мы не думали произносить. Я молю прощения, давай  погово-
рим.
   Скарлетт отступила назад.
   - Не обольщай меня, Колум, - грустно сказала она, - я не верю в это.
   Я пришла поговорить с моим ближайшим другом, а его здесь нет.  Может,
его никогда и не было.
   - Неправда, дорогая Скарлетт, неправда! Она передернула плечами.
   - Это не важно. Я уже решилась: выйду замуж за Фэнтона  и  перееду  в
Лондон в сентябре.
   - Ты позор для своих людей, Скарлетт О'Хара, - в голосе Колума звуча-
ла сталь.
   - Это ложь, - измученно сказала Скарлетт. - Скажи это Дэниэлу,  кото-
рый похоронен в земле О'Хара, потерянной для нас сотни  лет,  или  своим
драгоценным фенианам. Ты использовал меня все это  время,  не  волнуйся,
Колум, я не оставлю вас. Баллихара останется как есть, с  харчевней  для
беглецов и с барами, где вы сможете произносить свои речи против  англи-
чан. Ты останешься моим поверенным, а миссис  Фиц  будет  присматривать,
как и всегда, за Бит Хаусом. Вот что тебя волнует на самом деле, а не я.
   - Нет! - Крик сорвался с губ Колума. - Ах, Скарлетт,  ты  страшно  не
права. Ты моя гордость и радость, а Кэти Колум держит мое сердце в своих
крохотных ручках. Но Ирландия - моя душа, и она важнее всего для меня.
   Он с мольбой протянул к ней руки:
   - Скажи, что веришь мне, так как я говорю чистую правду.
   Скарлетт постаралась улыбнуться.
   - Я верю тебе. И ты должен верить мне. Мудрая  женщина  сказала:  "Ты
сделаешь то, что тебе дано сделать". Вот  это  ты  и  делаешь  со  своей
жизнью, Колум, а я со своей.
   Шаги Скарлетт замедлились, когда она приближалась к Биг Хаусу,  будто
тяжесть из ее сердца перешла в ноги. Сцена с Колумом глубоко ранила  ее.
Она пошла к нему прежде, чем к другим, ожидая  понимания  и  сочувствия,
надеясь, против всякой надежды, что он может подсказать ей выход из  уже
выбранного пути. Он обманул ее ожидания, и она почувствовала себя  очень
одинокой. Она страшилась говорить Кэт, что собирается замуж, что им при-
дется уехать из лесов Баллихары, которые Кэт так любила, и оставить баш-
ню, которая была для нее особенным  местом.  Реакция  Кэт  успокоила  ее
сердце.
   - Я люблю города, - сказала Кэт. - Там есть зоопарки.
   "Я правильно поступаю, - подумала Скарлетт. - Теперь я знаю  это  без
всякого сомнения". Она послала в Дублин за книжкой рисунков и видов Лон-
дона и написала миссис Симе, прося о встрече. Ей надо заказать свадебное
платье.
   Несколькими днями позже пришел посланец от Фэнтона с письмом и посыл-
кой. В письме он говорил, что все время до свадьбы пробудет в Англии.  О
помолвке объявят не раньше окончания лондонского сезона. А Скарлетт дол-
жна сшить себе платье, дополняющее драгоценности, присланные  с  тем  же
посланцем, что и письмо. У нее есть три месяца! Никто не будет  угнетать
ее вопросами или приглашениями, пока не распространили  известие  о  по-
молвке.
   В посылке она обнаружила квадратную плоскую коробочку из  кожи  цвета
бычьей крови, тонко отделанную золотом. Крышка открылась, и Скарлетт ах-
нула от изумления. Подбитая серым бархатом, коробочка была разделена  на
деления для ожерелья, двух браслетов и пары сережек.
   Набор был сделан из массивного старого золота с тусклой, почти  брон-
зовой отделкой. Кровавые рубины, каждый размером с  ноготь  ее  большого
пальца, хорошо гармонировали с сережками в виде рубиновых капелек с  за-
мысловатым орнаментом. В каждом браслете было по  двенадцать  камней,  а
ожерелье состояло из двух рядов камней, соединенных толстыми  цепочками.
Впервые Скарлетт поняла разницу между ювелирными изделиями  и  драгоцен-
ностями. Никто не назовет эти  рубины  ювелирными  изделиями.  Они  были
слишком необычными и ценными. Так, без всякого сомнения, выглядят насто-
ящие драгоценности. Ее пальцы дрожали, когда она застегивала браслеты  у
себя на руках. Она не могла сама надеть ожерелье и ей пришлось позвонить
Пегги Куин. Когда она увидела себя в зеркале, у нее перехватило дыхание.
Ее кожа была как алебастр, и темные рубины на этом фоне смотрелись  изу-
мительно. Волосы каким-то образом стали темными и  глянцевыми.  Скарлетт
попыталась вспомнить, как выглядела диадема, тоже  отделанная  рубинами.
Когда ее представят Ее Величеству, она будет выглядеть королевой. Ее зе-
леные глаза слегка сузились. Лондон станет более интересной игрой, неже-
ли Дублин. Она может даже научиться полюбить Лондон.
   Пегги Куин не теряла времени даром  и  рассказала  новость  остальным
слугам и своей семье в  Баллихаре.  Великолепные  украшения,  отделанное
горностаем платье, недели утреннего кофе могли означать только одно: Оа-
Хара выходит замуж за изнуряющего всех своей рентой злодея, графа Фэнто-
на. А что станет с ними? Вопросы и опасения распространялись от очага  к
очагу, как пожар в степи.
   В апреле Скарлетт и Кэт поехали вместе по  пшеничным  полям.  Девочка
сморщила носик от сильного запаха свежеразбросанного навоза.  Конюшни  и
коровники никогда так не воняли; их чистили ежедневно. Скарлетт  посмея-
лась над ней.
   - Никогда больше не корчи личико от унавоженной  земли,  Кэт  О'Хара.
Это сладкий аромат для фермера, а у тебя в жилах течет кровь фермеров. Я
не хочу, чтобы ты об этом забыла.
   Она с гордостью посмотрела на вспаханную, засеянную и удобренную зем-
лю. "Это моя земля. Я вернула ее к жизни".  Она  знала,  что  в  Лондоне
больше всего будет скучать именно по этому отрезку своей жизни. Но у нее
навсегда останутся воспоминания и удовлетворение.  В  сердце  своем  она
всегда будет О'Хара. И когда вырастет, Кэт сможет вернуться сюда,  защи-
щать себя. Тогда она заработает имя О'Хара для себя.
   - Никогда-никогда не забывай, откуда ты  вышла,  -  сказала  Скарлетт
своему ребенку. - Гордись.
   - Вам придется поклясться на Библии, что не скажете ни единой душе, -
предупредила Скарлетт миссис Симе.
   Самая лучшая портниха в Дублине бросила  на  Скарлетт  завораживающий
взгляд.
   - Ни у кого еще не было повода ставить под сомнение мою осторожность,
миссис О'Хара.
   - Я выхожу замуж, миссис Симе, и хочу сшить себе платье. - Она протя-
нула коробку с драгоценностями и открыла ее. - Я надену эти украшения.
   Глаза и рот миссис Симе округлились. Скарлетт почувствовала себя отм-
щенной за часы пыток, проведенные в диктаторской  примерочной  портнихи.
Эта женщина, наверное, отняла десять лет ее жизни.
   - Есть еще диадема, - запросто сказала Скарлетт, - и  я  хочу,  чтобы
шлейф был отделан горностаем.
   Миссис Симе решительно замотала головой.
   - Вы не можете сделать этого, миссис О'Хара. Диадемы и горностай  для
важнейших придворных церемоний. Особенно горностай. Скорее всего, его не
надевали со свадьбы Ее Величества.
   Глаза Скарлетт сверкнули.
   - Но я не знаю всего этого, не так ли, миссис Симе? Я всего лишь  не-
вежественная американка, которая в одну ночь станет графиней. Люди будут
кудахтать и мотать головами, чтобы я ни делала. Так что  я  буду  делать
то, что хочу, и так, как хочу!
   Страдания ее сердца выразились в резком высокомерии,  прозвучавшем  в
голосе.
   Миссис Симе внутренне съежилась. Ее острый ум быстро перебрал общест-
венные сплетни, чтобы определить будущего мужа Скарлетт. "Они хорошо по-
дойдут друг к другу, - подумала она. - Попрать все приличия и традиции и
за это стать еще более уважаемыми. К чему идет мир? Однако женщине всег-
да придется прокладывать в нем дорогу, а о свадьбе люди  будут  говорить
многие годы. Поэтому моя работа будет представлена так, как еще  никогда
не была представлена. Она должна быть великолепной".  Обычная  надменная
самоуверенность вернулась к миссис Симе.
   - Есть только одно платье, которое отдаст справедливость горностаю  и
рубинам, - сказала она. - Белый шелковый бархат с нашитыми поверх круже-
вами, лучше голвейскими. Сколько у меня  времени?  Кружево  должно  быть
сделано, затем нашито на бархат вокруг каждого лепесточка.  Это  требует
времени.
   - Пять месяцев устроят? Ухоженные руки миссис Симе растрепали ее тща-
тельно уложенные волосы.
   - Так быстро... Дайте подумать... Если я найму еще двух швей...  если
только монахини возьмутся за это... Это будет самая знаменитая свадьба в
Ирландии, в Британии... Оно должно быть сделано, несмотря ни на что.
   Она сообразила, что говорила вслух, и прикрыла рот рукой.
   - Уже поздно.
   Скарлетт пожалела ее, встала и протянула ей руку.
   - Я вверяю платье вашей заботе, миссис Симе, и  полностью  уверена  в
вас. Дайте мне знать, когда стоит приехать в Дублин на первую примерку.
   Миссис Симе взяла ее руку и крепко сжала ее.
   - О, я сама приеду к вам, миссис О'Хара. И мне будет приятно, если вы
будете называть меня Дейзи.
   Солнечный день никого не сделал счастливей  в  округе  графства  Мит.
Фермеры беспокоились еще об одном годе, похожем на предыдущий. В  Балли-
харе пожимали плечами и предсказывали гибель. Разве не видела Молли  Ке-
нан вещицу, переносимую эльфами от дома ведьмы? И в другой раз ее  видел
Падди Конрой, хотя, что он там делал, он не скажет нигде, кроме  как  на
исповеди. Говорили, что днем слышали крик совы недалеко от Пайк  Корнер,
а призовой теленок миссис Мак Грудер сдох ночью без всякой на то  причи-
ны. Когда пошел на следующий день дождь, слухи не прекратились.
   В мае Колум поехал со Скарлетт в Дрозду на ярмарку по найму  рабочих.
Пшеница хорошо принялась, трава на лугу была уже почти готова для  поко-
са, грядки картофеля стояли ярко-зеленые, со здоровой ботвой.  Оба  были
необычно молчаливы, каждый занят своими личными заботами.  Причиной  для
беспокойства Колума послужило увеличение милиции и полицейских войск  во
всем округе. Его информаторы сообщали, что их  целый  полк.  Работа  зе-
мельной лиги шла хорошо; он последним отречется от  требования  снижения
ренты, но забастовки всколыхнули землевладельцев. Теперь фермеров  высе-
ляли без предуведомления, и соломенные крыши их  домов  сгорали  раньше,
чем они успевали вынести оттуда мебель. Говорили, что в огне погибли два
ребенка. На следующий день были ранены два солдата. Трех фенианцев арес-
товали в Маллингаре, Джим Дэли среди  них.  Его  обвиняли  в  подстрека-
тельстве к насилию, хотя всю неделю день и ночь он работал в баре.
   Скарлетт запомнила ярмарку только по одной причине. Там вместе с Бар-
том Морландом был Ретт; она избегала смотреть в направлении секции лоша-
дей; когда Колум предложил походить вокруг и  получить  удовольствие  от
ярмарки, она почти кричала, говоря ему, что хочет  уехать  домой.  Между
ними появилась некоторая натянутость после того, как Скарлетт объявила о
своем намерении выйти замуж на Фэнтона. Колум не сказал ничего  резкого,
да этого и не требовалось. Гнев и обвинение читались в его глазах.
   То же самое было и с миссис Фиц. В любом случае, кто они такие, чтобы
осуждать ее? Что они знают о ее горестях и страхах? Разве не достаточно,
что  в  их  распоряжении  останется  Баллихара,  когда  она  уедет?  Это
единственное, чего им действительно хотелось. Нет, это  нечестно.  Колум
почти что брат ей, миссис Фиц ее подруга. Это еще один  довод  в  пользу
того, что они должны сочувствовать. Так нечестно.  Скарлетт  начала  ду-
мать, что видит неодобрение везде, даже на лицах владельцев магазинов  в
Баллихаре, когда она усиленно пыталась придумать, какие вещи ей купить у
них в эти скудные месяцы перед урожаем. "Не будь дурой,  -  сказала  она
себе, - ты все выдумываешь, потому что ты сама еще не уверена в том, что
собираешься делать. Это необходимо для Кэт и для меня. И это не их дело,
как я поступаю". Она была раздражительна со всеми,  кроме  Кэт.  Однажды
она даже забралась на несколько ступенек по веревочной лесенке, но потом
спустилась. Я взрослая женщина и не могу, хныча, идти  за  поддержкой  к
ребенку. И она работала на сенокосе день за днем, довольная  занятостью,
радуясь трудовой боли в руках и ногах, благодарная за богатый сбор. Пос-
тепенно ее покидал страх о еще одном плохом урожае.
   Вечер на Иванов день, 24 июня, окончательно излечил  ее.  Костер  был
самым большим. Музыка и танцы - это как раз то, что ей нужно, чтобы рас-
слабить напряженные нервы и восстановить дух. Когда, как того  требовала
старинная традиция, прокричали в полях Баллихары тост за  О'Хару,  Скар-
летт почувствовала, что в мире все в порядке.
   Однако она немного сожалела, что отказалась этим летом от всех домаш-
них вечеринок. Она боялась оставлять Кэт одну, но была одинока, и у  нее
оставалось слишком много времени для размышлений и беспокойства. Она бы-
ла почти счастлива, когда получила полуистерическую телеграмму от миссис
Симе, извещавшую, что кружева не доставлены из монастыря в Голвее и  нет
никакого ответа на ее письма и телеграммы.
   Скарлетт улыбалась, подъезжая к железнодорожной станции в Триме.
   Она была искусной в сражениях с игуменьями и радовалась явному поводу
для ссоры.

   ГЛАВА 89

   У нее едва хватило времени, чтобы помчаться утром в ателье миссис Си-
ме, успокоить ее, собрать сведения о длине и узоре заказанных  кружев  и
поспешить на станцию к раннему поезду в Голвей. Скарлетт устроилась поу-
добнее и раскрыла газету.
   "Горе мое, вот оно". "Айриш Тайме" опубликовала  на  первой  странице
объявление о брачных планах. Скарлетт окинула взглядом остальных  пасса-
жиров в вагоне, чтобы проверить, читают ли они газету. Спортсмен в  тви-
довом костюме закопался в спортивный журнал; хорошо одетая женщина, оче-
видно мать с сыном, играла в какую-то игру. Она еще раз прочитала о  се-
бе. "Тайме" добавил собственный комментарий  к  формальному  объявлению.
Скарлетт улыбнулась над частью об "О'Хара из Баллихары, красивом украше-
нии ближайшего окружения королевского наместника" и "изящной и лихой на-
езднице".
   Для поездки в Дублин и Голвей она взяла с собой только небольшой  че-
модан и от станции до  ближайшей  гостиницы  ей  потребовался  один  но-
сильщик. Около администратора было столпотворение.
   - Какого дьявола? - сказала Скарлетт.
   - Скачки, - сказал носильщик. - Вы не сделали глупости, приехав  сюда
и не узнав, что здесь происходит? Тут вы не найдете комнаты для ночлега.
   "Нахал, - подумала Скарлетт, - увидим, получишь ли ты на чай".
   - Подожди здесь, - сказала она.
   Она протиснулась к администратору.
   - Я хотела бы поговорить с управляющим.
   Утомленный клерк оглядел ее снизу вверх, затем сказал:
   - Да, конечно, мадам, один момент, - и исчез за стеклянным щитом.  Он
вернулся с лысеющим мужчиной в черном сюртуке и полосатых брюках.
   - Есть какие-нибудь жалобы, мадам? Боюсь, что обслуживание становится
менее безупречным, так сказать, когда скачки в полном разгаре. Какое  бы
неудобство...
   Скарлетт перебила его.
   - Я запомнила обслуживание как безупречное. - Она обаятельно  улыбну-
лась. - Вот почему я бы хотела остановиться в "Рэйлвэй". Мне нужна  ком-
ната на сегодня. Я миссис О'Хара из Баллихары.
   Елейность управляющего испарилась, как августовская роса.
   - Комнату на сегодня? Это просто не...
   Клерк дергал его за рукав. Управляющий взглянул на него. Клерк забор-
мотал ему на ухо, указывая пальцем на "Тайме" у него на столе. Управляю-
щий поклонился Скарлетт. Его улыбка вздрогнула от желания услужить.
   - Такая честь для нас, миссис О'Хара. Я надеюсь, вас  устроит  совсем
особенный номер, лучший в Голвей, вы - гостья администрации. У вас  есть
багаж? Его отнесут наверх.
   Скарлетт сделала знак носильщику. Многое может дать брак с графом.
   - Пошлите это в мою комнату. Я приду позже.
   - Сию минуту, миссис О'Хара.
   По правде говоря, Скарлетт не думала, что ей вообще понадобится  ком-
ната. Она надеялась уехать дневным поездом обратно в Дублин, может, даже
ранним дневным, тогда у нее будет время пересесть на  вечерний  поезд  в
Трим. Благодарение небесам, за долгие дни, у нее есть  время  до  десяти
вечера. Теперь посмотрим, впечатлит ли монахинь граф Фэнтон так же,  как
управляющего. Слишком плохо, что он протестант. Кажется,  не  надо  было
заставлять Дейзи Симе клясться хранить все в секрете.
   Скарлетт направилась к двери, выходящей на площадь. Фу, какая вонючая
толпа. Наверное, дождь намочил их твид на ипподроме.  Скарлетт  поравня-
лась с двумя жестикулирующими раскрасневшимися мужчинами. Она чуть  было
не столкнулась с сэром Джоном Морландом и едва узнала его.  Он  выглядел
очень больным. Его, обычно румяное, лицо было бесцветным, казалось,  что
в теплых заинтересованных глазах не было света.
   - Барт, мой дорогой. Ты в порядке?
   Казалось, он не мог сосредоточиться на ее лице.
   - Ох, извини, Скарлетт. Не совсем. Перебрал одну, ну и тому подобное.
   В это время дня? Слишком много пить в любое время было совсем не  по-
хоже на Джона Морланда, и тем более перед ленчем. Она твердо  взяла  его
за руку.
   - Пойдем, Барт, выпьешь кофе со мной, а затем что-нибудь поешь.
   Скарлетт вошла с ним в столовую. Морланд нетвердо держался на ногах.
   "Кажется, мне понадобится моя комната, - подумала она, - но Барт нам-
ного важнее поездки за кружевами. Что же могло случиться с ним?"
   После большого количества кофе она все узнала. Джон Морланд не выдер-
жал и расплакался, когда рассказывал ей.
   - Они сожгли мою конюшню, Скарлетт, они сожгли мою конюшню.
   Я возил Дижону на скачки, совсем небольшие скачки, я подумал,  может,
ей понравится побегать по песку и, когда мы возвратились домой,  от  ко-
нюшни остались черные руины. Боже мой, запах! Боже мой! Я  слышу  ржание
лошадей, даже когда сплю.
   Скарлетт почувствовала, что у нее в горле застрял комок. Она постави-
ла чашку. Никто не сделал бы такой ужасной вещи. Это наверняка  несчаст-
ный случай.
   - Это арендаторы. Видишь ли, из-за ренты. Как они  могут  так  сильно
меня ненавидеть? Я пытался быть хорошим землевладельцем, всегда  старал-
ся. Почему они не сожгли мой дом? У Эдмонда Барроу они сожгли  дом.  Они
могли бы сжечь меня в нем, меня бы это не волновало. Только пощадили  бы
лошадей. Господи, Скарлетт! Что, что сделали им мои бедные сгоревшие ло-
шади?
   Ей нечего было сказать. Барт не чаял души в  своей  конюшне...  Стоп,
ведь он уехал с Дижоной, его особой гордостью и радостью.
   - У тебя осталась Дижона, Барт. Ты можешь начать  заново.  Она  такая
замечательная лошадь, самая красивая, которую я  когда-либо  видела.  Ты
можешь пользоваться конюшней в Баллихаре. Не помнишь? Ты мне сказал, что
она похожа на собор, если установить там орган. Можешь растить новых же-
ребцов в Баллихаре. Ты не позволишь судьбе сломить тебя, Барт, ты должен
продержаться. "Я знаю, я сама оказывалась на самом  дне.  Ты  не  должен
сдаваться, просто не можешь.
   Глаза Джона Морланда были словно потухшие угли.
   - Я уезжаю в Англию сегодня вечером на восьмичасовом катере. Не  хочу
больше никогда видеть ирландские лица и слышать ирландские голоса Я  ос-
тавил Дижону в безопасном месте, пока не продам ее. Сегодня днем я вклю-
чил ее в скачки, после которых любая лошадь может быть продана и,  когда
они закончатся, закончится и Ирландия для меня.
   Его глаза были трагично грустными. Скарлетт почти  желала,  чтобы  он
снова заплакал. Тогда ему стало бы легче. Сейчас он  выглядел  так,  как
будто больше не способен что-либо чувствовать. Он выглядел умершим.
   Затем произошла перемена. Усилием воли  сэр  Джон  Морланд,  баронет,
вернулся к жизни. Его плечи окрепли, а губы свернулись в улыбку,  В  его
глазах даже появилась искорка смеха.
   - Бедная Скарлетт, боюсь, я выжал из тебя все соки. Это ужасно с моей
стороны. Прости, исправлюсь. Допивай свой кофе, пойдем  на  ипподром.  Я
ставлю пятерку за тебя на Дижону, и ты сможешь купить шампанское на свой
выигрыш, когда она оставит всех далеко позади.
   В это мгновение Скарлетт никого так не уважала  в  своей  жизни,  как
Барта Морланда. Она ответно улыбнулась ему.
   - Я дополню твою пятерку своей, Барт, и у нас будет шампанское. Идет?
   Она поплевала себе на ладошку и протянула ее Морланду, он хлопнул  по
ней и улыбнулся.
   По дороге на ипподром Скарлетт пыталась выудить из своей  памяти  то,
что она слышала о "затейливых скачках". Все участвующие в скачках лошади
продавались, их цену назначали сами владельцы. В конце скачек каждый мог
"заявить", что покупает любую из представленных лошадей, и  ее  владелец
обязан продать ее за установленную им цену. В отличие, от остальных  ло-
шадиных торгов в Ирландии здесь не было споров о ценах. Невостребованные
лошади возвращались их хозяевам. На мгновение Скарлетт не поверила,  что
лошадей нельзя купить до начала скачек, при чем тут правила.  Когда  они
дошли до ипподрома, она спросила у Барта номер его ложи. Ей надо привес-
ти себя в порядок и спросить у стюарда, где подают  заявки.  Она  надея-
лась, что Барт заломил умопомрачительную цену за Дижону, собиралась  ку-
пить ее и послать ему, когда он устроится в Англии.
   - Что вы имеете в виду, говоря, что на Дижону уже подали заявку? Это-
го нельзя сделать до конца скачек.
   Администратор постарался не улыбаться.
   - Вы не единственная, кто предвидит ее победу, мадам. Это,  наверное,
американская черта. Джентльмен, который подал заявку, также американец.
   - Я дам двойную цену.
   - Нельзя, миссис О'Хара.
   - Что если я куплю лошадь у баронета до начала скачек?
   - Тоже невозможно.
   Скарлетт пришла в отчаяние. Ей необходимо купить эту лошадь для  Бар-
та.
   - Я могу предложить только одно...
   - Ах, пожалуйста. Что я могу сделать? Это действительно очень важно.
   - Вы можете узнать у нового владельца, не хочет ли он ее продать.
   - Да, я сделаю это.
   "Если нужно, заплачу ему королевский выкуп. Американец, сказал  адми-
нистратор. Это хорошо. В Америке деньги правят балом".
   - Не покажете ли вы мне его? Он сверился с листком бумаги.
   - Вы можете найти его в отеле "Джюри". Он указал его в своем  адресе.
Его зовут мистер Батлер.
   Скарлетт полуразвернулась, чтобы уйти, и оступилась, ища  равновесие.
Ее голос был странно тонок, когда она заговорила.
   - Это случайно не мистер Ретт Батлер?  Казалось,  прошла  целая  веч-
ность, пока глаза администратора вернулись к странице,  прочитали,  пока
он заговорил.
   - Да, именно так его имя.
   "Ретт! Здесь! Барт, должно быть, написал ему о своей конюшне, о расп-
родаже, о Дижоне. Он, наверное, делает то, что собиралась сделать я.  Он
проделал этот путь из Америки, чтобы помочь своему другу или  приобрести
победителя для чарльстонских скачек. Но теперь не важно. Даже бедный до-
рогой несчастный Барт не имеет значения, путь Бог простит меня. Я  увижу
Ретта. - Скарлетт сообразила, что бежит, бежит, толкает людей  в  разные
стороны, не извиняясь. - К черту всех и вся. Ретт здесь, всего какие-ни-
будь несколько сотен метров разделяют нас".
   - Ложа номер восемь, - выдохнула она стюарду.
   Он показал, Скарлетт заставила себя успокоиться,  перевести  дыхание,
чтобы выглядеть нормально. Никто не заметил, как колотится в груди серд-
це, не так ли? Она поднялась по двум ступенькам в увешанную флажками ло-
жу. Двенадцать жокеев в ярких рубашках стегали  своих  лошадей,  которые
бежали по огромному дерновому овалу, приближаясь к  финишу.  Все  вокруг
Скарлетт кричали, подбадривая лошадей. Она ничего не слышала. Ретт  наб-
людал за скачками в полевой бинокль. Даже в десяти футах она  могла  по-
чувствовать запах виски, он переступал с ноги на ногу. Пьяный? Только не
Ретт, он всегда мог сдерживать себя, выпивая.  Неужели  его  так  сильно
расстроило несчастье Барта?
   "Взгляни на меня, - молило ее сердце. - Отложи бинокль и посмотри  на
меня. Произнеси мое имя. Позволь мне увидеть твои глаза, когда  ты  ска-
жешь мое имя. Позволь мне прочитать в твоих глазах что-то обо мне.  Ког-
да-то ты любил меня". Радостные возгласы и стоны возвестили  конец  ска-
чек. Ретт трясущейся рукой опустил бинокль.
   - Черт, Барт, это мой четвертый проигрыш подряд, - засмеялся он.
   - Привет, Ретт, - сказала она.
   Он резко обернулся, и она увидела его темные глаза. В них не было ни-
чего, кроме раздражения.
   - Да, привет, графиня.
   Его глаза осмотрели ее от лайковых ботинок до шляпки  с  плюмажем  из
белой цапли.
   - Ты выглядишь на все сто.
   Он резко повернулся к Джону Морланду.
   - Ты должен был предупредить меня, Барт, чтобы я остался в баре.
   Пропусти меня.
   И он оттолкнул Морланда, протискиваясь к выходу с противоположной  от
Скарлетт стороны.
   Ее глаза безнадежно следили, как он нырнул в толпу. Затем наполнились
слезами.
   Джон Морланд неуклюже похлопал ее по плечу.
   - Скарлетт, я приношу извинения за Ретта. Он слишком много выпил.
   Тебе пришлось общаться с нами двумя сегодня. Не очень весело.
   "Не очень весело" - так Барт называет это? Быть попранной  "не  очень
весело"? Разве я просила о многом? Просто сказать "привет", назвать свое
имя. Что дает Ретту право сердиться и обижать меня? Разве я не могу сно-
ва выйти замуж, когда он меня выкинул, как мусор? Черт с  ним,  прямо  в
ад! Почему это ему прилично развестись со мной и жениться на  порядочной
чарльстонской девушке, наплодить порядочных детей, чтобы  вырастить  еще
больше порядочных чарльстонцев, но ах, так позорно мне снова выйти замуж
и делать для его дочки то, что обязан делать он".
   - Я надеюсь, он споткнется на своих пьяных ногах и сломает себе  шею,
- сказала она Барту Морланду.
   - Не будь столь сурова с Реттом, Скарлетт. Этой весной он пережил на-
стоящую трагедию. Мне стыдно за свою жалость к конюшне, когда есть такие
люди, как Ретт, с такими бедами, как у него. Я говорил тебе  о  ребенке?
Ужасная история. Его жена умерла при родах, а ребенок прожил всего четы-
ре дня.
   - Что? Что? Скажи это еще раз.
   Она так яростно затрясла его, что у него слетела шляпа. Он  посмотрел
на нее со смущенным испугом, почти со страхом. В ней было что-то  дикое,
чего он еще не видел в своей жизни. Он повторил, что жена и ребенок Рет-
та умерли.
   - Куда он пошел? - закричала Скарлетт. - Барт, ты знаешь, у тебя дол-
жно быть какое-нибудь представление, куда пошел Ретт?
   - Я не знаю, Скарлетт. Бар - его отель - любой другой бар - что угод-
но.
   - Едет ли он сегодня вечером в Англию?
   - Нет. Он сказал, что у него есть друзья, которых он хочет навестить.
   Он действительно поразительный парень, у него друзья везде. Знала  ли
ты, что однажды он был на сафари с королевским наместником? Какой-то ма-
хараджа принимал их. Я удивлен, что он так напился, и не помню, чтобы он
старался угнаться за мной. Он отвел меня в гостиницу прошлой ночью, уло-
жил в постель, ну и все прочее. Был в отличном состоянии. Я рассчитывал,
что он поможет мне пережить этот день. Но когда я спустился сегодня  ут-
ром вниз, портье сказал мне, что Ретт заказал кофе и  газету,  дожидаясь
меня, затем внезапно ушел, даже не заплатив. Я буду ждать его в  баре  -
Скарлетт, что это? Я не могу понять тебя сегодня. Почему ты плачешь? Это
я что-то сделал? Я сказал что-то не так?
   У Скарлетт ручьем текли слезы.
   - О, нет, нет, нет, милейший Джон Морланд, Барт. Ты не сказал  ничего
плохого. Он любит меня. Это самое лучшее, что я слышу.
   "Ретт приехал за мной. Вот почему он приехал в Ирландию. Не из-за ло-
шади Барта, он мог купить ее и все остальное по  почте.  Он  приехал  за
мной сразу, как только стал свободным. Он, наверное, желал меня  так  же
сильно, как я его. Мне надо ехать домой. Я не знаю, где разыскивать его,
но он может найти меня. Объявление о помолвке шокировало его, и я  рада.
Но это не остановит его. Ничто не остановит Ретта от стремления к  тому,
чего он хочет. Ретт Батлер плюет на титулы, на горностаи, на диадемы. Он
хочет меня и приедет за мной. Я знаю это. Я знала, что он любит меня,  и
была права. Я знаю, что он приедет в Баллихару, и должна быть там, когда
он приедет".
   - До свидания, Барт, мне надо идти, - сказала Скарлетт.
   - Ты не хочешь увидеть победу Дижоны? Как насчет наших пятерок?  Джон
Морланд покачал головой. Она ушла. Американцы! Удивительные типы,  и  он
никогда не понимал их.
   Она пропустила сквозной поезд на Дублин, опоздала  на  десять  минут.
Следующий отправится в четыре часа. Скарлетт в ярости кусала губы.
   - Когда отправляется следующий поезд в любом направлении? Мужчина  за
медной решеткой был медлителен до ужаса.
   - Вы можете поехать в Эннис, сейчас, если вас это устраивает.  Это  к
востоку от Атери, потом на юг. У этого поезда два  новых  вагона,  очень
хороших, есть поезд на Килдэйр, но вы не успеете на него, уже  прозвучал
свисток... Еще Туам, это короткая поездка и скорее на север, чем на вос-
ток, но паровоз лучший на всей западной ветке... мадам?
   Скарлетт проливала слезы на мундир мужчины у проходной  к  железнодо-
рожному пути.
   - ...Я получила телеграмму всего две минуты назад, моего мужа задави-
ла молочная телега, мне обязательно нужно попасть на этот поезд  в  Кил-
дэйр!
   Поезд провезет ее более половины пути к Триму и Баллихаре. Оставшееся
расстояние она пройдет пешком, если будет надо.
   Каждая остановка была пыткой. Почему они не могут поспешить?  Торопи-
тесь, торопитесь, торопитесь - вторил ее разум стуку колес.  Ее  чемодан
был в лучшем номере отеля "Рэйлвэй" в Голвее,  в  монастыре  монахини  с
воспаленными глазами заканчивали последние петельки в изысканных  круже-
вах. Все это не имело значения. Она должна быть дома, ожидая, когда при-
едет Ретт. Если бы только Морланду не потребовалось так  много  времени,
чтобы рассказать ей все, она бы успела на  дублинский  поезд.  Ретт  мог
быть там, впрочем, он мог пойти куда угодно, когда ушел из ложи Барта.
   Прошло почти три с половиной часа, пока приехали в Моэйт,  где  Скар-
летт сошла с поезда. Было уже больше четырех, но по крайней мере она бы-
ла в пути, вместо того, чтобы садиться в поезд,  который  только  теперь
покидал Голвей.
   - Где можно купить хорошую лошадь? - спросила она станционного  смот-
рителя. - Меня не волнует цена, только были бы седло и уздечка.
   Ей еще оставалось проехать почти пятьдесят миль.
   Владелец лошади пытался торговаться.  "Разве  это  не  половина  удо-
вольствия в продаже?" - спросил он позже своих друзей, покупая по  пинте
всем находящимся там мужчинам. Сумасшедшая женщина бросила  ему  золотые
соверены и умчалась, будто дьявол гнался за ней по пятам. Верхом! Он  не
хотел говорить, как много кружев показала она и  как  неприлично  высоко
открылась ее ножка в шелковых чулках и ботиночках, слишком  тонких  даже
для того, чтобы ходить в них по полу, не говоря о стремени.
   Около семи часов Скарлетт направила хромающую  лошадь  через  мост  в
Маллингар. В платной конюшне она протянула поводья конюху.
   - Лошадь не калека, просто подвернула ногу и очень слаба,  -  сказала
она. - Медленно остуди ее, и она станет такой, как прежде,  правда,  она
никогда не была особенно хорошей. Я подарю ее тебе, если ты продашь  мне
одну из охотничьих, которых вы держите для офицеров в форте.  Не  говори
мне, что у вас их нет, я охотилась с некоторыми офицерами  и  знаю,  где
они берут напрокат лошадей. Поменяешь это седло меньше чем за пять минут
и заработаешь лишнюю гинею.
   В семь она уже была в пути, впереди ее ожидали двадцать шесть миль, и
она знала, где срезать, чтобы выехать на пересеченную дорогу.
   Она проехала мимо замка в Триме по дороге в Баллихару в девять часов.
Каждый мускул болел, а кости казались расщепленными. Но она была  немно-
гим более чем в трех милях от дома, а туманные сумерки нежными и мягкими
бликами ложились на ее глаза и кожу. Пошел слабый дождик. Скарлетт  нак-
лонилась вперед, похлопала шею лошади.
   - Хорошая выгулка, чистка и лучшая горячая смесь для  тебя,  как  там
твое имя. Ты брала барьеры, как чемпион. Теперь мы легко  доберемся  до-
мой, ты заслуживаешь отдыха.
   Она полуприкрыла веки и расслабилась. Трудно поверить, что утром  она
была в Дублине и дважды пересекла Ирландию после завтрака.
   "Через Кнайтсбрук есть деревянный мостик. Проехав по нему, я  окажусь
в Баллихаре. Одна миля до города, полмили по нему до перекрестка,  затем
вверх по подъезду, и я дома. Пять минут, не больше". Она выпрямилась  и,
прищелкивая языком, стала понукать лошадь пятками.
   Что-то случилось. Впереди Баллихара, а огней в окнах не видно. Обычно
к этому времени бары ярко светятся.  Скарлетт  ударила  каблуками  своих
нежных, изящных, городских ботинок. Она проехала  первые  пять  домов  и
увидела группу людей на перекрестке перед подъездом к  Биг  Хаусу.  Анг-
лийские солдаты. Что они делают, находясь в ее городе?  Говорила  же  им
раньше, что не хочет их присутствия. Какие докучливые, и именно  сегодня
ночью, когда она почти падает от усталости. Конечно, поэтому  и  закрыты
окна, англичанам не нальют и пинты. Избавиться от них, и все вернется  к
прежнему порядку. Жаль, что я выгляжу такой растрепанной.  Как  приказы-
вать людям, когда нижняя одежда торчит со всех сторон. Лучше пойду  пеш-
ком. По крайней мере, юбки не будут задираться до колен.
   Она натянула поводья. Трудно было не застонать,  когда  она  заносила
ногу, ссаживаясь с лошади. Она увидела солдата, нет, офицера, направляю-
щегося к ней от группы на перекрестке. Что ж, хорошо! Надо  сказать  ему
все, что думаешь, она как раз в таком настроении. Его люди в городе,  на
ее пути, не пускают ее домой.
   Он остановился перед почтой. Он мог бы, по крайней  мере,  подойти  к
ней, показав свои манеры. Скарлетт устало пошла вниз по главной улице.
   - Ты там, с лошадью. Стой, или я стреляю.
   Скарлетт быстро остановилась. Не из-за команды офицера, а  из-за  его
голоса. Она узнала его. Боже всевышний, это был единственный голос в ми-
ре, который она надеялась больше не слышать в своей жизни.  Она,  навер-
ное, ошиблась, она так устала, поэтому выдумывает, изобретает кошмары.
   - Ни у кого не будет никаких неприятностей, если вы вышлете священни-
ка Колума О'Хару. У меня есть ордер на его арест. Никто  не  пострадает,
если он сдастся.
   Скарлетт почувствовала сумасшедшее желание рассмеяться. Этого не  мо-
жет быть. Она расслышала, она узнала этот голос, последний раз он нашеп-
тывал ей на ухо слова любви. Это был Чарльз Рэгленд.  Один  раз,  только
раз за всю свою жизнь, она разделила постель с мужчиной, который не  был
ее мужем, и теперь он приехал с дальнего конца Ирландии в ее город арес-
товывать ее кузена. Это было абсурдно и невозможно. Что  ж,  по  крайней
мере, она может быть уверена в одном - если не умрет со стыда, посмотрев
на него, - Чарльз Рэгленд - единственный офицер во всей  британской  ар-
мии, который будет делать то, что она захочет. Уедет и оставит ее  и  ее
кузена, ее город в покое.
   Она бросила поводья и, пошатываясь, пошла вперед.
   - Чарльз.
   Как только она назвала его имя,  Чарльз  Рэгленд  закричал  "стой"  и
выстрелил из револьвера в воздух.
   Скарлетт вздрогнула.
   - Чарльз Рэгленд, ты что, с ума сошел? - прокричала она.
   Раздался второй выстрел, заглушивший ее слова, и,  казалось,  Рэгленд
подпрыгнул в воздух и упал ничком на землю. Скарлетт побежала.
   - Чарльз, Чарльз! Она услышала еще выстрела услышала крики, но не об-
ратила на них внимания.
   - Чарльз!
   "Скарлетт!" - услышала она, и "Скарлетт!"  в  другом  направлении,  и
слабо "Скарлетт" от Чарльза, когда она склонилась над ним.  Из  его  шеи
хлестала кровь, пачкая красную тунику.
   - Скарлетт, дорогая, пригнись, Скарлетт...
   Колум был где-то рядом, но она не могла смотреть на него сейчас.
   - Чарльз, ох. Чарльз, я позову доктора, я приведу  Грейн,  она  может
помочь тебе.
   Чарльз приподнял руку, и Скарлетт взяла ее в свои. Он не должен  уми-
рать, только не он, такой милый и любящий, такой нежный  с  ней.  Он  не
должен умирать, хороший, ласковый.
   Вокруг стоял страшный шум. Что-то просвистело у нее над головой.  Бо-
же, что происходит? Это выстрелы, англичане пытаются убить ее людей. Она
не допустит этого. Но ей надо найти помощь для Чарльза, а  там  слышался
топот бегущих сапог, и кричал Колум, и, о  господи,  помоги;  что  можно
сделать,  чтобы  остановить  это,  о  господи,  рука  Чарльза  холодеет.
"Чарльз! Чарльз, не умирай!"
   - Вон священник, - прокричал кто-то.
   Выстрелы раздавались из темных окон домов в Баллихаре.  Солдат  заша-
тался и упал. Сзади кто-то обхватил Скарлетт, она подняла руки,  защища-
ясь от невидимой атаки.
   - Позже, моя дорогая, не будем драться сейчас, - сказал Ретт.  -  Это
лучший шанс, который у нас когда-либо был. Я понесу тебя, расслабься.
   Он перекинул ее через плечо, поддерживая руками за  колени,  побежал,
пригибаясь, в тень.
   - Как отсюда выбраться назад? - спросил он.
   - Поставь меня, и я покажу тебе, - сказала Скарлетт.
   Ретт опустил ее. Его большие руки схватили ее за плечи, и он нетерпе-
ливо притянул ее к себе, быстро и крепко поцеловал и отпустил.
   - Было бы ужасно, если бы меня застрелили, и я не получил бы то,  за-
чем приехал, - сказал он.
   Она слышала смех в его голосе.
   - А теперь, Скарлетт, выводи нас отсюда.
   Она взяла его за руку и нырнула в узкую улочку между двумя домами.
   - Следуй за мной, к оврагу. Нас нельзя будет заметить, если  мы  туда
добежим.
   - Веди, - сказал Ретт.
   Он освободил руку и слегка подтолкнул ее. Скарлетт не  хотела  отпус-
кать его руку никогда. Но стрельба была громкой и  довольно  близкой,  и
она побежала в безопасность оврага.
   Ряды живой изгороди были высокие и плотные.  Как  только  Скарлетт  и
Ретт пробежали четыре шага в глубь оврага, шум схватки стал приглушенным
и неразборчивым. Скарлетт остановилась перевести дыхание, посмотреть  на
Ретта, осознать наконец, что они вместе. Ее сердце переполняло счастье.
   Но казавшийся отдаленным шум стрельбы отвлекал внимание, и она вспом-
нила. Чарльз Рэгленд убит. Она видела, как ранили, а может, убили друго-
го солдата. Полиция преследовала Колума, стреляла в людей из ее  города,
может, даже убивала их. Ее могли застрелить, Ретта тоже.
   - Нам надо добраться домой, - сказала она, - там мы будем в  безопас-
ности. Мне надо предупредить слуг, чтобы держались подальше  от  города,
пока все это не закончится. Спешим, Ретт, нам надо спешить.
   Он схватил ее за руку, когда она собралась уходить.
   - Подожди, Скарлетт. Может быть, не стоит идти в дом.  Я  только  что
оттуда. Он темный и пустой, дорогая, все двери открыты. Слуги ушли.
   Скарлетт высвободила свою руку и застонала от ужаса, подхватывая свои
юбки и пускаясь бежать быстрее, чем она когда-либо бегала в своей жизни.
Кэт. Где Кэт? Ретт говорил что-то, но она не обращала внимания. Ей  надо
добраться до Кэт.
   Позади оврага, на широкой улице Баллихары, лежали пять тел в  красной
форме и трое в грубой одежде фермеров. Книготорговец лежал поперек подо-
конника своего разбитого окна, с его губ срывалась кровавая пена  вместе
со словами молитвы. Колум О'Хара молился с ним,  затем  перекрестил  его
лоб, когда человек умер. Разбитое стекло преломляло  слабый  свет  луны,
которая выделялась на быстро темнеющем небе. Дождь прекратился.
   Колум пересек комнату тремя большими шагами. Он схватил веник у очага
за ручку и сунул его в угли. В первое мгновение тот затрещал, потом пок-
рылся племенем.
   Поток искр сыпался с факела на темную сутану Колума, когда он выбежал
на улицу. Его белые волосы сияли ярче, чем луна.
   - Следуйте за мной, вы, английские мясники, - закричал он,  направля-
ясь к опустевшей англиканской церкви, - и мы вместе умрем за свободу Ир-
ландии.
   Две пули пронзили его широкую грудь, и он упал на колени. Но поднялся
на ноги и продвинулся вперед на семь нетвердых  шагов,  когда  следующие
три пули закрутили его вправо, затем влево, потом снова вправо и на зем-
лю.
   Скарлетт взбежала по широким входным ступенькам в темный  холл,  Ретт
был на шаг позади нее.
   - Кэт! - закричала она.
   - Кэт! - отозвалось это от каменных лестниц и мраморного пола.
   - Кэт! Ретт схватил ее за руку. В темноте было видно только ее  белое
лицо и бледные глаза.
   - Скарлетт! - громко сказал он, - Скарлетт, возьми себя в руки.  Пой-
дем со мною. Нам надо уходить. Слуги наверняка что-то знали. В доме  не-
безопасно.
   - Котенок! Ретт встряхнул ее.
   - Прекрати это. Кошка не имеет значения. Где конюшня,  Скарлетт?  Нам
нужны лошади.
   - Ах ты, дурак, - сказала Скарлетт. В ее напряженном голосе  чувство-
валась любящая жалость. - Ты не знаешь, что говоришь.  Выпусти  меня.  Я
должна найти Кэт - Кэти О'Хара. Твоя дочь.
   Ретт больно сжал руки Скарлетт.
   - О чем это ты?
   Он посмотрел вниз на ее лицо, но не мог понять его выражения в темно-
те.
   - Отвечай, Скарлетт, - потребовал он и затряс ее.
   - Отпусти меня, черт побери! Сейчас нет времени для  объяснений.  Кэт
должна быть где-то здесь, но тут темно, а она одна. Выпусти, Ретт, и за-
дай свои вопросы позже. Все это сейчас не важно...
   Она попыталась вырваться, но он был сильнее.
   - Это важно для меня.
   Его голос был настойчиво грубым.
   - Ну ладно, ладно. Это случилось, когда мы плыли на яхте  и  налетела
гроза. Ты помнишь. В Саванне я узнала, что беременна, но ты  не  приехал
за мной, и я рассердилась, поэтому не сказала тебе об этом сразу. Как  я
могла знать, что ты женишься на Анне, прежде чем успеешь узнать о ребен-
ке?
   - О, Боже мой, - застонал Ретт и выпустил Скарлетт. -  Где  она?  Нам
надо ее найти.
   - Мы найдем, Ретт. На столе около двери есть лампа. Зажги спичку.
   Желтое пламя спички позволило обнаружить медную лампу  и  зажечь  ее.
Ретт поднял ее.
   - Куда сначала?
   - Она может быть, где угодно. Пойдем.
   Она быстро провела его через столовую и чайную.
   - Кэт! - звала она, - Котенок, Кэт, где ты? Ее голос был сильным,  но
не истеричным, он не испугает маленькую девочку.
   - Кэт...
   - Колум! - закричала Розалин Фицпатрик.
   Она побежала из бара Кеннеди в середину британских войск, толкаясь  и
распихивая, чтобы пробраться затем вниз к центру широкой улицы в сторону
распростертого тела Колума.
   - Не стрелять, - прокричал офицер. - Это женщина.
   Розалин бросилась на колени, накрыла раны Колума руками.
   - Колум, Колум, - выла она.
   Причитая, она раскачивалась из стороны в сторону. Стрельба  прекрати-
лась, глубина ее горя вызывала уважение, и солдаты отвернулись.
   Она закрыла его веки нежными пальцами,  запачканными  его  кровью,  и
прошептала по-гаэльски "до свидания". Затем  схватила  тлеющий  факел  и
встала на ноги, размахивая им, чтобы занялось пламя. Ее лицо было страш-
ным в этом свете. Она была так проворна, что не прозвучало ни одного вы-
стрела, пока она не достигла дорожки, ведущей в церковь.
   - За Ирландию и ее мученика Колума О'Хара! - победно закричала она  и
побежала к оружейному складу, размахивая факелом.
   Мгновение длилась тишина. Потом каменная стена церкви,  выходящая  на
широкую улицу, взорвалась в столбе пламени с оглушающим грохотом.
   Небо было освещено ярче, чем днем.
   - Боже мой! - выдохнула Скарлетт.
   Она закрыла уши руками и побежала, зовя Кэт; один взрыв  следовал  за
другим, еще и еще, город светился в пламени.
   Она бежала наверх, вдоль коридора в комнату Кэт, Ретт рядом с ней.
   - Кэт, - звала она снова и снова, стараясь, чтобы страх не слышался в
ее голове. - Кэт!
   Животные на стене были высвечены оранжевым светом,  чайный  набор  на
свежевыглаженной скатерти, ровное покрывало на кровати Кэт.
   - Кухня, - сказала Скарлетт. - Она любит кухню. Мы можем покричать ей
вниз.
   Она побежала снова через коридор, Ретт следом. Через рабочую  комнату
с ее счетовыми книгами, меню, списком приглашений на свадьбу. По галерее
в комнату миссис Фицпатрик. Скарлетт остановилась в центре галереи.  Она
наклонилась через балюстраду.
   - Котенок Кэт, - мягко позвала она, - пожалуйста, ответь  маме,  если
ты там внизу. Это важно, дорогая.
   Она пыталась сделать свой голос спокойным.
   Оранжевые отблески дрожали на медных кастрюлях на стене  около  печи.
Красные угли светились в очаге. Огромная комната была недвижима,  запол-
ненная тенями. Скарлетт напрягла свои уши и глаза.  Она  уже  собиралась
отвернуться, когда послышался очень слабый голос.
   - Уши Кэт болят.
   - О, слава Богу! - обрадовалась Скарлетт. - Теперь успокойся и  тише.
Я знаю, детка, был ужасный шум. Потерпи. Я обойду вокруг и  спущусь.  Ты
подождешь меня?
   Она говорила как ни в чем не бывало, будто нечего было бояться. Балю-
страда вибрировала под ее дрожащими руками.
   - Да.
   Скарлетт сделала знак. Ретт тихо последовал за ней  по  галерее.  Она
осторожно закрыла дверь за собой. Потом ее всю начало трясти.
   - Я так испугалась. Я боялась, что они забрали ее с собой. Или сдела-
ли ей больно.
   - Скарлетт, смотри, - сказал Ретт. - Нам надо спешить.
   В раскрытое окно было видно группу огней, факелов, движущихся к дому.
   - Бежим! - сказала Скарлетт.
   Она увидела лицо Ретта, освещенное оранжевым светом  огненного  неба,
сильное и уверенное. Теперь она может смотреть на него, опираться на не-
го. Кэт в безопасности. Он взял ее под руку, поддерживая, даже когда то-
ропил.
   Они побежали вниз по лестнице, потом через бальную  залу.  Освещенные
огнем герои Тары были словно живые над их головами. Колоннада на  кухон-
ное крыло была мерцающе яркой, и они могли слышать  нечеткие  отдаленные
гневные выкрики. Скарлетт захлопнула за ними дверь в кухню.
   - Помоги мне запереть ее, - выдохнула она.
   Ретт взял у нее железный засов и засунул его в пазы.
   - Как тебя зовут? - спросила Кэт.
   - Ретт, - сказал он с запинкой.
   - Вы можете подружиться позже, - сказала Скарлетт. -  Нам  надо  доб-
раться до конюшни. Здесь есть дверь в сад, правда, он  окружен  высокими
стенами, и я не знаю, есть ли здесь еще другой выход. Ты не знаешь, Кэт?
   - Мы убегаем?
   - Да, котенок Кэт, люди, которые устроили ужасный шум,  хотят  повре-
дить нам.
   - У них есть камни?
   - Очень большие.
   Ретт нашел дверь в сад, выглянул наружу.
   - Я могу поднять тебя на плечи, Скарлетт, затем ты сможешь  добраться
до вершины стены, и я подам тебе Кэт.
   - Отлично, но, может быть, есть дверь. Кэт, нам надо спешить. Есть ли
в стене дверь?
   - Да.
   - Хорошо. Дай маме ручку и пойдем.
   - На конюшню?
   - Да, пошли, Кэт.
   - Через тоннель будет быстрее.
   - Какой тоннель? В голосе Скарлетт звучала неуверенность. Ретт  подо-
шел к ней, обнял за плечи.
   - Тоннель в крыло прислуги. Лакеи должны пользоваться  им,  чтобы  не
смотреть в окно, когда мы завтракаем.
   - Это ужасно, - сказала Скарлетт, - если бы я знала...
   - Кэт, веди, пожалуйста, маму и меня в тоннель, - сказал Ретт.  -  Ты
не будешь возражать, если я понесу тебя, или ты хочешь бежать?
   - Нам надо спешить, лучше ты понеси меня. Я не могу бегать так  быст-
ро, как вы.
   Ретт опустился на колени, протянул руки, и его дочь доверчиво подошла
к нему. Он старался не сжать ее крепко в коротком  объятии,  которое  не
смог сдержать.
   - Теперь мне на спину, Кэт, и держись за мою шею. Говори, куда идти.
   - Мимо печки. В дверь, что открыта. Это  буфетная.  Дверь  в  тоннель
также открыта. Я открыла ее на случай, если мне  придется  бежать.  Мама
была в Дублине.
   - Пошли, Скарлетт, ты можешь выплакать свои глаза позже.  Кэт  спасет
наши бесполезные шеи.
   В тоннеле были высокие зарешеченные окна. Здесь едва  хватало  света,
чтобы что-то различить, но Ретт двигался с равномерной скоростью, ни ра-
зу не оступясь. Его согнутые руки поддерживали за колени Кэт. Он подбра-
сывал ее в галопе, и она визжала от удовольствия.
   "Господи, наши жизни в страшной опасности, а он играет в  лошадку!  -
Скарлетт не знала, смеяться ей или плакать. - Был ли когда-нибудь в мире
мужчина, сходивший с ума по детям, как Ретт Батлер?"
   От крыла прислуги Кэт привела их через дверь на конюшню. Лошади  были
в страхе. Они вставали на дыбы, ржали, били по дверцам стойл.
   - Держи крепко Кэт, пока я буду выпускать их, - быстро сказала  Скар-
летт.
   История Барта Морланда была у нее перед глазами.
   - Ты бери ее. Это сделаю я.
   Ретт передал Кэт на руки Скарлетт.
   Она отошла под прикрытие тоннеля.
   - Котенок Кэт, ты сможешь немного постоять здесь одна, пока мама  по-
может справиться с лошадьми?
   - Да. Немного. Я не хочу, чтобы Ри было больно.
   - Я отправлю его на хорошее пастбище. Ты храбрая девочка?
   - Да, - сказала Кэт.
   Скарлетт побежала к Ретту, и они вдвоем выпустили всех лошадей, кроме
Кометы и Луны.
   - Сойдет без седел, - сказала Скарлетт. - Я приведу Кэт.
   Только теперь они заметили факелы, движущиеся внутри  дома.  Внезапно
полоска огня побежала по шторе. Скарлетт помчалась к тоннелю, пока  Ретт
успокаивал лошадей. Когда она прибежала назад с Кэт на руках, он уже был
на Комете и держал рукой за гриву Луну, чтобы та не дергалась.
   - Давай Кэт мне, - сказал он.
   Скарлетт протянула ему дочку и взобралась на подставку, затем на  Лу-
ну.
   - Кэт, показывай Ретту дорогу к броду. Мы поедем  по  обычному  пути,
помнишь? Потом по адамстаунской дороге в Трим. Это недалеко. В гостинице
попьем чаю с пирожными, не теряй времени, показывай дорогу Ретту. Я пое-
ду за вами. Тронулись.
   Они остановились у башни.
   - Кэт говорит, что пригласит нас в свою комнату,  -  спокойно  сказал
Ретт.
   Над его широким плечом Скарлетт видела языки  пламени,  лижущие  небо
над ними. Адамстаун тоже был в огне. Они были отрезаны. Спасение  исклю-
чалось. Она спрыгнула с лошади.
   - Они недалеко от нас отстали, - сказала она, твердо держась  на  но-
гах. Опасность была слишком близка, чтобы  нервничать.  -  Прыгай  вниз,
Кэт, и быстро поднимайся по лестнице, как обезьянка.
   Они с Реттом пустили лошадей галопом вдоль берега реки, затем  после-
довали за ней.
   - Втяни лесенку. Они не смогут тогда добраться до нас, - сказала  она
Ретту.
   - Но они узнают, что мы здесь, - ответил он. - Я не пущу внутрь нико-
го. Тише, я слышу их.
   Скарлетт заползла в уютное жилище Кэт и обняла свою маленькую дочку.
   - Кэт не боится.
   - Тссс, драгоценная, мама до смерти испугана.
   Кэт прикрыла свой смешок рукой.
   Голоса и факелы приблизились. Скарлетт узнала хвастливый тон  кузнеца
Джо О'Нейла.
   - И не говорил ли я, что мы убьем всех до единого англичан, если  они
решатся войти в Баллихару? Вы видели его в лицо в тот  момент,  когда  я
поднял руку? "Если у тебя есть Бог, - говорю я, - в  чем  я  сомневаюсь,
молись ему тогда", и воткнул в него пику, как в огромную толстую свинью.
   Скарлетт закрыла уши Кэт руками. "Как она,  наверное,  напугана,  моя
бесстрашная маленькая Кэт. Она никогда так не прижималась ко мне". Скар-
летт нежно подула на ее шею, арун, арун, и стала  укачивать  девочку  на
коленях, будто ее руки были высокими краями колыбели.
   Другие голоса перекрыли голос О'Нейла.
   - О'Хара перебежала к англичанам, не говорил ли я этого раньше?
   - Твоя правда, Брендан, и я был дураком, что спорил.
   - Видел ли ты ее теперь, на коленях, рядом с милиционером?
   - Расстрелять слишком мало для нее, я говорю, мы ее лучше повесим...
   - Сжечь лучше, на костер - вот чего мы хотим!
   - Мы должны сжечь колдовской  знак,  тот,  который  накликал  на  нас
бедствие, я говорю, он околдовал О'Хара. Околдовал поля...
   - Заколдовал дождь в самих тучах...
   - Колдовской знак...
   - Колдовской знак...
   - Колдовской знак...
   Скарлетт затаила дыхание. Голоса были так близко, нечеловеческие, по-
хожие на вой диких зверей. Она посмотрела на  Ретта.  Она  почувствовала
его готовность. Он убьет любого мужчину, который  решится  забраться  по
лесенке, но что остановит пулю, если он сам высунется?  Ретт,  ах  Ретт,
будь осторожен. Скарлетт почувствовала, что ее переполняет счастье. Ретт
приехал. Он любит ее.
   Банда дошла до башни и остановилась.
   - Башня... Они в башне!
   Как будто свора охотничьих собак лаяла на сдохшую лису. Сердце  Скар-
летт колотилось у нее в ушах. Затем голос О'Нейла прорезался через общий
шум.
   - ...Не там, видите, веревка все еще висит?
   - О'Хара хитрая, она обманывает нас таким образом,  -  заспорили  ос-
тальные, затем к ним подключились другие.
   - Ты иди наверх, Денни, и посмотри, ты делал  веревочную  лестницу  и
знаешь ее прочность.
   - Еще чего, сам иди, Дэйв Кеннеди, раз это твоя идея.
   - Там колдуньи разговаривают с привидением, так люди рассказывают.
   - Он недвижимо висит, его открытые глаза прорезают тебя словно ножом.
   - Моя старушка-мать видела его идущим по Оллхоллоуз,  веревка  болта-
лась за ним, принося гибель всему, к чему прикасалась.
   - Я чувствую спиной холодный ветер, я покидаю это место призраков.
   - Но если они там наверху, О'Хара и заколдованный человек? Мы  должны
убить их за то зло, что они причинили нам.
   - Разве медленная смерть от голода не так же  хороша,  как  сожжение?
Подожгите факелами лестницу. Они не спустятся вниз, не сломав себе шеи.
   Скарлетт почувствовала запах горящей лесенки, и ей захотелось  закри-
чать от радости. Они спасены! Никто теперь не сможет  подняться  к  ним.
Завтра она совьет канат из одеял, которые валялись у нее под ногами. Все
закончено. Они как-нибудь доберутся до Трима, когда наступит  день.  Они
спасены! Она кусала губы, чтобы не рассмеяться, не заплакать, не позвать
Ретта по имени, чтобы услышать его глубокий уверенный  смеющийся  голос,
произносящий ее имя.
   Прошло много времени, пока голоса и звук  сапог  стихли.  Даже  тогда
Ретт не заговорил. Он подошел к ней и Кэт, обнял обеих сильными  руками.
Этого было достаточно. Скарлетт прислонилась к нему головой, и это  было
все, что ей хотелось.
   Много позже, когда разомлевшая Кэт уснула, Скарлетт уложила ее и нак-
рыла одеялом. Потом повернулась к Ретту. Ее руки обхватили  его  шею,  а
губы их встретились.
   - Так вот что это значит, - зашептала она,  дрожа,  когда  закончился
поцелуй. - Да, мистер Батлер, вы чуть было не задушили меня.
   Приглушенный смех зазвучал у него в груди. Он нежно освободился из ее
объятий.
   - Уйдем от ребенка. Нам надо поговорить.
   Его низкий тихий голос не разбудил Кэт. Ретт поплотнее подоткнул оде-
яло вокруг нее.
   - Сюда, Скарлетт, - сказал он.
   Он попятился из ниши и отошел к окну. Его профиль  напоминал  ястреба
на фоне освещенного пламенем неба. Скарлетт последовала за ним. Она  по-
няла, что может сопровождать его хоть на край земли.  Ему  стоит  только
позвать. Никто еще так не произносил ее имя, как это делал Ретт.
   - Мы выберемся, - заговорщически сказала она, стоя  рядом  с  ним.  -
Есть потайная тропинка от дома колдуньи.
   - Откуда?
   - На самом деле она не колдунья, по крайней мере, я так не думаю,  да
это и не имеет значения. Она покажет нам тропинку, или Кэт найдет какую-
нибудь, ведь она все время проводит в лесах.
   - Если ли что-нибудь, чего Кэт не знает?
   - Она не знает, что ты ее отец.
   Скарлетт увидела его напрягшиеся желваки.
   - Однажды я изобью тебя до синяков за то, что ты  не  сказала  мне  о
ней.
   - Я собиралась, но ты сделал так, что я не смогла! - горячо возразила
Скарлетт. - Ты развелся со мной, когда, казалось, это было невозможно, и
прежде чем я успела вернуться, уехал и женился. Что я  должна  была  де-
лать? Торчать у твоей парадной двери  с  твоим  ребенком,  завернутым  в
шаль, как какая-то падшая женщина? Как ты мог так поступить? Это  отвра-
тительно с твоей стороны, Ретт.
   - Отвратительно с моей стороны? После того, как ты умотала Бог  знает
куда, никого не предупредив? Моя мама слегла от волнения, буквально  за-
болела, пока твоя тетка Эвлалия не сказала ей, что ты в Саванне.
   - Но я оставила ей записку. Я бы ни за что  на  свете  не  расстроила
твою маму. Я люблю мисс Элеонору.
   Ретт взял ее рукой за подбородок, повернул лицо в неровный яркий свет
от окна. Неожиданно он поцеловал ее, затем обнял и крепко прижал к себе.
   - Это снова произошло, - сказал он. -  Моя  дорогая,  темпераментная,
упрямая, замечательная, разъяренная Скарлетт, не кажется ли тебе, что мы
уже проходили через это раньше? Упущенные знаки, упущенные шансы,  непо-
нимание, которые лучше бы вовсе не случались.  Нам  надо  прекратить.  Я
слишком стар для всей этой драмы.
   Он спрятал свои губы и смех в локонах ее волос, Скарлетт закрыла гла-
за и склонилась к его широкой груди. В безопасности башни, в безопаснос-
ти объятий Ретта она может позволить себе отдохнуть и расслабиться.  Ра-
достные слезы побежали по ее щекам, а плечи резко опустились. Ретт креп-
ко обнимал ее и поглаживал по голове.
   Но скоро руки его требовательно напряглись, и Скарлетт  почувствовала
новую, волнующую энергию в крови. Она подняла лицо, и не было ни отдыха,
ни спасения в ослепляющем экстазе, который она испытала, когда  губы  их
встретилиеь. Ее пальцы теребили его жесткие волосы, прижимали его  голо-
ву, пока она не почувствовала себя опустошенной и в то же время  сильной
и возродившейся. Только опасение разбудить Кэт сдерживало крик  радости,
вырывающийся у нее.
   Когда поцелуи стали более настойчивыми, Ретт высвободился и ухватился
рукой за каменный подоконник. Его дыхание было неровным.
   - Есть границы контролируемости поведения  мужчины,  моя  любимая,  -
сказал он, - и единственное, что может быть хуже мокрого пляжа, это  ка-
менный пол.
   - Скажи, что любишь меня, - потребовала Скарлетт.
   Ретт усмехнулся.
   - Ты как думаешь? Я часто приезжаю в Ирландию на этих проклятых  гро-
хочущих пароходах, потому что очень люблю здешний климат.
   Она засмеялась. Затем она ударила его по плечу обоими кулачками.
   - Скажи, что любишь меня.
   Ретт поймал ее руки.
   - Я люблю тебя, несносная девчонка.
   Его лицо ожесточилось.
   - И убью этого ублюдочного Фэнтона, если он попробует увести тебя.
   - Ах, Ретт, не будь таким глупым. Люк мне даже не нравится. Он страш-
ный, хладнокровный монстр. Я собиралась выйти за него замуж только пото-
му, что не могла заполучить тебя.
   Скептически приподнятые брови Ретта заставили ее продолжать.
   - Ну мне действительно понравилась идея жить в Лондоне... и быть гра-
финей... и отплатить ему за мои обиды, выйдя за него замуж и получив все
его деньги для Кэт.
   Черные глаза Ретта весело сверкнули. Он поцеловал руки Скарлетт.
   - Мне не хватало тебя, - сказал он.
   Они проговорили, сидя всю ночь на холодном полу и обнявшись. Ретт  не
мог насытиться ее рассказами о Кэт.
   - Я сделаю все, что в моих силах, чтобы она любила меня сильнее,  чем
тебя, - предупредил он.
   - У тебя нет шансов, - уверенно сказала Скарлетт. - Мы с Кэт понимаем
друг друга, и она не примет сюсюканье и поблажки с твоей стороны.
   - Как насчет обожания?
   - О, она привыкла к этому, она все время испытывала это от меня.
   - Посмотрим. Говорят, у меня хорошо получается с женщинами.
   - А у нее - с мужчинами. Она заставит тебя через неделю прыгать через
обруч. Был маленький мальчик по имени Билли Келли - ах, Ретт, догадайся?
Эшли женился. Я сделалась сводницей,  послав  маму  Билли  в  Атланту...
Из-за истории с Гарриэт Келли я узнала, что Индия  Уилкс  наконец  нашла
себе мужа, а Розмари все еще остается старой девой.
   - И похоже, ею и останется, - сказал Ретт. - Она вкладывает деньги  в
восстановление рисовых полей и с каждым днем становится все более  похо-
жей на Джулию Эшли.
   - Она счастлива?
   - Сияет. Сама упаковала бы мои вещи, если знала бы, что  это  ускорит
мой отъезд.
   Скарлетт вопросительно посмотрела на него. Да, сказал Ретт, он  уехал
из Чарльстона. Было ошибкой думать, что ему когда-либо там нравилось. "Я
поеду назад. Чарльстон всегда останется в крови чарльстонца, но я  поеду
погостить, а не жить там". Он сказал себе, что хочет постоянства. Но че-
рез какое-то время стал чувствовать ноющую боль, как будто ему подрезали
крылья. Он не мог летать. Его связала  земля,  предки,  святая  Сесилия,
Чарльстон. Он любит Чарльстон - Боже, как он любит его красоту и  граци-
озность, мягкий солоноватый бриз и стойкость перед лицом потерь. Но это-
го мало. Ему нужен вызов, риск, опасность.
   Скарлетт тихо вздохнула. Она ненавидит Чарльстон и была уверена,  что
Кэт почувствует то же самое. Благодарение небесам,  Ретт  не  собирается
отвезти их туда.
   Тихим голосом она спросила об Анне. Ретт замолчал  на  долгое  время.
Затем он заговорил, и его голос был полон горечи.
   - Она заслуживала лучшего, чем я, лучшего, чем ей дала жизнь. У  Анны
были тихая храбрость и сила, которые стыдят так называемых  героев...  Я
почти сошел с ума от нее тогда. Ты уехала, и никто не знал,  где  ты.  Я
поверил, что ты наказываешь меня, поэтому, чтобы наказать тебя  и  дока-
зать, что меня не волновал твой отъезд, я развелся. Как ампутация.
   Ретт уставился в небо, не видя ничего. Скарлетт  ждала.  Он  молился,
что не причинил Анне боли, сказал он. Он перебирал все в своей душе и  в
памяти, и не мог найти преднамеренной боли. Она была слишком юной и  так
сильно любила его, что не почувствовала в его нежности  и  привязанности
всего лишь тень мужской любви. Он не знает, как винить себя за  женитьбу
на ней. Она была счастлива. Одной из несправедливостей в  мире  является
то, что так легко осчастливить любящих и заботливых.
   Скарлетт опустила голову ему на плечо.
   - Это много - сделать кого-то счастливым, - сказала она. - Я не пони-
мала этого, пока не родилась Кэт. Я многого не понимала. Каким-то  обра-
зом я выучилась этому у нее.
   Ретт прислонился щекой к ее голове.
   - Ты изменилась, Скарлетт. Ты стала взрослее. Мне нужно узнавать тебя
заново.
   - Я тоже должна узнать тебя. Я никогда не знала тебя, даже  когда  мы
были вместе. На этот раз постараюсь, обещаю.
   - Не сильно старайся, ты измотаешь меня. - Ретт усмехнулся, потом по-
целовал ее в лоб.
   - Перестань смеяться надо мной, Ретт Батлер, - нет, не надо. Мне нра-
вится, даже когда это выводит из себя.
   Она втянула воздух.
   - Идет дождь, он погасит пожары. Когда встанет солнце, мы сможем уви-
деть, что осталось от города. Попытаемся уснуть, через несколько часов у
нас не будет времени.
   Она положила голову ему на плечо и зевнула. Легкий ирландский  дождик
окутал мягкой завесой тишины старую каменную башню.
   На рассвете Скарлетт проснулась. Когда она открыла глаза, то  первое,
что увидела, было поросшее щетиной, с провалившимися глазами, лицо  Рет-
та. Потом она потянулась и улыбнулась.
   - У меня болит все тело, - пожаловалась Скарлетт, нахмурив брови. - И
я умираю от голода.
   - Логичность - женское качество, - пробормотал Ретт. -  Вставай,  моя
любовь, не сломай ноги.
   Они осторожно подошли к убежищу Кэт. Было темно, но они могли слышать
ее дыхание и тихое посапывание.
   - Она спит с открытым ртом, когда поворачивается на спину, -  прошеп-
тала Скарлетт.
   - Дитя многих талантов, - сказал Ретт.
   Скарлетт подавила свой смех. Она взяла Ретта за руку и потянула его к
окну. Вид, открывшийся перед ними,  был  отрезвляющим.  Вереницы  темных
столбов дыма тянулись вверх отовсюду, оставляя грязные пятна  на  нежном
розовом утреннем небе. На глаза Скарлетт навернулись слезы. Ретт положил
ей на плечи свою руку.
   - Мы можем отстроить все заново, дорогая.
   Скарлетт смахнула слезу.
   - Нет, Ретт, я не хочу. Кэт не в безопасности в Баллихаре, и,  кажет-
ся, я тоже. Это земля О'Хара, и я не хочу терять ее. Мои  кузены  найдут
фермеров, которые будут обрабатывать землю. Ирландцы всегда будут любить
землю. Па говорил мне, что она для ирландца все.
   Но я не здесь, уже не здесь. Может быть, я никогда в действительности
и не принадлежала этой земле, иначе не удирала бы с такой готовностью  в
Дублин на вечеринки и охоты... Я не знаю, чему я  принадлежу,  Ретт,  но
больше не чувствую себя дома даже в Таре.
   К удивлению Скарлетт Ретт рассмеялся, а смех был полон радости.
   - Ты принадлежишь мне, Скарлетт, разве ты этого не  поняла?  И  всему
миру, вот чему мы принадлежим. Мы не домоседы. Мы искатели  приключений,
пираты, контрабандисты. Мы можем поехать куда угодно, и если мы  вместе,
то все будет принадлежать нам. Но, моя любимая, мы никогда ничему не бу-
дем принадлежать. Это для других людей, а не для нас.
   Он весело посмотрел на нее.
   - В это первое утро нашей новой жизни скажи мне правду, Скарлетт.  Ты
любишь меня всем сердцем, или ты просто хотела меня, потому что не могла
получить?
   - Ретт, что ты говоришь! Я люблю тебя всем сердцем и всегда буду  лю-
бить.
   Пауза перед ответом Скарлетт была такой короткой, что только Ретт мог
заметить ее. Он откинул голову и засмеялся.
   - Моя любимая, - сказал он, - я вижу, что наша жизнь никогда не будет
скучной. Я едва могу дождаться, когда мы начнем.
   Маленькая смуглая ручонка потянула его за рукав. Ретт посмотрел вниз.
   - Кэт поедет с тобой, - сказала его дочь.
   Он поднял ее на плечо, его глаза блестели от эмоций.
   - Вы готовы, миссис Батлер? - спросил он  Скарлетт.  -  Блокада  ждет
нас.
   Кэт весело засмеялась. Она посмотрела на Скарлетт так, как будто зна-
ла все тайны.
   - Старая лестница спрятана под моими  одеялами,  мама.  Грейн  велела
сохранить ее.


Яндекс цитирования