Нестор Бегемотов
Рассказы

КАК АНТОН САЯНОВ ОТДАВИЛ ШЕСТЬ ПАЛЬЦЕВ НА ЛЕВОЙ НОГЕ
КАК ФИЛ ПОПАЛ ПАЛЬЦЕМ В НЕБО
ТЕОРИЯ ВОЛНЫ

                             Нестор Бегемотов

                              КАК АНТОН САЯНОВ
                           ОТДАВИЛ ШЕСТЬ ПАЛЬЦЕВ
                               НА ЛЕВОЙ НОГЕ

                                  Версия

             Выездной роман из цикла "Пространственные сюжеты"

                           ЭПИГРАФЫ ДЛЯ АППЕТИТА

                      Но тем, кто сочиняет хорошие книги, и ходит в рваных
                      штанах, я бы посоветовал - если бы они пожелали меня
                      выслушать - сначала обзавестись приличными штанами.
                                       Монтень, "Опыты", любое из изданий.
                      (Это эпиграф для романа П. Асса, Н.Бегемотова
                      "Ублюдки". Как сюда попал - непонятно.)

                      Ленину горячо хотелось, чтобы ребята вырастали
                      стойкими коммунистами. Бывало, шутит с каким-нибудь
                      мальчиком, а потом спросит: "Не правда ли, ты будешь
                      коммунистом?" И видно, что хочется ему, чтобы
                      паренек коммунистом рос.
                                           Н. К. Крупская, "Букварь", 1988
                      (Это вообще эпиграф не отсюда, поскольку о
                      коммунистах здесь не будет ни слова. Этим и хорош
                      этот роман.)

                      Человек познается в любви.
                                                   Арнольд Карамелькин-мл.

                      Бормашинов изнасиловал своего ишака в извращенной
                      форме.
                                           Стандартное Сообщение из газет.

                      Двойственность иллюзий: мы видим то, чего не
                      существует, да еще в искаженном виде.
                                    Наблюдение при написании этого романа.

                      Бедуин никогда не приходит один. Он приводит с собою
                      верблюда.
                         Эту цитату и нижеследующие можете не искать. Я их
                                                             придумал сам.

                                ПОСВЯЩЕНИЕ

    Посвящается моей первой жене Катеньке за то, что она такая хорошая!

                            УВЕДОМЛЕНИЕ АВТОРА

   Перед чтением допейте пиво, затушите сигарету и вымойте руки с мылом.
           Читая этот роман, вы и сами не заметите, как уснете.

                                  ПОДМЕНА

                    Скромным я стал в последнее время.
  Вот и решил заменить повсюду "Нестора Бегемотова" на "Антона Саянова".
                    Кому не нравится, читайте наоборот.

                              ВМЕСТО ПРОЛОГА

                                Телеграмма.
              Литератор Антон Саянов утонул в бушующем море.
                          Ждем прилива страстей.

---------------------------------------------------------------------------

                                МОЛОДОЖЕНЫ

   10 апреля в Доме отдыха "Солнышко" было уже время обеда, когда к
призывно раскрашенным воротам, подкатило запыленное такси из Симфи.
   Двери с лязгом отворились и на тротуар вышли вам уже известный литератор
Антон и его привлекательная жена. Антон считал ее стройной и симпатичной, а
потому называл Катенькой.
   Среди близких людей они значились молодоженами
   (см. историю П. Асса "Как двое загадали одно желание"),
   но женились они не сразу, хотя и совсем недавно. После поднесенных
цветов и стыдливых поцелуев в ЗАГСе последовало шумное застолье. Кое-кто,
чтобы доставить удовольствие молодым - напился. Остальные - напивались.
   Вот пример свадебного тоста:
   Сидоров нам говорит: "А давайте выпьем за Петрова!"
   Петров говорит: "Давайте выпьем за Иванова!"
   А Иванов говорит: "Нет! Давайте лучше выпьем за молодых!"
   Так выпьем же за него! За Иванова!!!
   А вот и еще один:
   Каждый честный человек должен рано или поздно жениться.
   Как хорошо, что жених оказался честным человеком!..

   Все это потребовало эмоциональной разгрузки, поэтому молодые выехали по
рекомендации любящей тещи на море и именно побережье Тудака увенчали своим
медовым месяцем.
   Вчера они еще были в Москве, и вот они уже здесь.

   Разобрав вещи, молодожены скрылись на территории Дома Отдыха.
   Только тогда из машины вылез шофер с перекошенным лицом. Всю дорогу он
боролся с желанием размазаться по встречному "Камазу", поскольку пассажиры
сразу же достали его до такой степени, что жизнь показалась ему
бесповоротно лишенной смысла.
   Особенно его донимал Антон, потому что Катя только глупо хихикала,
выказывая тем самым свой озорной характер. Антон выглядел жестче - всю
дорогу говорил маразматическими стишками, постоянно тискал свою жену за уши
и загадывал ей глупейшие загадки:
   Может ли слон купаться с крокодилом?
   Стоит ли посещать пляж для нудистов, если ты - экстремист?
   Что будет, если сбросить с небоскреба парашютиста?
   Потом эти двое стали играть в престранные игры
   "Кто больше увидит на улице рыжих собак",
   "Кто быстрее потратит миллион"
   и "Кто больше найдет рифм к слову "такси".
   (Рифма была одна - "такси - все улицы близки").

   Не успокаиваясь, Антон стал рассказывать смешные, на его взгляд, истории
о своей знакомой по имени Наташа. Ловко перебрав все грязное белье, какое
только он у нее видел, Антон ловко отправил Наташу в Париж и с наскока
переключился на Машеньку.
   Бедный шофер отчетливо вспомнил, что последовало за этим. Для таких
криков и визгов надо было покупать себе ишака.
   "О, молодожены! Крэйзи..." - прохрипел шофер и без чувств свалился
головой об асфальт.
   Возможно, что вороны обглодали его поверженное тело и растащили такси по
своим берлогам, поскольку через час у ворот не осталось никакого следа от
прибытия Антона и Катерины.

   Не подозревая о произведенном эффекте, они уже вошли в административный
корпус, чтобы зарегистрировать свой приезд. Антон постоянно прыгал на одной
ноге, в такси он отсидел левую ногу. Вдоволь напрыгавшись, он поставил у
стенки простенькую гитару с надписью "Лена", на которой написал около
трехсот мрачных песен, и уютный чемоданчик с пишущей машинкой (надпись на
чемоданчике "Москва-Саратов"). Катя несла рюкзак с белым нижним бельем и
консервами "Минерва", а также роскошный красный чемодан, где были свалены в
кучу вечерние туалеты и роскошное ультра-синее платье для зеленого чая.
   Известного повсеместно литератора никто не узнал и в восторге не
поприветствовал. Даже директор Дома отдыха "Солнышко". Это проистекало
из-за задумки Антона - он был в густом гриме.
   - Не узнают, - хихикнул Антон своей жене и уткнулся в анкету.
   "Ваша фамилия: Иванов, Петров, Сидоров, Милашкин.
   (Нужное подчеркнуть)."
   - Пиши "Ивановы", - жарко зашептала Катенька. - Здесь их навалом.
Вступим в клуб однофамильцев, будем дружить семьями. Антон вписал "У.Иванов
и К. Иванова. Медовый месяц".
   - Так хорошо?
   - Было бы хорошо, если было бы правдой, - загадкой ответила Катя.
   - Ладно, для начала сойдет. Главное не бросается в глаза, - Катя
посмотрела на прищуренного Антона. - Хотя я и говорила, что согласна
остановиться на фамилии Саянова, но раз так...
   - Теперь уже не остановишься. Так и будешь их постоянно менять. Фамилия
для женщин - как украшение.
   - Это ты так меня поздравил с обновой?
   - Ага.
   Они получили ключ и пошли к своему корпусу.

   По дороге Антон пел: "Мне не надо ничего, даже дольки апельсина".
   Вокруг было действительно достаточно хорошо, чтобы Антон запел: деревья
зацветали, солнышко светило, горы - справа, море слева. А из окна номера
видна была крепость генуэзцев (эти вымерли), местами разваленная, местами
приукрашенная горе-реставраторами. А когда из твоего окна видна крепость,
это всегда как-то возвышает.

   Разбросав по номеру вещи, лже-Ивановы бросились на обед в столовую, где
справили свой приезд: шницель рубленый, чехохбили из птицы, немного зраз
мясных, по два ромштекса - вот список того, что было залито потом двумя
кружками душистого и питательного пива.
   Залив обильный обед двумя кружками пива, молодые взяли еще шесть и
посидели в пивном баре, разглядывая пропитые и опухшие лица завсегдатаев.
   - Хорошая жена - это не только услада твоих дней, но и возможность
потреблять 12 кружек пива ежедневно, -
   заявил Антон, а Катя молча стукнула его по голове.

   Антон тут же задумался - в его голове образовалась строка:
   "Милашкин подошел к приглянувшейся даме, внимательно посмотрел в глаза,
густо рыгнул и пошел прочь. Да, это было не то впечатление, которое он
собирался на нее произвести..."

   И вот странность! Только что до этого Милашкина ему не было ровно
никакого дела. А тут ни с того, ни с сего Антон начинает брать его в голову
и переживать за него немыслимые вещи. Все это литератор справедливо называл
Пульсацией Темы. Милашкин забродил в нем, стал обрастать деталями и
оступаться в колею сюжета...
   Тема пульсировала, пиво поглощалось. А потом кончилось.

   Вернувшись в номер, Антон сразу же проверил деньги и успокоенно заметил,
что когда на окнах гостиницы нет решеток, это свидетельствует о ее
неблагонадежности и о повсеместном падении нравов. Массивные решетки на
входе в корпус произвели на него благоприятное впечатление, внушая
сиюминутную уверенность в завтрашнем дне.
   - Сегодня я одену юбку, - ответила Катя на свои потаенные мысли. -
Правильно? Правильно...
   - Переодевайся быстрее. Сейчас к нам постучат.
   Катя стала переодеваться. Антон внимательно осмотрел запоры, подошел к
жене и робко взял ее за руку. Катя заволновалась. Все между ними произошло
ослепительно быстро, после чего в дверь страдальчески постучали... Это
оказался сосед слева, назвавшийся Симеонычем.
   - У вас здесь так шумно, - сказал он, пожав и поцеловав руки супругов. -
А у моей жены болит голова. Прямо разламывается на составные части.
   Антон пожал плечами и предложил выпить красного вина по 75 рублей за
литр.
   - У вас здесь так шумно, - повторился Симеоныч, уже прислонившись к
стакану. - А у нас так скучно, у жены - голова. Можно я у вас немного
посижу?
   - Валяйте, - ответил добродушный Антон.
   - Мой муж, в принципе, известный литератор, - сказала добренькая Катя. -
Вам будет интересно за ним понаблюдать. У него бывают весьма оригинальные
рефлексы. Он вообще живет по Теории Импульсов. Может просидеть весь день
без движения, если импульсы отсутствуют. Недавно у него был очень
оригинальный импульс, после чего мы поженились.
   - Пожениться - это хорошо, - добавил от себя Симеоныч. Первые три
недели... Каждый честный человек должен рано или поздно жениться...

   Он неожиданно заскучал, и тут выяснилось, что Симеоныч капитан в
отставке и фамилия у него - Тюлькин. А вовсе не Иванов и не Сидоров, как
можно было бы предположить.
   Жена им почему-то пренебрегает и имеет непозволительно скверные
привычки. Одна из самых - разбивать сваренное в крутую яйцо о лысину
Тюлькина с шутливым возгласом: "Тю-тюк!"
   Или вот еще новость! - щипать Тюлькина за ляжку в общественных местах,
не обговаривая - зачем?
   - И тут еще этот сексуальный маньяк! - совсем уже расстроился Симеоныч.
   - Как! Ещш и маньяк? - заметно озаботился Антон.
   - А, так вас не предупредили? Вот оно что... Знали бы - ни за что бы не
приехали.
   - Так серьезно?
   - Угу, - ответил Симеоныч серьезно и пошел проверить, нет ли кого-нибудь
в туалете.
   - Дело в том, что на территории Дома отдыха ошивается сексуальный
маньяк. Недавно он повысил свою квалификацию до маньяка-убийцы, - гробовым
голосом проинформировал Симеоныч.

                                  МАНЬЯК

   ...Как только на благоухающих аллеях сгущается сумрак, начинается время,
когда ходить по ним становится чрезмерно опасным.
   Маньяк, задавшись определенной целью, следит за всеми и выберет самого
неосторожного. За 10 дней заезда семь человек, как мужчин, так и женщин,
были зверски изнасилованы в извращенной форме и еще трое подверглись
надругательству со смертельным исходом. Ни один день не проходил без новой
жертвы оголтелого вандала.
   Отдыхающие были напуганы и в основном ютились по номерам. 32 человека
собрали чемоданы и уехали. 115 каждое утро божились, что сделают тоже самое
- и плевать им было на уплоченные деньги.
   Дело о маньяке в доме отдыха "Солнышко" расследовала специальная сыскная
бригада. Удалось установить, что маньяк находится среди 856 отдыхающих. 64
добровольца, дежуривших по периметру Дома отдыха с голодными собаками
исключали проникновение посторонних.
   Примечательно, что во всех случаях маньяк уносил для неведомых целей
обувь своих невинных жертв. Идентифицировать его среди отдыхающих не
удавалось. Складывалось впечатление, что он "работает" в маске и в
перчатках.
   "Кто будет следующей жертвой?" - спрашивали себя люди и содрогались до
внутренностей.
   Жить на свете скучно, но и помирать не весело.
   - Газеты пестрят заголовками о нашем маньяке, - сказал Симеоныч, немного
помолчав для пущего эффекта. - Хотите я принесу вам подшивку?
   - Не сочтите за труд, - ответил перепуганный Антон, машинально ковыряясь
в носу.
   - Я вам постучу четыре раза, вот так, - Симеоныч продемонстрировал на
столе костяшками пальцев пароль. Обязательно закройтесь на ключ. Одного из
пострадавших нашли прямо в номере...
   Симеоныч многозначительно приподнял глаза к потолку и вышел, молодожены
испуганно переглянулись.
   - Не пора ли нам съезжать? - спросила осторожная Катя.
   - Не волнуйся. Здесь около тысячи отдыхающих, вероятность попадания
мала. Да и поймают его скоро, я, например, верю в наших сыщиков.
   Тут вернулся Симеоныч со стопой разнокалиберных по авторитетности и
информированности газет.
   - Я, пожалуй, пойду. Жена без меня напилась, боюсь, как бы не выкинула
какую-нибудь штуку.
   - Что сейчас какая-нибудь тысяча рублей, - бросил озадаченный Антон.
   Симеоныч непонимающе кивнул и, прощаясь, договорился с молодыми не
шуметь. А он, кстати, и не шумел вовсе.

   Антон сразу же принялся вращать страницы газет. Везде было одно и тоже:
Маньяки, Секс, Насилие, Трупы.
   - Черте что, - проворчал Антон и скинул подшивку в кресло напротив. -
Наши газеты стало невозможно читать! Никакой эстетики!
   - Да, дорогой, - ответила Катя. - Как все же ужасно то, что нам
рассказал этот лысый капитан. Хоть бы это все быстрее кончилось и маньяк
перебрался в другой санаторий... Терпеть не могу маньяков, не перевариваю
трупы.
   - Если не будет новых жертв, маньяка ни за что не найдут. Их и
находят-то по каким-нибудь случайностям. То он паспорт свой где-нибудь
оставит, то кусок от штанов. В принципе, беспричинные преступления очень
трудно расследовать, иногда просто невозможно.
   Катя посмотрела на Антона.
   - Смотришь на тебя - вроде ты ничего и не знаешь, а премудрости из тебя
так и прут.
   - Это у меня бывает, - согласился Антон, не задумываясь. - Надо знаешь
что сделать? Разбросать повсюду воззвание сексуальному маньяку, призвать к
остаткам его совести... Люди склонны верить печатному слову!.. Что-то я
опять в склонениях запутался.
   Здесь Антон задумался:
   "Сначала у человека отмирает семантика, потом начинают гнить ноги"...
   - Это у тебя бывает. Кажется, я тебе уже говорила - я терпеть не могу
этих маньяков. Ходят среди людей и гадят. Их надо лечить как алкоголиков,
вырабатывая условные рефлексы. Провести девушку мимо него - глаза
загорелись, задышал часто - получи-ка хорошенький удар током. Снова
возгорелся - снова электрический удар.
   - А если и это не поможет?
   - Тогда уж пожалуйте на электрический стул!.. Я думаю, минут на
десять-двадцать, чтобы насмерть. Что зазря электроэнергию переводить.
   - Тоже верно, - согласился Антон. - Ладно, мне пора работать.
   - Роман будешь писать?
   - Нет, пока небольшой стишок. Двустишие. Ты не в курсе, "Нестор" и
"монстр" рифмуются?
   - Рифмуется "Катя" и "Кстати", и еще "кается - красавица". А на счет
"монстра" позвони в Москву - Вениамину Консенсусу.
   - Мне и здесь "маниаков" хватает. Снова будет заставлять выпустить
очередной номер "Пан Бэ".
   - Если боишься - не звони.
   - Тоже верно, - согласился Антон и почувствовал, что забыл свое
двустишие.
   Как забавно бывает придумать порой строку, а потом искать ее среди
погребенных листов бумаг, мебели и даже в своей голове!..
   Таковы уж Поэты. Говорят, что талантливые люди вообще безумны.
   Недавно Антон доказал, что он талантлив. Он взял и женился на Катеньке.

                                  СЫЩИКИ

   В дверь постучали условным стуком Симеоныча.
   - Входите! - крикнул Антон и в ужасе отпрянул - в номер почти влетели
трое очень похожих молодых людей с одинаково жесткими и пронизывающими
глазами.
   "Все, конец! - пронеслось в голове Поэта. - Оказывается маньяков-убийц
трое!"
   - Разрешите войти? - спросил самый мрачный.
   - Сделайте удовольствие, - пролепетал Антон. - Присаживайтесь.
   - Извините за опоздание, товарищ полковник! Были на месте последнего
происшествия. Разрешите представиться? Я - П. Иванов в звании капитана. Мне
поручено провести успешное расследование этого кошмарного дела. Это моя
сыскная бригада: помощники и заместители - В. Иванов и Т. Иванов, оба в
звании оперуполномоченных.
   - А я У. Иванов, - представился Антон, исподлобья следя за вошедшими.
   - Так точно, товарищ полковник, мы в курсе! Мы вас второй день ждем, не
дождемся, чтобы поступить в ваше личное распоряжение.
   - Не может быть, - удивился Антон и задумался: кажется происходит
какое-то недоразумение.
   - А мы и не знали, что вы будете с женой, - тактично сказал В. Иванов.
   - Кто же об этом может знать, - флегматично заметил Антон и образовал
минутную паузу. Сыскные смотрели на него понимающими глазами.
   - Ну и, хм... Где же вас можно найти? - спросил наконец Антон.
   Т. Иванов достал из кармана рацию и положил на стол.
   - А вот ваш пистолет и патроны, - доложил капитан П. Иванов и оставил
оружие на тумбочке.
   - А это материалы по этому делу, - сказал В. Иванов и объемистая синяя
папка с документами легла на колени Антона. Может быть у вас возникнет
желание составить еще одну рабочую гипотезу.
   - Почему бы и нет? - ответил Антон и ощутил неопределенный Импульс.
   - Разрешите идти?
   - Валяйте.
   Суставы скрипнули - и головы склонились. Трое сыскных одновременно
встали и пошли на выход. Сейчас Антон уже не понимал, как он мог их
испугаться. Хотя легавые и были в штатском, на голове каждого теперь
обнаружилась ментовская фуражка.
   - Ты что-нибудь понял? - спросила Катенька.
   - Ага. Я понял, что меня с кем-то перепутали. И все это из- за дурацкой
анкеты.
   - Не такая уж она и дурацкая, - возразила жена.
   - Как знать.
   Антон развязал тесемки у папки и достал первый лист. Надпись гласила:
"Только для служебного пользования. Досье для экспертов. Полковнику У.
Иванову на рассмотрение".
   - Посмотрим, - согласился наконец Антон.

   Конечно материалы, лежащие в папке, не были романом и касались только
нападений маньяка на отдыхающих в "Солнышко". Список жертв: возраст, пол,
габариты, одежда. Карта дома отдыха, помеченная крестиками в местах
надругательств. Возможный эпицентр нахождения маньяка. Его характерный
патологический почерк изнасилование и изъятие обуви. Список обуви: цена,
размер, окрас.
   Далее пошли данные специфического характера: расстояние до ближайших
деревьев от места преступления и найденные предметы (снимки окурков и
консервных банок). Интимные подробности, переданные потерпевшими об
извращенце. Данные, уместные для глаз людей, добывающих себе хлеб,
непосредственно работая с извращенцами в силу своей профессии.
   Антон перекурил и снова взялся за изучение досье. Почти половина папки
занимали собственные фантазии спец-бригады - версии и предположения. Вторую
половину материалов составляли дотошные опросы свидетелей и потерпевших.
Антону бросился в глаза проект "Памятки отдыхающему": "Как безболезненно
провести с сексуальным маньяком первые десять минут".

Рабочие гипотезы спец-бригады расходились в трех направлениях:

   1) Нахождение неизвестного советской науке вируса, имитирующего
нападение сексуального маньяка.
   Обоснование: по свидетельствам пострадавших, маньяк совершал интимный
акт с большим неудовольствием, что противоречит самому назначению маньяка.
                                                            Опер. Т. Иванов

   2) Доказательство того, что в "Солнышко" собралась группа мазохистов и
самоубийц, нанявшая человека для удовлетворения своих наклонностей.
   Обоснование: легкая доступность потерпевших и отсутствие таких
свидетельских показаний, которые могли бы выявить секс-маньяка.
                                                            Опер. В. Иванов

   3) На территории "Солнышко" орудует заморский боец невидимого фронта,
который выкачивает из потерпевших секретные сведения с помощью специальной
(засекреченной) присоски и маскирующий свои действия под секс. маньяка.
   Обоснование: абсурдность наличия секс-маньяка среди советских граждан
("У нас в стране секса нет!", а также его удивительная неуловимость.
   Приложение: чертеж возможного устройства Специальной Присоски и брошюра
"О кознях ЦРУ" ("Политиздат", 1975).
                                              Разработчик капитан П. Иванов

   Антон завязал папку, установив, что потерпевшие не могут связать двух
слов и ничего не могут сказать толком, а также, что у всех отдыхающих есть
перекрестное алиби, доказанное до двух свидетелей.

                               ПОЗДНИЙ УЖИН

   - Самое время отправиться на ужин, пока не стемнело, - сказала Катя.
   Антон хотел бы еще полежать на кровати, но вовремя вспомнил, что когда
Катя голодна, она способна на безрассудные поступки.
   Недавно был показательный случай: Катя закатила в поезде истерику из-за
какого-то стакана чая. Она приставала со своим стаканом три часа, а потом
спрыгнула с тормозов и чуть не пришибла Антона подушкой.
   - Скажи мне честно, ты голодна?
   - Да, - простодушно ответила Катя и высморкалась в платок.
   - Когда ты так громко сморкаешься, с таким самомнением, я думаю: как
хорошо, что ты не играешь на скрипке... Кстати, я знаю зачем люди носят
носовые платки. Чтобы в случае надобности махать ими, отъезжая на поезде
или пароходе, тем, кто остался.
   - Ты не пойдешь на ужин?
   - Спрашиваешь, - парировал Антон, быстро накинул легкую куртку, и они
зашагали в столовую.
   Антон очень спешил. Он боялся, что если Катя стала голодать часа три
назад, с минуту на минуту с ним может случиться что-то ужасное. Быть может,
в последний раз.
   Дальнейшее Антон помнил смутно: на ужин он заказал устрицы и так от них
притормозил, что стал плохо соображать, где он находится и что еще
собирается съесть. Потом уже Катя огласила ему список уничтоженных
продуктов, на что Антон заметил, что есть устрицы он не умеет. И не будет.
   По пути в номер он договорился с дежурной - если из номера 304
послышатся крики "сексуальный маньяк!" это означает, что все проистекает
нормально.
   - Катя! - четко произнес Антон в номере. - Ты такая молодая, а тебе уже
столько счастья в жизни подвалило!..
   К Кате нежданно подвалило счастье и некоторое время молодожены
занимались устройством личной жизни, после чего Антон вышел на лоджию
истребить перед сном сигарету.

   Темнота уже окутала Дом отдыха. Аллеи с цветущим миндалем пустели, в
номерах зажигался притупляемый шторами свет. Над крепостью генуэзцев взошла
луна, освещая устрашающие бойницы...
   Ночью в крепости не было ни одного человека, а здесь, где-то в парке
бродит злобный маньяк-убийца в поисках 11-ой жертвы. В былые времена люди
ничего не знали о маньяках и боялись встречи с призраками. Только храбрец
мог отважиться выйти ночью из дома. Как известно, призраки, в основном,
появляются ночью, но сейчас появились и такие, что шастают днем. Это бывшие
поэты. По ночам они пишут.
   Антон выбросил бычок и вместо того, чтобы написать что- нибудь
значительное, вероломно пошел спать и уснул.
   Ему приснился красочный сон, в котором Катенька танцевала при свете луны
в своей ночной рубашке. Она плавно кружила по лоджии номера, хотя не было
слышно никакой музыки. Ночные бабочки стали слетаться к ней, они порхали
вокруг и садились на ее руки. Катя улыбалась, продолжая свой танец, свет
луны играл на ее изгибах.
   Чем был вызван ее лунный танец? Что она хотела доказать этим, кому
утереть нос? Да сон ли это? Когда в ком-то звучит музыка, вы не услышите
ответов.
   И все же это не могло быть сном, ведь только что прошел первый день ее
медового месяца.

                                  ЛЮБОВЬ

   - Вставай, толстый, - ответила Катя на все вопросы.
   Антон продрал глаза и пошел встать под душ. Под душем уже кто-то стоял.
Антон снова продрал глаза и признал свою жену.
   - Ты различаешь понятия безнравственный и изголодавшийся? - спросил
Антон.
   - Нет. Это для меня слишком сложно. Ты меня сегодня любишь?
   - Я люблю тех, кто ближе. Несколько блох не стоят моего упоминания.
   - Такими изречениями ты отравляешь мне жизнь!
   - Что ты, разве это можно назвать это жизнью?!
   - Тебе здесь скучно? - призадумалась Катя. - А чего бы ты еще хотел?
   - Я хотел бы лежать весь день на диване и время от времени встречать
твой любящий взгляд... - в ответ Катя хихикнула. - Что я могу хотеть? Моя
жизнь похожа на механизм, который искрит только когда он неисправен.
   - Навернео, это очень плохо, - сказала Катя и задумалась.
   - Катя! Перестань кусать ногти!
   - А я и не кусаю ногти. Я ковыряюсь в носу, - ответила добренькая Катя.
   - В носу - твое право, - решил наконец "сексуальный маньяк" Антон и
сделал так, чтобы всем было хорошо...

   Обычно история болезненно (и позорно) умалчивает об интимной стороне
дела, а ведь именно это и интересует нашего читателя. Ему страшно
интересно, как же проистекает личная (быть может, интимная) жизнь его
любимых героев. А вот так!
   После всего, что могло бы заинтересовать определенного читателя, Антон
вышел на лоджию и сел в плетенное кресло. На синем столике Катя разложила
ракушки и морские камешки, привезенные из Гурзуфа. В центре сада камней
Антон водрузил пепельницу, сделанную из разбитой лампочки и закурил.
   В домах под крепостью заголосил неугомонный петух. Антон смотрел на
башни глазами строителя башен, потом переключился на консульский замок -
донжон - и представил себя консулом, комендантом крепости. Сразу же и резко
захотелось выпить.
   Антон затянулся, провожая взглядом быстротелую чайку. Еще одна парила
под самыми облаками. Снова прокричал петух, на что другие сволочи стали
откликались со всех сторон. В чем заключается смысл?
   В принципе, жизнь лишена всякого смысла, если об этом постоянно
задумываться. Антон достал блокнот и стал писать стихотворение (последнее
время ему стало трудно не писать стихами).

   Вначале он придумал название - "Двадцать четыре строки".
   Затем и сам текст.

   Я наблюдаю бреющий полет
   Уставшей, одинокой птицы.
   Мне надо бриться, Катя меня бьет
   По моим красивым ягодицам...

   Я наблюдателен, я вижу, как вскипел
   Стакан с водою ключевою.
   Заварит Катя кофе, чтоб я не тупел,
   И чтоб окреп красивой головою.

   Здесь все - красиво. Сколько здесь цветов!
   И Катя среди них так кстати.
   Звонил в Москву, опять узнал о том,
   Что не прибавят ни хрена к зарплате.

   Я мог бы быть вполне кинозвездой.
   И режиссером мог бы быть, наверно.
   Здесь хорошо - цветы вокруг, покой,
   И лишь без денег холодно и скверно.

   Синдромы чувств я знаю наизусть.
   (Я выхолстил давно свои извраты.)
   Как скоро выйдут деньги, ну и пусть.
   Известно, плачут даже те, кто был богатым.

   Ну где там птица, что одна кружит?
   Что ей неймется, как ей удается?
   Ну, где там птица, что научит жить,
   И для примера - в клочья разобьется...

   Антон закончил писать и сидел никем не понятый и сам ничего не
понимающий. Для чего он все это понаписал?
   Говорят, что если сделать харакири - можно сразу научиться жить...
   Почему-то Саянов верил, что если писать постоянно и много, то в конце
концов по теории вероятности можно написать что-нибудь значительное. И даже
получить за это гонорар. Кроме этого, Антон всегда помнил о том, что любая
точка в пространстве может оказаться слоном в зоопарке.
   - Эй! - крикнула Катя через дверь. - Тебя некто Иванов вызывает.
   Антон щелкнул рацией и глубокомысленно произнес:
   - Ал-ло, я на проводе...
   - Товарищ полковник! Радостное событие!
   - Поймали?
   - Нет. Мы сидели, конечно, в засаде, но не поймали. Зато он напал на
одного мужика, а тот как даст ему по голове! Этот мужик запомнил размер его
ушей! И это в кромешной темноте!
   - Прекрасно. Я тут полистал досье...
   - Слушаю?
   - Что-то я не обнаружил списка всех отдыхающих.
   - Точно так. Моя оплошность, запамятовал. Я, товарищ полковник, брал его
на дом. Для изучения, - П. Иванов захихикал. - Знаете ли, как юмореску
читаешь - там такие фамилии встречаются! Настенов, Брюс, Бормашинов,
Несовсемкин!.. Оторваться невозможно.
   - Так что же со списком?
   - Принесу к завтраку. Вам понравится. В вас чувствуется вкус, - здесь
рация зашипела. Антон что-то сказал. - А? что? я ничего не слышу!
   "Вот, пожалуйста: еще один козел залепил уши стекловатой!.." - подумал
Антон и стукнул по рации.
   Иванов разборчиво булькнул и затаенно спросил:
   - А у вас уже есть какие-нибудь соображения по нашему делу?
   - А как же, - ответил Антон сухо. - У меня тоже сложилась своя версия об
этом маньяке.
   Он выключил рацию и обратил внимание на жену. Катя крутила обруч и
напевала странную песню, лишенную смысла и музыкальной гармонии:
   Тюфяк мне достался в мужья!..
   Как жестоко страдаю я!..

   - Спасибо тебе, Господи, за все, что ты делаешь с нами! - пробормотал
Антон. -Катя, что это с тобой? - спросил он жену.
   - Я страдаю. Страдаю от того, что не могу быть похожей на тебя. А так бы
хотелось.
   - Что ты не можешь?
   - Не могу по утрам не умываться, не могу курить натощак, а потом
объедаться до омертвения, а потом лежать весь день вверх ногами на диване и
ждать откуда-то свыше какой-то импульс...
   - Ну, не скромничай... И потом, ты пойми: я просто не могу умываться. У
меня же наложен грим, приклеены усы и одет парик. Кстати, надо посмотреть,
что творится в зеркале...
   Антон приблизился к зеркалу, которое тут же стало перенимать его дурные
привычки.
   - Катя! - воскликнул литератор. - Мы так подходим друг к другу! Где ты
еще найдешь двух таких свинок, как я!
   - Ты собираешься приобщиться к утренней гимнастике?
   - Конечно! Я с удовольствием на тебя посмотрю.
   - Нет, это уже слишком, - рассердилась Катя. - Если ты так прощай
навсегда!..
   - Что-то ты сильно со мной прощаешься, если прощаешься навсегда... -
бросил Антон в сторону и вздохнул. - Господи, сделай со мной что-нибудь
такое, о чем потом будет приятно вспомнить за чашкой кофе.
   Не прошло и пяти минут, как молодая пара помирилась и дрейфовала в
сторону столовой, на завтрак.

                               ПРОИСШЕСТВИЕ

   - Эй! У. Иванов! - послышалось позади реплика от Симеоныча.
   Антон обернулся. Симеоныч густо рыгнул, чтобы впереди шедшие девушки без
промедления пропустили его вперед.
   - Что там слышно о маниаке? - просил Антон своего соседа слева. -
Говорят, есть очередная жертва?
   - Так это же я! Я ведь! Он же, гад, на меня вчера напал, но я от него
ушел! Если говорить прямо - это он от меня убежал, я за ним по всем кустам
гнался, клок у него из штанины вырвал! - с гордостью сообщил отставной
капитан.
   О подвиге Симеоныча все были уже наслышаны.
   Ровно в 9 вечера Тюлькин вышел из корпуса совершить вечерний моцион.
Тут-то на него и попробовал совершить вероломное нападение подозрительный
мужик в грузинской кепке и сам с виду грузин, оказавшийся маньяком.
Симеоныч зарекомендовал себя звонкой оплеухой и цепким рывком оторвал у
него клок штанины.
   Маньяк бросился скользить по лестнице, в темноте ударился о гипсовую
урну (византийского типа) и стал истошно звать на помощь. В пылу погони
Симеоныч обронил свои пляжные шлепанцы, таким образом, оставив их в цепких
лапах осквернителя. Только это и спасло последнего от неминуемой погибели.
   - У меня с ними разговор недолгий, - заключил Симеоныч. Давить их надо,
гадов, как тараканов!
   - Имеет смысл, - ответил Антон. - Вы уже встречались с маньяками раньше?

   - Да они всю жизнь мельтешат вокруг меня, - мрачно признался Симеоныч.
   Происшествие с ним стало последней каплей, одиннадцатым нападением
ночного проходимца. Это переполнило чашу гипотетического терпения.
Отдыхающие и коллектив Дома отдыха единодушно решили, что пора проявить
инициативу снизу. После завтрака все должны были собраться на форум в
летний кинотеатр.
   Антон и Катя сели за столик у окна, накрытый белой (кричащей) скатертью.
Жратвы на нем не было. Антон осмотрелся.
   Бывают на редкость медлительные официантки. Вот одна - с красным от
помады лицом - все ходит вокруг столика наших героев, как олень вокруг
новой автопоилки. Проходит вечность и она тихо подходит вплотную, как
китаец подходит к бюсту Мао Дзэдуна. И - ставит - на стол - блюда!
   Антон начинает есть, жадно проглатывая целые куски и поглядывая на
порцию Кати, как на возможный резерв. Внутри Антона что-то степенно поет.
Он ничего уже не видит вокруг, даже подсевшего к ним капитана П. Иванова.
   - Все гораздо хуже, чем я предполагал, - сказал капитан. - Всю ночь мы
сидели в засаде, но предотвратить преступление не удалось.
   - Купите ему новые шлепанцы - и дело с концом.
   - Да нет. Симеоныч вообще напал не на того. Утром этот мужик в кепке
пришел к нам и рыдая от страха сделал заявление о покушении.
   - Вот как? Пусть тогда Тюлькин купит ему новые брюки. Напишет
объяснительную, типа:
   "Да, я действительно дал ему по морде, но из самых лучших побуждений."
   И дело с концом.
   - Это мелочи, - согласился П. Иванов. - А вот ночью была убита
гардеробщица столовой, товарищ Зырькина Надежда Константиновна. Завтра ей
исполнилось бы 25-27 лет.
   - Это минус, - вздохнул Антон. - Ладно, давайте список лиц, после
забастовки отдыхающих поговорим. У меня уже наметилась версия, вечером все
будет кончено. Если, конечно, не всплывут новые детали.
   - Если они дутые, то обязательно всплывут, - заметил наблюдательный
капитан и, покидая гостеприимный столик, оставил список находящихся на
территории дома отдыха.

                            СИМПОЗИУМ СОГЛАСНЫХ

   Собрание проходило в здании летнего кинотеатра. Пришли все, кроме самых
запойных - эти мало интересовались окружающей действительностью и
занимались только собой. В пивном баре "Льдинка" недавно они устроили резню
и троих самых трезвых из своих же рядов зарезали.
   На сцене поставили микрофон и семь стульев, с одного, кстати, постоянно
падали и на него уже не садились. Слева от каждого стула стоял графин с
водой. В одном из них плескались золотые рыбки.
   На стульях присели директор Дома отдыха, спецбригада и двое из числа
пострадавших - Тюлькин и мужик в кепке. Перечисленные с мрачным интересом
смотрели в зал. Когда редкие, неуместные хлопки смолкли, к микрофону встал
директор Дома отдыха. Он долго откашливался, демонстрируя туберкулез
(двадцать лет назад его направили в этот Дом отдыха "подлечиться"), а потом
представился как "беспартийный Сморчков".
   - Мне очень неприятно начинать это собрание, но иного выхода нет, -
начал он и охотно отпил из графина. - Драматические события выбивают нас из
колеи жизни, а некоторых из жизни вообще. Наличие сексуального маньяка
бросает тень на наш Дом отдыха. Неудобно как-то перед историей, ведь здесь
раньше было имение графини Чимбарелло.
   Не найдя больше слов для освещения своей печали, директор сел на стул,
на который потом уже не садились. К микрофону стремительно вылетела
Норкина, работник столовой.
   - Я не буду останавливаться на себе. Уже обнародовано, что неделю назад
секс-маньяк по окончанию моей смены привлек меня к своей впалой груди,
совершив нападение из кустов благоухающей черемухи, надругался надо мной
словом и делом, и бросил почти бездыханную на сырую землю. Мог бы и убить.
Были же прецеденты.
   Совсем недавно мы похоронили двух подруг из своей смены. И вот сегодня
опять, новое злодеяние - теперь наша Наденька.
   Наденьку Зырькину Антон помнил: глаза у нее были влажные, магнетические.
Такие не живут долго. По своей природе каждый человек уязвим, но только на
некоторых недотрогах явственно обозначены мишени. Норкина поплакала.
   - Надо что-то делать, - резюмировала она, широко разводя руками, готовая
всех охватить своим предложением. - Если в зале есть этот пресловутый
маньяк, пусть он встанет и покается. Ведь уже надоело, товарищи!
   В зале зашевелились, оглядывая друг друга. Только сейчас многие поняли,
что маньяк может находиться здесь же. Норкина затихла, что-то пристально
высматривая в отдыхающих. Неужели она действительно питала надежду, что
встанет детина с впалой грудью и официозно представится: "Ну я - маньяк!
Дальше что?" Да, она так действительно считала.
   В зале повесили минуту молчания. Было слышно как на стене размножаются
мухи.
   - Раз так, тогда пощады ему не будет. Он не пошел навстречу своему
народу. Значит, народ его линчует, - твердо сказала Норкина. - Случай с
нашей Наденькой источил наше терпение. И дурацкие шлепанцы товарища
Тюлькина, вон того лысого экстремиста, здесь совершенно не при чем. Именно
Наденька - последняя наша капля, переполнившая чашу. Так и знайте, товарищ
Тюлькин!
   Зал единогласно был согласен с Норкиной. Она продолжала:
   - И куда вообще смотрят наши легавые? Где же их труд, положенный на
благо нашего спокойствия? Где шлялась сегодня ночью спецбригада? Мы все,
как один человек и женщина, требуем официального ответа.
   Спецбригада переглянулась.
   - Иди, В. Иванов, побеседуй с народом, - бросил капитан, поскольку Т.
Иванов уже намотал на палец нитку и удил на крючок с кусочком жевательной
резинки золотых рыбок из своего графина.
   Норкина все еще стояла перед микрофоном.
   - У меня есть еще два предложения. Предлагаю в столовой объявить
трехдневный траур и подавать на завтрак, обед и ужин только черствый хлеб и
ржавую воду. И второе, я требую вывести из состава президиума тов. Тюлькина
и этого гомосексуалиста в кепке, представляющих здесь пострадавших. То же
мне - пострадавшие!
   Посрамленные Симеоныч и мужик с дырявыми штанами, тут же сошли в зал,
обнимаясь, как старые и много повидавшие знакомые. Первое предложение
Норкиной освистали и она обиженно уселась в президиуме.
   Перед народом стал выступать оперуполномоченный В. Иванов. Он долго
распинался о трудностях и лишениях своей работы, и вообще был не совсем в
форме (В. Иванов снова был в одной фуражке).
   Сегодня ночью Ивановы засели в засаде. И только утром могло бы
выясниться, что В. Иванов тоже подвергся нападению и чуть было не был
зверски изнасилован. Но он этот факт скрыл, потому что очень боялся статьи
о мужеложстве и преследований на служебной лестнице. А П. Иванов и Т.
Иванов познакомились с двумя блондинками и занимались с ними в кустах
полюбовно.
   Это все осталось, конечно, за кадром. В. Иванов развивал более
абстрактные темы. В детстве он хотел быть конферансье, поэтому
завоевал-таки внимание зала. Наконец он объявил, что в Дом отдыха прибыл У.
Иванов, главный по маньякам, к которому и следует обращаться с претензиями,
после того как он осмотрится.
   В это время директор Сморчков опасливо бросал в Норкину смотровыми
взглядами, а потом жарко зашептал в ухо капитана П. Иванова.
   - Вы не особенно-то веруйте в показания Норкиной. Ее настоящая фамилия -
Розенфельд. Это муж попросил ее сменить фамилию после того как купил ей
норковую шубу. А шуба-то (это мы все знаем) из обычного северного песца.
   П. Иванов что-то охотно чирикнул в свою записную книжку. К сказанному
стоит добавить, что у мужа Норкиной фамилия тоже была Розенфельд, но он
сменил ее на "Волгин", после покупки
   "Запорожца". Ходили слухи и о его единоутробном брате, но братец и вовсе
не имел отношения к событиям в Тудаке, да и фамилии своей (Капитанов) не
менял.
   Наговорившись с народом, В. Иванов показал начищенный "парабеллум" и
заявил, что сегодня вечером он лично пристрелит маньяка, как бродячего
музыканта, если только тот попадется ему на прицел парабеллума.
   За ним к микрофону подошла одна бабка, которая всегда любила выйти на
сцену и сказать в микрофон какую-нибудь глупость. На этот раз она сказала:
   - Бесполезно убивать людей, когда вокруг столько на все согласных баб, с
которыми можно полюбовно. Я уже стара, но если маньяк зайдет ко мне на
чашку чая, он может испытать незабываемое чувство любви к своему
ближнему!..
   После этого маразма никто не захотел что-либо говорить и все разошлись.

                                ЧЕРНЫЙ КОФЕ

   Отсидев на собрании, Антон и Катя решили развлечься и пошли в город -
выпить кофе.
   "Я люблю кофе, - думал Антон по дороге, - люблю запах жаренного,
молотого и только что налитого кофе. Люблю его пить. Он придает тонус моим
поступкам - от него я глупею.
   В кофейни я люблю ходить не один, а с друзьями.
   Я ходил пить кофе, когда он стоил 22 копейки, 30, 48, 1-20, 2-60 и 6-40.
Здесь я пью кофе даже по 7-50. Но если дороже - тогда запросто отказываю
себе в удовольствии."
   Антон размешал два кусочка сахара и сделал маленький глоток.
   - Тебе еще здесь не надоело?
   - Пока нет, а что? - ответил Антон.
   - Ты пьешь так много кофе. Он здесь такой дорогой.
   - А сколько у нас денег?
   Катя, используя свои умственные способности, выдала сумму.
   Денег после свадьбы оставалось до обидного мало.
   - Что-то ты мало зарабатываешь, - сказала Катя. - И что это я вышла
замуж за Саянова, а не за какого-нибудь там М. Иванова?
   - Исторический день. Сегодня ты сказала это в первый раз. Но в
классическом варианте - пересчитав деньги.
   - А разве не так?
   - Самые оптимальные отношения у меня будут с моей последней женой. Ей-то
и достанутся все мои авторские права на собрание сочинений.
   - А я и так могу быть твоей последней женой.
   Антон доброжелательно улыбнулся и понюхал подаренные им нарциссы.
   - Что ты так разволновалась? Милая, да ты скоро будешь ходить у меня в
фирме. На тебе будут фирменные горнолыжные ботинки.
   Для многих желание выбиться в люди - развлечение на всю жизнь. Но я-то
собираю просто слова, составляя из них реплики и предложения... А деньги
что - мусор.
   Деньги ничто, когда они есть, - афористично бросил Антон и продолжил. -
   Помнишь, как хвастался богатенький Буратино: "У меня есть пять золотых!"
Деревянный придурок так ничего и не узнал об инфляции... На востоке проще.
Там при инфляции из гарема начинают продавать наиболее старых и сварливых
жен, - так дрейфовал по волне строк Саянов.
   - Это тебе не грозит. Я молодая, красивая, умная и сговорчивая. Иначе ты
бы на мне не женился.
   Антон согласился и вспомнил, как его спросили:
   "Почему же ты все-таки женился на Катеньке?" и он ответил: "Но ведь
должен был кто-то на ней жениться." Пошутил, наверное.
   - Слушай, - сказала Катя. - Я бы хотела обсудить с тобой одну покупку,
но у нас всего один час свободного времени.
   - Тогда отложим до выходных. Я вообще, Катерина, кажется, болен.
   - Я так и думала. Здоровый человек столько пирожных за раз не сожрет!
   - Ладно, ладно, я уже здоров. Бери чашку кофе и приобщайся к торжеству
моей жизни, - сказал Поэт и расслабился.
   Уходя, они забыли подаренные Кате нарциссы. Цветы были возложены к
памятнику двух кофейных чашек.
   Нагрузившись кофе и поглупев, Антон пошел звонить Паше Ассу, нашел возле
одного из домов (с табличкой "Во дворе злая собака, рыжая кошка и петух")
телефон и на удивление быстро дозвонился.
   Но тот только сердито буркнул:
   - Чего это ты мне звонишь?
   - Да просто так, - признался Антон и бросил трубкой.

   Антон считал считал Пашу Асса своим другом, потому что отчетливо помнил,
как Асс дал ему однажды взаймы денег, а он их до сих пор не отдал. Паша был
официальным соавтором Антона, вместе они создали один очень глупый роман,
на котором уже обогатилось 23 издательства (данные на апрель 1992 года).
Паша Асс был также вторым человеком в журнале "Пан Бэ".
   Этот альманах Венечка Консенсус называл не иначе как "Рассвет-рассвет".
Два раза "Рассвет" очевидно для того, чтобы до тупого Антона дошло.
   Но вообще-то, при всех своих плюсах, Асс мало что соображал в хорошей
литературе и в пост-модерне, особенно. Скажем больше, попади ему на
очкастые глаз даже эти удивительные по своей первозданности строки, он и
здесь бы сказал, что это все дерьмо. Руку даю на отсечение. (Если угадал -
целуй руку!)
   Кроме упомянутых Паши и Венечки, в Москве остался еще Федя Секер (тоже
герой "Теории волны"). Федя совсем опустился и ничего уже не пописывал.
Антон подозревал, что к старости Секер будет похож на пожилого вежливого
еврея, и будет носиться с писаной торбой бегемотовских сочинений, желая
обратить их в живые деньги.
   Эта мысль согревала Антона, и он забывал, что для этого должны пройти
годы...
   А сейчас молодожены вернулись в номер и здесь следует отступление о том,
какая чистая любовь все же возможна еще в наши бесчувственные времена.
   Потом Катя стала рисовать картину "Стремительный взлет чайки, два часа
неподвижно сидевшей на песке", а Антон что-то собачил на пишущей машинке.
   - Опять фигней занимаешься? - поинтересовалась Катя.
   - Да нет, - отозвался Антон. - Просто жду ужин...
   На лоджии стал тревожно завывать ветер. Еще утром над горами висели
пепельные облака, намертво повторявшие форму гор. Теперь они налились
свинцом и набухали прямо на глазах. Почернев до цвета сажи, тучи двинулись
в сторону моря. Над Домом отдыха пролил шумный ливень.
   Над нами - свинцовые тучи,
   вокруг нас - черные горы.
   Гроза пришла и ушла.
   Под ногами - грязные лужи, -
   отреагировала на эти события Катя, которая никогда раньше не
разговаривала такими хорошими стихами.

                                ПЕРЕД БУРЕЙ

   На обед они не пошли. И хотя ветер подвывал и брызги летели в стекло, в
номере было тихо и тепло.
   "Это затишье перед бурей, - подумал Антон. - Вечером что- то стрясется".

   Он встал и пошел относить Симеонычу подшивку газет. Так он познакомился
с женой Тюлькина. Вернее, заметил, что она сидит спиной к двери в
всклокоченном рыжем парике, молча и без движений.
   Симеоныч сослался на ее плохое самочувствие и закрыл дверь перед носом
Антона.
   "Может он уже свою жену пришил? - неожиданно подумал Антон. И вечерами
занят некрофилизмом?" (В этой стране не мудрено было запасть на
некрофилизм. Все от идеологии. Одна фраза "Я люблю Ленина!" чего стоит!)
   Повернувшись Антон обнаружил на своей двери свежую табличку: "Полковник
У. Иванов. Эксперт по маньякам." Поэт хмыкнул, вошел в номер и вызвал по
рации бригаду Ивановых на генеральное совещание без генерала.
   Катя между тем снова крутила обруч.
   - Ты только и занят, что своими маньяками, Симеонычем и Ивановыми.
   - Нет. Я еще тебя люблю.
   - А в чем это заключается?
   - Я помню как тебя зовут, какое тебе нравится варенье и день, когда я
тебя впервые поцеловал два раза... Я хорошо тебя знаю, милая. Я знаю,
например, что у тебя под штанами... Постой, да и вообще - я здесь, отдыхаю
с тобой. Что у тебя за глупые вопросы вместо обеда?
   - Не такие уж они и глупые.
   - Как скажешь, - пожал плечами Антон. Потом здравый смысл все же взыграл
в нем и он честно признался. - Вообще-то я не только тебя люблю, я еще и
Машу люблю.
   - Да ты, оказывается, бисексуал! - восхитилась Катя.
   Она бросила обруч в угол и улеглась на своей кровати. Катя отказывалась
спать вместе с Антоном.
   "Ты можешь спать у меня в постели, но меня там не будет!" - говорила
она. Или даже так: "Ты будешь спать под другим одеялом, в отличие от меня!"

   В дальнейшем Катя мечтала спать не только на разных кроватях, но и в
разных комнатах. Предположительно - в двух из семи возможных.
   Да что там говорить, раньше стремились заполучить женщину в постель, а
теперь можно свихнуться, пока заполучишь ее в постели.

                        КОЕ-ЧТО О ПРИРОДЕ ИВАНОВЫХ

   Около одиннадцати часов вечера пришли Ивановы, органически слитые в
выездную спецбригаду, и осторожно присели на две кровати.
   - Я готов дать рекомендации по поимке маньяка, - сказал Саянов Иванову.
- У вас есть личное оружие?
   - У каждого, - четко ответил капитан.
   Выяснилось, что П. Иванов ходит с браунингом и подчиненные величают его
за это шефом. В. Иванов был вооружен парабеллумом, а Т. Иванов - вальтером.
На столе Антона лежал блистательный черный маузер.
   - А патроны от маузера к вальтеру подходят?
   - По-моему, нет.
   - А чего тогда выпендриваться? - возмутился Антон. - Как вы сможете
помочь друг другу боеприпасами, если приспичит?
   - Нет проблем. Главное держаться все время кучно.
   - Мы вообще хотели давно вам сказать, что мы необычная команда, - сказал
В. Иванов.
   - Да, мы все время держимся вместе и ходим только по росту. Даже в
уборную.
   - Мы даже фамилии сменили, чтоб все были Ивановы. И имена.
   - При чем здесь имена? - заинтересовался Антон.
   - Чтобы легче было запомнить. П. Иванов - это Первый. В. Второй. И так
далее.
   - Но вас трое?
   - Нас всегда теперь трое, - ответил Первый Иванов. - Ходил с нами еще
Сидоров (он носил с собой "Смит-вессон"), но держался стороной. Вот его и
пристрелили во время облавы на бродячих собак.
   - А мы не такие. Мы всегда вместе. Если сидят в засаде Первый и Второй,
то и Третий где-то рядом вертится. То кофе принесет, то булки
подтаскивает...
   - Да. В основном, это я все из дома таскаю, - обронил Третий Иванов.
   - Нас даже в отделении тремя мушкетерами кличут. Сначала-то мы сменили
фамилию на Мушкетовы...
   - Но оказалось, что она неблагозвучна. Так мы и стали Ивановы.
   - Странно, - сказал Антон. - Я думал, ты - Петр, а ты - Коля.
   - А вас как величать, товарищ полковник? - застенчиво спросил капитан,
уловив переход на дружественное "ты".
   - А я Устин Устинович Иванов, - соврал Антон. - Это хорошо, что вы такие
дружные. Об этом надо писать в газетах.
   - Пишут! Мы ж для этого и стараемся!
   Антон притормозил.
   - Ну ладно. Перейдем к нашим баранам... Я предполагаю, что маньяк
находится среди отдыхающих и сегодня было бы неплохо, чтобы вы его взяли.
   Легавые стали внимательнее.
   - Я просмотрел ваши гипотезы, Особенно остроумной мне показалась твоя,
Первый.
   - Да. Поэтому я и капитан, - кивнул головой П. Иванов.
   - Но для своей версии я использовал наблюдения Второго и Третьего, -
названные покраснели от удовольствия.
   - Рассмотрим, что получается. В Доме отдыха происходят на самом деле
довольно странные происшествия: маньяк насилует таких страшных женщин из
столовой, на которых при свете дня не клюнул бы ни один азиатский беженец.
Делает он это неохотно.
   В одной из ваших версий я встречаю понятие "имитация нападения секс.
маньяка". И согласен, что изнасилование как таковое - эффект побочный. Для
чего же он это делает? Чтобы унести обувь? Он уносит обувь, и мы называем
это "характерным почерком". То есть, маньяк расписывается, что это сделал
именно он. Зачем она ему нужна, никто не знает.
   Антон посмотрел на недоумевающих сыщиков.
   - Хорошо, у всех отдыхающих есть алиби. Но мало у кого есть алиби на все
преступления. Если маньяков двое, они могут легко сотворить себе алиби,
совершая нападения попеременно.
   - Я не встречал ни одного маньяка, который бы договорился с другим
маньяком.
   - Верно. Из этого я заключаю, что мы имеем дело с нормальными людьми,
которые преследуют определенную цель.
   - И какую?
   - Я думал об этом. И решил, что они, во-первых, должны быть знакомы, то
есть видеться до приезда в наш Дом отдыха, и в-последних, иметь какую-то
выгоду. Ее, казалось бы, нет. Но она все же есть.
   Все уставились на Антона, а он припомнил, что "главное, зарекомендовать
себя большим профессионалом. После этого можно сожрать арбуз", и продолжил:

   - Сколько отдыхающих уже покинуло дом отдыха, испугавшись маньяка?
   - На сегодня - 102 человека. С чемоданами.
   - А сколько людей не поедут в "Солнышко", прочитав броские заголовки в
газетах? Возможно, что никто не приедет. Но куда они денутся? Конечно же,
отправятся в другой санаторий.
   - Так вы думаете?..
   - Да, - ответил Антон. - Я думаю, что здесь отдыхают минимум два
человека из конкурирующего санатория, которые устроив здесь балаган,
отбивают у Дома отдыха "Солнышко" клиентов. Я нашел их в списках. Это А.
Евграфов и Д. Маркизов, оба работники санатория "Ласточка" в городе
Гурзуфе. Почему они вообще отдыхают здесь, а не у себя, при своей кухне?
   Через минуту всем все стало ясно.
   - Мы возьмем их сегодня же вечером, - сказал П. Иванов. - Я верю в вашу
версию, товарищ полковник.
   - Она все же лучше, чем твоя версия, Первый. Вы меня извините, но с
присосками охотятся только кролики на бегемотов.
   Легавые откланялись и ушли расставлять посты.

                      ИНОГДА ПОЛЕЗНО НЕ ЧИТАТЬ ГАЗЕТЫ

   Как только Ивановы удалились, с лоджии вернулась скрытная Катерина.
   - В этом Доме отдыха все вальтанулись. Люди настолько перепугались, что
рассказывают друг другу страшные истории, чтобы как-то отвлечься. Смотри,
что печатает местная газета "Как можно выше знамя!"
   Газета объявила конкурс на самую страшную историю и публиковала их одну
за другой под рубрикой "Изустное творчество отдыхающих Дома отдыха
"Солнышко".
   - Очень мило, - пробормотал Антон. - Надо бы почитать.
   - Абсолютный бред! - рекламировала Катя. - Меня чуть не стошнило. Одна
из историй вообще в стиле "порно".
   - Ну-ка, дай посмотреть, - оживился Антон.
   История, запавшая в душу Кати, имела подзаголовок "из сериала "Отцы и
Дети" и называлась "Дело Мартина".

                               ДЕЛО МАРТИНА

   Его звали Мартин. Он курил длинные сигареты "Винстон" и носил
солнцезащитные очки, поддерживая их ушами. Папа его был Капитанов и работал
в одном очень хорошем министерстве. Он доставал Мартину разные шмотки и
привозил сигареты "Винстон". Это был хороший, выездной папа, но однажды в
пятницу его взяли и "подчистили".
   Мартин очень огорчился, узнав об этом, и испугался - как же он будет
жить дальше?
   Утром он проснулся весь больной, пошел чистить зубы, смотрит, а зубы его
попадали в умывальник. Мартин закричал от ужаса и хотел уже бежать к врачу,
но тут пришла Маша Фиглярова, которая пила у Мартина джин, а потом они
занимались любовью.
   Маша, конечно, сразу заметила, что у Мартина отсутствуют зубы, но не
подала вида. Только джину налакалась вдвое больше обычного. Мартину
вообще-то уже не до нее было, но он не удержался и прыгнул с нею в постель.
Они стали возиться, скидывая подушки, а потом Маша неожиданно притихла, и
сказал:
   - Ты извини, конечно, но ничего не получится. Ты же сам слышал как Он
упал, милый...
   Мартин посмотрел - действительно, Он лежит возле дивана, а Маша
расплакалась, собрала одежду и убежала из квартиры. Тогда Мартин запер
дверь, потушил везде свет и спрятался под одеялом.
   Но ничего не помогало. Он ощущал и чувствовал, как у него слезают ногти
и отваливаются куски кожи вместе с гниющим мясом. Нос у Мартина провалился,
он ощупал лицо - вместо лица череп.
   Мартин завыл как побитая собака и бросился к зеркалу.
   - Боже мой, - в ужасе прошептал он: все тело оголилось до скелета, и как
только Мартин делает движение - костяшки гремят, стукаясь друг о друга.
   Ничего уже Мартину не надо - ни легкомысленных блондинок для джина, ни
шмоток заморских.
   - За что? За что?! - кричит он и думает - неужели сын должен отвечать за
своего отца? Нет, не должен по идее!
   Еле-еле добрался Мартин до телефона и набрал номер папы.
   - О! - прокричал папа в трубку. - Хорошо, что ты мне позвонил! Я снова
работаю в хорошем министерстве!
   - Поздравляю, - прохрипел едва живой Мартин.
   - Нам тут распродажу устроили. Я тебе новый видеомагнито-фон купил.
Заберешь?
   - Беру! - крикнул Мартин.
   И тут у него стало нарастать мясо, кожа, зуб/ы и ногти. Через час Мартин
уже улыбался, хотя было очень больно, а через сутки он был как новый и
никогда больше ничем не болел!
                                                 (Отдыхающий И. Нафталинов)

   - Хорошо пишет этот Нафталинов, - сказал Антон добродушно. Но я все же
пишу лучше.
   - Напиши - и отправь на конкурс, - сказала Катя. - Ты ведь тоже
отдыхающий. Только напиши так, чтобы меня не стошнило.
   - Это сложно. Здесь рассказ требуется, а я тяготею сейчас к большим
формам. Как Лев Толстой после анафемы...
   - Тогда напиши роман и издай отдельной брошюрой, - не унималась жена
Поэта, думая о гонораре. - Денег дадут.
   - Деньги - не в счет.
   - Хорошо, когда они без счета, - согласилась Катерина.
   - Главное - признание простых людей. И поклонницы.
   - Эти - развращают.
   - Возможно, - согласился Антон. - Я никогда не пробовал, но так
хотелось.
   - Слушай, а сколько ты сейчас стоишь? - спросила Катя неожиданно.
   - В последний раз - три рубля за строчку.
   - И это было в последний раз? - сострила Катя. - А ты можешь сходу
придумать рассказик, который могли бы опубликовать?
   - Запросто, - ответил Антон, достал пишущую машинку и стал быстро
собачить по клавишам.
   Катя стала смотреть из-за плеча на выскакивающие буковки.

                               Происшествие

   Ровно в 16-45 в здание горкома вошел молодой человек в белом костюме. Я
очень хорошо запомнил время, потому что внимательно читаю в газетах колонку
происшествий. Например, "Саяновский вестник" пишет: "Здание горкома
взлетело в воздух в 16-45 по местному времени, как только в него вошел
человек в белом костюме".

   - Вот, пожалуйста.
   - Бред. Абсолютный бред! - Катя взялась за голову. - И за кого это,
Господи, я выскочила замуж! Да одни журналы "Сандра", которые я вчера
приобрела, стоят 300 рублей, а это - рублей на 30. И это полный бред, его
не опубликуют.
   - Верно. Но не из-за того, что это бред, правда?
   - Ладно, посмотри еще вот этот, вообще кретинизм!
   Антон уткнулся в газету. Рассказ носил имя:

                             ЗЛОВЕЩАЯ ПОЛНОЧЬ

   Филимонов сидел в кресле и в дреме проводил свой семейный досуг. Часы
неожиданно громко пробили ровно полночь. Филимонов в ужасе вскочил, пот
градом сыпался по его дрожащему телу.
   - А! Что?! - вскричал он не своим голосом.
   На крик жена просунула голову в дверь.
   - Вспомнил, что завтра на работу? - участливо спросила она.
   - Нет. Кажется, все обошлось, - прошептал Филимонов. Рядом с женой он
почувствовал себя увереннее и уже спокойно опустился в кресло.
   - Просто пробили часы... Это было так зловеще...
   Жена посмотрела на часы, ходики встали.
   - Больше они тебя не потревожат, они испортились, - сказала она.
   Филимонов выдохнул спертый у него внутри воздух и встал: "Я их починю."
   - Провозишься только всю ночь. Шел бы ты спать, а я бы завтра отнесла их
к мастеру.
   - Нет. Я уже немного поспал, да я и без мастера справлюсь.
   Когда-то я ходил в кружок "Умелые руки". Помнишь, я тебе рассказывал?
   Филимонов подставил стул, снял часы со стены и отнес на стол.
   Под лампой он отвернул с них заднюю крышку и стал изучать механизм.
   Он прокопался с часами два часа. Во дворе простуженно лаяли собаки.
Потом пошла гроза, в комнату влетела молния и убила Филимонова (такое
иногда случается).
   Часы в это время показывали как раз полночь.
                                                    (Вахтер Жора Саквояжев)

   - Плохой рассказ, я бы такой тоже бы опубликовал, - заметил Антон,
поднимая глаза на Катерину.
   - А теперь прочитай следующий - о собаке и прапорщике, - Катя ткнула
пальцем в страницу.

                    ПРАПОРЩИК ПОРНАШ И СЕНБЕРНАР ХОЛЛИ

                                     Не плачь, в этом фильме одни богатые!

   Когда прапорщик Порнаш ушел на пенсию, он откровенно заскучал. Уже не
было смысла каждый день бриться, натирать ваксой ботики и посещать строго
раз в неделю уставную баню для помывки. Впору и заскучать, если человека
вырвали из привычной ему обстановки, в которой все было ясно, все размечено
строго по линейке. У прапорщика не было увлечений, какого-то хобби, как не
было и проблем. Всю свою сознательную жизнь он доверялся суждениям капитана
Холина, который всегда знал, что следует предпринять прапорщику в том или
другом случае. По капитану Холину Порнаш скучал неимоверно, а потом купил
подержанного сенбернара и назвал собаку в его честь - Холли.
   Холли сначала не подавал вида, что он такой умный, а осматривался на
новом месте и изучал своего хозяина. Прошло время, и однажды утром Холли
дал понять, что предпочитает тушенку, обои синего цвета и старинную мебель.

   Порнаш переклеил обои, закупил два ящика тушенки и присмотрел в
комиссионном магазине этажерку тридцатых годов. Холли показал, что этим
пока доволен, а потом дал понять прапорщику, что любит смотреть по вечерам
телевизор.
   Пришлось Порнашу потратиться на "Рубин", о чем он сначала не жалел.
Поставил он телевизор на шкаф и вечерами стал смотреть с собакой разные
передачи, отдавая предпочтение футболу. Порнаш не мог нарадоваться на
своего пса, а пес искренне привязался к Порнашу. Порнаш это видел,
чувствовал, об этом ему постоянно напоминал Холли.
   Вот так хорошо все шло, а потом по телевизору стали показыват сериал -
"Богатые тоже плачут" и Холли не желал смотреть в это время ничего другого,
даже международных матчей по футболу. Прапорщика же от этого сериала просто
тошнило.
   Он два месяца уговаривал Холли не смотреть этот "идиотизм", один раз
даже встал на колени. Но Холли четко дал понять, что если ему не будут
включать "Богатых", он укусит отставного прапорщика за ногу. Один раз для
примера - укусил.
   Порнаш напился доморощенной водкой, приобрел пистолет и, вернувшись
домой, пристрелил Холли, дав понять, что собака - друг человека до тех пор,
пока не начинает смотреть такие сериалы. Холли погиб, а прапорщик опрокинул
телевизор на пол и, скорбя, уснул до рассвета.
   Друга - Холли - он похоронил наутро возле дома, там, где соседка
выращивает гладиолусы, и только через полгода поехал на птичий рынок и
купил зеленого попугая.
                                         (Экстренно отдыхающий В. Милашкин)

   - Тоже неплохой рассказ, - похвалил Антон.
   - Он вообще не по теме, - сказала Катя. - Это же вовсе не страшный
рассказ.
   - Ну и что? Он прислан на конкурс, вдруг автор окажется очередной
жертвой маньяка, эти строки можно будет расценивать как завещание. Адвокат
мог бы предположить, что Милашкин надеется, что его похоронят рядом с
другом, посадят на могилке гладиолусы...
   - Ты как с легавыми стал общаться, у тебя с логикой стало что-то не в
порядке. Да и с головой тоже.
   - С ними общаться легко. Прочитал досье - и сразу видно что это за
человек и что с ним успело приключиться в жизни... Можно я еще один рассказ
прочитаю?
   - Да будет тебе. Мы на ужин идем?
   - Вот оно что! А я-то думаю, чего ты на меня наскакиваешь.
   - Я не блоха, чтобы на тебя наскакивать.
   - Ну наезжаешь...
   - И не бульдозер.
   - Ну, любишь ты меня. Я это уже понял.
   Помирившись, молодые люди пошли уже натертой дорогой в столовую.
Катеньке было 22 года, а Антону - 25. Но в гриме ему можно было дать все
50, поэтому он ощущал себя значительно старше и внушительнее с тех пор как
осел в Тудаке.

                             ПОТРЕБЛЕНИЕ ПИЩИ

   Антон и Катя сели за свой столик в столовой. Мысли Антона за ужином
блуждали.
   "Я все еще люблю падших женщин, лошадей и ангелов, - так думал Антон. -
Я заметил, что мое "Я" требует каких-то острых ощущений - быстрых,
азартных, развлекательных. Но в то же время я пуглив и физически надорван.
Нет удивления, что я столько времени посвящаю скуке... Чтобы не скучать, я
начинаю присматриваться по сторонам."
   Меня, как оказалось, окружают довольно странные и достаточно смешные
люди. Я не нахожу ни одного естественного человека, либо естество его -
пусто. Катенька здесь исключение. В ней есть что-то от вечного, она еще
сама не понимает этого, ей этого пока не надо. Но она постоянно
воспитывается по моим книгам и когда-нибудь станет такой, какой и должна
быть со мною.
   А люди, что я могу дать этим людям? Воплотить их в сюжете и заставить
восторгаться собою?"
   Антон критично осмотрел сидевших напротив.
   - Толстый, а почему мужчины прищуриваются глядя на женщин? - спросила
Катя.
   - А это наша маленькая тайна. Я не имею права приподнимать ее завесы.
   Катя чмокнула его в щеку, но Саянов только пробурчал:
   "Это общественное место - если целоваться, так со всеми."
   - Ты серьезно так считаешь?
   - Нет. Но если тебе приходится целоваться за столом, следи за тем, чтобы
изо рта не выпадали куски пищи.
   - Хорошо, - сказала Катя и насупилась - стала есть суп.
   Поговорив с женой, Антон уже следил, как один сексуально поврежденный
гопник пристает к леди напротив. "Кретин, - подумал Антон. - Разве можно
клеиться к женщине, когда она ест?" Такому придурку человека поцеловать -
ничего не стоит!
   "И неужели все эти люди могут быть покорны чувству Прекрасного? И этот
мужчина пропитого вида в тренировочном зеленом костюме, и эта мордастая
женщина с высокой грудью и с глазами навыкате, дающие выражение потерявшего
накануне невинность?
   И все это - мой народ. Я должен любить его.
   Но они не знают ничего о любви. Они заторможенные и странные. То женщина
в кофейне размажет крем по столу, то какой-нибудь мужик нагадит под моим
памятником. А некоторые напротив бывают Слишком нормальны. Это еще
страшнее.
   И я нахожусь среди них. Почему я должен вдаваться в подробности,
выискивать отличительные малости, отчего я должен вознести этих людей
слогом и - боже мой! - дать им сущность в своих трепетных строках и
пространственных сюжетах, приобщить (приплюсовать) их к Прекрасному?
    Нет, они смогут воплотиться только в прекрасности, большего они не
стоят", - ответил Антон сам себе и допил стакан чаю.

                                  МАНЬЯКИ

   Его профессиональные размышления прервал возникший из-за желтых штор П.
Иванов.
   - Все готовы. Можно этих тараканов брать.
   - Берите.
   - А вы?
   - А без меня?
   - А приказы?
   - А я их напишу?
   - А пресса, интервью и повышение?
   Антон задумался, чтобы придумать что-нибудь правдоподобное, но изображая
из себя полковника - не смог.
   - Катя, возвращайся в номер, как следует запри дверь и жди меня. Меня ты
почувствуешь по прожигающим двери взглядам.
   - Хорошо, - послушно ответила Катя. - Купи по дороге что- нибудь
вкусненькое.
   Все сыщики стояли при оружии возле Первого корпуса. Когда появился
Антон, все стали подниматься на третий этаж, а потом прошли к номеру 304.
   - Господи, какая ирония судьбы, - сказал Антон, вспомнив что у их люкса
такой же номер. - Я забыл взять с собой маузер.
   - Пустяки, - прошептал Первый Иванов. - Если меня убьют, вы можете взять
мой браунинг.
   Сыщики разбежались, выбили дверь и все четверо вбежали в номер.
   - Вот-те на! Да здесь никого нет! - удивился П. Иванов.
   Все обернулись на стук хлопнувшей двери - перед ними стоял искомый
маньяк, только что вышедший из уборной.
   - Руки вверх! Всем встать к стене!.. Бросайте оружие, служивые!
   Сыщики побросали оружие, образовав кучу металлолома, и обернулись.
   - Вы - А. Евграфов?
   - Нет. Я - Д. Маркизов. А Евграфов пошел пристрелить приехавшего из
Москвы сыщика У. Иванова.
   - Постойте! - вскричал Антон. - Там в номере моя молодая жена!
   - Меня не разжалобить, я уже разведен, - ответил на это Маркизов.
   - Давайте дружно на него кинемся, - предложил капитан Иванов.
   - Всех порешить он не успеет.
   - Успею, - отвечал маньяк. - У меня есть автомат.
   Не обманув, Д. Маркизов действительно достал из-за спины автомат.
Ситуация накалялась, складываясь не в пользу бедных сыщиков.
   - Послушайте, - взмолился Антон. - Вы и А. Евграфов директор и зам.
директор санатория "Ласточка". Вы же должны быть культурными и вежливыми
людьми. К чему этот маскарад?
   - Я продырявлю вас, господа, самым культурнейшим образом, по самой
прогрессивной технологии, - зловеще процедил Д. Маркизов.
   По тому, как он произнес "господа" было заметно, что маньяк обижен.
   - А почему вы все это делаете? Злодеи должны все объяснить! напомнил
Антон.
   - Конкуренция, - коротко ответил Маркизов. - Прибыль есть бизнес плюс
электрофикция.
   И тут из прихожей номера-люкс громогласно прозвучало:
   - Эй, Д. Маркизов! Бросьте пистолет на пол!
   Маньяк быстро обернулся и увидел вооруженного человека. От досады он
готов был рвать волосы у себя на груди.
   - Ах вот ты какой? Так - умри же, гад!.. - прокричал он.
   И тут же раздался выстрел, а за ним - второй. Предсмертно стеная,
Маркизов свалился на пол и под свет люстры вступил... Симеоныч. В руке он
держал дымящийся наган.
   - Этот готов! Где же второй?
   - Второй гад побежал в мой номер, а там у меня жена, и настроение у нее
не важное. Она его, как пить дать, пристрелит. А он нам нужен живым!..
   Опомнившись, сыщики подобрали оружие и побежали в номер Антона, в другой
корпус. Они так же быстро вышибли дверь и проникли в смертельно опасное
помещение. Катя безмятежно вязала на спицах.
   - Все в сыщиков играете, ребята? - съязвила она.
   Под свитером, спадающим со спиц, Антон все же приметил дуло маузера.
   - Здесь все в порядке, - заметил Симеоныч. - Теперь надо осмотреть мой
номер.
   На двери Симеоныча висела табличка, которой так гордился Антон - "У.
Ивановым. Экспертом по маньякам".

                              ПЬЯНКА-ГУЛЯНКА

   Тюлькин открыл дверь и пропустил далеко вовнутрь свою лысую голову.
Сделав пригласительное движение рукой, Симеоныч скрылся в номере. Сыщики
вошли настороже, хотя Тюлькин первым делом посмотрел - нет ли кого-нибудь в
уборной.
   - Вот он лежит, - сказал он, заглядывая в комнату.
   А. Еврафов лежал возле жены Тюлькина. Парик с нее упал и была видна
большая лысая голова.
   - Ваша жена, что с ней? - забеспокоился Антон.
   - Какая она мне жена! Обыкновенная надувная баба из резины! Я подвел
проводками напряжение, этот козел кинулся - и получил хорошенький удар
током. Автоматически у меня к полу подключался ток... Нам пока туда нельзя
- можно попасть под шаговое напряжение. Сейчас я все отключу.
   - Хитро, - восторженно произнес В. Иванов.
   - Дорогой товарищ! Спасибо вам за помощь. Вы всем нам спасли жизнь, -
признал П. Иванов.
   - Да за что спасибо? Это просто моя паршивая работа.
   - Кто же вы по профессии?
   - Я эксперт по маньякам, полковник У. Иванов, - ответил Симеоныч
достаточно равнодушно.
   - А кто же тогда вы? - настороженно спросил Т. Иванов у Антона. - Значит
вы самозванец?
   - Да какой он самозванец! - возмутилась подошедшая Катя. - Он просто
пофигист. У него был импульс и он решил вам помочь.
   Антон снял парик, оторвал усы и вытер полотенцем грим.
   - Бог ты мой! - простонал П. Иванов. - Это же известный литератор Антон
Саянов!
   - Точно так, - согласился Симеоныч. - Я даже читал недавно вашу повесть
"Теорию волны", всю ночь проплакал навзрыд. Ваша книга воспитываете в
читателе тонкого, ранимого человека. Перечитывая ее, человек в конце концов
должен научиться чувствовать.
   - В общем-то, - пробормотал Антон, - я всегда считал, что эта повесть
веселая.
   - Может быть. Но слезу вышибает за милую душу! - упорствовал
новоявленный полковник.
   - Постойте! - вскричал Первый Иванов. - Вот тут товарищ Тюлькин
утверждает, что он У. Иванов и в руке у него наган. А у нас есть фотография
нашего любимого полковника - и она точь в точь похожа на литератора
Саянова, когда он был в гриме, а на вас, Тюлькин, она вовсе не похожа.
   - Все верно, благодарю за бдительность, - согласился Симеоныч.
   - Пора и мне снимать маску.
   Он снял свою лысину и лицо и предстал самим собой, таким же, каким его
видели фотографы. Взгляд у Симеоныча сразу же стал твердым и
проницательным, как рентген.
   - Вот он я и есть. Не хотел раньше времени привлекать к себе внимание
маньяков. Я привык работать в глубоком подполье.
   - Без вашего чуткого руководства нас чуть не поубивали, пожаловался В.
Иванов.
   - А если бы я был с вами, как я мог выскочить из коридора и так здорово
пристрелить первого маньяка?
   - Все верно. Вы, конечно, профессионал, - вздохнули сыщики.
   Симеоныч подошел к Саянову и пожал его руку.
   - Спасибо вам, тов. Саянов. Вы помогли мне успешно провести эту сложную
операцию. Сейчас из моей комнаты вынесут труп и куклу, и я смею пригласить
вас на товарищеский ужин с нашими мушкетерами. Приходите с женой, тогда мы
не напьемся не сразу...
   Саяновы вернулись к себе в номер и сели позабавиться чаем.
   - Ты просекла, что в гриме я был похож на У. Иванова? - спросил
доходчивый Антон.
   - Да ты и сейчас сам на себя не похож.
   - А я-то все думал, почему меня считают экспертом? У меня, конечно,
множество знакомых извращенцев - и Консенсус, и Сшкер, Слонов, конечно, Асс
наверное тоже из их числа, Карамелькин отчасти. Нет, Карамелькин - без
сомнения... Но у них это без патологии, типа свободного времяпровождения...

   - Почему бы тебя и не считать экспертом? Прочитав любой из твоих
романов, сразу видно, что ты будь здоров разбираешься в извращенцах, -
миролюбиво заметила Катенька.
   - Катерина! Прекрати самолюбоваться своим мужем!..
   - Я больше не буду.
   - А ты видела как Симеоныч бахвалился? Ходил как индюк надутый, а у
самого микрофоны во рту понатыканы, когда хихикает сразу видно.
   - Что же ты не сказал своим сыщикам?
   - Я думал, он из тех, кто со специальной присоской ходит, ответил
осторожный Антон. - И еще я вот что думаю, если он был похож на меня, а я в
гриме на него, не заходил ли он к тебе без меня?
   - Не переживай. Я же у тебя всегда в первую очередь усы отрываю, потому
что колется.
   - Ты у меня молодец, - успокоился Антон. - Дай я тебя поцелую.
   - На!
   - Ну дай, дай!
   - Ну на, на!
   Тут в дверь упреждающе постучал Симеоныч, приглашая на торжественный
ужин.
   - Вот и пригодилось вечернее платье, - обрадовалась Катя. - А ты говорил
- зачем я их беру сразу шесть!
   На столе были выставлены бутылки хереса и розового портвейна
"Массандра", а на закусь - кусочки сыра из столовой.
   Первый час только и мусолили тему о маньяках, перебирали версии и
подробности. Антон сознался, что ранее относился к извращенцам с симпатией.

   Представьте себе, здоровенный негр трахает маленького слоника, как же
это экзотично!
   Но то, что негры запросто заходят в женский туалет, и это называется
демократией, - ему уже и раньше не нравилось. Это факт.
   Потом У. Иванов стал играть на балалайке, а Антон с ходу сочинял
забойные частушки. Особенно запала в душу сыщикам следующая:
   Волны по морю резвятся,
   На барже менты плывут.
   Они дубинками грозятся -
   Не хотят, скоты, тонуть!

   Заподозрив в Антоне большого профессионала, У. Иванов вызвался
обговорить с директором Дома отдыха авторский вечер Саянова.
   По пьяни Антон был согласен вылезти на сцену - почитать стихи, покорчить
гримасы и станцевать что-нибудь модное под балалайку.
   Или даже что-нибудь спеть.
   Это уже было лестно. Антон вообще любил петь свои песни. Одной
малознакомой девушке он пел свои мрачные песни всю ночь, и когда на утро
обнаружил, что девушка унесла с собой видеомагнитофон, не слишком переживал
- ее внимание к своему творчеству он ценил дороже.
   - Вестимо, я хотел бы сначала посмотреть на текст, - говорил поддатый
Симеоныч. - Чтобы не было никакой политики.
   - Нет проблем, - бушевал Антон. - Смотри...
   Текст песни сохранился, поскольку Симеоныч завизировал его своей
подписью. "Дерьмо, конечно, - сообразил он, - но учитывая былые заслуги..."

   Припев у песни был донельзя оригинален: "Корадо Чикало
   Это все уже достало!
   А сам текст вот такой:

                          ПЕСЕНКА О КОРАДО ЧИКАЛО

   Корадо Чикало был строитель башен,
   И крепость его всегда на запоре:
   Под стенами бездна, у ворот стража,
   Но паруса пиратов на зеленом море!

   Корадо Чикало
   Это все уже достало!

   В окнах замка свет, здесь не спят ночами,
   И всю ночь по стенам ходят солдаты.
   Ров полон водой и освещен факелами,
   Но на зеленых волнах паруса пиратов!

   Каждый день осмотрев море из башен,
   Корадо Чикало был наверно взволнован:
   На стенах пушки и лик бойниц страшен,
   Но паруса пиратов на зеленых волнах!

   Зеленые волны, над ними крепость,
   В крепости город, под стенами пашни,
   И паруса пиратов - если бы не это:
   Он спокойно бы строил новые башни!

   Корадо Чикало
   С пиратами покончит
   Пока еще не поздно,
   Пока еще не поздно...
   Корадо Чикало
   Будет скоро отозван...

   Продемонстрировав неслабое звуковое оформление, Антон откланялся, и
Саяновы удалились на ночлег.
   Антон и Катя улеглись и сразу же уснули. Катя видела во сне повторение
прошедшего дня, а Антону приснился один, но очень тревожный, прыгающий сон.

                  СОН АНТОНА О ТОМ, КАКИМ АНТОН НЕ БУДЕТ

   Сидит Антон в своем номере и читает Ж-П. Сартра, замечая, что Жан-Поль
Сартра всш же не следует сокращать как "Ж-П. Сартр".
   Антон вовсю разошелся, читает, а Катя ушла собирать ракушки, чтобы
следующим летом отвезти их в город благословенный Гурзуф.
   Вдруг в комнату влетает неопознанный маньяк и накидывается на Антона.
Тот отбивается, но маньяк оказывается проворнее - он привязывает его к
батарее отопления, после чего устраивает в номере погром. Он крушит
тумбочки и кровати, бьет стаканы и даже отрывает со стен обои. Осмотрев
сделанное, маньяк довольно хмыкает и исчезает в дверях. Антон начинает
развязываться, поступками маньяка он поставлен в тупик.
   Тут входят администратор и дежурная по этажу.
   - Что вы наделали! Да вы просто зверь! Здесь убытков на четыре тысячи!
Мы вас тут же выселим из номера!
   Антон, чуть не плача, пытается объяснить, что он здесь совершенно не при
чем, что он вообще был связан и развязался только что. И тут за спинами
обличителей снова объявляется маньяк, но не надолго: пару раз хмыкнув, он
убегает.
   - Вот кто это сделал! - кричит Антон. - Это он ко мне ворвался!
    Персонал, конечно, никого не видел и уходит вызвать "скорую помощь" и
милицию (они частенько ездят рука об руку), а Антон бросается вслед за
маньяком.
   Он нагоняет его уже в городе. Маньяк заходит в какой-то магазин
хозтоваров, Антон бежит за ним.
   - Послушай, зачем ты это сделал? Зачем ты меня подставил? - говорит
Антон, пытаясь выяснить причину недоразумения.
   Неуловимый маньяк, ни слова не говоря, берет с прилавка банку синей
краски и быстро обливает Антона и прилавок. Усмехнувшись, маньяк снова
убегает, а Антона задерживает продавщица:
   - Зачем вы разлили краску, хулиган? Платите деньги!
   Здесь повторяется сцена, когда Антон оправдывается, а ему не верят. Не
желая терять время, он бросает около пролитой краски солидную (по тем
временам) сумму и убегает вдогонку за маньяком.
   Погоня приводит Антона в заброшенный дом, где он видит маньяка, стоящего
у стены.
   - Что же ты делаешь? И зачем? - возмущается Антон. - Маньяк!
   И тут маньяк начинает с ним разговаривать по душам.
   - Я не маньяк, это тебе думается, что я маньяк, - говорит он.
   - Так кто же ты? - спрашивает Антон.
   - Я не скажу тебе своего имени, потому что ты еще не научился быть самим
собой и не сможешь его осознать.
   - Пока что я ничего не понял, - признается Антон.
   - Я смотрел за твоей реакцией, - говорит человек, от улыбки которого
Антону становится не по себе. - В любой обстановке, что бы не случилось, у
тебя должна быть естественная реакция.
   - Что-что?
   - Естественные импульсы, чтобы тебе было понятно. А ты начинаешь
мельтешить. Ты должен быть естественным, стать самим собой и тогда я
расскажу тебе для чего я был к тебе послан.
   - Легко сказать - будь собой.
   - Почаще обливай себя кипятком. Когда человек обливает себя кипятком, у
него образуется совершенно естественная реакция.
   - Значит, поэтому ты подставил меня два раза?
   - Поэтому я подставил тебя три раза, - ухмыляется подосланный к Антону.
   Саянов раздумывает, что ему на это ответить и откуда взялась цифра
"три", но тут видит, что прямо на него с верхнего этажа летит пятитонный
груз.
   Антон от ужаса цепенеет, но его кто-то сильно пихает в бок.

                                 АВТОГОНКИ

   - Вставай, Толстый!! - кричит ему на ухо Катя.
   Антон быстро просыпается, вскакивает и ударяется лоб в лоб в Катю, а
потом отскакивает на пол.
   - Я успел, Катя! Он не упал на меня! Ты спасла мою жизнь, разрушив мой
сон!
   Катя потирала лоб рукой, из глаз ее выступали слезы.
   - Псих! - сказала наконец она и пинками погнала Антона в ванную.
   Выйдя на свободу, он рассказал жене свой сон.
   - И зачем он это все делал?
   - Не знаю, - пожал плечами Антон.
   - Я бы трактовала этот сон так, - сказала Катя и стала говорить гробовым
голосом: - "Ты не должен жить в таком роскошном номере и носить такой
шикарный костюм! Вон из этого города!"
   - Думаешь, это смешно? Мне страшно, - признался Антон.
   - "Вон из города" значит - поехали в "Новый свет", там есть коллекция
хороших вин, - нашла рецепт Катерина и Антону пришлось с этим согласиться.
   - Встретимся у ворот, я возьму напрокат машину, - сказал Саянов.
   - Как это ты в Совке возьмешь напрокат машину?
   - А вот увидишь...
   Катя собрала пакет с завтраком и подошла к воротам. Через минуту на
синем "Меркурие" подрулил Антон.
   - Садись, дорогая.
   Катя поправила юбку и села.
   - Я и не знала, что ты умеешь водить машину.
   - А я и не умею.
   - Тогда мы попадем в аварию.
   - Плевать. Машина всш равно из проката.
   - Из какого еще проката? Скажи мне, кто тебе ее дал?
   - Один грузин. Я подошел к нему, я был очень естественным, и попросил у
него машину - покататься. Он, естественно, отказал.
   - Ну, а дальше.
   - Потом я показал ему маузер, и он очень естественно испугался и убежал.

   - Да ты террорист!
   - Нет, я - пофигист. Это он - террорист. Я его на рынке видел, он
ворованными гвоздиками торговал.
   Начался горный серпантин, Антон стал более внимательнее крутить руль.
Интересно, думал он, проклята эта земля богами или нет?
   - Извини, что отвлекаю тебя от лицезрения видов, но я сочинил песенку.
Для тебя.
   - Давай, - сказала Катя.
   - Только в этой песне есть припев, его надо петь хором. Поняла?
   - Договорились!.. Только я слов не знаю.
   - Эта песня тем и хороша, что в ней можно петь о чем угодно...

                            ПЕСЕНКА О НОНСЕНСЕ

   Катя спит - и видит сны. Сны ее необычайны:
   Ходят белые Слоны к водопою выпить чаю.
   Рыщет толстая Свинья желудь возле Баобаба,
   Двадцать Кроликов ламбаду пляшут среди бела дня.

   Но заметно, между тем,
   Сны на редкость бестолковы:
   Среди этих классных сцен
   Почему-то нет Петрова!

   Снятся Кате облака из брусники и малины,
   Скачет в галстуке Блоха, отмечая именины.
   Длинный бегает Жираф, ловит Бабочкой авоськой.
   Крокодилы, собрав войско, разгрызают книжный шкаф.

   Но заметно, между тем -
   Сны на редкость бестолковы:
   Среди этих мрачных сцен
   Почему-то нет Петрова!

   Кате снится Бромпортрет, он похож на Игуана.
   Обкурившись сигарет, Муха лезет из стакана!
   Море синее - в волнах, и на волнах - море чаек,
   Солнце светит и мигает... И здесь звонок звенит в ушах!

   Надо знать, здесь все свои:
   Может Катя нездорова?
   Отчего же, черт возьми!
   В ее снах нема Петрова?..

   - Ну как тебе песенка? - спросил Антон.
   - Да ничего. Обычная бегемотовская песня. Я таких уже две сотни слышала.

   - Надоело?
   - Пока нет. Зато ничего другого слушать теперь уже не могу.
   - Это к лучшему... Хочешь, я тебе спою песенку о маркизе Чимбарелло? Эти
маркизы могли бы запросто строить в Судаке свои замки. До того они богаты.
   - Откуда ты их выкопал?
   - Я их придумал, - ответил Антон, вцепившись в руль. А потом
скороговоркой запел.

                                  ПРИМЕТА
                            (Песенка для детей)

   Маркиз де Чимбарелло с собакой Чимбарелло
   Однажды в воскресенье шел прогуляться в парк,
   Но в королевском парке собака Чимбарелло
   Прыжками разбежалась и угодила в пруд!

   Прыжками разбежалась -
   И угодила в пруд!

   Маркиз де Чимбарелло, понятно, был напуган:
   Собака вся промокла, могла бы утонуть!
   Собака - Чимбарелло, он тоже - Чимбарелло
   А вдруг еще немного, и он упал бы в пруд?!

   А вдруг еще немного -
   И он упал бы в пруд!

   Прикинул Чимбарелло, и повернул обратно,
   Припомнил он примету о всех хозяйских псах:
   Когда ваш пес послушный промокнет поневоле
   Не покидайте дома ни в какую до среды!

   Уж лучше сидеть дома -
   И до среды не выходить!..

   Катя ничего на это не сказала. Видать, было взволнована.
   Дорога, между тем, кружила серпантином.
   - Знаешь, - сказал Антон, - больше всего Крым похож на заброшенную
цивилизацию. Горы очень старые, отовсюду веет древностью. Но здесь в каждом
камне присутствует человек. Именно в Крыму человек и мир связаны
неразделимо. Смотри, и этот серпантин - он как ландшафт. И никогда не
знаешь точно - искусственная эта насыпь или естественная. Смотришь, вроде
бы обвал, а это производственные камни. И так во всем.
   Можно было бы еще больше слить природу и человека. Мы просто стали мало
уделять внимания ритуалам и традициям. Вот, смотри, если не вытаскивать
машины, упавшие с обрывов, то отсюда они будут смотреться как трупы слонов.
Они бы выглядели естественно, как отходы обитания в этих местах человека.
Упавшие машины породнили бы горы, обрывы и человека.
   - Весьма сомнительно, - сказала Катя.
   Возле дорожного транспоранта "Берегите лес - он обитаем!" Антон
остановил машину и вышел.
   - Выходи и ты.
   Когда Катя вышла, он поднатужился и столкнул с обрыва машину. "Меркурий"
обиженно загрохотал по скалам, грохнулся о дно ущелья и внизу уже
загорелся.
   - Кто же, как не я! - горделиво возгласил Антон.
   - А ведь мы еще не доехали.
   - Ерунда! Новый Свет - за поворотом. Все равно мы собирались там пить, а
садиться за руль пьяным нельзя.
   - А как же твой грузин?
   - Да бог с ним. Завтра новую купит. Все равно цвет был плохой.
   - Ну, Толстый, ну живодер! - обозлилась Катя и стала пихать Антона в
бок.
   Удары становились все сильнее, пока Катя не крикнула:
   - Толстый, вставай!!
   Антон проснулся и от испуга вскочил. Катя погнала его пинками умываться.

   - Представь, - сказал Антон, выйдя из ванной. - Мне приснилось, что я
проснулся, а я вовсе и не проснулся.
   - Все от того, что ты жрать стал много, - сказала Катя сердито. - Пора
бы тебе по утрам бегать.
   - В августе начну.
   - Сию минуту! - сказала Катя и дала Антону по голове подушкой.
    У Антона напрочь отшибло память.

   Для тех, у кого отшибло память, напоминаем! Вы читаете роман "Как Антон
Саянов отдавил шесть пальцев на левой ноге".
   Краткое содержание - Антон отдыхает на юге с молодой женой и раскрывает
сексуальные преступления, происходящие в Доме отдыха. После этого он
начинает много спать. Теперь Антона безжалостно разбудили.
   Господи, что же теперь будет?

                       ДВА СЛОВА О ПРИРОДЕ ПОКЛОННИЦ

   Антон ссыпался по лестнице мимо плетенных кадок с пальмочками, и побежал
по дорожке вдоль недавно посаженных ростков платана. Он пробегал пальмы,
кипарисы, сирень, урны, лавочку с девушкой... Нет, здесь стоит вспомнить о
поклонницах и остановиться.
   Она сидела на скамейке в ожидании. Главное, выбрать верный тон. Скажем
так - на скамейке сидела девушка в ожидании чего-то невероятного. Поэт,
недолго думая, решил выбрать для разговора с барышней хороший тон.
   Антон медленно подошел к ней и вежливо спросил:
   - Давно сидите?
   - Нет, не очень, - ответила девушка и покраснела.
   - Минут пять?
   - Нет, больше, - сказала девушка и насупилась.
   "И чего это я разговорился с такой дурой! - обозлился Антон, но тут же
оборвал себя - сердца поклонниц надо терпеливо завоевывать. Хотя бы
благозвучием своего имени."
   - Я - известный литератор, Антон Саянов, - сказал Поэт и присел рядом. -
Вообще-то я давно мечтал о такой поклоннице, как Вы...
   - А я вовсе и не ваша поклонница.
   - А чья же?
   - Вениамина Синеглазова.
   - Ну, знаете ли! Венечка всш же далеко. А я здесь.
   - Нет, он приедет сюда. У нас с ним назначена встреча, и я ожидаю его с
минуты на минуту.
   - Вот как? Венечка? Встреча? Здесь? - удивился Антон.
   "Да, с барышней придется все же повоевать", - подумал он и
демонстративно заложил ногу за ногу.
   - Послушайте, я, конечно, понимаю, что вы начитались повести "Теория
Волны" и были обольщены представленным образом Венечки Синеглазова. Но это
всего лишь моя книжка, не больше. В реальной жизни он совершенно другой.
Это пустой и мрачный человек, лишенный жалости и сострадания к своему
ближнему.
   - Не говорите так! - возмутилась девушка.
   - Но так оно и есть! Вот, например, Павел Асс - он писатель-гуманист,
всегда даст денег опохмелиться, а Венечка - не такой...
   - Ах, перестаньте!
   - Как же не говорить мне об этом, когда рядом заблуждается невинное
дитя, способное отдать свои личные чувства этому монстру, этому
чудовищу?!..
   Послушайте! В жизни Венечка начисто лишен Самоиронирования, проза его -
не серьезна, нет в ней чего-то глубинного (как у меня), в его героях
начисто отсутствует чувство Надрыва, да к тому же Консенсус этот, самый
доподлинный графоман: узнав о том, что я пишу книги, он тоже стал писать
книги!
   - Замолчите, прошу вас!
   - Нет, это вы послушайте! - воевал Антон. - Ну кто есть Синеглазов? Да
просто тусовщик, он обожает разные глупейшие мероприятия, где можно
потолкаться среди обывателей, которые будут называть его "мэтром".
   Возьмите, для примера, тот роман, который он написал обо мне. Он не
лишен известных минусов. Дело в том, что о чшм бы Венечка не писал, он
постоянно думает о себе, и читатель это прекрасно видит, и это совершенно
не смотрится...
   Если я пишу о ком-то, да хотя бы о том же Антоне, читатель с радостью
распознает в моем герое себя, за что мне искренне благодарен.
   - Я ничего не могу понять! - призналась барышня. - Ну при чем здесь
какой-то Антон? Я сижу и жду В. Синеглазова!..
   "Сейчас ты у меня дождешься", - твердо решил Антон и сказал:
   - Одну минуту, и все станет на свои места.
   - Нет, оставьте это. Раз уж вы здесь, расскажите лучше о нем что-нибудь
хорошее, веселое...
   - Хорошо, хорошо. К слову сказать, я и не собирался говорить о нем
ничего плохого. Сейчас я расскажу вам ослепительно веселую историю. Я,
например, смеялся над нею до упаду (даже свалился со стула), и к тому же ее
мало кто знает.
   Однажды Венечка завел для себя записную книжку и стал заносить в нее
пришедшие ему на ум мысли. В основном, все мысли приходили к нему в
разговоре со мной, но я не исключаю, что это могло произойти при общении с
кем- нибудь другим, да и вообще в моменты, когда Венечка находился в
состоянии одиночества.
   Нет-нет, он и откроет створки, запишет что-то левой рукой и с таким,
знаете ли, многозначительным видом, закроет книжку и снова на тебя затаенно
смотрит. Словно он только что не переврал и не исказил твои слова,
добиваясь формы, которая подойдет ему для его лживых, но неопознанных нужд.

   Здесь мы подходим как раз к занимательному. Однажды мне надоело смотреть
как он мучается, и я выкрал его книжку, чтобы изучить на досуге.
   Так вот, ничего интересного там, конечно, не было. А были одни только
глупости, чуть ли не убожество. Одну минуту и образ В. Синеглазова с
любовью созданный в "Теории волны" будет развенчан на ваших глазах...
   Антон полез в карман и достал свою записную книжку. Девушка, затравленно
отодвинулась на край скамьи.
   - Цитирую, так сказать, по подлиннику.
   "Готов написать рассказ на любую тему и получить гонорар, пусть даже мне
придется зарезать восемь человек."
   Или вот - очень глупо и низко:
   "Даже очень маленькая собачка способна напугать очень большую, если как
следует пукнет."
   Отвратительно, не правда ли? А это вот просто мерзко -
   "Даже очень красивый попугай - и тот гадит!"...
   Листаем дальше. "В. Синеглазов - скотина..." Ой, простите.
   "Антон Саянов - скотина. Когда-нибудь я соберусь с силами и напишу на
него зловещую эпиграмму, да такую, чтоб потом пришлось писать эпитафию."
   Безвкусица, не так ли? Или вот, пожалуйста -
   "Чтобы прельстить мужика, надо пользоваться и руками и ногами."
   Ну, это Вы и сами знаете. А, вот здесь есть небольшой рассказец.
   "Художник Оранжевый два дня рисовал в зоопарке слона и так слону
понравился, что тот предложил ему вступить с ним в интимную связь."
   Знаете, он вообще, наверное, сексуальный маньяк. Что тоже, впрочем,
немаловажно!.. Смотрите еще:
   "Мои стихи им понравились и они мне даже аплодировали. А если бы нет?
Опять пришлось бы кого-нибудь зарезать."
   Это уже повтор! Снова трупы, кровь, тесаки... В этом он, знаете ли,
весь. Хотите о любви? Нет проблем! -
   "Девственница ошибается только один раз. Когда знакомится с каким-нибудь
бескомпромиссным поэтом."
   Или вот -
   "Вчера мне полюбилась Настя, сегодня я об этом сожалею"...
   - Он не мог так написать, - заплакала девушка.
   - Как же не мог! Вот ведь есть документ!
   - Настя - это я! И мы с ним не любились!..
   - Он мог сделать это и без вас, - галантно нашелся Антон.
   - Оставьте меня! Я иду по лунной дорожке к необычайному, а у вас в
голове только трах, трах, трах!
   Антон посуровел.
   - Настя, немедленно перестаньте стебаться. Секс - это страшно серьезно!
   - Уберите свои гадливые лапы! Сидите тут без штанов и слюни
распускаете!..
   Антон обомлел: оказывается он забыл надеть свои красные штаны, когда
побежал на утреннюю пробежку. Конечно же, девушка ему не вполне доверяет.
   Настя, между тем, пихала его ручонками, хотя Антон к ней вовсе и не лез.

   - Оставьте меня! Вы отвратительный и толстый! Толстый, вставай!
   - Что?
   - Вставай, говорю, хуже будет! - прокричала Катя на ухо и снова ткнула
Антона в незащищенный бок.
   - Надо же, а я думал, что я уже встал, - удивился Антон. - Ну и хорошо,
что я еще не вставал. Значит это был сон.
   - Какой сон?
   - Я уже не помню. Маразм какой-то. Сирень, соловьи, влюбленные.
Придурки...
   - Давай поднимайся.
   - Слушай, пять минут здорового сна. Как говорил Карамелькин, я тебя как
солдат солдата прошу: подлей масла в огонь.
   - Вот еще! - отзывается Катя сквозь пелену Антоновского сна.
   - Слушай, я давно хотел посмотреть на новом месте сон со значительным
сюжетом, чтоб потом его записать. И написать рассказ.
   - Серьезно, что ли?
   - Очень серьезно. Интерес чисто профессиональный.
   - Ладно. Но помни - пять минут.

                                ВОЗЛЕ МОРЯ

   Антон снова засыпает и видит сон о том, что он дышит морским воздухом,
нюхает все, что цветет. Антон смотрит на корабли и возвращается в номер по
цветущей аллеи и тут на него накидывают сеть, из зарослей выскакивает
заросший секс-маньяк и начинает его душить.
   Антон бьется как волны о пристань и в ужасе просыпается.
   - Уф! - говорит он и подходит к окну.
   Здесь следует заметить, что Антон был изрядно красив и даже подумывал о
карьере киногероя. Кате он тоже нравился, что там говорить о неразборчивых
маньяках.
   - Правда, Катя? - спрашивает Антон и тут на него накидывается
сексуальный маньяк (!)
   Антон ударяет его графином и скрывается в ванной. И тут на него
накидывается сексуальный маньяк (!)
   - Катенька! - взмолился Антон. - Разбуди меня как следует, совсем уже
достал меня сексуальный маньяк!
   - Бегемотушка, просыпайся, милый! - слышит он нежный голос Кати и
просыпается.
   - Пойдем, посмотрим на море? - предлагает Катерина.
   - Пойдем, - отвечает послушный Антон.
   Они сидят на лавочке, Антон курит, а Катя порывается собирать ракушки.
   - Подожди. Сейчас я тебе хокку прочитаю.
   - Давай!

   - Загнанный в угол зверь, именуемый часом.
   Пространство, измельченное твоими шагами
   И вот оно - море в твоей (теперь влажной) ладони...

   - Отлично!

   - Потерян счет моим былым победам
   Моих врагов затеряны могилы
   И волосы взъерошены от чувства...

   - Просто блеск!

   - Цвет твоих глаз меняется время от времени
   Как только ты исписался, глаза тускнеют
   Благодарю тебя за то, что видел это...

   - И это ничего. Мне понравилось, - говорит Катя, хитро прищуриваясь.
   Кате понравилось! Значит это не сон!
   - У тебя не сложилось впечатления, что я постоянно сплю?
   - Слишком много ешь, мало двигаешься.
   - Это все от того, что я хочу кофе. Впрочем, медовый месяц это всегда
одни сны, одни иллюзии.
   - С чего ты взял?
   - Я их видел. Как на счет кофе?
   - Как на счет тенниса?
   - Сделка, что ли?
   - Допустим...

   Так две недели Антон играл с Катей в теннис, ходил в бассейн, в кино,
собирал ракушки, щупал море, лазал по горам - за что и получал две чашки
кофе в день. А то и все шесть.
   Антону позволительно было сказать:
   Себя я лишь в кофейнях сознаю -
   я здесь писал романы и влюблялся,
   считал здесь деньги и до слез смеялся, -
   я прожил по кофейням жизнь свою...

   Однако, надышавшись морского воздуха, Поэт заговорил по-другому:
   Я достиг, добился в этой жизни
   Хитрого прищура своих глаз!..

   Находясь в кофейнях, как вы сами понимаете, он был добродушен, не
хитрил, и такого бы написать не смог.
   Вот пример возросшей ушлости Антона.
   Допустим, Антон и Катя приходят в кинотеатр. Антон мнется, долго не
может разминуться с контролером.
   "Вы - контролер?" - "Да." - "А я - зритель." - "А я так и поняла." -
"Это вам", - говорит Антон сокровенно и протягивает билеты. - " Спасибо", -
отзывается контролер.
   А Катя уже давно прошла без билета. Это к слову...

   Но вот настал наконец день, когда Антон посмотрел на календарь часов и
хмыкнул. Накануне, один из отдыхающих сломал ногу. Антон подумал, что дело
- труба и стал паковать чемоданы.
   Он опасался цепной, маниакальной реакции. Хватит, решил Антон. Походили
в ярлыках! Были мы уже мы отдыхающими, москвичами, молодоженами, прохожими
и пассажирами, только что позвонившими, недавно себе позволившими и
последними в очереди к дантисту.
   Поели мы этих украинских палочек с надписью на упаковке: "Кукурузные
палочки совершенно готовы к употреблению".

   Утром перед отъездом на столе у молодых лежал брачный контракт,
учрежденный ими на один месяц.
   - Продлевать будем? - поинтересовалась Катя. - У меня с тобой были три
счастливые минутки.
   - А обязательства сторон не изменятся?
   - Пока нет.
   - Можно еще на один месяц продлить.
   - Тогда распишись.
   Антон расписался, ("Поставь крестик! Писать ты не умеешь!", вспомнил
он), определив еще раз свой род занятий на текущий месяц.
   - А что ты пишешь в записную книжку?
   - Почитай.
   - Все можно читать?
   - Ну да. Ты же моя жена, ты должна знать, насколько я извращенец, -
улыбнулся Антон и себя похвалил:

   "Нет, не зря я собрал здесь столько замечательных строк. Тем более, что
один человек это всш равно прочитает.
   У него профессия такая - это моя жена."

   Антон пошел курить на лоджию и смотреть на крепость генуэзцев.
Генуэзскую крепость в Судаке два раза брали штурмом в фильме "Эдип" и в
фильме "Таинственный остров". Сейчас там снимали "Мастер и Маргарита".
Может быть сходить со своей камерой, - думал Антон, - поучаствовать в
массовке? Жаль, не довелось там побывать, так сложно было оторвать свой
зад. А ведь он хотел даже заночевать в башне Корадо Чикало, развести там
костер, сделать крепость хоть на одну ночь обитаемой, услышать голоса
столетий. И эти голоса он услышал...

                            БАШНЯ КОРАДО ЧИКАЛО

   (По многочисленным просьбам, последовавшими после первого чтения, текст
этих видений опущен. На самом деле история очень хорошая - см. новеллу
"Башня Корадо Чикало".)

                               МЕЛОЧИ ЖИЗНИ

   Антон потряс головой. Он почувствовал, что продрог, как кот, запертый и
позабытый на закрытой веранде.
   - Дерьмо какое-то! - услышал он возглас Кати.
   - Что-нибудь случилось?
   - Что ты не к месту вставляешь мои реплики в свой рукописный бред?
   - Твои реплики не важны. Они означают, что именно здесь звучит твой
голос... Меня вообще интересовала сама пульсация темы, я так давно ничего
не писал, боялся, что совсем разучился.
   - Это заметно. А где же история о Кролике Ушихвосте?
   - Об этом - в другой раз, - пообещал обязательный Антон. - Прочитаешь в
газете "Уши-Лапы-Хвост" или в журнале "Бомбоглот" щ 14.
   - Нет! Я хочу сейчас!
   - Хорошо. Вот тебе рассказ "Провокатор":

   Как только Ушастому доложишь пять раз на дню, что он милый, он тут же
начинает скандалить, злодействовать и лицемерить.

   - И это все о Кролике Ушихвосте?
   - Нет, это о тебе, - честно ответил Антон.
   Никто не мог взять в толк, почему свою жену Антон называет иногда
"Кроликом". Об этом следует читать в какой-нибудь другой книжке. И другого
писателя.
   - А вот об Ушихвосте.

   Два волка изловили на пересеченной местности Кролика Ушихвоста,
привязали его к дубу и в знак протеста против окружающей среды, объявили
голодовку.

   - Это просто жестоко!
   - Нет, что ты! Все это время Кролик питался вовремя подносимой
морковкой.
   - А, тогда ладно. А теперь что-нибудь о жирафе!

   - "У жирафы была длинная шея, и она всех уже изрядно достала."

   - Слушай, а почему у этого романа такое идиотское название?
   - Этого я пока и сам не знаю.
   - Ладно. Раз мы продлили контракт, подними чемодан и проверь не тяжелый
ли?
   Антон подошел к чемодану, приподнял его и тут же уронил себе на ногу!
   - Адидас-Абеба! Я отдавил себе шесть пальцев на левой ноге!
   - Милый, у тебя разве на ноге шесть пальцев?
   - Бог ты мой, нашла о чем спрашивать! - взвыл Антон и повалился на
кровать. - Спросила бы лучше, не больно ли мне!
   - Тебе, Бегемот, не больно?
   - Нет. Ну отдавил и отдавил. До свадьбы доживем.
   - До какой еще свадьбы?
   - До золотой, конечно, золотко, - проворчал Антон и они вышли с вещами
из номера.

                               БЛИЖЕ К КОНЦУ

   В Симфи Антон приобрел для определенной цели газету и вычитал, что в
Тудаке на Дом отдыха "Солнышко" было сброшено три самолета пакистанских
парашютистов. Народное ополчение возглавил полковник У. Иванов, который был
убит в первый же день.
   Антон недоверчиво хмыкнул - ему представилось, как У. Иванов снова надел
маску Симеоныча и ушел, по своему обыкновению, в глубокое подполье.
   Антон вообще не верил тому, что пишут в газетах. Да и в книгах тоже.

                             НА МЕСТЕ ЭПИЛОГА

   Бог ты мой! Это же мое, для меня - чистый лист, который можно заселять
словами!

   P.S. В конце концов, что мне ещш делать в этой промозглой жизни?

                              Записано с извилин 27-29 Апреля 1992 - Судак
                                             Вторая редакция - Февраль 1993

                             Нестор Бегемотов

                        КАК ФИЛ ПОПАЛ ПАЛЬЦЕМ В НЕБО

                                  Повесть

   Главный корпус одного московского Института (тот корпус, где аудитории
делятся на буковки "А", "Б" и другие) редактор известного альманаха "Пан
Бэ" Нестор Бегемотов называл не иначе, как Смольным. А рокер Фил - тот как
раз в фойе Смольного прижился. Как ни зайдешь кофе попить в кафе-автомате,
всегда Фила увидишь. Сидит он обычно на скамеечке, курит или пьет со
знакомыми. Если ты ему сегодня чем-то симпатичен, может даже рукой зазвать
посидеть с ним рядом, поговорить о том, что вся музыка - это туфта, и что
сейчас надо знать способы, как быстро заработать деньги.
   - Предали меня все, - говорит Фил, щурясь. - Занялись бизнесом, шмотками
всякими торгуют. Даже поиграть не с кем...
   На эти слова басист Фила по имени Антон глубокомысленно кивает волосатой
головой.
   - Я знаю, как быстро заработать деньги, - говорит Фил, прикуривая. -
Есть верный способ: продавать железобетонные столбы... У меня один знакомый
на бетонном заводе есть...
   - Лучше продавай свои автографы, - шутит на это Нестор.
   - Автографы! - хмыкает Фил и выпускает дым сигареты в пространство. -
Водку, привезенную из Харькова через проводника, тоже можно было бы
продавать...
   Эта реплика заставляет басиста Антона встрепенуться.
   - Ну, Фил! - бросает Антон. - Проводник может и кинуть. Не отдаст нам
ящик с водкой!
   - Ну и козел! Не получит тогда свой заработанный червонец!.. Кстати,
Нестор, дай два рубля!
   - Два нет, - отвечает Нестор рассудительно. - Вот тебе три.
   - Антон, дай ему рубль сдачи.
   Антон делает вид, что роется по карманам.
   - Не, у меня нету.
   - Ладно. Я тебе потом рубль отдам, - говорит Фил. Небрежная пауза. -
Когда попрошу у тебя пять...
   Нестор задумчиво смотрит на самого талантливого из своих знакомых
музыкантов.
   - Слушай, а почему бы тебе не записать пластинку и не продавать свои
песни? Смог бы отдать долги...
   - Мои песни никто не купит, - уверено отвечает самый талантливый
музыкант. - То, чем я сейчас занимаюсь никому зафигом не надо...
   - Ну, это ты зря так говоришь. Я бы два твоих альбома с удовольствием
выпустил, были бы деньги. Фил, а ты Тимшина не видел? - спрашивает Нестор о
выбывшем басисте, с которым Фил успешно гастролировал.
   - Нет, не видел... Слушай, почему я постоянно слышу об этом Тимшине? Он
уже исторически не нужен.
   - А кто же теперь исторически нужен?
   - Сидоров тоже исторически не нужен, - говорит Фил после некоторых
раздумий. - И Петров не нужен...
   - А я, например, нужен? - волнуется Нестор.
   Фил оценивающе осматривает редактора Бегемотова.
   - Ты, может быть нужен. Если пойдешь со мной водку пить. А если нет,
значит, и ты исторически не нужен.
   Никто в этом мире никому исторически не нужен, на фиг!

   Через десять минут у Фила Хорошего выход на сцену Дома Культуры одного
московского Института. Он будет играть "панк". Фил и сам панк. Наверное, он
стал панком, потому что в коммунистическую партию его принимать отказались.

   Фил сидит перед зеркалом и красит волосы в желтый цвет. Гитарист Макс
поехал проведать одну знакомую девчонку (у нее был сильный насморк) и
задерживается. Басист Тимшин сидит в углу и ставит на гитару новые струны.
Все колки сломаны и Тимшин пользуется услугами плоскогубцев. На подоконнике
развалился Ударник. Имени его никто не знает, с ним познакомились полчаса
назад, выяснив, что Ударник "классно стучит". Этот вытачивает из бруска
деревяшки барабанные палочки, постоянно ругаясь. Изредка сквозь
неразличимое слышится: "Блин, суки потные, все пальцы уже в занозах!
Блин!". Руки Ударника все в занозах.
   - Как меня уже все достало! - бросает Тимшин флегматично. - Быстрее бы
оторваться отсюда к немцам. Пива баварского хочу...
   - Блин! Какое в жопу пиво! - взрывается Ударник. - У меня все пальцы уже
в занозах!..
   К этому времени Фил делает уже вторую покраску своих волос и в зеркале
наблюдает за своим басистом.
   - Когда-нибудь, Тимшин, ты сопьешься и будешь играть рок-н-ролл на
паперти, - говорит он невозмутимо.
   - Фил! А у тебя есть вторая струна?
   - Есть, - отвечает Фил. - Сними с моей гитары... Когда-нибудь я куплю
себе "фендер" и обменяю его на видеомагнитофон.
   - Фил! У тебя вторая струна не для бас-гитары! - говорит Тимшин,
разобравшись в остроте. - Что ты мне мозги крутишь?
   - Тимшин, ну ты козел! Конечно же она не для бас-гитары. И с виду она
совершенно другая. Это же ТЫ играешь у нас на басухе!
   Фил начинает накрашивать ногти, а Тимшин ругается по-английски (он так
думает, что по-английски). Потом Тимшин кидается к окну, где сидит Ударник,
и с воплем торжества сдергивает штору. Отрезав кусок проволоки, на которой
висела штора, довольно улыбаясь, он возвращается в свой облюбованный угол.
   В разговор вступает Ударник.
   - Эй, кореш! Как там тебя... Фил! Мне стучать быстро? Ты что играть-то
будешь?
   - Я буду играть свои песни... - отвечает Фил задумчиво, после чего
переходит на поучительный тон. - Слушай, чего ты гонишь? Главное стучи в
ритм и в такт, и чтоб драйв был, понял?
   - Ага, понятно. Чтоб драйв был...
   Успокоившись, Фил снимает ботинки американского десантника и красит
ногти уже на ногах.
   В коридоре возникает неординарный шум - это редактор популяционного
альманаха "Пан Бэ" по имени Нестор Бегемотов пробивается в гримерную сквозь
толпу фанаток. Смачно расцеловав поголовное большинство фанаток как бы в
виде пароля, Нестор просовывает очкастую голову в комнату с репликой: "А
вот и я!"
   - Обрати внимание, Тимшин, на этого ублюдка в зеркале, - равнодушно
говорит Фил, теперь обрезая только что накрашенные ногти. - Самое забавное
заключается в том, что это вовсе не мое отражение.
   - Во, клево! - радуется Тимшин. - Чувак, подержи плоскогубцы!
   Нестор влетает в комнату как пробка из бутылки шампанского и
останавливается только возле Тимшина.
   - Во, класс! Я такую басуху у Карамелькина видел! Дай посмотреть!
   Нестор вырывает из рук Тимшина гитару.
   - О, класс, дай померить!
   Вешает бас-гитару на шею, подгоняет ремень.
   - Ништяк! Барабаны!
   Нестор подбегает к отпрянувшему Ударнику.
   - Дай постучать!.. Ну дай, дай!
   Стучит по барабану пионерский марш.
   - А, класс! Нравится?
   С палочками в руках и бас-гитарой на шее подбегает к Филу.
   - Фил! Дай интервью, дай!
   Фил не поворачиваясь, бьет редактора Бегемотова бутылочкой с лаком и
прямо по голове:
   - На!
   Пораженный Бегемотов падает, опрокинув три стула. Лак растекается по его
лицу, делая Бегемотова неузнаваемым. К Нестору подскакивает Тимшин.
   - Фил! Ну ты козел! Ты мне гитару расстроил! Смотри, как грохнулась!
   - Чуваки! - говорит Ударник, который вытачивает еще пару барабанных
палочек (у него их уже штук пятнадцать - они часто ломаются). - А где
гитара? Где ваш гитарист долбанный? Я уже достался здесь сидеть! Все пальцы
уже в занозах!..
   Помутневшим взглядом Фил осматривает помещение. Макс действительно не
обнаруживается.
   - Где... Макс? - спрашивает Фил гробовым голосом.
   Тимшин и Ударник делают заинтересованный вид, внимательно осматривая
гримерную. На их лицах написано глубокое непонимание происходящего. В дверь
стучится, а потом заглядывает Директор ДК по фамилии Шкафчик.
   - Ребята! Через две минуты ваш выход! - объявляет этот Шкафчик. - Только
что отыгрался товарищ Кин-чев, публика разогрета.
   Чрезмерно возбудившись от чувства собственной значимости, Шкафчик
исчезает в дверях, снова попадая в руки фанаток.

   Фил осматривает себя в зеркале, обнажает грязные зубы, втирает в лицо
синий грим. После прихорашивания подходит к поверженному Бегемотову и
пинает его в бок ботинком американского парашютиста.
   Нестор приходя в себя, но еще не в себе:
   - О, класс! Какие шузы! Где нарыл?
   - Чувак, ты на гитаре рубишь?
   - Соло? Лидер? - уточняет взволнованный Нестор.
   - Здесь один лидер. Это я... Соло.
   - Ну как, чего там... Долго что ли научиться...
   - До выхода на сцену - одна минута.
   - Тогда я готов! - говорит Нестор, встает и отряхивается. - Напой мне
две первые песни, остальные я соображу.
   - Я тебе буду аккорды говорить.
   - А я не знаю аккордов.
   Минуту они молча смотрят друг на друга. Наконец в гримерную вбегает Макс
с гитарой и симпатичной девушкой под мышками.
   - А я думал, что вы уже на сцене! Круто! Можно еще успеть!
   Макс достает из чехла бутылку водки, высоко поднимает ее над выбритой
головой.
   - Во!
   Музыканты заметно оживляются и подыскивают подходящий инвентарь. Макс
разливает водку. Все с деланным удовольствием выпивают.
   - Ну ты козел, Макс, - ворчит Фил. - Я только что вот этого чувака на
гитару подписал.
   Нестор с довольным видом уже достает из чехла гитару Макса.
   - О, класс! Где нарыл? Примочка есть? Можно попробовать? Тяжелая,
блин!..
   В комнату снова вбегает директор Шкафчик, по виду которого заметно, что
он в шоке: состояние шока создают его глаза, вылезающие из орбит.
   - Все, ребята, хватит! Если вы сейчас не покажетесь на сцене, начнется
погром! - кричит Шкафчик и, чрезмерно взволновавшись, убегает.
   - Чувак, отдай гитару, она током бьет, - вежливо просит интеллигентный
Макс редактора Бегемотова.
   - Да подожди ты! Я такую песню сочинил! Во, слушай - это улет, это
полный обсад, это больше, чем рок-н-ролл!
   Фил идет на сцену в драном домашнем халате, взгляд его отрешен. Проходя
мимо Бегемотова он больно бьет его пустой бутылкой из под водки по голове.
Разговорчивый Нестор падает, как надпиленный дуб, опрокинув шкаф с
комсомольскими призами и дипломами.
   - Фил! Ну ты козел! - кричит Макс в возмущении. - Ты же мне гитару
расстроил!
   Он снимает гитару с бездыханного Нестора и бросается догонять Фила,
Ударника и Тимшина.
   - Фил! А что мы сегодня играем?
   В комнате остается только неопознанная девушка Макса. Она вытаскивает из
кармана плейер, одевает на Бегемотова наушники и включает кассету.
Бессознательный Нестор с удовольствием прослушивает "Sex Pistols" и
улыбается.
   Девушка Макса подходит к окну и стоит, легка и недвижима, пятнадцать
минут. А может быть и всю вечность.

   О, да! Фил снова вышел на сцену!
   Он подходит к микрофону и задушевно произносит: "Один, один, два!"
Публика в зале тут же разражается радостными криками, становясь повсеместно
"на уши". Фил надевает гитару и идет втыкать ее в пульт. Только что в
гримерной он выпил стакан душистой водки. Сейчас захотелось повторить.
   Команда, как во сне, делает вид, что настраивается. Фил наконец попадает
джокером в пульт и возвращается, как завороженный, к микрофону. "Один, два,
десять..." - снова многозначительно слышится из колонок. Фил, щуря глаза,
высматривает в зале знакомых и кому-то даже говорит: "О, привет!", а потом,
почти без паузы: "Козел!"
   Тимшин, отрегулировав звук, приближается к Филу и они, отойдя от
микрофона, долго спорят о том, какую песню петь первой. Одни из песен Фил
сейчас подзабыл (но потом, по ходу дела, он их вспомнит), другие не знает
как играть Тимшин, оправдываясь, что впервые их слышит о их существовании.
   - Ну ты козел! Все играется в "ре". Обычный квадрат. Вот, смотри...
   Фил начинает показывать Тимшину аккорды, зал шумно оживает, за стенами
слышатся отдаленные, полные горечи, крики не попавших в зал чуваков.
Гитарист Макс, почувствовав что-то неладное, делает один из своих "запилов"
(это мягко сказано), полностью заглушив не только гитару Фила, но и
вступившего Ударника. Последний, не узнавая почему-то песни, все же
старается попадать в ритм, который угадывает по телодвижениям Макса.
   С невозмутимым лицом Тимшин начинает вести басовую партию, которую он
придумал накануне, сидя в ванной (иногда Тимшин сидит в ванной). Чтобы
услышать свою гитару, ему приходится спуститься в зал и встать возле
динамиков.
   Публика вскакивает на сидения, ломает первые за этот вечер кресла, и
вопит от восторга и благоговения что-то неразборчивое. Две симпатичные
девчонки оперативно закидывают Фила своим нижним, хорошо пахнущим, бельем.
    Фил, механически передвигаясь по грифу гитары, решает, что пора
что-нибудь сказать в микрофон. Макс, однако, все пилит и пилит на своей
черной и узкой гитаре, а Тимшин к этому времени выясняет, что его гитара не
слышна совсем, потому что шнур выпал из гнезда усилителя.
   - Да заткнись ты, гад! - кричит Фил Максу и тот выходит из "клинча" (это
мягко сказано), недоумевающе глядя на Фила. Неужели тому не понравилась его
нефиговая импровизация?
   Фил бросает играть и под монотонный ритм барабанов начинает говорить в
микрофон тихим и невозмутимым голосом текст песни, да так, словно
собирается сейчас же броситься в туалет. Текст замечательной песни
приходится выдумывать сразу из головы, что никогда Филу особенно не
нравилось.
   - Когда ты кидаешься нижним бельем в меня такого милого, в меня такого
пьяного, я плохо сплю потом по ночам, прошу тебя перестань - меня уже
тошнит!..
   Тимшин, оперативно включив свою гитару, зажимает поочередно две струны,
делая вид, что играет что-то весьма крутое, над чем много думал до этого,
почти всю жизнь.
   - Ништяк! Круто! А-а!!! - кричат зрители в зале.
   Фил улыбается и идет отпить из бутылки пива, которую спрятал за колонку.
Там он сталкивается с Максом, они начинают жадно пить из горла, не
пользуясь руками (они заняты гитарами). Ударник следит за ними презираемым
взглядом и лупит по барабанам. Все уже знают, что Ударник пьет
исключительно водку Саратовского розлива.
   Тимшин, поговорив с какой-то девушкой возле кулис, неспешно подходит к
микрофону. Забрав его в рот, он начинает думать: что же он может сказать
собравшимся чувакам, которые так любят их всех - и Тимшина и Фила? В голову
почему-то ничего не приходит.
   - А-а! - кричит он в микрофон на всякий случай.
   - А-а!! - отвечают ему из зала.
   - На! - кричит Тимшин, чувствуя, что попал в точку.
   - На!! - отвечает публика.
   - Кареверды! - вопит Тимшин, но завистливый Фил уже оттаскивает его от
микрофона, пиная при этом ногами.
   - Ну ты, козел, Тимшин! Это же мой микрофон! - возмущается Фил.
   Поругавшись с басистом и про себя решив, что больше он его ни на один
концерт не возьмет, Фил начинает петь второй куплет свой замечательной
песни.
   - Я летаю самолетом фирмы "Аэрофлот", отчего меня тошнит потом целый
год, не подноси мне больше водки, старый коммунист, не подноси мне больше
водки, меня сейчас стошнит! А-а! - лениво пропел Фил.
   Тут Фила и в самом деле тошнит прямо на бородатого фотографа,
необдуманно вставшего возле сцены. Этого не ожидал никто. Это было так
необычно на сцене Дома Культуры, так ново!
   - Ништяк! - скандирует зал. - Отпад! Улет! Ка-ре-вер-ды!
   Фила снова забрасывают нижним бельем, но праздник портит директор ДК
Шкафчиком, который одним мановением руки выключает всю аппаратуру и
заявляет, что ТАКОГО он еще никогда не видел (словно мало на улице пьяных)
и "лично он" участвовать в этом больше не собирается (и аппаратура его в
том числе).
   Музыканты облегченно вздыхают и идут в гримерную допивать водку, и там
Фил говорит, что все они (кроме него) "козлы" и он больше с ними не играет
ни во что, даже в карты, в "подкидного придурка".
   Это вызывает небывалую волну энтузиазма среди Тусовки, все соглашаются,
что Фил так знатно блевал на сцене, а эти "козлы" так ничего и не сделали.
Даже Тимшин ничего не сделал, хотя мог бы поиметь кого-нибудь возле сцены.
А все от того, что ленится, да и вообще, он уже исторически не нужен.
   Вот так и кончилось обычное выступление необыкновенной команды "Орбита".
Кстати, другой рокер по имени Хэнк, в то время числился в ДК работником
сцены. После таких концертов он сдавал все найденное нижнее белье в комок
неподалеку и мог жить некоторое время припеваюче. Он так и жил, но пел
только свои песни, а Филовские - никогда. У Хэнка (это все знали) была
мания величия.

   После всего что было в гримерной, после гримерной, на улице, в какой-то
общаге, на каком-то флэту, в комнате у знакомого чувака, Фил знакомится с
каким-то таксистом и тот бесплатно (!) отвозит его на площадь Трех
Вокзалов. Таксист как раз туда ехал, и не прогадал, потому что Фил забыл в
кабине свою классную гитару.
   Фил вырулил на заплеванную площадь и сразу же купил на сто рублей
бутылку водки. Нашлись какие-то мужики, которые пили с ним из мягких, тут
же найденных, пластмассовых стаканчиков, а потом изменили Филу у Фила на
глазах с каким-то гопником из Казани, то есть, стали пить с ним, а на Фила
махнули рукой.
   Фил как раз собрался рассказать о необычайном концерте, в котором ему
довелось поучаствовать и даже о том, что знаменитый редактор Бегемотов чуть
было не взял у него интервью - до того Филу понравились сначала эти
гады-мужики.
   Фил пожал плечами и пошел послушать оркестр, играющий за деньги что
попало. Фил был в восторге от трубача, который очень классно дудел в трубу.
Фил хотел его подписать в свою команду, но отвлекся, потому что его стало
тошнить.
   К несчастью, вокруг была толпа народа и блевать было негде. Оторвавшись
от преследовавших его двух проституток, Фил перешел улицу, чуть не попав
под восемь разноцветных машин, и пробрался на занесенный снегом газончик,
словно для Фила и созданный.
   Облюбовав допотопную табличку "По газону не ходить. Штраф 20 рублей",
Фил задумался - много это или мало?
   Осознав, что у него не хватит денег даже на бутылку водки, не то что на
выплату этого загадочного штрафа и заметно погрустнев, Фил теряет над собой
контроль и его тошнит прямо на табличку.
   После этого он чувствует себя совсем плохо, а вовсе не тот необычайный
подъем, на который он так рассчитывал. Еле передвигая ноги, Фил подходит к
остановке трамвая, не понимая, что барьер и колючая изгородь отделяют его
от счастливых людей, ожидающих трамвая.
   Уже глубокий вечер, но на остановке находится десятка два барышень -
поклонниц Фила. Побывав на его концерте, они устроили пешую прогулку по
Москве и теперь остановились на Трех вокзалах. Через минуту, признав в
потертом субъекте своего Кумира, барышни стайкой слетаются к барьеру.
   - Фил! Фил! - щебечут они, раздавая воздушные поцелуи. - Что вы там
стоите? Идите сюда?
   - Зачем?
   - Ну что вы там один, что там делать, идите к людям! Лезьте к нам!
   И действительно Фил делает несколько шагов к барьеру, но тут путается в
колючей проволоке и, раня ноги, падает на снег.
   - О, что же вы так неосторожно! - вздыхают барышни, пока Фил поднимаетя,
охватив руками барьер.
   Вблизи его лицо натертое гримом приводит в ужас, к тому же от Фила
изрядно разит откушанной водкой, портвейном, снова водкой, пивом (это уже
"на каком-то флэту"), и опять же водкой.
   - Фил! А почему в своих замечательных песнях вы так отрицательно
относитесь к женскому белью? - спрашивает одна из.
   - Потому что я ношу мужское.
   - Фил, вы так красивы и приятны на сцене, вы ведь в глубине своей
культурнейший, наверное, человек, почему же вы так напиваетесь? -
спрашивает вторая из.
   - Потому, что у меня кончились деньги. Я бы напился еще и не так...
   - Почему же вы так не дорожите собой?
   - А это потому, что я ничего не стою, - печально отвечает Фил.
   Барышни не успокаиваются и снова закидывают его вопросами.
   - Скажите, а у вас есть девушка? У вас столько песен о любви! Откуда они
берутся?
   - Я их сочиняю, - честно отвечает Фил и снова отключается, падая на
снег. Его снова тошнит, что уже совсем не интересно, да и не ново.
   Тут с грохотом подъезжает обледеневший 50-ый трамвай и со скрежетом
раздвигает свои двери (как уставшая куртизанка свои ноги). Весь народ (а он
измеряется в сто двадцать голов), как тараканы рассыпается по остановке и
лезет в Трамвай.
   Барышни, полюбовавшись на своего кумира (на Фила), быстро убегают и,
рассталкивая инвалидов, занимают места. Трамвай уезжает. Осиротевший Фил
некоторое время приходит в себя, а потом снова плетется на звуки
привокзального оркестра. Играют лезгинку.
   Во время небольшого перекура Фил подходит к мужику с гитарой.
   - Мужик! Дай я тебе песню клевую сыграю! Полный улет, увидишь! Меня Фил
зовут! Дай гитару. Ну дай, дай!
   - На-а! - раздается сзади и некультурный (то есть, не знакомый с Филом)
кавказец бьет его по голове груженным чемоданом.
   - А-а! - Фил падает на асфальт и приходит в себя через пятнадцать суток.

                               Как бы Эпилог

   На втором этаже Дома Культуры сидят и пьют водку четверо - Фил, его
Ударник, Хэнк и редактор Бегемотов. Выпив водку и рассказав грустные
истории о любви, все слушают Хэнка, который, во-первых, совсем не пьет, и к
тому же недавно решил стать кришнаитом.
   - Еду я однажды в пятидесятом трамвае и вдруг вижу - что-то такое
глобальное, огромное, зависает над городом...
   Здесь Хэнк подробно описывает увиденное им Нечто, а потом добавляет:
   - Наверное, это я Кришну видел...
   - Да брось ты! Наглотался таблеток, вот и увидел!
   - Нет, в самом деле видел, - говорит Хэнк и крестится по-кришнаитски.
   Редактор Бегемотов, положа голову на руки, внимательно слушает Хэнка. По
его щеке, как муха, ползет слеза.
   - Ну видел, так видел, - говорит Фил, вставая. - Пойду отолью.
   И Фил отливает прямо в углу, словно Дом Культуры - это глобальный такой,
огромный общественный туалет.
   - Фил, - говорит Ударник. - Тебя уже за это с пяти репетиционных баз
выгнали, а ты опять отливаешь! Ладно бы, туалета не было, так он же внизу,
на первом этаже!
   - Да брось ты! Моя моча - как слеза невинного младенца. Враз испарится.
   Тут появляется кучерявый директор Дома Культуры Шкафчик, принюхивается,
приглядывается и говорит:
   - Здравствуйте, ребята!
   - Здравствуйте, - парирует невозмутимый Фил.
   - Я бы хотел, - говорит директор, - чтобы вы перестали здесь пить водку
и курить.
   - Я не пью, - быстро говорит Хэнк, который числится в ДК работником
сцены. И это правда.
   - И не курю, - добавляет почему-то Хэнк и это тоже правда, это все
знают.
   - Вы Хэнка не трогайте. Он Кришну видел! - встревает в разговор Ударник.

   - А мне Хэнк и не нужен, - отмахивается Шкафчик и отсылает Хэнка убирать
сцену за какими-то скотливыми выступающими, а сам спрашивает, причем так,
словно для него это вопрос жизни после смерти.
   - Не отлил ли ты здесь где-нибудь, Фил?
   - Что вы! Как можно! Туалет этажом ниже! - изумляется Ударник. - Просто
немного водки выпили... Хэнк вот недавно Кришну видел...
   - Я тебя, Фил, спрашиваю!
   Фил мнется. Можно, конечно, соврать, но для Фила - отливать там, где он
в настоящий момент находится - дело принципа, чуть ли не святое.
   - Как слеза невинного школьника... - начинает оправдываться Фил.
   А по щеке редактора Бегемотова ползет муха.

                             Нестор Бегемотов

                               ТЕОРИЯ ВОЛНЫ

                               Титро-повесть

                                  По реке плыл мужик, помогая себе веслом.
                                                          Авдотья Шлюпкина

                                                 Друзей разбросают вшрсты,
                                               Растерзает любимых время...
                                                       Филимон Серпантинов

   Этим летом в Гурзуфе вовсе не было так уж тревожно, как утверждали
международные обозреватели и упорно считали обыватели из Саратова. Не зная
этого, Антон Саянов забросил все свои дела и поселился в Гурзуфе с
намерением написать роман-памфлет прямо с места тревожных событий.
   К сожалению, июль-месяц выдался до бестолковости спокойным. Даже турки
из Синопа и с мыса Инджебурун, обычно приезжавшие в Гурзуф на выходные
мрачно поскандалить, повели себя как-то странно и вплотную занялись своими
турецкими делами: как-то неожиданно забастовали и не обращали теперь на
Гурзуф-город ровно никакого внимания.
   Антон сидел в своем гостиничном номере типа "люкс", пустоглазо пялился в
окно и сетовал, что его профессиональное чутьш опять сыграло с ним скверную
шутку. И теперь Антон останется без хлеба.

   А ведь обидно! У него в кармане был контракт с журналом "На грани
трезвости" именно на эту фактуру, и вдруг такое невезение! Только
возьмшшься за перо - начинаются проблемы. Так что Антон считал себя
проблемным писателем. Например, после окончания какого-нибудь романа у него
сразу возникали проблемы с получением гонорара.
   Хотел ведь поехать в Питер и написать великий роман о вселенской любви,
но потом забыл. Что поделать, с годами Антон стал чрезвычайно рассеянным.
Однажды, входя в трамвай, вместо того чтобы выкинуть бычок, положил его
почему-то в карман - и прожег фирменную куртку, которую дал ему поносить
Валера Рогалик. В другой раз познакомился он с ослепительно красивой
девушкой, звали еш, разумеется, Наташей. Она сразу увидела в Антоне свою
перспективу, решила стать его секретаршей (просто незабываемая удача!) и
согласилась поехать через два дня с ним на юг. Прощаясь, Наташа записала
ему свой номер телефона. Антон стал ей звонить, разволновался и назвал
почему-то Светланой, она, понятно, обиделась. Так они и не поженились... В
смысле, именно из-за этой грустной оплошности Антон пребывал в Гурзуфе в
полном одиночестве.
   Мучаясь от некоторой неопределенности, Антон часто ловил себя на том,
что ведет жизнь маленькой комнатной собачонки, которая боится выйти на
улицу и вертится всш время возле побитого блюдца с остывшей похлебкой.

   Кажется, именно здесь следует сказать, о ком эта повесть. У моего героя
была распространенная русская фамилия, которую вы можете с удовольствием
перечитывать на обложках некоторых популярных романов. Он мог бы быть из
хорошего дворянского рода, правда, у него начисто отсутствовали породистые
предки. И, к слову сказать, Антон Саянов действительно считал себя
настоящим литератором.
   Имя девушки, о ней - дальше, я изменил. Всш равно выйдет замуж, нарожает
детей и будет запрещать им листать подобные книжки. Я бы и сам так сделал,
но увольте - я по другую сторону баррикад. Пусть это маловразумительное
вступление будет точкой над "и кратким".

   Итак, было жаркое лето 2011 года. Ровно в девять часов утра Антон
спускался из гостиницы "Бронхи" к морю, где неизменно выпивал двести
пятьдесят грамм славянского вина, а затем бил граненый стакан. Такая уж у
него была привычка.
   На автовокзале, иначе именуемом "Пятачок", он и встретился с Венечкой
Синеглазовым, приехавшим на собственном (и потому побитом) "Меркурии" в
сопровождении своей супруги Катеньки. Справедливости ради отметим, что
Антон первым оценил достоинства этой Катеньки. Когда-то она вообще три года
подряд была большой поклонницей Антона, в жаркие дни ходила за пивом,
тайком перепечатывала его рукописи, и только потом, в конце лета девяносто
первого года, совершенно непредсказуемо поехала с Синеглазовым посмотреть
город Париж.
   Как раз в те дни Президент страны решил прошвырнуться в Лондон, и по
радио отупляюще комментировали: "Горбачшв думает, что это будет очень
хорошая встреча". Тут-то все и понеслось, как бумеранг по кочкам.
   В Совках к власти пришли серо-лиловые, ортодоксальные коммунисты, и
Венечка решил обратно пока не возвращаться. С точки зрения тактики он
рассчитал всш верно. Полгода он просидел на полосатом чемодане в
посольстве, добиваясь у симпатичного француза политического убежища.
Венечка был членом редакции альманаха "Прохвост", однажды основанного
скучающим Антоном, что выгодно оттеняло его (Венечку) на фоне основной
массы сброда, приехавшего в Париж.
   Ожидая каких-либо изменений в своей судьбе, Венечка заматерел, то есть
не то чтобы стал громогласно ругаться матом, а наоборот, принялся писать
очень качественную прозу, значительные стихи, а в дальнейшем и на
французском языке. Последнее чрезмерно возмущало потом Антона. Стоило учить
до совершенства английский, чтобы писать на французском? Может быть,
хитрозадый Синеглазов надеется получить свое следующее рождение в Англии?
Вопросы эти сводились к тому, что Венечка оказался не так прост, как
хотелось бы того Антону.

   Наконец Венечка получил французское подданство, поскольку в тамошнем
посольстве плохо разбирались, что представляет собой издание "Прохвост".
Совершенно не акцентируя на этом внимания, Венечка быстренько издал ряд
своих нравоучительных брошюр, в результате чего прибарахлился, обзавелся
бытом и стал требовать называть себя исключительно "мэтром". Картинная
галерея личных работ Синеглазова тоже была не за горами, располагалась
рядом - в предместье Парижа Шампиньи-сюр-Марн.
   Поскольку Катенька первая стала называть его мэтром еще в Москве, это ей
не сошло с рук. В общей сложности у молодых родилось двенадцать детей: пять
девочек, которые улыбались, как Катенька, и шесть мальчиков, которые носили
на шее банты, как Венечка. (Двенадцатого они усыновили совсем недавно, но
он постоянно убегал в трущобы и вел какую-то свою загадочную жизнь.)
Наверное, могло бы родиться и четырнадцать, если бы Синеглазов не обнаружил
в себе склонности к гомо-социализму: на склоне лет он вдарился в
политические коллизии.
   "Главное, чтобы тебя громогласно поддерживал народ! - писал Венечка в
одной из своих революционных брошюр. - Вот наиболее эффективные возгласы из
толпы: "Правильно! Правильно говоришь!.." Для этой цели очень удобно
содержать под рукой небольшую толпу из десяти-одиннадцати человек..."

   Из телеграмм Венечки Синеглазова Антон понял, что как всегда здорово
прошляпил. Сначала прельстившись в Катеньке необычайно красивой фигурой, он
так и не узнал, насколько она умна и сообразительна, да к тому же здорово
собачит на пишущей машинке. Сам Антон, к своему стыду, не использовал
Катеньку как секретаршу, все время водил ее по злачным местам и заставлял
запоминать глуповатые экспромты, о существовании которых забывал на
следующий же день.
   Особенно Антону показалось обидным, что Катенька так и не потолстела, да
и божественная фигура в синих штанах с большими квадратными пуговицами
оставалась выше всяких похвал.

   Все-таки Антон умел любить некоторые вещи в этой жизни. Полюбить он
успел: смотреть из окна трамвая; пересчитывать мелочь в кармане;
обожествлять своих возлюбленных; писать романы к рисункам знакомых
художников; сочинять ритмичные песни; девушку из соседнего подъезда,
которая строила из себя блондинку, а оказалась пустышкой; дым дорогих
сигарет проходивших мимо иностранцев; разнокалиберные вина и настойки;
книжный шкаф с двумя томиками Набокова и ещш пару моментов, о которых не то
чтобы скучно, но долго рассказывать. А город Гурзуф Антон любил всеми
фибрами своей души. Этот город был словно специально создан для того, чтобы
предаваться в ншм воспоминаниям о прожитых днях. Да и в реальном времени
нет- нет да и происходило что-то в этом Гурзуфе, когда в ншм оказывался
сентиментальный Антон. Подчас Антон даже забывал, где он находится, до того
ему нравилось пребывать в безмятежном и безымянном прошлом.

   Похоже, что в этом году предаваться воспоминаниям в Гурзуфе подъехали
почти все приятели Антона. Интуитивно отслеживая их в толпе, он старался
огибать их за версту, считая что они просто неинтересны и нудные до
умопомрачения. Точнее, он был твердо убежден, что они умирают.
   Сейчас я поясню, что это значит. Я даже не берусь сказать, как это
происходит на самом деле, но выглядит это так, словно ничего особенного не
происходит. Возьмем для примера Сидорова. Это он впервые появился в вашей
жизни с двумя бутылками вермута в руках и девушкой с большими серьгами в
ушах, которая потом приблизила к себе всю вашу компанию. И вот все поймали
себя на том, что совершенно не могут без этого Сидорова обходиться. Будто
бы не с кем играть в покер, пить доморощенное вино и свысока говорить о
лилипутах. В разговоре считается существенным упомянуть Сидорова, чтобы ваш
рассказ приобрел весомость. Даже на ночь, засыпая, многие начинают
вспоминать истории с ним связанные, ибо сны в этом случае снятся
необычайные. Вы начинаете строить свою жизнь в расчште на то, что в ней
будет неизменно пребывать этот Сидоров.
   И вот наступает момент, когда Сидоров исчезает. Он пересташт появляться
там, где появляетесь вы, от него перестают приходить одолженные у вас вещи,
о ншм больше не слагают никаких сплетен. И в конце концов вы начисто
забываете о его существовании. Говорят, что так бывает очень часто. А в
розыск подавать вроде бы неудобно. Сочтут, что вы питаете личную корысть.
   Лично я считаю, что они умирают. Хотя тот же Сидоров вскоре неизменно
возвращается, вы снова пьште за одним столом, обсуждаете с ним подвижных и
ленивых женщин, но тут становится ясно, что это уже не тот Сидоров, его
подменили. Какая-то сволочь вложола в него другие мысли, другую, чшрт
возьми, душу. Кто это делает с ними? И как только он смеет это делать с
моими друзьями, я не знаю. И не узнаю никогда.

   Обычно в Гурзуф Антон ездил со своим соавтором, которого знакомые
уважительно величали Стариной Томсоном. Но однажды Антон сильно заболел и
чуть не помер под кривой пальмой. Опасаясь рецидива, Старина Томсон
предусмотрительно отдыхал в Гурзуфе в другое время, чтобы действительно
отдохнуть безмятежно и не устраивать Антону столь хлопотные похороны.
   Антон на всякий случай сочинил для себя эпитафию: "Он жил среди людей",
но, кстати сказать, так и не помер.
   Помирать Антон собирался неоднократно, о чем свидетельствуют
многочисленные автоэпитафии. Вот последняя из известных: "Здесь лежит
труп". Раннее творчество Антона было более жизнеутверждающим. Вот,
например: "Во многих барах я уже слыхал, как юноши стихи мои читают, они
мой слух изысканный ласкают, мне хорошо, что я известным стал..." Ну, разве
это не прекрасно, друзья?
   А вот хороших стихов Антон почему-то не писал.

   Антон и Старина Томсон познакомились ещш в Стародавние Времена. Время
тогда было голодное, то есть денег не было, но постоянно хотелось есть. И
тут, обитая в студенческом отряде, Антон заходит на кухню общежития и видит
Старину Томсона, который, пританцовывая у плиты, нагло варит суп из
пакетика. Отвратительный такой супец, с перцем. Чтобы никто, кроме самого
Старины Томсона и его друга Карамелькина, этот суп есть не мог.
   Антон сразу понял, что Старина Томсон может быть хорошим писателем.
   Первый совместный роман Старины Томсона и Антона назывался... Даже
называть-то его не хочется. Что-то там о шжиках, что ли... Это был лучший
роман восемьдесят седьмого года. Из тех, что авторы в этом году прочитали.
Потом этот роман стали все, кому не лень, пиратским образом издавать - для
личного обогащения, разумеется. Пришлось даже дать объявление в одной
популярной газете: "Скупаем и коллекционируем пиратские издания романа "Как
размножаются шжики". Авторы."

   В 2011 году пришла мода на полосатые плавки до колен у мужчин и
шотландские юбки с бахромой у женщин. Гурзуфские гопники в пику этому
носили исключительно сатиновые "семейные" трусы времен Застоя, выказывая
тем самым свою социальную принадлежность.
   Впрочем, Антона мало интересовали гопники. Ему как-то сподручнее было
увлекаться девушками. Он ведь имел чшткую сексуальную ориентацию, и
особенно нравилось ему отыскивать девушек покрасивее. Обнаружив одну из
оных, Антон начинал забавляться: менял в своем воображении еш туалеты,
одевая еш то в бальное платье, то в мужские брюки, представлял то
спрыгивающей с балкона, то танцующей джигу на столе между рюмок. В такие
минуты он представлял себя портным, каким-то значительным художником или
даже талантливым Извращенцем.
   Э, нет здесь никакой опечатки! Просто в тот год были в моде разные
извращения. Пришлось всем модникам штудировать патологические энциклопедии
и выискивать у себя, либо придумывать, разные отклонения. Потом свою
ненормальность следовало афишировать.
   - Вы знаете, я, наверное, сексуальный маньяк! Вы когда-нибудь бегали за
мужчиной моих лет и наружности с намерением испытать с ним интимную
близость? А не хотели бы вы попробовать со мной открыть мой сейф? Это такие
возбудительные минуты!

   Утро улыбнулось Антону зрачками сорокалетней жгучей брюнетки, которая
шла на пляж и тащила на себе плетшное кресло.
   - Милейшая, - заговорил Антон, как и надлежало - гнусаво и развязно. -
Вы, наверное, играя в теннис или катаясь на велосипеде, испытываете макро-
оргазм, не так ли? Вы на вид так внушительны, так сексапильны...
   - Ах, ах! - как бы утверждая, ахнула, покрасневшая от удовольствия дама,
но Антон бросил ее на углу.
   На самом деле он любил только холодных женщин, которым можно было всю
ночь читать стихи и не покраснеть. В молодости он целыми днями пел песни о
таких женщинах и к вечеру замерзал настолько, что приходилось жертвовать
своими принципами.

   Слушай мое регги, и никогда не скучай! И приходи в любое время, мы будем
пить чай. Мне наплевать, сколько рук прикасается к ней. Тот, кто ошибается,
тот платит вдвойне. Тот, кто влюблен, платит за двоих. Один всегда
романтик, другой, конечно, псих. Мне нравятся движения, когда она одна, но
как мне дать понять ей, что она...
   Она вскрывает меня, как консервную банку!

   Волосы у Машеньки - каштановые, и эта особенность становится сразу
заметной постороннему наблюдателю. Улыбка на губах еш - визитная карточка
иронии. В Москве Машенька носит широкополую шляпку, чтобы знакомые мужчины
не могли к ней наклониться и что-нибудь жарко зашептать на нежное ухо.
Юбочка у неш необычайно короткая, зато выгодно не скрывает ее длинные
загорелые ноги. Приглашением к созерцанию вышеупомянутого многие считали
пронзительно белую оборочку на этой короткой и необычайно притягательной
юбочке.

   Побеседовав с дамой и дав ей понять, что он-то извращшн просто до
последнего предела, Антон разминулся с Машенькой на знаменитой Гурзуфской
лестнице.
   Он размеренно идет вдоль длинного пляжа, разглядывая шрзающих над
волнами чаек, и, наконец, спускается к морю. В воду он ни за что не
полезет. Когда-то в молодости он уже купался в море, после чего у него
заложило в правом ухе, Антон сильно ослаб и заболел. И чуть не умер под
кривой пальмой с недопитой бутылкой пива в руках. И Старина Томсон с тех
пор не ездит с ним оттягиваться в Гурзуф, потому что когда Старина Томсон
ругал Антона, тот ничего не слышал.

   Что поделаешь, Антон рос болезненным литератором, и это мешало ему нести
общественно-полезные нагрузки, например, основать концерн "Прохвост" и
издавать талантливые книги своих знакомых.
   Был у Антона хронический насморк - он не мог записывать свои песни.
Утром он беспробудно спал, потому что всю ночь бродил по квартире. Вечером
у него болела голова - не имело никакого смысла сочинять новые рассказы. А
днем у Антона было всегда самое скверное и отвратительное настроение.

   Антон сморкается в зелшный носовой платок и, лениво переставляя ноги,
шагает дальше. Он останавливается возле знаменитого гурзуфского аттракциона
"Пусти ядро!"
   Гарик Дракулло из провинции Джан-джан стоит с фитилшм в руке возле
чугунной пушки и свирепо смотрит на разбитую чудом не затонувшую шхуну,
которая покачивается на волнах неподалшку от пристани.
   - Слушай, ты будешь стрелять или как? - досадует хозяин аттракциона.
   - Подожди! Не торопись! Гарик ждет, пока на мостике появится капитан
этой каравеллы...
   - Вай-вай! Какой ещш капитан? - сетует аттракционщик. - Это ведь мишень,
да? Понимаешь?
   - Понимаю, дорогой, ещш как понимаю, - сокровенно отвечает Гарик
Дракулло из Джан-джана. - Ты дал сегодня капитану этой каравеллы выходной,
да?
   Антон бершт в руки горящий факел и свирепо прищуривается, глядя на
пузатую "каравеллу".

   Просыпаясь в городе Париже, Венечка Синеглазов выпивает по своему
обыкновению большую чашку кофе с молоком, которое ему приносит прямо к
дверям бородатый молочник, подходит, почшсываясь, к мольберту в мастерской
и двумя-тремя мазками создает новое гениальное полотно.
   Днем картину уже можно созерцать во время визита и восхищаться, но менее
чем за две тысячи франков Венечка еш не продаст, потому что мазкам Мастера
знает цену.
   Деньги за проданную картину Венечка прячет в шкатулку. Это особенная
шкатулка. Здесь лежат средства, на которые Венечка намеревается приобрести
единственную картину, написанную Антоном. Она называется "Расстрел очереди
в сберегательную кассу на улице Авиамоторная".
   Венечка так и не соизволил покинуть Париж даже после того, как всех
серо-лиловых сплавили наместниками в Анголу и к браздам в Рассее пришли
бело- малиновые. Однако на Родину приезжал достаточно часто. Достаточно для
того, чтобы никто не забыл, как неотразимо он смотрится на фоне своих
мемориальных дощечек (что поделаешь, приходится тратить деньги на подкуп
должностных лиц для того, чтобы их повесили). К тому же Венечка полюбил
носить красивые и броские вещи, и ездил в Гурзуф, чтобы дшшево
прибарахлиться.
   - Любезнейший, дайте мне два бокала кваса! - вальяжно произносит
парижская достопримечательность, вытирая со лба выступающий пот.
   И обыватели думали о месье в красных шортах:
   - Смотри, как изъясняется, сволочь! Сразу видно, что из хорошей и
немногодетной семьи...
   Катенька, оставив своего медлительного супруга, ходит мимо кооперативных
киосков и, вспоминая что-то полузабытое, ругается:
   - Ну, разве это платье? Да ещш за такую цену? Я могла бы купить втрое
лучше у себя в Париже!
   О, она неизменно туда вернштся. Париж притягивает к себе все, что
наэлектризовал.

   Пока Антон сандалил из пушки шхуну, Машенька ходила в горы, чтобы
отыскать красивые цветы. Палило солнце, и девушка изрядно приутомилась,
пока дошла до горного серпантина. Особенно у неш устал нос. Им-то и
нюхались все найденные цветы. Названия многих Машенька не знала, но
добросовестно нюхала всш найденное, себя и нос не жалея.
   Дойдя до троллейбусной остановки, Машенька приглядела группу ребят в
ободранных джинсах. Парень с гитарой пел:
   Она не вернштся. Это как лесной пожар!
   Но я помнил, как прозрачен еш пеньюар...
   Машенька присела возле ребят и задумалась - о чем же эта прекрасная
песня? Через минуту она пила массандровское вино из вместительного
жбанчика, бородатый отложил бонги и миролюбиво гладил еш по коленке, а
парень в очках, продолжая играть на флейточке, просто, но очень душевно
смотрел в еш глаза, пытаясь поселить образ Машеньки в свошм сердце.
   Между тем тот, что с гитарой, не успокаивался ни на минуту:
   Она рождена, чтобы видеть рассвет,
   Но с утра жизнь невтерпшж...
   Она не привыкла слышать "нет",
   Она любила слушать дождь...
   Музыкантов было трое, они были непростительно молоды и радовались друг
другу и тому, что здесь так тепло. Они понравились Машеньке, но напились
все вовсе не из-за этого. Она знала толк в вине, моя девочка. И ей было
наплевать, что это я сидел на этой пыльной остановке со своими друзьями лет
двадцать назад. Ведь это именно я пел эти странные песни...
   Хотя, конечно, ещш более странно, что она встретила именно нас тем
солнечным летом. Ведь это было так давно.

   Жара. Все цветшт, как перед смертью. В частном доме, которых немного
здесь осталось и мимо которых постоянно проходит Антон, соседи пытаются
сжить со свету столетнюю бабку. Она ещш хороша собой, много разговаривает
и, к сожалению, отлично слышит.
   Лифтшр в гостинице - еш любовник. Он тоже болтлив и, описывая их связь,
на подробности не скупится. Антон обычно оставляет ему щедрые чаевые,
опасаясь, что лифтшр завезшт его когда-нибудь на крышу гостиницы и
прирежет.

   Когда-то Фил был рокером и сочинял потрясающие песни. Фил был молод, и
пиво было недорогое, посему одна из песен была написана на стихи Антона.
Сюжет был такой: некая девчонка приходит к Филу в белых носках и постоянно
его стремает. Фил еш хочет, но всем говорит, что вовсе не хочет: "А между
нами всего два градуса тепла-а!.." - поет Фил. И в этом, конечно, его
трагедия.

   Трагедия Фила была столь значительна, что ему приходилось пить с самого
утра, посвящая весь день религии Самоуничтожения (так, чтобы спиться
непременно и окончательно).
   Вообще-то Фил был панком. Но не таким, как их описывают в наших газетах
и какие живут в городе Харькове. Скорее всего, Фил решил стать панком,
потому что в коммунистическую партию его принимать не хотели. Например, Фил
не считал, как некоторые панки, что повсеместно блевать и мочиться так уж
необходимо. В глубине души он был чуть ли не интеллигентом (если это слово
еще имеет смысл в нашем мире) и никогда не отказывался, например, от того,
что брал взаймы деньги. Фил просто играл панк, играл удивительно хорошие
регги, он был музыкантом. Многие знали его песни наизусть и просто
боготворили Фила.
   На "Сачке" стоит дым и мои друзья, один из них круче, даже чем я, у
Тимшина снова поехала крыша, и все навострили в "Булонь" свои лыжи. И вот
среди них появляешься ты - игривая кошка чьей-то Весны, в крутом прикиде и
в белых носках, ты пришла, чтобы снова вселить в меня стра-а-ах!..
   И я говорю, от тебя сам не свой: "Как странен наш мир из осколков
стекла, хотя это, право, мне все равно... Но между нами всего два градуса
тепла!.."
   Однажды Фил поехал с этой песней на гастроли в Германию, и как-то ему
пришлось выступать на белоснежном теплоходе "Изабелла". Капитан корабля
послал филовской команде по кружке пива. Вот что он сказал:
   - Эй, Ганс! Отнеси этим русским панкам по кружечке моего самого лучшего
баварского пива! Мне нравится музыка, которую они играют. Я, бип! давно не
слышал такой - бип! бип! - музыки!
   А сам Фил относился к своей популярности невозмутимо.

   О да, Фил славился своей невозмутимостью. Помню, был случай, когда он
облажался и выскочил на сцену из гримерной не в свою очередь. Фил не сразу
понял, что попал под саунд каких-то металлистов (из другой гримерной). А
когда понял, ничуть не смутился, подошел к микрофону и приступил петь свою
программу. Эти металлюги его еле-еле со сцены выгнали.
   Так что Фил жил без комплексов. С годами он стал жить совсем просто -
перестал сочинять песни, гастролировать, работать и строить планы на лето.
У него была только одна проблема, и не с головой, как у Антона. Проблема
заключалась в том, что у Фила постоянно не хватало денег. Но тут-то его
выручал Замечательный Перстень, с помощью которого можно было запросто
выиграть пару сотен на игральных автоматах "Покер".
   К сожалению, удачливому Филу приходилось постоянно скитаться, так как
выигрыши его привлекали внимание окрестных рэкетиров. Летом он, в основном,
скитался по побережью Крыма, где всегда тепло и можно встретить старинных
знакомых, то есть пить с ними на халяву хоть до самого утра. Или даже
встретить девушку, с которой Фил когда-то "вместе отдыхал на юге".
   Кстати, из песни Фила взята эта маленькая цитата. Музыка к ней просто
замечательная. Когда Антон Саянов слышал какую-нибудь песню Фила, сразу же
начинал мечтать: вот станет он богатым, обязательно выпустит пластинку
лучших песен своего друга, Фила. Теперь-то она наверняка уже сделана, я
просто не в курсе.

   Я зашшл в кафе, она брала кофе, и я подошшл, сказал ей на ухо: "Возьми и
мне, а то стоять неохота". Она взяла и мы сели за столик, и я сказал, что я
еш знаю - мы вместе отдыхали на юге. И тут оказалось, она меня помнит, и мы
с ней взяли ещш по кофе.
   Но тут подошшл какой-то ублюдок и вызвал меня для разговора, и там
натурально набил мне морду, хотя, на мой взгляд, без веской причины. И мы с
ней взяли ещш по кофе и поехали на троллейбусе, и нам наплевать было на
контролшров - мы просто взяли и купили билеты.
   И мы приехали ко мне домой, она сказала: "Я сварю кофе". Мы выпили кофе
и мне стало плохо, мне это вредно - пить столько кофе. И я сказал, что
выпью водки, она сказала: "Налей мне тоже", и мы накатили по пол-стакана, и
сразу стало намного легче.
   И я опоздал, и все меня ждали, но я был не один, и никто не ругался.
Только Тимшин бросал ироничные взгляды, но кто-кто, а он мог бы быть
скромнее. И мы ей играли все наши песни, она слушала их и улыбалась, а я
забывал слова и аккорды, но это было, наверно, от водки...

   Конечно, Антон никак не ожидал увидеть Фила в Гурзуфе, посему шел в
казино, ничего не опасаясь. В казино он решил зайти в чисто познавательных
целях - сможет ли он угадать на рулетке несколько чисел подряд, и не
опасался он достаточно долго, пока в белобрысом, стриженном почти наголо
субъекте с грязными бакенбардами не распознал того самого Фила.
   - А, привет! - бросил Фил небрежно, словно они расстались день назад.
   Можно подумать, он специально сидел на тротуаре двенадцать лет, чтобы
повстречать-таки Антона и ошарашить его своей невозмутимостью.
   - А, привет, - небрежно обронил Фил и взмахнул своей Чудо- Кепочкой. О,
это была та самая Кепочка, которая никогда не терялась, неизменно
возвращаясь к Филу. - Я только что опять четыреста жетонов из автомата
выгреб. Каре на девятках.
   Значит, Фил снова вышибал деньги из этих дешшвых игровых автоматов и не
проявлял к рулетке ни малейшего внимания. Вряд ли удастся затащить Фила в
казино, чтобы использовать его Замечательный Перстень.
   - Слушай, я просто потрясшн! Как тебе удается подловить каре на
"одноруком бандите"? - изумился Антон.
    - Запросто, - охотно признался Фил и в очередной раз рассказал
устройство своего Замечательного Перстня. - Как только приходят два короля,
я поворачиваю Перстень сто сорок три раза - и считай, что выигрыш у тебя в
кармане. Каждый раз по восемьдесят рублей. Тут главное - не сбиться со
счета...
   Антон решил, что это были бы большие деньги лет двадцать назад, и
позавидовал.
   - Слушай, Фил! Одолжи мне свой Перстень, ненадолго. А я прощу тебе долг
в сорок рублей, которые ты взял у меня летом 1989 года и не отдал. Никогда.
А все время обещал отдать. И я постоянно ждал и надеялся, что у меня будут
такие деньги. И я смогу купить себе красные шорты. Такие же, как у Венечки
Синеглазова.
   - Да брось ты! - оборвал его стенания Фил. - Пойдем лучше пить кофе!

   Услышав знакомую присказку Фила, Антон задумался. Устоять было
практически невозможно - привык Антон боготворить этого Фила.
   - Да ладно тебе, пошли, - уговаривал его Фил. - Я расскажу тебе
роскошную историю о несчастной любви. Ты такие любишь...
   Простодушный Антон купился, и они степенно пошли в кофейню. Тут только
Антон заметил, что на Филе нет его Удивительных Тапочек. Удивительны они
были тем, что могли поднять в воздух метра на три любого гопника, ростом с
Фила.
   "Пропил, - жалобно подумал Антон. - Такие Удивительные Тапочки, и те
пропил..."
   В кофейне к кофе опять давали нагрузку - бутылку крымского вина.
Приятели выбрали две бутылки хереса и сели в углу за столик, не афишируя
своего появления.

   А вот и история о несчастной любви Фила, рассказанная им между стаканами
хереса.
   - Все вокруг танцевали, и она танцевала со всеми, а я стоял возле
колонны и смотрел на неш. И она знала, что я смотрю на неш, и искала мой
взгляд. А я стоял и опирался на колонну здоровой рукой. Я так и не подошел
к ней в этот вечер. Потому что рука у меня была в гипсе, а танцевать с
забинтованной рукой - пошло. Но я знал, что она хочет танцевать только со
мной, хотя она и танцевала с другими. Она постоянно оглядывалась на меня и
искала мой взгляд. Мы так любили друг друга, но я так и не подошел к ней в
этот вечер. И в другой вечер тоже...
   - А что было потом? - заплетающимся языком спросил Антон, забывая
утереть непрошенную слезу.
   - А потом она уехала в другой город, и я ее больше никогда не видел.
Наверное, умерла, или что-то в этом роде, - ответил Фил и это было
последнее, что он сказал внятно, потому что был пьян. И Антон опьянел тоже.

   Дело в том, что свою жуткую историю Фил разбавлял стаканами вина, и
после каждого предложения приятели пили. Поэтому читатель, если способен,
может перечитать рассказ Фила снова, проставив обширные многоточия, за
время которых можно поднять стакан белого хереса и опрокинуть его в
страждущее горло.

   Потом они возложили свои чаевые к постаменту двух пустых бутылок, вышли
из кофейни и встретили на улице ночь. Нет смысла описывать их дальнейшие
похождения, к теперешнему Антону они не имеют никакого отношения. Все, что
случилось с ними в эту ночь, должно ыло произойти с совершенно другим
человеком - Саяновым молодым и бесшабашным, а не с тем ленивым и боязливым
прохвостом, который объявился недавно в Гурзуфе. Так что на следующий день
Антон ничего не мог вспомнить. Для этого надо было оказать я в уже
прошедшем времени, но эти годы канули, как ночь растворяется в дне. Эти
годы исчезли, как пыль под мокрой тряпкой. Они разбежались, как грабители
банка под вой полицейских сирен. Одним словом, этих лет уже не было
впереди.

   Мастер и Подмастерье сидели на берегу заброшенного пруда и говорили о
себе.
   - Скажи мне, Мастер, - сказал Подмастерье. - Почему я так много думаю,
столько работаю над собой, пишу такие умные и толстые книги, а ты ничего не
делаешь, но тебя все считают Мастером, а меня Подмастерьем?
   - Все, что ты делаешь - неидеально и несовершенно, и вряд ли когда-либо
станет идеальным, поскольку это теоретически невозможно, - благосклонно
отвечал Мастер. - А я идеально ничего не делаю. Я - Мастер!

   Капризно щурится метрдотель, осматривая мой прикид. Не хочет он впускать
меня поесть. Как пшс безродный, ухожу я прочь, искать попроще и под стать
мне мест...
   Чрезмерно давно, одним душным летним вечером, Антон и Венечка так и не
попали в ресторан "Ранняя пташка"... Бывает же так! Продашшь всш, что есть,
а остаешься с носом!
   - Напой мне, Венечка, слово "пиво", - говорил Антон задумчиво.
   - Пии-воо! - послушно пел Венечка, и на душе светлело. И не было уже
причин определять себя в пространстве, раскладывать свои взаимоотношения с
внешним миром по полочкам, черкать старые, замутненные рукописи. Можно было
жить дальше.
   И вот пристроились они в студенческом общежитии факультета Автоматики и
вычислительной техники и стали говорить о том, что оба они никакие не
программисты, а литераторы, и могут запросто написать друг на друга
зловещую эпиграмму. Разговор постепенно заходил в тупик, и только появление
на столе усатого рыжего таракана привнесло в их посеревшую жизнь нечто
новое.
   - А что, - сказал Антон, - давай устроим самые что ни на есть настоящие
тараканьи бега. Пусть этот будет - Первый.
   Таракан был посажен под стакан, а литераторы, дымя папиросами,
приступили к поискам Второго. Извозившись, как свиньи, они его так и не
нашли, и, понятное дело, огорчились.
   - Да брось ты, - сказал Венечка, потом поднял стакан и выбросил Первого
в открытое окно. - Пережившм.
   - Убийца!.. - проникновенно сказал ему Антон, покачивая головой.
   В тот душный вечер он отчетливо понял, что Венечка-киллер способен на
большее.

   В глубине души Венечка-киллер был андроидом. В голове его была лампа -
она излучала, внутри - железяка, по ночам он ее смазывал. Все это, впрочем,
не мешало ему быть хорошим писателем, придумывать замечательные сценарии к
спектаклям, названия для романов ииметь способности к пожиранию из банки
клубничного варенья.
   Бывший рокер Карамелькин тоже любил пожрать, а особенно пылал страстью к
сосискам с горчицей. Но так, чтобы сожрать ложкой целую банку горчицы, -
такого себе никогда не позволял.

   Напившись накануне с Филом, Антон спал плохо. Ему снились грустные и
печальные истории, где все любили и от этого были только несчастны. Он
просыпался тяжело, но вот сон был оброншн возле кровати. Антон раскрылил
глаза и почувствовал возле себя что-то живое. И действительно, было на чем
остановить свой взгляд, потом в смущении отвести в сторону и созерцать
видение, будучи уже посторонним и в прошедшем времени: в своей постели
Антон обнаружил весьма привлекательную девушку, на вид кроткую и во сне
достаточно невинную.
   - Ничего себе, - удивился Антон и тронул еш за плечо.
   - Привет, - буркнула та, отстранившись. - Меня Машенькой зовут. Вчера
вытащила тебя из кофейни. Меня Фил попросил... Который час?
   - Уже десять, - пробормотал Антон.
   - Какая рань... - зевнула девушка и тут же снова уснула.
   Антон перелез через свою находку, надел тапочки и присмотрелся.
   "Красивая", - подумал он. Потом облачился в халат с лампасами и,
приободршнный видением, смело пошел в ванную.
   - Надо будет сварить для неш благоухающий кофе, - твердо решил он,
наполняя теплотой свое легкоранимое сердце.
   Машенька выглядела достаточно неплохо, чтобы с ней было можно.

   В этом отношении Лев Толстой был не прав. Он вообще всячески ошибался,
собственно говоря, на одних ошибках и вырос. Но не признавал этого. Стал
поучать других, экспериментировал. На старости лет настолько о себе
возомнил, что стал глумиться над критиками, топал ногами и считал себя
Глыбой. А всш из-за какого-то романа, который Антон и знал-то в пересказе
Венечки Синеглазова.

   - Скажите, а чем это так зловонно воняет из вашего номера? - злорадно
спрашивает знакомая горничная из гостиницы.
   - Сухим горючим. Я варю на ншм благоухающий кофе. И из номера моего не
воняет, как вы изволили выразиться, а всего лишь "скверно пахнет", -
надменно отвечает Антон и поднимает указательный палец вверх, поучая.

   - Эй, Антон! - говорит Машенька, подходя к Антону. - Я нашла у тебя в
постели блоху!
   - Оставь еш себе, Машенька. Я не состою в обществе Охраны животных!
Кстати, а что это ты делала без меня в моей постели?!
   - Я там прыгала!

   "Интересно, - думает Антон. - А способна ли блоха допрыгать до Парижа,
если она будет чштко знать, что там ей будут предоставлены самые вольготные
условия?"
   Вопрос был не так прост, как казалось на первый взгляд. Антон отрешился
и через минуту выводил на плотном листе бумаги печатными буквами: "Я -
хозяин своей блохи!"
   Машенька оказывается за его спиной. Она прыскает, пририсовывает сбоку
ушастого слона и идшт вешать готовый плакат на стену.
   - А сегодня ты просто восхитительна! - честно говорит Антон, разглядывая
волнительные Машенькины изгибы. Он приближается к ней с намерением
погладить по ноге.
   - Только спокойно. Меня не прельщают месье с дабл-чином, - развязно
отвечает Машенька. Огибая Антона, она возвращается к столу и бершт в руки
бутылку розового портвейна.
   - Кстати, могу грамотно разлить по "булькам". Не ошибаюсь...
   В этом Антон верит ей, как орфографическому словарю.

   "Мне нельзя волноваться, - думает между тем Антон. - Когда я волнуюсь, у
меня возникает желание пересчитать деньги..."
   Антон вздыхает, садится за стол и записывает свои переживания в толстую
записную книжку, кое-что для конспирации опуская.
   "Как я хочу погладить твою..." - пишет он, вздрагивая.
   "Как хорошо, что ты не носишь... Как бы мне хотелось..." - пишет Антон,
улыбаясь.
   "Как бы мне хотелось..." Это даже не стихи. Это нечто совсем из другой
жизни. Может быть, из жизни насекомых. Антон понимает, что забршл в дебри,
где законы - призрачны. Луна освещает кроны вершин и слепит глаза. Антон не
знает, чего здесь можно желать и где здесь вечное, до которого совсем
недавно было подать рукой.
   Господи, ну сделай со мной что-нибудь такое, о чем потом будет приятно
вспомнить за чашкой кофе!

   Я знаю, она в праздник подбирает цвета. Я думаю, она достойна холста!
Она должна блистать во всшм , что есть у неш. Всегда найдштся тот, кто
решит, что он влюблшн. Она должна блистать - это так ей идшт! И кто-то для
себя еш подбершт. Но это всш равно не приведшт ни к чему. И я не знаю как
сказать ему...
   Она пошлшт его, как почтовую марку!..

   Антона порадовало, что Машенька поселилась в его номере. Он почему-то
неправильно думал, что девушка будет его кормить умело приготовленными
деликатесами и не даст отравиться пельменями на набережной.
   - А если нам захочется есть, - говорила Машенька рассудительно, - можно
пойти на базар - поторговаться. Попробовать все. Как следует...
   - Что ты волнуешься? У меня есть деньги, - говорит Антон, разминая в
кармане халата с лампасами роскошный бумажник из шкуры убитого крокодила.
   - Откуда у таких, как ты, деньги, мальчик?
   - Девочка, я пишу увлекательные романы. За них платят живые деньги, -
отвечает Антон, вдохновенно всш перевирая. - И потом, я читаю лекции в
городе Саратов на тему: "Авангардизм в жизни водопроводчика Сидорова".
   - И что, кто-нибудь на них ходит?
   - Да так, собирается в зале водопроводчиков двадцать, рассаживаются по
трое...
   - Если хочешь, я могу помочь тебе написать какой-нибудь роман. У меня
очень красивый почерк, - говорит ему Машенька.
   От удовольствия Антон зажмурился.
   - Но раз у нас есть деньги, надо сходить в ресторан, - говорит Машенька
после паузы, и нет сил, чтобы ее переубедить. Потому что в ресторане
"Шамхор" - ресторане-побратиме города Шамхор - гнездятся темпераментные
бизнесмены, и они здорово тащатся от Машеньки, от еш юбочки с оборочкой, а
это ей здорово льстит.
   Приходится спускаться вниз по улице в этот ресторан, проходя мимо
транспарантов "Народ и народности едины!", "Абсурд - наше знамя!" и "Дело
Чехова - жившт и процветает!" Последнее, конечно, как-то утешает.
   В ресторанах к Машеньке Антон никогда не присташт. Он помнит: если
женщина хочет есть, можно запросто получить по голове. Поэтому он держится
за столом смирно, затравленно глядит на соседние столики и, изучая
принесшнный счет, думает о том, что его никто не любит, не печатает и более
того - не платит денег. "Ну, спрашивается, зачем мне деньги? - утешает себя
Антон. - Однажды у меня уже было двести рублей, и что вы думаете? Я их
истратил!"

   - Хочу вас предупредить, что после двадцати тршх нуль-нуль посторонних в
вашем номере быть не должно, - выговаривала Антону симпатичная горничная,
татарка с мясистым носом.
   - Что за драконовы порядки. Как при коммунистах, - озабоченно вздыхает
Антон.
   - При коммунистах вы, наверное, дворником служили, а теперь вот в
"люксе" гнездитесь, - язвит горничная, шмыгая своим королевским носом.
   - Можно и дворником хорошо работать, - отвечает Антон что-то чрезмерно
странное.
   - В вашем-то возрасте, да с вашей внешностью, оставлять у себя в злачном
номере цветок столь невинный - это просто нескромно.
   Антон соглашается окончательно и досташт двадцать пять рублей с Антоном
Чеховым.
   - Вот, возьмите, - говорит он. - Если не брать в голову сомнительных
историй, напечатанных обо мне, то на самом деле я очень скромен.
   После чего он наклоняется к уху горничной и говорит ей нечто такое, от
чего та изрядно (но с удовольствием) краснеет.
   - Чшрт знает что творится в этой заплшванной гостинице, - скрипит
горничная машинально, потом улыбается, ослепляя золотом зубов, и исчезает в
тшмном коридоре.
   Как Золушка, услышавшая полуночный бой часов.

   Хорошо, что на вопросы, которые образуются в голове, отвечать не
обязательно. Почему Антон не может жить так, как он хочет? Почему Антон не
может придумать что-нибудь такое, что сделало бы его счастливым? Должно
быть, просто судьба... Линии судьбы у Антона причудливо противоречивы,
особенно на ногах. Впрочем, в Москве противоречивого Антона очень легко
вычислить. Ровно в одиннадцать нуль-нуль он лежит дома на диване и
отрешшнно смотрит в потолок.

   Однажды Антон куда-то запропастился, не приезжал даже на "Бауманскую"
(ныне "Набоковская") пить кофе с сахаром.
   "Заболел, наверное, Антон, он такой у нас болезный", - подумалось
сердобольному Томсону, и решил он нагрянуть к Саянову домой, проведать
своего друга. Приезжает он, смотрит - а Антон сидит на полу, сжигает свои
рукописи на железном листе и посыпает голову пеплом.
   - Что новенького? - тактично спрашивает Старина Томсон, опасаясь, как бы
Антон не кинулся на него с молотком - видно ведь, что свихнулся. Антон
пожимает плечами, молчит.
   - Что-нибудь случилось?..
   - Ничего, - отвечает Антон. - Просто всш это давно уже издано...
   Старина Томсон молча смотрит на безутешного Антона. Наконец ему в голову
приходит дельный совет.
   - А ты еще что-нибудь напиши!
   - А они - снова издадут! - мрачно парирует Антон. А сам - чуть не
плачет...

   У кошек - улыбка Моны Лизы. Но искать в женщине кошку - всш равно, что
ходить по опавшим листьям и, прогоняя кислород по гортани, кричать:
"Листопад! Листопад!" Или спрыгнуть с парашютом и что есть мочи вопить: "Я
лечу к Земле!", что, практически, то же самое...
   Чшрт возьми! Но они ведь отыскали друг друга среди этих безумных газет,
понурых прохожих, вороватых кошек, захламлшнных комнат, помятых трамваев и
подделанных проездных! Им повезло...
   "Один шаг, Антон, и в твоих объятиях окажется это сокровище - Машенька",
- говорит Антон сам себе. Сейчас они прижмутся друг к другу, как клинок и
ножны. Через минуту все остальное станет незначительным, и просто неважным.
"Сейчас я сделаю это!", - решает Антон, и получает удар подушкой по
взлохмаченной голове.
   - Ах, так! - вскрикивает Антон и отвечает тем же...

   Наконец, Машенька присела на кровать и говорит:
   - Хорошо, я согласна. Только отвернись и закрой руками глаза.
   Антон послушно отворачивается и по звукам в своем воображении пытается
уловить происходящее.
   Вот сейчас она встала и расстегнула на юбке молнию, вот она снимает еш
через голову. Теперь снимает... ах, нет, она не носит бюстгалтера, это
непрактично... Падают босоножки, скользят по ступням носочки, ах, пардон,
их нет тоже, я ведь прекрасно помню... И вот самое удивительное - медленно
сползают по ее стройным ногам, легко задевают коленки ее белоснежные
трусики с изображшнной на них толстой синей рыбкой и надписью по-китайски
"воскресенье".
   И вот она стоит совершенно первозданная. Снимать больше нечего.
Абсолютно. Совершенно. Да, она - совершенна... Наверное, она решила
причесаться. Она медленно и размеренно расчесывает свои удивительные,
каштановые волосы...
   Что же, чшрт возьми, она ещш может делать?!
   Антон быстро повернулся и увидел Машеньку, сидевшую на кровати в
первозданно одетом виде. На вид Машенька была печальна, поскольку на столе
открытая банка тушшнки по-литовски и три яблока были уже съедены. От яблок,
правда, остались маленькие, ловко обглоданные огрызки, как следы чаек на
песке, - но это уже мелочи.
   - Ах, да, пардон. Теперь можешь повернуться, Антон, - спокойно сказала
печальная Машенька и размеренно зевнула.
   - И вообще - от секса девушки только хорошеют, - пробормотал Антон не к
месту.
   - Только спят плохо, - отрезала Машенька. - И запомни, Антон, я вижу
тебя насквозь. У тебя внутри печшнка!..
   Антон замялся, а неподступная Машенька тут же уснула.

   Ты трезвая - добрая.
   И пьяная - добрая.
   Но спящая - злая...

   В пятницу с самого утра Машенька почувствовала себя неудовлетворенной.
Умывшись и позавтракав в номере, она стала требовать развлечений, но всш,
что предлагал Антон, отметала с полуслова.
   Наконец, сошлись на том, что Антон отвезшт еш на катере в Ялту -
покататься на канатной дороге, наверху которой, в здании, состоящем из
одних колонн, находится знаменитый стрип-бар "Золушки во мраке". Об этом
баре сложились хорошие рекомендации - однажды Антон забрел туда с Венечкой
Синеглазовым, и они напились.
   Катер рассекал волны, скандаля напропалую, а Машенька ходила то на нос,
то на корму, то ее укачивало, то ей было душно. Только теперь Антон
догадался, как могли звать Машеньку еш знакомые - не иначе как
Машенька-Невзначай. Забавно, но как только Антон догадался об этом,
Машенька-Невзначай неожиданно чихнула и произнесла:
   - Смотри, какой мужик стоит - морда красная, нос вылупил!
   - Где? - заинтересовался Антон.
   А Машенька, не в силах больше выдержать унылое пребывание на катере,
выскользнула из юбочки и маечки и, продемонстрировав неотразимый купальник
цвета морской волны, сиганула за борт. Антон собрал ее вещи в сумку и
вздыхал, глядя, как Машенька уже забирается в чью-то лодку, к улыбающимся и
почти голым мужикам. Тут с берега какая-то сволочь стала палить по катеру
из пушки. Антон отвлшкся, а когда судно вышло из зоны обстрела,
познакомился с известным в городе самоубийцей Шкафчиком.

   Шкафчик оказался оригинальным типом. Он жил в очень маленькой квартире с
окнами на помойку. И вот однажды, лет двадцать назад, он стал добиваться
улучшения жилищных условий. Два раза он прыгал с крыши, один раз пытался
отравиться пельменями на набережной, потом вместе с номерным партбилетом
угрожал предаться самосожжению перед горкомом, голодал, был не раз бит
наймитами, почти каждую неделю резался безопасной бритвой...
   - Как свинья на бойне, - комментировал Шкафчик. - Четыре раза я вешался.
Это самый надежный способ. А что делать? Вы бы слышали эти крики с
помойки... Потом я решил...
   - Простите, а утопиться вы не пробовали? - спросил Антон, кивая за борт.

   - Я что, по-твоему, дурачок? Я же не умею плавать! - отвечал возмущшнный
Шкафчик.
   Легкоранимые люди очень легко обзаводятся друзьями, потому что все имеют
склонность к бытовому садизму.

   В Ялте Антон решил отправить Старине Томсону звуковое письмо. Пройдя
мимо кабаков, он обнаружил знакомую вывеску и открыл скрипучую дверь.
   - Опомнились! Да это было еще до Перестройки! - взорвалась дама за
столом. Антон засомневался даже, не предложил ли он ей что-нибудь
неприличное. Дама подумала о том же. Мысль понравилась, тон смягчился. -
Сейчас здесь носки продают, оптовые партии, одно название только и
осталось. Спроса, милейший, не было. Вот и прикрыли лавочку.
   - Как нет спроса? - сетовал Антон. - А как же я? Я ведь так хотел
послать своему другу, Старине Томсону, песенку "Неплохо-неплохо", так я
мечтал, что он услышит мой голос и порадуется...
    - Месье, не брызгайте слезами и пользуйтесь телефоном. Говорите как
можно громче - и вас обязательно услышат!
   Вместо звукового письма пришлось отослать загадочную телеграмму: "Скучаю
посредством нового романа. Намыливаюсь Париж. Сигналь что привезти из
шмоток. Твой, по совместительству, Антон".
   На самом деле Антон мерзко лицемерил, допуская, что Старину Томсона
может порадовать звук его голоса. Томсону нравились песни Антона, и слова,
и музыка, да всш что угодно, но только не его "препротивный" голос.
   "Ну, не дал нам Господь голоса! - ворчал добренький Томсон. -
Карамелькину вот, например, дал, а нам - нет!" Чтобы не слушать песен
Антона, Томсон специально расстраивал к его приезду гитару, а сам Антон
настроить ее никак не мог.

   Вот, кстати, текст песни "Неплохо-неплохо". Еш распевали друзья Антона,
с которыми он играл "акустику", в те минуты, когда были очень пьяны и
чувство прекрасного, естественно, притуплялось.
   Когда мой гитарист напивается в жопу, он вспоминает очень мрачные песни,
из тех, что мы когда-то играли. И когда он дрейфует по грифу, я думаю, что
это все на редкость - "Неплохо-неплохо!"
   А мой басист уже в гробу меня видел. Он ходит теперь на репетиции к
Филу. Садится в кресло, закидывает галстук, и что бы ему ни сыграли
ублюдки, он хлопает в такт и говорит с прищуром: "Неплохо-неплохо!"
   А тот, кто стучит, стал лысеть от сомнений, и, чуть что не так, сразу
рвшт барабаны. Он ходит за мной с банкой марганцовки, а от неш меня тошнит
и хочется на Запад. И приходится блевать прямо с балкона -
"Неплохо-неплохо!"
   Едва ли нас можно собрать снова вместе, может быть, только на чьи-то
поминки. И тогда мы споем свои лучшие песни, а тот, кто "того", может быть,
их услышит. И неужели это не стоит двух слов - "Неплохо-неплохо!"

   В стрип-баре "Золушки во мраке" Гарик Дракулло из Джан-джана спаивал
профессионального самоубийцу Шкафчика.
   - Ты не представляешь, Шкафчик, как выгодно заниматься государственным
терроризмом!
   - Могу себе представить, - отвечал Шкафчик высокомерно.
   - При твоих-то задатках, Шкафчик, это для тебя хлеб с маслом, - говорил
Гарик Дракулло и рубил воздух рукой. - Я тебя могу выгодно пристроить.
Терроризм вообще - это очень выгодно. К тому же, быть террористом -
чрезвычайно почштно. Нас все хотят знать в лицо!
   - А поймают? - для приличия интересовался Шкафчик.
   - Не боись! Нас, террористов, сотни, с чего бы это им ловить именно
тебя?.. Слушай, есть у меня одно вакантное местечко - не прогадаешь!
   - Что я должен делать? - спрашивает Шкафчик высокомерно.
   - Да ни фига! Выбирай себе государство - и начинай его каждый день
терроризировать!..
   - Угу... Тогда надо бы выбрать побогаче, - морщит лоб Шкафчик. - Я ведь
в армии был правофланговым...
   Антон смотрел как на сцене танцуют в парандже южные девушки. Женщины
быстро привыкают к парандже. А как она удобна! За ней можно запросто
показывать мужчинам язык!

   Солнце блестело над вечерним Гурзуфом, когда Антон столкнулся в
гостинице "Бронхи" со своим старинным другом и бывшим басистом по фамилии
Карамелькин.
   Отношения Антона и Карамелькина прервались лет двадцать назад из-за
теоретических разногласий: возможно ли менять ритмику песни или нет. "Если
песню пою я, то можно", - спорил Антон, с каждым разом беснуясь от
непонимания своего друга все больше.
   Судьбы друзей разминулись. Карамелькин занялся коммерцией, которая
сводилась к недопоставке фруктов в город Урюпинск, а Антон стал писать по
заказу глупые, но короткие романы, за которые некоторые несчастные и
недалшкие люди платили настоящие деньги. В крупных купюрах с Николаем
Гоголем.
   Друзья назначили встречу в ресторане "Сальери". Карамелькин был с очень
представительной дамой, пережившей три зимовья в Заполярье, и ели они
исключительно чшрную икру большими ложками, не закусывая.
   Антон обратил внимание, что Карамелькин здорово облысел, а в остальном
остается такой же сволочью, какой был раньше. Антон осторожно присел за
столик своего друга, был представлен даме - Марии-Терезе, и не успокоился
до тех пор, пока в холодном графине не принесли старорусской водки.
   - Она правда ударница на Крайнем Севере?
   - На крайней плоти, - так же шшпотом отозвался Карамелькин и улыбнулся
ничего не подозревающей Марии-Терезе.
   Друзья стали вспоминать совместные похождения в Гурзуфе и в других
местах обитания. К сожалению, как таковых дружных воспоминаний не
получилось, поскольку Карамелькин, съедаемый обострениями склероза, всш
забывал, а скотливый Антон постоянно всш путал.
   - Помнишь, идшм мы по улице... Как, бишь, еш... Ну та, на которой в
девяносто втором году Тимшину дали по морде...
   - Вечно ты всш путаешь! Это не та улица! Она называется "Улица, на
которой Вите Тимшину дали по морде в девяносто первом году"!
   - Да я что, не знаю, когда ему по морде дали? - волновался Карамелькин,
словно он действительно мог сказать об этом с какой-то уверенностью.
   И всш в таком роде, так что разошлись друзья, донельзя недовольные друг
другом, только под утро, окончательно, но невразумительно пьяными.
   На следующий день Мария-Тереза увезла незадачливого Карамелькина в
Судак, пригрозив ещш одной зимовкой - подальше от его скотливого знакомого,
который только мешается под ногами их одухотворенного общения. Таким
образом, она повторила то, что делали до неш все женщины Карамелькина.

   А теперь история о том, как Тимшину дали по морде, хотя, если уж на то
пошло, дали ему вовсе не по морде, а по голове.
   Однажды Витя Тимшин постригся почти наголо, оставив на голове только
маленькую зелшную косичку. Надо, думает, на репетицию панк-группы "Дети
Будшнного" сходить. Одел он свою широкополую шинель и пошшл к "Белому
дому". Неподалшку, в подвале одного из домов, как раз репетиционная база
находилась. Идшт, значит, Витя Тимшин по улице, а народу вокруг - тьма.
"Удивительное дело, - думает он. - Майкл Джексон, что ли, приехал?" Он
этого Джексона терпеть не мог и вообще ни во что не ставил. Тимшин ведь
панком был, не то что некоторые.
   И вдруг мимо Тимшина с лязгом и грохотанием проезжает тяжшлый танк,
останавливается, и из люка выпрыгивает танкист с ничего не значащей
фамилией. Не успел Тимшин удивиться, как к служивому подбегают репортеры с
вопросом: "Как он ко всему этому относится?"
   - Что-то мы ни фига не просекли фишку, - отвечает танкист сокрушшнно. -
Заводи, говорят, мотор и поезжай прямо. А по домам-то стрелять можно?
   Тут Тимшин очень взволновался, и говорит танкисту:
   - Эй, чувак! Будешь стрелять по домам, не стреляй во-он в ту пятиэтажку.
Мы там с панками реп-пе-петируем!..
   - Ладно, чувак, договорились, - кивает танкист и обратно лезет.
   После этого Тимшину и дал по голове один из бело-малиновых. А через два
года действительно приехал Майкл Джексон.

   Хорошо, вот вам ещш одна история. Она носит название "Мама, а правда
похоже на тигра?"
   Однажды в Гурзуфе встретились трое: бородатый Карамелькин, который в то
время классно играл на гитаре, а пел даже лучше Антона; Старина Томсон, в
личной жизни очень вежливый и тактичный человек, в то время, как
какая-нибудь сволочь, носивший очки; и Антон Саянов, из перечисленных -
самый умный, вежливый и, что характерно, талантливый. В общем, "Левый рейс"
без своего Ударника, без инструментов и на этот раз без всякого желания
играть за деньги на набережной.
   Старина Томсон резвился на волнах, Карамелькин ухаживал за престарелыми
девушками, а Антон так сильно заболел, что чуть не помер. И вот решили
Старина Томсон и Карамелькин прокатиться на катере в Алушту, поскольку пиво
там было лучше и дешевле. Пошли искать Антона, нашли болезного под какой-то
пальмой и взяли с собой.
   Штормило. На катере Антону стало совсем плохо. Скажем откровенно:
тошнить его стало. Устроился он культурно, возле урны, все по человечески,
и тут какой-то мальчик говорит своей маме жизнерадостно:
   - Мама, мама! А правда похоже на тигра?!
   Вернувшись в Москву, Антон хотел поделиться этой историей,
свидетельствующей о необычайном чувстве эстетики у подрастаюшего поколения.
Но оказалось, что Карамелькин еш уже всем рассказал. Стали эту историю
всячески перевирать. Утверждалось, что Антон вовсе и не был болен, а, как
водится, напился, обблевал пол- катера, вырывал у капитана штурвал, читал
пассажирам лекции по Хармсу, дали ему в глаз, потом чуть не выбросили за
борт и тому подобная чушь. Настало время сказать категорическое "Нет!" этим
глупостям. Всш это исключительная неправда! Напился Антон только в Алуште,
да и то в лекарственных целях и исключительно водкой.

   Машенька то появлялась подле Антона, то исчезала с какими-то
подозрительно бородатыми мужиками. Антон не обращал на это внимания. Не то
чтобы он был выше этого или стал импотентом, он просто чштко знал, что рано
или поздно Машенька будет к нему возвращаться, потому что именно он кормит
еш из рук мороженым и дашт ей ночлег.
   Да к тому же у него в номере лежат еш личные вещи - зубная щштка, мыло и
сменные трусики с надписью "понедельник".

   Загнанный в угол зверь, именуемый Часом,
   Пространство, измельчшнное твоими шагами,
   И вот оно - море в твоей (теперь влажной) ладони...

   Берег - уступчив, волны - упруги, проверено веками - они нужны друг
другу...
   Антон сидел с Машенькой на берегу моря и пил кофе. Антон пил кофе
маленькими глотками, постоянно отвлекаясь на компанию дурашливых хиппи,
чем-то похожих на беззаботных болонок. Хиппи появлялись в Гурзуфе, как
кролики, посредством размножения.
   - Перед морем выпить кофе, поклониться и уйти... - продекламировал
Антон, но Машенька его не слушала. Во все глаза она смотрела на группу
подозрительных мужиков у причала.
   Там были - Продакшин, Шкафчик и Сидоров. Причшм издали Сидоров был
удивительно похож на Витю Тимшина, имея такой же загадочный вид, но без
бас-гитары.
   Продакшин неожиданно для себя заявил, что он может запросто доплыть до
буя и вернуться обратно. Шкафчик азартно заспорил, что лично он, Шкафчик,
не сможет. Сидоров разбил пари, остальные поплыли к бую, и Шкафчик со
знанием дела утонул.
   - Этот Шкафчик вечно выигрывал, - заметил Сидоров, мрачно улыбаясь. -
Такая уж у него была натура...

   - Давай не будем созерцать погубленные жизни, - отвлекал Антон Машеньку.
- Смотри, какой здесь прекрасный вид на Аюдаг! Когда-то давным-давно эта
гора была огромным пещерным медведем. Господь подговорил его наказать
никчшмных людишек, которые обитали здесь в те времена. И вот пошшл Медведь-
гора крушить всш побережье, а потом дошшл до этих мест и остановился как
вкопанный. "Красота-то какая", - простонал Медведь и тут же окаменел от
восторга...
   - Ну, ещш бы! - бросила Машенька, выплшвывая изо рта комок жевачки. -
Там же благоустроенная Турция!

   Вечером в гостинице Антон уже почти профессионально заигрывает с
прислугой.
   - Скажите, почему в вашей гостинице такое неимоверное количество кошек?
От них же блохи, они мяукают, как сволочи, и бросаются прямо под ноги. Я
начинаю бояться, что они ворвутся ко мне в номер и сожрут замертво...
   Голос Антона начинает предательски дребезжать. Он боится сотен вещей: он
боится, что в открытом ресторане в него попадет молния, что по пьяни
заразится неприличной болезнью, что у него выкрадут новую рукопись, что он
потеряет телефон любимой девушки, что его обвинят в ограблении
сберегательной кассы... Так что озверевшие без валерьянки кошки - не самый
последний из его страхов.
   Горничная, пристально глядя в глаза Антона и подозревая за его словами
нечто большее, как всегда деловита:
   - Мы разводим их специально. Дело в том, что здесь часто отдыхают наши
дорогие друзья с острова Куба.
   - Ну и что? - спрашивает Антон.
   - А что тут непонятного? Приезжают наши дорогие друзья, не могут же они
просто так пройти мимо кошки! Они ходят вокруг неш, с виду такие спокойные,
ровные, а потом не выдерживают, бросаются по коридору, ловят еш авоськой,
освежшвывают и изготовляют какое-нибудь неимоверно вкусное блюдо. Они
говорят, что у кошек очень нежное и питательное мясо, - отвечает горничная,
непроизвольно облизываясь.
   - Фантастика какая-то!
   - Как же! Они с собой даже специальные авоськи привозят!
   - Да, предусмотрительно, - чешет в голове Антон. - А почему эти дорогие
кубинцы не отдыхают у себя на Кубе?
   - Очень уж их Фидель Кастро не любит, поэтому на Кубе отдыхают наши
дорогие друзья из Москвы, - отвечает осведомлшнная горничная, прячет под
юбку очередного "Чехова", ослепляет золотом зубов и уходит прозябать свои
гршзы.
   Покачивая головой, Антон спускается по лестнице в ресторан "Сальери",
опасаясь лифтшра грузоподъемного лифта.

   Обычно Антону снились сны радостные, чуть ли не небесные, от них
просыпаешься с умиротворшнной улыбкой и потом вспоминаешь целый день, опять
же - улыбаясь.
   Но под утро двадцатого июля сон выдался какой-то скверный и
непоследовательный. Приснился ему Федя Кружкин, с которым он в
восьмидесятых годах куролесил по злачным местам города Москвы, неизменно
напевая шлягер "У моей девочки есть маленькая штучка, она еш не променяет
ни на что на свете. И все об этом знают, и знают даже дети - что это очень
важно, иметь такую штучку!" - и так далее, пошло и бездарно.
   Федя был весьма броским на вид, имел внушительную челюсть, был умен, мог
запросто придумать какую-нибудь весшлую штуку, например, принести с собой
большую грушу, а потом неожиданно ловко достать еш из кармана и в одно
мгновение сожрать. Или быстро придумать увлекательную игру. Если едешь из
ресторана на такси - "кто первым увидит на улице рыжую собаку, тому таксист
дашт десять рублей".
   На этот раз (в сне Антона) Федя был уже постаревшим и во фраке, в
котором груши наверняка не было. Вскоре выяснилось, что Антон приншс ему
продавать чью-то рукопись, а Федю все без разбора называют "боссом", и
когда Антон оказался за дверью уже без рукописи, все стали интересоваться,
в каком настроении "босс" находится.
   - Федя совсем не изменился, - оторопело повторял Антон и ещш несколько
раз отозвался о "боссе" просто по имени, вызывая наконец у сотрудников
фирмы снисходительную усмешку.
   Так что Антон проснулся в небывалом раздражении, пережил призрак
бесчувствия, терзавший его обыкновенно по утрам, и потом весь день
вспоминал Федю Кружкина.

   Федя значился Президентом Союза Поэтов и Прозаиков, причшм президентом
он стал намного раньше, чем таковой появился у нас в стране. В этом СПИПе
было множество всяких глупостей. Например, Съезды СПИП проходили в пивных
барах, а полный текст Устава гласил: "Обязуюсь писать не покладая рук до
тех пор, пока не протяну ноги". Официозность отношений в Союзе создавала
определшнный колорит. Едут, например, Федя и Антон в трамвае, Антон
говорит:
   - Я тебе как член Президиума члену Президиума говорю! Пора Старину
Томсона производить в Титаны Мировой литературы!
   - Что? Старину Томсона? - морщится Кружкин. - Так он же писать не умеет!

   - Ну и что? Когда-нибудь научится. А если не научится - исключим с
занесением в личное дело.
   - Кругом блат! - сетует Федя. - Ну, ладно. Я согласен. Но только на
Титана Европейской культуры!
   Федя Кружкин делает суровое лицо и на любые доводы Антона отвечает:
   - Да мне - наплевать! Я - Президент!
   Пассажиры в трамвае, понятное дело, шарахаются в стороны и глядят на
"членов Президиума" с опаской. И совершенно напрасно. Враждебно Кружкин мог
относиться только к своим соратникам. Так что и в альманахе "Прохвост"
царили жестокие нравы - ничего не стоило написать ругательную статью или
зловещую эпиграмму на любого знакомого литератора.
   С Венечкой Синеглазовым в те годы Антон был просто груб. Писал о нем
разную ерунду - "Был Веня монстром потому, что это нравилось ему...", или
входил в комнату, полную поклонниц Венечки, становился прямо перед ними и с
ухмылочкой говорил: "А стихи-то у вас, Венечка, - краплшные!" А в кулуарах
отзывался о нем и того хуже: "Этот Синеглазов всш ещш ходит под себя. Пишет
под меня!" Завидовал, в общем, чужому горю.
   А Венечка не обижался, был выше этого. Пока Антон злопыхал и
злодействовал, Синеглазов писал сценарии, рассказы, рифмованные поэмы. И,
надо сказать, добился в этом деле поразительных успехов. Или когда-нибудь
все-таки добьется.

   Несколько лет держава СПИП занимала умы и сердца покорных читателей, но,
в конце концов, Кружкин вышел из здания редакции альманаха "Прохвост" и
ушел в себя. Это очень опечалило Антона. Особенно его беспокоила судьба
неизданной трилогии "Фронты", в которой Кружкин принимал посильное участие.
Наконец, Антон не выдержал и позвонил.
   - Ал-ле, Кружкин! Я бы хотел с тобой встретиться!
   - Что я, женщина, что ли, со мной встречаться? - отрезал Федя и дал
послушать Антону телефонные гудки, потому что сам разминался возле туалета,
а - (цитирую) - "дверь опять заклинило".
   Но они всш же издали "Фронты", и никто не мог написать ничего лучше
этого романа. Так что Антон многого успел достигнуть в этой жизни.
Во-первых, он перестал пить с Федей Кружкиным, а во-вторых, стал выпивать с
поэтом Бамбуковым.

   Был у Антона однажды ученик, и звали его Приятный Юрик. Был он еще
школьником, но уже панком, и был у Юрика кумир. К сожалению, не Антон, как
можно было бы предположить, а все тот же Фил. Но и тому потом досталось.
Натура у Юрика была молодая, восприимчивая.
   А сначала он здорово косил под Фила. Он и пальто под него сшил, и
ботинки такие же достал, стал причесываться так же. Даже зубы, как у Фила,
вставил. А потом съездил на внеклассный час в дом-музей Лизы Сорокиной - и
она стала кумиром Юрика. А Фил - только после Лизы. И все потому, что Лиза
вступила в соитие со взводом немецких солдат.
   Как только Антон не умолял его отказаться от нового кумира, сколько
доводов о том, что восхищение Лизой в этом смысле просто абсурдно, он ни
приводил, - Приятный Юрик стоял на своем. Впрочем, Антон, многому научил
его хорошему. Привил, например, любовь к печатному слову. В ознаменование
этого Юрик выкрал у Антона фундаментальную трилогию "Фронты", что отложило
выход книги на несколько лет, и перебрался на жительство в город Харьков.

   И все-таки Сидоров снизошел к ним, уподобляясь ангелу.
   - Вот мои притчи, - сказал он, - их две, запомни любую. Когда Бог сделал
человека, он не имел в виду тебя, Синеглазов. А вот вторая: когда
Синеглазов пишет о Боге, он думает только о себе.
   - Ещш! Давай ещш! Правильно говоришь! - кричала толпа из
десяти-одиннадцати человек.
   - А теперь мы внимательно выслушаем притчу о водопроводчике, который
заболел не на шутку, - возгласил Сидоров, глядя на народ с высоты своего
положения.
   Все стали внимательно смотреть в его рот.
   "В одном заброшенном доме жил водопроводчик Насестов. Все жильцы давно
уже съехали, оставив после себя только ненужные и совсем уж никчемные вещи.
Каждое утро Насестов ходил по этажам и оживлял своим присутствием эти
квартиры. Он совсем зарос и одичал, он не видел человеческого лица уже
несколько лет и питался одними консервами, что присылал ему один
сердобольный медбрат. Да и консервы скоро перестали приходить, посадили,
должно быть, брата.
   Насестов стал голодать, а потом тяжело заболел, лежал на чшрных
простынях и вспоминал те дни, когда к нему все бегали в случае неполадок с
сантехникой и хлестко угощали водкой. От этих картинок ушедшего заболел он
еще больше, не на шутку, а потом без всяких острот умер. И никто не пришшл
отдать ему последнюю честь, потому что этот Насестов был уже никому зафигом
не нужен...
   Здесь напрашивается притча об астронавте Морковкине, который полетел на
Марс, но по своей необразованности попал на Блямс, самую загадочную планету
в Солнечной Системе, но об этом, пожалуй, в другой раз", - оборвал себя
Сидоров и снова полез на бершзу, в свою берлогу.
   А стоящий внизу народ посовещался и пошшл удить рыбу.

   Есть цепи, которые держат нас на привязи всю нашу жизнь. Есть цепи,
которые мы натираем по утрам оливковым маслом. И есть цепи, которые
связывают наши сердца, и ток бьшт в нашу голову, если вторая половина
находится где-то рядом...
   Как ни выйдешь к "Пятачку" Гурзуфа, обязательно встретишь какого-нибудь
знакомого. Но встретить женщину, которую любишь - это, конечно, полное
невезение.
   Ленка заметила Антона издали, узнала и остановилась. На ней было
ярко-красное платье, как кровь молодого поэта, на голове соломенная шляпка.
И сама она осталась такой же стройной, какой была когда-то.
   - Вот уж не думала, что встречу здесь тебя.
   - Это точно. Я бы сюда ни за что не приехал.
   Они смотрели друг на друга, и кровь отходила от их сердец.
   - Я знаю здесь неплохой бар. Там в розлив дают чистый спирт, - говорит
Антон очень тихо.
   - Терпеть не могу таких баров, - говорит Ленка, но сама уже идет рядом и
думает только о чистом спирте.
   Они спускаются в подвальчик, занимают столик и пьют спирт, ни на что не
отвлекаясь. Потому что, когда нет наркоза, спирт - это единственное
избавление.

   Целую вечность назад я стоял с нею на крыше девятиэтажки и говорил - я
тебя так люблю, что, не задумываясь, прямо сейчас сигану вниз. А она
морщилась и отвечала, что я ни фига не прыгну.
   Она была права. Я так и не прыгнул. Какой же всш-таки я молодец!

   - Что ты делаешь в этих нелюдимых и малоперспективных местах?
   - Прохлаждаюсь. Хожу по улицам и вспоминаю разные истории. А что здесь
делаешь ты?
   - Разогреваюсь... Это ведь и мои воспоминания тоже, - отвечает Ленка.
   - Ты здесь совершенно ни при чшм. Есть только я - и мои воспоминания.
Тебя здесь вообще никогда не было. Мне уже кажется, что тебя-то и самой не
было никогда, - говорит Антон.
   И они пьют неразбавленный спирт, немея от боли, потому что это
единственное противоядие.

   "Неужели нам было трудно любить друг друга так, как только мы одни и
умели, любить из последних сил, ничего не оставляя себе. Неужели нельзя
было пройти вдвошм по этой промозглой жизни и вместе ра-зочароваться в
революции?" - думал Антон, имея в виду русскую сексуальную революцию.
   И она молчит со стаканом в руке... Ленка! Девочка моя примечательная! Ты
терпеть не могла моих стихов, но ты была точно создана для моих поцелуев!
Как жаль, что ты не терпела моих стихов...
   И она молчит со стаканом в руке... Поговори со мной, моя девочка. Я так
долго был в пути, у меня просто онемел язык.
   - Антон! Ты вспоминал обо мне?
   - Конечно. Я вспоминал тебя совсем недавно, как тему для разговора...
Слушай, почему ты не осталась со мной?
   - Ты не умел за мной ухаживать. Приносил не те цветы... Издавал какой-то
идиотский альманах для идиотов... Это просто выводило меня из себя!
   - Что я мог сделать? - отвечал Антон невпопад. - Я был с тобой
беспомощным ребенком. Ты улыбалась - и я улыбался тебе в ответ.
   - Ну, что ты так переживаешь? Они всегда уходят, - говорила Ленка о
своем. - Особенно, когда очень любят. Налей мне еще... Они любят, поэтому
уходят... Таковы уж правила этой игры.
   - У меня тоже была одна игра. Я привыкал жить так, словно ты вышла на
минуту в другую комнату...
   - Ты всш ещш меня любишь? Зачем?
   - Действительно... Зачем вы верите в любовь? Верьте лучше в напалм! -
отзывается Антон.
   - Умеешь ты сказать красиво! Не забудь - запиши это в свою записную
книжку.
   - Я теряю записные книжки.
   - Очень жаль. Скоро с тобой будет не о чем говорить, - Ленка делает вид,
что сердится. Но стакан дрожит у неш в руке...
   С тех пор у Антона появилась новая записная книжка.

   Прошлое рассыпается у тебя прямо в руках, если ты соберешься проверить
его на прочность. Нельзя испытывать то, что уже списано в Замок Небытия.
Нельзя требовать твердости от волны.
   И она сводила меня с ума, пока не вышла замуж. Потом еш муж дружески
хлопал меня по плечу. Потом еш дети измывались над моими очками. Господи,
сколько ещш я должен страдать за свою привязанность?
   О, сколько можно искушать судьбу твоей необъяснимою любовью!..
   Мы будем жить и мучиться друг без друга. И в конце концов мы умрем...
Слишком грустно писать об этом дальше. Слишком грустно для этой книги.
   Тяжело бороться с самим собой, если у тебя прострелено сердце. Но, как
ни странно, бежать - доставляет облегчение. Прочь, прочь! Когда я бегу от
себя, мне не нужен попутчик!..
   Проносятся мили и вшрсты, но мили проносятся реже. Все чаще Москва,
зимний Питер, уже никогда - Лондон, Гамбург. С годами я стал забывать, что
в мошм мифическом мире существовала страна с таким доступным названием -
Франция...

   Однажды Господь выбрал удобное время и посмотрел на грешную землю.
Посмотрел он на землю и увидел среди грешников Венечку Синеглазова.
   - Ну, чего тебе? - спрашивает Венечка.
   - Да так, ничего. Просто - любуюсь...

   Венечка Синеглазов был стройным белокурым молодым человеком с
правильными чертами лица, а глаза - голубые-голубые. Одним словом, истинный
хасид.
   Венечка не любил теории Антона. Он заверял его (чуть ли божился), что
всех вокруг тошнит от его маловразумительных теорий. Что бы он без них
делал, хотел бы я знать? Пошшл бы выносить мусор? Написал бы письмо любимой
девушке? Или одолжил бы у Иванова двадцать рублей? Что бы он делал,
например, без теории Антона о возможности пребывания Венечки Синеглазова на
этой Земле?
   Хотя Венечка не признавал его теорий, Антон давно уже подозревал, что за
Синеглазовом - будущее, даже если это будущее совершенно никчшмно. Потом
Антон даже жалел, что не написал с Венечкой что-либо в соавторстве. Венечка
сам нарывался, слал телеграммы и один раз даже прислал коробку конфет.
   Был приказ рассыпаться цепью, никому не хотелось напрягаться. Но у
комиссара был наган... Нагана у Венечки не было, а Антона в те годы ломало.
Нового он ничего не мог писать вообще, потому что в голове скандалила лишь
одна фраза: "Больной, примите позу, соответствующую вашему заболеванию".
Антон стал страдать от импотенции на почве безбрачия, а жениться не мог,
поскольку был слишком неразборчив. То есть ему нравились очень многие
девушки и было чрезвычайно трудно остановить свой выбор на ком-нибудь
конкретно.
   В те годы ему нравилось приручать людей своим очарованием, а потом
мучить их своими злодейскими бесчинствами и нежданными депрессиями. Сам к
себе он продолжал относится с уважением, потому что всегда делал то, что
задумал. А окружающие - с нарастающим непониманием, так как делал Антон не
то, не так и не к месту. Даже в туалет ходил не вовремя.
   Потом Антону стало лучше, но было уже объективно поздно. Венечка
обосновался в городе Париже и в ответ на предложение о сотрудничестве
просто выслал кучу франков. Наверное, был прав.

   Ты хотел быть первым среди тех, кто не может быть первым. Восемьдесят
семь раз ты мог вырваться вперед, но рядом так страшно кричали. А потом
началась давка, безжалостный мир, с которым так трудно ужиться. Сжимаешься
в себя, в комочек. Так и жившшь позабытым комком дерьма...
   Двери нагруженного "Меркурия" хлопают, Венечка садится за руль, а
Катенька на заднем сидении машет в окошко рукой: "Всеобщий привет! А вот
старожилам этой местности советую запомнить нас получше!"
   Машина со скрежетом идет в гору, разминая прохожих, да и исчезает
вскорости за поворотом и чужеземными странами.

   Однажды Мастер и Подмастерье сидели под развесистым дубом и говорили
друг о друге.
   - Скажи мне, Мастер, - говорил Подмастерье, - почему мы сидим с тобой
вместе, всегда под одним и тем же дубом, оба ничего не делаем, но все
считают тебя Мастером, а меня - Подмастерьем?
   - Послушай, - отвечает Мастер, - вот мы с тобой сидим так хорошо,
спокойно под этим дубом, и тут ты меня спрашиваешь о какой-то ерунде и
хочешь узнать мой ответ... Я - Мастер.

   В Гурзуфе смеркалось. Антон садится на диван и начинает молиться:
"Господи, пошли мне умную и уравновешенную девушку, чтобы нежная была и
неназойливая. Можно вместо этой взбалмошной девицы Машеньки, у которой все
- Невзначай. Пошли мне создание спокйное и невинное, специально созданное
Тобой для меня...- Он встает с колен и тихо добавляет: "И чтобы ноги были
красивые..."
   Машенька в это время неуловимыми касаниями красится перед зеркалом.
   - Антон, тебе пора спать, а я схожу в ресторан "Шамхор". Недавно я
познакомилась с Жорой, у него есть очень красивый чшрный пистолет, за это
все его уважают... К тому же он удивительно мил...
   - Послушай, Машенька, неужели тебе не страшно попасть в какую-нибудь
историю? - ворчливо спрашивает Антон. - Неужели ты не боишься ходить одна
по ночной улице?
   - Нет. Я - красивая. А если случится что-нибудь фантастическое, я тут же
позвоню папе, и папа всш сразу уладит.
   - Поздно будет улаживать, - ворчит Антон. - Кстати, а кто же твой папа?
   - Какой-то Босс, точно не знаю. Я особенно этим никогда не
интересовалась...
   "Так я и знал, что она Принцесса, - думает Антон. - Принцесса, которая
приблудилась ко мне в дождь, не имея зонта. Она ничего не боится, потому
что ничего об этом мире не знает. Она из другого мира, в котором самое
страшное - разбить хрустальную вазу... Кто же ее папа? Король бензоколонок?
Бывший партийный босс? Ведущий телепередачи "Новости МВД"? Разницы
никакой..."

   Антон смотрит на Машеньку и решает: "Сейчас или никогда!" Все
неприятности Антон испытывал оттого, что не был диктатором. Сотрудник с его
работы, узнав о том, что Антон по своей природе демократ, только улыбнулся,
и в тот же день сожрал из его рабочего стола шоколадную конфету. Этот
случай многому научил Антона.
   Антон сделал суровое лицо и посмотрел на Машеньку.
   - Сейчас я покажу тебе одну штуку, - сказал он мрачно. - Девчонки просто
визжат от этого...
   Машенька заташнно обернулась. В руках у Антона был конверт с пластинкой
группы "Дети Будшнного".
   - О-о-о! - восхитилась Машенька. - "Дети Будшнного"! И Шура Поплавок на
конверте! О, от него я просто тащусь!
   И Машенька охотно продемонстрировала как она это делает.

   Шура Поплавок был основным делопроизводителем в группе "Дети Будшнного".
Именно он писал эти чрезвычайно плохие песни. И он же пел их на редкость
ужасным и отвратительным голосом. Он также сотрудничал с журналом
"Прохвост" и по чьей-то халатной оплошости даже значился в редколлегии.
Потом его, кстати, оттуда поперли за разврат, устроенный в здании редакции.

   А Витя Тимшин играл на бас-гитаре. Обыкновенно Тимшин стригся наголо,
оставляя только маленькую зелшную косичку. На сцене он надевал черные очки,
отчего смотрелся просто неотразимо. Все местные команды просили его
поучаствовать в своих проектах, поэтму добрый Тимшин постоянно и всюду
опаздывал. У Тимшина была такая тяжелая жизнь, что еш не скрашивало даже
обилие женщин.
   Гитарист Макс тоже был классным парнем. Его можно было узнать на любой
многолюдной тусовке, потому что Макс через каждые пять минут выкрикивал: "У
меня есть пять рублей! Предлагаю купить водки!" С перепоя он резал себе
вены, а потом отказывался играть на гитаре, из-за чего приходилось
скандалить с Поплавком. Так что и с панками иногда бывает тяжело...
   Стучал в группе Коля, он тоже был неординарен, стучал чрезвычайно
классно и задавал чшткий ритм всему, к чему бы ни прикасался.
   А Андрюша Иванов ставил им "аппарат". В то время у него была удивительно
длинная косичка, всего на три сантиметра уступающая косичке японской
принцессы Юн Ань Мин.
   В целом, каждый из них в отдельности был утонченным и вежливым, быть
может, даже человеком. Но когда они собирались вместе и начинали играть
свои песни, все вокруг вставало на уши, отчего люди впадали в гипнотический
транс, да и вообще поголовно сходили с ума.

   Идшт как-то раз Шура Поплавок по улице, пьяный такой, довольный, а из
переулка выруливают его друзья-панки.
   - Алекс! Алекс! - кричит Шура жизнерадостно, машет рукой и тут же
хватается за голову. - Чшрт! Надо же было так на него нарваться!..

   Когда Шура напьштся и усншт в какой-нибудь общаге, заходить в его
комнату просто опасно. Если он проснштся, как даст по морде! Выход из этого
положения только один - зайдя в комнату и обнаружив спящего Шуру, сразу же
дать по морде ему. Главное посильнее дать, чтобы Шура окончательно
проснулся и никого из своих друзей не трогал.
   И вот однажды приехал к нему Антон с известием, что исключили Шуру из
редколлегии "Прохвоста" за аморалку, устроенную в здании редакции. Не надо
было приводить ночью накрашенных баб, чтобы почитать им письма от любящих
читателей. Но Шура был другого мнения, посему стал набрасываться на Антона
и никак не мог успокоиться, наверное, потому что был очень пьяным (хорошо
ещш, что не спал!). Он все сказать что-то обидное пытался, но никак не
получалось (это уже от того, что Шура постоянно ругался матом.
   - Слушай, чего ты на меня кидаешься? - удивлялся Антон. - Я ведь зеркало
русской изящной словесности!
   - Да меня на твош зеркало сейчас вырвет, - прохрипел, наконец, Шура
что-то разборчивое, а Антон назвал его за это "коммунистом", это как бы
оскорбительным ругательством считалось.
   Очень осерчав, Шура и подарил Антону тот самый конверт со своим
альбомом, надеясь, что Антона стошнит. Антон, однако, пластинку даже
слушать не стал, но сохранил, чтобы показывать еш по мере надобности разным
понимающим девчонкам.

   "Пока ты не любишь меня, ты подражаешь большинству! Пока ты не любишь
меня, ты подражаешь большинству! Никто не полюбит меня, пока я не умру! И
лучше не будет... И лучше не будет..." - пел Шура Поплавок со сцены,
музыканты искали нужные ноты, и жизнь шла своим паршивым чередом.
   Она проходила мимо нас, как пароход огибает морские мины. Она проходила
сквозь нас, как сквозь сито, и кроме шрамов ничего нельзя было в себе
удержать...
   - Вот это ништяк! Классно! - Машенька рассматривала пластинку и от
восторга повизгивала. - Надо же, с автографом!.. Ой, здесь все мои любимые
песни есть!
   Когда Машенька отвлеклась окончательно, Антон кинулся к выключателю.

   Но в тот вечер между Антоном и Машенькой ничего не было. Даже простыни.

   Теперь ты не подашь своей руки. Ноги мне не протянешь тоже. И уши мне
свои не дашь потрогать. Как грустно это всш, помилуй Боже...
   Утром Машенька пристально смотрит на Антона, взгляд исподлобья. Антон
затравленно моргает, стараясь сделать вид, что пытается просто запомнить
цвет еш глаз.
   - Смотри в глаза! Не верти головой!
   Антон смущенно опускает голову, смотрит поверх очков, становится чем-то
похожим на Машеньку. Через две минуты она хрипло говорит:
   - Ты - моя радость... А не пора ли нам в ресторан?
   - Слушай, что ты интересного находишь в этих ресторанах? - изумляется
Антон.
   - Там много всего интересного. Вот вчера была я в ресторане,
познакомилась там с одним мафиози... Заказали шампанское... И тут сквозь
стекло ресторана влетает мотоплан и приземляется прямо на сцене... Пилот
оказался таким симпатичным, стройным, отряхнулся и как ни в чем не бывало
стал читать свои стихи. Всем так понравилось!
   "Это Бамбуков", - решает про себя Антон, поскольку все приметы
сходились. Только он был способен довести женщину до такой
самоотрешенности.
   - Надо было заявить ему, что ты его поклонница, тогда бы вы с ним
подружились...
   - Правда, - согласилась Машенька, - я просто не успела. Я уже рассталась
со своим мафиози и направилась к сцене, но этот смельчак залил в свой
мотоплан бутылку чистого спирта со стола провинциального журналиста и
улетел через разбитое стекло... Двое вышибал кинулись его ловить, но только
опрокинули несколько столов и покалечили друг друга. Так что хозяин заметил
им, что они халатно относятся к своей работе... В тот миг я была от него
просто без ума! От поэта!
   - Знаешь, у меня стихи ничуть не хуже, - говорит Антон уверенным тоном,
словно предлагает купить подержанный самосвал. - Ты могла бы быть моей
поклонницей...
   - Бог миловал, - равнодушно зевает принцесса.

   Зачем обижаться? Станешь ещш похожим на гардеробщиков. Эти самые
обидчивые. Сколько им чаевых ни дашь (однажды Антон протянул злодею целый
рубль), - всш равно остаются недовольными. Одно время Фил тоже работал в
гардеробе Дома Культуры МЭИ, но он никогда не брал на чай. Только на водку.

   Антон встретился с Филом в пивном баре на пристани, чтобы навести
некоторые справки. Начал он, по своему обыкновению, издалека.
   - А знаешь, Фил, нам, наверное, и женщины одни и те же нравятся, -
сказал Антон, поднося к губам бутылку ячменного пива.
   - Это ещш почему? - удивился Фил. Он был сегодня в своих Клшвых Портках,
которые никогда не рвутся и не протираются больше, чем надо, чтобы радовать
глаз.
   - Я, например, не люблю чрезмерно толстых, которые на месте
подпрыгивают, - отвечал Антон. - И худых не люблю, которые падают.
   - Надо же, и я тоже, - сознался Фил.
   - А ещш я не люблю блондинок, только брюнеток.
   - Поразительно! И я...
   - Ну вот, видишь! Я же говорю, что нам одни и те же женщины нравятся!
   Фил хмыкает и опорожняет бутылку пива за один присест.
   - А скажи-ка, Фил, - говорил Антон, - откуда ты знаешь Машеньку? И кто
вообще она такая?
   Фил мншт в руках свою Чудо-Кепочку, вращает на пальце Удивительный
Перстень и жмурится от южного солнца.
   - Это очень старая история, - невозмутимо говорит Фил. - Я был помешан в
те годы на регги... Машенька удивительно похожа на свою мать, ты не
заметил?.. Она смотрела на меня из окна вагона. У неш был уже очень большой
живот, но я этого не видел. Ходили носильщики, сновали люди. Я стоял,
облокотясь о столб на перроне. И я смотрел на неш. Мы так любили друг
друга... Она всш ждала, что я подойду к ней, чтобы сказать несколько слов.
И всш тогда пойму. Но я так и не подошшл к ней. У меня тогда была сломана
нога. И ковылять к ней в гипсе - было бы слишком пошло. И я до сих пор
помню цвет еш глаз. Она так смотрела на меня. А я так к ней и не подошшл...
И она уехала в какой- то город. А я даже не запомнил номер этого поезда...
Так вот, Машенька еш двоюродная племянница. Поэтому я еш знаю...
   После этой жуткой истории Фил растрогался и отдал Антону сорок рублей,
которые Антон, чуть не плача, отдал ему обратно. Они выпили "За
парашютистов и беременных", после чего Фил сказал: "До завтра", - хотя
завтра они так и не встретились, - и пошшл искать знакомых гопников,
которые уважали Фила и любили с ним пить.
   Гопники любили пить с Филом, потому что тот был алкоголиком.

   А Бамбуков, не подозревая о наличии у Фила и Антона ячменного пива,
царил в небе Гурзуфа. Его до краев заправленный мотоплан скользил легко и
свободно, солнце блестело на ярко раскрашенных крыльях. Бамбуков сочинял
строфы и выплескивал их прямо в небеса - идеальная кормежка для птиц.
   Когда кончалось горючее, Бамбуков приземлялся в узких улочках города и
сливал бензин у беспризорно стоящих машин. Иногда машину было найти не
так-то просто, и тогда к нему сбегались малолетние поклонницы (именно они
особенно тащились от стихов Бамбукова). Девчонки висли у него на шее,
пытаясь поцеловать взасос, оставить после себя хоть какое-то воспоминание.
   - Бамбуков! Милый! Возьми меня с собой! - щебетала вокруг него стайка
длинноногих поклонниц.
   Загнанный в угол поэт затравленно озирался по сторонам и неуклюже
отнекивался. Женщин ему приходилось оставлять на земле - двоих мотоплан
поднять не мог. Бамбуков начинал юлить, а потом ловил момент, запускал
мотор, разбегался по тротуару и снова поднимался в небо. Ха-ха! Чшрта с два
вы увидите его на земле, пока у него есть бензин!

   Мастер и Подмастерье сидели под развесистым дубом и молчали. Вовсю
светило солнце, мерно опадали жшлуди. И если Мастер поворачивался к своему
Ученику, тот только улыбался и не говорил ни слова.
   Так прошло всш лето. Наконец Мастер встал, отошшл к другому дубу и
повесил на ветку березовую табличку: "Требуется в услужение Ученик. Я -
Мастер", на что его бывший Ученик громко фыркнул и подбросил один из
жшлудей высоко-высоко в небо...

   Когда от грохота тела, упавшего с неба, у прохожих заложило в ушах, и
все окна в окрестных домах вылетели на тротуар, Антон ещш раз
воспользовался случаем и прижал Машеньку поближе к себе.
   Конечно же, весь бедлам проистекал от знаменитого поэта Бамбукова. Это
его мотоплан так неудачно приземлился на гурзуфском "Пятачке". Опасаясь за
судьбу Машеньки, Антон хотел свернуть в переулок, но не успел: Бамбуков был
как всегда быстр и напорист, и неожиданно оказался тут как тут с пустой
бутылкой из-под игристого шампанского в руках.
   - Антонушка, здравствуй дорогой! Как ты себя чувствуешь? Я тоже
неважно... Ты здесь нигде "Запорожца" не видел? Так-так... А это кто же у
нас такой носастенький? У-у, какие у нас ручки и ножки! На такое не каждая
способна... Это ведь твоя девушка, правда? А смогла бы она полюбить, ну
хоть немножечко, талантливого Бамбукова?
   Машенька, шмыгая носом от недавно съеденного мороженого, внимательно
смотрит за телодвижением легендарного поэта. Бамбуков подпрыгивает на
месте, подмигивает Машеньке, успевает поцеловать ей руку и даже вспомнить
давно забытый комплимент.
   Глядя на это, проходящие мимо девчонки мечтают ему отдаться, но Машенька
далека от этих настроений. Она думает, что Бамбуков сейчас напишет для неш
хорошие стихи... И тут...
   Трах-трах-трах! Прямо перед носом друзей остановился розовый
"Запорожец", Бамбуков затих. Свирепо сопя, он подождал, пока водитель
отойдшт в киоск за сигаретами, и бросился сливать в пустую бутылку бензин.
Через минуту мотоплан поэта поднялся в воздух, откуда донеслись слова
прощания на исконно русском языке, и вот Бамбуков снова среди птиц, облаков
и нетленных стихов.
   - Как тебе это нравится? - спрашивает Антон, всш ещш уставив подбородок
в небо.
   - На земле он очень несчастлив, - задумчиво замечает Машенька.
   - Ничто не совершенно... Кроме твоих ног, - соглашается Антон.

   Море волноплескало. Антон с Машенькой лакали пиво. Лук Амура отброшен в
сторону, а сам потеющий Амур прохлаждается, раскачиваясь на ветке
низкорослой, чахоточной пальмы.
   - Простите, мадам, вы не могли бы дать моей (моей! пусть она знает!)
девушке померить ваш роскошный купальник? - галантно спросил Антон,
придерживая вырывающуюся Машеньку за талию.
   Ему неважно было о чшм спрашивать. Важно было сообщить даме, что рядом с
ним стоит Его девушка. Что недавно они снова были вместе, и он полюбил ее,
как он один только умел...
   Жгучая брюнетка поднимает голову - и Антон узнашт в ней даму, которая
испытывает некоторые чувства от езды на велосипеде.
   - Купальник, мальчик, вещь интимная. А вдруг ваша девушка нечистоплотна?
Да и вообще - дворянского ли она происхождения?
   Антон притормозил. Для выяснения этого момента потребуется как минимум
генеалогическое кресло, только с его помощью можно определить насколько
девица благородна и каких она кровей... Напрасно брюнетка ждала от него
остроумного ответа, Антон был занят уже другим - неустанно гладил и гладил
Машеньку, и не соображал уже ничего.
   Потерян счет моим былым победам,
   Моих врагов затеряны могилы,
   И волосы взъерошены от чувства...

   Когда волна приплывает, что она говорит? В чшм тайна прилива? Почему мне
хочется бросить всш и уплыть с тобой к другим берегам и к другому приливу?
   Тело твош желанное, груди твои вызывающи, Машенька...
   Да что там море, я бы мог создать его в твоей ладони. Построить шхуну и
к мизинцу доплыть при ветре за три дня. И бросить якоря в лагуне, и к ночи
выбраться на берег, чтоб твои пальцы целовать, - до исступления, - Земля!..

   Икры твои загорелые, а ноги стройны, пальцы на ногах твоих изящны, - я
здесь, у твоих ног, Машенька...
   И так далее, до полного упоения и испивания песни.

   - Смотри, это что за птичка? - говорит Машенька, удлиняя шею.
   - Это не птичка. Амур! Смотри, с каким прищуром он в тебя целится...
   - Амур, это тот, который?..
   - Ну да, тот самый. Сейчас, Машенька, ты будешь поражена прямо в
трепетное сердечко.
   - Как же. Подай-ка мне вон тот камень. Ты не думай, я очень метко бросаю
камни!..
   Время разбрасывать камни, Машенька. Ведь уже совсем стемнело.

   И когда опускалась ночь, он не прочь был проснуться - перебрать
медальоны созвездий...
   - Синеглазов! Я говорил сегодня что-нибудь гениальное?
   - Никогда! - с готовностью бросает Венечка и смотрит нагло и изучающе.
   Да кто он такой? Да просто графоман! Узнав о том, что Антон пишет книги,
Синеглазов тоже стал писать книги!
   Так что, ну его к чшрту! Всш равно скоро уедет в Париж, откроет там
картинную галерею и будет ездить в Москву на перекрашенном "Меркурии".

   Обломившись на традиционном конфликте между турками и южанами,
приводящим обычно к шестидесяти пострадавшим в неделю, Антон долго и
неустанно ищет новую Тему. Наконец он возвращается к своей старой теории о
преимуществе Волнового существования, которую он изобршл, находясь в
поисках туалета.
   Теория сводилась к следующему: нельзя ничего достигнуть, если идти прямо
к поставленной цели.
   Возьмшм доступный пример из повседневной жизни. Допустим, Антон хочет
написать новый роман. Он бросает всш, вплоть до любовниц, занимает деньги у
знакомых и едет на перекладных в Гурзуф. Он снимает "люкс", благо гостиниц
здесь навалом. Побрившись утром, Антон садится за стол, бершт ручку и
зависает над листом бумаги. И тут вместо того, чтобы написать нечто
значительное, он начинает зевать, чесать ноги и ходить по номеру, как
вольнонашмный заключенный. Вечером он обжирается в ресторане водкой, его
тошнит над унитазом, и всш катится в тартарары.
   Он хотел сделать то, что задумал. Поэтому у него ничего не получится.
Никогда.

   А вот пример из волновой теории. Допустим, Антону нужны деньги. Вместо
того, чтобы их зарабатывать, он направляется в Гурзуф, пьшт по кофейням,
пристает к пошлым и безмятежным женщинам - и наконец находит толстый
кошелшк, а еще лучше - бумажник, набитый купюрами общим достоинством в сто
двадцать тысяч русских рублей.
   Пагубность Целевой теории была очевидна. Как теперь подтвердить верность
и преимущество Волновой? "Вот тема для поучительной повести", - трезво
думает Антон.

   Строго говоря, Антон весь состоял из каких-то мыслей. И эта одна из них:
и вот я снова выбрался из карьера, где свалены арматуры сюжетов и осколки
абзацев, я сказал себе, что пора браться за голову, и начать все сначала,
ибо жизнь - это большой продленный день, и можно оказаться совершенно в
другом месте таким же утром, как это, и быть при этом совершенно другим - в
костюме из обширного шкафа и в галстуке, завязанном красивыми и любящими
руками, и не попадать постоянно в этот чшртов карьер прошлой жизни, а быть
себе на уме, болтать, флиртуя, с быстроглазой леди и пить только то, что
намешает тебе парень с бабочкой, который знает в этом толк и главное -
получает за это деньги, ведь можно иначе, надо просто спешить, а в голове
мысли становятся бесформенными и жалкими, и тебе уже не надо написать что-
нибудь сногсшибательное, поскольку всш равно никто не упадшт, внизу ведь
плохо, и тебе уже достаточно просто порадовать самого себя, и вот ты снова
готов ускользать от повседневных дел, для того лишь, чтобы сэкономить
время, его должно хватить во что бы то ни стало, хватить на безымянные
годы, что пройдут, оставляя за собой только исписанные листы, покрытые
нравоучительными пометками твоих друзей...
   Остановись и посмотри по сторонам - какая волна принесла тебя в это
место? Где та дверь, через которую ты войдешь в следующий мир? Возле любой
из дверей есть момент скольжения. Любую дверь можно не открывать. Любой из
ключей можно сунуть под половик, и забыть о ншм навсегда. Ты идшшь,
разглядывая стороны света, и блики резвятся на твоем лице. Если небо
пасмурно и накрапывает дождь, так и должно быть. Ибо дождь - твое ремесло.

   И только в холода она просит тепла. Не спасают ни одежды, ни зеркала.
Она звонит мне с испугом, понимая - это зря, я никогда не буду тем, каким
ты хочешь меня! Я никогда не буду тем, кем мог бы я стать, мое имя тебе на
обложках не читать. Мои руки тебя помнят, но не надо больше слшз, жизнь -
скорлупа, все, что внутри - не всерьшз...
   Она впитает меня словно губка!

   Машенька! Ты пузырики в шампанском мошм! Ты дым сигареты моей! Ты игла,
проколовшая сердце мош!
   Машенька причесывалась, смотрясь в витрину магазина "Диета", что
находится возле станции метро "Набоковская" (бывшей станции метро имени
контрреволюционера Баумана).
   - Ты знаешь, Антон, - стала прощаться Машенька. - Я должна тебе сказать
одну вещь. Всш это время я тебя удачно обманывала.
   - С кем? Попрошу поименно, - интересуется Антон.
   - С Гариком Дракулло, Жорой, Бамбуковым и той сумасшедшей компанией у
причала.
   - И со Шкафчиком?
   - Ну что ты, милый, он же утонул! Шкафчик не умел плавать, ты же
знаешь... Ну, что ты, в самом деле, как маленький!
   - И как только ты успевала, Машенька?
   - Волка ноги кормят, - отвечает Машенька и щурится, глядя на
оторопевшего Антона. - Но это не главное. Главное - я вовсе не Машенька, а
Оленька!
   Антон пристукнуто замолчал.
   - Вот те раз... Вот это сюрприз. Ни за что не поеду с такой изменницей к
Синеглазову в Париж.

   - А тебя никто туда и не звал. Прощай, Антон. Я буду помнить о тебе в
тоскливые вечера... Надеюсь, папа успел подыскать для меня компанейского
Принца...
   Машенька-Оленька, а может, даже Катенька очень медленно села в
подошедшее такси, медлительно показалась из окна и лениво сказала:
   - Могу написать для тебя любую главу из нашего романа. Самым что ни на
есть умопомрачительным почерком, - после чего махнула рукой, и такси
напористо умчало прочь.
   - Прощай, вода сердца моего! Прощай, самая яркая звезда моих порноснов,
- печально бросил Антон ей вслед.
   "Разве могла она проститься иначе? Наговорив глупостей, Машенька ушла
невзначай... Нет, она не создана для печали. Я придумал еш не такой..." -
Антон улыбнулся и пошшл на "Набоковскую" пить кофе. Может быть, он
встретится с литератором Стариной Томсоном, и тот покажет ему свою новую
книжку с картинками.
   Забавно, но у Старины Томсона не было ни одной строки, под которой
Антону хотелось бы подписаться.

   Они встретятся ровно двадцать лет назад. Старина Томсон расскажет Антону
свежие новости: как Фил договорился писать на студии свой альбом и ему
накануне во время поэтической пьянки какие-то придурки сломали челюсть, как
Карамелькин стал заниматься коммерцией и теперь всем бесплатно дашт взаймы
денег, и о том, что Антон пишет такие маловразумительные романы, что вряд
ли напишет что- нибудь хорошее.
   - Но дальних друзей развезут пароходы, а близких друзей разбросают
такси, - перефразировал Антон эпиграф. Потом он о чем-то задумался и снова
потерял представление о том, где он находится. Но где бы он сейчас ни
находился, теперь его можно узнать издалека.
   И не ошибиться.

                                                                1991, 1995