|
|
Сергей Кузнецов.
Рассказы и пьесы
Покойник в отпуске. Сборник эпитафий
Жизнь по инерции
Епсель-мопсель
Манекены - жизнь в стеклах витрин
Кошкин дедушка
Полюбила парня я...
Пиво и квас
Летят перелетные птицы...
Шкура неубитого медвежатника
Сергей Кузнецов. Покойник в отпуске. Сборник эпитафий
c Copyright Сергей Викторович Кузнецов, перевод
620067, Екатеринбург, ул. Уральская, 60 - 68. Тел.41-18-47.
E-mail: sergsmith@dialup.mplik.ru
Моя первая книжка
САМИЗДАТ
ЕКАТЕРИНБУРГ
Все мы - покойники в отпуске.
Директива Совнаркома: отпуска
отменить!!!
Ульянов ( Ленин )
x x x
Ах, если б можно было жить
В обратном направлении,
Я б отмечал Дни Смерти
Точно Дни Рождения...
x x x
Был Серега парнем классным,
Да и жил он не напрасно:
Плавать на Шарташ ходил,
Водку с колой пить любил,
В техникуме МХК преподавал,
Ну прям во всем надежды подавал!
Случилась же такая вещь -
Сереге в ухо впился клещ.
Клещ не простой, а элитный,
Эн - це - фа - лит - ный...
В Сереге было все прекрасно,
Да и жил он не напрасно...
x x x
Сергей - это звучало гордо,
Пока его кормили тортом,
Пока поили лимонадом,
Пока пугали детским садом.
Затем Сергей стал большим -
Его уже боялись малыши.
Потом Сергей стал взрослым -
Красивым, плечистым и рослым.
Еще был значок на груди у него,
Больше не знали о нем ничего.
И вот Сергей стал старым -
Сморщенным, дряхлым и вялым,
Ребенком со слезливой мордой...
Сергей - это звучало гордо?
x x x
В одном порыве мы припали к изголовью.
Его последние слова были "Кхе-кхе".
Он оставил в жизни след - он кашлял кровью.
Он стал глашатаем идей чучхе...
x x x
Господа офицеры! Я поручик Голицын!
Я корнет Оболенский! Схоронитесь, враги!
Наливал я в бокалы молоко в психбольнице.
Надевал ордена и кресты из фольги...
Доставал я патроны у завхоза - у чурки
И Россию спасал. Были красные - в дурке...
x x x
Он был славным малым,
Хотя и довольно большим.
Когда мы его отпевали,
Он шевелил камыши.
Когда проводили поминки,
Тучи на небе согнал,
Швырял ложки и вилки,
Часы в коридоре сломал...
А ведь когда-то, ребята,
А ведь когда-то был мал...
x x x
Едва он вылез из утробы,
Как встал, осмотрелся и лег,
Сказал, что он без задних ног,
И захлопнул крышку гроба...
x x x
Любви все вожраста покорны,
Как сказал один покойник,
Набив безгубый рот поп-корном
И взгромоздясь на подоконник.
Видно, на то была причина,
Раз свалился рукомойник...
А какой был мужчина, -
Настоящий покойник!..
x x x
Всю свою жизнь
Любил он спать.
Теперь могила -
Его кровать...
x x x
Он так лелеял свое тело,
Так холил его и нежил,
Что черви, когда выползли на дело,
Морщились: "Фу! Какой свежий!"
x x x
Он не был ни крестьянином
И ни христианином.
Он был простым и милым
Советским гражданином.
Имел он домик махонький
С квадратиком земли,
И на участок крошечный
Дела его влекли.
Любил он землю серую
Навозом удобрять, -
За это черви и теперь
Его благодарят...
Любил он землю твердую
Лопатою копать...
Теперь в земельке рыхлой
Ему будет мягче лежать...
Намедни на голову бедному
С неба упала мотыга..
Плохое было настроение
У соседа-забулдыги...
x x x
Он в бессмертие верил
И в переселение душ...
В тот день он закрыл все двери
И принял контрастный душ.
Выпил отравленный чай,
Сказал, что получил задание...
Он не сказал "прощай".
Он сказал "до свидания".
x x x
А ведь он не хотел умирать,
Мечтал до утра продержаться.
Шептал: "Шампанского подать!
Шоу должно продолжаться!"
x x x
Вы знаете, каким он парнем был?
Кушать, пить и спать любил.
Слюнки текли - как он ел винегрет!
Салаты остались - его уже нет.
Гриб несъедобный попался ему,
А он - у Зеленого Змея в плену.
С закусью этой глотал он текилу -
Теперь и его поглотила могила...
x x x
Здесь похоронен
Сочинитель эпитафии
На надгробье босса
Местной мафии...
x x x
Что ты ищешь, друг сердечный
В жизни этой скоротечной?
Легких денег? Шумной славы?
Брось мальчишечьи забавы!
Все равно погасит пламень
Этот вот могильный камень.
Прекратится круговерть,
И найдешь ты только смерть...
x x x
Я похоронен в этом склепе.
Лежу я здесь с начала лета.
Братва! С любым из вас
На безымянный холмик
Я поменялся бы тотчас,
Но с кем, скажите, с кем
Вести обмены?..
В этой комнате пятеро нас -
Я ... и стены...
x x x
Хочь он и умер, от него не убудет!
Он был. Он есть. Он будет.
x x x
Ну и слава богу, что подох этот псих...
Но он и таперича живее всех живых!
x x x
Водил он коз на пастбище.
Был мужиком что надо.
А энтот крест на кладбище
Евой от нас награда.
x x x
Был он первым на деревне
И не последним в городе.
Если б был он греком древним,
То его утопили бы в золоте.
А он обклеил грамотами туалет
И ушел как будто бы без боли.
Если в этой жизни счастья нет,
То уж в той - тем более...
x x x
На последние деньги
Похоронила баба деда,
А затем легла с ним рядом
И продремала до обеда.
А после маркером кровавым
На плите приписала едко:
"Наипоследние бабки
Унес распоследний дедка."
x x x
Он часто ездил поездом
За шмотками в Москву.
Хотел поймать жар-птицу он,
Ну а поймал - сову...
Как-то в дороге дальней
В один из многих рейсов
На станции "Гусь-Хрустальный"
Поезд сошел с рельсов...
Не делайте хмурые лица,
Ведь наша жизнь - пустяк.
Хотел он найти жар-птицу,
Ну а нашел - гуся...
x x x
Всю жизнь собирал он вещи
И был их верным стражником.
Теперь ему будет легче
Лежать в гробу с багажником.
x x x
О, ответьте, ответьте, пожалуйста,
Ну какие же тайные тропы,
Кроме одной, кроме жалости,
К сердцу ведут мизантропа?
x x x
Дяди Сережи не стало на свете.
Каемся. Да, мы жестокие дети.
Его мы дразнили ботаником, лохом.
Ему хорошо, а нам теперь плохо.
x x x
Жизнь, отданная школе без остатка.
Он остался должен Коле две десятки.
x x x
Он был лысым, без зубов. Его не жалко.
И живым он был готов для катафалка.
x x x
Он был очень странным -
Почему-то любил людей.
Не смог разгадать этой тайны
Местный маньяк-злодей.
x x x
Никуда не уйдешь от судьбы!
Так пиво любил он - нет силы!
Ничего, кроме грязной воды,
Не попьет он теперь в могиле.
x x x
Пущай так и не заседал он в Думе,
Мы голосуем за него обеими руками.
Он сделал для нас лучшее - он умер.
Поставим свечки. Скажем "Аминь"!
x x x
Он был хорошим человеком.
Он нас кормил и защищал.
Ну а когда он умер, то при этом
Бо-о-ольшие деньги завещал.
x x x
Ну не мог он плыть
В семейной лодке.
Ну и с горя стал пить
Много-много водки.
А однажды с криками "Тону!"
Пошел к холостяцкому дну...
x x x
Он умирал со страхом,
Потому что боялся стать духом.
Ну вот и стал он прахом.
Пусть будет земля ему пухом.
x x x
Ну вот и все. Спасибо вам,
Кто был со мною рядом,
Кто верил всем моим словам...
Я был последним гадом.
Себя любил я больше всех,
Мечтал о жизни славной,
И верил, ждет меня успех,
И... забывал о главном...
О том, что знает каждый встречный -
Жизнь коротка, искусство вечно...
x x x
Он писал, и писал, и писал...
А Смерть поставила точку...
x x x
Он жил - как будто и не жил:
Ни квартиры, ни машины с дачей.
У соседа он червонец одолжил,
Так весь город до сих пор судачит...
x x x
Вы что, ребята, охренели?
Я спал. Меня похоронили.
Взяли из теплой постели.
Зарыли в холодной могиле.
x x x
Ну вы совсем оборзели!
Мне же здесь жестко лежать!
Где мое одеяло, подушки?
Где моя дорогая кровать?
x x x
Как сказал отец Григорий,
Снова в моде крематорий.
Что ж, спасибо энтой моде -
Сэкономили на гробе.
x x x
Здесь похоронен телевизор "Темп".
Муж так любил пред ним сидеть,
Что просил, чтоб зарыла рядом...
Я зарыла... А что мне смотреть?
x x x
Она была такая модница,
Все свои наряды собрала,
А когда умирала, негодница,
В платейный шкаф легла.
x x x
У фараонов египетских
И не то находили в могильнике...
А ты, Степан, проголодаешься,
Бери колбасу в холодильнике!
x x x
Недавно купил гарнитур
В магазине "Багдад",
Купил заграничный тур,
А отправился в ад...
x x x
Он прочитал стремглав
Все восемьдесят глав
Библиотечной книги...
В конце увидел фигу...
Продолжение следует!
Last-modified: Wed, 21-Jan-98 06:20:28 GMT
Оцените этот текст
Не читал10987654321
Сергей Кузнецов.
Жизнь по инерции
c Copyright Сергей Викторович Кузнецов, перевод
620067, Екатеринбург, ул. Уральская, 60 - 68. Тел.41-18-47.
E-mail: sergsmith@dialup.mplik.ru
Не знаю...
Ой, пришла!.. Я не ждал.
Я поел чесноку.
Я не ждал - как же так?
Я не знаю...
Что же делать теперь?
Я не знаю, братва,
Я не знаю, не знаю, не знаю...
Значит, сексу не будет.
Целоваться ведь как?
Значит, сексу не будет,
Не будет, не будет...
Что же делать, братва,
Я не знаю теперь,
Я не знаю, не знаю, не знаю...
Этот запах предательский
Выест глаза...
Этот запах предательский
Выдаст меня,
Выдаст, выдаст меня, это точно...
Я не знаю сейчас,
Что мне делать, братва,
Я не знаю, не знаю, не знаю...
Может плюнуть на все?
Завалить ее враз,
Трахать, трахать, а вдруг?.. Я не знаю...
Я не знаю, братва,
Что мне делать сейчас,
Я не знаю, не знаю, не знаю...
Вот, ушла, покрутив у виска...
Боже, что это значит?
Как мне жить без нее?
Я не знаю, братва,
Я не знаю, не знаю, не знаю...
25 августа 1996 года
Под дождем...
Сегодня я понял - все сбылось!!!
Не зря, ой не зря я боялся...
Стеклянные глаза разбились...
Язык деревянный сломался...
Ты говоришь, ни в чем не виновата?
Я не слышу. В ушах моих - вата...
Ну что ж, постоим под дождем!
Пока промокнем, подождем...
И разойдемся кто куда,
Чтобы не встретится
НИ - КО - ГДА...
Лица не скроет отчуждения вуаль...
Ударь еще больнее! Ну, ударь!
Говорят, о двух концах остры ножи,
Но я спокоен, а ты дрожишь...
Быть может, потому пишу стихи я,
Что поэзия - та же стихия...
Ну что ж, постоим под дождем!
Пока промокнем, подождем...
И разойдемся кто куда,
Чтобы не встретится
НИ - КО - ГДА...
Тормозных колодок свист и скрежет...
Где же ты, счастье? Где же?..
Этот дождь. Этот ветер. Ненастье.
Это - счастье, да-да, это счастье!..
Я, как и прежде, окрыляюсь неудачами...
Катитесь к черту все с машинами и дачами!..
21 октября
1988 года.
Глаза.
Что бы я не сделал и что бы не сказал,
Мне кажется, за мною
Всегда следят глаза, -
Чтобы я не сделал и чтобы не сказал,
Всегда за мною следят глаза.
А глаза - чужие, странные...
Ба! Да они ж, наверно,
чужестранные!
И тут меня осенило...
Да это же, братцы, шизофрения...
Психику я не нарушал -
Она сама меня нарушила...
Разве стена имеет глаза?
Или же только уши?
И вдруг я услышал:"Идиот!
Стена имеет даже рот!"
А глаза такие страшные,
Сверлят буравчиком стены домашние.
Мой язык прилипает к губе...
Так это же, братцы...КеГеБе-е-е!
Я прощаюсь с родными и близкими.
Я поднимаю руки и сдаюсь,
Но как, пораженный, стоял до этого,
Так и стоять остаюсь...
Стоять - не сидеть. Постою. Это классно,
Что у нас в Союзе гласность!
18 января 1988 года
Исповедь "совка".
Мне всучили награду плебея,
Медаль патриота "Вру не краснея".
Как я упивался своею закваской
И как напивался какой-то - тьфу! - краски.
Но даже и пьяным я был очень горд,
Что за спиною не крылья, а горб...
В голове было пусто, в карманах - тоже,
Что стало видно по глупой роже...
Под знаменем нашим, красным как рак,
Стою угловато, круглый дурак...
А сколько же было разных иллюзий!
Да вышли с водою в открытые шлюзы!
Мы оказались пешками в игре,
Деревянными пешками при шахматном дворе.
Какие тут к черту правила игры -
Последняя пешка на месте туры.
Все та же пешка - в роли короля,
Свои же фигуры рубит зазря...
Под знаменем нашим, красным как рак,
Стою угловато, круглый дурак...
Стало горько, что живем несладко.
Шли к изобилию, да вышла накладка.
В обноски одеты сиротские детки, -
Остатки-то сладки, да объедки - едки!
Когда экономика зашла в тупик,
Система рушится с поднятием фиг...
Если ногами стоим на обломках,
Значит, есть в механизме поломка...
Под знаменем нашим, красным как рак,
Стою угловато, круглый дурак...
13 декабря 1988 года
Этот город...
Я шел по проспекту, бродяга бездомный,
ревниво смотрел на большие дома,
и думал с отчаяньем, что город - огромный,
а мест в нем свободных - нема...
Вот Дом книги, а вот - Дом одежды,
где нет ни книг и ни одежды сроду,
только нет нигде Дома надежды...
Зато есть классный Дом моды!
Мне не нравится этот город,
но теперь мне не выбирать:
в этом городе я родился,
значит, в нем мне и умирать...
Ваш чертов город я с детства знаю,
но до сих пор он мне не знаком:
с домами, которые всегда запирают,
и ртами, которые всегда под замком,
с дорогами, которые от грязи липки,
с руками, к которым прилипла печать,
этот город возник по ошибке,
как будто бы пьяной бабой зачат...
Мне не нравится этот город,
но теперь мне не выбирать:
в этом городе я родился,
значит, в нем мне и умирать...
Я мог бы уехать хоть в Сан-Франциско,
но и этот вариант - нулевой,
рабским клеймом - штамп о прописке,
и не в паспорте - на коже живой.
Друзья и соседи - тесные стены,
закрыт потолком, как гробовой доской,
но под кожей пульсируют вены -
движению противопоказан покой!..
Сон Веры Павловны.
Вере Павловне снится странный сон:
Синим кобальтом покрыт небосклон,
На нем из желтого кадмия круг,
И изумрудные травы вокруг - целый луг...
Чудное пение божественных сирен
Манит, завлекая в сладкий плен,
Но, захочешь уйти не дадут:
Красные тени стоят там и тут - ждут...
Вернись скорей, Вера Павловна!
Вернись назад, Вера Павловна!
Вера Павловна, вернись скорей,
Вернись назад, в мир людей!
Выстроены в ряд хрустальные дворцы,
В них сидят взаперти их творцы,
А из слоновой кости замки
Вырастают как грибы-поганки - из ямки...
Ах, а это!? Куда не ступи,
Вместо асфальта - золотой настил!
Но, захочешь уйти, - не дадут:
Красные тени стоят там и тут - ждут...
2000 год от Р.Х.
Кто предписал для всех один закон?
Кто предсказал, что делать не надо?
Закон для всех похож на загон,
В который кнутом загоняют стадо.
И те, что всегда толпятся у трона,
Те, что несут подол красной мантии,
Сами придумали для нас закон,
Листая учебник по хиромантии.
Каждый - художник, и каждый - поэт,
Каждый - философ, и каждый - мечтатель,
Каждый - талантлив, но, наконец,
Каждый - поэт, но не каждый - творец...
Цепляясь конечностями за бесконечность,
Боги - даже те, кто с верой не знакомы,
И каждый в себе культивирует вечность,
Каждый живет по своим законам...
Но я виноват - я нарушил код...
Я виноват - я убил в себе святого...
Я погубил себя в двухтысячный год
От Рождества Христова...
Твое лицо в ночном окне...
Недолги были наши встречи,
Но до сих пор живет во мне
Твое лицо в прощальный вечер,
Твое лицо в ночном окне...
Прости! - ты заклинала про себя.
Шептали губы при луне.
И я простил. Но не тебя.
Твое лицо в ночном окне.
Я весь в черном. Ты вся в белом.
На моем теле раны, нанесенные мелом.
На твоем теле раны, нанесенные углем,
Но, слившись в сером цвете, мы умрем...
Уже прошло немало лет...
Передо мною, как во сне,
Встает единственный твой след,
Твое лицо в ночном окне.
Рукой смахнула ты слезу.
Прощай! - сквозь боль сказала мне.
Теперь я в поездах везу
Твое лицо в ночном окне.
Недолги были наши встречи,
Но до сих пор живет во мне
Твое лицо в прощальный вечер,
Твое лицо в ночном окне...
Жизнь по инерции.
Жизнь большого города - огни...
В них - его рождение и... гордость...
А я уже считаю дни...
Уходит молодость... Уходит молодость...
Я провожал надежды как цветы
На могилы проходящих лет...
Есть только неосуществимые мечты...
Осуществимых - в мире нет!..
Где живут тебя любившие?
Где они?.. Где их дома?..
Холодные... Чужие... Бывшие...
Жизнь маленькой деревни - тьма...
В пригородной электричке...
В пригородной электричке
Как сильно бываешь рад,
Когда заметишь по привычке
Чей-то мимолетный взгляд...
И на душе опять светло...
Забываешь о грязной погоде...
Только бы людей к тебе влекло,
И тогда не страшны все невзгоды.
А потом ты идешь по дорожке,
Наступая на мутные лужи,
Говоря: "Ты ошибся, Сережка,
Здесь ты никому не нужен..."
Шла проститутка по бульвару...
Шла проститутка по бульвару
С безумно влюбленным вдовцом.
Впервые ее тело было не товаром,
А голова была не продавцом.
Он сказал, что полюбил ее серьезно.
Он сказал, что захотел на ней женится.
Она не верила. Зажить безслезно -
Такое не могло ей даже сниться.
Такого отношения к своей особе
Она не знала с самого детства...
Лишь к ненависти, ко вражде и злобе
Ее учили с малолетства...
Но со звоном разбивались слезы,
Падая на камень мостовой,
Когда он говорил, даря ей розы:
"До гробовой доски я - твой!"
После слов шутник хваленый
Начал обнимать ее неистово,
И иссяк родник соленый -
Единственное, что в ней было чистого.
Глупый день прошел и ночь настала.
Радость перешла в тупую боль.
Насыщенная влага - в состояние кристалла.
Глядите! На дороге - соль!..
Всю жизнь нести тяжелое бремя...
Всю жизнь нести тяжелое бремя.
Нести... А потом упасть...
Мы живем, убивая время,
Но и время убъет нас...
Но сколько бы не осталось лет,
Сколько - праздничных дат,
Вместе с тобою мы встретим рассвет,
И вместе с тобою - закат...
А если я раньше умру, то что ж,
Не надо, не плачь! Тише!
Я стану водой, которую ты пьешь,
Воздухом, которым ты дышишь!..
Кукушкин.
Временами мучает изжога
От прочитанного всего,
Иногда устаешь от чужого,
Хочется - своего...
Кесарю - кесарево, богу - богово,
А мне - всего-то ничего,
Пусть бездарного, пусть убогого,
Но, все-таки, своего...
Я не Лермонотов, не Пушкин,
Я блотной поэт Кукушкин...
Иногда устаешь от чтения -
Жизнь кипит там и тут,
И требуется максимум терпения -
Прочесть очередной талмуд.
Жизнь - интереснейшая книга,
В сотни раз интересней всех книг,
Написанных когда-либо
И пишущихся в этот миг.
Я не Лермонтов, не Пушкин,
Я блотной поэт Кукушкин...
И я, ненаписанная книга,
Строчки рук поднимаю вверх:
Я либо не пишу стихов, либо
Вырвываю оголенный нерв...
Сергей Кузнецов.
Епсель-мопсель
c Copyright Сергей Викторович Кузнецов,
620067, Екатеринбург, ул. Уральская, 60 - 68. Тел.41-18-47.
E-mail: sergsmith@dialup.mplik.ru
Комедия в двух действиях.
г.Плес, май 1994 г.
Действующие лица:
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА ЛАЗАРЕВА, она же - госпожа Лазарева,
дирктор дома мод "Изабелла", женщина 36 лет, брюнетка, но может
перекрасить волосы в другой цвет, рост - выше среднего, но
носит туфли на высоком каблуке. Тип лица - продолговатый, глаза
голубого цвета, иногда со стальным отливом, чуть вздернутый
нос, чувственные ( когда-то ) губы, тонкий ( но не совсем)
подбородок, морщин на коже пока нет или она умело скрывает их
использованием кремов и других средств косметики. Имеет изящную
фигуру, тонкую талию и красивые ноги. Одевается с безупречным
вкусом. Любит носить одежду с использованием комбинации
красного и черного цветов. По характеру простая, веселая и
общительная, но на людях держится чуть надменно. Разведена.
Имеет сына 11 лет. Выдает себя за известного модельера.
МИХАИЛ МЕДВЕДЕВ, он же - Мишель, он же - Антонина Крюкова,
мужчина 28 лет, высокого роста, стройный, крепкого
телосложения, занимается плаванием и парашютным спортом, имеет
разряды, естественный цвет волос неизвестен, тип лица -
округлый. Цвет глаз - зеленый ( как у беды ). Имеет прямой нос,
губы негроидного типа, крупные черты лица. Одевается как
придется. Любит носить голубые джинсы и черные Т-шот, белые
кроссовки и солнцезащитные очки. Характер неустойчивый.
Увлекается музыкой. Играл в рок-группе. В данное время -
безработный. Холост. Выдает себя за Антонину Крюкову, няню и
домохозяйку.
ЯРИЛ ЛАЗАРЕВ, он же - Ярила-Горила, мальчик 11 лет, русые
волосы, голубые глаза, вздернутый нос, носит очки, худощавого
телосложения, сутулится при ходьбе. Одевается модно, но
неряшливо. Не любит сказки. Хобби - склеивание пластмассовых
моделей самолетов. По характеру - замкнутый, малообщительный.
Не имеет друзей. Ни за кого себя не выдает.
ВЛАДИМИР ИОСИФОВИЧ КОСТЫРЕВ, он же - Босс, коммерческий
директор ТОО "Люцифер", мужчина 43 лет, высокого роста,
плотного телосложения, с авторитетным брюшком, лысый, но с
мохнатыми бровями. Имеет треуголную форму черепа, квадратный
подбородок, нос с горбинкой, переносицу со впадинкой, иногда
носит усы ( может, приклеенные? ), передние зубы золотые ( 955
пробы ), курит сигары, ходит вразвалочку, носит дорогие пиджаки
всех оттенков и сочетаний цветов - от малинового до клетчатого,
яркие цветастые галстуки, широкие брюки. Страдает от одышки.
Любит играть в азартные игры, организовывать шумные пикники за
городом и массовые посещения бани. Обладает связями в
правительственных кругах, домами в Люксембурге и на острове
Мальорка, а также парком из 17 автомобилей. Характер -
властный, но невыдержанный. У окружающих вызывает страх.
Разведен. Выдает себя за крутого мафиози.
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА ЛАЗАРЕВА, она же - Лазариха,
уроженка и жительница уральского села Епифаново, пожилая
женщина 63 лет, до пенсии работала дояркой в колхозе "Полный
вперед!". Полная, рассыпчатого телосложения, лицо круглое,
шероховатое, серое, нос картошкой, пухлые щеки, тройной
подбородок. Особые приметы - беззубая, к тому же, хромает на
обе ноги. Одевается в старые шмотки времен военного коммунизма.
Активная жизненная позиция сочетается в ней с ярко выраженным
холерическим темпераментом. Любит возиться на огороде и гадать
на картах. Вдова. Имеет дочь 36 лет. Выдает себя за свою.
АКАКИЙ ДАНИЛОВИЧ МОЛОДЦОВ, он же - товарищ полковник,
офицер Федеральной Службы Безопасности, мужчина 53 лет,
высокого роста, ядреного телосложения, чуть-чуть заплыл жирком
на казенных харчах. Лицо круглое, с подсвинником, с бегающими
карими глазками сыщика или шпиона ( как вам больше нравится ),
брови брежневского типа, густые необычайно, нос гоголевидный,
острый и длинный. Особые приметы - хорошо играет желваками.
Всем остальным видам одежды предпочитает серый костюм. Носит
именное оружие. Собирает материалы о Железном Феликсе. Холост.
Любит зимнюю рыбалку. Все остальные сведения личного и
служебного характера по делу полковника Молодцова находятся в
архиве Министерства Обороны под грифом "совершенно секретно" и
представляют собой государственную тайну.
КУЗЬМА ГАВРИЛОВИЧ ПЕСТРЯКОВ, он же - сосед, Тряпка и
Мозгляк, по профессии - инженер картонажных работ, мужчина 58
лет, невысокого росточка, хлипкого телосложения, со сморщенным
и подвижным личиком. Носит клетчатую рубашку и синие школьные
брюки от старшего сына, а также полосатую пижаму. Любит
ковыряться в земле и в носу. Не разведен. Находится под
каблуком. Жена имеет от него троих детей. Косит под дурачка.
А ТАКЖЕ:
ДВА ТЕЛОХРАНИТЕЛЯ, как обычно, крепкие парни в серых
костюмах.
ДВА "ОМОНОВЦА", тоже, как обычно, такие же крепкие парни в
серых униформах.
УХ, ВОТ ТЕПЕРЬ ВСЕ!
Место действия:
Полнометражная трехкомнатная квартира. Похоже, ее
оформлением занимался профессиональный дизайнер, а может и нет.
Просторная прихожая, отделанная резными рейками из мореной
древесины ( или из красного дерева? ). Из этого же материала
сделаны полочки для обуви, вешалки для одежды, подставки для
головных уборов. Рядом с ними висит огромное зеркало в
бронзовой оправе под старину. Под ним - подстилка из шарфа
"маккензи"( Наверное, для кота ). Люстра в восточном стиле -
шар из красных и белых полусфер. Комната для приема гостей
поражает несоветской роскошью: шкаф-стенка, в ячейках которого
можно увидеть дорогой музыкальный центр и видеоаппаратуру, а
также книги и альбомы, два кресла, обитых велюром салатового
цвета, журнальный столик с последними номерами известных
журналов мод и передвижной столик для еды. На полу - персидский
ковер с большими яркими розами. Спальная комната выдержана в
розовом цвете: на стенах не обои, а известковое напыление с
тонкими золотыми узорами, двуспальная кровать с шелковым
покрывалом, светильник на длинной ножке. Немного нарушает
гармонию швейная машинка, стоящая в углу рядом с платейным
шкафом из светлого дерева и со столиком, на котором разбросаны
выкройки. Детская комната - голубого цвета. Нехитрая мебель:
диванчик, тумба, стол, лампа, на полке - клетка с белым
попугаем нимфа корелла. Везде болтаются развешенные на нитках
пластмассовые модельки самолетов. На кухне - белый гарнитур и
идеальный порядок. Везде не просто чисто - безупречно чисто,
как на рекламе стирального порошка.
Время действия:
Конец лета, наши с вами дни...
Действие первое
Первая сцена
Открывается дверь, и в прихожую входит сначала Изабелла
Юрьевна, а за ней - Ярил. Мать в голубом джинсовом костюме, а
ее сын - в яркой спортивной курточке комбинированных цветов и в
кремовых брюках с грязными пятнами. За его спиной - рюкзачок
цвета хаки с нашивками армии США. Они снимают обувь и стоят в
прихожей.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ну и что?
ЯРИЛ. Что "ну и что"?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Не прикидывайся!
ЯРИЛ. Я и не прикидываюсь!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Где ты был?
ЯРИЛ. Где надо!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А где надо? Почему был на Казанском?
Зачем спрашивал про заграницу? Куда хотел? Где ходил? Куда?
ЯРИЛ. Туда же, что и ты!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А куда я?
ЯРИЛ. На Кудыкины горы - воровать помидоры!..
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Когда я так говорила? Когда?
ЯРИЛ. Всегда, всегда так!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Сынок! Я места не находила, в морг
звонила - где ты? А ты - на Кудыкины горы! Я ведь твоя мама!
ЯРИЛ. Ты не моя!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А чья? Ты что? Кто тебя родил - не я?
Кто кормит? Кто одевает?
ЯРИЛ. Ты не моя!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Да? Интересно! А кто тогда я?
ЯРИЛ. Ты... модница!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Как ты смеешь? Это твоя благодарность,
что я занимаюсь твоим воспитанием, зарабатываю деньги...
ЯРИЛ. Не нужно мне ничего!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ничего-ничего? Совсем?
Подходит к сыну, помогает ему снять рюкзачок и куртку.
А это все откуда? Откуда, а? Что это у тебя тут? А?
Вытряхивает содржимое рюкзака прямо на пол.
А консервов-то сколько набрал, а говоришь, ничего не
нужно...
ЯРИЛ. Тебе должно быть стыдно!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Мне... Стыдно? За что?
ЯРИЛ. Ты в вещах моих роешься личных!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. ( проходит в комнату и садится в кресло
)
Сынок! Как ты мог так поступить?
ЯРИЛ. ( в нерешительности стоит посреди зала ) Я не хочу
больше
с тобой!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ярил, ты должен понять, как мне одной...
Звонит телефон. Она поднимает трубку.
Да! Алло! Да? Алло? Нет "алло"! Перезвоните! Не слышно!
Бросает трубку.
Кто это может? Не к тебе? Номер набрал и молчит в трубку.
Может, ты был не один? А вдруг грабители? Проверяют, дома ли
кто... Сейчас время какое? Вор вором помыкает, а у нас добра...
А ты тоже придумал...
ЯРИЛ. И зла, зла... Я не буду с тобой жить! Ты не
настоящая!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ну и где же тогда твоя настоящая?
ЯРИЛ. Она с папой живет!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А папа?
ЯРИЛ. За металлическим занавесом!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ну и иди к нему. Я его кормлю, одеваю,
обуваю, и вот те на! А твой папа вообще жлоб! Здоровый, а живет
на пособие для инвалидов в деревянном доме, паразит! И
алиментов не плотит! Засужу! Как я могла с таким жить?
ЯРИЛ. Смотри! Смотри! Стена текет!
Подходит к стене, по которой с потолка действительно
ползет вниз темное пятно, и по полу разливается лужа ржавой
воды.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Не текет, а течет! Кошмар! На самом деле
текет!
ЯРИЛ. Не текет!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Как? А это что? А это? Это от
Пестряковых!
ЯРИЛ. Я их видел... Они передавали тебе привет!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Козлы какие! ( Мечется по комнате )
Значит так, Ярил, быстро наверх, постучи, они уснули там, что
ли...
Бросается в ванную за тряпками, а Ярил стучит ложечкой для
обуви по трубе. Вбегает мать.
Ты что? Тряпки! Бери тряпки! Вытирай! Я сейчас!
Хлопает дверью.
ЯРИЛ. Вытирай! Сама вытирай! Такое имя дала! Бог солнца!
Тьфу!
Входит крупная женщина лет 35 с завитыми волосами голубого
цвета, в очках в роговой оправе, с массивным крестом на шее, в
старомодной белой блузке с кружевами, с коричневой сумочкой в
руке, в выцветшей зеленой юбке и в белых кроссовках на босу
ногу. Говорит дребезжащим голоском, устремленным к заоблачным
высотам сопрано, но часто обрывающимся и падающим на землю.
АНТОНИНА. Вызывали?
ЯРИЛ. Да, то есть нет, не знаю... Может, мама?
АНТОНИНА. Значит, вызывали! Вся наша клиентура такая
забывчивая, такая занятая. Ну просто юмор в коротких штанишках!
( Берет мальчика пальцами за подбородок и пристально
смотрит в глаза.)
А ты ничаво! Я надеюсь, ты послушный мальчонка... А где
мама?
Снимает кроссовки и с наглым видом проходит в комнату.
Ой, да у вас потоп тут вселенский! Нужно строить ковчег. А
где Ной? Свистать всех наверх! Юнга, где тряпки?..
ЯРИЛ. Я не юнга!
АНТОНИНА. Пятнадцатилетний капитан!
ЯРИЛ. Мне одиннадцать!
АНТОНИНА. Разговорчики в строю! Где тряпки?
ЯРИЛ. Лентяйка - там!
АНТОНИНА. Лентяйка? Отставить! Я очень и очень
трудолюбивая женщина!
ЯРИЛ. Да не, лентяйка, не ты!
АНТОНИНА. Ах это ты мать лентяйкой, маленький сорванец! Я
тебе щас по попке начикаю...
ЯРИЛ. Ее нет, а лентяйка в ванной!
АНТОНИНА. Ну ладно, пойду гляну на твою лентяйку!
Уходит в ванную.
ЯРИЛ. Дура взбаламошенная! Как с луны свалилась!
Входит АНТОНИНА со шваброй в одной руке, с ведром в
другой.
АНТОНИНА. Что? Это кто это сорвался с цепи?
ЯРИЛ. Это не про вас! Про маму!
АНТОНИНА. Что там у вас? Она ругала почем зря?
Начинает собирать воду.
ЯРИЛ. Она... Она... Я убежал из дому!
АНТОНИНА. Ах, вот, оказывается, она какая! Не может понять
такого хорошенького мальчугана. Ей все равно, что его волнует.
Она думает только о себе.
ЯРИЛ. А вы откуда знаете?
АНТОНИНА. Просто я не только о себе...
ЯРИЛ. А о ком?
АНТОНИНА. О тебе, дитятко! Теперь я твоя вторая мама! Я
хочу, чтобы ты рос счастливым парнишкой...
ЯРИЛ. Не хочу! Я вас не просил!
АНТОНИНА. Меня не надо просить. Я работаю по заказу.
ГОЛОС ИЗАБЕЛЛЫ ЮРЬЕВНЫ. Эти свиньи Пестряковы! Закрылись и
не открывают!
( Входит и замирает у двери.)
АНТОНИНА. Что, не ждали? Помощь пришла вовремя. Еще
немного, и мебель бы поплыла по реке...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Кто вы? Что здесь делаете? Как попали?
АНТОНИНА. Собираю воду. Разве не видите?
Невозмутимо выжимает тряпку.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Какая хамка! Ворвалась в чужую квартиру,
да еще и хамит!..
АНТОНИНА. Я пришла помочь, а вы...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Не надо! Мы сами!
АНТОНИНА. Если вызвали, значит, надо...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Кто вызвал? Вы от Пестряковых? Я вас не
знаю! Кто вы?
АНТОНИНА. Я из сервисного предприятия "Миледи".
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Не знаю никакой миледи! И что за вид? У
вас что, все такие?
АНТОНИНА. Это не моя головная боль, кто вызывал. Главное,
уплатили.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Это что же получается, кто-то решает за
меня, что надо. А вдруг вы мошенница?
АНТОНИНА. Это ваши проблемы! Меня не колышет! Меня
направила фирма. Я должна вести домашнее хозяйство и следить за
ребятеночком, а остальное мне по фиг...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Сегодня же воскресенье!
АНТОНИНА. Да? А мы без выходных!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Вы точно зомби запрограммированная. Ну а
узнать, кто оформил заказ?
АНТОНИНА. Позвоните: сто двадцать три - сорок пять -
шестьдесят семь...
ЯРИЛ. Раз, два, три, четыре, пять - вышел зайчик
погулять...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Нужно расставить все запятые над "i"!
А ты иди делай уроки! Завтра к репититору!
ЯРИЛ. Сделал уже!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Когда? А упражнение номер восемь?
ЯРИЛ. Сделал!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Все равно иди еще!
ЯРИЛ. Фу на тебя! ( Выходит.)
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА подходит к телефону и набирает номер.
АНТОНИНА снова выжимает тряпку и уносит ведро с водой.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Это "Миледи"? Ах, кардинал Ришелье! Нет,
я серъезно! Это вы направили ко мне эту Мальвину с голубыми
волосами? Пьеро? Не знаю, подождите... ( Закрыв трубку.)
Пьеро! Эй, как вас там?
АНТОНИНА. Антонина я, Крюкова!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Нет, говорит, не Пьеро! Да как вы
смеете!? Не в публичный дом! В сервисное предприятие! Да пошли
вы!.. Читайте сами своего Дюма! ( Бросает трубку. Входит
АНТОНИНА.) Так вы, оказывается, еще и интимными услугами
занимаетесь... Только на этот раз вы ошиблись адресом!.. Вон из
моего дома!
АНТОНИНА. Никакой ошибки тут быть не может!
( Роется в черной сумочке с золотыми застежками.)
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что это вы в моей сумочке делаете?
Зачем? По какому праву?
АНТОНИНА. Ах, это ваша? Пардоньте меня, обозналась!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Я те щас впердоню!
( Выхватывает сумочку и начинает бить ею АНТОНИНУ. Та
прикрывается обеими руками и выбегает в коридор, находит в
другой точно такой же сумочке клочок бумаги. Читает.)
АНТОНИНА. Улица Стоматологическая? Дом 113? Квартира 13?
Ну вот, а в чем тогда дело?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Вы всегда так заказы пишете? На таких
обрывках?
АНТОНИНА. Только сегодня! Потому что срочный! По двойному
тарифу!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ладно, работайте, если хотите бесплатно!
А я платить не стану! Я вас не заказывала!
АНТОНИНА. На халяву и уксус сладкий! ( Трет пол.)
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что?
АНТОНИНА. На халяву и дуст творог, говорю!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Какая наглость! Вы думаете, я... за
чужой счет? Убирайтесь!
АНТОНИНА. Никуда я отсюда не уйду! Я своей работой дорожу!
А уж на халяву или нет, разбирайтесь сами! Меня это не колышет!
Ожесточенно трет пол. ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА наблюдает за ней.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Вы трете как одержимая! Вам, наверно, не
хватает... ну, этих...
АНТОНИНА. Денег? А кому же их хватает?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Мужчин...
АНТОНИНА. Мужчин? Ах да, мужчин!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Похоже, вы не избалованы мужским
вниманием...
АНТОНИНА. Не избалована, ой не избалована... А что, так
заметно?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Еще как!
АНТОНИНА. Это не мешает выполнению профессиональных
обязанностей!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. С этим у вас все в порядке!
АНТОНИНА. Слава богу, хоть с этим! Вести домашнее
хозяйство, епсель-мопсель, это мой конек! И дело это заменяет
мне общение с этими мужчинками! А им что, им лишь бы завалить
бабу в постель и трахнуть! Нет уж, извольте! Я им так просто не
дамся! Меня не взять голую руками!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Да вы воинствующая феминишистка!
АНТОНИНА. Да! Я своего рода последняя из могиканш! Я
дорожу своей честью и не собираюсь ее пятнать из-за чьих-то
грязных домогательств! Говорят, береги рубаху смолоду! И ведь
действительно так! В мире, в котором все продается-покупается,
девственность, епсель-мопсель, это залог твоего будущего
процветания, это уставной капитал, который определяет моральное
благосостояние и, к тому же, будет приносить немалые
дивиденты... А знаете, отчего все было?.. ( Отбрасывает
швабру.) Я училась в восьмом классе. Он был рыжим, веснушчатым
акселератором и грязно приставал ко мне самым наглым образом.
Мы сидели за одной партой, он писал гадкие записки про любовь,
а на переменах бегал собачонкой и лез под фартук. Один раз я
клюнула на удочку и позволила отвести себя на блат-хату, не
знаю, по-моему, без блата, но так говорят. Он бросил меня на
старый и грязный скрипучий диван, и сразу полез в атаку. Он
дышал перегаром и просил дать... И, вы не поверите, но я
дала... Коленкой между ног! Я вложила в этот удар всю свою
ненависть к мужскому полу... И что потом было!? Он катался по
полу и выл... Перелопал все пружины и передавил всех клопов...
А когда очухался, сказал... Что бы вы думали? Знаете, что? Он
сказал: "Ну и ходи всю жизнь целкой!"
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА смеется, но, поймав свирепый взгляд,
замолкает.
Каков гад, а? Какой мерзкий, какой противный гад! И вы
спрашиваете, как я отношусь к мужчинкам? Да никак! Ну как я
могу относиться к ним после этого? Какого они еще заслуживают
чувства, кроме отвращения?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. По-моему, вы правы. По-своему, конечно.
Все мужчины - ну просто крайне лицемерные типы... Они во всем
преследуют свои цели... Даже в любви... Совсем другое -
женщины...
АНТОНИНА. Мужики - это гады! Гадкие, мерзопакостные гады!
Но вопреки им, несмотря ни на что, я узнала-таки, узнала, что
такое любовь!.. И не просто любовь с разными цветочками там,
тайными вздохами и с прогулками под луной... Я узнала, что
такое любовь половая! ( Поднимает с пола швабру и ломает ее об
колено.) Вот уже несколько лет я живу половой жизнью... Я мою
полы...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А знаете, вы мне нравитесь... Пожалуй, я
вас оставлю...
Вторая сцена.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА в пестром домашнем халате с бигудями в
волосах сидит за швейной машинкой. ЯРИЛ в своей комнате за
столом склеивает модель самолета. АНТОНИНА веником подметает
пол в коридоре. Бросает веник, пинает совок, входит в комнату и
разглядывает вещи.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что это вы там?
АНТОНИНА. Марафет навожу!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А я думала, ревизию!
АНТОНИНА. Не сидеть же сложа руки!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А вы очень непосредственная!
АНТОНИНА. Не люблю посредственных!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Вы необычная женщина!
АНТОНИНА. Да какая я женщина? Когда вы ко мне так,
становится как-то не по себе...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А кто вы?
АНТОНИНА. Я так, баба!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ну хорошо, вы необычная баба!
АНТОНИНА. Вы очень необычная, не я...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Я не баба!
АНТОНИНА. А чем вы занимаетесь?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Шью платье. Разве не видишь?
АНТОНИНА. Епсель-мопсель! А мне нравится!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Мое платье?
АНТОНИНА. Обращение! Может, бум на "ты"?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Вы кто такая?
АНТОНИНА. Я из "Миледи".
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Нет, вы кто такая? Вы что, никогда с
нормальными людьми не общались? Вылезли из пещеры? Где вы
вообще живете?
АНТОНИНА. В никарагуа.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Так вы подданная другой страны?
АНТОНИНА. Да, подданная! Сапогом под зад! Я живу в бараке!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Бедная, несчастная... баба!
АНТОНИНА. Я не баба!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Сами же говорили!
АНТОНИНА. Мало ли? Я, может, посплетничать люблю, и что,
все правда, что ли?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Как же к вам тогда обращаться?
АНТОНИНА. Антонина я, Крюкова!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А у нас - вот хохма! На втором этаже -
Кошкин, дверь напротив - Собакин, а под ними вообще Крысюк! А
ты Крюкова! Из той же оперы. Из мыльной.
АНТОНИНА. А чего смешного-то? Чего? Ну не Крюкова!
Черезсороктризаборасороконогозадерищенская!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. ( Подходит к шкафу и берет с полки
книгу.) Дорогая Антонина Крюкова! Чтобы вы остались в этом
доме, вам необходимо прочесть эту книгу. Она даст вам следующие
ценные навыки: ( читает с обложки ) выведет вас из умственного
тупика...
АНТОНИНА. Ба! Куда я попала!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Даст вам новые мысли, новые мечты, новые
цели...
АНТОНИНА. А как со старыми?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Увеличит ваше влияние, ваш престиж, ваше
умение добиваться своего!
АНТОНИНА. Это не помешало бы!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Поможет вам сдерживать недовольство,
избегать споров и, наконец, поддерживать ровные и любезные
отношения с людьми. ( Дает книгу АНТОНИНЕ.)
АНТОНИНА. Ага, понятно, зачем это... Что, презент?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А читать-то хоть умеете?
АНТОНИНА. Я самоучкой весь алфавит выучила. Как-нибудь с
горем пополам разберусь!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Читайте! Текст несложный! Как для
дураков!
АНТОНИНА. Вы, что ли, меня, что ли, считаете дурочкой?
( Падает на ковер и плачет.) Всю жизнь так,
епсель-мопсель! Какая непруха! Ну почему я такая? Мне ведь
много не надо! Всего лишь маленький кусочек счастья!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. ( Садится рядом и гладит АНТОНИНУ по
голове.) Ну не плачь! Всякое бывает! Бывает, что песцовую шубу
оденешь, а бывает, ходишь без трусов...
Звенит звонок. АНТОНИНА испуганно отдергивает голову и на
пол падает парик. У нее короткая мужская стрижка.
АНТОНИНА. ( надевая парик ) Это не заразное! Не бойтесь,
не заразное!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА открывает дверь. Входит КОСТЫРЕВ в
костюме за 150 долларов с двумя телохранителями.
КОСТЫРЕВ. Привет, Беллочка!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Зачем? Что тебе?
КОСТЫРЕВ. Соскучился вот. Навестить заехал.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. С чего это?
КОСТЫРЕВ. Может, приглосишь войти?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Там ребенок!
КОСТЫРЕВ. Так мой же, мой!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Его отец уехал.
КОСТЫРЕВ. Ну хорошо, пусть уехал. ( Снимает ликированные
ботинки и поправляет на черной рубашке цветастый галстук. Видит
АНТОНИНУ.) А это что еще за чучело?
АНТОНИНА. Антонина я, Крюкова!
КОСТЫРЕВ. Богатенькими стали, буратинчики, шестерок
нанимаете... А это что? Соседи затопили? Это еще что! Может
быть и хуже!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ну говори, что надо!
КОСТЫРЕВ. Ты что икру мечешь? Не прыгай, Беллочка, в
колесе!
Ходит из угла в угол, сложив руки за спиной.
КОСТЫРЕВ. А я ведь до сих пор питаю к тебе чуйства. Не
будь этих чуйств, я бы не приехал. Приехали бы другие! Ты же
лучше меня знаешь: суровые законы жизни, условия рынка, женщины
в коммерции и все такое прочее...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Говори прямо!
КОСТЫРЕВ. А я криво? Значит, так. Есть люди, назовем их
санитарами леса, которые осуществляют надзор за территорией, на
которой твой Дом мод, поэтому они нанесут тебе визит
вежливости...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что им надо?
КОСТЫРЕВ. Шоколада! Благотворительностью сейчас никто не
занимается, из альтруистических соображений ничего не делает...
Санитарам как никому другому нужны бабки. За их полезную
деятельность по вашей защите. Можно пересесть из "волги" в
"жигуленок", из "жигуленка" в "москвич", а во что можно
пересесть из крутого джипа? Правильно! Только в цинковый гроб!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Сколько?
КОСТЫРЕВ. Много, они хотят очень много! Твоя контора
вылетит в трубу. Но я могу уговорить их скостить эту сумму, я
ведь знаю твои скромные возможности...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Так сколько?
КОСТЫРЕВ. Пожалуй, мы договоримся на сотне тысяч...
баксов, разумеется...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Подонок, какой ты подонок!
( АНТОНИНА гремит ведром.)
КОСТЫРЕВ. А ты, швабра, все еще здесь?
АНТОНИНА. Ах ты, гад! Я все слышала, епсель-мопсель, и
буду свидетелем на суде!
КОСТЫРЕВ идет на нее. Хватает и пытается повалить. Она
ставит ему подножку. Он падает. АНТОНИНА надевает ему на голову
помойное ведро. ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА смеется. КОСТЫРЕВ рычит и
пытается встать.
АНТОНИНА. А пыли-то! Пыли-то чего! Сейчас выбью! Сейчас!
КОСТЫРЕВ. Салбутамол? Где мой салбутамол?
ЯРИЛ. ( выбегая ) Вот это мохач!
АНТОНИНА шваброй выталкивает его из квартиры и захлопывает
дверь. Снова открывает и бросает вслед лакированные ботинки.
ГОЛОС КОСТЫРЕВА. Я расправлюсь с этой мымрой! Ей конец!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Хорошо вы его отделали!
АНТОНИНА. Мужчинка, конечно, так себе!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А ведь он когда-то был моим мужем...
АНТОНИНА. Этот кусок дерьма?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Но это было давно и...неправда! Я
думала, он дурак, а он дура-а-ак! Если бы его мозги были из
шелка, их бы не хватило даже на нижнее белье для канарейки.
Будет тут еще командовать и лезть в чужой карман... Катается на
шестисотом "мерседесе", а алименты платит, будто он грузчик из
молочного магазина... Справку достал о нетрудоспособности,
паразит! На это ума хватило! У него ведь раньше любимая книга
была "Васек Трубачев и его товарищи". Это же дебил!..
АНТОНИНА. Так вы обходитесь без мужчинок?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Точно также, как и вы.
АНТОНИНА. А что я? Я так...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Вы не виноваты, что ваш первый парень
оказался козлом.
АНТОНИНА. Ну зачем вы так о нем? Это не козел! Это хуже!
Гораздо хуже! Это последняя сволочь! Это гадский гад!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Он нанес вам травму. Воспользовался
вашей неопытностью и пытался совратить. Но ведь есть и другие?!
АНТОНИНА. А есть такие, такие, такие... От одного взгляда
чувствуешь себя беременной...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Я уже тоже не надеюсь встретить хорошего
мужчину.
АНТОНИНА. Если он и есть, то где-нибудь на Крайнем Севере
долбит вечную мерзлоту!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А, может, они вымерли вместе с
динозаврами...
АНТОНИНА. Может, вам нужен принц на белом коне?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. У меня нет иллюзий на этот счет. Я
просто хочу встретить человека, который бы меня полюбил... Я
такая же, как и вы, несчастная женщина. Весь день напролет
бегаю по делам, но зачем? Я хочу любви и нормального
человеческого общения!
АНТОНИНА. Мне сейчас показалось, я знаю вас так давно...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А теперь вот уже можно перейти на
"ты"... Антонина! Я тоже привыкла к тебе, может, даже немного
полюбила. Когда тебя нет, мне начинает даже немного не хватать
твоей странности... Над некрасивой, но жутко умной бабой,
по-моему, бог просто посмеялся...
АНТОНИНА. Полюбили? Меня?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ну ладно, что это мы так
расчувствовались? Я становлюсь такой сентиментальной. Возраст!
АНТОНИНА. Что вы! Вы такая современная! Такая деловая! Вы
нашли лазейку в заборе рынка, а я - нет...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Каждому, конечно, свое, но если есть
желание, я могу помочь... Манекенщицей тебе, конечно, не стать,
- слишком осмысленный взгляд, а вот закройщицей можно...
АНТОНИНА. А я смогу?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Постой, постой! А если, все-таки,
побробовать сделать из тебя манекенщицу? А ну-ка раздевайся!
АНТОНИНА. Нет! Я не подойду! Я толстая! Меня в школе
Пятитонкой дразнили!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Зрители любят разных. Даже как ты! Ведь
это про таких говорят: есть за что подержаться!
( Пытается снять с нее платье, но, увидев волосатые
мускулистые ноги, в ужасе отшатывается. )
О мама миа! У тебя ноги как у крестьянской кобылы!
АНТОНИНА. Зато у тебя ноги из плеч, из плеч растут!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Если бы, а то, как и у всех...
АНТОНИНА. И ведь совсем нету волос...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А, кстати, милочка, почему у тебя такая
забавная мальчишечья прическа?
АНТОНИНА. Это беда моя! Ведь я нетерпеливая. Везде
очередя, в парикмахерских очередя, как жить? Ну и я обкарналась
сама, знаете, бараньими ножницами...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Да, атавизмов на тебе много! Как у
мужика! Но ничего, все можно исправить! Было бы желание и
немножко денег. Правда, был такой случай, когда одна выложила
энную сумму, натянула кожу, поставила зубы лучше настоящих, а
через неделю попала под трамвай, и весь труд насмарку! Но
попытаться можно, отмыть тебя, очистить, побрызгать францией и
полный вперед - по Бродвею, не робея...
АНТОНИНА. Мы еще заткнем за пояс всяких там карданов и
вересачей!..
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Антонина! Это же вчерашний день высокой
моды! А сейчас другие!
АНТОНИНА. Да знаю я, знаю... Армаманди, Вафлентино, Ив
Гроше, Пьер Гробанн, Эстакада, Клей, Шинель, есть и наши -
Зайкин, Пупкин, Несчастливцев...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А ты молодчина! Столько знаешь! Я бы
даже не подумала! Ты не назвала только мою подругу -
Сисю-Мисисисю. Она, собственно, и научила меня шить одежду. Я
гостила у нее прошлым летом.
( Подходит к АНТОНИНЕ и обнимает за плечи.)
Я найду тебе работу. Быть домохозяйкой - не для тебя!
( Входит ЯРИЛ.)
Ой, что-то меня тошнит!
АНТОНИНА. А меня подташнивает!
ЯРИЛ. Я читал в учебнике по словесности, что в Древней
Греции был такой остров - Сапфо, и там поэтесса Лесба жила со
своими подругами-лесбиянками и сочиняла, так они там тоже
обнимали друг друга. А учитель сказал, что даже и целовали...
АНТОНИНА. Ярил, я тебе все объясню, но не сейчас...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Только не надо его лупить, как того...
Третяя сцена.
АНТОНИНА в домашнем халате Изабеллы Юрьевны и в ее
тапочках вальяжно сидит в кресле, закидывает ноги на столик и
нажмает поочередно кнопки ДУ.
АНТОНИНА. Епсель-мопсель! Вот и прошло время дневных
забот, настало время телевизора! К отдыху более чем готовы!
Прощай, работа! Да здравствует шампанское! Где-то здесь должен
быть барчик, маленький такой, буржуазный барчик с заморскими
напитками... ( Находит.) Как в лучших домах Лондона и Парижа!
Ну вот, чуть только появилось время, сразу же
алкоголизироваться. Так ведь я ж не просто так! Сегодня же день
сталелитейной промышленности! Ой, ведь говорила мамка: не пей!
( Выпивает. Звенит звонок. Смотрит на часы.) Пришли гости -
глодать кости. ( Недовольно встает и идет к двери. Открывает. С
опаской входит Пестряков и оглядывается.)
ПЕСТРЯКОВ. Вы кто?
АНТОНИНА. Вы позвонили, я открыла, и вы же у меня
спрашиваете: вы кто? Это я, я должна у вас спросить: вы кто?
ПЕСТРЯКОВ. Я Пестряков, ваш сосед.
АНТОНИНА. Так это вы залили нас потопом? Залили, и
закрылись в бункере квартиры...
ПЕСТРЯКОВ. Понимаете, у нас несчастье - крыша...
крыша...над головой... ( Показывает.)
АНТОНИНА. Едет?..
ПЕСТРЯКОВ. Протекает!
АНТОНИНА. Мне кажется, вы приторможенный слегка, причем,
даже не слегка...
ПЕСТРЯКОВ. Мы не успеваем собирать воду. Нужен насос.
Насос. Жена послала меня за насосом. У вас нет?
АНТОНИНА. Раз нужен насос, подай сигнал "СОС"!
ПЕСТРЯКОВ. У вас нет? А где его можно взять? Нужно срочно!
Тогда я пойду. Извините. Виноват не я. Это ЖЭК.
АНТОНИНА. Джек? Какой Джек?
ПЕСТРЯКОВ. Это наше родное домоуправление.
АНТОНИНА. Подождите! Я совсем забыла. Если надо достать
меда, не опрокидывайте улей.
ПЕСТРЯКОВ. Мне не надо меда! Мне нужен насос!
АНТОНИНА. Ради бога, извините, голубчик! Я так виновата
перед вами. Я вела себя просто по-хамски. Я набросилась на вас
коршуном, а вы-то совсем не при чем! Это дожди! Целую неделю
поливают! А еще и этот ЖЭК.
ПЕСТРЯКОВ. Это я виноват, я! Извините! Я не открыл вам
дверь! Я слышал, вы стучали, я собирался, я хотел, я думал, но
не успел...
АНТОНИНА. Как мне стыдно перед вами за свое свинское
поведение. Как стыдно! Ведь вы такой честный, такой порядочный,
пришли сами, а я вас обхамила...
ПЕСТРЯКОВ. Это мне стыдно, мне. Я пришел не сразу. Боялся,
знаете ли. Я хотел, но замок в дверях...
АНТОНИНА. Спасибочки, что зашли. Я поспрашаю про подсос...
А вдруг снова дожди?
ПЕСТРЯКОВ. Что вы? Что вы! Зачем вам утруждаться! Я приду
попозжя и помогу прибрать, ладно?
АНТОНИНА. Может, чаю попьете со слониками?
ПЕСТРЯКОВ. Мне очень совестно. Я занял у вас столько
времени. Я пойду. ( Выходит. АНТОНИНА возвращается в комнату.
На экране телевизора - сетка для настройки.)
АНТОНИНА. Это же чудо, а не книга. Епсель-мопсель, целый
клад! Нужно выпить за Девила... как там его? Шкварнеги... (
Звонок. АНТОНИНА мчится в прихожую.) Опять, что ли? Не опять, а
снова. Я пришел к тебе с приветом, называется. ( Открывает
дверь. На пороге возникает МОЛОДЦОВ в сером двубортном костюме
и в сандалиях. Он поправляет галстук.
АНТОНИНА. Вы?
МОЛОДЦОВ. Я потерял голову, едва увидел вас. Вы шли мимо
хозяйственного, а я как раз покупал глазок...
АНТОНИНА. Здесь нет вашей головы! Убирайтесь! Да это что ж
такое: одному - насос, другому - голову...
МОЛОДЦОВ. Я начал следить за вами от телефонной будки, что
на Чекистов. Вы звонили из автомата, а потом короткими
перебежками - домой, а я - шмыг-шмыг - за вами! Дай, думаю,
загляну на палку, простите, на чашку чая...
АНТОНИНА. Ах шмыг-шмыг? Ваша фамилия, случайно, не Крысюк?
МОЛОДЦОВ. Так мы же еще не познакомилися! Виноват. Каюсь.
Разрешите представиться! Акакий Данилович Молодцов, полковник
безопасности. Я без ума от вас.
АНТОНИНА. Я уже вижу...
МОЛОДЦОВ. Простите за нескромность, но мы, военные
разведчики, люди прямые. Можно мне осмотреть объект?
АНТОНИНА. Да вы что? С какой это стати?
МОЛОДЦОВ. Чтобы определить, где мы будем проживать - у вас
или у меня...
АНТОНИНА. Что это за бредятина?
МОЛОДЦОВ. У делаю вам предложение: выходите за меня.
АНТОНИНА. А я делаю финт ушами и даю вам от ворот поворот.
МОЛОДЦОВ. Еще раз подумайте и взвесьте. Прикиньте, так
сказать, к носу. Мы, конечно, люди простые, но честные. Я
предлагаю вам спать моей женой. Такие люди, как я, на дороге не
валяются.
АНТОНИНА. Вы, что ли, не пьете?
МОЛОДЦОВ. Я вам не дал информацию к размышлению? Виноват.
Каюсь. Мне 53. Рост 182. Вес 97. Без в/п. С ч/ю. Сексуально
озабоченных просьба не беспокоить. ( Ходит по комнатам,
осматривая интерьер и планировку квартиры. АНТОНИНА за ним.)
Квартирка-то, конечно, цивильная. Но эту стенку следует снести.
Этот шкап лучше перебронировать туда. А сюда нужно приклеить
обои, чтобы поскромней.
АНТОНИНА. А вы знаете? Вы еще не все знаете про меня!
МОЛОДЦОВ. Эта трехкомнатная, конечно, атас. Сдается мне,
мы будем жить здеся...
АНТОНИНА. Акакий!
МОЛОДЦОВ. Аюшки?
АНТОНИНА. Уюшки!
МОЛОДЦОВ. Извольте прекратить выражаться! Впрочем, меня
этим не переубедите. Я беру вас со всеми потрохами. Может,
переехать прямо сегодня? Или лучше прямо сейчас?
АНТОНИНА. Неужели других баб нету? Сколько разных по
улицам ходит. Подойдите к любой, попросите помочь, сумку там...
и все. Делов-то!
МОЛОДЦОВ. Как так к любой? Я свое хозяйство пока еще не на
помойке нашел, чтобы совать его в каждую дырку.
АНТОНИНА. Выходит, что я... Я тебе не дырка, козлодой ты
вонючий! Говнюк со звездами!
МОЛОДЦОВ. Пока еще, слава аллаху, я в твердом уме и в
здравой памяти...
АНТОНИНА. Глядя на вас, скажешь только "и приснится же
такое!"
МОЛОДЦОВ. Я вам, правда, нравлюсь? А что вы говорили
про... Блин-душа, опять запамятовал!
АНТОНИНА. Климакс головного мозга.
МОЛОДЦОВ. У меня еще, слава аллаху, климаксу нету. (
Звенит звонок.)
АНТОНИНА. В шкаф! Быстро!
МОЛОДЦОВ. Да вы что? Я не такой! А кто вы?
АНТОНИНА. В шкаф! Это вопрос жизни и смерти.
МОЛОДЦОВ. Как я могу? Да как вы смеете?
АНТОНИНА. Давай быром! ( Заталкивает МОЛОДЦОВА в шкаф и
закрывает створки. На полдороги останавливается и возвращается
к столу, наливает себе стопку, и, когда собирается выпить,
входит ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА в черном плаще с двумя пакетами в
руках.)
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Вы еще, оказывается, и алкоголичка?
АНТОНИНА. Я умеренно пьющая!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Не смешите кур! Да вы неумеренно пьющая!
Полбутылки выжрали, а что говорите?
АНТОНИНА. Может, и вам налить?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что, обязательно нужно напиваться до
зеленых соплей, чтоб глаза в кучу, да?
АНТОНИНА. Мне больше нравится до розовых слонов. Может,
выпьем за "до дна"?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ты уже и так задодналась! А трезвый
пьяному не товарищ!
АНТОНИНА. Да я совершенно трезвый!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Даже язык заплетается! Так
набарагозилась...
АНТОНИНА. А куда вы так долго?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Да по магазинам, аж ухайдакалась совсем.
АНТОНИНА. Это же мое дело. Не любишь готовить, люби за
продуктами ходить.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. ( Собирается уйти, но останавливается.)Я
хотела бы узнать, почему ты в моем халате?
АНТОНИНА. Я еще не перевезла свой гардегроб. Я щас сниму.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ладно уж! Так и быть, носи!
( Входит ЯРИЛ.)
АНТОНИНА. Привет! Что купили?
ЯРИЛ. Да мы не в магазин!
АНТОНИНА. А куда?
ЯРИЛ. Просто погуляли. Проверить тебя хотели.
АНТОНИНА. Проверить? Меня? Зачем?
ЯРИЛ. Мама говорит, мошенники всякие с легендами по домам
ходят...
АНТОНИНА. Ну уж вы что-то совсем!
ЯРИЛ. А так ты ей понравилася. Она не любит только, когда
хозяйничают в доме... И фузеляж от моего самолета в мусор
выбросила! Я склеивал, а ты выкинула...
АНТОНИНА. Я тебе куплю новый!
ЯРИЛ. Правда? А ты поможешь склеить?
АНТОНИНА. ( Гладит его по голове.) Ну, конечно!
ЯРИЛ. А у моей мамы руки тонкие и нежные!
АНТОНИНА. Это у меня цыпки. Цыган на цыпочках подошел к
цыпленку и сказал "цып-цып". Цып-цып!
ЯРИЛ. Я знаю, это от кота. Ты его гладила.
АНТОНИНА. Я гладила кота, которого зовут унитаз, щетками с
порошком.
ЯРИЛ. Ты такая прикольная! Чувствуешь? А ведь грибом
пахнет?
АНТОНИНА. Почему?
ЯРИЛ. Ну как, грибной дождь ведь!
( Звонок. ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА входит и берет трубку. Теперь
она одета в вечернее платье из черного бархата с вырезами и
спереди, и сзади, и со всех боков. Молчит. Кладет трубку.)
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Я боюсь. Боюсь. Я каждый день живу со
страхом. Вот уже целый месяц меня кто-то преследует. Кто-то
звонит по телефону, а когда я беру трубку, ничего не говорит. И
сегодня я поняла, кто это. Это он. Он.
АНТОНИНА. Кто? Твой бывший?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Мне страшно не за себя...
( Звонок. Все в страхе.)
АНТОНИНА. Все! Пиши пропало!
ЯРИЛ. А где ручка? Где?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Я так и знала. Это он. Он вернулся.
Действие второе.
Первая сцена.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА боязливо подходит к двери, но потом бежит
в комнату, в которой в нерешительности стоят АНТОНИНА и ЯРИЛ.
ЯРИЛ. Антонина, прятайся!
АНТОНИНА. Но куда? Я не знаю, куда?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. В шкаф!
АНТОНИНА. Может, лучше под диван?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. В шкаф! А ты, Ярил, за диваном!
( Нетерпеливо звонят. ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА открывает дверь.
Входит АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА в темно зеленой юбке и в
коричневом жакете с двумя авоськами в руках.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ма, ты?
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Ты уж тута охренела, аль че?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Не злись, ма! Просто мы тебя не ждали!
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Опять с подругой поди?
Пристариница я ужой на почту-то бегать. А ты ишь прихерилась,
хочь и виновата...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ладно, будет тебе! Проходи! Устала,
небось, с дороги?
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Где таперича искать-то будем?
Пристигнет беда, хоть что делай тада!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Кого искать-то? Какая беда?
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. А кто молнию-то в деревню
пустил? Али не ты? Чуть не сожгла дотла сердчишко-т мое...
ЯРИЛ. Бабушка!..
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Нашелся, мнучек! А матка твоя
разбазлалася! Погоди, щас дам, беда, приспичило! Надобно тебя
пристрожить.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. У нас тут столько всего произошло, что
это уж из головы вылетело.
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. ( Снимая туфли и осматриваясь.)
Все половики пришорканные ножищами, надо убирать уж, та
некому...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Теперь есть кому, ма! ( Проходят на
кухню.) У нас тут домохозяйка появилась. Зовут Антониной.
( Из шкафа вылезают АНТОНИНА и МОЛОДЦОВ, отряхивая пыль.)
МОЛОДЦОВ. Я знаю! Я все знаю!
АНТОНИНА. Что ты убиваешься? Знаешь? Ну и знай!
МОЛОДЦОВ. А где тут можно коня привязать?
АНТОНИНА. Здесь тебе не конюшня!
( Идет на кухню, а за ней клубятся облака пыли.)
АНТОНИНА. Антонина! Крюкова! Будем знакомы!
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Че пришляндала-то? Где
раньше-то была? А пыли, пыли-то чево! Сама неряха, поди? (
Видит МОЛОДЦОВА.) А это еще кто подмазывается?
МОЛОДЦОВ. Откуда здесь можно сделать звонок президенту?
АНТОНИНА. Если вы насчет туалета, он в конце коридора.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Это еще кто?
АНТОНИНА. Полковник внешней и внутренней разведки Молодцов
- всегда с нами!
МОЛОДЦОВ. Елки-палки, лес густой!
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Он че, чиканулся?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что он здесь делает?
АНТОНИНА. Ведет охрану объекта!
МОЛОДЦОВ. ( бабушке ) Вот так встреча! Потерял одну,
встретил другую, еще краше! ( Уходит, на ходу расстегивая
ширинку.)
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Что это вы за трехомудию
развели? Какие-то левые, постояльцы, что ль? Неряха откель-то!
АНТОНИНА. Бабуля, я очень чистоплотная!
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Ну-кась, ты, помоги сумки-то
разгрузить!
АНТОНИНА. Всегда готова! Епсель-мопсель!
ЯРИЛ. Вот это да! Сколько жратвы!
( Выкладывают из сумок гостинцы: банки с вареньями и
соленьями, кульки и свертки с продуктами.)
АНТОНИНА. А надолго вы?
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Да пока не надоем вам!
АНТОНИНА. Так вы что ж, даже чаю не попьете?
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Не баба, а заноза, ко всему
присыкается!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Она за словом в карман не полезет!
АНТОНИНА. Да и нет их, карманов...
МОЛОДЦОВ. Она! Да, она! Уж, конечно!
АНТОНИНА. А вы вообще заглохните, солдафон! Бабуля, вам
чай или кофий?
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Кофиев мы отродясь не пивали,
так хочь таперича давай пивнем! ( Делает глоток, и тут же
выплевывает все на стол.) Кофея-то приторомкая, сладкушшая!
АНТОНИНА. Пей, бабуля, на здоровье!
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Да ты того, не ублажай!
АНТОНИНА. Может, музыку? ( Включает музыку.) Блюз - это
когда хорошему человеку плохо, рэп - когда плохому хорошо, а
рок-н-ролл - для всех остальных.
МОЛОДЦОВ. Я тоже про музыку шкварку знаю. Хотите? Однажды
шостакович встал рано утром, продрал глазунова, пригладил
лысенко, расчесал бородина, съел мясковского с хренниковым,
запил чайковским, вдруг почувствовал пуччини в животини, и
началось паганнини, он выбежал во дворжик, сел в мусоргского,
раздался бах с шуманом и свистуновским. Образовалась "могучая
кучка". Он сорвал листа с россини, вытер шопена, а гуно засыпал
глинкой. Вот! ( Дико смеется. Все молчат.) Я ято-то не то
рассказал?
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Ну, распустил разбаи-то. Лучше
сказывайте, почему беспорядок такой в дому!
АНТОНИНА. Дык я ж того, елы-палы, я недавно совсем!
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Да не рядови ты, редова!
Недавно она! А по хате бродит как хозяйка!
МОЛОДЦОВ. Я, пожалуй, тоже перекушу. Заморю, так сказать,
червячка... Заморю маленького.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А все-таки как вы здесь оказались?
МОЛОДЦОВ. ( махнув рукой в сторону шкафа ) Тайная война! (
Вываливает из мешка огурцы и помидоры. Жадно ест.) А хлеб?
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Дожили! Хлеба нема!
МОЛОДЦОВ. ( проглатывая картофелину ) Будем есть второй
хлеб, если нет первого. ( осматривая икру ) Кажется, один раз
это уже кто-то съел...
АНТОНИНА. Ешьте! Все равно выбрасывать придется!
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. А за хлебом-то сбродить ни у
кого энтузизизма не хватат?
МОЛОДЦОВ. Я - пас. Что-то на меня едун напал.
АНТОНИНА. Едун на него напал!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Так, значит, пока нас не было, ты здесь
блудила с этим... полковником?
АНТОНИНА. Не виновата я! Он сам ко мне пришел!
МОЛОДЦОВ. ( с набитым ртом ) Как говорим-то! Как говорим!
Культуры в нас ни на грош! Как скоты! Я знавал одного, с
позволения сказать, культурного человека, аж университет
закончил, а говорил "тво¢ рог" вместо "творо¢ г"!
Стоило ли учиться целых пять лет, и так и не знать про
правильное ударение в слове? На западе наше образование не
стоит даже выеденного гроша.
АНТОНИНА. Ты что возникаешь-то? Самый умный, что ли? Точил
ли твою душу червь сомнений?
МОЛОДЦОВ. Надоели эти копания! Одна чернуха кругом!
Особенно усерствуют эти писатели. Искусство должно должным
образом воспевать прекрасное, а не наоборот! А то все герои
современных книжек - козлы и мудаки. А куда же девались честные
и порядочные люди, которых у нас так много?
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Хватит шамкать-та! Прибирать
надо! Всю хату засрали! А ты ну-кась сшастай за хлебом-то,
бойкая какая! Чевр тебе тута геморрой ловить?
АНТОНИНА. Ну раз случился такой гнилой расклад, я пошла...
Ярил, пойдем прогуляемся за хлебушком!
ЯРИЛ. А мы голубей покормим? ( Уходят.)
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. А теперь давайте убирать энтот
срач!
МОЛОДЦОВ. Я вообще-то не за этим здесь. А ваша тетя-мотя
вовсе не той оказалась, а другой ориентации... Сначала голову
вскружила, а потом в душу наплевала! А меня, между прочим, сам
Устинов отметил. Я от него даже благодарность получил - с
занесением в грудную клетку, вот! ( Расстегивает рубашку.) Я
ведь план холодной войны разрабатывал. Ничего, мы еще долбанем
по этим америкашкам. И еще я хочу сказать, что очень все
прекрасно. Как только я увидел вас, я почувствовал, что теряю
голову. Я куда-то влезаю, а вылезти не могу. У меня даже
появилось ощущение мысли. А что, если я влюбился?
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Отгадай загадку! Не цветы, а
вянут. Не ладоши, а хлопают. Что это? ( Ставит перед МОЛОДЦОВЫМ
ведро.) Это твои уши!
МОЛОДЦОВ. Мне ведь по званию не положено. Я не
какой-нибудь рядовой. Я ведь полковник. ( Начинает мыть пол.)
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Ты видала, аль нет? ( шепотом )
Твоя Антонина-то усищи какие ростит, а?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Да у нее вообще атавизмов много!
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Самик энто, а не самка!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Самец?
ГОЛОС МОЛОДЦОВА. А язык-то свой как засрали! Говорим
"видео" вместо "зрительная", а "аудио" вместо "слухательная"...
Везде всякие стиморолы и сникерсы! Куда бежать?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. И парик она носит голубой на голове! И
из-под лифчика у нее тряпье торчит...
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Самик энто, самик... Как же
энто ты обмешелилась?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А если на самом деле, то что же делать?
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Что делать? Снимать трусы и
бегать! Пущать не надо было работаря энтого! Жениться тебе
надобно, чтобы предостеречься от энтих!..
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Я в последнее время думаю, что, как есть
породистые собаки, так есть породистые люди. Дворняжка сходится
с дворняжкой, а элита, та только с элитой. И еще у людей все
решает нацио, только они не понимают этого. Русскому жениться
на басурманке - это то же самое, что ризеншнауцера скрестить с
эрдельтерьером...
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Чево? Ты раньше девка-присуха
была. Красива шибко! А щас погляди в зеркало! Да кто на небя
позарится на такую? Какой ризеншпицер? ( Звенит звонок.) А вот
и энтот... прохиндейка! Пойду отворю!
( Открывает. В квартиру врывается КОСТЫРЕВ с двумя
телохранителями.)
КОСТЫРЕВ. Где эта швабра? Где? ( Ищет по всей квартире.)
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Мужик-от паскудистой тебе
попался, от элементов прятался, а тута вот возник.
( МОЛОДЦОВ сначала прячется за диван, а потом
по-пластунски ползет к двери.)
КОСТЫРЕВ. Блин, одел костюм навороченный, новье! А эта
кишечница его завалила. Я ее за это порешу! Все равно вычислю!
( В квартиру врываются два "омоновца" с автоматами
наизготовку. МОЛОДЦОВ вскакивает.)
МОЛОДЦОВ. Мордой лица - к стене! Пакли - за бошку!
КОСТЫРЕВ. Что-то я не понял.
МОЛОДЦОВ. ( Надевает КОСТЫРЕВУ наручники. Достает сотовый
телефон.) Товарищ енерал! Вымогатели обезврежены! Разрешите
остаться для выяснения отношений личного характера? ( другим
голосом ) Приглашу! Обязательно приглашу! Спасибо, товарищ
енерал!..
КОСТЫРЕВ. Козлы! За что я вам плачу?
МОЛОДЦОВ. Теперь у тебя будет бесплатная охрана.
( КОСТЫРЕВА и его телохранителей выводят.)
Ну вот, теперь я без пяти минут начальник отдела по борьбе
с неорганизованной преступностью... Только во рту как будто
птички покакали... Я бы хотел потетатеткать с вашей матушкой...
( Входят АНТОНИНА и ЯРИЛ. В руках у мальчика - корка
хлеба.)
Пока вы ходили, я обезвредил троих особо опасных
преступников.
АНТОНИНА. Я памятник себе воздвиг?..
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. А где хлеб-от?
АНТОНИНА. Голубям скормили... Как налетели - всю буханку
склевали. Как на картине Кукрыниксова "Жрачи прилетели."
МОЛОДЦОВ. "Жрачи прилетели" - это не Кукрыниксов, это
Левиафан.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ну что ж, спасибо вам за героизм! Задачу
свою вы выполнили. Желаем вам дальнейшего продвижения по
службе.
МОЛОДЦОВ. Выходит, я зря подбивал клинья, разводил тут
вас? Ну, ладно!.. ( Выходит.)
Вторая сцена.
Вечер. Горит ночная лампа. ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА и АГРИППИНА
ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА, сидя в креслах в полутьме, смотрят телевизор и
вполголоса переговариваются. Одет по-домашнему.
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Мужика себе бери розживчивого,
который все продумает и всего добъется, все доступит да
приобретет... Вот, например, как энтот, что у тебя на работе -
Петрухин!..
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Так он парень неплохой, только ссытся и
глухой...
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Самое главное, чтобы не хужее
был прежнего, чтоб робливал так, что по сто потов вытекало.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Да что они сейчас делать-то могут?
Только катаются и яйца свои катают! Мне и одной совсем даже
неплохо.
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Уж чего хорошего-то, чего?
Одна-разъединенька живешь? ( Дверь приоткрывается и выглядывает
ЯРИЛ.) Не открывай! Там Терминатор стоит! А ну-кась в постель!
Пропал бутан! Пойду приужахну! ( Уходит. ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА сидит
некоторое время, пытается смотреть телевизор, затем встает и,
осторожно ступая, идет на кухню, где АНТОНИНА под гитару поет
песню. Сначала она стоит в дверях и слушает, потом проходит и
садится рядом с домохозяйкой.
Сон Веры Павловны.
Вере Павловне снится странный сон:
Синим кобальтом покрыт небосклон,
На нем из желтого кадмия круг,
И изумрудные травы вокруг - целый луг...
Чудное пение божественных сирен
Манит, завлекая в сладкий плен,
Но, захочешь уйти не дадут:
Красные тени стоят там и тут - ждут...
Вернись скорей, Вера Павловна!
Вернись назад, Вера Павловна!
Вера Павловна, вернись скорей,
Вернись назад, в мир людей!
Выстроены в ряд хрустальные дворцы,
В них сидят взаперти их творцы,
А из слоновой кости замки
Вырастают как грибы-поганки - из ямки...
Ах, а это!? Куда не ступи,
Вместо асфальта - золотой настил!
Но, захочешь уйти, - не дадут:
Красные тени стоят там и тут - ждут...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А вы хорошо поете! И голос у вас низкий,
как у мужика... А мы фильму смотрели, "Неоконченная пьеса для
механического апельсина", Кубрикова, кажется... Говорят, вроде
известный, не знаю...
АНТОНИНА. А я ничего не смотрю. Говорят, вредно,
облучение, и все такое прочее. А недавно включила - какие-то
цветные квадратики полчаса показывали. Не знаю, что за
передача...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Может, тогда хоть радио? ( Включает.
Пауза.) Ой, этот Жар!
АНТОНИНА. А, по-моему, Тархундиев!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. В смысле - жара.
АНТОНИНА. А я вот сижу и грущу, думаю о своей жизни. Так
она и проходит: за частыми пьянками и нудными разговорами на
запущенных кухнях, за регулярными прогулками по магазинам и
томительным совершением мелких покупок, за светлым ожиданием
завтра и ленивым ничегонеделанием... А ведь так и пройдет...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Никто не даст нам избавленья...
АНТОНИНА. Изабелла, вы когда-нибудь любили?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Да. Нет. Я не знаю.
АНТОНИНА. А я да. Я и сейчас люблю.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Хотите, я покажу вам свои фотографии? (
Раскрывает перед ней альбом и тут же захлопывает.) Нет! Нет.
Эти фотографии... Они уже пожелтели... Я думала, они только
после смерти, а они уже, уже пожелтели... Я думала, они только
после смерти, а они уже, уже желтые... А ведь так же пожелтеет
и сморщится кожа, кожа на моем лице... Лицо не может не иметь
цвета... Оно или красное, или белое, или желтое... А когда все
в порядке, телесного цвета. Наверно, мы бестелесные, когда нам
слишком хорошо... А когда плохо...
АНТОНИНА. Ничего. Все будет хорошо. Все там будем. У меня
ведь тоже такой кризняк... На каком-нибудь там овощехранилище
вместе с другими корнеплодами гниют и плоды моих былых побед.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. ( Обнимает АНТОНИНУ. Мне кажется...
Кажется, я... ( Они встают и танцуют под медленную музыку.
Врывается бабушка.)
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Да вырубите вы энто! Ужой спать
пора, а вы тут бесчинствуете! Завтра будете...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Все, все меня завтраками кормят... А что
завтра? Известно, что... Если бы старость могла...
Третяя сцена.
АНТОНИНА лежит на ковре лицом вниз и плачет навзрыд.
Входит ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что случилось?
АНТОНИНА. Я поняла.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что ты поняла?
АНТОНИНА. Жизнь, в которой торжествуют материальные блага,
- это смерть, духовная смерть!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Кто тебе сказал?
АНТОНИНА. Я сама дотумкала!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ерундистика какая-то! Жизнь торжествует
над смертью и смеется ей в лицо: ха-ха-ха!
АНТОНИНА. ( Загибает пальцы на руке и шевелит губами.)
Сосчитайте сами! Сосчитайте, кто придет на ваши похороны.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ты что, тронулась?
АНТОНИНА. Это не я. Это Девил. ( Берет книгу и читает.)
Если вы полагаете, что люди очень интересуются вами, ответьте,
пожалуйста, на вопрос: сколько людей придет на ваши похороны,
если вы завтра умрете? А?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ну и сколько ты насчитала?
АНТОНИНА. Пока только двоих!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Кто это, если не секрет?
АНТОНИНА. Моя мать. Мой отец. И... все!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что, и все?
АНТОНИНА. Как мне паршиво! Как пусто внутри! Пусто
снаружи! Как будто что-то потеряла, а что - не знаю. Одна ведь
я, одна. Нету у меня ни друзей, ни подруг... Никому я не
нужна... Никто не любит меня. Никто! Никто не жалеет. Наверно,
я сама виновата. Я боялась, что меня будут жалеть. Боялась! Я
хотела выглядеть сильной. Мне было стыдно своих слабостей.
Стыдно, пока я не поняла: жалеть - значит, любить... И
всех-всех людей нужно пожалеть...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что, и меня тоже?
АНТОНИНА. И вас тоже...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Спасибо, конечно, за откровенность,
только не надо меня жалеть - у меня все путем...
АНТОНИНА. А у меня - нет. Никого не любила. Никого не
жалела. Никого и никогда. Кроме себя. Себя одной. Вот и сейчас
лью эти слезы по себе, только по себе. Бедная я, несчастная...
Я случайное создание, не изведавшее любви... Плод, перезревший
и сгнивший прямо на ветке. Я человек с атрофированными
чувствами. Я инвалид. Руки-ноги на месте, но чего-то нет. Любви
и жалости. Не к себе, а к другим... Я несчастная, несчастная...
Ненавижу себя!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Антонина, наверно, я приду...
АНТОНИНА. Куда?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. На твои похороны. Занеси меня в свой
скорбный список. Под номером три.
АНТОНИНА. А что, если я признаюсь... Признаюсь, что
обманула... то есть обманул тебя? Я не она. Я он!..
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Да знаю я это! Знаю! Давно поняла! Еще
когда с твоей головы упал парик. Ну, хочешь быть мужчиной -
пожалуйста! Я не против. Но я до сих пор не поняла, зачем это
все было нужно? Весь этот бал-маскарад... Зачем?
АНТОНИНА. Я тебя люблю! Люблю безумно! Я обожаю тебя! Я
готов ползать за тобой и целовать пол, по которому ты ходишь.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ну остановитесь! Что за
самодеятельность?
АНТОНИНА. Почему ты обманываешь себя, ведь тебе тоже
одиноко в твоей холодной постели? Неужели ты не хочешь ласки и
тепла?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Я не хочу! Не хочу хотеть. Что такое
любовь? В школе у Ярила говорят так: любовь - это два дурака с
повышенным давлением...
АНТОНИНА. Ну зачем так грубо?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. И ты, ты говоришь мне про грубость? Ты,
проехавшая трактором по моим нервным окончаниям?
АНТОНИНА. В этом же весь кайф - вроде трактором, а все
равно тонко... К тому же, не по окончаниям, а по всяким там
началам...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Пора заканчивать эти словесные баталии.
Все равно это разговор ни о чем...
АНТОНИНА. Ни о чем? Все это - ни о чем? Первый раз я
увидел тебя у Дома мод и обомлел. Ты шла сквозь толчею так
легко, как будто летела. Ветер развевал твои длинные волосы и
платье, подчеркивая совершенство форм твоего тела. Все
заглядывались на тебя, но ты не обращала ни на кого внимания.
Ты была выше этого. Ты парила над землей, над заплеванным
асфальтом и плотскими желаниями... И я понял, ты - та женщина,
о которой я мечтал всю жизнь!..
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. А у тебя богатая фантазия!
АНТОНИНА. Я вспомнил прыжки. Ощущение стремительного
свободного падения куда-то вниз, туда, куда падают слабые
небесные тела - к центру тяжести. Когда тебя сильно тряханет,
раскроется купол и ты уже паришь над землей... Ты не человек,
ты бог! Вокруг тебя только небо и облака, облака и небо... А
под тобой весь мир как на ладони... Но этот миг короток -
встрепенешься, а земля уже несется на тебя своей громадой. А
после прыжка, сидя на сумке с парашютом, воображаешь себя
счастливым принцем из сказки с хорошим концом. Куришь, смотришь
в небо, и каждая жилка в тебе трепещет от наслаждения.
Наверное, это и есть оргазм неба!..
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Это все, конечно, интересно. Я рада, что
ты такая любительница острых ощущений. Но я-то тут при чем?
АНТОНИНА. Я долго не верил, что можно повторить этот полет
чувств. Не верил, пока не увидел тебя. А чтобы подступиться к
тебе, пришлось переодеться...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ну ладно, хорошо. Но почему ты
настаиваешь на активной роли? Ведь можно меняться!
АНТОНИНА. На какой роли?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ну именно на активной? И так можно
получить массу наслаждения. Может, ты просто не пробовала?
АНТОНИНА. Да я мужчина, понимаешь? Мужчина! Какая еще
роль?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Что ты заладила? Мужчина она, видите ли,
мужчина! Я тоже мужчиной была, ну и что с того?
АНТОНИНА. Ты... Ты... того?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Да нет же, нет! Успокойся! Ты что,
никогда не пробовала? А я поняла, что ты знаешь.
АНТОНИНА. Не знал я. Не знал.
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ничего. Это совсем не страшно. Я тебя
всему научу. Ну, иди ко мне! ( АНТОНИНА встает и поправляет
лифчик. ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА медленно идет к ней. ) Что, неужели у
тебя до меня не возникало желание погладить женщину, приласкать
ее, прижаться к ней всем телом?
АНТОНИНА. ( пятясь к двери ) Я пойду. Мне нужно...
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Да не бойся ты! Это нестрашно! Я тебя
сейчас так люблю!
АНТОНИНА. Мне нельзя!
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Но почему?
АНТОНИНА. У меня менструация! ( Выбегает из квартиры.)
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Странно! Что-то не пойму. Разыграла
целую комедию в двух действиях. Призналась в любви. Я, можно
сказать, ответила тем же, а она убежала. Чокнутая какая-то!
Может, вернется? Или я согласилась слишком быстро? Нужно было
постепенно. Наверно, вернется. Ну, конечно, вернется! ( Слышит
звонок.) Ну вот она и пришла! Так и знала. Ой, как я волнуюсь!
( Открывает дверь. Входят бабушка с внуком.)
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Ну чего обурхалась тут? Мы с
мнучеком прогулялися, чтоб вам не мешать.
ЯРИЛ. Мама, а гда Антонина?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Ушла она, ушла...
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Обушмарил-таки он тебя... Обул
как сивую козу. Сама виноватая. Какая девщошка была присуха,
красива шибко, а щас погляди чево!
ЯРИЛ. Мама, а это что?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. Откуда это?
ЯРИЛ. Под диваном нашел! ( Протягивает конверт.)
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. ( Распечатывает и читает с открытки.)
Приглашение. Похороны состоятся... Не понимаю!
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Я-от давеча тебе сказывала:
пора тебе, девка, замуж, ой пора! ( ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА ходит по
комнате, словно чего-то ждет.) Ведь годы-то идут, а ты
одна-разъединенька живешь, как тополь на Плющихе. А я уж стара,
присугробилася вся, в могилу гляжу. Дай на свадьбе-то перед
смертинушкой погулять! ( Звенит звонок.)
ЯРИЛ. Она вернулась!
( Все засуетились, прибирают. Звонки тревожно
повторяются.)
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Ну давай открывай! Ты чево?
ИЗАБЕЛЛА ЮРЬЕВНА. ( поправляя платье ) Я сейчас!
( Открывает дверь. Вбегает ПЕСТРЯКОВ в пижаме.)
ПЕСТРЯКОВ. Потоп! У нас потоп! Помогите!
АГРИППИНА ПАНТЕЛЕЙМОНОВНА. Так это же суйсед!
ПЕСТРЯКОВ. Потоп! Понимаете, потоп? У нас - потоп!
ЯРИЛ. Мама, снова стена текет! И еще та, и та!
ПЕСТРЯКОВ. Вы меня слышите? По-топ... Потоп! Потоп!
ЗАНАВЕС.
Сергей Кузнецов.
Манекены - жизнь в стеклах витрин
c Copyright Сергей Викторович Кузнецов,
620067, Екатеринбург, ул. Уральская, 60 - 68. Тел.41-18-47.
E-mail: sergsmith@dialup.mplik.ru
Пьеса в двух действиях.
Екатеринбург, июль 1997 г.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ПАВЕЛ, мужчина 32 лет
ЕКАТЕРИНА, женщина 28 лет
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ :
Витрина мебельного магазина в самом центре города
Коптиловска. Прямо под вывеской "Евро-люкс" за чистым стеклом
стоит совершенно новая дорогая мебель иностранного производства
- спальный гарнитур, стенной шкаф с заграничной чудо-техникой,
чуть дальше, в глубине - кухонный стол с табуретками и раковина
для умывания.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ПЕРВАЯ СЦЕНА. ( ДЕНЬ ПЕРВЫЙ )
На диване почти без движений в напряженных позах сидят
двое - мужчина и женщина. Он - в тройном костюме серого цвета с
галстуком, она - в красном вечернем платье.
ПАВЕЛ. ( пытается говорить, не шевеля губами ) Не
двигайся! Посмотрят, и уйдут!
ЕКАТЕРИНА. Не уйдут они! Пять минут уже стоят!
ПАВЕЛ. Это потому что ты шевелишь губами. Не шевелила бы -
давно бы ушли.
ЕКАТЕРИНА. Как я могу говорить, не шевеля губами? Я же не
агент контрразведки?
ПАВЕЛ. А я как? ( нервно постукивает пальцами по обшивке
дивана ) Что интересного-то, непонятно. Диван, он и есть диван.
На нем сидят двое: мужчина и женщина. Обычные совершенно. Сидят
себе и сидят, чего пялиться?
ЕКАТЕРИНА. Они, кажется, увидели... Там один на тебя
показывает. Ты же рукой дергаешь... Ты что?
ПАВЕЛ. Это, наверно, нервное. Не поворачивай головы! Они
же видят...
ЕКАТЕРИНА. Да бог с ними, уже увидели. Не уйдут теперь...
ПАВЕЛ. Конечно, будут теперь до вечера. Думал, им
надоест... Подумают, неживые, уйдут...
ЕКАТЕРИНА. Как же, уйдут они, жди! Бесплатное
представление! Кто откажется?
ПАВЕЛ. Не надо так жестикулировать! Нам же сказали, чтобы
движения были как можно более естественными...
ЕКАТЕРИНА. А что у меня, что, не естественные, что ли?
ПАВЕЛ. Да ты напряжена вся... И сутулишься... Расслабься!
ЕКАТЕРИНА. Ты тоже сидишь! Точно кол осиновый проглотил -
как Войцех Ярузельский.
ПАВЕЛ. Да не могу я расслабиться, когда целая толпа стоит
и пялится... Сколько их?
ЕКАТЕРИНА. Только не надо считать! Я тебя прошу, Павел!
Нас же предупредили, чтобы мы не обращали внимания!
ПАВЕЛ. Мы-то на них не обращаем... Еще бы они на нас не
обращали... Совсем бы здорово было... Ладно бы показывали чего,
а то ведь просто диван этот , люди сидят, что интересного?
ЕКАТЕРИНА. Ну ты бы сам, что, мимо прошел, если бы увидел
такое?
ПАВЕЛ. Не знаю, может, остановился бы, посмотрел, да и
дальше пошел... Всякое ведь бывает! Чего глазеть?
ЕКАТЕРИНА. Им ведь просто скучно, наверно, вот и пришли...
ПАВЕЛ. А что им делать-то еще? Театров в городе мало -
раз-два, и обчелся! А тут и в театр ходить не надо, билет
покупать, стой себе и смотри бесплатно хоть целый день...
Благодать!
ЕКАТЕРИНА. Зачем они это придумали, фирма-то эта? Ладно бы
где, но здесь, в этой дыре?
ПАВЕЛ. Для рекламных целей все! Мебель эту не берут ихнюю,
- кому она здесь по карману? - вот и придумали.
ЕКАТЕРИНА. Ладно хоть будет гарнитур этот спальный. В зале
его поставим. В спаленке нашей он не поместится...
Представляешь, итальянский! Дорогой безумно! Пять тысяч! Нам бы
его в жизни не купить! А так получим! Здорово, да? Такой
конкурс выдержали! Сухоплюева, идиотка эта, тоже кандидатуру
свою подавала с мушкой, я тебе говорила? Кандидадуру!
Представляешь, наглость какая? Ни рожи, ни кожи, а все равно -
с самомнением!
ПАВЕЛ. Тише ты! Люди же видят! Забыла, что ли, совсем?
ЕКАТЕРИНА. Да ну их! Стоят, пялятся! Я вообще внимания на
них обращать не буду! Пусть себе стоят! Мне-то что? Умирать
теперь, что ли, за этим стеклом? Пятнадцать дней быстро
пройдут... Не успеешь оглянуться, а уже выходить... Я вот
только о чем беспокоюсь? Я же тебе не сказала... У меня же не
сегодня-завтра месячные начаться должны?! Как я буду?
ПАВЕЛ. Тише! Что ты такое говоришь? Ну нельзя же так! Есть
же люди, которые по движению губ читать могут, почти все эти
глухонемые и разведчики разные...
ЕКАТЕРИНА. Спросить нельзя! Таким сразу стал нервным!..
ПАВЕЛ. Ты же не у них на глазах этим будешь заниматься.
Зайдешь же, наверно, в комнату, ну в туалет, они же это не
запретили, кажется?..
ЕКАТЕРИНА. А, ну да! Точно!
ПАВЕЛ. Если бы они сказали это делать прямо на глазах у
всех, я бы, не раздумывая, отказался... Ну что уж издеваться-то
совсем? Мы ведь тоже люди! И так сидеть здесь будем, как в
зоопарке, полмесяца целых... Таблички только не хватает над
клеткой: "HOMO SAPIENS". Или нет, над нашей надо повесить:
"HOMO INSAPIENS". Как цуцики сидеть здесь будем потому что... Я
про одного читал, он тоже в зоопарке сидел, только, не помню,
за сколько... Это ж не каждый согласится, верно? Может,
поторговаться можно было?
ЕКАТЕРИНА. Павел, я же тебе говорила, они бы других взяли!
Желающих же много было! Тридцать семь пар, по-моему, по списку.
Если бы Черевякины не отказались бы в последний момент, мы бы с
тобой точно пролетели... Их бы точно взяли: она - бывшая
танцовщица, он - телевизионный режиссер... Ей 20, ему 30... И
оба такие смазливые, что хоть сразу на витрину сажай! Живут в
гражданском браке, а официально он за другой числится... Из-за
этого, видно, и передумали - испугались... А так я, честно
сказать, даже и не думала, что конкурс такой пройдем ...
Требования же были очень высокие... А я домохозяйка, пусть и с
высшим, ты не забывай! Да и у тебя тоже профессия такая! Но
теперь уже все позади...
ПАВЕЛ. Наоборот, все еще только впереди! Представляешь,
целых пятнадцать дней! А чем заниматься-то? Чем? Газеты и
журналы сюда приносить не будут свежие - "Известия",
"Огонек"... А как я без них? Нужно было, кстати, этот пункт
оговорить особо... Подкладывали бы сюда или подсовывали как-то
газеты свежие, чтобы хоть в курсе быть событий-то
происходящих... А то как в темном мешке... А что в мире будет
твориться - неизвестно... А вдруг конец света настанет, а мы с
тобой даже не узнаем?
ЕКАТЕРИНА. Телевизор же есть... Забыл?
ПАВЕЛ. Та... Телевизор - не то... Фонарь идиотов, его
называют... Ящик для дураков... Кто-то сказал даже: включая
телевизор, ты выключаешь свой разум... А где ДеУшка-то?
ЕКАТЕРИНА. Я эти слова помню... Ты же тогда на телевизор
табличку с ними поставил, так они тебе понравились... Только
убрал через пару месяцев... Почему?
ПАВЕЛ. Ну как? Неприятно же осознавать было, что ты
постоянно с выключенным разумом...
ЕКАТЕРИНА. Ладно, давай, что ли, выключим разум... Может,
легче будет?.. ( Встает и неестественно прямо идет к шкафу,
берет ДУ и возвращается назад, но по дороге запинается о край
ковра.) Блин, чуть не упала!.. ( Садится. Включает телевизор.
Переключает каналы. ) Дрянь везде какая-то... Что-то я даже не
отражаю...
ПАВЕЛ. Посмотришь тут телевизор, когда сам как на экране!
Ведь целая же толпа зрителей глазеет!.. Как рыба в аквариуме -
себя чувствуешь! Кто мы с тобой - меченосцы, гурами или, может,
скалярии? А?
ЕКАТЕРИНА. Не знаю, как ты, а я - точно золотая рыбка в
воде этой мутной...
ПАВЕЛ. Почему золотая? Красная!
ЕКАТЕРИНА. Так ведь не видно ж все равно...
ПАВЕЛ. А я бы как угрь сейчас залег бы на дно да зарылся
бы в песок - пусть себе смотрят!
ЕКАТЕРИНА.( Смотрит телевизор. Косится на зрителей. ) Ой!
Снимают! И камера-то какая! На треноге целой! Не смотри!
Выпрямись! Чего отворачиваешься? Не горбься! Делай вид, все
нормально... Мы же должны быть естественными... Как у себя
дома... Это, наверно, с четверки... Сегодня вечером будем про
себя смотреть в местных новостях...
ПАВЕЛ. В местных? Может, и в центральных!.. Не дай, бог,
конечно!
ЕКАТЕРИНА. Знаменитостями с тобой станем, представляешь?
Звездами настоящими... Как выйдем, интервью у нас брать будут,
корреспонденты всякие приходить будут, может, и иностранцы
даже!.. У них ведь такое тоже нечасто там бывает... Может, даже
в Голливуд возьмут! А я ведь всю жизнь мечтаю - с Микки Рурком
встретиться чтобы... Он такой... такой...
ПАВЕЛ. Не надо бы, чтоб про нас писали! Позориться еще! Я
выйду, у меня отпуск закончится, на работу идти, а там
узнают...
ЕКАТЕРИНА. И так узнают... А ты думаешь, нет, что ли? У
нас город не такой большой, все равно разнесут по всей
округе...
ПАВЕЛ. Что-то мне уже надоедать начинает это... Еще костюм
не нравится этот - мышиного цвета... Так я себя в нем
чувствую... Как боксер в балетных тапочках... Галстук еще этот
- как удавка... А зеваки все стоят и глазеют... Толпень такая!
ЕКАТЕРИНА. Да не обращай на них уже внимания? Сколько
можно!
ПАВЕЛ. Все глазеют и глазеют... Как на обезьян каких!
Нецивилизованная у нас все-таки публика! За границей бы,
наверно, так не стояли!..
ЕКАТЕРИНА. Стояли бы! Стояли! Еще как бы стояли! Такие же
люди! С заграницей все сравнивают! У нас, может, люди даже
лучше... У нас люди у витрины постоят, улыбнутся непонятно чему
злорадно, потом домой придут, ругать нас будут на чем свет
стоит, матом крыть трехэтажным, говорить, родину мы предали, а
на их место придут другие и так же встанут... Загадочная
русская душа! Чего предали-то? Тайна в этом какая-то есть,
никому не понятная... Может, люди просто подзаработать решили,
деньги им нужны позарез... Может, им от безысходности уже
деваться некуда? Да ведь не объяснишь... Все одно не поймут...
ПАВЕЛ. Ну все-таки Запад-то уже, что ни говори, проникает
в наше сознание... Фильмы эти американские, боевики дешевые,
джинсы, "Мальборо" и "Кока-кола". Раньше ведь и представить-то
невозможно было, что мы будем так вот в витрине сидеть, как
манекены, только живые. Мне бы сказали такое лет десять назад,
так я бы рассмеялся и плюнул бы, наверно, в лицо тому, кто чушь
несет такую. А сейчас вот сижу, и ничего... Потому что знаю,
что пару недель посижу, и мебель себе заработаю хорошую... А
все-таки, наверно, в зале его лучше не ставить! Может, в
спальню удастся втиснуть? А? Он ведь все-таки спальный -
считается! А так все на нем телевизор смотреть будут, гости
разные, Антошка ерзать будет - он же непоседа!..
ЕКАТЕРИНА. Пусть ерзает! Чехлы пошьем!
ПАВЕЛ. Слушай, а, может, вообще, продать его, а деньги на
что-нибудь другое потратить, а?
ЕКАТЕРИНА. Ну да, конечно! У нас гарнитура спального нет,
я ведь только потому и согласилась! Надоело уже на
полутораспальной кровати мучиться! Тем более, ты все
ворочаешься, меня сталкиваешь на край на самый... Предлагала же
тебе, давай местами поменяемся, так нет, не захотел же, знаешь,
что если не у стеночки, то на полу спать будешь, ты же
неспокойный... А сейчас предлагаешь... Да ты что?
ПАВЕЛ. Катенька, не нервничай, пожалуйста. Хочешь гарнитур
- будет у нас гарнитур с тобою... Это ведь тоже работой
считается, а просто так деньги никто не дает... Заработать
надо... Вот ты уже и нервничать начинаешь, а еще ведь и часа не
прошло... А что дальше будет? Дальше мы что, головы друг другу
свернем, что ли? Смотрят? Ну и пусть смотрят! А мы внимания на
них обращать не будем, вот и все... Будем жить нормальной
домашней жизнью, не дома только и без Антошки... Зато потом у
нас обстановочка будет, как в кино... Не стыдно будет друзей
приглашать! Пять лет мы с тобой прожили, не ссорились почти, и
здесь, конечно, не будем тем более, да? Вся трудность в том и
заключается, чтобы мирно прожить это время. Это как бы
замкнутое психологическое пространство, и мы эти пятнадцать
суток должны очень терпимо относиться друг к другу... Короче,
как обычно... Как они говорили... Как у себя дома... А что?
Давай внушать себе, что здесь очень уютно и хорошо! Это ведь
наш дом теперь на пятнадцать суток...
ЕКАТЕРИНА. Извини... Эти пятнадцать суток... Как срок
какой заключения... За хулиганство дают столько... Мне кажется,
они никогда не закончатся... Подумать только, сколько здесь
сидим, а еще и часа не прошло... Кошмар какой!
ПАВЕЛ. Катенька, ну будет тебе вредничать... Мы же с тобой
вместе...
ЕКАТЕРИНА. Не надо только меня гладить при всех! А то
сейчас вообще весь город соберется...
ПАВЕЛ. Не знаю, как мы спать будем... без всего... А если
вдруг... того... захочется?
ЕКАТЕРИНА. Терпеть придется... Мы же подписали этот пункт
два-один-два, так что ничего не поделаешь...
ПАВЕЛ. Ладно, как-нибудь продержимся без аморалки, как они
это называют... Думаю, все у нас будет хорошо...
ЕКАТЕРИНА. Кто это песню эту поет, не знаешь?..
ПАВЕЛ. Какую?
ЕКАТЕРИНА. Ну эту... Тум-дум-дум-дум...
ПАВЕЛ. ( удивленно) Не знаю...
ЕКАТЕРИНА. Ну слова там еще такие есть: "Жизнь в стеклах
витрин..." Кто?
ПАВЕЛ. Не знаю... Да и какая сейчас разница?..
ПАВЕЛ незаметно сжимает ей руку. ЕКАТЕРИНА кивает головой.
ВТОРАЯ СЦЕНА. (ДЕНЬ ТРЕТИЙ)
ПАВЕЛ и ЕКАТЕРИНА сидят за столом и кушают. На столе
преимущественно заграничные продукты с яркими этикетками, не
требующие приготовления. По сравнению с предыдущей сценой, они
держат себя совершенно раскованно, лишь изредка поглядывают в
сторону зрителей. ПАВЕЛ в яркой футболке и в джинсах, ЕКАТЕРИНА
- в спортивном костюме.
ПАВЕЛ. ( жует бутерброд ) А что, не так-то здесь и плохо!
Я сегодня спал вполне... Конечно, не как дома, но и не как в
первую ночь... А эти! Стоят, ждут, думают, сексом заниматься
будем... Черт-с-два! Фигу им! И вообще, настоящая любовь, она
ведь не афишируется... Это ведь состояние души!
ЕКАТЕРИНА. ( кушает ложечкой йогурт )Я первую ночь тоже
мучилась. Такое было состояние: спишь и как будто бы не спишь.
На стекло все смотрела. К утру они только разошлись.
Представляешь, до самого утра стояли! И вчера - точно так же. И
не лень им стоять? А этой ночью даже не знаю, до скольки.
Открывала глаза так периодически, смотрела - вроде бы стоят, и
снова засыпала. А вот только когда ложимся или встаем, вот
тогда настоящее столпотворение.
ПАВЕЛ. Плевать! Можно подумать, что они никогда в жизни не
видели мужчину в комбинации и женщину в плавках...
ЕКАТЕРИНА. Да ведь подростки в-основном ведь! Им все в
диковинку!
ПАВЕЛ. Не говори! Можно подумать, сами в костюмах спать
ложатся...
ЕКАТЕРИНА. Как, тебе, кстати, плавки не жмут, они ведь на
резинках?
ПАВЕЛ. Да вроде ничего... А ты как в комбинации?
ЕКАТЕРИНА. Да мне-то что? Это же ты всегда, даже до
замужества, голышом спал, чтобы ничего не стягивало там -
резинки эти...
ПАВЕЛ. Да, не очень-то, конечно, комфортно себя
чувствуешь, но хуже всего то, что даже поплавать нельзя...
ЕКАТЕРИНА. Да... Бассейна здесь нет...
ПАВЕЛ. А так, по-моему, все вполне... Не знаю, почему так
в первый день страшно было... У страха, говорят, глаза
велики... Чего бояться было? Пищи навалом! Каждый день и
"сникерсы" тебе, и "кока-кола"! Лепота! Когда мы так кушали,
как теперь?
ЕКАТЕРИНА. Паша, тебе мороженое достать?
ПАВЕЛ. Нет, у меня уже вчера от него все слиплось... Мне
"спрайта" или, нет, лучше "фанты"... А вообще, не надо ни того,
ни другого...
ЕКАТЕРИНА. ( подходит к холодильнику ) Ты с жиру уже
бесишься!.. Не знаешь, чего... А мне мороженое нравится! Здесь
его еще полно! И обновлять, сказали, будут припасы... В таком
холодильнике мышь не удавится, как в нашем...
ПАВЕЛ. Кушай, мамочка, опилки! Я - начальник лесопилки!
ЕКАТЕРИНА. Разошелся! Разошелся!
ПАВЕЛ. А что? Мне здесь даже нравится... Никаких тебе
забот! Никакой головной боли! Сидишь, телевизор смотришь...
Каналы здесь все ловятся, - антенна у них, наверно,
параболическая... И фильм этот посмотрели ничего - с клиентом
Иствудом... И не скучно вовсе... Гости мне вчера даже
понравились... Хоть с людьми поговорили... Я же сначала думал,
будем одни здесь... А так вовсе неплохо... И ужин вкусный был,
ничего не скажешь... Я поросенка фаршированного никогда не
пробовал... И не попробовал бы, если бы не здесь... Я же в
ресторане-то даже, стыдно признаться, никогда не был... Куда
мне, на мои-то шиши... А тут такое...
ЕКАТЕРИНА. Сказали же вчера по телевизору: "Голливудская
сказка в Коптиловске"... И еще...еще... "Уголком райской жизни"
назвали... Хорошо хоть фамилии наши не обнародовали...
ПАВЕЛ. Да... Все хорошо! Плохо вот только, что книги они
не дали с собой...Как я без них?
ЕКАТЕРИНА. Они же знают, ты учитель литературы... Тебе
волю дай, тебя от книг не оторвать будет... А те, которые
мебель покупают дорогую, они книг не читают - они деньги
зарабатывают... В отличие от учителей литературы... Слышишь?
ПАВЕЛ. Плевать! Пусть зарабатывают! Я свою жизнь ни на
какую другую не променяю...Не хлебом единым жив человек...
ЕКАТЕРИНА. Что-то, помнится, ты недавно совсем другое
говорил...
ПАВЕЛ. Еще Достоевский писал: "Не менять своих убеждений
аморально..." Заметь, не плохо, а а-мо-раль-но...
ЕКАТЕРИНА. Да, но не так же быстро?
ПАВЕЛ. Мы с тобой тоже зарабатываем - сидим вот,
разговариваем, а денежки все капают и капают... Пятнаддцать
долларов почти получается в час - я вчера подсчитал... Не так
уж и плохо, согласись, если учесть, что мы ничего здесь не
делаем - только едим вот и спим...
ЕКАТЕРИНА. Не пятнадцать, а четырнадцать в час... Точнее,
даже, тринадцать-девятьсот... Пять тысяч раздели на триста
шестьдесят, сколько получается, ну? Счетовод!..
ПАВЕЛ. Все равно получается, значит, что тысячу уже
заработали, представляешь? А сколько нам месяцев нужно там,
чтобы эти же деньги заработать?
ЕКАТЕРИНА. А все благодаря кому? Не попалось бы объявление
это, так до сих пор хлебом бы одним питались...
ПАВЕЛ. Денег последние семь сантиметров осталось, да?..
ЕКАТЕРИНА. И как у тебя только оптимизма хватает, чтобы не
повеситься?..
ПАВЕЛ. ( Встает и потягивается.) Ой! Люблю повеселиться,
особенно - пожрать...
ЕКАТЕРИНА. Здесь только не полежать тебе, как дома...
ПАВЕЛ. Почему не полежать?
ЕКАТЕРИНА. Люди смотрят!..
ПАВЕЛ подходит к дивану и ложится на него.
ЕКАТЕРИНА. ( удивленно смотрит на него ) Паша! Среди бела
дня...
ПАВЕЛ. А что, может, сходим в туалет?.. Вместе...
ЕКАТЕРИНА. Зачем это? ( качает головой ) Нельзя, Павел!
ПАВЕЛ. Никто ведь даже не заметит...
ЕКАТЕРИНА. Я думаю, там видеокамеры... Они все заснимут и
будут потом нас шантажировать... Нельзя! Мы же подписали
соглашение... Будем терпеть...
ПАВЕЛ. Я не могу...
ЕКАТЕРИНА. Можешь - не можешь... Надо, Павел, надо!
ПАВЕЛ. Ну и ладно! ( Отворачивается.)
ЕКАТЕРИНА. ( подходит к нему и гладит его по голове, как
малого ребенка.) Пашенька, ну ты же все равно без эротики этой
и порнографии своей не сможешь, а здесь ведь ничего этого нет,
так что потерпи, немного осталось. Скоро домой вернемся, видик
включим и тогда... Ты ведь у меня не Микки Рурк, конечно, но ты
мне и такой нравишься, хоть и нет у тебя улыбки такой
загадочной, как у Джоконды... А у него есть! Ну и пусть! Все
равно ты лучше... Все равно ты мне нравишься больше...
ТРЕТЬЯ СЦЕНА. (ДЕНЬ ПЯТЫЙ)
ЕКАТЕРИНА в деловом костюме сосредоточенно смотрит на
зрителей. Смотрит долго. Слышно, как толпа скандирует:
"Проститутки! Проститутки! Манекены!" ПАВЕЛ в спортивных трусах
и в майке делает наклоны.
ПАВЕЛ. ( повторяет в такт наклонам ) Тридцать два года
уже... Тридцать два года уже... Тридцать два года... ( делает
последний наклон ) Дураку!..
ЕКАТЕРИНА. Тебя что, совсем это не волнут?..
ПАВЕЛ. А что я могу сделать?..
ЕКАТЕРИНА. Не сейчас, а раньше нужно было делать... Чтобы
в витрине не сидеть, выкрики эти не слушать...
ПАВЕЛ. Они там куклу какую-то притащили надувную...Мы с
тобой стали даже популярнее президента России...
ЕКАТЕРИНА. Ну почему ты учитель? Почему не столяр, почему
не плотник, почему не плиточник? Не каменщик, не облицовщик, не
штукатур? Почему именно учитель?
ПАВЕЛ. ( Садится на диван.) Что, все должны быть новыми
русскими, что ли?
ЕКАТЕРИНА. Все зарабатывают... Один ты такой... Еще даже
философию какую-то под это дело подвел...
ПАВЕЛ. Если хочешь знать, не я, а вся великая русская
литература. Чичикова же не я придумал, а Гоголь... А ты
вспомни, как он его описывает... Еще в детстве отец ему что
советовал? "С товарищами не водись, они тебя добру не научат, а
если уж пошло на то, так водись с теми, которые побогаче, чтобы
при случае могли быть тебе полезными. Не угощай и не потчевай
никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше
всего береги и копи копейку, эта вещь надежнее всего на свете.
Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый тебя выдаст, а
копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Все сделаешь и
все прошибешь своей копейкой." Вот!
ЕКАТЕРИНА. Ну хватит, хватит! ( Во время его дальнейшего
цитирования она пытается остановить его, но не может и от этого
нервничает - делает знаки руками, качает головой, переминается
с ноги на ногу.)
ПАВЕЛ. А он как стал выполнять эти заветы? Ты слушай,
слушай! "Особенных способностей к какой-нибудь науке в нем не
оказалось, отличился он больше прилежанием и опрятностию, но
зато оказался в нем большой ум с другой стороны, со стороны
практической. Он вдруг смекнул и понял дело и повел себя в
отношении к товарищам точно таким образом, что они его угощали,
а он их не только никогда, но даже иногда, припрятав полученное
угощенье, потом продавал им же. Еще ребенком, он умел уже
отказывать себе во всем. Из данной отцом полтины не издержал ни
копейки, напротив, в тот же год уже сделал к ней приращения,
показав оборотливость почти необыкновенную: слепил из воску
снегиря, выкрасил его и продал очень выгодно. Потом в
продолжение некоторого времени пустился на другие спекуляции,
именно вот какие: накупивши на рынке съестного, садился в
классе возле тех, которые были побогаче, и как только замечал,
что товарища начинало тошнить, признак подступающего голода, он
высовывал ему из-под скамьи будто невзначай угол пряника или
булки и, раззодоривши его, брал деньги, соображаяся с
аппетитом. Два месяца он провозился у себя на квартире без
отдыха около мыши, которую засадил в маленькую деревянную
клеточку, и добился наконец до того, что мышь становилась на
задние лапки, ложилась и вставала по приказу, и продал потом ее
тоже очень выгодно. Когда набралось денег до пяти рублей, -
деньги по тем временам немалые, как пять миллионов сейчас - он
мешочек зашил и стал копить в другой..." Ну чем тебе не детство
нового русского, а?
ЕКАТЕРИНА. Ну хватит, хватит уже! Хватит! Знаю я, что ты
можешь часами так рассказывать... Только что толку? Денег за
это не платят?..
ПАВЕЛ. Ну что ты все - деньги да деньги...Это ведь не
самое главное! Я тебе об одном, а ты мне о другом...
ЕКАТЕРИНА. Повезло мне с тобой... Ничего ты не умеешь, ни
кран починить, ни бачок там, только книжки читать да в себе
копаться... Вот ты говоришь, не деньги... А ведь каждый человек
что он имеет, того он и стоит...
ПАВЕЛ. Нет, то есть да, но я не хочу, чтобы так было...
ЕКАТЕРИНА. Амбиций у нас у всех много... Только что толку?
Тебе нужно просто разозлиться! Разозлись по-настоящему! Злость
- созидательная штука! Разозлись! Докажи всем, чего ты стоишь!
ПАВЕЛ. Ну не могу я! Не могу! Может, ты и права... Жалкий
я и ничтожный человек... Жизнь почти всю прожил, возраста
Христа вот уже почти достиг, а ничего-то не добился. Умирать
буду, нечего будет вспомнить... Всю жизнь крохи жалкие
считал... А как мечтал в детстве, как мечтал! Думал, по всему
миру буду ездить! И на катере плавать, на машинах гонять, с
парашютом прыгать... Буду красивым, сильным, загорелым - как
Шаши Капур в одном фильме... индийском, и собака у меня будет
охотничья - как у него... А у меня кот рыжий, деревенский
валенок... И жизнь почти позади. А что в ней было? Что?..
Бандиты эти погибают. Конечно, по-человечески их жаль. Но они в
свои тридцать-тридцать пять хоть пожили, а я нет... А я обитал
исключительно в духовной сфере, а дух ведь, знаешь, с материей
связан, и напрямую. И это я понимаю слишком поздно, слишком
поздно... И если спросят меня в последнюю минуту у развилки
двух дорог "Что сделали вы, Павел Федорович Бурундуков, в своей
долгой жизни значительного?" я задумаюсь и не смогу ответить...
Нечего мне будет вспомнить! Нечего!..
ЕКАТЕРИНА снова смотрит то на зрителей, то на ПАВЛА,
разрывающего на клочки блокнот. Снова слышно, как толпа
митингующих скандирует: "Проституция! Проституция! Манекены!"
ЕКАТЕРИНА. Ты что делаешь-то?
ПАВЕЛ. Злюсь... Ты же хотела?
ЕКАТЕРИНА. Павел, как я тебя понимаю!.. ( Стоит за его
спиной.)
ПАВЕЛ. Может, манекены-то вовсе и не мы, а они, они,
стоящие за этим стеклом тесной стеной и жадно внимающие
глянцевому западному быту...
ЕКАТЕРИНА. Они, Павел, они... ( Садится рядом. Нервно
курит.)
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ. (ДЕНЬ СЕДЬМОЙ)
ЕКАТЕРИНА очищает пылесосом мягкую мебель. Она в ярком
домашнем халате. ПАВЕЛ читает книгу. Он в шортах и в майке.
ЕКАТЕРИНА. Я эту мебель уже как свою ощущаю... Она ведь у
нас и стоять будет...
ПАВЕЛ. ( Отрывается от книги. Тупо смотрит перед собой.)
Пусть только Тимофей после этого попробует когти об нее точить,
я ему голову оторву... Такой ценой она нам достается...
ЕКАТЕРИНА. Ладно ты, что... Он же в прихожей когти точит,
пенеплен там рвет...
ПАВЕЛ. Я ему порву, как мы вернемся...
ЕКАТЕРИНА. Что это с тобой? То он ему каждый день литр
молока покупает, нагревает, поит... А тут ругает!
ПАВЕЛ. Да ну его! Жирнючий такой стал!..
ЕКАТЕРИНА. А я так по Антошке соскучилась... Как он там?
Даже не знаю! Скучает, наверно... Не дай, бог, мать еще поведет
его гулять мимо нашего магазина, вообще, кошмар будет...
ПАВЕЛ. Да не поведет, наверно... Ты же предупредила?! Что,
у нее, головка тыковкой, что ли?
ЕКАТЕРИНА. Это у твоей матери головка тыковкой, а у меня
мать нормальная, и нечего ее обижать!
ПАВЕЛ. А что я сказал-то? Что? Что я, Америку открыл, что
ли, что сказал, что у нее мозги куриные?
ЕКАТЕРИНА. Таким ты стал... Как твой отец...Я тебя раньше
никогда таким не видела...
ПАВЕЛ. Ну извини, извини... Не хотел! Книгу мне эту
паршивую подсунули - "Богатей, а то проиграешь!" Советы для
начинающих бизнесмонстров тут. Сами, наверно, эту дрянь читают,
а я не могу... ( бросает книжку ) Тебе тоже роман дали
любовный, "Обнаженное сердце" - называется... Про трагическую
любовь двух лесбиянок... Одной - восемнадцать, а другой - за
восемьдесят, и никакого климакса, представляешь? Ну у них и
вкусы! А сначала не разрешали, гады такие. Я бы знал, из дома
бы книги принес, Толстого там, Достоевского взял, и сидел бы,
читал... У меня много непрочитанного накопилось...
ЕКАТЕРИНА. Одно у тебя имя - чтец... ( ПАВЕЛ пристально
смотрит на нее ) Извини!
ПАВЕЛ. А ты тоже хороша! На кухне жалюзи повесила! До сих
пор понять не могу, зачем... Перед друзьями же стыдно!..
ЕКАТЕРИНА. Как зачем? Рекламируют же: "От солнца
любопытных глаз защитят вас жалюзи..." Не зря ведь, наверно?
Как ты думаешь? Во всех офисах и в наших, и в заграничных
висят, между прочим, и ничего, никто не жалуется, ведь это же
удобно!.. Слышишь, просто удобно!..
ПАВЕЛ. Так то ведь в офисах...
ЕКАТЕРИНА. А чем дома хуже? Ты всех видишь, а тебя -
никто... Это же здорово!.. Можно поднять, можно опустить...
Утром встанешь, шмыг на кухню, вжиг-вжиг-вжиг, и все...
Двадцатый век на дворе... А занавески - это пошло!..
ПАВЕЛ. ( ставит рядом с диваном табуретку и закидывает на
нее ноги ) Давай, что ли, поиграем, как вчера...
ЕКАТЕРИНА. Да надоела уже игра эта... И я же, видишь,
пылесошу... Кстати, как правильно, ты же филолух?
ПАВЕЛ. Пыле-сосю... Короче, пыль сосешь... Ну ладно, не
хочешь - не надо... Я один поиграю. Потренирую память. Итак...
Вчера... Я подарил тебе кухонную посуду, самую лучшую, с
антипригарным покрытием, какую ты и хотела - "Цептер",
называется. Ты подарила мне зачем-то "Гербалайф" этот вшивый.
Зачем? Я ведь еще не толстый. В отместку, наверно.
ЕКАТЕРИНА. Не весь "Гербалайф", а этот, для повышения
потенции только... Корень жожоба, кажется... Фу! То есть нет!
Ну, напомни, как называется... Да ты знаешь! А! Супер-Йохимбе
экстракт! Во!
ПАВЕЛ. Ах, вот как? Экстракт, значит... Ну ладно. Я
подарил тебе стиральную машину "Индезит", чтобы уберечь твои
нежные ручки от покраснения. Ты подарила мне в благодарность
музыкальный центр "Техникс" для услаждения слуха. Молодец,
детка! Спасибо!
ЕКАТЕРИНА. Ну я же знаю, что ты давно о нем мечтаешь.
ПАВЕЛ. Едем дальше. Я подарил тебе бриллиантовое колье,
как у королевы Анны...
ЕКАТЕРИНА. Зачем мне колье, если у меня еще платья нет
достойного?
ПАВЕЛ. Не спеши, детка, не спеши... Ты подарила мне
спортивный автомобиль "Феррари" красного цвета. У, класс!
ЕКАТЕРИНА. Только зачем он тебе? Все равно прав нет!
ПАВЕЛ. Ничего, получу еще! Едем дальше! Я подарил тебе
платье принцессы Дианы...
ЕКАТЕРИНА. Зачем оно мне нужно, ношенное-то?
ПАВЕЛ. Она его, может, только один раз всего и надевала...
ЕКАТЕРИНА. Все равно я его носить не буду!
ПАВЕЛ. Ну ладно, как хочешь. Все равно продать можно
будет, деньги выручить... Что там у нас дальше? Ты подарила мне
компьютер какой-то...
ЕКАТЕРИНА. Навороченный, знаешь, со всеми прибамбасами...
ПАВЕЛ. Чего? Выключи свой пылесос уже!
ЕКАТЕРИНА. Самый навороченный, говорю, компьютер...
ПАВЕЛ. Зачем он мне нужен-то?
ЕКАТЕРИНА. Ну, я не знаю... Уроки свои загонять туда
будешь, что ли... Ну все же сейчас все делают на компьютерах...
ПАВЕЛ. Если все делают, не значит, что и я должен...
ЕКАТЕРИНА. Не угодишь ему, на фиг, привередливый такой...
ПАВЕЛ. Не мешай, ладно? Я подарил тебе... Я подарил
тебе... Ага, дворец! Представляешь, целый дворец я тебе подарил
с зеркалами и люстрами, а ты еще чего-то ворчишь, недовольна
чем-то! Да на твоем месте я бы вообще помалкивал - такой мужик
у нее есть, всем мужикам мужик, дворцы ей дарит настоящие... А
ты...
ЕКАТЕРИНА. Да ладно... Если бы на самом деле... Где он,
твой дворец-то? Где? Что-то я его не ощущаю...
ПАВЕЛ. Это же игра, дура...
ЕКАТЕРИНА. Сам дурак! Чего ругаешься-то?
ПАВЕЛ. А ты умная, что ли? Была бы такой, в игру бы не
встревала... Итак... Что там дальше? Я подарил тебе замок... То
есть - тьфу! - дворец...
ЕКАТЕРИНА. Ты чего плюешься-то? Чего плюешься? Я убираю, а
он тут же следом плюет!
ПАВЕЛ. Ты меня уже бесишь! Я подарил ей замок... Опять! Я
подарил ей дворец... Она подарила мне... Она... подарила...
ЕКАТЕРИНА. Ничего я тебе не дарила!..
ПАВЕЛ. Ну в чем дело-то, а? Ты что, совсем, что ли, уже? Я
подарил ей дворец, она подарила мне... подарила...мне... Не
помню! Чего я тебе подарил-то там?
ЕКАТЕРИНА. Я же сказал тебе, ничего! Ты понял?
ПАВЕЛ. Ты что возникаешь-то? Что я тебе подарил? Не
помню... Забыл! Забыл, что подарил. А!Я подарил тебе дворец, а
ты подарила мне... Ну что же? Что же? Да что же ты мне подарила
такое, что я даже и не помню. Наверно, ерунду какую-то, мелочь,
пустяковину, и это после того, как я дворец ей подарил...
Ничего себе благодарность! Спасибочки!
ЕКАТЕРИНА. Ты что несешь-то? Что несешь? Я квартиру нашу
пылесосю... пылесошу... В-общем, пыль сосу, а он здесь на
диване сидит и базлает... Все вы, все вы, мужики такие... Как
дома он сидел, так такой ласковый, нежный был... А как в
витрине оказался, сразу как собака стал... Точно с цепи
сорвался, лает, укусить норовит!..
ПАВЕЛ. Это ты с кем разговариваешь? Какая я тебе собака?
Какая собака? Что ты такое городишь? Совсем уже голову здесь
потеряла, за стеклом...
ЕКАТЕРИНА. Тише! Паша, тише! Смотри! Полгорода там
собралось! Ого!
ПАВЕЛ. Ничего себе! О-го-го! Че деется-то, че деется?!
Толпень какая! И с зонтиками все! Они друг на друга даже
запрыгивают, так интересно.
ЕКАТЕРИНА. Никогда еще такого не было, даже в первый день.
И с камерами тоже стоят! Под дождем-то! А мы с тобой уже
популярными в народе стали. Выйдем, на улицах нас, наверно,
узнавать будут...
ПАВЕЛ. Нежелательно бы это... Ну ладно! Будем смотреть
сегодня вечером по телику! Наверно, скажут: "Голливудская
любовь дала трещину."
ЕКАТЕРИНА. Что сейчас будет? Что будет? Нам же еще немного
осталось продержаться - десять дней всего. Треть срока уже
прожили, и что, какие-то несчастные полторы недели не проживем?
Павел, давай все-таки больше не будем ссориться! Нас же отсюда
и убрать могут! Мы же договор подписали, обязались блюсти и не
нарушать эти... морально-нравственные нормы, а сами уже и
нарушать начали... А слышать-то они нас не могут через
стекло?..
ПАВЕЛ. Да нет, ты что? Если только по губам, а так -
нет... Катя! Все! Давай умерим свой пыл, и спокойно доживем до
конца всей этой бодяги... А то ведь они действительно могут
найти предлог, и лишить нас нашей мебели...
ЕКАТЕРИНА. Поцелуй - это ведь не аморалка?
ПАВЕЛ. По-моему, нет, а что?
ЕКАТЕРИНА. Может, тогда давай, покажем, ради чего они
собрались? Ну чтоб оправдать их ожидания!..
ПАВЕЛ. А что? Это идея? А то зря стоят, под дождем
мокнут...
Они целуются, время от времени отрываясь и посматривая на
зрителей. Вдруг раздается громкий стук прямо по стеклу.
Кажется, будто по витринному стеклу колотят кулаком. Медленно
гаснет свет.
КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.
ПЕРВАЯ СЦЕНА. ( ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ )
ПАВЕЛ делает стойку на плечах, упражнение йогов, асану под
названием "Сарвангасана". Он в одних плавках. ЕКАТЕРИНА в
черном платье, стоит и смотрит на него.
ЕКАТЕРИНА. Ты что делаешь-то? Что делаешь? Совсем стыд
потерял! На тебя же люди вон стоят смотрят, думают, что он, не
в себе, что ли... Хозяйство вон все твое вылазит на всеобщее
обозрение... Придумал тоже... Ты же раньше не таким был...
Скромнее гораздо... Не любил выставляться, а сейчас...
ПАВЕЛ. ( медленно встает на колени ) Ну чего ты лезешь
все, не даешь сосредоточиться? Знаешь, высшая цель йоги какая?
Впасть в нирвану, вот! С тобой впадешь! Как же! Мужчина, он же
взлететь как можно выше стремится, в небо, к облакам, а женщина
ему не дает, за ноги его держит, мертвой хваткой вцепилась и не
отпускает, к земле тянет... Поэтому-то йоги и становятся
отшельниками - уходят от вас подальше в джунгли... А мне вот
уйти некуда...
ЕКАТЕРИНА. Как это некуда? К этой, которая стучала тебе!
Снова будешь говорить, что она обозналась? Да? Что, и
журналисты тоже обознались? А не много ли всех обознается, а?
Ты не думал об этом? Когда ты к ней бегал, там, наверно, на
голове своей не стоял ведь, да? А здесь вот стоишь, нисколько
меня не уважаешь, перед людьми позоришь и знакомыми, и
незнакомыми... Теперь весь свет знает, что у тебя любовница,
даже и иностранцы... Сволочь ты такая! Я и думать не думала, и
ведать не ведала, что ты такой бабник... Таким верным мне
казался. Да мне и в кошмарном сне не могло привидеться то, что
произошло в действительности... Она превзошла все самые гнусные
ожидания. Наверно, когда я с сыночком твоим сидела, ты у нее
был, а мне все говорил: в школе я был, в школе, тетради свои
проверял... Говорила я тебе, носи домой, проверяй дома, так
нет, говорил, дома отдыхать нужно, а на работе работать...
Изувер ты, вот ты кто! Как мне жить после всего этого? После
твоих тетрадей проверенных... Как? Скажи! Я ведь, все-таки,
мать твоего сына... Она хоть от тебя не забеременела? Нет?
ПАВЕЛ. Нет, нет! Ерунда все это! Чушь полная! Ну я же тебе
говорил, это путаница какая-то возникла... Перепутали что-то
твои журналисты... Черт их попутал... Скандал им нужен,
понимаешь, скандал, сенсация... Они так и говорят, когда ее
нет, нужно ее придумать... И придумывают... Вот! А на самом
деле я этой бабы даже и не знаю... Ну, допустим, была бы у меня
любовница на самом деле, ну зачем бы было ей кидаться на
витрину и колотить пудреницей своей по стеклу? Зачем? Какую
цель бы она преследовала, а? Наоборот, она бы спряталась и
сидела бы в своей каморке, пока вся эта шумиха вокруг нас не
утихнет... Логично?
ЕКАТЕРИНА. Врешь ты все! Врешь! Не верю я тебе! Не верю! И
тогда ты меня обманывал, и сейчас...
ПАВЕЛ. Ну как мне тебе доказать? Как?
ЕКАТЕРИНА. Здоровьем сына своего клянись!
ПАВЕЛ. Что за ерунду ты придумала? Как это у тебя язык
только поворачивается такое говорить? Такими вещами же
понапрасну не бросаются!
ЕКАТЕРИНА. Убил ты меня, убил... Растоптал... Ноги об меня
вытер... Второй день не могу в себя придти! Такого
предательства от близкого человека я никак не ожидала...
ПАВЕЛ. Слушай, я ведь сейчас кричать начну, чтобы тебя
забрали отсюда, или меня... Ну не могу я так! Так ведь с ума
сойти можно!.. Из-за этого гардегроба...
ЕКАТЕРИНА. И не нужен мне уже никакой гарнитур, если ты
оказался таким подлым... Я для него делала все, а он оказался
предателем - к другой все это время бегал, когда я по дому
возилась.
ПАВЕЛ. Да не бегал я, говорю же, не бегал. Я в школе был.
ЕКАТЕРИНА. Значит, она в школе работает? Тоже училка, да?
Какая я дура наивная, что не догадалась об этом раньше!
ПАВЕЛ. Ну тише! Тише! Смотри, народ уже дорогу перекрыл!
ЕКАТЕРИНА. Ты мне рот-то не закрывай!
ПАВЕЛ. Да ты посмотри, они же все на пленку снимают, как
ты кричишь, как руками машешь! Размахалась тут, точно птица, -
сейчас взлетишь! Возьми хоть пылесос свой для вида, что ли, а
то ведь совсем позор!..
ЕКАТЕРИНА. ( Берет пылесос.) Ой, правда, чего это я?
Забылась совсем. Рэмблю тут. А все из-за кого? Из-за тебя! О
дочери своей ты не думаешь. Тебе бы только жрать и швориться. А
она третий год подряд в одной и той же курточке ходит...
ПАВЕЛ. Ну не могу я уже здесь находиться, базар твой
слушать. Твоим голосом бы "Майна!" и "Вира!" на стройке орать.
Сейчас бы дома были, я бы ушел, наверно, в школу - парты там
красить надо...
ЕКАТЕРИНА. ( Включает пылесос и угрожающе приближается к
мужу.) Школа? Опять школа!?
ПАВЕЛ. Ну ты уже совсем... Убери! Выключи! Ну ты что?
Совсем уже сдвинулась. ( Одевает спортивный костюм. Садится на
диван. Включает телевизор.)
ЕКАТЕРИНА. Опять двадцать пять...
ГОЛОС РЕПОРТЕРА. Сегодня обнаружились новые факты
биографии сладкой парочки из витрины мебельного магазина фирмы
"Евро-люкс" в городе Коптиловске. ( ЕКАТЕРИНА бросает пылесос и
встает перед телевизором.) Павел и Екатерина, как уже
сообщалось ранее, находятся в браке пять лет и имеют
семилетнего сына Антошу. На улице Ленина, где находится салон
мебельной фирмы, на витрине которого живут наши герои, уже был
повод для ссоры между супругами - позавчера прямо в стекло
неожиданно для постоянно стоящих здесь зрителей начала стучать
Юлия Мордяльникова, студентка мединститута. Первоначальная
версия журналистов, состоявшая в том, что это был акт отчаяния
любовницы Павла, увы, не подтвердилась. Сегодня выяснилось, что
Юлия уже несколько лет состоит на учете у психиатров. Однако,
успокаиваться рано. В корпункт нашего телеканала обратился
Михаил Голодранцев, недавний выпускник Цурюпинской академии, с
просьбой передать привет своей давней знакомой Екатерине, жене
учителя средней школы Павла, ныне сидящей с ним в витрине. На
наш вопрос "Какие отношения связывают вас с Екатериной?" Михаил
ответил односложно: "Большие и толстые", что дало нам основание
предположить, что Михаил состоял в интимных отношениях с
Екатериной. Весьма вероятно, что Павел так до сих пор и не
знает об этом. Но рано или поздно он узнает, и тогда
голливудская сказка может превратиться в фарс... Журналист
Кузьма Горлопанов - специально для "Местечковых новостей" - из
Коптиловска...
ПАВЕЛ выключает телевизор и смотрит на ЕКАТЕРИНУ.
ЕКАТЕРИНА. Это неправда, Павел, неправда! Они просто хотят
меня оклеветать. Ты же сам говорил, они ищут скандала...
ПАВЕЛ. А на меня-то гнала! А сама-то, а сама... Ладно бы с
кем, а то с каким-то Голодранцевым... Эх, ты! Я подаю на
развод! ( Ходит по витрине.)
ЕКАТЕРИНА. Как? А мебель? А гарнитур?
ПАВЕЛ. Ничто уже не имеет значения. Все кончено. Я выхожу.
ЕКАТЕРИНА. ( Хватает его за руку.) Павел, Павел, я тебе
все объясню! Только, пожалуйста, останься! Я тебя люблю. А ты?
Ты меня любишь?
Они смотрят друг на друга.
ПАВЕЛ. "Привычка свыше нам дана - замена счастию она..."
ЕКАТЕРИНА. Как это понимать?
ПАВЕЛ. Потом объясню... Ну, в-общем, считай, я тебя
тоже...
ЕКАТЕРИНА. Чего - тоже? Скажи полностью!
ПАВЕЛ. ( смущенно ) Я тебя люблю! ( Они целуются.)
ВТОРАЯ СЦЕНА. ( ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ )
Позднее утро. ПАВЕЛ все еще лежит в постели, а ЕКАТЕРИНА в
розовом пеньюаре приносит ему кофе на аккуратном подносе.
Однако, похоже, ПАВЛА не очень-то радует этот западный хайлайф.
Он хмурится и, видимо, до сих пор не может придти в себя.
ЕКАТЕРИНА. Пей кофе, а то остынет!..
ПАВЕЛ. Мне сегодня снился какой-то дурацкий сон.
Представляешь, я видел нашего Антошку. Он шел прямо по улице
Ленина, ну там, где она пересекается с улицей Николая
Второго... На ногах у него были красненькие ботиночки, помнишь,
те, которые мы купили ему полтора месяца назад... Он шел
медленно... Еле-еле переставлял ноги... Я сначала подумал:
"Почему он идет так медленно? Может, случилось чего?" Поднял
глаза. Увидел его светлые волосики, взъерошенные ветром. И...
О, ужас! Между его красненькими ботиночками и светлыми
волосиками ничего не было, вернее, была лишь какая-то доска с
приклеенным на нее плакатом. А на этом плакате, ты не поверишь,
была реклама противозачаточных средств, тех самых, которые ты
принимаешь, в упаковке золотистого цвета... Я бы не знал, если
бы не видел... Представляешь, он был как этот...
человек-бутерброд или, я не знаю, человек-сэндвич в странах
Дикого Запада! Наш маленький мальчик! Он нес рекламные плакаты
- и спереди, и сзади... В самом центре! На улице Ленина!
Противозачаточные средства! Ты представляешь? Нет, ты
представляешь?
ЕКАТЕРИНА. Кошмар какой!
ПАВЕЛ. Я ночью кричал?
ЕКАТЕРИНА. Нет. Не помню. Мне самой снились кошмары.
ПАВЕЛ. Я хотел закричать ей: "Стой!" Я закричал ему:
"Стой!" Я проснулся, мне показалось, я кричал во сне. А что,
если люди слышали, что я кричал во сне?..
ЕКАТЕРИНА. И что? Что будет? Успокойся!
ПАВЕЛ. Они же возьмут и поставят меня на учет, как эту...
Мордяльникову. Я не хочу... Если бы я сюда не попал, я бы
все-еще жил, как и прежде, но теперь...нет! Я сам согласился
сесть под это увеличительное стекло, сам!
ЕКАТЕРИНА. Да нет, что ты, как маленький? Успокойся, Паша!
И кофе пей! Остывает же!
ПАВЕЛ. Катя, тебе не кажется, что мы ожившие манекены,
нет? А мне кажется... Стояли мы себе, стояли в застывших позах,
и вдруг кому-то понадобилось вдохнуть в нас жизнь... Только
ничего-то путного из этого не вышло...Потому что задвигаться-то
мы задвигались, а вот внутри все осталось мертво... Манекены,
они и есть манекены... ( ЕКАТЕРИНА молчит.) Катя, как мы будем
жить дальше, когда выйдем отсюда, из этой клетки стеклянной?
ЕКАТЕРИНА. Как-как? Точно так же, как и раньше... Ты
будешь в школку свою ходить, а я по магазинам бегать, искать,
где что дешевле... Шопинг, я прочитала где-то, это же тоже, как
наркомания...
ПАВЕЛ. Катя, ведь я же учитель! Как я буду в глаза
смотреть детям своим? Имею ли я право после всего этого снова
работать в школе? Как я буду рассказывать им о жизни писателей,
об их героях, когда сам в витрине сидел? Ведь многие же такие
муки вытерпели и лишения, а себя не потеряли, а мы... а я...
ЕКАТЕРИНА. Да ведь уже давно обсудили мы с тобой это!
Зачем же снова к вопросу-то возвращаться этому? Пей лучше кофе!
Остыл уже совсем!
ПАВЕЛ. Да не могу я так - как на Западе! Тошнит меня от
всего этого... Не хочу! ( Опрокидывает поднос с кофе прямо на
диван и тут же выпрыгивает из-под одеяла.)
ЕКАТЕРИНА. Ты что делаешь-то? Что делаешь? Ведь пятна же
будут!? Ты не понимаешь?
ПАВЕЛ. Я не могу здесь больше! Не могу! ( Начинает ходить
из одного угла в другой, сложив руки за спиной.)Я тебе не
рассказывал? Когда я служил в армии, меня таскали в линейный
отдел - были такие ячейки КГБ в войсках. Не рассказывал? Так
вот, там я провел часа три-четыре, но мне показалось, я пробыл
там несколько лет. По крайней мере, я вышел оттуда совсем
другим человеком. Именно после этого, знаешь, у меня на правом
виске появилась седина. Там я понял, что они знают обо мне
практически все. Кто мои друзья, кто мои подруги, кому я пишу
письма, кому что говорю по телефону... На каждого, на каждого
там заведено целое дело... Добрый дядечка-майор предложил мне
дорогие сигареты - знаешь, как это подкупает, когда ты
прослужил всего лишь полгода? - и начал задушевный разговор.
Рассказал мне, куда я писал письма и что говорил, как
отзывались обо мне учителя. Там были такие характеристики,
каждая из которых могла стать мне тогда могильной плитой.
Например, была такая: "На уроках истории у нас с Павлом часто
возникали споры, в которых он подвергал сомнению основы
марксизма-ленинизма..." Представляешь, какая? Уже после армии я
пришел к этой историчке - она уже работала директором школы -
посмотрел ей в глаза и спросил: "Вы меня помните?" Она
затряслась в истерике. Значит, помнила, гадина. Ну а в армии...
В конце того разговора я написал под диктовку объяснительную, в
которой покаялся в грехах, которых не имел, и обещал не делать
этого впредь, а именно: не писать писем за границу, не водить
знакомства с иностранцами, не допускать вольных высказываний в
адрес членов правительства. Когда я оттуда вышел, я два дня не
мог придти в себя. У меня было такое ощущение, как у Штирлица,
который, знаешь, под колпаком гестапо Мюллера. Мне казалось,
что за мной следят сотни, тысячи, миллионы глаз... И даже когда
я ходил писать в туалет, и после этого мыл руки, я думал: "Что
скажу я, если меня будут допрашивать в КГБ и спросят "Зачем я
это делаю?"" И я тогда мысленно отвечал им: "Мою, чтобы убить
вредных бактерий, чтобы и дальше оставаться живым и
здоровым..." Понимаешь, чтобы и дальше оставаться живым и
здоровым?.. Зачем?
ЕКАТЕРИНА. Павел, успокойся! Ты что?
ПАВЕЛ. Я не могу здесь находиться! Не могу! Я не обезьяна
в зоопарке, чтобы на меня глазеть! ( Вскакивает и корчит рожи
зрителям.) Моя любовница - Мордяльникова! Какая она женщина,
ох, какая женщина! А какая она в постели! О! Это же просто
огонь, а не женщина! А как в постели этот, Голодранцев? Ну им
же интересно - расскажи, - чего же ты? - расскажи!.. Это же вас
кормят этим говном? А вам нравится, да? Вы съедаете все и
просите добавки, да? ( ЕКАТЕРИНА пытается оттащить ПАВЛА от
стекла витрины. Он отпирается и гримасничает. )
ЕКАТЕРИНА. Он не в себе! Вы же видите, он не в себе!
Уйдите! Ну не надо смотреть! Ну чего вы? ( Она ведет его к
дивану, укладывает, укрывает мокрым одеялом и поет колыбельную
песню.)
ТРЕТЬЯ СЦЕНА. ( ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ )
Вечер. ПАВЕЛ лежит на диване в сером костюме, только
теперь уже мятом. Лежит прямо в ботинках. Он небритый, с
темными кругами под глазами. ЕКАТЕРИНА сидит рядом в красном
платье. Вид у нее тоже нездоровый, волосы растрепаны. Включен
телевизор.
ЕКАТЕРИНА. Вчера вечером они сказали, что эти обсуждают
вопрос, как расторгнуть с нами договор... Ты слышал?
ПАВЕЛ. Мне уже все равно...
ЕКАТЕРИНА. Они нас хотят кинуть, ты понимаешь? Мы
просидели здесь уже почти весь срок и, оказывается, зря... Мне
кажется, что у них так и было задумано... Они с самого начала
решили, что не заплатят нам за это ни копейки... Поэтому-то в
контракте было так много пунктов! Они рассчитали верно, что
хоть один из них мы обязательно не сможем выполнить...
ПАВЕЛ. Ну и плевать на них...
ЕКАТЕРИНА. Мне сразу же не понравился этот краснорожий
бугай, который у них главный... И фамилия у него Смердяев! А
как он пренебрежительно ручку нам свою давал золотую... Как
будто мы и не люди вовсе, а скоты... Да за одну такую ручку
можно купить десять таких гарнитуров, за который мы здесь
сидим.
ПАВЕЛ. Пусть подавится своим гарнитуром, Смердяков этот...
ЕКАТЕРИНА. Плевать! Пусть подавится! Ты такое больше не
говори! Будем бороться до последнего! Судиться с ними будем, до
самого президента дойдем американского, но своего добьемся,
если что не так. Есть же, я не знаю, разные правозащитные
организации, в конце-то концов, суд Линча...
ПАВЕЛ. Да ну их уже...
ЕКАТЕРИНА. Если бы не твой вчерашний бзик, может, все было
бы нормально. Ты хоть помнишь, что ты вчера вытворял после
своего джина?.. Нет? А я помню. Кривлялся в одних трусах прямо
перед стеклом, ругательства выкрикивал разные, трусы свои
стянул, попу оголил перед всеми, а потом упал прямо на пол и
зарыдал. Я тебя, Павел, конечно, не упрекаю. Мне самой тяжело
очень. Но нужно же было хоть как-то сдерживать себя, ведь там
же люди стоят, и нужно их хоть немного уважать... Они же так
забеспокоились за тебя, что все движение перекрыли...
ПАВЕЛ. За что их уважать? За что? За то, что стоят сутками
напролет и на нас, как на зверей каких, глазеют?
ЕКАТЕРИНА. Они ведь люди, Павел. Хотя бы за это. Это же
кто-то из них когда-то сказал: "Хлеба и зрелищ!" А мы чем не
зрелище? Выставлены на всеобщее обозрение. На центральной улице
крупного города. Сами себя обрекли на такие муки константовы.
Теперь уж нужно терпеть - немного осталось. По сравнению с тем,
что уже отсидели.
ПАВЕЛ. Какой это позор! Какой позор! Мы ведь выглядим-то
уже как бледные спирохеты... На наши жизни ведь это сидение в
витрине ляжет несмываемым пятном - грязным, грязным пятном. Это
будет значить, что мы продали свою честь. И даже цену
определили в один спальный гарнитур. Конечно, продают свое все:
кто - силу, кто - умственные способности... Но чтобы вот так
продаться со всеми потрохами?
ЕКАТЕРИНА. Ты что, не слышал вчера? Там же теперь новый
конкурс объявили! И желающих набралось уже больше двух тысяч! И
все они мечтают продаться, как ты говоришь, со всеми потрохами!
ПАВЕЛ. То они, а это мы с тобой. И мы с тобой сейчас жизни
свои обесценили. Моя это вина. В первую очередь моя. Наверное,
единственный смысл жизни - поступать и жить так, чтобы было
хорошо не только себе, но и другим, в первую очередь близким
тебе людям. Я с этой задачей не справился. Я этого сделать не
смог. Не смог! Простите меня, и ты, Катенька, и Антошка!
ЕКАТЕРИНА. Ну что ты, Паша, перестань! Как будто умирать
уже собрался! Не твоя ведь это вина, что в школе денег не
платят...
ПАВЕЛ. Моя это вина... Моя... О себе я думал... Нравилось
мне в школе работать с детьми чужими... А о своем сыночке я
даже и не думал... А был бы другим, давно бы уже вагоны
разгружал на вокзале... И ничего-то зазорного в этом нет! Если
можно сидеть в витрине, то отчего нельзя мешки таскать человеку
с высшим образованием?..
ЕКАТЕРИНА. Ничего. Отсидим. Полсуток осталось. Завтра
утром уже выйдем. Мебель получим эту... Пятна вот только теперь
на обшивке от кофе... И от ботинок твоих грязных... Но ничего!
Выведем! Сейчас в химчистке все делают, даже на дом приходят -
были бы деньги... Погрузим все на грузовик - я думаю, они
предоставят, должны, у них есть, приедем домой, увидим Антошку
нашего, расцелуем его в обе щечки, расставим всю мебель, как
удобно, чехлы пошьем, чтобы Тимофей не тягал, и снова заживем
долго и счастливо. Да сохранит нас судьба от хворей и
напастей!.. Ты будешь в школу ходить, ну или там на вокзал -
как решишь, я буду супы тебе варить с капустой свежей, какие ты
любишь... А, может, тоже пойду на работу - специальность же
тоже есть у меня... Знаешь же, математик я, как Софья
Ковалевская эта. Расчеты буду делать какие-нибудь. Может,
переучусь и стану экономистом. И будет у нас денег всегда
вдоволь... Купим машину, пусть не "Феррари" красного цвета, как
ты хотел, хотя бы "Окашку"-какашку, но можно тоже красную, если
выпускают... Купим квартиру новую в девятиэтажке, не замок,
конечно, не дворец хрустальный, зато жить можно будет, - и из
трущобы нашей хоть выберемся. На участке нашем дачном коттедж
построим двухэтажный и будем туда ездить на выходные на нашей
"Окашке". На огороде будем возиться с картошкой, жуков
колорадских собирать. В-общем, все у нас будет как у людей -
ничем не хуже... И мы навсегда забудем эту историю про двух
дурачков, которые заради какого-то паршивого гарнитура
согласились просидеть целых полмесяца, загородившись от мира
магазинным стеклом, спрятавшись за него, точно за ширму, только
ширма-то эта оказалась прозрачной, вот как! Ничего! Пройдет
время, все забудется, и нам не стыдно будет перед нашими
внуками и правнуками... Они поймут нас, - время было тяжелое,
жизнь человеческая ничего не стоила... А им нужно было как-то
выжить... И не просто выжить, а еще и жить дальше более или
менее достойно... Вот так-то!
ПАВЕЛ. Зачем все это? Зачем?
ЕКАТЕРИНА. Все будет в порядке, Павел! Все будет в
порядке! ( прикладывает руку ему ко лбу ) Ой, да у тебя же жар!
Эх ты, самокоп!..
ПАВЕЛ. Я в своей жизни мало хорошего сделал. Но я всегда,
ты слышишь, Катенька, всегда думал о вас с Антошей. Поэтому
простите меня за всю боль, которую я вам принес...
ЕКАТЕРИНА. Ну что ты говоришь? Что ты говоришь-то?
ПАВЕЛ. Катенька, время лечит все. Не хорони себя заранее,
ты молодая и вся жизнь у тебя только впереди... Прошу тебя,
береги нашего сыночка, вырасти его хорошим и достойным мужчиной
- не таким, как я...
ЕКАТЕРИНА. Ты что? Плохо себя чувствуешь? Вызвать врачей,
да? Ну ты что? Скажи! Только не молчи!
ПАВЕЛ. ( Вскакивает с дивана.) Все! Я решил! Так больше
жить нельзя! Я выхожу! Я буду жить теперь другой, осмысленной
жизнью!
ЕКАТЕРИНА. Не вздумай! Павел! Не вздумай!
ПАВЕЛ. Я не буду больше жить за стеклом! Я теперь буду
только по другую сторону, но не среди них, нет, я буду там, где
леса, реки, горы... Я буду там, где природа!..
ЕКАТЕРИНА. Не делай этого, Павел!
ПАВЕЛ. Я начну новую жизнь! Начну с нуля! ( Изо всей силы
бьет кулаком по стеклу. И раз, и два, и три. Слышны лишь глухие
удары. Он стонет от боли, зажимает правую руку между ног и
прыгает. Падает на пол и плачет в бессильной ярости.)
ЕКАТЕРИНА. ( Склоняется над ним.) Оно же
пуленепробиваемое, дурачок... Его же так просто не разбить... И
не надо было на людях-то... Не надо...
ПАВЕЛ вскакивает, дико вращает глазами и снова бросается
всем телом на стекло. Слышны треск и звон. Он вываливается
прямо на тротуар, где недавно стояли отбежавшие в ужасе
любопытствующие зрители. Слышно завывание сирены. То ли это
запоздало сработала сигнализация, то ли это едут машины скорой
помощи и милиции. ЕКАТЕРИНА бросается к лежащему без движений
мужу.
ЕКАТЕРИНА. Павел! Не умирай!
Неизвестно откуда появляются санитары, водружают ПАВЛА на
носилки и уносят. ЕКАТЕРИНА бежит за ними. Мигает проблесковый
маячок. Звучит тягучая музыка. Затемнение.
Занавес.
КОНЕЦ.
Сергей Кузнецов.
Кошкин дедушка
c Copyright Сергей Викторович Кузнецов,
620067, Екатеринбург, ул. Уральская, 60 - 68. Тел.41-18-47.
E-mail: sergsmith@dialup.mplik.ru
Пьеса-монолог.
Екатеринбург июнь 1995 г. - август 1997 г.
ВПЕЧАТЛЕНИЕ.
Иногда случается, что проходя по улице
Паталогоанатомической, которая находится в городе
Староверовске, я, один из тридцати шести тысяч его жителей,
предаюсь воспоминаниям. Я вспоминаю, что когда-то, больше
двадцати лет назад, по одну сторону такой же узкой дороги
стояли новенькие серенькие пятиэтажки из панельных блоков, а по
другую - почерневшие от времени и униженно вросшие в землю
деревянные избы, стыдливо прикрытые полусгнившими заборами и
трухлявыми воротами.
И в выходные дни было странно замечать простыни и
пододеяльники, белыми флагами вывешенные на балконах по одну
сторону, и сизый дым из ржавых труб бань - по другую. Словно
какая-то неведомая демаркационная линия разделяла день
сегодняшний и день вчерашний, и в этих временных измерениях
сосуществовали два мира и два полярных уклада жизни -
деревенский и городской.
Черные избы давно уже снесли, и теперь на их месте
возвышаются современные двенадцати- и девятиэтажные здания из
красного кирпича, а серые пятиэтажки как стояли, так и стоят до
сих пор. Только теперь уже эти дома, названные по имени
великого градоначальника прошлого бурчеевками, готовы
провалиться сквозь землю от стыда перед своими рослыми
соседями. И на самом деле рядом с ними они кажутся еще более
убогими и серыми на фоне зеленых тополей-исполинов, разросшихся
в их запущенных дворах. Дует ветер, тополя шумят, и иногда
кажется, что эти серые фантомы когда-нибудь свинцовыми
коробками встанут на могилах своих стареющих жильцов.
Но вороны, все чаще и чаще вьющие себе гнезда в ветвях
здешних тополей, лучше многих людей знают, что и другим
жильцам, недавно вселившимся в новые дома, отметившим новоселье
и прописавшимся в домах на улице Паталогоанатомической,
радоваться недолго. Пройдут те же двадцать лет, пепельные
пятиэтажки полягут очередным культурным слоем и на их месте
вознесутся какие-нибудь двадцати- или тридцатиэтажные монстры
из стекла и бетона... И что же тогда останется пожилым жильцам
по другую сторону дороги? Стареть - точно так же, как стареют
сейчас жильцы срамных пятиэтажек. Да, только стареть, вспоминая
былую любовь, да-да, стареть, страдая от одиночества, стареть
и... умирать... Это жестоко... Это несправедливо... Но иного не
дано... Такова тяжелая поступь времени... Она давит и калечит и
слабых, и сильных...
ДЕЙСТВУЮЩЕЕ ЛИЦО:
ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВИЧ - мужчина преклонного возраста,
худой, сутулый, с седыми волосами, одетый в поношенные
брюки и рубашку, передвигается с помощью костылей, а, в-общем,
по большому счету - его внешний вид не имеет никакого значения.
ВРЕМЯ И МЕСТО ДЕЙСТВИЯ:
Начало лета. Как я уже говорил, небольшой город
Староверовск, названный, видимо, в честь протопопа Аввакума.
Улица Паталогоанатомическая. Однокомнатная квартира. От порывов
ветра хлопает открытая балконная дверь и в комнату влетает
тополиный пух. Он вьется и падает на протертый паркетный пол. У
ближней к двери стены скопилось уже много пуха. В комнате
пахнет лекарствами и вещами, в-общем, старостью. Обои на стенах
выцветшие и драные. На табуретке - клетка с попугаем. Скудная
обстановка указывает либо на излишний аккуратизм хозяина, либо
на переживаемую им нищету, а скорее всего, и на то, и на другое
одновременно. Мужчина с помощью костылей меряет шагами метры,
стучит костылями по паркету и дымит, не выпуская изо рта
сигарету. Подходит к столу у окна, отставляет один костыль и
правой рукой зло тушит сигарету на коробке от торта. Снова
ходит и стучит по паркету.
ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВИЧ. Ну где она? Сказала, в магазин
только, сейчас приду... Полчаса уже нет, час, два... Что
делать, не знаю... Может, случилось чего? В милицию, что ли,
звонить? Или в морг? ( Бьет костылем по паркету.) Больше всего
меня раздражает, что я и больным-то уже вроде как не считаюсь.
Медсестра сегодня: "Подержите!" И тянет эту...баночку с
анализом. Как будто я могу?! ( Плюет на ладони, растирает,
берется за костыли и идет по прихожей.) Каждый только о себе
думает! А для меня в туалет сходить - как подвиг точно
совершить... Да всем наплевать глубоко на это! ( С трудом
протискивается в туалет, бросает костыли и грохается на крышку
унитаза.) Ух ты! Еще эта... ( Приподнимается, опускает крышку
под седалище и приспускает штаны.) Как там отец мой говорил?
Человек, говорил, у которого естественные отправления
происходят регулярно, тот счастливый человек. А сам-то он в
последний год... Господи! ( Замечает что-то в помойном ведре,
стоящем справа от унитаза.) Что это? Ведь это же... Я не знаю,
что такое. Как она могла? Ну нельзя же так!? Пусть чужие... Да
не такие они и чужие... Совсем даже не чужие... Как она могла!
Как могла... ( Выгребает из ведра целую груду пожелтевших
фотоснимков.) А вдруг и тебя также, после смерти, в помойное
ведро, а? На помойку, и в контейнер? В контейнер с мусором...
Ну нельзя же так... Это же люди! И сколько лет их знали... И в
ведро! Ведь это память! Нужно сохранить, говорил ей, память.
Разве можно, память - в ведро? А ей хоть бы хны! Ушла куда-то,
не сказала, куда... В магазин, наверно, куда еще? Тогда почему
так долго? Хлеба нет, ничего нет, а она ушла... А фотографии
эти лежали там, на шкафу... Кому они там мешали? Вечно у нее
зуд... Руки чешутся... Так ведь все можно выбросить, и что
останется? А, что? ( Кипу фотографий кладет у ног. Встает,
поднимает штаны.) Ух ты, черт! ( Щупает трусы.) Как же я так? (
Опершись на стену, стоит и думает. Опускается и аккуратно
складывает фотографии в стопу, затем берет и зажимает пачку
зубами. Выходит из туалета. Садится на диван в комнате.
Раскладывает фотографии. Рассматривает.) Не съездил ведь... Так
и не съездил... В прошлом собирался, в позапрошлом, и все
никак... На велосипеде, думал... Потому что туда транспорт - с
кольцевой только... Пешком далеко, а на велосипеде сразу!.. (
Молчит. Перебирает фотографии. Курит.) Эх, Елена Сергеевна,
Елена Сергеевна... Он ведь тебя довольно частенько на курорты
брал на южные... Да кто сейчас вспомнит это? Одни снимки
остались пожелтевшие... Много их... Много... Осталось...
Удостоверение участника войны еще сохранилось, новехонькое
совершенно... Ого! А я думал, выбросили!.. Удостоверение
отличника советской торговли... Ах да, он ведь плановиком был.
Значки еще, по-моему, были где-то. Нужно в ведре поискать,
наверно, тоже выбросила... Ну и еще какие-то вещи после них
оставались... Сейчас вспомню, какие... А, проигрыватель такой
старый, допотопный, в чемоданчике. На нем еще Елена Сергеевна
свою "Принцессу из цирка" слушала. Книги еще какие-то. Про
капитана Бляда, кажется, про графа этого, как сигареты его
назвали, Монте-Кристо. Ее это. Все ее. Он ведь не читал такое.
Печка какая-то оставалась, духовка электрическая, где-то она
сейчас, наверно, на помойке - ни разу так и не пользовались. И
всякое барахло. Два сундука. В кладовке. Я картошкой их
заполнял, когда была еще. А тряпье уже все. Или, может, часть
еще там, если она не выбросила... Как могла она? Ну где она там
ходит? ( Кричит попугай. ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВИЧ собирает
фотографии.) Ну-ну, Тотоша, сейчас она придет!.. ( Находит на
столе пустую коробку из-под конфет и складывает фотографии.)
Эх, такие люди были... Столько уже прошло, а будто вчера... Как
там говорили эти... римляне, которые в Древней Греции жили?
Времена меняются и мы остаемся в них. Даже те понимали, что
память - это святое, а она... Да она, видать, совсем не
понимала, что делает своими руками... ( Закрывает коробку.
Снова открывает и рассматривает фотоснимки.) А ведь здесь, в
этом доме, мы и познакомились. Они раньше жили где-там, во
Дворянском гнезде, да пришлось, видать, перебраться в район наш
Пролетарский. У них был свой дом деревянный. Как они сюда
попали, до сих пор ума не приложу. В кооператив наш ведь не
принимали тех, у кого свое жилье. Ну а когда они сюда, в дом,
въехали, я же сантехником был, отопление пускал. Получилось
как-то осенью, что надо пускать, а пускать некому. Это же
сложное дело - распредузлы там всякие. И вот я стал
сантехником. А до этого я никогда с ними не контачил, мне
просто про них говорили... Ну и стал я, значит, по квартирам по
всяким шастать, у кого течет, у кого что. Все устранял. Особо в
начале много было неполадок. Ну а как уж с ними в первый раз,
даже не помню. Болела, видать, тогда Елена Сергеевна, потому и
выглядела плохо. Я только позже красоту-то ее раскусил
особую... Ну вот, на почве сантехники этой вначале, а потом они
такие интеллигентные, оказалось, у них же отец бухгалтером был
до революции. Ну и они, короче говоря, по хозяйству ничего не
могли, допустим, вилку в розетку или там еще чего, ну а у меня
это все - совсем другое дело. А тут еще выяснилось, что Елена
Сергеевна - интереснейшая женщина, и очень приятно с ней
разговаривать. А Анатолий Сергеевич этот был довольно-таки
неразговорчивым, ну не то что неразговорчивым - сдержанным. (
Кричит попугай.) Чего, интересно, да? Или ты хозяйку свою
зовешь? Ничего, сейчас она придет - все магазины только до
единого оббежит и вернется... А Анатолий Сергеевич этот ведь
еще что? Он ведь был в плену. Но скрывал это все тщательнейшим
образом. Вот его билет военный, ну и прочие бумажки. Он
интендантом был во время войны, по-моему, даже младшим
интендантом. У него много удостоверений разных, а самих медалей
почему-то нет. Когда он еще болел и после, как я сунулся,
значков каких-то много было, а самих медалей почему-то не было.
Подозрительно это все, по-моему. Здесь что-то каким-то образом
враль. Эх, если бы не он, если бы Елена Сергеевна была одна...
А так ведь все в доме знали - брат и сестра. Да и я так думал,
а когда увидел его, так сразу и понял: что-то не так. Как я
раньше не замечал, не знаю. Ведь он поэтому и скрывал, что у
них нечто большее... Ну да я такого не понимаю! Не по-людски
это! ( Хлопает дверь. В комнату залетает пух.) Друзей у них
практически не было. Косорыловы разве что только, они были
знакомы еще там, в Дворянском гнезде. Работал он в
Текстильвшей... Фу ты, не выговоришь! Текстильшвейобувьторге.
Почти никто к нему не ходил. Собирались иногда только ее
знакомые, она же медсестрой была, так эти знакомые и были вроде
по благородным девицам или, может, по курсам там медсестер, я
не знаю. Две их, по-моему, всего было, а родственников у них не
было вообще. Они из Углича вообще. А как же они здесь
оказались? Как? ( Молчит. Смотрит на пух в углу комнаты.
Вспоминает.) А потом стали уже дружить или как, начали на
праздники уже приглашать - к себе, ко мне иногда, легкие
подарки дарить. Это ведь я их первым назвал Кошкиными. У них их
много там было. Всякие. Черные, рыжие, серо-буро-малиновые. Они
их привечали, когда дома сносили - здесь же раньше был частный
сектор, на Паталогоанатомической. А когда дом сносят, кошек
оставляют. Поэтому много здесь бродячих было. А они их
прикармливали, так те здесь, у третьего подъезда, табуном
вились. Причем, постоянно они их прикармливали, обожали их
страшно. А потом кошки эти заболели, пошли лишаи, шерсть
полезла. Тут уже и общее недовольство началось. И поскольку на
них это недовольство упало, я и взялся им помочь. Ну, бочку там
сделали в распредузле. В подвале. Бочку с водой. И вот Анатолий
Сергеевич подтаскивал их, а я привязывал кирпич и в воду. Потом
проходило какое-то время, заворачивал в газету, и он же
оттаскивал. В слезах весь. Тяжело ему было пойти на это. Да и
Елена Сергеевна, та тоже, как узнала это, чуть-таки не в
истерику. Много ведь их было, больше десятка...
Молчит. Прислушивается. Через открытую балконную дверь
доносится ломкий пьяный голос подростка, затягивающий докучную
песенку. Зачем Герасим утопил Му-му,
Я не пойму, я не пойму...
Его подхватывают несколько таких же пьяных голосов. Это
внизу на скамье под тополем расположилась шпана с мешком
разливного пива. ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВИЧ недовольно трясет
головой.
А когда она стала ударяться в детство, она его стала
донимать так, что вот, если он даже в магазин пойдет, что он к
бабам ушел. А началось все с того, что казалось ей, что в домах
напротив собака воет, вот он ее истязает, собаку эту, мужик,
значит, ну который хозяин, и нужно, значит, милицию вызвать. А
собака все выла и выла. Вернее, так ей казалось только. Если
она и выла, так это только по несостоявшимся нашим отношениям.
Я ведь тоже переживал тогда, часто даже плакал по ночам. Ну а
потом дальше - больше. Он уже и выйти не мог никуда. Он выйдет
- она концерт устраивала, на весь подъезд вопила. Не выдержала
под конец жизни-то, психику свою, видать, нарушила. Анатолий
Сергеевич, весь в слезах, прибегать ко мне стал. Потом уже он,
как участник войны, добился, чтобы ее в Дом престарелых
отправили. Тогда он только открылся, новый был, туда трудно
было попасть. А она... Я вначале-то даже не поверил... "Мне
ваше лицо что-то вроде бы знакомо" - говорит. Ну я ей и
отвечаю: "Что-то мне ваше тоже знакомо, Елена Сергеевна."
Вначале как шутка - вроде бы. Как-то не доходило до меня, что
это серьезно. А потом увидел, что она не шутила. Она - меня -
не узнавала. Ну а потом уже, когда я ее увозил уже на машине,
выводил под ручку, так она ершилась еще. Не хотела.
Упорствовала. Даже в дом когда заводили, я уж держать, а она:
"Что вы делаете? Больно!" И все такое! Да все равно она уже
никого практически не узнавала.
Через дверь снова доносятся пьяные голоса подростков на
скамейке, завывающие песенку.
А до этого-то, до этого. Лежала в постели, не вставала.
Она всяких болезней себе напридумывала. Если лежать, ничего не
делая и ничем не занимаясь, запросто же все атрофируется.
Несколько месяцев, и все! Ну а она больше года лежала...
Переживала, видать, свою никчемную жизнь... А у кого она
другая? У кого? У меня, что ли, лучше, а я живу, и ничего... Ну
а потом у нее все тоненькое такое стало. Немощное такое. Она и
раньше-то физически ничего не делала, а тут уж совсем. Лежала,
обессилела. Это же очень быстро происходит. А сначала,
по-моему, простудилась. Ну и понравилось ей быть больной. А
лекарств все время полно было. Вникать в болезни ее практически
невозможно было. Постоянно эти болезни, лекарства. У Анатолия
Сергеевича, у того тоже был вид болезненный, но он не как она -
не жаловался.
Снова слышны пьяные голоса подростков и бренчание гитары.
ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВИЧ. ( кричит ) Прекратите осквернять
память! Прекратите! ( Ходит по комнате. Бросает костыли и
валится на диван.) Не могу я, не могу я больше этого
выносить... Они считают меня никчемным человеком, а я ведь не
такой... Я жизнь прожил свою достойно... И вовсе я не
никчемный... Наоборот, кчемный! Я любил... Пусть не был любим,
но я любил... Эх, Елена Сергеевна, Елена Сергеевна... Тяжело-то
как быть все время одному... Ты в магазин ушла, а я здесь сижу,
как в камере точно тюремной. Иногда ты только часы мне
скрашивала своими редкими посещениями...Да с каждым разом все
реже и реже... Ну, конечно, старик я уже совсем... Что с меня
взять? Сдается мне, что она уже не верется... А я так долго
ждал! ( Встает.) Эх, жизнь моя жестянка! Что там дальше-то? Не
помню... Ну, в-общем, слегла она, а он начал еду ей носить в
постель. Она в туалет уже даже ходить перестала. И лежала так,
как я уже сказал, около года. Анатолию Сергеевичу этому уже
житья не стало. Все в доме уже знали, что у него жизнь пыткой
стала. Она совсем впала в маразм, а какой ослепительной была
женщиной когда-то. Она все, выключилась. Ну и среди престарелых
этих она сразу начала, говорят, концерты устраивать, простыни
рвать. Она там недолго пробыла - всего три недели. Диагноз нам
сообщили - "истощение", кажется. ( Кричит попугай. ВЕНИАМИН
АЛЕКСАНДРОВИЧ прислушивается.) Похороны полностью организовал
этот Дом престарелых. Даже гроб покупал. А я цветы привез.
Букет из десяти белых роз. И потом на памятник сделал
звездочку, красненькую такую. На заводе выточил и установил. Но
это уже после, на кладбище. Народу было совсем чуть-чуть. Эти
вот подруги, ну и несколько его друзей. Он и при жизни ее был
таким, а уж после смерти единственной радостью для него было
ходить на кладбище и разговаривать с нею. Совсем свихнулся с
горя, старичок! Кроме этого, стал я замечать странное. Идешь на
работу, и видишь где-нибудь рядом с домом труп кошки. И так
каждое утро. А однажды увидел его - с бечевкой стоял, кота
душил. Научился, значит. Кот вопит, а он над ним - как
ветеринар. Меня чуть не стошнило.Я глазам не поверил.
Оказалось, он. И сосед тоже страшно удивился, когда я сказал.
Жалко его было, а помочь никак. ( Снова раскладывает
фотографии.) Потом он уже предлагал: "Давайте оформим
опекунство!" Все равно я уже и так его опекал. Он говорил, все
равно вы ухаживаете, никаких обязательств лишних. Ну а когда
уже ногу сломал, отвезли в Тринадцатую больницу, там же, где и
я лежал. Палату я не помню. Операцию ему делать не стали - по
возрасту. У него был перелом шейки бедра. Пошел за тортом и
упал. Знакомая к нему пришла какая-то. Перед ней, видать, решил
хвост распустить. Ну и увезли его на скорой. Год ведь еще не
прошел даже после смерти Елены Сергеевны. Мучился он недолго.
Месяца два-три всего. Уже перед тем, как его забрать, я
приехал, и меня поразило, что вид у него такой, можно сказать,
предсмертный. Я даже выразился тогда, что он уже одной ногой в
могиле. Привез его сюда. Периодически в туалет его водил. Мука
была жуткая: минут десять-пятнадцать добирались из комнаты.
Рукой я его подхвачу, но у него движения заторможены, страшная
боль же. Есть он стал мало, уже слипни были. Не мог сходить -
запоры, видимо. Надо было, наверно, клизму ставить. Не мог я
тоже ни пошевелить, ничего. Ну а потом мне сказали, и я пришел.
Рвотная масса, и он захлебнулся. Но когда пришел, уже убрали
все. Та самая глуховатая соседка по Дворянскому гнезду, для
которой он за тортом бегал. Она к нему в последнее время
зачастила. Хотела, видимо, квартиру. Видит, что уже все, и
прилипла ухаживать - из корыстных целей. По всему видно было.
Она в результате потом все белье забрала. У них много ведь
постельного белья было. Посуду всю, по-моему, забрала.
Председателем тогда был Юровский, кажется. А у них же не было
наследников. Шахеры-махеры какие-то, и квартиру он эту сделал
дочери своей, что ли. В-общем, воспользовался. ( Кричит
попугай, но уже протяжно, будто плачет.) Ой, нельзя, птичка моя
золотая! Нельзя! ( Берет фотографии и внимательно их
разглядывает.) Елену Сергеевну похоронили на Восточном
кладбище, а Анатолия Сергеевича - на Западном. Такая вот ирония
судьбы вышла. Мест не было, кажется. Людей тоже было немного:
те же самые, которые Елену Сергеевну хоронили, ну и Косорыловы.
Один автобус был всего. Текстильвшей... Тьфу ты!
Текстильшвейобувьторг выделил. Единственное, что они. А так
полностью все я. Памятник был со звездой, тогда же с крестом не
было. Пирамидка такая. Елене Сергеевне я срезал ножовкой звезду
и крест литой приделал. Литье. Дюралюминий. Неужели я ему не
переделал? Не помню. У Елены Сергеевны-то точно, я еще помню,
чтобы не открутили, надфиль сломал, забивал там, чтоб не сняли.
А он... Как же он со звездой-то остался? ( Молчит.) А здесь я
дерном обложил могилку-то. Посадил медуницы. Цветы нашел
какие-то. Он ведь тоже не виноват, что братом ее оказался. На
следующий год прибрал. На второй год подчистил, и все, больше
не ездил. А нет, еще, по-моему, был... Был... Ограду собирался
сделать, да так и не сделал. Уже лет семь прошло, или больше?
Сейчас ее, наверно, не найти... Она, наверно, запущена...
Некрашенная, и надписи уже все, наверно...
Слышны крики: "Хватит уже! Прекратите! Сколько можно?"
ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВИЧ берет фотографии и начинает их методично
рвать и разбрасывать клочки в стороны.
ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВИЧ. Вот тебе! На! Получай! Ну и что,
что брат? Ну и что с того? И у меня тоже сестра есть, и что? Я
же ничего? Я ведь тоже тогда за тортом пошел... Дай, думаю, ее
побалую, куплю ее любимый, чуть кисленький такой, "Молодость" -
называется. А в нашей булочной нет. Пошел через дорогу. И
поскользнулся. Резко так. Услышал хруст. И боль. Нога вся
словно подвернулась. И перелом - такой же. Все такое же! А я
ведь как раз перед этим вспоминал, как мы с Еленой Сергеевной
тогда спорили, можно или нет ходить по воде. Я ведь технарь, я
говорил "нет", а она "да". Она во всю эту чертовщину верила. Мы
сидели в лодке. Я рыбачил, точнее, только делал вид, я ведь не
мог даже сосредоточиться. Она была в белой тенниске с
завязками. Она была такая обтягивающая, такая, что я не мог
даже думать о рыбалке. Я только говорил: "Ну как же можно
ходить по воде, когда у нее такая низкая плотность? Как, Елена
Сергеевна, она вас удержит?" А она говорила: "Меня-то удержит,
а вот вас, Анатолий Сергеевич..." И смеялась, смеялась во все
горло... И был у нее такой чистый, звонкий смех - как у
девочки. И вот мы спорили, спорили, и вдруг вода начала
протекать, днище, видать, прохудилось, в прокат ведь я взял
лодку эту. Я испугался, не за себя, конечно, а она разлеглась
на корме и спокойненько так сказала, что никогда не утонет,
точно и взаправду верила. Я стал банкой вычерпывать воду, а она
только смотрела на меня и смеялась. А я внутренне смеялся над
ней, над ее нелепой верой... Мы ведь были такие разные и
совершенно не понимали друг друга. А сейчас мы стали ближе,
гораздо ближе, уже не как брат и сестра, а как настоящие
любовники... Сейчас я сам верю, что можно ходить по воде... Ну,
конечно, можно... Нужно только захотеть... Очень сильно
захотеть... И теперь я верю... Елена Сергеевна, ты слышишь
меня? Я верю! Я буду ходить по воде. Буду ходить. Буду. Мы
будем вместе с тобой ходить по воде, взявшись за руки... Мы
будем обниматься, целоваться и делать то, чего никогда себе не
позволяли в жизни...
Берет костыли. Встает. Неуверенно делает первый шаг.
Резкий порыв ветра колышет занавески и поднимает с пола
тополиный пух.
ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВИЧ. Мы будем вместе с тобой ходить по
воде...
Затемнение. Занавес.
КОНЕЦ.
Сергей Кузнецов.
Полюбила парня я...
c Copyright Сергей Викторович Кузнецов,
620067, Екатеринбург, ул. Уральская, 60 - 68. Тел.41-18-47.
E-mail: sergsmith@dialup.mplik.ru
Комедия в двух действиях.
Екатеринбург, 28 июля - 5 августа 1997 г.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА :
ЮРАСИК - мужчина 28 лет
ЛОЛИТА - его жена, женщина 31 года
ОЛЯ - женщина 25 лет, его подруга
ПЕТРУХА - приятель Юрасика
ПРОХОР СТЕПАНОВИЧ - сосед
ПРОДАВЕЦ - он же консультант
ЦЕЛКОВСКИЙ - хирург со стажем
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Трехкомнатная квартира улучшенной планировки. Звук
хлещущей воды. Кто-то фальшивым голосом поет старую песенку с
такими словами: "Она улыбается всем, нет, только тебе".
Повторяет эти слова снова и снова. Дверь в ванную комнату
открыта и видна фигура голого мужчины, принимающего душ. Он
намыливает шампунем голову, а затем смывает обильную пену. Трет
руки, не забывая про подмышки, а также волосатую грудь. Его
руки привычно доходят до промежности и машинально трут место
между ног. Внезапно его движения становятся судорожными, он
опускает голову и скрючивается в три погибели.
ГОЛОС ЮРАСИК. ( в ужасе ) Где он? Где?..
Мужчина выпрыгивает из ванны, срывая на своем пути
занавески, держа руки между ног. Он начинает метаться по
комнате, периодически останавливаясь и проверяя место, которое
сжимают его руки. Льется вода. Мужчина падает на ковер лицом
вниз и плачет.
ЮРАСИК. Ну где он? Ну где?..
Катается по полу. Стонет. Медленно гаснет свет.
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Однокомнатная малометражная квартира. ОЛЯ , полная женщина
с раскрасневшимся лицом деревенского типа, одетая в халат с
яркими цветами, подстригает ногти на руках.
ОЛЯ. Подарок ведь будет, а? Какой вот только, интересно?
Мне бы микроволновку... Бутерброды горячие делать... А то в
духовке долго... А тут только сунешь, и хоп - готово! - можно
вынимать... Удобно же, чего говорить?.. А эти, на фиг... (
Передразнивает.) Настоящую пищу можно приготовить только на
огне... На огне, все на огне... Конец двадцатого века, а они -
на огне... Точно первобытные обезьяны какие... Те тоже - только
на огне...
Берет пилку и подпиливает ноготь с белой точкой. Снова
берет ножницы и подстригает дальше.
ОЛЯ. Отрезать, что ли, его вообще, на фиг?
Звенит звонок. ОЛЯ поправляет ворот халата и идет
открывать дверь. Входит ЮРАСИК в джинсах и в футболке.
ОЛЯ. Ты?..
ЮРАСИК.Я же вчера у тебя был?..
ОЛЯ. Ну, был...
ЮРАСИК. Как я ушел, ты ничего не находила?
ОЛЯ. А чего я должна была найти?
ЮРАСИК. Ну не знаю... Может, было чего, мало ли... Так не
находила?
ОЛЯ. А чего я должна была найти-то, не понимаю...
ЮРАСИК. Мы с тобой того... ну занимались этим, - как его?
- ну кое-чем, в-общем?
ОЛЯ. Конечно! Телевизор смотрели, конные соревнования там
показывали, пиво еще пили "Донское козлячье", потом ты еще меня
на спине катать стать...
ЮРАСИК. Да я не про то... У нас был этот... секс?
ОЛЯ. Ты что, не помнишь?
ЮРАСИК. А ты ничего странного не заметила?
ОЛЯ. Чего странного-то? Не понимаю...
ЮРАСИК. Ну он у меня был как... нормальный?
ОЛЯ. Шопенгауэр-то? Да ты что? Ну ты даешь! Даже более,
чем нормальный!..
ЮРАСИК. ( тревожно ) Что, больше, чем обычно?
ОЛЯ. ( мечтательно ) Больше, больше, гораздо больше... (
закрывает глаза ) Как Эмпайр Стейт Билдинг почти... Во! (
показывает )
ЮРАСИК. Я серьезно, а ты... Не до шуток мне, понимаешь, не
до шуток?! Ну так больше или нет?
ОЛЯ. Да говорю я тебе совершенно серьезно, с каждым разом
он все больше и больше становится, растет, понимаешь ли, как на
дрожжах...
ЮРАСИК. А почему?
ОЛЯ. Ну ты даешь! Вопросы такие задаешь наивные... От
возбуждения, конечно... Нравится ему, наверно, моя Жорж Санд...
ЮРАСИК. Да я не про то... Ты говорила, он странный...
Почему?
ОЛЯ. А кто сказал - странный?
ЮРАСИК. Ты! Кто еще?
ОЛЯ. Не говорила я такого!
ЮРАСИК. Да только что сказала!
ОЛЯ. Я сказала "большой", а не "странный"...
ЮРАСИК. А это не одно и то же?
ОЛЯ. Большой - не значит странный... Маленький - вот это
да, действительно странно... А у тебя он, ну как бы поточнее
выразиться? - ну, короче, у тебя всегда большой...
ЮРАСИК. Значит, и вчера был большой?
ОЛЯ. Почему был? Всегда большой, когда меня видит... Был,
есть и будет... Вот!
ЮРАСИК. Слушай, а он не у тебя?
ОЛЯ. Кто?
ЮРАСИК. Ну Шопен мой...
ОЛЯ. Ну ты даешь! Скажешь тоже! ( язвительно ) Пока нет!
ЮРА проходит в комнату и начинает рыскать по ней в поисках
чего-то.
ОЛЯ. Ну ты просто как у себя дома уже!
ЮРАСИК. Ну куда он мог деться?
ОЛЯ. Ну не моего друга же ты ищешь, в самом деле?! Такое
же просто-напросто невозможно!.. Может, ты меня разыгрываешь?
ЮРАСИК. ( чуть не плачет ) Ну где он? Где?
ОЛЯ. Нас послушать со стороны, так вообще бредятину несем
такую... Какой-то Шопенгауэр, был, - скажешь тоже! А! (
Хватается за голову. Говорит шепотом.) Микрофоны?..
ЮРАСИК. Нет, нет, совсем нет! А в-общем, считай, как
знаешь...
ОЛЯ. Что-то я тебя не понимаю...
ЮРАСИК. За нами следили, понимаешь, следили английские
спецслужбы - Пи - три-четырнадцать или как их там?.. А?
Ми-восемь? Все равно они прослушивали все наши разговоры... На
пленку все записали...
ОЛЯ. И что теперь будет?
ЮРАСИК. Все. Капец нам пришел!..
ОЛЯ. Они нас заберут? Шантажировать будут, вербовать,
да?.. А что мы знаем-то? Что мы знаем? Государственные тайны
какие? А? Кстати, а каков нынче курс продажи Родины, ты не в
курсе?
ЮРАСИК. ( Садится на кровать.) Нету! Все! Мне теперь
капец...
ОЛЯ. ( Подсаживается к нему.) Что, может, организуем
встречу двух великих людей? Моя Жорж Санд уже соскучилась после
вчерашнего... А как там Шопенгауэр? Он по-прежнему все такой же
женоненавистник? А? Юрочка?
ЮРАСИК. Не до шуток мне, понимаешь, не до шуток!..
ОЛЯ. Ну какие могут быть шутки? Жорж Санд не водит дружбу
с другими мужчинами, верно ждет своего Шопенгауэра, а тот на
нее даже глядеть не хочет, погрузился с головой, ты слышишь, с
головой, в себя и в свою философию... Только философия тут
проста, как в песне поется какой-то, ты моя женщина, я твой
мужчина... Чего тебе еще надо?
ЮРАСИК. Ничего мне не надо!
ОЛЯ. ( напевает ) Мне ничего не надо, кроме шоколада... (
Подбирается к нему.)
ЮРАСИК. Ну перестань, Оля!
ОЛЯ. Ты же сам говорил, официанту следует всегда помнить:
чем меньше вежливости проявляет этот... потребитель, тем
вежливее должен быть он сам... Ведь так, да? Изысканная
вежливость - лучший ответ на любую бестактность...
ЮРАСИК. Ну что ты лезешь ко мне все со своей философией и
литературой! Не знаю я ничего! Не читал ничего! И читать ничего
не хочу! И нечего меня пичкать именами своими! Не знаю я все
равно Шопена твоего... Плевать я на него хотел!
ОЛЯ. Дурачок! Зачем же на него плевать-то? Он же такой
могучий, такой сильный, такой выносливый... ( Расстегивает
молнию на ширинке.)
ЮРАСИК. Ну не надо! Не надо!
ОЛЯ. Такой хороший, такой нежный, такой ласковый...
Аааааааа! Кричит и в ужасе отбегает от него. Стоит посреди
комнаты и смотрит на него. ЮРАСИК встает и выходит из комнаты,
надевает ботинки и уходит, хлопнув дверью.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Снова трехкомнатная квартира. Все еще льется вода из душа.
ЮРАСИК, не снимая ботинок, проходит и выключает воду, идет к
дивану, на ходу стягивая галстук, и ложится.
ЮРАСИК. Что же делать? Что же теперь делать?
Звенит звонок. ЮРАСИК лежит и не обращает внимания на
звонки. Вдруг вскакивает и хватает трубку.
ЮРАСИК. Алло! ( с подобострастием ) Я не смогу! У меня
несчастье! Я... не могу сказать... Хуже, еще хуже! Гораздо
хуже! Нет, не умер, но тоже страшно... Как? Но я не могу! Я
хочу работать, я буду... Я отработаю...
Сидит с трубкой и качает головой. Резко бросает ее на
тумбочку.
ЮРАСИК. Сволочь! Сволочь!.. ( Изо всей силы бьет по
подушке.) Получай, собака! Получай! ( Падает на диван без сил.)
Главное - не терять головы! Думать! Думать! Куда он мог деться?
Куда? Так, вчера еще он у меня был. Когда я был у Ольки, он был
у меня точно... Потом я пришел домой... Лола уже спала... Или
делала вид, что спала... А на самом деле... На самом деле...
Это она! Точно она! Больше некому!
Снова хватает трубку. Набирает номер.
Мне Лолиту Анатольевну, пожалуйста! Привет! Срочно приходи
домой! Я все знаю! Ну, в-общем, все, что ты сделала... Потом
объясню! Срочно! Слышишь? Срочно! Да меня это вообще не
колышет!.. Скажи, дома несчастье, утюг там или газ... Срочно!..
Ты слышишь? Я жду!..
Лежит на кровати. Засовывает правую руку в штаны и щупает.
Как так могло получится-то? Голое место - ни раны тебе
никакой, ни пореза, ни шрама, я не знаю. Как я теперь без него?
Мне же капец придет, если не найду... А как она так смогла-то?
Наверно, пронюхала про Ольку, отомстить решила, вот и
отрезала... У, гадина! Достоинства моего лишила
единственного... И в туалет-то теперь нормально не сходишь - не
оттуда все течет, откуда нужно...
Открывается дверь и входит ЛОЛИТА. Снимает туфли и
проходит в комнату.
ЛОЛИТА. Ну что там у тебя? Что за паника?
ЮРАСИК. Где он? Где?
ЛОЛИТА. Кто - где?
ЮРАСИК. Я все знаю! Говори!
ЛОЛИТА. Да что ты знаешь-то? Что? Не говори загадками!
ЮРАСИК. Ну что ты делаешь вид-то, будто не понимаешь?
Говорю, я все знаю...
ЛОЛИТА. Ну ладно! Знаешь - и хорошо! Давно тебе сказать
хотела, да все как-то духа не хватало...
ЮРАСИК. Говори, где он... Где?
ЛОЛИТА. Ну хорошо... ( Садится.) У нас в офисе. Начальник
он мой. Понятно?
ЮРАСИК. Зачем вы это сделали?..
ЛОЛИТА. Ну как, Юрасик, зачем? Ты, конечно, в постели меня
удовлетворял, как говорится, целиком и полностью, а вот как
человек ты не так уж и интересен - все у тебя ресторан да
ресторан, а он о чем угодно поговорить может, не только о
деревьях своих и кустарниках... Ты не обижайся, конечно, но с
тобой уж слишком как то все просто получается, ни цветов тебе,
ни шампанского, сразу - постель, а с ним мы просто ходим,
разговариваем, на растения разные любуемся... А женщина же,
знаешь, любит ушами, а не только и не столько органами
своими... Мне, может, просто общения не хватало, и он это
понял...
ЮРАСИК. Ну и что? А он-то тут при чем? Его-то вы зачем
прибрали? Что-то не в порядке, что ли, у вас с головами?
ЛОЛИТА. Что-то я не понимаю, о чем ты... Как раз,
наоборот, с головами-то все в полном порядке... Сам понимаешь,
богатый жизненный опыт и все такое прочее. Да и не конкурент он
тебе в постели, так что не переживай. Ему уже восемьдесят два.
Шесть раз был женат. Как только бабе сорок исполняется, все -
берет другую. Последней было сорок шесть. Представляешь, почти
в два раза ее был старше? Так что я для него - самый смак!
Молоденькая совсем! Всего тридцать с малюсеньким таким
хвостиком... Правда, мне и меньше дают... Не знаю, почему
некоторые тебя моим сыном считают...
ЮРАСИК. А куда вы его-то дели? Куда? И зачем? Зачем он вам
понадобился?
ЛОЛИТА. Не знаю, Юрасик, не знаю... Но всегда мне
казалось, что не по любви ты на мне женился, а из-за
двухэтажной моей дачи и трехкомнатной моей квартиры... Только
напрасно это все, напрасно... Не оттяпать тебе моего, не
оттяпать!.. Не говорила я тебе, да ладно, сегодня скажу, раз
заоткровенничалась так... На него я все переписала недавно, на
Платона Тимофеича, так что, извини, Юрасик...
ЮРАСИК. Ну ладно, ладно... Бог с ним, с этим со всем! Где
мое хозяйство, где?
ЛОЛИТА. Это мое хозяйство! Так что нет у тебя теперь уже
ничего, нет!
ЮРАСИК. Где мое мужское достоинство?
ЛОЛИТА. Раньше нужно было думать о достоинстве своем
мужском...
ЮРАСИК. Как я жить-то теперь буду без него? Куда вы его
дели? Куда? Зачем он вам понадобился? Зачем? Что, у него своего
нет, что ли? Что у него, протез?
ЛОЛИТА. Напрасно ты оскорбляешь все Платона Тимофеича... О
тебе он, между прочим, очень хорошо отзывался... Говорил, за
ресторанами - большое будущее, а самая интересная книга на
свете - "Книга о вкусной и здоровой пище". Говорил, тот, кто
связан с питанием, ну кормит людей там блюдами всякими, тот
копает себе золотую жилу, потому что всегда, понимаешь, всегда
человек кушать хочет, война там или эпидемия какая... Да он и
сам, говорит, всю жизнь мечтал быть с кухнею связанным, только
ничего из этого не вышло - в дендрарий вот попал...
ЮРАСИК. Ну хватит уже о ерунде-то говорить о всякой!
Хватит разговор переводить! Отвечай прямо! Где мой друг? Ну...
мое хозяйство... Мое достоинство... Где?
ЛОЛИТА. Да... Это, по-моему, у тебя что-то с головой не в
порядке... Запаха вроде нет...
ЮРАСИК. Ну что ты под дурочку-то все косишь? Где мой...
богатырь, Илья Муромец, ну?..
ЛОЛИТА. Ну ты уж что-то вообще, я не знаю, сдвинулся...
ЮРАСИК. Заманала уже! Отвечай! Где?
ЛОЛИТА. Где-где? Кое-где...
ЮРАСИК. Ну я за себя не отвечаю. Или верни его мне, или я
тебя вообще пришибу... ( Идет на нее. Хватает за горло. Она
падает на пол.) Отвечай, Дездемона, пока не придушил!..
ЛОЛИТА. ( кричит ) Люди! Помогите! Он совсем сдвинулся!
Сдвинулся! Сдвинулся!
ЮРАСИК. Где мой богатырь? Где Илья Муромец? Отвечай! Куда
вы его дели? Говори!
В квартиру вбегает ПРОХОР СТЕПАНОВИЧ в домашних тапочках.
ПРОХОР СТЕПАНОВИЧ. Простите, что без разрешения... Тут
было не заперто... Горит чего? Эй, хозяева, вы где? Есть здесь
кто-нибудь живой?
ЛОЛИТА. Убивают! Помогите!
ПРОХОР СТЕПАНОВИЧ. Юрий - как вас там? - Чейевич, ну как
вам не стыдно? Будьте благоразумны! Оставьте Лолиту
Анатольевну! Она ведь вам в матери годится...
ЮРАСИК. ( встает ) Да вам все равно меня не понять! Сухой
вы человек! Она меня достоинства моего лишила единственного...
Понимаете? Как я теперь жить буду, а? Как?
ПРОХОР СТЕПАНОВИЧ. Достоинство - вещь, так сказать,
нематериальная... Иногда через нее и переступить не страшно...
Где оно водится, достоинство это, и с чем его едят, сами
понимаете, никто не знает... Даже и я, хоть и в институте
подобного профиля работаю, социальных проблем - если слышали...
ЮРАСИК. Как мне теперь быть, может, скажете? Или дальше
будете трепаться ни о чем?..
ПРОХОР СТЕПАНОВИЧ. Навстречу нужно просто пойти друг
другу. Не в бутылку лезть, а просто прислушаться и попытаться
понять половину свою, так сказать, вторую... Мы ведь как раз
ситуации такие разбираем... Я вот над диссертацией сейчас
работаю, тему свою взял, "Последствия демографического взрыва"
- называется, там как раз об этом будет...
ЮРАСИК. Слушай, Прохор, как там тебя, ты мужик?
ПРОХОР СТЕПАНОВИЧ. Ну так как? Конечно!
ЮРАСИК. А ты представь, что вдруг в один ненастный день
все потерял... Представил?
ПРОХОР СТЕПАНОВИЧ. Что - все?
ЮРАСИК. Да вот это вот все! ( Хватает его за ширинку.)
ПРОХОР СТЕПАНОВИЧ. Да как вы смеете? Как смеете? Я
порядочный человек, а вы такое себе позволяете... Я на вас в
суд подам... ( Выбегает.)
ЛОЛИТА. Я и говорю, он совсем сдвинулся... Он опасен для
общества... ( Выбегает следом.)
ЮРАСИК. Это, наверно, сговор. Но что же мне делать? Что
делать? А, может, сходить в больницу? Там же делают операции
всякие?.. О, нужно сходить к Петрухе... А что? Это идея! Он
посоветует, как быть...
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
Квартира Петрухи. Шикарная обстановка. Толстый Петруха в
махровом халате сидит в кресле и подпиливает ногти. Когда он
говорит, колышется подбородок, но пока он лишь мычит что-то,
похожее на аллегро из симфонии Людвига Ван Бетховена. Звонок.
Петруха открывает дверь. Входит Юрасик.
ПЕТРУХА. Вот так гость!.. Ну проходи! Не ожидал такого
визита! Сколько раз приглашал, и вот, не прошло и полгода...
Долгая дорога, видать, была... Но я рад...
ЮРАСИК. Я по делу... Подумал, может, ты знаешь... Ты же в
вопросах таких разбираешься...
ПЕТРУХА. Ну, подожди, подожди! С порога - и сразу о делах?
Ну кто же так делает? Может, "Мартини" выпьешь или еще чего?
ЮРАСИК. Ну не знаю... Я, вообще-то, по делу...
ПЕТРУХА. Ну ладно, смотри, Юрасик, как знаешь... (
Наливает себе и пьет.) Неплохой напиток, между прочим! Только
сейчас оценил его как следует... А пиво - это для халдеев...
ЮРАСИК. У меня несчастье случилось, понимаешь,
несчастье...
ПЕТРУХА. Что за гонки такие? Сейчас, подожди,
переоденусь... Не привык, знаешь, как-то о делах говорить в
халате банном...
Уходит. Юрасик берет пилку для ногтей и начинает сгибать и
разгибать ее. Появляется Петруха в строгом черном костюме и в
цветастом галстуке.
ПЕТРУХА. На работу мне еще идти... Знаешь, бизнес этот...
Ты что делаешь-то?
ЮРАСИК. А! Извини! ( Кладет сломанную пилку на стол.)
ПЕТРУХА. Ну так что за дело?
ЮРАСИК. Понимаешь, несчастье у меня - член пропал...
ПЕТРУХА. Ты что, разыгрываешь меня, что ли? Так это
дурацкая шутка...
ЮРАСИК. Я серьезно... У меня пропал член... Сегодня утром
только обнаружил... Проснулся, полез в душ, а его на месте
нет... Голое место одно...Я сразу к девчонке знакомой, думал,
может, она знает... Та: нет! Жену вызвал, та тоже не
признается... Что делать, не знаю... Подумал, может, ты
знаешь... Ты же в вопросах таких разбираешься...
ПЕТРУХА. Да не верю я. Покажи!
ЮРАСИК. Да говорю тебе, нет там ничего... Голое место - ни
раны тебе никакой, ни пореза, ни шрама, я не знаю. Как я теперь
без него? Мне же капец придет, если не найду...
ПЕТРУХА. Да не верю я все равно. Не может такого быть.
ЮРАСИК встает к зрителям спиной и снимает штаны. Петруха
закрывает руками глаза.
ЮРАСИК. Ну что, что мне теперь делать?
ПЕТРУХА молчит.
ЮРАСИК. Как я теперь без него?.. Мне же капец придет...
ПЕТРУХА. А что ты с ними связался-то? Говорил я тебе, до
добра они не доведут...
ЮРАСИК. Может, что-то еще можно сделать?
ПЕТРУХА. Не знаю... Не знаю, как так могло получится...
ЮРАСИК. Я сам до сих пор в себя придти не могу...
ПЕТРУХА. Да, бывает и хуже, но реже...
ЮРАСИК. Я тоже не понимаю, как так могло получится...
ПЕТРУХА. Чего только в жизни не бывает! По телику сегодня
упыря одного показывали, который из квартир стариков выселяет,
так ведь о нравственности же говорит, гордится, что их не
убивает... А в газете про женщин написали, которые, знаешь, на
заработки за границу едут, и рабынями там становятся в
публичных домах всяких... Так что, неужели они такие наивные,
что сразу не знают, что их ждет, а? А тут еще у тебя это...
Вообще, кошмар!.. Конец света! Вырождение нации... Смертность
превысила рождаемость, это ж надо, а?
ЮРАСИК берет ножницы и начинает ими щелкать.
ПЕТРУХА. Ой, мне же на работу надо!.. Бизнес, братишка,
бизнес... Суровая жизнь коммерсанта, постоянная нужда и
нехватка времени на личную жизнь... Извини, Юрасик!.. Пойдем, я
тебя провожу... Да ты не расстраивайся, сейчас люди и без этого
живут, делают искусственные, говорят, они даже лучше
настоящих... Пару раз качнул, и порядок! Никаких проблем,
понимаешь?
ЮРАСИК А где?.. Где это можно сделать?
ПЕТРУХА. В больницу надо идти, ну где транспланталогией,
то есть трансплантацией, знаешь, занимаются... А подожди,
может, тебе сначала в салон интимных услуг сходить, а? Там
можно купить простой такой, знаешь, на ремнях, двести баксов
всего... И никаких проблем, понимаешь?..
ЮРАСИК. А, может, я еще смогу найти свой? Ну где-то ведь
он есть сейчас...
ПЕТРУХА. Да ты что? Ищи его, свищи теперь... Раньше нужно
было думать... А сейчас... Слушай, может, тебе на протезный
завод съездить? А что? Там органы делают всякие, не только
руки-ноги там... Съезди! Какой-никакой, а все-таки шанс!
Конечно, сначала мучиться будешь с непривычки-то, но ничего,
потом быстро привыкнешь... Все равно лучше с искусственным, чем
вообще без него... Сам понимаешь...
ЮРАСИК. А там тоже на ремнях?
ПЕТРУХА. Не знаю, трансплантируют, наверно... Вживляют
туда, я не знаю, что ли...
ЮРАСИК. Ну куда же он делся? Ну куда?
ПЕТРУХА. Да, не говори, вообще петля...
ЮРАСИК. Для меня же, знаешь, смысл жизни был это почти...
Девчонки там разные, любовь... Ну и работа, конечно, немного...
К нам же всякие приходят... Сидят за столиками, подмигивают...
Потом ждут, когда я смену сдам, и мы идем... А сейчас... Не
знаю...
ПЕТРУХА. Говорил я тебе, до добра они не доведут... Не
послушал! Ну ладно... Пора, Юрасик! Все уладится, я думаю...
Только особенно не переживай. Всякое ведь бывает.
ЮРАСИК. ( надевает кроссовки ) Да пошел ты!.. ( Выходит.)
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Салон-магазин интимных принадлежностей "Аполлоша". На
стенде - презервативы нескольких десятков видов. У витрины с
искусственными фаллосами и надувными куклами стоит продавец,
серьезный мужчина в очках. Входит ЮРАСИК и озирается.
ПРОДАВЕЦ. Что вас интересует?
ЮРАСИК. Ну, как вам сказать, органы...
ПРОДАВЕЦ. Да вы не стесняйтесь, говорите...
ЮРАСИК. Я хотел посмотреть...
ПРОДАВЕЦ. Не стесняйтесь!
ЮРАСИК. Ну, члены...
ПРОДАВЕЦ. ( уважительно ) Ах, члены! У нас очень большой
выбор фаллоимитаторов! Вот, пожалуйста! На любой вкус!
Пластиковые, резиновые, есть даже деревянные, но это так... А
недавно вот поступил вообще отлитый из свинца... Полюбуйтесь,
пожалуйста! Согласитесь, многие о таком мечтают... И цена
вполне доступная... Триста семьдесят пять долларов... Но это
из-за того, что здесь в пенис впаян сплав титана - это для
прочности... Есть вот фарфоровый - но это больше
декоративный... А вам, позвольте узнать, для какой цели?
ЮРАСИК. Ну... Для обычной...
ПРОДАВЕЦ. Ну тогда вот, пластиковый... ( Дает ему.)
Произведен по новейшей западной технологии французской фирмой
"Венера ЛТД". Цена более чем доступная - всего сто пятьдесят
один доллар... Гарантия один год. Если хотите, можем дать два
года, но тогда придется доплатить тридцать пять процентов от
стоимости товара. Но практика показывает, что, если каждый день
эксплуатировать наш товар, срок его службы даже возрастает... В
этом и состоит новейшая западная технология... Понимаете,
пластик теряет свои качества только когда он в бездействии -
молекулы каучука, находясь в состоянии спокойствия, теряют свои
внутренние связи, и изделие приобретают так называемую рыхлую
структуру... Чтобы этого избежать, рекомендуется его
использовать не менее двух-трех раз в день... К сожалению, не
все наши клиенты могут быть столь активны, поэтому и обращаются
с возвратом...
ЮРАСИК. ( вертит в руках ) А как оно крепится?
ПРОДАВЕЦ. Этот у нас без креплений... Только с ручкой...
Но крепление можно приобрести отдельно... Всего пятьдесят
восемь долларов. Прочные кожаные ремни с застежками из стали...
Практически безотказная система...
ЮРАСИК. А оно может заменить настоящий?
ПРОДАВЕЦ. Конечно! Этот пластик исключительно нежный,
гибкий, эластичный, и полностью имитирует настоящий мужской
член в возбужденном состоянии. Один наш покупатель недавно
купил второй такой, сказал, что жене так понравилось, что она
просто выла от наслаждения и лезла на потолок... Решил
попробовать с двумя... Отзыв маркером на полкниги написал, в
таком был восторге... Да вы взгляните сами! Здесь все написано!
( Протягивает ему книгу отзывов.)
ЮРАСИК. ( Открывает книгу. Листает.) А настоящих у вас
нет?
ПРОДАВЕЦ внимательно смотрит на странного покупателя.
ЮРАСИК. Ну, я имею в виду, живые...
ПРОДАВЕЦ. ( забирает книгу и искусственный член ) К
сожалению, у нас только фаллоимитаторы...
ЮРАСИК. А если мне нужен живой, где мне его взять?..
ПРОДАВЕЦ. Молодой человек, обратитесь в больницу.
ЮРАСИК. А чего сразу в больницу? Я же у вас по-хорошему
спрашиваю...
ПРОДАВЕЦ. В шестьдесят шестой клинике оперирует хирург
Целковский... Обратитесь к нему.
ЮРАСИК. Как вы сказали? Циолковский?
ПРОДАВЕЦ. Целковский!
ЮРАСИК. Какая, вы говорите, клиника? ( Записывает в
блокнот.) Шестьдесят шестая... Как его найти?
ПРОДАВЕЦ. В регистратуре, пожалуйста... Всего доброго!
ЮРАСИК уходит, хлопнув дверью.
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Приемное отделение шестьдесят шестой больницы. Юрасик
сидит на топчане. Выходит врач в белом халате.
ЦЕЛКОВСКИЙ. Это вы меня спрашивали?
ЮРАСИК. Я...
ЦЕЛКОВСКИЙ. Что угодно?
ЮРАСИК. Я... Меня к вам... Я из "Аполлоши"...
ЦЕЛКОВСКИЙ. От Аполлоши? Какого Аполлоши?
ЮРАСИК. Магазин, знаете, есть такой...
ЦЕЛКОВСКИЙ. Простите, что-то не припомню...
ЮРАСИК. Ну, знаете, интимных принадлежностей...
ЦЕЛКОВСКИЙ. Ну и что? А при чем здесь я?
ЮРАСИК. Мне посоветовали обратиться к вам по поводу... ну
живого члена...
ЦЕЛКОВСКИЙ. Живого члена? ( Смотрит на него.) Может, вам
не ко мне?
ЮРАСИК. Ну вы же Це... Циолковский?..
ЦЕЛКОВСКИЙ. Цел-ков-ский я... Вам не ко мне!
ЮРАСИК. Мне и сказали, Целковский! Мне нужен член,
нормальный член, не искусственный какой-то, а живой... Сказали
обратиться к Целковскому... Вот я и здесь!..
ЦЕЛКОВСКИЙ. А вы какого пола? Девочка, что ли?
ЮРАСИК. ( стыдливо ) Мужчина я...
ЦЕЛКОВСКИЙ. С мальчиками я не работаю... Не моя
специализация...
ЮРАСИК. Но у меня вообще ничего нет... Совсем... Знаете,
как у девочек почти...
ЦЕЛКОВСКИЙ. А вы говорите, мужчина! Пройдемте в кабинет!
Посмотрю.
Входят в кабинет.
ЦЕЛКОВСКИЙ. Раздевайтесь, и ждите за занавесочкой! (
Садится за стол и пишет. Юрасик раздевается и прячется за
занавеску. Целковский отрывается от бумаг.) Девушка!.. Ой,
простите, молодой человек, вы готовы? ( Проходит за занавеску.)
О! Это редкий клинический случай! Такого еще в моей практике не
было. Девочка без грудей была, без сосков несколько было, с
волосяным покровом на теле были, но чтобы мальчик, и без
всего... Это просто здорово! А как так случилось? Это у вас
наследственное или как?
ЮРАСИК. Я не знаю, проснулся сегодня, полез в душ, а его
на месте нет... Голое место одно - ни раны тебе никакой, ни
пореза, ни шрама, я не знаю. Как я теперь без него? Мне же
капец придет...
ЦЕЛКОВСКИЙ. Да... Здорово! ( Вполголоса, как будто
обращаясь к самому себе.) Это, видимо, неблагоприятные условия
обитания, экологически нечистая среда, а, может, последствие
увеличения радиактивного фона... Мутация, происходит мутация...
Человечество вырождается... Гм... ( Юрасику ) А раньше у вас
как, все в порядке с этим было?
ЮРАСИК. Раньше вообще никаких проблем... Девчонки просто с
ума сходили... Да он моей гордостью просто был, моим смыслом
жизни... А теперь...
ЦЕЛКОВСКИЙ. Да... Редкий клинический случай... Ну что же?
Я рад... Одевайтесь, пожалуйста... ( Садится за стол.) Хорошо,
что вы обратились ко мне... Кем работаете?
ЮРАСИК. Официантом...
ЦЕЛКОВСКИЙ. Угу... Знаете, сколько это будет стоить?
ЮРАСИК. Нет...
ЦЕЛКОВСКИЙ. Так... Сейчас подсчитаю... Пять триста плюс
семь восемьсот, еще где-то около двухсот в сутки, умножить как
минимум на семь, а то так на десять... В-общем, где-то
пятнадцать тысяч будет...
ЮРАСИК. Долларов?
ЦЕЛКОВСКИЙ. Ну не рублей же!
ЮРАСИК. А где мне их взять, такие деньги?..
ЦЕЛКОВСКИЙ. Ну я не знаю... Вам же дают чаевые...
ЮРАСИК. Но не столько же!.. Откуда у меня такие бабки?
ЦЕЛКОВСКИЙ. Это государственные расценки. Я вам сосчитал
даже со скидкой.
ЮРАСИК. Почему?
ЦЕЛКОВСКИЙ. Ну у вас же нет ничего, значит, и менять
нечего, понимаете? Только пришить, и все! Делов-то!
ЮРАСИК. А он будет работать-то?
ЦЕЛКОВСКИЙ. Да, конечно, он будет нормально
функционировать, но про собственных детей, разумеется, придется
забыть... Репродуктивная функция у вас будет отсутствовать...
Это однозначно!..
ЮРАСИК. А его не надо будет накачивать?
ЦЕЛКОВСИЙ. Как накачивать?
ЮРАСИК. Ну, качнуть там пару раз?..
ЦЕЛКОВСКИЙ. Все зависит от исхода операции... Пока
загадывать рано... Тут, знаете, фивти-фивти... Понимаете меня?
ЮРАСИК. Ну ладно... ( Идет.)
ЦЕЛКОВСКИЙ. Куда вы?
ЮРАСИК. Не по карману мне...
ЦЕЛКОВСКИЙ. А кому сразу по карману такая сумма? Тут нужно
у родственников пособирать, как говорится, по сусекам
поскрести... Глядишь, чего наберется... А если нет, можно ведь
еще и объявление в газету тиснуть... Я могу вам помочь
составить текст... Бесплатно, разумеется... Например, написать
так: "Молодой симпатичный человек оказался в тяжелейшей
ситуации, лишившись самого важного органа своего тела..."
ЮРАСИК. И что, вы думаете, это поможет?
ЦЕЛКОВСКИЙ. Ну не сразу, конечно, но шанс есть...
Постойте! А в крайнем случае, я , может, возьмусь и так, если
коллеги поддержат... Все-таки резонанс будет немалый...
Подождите! Приходите завтра! Я обмозгую этот вопрос и завтра
обсудим... Еще нужно будет обязательно сдать все анализы... Ну
куда же вы? Подождите!..
ЮРАСИК уходит.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Снова квартира Оли. Она лежит на кровати в халате и читает
книгу "Сексуальная патология". Звонок. Входит Юрасик.
ЮРАСИК. Это снова я... Не к кому больше мне идти... (
Стоит и смотрит.) Лолита сказала, что живет давно уже с
другим... С пенсом каким-то...
ОЛЯ. Нашел? ( ЮРАСИК качает головой.) Как же так
получилось?
ЮРАСИК. ( снимает обувь и проходит в комнату ) Не знаю я
ничего... Не спрашивай! ( Садится на кровать.)
ОЛЯ. Я тут места себе не нахожу... Делать ничего не
могу... Все думаю: как это так вышло? В голове даже не
укладывается... Это у Гоголя только было, да и то, у него нос,
а тут такое... Без носа-то еще прожить можно как-то, а без
этого нельзя... Да и то ведь он придумал, а тут - на самом
деле... Скажи кому, так не поверят ведь... Голое место... Если
бы отрезал кто, так рана бы была большая, а тут - ничего... Ты
еще п`исать-то не хочешь?
ЮРАСИК. Что мне делать теперь? Скажи! Я ведь в петлю уже
лезть готов... Жизнь смысл совсем потеряла... Мутантом каким-то
стал без всего... Жена с другим ушла, с работы, сказали,
уволят... Нет, лучше умереть... Не хочу я жить таким, без
всего...
ОЛЯ. О! Подожди! Я тут про Гоголя говорила... А как у него
закончилась повесть-то эта, помнишь? Нет? ( Бросается к
книжному шкафу. Роется. Ищет книгу.) Ты извини меня, Юрочка!
Утром я так с тобой разговаривала грубо. Но я ведь не знала
тогда... Как я себя ругала потом за это!
ЮРАСИК. Оленька, да ты что?
ОЛЯ. Ты сам говорил, что официант просто обязан "не
заметить" неловкости, допущенной посетителем... Ведь так, да?
ЮРАСИК. Ну хватит уже! Я не официант!
ОЛЯ. О! ( Открывает книгу. Листает.) Вот! Чепуха
совершенная делается на свете. Иногда вовсе нет никакого
правдоподобия: вдруг тот самый нос, который разъезжал в чине
статского советника и наделал столько шуму в городе, очутился
как ни в чем не бывало вновь на своем месте, то есть именно
между двух щек майора Ковалева. Это случилось уже апреля 7
числа. Проснувшись и нечаянно взглянув в зеркало, видит он:
нос! Хвать рукою - точно нос! "Эге!" - сказал Ковалев и в
радости чуть не дернул по всей комнате босиком тропака, но
вошедший Иван помешал. Он приказал тот же час дать себе умыться
и, умываясь, взглянул еще раз в зеркало: нос. Вытираясь
утиральником, он опять взглянул в зеркало: нос!.. ( Закрывает
книгу. Ставит назад на полку. ) Ну, в-общем, дальше все ясно...
Короче, нос оказался в печном хлебе... Вспомнила!..
ЮРАСИК. И что теперь будет?
ОЛЯ. Я думаю, раз у него нашелся, найдется и у тебя...
ЮРАСИК. В хлебе? А если не найдется?
ОЛЯ. Ничего, будем жить вместе, я буду тебя жалеть, кремом
место это твое смазывать, может, снова вырастет... Говорят,
любовь чудеса с людьми настоящие делает... А если нет, можно
ведь и без него обходиться... Я знаю, живут люди по-всякому, у
многих нет, и ничего, говорят, даже счастливы... Счастье - это
ведь состояние души, а не тела... У нас будут с тобой
платонические отношения...
ЮРАСИК. Да уж, скорее плутонические... От слова "плут",
да? Только не выйдет все равно ничего! Как же я без него? Как?
ОЛЯ. Это сначала кажется, что страшно... А потом ничего...
Человек, подлец, ко всему привыкает - это же этот сказал, я не
помню, кто...
ЮРАСИК. Не смогу я так жить бесполым существом, Оля, не
смогу... Надо мной же смеяться все будут, кому не лень...
ОЛЯ. А никто и не узнает. Мы будем хранить тайну за семью
печатями... Молчок, зубы на крючок, да? Ты снова в ресторан
свой ходить будешь, "Червячок", да? Блюда снова на подносе
разносить будешь - у тебя это так красиво получается, как в
кино. Я ведь когда тебя в первый раз с подносом твоим увидела,
так сразу и поняла, что влюбилась. А ты еще так улыбнулся
улыбкой своей голливудской... Нужно будет тебе только потом не
забыть - зуб этот, который сбоку, поставить... А так все будет
классно... А что касается меня, я еще годик проучусь, и тоже
куда-нибудь устроюсь... С моим дипломом меня ведь хоть куда
возьмут... Философы ведь нужны везде и всюду... Говорят, почти
все руководящие работники - с философским образованием... Я
считаю, что так и должно быть... Они должны уметь мыслить
системно у себя там, наверху...
ЮРАСИК. Никчемная у меня жизнь... Да двадцати восьми лет
прожил, а так ничего и не сделал... Концом только своим
туда-сюда махал... Думал, это что-то значит... И работа-то мне
больше потому и нравилась, что девчонок красивых много... Да
только что толку? Эх! ( Растягивается на кровати.) Где найти
счастье? Наверно, только в могиле...
ОЛЯ. Да что ты говоришь-то, Юрочка??
ЮРАСИК. Знаешь, перегревшийся на солнце скорпион сам себя
жалит и умирает... Эх, если бы я так мог!
ОЛЯ. Что, неужели без этого жить не стоит? А? Я понимаю,
конечно, что это наслаждение приносит безумное, что с этим
жизнь приобретает вкус, но ведь можно же любить духовно...
ЮРАСИК. Конечно! Кто не может физически, тому остается
только духовно, да?
ОЛЯ. И еще можно добиться больших успехов в труде, сделать
карьеру... Сублимация - тоже иногда не так плохо...
ЮРАСИК. Зачем мне эти успехи? Зачем мне эта карьера? Все
коту под хвост!..
ОЛЯ. Я слышала, что даже кастраты сексом заниматься
могут...
ЮРАСИК.Я даже не кастрат, не импотент, я хуже... Я вообще
никто, понимаешь, никто...
ОЛЯ. Как это там? Сейчас... ( Декламирует.)
Я - Никто. А ты - ты кто?
Может быть - тоже - Никто?
Тогда нас двое. Молчок!
Чего доброго - выдворят нас за порог.
Как уныло - быть кем-нибудь -
И - весь июнь напролет -
Лягушкой имя свое выкликать -
К восторгу местных болот.
ЮРАСИК. ( Вскакивает ) Ты что?
ОЛЯ. Это моя любимая поэтесса, Эмили Дикинсон... Она,
кстати, была старой девой, всю жизнь жила одна, учительницей
работала в селе каком-то... Никто даже и не знал, что она стихи
пишет... А после смерти нашли коробку из-под обуви, а в ней
сложены листки бумаги, исписанные бисерным почерком... И по
счастливой случайности все это не выбросили на помойку, а
отнесли редактору местной газетенки, тот прочитал, ничего,
понравилось, и отвез в город своему другу, тоже журналисту, а
тот возьми да и напечатай небольшую подборку... Стихи заметили,
и пошло-поехало... Так и появился классик американской поэзии,
к тому же, женщина...
ЮРАСИК. Но мне-то от этого не легче... Что я, тоже должен
стихи начать писать, чтобы славу после смерти получить, да?
Будут про меня также, как ты про эту, рассказывать, говорить:
"Жил в конце двадцатого века такой мудак, и, хотя у него между
ног ничего не болталось, умел он стихи сочинять талантливые про
импотентов и кастратов...", так, да?
ОЛЯ. Юра, расслабься! Ну ты что?
ЮРАСИК. Да не могу я уже расслабиться! Ты поставь себя на
мое место. Представь, что у тебя бы ничего не стало, как бы ты
себя почувствовала, а?
ОЛЯ. Точно так же... У меня и так, и так сейчас не
стало... Я ведь, может, больше твоего пострадала! А ты подумал,
как я теперь жить буду без него, подумал? Думаешь, так просто
было такого найти, чтобы подошел и душой, и телом?
ЮРАСИК. Оля, извини! Я не знал...
ОЛЯ. А что ты знал-то? Что? Ты думал, что мне нравиться с
тобой только сексиком заниматься? Да просто я не говорила тебе,
что мне больше нравится гулять с тобой под луной, слушать, как
ты фильмы пересказываешь разные... И так я все себе живо
представляла, что мне на самом деле смотреть-то их было уже и
не интересно, у меня уже и так было о них свое представление...
Твое представление, ведь я видела эти фильмы твоими глазами!..
Еще я любила музыку с тобой слушать разную... Которая нравится
тебе, та точно нравится и мне, представляешь, фантастика какая?
Тебе - "Pink Floyd", и мне - "Pink Floyd", тебе - "Jethro
Tull", и мне - "Jethro Tull", тебе - Брайан Ферри, и мне -
Брайан Ферри...
ЮРАСИК. Не нравился мне Брайан Ферри!.. Одна песня только,
может...
ОЛЯ. И мне та же самая песня нравилась... "Don`t stop the
dance", да?..
ЮРАСИК. Но теперь все в прошлом, понимаешь, в прошлом...
ОЛЯ. Почему в прошлом? Все в будущем! Как я рада, что ты
от этой крысы уходишь... Не любил ведь ты ее никогда, ведь так?
А меня - любишь... Скажи, что любишь...
ЮРАСИК. Люблю.
ОЛЯ. Скажи громче!
ЮРАСИК. Люблю!
ОЛЯ. Скажи полностью!
ЮРАСИК. Я тебя люблю! ( Обнимает ее. Целует.) Мне ведь
тоже, если хочешь знать, секс этот иногда не главным казался...
Мне просто нравилось быть с тобой, лежать при свечах,
разговаривать... А иногда, особенно после работы когда
приходил, уставший сильно, для меня же это как обязанность была
какая-то постыдная...
ОЛЯ. А почему этого ты не говорил раньше?
ЮРАСИК. Не знаю, как-то стыдно было... Тогда ведь я даже,
помню, подумал как-то: вот, если бы я его не имел, насколько бы
у меня жизнь была проще... Никаких проблем тебе! Живи и
радуйся!
ОЛЯ. Ты так думал?
ЮРАСИК. Не с тобой когда был, а с Лолитой этой
Анатольевной...
ОЛЯ. Правда?
ЮРАСИК. Ну, конечно! Представь, целый вечер на ногах,
покушаешь на ночь, придешь к тебе, соскучишься же страшно,
выплеснешь все, а потом домой, к этой... И тоже супружеские
обязанности выполнять надо... А сил никаких! Когда по три - по
четыре раза выходило, думал, все, капец мне пришел! Ан нет,
ничего! И уж никак я не ожидал, что этим дело закончится...
Всегда таким сильным себя считал в самцовом отношении!..
ОЛЯ. Вот, видимо, потому природа и проучила... Но это ведь
не главное, Юра, не главное! Главное - в другом... В нас... В
нас самих... Может, ты скажешь, что я дура набитая, идеалистка
несчастная и совсем с ума сошла от философии своей, но мне
кажется, если есть в нас истинные чувства, то все остальное не
имеет никакого значения... Все остальное ровным счетом ничего
не значит... Лишь бы была любовь... Я все равно тебе верной
буду... Также, как эти три года, я буду твоей и десять лет, и
двадцать, и тридцать... Твоей, только твоей! А ты просто должен
верить в себя! Потому что, если будешь хорошо себя чувствовать
ты, буду хорошо себя чувствовать и я...
ЮРАСИК. Оля, где же я был раньше? На какой планете обитал,
когда мой единственно близкий и дорогой человек был рядом?
Они обнимают друг друга.
ОЛЯ. Мне так хорошо с тобой... Ой!
ЮРАСИК. ( Отстраняется от нее.) Что случилось?
ОЛЯ молча смотрит на мужчину.
ЮРАСИК. Я так счастлив! Так счастлив! Спасибо, что все это
произошло, и я понял, что у меня есть ты... Я теперь самый
счастливый человек на свете! Правда? Ведь да?
ЮРАСИК берет ОЛЮ на руки и кружит с ней по комнате. Гаснет
свет. Занавес.
КОНЕЦ.
Сергей Кузнецов,
Пиво и квас
c Copyright Сергей Викторович Кузнецов,
620067, Екатеринбург, ул. Уральская, 60 - 68. Тел.41-18-47.
E-mail: sergsmith@dialup.mplik.ru
Пьеса в одном действии.
Екатеринбург, июль 1997 г
Действующие лица:
СТАС БЛОХИН, юноша 25 лет
ПРОЗЕРПИНА КУКОЛЬНИКОВА, девушка 23 лет
ПОКУПАТЕЛЬ
Место действия:
Третья неделя июня. Рабочий день. Стоит страшная жара.
Настоящее пекло. Как в Африке. Температура в тени - 32ш С.
Плавится асфальт. Положение усугубляется тем, что повсюду
летает тополиный пух. Он забивается в глаза и в носы пешеходам.
Но горожане мужественно сохраняют на своих лицах остатки
обычной чопорности. Как же, приличия должны быть соблюдены.
Допустимы небольшие вольности, как то: у мужчин - расстегнутая
вторая пуговица, приоткрывающая волосатую грудь и нательный
крестик ( у кого он есть ), у женщин - наличие отсутствия
капроновых колготок. Впрочем, и сегодня встречаются типы с
мокрыми пятнами на боках, застегнутые на все пуговицы. Их
приближение чувствуешь по терпкому запаху пота. Они тяжело
дышат, но ни за что не допустят для себя послабления. Они
блюдут мораль общества. Их доля тяжела, но они несут свой крест
с честью. Впрочем, есть и другие...
Например, вот... Смотрите! Видите, там, недалеко от
перекрестка, между двумя магазинами - пострадавшими от взрыва
прошлой весной "Полуфабрикатами" и процветающей фирменной
"Булочной кондитерской"? Ну там, прямо под раскидистым тополем
в ста метрах от ряда коммерческих киосков? Нашли? Девушка в
черной мини-юбке, едва прикрывающей то, что мужчины видеть как
будто бы не должны, сидит на стульчике рядом с бочкой пива под
потрепанным буйными пьяными штормами брезентовым навесом и явно
скучает. Изредка к ней подходят любители пенистого
высококалорийного напитка с трехлитровыми банками и
полуторалитровыми пластиковыми бутылками и, получив наполненные
емкости, отходят на несколько шагов и заливают жаждущие
организмы. Девушка терпеливо поглядывает на них, но в глазах ее
сквозит презрение. В руках у нее книга, и даже можно прочесть
ее название - "Роза Морена" Стивена Кинга, но девушка явно не
расположена к чтению. Она выглядит несчастной и одинокой, и
лицо у нее серьезно, поэтому-то, наверное, ни один из пьющих не
пытается заигрывать с ней.
Но вот прямо на пешеходную дорожку заезжает старый ЗИЛок с
прицепленной желтой бочкой кваса и останавливается недалеко от
сидящей девушки. Из кабины выпрыгивает парень в распахнутом
белом халате, из-под которого видны клетчатая рубашка и голубые
джинсы. Вместе с водителем они отцепляют бочку. Водитель
выбрасывает из кузова стульчик и полиэтиленовый пакет с
изображением белого медведя. Затем открывает замок, поднимает
крышку и проверяет краник. Все в порядке - из краника льется
квас. Юноша в белом халате что-то тихо говорит, а что, нельзя
расслышать, водитель громко отвечает: "Ниче! Щас как налетят!
Не ссы!" Юноша снова бормочет что-то невнятное, водитель
отрезает: "Тока в шесть, не раньше!" Запрыгивает в свой
грузовичок, заводит двигатель и уезжает.
Парень растерянно осматривается и замечает девушку,
сидящую у бочки с пивом. Девушка отводит глаза. Юноша
передвигает стул. Садится. К нему подходит бабушка и, сняв
крышечку, подает ему трехлитровую банку. Наполняя банку квасом,
он ее роняет. Она падает на пол и разбивается. Бабка охает и
причитает. Юноша берет полиэтиленовый мешок из пакета и дает
бабушке, затем трижды вливает в него по литру холодного кваса
из алюминиевого ковшика. Немного помявшись у бочки и
посокрушавшись по поводу разбитой банки, бабуля уходит. Юноша
осматривает битые стекла под ногами, кроссовками сгребает их в
одну кучу. Снова смотрит на девушку. Подходит к ней.
СТАС. Скажите, у вас нет совка или веника? Я тут банку
разбил - убрать надо...
ПРОЗЕРПИНА. Нет... Откуда?
СТАС. Ну я не знаю, откуда... А что мне сейчас делать?
ПРОЗЕРПИНА. А почему вы у меня-то об этом спрашиваете?
СТАС. Ну не знаю, вы же, наверно, давно работаете, а я вот
только первый раз вышел - жизнь заставила...
ПРОЗЕРПИНА. Не знаю, я вам не справочное бюро...
СТАС. А чего вы сразу так настроены-то воинственно?
Грубите... Я же к вам по-хорошему... Просто спрашиваю...
ПРОЗЕРПИНА. А я вам отвечаю: нету у меня совка! Вам
понятно?
СТАС. ( отходя ) Коза, блин! ( Говорит громко, почти
кричит - так, чтобы девушка слышала.) Что меня больше всего
бесит в этих бабах, так это то, что стоит у них чего-нибудь
спросить, так они сразу физию надуют, как дирижабль, и вид
сделают такой неприступный - ну куда бежать? Думают, снимать их
будут, да кому они на фиг, такие, нужны? Что, нельзя, что ли,
просто, по-человечески так, ответить? Это что, к чему-то
обязывает? ( Кладет на асфальт под ногами чистый полиэтиленовый
пакет и кроссовкой загребает на него стекла. Заворачивает.
Относит и бросает сверток под тополь.) Думают, снимают их! А
так вот просто поговорить, конечно, нельзя? Во всем они ищут
второе дно, даже там, где его нет... Всегда с неприступным
видом - не подступись!
ПРОЗЕРПИНА. А чего это вы стекла бросили под мой тополь?
СТАС. А что, на нем написано, что она ваш? Я что-то не
заметил...
ПРОЗЕРПИНА. Как это вы не заметили? Я с ним рядом стою...
СТАС. Рядом стоите - это не значит, что он ваш!..
ПРОЗЕРПИНА. Хам какой! Только приехал, и уже сразу в
бутылку лезет! И вроде молодой, а ворчит - как старик точно!
СТАС. Сидит тут, под навесом, и пух со своего тополя на
меня пускает... Девушка, прекратите это безобразие! Сейчас же
прекратите! У меня, между прочим, на него аллергия. Я не могу
так, когда он повсюду летает. У меня глаза слезятся, из носа
сопли идут... Я сейчас умру...
ПРОЗЕРПИНА. Я буду только рада... ( Молчат.)
СТАС. А вы не знаете, где все покупатели? От жары
попрятались, что ли?
ПРОЗЕРПИНА. От вашего голоса разбежались, наверно...
Замолчите! А-то за пятнадцать последних минут - ни единой
поклевки!
СТАС. Вы что, рыбалкой занимались?
ПРОЗЕРПИНА. Англичане в таких случаях отвечают: "Curiosity
killed a cat."
СТАС. И что это значит?
ПРОЗЕРПИНА. Что-то вроде "Любопытство - не порок, а..."
Дальше сам знаешь, да?
СТАС. Что она знает-то! Что знает!
ПРОЗЕРПИНА. И еще много кое-чего знаю... Например, то, что
торговля - как рыбалка. То клюет без передыха, а-то, как сейчас
- не единой поклевки... А все из-за вас! Вы мне весь клев
испортили... Бочку свою паршивую прямо рядом со мной
поставили... Покупателей всех распугали... Здесь ведь свои
хитрости есть... Как, например, чебак ловится только на хлеб, а
не на червей, так любитель пива ближе километра не подойдет к
бочке с квасом... Знать надо!
СТАС. А чего вы со своим пивом? Люди, которые квас любят,
они поэтому и не подходят ко мне, потому что здесь рядом пиво,
а от него же воняет, а они этого не любят...
ПРОЗЕРПИНА. Да что вы понимаете со своим квасом? Пиво -
это, говорят, напиток добрых и довольных жизнью людей. Пиво,
между прочим, помогает им стать больше... А хорошего человека
чем больше, тем лучше... И для человечества в целом это просто
замечательно, если будет больше хороших людей...
СТАС. А что еще пиво это делает, кроме как жир нагоняет?
А? А квас, тот пищеварение улучшает, раз, организм витаминами
снабжает, два, способствует поднятию жизненного тонуса, три...
ПРОЗЕРПИНА. Что, все?
СТАС. В-общем, хороший квасок сшибает носок... А что, не
так?
ПРОЗЕРПИНА. Ну, квас - напиток, может, и ничего, но с
пивом он сравниться не может в такую погоду. В пиве же очень
много калорий! Можно литр выпить, и чувство голода пройдет
сразу!..
СТАС. Ну тогда налейте мне! Что-то я проголодался!
ПРОЗЕРПИНА. Вы же на работе, а на работе нельзя...
СТАС. Да я вам заплачу... Не переживайте!
ПРОЗЕРПИНА. Все равно не налью! Больно надо...
переживать...
СТАС. Что, даже чуть-чуть нельзя?
ПРОЗЕРПИНА. Я же вам сказала: не налью. Что вы, не
понимаете, что ли, русского языка совсем? Упрямый какой
попался...
СТАС. Но почему? Почему вы так?
ПРОЗЕРПИНА. Вы на работе, а на работе нельзя... Напьетесь
и свалитесь... А я потом отвечай, да? Квас свой пейте! В квасе,
между прочим, тоже алкоголь есть... Где-то один и два десятых
процента...Мне эта сказала, начальница моя...
СТАС. Да не хочу я квас! Чуть-чуть пивка бы...
ПРОЗЕРПИНА. Вы же говорили, от пива воняет?
СТАС. А разве нет? Жалко ей пива! Алкашам своим полные
банки наливает, а мне даже кружечки маленькой нельзя... Что,
так и будем делать невестке в отместку все, а? Сейчас все равно
схожу до ларька - бутылочного возьму...
ПРОЗЕРПИНА. Пожалуйста, бутылочное можете брать...
СТАС. Что, напьюсь я, под бочку упаду и усну, а вам до
лампочки будет? Квас мой сразу будут набирать все от мала до
велика и пить на халяву, а мне потом отвечать за недосдачу?
Так, что ли?
ПРОЗЕРПИНА. Это ваши проблемы! Меня это не касается...
СТАС. А чего тогда пива мне нельзя попить? Разливухи...
ПРОЗЕРПИНА. Фиг ты что получишь! Разливухи...
СТАС. И мне же говорит - хам... А сама-то, а сама...
Ругается! Можно сказать, матерится! У, какая! Рыбачка! Ну
счастливого вам улова!.. Тятя! Тятя! Наши сети вытащили
мертвеца!
ПРОЗЕРПИНА. Псих ненормальный! Лечиться надо...
СТАС. Чего мне лечиться? Я, может, артист... погорелого
театра! Мне, может, внимания публики не хватает? Товарищи
зрители! Товарищи зрители! Скиньтесь кто сколько может на
восстановление полуразрушенного театра! Вы, ну пожалуйста... И
вы... Ну что же вы? Полтора рубля жалко? А квас, кстати,
когда-то, говорят, двенадцать копеек - литр стоил...
ПРОЗЕРПИНА. А пиво - тридцать семь копеек... Ну и что?
СТАС. А-то, что раньше можно было обпиваться и пивом, и
квасом... Или наполнить, к примеру, ванну, и лежать в ней -
пивко потягивать через соломинку... Да что я говорю? Пиво без
водки - деньги на ветер! Лежать так в теплой ванне пива и
холодную водку стопочками опрокидывать... Ляпота! Только не
жигулевского, конечно... Лучше какого-нибудь темного...
ПРОЗЕРПИНА. Вы тоже, значит, оказывается, алкоголик?
СТАС. Пиво, между прочим, безалкогольным напитком
считается... Или слабоалкогольным... Кстати, анекдот хотите?
Представьте: бар, люди стоят, пьют пиво. Вдруг с улицы заходит
собака, говорит: "Одну! Кружку! Пива!" Все обалдели, стоят как
вкопанные, а она снова: "Одну! Кружку! Пива!" Все смотрят на
официантку - что она? А официантка говорит: "Да что вы, я тоже
ничего не понимаю, обычно она две заказывает!.."
ПРОЗЕРПИНА. ( Сквозь смех.) Какая глупость!
СТАС. Да уж умностей мы для вас не припасли! Куда нам?
ПРОЗЕРПИНА. Да ладно вы! Не обижайтесь! Хороший анекдот,
только глупый очень!..
СТАС. А еще один хотите?
ПРОЗЕРПИНА. Ну не знаю... Я не любительница, вообще-то...
СТАС. Слушайте! В английский паб входят два джентльмена,
заказывают две кружки пива, и один из них говорит бармену:
"Только, пожалуйста, в чистой кружке!" Через пару минут
появляется бармен с заказом, спрашивает: "Джентльмены, кто
заказывал в чистой кружке?"
ПРОЗЕРПИНА. А этот получше! Только мы в кружки не
наливаем!
СТАС. Да я ж только так рассказал!
ПРОЗЕРПИНА. Да я вас понимаю...
СТАС. А что, мы все еще на "вы"? Давайте познакомимся!
Стас! ( Протягивает руку.)
ПРОЗЕРПИНА. ( Мнется. Говорит нехотя.) Прозерпина... (
Протягивает руку.)
СТАС. ( Целует руку.) Да чего вы меня разыгрываете?
Прикалываетесь тут... Сейчас нет таких имен... Ну какое
настоящее?
ПРОЗЕРПИНА. Ну никто не верит! Ну что мне делать-то, чтобы
мне верили? На лбу себе, что ли, имя это написать? Спасибо
родителям, что имя такое дали дурацкое... Мама, видите ли,
любила сказочки читать разные, сама сочиняла там что-то, я не
знаю... А мне теперь из-за нее мучиться...
СТАС. Да ты что? Хорошее имя! Прозерпина... Необычное
только... Поэтому я и не поверил сначала... А так все может
быть... Что-то где-то я его уже слышал когда-то...
ПРОЗЕРПИНА. Хорошее! Ничего не скажешь! Сколько меня из-за
него в детстве дразнили! Где они только имя такое откопали? В
книжке какой-то там немецкого поэта-романтика... Гельмута Коля,
что ли, или еще кого... Я бы так врага своего не назвала, а они
- дочь родную...А потом уже узнала, в старшем классе, что так
богиню подземного царства звали... Литераторша у нас была такая
- Вероника Павловна, Верандой звали, так она все с
подковырочкой: "Прозерпина, не желаете ли подняться из вашего
подземного царства? У нас тут урок идет..." А мне-то что!
Богиня эта если и поднимается когда, то только весной... Когда
все живое возрождается, тогда...
СТАС. Ну ничего, ничего... Всякое бывает! У меня вот,
например, имя ничего, а фамилия - Блохин!
ПРОЗЕРПИНА. Фу какая! Я не хочу такую!..
СТАС. А вам никто ее и не предлагает! Фамилия как
фамилия... Нормальная совершенно! Не знаю, кому может не
нравиться... А у тебя-то самой какая?
ПРОЗЕРПИНА. Не скажу!
СТАС. Мы так не договаривались. Я тебе свою сказал?
Сказал. Теперь ты должна свою сказать ...
ПРОЗЕРПИНА. Должна, но не обязана...
СТАС. Вот так так... Нечестно вы поступаете со мной,
дамочка! Я же к вам, можно сказать, со всею душой, а у тебя ко
мне, понимаешь ли, интерес совсем небольшой... Это что же
получается? Я к тебе, понимаешь ли, и эдак, и так, а ты ко мне,
понимаешь, никак, нисяк, никак... Если для тебя я, понимаешь
ли, никто...
ПРОЗЕРПИНА. Ну хватит уже, хватит!
СТАС. А чего хватит? Я, может, еще только начал?
ПРОЗЕРПИНА. С какой-нибудь другой разговаривайте в таком
тоне, а со мной нечего!..
СТАС. А что за тон? Нормальный тон.
ПРОЗЕРПИНА. Нормальный? Да нет, не нормальный. Я вам не
шалава какая...
СТАС. Ишь какая, гордая, пиво алкашам продает... Сидит тут
под навесом... Выпускница института благородных девиц, да? Из
тех, знаешь, которые за благородство свое платят полторы тысячи
долларов в год, так?
ПРОЗЕРПИНА. Я уж вообще молчу про то, что вы квасом
торгуете...
СТАС. Я-то, между прочим, первый день, только вышел вот, а
вы так на жизнь себе зарабатываете...Всякий труд у нас в
почете, так, да?
ПРОЗЕРПИНА. Я тоже здесь две недели всего проработала... И
нечего на меня бочку катить! С квасом со своим...
СТАС. Две недели! Два года я здесь тебя уже вижу!
ПРОЗЕРПИНА. Да что ты врешь-то? Какие два года?
СТАС. Где-то год назад это было... Иду я, помню, как-то
раз в магазин "Полуфабрикаты" ( он тогда еще невзорванный был )
- иду - котлетки покупать для кота моего - Барсика ( он тогда
живой еще был ), вдруг смотрю - что за гарна дивчина сидит
рядом с бочкой пива? Ба, та то ж Прозерпина! И вся-то округа ее
знает! Как пивка для рывка, так пожалуйте к Прозерпине, она вас
мигом напоит...
ПРОЗЕРПИНА. Слушай ты, Стас, какая ты сволочь!
СТАС. Что, опять обзываешься? Мало ты меня еще обругала? И
хамом назвала, раз, и гадом назвала, два, сейчас вот еще и
сволочью назвала, три... Прозерпина Ивановна, вы где так
ругаться-то научились? Скоро вообще, наверно, в ход пойдет мат,
сначала трехэтажный, а потом вообще - я не знаю какой...
ПРОЗЕРПИНА. Я, между прочим, матом не ругаюсь...
СТАС. Да что вы говорите? Пелядь - это не матерщина... Это
рыба есть такая - пелядь... Верно?
ПРОЗЕРПИНА. Не говорила я такого!
СТАС. Не говорила, так скажешь... Все вы, бабы, так
начинаете, сначала - дурак, а потом - пелядь...
ПРОЗЕРПИНА. Что ты несешь-то такое?
СТАС. Что, от своих слов уже отрекаешься?
ПРОЗЕРПИНА. А я сначала подумала, что ты не такой, как
все. Только похоже, я ошибалась...
СТАС. А чем это я, интересно знать, показался тебе не
таким?
ПРОЗЕРПИНА. Давай, пожалуйста, обойдемся без этих
выяснений отношений! К тому же смотри, за квасом пришли...
СТАС. Не пойду, плевать я хотел на этот квас... И вообще,
я не должен здесь работать... Друг мой должен здесь сидеть,
Женька Коробов, а я его заменить согласился... Сдуру-то... Не
знал я, что это такое... Стремное это дело! Не подходит оно для
меня, с моей-то душой утонченной... Не барское это дело - квас
продавать...
ПРОЗЕРПИНА. Иди! Тебя ждут. Стас, ты слышишь?
СТАС. Ну ладно! ( Подходит к своей бочке, у которой
действительно стоит усатый мужчина с бидоном и ждет. Наливает
ему квас. Возвращается к ПРОЗЕРПИНЕ. ) Слушай, у тебя нет
фломастера, ну или ручки?
ПРОЗЕРПИНА. Зачем тебе? ( Дает ему шариковую ручку.)
СТАС. Спасибо. Сейчас верну. ( Уходит. Что-то пишет на
куске картона, оторванном от коробки из-под бананов. Табличкой
закрывает краник. Снова подходит к ПРОЗЕРПИНЕ. Протягивает ей
ручку.) Ну все! Теперь меня никто не будет беспокоить...
ПРОЗЕРПИНА. Что ты там написал?
СТАС. Ничего... "Отошел." Просто и понятно. Может, я на
том свете уже? А? Вознесся, так сказать, к ангелам
поднебесным?..
ПРОЗЕРПИНА. Ну, чудик! Ты что, с дуба рухнул? Тебе же
денег не заплатят! Квас твой забродит на солнце-то, а тебе за
него платить придется ... Срок хранения-то у него всего 48
часов, а на солнце и того меньше, дня не простоит, забродит...
Мне говорили, там в дрожжах квасных, ну застаиваются которые,
кишечные палочки заводятся, вот...
СТАС. Мне тоже много кое-чего говорили, только врали все
равно... Говорили, в этом году спрос будто бы увеличился в
четыре раза, по сравнению с прошлым... Что-то не вижу я этого?
А ты?
ПРОЗЕРПИНА. Да как ты его увидишь, если ты со мной стоишь,
болтаешь? Продавать надо...
СТАС. А чего они его поставили на солнцепеке-то? Я же не
абориген какой на такой жаре сидеть. А квас теплый никому
вообще и даром не нужен... Этот водитель, который меня сюда
привез, наверно, что-то перепутал... Наверно, тоже первый раз
на линию эту выехал, не знает ничего... Ну нельзя же бочку на
солнце-то ставить - это же, паньмаешь, противоречит всем нормам
гигиены и техники, паньмаешь, безопасности... Тебе-то хорошо -
ты под навесом, со своим пивом жигулевским...
ПРОЗЕРПИНА. Чего хорошего? Пока ты со мной стоишь, ни один
еще покупатель не подходил... Боятся, что ли...
СТАС. Клев я тебе весь испортил... Ты, кстати, что,
рыбалкой занималась... спортивной?
ПРОЗЕРПИНА. Отец у меня - рыбак заядлый... И зимой, и
летом, но больше, конечно, зимой... Берет с собой бутылочку...
Все вы, мужики, такие...
СТАС. А кто этому способствует-то? Кто? Кто пиво целыми
бочками продает, население спаивает мужеского полу?
ПРОЗЕРПИНА. Не я, так другие бы нашлись...
СТАС. Ну уж нет, ты свою вину на чужие плечи не
перекладывай! Отвечай лучше по всей строгости закона! Встать!
Суд идет! Товарищ подсудимый! Считаете ли вы себя виновным в
спаивании граждан Российской Федерации? Что, нет?! Ага, вины
своей не признает... Так и запишите в протокол! Решение суда
игнорирует... Как вам не стыдно, гражданочка? Ну как вам не
стыдно?..
ПРОЗЕРПИНА. Ну хватит уже! Хватит... дурачиться! Ты обо
мне-то не беспокойся лучше... Ты о себе лучше подумай... Тебе
же потом не рассчитаться будет... За квас твой забродивший...
СТАС. Это ты за меня не беспокойся... Я как туда пришел,
так оттуда и уйду... И вообще, это их головная боль! А я
плевать хотел на ихний квас!.. А ты о пиве своем лучше думай!
ПРОЗЕРПИНА. А мне плевать на это пиво... Я его вообще
терпеть не могу... Так что не надо мне анекдоты рассказывать
эти, на пивную тему... Тут за день насмотришься на этих опоек,
так вечером с ног валишься от усталости, а утром снова сюда...
к ним... на свидание...
СТАС. А мне так этих людей жалко, которым пиво пить
приходится... Они иной участи заслуживают... Но жизнь
человеческая порой бывает несправедлива и жестока к несчастным:
раз нет денег, пей разливуху...
ПРОЗЕРПИНА. Что ты все: разливуха да разливуха... Мне ведь
обидно...
СТАС. Кстати, как ты обходишься, сейчас ведь постоянно
перебои с холодной водой?
ПРОЗЕРПИНА. Как-как? Как все!
СТАС. С колонки, что ли, приносишь?
ПРОЗЕРПИНА. Зачем? Что-то я не понимаю...
СТАС. Ну как зачем? Чтобы разбавлять!
ПРОЗЕРПИНА. Что? Да больно мне нужно? Как ты мог вообще
подумать обо мне такое? Тебе что, нравится над людьми
издеваться?
СТАС. Ну как? Считается ведь, что разливное пиво всегда
разбавляют водой, да и по вкусу это чувствуется... Поэтому-то я
и не пью разливуху...
ПРОЗЕРПИНА. Ладно, хватит уже здесь стоять над душой и
врать! То он пива моего просит, то ругает его...Ни один еще
покупатель не подошел, пока ты стоишь...
СТАС. И не подойдет! Я их отпугиваю всех. Посылаю мозговые
импульсы.
ПРОЗЕРПИНА. Иди! Бочку свою закрыл! Табличку повесил! Квас
все равно не продается... Чего стоять?
СТАС. А ты табличку не повесила, а пиво все одно не
продается... Так чего сидеть?
ПРОЗЕРПИНА. Достал! Как ты меня достал уже! То, бывает,
алкаш пристанет, как отделаться от него, не знаешь, а тут вроде
молодой, а тоже, как банный лист... Совсем голову заморочил!
СТАС. Ага! С опытом! А говоришь - две недели всего!
ПРОЗЕРПИНА. Две недели! Две недели! Почему я
отчитываться-то перед тобой должна? Каникулы у меня.
Подработать решила - деньги нужны потому что... Тебе все ясно?
СТАС. Вот и я тоже подзаработать решил...
ПРОЗЕРПИНА. Студент?
СТАС. Студент.
ПРОЗЕРПИНА. Где учишься?
СТАС. А ты где?
ПРОЗЕРПИНА. Я первая спросила.
СТАС. Ну хорошо, в горном...
ПРОЗЕРПИНА. Тупой, но упорный - иди в горный...
СТАС. Да ладно... А ты?..
ПРОЗЕРПИНА. В пединституте я...
СТАС. А, знаю, ума нет - иди в пед... Да?
ПРОЗЕРПИНА. Сам ты такой...
СТАС. Опять материшься?.. А на каком факе?
ПРОЗЕРПИНА. На ин¢ язе...
СТАС. О, ду ю спик инглиш?
ПРОЗЕРПИНА. Дую, дую...
СТАС. А я на геологоразведке.
ПРОЗЕРПИНА. У вас что, все такие, присвистнутые?
СТАС. Мать меня учила - не обижаться никогда... На
обиженных, сама знаешь, воду возят.
ПРОЗЕРПИНА. Ну тогда здравствуй, водовоз!
СТАС. Ладно тебе! А курс-то какой?
ПРОЗЕРПИНА. Третий!
СТАС. Ништяк! Вот совпадение! И у меня третий! Так нас с
тобою, Прозерпина, свела сама судьба... У тебя есть парень?
ПРОЗЕРПИНА. А что? Что за вопрос такой?
СТАС. По глазам вижу, что нет! Да и откуда ему взяться?
Одни девки на курсе. И я, можно сказать, одинок... У нас одни
мужики... Отсюда встречное предложение: давай будем дружить
домами...
ПРОЗЕРПИНА. Я живу в общаге...
СТАС. Ничего... И я живу в общаге... Вместе будем жить в
общаге...
ПРОЗЕРПИНА. Ты чего, с дуба рухнул? Какую-то мурню несет,
как на базаре торгуется!.. Я таких наглых первый раз
встречаю!..
СТАС. Ты откель будешь?
ПРОЗЕРПИНА. ( смущенно ) Из Мышиного Лога, а что?
СТАС. Ничего себе! Вот это да! И я оттуда!
ПРОЗЕРПИНА. Да ты прикалываешься надо мной!
СТАС. Нет, я серьезно... На какой улице?
ПРОЗЕРПИНА. Маркса!
СТАС. А я Энгельса! Рядом совсем! Ни фига!
ПРОЗЕРПИНА. Да знаю, прикалываешься... Ну прикалывайся!
СТАС. Серьезно! Такими вещами не шутят!
ПРОЗЕРПИНА. Кончай! Все равно не верю!
СТАС. Ну как тебе доказать? Не знаю... Слушай, мы же,
наверно, в садик один ходили?
ПРОЗЕРПИНА. Я не ходила...
СТАС. А школа у тебя какая?
ПРОЗЕРПИНА. Третья...
СТАС. А у меня седьмая... А как тебя сюда занесло?
ПРОЗЕРПИНА. А тебя как? Учиться вот приехала! Закончу, и
назад!
СТАС. Что, здесь остаться не хочешь?
ПРОЗЕРПИНА. Родители же там одни, помогать надо... Да и
как останешься? В общаге, что ли, жить? Годы-то идут...
СТАС. Мужика себе найти местного, окрутить его, гада, и
окольцевать...
ПРОЗЕРПИНА. Да ну тебя! Я назад поеду!
СТАС. Так это ты? ( Осматривает ее с головы до ног.) Вот
ты, значит, какая стала? Так ты, выходит, Васьки Кукольникова
дочь?
ПРОЗЕРПИНА. Да! А откуда ты знаешь?
СТАС. Так кто ж его в Мышином Логу не знает? Как напьется,
так всем рассказывает: "О, у меня такая дочь! У нее такое имя
красивое! И сама она такая-такая! И образование-то она высшее
получает! И назад-то она собирается приехать!" Мой отец пару
раз с ним бухал, он и слышал... Таких девчонок, согласись, по
пальцам пересчитать можно, которые назад в свою нору, то есть
дыру, возвращаться собираются... А мать-то у тебя кто, что
сказочки читает политические, раз назвала тебя так?
ПРОЗЕРПИНА. Лизавета, зовут. Дояркой она работает... на
свиноферме...
СТАС. Чего?.. На свиноферме?
ПРОЗЕРПИНА. Ну есть там у них ведь и коровы!..
СТАС. А я и не знал...
ПРОЗЕРПИНА. А твои предки?
СТАС. Отец - в леспромхозе, мать домохозяйкой, по огороду
больше...
ПРОЗЕРПИНА. Надо же! Вот как мир, оказывается, тесен...
ПОКУПАТЕЛЬ. ( Переминается с ноги на ногу.) Девушка, вы
пиво давать будете или как?
ПРОЗЕРПИНА. Или как! Нет пива, все, кончилось...
ПОКУПАТЕЛЬ. Как кончилось? А чего вы стоите тут? Значит,
не кончилось...Это, знаете ли, дезинформация...
СТАС. Папаша, еще и не начиналось...
ПОКУПАТЕЛЬ. ( Отходит.) Совсем молодежь эта
распоясалась... Никакого у ней уважения к старикам нету. Как
будто нет тебя, пустое место одно, ноль эмоций, внимания даже
не обращают, о своем разговаривают. Ну, распоясались... Вот при
Сталине бы такое, так сразу бы в тюрьму засадили лет эдак на
двадцать или лучше на двадцать пять...
СТАС. Вот это встреча! Обалдеть можно! Я в такие
случайности не верил, а тут вот сам столкнулся...
ПРОЗЕРПИНА. Да... Здорово! Я сама не ожидала такого!
СТАС. Как это классно, когда встречаешь земляка... Тем
более такого, в мини-юбочке...
ПРОЗЕРПИНА. Опять тебя не туда тянет!..
СТАС. А я назад - нет, меня туда силками не затянешь, в
дыру эту... Ну его на фиг, Мышиный Лог этот! Хочу в нормальном
городе жить, в большом чтобы, ну типа Нью-Йорка там или Москвы
- в худшем случае... Меня тошнит от этих провинциальных
нравов... Оденешь шорты, так все глазеют...
ПРОЗЕРПИНА. Я не хочу на эту тему даже говорить... Я думаю
совсем иначе...
СТАС. Тебе, значит, мозги прокомпостировали на тему
родины, да? Но давно пора понять, я читал где-то, что родина у
предпринимателя там, где его карман...
ПРОЗЕРПИНА. Хорошенькая у тебя родина, ничего не
скажешь...
СТАС. Да я не об этом... Это тебя не туда тянет... А
вообще, можно ведь жить где угодно, лишь бы были деньги, лишь
бы квас там или пиво не нужно было продавать...
ПРОЗЕРПИНА. А чего ты вышел тогда?
СТАС. Деньги нужны, стипу не платят...
ПРОЗЕРПИНА. А чего тогда ноешь все?
СТАС. Это я-то ною? Стою с тобой, продаю... Я, может,
считаю, что стремное это дело - квас продавать... и пиво... Я,
может, от безысходности согласился на это... Жизнь заставила...
Я, может, институт этот закончу задрипанный, и тоже в Мышиный
Лог вернусь - там, говорят, залежи нашли минералов разных, так
что для меня работа будет... Может, вместе с тобой вернемся и
будем жить...
ПРОЗЕРПИНА. Мне и одной неплохо будет...
СТАС. Обманываешь ты себя. Не будет.
ПРОЗЕРПИНА. Ты ведь шутишь, Стас, а я ведь все воспринимаю
очень серьезно...
СТАС. Ну, конечно, шучу...Но в каждой шутке есть доля
истины... Я же об такой жене и мечтать-то не смел! Чтоб с самой
Прозерпиной Кукольниковой повенчаться! Да весь род Блохиных
упадет от удивления, рот разинув...
ПРОЗЕРПИНА. Хватит уже! Хватит! Ну что я, виновата, что
ли? Что? Виновата, что имя у меня такое? Завтра же пойду к
черту в паспортный стол и имя свое изменю позорное... Надоело
уже! Надоело! Все дразнят! И ты, Стас, тоже!..
СТАС. А я что? Я ничего! Мне имя твое, между прочим,
нравится. Оно такое... сказочное... А фамилия у тебя другая
будет... Представь: Прозерпина Блохина... Ну лучше ведь звучит?
Лучше? Правда?
ПРОЗЕРПИНА. Да хватит тебе уже прикалываться надо мной!
Хватит! Не могу я уже больше! Видеть тебя не могу!
СТАС. ( Приобнимает ее. Гладит по плечу.) Ну-ну...
Прозерпина... Прозерпина...
ПРОЗЕРПИНА. ( Отдергивает руку.) Не трогай меня!
СТАС. ( Говорит, а сам незаметно подсаживается к ней на
стульчик.)Я ведь серьезно тебе говорю, не в шутку... Вернемся
вместе, будем жить в Мышином Логу... Я буду геологом работать,
месторождения искать разные, ты будешь учительствовать,
английский в школе преподавать для слаборазвитых, в третьей или
в седьмой, дом построим, мои родители помогут, я же говорил, у
меня батя в леспромхозе работает, так что с древесиной проблем
не будет, огород картошкой засадим, скотины заведем побольше -
корову, поросенка, курочек, и не страшны никакие политики с
ихними новыми курсами... А как будет дом и хозяйство свое,
будем рожать маленьких прозерпиночек... Каждый год - по
одной... Ты как, сможешь выдержать в таком темпе?..
ПРОЗЕРПИНА. Не надо так... шутить...
СТАС. А я и не шучу вовсе... Все! Решено! Поедем в Мышиный
Лог точно. Можно ведь даже на заочку перевестись и уехать
сразу... Так делают! Экзамены досдадут, чтобы лишний год не
терять, и переводятся... Можно же не откладывать это все в
долгий ящик! А чего? Все вполне реально!
ПРОЗЕРПИНА. Мы же даже не знаем друг друга... Вдруг у нас
ничего не получится?..
СТАС. Как не знаем-то? Как не знаем? Мы знакомы с друг
другом уже давно... Заочно! Я еще, помню, в детстве, в лавку
когда бегал за хлебом, она же прямо на пересечении с Маркса,
так вот, тебя, как щас помню, встречал, в платьишке таком цвета
родонита, ну розовом, значит, с бантиком белым, и глазки у тебя
тогда, я запомнил, как агаты, блестели... Такая ты была:
маленькая, с косичкой... Ты носила косичку?
ПРОЗЕРПИНА. Носила вроде... Не помню...
СТАС. Вот! А я все помню... Я тогда уже мечтал на тебе
жениться, подглядывал за тобой в магазине и мечтал... Опускался
на коленки, копеечки как будто собирал под прилавком, а сам на
тебя смотрел, когда ты хлеб покупала... А один раз ты заметила
меня и, представляешь, сразу покраснела так... Покраснела - от
того, что мальчик на тебя смотрит незнакомый, платьице одернула
и пошла... Обиделась, видимо... А этим мальчиком был я...
Сейчас узнала? Вот! Но в садик ты не ходила... И как я поэтому
переживал!..
ПРОЗЕРПИНА. А я как скучала, как скучала! Мне же так
неинтересно было со взрослыми! Они все такие серьезные, такие
занудные! И то - нельзя, и другое - нельзя... А что можно-то? И
как я завидовала вам, которые в детский садик ходили... Вы
бегали, играли, в луже грязной какой-то кувыркались и
воспитатель вовсе вас не одергивала, а я за изгородью стояла,
наблюдала и завидовала, а мать меня за руку домой тянула...
СТАС. А в школе у меня подруга была - Зинка Марамзина,
может, знаешь? Так мы дружить-то с ней дружили, в киношку там
ходили или еще куда, а ничего-то между нами не было, ну я имею
в виду, серьезного ничего... Она была какая-то здоровая - как
лошадь прямо, руки толстые - как две моих, лицо круглое,
сильная - ну прямо как мужик, и просто не подпускала меня к
себе... Я все ждал, ждал... Когда же, ну когда? Да так и не
дождался! Она с Пашкой Головочевым ходить стала...
ПРОЗЕРПИНА. А ко мне парни часто в школе лезли, записки на
парту бросали всякие любовные, но серьезного-то там, сам
понимаешь, ничего не было, одни непристойности больше и
предложения всякие гнусные... Я думаю, имя тут со мной сыграло
тоже злую шутку... Если бы было имя какое простое, Марина там
или Ирина, так все было бы иначе... А то даже в старших классах
дразнили, а я все терпела... Только здесь вот перестали, в
институте, так и то преподы иногда опускают такие шутки, уши
вянут... Тут вот недавно один, по психологии, перед тем, как
зачет поставить, спросил так, растягивая слова: "Ну так что с
тобой делать будем, Прозерпиночка- корзиночка?" И это при всех,
представляешь? Еще психолог - считается! Убила бы!
СТАС. Он же, наверно, не со зла...
ПРОЗЕРПИНА. А на первом курсе, вообще, смешно сказать, в
Боярского влюбилась. Письма ему писала, в любви признавалась,
снимки его повесила прямо над кроватью... Боярский с гитарой,
Боярский с сигаретой, Боярский со шпагой наперевес, Боярский с
девушкой в обнимку...
СТАС. Да ты что? Серьезно, что ли? Неужели тебе нравился
этот? У него же одна извилина! Он же всю дорогу мушкетера
играет в шляпе?! Ну у тебя и вкус!.. Я и не думал даже...
ПРОЗЕРПИНА. Сама я себя сейчас не понимаю... А тогда с ума
от него сходила. Он мне казался этаким рыцарем, каких сроду в
жизни не бывает... Если бы он тогда сюда приехал, в нашу дыру,
я бы пошла на все, только бы с ним... встретиться... Я же
мечтала ребенка от него иметь, представляешь, дура какая? Лишь
потом, когда статьи стали попадаться, интервью с ним разные,
только тогда я поняла, что это просто старик Козлодоев,
самонадеянный, похотливый, вонючий... В присутствии жены
говорить о любовницах, курить на кухне, самодовольно усмехаясь
- да это же просто гнус усатый, больше никто! А каким он
представлялся мне раньше!.. Ох, если бы ты знал! Нет, все-таки,
чего я больше всего не люблю в жизни, так это самодовольство...
Когда оно есть, из человека уходит все самое-самое, ну его
смысл, его суть...
СТАС. Да... Хорошо хоть, что не родила от него... по
глупости...
ПРОЗЕРПИНА. Ой, не говори! Дура была такая мечтательная...
Из деревни в большой город приехала... А вообще, что это я? Я
хоть и глупая, а постоять за себя могу. Раза два со мной было,
что парни нападали, пытались своего добиться, так ничего у них
не вышло. Одного - в колхозе это было, на первом курсе - я так
поленом отделала, что он в больницу попал с переломом черепа...
Прицепился ко мне после танцев в столовой, проводить вызвался и
как давай нападать! А я как давай защищаться! Ну и получил по
заслугам! От второго после дискотеки у нас в клубе, в Мышином
Логу, если бы муж сестры не спас, не отделалась бы... Этот аж
рассвирепел весь, запыхтел - как паровоз, и ручонками своими
как схватит... Ну я и давай кричать на всю Ивановскую!.. Муж
сестры выбежал, с трудом его оттащил... После этого боюсь я
вас, мужиков...
СТАС. Ну не все же мужики такие...
ПРОЗЕРПИНА. До сих пор еще верю, что не все... Да с каждым
годом надежды остается все меньше и меньше... Двадцать три мне
уже, а для девушки это уже ой-ой-ой какой возраст! На подруг
своих смотрю, и старой девой себя уже чувствую, никому не
нужной и одинокой... А организм ведь женский как устроен? После
28-30 уже и рожать-то тяжело... прозерпиночек... Ой, чего это я
так с тобой?.. Совсем с ума сошла!..
Со стороны коммерческих ларьков, стоящих в ряд в ста
метрах от бочек доносится красивая медленная музыка.
СТАС. Ничего... Ты еще молодая, красивая... Чего тебе о
старости думать? Еще столько будет всего в твоей жизни
прекрасного... В твоей и моей... Еще в Непал, может, вместе
поедем... Это туда, куда, знаешь, паломничества устраивают, в
святые места... Там горы белоснежные... Красота кругом
неописуемая... И эти, знаешь, йоги сидят в позе лотоса... И
храмов много разных, пагодами они там называются... Будем там
по базару ходить восточному, кувшинчики покупать, горшочки
разные... А про квас и про пиво это забудем... Или нет,
наоборот, будем помнить - до конца жизни, может, ведь это
благодаря пиву этому и квасу мы познакомились, да?
ПРОЗЕРПИНА. ( прижимаясь к нему ) Как мне хорошо с тобой!
Ни с кем еще так хорошо не было!
СТАС. Разрешите вас пригласить?
ПРОЗЕРПИНА кивает головой. Они встают и, обнявшись,
танцуют под громкую музыку, доносящуюся от ларьков. СТАС делает
реверанс, когда музыка заканчивается.
ПРОЗЕРПИНА. Ой, что-то, мне кажется, мы не то делаем...
Нельзя так, прямо на работе... Нас же могут не так понять...
СТАС. Нам же хорошо было? Хорошо! Чего стыдиться? Пусть те
стыдятся, которые грабят, воруют и убивают среди бела дня... А
мы ничего предосудительного не делали... Мы просто потанцевали,
что с того?.. И вообще, мне кажется, что человек должен тем
заниматься, в чем он хорошо разбирается... Если, скажем, я
геолог, то в горах мое место, а не возле бочки с пивом, нет, с
квасом... А твое, получается, место в школе, если ты
учительница иностранного... Или, я не знаю, в автобусе там,
этим, - чуть не сказал "гадом" - гидом... Вот! А то, что мы
здесь, так это ошибка государства нашего... Не должны мы этим
заниматься... Понимаешь? Потому-то у нас все так плохо, что мы
с тобой здесь сидим, а не делом своим занимаемся
непосредственным... Что касается меня, то я твердо знаю: не мое
это дело - квас этот продавать, тем более, что и не покупает
ведь никто, да?..
ПРОЗЕРПИНА. Что-то мне кажется, я ошиблась... Что-то не то
говорила... Извини...
Солнце исчезает. Небо постепенно затягивается тучами.
СТАС. Почему не то? Все то! Может, бросим эти бочки,
закроем их на клюшку, уйдем отсюда и что-нибудь сделаем
такое... ну безрассудное! Например, в Мышиный Лог махнем, а?
Прямо сейчас! Что? Нет денег? Да ты не переживай - я у друзей
займу, у соседа по комнате... Ну что, поехали?
ПРОЗЕРПИНА. Нет, не могу я так... Сразу... Это же
материальная ответственность...
СТАС. А чего ждать-то? Чего? У моря погоды, что ли? Не
наше это дело, понимаешь, не наше!
ПРОЗЕРПИНА. Я две недели здесь сидела, и так вот сразу все
потерять? Не могу...
СТАС. Ничего ты не теряешь. Ничего. Наоборот, новую жизнь
обретаешь, другую совсем...Новую, светлую, чистую!
ПРОЗЕРПИНА. Нет. Давай подождем. Не могу я бросить все.
СТАС. А я не могу ждать. Ну не могу. Сидеть здесь...
Пойдем! Хоть куда! Без разницы! Может, просто погуляем? В парк
сходим, в дендрарий, он здесь недалеко! Только давай уйдем
отсюда!
ПРОЗЕРПИНА. Только когда смена закончится... Извини!
Слышны раскаты грома.
СТАС. Еще минуту назад я думал, что судьбу свою здесь
нашел, а оказывается, это все так, обман чувств... И вовсе-то
нету на белом свете никакой любви, это все только журналисты
придумали и писатели разные, чтобы было об чем потрепаться...
Это только по телику показывают эти мыльные оперы со счастливым
концом про всяких там Марианн да Прозерпин, а в жизни такого не
бывает... Жизнь, она слишком жестока для хэппи эндов там
разных... Телевизор - это не СМИ вовсе, как они себя сами
называют, а СМО... Знаешь, как расшифровывается, нет? Средство
массового оглупления, вот! Рождает зомби, таких, на фиг, как я,
которые верят в любовь... Их жизнь тычет мордой об стол, мордой
об стол, а они по-прежнему продолжают верить... Дураки - потому
что...
ПРОЗЕРПИНА. Ну зачем ты так про себя? Не надо!
СТАС. Тогда пойдем со мной! Пойдем!
ПРОЗЕРПИНА. Ну не могу я отсюда уйти! Не могу! Подожди,
закончится смена, пойдем!..
СТАС. Да чтобы они, эти бочки, лопнули, и квас бы этот
долбанный да пиво во все стороны потекли... Да не стоят напитки
эти дурацкие того, чтобы жизнь свою из-за них губить!..
ПРОЗЕРПИНА. Не могу я... Иди один!
СТАС. Один? Снова один? Всю жизнь один? А как мне хотелось
найти человека, который был бы способен меня понять, и вот,
показалось, даже нашел, да только показалось... Снова мне быть
одному, сидеть на стульчике и дальше одному квас этот продавать
теплый, застоявшийся, с кишечными палочками...Конечно, я не
Миша Боярский! Куда нам до него? Мы так не можем с пером в
шляпе на гитарке бренчать и голосом петь гнусавым... Мы же люди
простые, бедные, одно слово - студенты...
ПРОЗЕРПИНА. Уйдем! Уйдем вместе, но только попозже!..
СТАС. Или сейчас, или никогда... Я не могу ждать! Двадцать
пять лет и так этого ждал...
ПРОЗЕРПИНА. Раз двадцать пять лет ждал, ну подожди еще
несколько часов... Что за зуд такой?
СТАС. Я пошел.
ПОКУПАТЕЛЬ. Девушка! Девушка! Это снова я! Вы мне пива
нальете или как? Я уже полчаса жду... К другой точке вот не
поленился, сходил - там не работает, а на углу, знаете, там
литр на триста рублей дороже, зато пиво другое, донское
козлячье, кажется, я его не знаю, лучше оно или хуже... Может,
вы знаете... Вы не знаете?..
ПРОЗЕРПИНА. Стас... Подожди...
ПОКУПАТЕЛЬ. Чего? Не понял... Вы меня извините,
погорячился я тут час назад, когда подходил, с двадцатью пятью
годами-то... Не прав я был... Всякое бывает... За это меньшее
наказание было... Административное взыскание, кажется... Я ведь
вас понимаю, к вам парень этот подмазывался, ну который сейчас
бочку с квасом закрывает... Ой, кажется, дождь пошел!.. (
Ощупывает рукава пиджака.) Смотрите! Дождь! Даже, кажется,
гроза! Что сейчас будет? Буря! Скоро грянет буря!.. Да и не
надо мне никакого пива! Сухим бы до дома добежать! Пейте сами
свое жигулевское! ( Дико смеется. Уходит.) Над седой равниной
моря ветер тучи собирает!..
ПРОЗЕРПИНА. ( плачет ) Стас!..
ГОЛОС ПОКУПАТЕЛЯ. Глупый пингвин робко прячет тело жирное
в утесах!
Снова слышны раскаты грома.
ПРОЗЕРПИНА. Стас! Стас!
ГОЛОС ПОКУПАТЕЛЯ. Гордо реет буревестник, черной молнии
подобный!..
Начинается настоящий ливень. Вода хлещет струями по
пузатым грязно желтым бокам бочки с пивом. ПРОЗЕРПИНА прячется
под тополем и наблюдает за СТАСОМ, который стоит в
растерянности рядом с бочкой кваса.
ПРОЗЕРПИНА. Стас! Иди сюда! ( Выходит из-под тополя прямо
под дождь.) Ну иди же сюда!
СТАС сначала лишь нерешительно поворачивается, а потом
неуверенно идет к ней, нетвердо переставляя ноги - как на
ходулях. ПРОЗЕРПИНА бросается ему навстречу. Он, увидев это,
забывает об условностях и тоже устремляется к ней. И, мокрые и
счастливые, целиком охваченные безумством молодости и
неудержимым желанием, они обнимаются и целуются под проливным
дождем. А дождь все льет и льет. И вот уже посреди недавнего
торгового места образовывается огромная лужа. Ноги юноши и
девушки оказываются стоящими по колено в воде, но в исступлении
страсти они не обращают на это никакого внимания. А бочки с
пивом и квасом незаметно подхватывают мутные дождевые потоки и
уносят восвояси.
ЗАНАВЕС.
HAPPY END.
Сергей Кузнецов.
Летят перелетные птицы...
c Copyright Сергей Викторович Кузнецов,
620067, Екатеринбург, ул. Уральская, 60 - 68. Тел.41-18-47.
E-mail: sergsmith@dialup.mplik.ru
Пьеса в одном действии.
Сысерть, июнь 1997 г.
Действующие лица:
НАТАХА - женщина 38 лет
ЕГОРКА - мужчина 36 лет, ее муж
МУСЬКА - женщина 35 лет
КОПЧЕНЫЙ - мужчина 31 года
ПРОВОДНИЦА
МИЛИЦИОНЕР
Поздний летний вечер. А, может, уже и ночь. Вроде бы
сегодня, говорили, самый длинный в году день. Железнодорожный
вокзал небольшого города с нелепым названием Курья Нога. Его
серое здание тонет в сумерках. Веет прохладой. Редкие в это
время пассажиры сбиваются в кучки в ожидании поезда и
застывают, словно экспонаты музея мадам Тюссо. Голос диспетчера
гулом разносится по окрестностям: "На третьем пути сцепка!
Внимание! Сцепка на третьем пути! Вы что там, уснули?" "Уснули,
уснули",- вторит ему эхо...
И на самом деле, все уже спит, и провинциальный городок, и
люди, его населяющие. Кажется, утром они проснутся, но не
совсем, а лишь наполовину, и, сонные, будут вполсилы делать
какие-то свои нелепые делишки: сидеть с удочками на берегу
реки, высаживать в теплицах помидоры, окучивать на огородах
картошку. И жизнь будет как будто бы идти, а на самом деле -
стоять...
Так же будут рождаться дети, взрослеть и обзаводиться уже
своими семьями, рожать своих собственных детей, растить их,
незаметно стареть и умирать... Нехитрый уклад их жизни будет
точно таким же и через десять лет, и через двадцать, и через
сто... Так же будут ходить они по грязным дорогам и проклинать
правителей. Так же будут от скуки пить водку и ругать свою
беспросветную жизнь. Самой нужной книгой у них по-прежнему
будут "Советы садоводу и огороднику", а самой актуальной
телепередачей - "Сельский час". Конечно, дети в этом городке не
будут махать руками при виде проходящего поезда, нет, они будут
лишь иногда с затаенной тоской смотреть ему вслед... Да и то,
крайне редко, потому что детство здесь коротко, а иллюзии
мимолетны...
Да и не город это вовсе, чего это я... Так его назвали
только составители географических карт, положившись на данные
переписи населения. А на самом деле, это так, железнодорожный
узел, пересечение двух дорог, одна из которых ведет в Москву, а
другая - в Петербург. И этим самым узлом железных дорог
намертво скручены судьбы этих простых людей, жизнь которых
заключается в противостоянии ее трудностям. И этот культ
железки, царящий в этом местечке, вполне объясним: работа здесь
есть только для тех, кому повезло устроиться на станцию.
Ну а сейчас городок спит. Лишь бабы в оранжевых куртках в
полумраке послушно идут на третий путь сцеплять вагоны... Они
кротки и покорны, как агнцы, принесенные в жертву суровому
богу. Их пропитые и прокуренные мужья уже давно обглоданы
червями, и они-то, как никто другой, знают, что очередь теперь
за ними...
"На первый путь прибывает поезд номер четыреста тридцать
один..." "Один-один",- разносит эхо зычный голос неугомонного
диспетчера. "...Следующий по маршруту Староухватинск -
Москва..." "Москва! Москва!"- победно подхватывает эхо. "Номера
вагонов по ходу движения поезда",- не унимается голос.
"Поезда... Поезда..." - вторит эхо. Но голос закатывается
снова, еще громче прежнего: "Внимание! Повторяю!.."
Кажется, он должен разбудить даже мертвого, но город спит.
Голосом Фроськи Ферапонтовой, семнадцатый год работающей на
станции, здесь убаюкивают младенцев, с самого детства приучая
их к гордости за принадлежность к технократической цивилизации
и заранее готовя к работе на железной дороге. Этот сейчас
единственно живой голос - такая же примета города, как паровоз,
загнанный на невысокий бетонный постамент, и, вопреки
исторической правде, выкрашенный красной краской...
Но постойте, постойте, кажется, что-то происходит...
Театр, да и только! Зажглись фонари и тусклым светом осветили
место возле вокзала. Люди на платформе ожили, зашевелились,
стали поднимать с земли и переносить свои вещи, а наиболее
активные из них - бабы среднего возраста с круглыми
обветренными лицами и с тележками в руках, - мелкими
перебежками двинулись на другую сторону платформы.
И вот уже словно из другого мира, всколыхнув застоявшийся
воздух, со свистом и скрежетом вырвалось агрессивное
гусеницеподобное чудовище с двумя желтыми глазками на тупой
морде. Это из темного леса выехал состав с полуторами десятками
вагонов. Железная гусеница зашипела, проползла длинный
тормозной путь и нехотя остановилась.
И началось представление! Бабы с тележками, не дожидаясь,
пока поезд остановится совсем, побежали за своими вагонами,
цепляясь за поручни у дверей. "Ну, подождите! Подождите!
Успеете все! Никто не останется!" - привычно осклабилась
стальными зубами матерая проводница, открывая дверцу и опуская
подножку.
Пассажиры, выждав обязательную процедуру проверки билетов,
торопливо поднялись в тамбур и начали рыскать по вагону в
поисках свободных мест. "Егорка! Муська! Сюда! Здесь купе
свободный!" - раздался чей-то сдавленный крик. И тут же мужчина
и женщина бросились к возопившей. "Че, правда, что ли?
Свободное?" - изумилась женщина. "Ну почти... На одном там, на
верхнем..." И баба сделала неопределенный жест правой рукой.
Они воинственно вошли в купе и сели. Так же когда-то
завоевывали новые территории доблестные туземцы. Мужчина подсел
к кричавшей, а женщина, названная кошачьим именем, села
напротив.
НАТАХА. Может, свет включить?
МУСЬКА. Так ведь спит, наверно?
НАТАХА. Ну а как мы в темноте будем, а? Нужно ведь чай
попить... ( Включает свет.) Давайте это все хозяйство,
трехомудию эту, сложим вниз, а то сверху может упасть, и по
башке...
МУСЬКА. Тележки-то... Ну... ( Встает и поднимает спинку,
складывает туда пустые клетчатые, называемые в народе
спекулянтскими, сумки, и тележку.)
НАТАХА. ( Тоже встает и, сталкиваясь задницей с задницей
МУСЬКИ, проделывает те же манипуляции. ЕГОРКА ей помогает.) Я
свою, блин, тачанкой называю, а этот ( показывает на ЕГОРКУ )
"мерседесом"... ( Тот кивает.) Держи, ну! Чего киваешь?
МУСЬКА. Я тут где-то месяц назад когда ехала, видела,
"мерседес" этот прямо на проводника упал...
НАТАХА. Да ты че? Ну и что было?
МУСЬКА. Ногу ему сломало...
НАТАХА. Это когда? Где?
МУСЬКА. В сорок первом, кажется...
НАТАХА. Да ты че голову мне морочишь? В сорок первом тебя
еще не было на свете!
МУСЬКА. Да я про поезд говорю, ты че?..
НАТАХА. Ах, про поезд, а я подумала, во загибает, а! В
сорок первом!
МУСЬКА. Это месяц назад где-то, когда ты, помнишь, не
смогла, и я одна ездила...
НАТАХА. А у меня тогда эти, ну как его, куртки зависли...
МУСЬКА. Че за куртки? У тебя разве были?
НАТАХА. Да не куртки, эти, ветровки, китайские,
попробовать решила, взяла, думала, пойдут...
МУСЬКА. Да нет, щас такие не берут... Нужны эти, как его,
итальянские, ну то есть китайские, но с итальянскими
этикетками, "Дерьмунди", кажется...
НАТАХА. Ну я такие и взяла!
МУСЬКА. "Дерьмунди"? И не пошли?
НАТАХА. Ну как, с грехом пополам... Штук триста
осталось...
МУСЬКА. Ну ты дала маху... ( Садится на свое место и
вытягивает ноги.) Но ничего, "Дерьмунди" - фирма известная...
Еще "Лажаччи" неплохая...
НАТАХА. И че с проводником?
МУСЬКА. Ногу, я говорю, ему сломало...
НАТАХА. Нет, а потом-то что?
МУСЬКА. Высадили его на первой же остановке, в Нижнем,
кажется, там врачи с носилками уже ждали, сообщили им, видимо,
по своей связи пейджинговой там или сексотовой, а проводника
этого на обратном пути, сказали, заберут...
НАТАХА. ( Ставит на стол двухлитровую бутылку лимонада,
две кружки и батон хлеба. ) А пассажиру чего?
МУСЬКА. Да это носилки-то не пассажира были, а его...
Проводника этого... Они ведь сами больше нашего везут...
НАТАХА. Ой, не говори... А на нас катят... ( Садится.
ЕГОРКА - тоже.)
МУСЬКА. Там это купе, проводников которое, было забито под
самый потолок... Как у китайцев точно... Оттуда и тележка
вылетела... Ой, кажется, трогаемся...
НАТАХА. У меня, кстати, у самой была мысль проводницей
устроиться, ну чтобы шмоток побольше возить... Представляешь,
бесплатно - туда-сюда, туда-сюда... Здорово!
МУСЬКА. Поехали! Ну и слава богу! Не дай бог еще раз
оказаться в этой дыре... Куриная Нога... Название-то, надо же,
какое! Это ж какой козел придумал! Куриные окорочка - бы
назвал! Ножки Буша!
НАТАХА. Че, поехали?
МУСЬКА. Нет, я теперь заранее лучше билеты буду брать, ну
его на фиг такие мытарства!.. Да где же это видано? На наш же
поезд, на староухватинский, не обелечивают. Местов нет,
говорят, до Зазнойки, видимо, все ехают... А тут воотще купе
свободное!..
НАТАХА. Свободный!
МУСЬКА. Ну я и говорю, свободный! Сейчас бы уже спали
давно, а тут...
НАТАХА. Ну, ничего! Зато теперь знаем! В Курьей Ноге лучше
не слазить. Да и вообще, ну их на фиг, эти пересадки!
МУСЬКА. Чует мое сердце, неудачная будет у нас поездка...
НАТАХА. Тише ты! Накаркаешь! Еще случится чего! Недавно
вон террористы поезд подорвали! Где-то на этой же ветке,
кажется...
МУСЬКА. Да я не про то... Туфли не найдем, какие надо...
Не дай бог, конечно... ( Пауза.)
ЕГОРКА. Что, может, телевизор посмотрим? ( Робко смотрит
на НАТАХУ, нерешительно тянет руки к пыльным занавескам,
раздвигает их. За окном темень.)
НАТАХА. Насмотришься еще, за сутки-то...( Резко задвигает
шторки. Стальной прут, на котором они висят, падает. ЕГОРКА
виновато помогает ей. Он вставляет в паз один конец прута и
держит, ждет, когда жена восстановит порядок. МУСЬКА наблюдает
за ними.)
МУСЬКА. Наверно, уже билеты собирают... Где там
проводница? ( Выглядывает в проход.) В соседнем, кажется...
Идет!
Они достают билеты. НАТАХА - из сумочки, висящей на поясе,
а МУСЬКА - из кармана черных джинсов. ЕГОРКА сидит и смотрит на
пыльные занавески. Входит проводница в красном переднике с
черными кругляшками - ну точно божья коровка! - , собирает
проездные документы и, тяжело дыша, сворачивает их и методично
складывает в коричневую сумочку из кожзаменителя. "Белье брать
будете?" - спрашивает напоследок.
НАТАХА. Конечно... Я дам за всех... ( МУСЬКЕ ) Потом
рассчитаемся...
ПРОВОДНИЦА. За бельем придете! ( Уходит.)
НАТАХА. А чай?
МУСЬКА. Какой чай?
НАТАХА. Нужно ведь чай попить... Или немного водочки, а?
На сон грядущий?
МУСЬКА. Так ведь спит, наверно...
НАТАХА. А че, мы тихонько...
МУСЬКА. Может, на потом оставим?
НАТАХА. Да ну, лучше сейчас, потом, если надо, еще
купим... Ну что, я достаю? ( Не дожидаясь ответа, лезет в
авоську, лежащую под столиком у ног, и достает бутылку водки и
банку с огурцами.) Ладно, че там, давайте! Один ведь раз живем!
И нужно прожить жизнь так, чтобы потом не было мучительно
больно за бесцельно прожитые годы... Че я знаю-то!? Во!
МУСЬКА. Воотще, да... Уехали из этой дыры! За это не
мешало бы и выпить!
НАТАХА. Во-во! И ты согласная! Муська моя! ( Целует ее в
щечку.)
МУСЬКА. ( Кокетливо смотрит на ЕГОРКУ. Тот не замечает.) К
чему эти нежности?
НАТАХА. ( Отвинчивает пробку и, поднеся горлышко бутылки к
носу, долго нюхает.) Не самопальная, а? Понюхай ты! (
Протягивает бутылку МУСЬКЕ. Та повторяет те же действия.)
МУСЬКА. Да вроде не должна... Ты где брала? В магазине?
НАТАХА. Да щас какая, блин, разница, что в ларьках,
павильонах, блин, этих, что в магазине...
МУСЬКА. Да в магазине, наверное, даже опаснее... Там ведь
эти, директора, ну деньги, которые, знаешь, крутят...
НАТАХА. Ну ничего, будем живы, не умрем...А, Егорка, ты же
будешь, конечно, нет, тогда сходи за стаканом, скажи, чай
попить...
МУСЬКА. Погоди, у меня где-то есть... ( Роется в
полиэтиленовом пакете, находит пластмассовую кружку.) Вот!
НАТАХА. Че вот! Пей! ( Наливает полкружки.)
МУСЬКА. Зачем много-то? Чуть-чуть бы...
НАТАХА. Для нас ведь как? Много не бывает!.. ( ЕГОРКЕ ) А
ты не сиди, не сиди! Сходи тогда за бельем! Скажи: три
комплекта во второй купе. Понял?
( ЕГОРКА покорно встает и выходит.) А-то расселся, блин,
как на аманинах... Не скажешь, сам никогда ничего не сделает...
МУСЬКА. Ну ладно... За что?
НАТАХА. Вот мы ездим, ездим, а ведь для полного счастья не
много-то и надо: бутылка водки, да хвост селедки...
МУСЬКА. И еще чего иногда хотца...
НАТАХА. О чем ты, Муська? Этого добра, блин... (
Показывает на мужчину, лежащего на верхней полке, и, похоже,
спящего.) Такого "счастья" еще найдешь...
МУСЬКА. Значит, за счастье?
НАТАХА. Ну в-общем, бум!.. За нас, красивых!.. Чокаться не
будем, и так чокнутые!..
Выпивают. НАТАХА, по-мужицки крякнув, закусывает
выловленным из банки огурцом. МУСЬКА морщится и пытается
подавить рвотный рефлекс. НАТАХА вылавливает самый крупный
огурец для подруги.
НАТАХА. Ну ты даешь... На...
МУСЬКА. Как там говорится? Первая - колом, вторая - орлом,
остальные же - мелкими пташками...
НАТАХА. Нет... А у меня хорошо пошла!
МУСЬКА. Да у меня вроде тоже... Обожгло только...
НАТАХА. Теряешь ты, Муська, квалификацию... Помнишь,
раньше, как, бывало... Ведь мы, что ни дорога, с собой брали...
А сейчас?
МУСЬКА. А что сейчас-то? Ежели бы мужики в попутчики не
попадались, и сейчас бы...
НАТАХА. А что, скажи, на халяву ведь все равно приятней?!
МУСЬКА. Ну дак, как, конечно...
ЕГОРКА. ( входит ) Сырое какое-то...
НАТАХА. ( незаметно кивает на мужа и прикладывает палец к
губам ) Так, значит, заменить нужно, если сырое... Сходи...
ЕГОРКА. Я трогал уже... Там все такое...
НАТАХА. Не трогать надо, а требовать, чтобы заменили!
ЕГОРКА. Попробую, но я не знаю... ( Уходит.)
НАТАХА. Меня тошнит, блин, от него...
МУСЬКА. А че, может, этого приглосим, а? Выспится ведь
еще! Ведь, наверно, тоже, далеко ехать... ( Машет рукой в
сторону лежащего на верхней полке. Тот ворочается.) Тем более,
и не спит ведь...
НАТАХА. Эх, Муська, Муська, ну не можешь ты без мужиков...
Спит человек, устал в дороге, укачало, а ты... Сначала свет
нельзя включить, а потом: "Давай приглосим!.."
МУСЬКА. Да ну тебя! Сказать нельзя!
НАТАХА. Ты, кстати, как, спихнула сапоги свои турецкие?
МУСЬКА. Вспомнила! Давно уж, сразу разлетелись... И не
турецкие! Финские! Обожаю финские! Финские - самые лучшие!
НАТАХА. А мне югославские!
МУСЬКА. Югославии давно нет! Югославские!
НАТАХА. А ты: финские, финские! На весь купе! Тут человек
спит...
МУСЬКА. Да не спит он вовсе, слышишь, ворочается...
ЕГОРКА. ( Входит и с обреченным видом садится рядом с
женой.) Бесполезно это...
НАТАХА. Эх, горе луковое... Давайте перекусим, что ли?
Егорка, ты как?
ЕГОРКА. Так спать, наверно, ведь надо...
НАТАХА. Ну че ты, не выспишься? Сутки еще целые ехать! На
том свете выспишься! ( Достает из авоськи гроздь бананов.
Отламывает и протягивает один - ЕГОРКЕ, другой - МУСЬКЕ, третий
берет себе, отгрызает кончик и начинает кусать.) На что похож,
а? ( Смеется.) Нет, у него не такой!.. ( МУСЬКА смеется тоже.)
ЕГОРКА. Чего смеетесь?
НАТАХА. Да мы так, о своем... Бабские дела... Овостчи,
знаешь, самые питательные фрукты! Оранжевые или эти,
длинненькие... Они легкоусвояемые...Усвояемые или усваиваемые?
Не знаешь? Этим, желудком... Поэтому-то они так легко
перевариваются в дороге...
МУСЬКА. А я беру кефир, то есть этот - как его? - йогурт с
вареньем там разным...
НАТАХА. Ну ты даешь! После него же может пронести!
МУСЬКА. Не может! Я всегда его пью, и ничего! Самое то!
НАТАХА. Ну, не знаю... Ну что, еще?
МУСЬКА. Давай, чего сидеть-то?
НАТАХА. ( наливает ) Ну что, за бизнес, что ли?
МУСЬКА. Может, этого приглосим, а?
НАТАХА. Ну не знаю, смотри сама... ( шепотом )Я сижу, а он
все не спит и не спит, ворочается все, и все тут!
МУСЬКА. На ляжки твои смотрит, вот и не спит!
НАТАХА. Ляжки как ляжки. Чего смотреть? А он все не спит,
и все!..
МУСЬКА. Ну что, давай? ( Громко ) Молодой человек, может,
выпьете с нами? Молодой человек!
Мужчина свешивается с верхней полки и заспанными глазами
смотрит на стареющих дам.
КОПЧЕНЫЙ. Чего, а?.. Не понял...
МУСЬКА. Выпьете - с нами?
КОПЧЕНЫЙ. Не, не, я не пью... То есть на работе...
НАТАХА. Мы в поезде... Какая работа? Вам что, приснилось?
КОПЧЕНЫЙ. Не, не... Даже и не уговаривайте!
НАТАХА. Ты че, тоже, как и мой, не мужик, что ли? Еще
князь Владимир сказал: "Веселие на Руси есть пити." Нормальные
все пьют...В поезде-то можно... Это ж не работа!
КОПЧЕНЫЙ. Ну не знаю, если чуть-чуть, то можно...
МУСЬКА. Ну вот, а-то на работе, на работе... Сон ему,
наверно, такой снится...
КОПЧЕНЫЙ. ( Сидит на полке, свесив ноги.) Щас я, только
очухаюсь...
НАТАХА. Ну, в-общем, я наливаю...Ничего, если в свою
кружку? Не побрезгуете? Водка, она ведь все продезинфицирует...
Еще и этот, Кырла Мырла, тоже в свое время сказал: "Питие
определяет сознание." А чем мы хуже, а? Давай спускайся!
КОПЧЕНЫЙ. Щаса я... Обождите! ( Спускается вниз. Он в
грязноватых черных джинсах с обвислыми коленками и в мятой
куртке. Вещи добротные, дорогие, но смотрятся они на нем
отвратительно. На лице, как говорится, тяжелая небритость. Но
глаза у мужчины ясные и открытые. Они сразу же располагают к
себе.)
МУСЬКА. О, вы такой загорелый!
КОПЧЕНЫЙ. Та эта так, грязь прилипла...
МУСЬКА. А мы давно уже хотели вас - того, да все как-то не
решались...
КОПЧЕНЫЙ. Ну что, давайте, за знакомство?..
МУСЬКА. Да, за знакомство! ( Выпивают.)
НАТАХА. Огурайсисы вот берите, солененькие, не пронесло
только, чтоб потом, смотрите!
КОПЧЕНЫЙ. Не, у меня желудок здоровый!
НАТАХА. Часто, наверно, ездите!
КОПЧЕНЫЙ. Ну, не так, чтоб...но езжу...
НАТАХА. Тоже на Лужу, наверно?
КОПЧЕНЫЙ. Чего? Та не... Так, по делам...
НАТАХА. По работе, значит?
КОПЧЕНЫЙ. Та, командировки там разные...
МУСЬКА. Ну чего ты причепилась? Человек спал, еще в себя
не пришел, а ты... допрос устроила...
КОПЧЕНЫЙ. ( Дернул плечами, поежился.) Работа у меня
такая, договора заключаю разные, контракты там подписываю...
НАТАХА. Коммерсант, что ли?
КОПЧЕНЫЙ. Ну да, вроде этого...
МУСЬКА. Торговый представитель, наверно...
КОПЧЕНЫЙ. Ну да, что-то подобное...
НАТАХА. И куда едете?
КОПЧЕНЫЙ. Да немножко раньше вас слезу...
МУСЬКА. Так вы не в Москву?
КОПЧЕНЫЙ. А чего мы на "вы"? Василий! ( Протягивает руку.)
Знаете, Вася из Билимбая?..
МУСЬКА. Маруся, а это - Наташа! Мы из Староухватинска... (
КОПЧЕНЫЙ встает и целует им ручки.)
КОПЧЕНЫЙ. А что-то я вас не видел...
НАТАХА. Да мы пересадку делали... Билетов не
было...Лето... Только сели вот...
КОПЧЕНЫЙ. Вы же тоже, эти... ну, бизнесмены...
МУСЬКА. Да мы так, по мелочевке больше...
КОПЧЕНЫЙ. Ничего, я тоже с малого начинал, а сейчас вон,
ничего тяжелее ручки не поднимаю... А было - голодное детство,
деревянные игрушки, а сейчас вот - по ресторанам хожу да на
машинах разных катаюсь...
НАТАХА. Ну, кого сейчас этим удивишь?
МУСЬКА. А я в рестораны как-то нет, мне нравится дома...
КОПЧЕНЫЙ. Да я же так не могу! Я же просто поэт желудка,
философ двенадцатиперстной кишки! Что-то мне хорошо стало!..
Девчонки!.. ( Косится на ЕГОРКУ.)
НАТАХА. Ну вот, а ты спать залег... Не рано?
КОПЧЕНЫЙ. Тсс! Кажется, говорят чего-то... ( Встает и
крутит ручку радио.)
ГОЛОС РАДИОДИСПЕТЧЕРА. Внимание! Повторяю! В
двенадцать-тридцать видеосалон показывает свой последний фильм
"Полицейский психопат-два". Ночной сеанс!
КОПЧЕНЫЙ. А че, может, сходить?
МУСЬКА. Да ну их, ужастики эти! Потом спать не будешь!
КОПЧЕНЫЙ. Наверно, да! Ну, че, девчонки, давайте еще!
Водка-то, кстати, чья?
НАТАХА. Наша, по лицензии Чечни!
КОПЧЕНЫЙ. Че стоит?
НАТАХА. Да какая тебе разница?
КОПЧЕНЫЙ. Я чтоб не отравиться... Эту выпьем, купим еще...
косорыловки...
МУСЬКА. Как ты сказал?
КОПЧЕНЫЙ. Ну водку так называют!
МУСЬКА. Ладно, Натаха, наливай!
НАТАХА. ( нехотя разливает ) Стакана-то только два!
КОПЧЕНЫЙ. Ничего! Щаса я! ( Решительно встает и
вразвалочку выходит из купе.)
НАТАХА. Ну, дура! Зачем ты его? Какой-то блотной!
МУСЬКА. Ничего не блотной! Нормальный парень! Сейчас все
такие!
НАТАХА. Я тебе говорю, блотной! Сейчас не отделаемся!
КОПЧЕНЫЙ. ( Входит. Ставит стакан. Фальшиво поет.)
Летя-я-ят перелетные птицы... Эх, хорошая песня! Е-мое! Ну что,
за успех предприятия?
МУСЬКА. А что? У тебя же тоже бизнес... Свой...
Выпивают.
ЕГОРКА. Я, пожалуй, все-таки буду спать.
НАТАХА. Подожди, постелю...
ЕГОРКА. Да ладно, потом... ( Поправляет матрац. Снимает
ботинки. Снимает носки, украдкой нюхает их и прячет под
подушку. Встает, подтягивается на руках и забрасывает ноги на
верхнюю полку. Ложится.)
НАТАХА. Чокнутый, блин, какой-то! Я ему говорю - постелю,
а он...
МУСЬКА. Да ну, устал, человек, сидеть тут, наш бред
слушать...
НАТАХА. Я, блин, "Пентюх" ему купила, крутой самый, как и
просил. Сейчас дома сидит все, кнопочки разные нажимает, как
ребенок, блин, недоразвитый. А ведь и половины еще не
отработал... Ничего, блин, не может, почти жизнь целиком
прожил, а ничему не научился... Даже тачанку катить толком не
умеет... Научный сотрудник! Да кому они на хрен сейчас нужны,
эти научные сотрудники! До сих пор бы еще сидел бы в своем
дебильнологическом, блин, за пятьдесят баксов, если б я работу
его не закрыла... К делу серьезному вот пристроила... Беру его
- грузы таскать, так даже и с этим справиться не может! Ведь
самой же приходится за собой его таскать, как ручную кладь! А
что с ним делать? В камеру хранения его не сдать! Не возьмут -
без намордника!..
КОПЧЕНЫЙ. Да, отношения у вас...
МУСЬКА. Нет, я считаю, воотще, муж нужен такой, чтобы как
стена стояла: работал бы, чего-то там, не знаю, добивался...
Чтобы как за каменной - за ним!.. А на диване полежать мы ведь
и сами можем...
НАТАХА. А мне вот он вообще, если хочешь знать, не так-то
и не нужен... Мне покой нужен! Я сама такая неспокойная! Мне
нужен, чтобы со мной соглашался постоянно, потому что я сама
слушаться не буду... А первый-то у меня был такой же буйный,
блин, как и твой, лучше и не вспоминать! Приходила с рынка, а
он дома с друзьями своими со стройки чуть не каждый вечер. От
всех, блин, разит, как от козликов. Сидят, эротику свою
смотрят. И я как начинала их вышибать, козлов этих!..
МУСЬКА. Да мой-то тоже, когда был, лежал, газеты все
читал, а я отверткой в стене ковырялася, розетку для
холодильника ставила. А говорил... За мной, говорил, как за
стеной... Стена! Вот тебе и стена! Ему на все, на все было
насрать! Бачок не работает, ну что, ему нужно объяснять, что он
не работает? Сам не туда срать, что ли, ходит?
НАТАХА. Мой, блин, тоже сопли жует... ( Смотрит наверх, на
полку.) Он раньше такой зачуханный был, а теперь, блин, на
кривой козе не объедешь!
МУСЬКА. Женщина все равно не такая! Вот мужик может
наплевать, а она все равно сделает, натура у нее такая!
НАТАХА. Да бабы все равно не такие, как мужики!
МУСЬКА. Натаха, нам что, плохо с тобой?
НАТАХА. ( Смотрит в упор на КОПЧЕНОГО.) Ни одна баба без
мужика не пропала, а мужики спиваются, пропадают... А потом
снова приходят!..
КОПЧЕНЫЙ. Мужиков обсираете! Не надо! Не надо тянуть!
Мужики тоже разные бывают! Здесь пятьдесят на пятьдесят! (
Обращается к ЕГОРКЕ.) Слышишь, они тут на нас гонют?..
НАТАХА. Один ты, блин, хороший! Да? Они, сволочи, на
диванах или из дому уходят... Муська вон, беременная была, а он
ушел, так она всю ночь по моргам звонила, а он утром
пришлендал... Я, говорит, в карты играл... Не мешай, говорит, и
на диван...
МУСЬКА. Да среди мужиков воотще нет нормальных! Они все
козлы!
НАТАХА. Сволочь, представляешь, какая, валится на диван...
КОПЧЕНЫЙ. Что-то вы все гоните на мужиков! Мне это уже не
нравится! ( ЕГОРКЕ ) Чего это они все?
НАТАХА. Я уж не говорю про то, что, в-основном, это бабы
зарабатывают, а мужики сидят...
КОПЧЕНЫЙ. Я сейчас не стерплю! Я ведь из себя выйду!
НАТАХА. А тебе-то что? Был бы нормальный, не переживал!
КОПЧЕНЫЙ. Что вы гоните? Что вы все гоните на мужиков?
МУСЬКА. Успокойся! Успокойся! Ты у нас исключение!
НАТАХА. Да какое он, бляха, исключение?
МУСЬКА. Мне же вон раньше говорили: живи так, не
расписывайся... С ними не надо, говорили, расписываться... Я не
послушала... Сейчас вон локти кусаю...
НАТАХА. Моего, как расписались, будто подменили... Поел,
тарелку на столе оставил, даже не убрал, паразит, и тоже сразу,
блин, на диван, валится на диван... Ну хоть ты что будешь
делать, все на диван... Ну что их всех так к нему тянет? Я
когда-нибудь ему там кнопок насыплю канцелярских, будет точно
йог, на своем диване...
МУСЬКА. Все-все они такие... Чем вот стыдиться
папу-алкаша, лучше его воотще не иметь, говорят...
КОПЧЕНЫЙ. Мне не нравится... ( ЕГОРКЕ ) Слышишь, что они
про нас?
НАТАХА. А что не нравиться? Не про тебя же! Про своего!
Прихожу домой, ничего не работает! А он на диване лежит... Или
сидит, в свой компутер уткнулся, кнопочки нажимает!
МУСЬКА. Во-во! А я приходила, мужика нету и нету... А
придет когда, так скандал такой сразу разразится... Уж я ему
задавала! А про диван, это воотще кино! Знаете, что он мне
сказал? Мебель, говорит, для твоего удобства, а не только для
того, чтобы ты на него смотрела... А что я, есть, что ли, на
нем должна? А он мне: "Не есть, а спать... Гости там придут или
че..." Еще не хватало! Воотще конец света! Гостей я должна на
него ложить! Зашла недавно: диван, такое "гэ", три лимона
стоит, а у меня бархатный, его жалко...
НАТАХА. А мне так без разницы... Что, даже с мужчинкой
нельзя?
КОПЧЕНЫЙ. Бабы про мужиков говорят, мужики, те про баб,
перемалывают нам кости, я это капитально знаю!..
НАТАХА. Как что-то сделать, они не знают, а как права
качать свои, знают...
МУСЬКА. С нами рядом баба, знаешь, этот редактор по
видикам, из творческого, я не знаю, объединения неактуальных
программ, кажется, вот! Так она своего вчера в шею вытолкала!
НАТАХА. Молодец баба! Правильно сделала!
ПРОВОДНИЦА. ( Заглядывает в купе.) Товарищи пассажиры!
Что-то громко у вас слышно! Весь вагон спит, одно купе второе
бодрствует! Напитки спиртные распиваете? Я ведь милицию могу
вызвать, если не прекратите!
НАТАХА. Нет, нет, все! Мы заканчиваем.
ПРОВОДНИЦА. Смотрите у меня!.. Я больше предупреждать не
буду! ( Уходит.)
НАТАХА. Ну вот был бы мужик, он фиг бы понял, а баба -
пожалуйста...
МУСЬКА. Все они - придурки, короче, мужики!
КОПЧЕНЫЙ. Нет, ну так же нельзя ведь! Каждый живет как
может! И денег зарабатывает стоко, скоко может...И не нужно,
понимаете, не нужно никогда этим попрекать... Я ведь, можно
сказать, тоже несчастный человек... У меня ведь женщина
когда-то была... Любимая! И все-то у нас с ней хорошо было, в
плане секса, я имею в виду, а вот в быту все что-то не
получалося... Все денег не хватало... А она говорила: "Ты
посмотри, у Зойки друг скоко денег приносит, а у Шурки муж... А
ты? И как же тебе не стыдно? Ты же меня просто используешь для
своих низменных потребностей!" Я долго терпел, один вечер,
второй, но когда это повторяется каждый раз, это же просто
невозможно дальше жить на белом свете, ну я и не выдержал...
НАТАХА. И че ты сделал?!
КОПЧЕНЫЙ. Прогнал из избы, чего? Прогнал, вы
представляете, любимого человека? А когда опомнился, она уже
ушла, ушла к своей матери, с ребенком нашим, понимаете? Я не
хотел, но она меня не понимала... Не понимала... Называла
странным... А я так не могу... Буйный ведь у меня характер,
невыдержанный я, из-за этого вот и страдаю...И жизнь вот вся у
меня поэтому и не удалась...
МУСЬКА. А дальше чего было?
КОПЧЕНЫЙ. Ушла она от меня... Моя Матильда... ( Молчит.
Вдруг запевает.) Летя-я-ят перелетные птицы...
НАТАХА. Не понимаю я, блин, вас, мужиков...
МУСЬКА. Ежели бы любил, наверно бы, не прогнал...
НАТАХА. Мой бы пусть только попробовал, я бы сама из него
котлету бы отбивную, блин, сделала... На помойке бы жил, в
коробке... Квартира-то ведь моя... Зараза, блин, за своим
компутером!.. Две заботы у меня: он да собака. На нее надо
денег столько, вообще, чтобы собака была нормальной, и тоже без
толку, все в трубу. Все команды у нас выполняет, только
единственно, гадит. А я, когда с ней гуляю, мне по фиг, ору:
"Ко мне, блин, сказала! Ко мне, блин, сказала!" И еще одно у
нее... Кто позвонит, бежит к дверям и рвет пенеплен... Рвет!
Рвет, ну хоть ты что!..
МУСЬКА. А я думаю как? Раз ушла, значит, было из-за
чего...
КОПЧЕНЫЙ. Та я ведь свою вину признаю... Только мне ведь
от этого не легче, а еще труднее...
НАТАХА. Забыть тогда надо...
КОПЧЕНЫЙ. Та не, все не могу забыть...
МУСЬКА. Ничего, Вася, все образумится...
КОПЧЕНЫЙ. Та и не Вася я, так, пошутил...
МУСЬКА. А как тебя?
КОПЧЕНЫЙ. Копченый я... Ну то есть Мишка Коптильников...
Зовут меня так дружбаны...
НАТАХА. Копченый, значит? Ага... ( Осматривает его с ног
до головы, как будто видит в первый раз.) А где твои вещи?
КОПЧЕНЫЙ. А зачем тебе мои вещи? Я езжу так, налегке...
Мне ведь для работы только ручка нужна, ну и блокнот, пометки
иногда привносить...
НАТАХА. Ну и где они - твои блокнот и ручка?
КОПЧЕНЫЙ. Я что, отчитываться здесь обязан? Что за
отношение такое к попутчикам?
НАТАХА. Ну покажи, нам же просто интересно! Поучимся хоть
дела вести... Куда нам до такого крупного коммерсанта!..
КОПЧЕНЫЙ. Та ну вас, не обязан я вовсе... Я перед вами,
можно сказать, всю душу выложил, про жизнь свою начал
рассказывать, а вы так себя ведете... Это же мои личные вещи...
И вообще, я так с вами общаться не буду, на таком тоне... Я
пойду спать, как и этот, ваш...
НАТАХА. ( Хватает его за рукав.) Ну уж нет, давай
показывай! А-то щас, блин, как милицию вызовем!
МУСЬКА. Натаха, да ты че?
НАТАХА. Держи его! Держи, блин, а-то сбежит!
КОПЧЕНЫЙ. Ну чего ты хватаешь! Чего хватаешь! Не надо
милиции! При чем здесь милиция? Покажу сейчас! Но это будет
нарушение прав! Во всемирной декларации так записано! ( Роется
в кармане куртки и достает потрепанную записную книжку.) На!..
Бери! Только не надо читать!.. Ну я прошу: не надо! Я умоляю...
НАТАХА. ( Открывает страницу наугад. Читает.)
Все помню я это, как было,
Когда умирала она...
Еще только третее было,
Но помню тогда, что беда
Казалася большею долей...
Все мучились. Больше она всех.
Казалось, что смерть ей близка,
Но белка жила и лечилась
И смерти смотрела в глаза...
Однажды студеною ночью
Услышали в клетке мы крик,
И белка лежала на спинке
В последний, в последний свой миг...
( Передразнивает. Читает с фальшивым пафосом и с
завываниями.)
Люди, люди, зачем так жестоко?
Ну зачем все же гибнет она?
Все. Конец. И не надо
Белок больше так убивать...
( Листает книжку еще и, не найдя ничего интересного,
возвращает.) Че за бред? Ты вообще как, нормальный?..
КОПЧЕНЫЙ. Стихотворение это мое! Про бельчонка! Ну нельзя
же так! Я же просил! Ну зачем вы?
НАТАХА. А че за бельчонок-то? Расскажи!
КОПЧЕНЫЙ. Зачем вам?
НАТАХА. В дороге же интересно! Давай!
КОПЧЕНЫЙ. Да у меня же когда-то бельчонок жил. Он был
совсем маленький. В лесу я его поймал, когда родители за
клюквой ушли. Они меня оставили, значит, машину сторожить. Ну я
сидел и от скуки стал наблюдать. И тут он сорвался, значит, со
ствола сосны прямо, ну и я за ним побежал, побежал, значит, во
всю прыть. А он так испугался, что не смог уже взобраться на
дерево-то, понимаете, снова, только крутился вокруг ствола,
пока я его не схватил. Лучше бы, наверно, он убежал, но это я
только сейчас понимаю, а тогда... Ну, в-общем, был он совсем
дикий. Поэтому и назвал я его Чингачгуком. А потом... Есть он
только на третий день начал. Сунул я ему тогда в такую старую,
знаете, всю потрескавшуюся сумочку, - была такая у матери,
конфету, "Школьную", и он начал ее лизать... Для меня это было
как чудо! И так вот постепенно он и приручился. Долго у него
потом не было клетки, и вот, значит, когда я приходил из школы,
он бросался ко мне на спину, коготки свои растопырит, и
крутится на мне как вокруг ствола точно сосны. Спина у меня
тогда поэтому всегда была исцарапанная такая. Зато как
завидовали мне все! Друзья там всякие приходили ко мне после
школы, ну и я показывал им, как бельчонок мой по карнизу
прыгает. О, он так уморительно лазил по шторам! Кресла эти,
знаете, в зале всегда были разодранными, потому что он
постоянно вокруг них крутился... Шесть торчала - во! А когда
потом отец построил для него клетку, большую такую, на ползала,
он каждое утро будил нас, прыгал, знаете, так, с места на место
- туда-сюда, туда-сюда, хотя у него даже колесо было, но он его
не любил. Ну, и очень любил он грызть арбузные корки всякие,
морковь там, сухари... Потом уже мы нашли на шкафу засушенные
грибы, он, видно, воровал их, когда из леса мы их приносили...
Ну, в-общем, прожил он у нас где-то полгода...
НАТАХА. А дальше-то? Че, блин, замолчал?
КОПЧЕНЫЙ. А однажды в воскресенье клетку я мыть стал, ну и
выпустил его, а сам пошел за тряпкой на кухню...А дверь,
значит, закрыл неплотно... Ну, он и увязался прямо за мной
следом... Прыг-прыг, прыг-прыг... С пола на табуретку, с
табуретки на стол, со стола на край, знаете, плиты этой, снова
на стол, и... представляете, прямо на крышку, она была еще
приоткрыта, а там кастрюля, ну в которой мать курицу варила...
Там был, представляете, кипящий бульон?! Ну, он не сразу
выпрыгнуть смог оттуда, а когда смог, сразу в угол под комод...
Ну, через несколько часов вытащил я его оттуда... И вместо
моего Чингачгука это теперь было какое-то существо вроде крысы.
Облезлый жирный мех, знаете, такой... Тьфу!Я долго плакал, я
был потрясен, но даже тогда, знаете, все равно надеялся, что он
поправится... Смазывал его мазью Вишневского, а он мучился от
боли. Вы не поверите, но тогда я даже видел на его глазах
слезы. Представляете? Он понимал, что я хочу ему помочь. Он
плакал вместе со мной. Он хотел жить. Но это было уже
невозможно, хотя я и не верил в это. Ну а потом он промучился
два дня, и все это время я думал, что он выздоровеет. А на
третье утро после этого я подбежал к клетке, но его там уже не
было. Я кинулся к матери. "Где он? Где?" А она - "Все! Ночью он
умер!"- сказала, ну и дала мне коробку. Это была коробка,
знаете, такая - из-под обуви "Цебо". Она сказала отнести ее на
помойку. Ну я вышел во двор. Картонная коробка эта серая с
надписью "Цебо" была у меня под мышкой. Ну а тогда была зима.
Было холодно и серо. Снег, наверно, оставался таким же белым,
но для меня весь мир стал каким-то, знаете, серым и
безжизненным. Поэтому и снег, казалось, который шел в этот
день, был серого цвета...Ну, в-общем, шел я по двору...Шел,
сжимая эту коробку... А в ней что-то было. Я открыл, значит,
эту крышку и увидел моего бельчонка. Нет, не его, а то, что от
него осталось. Это было уже крошечное скрюченное тельце. Это
был уже не он. Нет, не он. Я бережно закрыл крышку, осторожно
положил коробку в контейнер и пошел, постоянно оглядываясь
назад. Потом я долго отказывался есть, я не хотел жить... Как
так, почему в мире возможна такая несправедливость? Почему не
стало живого существа, такого веселого, такого мягкого? Почему?
Это ведь человек может быть плохим или хорошим, а животное не
может... Ночью я представлял, как серый картонный гробик
находят на свалке мусорщики, и топчут-топчут-топчут своими
грязными резиновыми сапогами. Меня уже хотели отвести ко врачу,
но где-то через три дня я стал понемногу забывать о
бельчонке... Вот... А теперь уже прошло много лет, но и сейчас,
наверно, в моей жизни не было более сильного потрясения, чем
это...Зачем я его приручил? Дикое животное - оно и есть
дикое... Вот!
НАТАХА. Да... История! Трагедия, блин, жизни! Смерть
бельчонка в кастрюле с супом!..
МУСЬКА. Да ты не смейся! Это же серьезно!
КОПЧЕНЫЙ. Вам не понять, но иногда я чувствую себя этим
бельчонком, таким же, знаете, диким, которого приручили, но
приручили, знаете, не до конца, потому что он все равно остался
диким, и полностью его приручить невозможно...
НАТАХА. Да, блин, рассказываешь ты интересно... А
все-таки, где же твои документы, ну бумаги там всякие для
контрактов этих? Покажи хоть что-нибудь! Ты хоть чего продаешь?
МУСЬКА. Куриные окорочка? Ножки Буша?
КОПЧЕНЫЙ. Нет. Ворую я. Езжу туда-сюда. И у таких, как вы,
деньги таскаю...
МУСЬКА. Чего? Кончай лапшу на уши вешать!
НАТАХА. Серьезно, что ли?
МУСЬКА. Да нет, врет он! Ну скажи, что врешь!
НАТАХА. Муська, не приближайся к нему!
КОПЧЕНЫЙ. А чего мне было делать? Как бельчонок умер, все
у меня сразу пошло под откос... Я тогда в шестом классе
учился... Что-то во мне словно надорвалось... Со шпаной
связался... Из школы меня отчислили за неуспеваемость...
Родители на меня рукой махнули ... Терпели, терпели, и не
вытерпели - из дома выгнали... Скитался, воровал... Пока
Матильду мою не встретил... Думал, все, новую жизнь начну...
Купил дом до армии, завод помог... Правда пришлось его снимать
- бревна подгнили... Тесть делал сруб, а я бутылки принимал
из-под шампанского... Фундамент заливали... Шампанские бутылки
в цементе, и, вот так вот, горлышками во двор... Стекло-то
кондовое, прочное... Потом, правда, ветер свистел по ночам, аж
жутко было... Я ведь смышленый, у меня даже счетчик в другую
сторону крутился. И отопление свое сделал. Загнал в трубы
трансформаторное масло, оно не охлаждается... Жили вроде
ничего... И любовь, и согласие - все было... Ан нет... Не смог!
Свободная жизнь манит! Не могу терпеть, когда тебя пилят... А
сейчас вот, чтоб прожить как-то, этим вот решил попробовать
промышлять, та не мое это, душой чувствую, а денег никак
зарабатывать не могу...
НАТАХА. А зачем нам-то сказал об этом? Дождался бы утра,
когда самый крепкий сон, стянул бы денежки, да и на первой
станции сошел, а?
КОПЧЕНЫЙ. Не знаю, расчувствовался я чего-то...
НАТАХА. А сколько раз тебе такое удавалося?
КОПЧЕНЫЙ. Не сколько! Первый раз я только! Денег на билет
занял, в поезд сел, прилег вот, думаю, кто-нибудь подсядет из
коммерсантов, их же сейчас много ездиит...
НАТАХА. Притворялся, значит, что спишь, да?..
КОПЧЕНЫЙ. Не притворялся, не, устал просто... А как вы
вошли, так сразу и понял, не, не смогу я так сделать... Лежал,
а внутри все дрожало от напряжения... Не смог бы я все равно...
Боюся сильно... Людей мне жалко...
ЕГОРКА спускается с верхней полки. Он скрючивается,
неуклюже шлепается вниз и с трудом удерживается на ногах.
НАТАХА. Куда ты?
ЕГОРКА. Пойду попыхаю... ( Делает неловкие движения.
Выходит.)
НАТАХА. Врешь ты, что первый... Сам, блин, наверно, только
этим и занимаешься... А зачем тебе деньги-то? Что бы делать
стал?
КОПЧЕНЫЙ. Дочь ведь у меня... Не сказал я... Малютка...
Анюта - зовут... Три годочка ей... И ничем я не могу ей
помочь... Кормить нечем... Даже на молоко, и то с трудом
хватает... Пособие она получает, Матильда моя, да и-то не
вовремя...
НАТАХА. А че ж ты, как нормальные мужики, не можешь
зарабатывать? Только чужие деньги воруешь!
КОПЧЕНЫЙ. Та не берут меня... С судимостью я... Давно уже
отмотал, за мелкое хулиганство, а все страдаю...
НАТАХА. Как посмотришь, одни бабы, блин, работают, сумки
тяжеленные таскают, а мужики балду гоняют... Послушаешь, так
все такие страдальцы... Куда бежать?!
МУСЬКА. ( Роется в карманах джинсов и достает пачку денег,
перетянутую резинкой ) На!..
КОПЧЕНЫЙ. Мне?
НАТАХА. Муська, да ты че? Свихнулась совсем, что ли?
МУСЬКА. Бери! Только не тебе, а дочери, малютке твоей!
КОПЧЕНЫЙ. Не могу я, не могу взять... Так много!
МУСЬКА. Как воровать хотел, так мог, да?
НАТАХА. Муська, забирай, блин, назад! Зачем в Москву без
денег!
МУСЬКА. Ему они нужнее, понимаешь, нужнее!
НАТАХА. Ничего ему не нужнее! Нам нужнее... шмотки
покупать... А он пусть работает! Давай мне сейчас же! (
Забирает деньги и прячет в сумочку на поясе.) Нечего, блин,
ерундой заниматься! Знаю я таких, ездиют, легенды свои
пассажирам доверчивым рассказывают, а потом денежки их
прикарманивают... Ты че, первый раз как будто? Сколько ездила
уже! Должна, блин, наверно, научиться...
МУСЬКА. Отдай ему деньги! Это же мои!
НАТАХА. В Москву приедем, получишь, но не раньше... Что ты
будешь деньгами сорить! Дочь миллионера, что ли? У самой, блин,
на кухне тараканьи бега!
МУСЬКА. У меня же тоже дочь... тоже такая! Без отца!
НАТАХА. Лапшу он нам на уши вешает, понимаешь? Все они,
мошенники, блин, такие! На жалость давят! Мозги нам своими
баснями компостируют! А ты как будто первый раз родилась!
Сколько на Луже с тобой мы видели таких: уши развешают сначала,
а потом, блин, в обмороки грохаются прилюдно... Че ты, хочешь,
чтоб с тобой такое же было?
МУСЬКА. Не знаю, но я ему поверила...
НАТАХА. Сейчас время какое? Нельзя никому верить! Да в
каждой газете об этом написано! А они все равно находят! И уж
от кого-кого, а от тебя, Муська, я такого не ожидала... Ты уже
вроде такая, наученная жизнью, а поступки такие делаешь, хоть
стой, хоть падай! А посмотришь, вроде нормальная баба... Что-то
я так распереживалась, что валерьянки попить надо... Совсем
нервная стала... Из-за тебя! ( Нагибается и лезет в авоську.
Поезд резко дергается, как при экстренном торможении, и
останавливается.) Никак - Анна Каренина!
МУСЬКА. Че там? Случилось, что ли, чего?
КОПЧЕНЫЙ. Да вроде станция...
Он хватается обеими руками за ручку, и всем своим телом
повисает на ней. НАТАХА напрягается. Окно приоткрывается.
ГОЛОС ТОРГОВКИ. Парни, берите минералку сорокоградусную!
Есть хлебный напиток! Свежий!..
МУСЬКА. Ой, я аж испугалася! Откуда она взялась, бабка
эта? Ночь ведь уже!?
КОПЧЕНЫЙ. Летучий голландец будто...
ГОЛОС ТОРГОВКИ. Пенсию не плотят, внучка, вот ночами и
торгую... Днем стыдно... Берите напитки!..
НАТАХА. Летальный напиток, да, чудо века! Спасибо, у нас
еще осталося. ( МУСЬКЕ ) Вот кому дать можно... немного... Ну
да ладно, давайте допьем, что ли... Ой! Сколько не ездила,
такого еще не было... Первый раз привелось ехать с квартирным
вором... Читала про них много, но одно дело читать, а чтоб на
самом деле... ( Разливает остатки водки по кружкам и убирает со
стола пустую бутылку.) Это - лучшее лекарство!.. ( Дает кружку
МУСЬКЕ.) Держи бокал! Ну ты даешь, Муська! ( Протягивает
КОПЧЕНОМУ.) На... и тебе! Так и быть! Нечего раскисать как
сухарь в воде... Не падай духом, а падай брюхом. И знай: если
щетка не помещается во рту, значит, она не зубная, а
сапожная... Понял? Ну че, давайте!.. За жизнь! Все-таки не
такая она плохая штука, как ее ругают! ( Выпивает. Морщится,
отламывает корочку хлеба и занюхивает.)
МУСЬКА. И как ты думаешь дальше жить?
КОПЧЕНЫЙ. Не знаю даже, не знаю, состояние такое, что хоть
в петлю лезть...
МУСЬКА. Зачем же в петлю-то сразу? Нужно что-нибудь
придумать.
КОПЧЕНЫЙ. А чего придумаешь в моей ситуации? Безысходная
она...
( Все молчат. Поезд трогается. Стучат колеса.)
НАТАХА. Чего вы не пьете-то? Муська? И ты, как тебя?
Копченый!
МУСЬКА. Да не лезет уже! Тошнит от всего этого! Ну сколько
можно? Ну не могу я уже больше так жить!
НАТАХА. Чего ты, Муська, чего? Щас я валерьянки достану!
Только тише! Тише! ( Роется в авоське.) Думала - себе, нет -
тебе...
МУСЬКА. Надоело мне это все до смерти! Сумки! Тележки!
Тачанки! "Мерседесы"! Ну сколько можно? Сколько? Я хочу жить
просто, скромно, хочу дочь свою воспитывать сама, хочу мужика
нормального - ну что, я много хочу? Мне много и не надо! Но
почему за это нужно умирать каждый раз, почему? Что, нельзя
жить как-то иначе? Почему это все гавно - видео, аудио, шмотки,
тряпки - все, все дается с боем? Почему?
КОПЧЕНЫЙ. Ну не надо так! Зачем вы?
НАТАХА. Тише ты! Тише! Я знаю, как тебе тяжело... Знаю...
Но нельзя же так, при чужом-то человеке.... Он ведь обворовать
нас хотел...
МУСЬКА. Мне, может, жить-то осталось неделю-другую, а я
здесь в поезде этом еду с сумками этими спекулянтскими, набью
их послезавтра китайским тряпьем на рынке, и назад, в свой
Староухватинск - чтобы он под землю провалился, городок этот
паршивый! Чтоб на него бомба упала термоядерная и все до
единого жителя превратились бы в пепел!
НАТАХА. Ты чего говоришь-то, чего? Сосем спятила, что ли,
дура?
КОПЧЕНЫЙ. Ну зачем вы?
МУСЬКА. Или, может, приеду, привезу тряпье это, отведу
Ниночку к чужим людям и, как обычно, пойду на рынок - банчить,
и, может, обратно даже уже и не приду... Прямо там и
распластаюсь на асфальте расплавленном, под лучами солнца
палящими...И не увижу я уже, может, своей Ниночки в свои-то
несчастные тридцать пять! И куда ее? В детдом, что ли? В
детдом, да? На казенные харчи! Похлебку "хряпу", да, кушать?
КОПЧЕНЫЙ. Ну не надо так! Не надо!
НАТАХА. Чего разошлась-то, блин, чего?
МУСЬКА. Тебе-то хорошо, ты здоровая! Со своим! Еще
нарожаешь! И воспитывать будешь! А мне каково?!..
НАТАХА. Не нарожаю я! Не нарожаю... Бездетная ведь я...
МУСЬКА. У тебя... У тебя... И ты мне никогда этого не
говорила? Да... Все: потом, потом, рано еще детей заводить,
говорила...
НАТАХА. Я думала в детдоме взять сначала, да не решилася,
вдруг ребенок убийцы какого попадется или бандита...
МУСЬКА. Бедные! Какие мы бедные! Вроде и деньги есть, а
ничего-то, кроме них, и нет: ни здоровья, ни счастья... Все
здоровье свое сумками этими надорвали... спекулянтскими...
НАТАХА. Может, она еще и доброкачественная, выяснится.
Тебе же не сказали, какая. Операцию сделают, и все! А ты панику
подняла! Врачи же тоже ошибаются часто - они такие же люди, как
и все... На вот, выпей, на! ( Протягивает кружку ) Сразу
успокоишься! Ну, давай!
МУСЬКА. Да не поможет мне уже ничего, не поможет! Твердая
она, и величиной с кулак... Не сегодня-завтра коньки отброшу! А
как хочется жить! Натаха, как хочется жить! Да тебе-то этого не
понять с твоими-то железными нервами! У тебя же канаты, а не
нервы!.. Без детей, а ничего, все пучком, улыбаешься все...
НАТАХА. Ну что ты такое говоришь? Что говоришь-то? Вот
она, пожалуйста, наша сучность...Я тоже ведь своего-то ругаю,
ругаю, а думаю, что он ведь меня счастливее! У него свой мир
есть. Внутренний! Он может спрятаться в него и сидеть там, как
мышка! А мне, блин, куда спрятаться, если что, куда?.. Если
кто, скажем, как ты, решит бомбу на нас сбросить
термоядерную!.. Ему-то хорошо! Он в свой компутер тоже какие-то
там стишки загоняет, не про белок, конечно, нет, но тоже
хорошие... А я? Что у меня есть, кроме шмоток этих поганых? Все
шкафы ими забиты: сотни маечек, сотни трусиков... Куда мне их?
Куда? Я бы все это отдала бы, например, в дом для престарелых,
но я-то тогда на что буду жить? На что? Или ты думаешь, что мне
нравится со шмотками этими носится? Отнюдь! Вот и тебе я помочь
захотела, с собой начала брать, и вот она, за все - черная
неблагодарность! Деньги свои ты стала разбрасывать направо и
налево, точно принцесса какая вертихвостка! А ведь как они
дались-то тебе, как! Ведь ты такую цену заплатила, что над
каждой копеечкой трястися должна, как старик Черномор! А ты?
Знайте наших! Вот вам пачку денег! Забирайте! А то, что это мне
потом тебя придется назад везти за свои кровные, ты не
подумала! Тебе наплевать на это! Ты считаешь, что это дело
само-собою разумеющееся! А как ты жить-то потом дальше будешь
ты подумала?
МУСЬКА. Ох! Умру я, умру сейчас! У меня опухоль, опухоль
на сердце!.. ( Валится на бок, схватившись за грудь.)
НАТАХА. Ой! Извини! Извини меня, Мусенька! Любя я это...
Не со зла! ( Обнимает ее и гладит, как ребенка.) Ну-ну,
успокойся! Все будет хорошо! ( КОПЧЕНОМУ ) Врача! Быстрее! (
КОПЧЕНЫЙ торопливо выходит ) Ну вот, понервничала немного...
Ничего... Все пройдет... На нервной почве все это... Все
болезни, говорят, от нервов... При постороннем прямо... Не
сдержались... Разоткровенничались... Ну ничего! Послезавтра
рано утром мы приедем и отправимся на рынок, походим, найдем
что нужно и купим. Покушаем прямо там... Что хочешь, хошь -
шашлыки, хошь - окорочка эти куриные, там же, знаешь, ничего
готовят эти чурки, выпьем, может, немного, водочки... А что?
Заработали! Там все пьют! И на вокзал - на автобусе, ну или
тачку поймаем... Сядем в поезд, и обратно... Поговорим по
душам... Надеюсь, не попадется нам больше этот вор
квартирный... А что рассказывал-то нам... Что? Про белку
какую-то, которая в супе сварилась, в бульоне курином... Да
разве ж бывает такое! Все это сказки, сказки, сказки... Но мы
ведь с тобою уже не маленькие... Мы в эти сказки не верим.
Придумал он это все, чтобы разжалобить нас, понимаешь? Но мы не
должны поддаваться, не должны! На жалость он бил, на жалость,
да просчитался! Нас на таком не купишь! Песню какую-то пел...
Ну и голосок у него! И слуха нету! Как будто бы слон на ухо
наступил! Как будто по ушам медведь проехался на велосипеде, да
ведь? Песня-то не его, старая! ( Тихо поет.) "Летят перелетные
птицы..." Песня-то старая, но она ведь про нас...
МУСЬКА. Да как же, тогда ведь не было таких, как мы,
челноков...
НАТАХА. Раз сочинили, так, наверно, были... Просто не
помногу возили, и все... Это сейчас все целыми сумками хапают,
а тогда... Все было чинно, культурно! Три банки кофе: одна -
для себя, две - на перепродажу. Пять пар колготок: две - для
себя, три - на перепродажу. Почему сейчас-то так нельзя?
Скромно, по-товарищески: ты - мне, я - тебе... Так нет же,
блин, все хапают, хапают... Но ничего... Приедем в
Староухватинск, по-прежнему заживем... Как обычно, встречаться
будем по понедельникам, когда на рынке выходной, и видик
смотреть... Можно у тебя, а, хочешь, у меня... Моего будем
отправлять куда-нибудь, в сад там, я не знаю, или еще куда...
Пусть поработает! Нечего за своим компутером сидеть! Бутылочку
возьмем! Посидим, поговорим, всем знакомым косточки опять
перемоем - до блеска, до белизны, мужиков опять ругать будем на
чем свет стоит! Костерить их, несчастных! Так им! Поделом! А
потом переночуем и утром снова на рынок - торговать... А чем
плохо? Это пусть другие на огородах вкалывают... Да что они
имеют, кроме больной спины?.. И все-то у нас будет хорошо...
Окажется, что врачи перепутали снимки-то свои - такое бывает,-
и все у тебя нормально, и нечего переживать...
МУСЬКА. Я знаю, так и будет, наверно...
НАТАХА. А, может, что и изменим... Пора подумать о
жизни... Пора!.. Может, место еще одно возьмем, реализатора
поставим, у меня есть баба одна на примете, бойкая и язык
хорошо подвешен, у нее должно продаваться... Навар сразу больше
будет, может, следующим летом на острова поедем, Багамские или
там Курильские... И вообще, дай нам, бог, жить много лет
здорово и счастливо... Дай нам, бог...
Входит ЕГОРКА и с победным видом садится напротив подруг.
Его уверенный вид говорит о том, что он доволен собой.
ЕГОРКА. Что, испугались?
НАТАХА. Ты че так долго? Муське тут чуть плохо не стало...
ЕГОРКА. Ничего, теперь все нормально...
НАТАХА. Что, блин, нормально-то? У девки истерика была, а
ты - нормально... За врачом даже отправила, этого, ну вор
который... До сих пор где-то бегает... Смотался, блин, уже,
наверно...
ЕГОРКА. ( гордо ) Я его сдал... Милиции!.. ( НАТАХА
смотрит на него. МУСЬКА поднимает голову с плеча подруги и
смотрит тоже. ) Ведь он же вор, вор... Он хотел стащить наши
деньги, ну то есть ваши... ( Жене.) Ты же сама мне знаки
делала, когда я курить выходил...
НАТАХА. Да ладно, сиди! Все равно он был странный
какой-то! Про белок рассказывал! Песню пел старую! Про нас
она... Обворовать утром хотел, и с деньгами нашими смыться...
В купе заглядывает КОПЧЕНЫЙ, которого ведет МИЛИЦИОНЕР.
КОПЧЕНЫЙ. Что же ты, душегуб? За что ты меня сдал-то?..
МИЛИЦИОНЕР. Иди, падла! Не разговаривай! ( Толкает
КОПЧЕНОГО.)
ЕГОРКА. ( забившись в угол ) Стащить он собирался деньги
наши... То есть ихнии...То есть ваши...
НАТАХА. Ладно! Заткнись уже! ( Молчит.) Жаль парня,
конечно. Ну да ладно, сам виноват... Нужно было язык держать за
зубами... А этого ( кивает на ЕГОРКУ ) не буду больше с собой
брать... Будет у меня дома сидеть, полы мыть, супы готовить...
МУСЬКА. ( поглаживая широкие бедра подруги в китайских
спортивных штанах ) Натаха, хорошего человека должно быть
много!..
НАТАХА. Да уж, хорошего!..
Они молчат и напряженно вслушиваются в стук колес. Вдруг
НАТАХА своим низким голосом затягивает услышанную песню:
Летят перелетные птицы
Ушедшее лето искать,
Летят они в жаркие страны,
А я не хочу улетать...
Ее подхватывает МУСЬКА. Не обращая внимания на
вытаращившего глаза ЕГОРКУ, они поют вместе. В купе заглядывает
ПРОВОДНИЦА и стоит на месте как вкопанная, слушает.
А я остаюся с тобою
Родная навеки страна,
Не нужен мне берег турецкий,
И Африка мне не нужна...
И снова слышен стук колес. Поезд едет дальше и увозит
наших героев.
Занавес.
КОНЕЦ.
Сергей Кузнецов.
Шкура неубитого медвежатника
c Copyright Сергей Викторович Кузнецов,
620067, Екатеринбург, ул. Уральская, 60 - 68. Тел.41-18-47.
E-mail: sergsmith@dialup.mplik.ru
Комедия в одном действии.
Екатеринбург, декабрь 1996 г.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ПЕТР - маленький, щупленький, хиленький человечек 35 лет
со скошенным лбом в клетчатой рубашке с короткими длинными
рукавами, или с длинными короткими ( как вам больше нравится ),
в протертых джинсиках и в шлепанцах.
ВАСИЛИСА - могутная бабища 38 лет с усиками над верхней
губой, одетая в цветастую блузку и черную мини-юбищу, с
огромным бюстом наперевес.
СТАС - подросток 17 лет с ежиком на голове и с прыщиком на
лбу в спортивном костюме "Nike" производства Китая.
ЗИНА - девочка 15 лет с хвостом редких волос на затылке ,
в розовом турецком пиджачке и в трикотажных штанишках.
СТЕПАНИДА - пожилая женщина 65 лет с бородавкой на
подбородке, в очках и в коричневом жакете ручной вязки.
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ:
Просторная комната с высоким потолком. Круглый стол в
самом центре. Скудная обстановка вокруг не может заполнить
пространство гостиной, и сидящие за столом члены семьи словно
находятся в вакууме, что не мешает им, однако, активно
поглощать выставленные блюда.
ЗИНА. ( качая головой и дрыгая ногами ) Что-то, что-то,
что-то, что-то,
Что-то есть у бегемота...
СТЕПАНИДА. Тсс! Вишь, взрослые ядят?!
СТАС. Что у тебя, а?
ЗИНА. А вот и не скажу!
СТАС. Значит, нет ничего!
ЗИНА. А тебе-то что?
СТАС. Да ничего тогда воображать...
ПЕТР. Чего пристал? Она не может ничего, что ли, сама?
ВАСИЛИСА. А что ты ему наставления-то читаешь? Он сам не
маленький!
СТАС.( угрожающе ) А ну-ка покажи, что у тебя!
ЗИНА. Фигушку тебе!
СТАС наклоняется к ней и пытается
разжать руки.
СТЕПАНИДА. Не лезь к ней! Ты же большой!
СТАС. А че она там прячет?
ПЕТР. А тебе-то что? Это ее дело!
ВАСИЛИСА. Не ори на него!
СТАС. Нет уж, пусть покажет!
ПЕТР. ( бьет кулаком по столу ) Хватит! Сколько можно?
ЗИНА. ( разжимает руки и машет ими перед носом брата ) Нет
ничего! Что, съел?
СТАС. Коза, блин!
СТЕПАНИДА. Как ты разговариваешь, Стасик?
ВАСИЛИСА. Ложки он разбросал! Кто поднимать будет? Щас
самого заставлю... ( Собирает ложки.)
ПЕТР.( бабушке ) А ты не лезь тоже во все дырки! Зачем
тебе это?
СТЕПАНИДА. Да не могу я, когда непорядок... Сердце у меня
кровью обливается смотреть на все это... Мы ведь люди...
Любить, значит, должны, а мы... Тьфу!
ВАСИЛИСА. Чего тут расплевалась, чего расплевалась? Не на
базаре семечки торгуешь!
ПЕТР. А что ты на нее бочку-то катишь?
ВАСИЛИСА. Прекрати! Не у себя там, командовать чтобы...
ПЕТР. А что ты имеешь против, а?
СТЕПАНИДА. Охолонитесь! Праздник ведь седня, он именинник,
а вы...Уж можно же хоть как-то уважить...
ПЕТР. Как-то!.. Я их, можно сказать, содержу, а они... Да
чего там!
ВАСИЛИСА. Содержишь... Как же! У самого еле-еле душа в
теплом теле... Именинничек!
ПЕТР. Ладно, не будем! ( Молчит...) Все ж таки тридцать
пять - почти юбилей...
СТАС. ( со смешком ) А если будем, то давай!..
СТЕПАНИДА. Выпить бы надо! Все ж таки праздник!
ПЕТР. ( разливая ) Второй тост - за родителей?
СТАС. Батя, может, и мне плеснешь?
ПЕТР. ( наливая ) Сегодня все можно!
ВАСИЛИСА. Зачем ты его спаиваешь?
ПЕТР. Сама же говоришь - не маленький!
ВАСИЛИСА. Не маленький, но все-таки...
СТАС. Мама, я уже и джин пробовал! ( с гордостью ) С
томатным соком!
ЗИНА. Он вчера травку курил с Кощеем на балконе...
ВАСИЛИСА. Что, правда, что ли?
СТАС. Не ври, дура!
ЗИНА. Сам дурак!
СТАС. За дурака ответишь!
ПЕТР. Ничего, я тоже рано все перепробовал, пока не понял,
что лучше... Лучше лимонада ситро, ничего на свете нет...
ЗИНА. Ага, и воды из-под крана!
СТАС. ( сестре ) Вот и сама ее пей!
ПЕТР. Ладно... ( Встает и поправляет ворот рубашки.)
Дорогая мамочка! Живи долго и сча¢ стливо... Или
счастли¢ во? Когда-то я мечтал, чтоб ты мною гордилась,
мечта эта, наверно, так и не осуществилась, но ведь еще не
поздно, еще ведь не все потеряно... Мы ведь умирать еще не
собираемся, правда? Еще ведь будет много светлого и прекрасного
в нашей жизни, да ведь? Я предлагаю тост за сбычу мечт!
Все выпивают.
Отец садится.
СТЕПАНИДА. Я до сих пор помню, как ты мне сказал: "Когда я
вырасту, я тебя завалю деньгами." Тебе всего-то было лет
восемь, не боле...
ПЕТР. Я ведь тогда мечтал стать известным артистом цирка,
акробатом. Мне безумно нравилась громкая красивая музыка - с
фанфарами там, со всякими свистоплясками. Тоже это ощущение
вечного праздника... Я обожал этих человечков, которые
барахтались под самым куполом, с могучими торсами, загорелые
такие, сильные, боги, а не люди...
СТЕПАНИДА. Помню, помню...Ты еще тады выпросил у меня
деньги на эти - как его? Ну которые потом заржавели...Гантели,
во!.. Но ведь ты не был в цирке, ты не видел этих... клоунов...
ПЕТР. Я видел... по телевизору...
ВАСИЛИСА. То-то, значит, а то иногда ты такое учудишь -
хоть стой, хоть падай!
ЗИНА. Папа, ты правда клоуном мечтал стать?
СТАС. Не клоуном, а гимнастом, дура!
ПЕТР. ( вздыхая ) Что из этого вышло...Я, конечно, сильный
человек, я очень сильный человек... ( Встает в стойку атлета и
сжимает кулачки.) Я еще многое могу... Я еще очень многое
могу... Меня еще уважают, ой-ой-ой как уважают... На работе...
Со мной считаются все, кому не лень... Поэтому тоже вот и
завтра я иду... Авторитетом я, конечно, не стал, но меня часто
берут с собой... Причем, даже и на серьезные дела, не только на
всякую ерунду... Эх, давайте еще выпьем!
СТЕПАНИДА. ( строго ) Петр, а может, уже хватит?
ПЕТР. А по-моему, мы еще только начали...
ВАСИЛИСА. Вот так вот всегда... Мы еще только начали...
ПЕТР. А чего это ты повторяешь-то за мной? Я и сам
слышу... Не глухой ведь поди...
ВАСИЛИСА.( всхлипывая ) Да какой ценой, какой ценой все
это?..
ПЕТР. Ничего, ничего... Завтра все изменится.
ВАСИЛИСА. Да не верю я уже, Петюша...
ПЕТР. Нет, завтра все получится...
ВАСИЛИСА. Безвольный ты! Нет у тебя характера!
СТЕПАНИДА. Ну не порть ты яму праздник, не порть! Опосля
скажешь, не щас...
ВАСИЛИСА. Да что с него взять? ( Пауза.)
ПЕТР. ( накладывая в тарелку салат ) Обожаю кальмарчиков!
Жирненькие такие тушки, с майонезиком, ну немножко лучка там,
чтоб не перебить вкус, и самый цимус!..
ВАСИЛИСА. Тушки, немного лучка? А щупальца не хочешь?
Кинжал тебе!.. Сам будешь готовить, раз такой умный!
ПЕТР. А что я сказал-то? Что сказал? Я, конечно, небольшой
спец во всяких там кулинарных искусствах, но кальмаров могу...
ВАСИЛИСА. А в чем ты спец? В чем? Придешь с задроченным
видом, набычишься и гундосишь: "Да не срослось..." Вечно у тебя
не срастается! А у других все срастается как надо... Шкаликов,
вон тот на лимузине ездиит и пиццу шоркает...
ПЕТР. Чего это ты завелась-то, чего? Меня это не втыкает!
Сама-то - ни пол подмести, ни... кое-чем потрясти!..
ВАСИЛИСА. Петюша, кругом дети, а ты...
ПЕТР. А чего ты пантомиму-то исполняешь? Нога на ногу,
сопля на щеку, пальцы веером, на ногах фигушки!..
ВАСИЛИСА. Это ты, ты такой - весь на шарнирах! А я
нормальная! На меня еще, между прочим, мужики смотрят...
ПЕТР. Есть такие: могут все, что движется... Что ты из
себя возомнила? Да имел я тебя в виду!? Такие, как ты, на
деревьях растут!
ВАСИЛИСА. Твои шутки окаменели лет сто назад. Тоже мне,
юморишь тут!
ПЕТР. Да какие тут шутки, когда полено в желудке?
ВАСИЛИСА. Может, я не уловила на слух... Я слабо улавливаю
на слух...
( отодвигает тарелку ) Ты опупел, что ли?
ПЕТР. ( плюет в салат ) Базару хочешь? Базару не будет!
ЗИНА. Ну кончайте разборки! Я думала, хоть седня...
СТЕПАНИДА. ( прикладывая палец к губам ) Тсс! Взрослые
толкуют...
ПЕТР и ВАСИЛИСА исподлобья смотрят друг на друга.
ВАСИЛИСА. Что ты на меня - как на новые ворота?
ПЕТР. Ты чего - офигела?
ВАСИЛИСА. Нет, не ела!..
ПЕТР. Запомни, ты, самка орангутанга, если мне нужно будет
твое мнение, я его выскажу...
СТЕПАНИДА. Да остыньте вы, остыньте!
ВАСИЛИСА. А что ты за него впрягаешься?
ПЕТР. Ты с кем это так разговариваешь?
ВАСИЛИСА. ( встает ) Да пошел ты в баню!
ПЕТР. Я не одуплился, что за понт? Если не заглохнешь, я
же тебя...
ВАСИЛИСА. Да, конечно, один свистал, ему вдули, он
перестал...
ПЕТР встает и идет на жену.
Прекрати! Прическу сломаешь!..
ПЕТР. ( рычит как зверь ) Уткнись - я тебя порву!
ВАСИЛИСА. ( кричит ) Люди! Люди!
ПЕТР. ( возвращается и садится на свое место ) Что ты
варежку-то открыла? На панику работаешь? Вот, что был праздник,
что его и не было... ( наливает себе и залпом пьет ) Ради чего
все это? Зачем? Думал, посидим как люди, отметим... Может, в
последний раз... Так нет же!
ВАСИЛИСА. А кто начал-то, кто?..
ПЕТР. Я устал, как я устал... Иногда даже хочу, чтобы все
это поскорее закончилось... Иду на дело, а сам жду... Хочется
жить, но не так, не так... А ведь по сути все уже прожито...
Осталось всего-то ничего... А что было? Да разве ж это жизнь?
Настоящая жизнь, может, там, на арене цирка, под ярким светом
прожекторов, а здесь... А что здесь? Темные подворотни, тупые
лица, полные решимости - что, что может быть хуже? А ведь
некоторые видят в этом романтику...Да и я сам - когда-то... Я
труп, я уже давно труп... Это только раньше мне казалось, что я
крутой мэн... Я - никто, понимаете, я никто? Недавно я увидел
свое лицо в зеркале, увидел... и ужаснулся... Да знаете ли вы,
что меня нет, меня давно уже нет...Я продал свои силы, продал
свои возможности за чужие деньги...
ВАСИЛИСА. А может, тебе того... найти другую работу... Ну
попроще чтобы, без риска...
ПЕТР. Я ведь жизнью своей рискую, можно сказать, за вас...
У меня же никого больше нету...Я ведь, можно сказать, один как
перс во всей Вселенной. Дружки, те голову отгрызут как волки за
бутылку водяры...
ЗИНА. Папа, вот у нас в школе требуется учитель по труду -
я сама объявление видела...
ПЕТР. А что - по труду - это мое!.. В своем деле я, между
прочим, ас, каких поискать надо... Про меня говорят уже даже и
в Бутырках - мне Фуфел рассказывал. Это же тоже настоящее
искусство. Без души здесь ничего не сделаешь - даже на почтовом
ящике замочек не открыть! Это ты верно говоришь - нужны навыки.
Без навыков - не только медведя, даже и медвежонка не
вспорешь... Да ведь не возьмут - у меня три ходки... И вообще,
из близких и дорогих существ только вы у меня и есть в целом
мире...
СТЕПАНИДА. Покушай вот еще салатику - твоего любимого, с
этими - как его? - камарами...
ПЕТР. Как жить, господи, как жить? Что-то у меня все
перепуталось в голове...
ВАСИЛИСА. Петюша, все будет хорошо...
ПЕТР. Ага, завтра на дело... ( Трет виски.)
ВАСИЛИСА. Вот ты говоришь, романтика подворотен... А ведь
ты для меня тоже был героем... Я была простой девчонкой из
детдома, у меня были свои идеалы - мне нравились люди, сильные
духом. Не "Тимур и его команда", а Квакин, который гордо
сплевывал через выбитый зуб... Как я хотела научиться так же!
Мне безумно нравился Мальчиш-Плохиш... Он был единственный, кто
не боялся быть самим собой... Он был один против всех... Я
всегда обожала таких ...Пусть, может, они и некрасивые, не
алендилонистые, как некоторые, пусть, но они... они...живут как
хотят, понимаешь, они сами делают свою судьбу, понимаешь,
своими собственными руками...
ПЕТР. Но ведь я только казался таким... Да, я сильный, я
очень сильный, но жизнь взяла меня в оборот. Ты, конечно,
можешь противиться, дрыгать своими лапками, как та жаба в
молоке, но выбраться тебе не удастся...
ВАСИЛИСА. ( встревожено ) Почему?
ПЕТР. Молоко здесь слишком жидкое - пастеризованное...
ВАСИЛИСА. Главное, что ты не сдаешься, поэтому и не идешь
ко дну...
ПЕТР. А все потому, что оно не тонет...
ЗИНА. Папа, это ты про "Milky Way", да?
ПЕТР. А впрочем, что это мы? ( Берет бутылку и разливает.)
СТАС. Может, видяшку включим, а то тоска смертная?..
ПЕТР. Да у тебя все одни боевики, ничего больше...
ЗИНА. Они вчера с Кощеем смотрели порнуху, "Похотливая
плоть" называется...
СТАС. Да, а кто смотрел вместе с нами, потом еще полез
целоваться?
ЗИНА. Не ври, дурак! Не было такого!
СТЕПАНИДА. Стасик, неужели, когда я ухожу, вы такими
делами занимаетесь?
ВАСИЛИСА. Плохого друга ты завел - Кощея. Он тебя до добра
не доведет...
ПЕТР. Ладно, хватит! И так уже голова беременная!
ВАСИЛИСА. Ну что, кто тост?..
ПЕТР. ( лениво раскинувшись ) Жизнь под солнцем течет не
вполне
Так, как хотелось бы этого мне...
Ладно, мудрец говорит, все равно.
Вот он, стакан. Наливайте вино.
ВАСИЛИСА. Что это на тебя такой депресняк покатил?
СТЕПАНИДА. Покушай салатику, закуси...
ПЕТР. Да не хочу я...
СТЕПАНИДА. ( свекрови ) Может, хоть ты?..
ВАСИЛИСА. Ты, масса, салатику хочешь? Нет, она шепчет -
надо худеть...
СТЕПАНИДА. Куда тебе худеть? Ты и так худая!.. Мужики
любят полных...
ВАСИЛИСА. Кого-то, может, и любят, не знаю...
СТЕПАНИДА. Чего тебе жаловаться-то? Сидишь тут без делов,
а у него бизнес. Он ведь шкурою своею собственной рискует
всякий раз...
ПЕТР. Да, работа тяжелая... Даже для меня, с моим крепким
телом и сильными руками... Не работа - пердячий пар...
ВАСИЛИСА. Работа? А кто сегодня самогон гнал целый день?
Вся халупа провоняла. Тебе-то самому не стыдно за себя?
ПЕТР. Чего это мне должно быть стыдно?
ВАСИЛИСА. Как чего? Ведь ты же сам говоришь, что никто! Ты
- грязь под ногтями! А все твои подельники-компаньоны в люди
повылазили, вон и Царапкин вознесся - полгорода под себя
подмял...
ПЕТР. А ты, Гнида Ивановна, свою линию гнешь, ой гнешь!
ЗИНА. ( качая головой ) Опять...
ВАСИЛИСА. Петюша! Как не гнуть? Неделю сидим без бабок,
живем на семечкины деньги,- позор какой! - а тебе кальмаров
подавай!
ПЕТР. Нет денег на финскую стенку - купи себе шведскую!
Поняла?
ВАСИЛИСА. Что он знает-то! Что знает! А я - другое... Одни
с годами все умней, одни ( показывает на мужа ) становятся лишь
старше...
ПЕТР. Вот ведь кляча какая! В день, можно сказать,
рождения, и такое...
ВАСИЛИСА. Я тебя, конечно, того... ценю, ну там уважаю...
Наверно, просто потому, что ты часть того, что со мною было,
но, сказать честно, хорошего со мной, да ты и сам это знаешь,
не было ничего...
ПЕТР. Как это не было, как? А помнишь, прошлой весной мы
пошли собирать с тобой подснежники, дома были гости, и мы прямо
там... Лежали на поляне, кругом цветы, сверху небо, без единой
тучки, и казалось, весь мир открыт, как это небо, и все еще
только начинается... Так мы же вернулись домой с пустыми
руками, не сорвав ни одного цветочка...
СТАС. В "Похотливой плоти", там тоже, как на природе,
показывали...
СТЕПАНИДА. Стасик, как не стыдно, какая плоть в твоем
возрасте?
ВАСИЛИСА. ( мужу ) Ты не тот, да и я уже другая...
ПЕТР. Да я в самом соке! Еще все впереди! Все изменится...
ВАСИЛИСА. ( поет на мотив старой эстрадной песни ) Все еще
впереди - надейся и жди!
ПЕТР. Нет, серьезно, я в самом соку!
ВАСИЛИСА. Ты в полном хопре!
ПЕТР. Стриги базар-то!
ВАСИЛИСА. Вот и выходит: сколько волка не корми, у оленя
все равно больше...
ЗИНА. ( вставая ) Нет, я больше не могу! Я не хочу здесь с
вами... Без конца ругань, без конца... Вы мне обещали квартиру.
Отдельную. Без вас. Мне
ничего не надо. Я хочу одна...
ВАСИЛИСА. Какая тебе еще квартира? Отец обещал, да и то,
когда подрастешь. Сама ищи жениха с жилплощадью...
ЗИНА. Ну и найду!.. Лишь бы не с вами, а то эти вечные
склоки... Без конца ругань, без конца...
ПЕТР. Квартиру ей, да на какие шиши?
ЗИНА. Да ну вас на фиг!
ПЕТР. Ну и иди, гуляй! Может, чего и нагуляешь!
ЗИНА выходит в прихожую. Громко хлопает дверь.
Да я вовсе не ребенка имел в виду!
СТАС. Ничего себе, сказал я себе!
СТЕПАНИДА. Иди догони ее!
СТАС. Я что, рыжий, что ли?
СТЕПАНИДА. Стасик, я кому сказала?
СТАС. Да вы ее загрузили за полчаса! А говорили: день
варения, в квадрате семьи, соберемся, поговорим по душам,
зависнем, будут бабки, про прежнее забудем, новую жизнь
начнем... Где там!
ПЕТР. Бабки будут - я обещаю... Слово джентльмена... А кто
виноват, что конторы снаружи вроде все солидные, доска там, я
не знаю, из чистого мрамора, офисная мебель со всякими там
прибамбасами, а внутрях, оказывается, "Рога и копыта"... Ох и
дурят нашего брата, ох и дурят!..
ВАСИЛИСА. Она ведь тебе поверила - про эту твою
квартиру... Сам виноват - наговорил, дезориентируешь ее, а ей
ведь надо жениха с жилплощадью искать - говорят, щас много
таких...
ПЕТР. Да рано ей искать с жилплощадью - пусть поживет
еще...
ВАСИЛИСА. Ну уж нет, со мной было, я не хочу, чтоб с ней
повторялось...
ПЕТР. Да не будет этого - она со вкусом...
ВАСИЛИСА. Эх, а все-таки нужно было тебе на завод, когда
брали с судимостью, да ты сам тюфяк:"Я подумаю, подумаю..."
Чего думать, когда прыгать надо!
ПЕТР. Да не умею я ничего - не пилить, не строгать, не
точить... Я ведь, можно сказать, работник умственного труда...
В нашем деле думать важно, а ты... прыгать, прыгать! Сама и
прыгай - как бибизьяна!
ВАСИЛИСА. По-твоему, одни только дураки на производстве? А
у Фуфела друган, этот, с солдатской фамилией, как его? -
Полковников! - между прочим, на машину накопил, правда, на
"копейку", зато почти новую ведь совсем, 76 года, говорит, аж
из шведской стали, долговечная очень, тогда не то, что щас
делали...
ПЕТР. С Фуфелом якшалась?
ВАСИЛИСА. Ну ты даешь - в натуре... Нашел к кому
ревновать! Да, он зацеловал меня до пяток, но у нас с ним
ничего не было... Может быть, и было бы, если бы Зинка из школы
не пришла...
ПЕТР. Ах ты...
ВАСИЛИСА. ( поет ) В Багдаде все спокойно, спокойно,
спокойно...
СТАС. Может, музон включить, а то ведь тоска?
ПЕТР. У тебя все тяжелый рок... А мне что-то рок опротивел
в последнее время... Раньше нравился, а щас не знаю... Радио
включишь - у них два слова только всего: "композицыя",
"импровизацыя"... и "альбом"... Осточертело!
ВАСИЛИСА. А что тебе нравится-то, что?
ПЕТР. Ну по телику бывает кое-что... Вчера вот "Воры в
законе"... Только туфта все это... Какой из Гафта вор? Он бы на
зоне парашу бы чистил...
СТАС. Может, тогда хоть телик включим?
ПЕТР. Да ну его! Задолбали уже с этими - "Дирол",
"Стиморол"...
СТАС. Ну и я тогда пойду... Умирать здесь с вами... (
Встает и мнется в нерешительности.) Батя, дай денег!
ПЕТР достает из кармана мелочь.
ПЕТР. На тебе, в фонд развития!
СТАС. Батя, да пошел ты! Ты что, издеваешься? Дай еще!
ПЕТР. Иди! В следующий раз... Завтра!
СТАС. Какое еще "завтра"? Давай сейчас!
ПЕТР. Я же сказал... Иди!
СТАС. У меня свитер мертвый, хожу как ремок, а ты...
ПЕТР. Нормальный у тебя свитер!
СТАС. Колеса еще ничего, а свитер мертвый! Башляйте!
СТЕПАНИДА. Стасик, папа завтра на работу идет, заработает
и отдаст...
СТАС. Он все дает и дает - уже несколько месяцев...
Задолбался уже давать...
ПЕТР. Эй, отец, ты это с кем, а ? Что-то больно деловой
стал - как триста китайцев!
СТАС. Просто мне нужно свитера! Башляй мне! Ведь обещал,
обещал!
ПЕТР. Фильтруй свой базар, сосунок! Я тебе кто?
СТАС. ( смотрит на часы ) Блин, у меня же стрелочник в
семь! Пойду я. От вас тухлятиной воняет! ( Выходит в прихожую и
громко хлопает дверью.)
ПЕТР. Прыщавый драчило! И это - сын?
ВАСИЛИСА. Что ты болтаешь-то? Что болтаешь? Опомнись,
несчастный!
ПЕТР. Говорю - что слышала!
СТЕПАНИДА. Ну и чего ты добился, что обругал Стасика? Как
тебя после этого звать-величать?.. ( Стучит по столу.)
Здравствуй, дерево!
ПЕТР. Хавальник свой закрой, и не базлай, пока не спросят!
ВАСИЛИСА. А что это ты на нее вскинулся?
ПЕТР. Вот я и говорю: не базлай!
СТЕПАНИДА. Я же тебя не трогаю! Успокойся! Больной...
паразит!
ПЕТР. ( встает ) Ну все, я за себя не отвечаю!
ВАСИЛИСА. Что ты встал-то - как памятник самому себе?
ПЕТР. Я щас такой кипеж подниму!.. Я щас такое устрою... (
Садится.)
СТЕПАНИДА. Кто мне вчерась про норковую шубу каркал? Так
вот, не нужна мне никакая шуба из твоих лап!
ПЕТР. Тебе скоро не шуба понадобится...
ВАСИЛИСА. Ты, Торчи-Торчуньский, что ты болтаешь? Она еще
на твоих похоронах погуляет...
ПЕТР. Достали уже эти старперы! Куда не пойдешь - везде
они, и зырят, зырят, зырят... Сколько братанов погорело на
этом!
СТЕПАНИДА. Не зря отец говорил: "Не полагайся на него! Он
как копейку заприметит, так зенки и сверкают!"
ПЕТР. А сам-то перед смертью соседа обворовал!
СТЕПАНИДА. Гад ты такой! Что городишь, что городишь? Он
был честнейшей души человек - брал только, что плохо лежало!
ПЕТР. А плохо лежала у него каждая щепка!
СТЕПАНИДА. Гад ты такой! Дня не прошло, как обещал шубу, а
уже - чтоб ты сдохла!
ПЕТР. Да не говорил я такого!
СТЕПАНИДА. Вот, значит, уже и не говорил! От своих же
собственных слов открещиваешься, ирод окаянный! Шубы для матери
родной пожалел! А что люди про меня говорят, его не волнует! А
они смеются, пальцами тычут, говорят: "Смотри! Смотри! Эта та
пошла, у которой сынок народ грабит, а она в драном пальтишке,
пятнадцать лет носит!" И ха-ха-ха, и хи-хи-хи... А сынок
родненький с дружками своими, ворами подзаборными, водку
пьянствует, матом на детей малых ругается, в карты на деньги
играет с шулерами разными...
ПЕТР. Да будет тебе шуба... Завтра! Только успокойся!
СТЕПАНИДА. Я сказала: не нужна мне шуба из твоих лап...
Разве ж дело в шубе? Дело в твоем ко мне отношении... Я тебя
родила, кормила, поила, мучилась с тобой, думала все, чтобы
ладный вырос... А ты вон рецидивистом заделался... Да еще и
скупердяйствуешь! Как в глаза людям смотреть!
ПЕТР. Да принесу я тебе шубу, принесу... завтра же!
СТЕПАНИДА. Не нужна мне твоя шуба! Чем такого сына иметь,
лучше не иметь его вовсе!.. Жидом стал!. А грозился золотом с
ног до головы засыпать...Я ведь до сих пор помню, как
говорил... Говорил, когда, дескать, вырасту, я же тебя завалю
деньгами...Восемь лет было, не боле... Где они, твои деньги?
Даже шубу, и ту зажилил... Прав был отец-покойничек, как в воду
глядел, про зенки эти твои говорил... Так оно и вышло... По
свету пустил...
ВАСИЛИСА. Зинку выгнал, Стасика обругал, на Степаниду
Ивановну уже наезжает! Адреналин тут из себя на всех нас
выпускает!
СТЕПАНИДА. Да знала ли я, когда с ним по больницам ходила,
чем дело закончится? Знала ли я, когда ночей бессонных не
спала, какой будет результат? А результат, он вот! ( Выбегает в
прихожую, и через несколько секунд оттуда вылетает рваное
бардовое пальто.)
ГОЛОС БАБУШКИ. Да даже и не желаю я ни об чем больше с
тобой разговаривать! Когда вырасту, говорил, я тебя завалю
деньгами... Восемь лет было, не боле...( Хлопает дверью.)
ПЕТР. ( жалобно ) Куда она?
ВАСИЛИСА. Наверно, к соседке, Алевтине...
ПЕТР. Ты-то как ко мне относишься?
ВАСИЛИСА. Ты же знаешь, жена я как будто бы тебе...
ПЕТР. Я говорю о чувствах...
ВАСИЛИСА. Ты говоришь, чуйства... Какие могут быть
чуйства? Может, раньше они и были... Помнишь, предлагал когда
на себе мне жениться... Про замок плел... Сам зажимал меня, а
говорил про замок, что, мол, в замке будем жить... А я ведь,
дура, верила тогда... Какой дурой была вообще! Представляла
агромадный сказочный замок со сторожевыми башнями и вышками, а
во всем замке только мы с тобой: ты и я... Ты могучий и сильный
мужчина с крепким телом и в шлеме на голове, а я стройная и
худенькая девочка, как цветок лотоса, как лиана... На мне
серебристое платье с блестками, точно такое же, как у
воспитательницы из детдома, - она еще потом умерла от свинки,
когда не помыла руки, на тебе - кольчуга пятнистая, как у Ильи
Муромца, что из басни...У тебя еще в одной руке был щит, на
котором ты подносил мне шоколад и пирожные, а в другой палица,
которой ты защищал замок от гадов ползучих, фашистов
недобитых...
ПЕТР. Как красиво ты рассказываешь! ( восторженно )
Василиса!
ВАСИЛИСА. Раньше, может, и были чуйства... Сейчас нет
никаких чуйств... Ты не тот, да и я уже другая...
ПЕТР. Ты была такой... такой... такой сочненькой...Ну
почему мы так редко вспоминаем, что было? Почему так редко
говорим?
ВАСИЛИСА. Не зря ведь, кто прошлое помянет, у того глаз
вон...
ПЕТР. А кто забудет, оба... Василиса!
ВАСИЛИСА. В общем-то, не такое плохое было время... Ты еще
не сидел, я еще не знала мужиков... Да, славное было время!
ПЕТР. Василиса! Давай воскресим былое! ( Придвигается к
ней.)
ВАСИЛИСА. Кобель поганый! Нашел слабую жилку... Ну уж
нет... Проституткам вокзальным про замки рассказывай, а мне
нечего... Я уже не такая дура, как раньше...
ПЕТР. ( встает и идет на нее ) Ты ведь сама говорила, что
любишь... как медведь бороться!
ВАСИЛИСА. Я те не дам, не дам, не дам! Даже не проси! Иди
к Дуньке Кулаковой!
ПЕТР. Я с тебя угораю... Что ты как заклинание какое - "Не
дам! Не дам!" Слышь, может, хватит заниматься садомазохизмом?
Может, мы щас с тобой того, а? Ну, забудем про все?
ВАСИЛИСА. Ага, как это по-немецки? Аус дрюк? Или
по-английски? Рукен брич? Так? Одним словом, кувыркайки на
батуте? Да?
ПЕТР. Где ты нахваталась? Где нахваталась?
ВАСИЛИСА. ( твердо ) Не дам...
ПЕТР. ( садится ) И не на такие сейфы ходил...
ВАСИЛИСА. Взломщик! Видеть не могу твою рожу
протокольную... Всю жизнь мне испортил...
ПЕТР. Ну, иди! Давай помиримся! Иди! Покажу кое-чего!
ВАСИЛИСА. Чего я не видела! И не такое видела! Только у
других впридачу еще и воздух есть, капуста то есть... А мужик
без денег - не мужик, а обезьяна шимпанзе, у той тоже их нет
кроме банана...
ПЕТР. Мне ведь завтра на дело...
ВАСИЛИСА. Только хватит, хватит уже, пожалуйста! Соловья
завтраками не кормят! Где деньги? Кто клялся, божился? Кто
трепался про двухэтажный колледж на Белой речке, про лимузин
"Опель-фанера" - как у Шкаликова! Кто обещал свозить в
Гваделупупу до "пока не надоест"? Кто? Отвечай мне, кто?
ПЕТР. Ничего, будут! Может, завтра и выгорит... Избави нас
бог попасть в какой-нибудь просак...
ВАСИЛИСА. А мне ведь завтра, между прочим, к зубному на
примерку... В "Шиньонах" уже давно ждут - не могу выкупить...
ПЕТР. Ну ладно, иди, давай забудемся!..
ВАСИЛИСА. Пойду, пойду, только не к тебе! Достал ты меня!
ПЕТР. ( преграждая ей дорогу ) Василиса! Ты куда?
ВАСИЛИСА. К соседу!
ПЕТР. Василиса!
ВАСИЛИСА. Что, обломался, психованный дурак?
ПЕТР. Ты куда, Василиса?
ВАСИЛИСА. Я же сказала...
ПЕТР. Не пущу!
ВАСИЛИСА. Щас как дуну - улетишь...
ПЕТР испуганно отходит. Хлопает дверь. Он стоит. Качается.
Возвращается в комнату. Садится за стол. Сидит и молчит. Вдруг
вскакивает и стягивает со стола скатерть. Тарелки падают на пол
и бьются. Он яростно топчет их ногами. Опрокидывает стол. Стоит
в растерянности. Тяжело дышит. Садится. Находит сигареты.
Нервно курит. В комнате постепенно темнеет. Видны лишь тень
хлипенького мужчины и огонек тлеющей сигареты. Он берет телефон
и набирает двузначный номер.
ПЕТР. Алло! Завтра в восемь вечера на магазин "Русский
мех", что на Ленина, будет совершен налет... Это не розыгрыш...
Нет...
Звучат короткие гудки. Кладет трубку. Откидывается на
спинку стула. Снова закуривает и в темноте пускает кольца дыма.
Все, аллес!
Громко звучат длинные телефонные гудки, постепенно
трансформируясь в завывание милицейской сирены. Затемнение.
Мигает свет. Занавес.
КОНЕЦ.
|
|