|
|
К.ЧАПЕК
Рассказы
Дашенька, или история щенячьей жизни
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ГОСПОДИНА ГИРША
Минда, или о собаководстве
РАССКАЗ СТАРОГО УГОЛОВНИКА
С точки зрения кошки
СЛУЧАЙ С ДОКТОРОМ МЕЙЗЛИКОМ
Собака и кошка
scanned by: uralres@etel.ru
"СЛУЧАЙ С ДОКТОРОМ МЕЙЗЛИКОМ".
- Послушайте, господин Дастих, - озабоченно сказал полицейский чинов-
ник доктор Мейзлик старому магу и волшебнику, - я к вам, собственно, за
советом. Я вот ломаю голову над одним случаем.
- Ну, выкладывайте!-сказал Дастих.-С кем там и что стряслось?
- Со мной, - вздохнул доктор Мейзлик. - И чем больше я об этом случае
думаю, тем меньше понимаю, как он произошел. Просто можно с ума сойти.
- Так кто же все это натворил? - спросил Дастих успокаивающе.
- Никто!-крикнул Мейзлик.-И это самое скверное. Я сам совершил что-то
такое, чего понять не в состоянии.
- Надеюсь, все это не так страшно, - успокаивал доктора Мейзлика ста-
рый Дастих. - А что же вы все-таки натворили, дружище?
- Поймал медвежатника, - мрачно ответил Мейзлик.
- И это все?
- Все.
- А медвежатник оказался ни при чем, - подсказал Дастих.
- Да нет, он же сам признался, что ограбил кассу в Еврейском благот-
ворительном обществе. Это какой-то Розановский или Розенбаум из Львова,
- ворчал Мейзлик. - У него нашли и воровской инструмент, и все прочее.
- Так чего же вы еще хотите?-торопил его старый Дастих.
- Я бы хотел понять, - сказал полицейский чиновник задумчиво, - каким
образом я его поймал. Подождите, сейчас я вам все расскажу по порядку.
Месяц тому назад, третьего марта, я дежурил до полуночи. Не знаю, помни-
те ли вы, что в первых числах марта три дня подряд лил дождь. Я заскочил
на минутку в кафе и собрался было уже идти домой, на Винограды. Но вмес-
то этого почему-то пошел в противоположную сторону, по направлению к
Длажденой улице. Скажите, пожалуйста, почему я пошел именно в ту сторо-
ну?
- Возможно, просто так, случайно, - предположил Дастих.
- Послушайте, в этакую погоду человек не болтается по улицам просто
так, от нечего делать. Я бы хотел знать, какого черта меня понесло туда?
Не думаете ли вы, что это было предчувствие? Знаете, нечто вроде телепа-
тии.
- Да, - утвердительно кивнул головой Дастих. - Вполне возможно!
- Вот видите, - заметил Мейзлик как-то озабоченно. - То-то и оно! Но
это также могло быть и просто подсознательное желание взглянуть, что де-
лается "У трех девиц".
- А-а, вы имеете в виду ночлежку на Длажденой улице, - вспомнил Дас-
тих.
- Вот именно. Там обычно ночуют карманники и медвежатники из Будапеш-
та или из Галиции, когда приезжают
в Прагу по своим "делам". Мы за этим кабаком следим. Как по-вашему,
может быть, я просто по привычке решил заглянуть туда?
- Вполне может быть, - рассудил Дастих, - такие вещи иногда делаются
совершенно механически, в особенности если они входят в круг служебных
обязанностей. Тут нет ничего удивительного.
- Так вот, пошел я по Длажденой улице, - продолжает Мейзлик, - загля-
нул мимоходом в список ночлежников "У трех девиц" и отправился дальше.
Дойдя до конца улицы, остановился и повернул обратно. Скажите, пожалуйс-
та, ну почему я повернул обратно?
- Привычка, - предположил Дастих, - привычка патрулировать.
- Возможно, - согласился полицейский чиновник. - Но ведь я уже кончил
дежурство и хотел идти домой. Может быть, это было предвидение?
- Такие случаи тоже известны, - признал Дастих, - но в них нет ничего
загадочного. Просто это значит, что человек обладает сверхъестественным
чутьем.
- Черт возьми, - закричал Мейзлик, - так это была привычка или
сверхъестественное чутье? Вот это-то мне и хотелось бы знать. Да, пого-
дите. Когда я повернул обратно, то повстречал какого-то человека. Вы
спросите - ну и что же, разве кому--либо возбраняется ходить в час ночи
по Длажденой улице? В этом нет ничего подозрительного. Я и сам ничего в
том не заподозрил; однако остановился под самым фонарем и стал закури-
вать сигарету Знаете, мы всегда так поступаем, когда впотьмах хотим ко-
го-нибудь внимательно разглядеть. Как вы думаете, это была случайность,
привычка, или... некая неосознанная тревога?
- Не знаю, - сказал Дастих.
- Я тоже, черт побери! - злобно воскликнул Мейзлик. - Зажигаю я сига-
рету под самым фонарем, а человек проходит мимо меня. Господи, я даже не
взглянул ему в лицо, стоял, уставившись в землю. Этот парень уже прошел,
и тут что-то мне в нем не понравилось. "Проклятие! - сказал я сам себе.
- Тут что-то не в порядке, но что именно? Ведь я этого типа даже не
разглядел". Стою я у фонаря, под проливным дождем, и раздумываю. И вдруг
меня осенило... Ботинки! У этого человека что-то странное было на ботин-
ках.
- "Опилки!" - неожиданно громко проговорил я.
- Какие опилки? - спросил Дастих.
- Обыкновенные металлические опилки. В ту минуту я понял, что у про-
хожего на ранте ботинок были опилки.
- А почему бы у него на ботинках не могли быть опилки?- спросил Дас-
тих.
- Могли, разумеется, - воскликнул Мейзлик, - но именно в этот момент
я просто видел, да, да, видел вскрытый сейф, из которого на пол сыплются
металлические опилки. Знаете, опилки от стальных пластин. Я просто ви-
дел, как эти ботинки шлепают по этим опилкам.
- Так это интуиция, - решил Дастих, - гениальная, но бессознательная.
- Бессмыслица! - сказал Мейзлик. - Да не будь дождя, я бы на эти
опилки и внимания не обратил. Но когда идет дождь, обычно на обуви не
бывает опилок, понимаете?
- Ну так это эмпирический вывод, - уверенно произнес Дастих. - Блес-
тящий вывод, сделанный на основе опыта. А что дальше?
- Я, конечно, пошел за этим парнем, и, само собой разумеется, он за-
катился к "Трем девицам". Потом я по телефону вызвал двух сыщиков, и мы
устроили облаву: нашли и Розенбаума с опилками на ботинках, воровской
инструмент, и двадцать тысяч из кассы Еврейского благотворительного об-
щества. В этом уж не было ничего необычного. Знаете, в газетах писали,
что на сей раз наша полиция проявила блестящую оперативность. Какая
бессмыслица! Скажите, пожалуйста, что было бы, если бы я случайно не по-
шел по Длажденой улице и случайно не поглядел этому прохвосту на ботин-
ки? То-то и оно! Так вот, была ли это только случайность?-удрученно
спросил доктор Мейзлик.
- А это и не важно, - произнес Дастих. - Поймите, молодой человек,
ведь это успех, с которым вас можно поздравить.
- Поздравить! выпалил Мейзлик. - Господин Дастих! Да как же тут позд-
равлять, когда я не знаю, чему я обязан своим успехом7 Своей сверхъес-
тественной проницательности? Полицейской привычке или просто счастливой
случайности? А может, интуиции или телепатии? Подумать только! Ведь это
- мое первое настоящее дело! Человек должен чем-то руководствоваться!
Предположим, завтра меня заставят расследовать какое-нибудь убийство.
Господин Дастих, что я буду делать? Начну бегать по улицам и пристально
смотреть на все ботинки? Или побреду куда глаза глядят в надежде, что
предчувствие или внутренний голос приведут меня прямо в объятия убийцы?
Вот ведь какая история получается! Вся полиция теперь твердит: у этого
Мейзлика нюх, из этого парня в очках будет толк, у него талант детекти-
ва. Отчаянное положение! - ворчал Мейзлик. - Какая-то метода должна у
меня быть?! Понимаете, до этого случая я верил во всякие бесспорные ме-
тоды, где важную роль играют внимание, опыт, систематическое следствие и
прочая чепуха. Но когда я задумываюсь над этой историей, то вижу... Пос-
лушайте! - воскликнул доктор Мейзлик с облегчением. - Я думаю, что все
это - просто счастливая случайность.
- Да, похоже. - сказал Дастих мудро. - Но известную роль здесь сыгра-
ли логика и пристальное внимание.
- И обычная рутина, - горько добавил молодой полицейский чиновник.
- И еще интуиция. А также в какой-то мере дар предвидения. И инс-
тинкт.
- Господи боже мой! Так вы теперь видите, как все это сложно, - огор-
чился Мейзлик. - Скажите, что же мне теперь делать?
- Доктор Мейзлик, вас к телефону, - позвал его метрдотель. - Звонят
из полицейского управления.
- Вот вам, пожалуйста! - проворчал удрученный Мейзлик Когда Мейзлик
вернулся, он был бледен и взволнован.
- Кельнер, счет! - крикнул он раздраженно. - Так оно и есть, сказал
он Дастиху. - Нашли какого-то иностранца, убитого в отеле, проклятие ...
И Мейзлик ушел.
Казалось, этот энергичный молодой человек сам не свой oт волнения.
К.ЧАПЕК
"РАССКАЗ СТАРОГО УГОЛОВНИКА".
- Это что, - сказал пан Яндера, писатель, - разыскивать воров - дело
обычное, а вот что необычно, так это когда сам вор ищет того, кого,
собственно, обокрал. Так, к вашему сведению, случилось со мной. Написал
я недавно рассказ и опубликовал; и вот когда стал я читать его уже напе-
чатанным, охватило меня какое-то тягостное ощущение. Братец, говорю се-
бе, а ведь что-то похожее ты уже где-то читал... Гром меня разрази, у
кого же я украл эту тему? Три дня я ходил, как овца в вертячке, и - ну,
никак не вспомню, у кого же я, как говорится, позаимствовал. Наконец
встречаю приятеля, говорю: слушай, все мне как-то кажется, будто послед-
ний мой рассказ с кого-то списан.
- Да я это с первого взгляда понял, - отвечает приятель, - это ты у
Чехова слизал. - Мне тут прямо-таки легче стало, а потом, в разговоре с
одним критиком, я и скажи: вы не поверите, сударь, порой допускаешь пла-
гиат, сам того не зная; к примеру, вот ведь последний мой рассказ-то -
ворованный!
- Знаю, - отвечает критик, - это из Мопассана. - Тогда обошел я всех
моих добрых друзей... Послушайте, коли уж ступил человек на наклонную
плоскость преступления, то остановиться ему никак невозможно! Предс-
тавьте, оказывается, этот единственный рассказ я украл еще у Готтфрида
Келлера, Диккенса, д'Аннунцио, из "Тысячи и одной ночи", у Шарля Луи Фи-
липпа, Гамсуна, Шторма, Харди, Андреева, Банделло, Розеггера, Реймонта и
еще у целого ряда авторов! На этом примере легко видеть, как все глубже
и глубже погрязаешь во зле...
- Это что, - возразил, хрипло откашливаясь, пан Бобек, старый уголов-
ник. - Это мне напоминает один случай, когда убийца был налицо, а вот
подобрать к нему убийство никак не могли. Не подумайте чего, это было не
со мной; просто я с полгода гостил в том самом заведении, где этот убий-
ца сидел раньше. Было это в Палермо. - И пан Бобек скромно пояснил: - Я
туда попал всего-то из-за какого-то чемоданишки, который подвернулся мне
под руку на пароходе, шедшем из Неаполя. И про случай с этим убийцей мне
рассказал старший надзиратель того дома; я, видите ли, учил его играть в
"францисканца", "крестовый марьяж" и "божье благословение" - эту игру
еще иначе называют "готисек". Очень уж он набожный был, этот надзира-
тель.
Так, значит, раз ночью ихние фараоны - а они в Италии всегда парочка-
ми ходят - видят: по виа Бутера - это та улица, что ведет к ихнему воню-
чему порту, - во все лопатки чешет какой-то тип. Они его хвать, и -
porco dio! (Итальянское ругательство- прим. Перев.) - в руке-то у него
окровавленный кинжал. Ясное дело, приволокли его в полицию, говори, мол,
теперь, парень, кого пришил. А парень - в рев, и говорит: убил, говорит,
я человека, а больше ничего не скажу; потому как если скажу больше, то
сделаю несчастными других людей. Так они ничего от него и не добились.
Ну, известно - сейчас же мертвое тело кинулись искать, да ничего та-
кого не нашли. Велели осмотреть всех "дорогих усопших", заявленных в то
время как покойники; однако все, оказалось, умерли христианской смертью,
кто от малярии, кто как. Тогда опять взялись за того молодца. Он назвал-
ся Марко Биаджо, столярным подмастерьем из Кастрожованни. Еще он пока-
зал, что нанес этак ударов двадцать человеку христианского происхождения
и убил его; но кто этот убитый, он не скажет, чтоб не втягивать в беду
других людей. И - баста! Кроме этих слов он все только божью кару на се-
бя призывал да колотился головой об пол. Такого раскаяния, говорил над-
зиратель, в жизни еще никто не видывал.
Однако, сами знаете, фараоны ни одному слову не верят; говорят они
себе - может, этот Марко вовсе никого не убивал, а так только, врет.
Послали его кинжал в университет, и там сказали, что кровь на клинке че-
ловечья, надо быть, сердце он этой штукой проткнул. Ну, прошу прощения,
а я все-таки не понимаю, как это они могут узнать. Н-да, так что же им
теперь делать: убийца вот он, а убийства нет! Нельзя же судить человека
за неизвестное убийство; сами понимаете, должен тут быть corpus
delicti(состав преступления (лат.)). А Марко этот между тем все молится,
да хнычет, да просит, чтоб его уж поскорей суду предали, хочет он свой
смертный грех искупить. Ты, porca Madonna, говорят ему, коли хочешь,
чтоб правосудие тебя осудило, признайся, кого ты зарезал; не можем мы
тебя повесить просто так; ты нам, проклятый мул, хоть свидетелей каких
назови! "Я сам и есть свидетель!-кричит Марко,-я присягну, что убил че-
ловека!" Вот ведь какое дело-то...
Надзиратель говорил мне еще, что был этот Марко красивый такой, слав-
ный парень; испокон веку не было у них такого славного убийцы. Читать он
не умел, но Библию, хоть и держал ее вверх ногами, из рук не выпускал, и
все ревел. Подослали тогда к нему одного патера, доброты ужасной, чтоб
дал он ему духовное утешение да между прочим на исповеди ловко бы и вы-
ведал, как с этим убийством дело было. Так этот патер, когда выходил от
Марко, слезы утирал; говорит, коли не испортится еще как-нибудь этот
арестант, то наверняка сподобится великой милости; мол, это душа, жажду-
щая справедливости. Однако, кроме таких вот речей да слез, ничего от не-
го и патер не дождался. "Пусть меня повесят, и баста, - твердил Марко, -
пусть уж я искуплю тяжкую мою вину; без справедливости нельзя!" Так тя-
нулось дело полгода с лишком, а все не могли подыскать подходящий труп.
Видя, что, в общем, какая-то глупость получается, говорит начальник
полиции: тысяча чертей, коли этот Марко во что бы то ни стало желает,
чтоб его повесили, отдадим ему то убийство, что случилось через три дня
после его ареста, там, в Аренелле, где нашли ту зарезанную бабу; просто
позор, тут у нас убийца без убийства и без трупа, а там этакое славное,
добротное убийство, а преступника нет. Свалите все это как-нибудь в одну
кучу; если этот Марко хочет, чтоб его осудили, то ему ведь все равно за
что; а уж мы ему всячески навстречу пойдем, пусть только эту бабу на се-
бя возьмет. Ну, предложили это дело Марко, обещав, что тогда он наверня-
ка вскорости получит петлю на шею и будет ему покой. Марко маленько по-
колебался, да и говорит: нет, раз уж погубил я душу убийством, то не
стану обременять ее еще такими смертными грехами, как ложь, обман и
клятвопреступление. Такой уж, господа, был он справедливый человек.
Ну, дальше некуда; теперь они там в уголовной полиции думали только о
том, как бы им от проклятого Марко избавиться. "Знаете что, - говорят
они надзирателю, - сделайте как-нибудь так, чтоб он мог бежать; предать
суду мы его не можем, это срамиться только, и отпустить его на свободу
тоже нельзя, поскольку он сознался в убийстве; так что постарайтесь,
чтоб этот die cane maledetto (Итальянское ругательство) как-нибудь неза-
метно смылся". Так слушайте же, стали с тех пор этого Марко в город по-
сылать, без конвоя - за перцем там, за нитками; днем и ночью камера его
стояла настежь, а Марко целыми днями шлялся по церквам и ко всем святым,
а к восьми вечера, бывало, мчится, высунув язык, чтоб у него перед носом
не захлопнули тюремные ворота. Один раз их нарочно закрыли раньше, так
он поднял такой гвалт, так колотил в эти ворота, что пришлось открыть,
впустить его в камеру.
Вот раз вечером и говорит ему надзиратель: "Эй ты, роrса Madonna,
нынче ты здесь в последний раз ночуешь; раз не желаешь признаться, кого
убил, то мы тебя, бандит этакий, отсюда вышвырнем; иди ты к черту, пусть
он тебя и наказывает!" В ту ночь Марко повесился на окне своей камеры...
Знаете, тот патер, правда, говорил, что если кто кончает с собой
из-за угрызений совести, то хоть и тяжкий это грех, а все же может такой
человек спасти душу, поскольку умер в состоянии действенного раскаяния.
Но, скорее всего, патер тут что-то путал, вопрос-то ведь до сих пор
спорный. Короче, поверьте мне, дух этого Марко с тех пор так и жил в его
камере. Получалось вот что: как кого в эту камеру засадят, так в том че-
ловеке просыпается совесть, начинает он раскаиваться в своих поступках,
и покаяние творит, и полностью обращается. Конечно, каждому на это свое
время требовалось: кто простой проступок совершил, тот в одну ночь обра-
щался, кто легкое преступление - за два-три дня, а настоящие злодеи и по
три недели маялись, пока обратятся. Дольше всего держались медвежатники,
растратчики и вообще те, кто у больших денег ходит; я вам говорю, от
больших денег совесть как-то особенно недоступной, что ли, делается,
вроде ей рот затыкают. Но сильнее всего действовал дух Марко в день его
смерти. Так они там в Палермо устроили из этой камеры что-то вроде исп-
равительного заведения, понимаете? Сажали туда арестантов, чтоб те рас-
каялись в своих злодействах и обратились. Конечно, есть и такие преступ-
ники, что пользуются у полиции протекцией, а некоторые этим сволочным
фараонам просто нужны - так что, ясное дело, не всякого в эту камеру со-
вали, оставляли кое-кого и без обращения; думается мне, они даже, случа-
лось, и взятки брали с крупных мерзавцев за обещание не сажать их в чу-
дотворную камеру. Нынче уж и в чудесах никакой честности нет... Вот что,
господа, рассказал мне этот надзиратель в Палермо, и коллеги мой, бывшие
тогда там, все это подтвердили. Как раз сидел там за бесчинство и драку
один английский матрос по фамилии Бриггс; так этот самый Бриггс из той
камеры прямиком на Формозу подался, миссионером, и, я потом слыхал, спо-
добился мученической смерти. И вот еще странность: ни один надзиратель
не желал и носа сунуть в Маркову камеру - до того они боялись, что, не
дай бог, на них сойдет благодать и они раскаются в своих делах...
Так вот, как я уже говорил, обучал я тамошнего старшего надзирателя
кое-каким играм, что понабожнее. Эк, как он ярился, когда проигрывал!
Раз как-то шла к нему особенно мерзкая карта, это его и вовсе допекло, и
запер он меня в Маркову камеру. "Per Bacco (Клянусь Вакхом {итал.)),
кричит, я тебя проучу!" А я лег, да и уснул. Утром вызывает меня надзи-
ратель, спрашивает: ну что, обратился? "Не знаю, говорю, Signore
commandante (господин начальник (итал.));я спал как сурок". - "Тогда
марш обратно!" - кричит. Да что растягивать - три недели просидел я в
этой камере, а все ничего; никакое такое раскаяние на меня не снизошло.
Тут стал надзиратель головой качать, говорит: вы, чехи, верно, страшные
безбожники или еретики, на вас ничего не действует! И обругал меня ужас-
ными словами.
И знаете, с тех пор Маркова камера вообще перестала действовать. Кого
бы туда ни совали, никто больше не обращался, и ничуть лучше не стано-
вился, и не раскаивался - ну, нисколечко! Одним словом, прекратилось
действие. Ох, боже ты мой, и скандал же поднялся! Меня и в дирекцию тас-
кали, мол, чего-то я там у них расстроил и всякое такое. Я только плеча-
ми пожимаю: я-то тут при чем? Тогда они мне трое суток темного карцера
влепили - за то, говорят, что я эту камеру испортил.
К.ЧАПЕК
"ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ГОСПОДИНА ГИРША".
- Недурной случай, - сказал господин Тауссиг, - но с большим недос-
татком, раз он произошел не в Праге, ведь даже в уголовных делах надо
думать об интересах родины. Ну, скажите на милость, что нам до событий,
которые произошли в Палермо или еще черт знает где? Какой нам от этого
толк? А вот если интересное преступление совершается в Праге, так это,
по-моему, господа, даже лестно. О нас, думаю я себе, сейчас говорит весь
мир, так вроде и на душе приятнее. Ну и понятно, там, где совершается
приличное уголовное преступление, и торговля идет живей: ведь оно свиде-
тельствует о благополучии жителей и вообще вызывает доверие, не так ли?
Но для этого нужно, чтобы преступник был пойман.
Не знаю, помните ли вы историю старого Гирша с Долгого проспекта. Он
торговал кожами, но случалось ему продавать персидские ковры и тому по-
добные вещи восточного происхождения. Долгие годы он вел какие-то дела с
Константинополем и там же подхватил болезнь печени, а потому был тощий,
словно дохлая кошка, и желтый, как будто его вытащили из дубильного ча-
на. А эти самые торговцы коврами - то ли армяне, то ли турки из Смирны -
ходили к нему, потому что он умел с ними по-свойски договориться. Они,
эти самые армяне, страшные мошенники, с ними даже еврей должен быть на-
чеку. Так вот, на первом этаже у Гирша была кожевенная лавка, а оттуда
наверх вела винтовая лесенка в контору, за которой находилась его квар-
тира, где сиднем сидела госпожа Гиршова: она была такая толстая, что и
двигаться не могла.
Так вот, однажды, около полудня, один из приказчиков поднялся наверх
к господину Гиршу узнать, нужно ли послать некоему Вайлю в Брно кожу в
кредит; но Гирша в конторе не оказалось. Это было странно, конечно, по
приказчик подумал, что господин Гирш заглянул к жене. Однако вскоре вниз
спустилась служанка звать господина Гирша обедать.
- Как так обедать? - удивился приказчик. - Ведь господин Гирш дома.
- Да как же дома? - отвечает служанка, - госпожа Гиршова целый день
сидит рядом с конторой и не видела мужа с самого утра.
- И мы, - заметил приказчик, - тоже его не видели, правда, Вацлав?
Вацлав этот был слуга.
- В десять часов я отнес ему почту, - сказал приказчик, - господин
Гирш еще рассердился, потому что мы должны были настоятельно напомнить
Лембергеру о дубленых телячьих кожах; после хозяин и носу не высунул из
конторы.
- Господи, - воскликнула служанка, - ведь в конторе-то его нет! Не
отправился ли он куда-нибудь в город?
- Через лавку он не проходил, - ответил приказчик, - мы бы непременно
его увидели, правда ведь, Вацлав? Может, он вышел через квартиру?
- Это невозможно, - твердила свое служанка, - госпожа Гиршова увидела
бы его!
- Погодите, - сказал приказчик, - когда я к нему вошел, он сидел в
халате и в шлепанцах; сходите-ка да поглядите, не надел ли он ботинки,
калоши и зимнее пальто. - Дело-то было в ноябре, шел сильный дождь.
- Если он оделся, - говорит приказчик, - значит, ушел куда-то в го-
род, а если нет, то должен быть дома, вот и все.
Служанка помчалась наверх, но тут же вернулась сама не своя.
- Боже мой, господин Гуго, говорит она приказчику, - ведь хозяин,
господин Гирш, не надевал ботинки, ничего-шеньки не надевал, а госпожа
Гиршова уверяет, что из квартиры он выйти не мог, потому как тогда ему
пришлось бы проходить через ее комнату!
- Через лавку он тоже не проходил, - сказал приказчик, - его сегодня
вообще тут не было, вот только он вызвал меня с почтой в контору. Вац-
лав, пойдемте его искать.
Первым делом побежали к контору. Там не было заметно никакого беспо-
рядка: в углу - несколько скатанных ковров, на столе - недописанное
письмо Лембергеру, над столом горел газовый рожок.
- Тогда совершенно ясно, - сказал Гуго, - господин Гирш никуда не
уходил; иначе погасил бы лампочку, не правда ли? Он должен быть дома.
Но обыскали всю квартиру, а Гирш словно сквозь землю провалился. Гос-
пожа Гиршова в своем кресле рыдала навзрыд. Казалось, - рассказывал по-
том Гуго, - будто трясется груда студня.
- Госпожа Гиршова, - сказал тогда Гуго (удивительное дело, как это
молодой еврей, когда понадобится, сразу все сообразит). - Не плачьте,
госпожа Гиршова, господин Гирш никуда не сбежал, - кожи идут хорошо,
кроме того, он не инкассировал никаких долговых исков, не так ли?
Где-нибудь шеф должен быть. Если он до вечера не объявится, сообщим в
полицию, но не раньше, госпожа Гиршова, - сами понимаете: такое необыч-
ное происшествие фирме не на пользу.
Прождали, значит, до вечера и все искали господина Гирша, а о нем ни
слуху ни духу. В надлежащее время господин Гуго закрыл лавку и отправил-
ся в полицию заявить, что господин Гирш исчез. Тогда из полиции прислали
детективов; они прочесали весь дом, но нигде не нашли ни малейших сле-
дов; и кровь на полу искали - нигде ничего, ограничились тем, что конто-
ру на время опечатали. Потом, допросив госпожу Гир-шову и весь персонал,
разузнали все, что делалось с самого утра. Никто не сообщил ничего осо-
бенного, только господин Гуго вспомнил, что после десяти к господину
Гиршу заходил коммивояжер Лебеда и проговорил с ним минут десять. Стали
разыскивать этого Лебеду и, конечно, нашли его в кафе "Бристоль" - он
играл там в рамс. Лебеда живо припрятал банк, а детектив его успокоил:
- Господин Лебеда, сегодня я не по поводу рамса, я по поводу господи-
на Гирша: он, представьте себе, пропал, и вы последний, кто его видел.
Так вот, этот Лебеда тоже ничего не знал: заходил он к господину Гир-
шу из-за каких-то ремней и ничего странного не заметил, только господин
Гирш показался ему болезненнее обычного.
"Что-то вы похудели, господин Гирш", - заметил еще Лебеда.
- Однако, господин Лебеда, - произнес полицейский, - если бы даже
господин Гирш похудел еще больше, так и то не мог раствориться в возду-
хе; какая-никакая косточка или же челюсть должны бы от него остаться. И
в портфеле унести вы его тоже не могли.
И знаете, как дело обернулось. Вам, наверное, известно, что на вокза-
ле есть камеры хранения, где пассажиры оставляют всевозможные вещи и че-
моданы. Так вот, дня через два после исчезновения господина Гирша ка-
кая-то приемщица сообщила одному из носильщиков, что ей сдали чемодан и
он ей почему-то очень не нравится.
- Сама не понимаю отчего, - сказала она, - только этот чемодан прямо
страх на меня наводит. Носильщик подошел к чемодану, понюхал и говорит:
- Мамаша, знаете что, заявите-ка вы о чемодане в железнодорожную по-
лицию.
Полиция привела собаку-ищейку; та обнюхала чемодан, зарычала, и вся
шерсть на ней дыбом поднялась. Это было уж чересчур подозрительно, чемо-
дан вскрыли, а в нем оказался труп господина Гирша в халате и в шлепан-
цах. Больная печень Гирша дала о себе знать - от бедняги уже пахло. В
шею ему впился толстый шпагат - он был задушен. Но оставалось невыяснен-
ным, как он в халате и шлепанцах попал из своей конторы в чемодан на
вокзале?
Дело это расследовал полицейский комиссар Мейзлик. Поглядел он на
труп и вдруг увидал на лице и на руках Гирша этакие зеленые, синие и
красные пятна; это тем более бросалось в глаза, что господин Гирш был
очень смуглый. "Странные признаки разложения", - подумал Мейзлик и одно
такое пятно попробовал потереть носовым платком - оно и слиняло.
- Послушайте, - сказал тогда Мейзлик остальным, - а ведь похоже, что
это пятно анилиновое. Я должен еще раз заглянуть в контору.
В конторе он все искал, нет ли там каких-нибудь красок, - красок там
не оказалось, но неожиданно на глаза ему попались скатанные персидские
ковры. Он развернул один и потер синюю завитушку носовым платком, смочив
его слюной, и на платке появилось синее пятнышко.
- Ну и барахло эти ковры, - сказал Мейзлик и стал искать дальше; на
столе, на подставке чернильницы, у господина Гирша нашлись два или три
окурка турецких сигарет.
- Запомните, дружище, - сказал Мейзлик одному детективу, - что при
сделках с продавцами персидских ковров всегда курят одну сигарету за
другой - таков уж восточный обычай.
Потом Мейзлик вызвал Гуго.
- Господин Гуго, - сказал Мейзлик, - тут после Лебеды еще кто-то по-
бывал, так ведь?
- Да, - ответил Гуго, - только господин Гирш не желал, чтобы об этом
пошли разговоры. "Ваше дело кожи, - посоветовал он нам, - а ковры вас не
касаются, это мое дело..."
- Все понятно, - говорит тогда Мейзлик, - это ведь контрабандные ков-
ры; посмотрите, ни на одном нет таможенной пломбы. Если бы господин Гирш
не отправился на тот свет, у него сейчас было бы по горло хлопот на Ги-
бернской, он заплатил бы такой штраф, что посинел бы от злости. Ну,
быстро, отвечайте, кто тут еще был?!
- Гм, - ответил Гуго, - около половины одиннадцатого в открытом лиму-
зине приехал армянский или еще какой-то там еврей, такой толстый и жел-
тый, и спросил не то по-турецки, не то еще как - господина Гирша. Ну, я
ему показал, как пройти наверх в контору. А с ним шагал этакий верзила -
слуга, худой, будто щепка, и черный, как черная кошка. Он нес на плече
пять большущих скатанных ковров - мы еще с Вацлавом подивились, как это
он их поднял. Оба они прошли в контору и пробыли там минут пятнадцать;
нас это не интересовало; впрочем, все время было слышно, как этот нечес-
тивец говорит с господином Гиршем. Потом слуга спустился, на плече у не-
го было теперь только четыре скатанных ковра. "Ага, - подумал я, - зна-
чит, господин Гирш опять купил ковер". Да, этот армянин в дверях конторы
еще раз обернулся и что-то сказал господину Гиршу, но что именно, я так
и не разобрал. Ну, потом верзила швырнул ковры в автомобиль, и они уеха-
ли. Я не говорил об этом только потому, что ничего удивительного тут не
было, - таких торговцев коврами у нас перебывало видимо-невидимо, и все,
как один, - мошенники.
- Знаете ли, господин Гуго, - ответил доктор Мейзлик, - странное-то
тут было: в одном из свернутых ковров верзила и вынес труп господина
Гирша, понимаете? Черт побери, ведь вы, друг мой, могли заметить, что
этот парень поднимался наверх легче, чем спускался вниз!
- Правда, - сказал, побледнев, Гуго, - он шел прямотаки согнувшись
пополам! Но, господин комиссар, это невозможно:
толстый армянин шел сзади и еще в дверях конторы разговаривал с гос-
подином Гиршем.
- Ну да, - возразил Мейзлик, - разговаривал, обращаясь к пустой ком-
нате. А когда верзила душил господина Гирша, армянин все время молол
языком, так-то вот. Господин Гуго, армянский еврей похитрее вас будет.
Ну, а там они отвезли труп, завернутый в ковер, к себе в отель; от дождя
паршивый ковер, крашенный анилином, полинял и испачкал господина Гирша.
Это ясно, как дважды два - четыре, вот так-то. А в отеле бренные останки
господина Гирша втиснули в чемодан и отправили на вокзал. Вот как, гос-
подин Гуго, обстояло дело!
Пока господин Мейзлик во всем разбирался, тайные агенты напали на
след армянина. На чемодане-то сохранилась наклейка одного берлинского
отеля - из этого следовало, что армянин не скупился на чаевые, ведь
портье этими наклейками дают друг другу знать по всему миру, какие чае-
вые можно получить с клиента. Армянин платил настолько щедро, что бер-
линский портье запомнил его фамилию - Мазаньян; тот ехал в Вену через
Прагу, но сцапали его только в Бухаресте;
в предварительном заключении он повесился. За что армянин убил Гирша,
никто не знает; скорей всего, сводил какие-то старые счеты, еще с тех
времен, когда господин Гирш жил в Константинополе.
- Этот случай доказывает, - задумчиво закончил господин Тауссиг, -
что самое главное дело в торговле - добросовестность. Торгуй армянин
настоящими коврами, а не выкрашенными дешевым анилином, на след убийцы
напали бы не слишком скоро, не так ли? А торговать браком - это всегда
боком выходит, не так ли?
Карел Чапек
Минда, или о собаководстве
Перевод Д. Горбова и Б. Заходера
Человек заводит себе собаку по одному из следующих
мотивов:
1) чтобы производить эффект в обществе;
2) для "охраны";
3) чтобы не было чувства одиночества;
4) из интересов спортивно-собаководческих;
5) наконец от избытка энергии: чтобы быть хозяином и
повелителем собственной собаки.
Что касается меня, я завел себе собаку главным образом от
избытка энергии, очевидно испытывая желание иметь у себя в
подчинении хоть одно живое существо. Короче говоря, однажды
утром ко мне позвонил человек, волочивший на поводке что- то
рыжее, косматое и, видимо, твердо решившее никогда не
переступать порог моего дома. Посетитель объявил, что это -
эрдель, взял этот щетинистый, грязный предмет на руки и
перенес его через порог со словами:
- Иди, Минда!
(У этой сучки есть паспорт, где вписано какое-то другое,
более аристократическое имя, но ее почему-то всегда называют
Миндой.) Тут показались четыре длинные ноги, с необычайной
быстротой тут же убежавшие под стол, и стало слышно, как
что-то там внизу, под столом, дрожмя дрожит.
- Это, милый мой, породам - промолвил посетитель тоном
знатока и с невероятной поспешностью покинул нас обоих на
произвол судьбы.
До тех пор я никогда не думал, как достают собак из-под
стола. По-моему, обычно это делается так: человек садится
на пол и приводит животному все логические и чувствительные
аргументы в пользу того, что оно должно вылезть. Я
попробовал сделать это с достоинством, повелительным тоном;
потом стал просить, подкупая Минду кисочками сахару, - даже
сам прикинулся песиком, чтобы ее выманить. Наконец, видя
полную безуспешность всех этих попыток, залез под стол и
вытянул ее за ноги на свет божий. Это было неожиданное
грубое насилие. Минда осталась стоять, подавленная,
трепещущая, словно оскорбленная девушка, и пустила первую
предосудительную лужицу.
А вечером она уже лежала в моей постели и косилась на
меня своими прекрасными, ласковыми глазами, как бы говоря:
"Не стесняйся, ложись под постель, голубчик. Я позволяю".
Однако утром она убежала от меня через окно. К счастью,
ее поймали рабочие, чинившие мостовую.
Теперь я вожу ее на поводке подышать свежим воздухом и
при этом привлекаю к себе лестное внимание, всегда
вызываемое наличием у тебя породистой собаки.
- Погляди, - говорит какая-то мамаша своему ребенку, -
вон собачка!
- Это эрдель, - обернувшись, слегка уязвленный, бросаю я.
Но больше всего раздражают меня те, кто мне кричит:
- У вас красивая борзая. Но почему она такая лохматая?
Она тянет меня куда ей вздумается: у нее чудовищная сила
и самые неожиданные интересы. То вдруг начнет волочить меня
по кучам глины, по свалкам предместья. Добродушные
пенсионеры, видя, как мы мечемся каждый на своем конце
поводка, безнадежно опутавшего нам ноги, укоризненно говорят
мне:
- Зачем вы ее тянете насильно?
- Это я ее тренирую, - поспешно отвечаю я, увлекаемый к
другой куче.
Что касается охраны, то это правильно: человек на самом
деле приобретает собаку для охраны. Он настороженно ходит
за ней по пятам, не отходя почти ни на шаг; охраняет се от
воров и от всех, кто к ней враждебно относится, кидается на
каждого, кто ей угрожает. Поэтому уже с давних времен
символом верности и бдительности является человек,
стерегущий и охраняющий свою собаку. С тех пор как у меня
завелась собака, я, как говорится, сплю в полглаза: все
слежу, как бы кто не украл у меня Минду. Захотела она
гулять - иду; захотела спать - сижу и пишу, насторожив уши,
чтобы звука не пропустить. Подойдет ли к нам чужая собака -
ощетиниваюсь, ощериваюсь, угрожающе рычу. Тут Минда
оборачивается на меня и начинает вертеть остатком хвоста,
видимо говоря: "Я знаю, что ты здесь и охраняешь меня".
И в том, что человек заводит себе собаку, чтобы не было
чувства одиночества, тоже много правды. Собака в самом деле
не любит оставаться одна. Как-то раз я оставил Минду одну в
прихожей; в знак протеста она сожрала все, что нашла, и
после этого ей было даже плохо. Потом - запер ее как-то в
погребе: она прогрызла дверь. И с тех пор не желает
оставаться одна ни на минуту. Когда я пишу, она требует
чтобы я с ней играл. Если я лягу, она понимает это, как
разрешение лечь ко мне на грудь и кусать меня за нос. Ровно
в полночь я должен заводить с ней Большую Игру, состоящую в
том, что мы со страшным шумом гоняемся друг за другом,
кусаем друг друга, катаемся по земле. Выдохнувшись, она в
изнеможении идет и ложится, после чего получаю право лечь и
я, - однако с тем непременным условием, чтобы дверь в
спальню оставалась открытой: а то как бы Минда не
заскучала.
Настоящим торжественно подтверждаю, что иметь собаку -
отнюдь не забава или роскошь, а настоящий, благородный,
высокий спорт. Когда на первой же вашей прогулке с собакой
у нее лопнет ошейник, как это случилось со мной, вы поймете,
что иметь собаку - значит по существу заниматься легкой
атлетикой по программе, предусматривающей бег с
препятствиями на тысячу ярдов, спринтерские состязания по
пересеченной местности, бег по ломаной линии, разные прыжки
и, наконец, в качестве победоносного финиша поимку собаки.
За этим следует упражнение по тяжелой атлетике, так как вам
приходится нести собаку без ошейника домой на руках, а это
не просто подъем тяжести, но подъем тяжести сопротивляющейся
- вид спорта, требующий большого напряжения, очень тяжелый.
Иногда мне казалось, что Минда весит по меньшей мере
центнер, а иногда - что у нее шестнадцать ног. А когда
собачья сбруя в порядке, вы, гуляя с собакой, тренируетесь в
жиме и рывке левой, правой и обеими руками, в перетягивании,
восхождении на горы щебня, беге рысью и ходьбе, причем
многое зависит от того, в какой вы находитесь спортивной
форме. При этом необходимо делать вид, что все эти
упражнения вы проделываете по собственному желанию.
Цель пли основание выводки собак на улицу состоит в том,
чтобы дать им возможность удовлетворить свои потребности.
Минда изумляла меня своей невероятной, прямо девичьей
стыдливостью; пока только она могла терпеть, не делала на
улице ничего, видимо стесняясь обнаруживать свои слабости.
В этом отношении у нее прямо какая-то английская
сдержанность. Ее принцип, сора из избы не выносить. И она
не могла понять, почему мы, люди, не достаточно считаемся с
этим свойством ее характера.
Таким образом я с первых же дней убедился, что, имея
собаку, убиваешь сразу нескольких зайцев, кроме одного, я
рассчитывал быть хозяином и командиром своей собаки, а
получилось так, что скорее Минда стала моей хозяйкой и
командиршей. Иногда я выкладываю ей это прямо, но она не
хочет понимать: пока я ей доказываю, что она - причудница,
мучительница, тиранка, капризница и упрямица,
злоупотребляющая моим терпением и предупредительностью, она
ласково смотрит мне в глаза, вертит остатком хвоста,
беззвучно хохочет на всю окрестность своей розовой, обросшей
волосами пастью и подставляет мне свою лохматую голову,
чтобы я, ко всему этому, еще погладил ее. Да что же это
такое? Этак ты мне и лапы на колени положишь? Ступай,
ступай, Минда, ненавистная сучонка, дай мне дописать статью.
Дай мне сказать еще.
Ну ладно, Минда, допишу в другой раз.
У каждой собаки есть определенные привычки:
а) общесобачьи и б) свои собственные.
К общесобачьим привычкам относится, например, та,
благодаря которой каждая порядочная собака, перед тем как
лечь, трижды обернется вокруг своей оси, или, если вы ее
погладите по голове, - облизнется; но не рекомендую
проверять это на чужих собаках.
Что касается собственных привычек, то одни свойственны
таксе, другие доберману, шпицу, бульдогу, пинчеру, терьеру и
т. д. У эрделя Минды особая и притом непреодолимая
привычка, увидев, что я лег, тотчас вскакивать на диван и,
став передними лапами мне на грудь, стараться лизнуть меня в
нос или в глаз; причем невозможно ни криком, ни просьбами
заставить ее покинуть эту позицию. Я долго не мог понять,
почему она это делает, какая ей от этого радость; но как-то
раз мне попалось пособие по собаководству, где я нашел такой
абзац:
"Эрдель, или военная собака (Kriegshund) - используется
на войне для поисков раненых". И тут же картинка с
изображением Минды, то есть я хочу сказать - эрделя, который
встал, под градом пуль, передними ногами на грудь раненому
солдату и лает. Тут я понял, что Минда удовлетворяет на мне
свой военный инстинкт; за отсутствием раненого солдата, она
становится на грудь мне, когда я, лежа на диване, читаю
газету, и делает это, не обращая ни малейшего внимания
ни на серьезность политического положения, ни на
ожесточенную газетную перестрелку. Ах ты сучка моя военная!
Песик мой милосердный! Не поехать ли нам с тобой
куда-нибудь в Китай или Никарагуа, чтоб у тебя были
настоящие раненые? А то объявлю войну Врошовице, атеистам,
либо одной из фракций национального собрания и сената, раз
уж завел себе служебную военную собаку!.. Враги мои, говорю
вам: не шутите со мной! Я вам покажу: будете вы у меня
лежать на поле сражения, простреленные и порубленные, а я
позову Минду, чтобы она вас нашла и стала передними ногами
вам на грудь. Потому что это у нее в крови.
У каждого наделенного даже высшим разумом существа есть
свои слабости, безотчетные симпатии и антипатии. Один ни за
что на свете не возьмет в руки телескопной трубки; другой
испытывает непреодолимое отвращение к стихам или мистике,
некоторые не выносят, когда водят ножом по тарелке, а иные
современную музыку; м-ль Гаскова (1) терпеть не может Гилара
(2), и я знаю даму, которая ни в коем случае не подойдет к
обыкновенной корове. А Минду повергают в стихийный,
необъяснимый ужас мотоциклы. На любой шум она реагирует с
явным раздражением, но рев мотоцикла пробуждает в ней
безумный страх, подобный тому, какой испытывает церковный
сторож при виде самого дьявола. Сучке моей чужды
современные взгляды; не любит она этих проклятых машин и
изобретений, которые не имеют ни мяса, ни костей и мчатся,
как оголтелые, распространяя вокруг отвратительный,
неаппетитный запах. Если среди собак бывают набожные
субъекты, то мотоцикл играет у них роль сатаны. У каждого
из нас есть в душе чувствительное место, еще не покрывшееся
кожей и волосами: местечко обнаженное и болезненно
дрожащее, которое мы хотели бы скрыть от всего света. И вот
понимаешь, Минда, каждый день кто-то или что-то как раз к
этому нашему воспаленному месту притрагивается. Каждый день
из-за угла с львиным ревом выскакивает мотоцикл, ища, кого
бы проглотить. И мы лезем без оглядки под диван, в
непроглядную тьму, и, закрыв глаза, дрожа всем телом, ждем,
когда эта адская штука промчится мимо. И только когда
установится полная тишина и будет слышен лишь привычный
скрип пера по бумаге, Минда выползет со смущенной улыбкой из
своего укрытия, чуть повиливая хвостом, словно извиняясь за
свое малодушие: "Это... это просто так, пустяки. Погладь
меня по головке, милый".
Сядь, Минда, и слушай. Есть три заповеди:
1) быть послушной,
2) соблюдать чистоту в комнатах и на лестнице,
3) жрать, что даю.
Заповеди эти - божественного происхождения и даны
собачьему роду для того чтобы поставить его над всеми
зверями полевыми. Кто не соблюдает их, тот будет проклят и
ввергнут в геенну огненную, где нет диванов и дьяволы на
мотоциклах целый день преследуют грешные собачьи души.
Помимо нарушения этих заповедей, являющегося тяжким
грехом, есть еще грехи повседневные, а именно:
Жрать подтяжки своего хозяина.
Прыгать на хозяина с грязными лапами.
Лаять, когда хозяин пишет.
Разливать свою похлебку по полу.
Выбегать на улицу.
Гоняться за кошкой по постели.
Обнюхивать мою тарелку.
Грызть ковер.
Катать по полу разные предметы.
Приносить домой старые кости.
Лизать своему хозяину нос.
Рыться в цветочных клумбах.
Уносить носки хозяина.
Собака, не совершающая этих грехов, приобретает особое
достоинство и пользуется огромным уважением: поэтому она
всегда толстая, как декан или директор банка, а не тощая,
как люди, истощающие свои силы суетностью, тщеславием,
праздностью и непослушанием.
Но есть еще неписаная собачья заповедь, которая гласит:
"Возлюби господина своего".
Некоторые очень видные люди, как, например, Отакар
Бржезина (3), считают собачью преданность признаком
низменной рабской натуры. Но, по-моему, под понятие рабской
натуры невозможно подвести нечто столь темпераментное и
восторженное, как собачья натура. Я никогда не был
рабовладельцем, но мне кажется - раб, наверно, существо
запуганное, пронырливое, скрытное, которое не издает криков
радости при появлении хозяина, не кусает его за руку, не
обнимает его, не бросается на него и вообще не обнаруживает
безудержного восторга и безумной радости, когда хозяин
возвращается из редакции или откуда-нибудь еще.
Собака превосходит всех животных и человека силой чувств
радости и печали. Не могу себе представить, чтобы, скажем,
канцелярист-практикант кинулся с бурным восторгом на шею
начальнику отдела или чтобы приходский священник от радости
стал кататься по земле, махая руками и ногами в воздухе,
когда с ним заговорит епископ. Дело в том, что у людей
отношение к своим хозяевам чисто деловое, неприветливое,
тогда как собака полна к хозяину пламенной, беззаветной
любви. Быть может, здесь сказывается древний дух стаи,
страстная общительность существа, в котором жив инстинкт
товарищества. "Человек, - говорит взгляд собаки, - у меня
нет ничего, кроме тебя. Но посмотри: ведь мы с тобой
вдвоем составляем отличную собачью свору, правда?"
Презрение. Да, это - самое подходящее слово. Не с
враждой, а именно с аристократическим презрением смотрит
кошка на собаку, создание шумное и какое-то плебейское. Ее
обращение с ним полно высокомерного, иронического
превосходства. Превосходства существа, замкнутого в себе,
склонного к уединению. Этот большой, лохматый, шумный зверь
плачет, как грудной ребенок, если его оставить одного, и
чуть не умирает от радости, когда хозяин допустит его к
себе. "Какое малодушие, - думает кошка, поднимая брови. -
Что касается меня, то я ни в ком не нуждаюсь и поступаю
всегда по-своему; а главное, не обнажаю так явно своих
чувств: ведь это неприлично".
Тут она встает и дает Минде две бархатные оплеухи по
блестящему влажному носу.
Минда - почти щенок; она не умеет еще управляться со
своим каучуковым, гибким хребтом и длинными лапами; порой
этот избыток эластичности делает ее неловкой и смущает, как
девушку-подростка. Но бывают минуты - особенно лунными
вечерами или когда из-за забора смотрит соседский Астор, -
что ею овладевает неистовая жажда движений. Тогда она
начинает прыгать, вертеться, танцевать и кружиться, глядя на
небо, покоряясь какому-то захватывающему ритму. Это очень
напоминает школу Далькроза (4) или пляски русалок. Минда
танцует.
Владелец собаки, так же как садовник, государственный
деятель, отец семейства и некоторые другие люди, должен
думать о будущем. Покупая себе сучку, я, конечно, стал
думать о ее будущем. Первым делом я начал спрашивать у
друзей и знакомых, не хотят ли они иметь превосходного
чистокровного щенка-эрделя. И в самом деле - человек
четырнадцать выразили желание обзавестись косматым щеночком
лучших кровей, причем сейчас же, немедленно; я им ответил,
что это станет возможным через год, когда моя сучка станет
взрослой. Они подняли меня на смех: дескать, через год -
все равно что никогда.
Во-вторых, я стал присматривать поблизости здорового,
умного, породистого папашу для будущих своих щенят.
Наметив четырех великолепных эрделей, я постарался
завоевать их доверие. Кроме того, я частично занялся
изучением вопросов гибридизации, кровного родства и т. п.,
но, поскольку все это - проблемы научного характера, мнения
авторитетов здесь диаметрально расходятся. Так что я решил,
обойдя спорные вопросы профессионального собаководства,
свести Минду через год с тем эрделем, что бегает так славно,
весело высунув язык, за забором вон того желтого особняка.
Пока я размышлял, Минда искала у себя блох, зевала и виляла
хвостом, нисколько не задумываясь над проблемой своего
будущего материнства.
Должен вам сказать, что поддержание породы - самая
интересная сторона в собаководстве: на этот счет есть
пропасть подробнейшей ученой литературы, и если вы захотите
теоретически немножко себя подковать в этом вопросе, то
сейчас же очутитесь на пороге великих тайн, именуемых
евгеникой. Почему бы не попытаться упорядочить природный
процесс и не поставить перед ним более высокую цель? Отчего
не подготовить появление на свет Сверхсобаки? Таким путем
можно приобрести опыт, который окажется полезным в деле
улучшения человеческой породы. Пас и так упрекают за
недостаток веры в лучшее будущее человечества. Ладно.
Запомни, Минда: тебе предстоит послужить великому делу.
Так вот, если вы хотите содействовать поддержанию породы
и имеете подходящую сучку, прежде всего следите за тем,
чтобы она у вас не бегала на улицу. Смотрите за ней строго,
как делал я, не спускайте ее с поводка, держите на легкой
диете, развлекайте, поучайте, берегите ее как зеницу ока.
Вот и все. На прогулках за вами потянутся все встречные
кобели; иногда образуется целая процессия, и вам придется
отгонять их палкой, окриками, в то время как сучка ваша
будет бежать рядом с вами, ни на кого не оглядываясь, милой,
наивной девушкой. Пошел отсюда, старый волокита! Убирайся,
бездельник-фокстерьер! Успокойся, бесстыжий волкодав! Фу,
длинноногий потрясучий пинчер! Прочь, рыжий надворный
советник! Проваливай, безобразник! Понимаешь, Миида, все
это - народ простой, грубый. Вот я расскажу тебе о чудном
эрделе, который бегает, высунув язык, за забором. Косматый,
как бог, рыжий, как солнце, а по спине - черный, как ворон.
И глаза, глаза - черносливины. Проклятая орава! Да уйдешь
ты, окаянный?! Я уверен, Минда, ты знаешь себе цену.
Правильно делаешь, не обращая внимания на этих проходимцев.
Ты еще слишком молода, да и весь этот сброд - совсем не для
тебя. Пойдем-ка лучше домой.
Ну чего, чего тебе? По головке погладить? Пошлепать по
спине? Гулять? Нет? Так что же? А, жрать хочешь? Имей в
виду, Минда ты слишком много лопаешь. Погляди, какая у тебя
стала гладкая спина. И брюхо себе отрастила. Эй, милые мои
домашние, не перекармливайте так бедное животное. Разве вы
не видите, что у нее портится фигура? Где ее впалые бока и
подтянутый живот, где прежний узкий, сухой зад? Ай-яй-яй,
Минда, ай-яй-яй! Это от того, что ты лентяйка. Иди, иди в
сад, потанцуй там, погоняйся за обрубком своего хвоста.
Побольше движения, моциона! Не смей у меня толстеть,
слышишь? А то начнется еще одышка, всякие сентименты. С
нынешнего дня буду отмерять тебе порции сам.
- Послушайте, - сказал мне один человек, воображающий,
будто все знает. - Ведь у вашей сучкн будут щенята.
Смотрите, она уж волочит брюхо по земле.
- Что вы! - возразил я. - Это жир. Вы не представляете
себе, сколько эта бестия жрет. И потом целый день валяется
на диване. Вот почему...
- Гм, - промычал в ответ мой собеседник. - А откуда же
такие соски?
Я поднял его на смех. Ведь это просто абсурд: Минда
никогда не остается одна, кроме как на несколько минут в
саду, да и то в полной безопасности.
Через некоторое время об этом же заговорил со мной сосед:
он якобы видел своими глазами. Якобы это был живущий
поблизости чистокровный сторожевой пинчер.
Ума не приложу, когда и где это могло произойти. Но
факты - упрямая вещь Негодная, легкомысленная сучка, так,
значит, ты, английская эрделька, спуталась с немецким
пинчером? Белопегим и вдвое меньше тебя ростом? Фу, какой
стыд! Как? Ты еще хвостом виляешь и лохматой головой в
меня тыкаешься? Уйди с глаз моих! Полезай под диван,
глупая, непослушная, распутная девчонка! Самой году нет, а
туда же! Посмотри, на что ты теперь стала похожа: спина
прогнулась, позвонки торчат, как у козы, еле ворочаешься,
вся развихлялась, уж не свертываешься колечком, а со
вздохом, измученная, садишься на задние лапы. Смотришь на
меня так, словно я могу тебе помочь. Что, очень не по себе?
Скверное самочувствие? Ничего не поделаешь, надо терпеть.
Против природы не пойдешь. В конце концов сторожевой пинчер
и эрдель - из одного рода пинчеров, оба косматые,
бородатые... Кто знает, может, ты родишь белых эрделей либо
рыжих сторожевых пинчеров с черным чепраком. Появится новый
вид, ты станешь родоначальницей новой породы эрпинчеров или
пинчерделеи. Ну, иди сюда, глупая. Можешь положить голову
мне на колени.
В одно прекрасное утро из Миндиного домика слышится визг
и писк. Минда, Минда, в чем дело? Что это под тобой
копошится? Минда проявляет исключительную ласковость и
раскаяние. Прости меня, хозяин, что я произвела на свет всю
эту кучу. В течение следующих двадцати четырех часов ее
невозможно выманить из домика. Видно только, что какие-то
крысиные хвосты торчат у нее из-под брюха. Не то четыре, не
то пять - никак не сосчитаешь; Минда не дает: только
протянешь руку, сейчас же цапает. И скорее позволит себя
задушить, чем вытянуть за ошейник из домика...
Только на другой день Минда сама вышла оттуда. Их
оказалось восемь, этих самых щенят. И сплошь одни
чистокровные, гладкие, черные доберманы.
Раз их целых восемь, придется часть прикончить.
- Эй, каменщики, кто из вас возьмется утопить несколько
слепых щенков?
- Что вы? Мне никогда не приходилось, - слегка
побледнев, отвечает каменщик.
- Бетонщики, вы такие молодцы: не утопит ли кто из вас
несколько щенков?
- Этого я не могу, - отвечает бетонщик. - Духу не
хватит.
В конце концов их утопил молодой садовник с девичьими
глазами.
Теперь Минда выкармливает двух оставленных ей доберманов.
Она гордится ими, как полагается, и лижет их глупые, черные,
блестящие головки с желтыми пятнышками над глазами.
Господи, Минда, где ты только взяла это добро?
Минда виляет хвостом особенно радостно и гордо.
1926-1927
-----------------------------------------------------------
1) - Гаскова Зденека (1878-1946) - поэтесса, новеллистка
и театральный критик.
2) - Гилар Карел (1884-1935) - писатель и режиссер
Национального театра в Праге. Представитель
Модернистского направления в искусстве.
3) - Бржезина Ютакар (1868-1929) - чешский
поэт-символист.
4) - Школа Далькроза - особый метод преподавания
ритмической гимнастики, названной по имени французского
композитора и педагога Жака Далькроза.
Карел Чапек
Дашенька, или история щенячьей жизни
Перевод Д. Горбова и Б. Заходера
1
Когда она родилась, была это просто-напросто беленькая
чепуховинка, умещавшаяся на ладошке, но, поскольку у нее
имелась пара черных ушек, а сзади хвостик, мы признали ее
собачкой, и так как мы обязательно хотели щененка-девочку,
то и дали ей имя Дашенька.
Но пока она так и оставалась беленькой чепуховинкой, даже
без глаз, а что касается ног - ну что ж, виднелись там две
пары чего-то; при желании это можно было назвать ножками.
Так как желание имелось, были, стало быть ножки, хотя
пользы от них еще было немного, что и говорить! Стоять на
них Дашенька не могла, такие они были шаткие и слабенькие, а
насчет ходьбы вообще думать не приходилось.
Когда Дашенька взяла, как говорится, ноги в руки (по
правде сказать, конечно, ног в руки она не брала, а только
засучила рукава, вернее, она и рукавов не засучивала, а
просто, как говорят, поплевала на ладони, - поймите меня
правильно: она и на ладони не плевала, во-первых, потому,
что еще не умела плевать, а во-вторых, ладошки у нее были
такие малюсенькие, что ей ни за что бы в них не попасть), -
словом, когда Дашенька как следует взялась за это дело,
сумела она за полдня дотащиться от маминой задней ноги к
маминой передней ноге, при этом она по дороге три раза поела
и два раза поспала.
Спать и есть она умела сразу, как родилась, тут учить ее
не пришлось. Зато и занималась она этим удивительно
старательно - с утра до ночи. Я даже, думаю, что и ночью,
когда никто за ней не наблюдал, она спала так же
добросовестно, как и днем - такой это был прилежный щенок.
Кроме того, она умела пищать, но как щенок пищит, этого я
вам нарисовать не смогу, не смогу и изобразить, потому что у
меня недостаточно тонкий голос. Еще умела Дашенька с самого
рождения чмокать, когда она сосала молоко у мамы. А больше
ничего не умела.
Как видите, не так-то много она умела. Но ее маме (зовут
ее Ирис, она жесткошерстный фокстерьер) и того было
довольно: весь день напролет она нянчилась со своей дорогой
Дашенькой и находила о чем с ней беседовать, причесывала ее
и гладила, чистила и язычком своим умывала, утешала и
кормила, ласкала и охраняла и подкладывала ей вместо перины
собственное мохнатое тело; то-то славно там, милые, Дашеньке
спалось!
К вашему сведению, это и называется материнской любовью.
И у человеческих мам все бывает так же - сами, конечно,
знаете.
Одна разница: человеческая мама хорошо понимает, что и
почему она делает, а собачья мама не понимает, а только
чувствует - ей все природа подсказывает.
"Эй, Ирис, - приказывает ей голос природы, - внимание!
Пока ваш малыш слепой и беспомощный, пока он не умеет сам ни
защищаться, ни прятаться, ни позвать на помощь, не смейте от
него ни на секунду отлучаться, я вам это говорю! охраняйте
его, прикрывайте своим телом, а если приближается кто-то
подозрительный, тогда - "ррр" на него и загрызите!"
Ирис все это выполняла страшно пунктуально. Когда
приблизился к ее Дашеньке один подозрительный адвокат, она
кинулась, чтобы его загрызть, и разорвала ему брюки; а когда
подошел один писатель (помнится, Иозеф Копта (1)), хотела
его тоже задушить и укусила его за ногу; а одной даме
изорвала все платье.
Более того, кидалась она и на официальных лиц при
исполнении ими служебных обязанностей, как то: на
почтальона, трубочиста, электромонтера и газопроводчика.
Сверх того, покушалась она и на общественных деятелей -
бросилась на одного депутата, было у нее недоразумение даже
с полицейским: словом, благодаря своей бдительности и
неустрашимости она сохранила свое единственное чадушко от
всех врагов, бед и напастей.
У собачьей мамы, дорогие мои, жизнь нелегкая: людей на
свете много и всех не перекусаешь.
В тот день, когда Дашенька отпраздновала десятидневную
годовщину своей жизни, ожидало ее первое большое
приключение: проснувшись поутру, она, к своему удивлению,
обнаружила, что видит - правда, пока только одним глазом, но
и один глаз - это, я бы так выразился, выход в свет.
Дашенька была так поражена, что завизжала, и этот визг
был началом собачьей речи, которую называют лаем. Теперь
Дашенька умеет не только говорить, но и ворчать и браниться,
но тогда она только взвизгнула, и это прозвучало так, словно
нож скользнул по тарелке.
Главным событием был, впрочем, конечно, глаз. До сих пор
Дашеньке приходилось искать прямо мордашкой, где у мамы те
славные пуговки, из которых брызжет молочко; а когда она
пробовала ползать, приходилось ей сначала совать свой черный
блестящий нос, чтобы пощупать, что там, впереди... Да,
братцы, глаз - хоть бы и один - замечательная штука. Только
мигнешь им, и видишь: ага, тут стена, тут какая-то
пропасть, а вот это белое - мама! А когда захочешь спать,
глазок закрывается - и спокойной ночи, не поминайте лихом!
А что, если опять проснуться?
Открывается один глаз - и, глядите-ка, открывается и
второй, немного жмурится, а потом выглядывает целиком. И с
этой минуты Дашенька смотрит и спит двумя глазами сразу, так
что она скорее успевает выспаться и может больше времени
тратить на обучение ходьбе, сидению и другим разным
разностям, необходимым в жизни. Да, что ни говори, большой
прогресс!
Как раз в этот момент вновь послышался голос природы:
"Ну, Дашенька, раз у тебя теперь есть глазки, смотри в оба и
попробуй ходить!"
Дашенька подняла ушко в знак того, что слышит и понимает,
и стала пробовав ходить. Сначала она высунула вперед правую
переднюю ножку... А теперь как же?
"Теперь левую заднюю", - подсказывал ей голос природы.
Ура, и это вышло!
"А теперь давай вторую заднюю, - посоветовал голос
природы, - да заднюю, говорят тебе, заднюю, а не переднюю!
Ах ты глупая Дашенька, ты же одну ножку сзади оставила!
Постой, дальше идти нельзя, пока ты ее не подтянешь. Да,
говорю тебе, подтяни ты правую заднюю под себя!.. Да нет,
это хвостик, на хвостике далеко не уйдешь! Запомни,
Дашенька: о хвостике можешь не беспокоиться, он сам собой
пойдет за ножками... Ну что, все лапки собрала? Отлично!
А теперь сначала: выдвигай правую переднюю, так, голову
немного повыше, чтобы оставить место для ножек... так,
хорошо; теперь левую заднюю, а теперь правую заднюю (только
не так далеко в сторону, Дашенька; двигай ее под себя, чтобы
животик не волочился по земле... вот так). А теперь шагай
левой передней... Прекрасно! Вот видишь, как хорошо дело
идет!.. Теперь минутку отдохни и начинай сначала: одна -
две - три - четыре; голову выше; одна - две - три - четыре!"
2
Как видите, ребята, работы тут немало, а голос природы -
учитель ой-ой-ой какой строгий, он ничего не спускает
щенку-ученику.
Хорошо еще, что порой он бывает занят, - скажем, учит
молодого воробья летать или показывает гусенице, какие
листья можно есть, а какие не надо трогать Тогда он задает
Дашеньке только уроки, домашние задания (например, пересечь
по диагонали, от угла к углу, всю собачью конуру), и
исчезает. Справляйся, бедняжка, сама как хочешь!
Дашенька ужасно старается, от напряжения у нее даже
язычок высовывается: правой передней теперь левой задней
(батюшки мои, да какая же тут левая какая правая - эта или
эта?), и другой задней (да где же она у меня?)... А теперь
что?
"Плохо! - кричит голос природы, запыхавшись. Ведь он
учил воробьев летать! ~ Шаги поменьше, Дашенька, голову
выше, а лапки хорошенько подбирай под себя. Повторить
упражнение!"
Голосу природы - ему, конечно, хорошо командовать, а
когда у тебя ножки мягкие, словно из ваты, и трясутся, как
студень, попробуй-ка сладь с ними! Да еще животик у нас так
набит, а голова такая большая, - мука, да и только!
Измученная Дашенька усаживается посередине конуры и
начинает хныкать.
Но мама Ирис тут как тут: она утешает свою дочурку,
кормит ее, и обе засыпают.
Вскоре, однако, Дашенька просыпается, вспоминает, что не
выполнила домашнее задание, и лезет прямо по маминой спине в
противоположный угол конуры.
"Молодчина, Дашенька! - хвалит ее голос природы. - Если
будешь так прилежно учиться, станешь бегать быстрее ветра".
Вы не поверите, сколько у щенка дел: когда он не учится
ходить - спит; когда не спит - учится сидеть (а это, друзья,
тоже не пустяк). А голос природы только прикрикивает:
"Сиди прямо, Дашенька, голову выше, и не гни так спину.
Эй, берегись: сидишь на спине! А теперь сидишь на ножках.
А где у тебя хвостик? На хвостике сидеть тоже не полагается
- ведь ты им тогда не сумеешь вилять".
И так далее. Поучениям нет конца!
Даже когда щенок спит или сосет, он тоже выполняет
задание - расти. Изо дня в день ножки должны становиться
немного больше и крепче, шейка - длиннее, мордочка -
любопытнее. Представляете, сколько у щенка хлопот, когда
растут сразу четыре ноги? Нельзя забывать и о хвостике - он
тоже должен подрастать. Нельзя же, чтобы у фокса был
крысиный хвостик! У фокстерьера хвостик должен быть
крепким, как палка, и так вилять, чтобы свист стоял. И надо
уметь настораживать ушки, вертеть хвостом, громко скулить и
мало ли что еще... И всему этому Дашенька должна учиться.
Вот она уже умеет как следует ходить. Правда, иногда
какая-нибудь ножка теряется. Тогда приходится сесть, чтобы
поскорее разыскать беглянку, и собрать все четыре ноги
вместе. Иногда Даша просто катится, словно маленький
чурбачок.
Но щенячья жизнь страшно сложна: тут начинают расти
зубы.
Сначала это были просто крохотки, но как-то незаметно они
начинают заостряться, и чем острее они становятся, тем
сильнее пробуждается у Дашеньки желание кусать.
К счастью, на свете есть масса вещей, необыкновенно
подходящих для этого занятия. Например, мамины уши или
человеческие пальцы. Реже попадается Дашеньке кончик
человеческого носа или ушная мочка, зато если она до нее
доберется, то грызет их с особенным наслаждением.
Больше всего достается маме Ирис. Живот у нее до крови
искусан Дашенькнными зубами и изодран ее коготками; она,
правда, терпеливо кормит эту маленькую кус... (Кусыню,
кусицу?.. Да как же будет существительное женского рода от
"кусаться"? Ах да, кусаку!), но при этом жмурится от боли.
Ничего не попишешь, Дашенька, с кормлением у мамы придется
кончать, надо тебе учиться еще одному искусству - лакать из
миски.
Пойди сюда, маленькая, вот тебе миска с молоком. Что ж
ты, не знаешь, что с ней делать? Ну, сунь туда мордочку,
высунь язык, обмакни его в это белое и живо втяни обратно,
только чтобы на язычке осталась капелька этого белого; и так
поступай снова, бис, repete, da capo, пока миска не
опустеет... Да не сиди ты с таким глупым видом, Дашенька,
ничего страшного тут нет. Ну, давай, принимайся, начинай!
Дашенька ни с места, только хлопает глазами и трясет
хвостиком.
Эх, ты, дурашка! Что ж, раз иначе не выходит, придется
сунуть в молочко твой бестолковый нос, хочешь не хочешь.
Вот так!
Дашенька возмущена совершенным над ней насилием: нос и
усы у нее смочены молоком. Надо их облизнуть язычком... ах
ты батюшки, до чего же это вкусно!
И теперь она уже не боится - сама лезет в это вкусное
белое прямо с ножками, разливает его по полу; все четыре
ноги, и уши, и хвостик в молоке. Мама приходит на выручку и
облизывает ее.
Но начало положено: через день-другой будет Дашенька
вылизывать миску в два счета и расти как на дрожжах... что
я говорю! - как на молоке?
Вот и вы, ребята, берите с нее пример и ешьте как
следует, чтобы расти и становиться большими, как этот
славный щенок, который с честью носит имя Дашенька.
3
Много воды утекло, и, в частности, много натекло лужиц.
Дашенька - уже не беспомощный комочек с трясущимся
хвостиком, а совершенно самостоятельнее, лохматое и озорное,
зубастое и непоседливое, прожорливое и все уничтожающее
существо.
Выражаясь по-научному, выросло из нее позвоночное (потому
что у нее голос, как звоночек) из отряда плутоватых
собакообразных, подотряд непосед, род озорников, вид
безобразников, порода "сорванец черноухий".
Носится она где пожелает: весь дом, весь сад, вся
вселенная до самого забора - все это ее владения.
В этой вселенной полным-полно вещей, которые необходимо
раскусить, то есть исследовать по части их кусабельности, а
также, возможно, сожрабельности; полным-полно таинственных
мест, где можно производить занимательные опыты для
выяснения вопроса о том, где лучше всего делать лужицы.
(В основном, Дашенька избрала для этих целей мой кабинет
с его окрестностями, но по временам предпочитает столовую.)
Далее, необходимо уточнить, где лучше спится (в
частности, на половых тряпках, на руках у людей, посреди
клумбы с цветами, на венике, на свежевыглаженном белье, в
корзинке, в сумке для покупок, на козьей шкуре, в ботинке,
на парниковой раме, на совке для мусора, на дорожке у двери
или даже на голой земле).
Есть вещи, которые служат для развлечения, например,
лестница, с которой так хорошо скатываться кувырком. ("Вот
весело-то!" - думает Дашенька, летя через голову по
ступенькам.) Есть вещи опасные и коварные - скажем, двери,
которые стукают по головке или прищемляют лапку или хвост,
как раз когда этого меньше всего ожидаешь. В таких случаях
Дашенька визжит, как будто ее режут, и хозяева берут ее на
руки. Там она еще минутку поскулит, получит в утешение
что-нибудь вкусное и снова бежит скатываться с лестницы.
Несмотря на некоторый горький опыт, Дашенька твердо
убеждена, что с ней ничего худого не может случиться и над
ее собачьей головкой не собирается никаких туч.
Она не убегает от половой щетки, а доверчиво ожидает, что
щетка обойдет ее; обычно щетка так и поступает. Вообще у
Дашеньки родственная склонность ко всему волосатому, будь то
щетка, или конский волос (который она таскает из дивана),
или человеческие прически; ко всему этому она питает
слабость.
Не уступает она дороги и человеку. В конце концов пусть
человек сам заботится, как бы не наступить на щенка! Это
его дело, верно?
Все, кто живет в доме, вынуждены или парить в воздухе,
или ступать осторожно, словно на тонком льду. Ведь никогда
не знаешь, когда у тебя под ногой раздастся отчаянный визг.
Вы, друзья, не поверите, как такой маленький щенок может
заполнить собой весь дом!
Дашенька не желает принимать в расчет козни и злобу мира
сего; три раза она вбегала прямехонько в садовый прудик,
твердо уверенная, что и по воде можно чудесно побегать.
После этого ее тепло укутывали и в утешение ей доставался
кончик хозяйского носа, чтобы она скорее забыла пережитый
ужас, кусая самую соблазнительную вещь на свете.
4
Но будем рассказывать по порядку.
1. Бег и прыжки - первое и главное дело для Дашеньки.
Теперь уж это, милые, не шаткие, мучительно трудные шаги,
- нет! Это уже настоящий спорт, как то: рысь, галоп,
спринт, спурт на десять ярдов, бег на длинные дистанции;
прыжки в длину, прыжки в высоту, полет, ползание по-
пластунски; различные броски, как, например, бросок на нос,
бросок на голову, падение на спину, сальто-мортале на бегу с
одним или несколькими переворотами; бег по сильно
пересеченной местности, бег с препятствиями (например, с
половой тряпкой во рту); разные виды валянья и катанья -
через голову, на боку и т. д.; гонка, преследование,
повороты и перевороты, - словом, все виды собачьей легкой
атлетики.
Уроки в этой области дает самоотверженная мама. Она
мчится по саду - конечно, прямо через клумбы и другие
препятствия, - она летит, как лохматая стрела, и Дашенька
мчится следом. Порой мама отскакивает в сторону, а так как
маленькая этого еще не умеет, то она делает двойное сальто -
иначе остановиться она не может.
Или мама носится по кругу, а Дашенька за ней. Но так как
она еще не знает, что такое центробежная сила (физику у
собак проходят несколько позже), то центробежная сила
подбрасывает ее, и Дашенька описывает в воздухе красивую
дугу. После такого физического опыта Дашенька очень
удивляется и садится отдохнуть.
Сказать вам по правде, координация движений у этого щенка
еще далека от совершенства. Дашенька не знает меры. Она
хочет сделать шаг и вместо этого летит, как камень из пращи;
хочет прыгнуть - и рассекает воздух, как пушечный снаряд.
Сами знаете, молодость любит немного преувеличивать.
Дашенька, собственно говоря, не бежит - ее просто несет
куда-то; она не прыгает - ее швыряет!
Она побивает все рекорды скорости: в три секунды
ухитряется перебить гору цветочных горшков, ввалиться
кувырком в парник на саженцы кактусов и при этом еще
шестьдесят три раза вильнуть хвостом.
Попробуйте-ка вы так!
2. Кусание - это тоже любимый спорт Дашеньки. Она
кусает и грызет просто- напросто все, что встречает на своем
пути, а именно: плетеную мебель, метелки, ковры, антенну,
домашние туфли, кисточку для бритья, фотопринадлежности,
спичечные коробки, веревки, цветы, мыло, одежду и в
особенности пуговицы. Если же у нее ничего такого
поблизости нет, то она вгрызается в свою собственную ногу и
хвост столь основательно, что вскоре начинает скулить.
В этом деле она проявляет необыкновенную выдержку и
упорство: она изгрызла целый угол ковра и вето кайму у
дорожки. Нельзя не признать, что для такой малышки это
серьезное достижение. За время своей недолгой деятельности
она с успехом изгрызла:
1 гарнитур плетеной мебели 360 чешских крон
1 диванную обивку 536 " "
1 ковер (не новый) 700 " "
1 дорожку (почти новую) 940 " "
1 садовый шланг 136 " "
1 щетку 16 " "
1 пару сандалии 19 " "
1 пару домашних туфель 29 " "
Разное 263 " "
Итого - 2999 чешских крои
(Прошу проверить!)
Отсюда вытекает, что такой чистокровный жесткошерстый
фокстерьер обходится в 2999 крон штука. Хотел бы я знать,
во сколько тогда обойдется чистокровный щенок, скажем,
берберийского льва?
Иногда в доме наступает странная тишина. Дашенька сидит
тихо, как мышка, где-то в углу. "Слава тебе господи, -
вздыхает хозяин, - наконец-то проклятая псина уснула, хоть
минутку можно спокойно посидеть!" Вскоре эта тишина, однако,
начинает казаться подозрительной; хозяин встает и идет
взглянуть, почему это Дашенька так долго сидит смирно.
Дашенька с победоносным видом поднимается и вертит
хвостом: под ней лежат какие- то клочки и лохмотья; что это
было, распознать уже нельзя.
По-моему, когда-то это было щеткой.
3. Перетягивание на канате - не менее важный вид спорта.
Тут, как правило, должна помогать мама Ирис. А так как у
собак специального каната нет, за него сходит все, что
попадется: шляпа, чулок, шнурки для ботинок и другие
предметы обихода.
Мама, само собой разумеется, перетягивает Дашеньку и
тащит ее за собой по всему саду, но Дашенька не уступает:
она стискивает зубы, выкатывает глаза и позволяет таскать
себя до тех пор, пока импровизированный канат не разорвется.
Если мама далеко, Дашенька обходится и без нее - можно ведь
играть в перетягивание и с развешанным для сушки бельем, с
фотоаппаратом, с цветами, с телефонной трубкой, с
занавесками или с антенной. В человечьей конуре всегда
найдется что-нибудь, на чем можно испробовать свои зубки и
мускулы, упорство и спортивный дух.
4. Классическая борьба - еще один и, что касается
Дашеньки, особенно любимый ею вид тяжелой атлетики.
Обычно Дашенька, проявляя беспримерный боевой дух,
кидается на маму и впивается ей в нос, в ухо или в хвост.
Мама стряхивает с себя противника и хватает его за шиворот.
Начинается так называемый инфайнтинг, или ближний бой, то
есть оба борца катаются по рингу (обычно по газону), и
зритель не видит ничего, кроме великого множества передних и
задних ног, высовывающихся из какого-то лохматого клубка. В
клубке этом что-то порой взвизгнет, порой из него высунется
победоносно виляющий хвост; оба противника яростно рычат и
наскакивают друг на друга всеми четырьмя лапами. Потом Ирис
вырывается и трижды обегает вокруг сада, преследуемая по
пятам воинственной Дашенькой. А потом все начинается
сначала.
Понятно, мама проводит только показательный бой, она не
кусается по-настоящему, зато Дашенька в пылу сражения рвет,
терзает и кусает маму изо всех сил. В каждом таком матче
бедная Ирис теряет немалую толику шерсти. Чем больше растет
Дашенька, чем она становится сильнее и мохнатое, тем более
растерзанной и ободранной выглядит мама.
Да, дети - сущее наказание, вам это и ваши мамы
подтвердят.
Зачастую мама хочет отдохнуть и где-нибудь прячется от
своей подающей надежды дочурки; тогда Дашенька сражается с
метелкой, ведет ожесточенный бой с какой- нибудь тряпкой или
предпринимает отважные атаки на человеческие ноги.
Вошел гость, и вот Дашенька молниеносно атакует его брюки
и рвет их.
Гость через силу улыбается, думая про себя: "Чтоб ты
сдохла!" - и уверяет, что он "обожает собак", особенно когда
они вцепляются ему в брюки.
Или же Дашенька нападает на ботинки гостя и тащит его за
шнурки. Она успевает порвать или развязать их прежде, чем
тот сосчитает до трех (например, "будь ты трижды неладна!"),
и получает при этом огромное удовольствие (не гость, а
Дашенька).
5. Кроме того, Дашенька с большой охотой занимается
художественной и спортивной гимнастикой, например
почесыванием задней ногой за ухом или под подбородком, а
также ловлей мнимых блох в собственной шубе. Последнее
упражнение особенно развивает грацию, гибкость, а также
способствует изучению партерной акробатики.
Или - обычно где-нибудь на цветочной клумбе - она
тренируется в саперном деле. Так как Даша принадлежит к
породе терьеров, или мышеловов, она учится выкапывать мышей
из земли. Мне приходилось не раз вытягивать ее из ямы за
хвост. Ей это явно доставляло большое удовольствие, мне -
несколько меньшее; когда вам с клумбы кивает вместо цветущих
лилий собачий хвост, это, с вашего разрешения, немного
нервирует.
Дашенька, Дашенька, кажется мне, что так дальше у нас с
тобой дело не пойдет. Ничего не попишешь, пора нам
расставаться!
"Да, да, - говорят умные глаза Ирис, мамы, - так дальше
продолжаться не может, девчонка портится! Посмотри, хозяин,
как я выгляжу: вся ободранная и истерзанная; пора уже мне
отрастить себе новый наряд. И потом, подумай, я служу тут
уже пять лет - каково же терпеть, что все носятся с этой
безобразницей, а на меня ноль внимания! И, к твоему
сведению, я даже не ем досыта - она мигом съедает свою
порцию, а потом лезет в мою миску. Вот и вся благодарность,
хозяин... Нет, нет, самое время отдать девчонку в люди!"
И вот наступил день, когда чужие люди забрали Дашеньку и
унесли ее в портфеле, сопровождаемые нашими горячими и
благожелательными уверениями в том, что Дашенька чудесная,
славная собачка (в этот день она успела разбить стекла в
парниковой раме и выкопать целый куст тигровых лилий) и
вообще она необыкновенно мила, послушна и т. д.
Второго такого щенка не найдешь!
- Ну, отправляйся, Дашенька, и будь молодцом!
В доме - благодатная тишина. Слава богу, уже не нужно
все время бояться, как бы эта проклятая псина не натворила
новой пакости. Наконец-то мы от нее избавились!
Но почему же в доме так тихо, как на кладбище? В чем
дело? Все стараются не смотреть друг другу в глаза.
Заглядываешь во все углы - и нигде ничего нет, даже
лужицы...
А в конуре молча, одними глазами, плачет ободранная и
истерзанная мама Ирис.
1932
---------------------------------------------------------
1) - Копта Йозеф (р.1894 г.) - чешский позаик и
драматург, автор многочисленных произведений о
чехословацких легионах, созданных на территории России
якобы с целью борьбы за национальную независимость и
использованных империалистическими державами Запада в
интервенции против Советской республики. Произведения
Копты, в прошлом легионера, проникнуты сочувствием к
идеям Октября.
Карел Чапек
Собака и кошка
Перевод Д. Горбова и Б. Заходера
Я очень пристально наблюдал и могу утверждать с почти
абсолютной уверенностью, что собака никогда не играет в
одиночестве, нет. Собака, предоставленная самой себе, если
можно так выразиться, прямо по-звериному серьезна; если у
нее нет никакого дела, она смотрит вокруг, размышляет, спит,
ловит на себе блох или что- нибудь грызет - скажем, щетку
или ваш башмак. Но не играет. Оставшись одна, она не
станет ни гоняться за собственным хвостом, ни носиться
кругами по лугу, ни держать в пасти ветку, ни толкать носом
камень; для всего этого ей необходим партнер, зритель,
какой-нибудь соучастник, ради которого она будет лезть из
кожи. Ее игра - неистовое проявление радостного чувства
товарищества. Как она виляет хвостом только при встрече с
родственной душой-человеком или собакой, - совершенно гак же
она может заняться игрой только в том случае, если кто-то
играет с ней или хотя бы смотрит на нее. Есть такие чуткие
собаки, для которых игра теряет всякий интерес, как только
вы перестанете обращать на нее внимание: видимо, игра
доставляет им удовольствие только при условии, что она
нравится и вам. Словом, собаке для игры требуется наличие
возбуждающего контакта с другим играющим; таково характерное
свойство ее общительной натуры.
Наоборот, кошка, которую вы тоже можете вовлечь в игру,
будет, однако, играть и в одиночестве. Она играет только
для себя, эгоистически, не общаясь ни с кем. Заприте ее
одну - ей довольно клубка, бахромы, болтающейся бечевки,
чтобы отдаться тихой грациозной игре. Играя, она этим вовсе
не говорит человеку: "Как я рада, что и ты здесь". Она
будет играть даже возле покойника, начнет шевелить лапой
уголок покрывала. Собака этого не сделает. Кошка забавляет
сама себя. Собака хочет как-нибудь позабавить еще и
другого. Кошка занята собой. Собака стремится к тому,
чтобы еще кто-нибудь был занят ею. Она живет полной,
содержательной жизнью только в своре, - хотя бы свору эту
составляли всего двое. Гоняясь за своим хвостом, она искоса
смотрит, как к этому относятся присутствующие. Кошка этого
делать не станет: ей довольно того, что она сама получает
удовольствие. Быть может, именно поэтому она никогда не
предается игре безоглядно, самозабвенно, со страстью, до
изнеможения, как это делает собака. Кошка всегда - немного
выше своей игры; она словно снисходительно и как бы
горделиво соглашается развлечься. Собака участвует в игре
вся целиком, а кошка - только так, уступая минутному
капризу.
Я сказал бы, что кошка принадлежит к породе ироников,
забавляющихся людьми и обстоятельствами, но молча, с
некоторым высокомерием тая это удовольствие про себя; а
собака - та из породы юмористов: она добродушна и
вульгарна, как любитель анекдотов, который без публики
помирает от скуки. Движимая чувством товарищества, собака
из кожи лезет вон, чтобы показать себя с наилучшей стороны;
в пылу совместной игры она не щадит себя. Кошка
довольствуется сама собой, собака жаждет успеха. Кошка
субьективистка; собака живет среди ближних - стало быть, в
мире объективного. Кошка полна тайны как зверь; собака
проста и наивна, как человек. Кошка - отчасти эстетка.
Собака - натура обыкновенная. Или же творческая. В ней
есть нечто, обращенное к кому-то другому, ко всем другим,
она не может жить только собой. Как актер не мог бы играть
только перед зеркалом, как поэт не мог бы слагать свои стихи
только для себя, как художник не стал бы писать картины, для
того чтобы ставить их лицом к стене...
Во всем, во что мы, люди, по-настоящему, с упоением
играем, есть тот же пристальный взгляд, требующий интереса и
участия от вас, других, от всей великой, дорогой
человеческой своры...
И так же, в пылу игры, мы не щадим себя.
1932
Карел Чапек
С точки зрения кошки
Перевод Д. Горбова и Б. Заходера
Вот - мой человек. Я его не боюсь. Он очень сильный,
потому что очень много ест; он - Всеядный. Что ты жрешь?
Дай мне!
Он некрасив, потому что без шерсти. У него мало слюней,
и ему приходится умываться водой. Мяучит он грубо и слишком
много. Иногда со сна мурлычет.
Открой мне дверь!
Не понимаю, отчего он стал Хозяином: может, сожрал
что-нибудь необыкновенное.
Он содержит в чистоте мои комнаты.
Он берет в лапку острый черный коготь и царапает им по
белым листам. Ни во что больше играть он не умеет. Спит
ночью, а не днем; в темноте ничего не видит; не знает
никаких удовольствий: не жаждет крови, не мечтает об охоте
и драке, не поет, разнежившись.
Часто ночью, когда я слышу таинственные, волшебные
голоса, когда вижу, как все оживает во тьме, он сидит за
столом и, наклонив голову, царапает, царапает своим черным
коготком по белым листам. Не воображай, будто я думаю о
тебе; я только слушаю тихое шуршание твоего когтя. Иногда
шуршание затихает: жалкий глупец не в силах придумать
никакой другой игры, и мне становится жаль его, я - уж так и
быть! - подойду к нему и тихонько мяукну в
мучительно-сладкой истоме. Тут мой Человек поднимет меня и
погрузит свое теплое лицо в мою шерсть. В такие минуты в
нем на мгновение бывает заметен некоторый проблеск высшей
жизни, и он, блаженно вздохнув, мурлычет что-то почти
приятное.
Но не воображай, будто я думаю о тебе. Ты меня согрел, и
я пойду опять слушать голоса ночи.
1919
|
|