Сергей Михайлович Соловьев
   "История России с древнейших времен" Том 1-4

   ПРЕДИСЛОВИЕ

   Русскому историку, представляющему свой труд во второй  половине  XIX
века, не нужно говорить читателям о значении, пользе истории отечествен-
ной; его обязанность предуведомить их только об основной мысли труда.
   Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но
соединять их, следить  преимущественно  за  связью  явлений,  за  непос-
редственным преемством форм, не разделять начал, но рассматривать их  во
взаимодействии, стараться объяснить каждое явление из внутренних причин,
прежде чем выделить его из общей связи событий и подчинить внешнему вли-
янию - вот обязанность историка в настоящее время, как понимает ее автор
предлагаемого труда.
   Русская история открывается тем явлением, что  несколько  племен,  не
видя возможности выхода из родового, особного быта, призывают  князя  из
чужого рода, призывают единую общую власть, которая соединяет роды в од-
но целое, дает им наряд, сосредоточивает силы северных племен, пользует-
ся этими силами для сосредоточения остальных племен нынешней  средней  и
южной России. Здесь главный вопрос для историка состоит в том, как опре-
делились отношения между призванным правительственным началом и призвав-
шими племенами, равно и теми, которые были подчинены  впоследствии;  как
изменился быт этих племен вследствие влияния правительственного начала -
непосредственно и посредством другого начала - дружины, и  как,  в  свою
очередь, быт племен действовал на  определение  отношений  между  прави-
тельственным началом и остальным народонаселением при установлении внут-
реннего порядка или наряда. Замечаем именно могущественное влияние этого
быта, замечаем другие влияния, влияние греко-римское, которое  проникает
вследствие принятия христанства от Византии и обнаруживается преимущест-
венно в области права. Но, кроме греков, новорожденная Русь находится  в
тесной связи, в беспрестанных сношениях с другим европейским народом - с
норманнами: от них пришли первые князья, норманны составляли главным об-
разом первоначальную дружину, беспрестанно являлись при дворе наших кня-
зей, как наемники участвовали почти во всех походах, - каково же было их
влияние? Оказывается, что оно было незначительно. Норманны не были  гос-
подствующим племенем, они только служили князьям туземных племен; многие
служили только временно; те же, которые оставались в Руси  навсегда,  по
своей численной незначительности быстро сливались с туземцами, тем более
что в своем народном быте не находили препятствий к этому слиянию. Таким
образом, при начале русского общества не может быть  речи  о  господстве
норманнов, о норманском периоде.
   Выше замечено, что быт племен, быт родовой  могущественно  действовал
при определении отношений между правительственным  началом  и  остальным
народонаселением. Этот быт долженствовал потерпеть изменения  вследствие
влияния новых начал, но оставался еще столько могущественным, что в свою
очередь действовал на изменявшие его начала; и  когда  семья  княжеская,
семья Рюриковичей, стала многочисленна, то  между  членами  ее  начинают
господствовать родовые отношения, тем более что род Рюрика, как род вла-
детельный, не подчинялся влиянию никакого другого начала. Князья считают
всю Русскую землю в общем, нераздельном  владении  целого  рода  своего,
причем старший в роде, великий князь, сидит на старшем столе, другие ро-
дичи смотря по степени своего старшинства занимают другие столы,  другие
волости, более или менее значительные; связь между старшими  и  младшими
членами рода чисто родовая, а не государственная; единство рода сохраня-
ется тем, что когда умрет старший или великий князь, то достоинство  его
вместе с главным столом переходит не к старшему сыну его, но к  старшему
в целом роде княжеском; этот старший перемещается на главный стол,  при-
чем перемещаются и остальные родичи на те столы,  которые  теперь  соот-
ветствуют их степени старшинства. Такие отношения в роде правителей, та-
кой порядок преемства, такие переходы князей могущественно действуют  на
весь общественный быт древней  Руси,  на  определение  отношений  прави-
тельственного начала к дружине и  к  остальному  народонаселению,  одним
словом, находятся на первом плане, характеризуют время.
   Начало перемены в означенном порядке вещей мы замечаем во второй  по-
ловине XII века, когда Северная Русь выступает на сцену; замечаем здесь,
на севере, новые начала, новые отношения, имеющие произвести новый поря-
док вещей, замечаем перемену в отношениях старшего князя к младшим,  ос-
лабление родовой связи между княжескими линиями, из которых каждая стре-
мится увеличить свои силы на счет других линий и подчинить себе  послед-
ние уже в государственном смысле. Таким образом, чрез ослабление родовой
связи между княжескими линиями, чрез их отчуждение друг от друга и  чрез
видимое нарушение единства Русской земли приготовляется путь к ее  соби-
ранию, сосредоточению, сплочению частей около одного центра, под властию
одного государя.
   Первым следствием ослабления родовой связи между княжескими  линиями,
отчуждения их друг от друга было временное отделение Южной Руси  от  Се-
верной, последовавшее по смерти Всеволода III. Не имея таких прочных ос-
нов государственного быта, какими обладала  Северная  Русь,  Южная  Русь
после татарского нашествия подпала под власть князей литовских. Это обс-
тоятельство не было гибельно для народности юго-западных русских  облас-
тей, потому что литовские  завоеватели  приняли  русскую  веру,  русский
язык, все оставалось по-старому; но гибельно было для русской  жизни  на
юго-западе  соединение  всех   литовско-русских   владений   с   Польшею
вследствие восшествия на польский престол  литовского  князя  Ягайла:  с
этих пор Юго-Западная Русь должна была вступить в бесплодную для  своего
народного развития борьбу с Польшею для сохранения своей народности, ос-
новою которой была вера; успех этой борьбы, возможность для Юго-Западной
Руси сохранить свою народность условливались ходом дел в Северной  Руси,
ее самостоятельностью и могуществом.
   Здесь новый порядок вещей утверждался  неослабно.  Вскоре  по  смерти
Всеволода III, по отделении Южной Руси от Северной, явились и в  послед-
ней татары, опустошили значительную ее часть, наложили дань на  жителей,
заставили князей брать от ханов ярлыки на  княжение.  Так  как  для  нас
предметом первой важности была смена старого порядка вещей новым,  пере-
ход родовых  княжеских  отношений  в  государственные,  отчего  зависело
единство, могущество Руси и перемена внутреннего порядка, и так как  на-
чала нового порядка вещей на севере мы замечаем прежде  татар,  то  мон-
гольские отношения должны быть важны для нас в той  мере,  в  какой  со-
действовали утверждению этого нового порядка  вещей.  Мы  замечаем,  что
влияние татар не было здесь главным и решительным. Татары остались  жить
вдалеке, заботились только о сборе  дани,  нисколько  не  вмешиваясь  во
внутренние отношения, оставляя все как было, следовательно, оставляя  на
полной свободе действовать те новые отношения, какие начались на  севере
прежде них. Ярлык ханский не утверждал князя неприкосновенным на  столе,
он только обеспечивал волость  его  от  татарского  нашествий;  в  своих
борьбах князья не обращали внимания на ярлыки; они знали, что всякий  из
них, кто свезет больше денег в Орду, получит ярлык преимущественно перед
другим и войско на помощь. Независимо от татар обнаруживаются на  севере
явления, знаменующие новый порядок, - именно ослабление  родовой  связи,
восстания сильнейших князей на слабейших  мимо  родовых  прав,  старание
приобрести средства к усилению своего княжества на счет других. Татары в
этой борьбе являются для князей только орудиями, следовательно,  историк
не имеет права с половины XIII века прерывать естественную нить  событий
- именно постепенный переход родовых княжеских отношений в государствен-
ные - и вставлять татарский период, выдвигать на первый план татар,  та-
тарские отношения, вследствие чего необходимо закрываются главные  явле-
ния, главные причины этих явлений.
   Борьба отдельных княжеств оканчивается на севере тем,  что  княжество
Московское вследствие разных обстоятельств пересиливает  все  остальные,
московские князья начинают собирать Русскую землю: постепенно  подчиняют
и потом присоединяют они к своему владению остальные  княжества,  посте-
пенно в собственном роде  их  родовые  отношения  уступают  место  госу-
дарственным, удельные князья теряют права свои одно за другим, пока, на-
конец, в завещании Иоанна IV удельный князь становится  совершенно  под-
данным великого князя, старшего брата, который носит уже титул царя. Это
главное, основное явление - переход родовых отношений между  князьями  в
государственные - условливает ряд других явлений,  сильно  отзывается  в
отношениях правительственного начала к дружине и остальному  народонасе-
лению; единство, соединение частей условливает силу, которою новое госу-
дарство пользуется для того, чтобы  победить  татар  и  начать  наступа-
тельное движение на Азию;  с  другой  стороны,  усиление  Северной  Руси
вследствие нового порядка вещей условливает успешную борьбу ее  с  коро-
левством Польским, постоянною целию которой становится соединение  обеих
половин Руси под одною державою; наконец, соединение частей,  единовлас-
тие, окончание внутренней борьбы дает  Московскому  государству  возмож-
ность войти в сношения с европейскими государствами,  приготовлять  себе
место среди них.
   В таком положении находилась Русь в конце XVI века, когда  пресеклась
Рюрикова династия. Начало XVII века ознаменовано страшными смутами, гро-
зившими юному государству разрушением. Крамолами людей, питавших старин-
ные притязания, нарушена была духовная и материальная связь  областей  с
правительственным  средоточием:  части  разрознились  в  противоположных
стремлениях. Земля замутилась; своекорыстным стремлениям людей, хотевших
воспользоваться таким положением дел для своих выгод, хотевших  жить  на
счет государства, открылось  свободное  поприще.  Несмотря,  однако,  на
страшные удары, на множество врагов внутренних  и  внешних,  государство
спаслось; связь религиозная и связь гражданская были в нем  так  сильны,
что, несмотря на отсутствие видимого  сосредоточивающего  начала,  части
соединились, государство было очищено от врагов  внутренних  и  внешних,
избран государь всею Землею. Так юное государство  со  славою  выдержало
тяжкое испытание, при котором ясно выказалась его крепость.
   С новою династией начинается приготовление к тому порядку вещей,  ко-
торый знаменует государственную жизнь России среди  европейских  держав.
При первых трех государях новой династии мы видим уже  начало  важнейших
преобразований:  является  постоянное  войско,  обученное   иностранному
строю, приготовляется, следовательно, важнейшая перемена в судьбе  древ-
него служивого сословия, так сильно отозвавшаяся в  общественном  строе;
видим начатки кораблестроения; видим стремление установить нашу торговлю
на новых началах; иностранцам даются привилегии для  учреждения  фабрик,
заводов; внешние сношения начинают  принимать  другой  характер;  громко
высказывается необходимость просвещения, заводятся училища; при дворе  и
в домах частных людей  являются  новые  обычаи;  определяются  отношения
церкви к государству. Преобразователь воспитывается уже в понятиях  пре-
образования, вместе с обществом приготовляется он идти только  далее  по
начертанному пути, докончить начатое, решить нерешенное. Так тесно  свя-
зан в нашей истории XVII век с  первою  половиною  XVIII,  разделять  их
нельзя. Во второй половине XVIII века замечаем  новое  направление:  за-
имствование плодов европейской цивилизации с исключительною целию  мате-
риального благосостояния оказывается недостаточным, является потребность
в духовном, нравственном просвещении, потребность вложить душу в  приго-
товленное прежде тело, как выражались лучшие люди эпохи. Наконец, в наше
время просвещение принесло свой необходимый плод - познание вообще  при-
вело к самопознанию.
   Таков ход русской истории, такова связь главных явлений, в ней  заме-
чаемых.

   ГЛАВА ПЕРВАЯ

   Природа Русской государственной области и ее влияние  на  историю.  -
Равнинность страны. - Соседство ее с Среднею Азией. -  Столкновение  ко-
чевников с оседлым народонаселением. - Периоды борьбы между ними. -  Ко-
заки. - Племена славянские и финские. - Славянская колонизация. - Значе-
ние рек на великой равнине. - Четыре главные  части  древней  России.  -
Озерная область Новгородская. - Область Западной Двины. - Литва.  -  Об-
ласть Днепра. - Область Верхней Волги. -  Путь  распространения  русских
владений. - Область Дона. - Влияние природы на характер народный.
   Задолго до начала нашего летоисчисления знаменитый грек, которого зо-
вут "отцом истории", посетил северные берега Черного моря; верным взгля-
дом взглянул он на страну, на племена, в ней жившие, и записал  в  своей
бессмертной книге, что племена эти ведут образ жизни, какой  указала  им
природа страны. Прошло много веков, несколько раз племена сменялись одни
другими, образовалось могущественное государство, но явление, замеченное
Геродотом, остается по-прежнему в силе: ход событий постоянно подчиняет-
ся природным условиям.
   Перед нами обширная равнина: на огромном расстоянии от Белого моря до
Черного и от Балтийского до Каспийского путешественник не встретит ника-
ких сколько-нибудь значительных возвышений, не заметит ни в  чем  резких
переходов. Однообразие природных форм исключает областные привязанности,
ведет народонаселение к однообразным  занятиям;  однообразность  занятий
производит однообразие в обычаях, нравах, верованиях; одинаковость  нра-
вов, обычаев и верований  исключает  враждебные  столкновения;  одинакие
потребности указывают одинакие средства к их удовлетворению; и  равнина,
как бы ни была обширна, как бы ни было вначале разноплеменно ее  населе-
ние, рано или поздно станет областью одного государства: отсюда  понятна
обширность Русской государственной области, однообразие частей и крепкая
связь между ними.
   Великая равнина открыта на юго-востоке, соприкасается непосредственно
с степями Средней Азии; толпы кочевых народов с незапамятных пор  прохо-
дят в широкие ворота между Уральским хребтом и Каспийским морем и  зани-
мают привольные для них страны в низовьях Волги, Дона и Днепра;  древняя
история видит их здесь  постоянно  господствующими;  Геродот  свойствами
страны объясняет причины этого господства, но тот же  Геродот  замечает,
что берега Днепра по своему необыкновенному плодородию способны питать и
земледельческое народонаселение; и вот предания говорят о народных  дви-
жениях с Запада навстречу кочевым ордам; на берегах Днепра и его  прито-
ков, на востоке и западе, селятся племена земледельческие  с  характером
европейским; они движутся все далее и далее на Восток, но  кочевники  не
скоро уступят им свои привольные степи. Азия не перестает высылать  хищ-
ные орды, которые хотят жить на счет оседлого народонаселения; ясно, что
в истории последнего одним из главных явлений будет постоянная борьба  с
степными варварами. Периоды этой борьбы так обозначаются в русской исто-
рии: от половины IX века до сороковых годов XIII нет резкого перевеса ни
на стороне кочевников, ни на стороне славянских племен, объединенных под
именем Руси; печенеги, а за ними половцы наносят иногда сильные  опусто-
шения Приднепровью, но зато иногда и русские князья входят в глубь  сте-
пей их, за Дон, и пленят их вежи. От сороковых годов XIII века до исхода
XIV берут перевес азиатцы в лице монголов: с конца XIV века пересиливает
Европа в лице России; северо-западная, европейская часть великой равнины
начинает распространяться на счет юго-восточной, азиатской.  Но  природа
страны условила еще другую борьбу для государства, кроме борьбы с кочев-
никами: когда государство граничит не с другим государством и не  с  мо-
рем, но соприкасается с степью, широкою и вместе привольною  для  житья,
то для людей, которые по разным причинам не хотят оставаться в  обществе
или принуждены оставить его, открывается путь к выходу из государства  и
приятная будущность - свободная, разгульная жизнь  в  степи.  Вследствие
этого южные степные страны России по течению больших рек издавна населя-
лись козацкими толпами, которые, с одной  стороны,  служили  пограничною
стражею для государства против кочевых хищников, а с  другой,  признавая
только на словах зависимость от государства, нередко враждовали  с  ним,
иногда были для него опаснее самих кочевых орд.  Так  Россия  вследствие
своего географического положения должна была  вести  борьбу  с  жителями
степей, с кочевыми азиатскими народами и с козаками, пока не  окрепла  в
своем государственном организме и не  превратила  степи  в  убежище  для
гражданственности.
   Составляя восточную часть Европы, отличаясь климатом суровым,  предс-
тавляя на юго-востоке степь, населенную кочевыми  племенами,  сменявшими
друг друга в постоянном стремлении из Азии, на северо-западе  -  страну,
покрытую девственными лесами,  наполненную  реками,  озерами,  болотами,
среди которых кое-где блуждали орды звероловов, великая равнина не могла
получить скоро многочисленного народонаселения. Племена славянские  рас-
кинулись на огромных пространствах, по берегам больших рек; при движении
с юга на север они должны были встретиться с племенами  финскими,  но  о
враждебных столкновениях между ними не сохранилось преданий: легко можно
предположить, что племена не очень ссорились за землю, которой было  так
много, по которой можно было так просторно расселиться  без  обиды  друг
другу. В начале нашей истории мы видим, что славяне  и  финны  действуют
заодно; каким образом ославянились финские племена - меря, мурома, каким
образом Двинская область получила русское народонаселение и стала владе-
нием Великого Новгорода? - все это произошло тихо, незаметно  для  исто-
рии, потому что здесь, собственно, было не завоевание одного народа дру-
гим, но мирное занятие земли, никому не  принадлежащей.  Распространение
русских владений в Сибири, о котором можно иметь ясное понятие по дошед-
шим до нас памятникам, дает лучшее объяснение тому, как распространялись
русские владения и по сю сторону Уральского хребта:  здесь  также  могли
иметь место стычки с туземцами, которые приходили иногда разорять  новые
поселения, отказывались платить ясак; но здесь один  народ,  государство
не было завоевано другим народом, государством в  том  смысле,  в  каком
обыкновенно принимается в истории завоевание,  одним  словом,  и  там  и
здесь преимущественно происходило  население,  колонизация  страны.  Что
сказано о севере России, то может быть сказано и о других  областях:  мы
видим с самого начала, что князья наши преимущественно заботятся о пост-
роении городов, о населении пустынных пространств; известно, как и после
Московское государство расширяло свои пределы на  восток  и  юго-восток,
занимая и населяя пустынные пространства; известно,  наконец,  население
южных и юго-восточных областей, имевших место недавно,  уже  во  времена
империи. Малонаселенность страны, постоянное стремление владельцев  уве-
личивать население своих земель с ущербом государственному интересу, вы-
зывали меры, имевшие целию удержать народонаселение на прежде занятых им
пространствах. Таким образом, в русской истории мы замечаем  то  главное
явление, что государство при расширении своих владений занимает обширные
пустынные пространства и населяет их; государственная область расширяет-
ся преимущественно посредством колонизации: господствующее племя -  сла-
вянское - выводит поселения свои все далее и далее вглубь востока.  Всем
племенам Европы завещано историею высылать поселения в другие части све-
та, распространять в них христианство и гражданственность; западным  ев-
ропейским племенам суждено завершать это дело морским, восточному племе-
ни, славянскому, - сухим путем.
   Однообразна природа великой восточной равнины, не поразит  она  путе-
шественника чудесами; одно только поразило в ней наблюдательного Геродо-
та: "В Скифии, - говорит он, - нет ничего удивительного, кроме  рек,  ее
орошающих: они велики и многочисленны". В самом деле,  обширному  прост-
ранству древней Скифии соответствуют исполинские  системы  рек,  которые
почти переплетаются между собою и составляют,  таким  образом,  по  всей
стране водную сеть, из которой народонаселению трудно было высвободиться
для особной жизни; как везде, так и у  нас,  реки  служили  проводниками
первому народонаселению, по ним сели племена, на них явились первые  го-
рода; так как самые большие из них текут на восток  или  юго-восток,  то
этим условилось и преимущественное распространение Русской государствен-
ной области в означенную сторону; реки много содействовали единству  на-
родному и государственному, и при всем том особые речные системы опреде-
ляли вначале особые системы областей, княжеств. Так, по четырем  главным
речным системам Русская земля разделялась в древности на четыре  главные
части: первую составляла озерная область Новгородская, вторую -  область
Западной Двины, т. е. область Кривская, или Полоцкая, третью  -  область
Днепра, т. е. область древней  собственной  Руси,  четвертую  -  область
Верхней Волги, область Ростовская.
   Область Новгородская, составляя продолжение Финляндской  озерной  об-
ласти, в отношении географическом и историческом посредничает между  За-
падною Европою и Россиею. Здесь славянское племя сталкивается с  сканди-
наво-германским; здесь шел великий водный путь из Северо-Западной Европы
в Юго-Восточную и в Азию, из Варяг в Греки, путь,  по  которому  издавна
спускались северные дружины на юг для опустошения берегов Империи,  этим
же путем производилась торговля  между  севером  и  югом  Европы.  Озеро
Ильмень, принимая в себя с юга многоветвистую Ловать, выпускает  на  се-
вер, в Ладожское озеро, Волхов; великий водный путь шел из Финского  за-
лива, по Неве, в Ладожское озеро, отсюда Волховом в Ильмень, из  Ильменя
Ловатью. Славянское племя при движении своем с юга на север не  утверди-
лось в половине IX века нигде на берегах моря; навстречу медленному дви-
жению славян видим быстрое движение  варягов.  Славянам  удалось  утвер-
диться на важном пункте, при истоке Волхова  из  Ильменя,  где  является
Новгород, но на втором важном пункте великого пути - при впадении Волхо-
ва в Ладожское озеро - они утвердиться не могли. Если даже  предположим,
что Ладога существовала до прибытия Рюрика, то она находилась не при са-
мом устье Волхова, и это положение ее показывает со стороны  славян  ка-
кую-то медленность, боязливость приблизиться к озеру Нево. Что  касается
реки Невы, то начальный летописец считает ее не рекою, а устьем озера  в
море; Нева долго текла в дикой независимости, и короткий  бег  ее  долго
был свидетелем упорной борьбы между двумя народами - русскими и шведами.
Русским удалось во время этой борьбы утвердиться на третьем важном пунк-
те великого пути - при истоке Невы из Ладожского озера, где был построен
Орешек; но потом эта крепость была уступлена шведам; Петр  Великий  взял
ее снова и назвал Ключом-Городом (Шлиссельбургом); наконец,  Петр  успел
овладеть течением Невы и укрепился на  последнем,  самом  важном  пункте
озерной системы в начале великого водного пути, - именно при устье  Невы
в море, где основал Петербург. Это положение при начале великого водного
пути, соединяющего и теперь Европу с Азиею, условило важное значение Пе-
тербурга как столицы: здесь в IX веке началась первая  половина  русской
истории, здесь в XVIII - началась вторая ее половина. Движение восточных
славянских племен с юга на север по великому водному пути, начавшееся  в
доисторическое время, только в XVIII веке  окончательно  достигло  своей
цели - морского берега.
   Область Новгородского княжества есть  озерная  область,  где  главный
узел составляет озеро Ильмень, следовательно, естественные границы  кня-
жества должны совпадать с границами речных  систем  Ильменя,  Ладожского
озера и других близлежащих озер; и действительно, мы видим, что граница-
ми Новгородской области служат волоки между системами рек озерных и меж-
ду системами Волги, Днепра и Западной Двины. Разумеется, эти границы  мы
должны означать приблизительно: в некоторых  местах,  преимущественно  к
востоку и юго-востоку, племя славян ильменских или  новгородских  еще  в
незапамятные времена могло перейти волоки и выселиться на другие  речные
системы вследствие малонаселенности страны, лежащей к востоку,  на  вер-
ховьях Волги; несмотря на то, однако, границы  преимущественно  идут  по
волокам, которые, надобно заметить, нигде не имеют такого важного значе-
ния, как у нас в России, ибо заменяют отчасти горы. На юге границею Нов-
городской области с Полоцкою и Смоленскою служил  волок  между  системою
Ильменя и Западной Двины, здесь граница  могла  обозначиться  с  большею
точностию волоком вследствие раннего населения Полоцкой или Двинской об-
ласти. На востоке границею Новгородской области с  Ростовскою  или  Суз-
дальскою служил приблизительно также  волок  между  системой  Ильменя  и
Верхней Волги; так, видим границу при реке  Медведице,  одном  из  самых
близких волжских притоков к системе ильменской; но  здесь,  на  востоке,
новгородцы перешли в некоторых местах естественную границу своей  облас-
ти, ибо народонаселение необходимо стремилось с запада на восток, находя
себе здесь более простора; так, в числе новгородских владений мы  встре-
чаем Торжок,  Волок-Ламский,  Бежецк  и  другие  места,  находящиеся  на
волжской системе; любопытно, однако, видеть, что эти места были  спорные
между новгородцами и князьями Ростовской области, последние никак не хо-
тят уступить их в полное владение новгородцам: так, Волок и Торжок  раз-
делены пополам между  новгородцами  и  суздальскими  князьями;  название
Торжка, Торга, указывает именно на пограничное место, куда сходились  на
мену, торг, жители двух областей; название  Новый  Торг  указывает,  что
этот торг был прежде где-нибудь на другом месте, быть  может,  выше,  на
самом волоке. Любопытно, также, что все эти места  на  волжской  системе
перечисляются всегда в грамотах как новгородские владения  -  знак,  что
они были спорные, что суздальские князья имели на них постоянные  притя-
зания, одним словом, что это были колонии Новгородские в чужой  области.
Такие же колонии новгородские простирались  в  области  Онеги,  Северной
Двины и далее до самого Уральского хребта; на  важное  значение  волоков
указывает название заволоцких владений Новгорода, Заволоцкой чуди.
   В тесной связи  с  системой  Ильменя  находится  система  Чудского  и
Псковского озер: кривичи изборские находятся в союзе с славянами  новго-
родскими, вместе с ними призывают князей; несмотря, однако, на эту  тес-
ную связь, несмотря на то, что Псков,  сменивший  Изборск,  находился  в
пригородных отношениях к Новгороду, Псков с самого  начала  стремится  к
самостоятельности и, наконец, достигает ее: здесь между другими  обстоя-
тельствами нельзя не предположить и влияния природы, потому что  Псковс-
кая область принадлежит к отдельной  речной  системе.  Этим  же  обстоя-
тельством условливаются и самое различие и границы племен: народонаселе-
ние Изборской области принадлежало к кривскому племени.
   Новгородская область  представляет  самую  возвышенную  страну  между
внутренними русскими областями. По климату и почве  она  разделяется  на
две половины: северо-восточную и юго-западную. Северо-восточная, прости-
рающаяся от окрестностей озер Лача и Вожа до рек Сяси и Мологи, наполне-
на стоячими водами и лесами, подвержена дуновению северных ветров и пов-
сюду неплодородна по причине влажной и  болотистой  почвы;  юго-западная
половина гораздо возвышеннее, суше и плодороднее. Это  разделение  важно
для нас в том отношении, что им определяется первоначальная граница сла-
вянского и финского племени; известно, что везде при своих столкновениях
славяне занимали возвышенные, сухие и хлебородные пространства, финны же
- низменные, болотистые; так точно и здесь означенная граница по качест-
ву почвы соответствует границе между славянским и  финским  племенами  в
Новгородской области. Самые лучшие  для  хлебопашества  места  находится
между реками Шелонью и Ловатью: здесь главные селища славянского  племе-
ни; далее к северо-западу, в нынешней Петербургской губернии, опять  на-
чинаются низменные, болотистые пространства - почва финского племени. Но
так как пространство между реками Шелонью и Ловатью мы назвали хлебород-
ным только относительно, вообще же ильменские славяне не нашли  в  своих
жилищах больших удобств для земледельческой промышленности, то с течени-
ем времени благодаря удобству водных путей среди них развилась  торговая
промышленность, указавшая им необходимо путь к северо-востоку, малонасе-
ленному финскими племенами,  со  стороны  которых  новгородцы  не  могли
встретить сильного сопротивления. Из летописных свидетельств  мы  знаем,
что относительно продовольствия Новгородская область была в  зависимости
от Низовой земли: князь последней, пресекши  подвоз  съестных  припасов,
мог заморить Новгород голодом; с другой стороны, и относительно торговли
Новгород зависел вполне от Востока, потому что торговое значение  Новго-
рода состояло в доставке северо-восточных товаров в Европу:  отсюда  по-
нятно, что когда на востоке  явилось  могущественное  владение  -  госу-
дарство Московское, то Новгород, находясь в полной зависимости от Восто-
ка, необходимо должен был примкнуть к этому государству, таким  образом,
сама природа не позволяла Новгороду быть долго независимым от  Восточной
Руси. То же самое должно сказать и о Пскове: его область имеет также то-
щую почву, которая должна была заставить  народонаселение  обратиться  к
другого рода промышленности - к торговле, ремеслам;  псковичи  славились
мастерствами, особенно строительным;  новгородцев  в  насмешку  называли
плотниками - указание на их промышленный характер.
   Несмотря на то что на западе в средние века существовало мнение, буд-
то из Балтийского моря по восточному пути можно проехать водою в Грецию,
водный путь этот прекращался рекою Ловатью там, где прекращается и  Нов-
городская озерная область. От Ловати до  Днепра  шел  волок,  отделявший
Новгородскую озерную область от Западнодвинской и Днепровской.  Об  этом
волоке между Ловатью и Днепром упоминает начальный  летописец,  описывая
водный путь из Варяг в Греки, но он не вдается в подробности, каким  об-
разом дружины первых князей русских шли от Ловати до Днепра. Очень веро-
ятно, что путь их лежал от Ловати по реке  Сереже  до  тридцативерстного
волока к Желну на реке Торопе, потом вниз Торопою  до  Двины,  Двиною  к
устью Косопли (Каспли) и этою рекою вверх до озера Касплинского и волока
при Гавринах в Порецком уезде с переездом по  суше  тридцати  верст.  Во
всяком случае на пути от Ловати к Днепру должно было встретить  Западную
Двину - вот причина, почему Двинская область, область полоцких кривичей,
вошла в связь с новгородцами и князьями их прежде области кривичей  смо-
ленских, и Рюрик уже отдает Полоцк одному из мужей своих. Область Запад-
ной Двины, или область Полоцкая, имела такую же участь,  как  и  озерная
область Новгородская: славянское племя заняло начало и  средину  течения
Двины, но не успело при медленном движении своем  достигнуть  ее  устья,
берегов моря, около которого оставались еще  туземцы,  хотя  подчиненные
русским князьям, но не подчинившиеся  славянорусской  народности.  Особ-
ность Полоцкого, или Двинского княжества, его слабость  вследствие  этой
особности и усобиц были причиною того, что в XII веке от  морских  бере-
гов, с устья Двины, начинается наступательное движение немцев, пред  ко-
торыми полочане должны были отступать все далее и далее  внутрь  страны.
Потом Полоцкое княжество подчинилось династии князей  литовских  и  чрез
них соединилось с Польшею. Московское  государство,  сосредоточив  севе-
ро-восточные русские области, усилившись, начало стремиться  по  естест-
венному направлению к морю, ибо в области Московского государства  нахо-
дились истоки Двины. Иоанн IV, стремясь чрез покорение Ливонии  к  морю,
взял и Полоцк; но Баторий отнял у него и Ливонию  и  Полоцк,  вследствие
чего почти все течение Двины стало находиться  в  области  одного  госу-
дарства. Но чрез несколько времени шведы отняли у поляков устье Двины, и
область этой реки явилась в затруднительном,  неестественном  положении,
поделенною между тремя государствами. Петр Великий отнял низовье Двины у
шведов, вследствие чего положение Двинской области стало  еще  затрудни-
тельнее, потому что верховье и устье находились в области  одного  госу-
дарства, а средина - в области другого. При Екатерине  II  Двинская  об-
ласть была выведена из этого неестественного положения.
   Границу Полоцкой области на севере составляет водораздел между систе-
мою Двины и озерною - ильменскою и чудскою. Но верховье Двины не принад-
лежало Полоцкой области: за него шла сильная борьба между  князьями  по-
лоцкими, потомками Изяслава Владимировича и потомками брата его  Яросла-
ва, владельцами остальных русских областей. Причина этой борьбы, причина
стремления Ярослава I и рода его удержать за собою верховье Двины ясна с
первого взгляда на карту: Верхняя Двина и впадающая в нее  речка  Торопа
служили соединением Новгородской области с собственною  Русью,  областью
Днепровскою, по ним шел путь из Варяг в Греки; владея Новгородом и Днеп-
ровьем, Ярослав и дети его не могли оставить верховье Двины и Торопу  во
владении враждебного рода  Изяславичей  полоцких;  последние,  пользуясь
тем, что их владения, их речная область, отделяла  Новгородскую  область
от Руси, неоднократно обнаруживали свои притязания на Новгород,  Ярослав
уступил Брячиславу полоцкому Витебск и Усвят, но удержал верховье  Двины
и Торопу, где после образовалось  княжество  Торопецкое,  примыкавшее  к
Смоленскому, Из этого положения Торопецкого княжества, лежащего в среди-
не между озерною (Новгородскою), Двинскою (Полоцкою), Днепровскою (Южно-
русскою) и Волжскою (Ростовскою и Суздальскою) областями, уясняется  нам
положение князей торопецких, знаменитых Мстиславов, их значение как пос-
редников между Новгородом, Южной Русью  и  князьями  суздальскими;  пос-
редством Торопца Новгород поддерживал связь свою с Южною Русью,  из  То-
ропца получал защиту от притеснений князей суздальских.
   На востоке, юге и западе границами Полоцкой области служили приблизи-
тельно также водоразделы между системами Двины, Днепра и Немана.  Но  на
юге к Полоцкому княжеству примыкало также княжество Минское, находившее-
ся преимущественно на системе днепровской, по правому  берегу  Днепра  и
рекам, впадающим в него с этой стороны. Княжество Минское  образовалось,
как видно, из области славянского племени дреговичей, севших, по летопи-
си, между Припятью и Двиною. Мы видим, что в стремлении своем на  юг  из
Новгородской области варяги прежде всего должны были перейти  в  область
Двины и утвердиться в Полоцке. Отсюда, двинувшись к югу, они  немедленно
должны были перейти в область Днепра, в землю дреговичей, в  том  месте,
где притоки Днепра и Двины находятся так близко друг от друга,  где  те-
перь искусственно соединяются Березинским каналом. Это движение полоцких
державцев к югу и покорение дреговичей, без сомнения, произошло еще  при
Рюрике, по крайней мере прежде движения Олега из Новгорода;  что  правый
берег Днепра, земля дреговичей, занята была из Полоцка, доказывает  мол-
чание летописи о покорении дреговичей Олегом или его преемниками. Влади-
мир, истребив семью полоцкого князя Рогволода, присоединил его владения,
как кривские, так и дреговические, к своим; но после по совету  дружины,
восстановил Рогволодову область в целом ее виде для внука Рогволодова, а
своего сына - Изяслава; этим объясняется, каким образом Минское княжест-
во, лежащее в области Днепровской, принадлежало роду князей полоцких; но
Минское княжество вследствие своего географического положения становится
местом борьбы между Изяславичами полоцкими и  Ярославичами  русскими,  и
долее, чем самый Полоцк, остается за последними; а дреговичи южные, жив-
шие по притокам Припяти, принадлежат постоянно к владениям русских Ярос-
лавичей. Почва собственно Полоцкого княжества неплодородна, вся  область
наполнена озерами, болотами-топями; теперь в Витебской губернии считает-
ся больше 1000 озер, больших и малых. Бедность природы при удобстве  со-
общения с морем посредством Двины обратила внимание полочан и видблян на
торговлю, и они вместе с  смольнянами  являются  посредниками  заморской
русской торговли.
   Как Полоцкое княжество есть область Западной Двины,  так  Литва  есть
область Немана, Польша - область Вислы Литовская область  вместе  с  об-
ластью ятвягов, лежащею по границе между речными системами Вислы, Немана
и Днепра. имеют важное значение в истории Восточной Европы: покрытые бо-
лотами и лесами, даже теперь непроходимыми,  эти  страны  лучше  высоких
горных хребтов охраняли западные границы русских славян;  среди  этих-то
болот и непроходимых пущ с незапамятных пор  засели  странные  народы  -
литва и ятвяги, происхождения которых не могут  еще  определить  ученые.
Благодаря природе своей страны литовцы и ятвяги долее всех своих соседей
сохраняли дикость первоначального быта, они набегали на окрестные  стра-
ны, но сами были недосягаемы в своих неприступных природных укреплениях.
Когда единоплеменники их - пруссы - подверглись тяжкому игу немцев,  ли-
товцы отбились от последних в своих дебрях, заслонили от них и восточных
соседей своих; с другой стороны, вероятно, усиленные в  числе  прусскими
выходцами, литовцы начинают наступательное движение к востоку и  югу  на
русские области и основывают княжество, которого географическое  положе-
ние также очень важно: в области Литовского великого княжества  соединя-
лись системы днепровская, вислинская, неманская и западнодвинская,  реки
русские соединялись с реками польскими. Поэтому княжество Литовское слу-
жило звеном, связующим Русь с Польшею. На небольшом  пространстве  между
Кобрином, Пинском и Слонимом три речные системы - вислинская,  неманская
и днепровская, и вместе с тем три области - Польская, Литовская и  Русс-
кая соединяются теперь каналами; вот доказательство,  что  на  Восточной
Европейской равнине естественными гранями между странами и народами слу-
жили междуречные волоки, и как  эти  естественные  грани  были  незначи-
тельны, как мало препятствовали соединению народов!
   Юго-Западная, древняя собственная Русь (княжества  Киевское,  Переяс-
лавское, Черниговское, Смоленское, Волынское, Туровское),  есть  область
Днепра, главной  реки  водного  пути  из  Варяг  в  Греки;  этому  пути,
следственно Днепру преимущественно, Русь была обязана своим  соединением
с Северо-Западною и Юго-Восточною Европою: из первой явились князья,  от
второй получено христианство; Днепру преимущественно Русь была обязана и
своим материальным благосостоянием: по этой реке шли с своими  дружинами
князья, которые сосредоточили прибрежные славянские племена, жившие рас-
сеянно; по Днепру же шел и торговый путь из нижних стран  в  верхние.  И
Днепр в историческом отношении разделял судьбу других рек  русских:  его
устье, хотя с незапамятных пор  покрывалось  русскими  лодками,  однако,
собственно не находилось в русских владениях до времен Екатерины II, по-
тому что Русская государственная область  распространялась  естественным
образом изнутри, из ядра своего, вниз по рекам до естественных  пределов
своих, то есть до устьев этих рек, берущих начало в  ее  сердце,  а  это
сердце - Великая Россия, Московское государство, справедливо  называемое
страною источников: отсюда берут свое начало все те большие  реки,  вниз
по которым распространялась государственная область. Несмотря на то  что
Юго-Западная Русь, преимущественно Киевская область, была главною сценою
древней нашей истории, пограничность ее, близость к полю или степи,  жи-
лищу диких народов, делала ее неспособною стать  государственным  зерном
для России, для чего именно природа приготовила Московскую область;  от-
сюда Киевская область (Русь в самом тесном смысле) вначале и после носит
характер пограничного военного поселения, остается  страною  козаков  до
полного государственного развития, начавшегося в Северной Руси, в стране
источников.
   Но если по причинам естественным Юго-Западная Русь не могла стать го-
сударственным ядром, то природа же страны объясняет нам, почему она была
главною сценою действия в начальной нашей истории: области древних  кня-
жеств Киевского, Волынского, Переяславского и  собственно  Черниговского
составляют самую благословенную часть областей русских относительно кли-
мата и качества почвы. Древнюю Русь в самом тесном  смысле  этого  слова
составляла страна около Киева, на западном берегу Днепра,  земля  полян.
Область Киевского княжества в первоначальном  виде,  как  досталась  она
Изяславу I, заключала в себе земли полян, древлян и отчасти  дреговичей;
естественными и приблизительными историческими  границами  его  были:  к
востоку  -  Днепр;  к  северу  -  водораздел  между  речными  областями,
собственно Днепровскою и областью Припяти, потом  водораздел  между  об-
ластью Припяти и Немана; к западу - водораздел между  Западным  Бугом  и
Вислою; к югу - сначала водораздел между областью Припяти, Днестра и Бу-
га, потом - река Рось, по которой начиная с XI века  видим  уже  военные
поселения, зерно козачества. Почему река Рось служила в древности  южною
границею и Киевского княжества и всех русских областей, это  объясняется
также природою: к югу от этой реки, в южной части нынешней Киевской  гу-
бернии, почва принимает уже степное свойство, луга  здесь  степные.  Об-
ласть княжества Владимиро-Волынского заключала в себе землю бужан  (сла-
вянского племени, жившего по Западному Бугу) и,  принадлежала,  с  одной
стороны, к системе вислинской, а с другой, чрез притоки Припяти к  днеп-
ровской, посредничала между Русью и Польшею. Это положение Владимиро-Во-
лынской области на отдельной от Днепра речной системе объясняет отчасти,
почему Волынь отделяется от собственной Руси и вместе с Галичем образует
особую систему княжеств, отдельность речной системы  объясняет  также  и
раннюю особность Галицкого княжества, лежащего по  вислинской  и  днест-
ровской системам.
   На восточной стороне Днепра притоком последнего,  Десною,  привязыва-
лась к Киевской области и область Черниговская, лежащая по  Десне  и  ее
притокам. Тщетно князья хотели делить Русь Днепром на две отдельные  по-
ловины - Десна привязывала Чернигов к Киеву так же крепко, как и родовые
отношения Святославичей и Мономаховичей; тщетно  потом  польское  прави-
тельство хотело разделиться Днепром с Москвою, это деление было кратков-
ременно. Река Сейм, приток Десны, привязывала к Чернигову область  Курс-
кую. На южной оконечности нынешней Черниговской губернии находится  воз-
вышенность, дающая начало рекам, изливающимся отсюда в Полтавскую губер-
нию, Трубежу, Супою, Удаю и Ромну; этот водоспуск  в  древности  отделял
область Чернигрвского княжества от области  Переяславского.  На  верхнем
Днепре, и, следовательно, в тесной связи с  Киевом,  находилась  область
Смоленского княжества. Смоленск находился в  области  кривичей,  которые
сели на верховьях рек Волги, Днепра и Двины, из  этого  положения  легко
видеть важное значение  Смоленской  области,  находившейся  между  тремя
главными частями Руси - между областью Волги, Днепра и Двины, т. е. меж-
ду Великою, Малою и Белою Россиею; держа ключи ко  всем  этим  областям,
смоленские князья держат Новгород в зависимости от Южной Руси,  стерегут
Днепровье от притязаний  северных  князей,  принимают  самое  деятельное
участие в распрях последних с южными, являются главными деятелями в  ис-
тории Юго-Западной Руси (с тех пор, как волынские  князья  обращают  все
свое внимание на запад), борются с Волынью и Галичем за Киев и во  время
этой борьбы крепко держатся связи с севером, с Новгородом и Волжскою об-
ластию. Из положения Смоленской области понятно, почему Смоленск  служил
постоянно поводом к спору  между  Северо-Восточною,  или  Московскою,  и
Юго-Западною, или Литовскою, Русью, почему ни московское,  ни  литовское
(польское) правительство не могли успокоиться, не  имея  в  своих  руках
Смоленска. Граница Смоленского княжества шла на севере  между  притоками
Ловати и Торопою, далее от Торопца - к Верхней Волге у Ржева;  восточная
граница шла от Ржева мимо Зубцова к верховьям Москвы-реки и Протвы, око-
ло Можайска, потом поворачивала к  западу  водоразделом  между  системою
днепровскою и окскою, между Угрою и Днепром, между Десною и Сожью; южную
границу с Черниговскою и Киевскою областями определить  можно  впадением
реки Прони в Сожь; на запад границу составлял Днепр до Орши и  далее  на
север - линия через Двину между Сурожем и Велижем к Торопцу. Из  обозна-
чения этих границ видно, что Смоленское княжество, кроме области  криви-
чей, заключало в себя также и область радимичей, живших на  Соже.  Почва
Смоленского княжества вообще неплодородна, особенно половина, лежащая  к
северу от Днепра, это обстоятельство и выгодное положение на трех речных
системах среди главных русских областей необходимо условливали  развитие
торговой промышленности у смольнян и в древние времена.
   Теперь обратимся к Великой России, государственному ядру. Здесь  пер-
вое место принадлежит области Верхней  Волги,  или  Ростовской  области.
Главный город ее Ростов Великий при самом начале русской  истории  нахо-
дится в тесной связи с Новгородом и его князьями, те же заморские  варя-
ги, которые брали дань на новгородских славянах и на чуди, берут ее и на
мери, финском племени, жившем около Ростова;  посадник  Рюрика  сидит  в
Ростове, причем не упоминается о походе, о покорении, следовательно, бо-
лее чем вероятно, что меря, подвергавшаяся вместе с новгородцами и чудью
варяжскому игу, вместе с ними свергла его, вместе с ними  призвала  кня-
зей. Такая тесная связь Ростова с Новгородом и  чудью  объясняется  тем,
что Белоозеро связано с Ростовом водною нитью, эта нить есть река  Шекс-
на, которая вытекает из Белоозера и впадает в Волгу у нынешнего  Рыбинс-
ка; Ростов же находится при озере Неро,  из  которого  течет  Которость,
впадающая в Волгу при Ярославле. Варяги, овладевшие Белоозером,  необхо-
димо должны были спуститься вниз по Шексне к Волге, отсюда вниз по Волге
до Которости и ею вверх до Ростова. Если этот  водный  путь  служил  для
враждебных нападений, то он должен был так же служить и для мирных  сно-
шений между Белоозером и Ростовом, отсюда объясняется постоянная, нераз-
рывная связь между этими городами в нашей истории,  объясняется,  почему
Белоозеро является волостью Мономаха, которому принадлежит Ростов с  По-
волжьем; впоследствии Белоозеро становится уделом Ростовского княжества.
Вниз по Шексне ходили в Ростовскую землю военные дружины и торговые лод-
ки, вверх по ней шли из Ростовской земли на Белоозеро и мятежные волхвы,
так сильно волновавшие новообращенных христиан севера.
   Естественные и вместе исторические границы Ростовской области обозна-
чаются с севера и северо-запада границами новгородских владений; при оп-
ределении последних мы видели и северо-западную границу  Ростовской  об-
ласти; на севере естественною границею ее служили Увалы, отделяющие сис-
тему Волги от системы Северной Двины. Что же  касается  до  естественных
границ Ростовской области с востока, юга и юго-запада, то они, собствен-
но, должны совпадать с границами волжской системы, но это уже будут гра-
ницы не Ростовской области, а Московского государства, которого  область
есть преимущественно область Волги. Таким образом, мы видим, что истори-
ческое деление Русской государственной области  на  части  условливается
отдельными речными системами, ясно, что величина каждой части будет  со-
ответствовать величине своей речной области; чем  область  Волги  больше
области всех других рек, тем область Московского государства должна быть
больше всех остальных частей России, а, естественно, меньшим частям при-
мыкать к большей - отсюда понятно, почему  и  Новгородская  озерная  об-
ласть, и Белая, и Малая Русь примкнули к Московскому государству.
   Итак, целая область Волги есть  преимущественно  область  Московского
государства, и Ростовская область будет только областью  Верхней  Волги.
Проследим же теперь распространение Русской государственной  области  по
волжской системе и переход Ростовской области в  область  великого  кня-
жества Владимирского, и последней - в область  Московского  государства.
Ростов был городом племени и, если  принимать  известие  летописца,  был
одинок в целой обширной области, получившей от него  свое  название.  Мы
видим, что одною из главных сторон деятельности наших князей было  пост-
роение городов. Это  построение  носит  следы  расчета,  преднамеренного
стремления, что видно из положения новых городов и из расстояния их  од-
ного от другого. Ярославль построен на важном пункте, при устье Которос-
ти в Волгу, которая посредством этого притока соединяется  с  Ростовским
озером. Потом, мы видим стремление вниз по Волге:  города  строятся  при
главных изгибах реки, при устьях значительных ее притоков - так построе-
на Кострома при повороте Волги на  юг,  при  впадении  в  нее  Костромы;
Юрьевец-Поволжский - при следующем большом колене, или повороте Волги на
юг, при впадении в нее Унжи; наконец, Нижний Новгород - при впадении Оки
в Волгу. Здесь на время остановилось  естественное  стремление  северных
князей вниз по Волге, к пределам Азии. Нужно было вступать  в  борьбу  с
народонаселением, жившим по берегам Волги и ее притоков, отсюда  необхо-
димые войны северных князей с болгарами и мордвою; в этой борьбе русские
остаются победителями, видимо, оттесняют варваров, но тут Азия как будто
собирает последние силы для отпора опасному врагу и высылает  толпы  та-
тар. Основатель Нижнего Новгорода Юрий Всеволодович пал в битве с  тата-
рами; движение русских вниз по Волге было надолго остановлено.  При  Ди-
митрии Донском оно начинается снова: русские полки являются опять в ста-
ринной земле Болгарской, здесь загорается последняя ожесточенная  борьба
между Европою и Азиею, борьба, имеющая  важное  значение  не  для  одной
русской истории. Азиатцы основывают в  Болгарской  земле  крепкий  оплот
против стремления русских и в лице их против Европы и христианства: этот
оплот - Казань. После долгой, упорной борьбы Казань падает пред  Иоанном
IV. Как важна была Казань для Азии, видно из того,  что  спустя  немного
времени после ее завоевания устье Волги, чрез покорение  Астрахани,  уже
находится в руках русских. В то же время русские поселения распространя-
ются по камской системе, которая так близка к  системам  рек  сибирских,
причем переход чрез Уральские горы по их незначительной высоте  был  ле-
гок, незаметен для русских людей; уже при Иоанне IV  козаки  разведывают
путь в Сибирь, причем главная их дорога по рекам; при наследниках  Гроз-
ного русские утверждаются здесь окончательно; малочисленные,  разбросан-
ные на огромных  пространствах  дикие  народцы  не  могли  выставить  им
сильного сопротивления; природа в удобстве водных сообщений  везде  дала
предприимчивым русским  дружинам  средство  с  необыкновенною  быстротою
отыскивать новые землицы для приведения их под высокую руку великого го-
сударя, и скоро русские грани касаются берегов Восточного океана.  Заме-
тим также, что природа, отделив Сибирь от  остальной  Азии  пространными
степями Татарии, а с востока и севера  опоясав  уединенными  океанами  и
направив течение больших рек ее к северным тундрам, чрез это самое  зас-
тавила ее смотреть исключительно на  запад,  образовала  из  нее  нераз-
дельную часть Европейской России.
   Кроме стремления вниз по Волге, у северных  князей  было  еще  другое
стремление, более важное, именно  стремление  на  юг  для  соединения  с
Юго-Западною Русью, где находилась главная сцена  действия.  Мы  назвали
это стремление более важным, потому что хотя у князей  это  было  только
стремление к югу, для соединения с Днепровскою Русью,  однако  на  самом
деле это выходило искание центра, около которого русские  области  могли
сосредоточиться. Стремление князей к  югу  усматривается  в  перенесении
стола княжеского из Ростова в Суздаль; первый князь, который должен  был
остаться надолго в Ростовской области, Юрий Владимирович Долгорукий, жи-
вет уже не в Ростове, а в Суздале, городе южнейшем. Каково же  положение
этого города, и как вообще должно было совершаться это движение на юг? И
здесь, как везде в нашей древней истории, водный путь имеет важное  зна-
чение. Самая ближайшая от Которости и от Ростовского озера  река  к  югу
есть Нерль, которая сама есть приток Клязьмы, таким образом, если следо-
вать речным путем, то после Ростова южнее будет Суздаль на Нерли,  потом
южнее Суздали является Владимир, уже на самой Клязьме;  так  и  северные
князья переносили свои столы - из Ростова в Суздаль, из Суздаля во  Вла-
димир. Здесь, в последнем городе, стол великокняжеский утвердился надол-
го, потому что северные князья, достигнув этого пункта,  презрели  Южною
Русью и все внимание обратили на восток, начали стремиться  по  указанию
природы вниз по рекам: Клязьмою - к Оке и Окою - к Волге. Положение Вла-
димира было очень выгодно для того времени, когда после нашествия монго-
лов восточные отношения играли важную роль: Владимир лежит  на  Клязьме,
которая впадает в Оку там, где эта река принадлежит востоку. Здесь  при-
рода с своей стороны предлагает также  объяснение,  почему  владимирские
князья, устремив все свое внимание на дела северо-востока, так  охладели
к югу; такое охлаждение особенно замечается в деятельности Юрия II  Все-
володовича. Из этого уже видно, что Владимир не мог быть сосредоточиваю-
щим пунктом для русских областей: положение его односторонне,  река,  на
которой лежит он, стремится к финскому северо-востоку.  Средоточие  было
найдено вследствие опять того же стремления к югу, которым особенно  от-
личался Юрий Долгорукий. Мы видели речной путь от Ростова к югу, но этот
путь вел не прямо к югу, а к юго-востоку, тогда как для отыскания центра
русских областей нужно было уклониться к юго-западу, что и  сделал  Юрий
Долгорукий, построивший на юго-запад от Ростова, по пути  в  Днепровскую
Русь, города Переяславль-Залесский и Москву. Москва и была именно  иско-
мым пунктом, это обозначилось тотчас же в истории: в первый  раз  Москва
упоминается в 1147 году, по случаю свидания  Долгорукого  с  Святославом
северским. Москва лежит на реке того же имени, которая течет между  Вол-
гою, Окою и Верхним Днепром. Москва-река впадает в Оку,  так  же  как  и
Клязьма, с тем, однако, различием, что Клязьма впадает в  Оку  там,  где
она принадлежала финскому северо-востоку, тогда как Москва впадает имен-
но в том месте, где Ока, обращаясь к востоку, передавала Москве  обязан-
ность служить соединением для северных и южных русских областей.  Сосре-
доточивающий пункт долженствовал быть местом соединения севера  с  югом,
но вместе с тем должен был носить характер северный, потому что на севе-
ре находились крепкие государственные основы, которых не было в  области
собственной Оки, в земле вятичей, в стране переходной, без определенного
характера, впрочем, издавна примыкавшей к Южной Руси, и потому более  на
нее похожей. Заметим также, что Москва находилась прямо в средине  между
двумя племенами, из которых главным образом составилось  народонаселение
русское, между племенем славянским и финским.
   Что касается природы московского центрального  пространства,  то  оно
представляет обширную открытую равнину с умеренным климатом, эта равнина
не везде равно плодородна и в самых плодородных  местах  уступает  южным
пространствам империи, но зато она почти везде способна  к  обработанию,
следовательно, везде поддерживает деятельность, энергию человека, побуж-
дает к труду и вознаграждает за него, а известно, как подобные природные
обстоятельства благоприятствуют основанию  и  развитию  гражданских  об-
ществ. Было сказано, что эта область не везде одинаково плодородна:  се-
верная часть менее плодородна, чем южная; это  природное  обстоятельство
также очень важно, условливая первоначальную промышленность как  главное
занятие для южного народонаселения и  промышленность,  производящую  для
северного, дополняя, следовательно, одну часть другою, делая их  необхо-
димыми друг для друга.
   Область Москвы-реки была первоначальною областью Московского княжест-
ва, и в первой деятельности московских князей мы замечаем стремление по-
лучить в свою власть все течение реки. Верховье и устье ее находились  в
чужих руках, следовательно, область Московского княжества была заперта с
двух концов: верховье реки находилось во  власти  князей  можайских-смо-
ленских, устье - во власти князей рязанских, - здесь их был город Колом-
на. Отсюда понятно, почему первыми завоеваниями Москвы  были  Можайск  и
Коломна князь Юрий Данилович, только овладев этими двумя  городами,  мог
считать свою область вполне самостоятельною.
   Мы видели, что распространение  русских  владений  следовало  течению
рек. Во-первых, оно шло озерною новгородскою  системою,  потом  системою
Двины и Днепра к югу или юго-западу и в то же время, с  другой  стороны,
шло путем белозерским, по Шексне, и далее к югу по системе Мологи к Вол-
ге, потом Волгою и на юг от этой реки к Оке. Навстречу этому движению от
севера, которое, как видно, не шло далее Москвы, мы замечаем движение  с
юга по Десне - притоку Днепра, и Оке -  притоку  Волги.  Таким  образом,
первоначальное распространение преимущественно шло по огромной дуге, об-
разуемой Волгою к северу, до впадения в нее Оки, и Днепром - к югу;  по-
том распространение происходило в середине дуги, с севера  от  Волги,  и
ему навстречу, с юга от Днепра, причем оба противоположные движения схо-
дились в области Москвы-реки, где и образовался  государственный  центр.
Течение Оки от истоков ее до устья Москвы-реки и потом вместе с течением
последней имело важное историческое значение, потому  что  служило  пос-
редствующею водною нитью между Северною и Южною Русью. Так как  движение
с юга, от Днепра вверх по Десне и ее  притокам,  шло  от  главной  сцены
действия, от Киевской области, то, естественно, было быстрее, чем проти-
воположное ему движение с севера, из дикой, малонаселенной области Верх-
ней Волги, и потому движение с юга скоро переходит из  области  Десны  в
область Оки, и владения черниговских Святославичей  обнимают  равно  обе
эти области: этому скорому переходу из одной  речной  области  в  другую
благоприятствовала близость источников и  притоков  обеих  рек,  хотя  в
древности водораздел между системами Десны и Оки  служил  границею  двух
племен - северян и вятичей. Близость областей Окской и Деснинской,  или,
принимая обширнее. Волжской и Днепровской, и вследствие того  раннее  их
политическое соединение были важным препятствием  к  разъединению  Севе-
ро-Восточной, или Московской, Руси с Юго-Западною, Литовскою; вот почему
волок между Угрой и Днепром, собственно разграничивающий область  Днепра
от Окской, не мог долгое время служить границею между обеими  половинами
Руси, хотя Литва и стремилась здесь утвердить  границу.  Область  нижней
Оки, от впадения Москвы-реки до Мурома, и отчасти область верхнего  Дона
досталась младшему из сыновей Святослава черниговского,  Ярославу,  изг-
нанному из Чернигова племянником Всеволодом Ольговичем; эта область раз-
делялась впоследствии на два княжества - Рязанское и Муромское, которые,
будучи оторваны от Черниговской области по условиям историческим и нахо-
дясь в связи с Ростовскою областью по условиям географическим, с  самого
начала находятся в большей или меньшей зависимости от последней.
   Область Дона долго находилась вне русской исторической сцены, хотя по
близости окских притоков к верхнему Дону и его притокам владения рязанс-
кие, с одной стороны, и черниговские, с другой, необходимо  должны  были
захватывать и донскую систему; Дон оставался степною  рекою  (как  он  и
есть по природе берегов своих) почти до самого XV века, т. е. до  усиле-
ния Московского государства, которое на берегах его в XIV веке  одержало
первую знаменитую победу над Азиею в лице монголов. Заселение донского и
волжского степного пространства принадлежит Московскому государству.
   Наконец, природа страны имеет важное значение в истории по тому влия-
нию, какое оказывает она на характер народный. Природа роскошная, с лих-
вою вознаграждающая и слабый труд человека, усыпляет  деятельность  пос-
леднего, как телесную,  так  и  умственную.  Пробужденный  раз  вспышкою
страсти, он может оказать чудеса, особенно в подвигах  силы  физической,
но такое напряжение сил не бывает продолжительно. Природа, более  скупая
на свои дары, требующая постоянного и нелегкого труда со стороны челове-
ка, держит последнего всегда в возбужденном состоянии: его  деятельность
не порывиста, но постоянна; постоянно работает он умом, неуклонно  стре-
мится к своей цели; понятно, что народонаселение с  таким  характером  в
высшей степени способно положить среди себя крепкие основы государствен-
ного быта, подчинить своему влиянию племена с  характером  противополож-
ным.  С  другой  стороны,  роскошная,  щедрая  природа,  богатая  расти-
тельность, приятный климат развивают в народе чувство красоты,  стремле-
ние к искусствам, поэзии, к общественным увеселениям, что  могущественно
действует на отношения двух полов: в народе, в котором  развито  чувство
красоты, господствует стремление к искусству, общественным  увеселениям,
- в таком народе женщина не может быть исключена из  сообщества  мужчин.
Но среди природы относительно небогатой, однообразной и  потому  невесе-
лой, в климате, относительно суровом, среди народа, постоянно деятельно-
го, занятого, практического, чувство изящного не может развиваться с ус-
пехом; при таких обстоятельствах характер народа является более суровым,
склонным более к полезному, чем к приятному; стремление к  искусству,  к
украшению жизни слабее, общественные удовольствия  материальнее,  а  все
это вместе, без других посторонних влияний, действует на исключение жен-
щины из общества мужчин, что, разумеется, в свою очередь приводит еще  к
большей суровости нравов. Все сказанное прилагается в известной  мере  к
историческому различию в характере южного  и  северного  народонаселения
Руси.

   ГЛАВА ВТОРАЯ

   Постепенное распространение  сведений  о  Северо-Восточной  Европе  в
древности. - Быт народов, здесь обитавших. - Скифы. - Агатирсы. - Невры.
- Андрофаги. - Меланхлены. - Будины. - Гелоны. -  Тавры.  -  Сарматы.  -
Бастарны. - Аланы. - Греческие колонии на северном берегу Понта. -  Тор-
говля. - Характер азиатского движения.

   Наш летописец начинает повесть свою о Русской земле с  тех  пор,  как
слово Русь стало известно грекам; историк русский, который захочет углу-
биться в отдаленные времена, узнать что-нибудь о первых известных обита-
телях нашего отечества, должен также обратиться к грекам, начать  с  тех
пор, как впервые имена этих обитателей появились в известиях греческих.
   Во времена Гомера греческие корабли не смели еще плавать  по  Черному
морю, тогда смотрели на это море, как на Океан, границу обитаемой земли,
считали его самым большим из всех морей и потому дали ему название  Пон-
та, моря по преимуществу. Долго берега Понта считались  негостеприимными
по дикости их народонаселения, и море слыло  аксинос  (негостеприимным),
пока ионические колонии (750 л. до р.х.) не заставили переменить это имя
на приятно звучащее евксинос (гостеприимное). Во времена Гезиода  сведе-
ния греков распространились: северные берега Понта выдвинулись в отдале-
нии, покрытые туманами, представлявшими воображению древних странные об-
разы - то была баснословная область, хранилище  драгоценностей,  обитель
существ необыкновенных. Как естественно было ожидать, поэты овладели чу-
десною страною и перенесли туда мифы, сценою  которых  считались  прежде
берега морей ближайших. Один из них, Аристей, сам захотел  посетить  та-
инственный берег, и его поэмы, или по крайней мере  выдаваемые  под  его
именем, распространили географические сведения древних. По  Аристею,  на
берегах Понта жили киммерияне, к северу от них - скифы, за скифами - ис-
седоны, до которых он доходил. Потом  о  дальнейших  странах  начинались
рассказы детски легковерных путешественников,  купцов,  подобных  нашему
новгородцу Гуряте Роговичу; за исседонами к северу жили аримаспы, одног-
лазые люди; далее за аримаспами грифы стерегли золото, и  еще  далее  на
север жили блаженные гипербореи. Встречаем древние,  темные  предания  о
нашествиях киммериян и скифов на Азию, вернее, хотя не во  всех  подроб-
ностях, известие о походе персидского царя Дария Гистаспа против  скифов
в 513 году до р. х. Между тем северные берега Понта остаются по-прежнему
любимою страною поэтов: известия об них встречаем у  Эсхила,  Софокла  и
Еврипида. Возможность получать об них сведения увеличили  обширная  тор-
говля колоний и множество рабов, приводимых в Грецию с северных  берегов
Понта и потому носивших имя скифов, но понятно, какою верностью  и  точ-
ностью должны были отличаться известия, почерпаемые из таких источников.
Вот почему так драгоценны для нас сведения, сообщаемые  Геродотом,  осо-
бенно там, где он говорит как очевидец. Геродотовы известия точнее отно-
сительно страны, обитаемой скифами, но о странах, лежащих  к  северу  от
последних, он столько же знает, сколько и его предшественники, т.  е.  и
после Геродота эта страна остается страною вымыслов. Аристотель упрекает
афинян за то, что они целые дни проводят на  площади,  слушая  волшебные
повести и рассказы людей, возвратившихся с Фазиса  (Риона)  и  Борисфена
(Днепра). Говоря о севере и северо-востоке, обыкновенно прибавляли,  что
там обитают скифы; после Дария  Гистаспа  с  ними  вошел  во  враждебные
столкновения Филипп Македонский: он поразил скифского царя Атеаса и  вы-
вел в Македонию большой полон - 20000 человек мужчин и женщин;  завоева-
ния Александра Македонского, оказавшие  такие  важные  услуги  географии
открытием новых стран и путей в южную Азию, не касались описываемых нами
стран: с европейской стороны македонские завоевания не простирались  да-
лее Дуная. Больше сделано при наследниках Александра: Тимэй подробно го-
ворил о скифах и Северном океане; Клеарх, ученик Аристотеля, написал со-
чинение о скифах; все, что до сих пор было  известно  о  севере,  собрал
Эратосфен.
   В таком виде греки передали римлянам свои географические  познания  о
северных берегах Черного моря. Война с Македониею указала римлянам бере-
га Дуная, война с Митридатом открыла путь к северным берегам Понта. Мит-
ридат в своих отчаянных попытках против римского могущества старался во-
оружить на Италию всех диких жителей степей от Дуная до Азовского  моря.
Во время Цезаря Беребист основал на берегах Дуная могущественное  владе-
ние гетов, которое, впрочем, скоро разделилось и ослабело. Овидий,  сос-
ланный в Томы, перечисляет окружные народы -  гетов,  скифов,  сарматов,
языгов, бастарнов; он не упоминает о даках, которых имя часто встречает-
ся у Горация; но на свидетельствах поэтов трудно основываться: у них од-
но народное имя идет за другое, древнее - вместо нового. Причины, почему
страны к северу от Понта не могли быть с точностию исследованы, приводит
Страбон: по Танаису (Дону), говорит  он,  мало  что  можно  узнать  выше
устьев по причине холода и бедности страны; туземцы, народы кочевые, пи-
тающиеся молоком и мясом, могут сносить неприязненный климат, но  иност-
ранцы не в состоянии; притом туземцы необщительны, свирепы  и  дики,  не
пускают к себе иностранцев. Вот почему и для римлян эта  страна  остава-
лась украйною мира, которую покинули люди и боги.
   Но скоро северные варвары начинают нападать на римские  провинции:  в
70 году по р. х. роксоланы вступают в Мизию, но принуждены уйти оттуда с
большими потерями; потом даки перешли Дунай, но были также отброшены на-
зад. Даки были первый варварский народ, которому повелители света должны
были платить дань при Домициане; Троян должен был  вести  кровопролитную
войну с предводителем их Децебалом, императору удалось превратить  Дакию
в римскую провинцию, многие из даков выселились, другие мало-помалу ола-
тинились. Тацит восточными соседями германцев полагает даков и сарматов,
сомневаясь, куда причислить певцинов, венедов и финнов - к германцам или
сарматам. Вследствие частых столкновений с варварами известия  об  отда-
ленных странах и народах умножились, но эти известия приносились  воина-
ми, купцами; люди, которые хотели научным образом составить из их  расс-
казов что-нибудь полное, сами не могли поверить чужих известий и  потому
писали наугад, произвольно, чему доказательством служит сочинение Птоле-
мея.
   Изложивши в немногих словах постепенное  распространение  сведений  о
странах, лежащих к северу от Понта, скажем несколько  подробнее  о  быте
народов, живших в этих странах, сколько о нем знали древние.  Мы  знаем,
что имена господствовавших здесь один за другим  народов  были  скифы  и
сарматы, отчего и страна называлась Скифиею, преимущественно у греков, и
Сарматиею, преимущественно у римлян. Мы не  можем  позволить  себе  вда-
ваться в вопросы о происхождении скифов, сарматов и других  соседних  им
народов, не имея достаточного количества данных в известиях древних  пи-
сателей; чем ближе народы к первоначальному быту,  тем  сходнее  друг  с
другом в обычаях, нравах, понятиях - отсюда легкость, с какою можно вся-
кий младенчествующий народ по некоторым чертам нравов, обычаев и верова-
ний причислить к какому угодно племени; несколько слов,  оставшихся  нам
от языка этого народа, не могут вести также к твердым выводам: для выра-
жения некоторых предметов у всех племен найдутся общие звуки. Мы  войдем
в исследования мифов и преданий о скифах и других древних народов только
в той мере, в какой они связываются с последующими историческими явлени-
ями, объясняют их и взаимно объясняются ими.
   Оставя все многочисленные и  противоречивые  толкования  о  положении
скифских рек и народов, упоминаемых у Геродота, мы из его рассказа можем
вывести следующие, несомненные заключения: по Днепру - на запад до само-
го Днестра, на восток - очень на короткое расстояние  от  берега,  живет
народонаселение земледельческое или по крайней мере переходное,  которое
хотя еще и не отстало от своих степных обычаев и не  привыкло  к  хлебу,
однако сеет его, как предмет выгодной торговли:  таким  образом,  щедрая
природа стран приднепровских необходимо приводила кочевника к  оседлости
или по крайней мере заставляла его работать на оседлого европейского че-
ловека; но на довольно близкое расстояние от  восточного  берега  Днепра
уже начинались жилища чистых кочевников, простираясь до Дона и далее  за
эту реку; чистые кочевники  господствуют  над  всею  страною  до  самого
Днестра и Дуная на запад, а за ними, далее к востоку, за Доном, живут  в
голых степях другие кочевники, более свирепые, которые грозят новым  на-
шествием Приднепровью. Таким образом, восточное степное  народонаселение
господствует беспрепятственно; Европа не высылает ему соперников;  ни  с
севера, ни с юга, ни с запада не обнаруживается никакого движения,  гро-
зит движение с одного востока и в тех же самых формах -  кочевники  сме-
нятся кочевниками. У берегов Понта, при устьях  больших  рек,  греческие
города построили свои колонии для выгодной торговли  с  варварами,  быть
может, эти мирные убежища гражданственности производили  хотя  медленно,
но заметное в истории влияние на  последних?  История  показывает  между
скифами людей царского  происхождения,  обольщенных  красотою  греческих
женщин и прелестями греческой цивилизации: они строят себе  великолепные
мраморные дворцы в греческих колониях, даже ездят учиться в  Грецию,  но
гибнут от рук единоверцев своих, как отступники отеческого обычая - вар-
варство в полном разгуле на берегах Понта; не греческим купцам  вступить
с ним в борьбу и победить его: для этого нужна большая материальная  си-
ла, для этого нужны другие многочисленные, крепкие народы и  целые  века
медленного, но постоянного движения. Около греческих колоний живут  сме-
шанные народы - полуэллины и полускифы, но что это? скифы ли огречившие-
ся или греческие переселенцы, принявшие скифские обычаи,  или,  наконец,
отрасли родственных с греками фракийских племен? На эти вопросы не  дает
ответа древность.
   Но о скифах она знает много подробностей. По свидетельству  Геродота,
скифы считали себя младшим из народов и аборигенами в  земле  своей;  от
брака верховного божества, которое Геродот называет по-своему Зевсом, на
дочери реки Борисфена родился в пустынной стране  человек  Таргитавс,  у
него было трое сыновей - Лейпоксаис, Арпоксаис и Колаксаис. При них упа-
ли с неба плуг, воловье иго, стрелы и чаша  -  все  золотые.  Когда  оба
старшие брата хотели дотронуться до этих вещей, то нашли  их  огненными,
только младший брат мог взять  их  в  руки  и  отнести  в  свое  жилище,
вследствие чего  старшие  передали  ему  царское  достоинство.  От  трех
братьев пошли разные скифские племена: от старшего - авхаты, от среднего
- катиары и траопии, от младшего - царские, или паралаты - все они,  во-
обще, носили имя сколотов, а греки называли их скифами. Предание о  том,
что скифы суть самый младший из народов, указывает на смутное сознание о
позднем появлении их на берегах Понта, но так как вместе с  тем  исчезло
предание о стране, откуда они пришли, то явилось другое предание о  про-
исхождении скифов на берегах Днепра. Днепр, виновник плодоносия  берегов
своих, дающий питание всему живущему на них, необходимо явился  участни-
ком и в произведении человека - он дед, по матери, праотцу скифов;  если
небо участвовало непосредственно в произведении праотца скифов,  то  оно
же непосредственно научило его детей средствам к жизни: с неба упали че-
тыре орудия, четыре символа главных занятий первобытного человека - зем-
леделия, скотоводства, виноделия и звероловства. Младший  брат  захватил
их себе, стал распорядителем,  раздавателем  средств  к  жизни,  старшие
братья должны были смотреть у него из рук - вот символ власти и подчине-
ния! Но почему же в предании на долю младшего брата  выпала  власть,  на
долю старших - подчинение? Это указывает на исторический факт и объясня-
ется местом жительства царственных,  господствующих  скифов,  паралатов.
Исторический факт - это покорение паралатами остальных скифов; происхож-
дение паралатов от младшего брата указывает опять на  то,  что  паралаты
пришли позднее с востока и потому остались  кочевать  на  берегах  Дона,
подчинив себе племена, прежде пришедшие и поселившиеся далее на  западе,
около Днепра; скифское предание вполне объясняется последующими явления-
ми, имевшими место в этих странах, - в продолжение многих веков мы видим
здесь одинаковое явление, а именно, что позднее пришедшие с востока орды
подчиняют себе племена, прежде пришедшие и утвердившиеся далее на  запа-
де.
   У понтийских греков существовал другой миф о происхождении скифов.  В
нем говорится, что Геркулес пришел в страну, заселенную после скифами, и
которая тогда была пуста. Там застигли его буря и холод, он завернулся в
львиную кожу и заснул. Проснувшись, Геркулес увидал, что лошади, которых
он оставил пастись, исчезли; он начал искать их по всей стране  и  когда
пришел в лесную припонтийскую область Гюлэю, то нашел в пещере чудовище,
ехидну, полуженщину и полузмею. На спрос Геркулеса ехидна отвечала,  что
лошади у нее, но что она не отдаст их до тех пор, пока он не  согласится
иметь с нею связь; Геркулес принужден был исполнить ее  желание;  плодом
этой связи было трое сыновей: Агатирс, Гелон и Скиф, из которых  послед-
ний, как самый достойный сын Геркулеса, остался обладателем страны и ро-
доначальником царей скифских. Этот миф есть видоизменение первого,  гре-
ческие поселенцы привели своего странствующего героя-полубога на  север-
ные берега Понта; Скифия гордилась следом стопы Геркулесовой, как  одним
из чудес своих, и точно дух Греции оставил здесь  много  дивных  следов,
открываемых теперь наукою. В пустыне Геркулес должен  был  сочетаться  с
чудовищем, ехидною, дочерью Борисфена, в скифском  предании,  и  которой
форма, равно как обитание в пещере Гюлэйской, указывает  на  первобытное
состояние северных берегов Понта, только что вышедших  из-под  воды;  от
этого странного брака греческого героя с чудовищем произошли  варварские
и полуварварские смешанные народы, ибо гелоны, по утверждению  Геродота,
суть эллины, поселившиеся среди будинов. В этом мифе замечательно  также
для нас сближение трех народов - агатирсов, гелонов и скифов, как проис-
шедших от одного прародителя.
   Кроме мифов, историк имеет предание, которое он не усомнится  принять
за достоверное, если обратить внимание на положение страны и на события,
случившиеся уже на памяти истории: северные берега Понта - открытая  до-
рога между Европою и Азиею - были поэтому самому изначала местом  столк-
новения народов, из которых один вытеснял другой из  жилищ  его  или  по
крайней мере подчинял его остатки своему  господству.  Так  Аристей,  по
свидетельству Геродота, рассказывал, что на северных берегах Понта  жили
киммерияне, к северу от них - скифы, за ними - исседоны, за этими - ари-
маспы (одноглазые), грифы и, наконец, у Северного океана  -  гипербореи.
Последние оставались спокойны, но из остальных те, которые  жили  север-
нее, вытесняли живших на юге, так что киммерияне принуждены были  совер-
шенно оставить страну и уступить ее скифам. У Геродота есть другое  пре-
дание, что кочевые скифы жили в Азии, к югу от Аракса; вытесненные  мас-
сагетами, они двинулись к западу, в страны киммериян. Это предание имеет
также много за себя для историка, потому что  движение  кочевых  народов
шло постоянно от востока к западу, притом же это предание  нисколько  не
противоречит Аристееву: скифы, изгнанные массагетами, двинулись к  севе-
ро-западу и заняли сперва страну, лежавшую к северу от киммериян, потом,
теснимые исседонами, принуждены были двинуться к югу.
   Относительно наружности скифы представляются  у  древних  белокожими,
краснолицыми, голубоглазыми, с мягкими, длинными, жидкими, искрасна-жел-
тыми волосами. Скифы были очень похожи друг на друга,  толсты,  мясисты;
браки их не отличались плодовитостию; нравы их - нравы всех  младенчест-
вующих народов; они были страстны, вспыльчивы, ленивы; их обычаи -  обы-
чаи всех кочевых народов, каких еще и теперь много питают степи  Средней
Азии; мужчины на лошадях, женщины и дети в кибитках, запряженных волами,
перекочевывали с одного пастбища на другое; пища их - лошадиное молоко и
мясо. Как все варварские народы, скифы любили опьяняться  дымом  пахучих
трав, потом полюбили привозное из Греции вино и пили его чистое, мужчины
и женщины; пили и мед. На войне скифы отличались храбростию и  жестокос-
тию: сдирали кожу с убитых врагов, пили из черепов их; рассказы о скифс-
ких жестокостях повели к слуху, что они  людоеды,  питались  даже  мясом
собственных детей своих. Сражались они конные и пешие,  особенно  слави-
лись скифские стрелки; стрелы намазывались ядом. Война считалась  почет-
нейшим занятием; купцы уважались меньше, чем воины; итак, между  скифами
были купцы, были и земледельцы, как мы видели; для нас очень  важно  из-
вестие, что скифы позволяли каждому селиться на  своих  землях  и  зани-
маться земледелием под условием дани - так поступали  всегда  кочевники,
которым не было дела до быта подвластных им племен,  лишь  бы  последние
исправно платили дань; это же известие объясняет нам приведенное  извес-
тие Геродота о скифах, которые сеяли хлеб не для собственного употребле-
ния, а на продажу; вероятно, они продавали  хлеб,  чтоб  заплатить  дань
господствующему племени. Трудно решить, одному ли владельцу повиновались
скифы или многим; вождь на войне был судьею в мирное время. Скифия  раз-
делялась на округи, в каждом округе был  особый  начальник,  для  общего
собрания, веча, назначалось особое  место.  Различие  между  знатными  и
чернью, между богатыми и бедными существовало у скифов; были у них и ра-
бы, которых они ослепляли. Касательно религии Геродот перечисляет назва-
ния следующих божеств: Табити (Веста), Папайос (Зевс), Апия (Земля), Ой-
тосир (Аполлон), Артимпаса (Афродита), Тамимасадас (Посейдон), кроме то-
го упоминается о Геркулесе и Марсе; Табити (Веста), божество семьи,  до-
машнего очага,  пользовалось  особенным  уважением,  считалось  народным
скифским божеством. Поклясться очагом,  домашним  божеством  начальника,
считалось величайшею клятвою, ложная клятва этим божеством причиняла, по
мнению скифов, болезнь начальнику. При кочевой жизни общественное богос-
лужение не могло быть развито у скифов, понятно, что у них не могло быть
храмов; изображением Марса служил меч, этому божеству приносились годич-
ные жертвы - лошади и другие животные, приносили в жертву и пленных, изо
ста одного. Вместо жрецов и у скифов, как у всех младенчествующих  наро-
дов, видим толпу кудесников, гадателей; припонтийские  страны  славились
как местопребывание чародеев. По смерти начальников своих скифы погреба-
ли вместе с ними их наложниц, служителей, лошадей и  разные  необходимые
для жизни вещи. Из этих главных черт скифского быта есть ли  хотя  одна,
которой бы мы не нашли и у других младенчествующих  племен?  У  древних,
как и у новых образованных народов, между писателями иногда  встречаются
различные отзывы о варварских племенах: одни, поборники  своего  образо-
ванного общества, выставляют быт варваров с самой черной  стороны,  дру-
гие, наоборот, будучи недовольны испорченностию нравов, господствующею в
некоторые времена у образованных народов, любят превозносить грубые нра-
вы дикарей, возвышать их до идеальной простоты и невинности; такие  про-
тивоположные мнения мы встречаем у писателей и о скифах: одни  описывают
грубость их самыми черными красками, делают из них людоедов,  пожирающих
собственных детей, другие превозносят чистоту, неиспорченность  их  нра-
вов, довольство малым и упрекают греков и римлян в разврате, который они
внесли к скифам.
   Касательно быта других народов чуждого  происхождения,  но  обитавших
подле скифов, остались известия об агатирсах, живших к западу от скифов.
Геродот называет их самым изнеженным, женоподобным народом, страстным  к
блестящим украшениям; жены были у них в общем пользовании будто  бы  для
того, чтоб всем составлять одно семейство и тем избежать зависти и враж-
ды; в остальном быт их был похож на быт фракиян. Из народов, обитавших к
северу от скифов, - о неврах - ходили слухи, что они живут по-скифски  и
будто в известные дни каждый невр обращался в волка  -  поверье,  сильно
укорененное между восточным народонаселением Европы.  Андрофаги  отлича-
лись необыкновенною дикостию; меланхлены имели скифские нравы. О будинах
до Геродота дошли, как видно, одни смутные слухи; можно понимать, что  в
близком соседстве друг с другом жили два различные народа - будины и ге-
лоны, будины - кочевники, гелоны - оседлые: у них большой деревянный го-
род; Геродот считает гелонов греческими переселенцами. К югу от  скифов,
в нынешнем Крыму, обитали тавры - народ дикий и свирепый, живущий грабе-
жом и войною, на крышах домов их, над печными трубами виднелись шесты  с
воткнутыми на них головами пленников: эти варварские трофеи охраняли дом
от всякого зла, как жертва, угодная божеству.  Тавры  приносили  пленных
греков в жертву деве, имя божества - девы у  самих  тавров  -  Орейлоха;
грекам казалась она то Ифигениею, то Артемидою.  По  природным  условиям
полуострова тавры, подобно скифам, разделялись на кочевых -  северных  и
земледельческих - южных.
   Как на ясной памяти истории в нынешней Южной России господство одного
кочевого народа сменялось господством другого, жившего далее на  восток,
так и в древние времена господство скифов сменилось  господством  сарма-
тов, но от этой перемены история столь же мало выиграла,  как  от  смены
печенегов половцами: переменились имена, отношения остались прежние, по-
тому что быт народов, сменявших друг друга, был одинакий; и сарматы, по-
добно скифам, разделялись на кочевых и земледельческих, на  господствую-
щих и подчиненных. Но древние заметили и некоторые особенности у  сарма-
тов, главная особенносгь состояла в том, что у  сарматов  женщины  имели
большую силу, отличались храбростию и мужскими упражнениями: это  подало
повод к сказке, что сарматы произошли от совокупления скифов с амазонка-
ми, но у древних писателей сохранилось также  предание  о  происхождении
сарматов из Мидии, предание, подтверждаемое теперь наукою. Сарматы  были
белокуры, свирепы на вид, носили длинные волосы и бороду, широкую  одеж-
ду, расписывались по телу разными узорами, вели кочевую жизнь, не  умели
сражаться пешком, но на лошадях были неотразимы; отличались  дикостью  и
жестокостью в нравах; поклонялись мечу, по  другим  известиям,  огню,  и
приносили в жертву лошадей. Из  сарматских  племен  сильнейшими  явились
языги на западе, в нынешней Бессарабии и Валахии, отчасти в  Венгрии,  и
роксоланы на востоке - между Доном и Днепром; подле сарматов, на  запад-
ных границах Скифии и восточных Германии, упоминается особый сильный на-
род бастарны, разделявшийся на три поколения - атмонов, сидонов и певци-
нов. При первых императорах Рима, роксоланы переходят Дунай  и  нападают
на области Империи; при Адриане римляне принуждены были платить им  еже-
годно известную сумму денег; после могущество роксолан и языгов ослабело
вследствие усиления готов и потом - гуннов. Незадолго до рождества Хрис-
това, или в первом веке после него, в нынешней европейской России  явля-
ются аланы, пришедшие, как говорят, из стран прикавказских; римляне зна-
ли и этих страшных врагов на Дунае вместе с готами; но часть их в соеди-
нении с вандалами бросилась на запад, вместе с  франками  перешла  Рейн,
опустошила Галлию, где, как говорят, Алансон получил от  них  свое  имя,
нападала на Италию, Сицилию, Грецию, вторгнулась в Испанию и,  вероятно,
даже в Африку. Большая часть племени оставалась, впрочем, в странах при-
понтийских до конца IV века, когда они на время смешались с победителями
своими - гуннами, но в VI веке встречаем их опять между Доном и  Волгою;
здесь, равно как в странах прикавказских, византийские и арабские  писа-
тели упоминают о них в продолжение средних веков. К какому племени  при-
писать алан, об этом еще спорят исследователи; есть основания считать их
германцами; для нас, впрочем, и аланы, каково бы ни было их  происхожде-
ние, остаются народом неисторическим, потому что их деятельность не  от-
личается ничем от деятельности их предшественников: их следы также  про-
пали в наших степях.
   Мы упоминали уже о греческих колониях на северном берегу Понта. Самою
значительною из них была здесь Ольвия (Борисфен, Милетополис),  основан-
ная милезийцами за 655 лет до р. х. при устье Гипаниса, или Буга. Старый
город был разрушен гетами в половине последнего века до р. х, потом  при
участии скифов Ольвия была восстановлена, но не  достигла  прежнего  бо-
гатства и великолепия; старый город, по Геродоту, имел  предместие,  ры-
нок, дворец скифского царя Скюлеса; по надписям видно,  что  в  нем  был
гимназиум, хлебный складочный магазин, базар, рыбный рынок,  корабельные
верфи. Скифы  производили  здесь  торговлю  посредством  семи  толмачей;
Ольвия имела обширные торговые связи с греческими городами до самой  Си-
цилии. Главным храмом считался храм Юпитера Ольвиоса, где граждане соби-
рались для совещаний, но  из  божеств  особенным  уважением  пользовался
Ахиллес, певцу которого, Гомеру, также воздавались божеские  почести.  В
стране варварской жители Ольвии не могли сохранить в чистоте  греческого
языка, они переняли также и скифскую одежду, в которой преобладал черный
цвет. Верную картину быта греческих колонистов можно видеть  в  рассказе
Диона Хрисостома, который в Ольвии искал убежища от преследований  Доми-
циана. Когда жители Ольвии увидали заморского оратора,  то  с  греческой
жадностию бросились послушать его речей: старики, начальники уселись  на
ступенях Юпитерова храма, толпа стояла  с  напряженным  вниманием;  Дион
восхищался античным видом своих слушателей, которые все, подобно  грекам
Гомера, были с длинными волосами и с длинными бородами, но все они  были
также вооружены: накануне толпа варваров показалась перед городом,  и  в
то время, когда Дион произносил свою речь, городские ворота были  запер-
ты, и на укреплениях развевалось военное знамя; когда же нужно было выс-
тупать против варваров, то в рядах колонистов раздавались стихи  Илиады,
которую почти все  ольвиополиты  знали  наизусть.  Время  падения  новой
Ольвии трудно определить. Кроме Ольвии, важными  поселениями  греческими
были Пантикапея (около Керчи), служившая местопребыванием босфорским ца-
рям, потом Фанагория, которую полагают подле Тамани; кроме того, по  бе-
регам и во внутренности страны было много других торговых мест. Постоян-
ная опасность со стороны варваров заставила все эти города вверить прав-
ление одному начальнику, вследствие чего произошло  Босфорское  царство.
Война оборонительная влекла босфорских владельцев  и  к  наступательной,
они покорили своей власти разные окрестные варварские  народы.  Как  на-
чальники греческих городов, носили они название архонтов, или  игемонов,
как владельцы варварских народов, назывались василевсами, или этнархами.
Таким образом, на берегах Понта, где сталкивалось столько разноплеменных
и разнообычных народов, издавна являются странные,  смешанные  владения,
каким в древности было Босфорское царство, в позднейшие  времена  -  Ко-
зарское. Самую тесную связь с нашей историей имеет богатая греческая ко-
лония на Таврическом полуострове (где  теперь  Севастополь)  -  Херсонес
(Херсон, Корсунь).
   Существование многих торговых цветущих поселений предполагает  обшир-
ную торговлю. Главным предметом вывоза с  северных  берегов  Понта  и  в
древности, как теперь, был хлеб, за ним следовала рыба,  потом  -  воск,
мед, кожи, меха, шерсть, лошади; рабы, как было сказано выше, составляли
также одну из значительных отраслей понтийской торговли. Привоз  состоял
в выделанных кожах, которые в грубом виде были  вывезены  отсюда  же,  в
одежде, масле, вине, произведениях искусств.
   Мы видели, что, несмотря на столкновение  разных  народов  у  берегов
понтийских, несмотря на их движения и борьбы, в странах этих во все про-
должение так называемой древней истории господствует мертвенное  однооб-
разие: сменялись имена народов, но быт их оставался одинаков. Только од-
нажды однообразие этого пустынного мира было нарушено движением  истори-
ческого народа, походом персидского царя  Дария  Гистаспа;  предания  об
этом походе любопытны для историка, потому что дают понятие о  свойствах
страны и народов, в ней обитавших. За 513 лет до р. х. с 700 или  800000
войска и 600 кораблей переправился персидский царь через фракийский Бос-
фор по великолепному мосту в Европу и вступил в Скифию. Скифы не  встре-
тили полчищ персидских. но стали удаляться в глубь  страны,  засыпая  на
пути колодцы, источники, истребляя всякое  произрастание;  персы  начали
кружить за ними. Утомленный бесплодною  погонею,  Дарий  послал  сказать
скифскому царю: "Странный человек! Зачем ты бежишь все дальше и  дальше?
Если чувствуешь себя в силах сопротивляться мне, то стой и  бейся,  если
же нет, то остановись, поднеси своему повелителю в дар землю и  воду,  и
вступи с ним в разговор". Скиф отвечал: "Никогда еще ни перед одним  че-
ловеком не бегал я из страха, не побегу и перед тобою; что делаю  я  те-
перь, то привык делать и во время мира, а почему не бьюсь с тобою,  тому
вот причины: у нас нет ни городов, ни хлебных полей, и потому нам нечего
биться с вами из страха, что вы их завоюете или истребите. Но у нас есть
отцовские могилы: попробуйте их разорить, так узнаете, будем ли мы с ва-
ми биться или нет". Одни кости мертвецов привязывали скифа  к  земле,  и
ничего, кроме могил, не оставил он в историческое наследие племенам гря-
дущим. Персы увидали, что зашли в страну могил и обратились назад.
   Вторжение персов в Скифию не произвело ничего, кроме ускоренного дви-
жения ее обитателей; попытки Митридата возбудить восток,  мир  варваров,
против Рима остались тщетными. Движения из Азии не могли возбудить исто-
рической жизни в странах понтийских, но вот слышится предание о противо-
положном движении с запада, из Европы, о движении племен, давших  стране
историю.

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Славянское племя. - Его движение. - Венеды Тацита. - Анты и сербы.  -
Движение славянских племен, по русскому начальному летописцу. -  Родовой
быт славян. - Города. - Нравы и обычаи. - Гостеприимство. - Обращение  с
пленными. - Брак. - Погребение. - Жилища. - Образ ведения войны. - Рели-
гия. - Финское племя. - Литовское племя. - Ятвяги. - Готское движение. -
Гунны. - Авары. - Козары. - Варяги. - Русь.

   Славянское племя не помнит о своем приходе из Азии, о вожде,  который
вывел его оттуда, но оно сохранило предание о своем первоначальном  пре-
бывании на берегах Дуная, о движении оттуда на север и потом о вторичном
движении на север и восток, вследствие натиска какого-то сильного врага.
Это предание заключает в себе факт,  не  подлежащий  никакому  сомнению,
древнее пребывание славян в придунайских странах оставило ясные следы  в
местных названиях; сильных врагов у славян на Дунае было много: с запада
- кельты, с севера - германцы, с юга - римляне, с  востока  -  азиатские
орды; только на северо-восток открыт был свободный путь, только на севе-
ро-востоке славянское племя могло найти себе убежище, где, хотя  не  без
сильных препятствий, успело основать государство и укрепить его в  уеди-
нении, вдалеке от сильных натисков и влияний Запада, до  тех  пор,  пока
оно, собравши силы, могло уже без опасения за свою независимость  высту-
пить на поприще и обнаружить с своей стороны влияние и на  восток  и  на
запад.
   Вот это предание о первоначальном месте жительства славян и движениях
их, как оно читается у нашего русского летописца: "спустя много  времени
после вавилонского столпотворения, сели славяне  по  Дунаю,  где  теперь
земля Венгерская и Болгарская. От тех славян разошлись по земле  племена
и прозвались своими именами, где которое племя село на каком месте; одни
пришли и сели на реке именем Морава и прозвались моравами, другие назва-
лись чехами; а вот тоже славяне - хорваты белые, сербы и хорутане. Когда
волхи нашли на славян дунайских, поселились среди них и начали насильни-
чать, то те славяне (т. е. моравы и чехи) двинулись, сели на Висле  реке
и прозвались ляхами, а от тех ляхов прозвались поляне (поляки), к племе-
ни же ляхов принадлежат лутичи, мазовшане и поморяне. Также и эти славя-
не (т. е. хорваты белые, сербы и хорутане) двинулись и сели по Днепру" и
проч. Довольствуясь достоверностью явления, мы не станем входить в  исс-
ледование вопроса о том, кто был этот могущественный  враг,  потеснивший
славян из подунайских жилищ их. Писатели первого века нашего летосчисле-
ния знают славян под именем венедов около Вислы,  между  племенами  сар-
матскими, финскими и германскими, встречается у них и имя сербов далее к
востоку. Краткие указания о быте славян - венедов  впервые  встречаем  у
Тацита: Тацит сначала обнаруживает сомнение, к каким племенам причислить
венедов, к германским или сарматским? Они много  приняли  из  сарматских
нравов, говорит он, потому что как разбойники скитаются по стране, лежа-
щей между певцинами и финнами. Из этих слов мы видим, что в глазах Таци-
та, венеды были похожи на сарматов суровостию нравов;  венеды  в  первом
веке по р. х. отличались воинственным движением - знак еще  неустановив-
шейся жизни, недавнего переселения. Нравами венеды показались Тациту по-
хожи на сарматов, но когда он вгляделся внимательнее в их быт, то нашел-
ся принужденным сказать, что скорее их следует отнести к племенам  евро-
пейским: они, говорит Тацит, строят дома, носят щиты и сражаются пеши, -
все это совершенно отлично от сарматов, живущих в кибитке и  на  лошади.
Таким образом, первое достоверное известие о быте славян представляет их
нам народом оседлым, резко отличным от кочевников; в первый раз славянин
выводится на историческую сцену в виде европейского воина - пеш и со щи-
том. Писатели следующих веков постоянно упоминают между главными народа-
ми Сарматии - венедов, а далее на востоке - сербов. В половине  VI  века
известия о племенах и жилищах славянских становятся несколько точнее: по
Иорнанду, многочисленное племя венедов разделялось на два народа -  сла-
вян, живших от верховья Вислы на восток до Днепра, и антов, которые были
сильнее первых и жили в странах припонтийских,  от  Днепра  до  Днестра.
Прокопий знает также славян и антов, прибавляя, что в древности оба  на-
рода были известны под одним общим именем  споров,  в  котором  новейшие
исследователи не без вероятности видят сербов. Прокопий говорит, что  на
берегах Азовского моря живут утургуры, а пространство дальше  от  них  к
северу занимают бесчисленные народы антов.
   От этих неопределенных указаний иностранных писателей перейдем теперь
к точнейшим указаниям нашего начального летописца о расселениях  восточ-
ных славянских племен, вошедших в состав Русского государства.  Об  этом
расселении летопись говорит в трех местах; в первом месте говорится, что
восточная отрасль славян, т. е. хорваты белые, сербы и хорутане,  будучи
потеснены врагом, двинулись на северо-восток, и одни сели  по  Днепру  и
назвались полянами, а другие - древлянами, потому что сели в лесах;  да-
лее сели между Припятью и Двиною и назвались дреговичами; некоторые сели
на Двине и назвались полочанами, от имени речки Полоты, впадающей в Дви-
ну. Часть славян села также около озера Ильменя и прозвалась своим  име-
нем - славянами, эти славяне построили город и назвали  его  Новгородом,
остальные славяне сели по Десне, по Семи, по Суле  и  назвались  севером
или северянами. В другом месте говорится, что у  полян  было  свое  кня-
женье, у древлян - свое, у дреговичей - свое, у славян - свое в Новгоро-
де, у полочан - свое. От них же, т. е. от полочан, кривичи, которые  си-
дят на верховьях Волги, Двины и Днепра, у них город Смоленск; от  них  -
северяне. Потом тут же перечисляются племена в  таком  порядке:  поляне,
древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, север с прибавкою бужан, наз-
вавшихся так по реке Бугу и  прозванных  после  волынянами.  Наконец,  в
третьем месте говоря о полянах и древлянах, с  подтверждением,  что  они
племени славянского, летописец прибавляет еще радимичей и вятичей, кото-
рые происходят от ляхов, т. е. от западных славян: были два брата в  ля-
хах, Радим и Вятко; Радим пришел и сел с родом своим  на  реке  Соже,  а
Вятко - на Оке. Тут же прибавлены хорваты, потом дулебы, жившие по Бугу,
где во время летописца были уже волыняне; наконец, угличи и тиверцы, си-
девшие по Днестру, до самого моря и Дуная, многочисленные племена, у ко-
торых были города, существовавшие до времен летописца.
   Из первого известия видно, что восточные славяне двинулись от  хорва-
тов, из нынешней Галиции, прямо на восток до Днепра - то были древляне и
поляне. Потом славянское народонаселение стало распространяться на север
по правому берегу Днепра; между Припятью и Двиною явились дреговичи,  за
ними по Двине, опять прямо на север - полочане и, наконец, славяне  нов-
городские. Кривичи пропущены в первом известии; летописец прямо  перехо-
дит к ближайшим к Киеву северянам, на восточный берег Днепра,  к  Десне,
Семи и Суле. Другое известие дополняет и объясняет первое: здесь сначала
летописец пересчитывает только пять главных племен на западной стороне -
полян, древлян, дреговичей, славян новгородских и полочан, но потом ука-
зывает на дальнейшее выселение: от полочан расселились кривичи  по  вер-
ховьям Волги, Двины и Днепра - "от них же кривичи", от кривичей  на  юг,
по Днепру и его притокам - северяне. Следовательно, если принимать  бук-
вально известие летописца, то  выйдет,  что  славянское  народонаселение
двигалось по западной стороне Днепра на север и потом спускалось  на  юг
по восточной стороне этой реки. О других племенах  -  дулебах,  бужанах,
угличах и тиверцах, радимичах и вятичах летописец сначала  не  упоминает
ни в первом, ни во втором известии; из этого умолчания имеем право  зак-
лючить, что означенные племена явились на востоке не вследствие  извест-
ного толчка от волхов и не имеют связи с перечисленными выше  племенами,
а явились особо.
   Итак, первыми славянскими поселенцами, которых приход и  причину  его
помнит предание, являются древляне и поляне, жители лесов и  жители  по-
лей; уже эти самые местные причины условливали разницу  в  нравах  обоих
племен, большую дикость древлян, большую склонность их жить на счет  со-
седей, от чего терпели поляне. Это последнее племя  приобрело  особенное
значение потому, что городок, среди него основанный, Киев, стал  главным
городом Русской земли. Насчет основания Киева, как вообще  всех  древних
знаменитых городов, ходили разные предания. Название его, сходное с при-
лагательной притяжательной формой, заставило предположить имя основателя
Кия (Кий - Киев город, как Андрей - Андреев, Петр  -  Петров);  название
разных городских урочищ, гор - Щековицы и Хоревицы повели к  предположе-
нию первых насельников - Щека и Хорива; господствующие понятия заставили
связать Кия, Щека и Хорива кровным союзом, предположить в  них  братьев;
название речки Лыбеди увеличило еще эту семью сестрою Лыбедью. Сам лето-
писец предложил очень хорошее объяснение этого производства; Киев  пере-
воз заставлял предполагать Кия перевозчика. Название городища Киевец  на
Дунае заставило предположить, что основателем обоих было одно  и  то  же
лицо; отсюда необходимо другое представление,  что  Кий  был  знаменитый
владыка рода, ходивший в Царьград, принявший большую честь от императора
и построивший на возвратном пути Киевец; позднейшие походы  русских  ки-
евских князей в Грецию, к Дунаю, естественно, влекли к такому  представ-
лению точно так, как господство  родовых  понятий  заставляло  летописца
предполагать в Кие князя, старейшину рода - "и Кий княжаше в  роде  сво-
ем", - хотя дальний поход в Грецию и  желание  поселиться  на  Дунае,  в
стране более привольной, обличают скорее беспокойного вождя дружины, чем
мирного владыку рода. Из этих преданий историк может вывести только  то,
что жители Дуная и Днепра были единоплеменны, судя по сходству  названий
Киева и Киевца (если только последнее не явилось  на  Дунае  во  времена
Святослава), точно так, как можно видеть признак общеславянского родства
между племенами в сходстве названий Киева и Куявы польской, не предпола-
гая, впрочем, здесь связи более тесной.
   За древлянами следуют дреговичи, поселившиеся между Припятью  и  Дви-
ною. Название дреговичей встречается у болгарских славян и  в  Германии.
За дреговичами следуют полочане, т. е. кривичи. Старые города у них  бы-
ли: Изборск, Полоцк (от реки Полоты), Смоленск, позднее встречающийся  в
летописи Торопец (от реки Торопы), у простого народа слывет теперь  Кри-
витепск, Кривич и Кривиг. За кривичами  идут  славяне  новгородские.  Во
всех названиях племен мы замечаем, что они происходят или от  мест,  или
от имен родоначальников, или называются собственным существительным, как
например дулебы; одни только жители Новгорода и окрестных мест  "прозва-
шась своим имянем", как говорит летописец, - славянами.  Эта  странность
может объясниться тем, что славяне ильменские, будучи позднейшими  высе-
ленцами от кривичей, не успели приобрести еще для себя видового названия
в отличие от соплеменников и удерживали название родовое  в  отличие  от
чужеплеменников-финнов, которыми были окружены. Северяне, по  летописцу,
пошли от кривичей и поселились на реках Десне, Семи и Суле. Названия ра-
димичей и вятичей летописец прямо производит от имен  родоначальников  и
сообщает предание, что оба эти племени происходят от ляхов. Мы не  имеем
никакого права заподозрить это предание, которое показывает,  что  эпоха
прибытия этих племен не была слишком отдаленна, о  нем  помнили  еще  во
времена летописца. Что племена эти  пришли  позднее  других,  доказывают
избранные ими жилища: радимичи поселились на Соже, а вятичи должны  были
перейти далее на восток, на Оку, потому что земли по Десне, лежащие меж-
ду Сожью и Окою, уже были заняты северянами.
   Касательно дулебов и бужан мы принимаем эти два названия  принадлежа-
щими одному и тому же племени, имевшему жилища свои на Западном Буге;  в
летописи в двух разных известиях эти племена помещены на  одинаких  мес-
тах, с одинаким прибавлением, что как то, так и другое племя после назы-
валось волынянами, и ни в одном  известии  оба  названия  не  поставлены
вместе рядом, но где есть одно, там нет другого. О движении  дулебов-бу-
жан летописец не знает: думаем, что их должно рассматривать как  отрасль
хорватского племени, поселившуюся с незапамятных пор на берегах Буга, на
Волыни. Последними племенами к югу летописец считает угличей и тиверцев.
В приведенных известиях о расселении племен жилища  угличей  и  тиверцев
назначены по Днестру до моря и Дуная: "Улучи (Угличи), Тиверцы седяху по
Днестру оли до моря, суть гради их и до сего дне: да то ся зваху от Грек
Великая Скуфь". Но есть другое известие, из которого видно,  что  угличи
жили прежде в низовьях Днепра; когда Игорев воевода Свенельд после упор-
ного трехлетнего сопротивления взял их город Пересечен, то они двинулись
на запад, перешли Днестр и поселились на западном его  берегу,  где  еще
теперь, в Оргеевском уезде Бессарабской области, находится деревня Пере-
сечени или Пересечина, вероятно основанная беглецами в  память  прежнего
их города. Указания летописца на многочисленность тиверцов и угличей, на
их упорное сопротивление русским князьям, на их жилища от  Днестра,  или
даже от Дуная до самого Днепра и, может быть, дальше на восток,  не  ос-
тавляют никакого сомнения, что это те самые племена, которые Прокопию  и
Иорнанду были известны под именем антов.
   Что касается быта славянских восточных племен, то начальный летописец
оставил нам об нем следующее известие: "каждый жил с  своим  родом,  от-
дельно, на своих местах, каждый владел родом своим". Мы теперь почти по-
теряли значение рода, у нас остались производные слова - родня, родство,
родственник, мы имеем ограниченное понятие семьи, но предки наши не зна-
ли семьи, они знали только род, который означал всю совокупность  степе-
ней родства, как самых близких, так и самых отдаленных;  род  означал  и
совокупность родственников и каждого из них; первоначально  предки  наши
не понимали никакой общественной связи вне родовой и потому  употребляли
слово род также в смысле соотечественника, в смысле народа; для  означе-
ния родовых линий употреблялось слово племя. Единство рода, связь племен
поддерживались единым родоначальником, эти родоначальники носили  разные
названия - старцев, жупанов, владык, князей и проч.; последнее название,
как видно, было особенно в употреблении у славян русских и по  словопро-
изводству имеет значение родовое,  означает  старшего  в  роде,  родона-
чальника, отца семейства. Существуют различные взгляды на  родовой  быт:
одни представляют его в идиллическом виде, предполагают в  нем  исключи-
тельное господство  нежных,  родственных  отношений,  другие,  напротив,
смотрят на него с противоположной стороны, предполагают суровость  отно-
шений между отцом и детьми, между родоначальником и родичами, подавление
родственных отношений правительственными, причем приводят в пример семью
римскую и германскую, где  отец  имел  право  осуждать  своих  детей  на
рабство и смерть. Мы заметим, что нельзя представлять себе родового быта
идиллически, нельзя забывать о первобытном, младенческом состоянии наро-
да, которого движения, страсти мало чем обуздываются; не  надобно  забы-
вать, что и у просвещенных народов родственные  отношения  не  исключают
вражды, что вражда между родичами считается самою сильною,  что  родовой
быт, по самому существу своему, условливает неопределенность, случайнос-
ти. Но, с другой стороны, мы не можем вполне разделять и противоположно-
го взгляда: правда, что в быте родовом отец семейства есть вместе и пра-
витель, над которым нет высшей власти, но не знаем, в праве ли мы  будем
допустить совершенное подавление родственных отношений правительственны-
ми, особенно при отсутствии всяких определений; не  имеем  ли  мы  права
предположить, что родственные отношения в свою очередь смягчали  отноше-
ния правительственные? Каким образом  осудить  их  на  совершенное  без-
действие даже в быту самом грубом? Владимир имеет  право  казнить  жену,
замышлявшую преступление, и хочет воспользоваться своим правом, но  вхо-
дит малютка-сын и меч выпадает из рук отцовских. Здесь главный вопрос не
в том, подавлялись ли родственные  отношения  правительственными,  но  в
том, как выражались самые родственные отношения? Мы не должны только  по
своим христианским понятиям судить о поступках языческих грубых народов;
так, например, отец в семье германской и литовской осуждал на гибель но-
ворожденных детей своих, если семья была уже многочисленна или если  но-
ворожденные были слабы, увечны; но такое поведение отцов, приводящее нас
в ужас, проистекало у язычников из грубых понятий о родственном  состра-
дании, а не из понятий о деспотической власти отца над детьми;  язычники
смотрели на жизнь человека с чисто материальной стороны: при  господстве
физической силы человек слабый был существом самым несчастным, и  отнять
жизнь у такого существа считалось подвигом сострадания;  доказательством
тому служит обязанность детей у германцев и литовцев убивать своих прес-
тарелых, лишенных сил родителей. Эти обычаи имели место  преимущественно
у племен воинственных, которые не терпели среди себя людей лишних,  сла-
бых и увечных, не могших оказывать помощи на  войне,  защищать  родичей,
мстить за их обиды; у племен, живших в стране скудной,  стремление  пре-
дохранить от голодной смерти взрослых заставляло жертвовать  младенцами.
Но у народа относительно более  мирного,  земледельческого,  живущего  в
стране обильной, мы не встретим подобных обычаев; так, не встречаем их у
наших восточных славян: летописец, говоря о  черной  стороне  языческого
быта последних, не упоминает об означенных обычаях; даже у славян  поме-
ранских, которые по воинственному характеру своему и по соседству с пле-
менами германскими и литовскими являются более  похожими  на  последних,
даже и у этих славян с престарелыми и слабыми родителями и родственника-
ми обходились совершенно иначе, чем у германцев и  литовцев.  Вообще  же
должно остерегаться делать точные определения  первоначальному  родовому
обществу в том или другом смысле.
   Отношения родоначальника к родичам понятны, когда род состоит из  од-
них нисходящих, но когда отец, дед или прадед умирает, то каким  образом
поддержится единство рода? Оно поддерживалось восстановлением  отеческой
власти, один из старших родичей занимал отцовское место. Старинная чешс-
кая песня говорит: "Когда умрет глава рода, то все дети  сообща  владеют
имением, выбравши себе из роду своего владыку". Так теперь у южных  сла-
вян, удержавших черты древнего быта, часто деревня состоит из одного ро-
да, который управляется сам собой и сообщается с высшими властями страны
посредством своего главы, старшины. Этот старшина не всегда бывает физи-
чески старшим в роде, он избирается в свою должность собранием всех  ро-
дичей, которые торжественно сажают его на первое место под иконы, откуда
и в нашей древней истории сохранился обряд и выражение  посадить  князя.
Избранный старшина управляет всеми работами, хранит общественную  казну,
вносит подати, раздает своим детям и братьям пищу и  одежду,  наказывает
их за проступки; в большие праздники он напоминает  о  древнем  значении
владыки рода, как жреца, потому что окруженный всеми родичами кадит ико-
ны. Последующая история Рюрикова княжеского рода показывает, что и в бы-
те наших восточных славян имели место те же самые явления: старший  брат
обыкновенно заступал место отца для младших.  К  старшинству  последнего
родичи привыкали еще при жизни отца: обыкновенно  в  семье  старший  сын
имеет первое место по отце, пользуется большею доверенностию последнего,
является главным исполнителем его воли; в глубокой старости отца  засту-
пает совершенно его место в управлении семейными делами; отец при смерти
обыкновенно благословляет его на старшинство после  себя,  ему  поручает
семью. Таким образом, по смерти отца старший брат, естественно, наследу-
ет старшинство, становится в отца место для младших. Младшие братья  ни-
чего не теряли с этою переменою: старший имел обязанность блюсти  выгоды
рода, думать и гадать об этом, иметь всех родичей как  душу;  права  его
состояли в уважении, которое оказывали ему как старшему; к нему  относи-
лись во всех делах, касающихся рода; без его ведома и согласия ничего не
делалось, он был распорядителем занятий, раздавателем пищи и одежды,  он
судил и наказывал, но все эти распоряжения получали силу только при  об-
щем согласии, когда все видели, что старший поступает с ними, как  отец,
наблюдает строгую справедливость; власть, сила старшего основывалась  на
согласии младших, это согласие было для старшего единственным  средством
к деятельности, к обнаружению своей власти, вследствие чего младшие были
совершенно обеспечены от насилий старшего, могущего  действовать  только
чрез них. Но легко понять, какие следствия могла иметь  такая  неопреде-
ленность прав и отношений: невозможно, чтобы младшие постоянно  согласно
смотрели на действия старшего; каждый младший, будучи недоволен решением
старшего, имел возможность восстать  против  этого  решения;  он  уважал
старшего брата, как отца, но когда этот старший  брат,  по  его  мнению,
поступал с ним не как брат, не как отец, не по-родственному, но как  чу-
жой, даже как враг, то этим самым родственный союз, родственные  отноше-
ния между ними рушились, рушились вместе все права и обязанности,  ничем
другим не определенные. Если большинство братьев принимало сторону стар-
шего против младшего, то, разумеется, последний  должен  был  или  поко-
риться общей воле, или выйти из рода, но могло очень случиться, что сто-
рону младшего принимали другие братья - отсюда усобицы и распадение  ро-
да; если же все младшие принимали сторону одного из своих против старше-
го, то последний должен был или исполнить общую волю, или выйти из рода,
который избирал другого старшего. Такие случаи могли быть  нередки,  как
увидим в последующей истории Рюрикова княжеского рода; из  этой  истории
мы знаем также, каким исключениям  подвергался  обычай  давать  княжения
всегда старшему  в  роде,  знаем,  как  терялись  права  на  старшинство
вследствие разных случайных обстоятельств, когда, например, личному дос-
тоинству младшего отдавалось преимущество пред  правом  старшего;  могло
случаться, что сам отец при жизни  своей,  будучи  недоволен  поведением
старшего, отнимал у него значение старшинства, которое передавал младше-
му; случаи исключения из старшинства, борьба за него должны были  проис-
ходить чаще, когда род дробился все более и более, племена (линии)  рас-
ходились и родственная связь ослабевала - отсюда необходимо  проистекала
вражда, усобица между членами рода и линиями, от них происходившими. Та-
кая внутренняя вражда должна была оканчиваться отторжением некоторых ли-
ний от общей родовой связи и выселением их на другие места, но  так  как
причиною выселений была вражда, то ясно, что выселившиеся линии, образо-
вавшись в особые роды, не могли жить в дружественных отношениях с  преж-
ними родичами.
   Обширность и девственность населенной восточными славянами страны да-
вали родичам возможность выселяться  при  первом  новом  неудовольствии,
что, разумеется, должно было ослаблять усобицы; места было много, за не-
го по крайней мере не нужно было ссориться. Но могло случаться, что осо-
бенные удобства местности привязывали к ней родичей и  не  позволяли  им
так легко выселяться - это особенно могло случаться в  городах,  местах,
выбранных родом по особенному удобству и огороженных, укрепленных общими
усилиями родичей и целых поколений;  следовательно,  в  городах  усобицы
долженствовали быть сильнее. О городской жизни восточных славян, из слов
летописца, можно заключать только то, что  эти  огороженные  места  были
обиталищем одного или нескольких отдельных родов:  Киев,  по  летописцу,
был жилищем рода; при описании междоусобий,  предшествовавших  призванию
князей, летописец говорит, что встал род на род; из  этого  ясно  видно,
как развито было общественное устройство, видно, что до призвания князей
оно не переходило еще родовой грани; первым признаком общения между  от-
дельными родами, живущими вместе, долженствовали быть общие сходки,  со-
веты, веча, но на этих сходках мы видим и после одних старцев, у которых
все значение; что эти веча, сходки  старшин,  родоначальников  не  могли
удовлетворить возникшей общественной потребности, потребности наряда, не
могли создать связи между соприкоснувшимися родами,  дать  им  единство,
ослабить родовую особность, родовой  эгоизм,  -  доказательством  служат
усобицы родовые, кончившиеся призванием князей. Несмотря на то, первона-
чальный славянский город имеет важное историческое  значение:  городовая
жизнь, как жизнь вместе, была гораздо выше разрозненной жизни  родов  на
особых местах, в городах более частые столкновения, более частые усобицы
должны были скорее повести к сознанию  о  необходимости  наряда,  прави-
тельственного начала. Остается вопрос: какое отношение было между  этими
городами и народонаселением, вне их живущим, было ли это народонаселение
независимо от города или подчинено ему? Естественно  предположить  город
первым пребыванием поселенцев, откуда  народонаселение  распространялось
по всей стране: род являлся в новой стране,  селился  в  удобном  месте,
огораживался для большей безопасности и потом уже вследствие размножения
своих членов наполнял и всю окрестную страну; если предположить  выселе-
ние из городов младших членов рода или родов, там живущих, то необходимо
предположить связь и подчинение, подчинение, разумеется, родовое - млад-
ших старшим; ясные следы этого подчинения мы увидим после  в  отношениях
новых городов или пригородов к городам старым, откуда они получили наро-
донаселение. Но, кроме этих родовых  отношений,  связь  и  подчиненность
сельского народонаселения городскому могли скрепляться и по другим  при-
чинам: сельское народонаселение было разбросано, городское  совокуплено,
и потому последнее имело всегда возможность  обнаруживать  свое  влияние
над первым; в случае опасности сельское народонаселение  могло  находить
защиту в городе, необходимо примыкало к последнему и поэтому уже  самому
не могло сохранить равного с ним положения. На такое отношение городов к
окружному народонаселению находим указание в  летописи:  так  говорится,
что род основателей Киева держал княженье среди полян. Но, с другой сто-
роны, мы не можем предполагать большой точности, определенности  в  этих
отношениях, ибо и после, в историческое  время,  как  увидим,  отношение
пригородов к старшему городу не отличалось  определенностию,  и  потому,
говоря о подчинении сел городам, о связи родов между собою,  зависимости
их от одного центра,  мы  должны  строго  различать  эту  подчиненность,
связь, зависимость в дорюриковское время от подчиненности, связи и зави-
симости, начавших утверждаться мало-помалу после  призвания  князей  ва-
ряжских; если сельчане считали себя младшими  относительно  горожан,  то
легко понять, в какой степени признавали они себя зависимыми от  послед-
них, какое значение имел для них старшина городской. Городов, как видно,
было немного: знаем, что славяне любили жить рассеянно, по родам,  кото-
рым леса и болота служили вместо городов; на всем пути из  Новгорода  до
Киева, по течению большой реки, Олег нашел только два города -  Смоленск
и Любеч; у древлян упоминаются города, кроме Коростеня;  на  юге  должно
было находиться больше городов, здесь более было нужды в защите  от  на-
шествия диких орд, да и потому, что место было открытее;  у  тиверцев  и
угличей были города, сохранившиеся и во времена летописца; в средней по-
лосе - у дреговичей, радимичей, вятичей - не встречается упоминовения  о
городах.
   Кроме преимуществ, которые город (т. е. огороженное место,  в  стенах
которого живет один многочисленный или несколько  отдельных  родов)  мог
иметь над окружным рассеянным народонаселением, могло, разумеется,  слу-
чаться, что один род, сильнейший материальными средствами, получал преи-
мущество перед другими родами, что князь, начальник одного рода, по сво-
им личным качествам получал верх над князьями других родов. Так, у южных
славян, о которых византийцы говорят, что у них  много  князьков  и  нет
единого государя, иногда являются князья, которые по своим личным досто-
инствам выдаются вперед, как например знаменитый Лавритас. Так и у нас в
известном рассказе об Ольгиной мести, у древлян сначала на первом  плане
является князь Мал, но заметим, что здесь нельзя еще принимать Мала неп-
ременно князем всей Древлянской земли, можно принимать, что он был князь
коростенский только; что в убиении Игоря участвовали одни коростенцы под
преимущественным влиянием Мала, остальные же древляне приняли их сторону
после по ясному единству выгод, на это прямо указывает предание:  "Ольга
же устремися с сыном своим на Искоростень город, яко те бяху убили  мужа
ея". Малу, как главному зачинщику, присудили и жениться на Ольге; на су-
ществование других князей, других державцев земли, указывает предание  в
словах послов древлянских: "Наши князи добри суть, иже распасли суть Де-
ревьску землю", об этом свидетельствует и молчание, которое хранит лето-
пись относительно Мала во все продолжение борьбы с Ольгою.  Родовой  быт
условливал общую, нераздельную собственность, и, наоборот, общность, не-
раздельность собственности служила самою крепкою связью для членов рода,
выделение условливало необходимо и расторжение родовой связи.  Известная
уже чешская песня говорит: "когда умрет родоначальник, то все дети сооб-
ща владеют оставшимся имением, выбравши себе  владыку  из  рода".  Общее
владение родовою собственностию необходимо заставляло родичей восстанов-
лять значение отца, выбрать кого-нибудь из себя в отца  место,  а  выбор
кого-нибудь вместо отца, следовательно, возобновление прежних отношений,
как они были при жизни отца,  условливало  необходимо  и  общее,  нераз-
дельное владение. Должно заметить, что родовую  связь  и  общую,  нераз-
дельную собственность поддерживала простота быта, малочисленность  нужд,
легко удовлетворяемых общими первоначальными занятиями родичей.
   Что касается нравов и обычаев славян языческих, то они  условливаются
преимущественно тогдашним народным бытом их. Сличив известия современни-
ков-чужеземцев, мы находим, что  вообще  славяне  своею  нравственностию
производили на них выгодное впечатление: простота нравов славянских  на-
ходилась в противоположности с испорченными нравами тогдашних образован-
ных или полуобразованных народов. Так, встречаем отзывы, что злые и  лу-
кавые попадаются очень редко  между  славянами.  Доброта  не  исключала,
впрочем, свирепости и жестокости в известных случаях;  те  же  писатели,
которые хвалят доброту славян, рассказывают ужасы  об  обхождении  их  с
пленными, с проповедниками христианства;  здесь  же  следует  удивляться
противоречию свидетельств: так часто бывает у  людей  и  целых  народов,
добрых по природе, но предоставленных влечениям  одной  только  природы.
Одни писатели называют славян нелукавыми, другие - вероломными: это про-
тиворечие объясняется известием, что между славянами господствовали пос-
тоянно различные мнения; ни в чем они не были между собою согласны, если
одни в чем-нибудь согласятся, то другие тотчас же нарушают  их  решение,
потому что все питают друг к другу вражду и ни  один  не  хочет  повино-
ваться другому. Такое поведение проистекало, естественно, из  разрознен-
ности, особности быта по родам, из отсутствия сознания об общем интересе
вне родового.
   Все писатели единогласно превозносят гостеприимство славян, их ласко-
вость к иностранцам, которых усердно провожали из одного места в другое,
и если случится, что странник потерпит какую-нибудь  беду  по  нерадению
своего хозяина, то сосед последнего  вооружается  против  него,  почитая
священным долгом отомстить  за  странника;  о  северо-западных  славянах
рассказывают, что у них считалось позволенным украсть для угощения. Гос-
теприимство есть черта, принадлежащая не одним славянам: у греков  нару-
шить долг гостеприимства, значило оскорбить высшее божество - Зевеса;  и
теперь путешественники удивляются гостеприимству дикарей Северной Амери-
ки. Чем затруднительнее странствование, чем с большими опасностями  соп-
ряжено оно, тем сильнее чувствует в  себе  народ  обязанность  гостепри-
имства; особенно должны были чувствовать эту обязанность славяне  -  на-
род, более других подвергавшийся враждебным столкновениям и с своими,  и
с чужими, нападениям и изгнанию. Но, кроме  сострадания,  гостеприимство
имело еще и другие причины: для народа, живущего в простоте нравов,  чу-
жестранец, странник был явлением важным, любопытным; сколько наслаждений
мог он доставить рассказом о своих похождениях! С другой стороны,  чело-
век много странствовавший, следовательно, много видевший, много знающий,
всегда и везде пользовался большим уважением, являлся существом  необык-
новенным, героем, потому что дерзал преодолевать  страшные  препятствия,
соединенные тогда с путешествием, - удача в этом преодолении была знаком
особенной милости богов; бояться одинокого странника было  нечего,  нау-
читься от него можно было многому, оскорбить любимца богов было страшно.
Сюда должно присоединить и религиозные понятия: каждое жилище, очаг каж-
дого дома был местопребыванием домашнего божества; странник, входивший в
дом, отдавался под покровительство этого божества;  оскорбить  странника
значило оскорбить божество. Наконец, странник, хорошо принятый и угощен-
ный, повсюду разносил добрую славу о человеке и роде гостеприимном. Сла-
вянин считал позволенным украсть для угощения странника, потому что этим
угощением он возвышал славу целого рода, целого селения, которое  потому
и снисходительно смотрело на кражу: это было угощение на счет целого ро-
да.
   Писатели хвалят  обхождение  славян  с  пленными,  которым  оставлена
жизнь; говорят, что у славян пленные не рабствовали  целый  век,  как  у
других народов, но что назначен был известный срок, по прошествии  кото-
рого они были вольны или возвратиться к своим, давши окуп, или  остаться
жить между славянами в качестве людей вольных и друзей. Здесь должно за-
метить, что желание иметь рабов и удерживать их как можно долее  в  этом
состоянии бывает сильно, во-первых, у народов, у которых хозяйственные и
общественные отправления сложны, роскошь развита; во-вторых, рабы  нужны
народам, хотя и диким, но воинственным, которые считают занятие войною и
ее подобием, охотою за зверями единственно приличными для свободного че-
ловека, а все хлопоты домашние слагают на женщин и рабов;  наконец,  как
ко всякому явлению, так и к явлению рабства посреди  себя  народ  должен
привыкнуть, для этого народ должен быть или образован и приобретать  ра-
бов посредством купли, или воинственен и приобретать их как добычу,  или
должен быть завоевателем в стране, которой прежние жители  обратились  в
рабов. Но славяне жили под самыми простыми формами быта, быта  родового,
их хозяйственные отправления были нетрудны и несложны, в одежде, в жили-
щах господствовало отсутствие всякой роскоши; при всем этом и при посто-
янной борьбе с своими и с чужими,  при  постоянной  готовности  покинуть
свое местопребывание и спасаться от врага рабы могли  только  затруднять
славянское семейство, а потому и не имели большой  ценности.  Потом  из-
вестно, что воинственность не была господствующею чертою славянского на-
родного характера и что славяне вовсе не гнушались земледельческими  за-
нятиями. У народа, в простоте родового быта живущего, раб не имеет слиш-
ком большого различия от членов семьи, он бывает  также  младшим  членом
ее, малым, юным; степень его повиновения и обязанностей ко  главе  семьи
одинакова со степенью повиновения и обязанностей младших членов к  родо-
начальнику.
   Мы заметили, что на иностранных писателей  нравы  славян  производили
благоприятное впечатление, они отзываются о них с похвалою; вовсе не так
снисходителен к древним славянским нравам и обычаям наш начальный  лето-
писец, духовный христианский, который потому  с  омерзением  смотрел  на
все, что напоминало о древнем язычестве. Исключая полян, имевших  обычаи
кроткие и тихие, стыдливых перед снохами и сестрами, матерями и  отцами,
свекровями и деверями, имевших брачный обычай, нравы остальных племен  у
него описаны черными красками: древляне жили  по-скотски,  убивали  друг
друга, ели все нечистое, и брака у них не было, а похищение девиц. Ради-
мичи, вятичи и северяне имели одинакий обычай: жили в лесу,  как  звери,
ели все нечистое, срамословили перед отцами и перед  снохами,  браков  у
них не было, но игрища между селами, где молодые  люди,  сговорившись  с
девицами, похищали их; держали по две и по три  жены.  Если  кто  умрет,
творили над ним тризну, сожигали труп и, собравши  кости,  складывали  в
малый сосуд, который ставили на столпе, на распутии.
   При этом описании нельзя не заметить, что летописец, верный  понятиям
своего времени, преимущественно обращает внимание на  семейные  нравы  и
обычаи племен, в них полагает различие между последними.  Основа  семьи,
узел ее - это брак, отсюда понятно, как важно было различие  во  взгляде
на это явление у разных племен, это-то различие в обычае брака летописец
и приводит как основное нравственное различие между племенами. У некото-
рых племен, по его свидетельству, брака не было, жен себе похищали, сле-
довательно, под выражением "не имели брака" мы  должны  разуметь  только
то, что они не совершали брака, как должно, по мнению летописца, т. е. с
согласия родственников невесты, как было у полян.  Здесь  представляется
вопрос: при каких обстоятельствах могло иметь место  похищение  девиц  в
родовом быту? Если род, разветвляясь, сохранял единство, все  члены  его
жили вместе, повинуясь одному старшине, то позволялось ли им вступать  в
брак в своем роде в известных степенях? Впоследствии  князья  Рюриковичи
вступали в брак в своем роде в седьмой и даже шестой степени родства:  у
языческих славян род мог легко сохранять  единство  при  этих  степенях;
легко предположить также, что у язычников браки позволялись и в степенях
ближайших, особенно при многоженстве. Если браки совершались внутри  ро-
да, то ясно, что в таком случае похищение не могло иметь места, постоян-
ное сожительство четы долженствовало быть следствием согласия целого ро-
да, воли отца - старшины; таким образом,  похищение  могло  иметь  место
только в том случае, когда девушка была из чужого рода, из чужого  села.
Здесь похищение не было следствием одной враждебности родов, потому  что
если члены разных родов сходились вместе на одни игрища (по всей вероят-
ности, религиозные), то нельзя предполагать между  ними  вражды;  здесь,
кроме вражды, похищение должно было произойти оттого, что каждый род бе-
рег девушку для себя, для своих членов и не хотел уступить  ее  чужерод-
цам, и если члену одного рода понравилась на игрище  девушка  из  чужого
рода, то, чтоб иметь ее женою, ему необходимо было ее похитить. Это  по-
хищение, естественно, производило вражду между родами; род, оскорбленный
похищением, может одолеть род  похитителя  и  требовать  удовлетворения,
вознаграждения: это самое ведет уже к продаже; похититель  может  тотчас
после увода, не дожидаясь войны, предложить вознаграждение, на такое яв-
ление указывает свадебный обряд, сохранившийся и теперь в некоторых мес-
тах у простого народа: "Подле невесты садится брат или другой  какой-ни-
будь родственник. Дружко спрашивает его: зачем сидишь здесь? - Я  берегу
свою сестру. - Она уже не твоя, а наша, - возражает дружко. - А если она
теперь ваша, то заплатите мне за ее прокормление. Я одевал  ее,  кормил,
поил". Это вознаграждение не могло быть малое, потому что  число  женщин
не могло быть велико: вспомним, что у славян было в обычае многоженство,
вспомним также и другой обычай, по которому жены следовали в  могилу  за
мужьями; обычай же многоженства и недостаток в женщинах необходимо умно-
жали случаи похищения.
   Но если похищения могли иметь место при разрозненности родов,  живших
особо, в разных селах, жители которых сходились редко, только на  игрища
(религиозные праздники), то могли ли они иметь место в городах, где нес-
колько родов жило на одном месте, где, следовательно, не могло быть  та-
кой разрозненности, особности между ними - напротив, сношения беспрерыв-
ные? Здесь при беспрестанном столкновении молодых людей обоего  пола  из
разных родов было невозможно для последних удерживать своих девушек  для
себя и давать поводы к похищениям, которые долженствовали  быть  чрезвы-
чайно часты, вести к ежедневным ссорам между соседями; напротив, старши-
нам родов даже во взаимных борьбах часто могло  быть  выгодно  скреплять
свои отношения к другим родам взаимными брачными связями между их и сво-
ими членами. Здесь, в городах, необходимо должен  был  произойти  обычай
сватовства, брачный обычай; по выражению летописца,  браки  должны  были
заключаться с согласия родственников невесты. Как  же  они  заключались?
Разумеется, условия должны были зависеть от  старшин,  обязанных  блюсти
выгоды рода; естественно, что обычай давать вено, или цену за  вывод  из
рода, мог долго иметь место: нужда была на стороне  жениха,  на  стороне
его рода, а не на стороне рода невесты, для которого  девушка  не  могла
быть лишнею. Но, с другой стороны, плата за содержание, при обычае  вза-
имных браков между членами разных родов  с  согласия  последних,  теряла
свое значение: если род отпускал девушку в чужой род, то в то  же  время
он имел возможность приобрести жен для своих членов из чужого рода; нап-
ротив, здесь, в городах, где браки заключались с согласия  родственников
невесты, давался простор чувству  родительской  привязанности,  которая,
простираясь одинаково на сыновей и дочерей, требовала, чтоб и  последние
не исключались из наследства и, выходя из рода, брали свою часть,  кото-
рая давала им возможность лучшего существования  в  чужом  роде;  отсюда
происхождение  приданого;  в  городах   близость   поддерживала   тесные
родственные отношения между родами, вошедшими в связь посредством  брака
своих членов; привязанность отца к дочери поддерживалась частыми  свида-
ниями, отец получал возможность наблюдать за поведением новых родных от-
носительно дочери, за ее выгодами; дочь не выходила из  рода,  но  расп-
ространяла род, привязывая к своему старому роду  еще  новый  род  мужа;
произошло явление, которое увидим после в отношениях между князьями  Рю-
риковичами и которое, без сомнения, имело место  и  в  других  родах,  а
именно: племя дочери, сестры стало сравниваться с племенем сына,  брата,
свойственники вошли в отношения родственников; так, сестричич, сын сест-
ры, хотя бы принадлежал к враждебному роду,  считался  своим;  так,  муж
старшей сестры считался  старшим  братом  относительно  младших  шурьев,
старший шурин - относительно младших зятьев. Уже замечено было, что  ве-
но, или плата за невесту, была в тесной связи с похищением: если  девуш-
ка, сговорясь на игрище с чужанином, убегала с ним в чужой род,  то  тем
самым, разумеется, разрывала всякую связь с покинутым ею родом, не имела
права надеяться чего-нибудь получить от него, и прежние  родичи  заботи-
лись только о том, чтоб получить за нее плату, чтоб она не  пропала  для
рода даром; но если девушка оставляла род с  согласия  его,  с  согласия
старшины, отца, то ясно, что последний обязан был заботиться о ее благо-
состоянии, как о благосостоянии каждого другого члена рода,  обязан  был
наделить ее всем нужным, вследствие чего вено, прежняя цена за вывод де-
вушки из рода, у некоторых славянских племен потеряла свое значение: ве-
но вместе с приданым начало обращаться в собственность жены. Но у  наших
славян, как видно, вено, не теряя вполне своего значения, перешло в  по-
дарки от жениха родным невесты, а самое  слово  начало  означать  вообще
брачные условия, брачную запись. Заметим опять, что вено как цена за вы-
веденную из рода девушку находится в тесной связи с похищением, а прида-
ное - с выдачею замуж при согласии родственников невесты, и  что  первый
обычай должен был господствовать у  народонаселения,  которое  жило  от-
дельными родами, а второй - должен был произойти в городах, где на одном
месте жило несколько родов.
   Многоженство у всех племен славянских есть явление  несомненное;  наш
летописец говорит о восточных славянах, что они брали по две  и  по  три
жены; обычай многоженства сохранялся  и  долго  после  введения  христи-
анства. Что касается положения славянской женщины, то девушки, как  вид-
но, пользовались полною свободою: летописец говорит, что они сходились с
молодыми людьми чужих родов на игрищах, имели возможность  совещаться  с
ними для бегства. Что же касается до положения жены, то, разумеется, при
условиях того быта, который мы застаем у языческих славян, мы  не  имеем
права ожидать большого уважения слабейшему полу от сильнейшего;  разуме-
ется, мы не должны искать у языческих славян  того  тонкого  уважения  к
женщине, которое дается только христианским взглядом на  отношения  двух
полов и которое летописец называет стыденьем; отсутствие этого  стыденья
и ведет необходимо к многоженству. Но при этом  у  народа  первобытного,
разумеется, мы не встретим никаких определений, которые осуждали бы жен-
щину на вечное унижение и ничтожство, которые не позволяли бы ей выказы-
вать свою силу умственную, иногда и физическую, приобретать  посредством
этой силы уважение и влияние.
   Иностранные писатели удивляются  привязанности  славянских  женщин  к
мужьям, за которыми они следовали даже в могилу. Если  женщина  выходила
замуж в чужой род, то при строгом и ревнивом надзоре новых  родичей  муж
был единственным существом, от которого она ждала  и  любви  и  покрови-
тельства; умирал муж - положение жены, лишившейся единственной  подпоры,
единственного звена, соединявшего ее с чужою семьею, становилось горько.
Но при этом очень вероятно также, что у славян, так как и  у  германцев,
было верование, что мужчина легче достигает блаженства в будущей  жизни,
если приходит туда в сопровождении женщины. Впрочем, справедливо замеча-
ют, что этот обычай не был вкоренен между славянами.
   После брачного обычая, в котором резче всего выражаются  нравственные
понятия народа, для летописца, христианского монаха,  был  всего  важнее
обычай погребения, в котором выражаются  обыкновенно  понятия  народа  о
загробной жизни, и потому в летописи читаем описание этого обычая. Ради-
мичи, вятичи, северяне и кривичи совершали тризну над покойником,  потом
сожигали труп, кости собирали в  небольшой  сосуд,  который  ставили  на
столбе при дороге. В чем состоял погребальный обычай у полян во  времена
язычества, об этом летописец молчит и тем дает знать, что  обычай  полян
был одинаков с обычаем других племен; употребление тризны у полян  видно
из того, что св. Ольга, жившая в Киеве, среди этого  племени,  запретила
совершать по себе тризну. Под именем тризны разумелись, как видно, вооб-
ще поминки и потом преимущественно борьба в честь умершего, с  поминками
соединялся веселый, пьяный пир, также резание и царапание  лица  в  знак
печали. Одновременно с обычаем сожигания и ставления  урн  с  пеплом  на
придорожных столбах существовал и обычай погребения в  могилах,  которые
сыпали холмами.
   Иностранные писатели говорят, что славяне жили в дрянных избах, нахо-
дящихся в далеком расстоянии друг от друга, и часто переменяли место жи-
тельства. Такая непрочность и  частая  перемена  жилищ  была  следствием
беспрерывной опасности, которая грозила славянам и от своих родовых усо-
биц, и от нашествий чуждых народов. Вот почему славяне  вели  тот  образ
жизни, о котором говорит Маврикий: "У них недоступные  жилища  в  лесах,
при реках, болотах и озерах; в домах своих они устраивают многие  выходы
на всякий опасный случай; необходимые вещи скрывают под землею, не  имея
ничего лишнего наружи,  но  живя,  как  разбойники".  Одинакая  причина,
действовавшая долгое время,  производила  одинакие  следствия,  жизнь  в
беспрестанном ожидании вражьих нападений продолжалась для восточных сла-
вян и тогда, когда они уже находились под державою князей Рюрикова дома;
печенеги и половцы сменили авар, козар и других варваров,  усобицы  кня-
жеские сменили усобицы родов, восстававших друг на друга, следовательно,
не могла исчезнуть и привычка переменять места, бегая от неприятеля; вот
почему киевляне говорят Ярославичам, что если князья не  защитят  их  от
гнева старшего своего брата, то они покинут Киев и уйдут в  Грецию.  По-
ловцев сменили татары, княжеские междоусобия продолжались на севере; как
скоро начнутся княжеские усобицы, народ покидает свои жилища, а с  прек-
ращением усобиц возвращается назад; на юге беспрестанные набеги усилива-
ют козачество, и после на севере разбрестися розно от какого  бы  то  ни
было насилия и тяжести было нипочем для жителей; при этом должно  приба-
вить, что природа страны сильно благоприятствовала  таким  переселениям.
Привычка довольствоваться малым и всегда быть  готову  покинуть  жилище,
поддерживала в славянине отвращение к чуждому игу, о чем заметил  Маври-
кий. Родовой быт, условливавший разъединение, вражду  и,  следовательно,
слабость между славянами, условливал необходимо и образ  ведения  войны:
не имея одного общего начальника и враждуя друг с другом, славяне  укло-
нялись от сколько-нибудь правильных сражений, где бы должны были  биться
соединенными силами на местах ровных и открытых. Они любили сражаться  с
врагами в местах узких, непроходимых, если нападали, то  нападали  набе-
гом, внезапно, хитростию, любили сражаться в лесах, куда заманивали неп-
риятеля бегством, и потом, возвратившись, наносили  ему  поражение.  Вот
почему император Маврикий советует нападать на славян  зимою,  когда  им
неудобно скрываться за обнаженными деревьями, снег препятствует движению
бегущих, да и съестных припасов у них тогда  мало.  Особенно  отличались
славяне искусством плавать и скрываться в реках,  где  могли  оставаться
гораздо долее, чем люди другого племени, они держались под  водою,  лежа
на спине и держа во рту выдолбленный тростник, которого верхушка выходи-
ла на поверхность реки и таким образом проводила воздух скрытому пловцу.
Вооружение славян состояло в двух малых копьях, некоторые имели и  щиты,
твердые и очень тяжелые, употребляли также деревянные луки  и  маленькие
стрелы, намазанные ядом, очень действительным, если искусный врач не по-
даст скорой помощи раненому. У Прокопия читаем, что славяне,  вступая  в
битву, не надевали лат, на некоторых не бывало даже ни плаща, ни  рубаш-
ки, одни только порты; вообще Прокопий не хвалит славян  за  опрятность,
говорит, что, подобно массагетам, они покрыты грязью и  всякою  нечисто-
тою. Как все народы, в простоте  быта  живущие,  славяне  были  здоровы,
крепки, легко сносили холод и жар, недостаток в одежде и пище. О  наруж-
ности древних славян современники говорят, что они все  похожи  друг  на
друга, высоки ростом, статны, кожа у  них  не  совершенно  бела,  волосы
длинные, темнорусы, лицо красноватое.
   Религия восточных славян поразительно сходна с первоначальною религи-
ею арийских племен: она состояла в поклонении физическим божествам,  яв-
лениям природы и душам усопших, родовым, домашним гениям; следов  герои-
ческого элемента, так сильно развивающего антропоморфизм, мы не замечаем
у наших славян: знак, что между ними  не  образовывались  завоевательные
дружины под начальством вождей-героев, и что переселения их  совершались
в родовой, а не в дружинной форме. Основываясь на определенных указаниях
современников, мы находим у наших славян при поклонении многим различным
явлениям природы под разными именами божеств поклонение одному верховно-
му божеству, к которому остальные находились  в  подчиненном  отношении;
это верховное божество, по свидетельству одного из древнейших  писателей
о славянах, Прокопия, было божеством молнии, которое наш летописец назы-
вает Перуном. Явление грозы, молнии есть самое поразительное из  явлений
природы; немудрено, что первобытный человек дал ему первое  место  между
всеми другими явлениями; он не мог  не  заметить  благотворного  влияния
грозы на жизнь природы; не мог не заметить, что свет  молнии  независимо
во  всякое  время  обнаруживает  свое  могущество,  тогда  как  например
действия солнца ограничены, подвержены известному закону, могут  обнару-
живаться, только в известное время, уступая владычество другому,  проти-
воположному и, следовательно, враждебному, началу - мраку; солнце затме-
валось, погибало в глазах первобытного человека; молния никогда в глазах
его не теряла своего могущества, не  побеждалась  другим  началом:  свет
молнии сопровождается обыкновенно живительным для природы дождем - отсю-
да необходимое представление, что Перун ниспосылает дождь жаждущей  при-
роде, которая без того погибла бы от жгучих лучей солнца: таким образом,
молния являлась для язычника силою производящею, с  характером  божества
высшего, действующего, правящего по преимуществу, умеряющего, исправляю-
щего вред, наносимый другими божествами, тогда как солнце,  например,  и
для поклоняющегося ему язычника являлось чем-то страдательным, не  имею-
щим распорядительной силы в природе, подчиненным. Наконец, значение вер-
ховного божества-правителя молния получала в глазах язычника по  причине
своей страшной карательной силы, действующей быстро и непосредственно.
   Имеем право думать, что Перун у языческих  славян  носил  еще  другое
название - Сварога. Верховное божество Сварог-Перун порождало двоих  сы-
новей, двух Сварожичей: солнце и огонь. Поклонение  солнцу,  как  видно,
было сильно распространено между славянами; в "Слове  о  полку  Игореву"
русские называются внуками Дажбога, если так, то к нему имеем право  от-
носить известные воззвания в наших песнях:  Дид  (дед)  Ладо;  последнее
название, означающее свет, красоту, мир, любовь, радость, всего  прилич-
нее может относиться к солнцу, другой припев: Люль, Лель означает  также
деда. Кроме названий Ладо и Дажбога, к солнцу же не без основания  отно-
сят имена Хорса, Сура, или Тура, Волоса. Вместе с солнцем обоготворялись
месяц и звезды, находившиеся к солнцу, как видно, в родственных  отноше-
ниях; обоготворялись также вода и воздух.
   Если славяне поклонялись явлениям природы, то легко  догадаться,  при
каких случаях, в какое время года будут они торжествовать свои религиоз-
ные праздники. Так например, они  праздновали  в  конце  декабря,  когда
солнце начинает брать силу, дни начинают прибывать; этот праздник,  сов-
падающий теперь с праздником рождества Христова,  носит  преимущественно
название Коляды; существенный обряд праздника состоит в хождении славить
(божество) и сбирать подаяние; как видно, во времена языческие  приноше-
ния собирались для общей жертвы. В некоторых местах Коляда известна  под
названием Авсеня, или Таусеня, что можно принимать  измененным  Ясень  -
также, по всем вероятностям, имя солнца. Второй праздник  торжествовался
в начале весны, но так как это время приходит в великий пост, то по при-
нятии христианства празднование перенесено на конец рождественского  мя-
соеда и отчасти на Светлое воскресенье. Итак, масленица  есть  языческий
весенний праздник. Встреча весны и проводы зимы празднуются у всех  сла-
вянских народов почти с  одинакими  обрядами:  употребляется  заклинание
весны с разными приветами; в Малороссии и у  западных  славян  зима  или
смерть олицетворяются в образе женщины под именем Мары, Мараны,  Марены,
чучелу которой сожигают. Весну встречают обыкновенно на  Красной  горке.
Тут начинаются хороводы, или короводы, религиозное  значение  которых  и
отношение к солнцу не подлежит сомнению. Время воскресенья всей  природы
и усиления желаний считалось самым  приличным  временем  для  заключения
брачных союзов и для поздравления молодых супругов: это поздравление из-
вестно под именем вьюнитства.
   Третий праздник имеет место 23 июня и известен под именем Ивана Купа-
лы, потому что происходит на Иванов день. Этот праздник, как и два  упо-
мянутые выше, есть общий не только всем славянским, но и многим чужепле-
менным народам. Хотя по обрядам праздника можно догадываться, что он от-
носился к трем стихийным божествам - обоим Сварожичам, солнцу и огню,  и
воде, однако можно относить его и к одному  солнцу.  Естественно,  могло
произойти верование, что солнце, дающее силу  растениям,  особенно  дает
ее, когда само достигает высшей силы; это верование должно было  повести
к обычаю собирать травы в летний праздник солнца и приписывать им  чудо-
действенную силу. С другой стороны, солнце, производя сильное влияние на
все существующее, должно было производить его и на воду; отсюда  вера  в
целительность купанья во время летнего солнцестояния независимо  уже  от
естественного обычая обмыться ночью, чтоб встретить в чистоте восходящее
светило. Наконец, зажигание костров было необходимо для всякого  ночного
собрания, ночных игр, было необходимо также и для жертвоприношений; пры-
гание же чрез зажженные костры имело значение очищения. Вот почему  ночь
на Иванов день сопровождается: 1) собиранием трав, 2) купанием, 3) зажи-
ганием костров и прыганием чрез них. Естественно также, и потому обще не
одним только славянским народам, принесение в  жертву,  сожжение  белого
петуха - птицы, приветствующей рассвет, угодной солнцу. Ночь Купалы  ис-
полнена по мнению простолюдинов чародейных явлений: рыбаки уверяют,  что
поверхность реки бывает тогда подернута серебристым блеском; деревья пе-
реходят с места на место и шумом ветвей разговаривают между  собою;  ут-
верждают еще, что кто имеет при себе папоротник, тот может понимать язык
каждого творения, может видеть, как расходятся дубы  и  составляют  свою
беседу, может слышать, как разговаривают они про богатырские свои подви-
ги. В Иванов день солнце выезжает из своего чертога на трех  конях,  се-
ребряном, золотом и бриллиантовом, навстречу своему супругу - месяцу;  в
проезд свой оно пляшет и рассыпает по небу огненные искры.  И  в  летний
праздник повторяется обряд истребления чучелы Мары - холода, смерти:  ее
топят в воде. Солнце, дающее жизнь и рост  всему  существующему,  должно
было являться силою, возбуждающею естественные желания, - отсюда  празд-
нество Купалы было соединено с празднеством Ярилы. В некоторых местах  и
в позднейшие времена праздник Ярилы совершался 24  июня,  но,  вероятно,
сопротивление церкви содействовало тому, что празднование его  во  время
поста отменено было в большей части мест и перенесено на  заговенье,  на
день всех святых, или на Троицын день, или на  разговенье  -  на  другой
день праздника Петра и Павла. Так как в  древности  праздник  Ярилы,  по
всем вероятностям, совпадал с праздником Купалы, то во время его-то пре-
имущественно и должны были происходить те явления,  против  которых  так
вооружается летописец и позднейшее духовенство: здесь, вероятно,  проис-
ходило и умыкивание девиц.
   Рассмотрев поклонения стихийным божествам, теперь обратимся к  другой
половине славянской мифологии, именно к поклонению гениям и душам  усоп-
ших. При вере в загробную жизнь естественно было придти к  тому  мнению,
что душа умершего родоначальника и по смерти блюдет  за  благосостоянием
рода - отсюда происхождение духов-покровителей для целого рода и каждого
родича - рода и рожаниц. Что под именем рода  разумелась  душа  умершего
родоначальника, доказывает, во-первых, связь рода с упырем,  а,  во-вто-
рых, известие, что под именем рода после разумели дух, привидение, кото-
рым стращали детей, характер же привидения  обыкновенно  принимают  души
умерших и божества, тесно с ними  связанные.  В  значении  рода  божест-
ва-покровителя являются щур, дед, прадед, что ясно  из  употребительного
пращур; щур предполагает форму чур, под которым именем собственно и  из-
вестно божество, охраняющее род, дом. Это божество призывается и  теперь
бессознательно в опасностях, особенно когда простолюдин думает,  что  он
подвержен злобе духов: "Чур меня! Чур меня!" говорит он тогда. Можно по-
ложить, что чур и род одно и то же; можно думать также,  что  с  упадком
родового быта и с усилением христианства на счет язычества чур, или род,
перешел в домового.
   Младенчествующий народ не мог  понимать  духовного  существования  за
гробом и представлял души праотцов доступными для  всех  ощущений  этого
белого света; думали, что зима есть время ночи, мрака для  душ  усопших,
но как скоро весна начинает сменять зиму, то прекращается и ночной  путь
для душ, которые поднимаются к небесному свету, восстают к новой  жизни.
Это мнение, естественно, проистекало из поклонения природным  божествам,
солнцу, луне и проч., которых влияние должно было простираться  на  весь
мир, видимый и невидимый. В первый  праздник  новорожденного  солнца,  в
первую зимнюю Коляду, мертвые уже вставали из гробов и устрашали живых -
отсюда и теперь время святок считается  временем  странствования  духов.
Масленица, весенний праздник солнца, есть вместе и поминовенная  неделя,
на что прямо указывает употребление  блинов,  поминовенного  кушанья.  С
древней масленицы, т. е. с начала весны, живые здороваются  с  усопшими,
посещают их могилы, и праздник Крае ной горки соединяется  с  Радуницею,
праздником света, солнца для умерших; думают, что души покойников встают
тогда во время поминовения из темниц (гробов) и  разделяют  поминовенную
пищу вместе с принесшими.
   В непосредственной связи с верованием, что весною души умерших встают
для наслаждения новою жизнию природы, находится праздник русалок или ру-
сальная неделя. Русалки вовсе не суть речные или какие  бы  то  ни  было
нимфы; имя их не происходит от русла, но от русый (светлый, ясный),  ру-
салки суть не иное что как души умерших,  выходящие  весною  насладиться
оживленною природою. Народ теперь верит, что русалки суть  души  младен-
цев, умерших без крещения, но когда все славяне умирали без крещения, то
души их всех должны были становиться  русалками?  Русалки  появляются  с
Страстного четверга (когда в старину, по Стоглаву, порану солому  палили
и кликали мертвых) , как только покроются луга весеннею  водою,  распус-
тятся вербы. Если они и представляются прекрасными, то  всегда,  однако,
носят на себе отпечаток безжизненности, бледности.  Огни,  выходящие  из
могил, суть огни русалок, они бегают по полям приговаривая:  "Бух!  бух!
соломенный дух. Мене мати породила, некрещену положила". Русалки до Тро-
ицына дня живут в водах, на берега выходят только поиграть. У всех  язы-
ческих народов путь водный считался проводником в подземное царство и из
него назад, поэтому и русалки являются из воды, живут сперва в  реках  и
показываются при колодцах. С Троицына дня до Петрова поста русалки живут
на земле, в лесах, на деревьях - любимом пребывании душ по  смерти.  Ру-
сальные игры суть игры в честь мертвых, на что указывает  переряживание,
маски - обряд, который не у одних славян был необходим при празднике те-
ням умерших; человеку  свойственно  представлять  себе  мертвеца  чем-то
страшным, безобразным, свойственно думать, что особенно души злых  людей
превращаются в страшные безобразные существа для того,  чтобы  пугать  и
делать зло живым. Отсюда естественный переход к верованию в  переселение
душ и в оборотней; если душа по смерти может принимать различные образы,
то силою чародейства она может на время оставлять тело  и  принимать  ту
или другую форму. Есть известие, что у чехов на перекрестках совершались
игрища в честь мертвых с переряжанием. Это известие объясняется  обычаем
наших восточных славян, которые, по летописи, ставили  сосуды  с  прахом
мертвецов на распутиях, перекрестках; отсюда до сих пор в народе суевер-
ный страх перед перекрестками, мнение, что здесь собирается нечистая си-
ла.
   У русских славян главным праздником русалок был Семик, велик день ру-
салок; в это время, при конце весны, совершались проводы последних.  Ко-
нец русальной недели, Троицын день, был окончательным  праздником  руса-
лок, в этот день русалки уже падают с деревьев, перестает для  них  пора
весенних наслаждений. В первый понедельник Петрова поста бывало в  неко-
торых местах игрище - провожанье русалок в могилы. В тесной связи с  ру-
салками находятся водяные дедушки, лешие, кикиморы и проч. Мертвецы были
известны еще под именем навья и представлялись в виде  существ  малорос-
лых, карликов (людки).
   Вот главные первоначальные черты верований восточных славян. С  тече-
нием времени эти первоначальные черты могли искажаться: одно и то же бо-
жество у различных племен носило разные названия; после,  при  сближении
племен, различные названия могли явиться уже различными божествами. Фан-
тазия стремится олицетворять и обожать явления природы, которые первона-
чально являются произведением главной силы; естественно,  олицетворялись
весна и зима, жизнь и смерть природы, - одна под образом прекрасной  де-
вы, другая - безобразной старухи и т.  п.  Стихийные  божества  первона-
чально не имеют пола и потому после легко меняют его; солнце могло  быть
легко и мужеского и женского пола, мужем и женою месяца, так было  не  у
одних славян. Но главными исказителями первоначальной религии народа яв-
ляются всегда и везде жрецы и художники; вот почему  у  наших  восточных
славян, у которых не было класса жрецов и не  был  распространен  обычай
изображать божества в кумирах, религия  сохранилась  в  гораздо  большей
простоте, чем у западных славян, у которых  городская  жизнь  и  сильное
чуждое влияние повели и к образованию жреческого класса, и к распростра-
нению храмов и кумиров. Летописи молчат о существовании храмов и  жрецов
у наших восточных славян; нельзя предположить, что, если б храмы сущест-
вовали, то летописцы умолчали б о их разрушении или превращении в церкви
при рассказе о введении христианства и ниспровержении  идолов.  Летописи
молчат также и о жрецах; князь ставит  идолов,  князь  приносит  жертвы,
толпа требует человеческой крови для богов, о жрецах ни слова; князь пе-
ременяет веру, все люди делают то же, и жрецы не только  не  противятся,
но о них нет даже и помину. Эта неразвитость общественного богослужения,
отсутствие храмов и жрецов не должны нисколько поражать нас  -  все  это
необходимо при том быте, в котором жили славяне, в каждом  роде  старший
был вместе и жрецом, он приносил жертвы, он гадал о будущем.
   Но если не было храмов, то где же и как приносились жертвы старшинами
родов? Природными жертвенниками, алтарями для  младенчествующих  народов
служили горы, скалы, камни огромной величины. Наша природа скупа на воз-
вышенности и камни, зато щедра на естественные капища (шатры, навесы)  -
многоветвистые деревья: под ними-то преимущественно совершались  религи-
озные обряды, приносились жертвы; дерево (по преимуществу дуб),  выбран-
ное для этого, освящалось и становилось  само  предметом  благоговейного
уважения, как местопребывание богов, куда  они  стекались  для  принятия
жертв. Обычай приносить жертвы под деревьями мог произойти  и  от  того,
что первоначально жертва назначалась для душ умерших, а души умерших, по
всеобщему верованию, обитали в лесах, на  деревьях,  преимущественно  на
дубах. Кроме деревьев, жертвы приносились также у воды. Славяне смотрели
на жертву именно как на трапезу, поставляемую богам; и по введении хрис-
тианства жертвы продолжались по-старому, в домашнем кругу,  предлагались
душам усопших родичей и рожаницам, и опять в  смысле  трапезы,  покорма.
Есть известие, что у русских славян были  также  в  обычае  человеческие
жертвы, которые у народов были большею частию умилостивительные: при ка-
ких-нибудь общественных бедствиях  думали,  что  божество  гневается  за
чьи-нибудь грехи, и потому искали преступника, которого  и  приносили  в
умилостивительную жертву; потом приносили  обыкновенно  в  жертву  богам
пленников по господствовавшему мнению,  что  побежденный  есть  грешник,
разгневавший божество.
   Если у восточных славян не было жреческого класса, зато были  волхвы,
гадатели, кудесники, ведуны, ведьмы. О волхвах славянских мы знаем очень
мало, но нет сомнения, что они имеют тесную связь с волхвами финскими по
близкому соседству и союзничеству этих двух народов, тем более, что пос-
ле, по принятии христианства, волхвы преимущественно являются на финском
севере и оттуда мутят славянское народонаселение. Финское  племя  искони
отличалось наклонностию к волшебству, искони славилось им: у финнов пре-
имущественно было развито учение о злых божествах, о злых духах и о  со-
общении с ними.
   История застает финское племя на крайнем севере; очень вероятно,  что
Геродотовы андрофаги, меланхлены и фиссагеты принадлежали к этому племе-
ни. Немецкое название чудского племени - финны впервые встречаем у Таци-
та; Птолемей упоминает также о финнах; у Иорнанда  в  искаженных  именах
народов, покоренных готским королем  Германарихом,  можно  узнать  чудь,
весь, мерю, мордву, черемису, и, быть может, даже пермь. Начальный лето-
писец русский знает следующие финские народы, жившие в его время в полу-
нощных странах и платившие дань Руси: чудь, меря,  весь,  мурома,  чере-
мись, мордва, пермь, печора, ямь. Общеплеменное название финны есть наз-
вание немецкое, чудь - славянское, суомалайн - своенародное. Финн на не-
мецком языке означает жителя болотной, влажной низменности; то же  озна-
чают и финские названия разных племен, например емь или ям (Ham)  значит
мокрый, водяной, весь объясняется из финского  Vesi  -  вода.  И  теперь
финские  имена  местностей  встречаются  преимущественно  на  болотистых
пространствах. Наш летописец указывает нам финские  племена  преимущест-
венно около озер; в половине IX века южные границы  финского  племени  с
славянским можно положить в области Москвы-реки, где финны  должны  были
сталкиваться с славянским племенем вятичей, селения последних  мы  имеем
право продолжить до реки Лопасни, потому что, как видно, все вятичи при-
надлежали к Черниговскому княжеству, а город Лопасня был пограничным го-
родом этого княжества с Суздальским. Селения  вятичей  должны  были  уже
соприкасаться с селениями финских племен, потому что в Бронницком  уезде
Московской губернии находим реку Мерскую  или  Нерскую,  которая  именем
своим ясно показывает, что протекала чрез старинную землю мери.
   Если не самые древние, то по крайней мере одни из древнейших обитате-
лей Русской государственной области, финны имели  незавидную  участь:  с
трех сторон теснили их народы славянского, германского и турецкого  пле-
мени; мы видим, как у нас финны постоянно уступают пред славянами,  под-
чиняются влиянию их народности, приравниваются к ним; причину такого яв-
ления из внешних обстоятельств объяснить нетрудно. Сначала мы видим, что
племена славянские и финские живут на равной ноге; финны вместе с славя-
нами призывают князей - нарядников,  но  старший  и  скоро  единственный
князь утверждает свой стол среди племени  славянского;  потом  мы  видим
движение князей к югу, по великому водному пути до самого Черного  моря;
стол княжеский утверждается в Киеве, основы нового государства полагают-
ся преимущественно к югу от Новгорода, по обеим сторонам Днепра, но  жи-
вущее здесь народонаселение принадлежит сплошь  к  племени  славянскому.
Славянские племена соединяются под одною властию, чрез это единство при-
обретают силу материальную, а потом и начатки образованности  христианс-
кой, и таким образом получают над финскими племенами материальное и  ду-
ховное преимущество, пред которым те и должны были  преклониться.  Можно
сказать только одно, что славянское племя воспиталось при более  благоп-
риятных природных обстоятельствах и, уже окрепнув на юго-западе, явилось
среди финнов на северо-востоке. По нашему  летописцу  видно,  что  финны
имели города, подобно славянам, подобно  последним  терпели  от  родовых
усобиц по изгнании варягов, вследствие чего вместе  с  ними  и  призвали
князей; в скандинавских преданиях финны  являются  искусными  кузнецами,
финские мечи славятся на севере. От этих  оседлых  промышленных  финнов,
соседивших с славянами и союзных с ними,  должно  отличать  северных  их
соплеменников, лапонцев, которых, как видно, суровая природа  остановила
на низшей ступени человеческого развития, и теперь в характере собствен-
ных финнов и лапонцев замечается такое же различие, как между  мужеством
и детством. Бесспорно, последних разумеет Тацит, когда  описывает  образ
жизни финнов, когда говорит об их изумительной дикости, гнусной  скудос-
ти: нет у них ни оружия, ни лошадей, ни домов; пища у них - трава, одеж-
да - кожи, ложе - земля; вся надежда их в стрелах, которые по недостатку
железа заостриваются костями; охота питает мужей и жен. Детям нет друго-
го убежища от зверей и непогоды, кроме  шатров,  кое-как  сплетенных  из
древесных ветвей - сюда возвращаются с  охоты  молодые,  здесь  отдыхают
старики. Но вести такой образ жизни, продолжает Тацит, они считают  бла-
женнее, чем трудиться на поле, строить дома, с надеждою и страхом  смот-
реть на свои и чужие имущества. Безопасные от людей, безопасные  от  бо-
гов, они достигли самого трудного - отсутствия желаний. Здесь нельзя  не
обратить внимания на слова Тацита о том, что финны считают себя  блажен-
ными и достигли самого трудного - отсутствия желаний; эти слова объясня-
ют нам происхождение сказки о блаженных гипербореях:  мыслители  древних
образованных народов, утомившись волнениями жизни, проистекавшими от ни-
чем неудовлетворимых страстей человека-язычника, любили с завистью оста-
навливаться на диких народах, у которых почти нет никаких желаний, кото-
рые не могут ни много приобретать, ни много терять и потому не подверже-
ны мучительным колебаниям между страхом и надеждою, не боятся ни  людей,
ни богов; у Геродота боги завидуют человеческому благополучию  и  потому
не допускают ему продолжаться.
   В жалком виде представляется нам быт финских племен, живущих к югу от
Финского залива; слабости духовной у этих племен соответствует  слабость
тела, соединенная, однако, с высшею степенью нечувствительности ко внеш-
ним впечатлениям; ни один из европейских народов не обнаруживает так ма-
ло духовного напряжения, не является так забитым; эстонец, например, от-
личается резко от своих соседей - русских и латышей тем,  что  вовсе  не
поет, пляска ему почти неизвестна. Неблагоприятные исторические  обстоя-
тельства, могшие иметь вредное влияние на развитие  этого  племени,  нам
известны, но сколько сама природа  племени  содействовала  этим  обстоя-
тельствам, решить трудно.
   В тесной связи с славянскими племенами на западе находилось племя ли-
товское, игравшее важную роль в нашей истории и потом вошедшее в  состав
Русского государства. К литовскому племени принадлежали древние  пруссы,
голяды, судены, корсь и нынешние литовцы и латыши. Из многих  исследова-
ний о литовском племени и языке, о сродстве их с соседними  племенами  и
языками, оказывается достоверным только то, что  славяне  и  литовцы  из
всех индоевропейских племен суть самые ближайшие друг к другу, и что ли-
товское племя с незапамятных пор обитало в настоящих своих жилищах.  Это
давнее и постоянное пребывание на одних местах, уединение,  которым  ли-
товское племя было обязано природе своей страны, непривлекательной  и  с
трудом доступной, дали ему возможность развить свою  особую  религиозную
систему и строго подчинить ей свой быт. Этим литовское племя  отличается
от родственных племен - славянского и германского, которые история  зас-
тает в движении, в беспрестанном столкновении с чуждыми народами и госу-
дарствами, что препятствовало им утвердить свой религиозный быт на проч-
ных основах, а когда получили они к тому возможность, то уже подверглись
влиянию образованнейших народов и должны были принять другую, высшую ре-
лигию. Германское племя  только  в  отдаленной  Скандинавии,  славянское
только на берегах Балтийского моря могли выработать для себя  более  или
менее прочные формы религиозного быта, чем и объясняется упорное  сопро-
тивление, встреченное здесь христианством.
   У литовского племени подле князей мы видим жрецов с обширным влиянием
и кругом деятельности; князь (Rikgs) ведал военные дела, все что относи-
лось к внешней защите страны и  к  сохранению  внутренней  безопасности;
верховный жрец (Криве) заведовал не только делами богослужебными,  но  и
судебными, был верховным судьею и нарядником. Уставы, обычаи  литовского
племени, сходные в главном с уставами и обычаями других соседних племен,
славянских и германских, разнятся от последних тем, что проникнуты рели-
гиозным началом, истекают из него: так, например, мы видим, что у литов-
цев, точно так как у германцев, отец семейства имел право убивать  своих
больных или увечных детей, но у литовцев этот обычай освящен был религи-
озным основанием: "потому что слуги литовских богов должны  не  стенать,
но смеяться, потому что бедствие человеческое причиняет скорбь  богам  и
людям". На том же основании дети имели право  умерщвлять  престарелых  и
больных родителей; человеческие жертвы дозволялись и оправдывались: "Кто
в здоровом теле захочет принесть в жертву богам себя или своего ребенка,
или домочадца, тот может сделать это беспрепятственно, потому что, освя-
щенные через огонь и блаженные, будут они веселиться вместе  с  богами".
Большая часть верховных жрецов оканчивали свою жизнь добровольным сожже-
нием для умилостивления гнева богов; эти литовские воззрения или,  лучше
сказать, воззрения, общие всем соседним племенам, но сохранившиеся у ли-
товцев в большей определенности и связи,  имели  влияние  на  германский
обычай приносить в жертву князей во время общественных бедствий;  уже  в
христианские времена был обычай у германских и славянских  племен  обви-
нять князей и церковные власти в общественных бедствиях.  Женщины  также
страдали в подобных обстоятельствах: литовцы прежде  всего  отделывались
от них во время голода, а финны при своей наклонности к суеверию  припи-
сывали чародейству женщин непосредственное участие в  произведении  пос-
леднего. Если женатый человек будет уличен в связи  с  девицею,  то  его
должно отдать псам на съедение, потому что он наругался над богами,  жи-
вущими в состоянии супружества и девства. Безбрачие было необходимым ус-
ловием для Криве и для всех подчиненных ему жрецов; женщина была,  види-
мо, унижена, исключена из сообщества с мужчинами.
   Из литовских племен очень рано вошли в состав русских владений голяди
или голядь, жившие по рекам Протве и Угре, замешанные среди племен  сла-
вянских - радимичей, вятичей и новгородцев. Каким же образом  часть  ли-
товского племени голядей попала так далеко на  восток?  Простирались  ли
так далеко древнейшие жилища литовского племени, перерезанные после дви-
жением славян с юга или голяди явились на Протве и Угре вследствие  дви-
жения с запада, точно так, как тем же путем явились славянские лехитские
племена радимичей и вятичей? Быть может,  даже  переселение  голядей  на
восток находилось в связи с означенным переселением радимичей и вятичей,
с другой стороны, природа страны голядов и некоторые исторические данные
делают вероятным переселение части этого племени  на  восток  вследствие
недостатка жизненных средств; Галиндия находилась к северу  от  Мазовии,
была наполнена множеством вод, густых лесов и пущей; рассказывают, что в
одно время народонаселение Галиндии так  умножилось  вследствие  долгого
мира, что средств к жизни стало  недоставать,  в  таких  обстоятельствах
старшины определили, чтоб в продолжение известного времени все  младенцы
женского пола были умерщвляемы. Понятно,  что  ни  одно  из  приведенных
предположений не может быть принято преимущественно перед другим, но все
они, вместе взятые, достаточны для убеждения в том, что наши голяди были
родственны жителям литовской Галиндии.
   Кроме Литвы, в наших летописях встречаем еще народ,  с  которым  Русь
также очень рано входит в неприязненные столкновения и  которого  страна
после вошла в состав империи - это загадочный народ ятвягов. Ятвяги  жи-
ли, во-первых, в западной части Полесья, потом -  во  всем  Подляшье,  в
части Мазовии, находившейся между речкой Валпушей, впадающей в Нарву,  и
Бугом; наконец, в древней Судавии. О происхождении ятвягов древние писа-
тели разногласят: одни говорят, что ятвяги языком,  религиею  и  нравами
были схожи с Литвою, пруссами и самогитами, другие же, что ятвяги совер-
шенно отличались языком от славян и литвы. Новейшие исследователи  приз-
нают их потомками язигов сарматских, но без положительно  ясных  доказа-
тельств. Каково бы ни было происхождение ятвягов, народ этот является  в
истории диким, разбойническим и очень долго сохраняет язычество. Веря  в
переселение душ, ятвяги в битвах не обращались в бегство и не давались в
плен, но погибали вместе с женами; вели образ жизни полуоседлый, полуко-
чевой. Указывают и теперь еще остатки ятвягов в Скидельском  округе,  на
левой стороне реки Пелясы и Котры, они резко отделяются от белоруссов  и
литовцев смуглым видом, черным платьем, нравами и обычаями, хотя все уже
говорят белорусским языком с литовским  произношением.  У  белоруссов  в
Подляшье существует поговорка: "Смотрит ятвягом (выгляда як ядвинга)"  в
значении: смотрит разбойником.
   Таковы были ближайшие соседи славян в восточных  жилищах  их.  Первое
сколько-нибудь верное известие о судьбе этих народов мы встречаем не ра-
нее IV века по р. х., когда они вошли во враждебные столкновения с гота-
ми. Во II или начале III века по р.  х.  замечается  движение  скандина-
во-германских дружин под именем готов от берегов Балтийского моря к Чер-
ному; без сомнения, движение это совершалось по тому же водному пути, по
которому после, в половине IX века, спускались дружины варяжские. Только
на трех кораблях, по преданию, явилась готская дружина на Балтийском мо-
ре, но потом, вобравши в себя пришельцев из разных племен, своих  и  чу-
жих, образовалась на берегах Понта в многочисленный  народ,  который  не
давал покоя областям Империи; в IV веке готский вождь Германарих положил
было основание государству в таких же обширных размерах, в  каких  после
явились владения Рюриковичей; владея тринадцатью племенами, между  кото-
рыми легче других прочитываются имена чуди, веси, мери и мордвы,  Герма-
нарих обратился против герулов; покорив последних, двинулся против вене-
дов. Венеды, говорит готский  историк,  неопытные  в  военном  деле,  но
сильные своей многочисленностию, вздумали было  сначала  сопротивляться,
но принуждены были покориться Германариху, потому что  множество  народа
ничего не значит на войне, прибавляет тот же историк. Эсты, жители бере-
гов прибалтийских, подчинились также Германариху, но в то время, как его
оружие было так счастливо на западе, в юго-восточных  степях  собиралась
гроза, долженствовавшая разрушить громадное государство готов при  самом
его рождении, - на берегах Дона явились гунны. Как после, в  XIII  веке,
русские не знали, откуда пришла на них гроза татарская, так теперь  готы
не умели определить происхождения гуннов; только  сказка  говорила,  что
один из готских князей выгнал в степь злых волшебниц, которые  совокупи-
лись там с нечистыми духами, и от этого-то совокупления произошли  чудо-
вищные гунны. Сначала жили они на восточных берегах Азовского моря,  за-
нимаясь охотою, потом, возросши в числе,  устремились  грабить  соседние
народы; лань показала им дорогу на противоположный берег моря; страх на-
пал на разноименные варварские народы, здесь обитавшие; храбрые аланы не
могли в битвах выносить ужасного вида гуннов, потому что, собственно го-
воря, у них не было лица, но вместо него безобразный кусок мяса, на  ко-
тором вместо глаз виднелись какие-то пятна; безобразные в самой молодос-
ти, они старели без бород и жили, как дикие звери: питались кореньями  и
полусырым мясом зверей, согревши его только немного под седлом; о  домах
не хотели знать, считали их могилами; с  молодости  привыкли  переносить
непогоду, голод и жажду; раз надевши платье, они не снимали его  до  тех
пор, пока оно само не свалится с них лоскутьями; безобразная обувь меша-
ла им ходить; они вечно сидели на своих маленьких, но  крепких  лошадях,
на седлах отправляли все дела, ели, пили, спали, торговали,  рассуждали.
Никто из них никогда не принимался за плуг;  военнопленные  должны  были
обрабатывать землю и пасти стада. Не было у них ничего  постоянного:  ни
жилища, ни закона, ни обычая; коварство их, гнев, жадность не  сдержива-
лись никакой религиею, ни даже суеверием. Жены их жили на  телегах,  где
ткали грубый холст, родили и воспитывали детей; в битвах принимали учас-
тие вместе с мужьями; многоженство было у них в обычае.
   Поразивши аланов, гунны ударили на готов: знаменитый Германарих  умер
на 110 году своей жизни; новорожденное государство, не успевши нисколько
сплотиться, окрепнуть, не могло  вынести  натиска  гуннов  и  распалось;
часть готов была откинута на юго-запад, другая принуждена была примкнуть
к полкам гунским; в каком отношении находились гунны к племенам славянс-
ким, определить нельзя; сохранилось только одно известие  об  отношениях
славян к готам и гуннам: готский  князь  Винитар,  тяготясь  господством
гуннов, старался мало-помалу от них освобождаться и, желая показать свою
храбрость, напал на антов; в первой стычке он был разбит, но потом  поп-
равил свои дела, взял верх над антами и, чтоб задать  им  страху,  велел
распять на кресте предводителя их Бокса (Box, Booz, Boz) с  сыновьями  и
семьюдесятью другими старшинами. Но гунский князь Баламбер недолго  поз-
волил Винитару пользоваться независимостию: он пошел на него войною и  в
битве сам застрелил его из лука. Бесспорно, что славянские племена долж-
ны были платить дань гуннам, как после платили ее  козарам;  как  видно,
также гунны, раскинув во времена Аттилы стан свой в Паннонии, среди сла-
вян, переняли от последних некоторые обычаи. Верно только то, что  после
гунского нашествия южные страны нынешней России  опять  отуманились  для
истории, как во времена скифов и сарматов; имена Скифии и Сарматии  сме-
нились именем Гуннии; славяне у соседних народов прослыли гуннами. Могу-
щество последних рушилось по смерти Аттилы (453 г.); подчиненные  прежде
им народы выделились опять из сплошной массы, но прошло не более  столе-
тия, как азиатские степи выслали новые толпы варваров одинакового проис-
хождения с гуннами, - то были авары. Авары, жившие  прежде  на  Волге  и
Каспийском море, в 565 году перешли Дон и стали угнетать славян;  извес-
тия об аварских угнетениях сохранились в славянских преданиях и занесены
в летопись: авары (обры), по свидетельству последней, напали на  славян,
примучили дулебов и зверски поступали с  их  женами;  когда  нужно  было
ехать обрину, то он не велел запрягать в телегу ни  коня,  ни  вола,  но
приказывал впрягать по три, по четыре или по  пяти  женщин.  Были  обры,
продолжает летописец, телом велики и умом горды, и бог истребил их,  все
померли, не осталось ни одного; есть поговорка в Руси и теперь:  "погиб-
ли, как обры". У византийцев слыли они самым разумным из скифских  наро-
дов, но вместе и самым лживым, коварным. Западные славяне, чехи, испыта-
ли также аварские притеснения. В половине VII века могущество их начина-
ет упадать, в 796 году Карл Великий нанес им страшное поражение в Панно-
нии; в 867 они почти все были истреблены болгарами, и остатки их, прини-
мая мало-помалу христианство, исчезли в Венгрии и Болгарии. Когда  осво-
бодились от авар наши юго-восточные славянские племена, - неизвестно, но
в половине IX века мы застаем их платящими дань другому степному  народу
- козарам. Исследователи несогласны относительно происхождения козар; по
всем вероятностям, это был народ, смешанный из разных племен,  что  было
очень естественно на границах между Европою и Азиею, на перепутьи  наро-
дов; смешанности племен в Козарском царстве соответствовало смешение ре-
лигий: здесь уживались друг подле друга четыре религии - языческая,  ма-
гометанская, христианская, еврейская,  и  последнюю  исповедывал  каган,
верховный повелитель козаров - пример, единственный в истории. Еще во II
веке по р. х. армянские историки упоминают о козарах; византийцы  хорошо
знают их в VII веке под именем восточных турков; в этом веке они утверж-
даются на берегах Понта, в VIII - овладевают большею частию  Тавриды;  в
какое время принуждены были им  платить  дань  юго-восточные  славянские
племена, определить нельзя; летописец говорит только, что  козары  брали
дань на полянах, северянах, радимичах и вятичах. Мы назвали козар  степ-
ным народом, потому что хотя у них и были города,  как  например  Итиль,
при устье Волги, но большинство народонаселения жило в кибитках,  немно-
гие богатые имели глиняные мазанки, и только у кагана были высокие  кир-
пичные хоромы. Летом город пустел: жители забирали имение и откочевывали
в степь.
   Но в то время как азиатцы, жившие на Дону и Волге, брали дань с  пле-
мен славянских, живших преимущественно на  восток  от  Днепра,  племена,
жившие от него к северу, платили дань варягам. Кто же были  эти  варяги?
Здесь, прежде нежели приступим к разбору летописных свидетельств о варя-
гах, считаем за нужное сказать несколько слов о географических  понятиях
летописца, во сколько они разнятся от наших. Разница состоит в том,  что
Балтийское, или Варяжское, море, по летописцу,  находится  не  на  севе-
ро-западе, но прямо на севере; это видно  из  описания  речных  течений:
"Днепр бо потече из Оковьского леса и потечеть на полдне, а Двина из то-
го же леса потечеть, а идеть на полунощье, и впадеть в  море  Варяжское;
из того же леса потече Волга на Восток". Вследствие такого взгляда  ста-
новится понятным, как варяги, приседя к морю Варяжскому, могут в  то  же
время соприкасаться с востоком, пределом Симовым; Скандинавский полуост-
ров мы должны положить поперек, Балтийское (Варяжское) море будет  нахо-
диться прямо на север от русских владений, составлять одно  с  Немецким,
это будет огромный рукав Атлантического океана, совершенно в виде Среди-
земного моря, причем северный скандинавский берег Варяжского моря  будет
соответствовать европейскому берегу Средиземного, южный берег Варяжского
- африканскому берегу Средиземного; следовательно, Скандинавский переше-
ек, подобно Суецкому, должен находиться на востоке, около Уральских гор,
соприкасаться с частию Симовою. Кончив перечисление народов по византий-
цу Амартолу - симитов, хамитов и яфетитов, - русский летописец прибавля-
ет от себя перечисление северных народов, которых не нашел у грека; так-
же в Яфетовой части, говорит он, сидят: русь - здесь под этим именем ле-
тописец разумеет все славянские племена, находящиеся под властью русских
князей, потом перечисляет чужие народы племени  финского  и  латышского,
которые в его время давали дань руси: чудь, меря, мурома, весь,  мордва,
заволоцкая чудь, пермь, печора, ямь, угра, литва, зимегола, корсь,  сет-
гола, ливь. Дошедши в этом перечислении до берегов Балтийского моря, ле-
тописец переходит к независимым от Руси разноплеменным народам,  обитав-
шим на берегах его, - ляхи, пруссы, чудь живут на берегах моря Варяжско-
го, говорит он. Здесь он идет верно от запада к востоку или  северо-вос-
току, разумея под прибрежными ляхами поморян, от них к  востоку  помещая
пруссов, потом чудь, т. е. финские племена, живущие в нынешних  остзейс-
ких провинциях, - Ингерманландии и Финляндии. Идя далее к  северо-восто-
ку, летописец, по своим понятиям, переходит на  противоположный,  север-
ный, скандинавский берег Балтийского моря, и говорит, что по  Варяжскому
же морю сидят варяги - вот сюда к востоку, до предела Симова; по тому же
морю сидят и к западу, до земли Английской и Волошской. Не  останавлива-
ясь здесь, летописец хочет перечислить все европейские народы, принадле-
жащие к племени Иафетову, и начинает так свое перечисление: варяги, свеи
(шведы), урмане (норвежцы), готе (русь  по  некоторым  спискам),  агняне
(англичане), галичане (быть может, жители Валлиса, Pays des Gals), волх-
ва (вероятно, общее название романских народов), римляне, немцы, корлязи
(быть может, французы, западные Каролинги, как  думает  Круг),  веньдицы
(венециане), фрягове (кажется,  в  тесном  смысле,  генуезцы).  Следова-
тельно, кого же летописец разумеет под именем варягов? Ясно, что это имя
у него есть общее: варяги живут по Балтийскому морю к востоку, до преде-
ла Симова, и к западу, по тому же морю живут до земли Английской  -  вот
границы варягов! Мы знаем и летописец знает, что в этих  пределах  живут
шведы, норвежцы, готы, летописец их именно и называет до англичан. Итак,
варяги летописца суть скандинавы; если  скажут,  что  летописец  разумел
также южный берег Балтийского моря, где жили и славяне, то он уже назвал
их прежде - "Ляхове, Пруси и Чудь приседять морю Варяжскому" и потом со-
вершенно молчит об них при исчислении народов  варяжских.  Второе  место
летописи: послы от соединенных племен славянских и финских пошли за море
к варягам-руси; эти варяги, прибавляет летописец,  зовутся  русь,  точно
так как другие варяги зовутся шведами, иные норвежцами, англичанами, го-
тами.
   На приведенных местах летописи основывается  мнение  о  скандинавском
происхождении варягов-руси и основывается крепко; вот почему это  мнение
древнейшее, древнейшее в науке, древнейшее в народе. Свидетельство русс-
кого летописца подтверждается свидетельствами  иностранными:  известием,
находящимся в Бертинских летописях, что народ рос принадлежит к  племени
свеонов известием Лиутпранда, епископа кремонского о тождестве руссов  с
норманнами; известием арабских писателей о нетождестве варягов,  руси  и
славян. Подле этого мнения, основанного на очевидности, некоторые хотели
и хотят дать место предположению, что князья варяго-русские и дружина их
были происхождения славянского и указывают  преимущественно  на  Поморье
(Померанию) как на место, откуда мог быть вызван Рюрик  с  братьями;  но
для чего нужно подобное предположение в науке?  Существуют  ли  в  нашей
древней истории такие явления, которых никак нельзя объяснить без  него?
Таких явлений мы не видим. Скажут: славяне должны были обратиться к сво-
им же славянам, не могли призывать чужих, но имеет ли право историк нас-
тоящие понятия о национальности приписывать предкам нашим  IX  века?  Мы
видим, что племена германское и славянское, чем ближе к языческой  древ-
ности, тем сходнее между собою в понятиях религиозных, нравах,  обычаях;
история не провела еще между ними резких разграничивающих линий, их  на-
циональности еще не выработались, а потому не могло быть и сильных наци-
ональных отвращений. Последующая наша история объясняет как нельзя лучше
призвание варяжских князей: после новгородцы и псковитяне охотно  прини-
мают к себе на столы князей литовских, да и вообще в наших предках мы не
замечаем вовсе национальной нетерпимости:  немец,  лях,  татарин,  бурят
становились полноправными членами русского общества, если только  прини-
мали христианство по учению православной церкви - это была  единственная
основа национального различия, за которую наши предки держались  крепко,
но в половине IX века ее не существовало: поклонник Тора так легко  ста-
новился поклонником Перуна, потому что различие было только в названиях.
С другой стороны, с варягами скандинавскими у наших северных славян была
связь издавна; издавна были они знакомы друг с другом. Наконец, если  бы
новгородцы и кривичи по нашим настоящим понятиям непременно хотели иметь
своим князем славянина, то не надобно забывать, что в союзе с ними  были
племена финские, у которых не могло быть этого желания.
   Нам остается сказать несколько слов еще о значении названий -  варяги
и русь. Сличив различные толкования ученых, можно вывести верное  заклю-
чение, что под именем варягов разумелись дружины, составленные из людей,
волею или неволею покинувших свое отечество и принужденных искать  счас-
тия на морях или в странах чуждых; это название, как видно, образовалось
на западе, у племен германских, на востоке, у племен  славянских,  финс-
ких, греков и арабов таким же общим названием для подобных  дружин  было
русь (рос), означая, как видно, людей-мореплавателей, приходящих на  ко-
раблях, морем, входящих по рекам внутрь стран, живущих по берегам  морс-
ким. Прибавим сюда, что название русь было гораздо более  распространено
на юге, чем на севере, и что, по всем вероятностям, русь на берегах Чер-
ного моря была известна прежде половины IX века, прежде прибытия  Рюрика
с братьями.
   Таковы, по нашему мнению, вероятнейшие выводы, какие можно добыть  из
многочисленных толков о варягах и руси.

   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   Призвание варягов-руси северными племенами славянскими и финскими.  -
Следствия этого явления. - Обзор состояния европейских народов,  преиму-
щественно славянских, в половине IX века.

   Мы видели, что в половине IX века область нынешней России  вследствие
природного влияния разделялась главным образом на  две  части:  племена,
жившие на юго-востоке, находились в подчиненности от азиатского племени,
стоявшего лагерем на Дону и Волге;  племена,  жившие  на  северо-западе,
должны были подчиниться знаменитым морским королям, предводителям  евро-
пейских дружин, вышедшим с берегов Скандинавии: "Брали дань Варяги из-за
моря на Чуди, Славянах Новгородских, Мери, Веси и на Кривичах, а  Козары
брали на Полянах, Северянах, Радимичах и Вятичах, брали по  горностаю  и
белке от дыма". Летописец говорит о варягах, что они просто брали  дань,
а о козарах, что они брали по горностаю и белке - знак, что о  делах  на
юге летописец имел подробнейшие сведения, чем о событиях на севере.  Да-
лее, под 862 годом, летописец говорит, что племена, платившие дань варя-
гам, изгнали последних за море, не дали им дани и  начали  сами  у  себя
владеть. Из этих слов должно заключить, что варяги не брали только  дань
с северных племен, но владели у них; иначе летописец не мог сказать, что
после их изгнания племена начали сами у себя владеть и владели дурно, не
могли установить внутреннего порядка: не было между ними правды, продол-
жает летописец, встал род на род,  начались  усобицы.  В  таких  обстоя-
тельствах племена собрались и сказали: "Поищем себе  князя,  который  бы
владел нами и судил по праву". Порешивши так, пошли они за море к  варя-
гам, к руси, и сказали им: "Земля наша велика и обильна а порядка в  ней
нет: приходите княжить и владеть нами". Собрались три брата  с  родичами
своими, взяли с собой всю русь и пришли.
   При изображении нравов и обычаев славян вообще замечено уже было, что
родовой быт условливал между ними вражду, на которую так прямо указывают
писатели иностранные, знавшие славян; наш летописец подтверждает их  по-
казания: как скоро, говорит он, племена начали владеть сами собою, то не
стало у них правды, то есть беспристрастного решения споров, не  было  у
них устава, который бы все согласились исполнять, не было власти,  кото-
рая бы принудила ослушников к исполнению принятого устава. При  столкно-
вениях между родами, при общих делах  решителями  споров  долженствовали
быть старшины родов. Но могли ли они решать споры беспристрастно? Каждый
старшина был представителем своего  рода,  блюстителем  его  выгод;  при
враждебных столкновениях между членами родов каждый старшина обязан  был
не выдавать своего родича; кто будет посредником в распре между  старши-
нами? Разумеется, для ее решения род должен встать на род, и сила должна
утвердить право. История племени и города, которые  имели  такое  важное
значение в описываемых событиях, история  славян  ильменских,  Новгорода
Великого представляет лучшее доказательство сказанному. С течением  вре-
мени родовые отношения здесь исчезли, но концы с своими старостами напо-
минали о родах, из которых могло составиться первоначальное  народонасе-
ление, и вражда между концами заступила место родовой вражды; как прежде
восставал род на род, так после восставал конец на конец, остальные бра-
ли сторону того или другого, а иногда  оставались  спокойными  зрителями
борьбы. Роды, столкнувшиеся на одном месте и потому самому  стремившиеся
к жизни гражданской, к определению отношений между  собою,  должны  были
искать силу, которая внесла бы к ним мир, наряд, должны были искать пра-
вительство, которое было бы чуждо родовых отношений, посредника в спорах
беспристрастного, одним словом, третьего судью, а таким мог быть  только
князь из чужого рода. Установление наряда, нарушенного усобицами  родов,
было главною, единственною целию призвания князей, на нее летописец пря-
мо и ясно указывает, не упоминая ни о каких других  побуждениях,  и  это
указание летописца совершенно согласно со  всеми  обстоятельствами,  так
что мы не имеем никакого права делать свои предположения. Но кроме  пря-
мого и ясного свидетельства летописца, призвание князей как нельзя лучше
объясняется рядом подобных явлений в последующей истории Новгорода.  Ле-
тописец начальный говорит, что варяги были изгнаны и потом снова призва-
ны; летописцы позднейшие говорят, что как скоро один князь был  изгоняем
или сам удалялся из Новгорода, то граждане последнего немедленно посыла-
ли за другим: они не терпели жить без  князя,  по  выражению  летописца;
есть известие, что один из великих  князей  хотел  наказать  новгородцев
тем, что долго не посылал к ним князя. У внука Рюрикова новгородцы  про-
сят князя и в случае отказа грозят найти другого. Вот  что  сказали  они
однажды сыну великого князя Ростислава Мстиславича: "Не хотим  тебя,  мы
призвали твоего отца для установления наряда, а он  вместо  того  усилил
беспокойства". Сравним теперь это свидетельство с известием о  призвании
первых князей и увидим, что цель призвания одна и та же в обоих случаях:
князь призывается для установления наряда внутреннего как судья миротво-
рец.
   Обратим теперь внимание на некоторые другие обстоятельства, встречаю-
щиеся в летописи при рассказе о призвании князей. Первое  обстоятельство
- это соединение племен славянских и финских, что произвело  этот  союз?
Без всякого сомнения, означенные племена были приведены в связь завоева-
нием варяжским, как впоследствии остальные разрозненные славянские  пле-
мена были приведены в связь князьями из дома Рюрикова. Эта тесная  связь
между чудью, весью, славянами ильменскими и кривичами выразилась в друж-
ном изгнании варягов и потом в призвании князей.  Этому  же  завоеванию,
этому столкновению с чуждым началом северные племена  были  обязаны,  по
всем вероятностям, и относительно большею степенью общественного  разви-
тия или по крайней мере стремления к нему: после изгнания варягов они не
хотят возвратиться к разрозненному родовому быту и, не  видя  выхода  из
него при эгоизме родов, соглашаются  призвать  власть  извне,  призывают
князя из чужого рода. Эта большая степень общественного развития  у  се-
верных племен ясно окажется впоследствии, мы увидим, что северные племе-
на будут постоянно торжествовать над  южными.  Второе  обстоятельство  в
рассказе о призвании князей - это их расселение:  старший  брат,  Рюрик,
поселился у славян ильменских, второй, Синеус, - между чудью и весью  на
Белоозере, третий, Трувор, - у кривичей в Изборске. Но касательно  горо-
да, в котором сел сначала Рюрик, чтения  списков  летописи  разногласят:
одни говорят в Новгороде, другие - в Ладоге. По известному правилу,  что
труднейшее чтение предпочитается легчайшему, особенно если оно находится
в большем числе лучших списков, мы должны принять известие о Ладоге. По-
чему Рюрик избрал Ладогу, а не Новгород, объяснение найти нетрудно:  по-
ложение Ладоги относительно начала великого водного  пути,  относительно
близости моря важнее положения Новгорода; Ладога находится ближе к устью
Волхова; Рюрику нужно было удержаться при непосредственном  сообщении  с
заморьем в случае, если бы дело его пошло не так успешно в новой стране;
недавнее изгнание варягов должно было научить его осторожности; в  неко-
торых известиях сказано, что князья боялись сначала суровости  призывав-
ших племен; с другой стороны, Рюрику нужно было также обезопасить себя и
свою область от нападения других варягов, и вот он прежде  всего  строит
крепость в Ладоге, недалеко от устья Волхова и селится  здесь.  Наконец,
остается последний вопрос: какое значение имеет призвание Рюрика в нашей
истории? Призвание первых князей имеет великое значение в нашей истории,
есть событие всероссийское, и с него справедливо начинают русскую  исто-
рию. Главное, начальное явление в основании государства - это соединение
разрозненных племен чрез появление среди них сосредоточивающего  начала,
власти. Северные племена, славянские и финские, соединились и призвали к
себе это сосредоточивающее начало, эту власть. Здесь,  в  сосредоточении
нескольких северных племен, положено начало сосредоточению  и  всех  ос-
тальных племен, потому что призванное  начало  пользуется  силою  первых
сосредоточившихся племен, чтоб посредством их сосредоточивать и  другие,
соединенные впервые силы начинают действовать.
   Таково было явление, имевшее место в Северо-Восточной Европе в  поло-
вине IX века. В других странах Европы в это время происходили также  яв-
ления великой важности. Знаменитая роль франкского племени и вождей  его
кончилась в начале IX века, когда оружием  Карла  Великого  политические
идеи Рима и римская церковь покорили себе окончательно  варварский  гер-
манский мир, и вождь франков был провозглашен императором  римским.  Ду-
ховное единство Западной Европы было скреплено  окончательно  с  помощию
Рима; теперь выступило на сцену другое, новое начало, принесенное варва-
рами, германцами, на почву Империи, теперь начинается материальное  рас-
падение Карловой  монархии,  начинают  вырабатываться  отдельные  нацио-
нальности, начинают образовываться отдельные государства, члены западно-
европейской конфедерации; IX век есть век образования государств как для
Восточной, так и для Западной Европы, век великих исторических определе-
ний, которые действуют во все  продолжение  новой  европейской  истории,
действуют до сих пор. В то время, когда на Западе  совершается  трудный,
болезненный процесс разложения Карловой монархии и образования новых го-
сударств, новых национальностей, Скандинавия - старинная колыбель  наро-
дов, высылает многочисленные толпы своих пиратов, которым нет  места  на
родной земле; но континент уже занят, скандинавам уже нет более  возмож-
ности двигаться к югу сухим путем, как двигались их предшественники;  им
открыто только море, они должны довольствоваться грабежом,  опустошением
морских и речных берегов. В Византии происходит также важное  явление  -
богословских споры, волновавшие ее до сих пор, прекращаются: в 842 году,
в год восшествия на престол императора Михаила, с которого наш летописец
начинает свое летосчисление, прекращаются  богословские  споры,  оконча-
тельно утверждается догмат, который передается славянским  народам,  на-
чавшим в то время принимать христианство; тогда же является перевод свя-
щенного писания на славянский язык благодаря святой ревности  Кирилла  и
Мефодия. По следам знаменитых братьев обратимся к нашим западным и южным
соплеменникам, судьбы которых должны обратить  на  себя  наше  особенное
внимание. История западных славян начинает чуть-чуть проясняться со вто-
рой половины V века, по смерти Аттилы и уничтожения гунского могущества.
Народные предания чехов знают также о переселении этого племени из краев
южных в землю кельтических бойев и германских маркоманов. По своему  по-
ложению чехи должны были с самого начала войти во враждебные  столкнове-
ния с германцами, сперва с турингами, а потом с  франками,  подчинившими
себе турингов. Небезопасные с запада чехи были малобезопасны и с  восто-
ка: долина Дуная не переставала еще  наполняться  азиатскими  выходцами:
авары, которые  оставили  по  себе  такую  черную  память  между  нашими
юго-восточными славянскими племенами, не менее тяжки были и  для  чехов;
освободителем последних от аварского ига является Само - один  из  зага-
дочных средневековых героев, о которых наука не может произнести верного
приговора, которых оспаривают друг у друга разные народности, тогда  как
в эту эпоху брожения народных элементов в Европе всего менее  обращалось
внимания на народность. По некоторым известиям, Само был  франкский  ку-
пец, торговавший с восточными племенами, - известие  очень  согласное  с
тогдашним состоянием общества, когда купцами были всегда люди  отважные,
легко переменявшие характер купца на характер воина; этот первоначальный
характер купца дал Само средства сблизиться с племенем, отвага указала в
нем достойного предводителя против аваров. В 627  году  славяне  избрали
освободителя Само в короли, так основалось на западе  первое  славянское
владение, сердцем которого была земля Чешская. Уже при  Само  начинаются
враждебные столкновения чехов с королями франкскими, конец жизни и прав-
ления Самова еще менее известен, чем его происхождение и первые подвиги.
Народные предания чешские знают о Кроке, которого золотой стол  стоял  в
Вышеграде над Влтавою (Молдавою). Крок оставил по себе трех вещих  доче-
рей; младшую из них, Любушу, народ выбрал на отцовское место; Любуша от-
дала руку свою и власть над чехами Пршемыслу, который пахал, когда приш-
ли к нему послы от Любуши с  этим  предложением.  Пршемысл  был  родона-
чальником всех последующих владельцев чешских, княжение  его  относят  к
первой четверти VIII века. Из событий чешской истории после Пршемысла до
самой половины IX века мы не  знаем  ничего  верного,  кроме  враждебных
столкновений славян с немцами, то есть с  Империею  франков.  Меровингов
сменили Карловинги. Германские племена соединились  в  одну  массу;  дух
единства, принятый германскими вождями на старинной почве Римской  импе-
рии, не переставал одушевлять их, руководить их поступками; потомок  Ге-
ристаля принял титул римского императора; располагая силами Западной Ев-
ропы, Карл Великий двинулся на Восточную  с  проповедью  римских  начал,
единства политического и религиозного. Что же могла противопоставить ему
Восточная Европа? Народы, жившие в простоте первоначального  быта,  раз-
розненные и враждебные друг другу. Заметим, что нет  никакого  основания
делать из разъединения и несогласия славянских племен отличительную чер-
ту славянской народности; разрозненность и вражда племен славянских были
необходимыми следствиями их формы быта, быта родового, а эта форма  быта
не есть исключительная принадлежность  славянского  племени,  через  нее
проходят все народы с тем только различием, что один оставляет ее  преж-
де, а другой - после вследствие разных исторических обстоятельств;  так,
народы  германского  племени  оставили  формы   родового   быта   прежде
вследствие переселения на римскую почву, где они приняли  идеи  и  формы
государственные, а славяне, оставаясь на востоке, в уединении от древне-
го исторического мира, оставались и при прежних,  первоначальных  формах
быта. Карл Великий, вождь германского ополчения,  носил  титул  римского
императора, был единым владыкой соединенных германских племен, но  исто-
рии известно, чего стоило германскому племени это  соединение!  Покрытый
кровью саксонцев, Карл двинулся против славян;  легко  было  предвидеть,
что новый Цезарь получит такие же успехи над младенчествующими  народами
Восточной Европы, какие старый Цезарь получил некогда при покорении вар-
варского народонаселения Европы Западной. Из славянских племен, соприка-
савшихся с германцами, кроме чехов, были бодричи, или ободриты, жившие в
нынешнем Мекленбурге; потом южнее, между Одером и  Эльбою,  лутичи,  или
велеты, между лутичами и чехами жили сербы в нынешней Саксонии  и  Луза-
ции. Между лутичами и бодричами шли сильные усобицы; с  другой  стороны,
бодричи были во вражде с саксонцами,  это  обстоятельство  заставило  их
войти в союз с Карлом против последних как общих врагов и помогать фран-
кам в борьбе с ними. Карл в благодарность за помощь обратил свое  оружие
против лутичей под предлогом, что они обижают союзников  его,  бодричей:
так германский вождь начал искусно пользоваться славянским бытом  и  его
следствиями. Бодричи и сербы охотно помогали немцам  покорять  единопле-
менников своих, лутичей, которые принуждены были признать себя данниками
Карла. Это было в конце VIII века, в начале IX уже видим войны  Карла  с
чехами. Последние, подобно всем своим  соплеменникам,  не  давали  врагу
битв в чистом поле, но отбивались порознь в лесах и горах; войска Карла,
опустошивши страну, должны были возвращаться без решительных, как видно,
успехов. Несмотря, однако, на это, торжество немцев было верно над  раз-
розненными славянами. Если известия о дани чехов  Карлу  Великому  могут
быть оспариваемы, то верно, что моравы уже были подчинены ему. Во второй
четверти IX века в Моравии мы видим князя Моймира, который принял  хрис-
тианство и считается основателем Моравского государства; в то  же  время
встречаем известие о начатках христианства у чехов: четырнадцать  лехов,
или знатных панов чешских, приняли христианство в Регенсбурге  у  короля
Людовика немецкого; но в борьбе двух племен, основным различием  которых
была вера, для славянина отвергнуть веру  своего  народа  значило  отло-
житься от последнего, перейти под знамена врагов, вот почему чешские ле-
хи, как скоро приняли христианство, так уже оставили князя своего и под-
дались королю немецкому, из-под власти  которого  трудно  было  высвобо-
диться. Так, Людовик немецкий, подозревая Моймира моравского в намерении
усилиться, свергнул его с престола, который отдал племяннику его Ростис-
лаву. Но Ростислав, несмотря на то, что обязан был властью Людовику, шел
по следам дяди Моймира, только шел с большим успехом:  ему  удалось  от-
биться от Людовика, он мог объявить себя прямо врагом последнего и  при-
нимать под свое покровительство всех недовольных королем, даже собствен-
ных сыновей его. Но князь моравский должен был понимать, что для незави-
симого состояния славянского государства прежде  всего  была  необходима
независимая славянская церковь, что с немецким духовенством нельзя  было
и думать о народной и государственной независимости славян,  что  с  ла-
тинским богослужением христианство не могло принести пользы народу,  ко-
торый понимал новую веру только с внешней, обрядовой, стороны и, разуме-
ется, не мог не чуждаться ее. Вот почему князь моравский должен был  об-
ратиться к византийскому двору, который мог прислать в Моравию  славянс-
ких проповедников, учивших на славянском языке, могших устроить славянс-
кое богослужение и основать независимую славянскую  церковь;  близкий  и
недавний пример Болгарии должен был указать  моравскому  князю  на  этот
путь; со стороны Византии нечего было опасаться притязаний, подобных не-
мецким: она была слишком слаба для этого, и  вот  Ростислав  посылает  в
Константинополь к императору Михаилу с просьбой о славянских учителях, и
в Моравии являются знаменитые братья -  Кирилл  и  Мефодий,  доканчивают
здесь перевод священных и богослужебных книг и распространяют славянское
богослужение в Моравии и Паннонии. Призыв Кирилла и Мефодия,  полагаемый
в 862 году, совпадает со временем основания Русского государства,  кото-
рому по преимуществу суждено было воспользоваться делом святых братьев.
   Ближайшими к России из западных славянских племен  были  те,  которые
после вошли в состав государства Польского. Область этих ляшских  племен
простиралась с севера к югу - от Балтийского моря до гор  Карпатских,  с
востока к западу - от рек Бобра, Нарева, Буга, Вислоки до  Одера,  Бобра
(в Силезии) и Чешско-Моравского хребта, но  главное  гнездо  государства
Польского было на реке Варте около Гнезна и Познаня.  Вероятная  история
Польши начинается в одно время с русскою, то есть к половине IX века:  к
860 году относят тот переворот, по  которому  Семовит,  сын  земледельца
Пяста, свергнул с престола род Попела и сам стал княжить; с этих пор на-
чинается распространение польских владений. Но в  начале  нашей  истории
гораздо ближе польских славян были к Руси  славяне  болгарские.  История
находит славян в древней Мизии, в нынешней Болгарии, во второй  половине
VII века, тогда как до сих пор Восточная империя имела дело со  славяна-
ми, нападавшими на нее с северного берега Дуная; в 677 году болгары, на-
род единоплеменный с гуннами и аварами, покорил семь славянских  племен,
живших в Мизии и утвердился здесь; скоро победители так смешались с  по-
бежденными, что составили с ними один народ славянский; с этих пор начи-
нается ряд войн болгарских владетелей с императорами греческими до самой
половины IX века, когда  болгарский  князь  Борис  принял  христианство,
крестившись под именем Михаила от руки славянского апостола Мефодия, ко-
торый после этого отправился с братом Кириллом в Моравию. В тесной связи
с историек) болгарских славян находится история славян сербских.  К  VII
веку относят переселение славян из северных краев в Иллирию: из последу-
ющей истории этих племен до половины IX века мы знаем  только  несколько
имен сербских жупанов, или старейшин, и несколько известий о войнах их с
князьями болгарскими.

   ГЛАВА ПЯТАЯ

   Предания о Рюрике, об Аскольде и Дире. - Олег, его  движение  на  юг,
поселение в Киеве. - Строение городов, дани, подчинение племен.  -  Гре-
ческий поход. - Договор Олега с греками. - Смерть Олега, значение его  в
памяти народной. - Предание об Игоре. - Походы на Константинополь. - До-
говор с греками. - Печенеги. - Смерть Игоря, его характер в преданиях. -
Свенельд. - Походы руссов на Востоке.

   До нашего начального летописца дошло очень мало преданий  о  княжении
Рюрика. Он знает только, что по прошествии двух лет от призвания младшие
братья - Синеус и Трувор умерли, и всю власть принял один старший Рюрик;
эта власть простиралась уже на кривичей западно-двинских, то есть  поло-
чан на юге, на мерю и мурому на  северо-востоке.  Если  меря,  платившая
прежде дань варягам и не упомянутая в рассказе о призвании, точно в  нем
не участвовала, то должно быть, что ее снова покорил Синеус с Белоозера,
по старому варяжскому пути, а за мерею впервые покорена и мурома; на юге
перейден волок между Ловатью и Западною Двиною,  присоединен  Полоцк.  О
войнах есть известие, что призванные князья начали воевать всюду, о пра-
вительственных мерах читаем, что Рюрик роздал города мужам своим, причем
в некоторых списках прибавлено: "Раздая волости мужем своим и городы ру-
бити". Так, с Рюрика началась уже эта важная деятельность наших князей -
построение городов, сосредоточение народонаселения. Касательно определе-
ния отношений между призванным князем и призвавшими  племенами  сохрани-
лось предание о смуте в Новгороде, о недовольных, которые жаловались  на
поведение Рюрика и его родичей или единоземцев, и в  главе  которых  был
какой-то Вадим; этот Вадим был убит Рюриком вместе со многими  новгород-
цами, его советниками. Сохранилось предание, что по смерти братьев Рюрик
оставил Ладогу, пришел к Ильменю, срубил город над Волховом, прозвал его
Новгородом и сел тут княжить. Это место летописи прямо  показывает,  что
собственный Новгород был основан Рюриком; и так  как  здесь  он  остался
жить и после него здесь же жили посадники княжеские и князья, то из это-
го легко объясняется, почему Новгород затмил собою старый город, как  бы
тот ни назывался. И после переселения Рюрика к Ильменю смуты, как видно,
продолжались; так, сохранилось предание, что от Рюрика  из  Новгорода  в
Киев бежало много новгородских мужей. Если и здесь обратим  внимание  на
последующие события новгородской истории, то найдем сходные  явления:  и
после почти каждый князь должен был бороться с  известными  сторонами  и
если побеждал, то противники бежали из Новгорода к другим князьям или на
юг, в Русь, или в Суздальскую землю, смотря по обстоятельствам. Всего же
лучше предание о неудовольствии новгородцев и поступке Рюрика с  Вадимом
и с советниками его объясняется рассказом летописи о неудовольствии нов-
городцев на варягов, нанятых Ярославом, об убийстве  последних  и  мести
княжеской убийцам.
   Предание говорит, что много людей перебежало  из  Новгорода  в  Киев:
здесь, на южном конце великого водного пути из Варяг в Греки,  образова-
лось в то же время другое варяго-русское владение. Было, говорит  преда-
ние, у Рюрика двое мужей, не родных ему; они выпросились у него  идти  к
Царю-граду с родом своим, и когда шли вниз по Днепру, то увидели на горе
городок, и спросили у тамошних жителей, чей он. Им  отвечали,  что  были
три брата, Кий, Щек и Хорив, построили этот городок и перемерли,  а  по-
томки их платят теперь дань козарам. Аскольд и Дир остались  в  городке,
собрали около себя много варягов и начали владеть землею полян. Это пре-
дание совершенно согласно с обстоятельствами описываемого времени: варя-
гам был давно известен великий водный путь из Балтийского моря в Черное;
давно они усаживались между племенами, жившими у его начала; дело невоз-
можное, чтобы, зная начало пути, варяги не стали пробираться  тотчас  же
по нем вниз к Черному морю; летописец указывает путь из Варяг  в  Греки,
прежде нежели начинает рассказ о событиях, непосредственно за  рассказом
о расселении племен славянских; тут же у него вставлено сказание о путе-
шествии апостола Андрея по этому пути; Аскольд и Дир прямо выпрашиваются
у Рюрика в Грецию и идут известною дорогою. Вот почему и прежде согласи-
лись мы допустить, что варяги-русь, зная начало  великого  водного  пути
ранее прихода Рюрикова, знали и конец его ранее этого времени, что шайки
их давно усаживались на берегах Черного и Азовского морей и оттуда опус-
тошали окрестные страны, на что так ясно указывают свидетельства  арабов
и некоторые другие. Но, как видно, до сих пор варяги являлись на великом
водном пути из Балтийского моря в Черное  только  в  виде  малочисленных
дружин, искавших службы при дворе императора или мелкой добычи на  бере-
гах Империи, без мысли и без средств основать прочное владение в землях,
лежащих по восточному пути. Так, Аскольд и Дир отпросились  у  Рюрика  в
Грецию с родом своим только! Вот почему они не хотели, да и не могли ут-
вердиться нигде по восточному пути до самого того места, начиная с кото-
рого Днепр поворачивает на восток, в  степь.  Здесь,  среди  славянского
племени полян, плативших дань козарам, в городке Киеве,  Аскольд  и  Дир
остановились. Как видно, Киев в то время был притоном  варягов,  всякого
рода искателей приключений, чем впоследствии были Тмутаракань и  Берлад;
видно, и тогда, как после, во времена Константина  Багрянородного,  Киев
был сборным местом для варягов, собиравшихся в Черное  море.  Аскольд  и
Дир здесь остановились, около них собралось много варягов; сюда  же,  по
некоторым известиям, перебежало из Новгорода  много  людей,  недовольных
Рюриком; Аскольд и Дир стали вождями довольно многочисленной шайки,  ок-
рестные поляне должны были подчиниться им; есть известия, что  они  дра-
лись с степными варварами, с соседними славянскими племенами - древляна-
ми и угличами, с дунайскими болгарами. Если примем известие, что  варяги
Аскольд и Дир засели в полянском городке Киеве, то не имеем права отвер-
гать приведенные известия: владелец украинского городка необходимо  дол-
жен был вести войны с степными варварами и с окольными славянскими  пле-
менами - и прежде более воинственные древляне и УГЛИЧИ ОБижали более по-
койных полян; наконец, столкновения с дунайскими болгарами были  естест-
венны по самому пути, которым обыкновенно русь ходила в  Грецию.  Ставши
вождями довольно многочисленной дружины, Аскольд и Дир вздумали  сделать
набег на Византию, исполнить заветную мысль варяга, с какою они отправи-
лись из Новгорода; на 200 ладьях приплыла русь к Царю-граду, но  попытка
не удалась: буря, вставшая, по греческим свидетельствам, вследствие  чу-
десного заступления богородицы, разбила русские  лодки,  и  немногие  из
дружины Аскольдовой возвратились с своими князьями назад в  Киев.  Вслед
за этим известием византийцы сообщают другое - о  принятии  христианства
русскими, о посылке к ним епископа из Царя-града; так уже рано обнаружи-
лось значение Киева в нашей истории -  следствие  столкновений  Киевской
Руси с Византиею. Даже прежде еще Аскольдова похода, обыкновенно относи-
мого к 866 году, мы встречаем известия о нападениях  руси  на  греческие
области и о принятии христианства некоторыми из русских  вождей:  таково
известие, находящееся в житии святого Стефана Сурожского, о нападении на
Сурож русского князя Бравалина и о крещении его там; известие это  отно-
сится к началу IX века, подобное же  известие  находим  в  жизнеописании
святого Георгия, епископа Амастрийского.
   Но владение, основанное варяжскими выходцами в Киеве, не могло  иметь
надлежащей прочности, ибо основано было сбродною шайкою искателей  прик-
лючений, которые могли храбро драться с соседями, могли сделать набег на
берега Империи, но не могли по своим средствам, да и не имели ввиду  ос-
новать какой-нибудь прочный порядок вещей среди племен, живших по  вели-
кому водному пути. Это могли сделать только северные князья, имевшие для
того  достаточную  материальную  силу  и  привязанные  к  стране  прави-
тельственными отношениями к племенам, их призвавшим. В 869 году, по сче-
ту летописца, умер Рюрик, оставив малолетнего сына Игоря, которого отдал
на руки родственнику своему Олегу. Последний как старший в  роде,  а  не
как опекун малолетнего князя, получил всю власть Рюрика и  удерживал  ее
до конца жизни своей. Если Рюрик уже сделал шаг вперед на юг по  восточ-
ному пути, перейдя из Ладоги в Новгород, то преемник его двинулся гораз-
до далее и дошел до конца пути. Движение это было, однако, довольно мед-
ленно: три года, по счету летописца, пробыл Олег в Новгороде до  выступ-
ления в поход на юг; потом он двинулся по водному восточному пути,  соб-
равши войско из варягов и из всех подвластных ему племен - чуди,  славян
(ильменских), мери, веси, кривичей. Это обстоятельство есть самое важное
в нашей начальной истории. Мы видели, что варягам давно был известен ве-
ликий водный путь из Балтийского моря в Черное, давно ходили они по нем,
но ходили малыми дружинами, не имели ни желания, ни средств  утвердиться
на этом пути, смотрели на него, как на путь только,  имея  ввиду  другую
цель. Но вот на северном конце этого пути из нескольких племен составля-
ется владение, скрепленное единством власти; повинуясь общему историчес-
кому закону, новорожденное владение вследствие сосредоточения своих  сил
чрез единство власти стремится употребить в  дело  эти  силы,  подчинить
своему влиянию другие общества, другие племена, менее сильные. Князь се-
верного владения выступает в поход, но это не вождь одной варяжской шай-
ки, дружины - в его руках силы всех северных племен; он идет по обычному
варяжскому пути, но идет не с целию одного грабежа, не для того  только,
чтобы пробраться в Византию; пользуясь своею силою,  он  подчиняет  себе
все встречающиеся ему на пути племена, закрепляет себе навсегда все  на-
ходящиеся на нем места, города, его поход  представляет  распространение
одного владения на счет других, владения сильного на счет слабейших. Си-
ла северного князя основывается на его  правительственных  отношениях  к
северным племенам, соединившимся и призвавшим власть, - отсюда видна вся
важность призвания, вся важность тех отношений, которые  утвердились  на
севере между варяжскими князьями и призвавшими племенами.
   Перешедши волок и достигши Днепра, Олег утверждается  в  земле  днеп-
ровских кривичей, закрепляет себе их город Смоленск, сажает здесь своего
мужа, разумеется, не одного, но с дружиною, достаточною для удержания за
собой нового владения. Из Смоленска Олег пошел вниз по Днепру, пришел  в
землю северян, взял город их Любеч и прикрепил его  к  своему  владению,
посадив и здесь мужа своего. Как достались Олегу эти города,  должен  ли
был он употреблять силу или покорились они ему  добровольно  -  об  этом
нельзя ничего узнать из летописи. Наконец, Олег достиг Киева, где княжи-
ли Аскольд и Дир; здесь, по преданию, он оставил большую часть своих ло-
док назади, скрыл ратных людей на тех лодках, на которых подплыл к  Кие-
ву, и послал сказать Аскольду и Диру, что земляки их,  купцы,  идущие  в
Грецию от Олега и княжича Игоря, хотят повидаться с ними. Аскольд и  Дир
пришли, но тотчас же были окружены ратными людьми, повыскакавшими из ло-
док; Олег будто бы сказал киевским князьям: "Вы не князья, ни роду  кня-
жеского, а я роду княжеского" и, указывая на  вынесенного  в  это  время
Игоря, прибавил: "Вот сын Рюриков". Аскольд и Дир были убиты и погребены
на горе. Разумеется, историк не имеет обязанности принимать  предание  с
теми подробностями, в тех чертах, в каких оно достигло до первого  лето-
писца и записано им. В этом предании видно как будто намерение  оправить
Олега, дать северным князьям Рюрикова рода право на владение Киевом, где
сели мужи Рюрика, не князья, не имевшие права владеть городом  независи-
мо. Олег представлен не завоевателем, но только князем,  восстановляющим
свое право, право своего рода, нарушенное  дерзкими  дружинниками.  Быть
может, само предание о том, что Аскольд и Дир были члены дружины Рюрико-
вой, явилось вследствие желания дать Рюрикову роду право на Киев. В  не-
которых списках летописи встречаем также подробности о неприязненных от-
ношениях Аскольда и Дира к Рюрику: так, есть известие, что они по неудо-
вольствию оставили северного князя, не давшего им ни  города,  ни  села,
что потом, утвердясь в Киеве, воевали полочан и наделали  им  много  зла
очень вероятно, что они могли нападать на южные, ближайшие к ним пределы
владений Рюриковых, Также замечено было уже известие о бегстве новгород-
цев, недовольных Рюриком, в Киев к Аскольду и Диру.
   Как бы то ни было, убив Аскольда и Дира,  Олег  утвердился  в  Киеве,
сделал его своим стольным городом; по свидетельству летописца, Олег ска-
зал, что Киев должен быть "матерью городам русским".  Понятно  в  смысле
предания, что Олег не встретил сопротивления  от  дружины  прежних  вла-
дельцев Киева: эта дружина и при благоприятных обстоятельствах  была  бы
не в состоянии померяться с войсками Олега, тем более, когда так мало ее
возвратилось из несчастного похода греческого; часть ее могла пристать к
Олегу, недовольные могли уйти в Грецию. Понятно также, почему  Олег  ос-
тался в Киеве: кроме приятности климата, красивости местоположения и бо-
гатства страны сравнительно с севером, тому могли способствовать  другие
обстоятельства. Киев, как уже было замечено, находится там,  где  Днепр,
приняв самые большие притоки свои справа и слева, Припять и Десну, пово-
рачивает на восток, в степи - жилище кочевых  народов.  Здесь,  следова-
тельно, должна была утвердиться главная защита,  главный  острог  нового
владения со стороны степей; здесь же, при  начале  степей,  должно  было
быть и, вероятно, было прежде сборное место для русских  лодок,  отправ-
лявшихся в Черное море. Таким образом два конца великого  водного  пути,
на севере со стороны Ладожского озера и на юге со стороны степей, соеди-
нились в одном владении. Отсюда видна вся важность этого  пути  в  нашей
истории:  по  его  берегам  образовалась  первоначальная  Русская  госу-
дарственная область; отсюда же понятна  постоянная  тесная  связь  между
Новгородом и Киевом, какую мы видим впоследствии; понятно, почему Новго-
род всегда принадлежал только старшему князю, великому князю киевскому.
   Первым делом Олега в  Украйне  было  построение  городов,  острожков,
сколько для утверждения своей власти в новых областях, столько же и  для
защиты со стороны степей. Потом нужно было определить отношения к старым
областям, к племенам, жившим на северном конце водного  пути,  что  было
необходимо вследствие нового поселения на юге; главная форма, в  которой
выражались отношения этих племен к князю, была дань, и вот Олег  уставил
дани славянам (ильменским), кривичам и мери; новгородцы были особо  обя-
заны платить ежегодно 300 гривен для содержания наемной дружины из варя-
гов, которые должны были защищать северные владения. Сперва, как  видно,
эта стража состояла исключительно из варягов, потом, когда эта  исключи-
тельность исчезла, то вместо варягов встречаем уже общее  название  гри-
дей, наемная плата увеличивалась по обстоятельствам: так, после раздава-
лась гридям уже тысяча гривен вместо трехсот;  прекратилась  эта  выдача
денег со смертию Ярослава I, вероятно, потому, что с этого времени  нов-
городцы не могли более опасаться нападений ни с которой стороны, а,  мо-
жет быть, также между ними и князьями сделаны были другого рода распоря-
жения относительно внешней защиты.
   Построив города и установив дани у племен северных, Олег,  по  преда-
нию, начинает подчинять себе другие племена славянские, жившие к востоку
и западу от Днепра. Прежде всего Олег идет на древлян, у  которых  давно
шла вражда с полянами; древляне не поддались добровольно русскому князю,
их нужно было примучить, чтобы заставить платить дань, которая  состояла
в черной кунице с жилья. В следующем, по  счету  летописца,  году  (884)
Олег пошел на северян, победил их и наложил дань  легкую;  эта  легкость
должна объясняться малым сопротивлением северян,  которые  платили  дань
козарам и, следовательно, могли легко согласиться  платить  ее  русскому
князю; с своей стороны Олег должен был наложить  на  них  только  легкую
дань, чтобы показать им выгоду русской зависимости перед козарской;  он,
по преданию, говорил северянам: "Я враг козарам, а вовсе не вам".  Ради-
мичи, платившие также дань козарам, в следующем году не оказали никакого
сопротивления Олегу, он послал спросить у них: "Кому даете дань?" Те от-
вечали: "Козарам". "Не давайте козарам, - велел сказать им Олег, - а да-
вайте лучше мне", и радимичи стали платить русскому князю те же два шля-
га от рала, которые давали козарам. Но не так легко  было  справиться  с
теми племенами, которые прежде были независимы, не платили никому  дани,
не хотели и теперь платить ее Руси; мы видели сопротивление древлян; по-
том, слишком в двадцать лет, по счету летописца, Олегу удалось  покорить
дулебов, хорватов и тиверцев, но угличей не удалось. Только в  907  году
Олег собрался в поход на греков; оставив Игоря в Киеве, он пошел со мно-
жеством варягов, славян (новгородцев), чуди, кривичей, мери, полян,  се-
верян, древлян, радимичей, хорватов, дулебов и тиверцев, пошел на  конях
и в кораблях; кораблей было 2000, на каждом корабле по 40 человек. Разу-
меется, историк не имеет обязанности принимать буквально этот счет,  для
него важен только тон предания, с каким оно хранилось в народе и из  ко-
торого видно, что предприятие было совершено  соединенными  силами  всех
племен, подвластных Руси, северных и южных, а не было набегом  варяжской
шайки: отсюда объясняется робость греков, удача предприятия. Когда русс-
кие корабли явились пред Константинополем, говорит  предание,  то  греки
замкнули гавань, заперли город. Олег вышел  беспрепятственно  на  берег,
корабли были выволочены, ратные рассеялись по окрестностям Царя-града  и
начали опустошать их: много побили греков, много палат разбили и церквей
пожгли; пленных секли мечами, других мучили,  расстреливали,  бросали  в
море. Предание прибавляет, что Олег велел поставить лодки свои на  коле-
са, и флот при попутном ветре двинулся на парусах по суше к Константино-
полю. Говоря просто, Олег приготовился к осаде города; греки  испугались
и послали сказать ему: "Не губи город, мы беремся давать тебе дань,  ка-
кую хочешь". Олег остановился; то же предание  рассказывает,  что  греки
выслали ему кушанье и напитки с отравою, что Олег догадался о  коварстве
и не коснулся присланного и что тогда греки в испуге говорили:  "Это  не
Олег, но святый Димитрий, посланный на нас богом".  Приведенный  рассказ
замечателен по тому представлению, которое имели о характере греков и  о
характере вещего Олега: самый хитрый из народов не успел обмануть мудро-
го князя! Олег, продолжает летопись, отправил к императору послов - Кар-
ла, Фарлофа, Велмуда, Рулава и Стемира, которые вытребовали по 12 гривен
на корабль да еще уклады на русские города: Киев, Чернигов, Переяславль,
Полоцк, Ростов, Любеч и другие, потому что в тех городах сидели  Олеговы
мужи; Олег требовал также, чтобы  русь,  приходящая  в  Царьград,  могла
брать съестных припасов, сколько хочет; гости (купцы) имеют право  брать
съестные припасы в продолжение шести месяцев - хлеб, вино,  мясо,  рыбу,
овощи; могут мыться в банях, сколько хотят, а когда пойдут  русские  до-
мой, то берут у царя греческого на дорогу съестное, якори, канаты, пару-
са и все нужное. Император и вельможи его приняли условия, только с сле-
дующими изменениями: русские, пришедшие не для торговли, не берут  меся-
чины; князь должен запретить своим русским грабить села в стране гречес-
кой; русские, пришедши в Константинополь, могут жить только у св.  Мамы,
император пошлет переписать их имена, и тогда они будут брать свои меся-
чины - сперва киевляне, потом черниговцы, переяславцы и другие;  входить
в город будут они одними воротами, вместе  с  чиновником  императорским,
без оружия, не более 50 человек и пусть торгуют, как им надобно, не пла-
тя никаких пошлин. Из этих условий видна недоверчивость греков  к  русс-
ким, которые любили при удобном случае переменить характер купцов на ха-
рактер воинов. Императоры Леон и Александр целовали крест  в  соблюдении
договора; привели также к присяге Олега и мужей его, те клялись по русс-
кому закону: оружием, Перуном, богом своим, Волосом,  скотьим  богом,  и
таким образом утвердили мир. Предание прибавляет, будто Олег велел  руси
сшить паруса шелковые, а славянам - полотняные, будто воины повесили щи-
ты свои на воротах цареградских в знак победы, и когда пошли они  домой,
то русь подняла паруса шелковые, а славяне - полотняные, но ветер разод-
рал их; тогда славяне сказали: примемся за свои  холстинные  паруса,  не
дано славянам парусов полотняных. Это предание любопытно потому,  что  в
нем видно различие между русью и славянами, различие  в  пользу  первой.
Под именем руси здесь должно принимать не  варягов  вообще,  но  дружину
княжескую, под славянами - остальных ратных людей из разных племен;  ес-
тественно, что корабль княжеский и другие, везшие бояр и слуг княжеских,
были красивее, чем корабли простых  воинов,  Олег,  заключает  предание,
возвратился в Киев с золотом, дорогими тканями, овощами, винами и всяким
узорочьем; народ удивился такому успеху и прозвал князя "вещим", то есть
кудесником, волхвом.
   Допустив к себе русских на продолжительное житье  в  Константинополь,
греческий двор должен был урядиться с киевским князем, как поступать при
необходимых столкновениях русских с подданными Империи; вот почему в 911
году, следовательно, по счету летописца, через четыре года, Олег  послал
в Царьград мужей своих утвердить мир и  положить  ряд  между  греками  и
Русью на основании прежнего ряда, заключенного тотчас после похода. Пос-
лами были отправлены те же пять мужей, которые заключали и первый  дого-
вор, - Карл, Фарлоф, Велмуд (Веремуд), Рулав, Стемир (Стемид), но с при-
бавкою еще девяти: Инегельд, Гуды, Руальд, Карн, Фрелаф,  Рюар,  Актеву,
Труан, Бидульфост. Несмотря на искажение имен, легко заметить, что почти
все они звучат не по-славянски; славянские звуки можно уловить только  в
двух - Велмуде (Велемудре) и Стемире. Причина такому явлению может  зак-
лючаться в том, что большинство дружины Олеговой состояло  в  это  время
еще из скандинавов или, быть может, означенные варяги потому  были  отп-
равлены в Константинополь, что, подобно многим своим  соотечественникам,
уже бывали там прежде, знали греческие обычаи, язык.  Эти  мужи  посланы
были от великого князя Олега, от всех подручных ему князей  (знак,  что,
кроме Олега и Игоря, существовали еще другие родичи Рюриковы), бояр и от
всей подручной ему руси. Послы заключили следующий договор: 1) При  каж-
дом преступлении должно основываться на ясных показаниях, но  при  запо-
дозрении свидетельства пусть сторона подозревающая клянутся в  том,  что
свидетельство ложно; пусть всякий клянется по своей вере и пусть  примет
казнь, если клялся ложно. За этим следует исчисление преступлений и  со-
ответственных им наказаний, 2) Если русин  убьет  христианина,  то  есть
грека, или христианин - русина, то преступник пусть умрет на месте; если
же убежит и оставит имение, то оно отдается  родственникам  убитого,  за
исключением той части, которая по закону следует жене  убийцы;  если  же
преступник убежит, не оставив имения, то считается под судом до тех пор,
пока не будет пойман и казнен смертию. 3) За удар мечом или чем бы то ни
было виноватый платит пять литр серебра по русскому закону;  если  будет
не в состоянии заплатить означенной суммы, то пусть даст, сколько может,
пусть скинет с себя то самое платье, которое на нем, и клянется по обря-
дам своей веры, что не имеет никого, кто бы мог  заплатить  за  него,  и
тогда иск прекращается. 4) Если русин украдет что-либо у христианина или
христианин у русина и вор будет пойман в краже, то в случае  сопротивле-
ния хозяин украденной вещи может убить его безнаказанно и взять свое на-
зад. Если же вор отдается без сопротивления, то  его  должно  связать  и
взять с него втрое за похищенное. 5) Если кто из  христиан  или  русских
начнет делать обыск насильно и возьмет что-нибудь, то  должен  заплатить
втрое против взятого. 6) Если корабль греческий будет выброшен ветром на
чужую землю и случится при этом кто-нибудь из русских, то они должны ох-
ранять корабль с грузом, отослать его назад в землю христианскую, прово-
жать его чрез всякое страшное место, пока достигнет  места  безопасного;
если же противные ветры или мели задержат корабль  на  одном  месте,  то
русские должны помочь гребцам и проводить их с товарами поздорову,  если
случится близко тут земля Греческая; если же беда приключится близ земли
Русской, то корабль проводят в последнюю, груз продается,  и  вырученное
русь принесет в  Царьград,  когда  придет  туда  для  торговли  или  по-
сольством; если же кто на корабле том будет прибит или  убит  русью  или
пропадет что-нибудь, то преступники подвергаются вышеозначенному наказа-
нию. 7) Если в какой-нибудь стране будут держать русского или греческого
невольника и случится в той стране кто-нибудь из русских или из  греков,
то последний обязан выкупить невольника и возвратить его на  родину,  за
что получит искупную цену или общую цену невольника; военнопленные также
возвращаются на родину, пленивший получает общую цену невольника. 8)  Те
из русских, которые захотят служить императору  греческому,  вольны  это
сделать. 9) Если случится, что русские невольники придут на  продажу  из
какой-нибудь страны к христианам, а христианские невольники в  Русь,  то
они продаются по 20 золотых и отпускаются на родину. 10) Если раб  будет
украден из Руси или уйдет сам, или будет  насильственно  продан  и  если
господин раба начнет жаловаться и справедливость жалобы будет  подтверж-
дена самим рабом, то последний возвращается в Русь; также гости русские,
потерявшие раба, могут искать его и взять обратно; если же кто не позво-
лит у себя делать обыска, то этим самым уже проигрывает свое  дело.  II)
Если кто из русских, служащих христианскому царю, умрет, не  распорядив-
шись имением и не будет около него никого из родных, то имение отсылает-
ся к ближним его в Русь. Если же распорядится, то имение идет  к  назна-
ченному в завещании наследнику, который получит его от  своих  земляков,
ходящих в Грецию. 12) Если преступник убежит из Руси, то по жалобе русс-
ких возвращается насильно в отечество.  Так  точно  должны  поступать  и
русские относительно греков.
   Император одарил русских послов золотом, дорогими тканями, платьем  и
по обычаю приставил к ним людей, которые должны были водить их по  церк-
вам цареградским, показывать богатства их, также страсти  Христовы  мощи
святых, при чем излагать учение веры. Послы возвратились к Олегу  в  912
году, осенью этого года князь умер. Было  предание,  что  перед  смертью
Олег ходил на север, в Новгород и Ладогу; в этом предании нет ничего не-
вероятного, оно же прибавляет, что Олег и похоронен в Ладоге; все указы-
вает нам на тесную связь севера с югом, связь необходимую.  Север  хотел
иметь у себя могилу вещего преемника Рюрикова, юг - у  себя:  по  южному
преданию, Олег похоронен в Киеве, на горе Щековице; в  летописи  находим
также предание о самой смерти Олега. Спрашивал он волхвов кудесников, от
чего ему умереть? И сказал ему один кудесник: "Умереть тебе,  князь,  от
любимого коня, на котором ты всегда ездишь". Олег подумал: "Так  никогда
же не сяду на этого коня и не увижу его", - и велел кормить его,  но  не
подводить к себе и так не трогал его несколько лет, до самого греческого
похода. Возвратившись в Киев, жил Олег четыре года, на пятый вспомнил  о
коне, призвал конюшего и спросил: "Где тот конь мой, что я поставил кор-
мить и беречь?" Конюший отвечал: "Он уже умер". Тогда  Олег  начал  сме-
яться над кудесником и бранить его: "Эти волхвы вечно  лгут,  -  говорил
он, - вот конь-то умер, а я жив, поеду-ка я посмотреть его кости". Когда
князь приехал на место, где лежали голые кости конские и череп голый, то
сошел с лошади и наступил ногой на череп, говоря со смехом: "Так от это-
го-то черепа мне придется умереть!" Но тут выползла  из  черепа  змея  и
ужалила Олега в ногу: князь разболелся и умер.
   При разборе преданий об Олеге мы видим, что в народной памяти  предс-
тавлялся он не столько храбрым воителем, сколько  вещим  князем,  мудрым
или хитрым, что, по тогдашним понятиям, значило одно и то же:  хитростию
Олег овладевает Киевом, ловкими переговорами подчиняет себе без  насилий
племена, жившие на восточной стороне Днепра;  под  Царьградом  хитростию
пугает греков, не дается в обман самому хитрому народу и прозывается  от
своего народа вещим. В предании он является  также  и  князем-нарядником
земли: он располагает дани, строит города; при  нем  впервые  почти  все
племена, жившие по восточному водному пути, собираются под  одно  знамя,
получают понятие о своем единстве, впервые соединенными силами совершают
дальний поход. Таково предание об Олеге, историк не имеет никакого права
заподозрить это предание, отвергнуть значение Олега как собирателя  пле-
мен.
   По счету летописца, преемник Олегов Игорь, сын Рюриков, княжил 33 го-
да (912 - 945) и только пять преданий записано в летописи о делах  этого
князя; для княжения Олега высчитано также 33 года (879 - 912). В летопи-
си сказано, что Игорь остался по смерти отца младенцем; в предании о за-
нятии Киева Олегом Игорь является также младенцем, которого не могли да-
же вывести, а вынесли на руках; если Олег княжил 33 года,  то  Игорю  по
смерти его должно было быть около 35 лет. Под 903  годом  упоминается  о
женитьбе Игоря: Игорь вырос, говорит летописец, ходил по Олеге, слушался
его, и привели ему жену из Пскова именем Ольгу. Во время похода  Олегова
под Царьград Игорь оставался в Киеве. Первое предание об Игоре, занесен-
ное в летопись, говорит, что древляне,  примученные  Олегом,  не  хотели
платить дани новому князю, затворились от него, т. е. не стали пускать к
себе за данью ни князя, ни мужей его. Игорь пошел на древлян, победил  и
наложил на них дань больше той, какую они платили  прежде  Олегу.  Потом
летописец знает русское предание и греческое известие о походе Игоря  на
Константинополь: в 941 году русский князь пошел морем к берегам Империи,
болгары дали весть в Царьград, что идет Русь; выслан был против нее про-
товестиарий Феофан, который пожег Игоревы лодки греческим огнем.  Потер-
пев поражение на море, руссы пристали к берегам Малой Азии и  по  обычаю
сильно опустошали их, но здесь были застигнуты и разбиты патрикием  Бар-
дою и доместиком Иоанном, бросились в лодки и пустились к  берегам  Фра-
кии, на дороге были нагнаны, опять разбиты Феофаном и с малыми остатками
возвратились назад в Русь. Дома беглецы оправдывались тем, что у  греков
какой-то чудесный огонь, точно молния небесная, которую они  пускали  на
русские лодки и жгли их. Но на сухом пути что было причиною  их  пораже-
ния? Эту причину можно открыть в самом предании, из которого видно,  что
поход Игоря не был похож на предприятие Олега, совершенное  соединенными
силами многих племен; это был скорее набег шайки, малочисленной дружины.
Что войска было мало, и этому  обстоятельству  современники  приписывали
причину неудачи, показывают слова летописца, который тотчас после описа-
ния похода говорит, что Игорь, пришедши домой,  начал  собирать  большое
войско, послал за море нанимать варягов, чтоб  идти  опять  на  Империю.
Второй поход Игоря на греков летописец помещает под 944 годом;  на  этот
раз он говорит, что Игорь, подобно Олегу, собрал много войска:  варягов,
русь, полян, славян, кривичей, тиверцев, нанял печенегов, взявши  у  них
заложников, и выступил в поход на ладьях  и  конях,  чтоб  отомстить  за
прежнее поражение. Корсунцы послали  сказать  императору  Роману:  "Идет
Русь с бесчисленным множеством кораблей, покрыли все море корабли". Бол-
гары послали также весть: "Идет Русь; наняли  и  печенегов".  Тогда,  по
преданию, император послал к Игорю лучших бояр своих с просьбою: "Не хо-
ди, но возьми дань, которую брал Олег, придам и еще  к  ней".  Император
послал и к печенегам дорогие ткани и много золота. Игорь, дошедши до Ду-
ная, созвал дружину и начал с нею думать о  предложениях  императорских;
дружина сказала: "Если так говорит царь, то чего же нам еще  больше?  Не
бившись, возьмем золото, серебро и паволоки! Как знать, кто одолеет,  мы
или они? Ведь с морем нельзя заранее уговориться, не по земле  ходим,  а
по глубине морской, одна смерть всем". Игорь послушался дружины,  прика-
зал печенегам воевать Болгарскую землю, взял у греков золото и  паволоки
на себя и на все войско и пошел назад в Киев. В следующем, 945 году, был
заключен договор с греками также, как видно, для  подтверждения  кратких
и, быть может, изустных усилий, заключенных тотчас по окончании  похода.
Для этого по обычаю отправились в Константинополь послы и  гости:  послы
от великого князя и от всех его родственников и родственниц. Они  заклю-
чили мир вечный до тех пор, пока солнце сияет и весь мир стоит. Кто  по-
мыслит из русских нарушить такую любовь, сказано в договоре, то  крещен-
ный примет месть от бога вседержителя, осуждение на погибель в сей век и
в будущий; некрещенные же не получат помощи ни от бога, ни от Перуна, не
ущитятся щитами своими, будут посечены мечами своими,  стрелами  и  иным
оружием, будут рабами в сей век и в будущий. Великий князь русский и бо-
яре его посылают к великим царям греческим  корабли,  сколько  хотят,  с
послами и гостями, как постановлено. Прежде послы носили печати золотые,
а гости - серебряные; теперь же они должны  показать  грамоту  от  князя
своего, в которой он должен написать, что послал столько-то кораблей: по
этому греки и будут знать, что Русь пришла с миром. А  если  придут  без
грамоты, то греки будут держать их до тех пор, пока не обошлются с  кня-
зем русским; если же русские будут противиться задержке вооруженною  ру-
кою, то могут быть перебиты, и князь не должен взыскивать за это с  гре-
ков; если же убегут назад в Русь, то греки отпишут об  этом  к  русскому
князю, и он поступит с беглецами, как ему  вздумается.  Это  ограничение
новое, его нет в Олеговом договоре. После повторения Олеговых условий  о
месте жительства и содержании русских послов и гостей прибавлена следую-
щая статья: к русским будет приставлен человек от правительства  гречес-
кого, который должен разбирать спорные дела между  русскими  и  греками.
Русские купцы, вошедши в город, не имеют права покупать паволоки  дороже
50 золотников; все купленные паволоки должны показывать  греческому  чи-
новнику, который кладет на них клеймо; этого ограничения мы не находим в
договоре Олеговом. По новому договору, русские не могли зимовать  у  св.
Мамы; в Олеговом договоре этого условия также нет; впрочем, и там  князь
требовал содержания гостям только на 6 месяцев. Если убежит раб из  Руси
или от русских, живущих у св. Мамы, и если найдется, то владельцы  имеют
право взять его назад; если же не найдется, то русские должны  клясться,
христиане и нехристиане - каждый по своему закону, что раб действительно
убежал в Грецию и тогда, как постановлено прежде, возьмут  цену  раба  -
две паволоки. Если раб греческий уйдет к русским с покражею,  то  должно
возвратить и раба, и принесенное им в целости, за что возвратившие полу-
чают два золотника в награду. В случае покражи вор с обеих сторон  будет
строго наказан по греческому закону и возвратит не только украденное, но
и цену его, если же украденная вещь отыщется в продаже, то и цену должно
отдать двойную. В Олеговом договоре ничего не сказано о наказании  вора,
а только о возвращении украденного; в Игоревом - греки дают силу  своему
закону, требующему наказания преступника. Если русские приведут  пленни-
ков-христиан, то за юношу или девицу добрую платят им 10 золотников,  за
средних лет человека - 8, за старика или дитя - 5; своих пленников выку-
пают русские за 10 золотников; если же грек купил русского пленника,  то
берет за него цену, которую заплатил, целуя крест в справедливости пока-
зания. Князь русский не имеет права воевать область Корсунскую и ее  го-
родов, эта страна не покоряется Руси. В случае нужды с обеих сторон обя-
зываются помогать войском. В случае, если русские найдут  греческий  ко-
рабль, выброшенный на какой-нибудь берег, то не должны  обижать  находя-
щихся на нем людей, в противном случае преступник повинен закону русско-
му и греческому - здесь опять греческий закон  подле  русского;  положи-
тельная обязанность Олегова  договора  заменена  здесь  отрицательной  -
только не трогать греков. Русские не должны обижать  корсунцев,  ловящих
рыбу в устье днепровском, русские не могут зимовать в  устье  Днепра,  в
Белобережье и у св. Еферия, но когда придет осень,  должны  возвращаться
домой в Русь. Греки хотят, чтобы князь русский не пускал черных (дунайс-
ких) болгар воевать страну Корсунскую. Если  грек  обидит  русского,  то
русские не должны самоуправством  казнить  преступника,  наказывает  его
греческое правительство. Следующие затем условия, как поступать  в  уго-
ловных случаях, сходны с условиями Олегова договора.
   Послы Игоревы пришли домой вместе с послами греческими; Игорь призвал
последних к себе и спросил: "Что вам говорил царь?" Те  отвечали:  "Царь
послал нас к тебе, он рад миру, хочет иметь  любовь  с  князем  русским;
твои послы водили наших царей к присяге, а цари послали нас  привести  к
присяге тебя и мужей твоих". Игорь обещал им  это.  На  другое  утро  он
призвал послов и повел их на холм, где стоял Перун, здесь русские покла-
ли оружие свое, щиты, золото, и таким образом присягал Игорь и все  люди
его, сколько было некрещеной руси; христиан же  приводили  к  присяге  в
церкви св. Илии - это была соборная церковь, потому чтомногие варяги уже
были христиане. Игорь отпустил послов, одарив их мехами, рабами  и  вос-
ком.
   Так рассказывает летописец о войне и мире с греками; для нас  договор
Игоря и рассказ летописца замечательны во многих отношениях. Прежде все-
го мы замечаем, что договор Игоря не так выгоден для Руси, как был преж-
де договор Олегов; ясно виден перевес на стороне греков;  в  нем  больше
стеснений, ограничений для русских; подле закона русского имеет силу за-
кон греческий. Потом останавливают нас в договоре чисто славянские имена
между родичами князя и купцами русскими. Далее  встречаем  замечательное
выражение - Русская земля, которое попадается здесь в первый  раз:  знак
большей твердости в отношениях к стране, теснейшей связи с нею. Наконец,
и в договоре и в рассказе летописца ясно обнаруживаются следствия  похо-
дов на Византию, связи с греками: Русь разделяется на языческую и  хрис-
тианскую, в Киеве видим соборную церковь св. Илии.
   Кроме столкновений с греками, в летопись занесено предание о столкно-
вениях Игоря с кочующими степными народами - с  печенегами.  Мы  видели,
что Олег утвердил стол князей русских на степной границе; следовательно,
постоянною обязанностию нового владения будет борьба с степными варвара-
ми. В это время господствующим народом в степях донских и волжских  были
козары, бравшие дань со многих племен славянских; мы  видели,  что  Олег
заставил эти племена платить дань себе, а не  козарам,  вследствие  чего
надо было бы ожидать враждебного столкновения Руси с последними, но, как
видно, до летописца не дошло предание об нем. Если в самом деле столкно-
вения не было или было весьма слабое, то это должно приписать тому,  что
козары были заняты тогда сильною борьбою с печенегами. С давних пор  на-
роды турецкого племени под именем хангаров кочевали  в  Средней  Азии  и
распространялись на запад до Яика и Волги, где именно  исторические  из-
вестия застают их под именем печенегов. Печенеги граничили  к  западу  с
козарами, а к востоку с другими турецкими ордами, кочевавшими в нынешних
киргиз-кайсацких степях и носившими название узов  или  гузов,  то  есть
свободных. Как легко угадать, между печенегами и западными соседями  их,
козарами, возникла кровавая борьба в VIII и IX столетии. Козары с трудом
Оборонялись от их нападений; наконец, заключивши союз с узами, напали  с
двух сторон на печенегов. Тогда большая часть  последних  оставила  свое
прежнее отечество, двинулась на запад, ударила и погнала пред собою  уг-
ров, подданных козарских, которые и побежали далее на запад.  Немудрено,
что при таких потрясениях, происходивших в степях, юная Русь могла оста-
ваться некоторое время спокойною на берегах Днепра;  при  Олеге  палатки
венгров явились у Киева, но о столкновениях этого народа с Русью до  ле-
тописца не дошло преданий. Скоро, впрочем, по следам  угров  явились  на
границах Руси победители их -  печенеги,  грозившие  большею  опасностию
преемникам Олега. Под 915 годом летописец помещает первое известие о по-
явлении печенегов в пределах Руси; на этот раз  Игорь  заключил  с  ними
мир, и они отправились к Дунаю, но через пять лет русский  князь  должен
был уже силою отражать варваров; потом видим печенегов союзниками его  в
греческом походе.
   Под 946 годом летописец помещает последнее  предание  об  Игоре.  Как
пришла осень, рассказывает он, то дружина стала говорить князю:  "Отроки
Свенельда богаты оружием и платьем, а мы наги; пойди, князь,  с  нами  в
дань: и ты добудешь, и мы!". Послушался их Игорь, пошел за данью к древ-
лянам, начал брать у них больше прежнего, делал им насилия и дружина его
также. Взявши дань, Игорь пошел в свой город; на дороге, подумав, сказал
дружине: "Идите с данью домой, а я  возвращусь,  похожу  еще".  Отпустив
большую часть дружины домой, Игорь с небольшим числом  ратников  возвра-
тился, чтоб набрать еще больше дани. Древляне, услыхав, что Игорь  опять
идет, начали думать с князем своим Малом: "Повадится волк к овцам, пере-
таскает все стадо, пока не убьют его, так и этот: если не убьем его,  то
всех нас разорит". Порешивши так,  они  послали  сказать  Игорю:  "Зачем
идешь опять? Ведь ты взял всю дань?" Но Игорь не  послушался  их,  тогда
древляне, вышедши из города Коро-стена, убили Игоря и всех бывших с ним.
Так, по преданию, погиб Игорь.
   Рассмотрев занесенные в летопись предания об  Игоре,  мы  видим,  что
преемник Олега представлен в них князем недеятельным, вождем неотважным.
Он не ходит за данью к прежде подчиненным уже племенам, не покоряет  но-
вых, дружина его бедна и робка подобно ему: с большими  силами  без  боя
возвращаются они назад из греческого похода, потому  что  не  уверены  в
своем мужестве и боятся бури. Но к этим чертам Игорева характера в  пре-
дании прибавлена еще другая - корыстолюбие, недостойное по тогдашним по-
нятиям хорошего вождя дружины, который делил все с нею, а Игорь,  отпус-
тив дружину домой, остался почти один у древлян, чтоб взятою  еще  данью
не делиться с дружиною - здесь также объяснение, почему и  первый  поход
на греков был предпринят с малым войском, да и во втором не все  племена
участвовали.
   Мы читали в предании, что дружина Игорева указывала на свою  бедность
и на богатство отроков Свенельдовых; есть известия, объясняющие нам при-
чину этого богатства: воевода Свенельд взял на  себя  обязанность  князя
ходить за данью к племенам и воевать с теми, которые не  хотели  платить
ее. Так Свенельд кончил дело, начатое Олегом, ему удалось примучить  уг-
личей; Игорь обложил их данью в пользу Свенельда. Война с угличами  была
нелегка: под городом их Пересеченом Свенельд стоял три года и едва  взял
его. Но в то время как Свенельд продолжал дело Олегово, примучивал  пле-
мена на берегах Днепра, некоторые отряды руссов, по византийским  извес-
тиям, бились под императорскими знаменами в Италии, а другие, по восточ-
ным преданиям, пустошили берега Каспийского моря. В 913 или 914 году 500
русских судов, из которых на каждом было по сту человек, вошли  в  устье
Дона и, приплыв к козарской страже, послали к кагану с просьбою  о  про-
пуске через его владения на Волгу и в море, обещая ему за  это  половину
добычи, какую они возьмут с народов прикаспийских.  Получив  позволение,
они поплыли вверх по Дону, потом переволокли суда свои на Волгу,  устьем
ее вышли в Каспийское море и начали опустошать западные  его  берега  до
самой области Адербайджанской, били мужчин, уводили в плен женщин и  де-
тей, грабили богатства. Частые битвы с жителями не причиняли им большого
вреда; опустошивши берега, они обыкновенно искали убежища  на  островах.
Наконец, жители собрали силы и, сев на лодки и купеческие суда, отправи-
лись к этим островам, но руссы поразили их. Прожив много месяцев на  мо-
ре, награбив довольно добычи и  пленниц,  руссы  отправились  обратно  к
устью Волги и отсюда послали к царю козарскому условленную часть добычи.
Но мусульмане, составлявшие гвардию кагана, и другие, жившие в его стра-
не, обратились к нему с просьбой: "Позволь нам, - говорили они, - разде-
латься с этим народом: он вторгся в землю братьев наших, мусульман, про-
ливал кровь их, попленил их жен и детей". Каган не в силах был  удержать
их, он мог только известить русских  о  враждебных  замыслах  мусульман.
Последние отправились в поход вместе со  многими  христианами,  жителями
Итиля; у них было 15000 войска; руссы вышли из лодок  к  ним  навстречу.
Бой продолжался три дня сряду; наконец, мусульмане победили;  из  руссов
одни были побиты,  другие  потонули,  часть  была  истреблена  буртасами
(мордвою) и болгарами волжскими. Под 943 или 944 годом у восточных писа-
телей находим известие о другом походе руссов: на этот раз они поднялись
вверх по реке Куру и внезапно явились перед Бердаа, столицею Аррана, или
нынешнего Карабага. Бердаа - один из древнейших  городов  прикавказских,
принадлежал армянам еще в V веке, был возобновлен арабами в 704 году,  а
в Х веке считался одним из богатейших городов  Халифата.  Градоначальник
Бердаа выступил против руссов и был разбит ими. Вступив в Бердаа,  руссы
объявили, что жизнь граждан будет пощажена и вели себя умеренно.  Войска
мусульманские собрались опять и вторично были разбиты. Во время сражения
чернь Бердаа, вышедши из города, стала бросать в руссов каменьями и  ру-
гать их сильно. После такого поступка рассерженные руссы объявили,  чтоб
в течение недели все жители Бердаа вышли из города, но  так  как  многие
остались после срока, то руссы часть их перебили, часть взяли в плен  и,
собравши самых богатых в мечеть, объявили, что те,  которые  не  выкупят
себя, будут преданы смерти; когда те не  хотели  заплатить  по  двадцати
драхм, то обещание и было исполнено. Потом руссы разграбили город, взяли
в рабство жен и детей, разбили еще  раз  тридцатитысячный  мусульманский
отряд и сделали набег на окрестности Мераги (недалеко  от  Тебриза).  Но
излишнее употребление плодов в Бердаа  произвело  заразительную  болезнь
между руссами, от которой погибло большое их число.  Наконец,  правителю
Адербайджана Мерзебану удалось победить руссов хитростию, заманив  их  в
засаду, а остаток их осадить в крепости Бердаа, Шегристане.  Ослабленные
болезнями, руссы ночью вышли из крепости, достигли берегов Кура, сели на
суда и отправились назад. Враги не смели их  преследовать.  Если  примем
известия о давнем пребывании части руссов на берегах Черного и Азовского
морей, то очень легко можем приписать им и  означенные  походы;  сильные
поражения, претерпенные ими в это время, объяснят нам  их  исчезновение,
или, лучше сказать, их подчинение князьям киевским.

   ГЛАВА ШЕСТАЯ

   Правление Ольги. - Месть древлянам. - Значение предания об этой  мес-
ти. - Характер Ольги в предании. - Ее уставы.  -  Принятие  христианства
Ольгою. - Характер сына ее Святослава. - Его походы на вятичей  и  коза-
ров. - Святослав в Дунайской Болгарии. - Печенеги под Киевом.  -  Смерть
Ольги. - Распоряжение Святослава относительно сыновей. - Возвращение его
в Болгарию. - Война с греками. - Смерть Святослава.  -  Характер  его  в
предании. - Усобица между сыновьями Святослава. - Владимир  в  Киеве.  -
Усиление язычества. - Буйство варягов, уход их в Грецию. (946 - 980)

   Древляне должны были ожидать мести от родных Игоря от Руси из  Киева,
Игорь оставил сына-младенца, Святослава,  да  жену  Ольгу;  воспитателем
(кормильцем) Святослава был Асмуд, воеводою - знаменитый Свенельд. Ольга
не дожидалась совершеннолетия сына и отомстила сама древлянам, как  тре-
бовал закон. Народное предание, занесенное в  летопись,  так  говорит  о
мести Ольгиной. Убив Игоря, древляне стали думать: "Бот мы убили русско-
го князя, возьмем теперь жену его Ольгу за нашего князя Мала, а с  сыном
его, Святославом, сделаем, что хотим". Порешивши таким образом, древляне
послали двадцать лучших мужей своих к Ольге в лодье. Узнав,  что  пришли
древляне, Ольга позвала их к себе и спросила, зачем  они  пришли?  Послы
отвечали: "Послала нас Древлянская земля сказать тебе:  мужа  твоего  мы
убили, потому что он грабил нас, как волк, а наши князья добры, распасли
Древлянскую землю, чтобы тебе пойти замуж за нашего князя  Мала?"  Ольга
сказала им на это: "Люба мне ваша речь; ведь, в  самом  деле,  мне  мужа
своего не воскресить! Но мне хочется  почтить  вас  завтра  пред  своими
людьми; теперь вы ступайте назад в свою лодью и разлягтесь там с важнос-
тию; а как завтра утром я пришлю за вами, то вы  скажете  посланным:  не
едем на конях, нейдем пешком, а несите нас в лодье! Они вас и  понесут".
Когда древляне ушли назад в свою лодку, то Ольга  велела  на  загородном
теремном дворе выкопать большую, глубокую яму и на другое  утро  послала
за гостями, велев сказать им: "Ольга зовет вас на великую честь".  Древ-
ляне отвечали: "Не едем ни на конях, ни на возах и пешком нейдем, несите
нас в лодье!". Киевляне сказали на это: "Мы люди  невольные;  князь  наш
убит, а княгиня наша хочет замуж за вашего князя",  -  и  понесли  их  в
лодье, а древляне сидя важничали. Когда принесли их на теремный двор, то
бросили в яму как есть в лодье. Ольга нагнулась к ним и  спросила:  "До-
вольны ли вы честью?". Древляне отвечали: "Ох, хуже нам  Игоревой  смер-
ти!". Княгиня велела засыпать их живых и  засыпали.  После  этого  Ольга
послала сказать древлянам: "Если вы в самом деле меня просите к себе, то
пришлите мужей нарочитых, чтоб мне придти к вам с великою честью, а  то,
пожалуй, киевляне меня и не пустят". Древляне выбрали лучших мужей, дер-
жавших их Землю, и послали в Киев. По приезде новых послов Ольга  велела
вытопить баню, и когда древляне вошли туда и начали мыться, то двери  за
ними заперли и зажгли избу: послы сгорели. Тогда Ольга  послала  сказать
древлянам: "Я уже на дороге к вам, наварите побольше медов в городе, где
убили мужа моего, я поплачу над его могилою и отпраздную тризну".  Древ-
ляне послушались, свезли много меду и заварили. Ольга с небольшою дружи-
ною, налегке, пришла к Игоревой могиле, поплакала над нею и велела своим
людям насыпать высокий курган, а когда насыпали, то  велела  праздновать
тризну. Древляне сели пить, а Ольга велела  отрокам  своим  служить  им;
когда древляне спросили Ольгу: "А где же наша дружина, что  посылали  за
тобою?", то она отвечала: "Идут за мной вместе с дружиною  мужа  моего".
Когда древляне опьянели, то Ольга велела отрокам своим пить за  их  здо-
ровье, а сама отошла прочь и приказала дружине сечь древлян. Перебили их
5000; Ольга возвратилась в Киев и  начала  пристроивать  войско  на  ос-
тальных древлян.
   На следующий год Ольга собрала большое и храброе войско, взяла с  со-
бою сына  Святослава  и  пошла  на  Древлянскую  землю.  Древляне  вышли
навстречу; когда оба войска сошлись, то Святослав сунул копьем  в  древ-
лян, копье пролетело между ушей коня и ударило ему в  ноги,  потому  что
князь был еще ребенок. Свенельд и Асмуд сказали тогда: "Князь уже начал;
потянем, дружина, за князем!" Древляне были побеждены, побежали и затво-
рились по городам. Ольга с сыном пошла на город Искоростень, потому  что
здесь убили мужа ее и обступила город. Коростенцы бились  крепко,  зная,
что они убили князя и потому не будет им милости, когда сдадутся.  Целое
лето простояла Ольга под городом и не могла взять его, тогда она  приду-
мала вот что сделать: послала сказать в Коростень: "Из чего  вы  сидите?
Все ваши города сдались мне, взялись платить дань и спокойно теперь  об-
рабатывают свои поля, а вы одни хотите лучше помереть голодом, чем  сог-
ласиться на дань". Древляне отвечали: "Мы рады были б платить  дань,  но
ведь ты хочешь мстить за мужа?". Ольга велела им сказать на это: "Я  уже
отомстила за мужа не раз: в Киеве и здесь, на тризне, а  теперь  уже  не
хочу больше мстить, а хочу дань брать понемногу и, помирившись  с  вами,
пойду прочь". Древляне спросили: "Чего же ты хочешь с нас?  Ради  давать
медом и мехами". Ольга отвечала: "Теперь у вас нет ни меду, ни  мехов  и
потому требую от вас немного: дайте мне от двора по три  голубя,  да  по
три воробья; я не хочу накладывать на вас тяжкой  дани,  как  делал  мой
муж, а прошу с вас мало, потому что вы изнемогли в осаде". Древляне  об-
радовались, собрали от двора по три голубя и по три воробья и послали их
к Ольге с поклоном. Ольга велела им сказать: "Вы уже  покорились  мне  и
моему дитяти, так ступайте в свой город, а я завтра отступлю от  него  и
пойду назад к себе домой". Древляне охотно пошли в город, и  все  жители
его очень обрадовались, когда узнали Ольгино намерение. Между тем  Ольга
раздала каждому из своих ратных людей по голубю, другим - по  воробью  и
велела, завернув в маленькие тряпочки серу с огнем, привязать  к  каждой
птице и, как смеркнется, пустить их на волю. Птицы, получив свободу, по-
летели в свои гнезда, голуби по голубятням, воробьи под стрехи, и  вдруг
загорелись где голубятни, где клети, где вежи, где одрины, и не было  ни
одного двора, где бы не горело, а гасить было  нельзя,  потому  что  все
дворы загорелись вдруг. Жители, испуганные пожаром, побежали из города и
были перехватаны воинами Ольги. Таким образом город был взят  и  выжжен;
старейшин городских Ольга взяла себе; из остальных  некоторых  отдала  в
рабы дружине, других оставила на месте платить дань. Дань наложена  была
тяжкая: две части ее шли в Киев, а третья - в Вышгород к  Ольге,  потому
что Вышгород принадлежал ей.
   Таково предание об Ольгиной мести: оно драгоценно для историка, пото-
му что отражает в  себе  господствующие  понятия  времени,  поставлявшие
месть за убийство близкого человека священною обязанностию; видно, что и
во времена составления летописи эти понятия не потеряли своей силы.  При
тогдашней неразвитости общественных отношений месть за родича была  под-
вигом по преимуществу: вот почему рассказ о таком подвиге возбуждал все-
общее живое внимание и потому так свежо и украшенно сохранился в  памяти
народной. Общество всегда, на какой бы ступени развития оно  ни  стояло,
питает глубокое уважение к обычаям, его охраняющим, и  прославляет,  как
героев, тех людей, которые дают силу этим охранительным обычаям. В нашем
древнем обществе в описываемую эпоху его развития обычай мести был имен-
но этим охранительным обычаем, заменявшим правосудие; и тот,  кто  свято
исполнял обязанность мести, являлся необходимо героем правды, и чем жес-
точе была месть, тем больше удовлетворения находило себе  тогдашнее  об-
щество, тем больше прославляло мстителя, как достойного родича,  а  быть
достойным родичем значило тогда, в переводе на наши понятия, быть образ-
цовым гражданином. Вот почему в предании показывается, что  месть  Ольги
была достойною местию. Ольга, мудрейшая из людей,  прославляется  именно
за то, что умела изобрести достойную месть: она, говорит  предание,  по-
дошла к яме, где лежали древлянские послы, и спросила их:  "Нравится  ли
вам честь?" Те отвечали: "Ох, пуще нам Игоревой смерти!". Предание, сог-
ласно с понятиями времени, заставляет древлян оценивать поступок  Ольги:
"Ты хорошо умеешь мстить, наша смерть лютее Игоревой смерти".  Ольга  не
первая женщина, которая в средневековых преданиях прославляется неумоли-
мою мстительностию; это явление объясняется из характера женщины,  равно
как из значения мести в тогдашнем обществе: женщина отличается благочес-
тием в религиозном и семейном смысле; обязанность же  мести  за  родного
человека была тогда обязанностию религиозною, обязанностию благочестия.
   Характер Ольги, как он является в предании, важен для нас и в  других
отношениях: не в одних только именах находим сходство Ольги с знаменитым
преемником Рюрика, собирателем племен. Как Олег, так и Ольга, отличаются
в предании мудростию, по тогдашним понятиям, т. е. хитростию, ловкостию:
Олег хитростию убивает Аскольда и Дира, хитростию пугает  греков,  нако-
нец, перехитряет этот лукавейший из народов; Ольга хитростию мстит древ-
лянам, хитростию берет Коростень; наконец, в Царе-граде перехитряет  им-
ператора. Но не за одну эту хитрость Олег прослыл вещим, Ольга - мудрей-
шею из людей: в предании являются они также как нарядники, заботящиеся о
строе земском; Олег установил дани, строил города.  Ольга  объехала  всю
землю, повсюду оставила следы  своей  хозяйственной  распорядительности.
Предание говорит, что немедленно после мести над древлянами Ольга с  сы-
ном и дружиною пошла по их земле, установляя уставы и уроки: на станови-
ща ее и ловища, т. е. на места, где  она  останавливалась  и  охотилась,
указывали еще во времена летописца. Под именем  устава  должно  разуметь
всякое определение, как что-нибудь делать; под  именем  урока  -  всякую
обязанность, которую должно выполнять к определенному сроку, будет ли то
уплата известной суммы денег, известного количества  каких-нибудь  вещей
или какая-нибудь работа. После распоряжений в  земле  Древлянской  Ольга
пошла на север к Новгороду, по реке Мсте установила погосты и  дани,  по
реке Луге - оброки и дани; ловища ее, говорит  летописец,  находятся  по
всей Земле, везде встречаются следы ее пребывания, места, которые от нее
получили свое имя, погосты, ею учрежденные; так,  во  времена  летописца
показывали ее сани во Пскове, по Днепру и Десне - перевесища, или  пере-
возы; село ее Ольжичи существовало также во времена летописца. Мы знаем,
что русские князья в ноябре месяце отправлялись с дружиною к подчиненным
племенам на полюдье и проводили у них зиму: обязанность племен содержать
князя и дружину во время этого  полюдья  называлась,  кажется,  оброком.
Обычай полюдья сохранился и после, при тогдашнем состоянии общества  это
был для князя единственный способ  исполнять  свои  обязанности  относи-
тельно народонаселения, именно суд и расправу; разумеется, что для этого
князь не мог останавливаться при каждом жилье: он останавливался  в  ка-
ком-нибудь удобном для себя месте, куда окружное народонаселение и позы-
валось к нему для  своих  надобностей.  Естественно,  что  для  большего
удобства эти места княжеской стоянки, гощения, эти  погосты  могли  быть
определены навсегда, могли быть построены  небольшие  дворы,  где  могли
быть оставлены княжие приказчики (тиуны), и, таким образом, эти  погосты
могли легко получить значение небольших правительственных центров и  пе-
редать свое имя округам; впоследствии здесь могли быть построены церкви,
около церквей собирались торги и т. д. Хотя летописец упоминает о распо-
ряжениях Ольги только в земле Древлянской и в отдаленных пределах Новго-
родской области, однако, как видно, путешествие ее с хозяйственною, рас-
порядительною целию обнимало все тогдашние  русские  владения;  по  всей
Земле оставила она следы свои, повсюду виднелись учрежденные ею погосты.

   Как женщина, Ольга была  способнее  ко  внутреннему  распорядку,  хо-
зяйственной деятельности; как женщина, она  была  способнее  к  принятию
христианства. В 955 году, по счету летописца, вернее в 957,  отправилась
Ольга в Константинополь и крестилась  там  при  императорах  Константине
Багрянородном и Романе и патриархе Полиевкте. При описании этого события
летописец основывается на том предании, в котором характер Ольги остает-
ся до конца одинаким: и в Константинополе, во дворце императорском,  как
под стенами Коростеня, Ольга отличается ловкостию,  находчивостию,  хит-
ростию; перехитряет императора, как прежде перехитрила древлян.  Импера-
тор, говорит предание, предложил Ольге свою руку; та  не  отреклась,  но
прежде требовала, чтоб он был ее восприемником; император согласился, но
когда после таинства повторил свое предложение, то Ольга напомнила  ему,
что по христианскому закону  восприемник  не  может  жениться  на  своей
крестнице: "Ольга! ты меня перехитрила!" - воскликнул изумленный импера-
тор и отпустил ее с богатыми дарами. Император Константин  Багрянородный
оставил нам описание приемов, сделанных русской княгине при византийском
дворе; церемонии, соблюденные при этих приемах, не могли польстить  чес-
толюбию Ольги: в них слишком резко давали чувствовать то расстояние, ко-
торое существовало между особами императорского дома и русскою княгинею;
так, например, Ольге давали место наряду с знатными гречанками, она сама
должна была выгораживаться из их среды, приветствуя  императрицу  только
легким поклоном, тогда как гречанки падали ниц. Из этих известий о прие-
ме Ольги мы узнаем, что с нею был племянник, знатные женщины,  служанки,
послы, гости, переводчики и священник; вычислены и  подарки,  полученные
Ольгою и ее спутниками: один раз подарили ей с небольшим сорок, в другой
- около двадцати червонцев. Известия о подарках очень важны;  они  могут
показать нам, как мы должны понимать летописные известия, где  говорится
о многих дарах, о множестве золота, серебра и проч.
   О побуждениях, которые заставили Ольгу принять христианство и принять
его именно в Константинополе, не находим ничего ни в  известных  списках
нашей летописи, ни в известиях иностранных. Очень легко могло быть,  что
Ольга отправилась в Царь-город язычницею,  без  твердого  еще  намерения
принять новую веру, была поражена в Константинополе  величием  греческой
религии и возвратилась домой христианкою. Мы видим, что везде в  Европе,
как на западе, так и на востоке, варвары, несмотря на то, что опустошали
области Империи и брали дань с повелителей обоих  Римов,  питали  всегда
благоговейное уважение к Империи, к блестящим формам ее  жизни,  которые
так поражали их воображение; таковы бывают постоянно  отношения  народов
необразованных к образованным. Это  уважение  варваров  к  Империи  спо-
собствовало также распространению между ними христианства. Не  одна  на-
дежда корысти могла привлекать нашу Русь в Константинополь, но  также  и
любопытство посмотреть чудеса образованного мира; сколько дивных расска-
зов приносили к своим очагам бывальцы в Византии. Как  вследствие  этого
возвышался тот, кто был в Константинополе, и как  у  других  разгоралось
желание побывать там! После этого странно было бы, чтобы Ольга,  которая
считалась мудрейшею из людей, не захотела побывать в Византии. Она  отп-
равляется туда. Что же прежде всего должно было  обратить  ее  внимание?
Разумеется то, что всего резче отличало греков от Руси  -  религия;  из-
вестно, что греки обыкновенно сами обращали внимание варварских князей и
послов на свою религию, показывали им храмы, священные сокровища;  разу-
меется, при этом и основные догматы веры были объясняемы искусными  тол-
ковниками. Если многие из мужчин, воинов русских, принимали христианство
в Греции, то нет ничего удивительного,  что  обратилась  к  нему  Ольга,
во-первых, как женщина, в характере  которой  было  к  тому  менее  пре-
пятствий, чем в характере князей-воинов, во-вторых, как мудрейшая из лю-
дей, могшая, следовательно, яснее других понять превосходство  греческой
веры перед русскою. Но, кроме этого, трудно отвергать,  что  Ольга  была
уже в Киеве знакома с христианством и предубеждена  в  его  пользу,  это
предубеждение в пользу христианства могло сильно содействовать к  приня-
тию его в Царе-граде, но от предубеждения в пользу до решительного  шага
еще далеко. Есть известие, что Ольга еще  в  Киеве  была  расположена  к
христианству видя добродетельную жизнь исповедников этой  религии,  даже
вошла с ними в тесную связь и хотела креститься в Киеве, но не исполнила
своего намерения, боясь язычников. Принимая первую половину известия, мы
не можем допустить второй: опасность от  язычников  не  уменьшалась  для
Ольги и в том случае, когда она принимала  крещение  в  Константинополе;
утаить обращение по приезде в Киев было очень трудно, и при  том  Ольга,
как видно, вовсе не хотела таиться - это было несовместно ни с ревностию
новообращенной, ни с характером Ольги; не. хотела она таиться  и  равно-
душно смотреть, как сын ее, вся семья и весь народ остаются в язычестве,
следовательно, лишаются вечного спасения. Так,  по  возвращении  в  Киев
Ольга начала уговаривать сына Святослава к принятию христианства, но  он
и слышать не хотел об этом; впрочем, кто хотел креститься, тому не  зап-
рещали, а только смеялись над ним. В этом  известии  мы  находим  прямое
указание, что христианство распространялось в Киеве, тогда  как  прежние
христиане из варягов могли принимать греческую веру  в  Константинополе.
Над принимавшими христианство начали смеяться в  Киеве,  но  на  прежних
христиан при Игоре, как видно, не обращали внимания; следовательно, хотя
не было явного преследования, однако насмешки были уже началом преследо-
вания и знаком усиления христианства, чего обращение Ольги могло быть  и
причиною и следствием; можно заметить, что новая религия  начала  прини-
мать видное положение, обратила на себя внимание древней религии, и  это
враждебное внимание выразилось насмешками. Борьба начиналась: славянское
язычество, принятое и руссами, могло противопоставить христианству  мало
положительного и потому должно было  скоро  преклониться  пред  ним,  но
христианство само по себе без отношения к славянскому язычеству встрети-
ло сильное сопротивление в характере сына Ольгина, который не  мог  при-
нять христианства по своим наклонностям, а не по привязанности к древней
религии. Ольга, по свидетельству летописи, часто говорила ему: "Я узнала
бога и радуюсь; если и ты узнаешь его,  то  также  станешь  радоваться",
Святослав не слушался и отвечал на это: "Как мне одному  принять  другой
закон? Дружина станет над этим  смеяться".  Ольга  возражала:  "Если  ты
крестишься, то и все станут то же делать". Святославу нечего было  отве-
чать на это; не насмешек дружины боялся он, но собственный характер  его
противился принятию христианства. Он не послушался матери, говорит лето-
писец, и жил по обычаю языческому (творил норовы поганские).  Эта  самая
невозможность отвечать на возражение матери должна была раздражать  Свя-
тослава, о чем свидетельствует и летопись, говоря, что  он  сердился  на
мать. Ольга даже ожидала больших опасностей со  стороны  язычников,  что
видно из ее слов патриарху: "Народ и сын мой в язычестве;  дай  мне  бог
уберечься от всякого зла!".
   Мы видели, что предание провожает Ольгу в Константинополь и заставля-
ет мудрейшую из всех людей русских перехитрить  грека:  тогда  не  знали
лучшего доказательства мудрости. Предание провожает мудрую княгиню и до-
мой, в Киев, заставляет ее  и  здесь  постыдить  греческого  императора,
охотника до даров и вспомогательного войска, и отомстить ему за то  уни-
жение, которому подвергались руссы в константинопольской гавани и  кото-
рое, как видно, лежало у них на душе. Мы знаем из Игорева договора,  что
греки, опасаясь буйства русских и воинских хитростей с их стороны, выго-
ворили себе право не впускать их в город до тех пор, пока в точности  не
узнают характера новоприбывших, имена которых должны были находиться  на
княжеском листе; эти меры предосторожности, как видно, очень  раздражали
русских, и вот в предании Ольга мстит за них  императору.  Когда  Ольга,
говорит летопись, возвратилась в Киев, то царь греческий прислал сказать
ей: "Я тебя много дарил, потому что ты говорила мне: возвращусь на Русь,
пришлю тебе богатые дары - рабов, воску, мехов, пришлю и войско  на  по-
мощь". Ольга велела отвечать ему: "Когда ты столько же постоишь  у  меня
на Почайне, сколько я стояла у тебя в гавани цареградской, тогда дам те-
бе обещанное".
   Ольга воспитывала сына своего до возраста и мужества его, говорит ле-
тописец. Когда князь Святослав вырос и возмужал, то начал набирать  вои-
нов многих и храбрых, ходя легко, как барс, много воевал. Идя  в  поход,
возов за собою не возил, ни котлов, потому что мяса не варил, но,  изре-
зав тонкими ломтями конину или зверину, или говядину,  пек  на  угольях;
шатра у него не было, а спал он на конском потнике, положивши седло  под
голову; так вели себя и все его воины. Он посылал в  разные  стороны,  к
разным народам с объявлением: "Хочу на вас идти!" Начальные слова преда-
ния о Святославе показывают набор дружины, удальцов, которые, как  обык-
новенно тогда водилось, прослышав о  храбром  вожде,  стекались  к  нему
отовсюду за славою и добычею. Поэтому Святослав совершал свои подвиги  с
помощию одной своей дружины, а не соединенными силами  всех  подвластных
Руси племен: и точно, при описании походов его летописец не  вы  числяет
племен, принимавших в них участие. Святослав  набирал  воинов  многих  и
храбрых, которые были во всем на него похожи: так можно  сказать  только
об отборной дружине, а не о войске многочисленном, составленном из  раз-
ных племен. Самый способ ведения войны показывает, что она велась с  не-
большою отборною дружиною, которая позволяла Святославу  обходиться  без
обозу и делать быстрые переходы: он воевал, ходя легко, как барс, т.  е.
делал необыкновенно быстрые переходы,  прыжками,  так  сказать,  подобно
названному зверю.
   При князьях, предшественниках Святослава, не было тронуто одно только
славянское племя на восток от Днепра - то были вятичи. С них-то и  начал
Святослав свои походы, узнав, что это племя платило дань  козарам,  Свя-
тослав бросился на последних, одолел их кагана, взял его  главный  город
на Дону - Белую Вежу; потом победил ясов и касогов, жителей Прикавказья.
К 968 году относят восточные писатели поход руссов на  волжских  болгар,
разграбление главного города их (Болгар), который был складкою  товаров,
привозимых из окрестных стран; потом Русь вниз по  Волге  спустилась  до
Казерана, разграбила и этот город, равно как Итиль и Семендер.  Все  это
согласно с русским преданием о походе Святослава на Волгу и битвах его с
козарами, ясами и касогами. Так отомстил Святослав приволжскому  народо-
населению за недавние поражения руссов. По всем вероятностям, ко времени
этих походов Святослава относится подчинение Тмутаракани русскому киевс-
кому князю. На возвратном пути с востока  Святослав,  говорит  летопись,
победил вятичей и наложил на них дань. С этого времени начинаются подви-
ги Святослава, мало имеющие отношения к нашей истории. Греческий импера-
тор Никифор, угрожаемый войною с двух сторон, - и со стороны арабов и со
стороны болгар - решился по обычаю вооружить против варваров других вар-
варов: послал патриция Калокира к русскому князю нанять его за 15 кенти-
нарий золота и привести воевать Болгарию. Калокир, говорят греческие ис-
торики, подружился с Святославом, прельстил его подарками и  обещаниями;
уговорились: Святославу завоевать Болгарию, оставить ее за собою и помо-
гать Калокиру в достижении императорского престола, за что Калокир  обе-
щал Святославу несметные сокровища из императорской казны.  В  967  году
Святослав с своею дружиною отправился в Болгарию, завоевал ее и  остался
жить там в Переяславце на Дунае; он княжил в Переяславце, говорит  лето-
писец, а Русь оставалась без князя: в Киеве жила престарелая Ольга с ма-
лолетними внуками, а подле была степь, откуда  беспрестанно  можно  было
ожидать нападения кочевых варваров. И вот пришли печенеги, оборонить бы-
ло некому, Ольга затворилась в Киеве со внуками. Бесчисленное  множество
печенегов обступило город, нельзя было ни выйти из него, ни  вести  пос-
лать, и жители изнемогали от голода и жажды. На противоположной  стороне
Днепра, говорит предание, собрались ратные люди в лодках,  но  не  смели
напасть на печенегов и не было сообщения между ними и киевлянами.  Тогда
последние встужили и стали говорить: "Нет ли кого, кто б мог  пройти  на
ту сторону и сказать нашим, что если они завтра не нападут на печенегов,
то мы сдадимся" И вот вызвался один молодой человек: "Я, - сказал он,  -
пойду" "Иди!" - закричали ему все. Молодой человек вышел из города с уз-
дою и, ходя между печенегами, спрашивал, не видал ли кто его лошади.  Он
умел говорить по-печенежски, и потому варвары приняли его за  одного  из
своих. Когда он подошел к реке, то сбросил с себя платье и поплыл; пече-
неги догадались об обмане, начали стрелять по нем, но не могли  уже  по-
пасть: он был далеко, и русские стой стороны  выехали  в  лодке  к  нему
навстречу и перевезли на другой берег. Он сказал им: "Если не подступите
завтра к городу, то люди хотят сдаться печенегам". Воевода именем Претич
сказал на это: "Подступим завтра в лодках, как-нибудь захватим княгиню с
княжатами и умчим их на эту сторону, а не то Святослав погубит нас,  как
воротится". Все согласились и на другой день, на рассвете, седши в  лод-
ки, громко затрубили; люди в городе радостно откликнулись  им.  Печенеги
подумали, что князь пришел, отбежали от города, а тем временем Ольга  со
внуками успела сесть в лодку и переехать на другой  берег.  Увидав  это,
печенежский князь возвратился один к воеводе Претичу и спросил  у  него:
"Кто это пришел?" Претич отвечал: "Люди с той  стороны".  Печенег  опять
спросил Претича: "А ты князь ли?" Воевода отвечал: "Я муж княжой и  при-
шел в сторожах, а по мне идет  полк  с  князем,  бесчисленное  множество
войска". Он сказал это, чтобы пригрозить ему.  Тогда  князь  печенежский
сказал воеводе: "Будь мне другом". Тот согласился. Оба подали друг другу
руки и разменялись подарками: князь печенежский  подарил  Претичу  коня,
саблю, стрелы; Претич отдарил его бронею, щитом и мечом. После этого пе-
ченеги отступили от города, но стали не в далеком  расстоянии  от  него;
летописец говорит, что русским нельзя было коней напоить: на Лыбеди сто-
яли печенеги. Таково предание, внесенное в летопись, так народная память
передавала это событие. Из характеристических черт времени в этом преда-
нии мы заметим описание подарков, которыми обменялись Претич и князь пе-
ченежский, - в различии оружия резко выразилось различие между Европою и
Азиею, между европейским  и  азиатским  вооружением:  степной  кочевник,
всадник по преимуществу, дарит коня и скифское оружие -  саблю,  стрелы;
воевода русский дарит ему оружие воина европейского, большею частью обо-
ронительное: броню, щит и меч.
   Киевляне,  продолжает  предание,  послали  сказать  Святославу:  "Ты,
князь, чужой земли ищешь и блюдешь ее, от своей  же  отрекся,  чуть-чуть
нас не взяли печенеги вместе с твоею матерью и детьми; если не  придешь,
не оборонишь нас, то опять возьмут; неужели тебе не жалко отчины  своей,
ни матери-старухи, ни детей малых?" Услыхав об этом, Святослав немедлен-
но сел на коней, с дружиною пришел в  Киев,  поздоровался  с  матерью  и
детьми, рассердился на печенегов, собрал войско  и  прогнал  варваров  в
степь. Но Святослав недолго нажил в Киеве: по преданию, он сказал матери
своей и боярам: "Не любо мне в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае -
там средина Земли моей; туда со всех сторон свозят все доброе: от греков
- золото, ткани, вина, овощи разные от чехов и венгров - серебро  и  ко-
ней, из Руси - меха, воск, мед и рабов". Ольга на это отвечала ему:  "Ты
видишь, что я уже больна, куда же это ты от меня уходишь? Когда  похоро-
нишь меня, то иди куда хочешь". Через три дня Ольга умерла, и  плакались
по ней сын, внуки и люди все плачем великим. Ольга запретила праздновать
по себе тризну, потому что у ней был священник, который и похоронил ее.
   Здесь очень важно для нас выражение  Святослава  о  Переяславце:  "То
есть середа в Земле моей". Каким образом Переяславец мог быть  серединою
земли Святославовой? Это выражение может быть объяснено двояким образом:
1) Переяславец в земле моей есть серединное место, потому что  туда  изо
всех стран свозится все доброе; Переяславец, следовательно, назван сере-
диною не относительно положения своего среди владений Святослава, но как
средоточие торговли. 2) Второе объяснение нам кажется  легче:  Святослав
своею Землею считал только одну Болгарию, приобретенную им самим,  Русс-
кую же землю считал по понятиям того времени владением  общим,  родовым.
Святослав спешил окончить свое княжение на Руси: он посадил старшего сы-
на, Ярополка, в Киеве, другого, Олега, - в земле Древлянской. Это  вовсе
не значит, чтобы этими волостями ограничивались владения русских князей:
уже при Олеге все течение Днепра до Киева было  в  русском  владении,  в
Смоленске и Любече сидели мужи киевского князя; Ольга  ездила  и  рядила
землю до самых северных пределов  Новгородской  области;  следовательно,
деление Святослава означает, что у него было  только  двое  способных  к
правлению сыновей, а не только две волости - Киевская и Древлянская; ос-
тальные же волости оба брата должны были поделить между собою, как после
Ярославичи, усевшись около Днепра, поделили между собою волости отдален-
нейшие. Как после Ярославичи теснились все в  привольной  родине  своей,
около Днепра и Киева, около собственной Руси, не любя волостей  северных
и восточных, так и теперь оба сына Святославова садятся на юге, недалеко
друг от друга и не хотят идти на север. Но если князья не любили севера,
то жители северной области, новгородцы, не любили жить без князя или уп-
равляться посадником из Киева, особенно когда древляне  получили  своего
князя. Новгородцы и после любили, чтобы у них был свой князь, знавший их
обычай; до сих пор они терпели посадника киевского, потому что  во  всей
Руси был один князь, но теперь, когда древляне получили  особого  князя,
новгородцы так же хотят иметь своего. Послы их, по  преданию,  пришли  к
Святославу и стали просить себе князя: "Если никто  из  вашего  рода  не
пойдет к нам, - говорили они, - то мы найдем себе князя". Святослав  от-
вечал им: "Если бы кто к вам пошел, то я был бы  рад  дать  вам  князя".
Ярополк и Олег были спрошены - хотят ли идти в Новгород - и, по изложен-
ным выше причинам, отказались. Тогда Добрыня внушил новгородцам: "Проси-
те Владимира". Владимир был третий сын Святослава, рожденный от Малуши -
ключницы Ольгиной, сестры Добрыни. Новгородцы сказали  Святославу:  "Дай
нам Владимира". Князь отвечал им: "Возьмите". Новгородцы взяли Владимира
к себе, и пошел Владимир с Добрынею, дядею своим, в Новгород, а  Святос-
лав - в Переяславец.
   Здесь останавливает нас вопрос: почему Святослав не дал  никакой  во-
лости младшему сыну своему, Владимиру, сам сначала и уже после  отправил
его к новгородцам по требованию последних? Летописец  как  будто  спешит
объяснить причину явления; Владимир, говорит он, был сын Малуши -  ключ-
ницы Ольгиной, следовательно рабыни, ибо, по древнему уставу, человек  и
вольный, ставший ключником, поэтому уже самому превращался в раба. Итак,
Владимир был не совсем равноправный брат Ярополка и Олега.  Многоженство
не исключало неравноправности: если было различие между женами  (водимы-
ми) и наложницами, то необходимо долженствовало существовать различие  и
между детьми тех и других. Но если многоженство не  исключало  неравноп-
равности детей, то по крайней мере много  ослабляло  ее:  было  различие
между детьми наложниц - правда, но все не такое различие, какое, по  на-
шим понятиям, существует между детьми законными и  незаконными.  На  это
малое различие указывает уже то явление, что новгородцы приняли Владими-
ра, как князя, и после не полагается между ним и братьями никакого  раз-
личия. Здесь, как естественно, имело силу не столько различие между  за-
конностию и незаконностию матери, сколько знатность и низость ее  проис-
хождения; разумеется, ключница, рабыня, полюбившаяся Святославу, не мог-
ла стать наряду с другою его женою, какой-нибудь  княжною,  или  дочерью
знатного боярина; отсюда низость матери падала и на  сына,  не  отнимая,
впрочем, у него отцовских прав; Владимир был князь, но при случае, когда
нужно было сравнить его с остальными братьями, могли  выставить  на  вид
низкое происхождение его матери; так после полоцкая княжна Рогнеда,  вы-
бирая между двумя женихами, Ярополком и Владимиром, говорит, что она  не
хочет идти замуж за Владимира как сына рабыни. Обратить внимание на  это
обстоятельство было очень естественно княжне, ибо при многоженстве  жен-
щины знатного происхождения старались как можно резче отделить  от  себя
наложниц своих мужей, и презрение, которое питали к  наложницам,  стара-
лись переносить и на детей их. Святослав сначала не дал волости Владими-
ру и потом отпустил его в Новгород, могши в самом деле испугаться угрозы
новгородцев, что они откажутся от его рода и найдут себе другого  князя.
Добрыня хлопотал об этом, надеясь во время малолетства Владимирова зани-
мать первое место в Новгороде и не надеясь, чтобы после  старшие  братья
дали младшему хорошую волость; новгородцы же приняли малолетнего  Влади-
мира, потому что он все-таки был независимый князь, а не посадник,  при-
том же надеялись воспитать у себя Владимира в своем обычае: они и  после
любили иметь у себя такого князя, который бы вырос у них.
   Княжение Святослава кончилось на Руси; он  отдал  все  свои  владения
здесь сыновьям и отправился в Болгарию навсегда. Но на этот  раз  он  не
был так счастлив, как прежде: болгары встретили его враждебно; еще опас-
нейшего врага нашел себе Святослав в Иоанне Цимискии - византийском  им-
ператоре. У нашего летописца читаем предание  о  подвигах  Святослава  в
войне с греками; это предание, несмотря на неверный свет, который брошен
им на события, важно для нас потому, что представляет яркую картину дру-
жинной жизни, очерчивает характер знаменитого вождя дружины, около кото-
рого собралась толпа подобных ему сподвижников. По  преданию,  Святослав
пришел в Переяславец, но болгары затворились в городе и не  пустили  его
туда. Мало того, они вышли на сечу против Святослава, сеча была сильная,
и болгары стали было уже одолевать; тогда Святослав сказал  своим:  "Уже
нам видно здесь погибнуть; потянем мужески, братья и дружина!" К  вечеру
Святослав одолел, взял город копьем (приступом) и послал сказать грекам:
"Хочу на вас идти, хочу взять и ваш город, как взял этот". Греки отвеча-
ли: "Нам не совладеть с вами, возьми лучше с нас дань на себя и на  дру-
жину свою, да скажите, сколько вас, так мы дадим на  каждого  человека".
Греки говорили это, желая обмануть русь,  прибавляет  летописец,  потому
что греки лживы и до сих пор. Святослав отвечал: "Нас 20000";  десять-то
тысяч он прибавил, потому что русских было всего  10000;  греки  собрали
100000 на Святослава и не дали дани; Святослав пошел на них, но русь ис-
пугалась, видя множество вражьего войска; тогда Святослав сказал  дружи-
не: "Нам некуда деться, волею и неволею пришлось  стать  против  греков:
так не посрамим Русской земли, но ляжем костями, мертвым не стыдно: если
же побежим, то некуда будет убежать от стыда; станем же крепко, я  пойду
перед вами, и если голова моя ляжет, тогда промышляйте о себе".  Дружина
отвечала: "Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим". Русь  опол-
чилась, была сеча большая, и Святослав обратил в бегство  греков,  после
чего пошел к Константинополю, воюя и разбивая города, которые и  до  сих
пор лежат пусты, прибавляет летописец. Царь созвал бояр своих в палату и
сказал им: "Что нам делать: не можем стать против него!" Бояре отвечали:
"Пошли к нему дары, испытаем его, на что он больше польстится - на золо-
то или на ткани дорогие?" Царь послал и золото и ткани, а  с  ними  мужа
мудрого, которому наказал: "Смотри хорошенько ему  в  лицо".  Святославу
объявили, что пришли греки с поклоном; он велел их ввести; греки пришли,
поклонились, разложили перед ним золото и ткани;  Святослав,  смотря  по
сторонам, сказал отрокам своим: "спрячьте это". Послы возвратились к ца-
рю, который созвал опять бояр, и стали рассказывать: "Как  пришли  мы  к
нему и отдали дары, то он и не посмотрел на них, а велел спрятать". Тог-
да один боярин сказал царю: "Поиспытай-ка его еще:  пошли  ему  оружие".
Послали Святославу меч и разное другое оружие; он принял, начал  хвалить
и любоваться и послал поклон царю. Послы возвратились с этим к последне-
му, и тогда бояре сказали: "Лют должен быть этот  человек,  что  на  бо-
гатство не смотрит, а оружие берет; делать нечего,  станем  платить  ему
дань," - и царь послал сказать Святославу: "Не ходи  к  Царю-городу,  но
возьми дань, сколько хочешь"; потому что русские были  уже  недалеко  от
Царя-града. Греки прислали дань; Святослав взял  и  за  убитых,  говоря:
"Род их возьмет". Кроме дани, Святослав взял много даров и возвратился в
Переяславец с большою честию. Видя, однако, что дружины  осталось  мало,
Святослав начал думать: "Что, как обманом перебьют дружину мою  и  меня:
пойду лучше в Русь, приведу больше дружины". Принявши  такое  намерение,
он отправил к царю в Доростол послов, которые должны были сказать ему от
имени своего князя: "Хочу держать с тобою мир твердый  и  любовь".  Царь
обрадовался и послал к нему дары больше первых. Святослав, приняв  дары,
начал говорить дружине: "Если не заключим мира с царем  и  царь  узнает,
что нас мало, и греки оступят нас в городе, а Русская земля далеко,  пе-
ченеги с нами в войне то кто нам поможет? Заключим лучше мир с царем.
   Греки уже взялись платить нам дань и того будет с нас;  если  же  они
перестанут платить дань, то, собравши побольше войска,  пойдем  опять  к
Царю-городу". Речь эта полюбилась дружине, и лучшие мужи отправились  от
Святослава к царю в Доростол. Заключен был мир и написан договор;  дого-
вор этот также внесен в летопись: Святослав обязался не воевать  гречес-
ких областей ни сам, ни получать на это другой  какой-нибудь  народ,  не
воевать ни страны Корсунской, ни Болгарской, и если другой  какой-нибудь
народ вздумает идти на греков, то русский князь обязался воевать с ним.
   Предание, основанное, без сомнения, на рассказах Свенельда и немногих
товарищей его, возвратившихся в Киев после гибели Святославовой, соглас-
но с византийскими летописцами относительно гордого вызова  Святославова
грекам: "Хочу на вас идти, и взять ваш город, как  взял  этот";  но  эти
слова у византийцев Святослав сказал в ответ на мирные предложения импе-
ратора; очень согласно с своим положением Святослав велит сказать Цимис-
кию, что Русь не поденщики, которые питаются трудами  рук  своих.  Самое
начало войны было уже, по византийцам, несчастливо для Руси:  полководец
Цимиския Вард Склир разбил отряд Святославова войска, составленный, кро-
ме руси, из венгров и болгар. Несмотря, однако, на это и по  византийцам
видно, что Святослав не думал унывать; русские  отряды  сильно  разоряли
области Империи, что означено у летописца разрушением городов.  Цимиский
видел, что необходимо всеми силами государства напасть на  Святослава  и
вытеснить его из Болгарии. Он вступил с огромными войсками в эту  землю,
и началась война на жизнь и на смерть, как видно из слов самих византий-
цев, которые отдают  справедливость  отчаянной  храбрости  Святославовой
дружины. Но эта храбрость не помогла против безмерно большего числа вра-
гов, предводимых полководцем искусным и храбрым, среди  враждебных  бол-
гар, против которых Святослав, по словам византийцев, употреблял  крайне
насильственные меры. Русский князь принужден был просить мира у  импера-
тора с условием очистить Болгарию. После мира имело место свидание обоих
вождей; для нас важно  описание  Святославовой  наружности,  оставленное
Львом Диаконом: "Святослав приплыл на место свидания в лодке  по  Дунаю,
причем действовал веслом наравне с другими  гребцами.  Он  был  среднего
роста, имел плоский нос, глаза голубые, густые брови, мало волос на  бо-
роде и длинные, косматые усы. Все волосы на голове были у него выстриже-
ны, кроме одного клока, висевшего по обеим сторонам,  что  означало  его
знатное происхождение. Шея у него была плотная,  грудь  широкая,  и  все
прочие члены очень стройные. Вся наружность представляла что-то  мрачное
и свирепое. В одном ухе висела серьга, украшенная  карбункулом  и  двумя
жемчужинами. Белая одежда его только чистотою отличалась от одежды  про-
чих русских. Из сличения наших летописных известий с  известиями  визан-
тийцев оказывается одно, что Святослав потерпел неудачу, должен был зак-
лючить невыгодный для себя мир с императором, причем  обязался  оставить
Болгарию и возвратиться в Русь. Что же касается  до  противоречий  между
русскими и греческими известиями, то ясно,  что  в  летописное  известие
вошли рассказы Свенельда и его уцелевших товарищей,  которые,  передавая
об одних подвигах своих, умолчали о неудачах.
   Заключив мир с греками, Святослав пошел в лодьях к днепровским  поро-
гам; отцовский воевода Свенельд говорил ему: "Ступай, князь, в обход  на
конях, потому что стоят печенеги в порогах". Святослав не послушал его и
пошел в лодьях; между тем переяславцы послали сказать  печенегам:  "Идет
Святослав в Русь с большим богатством и с малою дружиною".  Получив  эту
весть, печенеги заступили пороги, и когда Святослав приплыл  к  ним,  то
уже нельзя было пройти. Князь стал зимовать в Белобережьи, съестные при-
пасы вышли и сделался большой голод, так что платили  по  полугривне  за
лошадиную голову. В начале весны Святослав  пошел  опять  в  пороги,  но
здесь был встречен Курею, князем печенежским, и убит; из черепа его сде-
лали чашу, оковали ее золотом и пили из нее. Свенельд пришел  в  Киев  к
Ярополку.
   Это предание, как оно занесено в летопись, требует некоторых  поясне-
ний. Здесь прежде всего представляется вопрос: почему Святослав, который
так мало был способен к страху, испугался печенегов и возвратился  назад
зимовать в Белобережье; если испугался в первый раз,  то  какую  надежду
имел к беспрепятственному возвращению после, весною; почему он  мог  ду-
мать, что печенеги не будут сторожить его и в это время;  наконец,  если
испугался печенегов, то почему не  принял  совета  Свенельдова,  который
указывал ему обходный путь степью? Другой вопрос: каким  образом  спасся
Свенельд? Во-первых, мы знаем, каким  бесчестием  покрывался  дружинник,
оставивший своего вождя в битве, переживший его и отдавший тело  его  на
поругание врагам; этому бесчестию наиболее подвергались  самые  храбрей-
шие, т. е. самые приближенные к вождю, князю; а кто был ближе  Свенельда
к Святославу? Дружина обещала Святославу, что где ляжет его голова,  там
и они все головы свои сложат; дружина, не знавшая страха среди многочис-
ленных полчищ греческих, дрогнула перед печенегами? И  неужели  Свенельд
не постыдился бежать с поля, не захотел лечь с своим князем?  Во-вторых,
каким образом он мог спастись? Мы знаем, как затруднительны бывали пере-
ходы русских через пороги, когда они принуждены бывали  тащить  на  себе
лодки и обороняться от врагов, и при такой малочисленности Святославовой
дружины трудно, чтоб главный по князе вождь мог спастись от  тучи  обле-
гавших варваров. Для решения этих вопросов мы должны  обратить  внимание
на характер и положение Святослава, как они выставлены в предании.  Свя-
тослав завоевал Болгарию и остался там жить; вызванный оттуда вестию  об
опасности своего семейства, нехотя поехал в Русь;  здесь  едва  дождался
смерти матери, отдал волости сыновьям и отправился навсегда в  Болгарию,
свою страну. Но теперь он принужден снова ее оставить и  возвратиться  в
Русь, от которой уже отрекся, где уже княжили его сыновья; в каком отно-
шении он находился к ним, особенно к старшему, Ярополку, сидевшему в Ки-
еве? Во всяком случае ему необходимо было лишить последнего  данной  ему
власти и занять его место; притом, как должны были смотреть на него  ки-
евляне, которые и прежде упрекали его за то, что он отрекся от Руси? Те-
перь он потерял ту страну, для которой пренебрег Русью, и пришел  бегле-
цом в родную землю. Естественно, что такое положение  должно  было  быть
для Святослава нестерпимо; не удивительно, что ему не  хотелось  возвра-
титься в Киев, и он остался зимовать  в  Белобережье,  послав  Свенельда
степью в Русь, чтоб тот привел ему оттуда побольше  дружины,  с  которою
можно было бы снова выступить против болгар и греков, что  он  именно  и
обещал сделать перед отъездом из Болгарии. Но Свенельд волею или неволею
мешкал на Руси, а голод не позволял Святославу медлить более  в  Белобе-
режье; идти в обход степью было нельзя: кони были все съедены, по  необ-
ходимости должно было плыть Днепром чрез пороги, где ждали печенеги. Что
Святослав сам отправил Свенельда степью в Киев, об этом  свидетельствует
Иоакимова летопись.
   Таковы предания о деятельности и смерти Святослава. Олег и Ольга сое-
динены в предании одним характером: оба представляются нарядниками  зем-
ли, мудрыми, вещими; Игорь между ними является воином неотважным, князем
недеятельным, вождем дружины корыстолюбивым. Святослав  представлен  об-
разцом воина и только воина, который с своею отборною  дружиною  покинул
Русскую землю для подвигов отдаленных, славных для  него  и  бесполезных
для родной земли; эти отношения Святослава к Руси предание  выставило  в
речах послов киевских, отправленных к Святославу в Болгарию. Можно  ска-
зать, что Святослав никогда не имел на Руси значения князя: сначала  это
значение имела его мать, Ольга, потом сыновья его. Утверждение Святосла-
ва в Болгарии, успехи его в войне с греками могли иметь важные следствия
для новорожденной Руси, но историк не имеет права рассуждать о том,  что
могло быть, он имеет право только сказать, что неудача Святославова про-
истекла от недостаточности его средств, от того, что он оторвался от Ру-
си, действовал только с одною отборною дружиною, а не устремил на Грецию
соединенные силы всех племен, подвластных Руси; только в последнем  слу-
чае предприятие Святослава могло иметь важное,  решительное  влияние  на
судьбы Восточной Европы. Олег и Ольга предания действуют преимущественно
хитростию и перехитряют самих греков;  Святослав  отличается  поведением
противоположным; он не нападает на врагов хитростию, но посылает сказать
им: иду на вас! И когда однажды он вздумал было схитрить с  греками,  то
его неловкая хитрость обратилась во вред ему самому.
   Каковы бы ни были причины и обстоятельства смерти Святославовой, Яро-
полк остался старшим в роде княжеском и Свенельд при нем в большой силе.
Для объяснения последующих явлений мы не должны упускать из виду возрас-
та детей Святославовых: Ярополку было не более  11  лет,  следовательно,
при нем должен был находиться воспитатель, кто был этот  воспитатель,  в
каком отношении был к нему Свенельд и как получил важное значение  -  об
этом летописец ничего не знает. Мы не должны только забывать,  что  Яро-
полк  был  малолетен,  следовательно,  действовал  под  чужим  влиянием.
Единственным событием Ярополкова княжения, внесенным  в  летопись,  была
усобица между сыновьями Святослава. Мы знаем, что  охота,  после  войны,
была господствующею страстию средневековых варваров: везде  князья  пре-
доставляли себе касательно охоты большие права, жестоко наказывая за  их
нарушение. Это служит достаточным объяснением происшествия, рассказанно-
го нашим летописцем: сын Свенельда, именем Лют, выехал из Киева на охоту
и, погнавшись за зверем, въехал в леса, принадлежавшие к волости  Олега,
князя древлянского; по случаю в это же время охотился здесь и сам  Олег,
он встретился с Лютом, спросил, кто это такой и, узнав, что имел дело  с
сыном Свенельдовым, убил его. Здесь, впрочем, несмотря  на  предложенное
нами выше общее объяснение  поступка  Олегова,  нас  останавливает  одна
частность: Олег, говорит предание, осведомился - кто такой позволяет се-
бе охотиться вместе с ним и, узнав, что это сын  Свенельдов,  убил  его.
Зачем предание связывает части действия так, что Олег убивает Люта  тог-
да, когда узнает в нем сына Свенельдова? Если бы Олег простил  Люту  его
дерзость, узнав, что он сын Свенельда  -  знаменитого  боярина  старшего
брата, боярина отцовского и дедовского, тогда дело было бы ясно; но  ле-
тописец говорит, что Олег убил Люта именно  узнавши,  что  он  сын  Све-
нельда; при этом вспомним, что древлянскому князю было не более 13  лет!
Следовательно, воля его была подчинена  влиянию  других,  влиянию  како-
го-нибудь сильного боярина, вроде Свенельда. Как бы то ни было,  за  это
возникла ненависть между Ярополком и Олегом;  Свенельд  хотел  отомстить
Олегу за сына и потому не переставал твердить Ярополку: "Поди на брата и
возьми волость его". Через два года, т. е. когда  Ярополку  было  16,  а
Олегу 15 лет, киевский князь пошел ратью на древлянского; последний  вы-
шел к нему навстречу с войском, и Ярополк победил Олега. Олег побежал  в
город, называемый Овруч; на мосту, перекинутом через ров к городским во-
ротам, беглецы стеснились и сталкивали друг друга в ров, причем столкну-
ли и Олега; людей попадало много, за ними попадали лошади, которые и пе-
редавили людей. Ярополк вошел в город Олега, взял на себя власть  его  и
послал искать брата. Долго искали князя и не  могли  найти.  Тогда  один
древлянин сказал: "Я видел, как вчера столкнули его с моста". Стали  вы-
таскивать трупы изо рва с утра до полудни, наконец, нашли Олега под тру-
пами, внесли в княжий дом и положили на ковре. Пришел Ярополк, начал над
ним плакаться и сказал Свенельду: "Порадуйся теперь, твое желание испол-
нилось". Заключали ли в себе эти слова упрек или Ярополк хотел ими прос-
то объявить старику, что желание его удовлетворено, хотя первое  правдо-
подобнее по связи с плачем - во всяком случае предание признает, что де-
ло совершено преимущественно под влиянием Свенельда, и очень  естествен-
но, что князь не действовал самостоятельно: ему было только 16 лет!
   Ярополк, как сказано выше, взял братнюю волость. Третий  Святославич,
Владимир, узнал в Новгороде, что Ярополк убил Олега, испугался  братнего
властолюбия и бежал за море, а Ярополк послал в Новгород своих  посадни-
ков и стал владеть один на Руси.
   Через три года Владимир возвратился с варягами в Новгород  и  прогнал
оттуда Ярополковых посадников, приказав им сказать брату: "Владимир идет
на тебя, приготовляйся к войне". Наступательное движение Владимира  про-
тив Ярополка было необходимо: Владимир не мог  надеяться,  чтоб  старший
брат спокойно снес изгнание своих наместников  из  Новгорода;  Владимиру
нужно было предупредить его, тем более, что у него теперь  были  наемные
варяги, а Ярополк не собрался с силами; варягов надобно было  употребить
в дело, отпустить их ни с чем было невыгодно и опасно, оставить их у се-
бя в Новгороде было еще невыгоднее и опаснее; отпустивши их, дожидаться,
пока Ярополк, собравши все силы юга,  двинется  против  Новгорода,  было
безрассудно. Но прежде начатия борьбы обоим братьям было важно приобрес-
ти себе союзника во владетеле полоцком; в это время в Полоцке сидел  ка-
кой-то Рогволод, пришедший из-за моря; каковы были отношения этого  Рог-
волода к правнукам Рюрика, из летописи определить довольно трудно.  Дочь
этого Рогволода Рогнеда была сговорена за Ярополка. Владимир, чтоб скло-
нить полоцкого державца на свою сторону, чтобы показать,  что  последний
ничего не потеряет, если киевский князь будет низложен, послал и от себя
свататься также за дочь Рогволодову. Летописец говорит, что  Рогволод  в
таких затруднительных обстоятельствах отдал дело на  решение  дочери,  и
Рогнеда отвечала, что она не хочет выйти замуж за сына рабы, т. е.  Вла-
димира, но хочет за Ярополка. Когда  отроки  Владимира  пересказали  ему
Рогнедин ответ, то он собрал большое войско из варягов, новгородцев, чу-
ди и кривичей и пошел на Полоцк. Здесь мы видим опять не набег  дружины,
не одних варягов, но поход, в котором участвовали, как в  походе  Олега,
все северные племена. В то время, когда Рогнеду готовились вести за Яро-
полка, Владимир напал на Полоцк, убил Рогволода с двумя сыновьями, и же-
нился на Рогнеде. При этом случае в некоторых списках  летописи  находим
известие, что виновником всех предприятий был Добрыня, дядя  Владимиров,
что он посылал сватать Рогнеду за Владимира; он после гордого отказа по-
лоцкой княжны повел племянника и войско против Рогволода, позором отомс-
тил Рогнеде за ее презрительный отзыв о матери Владимира, убил ее отца и
братьев. В самом деле, странно было бы предположить, чтоб Владимир,  бу-
дучи очень молод, по прямому указанию предания, мог действовать во  всем
самостоятельно при жизни Добрыни, своего воспитателя и благодетеля,  по-
тому что, как мы видели, он ему преимущественно был обязан  новгородским
княжением. Итак, говоря о действиях Владимира, историк должен  предпола-
гать Добрыню. О характере Добрыни мы имеем право заключать по  некоторым
указаниям летописи: видно, что  это  был  старик  умный,  ловкий,  реши-
тельный, но жесткий;  на  его  жесткость  указывает  приведенное  свиде-
тельство о поступке с Рогнедою и отцом ее; сохранилось также известие об
его жестоких, насильственных поступках с новгородцами при обращении их в
христианство, следовательно, если замечается жестокость  и  насильствен-
ность в поступках молодого Владимира, то мы никак не  можем  приписывать
это одному его характеру, не обращая внимания на влияние Добрыни. Что же
касается до поступка Добрыни с Рогволодом и его дочерью, то он очень по-
нятен: Рогнеда, отказывая  Владимиру,  как  сыну  рабы,  оскорбила  этим
сколько его, столько же и Добрыню, которого сестра была именно эта раба,
через нее он был дядя князю; словами Рогнеды была преимущественно опозо-
рена связь, родство Владимира с Добрынею, и вот последний мстит за  этот
позор жестоким позором.
   О дальнейшей судьбе Рогнеды народная память сохранила следующее  пре-
дание. Когда Владимир утвердился в Киеве, то набрал  себе  много  других
жен, а на Рогнеду не обращал внимания. Рогнеда не могла перенести такого
поведения мужа, тем более что по самому происхождению своему имела право
если не на исключительность, то по крайней мере на первенство.  Однажды,
когда Владимир пришел к ней и заснул, она хотела зарезать его ножом,  но
он вдруг проснулся и схватил ее за руку; тут она  начала  ему  говорить:
"Уж мне горько стало: отца моего ты убил и землю его полонил для меня, а
теперь не любишь меня и младенца  моего".  В  ответ  Владимир  велел  ей
одеться во все княжеское платье, как была она одета в день свадьбы  сво-
ей, сесть на богатой постели и дожидаться его - он хотел прийти и  убить
жену. Рогнеда исполнила его волю, но дала обнаженный  меч  в  руки  сыну
своему Изяславу и наказала ему: "Смотри, когда войдет отец, то ты высту-
пи и скажи ему: разве ты думаешь, что ты здесь один?"  Владимир,  увидав
сына и услышав его слова, сказал: "А кто ж тебя знал,  что  ты  здесь?",
бросил меч, велел позвать бояр и рассказал им все как было. Бояре  отве-
чали ему: "Уж не убивай ее ради этого ребенка, но восстанови ее отчину и
дай ей с сыном". Владимир построил город и дал им, назвав город Изяслав-
лем. С тех пор, заключает предание, внуки Рогволодовы враждуют со внука-
ми Ярославовыми.
   Из Полоцка Владимир двинулся с большим войском на  Ярополка;  тот  не
был в состоянии сопротивляться ему, и затворился  в  Киеве,  а  Владимир
окопался на Дорогожичи, между Дорогожичем и Капичем. Это  бессилие  Яро-
полка легко объяснить: храбрая дружина ушла с  Святославом  в  Болгарию,
много ли возвратилось с Свенельдом? Ярополк мог и с малою дружиною одер-
жать верх в сшибке с еще меньшею дружиною брата  своего  Олега,  но  ему
нельзя было выйти с нею против войска Владимирова, которое летописец  не
один раз называет многочисленным, состоявшим из наемных варягов и север-
ных племен. Притом известно, что народонаселение наших древних  областей
неохотно принимало участие в княжеских усобицах;  далее,  надобно  заме-
тить, что северное народонаселение - новгородцы, чудь и кривичи, которо-
го ратники были под знаменами Владимира, сражалось за этого князя по тем
же побуждениям, по каким после новгородцы с  таким  усердием  отстаивали
Ярослава против Святополка; Владимир был их князь, у них выросший; с его
низложением они должны будут опять подчиниться посадникам  Ярополка;  но
возвращение последних не могло быть выгодно для новгородцев, ибо  трудно
предположить, чтобы Владимир выгнал их без ведома и согласия  последних,
которые поэтому не могли быть в приязненных отношениях к киевскому  кня-
зю; заметим еще и то, что северное народонаселение - новгородцы, чудь  и
кривичи - издавна было гораздо теснее соединено между собою, чем  южное;
мы видим эти племена действующими заодно при изгнании варягов, в призва-
нии князей, следовательно, имеем право думать, что они относительно  яс-
нее понимали свои выгоды и дружнее могли отстаивать  своего  князя,  чем
племена южные, недавно только оружием  князей  приведенные  в  некоторую
связь и зависимость от одной общей власти. Итак  Ярополк,  будучи  не  в
состоянии биться с Владимиром в чистом поле, затворился в Киеве с людьми
своими и с Блудом, воеводою. Этот Блуд является главным советником  кня-
зя, главным действователем во время события; князь беспрекословно испол-
няет его внушения, что и понятно, если вспомним возраст  Ярополка,  если
вспомним, что и при Владимире  роль  Блуда  исполнял  Добрыня.  Следова-
тельно, Владимиру или Добрыне нужно было иметь дело с  Блудом,  а  не  с
Ярополком. И вот Блуд от имени новгородского князя  получил  предложение
покинуть Ярополка, предать его младшему брату.  Переманить  Блуда  можно
было только обещанием, что он ничего не потеряет, что и при Владимире он
будет иметь такое же значение, какое имел при Ярополке, т.  е.  значение
наставника, отца при молодом князе; Владимир велел сказать ему:  "Помоги
мне; если я убью брата, то ты будешь мне вместо отца и получишь от  меня
большую честь". В летописи помещены тут же слова Владимира, в которых он
оправдывает поведение свое относительно брата: "Не я, говорит он,  начал
избивать братию, но он, я пришел на него, побоявшись такой  же  участи".
Блуд велел отвечать Владимиру, что он будет всем сердцем  помогать  ему.
Летописец старается сложить всю вину на Блуда.  По  его  рассказу,  Блуд
стал обманывать Ярополка, беспрестанно ссылаясь  с  Владимиром,  советуя
ему приступать к городу, а сам придумывал, как  бы  убить  Ярополка;  но
посредством граждан нельзя было убить его. Тогда Блуд замыслил  погубить
князя лестью: он не пускал его на вылазки из города и говорил: "Киевляне
ссылаются с Владимиром, зовут его на  приступ,  обещаются  предать  тебя
ему; побеги лучше за город". Ярополк послушался, выбежал из Киева и зат-
ворился в городе Родне, на устье реки Рси. Владимир вошел в Киев и  оса-
дил Ярополка в Родне, где сделался большой голод, так что надолго  оста-
лась пословица: "Беда, как в Родне". Тогда Блуд начал говорить Ярополку:
"Видишь, сколько войска у брата твоего? Нам их не перебороть,  мирись  с
братом". Ярополк согласился и на это, а Блуд послал  сказать  Владимиру:
"Твое желание сбылось: приведу к тебе Ярополка, а ты распорядись, как бы
убить его". Владимир, получивши весть, вышел на отцовский теремный  двор
и сел тут с дружиною, а Блуд начал посылать Ярополка: "Ступай к брату  и
скажи ему: что мне дашь, то и возьму". Ярополк пошел, хотя один из  дру-
жины, именем Варяжко, говорил ему: "Не ходи,  князь,  убьют  тебя;  беги
лучше к печенегам и приведи от них войско". Но Ярополк не послушал  его,
пошел к Владимиру и как стал входить в двери, то  два  варяга  прокололи
его мечами, а Блуд затворил двери и не дал своим идти за  ним.  Так  был
убит Ярополк. Варяжко, видя, что князь убит, бежал с двора к печенегам и
много раз приходил с ними на Владимира, так что тот едва успел перезвать
его к себе, поклявшись не делать ему никакого зла. Следовательно, из на-
чальной киевской летописи оказывается, что Владимир  был  одолжен  своею
победою, во-первых, тому, что Ярополк не имел достаточно  войска,  чтобы
стать против него в чистом поле: во-вторых, измене Блуда, который, стра-
щая князя вероломством киевлян, не пускал его на вылазки и потом  угово-
рил совершенно оставить Киев.
   При рассказе об этом событии нельзя умолчать об известном отрывке  из
Иоакимовой новгородской летописи, сохраненном у Татищева; не заключая  в
себе никакого противоречия начальной Киевской летописи, летопись  Иоаки-
мова главною причиною Владимирова торжества  выставляет  борьбу  христи-
анства с язычеством; если бы даже это объяснение  было  выдумано,  то  и
тогда нужно было бы упомянуть о нем, как о догадке, очень  остроумной  и
вероятной. Известно, что отец Владимира Святослав по своему характеру не
мог склониться на увещания св. Ольги и что  поклонники  Христа  при  нем
подвергались ругательствам от поклонников Перуна, хотя собственно  гоне-
ния не было. Но во время греческой войны, по свидетельству Иоакима, Свя-
тослав переменил свое поведение относительно христиан: поверив внушениям
окружавших его язычников, будто виновниками неудач военных были христиа-
не, находившиеся в дружине, князь воздвиг на них гонение, причем не  по-
щадил даже своего брата Глеба и послал в Киев приказ разорить христианс-
кие храмы. Но, отказавшись от принятия христианства сам, Святослав между
тем осгавил сыновей своих при  бабке-христианке;  ясно,  какие  внушения
должны были получить от нее молодые князья. В Иоакимовской летописи  чи-
таем, что Ярополк был кроток и милостив, любил христиан и  если  сам  не
крестился, боясь народа, то по крайней мере другим не препятствовал. Те,
которые при Святославе ругались над христианством, естественно, не люби-
ли князя, приверженного к враждебной  религии:  этим  нерасположением  к
Ярополку воспользовался Владимир (т. е. Добрыня) и успел отнять жизнь  и
владение у брата. Ярополк, по словам Иоакимовой летописи, послал  увеще-
вать брата к миру и вместе войско в землю Кривскую. Владимир испугался и
хотел было уже бежать к Новгороду, но дядя его Добрыня, зная,  что  Яро-
полк нелюбим язычниками, удержал племянника и послал в Ярополков стан  с
дарами к воеводам, перезывая их на сторону  Владимира.  Воеводы  обещали
передаться и исполнили свое обещание в битве при реке Друче, в трех днях
пути от Смоленска. Последующие события описаны, согласно с начальной Ки-
евской летописью.
   Если мы примем во внимание  рассказ  Иоакимовской  летописи,  то  нам
объяснится поведение Владимира в первые  годы  его  княжения:  торжество
Владимира было торжеством языческой стороны над христианскою, вот почему
новый князь ознаменовывает начало своего правления сильною  ревностью  к
язычеству, ставит кумиры на высотах киевских; дядя его Добрыня поступает
точно так же в Новгороде. Судя по выражениям летописца, никогда в  Русс-
кой земле не было видно такого гнусного идолослужения, хотя, как  кажет-
ся, не следует принимать этих выражений буквально: начал княжить  Влади-
мир в Киеве один, говорит летописец, и поставил  кумиры  на  холме,  вне
двора теремного, Перуна деревянного, а голова у него серебряная, ус  зо-
лотой, Хорса Дажбога, Стрибога, Симаргла (Сима и Регла) и Мокоша. Прино-
сили им жертвы, называя богами, приводили сыновей и дочерей и  приносили
жертвы бесам, осквернилась кровью земля Русская и холм тот. Нам  извест-
но, что славяне - язычники сильно негодовали на христианскую религию  за
то, что она не допускала многоженства; в ознаменование торжества язычес-
кой стороны, князь, виновник этого  торжества,  предается  необузданному
женолюбию: кроме пяти законных жен, было у него 300 наложниц в  Вышгоро-
де, 300 в Белгороде, 200 в селе Берестове. Он был несыт блуда, по  выра-
жению летописца: приводил к себе замужних женщин и девиц  на  растление,
одним словом, был женолюбив, как Соломон.
   Но в то время, как Владимир угождал язычникам, буйство наемных  варя-
гов ставило его в затруднительное положение относительно Киева. Мы виде-
ли, что торжество над Ярополком во всяком случае досталось  ему  дешево:
если и была битва в стране Смоленской, то в собственной Руси все покори-
лось ему без сопротивления. Несмотря на то, варяги думали, что  торжест-
вом своим Владимир обязан им, и поступали буйно с гражданами, как c  за-
воеванными; они говорили Владимиру: "Город-то наш, мы его взяли, так  мы
хотим брать окуп на народе, по 2 гривны с человека".  Владимир  отвечал:
"Пождите месяц, пока соберут деньги". Варяги ждали, ждали и не  получили
денег. Тогда они сказали князю; "Обманул ты нас: так отпусти в  Грецию".
Владимир согласился; он выбрал из них мужей, добрых, смышленных и  храб-
рых, и роздал им города, а прочие пошли в Константинополь, Но почему  же
варяги не попробовали силою взять денег? Историки догадываются, что Вла-
димир именно назначил месячный срок, дабы  взять  свои  меры,  увеличить
собственно русское войско; с одной стороны, это могло быть и так, с дру-
гой, хорошим средством для Владимира - сделать варягов безопасными - бы-
ло и то, о чем говорит летописец, а именно: князь воспользовался сроком,
чтобы склонить на свою сторону лучших варягов,  предводителей,  привязав
их к себе и к Руси выгодами; толпа, худшие люди, оставшись без предводи-
телей, не смели предпринять ничего; таким образом, Владимир ослабил  ва-
рягов, разделивши их. Варяги просили Владимира: "Покажи нам путь в  Гре-
цию". Это могло значить, что варяги просили у князя  пропускных  листов,
без которых греческое правительство не принимало варягов, по  договорам.
Владимир точно отправил посольство к императору  насчет  варягов;  послы
должны были сказать ему: "Идут к тебе варяги, не держи их в  городе;  не
то натворят они тебе беды, как и здесь; расточи их в разные  стороны,  а
сюда не пускай ни одного". Выражение:  наделают  они  тебе  бед,  как  и
здесь, - показывает, что варяги буйствовали в Киеве.
   Касательно внешних отношений при Ярополке есть известие о победе это-
го князя над печенегами, о вступлении печенежского князя Илдея в  службу
к Ярополку, который дал ему города и волости, о заключении мира с грека-
ми на условиях отцовских и дедовских, о приходе послов папских.

   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   ВЛАДИМИР СВЯТОЙ. ЯРОСЛАВ I

   Несостоятельность язычества. - Известие о принятии христианства  Вла-
димиром.  -  Распространение  христианства  на  Руси  при  Владимире.  -
Средства к утверждению христианства. - Влияние духовенства. - Войны Вла-
димира. - Первое столкновение с западными славянами. - Борьба с  печене-
гами. - Смерть Владимира, его характер. - Усобица между сыновьями Влади-
мира. - Утверждение Ярослава  в  Киеве.  -  Отношения  к  Скандинавии  и
Польше. - Последняя греческая война. - Борьба с печенегами. - Внутренняя
деятельность Ярослава. (980 - 1054)

   Мы видели, что торжество Владимира над Ярополком сопровождалось  тор-
жеством язычества над христианством, но это торжество не могло быть про-
должительно: русское язычество было так бедно,  так  бесцветно,  что  не
могло с успехом вести спора ни с  одною  из  религий,  имевших  место  в
юго-восточных областях тогдашней Европы, тем более с христианством; рев-
ность Владимира и Добрыни в начале их власти, устроение изукрашенных ку-
миров, частые жертвы проистекали из желания поднять сколько-нибудь  язы-
чество, дать ему средства, хотя что-нибудь противопоставить другим рели-
гиям, подавляющим его своим величием; но эти самые  попытки,  эта  самая
ревность и вела прямо к падению язычества, потому что всего лучше  пока-
зывала его несостоятельность. У нас на Руси, в Киеве,  произошло  то  же
самое, что в более обширных размерах произошло  в  Империи  при  Юлиане:
ревность этого императора к язычеству всего более способствовала к окон-
чательному падению последнего, потому что  Юлиан  истощил  все  средства
язычества, извлек из него все, что  оно  могло  дать  для  умственной  и
нравственной жизни человека, и тем всего резче выказалась его  несостоя-
тельность, его бедность пред христианством. Так обыкновенно бывает  и  в
жизни отдельных людей, и в жизни целых обществ, вот  почему  и  неудиви-
тельно видеть, как иногда самые страстные ревнители  вдруг,  неожиданно,
покидают предмет своего поклонения и переходят  на  враждебную  сторону,
которую защищают с удвоенною ревностию; это  происходит  именно  оттого,
что в их сознании истощились все средства прежнего предмета поклонения.
   Под 983 годом, в начале княжения Владимира, летописец помещает  расс-
каз о следующем событии: Владимир после похода на ятвягов возвратился  в
Киев и приносил жертву кумирам вместе с своими людьми;  старцы  и  бояре
сказали: "Кинем жребий на отроков и девиц; на кого падет, того  принесем
в жертву богам". В это время жил в Киеве один варяг, который  пришел  из
Греции и держал христианскую веру; был у него сын,  прекрасный  лицом  и
душою; на этого-то молодого варяга и пал жребий. Посланные от народа (об
участии князя не говорится ни слова) пришли к старому варягу  и  сказали
ему: "Пал жребий на твоего сына, богам угодно взять его себе, и мы хотим
принести его им в жертву". Варяг отвечал: "У вас не боги, а дерево; нын-
че есть, а завтра сгниет, ни едят, ни пьют, ни говорят, но сделаны рука-
ми человеческими из дерева; а бог один, которому служат греки и кланяют-
ся, который сотворил небо и землю, звезды и луну, и солнце, и  человека,
дал ему жить на земле; а эти боги что сделали? сами деланные; не дам сы-
на своего бесам!" Посланные рассказали эти речи народу; толпа взяла ору-
жие, пошла к варягову дому и разломала забор вокруг него; варяг стоял на
сенях с сыном. Народ кричал ему: "Дай сына своего  богам".  Он  отвечал:
"Если они боги, то пусть пошлют какого-нибудь одного  бога  взять  моего
сына, а вы о чем хлопочете?" Яростный клик был  ответом  толпы,  которая
бросилась к варягам, подсекла под ними сени и убила их. Несмотря  на  то
что смелый варяг пал жертвою торжествующего, по-видимому, язычества, со-
бытие это не могло не произвести сильного впечатления: язычеству,  куми-
рам сделан был торжественный вызов, над  ними  торжественно  наругались;
проповедь была произнесена громко; народ в пылу ярости убил  проповедни-
ка, но ярость прошла, а страшные слова остались: ваши боги - дерево; бог
- один, которому кланяются греки, который сотворил все, -  и  безответны
стояли кумиры Владимира перед этими словами, и что могла  в  самом  деле
славянская религия сказать в свою пользу, что могла отвечать на  высокие
запросы, заданные ей проповедниками других религий? Самые важные из  них
были вопросы о начале мира и будущей жизни. Что вопрос о  будущей  жизни
действовал могущественно и на языческих славян, как на  других  народов,
видно из предания о том, как царь болгарский  обратился  в  христианство
вследствие впечатления, произведенного на него картиною страшного  суда.
По русскому преданию, то же самое средство употребил и у  нас  греческий
проповедник и произвел также сильное  впечатление  на  Владимира;  после
разговора с ним Владимир, по преданию, созывает бояр и городских старцев
и говорит им, что приходили проповедники от разных народов, каждый  хва-
лил свою веру; напоследок пришли и греки, хулят все другие законы,  хва-
лят свой, много говорят о начале мира, о бытии его, говорят хитро,  любо
их слушать, и о другом свете говорят: если кто в их  веру  вступит,  то,
умерши, воскреснет и не умрет после вовеки, если же в другой закон всту-
пит, то на том свете будет в  огне  гореть.  Магометанские  проповедники
также говорили о будущей жизни, но самое  чувственное  представление  ее
уже подрывало доверенность: в душе самого простого человека есть  созна-
ние, что тот свет не может быть похож на этот, причем раздражала  исклю-
чительность известных сторон чувственности,  противоречие,  по  которому
одно наслаждение допускалось неограниченно, другие  совершенно  запреща-
лись. Владимиру, по преданию, нравился чувственный рай магометов, но  он
никак не соглашался допустить обрезание, отказаться от свиного мяса и от
вина: "Руси есть веселье пить, говорил он, не можем быть без того".  Что
вопрос о начале мира и будущей жизни сильно занимал все языческие народы
севера и могущественно содействовал распространению между  ними  христи-
анства, могшего дать им удовлетворительное решение на него, это видно из
предания о принятии христианства в Британии: к одному из королей  англо-
саксонских явился проповедник христианства; король позвал дружину на со-
вет, и один из вождей сказал при  этом  следующие  замечательные  слова:
"Быть может, ты припомнишь, князь, что случается иногда в зимнее  время,
когда ты сидишь за столом с дружиною, огонь пылает, в комнате  тепло,  а
на дворе и дождь, и снег, и ветер. И вот иногда в это время быстро  про-
несется через комнату маленькая птичка, влетит в одну дверь,  вылетит  в
другую; мгновение этого перелета для нее приятно, она не чувствует более
ни дождя, ни бури; но это мгновение кратко, вот птица уже и вылетела  из
комнаты, и опять прежнее ненастье бьет несчастную. Такова и жизнь  людс-
кая на земле и ее мгновенное течение,  если  сравнить  его  с  продолжи-
тельностию времени, которое предшествует и последует, Это время и  мрач-
но, и беспокойно для нас; оно мучит нас невозможностию познать его;  так
если новое учение может дать нам какое-нибудь верное  известие  об  этом
предмете, то стоит принять его". Отсюда понятно для нас значение  преда-
ния о проповедниках разных вер, приходивших к Владимиру, верность  этого
предания времени и обществу. Видно, что все было приготовлено для  пере-
ворота в нравственной жизни новорожденного русского общества на юге, что
религия, удовлетворявшая рассеянным, особо живущим  племенам,  не  могла
более удовлетворять киевлянам, познакомившимся с другими религиями;  они
употребили все средства для поднятия своей старой веры в уровень с  дру-
гими, и все средства оказались тщетными, чужие веры и особенно одна  тя-
готили явно своим превосходством; это обстоятельство и необходимость за-
щищать старую веру, естественно, должны были вести к раздражению,  кото-
рое в свою очередь влекло к насильственным поступкам, но и это не помог-
ло. При старой вере нельзя было оставаться, нужно было решиться на выбор
другой. Последнее обстоятельство, т. е.  выбор  веры,  есть  особенность
русской истории: ни одному другому европейскому народу не предстояло не-
обходимости выбора между религиями; но не так было на востоке Европы, на
границах ее с Азиею, где сталкивались не только различные народы,  но  и
различные религии, а именно: магометанская,  иудейская  и  христианская;
Козарское царство, основанное на границах Европы с  Азиею,  представляет
нам это смешение разных народов и религий; козарским каганам, по  преда-
нию, также предстоял выбор между тремя религиями, они выбрали иудейскую;
для азиатцев был доступнее деизм последней. Но Козарское царство пало, и
вот на границах также Европы с Азиею, но уже на другой стороне, ближе  к
Европе, образовалось другое владение, русское, с европейским народонасе-
лением; кагану русскому и его народу предстоял также выбор  между  тремя
религиями, и опять повторилось предание о проповедниках различных вер  и
о выборе лучшей; на этот раз лучшею оказалась не иудейская:  европейский
смысл избрал христианство. Предание очень верно выставило также  причину
отвержения иудеев Владимиром: когда он спросил у них, где ваша земля,  и
они сказали, что бог в гневе расточил их по странам чужим,  то  Владимир
отвечал: "Как вы учите других, будучи сами отвергнуты богом  и  расточе-
ны?" Вспомним, как у средневековых европейских  народов  было  вкоренено
понятие, что политическое бедствие народа есть наказание божие за грехи,
вследствие чего питалось отвращение к бедствующему народу.
   Магометанство, кроме видимой бедности своего содержания, не могло со-
перничать с христианством по самой отдаленности своей. Христианство было
уже давно знакомо в Киеве вследствие частых сношений с Константинополем,
который поражал руссов величием религии и гражданственности. Бывальцы  в
Константинополе после тамошних чудес с презрением должны  были  смотреть
на бедное русское язычество и превозносить веру греческую. Речи их имели
большую силу, потому что это были обыкновенно многоопытные  странствова-
тели, бывшие во многих различных странах, и на востоке, и на западе, ви-
девшие много разных вер и обычаев, и, разумеется, им нигде не могло  так
нравиться, как в Константинополе; Владимиру не нужно было посылать  бояр
изведывать веры разных народов: не один варяг  мог  удостоверить  его  о
преимуществах веры греческой перед всеми  другими.  Митрополит  Иларион,
которого свидетельство, как почти современное, не подлежит никакому сом-
нению, Иларион ни слова не говорит о посольствах для  изведывания  верно
говорит, согласнее с делом, что Владимир постоянно  слышал  о  Греческой
земле, сильной верою, о величии тамошнего богослужения; бывальцы в Конс-
тантинополе и других разноверных странах могли именно говорить то,  что,
по преданию, у летописца говорят бояре, которых Владимир посылал для из-
ведывания вер: "Мы не можем забыть той красоты, которую видели  в  Конс-
тантинополе; всякий человек, как отведает раз  сладкого,  уже  не  будет
после принимать горького; так и мы здесь в Киеве больше  не  останемся".
Эти слова находили подтверждение и между городскими  старцами,  и  между
теми из бояр Владимира, которые не бывали в Константинополе - у них было
свое туземное доказательство в пользу христианства: "Если бы  дурен  был
закон греческий, - говорили они, - то бабка твоя  Ольга  не  приняла  бы
его; а она была мудрее всех людей".  Заметим  еще  одно  обстоятельство:
Владимир был взят из Киева малолетним и воспитан в Новгороде, на севере,
где было сильно язычество, а христианство едва ли знакомо; он  привел  в
Киев с севера тамошнее народонаселение - варягов,  славян  новгородских,
чудь, кривичей, всеревностнейших язычников, которые своим прибытием лег-
ко дали перевес киевским язычникам над христианами, что и было  причиною
явлений, имевших место в начале княжения Владимирова; но потом  время  и
место взяли свое: ближайшее знакомство с христианством, с Грециею, прип-
лыв бывальцев в Константинополе должны были ослабить языческую  ревность
и склонить дело в пользу христианства. Таким образом, все было готово  к
принятию новой веры, ждали только удобного случая: "Подожду  еще  немно-
го", - говорил Владимир, по свидетельству начального летописца  киевско-
го. Удобный случай представился в войне с греками; предание тесно соеди-
няет поход на греков с принятием христианства, хочет выставить, что пер-
вый был предпринят для второго. Владимир спросил у  бояр:  "Где  принять
нам крещение?" Те отвечали: "Где тебе любо". И по прошествии года Влади-
мир выступил с войском на Корсунь. Корсунцы затворились в городе и креп-
ко отбивались, несмотря на изнеможение; Владимир объявил  им,  что  если
они не сдадутся, то он будет три года стоять под городом. Когда эта  уг-
роза не подействовала, Владимир велел делать вал около города, но корсу-
няне подкопали городскую стену и уносили присыпаемую  русскими  землю  к
себе в город; русские сыпали еще больше, и  Владимир  все  стоял.  Тогда
один корсунянин именем Анастас пустил в русский стан ко Владимиру  стре-
лу, на которой было написано: "За тобою, с восточной стороны, лежат  ко-
лодцы, от них вода идет по трубе в город, перекопай и перейми ее".  Вла-
димир, услыхав об этом, взглянул на небо и сказал: "Если это сбудется, я
крещусь". Известие верно ходу событий: это не первый пример,  что  князь
языческого народа принимает христианство  при  условии  победы,  которую
должен получить с помощию нового божества. Владимир тотчас велел  копать
против труб, вода была перенята; херсонцы изнемогли от жажды и  сдались.
Владимир вошел в город с дружиною и послал сказать греческим императорам
Василию и Константину: "Я взял ваш славный город; слышу, что у вас сест-
ра в девицах; если не отдадите ее за меня, то и с вашим городом будет то
же, что с Корсунем". Испуганные и огорченные таким требованием,  импера-
торы  велели  отвечать  Владимиру:  "Не  следует   христианам   отдавать
родственниц своих за язычников; но если крестишься, то и сестру нашу по-
лучишь, и вместе царство небесное, и с нами будешь единоверник; если  же
не хочешь креститься, то не можем выдать сестры своей за тебя". Владимир
отвечал на это царским посланным: "Скажите царям, что я крещусь;  и  уже
прежде испытал ваш закон, люба мне ваша вера и служенье, о  которых  мне
рассказывали посланные нами мужи". Цари обрадовались этим словам, умоли-
ли сестру свою Анну выйти за Владимира и послали сказать ему: "Крестись,
и тогда пошлем к тебе сестру". Но Владимир  велел  отвечать:  "Пусть  те
священники, которые придут с сестрою вашею, крестят меня". Цари послуша-
лись и послали сестру свою вместе с некоторыми сановниками и пресвитера-
ми; Анне очень не хотелось идти: "Иду точно в полон, говорила она, лучше
бы мне здесь умереть"; братья утешали ее: "А что если бог обратит  тобою
Русскую землю в покаяние, а Греческую землю избавит от лютой  рати;  ви-
дишь, сколько зла наделала Русь грекам? И теперь, если не пойдешь, будет
то же". И едва уговорили ее идти. Анна села в корабль, простилась с род-
нею и поплыла с горем в Корсунь, где была торжественно встречена жителя-
ми. В это время, продолжает предание, Владимир разболелся глазами, ниче-
го не мог видеть и сильно тужил; тогда царевна велела сказать ему: "Если
хочешь исцелиться от болезни, то крестись поскорей;  если  же  не  крес-
тишься, то и не вылечишься". Владимир сказал на это: "Если в самом  деле
так случится, то поистине велик будет бог христианский", и объявил,  что
готов к крещению. Епископ корсунский с царевниными  священниками,  огла-
сив, крестили Владимира, и когда возложили на него  руки,  то  он  вдруг
прозрел; удивясь такому внезапному исцелению, Владимир  сказал:  "Теперь
только я узнал истинного бога!" Видя это, и из дружины его многие  крес-
тились. После крещения совершен был брак Владимира с Анною. Все это пре-
дание очень верно обстоятельствам в своих подробностях и потому не может
быть отвергнуто. Прежняя вера была во Владимире  поколеблена,  он  видел
превосходство христианства, видел необходимость  принять  его,  хотя  по
очень естественному чувству медлил, ждал случая, ждал знамения;  он  мог
отправиться и в корсунский поход с намерением креститься в случае  удачи
предприятия, мог повторить обещание, когда Анастас открыл ему средство к
успеху, и потом опять медлил, пока увещания царевны Анны не убедили  его
окончательно.
   Владимир вышел из Корсуня с царицею, взял с собою Анастаса, священни-
ков корсунских, мощи св. Климента и Фива, сосуды церковные, иконы,  взял
два медных истукана и четыре медных коня; Корсунь отдал грекам  назад  в
вено за жену свою, по выражению летописца.  По  некоторым  известиям,  в
Корсунь же явился ко Владимиру и митрополит Михаил,  назначенный  управ-
лять новою русскою церковию, -  известие  очень  вероятное,  потому  что
константинопольская церковь не могла медлить присылкою этого лица, столь
необходимого для утверждения нового порядка вещей на севере. По  возвра-
щении в Киев Владимир прежде всего крестил сыновей своих и  людей  близ-
ких. Вслед за тем велел ниспровергнуть идолов. Этим должно было  присту-
пить к обращению народа,  ниспровержением  прежних  предметов  почитания
нужно  было  показать  их  ничтожество;  это  средство  считалось  самым
действительным почти у всех проповедников и действительно было  таковым;
кроме того, ревность новообращенного не могла позволить Владимиру  удер-
жать хотя на некоторое время идолов, стоявших на самых видных местах го-
рода и которым, вероятно, не переставали приносить жертвы; притом,  если
не все, то большая часть истуканов напоминали Владимиру его  собственный
грех, потому что он сам их поставил.  Из  ниспровергнутых  идолов  одних
рассекли на части, других сожгли, а главного, Перуна, привязали лошади к
хвосту и потащили с горы, причем двенадцать человек били истукана палка-
ми: это было сделано, прибавляет  летописец,  не  потому,  чтобы  дерево
чувствовало, но на поругание бесу, который этим идолом  прельщал  людей:
так пусть же от людей примет и возмездие. Когда волокли идола  в  Днепр,
то народ плакал; а когда Перун поплыл по реке, то приставлены были люди,
которые должны были отталкивать его от берега, до тех пор  пока  пройдет
пороги. Затем приступлено было к обращению киевского народа;  митрополит
и священники ходили по городу с проповедию; по некоторым, очень  вероят-
ным известиям, и сам князь участвовал в этом  деле.  Многие  с  радостию
крестились; но больше оставалось таких, которые не соглашались  на  это;
между ними были двоякого рода люди: одни  не  хотели  креститься  не  по
Сильной привязанности к древней религии, но по новости и важности  дела,
колебались точно так же, как, по преданию, колебался прежде и сам Влади-
мир; другие же не хотели креститься по упорной  привязанности  к  старой
вере; они даже не хотели и слушать о проповеди. Видя это, князь  употре-
бил средство посильнее: он послал повестить по  всему  городу,  чтоб  на
другой день все некрещеные шли к реке, кто же не явится, будет противни-
ком князю. Услыхав этот приказ, многие пошли охотою, именно те,  которые
прежде медлили по нерешительности, колебались, ждали только  чего-нибудь
решительного, чтобы креститься; не понимая еще сами превосходства  новой
веры пред старою, они, естественно, должны были основывать превосходство
первой на том, что она принята высшими: "Если бы новая вера не была  хо-
роша, то князь и бояре не приняли бы ее", - говорили они. Некоторые  шли
к реке по принуждению, некоторые же ожесточенные приверженцы старой  ве-
ры, слыша строгий приказ Владимира, бежали в степи  и  леса.  На  другой
день после объявления княжеского приказа, Владимир вышел с  священниками
царицыными и корсунскими на Днепр, куда сошлось  множество  народа;  все
вошли в воду и стояли одни по шею, другие по  грудь;  несовершеннолетние
стояли у берега, возрастные держали на руках младенцев, а  крещеные  уже
бродили по реке, вероятно, уча некрещеных, как вести себя во  время  со-
вершения таинства, а также и занимая место их восприемников,  священники
на берегу читали молитвы.
   Непосредственным следствием принятия христианства Владимиром и  расп-
ространения его в Русской земле было,  разумеется,  построение  церквей:
Владимир тотчас после крещения велит строить церкви и ставить их по  тем
местам, где прежде стояли кумиры: так, поставлена была церковь св. Васи-
лия на холме, где стоял кумир Перуна и прочих богов Владимир велел  ста-
вить церкви и определять к ним священников также и по другим  городам  и
приводить людей к крещению по всем городам и селам. Здесь  останавливают
нас два вопроса - по каким городам и областям и в какой мере было  расп-
ространено христианство при Владимире, и  потом  -  откуда  явились  при
церквах священнослужители? Есть известия, что митрополит  с  епископами,
присланными из Царьграда, с Добрынею, дядею Владимировым, и с  Анастасом
ходили на север и крестили народ; естественно, что они  шли  сначала  по
великому водному пути, вверх по Днепру, волоком и Ловатью, до  северного
конца этого пути - Новгорода Великого. Здесь были крещены  многие  люди,
построена церковь для новых христиан; но с первого раза христианство бы-
ло распространено далеко не между всеми жителями; из Новгорода, по  всем
вероятностям, путем водным, шекснинским, проповедники отправились к вос-
току, до Ростова. Этим кончилась деятельность первого митрополита Михаи-
ла в 990 году; в 991 он умер; легко представить, как смерть  его  должна
была опечалить Владимира в его новом положении; князя едва могли утешить
другие епископы и бояре; скоро, впрочем, был призван из Царя-града новый
митрополит - Леон; с помощию поставленного им в Новгород епископа Иоаки-
ма Корсунянина язычество здесь сокрушено  окончательно.  Вот  любопытное
известие об этом из так называемой Иоакимовой летописи: "Когда в  Новго-
роде узнали, что Добрыня идет крестить, то собрали вече и поклялись  все
не пускать его в город, не давать идолов  на  ниспровержение;  и  точно,
когда Добрыня пришел, то новгородцы разметали большой мост и вышли  про-
тив него с оружием; Добрыня стал было уговаривать их ласковыми  словами,
но они и слышать не хотели, вывезли две камнестрельные машины (пороки) и
поставили их на мосту; особенно уговаривал их не покоряться главный меж-
ду жрецами, т. е. волхвами их, какой-то Богомил, прозванный за красноре-
чие Соловьем. Епископ Иоаким с священниками стояли на торговой  стороне;
они ходили по торгам, улицам, учили людей, сколько могли, и  в  два  дня
успели окрестить несколько сот. Между тем на другой стороне новгородский
тысяцкий Угоняй, ездя всюду, кричал: "Лучше нам помереть, чем дать богов
наших на поругание"; народ на той стороне Волхова  рассвирепел,  разорил
дом Добрыни, разграбил имение, убил жену и еще некоторых из родни. Тогда
тысяцкий Владимиров, Путята, приготовив  лодки  и  выбрав  из  ростовцев
пятьсот человек, ночью перевезся выше крепости на ту сторону реки и  во-
шел в город беспрепятственно, ибо все думали, что это свои ратники.  Пу-
тята дошел до двора Угоняева, схватил его и других лучших людей и  отос-
лал их к Добрыне за реку. Когда весть об этом разнеслась, то народ  соб-
рался до 5000, обступили Путяту и начали с ним злую  сечу,  а  некоторые
пошли, разметали церковь Преображения господня  и  начали  грабить  домы
христиан. На рассвете приспел Добрыня со всеми своими людьми и велел за-
жечь некоторые дома на берегу; новгородцы  испугались,  побежали  тушить
пожар, и сеча перестала, Тогда самые знатные люди пришли к Добрыне  про-
сить мира. Добрыня собрал войско, запретил грабеж; но тотчас велел  сок-
рушить идолов, деревянных сжечь, а каменных, изломав. побросать в  реку.
Мужчины и женщины, видя это, с воплем и слезами просили за них,  как  за
своих богов. Добрыня с насмешкою отвечал им: "Нечего вам жалеть  о  тех,
которые себя оборонить не могут; какой пользы вам от них ждать?". и пос-
лал всюду с объявлением, чтоб шли креститься. Посадник Воробей, сын Сто-
янов, воспитанный при Владимире, человек красноречивый, пошел на торг  и
сильнее всех уговаривал народ; многие пошли к реке сами собою, а кто  не
хотел, тех воины тащили, и крестились: мужчины выше моста, а женщины ни-
же. Тогда многие язычники, чтоб отбыть от крещения, объявляли, что  кре-
щены; для этого Иоаким велел всем крещенным надеть на шею кресты, а  кто
не будет иметь на себе креста, тому не верить, что крещен,  и  крестить.
Разметанную церковь Преображения построили снова. Окончив это дело,  Пу-
тята пошел в Киев; вот почему есть бранная  для  новгородцев  пословица.
"Путята крестил мечом, а Добрыня - огнем".
   Таким образом, христианство при Владимире, как видно, было  распрост-
ранено преимущественно по узкой полосе, прилегавшей к  великому  водному
пути из Новгорода в Киев; к востоку же от Днепра, по Оке и верхней  Вол-
ге, даже в самом Ростове, несмотря на то что проповедь доходила до  этих
мест, христианство распространялось очень слабо; мы увидим впоследствии,
что иноки Печерского монастыря будут проповедниками христианства у вяти-
чей и мери и будут мучениками там; летописец прямо говорит,  что  в  его
время вятичи сохраняли еще языческие обычаи, наконец, Илариои, современ-
ник сына Владимирова, называет русских христиан малым стадом  Христовым.
Самому князю принадлежит распространение христианства на запад от  Днеп-
ра, в странах, которые он должен был  посещать  по  отношениям  своим  к
Польше; есть известие, что в 992 году он ходил с епископами  на  юго-за-
пад, учил, крестил людей и в земле Червенской построил в свое имя  город
Владимир и деревянную церковь Богородицы.
   Мы видели, по каким областям и городам  было  распространено  христи-
анство при Владимире; теперь обратимся к другому вопросу: откуда  перво-
начальная русская церковь получила себе священнослужителей? Митрополит и
епископы были присланы из Царя-града; в Киеве, если прежде были христиа-
не, была церковь, то были, разумеется, и священники; Владимир привел  из
Корсуня тамошних священников и священников, приехавших с царевною Анною.
Но все этого числа было недостаточно для крещения и научения людей в Ки-
еве и других местах, и вот есть известие, совершенно согласное с обстоя-
тельствами, что присланы были священники из Болгарии, которые были  спо-
собны учить народ на понятном для него языке; есть даже известие, что  и
первые епископы и даже митрополит Михаил был из болгар. Но сколько бы ни
пришло священников греческих и болгарских, все их было мало для  настоя-
щей потребности; нужно было умножить число  своих  русских  священников,
что не могло произойти иначе, как чрез распространение книжного  учения.
Такое распространение было  предпринято  немедленно  после  всенародного
крещения в Киеве, ибо в  нем  митрополит  и  князь  видели  единственное
средство утвердить веру. Отцы и матери били  мало  утверждены,  оставить
детей при них - значило мало подвинуть христианство, ибо они  воспитыва-
лись бы более в языческих понятиях и обычаях; чтоб сделать  их  твердыми
христианами, необходимо было их на время оторвать от  отцов  плотских  и
отдать духовным; притом, как выше замечено, только одним этим  средством
можно было приобресть и священников из русских. Летописец  говорит,  что
Владимир велел отбирать детей у лучших граждан и отдавать их  в  книжное
ученье; матери плакали по них, как по мертвых, прибавляет летописец, по-
тому что еще не утвердились верою. Детей роздали учиться  по  церквам  к
священникам и причту. В непосредственном отношении  к  принятию  христи-
анства находится также следующее известие, сообщаемое летописью: в  кня-
жение Владимира умножились разбои, и вот епископы сказали великому  кня-
зю: "Разбойники размножились, зачем не казнишь  их?"  Владимир  отвечал:
"Боюсь греха". Епископы возразили на это: "Ты поставлен от бога на казнь
злым, а добрым на милование; тебе должно казнить разбойника, только  ра-
зобрав дело". Владимир послушался, отверг виры и начал казнить разбойни-
ков; но потом те же  епископы  вместе  с  старцами  сказали  ему:  "Рать
сильная теперь; если придется вира, то пусть пойдет на оружие и  на  ко-
ней". Владимир отвечал: "Пусть будет так"; и стал он жить опять по  уст-
роению отцовскому и дедовскому. Это известие показывает нам влияние  ду-
ховенства прямо уже на строй общественный: не в церковных  делах,  не  о
средствах распространения христианства советуется Владимир с епископами,
но о том, как наказывать преступников; вместе с старцами епископы  пред-
лагают князю о том, куда употреблять виры, заботятся о внешней  безопас-
ности, и князь соглашается с ними.
   Теперь обратимся ко внешней деятельности Владимира.  К  его  княжению
относится окончательное подчинение русскому князю племен, живших на вос-
ток от великого водного пути. Олег наложил дань на радимичей,  Святослав
- на вятичей, но или не все отрасли этих племен пришли в зависимость  от
русского князя, или, что всего вероятнее, эти более отдаленные от Днепра
племена воспользовались уходом Святослава в  Болгарию,  малолетством,  а
потом междоусобием сыновей его и перестали платить дань в Киев.  Как  бы
то ни было, под 981 годом встречаем у летописца известие о походе на вя-
тичей, которые были побеждены и обложены такою же  данью,  какую  прежде
платили Святославу, - ясное указаяие, что после Святослава они перестали
платить дань. На следующий год вятичи снова заратились и снова были  по-
беждены. Та же участь постигла и радимичей в 986 году:  летописец  гово-
рит, что в этом году Владимир пошел на радимичей, а перед  собой  послал
воеводу прозванием Волчий Хвост; этот воевода встретил радимичей на реке
Пищане и победил их; отчего, прибавляет летописец, русь смеется над  ра-
димичами, говоря: "Пищанцы волчья хвоста бегают". Кроме означенных похо-
дов на ближайшие славянские племена, упоминаются еще войны с чужими  на-
родами: с ятвягами в 953 году; летописец говорит, что Владимир ходил  на
ятвягов, победил и взял землю их; но последние слова вовсе  не  означают
покорения страны: ятвягов трудно было покорить за один  раз,  и  потомки
Владимира должны были вести постоянную, упорную, многовековую  борьбу  с
этими дикарями. В скандинавских сагах встречаем известие,  что  один  из
норманских выходцев, находившийся в дружине Владимира, приходил от имени
этого князя собирать дань с жителей Эстонии; несмотря  на  то  что  сага
смешивает лица и годы, известие об эстонской дани, как нисколько не про-
тиворечащее обстоятельствам, может быть принято; но нельзя решить, когда
русские из Новгорода впервые наложили эту дань, при Владимире ли, т.  е.
при Добрыне, или прежде. Встречаем в летописях известия о войнах  Влади-
мира с болгарами, с какими - дунайскими или волжскими -  на  это  разные
списки летописей дают разноречивые ответы; вероятно, были походы и к тем
и к другим и после перемешаны по одинаковости народного имени.  Под  987
годом находим известие о первом походе Владимира на болгар; в древнейших
списках летописи не упомянуто, на каких именно, в других прибавлено, что
на низовых, или волжских, в своде же Татищева говорится  о  дунайских  и
сербах. Как бы то ни было, для нас важны подробности  предания  об  этом
походе, занесенные в летопись. Владимир пошел на болгар  с  дядею  своим
Добрынею в лодках, а торки шли на конях берегом;  из  этого  видно,  что
русь предпочитала лодки коням и что конницу в княжеском войске составля-
ли пограничные степные народцы, о которых теперь в первый раз  встречаем
известие и которые потом постоянно являются в зависимости или  полузави-
симости от русских князей. Болгары были побеждены, но Добрыня,  осмотрев
пленников, сказал Владимиру: "Такие не будут нам давать дани: они все  в
сапогах; пойдем искать лапотников". В  этих  словах  предания  выразился
столетний опыт. Русские князья успели наложить дань, привести в  зависи-
мость только те племена славянские и финские, которые  жили  в  простоте
первоначального быта, разрозненные, бедные, что выражается названием ла-
потников; из народов же более образованных, составлявших  более  крепкие
общественные тела, богатых промышленностию, не удалось покорить ни одно-
го: в свежей памяти был неудачный поход Святослава в Болгарию. В  преда-
нии видим опять важное значение Добрыни, который дает совет о  прекраще-
нии войны, и Владимир слушается; оба народа дали клятву:  "Тогда  только
мы нарушим мир, когда камень начнет плавать, а хмель тонуть". Под 994  и
997 годами упоминаются удачные походы на болгар: в первый раз не сказано
на каких, во второй означены именно волжские. Мы не будем отвергать  из-
вестий о новом походе на болгар дунайских, если примем в соображение из-
вестия византийцев о  помощи  против  болгар,  которую  оказал  Владимир
родственному двору константинопольскому. Важно также известие о торговом
договоре с болгарами волжскими в 1006 году. Владимир по их просьбе  поз-
волил им торговать по Оке и Волге, дав им для этого печати, русские куп-
цы с печатями от посадников своих также могли свободно ездить в болгарс-
кие города; но болгарским купцам позволено было торговать только с  куп-
цами по городам, а не ездить по селам и не торговать с тиунами, вирника-
ми, огнищанами и смердами.
   Ко временам Владимировым относится первое столкновение Руси с  запад-
ными славянскими государствами. Мы оставили последние в половине IX  ве-
ка, когда моравские князья обнаружили попытку основать у  себя  народную
церковь и когда история Польши начала  проясняться  с  появлением  новой
княжеской династии Пястов. Между тем борьба моравов с немцами  продолжа-
лась еще с большим ожесточением; чехи и  сербы  принимали  в  ней  также
участие; моравы вели войну по старому  славянскому  обычаю:  они  давали
врагу свободно опустошать открытые места, и враг, опустошив землю  и  не
покорив народа, должен был возвращаться без всякого успеха и  гибнуть  с
голоду на дороге. Но Ростислав, непобежденный немцами, был схвачен и вы-
дан Карломану, сыну и наследнику Людовика немецкого,  племянником  своим
Святополком, который, чтоб иметь себе опору и обеспечение, поддался  не-
мецкому королю; Ростиславу выкололи глаза и заперли в один немецкий  мо-
настырь. Гибель Ростислава, однако, ненадолго переменила ход дел: Свято-
полк наследовал его стремления, и борьба возобновилась  с  новою  силою,
причем Святополк начал уже наступательные движения на немецкие  области.
При Святополке яснеет и история чехов, потому что  в  это  время  принял
христианство князь чешский Буривой от св. Мефодия. Не Моравии, однако, и
не западным славянам вообще суждено было основать славянскую  империю  с
независимою славянскою церковию. В последнее десятилетие IX века на гра-
ницах славянского мира явились венгры. Политика дворов  византийского  и
немецкого с самого начала обратила этот народ в  оружие  против  славян:
греки обратили их против болгар, немцы - против Моравской  державы.  Ар-
нульф Каринтийский, побочный сын Карломана, соединившись с венграми, по-
шел на Святополка; моравы, по обычаю, засели в укреплениях и  дали  пле-
нить землю свою врагам, которые и должны были только  этим  удовольство-
ваться. Но в 894 году умер Святополк, и с ним рушилось могущество первой
славянской державы. В то время, когда западным славянам нужно было  сос-
редоточить все свои силы для отпора двум могущественным врагам,  моравс-
кие владения разделились на три части между тремя сыновьями  Святополка.
Братская вражда погубила дело Моймира, Ростислава и Святополка;  сыновья
чешского Буривоя отделились от Моравии и поддались Арнульфу немецкому, и
с 906 года прекращаются все известия о  Моравии:  страна  стала  добычею
венгров; подробностей о падении первого славянского государства нет ниг-
де. Разрушение Моравской державы и основание Венгерского  государства  в
Паннонии имели важные следствия для славянского мира. Славяне южные были
отделены от северных, уничтожено было центральное владение, которое  на-
чало соединять их, где произошло столкновение, загорелась сильная борьба
между Востоком и Западом, между германским и славянским племенем, где  с
помощью Византии основалась славянская церковь; теперь Моравия  пала,  и
связь славян с Югом, с Грециею, рушилась: венгры стали между ними,  сла-
вянская церковь не могла утвердиться еще, как была постигнута бурею, от-
торгнута от Византии, которая одна могла дать питание и укрепление  мла-
денчествующей церкви. Таким образом, с уничтожением самой крепкой  связи
с востоком, самой крепкой основы  народной  самостоятельности,  западные
славяне должны были по необходимости примкнуть к западу и в церковном  и
в политическом отношении. Но мало того, что мадьярским нашествием  прек-
ращалась связь западных славян с Византиею, прекращалась также и  непос-
редственная связь их с Римом, и они должны были принимать христианство и
просвещение из рук немцев, которые оставались для них теперь  единствен-
ными посредниками; этим объясняется естественная связь западных славян с
Немецкою империею, невозможность выпутаться  из  этой  связи  для  госу-
дарственной и народной независимости. Христианское стало  синонимом  не-
мецкому, славянское - языческому, варварскому; отсюда  то  явление,  что
ревностные христиане между западными славянами являются вместе  ревност-
ными гонителями своего, славянского, и тянут народ свой к западному,  т.
е. немецкому; отсюда же обратное явление, что защитники своего  являются
свирепыми врагами христианства, которое  приносило  с  собою  подчинение
немцам; отсюда несчастная борьба полабских славян  против  христианства,
т. е. против немцев, в которых они не могли получить помощи  от  христи-
анских единоплеменников своих, и должны были пасть.
   После падения Моравской державы на первом плане  в  истории  западных
славян являются чехи. Чехи были обязаны мирным распространением  христи-
анства у себя тому, что князь их Буривой принял евангелие  чрез  моравов
от св. Мефодия, чрез своих славянских проповедников. Славянская церковь,
следовательно, началась было и у чехов, но после падения Моравии не мог-
ла долее держаться. Чехи не могли высвободиться  из-под  государственной
зависимости от Немецкой империи: внук Буривоя,  св.  Вячеслав,  обязался
платить Генриху Птицелову ежегодно 500 гривен серебра и 120  волов;  не-
возможность поддержать христианство без помощи немецкого  духовенства  и
невозможность успешной борьбы с мадьярами без помощи немецкого императо-
ра делали зависимость чехов от Империи необходимою.  Вячеслав  погиб  от
брата своего Болеслава I, который сначала думал было о возможности возв-
ратить независимость чехам от Империи, но после многолетней борьбы с им-
ператором Оттоном I увидал необходимость подчиниться ему.  Между  тем  в
начале второй половины Х века венгры, потерпевшие сильное  поражение  от
Оттона при Лехе и добитые Болеславом чешским, прекратили свои  опустоши-
тельные набеги на европейские государства, поселились в пределах  прежде
занятых ими земель и, приняв христианство, вошли в общество  европейских
народов. Княжение Болеслава I замечательно внутренними переменами у  че-
хов,  а  именно,  усилением  власти  верховного  князя  над   остальными
князьями, носившими название лехов; до сих пор эти лехи называются у пи-
сателей reguli, или duces, и верховный князь из рода Пршемыслова являлся
не более как старшим между ними; но при Болеславе I, как видно,  отноше-
ния переменились в пользу власти верховного князя; на  средства,  какими
Болеслав I достиг этой перемены, может намекать прозвание  его  Грозный,
или Укрутный. Подчиняясь на западе Империи, чешские  владения  начинают,
однако, при Болеславе расширяться  к  юго-востоку,  чему  особенно  спо-
собствует обессиление мадьяров; так, присоединяется к чехам нынешняя Мо-
равия и земля словаков, между Дунаем и Карпатами;  на  север  от  Карпат
также видим чешские владения. Еще более распространилась область чехов в
княжение Болеслава II Благочестивого, сына Грозного; никогда потом  гра-
ницы Чешского государства не были так обширны, ибо все государство  Свя-
тополка принадлежало теперь чехам. Несмотря, однако, на  распространение
чешских пределов, в церковном отношении чехи принадлежали к епархии  ре-
генсбургского архиепископа: после этого нечего  удивляться  политической
зависимости чехов от Немецкой империи,  ибо  церковные  отношения  тогда
господствовали над политическими. Только при Болеславе II, в  973  году,
основано было особое пражское епископство, где первым епископом был сак-
сонский монах Дитмар; преемником его был  знаменитый  Войтех,  родом  из
знатной чешской фамилии; несмотря однако, на это, никто так не  старался
о скреплении чешской церкви с западом, никто так не старался об  искоре-
нении славянского богослужения, как Войтех. Такой характер  деятельности
условливался самою борьбою ревнителя христианства, каким был  Войтех,  с
языческими нравами и обычаями, которые в его глазах были  славянские;  в
подобной борьбе средина редко соблюдается:  отечеством  для  ревностного
епископа была не Богемия, но запад, страны христианские, тогда как Боге-
мия была исполнена еще языческих воспоминаний, возбуждавших только враж-
ду Войтеха; церковная песнь на славянском языке звучала в его ушах  язы-
ческою богослужебною песнею и потому была противна; слово бог напоминало
ему славянского идола, только слово Deus заключало для него понятие  ис-
тинного бога. Смертью Болеслава II (999 г.) кончилось могущество чехов и
перешло к ляхам. При распространении  своих  владений  на  западе  Пясты
встретились с немцами, императоры которых также распространяли свои вла-
дения на счет славян приэльбских; легко было предвидеть последствия это-
го столкновения: четвертый Пяст, Мечислав, или Мешко, уже является  вас-
салом императора, платит ему дань; в 965 году Мечислав женился  на  Дуб-
ровке, дочери чешского князя Болеслава 1, и по ее старанию принял  хрис-
тианство; но в это время славянская церковь никла у чехов  и  потому  не
могла укорениться в Польше; отсюда новые крепкие узы  связали  Польшу  с
западом, с Немецкою империею: в Познани была учреждена  епископская  ка-
федра для Польши и подчинена архиепископу  магдебургскому.  Второй  брак
Мечислава на Оде, дочери немецкого маркграфа Дитриха, еще более  укрепил
немецкое влияние в Польше. Тесная связь этой страны с западною  церковию
и империею отняла у северных славян последний оплот их независимости  от
немецкого ига: теперь польский князь в союзе с немцами начинает наступа-
тельные движения против своих языческих единоплеменников. При  Мечиславе
начинаются первые враждебные столкновения Руси с Польшею: под 981  годом
летописец наш говорит, что Владимир ходил к ляхам и занял  города  их  -
Перемышль, Червен и другие. Чешские историки утверждают, что эти  города
не могли быть отняты у поляков, но у чехов, потому что позднейшая  земля
Галицкая до Буга и Стыря, к востоку, принадлежала в это время чехам; они
основываются на грамоте, данной пражскому епископству при его заложении,
где границами его к востоку поставлены реки Буг и Стырь в земле Хорватс-
кой. Но, во-первых, в грамоте границы означены очень смутно; видно,  что
писавший ее имел плохие географические понятия о стране; во-вторых,  был
обычай расширять как можно далее пределы епископств, заложенных в  смеж-
ности с языческими народами. Некоторые ученые справедливо замечают  так-
же, что русский летописец умеет отличать ляхов от чехов и потому не  мог
смешать их, и принимают, что Владимир отнял Червенские города не у чехов
и не у поляков, но покорил малочисленные до тех пор свободные славянские
племена и стал чрез это соседом чехов. Но  рассуждать  таким  образом  -
значит опять не принимать свидетельств нашего летописца,  который  также
хорошо умеет отличать хорватов от ляхов, как последних от чехов, и прямо
говорит, что Владимир ходил к ляхам и у них взял Червенские города; все-
го вероятнее, что чешские владения ограничивались областию, лежащею око-
ло Кракова, о чем твердит грамота, и  не  простирались  за  Вислок,  что
страна по Сану и далее на восток была  занята  хорватами,  которые  были
подчинены уже при Олеге, но при Игоре, Святославе и преимущественно  при
сыновьях его имели возможность свергнуть с себя  подчиненность,  подобно
радимичам и вятичам; мы видим, что сначала главная деятельность Владими-
ра состоит в подчинении тех племен, которые прежде находились в  зависи-
мости от Руси; хорваты были в  том  числе,  но  в  то  время,  как  Русь
вследствие недеятельности Игоря, далеких походов Святослава на восток  и
юг, малолетства и усобицы сыновей его теряла племена, жившие вдалеке  от
Днепра, Польша при первых Пястах распространяла свои владения,  следова-
тельно, очень вероятно, что Пясты заняли земли хорватов,  свергнувших  с
себя зависимость от Руси, или сами ляхи переменили  эту  зависимость  на
зависимость от Польши и, таким образом, Владимир, возвращая прежнее дос-
тояние своих предшественников, должен был иметь дело уже  с  ляхами.  Но
завоеванием Червенских городов дело не кончилось  на  западе;  летописец
упоминает в 992 году еще о походе Владимира на хорватов, а по  некоторым
спискам в это время Владимир воевал с Мечиславом "за многие  противности
его" и одержал над ним блистательную победу за Вислою; поводом к раздору
могли быть постоянно хорваты и Червенские города. Война 990 -  992  года
могла быть ведена в союзе с Болеславом II чешским, который также  воевал
с Мечиславом. Как видно по некоторым  известиям,  война  продолжалась  в
первый год княжения Болеслава Храброго, наследовавшего отцу  своему  Ме-
числаву в 992 году. При Болеславе Польша начала было усиливаться уже  на
счет соседних народов; ей выпадал было жребий стать  в  челе  славянских
государств для отпора немцам; но неуменье поляков вести себя среди  еди-
ноплеменных народов и связь западных славян с Германскою  империею  пос-
редством церкви не допустили Польшу принять значение  Моравии  для  сла-
вянского мира. После Мечислава осталось пятеро сыновей: Болеслав и  Вла-
дивой от Дубровки чешской и трое от Оды - Мечислав, Святополк  и  Болес-
лав. Первым делом Болеслава старшего было изгнание  младших  братьев,  с
которыми по славянскому обычаю он должен был владеть сообща, и  ослепле-
ние двоих других родственников с целию  достигнуть  единовластия.  Потом
Болеслав распространил свои владения на севере до Балтийского моря  чрез
подчинение себе поморян и пруссов; между тем в  999  году  умер  чешский
князь Болеслав II Благочестивый; Болеслав польский воспользовался  этим,
чтобы напасть на Краков и его область и присоединить их к Польше;  веро-
ятно также, что он захватил в это время Моравию и землю словаков до  Ду-
ная; Войтех, или Адальберт, не могший ужиться с чехами, прибыл к  Болес-
лаву; тот отправил его на проповедь к пруссам, которые умертвили  пропо-
ведника; но гроб Войтеха принес Болеславу свою выгоду, ибо император От-
тон III, друг и чтитель Адальберта, явился в  Гнезно,  чтоб  поклониться
праху его, и основал здесь новое архиепископство, вследствие чего Польша
освобождалась от немецкой зависимости в церковном отношении. Но это  ос-
вобождение не могло уже теперь принести пользы - латинская  церковь  уже
успела укорениться в Польше, а потому борьба с Империею,  которую  скоро
после начал Болеслав, также не могла принести  плодов:  польский  князь,
как видно, имел в виду набрать сколько можно более пограничных волостей,
а не утвердить независимость и равновесие славянского мира с германским.
Между тем, волнения у чехов доставили Болеславу  случай  утвердить  свою
власть и в этой стране. По смерти Болеслава II вступил  на  престол  сын
его Болеслав III Рыжий, князь, по отзыву современников, чрезвычайно жес-
токий. Рыжий начал свое княжение тем же, чем и родственник его, Болеслав
польский: он велел одного из своих братьев оскопить, другого  удушить  в
бане; но обоим удалось бежать в Баварию. Избавившись от  братьев,  Рыжий
не мог избавиться от могущественных вельмож, лехов, из которых  главными
в это время были Вршовцы; Вршовцам удалось при Болеславе II выгнать Вой-
теха; теперь они свергли Рыжего, призвав на его  место  Владивоя,  брата
Болеслава польского, который, как сын Дубровки, принадлежал также к дому
Пршемыслову и, как видно, изгнанником жил при дворе чешском. Чтоб  удер-
жаться на престоле, Владивой отправился в Регенсбург к императору Генри-
ху и отдал ему Богемию, которую получил опять в виде лена.  Но  Владивой
княжил только несколько месяцев, и после его смерти чехи  призвали  изг-
нанных Рыжим Болеславичей - Яромира и Олдриха. Однако Рыжий не думал ус-
тупать и обратился с просьбою о помощи к  Храброму,  который  вторгся  с
войском в Богемию, изгнал Яромира и утвердил Рыжего на престоле. Послед-
ний, получив снова власть, думал только о том, как  бы  отомстить  своим
врагам. Чехи обратились с просьбою о защите опять к Болеславу польскому.
Тот только этого и ждал: по известиям современников, он все это  предви-
дел и нарочно вел дело к тому, чтоб утвердить свою власть у  чехов.  Под
предлогом нужного совещания он заманил к себе Рыжего на границу, схватил
его, ослепил и заточил внутрь своих владений. Вступив в Прагу в виде ос-
вободителя, Болеслав Храбрый обнаружил намерение утвердиться здесь.  Та-
кое усиление могущества польского князя, разумеется, должно было  возбу-
дить. сильные опасения в императоре, который послал требовать от  Болес-
лава ленной присяги за Богемию. Болеслав отвергнул  требование  и  начал
войну. Неизвестно, какой исход имела бы борьба нового Святополка с  нем-
цами, если бы на этот раз сами поляки не ослабили могущество своего кня-
зя и с тем вместе единство и могущество западных славян:  они  позволяли
себе поступать с чехами, как с побежденными врагами; вот  почему,  когда
император Генрих II послал в Богемию войско, в челе которого  находились
чешские князья - Яромир и Олдрих, то вся страна встала против поляков  и
приняла с радостию родных князей из немецких рук; Болеслав Храбрый  при-
нужден был бежать, и в несколько дней не осталось в  Богемии  ни  одного
поляка. Таким образом немцам удалось разъединить два главные западносла-
вянские владения - Богемию и Польшу, и привязать первую еще теснее к се-
бе; в последующей  борьбе  с  Болеславом  польским  император  постоянно
пользуется чешскою помощию, и, несмотря на все старания Болеслава,  при-
мирение между двумя народами было невозможно. В 1012 году Олдрих  выгнал
брата Яромира. и стал единовластителем Чешской земли. В таком  состоянии
находились западные славянские государства при смерти Владимира Святого.
Мы видели, что в первый год княжения  Болеславова  у  него  продолжалась
война с Владимиром, которая, однако, как видно, скоро кончилась,  потому
что Болеслав, занятый отношениями к немцам и чехам,  не  мог  с  успехом
вести еще войну на востоке. Мир с Русью скреплен  был  даже  родственным
союзом с князем киевским: дочь Болеслава вышла за Святополка, князя  ту-
ровского, сына Владимирова.  Но  этот  первый  родственный  союз  князей
польских с русскими повел к большому раздору между ними.  Болеслав,  как
видно, лучшим средством для собственного усиления считал внутренние сму-
ты у соседей; как воспользовался он ими у чехов, так же хотел воспользо-
ваться и на Руси. Вместе с дочерью Болеслава прибыл ко двору  туровского
князя Рейнберн, епископ колобрежский (колберский), который  сблизился  с
Святополком и начал с ведома Болеславова подучать его к восстанию против
отца Владимира: успех этого восстания был важен для Болеслава в  полити-
ческом и для западной церкви - в религиозном отношении,  ибо  с  помощью
Святополка юная русская церковь могла быть отторгнута от  восточной.  Но
Владимир узнал о враждебных замыслах и  заключил  Святополка  в  темницу
вместе с женою и Рейнберном. Необходимым  следствием  должна  была  быть
война с Болеславом, который в 1013 году поспешил заключить мир с немцами
и, нанявши отряд войска у последних, равно как и у  печенегов,  двинулся
на Русь. Кроме опустошения страны, мы не имеем никаких других известий о
следствиях Болеславова похода, во время которого возникла  распря  между
поляками и печенегами, и Болеслав велел истребить своих степных  союзни-
ков. Вероятно, это обстоятельство и воспрепятствовало продолжению войны,
тем более что все внимание Болеслава было постоянно обращено на запад, и
он мог удовольствоваться освобождением Святополка. С чехами  и  венграми
были мирные сношения при Владимире. Были пересылки и с папою,  следствия
которых, однако, неизвестны.
   Гораздо с большими подробностями дошли до нас  предания  о  борьбе  с
степными варварами -  печенегами:  борьба  эта  занимала  народ  гораздо
сильнее, чем отдаленные воинские предприятия, потому что в ней дело  шло
о самых близких его интересах, о собственности, свободе,  жизни.  В  992
году пришли печенеги из-за Сулы; Владимир вышел к ним навстречу на  Тру-
беж подле Переяславля; русские стали на одной стороне реки,  печенеги  -
на другой, но ни те, ни другие не смели перейти  на  сторону  противную.
Тогда князь печенежский подъехал к реке, кликнул Владимира и сказал ему:
"выпусти своего мужа, а я - своего, пусть борются. Если твой муж  ударит
моим, то не будем воевать три года; если же наш ударит, то будем воевать
три года". Владимир согласился и, возвратясь в стан, послал бирючей кли-
кать клич по всем палаткам (товарам): "Нет ли кого, кто б взялся  биться
с печенегом?" И никто нигде не отозвался. На другой день приехали  пече-
неги и привели своего бойца, а с русской стороны никого не  было.  Начал
тужить Владимир, послал опять по всем ратникам, - и вот  пришел  к  нему
один старик и сказал: "Князь! Есть у меня один сын меньшой дома;  с  че-
тырьмя вышел я сюда, а тот дома остался; из детства никому еще  не  уда-
лось им ударить; однажды я его журил, а он мял кожу: так  в  сердцах  он
разорвал ее руками". Князь обрадовался, послал за  силачом  и  рассказал
ему, в чем дело; тот отвечал: "Я не знаю, смогу ли сладить с  печенегом;
пусть меня испытают: нет ли где быка большого и сильного?"  Нашли  быка,
разъярили его горячим железом и пустили; когда бык бежал мимо силача, то
схватил его рукою за бок и вырвал кожу с мясом,  сколько  мог  захватить
рукою. Владимир сказал: "Можешь бороться с печенегом".  На  другой  день
пришли печенеги и стали кликать: "Где же ваш боец, а наш готов!"; Влади-
мир велел вооружиться своему, и оба выступили друг против друга.  Выпус-
тили печенеги своего, великана страшного, и когда выступил боец Владими-
ров, то печенег стал смеяться над ним, потому что тот был среднего  рос-
та; размерили место между обоими полками и пустили борцов:  они  схвати-
лись и стали крепко жать друг друга; русский, наконец, сдавил печенега в
руках до смерти и ударил им о землю; раздался крик  в  полках,  печенеги
побежали, русские погнали за ними. Владимир обрадовался,  заложил  город
на броде, где стоял, и назвал его Переяславлем, потому что борец русский
перенял славу у печенежского; князь сделал богатыря вместе с отцом знат-
ными мужами.
   В 995 году пришли печенеги к Василеву; Владимир вышел  против  них  с
малою дружиною, не выдержал натиска, побежал и стал под мостом, где едва
спасся от врагов. В 997 году Владимир пошел к Новгороду за войском,  по-
тому что война, говорит летописец, была сильная и беспрестанная, а пече-
неги, узнав, что князя нет, пришли и стали около Белгорода;  в  летописи
сохранилось следующее любопытное предание о спасении  этого  города,  не
единственное между преданиями разных народов. Когда  печенеги  обступили
Белгород, то сделался в нем большой голод; Владимир не мог подать  помо-
щи, потому что у него не было войска, а печенегов было множество.  Когда
осада все продолжалась, а вместе с тем усиливался и голод, то белгородцы
собрались на вече и сказали: "Нам приходится помирать  с  голоду,  а  от
князя помощи нет; что ж разве лучше нам  помирать?  Сдадимся  печенегам:
кого убьют, а кого и в живых оставят; все равно умираем же с голода". На
том и порешили. Но одного старика не было на вече; когда он спросил, за-
чем сбирались, и ему сказали, что на другой день люди хотят сдаться  пе-
ченегам, то он послал за городскими старейшинами и спросил у  них:  "Что
это я слышал, вы хотите передаться печенегам?" Те отвечали: "Что  ж  де-
лать, не стерпят люди голода". Тогда старик сказал им: "Послушайтесь ме-
ня, не сдавайтесь еще три дня и сделайте то, что я велю". Те с  радостию
обещались слушаться, и он сказал им: "Сберите хоть по  горсти  овса  или
пшеницы, или отрубей; все это сыскали. Старик велел женщинам сделать ки-
сельный раствор, потом велел выкопать колодезь, вставить  туда  кадку  и
налить в нее раствору; велел выкопать и другой колодезь и вставить в не-
го также кадку; велел потом искать меду, нашли лукошко меду в княжей ме-
душе, из него старик велел сделать сыту и вылить в кадку, что  стояла  в
другом колодце. На другой день он велел послать за печенегами;  горожане
пошли и сказали им: возьмите к себе наших заложников и пошлите своих че-
ловек десять к нам в город, пусть посмотрят, что там делается.  Печенеги
обрадовались, думая, что белгородцы хотят им сдаться, взяли у них залож-
ников, а сами выбрали лучших мужей и послали в город посмотреть, что там
такое, Когда они пришли в город, то люди сказали им: "Зачем вы себя  гу-
бите, можно ли вам перестоять нас? Хотя десять лет  стойте,  так  ничего
нам не сделаете, потому что у нас корм от земли идет, не верите -  смот-
рите своими глазами". Затем привели  их  к  одному  колодцу,  почерпнули
раствору, сварили кисель, пришли с ними к другому, почерпнули сыты и на-
чали есть прежде сами, а потом дали отведать и печенегам. Те удивились и
сказали: "Не поверят наши князья, если сами не отведают". Горожане нали-
ли корчагу раствора и сыты и дали печенегам; те пришли и рассказали все,
что видели. Печенежские князья  сварили  кисель,  отведали,  подивились,
разменялись заложниками, отступили от города и пошли домой.
   Беспрерывные нападения степных варваров заставили Владимира  подумать
об укреплении русских владений с востока и юга. "Худо, что мало  городов
около Киева", - сказал он и велел строить города по рекам Десне,  Остру,
Трубежу, Суле и Стугне; но для нас при этом известии важно  еще  другое,
как составилось народонаселение этих новопостроенных  городов:  Владимир
начал набирать туда лучших мужей от славян, т. е. новгородцев, кривичей,
чуди и вятичей. Если мы обратим внимание на то, что эти новые города бы-
ли вначале не что иное, как военные острожки,  подобные  нашим  линейным
укреплениям, необходимые для защиты  от  варварских  нападений,  то  нам
объяснится значение слова: лучшие мужи, т. е. Владимир набрал храбрейших
мужей, способных для военного поселения. Таким  образом,  во-первых,  мы
видим, что пограничные города Южной Руси получили народонаселение с  се-
вера, которое, как видно, считалось храбрейшим; следовательно,  северное
народонаселение дало средство князьям к подчинению себе юга, оно же дало
им средство и к защите  южных  русских  владений  от  степных  варваров;
во-вторых, эти известия уясняют нам характер народонаселения восточной и
южной окраины, или украйны: изначала это  сбродное,  созванное  отовсюду
народонаселение из самых удалых людей; отсюда объясняется отчасти и  ко-
зачество на юге, и беспокойный дух северского народонаселения, ибо  сюда
беспрерывно подбавлялись новые толпы подобных людей. Из самых близких  к
Киеву городов были построены Владимиром Василев на Стугне и Белгород  на
Днепре; Белгород он особенно любил и населил его: "от иных городов много
людей свел в него", - говорит летописец. Как происходило это население и
переселение? Вероятнее всего, жители привлекались на новые места особен-
ными льготами; лучшие, т. е. самые удалые, которым  скучно  было  сидеть
дома без свойственного им занятия, разумеется, привлекались на  границу,
кроме льгот, еще надеждою беспрестанной борьбы; кроме того, жителям бед-
ного севера лестно было переселиться на житье  в  благословенные  страны
украинские.
   Об отношениях Владимира к печенегам упоминает также немецкий  миссио-
нер Брун, бывший у печенегов в 1007 году: "Мы направили путь к жесточай-
шим из всех язычников, печенегам, - пишет Брун. - Князь руссов,  имеющий
обширные владения и большие богатства, удерживал  меня  месяц,  стараясь
убедить, чтоб я не шел к такому дикому народу, среди которого я  не  мог
снискать душ господу, но только умереть самым постыдным образом. Не мог-
ли убедить меня; он пошел провожать меня до границ, которые  он  оградил
от кочевников самым крупным частоколом на  очень  большое  пространство.
Когда мы вышли за ворота, князь послал старшину своего к  нам  с  такими
словами: "Я довел тебя до места, где  кончается  моя  земля,  начинается
неприятельская. Ради бога прошу тебя не  погубить,  к  моему  бесчестию,
жизнь свою понапрасну. Знаю, завтра, прежде третьего часа,  без  пользы,
без причины вкусишь ты горькую смерть". (Брун говорит, что Владимир имел
какое-то видение). Брун пять месяцев пробыл у печенегов, едва не  погиб,
но успел крестить 30 человек и склонить старшин  печенежских  к  миру  с
Русью; когда он возвратился в Киев, то Владимир по его просьбе, отправил
к печенегам сына в заложники и вместе с этим князем отправился  епископ,
посвященный Бруном. Участь его неизвестна. Вот все предания, дошедшие до
нас о деятельности Владимира.
   В 1014 году сын его Ярослав, посаженный отцом в Новгороде,  отказался
присылать в Киев ежегодно по две тысячи гривен, как делали все посадники
новгородские, раздававшие еще тысячу гривен гридям в Новгороде. Владимир
сказал: "Исправляйте дороги и мостите мосты"; он хотел идти сам на Ярос-
лава, но разболелся и умер 15 июля следующего  1015  года.  Деятельность
Владимира, как она высказывается в преданиях, отличается от деятельности
его предшественников. Он часто ведет войну, но он  ведет  ее  для  того,
чтобы подчинить Руси снова те племена, которые воспользовались удалением
отца его, усобицами братьев и перестали платить дань: так воюет он с ра-
димичами, вятичами, хорватами. Он пользуется опытом  отцовским,  советом
старика - дяди и отказывается от  завоевания  народов  далеких,  сильных
своею гражданственностию. Он воюет с греками, но не пускается по-варяжс-
ки с легким флотом опустошать берега Империи: он хочет овладеть  ближай-
шим к его волости городом греческим, Корсунем, который так легко и безо-
пасно было присоединить к русским  владениям;  впрочем,  предание  тесно
связывает этот поход с намерением принять христианство. Но главная черта
деятельности Владимира состоит в  защите  Русской  земли,  в  постоянной
борьбе с степными варварами. Святослав заслужил  упрек,  что  для  чужой
земли покинул свою, которою едва было не овладели варвары; Владимир, на-
оборот, стоял всегда сам настороже против этих варваров и устроил сторо-
жевую линию из ряда городков или укреплений по близким  к  степи  рекам.
Понятно, какое впечатление на народ должна была произвести такая разница
между поведением отца и сына. Но, кроме того, личный характер  Владимира
был способен также возбудить сильную  народную  привязанность.  Владимир
вовсе не был князем воинственным, не отличался удалью, подобно отцу сво-
ему, в крайности решался на бегство перед врагом, спешил укрыться в  бе-
зопасном месте; предание, сохранившееся в песнях, также  не  приписывает
ему личной отваги, выставляет его вовсе не охотником до проявлений дикой
силы. Но Владимир имел широкую душу, которая в молодости  могла  повести
его к излишествам, освященным, впрочем, языческими понятиями, и  которая
в летах зрелых, особенно под влиянием христианским, сделала его  красным
солнцем для народа. Владимир не любил жить один; он любил дружину, гово-
рит летопись, думал с нею о строе земском, о ратях, об  уставе  земском;
любя думать с дружиною, Владимир любил пировать с нею; о пирах его оста-
лись предания и в летописях, и в песнях. Так, празднуя освящение  церкви
Преображения в Василеве и вместе избавление свое от печенегов,  Владимир
велел сварить триста варь меду, созвал  бояр,  посадников,  старшин  изо
всех городов, всяких людей множество и бедным роздал 300 гривен;  празд-
новав с Преображенья 8 дней, князь возвратился в Киев к Успеньеву дню  и
здесь опять задал большой праздник, созвал бесчисленное множество  наро-
да. Такие праздники по случаю торжеств религиозных  имели  тогда  важное
значение: они заменяли для народа празднества языческие, очень много со-
действовали к тому, что новая религия входила в жизнь народа; вместо Ко-
ляды народ сходился теперь праздновать Преображение и освящение  церкви;
кто приходил на это торжество, тот был христианином; вот почему  летопи-
сец прибавляет после описания праздника: "Видя людей христианами, Влади-
мир радовался душою и телом и делал такие праздники по все годы". Празд-
ники имели еще другое значение: на них сзывались старейшины изо всех го-
родов, и таким образом скреплялась связь, единство, общение между  русс-
кими волостями. Для дружины и старшин киевских были  устроены  на  дворе
княжеском пиры каждую неделю, был ли сам князь в городе или нет;  прихо-
дили на двор княжеский, в гридницу пировать бояре и гриди, сотские и де-
сятские и нарочитые мужи. Бывало тут множество мяса от скота и  зверины,
было много всего. И вот бывало, как подопьют, рассказывает летописец, то
начнут роптать на князя, говоря: "Какое житье наше горькое, кормит нас с
деревянных ложек, а не с серебряных". Владимир, услыхав ропот, велел ис-
ковать ложки серебряные для дружины и сказал:  "Серебром  и  золотом  не
найду дружины, а с дружиною найду серебро и золото, как  доискались  его
дед мой и отец". Какое влияние христианство имело на широкую душу Влади-
мира, видно из следующих слов летописи: Владимир любил слова книжные, и,
услыхав однажды, как читали в евангелии: "блажени  милостивии,  яко  тии
помиловани будут", и потом: "продайте именья ваша и дадите  нищим";  да-
лее: "не скрывайте себе сокровищ на земле, идеже тля тлит и татье подка-
пывают, но скрывайте себе сокровище на небесех, идеже ни  тля  тлит,  ни
татье крадут"; и слыша псалом: "Блажен муж милуя и дая", а  у  Соломона:
"Вдаяй нищему, бог взаим дает", - услыхав это,  Владимир  велел  всякому
нищему и убогому приходить на княжой двор,  брать  кушанье  и  питье,  и
деньги из казны. Но этого мало; он сказал: "Дряхлые и больные  не  могут
доходить до моего двора", и велел сделать телеги, куда клали хлеб, мясо,
рыбу, овощ разный, мед в бочках, квас и  возили  по  городу,  спрашивая:
"Где больные и нищие, которые не могут ходить?". Таким и раздавали. Есть
известие, что в господские праздники Владимир ставил  три  тризны:  одну
духовенству, другую нищим, третью себе и боярам.
   Обыкновенное содержание старинных песен составляет пиры Владимира, на
которые собирались богатыри. Время Владимира было благоприятно для бога-
тырства: дружина не уходила с князем в далекие страны искать славы и до-
бычи; при Святославе, например, трудно было выказаться богатырям и внес-
ти свои подвиги в народную память, потому что князь был в челе дружины и
был сам богатырь из богатырей, дружинники были только  похожи  на  него;
притом подвиги их совершались в далеких странах: если  и  были  певцы  в
дружине при князьях, то песни их мало могли найти сочувствия  в  народе,
для которого их содержание было чуждо. Но  при  Владимире  другое  дело:
дружина была храбрая, дела ей было много,  шла  беспрестанная  борьба  с
варварами, и эта борьба происходила на глазах русского народа и  шла  за
самые близкие его интересы: отражение  печенегов,  поимка  какого-нибудь
страшного разбойника была для него поважнее блистательных подвигов  Свя-
тослава в Болгарии; притом же сам князь Владимир не был богатырем из бо-
гатырей, отсюда богатырство дружинников  выказывалось  резче,  отдельные
предприятия часто поручались мужам из дружины княжеской,  которые  таким
образом могли выказаться. Предмет песен по большей части - борьба  бога-
тырей с степными варварами, печенегами, которые после получили в  песнях
имя татар. Упоминаются еще подвиги богатырей против  разбойников;  лето-
пись также говорит об умножении разбойников, и сохранилось имя одного из
них, Могута, который был пойман в 1008 году и покаялся в доме у митропо-
лита. Можно думать, что разбойники умножились вследствие бегства тех за-
коренелых язычников, которые не хотели принимать христианства; разумеет-
ся, они должны были бежать в отдаленные леса и жить на счет  враждебного
им общества; отсюда может объясниться религиозное уважение,  соединенное
с памятью о некоторых богатырях Владимирова времени.  например  об  Илье
Муромце, которому приписываются подвиги против разбойников на отдаленном
финском севере, где язычество долго находило себе  убежище.  В  летописи
сохранились имена следующих богатырей Владимирова времени: Яна Усмовича,
или Усмошвеца (кожевника, от усние - кожа и шью), который убил печенежс-
кого богатыря, и потом упоминается также под 1004 годом  как  победитель
печенегов; Александра Поповича, разбившего  печенегов,  приведенных  ка-
ким-то изменником Володарем, которого летописец упрекает в забвении бла-
годеяний князя своего Владимира, потом Попович разбил печенегов вместе с
Усмошвецем в 1001 и 1004 годах; Рагдая удалого, ходившего на триста вои-
нов: его смерть показана под 1000 годом; Андриха Добрянкова, отравленно-
го слугами в 1004 году.
   В летописи находим имена двенадцати сыновей Владимира, но без опреде-
ления, в каком порядке они один за другим следовали  по  старшинству:  в
одном месте, при исчислении жен Владимировых, молодые князья  поставлены
по матерям; в другом, где говорится о рассылке сыновей по областям,  они
следуют в другом порядке. Постараемся по некоторым данным определить по-
рядок старшинства между ними.
   В Новгород был отправлен Вышеслав: мы знаем, что сюда посылался обык-
новенно старший в семье великого князя; из этого  можем  заключить,  что
Вышеслав был старший сын Владимира, тем более что в известии о  рассылке
по областям он поставлен первым. Но в предшествующем исчислении жен Вла-
димировых Вышеслав поставлен после сыновей Рогнединых и гречанки,  вдовы
Ярополковой, и назван сыном чехини: если Вышеслав был старший, то должен
был родиться от первого брака Владимирова, заключенного или в  Новгороде
или во время пребывания Владимира в Скандинавии, когда ему было лет  18;
но странно, что чехиня зашла так далеко на север; Иоакимовская  летопись
и здесь объясняет дело удовлетворительно, а именно: мать Вышеслава назы-
вает Оловою, женою варяжскою. Потом следует сын Рогнеды, Изяслав,  полу-
чивший волость деда своего по матери - Полоцк.  Тотчас  после  брака  на
Рогнеде Владимир женился на вдове брата своего Ярополка, и  потому  рож-
денного от последней Святополка имеем право  поставить  в-третьих  после
Вышеслава и Изяслава; этот Святополк  получил  Туровскую  волость  и  по
смерти Вышеслава и Изяслава оставался старшим в роде, на что ясно указы-
вают слова св. Бориса: "Не подниму я рук на брата старшего".  За  Свято-
полком мы должны дать место Ярославу, также, по летописям, сыну Рогнеды;
Ярослав получил сперва Ростов, а потом, по  смерти  старшего  Вышеслава,
переведен в Новгород. Этот перевод Ярослава  в  Новгород  мимо  старшего
Святополка туровского объясняется свидетельством Дитмара, что  Святополк
в это время был под гневом отца и даже в заключении. Всеволод, также сын
Рогнеды, получил Владимир-Волынский; Святослав и Мстислав, которых  мать
в начальной Киевской летописи названа чехинею другою в отличие от мнимой
матери Вышеслава, получили: первый - землю Древлянскую; второй -  Тмута-
ракань. Мать Святослава Иоакимовская летопись  называет  Малфридою;  что
это имя одной из жен Владимировых не вымышлено,  доказательством  служит
известие начальной Киевской летописи под 1002 годом о  смерти  Малфриды,
которая здесь соединена с Рогнедою; мать же  Мстислава  Иоаким  называет
Аделью, или Адилью. Второго сына Адели, Станислава, этот  же  летописец,
равно как и некоторые другие, отсылает в  Смоленск,  а  Судислава  -  во
Псков. Теперь остается определить мать и возраст Бориса и Глеба.  В  на-
чальной Киевской летописи матерью их названа болгарыня, волостью первого
- Ростов, второго - Муром. Но ясно, что  здесь  упоминается  уже  второе
распоряжение, потому что при первом распределении  волостей  Ростов  был
отдан Ярославу; поэтому в некоторых списках, бывших в руках у  Татищева,
прибавлено, что сначала Борис получил Муром, а Глеб - Суздаль.  Несмотря
на это, молчание древнейших дошедших до нас списков летописи о  первона-
чальных волостях Бориса и Глеба, равно как их молчание о  волостях  Ста-
нислава, Судислава и Позвизда, ведет нас к заключению, что во время пер-
вой рассылки сыновей Владимировых по волостям все эти  князья  или  были
очень малы, или некоторые из них, быть может, еще не родились.  Любопыт-
но, что в летописи Иоакима матерью Бориса и Глеба названа Анна -  царев-
на, причем Татищев соглашает свидетельство киевского  летописца  о  бол-
гарском происхождении матери Борисовой тем, что эта Анна могла быть дво-
юродною сестрою императоров Василия и Константина, которых  тетка,  дочь
Романа, была в супружестве за царем болгарским. Если б так было, то  для
нас уяснилось бы предпочтение, которое оказывал Владимир Борису, как сы-
ну царевны и рожденному в христианском супружестве, на которое он должен
был смотреть как на единственное законное. Отсюда уяснилось бы и поведе-
ние Ярослава, который, считая себя при невзгоде Святополка старшим и ви-
дя предпочтение, которое оказывал отец Борису, не хотел быть  посадником
последнего в Новгороде и потому спешил объявить себя независимым. Как бы
то ни было, Борис единогласно описывается  человеком  в  самой  цветущей
юности: "Аки цвет в юности своей... брада мала и ус, млад  бо  бе  еще".
Если предположить, что он был первым плодом брака Владимирова  с  Анною,
то в год отцовой смерти ему было 25 лет; но по  описанию  можно  судить,
что он был гораздо моложе.  Летописец  прибавляет,  что  Борис  светился
царски, желая, быть может, указать на его царственное  происхождение  по
матери. Отец любил его более других сыновей и держал  при  себе,  в  чем
видно было намерение передать ему старший стол киевский. Мы должны  ска-
зать также несколько слов о волостях сыновей Владимировых;  сравнив  эти
волости с волостями сыновей Ярославовых, мы замечаем, что так как у Вла-
димира было вдвое более сыновей, чем у Ярослава,  то  и  волости  первых
должны быть гораздо более размельчены: Новгородская волость была  разде-
лена на две - Новгородскую и Псковскую; здесь начало отделения Пскова от
Новгорода. Ростов является самостоятельным столом, Муром - также; в  Ки-
евском княжестве являются две особые волости - Древлянская земля  и  Ту-
ров. Но странно, что, размельчая так волости на севере и западе,  Влади-
мир не дал волостей на восток от Днепра, ибо не упоминается ни о  Черни-
гове, ни о Переяславле как особых волостях. Мстислав сидел в  Тмутарака-
ни, но Чернигов не мог принадлежать ему, он  его  завоевал  впоследствии
уже при Ярославе.
   Владимир умер на Берестове; окружающие скрыли его смерть, потому  что
Святополк был в Киеве; и в ночь уже, проломав пол между  двумя  клетьми,
на канатах спустили на землю тело, обвернутое в ковер, положили на сани,
привезли в Киев и поставили в Десятинной церкви. Когда в  городе  узнали
об этом, то бесчисленное множество народа сошлось  в  церковь  и  начали
плакаться по нем: знатные - как по заступнике земли своей, убогие -  как
о заступнике и кормителе своем; положили тело в мраморный гроб и с  пла-
чем похоронили. По всем вероятностям, хотели утаить смерть Владимира для
того, чтобы Святополк узнал о ней не прежде граждан киевских, ибо  тогда
ему труднее было действовать.
   Как скоро в Киеве разнеслась весть о кончине Владимира, то  Святополк
сел на отцовском месте, созвал киевлян и начал раздавать  им  подарки  -
это уже служило знаком, что он боялся соперничества и  желал  приобресть
расположение граждан; граждане принимали подарки, говорит летописец,  но
сердце их не было с Святополком, потому что братья их находились на вой-
не с Борисом. Следовательно, граждане были равнодушны; они опасались од-
ного что как вдруг братья их провозгласят  князем  Бориса,  а  Святополк
потребует от них помощи против последнего? Их  пугало  это  междоусобие.
Борис, не нашедши печенегов, был уже на возвратном пути и стоял на  реке
Альте, когда пришла к нему весть о смерти отцовской.  Бывшая  с  Борисом
дружина Владимирова, бояре, старые думцы предпочитали  Бориса  всем  его
братьям, потому что он постоянно находился при них. привык с ними думать
думу, тогда как другие князья привели бы с собою других любимцев, что  и
сделал Святополк, если обратим внимание на намек летописца  о  поведении
последнего: "Люте бо граду тому, в нем же князь ун, любяй  вино  пити  с
гусльми и с младыми советниками". Вот почему отцовская дружина  уговари-
вала Бориса идти на стол киевский; но молодой князь отвечал, что не под-
нимет руки на старшего брата, который будет ему вместо отца: тогда войс-
ко разошлось, оставя Бориса с малым числом приближенных служителей. Свя-
тополк очень хорошо понимал опасность, могущую грозить  ему  со  стороны
Бориса, и потому на первых порах хотел и с ним поступить так же,  как  с
гражданами, послал сказать ему, что хочет иметь с ним любовь  и  придаст
еще к волости, которую тот получил от отца; узнав же, что войско  разош-
лось от Бориса, он решился на убийство последнего. Мы не  станем  объяс-
нять этого поступка Святополкова желанием отомстить за смерть отца свое-
го Ярополка, во-первых уже потому, что это объяснение кажется нам  натя-
нутым само по себе; во-вторых, основывается на странном толковании  слов
летописца, который, желая объяснить себе зверский  поступок  Святополка,
предполагает, что он был от двоих отцов, тогда как, кроме этого  предпо-
ложения, нет в рассказе ни малейшего намека на то, чтоб Святополк не был
сыном Владимира; вводить какое-то усыновление для  предотвращения  мести
странно, когда мы знаем, что дядя без всякого усыновления считался отцом
племяннику; потом еще новое предположение, что это усыновление  охраняло
Владимира от мести, но не охраняло от нее сыновей и проч.  Давняя  нена-
висть Святополка к Борису как сопернику, которому  отец  хотел  оставить
старший стол мимо его; явное расположение дружины и войска к Борису, ко-
торый мог воспользоваться им при первом случае, хотя теперь и  отказался
от старшинства; наконец, что, быть может, важнее всего, пример  соседних
государей, с одним из которых Святополк находился в тесной связи, объяс-
няют как нельзя легче поведение Святополка: вспомним, что незадолго  пе-
ред тем в соседних славянских странах - Богемии и  Польше,  обнаружилось
стремление  старших  князей  отделываться  от  родичей   насильственными
средствами. Первым делом Болеслава Храброго польского по  восшествии  на
престол было изгнание младших братьев, ослепление других родичей; первым
делом Болеслава Рыжего в Богемии было оскопление одного брата, покушение
на жизнь другого, а Святополк был зять Болеслава польского; почему ж то,
что объясняется само собою в польской и чешской истории, в русской  тре-
бует для своего объяснения какого-то кодекса родовых прав?
   Летописец так рассказывает об убиении Бориса. Святополк ночью  пришел
в Вышгород, тайно призвал какого-то  Путшу  и  вышегородских  боярцев  -
Тальца, Еловита и Лешька, и спросил их: "Привержены ли они к  нему  всем
сердцем?" Путша с вышегородцами отвечали: "Можем головы свои сложить  за
тебя". Тогда он сказал им: "Не говоря никому ни слова, ступайте и убейте
брата моего Бориса". Те обещались исполнить его желание как  можно  ско-
рее. Здесь останавливает нас одно обстоятельство, почему Святополк обра-
тился к вышгородским боярцам с предложением убить  Бориса?  Нам  кажется
очень вероятным, что по освобождении из темницы Владимир  уже  не  отдал
Святополку волости Туровской, как ближайшей к границам польским, а поса-
дил его где-нибудь подле Киева, чтоб удобнее наблюдать за его  поведени-
ем, и что новая волость была именно Вышгород, куда  теперь  Святополк  и
обратился к старым своим слугам, которые были  готовы  сложить  за  него
свои головы.
   Путша с товарищами пришли ночью на Альту и, подошедши к шатру Борисо-
ву, услыхали, что князь поет заутреню; несмотря на осторожность,  Свято-
полк не мог утаить своих замыслов, и Борис знал, что сбираются  погубить
его. Убийцы дождались, пока князь, помолившись, лег в постель,  и  тогда
бросились на шатер, начали тыкать в  него  копьями,  пронзили  Бориса  и
вместе слугу его, который хотел защитить  господина  собственным  телом;
этот отрок был родом венгр, именем Георгий. Борис его очень любил и  дал
ему большую золотую гривну, в которой тот и служил ему; убили тут  же  и
других многих отроков Борисовых, а у этого Георгия отсекли голову, пото-
му что не могли скоро снять гривны с шеи; Бориса, еще дышавшего,  убийцы
завернули в шатерное полотно, положили на воз и повезли.  Но  Святополк,
узнав, что Борис еще дышет, послал двух варягов прикончить его, что те и
сделали, пронзив его мечом в сердце; тело его принесли тайно в  Вышгород
и положили в церкви св. Василия. За этим убийством следовало другое -  у
Бориса оставался единоутробный брат Глеб, сидевший в Муроме.  "Бориса  я
убил, как бы убить Глеба?" - говорит Святополк в рассказе летописца;  но
Глеб был далеко, и потому Святополк послал сказать ему: "Приезжай поско-
рее сюда: отец тебя зовет, он очень болен". Глеб немедленно сел на  коня
и пошел с малою дружиною. Когда он пришел на Волгу, к устью Тмы, то конь
его споткнулся на поле во рве и намял ему немного ногу, после чего князь
пришел к Смоленску, а отсюда поплыл в барке и остановился в виду  города
на Смядыне. В это время настиг его посланный от брата Ярослава из Новго-
рода: "Не ходи, велел сказать ему Ярослав: отец  умер,  а  брата  твоего
Святополк убил". Глеб сильно тужил по отце, но еще больше по брате. Меж-
ду тем явились и убийцы, посланные от Святополка; они овладели  Глебовою
баркою и обнажили оружие. Глебовы отроки потеряли дух; тогда главный  из
убийц, Горясер, велел немедленно зарезать Глеба, что  и  было  исполнено
поваром последнего; этого повара звали Торчин: имя указывает  на  проис-
хождение. Сперва тело Глеба бросили на берег между двумя колодами, потом
свезли в Вышгород и положили вместе с братом, уже в  княжение  Ярослава.
Страдальческая кончина и прославление двух  братьев-друзей  не  остались
без сильного влияния в последующей истории. Русская земля и  преимущест-
венно род княжеский приобрели святых покровителей "молитвенников за  но-
вые люди христианские и сродники свои, земля благословилась их  кровию!"
Но кто же эти новые светильники? Это два князя, погибшие от родного бра-
та, который хотел единовластия! Можно думать, что святость Бориса и Гле-
ба и проклятие, тяготевшее над  Святополком,  не  раз  удерживали  впос-
ледствии братоубийственные руки; мы увидим, как после  стесненный  князь
останавливал притеснителя напоминанием, что он хочет быть вторым  Свято-
полком. Святые Борис и Глеб и проклятый убийца их Святополк  были  бесп-
рестанно в памяти князей, и, разумеется, духовенство не пропускало  слу-
чая напоминать им о них. С другой стороны, Борис пал жертвою уважения  к
родовым понятиям, погиб оттого, что не хотел поднять  руки  на  старшего
брата и своею смертию освятил эти родовые понятия; пример его должен был
сдерживать попытки младших пользоваться обстоятельствами  и  вооружаться
против старших для отнятия у них этого старшинства.
   Ближайший к Киеву князь, Святослав, сидевший в земле Древлянской, уз-
нав о гибели Бориса и Глеба, не стал спокойно дожидаться такой же участи
и бежал в Венгрию; но Святополк послал за ним в погоню, и Святослав  был
убит в Карпатских горах. Тогда, по словам летописца, Святополк начал ду-
мать: "Перебью всех братьев и приму один всю власть на Руси".  Но  гроза
пришла на него с севера. Ярослав новгородский для защиты от отца призвал
к себе заморских варягов; те стали обижать новгородцев и жен  их,  тогда
новгородцы встали и перебили варягов на дворе какого-то Парамона.  Ярос-
лав рассердился и задумал отомстить хитростию главным из убийц; он  пос-
лал сказать им, что на них не сердится более, позвал их к себе  и  велел
умертвить; по некоторым известиям, убито было  1000  человек,  а  другие
убежали. Но в ту же ночь пришла к нему весть из Киева от сестры Предсла-
вы: "Отец умер, а Святополк сидит в Киеве, убил Бориса, послал и на Гле-
ба, берегись его". Ярослав стал тужить по отце, по брате и по  новгород-
цам, которых перебил вовсе не вовремя. На  другой  день  он  собрал  ос-
тальных новгородцев на вече в поле и сказал: "Ах, любимая  моя  дружина,
что вчера избил, а нынче была бы надобна, золотом бы купил",  и,  утерши
слезы, продолжал: "Отец мой умер, а Святополк сидит в  Киеве  и  убивает
братьев, помогите мне  на  него".  Новгородцы  отвечали:  "Хотя,  князь,
братья наши и перебиты. однако может по тебе бороться".  Причину  такого
решения новгородцев объяснить легко. Предприятие Ярослава против  Влади-
мира было в выгоде новгородцев, освобождавшихся oт платежа дани в  Киев:
отказаться помочь Ярославу, принудить его к бегству -  значило  возобно-
вить прежние отношения к Киеву, принять опять посадника киевского князя,
простого мужа, чего очень не любили города, а  между  тем  Ярослав  если
убежит, то может возвратиться с варягами, как Владимир  прежде,  и  уже,
конечно, не будет благосклонен к гражданам, выгнавшим его от себя, тогда
как в случае победы Ярослава над Святополком они  были  вправе  ожидать,
что Ярослав не заставит их платить дани в  Киев,  уже  потому,  что  сам
прежде отказался платить ее. Что же касается до  поступка  Ярославова  с
убийцами варягов, то мы должны смотреть на его следствия по отношениям и
понятиям того времени; из летописного рассказа мы видим уже всю  неопре-
деленность этих отношений: новгородцы ссорятся с варягами, дело  доходит
до драки, в которой граждане бьют варягов, князь  хитростию  зазывает  к
себе виновников убийства и бьет их в свою очередь. В понятиях  новгород-
цев, следовательно, все это было очень естественно, и потому трудно было
им за это много  сердиться;  у  нас  нет  никакого  основания  принимать
убийство варягов за дело целого города; это была частная ссора и  схват-
ка, на что указывает определение места -  двор  Парамонов;  число  жертв
мести Ярославовой явно преувеличено: трудно было обманом  зазвать  такое
количество людей, еще труднее перерезать их без сопротивления  в  ограде
княжеского двора; мы видим, что не все знатные новгородцы были перереза-
ны, оставались бояре и старосты, которые после собирают деньги для найма
варягов. Отвечали на вече те, которые остались в живых, остались в живых
те, которые не участвовали в убийстве варягов, а те, которые не участво-
вали в убийстве варягов, были по этому самому равнодушны к делу.  Посту-
пок Ярослава был совершенно в понятиях того времени:  князь  должен  был
каким бы то ни было способом схватить убийц варяжских  и  отдать  их  на
месть варягам, родственникам убитых. Итак, если это было частное дело  и
обыкновенное, то целому городу не для чего было много обращать  на  него
внимания; Ярослав жалеет не о том, что перебил  новгородцев,  но  о  том
только, что этим убийством отнял у себя воинов, которые в настоящих обс-
тоятельствах были ему очень нужны, и новгородцы отвечают в этом же смыс-
ле: "Хотя наши братья и перебиты, но у нас все  еще  достаточно  народа,
чтоб биться за тебя".
   Впрочем, это место летописи нуждается еще в другом объяснении: почему
Ярослав так испугался следствий своего поступка с новгородцами? Для чего
так жалел об избитии дружины? Ведь она была нужна ему и прежде,  ибо  он
готовился к войне с отцом; для чего же он не подумал об этом прежде уби-
ения новгородцев? Дело объясняется тем, что  Ярослав  знал  о  медленных
сборах Владимира, о его болезни, которая мешала ему спешить походом, мог
надеяться на борьбу Святополка с Борисом, которая  надолго  оставила  бы
его в покое. Но теперь дела переменились: Владимир умер, Святополк начал
княжить, убил Бориса, послал убить Глеба, хочет бить всех  братьев,  по-
добно соседним государям; опасность, следовательно,  наступила  страшная
для Ярослава; сестра писала: "Берегись!" Оставаться в бездействии - зна-
чило жить в беспрестанном страхе от убийц, нужно было или бежать за  мо-
ре, или выступить немедленно против Святополка, предупредить его,  одним
словом, поступить по примеру отца своего Владимира.
   После того как новгородцы решились выступить в поход, Ярослав  собрал
оставшихся у него варягов, по одним известиям  -  тысячу,  по  другим  -
шесть тысяч, да новгородцев 40000, и пошел на Святополка, призвавши  имя
божие; он говорил: "Не я начал избивать братьев, но Святополк; да  будет
бог отместник крови братьев моих, потому что без вины пролита кровь пра-
ведных Бориса и Глеба; пожалуй, и со мной тоже сделает". Мы слышим здесь
те же самые слова, которые летописец влагает и в уста Владимиру, шедшему
против Ярополка, с тем только различием, что христианин Ярослав призыва-
ет бога в мстители неповинной крови и отдает свое  дело  на  суд  божий.
Святополк, узнав, что Ярослав идет на него, собрал множество  войска  из
Руси и печенегов и вышел к Любечу; он стал по ту сторону Днепра, а Ярос-
лав - по эту. Ярослав, без сомнения, приплыл в лодках, а Святополк  при-
шел из-за Десны с печенегами. В третий раз Днепр видел враждебное движе-
ние Северной Руси на Южную; оба первые раза при Олеге и Владимире сопро-
тивления было мало со стороны юга, но теперь он собрал свои силы, и  как
север явился с естественными своими союзниками - варягами, так юг соеди-
нился с печенегами. Три месяца, а по другим известиям - только три неде-
ли, стояли враги по обеим сторонам Днепра; ни те, ни другие не смели пе-
ревезтись и напасть. Был в то время обычай  поддразнивать  врагов,  чтоб
побудить их начать дело к своей невыгоде. Видя, что главная сила Яросла-
ва состояла из новгородцев горожан и сельчан, воевода  Святополков  ездя
подле берега, бранил новгородцев, называл их ремесленниками, а не воина-
ми. "Эй вы, плотники, - кричал он им, - зачем пришли сюда с хромым своим
князем? Вот мы вас заставим рубить нам хоромы". Новгородцев сильно  рас-
сердила насмешка, и они сказали Ярославу: "Завтра перевеземся на них,  а
если кто не пойдет с нами, того сами убьем".
   В лагере у Святополка Ярослав имел приятеля, к которому послал  ночью
спросить: "Что делать? Меду мало варено, а дружины много"; тот  отвечал,
что пусть Ярослав к вечеру отдаст мед дружине; новгородский князь  дога-
дался, что ночью должно сделать нападение. Была заморозь; Святополк сто-
ял между двумя озерами и всю ночь пил с дружиною, а Ярослав перед  расс-
ветом исполчил свое войско и перевезся на другой берег, причем новгород-
цы, высадившись из лодок, оттолкнули их от берега, чтоб  отнять  у  себя
всякую возможность к побегу; Ярослав приказал  дружине  повязать  головы
платками, чтоб в сече узнавать своих. Враги сошлись, была сеча злая; пе-
ченеги, стоявшие за озером, не могли помочь Святополку, который был при-
тиснут с своею дружиною к озеру, принужден вступить на лед, лед обломил-
ся, и Ярослав одолел. Святополк бежал в Польшу, а Ярослав сел в Киеве на
столе отцовском и дедовском, проживя на севере 28 лет.  Новгородцы  были
отпущены домой и оделены щедро: старосты получили по 10 гривен, смерды -
по гривне, а горожане все - по 10.
   Но Святополк был жив, и потому Ярослав не мог успокоиться. Для Болес-
лава польского открылись такие же теперь виды на восток, какие  он  имел
прежде на запад; на Руси, как прежде у чехов, семейные раздоры приглаша-
ли его к посредничеству и к утверждению своего влияния, тем  более,  что
теперь Болеслав должен был помочь своему зятю. Он воспользовался благоп-
риятным случаем: по его наущению печенеги напали на Киев; под самым  го-
родом была злая сеча; едва к вечеру Ярослав  мог  прогнать  варваров.  С
своей стороны Ярослав выступил к польским границам, заключив союз с вра-
гом Болеславовым, императором Генрихом II; но поход русского князя  кон-
чился неудачною осадою Бреста; поход императора против  Болеслава  также
не удался, он принужден был заключить с ним мир и, желая  избавиться  от
опасного врага, обратить его деятельность на восток, сам  советовал  ему
вооружиться против русского князя. В 1017 году Болеслав выступил  в  по-
ход, усилив свое войско 300 немцев, 500 венгров и 1000 печенегов,  и  22
июля достиг берегов Буга, разделявшего  польские  владения  от  русских;
Ярослав ждал его на другом берегу с русью (жителями Южной Руси), выряга-
ми и славянами (новгородцами). Здесь повторилось то  же  явление,  какое
видели на берегах Днепра у Любеча: воевода Ярославов Будый, ездя по  бе-
регу, начал смеяться над Болеславом; он кричал ему:"Вот мы тебе проткнем
палкою брюхо твое толстое!" Был Болеслав, говорит летопись, велик и  тя-
жел, так что и на коне с трудом мог сидеть, но зато был смышлен. Не  вы-
терпел он насмешки и, обратившись к дружине своей, сказал: "Если вам это
ничего, так я один погибну", - сел на коня и бросился в реку, а за ним -
и все войско. Полки Ярослава, вовсе не ожидая такого внезапного  нападе-
ния, не успели приготовиться и обратились в бегство; Ярослав ушел в Нов-
город только сам-пять; а Болеслав с Святополком  почти  беспрепятственно
вошли в Киев 14 августа. В городе нашли они мачеху, жену и сестер  Ярос-
лавовых, из которых за одну (Предславу) сватался прежде Болеслав,  полу-
чил отказ и теперь в отмщение взял ее к себе в наложницы.  Часть  своего
войска он отпустил назад, другую велел развести по  русским  городам  на
покорм. Но и в Киеве повторились те же явления, какие мы видели в  Праге
у чехов, и, как видно, по тем же причинам.  Русские  вооружились  против
поляков и стали убивать их; летописец приписывает это приказу  Святопол-
ка, но очень вероятно известие, что поляки вели себя и на Руси  так  же,
как в Богемии, и возбудили против себя восстание; очень вероятно  также,
что и Святополк, наскучив неприятным гостем, слишком долго зажившимся  в
Киеве на его счет, не был против народной мести полякам.  Это  заставило
Болеслава уйти из Киева; пример чешских событий научил его быть осторож-
нее в подобных обстоятельствах. Половину войска он отослал домой, разос-
ланные по русским городам поляки истреблены,  трудно  было  противиться,
если бы вспыхнуло восстание; притом же, вероятно, он слышал уже о  новых
приготовлениях Ярослава. Но Болеслав ушел не без выгоды: он захватил се-
бе все имущество Ярослава, к которому приставил  Анастаса:  хитрый  грек
умел подольститься к каждому сильному и менял отечество, смотря по выго-
дам; Болеслав ему вверился лестию, говорит летопись. Польский князь  по-
вел также с собою бояр Ярославовых, двух сестер его и множество  пленни-
ков, взятых в бою; на дороге Болеслав захватил и Червенские города, при-
обретение Владимира Святого; впрочем, вероятно, что эти города были  ус-
туплены ему Святополком в награду за помощь.
   Между тем Ярослав, явившись в Новгород без войска,  хотел  бежать  за
море; но граждане вместе с посадником Константином, сыном Добрыни,  рас-
секли княжеские лодки, приготовленные для бегства,  и  объявили:  "Хотим
еще биться с Болеславом и Святополком". Такая решительность понятна:  им
нечего было теперь ожидать хорошего от Святополка, а защищаться от  него
без князя было также невыгодно. Они начали сбирать деньги -  с  простого
человека по 4 куны, со старост - по 10 гривен, с бояр -  по  18  гривен,
привели варягов, дали им эти деньги, и таким образом у  Ярослава  набра-
лось много войска, и он двинулся против Святополка; тот был разбит,  бе-
жал к печенегам и привел огромные толпы их против Ярослава в 1019  году.
Ярослав вышел навстречу и сошелся на реке Альте,  где  был  убит  Борис.
Место благоприятствовало Ярославу по воспоминанию о преступлении  Свято-
полка; летописец говорит, что Ярослав молил бога об отмщении новому Каи-
ну. Он же говорит, что сеча была злая, какой еще не бывало  на  Руси,  -
секлись, схватываясь, руками, трижды сходились биться, по удольям  текла
кровь ручьями; к вечеру одолел Ярослав, а Святополк бежал в  пограничный
польский город Брест, где, вероятно, умер от ран, полученных в битве; по
скандинавским преданиям, он пал от руки  варяга  Эймунда,  служившего  в
войске Ярослава, а по русским, - погиб  злою  смертию  в  пустыне  между
Польшею и Богемиею. Ярослав сел в Киеве, утер пот с дружиною, по выраже-
нию летописца, показав победу и труд великий.
   Таким образом, северное народонаселение в четвертый раз доставило по-
беду своему князю над югом. С Святополком дело было кончено; но были еще
другие братья и родственники у Ярослава; из 12 сыновей Владимира в живых
оставались теперь только Ярослав, Мстислав, Судислав, да племянник  Бря-
числав, сын Изяслава полоцкого. Соперников у Ярослава по старшинству  не
могло быть: Брячислав полоцкий, хотя внук от старшего сына  Владимирова,
никогда не мог надеяться на старшинство, потому что отец  его  умер,  не
будучи старшим; Мстислав и Судислав были младшие братья Ярославу; но все
они, как члены одного рода, имели право на равное  распределение  волос-
тей; мы увидим,  что  до  самого  прекращения  родовых  отношений  между
князьями младшие из них настаивают на право общего наследства всех роди-
чей после каждого умершего князя, т. е. на новое распределение волостей;
теперь восемь сыновей Владимира умерло, и старший из живых,  Ярослав  не
дал из их волостей ничего младшим. Им надобно было самим  поискать,  как
обыкновенно выражались князья, и вот явился опасный искатель волостей  с
юго-востока, из Тмутаракани, Мстислав. Из всех сыновей Владимира  Мстис-
лав больше других похож был на деда своего Святослава, был князь - вождь
дружины по преимуществу; жизнь ли в Тмутаракани и  постоянная  борьба  с
окрестными варварскими народами развила такой характер в Мстиславе,  или
уже волость приходилась по нраву, - Мстислав явился  богатырем,  который
любил только свою дружину, ничего не. щадил для нее,  до  остального  же
народонаселения ему не было дела. Он был славен  в  народных  преданиях,
как князь-богатырь, единоборец. Однажды, говорит летопись, пошел он вой-
ною на касогов; касожский князь Редедя вышел к нему навстречу с  войском
и сказал ему: "Зачем губить дружину, схватимся мы сами бороться,  одоле-
ешь ты, возьмешь мое имение, жену, детей и землю мою, я одолею, - возьму
все твое". Мстислав согласился и стал бороться с Редедею; боролись креп-
ко и долго, Редедя был велик и силен. Мстислав уже начал  изнемогать  и,
видя беду, сказал: "Пречистая богородица, помоги мне; если я его одолею,
то построю церковь в твое имя". Сказавши это, он ударил Редедю об землю,
вынул нож и зарезал его, потом пошел в его землю, взял его имение, жену,
детей и наложил дань на касогов. Обет был также исполнен: церковь  Бого-
родицы, построенная Мстиславом, стояла в Тмутаракани еще во времена  ле-
тописца. Такой-то князь в 1023 году явился в русских пределах искать во-
лостей после умерших братьев; говорят, что он уже и прежде требовал их у
Ярослава, и тот давал ему Муром, но Мстиславу было этого  мало.  Ярослав
был в Новгороде, когда Мстислав пришел к  Киеву;  киевляне,  однако,  не
приняли его, и он принужден был сесть в Чернигове.  Между  тем  Ярослав,
управившись на севере, волнуемом остатками язычества, послал по  заморс-
ких варягов, и к нему пришел слепой Якун с дружиною. Ярослав  отправился
с Якуном на Мстислава и встретился с ним у Листвена. Мстислав  с  вечера
исполчил свое войско: поставил северян в средине против варягов  Яросла-
вовых, а сам стал с дружиною своею по крылам. Ночь была темная и бурная,
с дождем и грозою; Мстислав сказал дружине: "Пойдем  на  них";  северяне
сошлись с варягами, и когда варяги уже истомились в битве с  северянами,
то Мстислав вдруг напал на них с своею свежею дружиною, битва усилилась:
как блеснет молния, так и осветит оружие; и гроза была  велика,  и  сеча
сильная и страшная, по словам летописи. Наконец, Ярослав побежал с  Яку-
ном, князем варяжским; он пришел в Новгород, а Якун пошел за море, поте-
рявши у Листвена и золотую свою луду, или верхнюю одежду. Утром, на дру-
гой день битвы, Мстислав объехал поле и сказал своим:  "Как  не  порадо-
ваться? Вот лежит северянин, вот варяг, а дружина моя цела". Эта дружина
состояла из козар и касогов!
   Несмотря на победу, Мстислав не хотел добывать  Киева  мимо  старшего
брата; он послал сказать Ярославу: "Садись в  своем  Киеве,  ты  старший
брат, а мне будет та сторона", т. е. восточный берег Днепра. Но  Ярослав
не смел идти в Киев на этот зов и держал там своих посадников, а сам жил
в Новгороде. Только в следующем, 1025  году,  собравши  большое  войско,
пришел он в Киев и заключил мир с Мстиславом у Городца; братья разделили
Русскую землю по Днепр, как хотел Мстислав: он взял себе восточную  сто-
рону с главным столом в Чернигове, а Ярослав - западную с Киевом. "И на-
чали жить мирно, в братолюбстве, - говорит летопись, - перестала усобица
и мятеж, и была тишина великая в Земле".
   В 1032 году умер сын Мстислава, Евстафий, которого имя странно  выда-
ется между славянскими именами князей, а в 1035 году умер и сам Мстислав
на охоте. Летописец говорит, что он был дебел телом, красноват лицом,  с
большими глазами, храбр на рати, милостив, очень любил дружину,  имения,
питья и кушанья не щадил для нее. Видно,  что  этот  князь  своим  бога-
тырством поразил внимание народа и долго жил в его памяти; ни  об  одном
из князей в дошедших до нас списках не встречаем мы таких  подробностей,
например, о наружном виде.
   По смерти Мстислава Ярослав взял всю его волость и был самовластием в
Русской земле, по выражению летописца. Но, видно,  Судиславу  псковскому
не нравилось,  что  Ярослав  не  делится  с  ним  выморочными  волостями
братьев, или, по крайней мере, Ярославу казалось, что не нравится: в са-
мый год Мстиславовой смерти Ярослав посадил Судислава в тюрьму во  Пско-
ве; летописи прибавляют, что его оклеветали пред старшим братом.
   Счастливее был племянник Ярослава Брячислав полоцкий. В 1021 году  он
нечаянно напал на Новгород, побрал в плен граждан, взял их имение и  по-
шел назад в Полоцку. Но Ярослав узнал о замыслах его, выступил  поспешно
из Киева и,  настигнув  племянника  на  реке  Судомири,  обратил  его  в
бегство, отнявши всех пленников новгородских. Несмотря, однако,  на  эту
победу, Ярослав видел, что надобно что-нибудь прибавить Брячиславу к его
волости, иначе Новгород никогда не будет безопасен: он дал ему два горо-
да - Витебск и Усвят, если только он не дал их за жену свою,  похищенную
известным Эймундом, как говорят скандинавские предания.
   Так кончились отношения Ярослава к братьям  и  племяннику;  обратимся
теперь к отношениям внешним.  С  Скандинавиею  продолжалась  по-прежнему
тесная связь; враждебных отношений не могло быть: с 1024 года царствовал
в Швеции король Олоф (Schoskonig), которого упрекали тем, что он потерял
завоевание упсальского короля Эриха, сына Эймундова, на восточном берегу
Балтийского моря, в Финляндии, Карелии, Эстляндии, Курляндии. По сканди-
навским преданиям, на дочери этого Олофа, Ингигерде был женат наш  Ярос-
лав. По смерти Олофа королем в Швеции был Анунд  -  Яков,  которого  все
внимание обращено было на отношения датские и норвежские. Он поддерживал
в Норвегии родственника своего Олофа Святого против могущественного Кну-
та, короля датского и  английского;  ревность  Олофа  к  распространению
христианства возбудила против него много врагов, и он принужден был  бе-
жать из отечества; в изгнании он жил одно время при  дворе  Ярослава,  и
сын его Магнус Добрый был здесь воспитан. Родственник  Ингигерды,  прие-
хавший с нею в Русь и сделанный посадником венового ее города  Альдейга-
борга (быть может, Ладоги), ярл Рагнвальд  имел  двух  сыновей  -  ярлов
Ульфа и Ейлифа, которые наследовали отцовскую должность; третий сын  его
- Стенкиль был королем шведским, равно как и сын последнего  Инге,  про-
ведший часть своей молодости в России у дяди Ейлифа. К княжению Ярослава
относятся первые положительные известия о столкновениях русских с  финс-
кими племенами: под 1032 годом встречаем  известие,  что  какой-то  Улеб
(очень быть может, что Ульф - сын Рагнвальда) ходил из Новгорода на  Же-
лезные ворота, но, как видно, поход был неудачен, потому что из  дружины
Улебовой мало возвратилось народу. 80 верст к югу  от  Устьсысольска,  у
села Водча, находится городок, по-зырянски Карил, т. е. городовой  холм;
предание и теперь называет это место Железными  воротами.  В  1042  году
Владимир, сын Ярослава, посаженный отцом в Новгороде, ходил на ямь,  по-
бедил это племя, но потерял коней в дороге от мора. Приведя в связь  это
известие с предыдущим, можно думать, что поход Владимира был  предпринят
по следам Улебовым в ту же сторону, на северо-восток, к берегам Северной
Двины; таким образом, мы получим верное известие  о  начале  утверждения
русских владений в этих странах. Еще ранее, в 1030 году, сам Ярослав ут-
вердил свою власть на западном берегу Чудского  озера;  это  утверждение
произошло обычным образом - построением города: основан был  Юрьев,  ны-
нешний Дерпт. Из походов на западные дикие народы упоминается  поход  на
ятвягов, и в первый раз поход на Литву: эти походы были предприняты, как
видно, с целью не покорения, а только отражения набегов.
   Важнее были отношения к Польше: в 1025 году, после королевской  коро-
нации своей, умер Болеслав Храбрый. Ему наследовал сын его, Мечислав II,
неспособный удержать отцовские приобретения. Мечислав, по обычаю,  начал
тем, что выгнал брата своего Оттона, или Безпрема; тот обратился  к  со-
седним государям с просьбою о помощи, вследствие чего  венгры  отняли  у
Польши землю словаков и часть Моравии; скоро потеряна была и  вся  Мора-
вия. Мы видели, что у чехов младший князь Олдрих выгнал  старшего  брата
Яромира и стал единовластителем. Сын Олдриха Брячислав в 1028 году  выс-
тупил против поляков и отнял у  них  остальную  часть  Моравии,  прогнал
венгров из другой и соединил снова Моравию с Богемиею. Мечислав  принуж-
ден был уступить чехам Моравню, немцам - лужичей и поделиться  с  братом
Польшею; но этот брат не был так уживчив, как русский Мстислав: он  выг-
нал Мечислава в свою очередь, но скоро был убит своими за тиранство. Ме-
числав возвратился на престол, однако не мог поправить свои дела и приз-
нал себя вассалом императора Конрада II. Если западные соседи воспользо-
вались смертию Храброго, чтобы отнять у  Польши  его  завоевания,  то  и
русский князь должен был также воспользоваться этим удобным случаем. Еще
при жизни Болеслава, в 1022 году, управившись  с  Брячиславом  полоцким,
Ярослав ходил осаждать Брест, удачно, или нет - неизвестно; возгоревшая-
ся в это время борьба с Мстиславом  тмутараканским  не  могла  позволить
Ярославу продолжать свои неприязненные движения на Польшу; но,  помирив-
шись с Мстиславом в 1030 году,  Ярослав  снова  предпринимает  поход  на
Польшу, и берет Бельз. В следующем 1031  году  оба  брата  -  Ярослав  и
Мстислав собрали много войска и выступили в Польшу, взяли  опять  города
Червенские, и повоевали Польскую землю, много ляхов привели и  разделили
между собою, говорит летописец. Дурно было положение Польши при Мечисла-
ве II, но еще хуже стало по его смерти, последовавшей в 1034 году.  Дру-
жина княжеская имела возможность усилиться при слабом Мечиславе,  и  еще
более по смерти последнего, когда вдова его, Рикса, урожденная принцесса
пфальцская, приняла опеку над малолетним сыном своим,  Казимиром.  Рикса
не имела силы дать значение ослабленной при Мечиславе княжеской  власти,
сдерживать стремления вельмож, а окружила себя своими единоплеменниками,
которым дала большое значение в государстве, в ущерб природным  полякам.
Это оскорбило народное чувство последних; Рикса была  изгнана,  и  опека
над малолетним князем перешла в руки вельмож, по неимению  других  роди-
чей. Здесь мы видим начало того значения польского вельможества, с каким
оно является во всей последующей истории этой страны. Когда Казимир  вы-
рос, и вельможи стали бояться, чтоб он, взявши власть в руки, не  отомс-
тил им за мать и вообще не уменьшил бы приобретенного ими  значения,  то
они выгнали и его. Польша увидала в челе своем олигархию; знатнейшие ро-
ды изгнали слабейшие или подчинили их себе; но не  могли  ужиться  между
собою в мире и  тем  пoгубили  свое  дело,  произвели  анархию,  которой
следствием было то, что низшее народонаселение - смерды или кметы  восс-
тали против шляхты, начали истреблять господ своих, брать их жен и  иму-
щество себе. Но восстание против шляхты было вместе и восстанием  против
христианства, которое не успело пустить в народе глубоких корней, а меж-
ду тем десятины и другие церковные  подати,  строгость,  с  какою  духо-
венство требовало немедленной перемены древних, языческих обычаев на но-
вые, раздражали кметов и заставляли их стремиться к  свержению  и  этого
ига; епископы, священники были изгнаны или  убиты,  монастыри  и  церкви
сожжены, церковные  сокровища  разграблены.  Таким  страшным  положением
Польши воспользовались опять соседи; у чехов  по  смерти  Олдриха  (1037
год) вступил на престол сын его, уже известный прежними счастливыми вой-
нами с Польшею, Брячислав I, один из самых талантливых и деятельных кня-
зей чешских. Брячислав напал на Польшу и брал города ее и целые  области
без сопротивления. Но это усиление чехов на счет Польши  спасло  послед-
нюю; политика германских императоров не могла допустить усиления  одного
славянского владения на счет другого: ей нужно было разделение и  вражда
между ними, и потому император Генрих III  объявил  войну  Брячиславу  и
принял в свое покровительство  Казимира.  После  упорного  сопротивления
Брячислав принужден был признать свою подчиненность Империи,  отказаться
от дальнейших видов на Польшу, но удержал свое завоевание -  землю  Вра-
тиславскую (Бреславскую) в Силезии. Между тем Казимир, вошедши с  немец-
ким отрядом в Польшу, был с радостию принят тою частию  народонаселения,
которая утомилась смутами анархии и жаждала восстановления порядка;  по-
рядок был восстановлен по ту сторону Вислы, но в Мазовии  Моислав,  один
из дружинников прежнего князя Мечислава, пользуясь анархиею, объявил се-
бя независимым, вооружился против Казимира, призвав на помощь  языческих
пруссов, литву и славян поморских; этот союз намекает, что в борьбе  Мо-
ислава против Казимира боролось язычество с христианством. Но Казимир  в
этой борьбе нашел себе сильного союзника в русском князе. Еще в 1041 го-
ду, вслед за походом против Литвы, Ярослав предпринимал поход в  Мазовию
на лодках. Быть может, уже тогда был заключен союз с Казимиром, но можно
полагать также, что поход в Мазовию был предпринят вследствие союза  Мо-
иславова с литовцами, врагами Ярослава,  и  уже  союз  с  Казимиром  был
следствием вражды против Моислава. В 1043 году Казимир вступил в родство
с Ярославом, женился на сестре его, Доброгневе, или  Марии,  получил  за
нею богатое приданое, но вместо вена отдал Ярославу 800 пленников,  взя-
тых Болеславом из Руси. Следствием такого тесного союза было то,  что  в
том же году упоминается о двукратном походе Ярослава на Мазовию; в  1047
году русский князь отправился опять с войском на помощь Казимиру  против
Моислава; последний был разбит и убит, Мазовия подчинилась снова Пястам.
Союз с Польшею был скреплен еще браком Изяслава, одного из сыновей Ярос-
лавовых, на сестре Казимировой. Есть известия, более или  менее  вероят-
ные, о брачных союзах Ярославова семейства с другими владельческими  до-
мами в Европе: о браке Гарольда норвежского на Ярославовой дочери Елиза-
вете, короля венгерского Андрея - на Анастасии, Генриха I французского -
на Анне; о браке Всеволода Ярославича на царевне греческой, дочери Конс-
тантина Мономаха, также о браке двоих неизвестных по имени сыновей Ярос-
лавовых на двух немецких княжнах.
   Ко времени Ярослава относится последнее враждебное столкновение с Ви-
зантиею. Греческая торговля была очень важна для  Руси,  была  одним  из
главных источников обогащения народа и казны княжеской; ее поддержание и
после было одною из главных забот наших князей, должно было быть и одною
из главных забот Ярослава. Греки поссорились с русскими купцами, и  один
из последних был даже убит в этой ссоре. Русский князь не мог  позволить
подобных поступков и в 1043 году отправил на греков старшего сына своего
Владимира, давши ему много войска, и воеводу, или тысяцкого своего Выша-
ту. Владимир пошел в лодках, но на пути от Дуная  в  Царьград  поднялась
буря, разбила русские корабли и, между прочим, корабль князя  Владимира,
так что последний должен был пересесть уже на корабль одного  из  воевод
Ярославовых, Ивана Творимирича. Остальные воины, числом 6000, кроме дру-
жины, были выкинуты на берег; они хотели возвратиться в Русь,  но  никто
из дружины не хотел идти с ними в начальниках. Тогда Вышата  сказал:  "Я
пойду с ними; жив ли останусь, погибну ли - все лучше вместе с  своими".
Когда греки узнали, что русские  корабли  разбиты  бурею,  то  император
Константин Мономах послал за ними погоню; Владимир  возвратился,  разбил
греческие корабли и пришел назад в Русь. Но не так был счастлив Вышата -
его отряд был окружен греками при городе Варне, взят в плен и приведен в
Константинополь, где многих русских ослепили;  только  через  три  года,
когда заключили мир, отпущен был Вышата в Русь к Ярославу. Чем обнаружи-
валась вражда в продолжение трех лет, неизвестно; на каких условиях  был
заключен мир, также неизвестно. Вероятно,  Ярослав  поспешил  прекратить
вражду с греками, занятый более важным предприятием относительно Польши;
вероятно также, что следствием и условием прекращения  вражды  был  брак
сына Ярославова Всеволода на царевне греческой: в  1053  году  летописец
упоминает о рождении сына Всеволодова Владимира от царицы грекини.
   О набегах печенежских, кроме упомянутых выше при  борьбе  Ярослава  с
Святополком, древнейшие списки летописи сообщают известие под  1036  го-
дом. Находясь в это время в Новгороде, Ярослав узнал, что печенеги осаж-
дают Киев; он собрал много войска, варягов и новгородцев,  и  вступил  в
Киев., Печенегов было бесчисленное множество; Ярослав вышел из города  и
расположил свое войско так: варягов поставил посередине,  киевлян  -  на
правом крыле, а новгородцев - на левом;  и  началась  битва  перед  кре-
постью. После злой сечи едва к вечеру успел Ярослав  одолеть  печенегов,
которых погибло множество от меча и перетонуло в реках во время бегства.
После этого поражения имя печенегов хотя и не исчезает совершенно в  ле-
тописи, однако нападения их на Русь прекращаются.
   Относительно внутренней деятельности Ярослава упоминаются  распоряже-
ния в Новгороде. Сам Ярослав, княжа здесь, отказался платить дань в  Ки-
ев; ясно, что он не мог установить снова этот платеж, ставши князем  ки-
евским, тем более что новгородцы оказали ему такие услуги; вот почему он
дал им финансовую льготную  грамоту,  на  которую  они  ссылаются  впос-
ледствии при столкновениях с князьями. Вместо  себя  Ярослав  оставил  в
Новгороде сначала сына своего Илью, а потом, по смерти  его,  -  другого
сына Владимира и по смерти последнего - третьего сына Изяслава. В  связи
с этими распоряжениями Ярослава находится известие о заточении и  смерти
Константина, сына Добрыни: Ярослав, сказано в летописи,  рассердился  на
него, заточил в Ростов и потом на третий год велел убить в Муроме.  Быть
может, Константин хотел большего  для  новгородцев  за  их  услугу,  чем
сколько давал Ярослав; быть может также, Константин, как  дядя  великого
князя, как сын Добрыни, хотел большего для себя.
   Из дел церковных в княжение Ярослава замечательно поставление  митро-
полита Илариона русина, независимо от византийского  патриарха,  собором
русских епископов, что было следствием недавней вражды  с  греками.  Как
видно, поведение прежнего митрополита Феопемта во время этой вражды было
таково, что Ярослав хотел на будущее время предохранить себя от подобно-
го в случае нового разрыва.
   В 1054 году умер Ярослав. Он, как видно, не заслужил  такой  приятной
памяти в народе, как отец его; несмотря на то, и его деятельность  имеет
важное значение в нашей начальной истории; в скандинавских сагах Яросла-
ва называют скупым, но этот отзыв может служить ему только в похвалу:  и
отец его, который вовсе не был скуп,  не  любил,  однако,  удовлетворять
жадности норманских наемников, которые особенно любили приобретать; раз-
дача большой суммы денег новгородцам скорее  будет  свидетельствовать  о
щедрости Ярослава. По отзыву летописи, Ярослав был на своем  месте:  "он
был хромоног, но ум у него был добрый, и на рати был он храбр";  прибав-
лена еще замечательная черта, что он был христианин, и сам книги  читал.
Последнее обстоятельство было чрезвычайно важно для преемника Владимиро-
ва. В приведенном известии значение христианина тесно связано в Ярославе
с чтением книг; Владимир не читал сам книг, он мог только  слушать  свя-
щенное писание; сын его Ярослав сам читал книги, был представителем  но-
вого поколения грамотных христиан, выученных при Владимире, которые мог-
ли находить для себя утверждение в вере в книгах священных. Уже при Вла-
димире греческое духовенство единственным  средством  распространения  и
утверждения христианства считало грамотность, учение книгам; сын  Влади-
мира сам читал книги, сам был утвержденным христианином, и потому, разу-
меется, в его княжение христианство и грамотность должны были  распрост-
раняться. И точно, по свидетельству летописи, христианство начало  преи-
мущественно распространяться при Ярославе; при нем  начали  также  умно-
жаться монахи. Ярослав, говорит летопись, любил церковные уставы,  очень
любил попов, но больше всего монахов; книги читал часто, ночью  и  днем,
собрал много писцов; они переводили книги с греческого на славянский,  и
переписали много книг, много он и купил их. Отец его  Владимир  распахал
землю и умягчил, т. е. просветил крещением, Ярослав насеял книжными сло-
вами сердца верных людей, а мы, прибавляет летописец, пожинаем, принимая
книжное учение. Сравнение очень важное: в нем ясно указано значение дея-
тельности Владимира и Ярослава и постепенность движения: при одном имело
место крещение, при другом - надлежащее наставление в вере.  При  книгах
нужны были особенно церкви и  грамотные  священники,  которые  могли  бы
учить народ неграмотный. Ярослав строил церкви по городам и местам  нео-
гороженным, ставил при них  священников,  которым  давал  содержание  из
собственного имущества, приказывая им учить людей и  приходить  часто  к
церквам. При Ярославе в Новгороде было сделано то же, что при  Владимире
в Киеве: князь велел собрать у старост и священников детей (300 человек)
и учить их книгам.
   Кроме этой деятельности, княжение Ярослава важно еще в других отноше-
ниях: подобно отцу Владимиру, Ярослав не был князем  только  в  значении
вождя дружины, который стремится в дальние стороны за завоеваниями, сла-
вою и добычею; Ярослав, как видно, был более  князем-нарядником  страны.
Он любил церковные уставы, был знаком с ними: неудивительно, что  к  его
времени относится и первый писаный  устав  гражданский,  так  называемая
Русская Правда. Подобно отцу, Владимиру, Ярослав следовал совету  Добры-
ни, что народы, ходящие в сапогах, не будут охотно давать дани, и потому
не любил войны с ними, а преимущественно обращал свое оружие на варваров
- чудь, литву, ятвягов. Мы не знаем, какими собственно расчетами руково-
дился Ярослав в польских отношениях; но знаем, что он,  возвратив  свое,
принял сторону порядка и христианства, не захотел усиливать варварства и
победою над Моиславом мазовецким нанес последнему сильный удар. Наконец,
Ярослав, подобно отцу своему и вещему Олегу,  населял  пустынные  прост-
ранства, строил города; от языческого имени его получил  название  Ярос-
лавль на Волге, от христианского - Юрьев (Дерпт), в  земле  Чудской;  он
огородил острожками южную границу Руси со степью; в  1031  году  поселил
пленных поляков по реке Роси, с следующем начал ставить здесь города.

   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   ВНУТРЕННЕЕ СОСТОЯНИЕ РУССКОГО ОБЩЕСТВА В ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ЕГО  СУЩЕСТВО-
ВАНИЯ

   Значение князя. - Дружина, ее отношение к князю и к земле.  -  Бояре,
мужи, гриди, огнищане, тиуны, отроки. - Городовые и  сельские  полки.  -
Тысяцкий. - Способы ведения войны. - Городское и сельское  народонаселе-
ние. - Рабы. - Русская Правда. - Нравы эпохи. - Обычаи. - Занятие  жите-
лей. - Состояние религии. -  Монашество.  -  Управление  и  материальные
средства церкви. - Грамотность. - Песни. - Определение степени  норманс-
кого влияния.

   Мы видели в начале нашего рассказа, как среди северных племен  явился
князь, призванный для установления наряда в земле, взволнованной родовы-
ми усобицами; теперь предстоит нам вопрос: в каких же отношениях нашелся
призванный к призвавшим, как определилось значение  князя?  Для  решения
этого вопроса мы должны обратиться к понятиям племен, призвавших власть.
Летописец прямо дает знать, что несколько отдельных  родов,  поселившись
вместе, не имели возможности жить общею жизнию вследствие усобиц;  нужно
было постороннее начало, которое условило было возможность  связи  между
ними, возможность жить вместе; племена знали по опыту, что мир  возможен
только тогда, когда все живущие вместе составляют один род с одним общим
родоначальником; и вот они хотят восстановить это прежнее единство,  хо-
тят, чтобы все роды соединились под одним общим старшиною, князем, кото-
рый ко всем родам был бы одинаков, чего можно было достичь только тогда,
когда этот старшина, князь, не принадлежал ни к одному роду, был из  чу-
жого рода. Они призвали князя, не имея возможности с этим именем  соеди-
нять какое-либо другое новое значение,  кроме  значения  родоначальника,
старшего в роде. Из этого значения князя уяснится нам круг  его  власти,
его отношения к призвавшим племенам. Князь должен был княжить и  владеть
по буквальному смыслу летописи; он думал о строе земском,  о  ратях,  об
уставе земском; вождь на войне, он был судьею во время мира; он  наказы-
вал преступников, его двор - место суда, его слуги - исполнители  судеб-
ных приговоров; всякая перемена, всякий новый устав проистекал от  него;
так, Владимир, по предложению епископов, а потом  епископов  и  старцев,
делает постановление относительно вир; Ярослав дает грамоты  новгородцам
- Правду и устав относительно податей; князь собирает дань, распоряжает-
ся ею. Но если круг власти призванного князя был  такой  же,  какой  был
круг власти у прежнего родоначальника, то в первое время  на  отношениях
князя к племенам отражалась еще вся неопределенность прежних родовых от-
ношений, которой следствия мы увидим после в отношениях городовых  общин
к князю, о чем и будет речь в свое время. Теперь же мы должны обратиться
к вопросу: что стало с прежними родоначальниками,  прежними  старшинами,
князьями племен? Соединение многих родов в одно целое, во главе которого
стоял один общий князь, необходимо должно было поколебать значение преж-
них старшин, родоначальников; прежняя  тесная  связь  всех  родичей  под
властию одного старшины не была  уже  теперь  более  необходима  в  при-
сутствии другой - высшей, общей власти. Само собой разумеется,  что  это
понижение власти прежних родоначальников происходило постепенно, что  те
члены родов, которым, по  известным  счетам,  принадлежало  старшинство,
долгое время пользовались еще большим  уважением  и  представительством;
так долго мы видим городских старцев на первом плане во всех важных слу-
чаях; они решают дела на вече, с ними советуется князь. Но в конце расс-
мотренного периода жизнь общественная получила уже такое  развитие,  что
необходимо условливала распадение родов на отдельные семьи, причем преж-
нее представительное значение старшин в целом  роде  исчезает,  и  когда
князю нужно объявить, предложить что-нибудь городу, то собираются не од-
ни старцы, собирается целый город, является  общенародное  вече.  Первое
общенародное вече мы видим в Новгороде, когда князю Ярославу нужно  было
объявить гражданам о смерти Владимира и поведении Святополка. Те  иссле-
дователи, которые предполагают долговременное существование прежних сла-
вянских князей или родоначальников, и те, которые  предполагают  переход
этих старшин в бояр с земским значением, забывают, что родовой быт  сла-
вянских племен сохранился при своих первоначальных формах, не переходя в
быт кланов, где старшинство было уже наследственно в одной линии,  пере-
ходило от отца к сыну, тогда как у наших славян князь долженствовал быть
старшим в целом роде, все  линии  рода  были  равны  относительно  стар-
шинства, каждый член каждой линии мог быть старшим в целом роде,  смотря
по своему физическому старшинству: следовательно, одна какая-нибудь  ли-
ния не могла выдвинуться вперед перед другими, как скоро  родовая  связь
между ними рушилась; ни одна линия не могла получить  большого  значения
по своему богатству, потому что при родовой связи имение было общее; как
же скоро эта связь рушилась, то имущество разделялось поровну между рав-
ными в правах своих линиями; ясно, следовательно, что боярские  роды  не
могли произойти от прежних славянских старшин, родоначальников,  по  не-
наследственности этого звания; если старшина рода  переходил  в  дружину
княжескую, то он сохранял свое родовое значение только  при  жизни,  сын
его не наследовал этого значения, оно переходило к какому-нибудь  четве-
роюродному дяде его, и если он выделялся из рода, то доля имущество  его
была равна доле каждого другого родича. Вот почему славянские князья ис-
чезают с приходом князей варяжских: нельзя искать их и в боярах  по  той
же самой причине, т. е. потому, что достоинство старшин у славян не было
наследственным в одной родовой линии. Отсюда объясняется  и  т  явление,
что в следующем периоде мы увидим непосредственные  отношения  князей  к
городскому народонаселению, к общине.  Место  князя  во  время  его  от-
сутствия или в тех городах, где князь не жил, заступал посадник, муж  из
дружины княжеской. Этот наместник княжеский, в мнении народа, не заменял
вполне князя, уважения и послушания к нему было меньше и на войне,  и  в
мире, следовательно, цель установления наряда достигалась не вполне; от-
сюда стремление иметь своего князя, замечаемое в Новгороде.
   Не должно думать, чтобы во все продолжение периода отношения племен к
князю были всегда и везде одинакие. Сознание о необходимости нового  по-
рядка вещей, власти одного общего князя из чужого рода явилось на  севе-
ре; северные племена призвали князя как нарядника; здесь, следовательно,
новый порядок вещей должен был приняться  и  развиться  преимущественно;
здесь должно было начаться определение княжеских отношений; вот почему в
Новгороде мы видим и некоторое движение вследствие этого начавшегося оп-
ределения. Потом местопребывание князя переносится на юг, в Киев; на се-
вере остаются посадники до самого Владимира. Мы видим, что большему вли-
янию княжеской власти подчинена сначала только озерная Новгородская  об-
ласть и потом довольно узкая полоса земли по берегам Днепра, где в горо-
дах Смоленске и Любече еще со времен Олега сидели мужи княжие. Отношения
к князю племен, живших далее к востоку и западу от  Днепра,  как  видно,
ограничивались вначале платежом дани, для собирания которой сам князь  с
дружиною ездил к ним. По свидетельству Константина Багрянородного, русс-
кие князья с своею дружиною выходили из Киева при наступлении ноября ме-
сяца и отправлялись на полюдье или уезжали в земли подчиненных им племен
славянских и там проводили зиму. Обычай полюдья удержался надолго после:
князь объезжал свою волость, вершил дела судные, оставленные до его при-
езда и брал дары, обогащавшие казну его. Такой обычай княжеских объездов
для вершения судебных дел необходимо условливается самым состоянием юно-
го общества: так, мы встречаем его в древней скандинавской и  в  древней
польской истории; ясно, следовательно, что -  это  обычай  общий,  а  не
частный скандинавский, принесенный варягами в  Русь.  Любопытно,  что  в
приведенном свидетельстве Багрянородного, полюдье  отделено  от  зимнего
пребывания князя и дружины его у славянских племен:  из  этого  различия
видно уже, что к некоторым ближайшим и более подчиненным племенам  князь
отправлялся для суда, к другим же, отдаленнейшим - только  для  собрания
дани мехами и другими сырыми произведениями, составлявшими предмет  заг-
раничной торговли; что князь сам ходил за данью к племенам, это ясно по-
казывает предание о судьбе Игоря у  древлян.  Более  отдаленные  племена
принуждены были платить дань русскому князю и платили  ее  тогда,  когда
тот приходил за нею с войском; но этим, как видно, и ограничивались  все
отношения; племена еще жили по-прежнему,  особными  родами,  каждый  род
имел своего старшину или князя, который владел у него, судил и рядил;  у
древлян были свои князья в то время, когда они  платили  дань  киевскому
князю; из этих князей один был Мал, которого они прочили в мужья Ольге.
   Дань, за которою ходил сам князь, была первоначальным видом подчинен-
ности племени одной общей власти, связи с другими соподчиненными  племе-
нами. Но при таком виде подчиненности сознание об этой связи,  разумеет-
ся, было еще очень слабо: племена платили дань и козарам, и все  остава-
лись по-прежнему в разъединении друг с другом. Гораздо важнее для  общей
связи племен и для скрепления связи каждого племени с общим  средоточием
была обязанность возить повозы,  обязанность,  вследствие  которой  сами
племена должны были доставлять дань в определенное князем место,  ибо  с
этим подчиненность племен, участие их в общей жизни принимали более дея-
тельный характер. Но еще более способствовала  сознанию  о  единстве  та
обязанность племен, по которой они должны  были  участвовать  в  походах
княжеских на другие племена, на чужие народы: здесь члены различных пле-
мен, находившихся до того времени в весьма слабом соприкосновении друг с
другом, участвовали в одной общей деятельности  под  знаменами  русского
князя, составляли одну дружину; здесь наглядным образом приобретали  они
понятие о своем единстве и, возвратясь  домой,  передавали  это  понятие
своим родичам, рассказывая им о том, что они сделали  вместе  с  другими
племенами под предводительством русского князя. Наконец,  выходу  племен
из особного, родового быта, сосредоточению каждого из них около  извест-
ных центров и более крепкой связи всех их с единым, общим для всей земли
средоточием способствовало построение городов князьями, умножение  наро-
донаселения, перевод его с севера на юг.
   Мы коснулись непосредственного влияния княжеской власти на  образова-
ние юного общества, но это влияние сильно обнаружилось  еще  посредством
дружины, явившейся вместе с князьями. С самого  начала  мы  видим  около
князя людей, которые сопровождают его на войну, во время мира составляют
его совет, исполняют его приказания, в  виде  посадников  заступают  его
место в областях. Эти приближенные к князю люди, эта  дружина  княжеская
могущественно действует на образование нового общества тем, что вносит в
среду его новое начало, сословное, в противоположность прежнему  родово-
му. Является общество, члены которого связаны  между  собою  не  родовою
связью, но товариществом; дружина, пришедшая с первыми князьями, состоит
преимущественно из варягов, но в нее открыт свободный доступ храбрым лю-
дям из всех стран и народов, преимущественно, разумеется, по самой  бли-
зости, туземцам; с появлением дружины среди  славянских  племен  для  их
членов открылся свободный и почетный выход из родового быта в быт, осно-
ванный на других, новых началах; они получили возможность, простор  раз-
вивать свои силы, обнаруживать свои личные достоинства, получили возмож-
ность личною доблестию приобретать значение, тогда как в  роде  значение
давалось известною степенью на родовой лестнице. В дружине  члены  родов
получали возможность ценить себя и других по степени личной доблести, по
степени той пользы, какую они доставляли князю и  народу;  с  появлением
дружины должно было явиться понятие о лучших, храбрейших людях,  которые
выделились из толпы людей темных,  неизвестных,  черных;  явилось  новое
жизненное начало, средство к возбуждению сил в народе  и  к  выходу  их;
темный, безразличный мир был встревожен, начали обозначаться формы,  от-
дельные образы, разграничительные линии.
   Обозначив влияние дружины вообще, мы должны обратиться к  вопросу:  в
каком отношении находилась она к князю и к земле? Для легчайшего решения
этого вопроса сравним отношения дружины к князю и земле на западе  и  те
же самые отношения у нас на Руси. На западе около доблестного вождя  со-
биралась толпа отважных людей с целию  завоевания  какой-нибудь  страны,
приобретения земель во владение. Здесь вождь зависел более  от  дружины,
чем дружина от него; дружина нисколько не находилась к нему в  служебных
отношениях, вождь был только первый между равными: "Мы избираем  тебя  в
вожди, - говорила ему дружина, - и куда поведет тебя твоя  судьба,  туда
пойдем и мы за тобою; но что будет приобретено общими нашими силами,  то
должно быть разделено между всеми нами, смотря по достоинству  каждого",
и проч. И действительно, когда дружина овладевала какою-нибудь  страною,
то каждый член варварского ополчения приобретал участок земли  и  нужное
количество рабов для его обработания. Но  подобные  отношения  могли  ли
иметь место у нас на Руси с призванием князей? Мы видели, что князь  был
призван северными племенами, как нарядник земли; в  значении  князя  из-
вестной страны он расширяет свои владения; с ним приходит дружина, кото-
рая постоянно наполняется новыми членами, пришельцами  и  туземцами;  но
ясно, что эти дружинники не могут иметь значения  дружинников  западных:
они не могли явиться для того, чтобы делить землю  ими  не  завоеванную,
они могли явиться только для того, чтобы служить князю известных племен,
известной страны; те из них, которые приходили за тем, чтоб получать го-
рода и села, как например Аскольд и Дир, обманывались в своей надежде  и
отправлялись искать лучшего в другом месте. Рюрик раздает  города  мужам
своим; Олег сажает мужей своих в занятых им городах - Смоленске и  Любе-
че: они здесь начальники отрядов, они заступают место князя; но при этом
должно строго отличать  характер  правительственный  от  характера  вла-
дельческого; мы и после будем постоянно видеть везде княжих  посадников,
наместников, но везде только с характером  правительственным.  С  другой
стороны, если князь с дружиною покорял новые племена, то  это  покорение
было особого рода: покоренные племена были рассеяны на огромном  пустын-
ном пространстве; волею или неволею соглашались они  платить  дань  -  и
только, их нельзя было поделить междучленами дружины; мы знаем, как  по-
корял Олег племена: одни добровольно соглашались платить ему дань, какую
прежде платили козарам, на других накладывал он дань  легкую;  некоторых
примучивал, т. е., силою заставлял платить себе дань,  но  опять  только
дань. Большое различие, когда дружина займет страну цивилизованного  на-
рода, покрытую городами и селениями, или когда займет страну  пустынную,
редко населенную, построит острожек и станет ходить из него  к  племенам
за мехами. Земли было много у русского князя, он мог, если хотел, разда-
вать ее своим дружинникам, но дело в том, выгодно  ли  было  дружинникам
брать ее без народонаселения; им гораздо выгоднее было остаться при кня-
зе, ходить с ним за добычею на войну к народам  еще  не  покоренным,  за
данью к племенам подчиненным, продавать эту дань  чужим  народам,  одним
словом, получать от князя содержание непосредственно.
   Замечено было, что князья принимали в свою дружину всякого витязя, из
какого бы народа он ни был: так, между послами Игоря мы встречаем  ятвя-
га; Святослав отовсюду собирал воинов многих и храбрых; Владимир  выбрал
из наемных варягов мужей добрых, смысленных и храбрых и роздал им  горо-
да; северные саги говорят о знатных витязях скандинавских, которые  слу-
жили в дружинах наших князей; каждый пришлец  получал  место  смотря  по
своей известности; в древних песнях наших читаем, что князь встречал не-
известных витязей следующими словами: "Гой вы еси, добры молодцы!/  Ска-
житеся, как вас по имени зовут:/ А по имени вам мочно  место  дать,/  По
изотчеству можно пожаловати".
   В сагах читаем, что при Владимире княгиня, жена его, имела  такую  же
многочисленную дружину, как и сам князь: муж и жена соперничали, у  кого
будет больше знаменитых витязей; если являлся храбрый пришлец, то каждый
из них старался привлечь его в свою дружину. Подтверждение этому  извес-
тию находим также в наших старинных песнях: так Владимир, посылая  бога-
тыря на подвиг, обращается к нему с следующими словами: "Гой  еси,  Иван
Годинович!/ Возьми ты у меня, князя, сто человек/ Русских могучих  бога-
тырей,/ У княгини ты бери другое сто".
   Чем знаменитее был князь, тем храбрее и многочисленнее были его спод-
вижники; каков был князь, такова была и дружина; дружина Игорева говори-
ла: "Кто с морем советен", и шла домой без боя;  сподвижники  Святослава
были все похожи на него: "Где ляжет твоя голова, там  и  все  мы  головы
свои сложим", - говорили они ему, потому что оставить поле битвы,  поте-
рявши князя, считалось ужасным позором для доброго дружинника. И хороший
вождь считал постыдным покинуть войско в опасности; так, во время похода
Владимира Ярославича на греков тысяцкий Вышата сошел на берег  к  выбро-
шенным бурею воинам и сказал: "Если буду жив, то с ними;  если  погибну,
то с дружиною". Было уже замечено, что дружина  получала  содержание  от
князя - пищу, одежду, коней и оружие;  дружина  говорит  Игорю:  "Отроки
Свенельдовы богаты оружием и платьем, а мы босы и наги; пойдем с нами  в
дань". Хороший князь не жалел ничего для дружины: он знал, что с  много-
численными и храбрыми сподвижниками мог всегда приобресть богатую  добы-
чу; так говорил Владимир и давал частые, обильные пиры дружине;  так,  о
сыне его Мстиславе говорится, что он очень любил дружину, имения не  ща-
дил, в питье и пище ей не отказывал. Летописец, с сожалением вспоминая о
старом времени, говорит о прежних князьях: "Те князья не собирали  много
имения, вир и продаж неправедных не налагали на людей; но если  случится
правая вира, ту брали и тотчас отдавали дружине на оружие. Дружина  этим
кормилась, воевала чужие страны; в битвах говорили друг другу:  "Братья!
Потянем по своем князе и по Русской земле!" Не говорили князю: "Мало мне
ста гривен"; не наряжали жен своих в золотые обручи, ходили  жены  их  в
серебре; и вот они расплодили землю Русскую". При такой жизни  вместе  в
братском кругу, когда князь не жалел ничего для дружины, ясно, что он не
скрывал от нее своих дум, что члены дружины были главными его советника-
ми во всех делах; так, о Владимире говорится: "Владимир любил дружину  и
думал с нею о строе земском, о ратях, об уставе земском".  Святослав  не
хочет принимать христианства, потому что дружина станет смеяться.  Бояре
вместе с городскими старцами решают, что  должно  принести  человеческую
жертву; Владимир созывает бояр и старцев советоваться о перемене веры.
   Из приведенных известий видно, что одни  бояре,  одни  старшие  члены
дружины были советниками князя: два последние известия ограничивают пер-
вое, показывают, с какою дружиною думал  Владимир.  Как  же  разделялась
дружина, как назывались младшие ее члены, не бояре?  Для  означения  от-
дельного члена дружины, дружинника, без различия степеней, употреблялось
слово муж. Муж, мужи - значило человек, люди, но преимущественно  с  по-
четным значением: муж с притяжательным местоимением, относящимся к  кня-
зю, означал дружинника: муж свой, муж его. Но, как  видно,  слово  "муж"
имело и более тесное значение,  означало  дружинников  второго  разряда,
низших, младших членов дружины, в противоположность боярам; это видно из
следующего места летописи,  хотя  относящегося  к  позднейшему  времени.
Князь Игорь северский, попавшись в плен к половцам, так горюет  об  ист-
реблении своего войска: "Где бояре думающие,  где  мужи  храборствующие,
где ряд полчный?" Итак, бояре были лучшие, старшие в дружине, советники,
думцы князя по преимуществу; мужи были воины по преимуществу; другое бо-
лее определенное название для  этого  разряда  дружинников  было  гриди,
гридь, гридьба, что означает также сборище, толпу, дружину.  Комната  во
дворе княжеском, где собиралась дружина, называлась гридницею: так гово-
рится о Владимире: "Он учредил на дворе в гриднице пиры, куда  приходили
бояре и гриди, соцкие и десяцкие, и нарочитые мужи, при князе и без кня-
зя". Мужи княжие, жившие по городам, занимавшие там разные должности,  в
отличие от бояр, живших при князе, в  стольном  его  городе,  назывались
уменьшительным - болярцы. В Русской Правде и в Новгородской летописи  мы
встречаем название огнищанина, подававшее повод к различным объяснениям.
Единственное средство объяснить это название - посмотреть, как оно заме-
няется в других списках Правды и в других летописях;  в  других  списках
Правды оно заменяется постоянно выражением: княж муж, и в этом  значении
противополагается смерду; в летописи Новгородской читаем: "Позвал  (Рос-
тислав) новгородцев на поряд: огнищан, гридь". В другой, не новгородской
летописи читаем: "Князь Мстислав, собрав ростовцев  -  боляр,  гридьбу".
Следовательно, то, что в Новгороде были огнищане, в других  местах  были
бояре, т. е. старшие члены дружины, которых  место  прежде  гридей;  при
этом должно заметить, что название огнищанин было обширнее, чем  боярин:
огнищанин некоторых списков Правды совмещает мужа княжа  и  тиуна  княжа
других списков, а потому и в Новгороде существовало также название  боя-
рин. Объяснение того, почему огнищанин соединял и боярина и тиуна княжа,
равно как объяснение корня слову огнищанин найдем также в Русской  Прав-
де, здесь читаем: "За убийство тиуна огнищного  и  конюшего  платить  80
гривен". Если тиун конюший означает смотрителя за конюшнею княжескою, то
тиун огнищный должен означать смотрителя за огнищем или домом княжеским;
огнищанин же должен означать человека, который живет при огнище  княжес-
ком, домочадца княжеского, человека, близкого к князю, его думца, бояри-
на, в переводе на наши понятия, придворного человека. Объяснением  слова
огнищанин служит также позднейшее - дворянин, означающее человека,  при-
надлежащего ко двору, дому княжескому, а не имеющего свой двор или  дом,
следовательно, и под огнищанином нет нужды разуметь  человека,  имеющего
свое огнище. Эти-то домочадцы или огнищане княжеские  имели  то  преиму-
щество пред остальным народонаселением, что за их голову  убийца  платил
двойную пеню, или виру, именно 80 гривен вместо 40. Под огнищанином  ра-
зумелся только муж княж высшего разряда, боярин, думец княжеский, но  не
гридь, не простой член дружины, который собственно не принадлежал к  ог-
нищу или двору княжескому. К огнищанам, как видно из Правды, принадлежал
тиун княж, но не вообще, а только огнищный и конюший. Тиун в готском пе-
реводе Библии Улфилы является в форме dius и в значении ***oicethz***  -
домочадец, слуга, раб. Звание тиуна, как оно является  в  наших  древних
памятниках, можно означить словом "приставник", с неопределенным  значе-
нием: приставник смотреть за домом, за конюшнею, за судом, за сбором до-
ходов княжих, за селом княжим; тиуны могли быть у князя и у боярина; они
могли быть и свободные, если примут на себя эту должность  с  рядом,  но
это было уже исключение. Сельский тиун княжий или ратайный, если был хо-
лоп, то за него положена была вира в 12 гривен, если  же  был  свободный
человек, но рядович, т. е. такой тиун, который, вступая в должность,  не
вошел в холопство, но порядился, вошел с рядом, то за такого  вира  была
только в 5 гривен, потому что для князя  было  гораздо  важнее  потерять
своего холопа, чем вольного рядовича; те же самые виры брались за тиунов
холопей и рядовичей боярских. Вообще князь  увеличивал  виру  за  своего
служителя, смотря по важности последнего. Что касается до отроков князя,
то они составляли его домашнюю прислугу; они, по  летописям,  служат  за
столом князю и гостям его; убирают вещи по княжому приказу; князь  посы-
лает их с поручениями и т. п.
   Кроме дружины войско составлялось также из жителей городов и сел, на-
биравшихся по случаю похода: эти полки явственно отличаются  от  дружины
под именем воинов (воев) в тесном смысле; так, читаем в рассказе о убие-
нии святого Бориса: "Сказала ему отцовская дружина: "вот у тебя  дружина
отцовская  и  воины  (вои)".  Другое  место,  из  которого  также  виден
двойственный состав княжеского войска, встречаем  в  рассказе  о  походе
Владимира Ярославича на греков: "Прочие воины Владимира были выкинуты на
берег, числом 6000, и хотели возвратиться в Русь, но  не  пошел  с  ними
никто из дружины княжеской". Но мы не должны ожидать от летописца посто-
янно резкого различия в названиях - дружина и вои: если он говорит,  что
князь взял с собою много воев из разных племен, то он не  прибавит,  что
он взял с собою дружину и воев: подразумевается, что дружина должна идти
с князем, и в таких случаях везде дружина включается  в  число  воев;  с
другой стороны, от дружины не было производного дружинник, дружинники, и
потому вместо этого производного употреблялось также  вои;  вои  значило
вообще все военные, вооруженные люди. Наоборот, дружина означала  в  об-
ширном смысле совокупность всех военных, вооруженных людей, войско, и  в
тесном смысле - приближенных к князю людей, которых  военное  дело  было
постоянным занятием. Это двоякое значение дружины всего виднее в расска-
зе о войне Мстислава тмутараканского с Ярославом: "Мстислав с вечера ис-
полчил дружину и поставил северян в чело против варягов, а  сам  стал  с
дружиною своею по крылам... Мстислав, на другое утро увидя лежащие трупы
северян и варягов, сказал: "Как не радоваться? Вот лежит северянин,  вот
варяг, а дружина моя цела". Кроме собирательного дружина в смысле  войс-
ка, армии, употреблялось еще слово "полк". Слово "дружина" имела еще  не
военное значение, в котором может переводиться словом: свои, наши,  нап-
ример древляне спросили Ольгу: "Где же наша дружина?", т. е. послы,  ко-
торых они прежде отправили в Киев. Было сказано, что вои, т. е. недружи-
на, набирались из народонаселения городского и сельского:  так  набирали
войско из племен Олег, Игорь, Владимир; так Ярослав вывел против  Свято-
полка горожан новгородских и сельских жителей с их старостами. Видно и в
этот период, как в последующий, князь объявлял о походе в городе народу,
собравшемуся на вече; здесь решали выступить, и сельское народонаселение
выступало по решению городового веча. Как видно, отец выходил в поход со
старшими сыновьями, сколько бы их ни было,  а  младший  (также  взрослый
уже) оставался дома для охранения семейства. По окончании похода войско,
набранное из городского и сельского  народонаселения,  распускалось  оно
пользовалось добычею: князья  выговаривали  у  побежденных  дань  в  его
пользу. Олег требует с греков по 12 гривен на ключ, т. е. на каждую лод-
ку, без различия между дружиною и воями, набранными  из  разных  племен.
Дружина, разумеется, имела ту выгоду, что участвовала в ежегодных  данях
с греков и с своих племен, вообще во всех  доходах  княжеских.  Ярослав,
победив Святополка, наградил щедро помогших  ему  новгородцев,  сельчан,
однако, меньше, чем горожан: горожанин был сравнен с сельским старостою.
Но ясно, что когда народонаселение призывалось  не  к  далекой  наступа-
тельной войне, а к защите своей земли от нападения врагов, например  пе-
ченегов, то не могло быть речи о награждении;  воины  могли  довольство-
ваться только добычею, если, прогнав врага, отбили обоз,  брали  пленни-
ков; дань с побежденных бралась и на долю убитых ратников  и  шла  к  их
родственникам. Сельчане приходили в поход с своими старостами;  горожане
относительно военной службы разделялись, как видно, на  десятки,  сотни:
таково было обыкновенно военное деление у народов. В летописи упоминают-
ся десятские, сотские; без всякого сомнения, был  высший  начальник  над
этими отделами, долженствовавший носить соответственное название "тысяц-
кого"; этого названия мы не встречаем в дошедших до нас списках  летопи-
сей в описываемое время, встречаем одно неопределенное название  "воево-
ды"; но в следующем периоде мы встретим, что тысяцкий  называется  также
воеводою, вследствие чего под воеводою первого  периода  можно  разуметь
тысяцкого. Тысяцкий, по соображении всех известий об этом сане, был вое-
водою земских, гражданских полков, выбиравшийся князем из дружины.  Если
Ян, сын Вышаты, был тысяцким в Киеве, в 1089 году, то нет сомнения,  что
отец его Вышата занимал ту же должность прежде, при Ярославе;  подтверж-
дение этому находим в летописи: в 1037 году послал Ярослав  сына  своего
Владимира на греков и дал ему много войска, а воеводство поручил Вышате,
отцу Янову; когда поднялась буря и прочие воины, т.  е.  земские  полки,
были выброшены на берег, то никто из дружины княжеской не хотел  идти  с
ними; один Вышата вызвался: "Я пойду с ними, - сказал он: останусь жив -
с ними вместе, погибну - вместе с своими (с дружиною)". Поступок  Вышаты
объяснится, если обратим внимание на то, что этот воевода был  тысяцкий,
что ему было поручено от князя воеводство над земскими полками, и он, по
совести, не мог оставить их без предводителя. Из этого же  известия  ви-
дим, что земское ополчение нуждалось в предводителе из членов дружины.
   При святом Владимире мы видим, что  во  время  тяжкой  оборонительной
войны против печенегов князь отправился раз на север, чтобы набрать пол-
ки из тамошнего народонаселения, ходил по верховные вои, как говорится в
летописи. Кроме дружины и земских полков, составленных из  городского  и
сельского народонаселения, были еще наемные  войска,  составлявшиеся  из
варягов, печенегов и торков; варяги обыкновенно составляли пехоту, пече-
неги и торки - конницу; в борьбах северных князей с южными варяги  нани-
мались первыми, печенеги - вторыми, следовательно, первым помогала Евро-
па, вторым - Азия. Дружина Мстислава тмутараканского состояла из козар и
касогов. Надобно заметить, что печенеги ни разу не дали победы  князьям,
нанимавшим их. Новгородцы и варяги дали торжество Владимиру над  Яропол-
ком, Ярославу - над Святополком; южно-русское, киевское, народонаселение
не дало победы Святополку при Любече; но северское народонаселение  дало
торжество Мстиславу над варягами Ярослава, выдержавши натиск  последних;
при этом не забудем, что в пограничных северских городках со времен Вла-
димира жили северные переселенцы. Дружина не могла  быть  многочисленна;
дружина Игоря, если была даже многочисленна, то пострадала много от гре-
ческого похода, а потом, без сомнения большая часть ее ушла с  Святосла-
вом; этот князь должен был кончить войну с греками по недостатку  дружи-
ны, которой очень немного должно было возвратиться с Свенельдом в  Киев;
что у Ярополка было мало дружины доказывает также  торжество  Владимира.
Ярослав перебил свою новгородскую дружину за варягов;  киевская  дружина
должна была следовать за Святополком; нельзя предполагать,  чтобы  много
ее осталось после поражений  последнего;  при  Ярославе,  следовательно,
имел место новый набор дружины. Дружина жила при князе, другого постоян-
ного войска не было, а между тем предстояла беспрестанная нужда в защите
границ, угрожаемых врагами; для этого также нанимались варяги. Так, нов-
городцы со времен Олега держат "мира деля" отряд варягов,  которым  дают
определенную сумму денег; после, как видно, этот отряд уже перестал  на-
бираться из варягов или по крайней мере исключительно из  них  и  слывет
под именем "гридей"; по скандинавским сагам известно, что изгнанник Олаф
был у киевского князя начальником войска, посылаемого для защиты границ;
такое значение имел, вероятно, ярл Рагнвальд  на  севере  при  Ярославе.
Войска в битвах располагались  обыкновенно  тремя  отделениями;  большой
полк, или чело, и два крыла; в челе ставили варягов-наемников;  если  не
было наемников, то земские полки, а дружину - по крылам, сохраняя ее для
решительного нападения. Когда река разделяла враждебные войска и ни одно
из них не хотело первое переправиться, то употреблялись  поддразнивания:
так, Святополков воевода поддразнивал новгородцев, воевода  Ярославов  -
польского Болеслава. Перед выступлением в поход трубили.  Войска  сходи-
лись (сступались) и расходились по несколько раз в битвах, в  ожесточен-
ных схватках брали друг друга за руки и секлись мечами.  Было  в  обычае
решать войны единоборством; боролись в  собственном  смысле  слова,  без
оружия, схватывали друг друга руками и старались задушить противника или
повалить, ударить им о землю. Естественно, что в пустынной, малонаселен-
ной стране, наполненной непроходимыми лесами, болотами, озерами, реками,
самый удобный путь для войск был водный; водою ходили на ближайшие  пле-
мена славянские, на греков, на болгар, на мазовшан. Если говорится,  что
Святослав ходил в поход без возов, то разумеется, что в сухопутных похо-
дах обыкновенно возили возы с припасами и шатрами, потому что один  Свя-
тослав с своими богатырями спал на открытом воздухе, подостлавши под се-
бя конский потник и положивши седло под голову. Когда  в  поход  шли  на
лодьях по рекам, то лошадей не брали, а  конница,  обыкновенно  наемная,
шла берегом; в сухопутных походах употреблялись лошади.  Святослав  спал
на конском потнике, клал седло в головы, следовательно, он ходил в поход
на лошади, равно как и вся дружина его; иначе трудно объяснить ту  быст-
роту, с какою он, по летописцу, ходил на врагов. Во время сражения  Яро-
полка с Олегом дрались на лошадях. В 1042 году Владимир Ярославич  ходил
на ямь на лошадях же. Но при этом очень вероятно, что русские,  привыкши
ходить в лодьях и биться пеши, не были отличными всадниками, как  свиде-
тельствуют византийцы. О трудностях сухопутных походов можно  судить  по
тому, что нужно было гораздо заранее исправлять дороги и мостить  мосты.
Города брали с большим трудом, обыкновенно принуждали  к  сдаче  голодом
или хитростию: Ольга целый год стояла под Коростеном и взяла его  только
хитростию; Владимир осадил Ярополка в Родне, но не брал города, а  пола-
гался на голод и предательство Блуда. Владимир  не  мог  взять  Корсуня,
грозился стоять три года и принудил жителей к сдаче, отнявши у них воду.
Только раз Святославу удалось взять копьем (приступом)  Переяславец  Ду-
найский. Оружие состояло из мечей, копий, стрел, ножей, сабель,  броней,
щитов. Об камнестрельных машинах упоминает Иоакимова летопись в рассказе
о сражении новгородцев с Добрынею при  Владимире;  но  византийцы  также
упоминают о них. Употреблялись при войске знамена, или стяги.
   Обратимся к остальному народонаселению, городскому  и  сельскому.  Мы
видели, что прежние города славянских племен были не иное что, как  ого-
роженные села, жители которых занимались земледелием. Это занятие  всего
более способствует сохранению родового быта: по  смерти  общего  родона-
чальника сыновьям его и внукам выгодно поддерживать родовую связь,  чтоб
соединенными силами обрабатывать землю. Как же скоро среди народонаселе-
ния являются другие промыслы, мена, торговля, как скоро для членов  рода
является возможность избирать то или другое занятие по  своим  склоннос-
тям, является возможность посредством собственной, самостоятельной  дея-
тельности приобресть больше других членов рода, то с тем вместе  необхо-
димо должно являться стремление выделиться из рода  для  самостоятельной
деятельности; следовательно, если в конце описываемого периода мы  видим
различные занятия, торговлю в городах, то необходимо должны предположить
ослабление родового быта. Различие занятий и мена условливались уже тем,
что среди городов явился новый элемент народонаселения - воинские  отря-
ды, дружины князей; в некоторых городах поселились князья,  в  других  -
мужи  княжие  с  воинскими  отрядами;  этот  приплыв  народонаселения  с
средствами к жизни, но не промышленного само по себе, необходимо  должен
был породить торговлю и промышленность. Но заметим, что мы  говорим  все
это о городах и именно о таких, где наиболее развивалась  промышленность
и торговля, в селах же и городах, сохранявших по-прежнему характер  ого-
роженных сел, без всякого сомнения, формы прежнего быта удерживались еще
очень и очень долго. Ослаблению родового быта в новых городах, построен-
ных князьями, содействовало то, что эти города  обыкновенно  наполнялись
народонаселением, собранным из разных мест,  преимущественно  с  севера;
переселенцы эти были вообще доступнее для принятия новых форм быта,  но-
вых условий общественной жизни, чем живущее рассеянно, отдельными родами
сельское народонаселение; в городах сталкивались чужеродцы, для  которых
необходимы были новые  правительственные  отношения,  новая  гражданская
связь. Наконец, ослаблению и падению  родового  быта  в  городах  вообще
должно было много содействовать новое военное деление на десятки и  сот-
ни, над которыми поставлялись независимые от родовых старшин  начальники
- десятские, сотские; что эти начальники сохраняли  свое  влияние  и  во
время мира, доказательством служит важное влияние, гражданское  значение
тысяцкого; эти новые формы соединения, новые чисто гражданские отношения
необходимо должны были наносить удар старым нормам быта. Появление горо-
да пробуждало жизнь и в ближайшем к нему сельском народонаселении: в го-
роде образовывался правительственный центр, к которому должно  было  тя-
нуть окружное сельское народонаселение; сельчане, которые прежде  раз  в
год входили в сношения с княжескою властию при платеже дани, теперь вхо-
дили в сношения с нею гораздо чаще, потому что в ближайшем городе  сидел
муж княж, посадник; потом как скоро городское  народонаселение  получило
другой характер, чем прежде, то между ним и окружным сельским  народона-
селением необходимо должна была возникнуть торговля вследствие  различия
занятий. С другой стороны, подле городов начали появляться села с  наро-
донаселением иного рода: князья, их дружинники и вообще  горожане  стали
выводить деревни, населяя их рабами, купленными или взятыми в плен, так-
же наймитами. Прибавим, что сосредоточению народонаселения около городов
способствовало также церковное управление, учреждение  в  городах  епис-
копских кафедр, которым были подведомственны все  церкви  в  окружности.
Так посредством городов, этих правительственных колоний, наносился  удар
родовой особности, в какой прежде жили племена, и вместо племенных  наз-
ваний в конце периода мы  встречаем  уже  областные,  заимствованные  от
главных городов. Города в описываемый период упоминаются следующие: Нов-
город, Ладога, Белозерск, Изборск, Псков, Юрьев, Ростов, Ярославль,  Му-
ром, Суздаль, Смоленск, Полоцк, Любеч, Чернигов, Листвен, Городец, Пере-
яславль, Родня, Вышгород, Белгород, Василев, Витичев,  Искоростень,  Ов-
руч, Туров, Владимир Волынский, Курск, Тмутаракань, Перемышль, Червен  и
другие безыменные. Из этих городов  Псков,  Юрьев,  Владимир  Волынский,
Ярославль достоверно построены князьями; многие из  остальных,  по  всей
вероятности, построены также ими; нет сомнения, что и, кроме  означенных
городов, некоторые, встречающиеся в позднейших известиях, получили нача-
ло в описываемый период.
   В противоположность князю все остальное народонаселение носило назва-
ние смердов.  В  Русской  Правде  все  княжеское,  княжие  люди,  княжая
собственность постоянно противополагается смердьему. Но как  в  названии
мужа и дружины, так и в названии смерда мы не можем с самого начала  ис-
кать точности, определенности; смерд означал простого человека и, следо-
вательно, это название могло употребляться относительно ко всякому  выс-
шему разряду; так, смерд противополагается мужу княжому;  так,  сельское
народонаселение под именем смердов противополагается городскому. В  про-
тивоположность мужу княжому простой человек назывался также людин. Вооб-
ще сельское народонаселение в описываемое время считалось ниже городско-
го; это прямо видно из свидетельства о том) как Ярослав оделял своих во-
инов после победы над Святополком; старостам (сельским) дал по  10  гри-
вен, смердам - по гривне, а новгородцам всем - по десяти: сельский  ста-
роста приравнен к простому горожанину. Подле свободных людей, горожан  и
сельчан, находим ряд людей зависимых. Первая  степень  зависимости  было
закупничество или наймитство. Закупнем или наймитом назывался  работник,
нанимавшийся на известный срок и за известную плату, которую, как видно,
он получал вперед, в виде займа. Если наймит бежал от господина до  сро-
ка, то становился за это ему полным (обельным) холопом,  обелью.  Наймит
был обязан платить господину за всякий вред в хозяйстве, причиненный его
нерадением; господин мог бить наймита за вину; но если прибьет без вины,
то платит за обиду, как свободному, наймит в этом случае  волен  идти  к
князю или судьям жаловаться. Если бы господин  вздумал  продать  наймита
как обель, то наймит получал полную свободу  без  обязанности  выплатить
господину взятое вперед, а последний должен был еще платить за обиду оп-
ределенную сумму. За преступления наймита  пред  правительством  отвечал
господин, причем закупень становился ему обельным  холопом.  Полное  или
обельное холопство проистекало, кроме того, следующими способами: рожде-
нием от холопа; если кто купит холопа за какую бы то ни было цену,  хотя
бы даже за полгривну, поставит свидетелей при купле и отдаст деньги пред
самим холопом; если кто женится на рабе без ряду, без условий с господи-
ном ее, то поступает к последнему в полные холопы, если же женится с ус-
ловиями, то они имеют силу; если кто пойдет к кому в тиуны или  ключники
также без ряду; наконец, невозможность заплатить долг вела должника так-
же в рабство к заимодавцу. Значение холопа увеличивалось, смотря по зна-
чению господина и по той пользе, какую он ему приносил: так, за убийство
сельского старосты или тиуна княжеского и боярского платилось по 12 гри-
вен, за простого холопа, равно как за  холопа,  принадлежащего  простому
человеку, смерду, платилось только пять гривен; за ремесленника и за ре-
месленницу, за пестуна и за кормилицу платилось опять 12 гривен, за жен-
щину-рабу - шесть. За вред, причиненный холопом, отвечал господин;  если
холоп осмеливался бить свободного человека, то,  по  уставу  Ярославову,
лишался жизни. В Русской Правде находим положение, что за убийство чужо-
го холопа без вины убийца платил господину цену убитого, а  князю  -  12
гривен продажи, пени, как за всякую порчу, истребление  чужой  собствен-
ности; как видно, господин имел право безнаказанно убить своего  холопа,
как безнаказанно мог истребить всякую другую свою собственность.  Произ-
ведения или приобретения раба составляли  собственность  его  господина.
Холоп не мог быть свидетелем при следствии дела; при  нужде  позволялось
сослаться на закупа. Кроме означенных состояний,  встречаем  еще  особый
разряд людей под именем изгоев. Из одного позднейшего свидетельства  уз-
наем, какие люди принадлежали к этому разряду: сын священника, не  умею-
щий грамоте, холоп, выкупившийся из холопства, наконец, задолжавший  ку-
пец. Из этого видим, что изгоем вообще был человек, почему-либо  немогу-
щий оставаться в прежнем состоянии и не примкнувший еще ни к какому  но-
вому.
   Князья были призваны для правды вследствие того, что особные роды  не
могли беспристрастно разбирать дела при враждебных  столкновениях  своих
членов; не было у них правды, говорит летописец. Как  разбирались  роды,
нам неизвестно, но, без всякого сомнения, между ними бывали случаи  мир-
ного разбирательства и соглашения, и эти случаи служили примером; но эти
случаи, как видно, были довольно редки, большею же  частию  столкновения
оканчивались враждебно - восстанием рода на род, что и повело к мысли  о
необходимости третьего судьи. Если поэтому главное значение  князя  было
значение судьи, разбирателя дел, исправителя кривд, то одною из  главных
забот его был устав земский, о котором он думал с дружиною, старцами го-
родскими, а после принятия христианства с епископами; и вот  Ярославу  I
приписывается подобный писаный устав, под именем Русской Правды.  Назва-
ние Русской Правды получил этот устав как видно для отличия  от  уставов
греческих, которые по принятии христианства имели такое сильное  влияние
на юридический быт Руси. Русская Правда первыми строками своими  напоми-
нает нам о древнем быте племен, как представляет его летописец; но в  то
же время указывает и на изменения, происшедшие в этом быту после призва-
ния князей. При родовом, особном быте главная обязанность родичей состо-
яла в защите друг друга, в мести друг за друга; и если целый род, как бы
он ни был обширен и разветвлен, составлял одно, один  союз  под  властию
одного родоначальника, то все члены его, в каких бы  ни  было  степенях,
имели одинаково эту обязанность. В Русской  Правде  установлено,  что  в
случае убийства родственник убитого должен мстить убийце; но эта обязан-
ность ограничена известными ближайшими степенями родства - знак, что ро-
довой быт начал уже ослабевать, что  распространению  родовых  отношений
уже положена преграда. По Ярославову уставу, в случае убийства брат дол-
жен был мстить за брата, отец за сына и, наоборот, дядя за племянника  с
братней и сестриной стороны. В случае если не было местника в означенных
степенях родства, то убийца платил князю пеню, виру, смотря по  значению
убитого, был ли то муж княж,  или  слуга  княжий,  которого  способности
князь дорого ценил, или простой человек: в первом случае  убийца  платил
двойную виру (80 гривен), во втором - простую (40  гривен);  за  женщину
платилось полвиры. Так, спустя полтора века  после  призвания  князей  в
судном уставе еще сохранена месть, родовое самоуправство, остаток  родо-
вой особности, самостоятельности; но при этом мы видим,  во-первых,  что
родовая месть ограничена ближайшими степенями родства, во-вторых, что  в
случае отсутствия родича-мстителя убийца должен вознаградить общество за
убийство одного из его членов. Но если правительство брало с убийцы  де-
нежную пеню, денежное вознаграждение, то  было  ли  в  обычае,  что  ро-
дич-мститель мог отказаться от своего права мстить убийце, взяв  с  него
денежное вознаграждение? На этот вопрос Русская Правда не дает нам отве-
та; из ее молчания позволительно предположить, что  подобные  соглашения
были малоупотребительны, могли считаться постыдными для родичей: у  гер-
манцев они имели место, но не всегда: так,  в  одной  саге  читаем,  что
отец, отвергая денежный окуп за убийство сына своего, говорит: "Я не хо-
чу моего убитого сына носить в денежном кошельке". Обратив  внимание  на
большую крепость родовой связи у наших племен в описываемое время, чем у
германцев, можно допустить, что подобные чувства были у нас господствую-
щими.
   Мы видели, что после родовой мести  существовала  также  общественная
пеня в том случае, когда не будет мстителя; но если при последнем обсто-
ятельстве убийство будет совершено и убийца скроется,  то  правительство
чрез это лишается виры; для предотвращения такого лишения  в  означенном
случае вира платилась целым округом, вервью, где совершено убийство; та-
кая вира называлась общею или дикою вирою. Вервь не платила в  том  слу-
чае, когда находили в ней только кости, свидетельствовавшие  о  давности
преступления, не платила также за мертвеца, о котором никто не знал. Это
установление дикой виры встречаем мы и в других новорожденных обществах,
в которых правительственный организм еще не зрел;  при  таком  состоянии
общества полицейские обязанности обыкновенно поручаются отдельным  окру-
гам, которые и отвечают за всякий беспорядок, в них случившийся. Под ди-
кою вирою разумелось также общее поручительство, по которому все или не-
которые жители верви обязывались, в случае если  один  из  них  совершит
убийство, помогать ему в платеже виры. Существовал ли обычай дикой  виры
в описываемое время или явился позднее?  Обязанность  верви  схватить  и
представить убийцу или платить за него виру в  случае,  если  не  отыщут
его, бесспорно явилась вместе с определением о  вирах;  труднее  решить,
когда явился обычай дикой виры в  виде  сотоварищества  для  вспоможения
убийце платить виру; если этот обычай существовал в  описываемое  время,
то должен был особенно усилиться после Ярослава, когда месть была  окон-
чательно заменена вирами. Правда различает разбойничество, когда человек
убил другого без всякой вражды, от убийства по  вражде,  в  пылу  ссоры,
драки. Дикая вира относительно разбойника не могла иметь места; за  раз-
бойника люди не платили, но отдавали его с женою и детьми князю на поток
(изгнание), дом его отдавался на разграбление.  Различие  разбойничества
от убийства в ссоре, по вражде должно было  существовать  в  описываемое
время: трудно себе представить, чтобы безразличность между  этими  двумя
действиями могла удержаться долго после принятия христианства, когда уже
при Владимире мы видим, что епископы настаивают на необходимости казнить
разбойников, с испытанием, однако; уже этот  совет  духовенства  испыты-
вать, обращать внимание на обстоятельства и побуждения вел необходимо  к
означенному в Правде различению между разбоем и убийством  в  ссоре,  на
пиру, в нетрезвом виде: кроме того, естественно  было  бы  для  общества
требовать, чтобы человек, явно вредный, грозящий  каждому  гибелью,  был
исключаем из общества, не мог в нем долее оставаться. Так же должно было
общество изначала смотреть и на зажигательство двора или гумна:  зажига-
тель должен был заплатить за вред, причиненный пожаром, и потом осуждал-
ся так же на поток, а дом его отдавался на разграбление.
   Относительно  увечий  такое  же  постановление,  как  и  относительно
убийства: обиженный может отомстить за себя обидчику тем же  -  удар  за
удар, увечье за увечье; если же не может мстить, то берет себе  денежное
вознаграждение и плату лекарю; в  некоторых  списках  прибавляется,  что
князь получает при этом пеню или продажу. Увечье и вознаграждение за не-
го различались, смотря по тому, каким образом оно будет нанесено;  также
- смотря по тому, мог ли излечиться поврежденный член или нет, и по важ-
ности члена; обидою считалось действие, в котором обнаруживалось намере-
ние нанести побои и увечье. Относительно  кражи  похитивший  обязан  был
возвратить похищенное и платить известную сумму за обиду, смотря по цен-
ности украденного; исключение составляет  в  некоторых  списках  коневый
тать, которого мир выдавал князю  на  поток.  В  числе  похищений  чужой
собственности полагался увод,  укрывательство  беглого  холопа,  помощь,
оказанная ему во время бегства, нерадение при поимке. Упоминаются случаи
порчи, истребления чужой собственности. Большую пеню платили за  повреж-
дение межевых знаков. Убийство вора не считалось  убийством,  если  было
совершено при самом воровстве, когда вор еще не был схвачен;  но  счита-
лось убийством, если вор был убит связанный или во время бегства.
   Правда (следование дела, исправление зла) происходила следующим обра-
зом: обиженный должен был представить свидетелей своей обиды;  но  ясные
знаки побоев, увечья признавались достаточным свидетельством;  свидетель
должен был говорить слово в слово,  как  сам  жалующийся;  прежде  всего
спрашивалось, кто первый начал драться, и  зачинщик  платил  пеню.  Если
придет жаловаться человек с ясными признаками побоев, но явятся свидете-
ли, которые покажут, что он сам был зачинщиком драки, то  он  ничего  не
получает с противника и сам не платит: побои  вменяются  ему  в  платеж.
Свидетель должен быть человек свободный; если не будет свободного, то по
нужде можно сослаться на боярского тиуна; в малом иске  по  нужде  можно
сослаться на закупня; впрочем, истец мог взять и холопа в свидетели,  но
в таком случае если ответчик после испытания железом оправдается, то ис-
тец платил ему за то, что поклепал его по речам холопа. Если не найдется
свидетель, а обвинение будет в убийстве, то обвиненный должен  был  под-
вергнуться испытанию железом; это испытание употреблялось при  обвинении
в воровстве, если поличного не было и если цена украденной вещи была  не
менее полгривны золота, если же меньше, то употреблялось  испытание  во-
дою; если же цена похищенного была менее двух гривен серебра,  то  обви-
ненный присягал в своей невинности. Обычай испытания железом и  водою  у
соседних Руси народов существовал с незапамятных времен, вследствие чего
мы и решились отнести этот обычай к описываемому времени. Как у нас, так
и у соседних народов, железо предписывалось только в тяжких  обвинениях.
В Богемии подсудимый обязан был простоять известное время на раскаленном
железе, либо держать на нем два пальца до тех пор, пока совершит предпи-
санную присягу. У сербов обвиненный должен был опустить руку в раскален-
ный котел, либо, выхватив железо из огня при дверях храма, отнести его к
алтарю. Подвергавшийся испытанию водою должен был сделать несколько  ша-
гов в глубину реки; если он при этом робел и мешался, то проигрывал  де-
ло. Здесь начало пытки. Когда обокраденный объявит  немедленно  о  своей
пропаже во всеуслышание на торгу, то по отыскании своей вещи имел  право
взять ее у кого нашел без всяких судебных форм; и тот,  у  кого  найдена
вещь, обязан заплатить хозяину за обиду, а  князю  -  продажу.  Если  же
обокраденный не повестит о своей пропаже на торгу и увидит ее у кого-ни-
будь другого, то не может сказать ему: "Это мое", но обязан вести его на
свод, чтобы тот указал, где взял вещь. Свод в одном  городе  продолжался
до конца, если же переходил черту города, то останавливался  на  третьем
ответчике, который должен был платить истцу деньгами, а сам брал вещь  и
отыскивал снова похитителя; при отыскивании раба свод шел во всяком слу-
чае только до третьего ответчика,  который  отдавал  истцу  своего  раба
вместо украденного, а сам отыскивал настоящего вора. Свода из своего го-
рода в чужую землю не было; но ответчик мог только представить  свидете-
лей или мытника (сборщика торговых податей), при которых купил иск, пос-
ле чего истец брал свою вещь, не получая никакого вознаграждения за  то,
что вместе с нею пропало, а ответчик терял свои деньги. То же самое про-
исходило, когда ответчик хотя и мог посредством двух свободных  свидете-
лей или мытника доказать, что он действительно купил вещь или  раба,  но
не знает, у кого именно; по отыскании же своего продавца он мог взять  с
него свои деньги, и последний обязан был удовлетворить первого истца  за
то, что у него пропало вместе с краденым. Если хозяин заметит покражу, а
вор уже убежал, то с свидетелями и с чужими людьми он гонится по  следам
вора; если след приведет к селу или шатру (товару)  и  жители  села  или
владетели шатра не отведут от себя следу, не пойдут на след  или  станут
отбиваться, то должны платить и цену украденной вещи  и  продажу  князю;
если же след исчезнет на большой дороге, где нет ни людей, ни жилища их,
то никто не платит. В разных списках Правды встречаем уставы о процентах
(резе), существовавшие до Владимира Мономаха и при нем изданные, о  пок-
лаже (даче имущества на сохранение), о долговых взысканиях: если  заимо-
давец станет требовать с должника своих денег, а тот  запрется,  что  не
брал, то заимодавец выводит свидетелей, которые если присягнут,  то  иск
его правый, то должник платит взятые деньги и, кроме того, за  обиду;  в
некоторых же списках говорится: "если кто чего взыщет на другом  и  пос-
ледний начнет запираться, то идти ему на извод пред 12 мужей". Если  ку-
пец, взявши в долг деньги, потерпит убыток от кораблекрушения, рати  или
огня, то заимодавцы не имеют права требовать с него  денег  вдруг  -  он
выплачивает им понемногу; если же должник пропьется или пробьется (веро-
ятно, если истеряет имущество на виры или платежи за побои),  или  своим
нерадением погубит чужое имущество, то от заимодавцев  зависит  -  ждать
уплаты или продать должника. Если последний будет должен многим, то заи-
модавцы могут вести его на торг и продать; вырученными  деньгами  прежде
всего удовлетворяются иностранные купцы, гости, остальное делят свои за-
имодавцы; если же на должнике будут княжие деньги, то князь удовлетворя-
ется прежде всех.
   О наследстве в Русской Правде встречаем следующие статьи: если  умрет
простой человек, смерд, и сыновей у него не будет, то имущество его  пе-
реходит к князю; если останутся у него дочери, то давать часть  на  них,
какую - не сказано: впрочем, она зависела от князя; если же дочери будут
замужем, то не давать им части. Если умрет боярин или дружинник, то име-
ние нейдет к князю; но если не будет сыновей, то дочери  возьмут.  После
признания князей в городах родоначальника  заменил  князь  -  Рюрикович,
имение бездетного смерда переходило в распоряжение князя, дочь  наследо-
вала по старому обычаю, ибо ее назначение было оставить свой род для чу-
жого; незамужняя женщина не могла быть самостоятельною  владелицею,  са-
мостоятельным членом общества, как прежде не могла быть  самостоятельным
членом рода. Что имение могло идти только к сыновьям, а не в боковые ли-
нии, это было необходимо в описываемое время: родич, выделившийся из ро-
да, прерывал с последним всякую связь, - ни он не имел права  вступаться
в общую родовую собственность, ни остальные родичи также не имели  права
вступаться в его имущество.  Такое  резкое  выделение  было  необходимым
следствием твердости родовой связи: кто нарушал эту связь,  тот  нарушал
ее совершенно, становился совершенно чужим, ничего среднего быть не мог-
ло. Таким образом, означенное положение Русской Правды о наследстве слу-
жит признаком только что начавшегося перехода от  родового  быта,  когда
еще не выработались отношения по одной кровной связи, без всякого  отно-
шения к единству рода и к общему владению родовою собственностию:  можно
выразиться так, что это положение Русской Правды  знаменует  переход  от
родовых отношений к родственным. Так как выделы из родов  по  означенным
выше причинам должны были происходить в описываемый  период  преимущест-
венно в городах, то мы и почли приличным  упомянуть  здесь  о  положении
Русской Правды относительно наследства, тем более  что  положение  ее  о
наследстве после дружинника бесспорно носит признаки глубокой древности.
Мы заметили, что имущество простого человека, смерда, шло к князю, пото-
му что князь Рюрикович заменил для смерда прежнего князя - родоначальни-
ка, но вовсе не таково было отношение дружинника к князю. Дружинник  был
вольный слуга князя; первоначальную дружину составляли пришельцы,  варя-
ги, которые могли оставаться в службе князя, сколько хотели; они получа-
ли содержание от князя за свою службу; они не входили вместе со смердами
в состав общества, они составляли особое от общества тело,  которое  об-
щество содержало для собственной защиты; отсюда общество, казна  общест-
венная или княжеская, не могла брать имущества умершего дружинника,  ко-
торое представляло не иное что, как жалованье, полученное дружинником за
службу князю и земле; вольный дружинник, вступая в службу к князю, никак
не мог согласиться, чтобы добытое им имущество на службе по  его  смерти
отнималось у его дочерей и переходило к  обществу,  к  которому  он  мог
иметь только временное отношение; при этом очень часто могло  случаться,
что имущество это было им накоплено в других странах, на службе  другому
князю, другой земле. Мы назвали этот обычай относительно боярского  нас-
ледства древним, отнесли его к описываемому периоду именно  потому,  что
он предполагает особность дружинника, как пришлеца, могущего быть только
временным слугою княжеским; это же отношение особенно было сильно в  на-
чале нашей истории. Из остальных положений о наследстве в Русской Правде
читаем о праве отца при смерти делить дом свой детям; если же умрет  без
завещания (без ряда), то имение идет всем детям,  которые  обязаны  дать
часть по душе умершего; двор отцовский всегда идет меньшому сыну. Сестра
при братьях не получала наследства, но последние обязывались  выдать  ее
замуж. Жена, если остается жить с детьми,  имеет  право  на  часть  нас-
ледства; но когда муж назначил или дал ей особый участок из своего  иму-
щества, то она уже не наследует вместе с детьми.  Мать  может  разделить
свое имущество между всеми сыновьями или же отдать его какому-нибудь од-
ному, даже одной дочери; но если она умрет, не распорядившись,  то  нас-
ледство после нес получает тот, у кого она жила в доме, кто ее кормил  и
у кого она умерла. Из детей от двух разных отцов те  и  другие  получают
только наследство после своего отца; а если они от  разных  матерей,  то
наследство после своей матери. Если мать малолетних сирот пойдет  замуж,
то они с наследством своим поступают в опеку к ближайшему  родственнику;
отчим также мог быть опекуном. Опекун брал имение малолетних перед  доб-
рыми людьми и впоследствии обязан был возвратить его в целости вместе  с
приплодом от скота и челяди, имея право удержать у себя только  проценты
или торговую прибыль в награду за свои попечения. Если жена, давши слово
сидеть по смерти мужа с детьми, растеряет имущество последних  и  пойдет
замуж, то должна выплатить детям все ею потерянное. Жена имеет право ос-
таваться по смерти мужа в его доме с детьми, и последние не смеют  этому
противиться. О незаконных детях встречаем следующее положение: "если бу-
дут у мужа дети от рабы, то они не имеют доли в наследстве, но  получают
свободу вместе с матерью". Очень важно было  бы  знать  время  появления
этого устава. Вероятно, духовенство с самого начала  старалось  полагать
различие между законными и незаконными детьми; но сомнительно,  соблюда-
лось ли строго это различие во времена Ярослава.  Любопытно,  что  устав
обращает внимание на детей от рабы, признает их, хотя не совершенно: хо-
тя лишает их наследства, однако дает им свободу вместе с матерью. Полное
признание незаконности их не допустило бы устав обратить на  них  внима-
ние.
   На ком лежала обязанность приводить судебный приговор  в  исполнение,
т. е. подвергать виновного наказанию, собирать пени,  получать  судебные
пошлины, взыскивать частное вознаграждение и какие средства  можно  было
употреблять в случае сопротивления со стороны осужденного - на  все  это
нет достаточных указаний в Русской Правде. Но из  других  источников  мы
узнаем о важном значении при суде тиуна княжеского, от которого зависело
решить дело право или неправо, наложить справедливую или  несправедливую
пеню, откуда заключаем, что тиун был приставником  княжеским  при  суде,
обязанным смотреть за исполнением устава.  Кроме  того,  при  судопроиз-
водстве упоминаются еще слуги княжеские с разными названиями - ябедника,
вирника, метельника, мечника (кажется, одно и то же),  детского,  отрока
(кажется, одно и то же); встречаем и писца; в пользу этих лиц установле-
ны были особые судные пошлины; кроме того, во время следствия  дела  они
получали содержание  на  счет  жителей  того  места,  где  производилось
следствие. Наконец, в Правде встречаем статьи, которыми определяется пе-
ня за то, если подвергнуть муке, телесному истязанию огнищанина,  тиуна.
мечника или простого человека, смерда, без княжеского приказания, следо-
вательно, эти люди могли подвергаться  телесному  истязанию  по  приказу
княжескому. Как поступал князь с людьми, входившими в столкновение с его
властию, - видно из поведения Ярослава с дядею его, новогородским посад-
ником Константином Добрыничем.
   Рассмотрев содержание Русской Правды, во сколько при настоящей, очень
неудовлетворительной обработке этого памятника можно им воспользоваться,
мы обратимся теперь к нравам эпохи, как они представляются нам Правдою и
летописью. Кровавая месть, частая возможность убийства в ссоре,  на  пи-
рах, поступки Игоря с древлянами и древлян с ним, мщение Ольги,  умноже-
ние разбоев при Владимире, поступки Добрыни в Полоцке с семьею  Рогволо-
да, потом с Ярополком, поведение Святополка - вот нравы  языческого  об-
щества. Скорость к обиде и скорость  к  мести,  преобладание  физических
стремлений, мало сдерживаемых религиозными и нравственными законами; си-
ла физическая на первом плане - ей весь почет, все выгоды; богатырь, ко-
торого сила доведена в народном воображении до  чудовищных  размеров,  -
вот герой эпохи. В битвах личная, материальная сила преобладает,  отсюда
видим частые единоборства, в которых оружие  не  употребляется:  борются
обыкновенно, схватывая друг друга, желая раздавить и ударить  об  землю:
оружие - это уже человеческое, искусственное, заменяющее животненную си-
лу; при владении оружием требуется ловкость, искусство. С выделкою  ору-
жия в древности соединяли всегда понятие о мудрости, хитрости; в  север-
ных преданиях оружие куют обыкновенно карлы - волшебники;  эти  существа
лишены материальной силы, и, несмотря на то, оружие, произведение их ис-
кусства, их духовной деятельности, делают героев непобедимыми. Но должно
заметить, что одну животненную силу  и  единоборство  любят  употреблять
преимущественно восточные варвары:  так,  печенеги  вызывают  на  едино-
борство русского; так, Редедя, князь касожский, вызывает Мстислава; ази-
атские понятия высказываются в том, что вожди в поединках рискуют  счас-
тием, свободою семейства и подданных. Высшую богатырскую природу, высшие
стремления выставляет Европа, Русь в лице Святослава. Предание не  гово-
рит об его страшной физической силе, оно говорит о крепости духа,  кото-
рая заставляла тело переносить всякого  рода  лишения;  это  герой  дея-
тельности, движения: он ходит легко, как  барс;  он  противоположен  тем
сказочным богатырям, которые не двигаются от избытка материальной  силы.
Святослав собственно не богатырь; он вождь дружины,  которая  похожа  на
него; он любит оружие, он отказывается от поединка с Цимисхием; он  пер-
вый между дружинниками бьется в челе их, но не отделяется от них, не су-
ществует без них, живет и умирает с ними. Святославу вторит Вышата: "Жив
ли буду - с дружиною, погибну ли - вместе с нею".  Вообще  в  преданиях,
занесенных в летопись, без труда можем заметить эту борьбу Востока с За-
падом, Азии с Европою: борьба происходит за  Доном,  часто  за  Днепром,
подле самого Киева, но везде видим  характеристические  черты  борющихся
сторон: со стороны Азии выходит громадный печенег, со стороны Руси -  Ян
Усмошвец, человек по наружности  очень  обыкновенный,  незначительностью
своего вида возбуждает насмешки  великана,  но  побеждает  его.  Редедя,
князь касожский вызывает Мстислава на поединок, Мстислав чувствует  уже,
что противник одолевает его, и, однако, русский князь побеждает азиатца,
побеждает духовною силою, верою. Но как бы то ни было, мы видим  повсюду
проявления материальной силы, ей первое место,  ей  почет  от  князя  до
простолюдина; чрез нее простолюдин может сделаться  великим  мужем,  как
сделался Ян Усмошвец, она верное средство для приобретения славы и добы-
чи. При господстве материальной силы, при необузданности  страстей,  при
стремлении юного общества к расширению, при жизни в постоянной борьбе, в
постоянном употреблении материальной силы нравы  не  могли  быть  мягки;
когда силою можно взять все, когда право силы есть высшее право, то, ко-
нечно, сильный не будет сдерживаться перед слабым: "С дружиною приобрету
серебро и золото", - говорит Владимир и тем указывает на  главное,  вер-
нейшее средство к приобретению серебра и золота; они приобретались  ору-
жием, приобретались сильным на счет слабого. Князья идут на греков, чтоб
взять золото, драгоценности; если с дружиною можно было  приобрести  бо-
гатство, то богатство необходимо было для  содержания  дружины:  хорошим
князем считался тот, который ничего не щадил для дружины: дружина  Игоря
требует, чтоб князь шел с нею в дань; Игорь и дружина его прямо объявля-
ют, что цель их похода - золото, что если греки  дадут  им  его,  то  им
больше ничего не нужно; дружина Владимира жалуется, что князь кормит  ее
с деревянных ложек. Славные подвиги нужны были для богатства,  богатство
нужно было для совершения славных подвигов; обе страсти питали одна дру-
гую. Но при этом мы видим, однако, что в образце тогдашнего героя чистое
корыстолюбие, страсть к богатству для богатства было осуждено; так, Свя-
тослав не обращает внимания на богатые подарки императора и любуется од-
ним оружием; простота, презрение к роскоши выставлены в  Святославе  как
достоинство; добрый князь не может быть скупым, он не щадит  ничего  для
дружины - таков Владимир и сын его Мстислав. Несмотря на уважение к  си-
ле, она не считалась единственно позволенным средством к торжеству; хит-
рость ценилась так же высоко, считалась мудростью; перехитрить, переклю-
кать было тоже  подвиг.  Легко  понять,  что  все  природные  стремления
сильного не знали границ при возможности удовлетворить им: таково  жено-
любие язычника Владимира. Богатыри после подвигов силы не  знали  других
наслаждений, кроме материальных: "Руси есть  веселие  пити",  -  говорит
Владимир; в предании с восторгом говорится о количестве  блюд  на  пирах
этого князя.
   Мы видели, как закон слабо сдерживал  проявления  материальной  силы,
позволяя частную месть или выкуп деньгами.  Представляла  ли  славянская
языческая религия какое-нибудь противоборство им? Кажется, никакого. Од-
но только нравственное противоборство  могла  представить  власть  роди-
тельская; любопытен рассказ старика, отца Усмошвецова: "Однажды, - гово-
рит он, - я бранил своего младшего сына, и тот в  сердцах  разорвал  во-
ловью кожу". Вот верная картина быта! Богатырь принужден выслушать укоры
старого отца; материальная сила кипит, просится вон, но  сдерживается  и
оказывается только в бессмысленном гневе на  невинную  вещь.  Игорь  по-
корствует Олегу, ходит по нем, как сын; Святослав сердится  на  мать  за
советы принять христианство, но отговаривается дружиною, Владимир  пови-
нуется дяде Добрыне, посылает сказать Блуду, что будет иметь его  вместо
отца - большего выражения для чести и власти не было. Преобладание мате-
риальной силы, разумеется, не могло условливать  уважения  к  слабейшему
полу вообще; но при  отсутствии  определений  женщина  могла,  пользуясь
иногда своим преимуществом духовным, а иногда даже и силою материальною,
играть важную роль; мудрейшею из людей  в  описываемый  период  является
женщина - Ольга, которая правит Русью во время  малолетства  Святослава,
да и после совершеннолетия. Женщины провожают мужей своих на битвы; пес-
ни, содержание которых относится ко временам Владимира, упоминают о жен-
щинах-чародейках. По свидетельству тех  же  песен,  женщины  участвовали
вместе с мужчинами в пирах княжеских, похваляясь своей  хитростию,  муд-
ростию; стыдливости мало в их беседах, выходки материальной силы - и тут
на первом плане. Владимир советуется с своею женою Анною о церковном ус-
таве; княгини имеют  свои  волости,  содержат  свою  дружину,  спорят  с
мужьями, кто наберет храбрейших дружинников.  Рогволод  полоцкий  отдает
дочери на решение, за кого она хочет выйти замуж; Предслава  переписыва-
ется с Ярославом о поступках Святополковых. В  таком  состоянии  застало
нравы новорожденного русского общества христианство, о влиянии  которого
будет речь в своем месте.
   Теперь обратимся к обычаям. Мы не знаем, какие обряды совершались при
рождении ребенка; знаем из летописи и из "Правды", что к детям  пристав-
лялись кормильцы или воспитатели, упоминаются  также  кормилицы;  трудно
решить, в каком значении принимались последние, в одном ли нашем  тесном
значении женщин, кормящих грудью ребенка, или в обширном значении нянек,
точно  так  как  воспитатели,  пестуны-мужчины  назывались  кормильцами.
Князья женились рано: Владимир, будучи очень молод, сватался на Рогнеде,
но уже прежде был женат на матери  Вышеслава.  Из  подробностей  брачных
обычаев мы знаем только четыре: сватовство - жених обращался к отцу  не-
весты с предложением; невеста в день свадьбы одевалась в лучшее  платье,
княжна - во всю утварь царскую; упоминается об обычае разувания мужа мо-
лодою женою, обычае, который находим одинаково у племен славянских и ли-
товских; наконец, знаем, что за жену платилось вено.
   Мертвых погребали на горах, насыпали курганы над могилами,  совершали
тризны. Византийский историк так описывает погребение воинов Святославо-
вых: "Ночью, при появлении полной луны, неприятели (руссы) вышли из  го-
рода на поле сражения, собрали тела своих убитых и сожгли их  на  многих
кострах, расположенных у стены; в то же время они умертвили,  по  своему
обычаю, множество пленных мужчин и женщин, утопили в Дунае грудных  мла-
денцев и петухов". Арабские писатели говорят, что славяне и  руссы  жгли
своих мертвецов с разными пожитками, животными и женами.
   Жилища носили разные названия, упоминаются терема: так, в  Киеве  был
каменный терем княжеский с двором; он состоял из  разных  покоев,  между
которыми была гридница, комната, куда собиралась дружина  для  пиров  и,
вероятно, для совета. Под именем терема, в  обширном  смысле,  разумели,
как видно, то, что мы теперь называем дворцом, большое, видное по  своей
красоте здание. Общее название для дома было хоромы, состоявшие из  теп-
лого жилья - изб (изба, истопка) и холодных, летних покоев - клетей. За-
городные, летние дворы, как  например  Берестовский  святого  Владимира,
состояли, разумеется, из одних холодных покоев, или клетей. Клети соеди-
нялись друг с другом сенями, переходами или помостами, как видно из опи-
сания кончины святого Владимира; в хоромах напереди приделывались  сени,
или крыльца на столбах, что видно из описания мученической кончины  двух
варягов. Около хором были дворы, огороженные забором. Кроме клетей, упо-
минаются одрины. спальни (от одр, ложе), вежи (чердаки, вышки), голубят-
ни (голубники); из служб упоминаются бани и медуши (где берегли мед). Из
утварей встречаем названия - одр (кровать); стол в  значении  княжеского
седалища, что теперь престол; обыкновенно лавки в песнях называются  бе-
седами; в летописи упоминается Пасынча беседа. Упоминаются ковры,  кото-
рыми, вероятно, покрывали более столы и лавки,  чем  полы.  Из  названий
платья встречаем порты в обширном  и  в  тесном  значении;  из  верхнего
платья упоминаются корзны и луды (епанчи); к одеждам отнесли мы перегибы
и сустуги, в которых величались древлянские послы; упоминаются убрусы  -
платки. Обувь употреблялась та же, что и теперь, - сапоги и лапти. Мате-
риалом для одежды служили ткани, паволоки греческие, льняные и шерстяные
самодельные, меха. По описанию Льва Диакона, Святослав  при  свидании  с
Цимисхием, как видно, был в одной рубашке; в одном ухе вдета была  золо-
тая серьга с двумя жемчужинами и рубином; о корзне, плаще  или  кафтане,
который надевался в один рукав, а на другое  плечо  только  накидывался,
говорит арабский писатель Ибн-Фоцлан: так носить верхнюю одежду любит до
сих пор наш народ. По свидетельству арабов, русские  женщины  носили  на
груди маленькие коробочки из разных дорогих и недорогих металлов, смотря
по достатку мужа;  на  коробочке  было  кольцо,  к  кольцу  привязывался
большой нож; на шее женщины носили золотые и серебряные цепи, также оже-
релья из зеленого бисера. Носить усы и бороду  было  в  обычае:  Русская
Правда упоминает о их повреждении; о святом Борисе говорится, что у  не-
го, как у юноши, ус и борода были малые.
   Из конской сбруи упоминаются в летописи седла и узды. Для езды  упот-
реблялись возы. в смысле нынешних повозок и кола в смысле нынешних  дрог
или дровен. Название сани употреблялось одинаково для  зимней  и  летней
повозки. В пищу употребляли хлеб, мясо диких животных и домашнего скота,
между прочим, конское, рыбу, овощи, сыры, кисели  из  пшеницы,  отрубей,
овса, кисельный раствор назывался цежью (от цедить); кисель ели с сытою.
У князей были повара; мясо варили в котлах, пекли на угольях; посуда бы-
ла: кади, лукна (лукошки), ведра, котлы, корчаги, бочки, ложки (деревян-
ные и серебряные), ножи; упоминаются колодцы. Пили вино, мед,  квас.  Из
увеселений упоминаются охота, рыбная ловля и пиры. Если принимать свиде-
тельство Русской Правды для описываемого времени, то охота была  псовая,
ястребиная и соколиная: животные эти дорого ценились. Любили бани, преи-
мущественно, как видно, на севере: южные жители смеялись над пристрасти-
ем северных к баням. Занятия жителей составляли: земледелие; жители  го-
родов возделывали нивы и земли свои.  На  скотоводство  указывают  слова
древлян: "Если повадится волк к овцам, то выносит все стадо"; Константин
Багрянородный говорит, что руссы покупают рогатый скот, лошадей и овец у
печенегов, потому что эти животные не разводятся  в  России.  Слова  эти
можно понимать так, что количество рогатого скота и овец, питаемых  пле-
менами, было недостаточно для  потребления  собственно  руссов,  которые
должны были покупать скот у печенегов. В Русской Правде упоминаются  ко-
ни, волы, бараны, козы, свиньи; мясо последних животных, как видно, осо-
бенно любили. Птицеводство: в Русской же Правде упоминаются ценные  пти-
цы: голуби, куры, утки, гуси, журавли, лебеди. Упоминаются овощи, следо-
вательно, можно заключать об огородничестве. Рыболовство,  звероловство,
пчеловодство подразумеваются. Из ремесл встречаем  указание  на  плотни-
чество, которым занимались особенно новгородцы и вообще жители  северных
областей, рубившие лодки в лесах своих и привозившие их на продажу в Ки-
ев; о рублении городов, мощении мостов упоминает и летопись, и Правда; о
кожевничестве упоминает летопись в рассказе о Яне Усмошвеце; без  сомне-
ния, разные грубые ткани для обыкновенной одежды выделывались так же до-
ма, равно как необходимая посуда, деревянная и глиняная, например, о де-
лании горшков в Новгороде есть прямое указание.  Касательно  искусств  в
дохристианское время упоминается только об одном каменном здании, тереме
княжеском в Киеве, построенном, без сомнения, греческими мастерами,  по-
тому что и после каменщики и зодчие выписывались из Византии;  неизвест-
но, дома или на чужбине делались истуканы Владимировы. Собственно же го-
воря, искусство начинается на Руси вместе с христианством. Владимир пос-
лал в Грецию за мастерами, которые построили в 989 году Десятинную  цер-
ковь в Киеве. По известию летописей, из Греции и  пришли  каменосечцы  и
зиждители палат каменных. Ярослав построил каменную крепость в  Киеве  и
соборную церковь святой Софии (митрополию), которую украсил золотом, се-
ребром и сосудами; сын его Владимир в Новгороде построил также  крепость
и собор святой Софии; при Ярославе же в Киеве построены монастыри свято-
го Георгия и святой Ирины. Дитмар говорит, что в его время в Киеве  было
400 церквей и 8 торгов; Адам Бременский называет Киев  соперником  Конс-
тантинополя, число церквей крайне преувеличено или  цифра  искажена;  но
общего впечатления и отзывов нельзя отвергнуть.
   Киев был обязан своим благосостоянием тому, что служил складкою това-
ров между Южною и Северною Европою; обратимся же теперь к торговле,  пу-
тем которой были русские области в описываемое время. Мы видели  занятия
племен: была ли в числе их торговля, существовала ли  мена  произведений
между племенами до появления среди них варягов - руси? Повсеместная поч-
ти одинаковость произведений в стране, обитаемой славянскими  племенами,
сильно препятствовала мене: что могли выменивать друг у друга  поляне  и
северяне, древляне и дреговичи, кривичи и радимичи? Образ жизни  их  был
одинаков, одинакие занятия, одинакие потребности, одинакие средства к их
удовлетворению: у древлян был хлеб, мед, воск, звериные кожи; то же было
у полян и других племен. Но с призванием варяжских князей, с  появлением
их дружины дела начали переменяться; среди земледельческого  народонасе-
ления, добывавшего все нужное без разделений занятий, сосредоточенных  в
семье, явилась воинская дружина, образовались, следовательно,  два  раз-
личных слоя народонаселения, с различными занятиями - и  является  мена.
Константин Багрянородный говорит, что  славянские  племена,  подчиненные
руссам, зимою рубят в лесах своих лодки - однодеревки, отделывают  их  и
весною, как лед растает, спускают в ближние озера и потом далее по Днеп-
ру в Киев; здесь вытаскивают их на берег и продают руссам, которые поку-
пают только одни лодки и весла, уключины же и другие снасти делают  сами
из старых судов. Вот начало внутренней торговли!  Но  любопытно,  как  и
здесь еще разделение занятий было неполно: руссы покупали только  остовы
лодок у славян, снасти же делали сами. Несмотря на то, это явление очень
важно для историка: северные славянские племена, эти знаменитые  плотни-
ки, уже промышляют, рубят лодки, сплавляют их, доходят до  Киева;  Днепр
связывает север и юг русских владений; северные племена двигаются,  вос-
питывают в себе дух предприимчивости; они сперва только помогают внешней
торговле, приготовляют лодки для торговцев, но это  приготовление  скоро
повлечет их самих к торговле, более деятельной и внешней.
   Если внутренняя торговля явилась с прибытием варягов-руси, то внешняя
должна была явиться вместе с ними же. Жилища славянских племен -  новго-
родцев кривичей, северян, полян находились на пути из Балтийского моря в
Черное, из Варяг в Греки: здесь и основалось главное  русское  владение,
концами которого и вместе главными пунктами, соединяющими  север  и  юг,
были Новгород и Киев; русское владение тогда  только  получило  полноту,
когда новгородские князья овладели и Киевом; Киев и  Новгород  не  могли
долгое время существовать отдельно; природа неразрывно соединила эти два
города, и во все продолжение нашей древней истории они находились в  не-
разрывном союзе: расстояние между  ними  было  путем;  огромность  этого
расстояния уменьшалась при удобстве сообщения, потому что этот путь  был
водный. Новгород и Киев - две главные стоянки на оконечностях этого  пу-
ти; историческая жизнь народов всегда загорается там, на тех  концах  их
областей, где они сталкиваются с  другими  народами  историческими;  для
славянских племен местом столкновения с историческими народами были кон-
цы великого водного пути на севере и юге - Новгород и Киев; посредниками
этого столкновения были варяги-русь; они-то  были  первыми  посредниками
между севером и югом Европы и в торговом отношении; другим, побочным пу-
тем была Западная Двина - и здесь другое, менее важное русское  владение
- Полоцкое княжество. Но какой же характер носила первоначально эта тор-
говля? Разумеется, мы не можем перенести на нее понятия настоящего  вре-
мени о торговле. Торговля в те времена была тесно связана с  пиратством:
варяг являлся на известный берег под видом  торговли  и,  действительно,
начинал торговать с жителями; но при первом удобном случае из  купца  он
становился пиратом и грабил тех, с которыми прежде  вел  мену.  На  этот
двойственный характер древних русских купцов лучше всего указывают дого-
воры греков с нашими первыми князьями: в них византийское  правительство
постоянно выговаривает для себя меры против буйства руссов. Но, каков бы
ни был характер последних, они торговали с Грециею, привозили туда това-
ры севера и брали в обмен товары юга.
   Чем же торговали руссы в Константинополе? Главным предметом  торговли
с их стороны были невольники; их, скованных, вели они во время  трудного
перехода через пороги: о невольниках находим особые статьи в  договорах.
Кроме рабов, русскими товарами в Константинополе считались воск и  меха;
те же товары - рабы, воск, мед и меха шли из Руси в  Болгарию,  привози-
лись в Переяславец Дунайский; на них Русь выменивала в Константинополе и
Переяславце греческие паволоки, вино, плоды, золото (как товар), серебро
и лошадей, приводимых из Венгрии. Теперь следует  вопрос:  как  добывали
руссы свои северные товары? Конечно, они могли выменивать их у  туземцев
на какие-нибудь произведения греческой  промышленности,  малоценные  для
грека, драгоценные для радимича; но главным источником приобретения были
дани и потом охота, которою дружина княжеская могла заниматься зимою  во
время пребывания своего у племен. Мы знаем, что дань туземных племен из-
начала состояла в шкурах пушных зверей; в ноябре князья с дружиною выхо-
дили на полюдье, или отправлялись к подчиненным племенам, разумеется, за
данью; мы это знаем из истории Игоря; в этих походах добывали и князь  и
дружина. Возвратясь в апреле в Киев, князь и дружина привозили  с  собою
множество мехов, которые надлежало сбыть с рук; и вот  немедленно  после
приезда в Киев часть дружины отправлялась в лодках по Днепру  и  морю  в
Константинополь и в Болгарию. Воск и мед могли получаться тем же  путем:
мы знаем, что древляне обязывались давать Ольге мед. Рабов  могла  полу-
чать Русь с севера: скандинавские пираты, опустошавшие берега почти всей
Европы, могли доставлять большое количество невольников в Новгород,  ме-
нять их руссам на товары греческие и восточные, а, бесспорно, и  сами  в
виде гостей спускались по восточному водному пути в Константинополь. Ра-
бов собственным руссам для торговли могли доставлять войны их с  разными
народами и с племенами славянскими в том случае, когда они  должны  были
примучивать последние: так, Ольга отдала древлян в рабство мужам  своим;
но мы знаем, что такие случаи бывали редко. Разумеется, что за  раздачею
дружине у князя оставалось еще много мехов, меду,  воску  и  что  значи-
тельнейшую часть товаров, которыми торговали руссы, составляло имущество
княжеское.
   Не в один Константинополь или Переяславец отправлялись руссы с  озна-
ченными товарами; они ездили с ними также на восток, в города козарские.
Русы входили из Азовского моря в устье Дона, поднимались вверх  по  этой
реке до пограничной козарской крепости - Саркель, или Белой Вежи,  пере-
таскивали здесь суда на сушу и, пройдя с ними небольшой волок до  Волги,
спускались по этой реке к Итилю, столице козарской,  находившейся  около
нынешней Астрахани. Главным товаром, который руссы  привозили  в  Итиль,
были также меха. Потребность в мехах усиливалась на востоке с  распрост-
ранением богатства и роскоши в блестящее царствование Гаруна-аль-Решида.
Шубы стали почетною одеждою и покупались дорого; до нас дошло  известие,
что Зобейда, жена Гаруна, первая ввела в моду  шубы,  подбитые  русскими
горностаями или соболями; кроме мехов, руссы привозили на Волгу также  и
рабов. В обмен за означенные товары руссы могли брать у  арабов  дорогие
камни, бисер, особенно зеленого цвета (нитки его составляли любимое оже-
релье русских женщин, которых мужья разорялись платя нередко по  диргему
- от 15 до 20 копеек серебром - за каждую бисеринку), золотые и серебря-
ные изделия, цепочки, ожерелья, запястья, кольца, булавки, рукоятки, пу-
говки, бляхи для украшения одежды и конской  сбруи,  быть  может,  также
шелковые, шерстяные и бумажные ткани, овощи, пряности и  вино.  Но,  как
видно, руссы сильно желали выменивать на свои  товары  арабские  монеты,
диргемы, которые везде и во всяком значении имели большую ценность. Пос-
редством этого пути арабские монеты распространялись  по  разным  местам
тогдашних русских областей; как редкие, всегда ценные вещи, как  украше-
ния переходили они из рода в род, из рук в руки,  закапывались  в  землю
вместе с мертвецами, зарывались в виде кладов и таким образом  дошли  до
нас. Но не одним путем мены могло дойти в Россию большое количество  мо-
нет значительное количество их должно было  достаться  руссам  во  время
счастливого похода Святославова на козар, буртасов и болгар  волжских  и
вообще на Восток, когда разорены были тамошние торговые места;  арабские
монеты могли быть завозимы в русские области также болгарами. Мы замети-
ли уже, что значительнейшая часть товаров должна была принадлежать  кня-
зю, следовательно, значительнейшая часть вымененного на эти товары долж-
на была возвратиться в казну княжескую; отсюда монеты могли переходить к
дружине; дружинники были люди вольные, хотели - служили князю, не хотели
- шли домой, если родом были из Скандинавии, и уносили с собою служебную
плату; они же были и купцами. Мы знаем также, что князья наши часто  на-
нимали варягов для одного  какого-нибудь  похода;  разумеется,  наемники
брали плату свою преимущественно серебром, и таким  образом  диргемы  из
казны княжеской переходили к наемным варягам:  отсюда,  кроме  торговли,
объясняется, почему на скандинавском берегу и на прилежащих к нему  ост-
ровах находят так много кладов с восточными  монетами.  Одною  торговлею
объяснить этого нельзя, ибо как предположить, чтобы  количество  и  цен-
ность товаров скандинавских так превышали количество и ценность  товаров
русских, греческих и восточных, шедших чрез Россию, что лишек должен был
оплачиваться деньгами? Заметим также, что, кроме зарытая монет в могилы,
клады в понятиях народа обыкновенно соединяются с представлением о  раз-
бойниках, зарывавших в землю награбленное; что разбои в описываемый  пе-
риод были сильны, на это имеем ясное свидетельство в летописях и  преда-
ниях; таким образом может объясниться происхождение больших кладов, как,
например, близ Великих Лук найден клад в семь  слишком  тысяч  целковых.
Предполагая разбойничество как одно из средств накопления  больших  кла-
дов, мы не отвергаем возможности  накопления  значительных  капиталов  и
посредством торговли; но здесь заметим,  что  никак  нельзя  утверждать,
будто клады, в которых находятся куфические  монеты,  например  Х  века,
непременно были зарыты в этом веке; монеты Х века могли зайти на Русь  в
этом веке, но могли оставаться здесь в обращении и в сохранении и в пос-
ледующие века, переходить из рода в  род,  наконец,  скопляться  разными
средствами в одних руках и зарываться в землю чрез  много  веков  спустя
после их первого появления: таким образом, от больших кладов с  куфичес-
кими монетами Х века никак еще нельзя заключать о больших торговых капи-
талах в этом веке на Руси.
   Кроме руссов, посредниками торговли между Европою и Азиею в описывае-
мое время были болгары волжские. В руках этих болгар была торговля с со-
седними народами северо-востока  и  северо-запада;  чтобы  не  допускать
арабских купцов к непосредственным сношениям с последними, они представ-
ляли их арабам людоедами. Болгарские  купцы  ездили  в  страну  веси  на
лодьях, вверх по Волге и Шексне для закупки мехов; любопытны  подробнос-
ти, находимые у арабских писателей о меновой торговле  болгар  с  весью:
болгары приезжали в определенное место, оставляли там товары, пометив их
какими-нибудь знаками, и удалялись. В это время туземцы раскладывали ря-
дом свои произведения, которые считали равноценными, и также  удалялись.
Если болгарские купцы по возвращении находили мену выгодною, то брали  с
собою туземные товары и оставляли свои, в  противном  случае  они  опять
уходили на время, и это значило, что  они  требовали  прибавки;  туземцы
подбавляли того или другого товара до тех  пор,  пока  не  удовлетворяли
болгар. У арабов такая торговля слыла немою. Рассказ арабов  замечателен
для нас потому еще, что объясняет рассказ новгородского купца Гюряти Ро-
говича, занесенный в летопись. Так и позднее торговали болгары с  югрою.
Но, кроме веси, по известию арабских писателей, болгарские купцы доходи-
ли до Киева через Мордовскую землю. Это известие подтверждается извести-
ями наших летописей о приходе болгарских проповедников  магометанства  в
Киев, подтверждается и важным известием, сохранившимся у Татищева, о до-
говоре, заключенном при Владимире с болгарами: это  известие  драгоценно
для нас потому, что в нем находится первое  положительное  упоминание  о
купцах, как отдельном разряде людей, и городах, как торговых  средоточи-
ях. Пример Византии и стечение иностранных купцов в Киев дали понять вы-
году торговли для казны княжеской, в которую собирались торговые  пошли-
ны, и вот киевский князь обязывает болгар не покупать товаров в селах  у
тиунов и других лиц, но покупать их в городах. Здесь ясно видим два рода
торговли, первоначальную, по которой всякий сбывал всякому излишек своей
собственности, и торговлю в настоящем смысле, которая вследствие  прави-
тельственных распоряжений  начинает  вытеснять  первоначальную.  Русская
Правда знает купцов также как отдельный разряд людей. Кроме греков, ара-
бов, болгар волжских и дунайских, русские производили мену с  ближайшими
соседями своими, степными народами, печенегами, которые доставляли рога-
тый скот, лошадей, овец. Из слов Святослава видно, что в Переяславце Ду-
найском русские купцы могли производить мену с купцами чешскими  и  вен-
герскими. Нет сомнения, что торговля из  Новгорода  с  северо-восточными
финскими племенами существовала уже в описываемое время и что из  Новго-
рода же купцы с мехами, восточными и греческими товарами начали являться
и в городах балтийских славян. С вопросом о торговле тесно связан вопрос
о деньгах, один из самых спорных вопросов в наших древностях; по  недос-
татку точных известий мы отлагаем его решение до следующего периода.
   Обозрев материальные силы новорожденного русского общества, обратимся
теперь к новому, духовному началу, явившемуся в конце описываемого пери-
ода, началу, богатому нравственным и гражданским влиянием. Как слабо бы-
ло прежде в языческом обществе влияние волхвов, так  могущественно  яви-
лось теперь влияние христианского духовенства. Немедленно после принятия
новой веры мы видим уже епископов советниками князя, истолкователями во-
ли божией; но христианство принято от Византии; Русская земля составляет
одну из епархий, подведомственных  константинопольскому  патриарху;  для
русского духовенства единственным образцом  всякого  строя  служит  уст-
ройство византийское: отсюда понятно и гражданское  влияние  Империи  на
юное русское общество. Мы видели, как было принято  христианство  и  как
распространялось; видели, что оно принялось скоро в Киеве, на  юге,  где
было уже и прежде давно знакомо, но медленно, с  большими  препятствиями
распространялось оно на севере и востоке: первые епископы Ростова - Фео-
дор и Иларион принуждены были бежать от ярости язычников; в конце описы-
ваемого периода язычество нисколько  не  уступало  и  ревности  третьего
епископа ростовского, св. Леонтия, который, видя невозможность  действо-
вать на взрослое поколение, окрепшее в  язычестве,  обратился  к  детям,
стал привлекать их к себе ласкою и учить вере. Мы видим  язычество  гос-
подствующим и у племен Средней Руси, на Оке, до самых ее низовьев. Оста-
ваясь глухими к увещаниям христианских проповедников, жители севера  тем
легче слушали старых волхвов своих: так, читаем в летописи, что  в  1024
году встали волхвы в Суздальской земле во время голода и начали  убивать
старых женщин, говоря, что они скрывают у себя в теле съестные  припасы.
Был мятеж большой по всей той стране, так что сам великий князь  Ярослав
принужден был туда отправиться; он переловил волхвов, одних разослал  по
разным местам, других казнил, говоря: "Бог за грехи наказывает землю го-
лодом, мором, засухою или какою-нибудь другою казнью, а человек не знает
ничего". И на юге языческие обычаи, предания, поверья еще  очень  сильны
между христианами; так, читаем в летописи под 1044 годом:  "В  этот  год
умер Брячислав, князь полоцкий, и Всеслав, сын его, сел на столе;  этого
Всеслава мать родила от волхованья, потому что когда она родила его,  то
была у него язва на голове, и волхвы сказали ей: навяжи ты на  эту  язву
волшебную повязку, которую пусть носит он до смерти своей; Всеслав точно
носит ее до сих пор; поэтому он так кровожаден".
   Самым лучшим средством к торжеству новой веры над старою признано бы-
ло действовать на новое, молодое поколение: так,  при  Владимире  и  при
Ярославе отбирали детей у лучших граждан, учили их  грамоте  и  догматам
новой веры; мы видели, что так действовал и св. Леонтий на севере;  воз-
можность выучиться грамоте существовала и в других городах, что видно из
жития св. Феодосия. Эта мера скоро принесла свои плоды, скоро  обозначи-
лась деятельность молодого, грамотного поколения,  получившего  из  книг
яснейшее понятие о новой вере. Представителями этого молодого, грамотно-
го поколения в семье княжеской были сыновья св. Владимира - Борис, Глеб,
Ярослав. Христианство прежде всего должно было  подействовать  на  самые
мягкие, нежные отношения, отношения родственные; это всего  яснее  можно
видеть на Борисе и Глебе. Из детей Владимировых они больше всех были по-
хожи на отца своего мягкостию природы:  по  этому  одному  уже  неудиви-
тельно, что у Владимира было к ним более сочувствия, что он особенно лю-
бил Бориса; и вот эта мягкая природа  двух  братьев  легко  воспринимает
влияние христианства, они являются образцами братской  любви:  "Не  хочу
поднять руки на старшего брата", - говорит Борис, и падает жертвою  ува-
жения своего к родственным отношениям, освященным религиею.  Отсюда  по-
нятно значение Бориса и Глеба в нашей истории: они были  первомучениками
в этой нравственной борьбе нового христианского общества с старым,  язы-
ческим. Брат их Ярослав является представителем нового поколения в  дру-
гих отношениях: он сам любит читать книги, собирает  их,  распространяет
грамотность в земле, является просвещенным христианином в борьбе своей с
язычеством, что видно из приведенного отзыва его о волхвах. После  сыно-
вей Владимировых представителем нового,  грамотного  поколения  является
первый русский митрополит Иларион, который умел понять превосходство но-
вого порядка вещей пред старым и умел показать другим это превосходство.
Как молодое поколение оценило новое сокровище, приобретенное им с  хрис-
тианством, и как было благодарно людям,  которые  способствовали  ему  к
приобретению этого сокровища, видно из отзыва летописца  о  деятельности
Владимира и Ярослава: "Подобно тому как если бы кто-нибудь распахал зем-
лю, а другой посеял, а иные стали бы пожинать и есть пищу обильную,  так
и князь Владимир распахал и умягчил сердца людей, просветивши их  креще-
нием; сын его Ярослав насеял их книжными словами, а мы теперь  пожинаем,
принимая книжное учение. Велика бывает польза  от  учения  книжного;  из
книг учимся путям покаяния, в словах книжных обретаем мудрость и воздер-
жание: это реки, напояющие вселенную, это исходища  мудрости,  в  книгах
неисчетная глубина, ими  утешаемся  в  печали,  они  узда  воздержания".
Действия книжного учения, ближайшего знакомства с новою верою не  замед-
лили обнаружиться в целом ряде христианских подвижников.  Для  упрочения
христианства мало было взять детей  из  домов  полуязыческих  родителей;
нужно было, чтоб некоторые из нового поколения отторглись совершенно  от
общества, сильно пропитанного  язычеством;  для  упрочения  христианства
нужно было, чтоб оно распространилось не словом только, но самым  делом;
нужно было, чтоб в некоторых избранных обнаружилось действие нового уче-
ния, и они пошли бы на проповедь не с огнем и мечом, как Добрыня или Пу-
тята, но с величием подвига христианского. При  господстве  материальной
силы, пред которою все преклонялось, нужен был ряд подвижников,  которые
показали бы подвиги, превышавшие подвиги богатырей, которые показали  бы
господство духа над плотию, показали бы чудеса  мужества  другого  рода,
борьбу, более изумительную, и приобрели бы своими подвигами благоговение
к себе и к тому учению, которое дает силы к подобным подвигам. Монашест-
во, по некоторым известиям, явилось на Руси очень рано: так, есть преда-
ние, что еще первый киевский митрополит Михаил построил в  Киеве  монас-
тырь на горе против холма Перунова; есть также иностранное известие, что
киевский митрополит встречал Святополка и Болеслава Храброго в монастыре
св. Софии; при Ярославе построены монастыри Георгиевский  и  Ирининский.
Но эти монастыри не были такие, какие надобны были тогда  для  упрочения
христианства, их монахи не были настоящими подвижниками: "Много монасты-
рей, - говорит летописец, - поставлено от царей и бояр на богатом  ижди-
вении, но не таковы эти монастыри, как те, которые  поставлены  слезами,
постом, молитвою, бдением". Когда новое поколение короче познакомилось с
новою верою, тогда между некоторыми из него  обнаружилось  то  же  самое
стремление, какое было сильно и между  язычниками  русскими,  стремление
посетить Грецию, с тою, однако, разницею, что прежние руссы-язычники хо-
дили в Грецию для выгодной службы в полках Империи,  для  торговли,  для
грабежа, а теперь русские христиане стали ходить не для материальных вы-
год, но для того, чтобы получить утверждение в вере. Так явился на Афоне
один из русских христиан, житель города Любеча, по имени Антипа, и пост-
ригся в одном из тамошних монастырей под именем Антония: недалеко от мо-
настыря Есфигмена, подле  морского  берега,  показывают  пещеру  первого
русского инока. Греческий игумен понял всю пользу, какую подвиги Антония
могут принести на Руси, и отпустил его назад на родину. Антоний пришел в
Киев, обошел все тамошние монастыри и ни в одном из них не  нашел  такой
жизни, к какой привык на Афоне; он был одинок среди киевских  монахов  и
решился жить один. На берегу Днепра, на высокой  горе,  покрытой  лесом,
Антоний нашел пещеру, выкопанную Иларионом, первым митрополитом из русс-
ких, когда еще он был священником в ближнем  княжеском  селе  Берестове;
Иларион уединялся в пещеру временно, Антоний навсегда поселился  в  ней;
но он недолго пробыл один. Прославление подвигов Антония  и  собрание  к
нему других подвижников не относится к описываемому времени; но  к  нему
относится юность другого знаменитого  подвижника,  преемника  Антониева;
подробности жизни этого нового русского человека драгоценны для пополне-
ния картины тогдашнего быта новорожденной Руси. Этот подвижник,  просла-
вившийся после под именем Феодосия, был также родом из Приднепровья,  из
города Василева; но родители его скоро перешли в Курск, где и  протекала
его юность. Мальчик нашел себе здесь человека, у которого мог  выучиться
грамоте, стал читать книги, переселился мыслями в другой мир и  нашел  в
себе довольно силы, чтобы немедленно начать приложение читанного к делу:
он не пропускал службы церковной, дома работал вместе с рабами. Но в до-
ме у богатой матери ему было скучно, тесно; его томила  жажда  подвижни-
чества, желание видеть те места, где он жил постоянно мыслию, места, где
происходило то, о чем он читал в книгах, о чем слышал в церкви. Раз тай-
ком от матери пристал он к паломникам и ушел с ними из города. Мать Фео-
досия была похожа на тех русских матерей, которые, по словам  летописца,
плакали по сыновьях своих, как по мертвых, когда Владимир велел отдавать
их в ученье; борьбу двух поколений - старого, полуязыческого, и  нового,
христианского, просвещенного книжным учением, всего лучше показывают нам
отношения святого Феодосия к матери. Последняя,  узнав  о  побеге  сына,
догнала его, прибила и держала некоторое время в оковах, чтоб не вздумал
уйти опять. Феодосий остался и по-прежнему ходил в церковь; но в  церкви
обедню служили не так часто, как бы ему хотелось, - по недостатку  прос-
вир; Феодосий стал печь просвиры. Мать оскорбилась таким занятием  сына,
бранила, била его и заставила уйти в другой город; здесь он приютился  у
священника и по-прежнему пек просвиры. Мать нашла его и тут и взяла  на-
зад домой; но другие с большим уважением смотрели  на  дивное  поведение
молодого человека; городской посадник  дал  ему  средство  удовлетворять
своей благочестивой склонности, позволил ему жить у своей церкви. Феодо-
сию было мало беспрепятственной молитвы, мало рубища, в котором он  пос-
тоянно ходил, отдавая лучшее платье нищим, он надел вериги. Мать увидала
по случаю кровь на белье сына, нашла, что это от вериг, и сорвала  их  с
яростию с плеч Феодосия, который уже после не мог надевать их.  Наконец,
борьба между стремлением к христианскому подвижничеству  и  уважением  к
родительской власти кончилась; пораженный  евангельскими  словами:  "Иже
любит отца или матерь паче мене, несть мене достоин",  Феодосий  решился
во что бы то ни стало покинуть материнский дом  и  ушел  в  Киев,  чтобы
вступить в один из тамошних монастырей. Но  какие  это  были  монастыри,
видно из того, что ни в один из них не приняли  Феодосия,  явившегося  в
виде бедного скитальца; не такие монастыри нужны были Феодосию  и  ново-
рожденной Руси. Феодосий нашел, наконец, убежище по своему  желанию:  он
нашел пещеру Антония. "Сын! - говорил ему Антоний,_  трудно  будет  тебе
жить со мною в этой тесной пещере: ты еще молод". Но под видом юноши пе-
ред ним стоял муж, окреплый в борьбе,  претерпевший  столько  тесноты  в
просторе, столько лишений в довольстве, что никакая  теснота  и  никакие
лишения не были для него более страшными. Антоний принял Феодосия;  под-
виги обоих мы еще увидим в следующем периоде.
   Показав, как юная русская церковь приготовлялась действовать  в  лице
представителей нового поколения, уже воспитанного в христианстве, мы об-
ратимся теперь ко внешнему образу церкви, ее управлению и средствам. Еще
во времена Олега греки полагали в России особую епархию, шестидесятую  в
числе подведомственных константинопольскому патриарху; с принятия  хрис-
тианства святым Владимиром в челе церковного управления  стоял  митропо-
лит; первые митрополиты были избраны и поставлены патриархом  константи-
нопольским, последний, Иларион - собором русских епископов. Кроме митро-
полита, упоминаются епископы; как видно, епископы были в Новгороде, Рос-
тове, Чернигове, Белгороде, Владимире Волынском, вероятно были и в  дру-
гих городах. Ближайшие к Киеву епископы собирались в этот  город:  нужно
было их присутствие около новообращенной  власти,  деятельность  которой
они должны были теперь направлять согласно с  новыми  потребностями  об-
щества. Мы видели сильное влияние епископов относительно земского устава
при Владимире; митрополит Иларион прямо говорит о частых советах  Влади-
мира с епископами, говорит, что князь с великим смирением советовался  с
ними, как установить закон среди людей, недавно познавших  господа.  При
таком значении духовенства, когда епископы являлись необходимыми  совет-
никами князя во всем, касающемся наряда в стране, при таком  их  влиянии
трудно предположить, чтобы круг деятельности их оставался неопределенным
и чтоб это определение не последовало по образцу византийскому; вот  по-
чему так трудно отвергнуть уставы о церковных судах, приписываемое  свя-
тому Владимиру и сыну его Ярославу. Эти уставы, естественно, должны быть
составлены по образцу церковных уставов греко-римских; но так как состо-
яние обоих обществ - греко-римского и русского в описываемое время  было
различно, то и в церковных уставах русских мы должны  необходимо  встре-
тить различие от церковных уставов греко-римских; в обществе греко-римс-
ком отношения семейные издавна подчинялись  гражданским  законам,  тогда
как в русском, новорожденном обществе семейство оставалось еще неприкос-
новенным; но церковь по главной задаче своей - действовать на нравствен-
ность - должна была прежде всего обратить внимание на  отношения  семей-
ные, которые по этому самому и подчинялись церковному суду. Так,  напри-
мер, нарушение святости власти родительской в римском праве предоставле-
но мирскому суду, а в уставе святого Владимира - церковному, равно тяжбы
между сыновьями умершего о наследстве и тяжбы между  мужем  и  женою  об
имении. Справедливо замечают также, что статьи об  опеке  и  наследстве,
находящиеся в Русской Правде, большею частию заимствованы из греко-римс-
кого законодательства, перешедшего в наше мирское законодательство  пос-
редством духовенства. Повреждение церквей и могил в том  виде,  как  оно
определено уставом святого Владимира, мы не найдем в греческих  законах,
ни в гражданских, ни в церковных, потому что  такого  рода  преступления
были только местные русские. Вследствие также юности общества церковь на
Руси взяла под свое покровительство и суд над людьми,  которых  значение
было тесно связано с религиею, например, просвирню, паломника, прощенни-
ка (человека, исцеленного чудом), людей, которые содержались при церквах
и монастырях для подания помощи страждущим, пришлецов, которые,  вероят-
но, пользовались гостеприимством при церквах и монастырях, людей,  отпу-
щенных на волю господами ради спасения души,  увечных,  слепых,  хромых,
которые также преимущественно жили при церквах.
   Справедливо замечают, что как вообще утверждение христианства на Руси
последовало только постепенно, то и утверждение суда церковного по делам
семейным могло совершиться также в течение известного времени; но начало
утверждения того и другого мы должны необходимо отнести  к  описываемому
периоду. Легко понять, какое влияние должна была оказать церковь, подчи-
нив своему суду отношения семейные, оскорбления чистоты  нравственной  и
преступления, совершавшиеся по языческим преданиям. Духовенство с  своим
судом вооружилось против всех прежних языческих обычаев, против  похище-
ния  девиц,  против  многоженства,  против  браков  в  близких  степенях
родства. Церковь взяла женщину под свое покровительство и блюла особенно
за ее нравственностию, возвысила ее значение, поднявши мать в уровень  с
отцом, что ясно видно из отношений  женщины  по  имуществу.  Духовенство
блюло, чтоб родители не женили сыновей, не отдавали  дочерей  замуж  на-
сильно; преследовало преступления, которые унижают человека, приравнива-
ют его зверю(tm). Летописец жалуется, что у языческих славян позволялось
срамословие в семейном кругу: духовенство начинает преследовать  срамос-
ловие. Семья, до сих пор замкнутая и  независимая,  подчиняется  надзору
чужой власти, христианство отнимает у отцов семейств жреческий характер,
который они имели во времена языческие; подле отцов  природных  являются
отцы духовные; что прежде подлежало суду семейному, теперь подлежит суду
церковному. Но понятно, что древнее языческое общество не вдруг уступило
новой власти свои права, что оно боролось с нею и боролось долго; долго,
как увидим, христиане только по имени не хотели допускать  новую  власть
вмешиваться в свои семейные дела; долго  требования  христианства  имели
силу только в верхних слоях общества и с трудом проникали вниз, в массу,
где язычество  жило  еще  на  деле  в  своих  обычаях.  Мы  видели,  что
вследствие родового быта у восточных славян не могло  развиться  общест-
венное богослужение, не могло образоваться жреческое сословие;  не  имея
ничего противопоставить христианству, язычество легко должно было  усту-
пить ему общественное место; но, будучи религиею рода, семьи, дома,  оно
надолго осталось здесь. Язычник русский, не имея ни  храма,  ни  жрецов,
без сопротивления допустил строиться новым для него храмам, оставаясь  в
то же время с прежним храмом - домом,  с  прежним  жрецом  -  отцом  се-
мейства, с прежними законными обедами, с прежними жертвами у колодца,  в
роще. Борьба, вражда древнего языческого общества против  влияния  новой
религии и ее служителей выразилась в суеверных приметах, теперь бессмыс-
ленных, но имевших смысл в первые века христианства на Руси: так появле-
ние служителя новой религии закоренелый язычник считал для себя враждеб-
ным, зловещим, потому что это появление  служило  знаком  к  прекращению
нравственных беспорядков, к подчинению его грубого произвола  нравствен-
но-религиозному закону. Бежал закоренелый язычник, увидав издали  служи-
теля церкви, врага его прежнего языческого быта, врага его  прежних  бо-
гов, врага его домашних духов-покровителей. Не имея силы действовать по-
ложительно против новой религии, язычество действовало отрицательно уда-
лением от ее служителей; это удаление, разумеется, поддерживалось стари-
ками, ревнивыми к своей власти, от которой они должны были отказаться  в
пользу старцев церкви, пресвитеров и епископов.
   Касательно содержания церкви в летописи  находим  известие,  что  св.
Владимир дал в пользу Богородичной церкви в Киеве от имения своего и  от
доходов десятую часть, отчего и церковь получила название Десятинной,  о
Ярославе говорится, что он строил церкви и определял к ним  священников,
которым давал содержание из казны своей: это уже может  показывать,  что
приношения прихожан не могли быть достаточны для содержания церквей в то
время: стадо было малое. по словам Илариона. Из жития св. Феодосия узна-
ем, что в курской церкви служба не могла часто совершаться по недостатку
просвир; из того же источника узнаем, что градоначальник или посадник  в
Курске имел свою церковь. Пособием для церковного содержания могли  слу-
жить пени, взимаемые за преступления по церковному суду, как это означе-
но в уставе Ярослава. От средств, находившихся в распоряжении церквей  и
монастырей, зависело призрение, которое находили около них бедные, увеч-
ные и странники; о частной  благотворительности,  которая  условливалась
христианством, находим ясные указания в предании о делах Владимировых.
   Мы видели тесную связь грамотности  с  христианством,  слышали  отзыв
инока-летописца о пользе книжного учения, следили за деятельностью ново-
го, грамотного поколения христиан, теперь посмотрим, не обнаружилась  ли
эта деятельность в слове и не дошло ли до  нас  каких-нибудь  письменных
памятников из рассматриваемого периода. Единственный  письменный  памят-
ник, дошедший до нас от этого времени, составляют сочинения первого  ки-
евского митрополита из русских - Илариона; его сочинения  заключаются  в
"Слове о законе", данном через Моисея, и благодати и  истине,  явившихся
чрез Иисуса Христа, с присовокуплением похвалы "Кагану нашему Владимиру"
и изложения веры. Кроме того, в сборнике XIV или XV века  открыто  слово
св. Илариона, митрополита киевского. Для нас особенно важны  два  первых
сочинения, как непосредственно относящиеся к нашему предмету. Естествен-
но ожидать, что первым словом церковного пастыря после введения  христи-
анства будет прославление нового порядка вещей, указание тех благ, кото-
рые народ приобрел посредством новой веры. И точно, в слове Илариона  мы
находим указание на это превосходство новой веры пред  старою:  "Уже  не
зовемся более идолослужителями, но христианами, - говорит он, - мы более
уже небезнадежники, но уповаем в жизнь вечную; не строим более капищ, но
зиждем церкви Христовы; не закаляем бесам друг друга, но Христос закаля-
ется за нас и дробится в жертву богу и отцу". Но  эта  противоположность
христианства с прежним русским язычеством не составляет главного  содер-
жания слова, в котором преимущественно показывается противоположность  и
превосходство христианства пред иудейством, благодати Христовой пред за-
коном Моисеевым, как истины пред тенью, сыновства пред рабством, общего,
всечеловеческого пред частным, народным. Такое содержание Иларионова со-
чинения объясняется тем, что он, по собственным словам его, писал  не  к
неведущим людям, но к насытившимся сладости книжные: обращаясь же к  но-
вому поколению грамотных христиан, Иларион не имел нужды выставлять мно-
го превосходство христианской религии пред  старым  русским  язычеством:
это превосходство было для них ясно; Илариону надобно было приступить  к
другому, более важному вопросу об отношении Нового Завета к  Ветхому,  о
вине пришествия Христова на землю; первый вопрос, предложенный  Владими-
ром греческому проповеднику, был: "Для чего бог сошел на землю и  принял
страсть?" Этот же вопрос нужно было прежде всего уяснить и новому  поко-
лению. Основываясь на приведенных словах: "Не к неведущим бо  пишет,  но
преизлиха насыщшемся сладости книжныя", мы даже позволим  себе  догадку,
что слово Илариона о законе и благодати есть послание митрополита к  са-
мому великому князю Ярославу, потому что  о  последнем  всего  приличнее
можно было сказать, что он насытился сладости книжные, если сравним  от-
зывы летописей об этом князе: "И бе Ярослав  любя  церковные  уставы,  и
пресвитеры любяше повелику, и книги прочитая". Или: "Ярослав же сей  лю-
бяше книги зело". Объяснивши превосходство христианской веры над иудейс-
кою и языческою, Иларион, естественно,  переходит  к  прославлению  того
князя, которому суждено было быть апостолом на Руси: таким образом,  оба
сочинения - "Слово о законе и благодати" и "Похвала Владимиру" - состав-
ляют одно целое.
   Но, кроме письменного  памятника,  мы  должны  обратить  внимание  на
изустно сохранившиеся произведения народной  фантазии,  которых  начало,
первый древнейший склад относится к описываемому  времени;  таковы  наши
древние народные песни и сказки, в которых упоминается  о  Владимире,  о
подвигах его богатырей. Главное содержание этих песен и сказок составля-
ют подвиги богатырей, защищавших Русскую землю от врагов внешних и внут-
ренних: первыми являются степные  кочевники,  приходящие  с  востока  на
Русскую землю, на стольный город Владимира, вторыми - разбойники. По ха-
рактеру своему эти песни и сказки разделяются на такие, в которых преоб-
ладает древний, языческий элемент, и на такие, в которых уже видны следы
христианского влияния. Характер  первого  из  означенных  отделов  соот-
ветствует вполне характеру эпохи, как он изображен нами в  своем  месте.
Герой песни или сказки - богатырь, обладающий страшною материальною  си-
лою: вот он является ко двору княжескому, все глядят на молодца, дивуют-
ся, ему наливают чару зелена вина в полтора  ведра,  он  принимает  чару
единой рукой, выпивает ее единым духом; бросит он горсть песку по  высо-
кому терему - полтерема сшибет; закричит богатырь зычным голосом - с те-
ремов верхи повалятся, с горниц охлопья попадают, в погребах питья вско-
леблются. Вот подвиги любимого народного  богатыря  Ильи  Муромца:  Илья
идет в послах от князя Владимира к хану кочевой орды  и  заводит  с  ним
ссору; хан велит связать ему руки белые, плюет ему в ясны  очи:  "И  тут
Илье за беду стало,/ За великую  досаду  показалося,/  Что  плюет  Калин
(хан) в ясны очи;/ Вскочил в  полдрева  стоячего,/  Изорвал  чембуры  на
мoгучиx плечах,/ Не допустят Илью до добра коня,/ И до его-то до  палицы
тяжкие,/ До медны литы в три тысячи./ Схватил Илья  татарина  за  ноги,/
Который ездил в Киев-град,/ И зачал татарином помахивати:/ Куда ни  мах-
нет, тут и улицы лежат,/ Куда отвернет - с переулками,/ А  сам  татарину
приговаривает:/ "А и крепок татарин, не ломится,/ А жиловат, собака,  не
изорвется..."".
   Но не одна чудовищная, материальная сила действует в богатырях; в них
действует также сила чародейская. Мы видели занесенное в летопись преда-
ние о том, что полоцкий князь Всеслав Брячиславич родился от  волшебства
(волхованья); песня рассказывает в подробности это предание, как родился
богатырь Волх Всеславьевич от лютого змея. Когда минуло Волху десять го-
дов, стал учиться он премудростям: первой мудрости учился - обертываться
ясным соколом; другой  мудрости  учился  -  обертываться  серым  волком;
третьей мудрости учился он - обертываться гнедым туром-золотые рога.  На
двенадцатом году начинает он набирать дружину; живо и согласно  с  лето-
писью представляет нам песня дружинный быт:  стал  себе  Волх  прибирать
дружину, прибирал три года и набрал себе дружины  семь  тысяч;  сам  он,
Волх, в пятнадцать лет и вся его дружина по пятнадцати лет... Волх поил,
кормил дружину храбрую, обувал, одевал добрых молодцев. Особенно отлича-
ются мудростью, хитростью, т. е. чародейством, ведовством, женщины, зна-
менитые ведьмы киевские: такова Марина  Игнатьевна,  которая  водится  с
Змеем Горынчищем. Осердясь на богатыря Добрыню, Марина привораживает его
к себе: "Брала она следы горячие  молодецкие,/  Набирала  Марина  беремя
дров,/ А беремя дров белодубовых,/ Клала дровца в  печку  муравленую/  С
теми следы горячими,/ Разжигает дрова палящатым огнем/ И сама она дровам
приговаривает:/ "Сколь жарко дрова разгораются/ Со теми следы молодецки-
ми,/ Разгоралось бы сердце молодецкое"".
   Чары действуют на Добрыню: он влюбляется в ведьму, прогоняет  от  нее
соперника своего, Змея Горынчища, за что Марина  обертывает  его  гнедым
туром. Такова Авдотья Лиховидьевна, которая искала  мудрости  над  мужем
своим, Потоком Михайлою Ивановичем: она взяла с него слово, что если она
умрет прежде него, то ему зарыться с нею в могилу живому;  и  вот  через
полтора года Лиховидьевна умирает, и Поток, верный своему слову, "С  ко-
нем и сбруею ратною/ Опустился в тое ж могилу  глубокую,/  И  заворочали
потолоком дубовыим/ И засыпали песками желтыми,/ А над могилою поставили
деревянный крест,/ Только место оставили веревке  одной,/  Которая  была
привязана к колоколу соборному./ И стоял он, Поток Михайло Иванович,/  В
могиле с добрым конем/ С полудни до полуночи./ И для страху,  добыв  ог-
ня,/ Зажигал свечи воску ярого./ И, как пришла пора полуночная,/ Собира-
лися к нему все гады змеиные,/ А потом пришел большой змей,/ Он  жжет  и
палит пламем огненным,/ А Поток Михайло Иванович/ На того не робок был,/
Вынимал саблю острую,/ Убивает змея лютого/ И ссекает ему голову/ И  тою
головою змеиною/ Учал тело Авдотьино мазати./ Втепоры она  еретница/  Из
мертвых пробуждалася".
   Так отразился материальный, языческий быт юной Руси на  произведениях
народной фантазии; теперь посмотрим, как отразилось на них влияние хрис-
тианства. Это влияние заметно отразилось в песне об Алеше Поповиче; про-
тивником Алеши является Тугарин Змеевич, богатырь с  чудовищною  матери-
альною силою и чародей: отечество Змеевич, способность  палить  огнем  и
склонность к сладострастию указывают на его нечистое происхождение. Але-
ша Попович не отличается чудовищною материальною силою, но ловко владеет
оружием. За столом княжеским Тугарин Змеевич ест и  пьет  по-богатырски:
по целой ковриге за щеку мечет, глотает целиком по лебедю, по целой чаше
охлестывает, которая чаша в полтретья ведра, и бесстыдно  ведет  себя  с
женщинами; все это не нравится Алеше, он сравнивает Тугарина с прожорли-
вым животным: здесь уже природа человеческая вооружается  против  живот-
ненной. Приготовляясь к битве с Тугарином, Алеша не спит всю  ночь,  мо-
лится со слезами, чтобы бог послал ему в помощь тучу грозную с дождем  и
градом; Алешины молитвы доходны ко Христу: бог посылает тучу с дождем  и
градом, крылья у Тугарина обмокли, и он свалился на землю, принужден бо-
роться обыкновенным способом; Алеша побеждает его, но побеждает не мате-
риальною силою, а хитростию: сошедшись с Тугарином, Алеша  говорит  ему:
"Ты хочешь драться со мною один на один, а между тем ведешь за собою си-
лу несметную"; Тугарин оглянулся назад; этим  мгновением  воспользовался
Алеша, подскочил и отрубил ему голову. Любопытно видеть, как под влияни-
ем христианства переделывались предания о любимом  народном  богатыре  -
Илье Муромце: мы встретили уже раз Илью в борьбе с кочевою ордою,  когда
он, вместо оружия, человеком бил людей; но вот слышится об нем же другое
предание, составившееся под новым влиянием: тридцать лет сидит Илья сид-
нем, не владеет ни руками, ни ногами и получает богатырскую силу  чудом,
как дар божий за христианский подвиг,  за  желание  утолить  жажду  двух
странников; дальнейшие подвиги его отмечены также смирением,  благодуши-
ем. Против языческого поклонения материальной силе христианство выстави-
ло поклонение силе духовной, небесной, пред которой материальная, земная
сила ничто, против которой не устоит никакой богатырь.  Мы  видели,  как
это понятие отразилось в предании об Алеше Поповиче и Илье  Муромце;  но
всего резче высказалось оно в предании о том, как богатыри, победив нес-
метную басурманскую силу, обезумели от гордости и вызвали  на  бой  силу
небесную, которая росла все более и более под ударами богатырей и, нако-
нец, заставила их окаменеть от ужаса. Так под влиянием христианства  на-
чало упраздняться поклонение материальной силе.
   Мы уже имели случай упоминать о том, как в древних богатырских песнях
наших, сквозь позднейшие слои проглядывает слой  древний,  отражающий  в
себе быт первоначального периода нашей истории; мы видим, как в них  от-
разился особенно быт дружины; справедливо замечают, что старинные  бога-
тыри русские принадлежат разным сословиям, сходятся ко двору  княжескому
с разных концов Руси: таков постоянно характер  дружины,  который  долго
держался у нас в чистоте. Укажем еще на  некоторые  черты,  напоминающие
время: известен древний обычай давать кораблям вид разных зверей, драко-
нов и т.п.; и вот в песне о Соловье Будимировиче так, между прочим, опи-
сан его корабль: "Нос, корма по-туриному,/ Бока взведены по-звериному".
   Эта же песня напоминает о греческой торговле, о судах, приходивших  в
Киев с греческими товарами: "Говорил Соловей таково слово:/ "Гой еси вы,
гости корабельщики/ И все целовальники любимые!/ Как буду я в  городе  в
Киеве,/ У ласкова князя Владимира,/ Чем мне-то будет князя дарить,/  Чем
света жаловати?"/ Отвечают гости корабельщики/ И все целовальники  люби-
мые:/ "Ты славный, богатый гость,/ Молодой  Соловей,  сын  Будимирович!/
Есть, сударь, у вас золота казна,/ Сорок сороков черных соболей,/ Вторые
сорок бурнастых лисиц;/ Есть, сударь, дорога камка,/ Что не  дорога  ка-
мочка - узор хитер;/ Хитрости были Царя-града,/ А и  мудрости  Иерусали-
ма,/ Замыслы Соловья Будимировича;/ На злате, серебре не  погневаться"./
Прибежали корабли под славный Киев-град,/ Якори  метали  в  Днепр-реку./
Сходни бросали на крут бережок..."
   Мы знаем из летописи, что новгородцы славились  плотничеством;  песня
говорит, что они славились уменьем строгать стрелы: "...тем стрелам цены
не было/ Колоты они были из трость-дерева,/ Строганы те стрелки в Новго-
роде".
   Летописец знает о дунайском городке Киевце, который основан будто  бы
нашим же Кием полянским; песня знает также Киевец: "Чурила  живет  не  в
Киеве,/ А живет он пониже малого Киевца."
   Мы знаем, что дружинники переходили от одного  владельца  к  другому,
служили то в одной, то в другой стране; таковы и богатыри  песни,  таков
знаменитый Дунай Иванович, который говорит о себе: "Служил я, Дунай,  во
семи Ордах,/ В семи Ордах, семи королям."
   В Галицкой Руси теперь еще поется об этих дружинниках, о  наших  ста-
ринных руссах, которые сбирались идти на тихий Дунай служить  царю  бол-
гарскому или в Константинополь к императору:
   "В чистом поле шатер стоит; в шатре сидят добры молодцы,  сидят  они,
думу думают: как пойдем мы к кузнецу доброму, покуем себе медные  челна,
медные челна, золотые весла: как пустимся мы на тихий Дунай, вдоль Дуная
под Царь-город. Ой, чуем там доброго пана, что платит  щедро  за  службу
молодецкую: дает, что год, по сту червонных; по сту червонных да по  во-
роному коню; по вороному коню да по сабельке; по сабельке да по  кафтан-
чику; по кафтанчику да по шапочке; по шапочке да по красной девице".
   Мы видели влияние христианства на древние наши богатырские  предания,
видели, как под этим влиянием переделывался характер богатырей, характер
их поступков. Но есть еще целый ряд произведений народной фантазии,  ко-
торые отзываются также глубокою древностию и которые своим существовани-
ем обязаны уже почти исключительно новой религии: мы говорим о  духовных
наших песнях или стихах, которые обыкновенно поются слепыми  нищими.  Мы
видели в предании о принятии Владимиром христианства,  что  князя  всего
более поразил рассказ греческого проповедника о начале и конце мира;  мы
видели также, что эти вопросы занимали сильно языческие народы севера; и
вот народная фантазия овладевает этими вопросами и решает их  по-своему,
под непосредственным, однако, влиянием христианства. Так произошли  важ-
нейшие стихи - о Голубиной книге и о Страшном суде. В первой песне гово-
рится, как из грозной тучи вышла исполинская книга, как из  многочислен-
ного собора всякого рода людей никто не мог разогнуть ее,  как  мог  это
сделать один царь Давид, совопросником которого о тайнах творения  явля-
ется наш Владимир. Здесь можно видеть связь песни с преданием о том, как
Владимир спрашивал у греческого проповедника о содержании Ветхого и  Но-
вого завета.
   Рассмотрев события начального периода и внутреннее состояние общества
в это время, постараемся вникнуть в  главные,  характеристические  черты
эпохи. Прежде всего представляются нам племена, разбросанные на огромных
пространствах и живущие под формами родового  быта.  На  севере  племена
эти, по всем вероятностям, вследствие столкновения с другими  историчес-
кими народами сознают необходимость выйти из  родового  быта,  для  чего
призывают власть извне, призывают князя из чужого рода. Соединенные пос-
редством нового начала, силы действуют; князь северных племен пользуется
силами последних и подчиняет себе остальные  племена  на  всем  огромном
пространстве великой восточной равнины. Племена эти, вследствие означен-
ного подчинения, сосредоточения постепенно переходят из родового быта  в
областной; в городах, вследствие деятельности правительственного начала,
вследствие переселений и нового разделения жителей, родовой быт  ослабе-
вает. Между тем является новое могущественное начало -  церковь;  князья
северных племен движутся на юг по великому водному пути  из  Балтийского
моря в Черное, утверждают свое пребывание  в  Киеве,  откуда  начинаются
частые сношения с Византиею; вследствие этих сношений является  на  Руси
христианство, торжествует над язычеством в Киеве  и  отсюда  мало-помалу
распространяется во все стороны. Влияние церкви, духовенства на  общест-
венный строй оказывается немедленно, особенно при необходимом столкнове-
нии с семейным началом; ясно начинают обнаруживаться действия новой  ре-
лигии в конце периода, когда выступает новое поколение грамотных христи-
ан. Главные условия, которые определяли при этом дальнейший ход  русской
истории, были, во-первых, природа страны, во-вторых, быт племен,  вошед-
ших в состав нового общества, в-третьих, состояние  соседних  народов  и
государств. Равнинность страны, а главное, величина и обилие рек услови-
ли быстрое очертание огромной  государственной  области,  первоначальные
основы которой положены по великому водному пути из  Северной  Европы  в
Южную, из Балтийского моря в Черное; путь шел, по  выражению  летописца,
"от Варягов к Грекам"; этим условились два явления, имевшие  решительное
влияние на жизнь русского общества: от варягов пришло  правительственное
начало, от греков - христианство. Быт племен  родовой  условил  явления,
побудившие к призванию князей, он условил и отношения  между  призванным
началом и призвавшими его, князь мог явиться не иначе,  как  в  значении
родоначальника; по отсутствию наследственности  родового  старшинства  в
одной линии старшины родов не могли выдвинуться на первый план с ограни-
чивающим княжескую власть значением, и дружина необходимо  получает  ха-
рактер только служебный. Природа страны и быт племен условили и  особен-
ную форму распространения русской государственной области, именно -  ко-
лонизацию, которую мы замечаем с самого начала; при этом замечаем также,
что движение отправляется  преимущественно  с  севера  на  юг,  замечаем
больший прилив жизненных начал на севере:  три  раза  вступает  север  в
борьбу с югом и три раза остается победителем; но север не  только  дает
победу князьям своим над князьями юга, он посылает часть своего  народо-
населения на постоянную защиту юга от степных варваров. Третьим  главным
условием, определившим изначала ход русской истории, назвали мы  отноше-
ния к соседним государствам и народам. Русское государство  образовалось
на девственной почве, на которой история, цивилизация другого народа  не
оставила никаких следов; никаких преданий, никаких учреждений не  доста-
лось в наследство юному русскому обществу, которое  должно  было  начать
свою историческую жизнь с одними собственными средствами. Но  при  таких
обстоятельствах важно было то, что новорожденное общество,  находясь  на
краю восточной Европы, вследствие отдаленности, уединения своего, избег-
ло чуждых сильных влияний со стороны народов, поставленных в более  бла-
гоприятные обстоятельства относительно гражданственности. Западные  сла-
вянские государства основались также на девственной почве, но они немед-
ленно должны были подчиниться влиянию чужого племени, германского, кото-
рое действовало с помощью римских начал, усвоенных им на почве  Империи.
Это могущественное влияние чуждой народности, против которого славянская
народность не могла выставить сильного сопротивления, нанесло при  самом
начале решительный удар самостоятельности западных славян во всех  отно-
шениях, при самом начале условило их будущую судьбу. Но влияние германс-
кого племени прекратилось Польшею, не могло достигнуть России вследствие
самой ее отдаленности, уединения; свободная от  влияния  чуждых  племен,
Русь могла сохранить свою славянскую  народность;  она  приняла  христи-
анство от Византии, которая вследствие этого обнаружила сильное  влияние
на жизнь юного русского общества, но это влияние не было нисколько вред-
но для славянской народности последнего, потому что Восточная империя по
самой слабости своей не могла насильственно  втеснять  русскую  жизнь  в
формы своего быта, навязывать русским свой язык, высылать к ним свое ду-
ховенство, свои колонии; византийская образованность действовала не чрез
свой собственный орган, но чрез орган русской народности,  чрез  русский
язык, и таким образом вместо удушения, содействовала только к  утвержде-
нию славянской народности на Руси; Греция обнаруживала свое  влияние  на
Русь не во столько, во сколько сама хотела обнаружить его, но во столько
и в таких формах, в каких сами русские хотели принимать ее  влияние;  ни
светская, ни духовная власть Восточной  империи  не  могли  иметь  реши-
тельного влияния на явления древней русской жизни,  не  могли  выставить
начала, равносильного господствовавшим в ней началам, которые  потому  и
развивались свободно и независимо; византийские государственные понятия,
проводимые на Руси чрез духовенство, могли только  тогда  способствовать
окончательному сокрушению некоторых форм жизни, когда эти формы были уже
решительно поколеблены вследствие внутренних причин. Безопасная  от  на-
сильственного  влияния  империй  Римско-Греческой  и  Римско-Германской,
древняя Русь была безопасна от насильственного влияния и других соседних
народов: Польша и во времена могущества  своего  постоянно  сдерживалась
Западом, принуждена была постоянно смотреть в ту сторону, притом же силы
двух юных государств были одинаковы, Польше не удалось утвердить  своего
влияния на востоке и при Болеславе Храбром, тем менее  она  могла  иметь
средств к тому после его смерти. Дикие литовцы  и  ятвяги  могли  только
беспокоить русские границы своими набегами. В Швеции вследствие  появле-
ния там христианства началось разложение древних языческих  форм  жизни,
сопровождаемое внутренними волнениями, уничтожившими для народа и князей
его возможность действовать наступательно на соседние страны. С Востока,
от степей Азии, нет так же сильных напоров, могущих вырвать с корнем ос-
новы новорожденного общества, как некогда наплыв  гуннский  уничтожил  в
этих странах владение готов. Так с самого начала уже оказывалось, что из
всех славянских государств одному русскому суждено было  самостоятельное
существование в Европе.
   В заключение мы должны обратиться к вопросу, который так  долго  гос-
подствовал в нашей исторической литературе, именно к вопросу о  норманс-
ком влиянии. Участие скандинавских племен, или варягов, в начальном  пе-
риоде нашей истории, несомненно, ясно с первого  взгляда.  Первоначально
областью Русского государства был путь от варягов в Грецию и  бесспорно,
что этот путь открыт варягами задолго до  половины  IX  века;  бесспорно
также, что явление, знаменующее в истории Северо-Восточной Европы  поло-
вину IX века, соединение северных племен славянских и финских  под  одну
власть, произошло вследствие столкновения этих племен с племенем сканди-
навским вследствие владычества варягов в этих странах. Первые призванные
князья были из рода варяжского, первая дружина состояла  преимущественно
из их соплеменников; путем варяжским движутся северные князья на  юг;  в
борьбе с югом, с греками, восточными степными варварами, Польшею русские
князья постоянно пользуются варяжскою помощию; варяги  -  первые  купцы,
первые посредники между Северною и Южною Европою и Азиею, между славянс-
кими племенами и греками, они же главным образом посредничают и при вве-
дении христианства в Русь. Но при этом должно строго  отличать;  влияние
народа от влияния народности: влияние скандинавского племени на  древнюю
нашу историю было сильно, ощутительно, влияние скандинавской  народности
на славянскую было очень незначительно. При столкновении  двух  народов,
при определении степени их влияния  одного  на  другой  должно  обратить
прежде всего внимание  на  следующие  обстоятельства:  один  народ  гос-
подствует ли над другим, один народ стоит ли выше  другого  на  ступенях
общественной жизни, наконец, формы быта одного народа, его религия, нра-
вы, обычаи резко ли отличаются от форм быта  другого,  религии,  нравов,
обычаев?
   Мы видим, что у нас варяги не составляют господствующего  народонасе-
ления относительно славян, не являются как завоеватели последних, следо-
вательно, не могут надать славянам насильственно своих форм  быта,  сде-
лать их господствующими, распоряжаться как полновластные хозяева в  зем-
ле. Мы видим, что при Владимире в советах о строе земском подле бояр яв-
ляются старцы, следовательно, если мы  даже  предположим,  что  сначала,
тотчас после призвания, дружина преимущественно состояла из варягов,  то
ее влияние не могло быть исключительно, потому что перевешивалось  влия-
нием старцев, представителей славянского  народонаселения;  что  было  в
стольном городе княжеском, то самое должно было быть и в других городах,
где место князя занимали мужи княжие. Варяги, составлявшие первоначально
дружину князя, жили около последнего, так сказать, стояли подвижным  ла-
герем в стране, а не врезывались сплошными колониями в туземное  народо-
население; многие из них оставались здесь навсегда, женились на  славян-
ках, дети их были уже полуварягами только, внуки - совершенными славяна-
ми.
   Варяги не стояли выше славян на ступенях общественной жизни, следова-
тельно, не могли быть среди последних господствующим народом в духовном,
нравственном смысле; наконец, что всего важнее, в древнем языческом быте
скандинаво-германских племен мы замечаем близкое сходство с древним язы-
ческим бытом славян; оба племени не успели еще выработать  тогда  резких
отмен в своих народностях, и вот горсть варягов, поселившись среди  сла-
вянских племен, не находит никаких препятствий слиться с большинством.
   Так должно было быть, так и было. В чем можно заметить сильное  влия-
ние скандинавской народности на славянскую? В языке? По последним  выво-
дам, добытым филологиею, оказывается, что в русском языке  находится  не
более десятка слов происхождения сомнительного  или  действительно  гер-
манского. После того как древнейший  памятник  нашего  законодательства,
так называемая Русская Правда, сличена была с законодательными  памятни-
ками других славянских народов, не может быть речи не только о том,  что
Русская Правда есть скандинавский закон, но даже о сильном влиянии в ней
скандинавского элемента. Даже те исследователи - юристы, которые предпо-
лагают несколько значительное влияние скандинавского элемента в  Русской
Правде, видят, однако, в последней собрание обычаев преимущественно сла-
вянских и частью только германских. Но для ясного понимания событий пер-
вого периода нашей истории мало еще определить, что степень влияния  на-
родности пришлого элемента на народность туземного  была  незначительна;
нужно тотчас же обратить вопрос и следить, какому влиянию с самого нача-
ла стал подвергаться пришлый элемент от туземного, от новой среды, в ко-
торой он нашелся, надобно следить за  обоими  элементами  в  их  взаимо-
действии, а не брать каждый порознь, заставляя их действовать от  начала
до конца в полной особности с их первоначальным, чистым характером,  ка-
кой они имели до своего соединения. Если Рюрик  был  скандинав,  морской
король, то следует ли отсюда, что внуки и правнуки  его,  князья  многих
племен, владельцы обширной страны, должны также носить характер  морских
королей? Разве новая среда, в которой они стали вращаться, нисколько  не
могла содействовать к изменению их характера? Говорят, что наши  князья,
от Рюрика до Ярослава включительно, были истые норманны,  но  в  чем  же
состоит их норманство? В том, что они обнаруживают  завоевательный  дух?
Но таким духом обыкновенно отличаются князья новорожденных обществ:  од-
новременно  с  Русским  образуется  другое  славянское   государство   -
Польское; первые Пясты - не норманны, несмотря на то,  они  обнаруживают
свою деятельность тем же, чем и  первые  Рюриковичи  -  распространением
первоначальной области посредством завоевания. Первые Рюриковичи обнару-
живают свое норманское происхождение, быть может, тем, что совершают по-
ходы преимущественно водою, на лодьях? Но причина этого явления заключа-
ется не в норманском происхождении князей, а в природе страны, малонасе-
ленной, покрытой непроходимыми лесами,  болотами,  в  которой,  следова-
тельно, самый удобный путь был водный; дружины, распространявшие русские
владения за Уральским хребтом в XVII в., не были норманны, но по природе
страны действовали так же, как последние; совершали свои  походы  водным
путем. Обычай наших князей ходить на полюдье не есть норманский, он  не-
обходим во всех новорожденных обществах: так, мы видим его и  в  Польше.
Военное деление на десятки, сотни и т. д. есть общее у народов различно-
го происхождения. Дружинная жизнь не есть исключительная  принадлежность
германского племени: Болеслав польский живет с своею дружиною точно  так
же, как Владимир русский с своею.
   Сделавши всех первых князей наших морскими королями, назвавши их всех
истыми норманнами, определивши, таким образом, их общий характер,  точку
зрения на них, исследователи необходимо должны были оставить  в  стороне
их главное значение относительно той страны,  относительно  тех  племен,
среди которых они призваны были действовать, должны были оставить в сто-
роне различие характеров каждого из них и  какое  влияние  это  различие
производило на судьбу страны. Обратив преимущественно внимание  на  эле-
мент пришлый, на варягов, из характера их отношений к князю и Земле иск-
лючительно старались определить главный характер нашей истории, позабыв,
что характер дружины условился отношениями призванных князей к  призвав-
шему народонаселению и что эти отношения  условились  бытом  последнего.
Утверждая, что у нас имело место призвание, а не завоевание, не заметили
противоречия, когда варягам дали характер завоевательный,  заставив  все
явления отражать на себе исключительно их народность, заставив  действо-
вать одно пришлое начало, поразив совершенным бездействием туземное. Та-
ковы вредные следствия того одностороннего взгляда, по  которому  варяги
были исключительными действователями в начальном периоде нашей истории.
   Но если влияние норманской народности  было  незначительно,  если  по
признанию самых сильных защитников норманства влияние варягов было более
наружное, если такое наружное влияние могли одинаково оказать и  дружины
славян поморских, столько же храбрые и  предприимчивые,  как  и  дружины
скандинавские, то ясно, что вопрос о национальности варягов - руси теря-
ет свою важность в нашей истории.

   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   О КНЯЖЕСКИХ ОТНОШЕНИЯХ ВООБЩЕ

   Завещание Ярослава I. - Нераздельность рода. -  Значение  старшего  в
роде, или великого князя. - Права на старшинство. - Потеря этих прав.  -
Отчина. - Отношение волости младшего князя к старшему.

   По смерти Ярослава I осталось пять сыновей да внук от  старшего  сына
его Владимира; в Полоцке княжили потомки старшего сына Владимира Святого
Изяслава; все эти князья получают известные волости, размножаются, отно-
шения их друг к другу являются на первом месте в рассказе летописца. Ка-
кого же рода были эти отношения?
   В Западной латино-германской Европе господствовали в это  время  фео-
дальные отношения; права и  обязанности  феодальных  владельцев  относи-
тельно главного владельца в стране нам  известны;  в  других  славянских
странах между старшим князем и меньшими господствуют те же самые отноше-
ния, какие и у нас на Руси, но ни у нас, ни в других  славянских  землях
не осталось памятника, в котором бы изложены были все права и обязаннос-
ти князей между собою и к главному князю; нам остается одно  средство  -
узнать что-нибудь о междукняжеских отношениях, искать в  летописях,  нет
ли там каких-нибудь указаний на эти права и обязанности  князей,  послу-
шать, не скажут ли нам чего-нибудь сами князья о  тех  правах,  которыми
они руководились в своих отношениях.
   Общим родоначальником почти всех княжеских племен (линий) был Ярослав
I, которому приписывают первый письменный устав гражданский, так называ-
емую Русскую Правду; посмотрим, не дал ли он какого-нибудь устава и  де-
тям своим, как вести себя относительно друг друга? К счастью,  летописец
исполняет наше желание: у него  находим  предсмертные  слова,  завещание
Ярослава своим сыновьям. По словам летописца, Ярослав перед смертью ска-
зал следующее: "Вот я отхожу от этого света, дети мои! Любите друг  дру-
га, потому что вы братья родные, от одного отца и от одной матери.  Если
будете жить в любви между собою, то бог будет с  вами.  Он  покорит  вам
всех врагов, и будете жить в мире; если же станете ненавидеть друг  дру-
га, ссориться, то и сами погибнете и погубите землю отцов и дедов ваших,
которую они приобрели трудом своим великим. Так живите же мирно,  слуша-
ясь друг друга; свой стол - Киев поручаю вместо себя старшему сыну моему
и брату вашему Изяславу; слушайтесь его, как меня  слушались:  пусть  он
будет вам вместо меня". Раздавши остальные волости другим  сыновьям,  он
наказал им не выступать из пределов этих волостей, не  выгонять  из  них
друг друга и, обратясь к старшему сыну, Изяславу,  прибавил:  "Если  кто
захочет обидеть брата, то ты помогай обиженному".
   Вот все наставления, все права и обязанности!  Князья  должны  любить
друг друга, слушаться друг друга, слушаться старшего брата, как отца; ни
слова о правах младших братьев, об их обязанностях как подчиненных  вла-
дельцев, относительно старшего как государя всей страны; выставляются на
вид одни  связи  родственные,  одни  обязанности  родственные;  о  госу-
дарственной связи, государственной подчиненности нет помину. Любите друг
друга и не ссорьтесь, говорит Ярослав сыновьям, потому что вы дети одно-
го отца и одной матери; но когда князья не будут  больше  детьми  одного
отца и одной матери, когда они будут двоюродные,  троюродные,  четверою-
родные и т. д. братья, то по каким побуждениям  будут  они  любить  друг
друга и не ссориться? Когда связь кровная, родственная ослабеет,  исчез-
нет, то чем заменится она? Замены нет, но зато родовая связь крепка:  не
забудем, что Ярославичи владеют среди тех племен, которые так долго жили
под формами родового быта, так недавно стали освобождаться от этих форм.
Пройдет век, полтора века, князья размножатся, племена (линии) их разой-
дутся, и, несмотря на то, все будут называть себя братьями без  различия
степеней родства; в летописных известиях о княжеских  отношениях  мы  не
встретим названий - двоюродный или троюродный брат; русский язык до  сих
пор не выработал особых названий для этих степеней родства, как  вырабо-
тали языки других народов. Князья не теряют понятия о  единстве,  нераз-
дельности своего рода; это единство, нераздельность выражались тем,  что
все князья имели одного старшего князя, которым был всегда старший  член
в целом роде, следовательно, каждый член рода в свою очередь  мог  полу-
чать старшинство, не остававшееся исключительно ни в одной линии.  Таким
образом, род князей русских, несмотря на все свое разветвление,  продол-
жал представлять одну семью - отца с детьми, внуками и т. д.  Теперь  из
слов летописца, из слов самих князей, как они у него записаны, нельзя ли
получить сведения об отношениях князей к их общему старшему, этому  наз-
ванному отцу? Старший князь, как отец, имел  обязанность  блюсти  выгоды
целого рода, думать и гадать о Русской земле, о своей чести  и  о  чести
всех родичей, имел право судить и наказывать младших  раздавал  волости,
выдавал сирот-дочерей княжеских замуж. Младшие князья обязаны были  ока-
зывать старшему глубокое уважение и покорность,  иметь  его  себе  отцом
вправду и ходить в его послушаньи, являться к нему по первому зову  выс-
тупать в поход, когда велит. Для обозначения отношений младших князей  к
старшему употреблялись следующие выражения: младший ездил подле стремени
старшего, имел его господином, был в его воле, смотрел на него.
   Но все эти определения прав и обязанностей точно такого же рода,  как
и те, какие мы видели в завещании Ярослава:  младший  должен  был  иметь
старшего отцом вправду, слушаться его, как отца, старший обязан был  лю-
бить младшего, как сына, иметь весь род, как душу свою; все права и обя-
занности условливались родственным чувством, родственною любовью с обеих
сторон, родственною любовью между четвероюродными, например. Но как ско-
ро это условие исчезало, то вместе рушилась всякая связь, всякая  подчи-
ненность, потому что никакого другого отношения, кроме родового, не  бы-
ло; младшие слушались старшего до тех пор, пока им казалось, что он пос-
тупает с ними, как отец; если же замечали противное, то вооружались: "Ты
нам брат старший, говорили они тогда, - но если ты нас обижаешь, не  да-
ешь волостей, то мы сами будем искать их"; или говорили:  "Он  всех  нас
старше, но с нами не умеет жить". Однажды  старший  князь,  раздраженный
непослушанием младших, приказал им выехать из волостей, от него получен-
ных; те послали сказать ему: "Ты нас гонишь из Русской земли  без  нашей
вины... Мы до сих пор чтили тебя, как отца, по любви; но если ты прислал
к нам с такими речами не как к князьям, но как к подручникам  и  простым
людям, то делай, что замыслил, а бог за всеми", - и прибегают к суду бо-
жию, т. е. к войне, к открытому сопротивлению. В этих словах  выразилось
ясно сознание тех отношений, каких наши древние князья хотели между  со-
бою и своим старшим, потому что здесь они противополагают эти  отношения
другим, каких они не хотят: обращайся с нами, как отец с  детьми,  а  не
как верховный владетель с владетелями, подчиненными себе, с  подручника-
ми; здесь прямо и ясно родовые отношения противополагаются государствен-
ным. Так высказывали сами князья сознание своих взаимных отношений;  те-
перь посмотрим, как выражалось понятие  о  княжеских  отношениях  в  ос-
тальном народонаселении, как выражал его летописец, представитель  своих
грамотных современников. Однажды младший князь не  послушался  старшего,
завел с ним вражду; летописец, осуждая младшего, говорит, что он не  ис-
полнил своих обязанностей; но как же понимает он эти обязанности: "Дурно
поступил этот князь, - говорит он, - поднявши вражду против дяди  своего
и потом против тестя своего". В глазах летописца, князь дурно  поступил,
потому что нарушил родственные обязанности относительно дяди и тестя - и
только.
   В случаях когда выгоды младших не затрагивались,  то  они  обходились
очень почтительно с старшим; если старшин спрашивал совета  у  младшего,
то последний считал это для себя большою честью и говорил: "Брат! ты ме-
ня старше: как решишь, так пусть и будет, я готов исполнить  твою  волю;
если же ты делаешь мне честь, спрашиваешь моего мнения, то я бы так  ду-
мал", и проч. Но другое дело, когда затрагивались выгоды младших князей;
если бы старший вздумал сказать: вы назвали меня отцом, и я,  как  отец,
имею право наказывать вас, - то, разумеется,  младший  отвечал  бы  ему:
разве хороший отец наказывает без вины детей своих? Объяви вину и  тогда
накажи. Так, узнавши об ослеплении Василька, Мономах и Святославичи пос-
лали сказать Святополку, своему старшему: "Зачем ты ослепил своего  бра-
та? Если б даже он был виноват, то и тогда ты должен  был  обличить  его
перед нами и, доказав вину,  наказать  его".  Старший  раздавал  волости
младшим; когда он был действительно отец, то распоряжался этою  раздачею
по произволу, распоряжался при жизни, завещевал, чтобы и по  смерти  его
было так, а не иначе; но когда старший был только отец названный, то  он
не мог распоряжаться по произволу, потому что при малейшей обиде младший
считал себя вправе вооруженною  рукою  доставить  себе  должное;  вообще
старший не предпринимал ничего без совета с младшими, по крайней мере  с
ближайшими к себе по старшинству; этим объясняются множественные формы в
летописи: посадили, выгнали и проч.,  которыми  означаются  распоряжения
целого рода; обыкновенно старший князь по занятии главного  стола  делал
ряд с младшею братьею касательно распределения волостей. Князья  собира-
лись также думать вместе о земских уставах определяли известные правила,
с которыми должны были сообразоваться в своем  поведении.  После,  когда
права разных князей на старшинство запутались, то иногда князья уславли-
вались: если кто-нибудь из них получит  старшинство,  то  должен  отдать
другому какую-нибудь волость.
   Единство княжеского рода поддерживалось тем, что  каждый  член  этого
рода, в свою очередь, надеялся достигнуть старшинства и  соединенного  с
старшинством владения главным столом  киевским.  Основанием  старшинства
было старшинство физическое, причем дядя имел преимущество пред  племян-
никами, старший брат - пред младшими, тесть - пред  зятем,  муж  старшей
сестры - пред младшими шурьями, старший шурин - пред младшими зятьями; и
хотя во время господства  родовых  отношений  между  князьями  встречаем
борьбу племянников от старшего брата с младшими дядьми, однако племянни-
ки при этом никогда не смели выставлять своих родовых прав, и притязания
их, основывавшиеся на случайных обстоятельствах, должны  были,  исключая
только одного случая, уступать правам дядей самых младших. Но  мы  видим
иногда, что некоторые князья и целые племена (линии) княжеские  исключа-
ются из родового старшинства и это исключение признается правильным. Ка-
ким же образом могло произойти подобное явление? Для решения этого  воп-
роса должно посмотреть, каким образом князь достигал старшинства,  приб-
лижался к нему? Первоначально род состоял из отца, сыновей, внуков и  т.
д.; когда отец умирал, его место для рода заступал старший брат; он ста-
новился отцом для младших братьев, следовательно,  его  собственные  сы-
новья необходимо становились братьями дядьям своим, переходили  во  вто-
рой, высший ряд, из внуков в сыновья, потому что над ними не было  более
деда, старшина рода был для них прямо отец: и точно, дядья  называют  их
братьями; но другие их двоюродные братья оставались по-прежнему  внуками
малолетними (внук-унук, юнук, малолетний по  преимуществу),  потому  что
над ними по-прежнему стояли две степени: старший дядя считался отцом  их
отцам, следовательно, для них самих  имел  значение  деда;  умирал  этот
старший, второй брат заступал его место, становился отцом для  остальных
младших братьев, и его собственные дети переходили из внуков в  сыновья,
из малолетних - в совершеннолетние, и таким образом мало-помалу все  мо-
лодые князья чрез старшинство своих отцов  достигали  совершеннолетия  и
приближались сами к старшинству. Но случись при этом, что князь  умирал,
не будучи старшиною рода, отцом для своих братьев, то дети  его  остава-
лись навсегда на степени внуков несовершеннолетних: для них  прекращался
путь к дальнейшему движению; отсюда теперь понятно, почему  сын  не  мог
достигнуть старшинства, если отец его никогда не был старшиною рода; так
понимали князья порядок восхождения своего к старшинству; они  говорили:
"Как прадеды наши лествицею восходили на великое княжение киевское,  так
и нам должно достигать его лествичным восхождением".  Но  когда  в  этой
лестнице вынималась одна ступень, то дальнейшее восхождение  становилось
невозможным; такие исключенные из старшинства князья считались  в  числе
изгоев. Каждый член рода княжеского при известных условиях мог достигать
старшинства, получать старший стол киевский, который, таким образом, на-
ходился в общем родовом владении; но другие волости оставались ли посто-
янно в наследственном владении известных племен  княжеских,  или,  соот-
ветствуя различным степеням старшинства, переходили к князьям  различных
племен при их движении к старшинству лествичным восхождением? Для  реше-
ния этого вопроса посмотрим, как поступали князья вначале, когда различ-
ные случайные обстоятельства не нарушали еще чистоты их отношений. Когда
умер четвертый сын Ярослава, Вячеслав, княживший в Смоленске, то эта во-
лость не перешла в наследство к его сыновьям, но отдана была братьям пя-
тому Ярославичу, Игорю, княжившему прежде  на  Волыни:  ясный  знак  от-
сутствия наследственности волостей и движения князей из одной волости  в
другую по старшинству, лествичным восхождением; потом,  когда  Святослав
Ярославич по изгнании брата получил старшинство вместе с главным  столом
киевским, то следующий по нем брат, Всеволод, княживший прежде в Переяс-
лавле, переходит на место Святослава в Чернигов. Известная волость могла
сделаться наследственным достоянием какой-нибудь одной  княжеской  линии
только в том случае, когда князь по вышеизложенным причинам  терял  воз-
можность двигаться к старшинству лествичным восхождением; тогда, получив
от родичей какую-нибудь волость, он и потомство его принуждены были нав-
сегда ею ограничиться, потому что переход из одной волости в другую  ус-
ловливался возможностью движения к старшинству, несуществовавшею для из-
гоев; так образовались особые  волости  Полоцкая,  Галицкая,  Рязанская,
после Туровская; линия второго Ярославича, Святослава, известная  больше
под племенным названием Ольговичей, также вследствие  известных  обстоя-
тельств подверглась было тяжкой для князей участи изгойства,  и  поэтому
самому Черниговская волость принимала было характер особного выделенного
княжества, но Ольговичам удалось, наконец, принудить Мономаховичей приз-
нать свои права на старшинство, и необходимым следствием этого признания
было восстановление родовой общности приднепровских волостей  для  обеих
линий: Ольгович сел в Киеве, а Мономахович - на его место в Чернигове.
   Несмотря на то,  однако,  мы  встречаем  в  летописи  слово:  отчина:
князья, не исключенные из старшинства, употребляют это слово для означе-
ния отдельных волостей; в каком же смысле они употребляют его? В настоя-
щем ли его смысле, как наследственного владения, или в другом  каком-ли-
бо? В 1097 году князья, внуки Ярославовы,  собрались  вместе  и  решили,
чтобы каждый из них держал свою отчину: Святополк - волость отца  своего
Изяслава - Киев, Владимир Мономах -  отцовскую  волость  -  Переяславль,
Святославичи - Чернигов; но мы никак не поймем этого распоряжения,  если
станем принимать слово отчина в смысле наследственного владения для  од-
ной линии, потому что Киев был столько же отчиною Святополка, сколько  и
отчиною всех остальных князей: и Всеволод и Святослав княжили в нем;  но
если здесь Киев называется отчиною Святополка не в смысле наследственно-
го владения исключительно для него и для потомства его, то не имеем  ни-
какого права и Переяславль и Чернигов считать отчинами Мономаха  и  Свя-
тославичей в другом смысле. Еще пример на восточной  стороне  Днепра:  в
1151 году Ольговичи - дядя Святослав Ольгович и племянник Святослав Все-
володович говорят Изяславу Давыдовичу: "У нас две отчины, одна моего от-
ца Олега, а другая твоего отца Давыда; ты брат, Давыдович, а я Ольгович;
так ты, брат, возьми отца своего Давыдово, а что Ольгово, то нам дай, мы
тем и поделимся", вследствие  чего  Давыдович  остался  в  Чернигове,  а
Ольговичам отдал Северскую область. Но для Святослава Всеволодовича Чер-
нигов был точно так же отчиною, как и для Давыдовича,  потому  что  отец
его, Всеволод Ольгович, княжил в Чернигове, и  когда  Давыдович  получил
Киев, то Чернигов, отчину свою, уступил Святославу Ольговичу. Итак,  что
же такое разумелось под отчиною? Отчиною для князя была та волость,  ко-
торою владел отец его и владеть которою он имеет право, если на  родовой
лествице занимает ту же степень, какую занимал отец его, владея означен-
ною волостью, потому что владение волостями  условливалось  степенью  на
родовой лествице, родовыми счетами.
   Теперь остается вопрос: в каком отношении находились волости  младших
князей к старшему? Мы видели, что отношения между старшим и младшими бы-
ли родовые, младшие князья хотели быть названными сыновьями и  нисколько
не подручниками старшего, а такое воззрение должно было определять и от-
ношения их к последнему по волостям: не допуская подручничества, они ни-
как не могли допустить дани, как самого явственного знака его, не  могли
допустить никакого государственного подчинения своих областей старшему в
роде князю; последний поэтому не мог иметь значения  главы  государства,
верховного владыки страны, князя всея Руси, который выделял участки зем-
ли подчиненным владельцам во временное  или  наследственное  управление.
Волости находятся в совершенной независимости одна от другой и от Киева,
являются отдельными землями и в то же время составляют одно нераздельное
целое вследствие  родовых  княжеских  отношений,  вследствие  того,  что
князья считают всю землю своею отчиною,  нераздельным  владением  целого
рода своего.

   ГЛАВА ВТОРАЯ
   СОБЫТИЯ ПРИ ЖИЗНИ СЫНОВЕЙ ЯРОСЛАВА I (1054 - 1093)

   Линии Рюрикова рода, Изяславичи и Ярославичи. - Распоряжения  послед-
них насчет своих волостей. - Движения Ростислава Владимировича и  гибель
его. - Движения Всеслава полоцкого и плен его. - Нашествие  половцев.  -
Поражение Ярославичей. - Восстание  киевлян  и  бегство  великого  князя
Изяслава из Киева. - Возвращение его и вторичное изгнание.  -  Вторичное
возвращение Изяслава и смерть его в битве против обделенных племянников.
- Характер первых усобиц. - Княжение Всеволода Ярославича в Киеве. - Но-
вые движения обделенных князей. - Усобицы на Волыни. - Борьба с  Всесла-
вом полоцким. - Смерть великого князя Всеволода Ярославича. -  Печальное
состояние Руси. - Борьба с половцами,  торками,  финскими  и  литовскими
племенами, болгарами, поляками. - Дружина Ярославичей.

   По смерти Ярослава I княжение целым родом надолго утвердилось в Руси;
в то время области, занятые первыми варяго-русскими  князьями,  разделя-
лись между двумя линиями, или племенами Рюрикова рода: первую линию сос-
тавляло потомство Изяслава, старшего сына св. Владимира. Мы видели,  что
этому Изяславу отец отдал Полоцкое княжество, волость деда его по матери
Рогволода. Изяслав умер при жизни отца, не будучи старшим  в  роде,  или
великим князем, следовательно, потомство его не могло двигаться к  стар-
шинству, менять волость и потому должно было ограничиться одною Полоцкою
волостью, которая утверждена за ним при Ярославе. Вторую линию составля-
ло потомство Ярослава Владимировича, которое и начало владеть всеми  ос-
тальными русскими областями. По смерти Ярослава осталось  пять  сыновей:
старший из них, Изяслав, стал к прочим братьям  в  отца  место;  младшие
братья были: Святослав, Всеволод, Вячеслав, Игорь; у них был еще племян-
ник Ростислав, сын старшего Ярославича, Владимира; этот Ростислав  также
вследствие преждевременной смерти отца не мог надеяться  получить  стар-
шинство; он сам и потомство его должны были ограничиться одною какою-ни-
будь волостью, которую даст им судьба  или  старшие  родичи.  Ярославичи
распорядились так своими родовыми волостями: четверо старших поместились
в области Днепровской, трое - на юге: Изяслав - в Киеве, Святослав  -  в
Чернигове, Всеволод - в Переяславле, четвертый, Вячеслав, поставил  свой
стол в Смоленске, пятый, Игорь - во Владимире-Волынском. Что касается до
отдаленнейших от Днепра областей на севере  и  востоке,  то  видим,  что
окончательно Новгород стал в зависимости от Киева; вся область на восток
от Днепра, включительно до Мурома, с одной  стороны,  и  Тмутаракани,  с
другой, стала в зависимости от князей черниговских; Ростов, Суздаль, Бе-
лоозеро и Поволжье - от князей переяславских. Мы  сказали  окончательно,
потому что Белоозеро, например, принадлежало одно время Святославу; Рос-
тов также не вдруг достался Всеволоду переяславскому: Ярославичи  отдали
его сперва племяннику  своему,  Ростиславу  Владимировичу.  Так  владело
русскими областями Ярославово потомство. Но еще был жив один из  сыновей
св. Владимира, Судислав, 22 года томившийся в темнице, куда был  посажен
братом Ярославом. Племянники в 1058 году освободили забытого, как видно,
бездетного и потому неопасного старика, взявши, однако, с него клятву не
затевать ничего для них предосудительного. Судислав воспользовался  сво-
бодою для того только, чтобы постричься в монахи,  после  чего  скоро  и
умер, в 1063 году.
   Ярослав, завещевая сыновьям братскую любовь, должен был  хорошо  пом-
нить поступки брата своего Святополка и как будто приписывал вражду меж-
ду Владимировичами тому, что они были от разных матерей; последнее  обс-
тоятельство заставило Владимира  предпочитать  младших  сыновей,  а  это
предпочтение и повело к ненависти и братоубийству. Ярославичи  были  все
от одной матери; Ярослав не дал предпочтения  любимцу  своему,  третьему
сыну Всеволоду, увещевал его дожидаться своей очереди,  когда  бог  даст
ему получить старший стол после братьев правдою, а не насилием, и точно,
у братьев долго не было повода к  ссоре.  В  1056  году  умер  Вячеслав;
братья перевели на его место в Смоленск Игоря из Владимира, а во  Влади-
мир перевели из Ростова племянника Ростислава Владимировича. В 1053 году
умер в Смоленске Игорь Ярославич; как распорядились братья  его  столом,
неизвестно; известно только то, что не  был  доволен  их  распоряжениями
племянник их, изгой, Ростислав Владимирович. Без надежды  получить  ког-
да-либо старшинство Ростислав, быть может, тяготился всегдашнею  зависи-
мостью от дядей; он был добр на рати, говорит летописец; его манила Тму-
таракань, то застепное приволье, где  толпились  остатки  разноплеменных
народов, из которых храброму вождю можно было набрать себе всегда  храб-
рую дружину, где княжил знаменитый Мстислав, откуда с воинственными тол-
пами прикавказских народов приходил он на Русь и заставил старшего брата
поделиться половиною отцовского наследства. Заманчива была такая  судьба
для храброго Ростислава, изгоя, который только оружием мог достать  себе
хорошую волость и нигде, кроме Тмутаракани, не мог он добыть нужных  для
того средств. По смерти Вячеслава Ярославичи перевели Игоря в  Смоленск,
а на его место во Владимир-Волынский перевели племянника Ростислава;  но
теперь Игорь умер в Смоленске: Ростислав мог надеяться, что дядья  пере-
ведут его туда, но этого не последовало; Ростислав мог оскорбиться.  Как
бы то ни было, в 1064 году он убежал в Тмутаракань, и не один  -  с  ним
бежали двое родовитых известных людей - Порей и Вышата,  сын  Остромира,
посадника новгородского: Изяслав, оставляя Новгород, посадил здесь вмес-
то себя этого Остромира. Порей и Вышата были самые известные  лица;  но,
как видно, около Ростислава собралось немалое  число  искателей  счастья
или недовольных; он имел возможность, пришедши  в  Тмутаракань,  изгнать
оттуда двоюродного брата своего, Глеба Святославича, и сесть на его мес-
то. Отец Глеба, Святослав, пошел на Ростислава; тот не хотел поднять рук
на дядю и вышел из города, куда Святослав ввел опять сына своего; но как
скоро дядя ушел домой, Ростислав вторично выгнал Глеба и на этот раз ут-
вердился в Тмутаракани. Он стал ходить на  соседние  народы,  касогов  и
других, и брать с них дань. Греки испугались такого соседа и подослали к
нему корсунского начальника (котопана). Ростислав  принял  котопана  без
всякого подозрения и честил его, как мужа знатного и посла. Однажды Рос-
тислав пировал с дружиною; котопан был тут и, взявши чашу,  сказал  Рос-
тиславу: "Князь! хочу пить за твое здоровье", тот отвечал: "Пей".  Кото-
пан выпил половину, другую подал князю, но прежде дотронулся до края ча-
ши и выпустил в нее яд, скрытый под ногтем; по его расчету князь  должен
был умереть от этого яда в осьмой день. После  пира  котопан  отправился
назад в Корсунь и объявил, что в такой-то день Ростислав  умрет,  что  и
случилось: летописец прибавляет, что этого котопана корсунцы побили кам-
нями. Ростислав, по свидетельству того же летописца, был добр  на  рати,
высок ростом, красив лицом и милостив к убогим. Место его в  Тмутаракани
занял опять Глеб Святославич.
   Греки и русские князья избавились от храброго изгоя; но когда  нечего
было бояться с юго-востока, встала рать с  северо-запада:  там  поднялся
также потомок изгоя, Всеслав, князь полоцкий, немилостивый на  кровопро-
литье, о котором шла молва, что рожден был от волхвованья. Еще при жизни
Ростислава, быть может, пользуясь тем, что внимание дядей было  обращено
на юг, Всеслав начал враждебные действия: в 1065 году осаждал безуспешно
Псков; в 1066 году, по примеру отца, подступил под Новгород, полонил жи-
телей, снял колокола и у св. Софии: "Велика была беда в тот час!" - при-
бавляет летописец: "и паникадила снял!" Ярославичи - Изяслав,  Святослав
и Всеволод собрали войско и пошли на Всеслава  в  страшные  холода.  Они
пришли к Минску, жители которого затворились в  крепости;  братья  взяли
Минск, мужчин изрубили, жен и детей отдали на щит (в  плен)  ратникам  и
пошли к реке Немизе, где встретили Всеслава в начале марта; несмотря  на
сильный снег, произошла злая сеча, в которой много пало народу; наконец,
Ярославичи одолели, и Всеслав бежал. Летом в июле месяце, Изяслав,  Свя-
тослав и Всеволод послали звать Всеслава к себе на  переговоры,  поцело-
вавши крест, что не сделают ему зла; Всеслав  поверил,  переехал  Днепр,
вошел в шатер Изяслава и был схвачен; Изяслав привел его в Киев и  поса-
дил в заключение вместе с двумя сыновьями.
   Казалось, что Ярославичи, избавившись от Ростислава и  Всеслава,  на-
долго останутся теперь спокойны; но вышло иначе. На небе явилась  крова-
вая звезда, предвещавшая кровопролитие, солнце стояло как месяц, из реки
Сетомли выволокли рыбаки страшного урода: не к добру  все  это,  говорил
народ, и вот пришли иноплеменники. В степях к востоку от Днепра произош-
ло в это время обычное явление, господство одной кочевой орды  сменилось
господством другой; узы, куманы или половцы, народ татарского  происхож-
дения и языка, заняли место печенегов, поразивши последних. В первый год
по смерти Ярослава половцы с ханом своим Болушем показались  в  пределах
Переяславского княжества; но на первый раз заключили мир со Всеволодом и
ушли назад в степи. Ярославичи, безопасные пока с этой стороны и не  за-
нятые еще усобицами, хотели нанести окончательное поражение  пограничным
варварам, носившим название торков; до смерти Ярослава  I  летописец  не
упоминал о неприязненных столкновениях наших князей с ними;  раз  только
мы видели наемную конницу их в походе Владимира на болгар. Но в 1059 го-
ду Всеволод уже ходил на торков и победил их; потом  в  1060  году  трое
Ярославичей вместе с Всеславом полоцким собрали, по выражению летописца,
войско бесчисленное и пошли на конях и в лодьях на торков. Торки,  услы-
хавши об этом, испугались и ушли в степь, князья погнались за беглецами,
многих побили, других пленили, привели в Русь и посадили по городам; ос-
тальные погибли в степях от сильной стужи, голода и мора. Но степи скоро
выслали мстителей за торков. В следующий же год пришли  половцы  воевать
на Русскую землю; Всеволод вышел к ним навстречу, половцы победили  его,
повоевали землю и ушли. То было первое зло от поганых и  безбожных  вра-
гов, говорит летописец. В 1068 году опять множество половцев  пришло  на
Русскую землю; в этот раз все три Ярославича вышли к ним  навстречу,  на
реку Альту, потерпели поражение и побежали: Изяслав и Всеволод - в Киев,
Святослав - в Чернигов. Киевляне, возвратившись в  свой  город,  собрали
(15 сентября) вече на торгу и послали сказать князю: "Половцы рассеялись
по земле: дай нам, князь, оружие и коней,  хотим  еще  биться  с  ними".
Изяслав не послушался; тогда народ стал против тысяцкого Коснячка:  вое-
вода городских и сельских полков, он не умел дать им победы;  теперь  не
принимает их стороны, не хочет идти с ними на битву, отговаривает  князя
дать им оружие и коней. Толпа отправилась с веча на гору, пришла на двор
Коснячков, но не нашла тысяцкого дома; отсюда пошли ко двору Брячиславо-
ву, остановились здесь подумать,  сказали:  "Пойдем,  высадим  своих  из
тюрьмы", и пошли, разделившись надвое: половина отправилась к тюрьме,  а
другая - по мосту ко двору княжескому. Изяслав сидел на сенях  с  дружи-
ною, когда толпа народу подошла и начала спор с князем; народ стоял вни-
зу, а Изяслав разговаривал с ним из окна. Как видно, слышались уже голо-
са, что надобно искать себе другого князя, который бы повел народ биться
с половцами, потому что один из бояр - Туки, брат Чудинов, сказал  Изяс-
лаву: "Видишь, князь, люди  взвыли:  пошли-ка,  чтоб  покрепче  стерегли
Всеслава". В это время другая половина народа, отворивши тюрьму,  пришла
также ко двору княжескому; тогда дружина начала говорить: "Худо,  князь!
пошли к Всеславу, чтоб подозвали его обманом к окошку и закололи". Изяс-
лав на это не согласился, и чего боялась дружина, то исполнилось:  народ
с криком двинулся к Всеславовой тюрьме. Изяслав, увидав это,  побежал  с
братом Всеволодом с своего двора; а народ, выведши Всеслава  из  тюрьмы,
поставил его середи двора княжеского, т. е. провозгласил князем,  причем
имение Изяслава все пограбили, взяли бесчисленное множество золота и се-
ребра. Изяслав бежал в Польшу.
   Между тем половцы опустошали Русь, дошли до Чернигова; Святослав соб-
рал несколько войска и выступил на них к Сновску;  половцев  было  очень
много, но Святослав не оробел, выстроил полки и сказал им:  "Пойдемте  в
битву! нам некуда больше деться". Черниговцы ударили, и  Святослав  одо-
лел, хотя у него было только три тысячи, а у половцев 12000; одни из них
были побиты, другие потонули в реке Снове, а князя их русские взяли  ру-
ками.
   Уже семь месяцев сидел Всеслав в Киеве, когда весною 1069 года явился
Изяслав вместе с Болеславом, королем польским, в русских пределах. Всес-
лав пошел к ним навстречу; но из Белгорода ночью, тайком от киевлян, бе-
жал в Полоцк, вероятно, боясь стать между двух  огней,  потому  что  ос-
тальные Ярославичи не могли ему благоприятствовать в борьбе с Изяславом.
Так, этому чародею удалось только дотронуться копьем до  золотого  стола
киевского, и, "обернувшись волком, побежал он ночью из Белгорода,  заку-
танный в синюю мглу". Киевляне, оставшись без князя, возвратились в свой
город, собрали вече и послали сказать Святославу и  Всеволоду  Ярослави-
чам: "Мы дурно сделали, что прогнали своего князя, а вот он теперь ведет
на нас Польскую землю; ступайте в город отца вашего! если же не  хотите,
то нам нечего больше делать: зажжем город и уйдем  в  Греческую  землю".
Святослав отвечал им: "Мы пошлем к брату: если пойдет  с  ляхами  губить
вас, то мы пойдем против него ратью, не дадим изгубить отцовского  горо-
да; если же хочет придти с миром, то пусть приходит с  малою  дружиною".
Киевляне утешились, а Святослав и  Всеволод  послали  сказать  Изяславу:
"Всеслав бежал; так не води ляхов к Киеву, противника у тебя  нет;  если
же не перестанешь сердиться и захочешь погубить город, то знай, что  нам
жаль отцовского стола". Выслушавши речи братьев, Изяслав повел  с  собою
только Болеслава да небольшой отряд поляков, а вперед послал в Киев сына
своего Мстислава. Мстислав, вошедши в город, велел избить  тех,  которые
освободили Всеслава, всего семьдесят человек, других ослепить, некоторые
при этом погибли невинно. Когда сам Изяслав приблизился к городу, то ки-
евляне встретили его с поклоном, и опять сел он на своем столе (2  мая).
Поляки Болеслава II подверглись такой же участи, как и предки их, прихо-
дившие в Русь с Болеславом I: их распустили на покорм по  волостям,  где
жители начали тайно убивать их, вследствие чего Болеслав  возвратился  в
свою землю. С известием о возвращении Изяслава  летописец,  по-видимому,
связывает известие о том, что этот князь перевел торг с Подола на гору.
   Казнивши тех киевлян, которые вывели из тюрьмы Всеслава,  Изяслав  не
медлил вооружиться против последнего: выгнал его из Полоцка, посадил там
сына своего Мстислава, а когда тот умер, то послал на его место  другого
сына, Святополка. Всеслав, сказано в летописи, бежал, но не  прибавлено,
куда; впрочем, это объясняется из следующего  известия,  что  Всеслав  в
1069 году явился перед Новгородом с толпами финского племени  води,  или
вожан, среди которых, следовательно, нашел он убежище и  помощь.  В  это
время в Новгороде княжил Глеб, сын Святослава черниговского, которого мы
видели в Тмутаракани. Новгородцы поставили против вожан полк, и бог  по-
собил новгородцам: они задали вожанам страшную сечу, последних пало мно-
жество, а самого князя Всеслава новгородцы отпустили ради бога. И  после
этого поражения Всеслав не отказался от борьбы; к храброму князю отовсю-
ду стекались богатыри; он успел набрать дружину,  выгнал  Святополка  из
Полоцка и, хотя был побежден другим Изяславичем у  Голотичьска,  однако,
как видно, успел удержаться на отцовском столе. Изяслав завел с ним  пе-
реговоры - о чем, неизвестно; известно только  то,  что  эти  переговоры
послужили поводом ко вторичному изгнанию Изяслава,  теперь  уже  родными
братьями. Это вторичное изгнание необходимо имеет связь с первым:  Изяс-
лав возвратился в Киев под условиями, которые предписали ему  братья;  в
городе не могли любить Изяслава и в то же время не могли не питать  рас-
положения к Святославу, который сдержал гнев брата,  который  с  горстью
дружины умел поразить толпы половцев, очистить от них Русь. Сын  Изясла-
ва, Мстислав, казнил киевлян, освободивших Всеслава, виновных  вместе  с
невинными, но тем дело еще не кончилось; гонения продолжались, и гонимые
находили убежище в Чернигове у Святослава. Так св.  Антоний,  основатель
Печерского монастыря, подвергнувшийся гневу великого князя, как приятель
Всеслава, был ночью взят и укрыт в Чернигове Святославом. Если  бы  даже
Святослав делал это единственно из любви и уважения к святому  мужу,  то
Изяслав с своей стороны не мог не оскорбиться приязнию брата к человеку,
в котором он видел врага своего. Эти обстоятельства должны были  возбуж-
дать в Святославе властолюбивые замыслы, питать надежду на их успех, а в
Изяславе возбуждать вражду к брату; и вот  между  Ярославичами  началась
вражда: они не ходят уже вместе в походы,  как  ходили  прежде;  Изяслав
один воюет с Всеславом, один вступает с ним в переговоры; по самой  при-
роде отношений между князьями последний  поступок  Изяслава  должен  был
возбудить негодование и подозрение в братьях; Святослав  начал  говорить
Всеволоду: "Изяслав сносится с Всеславом, на наше лихо; если не  предуп-
редим его, то прогонит он нас", - и успел возбудить Всеволода на Изясла-
ва. Летописец обвиняет во всем Святослава, говорит, что он хотел  больше
власти, обманул Всеволода; как бы то ни было, младшие братья вооружились
против старшего; Изяслав в другой раз принужден был выйти из Киева,  где
сел Святослав, отдавши Всеволоду Черниговскую волость; что в  Киеве  все
были за Святослава, доказывает удаление Изяслава без  борьбы;  летописец
говорит, что Святослав и Всеволод сели сперва на столе в селе  Берестове
и потом уже, когда Изяслав выехал из Киева, Святослав перешел в этот го-
род.
   Изяслав с сыновьями отправился опять в Польшу; как видно, на этот раз
он вышел из Киева не торопясь, успел взять с собою много имения; он  го-
ворил: "С золотом найду войско", позабывши слова деда Владимира,  что  с
дружиною добывают  золото,  а  не  с  золотом  дружину.  Изяслав  роздал
польским вельможам богатые подарки; они подарки взяли, но помощи не дали
никакой, и даже выслали его из своей страны. Чтоб объяснить себе это яв-
ление, мы должны бросить взгляд на состояние западных  славянских  госу-
дарств в это время. Мы видели, что вмешательство  Болеслава  Храброго  в
дела Богемии кончилось так же неудачно для него, как и  вмешательство  в
споры между русскими князьями. Поляки были изгнаны  из  Богемии,  родные
князья - Яромир и Олдрих стали княжить в стране, но недолго княжили мир-
но. Олдрих, по словам старой чешской песни, был "воин славный, в которо-
го бог вложил и мочь и крепость, в буйную голову дал разум  светлый".  В
1012 году он выгнал Яромира, за что - не знает ни  песня,  ни  летопись.
Императору Конраду II не нравилось, однако, единовластие у чехов: не раз
вызывал он Олдриха к себе, и когда тот, наконец, явился к нему,  то  был
заточен в Регенсбург. Яромир начал опять княжить в Богемии сообща с пле-
мянником Брячиславом, сыном Олдриховым, а между тем император  предложил
своему пленнику возвратиться на родину и княжить там  вместе  с  старшим
братом; Олдрих присягнул, что уступит брату половину земли, но как скоро
возвратился домой, то велел ослепить Яромира. По смерти Олдриха  единов-
ластителем земли стал сын его Брячислав I.  Мы  видели,  как  этот  дея-
тельный князь воспользовался невзгодою Польши по смерти Болеслава  Храб-
рого и расширил свои владения на счет Пястов, за что и слывет  восстано-
вителем чешской славы. По смерти Брячислава I в Богемии мы встречаем та-
кие же явления, какие видим и у нас на Руси с того  же  самого  времени,
именно с 1054 года, со смерти Ярослава I: мы видим, что и в Богемии  на-
чинает владеть целый род княжеский с переходом главного стола к старшему
в целом роде. По смерти Брячислава I великим князем, т. е. старшим в ро-
де (Dux principalis), становится старший сын его Спитигнев II; остальные
Брячиславичи были: Вратислав, Конрад, Яромир и Оттон. Как у нас  Яросла-
вичи, так и в Богемии Брячиславичи недолго жили в согласии: второй  Бря-
числавич, Вратислав, должен был сначала  искать  убежища  в  Венгрии  от
преследований старшего брата; однако  после,  помирившись  с  последним,
возвратился на родину и в 1061 году наследовал в старшинстве Спитигневу.
По смерти Вратислава II, по известному обычаю, мимо сыновей его,  насле-
довал старшинство брат его Конрад I, но княжил  только  восемь  месяцев:
это был последний из Брячиславичей, и по смерти его, в 1092 году, высту-
пает второе поколение, внуки Брячислава I. В Польше Казимиру Восстанови-
телю (Restaurator) наследовал в 1058 году сын его Болеслав II Смелый. За
два года перед тем умер император Генрих III;  смуты,  последовавшие  во
время малолетства сына и преемника его Генриха IV,  потом  борьба  этого
государя с немецкими князьями и с папою  надолго  освободили  Польшу  от
влияния Империи, и Болеслав Смелый, пользуясь этою свободою,  имел  воз-
можность с честью и выгодою для Польши установить свои отношения  к  со-
седним странам. Мы видели, что с его помощью Изяслав получил опять Киев;
с помощью же Болеслава успел овладеть престолом и венгерский король  Бе-
ла, сыновья которого удержались в Венгрии также благодаря польскому ору-
жию. С чехами Болеслав вел почти постоянную войну: в то  время  как  наш
Изяслав вторично явился к польскому двору (1075 г.), Болеслав  воевал  с
Вратиславом чешским, который находился в тесном союзе с императором Ген-
рихом IV; очень вероятно, что эти обстоятельства не позволяли  Болеславу
подать помощь русскому князю, который, будучи принужден оставить Польшу,
принял совет деда, маркграфа саксонского, и поехал в Майнц просить  зас-
тупления у врага Болеславова, императора Генриха IV. Таким образом, кня-
жеские междоусобия на Руси доставляли случай немецкому императору  расп-
ространить свое влияние и на эту страну: но, во-первых, благодаря  отда-
ленности Руси это влияние не могло никогда быть очень сильно; во-вторых,
обстоятельства, в которых находился теперь император, были такого  рода,
что помогли даже и Польше высвободиться из-под его  влияния.  Приняв  от
Изяслава богатые дары, Генрих IV послал к Святославу с требованием возв-
ратить Киев старшему брату и с угрозою войны в случае сопротивления. Ра-
зумеется, что дело должно было и ограничиться одною  угрозою.  Летописец
говорит, что когда немецкие послы пришли к Святославу, то он, желая пох-
вастать перед ними, показал им свою казну, и будто бы послы, увидав мно-
жество золота, серебра и дорогих тканей, повторили старые слова Владими-
ра Святого: "Это ничего не значит, потому что лежит мертво: дружина луч-
ше, с нею можно доискаться и больше этого". Летопись прибавляет, что бо-
гатство Святослава, подобно богатству Езекии, царя иудейского,  рассыпа-
лось розно по смерти владельца. Из этих слов летописца можно видеть, что
современники и ближайшие потомки с неудовольствием смотрели на поведение
старших Ярославичей, которые не следовали  примеру  деда  и  копили  бо-
гатства, полагая на них всю надежду, тогда как  добрый  князь,  по  гос-
подствовавшему тогда мнению, не должен был ничего скрывать для себя,  но
все раздавать дружине, при помощи которой он никогда не мог иметь недос-
татка в богатстве.
   Если Изяслав обратился за помощью к императору Генриху IV, врагу  Бо-
леслава Смелого, то Святослав по единству выгод должен был спешить  зак-
лючением союза с польским князем, и точно мы видим, что молодые князья -
Олег Святославич и Владимир Всеволодович ходили на помощь  к  полякам  и
воевали чехов, союзников императорских.
   Изяслав, не получив успеха при дворе  Генриха,  обратился  к  другому
владыке Запада, папе Григорию VII,  и  отправил  в  Рим  сына  своего  с
просьбою возвратить ему стол властию св. Петра:  как  в  Майнце  Изяслав
обещал признать зависимость свою от императора, так в Риме сын его  обе-
щал подчиниться апостольскому престолу. Следствием этих переговоров было
то, что Григорий писал к Болеславу с увещанием отдать сокровища,  взятые
у Изяслава. Быть может, папа уговаривал также польского князя подать по-
мощь Изяславу против братьев, которую тот, наконец, и действительно  по-
дал. Для объяснения этого поступка мы не нуждаемся, впрочем, в предполо-
жении о папских увещаниях: есть известие, которое одно объясняет его со-
вершенно удовлетворительно. По этому известию, чешский князь  Вратислав,
узнав о союзе Болеслава с младшими Ярославичами, о движении Олега и Вла-
димира к чешским границам, прислал к Болеславу просить  мира  и  получил
его за 1000 гривен серебра. Болеслав послал сказать об этом Олегу и Вла-
димиру, но те велели отвечать ему, что не могут без стыда отцам своим  и
земле возвратиться назад, ничего не сделавши, пошли  вперед  взять  свою
честь и ходили в земле Чешской четыре месяца, т. е. опустошали ее:  Вра-
тислав чешский прислал и к ним с предложением о  мире;  русские  князья,
взявши свою честь и 1000 гривен серебра, помирились. Нет  сомнения,  что
этот поступок рассердил Болеслава, который потому  и  решился  помочь  в
другой раз Изяславу. Между тем умер Святослав в 1076 году. Всеволод  сел
на его место в Киеве зимою, а на лето должен был выступить против  Изяс-
лава, который шел с польскими полками; на Волыни  встретились  братья  и
заключили мир: Всеволод уступил Изяславу старшинство и Киев, а  сам  ос-
тался по-прежнему в Чернигове. Помощь поляков не могла быть бескорыстна,
и потому очень вероятны известия, по которым Изяслав поплатился  за  нее
Червенскими городами.
   Мир между Ярославичами не принес мира Русской земле: было много  пле-
мянников, которые хотели добыть себе волостей. Всеслав полоцкий не хотел
сидеть спокойно на своем столе,  начал  грозить  Новгороду,  как  видно,
пользуясь смертию Святослава и предполагаемою усобицею между Изяславом и
Всеволодом. Сын последнего, Владимир, ходил зимою 1076 года к  Новгороду
на помощь его князю Глебу, без сомнения, против Всеслава.  Летом,  после
примирения и ряда с Изяславом, Всеволод вместе с сыном Владимиром  ходил
под Полоцк; а на зиму новый поход: ходил  Мономах  с  двоюродным  братом
своим, Святополком Изяславичем, под Полоцк и обожгли этот  город;  тогда
же Мономах с половцами опустошил Всеславову волость до Одрьска; здесь  в
первый раз встречаем известие о наемном войске из половцев  для  междоу-
собной войны.
   На северо-западе нужно было постоянно сторожить чародея Всеслава; а с
юго-востока начали грозить новые войны, и не от одних степных  варваров,
но от обделенных князей, которые приводили последних.  Мы  видели,  что,
кроме Владимира новгородского, умерли еще двое младших Ярославичей,  Вя-
чеслав и Игорь, оставя сыновей, которым, по обычаю, отчин не дали и дру-
гими волостями не наделили; изгои подросли и стали сами искать себе  во-
лостей. В то время как Святослав умер, а Всеволод выступил против  Изяс-
лава, Борис, сын Вячеслава смоленского, воспользовался удалением дяди  и
сел в Чернигове; но мог держаться там только восемь дней и убежал в Тму-
таракань, где княжил один из Святославичей, Роман, После Святослава  ос-
талось пять сыновей: Глеб, Олег, Давид, Роман, Ярослав. При  жизни  отца
Глеб сидел в Новгороде, Олег - во Владимире-Волынском, Роман - в  Тмута-
ракани, о Давиде неизвестно, Ярослав был очень молод. Роман тмутараканс-
кий принял Бориса Вячеславича, но за ним должен был дать убежище и  род-
ным братьям, потому что Изяслав не хотел дать волостей детям Святославо-
вым. Глеб был изгнан из Новагорода; Олег выведен из Владимира; Глеб  по-
гиб далеко на севере, в странах чуди заволоцкой; Олег ушел сначала  было
в Чернигов, к дяде Всеволоду, от которого мог ждать больше милости,  чем
от Изяслава; но и Всеволод или не хотел, или не мог наделить Святослави-
ча волостью, и тот отправился к братьям в Тмутаракань, известное убежище
для всех изгнанников, для всех недовольных. Выгнавши племянников,  Ярос-
лавичи распорядились волостями в пользу своих детей: Святополка  Изясла-
вича посадили в Новгороде, брата его Ярополка - в  Вышгороде,  Владимира
Всеволодовича Мономаха - в Смоленске. Но изгнанные князья не могли  жить
праздно в Тмутаракани: в 1078 году Олег  и  Борис  привели  половцев  на
Русскую землю и пошли на Всеволода; Всеволод вышел против  них  на  реку
Сожицу (Оржицу), и половцы победили Русь, которая потеряла много знатных
людей: убит был Иван Жирославич, Туки, Чудинов брат. Порей и многие дру-
гие. Олег и Борис вошли в Чернигов, думая, что  одолели;  Русской  земле
они тут много зла наделали, говорит летописец. Всеволод пришел  в  брату
Изяславу в Киев и рассказал ему свою беду; Изяслав отвечал  ему:  "Брат!
не тужи, вспомни, что со мною самим случилось! во-первых, разве не  выг-
нали меня и именья моего не разграбили? потом в чем я провинился, а  был
же выгнан вами, братьями своими? не скитался ли я по чужим землям ограб-
ленный, а зла за собою не знал никакого. И теперь, брат, не  станем  ту-
жить: будет ли нам часть Русской земле, то обоим, лишимся ли ее, то  оба
же вместе; я сложу свою голову за тебя". Такими словами он утешил Всево-
лода и велел собирать войско от мала до велика;  другого  не  оставалось
больше ничего делать, потому что Святославичи, конечно, не оставили бы в
покое Изяслава, главного врага своего. Изяслав выступил в поход с  сыном
своим Ярополком, Всеволод - с сыном Владимиром.  Последний  находился  в
Смоленске, когда узнал о вторжении изгнанных князей; поспешил на  помощь
к отцу и оружием проложил себе путь сквозь половецкие полки к Переяслав-
лю, где нашел Всеволода, пришедшего с битвы на Сожице. Ярославичи с  сы-
новьями пошли к Чернигову, жители которого затворились от них, хотя Оле-
га и Бориса не было в городе; есть известие, что они ездили  в  Тмутара-
кань собирать новое войско. Чернигов имел двойные стены; князья  присту-
пили к внешней ограде (городу); Мономах отбил восточные ворота, и  внеш-
ний город был сожжен, после чего жители убежали во внутренний. Но  Ярос-
лавичи не имели времени приступить к последнему, потому что пришла весть
о приближении Олега и Бориса; получивши ее, Изяслав и Всеволод рано  ут-
ром отошли от Чернигова и отправились навстречу к  племянникам,  которые
советовались, что им делать? Олег говорил Борису: "Нельзя нам стать про-
тив четырех князей; пошлем лучше к дядьям с просьбою о мире"; Борис  от-
вечал: "Ты стой - смотри только, я один пойду на них на всех".  Пошли  и
встретились с Ярославичами у села на Нежатине Ниве; полки сошлись, и бы-
ла сеча злая: во-первых, убили Бориса, сына Вячеславова; Изяслав стоял с
пешими полками, как вдруг наехал один из неприятельских воинов и  ударил
его в плечо копьем: рана была смертельная. Несмотря на убиение двух кня-
зей с обеих сторон, битва продолжалась; наконец, Олег побежал и едва мог
уйти в Тмутаракань (3 октября 1078 года). Тело Изяслава взяли,  привезли
в лодке и поставили против Городца, куда навстречу вышел весь город  Ки-
ев; потом положили тело на сани и повезли; священники и монахи провожали
его с пением; но нельзя было слышать пения за плачем и  воплем  великим,
потому что плакал по нем весь город Киев; Ярополк шел за телом и  причи-
тал с дружиною: "Батюшка, батюшка! не без печали ты пожил на этом свете;
много напасти принял от людей и от своей братьи; и вот теперь  погиб  не
от брата, а за брата сложил голову". Принесли и положили тело  в  церкви
Богородицы, в гробе мраморном. По словам летописца, Изяслав  был  красив
лицом, высок и полон, нравом незлобив, кривду ненавидел,  правду  любил;
лести в нем не было, прямой был человек и не  мстительный.  Сколько  зла
сделали ему киевляне! самого выгнали, дом разграбили, а он  не  заплатил
им злом за зло; если же кто скажет: он казнил Всеславовых освободителей,
то ведь не он это сделал, а сын его. Потом братья прогнали его, и ходил,
блуждал он по чужой земле; а когда сел на своем столе, и Всеволод прибе-
жал к нему побежденный, то Изяслав не сказал ему: "А вы что  мне  сдела-
ли?" и не заплатил злом за зло, а утешил, сказал: "Ты, брат, показал  ко
мне любовь, ввел меня на стол мой и назвал старшим: так и  я  теперь  не
помяну первой злобы: ты мне брат, а я тебе, и положу голову свою за  те-
бя", что и случилось; не сказал ему: "Сколько вы мне зла сделали, а  вот
теперь пришла и твоя очередь", не сказал: "Ступай, куда хочешь", но взял
на себя братнюю печаль и показал любовь великую. Смерть за брата,  прек-
расный пример для враждующих братий, заставил летописца и,  может  быть,
всех современников умилиться над участью Изяслава при господстве  непос-
редственных чувств. Однако и летописец  спешит  опровергнуть  возражение
насчет казни виновников Всеславова освобождения и складывает всю вину на
сына Изяславова, Мстислава: значит, это возражение  существовало  в  его
время; монах Киевопечерского монастыря должен был знать и о  последующих
гонениях, например на св. Антония; Всеволоду Изяслав простил, потому что
и прежде, как видно, этот Ярославич был мало виноват, да и после  загла-
дил свою вину; наконец, собственная безопасность принуждала Изяслава во-
оружиться против племянников; но детям Святославовым, конечно,  невинным
в деле отца, Изяслав не мог простить и отнял у них волости, себе и Русс-
кой земле на беду.
   Как бы ни было, первый старший или великий князь после Ярослава пал в
усобице. Все усобицы, которые мы видим при старшинстве Изяслава,  проис-
ходили оттого, что осиротелые племянники не получали волостей.  При  от-
сутствии отчинного права относительно отдельных волостей дядья  смотрели
на осиротелых племянников как на изгоев, обязанных по своему  сиротскому
положению жить из милости старших, быть довольными всем,  что  дадут  им
последние, и потому или не давали им вовсе волостей, или  давали  такие,
какими те не могли быть довольны. Но если дядья считали для себя  выгод-
ным отсутствие отчинного права, то не могли находить для себя это выгод-
ным осиротелые племянники, которые, лишась преждевременною смертию отцов
надежды на старшинство в роде, хотели по крайней мере  достать  то,  чем
владели отцы, или хотя другую, но более или менее значительную  волость,
чтобы не быть лишенными Русской земли. Таким образом, мы видим, что пер-
вые усобицы на Руси произошли от отсутствия отчинного права в  отдельных
волостях, от стремления осиротелых князей-изгоев установить это право  и
от стремления старших не допускать до его  установления.  Князьям-изгоям
легко было доискиваться волостей: Русь граничила со степью,  а  в  степи
скитались разноплеменные варварские орды, среди которых легко было  наб-
рать войско обещанием добычи; вот почему  застепный  Тмутаракань  служит
постоянным убежищем для изгоев, которые возвращаются оттуда с  дружинами
отыскивать волостей.
   Мы видели деятельность изгоя Ростислава, сына Владимирова; у него ос-
тались сыновья в том же положении, следовательно, с теми же  стремления-
ми; мы видели судьбу изгоя Бориса Вячеславича; у него, как видно, не бы-
ло ни братьев, ни сыновей; но были сыновья у Игоря Ярославича - тоже из-
гои; к числу их Изяслав захотел присоединить еще и детей  Святославовых,
тогда как последние имели основание не считать себя изгоями: их отец был
старшим, умер на главном столе. Если Изяслав мог считать это старшинство
незаконным и мстить детям своего гонителя отнятием у  них  волостей,  то
Всеволод не имел на это никакого права: Изяслав был изгнан не одним Свя-
тославом, но Святославом и Всеволодом вместе; Всеволод признавал  изгна-
ние Изяслава справедливым, признавал  старшинство  Святослава  до  самой
смерти последнего; на каком же основании он мог считать сыновей  Святос-
лавовых изгоями, лишить их волостей? Несмотря на то, Всеволод, враждуя с
Святославичами за недавнее изгнание и пользуясь правом победы, не  думал
приглашать их в Русь, и тем готовил для себя и для потомков своих  новую
усобицу.
   Всеволод сел в Киеве, на столе отца своего и брата, взял себе все во-
лости русские, посадил сына своего Владимира в Чернигове,  а  племянника
Ярополка Изяславича - во Владимире-Волынском, придав к  нему  Туров.  Но
обделенные князья не могли долго оставить его в покое. В 1079 году явил-
ся Роман Святославич с половцами у Воина, Всеволод вышел навстречу, стал
у Переяславля и успел заключить мир с половцами,  разумеется,  давши  им
верное вместо неверного, обещанного Романом. Половцы не только не сдела-
ли для Романа того, за чем пришли, но даже убили его на возвратном  пути
вследствие ссоры, которую завел Роман с их князьями за обман, как  гово-
рит одно очень вероятное известие. Впрочем, из последующих известий  ле-
тописи видно, что виновниками убийства Романова были собственно  не  по-
ловцы, а козары, знак, что Романове ополчение было  сбродное  из  разных
народов и что козары после разрушения своего  царства  существовали  еще
как особый народ и играли некоторую роль на степных  берегах  Черного  и
Азовского морей. Убив Романа, козары и  половцы,  разумеется,  не  могли
жить в мире с братом его Олегом, и потому, как сказано в  летописи,  они
заточили его за море, в Царьград, откуда его отправили на остров  Родос,
нет сомнения, что козары и половцы могли сделать это  не  иначе,  как  с
согласия императора, для которого, вероятно, русские  изгои  были  также
опасными соседями: это ясно видно из судьбы Ростиславовой; очень вероят-
но, что заточение Олега произошло и не  без  ведома  Всеволода,  который
воспользовался им и послал в Тмутаракань своего посадника Ратибора.
   Но Тмутаракань недолго оставалась без изгоев; через год  бежали  туда
из владимиро-волынских волостей сын Игоря Ярославича, Давыд, и  сын  из-
вестного уже нам Ростислава Владимировича, Володарь; они выгнали Ратибо-
ра и селя в Тмутаракани; но сидели недолго: чрез год возвратился туда из
изгнания Олег, схватил Давыда и Володаря, сел опять в Тмутаракани, пере-
бил козар, которые были советниками на убиение Романа и на его собствен-
ное изгнание, а Давыда и Володаря отпустил. Лишенные убежища в  Тмутара-
кани, эти князья должны были думать о других средствах - как  бы  добыть
себе волостей. В 1084 году Ростиславичи, по словам летописи, выбежали от
Ярополка, следовательно, ясно, что они жили у него во Владимире без  во-
лостей; выбежали, не сказано куда, потом возвратились с войском и выгна-
ли Ярополка из Владимира. С кем возвратились Ростиславичи, откуда  взяли
дружину, как могли безземельные князья выгнать Ярополка из его  волости?
На все эти вопросы не дает ответа летопись; но и ее краткие известия мо-
гут показать нам, как легко было тогда добыть дружину; ясно  также,  что
Ростиславичи не могли выгнать Ярополка, не приобретя себе многочисленных
и сильных приверженцев во Владимире. Всеволод послал против  Ростислави-
чей сына своего Мономаха, который прогнал  их  из  Владимира  и  посадил
здесь опять Ярополка. В летописи об этом сказано так, как будто  бы  все
сделалось вдруг; но из собственных слов Мономаха  видно,  что  борьба  с
Ростиславичами кончилась нескоро, потому что он ходил к  Изяславичам  за
Микулин, в нынешнюю Галицию и потом два раза ходил к Ярополку на  Броды,
весною и зимою. Счастливее Ростиславичей был Давыд Игоревич: он  ушел  с
своею дружиною в днепровские устья, захватил здесь греческих купцов, от-
нял у них все товары; но от греческой торговли зависело богатство и зна-
чение Киева, следовательно, богатство казны великокняжеской, и вот  Все-
волод принужден был прекратить грабежи Давыда обещанием дать волость  и,
точно, назначил ему Дорогобуж на Волыни, Но этим распоряжением  Всеволод
не прекратил, а еще более усилил княжеские  распри:  Ярополк  Изяславич,
князь волынский, в отдаче Дорогобужа Давыду видел обиду себе,  намерение
Всеволода уменьшить его волость, и потому начал злобиться на  Всеволода,
собирать войско, по наущению злых советников, прибавляет летописец.  Уз-
нав об этом, Всеволод послал против него сына своего Владимира,  и  Яро-
полк, оставя мать в Луцке, бежал в Польшу. Луцк сдался Мономаху, который
захватил здесь мать, жену Ярополкову, дружину его и  все  имение,  а  во
Владимире посадил Давыда Игоревича. Вероятно, в это время Червенские го-
рода, область последующего Галицкого княжества, были утверждены за  Рос-
тиславичами, потому что после мы видим старшего из них - Рюрика князем в
Перемышле; очень вероятно также, что эта область была отнята Ростислави-
чами у поляков, союзников Ярополковых, не без согласия Всеволода.  Но  в
следующем году Ярополк пришел из Польши, заключил мир с Мономахом и  сел
опять в Владимире; вероятно,  такому  обороту  дел  много  содействовала
прежняя дружба Мономаха к Ярополку, благодарность  старого  Всеволода  к
отцу его, Изяславу, и нежелание ссориться с сыновьями последнего, из ко-
торых старший должен был получить старшинство  по  смерти  Всеволодовой.
Ярополк, однако, недолго пользовался возвращенною волостию: посидев нес-
колько дней во Владимире, он поехал в Звенигород, один из городов галиц-
ких; когда князь дорогою лежал на возу, то какой-то Нерадец, как  видно,
находившийся в дружине и ехавший подле на  лошади,  ударил  его  саблею;
Ярополк приподнялся, вынул из себя саблю и громко  закричал:  "Ох,  этот
враг меня покончил!" Нерадец бежал в Перемышль к Рюрику Ростиславичу,  а
Ярополк умер от раны; отроки взяли его тело и повезли сперва  во  Влади-
мир, а потом в Киев, где и погребли его в церкви св. Петра, которую  сам
начал строить. В Киеве сильно плакали на похоронах  Ярополка;  летописец
также жалеет об этом князе, говорит, что он много принял бед,  без  вины
был изгнан братьями,  обижен,  разграблен  и,  наконец,  принял  горькую
смерть; был он, по словам летописца, тих,  кроток,  смирен,  братолюбив,
давал каждый год десятину в Богородичную киевскую церковь от всего свое-
го имения и просил у бога такой же смерти, какая постигла Бориса и  Гле-
ба; бог услышал его молитву, заключает летописец. О причине убийства ле-
тописец говорит глухо: Нерадец, по его словам, убил Ярополка, будучи на-
учен от дьявола и от злых людей; вспомним  сказанное  нами  прежде,  что
Ростиславичи могли овладеть Владимиром  только  с  помощью  приверженцев
своих, следовательно, людей неприязненных Ярополку; люди, желавшие преж-
де его изгнания, теперь не могли охотно видеть  его  восстановление.  Но
убийца бежал к Ростиславичу в Перемышль: это одно  обстоятельство  могло
заставить современников сильно заподозрить Ростиславичей, если они и  не
были совершенно убеждены в действительном участии последних в  деле  Не-
радца; после Давыд Игоревич прямо говорил, что Ярополк был убит  Ростис-
лавичами. С первого разу кажется, что Ростиславичи или один из них,  Рю-
рик, не имели достаточного основания решиться на подобное дело;  скорее,
казалось бы, можно было заподозрить Давыда  Игоревича,  и  по  характеру
последнего, да и потому, что он больше всех терял с восстановлением Яро-
полка на владимирском столе. Но об участии Давыда нет ни малейшего наме-
ка в летописи, сам Давыд после, говоря Святополку об убиении брата  его,
не мог выдумать об участии Ростиславичей и объявить об  этом  Святополку
за новость; если бы современники подозревали Давыда, то и летописец сам,
и Святополк Изяславич, и киевляне на вече, и князья на съезде не  преми-
нули бы упомянуть об этом по случаю злодейства Давыдова  над  Васильком.
Если летописец не указывает прямо на Ростиславичей  то  это  доказывает,
что у современников не было достаточных улик против них; но не без наме-
рения летописец выставляет бегство Нерадца к Рюрику в Перемышль. Что ка-
сается до побуждений, то мы не знаем подробностей: знаем только то,  что
Ростиславичи жили у Ярополка, приобрели средства выгнать его из Владими-
ра, но потом сами были выгнаны в его пользу;  здесь  очень  легко  могло
быть положено начало смертельной вражды; Ростиславичи могли думать,  что
никогда не будут безопасны в своей волости, тюка враг их будет сидеть во
Владимире; обратим внимание еще на одно обстоятельство:  посидевши  мало
времени во Владимире, Ярополк отправился к Звенигороду; мы не знаем, за-
чем предпринял он это путешествие? мы не знаем еще, кому  принадлежал  в
это время Звенигород? очень вероятно, что Ростиславичам; очень вероятно,
что выражение летописца: "Иде Звенигороду", означает поход воинский. На-
конец, что касается до характера Рюрика Ростиславича, то мы знаем об нем
только то, что он выгнал Ярополка из Владимира и потом принял к себе его
убийцу: эти два поступка нисколько не ручаются  нам  за  его  нравствен-
ность.
   В том же 1046 году Всеволод сам предпринимал  поход  к  Перемышлю  на
Ростиславичей, и поход этот не мог быть без  связи  с  предшествовавшими
событиями. Но с Ростиславичами, как видно из последующих событий, трудно
было воевать: поход кончился ничем,  потому  что  Ростиславичи  остались
по-прежнему в своей волости. Так кончились пока  смуты  на  Волыни;  но,
кроме этих смут и борьбы на востоке с Святославичами, шла еще борьба  со
Всеславом полоцким. По принятии  Всеволодом  старшинства  Всеслав  обжег
Смоленск, т. е. пожег посады около крепости или города; Мономах из  Чер-
нигова погнался за ним наспех о двух конях (т. е. дружина взяла с  собою
по паре коней для перемены); но чародея Всеслава трудно было настигнуть:
Мономах не застал его под Смоленском и пошел по его  следам  в  Полоцкую
волость, повоевал и пожег землю. Потом в другой раз пошел Мономах с чер-
ниговцами и половцами к Минску, нечаянно напал на город и не  оставил  у
него ни челядина, ни скотины, по его собственному выражению, В 1093 году
умер последний из Ярославичей, Всеволод, 64 лет. Летописец говорит,  что
этот князь был измлада боголюбив, любил правду, был  милостив  к  нищим,
чтил епископов и священников, но особенно любил монахов,  давал  им  все
потребное; был также воздержан и за то любим отцом своим. Летописец при-
бавляет, что в Киеве Всеволоду было гораздо больше хлопот, чем в Переяс-
лавле; хлопотал он все с племянниками, которые  просили  волостей:  один
просил той, другой этой, он все их мирил и раздавал волости. К этим  за-
ботам присоединились болезни, старость, и стал он любить молодых,  сове-
товаться с ними, а молодые старались отдалять  его  от  прежней,  старой
дружины; до людей перестала доходить княжая правда,  тиуны  начала  гра-
бить, брать несправедливо пени при суде; а Всеволод ничего этого не знал
в своих болезнях. Нам нет нужды разуметь здесь под молодыми именно моло-
дых летами; трудно предположить, что Всеволод на  старости  лет  покинул
своих ровесников и окружил себя юношами; если обратить внимание на  пос-
ледующие явления, то можем легче объяснить смысл слов летописца: под мо-
лодыми людьми разумеются у него люди новые; новая  дружина,  приведенная
из Переяславля и Чернигова противополагается дружине первой: князья, пе-
ремещаясь из одной волости в другую, с младшего стола на старший, приво-
дили с собою свою дружину, которую,  разумеется,  предпочитали  дружине,
найденной в новом княжестве, оставшейся  после  прежнего  князя;  отсюда
проистекала невыгода, во-первых, для народа,  потому  что  пришельцы  не
соблюдали выгод чуждой для них области и старались  наживаться  на  счет
граждан; во-вторых, для старых бояр,  которых  пришельцы  отстраняли  от
важных должностей, от княжеского расположения, заезжали их,  по  местни-
ческому позднейшему выражению. Каково было грабительство тиунов  княжес-
ких при Всеволоде, свидетельствуют слова лучших киевлян,  что  земля  их
оскудела от рати и от продаж. Так сошло с поприща первое поколение Ярос-
лавичей; при первом уже из них начались усобицы вследствие изгнания оси-
ротелых племянников; при первом уже из  них  был  нарушен  порядок  пре-
емства, и это нарушение увеличило число изгоев и, следовательно, усилило
усобицы, жертвою которых пало три князя; переходы князей  из  волости  в
волость вследствие родовых счетов показали уже народу всю невыгоду тако-
го порядка вещей, особенно в княжение Всеволода, когда новые  дружинники
разорили Киевскую землю, земля разорялась также  ратью,  набеги  степных
варваров не прекращались, и в челе половцев народ видел русских  князей,
приходивших искать волостей в Русской земле, которую безнаказанно пусто-
шили их союзники; начались те времена, когда по земле  сеялись  и  росли
усобицы, и в княжих крамолах сокращался век  людской,  когда  в  Русской
земле редко слышались крики земледельцев, но часто каркали вороны,  деля
себе трупы, часто говорили свою речь галки, собираясь лететь на добычу.
   Из внешних отношений на первом плане, как прежде, так и теперь,  была
борьба с степными варварами, из которых главное место занимали  половцы.
Мы упоминали о войнах с ними по поводу княжеских усобиц. Но, кроме того,
они часто набегали и без всякого повода. В удачных битвах с этими варва-
рами за Русскую землю начал славиться и приобретать народную любовь  сын
Всеволода, знаменитый Мономах: 12 удачных битв выдержал он с половцами в
одно княжение отца своего; если половцы помогали русским  князьям  в  их
усобицах, зато и Мономах иногда ходил на варваров, ведя с собою варваров
же из других племен. Мы видели, что Ярославичи, свободные еще от усобиц,
нанесли сильное поражение торкам, заставили часть их поселиться в преде-
лах Руси и признать свою зависимость от нее; но в 1080 году торки, посе-
ленные около Переяславля и потому названные в  летописи  переяславскими,
вздумали возвратить себе независимость и заратились; Всеволод послал  на
них сына своего Мономаха, и тот победил торков. На севере шла  борьба  с
финскими и литовскими племенами. К первым годам княжения Изяславова  от-
носится победа его над голядами; следовательно, народонаселение нынешне-
го Можайского и Гжатского уездов не было еще подчинено до этого времени,
и неудивительно: оно оставалось в стороне от главных путей,  по  которым
распространялись русские владения. В 1055 году посадник Остромир ходил с
новгородцами на чудь и овладел там городом Осек Декипив, т. е. Солнечная
рука; в 1060 году сам Изяслав ходил на сосолов  и  заставил  их  платить
дань; но скоро они выгнали русских сборщиков дани, пожгли город Юрьев  и
окольные селения до самого Пскова: псковичи и  новгородцы  вышли  к  ним
навстречу, сразились и потеряли 1000 человек, а сосолов пало  бесчислен-
ное множество. На северо-востоке было враждебное столкновение с болгара-
ми, которые в 1088 году взяли Муром.
   На западе Ростиславичи боролись с поляками: особенно  в  этой  борьбе
стал знаменит третий брат - Василько. Мы видели что Болеслав II  Смелый,
пользуясь смутами в империи, умел восстановить прежнее значение  Польши,
которое потеряла она по смерти Болеслава I Храброго; но, будучи счастлив
в борьбе со внешними врагами, Болеслав Смелый не мог осилить внутренних:
принятие королевского титула, стремление усилить свою власть на счет па-
нов, строгие поступки с ними, умерщвление краковского епископа Станисла-
ва возбудили ненависть панов и духовенства, следствием чего было  изгна-
ние Болеслава Смелого и возведение на престол брата его, слабого Владис-
лава - Германа. Владислав вверился во всем палатину Сецеху, который  ко-
рыстолюбием и насильственными поступками возбудил всеобщее  негодование.
Недовольные встали под предводительством  побочного  сына  Владиславова,
Збигнева; в эту усобицу вмешались чехи, а, с другой  стороны,  Владислав
должен был вести упорную борьбу с поморскими  славянами.  Легко  понять,
что при таких обстоятельствах Польша не только не могла обнаружить свое-
го влияния на дела Руси, но даже не могла с успехом бороться против  Ва-
силька Ростиславича, который с половцами пустошил ее области.
   Мы рассмотрели внутреннее и внешнее отношения на Руси при первом  по-
колении Ярославичей, видели деятельность князей;  в  заключение  обратим
внимание на других деятелей, на мужей из дружины княжеской, имена  кото-
рых кое-где попадаются в летописи. Прежде всего мы встречаем имя  Остро-
мира, посадника новгородского; сын его Вышата убежал с Ростиславом  Вла-
димировичем в Тмутаракань; об нем больше нет известий. Но вместе с Выша-
тою спутником Ростислава назван также какой-то Порей; Порей был убит  на
Сожице против половцев в 1078 году; если это тот самый Порей, то значит,
что по смерти Ростислава он перешел в дружину Всеволода, Мы видели,  что
в 1067 году в Киеве при Изяславе был тысяцким Коснячко, вероятно, бежав-
ший вместе с Изяславом; этот же Коснячко был с Изяславом при  установле-
нии Правды; со стороны Святослава из Чернигова был при этом  деле  Пере-
нег, со стороны Всеволода из Переяславля - Никифор;  если  Коснячко  был
тысяцким в Киеве, то можем заключить, что Перенег имел в то время  такую
же должность в Чернигове, Никифор - в Переяславле; если так, то любопыт-
но, что для установления Правды собираются тысяцкие, имевшие близкое от-
ношение к городскому народонаселению. Не знаем, кто был тысяцким в Киеве
после первого возвращения Изяслава,  при  Святославе,  и  после  второго
возвращения Изяслава; но при Всеволоде (в 1089 г.) эту должность занима-
ли Ян, сын Вышаты, знаменитого тысяцкого во времена Ярослава: как видно,
этот же самый Ян ходил при Святославе за данью на север. Потом мы встре-
чаем в летописи имена двух братьев Чудина и  Тукы:  имена  указывают  на
финское происхождение; Чудин после первого возвращения Изяславова держал
Вышгород (1072 г.): Тукы является действующим во время первого  изгнания
Изяславова; он советовал Изяславу стеречь крепче Всеслава; из этого вид-
но, как будто он принадлежал к дружине киевского князя; но потом,  после
второго возвращения Изяславова, мы видим его в дружине Всеволода: он вы-
ходит вместе с этим князем против половцев и погибает в битве при  Сожи-
це, значит, он перешел из дружины Изяслава в дружину Всеволода; впрочем,
могло быть, что он явился действующим лицом в означенном киевском  собы-
тии, принадлежа к дружине Всеволода, который прибежал в Киев с поля бит-
вы вместе с Изяславом; в таком случае любопытно, что  один  брат  служил
Изяславу а другой - Всеволоду. В битве при Сожице был убит еще Иван  Жи-
рославич, также муж из дружины Всеволода. При последнем, во время княже-
ния его в Киеве, видим Ратибора, которого он назначил посадником в  Тму-
таракань К чьей дружине принадлежал Берн,  упоминаемый  при  перенесении
мощей св. Бориса и Глеба, трудно решить: вероятно, к дружине  Святослава
черниговского.

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   СОБЫТИЯ ПРИ ВНУКАХ ЯРОСЛАВА I (1093 - 1125)

   Прежние причины усобиц. - Характер Владимира Мономаха. - Он  уступает
старшинство Святополку Изяславичу. - Характер  последнего.  -  Нашествие
половцев. - Олег Святославич в Чернигове. - Борьба с  ним  Святополка  и
Владимира. - Неудача Олега на севере. - Послание  Мономаха  к  Олегу.  -
Съезд князей в Любече и прекращение борьбы на востоке. -  Новая  усобица
на западе вследствие ослепления Василька Ростиславича. - Прекращение  ее
на Витичевском съезде.  -  Распоряжение  насчет  Новгорода  Великого.  -
Судьба Ярослава Ярополковича, племянника великого князя. - События в По-
лоцком княжестве. - Войны с половцами. - Борьба с другими соседними вар-
варами. - Связь с Венгриею. - Смерть великого князя Святополка. -  Киев-
ляне избирают Мономаха в князья себе. - Война с минским князем Глебом  и
с волынским Ярославом. - Отношение к грекам и половцам. - Смерть Монома-
ха. - Дружина при внуках Ярослава I.

   Не прошло полвека по смерти Ярослава Старого, как уже первое  поколе-
ние в потомстве его сменилось вторым, сыновья - внуками. Мы видели нача-
ло усобиц при первом поколении, видели их причины в стремлении  осироте-
лых князей добыть себе часть в  Русской  земле,  которой  не  давали  им
дядья; усобицы усилились, когда  Изяслав  был  изгнан  братьями,  когда,
возвратившись по смерти Святослава, он отнял прежние волости  у  сыновей
последнего, которые должны были искать убежища в отдаленной  Тмутаракани
и, если верить некоторым известиям, в Муроме. С выступлением на  поприще
внуков Ярославовых причины усобиц оставались прежние,  и  потому  должно
было ожидать тех же самых явлений, какими ознаменовано и правление сыно-
вей Ярославовых.
   Владимир Мономах с братом Ростиславом были в Киеве во время смерти  и
погребения отца своего; летописец говорит, что Мономах начал размышлять:
"Если сяду на столе отца своего, то будет у меня  война  с  Святополком,
потому что этот стол был прежде отца его", и, размыслив, послал за  Свя-
тополком в Туров, сам пошел в Чернигов, а брат его Ростислав - в Переяс-
лавль. Если Мономах единственным препятствием к занятию киевского  стола
считал старшинство, права Святополка Изяславича, то ясно, что он не  ви-
дал никаких других препятствий, именно  не  предполагал  препятствия  со
стороны граждан киевских, был уверен в их желании иметь его  своим  кня-
зем. Нет сомнения, что уже и тогда Мономах успел приобресть народную лю-
бовь, которою он так славен в нашей древней истории.  Мономах  вовсе  не
принадлежит к тем историческим деятелям, которые смотрят вперед,  разру-
шают старое, удовлетворяют новым потребностям общества: это было лицо  с
характером чисто охранительным. Мономах не возвышался над понятиями сво-
его века, не шел наперекор им, не хотел  изменить  существующий  порядок
вещей, но личными доблестями, строгим исполнением обязанностей прикрывал
недостатки существующего порядка, делал его не только сносным для  наро-
да, но даже способным удовлетворять его общественным  потребностям.  Об-
щество, взволнованное княжескими усобицами, столько потерпевшее от  них,
требовало прежде всего от князя, чтобы он свято исполнял свои  родствен-
ные обязанности, не которовался (не спорил) с братьею, мирил  враждебных
родичей, вносил умными советами наряд в семью; и вот  Мономах  во  время
злой вражды между братьями умел заслужить название братолюбца. Для людей
благочестивых Мономах был образцом благочестия: по свидетельству  совре-
менников, все дивились, как он исполнял обязанности, требуемые церковью.
Для сдержания главного зла - усобиц нужно было, чтобы  князья  соблюдали
клятву, данную друг другу: Мономах ни под каким предлогом не  соглашался
переступать крестного целования. Народ испытал уже  при  других  князьях
бедствие от того, что людям не доходила княжая правда,  тиуны  и  отроки
грабили без ведома князя: Мономах не давал  сильным  обижать  ни  худого
смерда, ни убогой вдовицы, сам оправливал (давал правду, суд) людей. При
грубости тогдашних нравов люди сильные не любили сдерживать своего  гне-
ва, причем подвергнувшийся ему платил жизнью;  Мономах  наказывал  детям
своим, чтобы они не убивали ни правого, ни  виноватого,  не  губили  душ
христианских. Другие князья позволяли себе невоздержание: Мономах  отли-
чался целомудрием. Обществу сильно не нравилось в князе корыстолюбие;  с
неудовольствием видели, что внуки и правнуки св. Владимира отступают  от
правил этого князя, копят богатство, сбирая его с тягостию  для  народа;
Мономах и в этом отношении был образцом добрых князей: с ранней молодос-
ти рука его простиралась ко всем, по свидетельству современников; никог-
да не прятал он сокровищ, никогда не считал он  денег,  но  раздавал  их
обеими руками; а между тем казна его была всегда полна, потому  что  при
щедрости он был образцом доброго хозяина, не смотрел на служителей,  сам
держал весь наряд в доме. Больше всех современных князей Мономах напоми-
нал прадеда своего, ласкового князя Владимира:  "Если  поедете  куда  по
своим землям (наказывает Мономах детям), не давайте отрокам обижать  на-
род ни в селах, ни на поле, чтоб вас потом не кляли. Куда  пойдете,  где
станете, напойте, накормите бедняка; больше всего чтите гостя, откуда бы
к вам ни пришел, добрый или простой человек или посол; не можете одарить
его, угостите хорошенько, напойте, накормите: гость по всем землям прос-
лавляет человека либо добрым, либо злым". Что детям наказывал, то и  сам
делал: позвавши гостей, сам служил им, и когда они ели и пили досыта, он
только смотрел на них. Кроме усобиц княжеских, земля терпела от беспрес-
танных нападений половцев; Мономах с ранней молодости стоял  на  стороже
Русской земли, бился за нее с погаными, приобрел имя доброго  страдальца
(труженика) за Русскую землю по преимуществу. В тот век народной  юности
богатырские подвиги Мономаха, его изумительная деятельность не могли  не
возбудить сильного сочувствия, особенно когда эти подвиги совершались на
пользу земле. Большую часть жизни провел он вне дома, большую часть  но-
чей проспал на сырой земле; одних дальних путешествий  совершил  он  83;
дома и в дороге, на войне и на охоте делал все сам, не давал себе  покою
ни ночью, ни днем, ни в холод, ни в жар; до света поднимался он с посте-
ли, ходил к обедне, потом думал с дружиною,  оправливал  (судил)  людей,
ездил на охоту, или так куда-нибудь, в полдень  ложился  спать  и  потом
снова начинал ту же деятельность. Дитя своего века, Мономах, сколько лю-
бил пробовать свою богатырскую силу на половцах, столько же любил пробо-
вать ее и на диких зверях, был страстный охотник: диких  коней  в  пущах
вязал живых своими руками; тур не раз метал его на  рога,  олень  бодал,
лось топтала ногами, вепрь на боку меч оторвал, медведь кусал, волк сва-
ливал вместе с лошадью. "Не бегал я для сохранения живота своего, не ща-
дил головы своей, - говорит он сам. - Дети! не бойтесь ни рати, ни  зве-
ря, делайте мужеское дело; ничто не может вам вредить, если бог не пове-
лит; а от бога будет смерть, так ни отец, ни мать, ни братья не отнимут;
божье блюдение лучше человеческого!" Но с этою отвагою, удалью, ненасыт-
ною жаждою деятельности в Мономахе  соединялся  здравый  смысл,  сметли-
вость, уменье смотреть на следствие дела,  извлекать  пользу;  из  всего
можно заметить, что он был сын доброго Всеволода и  вместе  сын  царевны
греческой. Из родичей Мономаха были и другие не менее храбрые князья, не
менее деятельные, как, например, чародей Всеслав полоцкий. Роман и  Олег
Святославичи; но храбрость, деятельность  Мономаха  всегда  совпадала  с
пользою для Русской земли; народ привык к этому явлению, привык верить в
доблести, благоразумие, благонамеренность Мономаха, привык считать  себя
спокойным за его щитом и потому питал к нему сильную привязанность,  ко-
торую перенес и на все его потомство. Наконец, после личных доблестей не
без влияния на уважение к Мономаху было и то, что он происходил по мате-
ри от царской крови; особенно, как видно, это было важно для  митрополи-
тов-греков и вообще для духовенства.
   Киевляне должны были желать, чтоб Мономах занял отцовское место;  они
могли желать этого тем более, что Мономах был им хорошо известен  и  из-
вестен с самой лучшей стороны, тогда как Святополк Изяславич жил  посто-
янно на отдаленном севере и только недавно, по смерти брата своего  Яро-
полка, перешел из Новгорода в Туров, без сомнения, для того, чтобы  быть
поближе к Киеву на случай скорой смерти Всеволода. Но мы видели причины,
которые заставляли Мономаха отказаться от старшего стола:  он  опасался,
что Святополк не откажется от своих прав и будет доискиваться их  оружи-
ем; Мономах должен был хорошо знать, к  чему  ведут  подобные  нарушения
прав; должен был также опасаться, что если Святополк будет грозить ему с
запада, то с востока Святославичи также не оставят его в покое. Киевляне
не могли не уважать основание, на котором Владимир отрекся от их  стола,
не могли не сочувствовать уважению к старшинству и притом не имели права
отвергать Святополка, потому что еще не знали его характера; и когда  он
явился из Турова в Киев по приглашению Мономаха, то граждане вышли к не-
му с поклоном и приняли его с радостию. Но радость их не могла быть про-
должительна: характер сына Изяславова представлял разительную противопо-
ложность с характером сына Всеволодова: Святополк был жесток, корыстолю-
бив и властолюбив без ума и твердости; Сыновья его были похожи на  отца.
Киевляне немедленно испытали неспособность своего нового  князя.  В  это
время пошли половцы на Русскую землю; услыхавши, что Всеволод умер,  они
отправили послов к Святополку с предложением мира, т. е. с  предложением
купить у них мир: Мономах говорит детям, что он в свою жизнь заключил  с
половцами девятнадцать миров, причем передавал им много своего  скота  и
платья. Святополк, по словам летописца, посоветовался при этом случае не
с большою дружиною отца и дяди своего, т. е. не с боярами киевскими,  но
с теми, которые пришли с ним, т. е. с дружиною, которую он привел из Ту-
рова или, вероятнее, из Новгорода; мы видим здесь, следовательно,  опять
ясную жалобу на заезд старых бояр пришлою дружиною нового князя, явление
необходимое при отсутствии отчинности, наследственности волостей; по со-
вету своей дружины Святополк велел посадить половецких послов в  тюрьму:
или жалели скота и платья на покупку мира, или  стыдились  начать  новое
княжение этою покупкою. Половцы, услыхавши о  заключении  послов  своих,
стали воевать, пришло их много, и обступили торческий город, т.  е.  го-
род, заселенный торками. Святополк испугался, захотел мира, отпустил по-
ловецких послов; но уже теперь сами половцы не хотели мира и  продолжали
воевать. Тогда Святополк начал собирать войско; умные люди говорили ему:
"Не выходи к ним, мало у тебя войска"; он отвечал: "У меня 800 своих от-
роков могут против них стать";  несмысленные  подстрекали  его:  "Ступай
князь!", а смышленные говорили: "Хотя бы ты пристроил  и  восемь  тысяч,
так и то было бы только впору; наша земля оскудела от рати и от  продаж:
пошли-ка лучше к брату своему Владимиру,  чтоб  помог  тебе".  Святополк
послушался и послал к Владимиру; тот собрал войско свое, послал и к бра-
ту Ростиславу в Переяславль, веля ему помогать Святополку, а сам пошел в
Киев. Здесь, в Михайловском монастыре, свиделся он с Святополком и нача-
лись у них друг с другом распри да которы; смышленные мужи говорили  им:
"Что вы тут спорите, а поганые губят Русскую землю; после  уладитесь,  а
теперь ступайте против поганых либо с миром, либо  с  войною".  Владимир
хотел мира, а Святополк хотел рати; наконец, уладились, поцеловали крест
и пошли втроем - Святополк, Владимир и Ростислав - к Треполю. Когда  они
пришли к реке Стугне, то, прежде чем переходить ее, созвали  дружину  на
совет и начали думать. Владимир говорил: "Враг грозен; остановимся здесь
и будем с ним мириться". К совету этому пристали смышленные мужи - Ян  и
другие; но киевляне говорили: "Хотим биться, пойдем на ту сторону реки".
Они осилили и рать перешла реку, которая тогда сильно наводнилась.  Свя-
тополк, Владимир и Ростислав, исполчивши дружину, пошли: на правой  сто-
роне шел Святополк, на левой - Владимир, по середине - Ростислав; минули
Треполь, прошли и вал, и вот показались половцы  с  стрельцами  впереди.
Наши стали между двумя  валами,  поставили  стяги  (знамена)  и  пустили
стрельцов своих вперед из валов; а половцы  подошли  к  валу,  поставили
также стяги свои, налегли прежде всего на  Святополка  и  сломили  отряд
его. Святополк стоял крепко; но когда побежали люди, то  побежал  и  он.
Потом половцы наступили на Владимира; была у них брань  лютая;  наконец,
побежал и Владимир с Ростиславом; прибежав к реке Стугне,  стали  переп-
равляться вброд, и при этой переправе  Ростислав  утонул  перед  глазами
брата, который хотел было подхватить его, но едва сам не  утонул;  поте-
рявши брата и почти всю дружину, печальный Владимир пришел в Чернигов, а
Святополк сперва вбежал в Треполь, затворился, пробыл тут  до  вечера  и
ночью пришел в Киев. Половцы, видя, что одолели,  пустились  воевать  по
всей земле, а другие возвратились к торческому  городу.  Торки  противи-
лись, боролись крепко из города, убили много половцев; но те не переста-
вали налегать, отнимали воду, и начали изнемогать люди в городе от голо-
да и жажды; тогда торки послали сказать Святополку:  "Если  не  пришлешь
хлеба, то сдадимся"; Святополк послал; но обозу нельзя было  прокрасться
в город от половцев. Девять недель стояли они  под  Торческом,  наконец,
разделились: одни остались продолжать осаду, а  другие  пошли  к  Киеву;
Святополк вышел против них на реку Желань; полки сошлись, и опять  русс-
кие побежали; здесь погибло их еще больше, чем у Треполя; Святополк при-
шел в Киев сам-третей только, а половцы возвратились к Торческу. Лукавые
сыны Измайловы, говорит летописец, жгли села и гумна и много церквей за-
палили огнем; жителей били, оставшихся в живых мучили, уводили  в  плен;
города и села опустели; на полях, где прежде паслись стада коней, овец и
волов, теперь все стало пусто, нивы поросли: на них живут  звери.  Когда
половцы с победою возвратились к Торческу, то жители, изнемогши от голо-
да, сдались им. Половцы, взявши город, запалили его, а  жителей,  разде-
ливши, повели в вежи к сердоболям и сродникам своим, по выражению  лето-
писца. Печальные, изнуренные голодом и жаждою,  с  осунувшимися  лицами,
почерневшим телом, нагие,  босые,  исколотые  терновником,  шли  русские
пленники в степи, со слезами рассказывая друг другу, откуда кто родом  -
из какого города или из какой веси.
   Святополк, видя, что нельзя ничего взять силою, помирился с  половца-
ми, разумеется, заплативши им сколько хотели, и женился на  дочери  хана
их Тугоркана. Но в том же 1094 году половцы явились опять, и на этот раз
ими предводительствовал Олег Святославович из Тмутаракани: жестокое  по-
ражение, потерпенное двоюродными братьями в прошлом  году  от  половцев,
дало Олегу надежду получить не только часть в Русской земле,  но  и  все
отцовские волости, на которые он с братьями  имел  полное  право:  внуки
Ярослава находились теперь друг к другу по роду и, следовательно, по во-
лостям точно в таком же отношении, в каком находились прежде сыновья,  а
считать себя изгоем Олег не хотел. Он пришел к Чернигову, где осадил Мо-
номаха в остроге; окрестности города,  монастыри  были  выжжены;  восемь
дней билась с половцами дружина Мономахова и не пустила их в острог; на-
конец, Мономах пожалел христианской крови, горящих сел, монастырей, ска-
зал: "Не хвалиться поганым", и отдал Олегу Чернигов, стол  отца  его,  а
сам пошел на стол своего отца, в Переяславль. Так описывает сам  Мономах
свои побуждения; нам трудно решить, на сколько присоединялся к  ним  еще
расчет на невозможность долгого сопротивления с  маленькою  дружиною,  в
которой по выезде его из Чернигова не было и ста человек, считая  вместе
с женами и детьми; мы видели, что большую часть  дружины  потерял  он  в
битве при Стугне, где пали все его бояре; попавшихся в плен он после вы-
купил, но их было, как видно, очень мало. С этою-то  небольшою  дружиною
ехал Мономах из Чернигова в Переяславль через полки половецкие;  варвары
облизывались на них, как волки, говорит сам Мономах, но напасть не  сме-
ли. Олег сел в Чернигове, а половцы пустошили окрестную страну: князь не
противился, он сам велел им воевать, ибо другим нечем ему было заплатить
союзникам, доставившим ему отцовскую волость. "Это уже в третий раз, го-
ворит летописец, навел он поганых на Русскую землю; прости, господи, ему
этот грех, потому что много христиан было погублено, а  другие  взяты  в
плен и расточены по разным землям". На Руси Олегу этого не  простили,  и
сколько любили Мономаха как доброго страдальца за Русскую  землю,  защи-
щавшего ее от поганых, столько же не любили Олега,  опустошавшего  ее  с
половцами; видели гибельные следствия войн Олеговых,  забыли  обиду  ему
нанесенную, забыли, что он принужден был  сам  добывать  себе  отцовское
место, на которое не пускали его двоюродные братья.
   Незавидно было житье Мономаха в Переяславле: "Три лета  и  три  зимы,
говорит он, прожил я в Переяславле с дружиною, и много  бед  натерпелись
мы от рати и от голода". Половцы не переставали нападать на  Переяславс-
кую волость, и без того уже разоренную; Мономаху удалось раз побить их и
взять пленников. В 1095 году пришли к нему два половецких хана, Итларь и
Китан, на мир, т. е. торговаться, много ли переяславский князь  даст  за
этот мир? Итларь с лучшими людьми вошел в город, а Китан стал с  войском
между валами, и Владимир отдал ему сына своего Святослава в заложники за
безопасность Итларя, который стоял в доме боярина Ратибора. В это  время
пришел к Владимиру из Киева or Святополка боярин Славата за каким-то де-
лом; Славата подучил Ратибора и его родню пойти к Мономаху и убедить его
согласиться на убийство Итларя. Владимир отвечал им:  "Как  могу  я  это
сделать, давши им клятву?" Те сказали ему на это: "Князь не будет на те-
бе греха: половцы всегда дают тебе клятву, и все  губят  Русскую  землю,
льют кровь христианскую". Владимир послушался и ночью послал отряд  дру-
жины и торков к валам: они выкрали сперва Святослава, а  потом  перебили
Китана и всю дружину его. Это было в субботу вечером; Итларь ночевал  на
дворе Ратиборовом и не знал, что сделалось с Китаном. На другой день,  в
воскресенье, рано утром Ратибор приготовил вооруженных отроков  и  велел
им вытопить избу, а Владимир прислал отрока своего сказать Итларю и дру-
жине его: "Обувшись и позавтракавши в теплой избе у Ратибора, приезжайте
ко мне". Итларь отвечал: "Хорошо!" Половцы вошли в избу и были  там  за-
перты; а между тем ратиборовцы влезли на крышку, проломали ее, и  Ольбег
Ратиборович, натянув лук, ударил Итларя стрелою прямо в сердце;  перест-
реляли и всю дружину его. Тогда Святополк и Владимир послали в  Чернигов
к Олегу звать его с собою вместе на половцев; Олег обещался идти с  ними
и пошел, но не вместе: ясно было, что он не доверял им; быть может, пос-
тупок с Итларем был одною из причин этого недоверия. Святополк и  Влади-
мир пошли к половцам на вежи, взяли их, попленили скот, лошадей, верблю-
дов, рабов и привели их в свою землю. Недоверие Олега сильно  рассердило
двоюродных братьев; после похода они послали сказать ему: "ты не  шел  с
нами на поганых, которые сгубили Русскую землю, а вот теперь у тебя  сын
Итларев; убей его, либо отдай нам: он враг Русской земле". Олег не  пос-
лушался, и встала между ними ненависть. Вероятно, в связи с этими  собы-
тиями было движение на севере брата Олегова, Давыда, о  котором  до  сих
пор дошедшие до нас списки летописи ничего не говорили; только  в  своде
летописей Татищева читаем, что остальные Святославичи при Всеволоде име-
ли волость в Муроме - известие очень вероятное; по смерти же  Всеволода,
как видно, Мономах принужден был  отречься  не  от  одного  Чернигова  в
пользу Олега, но должен был уступить также и Смоленск  Давыду.  В  конце
1095 года, когда загорелась снова вражда между Олегом  и  братьями  его,
Святополком и Владимиром, последние отправились к Смоленску, вывели  от-
туда Давыда и дали ему Новгород, откуда сын Мономаха, Мстислав, посажен-
ный дедом Всеволодом еще по удалении Святополка, был переведен в Ростов:
вероятно, они не хотели, чтобы волости Святославичей соприкасались  друг
с другом, причем братья могли легко действовать соединенными  силами;  в
Смоленской волости, которая должна была разделять волости Святославичей,
Святополк и Владимир должны были посадить кого-нибудь из  своих,  и  вот
есть известие, что Владимир посадил здесь сына своего Изяслава.  Но  Да-
выд, может быть, по соглашению с братом, недолго жил в Новгороде и  отп-
равился опять в Смоленск, впрочем, как видно, с тем,  чтобы  оставить  и
Новгород за собою же, потому что когда новгородцы в его отсутствие  пос-
лали в Ростов за Мстиславом Владимировичем и посадили его у себя, то Да-
выд немедленно выступил опять из Смоленска к Новгороду; но на  этот  раз
новгородцы послали сказать ему: "Не ходи к  нам",  и  он  принужден  был
возвратиться с дороги опять в Смоленск. Изгнанный им отсюда Изяслав бро-
сился на волости Святославичей, сперва на Курск, а потом на  Муром,  где
схватил посадника Олегова и утвердился с согласия граждан. В  следующем,
1096, году Святополк и Владимир послали сказать Олегу: "Приезжай в Киев,
урядимся о Русской земле пред епископами, игуменами, мужами отцов  наших
и людьми городскими, чтобы после нам можно было сообща оборонять Русскую
землю от поганых". Олег велел отвечать: "Не пойду на  суд  к  епископам,
игуменам да смердам". Если прежде  он  боялся  идти  в  поход  вместе  с
братьями, то могли он решиться ехать в Киев, где знал, что  духовенство,
дружина и граждане дурно расположены к нему? Мог ли он отдать свое  дело
на их решение? Притом князь, который привык полагаться во всем  на  один
свой меч, им доставать себе управу, считал унизительным идти на суд пред
духовенство и простых людей. Как бы то ни было, гордый ответ Олега  воз-
будил к нему еще сильнейшее нерасположение  в  Киеве:  летописец  сильно
укоряет черниговского князя за смысл буйный. за слова величавые, укоряет
и злых советников  Олега.  Святополк  и  Владимир  послали  после  этого
объявить ему войну. "Ты нейдешь с нами на поганых,  велели  они  сказать
ему, нейдешь к нам на совет - значит, мыслишь на нас недоброе и  поганым
помогать хочешь; пусть же бог рассудит  нас!"  Князья  выступили  против
Олега к Чернигову; Святославич выбежал пред ними и заперся в  Стародубе,
вероятно, для того, чтобы быть ближе к братним волостями получить оттуда
скорее помощь. Святополк и Владимир осадили Стародуб и стояли под ним 33
дня; приступы были сильные, но из  города  крепко  отбивались;  наконец,
осажденные изнемогли: Олег вышел из города, запросил мира и получил  его
от братьев, которые сказали ему: "Ступай к брату своему Давыду, и приез-
жайте оба вместе в Киев, к столу отцов и дедов наших: то  старший  город
во всей земле, в нем следует собираться нам и улаживаться". Олег обещал-
ся приехать, целовал крест и отправился  из  Стародуба  в  Смоленск;  но
смольняне не захотели принять его, и он принужден был ехать в Рязань.
   Видя, что Святославичи не думают приезжать в Киев на уряжение, Свято-
полк с Владимиром пошли было к Смоленску на Давыда, но помирились с ним;
а между тем Олег с Давыдовыми полками пошел из Рязани к Мурому на  Изяс-
лава, сына Мономахова. Изяслав, узнавши, что Олег идет на  него,  послал
за суздальцами, ростовцами, белозерцами и собрал много войска. Олег пос-
лал сказать ему: "Ступай в волость отца своего, в Ростов, а это  волость
моего отца, хочу здесь сесть и урядиться с твоим отцом: он  выгнал  меня
из отцовского города, а ты неужели и здесь не хочешь дать мне  моего  же
хлеба?" Изяслав не послушался его, надеясь на множество войска; Олег же,
прибавляет летописец, надеялся на свою правду, потому что был он  теперь
прав. Это замечание летописца очень любопытно: Олег лишился Чернигова  и
Мурома вследствие войны, которую начали против него  двоюродные  братья,
следовательно, по понятиям современников, самая война была  несправедли-
ва: в противном случае летописец не оправил бы Олега, потому  что  тогда
отнятие волости было бы только достойным наказанием за его неправду. Пе-
ред стенами Мурома произошла битва между Олегом и Изяславом; в лютой се-
чи Изяслав был убит, войско его разбежалось - кто в лес,  кто  в  город.
Олег вошел в Муром, был принят гражданами, перехватал  ростовцев,  бело-
зерцев, суздальцев, поковал их и устремился на Суздаль;  суздальцы  сда-
лись; Олег усмирил город: одних жителей взял в плен, других  рассеял  по
разным местам, имение у них отнял. Из Суздаля пошел к Ростову, и ростов-
цы сдались; таким образом он захватил всю землю Муромскую и  Ростовскую,
посажал посадников по городам и начал брать дани. В это время  пришел  к
нему посол от Мстислава Владимировича из Новгорода: "Ступай из Суздаля в
Муром, велел сказать ему Мстислав, в чужой волости не сиди; а я с дружи-
ною пошлем к отцу моему и помирю тебя с ним; хотя ты и брата моего  убил
- что же делать! В битвах и цари и бояре погибают". Олег не захотел  ми-
риться, он думал взять и Новгород и послал брата своего Ярослава в  сто-
рожах на реку Медведицу, а сам стал на поле у Ростова. Мстислав, посове-
товавшись с новгородцами, послал от себя в сторожах Добрыню Рагуйловича,
который прежде всего перехватил Олеговых данников (сборщиков дани). Ког-
да Ярослав узнал, что данники перехвачены, то в ту же ночь бросился  бе-
жать к Олегу с известием, что Мстислав идет. Олег  отступил  к  Ростову,
Мстислав за ним; Олег двинулся к Суздали), Мстислав пошел за ним и туда;
Олег зажег Суздаль и побежал к Мурому; Мстислав пришел в Суздаль и,  ос-
тановившись здесь, послал опять с миром к Олегу, велел сказать  ему:  "Я
моложе тебя; пересылайся с отцом моим, да выпусти дружину, а я  во  всем
тебя послушаю". Причина такой скромности со стороны  Мстислава  заключа-
лась в том, что он был крестный сын  Олегу.  Последний  видел,  что  ему
трудно одолеть Мстислава силою, и потому решился действовать  хитростью:
послал к Мстиславу с мирным ответом, и когда тот, понадеявшись  на  мир,
распустил дружину по селам, Олег неожиданно явился на Клязьме;  Мстислав
обедал в то время, когда ему дали знать о приближении Олега, который ду-
мал, что племянник, застигнутый врасплох, побежит;  однако  Мстислав  не
побежал: к нему в два дня собралась дружина - новгородцы, ростовцы и бе-
лозерцы; он выстроил ее перед городом, и когда явился Олег, то  ни  тот,
ни другой не хотели начать нападение и стояли друг перед  другом  четыре
дня; а между тем Мономах прислал на помощь к Мстиславу другого сына сво-
его, Вячеслава, с половцами. На пятый день Олег выстроил дружину и  дви-
нулся к городу; Мстислав пошел к нему навстречу и,  отдав  стяг  (знамя)
Мономахов половчину Куную, отдал ему также пеший полк и поставил его  на
правом крыле. Сошлись биться: полк Олегов против полка Мстиславова, полк
Ярославов против полка Вячеславова. Мстислав с новгородцами перешел  по-
жар, схватился с врагами на реке Колакче и начал одолевать, а между  тем
Кунуй с пешими зашел в тыл Олегу и поднял стяг  Владимиров:  ужас  напал
тогда на Олега и на все его войско, которое бросилось бежать. Олег  при-
бежал в Муром, затворил здесь брата Ярослава,  а  сам  пошел  в  Рязань.
Мстислав по его следам пришел к Мурому, заключил мир  с  жителями,  взял
своих людей, ростовцев и суздальцев, захваченных прежде Олегом, и  пошел
на последнего к Рязани; Олег выбежал и отсюда, а Мстислав договорился  и
с рязанцами, которые выдали ему также пленников. Из Рязани послал  он  в
третий раз к Олегу с мирными предложениями: "Не бегай, но шли к братьи с
просьбою о мире: не лишат тебя Русской земли; а я пошлю  к  отцу  своему
просить за тебя". Олег обещал послушаться его;  Мстислав  возвратился  к
Суздалю, оттуда в Новгород и точно послал к Мономаху просить  за  своего
крестного отца.
   Мономах, получив письмо от сына, написал к Олегу: "Пишу к тебе, пото-
му что принудил меня к тому сын твой крестный: прислал ко мне мужа свое-
го и грамоту, пишет: уладимся и помиримся, а братцу моему суд пришел; не
будем за него местники, но положимся во всем на бога: они станут на  суд
перед богом, а мы Русской земли не погубим. Увидав такое  смирение  сына
своего, я умилился и устрашился бога, подумал: сын мой в юности своей  и
в безумии так смиряется, на бога все возлагает, а я что делаю? Грешный я
человек, грешнее всех людей! Послушался я сына своего,  написал  к  тебе
грамоту: примешь ли ее добром или с поруганьем - увижу по твоей грамоте.
Я первый написал к тебе, ожидая от тебя смиренья и покаянья. Господь наш
не человек, а бог всей вселенной, что хочет -  все  творит  в  мгновенье
ока; а претерпел же хуленье, и плеванье, и ударенье, и на смерть  отдал-
ся, владея животом и смертью; а мы что люди грешные? Ныне живы, а завтра
мертвы; ныне в славе и в чести, а завтра в гробе и  без  памяти:  другие
разделят по себе собранное нами. Посмотри, брат, на отцов  наших:  много
ли взяли с собою, кроме того, что сделали для своей души? Тебе бы следо-
вало, брат, прежде всего прислать ко мне с такими словами.  Когда  убили
дитя мое и твое пред тобою, когда ты увидал кровь его и тело  увянувшее,
как цветок, только что распустившийся, как агнца  заколенного,  подумать
бы тебе, стоя над ним: "увы, что я сделал! Для неправды света сего сует-
ного взял грех на душу, отцу и матери причинил слезы!  Сказать  бы  тебе
было тогда по-давыдовски: аз знаю грех мой, предо мною есть  выну!  Богу
бы тебе тогда покаяться, а ко мне  написать  грамоту  утешную  да  сноху
прислать, потому что она ни в чем не виновата, ни в добре, ни в зле: об-
нял бы я ее и оплакал мужа ее и свадьбу их вместо песен брачных; не  ви-
дал я их первой радости, ни венчанья, за грех мой; ради бога пусти ее ко
мне скорее: пусть сидит у меня, как горлица, на сухом дереве  жалуючись,
а меня бог утешит. Таким уж, видно, путем пошли дети  отцов  наших:  суд
ему от бога пришел. Если бы ты тогда сделал по своей  воле,  Муром  взял
бы, а Ростова не занимал и послал ко мне, то мы уладились бы; но рассуди
сам: мне ли было первому к тебе посылать или тебе ко мне; а что ты гово-
рил сыну моему: "Шли к отцу", так я десять раз посылал. Удивительно  ли,
что муж умер на рати, умирали так и прежде наши прадеды; не искать  было
ему чужого и меня в стыд и в печаль не вводить это  научили  его  отроки
для своей корысти, а ему на гибель. Захочешь покаяться пред богом  и  со
мною помириться, то напиши грамоту с правдою и пришли с  нею  посла  или
попа: так и волость возьмешь добром, и наше сердце обратишь  к  себе,  и
лучше будем жить, чем прежде; я тебе ни враг, ни местник. Не хотел я ви-
деть твоей крови у Стародуба; но не дай мне бог видеть крови и от  твоей
руки, и ни от которого брата по своему попущению; если я лгу, то бог ме-
ня ведает и крест честной. Если тот мой грех, что ходил на тебя к Черни-
гову за дружбу твою с погаными, то каюсь. Теперь подле  тебя  сидит  сын
твой крестный с малым братом своим, едят хлеб дедовский, а ты  сидишь  в
своей волости: так рядись, если хочешь, а если хочешь их  убить,  они  в
твоей воле; а я не хочу лиха, добра хочу братьи и Русской земле. Что  ты
хочешь теперь взять насильем, то мы, смиловавшись, давали тебе и у  Ста-
родуба, отчину твою; бог свидетель, что мы рядились с братом  твоим,  да
он не может рядиться без тебя; мы не сделали ничего дурного, но  сказали
ему: посылай к брату, пока не уладимся; если же кто из вас не хочет доб-
ра и мира христианам, то пусть душа его на том свете не увидит  мира  от
бога. Я к тебе пишу не по нужде: нет мне никакой беды; пишу тебе для бо-
га, потому что Мне своя душа дороже целого света".
   Из этого письма видно, что Мономах первый писал к  Олегу.  Крайность,
до которой был доведен последний оружием Мстислава, и смысл письма Моно-
махова должны были, наконец, показать Олегу необходимость искренне сбли-
зиться с двоюродными братьями, и вот в 1097 г. князья - Святополк,  Вла-
димир, Давыд Игоревич, Василько Ростиславич, Давыд  Святославич  и  брат
его Олег - съехались на устроенье мира в городе Любече, следовательно, в
Черниговской волости, по ту сторону Днепра: быть может, это  была  новая
уступка подозрительности Олеговой. Князья говорили: "Зачем губим Русскую
землю, поднимая сами на себя вражду? А половцы землю нашу несут розно  и
рады, что между нами идут усобицы; теперь же с этих пор  станем  жить  в
одно сердце и блюсти Русскую землю". Кроме Василька Ростиславича, сидели
все двоюродные братья, внуки Ярославовы; урядиться им было легко: стоило
только разделить между собою волости точно так же, как они были разделе-
ны между их отцами, которых места они теперь занимали; вся вражда  пошла
оттого, что Святославичам не дали тех волостей, какими они имели  полное
право владеть по своему положению в роде, как сыновья второго  Ярослави-
ча. И вот князья объявили, что пусть каждое племя (линия) держит  отчину
свою: Святополк - Киев вместе с тою волостию, которая изначала и до  сих
пор принадлежала его племени, с Туровым; Владимир  получил  все  волости
Всеволодовы. т. е. Переяславль, Смоленск, Ростовскую  область,  Новгород
также остался за сыном его Мстиславом;  Святославичи  -  Олег,  Давыд  и
Ярослав - Черниговскую волость: теперь остались изгои - Давыд Игоревич и
Ростиславичи; относительно их положено было держаться распоряжений вели-
кого князя Всеволода: за Давыдом оставить Владимир-Волынский, за Волода-
рем Ростиславичем - Перемышль, за  Васильком  -  Теребовль.  Уладившись,
князья целовали крест: "Если теперь кто-нибудь из нас поднимется на дру-
гого, говорили они, то мы все встанем на зачинщика и крест честной будет
на него же". Все повторяли: "Крест честной на него и вся Земля русская".
После этого князья поцеловались и разъехались по домам.
   Мы видели, что отсутствие отчинности,  непосредственной  наследствен-
ности волостей было главною причиною усобиц, возникших при первом  поко-
лении Ярославичей и продолжавшихся при втором: на Любецком съезде князья
отстранили эту главную причину, стараясь ввести каждого родича во владе-
ние теми волостями, которые при первом поколении принадлежали отцу  его.
И точно, борьба на востоке  с  Святославичами  за  волость  Черниговскую
прекратилась Любецким съездом; но не кончилась борьба на западе, на  Во-
лыни: там сидели вместе изгои - Ростиславичи и Давыд  Игоревич.  Младший
из Ростиславичей, Василько, князь теребовльский отличался  необыкновенно
предприимчивым духом; он уже был известен своими войнами с  Польшею,  на
опустошение которой водил половцев; теперь он затевал новые  походы:  на
его зов шли к нему толпы берендеев, печенегов, торков; он хотел  идти  с
ними на Польшу, завоевать ее и отмстить ей за Русскую землю,  за  походы
обоих Болеславов; потом хотел идти на болгар дунайских  и  заставить  их
переселиться на Русь; наконец, хотел идти на половцев, и либо найти себе
славу, либо голову свою сложить за Русскую землю. Понятно, что соседство
такого князя не могло нравиться Давыду, особенно если последний не  знал
настоящих намерений Василька, слышал только о его военных  приготовлени-
ях, слышал о приближении варварских полков и мог думать, что  воинствен-
ный Василько прежде всего устремит их  на  его  волости:  известна  была
вражда Ростиславичей к прежнему волынскому князю, Ярополку, известно бы-
ло подозрение, которое лежало на них в смерти последнего. Нашлись  люди,
которые возможность переменили в действительность;  странным  могло  ка-
заться, что двое доблестнейших князей, Мономах и Василько, не воспользу-
ются своею доблестию, своею славою для возвышения, усиления себя на счет
князей менее достойных, и вот трое мужей из дружины Давыдовой  -  Туряк,
Лазарь и Василь начали говорить своему князю, что Мономах  сговорился  с
Васильком на него и на Святополка, что Мономах хочет сесть  в  Киеве,  а
Василько - на Волыни. Давыд испугался: дело шло  о  потери  волости,  об
изгнании, которое он уже испытал; вероятность была в словах  мужей  его;
притом же мы не знаем, какие еще доказательства приводили они, не знаем,
в какой степени поведение Мономаха и Василька в самом Любече  могло  по-
дать повод к толкам: в то время, когда князья мирились и рядились,  дру-
жинники их наблюдали и толковали и, бог весть, до  чего  могли  дотолко-
ваться. Как бы то ни было, летописец и, как видно,  вообще  современники
складывали главную вину на мужей Давыдовых, а его обвиняли только за то,
что, поддавшись страху, поспешил поверить лживым словам. Он  приехал  из
Любеча в Киев вместе с Святополком и рассказал ему за верное, что слышал
от мужей своих: "Кто убил брата твоего Ярополка? - говорил он ему,  -  а
теперь мыслит и на тебя и на меня, сговорился с Владимиром, промышляй  о
своей голове!" Святополк смутился, не знал, верить или нет;  он  отвечал
Давыду: "Если правду говоришь, то бог тебе будет свидетель, если  же  из
зависти, то бог тебе судья". Потом жалость взяла Святополка по брате, да
и о себе стал думать: "Ну как это правда?" Давыд постарался уверить его,
что правда, и стали вместе думать о Васильке; тогда как Василько с  Вла-
димиром не имели ни о чем понятия. Давыд начал говорить Святополку: "Ес-
ли не схватим Василька, то ни тебе не княжить в Киеве, ни мне - во  Вла-
димире". Святополк согласился. В это время приехал Василько в Киев и по-
шел помолиться в Михайловский монастырь, где и поужинал, а вечером возв-
ратился в свой обоз. На другой день утром прислал  к  нему  Святополк  с
просьбою, чтоб не ходил от его именин; Василько велел отвечать,  что  не
может дожидаться, боится, не было бы рати дома, Давыд прислал к  нему  с
тем же приглашением: "Не ходи, не ослушайся старшего брата". Но Василько
и тут не согласился. Тогда Давыд сказал Святополку:  "Видишь,  не  хочет
тебя знать, находясь в твоей волости; что же будет, когда придет в  свою
землю? Увидишь, что займет города твои Туров, Пинск и другие, тогда  по-
мянешь меня; созови киевлян, схвати его и отдай мне".  Святополк  послу-
шался и послал сказать Васильку: "Если не хочешь остаться до именин,  то
зайди хотя нынче, повидаемся и посидим вместе с Давыдом". Василько  обе-
щался прийти, и уже сел на лошадь и поехал, как встретился ему  один  из
слуг его и сказал: "Не езди, князь: хотят тебя  схватить".  Василько  не
поверил, думал: "Как меня схватить? а крест-то мне целовали,  обещались,
что если кто на кого первый поднимется, то  все  будут  на  зачинщика  и
крест честной". Подумав таким образом, он перекрестился,  сказав:  "Воля
господня да будет!" и продолжал путь. С малою  дружиною  приехал  он  на
княжий двор; Святополк вышел к нему навстречу, ввел в избу:  пришел  Да-
выд, и сели. Святополк стал  опять  упрашивать  Василька:  "Останься  на
праздник". Василько отвечал: "Никак не могу, брат; я уже и обоз отправил
вперед". А Давыд во все время сидел, как немой.  Потом  Святополк  начал
упрашивать Василька хотя позавтракать у него; позавтракать Василько сог-
ласился, и Святополк вышел, сказавши: "Посидите вы  здесь,  а  я  пойду,
распоряжусь". Василько стал разговаривать с Давыдом, но у того  не  было
ни языка, ни ушей - так испугался! И, посидевши немного,  спросил  слуг:
"Где брат Святополк?" Ему отвечали: "Стоит в сенях". Тогда он сказал Ва-
сильку: "Я пойду за ним; а ты, брат, посиди". Но только что Давыд вышел,
как Василька заперли, заковали в двойные оковы и приставили сторожей  на
ночь. На другой день утром Святополк созвал бояр и киевлян  и  рассказал
им все, что слышал от Давыда, что вот Василько брата его убил, а  теперь
сговорился с Владимиром, хотят его убить, а города его побрать себе. Бо-
яре и простые люди отвечали: "Тебе, князь, надобно беречь  свою  голову:
если Давыд сказал правду, то Василька должно наказать;  если  же  сказал
неправду, то пусть отвечает перед богом". Узнали об этом игумены и нача-
ли просить Святополка за Василька; Святополк отвечал им: "Ведь  это  все
Давыд"; а Давыд, видя, что за Василька просят  и  Святополк  колеблется,
начал получать на ослепление. "Если ты этого не сделаешь, -  говорил  он
Святополку, - отпустишь его, то ни тебе не княжить, ни мне".  Святополк,
по свидетельству летописца, хотел отпустить Василька, но Давыд никак  не
хотел, потому что сильно опасался теребовльского князя.  Кончилось  тем,
однако, что Святополк выдал Давыду Василька. В ночь перевезли его из Ки-
ева в Белгород на телеге, в оковах, ссадили с телеги, ввели в  маленькую
избу и посадили; оглядевшись, Василько увидал, что  овчарь  Святополков,
родом торчин, именем Беренди, точит нож; князь догадался, что хотят  ос-
лепить его, и "возопил к богу с плачем великим и стоном".  И  вот  вошли
посланные от Святополка и Давыда - Сновид Изечевич,  конюх  Святополков,
да Димитрий, конюх Давыдов - и начали расстилать ковер,  потом  схватили
Василька и хотели повалить; но тот боролся с ними крепко, так что вдвоем
не могли с ним сладить, и позвали других, тем  удалось  повалить  его  и
связать. Тогда сняли доску с печи и положили ему на грудь, а  по  концам
ее сели Сновид и Димитрий, и все не могли удержаться, подошло двое  дру-
гих, взяли еще доску с печи и сели: кости затрещали  в  груди  Василька;
тогда подошел торчин с ножем, хотел ударить в глаз и не попал, перерезал
лицо; наконец, вырезал оба глаза один за другим, и Василько обеспамятел.
Его подняли вместе с ковром, положили на телегу, как мертвого, и повезли
во Владимир; переехавши Вздвиженский мост, Сновид с товарищами останови-
лись, сняли с Василька кровавую сорочку и отдали попадье вымыть, а  сами
сели обедать; попадья, вымывши сорочку, надела ее опять  на  Василька  и
стала плакаться над ним, как над мертвым. Василько  очнулся  и  спросил:
"Где я?" Попадья отвечала: "В городе Вздвиженске". Тогда он спросил воды
и, напившись, опамятовался совершенно; пощупал сорочку и сказал:  "Зачем
сняли ее с меня; пусть бы я в той кровавой сорочке смерть принял и  стал
перед богом". Между тем Сновид с товарищами пообедали и повезли Василька
скоро во Владимир, куда приехали на шестой день. Приехал с ними  туда  и
Давыд, как будто поймал какую-то добычу, по выражению летописца;  к  Ва-
сильку приставили стеречь 30 человек с двумя отроками княжескими.
   Мономах, узнав, что Василька схватили и ослепили, ужаснулся, заплакал
и сказал: "Такого зла никогда не бывало в Русской земле ни при дедах, ни
при отцах наших". И тотчас послал сказать Давыду и Олегу  Святославичам:
"Приходите к Городцу, исправим зло, какое  случилось  теперь  в  Русской
земле и в нашей братьи: бросили между нас нож; если это оставим так,  то
большее зло встанет, начнет убивать брат брата и погибнет Земля русская:
враги наши половцы придут и возьмут ее". Давыд и Олег также сильно огор-
чились, плакали и, собравши немедленно войско, пришли к Владимиру. Тогда
от всех троих послали они сказать Святополку: "Зачем это ты сделал такое
зло в Русской земле, бросил нож между нами? Зачем ослепил брата  своего?
Если бы он был в чем виноват, то ты обличил бы его перед нами и тогда по
вине наказал его; а теперь скажи, в чем он виноват, что ты ему это  сде-
лал?" Святополк отвечал: "Мне сказал Давыд Игоревич, что Василько  брата
моего убил, Ярополка, хотел и меня убить, волость мою занять, сговорился
с Владимиром, чтоб сесть Владимиру в Киеве, а Васильку - на Волыни;  мне
поневоле было свою голову беречь, да и не я ослепил его, а Давыд: он по-
вез его к себе, да и ослепил на дороге". Послы Мономаха и  Святославичей
возражали: "Нечего тебе оправдываться тем, что Давыд его ослепил:  не  в
Давыдове городе его взяли и ослепили, а в твоем", и, поговорив таким об-
разом, ушли. На другой день князья хотели уже переходить Днепр и идти на
Святополка, и тот уже думал бежать из Киева; но киевляне не пустили его,
а послали к Владимиру мачеху его, жену покойного великого князя Всеволо-
да, да митрополита Николая; те от имени граждан стали умолять князей  не
воевать с Святополком: "Если станете воевать  друг  с  другом,  говорили
они, то поганые обрадуются, возьмут Землю русскую, которую приобрели де-
ды и отцы ваши; они с великим трудом и храбростью  поборали  по  Русской
земле, да и другие земли приискивали, а вы хотите погубить и  свою  зем-
лю". Владимир расплакался и сказал: "В самом деле, отцы и деды наши соб-
люли Землю русскую, а мы хотим погубить ее",  и  склонился  на  просьбу.
Княгиня и митрополит возвратились назад и объявили в Киеве, что мир  бу-
дет и точно, князья начали пересылаться и удалились; Владимир и  Святос-
лавичи сказали Святополку: "Так как это все Давыд наделал, то ступай ты,
Святополк, на Давыда, либо схвати его, либо  выгони".  Святополк  взялся
исполнить их волю.
   Между тем Василька все держали под стражею во Владимире; там же нахо-
дился в это время и летописец, именем Василий, оставивший  нам  известия
об этих событиях. "В одну ночь, говорит он, прислал за мной князь Давыд;
я пришел и застал около него дружину; князь велел мне сесть и начал  го-
ворить: "Этой ночью промолвил Василько сторожам своим: "Слышу, что  идет
Владимир и Святополк на Давыда; если бы меня Давыд  послушал,  то  я  бы
послал боярина своего к Владимиру, и тот бы возвратился";  так  сходи-ка
ты, Василий, к тезке своему Васильку и скажи ему,  что  если  он  пошлет
своего мужа и Владимир воротится, то я дам ему город, какой ему люб: ли-
бо Всеволож, либо Шеполь, либо Перемышль". Я пошел к Васильку и  расска-
зал ему все речи Давыдовы; он отвечал мне: "Я этого не говорил, но наде-
юсь на бога, пошлю, чтоб не проливали ради меня крови; одно  мне  удиви-
тельно: дает мне свой город, а мой город - Теребовль, вот моя  волость".
Лотом сказал мне: "Иди к  Давыду  и  скажи  ему,  чтоб  прислал  ко  мне
Кульмея, я его хочу послать ко Владимиру". Но, как видно, Давыд побоялся
поручить переговоры человеку, которого выбрал Василько, и послал того же
Василия сказать ему, что Кульмея нет. В  это  свидание  Василько  выслал
слугу и начал говорить Василию: "Слышу, что Давыд хочет отдать меня  ля-
хам; видно, мало еще насытился моей крови, хочет больше,  потому  что  я
ляхам много зла наделал и хотел еще больше  наделать,  отомстить  им  за
Русскую землю; если он выдаст меня ляхам, то смерти не боюсь; но вот что
скажу тебе: вправду бог навел на меня эту беду за мое высокоумье: пришла
ко мне весть, что идут ко мне берендеи, печенеги и торки; вот я и  начал
думать: как придут они ко мне, то скажу братьям, Володарю и Давыду: дай-
те мне дружину свою младшую, а сами пейте и веселитесь;  думал  я  пойти
зимою на Польскую землю, а летом взять ее и отомстить за Русскую  землю;
потом хотел перенять болгар дунайских и посадить их у себя, а потом  хо-
тел проситься у Святополка и у Владимира на половцев и либо  славу  себе
найти, либо голову свою сложить за Русскую землю; а другого помышления в
сердце моем не было ни на Святополка, ни на Давыда; клянусь богом и  его
пришествием, что не мыслил зла братии ни в чем,  но  за  мое  высокоумье
низложил меня бог и смирил".
   Весною, перед Светлым днем, Давыд выступил в поход, чтобы  взять  Ва-
силькову волость; но у Бужска на границе был встречен Володарем,  братом
Васильковым; Давыд не посмел встать против него и заперся в Бужске;  Во-
лодарь осадил его здесь и послал сказать ему: "Зачем сделал зло и не ка-
ешься, опомнись, сколько зла ты наделал!" Давыд начал складывать вину на
Святополка: "Да разве я это сделал, разве в моем городе? Я и сам боялся,
чтоб и меня не схватили и не сделали со мною того же; я поневоле  должен
был пристать, потому что был в его руках". Володарь отвечал: "Про то ве-
дает бог, кто из вас виноват, а теперь отпусти мне брата, и я помирюсь с
тобою". Давыд обрадовался, выдал Василька Володарю, помирились и  разош-
лись. Но мир не был продолжителен: Давыд, по некоторым известиям(tm), не
хотел возвратить Ростиславичам городов, захваченных в их волости  тотчас
по ослеплении Василька, вследствие чего тою же весною они пришли на  Да-
выда к Всеволожу, а Давыд заперся во Владимире; Всеволож был взят копьем
(приступом) и зажжен, и когда жители побежали от огня, то Василько велел
их всех перебить; так он отомстил свою обиду на людях неповинных,  заме-
чает летописец. Потом Ростиславичи двинулись ко Владимиру, осадили здесь
Давыда и послали сказать гражданам: "Мы пришли не на город ваш и  не  на
вас, но на врагов своих - Туряка, Лазаря и Василя, которые наустили  Да-
выда: послушавшись их, он сделал такое зло: выдайте их, а если хотите за
них биться, то мы готовы". Граждане собрали вече и сказали Давыду:  "Вы-
дай этих людей, не бьемся за них, а за тебя станем биться;  если  же  не
хочешь, то отворим городские ворота, и тогда промышляй  о  себе".  Давыд
отвечал: "Нет их здесь" - он послал их в Луцк; владимирцы послали за ни-
ми туда; Туряк бежал в Киев, а Лазарь и Василь возвратились  в  Турийск.
Владимирцы, узнавши, что они в Турийске,  закричали  Давыду:  "Выдай  их
Ростиславичам, а не то сейчас же сдадимся". Давыд послал  за  Василем  и
Лазарем и выдал их; Ростиславичи заключили мир и на другое  утро  велели
повесить и расстрелять выданных, после чего отошли от города.  Летописец
замечает при этом: "Это уже во второй раз  отомстил  Василько,  чего  не
следовало делать: пусть бы бог был мстителем".
   Осенью 1097 года обещался Святополк братьям идти на Давыда и прогнать
его и только через год (1099) отправился в Брест на границу для  совеща-
ния с поляками: имеем право принять известие, что прежде он  боялся  на-
пасть на Давыда, и решился на это тогда только, когда увидал, что влади-
мирский князь побежден Ростиславичами; но и тут прежде  хотел  заключить
союз с поляками; заключил договор и с Ростиславичами,  поцеловал  к  ним
крест на мир и любовь. Давыд, узнав о прибытии Святополка в Брест,  отп-
равился и сам к польскому князяю Владиславу-Герману  за  помощью;  таким
образом поляки сделались посредниками в борьбе. Они обещались помогать и
Давыду, взявши с него за это обещание 50 гривен золота, причем Владислав
сказал ему: "Ступай с нами в Брест, зовет меня Святополк на сейм; там  и
помирим тебя с ним". Давыд послушался и пошел с ним; но союз с Святопол-
ком показался Владиславу выгоднее: киевский князь дал также ему  богатые
дары, договорился выдать  дочь  свою  за  его  сына;  поэтому  Владислав
объявил Давыду, что он никак не мог склонить Святополка к миру, и  сове-
товал ему идти в свою волость, обещаясь, впрочем, прислать к нему на по-
мощь войско, если он подвергнется нападению от двоюродных братьев. Давыд
сел во Владимире, а Святополк, уладившись с поляками,  пришел  сперва  в
Пинск, откуда послал собирать войска; потом в  Дорогобуж,  где  дождался
полков своих, с ними вместе двинулся на Давыда ко Владимиру и стоял  под
городом семь недель; Давыд все не сдавался, ожидая  помощи  от  поляков;
наконец, видя, что ждать нечего, стал проситься у Святополка,  чтоб  тот
выпустил его из города. Святополк согласился, и они поцеловали друг дру-
гу крест, после чего Давыд выехал в Червень, а Святополк въехал во  Вла-
димир. Из этого рассказа видно, что Давыд при договоре уступил  Владимир
Святополку, а сам удовольствовался Червенем. Выгнавши Давыда из Владими-
ра, Святополк начал думать на Володаря и на Василька; говорил: "Они  си-
дят в волости отца моего и брата", и пошел на них. Ход этой войны  очень
хорошо обнаруживает перед нами характер Святополка: сначала он долго бо-
ялся напасть на Давыда; пошел, когда тот потерпел неудачу в войне с Рос-
тиславичами, но прежде обезопасил себя со стороны поляков; доставши, на-
конец, Владимир, вспомнил, что все Волынское  княжество  принадлежало  к
Киевскому при отце его Изяславе и что после здесь сидел  брат  его  Яро-
полк, а на Любецком съезде положено всем владеть отчинами; и вот  Свято-
полк идет на Ростиславичей, забывши недавний договор с ними и клятву. Но
Ростиславичей трудно было вытеснить из их волости: они выступили  против
Святополка, взявши с собою крест, который он целовал к ним, и  встретили
его на границах своих владений, на Рожни поле; перед началом  битвы  Ва-
силько поднял крест и закричал Святополку: "Вот что ты  целовал;  сперва
ты отнял у меня глаза, а теперь хочешь взять и  душу;  так  пусть  будет
между нами этот крест", и после ходила молва, что  многие  благочестивые
люди видели, как над Васильком возвышался  крест.  Битва  была  сильная,
много пало с обеих сторон, и Святополк, увидавши, наконец, что брань лю-
та, побежал во Владимир; а Володарь и Василько, победивши,  остановились
и сказали: "Довольно с нас если стоим на своей меже", и не пошли дальше.
Святополк между тем прибежал во Владимир с двумя сыновьями -  Мстиславом
и Ярославом, с двумя племянниками, сыновьями  Ярополка,  и  Святославом,
или Святошею, сыном Давыда Святославича; он посадил  во  Владимире  сына
своего, Мстислава, другого сына, Ярослава, послал в Венгрию, уговаривать
короля идти на Ростиславичей, а сам  поехал  в  Киев.  Ярославу  удалось
склонить венгров к нападению на волость Володаря: король Коломан  пришел
с двумя епископами и стал около Перемышля по реке Вагру, а Володарь  за-
перся в городе. В это время возвратился Давыд из Польши, куда  бежал  из
Червена перед началом неприятельских действий Святополка с Ростиславича-
ми; как видно, он не нашел помощи в Польше;  общая  опасность  соединила
его теперь с Ростиславичами, и потому, оставивши жену свою  у  Володаря,
он отправился нанимать половцев; на дороге встретился с знаменитым ханом
их Боняком и вместе с ним пошел на венгров. В полночь, когда все  войско
спало, Боняк встал, отъехал от стана и начал выть по-волчьи, и вот  отк-
ликнулся ему один волк, за ним много других; Боняк приехал и сказал  Да-
выду: "Завтра будет нам победа над венграми". Утром на другой день Боняк
выстроил свое войско: у него было 300 человек, а у Давыда 100; он разде-
лил всех на три полка и пустил вперед Алтунопу на венгров с  отрядом  из
50 человек, Давыда поставил под стягом, а свой полк разделил на две  по-
ловины, по 50 человек в каждой. Венгры расположились заступами, или зас-
тавами, т. е. отрядами, стоявшими один за другим; отряд Алтунопы пригнал
к первому, заступу, пустил стрелы и побежал; венгры погнались за ним, и,
когда бежали мимо Боняка, тот ударил им в тыл; Алтунопа в это время так-
же вернулся; таким образом венгры очутились между двумя  неприятельскими
отрядами и не могли возвратиться к своим; Боняк сбил их в мяч точно так,
как сокол сбивает галок, по выражению летописца. Венгры побежали,  много
их потонуло в реках Вагре и Сане, потому что бежали горою подле  Сана  и
спихивали друг друга в реку; половцы гнались за ними и секли их два дня,
убили епископа и многих бояр. Ярослав, сын Святополка, убежал в  Польшу,
а Давыд, пользуясь победою, занял города: Сутейск, Червен,  пришел  вне-
запно на Владимир и занял посады; но Мстислав Святополчич заперся в кре-
пости с засадою, или заставою (гарнизоном), состоявшею из берестьян, пе-
нян, выгошевцев. Давыд осадил крепость и часто приступал к ней; однажды,
когда осажденные перестреливались с осаждающими  и  летели  стрелы,  как
дождь, князь Мстислав хотел также выстрелить, но  в  это  время  стрела,
пройдя в скважину стенного досчатого забрала, ударила ему под пазуху, от
чего он в ту же ночь умер. Три дня таили его смерть, в четвертый объяви-
ли на вече; народ сказал: "Вот князя убили;  если  теперь  сдадимся,  то
Святополк погубит всех нас", и послали сказать ему: "Сын твой убит, а мы
изнемогаем от голода; если не придешь, то народ хочет передаться".  Свя-
тополк послал к ним воеводу своего Путяту; когда тот пришел с войском  в
Луцк, где стоял Святоша Давыдович, то застал  у  него  посланцев  Давыда
Игоревича; Святоша поклялся последнему, что даст знать, когда пойдет  на
него Святополк; но теперь, испугавшись Путяты, схватил послов  Давыдовых
и сам пошел на него с киевским воеводою. В полдень пришли Святоша и  Пу-
тята ко Владимиру, напали на сонного Давыда, начали рубить его  дружину,
а владимирцы сделали вылазку из крепости с другой стороны; Давыд побежал
с племянником своим Мстиславом, а Святоша и Путята взяли город, посадили
в нем посадника Святополкова Василя и разошлись: Святоша - в Луцк, а Пу-
тята - в Киев. Между тем Давыд побежал к половцам, опять  встретился  на
дороге с Боняком и вместе с ним пришел осаждать Святошу в Луцке; Святоша
заключил с ними мир и ушел к отцу в Чернигов; а Давыд  взял  себе  Луцк,
откуда пошел ко Владимиру, выгнал из него Святополкова посадника  Василя
и сел опять на прежнем столе своем, отпустивши племянника  Мстислава  на
море перенимать купцов.
   Под 1100 годом сообщает летописец это известие об отправлении  Мстис-
лава на море и тотчас же говорит о новом съезде всех князей  в  Уветичах
или Витичеве; собрались Святополк, Владимир, Олег и Давыд  Святославичи;
пришел к ним и Давыд Игоревич и сказал: "Зачем меня призвали? Вот я! Ко-
му на меня жалоба?" Владимир отвечал ему: "Ты сам присылал к нам:  хочу,
говорил, братья, придти к вам и пожаловаться на свою  обиду;  теперь  ты
пришел и сидишь с братьею на одном ковре, что же не жалуешься?  На  кого
тебе из нас жалоба?" Давыд не отвечал на это ничего.  Тогда  все  братья
встали, сели на коней и разъехались; каждый стал особо с своею дружиною,
а Давыд сидел один: никто не допустил его к себе, особо  думали  о  нем.
Подумавши, послали к нему мужей своих: Святополк -  Путяту,  Владимир  -
Орогаста и Ратибора, Давыд и Олег - Торчина; посланцы сказали Давыду  от
имени всех князей: "Не хотим тебе дать стола владимирского,  потому  что
ты бросил нож между нами, чего прежде не бывало в Русской земле; мы тебя
не заключим, не сделаем тебе никакого другого зла, ступай садись в Бужс-
ке и в Остроге, Святополк дает тебе еще  Дубно  и  Чарторыйск,  Владимир
двести гривен, Давыд и Олег также двести гривен".  После  этого  решения
князья послали сказать Володарю Ростиславичу: "Возьми брата  своего  Ва-
силька к себе и пусть будет вам одна волость - Перемышль; если же не хо-
чешь, то отпусти Василька к нам, мы его будем кормить; а холопов наших и
смердов выдайте". Но Ростиславичи не послушались, и каждый из них остал-
ся при своем. Князья хотели было идти на них и  силою  принудить  согла-
ситься на общее решение; но Мономах отрекся идти с ними, не захотел  на-
рушить клятвы, данной прежде Ростиславичам на Любецком съезде.
   Здесь должно дополнить опущенную летописцем связь событий: мы видели,
что Давыд остался победителем над Святополком, удержал за  собою  Влади-
мир; Святополк, не имея возможности одолеть его, должен был обратиться к
остальным двоюродным братьям, поручившим ему наказать Давыда, который  с
своей стороны, вероятно, прежде при  неблагоприятных  для  себя  обстоя-
тельствах присылал также к ним с просьбою о защите от Святополка. В  Ви-
тичеве 10-го августа, как сказано в летописи, братья заключили мир между
собою, т. е., как видно, посредством мужей своих решили собраться всем в
том же месте, и действительно собрались 30-го  августа.  К  Давыду  было
послано приглашение явиться; он не смел ослушаться, потому  что  не  мог
надеяться восторжествовать над  соединенными  силами  всех  князей,  как
прежде восторжествовал над Святополком; притом же, по некоторым извести-
ям, князья посылали к нему с любовью, обещаясь утвердить за  ним  Влади-
мир; и точно, над ним произнесли мягкий приговор: схватить князя, добро-
вольно явившегося на братское совещание, было бы  вероломством,  которое
навсегда могло уничтожить возможность подобных  съездов;  отпустить  его
без волости значило продолжать войну: Давыд доказал, что он умел извора-
чиваться при самых трудных обстоятельствах, и  потому  решили  дать  ему
достаточную волость, наказавши только отнятием владимирского стола,  ко-
торый был отдан Святополку как отчина на  основании  любецкого  решения,
причем Святополк дал еще Давыду Дорогобуж, где тот и умер. Так кончилась
посредством двух княжеских съездов борьба, начавшаяся при первом  преем-
нике Ярослава и продолжавшаяся почти полвека;  изгои  и  потомки  изгоев
нигде не могли утвердиться на цельных отчинах; из них только  одни  Рос-
тиславичи успели укрепить за собою отдельную волость и впоследствии дать
ей важное историческое значение; но потомство Вячеслава Ярославича сошло
со сцены при первом поколении; потомство Игоря - при втором;  после  оно
является в виде князьков незначительных волостей без самостоятельной де-
ятельности; полноправными родичами явились только потомки  трех  старших
Ярославичей после тщетной попытки включить в число изгоев потомство вто-
рого из них Святослава; его дети после долгой борьбы получили  отцовское
значение, отцовскую волость. Не легко было усмотреть неравенство в расп-
ределении волостей между тремя линиями,  преимущество,  которое  получил
сын Всеволода и вследствие личных достоинств и вследствие  благоприятных
обстоятельств: Мономах держал в своей семье  Переяславскую,  Смоленскую,
Ростовскую и Новгородскую волости. Святополк только  после  Витичевского
съезда получил Владимир-Волынский;  но  Великий  Новгород,  который  был
всегда так тесно связан с Киевом,  Новгород  принадлежал  не  ему;  всех
меньше была волость Святославичей: они ничего не получили в  прибавок  к
первоначальной отцовской волости, притом же их было три брата, Святопол-
ку, как видно, очень не нравилось,  что  Новгород  не  находится  в  его
семье; но отнять его у Мономаха без вознаграждения было нельзя; вот  по-
чему он решился пожертвовать Волынью для приобретения Новгорода и угово-
рился с Мономахом, что сын  последнего,  Мстислав,  перейдет  во  Влади-
мир-Волынский, а на его месте, в Новгороде, сядет Ярослав, сын Святопол-
ков, княживший до сих пор во Владимире. Но тут новгородцы в  первый  раз
воспротивились воле князей: зависимость Новгорода от Киева была тем  не-
выгодна для жителей первого, что все перемены и  усобицы,  происходившие
на Руси, должны были отражаться и в их Стенах: мы видели,  что  изгнание
Изяслава из Киева необходимо повлекло перемену и в Новгороде: здесь  яв-
ляется князем сын Святослава Глеб, но последний в  свою  очередь  должен
был оставить Новгород вследствие вторичного торжества Изяслава,  который
послал туда сына своего Святополка. Святополк в конце княжения Всеволода
покинул Новгород для Турова, чтобы быть ближе к Киеву, и Всеволод послал
в Новгород внука своего Мстислава. Потом  Святополк  и  Мономах  выводят
Мстислава и посылают на его место Давыда Святославича; Давыд также оста-
вил Новгород, и на его место приехал туда опять Мстислав. Таким образом,
в продолжение 47 лет, от 1054 до 1101 г., в Новгороде шесть  раз  сменя-
лись князья: двое из них ушли сами, остальные выводились вследствие сме-
ны великих князей или ряду их с другими. Теперь,  в  1102  году,  князья
опять требуют у новгородцев, чтобы они отпустили от себя Мстислава  Вла-
димировича и приняли на его место сына  Святополкова;  новгородцы  реши-
тельно отказываются; при этом, вероятно, они знали, что, не исполняя во-
лю Святополкову, они тем самым исполняют волю  Мономахову,  в  противном
случае они не могли против воли последнего удержать у себя его сына,  не
могли поссориться с двумя сильнейшими князьями Руси и сидеть в это время
без князя. В Киеве, на княжом дворе в присутствии  Святополка  произошло
любопытное явление: Мстислав Владимирович пришел  туда  в  сопровождении
новгородских посланцев; посланцы Мономаха объявили Святополку: "Вот Вла-
димир прислал сына своего, а вот сидят новгородцы; пусть они возьмут сы-
на твоего и едут в Новгород, а Мстислав пусть идет во  Владимир".  Тогда
новгородцы сказали Святополку: "Мы, князь, присланы сюда, и вот что  нам
велено сказать: не хотим Святополка, ни сына его; если у твоего сына две
головы, то пошли его; этого (т. е. Мстислава) дал нам Всеволод,  мы  его
вскормили себе в князья, а ты ушел от нас". Святополк много спорил с ни-
ми; но они поставили на своем, взяли Мстислава и повели его назад в Нов-
город. Указание на распоряжение Всеволода, вероятно, имело тот  смысл  в
устах новгородцев, что сами князья на Любецком съезде  решили  сообразо-
ваться с последними распоряжениями его; слова, что  они  вскормили  себе
Мстислава, показывают желание иметь постоянного князя, у них  выросшего,
до чего именно не допускали их родовые счеты и усобицы князей;  наконец,
выражение: "А ты ушел от нас" - показывает неудовольствие новгородцев на
Святополка за предпочтение Турова их городу  и  указание,  что,  оставив
добровольно Новгород, он тем самым лишился на него всякого права.
   После Витичевского съезда прекратились старые усобицы вследствие  из-
гойства; но немедленно же начались новые, потому что и второе  поколение
Ярославичей имело уже своих изгоев: у Святополка был племянник  -  Ярос-
лав, сын брата его Ярополка. В 1101 году он затворился в Бресте от  дяди
Святополка - ясный знак, что дядя не хотел давать ему волостей, и  Ярос-
лав насильно хотел удержать за собою хотя Брест. Святополк пошел на  не-
го, заставил сдаться и в оковах привел в Киев. Митрополит и игумены умо-
лили Святополка оставить племянника ходить на  свободе,  взявши  с  него
клятву при гробе Бориса и Глеба, вероятно, в том, что он не будет больше
посягать на дядины волости и станет жить спокойно в Киеве. Но в  следую-
щем году Ярослав ушел от дяди; за  ним  погнался  двоюродный  брат  его,
Ярослав Святополчич, обманом схватил его также за Брестом,  на  польских
границах и в оковах привел к отцу; на этот раз Ярополковича уже  не  вы-
пускали на свободу, и он умер в заточении в том же году.
   Знаменитый чародей Всеслав полоцкий  на  старости  уже  не  беспокоил
Ярославичей и дал им возможность управиться со своими делами; он умер  в
1101 г. С его смертию кончилась  сила  Полоцкого  княжества:  между  сы-
новьями его (их было человек семь) тотчас же, как видно, начались несог-
ласия, в которые вмешались Ярославичи; так, в 1104 году встречаем извес-
тие, что Святополк посылал на Минск, на Глеба,  воеводу  своего  Путяту,
Владимир - сына своего Ярополка, а Олег сам ходил вместе с Давыдом Всес-
лавичем - знак, что поход был предпринят для выгоды последнего, которого
и прежде видим в связи с Ярославичами; поход, впрочем, кончился ничем.
   Таковы были междукняжеские отношения при первом старшем князе из вто-
рого поколения Ярославичей. Теперь взглянем на отношения внешние. Мы ви-
дели, как народ на Руси боялся княжеских усобиц более всего потому,  что
ими могут воспользоваться поганые, половцы; видели, что и для самих кня-
зей этот страх служил также главным побуждением к миру. Южная Русь,  как
европейская Украйна, должна была, подобно греческим припонтийским  коло-
ниям древности, стоять всегда настороже вооруженною. Мы видели, как нес-
частно в этом отношении началось княжение Святополка, который первый по-
дал пример брачных союзов с ханами половецкими. После убиения  Итларя  и
удачного похода русских князей в степи половцы в том же 1095 г.  явились
при реке Роси, границе собственной Руси с степью, и осадили Юрьев,  один
из городов, основанных здесь Ярославом Первым, и названный по его имени;
варвары целое лето стояли под городом и едва не взяли; Святополк  омирил
их, сказано в летописи, т. е. заплатил им за мир; несмотря  на  то,  они
все оставались в пределах Руси, не уходили за Рось в степи. Юрьевцы, ви-
дя это и наскучив жить в беспрестанном страхе, выбежали из своего города
и пришли в Киев, а половцы сожгли пустой Юрьев - явление  замечательное,
показывающее тогдашнее состояние Украйны, или Южной Руси. Святополк  ве-
лел строить новый город на Витичевском холму в 56 верстах от Киева,  при
Днепре, назвал его Святополчем и велел сесть  в  нем  юрьевцам  с  своим
епископом; нашлись и другие охотники селиться здесь из разных близких  к
степи мест, которых также гнал страх половецкий. В следующем, 1096 году,
пользуясь отсутствием Святополка и Мономаха, воевавших на севере, с Свя-
тославичами, половцы уже не ограничились опустошением пограничных город-
ков, но хан их Боняк, приобретший черную знаменитость в наших летописях,
явился под Киевом, опустошил окрестности, сжег княжеский загородный  дом
на Берестове; а на восточной стороне Днепра другой хан - Куря - пустошил
окрестности Переяславля. Успех Боняка и Кури прельстил и тестя Святопол-
кова, Тугоркана: он также пришел к Переяславлю и осадил его;  но  в  это
время князья уже возвратились из похода; они выступили против половцев к
Переяславлю и поразили их, причем Тугоркан с сыном  и  другими  князьями
был убит: Святополк велел поднять тело Тугорканово и  погребсти  в  селе
Берестове. Но, в то время как русские князья были  заняты  на  восточной
стороне Днепра, шелудивый хищник Боняк явился опять нечаянно перед  Кие-
вом; половцы едва не въехали в самый город, сожгли ближние деревни,  мо-
настыри, в том числе и монастырь  Печерский:  "Пришли,  говорит  летопи-
сец-очевидец, к нам в монастырь, а мы все спали по кельям после  заутре-
ни; вдруг подняли крик около монастыря и поставили два стяга перед воро-
тами; мы бросились бежать задом монастыря, другие взобрались на  полати;
а безбожные дети Измайловы высекли ворота и пошли по  кельям,  выламывая
двери, вынося из келий все, что ни попадалось; потом выжгли Богородичную
церковь, вошли в притвор у Федосиева гроба, взяли иконы;  зажгли  двери,
ругаясь богу и закону нашему". Тогда же зажгли двор красный, что  поста-
вил великий князь Всеволод на холму Выдубецком.
   После Витичевского съезда, покончившего усобицы, князья получили воз-
можность действовать наступательно против половцев: в 1101  году  Свято-
полк, Мономах и трое Святославичей собрались на реке Золотче, на  правом
берегу Днепра, чтоб идти на половцев; но те прислали послов ото всех ха-
нов своих ко всей братьи просить мира; русские князья сказали им:  "Если
хотите мира, то сойдемся у Сакова"; половцы явились в назначенное  место
и заключили мир, причем взяты были с обеих сторон заложники. Но,  заклю-
чивши мир, русские князья не переставали думать о  походе  на  варваров;
мысль о походе на поганых летописец называет обыкновенно мыслию  доброю,
внушением божиим. В 1103 году Владимир стал уговаривать Святополка  идти
весною на поганых; Святополк сказал об этом дружине,  дружина  отвечала:
"Не время теперь отнимать поселян от поля", после чего Святополк  послал
сказать Владимиру: "Надобно нам где-нибудь собраться и подумать с дружи-
ною"; согласились съехаться в Долобске (при озере того же  имени),  выше
Киева, на левой стороне Днепра; съехались и сели в одном шатре -  Свято-
полк с своею дружиною, а Владимир с своею; долго сидели молча,  наконец,
Владимир начал: "Брат! Ты старший, начни же говорить, как бы нам промыс-
лить о Русской земле?" Святополк отвечал: "Лучше ты, братец, говори пер-
вый!" Владимир сказал на это: "Как мне говорить?  Против  меня  будет  и
твоя и моя дружина, скажут: хочет погубить поселян и пашни; но дивлюсь я
одному, как вы поселян жалеете и лошадей их, а того  не  подумаете,  что
станет поселянин весною пахать на лошади, и приедет половчин, ударит его
самого стрелою, возьмет и лошадь, и жену, и детей, да и гумно зажжет; об
этом вы не подумаете!" Дружина отвечала: "В самом деле  так";  Святополк
прибавил: "Я готов", и встал, а Владимир  сказал  ему:  "Великое,  брат,
добро сделаешь ты Русской земле". Они послали также  и  к  Святославичам
звать их в поход: "Пойдем на половцев, либо живы  будем,  либо  мертвы";
Давыд послушался их, но Олег велел сказать,  что  нездоров.  Кроме  этих
старых князей, пошли еще  четверо  молодых:  Давыд  Всеславич  полоцкий,
Мстислав, племянник Давыда Игоревича волынского (изгой),  Вячеслав  Яро-
полчич, племянник Святополка (также изгой) и Ярополк  Владимирович,  сын
Мономаха, Князья пошли с пехотою и конницею: пешие  ехали  в  лодках  по
Днепру, конница шла берегом. Прошедши пороги, у Хортицкого острова пешие
высадились на берег, конные сели на лошадей и шли степью четыре дня. По-
ловцы, услыхав, что идет Русь, собрались во множестве и  начали  думать;
один из ханов, Урусоба, сказал: "Пошлем просить мира у Руси; они  станут
с нами биться крепко, потому что мы много зла наделали их Земле".  Моло-
дые отвечали ему: "Если ты боишься Руси, то мы не боимся; избивши  этих,
пойдем в их Землю, возьмем их города, и кто тогда защитит их от нас?"  А
русские князья и все ратники в это время молились  богу,  давали  обеты,
кто кутью поставить, кто милостыню раздать нищим, кто в  монастырь  пос-
лать нужное для братии. Половцы послали впереди в сторожах Алтунопу, ко-
торый славился у них мужеством; русские выслали  также  передовой  отряд
проведать неприятеля; он встретился с отрядом Алтунопы и истребил его до
одного человека; потом сошлись главные полки, и русские победили,  пере-
били 20 ханов, одного, Белдюза, взяли живьем  и  привели  к  Святополку;
Белдюз начал давать за себя окуп - золото и серебро, коней и скот;  Свя-
тополк послал его ко Владимиру, и тот спросил пленника: "Сколько раз  вы
клялись не воевать, и потом все воевали Русскую землю? Зачем  же  ты  не
учил сыновей своих и родичей соблюдать  клятву,  а  все  проливал  кровь
христианскую? Так будь же кровь твоя на голове  твоей",  и  велел  убить
его; Белдюза рассекли на части. Потом собрались все братья,  и  Владимир
сказал: "Сей день, его же сотвори господь, возрадуемся и возвеселимся  в
онь; господь избавил нас от врагов, покорил их нам, сокрушил главы змие-
вы и дал их брашно людям русским". Взяли тогда наши много  скота,  овец,
лошадей, верблюдов, вежи со всякою рухлядью и рабами, захватили  печене-
гов и торков, находившихся под властию половцев, и пришли в Русь с поло-
ном великим, славою и победою. Святополк думал, что  надолго  избавились
от половцев, и велел возобновить город Юрьев, сожженный ими перед тем.
   Но жив был страшный Боняк; через год он подал о себе весть, пришел  к
Зарубу, находившемуся на западной  стороне  Днепра,  против  трубежского
устья, победил торков и берендеев. В следующем 1106 году Святополк  дол-
жен был выслать троих воевод своих против половцев, опустошавших окрест-
ности Заречьска; воеводы отняли у них полон. В 1107 году Боняк  захватил
конские табуны у Переяславля; потом пришел со многими другими  ханами  и
стал около Лубен, на реке Суле. Святополк,  Владимир,  Олег  с  четырьмя
другими князьями ударили на них внезапно с криком;  половцы  испугались,
от страха не могли и стяга поставить и побежали: кто успел схватить  ло-
шадь - на лошади, а кто пешком; наши гнали их до  реки  Хороля  и  взяли
стан неприятельский; Святополк пришел в Печерский монастырь  к  заутрене
на Успеньев день и с радостию здоровался с братиею после победы. Несмот-
ря, однако, на эти успехи, Мономах и Святославичи - Олег и Давыд  в  том
же году имели съезд с двумя ханами и взяли у них дочерей замуж за  сыно-
вей своих. Поход троих князей - Святополка, Владимира и  Давыда  в  1110
году кончился ничем: они возвратились из города Воина по причине стужи и
конского падежа; но в  следующем  году,  думою  и  похотением  Мономаха,
князья вздумали навестить половцев на Дону, куда еще прежде, в 1109  го-
ду, Мономах посылал воеводу своего Дмитра Иворовича, который и  захватил
там половецкие вежи. Пошли Святополк, Владимир и Давыд с сыновьями, пош-
ли они во второе воскресенье Великого поста, в пятницу дошли До Сулы,  в
субботу были на Хороле, где бросили сани; в крестопоклонное  воскресенье
пошли от Хороля и достигли Псела; оттуда пошли и стали  на  реке  Голте,
где дождались остальных воинов и пошли к Ворскле; здесь в середу Целова-
ли крест со многими слезами и двинулись далее, перешли много  рек  и  во
вторник на шестой Неделе достигли Дона. Отсюда, надевши брони и  выстро-
ивши полки, пошли к половецкому городу Шаруканю, причем  Владимир  велел
священникам своим ехать перед полками и петь  молитвы;  жители  Шаруканя
вышли навстречу князьям, поднесли им рыбу и вино;  русские  переночевали
тут и на другой день, в среду, пошли к другому городу, Сугрову, и зажгли
его; в четверг пошли с Дона, а в пятницу, 24 марта,  собрались  половцы,
изрядили полки свои и двинулись против русских.  Князья  наши  возложили
всю надежду на бога, говорит летописец, и сказали друг другу:  "Помереть
нам здесь; станем крепко!" перецеловались и,  возведши  глаза  на  небо,
призывали бога вышнего. И бог помог русским князьям: после жестокой бит-
вы половцы были побеждены, и пало их много.
   Весело на другой день праздновали русские Лазарево воскресение и Бла-
говещение, а в воскресенье пошли дальше. В страстной понедельник  собра-
лось опять множество половцев, и обступили полки русские на реке  Сални-
це. Когда полки русские столкнулись с полками половецкими,  то  раздался
точно гром, брань была лютая, и много падало с обеих:  сторон;  наконец,
выступили Владимир и Давыд с своими полками; увидавши их, половцы броси-
лись бежать и падали пред полком Владимировым, невидимо поражаемые анге-
лом; многие люди видели, как головы их летели, ссекаемые  невидимою  ру-
кою. Святополк, Владимир и Давыд прославили бога, давшего им такую побе-
ду на поганых; русские взяли полона много - скота, лошадей, овец  и  ко-
лодников много побрали руками. Победители спрашивали пленных:  "Как  это
вас была такая сила, и вы не могли бороться с нами, а тотчас  побежали?"
Те отвечали: "Как нам с вамп биться? Другие  ездят  над  вами  в  бронях
светлых и страшных и помогают вам". Это ангелы, прибавляет летописец, от
бога посланные помогать христианам; ангел вложил в сердце Владимиру  Мо-
номаху возбудить братьев своих на иноплеменников. Так, с божиею помощию,
пришли русские князья домой, к своим людям со славою великою, и  разнес-
лась слава их по всем странам дальним, дошла до греков, венгров,  ляхов,
чехов, дошла даже до Рима.
   Мы привели известие летописца о донском походе князей на половцев  со
всеми подробностями, чтоб показать, какое великое значение имел этот по-
ход для современников. Времена Святослава Старого  вышли  из  памяти,  а
после никто из князей не ходил так далеко на восток, и на  кого  же?  На
тех страшных врагов, которые Киев и Переяславль не раз видели под своими
стенами, от которых бегали целые города; половцы побеждены не в волостях
русских, не на границах. но в глубине степей своих; отсюда понятно рели-
гиозное одушевление, с каким рассказано событие в летописи: только ангел
мог внушить Мономаху мысль о таком важном предприятии, ангел помог русс-
ким князьям победить многочисленные полчища врагов: слава похода разнес-
лась по дальним странам; понятно, как она разнеслась  на  Руси  и  какую
славу заслужил главный герой предприятия, тот князь, которому ангел вло-
жил мысль возбудить братьев к этому походу; Мономах явился под особенным
покровительством неба; пред его полком, сказано, падали половцы, невиди-
мо поражаемые ангелом. И надолго остался Мономах в памяти  народной  как
главный и единственный герой донского похода, долго  ходило  предание  о
том, как пил он Дон золотым шеломом, как загнал окаянных агарян  за  Же-
лезные ворота.
   Так славно воспользовались князья,  т.  е.  преимущественно  Мономах,
прекращением усобиц. Мы видели, что для Руси борьба с половцами и  отно-
шения княжеские составляли главный интерес; но из отдаленных  концов,  с
севера, запада и востока доходил слух о борьбе русских людей  с  другими
варварами, окружавшими их со всех  сторон.  Новгородцы  с  князем  своим
Мстиславом ходили на чудь, к западу от Чудского озера.  Полоцкие  и  во-
лынские князья боролись с ятвягами и латышами: иногда поражали их, иног-
да терпели поражение, наконец, на востоке младший  Святославич,  Ярослав
бился несчастно с мордвою; как видно, он княжил в Муроме.
   При Святополке начинается связь нашей истории с историею Венгрии.  Мы
видели, какое значение для западных славянских народов  имело  вторжение
венгров и утверждение их  в  Паннонии  на  развалинах  Моравского  госу-
дарства. Любопытно читать у императора Льва Мудрого описание, каким  об-
разом венгры вели войну, потому что здесь находим  мы  объяснение  наших
летописных известий о венграх, равно как и о половцах: "Венгры,  говорит
Лев, с младенчества привыкают к верховой езде и не любят ходить  пешком;
на плечах носят они длинные копья, в руках - луки,  и  очень  искусны  в
употреблении этого оружия. Привыкши стреляться с неприятелем, они не лю-
бят рукопашного боя; больше нравится им сражаться издали. В битве разде-
ляют они свое войско на малые отряды, которые становят в небольшом расс-
тоянии друг от друга". Мы видели, что именно так, заступами  расположили
они свое войско в битве с Давыдом Игоревичем  и  Боняком  половецким.  В
конце Х река прекращает эта кочевая орда свои опустошительные набеги  на
соседей и начинает привыкать  к  оседлости,  гражданственности,  которая
проникла к венграм вместе с христианством: в 994 году князь Гейза вместе
с сыном своим принял крещение; этот сын его, св. Стефан, хотел дать  но-
вой религии окончательное торжество, для чего повестил, чтоб всякий вен-
герец немедленно крестился; но следствием такого  приказа  было  сильное
восстание язычников, которое кончилось только после  поражения,  претер-
пенного ими в кровопролитной битве против войска княжеского.  По  смерти
бездетного Стефана, первого короля  Венгрии,  начинаются  усобицы  между
разными князьями из Арпадовой династии; этими усобицами пользуются импе-
раторы немецкие,  чтоб  сделать  венгерских  королей  своими  вассалами;
пользуются вельможи, чтоб усилить свою власть на счет королевской, нако-
нец, пользуется язычество, чтоб восстать еще несколько раз против  хрис-
тианства. Только в конце XI века, при королях Владиславе Святом и  Коло-
мане, Венгрия начинает отдыхать от внутренних смут и вместе  усиливаться
на счет соседей, вмешиваться в их дела; вот почему мы видели Коломана  в
союзе с Святополком, против Давыда и Ростиславичей. Союз Коломана с Свя-
тополком был даже скреплен браком одного из  королевичей  венгерских  на
Предславе, дочери князя киевского. Сам Коломан незадолго  перед  смертью
женился на дочери Мономаховой, Евфимии; но через  год  молодая  королева
была обвинена в неверности и отослана к отцу в Русь, где родила сына Бо-
риса, так долго беспокоившего Венгрию своими притязаниями. Коломан  умер
в начале 1114 года, оставив престол сыну своему, Стефану II.
   В начале 1113 года видели в Киеве солнечное затмение: небесное знаме-
ние предвещало смерть Святополкову, по словам летописца: князь  умер  16
апреля, недолго переживши Давыда Игоревича, умершего в мае 1112 года. По
Святополке плакали бояре и дружина его вся, говорит летописец, но о пла-
че народном не упоминает ни слова; княгиня его раздала  много  богатства
по монастырям, попам, нищим, так что все дивились: никогда не бывало та-
кой милостыни; Святополк был благочестив: когда шел  на  войну  или  ку-
да-нибудь, то заходил прежде в Печерский монастырь поклониться гробу св.
Феодосия и взять молитву у игумена; несмотря на то, летописец не  приба-
вил ни слова в похвалу его, хотя любил сказать что-нибудь доброе о  каж-
дом умершем князе. В житиях святых печерских находим дополнительные  из-
вестия. которые объясняют нам причину молчания летописца: однажды  вздо-
рожала соль в Киеве; иноки Печерского монастыря помогали народу в  такой
нужде; Святополк, узнав об этом, пограбил соль у монахов,  чтоб  продать
ее самому дорогою ценою; игумен Иоанн обличал ревностно его корыстолюбие
и жестокость: князь заточил обличителя, но по том возвратил из  опасения
вооружить против себя Мономаха Сын Святополка, Мстислав,  был  похож  на
отца: однажды разнеслась весть, что двое монахов нашли  клад  в  пещере;
Мсти слав мучил без пощады этих монахов, выпытывая у них. где клад. Этот
Мстислав был рожден от наложницы, которая, по некоторым известиям, имела
сильное влияние на бесхарактерного Святополка. При  нем,  говорит  автор
житий, много было насилия от князя людям; домы вельмож без вины  искоре-
нил, имение у многих отнял; великое было тогда нестроение и грабеж  без-
законный.
   Таково было княжение Святополка для киевлян. Легко понять, что  племя
Изяславово потеряло окончательно народную любовь на Руси; дети Святосла-
ва никогда не пользовались ею: мы видели, какую славу имел Олег Горисла-
вич в народе; в последнее время он не мог поправить ее,  не  участвуя  в
самых знаменитых походах других князей. Старший брат его, Давыд, был ли-
цо незначительное; если он сделал менее зла Русской земле, чем брат его,
то, как видно, потому, что был менее его деятелен; но если бы даже Давыд
и имел большое значение, то оно исчезало пред значением Мономаха,  кото-
рый во все княжение Святополка стоял на первом  плане;  от  него  одного
только народ привык ждать всякого добра; мы видели, что  в  летописи  он
является любимцем неба, действующим по его внушению, и главным зачинате-
лем добрых предприятий; он был старшим на деле; любопытно, что летописец
при исчислении князей постоянно дает ему второе место после  Святополка,
впереди Святославичей: могли ли они после того надеяться получить  стар-
шинство по смерти Святополковой? При тогдашних неопределенных  отношени-
ях, когда княжил целый род, странно было бы ожидать,  чтоб  Святополково
место занято было кем-нибудь другим, кроме Мономаха. Мы видели, как пос-
тупили новгородцы, когда князья хотели вывести из  города  любимого  ими
Мстислава; также поступают киевляне по смерти Святополка,  желая  видеть
его преемником Мономаха. Они собрали вече, решили, что быть князем  Вла-
димиру, и послали к нему объявить об этом: "Ступай, князь, на  стол  от-
цовский и дедовский", - говорили ему послы. Мономах, узнав о смерти Свя-
тополка, много плакал и не пошел в Киев: если по смерти Всеволода он  не
пошел туда, уважая старшинство Святополка, то ясно, что и теперь он пос-
тупал по тем же побуждениям, уважая старшинство Святославичей. Но у  ки-
евлян были свои расчеты: они разграбили двор Путяты тысяцкого за то, как
говорит одно известие, что Путята держал  сторону  Святославичей,  потом
разграбили дворы сотских и жидов; эти слова летописи подтверждают то из-
вестие, что Святополк из корыстолюбия дал большие льготы жидам, которыми
они пользовались в ущерб народу и тем возбудили против себя всеобщее не-
годование. После грабежа киевляне послали опять  к  Владимиру  с  такими
словами: "Приходи, князь, в Киев; если же не придешь, то знай, что много
зла сделается: ограбят уже не один Путятин двор или сотских и жидов,  но
пойдут на княгиню Святополкову, на  бояр,  на  монастыри,  и  тогда  ты,
князь, дашь богу ответ, если монастыри разграбят".  Владимир,  услыхавши
об этом, пошел в Киев; навстречу к нему вышел митрополит с епископами  и
со всеми киевлянами, принял его с честью великою, все люди были рады,  и
мятеж утих.
   Так после первого же старшего князя во втором поколении  нарушен  уже
был порядок первенства вследствие личных  достоинств  сына  Всеволодова;
племя Святославово потеряло старшинство, должно было ограничиться  одною
Черниговскою волостию, которая таким образом превращалась в отдельную от
остальных русских владений отчину, подобно Полоцкой отчине  Изяславичей.
На первый раз усобицы не было: Святославичам нельзя было спорить с Моно-
махом; но они затаили обиду свою только на время.
   В непосредственной связи с приведенными обстоятельствами избрания Мо-
номахова находится известие, что Владимир тотчас по вступлении на  стар-
ший стол собрал мужей своих, Олег Святославич прислал также своего мужа,
и порешили ограничить росты; очень вероятно, что жиды с позволения  Свя-
тополкова пользовались неумеренными ростами, за что и встал на  них  на-
род.
   Святославичи не предъявляли своих прав, с ними не было войны; несмот-
ря на то, и княжение Мономаха не обошлось без усобиц. Мы видели еще  при
Святополке поход князей на Глеба Всеславича минского;  этот  князь,  как
видно, наследовал дух отца своего и деда и вражду их с Ярославичами:  он
не побоялся подняться на сильного Мономаха, опустошил часть земли дрего-
вичей, принадлежавшую Киевскому княжеству, сжег Слуцк, и когда  Владимир
посылал к нему с требованием, чтоб унялся от насилий,  то  он  не  думал
раскаиваться и покоряться, но отвечал укоризнами. Тогда Владимир в  1116
году, надеясь на бога и на правду, по выражению летописца, пошел к Минс-
ку с сыновьями своими, Давыдом Святославичем и сыновьями Олеговыми.  Сын
Мономаха, Вячеслав, княживший в Смоленске, взял Оршу и  Копыс;  Давыд  с
другим сыном Мономаховым, Ярополком, княжившим в Переяславле, на отцовс-
ком месте, взяли Друцк приступом, а сам Владимир пошел к Минску и осадил
в нем Глеба. Мономах решился взять Минск, сколько бы ни стоять под  ним,
и для того велел у стана строить прочное жилье (избу); Глеб, увидав при-
готовление к долгой осаде, испугался и начал слать послов  с  просьбами:
Владимир, не желая, чтоб христианская кровь проливалась великим  постом,
дал ему мир; Глеб вышел из города с детьми и дружиною, поклонился Влади-
миру и обещался во всем его слушаться; тот, давши ему  наставление,  как
вперед вести себя, возвратил ему Минск и пошел назад в Киев; но сын  его
Ярополк переяславский не думал возвращать свой плен, жителей Друцка; тя-
готясь более других князей малонаселенностью своей степной волости,  так
часто опустошаемой половцами, он вывел их в  Переяславское  княжество  и
срубил для них там город Желни. Минский князь, как видно, недолго испол-
нял наказ Владимиров: в 1120 году у Глеба отняли Минск и самого  привели
в Киев, где он в том же году и умер.
   Другая усобица происходила на Волыни. Мы  видели,  что  Владимир  жил
дружно с Святополком; последний хотел еще более скрепить эту дружбу, ко-
торая могла быть очень выгодна для сына его Ярослава, и женил последнего
на внучке Мономаховой, дочери Мстислава  новгородского.  Но  самый  этот
брак, если не был единственною, то по крайней мере одною из главных при-
чин вражды между Ярославом и Мономахом. Под 1118 годом встречаем  извес-
тие, что Мономах ходил войною на Ярослава к Владимиру-Волынскому  вместе
с Давидом Святославичем, Володарем  и  Васильком  Ростиславичами.  После
двухмесячной осады Ярослав покорился, ударил челом перед дядею; тот  дал
ему наставление, велел приходить к себе по первому зову и пошел назад  с
миром в Киев. В некоторых списках летописи прибавлено, что причиною  по-
хода Мономахова на Ярослава было дурное  обращение  последнего  с  женою
своею, известие очень вероятное, если у Ярослава были наследственные  от
отца наклонности. Но есть еще другое известие,  также  очень  вероятное,
что Ярослав был подучаем поляками ко вражде с  Мономахом  и  особенно  с
Ростиславичами. Мы видели прежде вражду последних с поляками, которые не
могли простить Васильку  его  опустошительных  нападений  и  завоеваний;
Ярослав, подобно отцу, не мог забыть, что волость Ростнславичей  состав-
ляла некогда часть Волынской волости: интересы, следовательно, были оди-
накие и у польского и у волынского князя; но, кроме того,  их  соединяла
еще родственная связь. Мы видели, что еще на Брестском съезде между Вла-
диславом-Германом и Святополком было положено  заключить  брачный  союз:
дочь Святополкову Сбыславу выдали за сына Владиславова, Болеслава Криво-
устого; но брак был отложен по малолетству жениха и невесты. В 1102 году
умер Владислав-Герман, еще при жизни своей разделивши волости между дву-
мя сыновьями - законным Болеславом и незаконным Збигневом. Когда вельмо-
жи спрашивали у него, кому же из двоих сыновей он дает  старшинство,  то
Владислав отвечал: "Мое дело разделить волости,  потому  что  я  стар  и
слаб; но возвысить одного сына перед другим или дать им  правду  и  муд-
рость может только один бог. Мое желание - чтоб вы повиновались тому  из
них, который окажется справедливее другого и доблестнее при защите  род-
ной земли". Эти слова, приводимые  польским  летописцем,  очень  замеча-
тельны: они показывают всю неопределенность в понятиях  о  порядке  нас-
ледства, какая господствовала тогда в  славянских  государствах.  Лучшим
между братьями оказался Болеслав, который вовсе не был  похож  на  отца,
отличался мужеством, деятельностию. Болеслав  остался  верен  отцовскому
договору с Святополком,  женился  на  дочери  последнего  -  Сбыславе  и
вследствие этого родственного союза Ярослав волынский постоянно  помогал
Болеславу в усобице его с братом Збигневом; нет ничего странного, следо-
вательно, что князья польский и волынский  решились  действовать  вместе
против Ростиславичей. Но мог ли Мономах спокойно смотреть  на  это,  тем
более что он находился с Ростиславичами в родственной связи: сын его Ро-
ман был женат на дочери Володаря: ясно, что он должен был вступиться  за
последнего и за брата его; сначала, говорит то же известие,  он  посылал
уговаривать Ярослава, потом звал его на суд пред князей, наконец,  когда
Ярослав не послушался, пошел на него войною, исход которой  мы  изложили
по дошедшим до нас летописям. В них встречаем еще одно важное  известие,
что перед походом на Ярослава Мономах перезвал из Новгорода старшего сы-
на своего Мстислава и посадил его подле себя,  в  Белгороде:  это  могло
заставить Ярослава думать, что Мономах хочет по  смерти  своей  передать
старшинство сыну своему,  тогда  как  Мономах  мог  это  сделать  именно
вследствие неприязненного поведения  Ярослава.  Принужденная  покорность
последнего не была продолжительна: скоро он прогнал свою  жену,  за  что
Мономах выступил вторично против него; разумеется, Ярослав мог  решиться
на явный разрыв, только собравши значительные силы и в надежде на помощь
польскую и венгерскую, потому что и с королем венгерским он был также  в
родстве; но собственные бояре отступили от волынского князя, и  он  при-
нужден был бежать сперва в Венгрию, потом в Польшу. Мономах  посадил  во
Владимире сперва сына своего Романа, а потом, по смерти его, другого сы-
на - Андрея. Что эти события были в связи  с  польскою  войною,  доказа-
тельством служит поход нового владимирского князя Аидрея с  половцами  в
Польшу в 1120 году. В следующем году Ярослав с поляками подступил было к
Червеню; Мономах принял меры для  безопасности  пограничных  городов:  в
Червени сидел знаменитый муж Фома Ратиборович, который и заставил  Ярос-
лава возвратиться ни с чем. Для поляков, как видно, самым опасным врагом
был Володарь Ростиславич, который не только водил на Польшу половцев, но
был в союзе с другими опасными ее врагами, поморянами и  пруссаками.  Не
будучи в состоянии одолеть его силою, поляки решились схватить его  хит-
ростию. В то время при дворе Болеслава находился знаменитый  своими  по-
хождениями Петр Власт, родом, как говорят, из Дании. В  совете,  который
держал Болеслав по случаю вторжений Володаря, Власт объявил себя  против
открытой войны с этим князем, указывал на связь его с половцами, поморя-
нами, пруссаками, которые все в одно время могли напасть  на  Польшу,  и
советовал схватить Ростиславича хитростию, причем предложил свои услуги.
Болеслав принял предложение, и Власт отправился к Володарю в сопровожде-
нии  тридцати  человек,  выставил  себя  изгнанником,  заклятым   врагом
польского князя и успел приобресть полную доверенность Ростиславича. Од-
нажды оба они выехали на охоту; князь, погнавшись за зверем, удалился от
города, дружина его рассеялась по лесу, подле него остался только  Власт
с своими; они воспользовались благоприятною минутою, бросились на  Воло-
даря, схватили и умчали к польским границам. Болеслав достиг своей цели:
Васильке Ростиславич отдал всю свою и братнюю казну, чтоб освободить  из
плена Володаря;  но,  что  было  всего  важнее,  Ростиславичи  обязались
действовать заодно с поляками против всех врагов их: иначе мы  не  можем
объяснить присутствие обоих братьев в польском войске  во  время  похода
его на Русь в 1123 году. В этот год Ярослав пришел под Владимир с  венг-
рами, поляками, чехами, обоими Ростиславичами - Володарем  и  Васильком;
было у него множество войска, говорит летописец. Во Владимире сидел тог-
да сын Мономахов Андрей, сам Мономах собирал войска в Киевской  волости,
отправив наперед себя ко Владимиру старшего сына Мстислава  с  небольшим
отрядом; но и тот не успел придти, как осада была уже снята.  В  воскре-
сенье рано утром подъехал Ярослав сам-третей к городским стенам и  начал
кричать Андрею и гражданам: "Это мой город; если не отворитесь, не  вый-
дете с поклоном, то увидите: завтра приступлю к городу и возьму его". Но
в то время, когда он еще ездил под городом, из последнего вышли тихонько
два поляка, без сомнения, находившиеся в службе у Андрея, что тогда было
дело обыкновенное, и спрятались при дороге; когда Ярослав возвращался от
города мимо их, то они вдруг выскочили на дорогу и ударили  его  копьем;
чуть-чуть живого успели примчать его в стан, и в ночь  он  умер.  Король
венгерский Стефан II решился было продолжать осаду города, но вожди  от-
дельных отрядов его войска воспротивились этому, объявили, что не  хотят
без цели проливать кровь своих  воинов,  вследствие  чего  все  союзники
Ярославовы разошлись по домам, отправив послов ко Владимиру с просьбою о
мире и с дарами. Летописец распространяется об этом событии:  "Так  умер
Ярослав, - говорит он, - одинок при такой силе; погиб  за  великую  гор-
дость, потому что не имел надежды на бога, а надеялся на множество войс-
ка; смотри теперь, что взяла гордость? Разумейте, дружина и  братья,  по
ком бог: по гордом или по смиренном? Владимир, собирая войско  в  Киеве,
плакался пред богом о насильи и гордости Ярославовой; и была великая по-
мощь божия благоверному князю Владимиру за честное его житие и за смире-
ние; а тот молодой гордился против деда своего,  и  потом  опять  против
тестя своего Мстислава". Эти слова замечательны, во-первых, потому,  что
в них высказывается  современный  взгляд  на  междукняжеские  отношения:
Ярослав в глазах летописца виноват тем, что; будучи молод, гордился  пе-
ред дядею и тестем, - чисто родовые  отношения,  за  исключением  всяких
других. Во-вторых, очень замечательны слова  об  отношениях  Ярослава  к
Мстиславу: Ярослав выставляется молодым, пред Мстиславом, порицается  за
гордость пред ним: не заключают ли. эти  слова  намека  на  столкновение
прав тестя и зятя на старшинство? не заключалась  ли  гордость  Ярослава
преимущественно в том, что он, будучи молод и  зять  Мстиславу,  вздумал
выставлять права свои перед ним, как сын старшего из внуков Ярославовых?
Нам кажется это очень вероятным. Как бы то ни было, однако и самая стар-
шая линия в Ярославовом потомстве потеряла право на старшинство  смертию
Ярослава; если и последний, по мнению летописца, был молод пред Мстисла-
вом, то могли ли соперничать с ним младшие братья Ярославовы, Изяслав  и
Брячислав: оба они умерли в 1127 году; потомство Святополково  вместе  с
Волынью лишилось и Турова, который также отошел к  роду  Мономахову;  за
Святополковичами остался здесь, как увидим после, один  Клецк.  Наконец,
заметим, что Мономаху и племени его  везде  благоприятствовало  народное
расположение: Ярослав не мог противиться Мономаху  во  Владимире;  бояре
отступили от него, и когда он пришел с огромным войском под Владимир, то
граждане не думали отступать от сына Мономахова.
   Так кончились при Владимире междукняжеские отношения и соединенные  с
ними отношения польские. Касательно других  европейских  государств  при
Мономахе останавливакл нас летописные известия об отношениях  греческих.
Дочь Мономаха Мария была в замужестве за Леоном, сыном  императора  гре-
ческого Диогена; известны обычные в Византии перевороты, которые возвели
на престол дом Комненов в ущерб дома Диогенова. Леон, без  сомнения,  не
без совета и помощи тестя своего, русского князя, вздумал  в  1116  году
вооружиться на Алексея Комнена и добыть себе какую-нибудь область;  нес-
колько дунайских городов уже сдались ему; но  Алексей  подослал  к  нему
двух арабов, которые коварным образом умертвили его в Доростоле.  Влади-
мир хотел по крайней мере удержать для внука своего Василия приобретения
Леоновы и послал воеводу Ивана Войтишича, который посажал посадников  по
городам дунайским; но Доростол захвачен был уже греками: для его  взятия
ходил сын Мономаха Вячеслав с воеводою Фомою Ратиборовичем на Дунай.  но
принужден был возвратиться без  всякого  успеха.  По  другим  известиям,
русское войско имело успех во Фракии, опустошило ее, и  Алексей  Комнен,
чтобы избавиться от этой войны, прислал с мирными предложениями к  Моно-
маху Неофита, митрополита ефеского и других знатных людей, которые  под-
несли киевскому князю богатые дары - крест из животворящего древа, венец
царский, чашу сердоликовую, принадлежавшую императору  Августу,  золотые
цепи и проч., причем Неофит возложил этот венец на  Владимира  и  назвал
его царем. Мы видели, что царственное происхождение Мономаха  по  матери
давало ему большое значение, особенно в глазах духовенства; в памятниках
письменности XII века его называют царем, какую связь имело это название
с вышеприведенным известием - было ли его. причиною или следствием,  ре-
шить трудно; заметим одно, что известие это не заключает в  себе  ничего
невероятного; очень вероятно также, что  в  Киеве  воспользовались  этим
случаем, чтоб дать любимому князю и детям его еще более прав на то  зна-
чение, которое они приобрели в ущерб старшим линиям. Как бы то ни  было,
мы не видим после возобновления военных действий с греками  и  под  1122
годом встречаем известие о новом брачном союзе внучки Мономаховой, доче-
ри Мстислава, с одним из князей династии Комненов.
   Мы вправе ожидать, что половцам и другим степным ордам стало не  лег-
че, когда Мономах сел на старшем столе русском. Узнавши о смерти  Свято-
полка, половцы явились было на восточных границах; но Мономах, соединив-
шись с Олегом, сыновьями своими и племянниками, пошел на них и  принудил
к бегству. В 1116 году видим опять наступательное движение русских:  Мо-
номах послал сына своего Ярополка, а Давыд - сына  своего  Всеволода  на
Дон, и князья эти взяли у половцев три города. Ряд удачных походов русс-
ких князей, как видно, ослабил силы половцев и дал подчиненным торкам  и
печенегам надежду освободиться от их зависимости; они встали против  по-
ловцев и страшная резня происходила на берегах Дона: варвары секлись два
дня и две ночи, после чего торки и печенеги были побеждены, прибежали  в
Русь и были поселены на границах. Но движения в степях не  прекращались:
в следующем году пришли в Русь беловежцы, также жители донских  берегов;
так русские границы населялись варварскими народами разных названий, ко-
торые будут играть важную роль в нашем дальнейшем рассказе; но  сначала,
как видно, эти гости были очень беспокойны, не умели отвыкнуть от  своих
степных привычек и уживаться в ладу с оседлым народонаселением:  в  1120
году Мономах принужден был выгнать берендеев из Руси, а торки и печенеги
бежали сами. Ярополк после того ходил на половцев за Дон, но не нашел их
там: недаром предание говорит, что Мономах загнал их на  Кавказ.  Новго-
родцы и псковичи продолжали воевать с чудью на запад от Чудского  озера:
в 1116 году Мстислав взял город Оденпе, или  Медвежью  голову,  погостов
побрал бесчисленное множество и возвратился домой с большим полоном; сын
его Всеволод в 1122 году ходил на финское племя ямь и  победил  его;  но
дорога была трудна по дороговизне  хлеба.  На  северо-востоке  борьба  с
иноплеменниками шла также удачно: прежде мы встречали известия о пораже-
ниях, которые претерпевали муромские волости от болгар и мордвы, но  те-
перь под 1120 годом читаем, что сын Мономахов, Юрий, посаженный отцом  в
Ростовской области, ходил по Волге на болгар,  победил  их  полки,  взял
большой полон и пришел назад с честью и славою.
   Так во всех концах русских волостей  оправдались  надежды  народа  на
благословенное княжение Мономаха. После  двенадцатилетнего  правления  в
Киеве, в 125 году, умер Мономах, просветивший Русскую землю, как солнце,
по выражению летописца; слава его прошла по всем  странам,  особенно  же
был он страшен поганым; был он братолюбец и нищелюбец и добрый страдалец
(труженик) за Русскую землю. Духовенство плакало по нем как по святом  и
добром князе, потому что много почитал он  монашеский  и  священнический
чин, давал им все потребное, церкви строил и  украшал;  когда  входил  в
церковь и слышал пение, то не мог удержаться от слез,  потому-то  бог  и
исполнял все его прошения и жил он в благополучии; весь народ плакал  по
нем, как плачут дети по отце или по  матери.  Рассмотревши  деятельность
второго поколения Ярославичей, взглянем и  на  деятельность  дружинников
княжеских. Мы видели, что с приходом Святополка из Турова в Киев в  пос-
леднем городе явились две дружины: старая, бывшая при Изяславе и  Всево-
лоде, и новая, приведенная Святополком. Мы заметили, что летописец  явно
отдает предпочтение старой пред новою:  члены  первой  являются  у  него
людьми разумными, опытными, члены второй называются несмысленными. Любо-
пытно заметить также при этом, что члены старой дружины, люди  разумные,
держатся постоянно Мономаха и его думы. Из них на первом месте  у  лето-
писца является Ян Вышатич, которого деятельность видели  мы  при  первом
поколении; в последний раз является Ян под 1106 годом, когда он вместе с
братом своим Путятою и Иваном Захарьичем прогнал половцев и отнял у  них
полон. Вслед за этим встречаем известие о смерти  Яна,  старца  доброго,
жившего лет 90: "жил он по закону божию, - говорит летописец, - не  хуже
первых праведников, от него и я слышал много рассказов, которые и внес в
летопись". Трудно решить, разумел ли здесь летописец нашего Вышатича или
другого какого-нибудь Яна;  кажется  в  первом  случае  он  прибавил  бы
что-нибудь и о его гражданских подвигах. Гораздо  чаще  упоминается  имя
брата Янова, Путяты, который был тысяцким при Святополке в Киеве; вы ви-
дели, что при Всеволоде был киевским  тысяцким  Ян;  каким  образом  эта
должность перешла к младшему брату от старшего при жизни последнего,  мы
не знаем; любопытно одно, что это звание сохраняется в семье Вышаты, ты-
сяцкого Ярославова. Деятельность Путяты мы видели в войне  Святополка  с
Давыдом волынским, на Витичевском съезде, в походе на  половцев  в  1106
году; наконец, по смерти Святополка видим, что народ грабит  дом  Путяты
за приверженность его к Святославичам; можно думать, что не столько лич-
ная привязанность к  этому  роду  могла  руководить  поведением  Путяты,
сколько привязанность к обычному порядку старшинства, нарушение которого
неминуемо влекло за собою смуту и усобицы. Кроме братьев Вышатичей - Яна
и Путяты, из мужей Святополковых, бояр  киевских,  упоминаются:  Василь,
Славата, Иванко Захарьич, Козарин. После Всеволода муж его Ратибор,  ко-
торого мы видели посадником в Тмутаракани, не остался в Киеве, но  пере-
шел к Мономаху, у которого в Переяславле пользовался большим  значением,
что видно из рассказа об убийстве половецких ханов; потом мы  видим  его
на Витичевском съезде; наконец, когда Мономах занял старший стол,  Рати-
бор сделался тысяцким в Киеве, на место Путяты: в этом звании он  участ-
вует в перемене устава о ростах вместе с Прокопием, белогородским тысяц-
ким, Станиславом (Тукиевичем) переяславским, и еще двумя мужами -  Нажи-
ром и Мирославом; здесь в другой раз замечаем, что  перемена  в  земском
уставе делается в совете тысяцких разных городов, встречаем имена  двоих
сыновей Ратиборовых - Ольбега и Фомы; кроме них, еще имена двоих  воевод
Мономаховых - Дмитра Иворовича и Ивана Войтишича, первого  в  походе  на
половцев за Дон, второго на греков к Дунаю, наконец, Орогоста,  действо-
вавшего вместе с Ратцбором на Витичевском съезде. Из черниговских бояр у
Святославичей встречаем имена: Торчина при рассказе о Витичевском съезде
и Иванка Чудиновича, бывшего при перемене устава  о  ростах;  если  этот
Иванко сын Чудина, боярина Изяславова, то любопытно, что сын очутился  в
дружине Святославичей. Из волынских бояр встречаем имена Туряка,  Лазаря
и Василя, выставленных главными виновниками ослепления Василька. Что ка-
сается до происхождения членов княжеской дружины, то имена Торчина, боя-
рина Святославичей черниговских, и Козарина, боярина Святополкова,  ясно
на него указывают; имена прислуги княжеской - Торчина, овчаря  Святопол-
кова, Бяндука, отрока Мономахова, Кульмея, Улана и Колчка, отроков Давы-
да волынского, могут указывать также на варварское происхождение.

   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   СОБЫТИЯ ПРИ ПРАВНУКАХ ЯРОСЛАВА I, БОРЬБА ДЯДЕЙ С ПЛЕМЯННИКАМИ В РОДЕ
   МОНОМАХА И БОРЬБА СВЯТОСЛАВИЧЕЙ С МОНОМАХОВИЧАМИ ДО СМЕРТИ ЮРИЯ
   ВЛАДИМИРОВИЧА ДОЛГОРУКОГО (1125 - 1157)

   Сыновья Мономаха. - Мстислав, великий князь. - Усобица между  Святос-
лавичами черниговскими. - Княжество Муромское. - Присоединение Полоцка к
волостям Мономаховичей. - Война с половцами, чудью и  литвою.  -  Смерть
великого князя Мстислава Владимировича. - Брат  его  Ярополк  -  великим
князем. - Начало борьбы дядей с племянниками в  племени  Мономаховом.  -
Святославичи черниговские вмешиваются в эту борьбу. - События в Новгоро-
де Великом. - Смерть Ярополка Владимировича. - Всеволод Ольгович  черни-
говский изгоняет Вячеслава Владимировича из Киева и утверждается  здесь.
- Отношения между Мономаховичами; война с ними  Всеволода  Ольговича.  -
Отношения его к родным и двоюродным братьям. - Ростиславичи галицкие.  -
Война великого князя Всеволода с Владимирком Володаревичем  галицким.  -
Князья городенские, полоцкие, муромские. - События в Новгороде  Великом.
- Вмешательство русских князей в дела польские. - Морской разбой шведов.
- Борьба русских с финнами и половцами. - Предсмертные распоряжения  ве-
ликого князя Всеволода Ольговича. - Смерть его. - Изгнание из Киева Иго-
ря Ольговича. - Изяслав Мстиславич Мономашич княжит в Киеве. - Плен Иго-
ря Ольговича. - Раздор между Святославичами черниговскими. - Союз  Изяс-
лава Мстиславича с Давыдовичами черниговскими; союз Святослава Ольговича
с Юрием Владимировичем Мономашичем, князем ростовским,  против  Изяслава
Мстиславича. - Первое упоминовение о Москве. -  Отступление  Давыдовичей
черниговских от Изяслава Мстиславича. - Киевляне убивают Игоря  Ольгови-
ча. - Мир Изяслава Мстиславича с  Святославичами  черниговскими.  -  Сын
Юрия ростовского, Ростислав, переходит к Изяславу Мстиславичу. - Изяслав
в Новгороде Великом; поход его на волости дяди Юрия. - Изгнание  Ростис-
лава Юрьевича из Киева. - Движение отца его, Юрия, на юг. - Победа  Юрия
над племянником Изяславом и занятие  Киева.  -  За  Изяслава  вступаются
венгры и поляки; галицкий князь Владимирко за Юрия. - Подвиги сына Юрие-
ва, Андрея. - Он хлопочет о мире между отцом своим и Изяславом  Мстисла-
вичем. - Непродолжительность мира. - Изяслав изгоняет Юрия из Киева,  но
должен уступить старшинство другому дяде, Вячеславу. - Война Изяслава  с
Владимирком галицким. - Юрий изгоняет Вячеслава и Изяслава из  Киева.  -
Изяслав с венграми опять изгоняет Юрия из Киева  и  опять  отдает  стар-
шинство Вячеславу, под именем которого княжит  в  Киеве.  -  Продолжение
борьбы Изяслава с Юрием. - Битва на реке Руте и поражение Юрия,  который
принужден оставить юг. - Два других неудачных похода его на юг. -  Война
Изяслава Мстиславича в союзе с венгерским королем против Владимирка  га-
лицкого. - Клятвопреступление и смерть Владимирка. -  Война  Изяслава  с
сыном Владимирковым, Ярославом. - Смерть Изяслава, его характер.  -  Вя-
чеслав вызывает к себе в Киев брата Изяславова, Ростислава, из  Смоленс-
ка. - Смерть Вячеслава. - Ростислав уступает  Киев  Изяславу  Давыдовичу
черниговскому. - Юрий ростовский заставляет Давыдовича выехать из  Киева
и сам окончательно утверждается здесь. - Усобицы между Святославичами  в
Черниговской волости и Мономаховичами на Волыни. -  Союз  князей  против
Юрия. - Смерть его. - События полоцкие, муромские, рязанские, новгородс-
кие. - Борьба с половцами и финскими племенами. - Дружина.

   По смерти Мономаха на киевском столе сел старший  сын  его  Мстислав;
соперников ему быть не могло: Олег и Давыд Святославичи умерли  еще  при
жизни Мономаха; в Чернигове сидел младший брат их, Ярослав, но этот нез-
начительный князь не мог удержать старшинства и в собственном роде;  еще
менее мог спорить с Мстиславом Брячислав Святополкович, княживший  неиз-
вестно в каком городке в пинских волостях. Но и более сильные  соперники
не могли быть страшны Мстиславу при народном расположении к роду Монома-
хову, тем более что Мстислав походил во всем на знаменитого отца своего.
Недаром летописец, начиная рассказ о княжении  Мстислава,  говорит,  что
этот князь еще в молодости победил дядю своего Олега: таким  образом,  в
личных достоинствах Мономахова сына старались находить оправдание  тому,
что он отстранял старшее племя Святославово.
   Кроме Мстислава, после Мономаха оставалось еще четверо сыновей:  Яро-
полк, Вячеслав, Георгий, Андрей; Ярополк еще при отце получил стол пере-
яславский и остался на нем при брате; Ярополк был на своем месте, потому
что отличался храбростию, необходимою для переяславского князя,  обязан-
ного постоянно биться с степными варварами. Третий брат Вячеслава княжил
сперва в Смоленске, а потом переведен был в Туров; Георгий издавна  кня-
жил в Ростовской области; Андрей - во Владимире на Волыни.  В  Новгороде
сидел старший сын Мстислава - Всеволод; в Смоленске -  третий  сын  его,
Ростислав; где же был второй, Изяслав?  Должно  думать,  что  где-нибудь
подле Киева: он также отличался храбростию и потому нужен был  отцу  для
рати; скоро нашлась ему и волость и деятельность.
   В Чернигове произошло  важное  явление:  сын  Олега,  Всеволод  напал
врасплох на дядю своего Ярослава, согнал его с старшего  стола,  дружину
его перебил и разграбил. В самом занятии киевского стола Мстиславом мимо
Ярослава Святославича, который приходился ему дядею,  Всеволод  мог  уже
видеть пример и оправдание своего поступка: если Ярослав  потерял  стар-
шинство в целом роде, то мог ли он сохранять его в своей линии?  Как  бы
то ни было, Мстислав не хотел сначала  терпеть  такого  нарушения  стар-
шинства дядей, тем более что, как видно, он обязался клятвенным  догово-
ром поддерживать Ярослава в Чернигове. Вместе с братом Ярополком  Мстис-
лав собрал войско, чтобы идти на Всеволода, тот не мог один  противиться
Мономаховичам и послал за половцами, а дядю Ярослава отпустил из  неволи
в Муром. Половцы явились на зов Всеволода в числе 7000 и стали за  рекою
Вырем у Ратимировой дубравы: но послы их, от правленные к Всеволоду, бы-
ли перехвачены на реке Локне и приведены к Ярополку, потому что  послед-
ний успел за хватить все течение реки Сейма,  посадил  по  всем  городам
своих посадников, а в Курске - племянника Изяслава Мстиславича. Половцы,
не получая вести из Чернигова, испугались и побежали назад; это известие
очень замечательно: оно показывает, как варвары стали  робки  после  за-
донских походов Мономаха, сыновей и воевод его. После  бегства  половцев
Мстислав еще больше начал стеснять Всеволода: "Что взял?  -  говорил  он
ему, - навел половцев, что же, помогли они тебе?" Всеволод стал  упраши-
вать Мстислава, подучивал его бояр, подкупал их дарами, чтоб просили  за
него, и таким образом провел все лето. Зимою пришел Ярослав из Мурома  в
Киев и стал также кланяться Мстиславу и упрашивать: "Ты мне крест  цело-
вал, пойди на Всеволода"; а Всеволод, с своей стороны, еще больше  упра-
шивал. В это время в киевском Андреевском монастыре был  игумном  Григо-
рий, которого очень любил Владимир Мономах, да и Мстислав и  весь  народ
очень почитали его. Этот-то Григорий все не давал Мстиславу встать ратью
на Всеволода за Ярослава; он говорил: "Лучше тебе нарушить  клятву,  чем
пролить кровь христианскую". Мстислав не знал, что ему делать?  Митропо-
лита тогда не было в Киеве, так он созвал собор из священников и передал
дело на их решение; те отвечали: "На нас будет грех клятвопреступления".
Мстислав послушался их, не исполнил своего  обещания  Ярославу  и  после
раскаивался в том всю жизнь. На слова Григория и на приговор собора мож-
но смотреть, как на выражение общего народного мнения: граждане не  тер-
пели княжеских усобиц и вообще  войн,  не  приносивших  непосредственной
пользы, не имевших целью защиты края; но какая охота была киевлянам про-
ливать свою кровь за нелюбимого Святославича? Со стороны  же  Мстислава,
кроме решения духовенства, побуждением к миру со Всеволодом  могла  слу-
жить также и родственная связь с ним: за ним была дочь его. Как бы то ни
было, племянник удержал за собою старший стол вопреки  правам  дяди,  но
эта удача была, как увидим, первою и последнею в нашей древней  истории.
Для Мономаховичей событие это не осталось, впрочем, без материальной вы-
годы: они удержали Курск и все Посемье, и это приобретение было для  них
очень важно, потому что затрудняло сообщение Святославичей с  половцами.
Ярослав должен был идти назад в Муром и остаться там  навсегда;  потомки
его явились уже изгоями относительно племени Святославова, потеряли пра-
во на старшинство, должны были ограничиться  одною  Муромскою  волостию,
которая вследствие этого отделилась от Черниговской. Таким образом, и на
востоке от Днепра образовалась отдельная княжеская волость, подобная По-
лоцкой и Галицкой на западе.
   Покончивши с черниговскими, в том же 1127 году Мстислав послал войско
на князей полоцких: есть известие, что  они  не  переставали  опустошать
пограничные волости Мономаховичей. Мстислав послал войска четырьмя путя-
ми: братьев - Вячеслава из Турова, Андрея - из  Владимира;  сына  Давыда
Игоревича, Всеволодка, зятя Мономахова - из Городна и Вячеслава  Яросла-
вича - из Клецка; этим четверым князьям велел идти к Изяславлю; Всеволо-
ду Ольговичу черниговскому велел идти с братьями на Стрежев к  Борисову,
туда же послал известного воеводу своего Ивана Войтишича с торками; свой
полк отправил под начальством сына Изяслава к Лагожску а  другого  сына,
Ростислава, с смольнянами - на Друцк. В Полоцке сидел в  это  время  тот
самый Давыд Всеславич, которого прежде мы видели в союзе с  Ярославичами
против Глеба минского; за сыном его Брячиславом, княжившим, как видно, в
Изяславле, была дочь Мстислава киевского. Минск, по  всем  вероятностям,
отошел к Ярославичам еще при Мономахе, который отвел в неволю князя  его
Глеба; иначе Мстислав не направил бы войско свое мимо Минска  на  города
дальнейшие; быть может, Всеславичи не могли забыть потери Минска, и  это
было главным поводом к войне. Мстислав всем отправленным князьям  назна-
чил сроком один день, в который они должны  были  напасть  на  указанные
места. Но Изяслав Мстиславич опередил один всю братию  и  приблизился  к
Лагожску; зять его Брячислав, князь изяславский, вел в это время лагожс-
кую дружину на помощь отцу своему Давыду, но, узнав  на  середине  пути,
что Изяслав у города, так перепугался, что не знал, что делать, куда ид-
ти, и пошел прямо в руки к шурину, к которому привел и Лагожскую  дружи-
ну; лагожане, видя своих в руках у Изяслава, сдались ему;  пробыв  здесь
два дня, Изяслав отправился к дядьям своим Вячеславу и  Андрею,  которые
осаждали Изяславль. Жители этого города, видя, что князь их  и  лагожане
взяты Изяславом и не терпят никакой беды, объявили Вячеславу,  что  сда-
дутся, если он поклянется не давать их на щит (на разграбление)  воинам.
Вячеслав согласился, и вечером Врагислав, тысяцкий князя Андрея, и Иван-
ко, тысяцкий Вячеславов, послали в город  своих  отроков,  но  когда  на
рассвете остальные ратники узнали об этом, то бросились все  в  город  и
начали грабить: едва князья с своими дружинами успели уберечь имение до-
чери великого князя Мстислава, жены  Брячиславовой,  и  то  должны  были
биться с своими. Между тем с другой стороны шел к  Полоцку  старший  сын
Мстислава, Всеволод, князь новгородский; тогда полочане выгнали от  себя
Давыда с сыновьями, взяли брата его Рогволода и послали просить Мстисла-
ва, чтоб он утвердил его у них князем; Мстислав согласился. Недаром, од-
нако, современники не умели объяснить себе этой наследственной и  непри-
миримой вражды полоцких князей к потомству Ярослава и прибегали к помощи
предания о Рогволоде и Рогнеде: как при Мономахе, так и теперь при  сыне
его дело могло кончиться только изгнанием Изяславичей из волостей их. Во
время половецкого нашествия в 1129 году Мстислав, собирая князей, послал
звать и полоцких на помощь против варваров; Рогволода, приятного Яросла-
вичам, как видно, не было  уже  в  это  время  в  живых,  и  старшинство
по-прежнему держал Давыд, который с братьями и племянниками дал дерзкий,
насмешливый ответ на зов Мстислава. Половецкая война  помешала  великому
князю немедленно наказать Всеславича; но когда половцы были прогнаны, то
он вспомнил обиду и послал за кривскими князьями, как продолжали еще на-
зывать полоцких владельцев; Давыда, Ростислава и Святослава  Всеславичей
вместе с племянниками их Рогволодовичами посадили в три лодки и заточили
в Царьград: без всякого сомнения, полочане выдали князей своих, не желая
подвергать страны своей опустошениям. По городам полоцким, говорил лето-
писец, Мстислав посажал своих посадников, но после мы видим там сына его
Изяслава, переведенного из Курска.
   Из внешних событий по-прежнему записана в летописи борьба с половцами
и другими соседними варварами. Половцы обрадовались смерти Мономаховой и
немедленно явились в пределах Переяславского княжества. Мы  видели,  что
русские князья во время счастливых походов своих в степи взяли у  полов-
цев часть подвластных им торков и печенегов;  видели,  что  эти  варвары
после сами убежали от половцев в русские пределы и были поселены  здесь.
Разумеется, половцам хотелось возвратить их назад, и вот летописец гово-
рит, что они именно являлись для того, чтобы перехватить русских торков.
Но в Переяславле сидел Ярополк, достойный  по  храбрости  сын  Мономаха,
привыкший под отцовским стягом громить варваров в степях их:  узнавши  о
нападении и намерении половцев, Ярополк велел вогнать торков и  все  ос-
тальное народонаселение в города; половцы приехали, но ничего  не  могли
сделать и, узнав, что Ярополк в Переяславле, пошли воевать Посулье (мес-
та по реке Суле). Ярополк, благоверного князя корень и  благоверная  от-
расль, по выражению летописца, не дожидаясь помощи от братьев, с  одними
переяславцами пошел вслед за половцами, настиг их на правом берегу  реки
Удая, призвал имя божие и отца своего, ударил на поганых и одержал побе-
ду: помог ему бог и молитвы отца его, продолжает летописец. После  этого
нападения половцев мы встретили известие об них при описании  черниговс-
ких и потом полоцких происшествий. Мстислав не забыл той борьбы, которую
вел он, сидя на столе новгородском, именно борьбы с чудью, и в 1130 году
послал на нее сыновей своих - Всеволода, Изяслава и Ростислава;  летопи-
сец говорит подробно, в чем состоял поход: самих врагов перебили, хоромы
пожгли, жен и детей привели домой. Но не так был счастлив чудский  поход
одного Всеволода новгородского в следующем году: сотворилась пакость ве-
ликая, говорит летописец, перебили много  добрых  мужей  новгородских  в
Клину: Клин - это русский перевод эстонского слова Waija, или Wagja, как
называлась часть нынешнего Дерптского уезда в XIII веке. Что половцы бы-
ли для Юго-Восточной Руси, то литва была для  Западной,  преимущественно
для княжества Полоцкого. Присоединивши к волостям своего рода и это кня-
жество, Мстислав должен был вступить в борьбу с его врагами; вот  почему
в последний год его княжения летописец  упоминает  о  походе  на  Литву:
Мстислав ходил с сыновьями своими, с Ольговичами и зятем Всеволодом  го-
роденским. Поход был удачен; Литву ожгли по обыкновению, но на  возврат-
ном пути киевские полки пошли отдельно  от  княжеской  дружины;  литовцы
настигли их и побили много народу.
   В 1132 году умер Мстислав; его княжение, бывшее совершенным  подобием
отцовского, утвердило в народе веру в  достоинство  племени  Мономахова.
Этот Мстислав Великий, говорит летописец, наследовал  пот  отца  своего,
Владимира Мономаха Великого. Владимир сам собою постоял на Дону и  много
пота утер за землю Русскую, а Мстислав мужей своих послал, загнал полов-
цев за Дон, за Волгу и за Яик; и так избавил бог Русскую землю от  пога-
ных. Здесь также видим выражение главного современного интереса - борьбы
с степными варварами. Народ мог надеяться, что долго будет спокоен от их
нашествий, потому что Мстиславу наследовал по всем правам брат его  Яро-
полк, благоверная отрасль, который был известен своею храбростию, своими
счастливыми походами в степи. У Ярополка  не  было  соперников:  он  был
единственный князь, который мог сесть на старший стол по отчине и  деди-
не; он крепко сидел в Киеве и потому еще, что люди киевские  послали  за
ним. Но их надежды на Ярополка не сбылись:  спокойствие  Руси  кончилось
смертию Мстислава; с начала княжения Ярополкова начались усобицы, усоби-
цы в самой семье знаменитого князя братолюбца; Святославичи воспользова-
лись ими, и киевляне должны были терпеть на своем столе князя  недоброго
племени. Усобица, начавшаяся по смерти Мстислава Великого, носит  харак-
тер, отличный от прежних усобиц. Прежние усобицы проистекали главным об-
разом от изгойства, оттого, что осиротелые при жизни дедов  или  старших
дядей князья исключались не только из старшинства, не только не получали
отцовских волостей, но даже часто и никаких. Этим исключением  из  стар-
шинства лучше всяких поэтических преданий объясняется непримиримая враж-
да полоцких Изяславичей к потомкам Ярослава, объясняются  движения  Рос-
тислава Владимировича, судьба и поведение сыновей его: борьбы с  изгоями
на востоке и на западе, с Вячеславичем, Игоревичами, Святославичами  на-
полняют время княжения Изяславова, Всеволодова,  Святополкова.  Все  эти
борьбы благодаря последним распоряжениям князей-родичей на съездах прек-
ратились; но теперь начинается новая борьба, борьба племянников, сыновей
от старшего брата с младшими дядьми. Мы видели первый пример этой борьбы
в Чернигове, где сын Олегов, Всеволод, согнал  дядю  своего  Ярослава  с
старшего стола. Мстислав допустил такое нарушение права дядей, хотя рас-
каивался в этом во всю жизнь; по смерти его одно опасение подобного  яв-
ления произвело сильную усобицу в собственном племени его.
   Мстислав оставил княжение брату своему Ярополку,  говорит  летописец,
ему же передал и детей своих с богом на руки: Ярополк был бездетен и тем
удобнее мог заботиться о порученных ему сыновьях старшего брата,  Мстис-
лав при жизни своей уговорился с братом, чтоб тот немедленно по принятии
старшего стола перевел на свое место в Переяславль старшего  племянника,
Всеволода Мстиславича из Новгорода; старшие Мономаховичи, как  видно  из
слов летописца, выставляли основанием такого распоряжения волю отца сво-
его, а об этой воле заключали они из того, что Мономах  дал  им  Переяс-
лавль обоим вместе; но при тогдашних понятиях это еще не  значило,  чтоб
они имели право оставить этот город в  наследство  сыновьям  своим  мимо
других братьев. Переяславль был стольным городом Всеволода и Мономаха  и
по выделении Чернигова в особую, непременную волость Святославичей  счи-
тался старшим столом после Киева для Мономахова племени: с переяславско-
го стола Мономах, Мстислав и Ярополк перешли на киевский. Точно ли хоте-
ли старшие Мономаховичи переводом Всеволода в Переяславль дать ему преи-
мущество перед дядьми, возможность наследовать Ярополку в Киеве, для че-
го, кроме занятия старшего переяславского стола, нужно было познакомить,
сблизить его с южным народонаселением, которого голос был так важен, ре-
шителен в то время, - на это историк не имеет  права  отвечать  утверди-
тельно. Как бы то ни было, младшие Мономаховичи по крайней мере видели в
переводе племянника на переяславский стол шаг  к  старшинству  мимо  их,
особенно когда перед глазами был пример Ярослава Святославича черниговс-
кого, согнанного с старшего стола  племянником  при  видимом  потворстве
старших Мономаховичей - Мстислава и Ярополка. Вступились в дело  младшие
Мономаховичи, Юрий ростовский и Андрей волынский, потому что старший  по
Ярополке брат их, Вячеслав туровский, был неспособен действовать впереди
других по бесхарактерности и недалекости умственной. По словам  летопис-
ца, Юрий и Андрей прямо сказали: "Брат Ярополк  хочет  по  смерти  своей
дать Киев Всеволоду, племяннику своему", и спешили предупредить  послед-
него; утром въехал Всеволод в Переяславль и до обеда еще был выгнан  дя-
дею Юрием, который, однако, сидел в Переяславле не  более  восьми  дней,
потому что Ярополк, помня клятвенный уговор свой с покойным братом,  вы-
вел Юрия из Переяславля и посадил здесь другого  Мстиславича,  Изяслава,
княжившего в Полоцке, давши ему клятву поддержать его  на  новом  столе,
вероятно, Всеволод уже не хотел в другой раз менять  верную  волость  на
неверную. В Полоцке вместо Изяслава остался третий Мстиславич  -  Свято-
полк; но полочане, не любившие, подобно новгородцам, когда князь покидал
их волость для другой, сказали: "А! Изяслав бросает нас!" - выгнали бра-
та его Святополка и взяли себе одного из прежних своих князей,  Василька
Святославича, внука Всеславова, неизвестно каким образом оставшегося  на
Руси или возвратившегося из заточения. Тогда Ярополк, видя, что Полоцкое
княжество, оставленное храбрым Изяславом, умевшим везде  приобресть  на-
родную любовь, отходит от Мономахова рода, уладился с братьями:  перевел
Изяслава неволею опять в Минск, единственную волость, оставшуюся у Моно-
маховичей от Полоцкого княжества; потом, чтоб утешить  его,  придал  ему
еще Туров и Пинск, дал ему много даров богатых; а  Вячеслава  из  Турова
перевел в Переяславль.
   Таким образом, младшие Мономаховичи были  удовлетворены:  Переяславль
перешел по порядку к самому старшему брату по  Ярополке,  законному  его
преемнику и в Киеве. Но спокойствие в семье Мономаха и на Руси было ско-
ро нарушено Вячеславом: нашел ли он или, лучше сказать, бояре его  Пере-
яславскую волость невыгодною для себя, стало ли страшно  ему  сидеть  на
Украйне, подле торков и половцев, - только он покинул новую волость;  на
первый раз, однако, дошедши до Днепра возвратился назад; говорят,  будто
Ярополк послал сказать ему: "Что ты все скитаешься, не посидишь на одном
месте, точно половчин?" Но Вячеслав не послушался старшего брата: бросил
Переяславль в другой раз, пошел в Туров, выгнал отсюда Изяслава и сел на
его место. Тогда Ярополк должен был решиться на новый ряд: он  склонился
на просьбу Юрия ростовского и дал ему Переяславль, с тем, однако,  чтобы
тот уступил ему свою прежнюю волость; Юрий согласился уступить  Ростовс-
кую область, но не всю; вероятно, он оставлял себе на всякий случай убе-
жище на севере; вероятно также, что Ярополк  для  того  брал  Ростовскую
землю у Юрия, чтоб отдать ее Изяславу. Этою сделкою он мог надеяться ус-
покоить братьев, поместя их всех около себя на Руси и отдав  племянникам
как младшим отдаленную северную область. Но он уже не был более в состо-
янии исполнить свое намерение: вражда между дядьми и племянниками разго-
релась; Изяслав, дважды изгнанный, решился не дожидаться  более  никаких
новых сделок между дядьми, а отдать дело, по тогдашним понятиям, на  суд
божий, т. е. покончить его оружием. Он ушел в Новгород к брату Всеволоду
и уговорил его идти с новгородцами на область Юрия. Тогда-то Святослави-
чи увидели, что пришла их пора: они заключили союз с недовольными Мстис-
лавичами (сами предложили им его или приняли от них предложение - из до-
шедших до нас летописей неизвестно), послали за половцами и начали  воо-
ружаться против Мономаховичей: "Вы первые начали нас  губить",  говорили
они им. Тогда народ увидал,  что  прошло  счастливое  время  Мономаха  и
Мстислава; встала опять усобица; черниговские по отцовскому обычаю  при-
вели половцев на Русскую землю, и, что всего хуже, с ними пришли сыновья
Мстислава Великого - Изяслав с братом Святополком. Ярополк с братьями  -
Юрием и Андреем выступил против Всеволода Ольговича, переправился  через
Днепр, взял села около Чернигова. Всеволод не вышел против  них  биться,
потому что половцы еще не пришли к нему; Ярополк, постояв несколько дней
у Чернигова, возвратился в Киев и распустил войско, не уладившись с Все-
володом; вероятно, он думал, что довольно напугать его. Но вышло  иначе:
когда ко Всеволоду пришли с юга половцы, а с севера Мстиславичи,  то  он
вошел с ними в Переяславскую волость, начал воевать села и города,  бить
людей, дошел до Киева, зажег Городец. Половцы опустошили все на  восточ-
ном берегу Днепра, перебив и перехватав народ, который не  мог  перевез-
тись на другой, киевский берег, потому что Днепр  покрыт  был  пловучими
льдами; взяли и скота бесчисленное множество; Ярополку по причине тех же
льдов нельзя было перевезтись на ту сторону и прогнать их. Три дня стоял
Всеволод за Городцом в бору, потом пошел в Чернигов, откуда начал  пере-
сылаться с Мономаховичами, и заключил мир; гораздо  вероятнее,  впрочем,
то известие, по которому заключено было только перемирие до общего съез-
да, потому что немедленно за этим летописец начинает говорить о требова-
ниях Ольговичей, чтоб Ярополк возвратил им то, что их  отец  держал  при
его отце: "Что наш отец держал при вашем отце, того и мы хотим; если  же
не дадите, то не жалейте после; если что случится, вы  будете  виноваты,
на вас будет кровь". Без сомнения, Ольговичи  просили  города  Курска  и
всего Посемья, взятых у них Мономаховичами тотчас после изгнания Яросла-
ва Всеволодом. В ответ на это требование Ярополк собрал войско киевское,
а Юрий - переяславское, и 50 дней стояли у Киева;  потом  помирились  со
Всеволодом и отдали Переяславль младшему брату своему Андрею  Владимиро-
вичу, а прежнюю его волость, Владимир-Волынский, -  племяннику  Изяславу
Мстиславичу. По всему видно,  впрочем,  что  это  распоряжение  было  не
следствием, но причиною мира с Ольговичами: дядья, чтоб отвлечь  племян-
ников от Святославичей, отнять у последних предлог к войне  и  правду  в
глазах народа, удовлетворили Изяслава, отдавши ему Волынь; Юрий ростовс-
кий, видя, вероятно, как спорны русские столы и  как  незавидна  Переяс-
лавская волость, беспрестанно подвергавшаяся нападениям Ольговичей и по-
ловцев, не хотел более менять на нее своей северной, верной волости; за-
нятие же Переяславля младшим братом не могло быть для него  опасно:  ни-
когда младший брат не восставал против прав старшего, тогда как был при-
мер, что племянник от старшего  брата  восставал  против  младшего  дяди
(1134 год).
   Что Ольговичи принуждены были  мириться  поневоле,  будучи  оставлены
Мстиславичами, доказательством служит их нападение на Переяславскую  об-
ласть в следующем, 1135 году. Всеволод со всею братьею пришел к  Переяс-
лавлю, стоял под городом три дня, бился у ворот; но, узнавши,  что  Яро-
полк идет на помощь к брату, отступил к верховью реки Супоя и  там  дож-
дался киевского князя. Мы заметили уже, что Ярополк был в отца  отвагою:
завидя врага, не мог удержаться и ждать, пока подойдут другие  полки  на
помощь, но бросался на него с одною своею дружиною; мы видели, что такая
удаль сошла для него благополучно, принесла даже большую славу в битве с
половцами при начале Мстиславова княжения. Точно так же вздумал он  пос-
тупить и теперь: не дождавшись киевских полков, с одною своею дружиною и
с братьею, даже не выстроившись хорошенько, ударил на Ольговичей, думая:
"Где им устоять против нашей силы!" Сначала бились крепко с  обеих  сто-
рон, но скоро побежали Всеволодовы половцы, и лучшая дружина Мономахови-
чей с тысяцким киевским погналась за ними, оставя князей своих биться  с
Ольговичами на месте. После злой сечи Мономаховичи должны были  уступить
черниговским поле битвы, и когда тысяцкий с боярами, поразивши половцев,
приехали назад, то уже не застали князей своих и попались в руки победи-
телям Ольговичам, обманутые Ярополковым стягом, который держали  послед-
ние. Кроме лучших мужей своих, взятых в плен, Ярополк  потерял  в  числе
убитых племянника Василька Леоновича, греческого царевича, внука Монома-
хова по дочери. Возвратясь за Днепр, киевский князь начал набирать новое
войско, а Всеволод перешел Десну и стал против Вышгорода; но,  постоявши
7 дней у Днепра, не решился переправиться, пошел в Чернигов, откуда стал
пересылаться с киевским князем о мире, без всякого, однако, успеха.  Это
было в конце лета; зимою Ольговичи с половцами перешли  Днепр  и  начали
опустошать всю Киевскую область, доходили до  самого  Киева,  стрелялись
через Лыбедь; из городов, впрочем, удалось им взять только два, да и  те
пустые: мы видели уже обычай украинских жителей покидать свои города при
нашествии неприятелей, Ярополк, по словам  летописца,  собрал  множество
войска изо всех земель, но не вышел против врагов, не начал  кровопроли-
тия; он побоялся суда божия, смирился пред Ольговичами, хулу и укор при-
нял на себя от братьи своей и от всех, исполняя заповедь:  любите  враги
ваша; он заключил с Ольговичами мир, отдал им то, чего  прежде  просили,
т. е. отчину их, города по Сейму. Трудно решить, что собственно застави-
ло Ярополка склониться на уступку: был ли он из числа тех людей, на  ко-
торых неудача после продолжительных успехов сильно действует, или в  са-
мом деле духовенство и  преимущественно  митрополит  Михаил  постарались
прекратить войну, столь гибельную для края, и Ярополк действительно зас-
лужил похвалы летописца за христианский подвиг смирения для блага  наро-
да, быть может, то и другое вместе; не забудем также, что успех битвы не
мог быть верен: мы знаем, что Всеволод Ольгович вовсе не отличался  без-
расчетною отвагою, уступал, когда видел  превосходство  сил  на  стороне
противника, и если теперь не уступил, то это значило, что силы  Ярополка
вовсе не были так велики, как выставляет их летописец, по  крайней  мере
сравнительно с силами Ольговичей (1135 г.).
   Мир не мог быть продолжителен: главная причина  вражды  Ольговичей  к
Мономаховичам - исключение из старшинства - существовала во всей силе  и
при этом еще Черниговские испытали возможность успешной войны с  Монома-
ховичами, особенно при разделении последних. Изгнание брата Всеволодова,
Святослава, из Новгорода было поводом к новой войне в 1138 году.  Ольго-
вичи опять призвали половцев и начали воевать Переяславскую  волость  по
реке Суле; Андрей Владимирович не мог им сопротивляться и, не видя помо-
щи от братьев, хотел уже бежать из Переяславля. Но Ольговичи, узнав, что
Андрею нет помощи от братьев, успокоили его льстивыми словами, по  выра-
жению летописца: из этого известия имеем право заключить, что  Ольговичи
хотели поссорить Андрея с братьями и привлечь на свою сторону, показывая
ему, как мало заботятся об  нем  братья.  Весть  о  задержке  Святослава
Ольговича в Смоленске, на дороге его из  Новгорода,  еще  более  усилила
войну; брат его Всеволод призвал множество половцев, взял Прилук и соби-
рался уже старым путем к Киеву, как узнал об огромных приготовлениях Мо-
номаховичей и поспешил отступить в свою волость,  к  Чернигову.  Ярополк
созвал братьев и племянников, собрал, кроме киевлян и переяславцев, так-
же рать из верхних земель, суздальцев, ростовцев,  полочан  и  смольнян;
Ростиславичи галицкие и король венгерский прислали ему также помощь, на-
конец, присоединились к нему многочисленные толпы пограничных  варваров,
берендеев; с такими силами Ярополк уже не стал  дожидаться  Ольговича  в
Киевской волости, но отправился к нему в Черниговскую; Всеволод испугал-
ся и хотел было уже бежать к половцам, как  черниговцы  остановили  его:
"Ты хочешь бежать к половцам, говорили они, а волость свою погубить,  но
к чему же ты тогда после воротишься? Лучше отложи свое высокоумье и про-
си мира; мы знаем Ярополково милосердие: он не  радуется  кровопролитию,
бога ради он помирится, он соблюдает Русскую землю". Всеволод послушался
и стал просить мира у Ярополка;  тот,  по  выражению  летописца,  будучи
добр, милостив нравом, богобоязлив, подобно отцу своему,  поразмыслил  о
всем хорошенько и не захотел кровопролития, а заключил мир  у  Моравока,
на правом берегу Десны. Потом заключен был новый  договор  между  ним  и
Ольговичами, неизвестно на каких условиях (1136 - 1139).
   Так кончились усобицы на юге при старшинстве Ярополковом; но эти усо-
бицы сильно отозвались также на севере, в Новгороде Великом. Мы  видели,
как при Святополке новгородцы настояли на том, чтобы князем у них  оста-
вался выросший в Новгороде Мстислав Владимирович. Однако они недолго жи-
ли с этим любимым князем: Мономах в 1116 году вызвал его на юг, и в Нов-
городе остался сын его Всеволод. Молодость князя и смерть двух  посадни-
ков, случившаяся почти в один год, как видно, подали повод к смятениям в
городе: некоторые бояре и сотский Ставр ограбили каких-то двух  граждан;
неизвестно, впрочем, какого рода был этот грабеж, потому что иногда гра-
беж происходил вследствие судного приговора, и потому трудно решить, ви-
новны ли были Ставр и бояре в насилии или только в несправедливости. Как
бы то ни было, Мономах и Мстислав вызвали всех бояр новгородских в Киев:
товарищи Ставра были заточены, другие отпущены назад в  Новгород,  после
того как дали клятву, вероятно, в том, что вперед не будет подобных про-
исшествий. Кем был избран в то время посадник Константин Моисеевич,  не-
известно: вероятно, киевским князем, если обратим  внимание  на  обстоя-
тельства. На следующий год он умер, и на его место пришел посадничать из
Киева Борис, разумеется, присланный Мономахом. По  смерти  последнего  в
Киеве посадили сына его Мстислава, а в Новгороде - внука Всеволода;  от-
носительно обоих в летописи употребляется одинаковое выражение: посадиша
в смысле: граждане хотели, просили, призвали. Новгородцы посадили у себя
Всеволода вторично, потому что  по  вступлении  своем  на  старший  стол
Мстислав мог перевести его куда-нибудь поближе к себе в Русь по  примеру
отцовскому; как видно, в это время новгородцы взяли со Всеволода  клятву
не разлучаться с ними. На следующий год Всеволод ходил к отцу в Киев, но
пришел опять в Новгород на стол; в тот же год дали посадничество  Мирос-
лаву Гюрятиничу, причем летописец не упоминает о смерти прежнего  посад-
ника Бориса; к  кому  относится  выражение:  въдаша  посадничество  -  к
князьям ли Мстиславу и Всеволоду или к гражданам, решить  трудно.  Через
год, не упоминая о смерти Мирослава, летопись говорит о  назначении  ему
преемника Давыда Дмитриевича, шурина великого  князя  Мстислава  и  сына
прежде бывшего посадника. Этот посадник умер в том же 1128  году,  и  на
его место в 1129 г. пришел из Киева Даниил; но в 1130 г. опять  летопись
упоминает о назначении нового посадника Петрилы с выражением даша и в то
же время говорит о походе Всеволода на чудь, и о поездке его  в  Киев  к
отцу; имела ли связь смена посадника с этими событиями,  решить  трудно.
Так было при старшинстве Мстислава. Тотчас по смерти его начались смуты.
Всеволод, несмотря на клятву не разлучаться с новгородцами,  прельстился
столом переяславским и уехал в Русь, не оставивши, как  видно,  князя  в
Новгороде. Мы уже видели раз, как новгородцы обижались, когда князья ме-
няли их город на другой; кроме того, что перемена князя нарушала наряд в
городе, новгородцев должно было оскорблять и то, что князь, отдавая пре-
имущество какому-нибудь Турову или Переяславлю, тем самым унижал  значе-
ние стола Рюрикова, ибо и между самими князьями, как увидим, не исчезала
память, что Новгород был старейшим столом в Русской земле. Легко  понять
теперь, что когда Всеволод, прогнанный Юрием из Переяславля, явился  на-
зад в Новгород, то нашел здесь сильное волнение - встань великую  в  лю-
дях, по выражению летописца; пришли псковичи и ладожане  в  Новгород,  и
Всеволод должен был выехать из него; потом, однако, граждане скоро  оду-
мались и возвратили его назад. Можно, впрочем, с вероятностию  полагать,
что Всеволод был принят не так уже, как прежде, что здесь положено нача-
ло условиям или рядам новгородцев с князьями; вероятно,  также  с  этого
времени и посадник переменяет свой характер чиновника княжеского на  ха-
рактер чиновника народного, от веча избираемого, хотя и не  без  участия
князя; в это время по крайней мере избрали посадников для  пригородов  -
Мирослава для Пскова и Рагуила для Ладоги; это известие может навести на
мысль, что псковичи и ладожане затем и приходили в Новгород, чтоб требо-
вать назначения себе новых посадников. Есть также прямое известие, что с
этих пор Всеволод не имел надлежащего значения в Новгороде, не мог  зас-
тавить его жителей выслать в Киев обычную печерскую дань, за которою ве-
ликой князь Ярополк должен был послать другого племянника Изяслава: пос-
леднему удалось взять дань.
   Между тем дела на юге запутывались все более и  более.  В  1134  году
явился в Новгород Изяслав Мстиславич, с тем чтобы  уговаривать  брата  и
граждан идти войною на дядю Юрия, добыть для Мстиславичей хотя  Ростовс-
кую волость, если им нет части в Русской земле. Начали толковать о  суз-
дальской войне новгородцы и убили мужей своих, свергнули их с моста, го-
ворит летописец. Из этих слов видно, что после  предложения,  сделанного
Всеволодом о суздальском походе, вече было самое бурное: одни хотели за-
щищать Мстиславичей, достать им волость, другие нет; большинство  оказа-
лось на стороне первых, положено идти в поход, а несогласное меньшинство
отведало Волхова. Мстиславичи с посадником Петрилою отправились на  вой-
ну, но едва достигли они до реки Дуны, как  несогласия  городского  веча
повторились в полках: противники похода против дядей в пользу  племянни-
ков, против сына Мономахова в пользу внуков его опять подняли голос и на
этот раз пересилили, заставили князя возвратиться и тут же, отняв посад-
ничество у Петрила, как видно, желавшего войны, отдали его Ивану  Павло-
вичу. Так посадники уже начали сменяться  вследствие  перевеса  той  или
другой враждебной стороны; видно также, что к противникам войны  принад-
лежали люди, вообще не расположенные ко Всеволоду, не  хотевшие  принять
его по возвращении из Переяславля. Но в Новгороде  ждало  их  поражение:
здесь противники их опять пересилили, и опять Всеволод  со  всею  Новго-
родскою областью пошел на Ростовскую землю в жестокие морозы  и  мятели,
несмотря на увещания митрополита Михаила, который пришел тогда в  Новго-
род: "Не ходите, грозил им митрополит, меня бог  послушает";  новгородцы
задержали его и отправились: на Ждановой горе встретились они с ростовс-
кими полками и потерпели поражение, потеряли храброго  посадника  своего
Ивана, также Петрилу Николаича, быть может, его предшественника, и много
других добрых мужей, а суздальцев пало больше,  прибавляет  новгородский
летописец; но ростовский говорит, что его земляки победили  новгородцев,
побили их множество и возвратились с победою великою. Новгородцы,  возв-
ратись домой, выпустили митрополита и выбрали посадником старого  Мирос-
лова Гюрятинича.
   Испытав вредные для себя следствия  княжеских  усобиц,  новгородцы  в
1135 году отправили посадника своего Мирослава в Русь мирить Мономахови-
чей с Ольговичами; но он  возвратился,  не  сделав  ничего,  потому  что
сильно взмялась вся Земля русская, по выражению летописца. Князья не по-
мирились при посредничестве новгородцев, но каждый стал переманивать  их
на свою сторону, давать им, следовательно, право выбора.  Новгородцы  не
замедлят воспользоваться этим правом, но кого же выберут они?  Кому  бог
поможет, на чьей стороне останется победа? Бог помог Ольговичам при  Су-
пое, и противники  Мономаховича  Всеволода  воспользовались  этим,  чтоб
восстать против него. В 1136 году новгородцы призвали псковичей и  ладо-
жан и стали думать, как бы выгнать князя  своего  Всеволода;  подумавши,
посадили его в епископском дворе с женою,  детьми  и  тещею,  приставили
сторожей стеречь его день и ночь с оружием, по 30 человек на день, и  не
выпускали до тех пор, пока приехал новый князь,  Святослав  Ольгович  из
Чернигова. Вины Всеволода так означены в летописи: 1) не блюдет смердов;
2) зачем хотел сесть в Переяславле? 3) в битве при Ждановой горе  прежде
всех побежал из полку; 4) вмешивает Новгород  в  усобицы:  сперва  велел
приступить к Ольговичам, а теперь  велит  отступить.  Но  изгнание  сына
Мстиславова и принятие Ольговича не могли пройти спокойно  в  Новгороде,
потому что оставалась сильная сторона, приверженная к Мстиславичам: Нов-
город разодрался, как разодралась Русская земля, по выражению летописца.
В год прибытия Святослава Ольговича (1136) уже встречаем известие о сму-
те: какого-то Юрия Жирославича, вероятно, приверженца Всеволодова, сбро-
сили с моста. Но у Мстиславича оставалось много других приверженцев; они
решились умертвить Святослава, стреляли в него,  но  без  успеха.  Тогда
несколько добрых мужей и в том числе посадник Константин  (избранный  на
место Мирослава Гюрятинича, умершего в 1135 году) побежали ко  Всеволоду
в Вышгород, где приютил его дядя Ярополк; вместо Константина избрали по-
садником Якуна Мирославича, вероятно, сына прежнего посадника  Мирослава
Гюрятинича. Новгородские беглецы сказали Всеволоду,  что  у  него  много
приятелей в Новгороде и Пскове, которые ждут только его появления: "Сту-
пай, князь, хотят тебя опять". Всеволод отправился с братом  Святополком
и точно был принят в Пскове; когда он ехал мимо  Полоцка,  то  Василько,
тамошний князь, сам вышел к нему навстречу и проводил с честию, ради за-
поведи божией забыв все зло, которое  сделал  отец  Всеволодов  Мстислав
всему роду их; Всеволод был в его руках  теперь,  но  он  и  не  подумал
мстить ему за отцовское зло; оба целовали друг другу крест  не  поминать
прошлого. Когда в Новгороде узнали, что Всеволод во Пскове, хочет  сесть
и у них, то встал сильный мятеж; большинство  не  захотело  Мстиславича,
приятели его принуждены были бежать к нему во Псков; большинство разгра-
било их домы, стали искать между оставшимися боярами, нет ли между  ними
приятелей Всеволодовых, с заподозренных взяли полторы  тысячи  гривен  и
дали эти деньги купцам на сборы к войне; между виноватыми  пострадали  и
невинные. Можно заметить, что  к  стороне  Всеволодовой  преимущественно
принадлежали бояре, между которыми искали и находили его приятелей; а  к
противникам его преимущественно принадлежали  простые  люди,  что  видно
также из главного обвинения: не блюдет смердов. Святослав Ольгович  соб-
рал всю землю Новгородскую, призвал на помощь брата Глеба с жителями го-
рода Курска и с половцами и пошел  выгонять  Всеволода  изо  Пскова,  но
псковичи с первого раза уже показали стойкость, какою отличались  после,
тем более что выгодно было для них получить особого князя и освободиться
таким образом от влияния старшого города; они не покорились новгородцам,
не выгнали от себя Всеволода, но приняли меры предосторожности на случай
нападения, сделали повсюду засеки. Святослав и новгородцы  увидали,  что
война будет трудная, успех неверный, и потому возвратились с дороги, го-
воря: "Не хотим проливать крови братьев своих;  пусть  бог  все  управит
своим промыслом". Всеволод умер в том же 1137 году;  псковичи  взяли  на
его место брата  его  Святополка,  а  между  тем  новгородцы  испытывали
большие неприятности: Мономаховичи и союзники их сердились на них за то,
что они держали у себя Ольговича, и потому прекратили с  ними  торговлю;
не было мира ни с Суздалем, ни с Смоленском, ни с Киевом, ни с Полоцком;
от прекращения подвозов сделалась дороговизна в съестных припасах. Но  и
здесь враждебное разделение, происшедшее в княжеском роде, помогло  Нов-
городу выйти из затруднительного положения. Мы видели, что причиною тор-
жества Ольговичей было разделение в  самой  семье  Мономаха,  раздвоение
между старшими племянниками и младшими дядьми; пользуясь этим раздвоени-
ем, Ольговичи будут иметь случай давать силу  своим  утраченным  правам,
получать старшинство и Киев. Это тройное разделение  потомства  Ярослава
очень важно относительно новгородской истории: с одной  стороны,  частая
смена великих князей из трех враждебных  линий  заставляла  новгородцев,
признававших зависимость свою всегда от старшего  Ярославича,  сообразо-
ваться с этою сменою и также  переменять  своих  князей,  что  усиливало
внутренние волнения, производимые приверженцами изгоняемых князей и вра-
гами их; с Другой стороны, давала Новгороду возможность выбора  из  трех
линий, что необходимо усиливало произвол веча и вместе с тем увеличивало
его значение, его требования, давало новгородцам  вид  народа  вольного.
Так Новгород, сообразуясь с переменою, последовавшею  на  юге  в  пользу
Ольговичей, сменяет Мономаховича; будучи приведен этою сменою в  затруд-
нительное положение, он находит средство выйти из него без вреда себе  и
унижения: он может примириться с Мономаховичами, не имея нужды принимать
опять Мстиславича; он может отдаться в покровительство Юрия ростовского,
взять себе в князья его сына; Юрий защитит его от Ольговичей,  как  бли-
жайший сосед, и примирит с Мономаховичами, избавив от  унижения  принять
Святополка, т.  е.  признать  торжество  псковичей;  наконец,  призвание
Юрьевича примиряло в Новгороде все стороны; для приверженцев племени Мо-
номахова он был внук его, для врагов Всеволода он не  был  Мстиславичем;
расчет был верен, и Ростислав Юрьевич призван на  стол  новгородский,  а
Святославу Ольговичу указан путь из Новгорода.
   Усобицы заняли все внимание князей в княжение Ярополково, и  не  было
походов на врагов внешних: половцы опомнились от ударов,  нанесенных  им
при Мономахе и Мстиславе, и опять получили возможность пустошить Русскую
землю; в 1138 году они опустошили Курскую волость; союзные отряды их яв-
лялись даже в области Новгородской. Чудь также воспользовалась  смутами,
возникшими в Новгороде, и не только перестала платить дань, но,  собрав-
шись, овладела Юрьевым и перебила тамошних жителей. В 1133 году Всеволод
по вторичном утверждении в Новгороде предпринимал поход на чудь и  отнял
у ней опять Юрьев.
   В 1139 году умер Ярополк. В летописи замечаем сильную привязанность к
этому князю, который напоминал  народу  отца  своего  мужеством,  славою
удачных походов на половцев и, как видно, нравственными  качествами.  Мы
видели, что излишняя отвага, самонадеянность были гибельны при Супое для
Ярополка и всего его племени; мы видели также, что несчастный уговор его
с старшим братом был причиною усобиц, раздиравших Русскую землю  во  все
время его старшинства; но прежде, нежели станем обвинять Ярополка в  не-
достатке уменья или твердости, вспомним о неопределенности родовых отно-
шений, о слабой подчиненности младших  членов  рода  старшему,  особенно
когда старший был не отец и даже не дядя, но брат, и  то  не  самый  уже
старший; младшие братья и племянники считали себя в полном праве  воору-
женною рукою противиться распоряжениям старшего, если им  казалось,  что
эти распоряжения клонятся к их невыгоде; мы видели всю затруднительность
положения Ярополкова: что ему было делать с странным Вячеславом, который
двигался из одной волости в другую, и стал, по летописи, главным  винов-
ником усобицы? В народе видели это несчастное положение великого  князя,
его благонамеренность и потому не утратили прежней любви  к  благоверной
отрасли знаменитого Мономаха.
   По смерти Ярополка преемником его на старшем столе был по всем правам
брат его Вячеслав, который вступил в Киев беспрепятственно. Но как скоро
Всеволод Ольгович узнал о смерти Ярополка и что в Киеве на его месте си-
дит Вячеслав, то немедленно собрал небольшую дружину и с братьями,  род-
ным Святославом и двоюродным Владимиром Давидовичем, явился на  западной
стороне Днепра и занял Вышгород; отсюда, выстроив полки, пошел к  Киеву,
стал в Копыреве конце и начал зажигать дворы в этой части  города,  пос-
лавши сказать Вячеславу: "Иди добром из Киева". Вячеслав отправил к нему
митрополита с таким ответом: "Я, брат, пришел сюда на место братьев сво-
их, Мстислава и Ярополка, по завещанию наших отцов; если  же  ты,  брат,
захотел этого стола, оставя свою отчину, то, пожалуй, я буду меньше  те-
бя, пойду в прежнюю свою волость, а Киев тебе", и Всеволод вошел в  Киев
с честию и славою великою, говорит летописец. Таким  образом  Ольговичу,
мимо старого, отцовского обычая, удалось овладеть старшим столом.  Какие
же были причины такого странного  явления?  Каким  образом  Мономаховичи
позволили Святославову внуку занять Киев не по отчине? В это время племя
Мономахово было в самом затруднительном положении, именно было без  гла-
вы, и вражда шла между его членами. Старшим в этом племени оставался Вя-
чеслав; но мы видели его характер, делавший его неспособным блюсти выго-
ды рода, поддерживать в нем единство, наряд. Деятельнее,  способнее  его
был следующий брат, Юрий ростовский, но, как младший, он не мог действо-
вать от своего имени, мимо Вячеслава; притом его мало знали  на  юге,  а
это было очень важно относительно народонаселения;  да  и  когда  узнали
его, то нашли, что он мало похож на отца своего и двух старших  братьев.
Добрым князем слыл последний Мономахович - Андрей, но, как  самый  млад-
ший, он также не мог действовать в челе племени. Князь, который по своим
личным доблестям один мог быть представителем Мономахова племени для на-
рода, - это был Изяслав Мстиславич владимиро-волынский,  теперь  старший
сын старшего из Мономаховичей: необыкновенно храбрый, щедрый к  дружине,
приветливый к народу, Изяслав был образцом князя, по тогдашним понятиям,
напоминал народу своего знаменитого деда  и  был  потому  в  его  глазах
единственною отраслию доброго племени. Но мы  видели,  как  Изяслав  был
поставлен во враждебные отношения к старшим членам рода, к дядьям своим,
от которых не мог ждать ничего хорошего ни для себя, ни для детей своих.
Находясь, с одной стороны, во вражде с родными дядьми, с другой -  Изяс-
лав был в близком свойстве со Всеволодом Ольговичем, который  был  женат
на старшей его сестре, и, по тогдашним понятиям, как старший зять,  зас-
тупал место старшего брата и отца. Всеволод  видел,  что  только  вражда
между членами Мономахова племени могла доставить ему старшинство, и  по-
тому спешил привлечь на свою сторону самого доблестного из них,  Изясла-
ва, что ему было легко сделать по близкому свойству и по прежним связям:
он мог хвалиться пред Изяславом, что только благодаря ему тот мог  поми-
риться с дядьми и получить от них хорошую волость. По некоторым извести-
ям, Всеволод послал сказать Изяславу: "После отца твоего Киев  принадле-
жит тебе (это мог сказать Всеволод, выгнавший дядю); но  дядья  твои  не
дадут тебе в нем сесть; сам знаешь, что и прежде вас отовсюду  выгоняли,
и если б не я, то никакой волости вам бы не досталось, поэтому теперь  я
хочу Киев взять, а вас буду держать как родных братьев и не  только  те-
перь дам вам хорошие волости, но по смерти моей Киев отдам тебе;  только
вы не соединяйтесь с дядьми своими на меня". Изяслав согласился,  и  ут-
вердили договор крестным целованием. Этим только известием можно  объяс-
нить равнодушие киевлян при занятии Ольговичем их города, тогда как  они
могли с успехом сопротивляться его малой дружине. Без сомнения, Всеволод
явился к Киеву с такими ничтожными силами, зная,  что  сопротивления  не
будет. Но, уладивши дело относительно шурьев своих, Мстиславичей, Всево-
лод должен был улаживаться с собственным племенем, родными и двоюродными
братьями - Ольговичами и Давыдовичами. Чтоб иметь себе и в тех и в  дру-
гих помощь при овладении Киевом, Всеволод, по известиям летописи, родно-
му Игорю и двоюродному Владимиру обещал после себя Чернигов, но, севши в
Киеве, отдал Чернигов Владимиру Давыдовичу и  таким  образом  перессорил
родных братьев с двоюродными. Но по другим, очень  вероятным  известиям,
он обещал, что как скоро овладеет Киевом, то выгонит Мономаховичей из их
волостей, которые отдаст родным братьям, а двоюродные останутся в Черни-
гове; боясь же теперь действовать против Мономаховичей, чтоб  не  заста-
вить их соединиться против себя, он  не  мог  сдержать  обещания  родным
братьям и рад был, перессорив их с двоюродными, иначе трудно себе предс-
тавить, чтобы он мог с успехом обмануть братьев, обещая всем одно  и  то
же.
   Несмотря, однако, на все хитрости Всеволода и на  то,  что  он  хотел
сначала щадить Мономаховичей, только разъединяя их, последние не  хотели
спокойно уступать ему старшинства. Первый, как следовало ожидать,  начал
Юрий: он приехал в Смоленск к племяннику Ростиславу Мстиславичу, который
был всегда почтителен к дядьям и потому мог быть посредником между  ними
и братьями своими. Из летописи можно заключить, что переговоры между Мо-
номаховичами сначала шли успешно, потому что когда Всеволод стал  делать
им мирные предложения, а Изяслава Мстиславича звал к себе в Киев на лич-
ное свидание, то Мономаховичи не захотели вступать с ним ни в какие сог-
лашения, продолжали пересылаться между  собою,  сбираясь  идти  на  него
ратью. Тогда Всеволод решился предупредить их, напасть на каждого пооди-
ночке, отнять волости и раздать их братьям по уговору;  он  надеялся  на
свою силу, говорит летописец, сам хотел всю землю держать. Пославши дво-
юродного брата своего, Изяслава Давыдовича, и  галицких  князей,  внуков
Ростиславовых, с половцами на Изяслава волынского и дядю  его  Вячеслава
туровского, Всеволод сам с родным братом Святославом пошел к Переяславлю
на Андрея. Он хотел посадить здесь Святослава и, ставши на Днепре,  пос-
лал сказать Андрею: "Ступай в Курск". Согласиться Андрею на это требова-
ние, взять незначительную, отдаленную Черниговскую волость и  отдать  во
враждебное племя Переяславль, стол дедовский  и  отцовский,  значило  не
только унизить себя, но и нанести бесчестье целому племени, целой  линии
Мономаховой, ОТняв у нее то значение, те преимущества и волости, которые
были утверждены за нею Владимиром и двумя старшими его сыновьями; Ольго-
вичи были исключены из старшинства, должны были ограничиться одними чер-
ниговскими волостями, вследствие чего все остальные русские волости ста-
ли исключительно отчиною Мономаховичей, а теперь Ольговичи насилием, ми-
мо отцовского обычая, хотят отнять у них полученные от  отца  волости  и
дать вместо их свои черниговские, худшие! Вспомним, как после члены  ро-
дов боялись занять какое-нибудь место, которого не занимали их  старшие,
чтоб не нанести порухи роду, и для нас не удивителен будет ответ Андрея;
подумавши с дружиною, он велел сказать Всеволоду: "Лучше мне  умереть  с
дружиною на своей отчине и дедине, чем взять курское княжение; отец  мой
сидел не в Курске, а в Переяславле, и я хочу на  своей  отчине  умереть;
если же тебе, брат, еще мало волостей, мало всей Русской земли, а хочешь
взять и эту волость, то убей меня и возьми ее, а живой не пойду из своей
волости. Это не в диковину будет нашему роду; так и прежде бывало: разве
Святополк не убил Бориса и Глеба за волость? Но сам долго  ли  пожил?  И
здесь жизни лишился, да и там вечно мучится". Всеволод не  пошел  сам  к
Переяславлю, но послал туда брата Святослава, который встретился на  до-
роге с дружиною Андреевою и был разбит: победители гнались  за  ними  до
места Корани, далее Андрей не велел преследовать. На другой день  Всево-
лод помирился с переяславским князем - на каких условиях неизвестно: ве-
роятно, Андрей обещался отстать от союза с своими, признать  старшинство
Всеволода, а тот - оставить его  в  Переяславле.  Андрей  уже  поцеловал
крест, но Всеволод еще не успел, как в ночь загорелся Переяславль.  Все-
волод не воспользовался этим несчастием и послал на другой день  сказать
Андрею: "Видишь, я еще креста не целовал, так, если б хотел сделать тебе
зло, мог бы; бог мне давал вас в руки, сами зажгли свой город;  что  мне
было годно, то б я и мог сделать; а теперь ты целовал  крест;  исполнишь
свою клятву - хорошо, не исполнишь - бог тебе будет судья".  Помирившись
с Андреем, Всеволод пошел назад в Киев.
   Между тем война шла на западе: сначала войско, посланное против Изяс-
лава ко Владимиру, дошедши до реки Горыни, испугалось чего-то и  возвра-
тилось назад; потом галицкие князья призвали к себе Изяслава Мстиславича
для переговоров, но не могли уладиться:  быть  может,  они  хотели  вос-
пользоваться затруднительным положением волынского князя  и  распростра-
нить свою волость на его счет. Поляки, помогая Всеволоду, повоевали  Во-
лынь; Изяслав Давыдович - Туровскую волость; но дело этим и кончилось: и
дядя и племянник остались на своих столах. С  севера,  однако,  не  было
сделано никаких движений в их пользу, ни из Суздаля,  ни  из  Смоленска;
Юрий, будучи в последнем городе, послал к новгородцам звать их на Всево-
лода; но те не послушались, и сын его Ростислав прибежал из Новгорода  к
отцу в Смоленск; тогда Юрий, рассердившись,  возвратился  назад  в  Суз-
дальскую область и оттуда захватил у новгородцев Торжок - вот единствен-
ная причина, которую находим в летописи  для  объяснения  недеятельности
Юрия; Ростислав один не отважился идти на помощь к своим, которые, буду-
чи предоставлены собственным силам, принуждены были отправить послов  ко
Всеволоду с мирными предложениями; Всеволод сперва было не хотел  заклю-
чать мира на предложенных ими  условиях,  но  потом  рассудил,  что  ему
нельзя быть без Мономаховичей, согласился на их условия и целовал крест.
Какие были эти условия, летописец не говорит; как  видно,  договорились,
чтобы каждому из Мономаховичей остаться при своих волостях. Почему  Все-
волод думал, что ему нельзя обойтись без Мономаховичей,  довольно  ясно:
при черниговской, галицкой и польской помощи ему не удалось силою лишить
волости ни одного из них; несмотря на то что южные были оставлены север-
ными, действовали порознь, только оборонительно,  народное  расположение
было на их стороне.
   Мономаховичи были разъединены враждою,  чем  единственно  и  держался
Всеволод в Киеве; но зато и между Ольговичами была постоянная размолвка.
Святослав Ольгович, призванный в другой раз в  Новгород,  опять  не  мог
ужиться с его жителями и бежал оттуда в Стародуб; Всеволод вызвал его  к
себе в Киев, но братья не уладились о волостях; Святослав пошел в Курск,
которым владел вместе с Новгородом-Северским; чем владел Игорь  -  неиз-
вестно; потом скоро Всеволод дал Святославу  Белгород.  Игорь  продолжал
враждовать с Давыдовичем за Чернигов, ходил на него войною, но  заключил
мир. Смерть Андрея Владимировича переяславского, случившаяся в 1142  г.,
подала повод к новым перемещениям и смутам: Всеволоду, как видно, нелов-
ко было сидеть в Киеве, окруженном со всех сторон волостями  Мономахови-
чей, и потому он послал сказать Вячеславу туровскому: "Ты сидишь  в  Ки-
евской волости, а она мне следует: ступай в Переяславль,  отчину  свою".
Вячеслав не имел никакого предлога не идти в Переяславль и  пошел;  а  в
Typoвe посадил Всеволод сына своего Святослава. Это распоряжение  должно
было озлобить Ольговичей, тяжко стало у них на сердце,  говорит  летопи-
сец: волости дает сыну, а братьев ничем не наделил. Тогда Всеволод  поз-
вал к себе рядиться всех братьев, родных и двоюродных; они пришли и ста-
ли за Днепром: Святослав Ольгович, Владимир и  Изяслав  Давыдовичи  -  в
Ольжичах, а Игорь - у Городца; прямо в Киев, следовательно, не  поехали,
вели переговоры через Днепр; Святослав поехал к Игорю  и  спросил:  "Что
тебе дает брат старший?" Игорь отвечал: "Дает нам  по  городу:  Брест  и
Дрогичин, Чарторыйск и Клецк, а отчины своей, земли вятичей,  не  дает".
Тогда Святослав поцеловал крест с Игорем, а на другой  день  целовали  и
Давыдовичи на том, чтобы стоять всему  племени  заодно  против  неправды
старшего брата; сказали при этом: "Кто из нас  отступится  от  крестного
целования, тому крест отомстит".  Когда  после  этого  Всеволод  прислал
звать их на обед, то они не поехали и велели сказать ему: "Ты  сидишь  в
Киеве; а мы просим у тебя Черниговской и Новгородской (Северской) волос-
ти, Киевской не хотим". Всеволод никак не  хотел  уступить  им  вятичей,
верно, приберегал их на всякий случай своим детям, а все давал им те че-
тыре города, о которых было прежде сказано. Братья велели сказать ему на
это: "Ты нам брат старший, но если не дашь, так мы сами  будем  искать",
и, рассорившись со Всеволодом, поехали ратью к Переяславлю на Вячеслава:
верно, надеялись так же легко выгнать его из этого города, как  брат  их
Всеволод выгнал его из Киева; но обманулись в надежде, встретили отпор у
города, а между тем Всеволод послал на помощь Вячеславу  воеводу  Лазаря
Саковского с печенегами и киевлянами; с другой стороны, Изяслав Мстисла-
вич, услыхав, что черниговские пришли на его дядю, поспешил  отправиться
с полком своим к Переяславлю и разбил их: четверо князей не могли  усто-
ять против одного и побежали в свои города; а между тем явился Ростислав
с смоленским полком и повоевал Черниговскую волость по реке Соже;  тогда
Изяслав, услыша, что брат его выгнал Черниговских, бросился  на  волость
их от Переяславля, повоевал села по Десне и около Чернигова и возвратил-
ся домой с честью великою. Игорь с братьями хотел отомстить за это: пое-
хали в другой раз к Переяславлю, стали у города, бились три дня и опять,
ничего не сделавши, возвратились домой. Тогда Всеволод вызвал из  монас-
тыря брата своего двоюродного, Святошу (Святослава - Николая Давыдовича,
постригшегося в 1106 году),  и  послал  к  братьям,  велев  сказать  им:
"Братья мои! Возьмите у меня с любовию, что вам даю, - Городец, Рогачев,
Брест, Дрогичин, Клецк, не воюйте больше с Мстиславичами". На этот  раз,
потерявши смелость от неудач под Переяславлем, они исполнили волю  стар-
шего брата, и когда он позвал их к себе в Киев, то все явились  на  зов.
Но Всеволоду,  который  сохранил  свое  приобретение  только  вследствие
разъединения, вражды между остальными князьями, не нравился  союз  между
братьями; чтоб рассорить их, он сказал Давыдовичам: "Отступите  от  моих
братьев, я вас наделю"; те прельстились обещанием, нарушили клятву и пе-
решли от Игоря и Святослава на сторону Всеволода.  Всеволод  обрадовался
их разлучению и так распорядился волостями: Давыдовичам дал Брест,  Дро-
гичин, Вщиж и Ормину, а родным братьям дал: Игорю - Городец Остерский  и
Рогачев, а Святославу - Клецк и Чарторыйск. Ольговичи помирились понево-
ле на двух городах и подняли снова жалобы, когда Вячеслав по согласию  с
Всеволодом поменялся с племянником своим Изяславом:  отдал  ему  Переяс-
лавль, а сам взял опять прежнюю свою волость Туров, откуда Всеволод  вы-
вел своего сына во Владимир; понятно, что Вячеславу не нравилось в Пере-
яславле, где его уже не раз осаждали  Черниговские,  тогда  как  храбрый
Изяслав мог отбиться от какого угодно врага. Не понравилось это  переме-
щение Ольговичам; стали роптать на старшего брата, что поблажает  шурьям
своим Мстиславичам: "Это наши враги, говорили они,  а  он  осажался  ими
около, нам на безголовье и безместье, да и себе". Они наскучивали Всево-
лоду просьбами своими идти на Мстиславичей; но тот не слушался: это  все
показывает, что прежде точно Всеволод обещал братьям поместить их в  во-
лостях Мономаховских; но теперь Ольговичи должны были видеть, что испол-
нение этого обещания вовсе не легко, и настаивание на это может  показы-
вать только их нерасчетливость, хотя очень понятны их  раздражительность
и досада на старшего брата. Изяслава  Мстиславича,  однако,  как  видно,
беспокоила вражда Ольговичей; из поведения Всеволода с братьями он очень
ясно видел, что это за человек, можно ли  на  него  в  чем-нибудь  поло-
житься. Мог ясно видеть, что Всеволод только по нужде терпит Мономахови-
чей в хороших волостях, и потому решился  попытаться,  нельзя  ли  поми-
риться с дядею Юрием. Он сам отправился к нему в Суздаль, но не мог ула-
диться, и поехал из Суздаля сперва к брату Ростиславу в Смоленск, а  по-
том к брату Святополку в Новгород, где и зимовал.
   Таковы были отношения между двумя  главными  линиями  Ярославова  по-
томства, при старшинстве внука Святославова; обратимся теперь к  другим.
Здесь первое место занимают Ростиславичи, которые  начали  тогда  носить
название князей галицких. Известные нам Ростиславичи -  Володарь  и  Ва-
силько умерли оба в 1124 году; после Володаря осталось два сына  -  Рос-
тислав и Владимир, известный больше под уменьшительным именем  Владимир-
ка; после Василька - Григорий и Иван. Из князей этих самым замечательным
явился второй Володаревич, Владимирко: несмотря на то, что отовсюду  был
окружен сильными врагами, Владимирко умел не только удержаться  в  своей
волости, но и успел оставить ее своему сыну  могущественным  княжеством,
которого союз или вражда получили большую важность для народов соседних.
Будучи слабым между многими сильными, Владимирко не разбирал средств для
достижения цели: большею  частию  действовал  ловкостию,  хитростию,  не
смотрел на клятвы. Призвав на помощь венгров, он встал на старшего брата
своего Ростислава в 1127 году; но Ростиславу помогли  двоюродные  братья
Васильковичи и великий князь киевский - Мстислав Владимирович. С Ростис-
лавом ему не удалось сладить; но когда умер  Ростислав,  равно  как  оба
двоюродные братья Васильковичи, то Владимирко взял себе  обе  волости  -
Перемышльскую и Теребовльскую - и не поделился с племянником своим  Ива-
ном Ростиславичем, княжившим в Звенигороде. Усобицы, возникшие  на  Руси
по смерти Мстислава Великого, давали Владимиру полную  свободу  действо-
вать. Мы видели, что в войне Всеволода Ольговича с Мономаховичами,  Вла-
димирко с одним из двоюродных братьев своих, Иваном Васильковичем, помо-
гал Всеволоду; но отношения переменились, когда на столе волынском вмес-
то Изяслава Мстиславича сел сын Всеволодов - Святослав;  князь  с  таким
характером и стремлениями, как Владимирко, не мог быть хорошим  соседом;
Святослав и отец его также не были уступчивы, и потому неудивительно чи-
тать в летописи под 1144 годом, что Всеволод рассорился с Владимирком за
сына, начали искать друг на друге вины,  и  Владимирко  отослал  в  Киев
крестную грамоту. Всеволод пошел на него с обоими  родными  братьями,  с
двоюродным Владимиром Давыдовичем, Мономаховичем - Вячеславом туровским,
двумя Мстиславичами - Изяславом и Ростиславом, с сыном Святославом, дву-
мя сыновьями Всеволода городенского, с Владиславом польским князем;  ну-
дили многоглаголивого Владимирка неволею приехать  ко  Всеволоду  покло-
ниться; но тот не хотел и слышать об этом и  привел  к  себе  на  помощь
венгров. Всеволод пошел к Теребовлю; Владимирко вышел к нему  навстречу,
но биться не могли, потому что между ними была река Сереть, и оба  пошли
по берегам реки к Звенигороду. Всеволод, к  которому  пришел  двоюродный
брат. Изяслав Давыдович, с половцами, стал об одну сторон Звенигорода, а
Владимирко - по другую; мелкая река разделяла оба войска. Тогда Всеволод
велел чинить гати; войска его перешли реку и зашли в тыл Владимирку, от-
резав его от Перемышля и Галича. Видя это, галичане  встосковались:  "Мы
здесь стоим, говорили они, а там жен наших возьмут". Тогда ловкий Влади-
мирко нашелся, с какой стороны начать дело: он послал сказать брату Все-
володову Игорю: "Если помиришь меня с братом, по его смерти помогу  тебе
сесть в Киеве". Игорь прельстился обещанием и начал  хлопотать  о  мире,
приступая к брату то с мольбою, то с сердцем: "Не хочешь ты  мне  добра,
зачем ты мне назначил Киев после себя, когда не  даешь  друга  сыскать?"
Всеволод послушался его и заключил мир. Владимирко выехал к нему из ста-
на, поклонился и дал за труд 1400 гривен серебра: прежде он много  гово-
рил, а после много заплатил, прибавляет летописец. Всеволод,  поцеловав-
шись с Владимирком, сказал ему: "Се цел еси, к тому не согрешай", и  от-
дал ему назад два города, Ушицу и Микулик, захваченные Изяславом Давыдо-
вичем. Серебра себе Всеволод не взял один всего,  но  разделил  со  всею
братьею. Неудача Владимирка ободрила внутренних врагов его, приверженцев
племянника Ивана Ростиславича. Когда зимою Владимирко отправился на охо-
ту, то жители Галича послали в Звенигород за Иваном и ввели его к себе в
город. Владимирко, услыхав об этом, пришел с дружиною к Галичу, бился  с
осажденными три недели и все не мог взять города, как однажды ночью Иван
вздумал сделать вылазку, но зашел слишком далеко от города и был отрезан
от него полками  Владимирковыми;  потеряв  много  дружины,  он  пробился
сквозь вражье войско и бросился к Дунаю, а оттуда степью в Киев к Всево-
лоду; Владимирко вошел в Галич, многих людей перебил,  и  иных  показнил
казнью злою, по выражению летописца. Быть может,  покровительство,  ока-
занное Всеволодом Ростиславичу, послужило поводом к  новой  войне  между
киевским и галицким князьями: в 1146 год Владимирко взял Прилук - погра-
ничный киевский город Всеволод опять собрал братьев и шурьев, соединился
с новгородцами, которые прислали отряд войска под воеводою Неревином,  с
поляками и дикими половцами и осадил Звенигород со множеством войска; на
первый день осады пожжен был острог, на другой звенигородцы собрали вече
и решили сдаться; но не хотел сдаваться воевода, Владимирков боярин Иван
Халдеевич: чтоб настращать граждан, он схватил у них три человека,  убил
их и, рассекши каждого пополам, выбросил вон из города. Он достиг  своей
цели: звенигородцы испугались и с тех пор начали биться без лести.  Видя
это, Всеволод решился взять город приступом; на третий день  все  войско
двинулось на город; бились с зари до позднего  вечера,  зажгли  город  в
трех местах; но граждане утушили пожар.  Всеволод  принужден  был  снять
осаду и возвратился в Киев, как видно, впрочем, продолжению войны  много
помешала болезнь его.
   Относительно других княжеских линий встречаем известие о смерти  Все-
волода Давыдовича городенского в 1141 году; после него осталось двое сы-
новей: Борис и Глеб, да две дочери, из которых одну великий князь Всево-
лод отдал за двоюродного брата своего Владимира Давыдовича, а  другую  -
за Юрия Ярославича. Здесь в первый раз упоминается этот Юрий, сын  Ярос-
лава Святополчича, следовательно, представитель Изяславовой  линии;  где
он княжил, неизвестно. Полоцкие князья воспользовались смутами, ослабив-
шими племя Мономахово, и возвратились из изгнания в свою волость. Мы ви-
дели, что при Ярополке княжил в Полоцке Василько Святославич; о  возвра-
щении двоих других князей полоцких из изгнания летописец  упоминает  под
1139 годом. Ярославичи обеих линий -  Мономаховичи  и  Ольговичи  теперь
вместо вражды входили в родственные союзы с полоцкими: так, Всеволод же-
нил сына своего Святослава на дочери Василька; а Изяслав Мстиславич  от-
дал дочь свою за Рогволода Борисовича. В линии Ярослава Сзятославича му-
ромского умер сын его Святослав в 1144 году; его место заступил брат его
Ростислав, пославши сына своего Глеба княжить в Рязань.
   Что касается до Новгорода, то легко предвидеть, что при усобицах меж-
ду Мономаховичами и Ольговичами в нем не могло быть спокойно. По  изгна-
нии Вячеслава Всеволодом из Киева при  торжестве  Ольговичей  новгородцы
опять стали между двух огней, опять вовлекались  в  междоусобие;  должны
были поднять оружие против великого князя киевского, от которого обязаны
были зависеть. Мы видели, что Юрий ростовский, собравшись на  Всеволода,
потребовал войска у новгородцев; граждане отказались поднять руки на ве-
ликого князя, как прежде отказались идти против Юрия; отказ на  требова-
ние отца послужил знаком к отъезду сына:  Ростислав  уехал  в  Смоленск,
Новгород остался без князя; а между тем рассерженный Юрий взял Торжок. В
такой крайности новгородцы обратились к Всеволоду, должны  были  принять
снова Святослава Ольговича, прежде изгнанного, т. е. поднять опять у се-
бя все потухшие было вражды. Новгородцы принуждены были дать клятву Свя-
тославу; в чем она состояла, неизвестно; но еще до приезда Святослава  в
Новгород летописец упоминает о мятеже, произведенном, без сомнения. вра-
гами Святослава, приверженцами Мономаховича. Свято слав не  забыл  также
врагов своих, бывших причиною его изгнания, вследствие  чего  новгородцы
начали вставать на него на вечах за его злобу, по  выражению  летописца.
Святославу самому скоро наскучило такое  положение;  он  послал  сказать
Всеволоду: "Тяжко мне, брат, с этими людьми, не могу с ними  жить;  кого
хочешь, того и пошли сюда". Всеволод решился отправить сына своего  Свя-
тослава и послал сказать об этом новгородцам известного  уже  нам  Ивана
Войтишича; но, вероятно, для того, чтоб ослабить сторону Мономаховскую и
приготовить сыну спокойное княжение, велел Войтишичу выпросить у  новго-
родцев лучших мужей и прислать их в Киев, что и было исполнено: так, за-
точен был в Киев Константин Микулинич, который был посадником прежде при
Святославе и потом бежал к Всеволоду Мстиславичу; вслед за  Константином
отосланы были в оковах в Киев еще шестеро граждан. Но эти меры, как вид-
но, только усилили волнения. На вечах начали бить Святославовых  прияте-
лей за его насилия; кум его, тысяцкий, дал  ему  знать,  что  собираются
схватить и его; тогда Святослав тихонько ночью убежал из Новгорода вмес-
те с посадником Якуном; но Якуна схватили, привели в Новгород  вместе  с
братом Прокопием. чуть не убили до смерти, раздели донага и  сбросили  с
моста. Ему посчастливилось, однако, прибресть к берегу; тогда уже больше
его не стали бить, но взяли с него 1000 гривен, да с брата его сто  гри-
вен и заточили обоих в Чудь, приковавши руки к шее; но после перевел  их
к себе Юрий ростовский и держал в милости. Между тем епископ  новгородс-
кий: другими послами приехал в Киев и сказал Всеволоду:  "Дай  нам  сына
твоего, а Святослава, брата твоего, не  хотим".  Всеволод  согласился  и
отправил к ним сына Святослава; но когда молодой князь был уже на дороге
в Чернигов, новгородцы переменили мнение и объявили Всеволоду: "Не хотим
ни сына твоего, ни брата и никого из вашего племени, хотим племени  Вла-
димирова; дай нам шурина твоего Мстиславича" Всеволод, услыхав это  тре-
бование, воротил епископа с послами, и задержал их у себя. Не желая  пе-
редать Новгорода Владимирову племени, Всеволод  призвал  к  себе  шурьев
своих - Святополка и Владимира, дал им Брест и сказал: "О  Новгороде  не
хлопочите, пусть их сидят одни, пусть берут себе князя, какого хотят". 9
месяцев сидели новгородцы без князя, чего они не могли терпеть, по выра-
жению лето писца; притом же сделалась дороговизна, хлеб не шел им  ниот-
куда. При таких обстоятельствах, естественно, упали сторона, так  сильно
действовавшая против Святослава, и восторжествовала  сторона  противная;
но эта сторона переменила теперь направление: мы видели, что  Юрий  рос-
товский принял к себе Якуна и держал его в милости; в Суздаль же  бежали
и другие приятели Святослава и Якуна - Судила,  Нежата,  Страшко;  ясно,
что Юрий милостивым приемом привлек их всех  на  свою  сторону;  теперь,
когда сторона их усилилась и они были призваны в Новгород, а Судила  был
избран даже посадником, то легко понять, что  они  стали  действовать  в
пользу своего благодетеля Юрия, тем более что теперь не оставалось  дру-
гого средства, как обратиться к последнему, и вот новгородцы послали  за
Юрием; тот сам к ним не поехал, а отправил сына своего Ростислава. Тогда
Всеволод увидал, что ошибся в своем расчете, сильно рассердился на Юрия,
захватил его город, Городец на Остре, и другие, захватил коней,  рогатый
скот, овец, всякое добро. какое только было у Юрия на юге; а  между  тем
Изяслав Мстиславич послал сказать сестре своей, жене Всеволодовой: "Вып-
роси у зятя Новгород Великий брату своему Святополку". Она стала просить
мужа, и тот, наконец, согласился; разумеется, не одна просьба жены  зас-
тавила его согласиться на это: ему выгоднее было видеть в Новгороде  шу-
рина своего Мстиславича, чем сына Юрьева; притом изгнание  последнего  в
пользу первого усиливало еще больше вражду между Юрием  и  племянниками,
что было очень выгодно для Всеволода. Когда в Новгороде узнали,  что  из
Киева идет к ним Святополк Мстиславич с епископом и лучшими людьми,  за-
держанными прежде Всеволодом, то сторона Мстиславичей  поднялась  опять,
тем более, что теперь надобно было выбрать из двух одно:  удержать  сына
Юриева и войти во вражду с великим князем и  Мстиславичами  или  принять
Святополка и враждовать с одним Юрием. Решились на последнее:  Святополк
был принят, Ростислав отправлен к отцу, и Новгород успокоился.
   Таковы были  внутренние  отношения  во  время  старшинства  Всеволода
Ольговича; обратимся теперь ко внешним. Мы оставили Польшу под правлени-
ем Болеслава III Кривоустого; княжение  Болеслава  было  одно  из  самых
блистательных в польской истории по удачным войнам его с поморянами, че-
хами, немцами. Мы видели также постоянную борьбу его с братом Збигневом,
против которого он пользовался русскою помощию. Очень важно было для Ру-
си, что деятельность такого энергического князя отвлекалась  преимущест-
венно на запад, сдерживалась домашнею борьбою с братом и что современни-
ками его на Руси были Мономах и сын его  Мстислав,  которые  могли  дать
всегда сильный отпор Польше в случае вражды с ее князем;  так  кончилось
ничем вмешательство Болеслава в дела волынские, когда он принял  сторону
Изяславовой линии, ему родственной. По смерти Мстислава Великого,  когда
начались смуты на Руси, герой польский уже устарел, да и постоянно  отв-
лекался западными отношениями; а по смерти Болеслава усобицы  между  сы-
новьями его не только помешали им воспользоваться русскими усобицами, но
даже заставили их дать место вмешательству русских князей в  свои  дела.
Болеслав умер в 1139 году, оставив пятерых сыновей, между которыми нача-
лись те же самые родовые отношения, какие мы видели  до  сих  пор  между
князьями русскими и чешскими. Старший из Болеславичей сидел  на  главном
столе в Кракове; меньшие братья имели свои волости и находились к  стар-
шему только в родовых отношениях.  Легко  понять,  какое  следствие  для
Польши должны были иметь подобные отношения между князьями, когда значе-
ние вельмож успело уже так усилиться. Владислав II, старший между Болес-
лавичами, был сам человек кроткий и миролюбивый; но не такова была  жена
его, Агнесса, дочь Леопольда, герцога австрийского.  Немецкой  принцессе
казались дикими родовые отношения между князьями, ее гордость  оскорбля-
лась тем, что муж ее считался только старшим между братьями; она называ-
ла его полукнязем и полумужчиною за то, что он терпел подле себя столько
равноправных князей. Владислав поддался увещаниям и насмешкам  жены:  он
начал требовать дани с волостей, принадлежавших братьям, забирать города
последних и обнаруживал намерение совершенно изгнать их  из  Польши.  Но
вельможи и прелаты встали за младших братьев, и Владислав принужден  был
бежать в Германию; старшинство принял второй после него  брат,  Болеслав
IV, Кудрявый. В этих усобицах принимал  участие  Всеволод  Ольгович,  по
родству с Владиславом, за старшим сыном которого, Болеславом, была  дочь
его Звенислава, или Велеслава. В 1142 году Всеволод посылал сына  своего
Святослава, двоюродного брата Изяслава Давыдовича и Владимирка галицкого
на помощь Владиславу против меньших братьев;  русские  полки  не  спасли
Владислава от изгнания; наш  летописец  сам  признается,  что  они  удо-
вольствовались только опустошением страны, побравши в плен  больше  мир-
ных, чем ратных людей. В походе на Владимирка  Владислав  был  в  войске
Всеволодовом; в 1145 году на зов Владислава, не перестававшего хлопотать
о возвращении стола то на Руси, то у немцев, отправился на  меньших  Бо-
леславичей Игорь Ольгович с братьями: в средине земли Польской,  говорит
летописец, встретились они с Болеславом Кудрявым и братом его Мечиславом
(Межко); польские князья не захотели биться, приехали к Игорю с поклоном
и помирились на том, что уступили старшему брату Владиславу четыре горо-
да во владение, а Игорю с братьями дали город Визну, после чего  русские
князья возвратились домой и привели с собою большой полон; тем и  кончи-
лись польские отношения. Шведскому князю, который в 1142 году приходил в
60 шнеках на заграничных купцов, шедших в трех лодьях, не удалось  овла-
деть последними; купцы отбились от шведов, убивши у них полтораста чело-
век. С финскими племенами продолжалась борьба по-прежнему: в  1142  году
приходила емь из Финляндии и воевала область Новгородскую; но ни  одного
человека из них не возвратилось домой: ладожане истребили у них 400  че-
ловек; в следующем году упоминается о походе корелы на емь. О половецких
нашествиях не встречаем известий в летописях: под 1139 годом читаем, что
приходила вся Половецкая земля, все князья половецкие на  мир;  ходил  к
ним Всеволод из Киева и Андрей из Переяславля к Малотину  и  помирились;
разумеется, мир этот можно было только купить у варваров.  После  видим,
что половцы участвуют в походе Всеволода на Галич.
   Мы видели, что еще во время галицкого похода Игорь Ольгович  упоминал
об обещании брата Всеволода оставить ему после себя Киев; в 1145  Всево-
лод в присутствии братьев своих, родных, двоюродных, и  шурина  Изяслава
Мстиславича прямо объявил об этом распоряжении своем: "Владимир Мономах,
говорил он, посадил после себя на старшем столе сына своего Мстислава, а
Мстислав - брата своего Ярополка: так и я, если бог меня возьмет,  отдаю
Киев по себе брату своему Игорю". Преемство Мстислава после  Мономаха  и
преемство Ярополка после Мстислава нарушило в  глазах  Ольговича  старый
порядок, по которому старшинство и Киев принадлежали всегда самому стар-
шему в роде; так как Мономаховичи первые нарушили этот обычай  в  пользу
своего племени, то теперь он, Всеволод, считает  себя  вправе  поступить
точно так же, отдать Киев после себя брату, хотя Игорь и  не  был  после
него самым старшим в целом роде Ярославовом. Изяслав  Мстиславич  сильно
вооружился против этого распоряжения, но делать было  нечего,  по  нужде
целовал он крест, что признает старшинство Игоря. Когда все братья, про-
должает летописец, сели у Всеволода на  сенях,  то  он  начал  говорить:
"Игорь! Целуй крест, что будешь любить братьев; а вы, Владимир,  Святос-
лав и Изяслав, целуйте крест Игорю и будьте довольны тем, что  вам  даст
по своей воле, а не по нужде". И все братья целовали крест. Когда в 1146
году Всеволод больной возвратился из галицкого  похода,  то  остановился
под Вышгородом на острове, велел позвать к себе лучших киевлян и  сказал
им: "Я очень болен; вот вам брат мой Игорь, возьмите его себе в князья";
те отвечали: "Возьмем с радостию". Игорь отправился с ними в Киев,  соз-
вал всех граждан, и все целовали ему крест, говоря: "Ты нам  князь";  но
они обманывали его, прибавляет летописец. На другой день поехал Игорь  в
Вышгород, и вышгородцы также целовали ему крест. Всеволод  был  еще  все
жив: он послал зятя своего Болеслава польского к Изяславу Мстиславичу, а
боярина Мирослава Андреевича к Давыдовичам  спросить,  стоят  ли  они  в
крестном целовании Игорю, и те отвечали, что стоят. 1 августа умер  Все-
волод, князь умный, деятельный, где дело  шло  об  его  личных  выгодах,
умевший пользоваться обстоятельствами, но  не  разбиравший  средств  при
достижении цели.
   После братних похорон Игорь поехал в Киев, опять со звал всех киевлян
на гору, на двор Ярославов, и опять все присягнули ему. Но  потом  вдруг
собрались все у Typовой божницы и послали сказать Игорю: "Князь!  приез-
жай к нам". Игорь вместе с братом Святославом поехал, остановился с дру-
жиною, а брата Святослава послал на вече. Киевляне стали  жаловаться  на
тиуна Всеволодова, Ратшу, и на другого тиуна вышгородского, Тудора,  го-
ворили: "Ратша погубил у нас Киев, а Тудор - Вышгород; так теперь, князь
Святослав, целуй крест нам и с братом своим, что если кого из  нас  оби-
дят, то ты разбирай дело". Святослав отвечал: "Я целую крест  за  брата,
что не будет вам никакого насилия, будет вам и тиун по вашей воле". Ска-
завши это, он сошел с лошади и целовал крест на вече; киевляне также все
сошли с лошадей и целовали крест, говоря: "Брат твой князь и ты  клялись
и с детьми не мыслить зла ни против Игоря, ни против Святослава".  После
этого Святослав, взявши лучших мужей, поехал с ними  к  Игорю  и  сказал
ему: "Брат! Я поклялся им, что ты будешь судить  их  справедливо  и  лю-
бить". Игорь сошел с лошади и целовал крест на всей их воле и  на  брат-
ней, после чего князья поехали обедать. Но киевляне бросились с веча  на
Ратшин двор грабить и на мечников; Игорь выслал к ним брата Святослава с
дружиною, и тот едва утишил их. В то же самое время Игорь послал сказать
Изяславу Мстиславичу: "Брата нашего бог взял; стоишь ли в крестном цело-
вании?" Изяслав не дал ответа и даже не отпустил посла назад, потому что
Игорь не сдержал обещания, данного киевлянам, и те послали сказать Изяс-
лаву в Переяславль: "Поди, князь, к нам:  хотим  тебя".  Изяслав  принял
приглашение, собрал своих ратных людей и пошел из Переяславля; когда  он
перешел Днепр у Заруба, то прислало к нему  все  пограничное  варварское
народонаселение, черные клобуки и все жители пограничных городов на реке
Роси (все Поросье); посланные говорили: "Ты наш князь, Ольговичей не хо-
тим; ступай скорее, а мы с тобою". Изяслав пошел к Дерновому, и тут сое-
динились с ним все черные клобуки и поршане (жители  городов  по  Роси);
туда же прислали к нему белгородцы и василевцы с теми же  речами:  "Сту-
пай, ты наш князь, Ольговичей не хотим"; скоро явились  новые  послы  из
Киева и сказали: "Ты наш князь, ступай, не хотим переходить к Ольговичам
точно по наследству; где увидим твой стяг, тут и мы будем готовы  с  то-
бою". Эти слова очень важны: они показывают, что  современники  не  были
знакомы с понятиями о наследственности в одной линии. Изяслав собрал все
свое войско в степи, христиан и поганых, и сказал им: "Братья! Всеволода
я считал по правде братом старшим, потому что старший брат  и  зять  мне
как отец; а с этими как меня бог управит и сила  крестная:  либо  голову
свою положу перед вами, либо достану стол дедовский и  отцовский".  Ска-
завши это, он двинулся к Киеву, а Между тем Игорь  послал  к  двоюродным
братьям своим, Давыдовичам, спросить у них, стоят ли они в крестном  це-
ловании. Те хотели дорого продать свою верность клятве и запросили у не-
го волостей много; Игорь в крайности дал им все, лишь бы  только  шли  к
нему на помощь; и они отправились. Но еще важнее  было  для  Игоря  ула-
диться с дружиною, привязать ее к себе; он призвал к себе главных бояр -
Улеба, Ивана Войтишича, Лазаря Саковского и сказал им: "Как были у брата
моего, так будете и у меня"; а Улебу сказал: "Держи  ты  тысячу  (т.  е.
будь тысяцким), как у брата моего держал". Из этого видно, что при  каж-
дой перемене князя бояре боялись лишиться прежнего  значения,  и  теперь
Игорь спешит уверить их, что они ничего не потеряют при нем. Но Ольгович
опоздал: эти бояре уже передались Изяславу; они  могли  видеть  всеобщее
нерасположение к Игорю, видеть, что вся Русь становится под стяг Монома-
хова внука, и спешили отстать от проигранного дела. Они послали  сказать
Изяславу: "Ступай, князь, скорее: идут Давыдовичи Игорю на помощь". Кро-
ме означенных бояр в Святославовом полку передались на сторону  Мстисла-
вича Василь Полочанин и Мирослав (Андреевич), внук Хилич;  они  впятером
собирали киевлян и советовались, как бы обмануть  Игоря;  а  к  Изяславу
послали сказать: "Ступай, князь, мы  уговорились  с  киевлянами;  бросим
стяг Ольговича и побежим с полком своим в Киев". Изяслав подошел к Киеву
и стал с сыном своим Мстиславом у вала, подле Надова озера,  а  киевляне
стояли особо, у Ольговой могилы, огромною  толпою.  Скоро  Игорь  и  все
войско его увидали, что киевляне послали к Изяславу и взяли у  него  ты-
сяцкого со стягом; а вслед за тем берендеи переехали чрез Лыбедь и  зах-
ватили Игорев обоз перед Золотыми воротами и под  огородами.  Видя  это,
Игорь сказал брату Святославу  и  племяннику  Святославу  Всеволодовичу:
"Ступайте в свои полки, и как нас с ними бог рассудит";  велел  ехать  в
свои полки также и Улебу тысяцкому с Иваном  Войтишичем.  Но  как  скоро
приехали они в свои полки, то бросили стяги и поскакали к Жидовским  во-
ротам. Ольгович с племянником не смутились от этого и пошли против Изяс-
лава; но им нельзя было проехать к нему Надовым озером; они пошли верхом
и попали в самое невыгодное место между двумя канавами из озера и из су-
хой Лыбеди. Берендеи заехали им взад и начали сечь их саблями, а Изяслав
с сыном Мстиславом и дружиною заехали сбоку; Ольговичи  побежали,  Игорь
заехал в болото, конь под ним увяз, а идти он не мог, потому что был бо-
лен ногами; брат его Святослав бежал на устье Десны, за Днепр, а племян-
ник Святослав Всеволодич прибежал в Киев и спрятался в Ирининском монас-
тыре, где его и взяли; дружину Ольговича  гнали  до  самого  Днепра,  до
устья Десны и до киевского перевоза.
   Изяслав с великою славою и честью въехал  в  Киев;  множество  народа
вышло к нему навстречу; игумены с монахами и священниками со всего Киева
в ризах; он приехал к св. Софии, поклонился богородице и  сел  на  столе
отцовском и дедовском. Когда привели к нему Святослава Всеволодовича, то
он сказал ему: "Ты мне родной племянник", и начал водить его подле себя;
бояр, верных Ольговичам, перехватали много - Данила Великого, Юрья  Про-
копьича, Ивора Юрьевича, внука Мирославова и других и пустили их, взявши
окуп. Через четыре дня схватили в болоте Игоря и привели к Изяславу, ко-
торый сначала послал его в Выдубицкий монастырь, а потом, сковавши,  ве-
лел посадить в переяславский Ивановский; тогда же киевляне  с  Изяславом
разграбили домы дружины Игоревой и Всеволодовой, села, скот, взяли много
именья в домах и монастырях. Таким образом старший стол перешел опять  в
род Мономаха, но перешел к племяннику мимо двух дядей; причины этого яв-
ления мы уже видели прежде: племянник Изяслав личною доблестию превосхо-
дил дядей, был представителем Мономахова племени в  глазах  народа.  Сам
Изяслав сначала не хотел нарушать право дяди Вячеслава;  отправившись  в
поход против Игоря Ольговича, он объявил, что  идет  возвратить  старший
стол Вячеславу. Но дела переменились, когда он действительно овладел Ки-
евом; если жители этого города заставили Мономаха  нарушить  старшинство
Святославичей, то нет сомнения, что они же заставили и внука его Изясла-
ва нарушить старшинство дяди Вячеслава: желая избавиться от  Ольговичей,
они прямо послали к Изяславу, ему говорили: "Ты наш князь!"  После  уви-
дим, что, призывая его вторично к себе, они прямо скажут ему, что не хо-
тят Вячеслава; когда Юрий хотел было также уступить Киев  Вячеславу,  то
бояре сказали, что он напрасно это делает, ибо Вячеславу  все  равно  не
удержать же Киева - таково было общее мнение о старшем из Мономаховичей;
Юрий подчинился этому общему мнению, должен был подчиниться ему  и  пле-
мянник его Изяслав. Но если Русь не хотела Вячеслава, признавая его нес-
пособным, то не так смотрели на дело собственные бояре Вячеславовы,  ко-
торые управляли слабым князем и хотели управлять Киевом  при  его  стар-
шинстве. Послушавши бояр, Вячеслав стал распоряжаться как старший:  зах-
ватил города, которые отняты были у него Всеволодом; захватил  и  Влади-
мир-Волынский и посадил в нем племянника, Владимира Андреевича, сына по-
койного переяславского князя. Но Изяслав поспешил уверить его, что не он
старший; он послал на дядю брата Ростислава и племянника Святослава Все-
володовича; те взяли у Вячеслава Туров, схватили в нем епископа  Иоакима
и посадника Жирослава. В Турове посадил Изяслав  сына  своего  Ярослава,
старший сын его Мстислав сел в Переяславле. Такое распоряжение могло ос-
корбить братьев Изяславовых, особенно старшего  Ростислава  смоленского,
но, вероятно, этот князь не хотел менять верное на неверное и сам  отка-
зался от Переяславля: здесь он беспрестанно  должен  был  отбиваться  от
Черниговских и от половцев; притом украинское  Переяславское  княжество,
вероятно, было беднее смоленского; наконец, в предшествовавшие смуты Пе-
реяславль много потерял из прежнего своего значеиия: мы видели, что Юрий
ростовский отказался от него в пользу младшего брата Андрея; дядя Вячес-
лав - в пользу племянника Изяслава. У племянника от  сестры,  Святослава
Всеволодовича, Изяслав взял Владимир-Волынский и  вместо  того  дал  ему
пять городов на Волыни. Города в земле южных дреговичей, которые  Всево-
лод Ольгович роздал по братьям своим, остались за Давыдовичами.
   Так устроились дела в собственной Руси; между тем Святослав  Ольгович
с малою дружиною прибежал в Чернигов  и  послал  спросить  у  двоюродных
братьев, Давыдовичей, хотят ли они сдержать клятву,  которую  дали  пять
дней тому назад. Давыдовичи отвечали, что хотят. Тогда Святослав, оставя
у них мужа своего Коснятка, поехал в свои волости уставливать людей,  то
есть взять с них присягу в верности, сперва в Курск, а  потом  в  Новго-
род-Северский. Но как скоро Святослав уехал,  Давыдовичи  начали  думать
втайне от его боярина. Коснятко, узнав, что они замышляют схватить  Свя-
тослава, послал сказать ему: "Князь! думают о тебе, хотят схватить; ког-
да они за тобой пришлют, то не езди к ним". Давыдовичи боялись, что  те-
перь Ольговичи, лишенные надежды получить волости  на  западной  стороне
Днепра, будут добиваться волостей черниговских, и положили соединиться с
Мстиславичем против двоюродных братьев; они  послали  сказать  Изяславу:
"Игорь как до тебя был зол, так и до нас: держи его крепко", а к Святос-
лаву послали сказать: "Ступай прочь из Новгорода-Северского в Путивль, а
от брата Игоря отступись". Святослав отвечал: "Не хочу ни волости, ниче-
го другого, только отпустите мне брата"; но Давыдовичи  все  настаивали:
"Целуй крест, что не будешь ни просить, ни искать брата, а волость  дер-
жи", Святослав заплакал и послал к Юрию в Суздаль: "Брата моего Всеволо-
да бог взял, а Игоря Изяслав взял; пойди в Русскую землю в Киев, помило-
сердуй, сыщи мне брата; а я здесь, с помощию  божиею.  буду  тебе  помо-
гать". В самом деле Святослав действовал: по слал  к  половецким  ханам,
дядьям жены своей, за помощью, и те прислали ему немедленно 300 человек.
В то же время прибежал к нему от дяди из  Мурома  Владимир  Святославич,
внук Ярославов; мы видели, что по смерти Святослава Ярославича в  Муроме
сел брат его Ростислав, а в Рязань послал сына своего Глеба; это уже са-
мое распоряжение обижало сына Святославова Владимира, который, не  полу-
чив, быть может, и вовсе волостей, прибежал теперь к Святославу Ольгови-
чу; вслед за ним прибыл в Новгород-Северский и другой изгнанник  -  Иван
Ростиславич галицкий, который носит название Берладника: молдавский  го-
род Берлад был, подобно Тмутаракани, притоном всех  беглецов,  князей  и
простых людей; Иван также находил в нем убежище и дружину. Между тем Да-
выдовичи спешили кончить дело с опасным Ольговичем; по словам летописца,
они говорили: "Мы начали злое дело, так уже окончим братоубийство;  пой-
дем, искореним Святослава и переймем волость его"; они видели, что  Свя-
тослав употребит все средства для освобождения брата; помнили, что и при
жизни Всеволода Игорь с братом не давали им покоя,  требуя  Чернигова  и
волостей его, и сдерживались только обещанием Киева и  волостей  заднеп-
ровских; а теперь что будет  их  сдерживать?  Отсюда  понятна  раздражи-
тельность Давыдовичей. Они стали проситься у Изяслава идти на Святослава
к Новгороду-Северскому. Изяслав ходил к ним на съезд, где порешили - Да-
выдовичам вместе с сыном Изяславовым Мстиславом, переяславцами и  берен-
деями идти к Новгороду-Северскому. Изяслав сказал  им:  "Ступайте!  если
Святослав не выбежит перед вами из города, то осадите его там; когда  вы
устанете, то я с свежими силами приду к вам и стану продолжать осаду,  а
вы пойдете домой". Давыдовичи отправились к Новгороду, стали  у  вала  и
два раза приступали к двум воротам; бились у них сильно, как вдруг полу-
чили весть от Мстислава Изяславича, чтоб не приступали без него к  горо-
ду, потому что так отец его  велел.  Давыдовичи  послушались,  дождались
Мстислава, и все вместе пустили стрельцов своих к городу, христиан и бе-
рендеев, и сами стали полками и  начали  биться;  граждане  были  сильно
стеснены: их втиснули в острожные ворота, причем они много потеряли уби-
тыми и ранеными. Бой продолжался до самого вечера, но город не был взят;
осаждающие отступили, стали в селе Мелтекове и, пославши отсюда,  загра-
били стада Игоревы и Святославовы в лесу по реке Рахне, кобыл  3000,  да
коней 1000; послали и по окрестным селам жечь хлеб и дворы.
   В это время пришла весть, что Юрий ростовский заключил союз с Святос-
лавом и идет к нему на помощь. Услыхав, что дядя поднялся на него, Изяс-
лав Мстиславич отправил степью гонца в Рязань к Ростиславу Ярославичу  с
просьбою, чтоб напал на Ростовскую область и  таким  образом  отвлек  бы
Юрия; Ростислав согласился; мы видели, что враждебный ему племянник  на-
ходился у Святослава Ольговича, союзника Юриева и ему следовало вступить
в союз с врагами последнего; да и без того Ярославичи муромские едва  ли
могли быть в дружелюбных отношениях к Ольговичам, изгнавшим отца  их  из
Чернигова. Юрий был уже в Козельске, когда узнал, что Ростислав  рязанс-
кий воюет его волость; это известие заставило его возвратиться и  отпус-
тить к Святославу только сына Ивана; когда тот пришел в Новгород к  Свя-
тославу, то последний дал ему Курск с волостями по реке Сейму: как  вид-
но, Ольгович решился не  щадить  ничего,  отдавать  последнее,  лишь  бы
только удержать в союзе Юрия и с его помощию достигнуть своей цели,  ос-
вободить брата. Отдавши половину волости Юрьевичу, Святослав по думе бо-
яр своих попробовал еще раз разжалобить Давыдовичей и послал  священника
своего сказать им: "Братья! Землю мою вы повоевали, стада мои и  братние
взяли, хлеб пожгли и всю жизнь мою (все имение,  все  животы)  погубили:
теперь вам остается убить меня". Давыдовычи отвечали  по-прежнему.  чтоб
оставил брата; Святослав на это отвечал также  по-прежнему:  "Лучше  мне
помереть, чем оставить брата; буду искать его, пока душа в теле".  Давы-
довичи продолжали пустошить волости Ольговичей;  взяли  сельцо  Игорево,
где он устроил себе двор добрый; было тут в погребах  наготовлено  много
вина и меду, и всякого тяжелого товару, железа и меди,  так  что  нельзя
было всего и вывезти; Давыдовичи вeлели все это покласть на возы и потом
велели зажечь двор и церковь св. Георгия, и гумно, где было 900  стогов.
Потом, услыхав, что Изяслав Мстиславич идет к ним на  помощь  из  Киева,
они пошли к Путивлю и приступили к городу, пославши сказать жителям: "Не
бейтесь; клянемся св. богородицею, что не дадим вас  в  полон".  Но  пу-
тивльцы не послушались и крепко бились до тех пор, пока  пришел  Изяслав
Мстиславич с силою киевскою; тогда путивльцы послали к  нему  сказать  с
поклоном: "Мы тебя только дожидались, князь, целуй нам  крест".  Изяслав
поцеловал крест и только вывел от них прежнего посадника и посадил свое-
го; этот поступок путивльцев очень замечателен: он  показывает  доверен-
ность ко внуку Мономахову и недоверие ко внукам  Святославовым  у  самих
жителей черниговских волостей; неудивительно, что на той стороне  Днепра
так не любили Святославичей. В Путявле Изяслав и Давыдовичи  взяли  двор
Святославов и все добро, какое нашли там,  разделили  на  четыре  части,
взяли 500 берковцев меду, 80 корчаг вина; взяли  всю  утварь  из  церкви
Вознесения и 700 человек рабов. Узнавши, что Путивль  взят,  именье  его
пограблено и что Изяслав идет на него, хочет осадить в  Новгороде,  Свя-
тослав позвал на совет князей Ивана Юрьича, Ивана Ростиславича Берладни-
ка, дружину, половцев диких, дядей своих и спрашивал, что делать. Те от-
вечали ему: "Князь! Ступай отсюда, не мешкая; здесь тебе не при чем  ос-
таваться: нет ни хлеба, ничего; ступай в лесную землю; там  тебе  близко
будет пересылаться с. отцом своим Юрием". Святослав послушался и побежал
из Новгорода в Корачев с женою и детьми и с женою брата своего Игоря; из
дружины одни пошли за ним, другие оставили его.
   Новгородцы-северские дали знать Изяславу и его союзникам, что Святос-
лав убежал от них; это известие сильно  раздосадовало  Давыдовичей:  они
знали, что пока Святослав будет на свободе, до  тех  пор  не  перестанет
отыскивать свободы брату; в сердцах Изяслав  Давидович  сказал  братьям:
"Пустите меня за ним; если ему самому удастся уйти от меня,  тo  жену  и
детей у него отниму, имение его возьму!" - и, взявши с собою три  тысячи
конной дружины, без возов, налегке отправился в  погоню  за  Ольговичем,
которому не оставалось более ничего делать, как или семью и дружину свою
отдать в плен, или голову свою сложить. Подумав с союзными князьями, по-
ловцами и дружиною, он вышел навстречу к Давыдовичу и разбил его.  Изяс-
лав Мстиславич и Владимир Давыдович шли с полками вслед за Изяславом Да-
выдовичем и, остановившись в лесу, сели было обедать, как вдруг  пригнал
к ним один муж с вестию, что Изяслав разбит Ольговичем. Эта весть сильно
раздосадовала Изяслава Мстиславича, который, по выражению летописца, был
храбр и крепок на рать; он выстроил свое войско и пошел на Святослава  к
Корачеву; на дороге встречали его беглецы из дружины Изяслава Давыдовича
и присоединялись к войску; самого Давыдовича долго не было,  наконец,  и
он явился в полдень; князья шли весь этот день до  ночи  и  остановились
ночевать недалеко от Корачева, а Святослав, узнав о их приходе, ушел  за
лес в землю вятичей. Тогда Изяслав Мстиславич сказал Давыдовичам: "Каких
хотели вы волостей, те я вам добыл: вот  вам  Новгород-Северский  и  все
Святославовы волости; что же будет в этих волостях Игорево  -  рабы  или
товар какой, то мое; а что будет Святославовых рабов и товара, то разде-
лим на части". Урядившись таким образом, Изяслав возвратился в  Киев,  а
между тем Игорь Ольгович сильно разболелся в тюрьме  и  прислал  сказать
ему: "Брат! Я очень болен и прошу у тебя  пострижения;  хотел  я  этого,
когда еще был князем; а теперь в нужде я сильно разболелся и  не  думаю,
что останусь в живых". Изяслав сжалился и послал сказать ему: "Если была
у тебя мысль о пострижении, то ты волен; а я тебя и  без  того  выпускаю
для твоей болезни". Над Игорем розняли верх тюрьмы и вынесли больного  в
келью; восемь дней он не пил, не ел, но потом ему полегчало, и он  пост-
ригся в киевском Федоровском монастыре в схиме.
   Между тем в 3eмлe Северской и у вятичей по-прежнему шла  война  между
Давыдовичами и Ольговичами. Изяслав Мстислааич, уходя в Киев, имел неос-
торожность оставить с  Давидовичами  Святослава  Всеволодовича,  родного
племянника Святославова, которого выгоды были тесно связаны  с  выгодами
дяди, с выгодами племени Ольговичей: окончательное поражение  дяди  Свя-
тослава, окончательное торжество Давыдовичей отнимало  у  него  навсегда
надежду княжить в Чернигове, на что он имел со  временем  полное  право,
как сын старшего из Ольговичей. Вот почему он  должен  был  поддерживать
дядю и, точно, вместо преследования уведомлял его  о  движениях  неприя-
тельских. Несмотря на отступление Ивана Берладника,  который,  взявши  у
Святослава 200 гривен серебра и 12 золота, перешел к Ростиславу Мстисла-
вячу смоленскому, дела Ольговича поправились, потому что Юрий ростовский
прислал ему на помощь белозерскую дружину. Святослав уже  хотел  идти  с
нею на Давыдовичей, как вдруг опасно занемог сын Юрьев,  Иван;  Ольгович
не поехал от больного и дружины не отпустил. Давыдовичи, с своей  сторо-
ны, услыхав, что Святослав получил помощь от Юрия, не  посмели  идти  на
него, но, созвавши лучших вятичей, сказали им: "Святослав такой же  враг
и вам, как нам: старайтесь убить его как-нибудь обманом  и  дружину  его
перебить, а именье его вам", - после чего сами пошли назад. Двое сыновей
Юрьевых - Ростислав и Андрей действовали успешно с другой стороны:  зас-
тавили рязанского князя Ростислава бежать к половцам;  но  в  это  время
умер брат их Иван у Святослава, который после того перешел на устье реки
Протвы. Сюда прислал утешать его Юрий: "Не тужя о моем  сыне,  велел  он
сказать ему; если этого бог взял, то другого к тебе пришлют";  тогда  же
прислал он и богатые дары Святославу - ткани и меха, дарил и жену его, и
дружину (1146 г.).
   Весною Юрий с союзником своим начал наступательное движение: сам  во-
шел в область Новгородскую, взял Торжок и землю по Мсте; а Святослав по-
шел на Смоленскую волость, взял Голядей, на верховьях Протвы, и обогатил
дружину свою полоном, после чего получил зов от Юрия приехать к  нему  в
Москву, имя которой здесь впервые упомянуто. Святослав поехал к  нему  с
сыном Олегом, князем Владимиром рязанским и с небольшою  дружиною;  Олег
поехал наперед и подарил Юрию барса (вероятно, кожу этого  зверя).  Дру-
жески поздоровались Юрий с Ольговичем и начали пировать; на другой  день
Юрий сделал большой обед для гостей, богато одарил Святослава, сына его,
Владимира рязанского и всю дружину. Но одними дарами дело  не  ограничи-
лось: Юрий обещал Святославу прислать сына на помощь,  и  обещание  было
исполнено. Получивши также наемное войско от половцев, Святослав начал с
успехом наступательные движения: послал половцев воевать Смоленскую  во-
лость, и они опустошили земли у верховьев Угры; тогда посадники  Давыдо-
вичей бросились бежать из городов вятичских, и Святослав  занял  послед-
ние; а между тем из степей пришли к нему новые толпы половцев, да с  се-
вера Глеб, сын Юрия ростовского. Изяслав Давыдович не смел  долее  оста-
ваться в Новгороде-Северском, ушел к брату Владимиру в Чернигов, и Давы-
довичи вместе с Святославом Всеволодовичем отправили к Ольговичу послов,
которые должны были сказать ему: "Не жалуйся на нас, будем все за  одно,
позабудь нашу злобу; целуй к нам крест и возьми свою отчину,  а  что  мы
взяли твоего, то все отдадим назад". Из этого видно, что Святослав  Все-
володович уже успел снестись с Давыдовичами; без сомнения, он был  здесь
главным действователем, тем более, что прежнее усердие его к дяде Ольго-
вичу давало ему возможность быть посредником. Как видно, уже тогда между
Давыдовичами и Всеволодовичем положено было заманить Изяслава Мстислави-
ча на восточный берег Днепра, потому что, прося мира и союза у  Ольгови-
ча, Давыдовичи в то же время послали сказать Изяславу: "Брат!  Святослав
Ольгович занял нашу волость Вятичи; пойдем на него; когда его  прогоним,
то пойдем на Юрия в Суздаль и либо  помиримся  там  с  ним,  либо  будем
биться". Изяслав согласился; но Всеволодовичу  нужно  было  прежде  него
быть на восточном берегу Днепра, чтоб окончательно  устроить  все  дело;
для этого он приехал к Изяславу и стал проситься у него в Чернигов: "Ба-
тюшка, говорил он, отпусти меня в Чернигов, там у меня вся  жизнь;  хочу
просить волости у братьев, у Изяслава и Владимира". "И прекрасно ты  это
придумал, отвечал ему Изяслав, ступай скорее".  Всеволодович  поехал,  и
дело было окончательно улажено: уговорились перезвать Изяслава киевского
на ту сторону Днепра и схватить его обманом, после  чего,  видя  медлен-
ность киевского князя, Давыдовичи послали торопить его: "Земля наша  по-
гибает, а ты нейдешь", велели они сказать ему. Изяслав созвал бояр  сво-
их, всю дружину и киевлян, и сказал им: "Я уговорился с братьями  своими
Давыдовичами и Святославом Всеволодовичем: хотим пойти на дядю Юрия и на
Святослава Ольговича к Суздалю за то, что дядя принял врага  моего  Свя-
тослава. Брат Ростислав придет также к нам с смолнянами и новгородцами".
Киевляне отвечали на это: "Князь! не ходи с Ростиславом на дядю  своего,
лучше уладься с ним; Ольговичам не верь и в путь с ними вместе не ходи".
Изяслав отвечал: "Нельзя; они мне крест целовали, я с ними  вместе  думу
думал, не могу никак отложить похода; собирайтесь". Тогда киевляне  ска-
зали: "Ну, князь, ты на нас не сердись, а мы  не  можем  на  Владимирово
племя рук поднять; вот если б на Ольговичей, то пошли бы  и  с  детьми".
Изяслав отвечал на это: "Тот будет добрый человек, кто за мною  пойдет";
набралось много таких добрых людей, и он выступил с ними в поход,  оста-
вив в Киеве брата Владимирка, Переправившись за  Днепр  и  ставши  между
Черниговскою и Переяславскою волостию, Изяслав послал в Чернигов боярина
своего Улеба разузнать, что там делается. Улеб скоро возвратился с  вес-
тию, что Давыдовичи и Всеволодовичи отступили от него  и  соединились  с
Ольговичем; тогда же черниговские  приятели  Изяслава  прислали  сказать
ему: "Князь! Не двигайся никуда  с  места:  ведут  тебя  обманом,  хотят
убить, либо схватить вместо Игоря; целовали крест Ольговичу, послали и к
Юрию с крестом: задумали и с ним на тебя".
   Изяслав возвратился и отправил послов в Чернигов сказать Давыдовичам:
"Мы замыслили путь великий и утвердились крестным целованием  по  обычаю
дедов и отцов наших; утвердимся еще, чтобы в походе после не было  ника-
кой ссоры, никакого препятствия. Те отвечали: "Что это нам без нужды еще
крест целовать? Ведь мы уже поклялись Изяславу; в чем  же  провинились?"
Посол сказал на это: "Какой же тут грех еще крест поцеловать  по  любви?
То нам на спасение". Но Давыдовичи никак не соглашались; Изяслав, отпус-
кая посла, наказал ему, что если черниговские не  станут  в  другой  раз
крест целовать, то скажи им все, что мы слышали; и вот посол объявил Да-
выдовичам от имени своего князя: "Дошел до меня слух,  что  ведете  меня
обманом: поклялись Святославу Ольговичу схватить меня  на  дороге,  либо
убить меня за Игоря; так, братья, было дело, или не так?" Давыдовичи  не
могли ничего отвечать на это; только молча переглядывались друг  с  дру-
гом; наконец, Владимир сказал послу: "Выйди вон, посиди; мы  тебя  опять
позовем". Долго они думали вместе, потом позвали посла и велели ему  пе-
редать Изяславу: "Брат! Точно мы целовали  крест  Святославу  Ольговичу;
жаль нам стало брата нашего Игоря; он уже чернец и схимник, выпусти его,
тогда будем подле тебя ездить; разве тебе было бы любо, если б мы  брата
твоего держали?" В ответ на это Изяслав  послал  бросить  им  договорные
грамоты, причем велел сказать: "Вы клялись быть со мною до самой смерти,
и я отдал вам волости обоих Ольговичей; прогнал с вами  Святослава,  во-
лость его вам добыл, дал вам Новгород и Путивль, именье его мы  взяли  и
разделили на части, Игорево я взял себе; а  теперь,  братья,  вы  клятву
свою нарушили, привели меня сюда обманом, хотели убить; да будет со мною
бог и сила животворящего креста, стану управляться как  мне  бог  даст".
Тогда же Изяслав послал сказать  брату  своему  Ростиславу  в  Смоленск;
"Брат! Давыдовичи крест нам целовали и думу думали идти вместе  на  дядю
нашего; но все обманывали,  хотели  убить  меня;  бог  и  сила  крестная
объявили их умысел; а теперь уже, брат, где было мы думали идти на дядю,
то уже не ходи, ступай сюда ко мне; а там наряди новгородцев и смольнян,
пусть сдерживают Юрия, и к присяжникам своим пошли, в Рязань  и  всюду".
Распорядившись насчет брата Ростислава, Изяслав послал в Киев к  другому
брату, Владимиру, к митрополиту Климу и к  Лазарю  тысяцкому,  чтоб  они
созвали киевлян на двор к св. Софии, и пусть там посол его скажет народу
княжеское слово и объявит обман Черниговских. Киевляне  сошлись  все  от
мала до велика, и когда стали на вече, то посол Изяславов начал говорить
им: "Князь ваш вам кланяется и велел вам сказать: я вам прежде объявлял,
что задумал с братом Ростиславом и Давыдовичами идти  на  дядю  Юрия,  и
звал вас с собою в поход; но вы мне тогда сказали, что не можете на Вла-
димирово племя рук поднять, на Юрия, а на Ольговичей одних пошли бы и  с
детьми; так теперь вам объявляю: Давыдовичи и Всеволодич Святослав,  ко-
торому я много добра сделал, целовали тай ком от меня  крест  Святославу
Ольговичу, послали к Юрию, а меня хотели или схватить, или убить за Иго-
ря; но бог меня заступил и крест честной, что ко мне целовали.  Так  те-
перь. братья киевляне, чего сами хотели, что мне обещали, то и сделайте:
ступайте ко мне к Чернигову на Ольговичей, сбирайтесь все от мала до ве-
лика: у кого есть конь, - тот на коне, у кого нет, - тот в  лодье.  Ведь
они не меня одного хотели убить, но и вас всех искоренить". Киевляне от-
вечали на это: "Ради, что бог сохранил тебя нам от  большей  беды  (tm),
идем за тобою и с детьми". Но в это самое время кто-то из толпы  сказал:
"По князе-то мы своем пойдем с радостию; но прежде  надобно  вот  о  чем
промыслить: как прежде при Изяславс Ярославиче злые  люди  выпустили  из
заточения Всеслава и поставили князем себе, и за то много зла было наше-
му городу; а теперь Игорь, враг нашего князя и наш, не в заточении, а  в
Федоровском монастыре; убьем его и пойдем к Чернигову за  своим  князем;
покончим с ними". Народ, услыхавши это, бросился к Федоровскому монасты-
рю. Напрасно говорил им князь Владимир: "Брат мой не велел вам этого де-
лать, Игоря стерегут крепко; пойдем лучше к брату, как  он  нам  велел".
Киевляне отвечали ему: "Мы знаем, что добром не кончить с этим  племенем
ни вам, ни нам". Митрополит также их удерживал, и Лазарь тысяцкий, и Ра-
гуйло. Владимиров тысяцкий; но они никого не послушали и с воплем  кину-
лись на убийство. Тогда князь Владимир сел на коня и погнал к  Федоровс-
кому монастырю; на мосту не мог он проехать за толпами народа и  поворо-
тил направо мимо Глебов двора; но этот крюк заставил его потерять время;
киевляне пришли прежде него в монастырь, бросились в церковь, где  Игорь
стоял у обедни, и потащили его с криками: "Побейте! побейте!"  В  монас-
тырских воротах встретился им Владимир; Игорь, увидав его, спросил: "Ох,
брат! Куда это меня ведут?" Владимир бросился с лошади и одел Игоря сво-
им корзном, уговаривая киевлян: "Братья мои! не делайте  этого  зла,  не
убивайте Игоря!" Но толпа не слушала, и начали бить Ольговича; несколько
ударов пришлось и на долю Владимира который держался близко  последнего,
защищая его. Владимиру, однако, с помощью боярина Михаила удалось ввести
Игоря в двор своей матери и затворить за собою ворота. Но толпа, избивши
Михаила, оторвавши на нем крест с цепями, выломала  ворота  и,  увидавши
Игоря на сенях, разбила сени, стащила с них Игоря  и  повергла  его  без
чувств на землю; потом привязали ему веревку к ногам и потащили с Мстис-
лавова двора, через Бабин торжок на княж двор и там его прикончили;  от-
сюда, положивши на дровни, повезли на Подол и бросили на  торгу.  Влади-
мир, услыхав, что тело Игоря лежит на торгу, послал туда двоих тысяцких,
Лазаря и Рагуйла; те приехали и сказали киевлянам: "Вы уже убили  Игоря,
так похороним тело его". Киевляне отвечали: "Не мы его убили; убили  его
Давыдовичи и Всеволодич, которые замыслили зло на нашего  князя,  хотели
убить его обманом; но бог за нашего князя и св. София". Тогда Лазарь ве-
лел взять Игоря и положить в Михайловской церкви, в Новгородской  божни-
це; а на другой день похоронили его в Семеновском монастыре.
   Изяслав стоял на верховьях Супоя, на границах Черниговского  княжест-
ва, когда пришла к нему весть об убийстве Игоря, он  заплакал  и  сказал
дружине: "Если бы я знал, что это случится, то отослал бы его подальше и
сберег бы его; теперь мне не уйти от людских речей, -  станут  говорить,
что я велел убить его; но бог свидетель, что я не приказывал и  не  нау-
чал; бог рассудит дело". Дружина отвечала:  "Нечего  тебе  заботиться  о
людских речах; бог знает, да и все люди знают, что не  ты  его  убил,  а
братья его; крест к тебе целовали и потом нарушили клятву, хотели  убить
тебя". Изяслав сказал на это: "Если уже так случилось, то делать нечего,
- всем нам там быть и судиться пред богом"; но  все  не  перестал  жало-
ваться на киевлян. Между тем война  продолжалась.  Изяслав,  как  видно,
прежде всего поспешил овладеть Курском и городами по Сейму,  чтоб  прер-
вать связь Черниговских с половцами: в Курске уже сидел сын  его  Мстис-
лав, когда к этому городу пришел Святослав Ольгович  с  Глебом  Юрьичем.
Мстислав объявил жителям Курска, что неприятель близко; те отвечали точ-
но так же, как прежде киевляне отвечали  отцу  его:  "Ради  биться  и  с
детьми за тебя против Ольговичей; но на племя Владимирово, на  Юрьевича,
не можем поднять рук".
   Услыхав такой ответ, Мстислав уехал к отцу, а жители Курска послали к
Глебу Юрьевичу я взяли у него себе посадника; как видно, Ольгович  усту-
пил и Глебу ту самую волость, т. е. Курск с Посемьем, которую прежде от-
дал брату его Ивану; вот почему Глеб посадил своих посадников  также  по
рекам Сейму и Вырю, где заключил союз  со  многими  половецкими  ордами.
Впрочем, некоторые города по Вырю остались верны Изяславу,  несмотря  на
угрозы Черниговских, что они отдадут их в плен половцам;  один  из  этих
городов, Вьяхань, с успехом выдержал осаду; другой -  Попашь  был  взят.
Услыхав о движении Черниговских и Юрьевича, Изяслав собрал большое войс-
ко, полки дяди Вячеслава и волынские, и пошел к Переяславлю, где  пришла
к нему весть от брата Ростислава, что тот уже на походе: "Подожди  меня,
велел сказать ему Ростислав: я Любеч пожег, много воевал и зла  Ольгови-
чам много наделал; сойдемся вместе и посмотрим, что нам дальше  делать".
Получив эту весть, Изяслав пошел потихоньку, поджидая брата, и  стал  на
урочище Черная Могила, куда пришел к нему Ростислав с полками смоленски-
ми. Оба брата стали думать с дружиною и черными клобуками,  куда  бы  им
пойти теперь. Ростислав говорил: "Теперь бог нас соединил в одном месте,
а тебя избавил от великой беды: так медлить нам нечего, пойдем  прямо  к
ним, где будет ближе, и как нас с ними бог рассудит". Мнение было приня-
то, и князья пошли на Сулу. Когда в стане  черниговских  князей  узнали,
что Изяслав идет на них, то большая часть половцев покинула ночью стан и
ушла в степь; оставленные союзниками Давыдовичи и Ольговичи пошли к Чер-
нигову; Изяслав хотел пересечь им дорогу у города Всеволожа, но  уже  не
застал здесь Черниговских: они прошли Всеволож. Мстиславичи не пошли  за
ними дальше, но взяли на щит (разграбили) Всеволож, в котором находились
тогда жители из двух других городов, как видно,  менее  укрепленных:  мы
уже видели этот обычай на Украйне, по которому вдруг города пустели  при
вести о приближении неприятеля. Когда в других городах узнали, что  Все-
волож взят, то и они вдруг опустели: жители их бросились бежать к Черни-
гову; Мстиславичи послали за ними в погоню и  некоторых  перехватили,  а
другие ушли; пустые города Изяслав велел зажечь.  Только  жители  города
Глебля не успели убежать и счастливо отбились от  Мстиславичей,  которые
пошли оттуда в Киев, сказавши дружине своей -  киевлянам  и  смольнянам:
"Собирайтесь все; когда реки установятся, тогда пойдем  к  Чернигову,  и
как нас с ними бог управит". Поживши весело  некоторое  время  в  Киеве,
Мстиславичи решили разлучиться; Изяслав говорил Ростиславу: "Брат!  Тебе
бог дал верхнюю землю: ты там и ступай против Юрия; там у тебя  смольня-
не, новгородцы и другие присяжники, удерживай с ними дядю; а я здесь ос-
танусь и буду управляться с Ольговичами и Давыдовичами". Ростислав  отп-
равился в Смоленск.
   Когда реки стали, то Черниговские начали наступательное движение: они
послали дружину свою с половцами и  повоевали  места  на  правом  берегу
Днепра; а союзник их Глеб Юрьевич занял Городец-Остерский,  принадлежав-
ший прежде отцу его. Изяслав послал звать его к себе в Киев, и Глеб сна-
чала было обещался приехать, но потом раздумал, потому что вошел в  сно-
шения с переяславцами, часть которых была почему-то недовольна Изяславом
или сыном его Мстиславом, княжившим у них, и звала Глеба, обещаясь  пре-
дать ему город. Глеб немедленно пошел на  их  зов;  на  рассвете,  когда
Мстислав с дружиною еще спал,  пригнали  к  нему  сторожа  и  закричали:
"Вставай, князь! Глеб пришел на тебя!" Мстислав вскочил, собрал  дружину
и выступил из города против Юрьича; оба, увидав друг друга, не  решились
вступить в битву; Глеб стоял до утра другого дня и возвратился; Мстислав
же, соединясь с остальною дружиною и  переяславцами,  погнался  за  ним,
настиг, захватил часть его войска; но самому Глебу удалось уйти в  Горо-
дец. Изяслав. услыхав об этих попытках против Переяславля, собрал дружи-
ну, берендеев и пошел к Городцу; Юрьич послал объявить об этом в  Черни-
гов: "Идет на меня Изяслав, помогите мне!" - велел он  сказать  тамошним
князьям; а между тем Изяслав пришел и осадил Городец; не  видя  ниоткуда
помощи, Юрьич чрез три дня поклонился Изяславу и помирился  с  ним,  как
видно, тот оставил за ним отцовский город. Но Глеб не  был  за  это  ему
благодарен: как скоро Изяслав возвратился в Киев, он опять  послал  ска-
зать Черниговским. "Я поневоле целовал крест Изяславу: он обступил  меня
в городе, а от вас не было помощи; но теперь опять хочу  быть  вместе  с
вами". В 1148 году Изяслав, наконец, собрал всю свою силу, взял  полк  у
дяди Вячеслава и полк владимирский, призвал отряд венгров на помощь, со-
единился с берендеями, перешел Днепр и стал в осьми верстах от  Черниго-
ва. Три дня стоял он под городом, дожидаясь, не выйдут  ли  Ольговичи  и
Давыдовичи на битву, но никто не выходил; а он между тем  пожег  все  их
села. Наскучив дожидаться, Изяслав стал говорить дружине: "Вот  мы  села
их пожгли все, именье взяли, а они к нам не выходят; пойдем лучше к  Лю-
бечу, где у них вся жизнь". Когда Изяслав подошел к Любечу, то Давыдови-
чи и Ольговичи с рязанскими князьями и половцами явились также  сюда,  и
оба войска стали друг против друга по  берегам  реки;  Изяслав  выстроил
войско и пошел  было  против  Черниговских,  но  река  помешала;  только
стрельцам с обеих сторон можно было стреляться через  нее.  Ночью  пошел
сильный дождь, и Днепр начал вздуваться. Тогда  Изяслав  начал  говорить
дружине и венграм: "Здесь эта река мешает биться, а там Днепр разливают-
ся: пойдем лучше за Днепр". Только что успели перейти Днепр, как на дру-
гой день лед тронулся; Изяслав дошел благополучно до  Киева,  но  венгры
обломились на озере и несколько их потонуло.
   Несмотря, однако, на то, что поход Изяслава,  предпринятый  с  такими
большими сборами, кончился, по-видимому, ничем,  Черниговские  не  могли
долго вести борьбы: опустошая села их, Изяслав действительно  отнимал  у
них всю жизнь, по тогдашнему выражению: нечем  было  содержать  дружины,
нечем было платить половцам; жители городов неохотно помогали князьям  в
их усобицах; Юрий ограничился только присылкою сына, сам не  думал  идти
на юг, а без него силы Черниговских вовсе не были  в  уровень  с  силами
Мстиславичей. В таких обстоятельствах  они  послали  сказать  Юрию:  "Ты
крест целовал, что пойдешь с нами на Изяслава, и  не  пошел;  а  Изяслав
пришел, за Десною города наши пожег и землю повоевал; потом в другой раз
пришел к Чернигову и села наши пожег до самого Любеча и всю  жизнь  нашу
повоевал; а ты ни к нам не пошел, ни на Ростислава не  наступил;  теперь
если хочешь идти на Изяслава, так ступай, и мы с тобою; если же не  пой-
дешь, то мы будем правы в крестном целовании: нельзя нам  одним  гибнуть
от рати". Не получив от Юрия благоприятного  ответа,  они  обратились  к
Изяславу Мстиславичу с мирными предложениями, послали сказать  ему:  "То
бывало и прежде при дедах и при отцах наших: мир стоит до рати,  а  рать
до мира; не жалуйся на нас, что мы первые встали на рать: жаль было  нам
брата нашего Игоря; мы того только и хотели, чтоб ты выпустил его; а так
как теперь он убит, пошел к богу, где и всем нам быть, то бог всех нас и
рассудит, а здесь нам до каких пор губить Русскую землю? Чтоб  нам  ула-
диться?" Изяслав отвечал им: "Братья! Доброе дело христиан блюсти; но вы
все вместе советовались, так и я пошлю к брату  Ростиславу,  подумаем  и
тогда пришлем ответ". Немедленно отправил Изяслав послов к брату с таки-
ми словами: "Присылали ко мне братья - Давыдовичи, Святослав Ольгович  и
Святослав Всеволодович: мира просят; а я с  тобою  хочу  посоветоваться,
как нам обоим будет годно; хочешь мира? Хотя они и зло нам  сделали,  но
теперь мира просят у нас; но если хочешь войны, - скажи, как  хочешь,  я
на тебя во всем полагаюсь". Уже из этих слов Ростислав мог  понять,  что
сам старший брат хочет мира, и потому велел отвечать ему: "Брат!  Кланя-
юсь тебе; ты меня старше, ты, как хочешь, так и делай, а я всюду готов с
тобою; но если ты уже мне делаешь такую честь, спрашиваешь моего совета,
то я бы так думал: ради русских земель и ради христиан - мир лучше;  они
встали на рать, но что взяли? А теперь, брат, ради христиан и всей Русс-
кой земли помирись, если только обещают, что за Игоря всякую вражду  от-
ложат и вперед не задумают сделать с тобою того, что хотели прежде  сде-
лать; если же не перестанут злобиться за Игоря, то лучше с ними воевать,
как бог управит". Получив этот  ответ,  Изяслав  послал  к  Черниговским
епископа белгородского Феодора и печерского игумена Феодосия  с  боярами
сказать им: "Вы мне крест целовали, что вам брата Игоря  не  искать,  но
клятву свою нарушили и много наделали мне досад; но теперь я вое это за-
бываю для Русской земли и христиан; если вы сами ко мне прислали просить
мира и раскаиваетесь в том, что хотели сделать, то  целуйте  крест,  что
отложите всякую вражду за Игоря и не задумаете вперед того,  что  прежде
хотели сделать со мною". Черниговские поклялись отложить вражду за  Иго-
ря, блюсти Русскую землю, быть всем за один брат; Курск с Посемьем оста-
лись за Владимиром Давыдовичем.
   В это время явился к Изяславу старший из сыновей Юрия, Ростислав, ко-
торого мы видели в Новгороде; Ростислав объявил, что он рассорился с от-
цом, который не хотел дать ему волости в Суздальской земле, и потому  он
пришел к Изяславу с поклоном: "Отец меня обидел, - говорил  Юрьевич  ки-
евскому князю, - волости мне не дал: и вот я пришел сюда, поручивши себя
богу да тебе, потому что ты старше всех нас между внуками Владимира; хо-
чу трудиться за Русскую землю и подле тебя ездить". Изяслав отвечал ему:
"Всех нас старше отец твой, но он не умеет с нами жить; а  мне  дай  бог
вас, братью свою всю и весь род свой иметь в правду, как душу свою; если
отец тебе волости не дал, так я тебе даю". И дал ему  те  пять  городов,
которые прежде держал Святослав Всеволодич; кроме того, Ростислав  полу-
чил Городец-Остерский, где Изяслав не хотел видеть брата его Глеба,  ко-
торому послал сказать: "Ступай к Ольговичам; ты к ним пришел, так  пусть
тебе и дадут волость". У этого Городца Остерского съехался осенью  Изяс-
лав Мстиславич с Давыдовичами; Ростислав Юрьевич приехал вместе с киевс-
ким князем; Ольговичи - ни дядя, ни племянник  -  не  приехали.  Изяслав
сказал Давыдовичам: "Вот брат Святослав и племянник мой не  приехали,  а
вы все клялись мне, что, кто будет до меня зол, на того вам быть  вместе
со мною; дядя мой Юрий из Ростова обижает мой Новгород, дани у новгород-
цев поотнимал, по дорогам проезду им нет; хочу пойти и управиться с  ним
либо миром, либо ратью; а вы крест целовали, что будете вместе со мною".
Владимир Давыдович отвечал: "Это ничего, что брат Святослав и  племянник
твой не приехали, все равно мы здесь; а мы все клялись,  что,  где  твои
будут обиды, там нам быть с тобою". Князья уладились, что, как скоро лед
станет на реках, идти на Юрия к Ростову: Изяслав пойдет из Смоленска,  а
Давыдовичи и Ольгович - из земли вятичей, и всем сойтись на Волге. После
ряду князья весело пообедали вместе и разъехались,  Возвратясь  в  Киев,
Изяслав сказал Ростиславу Юрьичу: "Ступай в Бужск и побудь там, постере-
ги Русскую землю, пока я схожу на отца  твоего  и  помирюсь  с  ним  или
как-нибудь иначе с ним управлюсь".
   В Киеве оставил Изяслав брата Владимира, в Переяславле - сына  Мстис-
лава и пошел в Смоленск к брату Ростиславу, куда велел  полкам  идти  за
собою. В Смоленске Мстиславичи провели вместе время весело, пируя с дру-
жиною и смольнянами, дарили друг друга богатыми  дарами:  Изяслав  дарил
Ростислава товарами, которые идут из Русской земли  и  из  всех  царских
(греческих) земель, а Ростислав Изяслава  -  товарами,  которые  шли  из
верхних (северных) земель и от варягов. Готовясь к войне,  братья  пыта-
лись, однако, кончить дело мирными переговорами и отправили посла к дяде
Юрию; но тот вместо ответа задержал посла. Тогда, приказавши брату  Рос-
тиславу идти с полками по Волге и дожидаться при устье Медведицы,  Изяс-
лав пошел с небольшою дружиною  в  Новгород.  Новгородцы,  услыхав,  что
Изяслав идет к ним, сильно обрадовались и вышли к нему навстречу, одни -
за день, другие - за три дня пути от города. В это время княжил в Новго-
роде уже не брат Изяславов Святополк, но сын Ярослав; Изяслав  велел  им
поменяться волостями, вывел Святополка во Владимир-Волынский из Новгоро-
да "злобы его ради", как говорит новгородский летописец.  В  воскресенье
въехал Изяслав в Новгород с великою честию; встречен был сыном Ярославом
и боярами и поехал с ними к св. Софии к обедне; после обедни князья пос-
лали подвойских и биричей кликать клич по улицам, звать к князю на  обед
всех от мала до велика; обедали весело, и с честью разошлись  по  домам.
На другой день, в понедельник, послал Изяслав на Ярославов  двор,  велел
звонить к вечу, и когда сошлись новгородцы и псковичи  на  вече,  то  он
сказал им: "Братья! Сын мой и вы присылали ко мне жаловаться,  что  дядя
мой Юрий обижает вас; и вот я, оставя Русскую землю, пришел сюда на  не-
го, для вас, ради ваших обид; думайте, гадайте, братья, как на него пой-
ти и как - мириться ли с ним, или ратью покончить дело?" Народ  отвечал:
"Ты наш князь, ты наш Владимир, ты наш Мстислав: рады с тобою идти всюду
мстить за свои обиды; пойдем все; только одни  духовные  останутся  бога
молить". И в самом деле, новгородцы собрали в поход  всю  свою  волость,
пошли псковичи и корела. Пришедши на устье Медведицы, Изяслав ждал брата
Ростислава четыре дни; потом, когда Ростислав пришел с полками  русскими
и смоленскими, то все вместе пошли вниз по Волге, пришли к городу  Конс-
тантинову на устье большой Нерли и, не получая  вестей  от  Юрия,  стали
жечь его города и села и воевать по обеим сторонам Волги; оттуда пошли к
Угличу и потом на устье Мологи. Здесь получили они весть,  что  Владимир
Давыдович и Святослав Ольгович стоят в земле вятичей, ожидая, что  будет
между Юрием и Изяславом, и не идут к устью Медведицы, как обещали; Изяс-
лав сказал при этом брату: "Пусть их к нам нейдут; был бы с нами бог", и
отпустил новгородцев и русь воевать к Ярославлю; когда те возвратились с
большою добычею, то уже стало тепло, была Вербная неделя, вода на  Волге
и Мологе поднялась по брюхо лошади;  оставаться  долее  было  нельзя,  и
Мстиславичи пошли назад: Ростислав - в Смоленск, а Изяслав - в  Новгород
и оттуда в Киев; из дружины русской одни пошли с Ростиславом, а другие -
куда кому угодно: этот поход стоил Ростовской земле 7000  жителей,  уве-
денных в плен войсками Мстиславичей (1149 г.).
   В Киеве ждали Изяслава неприятные вести: бояре донесли ему на Ростис-
лава Юрьича, будто тот много зла замыслил, подговорил против него берен-
деев и киевлян; если бы бог помог его отцу, то он  приехал  бы  в  Киев,
взял Изяславов дом и семью: "Отпусти его к отцу, говорили  бояре  князю,
это твой враг, держишь его на свою голову". Изяслав немедленно послал за
Юрьевичем, и когда тот приехал, то пришли к нему Изяславовы бояре и ска-
зали от имени своего князя: "Брат! Ты пришел ко мне от отца, потому  что
отец тебя обидел, волости тебе не дал; я тебя принял как брата и волость
тебе дал, чего и родной отец тебe не дал, да  еще  велел  Русскую  землю
стеречь; а ты, брат, за это  хотел,  если  бы  отцу  твоему  бог  помог,
въехать в Киев, взять мой дом и семью!" Ростислав  велел  отвечать  ему:
"Брат и отец! Ни на уме, ни на сердце у меня того не было; если  же  кто
донес на меня тебе, князь ли который, то я готов с ним переведаться; муж
ли который из христиан или поганых, то ты старше меня, ты меня с  ним  и
суди". Изяслав велел сказать ему на это: "Суда у меня  ты  не  проси;  я
знаю, ты хочешь меня поссорить с христианами или с погаными; ступай-ка к
отцу своему". Ростислава посадили в барку только с четырьмя  отроками  и
отправили вверх по Днепру; дружину его взяли, а именье  отняли.  Ростис-
лав, пришедши к отцу в Суздаль, ударил перед ним челом и сказал "Я  слы-
шал, что хочет тебя вся Русская земля и черные  клобуки;  жалуются,  что
Изяслав и их обесчестил, ступай на него". Эти  слова  могут  показывать,
что донос на Ростислава был основателен, что Ростислав сносился с  недо-
вольными или, по крайней мере, они сносились с ним. Юрия сильно  огорчил
позор сыновний; он сказал: "Так ни мне, ни детям моим нет части в  Русс-
кой земле!" Собрал силу свою, нанял половцев и выступил в поход на  пле-
мянника. Это решение можно объяснить и не одним гневом на позорное  изг-
нание сына: мы видели, как медленно, нерешительно действовал до сих  пор
Юрий, несмотря на то что мог надеяться на успех, будучи в союзе с Черни-
говскими; теперь же мог он спешить на юг в полной уверенности, что  най-
дет там более сильных союзников, после того как  Ростислав  обстоятельно
уведомил его о неудовольствии граждан и варварского пограничного народо-
населения на Изяслава, если даже предположим, что сам Ростислав и не был
главным виновником этого неудовольствия.
   Как бы то ни было, Юрий был уже в земле вятичей, когда Владимир Давы-
дович черниговский прислал сказать Изяславу: "Дядя идет на тебя,  приго-
товляйся к войне". Изяслав стал собирать войско и вместе с  Давыдовичами
отправил послов в Новгород-Северский к  Святославу  Ольговичу  напомнить
ему о договоре. Святослав не дал послам сначала никакого ответа и задер-
жал на целую неделю, приставив сторожей к их шатрам, чтобы никто не при-
ходил к ним; а сам между тем послал спросить Юрия: "Вправду ли ты идешь?
Скажи наверное, чтоб мне не погубить понапрасну своей волости". Юрий ве-
лел отвечать ему: "Как мне не идти вправду? Племянник приходил на  меня,
волость мою повоевал и пожег, да еще сына моего выгнал из Русской земли,
волости ему не дал, осрамил меня; либо стыд этот с себя сложу, за  землю
свою отомщу и честь свою добуду, либо голову сложу". Получив от Юрия та-
кой ответ, Святослав не хотел прямо нарушить клятвы, данной прежде Изяс-
лаву, и, чтобы найти предлог, велел сказать  ему  чрез  его  же  послов:
"возврати мне братнино имение, тогда буду с тобою".  Изяслав  немедленно
отвечал ему: "Брат! Крест честный ты целовал ко мне, что  вражду  всякую
за Игоря и именье его отложишь; а теперь, брат,  ты  опять  вспомнил  об
этом, когда дядя идет на меня? Либо соблюди клятву вполне, будь со мною,
а не хочешь, так ты уже нарушил крестное целование. Я без тебя и на Вол-
гу ходил, да разве мне худо было? Так и теперь - был бы со мною бог,  да
крестная сила". Святослав соединился с Юрием; они послали и к  Давыдови-
чам звать их на Изяслава; но те отвечали Юрию: "Ты клялся быть с нами, а
между тем Изяслав пришел, землю нашу повоевал и города наши  пожег;  те-
перь мы целовали крест к Изяславу: не можем душою играть".
   Юрий, видя, что Давыдовичи не хотят быть с ним, пошел на старую Белу-
вежу и стоял там месяц, дожидаясь половцев и покорения от Изяслава;  но,
не получив от последнего никакой вести, пошел к реке Супою, Сюда приехал
к нему Святослав Всеволодич, поневоле, как говорит летописец,  не  желая
отступить от родного дяди, Святослава Ольговича; сюда же пришло к Юрию и
множество половцев диких. Тогда Изяслав послал в Смоленск сказать  брату
Ростиславу: "Мы с тобой уговорились, что когда Юрий минует Чернигов,  то
тебе идти ко мне; теперь Юрий Чернигов уже миновал:  приходи,  посмотрим
оба вместе, что нам бог даст". Ростислав двинулся с полками к  брату;  а
Юрий подступил к Переяславлю, все дожидаясь, что  тут  по  крайней  мере
Изяслав пришлет к нему с поклоном. Но тот не хотел кланяться дяде: "Если
б он пришел только с детьми, - говорил он, - то взял бы  любую  волость;
но когда привел на меня половцев и врагов моих Ольговичей, то хочу с ним
биться". Из этих слов ясно видно, что Изяслав придумывал только  предло-
ги; предлоги были нужны, потому что киевляне не хотели сражаться с сыном
Мономаховым и теперь, как прежде: если б даже и не было на юге того неу-
довольствия на Изяслава, о котором объявлял отцу Ростислав Юрьевич, то и
тогда трудно было киевлянам поднять руки на Юрия, во-первых, как на сына
Мономахова, во-вторых, как на дядю, старшего, который по  общему  совре-
менному сознанию имел более права, чем Изяслав; притом  же  киевляне  до
сих пор не имели сильных причин враждовать против Юрия и потому говорили
Изяславу: "Мирись, князь, мы нейдем". Изяслав все уговаривал  их:  "Пой-
демте со мною; ну хорошо ли мне с ним мириться,  когда  я  не  побежден,
когда у меня есть сила?" Киевляне пошли, наконец, но,  разумеется,  нео-
хотно, что не могло предвещать добра Изяславу, хотя силы его и были зна-
чительны: к нему пришел Изяслав Давыдович на помощь, пришел и брат  Рос-
тислав с большим войском. Изяслав решился перейти Днепр и приблизиться к
Переяславлю, под которым и встретился с дядиными полками; передовые  от-
ряды - черные клобуки и молодая дружина Изяславова - имели дело с полов-
цами Юрия и отогнали их от города; когда же сошлись  главные  полки,  то
целый день стояли друг против друга; только стрельцы с обеих сторон  би-
лись между ними; а в ночь Юрий прислал сказать племяннику: "Брат! ты  на
меня приходил, землю мою повоевал и старшинство снял с меня;  а  теперь,
брат и сын, ради Русской земли и христиан не станем проливать христианс-
кой крови, но дай мне посадить в Переяславле сына своего, а ты сиди  се-
бе, царствуя в Киеве; если же не хочешь так сделать, то бог  нас  рассу-
дит". Изяславу не понравилось это предложение, он задержал посла и вывел
все войско свое из города в поле.
   На другой день, когда он отслушал обедню в Михайловской церкви и  уже
хотел выйти из нее, епископ Евфимий  со  слезами  стал  упрашивать  его:
"Князь! помирись с дядею: много спасения примешь от бога  и  землю  свою
избавишь от великой беды". Но Изяслав не послушался; он надеялся на мно-
жество войска и отвечал епископу: "Своею головою добыл я и Киев и  Пере-
яславль", и выехал из города. Опять до самых  вечерен  стояли  противные
полки друг против друга, разделенные рекою Трубежом; Изяслав с братьями,
Ростиславом и Владимиром, и с сыновьями, Мстиславом и Ярополком,  созвал
бояр и всю дружину и начали думать, переправиться ли первым за Трубеж  и
ударить на Юрия. Мнения разделились: одни говорили Изяславу: "Князь!  не
переправляйся за реку; Юрий пришел отнимать твои земли,  трудился,  тру-
дился и до сих пор ни в чем не успел и теперь уже  оборотился  назад,  в
ночь непременно уйдет; а ты, князь, не езди  за  ним".  Другие  говорили
противное: "Ступай, князь! Бог тебе отдает врага в руки, нельзя же упус-
кать его". К несчастию, Изяслав прельстился последним мнением,  выстроил
войско и перешел реку. В полдень на другой день переметчик  поскакал  из
войска Юрьева, оттуда погнались за ними; сторожа Изяславовы  переполоши-
лись, закричали: "Рать!", и Мстиславичи повели полки свои вперед; Юрий с
Ольговичами, увидав это движение, также пошли к ним навстречу и,  пройдя
вал, остановились; остановились и Мстиславичи, и  опять  дело  кончилось
одною перестрелкою, потому что когда наступил вечер,  то  Юрий  оборотил
полки и пошел назад в свой стан. Изяслав опять начал думать с братьями и
дружиною, и опять мнения разделились: одни говорили:  "Не  ходи,  князь!
пусти их в стан; теперь верно, что битвы не будет"; но другие  говорили:
"Уже они бегут перед тобою; ступай скорее за ними!" И на этот раз  Изяс-
лав принял последнее мнение и двинулся вперед; тогда Юрий с  Ольговичами
возвратились и устроили войска: сыновей своих Юрий поставил  по  правую,
Ольговичей - по левую сторону. На рассвете 23-го августа полки  сошлись,
и началась злая сеча: первые побежали поршане (жители городов поросских,
к которым должно относить и черных клобуков), за ними Изяслав Давыдович,
а за Давыдовичем и киевляне; переяславцы изменили: мы видели, что они  и
прежде сносились с сыном Юрьевым, теперь снеслись с  отцом  и  во  время
битвы не вступили в дело, крича: "Юрий нам князь свой, его было нам  ис-
кать издалека". Видя измену и бегство, дружины Мстиславичей смеялись:  в
начале дела Изяслав с дружиною схватился с Святославом  Ольговичем  и  с
половиною полка Юриева, проехал сквозь них и, будучи уже за  ними,  уви-
дал, что собственные полки его бегут; тут он  побежал  и  сам,  переехал
Днепр у Канева и сам-третей явился в Киев. Измена переяславцев и бегство
поршан всего лучше показывают справедливость известия, принесенного отцу
Ростиславом Юрьичем; да и, кроме того. несчастный исход битвы для  Изяс-
лава можно было предвидеть: этот князь вступил в борьбу за  свои  личные
права против всеобщего нравственного убеждения; киевляне,  уступая  этим
личным правам, пошли за сыном Мстиславовым против Юрия, но пошли неохот-
но, с видимым колебанием, с видимою внутреннею борьбою, а такое располо-
жение не могло дать твердости и победы. На другое утро Юрий вошел в  Пе-
реяславль и, пробыв здесь три дня, отправился к Киеву и стал против  Ми-
хайловского монастыря, по лугу. Мстиславичи  объявили  киевлянам:  "Дядя
пришел; можете ли за нас биться?" Те отвечали: "Господа наши князья!  Не
погубите нас до конца: отцы наши, и братья и сыновья одни взяты в  плен,
другие избиты и оружие с них снято, возьмут и  нас  в  полон;  поезжайте
лучше в свою волость; вы знаете, что нам с Юрием не ужиться;  где  потом
увидим ваши стяги, будем готовы с вами". Услыхав такой ответ, Мстислави-
чи разъехались: Изяслав - во Владимир, Ростислав - в Смоленск; а дядя их
Юрий въехал в Киев; множество народа вышло к нему навстречу  с  радостью
великою, и сел он на столе отца своего, хваля и славя бога, как  говорит
летописец. Прежде всего  Юрий  наградил  своего  союзника  -  Святослава
Ольговича: он послал в Чернигов за Владимиром Давыдовичем  и  велел  ему
отдать Святославу Курск с Посемьем, а  у  Изяслава  Давыдовича  Ольгович
взял землю южных дреговичей. Потом Юрий нача раздавать волости  сыновьям
своим: старшего сына Ростислава посадил в Переяславле, Андрея - в Вышго-
роде, Бориса - в Белгороде, Глеба - в Каневе, Василька - в Суздале.
   Между тем Изяслав Мстиславич, приехав во Владимир, послал за  помощью
к родне своей - королю венгерскому, князьям польским  и  чешским,  прося
их, чтоб сели на коней сами и пошли к Киеву, а  если  самим  нельзя,  то
чтоб отпустили полки свои с меньшею братиею или с воеводами. Король вен-
герский Гейза II сначала отказался, велел сказать  Изяславу:  "Теперь  у
меня рать с императором греческим, когда буду свободен, то сам  пойду  к
тебе на помощь или полки свои отпущу". Польские князья велели  отвечать:
"Мы недалеко от тебя; одного брата оставим стеречь свою землю, а  вдвоем
к тебе поедем"; чешский князь также отвечал, что сотов сам идти с полка-
ми. Но Изяславу было мало одних обещаний; он  опять  отправил  послов  в
Венгрию, Польшу и Богемию с большими дарами; послы должны были  говорить
князьям: "Помоги вам бог за то,  что  взялись  мне  помогать;  садитесь,
братья, на коней с рождества Христова". Те обещались, и король  венгерс-
кий послал десятитысячный вспомогательный отряд, велев сказать Изяславу:
"Отпускаю к тебе полки свои, а сам хочу идти на галицкого князя, чтоб не
дать ему на тебя двинуться; ты между тем управляйся  с  теми,  кто  тебя
обидел; когда у тебя войско истомится, то я пришлю  новое,  еще  больше,
или и сам сяду на коня"; Болеслав польский сам поехал с братом Генрихом,
а Мечислава оставил стеречь землю от пруссов. Между тем Изяслав,  приго-
товляясь к войне и зная теперь, как трудно идти против общего  убеждения
в правах дядей пред племянниками, обратился к старику Вячеславу, который
сидел тогда в Пересопнице, и послал сказать ему: "Будь мне вместо  отца,
ступай, садись в Киеве, а с Юрием не могу жить; если же не  хочешь  при-
нять меня в любовь и не пойдешь в Киев на стол,  то  я  пожгу  твою  во-
лость". Вячеслав испугался угроз и послал сказать  брату  Юрию:  "Венгры
уже идут; польские князья сели на коней; сам  Изяслав  готов  выступить:
либо мирись с ним, дай ему, чего он хочет, либо приходи ко мне с  полка-
ми, защити мою волость; приезжай, брат, посмотрим на месте, что нам  бог
даст - добро или зло; а если, брат, не поедешь, то на меня не  жалуйся".
Юрий собрал свое войско и выступил из Киева с дикими половцами; а  Изяс-
лав с своими союзниками двинулся из Владимира. В Пересопницу к Вячеславу
собрались сперва племянники его - Ростислав и Андрей Юрьичи, потом  при-
шел сам Юрий, Владимирко галицкий прислал свои полки, сам  также  подви-
нулся к границе и тем напугал поляков и венгров; страх  польских  князей
еще увеличился, когда они получили весть от брата, что пруссы идут на их
землю. Изяславу эта весть была очень не по сердцу, потому что поляки  не
могли теперь оставаться долее; положено было  от  имени  союзных  князей
послать к Вячеславу и Юрию с такими словами: "Вы нам всем вместо  отцов;
теперь вы заратились с своим братом и сыном Изяславом, а мы по боге  все
христиане, братья между собою, и нам всем надобно  быть  вместе  заодно;
так мы хотим, чтоб вы уладились с своим братом и сыном Изяславом, вы  бы
сидели в Киеве - сами знаете, кому из вас приходится там сидеть, а Изяс-
лаву пусть останется Владимир да Луцк, и что еще  там  его  городов,  да
пусть Юрий возвратит новгородцам все их дани". Вячеслав  и  Юрий  велели
отвечать им: "Бог помоги нашему зятю королю. и нашему брату Болеславу, и
нашему сыну Генриху за то, что между нами добра хотите; но если вы вели-
те нам мириться, то не стойте на нашей земле, животов наших и сел не гу-
бите; но пусть Изяслав идет в свой Владимир, и вы все ступайте  также  в
свои земли; тогда мы будем ведаться с своим братом и  сыном  Изяславом",
Союзники поспешили исполнить это требование, разъехались в свои земли, а
Мономаховичи начали улаживаться с племянником; дело остановилось за тем,
что Изяслав непременно хотел возвращения всех даней новгородцам, на  что
Юрий никак не соглашался: особенно уговаривал его не мириться Юрий Ярос-
лавич, правнук Изяслава I, которого имя мы уже раз прежде встретили: не-
известно, был ли этот Юрий обижен как-нибудь Изяславом или просто  думал
найти свою выгоду в изгнании Мстислави чей из Волыни. Как бы то ни было,
дядя Юрий слушался его советов, тем более что теперь союзники Изяславовы
ушли, и ему казалось, что нетрудно будет управиться с племянником: "Про-
гоню Изяслава, возьму всю его волость", говорил он и двинулся  с  братом
Вячеславом и со всеми своими детьми к Луцку. Двое старших  сыновей  его,
Ростислав и Андрей, шли вперед с половцами и остановились ночевать у Му-
равицы; вдруг ночью половцы от чего-то переполошились и побежали  назад;
но Андрей Юрьич, который находился напереди, не испугался  и  устоял  на
своем месте, не послушался дружины, которая говорила ему:  "Что  это  ты
делаешь, князь! Поезжай прочь, осрамимся мы". Дождавшись рассвета и  ви-
дя, что все половцы разбежались, Андрей отступил к Дубну к братьям и по-
ловцам, ожидавшим подмоги от Юрия; потом, услыхав, что Юрий идет,  подс-
тупили все к Луцку, где затворился брат Изяславов, Владимир.  Когда  они
приближались к городу, то из ворот его вышел отряд пехоты и начал с ними
П1ер1естреливаться; остальные Юрьичи никак не думали, что Андрей захочет
ударить на эту пехоту, потому что и стяг его не был поднят:  не  величав
был Андрей на ратный чин, говорит летописец, искал он похвалы от  одного
бога; и вот вдруг он въехал прежде всех в неприятельскую толпу,  дружина
его за ним, и началась жаркая схватка. Андрей  переломил  копье  свое  и
подвергся величайшей опасности; неприятельские ратники окружили  его  со
всех сторон; лошадь под ним была ранена двумя копьями, третье  попало  в
седло, а со стен городских сыпались на него камни, как дождь;  уже  один
немец хотел просунуть его рогатиною, но бог спас его. Сам  Андрей  видел
беду и думал: "Будет мне такая же смерть,  как  Ярославу  Святополчичу";
помолился богу, призвал на помощь св. Феодора, которого память  праздно-
валась в тот день, вынул меч и отбился. Отец, дядя и все братья  обрадо-
вались, увидя его в живых, а бояре отцовские осыпали его похвалами,  по-
тому что он дрался храбрее всех в том бою.  Конь  его,  сильно  раненый,
только успел вынести своего господина и пал; Андрей велел погребсти  его
над рекою Стырем. Шесть недель потом стоял Юрий у Луцка; осажденные  из-
немогли от недостатка воды; Изяслав хотел идти к ним на помощь из Влади-
мира, но галицкий князь загородил ему  дорогу.  Однако  последнему,  как
видно, хотелось продолжения борьбы между Мономаховичами,  а  не  оконча-
тельного торжества одного соперника над другим; ему выгоднее было,  чтоб
соседняя Владимирская волость принадлежала  особому  князю;  вот  почему
когда Изяслав прислал сказать ему: "Помири меня с дядею Юрием, я во всем
виноват перед богом и перед ним", то Владимирко  стал  просить  Юрия  за
Изяслава. Юрий Ярославич и старший сын Юрия Долгорукого, Ростислав,  пи-
тавший ненависть к Изяславу за изгнание из Руси, не давали мириться;  но
второй Юрьич, Андрей, взял сторону мира и начал говорить отцу: "Не  слу-
шай Юрия Ярославича, помирись с племянником, не губи отчины своей".  Вя-
чеслав также хлопотал о мире; у этого были свои причины: "Брат, -  гово-
рил он Юрию, - мирись; ты, не помирившись, прочь пойдешь, а Изяслав  мою
волость пожжет!" Юрий, наконец, согласился на мир: племянник уступил ему
Киев, а он возвратил ему все дани новгородские. Изяслав приехал к дядьям
в Пересопницу, и здесь уговорились возвратить друг другу все захваченное
после переяславской битвы как у князей, так и у  бояр  их.  После  этого
Юрий
   Вячеславу, но бояре отсоветовали ему: "Брату твоему не удержать  Кие-
ва, - говорили они, - не достанется он ни тебе, ни ему". Тогда Юрий  вы-
вел из Вышгорода сына своего Андрея и посадил там Вячеслава.
   Между тем (1150 г.) Изяслав отправил бояр своих и тиунов искать в Ки-
еве у Юрия именья и стад, пограбленных на  войне;  бояре  также  поехали
отыскивать свое: одни - сами, другие послали тиунов своих; но когда пос-
ланные опознали свое и начали требовать его назад, то Юрий не  отдал,  и
возвратились они ни с чем к Изяславу. Тот послал  к  дядьям  с  жалобою:
"Исполните крестное целование, а не хотите, так я не могу  оставаться  в
обиде". Дядья не отвечали, и Мстиславич снова  вооружился,  призываемый,
как говорят, киевлянами. В Пересопнице сидел в это время вместо Вячесла-
ва сын Юрия Глеб, который стоял тогда выше города на реке Стубле в  шат-
рах; Изяслав неожиданно пришел на него;  взял  стан,  дружину,  лошадей;
Глеб едва успел убежать в город и послал с поклоном к Изяславу: "Как мне
Юрий отец, так мне и ты отец, и я тебе кланяюсь; ты с моим отцом сам ве-
даешься, а меня пусти к отцу и клянись богородицей, что не схватишь  ме-
ня, а отпустишь к отцу, - так я к тебе сам приеду и поклонюсь".  Изяслав
поклялся и велел сказать ему: "Вы мне свои братья, об вас  и  речи  нет;
обижает меня отец твой и с нами не умеет жить".  Угостив  Глеба  обедом,
Изяслав отправил его с сыном своим Мстиславом, который, проводив его  за
Корческ, сказал ему: "Ступай, брат, к отцу; а эта волость отца  моего  и
моя, по Горынь". Глеб поехал к отцу, а Изяслав вслед за ним отправился к
черным клобукам, которые съехались к нему все с большою  радостию.  Юрий
до сих пор ничего не знал о движениях Изяслава и, услыхав, что он уже  у
черных клобуков, побежал из Киева, переправился за Днепр и сел  в  своем
Городке-Остерском; только что успел Юрий выехать из Киева,  как  на  его
место явился старый Вячеслав и расположился на дворе Ярославовом. Но ки-
евляне, услыхав, что Изяслав идет к ним, вышли к нему навстречу  большою
толпою и сказали: "Юрий вышел из Киева, а Вячеслав сел на его место;  но
мы его не хотим, ты наш князь, поезжай к св. Софии, сядь  на  столе  от-
цовском и дедовском". Изяслав, слыша это, послал сказать  Вячеславу:  "Я
тебя звал на киевский стол, но ты тогда не захотел; а теперь, когда брат
твой выехал, так ты садишься? Ступай теперь в свой  Вышгород".  Вячеслав
отвечал: "Хоть убей меня на этом месте, не съеду". Изяслав выехал в  Ки-
ев, поклонился св. Софии, оттуда поехал на двор Ярославов со всеми свои-
ми полками и со множеством киевлян; Вячеслав в это время сидел на сенях,
и многие начали говорить Изяславу: "Князь! возьми его и с  дружиною";  а
другие уже начали кричать: "Подожем под ним сени"; но Изяслав  остановил
их: "Сохрани меня бог, - говорил он, - я не убийца  своей  братьи;  дядя
мне вместо отца, я сам пойду к нему", и, взявши с собою немного дружины,
пошел на сени к Вячеславу и поклонился ему. Вячеслав встал,  поцеловался
с племянником, и когда оба селя, то  Изяслав  стал  говорить:  "Батюшка!
Кланяюсь тебе, нельзя мне с тобою рядиться, видишь, какая сила стоит на-
роду, много лиха против тебя замышляют; поезжай в свой Вышгород,  оттуда
и будем рядиться". Вячеслав отвечал: "Ты меня сам, сын, звал в Киев, а я
целовал крест брату Юрию; теперь уже если так случилось, то Киев тебе, а
я поеду в свой Вышгород", и, сошедши с сеней, уехал из Киева, а  Изяслав
сел здесь и послал сына Мстислава в Канев, велел ему оттуда добыть Пере-
яславля. Мстислав послал на ту сторону Днепра к дружине и к  варварскому
пограничному народонаселению, которое называлось турпеями, перезывая  их
к себе. В Переяславле сидел в это время Ростислав Юрьич; он послал к от-
цу в Городок за помощью, и когда тот прислал к нему  брата  Андрея,  то,
оставив последнего в Переяславле, погнался  за  турпеями,  настиг  их  у
Днепра, перехватил и привел назад в Переяславль. Между тем  Юрий  соеди-
нился с Давыдовичами и Ольговичами; а с запада явился к нему  на  помощь
сват его Владимирко галицкий. Услыхав о приближении Владимирка,  Изяслав
послал сказать сыну, чтоб ехал к нему скорее с берендеями, а сам с  боя-
рами поехал в Вышгород к Вячеславу и сказал ему: "Ты мне отец; вот  тебе
Киев и, какую еще хочешь, волость возьми, а остальное мне дай". Вячеслав
сначала отвечал на это с сердцем: "А зачем ты мне не  дал  Киева  тогда,
заставил меня со стыдом из него выехать; теперь, когда одно войско  идет
из Галича и другое - из Чернигова, так ты мне Киев даешь". Изяслав гово-
рил на это: "Я к тебе посылал и Киев отдавал тебе, объявлял, что с тобою
могу быть, только с братом твоим Юрием мне нельзя  управиться;  но  тебя
люблю, как отца, и теперь тебе говорю: ты мне отец, и Киев твой, поезжай
туда". Размягчили старика эти слова, любо  ему  стало,  и  он  поцеловал
крест на гробе Бориса и Глеба, что будет иметь Изяслава сыном, а Изяслав
поклялся иметь его отцом; целовали крест и бояре их,  что  будут  хотеть
добра между обоими князьями, честь их беречь и не  ссорить  их.  Изяслав
поклонился св. мученикам Борису и Глебу, потом отцу своему  Вячеславу  и
сказал ему: "Я еду к Звенигороду против Владимирка; а ты,  батюшка,  сам
не трудись, отпусти только со мною дружину свою, сам же поезжай в  Киев,
коли тебе угодно". Вячеслав отвечал: "Всю дружину свою  отпускаю  с  то-
бою".
   Уладивши дело с дядею, Изяслав поехал опять в Киев, ударил  в  трубы,
созвал киевлян и пошел против Владимирка: "Кто ко мне ближе, на  того  и
пойду прежде", - говорил он. Сначала Изяслав стал у Звенигорода;  потом,
слыша о приближении галичан, перешел к Тумащу, куда пришли к нему черные
клобуки, затворивши жен и детей своих в городах на  Поросьи.  На  другой
день на рассвете Изяслав выстроил войско и повел его против  Владимирка,
который стоял у верховьев реки Ольшаницы; стрельцы начали уже  перестре-
ливаться через реку, как вдруг черные клобуки, увидав, что галичан очень
много, испугались и стали говорить Изяславу: "Князь! Сила  у  Владимирка
велика, а у тебя дружины мало; как вздумает он перейти  через  реку,  то
нам плохо придется; не погуби нас, да и сам не погибни;  ты  наш  князь,
когда силен будешь, и мы тогда с тобою, а теперь не твое время,  поезжай
прочь". Изяслав отвечал им: "Лучше нам, братья, помереть здесь, чем  та-
кой стыд взять на себя"; но киевляне начали то же говорить  и  побежали;
черные клобуки бросились за ними к своим вежам; оставшись с одною дружи-
ною, Изяслав также пошел назад в Киев. К счастию его,  Владимирко  никак
не мог подумать, что противное войско побежало без битвы, счел это  хит-
ростию и не велел своим гнаться за Изяславом, который  поэтому  благопо-
лучно доехал до Киева; пострадал только задний отряд дружины, часть  ко-
торого была захвачена, а другая перебита галичанами,  Изяслав  застал  в
Киеве дядю Вячеслава; потолковавши друг с другом, они сели  вместе  обе-
дать, как вдруг пришла весть, что Юрий со всеми Черниговскими - у Киева,
и уже множество киевлян поехали в лодках к Юрию, а другие стали  перево-
зить его дружину на эту сторону. Видя это, Вячеслав и  Изяслав  сказали:
"Теперь не наше время", и поехали из Киева: Вячеслав  -  в  Вышгород,  а
Изяслав - во Владимир, занявши места по реке  Горыне  и  посадивши  сына
Мстислава в Дорогобуже.
   На другой день Владимирко галицкий подошел к Киеву и стал у  Ольговой
могилы; сюда приехал к нему Юрий со всеми Черниговскими  и  здоровались,
не сходя с коней. Введя Юрия в Киев, Владимирко объехал все святыни  ки-
евские, был и в Вышгороде у Бориса и Глеба и  потом,  расставшись  прия-
тельски с Юрием в Печерском монастыре, отправился назад в Галич. Услыхав
об его приближении, Мстислав Изяславич бросился бежать из  Дорогобужа  в
Луцк к дяде Святополку; Владимирко, побравши города по Горыне и  отдавши
их Мстиславу Юрьичу, которого взял с собою из Киева, подошел было к Луц-
ку, но не мог взять его и ушел в Галич, а Мстислав Юрьич оотался в Пере-
сопнице; но скоро потом Юрий отдал этот город вместе с Туровом и Пинском
сыну Андрею, который и сел в Пересопнице; цель этого перемещения и пред-
почтения Пересопницы Турову ясна: Андрей, самый  храбрый  из  Юрьевичей,
должен был оберегать границу со стороны Волыни, откуда Юрий ждал нападе-
ния от племянника. Зимою Изяслав прислал в Пересопницу  просить  Андрея:
"Брат! Помири меня с отцом: мне отчины нет ни в Венгрии, ни в Польше,  а
только в Русской земле; выпроси мне у отца волость по Горынь". Он послал
в Пересопницу как будто за этим, а между тем наказал  послу  рассмотреть
хорошенько весь наряд Андреев и как город стоит: ему уже удалось раз на-
пасть здесь врасплох на брата Андреева Глеба, то же хотелось теперь сде-
лать и с Андреем; но у этого было все крепко и дружина большая.  Не  по-
дозревая хитрости, Андрей стал опять просить отца за Изяслава,  но  Юрий
не хотел ничего дать племяннику; тогда Изяслав стал  думать:  "Дядя  мне
волости не дает, не хочет меня в Русской земле, а Владимир  галицкий  по
его приказу волость мою взял, да еще сбирается придти на меня к Владими-
ру", и, подумав таким образом, послал брата Владимира сказать зятю свое-
му, королю венгерскому: "Ты мне сам говорил, что Владимирке не смеет го-
ловы высунуть; но я выгнал Юрия из Киева, Юрий  передо  мною  бегает,  а
Владимирко, согласившись с Ольговичами, пришел, да погнал меня из Киева;
теперь, брат, исполни свое обещание, сядь на  коня".  Король  немедленно
собрал всю свою силу и сел на коня, пославши сказать  Изяславу:  "Я  уже
выступил с братом твоим Владимиром, выступай и  ты;  узнает  Владимирко,
кого затронул".
   Но у Владимирка были приятели в Венгрии; они дали ему знать, что  ко-
роль идет на него, и галицкий князь, бросив обоз свой у Бельза, где сто-
ял тогда, поскакал с дружиною к Перемышлю, где уже король начал воевать.
Владимирко видел, что ему нельзя бороться с венграми, и начал посылать к
архиепископу да еще к двум епископам венгерским и к боярам  с  просьбою,
чтоб уговорили короля возвратиться, не жалел золота и достиг своей цели.
Король послушался подкупленных епископов и бояр и стал говорить: "Теперь
уже не время воевать, реки замерзают; вот, когда реки установятся, тогда
пойдем опять". Отпуская Владимира Мстиславича  в  Киев,  король  наказал
ему: "Отцу моему и своему брату Изяславу поклонись и скажи ему: царь  на
меня греческий встает ратью, и потому этою зимою  и  весною  нельзя  мне
сесть на коня для тебя; но твой щит и мой не будут розно; если мне само-
му нельзя, то помощь пошлю, 10000, больше ли, сколько хочешь,  а  летом,
бог даст, в твоей воле буду, отомстим за свои обиды". Изяслав,  выслушав
эти речи от Владимира, отправил его назад в Венгрию. "Брат! - говорил он
ему, - бог тебе помоги, что потрудился для моей и своей чести; ты был  в
Венгрии у зятя своего короля, ведаешь там всю мысль их и думу; так  пот-
рудиться бы тебе, брат, и теперь, поехать туда опять для  моей  чести  и
своей". Владимир отвечал: "Я, брат, этим не тягочусь; для твоей чести  и
для чести брата Ростислава с радостию поеду".  Владимиру  было  наказано
говорить королю: "Если царь встал ратью и тебе самому нельзя приехать ко
мне, то отпусти помощь, как обещался, а мне  бог  поможет  на  Юрия,  на
Ольговичей и на галицкого князя; твоя обида - моя, а моя - твоя". Король
отпустил с Владимиром десятитысячный отряд, с которым Изяслав  и  отпра-
вился опять к Киеву, потому что звали его бояре Вячеславовы, берендеи  и
киевляне. На дороге у Пересопницы получив весть, что Владимирко галицкий
идет за ним с войском, Изяслав собрал на совет дружину. "Князь! -  гово-
рили бояре, - сам видишь, что нам пришлось плохо: ты идешь  на  Юрия,  а
сзади за тобою идет Владимир; очень трудно будет нам справиться!"  Изяс-
лав отвечал им: "Вы за мною из Русской земли вышли, сел своих и  животов
лишились, да и я своей дедины и отчины не  могу  покинуть:  либо  голову
свою сложу, либо отчину свою добуду и ваши все животы; если нагонит меня
Владимир, то, значит, бог дает мне с ним суд; встретит ли меня Юрий, и с
тем суд божий вижу; как бог рассудит, так и будет".
   Отпустив брата Святополка оберегать Владимир, Изяслав пошел вперед  к
Дорогобужу с братом Владимиром, сыном Мстиславом, с князем Борисом горо-
денским, внуком известного Давыда Игоревича, и с  венграми.  Дорогобужцы
вышли к нему навстречу с крестами и поклонились; Изяслав сказал им:  "Вы
люди деда моего и отца, бог вам помощь". Дорогобужцы сказали на это:  "С
тобою, князь, чужеземцы, венгры; как бы они не наделали зла нашему горо-
ду?" Изяслав отвечал: "Я вожу венгров и всяких других чужеземцев  не  на
своих людей, а на врагов; не бойтесь ничего". Миновав Дорогобуж, Изяслав
перешел Горынь, жители Корсуни вышли к нему также с радостию и с  покло-
ном; Изяслав миновал и их город, не желая,  как  видно,  пугать  жителей
приводом иноземной рати и подавать  повод  к  враждебным  столкновениям.
Между тем Владимирко галицкий соединился  с  Андреем  Юрьичем,  которого
вызвал из Пересопницы, и скоро к Изяславу пришла весть, что князь галиц-
кий, Андрей Юрьич и Владимир Андреевич (изгой, сын младшего из Мономахо-
вичей) переправляются с большими силами через Горынь; когда  Мстиславичи
переправились через реки Случь и Ушу, то на противоположном берегу  пос-
ледней уже показались неприятельские стрельцы и стали биться об реку,  а
иные поудалее перебирались даже с одного берега на другой: один  из  га-
лицких стрелков был схвачен, приведен к Изяславу и на спрос:  "Где  твой
князь?", отвечал: "Вот за городом Ушеском первый лес, тут он  остановил-
ся; узнав, что ты близко, не посмел пойти через лес, говорит: как пойдем
сквозь лес, то нападут на нас, а сила наша далеко  назади,  подождем  ее
здесь". Услыхав это, Изяслав сказал своим: "пойдем на  него  назад".  Но
дружина отвечала: "Князь! Нельзя тебе на него идти, перед тобою река, да
еще злая, как же ты хочешь на него ехать? Он же стоит лесом заложившись!
Это уж оставь теперь, а поезжай к своим в Киев; где нас Владимирко наго-
нят, там и будем биться, сам же ты так прежде говорил, что если  и  Юрий
встретится, то и с ним будем биться. А теперь, князь, не мешкай, ступай;
когда будешь на Тетереве, то вся тамошняя дружина к тебе приедет; а если
бог даст, дойдешь до Белгорода, то еще больше дружины  к  тебе  приедет,
больше будет у тебя силы".
   Изяслав послушался, пошел вперед, Владимирко за  ним;  когда  Изяслав
стал у Святославовой криницы, то его сторожа видели галицкие огни; Изяс-
лав велел раскласть большой огонь, чтоб обмануть  неприятеля,  а  сам  в
ночь двинулся к городу Мичьску, где встретило его множество народа с бе-
регов Тетерева с криками: "Ты наш князь!" Перешед  за  Тетерев,  Изяслав
дал себе и коням отдых и потом пошел ко Вздвиженску, где держал совет  с
дружиною: "Владимирко едет за нами, - говорил он, - так  скажите,  здесь
ли нам остановиться и ждать его или уже не жалеть сил, выступить в  ночь
дальше? Если здесь остановимся и будем дожидаться Владимира, то не  дож-
даться бы нам с другой стороны Юрия: тогда будет нам трудно; лучше  уже,
по-моему, не давать себе отдыха, ехать; как будем в Белгороде,  то  Юрий
непременно побежит; тогда мы поедем в свой Киев, а как в сильный  киевс-
кий полк въедем, то уже я знаю, будут за меня биться; если же нельзя бу-
дет ехать на Белгород, то поедем к черным клобукам, а как приедем к чер-
ным клобукам и с ними соединимся, то уже нечего  нам  будет  бояться  ни
Юрия, ни Владимирка". Венгры отвечали ему на это: "Мы у тебя гости; если
надеешься на киевлян, то тебе лучше знать своих людей; лошади под  нами:
доброе дело, когда друг прибудет и новая сила,  поедем  в  ночь".  Тогда
Изяслав сказал брату Владимиру: "Ступай ты наперед к Белгороду;  мы  все
отпустим с тобою свою младшую дружину и пойдем за вами вслед; если  при-
дешь к Белгороду и станут с тобою биться, то ты дай  нам  знать,  а  сам
бейся с утра до обеда; я же между тем либо перееду на Абрамов мост, либо
въеду к черным клобукам и, соединясь с ними, пойду на Юрия  к  Киеву;  а
если ты займешь Белгород, то дай нам также знать, и мы к  тебе  поедем".
Владимир приехал к Белгороду, а тамошний князь Борис Юрьич спокойно  пи-
ровал на сеннице с дружиною да с попами белгородскими:  если  бы  мытник
(сборщик податей) не устерег и не развел моста, то князя  захватили  бы.
Владимирова дружина, подъехав к мосту, затрубила в трубы; Борис  вскочил
в испуге и ускакал с дружиною из города, а горожане  побежали  к  мосту,
кланяясь Владимиру и крича: "Ступай, князь, Борис бежал",  и  тотчас  же
опять навели мост. Въехав в Белгород, Владимир послал, как было улажено,
гонца к брату: "Я в Белгород въехал, а Борис выбежал; он ничего не  знал
о моем приходе, и Юрий ничего не знает: ступай скорее".  Изяслав  тотчас
же поехал к нему, до света переправил полки через мост и, оставив в Бел-
городе Владимира на случай приезда галицкого князя, сам с венграми  отп-
равился к Киеву. Между тем Борис прибежал к  отцу  с  вестью,  что  рать
идет; Юрий был в это время на Красном дворе, в испуге не нашелся за  что
приняться, сел в лодку, переплыл на другой берег и спрятался в  Городке,
а киевляне вышли с радостию навстречу к Изяславу. Есть  очень  вероятное
известие, что Юрий поведением своим возбудил у них сильное  негодование,
рассердил и черных клобуков, которые вместе с киевлянами и стали звать к
себе Мстиславича. Перехвативши дружину Юрьеву, Изяслав поехал к св.  Со-
фии, а оттуда - на Ярославов двор, куда позвал на обед венгров  и  киев-
лян; было тут большое веселье: после  обеда  венгры,  славные  всадники,
удивляли киевский народ своим искусством в ристании!
   Между тем Владимирко  и  Андрей  Юрьич,  ничего  не  зная,  стояли  у
Мичьска, как вдруг пришла им весть, что Юрий в Городке, а Изяслав в Кие-
ве; сильно раздосадовало это Владимирка, он сказал князьям Андрею и Вла-
димиру Андреевичу: "Не понимаю, как это княжит сват мой:  рать  идет  на
него с Волыни, как об этом не узнать? И вы, сыновья его, сидели  один  в
Пересопнице, а другой в Белгороде, - как же это вы  не  устерегли?  Если
так княжите с отцом своим, то управляйтесь сами, как хотите, а я не могу
один идти на Изяслава; он хотел вчера со мною биться,  идучи  на  вашего
отца, а на меня оборачиваясь; теперь же у него вся Русская земля,  я  не
могу один на него ехать!" Причина  изумительного  в  самом  деле  успеха
Изяславова заключалась не столько  в  оплошности  Юрия  и  сыновей  его,
сколько во всеобщем нерасположении к ним народа и в старании многих  лю-
дей вводить их в эту оплошность.
   Владимирко выполнил свою угрозу, оставил дело Юрия и  пошел  назад  в
Галич; он хотел, однако, чем-нибудь вознаградить себя за поход и  потому
объявил жителям города Мичьска: "Дайте мне серебра, сколько хочу,  а  не
то возьму вас на щит"; у них не было столько серебра, сколько он  запра-
шивал, и потому они принуждены были вынимать серьги из ушей жен и  доче-
рей своих, снимать ожерелья с шеи, слили все это  и  отдали  Владимирку,
который пошел от них дальше и по всем городам на дороге брал  также  се-
ребро до самой своей границы; а сын Юрьев Андрей  и  племянник  Владимир
Андреевич поехали на устье Припяти и оттуда к отцу в  Городец-Остерский.
Между тем Изяслав на другой же день, как въехал в Киев,  послал  сказать
дяде Вячеславу: "Батюшка! Кланяюсь тебе; если бог отца  моего  Мстислава
взял, то ты у меня отец, кланяюсь тебе; согрешил я  пред  тобою  сначала
тогда, а теперь каюсь; и снова, когда мне бог дал победить Игоря у  Кие-
ва, то я на тебе чести не положил же, и потом опять у Тумаща; но теперь,
батюшка, во всем том каюсь перед богом и перед тобою: если ты меня,  ба-
тюшка, простишь, то и бог простит; отдаю тебе, батюшка,  Киев,  поезжай,
сядь на столе деда и отца своего!" Этими словами Изяслав признал  полное
господство права по родовому старшинству,  право  дядей  пред  сыновьями
старшею брата, право, против которого ничего не могли сделать ни  личные
достоинства, ни уважение и любовь народа. Вячеслав велел  отвечать  пле-
мяннику; "Сын! Бог тебе помоги, что на меня честь положил, давно бы тебе
так сделать; если ты мне честь воздал, то и богу честь воздал; ты  гово-
ришь, что я твой отец, а я тебе скажу, что ты мой сын; у тебя отца  нет,
а у меня сына нет; ты мой сын, ты мой и брат". Здесь  старый  дядя  ясно
также выразил господствующее представление, что сыновья от старшего бра-
та считаются братьями дядьям своим, хотя и младшими.  Дядя  и  племянник
целовали крест - не разлучаться ни в добре, ни в зле (1150 г.).
   После ряду с племянником Вячеслав въехал в Киев (1151 г.)  и,  покло-
нившись св. Софии, позвал к себе на обед сына своего Изяслава, всех  ки-
евлян и венгров: и дядя и племянник оказали большую честь последним, бо-
гато одарили их сосудами, платьем, лошадьми, паволоками и всякими  дара-
ми. На другой день после пира Вячеслав послал  сказать  Изяславу:  "Сын!
Бог тебе помоги, что воздал мне честь, как отцу; а я вот что тебе скажу:
я уже стар и всех рядов не могу рядить; останемся оба в Киеве;  а  какой
нам придется ряд рядить, между христианами или погаными, то  пойдем  оба
по месту; дружина и полки будут у нас общие, ты ими ряди; где нам  можно
будет обоим ехать, оба поедем, а где нельзя, там ты один поедешь с  моим
полком и с своим". Изяслав с великою радостию и с великою честию  покло-
нился отцу своему и сказал: "Батюшка, кланяюсь тебе; как мы уговорились,
так нам дай бог и быть до конца жизни". На третий день оба князя  отпус-
тили венгров домой и вслед за ними отправили сына Изяславова  Мстислава,
который должен был сказать королю: "Ты нам то сделал, что может  сделать
только брат родному брату или сын отцу; дай нам бог быть с тобою  нераз-
лучно во всем; где будет твоя обида, там дай нам бог быть самим и мстить
за твою обиду, или, если не самим, так братьям нашим и сыновьям,  а  нам
тебе нечем больше заплатить за твое добро, как только своею головою; те-
перь же докончи доброе дело: самого тебя не зовем,  потому  что  у  тебя
война с греками; но отпусти к нам войско на помощь, или такое же,  какое
теперь было, а хорошо, если и побольше, потому что Юрий силен: Давыдови-
чи и Ольговичи с ним, и половцы дикие, которых приманивают золотом;  те-
перь, брат, этою весною помоги нам; если этою же весною мы  управимся  с
своим делом, то пойдем с войском к тебе на помощь, а если ты  управишься
с греческим царем, то будь нам помощник; остальное  все  расскажут  тебе
твои мужи и брат твой Мстислав, как нам бог помог, как встала за нас вся
Русская земля и черные клобуки". Отрядив Мстислава в  Венгрию,  Вячеслав
послал в то же время бояр своих в Смоленск сказать Ростиславу Мстислави-
чу: "Брат! Бог соединил нас с твоим братом, а с  моим  сыном  Изяславом;
добыв Русскую землю, он на мне честь положил, посадил меня в Киеве; а я,
сын, тебе скажу: как мне сын брат твой Изяслав, так и ты; потрудись при-
ехать сюда к нам, чтоб всем вместе подумать о том, что  вперед  делать".
Изяслав с своей стороны послал сказать Ростиславу: "Ты меня, брат, много
понуждал положить честь на дяде и на отце; и вот когда бог  привел  меня
опять в Русскую землю, то я посадил дядю нашего в Киеве для тебя  и  для
всей Русской земли; а теперь я скажу тебе: там у тебя  в  Новгороде  сын
мой и твой сын же крестный Ярослав, там же у тебя и Смоленск; так,  уря-
дивши все в верхних землях у себя, приезжай к нам сюда, посмотрим  вмес-
те, что нам бог даст".
   Изяслав с дядею не ошибались, призывая  к  себе  отовсюду  союзников:
Юрий не думал оставлять их в покое и послал сказать Давыдовичам и Ольго-
вичам: "Изяслав уже в Киеве,  ступайте  ко  мне  на  помощь".  Святослав
Ольгович выступил немедленно, соединился в Чернигове с Владимиром  Давы-
довичем и на лодках приплыли вместе в Городок к Юрию. Но другой  Давыдо-
вич, Изяслав, перешел на сторону Вячеслава и Изяслава: как  видно,  этот
Давыдович поневоле был до сих пор с Юрием, на которого сердился за отня-
тие дреговичских земель в пользу Святослава Ольговича. Скоро  приехал  в
Киев и Ростислав Мстиславич с полками смоленскими; а между тем Юрий выс-
тупил с союзниками из Городка и стал у Днепра, при устье  речки  Радуни,
куда пришло к нему на помощь много диких половцев. На этот  раз  Изяслав
был осторожен, не дал неприятельскому войску переправиться чрез Днепр, и
потому с обеих сторон начали биться в лодках, от Киева до устья Десны. В
этой речной битве Юрий не мог получить успеха, потому  что  Изяслав,  по
выражению летописца, дивно исхитрил свои лодки: гребцов на них  не  было
видно, видны были только одни весла, потому что лодки были покрыты  дос-
ками, и на этой крышке стояли ратники в бронях и стреляли, а кормчих бы-
ло по двое на каждой лодке - один на носу, а другой на корме, - куда хо-
тят, туда и пойдут, не оборачивая лодок. Видя, что нельзя  переправиться
через Днепр против Киева, Юрий с союзниками решили идти вниз к Витичевс-
кому броду; но, не смея пустить лодок мимо Киева, пустили их в Долобское
озеро, оттуда волокли берегом в реку Золотчу и по Золотче  уже  впустили
их в Днепр, а половцы шли по лугу. Но Мотиславичи с дядею Вячеславом,  с
Изяславом Давыдовичем, с городенским князем Борисом, киевлянами и черны-
ми клобуками шли рядом с ними по западной стороне Днепра,  по  нагорному
берегу, а лодки плыли по реке, так что когда войско Юрия достигло  Вити-
чевского брода, то уже там стояла киевская рать, и опять началась речная
битва за переправу. Тогда Юрий позвал к себе союзников и сказал:  "Стоим
мы здесь, и чего достоимся? Лучше постараемся перехватить у них  Зарубс-
кий брод и перейти на ту сторону". Все согласились и отпустили  к  броду
сыновей Юрьевых с половцами, да Святослава Всеволодовича; а сами,  выст-
роивши полки, пошли подле лодок берегом. Между тем  передовой  отряд  их
приехал к Зарубскому броду, который стерег боярин Изяславов Шварн с  не-
большою дружиною: половцы, видя, что сторожей мало, бросились на лошадях
и в полном вооружении в реку, под их прикрытием переехали  и  русские  в
лодьях; а Шварн испугался и побежал к своему князю; по  замечанию  лето-
писца, вся беда произошла оттого, что при броде был не князь, а  боярин,
тогда как боярина не все слушались. Переправившись чрез Днепр,  Юрьевичи
послали сказать отцу: "Ступай скорее, мы уже перешли Днепр; чтоб не уда-
рил на нас одних Изяслав!" Юрий пошел немедленно к Зарубу и также переп-
равился. Получив весть об этой переправе, Мстиславичи возвратились в Ки-
ев и начали думать, что  теперь  делать?  Оба  Мстиславича  хотели  идти
навстречу к дяде и биться, но дружина всех князей не  соглашалась,  осо-
бенно отговаривали от  этого  черные  клобуки,  они  говорили  Изяславу:
"Князь! Нельзя нам ехать к ним, потому что наши ратники не все на конях;
ты к ним поедешь, а они перед тобою поедут к Роси;  тогда  тебе  надобно
будет оставить свою пехоту и ехать за ними с одною конницею.  По-нашему,
надобно вот что сделать: ступайте вы все в Киев, а к нам приставьте бра-
та своего Владимира; мы поедем с ним к своим вежам, заберем их жен,  де-
тей, стада и пойдем тогда к Киеву; побудьте там только до вечера,  мы  к
вам придем непременно, хотим за отца вашего Вячеслава, за тебя, за брата
твоего Ростислава и за всю вашу братью головы свои сложить;  либо  честь
вашу отыщем, либо изомрем с вами, а Юрия не хотим". Мстиславичи с  дядею
послушались дружины, киевлян и черных клобуков, отрядили брата Владимира
за вежами с торками, коуями, берендеями и печенегами  (имена  варварских
народцев, слывших под общим именем черных клобуков), а сами пошли к Тре-
полю и, переночевавши здесь, на солнечном восходе отправились к Киеву; в
город не вошли, а стали около него: Изяслав Мстиславич - перед  Золотыми
воротами, Изяслав Давыдович - между Золотыми и Жидовскими воротами; Рос-
тислав с сыном Романом - перед Жидовскими воротами, Борис городенский  -
у Лядских ворот; киевляне, конные и пешие, стали между  князьями.  Скоро
пришел и Владимир с черными клобуками, с вежами и стадами их; эти  союз-
ники наделали вреда не меньше врагов, вламывались в монастыри, жгли  се-
ла, огороды все посекли; Мстиславичи велели Владимиру пойти с  берендея-
ми, вежами и стадами их к Ольговой могиле и стать от нее до  Ивановского
огорода и потом до Щековицы; а коуи, торки и печенеги стали  от  Золотых
ворот до Лядских и потом до Клова, Берестова, Угорских ворот  и  Днепра,
Таким образом, князья, дружина, киевляне и черные клобуки решили не  хо-
дить к неприятелю навстречу, но подпустить его к себе и биться под  Кие-
вом; Изяслав говорил: "Если бог нам поможет, отобьем их, то ведь они  не
птицы: перелетевши Днепр, должны сесть где-нибудь; а когда поворотят  от
нас, тогда уже как бог нас с ними управит".
   Но старик Вячеслав прежде битвы хотел попытаться кончить дело  миром;
он сказал племянникам: "Теперь, братья, мы готовы биться; но  ведь  Юрий
мне брат, хотя и младший; хотелось бы мне послать к нему  и  свое  стар-
шинство оправить; когда нам будет с ним божий  суд,  то  бог  на  правду
призрит". Племянники согласились, и Вячеслав, подозвавши к  себе  своего
боярина, сказал ему: "Ступай к брату Юрию, кланяйся ему от меня;  а  вы,
братья и сыновья, Изяслав и Ростислав. слушайте, перед вами отряжаю; так
ты вот что скажи от меня Юрию: я вам обоим, Изяславу и тебе,  много  раз
говорил: не проливайте крови христианской, не губите Русской земли;  вас
удерживал от войны, о себе не заботился, что меня оба вы обидели,  и  не
один раз; а ведь у меня полки есть и сила есть, бог мне дал;  но  я  для
Русской земли и для христиан не поминал того, как Изяслав, едучи  биться
с Игорем, говорил: я Киева не себе ищу,  но  отцу  моему  Вячеславу,  он
старший брат; а как бог ему помог, то он Киев себе, да еще Туров и Пинск
у меня отнял, - это меня Изяслав обидел; а ты, брат, едучи к Переяславлю
биться с племянником, тоже говорил: я Киева не себе  ищу,  есть  у  меня
старший брат Вячеслав, все равно мне, что и отец, ему ищу Киева;  а  как
бог тебе помог, то и ты Киев себе, да еще Пересопницу и Дорогобуж у меня
отнял, обидел меня, один Вышгород мне дал; а я во всем том не искал  уп-
равы для Русской земли и для христиан, не передо мною в  вас  правды  не
было, а перед богом; я еще и вас удерживал от войны, но вы меня не  слу-
шали; ты мне тогда говорил: младшему не могу поклониться; но  вот  Изяс-
лав, хотя два раза слова своего не сдерживал, зато теперь, добывши Киев,
поклонился мне, честь мне воздал, в Киеве меня  посадил,  и  отцом  себе
назвал, а я его сыном; ты говорил: младшему не поклонюсь; а я тебя стар-
ше не мало, а много; я уже был бородат, когда ты родился; если же хочешь
на мое старшинство поехать, то как нас бог рассудит".  Юрий  отвечал  на
это: "Я тебе, брат, кланяюсь, речи твои правые: ты мне вместо  отца;  но
если хочешь со мною рядиться, то пусть Изяслав  поедет  во  Владимир,  а
Ростислав - в Смоленск, тогда мы  с  тобою  урядимся".  Вячеслав  послал
опять сказать ему: "У тебя семеро сыновей, и я их от тебя не отгоняю,  а
у меня только два - Изяслав и Ростислав, да еще другие младшие; я, брат,
тебе вот что скажу: для Русской земли и для христиан ступай в свой Пере-
яславль и в Курск с сыновьями, а там у тебя еще Ростов Великий, Ольгови-
чей отпусти домой, тогда и станем рядиться, а крови христианской не  бу-
дем проливать; если же хочешь пойти по своему замыслу, то этой пречистой
госпоже с сыном своим и богом нашим судить нас в этот век и в  будущий".
Говоря эти слова, Вячеслав показывал на образ  богородицы,  висевший  на
Золотых воротах. Юрий, не давши на это никакого ответа, на  другой  день
явился с войском у Киева и стал по ту сторону Лыбеди. Начали перестрели-
ваться об реку и перестреливались  до  вечера,  а  некоторые  из  войска
Юрьева переехали Лыбедь; Андрей Юрьевич и здесь, как прежде у Луцка, за-
несся вперед и проскакал почти до самых неприятельских полков; один  по-
ловец схватил под ним коня и воротил назад, браня своих, зачем все  отс-
тали от князя, Изяслав, видя, что неприятельские отряды  переезжают  Лы-
бедь, велел ударить на них выборной из всех полков  дружине,  которая  и
вмяла неприятеля в реку, где он потерял много убитыми и взятыми в  плен;
между прочими убили и  Савенча  Боняковича,  дикого  половчина,  который
хвастался: "Хочу ударить мечом в Золотые ворота, как отец мой в них уда-
рил"; после этого ни один человек уже не переезжал больше чрез Лыбедь, и
Юрий, оборотя полки, пошел прочь: дали ему весть, что сват его Владимир-
ко идет к нему на помощь из Галича; так он и  пошел  к  нему  навстречу.
Мстиславичи подъехали к дяде Вячеславу и сказали:  "Они  прочь  поехали,
пойдем за ними"; но Вячеслав удержал их: "Это уже начало нам божией  по-
мощи, - говорил он - они сюда  приехали  и  ничего  не  успели  сделать,
только стыда добыли; а вам нечего спешить; бог даст - выступим  вечером,
а пожалуй, даже и завтра, подумавши". Тогда Изяслав обратился  к  Борису
городенскому и сказал ему: "Они верно  пойдут  к  Белгороду,  ступай-ка,
брат, туда же бором"; и Борис отправился. Юрий в самом  деле  подошел  к
Белгороду и послал сказать гражданам: "Вы мои люди: отворите мне город".
Белгородцы отвечали: "А Киев тебе разве отворил ворота? Наши князья  Вя-
чеслав, Изяслав и Ростислав". Услыхав такой ответ, Юрий пошел дальше;  а
между тем Мстиславичи с дядею Вячеславом выступили за ним из Киева, чтоб
предупредить соединение его с Владимирком; равнодушие киевлян или  неже-
лание их поднимать руки на Мономаховичей прошли; они сказали  Мстислави-
чам: "Пусть идут все, кто может хоть что-нибудь взять в руки; а  кто  не
пойдет, выдай нам того, мы его сами побьем",  -  такая  ревность  служит
знаком сильного нерасположения к Юрию. Все пошли  с  радостию  по  своим
князьям, говорит летописец, на конях и пеши, многое множество. На дороге
Изяслав получил весть от сына Мстислава, который  прислал  сказать  ему:
"Король, твой зять, отпустил к тебе помощь, какой прежде не бывало, мно-
гое множество; я уже с ними прошел горы; если мы будем тебе скоро надоб-
ны, то дай знать, мы скорее пойдем". Изяслав велел отвечать ему: "Мы уже
идем на суд божий, а вы нам всегда нужны; ступайте как можно скорее".  У
реки Рута настигли Мстиславича Юрия;  мирные  переговоры,  начатые  было
снова, остались тщетными, потому что Ольговичи и  половцы  не  дали  ми-
риться: понятно, что те и другие много теряли с примирением всех Монома-
ховичей. Юрию не хотелось вступить в битву до прихода  Владимиркова;  та
же самая причина заставляла Изяслава как можно скорее  начать  сражение.
Когда все уже были готовы, вдруг мгла покрыла все поле,  так  что  можно
было видеть только до конца копья, потом пошел  дождь,  к  полдню  туман
рассеялся, и враги увидали, что озеро разделяет их; Юрий отступил, пере-
шел речку Малый Рутец и остановился на ночь; Мстиславичи с дядею не отс-
тавали от него и остановились ночевать  на  перелет  стрелы  от  неприя-
тельских шатров. На другой день на заре в стане у Юрия ударили в  бубны,
затрубили в трубы, полки стали готовиться к бою; скоро те же звуки  раз-
дались и в стане Мстиславичей. Выстроивши полки, Юрий с сыновьями и  со-
юзниками пошел на верх Рутца, Мстиславичи также двинулись  против  него;
но Юрий, дошедши до верховьев Рутца, поворотил полки и пошел к  Большому
Руту: он не хотел биться, но хотел зайти за Рут и там дожидаться  Влади-
мирка.  Мстиславичи,  увидав  его  отступление,  послали  вслед  за  ним
стрельцов своих, черных клобуков и русь, которые начали наезжать на зад-
ние отряды, стреляться с ними и отнимать возы.  Тогда  Юрий,  видя,  что
неприятель не дает ему перейти за  Рут,  принужден  был  остановиться  и
вступить в битву. Сын его Андрей, как старший между братьями  (Ростислав
умер в 1150 году в Переяславле), начал рядить отцовские полки; на другой
стороне Мстиславичи подъехали к дяде Вячеславу и сказали ему: "Ты  много
хотел добра, но брат твой не согласился; теперь, батюшка,  хотим  головы
сложить за тебя или честь твою найти". Вячеслав отвечал  им:  "Братья  и
сыновья! От роду не охотник был я до кровопролития; брат  мой  довел  до
того, что вот стоим на этом месте, бог нас рассудят". Племянники  покло-
нились ему и поехали в свои полки; Изяслав разослал  повестить  по  всем
войскам: "Смотрите на мой полк! Как он пойдет, так и вы  вое  ступайте",
Лишь только с обеих сторон начали сходиться на  битву,  Андрей  Юрьевич,
схватив копье, поехал напереди и прежде всех столкнулся с  неприятелями;
копье его было изломано, щит оторван, шлем спал с головы, конь, раненный
в ноздри, начал соваться под ним в разные стороны; с  противной  стороны
то же самое сделал Изяслав Мстиславич и подвергся той же  опасности:  он
въехал прежде всех в неприятельские полки, изломал копье, получил рану в
руку и в стегно и слетел с павшего коня. После общей схватки и злой сечи
войска Мстиславичей победили; степные союзники Юрьевы,  половцы,  любили
пускать тучи стрел издали и мало приносили пользы в схватках; не вынувши
ни одной стрелы из колчанов, они пустились  бежать  первые,  за  ними  -
Ольговичи, а за Ольговичами побежал и Юрий с детьми;  много  дружины  их
было побито, взято в плен, потонуло в топком Руте; в  числе  убитых  был
Владимир Давыдович, князь Черниговский, в числе пленных много князей по-
ловецких. Когда победители возвратились с погони на поле  битвы,  то  из
кучи раненых один начал привставать; толпа пеших киевлян подбежала к не-
му и хотела убить, как вдруг он сказал: "Я князь!" "Ну так тебя-то нам и
надобно", - отвечал один из киевлян, думая, что это Юрьевич  или  Ольго-
вич, и начал сечь его мечом по шлему; тогда раненый сказал: "Я  Изяслав,
князь ваш", и снял шлем; киевляне узнали его, схватили с радостию на ру-
ки, как царя и князя своего, по выражению летописца, и воскликнули: "Ки-
риеелейсон!" И во всех полках была большая радость, когда при победе уз-
нали еще, что и князь жив. Мстиславич был очень слаб, изошел кровию; но,
услыша, что Изяслав Давыдович плачется над братом своим Владимиром, соб-
рал силы, сел на коня и поехал туда поплакать вместе; долго плакавши, он
сказал Давыдовичу: "Уже нам его не воскресить; так, взявши  тело,  поез-
жай-ка лучше в Чернигов, я тебе помощь дам". Мстиславичи отпустили с ним
Романа, сына Ростиславова, с дружиною; до вечера Давыдович с Романом бы-
ли уже в Вышгороде, в ночь перевезлись чрез Днепр,  а  утром  на  другой
день приехали в Чернигов, где Изяслав, похоронивши брата, сел на  столе.
Между тем Юрий с сыновьями переехал Днепр у Треполя и остановился в  Пе-
реяславле; половцы ушли в степи, а Ольговичи переправились за Днепр выше
Заруба и бежали в Городец. Святослав Ольгович был  очень  толст,  сильно
устал; потому, приехавши в Городец, не мог уже ехать дальше и отправил к
Чернигову одного племянника, Святослава Всеволодича;  тот,  приехавши  к
перевозу на Десну, узнал, что Изяслав Давыдович уже в Чернигове, и  пос-
какал тотчас же назад, послав сказать дяде, чтоб ехал в Новгород-Северс-
кий, а Чернигов уже занят. С другой стороны Владимирко  галицкий  шел  к
свату своему Юрию на помощь, но, узнавши на  дороге,  что  Юрий  разбит,
поспешно пошел назад. Так, Мстиславичам нечего было бояться с запада,  и
они с торжеством вступили с дядею в Киев, где начали жить очень весело и
очень дружно.
   Но дядя Юрий все сидел в Переяславле; Изяславу нельзя было  позволить
ему оставаться в таком близком соседстве, и он с дядею  Вячеславом  стал
сбираться на него, а брата Ростислава отпустил в Смоленск. В  это  время
пришла к нему неприятная новость с запада: Владимирко галицкий,  возвра-
щаясь домой, узнал, что Мстислав Изяславич ведет отряд венгров на помощь
отцу своему, и решился напасть на него. Мстислав, ничего не зная, стал у
Сапогиня, близ Дорогобужа, откуда Владимир Андреевич (посаженный  здесь,
как видно, Владимирком) прислал к нему много вина и велел  сказать,  что
Владимирко идет на него, Мстислав стал пить с венграми и во  время  пира
объявил им о приближении галицкого князя; пьяные венгры отвечали: "Пусть
его приходит! Мы с ним побьемся". В полночь, когда все улеглось в стане,
сторожа прибежали к Мстиславу с вестию, что идет Владимирко. Мстислав  с
дружиною сели на коней и начали будить венгров, но те после попойки  ле-
жали, как мертвые, нельзя было никак их добудиться; на  рассвете  Влади-
мирко напал на стан и перебил почти всех венгров, немного только взял  в
плен, а Мстислав с дружиною убежал в Луцк. Когда Изяслав в Киеве получил
весть, что сын его побежден и венгры перебиты, то сказал поговорку,  ко-
торую летописец и прежде слыхал от него: "Не идет место к голове, а  го-
лова к месту; но дал бы только бог здоровье мне и королю;  а  Владимирку
будет месть". Но прежде надобно было разделаться с Юрием, и  Вячеслав  с
племянниками - Изяславом и Святополком - и с берендеями пошли к  Переяс-
лавлю, бились здесь два дня, на третий пехота ворвалась в город и зажгла
предместья. Тогда Вячеслав с Изяславом послали сказать Юрию:  "Кланяемся
тебе; иди в Суздаль, а сына посади здесь в Переяславле; с тобою не можем
быть здесь, приведешь на нас опять половцев". Юрий в это  время  не  мог
ждать скоро ниоткуда помощи, хотя пересылался и с Владимирком и с полов-
цами: из дружины его одни были убиты, другие взяты в плен, и  потому  он
послал сказать брату и племяннику: "Пойду в Городок и, побыв там,  пойду
в Суздаль"; те велели отвечать ему, что может оставаться в  Городке  ме-
сяц, а потом чтоб шел в Суздаль; если же не пойдет, то они осадят его  в
Городке точно так же. как теперь в Переяславле. Юрию было нечего делать,
неволею целовал крест с сыновьями, что пойдет через месяц в Суздаль и не
будет искать Киева под Вячеславом и Изяславом; должен  был  также  отка-
заться от союза с Святославом Ольговичем и не мог включить его  в  дого-
вор. Оставив в Переяславле сына Глеба, он пошел в Городок, а старший сын
его Андрей отпросился идти наперед в Суздаль: "Нам здесь, батюшка, - го-
ворил он, - нечего больше делать, уйдем  затепло".  Святослав  Ольгович,
слыша, что Юрий уладился с братом и племянником,  послал  в  Чернигов  к
Изяславу Давыдовичу сказать ему от своего имени и  от  имени  племянника
Святослава Всеволодовича: "Брат! Мир стоит до рати, и рать до мира; ведь
мы тебе братья, прими нас к себе; отчины у нас две  -  одна  моего  отца
Олега, а другая твоего отца Давыда, ты - Давыдович, а я - Ольгович;  так
ты, брат, возьми отцовское давыдовское, а что ольгово, то отдай нам,  мы
тем и поделимся". Изяслав поступил  по-христиански,  говорил  летописец,
принял братьев и отчину им отдал, но, как видно, с условием  отстать  от
Юрия и быть вместе с Мстиславичами. Юрий не  мог  расстаться  с  Русской
землею, нарушил клятву, пробыл в Городке более месяца; но Изяслав  хотел
сдержать свое слово и явился осаждать его в Городке с берендеями,  Изяс-
лавом Давыдовичем черниговским, Святославом Всеволодовичем  и  вспомога-
тельным отрядом Святослава Ольговича; последний не  пошел,  однако,  сам
против своего старого союзника. Юрий затворился в Городке и долго  отби-
вался; наконец, стало ему тяжко, помощи не было ниоткуда; он должен  был
целовать крест, что пойдет в Суздаль и на этот раз действительно  пошел,
оставив в Городке сына Глеба: Переяславль, как видно, был у  него  отнят
за прежнее нарушение клятвы; Изяслав посадил в  нем  после  сына  своего
Мстислава. Юрий пошел в Суздаль на Новгород-Северский, заехал к  старому
приятелю Святославу Ольговичу, принят был от него с честию и получил все
нужное для дороги.
   Быть может, это приятельское свидание Юрия с Ольговичем было одною из
причин, заставивших Изяслава Мстиславича съехаться в 1152 году с Изясла-
вом Давыдовичем черниговским и Святославом Всеволодовичем. На этом съез-
де решено было избавиться от опасного притона, который был у Юрия на Ру-
си между Черниговскою и Переяславскою волостию, вследствие  чего  князья
разрушили Городок и сожгли его вместе с Михайловскою  церковию.  Услыхав
об этом, Юрий вздохнул от сердца, по выражению летописца, и начал  соби-
рать войско;  пришел  к  нему  рязанский  князь  Ростислав  Ярославич  с
братьею, с полками рязанскими и муромскими; соединился с ним и Святослав
Ольгович северский; наконец, пришло множество половцев,  все  орды,  что
между Волгою и Доном; Юрий сказал: "Они мой Городец  пожгли  и  церковь,
так я им отожгу за это", и пошел прямо к Чернигову. Между тем, услыхав о
дядином походе, Изяслав Мстиславич послал  сказать  брату  Ростиславу  в
Смоленск: "Там у тебя Новгород сильный и Смоленск; собравшись, постереги
свою землю; если Юрий пойдет на тебя, то я к тебе пойду, а  если  минует
твою волость, то приходи ты сюда, ко мне". Когда  Ростислав  узнал,  что
дядя миновал Смоленскую область и пошел прямо на Чернигов, то отправился
немедленно и сам туда же, опередил Юрия и вместе с Святославом  Всеволо-
дичем затворился в Чернигове, к которому скоро явились Юрьевы половцы  и
стали жечь окрестности. Осажденные князья, видя множество половцев,  ве-
лели жителям всем перебраться в ночь из острога в кремль (детинец); а на
другое утро подошли к городу Юрий и Святослав Ольгович со  всеми  своими
полками; половцы бросились к городу, разломали острог, зажгли все  пред-
местия и начали биться с черниговцами, которые  держались  крепко.  Видя
это, осаждающие князья стали думать: "Не крепко станут биться дружины  и
половцы, если не поедем с ними сами"; Андрей Юрьич,  по  обычаю  своему,
вызвался первый идти вперед: "Я начну день свой", сказал он, взял дружи-
ну, поехал под город, ударил на осажденных, которые вздумали сделать вы-
лазку, и втоптал их в город; другие князья, ободренные примером  Андрея,
также стали ездить подле города, и напуганные черниговцы  уже  не  смели
более делать вылазок. Уже 12 дней стоял Юрий под Черниговом, как  пришла
к нему весть о приближении Изяслава Мстиславича с дядею Вячеславом;  по-
ловцы, храбрые, когда надобно было жечь черниговские предместия и  стре-
ляться издали с осажденными, теперь первые струсили и  начали  отъезжать
прочь. Юрий и Ольгович, видя бегство  половцев,  принуждены  были  также
отступить от Чернигова; Юрий пошел на  Новгород-Северский,  оттуда  -  к
Рыльску, из Рыльска хотел идти уже в Суздаль, как был остановлен Святос-
лавом Ольговичем: "Ты хочешь идти прочь, - говорил ему  Святослав,  -  а
меня оставить, погубивши мою волость, потравивши  половцами  весь  хлеб;
половцы теперь ушли, а за ними вслед явится Изяслав и погубит  остальную
мою волость за союз с тобою". Юрий обещался оставить ему помощь и  оста-
вил сына Василька с 50 человек дружины! Ольгович не  обманулся  в  своих
опасениях: Изяслав Мстиславич стоял уже на реке Альте  со  всеми  своими
силами; отпустивши старика Вячеслава в Киев, а сына Мстислава с  черными
клобуками на половцев, вероятно, для того, чтоб отвлечь  их  от  подания
помощи северскому князю, Изяслав сам отправился к  Новгороду-Северскому,
где соединились с ним Изяслав Давыдович, Святослав Всеволодович и Роман,
сын Ростислава смоленского. Когда острог был взят и осажденные  вбиты  в
крепость, то на третий день после осады  Святослав  Ольгович  прислал  к
Изяславу с поклоном и с просьбою о мире; Изяслав сначала не  хотел  слу-
шать его просьбы, но потом, раздумав, что время уже  подходит  к  весне,
помирился и пошел назад к Чернигову, где получил весть от сына  Мстисла-
ва, что тот разбил половцев на реках Угле и Самаре, самих прогнал,  вежи
их, лошадей, скот побрал и множество душ христианских избавил из  неволи
и отпустил по домам. После этого, в 1154 году, Юрий еще раз собрался  на
Русскую землю и опять неудачно: на дороге открылся в его войске  сильный
конский падеж; пришедши в землю вятичей, он остановился, не  доходя  Ко-
зельска; здесь пришли к нему половцы; он подумал и, отпустив сына  Глеба
к половцам в степь, сам возвратился в Суздаль. По  некоторым  известиям,
Юрий принужден был  к  возвращению  тем,  что  половцев  пришло  гораздо
меньше, чем сколько он ожидал, и вот он отправил сына Глеба в степи  для
найма еще других варваров.
   Так кончилась борьба Юрия с Изяславом. Мы видели, что в  этой  борьбе
главным союзником ростовского князя на востоке был  Святослав  Ольгович,
который теперь должен был принять мир на всей воле Изяславовой;  но  еще
более деятельного союзника имел Юрий на западе в свате своем, князе  га-
лицком Владимирке: на этого Изяслав должен был еще более сердиться,  чем
на Ольговича; мы видели, как он  обещался  отомстить  ему  за  поражение
венгров. Еще в 1151 году, сбираясь выгнать Юрия из Городка, Изяслав пос-
лал сказать королю венгерскому: "Владимир галицкий дружину  мою  и  твою
избил; так теперь, брат, тебе надобно подумать об этом; не дай  бог  нам
этого так оставить, дай бог нам отомстить за дружину; собирайся, брат, у
себя, а я здесь, и как нам с ним бог даст". Король отвечал, что  он  уже
собирается; но Изяслав боялся, чтоб сборы не были долги, и  послал  сына
Мстислава в Венгрию торопить зятя; Гейза назначил срок, когда сбираться,
и послал сказать Изяславу: "Я уже сажусь на коня и сына твоего Мстислава
беру с собою; садись и ты на коня". Изяслав тотчас собрал дружину,  взял
с собою весь полк Вячеславов, всех черных клобуков, лучших киевлян,  всю
русскую дружину и пошел на Галич; на дороге у  Дорогобужа  соединился  с
ним родной брат Владимир, у Пересопницы - двоюродный Владимир  Андреевич
и другой родной - Святополк из Владимира; Изяслав велел Святополку оста-
ваться в своем городе и, взяв его полк, пошел далее. Перешедши реку Сан,
он встретил королевского посла, который приехал с сотнею ратных и сказал
Изяславу: "Зять твой король тебе кланяется и велел сказать, что  он  уже
пятый день дожидается тебя, ступай  скорее".  Изяслав  пошел  немедленно
вперед и на другой день после обеда подошел к венгерскому стану,  распо-
ложенному за Ярославлем.
   Король с дружиною выехал к нему навстречу; они обнялись, говорит  ле-
тописец, с великою любовию и с великою честию и  вошедши  в  королевский
шатер, стали думать, как бы на другой день рано ехать биться к реке  Са-
ну. На рассвете король ударил в бубны, выстроил полки и  послал  сказать
Изяславу: "Ступай с своими полками подле моего полку; где я стану, там и
ты становись, чтоб нам вместе можно  было  обо  всем  думать".  Союзники
пришли к Сану ниже Перемышля; на противоположном берегу уже стоял Влади-
мирко, но скоро должен был отодвинуться дальше от натиска венгров; перед
началом битвы Изяслав сказал своей дружине: "Братья и дружина!  Бог  ни-
когда Русской земли и русских сынов в беcчестье не оставлял;  везде  они
честь свою брали; теперь, братья, поревнуем тому: дай  нам  бог  в  этих
землях и перед чужими народами честь свою взять". Сказавши это,  Изяслав
бросился со всеми своими полками вброд; венгры, видя,  что  русские  уже
переправляются, бросились также вброд, с разных сторон въехали  в  полки
галицкие и обратили их в бегство; сам Владимирко, убегая от венгров, по-
пался было к черным клобукам и едва сам-друг успел скрыться в Перемышле;
этот город был бы тогда непременно взят, потому что некому было  отстаи-
вать его, но, к счастью для Владимирка, за  городом  на  лугу  находился
княжий двор, где было много всякого добра: туда ринулось все войско, а о
городе позабыли. Владимирко между тем, видя беду, стал посылать к королю
просить мира; ночью послал, по старому обычаю, к архиепископу и к воево-
дам королевским, притворился, что жестоко ранен, лежит при смерти, и по-
тому велел сказать им: "Просите за меня короля; я жестоко  ранен,  каюсь
пред ним, что тогда огорчил его, перебивши венгров, и что  теперь  опять
стал против него; бог грехи отпускает, пусть и король простит меня и  не
выдает Изяславу, потому что я очень болен; если меня бог возьмет, то от-
даю королю сына моего на руки; я  отцу  королеву  много  послужил  своим
копьем и своими полками, за его обиду и с  ляхами  бился;  пусть  король
припомнит это и простит меня". Много даров, золота, серебра, сосудов зо-
лотых и серебряных, платья выслал Владимирко архиепископам  и  вельможам
венгерским, чтоб просили короля не губить его, не исполнять желание  ко-
ролевы, сестры Изяславовой. На другой день Гейза съехался с Изяславом  и
сказал ему: "Батюшка! Кланяюсь тебе; Владимирко присылал ко мне, молится
и кланяется, говорит, что сильно ранен и не останется жив; что  ты  ска-
жешь на это?" Изяслав отвечал: "Если Владимирко умрет, то это  бог  убил
его за клятвопреступление нам обоим; исполнил ли он тебе хотя что-нибудь
из того, что обещал? Мало того, опозорил нас обоих; так как  ему  теперь
верить? Два раза он нарушал клятву; а теперь сам бог отдал нам его в ру-
ки, так возьмем его вместе с волостью". Особенно говорил  против  Влади-
мирка и выставлял все вины его Мстислав Изяславич, который был сердит на
галицкого князя за дорогобужское дело. Но король не слушался их,  потому
что был уже уговорен архиепископом и вельможами, подкупленными Владимир-
ком; он отвечал Изяславу: "Не могу его убить: он молится и кланяется,  и
в вине своей прощенья просит; но если теперь, поцеловав  крест,  нарушит
еще раз клятву, тогда уже либо я буду в венгерской земле, либо он в  га-
лицкой". Владимирко прислал и к Изяславу с просьбою: "Брат! Кланяюсь те-
бе и во всем каюсь, во всем я виноват; а теперь, брат, прими меня к себе
и прости, да и короля понудь, чтоб меня принял; а мне дай  бог  с  тобою
быть". Изяслав сам по себе не хотел и слышать  о  мире;  но  одному  ему
нельзя было противиться королю и его Вельможам; поневоле должен был  на-
чать переговоры: король требовал от Владимирка  клятвы  в  том,  что  он
возвратит все захваченные им русские города Изяславу и  будет  всегда  в
союзе с последним, при всяких обстоятельствах, счастливых  или  несчаст-
ных; когда король хотел послать бояр своих к Владимирку с крестом, кото-
рый тот должен был поцеловать, то Изяслав говорил, что не для чего  зас-
тавлять целовать крест человека, который играет клятвами; на это  король
отвечал: "Это самый тот крест, на котором был распят  Христос  бог  наш;
богу угодно было, чтоб он достался предку моему св. Стефану; если Влади-
мирко поцелует этот крест, нарушит клятву и останется жив,  то  я  тебе,
батюшка, говорю, что либо голову свою сложу, либо добуду Галицкую землю;
а теперь не могу его убить". Изяслав согласился,  но  сын  его  Мстислав
сказал: "Вы поступаете, как должно по-христиански, честному кресту вери-
те и с Владимирком миритесь; но я вам перед этим честным крестом  скажу,
что он непременно нарушит свою клятву; тогда ты, король, своего слова не
забудь и приходи опять с полками к Галичу"; король отвечал: "Ну право же
тебе говорю, что если Владимирко нарушит клятву, то как до сих пор  отец
твой Изяслав звал меня на помощь, так тогда уже я позову его к  себе  на
помощь". Владимирко целовал крест, что исполнит королевские  требования;
целовал он крест лежа, показывая вид, что изнемог от ран, тогда как  ран
на нем никаких не было.
   Простившись с королем, Изяслав пошел назад в Русскую землю,  и  когда
был во Владимире, то послал посадников своих в города, которые Владимир-
ко обещал ему возвратить; но посадники пришли назад: Владимирко не  пус-
тил их ни в один город. Изяслав продолжал путь  в  Киев,  только  послал
сказать королю: "Ни тебе, ни мне  теперь  уже  не  ворочаться  назад,  я
только объявляю тебе, что Владимирко нарушил клятву; так не забудь свое-
го слова". Владимирко спешил нарушить и другое условие мира: узнав,  что
сват его Юрий идет на племянника, он также выступил против Изяслава,  но
возвратился, когда дали ему весть, что тот идет к нему навстречу.  Упра-
вившись с дядею, Изяслав послал в Галич боярина своего Петра  Борислави-
ча, который был свидетелем клятвы Владимирковой пред крестом св.  Стефа-
на. Петр должен был сказать галицкому князю от имени Изяслава: "Ты нам с
королем крест целовал, что возвратишь русские города,  и  не  возвратил;
теперь я всего того не поминаю; но если хочешь исполнить  свое  крестное
целование и быть с нами в мире, то отдай мне города мои; а не хочешь от-
дать, то клятву свою ты нарушил, и мы с королем будем  переведываться  с
тобою, как нам бог даст", Владимирко отвечал на это послу: "Скажи от ме-
ня Изяславу, вот что: ты нечаянно напал на меня сам и короля навел;  так
если буду жив, то либо голову свою сложу, либо  отомщу  тебе  за  себя".
Петр сказал ему на это: "Князь! ведь ты крест целовал Изяславу и королю,
что все исправишь и будешь с ними в союзе; так ты нарушил крестное цело-
вание". Владимирко отвечал: "Вот еще: что мне этот  маленький  крестик!"
"Князь! - возразил ему киевский боярин, - хотя крестик и  мал,  да  сила
его велика на небеси и на земле; ведь тебе король объявлял, что это  са-
мый тот крест, на котором Христос был распят; да и то было тебе  говоре-
но, что если, поцеловав тот крест, ты слова своего не сдержишь,  то  жив
не останешься; слышал ли ты обо всем этом от королевского посла?" Влади-
мирко отвечал: "Да, помню, досыта вы тогда наговорились; а теперь ступай
вон, поезжай назад к своему князю". Петр, положив пред ним крестные гра-
моты, пошел вон, и когда собрался ехать, то не дали ему ни  повозки,  ни
корма, так что он принужден был отправиться на своих лошадях. Петр съез-
жал с княжьего двора, а Владимирко шел в то время в церковь к вечерне и,
видя, что Петр уезжает, стал смеяться над ним: "Смотрите-ка,  русский-то
боярин поехал, побравши все волости!" Когда вечерня отошла и Владимирко,
возвращаясь из церкви, дошел до того самого места, где смеялся над  Пет-
ром, то вдруг сказал: "Что это, как будто кто меня ударил по  плечу!"  и
не мог двинуть больше ногами: если б не подхватили его,  то  упал  бы  с
лестницы; понесли его в горенку, положили в укроп; к  вечеру  стало  ему
хуже, а к ночи умер. Между тем Петр Бориславич, выехавши из Галича,  ос-
тановился ночевать в селе Большове; вдруг на рассвете скачет к нему  го-
нец из Галича: "Князь не велел тебе ехать дальше, дожидайся пока пришлет
за тобою". Петр, ничего не зная о Владимирковой смерти, стал тужить, что
ему надобно ехать назад в город и, верно, придется вытерпеть там  разные
притеснения; и точно, еще до обеда прискакал к нему новый гонец с прика-
зом от князя ехать в город; Петр отправился, и когда  въехал  на  княжий
двор, то к нему навстречу вышли из сеней слуги княжие все в  черном;  он
удивился - чтобы это такое значило? Вошел на сени, смотрит -  на  княжом
месте сидит сын Владимирков Ярослав в черном платье и  в  черной  шапке,
также и все бояре в черном. Петру поставили стул, и  когда  он  сел,  то
Ярослав, взглянувши на него, залился слезами. Петр сидел  в  недоумении,
смотря на все стороны; наконец, спросил: да что же это такое значит? Тут
ему объявили, что ночью князь умер. "Как умер? возразил  Петр:  когда  я
поехал, он был совсем здоров!" Ему отвечали, что был  здоров,  да  вдруг
схватился за плечо, начал с того изнемогать и умер. "Воля божия, -  ска-
зал на это Петр, - нам всем там быть". Тогда Ярослав начал говорить Пет-
ру: "Мы позвали тебя для того, что вот бог сотворил волю  свою;  поезжай
ты теперь к отцу моему Изяславу, поклонись ему от  меня  и  скажи:  "Бог
взял моего отца, так ты будь мне вместо него; ты с покойником сам ведал-
ся, что там между вас было, уже бог рассудил вас; бог отца моего к  себе
взял, а меня оставил на его место, полк и дружина его у меня, только од-
но копье поставлено у его гроба, да и то в моих руках;  теперь  кланяюсь
тебе, батюшка! Прими меня, как сына своего Мстислава: пусть Мстислав ез-
дит подле твоего стремени с одной стороны, а я  буду  ездить  по  другой
стороне со всеми своими полками". Петр с этим и отправился.
   Ярослав или, по некоторым известиям бояре его только манили Изяслава,
чтоб выиграть время, а в самом деле и не думали возвращать ему  городов,
захваченных Владимирком. Это заставило киевского князя  пойти  в  другой
раз на Галич (1153 г.); с ним пошли сын его  Мстислав  с  переяславцами,
полк Изяслава Давыдовича черниговского и все черные клобуки; а на дороге
присоединились к нему братья, - Владимир  из  Дорогобужа,  Святополк  из
Владимира, Владимир Андреич из Бреста. У Теребовля встретился Изяслав  с
полками Ярославовыми, и перед битвою галицкие бояре сказали своему  кня-
зю: "Ты, князь, молод, отъезжай прочь и смотри на  нас;  отец  твой  нас
кормил и любил, так мы хотим за честь твоего отца и за твою сложить свои
головы; ты у нас один; если с тобой что случится, то что нам  тогда  де-
лать? Так ступай-ка, князь, к городу, а мы станем биться с Изяславом,  и
кто из нас останется жив, тот прибежит к тебе и затворится с тобою в го-
роде". Злая сеча продолжалась уже от полудня до вечера, когда  сделалось
в обеих ратях смятение: не видно было, которые  победили.  Изяслав  гнал
галичан, а братья бежали от них: Изяслав побрал в плен галицких бояр,  а
галичане Изяславовых. Время шло уже к ночи, когда киевский князь остано-
вился с небольшою дружиною на месте боя и поднял галицкие стяги; галича-
не побежали к ним, думая, что тут свои, и были перехватаны;  но  в  ночь
Изяславу стало страшно: дружины у него  осталось  мало,  пленников  было
больше, чем дружины, а между тем из Теребовля Ярослав мог напасть на не-
го; подумавши, Изяслав велел перебить пленников,  оставя  только  лучших
мужей, и выступил назад к Киеву, потому что братья и дружина его  разбе-
жались, не с кем было продолжать поход. Был после этого плач великий  по
всей земле Галицкой, говорит летописец.
   Этим печальным походом заключилась деятельность Изяслава. В 1154  го-
ду, женившись во второй раз на царевне грузинской, Изяслав схоронил бра-
та Святополка, а потом скоро сам занемог и умер. Летописец называет  его
честным, благородным, христолюбивым, славным; говорит,  что  плакала  по
нем вся Русская земля и все черные клобуки, как по царе и господине сво-
ем, а больше, как по отце; причина такой любви народной ясна:  при  нео-
быкновенной храбрости (в которой равнялся с ним, быть может,  из  князей
один Андрей Юрьевич), не уступая никому первого места в битве, гоня вра-
гов и в то время, когда полки его бывали разбиты, Изяслав отличался так-
же искусством, был хитер на воинские выдумки; но, будучи похож на знаме-
нитого деда своего храбростию, отвагою, он напоминал его также ласковос-
тию к народу; мы видели, как он обращался с ним в  Киеве,  в  Новгороде;
неприятное правление дяди Юрия только оттенило добрые качества Изяслава,
заставило смолкнуть всякое нерасположение, какое у кого было к  нему,  и
мы видели, как ревностно бились за него и  граждане  и  черные  клобуки,
прежде равнодушные. Поговорка его: "Не идет место к голове, а  голова  к
месту", показывает его стремление, его положение и, по  всем  вероятнос-
тям, служила для него оправданием этих стремлений и происшедшей  от  них
новизны положения его; поговорка эта оправдывает стремление дать  личным
достоинствам силу пред  правом  старшинства.  Действительно,  Изяслав  в
сравнении с своими старшими, дядьями, был в роде Мономаховом  единствен-
ною головою, которая шла к месту. Но мы видели, что Изяслав  должен  был
уступить; ему не удалось дать преимущества личным достоинствам  своим  и
даже другому праву  своему,  праву  завоевателя,  первого  приобретателя
старшей волости; несмотря на то, что он головою добыл Киев, он принужден
был, наконец, признать старшинство и права дяди Вячеслава, которого  го-
лова уже никак не шла к месту; а преждевременная смерть Изяслава нанесла
окончательный удар притязаниям  племянников  и  Мстиславовой  линии:  из
братьев Изяславовых ни один не был способен  заменить  его;  деятельнее,
предприимчивее дядей был сын его Мстислав, но он не мог действовать один
мимо родных дядей и против них; его положение было одинаково с положени-
ем отца, только гораздо затруднительнее; заметим еще, что  преждевремен-
ная смерть отца Изяслава, отказавшегося от старшинства в пользу дяди,  в
глазах многих должна была отнимать у молодого Мстислава право  считаться
отчичем на столе киевском.
   Старый дядя Вячеслав плакал больше всех по племяннике, за щитом кото-
рого он только что успокоился: "Сын! - причитал старик над его гробом, -
это было мое место; но, видно, перед богом ничего не сделаешь!" В  Киеве
все плакали, а на той стороне Днепра сильно радовались смерти  Изяславо-
вой и не тратили времени. Изяелав Давыдович черниговский немедленно пое-
хал в Киев; но на перевозе у Днепра встретил его посол от старика Вячес-
лава с вопросом: "Зачем приехал, и кто тебя звал? Ступай  назад  в  свой
Чернигов". Изяслав отвечал: "Я приехал плакаться над братом  покойником,
я не был при его смерти, так позволь теперь хотя  на  гробе  его  попла-
кать". Но Вячеслав, по совету с Мстиславом Изяславичем и боярами своими,
не пустил его в Киев. Трудно решить, насколько было справедливо подозре-
ние Мстислава и киевских бояр; для оправдания их мы  должны  припомнить,
что в 1153 году Изяелав Давыдович имел съезд с  Святославом  Ольговичем,
где двоюродные братья обещали друг другу стоять заодно. В Киеве с нетер-
пением дожидались приезда Ростислава Мстиславича из  Смоленска  и  между
тем решились разъединить Черниговских, привлекши на свою сторону Святос-
лава Всеволодича, которому легче всего было стать на стороне  Мстислави-
чей и по родству, да и потому, что из всех Черниговских он один был  от-
чич относительно старшинства и Киева. К нему-то старик  Вячеслав  послал
сказать: "Ты Ростиславу сын любимый, также и мне; приезжай сюда,  побудь
в Киеве, пока приедет Ростислав, а тогда все вместе  урядимся  о  волос-
тях". Всеволодич, не сказавшись дядьям своим, поехал в Киев  и  дождался
там Ростислава, которому все очень обрадовались, по словам летописца:  и
старик Вячеслав, и вся Русская земля, и все  черные  клобуки.  Вячеслав,
увидав племянника, сказал ему: "Сын! Я уже стар, всех рядов не могу  ря-
дить; даю их тебе, как брат твой держал и рядил; а ты почитай меня,  как
отца, и уважай, обходись, как брат твой со мною обходился; вот мой  полк
и дружина моя, ты их ряди". Ростислав поклонился и сказал:  "Очень  рад,
господин батюшка, почитаю тебя, как отца господина, и буду уважать тебя,
как брат мой Изяслав уважал тебя и в твоей воле был". Киевляне, посадив-
ши у себя Ростислава, также сказали ему: "Как брат твой Изяслав обходил-
ся с Вячеславом, так и ты обходись, а до твоей смерти Киев твой".
   Первым делом Ростислава было урядиться с сестричичем своим (племянни-
ком от сестры), Святославом Всеволодичем; он сказал ему: "Даю тебе Туров
и Пинск за то, что ты приехал к отцу моему Вячеславу и волости мне  сбе-
рег, за то и наделяю тебя волостию"; Святослав принял  это  наделение  с
радостию. Нужно было богатою волостию привязать к себе сына Воеволодова,
потому что на той стороне Днепра дядья его уже действовали заодно с Юри-
ем суздальским; еще до приезда Ростислава в Киев они стали  пересылаться
с Юрием, следствием чего было движение сына Юрьева Глеба  со  множеством
половцев на Переяславль: мы видели, что этот князь был  послан  отцом  в
кочевья привесть как можно более варваров. Переяславля  взять  Глебу  не
удалось, но он взял Пирятин на реке Удае. Ростислав и Святослав Всеволо-
дич выступили к Днепру и стали собирать дружину, как пригнал к ним посол
от Мстислава Изяславича переяславского с вестию, что половцы уже у горо-
да и стреляются с жителями; тогда Ростислав немедленно отрядил сына сво-
его Святослава в Переяславль, куда тот и  успел  пробраться.  На  другой
день половцы начали крепче приступать к городу; но когда узнали,  что  к
Мстиславу пришла подмога, то испугались и ушли за Сулу. Узнав о  бегстве
половцев, Ростислав, по совету с братьею, решился, не заходя в Киев, ид-
ти прямо на Изяслава Давыдовича черниговского:  "Нужно  нам,  -  говорил
Ростислав, - предупредить Юрия, либо прогнать его, либо мир  заключить".
Киевские полки и торки под начальством трех князей - Ростислава, Святос-
лава Всеволодича и Мстислава Изяславича перешли уже Днепр у Вышгорода  и
хотели идти к Чернигову, как вдруг прискакал к Ростиславу гонец из Киева
и объявил: "Отец твой Вячеслав умер". "Как умер? - сказал  Ростислав,  -
когда мы поехали, он был здоров?" Гонец отвечал: "В эту ночь пировал  он
с дружиною и пошел спать здоров; но как лег,  так  больше  не  вставал".
Ростислав тотчас же поскакал в Киев, похоронил дядю, роздал  все  имение
его духовенству и нищим и, поручив остальные дела все матери своей, вдо-
ве Мстиславовой, отправился опять на  ту  сторону  Днепра.  Приехавши  к
войску, он начал думать с племянниками и дружиною - идти или нет на Чер-
нигов? бояре советовали не ходить: "Дядя твой Вячеслав умер, -  говорили
они, - а ты еще с людьми киевскими не утвердился; лучше поезжай в  Киев,
утвердись там с людьми и тогда, если дядя Юрий придет на тебя, то  захо-
чешь помириться с ним, помиришься, а не захочешь, будешь воевать". Любо-
пытно, что киевские бояре хотят, чтоб Ростислав ехал в Киев и урядился с
его жителями, тогда как последние уже прежде объявили ему, что Киев при-
надлежит ему до самой смерти; притом Ростислав только что приехал из Ки-
ева; если бы граждане хотели объявить ему что-нибудь новое, то  объявили
бы после похорон Вячеславовых. Должно думать, что боярам самим  хотелось
возвратиться в Киев и урядить там свои дела  по  смерти  старого  князя;
быть может, им хотелось заставить киевлян утвердиться с Ростиславом нас-
чет новой дружины. его смоленской. Как бы то ни было, Ростислав не  пос-
лушался бояр и пошел к Чернигову, пославши наперед сказать Изяславу  Да-
выдовичу: "Целуй крест, что будешь сидеть в своей отчине, в Чернигове, а
мы будем в Киеве". Изяслав отвечал: "Я и теперь"вам ничего не сделал; не
знаю, зачем вы на меня пришли; а пришли, так уже как нам бог  даст".  Но
ведь он подвел Глеба Юрьевича с половцами и был с ним вместе  у  Переяс-
лавля, замечает летописец. На другой день Давыдович соединился с  Глебом
и половцами и вышел против  Мстиславичей;  Ростислав,  увидав  множество
врагов, а у себя небольшую дружину,  испугался  и  стал  пересылаться  с
Изяславом насчет мира, отдавал ему под собою  Киев,  а  под  племянником
Мстиславом - Переяславль. Такое недостойное  поведение,  трусость,  неу-
менье блюсти выгоды племени сильно раздосадовали  Мстислава  Изяславича:
"Так не будут же ни мне Переяславля, ни тебе Киева", - сказал он дяде  и
поворотил коня в Переяславль; Ростислав,  оставленный  племянником,  был
обойден половцами и после двухдневной битвы обратился в бегство; пресле-
дуемый врагами, он потерял коня, сын Святослав отдал ему своего,  а  сам
стал отбиваться от половцев и таким образом дал отцу время уйти.
   Ростислав переправился за Днепр ниже  Любеча  и  поехал  в  Смоленск;
Мстислав Изяславич с двоюродным братом Святославом Ростиславичем ускакал
в Переяславль, здесь взял жену и уехал в Луцк;  а  Святослав  Всеволодич
был захвачен половцами; Изяслав Давыдович с женою выручили его из  плена
и других русских много выручили, много добра сделали, говорит летописец:
если кто из пленников убегал в город, тех не выдавали назад. Быть может,
Давыдович с намерением поступал так, желая приобресть расположение жите-
лей Русской земли, которых нелюбовь ко всему его племени он  должен  был
знать хорошо. Он послал сказать киевлянам: "Хочу к вам поехать". Киевля-
не были в самом затруднительном положении:  покинутые  Ростиславом,  они
видели приближение половцев, от которых могло спасти их только немедлен-
ное принятие Давыдовича, и они послали сказать ему: "Ступай в Киев, чтоб
нас не взяли половцы, ты наш князь, приезжай". Изяслав приехал в Киев  и
сел на столе, а Глеба Юрьевича послал княжить в Переяславль, окрестности
которого были сильно опустошены союзниками их - половцами. Но Юрия  рос-
товского нельзя было удовлетворить одним Переяславлем: только что  услы-
хал он о смерти Изяславовой и о приезде другого Мстиславича в Киев,  как
уже выступил в поход и приблизился к Смоленску, имея теперь дело преиму-
щественно с тамошним князем; тут пришла к нему весть, что Вячеслав умер,
Ростислав побежден, Давыдович сидит в Киеве, а  Глеб  -  в  Переяславле.
Ростислав между тем, прибежавши в Смоленск, успел собрать войско и вышел
против дяди; но мы видели, что Ростислав не был похож на брата  отвагою,
видели также, что он не был охотником и до споров  с  дядьми,  и  потому
послал к Юрию просить мира: "Батюшка! - велел он сказать ему, - кланяюсь
тебе: ты и прежде до меня был добр и я до тебя; и теперь кланяюсь  тебе,
дядя мне вместо отца". Юрий отвечал: "Правду говоришь, сын; с  Изяславом
я не мог быть; но ты мне свой брат и сын". После этой пересылки  дядя  с
племянником поцеловали крест на всей любви, по  выражению  летописца,  и
Юрий отправился к Киеву, а Ростислав - в Смоленск; вероятно, что необхо-
димость спешить в Киев и большое войско Ростислава также  имели  влияние
на миролюбие дяди. Недалеко от Стародуба встретил Юрия сват его и старый
союзник Святослав Ольгович, приехал к нему и Святослав Всеволодич с  по-
винною. "Совсем обезумел я, - говорил он Юрию, - прости". По просьбе дя-
ди Ольговича Юрий помирился с Всеволодичем, заставив его  поклясться  не
отступать от себя и от дяди, после чего все трое пошли к  Чернигову.  Не
доходя еще до города, Святослав Ольгович послал в Киев сказать Давыдови-
чу: "Ступай, брат, из Киева, идет на тебя Юрий; ведь мы оба с тобою поз-
вали его". Но Давыдович не слушался; тогда Святослав в другой раз послал
к нему из Чернигова: "Ступай из Киева, идет туда Юрий; а я тебе Чернигов
уступаю ради христианских душ". Изяслав все не хотел выйти из Киева, по-
тому что этот город сильно понравился ему, говорит  летописец.  Наконец,
сам Юрий послал сказать ему: "Мне отчина Киев, а не тебе". Без  права  и
без особенного народного расположения Давыдович не мог более  оставаться
в Киеве и потому послал сказать Юрию: "Разве я сам поехал в Киев?  Поса-
дили меня киевляне; Киев твой, только не делай мне зла".
   Юрий помирился с ним (1156 г.) и вошел в Киев с четырьмя старшими сы-
новьями, которых посажал около себя: Андрея - в Вышгороде,  Бориса  -  в
Турове, Глеба - в Переяславле, Василька - на Поросье. На  Волыни  сидели
Мстиславичи: Владимир с племянниками - Мстиславом и  Ярославом;  первый,
как видно, успел помириться с Юрием, обещаясь действовать заодно  с  ним
против племянников, на которых Юрий послал  старого  союзника  своего  и
врага Мстиславичей - Юрия Ярославича с внуками брата его Вячеслава;  они
прогнали Мстислава из Пересопницы в Луцк; но и здесь он не мог долго ос-
таваться спокойным; Юрий велел идти на Луцк зятю своему Ярославу  галиц-
кому; тогда Мстислав, оставив брата Ярослава в Луцке, сам ушел в  Польшу
за помощью; галицкий князь вместе с Владимиром  Мстиславичем  подошел  к
Луцку, но, постоявши несколько времени под городом, ушел, ничего не сде-
лав ему. Юрий не мог продолжать войны с Изяславичами, потому что  черни-
говский Давыдович в надежде на вражду Юрия с остальными Мономаховичами и
на нерасположение к нему народа в Руси, не  оставлял  своих  притязаний:
немедленно по приезде в Чернигов он  уже  начал  уговаривать  Святослава
Ольговича к войне с Юрием; но тот удовольствовался тем,  что  отобрал  у
племянника Святослава Всеволодовича три города (Сновск,  Корачев,  Воро-
тынск), давши ему взамен какие-то три похуже, и не  захотел  вооружиться
против старого союзника; Юрий, вероятно, знал о замыслах  Давыдовича;  с
другой стороны, беспокоили его половцы; и потому он  послал  в  Смоленск
сказать Ростиславу Мстиславичу: "Сын! Приезжай сюда, а то мне не  с  кем
удержать Русской земли". Ростислав приехал к нему и  устроил  мир  между
дядею и племянниками своими, причем Владимир Мстиславич и Ярослав  Изяс-
лавич имели личное свидание с Юрием; но Мстислав Изяславич не поехал  из
страха, что киевский князь схватит его. Уладившись теперь с своими, Юрий
послал сказать Давыдовичу решительно: "Приходи к нам на мир, а  не  при-
дешь, так мы к тебе придем". Давыдович, видя, что все Мономаховичи в со-
единении, испугался и приехал вместе с Святославом Ольговичем на  съезд,
где уладились: Юрий дал им по городу на западной стороне Днепра: Давыдо-
вичу - Корецк на Волыни, Ольговичу - Мозырь в Туровской  область;  кроме
того, Юрий женил сына своего Глеба на дочери Изяслава черниговского.
   Казалось, что после этого мир должен был водвориться во всех волостях
русских; но вышло иначе: в разных концах обнаружилась борьба  с  тем  же
характером, с каким велась она незадолго  прежде,  обнаружились  усобицы
между племянниками и дядьми: так, в Черниговской волости племянник Изяс-
лавов Святослав, сын старшего брата его Владимира, вероятно, будучи  не-
доволен волостию, полученною от дяди, выбежал из Березого (в  окрестнос-
тях Чернигова) во Вщиж, захватил все города по Десне и, отступив от род-
ного дяди, отдался в покровительство Ростислава Мстиславича смоленского;
Святослав Всеволодич также встал против дядей; последние пошли было про-
тив племянников, но заключили с ними мир, неизвестно на каких  условиях.
В то же время подобное явление обнаружилось на Волыни;  мы  видели,  что
здесь сидел Владимир Мстиславич с  двумя  племянниками  -  Мстиславом  и
Ярославом Изяславичами; Мстислав по примеру отца думал, что голова  Вла-
димира нейдет к старшему месту, ибо Владимир хотя был ему  и  дядя,  но,
вероятно, даже моложе его летами и притом был сыном мачехи  Изяславовой,
второй жены Мстислава Великого, почему и называется в  летописи  относи-
тельно Изяславичей не дядею (стрыем), но мачешичем. Как бы то  ни  было,
впрочем, Мстислав напал нечаянно на дядю во Владимире, захватил его  же-
ну, мать, все имение, а самого прогнал в Венгрию. Юрий, сам будучи млад-
шим дядею, должен был вступиться за Владимира и действительно  пошел  на
Мстислава (1157 г.) с зятем своим Ярославом галицким, сыновьями, племян-
ником Владимиром Андреевичем, княжившим, как мы видели, в  Бресте,  и  с
берендеями; черниговские также хотели с ним идти, но по совету  Ярослава
галицкого Юрий не взял их с, собою. Скоро оказалось, что Юрий начал  эту
войну не за Владимира Мстиславича, но за другого племянника своего, Вла-
димира Андреевича, потому что дал клятву покойному брату своему Андрею и
потом сыну его - добыть для последнего Владимир-Волынский. Взять нечаян-
но этот город Юрию не удалось; он начал осаду, во время которой Владимир
Андреевич отпросился у Юрия воевать другие города, и  когда  подъехал  к
Червеню, то начал говорить жителям: "Я пришел к вам не ратью, потому что
вы были люди, милые отцу моему, и я вам свой княжич, отворитесь". В  от-
вет один из жителей пустил стрелу и угодил в горло Владимиру; рана была,
впрочем, не опасна, и Владимир успел отомстить червенцам страшным  опус-
тошением их волости. Десять дней стоял Юрий у Владимира, не видя ни  ма-
лейшего успеха; есть даже известие, что Мстислав сделал вылазку и  нанес
сильное поражение галицким полкам; тогда  Юрий,  посоветовавшись  с  сы-
новьями и дружиною, пошел назад в Киев, а Ярослав -  в  Галич;  Мстислав
шел вслед за Юрием до самого Дорогобужа, пожигая села, и много зла наде-
лал, говорит летописец. Пришедши в Дорогобуж,  Юрий  сказал  в  утешение
Владимиру Андреевичу: "Сын! Мы целовали крест с твоим отцом, что, кто из
нас останется жив, тот будет отцом для детей умершего и волости  за  ним
удержит, а потом я и тебе поклялся иметь тебя сыном и  Владимира  искать
тебе; теперь, если Владимира не добыл, то вот тебе волость -  Дорогобуж,
Пересопница и все погоринские города".
   Нападение Юрия на племянников и не в пользу брата, отнятие у них  во-
лости в пользу Владимира Андреевича должно  было  рассердить  Ростислава
смоленского, обязанного заботиться о выгодах  племени  Мстиславова.  Это
помогло Изяславу Давыдовичу черниговскому  уговорить  его  начать  войну
против Юрия; разумеется, что Мстислава волынского не нужно было уговари-
вать к союзу против деда. Давыдович попытался было уговорить к тому же и
Святослава Ольговича, но понапрасну, тот отвечал: "Я крест целовал Юрию,
не могу без причины встать на него". Отказ Ольговича не помешал, однако,
союзникам порешить походом против Юрия: Изяслав должен был  выступить  с
полками черниговскими и смоленскими, которыми начальствовал  Роман,  сын
Ростиславов; в то же время Мстислав Изяславич должен был ударить на Юрия
с запада; но в тот самый день, когда Давыдович хотел двинуться к  Киеву,
оттуда прискакал к нему гонец с вестию: "Ступай,  князь,  в  Киев,  Юрий
умер". Это посольство от киевлян служит доказательством, что они знали о
намерении союзников и были готовы к принятию Давидовича, иначе не посла-
ли бы прямо к нему с вестию о смерти Юрия и с приглашением приехать кня-
жить у них. Изяслав, получив эту весть, заплакал и сказал:  "Благословен
еси, господи, что рассудил меня с ним  смертию,  а  не  кровопролитием".
10-го мая (1157 г.) Юрий пировал у осменика Петрилы, в  ночь  занемог  и
через пять дней умер. В день похорон (16-го мая) наделалось  много  зла,
говорит летописец: разграбили двор Юрьев Красный и другой  двор  его  за
Днепром, который он сам звал раем, также двор Василька - сына  его  -  в
городе; перебили суздальцев по городам и селам,  имение  их  разграбили:
эти действия киевлян служат ясным знаком нерасположения их к Юрию и  его
суздальской дружине, которую он привел с севера.
   Смертию Юрия кончилось третье поколение Ярославичей. Главным характе-
ром княжеских отношений в их время была, как мы видели,  борьба  младших
дядей с племянниками от старшего брата, кончившаяся торжеством дядей, т.
е. торжеством права всех родичей на старшинство; в это же  время  успели
восстановить свое право на старшинство обе линии Святославичей -  Ольго-
вичи и Давыдовичи. Из событий в отдельных княжествах мы упоминали о дея-
тельности Владимирка галицкого и сына его Ярослава; видели  деятельность
потомков Изяслава Ярославича - Юрия Ярославича и внуков Вячеслава  Ярос-
лавича, причем, однако, ничего не знаем о их волостях; из потомков Давы-
да Игоревича встречали известия о внуке его Борисе Всеволодовиче,  князе
городенском. Мы видели, что  Изяславичи  полоцкие  по  смерти  Мстислава
возвратились из изгнания в свою волость, успели овладеть и Минском; пос-
ле Василька Святославича княжил в Полоцке Рогволод Борисович, женатый на
дочери Изяслава Мстиславича; во все продолжение борьбы в Днепровской об-
ласти не слышно о полоцких князьях, хотя по родственному союзу  Рогволод
и мог бы помогать Изяславу Мстиславичу, - знак, что он не  имел  к  тому
или средств, или времени. В 1151 году полочане  не  без  участия  князей
схватили Рогволода, отослали в Минск, держали его здесь в большой нужде,
а к себе приняли, вероятно, из Минска, Ростислава, сына  известного  нам
Глеба Всеславича; но, как видно, полочане боялись,  чтобы  торжествующий
тогда Изяслав Мстиславич не вступился за зятя своего Рогволода, и потому
отдались в покровительство Изяславова врага,  Святослава  Ольговича  се-
верского; Глебович поклялся Святославу почитать его отцом и ходить в его
послушаньи. Быть может, этот союз Ольговича с  полоцким  князем,  врагом
зятя Изяславова Рогволода, был не без  влияния  на  враждебные  действия
Изяслава против Юрия, приятеля Святолавова: мы видели, что тотчас  после
этого союза Изяслав разоряет Городец Юрия. В областях  муромских  и  ря-
занских мы видели борьбу между дядею Ростиславом Ярославичем и племянни-
ком Владимиром Святославичем: племянник действовал заодно с Ольговичем и
Юрием, дядя - с Мстиславичами против Юрия, за что и был изгнан в степи к
половцам сыновьями последнего; когда он  возвратился,  не  знаем;  знаем
только то, что в 1147 году князья рязанские являются ротниками Ростисла-
ва Мстиславича смоленского, т. е. признают его за отца  и  ходят  в  его
послушаньи; но в 1152 году тот же самый Ростислав Ярославич муромский  с
братьею шел вместе с Юрием на его племянников; в 1154 году  видим  опять
вражду Юрия с Ростиславом: возвратись из-под Козельска, Юрий выпнал Рос-
тислава из его волости и отдал ее сыну своему Андрею; но Ростислав скоро
явился опять с половцами, напал на Андрея ночью,  перебил  его  дружину;
сам Андрей об одном сапоге бежал из Рязани в Муром, а оттуда  -  в  Суз-
даль; наконец, в 1155  году  опять  встречаем  известие,  что  Ростислав
Мстиславич смоленский целовал крест с рязанскими князьями на всей любви:
они все смотрели на Ростислава, имели его себе отцом. В Новгороде мы ос-
тавили князем Святополка Мстиславича; посадником, как  видно,  оставался
по-прежнему Судила: Святополк, принявши Новгород из рук Всеволода Ольго-
вича, не мог свергнуть старого приятеля Ольговичей; только через год или
больше, в 1144 году, читаем известие, что посадничество было дано Нежате
Твердятичу, также товарищу Судилину. Смерть Всеволода  Ольговича  и  ут-
верждение в Киеве Изяслава Мстиславича не могло переменить  хода  дел  в
Новгороде: Святополк оставался по-прежнему там князем; только отняли по-
садничество у Нежаты, старого приятеля Ольговичей, и дали его Константи-
ну Микулиничу, старому приверженцу Мстиславичей, за что он и  страдал  в
заточении у Ольговича в Киеве. В 1147 году, по смерти  Константина,  по-
садником избран опять Судила Иванович, как видно,  успевший  примириться
со стороною Мономаховичей. Между тем шла война  у  Новгорода  с  соседом
Юрием ростовским: в 1147 году Святополк со  всею  областию  Новгородскою
выступил против дяди, но возвратился от Торжка за распутьем. В следующем
году архиепископ Нифонт отправился в Суздаль к Юрию за миром; Юрий  при-
нял его с любовию, освободил по его просьбе всех новоторжцев и гостей  и
отпустил их с честию в Новгород, но мира не дал. В том же году,  как  мы
видели, Изяслав вывел из Новгорода брата Святополка, злобы его  ради,  и
прислал на его место сына Ярослава. По некоторым, очень  вероятным,  из-
вестиям, Изяслав вывел Святополка за то, что  тот  позволил  новгородцам
без его ведома сноситься с Юрием о мире; быть может, это желание  новго-
родцев помириться с Юрием было в связи с избранием Судилы, приятеля рос-
товского князя. Мы видели подробности приезда Изяславова  в  Новгород  и
похода его с новгородцами на Ростовскую землю. Должно  быть,  пребывание
ласкового Мстиславича надолго оставило в Новгороде приятную память,  по-
тому что во время борьбы его с дядею Юрием на юге, несмотря на  неоднок-
ратное торжество  последнего,  новгородцы  продолжали  держать  Ярослава
Изяславича и враждовать в ущерб себе с ростовским князем:  так,  в  1149
году небольшой отряд новгородцев пошел  за  данью  в  Двинскую  область;
Юрий, узнавши, что новгородцев немного, послал перехватить их известного
Ивана Берладника, находившегося тогда, как видно, в его службе, но Ивану
не удалось перехватать новгородцев: они отбились, причем много лежало  с
обеих сторон, впрочем, суздальцев гораздо больше,  по  замечанию  новго-
родского летописца. Но, держа Изяславича во время неудач отца его,  нов-
городцы вдруг выгнали его в 1154 году; о причинах летописец молчит; вид-
но только одно, что Ярослав нарушил наряд, т.  е.  был  причиною  борьбы
сторон, для примирения которых новгородцы призывают из Смоленска Ростис-
лава Мстиславича - знак, что они не хотели разрывать с  Мстиславичами  и
киевским князем: не мог Ростислав без  согласия  старшего  брата  занять
Новгород. Но и Ростислав не установил наряда; позванный в Киев по смерти
Изяславовой, он оставил в Новгороде сына Давыда при самых  неблагоприят-
ных обстоятельствах, при сильном неудовольствии на последние его  распо-
ряжения; новгородцы, говорит летописец, рассердились  на  Ростислава  за
то, что он не установил у них порядка, но еще больше  наделал  смуты,  и
показали по нем путь сыну его, взявши к себе в  князья  Мстислава,  сына
Юриева; утверждение самого Юрия на столе киевском утвердило и  сына  его
на столе новгородском. Но мы видели, что Юрий недолго был спокоен в Кие-
ве, недолго спокойствие могло  сохраняться  и  в  Новгороде:  союз  всех
Мстиславичей и Давыдовича против Юрия,  как  видно,  послужил  знаком  к
восстанию стороны Мстиславичей и в Новгороде; еще в 1156 году отнято бы-
ло посадничество у Судилы и отдано старому Якуну Мирославичу; в 1157 го-
ду встала злая распря между жителями Новгорода: вооружились против князя
Мстислава Юрьевича и начали выгонять его, но Юрьевич успел уже приобрес-
ти приверженцев: торговая сторона вооружилась за него, и  едва  дело  не
дошло до кровопролития. Приезд двоих Ростиславичей, Святослава и Давыда,
и бегство Юрьевича дало торжество стороне Мстиславичей.  Через  три  дня
приехал в Новгород сам Ростислав из Смоленска и на этот раз успел прими-
рить стороны: зла не было никакого, говорит летописец; уезжая из  Новго-
рода, Ростислав оставил здесь сына Святослава, а Давыда посадил в  Торж-
ке, как видно, для оберегания границы со стороны суздальской. Касательно
внешних отношений по-прежнему продолжалась борьба с пограничными  варва-
рами, на юге - с половцами, на севере - с  финскими  племенами.  Усобица
Юрия с племянником Изяславом давала половцам средства жить на счет Руси.
Мы видели, что по утверждении Юрия в Киеве, в 1155 году, Поросье получи-
ло особого князя, сына его, Василька;  половцы  не  замедлили  навестить
последнего в новой волости; но Василько с берендеями разбил их и приехал
к отцу со славою и честью, по выражению  летописца.  Скоро  после  этого
Юрий отправился к Каневу на съезд с ханами половецкими; они начали  про-
сить освобождения пленников своих, взятых берендеями в последней  битве,
но берендеи не отдали и сказали Юрию: "Мы умираем  за  Русскую  землю  с
твоим сыном и головы свои складываем за твою честь". Юрий не захотел на-
сильно взять у них пленников, потому что опасно было раздражить эту пог-
раничную стражу; он обдарил половцев и отпустил их; это  любопытное  из-
вестие показывает нам отношения пограничных варваров к князьям, за честь
которых они складывали свои головы. В том же году половцы  опять  пришли
на границу за миром; Юрий пошел толковать с ними о мире так, как обыкно-
венно ходили на добрую войну, взял с собою обоих Мстиславичей -  Ростис-
лава и Владимира, Ярослава Изяславича, отряд галицкого войска  и  послал
сказать половцам: "Ступайте ко мне на мир". Половцы приехали  сначала  в
небольшом числе поглядеть только, много ли у русских войска,  и  сказали
Юрию: "Завтра придем к тебе все"; но в ночь все  убежали.  На  севере  в
1149 году финны (ямь) пришли ратью на Новгородскую волость,  на  Водскую
пятину; новгородцы с водью вышли к ним навстречу в числе 500  человек  и
не упустили ни одного человека из неприятелей: всех перебили или побрали
в плен.
   Что касается бояр, действовавших в рассмотренный период  времени,  то
из тех, которых мы видели у Мономаха, Иван Войтишич продолжал служить  и
сыну Мономахову Мстиславу, ходил с торками на полоцких князей, оставался
в Киеве и при Всеволоде Ольговиче, который посылал его устанавливать на-
ряд в Новгороде, но вместе с другими главными боярами действовал  против
брата его Игоря в пользу внука Мономахова. Мы видели при Мономахе  пере-
яславским тысяцким Станислава; в рассказе о супойской битве при Ярополке
летописец говорит, что в числе убитых бояр  находился  Станислав  Добрый
Тукиевич: имеем право принять этого Станислава за прежнего переяславско-
го тысяцкого и считать его сыном Тукия, Чудинова брата,  известного  нам
прежде. Вместе с Станиславом в супойской битве пал и  тысяцкий  киевский
Ярополков - Давыд Ярунович; по его смерти неизвестно, кто был  тысяцким;
при Всеволоде Ольговиче эту должность исправлял Улеб, действовавший про-
тив Игоря Ольговича в пользу Изяслава Мстиславяча и потом ездивший  пос-
лом от Изяслава Мстиславича к Давыдовичам в 1147 году; вместе  с  Улебом
действовали заодно и Лазарь Саковский, бывший тысяцким после Улеба,  Ва-
силий Полочанин и Мирослав (Андреевич) Хилич внук; мы встречали имя  Ва-
силя при Святополке, известное время Василь был посадником  этого  князя
во Владимире-Волынском; если это тот самый, то ему могло быть в 1146 го-
ду лет 75 - 80; имя Мирослава видели мы в числе  бояр,  участвовавших  в
составлении устава Мономахова. После  торжества  Изяславова  над  Игорем
взяты были бояре, преданные Ольговичам; нет права  утверждать,  что  эти
бояре были именно бояре черниговские, бояре Ольговичей, они могли быть и
старинные киевские, но преданные Ольговичам; их имена:  Данило  Великий,
Юрий Прокопьич, Ивор Юрьевич, внук Мирославов. Что касается до  отчества
второго из них - Юрия Прокопьича, то мы видели  Прокопия,  белгородского
тысяцкого, участником при составлении Мономахова устава о ростах. В 1146
году при осаде Новгорода-Северского Давыдовичами и Мстиславом  Изяслави-
чем упоминаются в числе убитых Димитрий Жирославич и  Андрей  Лазаревич;
если последний был с Мстиславом, то мог быть сыном Лазаря Саковского.  В
1147 году по случаю убиения Игоря Ольговяча упоминаются в Киеве  извест-
ный уже Лазарь Саковский, имевший теперь должность тысяцкого, и  Рагуйло
Добрынич (быть может, сын Добрыни, или Добрынка, боярина в дружине Изяс-
лава Мстиславича), тысяцкий Владимира Мстиславича и другой  боярин  его,
Михаил, помогавший своему князю защищать  Игоря  от  убийц;  послами  от
Изяслава в Киеве с вестию об измене черниговских князей были -  Добрынко
и Радил. Любопытно, что Лазарь был тысяцким еще при жизни  прежнего  ты-
сяцкого Улеба, который находился в это время в войске  вместе  с  князем
Изяславом; быть может, отказ киевлян идти с Изяславом  против  Юрия  был
причиною отречения Улебова от должности тысяцкого. Под 1151 годом упоми-
нается воевода Изяслава Мстиславича - Шварно, который  не  умел  уберечь
Зарубского брода; под следующим годом видим Изяславова боярина Петра Бо-
рисовича, который ездил послом к Владимирку галицкому. Наконец, по  слу-
чаю смерти Юрия Долгорукого летопись упоминает о каком-то Петриле  Осме-
нике, у которого Юрий пировал перед кончиною. Из бояр Вячеслава Владими-
ровича туровского упоминается под 1127 годом тысяцкий его Иванко, ходив-
ший вместе с своим князем на Полоцкую волость при великом князе Мстисла-
ве. Быть может, это лицо тождественно с известным нам прежде Иванком За-
харьичем, потом не раз упоминается имя сына этого Иванка, Жирослава Ива-
новича: в 1146 году Вячеслав по наученью бояр своих начал  распоряжаться
как старший, не обращая внимания на племянника Изяслава; последний отнял
у него за это Туров, где вместе с епископом Иоакимом захвачен был посад-
ник Жирослав; по связи рассказа можно заключать, что этот  Жирослав  был
одним из главных советников Вячеслава; после, неизвестно каким  образом,
Жирослав освободился из плена, и мы видим уже его в  дружине  Юрия  рос-
товского; он пришел вместе с сыном последнего Глебом на юг и получал его
захватить Переяславль, представлял, что переяславцы  охотно  передадутся
ему; быть может, он же был воеводою половецкого отряда в  войне  Юрия  с
Изяславом в 1149 году; наконец, в 1155 году Юрий посылал Жирослава  выг-
нать Мстислава Изяславича из Пересопницы. Из волынских бояр Андрея  Вла-
димировича упоминается тысяцкий его Вратислав. Из галицких бояр упомина-
ются Иван Халдеевич так деятельно  защищавший  Звенигород  от  Всеволода
Ольговича в 1146 году, потом Избыгнев Ивачевич, с которым сам-друг бежал
Владимирко с поля битвы в Перемышль в 1152 году; наконец,  Кснятин,  или
Константин Серославич, под 1157 годом в посольстве от  Ярослава  к  Юрию
Долгорукому. Из бояр Святослава Ольговича северского упомянут  Коснятко,
хлопотавший по делам своего князя у Давыдовичей в Чернигове в 1146 году;
потом Петр Ильич, бывший боярином еще у Олега Святославича;  он  умер  в
1147 году 90 лет, не будучи в состоянии уже от старости садиться на  ко-
ня; летописец называет его добрым старцем; тиунами  Всеволода  Ольговича
были в Киеве Ратша, а в Вышгороде Тудор, которые  так  раздражили  народ
своими грабительствами. Из ростовских бояр  упоминается  под  ИЗО  годом
ростовский тысяцкий Юрий. В битве Глеба Юрьевича с Мстиславом  Изяслави-
чем у Переяславля в 1118 году последний взял в плен какого-то  Станисла-
вича, который был казнен казнью злою, вероятно, за крамолу с  переяслав-
цами; быть может, это был сын переяславского тысяцкого Станислава Тукие-
вича, о котором мы говорили выше; Станиславич в это время  передался  на
сторону Юрия, за что и был казнен казнью злою.

   ГЛАВА ПЯТАЯ
   СОБЫТИЯ ОТ СМЕРТИ ЮРИЯ ВЛАДИМИРОВИЧА ДО ВЗЯТИЯ КИЕВА ВОЙСКАМИ АНДРЕЯ
   БОГОЛЮБСКОГО (1157 - 1169)

   Изяслав Давыдович вторично княжит в Киеве; причины этого  явления.  -
Перемещения в Черниговской волости. - Неудачный поход князей на Туров. -
Изяслав Давыдович заступается за галицкого изгнанника Ивана  Берладника.
Это вооружает против него многих князей. - Неудачный поход  Изяслава  на
князей Ярослава галицкого и Мстислава Изяславича волынского. -  Он  при-
нужден оставить Киев, куда Мстислав Изяславич волынский перезывает  дядю
своего Ростислава Мстиславича из Смоленска. - Уговор дяди  и  племянника
насчет двоих митрополитов-соперников. - Война с Изяславом Давыдовичем. -
Смерть последнего. - Ссора  великого  князя  Ростислава  с  племянником,
Мстиславом волынским. - Смерть Святослава Ольговича черниговского и сму-
та по этому случаю на восточной стороне Днепра. - Смерть великого  князя
Ростислава; характер его. - Мстислав Изяславич княжит в Киеве. -  Неудо-
вольствие князей на него. - Войско Андрея Боголюбского изгоняет Мстисла-
ва из Киева и опустошает этот город. - Смерть Ивана Берладника. -  Смуты
полоцкие. - События в Новгороде Великом. - Борьба новгородцев со  шведа-
ми. - Война Андрея Боголюбского с камскими болгарами. - Борьба с  полов-
цами. - Дружина.

   В другой раз Святославич, теперь племени  Давыдова,  получил  родовое
старшинство и Киев; успехом своим Изяслав Давыдович был  обязан  тем  же
самым обстоятельствам, какие дали возможность получить Киев и двоюродно-
му брату его Всеволоду Ольговичу; старшим в племени Мономаховом был Рос-
тислав Мстиславич, нисколько не похожий  на  доблестного  брата  своего,
могший с успехом действовать только при последнем и  резко  обнаруживший
свою незначительность, когда пришлось действовать одному в челе родичей;
бегство его пред полками Изяслава Давыдовича по смерти Вячеславовой мог-
ло ли ручаться за успех вторичной его борьбы с тем же князем? Нет сомне-
ния, что, заключая союз против Юрия с черниговским князем, Ростислав от-
казался от старшинства в пользу последнего, который по  родовым  счетам,
точно, приходился ему дядею; Мстислав Изяславич, самый даровитый и  дея-
тельный князь в племени Мстиславичей,  не  мог  действовать  один  ни  в
пользу дяди против воли последнего,  тем  менее  -  в  свою  собственную
пользу: пример отца показывал ему, что нельзя затрагивать господствующих
понятий о правах дядей, особенно старших, И вот вследствие этих-то  при-
чин Изяслав Давыдович в другой раз въехал в Киев, теперь уже по согласию
всех Мономаховичей: о сыне Юрия, Андрее Боголюбском, не было, по крайней
мере, ничего слышно. Но перемещение Давыдовича на стол киевский не могло
не повлечь за собою перемещений в Черниговской волости: по родовым  сче-
там Чернигов должен был перейти к Святославу Ольговичу, не только  стар-
шему по Изяславе в племени Святославовом, но и в целом роде Ярославичей,
и вот Ольгович с племянником своим Святославом Всеволодовичем явился пе-
ред Черниговом, но не был впущен туда родным племянником Изяслава,  Свя-
тославом Владимировичем, которого дядя, отъезжая в Киев,  оставил  здесь
со всем полком своим; летописец говорит оставил, а не  посадил  -  знак,
что Изяслав не передал ему Чернигова во владение, но  не  хотел  только,
как видно, впускать туда Ольговича, с которым был не в ладах, потому что
последний не согласился идти с ним вместе на Юрия. Ольговичи, не впущен-
ные в Чернигов, отступили от города и стали за Свиною рекою, на противо-
положном берегу которой скоро показались полки Изяслава Давыдовича, при-
шедшего вместе с Мстиславом Изяславичем. Дело не дошло, однако, до  бит-
вы; Давыдовичу трудно было удержат. Чернигов за  собою,  странно  отдать
племяннику вместо дяди: оба действия одинаково сильно противоречили сов-
ременным понятиям; вот почему Давыдович стал пересылаться с Ольговичем и
положили на том, что Чернигов достанется последнему, а Северская область
- Святославу Всеволодовичу; но Святославу  Ольговичу  досталась  не  вся
Черниговская волость: большую часть ее удержал Изяслав  за  собою  и  за
родным племянником Святославом Владимировичем; Мозырь, уступленный преж-
де Юрием Святославу, также отошел к Киевской волости.
   На западе, в области Туровской, произошло также  любопытное  явление:
мы видели, что Юрий, утвердившись в Киеве, отдал Туров сыну своему Бори-
су; по смерти отца, при всеобщем нерасположении к нему на юге, Борис  не
мог удержаться в Турове и был сменен здесь известным Юрием  Ярославичем,
представителем Изяславовой линии; очень вероятно даже, что  Юрий  выгнал
Бориса. Но ни Давыдович, ни Мстиславичи не хотели позволить этому  изгою
владеть такою важною волостию, тем более что, как видно, они прежде уго-
ворились отдать ее младшему Мстиславичу - Владимиру, не имевшему  стола.
Вследствие этого Изяслав отправился на Ярославича к Турову; с ним  пошел
Владимир Мстиславич, Ярослав Изяславич - из Луцка, Ярополк  Андреевич  -
от брата из Дорогобужа, Рюрик Ростиславич - от отца из Смоленска,  пошли
полоцкий и галицкий отряды; не пошел Мстислав Изяславич волынский:  вер-
но, не хотел он добывать сильной волости  враждебному  дяде,  который  в
случае удачи похода должен был сделаться опасным ему соседом.  Туровская
и Пинская волость были опустошены; но Юрий бился крепко на  вылазках  из
Турова. Несмотря на то он видел, что ему одному не устоять против  союз-
ников и посылал с просьбою к Изяславу: "Брат! Прими меня к  себе  в  лю-
бовь!" Изяслав не соглашался, хотел непременно взять Туров и Пинск,  но,
простоявши 10 недель понапрасну, принужден был отступить, потому  что  в
войске открылся конский падеж; изгой Ярославич остался спокойно  княжить
в Турове, а Владимир Мстиславич - по-прежнему без волости.
   В следующем 1158 году встала смута в Галиче, подавшая повод к  изгна-
нию Изяслава Давыдовича из Киева и переходу последнего опять в род Моно-
махов. Не раз упоминали мы об изгнанном галицком князе Иване Ростислави-
че Берладнике, который принужден был служить разным князьям  русским;  в
последний раз мы видели его на севере, в службе Юрия Долгорукого,  кото-
рый посылал его перехватывать новгородцев. Когда Юрий  окончательно  ут-
вердился в Киеве, то, нуждаясь в помощи зятя своего, Ярослава галицкого,
согласился выдать ему несчастного Берладника, которого уже и  привели  в
оковах из Суздаля в Киев, где дожидались его послы от Ярослава с большею
дружиною. Но духовенство вооружилось против  такого  гнусного  поступка;
митрополит и все игумены сказали Юрию: "Грешно  тебе,  целовавши  крест,
держать Ивана в  такой  нужде,  да  еще  теперь  хочешь  выдать  его  на
убийство". Юрий послушался, не выдал Берладника галичанам, только отпра-
вил его назад в Суздаль в оковах. Но Изяслав Давыдович черниговский, уз-
нав, что Берладника ведут опять в Суздаль, послал перехватить его на до-
роге и привести к себе. По смерти Юрия, когда Изяслав занял его место  в
Киеве, Берладник оставался здесь на  свободе,  имел  полную  возможность
сноситься с недовольными галичанами. Легко понять, что  Ярослав  не  мог
оставаться при этом покойным: он начал искать двоюродного  брата  своего
Ивана, говорит летописец, и подмолвил всех князей русских,  короля  вен-
герского, польских князей, чтоб были ему помощниками  на  Ивана;  трудно
теперь объяснить, что заставило всех этих князей и короля согласиться на
просьбу Ярослава? Что возбуждало их ненависть против несчастного Берлад-
ника? Разве то, что, взявши деньги у одного князя, он переходил к друго-
му, потом к третьему; быть может, также Ярослав подобно отцу  действовал
хитро, каждому князю умел обещать что-нибудь выгодное. Как бы то ни  бы-
ло, один Изяслав Давыдович продолжал защищать Берладника, и  когда  яви-
лись к нему послы от всех почти князей русских (Ярослава галицкого, Свя-
тослава Ольговича, Ростислава Мстиславича, Мстислава Изяславича, Яросла-
ва Изяславича, Владимира Андреевича, Святослава Всеволодовича), от  вен-
герского короля и князей польских с требованием  выдачи  Берладника,  то
Изяслав переспорил их всех и отпустил с решительным отказом.  Берладник,
однако, испугался почти всеобщего союза князей  против  себя,  убежал  в
степь к половцам, занял с ними подунайские города, перехватил два  судна
галицкие, взял много товару и  начал  преследовать  галицких  рыболовов.
Собравши много половцев, присоединивши к ним еще 6000 берладников, таких
же изгнанников, Козаков, как он сам, Иван вошел с ними  с  Галицкую  об-
ласть, захватил город Кучельмину и осадил Ушицу: засада (гарнизон) Ярос-
лава крепко билась из города, но смерды начали перескакивать через стену
к Ивану, и перескочило их 300 человек; половцы хотели  взять  город,  но
Иван не позволил, за что варвары озлобились на него и ушли, а между  тем
Изяслав прислал звать его с остальным войском в Киев, готовясь к  войне.
Мономаховичам южным, главным из которых на деле был  Мстислав  Изяславич
волынский, открылся теперь удобный случай изгнать Давыдовича из Киева  и
опять перевести этот город в свое племя:  все  князья  были  сердиты  на
Изяслава за отказ выдать Берладника, и вот Мстислав и Владимир Андреевич
согласились с Ярославом галицким идти на киевского князя. Изяслав,  видя
беду, спешил по крайней мере примириться с собственным племенем и послал
сказать Святославу Ольговичу, что уступает ему два города - Мозырь и Чи-
черск, в Киевской волости. Святослав велел отвечать  ему:  "Правду  ска-
зать, брат, я сердился на тебя за то, что не отдаешь мне всей Черниговс-
кой волости, но лиха тебе не хотел; а если теперь хотят на тебя идти, то
избави меня бог волоститься (помогать тебе из волости): ты мне брат, дай
мне бог с тобою пожить в добре". В Лутаве (4 версты от Остра)  съехались
все Святославичи - Ольгович с сыновьями и родным племянником  Всеволодо-
вичем, Давыдович с своим племянником Владимировичем, была любовь великая
между ними три дня и дары большие, по выражению летописца: они немедлен-
но отправили послов в Галич и на Волынь объявить тамошним князьям о сво-
ем тесном союзе, и это объявление достигло цели: Ярослав и Мстислав  от-
ложили поход. Но Изяслав видел, что он может быть покоен только  на  ко-
роткое время; вести приходили к нему из Владимира, что Ярослав  галицкий
и Мстислав волынский все думают идти к Киеву, и потому он  решился  пре-
дупредить их; обстоятельства были благоприятны, потому что Берладник по-
лучил приглашение от галичан: "Только покажутся твои знамена, то мы тот-
час же отступим от Ярослава", - приказывали  они  говорить  ему.  Только
свергнувши Ярослава и посадивши на его место Берладника,  Давыдович  мог
спокойно сидеть в Киеве и потому послал сказать Ольговичам, чтоб  шли  к
нему с войском на помощь. Но черниговский князь не умел или не хотел по-
нять необходимости войны для Изяслава и посылал не раз говорить  послед-
нему: "Брат! Кому ищешь волости - брату или сыну? Лучше б тебе не  начи-
нать первому; а если пойдут на тебя с похвальбою, то и бог будет  с  то-
бою, и я, и племянники мои". Мало того, когда Изяслав,  не  послушавшись
этих увещаний, выступил в поход, то в Василев явился  к  нему  посол  от
Святослава с такими словами: "Брат не велит тебе  начинать  рати,  велит
тебе возвратиться". Справедливо раздосадованный Изяслав не удержался и с
сердцем отвечал послу: "Скажи брату, что не возвращусь, когда уже пошел,
да прибавь еще: если ты сам нейдешь со мной и  сына  не  отпускаешь,  то
смотри: когда, бог даст, успею в Галиче, то уже не жалуйся тогда на  ме-
ня, как начнешь ползти из Чернигова к  Новгороду-Северскому".  Святослав
сильно разобиделся этими словами: "Господи! - говорил он,  -  ты  видишь
мое смирение: я на свои выгоды не смотрел,  хотел  только  одного,  чтоб
кровь христианская не лилась и отчина моя  не  гибла,  взял  Чернигов  с
семью городами пустыми, в которых сидят только псари да половцы,  а  всю
волость Черниговскую он за собою держит, да за своим племянником; и того
ему мало: велит мне из Чернигова выйти; ну, брат,  бог  рассудит  нас  и
крест честный, который ты целовал, что не искать подо мною Чернигова ни-
каким образом; а я тебе не лиха хотел, когда запрещал идти на войну, хо-
тел я добра и тишины Русской земле".
   Между тем Изяслав, отойдя немного от Киева,  остановился,  чтоб  дож-
даться племянника, которого послал за половцами, и когда тот пришел,  то
двинулся к Белгороду, уже занятому союзными князьями, волынским и галиц-
ким. Изяслав осадил их в городе и не сомневался в успехе, имея 20000 по-
ловцев, как измена берендеев переменила все дело; или надеясь выиграть с
переменою, или действительно доброхотствуя сыну  любимого  князя  своего
Изяслава, они вошли в сношения с осажденными, послали сказать Мстиславу:
"От нас теперь зависит, князь, и добро твое и зло; если хочешь  нас  лю-
бить, как любил нас отец твой, и дашь нам по городу лучшему, то мы  отс-
тупим от Изяслава". Мстислав обрадовался такому предложению и  в  ту  же
ночь поцеловал крест, что исполнит все их желания, после  чего  берендеи
не стали медлить и в полночь поскакали с криком к Белгороду. Изяслав по-
нял, что варвары затеяли недоброе, сел на коня и поскакал  к  их  стану;
но, увидав, что стан горит, возвратился назад, взял племянника Святосла-
ва Владимировича с безземельным  Владимиром  Мстиславичем  и  побежал  к
Днепру на Вышгород; в Гомеле дождался жены и бросился в  землю  вятичей,
которую занял за то, что Святослав Всеволодович ни сам не пришел к  нему
на помощь, ни сына не отпустил; Святослав отомстил дяде на  боярах  его,
велел побрать всюду их имение, жен и взял на них окуп.
   Освобожденный берендеями от осады, Мстислав с двумя союзниками  вошел
в Киев, захватил имение дружины Изяславовой, отправил его к себе во Вла-
димир-Волынский и послал в Смоленск звать  дядю  Ростислава  на  старший
стол. потому что прежде похода еще союзники целовали крест - искать Кие-
ва Ростиславу. Но последний понимал затруднительность своего положения в
Киеве, где его после бегства перед Давыдовичем не могли много  любить  и
много уважать; на первом месте здесь стоял деятельный и храбрый  племян-
ник, который теперь подобно отцу своему добыл головою Киева и только  по
необходимости уступает его дяде; Ростислав мог думать, что племянник за-
хочет смотреть на него, как прежде Изяслав смотрел на старого  дядю  Вя-
чеслава: оказывать наружное уважение, называть отцом и между тем на деле
быть настоящим князем-правителем; вот почему  Ростислав  послал  сказать
союзным князьям: "Если зовете меня вправду с любовию, то я пойду в  Киев
на свою волю, чтоб вы имели меня отцом себе вправду и в моем  послушаньи
ходили; и прежде всего объявляю вам: не хочу видеть Клима  митрополитом,
потому что он не взял благословения от св. Софии  и  от  патриарха".  Но
Мстислав крепко держался за Клима и никак не хотел признать  митрополита
грека Константина за то, что последний  проклинал  отца  его,  Изяслава.
Тогда Ростислав послал в Вышгород старшего сына своего Романа,  уговари-
ваться с Мстиславом насчет митрополита; после  долгих  и  крепких  речей
князья положили свести обоих, и Клима и Константина,  и  принять  нового
митрополита из Константинополя.
   Уладившись с племянником, Ростислав въехал в Киев в 1159 году  и  сел
на столе отцовском и дедовском; а Мстислав получил из киевских  волостей
Белгород, Торческ, Триполь. Имея одного  врага  в  Изяславе  Давыдовиче,
князья киевские и черниговские  должны  были  необходимо  соединиться  и
действительно скоро съехались в Моравске на великую любовь, по выражению
летописца; князья обедали друг у друга без всякого  извета  и  дарились:
Ростислав дарил Святослава соболями, горностаями, черными куницами, пес-
цами, белыми волками, рыбьими зубьями;  Святослав  отдаривал  Ростислава
барсом и двумя борзыми конями в кованых седлах;  летописец  счел  нужным
прибавить, что князья - Мономахович и Ольгович - угощали друг друга безо
всякого извета; странен и подозрителен казался этот  союз  в  Киеве,  не
ждали здесь ничего доброго от Святослава  Ольговича,  постоянного  врага
Мстиславичей, постоянного союзника Юрьева, не думали, чтоб он мог забыть
убийство брата своего, Игоря, Чтоб успокоить киевлян и  берендеев,  Рос-
тислав должен был взять к себе Всеволода, сына Святослава Всеволодовича,
взамен своего сына Рюрика, которого отправил к Святославу в Чернигов  на
помощь против Давыдовича. Последний не остался сидеть спокойно  в  земле
вятичей: он набрал множество половцев и стал с ними по Десне, но принуж-
ден был ограничиться одним опустошением сел, потому что войска Ольговича
не пустили его через реку. Несмотря на то, однако, оба  Святослава  -  и
дядя и племянник, видели недостаточность своих сил и послали в  Киев  за
новою помощию, Ростислав отправил к  ним  Ярослава  Изяславича  луцкого,
Владимира Андреевича дорогобужского и галицкий отряд; Давыдович испугал-
ся и ушел с половцами в степь, но на дороге нагнал его гонец  от  черни-
говских приятелей, которые велели сказать ему: "Не уходи, князь, никуда;
брат твой Святослав болен, а племянник его пошел  в  Новгород-Северский,
отпустивши дружину". Получив эту весть, Изяслав  немедленно  поскакал  к
Чернигову, а Святослав Ольгович ничего не знал и  стоял  спокойно  перед
городом в палатках с женою и детьми, как вдруг пришли сказать  ему,  что
Изяслав уже переправляется через Десну, и половцы жгут  села;  Святослав
тотчас же выстроил полки, послал возвратить с дороги Владимира Андрееви-
ча и Рюрика, и те явились в тот же день вместе с галичанами. Таким обра-
зом, Изяславу не удалось напасть врасплох на Ольговича: тот ждал с  мно-
гочисленными и выстроенными полками, а берендеи между тем напали на  по-
ловцев и побили их; видя, что половцы бегут раненые, а  другие  тонут  в
Десне, Изяслав спросил: "Что это значит?" и, получив в ответ, что у  го-
рода стоят сильные полки, бросился опять за Десну и потом в степь, а со-
юзники стали опустошать занятые им волости; но Изясляв скоро опять явил-
ся с толпами половцев, из Черниговской прошел  в  Смоленскую  волость  и
страшно опустошил ее. Половцы повели в плен более 10000 человек, не счи-
тая убитых.
   Видя против себя и Мстиславича и Ольговича, Изяслав обратился  к  се-
верному князю,  Андрею  Юрьевичу,  сидевшему  во  Владимире-Клязменском:
Изяслав послал просить у него дочери в замужество за  племянника  своего
Святослава Владимировича, князя вщижского, и вместе помощи,  потому  что
жених был осажден в своем городе Ольговичами - дядею  и  племянником,  и
Рюриком Ростиславичем. Андрей отправил к нему  на  помощь  сына  своего,
Изяслава, со всеми своими полками и муромскою помощию; весть о приближе-
нии большой ростовской силы заставила  сначала  Ольговича  отступить  от
Вщижа; но когда Андреевы полки ушли назад в Ростовскую землю, то  Ольго-
вичи с союзниками опять обступили Вщиж, стояли около него пять недель  и
заставили Владимировича отстать от союза с родным дядею, признать  стар-
шинство двоюродного, Ольговича, иметь его вместо отца и ходить в его во-
ле.
   Несмотря, однако, на все неудачи, Изяслав не думал  еще  уступать;  в
Киеве и в степной Украйне смотрели с неудовольствием и подозрительностию
на тесный союз Ростислава с Ольговичем; этим  нерасположением  мог  вос-
пользоваться Давыдович, чтоб разорвать союз киевского князя с черниговс-
ким, союз, отнимавший у него всякую надежду на успех; есть известие, что
он действительно воспользовался им, успел подкупить бояр киевских и чер-
ниговских, которые взялись перессорить князей своих; но сначала  им  это
не удалось: князья не верили наветам,  переслались  между  собою  и  еще
крепче утвердили союз свой. Чтоб сблизить, помирить Ольговича с  киевля-
нами и пограничным варварским народонаселением, принимавшим такое важное
участие в делах Южной Руси, Ростислав послал сказать черниговскому  кня-
зю: "Отпусти ко мне сына своего Олега, пусть ознакомится с лучшими киев-
лянами, берендеями и торками". Святослав, ничего не подозревая, отпустил
сына, который был принят очень хорошо Ростиславом, два дня сряду  обедал
у него; но на третий день, выехавши из стана на охоту, Олег встретил од-
ного киевского боярина, который сказал ему: "Князь! Есть у меня до  тебя
важное дело; поклянись, что никому ничего не скажешь"; Олег поклялся,  и
боярин объявил ему, чтоб он остерегался, потому что хотят его  схватить.
Олег поверил и под предлогом материнской болезни стал проситься  у  Рос-
тислава назад в Чернигов; тот сначала не хотел отпустить его,  но  потом
отпустил; надобно заметить, что летописец совершенно оправдывает Ростис-
лава и складывает всю вину на бояр: князь, говорит он, не имел на сердце
никакого злого умысла; все это сделали злые  люди,  не  хотевшие  видеть
добра между братьею. Когда Олег приехал назад в Чернигов, то  не  сказал
ничего отцу, но втайне сердился на него и стал проситься в  Курск;  Свя-
тослав, ничего не зная, отпустил его туда;  на  дороге  Олега  встретили
послы Давыдовича с дружелюбными речами, с приглашением вступить в союз с
их князем, с известием, что двоюродные братья его, Святослав  и  Ярослав
Всеволодовичи, уже приступили к этому союзу. Олег объявил обо всем  этом
своим боярам, и те отвечали: "Князь, разве это хорошо, что хотели  схва-
тить тебя в Киеве, а Чернигов отдают под отцом твоим; после этого вы оба
правы в крестном целовании к ним". Олег послушался и вступил  в  союз  с
Изяславом без отцовского совета. Когда старик Святослав узнал, что  пле-
мянники Всеволодовичи и родной сын его Олег соединились с Изяславом,  то
с большим горем рассказал об этом боярам  своим,  но  те  отвечали  ему:
"Удивительно нам, князь, что жалуешься на племянников и на Олега, а жиз-
ни своей не бережешь; уж это не ложь, что Роман Ростиславич из Смоленска
посылал попа своего сказать Изяславу: отдает тебе батюшка Чернигов, живи
со мною в мире; а потом сам Ростислав хотел схватить сына твоего в  Кие-
ве; ты, князь, волость свою погубил, держась за Ростислава,  а  он  тебе
очень лениво помогает". Таким образом, Святослав по неволе  отведен  был
от Ростиславовой любви к Изяславу, говорит летописец.  Давыдович  спешил
пользоваться выгодным оборотом дел, собрал большие толпы половцев,  сое-
динился со Всеволодовичами северскими, с родным племянником Владимирови-
чем, с Олегом Святославичем; но отец последнего, несмотря ни на что,  не
пошел вместе с Изяславом, остался в Чернигове. Давыдовичу хотелось  под-
нять на Ростислава и зятя своего, Глеба Юрьевича, княжившего  в  Переяс-
лавле; но тот не поехал с ним, вследствие чего союзники подошли к  Пере-
яславлю, простояли под ним две недели и ничего не сделали. Этим временем
воспользовался Ростислав, собрал большое войско, выступил к Днепру и на-
ходился в Триполе, когда Изяслав, узнавши о его приближении, обратился в
бегство и все половцы его ушли в степь; вероятно, бегство половцев,  ко-
торые не любили сражаться с многочисленными войсками, и заставило  Давы-
довича бежать пред Ростиславом. Но как скоро последний, возвратясь в Ки-
ев, распустил войско, то Изяслав опять собрал союзных себе князей и  по-
ловцев, перешел замерзший Днепр за Вышгородом и явился у Киева. Здесь  с
Ростиславом был только один двоюродный брат его Владимир Андреевич; пос-
ле кровопролитной схватки, которая показалась летописцу вторым  пришест-
вием, Изяслав начал одолевать, и половцы пробивались уже сквозь частокол
в город, когда дружина Ростислава сказала своему князю: "Князь!  Братьев
твоих еще нет, нет  ни  берендеев,  ни  торков,  а  у  неприятелей  сила
большая; ступай лучше в Белгород и там поджидай помощи". Ростислав  пос-
лушался, поехал в Белгород с полками и с княгинею, и в тот же день  при-
шел к нему племянник Ярослав Изяславич луцкий с братом Ярополком, а Вла-
димир Андреевич отправился в Торческ за торками и берендеями.  Давыдович
вошел в третий раз в свой любимый Киев, простил всех граждан, попавшихся
в плен, и пошел немедленно осаждать Белгород Ростиславов;  но  Святослав
черниговский опять прислал ему сказать, чтоб мирился: "Если  даже  и  не
помирятся с тобою, во всяком случае ступай за  Днепр;  когда  будешь  за
Днепром, то вся твоя правда будет". Изяслав велел отвечать ему:  "Братья
мои. возвратившись за Днепр, пойдут в свои волости; а мне  куда  возвра-
щаться? К половцам нельзя мне идти, а у Выря не хочу помирать с  голоду;
лучше мне здесь умереть". Четыре недели  понапрасну  простоял  он  около
белгородского кремля; а между тем Мстислав Изяславич из Владимира шел на
выручку к дяде с галицкою помощию; с другой стороны шел Рюрик  Ростисла-
вич с Владимиром Андреевичем и Васильком Юрьичем из Торческа, ведя с со-
бою толпы пограничных варваров - берендеев, коуев, торков, печенегов;  у
Котельницы соединились они с Мстиславом и пошли вместе к  Белгороду.  На
дороге черные клобуки стали проситься у  Мстислава  ехать  наперед:  "Мы
посмотрим, князь, говорили они, велика ли рать?" Мстислав отпустил их, а
между тем дикие половцы Изяславовы с своей  стороны  также  подстерегали
неприятельское войско и, прискакавши к Изяславу, сказали ему,  что  идет
рать огромная. Давыдович испугался и, не видавши сам  Мстиславовых  пол-
ков, побежал от Белгорода; осажденные князья вышли тогда  из  города  и,
дождавшись своих избавителей, погнались вместе за  Черниговскими;  торки
нагнали их, стали бить и брать в плен; один из торков, Воибор Негечевич,
нагнал самого Изяслава и ударил его по голове саблею; другой торчин про-
колол его в стегно и повалил с лошади; при последнем издыхании уже нашел
его Мстислав и отправил в киевский Семеновский монастырь, где он и умер;
тело его отослали в Чернигов (1160 - 1161 гг.).
   В другой раз  Ростислав  получил  Киев  благодаря  племяннику  своему
Мстиславу, и это уже самое обстоятельство  могло  вести  к  ссоре  между
князьями: Мстислав мог считать себя вправе предъявлять большие  требова-
ния за свои услуги, тем более что он, подобно отцу,  держась  пословицы:
нейдет место к голове, а голова к месту, не отличался сыновнею покорнос-
тию перед дядьями; мы видели, как прежде поступил он с Ростиславом, ког-
да тот вздумал было ему в ущерб мириться с Давыдовичем. Ростислав с сво-
ей стороны не хотел походить на дядю своего Вячеслава; мы видели, что он
пошел в Киев на условии быть настоящим старшим в роде. Вот почему неуди-
вительно нам читать в летописи, что скоро  после  вторичного  вступления
Ростислава в Киев, Мстислав выехал из этого города всердцах  на  дядю  и
что между ними были крупные речи. В то же время один из сыновей  Ростис-
лавовых, Давыд, без отцовского, впрочем,  приказа  поехал  в  Торческ  и
схватил там посадника Мстиславова, которого привел в Киев: было  необхо-
димо занять Торческ, для того чтоб отрезать Мстиславу сообщение с черны-
ми клобуками; в Белгород Ростислав отправил другого сына своего - Мстис-
лава. Волынскому князю трудно было одному бороться  с  дядею;  он  хотел
приобресть союзников, но придумал для этого странное средство: с войском
двинулся к Пересопнице, приказывая  Владимиру  Андреевичу  отступить  от
Ростислава; Владимир не послушался, и  Мстислав  принужден  был  возвра-
титься назад; а между тем Ростислав помирился с Ольговичами - и дядею  и
племянниками, помирился и с Юрием Ярославичем, которому благодаря вражде
и слабости Мономаховичей удалось утвердиться в Турове.
   Оставался еще один безземельный князь, младший брат Ростислава,  Вла-
димир Мстиславич; мы видели, что он был прогнан  из  Волыни  племянником
Мстиславом, потом находился в войске Изяслава Давыдовича и вместе с пос-
ледним бежал от Белгорода за Днепр; что случилось с ним после того,  не-
известно; но под 1162 годом летописец говорит о походе князей  -  Рюрика
Ростиславича, Святополка, сына Юрия туровского, обоих Всеволодовичей се-
верских - Святослава и  Ярослава,  Святослава  Владимировича  вщижского,
Олега Святославича и полоцких князей к Слуцку на Владимира  Мстиславича;
когда и как последний овладел этим городом, неизвестно. Видя, что нельзя
противиться  такому  большому  войску,  Владимир  отдал  город   союзным
князьям, а сам отправился к брату Ростиславу в Киев: тот дал ему Триполь
с четырьмя городами. Наконец, в следующем 1163 году  Ростислав  заключил
мир и с племянником своим Мстиславом; вероятно, последний, видя, что все
остальные князья в дружбе с дядею, стал посговорчивее; Ростислав возвра-
тил ему Торческ и Белгород, а за Триполь дал Канев.
   Но в то время, как все успокоилось на западной стороне Днепра, встала
смута на восточной по случаю смерти Святослава Ольговича,  последовавшей
в 1164 году. Чернигов по всем правам принадлежал после  него  племяннику
от старшего брата, Святославу Всеволодовичу, но вдова Ольговича по  сог-
ласию с епископом Антонием и лучшими боярами мужа своего три  дня  таила
смерть последнего, чтоб иметь время послать за сыном своим Олегом и  пе-
редать ему Чернигов; Олегу велели сказать: "Ступай, князь, поскорее, по-
тому что Всеволодович неладно жил с отцом твоим и с тобою,  не  замыслил
бы какого лиха?" Олег успел приехать прежде Святослава, который узнал  о
дядиной смерти от епископа Антония; мы видели, что этот  Антоний  был  в
заговоре с княгинею и даже целовал спасителев образ с клятвою, что нико-
му не откроет о княжеской смерти, причем еще тысяцкий Юрий  сказал:  "Не
годилось бы нам давать епископу целовать спасов  образ,  потому  что  он
святитель, а подозревать его было нам нельзя, потому что он любил  своих
князей", и епископ отвечал на это: "Бог и его матерь мне свидетели,  что
сам не пошлю к Всеволодовичу никаким образом, да и вам, дети,  запрещаю,
чтоб не погинуть нам душою и не быть предателями, как Иуда". Так говорил
он на словах, а в сердце затаил обман, потому что был родом  грек,  при-
бавляет летописец, первый целовал он  спасов  образ,  первый  и  нарушил
клятву, послал к Всеволодовичу грамоту,  в  которой  писал:  "Дядя  твой
умер; послали за Олегом; дружина по  городам  далеко;  княгиня  сидит  с
детьми без памяти, а именья у нее множество; ступай поскорее,  Олег  еще
не приехал, так ты урядишься с ним на всей своей воле". Святослав, проч-
тя грамоту, немедленно отправил сына в Гомель, по другим городам  послал
посадников, а сам сбирался ехать в Чернигов, но, услыхав, что Олег  пре-
дупредил его, стал пересылаться с ним, улаживаясь насчет волостей;  Олег
уступил ему Чернигов, а себе взял Новгород-Северский; Всеволодович цело-
вал также крест. что наделит из своих волостей братьев Олеговых, Игоря и
Всеволода, но не исполнил клятвы. Олег, как видно, на первый  раз  смол-
чал, но скоро представился новый случай к ссоре: в 1167 году умер  князь
вщижский Святослав Владимирович, представитель старшей линии в Святосла-
вовом роде, имевший поэтому более Ольговичей права на Чернигов, но,  как
видно, не хотевший вступать в спор по болезни или по каким-нибудь другим
причинам. Выморочную волость должны были поделить между собою  остальные
родичи, но Святослав не дал ничего Олегу, отдал лучшую  волость  родному
брату своему Ярославу, а во Вщиже посадил сына. Тогда  Ростислав  киевс-
кий, видя, что Святослав обижает Олега, вступился за последнего, тем бо-
лее что за ним была его дочь, и несколько раз посылал уговаривать Всево-
лодовича, чтоб наделил Олега как следует; а между тем стародубцы,  недо-
вольные почему-то Всеволодовичем, послали также звать к себе Олега,  тот
было поехал, но был предупрежден Ярославом Всеволодовичем,  и  гражданам
нельзя было исполнить своего намерения; тогда Олег всердцах  на  неудачу
побрал в плен множество сельских жителей около Стародуба. Святослав  хо-
тел отмстить ему тем, что послал брата Ярослава с половцами  к  Новгоро-
ду-Северскому, но это войско, не дошедши 15 верст от  города,  возврати-
лось назад. Олег не мог сам  продолжать  военные  действия,  потому  что
сильно занемог, и потому легко согласился на предложение Ростислава  по-
мириться с черниговским князем, взявши у последнего четыре города.
   Таким образом, Ростиславу удалось умирить всех князей и на  восточной
и на западной стороне Днепра; оставалось урядить дела на севере. В  1168
году он отправился туда, заехавши наперед к зятю своему, Олегу северско-
му; смольняне, лучшие люди, начали встречать его еще  за  300  верст  от
своего города, потом встретили его внуки, за ними - сын Роман,  епископ,
тысяцкий и мало не весь город вышел к нему навстречу: так все  обрадова-
лись его приходу и множество даров надавали ему. Из Смоленска  Ростислав
отправился в Торопец, откуда послал в Новгород к сыну Святославову, чтоб
приезжал с лучшими гражданами к нему в Великие Луки, потому что  болезнь
не позволяла ему ехать дальше. Урядившись с новгородцами,  взявши  много
даров у них и у сына, он возвратился в Смоленск совсем  больной;  сестра
Рогнеда начала просить его, чтоб остался в Смоленске и лег в построенной
им церкви, но Ростислав отвечал: "Не могу здесь лечь, везите меня в  Ки-
ев; если бог пошлет по душу на дороге, то положите меня в отцовском бла-
гословении у св. Феодора, а если, бог даст, выздоровлю, то постригусь  в
Печерском монастыре". Перед смертию он говорил духовнику своему, священ-
нику Семену: "Отдашь ты ответ богу, что не допустил  меня  до  постриже-
ния". Ростислав постоянно имел эту мысль и часто говорил печерскому игу-
мену Поликарпу: "Тогда мне пришла мысль о  пострижении,  как  получил  я
весть из Чернигова о смерти Святослава Ольговича".  С  тех  пор  он  все
твердил игумену: "Поставь мне келью добрую, боюсь напрасной смерти".  Но
Поликарп отговаривал ему: "Вам бог так велел быть, - говорил  игумен,  -
правду блюсти на этом свете, суд судить праведный и  стоять  в  крестном
целовании". Ростислав отвечал на это: "Отец! Княжение  и  мир  не  могут
быть без греха, а я уже немало пожил на этом свете, так хотелось бы  по-
ревновать святым". Поликарп не хотел больше противиться и отвечал: "Если
уже ты так сильно этого хочешь, князь, то да будет воля божия".  Ростис-
лав сказал на это: "Подожду еще немного, есть у  меня  кое-какие  дела".
Теперь все дела были устроены, и больной Ростислав спешил в Киев с  тем,
чтобы лечь там или постричься, как на  дороге  из  Смоленска,  будучи  в
сестрином селе Зарубе, почувствовал приближение смерти и послал  за  ду-
ховником; сам прочел отходную и умер в  полной  памяти,  отирая  платком
слезы. И этот Мстиславич представляет также замечательное явление  между
древними князьями нашими: далеко уступая старшему брату своему  Изяславу
в деятельности, отваге и распорядительности ратной, Ростислав  отличался
охранительным характером: постоянно почтительный  пред  старшим  братом,
покорный его воле, он был почтителен и перед дядьми,  с  неудовольствием
смотрел на борьбу с ними старшего брата, уговаривал его уступить  им;  и
когда самому пришла очередь быть старшим в роде, то потребовал от  млад-
ших такого же повиновения, какое сам оказывал  своим  старшим.  Принявши
старшинство, он не уступил пылкому племяннику своему Мстиславу в  требо-
ваниях, как по всему видно, неумеренных, но и  его  после,  и  всех  ос-
тальных младших родичей ни в чем не  обидел,  всех  старался  примирить,
всех наделил волостями, так что при конце его жизни повсюду  водворилось
спокойствие (1168 г.).
   По смерти Ростислава старшинство в  роде  принадлежало  прежде  всего
Святославу Всеволодовичу черниговскому по старшинству племени, но  Моно-
маховичи не хотели признавать этого старшинства; в  племени  Мономаховом
старшим по линии был последний сын Мстислава Великого, Владимир Мстисла-
вич; но этот князь, как мы видели, был мачешич и, вероятно, моложе свое-
го племянника летами, был изгнан Мстиславом даже из Волыни:  мог  ли  он
надеяться, что последний уступит ему Киев? Наконец, после  Владимира  на
старшинство в роде имел право сын Юрия Долгорукого - Андрей Боголюбский;
но северных князей вообще не любили на юге, и  Андрей  поведением  своим
относительно братьев не мог нисколько  уменьшить  этого  нерасположения.
Вот почему по смерти Ростислава взоры всех обратились на смелого племян-
ника его, князя владимирского на Волыни, который два раза уже  овладевал
Киевом, два раза уступал его родному и старшему дяде, но кроме последне-
го не мог уступить никому другому. Несмотря, однако, на  это,  спорность
прав Мстислава, спорность самой отчинности его (ибо отец  его  умер,  не
будучи собственно старшим в роде), давала родичам его надежду, что Изяс-
лавич щедро наградит их за уступку ему старшинства, даст  им  все,  чего
они сами захотят, но они ошиблись в своем расчете: Мстислав, подобно дя-
де Ростиславу, хотел быть старшим на деле, а не по имени только. Получив
приглашение ехать в Киев от братьи - Владимира Мстиславича, Рюрика и Да-
выда Ростиславичей, также особое приглашение от киевлян и особое от чер-
ных клобуков, Мстислав отправил немедленно в  Киев  племянника  Василька
Ярополчича с своим тиуном. Здесь в Киеве приятели  Мстислава  рассказали
Васильку, что князья Владимир  Мстиславич  и  Андреевич,  также  Ярослав
Изяславич луцкий и Ростиславичи целовали крест, что будут стоять  заодно
и возьмут у Мстислава волости по своей воле: Владимир Мстиславич возьмет
в придачу к Триполю Торческ  со  всем  Поросьем,  Владимир  Андреевич  -
Брест, Ярослав - Владимир. Василько немедленно дал знать  об  этом  дяде
Мстиславу, и тот, передавши весть союзникам своим - Ярославу  галицкому,
Всеволодовичам городенским и князьям польским, выступил с своими полками
и с галицкою помощию к Киеву. Как видно, главою княжеского заговора  был
Владимир Мстиславич, давний враг своего племянника; вот почему,  услыхав
о приближении последнего к Киеву, он бросился бежать с семьею из Триполя
в Вышгород, где и затворился вместе с Ростиславичами. Мстислав между тем
вошел в Киев, урядился с братьями, дружиною и киевлянами и в тот же день
отправился осаждать Вышгород; после крепких схваток между осаждающими  и
осажденными князья начали пересылаться и уладились, наконец, на счет во-
лостей, после чего Мстислав вторично вошел в Киев и сел на столе Яросла-
вовом, на столе отца своего и дедов своих.
   Но легко понять, что князья, особенно старые, обманувшись в своих на-
деждах, затаили горечь в сердце; особенно злобился на племянника  Влади-
мир Мстиславич и тотчас после ряду уже начал затевать новые замыслы про-
тив Мстислава; боярин Давыда Ростиславича, Василь Настасьич, узнавши  об
этих замыслах, объявил об них своему князю, а тот рассказал все Мстисла-
ву. Когда Владимир увидал, что умысел его открылся, то  приехал  в  Киев
оправдываться пред племянником. Почти в одно время съехались они  в  Пе-
черском монастыре; Мстислав вошел в игуменскую келью, а Владимиру  велел
сесть в экономской и послал спросить его: "Брат! Зачем ты приехал? Я  за
тобою не посылал". Владимир велел отвечать: "Брат! Слышал  я,  что  злые
люди наговорили тебе на меня". "Говорил мне брат Давыд", -  велел  отве-
чать на это Мстислав, Послали к Давыду в Вышгород; Давыд прислал  Василя
для улики, приставили к нему тысяцкого и еще другого боярина, и  начался
суд. Через три дня Мстислав опять приехал в Печерский монастырь;  Влади-
мир прислал двоих бояр своих, которые начали спорить с  Василем;  но  за
последнего явился новый свидетель. Дело это, наконец, наскучило Мстисла-
ву, он сказал дяде: "Брат! Ты крест целовал, и еще губы у тебя не обсох-
ли; ведь это отцовское и дедовское утверждение; кто нарушает клятву, то-
му бог будет судья; так теперь, если ты не думал никакого зла и не дума-
ешь, то целуй крест". Владимир отвечал: "С  радостию,  братец,  поцелую;
все это на меня выдумали ложь", - поцеловал крест и поехал в Котельницу.
Но в том же году стал он опять сноситься с черными  клобуками,  получать
их на племянника; и когда последние дали ему слово  действовать  заодно,
то он объявил об этом своим боярам; но дружина отвечала ему: "Ты, князь,
задумал это сам собою: так не едем по тебе, мы ничего не знали".  Влади-
мир рассердился и, взглянув на молодых дружинников, сказал: "Вот у  меня
будут бояре", и поехал к берендеям, с которыми встретился ниже Ростовца.
Но варвары, увидавши, что он приехал один, встретили  его  словами:  "Ты
нам сказал, что все братья с тобою заодно; где  же  Владимир  Андреевич,
где Ярослав и Давыд? Да и дружины-то у тебя нет; ты нас обманул:  так  и
нам лучше в чужую голову, чем в свою", и  начали  пускать  во  Владимира
стрелы, из которых две и попали в него. Владимир сказал тогда:  "Сохрани
бог верить поганому, а я уже погиб и душою и жизнию", и побежал к  Доро-
гобужу, потеряв своих отроков, которых перебили черные клобуки. Но  Вла-
димир Андреевич разорил мост на реке Горыне и не пустил к себе  Мстисла-
вича, который принужден был обратиться к востоку и чрез землю  радимичей
пустился в Суздальскую область к Андрею  Боголюбскому;  и  последний  не
принял его к себе, а послал сказать ему: "Ступай в  Рязань  к  тамошнему
князю, а я тебя наделю". Владимир  послушался  и  отправился  в  Рязань.
Мстислав киевский не хотел после того терпеть, чтоб и  мать  Владимирова
оставалась где-нибудь на Руси, и велел сказать ей: "Ступай  за  Днепр  в
Городок, а оттуда иди, куда хочешь: не могу жить с тобою в одном  месте,
потому что сын твой всегда ловит головы моей,  вечно  нарушает  клятвы".
Она отправилась в Чернигов к Святославу Всеволодовичу.
   Казалось, что с удалением дяди  Владимира  на  дальний  северо-восток
Мстислав должен был успокоиться, но вышло иначе. Мы видели,  что  князья
не могли распорядиться волостями так, как им хотелось при вступлении  на
старший стол Мстислава; это оставило горечь  во  всех  сердцах,  которая
должна была обнаруживаться при всяком удобном случае. После удачного по-
хода на половцев в 1168 году князья рассердились на Мстислава за то, что
он тайком от них отпускал слуг своих  разорять  половецкие  вежи;  скоро
после этого Мстислав снова собрал всю братью в Киеве и  предложил  новый
поход в степи. Речь его полюбилась всем князьям, они выступили в поход и
остановились у Канева. В это время двое из дружины, Бориславичи,  родные
братья Петр и Нестор, начали говорить Давыду Ростиславичу злые  речи  на
Мстислава: последний прогнал их от себя за то, что холопы их покрали его
лошадей из стада и положили на них свои пятна (клейма); так  теперь  Бо-
риславичи хотели отомстить ему клеветою. Давыд поверил им и начал  гово-
рить брату Рюрику: "Брат! Приятели говорят мне, что Мстислав  хочет  нас
схватить". "А за что? За какую вину? - отвечал Рюрик, - давно  ли  он  к
нам крест целовал?" Чтоб уверить больше Ростиславичей, клеветники сказа-
ли им: "Мстислав положил схватить вас у себя за обедом; так если он нач-
нет звать вас на обед, то значит,  что  мы  сказали  правду".  И  точно,
Мстислав, ничего не зная, позвал на обед Рюрика  и  Давыда.  Те  послали
сказать ему в ответ на зов: "Поцелуй крест, что не замыслишь на нас  ни-
какого лиха, так поедем к тебе". Мстислав ужаснулся  и  сказал  дружине:
"Что это значит? Братья велят мне крест целовать, а я не знаю  за  собою
никакой вины!" Дружина отвечала: "Князь! Нелепо велят тебе братья  крест
целовать; это, верно, какие-нибудь злые  люди,  завидуя  твоей  любви  к
братьи, пронесли злое слово. Злой человек хуже беса; и бесу того не  вы-
думать, что злой человек замыслит; а ты прав пред богом и  пред  людьми;
ведь тебе без нас нельзя было ничего замыслить, ни  сделать,  а  мы  все
знаем твою истинную любовь ко всей братье;  пошли  сказать  им,  что  ты
крест целуешь, но чтоб они выдали тех, кто вас ссорит". Давыд не  согла-
сился выдать Бориславичей. "Кто же мне тогда  что-нибудь  скажет  после,
если я этих выдам", - говорил  он.  Несмотря  на  то,  Мстислав  целовал
крест, и Ростиславичи оба поцеловали; однако сердце их не было  право  с
ним, прибавляет летописец. В то же самое время Владимир Андреевич  начал
припрашивать волости у Мстислава; тот понял, что  Владимир  припрашивает
нарочно, чтоб иметь только случай к ссоре, и послал сказать  ему:  "Брат
Владимир! Давно ли ты крест целовал ко мне и волость взял?"  Владимир  в
сердцах уехал в свой Дорогобуж. Этим всеобщим нерасположением южных кня-
зей к Мстиславу воспользовался Андрей Боголюбский, чтоб предъявить права
свои на старшинство и на Киев: он так же не любил  Мстислава,  как  отец
его Юрий не любил отца Мстиславова Изяслава, и точно так же, как  прежде
отец его, начал открытую войну, удостоверившись, что найдет союзников на
юге. Ждали  только  повода;  повод  открылся,  когда  Мстислав  исполнил
просьбу новгородцев и отправил к ним на  княжение  сына  своего  Романа;
тогда все братья стали сноситься друг с другом и утвердились крестом  на
Мстислава, объявивши старшим в роде Андрея Юрьевича. Боголюбский  выслал
сына своего Мстислава и воеводу Бориса Жидиславича с ростовцами,  влади-
мирцами, суздальцами; к этому ополчению присоединилось 11  князей:  Глеб
Юрьевич из Переяславля, Роман из Смоленска, Владимир Андреевич из  Доро-
гобужа, Рюрик Ростиславич из Овруча, братья его - Давыд  и  Мстислав  из
Вышгорода, северские - Олег Святославич с братом Игорем, наконец,  млад-
ший брат Боголюбского, знаменитый впоследствии Всеволод Юрьевич  и  пле-
мянник от старшего брата, Мстислав Ростиславич. Не пошел Святослав  Все-
володович черниговский, не желая, как видно, отнимать Киев у Мстислава в
пользу князя, старшинства которого не мог он признать; не пошел  и  один
из родных братьев Боголюбского - Михаил Юрьевич; его Мстислав отправил с
черными клобуками в Новгород на помощь сыну своему Роману; но  Ростисла-
вичи - Рюрик и Давыд, узнавши, что рать Боголюбского и родного брата  их
Романа уже приближается, послали в погоню за Михаилом и схватили его не-
далеко от Мозыря благодаря измене черных клобуков.
   Знал ли Мстислав о сбиравшейся на него грозе или нет, трудно  решить;
скорее можно предположить, что не знал, иначе не  послал  бы  он  черных
клобуков с Юрьевичем в Новгород. В Вышгороде соединились  все  князья  -
неприятели Мстислава и отсюда пошли и обступили Киев. Мстислав затворил-
ся в городе и крепко бился за него:  любовь  к  сыну  Изяславову  и  еще
больше, быть может, нелюбовь к сыну Юриеву заставила  киевлян  в  первый
раз согласиться выдержать осаду; летописец не говорит,  чтоб  кто-нибудь
из них, как прежде, вышел навстречу к осаждавшим князьям или  все  вечем
говорили Мстиславу: "Ступай, князь, теперь не твое время";  одни  только
черные клобуки по обычаю  начали  предательствовать.  После  трехдневной
осады дружины осаждавших князей успели ворваться в город; тогда  дружина
Мстиславова сказала своему князю: "Что стоишь? Поезжай из города; нам их
не перемочь"; Мстислав послушался и побежал  на  Василев;  отряд  черных
клобуков гнался за ним, стрелял взад, побрал в плен  много  дружины;  но
самому Мстиславу удалось соединиться с  братом  Ярославом  и  пробраться
вместе с ним во Владимир-Волынский. В первый раз Киев был взят вооружен-
ною рукою при всеобщем сопротивлении жителей и в первый раз мать городов
русских должна была подвергнуться участи города, взятого на щит: два дни
победители грабили город, не было никому и  ничему  помилования;  церкви
жгли, жителей - одних били, других вязали, жен разлучали с мужьями и ве-
ли в плен, младенцы рыдали, смотря на матерей своих; богатства неприяте-
ли взяли множество, церкви все были пограблены; половцы  зажгли  было  и
монастырь Печерский, но монахам удалось потушить  пожар;  были  в  Киеве
тогда, говорит летописец, на всех людях стон и тоска, печаль неутешная и
слезы непрестанные.
   Но не старший сын Юрия, во имя которого совершен был  поход,  взят  и
разорен стольный город отцов, не Боголюбский сел в Киеве; сын его Мстис-
лав посадил здесь дядю, Глеба переяславского, который отдал  Переяславль
сыну своему Владимиру; старший в роде князь остался жить  на  севере,  в
далеком Владимире Клязменском, и сын его Мстислав пошел назад к  отцу  с
великою честию и славою, говорит летописец, но в некоторых списках  сто-
ит: с проклятием.
   Из событий в особых княжествах по смерти Юрия Долгорукого мы упомина-
ли, как потомству Изяслава Ярославича удалось утвердиться в Турове;  по-
томство Игоря Ярославича продолжало княжить в Городне. Ярослав  галицкий
освободился, наконец, от опасного соперника своего -  Ивана  Берладника:
под 1161 годом летописец говорит, что  Берладник  умер  в  Солуне;  есть
слух, прибавляет он, что смерть приключилась ему от  отравы.  В  Полоцке
происходили большие смуты. Мы видели, что в 1151 году  полочане  выгнали
князя Рогволода Борисовича и взяли на его  место  Ростислава  Глебовича,
который вошел в сыновние отношения к Святославу Ольговичу. Но, как  вид-
но, Ростислав впоследствии позабыл  о  своих  обязанностях  относительно
черниговского князя, потому что последний принял к себе изгнанника  Рог-
волода и даже в 1158 году дал ему свои  полки  для  отыскания  волостей.
Приехавши в Слуцк, Рогволод начал пересылаться с жителями Друцка; те об-
радовались ему, стали звать к себе: "Приезжай, князь, не мешкай, рады мы
тебе; если придется, станем биться за тебя и с детьми". И в самом  деле,
больше трехсот лодок выехало к нему навстречу, с честью ввели его друча-
не в свой город, а Глеба Ростиславича выгнали, двор и дружину его  разг-
рабили. Когда Глеб пришел к отцу Ростиславу  в  Полоцк  и  когда  узнали
здесь, что Рогволод сидит в Друцке, то сильный мятеж встал между полоча-
нами, потому что многие из них захотели Рогволода, и  с  большим  трудом
мог Ростислав установить людей. Обдаривши их богато и приведя ко кресту,
он пошел со всею братьею на Рогволода к Друцку, но встретил сильный  от-
пор: дручане бились крепко, и много падало людей с обеих  сторон;  тогда
Ростислав, видя, что не возьмет ничего силою,  помирился  с  Рогволодом,
придал ему волостей и возвратился домой. Но дело этим  не  кончилось:  в
том же году полочане сговорились выгнать Ростислава, позабывши что гово-
рили ему при крестном целовании: "Ты наш князь, и дай нам  бог  с  тобою
пожить". Они послали тайком в Друцк сказать Рогволоду Борисовичу: "Князь
наш! Согрешили мы пред богом и пред тобою, что встали на тебя без  вины,
именье твое и дружины твоей все разграбили, а самого, схвативши,  выдали
Глебовичам на великую муку; если ты позабудешь все то, что мы тебе  сде-
лали своим безумием, и поцелуешь к нам крест, то мы твои люди, а ты  наш
князь; Ростислава отдадим тебе в руки, делай с ним, что хочешь".  Рогво-
лод поклялся, что забудет все прошлое; но, как  обыкновенно  водилось  в
городах, у Ростислава между полочанами были также приятели, которые дали
ему знать, что остальные сбираются схватить его. Положено  было  позвать
его обманом на братовщину к святой богородице к старой на Петров день  и
тут его схватить; но Ростислав, предуведомленный, как сказано выше, при-
ятелями, поддел броню под платье, и заговорщики не смели напасть на него
тут, но на другой день опять послали звать его к себе на вече: "Приезжай
к нам, князь! - велели они сказать ему, - нам с тобою нужно  кой  о  чем
переговорить". Ростислав отвечал послам: "Ведь я вчера был у вас: что  ж
вы со мною ни о чем не говорили?" Несмотря, однако, на прежнее  предуве-
домление, он поехал на этот раз в город, (а жил он тогда  на  загородном
дворе в Белчице, в трех верстах от Полоцка, на другом берегу Двины).  Но
не успел Ростислав еще доехать до города, как  встретил  отрока  своего,
который сказал ему: "Не езди, князь! В городе на тебя вече, уже  дружину
твою бьют и тебя хотят схватить". Ростислав возвратился, собрал  дружину
на Белчице и пошел полком в Минск, к брату Володарю, опустошая  Полоцкую
волость, забирая скот и челядь. Рогволод, по зову полочан, приехал  кня-
жить на его место и не хотел оставить Глебовичей в покое: собрал большое
войско из полочан, выпросил у Ростислава смоленского на помощь двух  сы-
новей его, Романа и Рюрика, с  боярином  Внездом,  полками  смоленскими,
новгородскими и псковскими и пошел сперва к  Изяславлю,  где  затворился
Всеволод Глебович; этот Всеволод был прежде большим приятелем  Рогволоду
и потому, понадеявшись на старую дружбу, поехал в стан  к  Борисовичу  и
поклонился ему; Рогволод принял его хорошо, но не отдал назад Изяславля,
который следовал, как отчина, Брячиславу Васильковичу, а дал вместо того
Стрежев; потом Рогволод отправился к Минску, но, простоявши под  городом
10 дней без успеха, заключил с Ростиславом мир и возвратился домой. Гле-
бовичи, уступая на время силе, скоро начали опять действовать против ос-
тальных двоюродных братьев: в 1159 году овладели опять Изяславлем, схва-
тили там двоих Васильковичей, Брячислава и Володаря, и  заключили  их  в
Минске. Это заставило Рогволода опять идти на Минск, и Ростислав  Мстис-
лавич из Киева прислал ему на помощь 600 торков; Рогволод  шесть  недель
стоял около города и заключил мир на всей своей воле, т. е. заставил ос-
вободить Васильковичей; но торки, потерявши лошадей и сами помирая с го-
лоду, возвратились пешком на юг, не  дождавшись  мира.  Потом  летописец
опять упоминает о новом походе Рогволода на Ростислава к Минску и о  но-
вом мире. В 1161 году Рогволод предпринимал новый  поход  на  одного  из
Глебовичей, Володаря, княжившего теперь  в  Городце;  Володарь  не  стал
биться с ним днем, но сделал вылазку ночью и с литвою  нанес  осаждавшим
сильное поражение; Рогволод убежал в Слуцк и, пробыв здесь три дня,  по-
шел в старую свою волость - Друцк, а в Полоцк не посмел  явиться,  погу-
бивши столько тамошней рати под Городцом; полочане посадили на его место
одного из Васильковичей - Всеслава. Из полоцких  волостей  мы  встречаем
упоминовение о Минске, Изяславле, Друцке, Городце как об отдельных  сто-
лах княжеских; мы видели выше, что Ярослав  I  уступил  полоцкому  князю
Брячиславу Витебск; теперь под 1165 годом встречаем известие, что в  Ви-
тебске сел Давыд Ростиславич  смоленский,  отдавши  прежнему  витебскому
князю Роману два смоленских города - Васильев и Красный. Между тем  Гле-
бовичи не могли равнодушно видеть, что Полоцк вышел из их племени  и  от
Борисовича перешел к Васильковичу; в 1167 году Володарь  Глебович  горо-
децкий пошел на Полоцк, Всеслав Василькович вышел к нему  навстречу,  но
Володарь, не давши ему собраться и выстроить  хорошенько  полки,  ударил
внезапно на полочан, многих убил, других побрал руками и заставил  Всес-
лава бежать в Витебск, а сам пошел в Полоцк и уладился с тамошними жите-
лями, целовал с ними крест, как говорит летописец.  Утвердившись  здесь,
Володарь пошел к Витебску на Давыда и Всеслава, стал на берегу  Двины  и
начал биться об реку с неприятелями; Давыд не хотел вступать с ним в ре-
шительное сражение, поджидая брата  своего  Романа  с  смольнянами,  как
вдруг в одну ночь ударил страшный гром, ужас напал на все войско  полоц-
кое, и дружина стала говорить Володарю: "Чего стоишь,  князь,  не  едешь
прочь? Роман переправляется через реку, а с другой  стороны  ударит  Да-
выд". Володарь испугался и побежал от Витебска; на другое утро, узнав  о
бегстве врага, Давыд послал за ним погоню,  которая,  однако,  не  могла
настичь самого князя, а переловила только многих ратников его, заблудив-
шихся в лесу; Всеслав, впрочем, отправился по следам Володаревым  к  По-
лоцку и опять успел занять этот город.
   Мы видели, что в Новгороде наряд был установлен Ростиславом,  который
в 1158 году посадил здесь сына своего Святослава, а в Торжке другого сы-
на - Давыда. Скоро сам Ростислав был позван племянником на  стол  киевс-
кий, и следовало ожидать, что это обстоятельство упрочит тишину в Новго-
роде; но вышло противное. Андрей Боголюбский,  вступившись  за  Изяслава
Давыдовича, вошедши с ним в родственную связь, захотел нанести Ростисла-
ву чувствительный удар на севере и послал сказать новгородцам: "Будь вам
ведомо: хочу искать Новгорода и добром и лихом". Услыхав грозное  слово,
новгородцы не знали, что делать; начались волнения и частые веча. Не же-
лая оскорбить киевского князя, они начали сперва действовать полумерами,
надеясь, что Святослав догадается и сам выедет от  них.  Так  они  стали
просить его, чтоб вывел брата Давыда из Торжка,  потому  что  содержание
двух князей тяжко для их области. Святослав исполнил их  требование,  не
рассердился и не оставил города. Тогда надобно было приступить  к  мерам
решительным; не должно забывать также, что в Новгороде существовала сто-
рона,  противная  Мстиславичам  и  которая  должна  была  теперь  сильно
действовать при этих благоприятных для  нее  обстоятельствах.  Святослав
сидел в Городище у св. благовещения, как вдруг пригнал к нему вестник  и
сказал: "Князь! Большое зло делается в городе,  хотят  тебя  люди  схва-
тить". Святослав отвечал: "А какое я им зло сделал? Разве они не целова-
ли крест отцу моему, что будут держать меня князем пока я жив, да  вчера
и мне самому все целовали образ богородицы?" Не  успел  он  еще  сказать
этого, как толпа народа нахлынула, схватили его, заперли в избе, княгиню
послали в монастырь, дружину поковали, именье разграбили; потом отправи-
ли Святослава в Ладогу, приставивши к нему крепкую стражу. Когда Ростис-
лав в Киеве узнал, что сына его схватили в Новгороде, то велел  перехва-
тать всех новгородцев и пометать их в пересеченское  подземелье,  где  в
одну ночь померло их четырнадцать человек; узнавши  об  этом  несчастии,
Ростислав стал сильно тужить и велел остальных выпустить из подземелья и
развести по разным городам. Между тем новгородцы послали к  Андрею  про-
сить у него сына к себе на княжение; он не дал им сына, давал брата сво-
его Мстислава, а новгородцы не хотели Мстислава, потому что он уже преж-
де у них княжил; наконец, уладились так, что в Новгород поехал  Мстислав
Ростиславич, племянник Андреев от старшего брата; а  Святославу  удалось
бежать из Ладоги в Полоцк, откуда Рогволод Борисович проводил его к род-
ным в Смоленск. Смена князя, как обыкновенно бывало, повлекла смену  по-
садника: вместо Якуна Мирославича выбран был Нежата. Но это не  положило
конца новгородским смутам: скоро Андрей урядился с  Ростиславом;  князья
уговорились, чтоб Новгород опять перешел к сыну киевского князя  -  Свя-
тославу. Мы видели, что новгородцы не любили брать князей, которые преж-
де были у них, по очень естественной причине: такой князь не мог устано-
вить наряда, доброхотствуя своим прежним  приятелям,  преследуя  врагов,
усилиями которых был изгнан. Но что они могли сделать теперь против сог-
ласной воли двух сильнейших князей на Руси? Они принуждены были  принять
Святослава на всей воле его. Это выражение в первый раз упомянуто  здесь
летописцем: если Святослав был принят на всей воле  его,  то  мы  должны
прямо заключить, что предшественники его были принимаемы  на  всей  воле
новгородской, т. е. что прежде Святослава начали заключаться между  Нов-
городом и князьями условия, изложение которых  мы  видим  в  последующих
грамотах. Иначе и быть не могло в смутное время, последовавшее за  смер-
тию Мстислава Владимировича; вторичное  принятие  Всеволода  Мстиславича
после бегства его из Переяславля можно считать временем, когда  возникли
первые условия, первый ряд новгородцев с князем; вторичное принятие Свя-
тослава, когда он дан был новгородцам против воли их силою  двух  соеди-
ненных князей, нарушало установившийся было обычай; это лишение приобре-
тенных льгот произвело сильную ненависть новгородцев к Святославу, кото-
рая видна будет из последующих событий. Первым следствием перемены князя
была смена  посадника:  Нежата  был  избран  после  изгнания  Святослава
вследствие торжества неприязненной  последнему  стороны;  теперь,  после
вторичного принятия Святослава, Нежата был свергнут, и должность его от-
дана Захарии. Но, как надобно было ожидать, силою  посаженный  князь  не
мог сидеть спокойно в Новгороде. Мы видели, что Ростислав  киевский  при
конце жизни своей должен был от правиться на север для установления спо-
койствия в Новгороде: он знал, что новгородцы дурно живут с его сыном  В
Великих Луках имел Ростислав свидание с лучшими новгородцами  и  взял  с
них клятву не искать другого князя, кроме сына  его  Святослава,  только
смертью разлучиться с ним. Но в самый год смерти Ростислава  недовольные
уже начали собирать тайные веча по домам на сына его. Приятели последне-
го приехали к нему на городище и сказали: "Князь Народ сбирается на веча
по ночам, хотят тебя схватить; промышляй о себе". Святослав  объявил  об
этом дружине; та отвечала: "Только что  теперь  целовали  все  они  тебе
крест после отцовской смерти; но что же с ними делать?  Кому  из  князей
были они верны? Станем промышлять о себе, не то  начнут  об  нас  другие
промышлять". Святослав выехал из города, засел в Великих Луках и  послал
оттуда сказать новгородцам, что не хочет у них княжить. Те в ответ поце-
ловали образ богородицы с клятвою не хотеть Святослава и пошли прогонять
его из Лук; Святослав выехал в Торопец, оттуда отправился  на  Волгу  и,
получив помощь от Андрея суздальского, пожег Новый Торг; братья его, Ро-
ман и Мстислав, пожгли Луки, из лучан - одни заперлись в крепости,  дру-
гие ушли во Псков; собрался на Новгород Андрей суздальский с смольнянами
и полочанами, пути все заняли, послов перехватали, не  дали  им  послать
вести в Киев, к тамошнему князю Мстиславу Изяславичу,  чтоб  отпустил  к
ним сына; Андрей с Ростиславичами хотели силою поместить опять Святосла-
ва в Новгороде: "Нет вам другого князя, кроме  Святослава",  -  говорили
они. Это известие летописца показывает нам, что новгородцы входили в пе-
реговоры с Андреем и просили себе князя от его руки, только не Святосла-
ва. Но упорство Андрея пуще ожесточило новгородцев: они убили  приятелей
Святославовых: Захарию посадника, Неревина, знатного  боярина,  которого
мы уже видели раз воеводою, Нездубирича, обвинивши всех троих в перевете
к Святославу; наконец, отыскали путь на юг чрез владения  полоцких  кня-
зей, Глебовичей, враждебных Ростиславичам  смоленским  по  вышеописанным
отношениям, и Данислав Лазутинич с дружиною отправился в Киев к Мстисла-
ву за сыном его, а другой воевода Якун (вероятно, Мирославич, старый по-
садник) отправился навстречу к Святославу, шедшему к  Русе  с  братьями,
смольнянами и полочанами. Неприятели не дошли до Русы, возвратились  на-
зад, ничего не сделавши, а новгородцы выбрали Якуна в посадники и  стали
с ним дожидаться прихода Романа Мстиславича с юга.  В  1168  году  Роман
пришел, и рады были новгородцы своему хотению, говорит их летописец. По-
лучив желанного князя, новгородцы пошли с ним мстить за свои обиды: пош-
ли сперва с псковичами к Полоцку, опустошили всю волость и возвратились,
не дойдя тридцати верст до города; потом Роман ходил на  Смоленскую  во-
лость, к Торопцу, пожег домы, взял множество пленников.  Но  мы  видели,
как посылка Романа в Новгород ускорила грозу, сбиравшуюся над отцом  его
Мстиславом, как заставила раздраженных Ростиславичей тесно соединиться с
Андреем, чтоб отмстить киевскому князю, вытеснявшему их с сыном из  Нов-
города; изгнание отца из Киева не могло предвещать сыну долгого княжения
в Новгороде.
   При сильных внутренних волнениях, происходивших во  время  вторичного
княжения Святослава Ростиславича, новгородцы должны были  выдержать  до-
вольно значительную внешнюю борьбу с шведами. Со времен Рюрика шведы  не
беспокоили русских владений, и было замечено,  что  такою  безопасностью
северо-западные русские волости были обязаны внутренним волнениям,  про-
исходившим в Швеции вследствие принятия христианства, которое  повело  к
разложению древних языческих форм жизни. Тесть Ярослава I,  король  Олоф
(Schoosskonig), принявши  христианство,  не  мог  более  называться  уп-
сальским королем, потому что это название означало верховного жреца; та-
ким образом он потерял свое значение в верхней  Швеции,  жители  которой
большею частию были язычники. По прекращении  рода  упсальских  королей,
происходивших от знаменитого Сигурда Ринга, избран был королем Стенкиль,
сын известного нам ярла Рагнвальда, ревностный христианин; его  избрание
показывало уже господство христианской стороны; несмотря  на  то,  когда
христианские проповедники убеждали его разорить языческий храм в Упсале,
то он отвечал им, что следствием такого поступка будет их смерть, а  его
изгнание. По смерти Стенкиля, последовавшей в 1066 году, в Швеции встала
сильная усобица: два короля, оба носившие одно имя - Ериха,  стали  спо-
рить о престоле, и оба пали в этой войне  вместе  со  всеми  знатнейшими
шведами; язычество опять так усилилось во время  усобицы,  что  ни  один
епископ не хотел ехать в Швецию, боясь преследований.  Борьба  продолжа-
лась до половины XII века (1150 г.), т. е. до вступления на престол Ери-
ха Святого, который дал окончательное торжество христианству. Но усобицы
между разными претендентами на престол продолжались: Ерих Святой лишился
жизни в битве с датским принцем Магнусом,  который  имел  притязания  на
шведский престол по родству с домом Стенкиля; Магнус через год был также
убит, и ему наследовал готский король Карл Сверкерсон,  первый,  который
носит название короля шведов и готов; он оставил по себе  память  короля
мудрого и благонамеренного, при нем не было усобиц, вследствие чего шве-
ды получили возможность к наступательному движению на соседей; под  1164
годом летописец новгородский говорит, что они пришли под Ладогу; ладожа-
не пожгли свои хоромы, затворились в кремле с посадником Нежатою и  пос-
лали звать князя Святослава с новгородцами на помощь. Шведы приступили к
крепости, но были отражены с большим уроном и отступили к реке  Воронай,
а на пятый день пришел князь Святослав с новгородцами и посадником Заха-
риею, ударил на шведов и разбил их: из 55 шнек шведы потеряли  43;  мало
их спаслось бегством, да и то раненые.
   В том самом году, как новгородцы так счастливо  отбились  от  шведов,
Андрей Боголюбский с сыном Изяславом, братом Ярославом и муромским  кня-
зем Юрием удачно воевал с камскими болгарами, перебил у них много  наро-
ду, взял знамена, едва с малою дружиною успел убежать князь болгарский в
Великий город; после этой победы Андрей взял  славный  город  болгарский
Бряхимов и пожег три другие города. На юго-востоке по-прежнему продолжа-
лась борьба с половцами. В начале княжения Ростислава они понесли  пора-
жение от волынских князей и галичан; неудачно кончилось в 1162 году  на-
падение их под Юрьевым на черных клобуков, у которых сначала побрали они
много веж, но потом черные клобуки собрались все и побили их на  берегах
Роси, отняли весь полон и самих взяли больше 500 человек  с  несколькими
княжичами. Несмотря на то, в следующем году Ростислав  почел  за  нужное
заключить с ними мир и женить сына своего Рюрика на дочери хана  Белука.
Общего продолжительного мира не могло быть с этими варварами,  разделяв-
шимися на многие орды под начальством независимых  ханов:  в  1165  году
племянник Ростислава Василько Ярополкович побил половцев на  реке  Роси,
много взял пленников, которых дал на выкуп за дорогую цену; дружина  его
обогатилась оружием и конями. В следующем году половцы потерпели пораже-
ние в черниговских пределах от Олега Святославича; но другим половцам  в
то же время за Переяславлем удалось разбить Шварна, перебить его  дружи-
ну; Шварн должен был заплатить за себя большой окуп. Одни известия гово-
рят, что этот Шварн был воевода князя Глеба  переяславского,  другие,  -
что богатырь. После этого в лютую зиму Ольговичи -  Олег  Святославич  и
двоюродный брат его Ярослав Всеволодович ходили удачно на половцев, взя-
ли их вежи. Но варвары были опасны не одними только прямыми опустошения-
ми своими; они вредили торговле Руси с  греками,  которая  была  главною
причиною благосостояния Киева, обогащения казны великокняжеской. Мы зна-
ем из свидетельства Константина Багрянородного, как опасно было в стари-
ну плавание русских в низовьях Днепра, в степи, где ждали их обыкновенно
толпы печенегов; эти затруднения не прекратились и теперь, когда в  сте-
пях приднепровских господствовали кочевые варвары с новым только именем;
торговые лодки не могли безопасно плавать вниз и вверх по Днепру; в 1166
году половцы засели в порогах и начали грабить гречников, т.  е.  купцов
греческих, или вообще купцов, производящих торговлю с Грециею; Ростислав
послал боярина своего, Владислава Ляха, с войском, под прикрытием  кото-
рого гречники безопасно прошли пороги и поднялись до  Киева.  Как  важна
была греческая торговля для русских князей и как  важна  была  опасность
для этой торговли от половцев, доказывает известие  летописца  под  1166
годом; Ростислав послал к братьям и сыновьям своим с приказом собираться
им у себя со всеми своими полками, и пришли: Мстислав Изяславич из  Вла-
димира с братьями - Ярославом из Луцка и Ярополком из  Бужска,  Владимир
Андреевич, Владимир Мстиславич, Глеб  Юрьевич,  Глеб  городенский,  Иван
Юрьевич туровский, сыновья Ростислава - Рюрик, Давыд и Мстислав,  галиц-
кая помощь, и все стояли у Канева долгое время, дожидаясь  до  тех  пор,
пока поднялись торговые суда, тогда все князья разошлись по  домам.  При
наследнике Ростислава, Мстиславе, походы на половцев с тою же целию про-
должались: в 1167 году вложил бог в  сердце  Мстиславу  мысль  добрую  о
Русской земле, говорит летописец, созвал он братью свою и начал им гово-
рить: "Братья! Пожалейте о Русской земле, о своей отчине и дедине:  еже-
годно половцы уводят христиан в свои вежи, клянутся  нам  не  воевать  и
вечно нарушают клятву, а теперь уже у нас все  торговые  пути  отнимают,
хорошо было бы нам, братья, возложивши надежду на помощь божию и на  мо-
литву святой богородице, поискать отцов и дедов своих пути и своей  чес-
ти". Речь Мстислава была угодна богу, всей братьи и мужам их; князья от-
вечали: "Помоги тебе бог, брат, за такую добрую мысль; а нам дай бог  за
христиан и за всю Русскую землю головы свои сложить и к  мученикам  быть
причтенным". Мстислав послал и за черниговскими князьями,  и  всем  была
угодна его дума; собрались в Киев с полками: два Ростиславича - Рюрик  и
Давыд, четверо черниговских - Всеволодовичи - Святослав и Ярослав,  Свя-
тославичи - Олег и Всеволод, Изяславичи волынские - Ярослав  и  Ярополк,
Мстислав Всеволодкович городенский, Святополк Юрьевич туровский, Юрьеви-
чи - Глеб переяславский с братом Михаилом. Уже девять дней шли князья из
Киева по каневской дороге, как один из их войска дал  знать  половцам  о
приближении русских полков, и варвары побежали, бросивши своих жен и де-
тей; князья русские погнались за ними налегке, оставивши за собою у обо-
за Ярослава Всеволодовича; по рекам Углу и Снопороду захвачены были  ве-
жи, у Черного леса настигли самих половцев, притиснули к лесу, много пе-
ребили, еще больше взяли в плен; все русские воины обогатились  добычею,
колодниками, женами и детьми,  рабами,  скотом,  лошадьми;  отполоненных
христиан отпустили всех на свободу, причем из русских полков было только
двое убитых и один взят в плен. Мстислав,  впрочем,  не  думал  успокаи-
ваться после такой удачи; скоро он созвал опять князей и  стал  говорить
им: "Мы, братья, половцам много зла наделали, вежи их побрали,  детей  и
стада захватили, так они будут мстить над нашими гречниками и заложника-
ми; надобно нам будет выйти навстречу к  гречникам".  Братье  полюбилась
эта речь, они все отвечали: "Пойдем, ведь это будет  выгодно  и  нам,  и
всей Русской земле". По-прежнему, как при Ростиславе,  князья  дошли  до
Канева и здесь дожидались гречников. Не одни только половцы мешали  гре-
ческой торговле: в 1159 году берладники овладели Олешьем; великий  князь
Ростислав отправил на них Днепром двух воевод, которые настигли  разбой-
ников, перебили их и отняли награбленное.
   Из дружины княжеской в описанное время упоминаются следующие имена: в
Киеве при Изяславе Давыдовиче был Глеб Ракошич, которого князь посылал к
двоюродному брату своему Святославу черниговскому; после, при  Изяславе,
во время борьбы его с Ростиславом, видим Шварна, быть может, того  само-
го, который был воеводою при Изяславе Мстиславиче, двоих братьев Миляти-
чей - Степана и Якуна и Нажира Переяславича; все они  были  захвачены  в
плен в той битве, где погиб Изяслав; потом  при  Ростиславе  упоминаются
Юрий Нестерович и Якун, ходившие на берладников, которые взяли Олешье, и
Жирослав Нажирович, ходивший с торками из Киева на помощь Рогволоду  по-
лоцкому; Гюрата Семкович, посланный Ростиславом в Константинополь к  им-
ператору по делам церковным; Владислав Вратиславич Лях, посыланный  Рос-
тиславом для охраны гречников от половцев; по некоторым  известиям,  ты-
сяцким в Киеве при Ростиславе был Жирослав Андреевич; близкими людьми  к
этому князю были также покладник, или спальник, его  Иванко  Фролович  и
Борис Захарьич. Из дружины Мстислава Изяславича, когда еще он  сидел  на
Волыни, упоминаются Жирослав Васильевич, которого он отправлял послом  к
Изяславу Давыдовичу по делу Берладника; потом,  во  время  войны  его  с
Изяславом, Кузьма Сновидич и Олбырь  Шерошевич  (происхождение  которого
явно нерусское); посадником его в Торческе был Вышко,  которого  схватил
Давыд Ростиславич; Владислав Вратиславич Лях, которого Мстислав  посылал
пред собою в Киев, позванный туда братьями и гражданами;  но  мы  видели
этого Владислава боярином и воеводою Ростислава в Киеве;  можно  думать,
что немедленно по смерти Ростислава Владислав явился к Мстиславу в  пос-
лах от киевлян с приглашением на стол; наконец, при бегстве Мстислава из
Киева упоминаются дружинники, взятые в плен врагами:  Димитрий  Храбрый,
Алексей Дворский, Сбыслав Жирославич, быть может, сын упомянутого Жирос-
лава Васильевича, Иванко Творимирич, Род или Родион, Из галицких  упоми-
наются известный уже нам прежде Избигнев Ивачевич, отправленный в послах
к Изяславу Давыдовичу; в войне с  последним  воеводою  галицкого  отряда
упоминается Тудор Елцич. Из бояр других юго-западных князей  упоминаются
бояре Владимира Мстиславича трепольского - Рагуйло  Добрынич  и  Михаил,
которые спорили с Василем Настасьичем, обвинявшим их князя во враждебных
замыслах против Мстислава Изяславича; потом эти Рагуйло и Михаил  вместе
с третьим боярином Завидом отъехали от него, когда он без  них  замыслил
опять вражду на киевского князя; обоих первых - Рагуила и Михаила  -  мы
видели прежде: они вместе с своим князем старались защитить Игоря Ольго-
вича от убийц; Рагуил был тогда в сане тысяцкого при Владимире; упомина-
ются луцкий боярин Онофрий и дорогобужский Гаврило Васильевич  в  послах
от князей своих к Изяславу Давыдовичу. Из черниговских  бояр  Святослава
Ольговича упоминается известный нам Жирослав  Иванкович,  старый  боярин
Вячеслава и Юрия; естественно, что по смерти последнего Жирослав отъехал
к Святославу Ольговичу, постоянному и единственному приятелю Юриеву; по-
том упоминается Георгий Иванович,  брат  Шакушанов,  которого  Святослав
отправлял в послах к Давыдовичу в Киев с увещанием не вступаться за Бер-
ладника; по всем вероятностям, он же и был тысяцким в Чернигове во время
смерти Святославовой; у сына  Святославова,  Олега,  упоминается  боярин
Иван Радиславич. Из северских бояр Святослава Всеволодовича  упоминается
Киянин, имя указывает в нем выходца из Киева. Из  переяславских  бояр  в
битве с половцами упоминается Шварн, по некоторым известиям воевода кня-
зя Глеба, по другим - богатырь. Из смоленских бояр Ростислава Мстислави-
ча упоминается Иван Ручечник в послах от своего князя к  южным  князьям,
звавшим Ростислава на стол киевский; потом Внезд,  как  видно,  тысяцкий
смоленский, занимающий место после князя и  епископа;  его  видим  также
вместе с смоленскими князьями в походе на помощь полоцкому князю  Рогво-
лоду против родичей. Из вышегородских бояр Давыда Ростиславича  упомина-
ются Василь Настасьич, тысяцкий вышегородский Радило,  быть  может,  тот
самый, которого мы видели прежде в дружине Изяслава Мстиславича, и Васи-
лий Волкович; потом, как видно, двое братьев  Бориславичей  отъехали  от
Мстислава киевского также к Давыду; имя одного из них, Петр, может  ука-
зывать нам в нем одно лицо с упомянутым прежде боярином Изяславовым Пет-
ром Борисовичем, или Бориславичем. Из суздальских бояр Андрея  Боголюбс-
кого упоминается воевода Борис Жидиславич, участвовавший во взятии  Кие-
ва; взявши в соображение перемену его отчества Жидиславич на Жирославич,
можно предположить, что это был сын известного Жирослава Иванковича. На-
конец, упоминаются имена лиц, неизвестно, к чьей дружине принадлежавших,
например Давыд Борынич, который подтверждал известие  Василя  Настасьича
на счет замыслов Владимира Мстиславича; потом в битве с  половцами  убит
был Константин Васильевич, Ярунов брат,  и  Константин  Хотович  взят  в
плен.

   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   ОТ ВЗЯТИЯ КИЕВА ВОЙСКАМИ БОГОЛЮБСКОГО ДО СМЕРТИ МСТИСЛАВА МСТИСЛАВИЧА
   ТОРОПЕЦКОГО (1169 - 1228)

   Андрей Боголюбский остается на севере: значение этого явления. -  Ха-
рактер Андрея и его поведение на севере. - Владимир-на-Клязьме.  -  Брат
Андрея, Глеб княжит в Киеве. - Война его  с  Мстиславом  Изяславичем.  -
Смерть обоих соперников. - Андрей Боголюбский отдает Киев Роману Ростис-
лавичу смоленскому. - Ссора Ростиславичей с Андреем. - Мстислав  Ростис-
лавич Храбрый. - Неудачный поход рати Андреевой против Ростиславичей.  -
Ярослав Изяславич княжит в Киеве. - Борьба его с Святославом  Всеволодо-
вичем черниговским. - Убиение Андрея Боголюбского и следствия этого  со-
бытия. - Соперничество Ростова и Владимира; соперничество дядей  Юрьеви-
чей и племянников Ростиславичей северных. - Торжество  Михаила  Юрьевича
над племянниками и Владимира над Ростовом.  -  Возобновление  борьбы  по
смерти Михаила. - Торжество Всеволода Юрьевича над племянниками и  окон-
чательное падение Ростова. -  На  юге  усобица  между  Мономаховичами  и
Ольговичами. - Поход Святослава Всеволодовича черниговского на Всеволода
Юрьевича суздальского. - Святослав утверждается в Киеве. - Слабость  ки-
евского князя перед суздальским. - Борьба Ярослава галицкого с  боярами.
- Смерть его. - Усобица между его сыновьями, Владимиром и Олегом. - Боя-
ре изгоняют Владимира и принимают к себе Романа Мстиславича  волынского.
- Венгерский король Бела III вмешивается в эту усобицу и сажает в Галиче
сына своего Андрея. - Гибель Берладникова  сына  Ростислава.  -  Насилия
венгров в Галиче. - Владимир Ярославич с  помощью  поляков  утверждается
здесь. - Смерть Святослава Всеволодовича киевского. - Рюрик  Ростиславич
занимает его место по воле Всеволода суздальского.  -  Последний  ссорит
Рюрика с зятем его, Романом волынским. - Участие Романа в польских  усо-
бицах. - Война Мономаховичей с Ольговичами. - Роман волынский  утвержда-
ется в Галиче по смерти Владимира Ярославича. - Он изгоняет Рюрика  Рос-
тиславича из Киева. - Рюрик опять в Киеве и отдает его  на  разграбление
половцам. - Роман постригает Рюрика в монахи. - Роман гибнет в  битве  с
поляками; его характер. - Малолетние сыновья его, Даниил и Василько, ок-
ружены врагами. - Рюрик снова в Киеве и воюет против Романовичей. - Пос-
ледние должны бежать из Галича. - Галицкие бояре  призывают  к  себе  на
княжение Игоревичей северских. - Бедственная судьба маленьких  Романови-
чей. - Венгры овладевают Галичем и свирепствуют здесь. -  Игоревичи  се-
верские изгоняют венгров, но вооружают против себя бояр, которые  с  по-
мощью венгров возводят на престол Даниила Романовича. -  Новые  волнения
бояр и бегство Даниила. - Боярин Владислав княжит в Галиче. -  Венгры  и
поляки делят между собою Галич. - Продолжение усобицы между  Мономахови-
чами и Ольговичами за Киев; Мономахович в Чернигове. - Усиление Всеволо-
да III Юрьевича на севере. - Отношения его к Рязани, Смоленску и  Новго-
роду Великому. - Деятельность Мстислава Храброго  на  севере.  -  Смерть
его. - Перемены в Новгороде Великом. - Мстислав  Мстиславич  торопецкий,
сын Храброго, избавляет Новгород от Всеволода III. - Предсмертные распо-
ряжения Всеволода III. - Кончина его.  -  Усобица  между  его  сыновьями
Константином и Юрием. - Мстислав торопецкий вмешивается в эту усобицу  и
Липецкою победою дает торжество Константину. - Смерть последнего. - Юрий
опять великим князем во Владимире. - События рязанские и новгородские. -
Деятельность Мстислава торопецкого в Галиче. - Перемены в Киеве,  Черни-
гове и Переяславле. - Дружина. - Немцы в Ливонии. - Смуты в Новгороде  и
Пскове. - Войны новгородцев с ямью. - Их  заволоцкие  походы.  -  Борьба
суздальских князей с болгарами. - Основание Нижнего Новгорода. - Войны с
Литвою, ятвягами и половцами. - Татарское нашествие. - Общий обзор собы-
тий от кончины Ярослава I до кончины Мстислава торопецкого.

   Казалось, что по смерти Ростислава Мстиславича события на Руси примут
точно такой же ход, какой приняли они прежде по смерти Всеволода  Ольго-
вича: старший стол, Киев, занял Мстислав Изяславич вопреки  правам  дяди
своего Андрея суздальского, точно так же, как отец  Мстислава,  Изяслав,
занял Киев вопреки правам отца Андреева, Юрия; как последний  вооружился
за это на племянника и несколько раз изгонял его из Киева, так теперь  и
Андрей вооружается против Мстислава, изгоняет его, берет  старшинство  -
имеем право ожидать продолжения борьбы, которая опять может быть  ведена
с переменным счастием смотря по тому, поддержится ли союз Андрея с один-
надцатью князьями, удовлетворит ли он их желаниям или нет. Но мы обманы-
ваемся совершенно в своих ожиданиях: Андрей не сам привел войска свои  к
Киеву, не пришел в стольный город отцов и дедов и после, отдал его опус-
тошенный младшему брату, а сам остался на севере, в прежнем месте своего
пребывания - во Владимире-на-Клязьме. Этот поступок Андрея был  событием
величайшей важности, событием поворотным, от которого история  принимала
новый ход, с которого начинался на Руси новый порядок вещей. Это не было
перенесение столицы из одного места в другое, потому что на Руси не было
единого государя; в ней владел большой княжеский род, единство  которого
поддерживалось тем, что ни одна линия в  нем  не  имела  первенствующего
значения и не подчиняла себе другие в государственном смысле, но  каждый
член рода в свою очередь вследствие старшинства физического  имел  право
быть старшим, главным, великим князем, сидеть на главном столе, в лучшем
городе русском -  Киеве:  отсюда  для  полноправных  князей-родичей  от-
сутствие отдельных волостей, отчин; отчиною для каждого была целая Русс-
кая земля; отсюда общность интересов для всех князей, понятие об  общей,
одинаковой для всех обязанности защищать Русскую землю - эту общую отчи-
ну, складывать за нее свои головы; отсюда то явление, что во все продол-
жение описанных выше княжеских усобиц пределы ни одной волости, ни одно-
го княжества не увеличивались по крайней мере приметно, на счет  других,
потому что князю не было выгоды  увеличивать  волость,  которой  он  был
только временным владельцем; мы видели, например, что Изяслав Мстиславич
переменил в свою жизнь шесть волостей; какую надобность  имел  он  забо-
титься об увеличении пределов, об усилении какой-нибудь  из  них,  когда
главная забота всей его жизни состояла в борьбе с дядьми за право  стар-
шинства, за возможность быть старшим и княжить в Киеве? Или какая надоб-
ность была князю Новгорода-Северского заботиться о своей волости,  когда
он знал, что по смерти дяди своего, князя черниговского, он  перейдет  в
Чернигов и прежнюю свою волость Северскую должен будет уступить двоюрод-
ному брату, сыну прежнего князя черниговского? Потом он знал,  что  и  в
Чернигове долго не останется, умрет князем киевским, а сына своего оста-
вит в Турове или на Волыни,  или  в  Новгороде  Великом;  следовательно,
главная цель усобиц была поддержать свое право на старшинство, свое мес-
то в родовой лествице, от чего зависело владение тою или  другою  волос-
тию. Но если верховным желанием, главною заветною целию для каждого пол-
ноправного князя-родича было достижение первой степени старшинства в це-
лом роде и если с этою степенью старшинства необходимо связывалось  вла-
дение лучшим городом на Руси, матерью городов русских - Киевом,  то  по-
нятно великое значение этого города для князей.  Самою  крепкою  основою
для родового единства княжеского было отсутствие  отдельности  владений,
отсутствие отдельной собственности для членов рода, общее право на глав-
ный стол; к Киеву стремились самые пламенные желания князей, около Киева
сосредоточивалась  их  главная  деятельность;  Киев  был  представителем
единства княжеского рода и единства земского, наконец, единства  церков-
ного, как местопребывания верховного пастыря русской  церкви;  Киев,  по
словам самих князей, был старшим городом во всей земле; Изяслав  Давыдо-
вич не хотел выйти из Киева, "потому что, - говорит летописец, -  сильно
полюбилось ему великое княжение киевское, да и кто не полюбит  киевского
княжения? Ведь здесь вся честь и слава, и  величие,  глава  всем  землям
русским Киев; сюда от многих дальних царств стекаются всякие люди и куп-
цы, и всякое добро от всех стран собирается в нем".
   И вот нашелся князь, которому не полюбилось киевское княжение,  кото-
рый предпочел славному и богатому Киеву  бедный,  едва  только  начавший
отстраиваться город  на  севере  -  Владимир-Клязменский.  Легко  понять
следствие переворота, произведенного таким поступком Боголюбского:  если
б перемена в местопребывании старшего князя произошла  с  согласия  всех
князей родичей, если бы Киев для всех них утратил совершенно свое  преж-
нее значение, передал его Владимиру Клязменскому, если б все  князья,  и
северные и южные, и Мономаховичи и Ольговичи,  стали  теперь  добиваться
Владимира, как прежде добивались Киева, то и тогда произошли бы  большие
перемены в отношениях княжеских, и тогда велики были бы следствия  этого
перенесения главной сцены действия на новую почву, имевшую свои  особен-
ности. Но этого не было и быть не могло: для всех южных  князей,  и  для
Мономаховичей, и для Ольговичей, Киев не потерял своего прежнего  значе-
ния; ни один из них не хотел предпочитать далекой и  бедной  Суздальской
земли той благословенной стороне, которая по преимуществу носила  назва-
ние Земли Русской; Киев остался по-прежнему старшим городом Русской зем-
ли, и между тем самый старший и самый могущественный князь  не  живет  в
нем, но, оставаясь на отдаленном севере, располагает Киевом, отдает  его
старшему после себя князю; таким  образом  северный  суздальский  князь,
несмотря на то, что, подобно прежним великим князьям, признается  только
старшим в роде, является внешнею силою, тяготеющею над Южною Русью,  си-
лою отдельною, независимою; и прежде было несколько отдельных волостей -
Галицкая, Полоцкая, Рязанская, Городенская, Туровская,  но  эти  волости
обособились вследствие изгойства князей их,  которые  были  относительно
так слабы, что не могли обнаруживать решительного влияния на дела  Руси,
но северная Ростовская и Суздальская область обособилась  не  вследствие
изгойства своих князей: князь ее признается первым, старшим в целом роде
и, кроме того, материально сильнейшим, обладающим, следовательно,  двой-
ною силою; сознание этой особенности, независимости и силы побуждает его
переменить обращение с слабейшими, младшими князьями, требовать  от  них
безусловного повиновения, к чему не привыкли князья при господстве неоп-
ределенных, исключительно родовых отношений между  старшим  и  младшими;
таким образом, родовым отношениям впервые наносится удар, впервые  стал-
киваются они с отношениями другого рода, впервые  высказывается  возмож-
ность перехода родовых отношений  в  государственные.  Если  б  северные
князья могли постоянно удерживать свое господствующее положение  относи-
тельно южных, то судьба последних, разумеется, скоро стала  бы  зависеть
от произвола первых, от чего произошло бы необходимо изменение  в  целом
быте Южной Руси, в отношениях ее к Северной. Если же северные князья по-
теряют на время свою силу, свое влияние на судьбу Южной Руси, то  отсюда
необходимо произойдет окончательное разделение обеих половин Руси, имею-
щих теперь каждая свое особое средоточие, свою особую  сферу.  Но  легко
понять, что это отделение Северной Руси от Южной  будет  гораздо  богаче
последствиями, чем, например, отделение небольших волостей  -  Галицкой,
Полоцкой или Рязанской; теперь отделится обширная область с  особым  ха-
рактером природы, народонаселения, с особыми стремлениями, особыми граж-
данскими отношениями. То важное явление,  которое  послужило  поводом  к
разделению Южной и Северной Руси, именно поступок Боголюбского, когда он
не поехал в Киев, остался на севере и создал себе там независимое, могу-
щественное положение, давшее ему возможность переменить прежнее  поведе-
ние старшего князя относительно младших, - это явление  будет  ли  иметь
следствия, повторится ли оно, станут ли старшие князья  подражать  Бого-
любскому, станет ли каждый оставаться в своей прежней волости, ее увели-
чивать, усиливать, создавать для себя в ней независимое,  могущественное
положение и, пользуясь этим могуществом, изменять  родовые  отношения  к
младшим или слабейшим князьям в государственные? И в какой именно  части
Руси, в Южной или Северной, пример Боголюбского  окажется  плодотворным,
найдет подражателей?
   В южной половине Руси он не нашел подражателей, здесь не умели  и  не
хотели понять важности этого явления, не могли подражать ему, здесь  са-
мые доблестные князья обнаружили отчаянное сопротивление ему, здесь ста-
рые предания были слишком сильно укоренены, здесь ни один князь не обла-
дал достаточною материальною силою, для того чтоб создать для себя неза-
висимое и могущественное положение в своей  волости;  здесь  при  борьбе
разных племен (линий) Ярославова  потомства  за  старшинство  это  стар-
шинство и стол киевской обыкновенно доставались старшему в том  племени,
которое одерживало верх; власть великого князя была крепка не  количест-
вом волостей, но совокупною силою всей родовой  линии,  которой  он  был
старшим; он не поддерживался этою совокупною силою и раздавал  ближайшие
к Киеву города своим сыновьям, братьям, племянникам, что было  для  него
все равно или даже еще выгоднее, чем раздавать их  посадникам:  посадник
скорее мог отъехать к чужому князю, чем князь изменить своему племени  и
его старшему; наконец, утверждению нового  порядка  вещей  на  юге  пре-
пятствовали разные другие отношения, основанные или по крайней мере раз-
вивавшиеся, укреплявшиеся в силу родовых отношений княжеских, - мы гово-
рим об отношениях к дружине, городам, войску, составленному из погранич-
ного варварского народонаселения, известного под именем черных  клобуков
и т.п. Но другое дело на севере: здесь была почва новая, девственная, на
которой новый порядок вещей мог приняться гораздо легче и,  точно,  при-
нялся, как увидим впоследствии; здесь не было укорененных старых  преда-
ний о единстве рода княжеского; север начинал  свою  историческую  жизнь
этим шагом князя своего к новому порядку вещей; Всеволод  III  наследует
стремления брата своего; все князья северные происходят от этого  Всево-
лода III, следовательно, между ними новое предание о княжеских отношени-
ях есть предание родовое, предание отцовское  и  дедовское,  но  главное
обстоятельство здесь было то, что новым  стремлениям  князей  на  севере
открывалось свободное поприще, они не могли встретить себе препятствий в
других отношениях, в отношениях к народонаселению страны. Мы видели, ка-
кое значение имели города при родовых счетах и усобицах княжеских, какое
влияние оказывали они на исход этих усобиц, на изменения в этих  счетах;
мы видели значение Киева  при  нарушении  прав  Святославова  племени  в
пользу Мономаха и сыновей его, видели, как по смерти Всеволода Ольговича
киевляне объявили, что не хотят переходить к его  брату,  как  будто  по
наследству, следовательно, зовя Мономаха к себе на стол и передавая этот
стол сыновьям его мимо черниговских, киевляне не хотели  утвердить  прав
наследства в одном каком-нибудь племени, вообще были против  наследства;
в Полоцке мы видели также явления в этом роде, увидим такие же явления и
в Смоленске; следовательно, если бы на юге  какой-нибудь  князь  захотел
ввести новый порядок вещей относительно счетов по волостям, то  встретил
бы сильное сопротивление в городах, которое вместе с сопротивлением мно-
гочисленной толпы князей-родичей помешало бы ему достигнуть своей  цели.
Но существовало ли это препятствие на севере? Господствовали ли  там  те
неопределенные отношения между князьями и гражданами, какие существовали
в старых городах, старых общинах, какие были  остатком  прежних  родовых
отношений народонаселения к старшинам и поддерживались родовыми  отноше-
ниями, беспрестанными переходами и усобицами князей-Рюриковичей?  Здесь,
на севере, в обширной области, граничащей, с одной стороны, с областями,
принадлежавшими изгнанной линии Святославичей, а с другой -  соприкасав-
шейся с владениями Великого Новгорода, в этой суровой и редко населенной
стране находился только один древний город, упоминаемый  летописцем  еще
до прихода варягов, - то был Ростов Великий, от  которого  вся  окружная
страна получила название земли Ростовской. Скоро начали возникать  около
него города новые: сын Мономаха, Юрий, особенно прославил себя как стро-
итель неутомимый, но мы знаем,  что  города  новопостроенные  входили  к
древним в отношении младших к  старшим,  становились  их  пригородами  и
должны были находиться в их воле; отсюда младшие города или пригороды не
имели самостоятельного быта и во всем зависели от решения старших, кото-
рые для их управления посылали своего посадника или тиуна,  эта  зависи-
мость выражается в летописи так: "на чем старшие положат, на том и  при-
городы станут". Ясно, что если в этих младших городах, не имевших самос-
тоятельности, привыкших повиноваться вечевым приговорам  старших,  князь
утвердит свой стол, то власть его будет развиваться  гораздо  свободнее,
при этом не забудем, что в Ростовской области все эти новые города  были
построены и населены князьями; получив от князя свое бытие, они  необхо-
димо считали себя его собственностию. Таким образом на севере, в области
Ростовской, вокруг старых вечников, вокруг одинокого Ростова, князь соз-
дал себе особый мир городов, где был властелином неограниченным,  хозяи-
ном полновластным, считал эти города своею собственностию,  которою  мог
распоряжаться: неудивительно после того, что здесь явился первый  князь,
которому летописец приписывает стремление к единовластию, неудивительно,
что здесь впервые явились понятия об отдельной собственности  княжеской,
которую Боголюбский поспешил выделить  из  общей  родовой  собственности
Ярославичей, оставив пример своим потомкам, могшим  беспрепятственно  им
воспользоваться. Если вникнем в свидетельство летописи о различии старых
и новых городов, о торжестве последних над единственным из первых на се-
вере, если вникнем в ту противоположность и враждебность, какая  обнару-
жилась впоследствии между городами Северо-Восточной и городами  Западной
России, если вникнем в быт западнорусских городов  в  период  литовского
владычества, быт, явно носящий следы древности и не сходный с бытом  го-
родов северо-восточных, то, конечно, не усомнимся уступить этому  разли-
чию важное влияние на быт Северо-Восточной и потом на быт России вообще;
если намукажут вначале и на северо-востоке такие же явления, какие видим
на западе и юге, то мы спросим: почему же эти явления, происходившие  на
северо-востоке вследствие известных благоприятных обстоятельств, не пов-
торились, остались без следствий? Ясно, что почва здесь была не по  них.
Наконец, не забудем обратить внимание-на указанное выше  различие  между
Северною и Южною Русью, различие в  характере  ее  народонаселения;  это
различие необходимо содействовало также установлению нового порядка  ве-
щей на севере, содействовало тому значению, какое  имела  северная  Суз-
дальская волость для остальных частей России.
   Мы видели второго сына Юриева, Андрея, во время  борьбы  отца  его  с
племянником своим Изяславом Мстиславичем за старшинство, за Киев: он вы-
давался здесь своею необыкновенною храбростию, любил начинать битву впе-
реди полков, заноситься на ретивом коне в середину вражьего войска, пре-
небрегать опасностями; но в то же время видно было в нем какое-то нерас-
положение к югу, к собственной Руси, влечение к северу, что резко  отли-
чало его от отца и других братьев, разделявших со всеми остальными Ярос-
лавичами любовь к Киеву; когда Юрий, проигравши свое дело  на  юге,  все
еще не хотел расстаться с ним, медлил исполнить требования брата и  пле-
мянника, объявивших, что не могут жить с ним вместе, Андрей спешил  впе-
реди отца на север, утверждая, что на юге уже больше делать нечего.  По-
том, когда Юрий по смерти старшего брата и племянника  окончательно  ут-
вердился в Киеве и посадил Андрея подле себя в Вышгороде, то он не  про-
сидел и году в своей южной волости, без отцовского  позволения  ушел  на
север, который после никогда уже не оставлял. Для объяснения этого явле-
ния заметим, что Андрей, бесспорно и родившийся на  севере,  провел  там
большую половину жизни и ту именно половину, впечатления которой ложатся
крепко на душу человека и никогда его не покидают; Юрий  жил  уже  не  в
Ростове, а в Суздале, городе относительно  новом,  подчиненном;  Андрей,
как видно, получил от отца в волость Владимир-на-Клязьме; следовательно,
он воспитывался и окреп в новой среде, при тех отношениях, которые  гос-
подствовали в новых городах или пригородах ростовских. Уже только в 1149
году, лет 30 с лишком от рождения, пришел Андрей на юг, в Русь, с полка-
ми отца своего; он привык к северу, к тому порядку  вещей,  который  там
господствовал: не мудрено, что не понравился ему юг, что чужд, непонятен
и враждебен показался ему порядок вещей, здесь  существовавший.  На  юге
все князья с ранней молодости привыкли жить в общем родовом  кругу,  ви-
деться друг с другом в челе полков и во  время  мирных  совещаний;  живя
вблизи друг от друга, находясь в беспрерывных сношениях, с ранней  моло-
дости привыкали деятельно участвовать во всех  родовых  столкновениях  и
принимать к сердцу все родовые счеты и распри, находя в этом самый глав-
ный, самый живой интерес. Но Андрей 30 с лишком лет прожил на севере,  в
одной своей семье, в удалении от  остальных  племен  (линий)  княжеских,
редко видясь, мало зная в лице  остальных  князей  родственников  своих,
близких и дальних; издали только доносились до него слухи о событиях  из
этого чуждого для него мира; таким образом,  вследствие  долговременного
удаления для Андрея необходимо должна была ослабеть  связь,  соединявшая
его с остальными родичами, почему приготовлялась  для  него  возможность
явиться впоследствии таким старшим князем, который  станет  поступать  с
младшими не по-родственному; но мало одного удаления: Андрея отделяла от
южных родичей и самых близких, от двоюродных братьев Мстиславичей  враж-
да; он привык смотреть на них как на заклятых врагов, которые  старались
отнять у отца его и у всей семьи Юрия должное ей значение. Это  отчужде-
ние, холодность относительно всех родичей, вражда к Мстиславичам  и  от-
чуждение от юга вообще не могли измениться, когда Андрей явился на Руси,
где, как мы видели, отец и вся семья его не могли  приобрести  народного
расположения, когда вследствие этого было так мало надежды скоро или да-
же когда-нибудь занять старший стол и удержать его.  После  всего  этого
неудивительно покажется нам удаление Андрея из Вышгорода на север: здесь
он утвердился в своей прежней волости, Владимире Клязменском, и  во  все
остальное время отцовской жизни не был князем главных северных волостей,
ни Ростова, ни Суздаля, потому что все северные волости вообще Юрий  хо-
тел оставить младшим сыновьям своим, а старших  испоместить  на  юге,  в
собственной Руси, и, как видно, города при жизни Юрия  не  хотели  прямо
восстать против его распоряжения. Но как скоро Юрий умер, то ростовцы  и
суздальцы, посоветовавшись вместе, взяли к себе в князья Андрея и  поса-
дили его в Ростове на отцовском столе и в Суздале. Из этого известия ле-
тописца мы видим ясно, что жители Ростова, как жители других старых  го-
родов, не считали своею обязанностию исполнить волю покойного князя, от-
давшего их волость младшим сыновьям своим; думали, что имеют право выби-
рать кого хотят в князья. Андрей принял стол ростовский  и  суздальский,
но утвердил свое пребывание в прежней волости - Владимире,  его  украшал
по преимуществу, в нем хотел даже учредить особую митрополию для  Север-
ной Руси, чтоб дать ей независимость от Южной и в  церковном  отношении,
зная, какое преимущество будет сохранять Киев, если в нем будет по-преж-
нему жить верховный пастырь русской церкви. Такое  поведение  Андрея  не
могло нравиться ростовцам, его поведение не нравилось, как видно,  поче-
му-то и старым боярам отцовским; как видно, Андрей не жил с ними потова-
рищески, не объявлял им всех своих дум, к чему привыкли бояре  в  старой
Руси; предлог к смуте недовольные могли найти легко: Андрей овладел  во-
лостью вопреки отцовскому распоряжению; младшие Юрьевичи,  которым  отец
завещал  Суздальскую  землю,  жили  там,  их  именем  недовольные  могли
действовать, и вот Андрей гонит с севера  своих  младших  братьев,  этих
опасных соперников - Мстислава, Василька и Всеволода,  которые  отправи-
лись в Грецию; мы видели, что двое других  Юрьевичей  имели  волости  на
юге: Глеб княжил в Переяславле, Михаил, как видно, - в  Торческе;  скоро
Всеволод Юрьевич с племянниками Ростиславичами возвратился также из Гре-
ции и, по некоторым известиям, княжил  в  Городце  Остерском.  Вместе  с
братьями Андрей выгнал племянников своих от старшего  брата  Ростислава;
наконец, выгнал старых отцовских бояр, мужей отца своего,  передних,  по
выражению летописца; он это сделал, продолжает летописец, желая быть са-
мовластием во всей Суздальской земле. Но при этом  необходимо  рождается
вопрос: если ростовцы и суздальцы были недовольны,  если  передние  мужи
были недовольны, если братья княжеские были недовольны, то какая же сила
поддерживала Андрея, дала ему возможность,  несмотря  на  неудовольствие
ростовцев и суздальцев, выгнать братьев, выгнать бояр и сделаться самов-
ластием? Необходимо должно предположить, что сила  его  утверждалась  на
повиновении младших, новых городов или пригородов.  Андрей,  как  видно,
хорошо понимал, на чем основывается его сила, и не  оставил  этих  новых
городов, когда войска его взяли самый старший и самый богатый из городов
русских - Киев.
   Глеб Юрьевич, посаженный племянником в Киеве, не  мог  княжить  здесь
спокойно, пока жив был изгнанный Мстислав Изяславич. Последний  начал  с
ближайшего соседа своего, Владимира Андреевича дорогобужского,  который,
как мы видели, был союзником Юрьевичей при его изгнании; с братом  Ярос-
лавом и с галичанами приступил Мстислав к Дорогобужу, стал биться  около
города, но, несмотря на болезнь Владимира  Андреевича,  который  не  мог
лично распоряжаться своим войском, несмотря на  то,  что  Глеб  киевский
вопреки своему обещанию не дал ему никакой помощи, Мсти славу не удалось
взять Дорогобуж: он должен был  удовольствоваться  опустошением  других,
менее крепких городов Владимировых и возвратился  к  себе  домой.  Скоро
Владимир Андреевич умер, как видно, не оставив детей, но волости его уже
дожидался безземельный князь Владимир  Мстиславич,  приехавший  с  севе-
ро-востока и живший теперь в волынском городе Полонном, который  принад-
лежал киевской Десятинной церкви. Узнав о смерти Андреевича,  он  явился
перед Дорогобужем, но дружина покойного князя не пустила  его  в  город,
тогда он послал сказать ей: "Целую крест вам и  княгине  вашей,  что  ни
вам, ни ей не сделаю ничего дурного"; поцеловал крест, вошел в  город  и
тотчас же позабыл свою клятву, потому что,  говорит  летописец,  был  он
вертляв между всею братьею; он накинулся на имение, на стада и  на  села
покойного Андреевича и погнал княгиню его из города.  Взявши  тело  мужа
своего, она отправилась в Вышгород, откуда хотела ехать в Киев, но князь
Давыд Ростиславич не пустил ее: "Как я могу отпустить  тебя,  -  говорил
он, - ночью пришла мне весть, что Мстислав в Василеве; пусть  кто-нибудь
пойдет с телом из дружины". Но дружина дорогобужкая отвечала ему на это:
"Князь! Сам ты знаешь, что мы наделали киевлянам, нельзя нам идти, убьют
нас". Тогда игумен Поликарп сказал Давыду: "Князь! Дружина его не едет с
ним, так отпусти кого-нибудь из своей, чтоб было  кому  коня  повести  и
стяг (знамя) понести". Но Давыду не хотелось отпускать своей  дружины  в
такое опасное время, он отвечал Поликарпу: "Его стяг  и  почесть  отошли
вместе с душою, возьми попов борисоглебских, и ступайте одни".  Поликарп
отправился и вместе с киевлянами похоронил Владимира в  Андреевском  мо-
настыре.
   Между тем Мстислав с большою силою, братом Ярославом, полками  галиц-
кими, туровскими и городенскими, пошел к черным клобукам, соединившись с
ними, отправился к Триполю, оттуда к Киеву и  беспрепятственно  вошел  в
него, потому что Глеб был в это время в Переяславле по делам половецким.
Первым делом Мстислава по занятии Киева был ряд с союзниками своими, ко-
торые помогли ему овладеть опять старшим столом; тут же договорился он и
с Владимиром Мстиславичем: как видно из последующих  известий,  Владимир
отказался искать Киева не только под Мстиславом, но  и  под  братом  его
Ярославом и под сыновьями, за что племянники позволили  ему  остаться  в
Дорогобуже; о содержании договоров с другими союзниками ничего неизвест-
но; заключен был ряд с киевлянами, также и с черными клобуками, но  пос-
ледние по обычаю только обманывали князей. Урядившись со всеми, Мстислав
пошел к Вышгороду и стал крепко биться с осажденными;  те  не  уступали,
потому что у князя их, Давыда, было много своей дружины, да братья прис-
лали ему помощь, князь Глеб прислал также тысяцкого  своего  с  отрядом;
кроме того, были у него половцы дикие и свои берендеи, тогда как союзни-
ки Мстислава начали расходиться; первый ушел галицкий воевода Константин
с своими полками, он послал сказать Мстиславу: "Князь Ярослав велел  мне
только пять дней стоять под Вышгородом, а потом  идти  домой".  Мстислав
велел отвечать ему на это: "Брат Ярослав мне так говорил: пока  не  ула-
дишься с братьею, до тех пор не отпускай полков  моих  от  себя".  Тогда
Константин написал ложную грамоту, в которой будто бы князь Ярослав при-
казывал ему возвратиться, и ушел с галичанами; по некоторым очень  веро-
ятным известиям Константин был подкуплен  Давыдом  вышегородским;  иначе
трудно объяснить причину его поступка. По удалению галичан Мстислав отс-
тупил к Киеву и стал перед Золотыми воротами, в огородах, а из Вышгорода
выезжали половцы с берендеями и наносили большой вред его полкам.  Видя,
что союзники его все расходятся, изнемогли от упорного боя, и  слыша,  с
другой стороны, что Глеб с половцами переправляется через Днепр, а к Да-
выду пришли еще вспомогательные отряды, Мстислав созвал на совет братью;
те сказали: "от нас войско расходится, а к тем приходит  свежее,  черные
клобуки нас обманывают: нельзя нам дольше стоять, поедем  лучше  в  свои
волости и, отдохнувши немного, возвратимся назад". Мстислав  видел,  что
князья говорят правду, и пошел на Волынь, выдержавши на  дороге  перест-
релку с половцами, которых Давыд послал за ним в погоню. Половцы не мог-
ли нанести большого вреда Мстиславу, но зато сильно  опустошили  страну,
чрез которую проходили; племянник Мстислава, Василько  Ярополкович,  си-
девший в Михайлове, одном из городов поросских, хотел  было  ударить  на
него нечаянно, но потерял только дружину и едва сам успел убежать в свой
город, где скоро был осажден Глебом с тремя Ростиславичами: Рюриком, Да-
выдом и Мстиславом; союзники сожгли Михайлов, раскопали ров, а  Василька
отпустили в Чернигов. Мстислав обещал, отдохнувши немного,  возвратиться
опять к Киеву, но не мог исполнить своего обещания: в августе 1170  года
он сильно разболелся и послал за братом Ярославом, чтоб урядиться с  ним
насчет детей своих; Ярослав поклялся ему, что не отнимет у них  волости,
после чего Мстислав скоро умер, не успевши, подобно отцу, удержать стар-
шинства пред дядьми. Неизвестно, что заставило  Ярослава  отказаться  от
Владимира в пользу племянников и остаться в прежней волости своей Луцке,
хотя старшинство в племени осталось за ним: мы увидим после, что он рас-
полагал силами всей Волынской земли  и  явился  представителем  племени,
удерживая свое право на Киев; мы видели примеры, как волости  переменяли
иногда свое значение смотря по обстоятельствам, как, например,  киевский
князь сажал старшего сына в Вышгороде или Белгороде, а младшего в  Пере-
яславле; с другой стороны, Мстислав добыл силою себе Владимир и  отстоял
его от Юрия и его союзников, следовательно, имел полное право  требовать
от брата, чтоб он уже не отнимал у племянников волости, которую отец  их
добыл головою. Глеб Юрьевич киевский не долго пережил своего  соперника:
он умер в следующем 1171 году, оставив по себе добрую память братолюбца,
свято сохранявшего клятвы. Преемником его в Киеве был князь, отличавший-
ся противоположным свойством, - именно Владимир Мстиславич. Трое Ростис-
лавичей, сидевших около Киева, послали звать его  как  дядю  на  старший
стол; все Ростиславичи, следуя отцовскому примеру, уважали  старшинство,
притом не имели пред Владимиром того преимущества, какое имел  Мстислав,
т. е. старшинства физического, наконец, им выгоднее было видеть в  Киеве
Владимира, чем Изяславича, с которым были в явной вражде. Таким образом,
Владимир, так долго безземельный, изгнанный  отовсюду,  вдруг  благодаря
обстоятельствам получил возможность сесть в Киеве; тайком  от  остальных
волынских князей - Ярослава с племянниками, которым прежде  поклялся  не
искать старшинства, Владимир уехал в Киев, оставив Дорогобуж сыну Мстис-
лаву, но счастие его и тут было непродолжительно: Киев был уже теперь  в
зависимости от северного князя Андрея  Боголюбского,  которому,  говорит
летописец, было нелюбо, что Владимир сел в Киеве; он послал сказать ему,
чтоб шел оттуда, а на его место приказывал идти Роману Ростиславичу смо-
ленскому; он мог сердиться на Владимира и за то, что тот вступил в  союз
с Изяславичами волынскими, и за то, что сел без его позволения в  Киеве;
родных младших братьев своих он не любил по  известным  причинам  и  был
расположен к одним Ростиславичам, которые  признали  его  старшинство  и
крепко до сих пор держались его: "Вы назвали меня отцом, - велел он ска-
зать им, - так я хочу вам добра и даю брату  вашему  Роману  Киев".  Так
скоро обнаружились уже те следствия, какие должны были произойти для Юж-
ной Руси от усиления Северной, которой самовластец вместо  всех  родовых
прав поставлял свой произвол и таким образом перепутывал все прежние ро-
довые счеты: по родовым правам Киев прежде всего  принадлежал  Владимиру
Мстиславичу, потом младшим братьям Андрея, если он сам не хотел сидеть в
нем, наконец Ярославу Изяславичу луцкому, но Андрей мимо всех этих  кня-
зей отдает его Ростиславичу. Смерть избавила Владимира от  изгнания:  он
умер в Киеве, побывши только четыре месяца старшим князем: "Много  пере-
нес он бед, - говорит летописец, - бегая от Мстислава то в Галич,  то  в
Венгрию, то в Рязань, то к половцам, но все по своей  вине,  потому  что
неустойчив был в крестном целовании".
   Роман по приказу Андрея приехал в Киев и был принят  всеми  людьми  с
радостию, но радость эта не могла быть продолжительна:  мы  видели,  как
самовластно начал обходиться Андрей с младшими, южными князьями, изгоняя
одного из Киева, посылая другого на его место, не разбирая прав их. Рос-
тиславичи молчали, когда это самовластие было в их пользу,  но  скоро  и
они должны были увидать необходимость или беспрекословно  исполнять  все
приказания Андрея, или вступить с ним в отчаянную борьбу за старые права
родичей. В этой борьбе Ростиславичей с Юрьевичами высказалась противопо-
ложность характеров северных и южных князей, противоположность их стрем-
лений. До сих пор мы были свидетелями борьбы или  вследствие  изгойства,
когда князья-сироты по отсутствию отчинности лишались волостей и принуж-
дены бывали добывать их силою, или борьба шла за старшинство между  раз-
личными племенами (линиями), или в одном племени между дядьми и  племен-
никами. Борьба за старшинство в племени Мономаховом,  во  время  которой
нельзя не заметить также борьбы между Северною и Южною Русью,  оканчива-
ется, собственно, взятием Киева войсками Боголюбского, торжеством Север-
ной Руси над Южною; с этих пор потомство старшего сына Мстислава Велико-
го, Изяслава, сходит со сцены в борьбе за старшинство в которой до этого
времени играло главную роль, и удаляется на запад, где  начинает  играть
другую роль, не менее блестящую. Ему на смену в борьбе с князьями север-
ными. или Юрьевичами, выступает потомство второго сына Мстислава Велико-
го, Ростислава, но эта третья борьба наших князей носит опять новый  ха-
рактер: здесь борются не безземельные князья, изгои, для того чтоб полу-
чить волости, борьба идет и не за старшинство, но князья южные, или Рос-
тиславичи, борются за старый порядок вещей, за старую Русь,  за  родовые
отношения, которые хотят упразднить Юрьевичи. В  этой  многозначительной
борьбе оба враждебные племени или, лучше сказать, обе  Руси,  выставляют
каждая по двое князей для борьбы: Русь старая, Ростиславичи,  выставляют
двоих Мстиславов - отца и сына; новая. Северная Русь имеет  представите-
лями двоих братьев Юрьевичей - Андрея Боголюбского и Всеволода III.
   Андрею дали знать, что брат его  Глеб  умер  в  Киеве  насильственною
смертию и указали убийц: Григория Хотовича, бывшего, как мы видели,  ты-
сяцким у Глеба, потом какого-то Степанца и Олексу  Святославича;  Андрей
мог легко поверить извету, зная, как не терпели Юрьевичей на юге, и  по-
тому прислал сказать Ростиславичам: "Выдайте мне Григория Хотовича, Сте-
панца и Олексу Святославича - это враги всем нам, они уморили брата мое-
го Глеба". Ростиславичи, считая, как  видно,  донос  на  бояр  неоснова-
тельным, не послушались Андрея, но только отпустили от себя Григория Хо-
товича. Тогда Андрей послал сказать Роману: "Не ходишь  в  моей  воле  с
братьями своими, так ступай вон из Киева, Давыд - из Вышгорода, Мстислав
- из Белгорода; ступайте все в Смоленск и  делитесь  там,  как  хотите".
Сильно обиделись Ростиславичи, что Андрей гонит их из  русской  земли  и
отдает Киев брату своему, Михаилу; старший из них, Роман, не хотел  про-
тивиться и выехал в Смоленск, но остальные братья не выезжали  из  своих
волостей; боясь, как видно, их, и Михаил не ехал из Торческа в  Киев,  а
послал туда младшего брата Всеволода с племянником Ярополком Ростислави-
чем. Уже пять недель сидел Всеволод в Киеве, когда Ростиславичи - Рюрик,
Давыд и Мстислав - послали сказать Андрею: "Брат! Мы назвали тебя  отцом
себе, крест тебе целовали и стоим в крестном целовании, хотим тебе  доб-
ра, но вот теперь брата нашего, Романа, ты вывел из Киева и нам путь ка-
жешь из Русской земли без нашей вины: так пусть рассудит нас бог и  сила
крестная". Не получивши на это никакого ответа, Ростиславичи,  сговорив-
шись, въехали тайно ночью в Киев, схватили Всеволода Юрьевича, племянни-
ка его Ярополка, всех бояр их и посадили в Киеве  брата  своего  Рюрика.
Потом отправились они к Торческу на Михаила: тот держался шесть дней,  а
на седьмой помирился с Ростиславичами, обещал быть с ними заодно  против
Андрея и Святослава черниговского, за что  Ростиславичи  обещали  добыть
ему к Торческу Переяславль, где сидел молодой племянник  его,  Владимир,
сын покойного Глеба; брат Михаилов, Всеволод, был выпущен из  плена,  но
племянник Ярополк удержан и брат его, Мстислав, выгнан из своей  волости
Треполя.
   Услышав об этих происшествиях на юге, Андрей сильно рассердился, чему
очень обрадовались Ольговичи черниговские: они послали к Андрею подущать
его на Ростиславичей, велели сказать ему: "Кто тебе враг, тот и нам;  мы
готовы идти с тобою". Андрей, говорит летописец, принял совет их, испол-
нился высокоумия, сильно рассердился, надеясь на плотскую  силу,  огоро-
дившись множеством войска, разжегся гневом, призвал мечника своего Михна
и наказал ему: "Поезжай к Ростиславичам и скажи им: не ходите в моей во-
ле, так ступай же ты, Рюрик, в Смоленск к брату, в свою  отчину;  Давыду
скажи: ты ступай в Берлад, в Русской земле не велю тебе быть; а Мстисла-
ву молви: ты всему зачинщик, не велю тебе быть в Русской земле".  Мстис-
лав, по словам летописца, смолоду привык не бояться никого, кроме одного
бога: он велел Андрееву послу остричь перед  собою  голову  и  бороду  и
отослал его назад к Андрею с такими словами: "Ступай к  своему  князю  и
скажи от нас ему: мы до сих пор почитали тебя, как отца,  по  любви,  но
если ты прислал к нам с такими речами не как к князю, но как к подручни-
ку и простому человеку, то делай, что замыслил, а бог нас рассудит". Ро-
ковое слово подручник, в противоположность князю, было произнесено,  юж-
ные князья поняли перемену в обхождении с  ними  северного  самовластца,
поняли, что он хочет прежние родственные отношения  старшего  к  младшим
заменить новыми, подручническими, не хочет более довольствоваться только
тем, чтоб младшие имели его, как отца, по любви, но хочет, чтоб они  бе-
зусловно исполняли его приказания, как подданные. Андрей  опал  в  лице,
когда услышал от Михна ответ Мстиславов,  и  велел  тотчас  же  собирать
войско: собрались ростовцы, суздальцы, владимирцы, переяславцы, белозер-
цы, муромцы, новгородцы и рязанцы; Андрей счел их и нашел 50000, он пос-
лал с ними сына своего, Юрия, да воеводу Бориса Жидиславича с таким  на-
казом: "Рюрика и Давыда выгоните из моей отчины, а Мстислава схватите и,
не делая ему ничего, приведите ко мне". Умен был князь  Андрей,  говорит
летописец, во всех делах и доблестен, но погубил смысл свой  невоздержа-
нием и, распалившись гневом, сказал такие дерзкие слова. Когда рать Анд-
реева шла мимо Смоленска, то князь тамошний, Роман, принужден был отпус-
тить с нею свои полки и сына на родных братьев, потому что был  в  руках
Андреевых; князьям полоцким, туровским, пинским и городенским так же ве-
лено было идти всем; в земле Черниговской присоединились к Андреевой ра-
ти Ольговичи, потом подошли Юрьевичи, Михаил и Всеволод,  племянники  их
Мстислав и Ярополк Ростиславичи, Владимир Глебович из  Переяславля,  бе-
рендеи, Поросье; всех князей было больше двадцати. Они перешли  Днепр  и
въехали в Киев беспрепятственно, потому что Ростиславичи не  затворились
в этом городе, но разъехались каждый в свои прежние волости: Рюрик  зат-
ворился в Белгороде, Мстислава с Давыдовым полком затворили в Вышгороде,
а сам Давыд поехал в Галич просить помощи у князя Ярослава. Старшим  ле-
тами и племенем между всеми союзными князьями был Святослав Всеволодович
черниговский, почему и получил главное начальство над всею ратью; он от-
рядил сперва к Вышгороду Всеволода Юрьевича с Игорем  Святославичем  се-
верским и другими младшими князьями. Когда  они  подошли  к  городу,  то
Мстислав Ростиславич выстроил свои полки и выехал против  неприятеля;  с
обеих сторон сильно желали боя, и стрельцы уже начали свое дело; Андрее-
ва рать была расположена тремя отделами: с одной стороны, стояли  новго-
родцы, с другой - ростовцы, а в середине их - Всеволод Юрьевич  с  своим
полком; Мстислав, видя, что его стрельцы смешались уже с неприятельскими
ратниками, погнал вслед за ними, закричал дружине: "Братья! Ударим с бо-
жиею помощию и святых мучеников Бориса и Глеба". Они смяли средний  полк
Всеволодов и смешались с неприятелем, который обхватывал со всех  сторон
малочисленную дружину; встало страшное смятение, говорит летописец, слы-
шались стоны, крики, какие-то странные голоса, раздавался  треск  копий,
звук мечей, в густой пыли нельзя было различить ни конного,  ни  пешего;
наконец после сильной схватки войска разошлись, много было  раненых,  но
мертвых немного. После этой битвы младших князей подступили к  Вышгороду
все остальные старшие со своими полками; каждый день делались  приступы;
Мстислав много терял своих добрых воинов убитыми и ранеными, но не думал
о сдаче. Таким образом, девять недель стояли уже князья под  Вышгородом,
когда явился Ярослав Изяславич луцкий со всею Волынского землею; он при-
шел искать себе старшинства, но Ольговичи не хотели уступить ему  Киева.
Тогда он завел переговоры с Ростиславичами: те уступили ему Киев,  и  он
отправился к Рюрику в Белгород. Страх напал на Андреевых союзников,  они
говорили, что Ростиславичи непременно соединятся с галичанами и  черными
клобуками и нападут на них; в войске наступило страшное смятение, и,  не
дождавшись света, все бросилось переправляться через Днепр, причем много
людей перетонуло. Мстислав, увидевши всеобщее бегство, выехал с дружиною
из Вышгорода и ударил на неприятельский стан, где взял много  пленников.
Так возвратилась вся сила Андрея, князя суздальского, говорит летописец;
собрал он все земли и войску его не было числа; пришли они с  высокомыс-
лием и со смирением отошли в домы свои. Причина такого неожиданного  ус-
пеха Ростиславичей ясна из рассказа летописца. Огромная  рать  пришла  в
надежде на верный успех и с первого же раза увидала, что успех этот дол-
жен быть куплен большим трудом - это уже одно обстоятельство должно было
произвести упадок духа в войске осаждающих; известно из последующих  со-
бытий, что северное народонаселение вовсе не отличалось воинским  духом;
смоленские полки бились поневоле; нельзя думать, чтоб и новгородцы  сра-
жались с большою охотою, равно как и князья полоцкие,  туровские,  пинс-
кие, городенские, которым решительно было все равно, кто победит -  Анд-
рей или Ростиславичи; Юрьевичи не могли усердно сражаться в угоду брату,
с которым вовсе не были в дружеских отношениях, особенно  когда  видели,
что двое князей - черниговский и волынский - спорят,  кому  должен  дос-
таться Киев; можно думать, что Андрей обещал Киев Святославу  черниговс-
кому, а если не обещал никому, то ни один из князей не  знал,  кто  вос-
пользуется победою суздальского князя над Ростиславичами, на кого из них
северный самовластец бросит благосклонный взгляд, то ясно, как это  нез-
нание должно было ослаблять усердие князей; и вот когда увидали, что во-
лынский князь перешел на сторону Ростиславичей, когда, следовательно, он
с Рюриком мог ударить на осаждающих,  с  одной  стороны,  от  Белгорода,
Мстислав - из Вышгорода, Давыд мог явиться с галицкою помощью  и  черные
клобуки перейти на сторону Ростиславичей, то неудивительно, что ужас на-
пал на сборную Андрееву рать, и она бросилась бежать за Днепр  Ростисла-
вичи после победы исполнили свое обещание, положили старшинство на Ярос-
лава и дали ему Киев, но он недолго сидел здесь спокойно: Святослав Все-
володович черниговский прислал сказать ему: "Вспомни прежний наш уговор,
на чем ты мне целовал крест; ты мне говорил: если я сяду в Киеве,  то  я
тебя наделю, если же ты сядешь в Киеве, то ты меня надели; теперь ты сел
- право ли, криво ли - надели же меня". Ярослав велел отвечать ему: "За-
чем тебе наша отчина? Тебе эта сторона не  надобна".  Святослав  прислал
опять сказать ему на это: "Я не венгерец и не лях, мы  все  одного  деда
внуки, и сколько тебе до него, столько же и мне (т. е. я имею одинаковую
с тобой степень старшинства на родовой лествице); если не хочешь  испол-
нять старого договора, то твоя воля". В то время, когда Мстиславичи  бо-
ролись с новыми стремлениями, явившимися на севере,  отстаивали  родовые
отношения между старшим князем и младшими, в то самое  время,  с  другой
стороны, они должны были вести борьбу с князем, для  которого  они  сами
являлись нововводителями, нарушителями старого порядка вещей, с  князем,
который стоит не только за родовые отношения между  старшим  и  младшими
князьями, но напоминает об единстве всего потомства Ярославова,  борется
за общность владения всею Русскою землею, тогда  как  Мстиславичи  хотят
удержать Киев навсегда за собою. Черниговский князь. видя,  что  Ярослав
не хочет вспоминать старинных уговоров, решился по примеру отца  и  дяди
попытаться силою овладеть Киевом; время было благоприятное: Андрей утра-
тил свое влияние на юг; Ростиславичи,  силою  обстоятельств  вынужденные
признать старшинство Ярослава, равнодушны к нему, Юрьевичи также; и  вот
Святослав, соединясь с братьею, явился нечаянно под Киевом; Ярослав, бо-
ясь затвориться в городе один, побежал  в  Луцк,  а  черниговский  князь
въехал в Киев, захватил все имение Ярославово, жену его, сына, всю  дру-
жину и отослал в Чернигов. Но он сам не мог долго  оставаться  в  Киеве,
потому что двоюродный брат его, Олег Святославич, напал на  Черниговскую
волость, желая, как видно, быть здесь преемником Святослава. Но  послед-
ний, занявши Киев нечаянно (изъездом), не надеялся  окончательно  утвер-
диться здесь, боялся судьбы Изяслава Давыдовича и потому не хотел  усту-
пить прежней волости двоюродному брату: он пошел на Олега, пожег его во-
лость, наделал по обычаю много зла, а между тем Ярослав, узнав. что Киев
стоит без князя, приехал опять и в сердцах задумал  взять  на  киевлянах
то, что отнято было у него Святославом: "Вы подвели на меня  Святослава,
- сказал он им, - так промышляйте, чем выкупить княгиню и  сына".  Когда
киевляне не знали, что ему на это отвечать, то он велел грабить весь Ки-
ев, игуменов, попов, монахов, монахинь, иностранцев, гостей, даже  кельи
затворников. Святослава было ему не чего бояться: тот, сбираясь идти  на
Олега, помирился с Ярославом, чтоб свободнее защищать  свою  верную  во-
лость В это время Ростиславичи вошли опять в сношения  с  Андреем:  они,
вероятно, знали или по крайней мере должны были догадываться, как непри-
ятно смотрел он на то, что Киев достался опять враждебному племени Изяс-
лавичей, которое не думало признавать его старшинства, и потому решились
послать к нему с просьбою, чтобы помог овладеть Киевом  опять  брату  их
Роману, против которого он не мог питать вражды: "Подождите  немного,  -
велел отвечать им Андрей, - послал я к братье своей в Русь;  как  придет
мне от них весть, тогда дам вам ответ". Из этих слов видно,  что  Андрей
не хотел оставлять в покое юга, сносился с братьями. вероятно,  замышляя
там новые перемены, и Ростиславичи спешили хлопотать о том, чтоб эти пе-
ремены были к их выгоде. Но Андрей не дождался вестей от братьев.
   Мы видели, что Андрей выгнал из своей волости старых бояр отцовских и
окружил себя новыми, видели также,  каким  повелительным  тоном  говорил
Андрей даже и с князьями: можем заключить,  что  он  был  повелителен  и
строг с окружавшими его; так, он  казнил  смертью  одного  из  ближайших
родственников своих по жене, Кучковича;  тогда  брат  казненного,  Яким,
вместе с зятем своим Петром и некоторыми другими слугами княжескими  ре-
шился злодейством освободиться от строгого господина.  Мы  знаем  также,
что русские князья принимали к себе в службу пришельцев из разных  стран
и народов; Андрей подражал в этом отношении всем князьям, охотно  прини-
мал пришельцев из земель христианских и нехристианских, латинов  и  пра-
вославных, любил показывать им свою великолепную церковь  Богоматери  во
Владимире, чтоб иноверцы видели истинное христианство  и  крестились,  и
многие из них крестились действительно. В числе этих новокрещенных  ино-
земцев находился один яс, именем Анбал: он пришел к Андрею в самом  жал-
ком виде, был принят  в  княжескую  службу,  получил  место  ключника  и
большую силу во всем доме; в числе приближенных к Андрею находился также
какой-то Ефрем Моизич, которого отчество - Моизич, или Моисеевич, указы-
вает на жидовское происхождение. Двое этих-то восточных рабов выставлены
летописцем вместе с Кучковичем и зятем его, как зачинщики дела, всех  же
заговорщиков было двадцать человек; они говорили: "Нынче казнил он  Куч-
ковича, а завтра казнит и нас, так промыслим об этом князе!" Кроме злобы
и опасения за свою участь, заговорщиков могла побуждать и зависть к  лю-
бимцу Андрееву, какому-то Прокопию. 28 июня  1174  года,  в  пятницу,  в
обеднюю пору, в селе Боголюбове, где обыкновенно жил  Андрей,  собрались
они в доме Кучкова зятя, Петра, и порешили убить князя на  другой  день,
29 числа, ночью. В условленный час заговорщики  вооружились  и  пошли  к
Андреевой спальне, но ужас напал на них, они бросились бежать из  сеней,
зашли в погреб, напились вина и, ободрившись им, пошли  опять  на  сени.
Подошедши к дверям спальни, один из них начал  звать  князя:  "Господин!
Господин!", чтоб узнать, тут ли Андрей. Тот, услышавши голос,  закричал:
"Кто там?" Ему отвечали: "Прокопий". "Мальчик!  -  сказал  тогда  Андрей
спавшему в его комнате слуге, - ведь это не Прокопий?" Между тем убийцы,
услыхавши Андреев голос, начали стучать в двери и  выломили  их.  Андрей
вскочил, хотел схватить меч, который был всегда при нем (он  принадлежал
св. Борису), но меча не было. Ключник Анбал украл его днем из спальни. В
это время, когда Андрей искал меча, двое убийц вскочили в спальню и бро-
сились на него, по Андрей был силен и уже  успел  одного  повалить,  как
вбежали остальные и, не различив сперва впотьмах, ранили своего, который
лежал на земле, потом бросились на Андрея; тот долго отбивался, несмотря
на то что со всех сторон секли его мечами, саблями, кололи копьями: "Не-
честивцы! - кричал он им, - зачем хотите  сделать  то  же,  что  Горясер
(убийца св. Глеба)? Какое я вам зло сделал? Если прольете кровь  мою  на
земле, то бог отомстит вам за мой хлеб". Наконец, Андрей упал под удара-
ми; убийцы, думая, что дело кончено, взяли своего раненого и  пошли  вон
из спальни, дрожа всем телом, но, как скоро они вышли,  Андрей  поднялся
на ноги и пошел под сени, громко стоная; убийцы услыхали стоны и возвра-
тились назад, один из них говорил: "Я сам видел, как князь сошел  с  се-
ней". "Ну так пойдемте искать его", - отвечали другие; войдя в спальню и
видя, что его тут нет, начали говорить: "Погибли мы теперь!  Станем  ис-
кать поскорее". Зажгли свечи и нашли князя по  кровавому  следу:  Андрей
сидел за лестничным столпом; на этот раз борьба не могла быть  продолжи-
тельна с ослабевшим от ран князем: Петр отсек ему руку, другие приконча-
ли его.
   Порешивши с князем, заговорщики пошли - убили любимца его,  Прокопия;
потом пошли на сени, вынули золото, дорогие камни, жемчуг, ткани и  вся-
кое имение, навьючили на лошадей и до света отослали к себе по домам,  а
сами разобрали княжое оружие и стали набирать дружину, боясь, чтоб  вла-
димирцы не ударили на них; для отнятия у последних возможности  к  этому
они придумали также завести смуту в  городе,  произвести  рознь,  вражду
между гражданами, для чего послали сказать им: "Не сбираетесь ли  вы  на
нас? Так мы готовы принять вас и покончить с вами; ведь не  одною  нашею
думою убит князь, есть и между вами наши сообщники". Владимирцы  отвеча-
ли: "Кто с вами в думе, тот пусть при вас и останется, а  нам  не  надо-
бен". Убийцы, впрочем, боялись напрасно. Владимирцы не двинулись на них:
без князя в неизвестности о будущей судьбе, не привыкши действовать  са-
мостоятельно, они не могли ничего предпринять решительного,  дожидались,
что начнут старшие города, а между тем безначалие везде произвело волне-
ния, грабежи; мы видели, что убийцы начали расхищение  казны  княжеской;
вслед за ними явились на княжий двор жители Боголюбова и остальные  дво-
ряне, пограбили, что осталось от заговорщиков, потом бросились  на  цер-
ковных и палатных строителей, призванных Андреем в Боголюбов,  пограбили
их; грабежи и убийства происходили по всей волости; пограбили  и  побили
посадников княжеских, тиунов, детских, мечников; надежда добычи  подняла
и сельских жителей: они приходили в города и помогали  грабить.  Грабежи
начались и во Владимире, но прекратились, когда священники с образом бо-
городицы стали ходить по городу. По словам летописца, народ грабил и бил
посадников и тиунов, не зная, что, где закон, там и обид много; эти сло-
ва показывают, что при Боголюбском, точно, было много обид на севере.
   Во время этих смут тело убитого  князя  оставалось  непогребенным;  в
первый же день после убийства преданный покойному слуга Кузьма Киевлянин
пошел на княжий двор и, видя, что тела нет на том месте,  где  был  убит
Андрей, стал спрашивать: "где же господин?" Ему отвечали: "Вон лежит вы-
волочен в огород, да ты не смей брать его: все хотят выбросить его соба-
кам, а если кто за него примется, тот нам враг, убьем и его". Кузьма по-
шел к телу и начал плакать над ним: "Господин мой, господин мой! Как это
ты не почуял скверных и нечестивых врагов, когда они шли  на  тебя?  Как
это ты не сумел победить их: ведь ты прежде умел побеждать полки поганых
болгар?" Когда Кузьма плакался над телом, подошел к нему ключник  Анбал.
Кузьма, взглянувши на него, сказал: "Анбал, вражий сын! Дай  хоть  ковер
или что-нибудь подослать и прикрыть господина нашего". "Ступай прочь,  -
отвечал Анбал, - мы хотим бросить его собакам". "Ах, ты, еретик, -  ска-
зал ему на это Кузьма, - собакам выбросить? Да помнишь ли ты, жид, в ка-
ком платье пришел ты сюда? Теперь ты стоишь в бархате, а князь нагой ле-
жит, "о прошу тебя честью, сбрось мне что-нибудь". Анбал  усовестился  и
сбросил ковер и корзно; Кузьма обвертел тело и понес его в  церковь.  Но
когда стал просить, чтоб отворили ему ее, то ему отвечали: "Брось тут  в
притворе, вот носится, нечего делать", - уже все были пьяны. Кузьма стал
опять плакаться: "Уже тебя, господин, и холопы твои знать не хотят;  бы-
вало, придет гость из Царя-города или из иной какой страны, из Руси  ли,
латынец, христианин или поганый, прикажешь: поведите его  в  церковь,  в
ризницу, пусть посмотрит на истинное христианство и крестится, что и бы-
вало, крестилось много; болгары и жиды и всякая  погань,  видевши  славу
божию и украшение церковное, сильно плачут по тебе, а эти не пускают те-
бя и в церковь положить". Поплакавши, Кузьма положил  тело  в  притворе,
покрыв корзном, и здесь оно пролежало двое суток. На третий день  пришел
козмодемьянский игумен Арсений и сказал: "Долго ли нам смотреть на стар-
ших игуменов, и долго ли этому князю лежать? Отоприте церковь, отпою над
ним и положим его в гроб; когда злоба эта перестанет, придут из Владими-
ра и понесут его туда". Пришли клирошане боголюбские, внесли тело в цер-
ковь, положили в каменный гроб и отпели с Арсением. На шестой уже  день,
когда волнение утихло во Владимире, граждане сказали игумену  Феодулу  и
Луке, демественнику Богородичной церкви: "Нарядите носильщиков,  поедем,
возьмем князя и господина нашего Андрея", а протопопу Микулице  сказали:
"Собери всех попов, облачитесь в ризы и выходите перед Серебряные ворота
с святою богородицею, тут и дожидайтесь князя". Феодул исполнил их волю:
с клирошанами Богородичной церкви и с некоторыми владимирцами  поехал  в
Боголюбов и, взявши тело, привез во Владимир с честию и с  плачем  вели-
ким. Увидавши издали княжеский стяг, который несли перед гробом,  влади-
мирцы, оставшиеся ждать у Серебряных ворот, не могли удержаться от рыда-
ний и начали приговаривать: "Уже не в Киев ли поехал ты, господин наш, в
ту церковь у Золотых ворот, которую послал ты строить на  великом  дворе
Ярославовом; говорил ты: хочу построить церковь такую же, как  и  ворота
эти Золотые, да будет память всему отчеству моему". Андрея похоронили  в
построенной им церкви Богородичной (1174 г.).
   Как скоро весть о смерти Андреевой разнеслась по волости, то  ростов-
цы, суздальцы, переяславцы и вся дружина от мала до велика съехались  во
Владимир и сказали: "Делать нечего, так уже случилось, князь  наш  убит,
детей у него здесь нет, сынок его молодой - в Новгороде, братья - в  Ру-
си; за каким же князем нам послать? Соседи у нас князья муромские и  ря-
занские, надобно бояться, чтоб они не пришли на нас внезапно ратью; пош-
лем-ка к рязанскому князю Глебу (Ростиславичу), скажем ему: "Князя наше-
го бог взял, так мы хотим  Ростиславичей  Мстислава  и  Ярополка,  твоих
шурьев" (сыновей старшего сына Юриева). Они забыли,  говорит  летописец,
что целовали крест князю Юрию, посадить у себя меньших сыновей его,  Ми-
хаила и Всеволода, нарушили  клятву,  посадили  Андрея,  а  меньших  его
братьев выгнали, и теперь после Андрея  не  вспомнили  о  своей  прежней
клятве, но все слушали Дедильца да Бориса - рязанских послов.  Как  было
решено, так и сделано: поцеловали образ  богородицы  и  послали  сказать
Глебу: "Твои шурья будут нашими князьями, приставь к нашим послам  своих
и отправь всех вместе за ними в Русь". Глеб обрадовался такой чести, что
выбрали его шурьев в князья, и отправил к ним послов в Чернигов, где они
тогда жили. Послы от северной дружины сказали Ростиславичам:  "Ваш  отец
добр был, когда жил у нас; поезжайте к нам княжить, а других не  хотим".
Эти другие были младшие Юрьевичи, Михаил и Всеволод, которые тогда нахо-
дились также в Чернигове, как видно, все четверо, и дяди  и  племянники,
прибежали вместе с Святославом из-под Вышгорода и не  смели  после  того
возвратиться в прежние свои волости на  Поросьи.  Ростиславичи  отвечали
послам: "Помоги бог дружине, что не забывает  любви  отца  нашего",  но,
несмотря на то, что звали их одних, они  не  захотели  ехать  без  дядей
Юрьевичей и сказали: "Либо добро, либо лихо всем нам; пойдем все  четве-
ро: Юрьевичей двое да Ростиславичей двое". Наперед поехали двое - Михаил
Юрьевич и Ярополк Ростиславич; Михаилу дали старшинство, причем все  це-
ловали крест из рук черниговского  епископа.  Когда  князья  приехали  в
Москву, то ростовцы рассердились, узнавши, что  вместе  с  Ростиславичем
приехал и Юрьевич; они послали сказать Ярополку: "Ступай сюда", а Михаи-
лу - "Подожди немного на Москве". Ярополк тайком от дяди поехал к  Пере-
яславлю, где стояла тогда вся дружина, выехавшая навстречу к князьям,  а
Михаил, узнав, что Ростиславич отправился по ростовской  дороге,  поехал
во Владимир и затворился здесь с одними гражданами, потому  что  дружина
владимирская в числе 1500 человек отправилась  также  в  Переяславль  по
приказанию ростовцев. Здесь вся дружина поцеловала крест Ярополку и отп-
равилась с ним ко Владимиру выгонять оттуда Михаила. Ко всем силам земли
Ростовской присоединились полки муромские и рязанские, окрестности  были
пожжены, город обложен. Что же заставило владимирцев, не привыкших к са-
мостоятельной деятельности, воспротивиться  приговору  старших  городов,
взять себе особого князя и отстаивать его против  соединенных  сил  всей
земли Ростовской и Рязанской? К этому принудила  их  явно  высказавшаяся
вражда старого города Ростова, который с ненавистью смотрел на свой при-
город, населенный большею частию людьми простыми, ремесленными,  жившими
преимущественно от строительной деятельности князя Андрея,  и,  несмотря
на то, похитивший у старого города честь иметь у  себя  стол  княжеский.
Ростовцы и суздальцы говорили: "Пожжем Владимир или пошлем туда посадни-
ка: то наши холопы каменщики". Нельзя не заметить также,  что  здесь,  в
этих словах, слышится преимущественно голос высшего  разряда  ростовских
жителей - бояр, дружины вообще, которая, как видно, особенно  не  любила
Андрея за нововведения. Как бы то ни было, важно было начало борьбы меж-
ду старыми и новыми городами, борьбы, которая должна была решить вопрос:
где утвердится стол княжеский - в старом ли Ростове или новом Владимире,
от чего зависел ход истории на севере. Заодно с Владимиром, как  следует
ожидать, были и другие новые города. Переяславцы хотели также  Юрьевичей
и поневоле признали Ростиславичей. Семь недель владимирцы отбивались  от
осаждающих. Наконец, голод принудил их  сказать  Михаилу:  "Мирись  либо
промышляй о себе". Михаил отвечал: "Вы правы: не погибать же вам для ме-
ня" и поехал из города назад в Русь; владимирцы проводили его  с  плачем
великим, говорит летописец. По отъезде Михаила они заключили  договор  с
Ростиславичами, те поклялись что не сделают никакого зла  городу,  после
чего владимирцы отворили ворота и встретили князей со крестами; в  Бого-
родичной церкви заключен был окончательный договор: во  Владимире  оста-
вался княжить младший Ростиславич, Ярополк, а в Ростове старший,  Мстис-
лав. Таким образом, благодаря мужеству владимирцев  торжество  ростовцев
было неполное: правда, стол старшего брата поставлен был у них, но  зато
ненавистный пригород, Владимир, получил своего князя, а не посадника  из
Ростова. Но ростовцы и особенно бояре, принужденные уступить требованиям
владимирцев, продолжали враждовать к последним и вызвали их к  возобнов-
лению борьбы, столь важной для судеб севера. Южные волости нередко испы-
тывали неудобство от перемещения князей, когда новые князья приводили  с
собою свою дружину, своих слуг, которым раздавали разные должности, и те
спешили обогащаться за счет граждан, зная, что недолго среди  них  оста-
нутся; теперь север в свою очередь испытал то же неудобство: Ростислави-
чи приехали в Ростовскую область с дружинниками, набранными  на  юге,  и
роздали им посаднические должности;  эти  русские  (т.  е.  южнорусские)
детские, как называет их летописец, скоро стали очень тяжки  для  народа
судебными взысками и взятками, но владимирцы терпели не от одних русских
детских; князья, говорит летописец, были молоды, слушались бояр, а бояре
получали их как можно больше брать, и вот взяли они из церкви Владимирс-
кой богородицы золото и серебро, в первый же день отобрали ключи от риз-
ницы, отняли город и все дани, которые назначил для  этой  церкви  князь
Андрей. Видно, что, кроме корыстолюбия, здесь  действовала  ненависть  к
памяти Андрея, ко всему им сделанному: хотели ограбить Владимирский  со-
бор - великолепный памятник, который  оставил  по  себе  Андрей.  Грабеж
церквей позволяли себе князья и дружины их только в завоеванных городах;
легко после этого понять, как должны были смотреть владимирцы на  ограб-
ление своего собора, лучшего украшения, которым так гордился  их  город;
они стали сбираться и толковать: "Мы приняли князей на всей нашей  воле,
они крест целовали, что не сделают никакого зла нашему городу, а  теперь
они точно не в своей волости княжат, точно не хотят долго сидеть у  нас,
грабят не только всю волость, но и церкви; так промышляйте, братья!"  Из
этих слов видно как будто, что владимирцы не  только  оскорблялись  тем,
что князья поступают с их волостью, как с завоеванною, но  еще  боялись,
что Ярополк, ограбивши волость, уйдет от них и ростовцы  пришлют  к  ним
своего посадника: "Князь поступает так, как  будто  не  хочет  сидеть  у
нас", - говорили они. Но по старой привычке владимирцы прежде обратились
к старшим городам - Ростову и Суздалю - с жалобою на свою обиду; ростов-
цы и суздальцы на словах были за них, а на деле нисколько не  думали  за
них вступаться; бояре же крепко держались за  Ростиславичей,  прибавляет
летописец и тем опять дает знать, что  преимущественно  боярам  хотелось
вести дела в противность тому, как шли они при Андрее. Тогда владимирцы,
видя явное недоброжелательство старших городов и бояр, решились вместе с
переяславцами действовать собственными силами и послали в Чернигов  ска-
зать Михаилу: "Ты старший между братьями: приходи к нам во Владимир; ес-
ли ростовцы и суздальцы задумают что-нибудь на нас за тебя, то будем уп-
равляться с ними как бог даст и святая богородица". Михаил с братом Все-
володом и с Владимиром Святославичем, сыном черниговского князя,  отпра-
вился на север, но едва успел он отъехать верст  11  от  Чернигова,  как
сильно занемог и больной приехал в Москву, где дожидался его отряд  вла-
димирцев с молодым князем Юрием Андреевичем, сыном Боголюбского, который
жил у них, будучи изгнан из Новгорода. Между тем Ростиславичи,  узнав  о
приближении Михаила, советовались в Суздале с дружиною, что делать.  Ре-
шено было, чтоб Ярополк шел с своим войском против Юрьевичей  к  Москве,
биться с ними и не пускать ко Владимиру. Михаил сел обедать, когда приш-
ла весть, что племянник Ярополк идет на него; Юрьевичи собрались и пошли
по владимирской дороге навстречу неприятелю, но разошлись с Ярополком  в
лесах, тогда москвичи, услыхавши, что Ярополк, миновав их  войско,  про-
должает идти к Москве, возвратились с дороги от Михаила  для  оберегания
своих домов, а Ярополк, видя, что разошелся с Михаилом, пошел от  Москвы
вслед за ним, послав, между тем, сказать брату Мстиславу в Суздаль: "Ми-
халко болен, несут его на носилках и дружины у него мало; я иду за  ним,
захватывая задние его  отряды,  а  ты,  брат,  ступай  поскорее  к  нему
навстречу, чтоб он не вошел во Владимир". Мстислав объявил об этой вести
дружине и на другой день рано выехал из Суздаля, помчался быстро,  точно
на зайцев, так что дружина едва успевала за  ним  следовать,  и  в  пяти
верстах от Владимира встретился с Юрьевичами; полк Мстиславов, готовый к
битве, в бронях, с поднятым стягом вдруг выступил от села Загорья; Миха-
ил начал поскорее выстраивать свое войско, а враги шли на него с  страш-
ным криком, точно хотели пожрать его дружину, по выражению летописца. Но
эта отвага была непродолжительна: когда дошло до дела и стрельцы  начали
перестреливаться с обеих сторон, то Мстиславова дружина, не  схватившись
ни разу с неприятелем, бросила стяг и  побежала;  Юрьевичи  взяли  много
пленных, взяли бы и больше, но многих спасло то, что победители не могли
различать, кто свои и кто чужие; Мстислав убежал  в  Новгород;  Ярополк,
узнавши о его поражении, побежал в Рязань, но мать их и жены попались  в
руки владимирцам. С честию и славою вступил Михаил во Владимир;  дружина
и граждане, бывшие в сражении, вели пленников. Первым делом Юрьевича бы-
ло возвращение городов, отнятых у Богородичной церкви Ярополком; и была,
говорит летописец, радость большая во Владимире, когда он увидал опять у
себя великого князя всей Ростовской земли. Подивимся, продолжает тог  же
летописец, чуду новому, великому и преславному божия матери, как  засту-
пила она свой город от великих бед и граждан своих укрепляет: не  вложил
им бог страха, не побоялись двоих князей и бояр их, не посмотрели на  их
угрозы, семь недель прожили без князя, положивши всю надежду  на  святую
богородицу и на свою правду. Новгородцы, смольняне, киевляне и  полочане
и все власти как на думу на веча сходятся, и на чем старшие положат,  на
том и пригороды станут, а здесь город старый - Ростов и Суздаль,  и  все
бояре захотели свою правду поставить, а не хотели исполнять правды божи-
ей, говорили: "Как нам любо, так и сделаем: Владимир  -  пригород  наш".
Воспротивились они богу и святой богородице и правде божией, послушались
злых людей, ссорщиков, не хотевших нам добра по зависти. Не сумели  рос-
товцы и суздальцы правды божией исправить, думали, что они старшие,  так
и могут делать все по своему, но люди новые, худые владимирские,  уразу-
мели, где правда, стали за нее крепко держаться, сказали: "Либо  Михаила
князя себе добудем, либо головы свои сложим за святую  богородицу  и  за
Михаила князя". И вот утешил их бог и св. богородица: прославлены  стали
владимирцы по всей земле за их правду.
   Скоро явились во Владимир к Михаилу послы от суздальцев: "Мы,  князь,
- говорили они, - не воевали против тебя с Мстиславом, а были с ним одни
наши бояре: так не сердись на нас и приезжай к  нам".  Михаил  поехал  в
Суздаль, оттуда в Ростов, устроил весь наряд людям,  утвердился  с  ними
крестным целованием, взял много даров у  ростовцев  и,  посадивши  брата
своего Всеволода в Переяславле, сам возвратился во Владимир. Таким обра-
зом последний пригород, населенный холопами-каменщиками, сделался  опять
стольным городом князя всей Ростовской земли; князь опять освобождал се-
бя из-под влияния городов, которые привыкли решать дела на вече и приго-
воров этого веча должны были слушаться города младшие; мало того,  млад-
ший брат Михаила, Всеволод, сел также в новом городе Переяславле Залесс-
ком, а не в Ростове: выказалось ли в этом явное  предпочтение  князей  к
новым городам пред старыми, хотели ли  наградить  усердие  переяславцев,
действовавших заодно с владимирцами, - во  всяком  случае  явление  было
очень важное, свидетельствовавшее полную победу пригородов, полное  низ-
ложение того начала, которое могло противодействовать новому порядку ве-
щей. Если первым делом Михаила по вступлении во Владимир было  возвраще-
ние соборной церкви городов, отнятых у нее Ростиславичами, то по утверж-
дении своем в целой земле Ростовской он должен был прежде всего идти  на
рязанского князя Глеба, в руках которого также находилось  много  сокро-
вищ, пограбленных из этой церкви, и, между прочим, самый образ богороди-
цы, привезенный Андреем из Вышгорода, и книги. Михаил отправился с  пол-
ками на Рязань, но встретил на дороге послов Глебовых, которым  поручено
было сказать ему: "Князь Глеб тебе кланяется и говорит: я во всем  вино-
ват и теперь возвращаю все, что взял у шурьев своих, Ростиславичей,  все
до последнего золотника". И, точно, возвратил все. Михаил, уладившись  с
ним, поехал назад во Владимир; здесь по некоторым, очень  вероятным  из-
вестиям казнил убийц Андреевых и потом  отправился  за  чем-то  в  Горо-
дец-Волжский, занемог в нем и умер (1176 г.).  Ростовцы,  не  дождавшись
даже верного известия о смерти Михайловой, послали  сказать  в  Новгород
прежнему своему князю Мстиславу Ростиславичу: "Ступай, князь, к нам: Ми-
халка бог взял на Волге в Городце, а мы хотим тебя, другого  не  хотим".
Мстислав приехал на зов, собрал ростовцев, всю дружину  и  отправился  с
ними ко Владимиру. Но здесь был уже князь: тотчас по  смерти  Михайловой
владимирцы вышли перед Золотые ворота и, помня старую присягу свою  Юрию
Долгорукому, целовали крест Всеволоду Юрьевичу и детям его - явление лю-
бопытное: владимирцы присягают не только Всеволоду, но и детям его; зна-
чит, не боятся, подобно киевлянам, переходить по наследству  от  отца  к
сыновьям, не думают о праве выбирать князя. Всеволод, узнавши о  приезде
Ростиславича в Ростов, собрал владимирцев, дружину свою, бояр, оставших-
ся при нем (большая часть бояр, как видно, перешла к ростовскому князю),
и отправился с ними навстречу к сопернику,  а  за  переяславцами  послал
племянника Ярослава Мстиславича. Но по своему характеру Всеволод не  хо-
тел отдать всей своей будущности на произвол военного счастия, не  хотел
судиться с племянником судом божиим, битвою, как любили  судиться  южные
князья, и послал сперва сказать Ростиславичу: "Брат! Если  тебя  привела
старшая дружина, то ступай в Ростов, там и помиримся; тебя ростовцы при-
вели и бояре, а меня с братом бог привел да владимирцы с  переяславцами,
а суздальцы пусть выбирают из нас двоих, кого хотят". Но ростовцы и боя-
ре не дали мириться своему князю: их злоба на  владимирцев  и  Юрьевичей
еще более усилилась от недавнего  унижения;  они  сказали  Ростиславичу:
"если ты хочешь с ним мириться, то мы не хотим"; особенно подстрекали  к
войне бояре - Добрыня Долгий, Матеяш Бутович и другие. Всеволод, получив
отказ, поехал к Юрьеву, здесь дождался переяславцев и  объявил  им,  что
ростовцы не хотят мира; переяславцы отвечали: "Ты Мстиславу добра хотел,
а он головы твоей ловит, так ступай, князь, на него, а  мы  не  пожалеем
жизни за твою обиду, не дай нам бог никому возвратиться назад;  если  от
бога не будет нам помощи, то пусть, переступив через наши трупы, возьмут
жен и детей наших; брату твоему еще девяти дней нет как умер, а они  уже
хотят кровь проливать". На Юрьевском поле, за рекою Кзою, произошла бит-
ва: владимирцы с своим князем опять победили с ничтожною для себя  поте-
рею, тогда как со стороны неприятелей часть  бояр  была  побита,  другие
взяты в плен; сам Мстислав бежал сперва в Ростов, а оттуда  в  Новгород;
победители взяли боярские села, коней, скот; в другой  и  последний  раз
старый город был побежден новым, после чего  уже  не  предъявлял  больше
своих притязаний.
   Но Юрьевская победа не прекратила борьбы  Всеволода  с  племянниками:
когда Мстислав Ростиславич прибежал в Новгород, то жители встретили  его
словами: "Как тебя позвали ростовцы, так ты ударил Новгород пятою, пошел
на дядю своего Михаила; Михаил умер, а с  братом  его,  Всеволодом,  бог
рассудил тебя; зачем же к нам идешь?" Не принятый новгородцами  Мстислав
поехал к зятю своему, Глебу рязанскому, и стал подстрекать его  к  войне
со Всеволодом. Глеб тою же осенью пришел на Москву и пожег  весь  город;
Всеволод поехал к нему навстречу, но, когда был за Переяславлем, явились
новгородцы и сказали ему: "Князь! Не ходи без новгородцев, подожди  их".
Всегда осторожный, любивший действовать  наверное,  Всеволод  согласился
ждать новгородцев, чтоб с удвоенными силами ударить на врагов, и возвра-
тился. Но он понапрасну дожидался новгородцев: те не  приходили,  вместо
их явились на помощь двое княжичей черниговских - Олег и  Владимир  Свя-
тославичи, да князь Переяславля Южного или Русского - Владимир Глебович.
Всеволод выступил с ними к Коломне, но здесь получил известие, что  Глеб
с половцами другою дорогою пошел к Владимиру, разграбил соборную церковь
Андрееву, пожег другие церкви, села боярские, а жен, детей и всякое име-
ние отдал на щит (в добычу) поганым. Всеволод немедленно пошел  назад  в
свою волость и встретил Глеба на реке Колакше; целый месяц стояли непри-
ятели без действия по обеим сторонам реки, наконец завязался бой, и Все-
волод победил опять,  опять  Мстислав  Ростиславич  первый  обратился  в
бегство, а за ним побежал и Глеб, но враги догнали их обоих, взяли также
в плен сына Глебова, Романа, перевязали  всю  дружину  рязанскую;  между
прочими попался в плен Борис Жидиславич - знаменитый воевода Боголюбско-
го, который, как видно, отъехал в Рязань или прямо, или вместе с Ростис-
лавичем, не желая служить Юрьевичам; попался в плен и  Дедилец,  который
так сильно способствовал призванию Ростиславичей в Ростов по смерти  Бо-
голюбского. Была большая радость во Владимире, говорит летописец, но тут
же он говорит: суд без милости тому, кто сам не знал милости. Эти  слова
показывают расположение духа владимирцев, которых ненависть  к  Глебу  и
Ростиславичам должна была дойти до высшей степени вследствие еще  нового
бедствия, претерпенного ими от последних. Два дня ждали они от Всеволода
суда без милости над племянниками, на третий день поднялся  сильный  мя-
теж, встали бояре и купцы и сказали ему: "Князь! Мы тебе добра  хотим  и
головы за тебя складываем, а ты держишь врагов своих на  свободе;  враги
твои и наши - суздальцы и ростовцы: либо казни их, либо ослепи, либо от-
дай нам". Всеволод не хотел исполнить этого требования  и  для  утишения
мятежа велел только посадить пленников в тюрьму, после чего послал  ска-
зать рязанцам: "Выдайте мне нашего врага (Ярополка Ростиславича), или  я
приду к вам". Рязанцы решили исполнить  это  требование:  "Князь  наш  и
братья наши погибли из-за чужого князя", - говорили они; поехали на  Во-
ронеж, схватили там Ярополка и привезли во Владимир, где Всеволод  велел
посадить и его также в тюрьму. Между тем зять Глеба рязанского, знамени-
тый Мстислав Ростиславич смоленский, послал  сказать  Святославу  черни-
говскому, чтоб он попросил Всеволода за Ростиславичей; и княгиня рязанс-
кая, жена Глебова, присылала с тем же, прося за мужа и  сына;  Святослав
отправил во Владимир черниговского епископа Порфирия  и  Ефрема  игумена
вести переговоры по делу пленников; он  предлагал,  чтоб  Глеб,  получив
свободу, отказался от Рязани и ехал на житье в Русь, но  Глеб  никак  не
соглашался на такие условия: "лучше умру в тюрьме, - говорил он, - а  не
пойду в Русь на изгнание". Дело затянулось на два года; Глеб  между  тем
умер, а сын его Роман был отпущен в Рязань под условием полной покорнос-
ти владимирскому князю. Иначе решена была судьба  Ростиславичей:  влади-
мирцы, видя, что идут переговоры об освобождении пленников, никак не хо-
тели отпустить Ростиславичей, не отмстивши им за свои обиды; они  собра-
лись опять большою толпою, пришли на княжий двор и стали говорить Всево-
лоду: "До чего их еще додержать? Хотим ослепить их". Всеволоду очень  не
нравилось это требование, но делать было нечего: Ростиславичей ослепили,
или по крайней мере сделали вид, что ослепили, и  отослали  в  Смоленск.
Таким образом кончилась борьба на севере в пользу последнего из  Юрьеви-
чей, который стал так же силен, как и брат его Андрей, и немедленно  по-
шел по следам братним: приведши рязанских князей в свою волю, он захотел
также быть самовластием в Суздальской земле, единодержателем  всего  от-
цовского наследства и выгнал из своей волости племянника Юрия  Андрееви-
ча, который принужден был искать счастия  в  Грузии;  второй  племянник,
Ярослав Мстиславич, также не получил волости в земле Ростовской. Но если
Всеволод вошел совершенно в положение Андрея на  севере,  то  мы  должны
ожидать, что и относительно Южной, старой Руси, и относительно Новгорода
Великого он примет то же самое значение.
   На юге смерть Андрея дала свободу разыграться прежним усобицам  между
Мономаховичами и Ольговичами; к этим усобицам  присоединились,  с  одной
стороны, враждебные отношения в самом племени Олеговом, а с другой, меж-
ду Ростиславичами и Изяславичами в племени Мономаховом. Мы  видели,  как
Святослав Всеволодович черниговский  принужден  был  оставить  намерения
свои относительно Киева, чтоб свободнее отбивать Черниговскую волость от
нападения двоюродного брата своего Олега северского; мы видели,  что  он
опустошением отплатил последнему за опустошение и возвратился  в  Черни-
гов, но Олег не думал так окончить это дело: он заключил союз с  шурьями
своими, Ростиславичами, также с Ярославом киевским, и союзники  решились
с двух сторон напасть на Святослава. Но Ростиславичи и Ярослав,  пожегши
два черниговских города, заключили мир с Святославом и предоставили Оле-
га одним собственным средствам. Тот с братьями пришел к Стародубу, горо-
да не взял, но захватил скот изо всех окрестностей  Стародуба  и  погнал
его к Новгороду-Северскому, куда скоро явился за ним Святослав с  черни-
говским войском и приступил к городу; Олег вышел было к нему  навстречу,
но не успела дружина его пустить по стреле, как  обратилась  в  бегство;
сам князь успел вбежать в город, но половина дружины его была перехваче-
на, другая перебита, острог пожжен; Олег на другой день запросил мира  и
получил его, неизвестно на каких условиях. Между тем на  другой  стороне
Днепра произошла перемена: к Ростиславичам пришел на помощь старший брат
их. Роман, из Смоленска, и Ярослав Изяславич  увидал  в  этом  намерение
Ростиславичей выгнать его из Киева; он послал сказать  им:  "Вы  привели
брата своего Романа, даете ему Киев", и выехал добровольно из этого  го-
рода в прежнюю волость свою - Луцк; мы видели, что Ростиславичи  просили
еще прежде у Андрея Киева для Романа, следовательно, Ярослав имел  право
подозревать их во враждебных для себя замыслах; скорая  же  уступка  его
двоюродным братьям объясняется тем, что он никак не  мог  полагаться  на
защиту киевлян после недавнего поступка с ними, когда  он  ограбил  весь
город. Ростиславичи послали за ним, чтоб ехать опять в Киев,  но  он  не
послушался, и Роман сел на его место: действительно ли  Ростиславичи  не
хотели его выгонять или показывали только вид, что не хотели,  -  решить
трудно. Роман недолго княжил спокойно в Киеве: половцы напали  на  Русь,
взяли шесть городов берендеевских и сильно поразили Ростиславичей у Рос-
това по вине Давыда Ростиславича, который завел ссору с братьями и поме-
шал успеху дела. Бедою Ростиславичей  спешил  воспользоваться  Святослав
черниговский; нужен был, однако, предлог, и он  послал  сказать  Роману:
"Брат! Я не ищу под тобою ничего, но у нас такой ряд: если князь  прови-
нится, то платит волостью, а боярин - головою; Давыд виноват,  отними  у
него волость". Роман не послушался, тогда братья Святослава - Ярослав  и
Олег - перешли Днепр и послали сказать зятю своему Мстиславу  Владимиро-
вичу, сыну покойного Владимира Мстиславича, чтоб перешел на их  сторону;
Мстислав послушался и сдал им Треполь. В это время сам Святослав стоял с
полками своими у Витичева, куда приехали к нему черные клобуки с киевля-
нами и объявили, что Роман ушел в Белгород. Святослав поехал  в  Киев  и
сел там, но опять ненадолго:  на  помощь  к  братьям  явился  знаменитый
Мстислав из Смоленска, и Ростиславичи объявили, что на  другой  же  день
дадут битву Святославу; Святослав испугался и побежал за  Днепр,  потому
что половцы, за которыми он послал, еще не пришли, а  с  одною  дружиною
выступить против Мстислава трудно было решиться. Несмотря на то, однако,
Ростиславичи почли за лучшее уступить Киев Святославу: Роман, князь, как
видно, вовсе не воинственный, знал, что он будет сидеть в Киеве в  бесп-
рерывном страхе от Святослава, который уже раз выгнал его и, конечно, не
откажется от дальнейших попыток на Киев, вследствие чего  будут  беспре-
рывные усобицы; союзники Святослава половцы уже  явились  у  Торческа  и
захватили много людей; и вот Ростиславичи, не желая губить Русской земли
и проливать христианской крови, по словам летописца, подумали  и  отдали
Киев Святославу, а Роман пошел назад в Смоленск;  Чернигов,  как  видно,
достался Олегу Святославичу, но он скоро умер, и в  Чернигове  сел  брат
киевского князя, Ярослав Всеволодович, а брат Олегов, Игорь, сел в  Нов-
городе-Северском: так и следовало по родовому счету.
   До сих пор Святослав Всеволодович жил в  дружбе  со  Всеволодом  суз-
дальским: мы видели, какую деятельную  помощь  оказал  он  последнему  в
борьбе его с племянниками; союз этот был еще  более  скреплен  родством:
Всеволод вызвал к себе сына Святославова, Владимира, и женил его на род-
ной племяннице своей, дочери Михаила Юрьевича. Но скоро эта дружба пере-
менилась во вражду, виною которой были отношения рязанские.  Мы  видели,
что Роман Глебович с братьями поклялся ходить по воле  Всеволодовой,  но
Роман был зять Святослава, который вследствие этого родства считал  себя
также вправе вмешиваться в рязанские дела, причем его влияние необходимо
сталкивалось с влиянием Всеволода; Святослав мог думать, что Всеволод  в
благодарность за прежнее добро уступит его влиянию в Рязани, но  жестоко
обманулся в своем ожидании. В 1180 году младшие братья Романа  рязанско-
го, Всеволод и Владимир Глебовичи, прислали сказать  Всеволоду  Юрьевичу
владимирскому: "Ты наш господин, ты наш отец; брат наш старший Роман от-
нимает у нас волости, слушаясь тестя своего Святослава, а тебе крест це-
ловал и нарушил клятву". Всеволод немедленно выступил в поход,  и  когда
приближался к Коломне, то двое Глебовичей встретили его с поклоном, но в
Коломне сидел сын Святослава, Глеб, посланный отцом на помощь Роману ря-
занскому; Всеволод послал сказать Глебу, чтоб явился к нему, тот сначала
не хотел, но потом, видя, что сопротивляться  нельзя,  поехал;  Всеволод
велел его схватить и в оковах отослал во Владимир, где приставили к нему
стражу, дружина его подверглась той же участи. Между тем передовой отряд
Романа, переправившийся через Оку, потерпел поражение от передового  от-
ряда Всеволодова, часть его попалась в плен, часть потонула в реке;  Ро-
ман, услыхавши об этом несчастии, побежал мимо Рязани в степь, затворив-
ши в городе двоих братьев, Игоря и Святослава, которые не думали  сопро-
тивляться Всеволоду, когда тот явился под Рязанью, и заключили с ним мир
на всей его воле: владимирский князь урядил всю братью,  роздал  каждому
волости по старшинству и возвратился домой.
   Легко понять, как раздосадован был Святослав, когда узнал о  поступке
Всеволода с его сыном; чем меньше ждал он этого, тем  сильнее  была  его
ярость. Он распалился гневом, разжегся яростию, по словам  летописца,  и
сказал: "Отомстил бы я Всеволоду, да нельзя: подле меня  Ростиславичи  -
эти мне во всем делают досады в Русской земле; ну да мне все равно:  кто
ко мне из Владимирова племени ближе, тот и мой". Из этих слов видно так-
же, что Святославу очень не нравилось близкое  соседство  Ростиславичей,
которыми был окружен. В это самое время  Давыд  Ростиславич  охотился  в
лодках по Днепру, а Святослав охотился против него на Черниговской  сто-
роне; случай этот показался киевскому князю очень удобным для исполнения
своего замысла: посоветовавшись только с княгинею да  с  любимцем  своим
Кочкарем, не сказавши ничего лучшим боярам своим, он переправился  через
Днепр и ударил на Давыдов стан, рассуждая: "Схвачу Давыда, Рюрика  выго-
ню, завладею один с братьями Русскою землею и тогда стану мстить  Всево-
лоду за свою обиду". Но замысел не удался: Давыд  с  женою  своею  успел
сесть в лодку и уплыть, неприятельские стрелы не  сделали  ему  никакого
вреда; успев захватить только дружину и стан Давыдов, Святослав  отъехал
к Вышгороду и, проведши под ним ночь, стал  искать  повсюду  Давыда,  но
после долгих безуспешных поисков отправился на восточный  берег  Днепра,
сказавши своим: "Теперь уже я объявил свою вражду Ростиславичам,  нельзя
мне больше оставаться в Киеве". Приехавши в Чернигов, он созвал всех сы-
новей своих, младшую братью, собрал все силы Черниговской  волости,  всю
дружину и стал говорить им: "Куда нам ехать? В Смоленск или в Киев?"  На
это отвечал ему двоюродный брат Игорь северский: "Батюшка! Лучше была бы
тишина, но если уже так случилось, то дал бы только бог тебе  здоровья".
Святослав тогда сказал: "Я старше Ярослава, а ты, Игорь, старше Всеволо-
да: так я теперь вам остался вместо отца и приказываю тебе, Игорь, оста-
ваться здесь с Ярославом оберегать Чернигов и всю волость, а я со Всево-
лодом пойду к Суздалю выручать сына своего Глеба, как нас там бог рассу-
дит со Всеволодом Юрьевичем". Святослав разделил и половцев надвое:  по-
ловину взял с собою, а другую половину оставил братьи, после чего отпра-
вился в поход, взявши с собою Ярополка Ростиславича; подле устья  Тверцы
соединился он с сыном Владимиром и со всеми полками новгородскими (пото-
му что Владимир княжил тогда в Новгороде), положил всю Волгу  пусту,  по
выражению летописца, пожег все города и в сорока верстах от  Переяславля
Залесского, на реке Влене, встретился со  Всеволодом,  который  вышел  с
полками суздальскими, рязанскими и муромскими. Прежде обыкновенно князья
любили находиться в челе полков своих, любили первые врезываться в  ряды
неприятелей, спешили решить дело битвою, в которой видели суд божий.  Но
Всеволод руководствовался другими понятиями: он выбрал для своего войска
выгодное положение, огородился горами, рытвинами и, несмотря на  просьбу
дружины, не хотел вступить в решительную битву с южными  полками,  отли-
чавшимися своею стремительностию в нападениях, тогда как северное  наро-
донаселение отличалось противоположным характером, было слабо  в  чистом
поле и неодолимо при защите мест. Всеволод послал только рязанских  кня-
зей, которые ворвались в обоз Святославов и сначала имели было успех, но
потом были прогнаны с большим уроном. Уже две недели стояли таким  обра-
зом неприятели друг против друга, перестреливаясь через реку;  Святосла-
ву, наконец, наскучило такое положение, и он  послал  своих  священников
сказать Всеволоду: "Брат и сын! Много я тебе добра сделал и не чаял  по-
лучить от тебя такой благодарности; если же ты уже задумал на меня  зло,
захватил сына моего, то недалеко тебе меня искать: отступи  подальше  от
этой речки, дай мне дорогу, чтоб мне можно было к тебе переехать, и тог-
да нас бог рассудит; если же ты мне не хочешь дать  дороги,  то  я  тебе
дам, переезжай ты на эту сторону, и пусть нас бог рассудит". Вместо  от-
вета Всеволод задержал послов, отослал их во Владимир, а сам по-прежнему
не двигался с места; Святослав постоял еще несколько  времени  и,  боясь
оттепели, пошел назад налегке, бросив  обозы,  которыми  овладели  полки
Всеволодовы, но по приказанию князя своего не смели гнаться  за  удаляв-
шимся Святославом. Последний, отпустив брата Всеволода,  сына  Олега,  и
Ярополка Ростиславича в Русь, сам с сыном Владимиром поехал  в  Новгород
Великий.
   Между тем Давыд Ростиславич, спасшись от плена, которым  угрожал  ему
Святослав, прибежал в Белгород, к брату Рюрику; тот, услыхавши, что Киев
оставлен Святославом, поехал туда и сел на столе отцовском и  дедовском,
но, предвидя сильную борьбу, стал набирать союзников: послал за князьями
луцкими, сыновьями Ярослава, Всеволодом и Ингварем, и привел их к  себе;
послал за помощию к галицкому князю Ярославу, которая явилась с боярином
Тудором, а брата Давыда послал в Смоленск на помощь к старшему брату Ро-
ману. Но Давыд встретил на дороге гонца, который вез ему весть о  смерти
Романа; Давыд со слезами продолжал  путь,  при  въезде  в  Смоленск  был
встречен духовенством со крестами, всеми гражданами и занял братнее мес-
то. По Романе, говорит летописец, плакали все смольняне,  вспоминая  его
доброту (добросердие), а княгиня его, стоя у гроба, причитала: "Царь мой
добрый, кроткий, смиренный и правдивый! Вправду дано было тебе  имя  Ро-
ман, всею добродетелию похож ты был на св. Романа (т.  е.  св.  Бориса);
много досад принял ты от смольнян, но никогда не видела я, чтоб ты мстил
им злом за зло". И летописец повторяет, что этот князь был необыкновенно
добр и правдив. Давыд, похоронивши брата, прежде всего должен был думать
о защите своей волости, потому что оставшиеся в Чернигове князья,  Ярос-
лав с Игорем, не видя ниоткуда нападения на свою волость, решились  сами
напасть на волость Смоленскую и пошли с половцами сначала к Друцку,  где
сидел союзник Ростиславичей, Глеб Рогволодович, Но если один из полоцких
князей был за Ростиславичей, то большинство его родичей было против них;
мы видели здесь усобицу между тремя племенами или линиями -  Борисовича-
ми, Глебовичами и Васильковичами, причем  Ростиславичи  смоленские  дея-
тельно  помогали  Борисовичам  и  Васильковичам;  но  теперь,  вероятно,
вследствие родственной связи с Ростиславичами северными видим  Василько-
вичей в союзе с черниговскими князьями против Ростиславичей  смоленских.
У Друцка соединились с Черниговскими полками Всеслав Василькович  полоц-
кий, брат его Брячислав витебский и некоторые другие родичи их с толпами
ливов и литвы: так, вследствие союза полоцких князей с  Черниговскими  в
одном стане очутились половцы вместе с ливами и литвою,  варвары  черно-
морские с варварами прибалтийскими. Давыд смоленский  со  всеми  полками
приехал к Глебу в Друцк и хотел дать сражение  Черниговским  до  прихода
Святослава из Новгорода, но Ярослав с Игорем не смели начать  битвы  без
Святослава, выбрали выгодное положение на берегу Дручи  и  стояли  целую
неделю, перестреливаясь с неприятелем через реку, но как скоро явился  к
ним Святослав, то построили гать на Друче с тем,  чтоб  перейти  реку  и
ударить на Давыда: тогда последний, в свою очередь, не захотел биться  и
побежал в Смоленск. Святослав приступил к Друцку, пожег  острог,  но  не
стал медлить под городом и, отпустив новгородцев, сам пошел в Рогачев, а
из Рогачева Днепром поплыл в Киев, тогда как Игорь с половцами дожидался
его против Вышгорода.
   Услыхав о приближении Святослава, Рюрик выехал из Киева в Белгород  и
отправил войско против половцев, которые с Игорем  северским  расположи-
лись станом у Долобского озера;  войском  начальствовал  князь  Мстислав
Владимирович, при нем находился тысяцкий Рюриков Лазарь с младшею дружи-
ною, Борис Захарыч, любимый воевода Мстислава Храброго, с людьми молодо-
го княжича своего Владимира, которого отец, умирая, отдал ему на руки, и
Сдеслав Жирославич - воевода Мстислава Владимировича с трипольскими пол-
ками. Половцев было много: они лежали без всякой осторожности, не  расс-
тавив сторожей, надеясь на силу свою и на Игорев полк.  Черные  клобуки,
не слушаясь приказа русских воевод, бросились на половцев,  врезались  в
их стан, но были отброшены назад и в бегстве смяли дружину  Мстиславову,
которая также обратилась в бегство, а за нею и сам князь. Но лучшие люди
остались: Лазарь, Борис Захарыч и Сдеслав Жирославич; не смутившись  ни-
мало, они ударили на половцев и потоптали их; много варваров  перетонуло
в реке Чарторые, другие были перебиты или  захвачены  в  плен,  а  князь
Игорь сел в лодку и переправился на восточный берег. Но Рюрик воспользо-
вался этою победою только для того, чтоб получить выгодный мир у Святос-
лава, у которого никак не надеялся отнять старшинство; Святославу  также
не хотелось еще раз выезжать из Киева, и он обрадовался предложению  Рю-
рика, который уступал ему старшинство и Киев, а себе  брал  всю  Русскую
землю, т. е. остальные города Киевской волости. Вслед за этим был заклю-
чен мир и со Всеволодом суздальским, который возвратил  Святославу  сына
его, Глеба; мир между Мономаховичами и Ольговичами был скреплен  двойным
родственным союзом: один сын Святослава,  Глеб,  женился  на  Рюриковне,
другой, Мстислав, - на свояченице Всеволода (1182 г.).
   Таким образом, сыну Всеволода Ольговича удалось  окончательно  утвер-
дить за собою старшинство и Киев,  но  это  старшинство  имело  значение
только на юге; старший в племени Мономаховом не вступал с Святославом  в
борьбу за Киев, потому что Киев не имел уже для него прежнего  значения,
какое имел для отца его, Юрия; Всеволод наследовал все  могущество  того
князя, который давал Киев из своих рук кому хотел; как много потерял Ки-
ев из своего материального значения после погрома от войск Боголюбского,
ясно видно из всех описанных событий: при всех сменах и усобицах  князей
не слышно об участи киевлян, о сильном  полку  киевском,  который  решал
судьбу Руси, судьбу князей во время борьбы Юрия Долгорукого с  племянни-
ком; теперь страдательно подчиняются киевляне всем переменам,  ничем  не
обнаруживают признаков жизни. Как силен был северный  князь  Всеволод  и
как слаб был пред ним  старший  князь  Южной  Руси,  Святослав,  доказа-
тельством служит следующее происшествие: в 1194  году  Святослав  созвал
братьев своих - родного Ярослава и двоюродных Игоря и Всеволода и  начал
с ними советоваться, как бы пойти на рязанских князей, с которыми  давно
уже у Черниговских были ссоры за пограничные волости,  но  Ольговичи  не
смели прямо выступить в поход, а послали сперва ко Всеволоду суздальско-
му просить у него на то позволения; Всеволод не согласился, и  Святослав
должен был отложить поход. С Ростиславичами Святослав жил мирно, так  же
как видно из страха пред Всеволодом; в 1190 году грозила было  вспыхнуть
между ними ссора по причинам, о которых летопись говорит очень неопреде-
ленно: у Святослава, по ее словам, была тяжба с Рюриком, Давыдом и  Смо-
ленскою землею, поэтому он ездил и за Днепр сговориться с братьями, чтоб
как-нибудь не потерять своих выгод, но Рюрик принял также свои меры:  он
переслался со Всеволодом и с братом Давыдом  Смоленским,  и  все  втроем
послали сказать Святославу: "Ты, брат, нам крест  целовал  на  Романовом
ряду, который был заключен тобою, когда брат наш Роман  сидел  в  Киеве;
если стоишь на этом ряду, то ты нам брат, а если хочешь  вспомнить  дав-
нишние тяжбы, которые были при Ростиславе, то ты договор  нарушил,  чего
мы терпеть не будем; а вот тебе и  крестные  грамоты  назад".  Святослав
сначала много спорил с послами и отпустил было уже их с отказом, но  по-
том надумался, возвратил их с дороги и целовал крест на всей воле  Моно-
маховичей.
   Могущественное влияние Всеволода суздальского обнаружилось даже  и  в
судьбах отдаленного Галича. В этом пограничном Русском княжестве в семи-
десятых годах XII века обнаружилось явление, подобных которому не  видим
в остальных волостях русских, именно важное значение бояр, пред  которым
никнет значение князя. Мы уже раз имели случай заметить своевольный пос-
тупок галицкого боярина Константина Серославича,  который  вопреки  воле
князя своего Ярослава увел свои  полки  от  Мстислава  Изяславича.  Этот
Константин играет важную роль и в смутах своего княжества. Велико, каза-
лось, в других странах могущество  Ярослава  Владимировича  галицкого  -
единовластного князя богатой и цветущей волости; вот как описывается это
могущество в Слове о полку Игореву: "Ярослав Осмосмысл галицкий!  Высоко
сидишь ты на своем златокованном столе; ты подпер горы Венгерские своими
железными полками, заступил путь королю венгерскому, затворил  ворота  к
Дунаю, отворяешь ворота к Киеву". Но этот могущественный  князь  окружен
был людьми, которые были сильнее его, могли подчинять  его  волю  своей.
Ярослав дурно жил с женою своею, Ольгою, сестрою суздальских  Юрьевичей,
и держал любовницу, какую-то Настасью; в 1173 году Ольга ушла из  Галича
в Польшу с сыном Владимиром, известным уже нам боярином Константином Се-
рославичем и многими другими боярами. Проживши восемь месяцев в  Польше,
Владимир с матерью пошел на Волынь, где думал поселиться на  время,  как
на дороге встретил его гонец от бояр из Галича:  "Ступай  домой,  велели
они сказать ему: отца твоего мы схватили, приятелей его перебили, и враг
твой Настасья в наших руках". Галичане сожгли несчастную на костре, сына
ее послали в заточение, а с Ярослава взяли клятву, что будет жить с кня-
гинею как следует. В 1187 году умер Ярослав, князь, по словам летописца,
мудрый, красноречивый, богобоязливый, честный во всех землях  и  славный
полками; когда бывала ему от кого обида, то он сам не ходил с полками, а
посылал воевод; чувствуя приближение смерти, он созвал бояр, белое духо-
венство, монахов, нищих и говорил им со слезами:  "Отцы,  братья  и  сы-
новья! Вот я отхожу от этого света суетного и иду к творцу моему, согре-
шил я больше всех; отцы и братья! простите и отдайте". Три дня  плакался
он пред всеми людьми и велел раздавать имение свое по монастырям  и  ни-
щим; три дня раздавали по всему Галичу и не могли всего  раздать.  Обра-
тясь к боярам, умирающий князь сказал:  "Я  одною  своею  худою  головою
удержал Галицкую землю,  а  вот  теперь  приказываю  свое  место  Олегу,
меньшому сыну моему, а старшему, Владимиру, даю  Перемышль".  Этот  Олег
родился от Настасьи и потому был мил Ярославу, говорит летописец, а Вла-
димир не ходил в его воле: мы видели, что он уезжал от отца вместе с ма-
терью и возвратился вследствие торжества врагов Настасьи; Владимир вмес-
те со всеми боярами должен был присягнуть отцу, что не будет искать  под
братом Галича. Но можно ли было надеяться на эту клятву, можно  ли  было
думать, что убийцы Настасьи будут спокойно видеть на старшем столе  сына
ее? И вот, едва только умер Ярослав, как сильный мятеж встал в  Галицкой
земле; Владимир и бояре нарушили клятву и выгнали Олега из  Галича;  тот
принужден был бежать в Овруч к Рюрику, а Владимир сел на столе отцовском
и дедовском. Но бояре скоро увидали, что ошиблись в своем выборе: Влади-
мир, по словам летописца, любил только пить, а не любил  думы  думать  с
своими боярами; отнял у попа жену и стал жить с нею, прижил двоих  сыно-
вей; мало того, понравится ему чья-нибудь жена или дочь, брал  себе  на-
сильно. В то время ближайшим соседом галицкого князя на  столе  владими-
ро-волынском сидел Роман Мстиславич, получивший в наследство от  отца  и
деда необыкновенную деятельность, предприимчивость, неутомимость; не лю-
бил он отставать от раз предпринятого намерения и  не  разбирал  средств
при его выполнении. Роман находился в близком свойстве с Владимиром  га-
лицким: дочь его была за старшим сыном последнего. Несмотря на  то,  уз-
навши, что бояре галицкие нехорошо живут с своим князем, Роман стал  пе-
ресылаться с ними, побуждая их  выгнать  Владимира,  на  место  которого
предлагал им себя в князья. Многие бояре охотно согласились на его пред-
ложение, собрали полки, утвердились крестным целованием между собою,  но
не смели явно восстать на Владимира, схватить или убить его, потому  что
не все бояре были против князя, были между ними и его приятели; заговор-
щики придумали другое средство освободиться от  Владимира,  они  послали
сказать ему: "Князь! Мы не на тебя встали, но  не  хотим  кланяться  по-
падье, хотим ее убить; а ты, где хочешь, там и возьми жену". Они  надея-
лись, что он никак не отпустит попадьи и потому грозились убить ее, чтоб
тем скорее прогнать его самого, в чем и не ошиблись: Владимир, опасаясь,
чтобы и его любовницу не постигла та же участь, какая постигла Настасью,
забрал много золота и серебра, жену, двоих сыновей, дружину и  поехал  в
Венгрию. Мы оставили эту страну под властию короля Гейзы II, зятя и  со-
юзника Изяславова; самым опасным врагом Гейзы был  знаменитый  греческий
император Мануил Комнен - последний из великих  государей,  сидевших  на
престоле византийском; вмешательство Гейзы в дела  Сербии  дали  Мануилу
повод враждебно выступить против венгров с целью распространить  пределы
империи за их счет; сначала он поддерживал против Гейзы  известного  уже
нам Бориса, сына дочери Мономаховой, а потом, когда Борис пал  в  битве,
стал поддерживать родных братьев Гейзы, Стефана и  Владислава,  нашедших
убежище при дворе византийском. Гейза умер в 1161 году, оставив  престол
двенадцатилетнему сыну своему Стефану III, малолетство короля дало Ману-
илу полную возможность к осуществлению своих честолюбивых планов относи-
тельно Венгрии, и немедленно выступил он  с  большим  войском  и  обоими
князьями, Стефаном и Владиславом, к границам этой страны, послав сказать
ее вельможам, что по старому обычаю престол должен переходить не к сыну,
а к брату умершего короля, и что потому они должны возвести  на  престол
Стефана, брата покойного Гейзы; венгры велели ему отвечать на  это,  что
они не знают ни о каком подобном обычае в своем отечестве, где с незапа-
мятных пор наследует корону старший сын, а не брат умершего короля;  они
не могут, следовательно, принять к себе в короли герцога Стефана-старше-
го; не примут его уже и потому, что не хотят  иметь  королем  подручника
императорского. Несмотря, однако, на этот смелый ответ, деньги и  обеща-
ния Мануила произвели свое действие, и многие из вельмож отстали от  мо-
лодого Стефана, который и принужден был уступить престол дяде своему, не
Стефану, впрочем, а младшему Владиславу. Владислав через  полгода  умер,
тогда брату его, Стефану, удалось захватить престол, но  ненадолго,  ибо
когда в Венгрии узнали, что он обещал Мануилу в награду за помощь отдать
Сирмию,  то  почти  все  перешли  на  сторону  племянника  его,  который
вследствие этого и утвердился окончательно на  престоле.  Тогда  Мануил,
видя всеобщее нерасположение венгров к Стефану-дяде, объявил, что  приз-
нает королем племянника; мало того, не имея сыновей, выдает дочь свою за
Белу, младшего брата Стефана III, и  назначает  его  наследником  своего
престола с тем только условием, чтоб он был воспитан в Константинополе и
удержал за собою Сирмию, как полученный от отца удел. Король и  вельможи
согласились на предложение, и молодой Бела отправился в Константинополь,
где получил имя Алексея, был обручен с дочерью императора,  провозглашен
наследником престола, как вдруг  неожиданное  обстоятельство  переменило
совершенно ход дела: у Мануила от второй жены его родился  сын.  Обрадо-
ванный император велел немедленно короновать младенца и отнял у Белы  не
только надежду на престол, но даже невесту, свою дочь, и обручил его  на
свояченице. Но в это время умер брат Белы, король венгерский,  двадцати-
четырехлетний Стефан III, как говорят, отравленный братом (1173 г.); Бе-
ла поспешил в Венгрию, но застал там уже три партии: одна  хотела  иметь
его королем; другая, состоящая преимущественно из  высшего  духовенства,
боясь, чтоб воспитанный в Константинополе Бела не стал  действовать  под
влиянием императора и враждовать к католицизму, хотела ждать  разрешения
от бремени жены Стефана III, третья, наконец, стояла за  младшего  брата
Белы - в челе этой партии находилась старая вдовствующая королева - жена
Гейзы II, Евфросинья Мстиславовна, которой хотелось видеть  на  престоле
младшего, любимого сына. Долго боролся Бела III с двумя враждебными пар-
тиями, наконец, осилил их.
   Более десяти лет Бела спокойно правил Венгриею, как явился к нему га-
лицкий изгнанник Владимир с просьбой о помощи; спокойствие внутри и  вне
давали Беле полную возможность вмешаться в галицкие дела, и он  пошел  к
Галичу со всеми своими полками. Роман, севший было здесь  на  столе,  не
видал средств противиться войскам Белы  и,  захватив  остаток  княжеской
казны, убежал назад на Волынь, но и Владимир не получил отцовского  сто-
ла, потому что Бела, устроивши галичанам все их дела, счел полезнее  для
себя и для них дать им в князья сына своего, Андрея, а  Владимира  повел
опять в Венгрию неволею, отнял у него все имение и посадил в  башню,  он
взял также с собою в Венгрию сыновей или братьев лучших бояр, чтоб иметь
ручательство в верности последних. Между тем Роман с  теми  из  галицких
бояр, которые перезвали его к себе, скитался по разным странам, ища  во-
лости. Отъезжая княжить в Галич, он отдал Владимир брату своему,  Всево-
лоду, сказавши ему: "Больше мне не нужно этого города".  Теперь,  убегая
пред венграми из Галича, он приехал было назад во Владимир,  но  уже  не
был впущен сюда братом; тогда он поехал в Польшу искать  там  помощи,  а
жену свою отправил в Овруч к отцу ее, Рюрику Ростиславичу. Не  получивши
от польских князей никакой помощи, он и сам отправился  к  тестю  Рюрику
вместе с преданными ему галицкими боярами. Приехавши к  тестю,  он  стал
проситься у него опять на Галич: "Галичане зовут меня к себе  на  княже-
ние, - говорил он ему, - отпусти со мной сына своего, Ростислава". Рюрик
согласился, и Роман отправил передовой отряд свой, чтоб занять  один  из
пограничных городов, Плеснеск, но отряд этот был разбит наголову венгра-
ми и галичанами. Роман, услыхав об этом несчастии, отпустил шурина  Рос-
тислава домой, а сам опять поехал в Польшу. На этот  раз  он  был  здесь
счастливее, получил помощь и пошел с нею на брата Всеволода ко  Владими-
ру, но Всеволод в другой раз не пустил его, и Роман опять  отправился  к
тестю; тот дал ему пока волость - Торческ, а между тем послал ко  Всево-
лоду с угрозами, которые подействовали, и Роман получил опять  Владимир,
а Всеволод отправился в свою прежнюю волость Бельз.
   Романа звали опять в Галич, следовательно, были там люди, недовольные
венгерским королевичем; с другой стороны,  Бела  не  мог  думать,  чтобы
русские князья спокойно стали смотреть на владычество иноземца в старин-
ной Русской волости, вот почему он спешил обещаниями  склонить  на  свою
сторону Святослава киевского. В 1189 году он прислал сказать ему: "Брат!
Присылай сына своего ко мне: хочу исполнить свое обещание,  в  чем  тебе
крест целовал". Тогда Святослав тайком от Рюрика отправил к королю  сына
своего, Глеба, думая, что Бела даст ему Галич. Рюрик, узнавши  об  этом,
послал сказать Святославу: "Ты отправил сына своего к королю,  не  спро-
сившись со мною, так ты уговор наш нарушил". Начались сильные споры меж-
ду князьями; однако дело не дошло до ссоры; Святослав послал сказать Рю-
рику: "Брат и сват! Ведь я сына своего посылал не на тебя поднимать  ко-
роля, а за своими делами; если хочешь идти на Галич, так я также готов с
тобою идти". Особенно помогал  прекращению  спора  митрополит,  которому
очень не нравилось, что католик владеет Галичем; он говорил и Святославу
и Рюрику: "Иноплеменники отняли вашу отчину, надобно б  вам  потрудиться
возвратить ее опять себе". Князья послушались и отправились вместе добы-
вать Галич - Святослав с сыновьями, а Рюрик с братьями,  но  прежде  чем
добыли волость, стали рядиться насчет ее и опять поссорились:  Святослав
отдавал Галич Рюрику, а себе хотел взять всю русскую землю около  Киева,
но Рюрик не хотел лишиться своей отчины и променять старое,  верное,  на
новое и неверное, а хотел поделиться Галичем с Святославом;  на  это  не
соглашался последний, и, таким образом, сваты разошлись по домам, ничего
не сделавши.
   Потерявши надежду получить помощь от  кого-либо  из  сильных  русских
князей, недовольные королевичем галичане обратились к потомку своих род-
ных князей - Ростиславичей, Ростиславу Ивановичу, сыну знаменитого  Бер-
ладника. Ростислав, безземельный князь, подобно отцу, жил в это время  у
смоленского князя Давыда Ростиславича; получивши приглашение, он  отпра-
вился немедленно к галицким пределам, захватил два пограничных города  и
оттуда поехал к самому Галичу. Тамошние бояре не все одинаково ему  бла-
гоприятствовали: некоторые из них крепко держались за королевича, потому
что сыновья их и братья находились у Белы, который в это  время  прислал
на помощь сыну большое войско, боясь  враждебных  покушений  со  стороны
русских князей. Королевич и венгерские воеводы, услыхавши о приходе Рос-
тислава, вызванного галицкими боярами, собрали последних и начали приво-
дить их к кресту: правые целовали охотно, ничего за собою не зная, а ви-
новатые - по нужде, боясь венгров. Между тем Ростислав с малою  дружиною
подошел к галицким полкам в надежде, что те по  обещанию  своему  тотчас
перейдут на его сторону, как только завидят его  полк;  и,  точно,  нес-
колько галицких бояр приехало к нему, но они  бросили  его,  как  только
увидали, что остальные не трогаются. Тогда дружина  сказала  Ростиславу:
"Видишь, что они тебя обманули; поезжай прочь!" "Нет, братья! -  отвечал
Ростислав, - вы знаете, на чем они мне целовали крест;  если  же  теперь
ищут головы моей, то бог им судья и тот крест, что мне целовали,  а  уже
мне наскучило скитаться на чужой земле, хочу голову  положить  на  своей
отчине". Сказавши это, он бросился в середину галицких и венгерских пол-
ков; те обхватили его со всех сторон, сбили с лошади и  полумертвого  от
ран понесли в Галич; в городе встало смятение, жители начали  толковать,
как бы отнять Ростислава у венгров и  провозгласить  его  своим  князем;
тогда венгры нашли средство покончить дело: они приложили  яду  к  ранам
Ростиславовым, и желание Берладникова сына исполнилось: он лег на отчине
подле своих предков.
   Удостоверившись при этом случае, что галичане хотят  русского  князя,
венгры начали мстить им насилиями: стали отнимать у них жен и дочерей  и
брать себе в наложницы, начали ставить лошадей своих в церквах и  избах;
встужили тогда галичане и сильно раскаялись, что прогнали  своего  князя
Владимира. И вот пронесся слух, что Владимиру удалось  убежать  из  вен-
герской неволи (1190 г.): на башне ему поставлен был шатер;  он  изрезал
полотно, свил из него веревку и спустился по ней на землю; двое сторожей
было подкуплено, они довели его до Немецкой земли, к императору Фридриху
Барбароссе, который, узнавши, что Владимир родной  племянник  по  матери
князю Всеволоду суздальскому, принял его с любовию и большою  честию,  и
когда Владимир обещал ему давать ежегодно по две тысячи гривен  серебра,
то Фридрих отправил его при своем после к  польскому  князю  Казимиру  с
приказом, чтоб тот помог ему получить  обратно  галицкий  стол;  Казимир
послушался и отправил с Владимиром к  Галичу  воеводу  своего,  Николая.
Когда галичане узнали о приближении своего дедича с польскими  войсками,
то с радостию вышли к нему навстречу, провозгласили князем своим, а  ко-
ролевича прогнали из земли. Но Владимир не считал себя безопасным от со-
седних князей, иноземных и русских, до тех пор, пока не приобретет  пок-
ровительства дяди своего, сильного князя суздальского, и потому послал к
нему с следующими словами: "Отец и господин! Удержи Галич подо мною, а я
божий и твой со всем Галичем и в твоей воле всегда".  Всеволод  отправил
послов ко всем русским князьям и в Польшу и взял со всех присягу не  ис-
кать Галича под его племянником. И с тех пор, говорит летописец,  Влади-
мир утвердился в Галиче, и никто не поднимался на него войною.
   Влияние северного князя на дела Южной Руси еще более обозначилось  по
смерти Святослава Всеволодовича (1194 г.), оставившего по себе в летопи-
си память мудрого князя. Преемником его в Киеве был  Рюрик  Ростиславич,
которого на Руси приняли с большою радостию, и киевляне, и христиане,  и
поганые, потому что, говорит летописец, он всех принимал  с  любовию,  и
христиан и поганых, и не отгонял от себя никого, Севши  в  Киеве,  Рюрик
послал сказать брату своему Давыду в Смоленск: "Брат! Мы теперь остались
старше всех в Русской земле; приезжай ко мне в Киев, повидаемся и  поду-
маем, погадаем вместе о Русской земле, о братьях, о Владимировом племени
и покончим все дела". Но этот князь, считавший себя  старшим  в  Русской
земле, получил старшинство по воле другого князя, старейшего и  сильней-
шего князя Суздальской земли: Всеволод, говорит северный летописец, пос-
лал мужей своих в Киев, и те посадили  там  Рюрика  Ростиславича.  Давыд
смоленский согласился на предложение брата и поплыл к нему вниз по Днеп-
ру; в Вышгороде свиделись братья и стали пировать: сперва  Рюрик  позвал
на обед Давыда; князья повеселились, обдарили друг друга и расстались  в
большой любви; потом позвал Давыда к себе в Белгород племянник его, Рос-
тислав Рюрикович, - здесь было также  большое  веселье.  Давыд  отплатил
также угощениями и дарами: сперва позвал на обед брата Рюрика и  племян-
ников; потом позвал на обед монахов из всех монастырей, роздал им и  ни-
щим большую милостыню; наконец, позвал черных клобуков, напоил их всех и
одарил богато. Киевляне с своей стороны позвали Давыда на обед и обдари-
ли, и Давыд отблагодарил их веселым пиром. Пируя,  братья  занимались  и
делом: покончили все ряды о Русской земле, о братье своей, о  Владимиро-
вом племени, после чего Давыд отправился назад в Смоленск, Но  Ростисла-
вичи скоро увидали, что им не приходилось оканчивать всех рядов своих  о
Русской земле без ведома князя суздальского; в Киев  приехали  послы  из
Владимира и сказали Рюрику от имени своего князя: "Вы назвали меня стар-
шим в своем Владимировом племени; теперь ты сел в Киеве, а  мне  не  дал
никакой части в Русской земле, роздал другим, младшей  братье;  ну  если
мне в ней нет части, то как ты там себе хочешь: кому дал в ней часть,  с
тем ее и стереги; посмотрю, как ты ее с ним удержишь, а мне не надобно".
По словам владимирских послов выходило, что князь их сердился на  Рюрика
за то, что он отдал лучшую волость зятю своему, Роману волынскому, имен-
но пять городов: Торческ, Треполь, Корсунь, Богуслав, Канев, лежащих  на
реке Роси, по границе с степью, в стране, населенной черными  клобуками,
игравшими такую важную роль в усобицах княжеских. Рюрик начал  думать  с
боярами, как бы уладить дело; ему никак не хотелось брать назад  волость
у Романа, потому что он поклялся ему не давать  ее  никому  другому;  он
предлагал Всеволоду другие города, но тот не  хотел  ничего,  кроме  По-
росья, и грозился начать войну в случае отказа. В таких  затруднительных
обстоятельствах Рюрик обратился к митрополиту Никифору и  рассказал  ему
все дело, как он целовал крест Роману не отнимать у него Поросья, как не
хочет нарушить клятвы, и из-за этого начинается у него война со Всеволо-
дом. Митрополит отвечал: "Князь! Мы приставлены от бога в Русской  земле
удерживать вас от кровопролития; если  станет  проливаться  христианская
кровь в Русской земле из-за того, что ты дал  волость  младшему,  обойдя
старшего, и крест целовал, то я снимаю с тебя крестное целование и  беру
его на себя, а ты послушайся меня: возьми волость  у  зятя  и  отдай  ее
старшему, а Роману дай вместо нее другую". Рюрик послал сказать  Роману:
"Всеволод просит под тобою волости и жалуется на меня из-за тебя". Роман
отвечал: "Батюшка! Нечего тебе из-за меня начинать ссору  с  сватом:  ты
мне можешь или другую волость дать вместо прежней, или заплатить за  нее
деньгами". Рюрик, подумав с братьею и боярами, послал сказать Всеволоду:
"Ты жаловался на меня, брат, за волость; так вот тебе та самая,  которую
просил". Нельзя думать, чтоб одно только  наследственное  нерасположение
Всеволода к Изяславовым потомкам заставляло его требовать именно той во-
лости, которая была отдана Роману: Юрий  мог  ненавидеть  деда  Романова
Изяслава, потому что тот отнимал у него старшинство; Андрей  Боголюбский
мог не любить отца Романова, Мстислава, потому что и этот  не  признавал
его старшинства, хотел сидеть в Киеве старшим и независимым  князем,  но
Всеволоду не за что было сердиться на Романа, который не предъявлял  ни-
каких притязаний: Всеволод был признан ото всех и старшим  и  сильнейшим
князем. Он мог желать волости для приобретения большей материальной силы
на Руси, но почему же он  требовал  именно  Поросья?  Он  мог  придавать
большое значение этой пограничной волости и поселенным в ней черным кло-
букам, но после он не обратил большого внимания, когда Рюрик отобрал  ее
у него назад. Всеволод мог не желать усиления Романа, обнаружившего  уже
в галицких событиях предприимчивость и честолюбие, но  все  равно  Рюрик
дал бы ему другую волость, равнозначительную,  или  деньги,  на  которые
можно было нанять половцев и переманить черных клобуков. Наконец, Всево-
лод мог оскорбляться, что Рюрик, распоряжаясь волостями, не  сделал  ему
чести, обошел волостию, но такое притязание  было  странно  в  положении
Всеволода; он был признан старшим, Киев принадлежал ему, он мог приехать
в этот город и распоряжаться всеми окружными волостями, но он, по приме-
ру брата, пренебрег Киевом, отдал его младшему, а  теперь  оскорбляется,
что этот младший не наделил его волостью! Если все эти расчеты и могли в
какой-нибудь мере иметь влияние на поведение Всеволода, то главным,  од-
нако, побуждением его мы должны принять желание поссорить южных  Монома-
ховичей, тесный дружественный союз которых необходимо  уменьшал  влияние
северного князя на юге. Получив от Рюрика  требуемую  волость,  Всеволод
немедленно отдал лучший город Торческ сыну его, а своему зятю, Ростисла-
ву, а в остальные четыре города послал своих посадников. Расчет был  ве-
рен, ибо когда Роман узнал, что Торческ взят у него и через руки  Всево-
лода передан Рюрикову же сыну, то начал посылать к тестю с жалобами, бу-
дучи уверен, что тот сговорился нарочно со Всеволодом и отнял у него во-
лость для того только, чтоб передать ее своему сыну. Рюрик послал  отве-
чать ему на его жалобы: "Я прежде всех дал тебе эту волость,  как  вдруг
Всеволод наслал на меня с жалобами, что чести на него не положили прежде
всех; ведь я тебе объявлял все его речи, и ты добровольно отступился  от
волости; сам знаешь, что нам нельзя было не сделать по его, нам без него
нельзя быть: вся братья положила на нем старшинство во Владимировом пле-
мени; а ты мне сын свой, вот тебе и волость, такая же, как та". Но Рома-
на нельзя уже было успокоить и уверить, что тут не было  никакого  злого
умысла против него; он начал  советоваться  с  своими  боярами,  как  бы
отомстить за обиду, и придумали послать в Чернигов, к Ярославу  Всеволо-
довичу, уступить ему старшинство и звать в Киев на Рюрика; Ярослав обра-
довался случаю и принял предложение. Тогда Рюрик послал объявить  Всево-
лоду о замыслах Романа и Ольговичей: "Ты, брат, во Владимировом  племени
старше всех нас, - велел он сказать ему, - так думай,  гадай  о  Русской
земле, о своей части и о нашей", а к зятю Роману послал бояр своих обли-
чить его и бросить пред ним крестные грамоты. Роман  испугался,  увидев,
что тесть узнал о его сношениях с Ольговичами, и, не будучи  приготовлен
так скоро начать войну, отправился в Польшу за помощью.
   Мы оставили польские события  после  изгнания  Владислава  II,  когда
старшинство принял брат его Болеслав IV Кудрявый  (1142  г.).  Изгнанник
Владислав после неудачных попыток получить опять старшинство умер в Гер-
мании, но три сына его - Болеслав, Мечислав и  Конрад,  -  вероятно,  по
настоянию императора возвратились в отечество  и  получили  Силезию.  По
смерти Болеслава IV Кудрявого старшинство перешло к брату его,  третьему
Болеславичу, Мечиславу III, но Мечислав скоро возбудил против себя него-
дование вельмож, которые, изгнав его, провозгласили великим князем  пос-
леднего из Болеславичей, Казимира Справедливого  (четвертый  Болеславич,
Генрих, умер прежде). Мы видели участие, какое принимал Казимир и знаме-
нитый палатин его, Николай, при восстановлении Владимира  Ярославича  на
столе галицком. По смерти Казимира (1194 г.) рождался вопрос: кому долж-
но достаться старшинство, потому что жив еще один из Болеславичей, преж-
де лишенный старшинства, Мечислав Старый. Мечиславу  нельзя  было  наде-
яться вторично занять краковский стол: прежнее нерасположение к нему бы-
ло еще живо в вельможах, которым,  сверх  того,  было  гораздо  выгоднее
иметь князем несовершеннолетнего племянника, чем  старого  дядю,  и  вот
прелаты и вельможи, собранные в Кракове, решили  передать  старший  стол
Лешку, малолетнему сыну Казимира Справедливого. Но Мечислав не думал от-
казываться от своих прав и стал готовиться к войне с племянниками. В это
самое время явился к последним в Краков Роман волынский с просьбой о по-
мощи против тестя Рюрика; он имел право надеяться на помощь, потому  что
вдова Казимирова, Елена, была ему родная племянница от  брата  Всеволода
Мстиславича бельзского. Казимировичи отвечали Роману: "Мы бы  рады  были
тебе помочь, но обижает нас дядя Межко (Мечислав), ищет под нами  волос-
ти; прежде помоги ты нам, а когда будем все мы поляки за одним щитом, то
пойдем мстить за твои обиды". Роман послушался и поехал на Межка с Кази-
мировичами; тот не хотел биться с Романом, но прислал к нему с  просьбою
быть посредником в споре между ним и племянниками. Роман  не  послушался
ни его, ни бояр своих и вступил в битву, в которой потерпел сильное  по-
ражение, и раненный убежал в Краков к Казимировичам, откуда дружина при-
несла его во Владимир Волынский. Видя над собою такую беду, он  отправил
посла к тестю Рюрику с поклонами и мольбою,  чтоб  простил  его,  послал
просить и митрополита Никифора, чтоб тот ходатайствовал за него пред Рю-
риком. Митрополит исполнил просьбу, и Рюрик,  послушавшись  его,  созвал
бояр и сказал им: "Если Роман просит и раскаивается в своей вине,  то  я
его приму, приведу ко кресту и волость дам; если он  устоит  в  крестном
целовании, будет вправду иметь меня отцом и добра моего хотеть, то я бу-
ду иметь его сыном, как прежде имел и  добра  ему  хотел".  И,  действи-
тельно, Рюрик послал сказать Роману, что  перестал  на  него  сердиться,
привел его к кресту на всей своей воле и дал ему волость.
   Роман был смирен, но нельзя было забыть, что он предлагал старшинство
и Киев Ярославу черниговскому и тот принял предложение; вот  почему  Рю-
рик, переславшись с сватом Всеволодом и братом Давыдом,  послал  сказать
Ярославу и всем Ольговичам от имени всех Мономаховичей: "Целуй нам крест
со всею своею братьею, что не искать вам нашей отчины, Киева и  Смоленс-
ка, под нами и под нашими детьми и под всем нашим Владимировым племенем:
дед наш Ярослав разделил нас по Днепр, потому и  Киева  вам  ненадобно".
Ольговичи обиделись таким предложением и послали сказать  Всеволоду:  "У
нас был уговор не искать Киева под тобою и под сватом твоим, Рюриком, мы
и стоим в этом договоре, но если ты приказываешь нам отказаться от Киева
навсегда, то мы не венгры и не ляхи, а внуки одного деда: при вашей жиз-
ни мы не ищем Киева, но после вас кому бог его даст". И были между  ними
распри многие и речи крупные и не уладились, говорит летописец. Всеволод
хотел тою же зимою идти на Чернигов, Ольговичи испугались  и  послали  к
нему игумена с поклоном и обещанием исполнить его волю; тот поверил им и
сошел с коня. В то же время черниговские послы явились и к Рюрику с сле-
дующими словами от своих князей: "Брат! У нас с тобою  не  было  никогда
ссоры, мы этой зимой еще не успели заключить окончательного договора  ни
со Всеволодом, ни с тобою, ни с братом твоим, Давыдом, а так как ты бли-
же всех к нам, то целуй крест не начинать с нами войны до тех пор,  пока
мы кончим переговоры со Всеволодом и Давыдом". Рюрик, посоветовавшись  с
боярами, принял предложение Ярослава, отправил в Чернигов своего посла и
взялся хлопотать о том, чтоб помирить с Ольговичами Всеволода и  Давыда;
при этом Рюрик обещал Ярославу уступить ему Витебск и  отправил  в  Смо-
ленск посла объявить об этой уступке брату своему, Давыду,  после  чего,
надеясь на мир, распустил по домам дружину, братьев, сыновей,  половцев,
богато одаривши их, а сам отправился в Овруч по своим делам. Но Ярослав,
не дождавшись окончания переговоров о Витебске, послал племянника  свое-
го, Олега Святославича, захватить этот город, где сидел один из полоцких
князей, зять Давыда смоленского. Последний, ничего еще не зная о  сделке
Рюрика с Ярославом и слыша, что отряд Ольговичей, не доехавши до Витебс-
ка, стал пустошить Смоленскую область, выслал против него войско под на-
чальством племянника своего Мстислава  Романовича.  Мстислав  ударил  на
Олега, потоптал его стяги, изрубил его сына. Но в то время как  Мстислав
получил успех на одной стороне, смоленский тысяцкий Михалко потерпел по-
ражение от полочан - союзников черниговского князя; Мстислав,  возвраща-
ясь с преследования побежденного Олега,  встретил  победителей  полочан;
думая, что это свои, спокойно въехал в ряды их и был взят в плен;  тогда
обрадованный Олег Святославич послал весть к дяде в Чернигов, приписывая
себе весь успех дела: "Мстислава я взял в плен и полк его победил и  Да-
выдов полк смоленский, а пленные смольняне сказывают мне, что братья  их
не в ладу живут с Давыдом; такого, батюшка, удобного времени уже  больше
не будет; собравши братью, поезжай поскорее, возьмем честь свою".  Ярос-
лав и все Ольговичи обрадовались, помчались к Смоленску, но  перехвачены
были на дороге послом Рюриковым, который сказал Ярославу от своего  кня-
зя: "Если ты, обрадовавшись случаю, поехал убить моего брата, то нарушил
наш договор и крестное целование, и вот тебе твои крестные грамоты; сту-
пай к Смоленску, а я пойду к Чернигову, и как нас бог рассудит да  крест
честный". Ярослав испугался, возвратился в Чернигов  и  отправил  своего
посла к Рюрику, оправдывая себя, обвиняя  Давыда,  зачем  помогает  зятю
своему. Рюрик отвечал ему на это: "Я тебе Витебск уступил и посла отпра-
вил к брату Давыду, давая ему знать об этой уступке; ты,  не  дождавшись
конца делу, послал своих племянников к Витебску, а они, идучи, стали во-
евать Смоленскую волость: Давыд и послал на них племянника своего Мстис-
лава". Долго спорили и не могли уладиться.
   В 1196 году Рюрик послал сказать свату своему Всеволоду суздальскому:
"Мы уговорились садиться всем на коней с рождества Христова и  съехаться
в Чернигове: я и собрался с братьею, дружиною, с дикими половцами и  си-
дел наготове, дожидаясь от тебя вести, но ты той зимой не сел  на  коня,
поверил Ольговичам, что станут на всей нашей воле; я, услыхав, что ты на
коня не садишься, распустил братью, диких половцев и поцеловал с  черни-
говским Ярославом крест, что не воевать до тех пор,  пока  или  уладимся
все, или не уладимся, а теперь, брат, и твой и мой сын Мстислав сидят  в
плену у Ольговичей: так не мешкая, сел бы ты на коня, и, съехавшись все,
помстили бы мы за свою обиду и срам,  а  племянника  своего  выстояли  и
правду свою нашли". Долго не было вести от Всеволода; наконец, он  прис-
лал сказать Рюрику: "Ты начинай, а я буду готов".  Рюрик  собрал  братью
свою, диких половцев и стал воевать с Ольговичами, тогда Ярослав прислал
сказать ему: "Зачем, брат, стал ты воевать мою волость  и  поганым  руки
наполнять? Из-за чего нам с тобою ссориться: разве я ищу под тобою  Кие-
ва? А что Давыд послал на моих племянников Мстислава, а бог нас там рас-
судил, то я выдаю тебе Мстислава без выкупа, по  любви.  Целуй  со  мною
крест да и с Давыдом меня помири, а Всеволод захочет с нами уладиться  -
уладимся, а тебе с братом Давыдом нет до того дела". Рюрик отвечал  ему:
"Если вправду хочешь мира, то дай мне путь через твою волость: я отправ-
лю посла и ко Всеволоду и к Давыду и, согласившись все, уладимся  с  то-
бою". Рюрик, по словам летописца, точно, хотел отправить посла для  того
только, чтоб устроить общий мир, но Ярослав не верил Рюриковым речам: он
думал, что Мономаховичи хотят сговориться на него и потому не пускал Рю-
риковых послов через свою волость; Ольговичи заняли все  пути,  и  целое
лето до самой осени продолжалась война набегами. Осенью Ольговичи приоб-
рели себе союзника: Роман волынский, принужденный в  беде  прибегнуть  к
милости тестя, теперь оправился и хотел  воспользоваться  случаем,  чтоб
отомстить за прежнее унижение; он послал отряд своих людей в пограничный
город Полонный и велел им оттуда опустошать Киевскую  волость  набегами.
Услыхав об этом новом враге Рюрик обратился к князю, которого  мог  счи-
тать естественным союзником своим по вражде к Роману, именно к Владимиру
Ярославичу, князю галицкому, и послал к нему племянника своего, Мстисла-
ва Мстиславича, сына знаменитого Мстислава Ростиславича, соперника  Анд-
реева. Мстислав должен был сказать Владимиру от имени Рюрика: "Зять  мой
нарушил договор и воевал мою волость, так ты, брат, с  племянником  моим
из Галича воюйте его волость; я и сам хотел идти ко Владимиру (Волынско-
му), да пришла мне весть, что сват мой Всеволод сел на коня,  соединился
с братом моим Давыдом и вместе жгут волость Ольговичей,  города  вятичей
взяли и пожгли: так я сижу наготове, дожидаясь вести  верной".  Владимир
поехал с Мстиславом, повоевал и пожег волость Романову, а с другой  сто-
роны, повоевал и пожег ее Ростислав  Рюрикович  с  Владимировичами  (сы-
новьями Владимира Мстиславича) и с черными клобуками, набрали много  ра-
бов и скота.
   Весть, полученная Рюриком о движении Всеволода и Давыда,  была  спра-
ведлива: они действительно вступили в землю Ольговичей и пожгли ее.  Ус-
лыхав об этом, Ярослав собрал братью, посадил двоих Святославичей, Олега
и Глеба, в Чернигове, укрепил остальные города, боясь Рюрикова  прихода,
а сам с остальными родичами и половцами отправился  против  Всеволода  и
Давыда; он стал под своими лесами, огородился засеками, на  реках  велел
мосты разобрать и, приготовившись таким образом, послал сказать Всеволо-
ду: "Брат и сват! Отчину нашу и хлеб наш ты взял; если хочешь мириться с
нами и жить в любви, то мы любви не бегаем и на всей воле твоей  станем,
а если ты замыслил что другое и от того не бегаем, как нас бог  рассудит
с вами и св. спас". Всеволод был не охотник до решительных битв  -  этих
судов божиих, по понятиям южных князей; притом же Ольговичи обещали  без
битвы стать на всей его воле; он  начал  думать  с  Давыдом,  рязанскими
князьями, боярами, на каких бы условиях помириться с Ольговичами?  Давыд
никак не хотел мира, но требовал непременно, чтоб Всеволод шел к  Черни-
гову, он говорил ему: "Ты уговорился с братом Рюриком и со мною  сойтись
всем в Чернигове и там мириться на всей нашей воле, а теперь ты  не  дал
знать Рюрику о своем приходе; он воюет с ними, волость  свою  пожег  для
тебя, а мы без его совета и ведома хотим мириться; как хочешь, брат, а я
только тебе то скажу, что такой мир не понравится брату моему". Но  Все-
володу не понравились речи Давыдовы и рязанских князей; он начал перего-
воры с Ольговичами, требуя у них, во-первых, отречения от Киева  и  Смо-
ленска, во-вторых, освобождения Мстислава Романовича, в-третьих,  изгна-
ния давнего врага своего, Ярополка Ростиславича,  который  жил  тогда  в
Чернигове, в-четвертых, прекращения связи с Романом  волынским.  Ярослав
соглашался на три первые требования, но не хотел  отступать  от  Романа,
который оказал ему такую важную услугу, нападши на тестя и отвлекши  его
от похода на Чернигов. Всеволод не настаивал и тем  подтвердил  подозре-
ние, что хотел продолжения беспокойств на юге, не  хотел  окончательного
усиления здесь Ростиславичей. Помирившись с Ярославом, он послал сказать
Рюрику: "Я помирился с Ярославом, он целовал крест, что не будет  искать
Киева под тобою, а Смоленска - под братом твоим". Рюрик  сильно  рассер-
дился и послал ему такой ответ: "Сват! Ты клялся, что кто мне враг,  тот
и тебе враг; просил ты у меня части в Русской земле, и я  дал  тебе  во-
лость лучшую, не от изобилья, но отнявши у братьи своей и у зятя  своего
Романа; Роман после этого стал моим врагом не из-за  кого  другого,  как
только из-за тебя, ты обещал сесть на коня и помочь мне, но перевел  все
лето и зиму, а теперь и сел на коня, но как помог? Сам помирился, заклю-
чил договор, какой хотел, а мое дело с Романом оставил на волю Ярославо-
ву: Ярослав будет нас с ним рядить? А из-за кого же все  дело-то  стало?
Для чего я тебя и на коня-то посадил? От Ольговичей мне какая обида  бы-
ла? Они подо мною Киев не искали; для твоего добра я был с ними недобр и
воевал, и волость свою пожег; ничего ты не исполнил, о чем уговаривался,
на чем мне крест целовал". В сердцах Рюрик отнял у Всеволода все города,
которые прежде дал, и роздал опять своей братье. Всеволод,  по-видимому,
оставил это без внимания, но уже, разумеется, не мог после этого  желать
добра Рюрику. На западном берегу Днепра Всеволод потерял волость, но  на
восточном продолжал держать в своем племени Переяславль Южный, или Русс-
кий, - здесь по смерти Владимира Глебовича сидел другой племянник Всево-
лодов, Ярослав Мстиславич, ходивший совершенно  по  воле  дяди;  доказа-
тельством служит то, что Переяславль даже и в церковном отношении  зави-
сел от Всеволода: в 1197 году он послал туда епископа. В следующем, 1198
году умер Ярослав Мстиславич, и на его место Всеволод отправил в Переяс-
лавль сына своего, Ярослава (1201); Всеволод послал также (1194 г.)  во-
зобновить отцовский Городок на Остре, разрушенный еще Изяславом Мстисла-
вичем.
   Недаром Рюрик так беспокоился насчет  отношений  обоих  к  волынскому
князю: скоро (1198) могущество последнего удвоилось, потому что по смер-
ти Владимира Ярославича ему удалось опять с  помощью  поляков  сесть  на
столе галицком и на этот раз уже утвердиться здесь  окончательно.  Лето-
пись ничего не говорит, почему через три года после этого  (1201)  Рюрик
собрался идти на Романа. Очень естественно, что киевскому князю не  нра-
вилось утверждение Романа в Галиче, но почему же он так долго медлил по-
ходом на зятя ? Под 1197 годом летопись говорит о смерти брата Романова,
Давыда смоленского, который по обычаю передал стол  свой  племяннику  от
старшего брата, Мстиславу Романовичу, а своего сына Константина  отослал
старшему брату Рюрику на руки. В 1198 г. умер  Ярослав  черниговский,  и
его стол по тому же обычаю занял двоюродный брат его  Игорь  Святославич
северский, знаменитый герой Слова о Полку, но скоро и  он  умер  (1202),
оставя черниговский  стол  старшему  племяннику  Всеволоду  Святославичу
Чермному, внуку Всеволода Ольговича. Все эти перемены  и  особенно,  как
видно, неуверенность в Ольговичах, могли мешать  Рюрику  вооружиться  на
Романа, но в 1202 году он успел уговорить Всеволода Чермного  черниговс-
кого действовать с ним заодно против галицко-волынского князя; Ольговичи
явились в Киев, как союзники тамошнего князя, Мономаховича,  чего  давно
уже не бывало, но Роман предупредил врагов, собрал полки галицкие и вла-
димирские и въехал в Русскую землю; произошло любопытное явление, напом-
нившее время борьбы деда Романова, Изяслава, с дядею Юрием: или Рюрик не
умел приобресть народного расположения, или жива была память и привязан-
ность к деду и отцу Романову, или, наконец, Роман успел переманить  чер-
ных клобуков на свою сторону обещаниями, или, наконец, все  эти  причины
действовали вместе - Русь (Киевская область)  поднялась  против  Рюрика,
все бросилось к Роману: первые отъехали к нему от Рюрика сыновья  Влади-
мира Мстиславича, как видно, безземельные, подобно отцу, за ними приеха-
ли все черные клобуки, наконец, явились отряды из жителей всех  киевских
городов; Роман, видя это всеобщее движение в свою пользу, со всеми  пол-
ками спешил к Киеву; киевляне отворили ему Подольские ворота, и он занял
Подол, тогда как Рюрик с Ольговичами стояли в верхней части  города  (на
горе); видя все против себя, они, разумеется, не могли более держаться в
Киеве и вступили в переговоры с Романом: Рюрик отказался от Киева и пое-
хал в Овруч, Ольговичи отправились за Днепр в Чернигов, а Киев отдан был
великим князем Всеволодом и Романом двоюродному брату последнего Ингварю
Ярославичу луцкому. Явление замечательное, бывшее необходимым следствием
преобладания сильнейшего северного князя и вместе старшего в роде, кото-
рый перестал жить в Киеве: Всеволод, враждуя с Рюриком, не хочет поддер-
живать его против Романа и, по уговору с последним, отдает Киев младшему
из Мстиславичей, не имевшему никакого права даже пред Романом, не только
пред Рюриком. Сам Роман не мог сесть в Киеве: очень вероятно, что и Все-
волод не хотел позволить этого, не хотел допустить соединения  Киевской,
Владимиро-Волынской и Галицкой волостей в руках одного князя и  особенно
в руках такого князя, каков был Роман; а с другой стороны, и  сам  Роман
не искал чести сидеть в Киеве: его присутствие было необходимо в  новоп-
риобретенном Галиче.
   Но Рюрик не хотел спокойно перенесть своего изгнания и видеть в Киеве
племянника: в следующем (1203) году он опять соединился  с  Ольговичами,
нанял множество половцев и взял с ними Киев.  Как  видно,  союзники,  не
имея чем заплатить варварам, обещали отдать им Киев на разграбление: Рю-
рику нечего было жалеть киевлян, которые отворили во рота Роману: и  вот
половцы, рассыпались по городу, пожгли не только Подол, но и Гору, огра-
били Софийский собор, Десятинную церковь и все монастыри, монахов и  мо-
нахинь, священников и жен их, старых и увечных  перебили,  а  молодых  и
здоровых повели в плен,  также  и  остальных  киевлян;  пощадили  только
иностранных купцов, спрятавшихся по церквам, - у них взяли половину име-
ния и выпустили на свободу. После этого страшного опустошения  Рюрик  не
хотел сесть в Киеве: или не хотел он княжить в пожженном, ограбленном  и
пустом городе, ждал времени, пока он оправится, или боялся опять прихода
Романова; как бы то ни было, он уехал назад в Овруч, где скоро был осаж-
ден Романом, пришедшим, по выражению летописца, отвести его от  Ольгови-
чей и от половцев; Рюрик принужден был  целовать  крест  великому  князю
Всеволоду и детям его, т. е. отказался от старшинства в роде и по смерти
Всеволода, обещался снова быть в воле великого князя суздальского и  де-
тей его, после чего Роман сказал ему: "Ты уже крест целовал, так отправь
посла к свату своему, а я пошлю своего боярина к отцу и господину  вели-
кому князю Всеволоду: и ты проси, и я буду просить, чтоб дал тебе  опять
Киев". Всеволод согласился, и Рюрик опять стал княжить в Киеве; Всеволод
помирился и с Ольговичами, также по просьбе Романа.
   Из всех этих известий видно, что Роман действительно  хотел  мира  на
Руси, вероятно, для того, чтоб свободнее управляться в Галиче и действо-
вать против врагов внешних, но его желание не исполнилось. Возвратившись
в 1203 году из похода против половцев, князья Роман и Рюрик с  сыновьями
остановились в Треполе и начали толковать о распределении волостей, под-
няли спор и дело кончилось тем, что Роман схватил Рюрика, отослал в Киев
и там велел постричь в монахи вместе с женою и дочерью, своею  женою,  с
которою развелся, а сыновей Рюриковых, Ростислава и  Владимира,  взял  с
собою в Галич; кого оставил в Киеве, дошедшие до нас летописи  не  гово-
рят. Но Всеволод суздальский не мог смотреть на это спокойно: он  отпра-
вил послов своих к Роману, и тот принужден был отпустить сыновей Рюрико-
вых, и старшему из них, Ростиславу, зятю Всеволодову, отдать  Киев.  Рю-
рик, однако, недолго оставался в монастыре. Мы видели тесную связь Рома-
на с князьями польскими - Казимиром Справедливым и сыновьями его,  виде-
ли, как он помогал последним в борьбе с дядею их Мечиславом и как они  в
свою очередь помогли ему овладеть Галичем по смерти Владимира  Ярослави-
ча. Несмотря на неудачу Романа в битве с Мечиславом, последнему не  уда-
лось овладеть старшинством и Краковым, но, не успевши  достигнуть  своей
цели оружием, он прибегнул к переговорам, убеждениям и  успел,  наконец,
склонить вдову Казимира и сына ее Лешка к уступке  ему  старшинства:  им
показалось выгоднее отказаться на время от Кракова и потом получить  его
по праву родового  княжеского  преемства,  чем  владеть  им  по  милости
вельмож и в зависимости от последних. Вторично  получил  Мечислав  стар-
шинство и Краков и вторично был изгнан; вторично успел обольстить  вдову
Казимирову и ее сына обещаниями, в третий раз занял Краков и удержался в
нем до самой смерти, последовавшей в 1202 году. Смертию Мечислава Старо-
го пресеклось первое поколение Болеславичей. Краковские  вельможи  опять
мимо старших двоюродных братьев отправили послов  к  Лешку  Казимировичу
звать его на старший стол, но с условием, чтоб он отдалил от себя сендо-
мирского палатина Говорека, имевшего на него сильное влияние; краковские
вельможи, следовательно, хотели отвратить от себя ту  невыгоду,  которую
терпели русские бояре от княжеских перемещений из одной волости  в  дру-
гую, причем новые бояре заезжали старых; здесь же видим и  начало  усло-
вий, предлагаемых польскими вельможами князьям их, но легко понять,  что
при таковом значении вельмож родовые счеты княжеские  не  могли  продол-
жаться в Польше. Лешко, который прежде уступил старшинство дяде для  то-
го, чтоб избавиться зависимости от вельмож (особенно самого могуществен-
ного из них, известного уже нам палатина краковского Николая), и  теперь
не хотел для Кракова согласиться на условие, предложенное вельможами: он
отвечал послам, что пусть вельможи выбирают себе другого князя,  который
способен будет согласиться на их условия. Тогда  вельможи  обратились  к
князю, имевшему более права на старшинство, чем Лешко, именно к  Владис-
лаву Ласконогому, сыну Мечиславову и провозгласили его  великим  князем,
но Владислав скоро вооружил  против  себя  прелатов,  которые  вместе  с
вельможами изгнали его из Кракова и перезвали на его место  опять  Лешка
Казимировича, на этот раз, как видно, без условий, вероятно потому,  что
палатина Николая не было более в живых. Обязанный  старшинством  преиму-
щественно старанию прелатов и, вероятно, желая найти в духовенстве опору
против влияния вельмож, Лешко немедленно после занятия краковского стола
предал себя и свои земли в покровительство св. Петра, обязавшись платить
в Рим ежегодную подать. Духовенство поспешило отблагодарить своего  доб-
рожелателя: уже давно оно смотрело враждебно на родовые отношения и сче-
ты между князьями; уже по смерти Казимира Справедливого епископ краковс-
кий Фулкон защищал порядок преемства от  отца  к  сыну  против  родового
старшинства и успел утвердить Краков за сыном  Казимировым;  теперь  же,
когда Лешко отдал себя и потомство свое  в  покровительство  св.  Петра,
церковь римская торжественно утвердила его наследственным князем Кракова
с правом передать этот стол после себя старшему сыну своему. Так родовые
отношения княжеские встретили  в  Польше  два  могущественные  начала  -
власть вельмож и власть духовенства, пред которыми и должны были  поник-
нуть.
   Роман волынский, постоянный союзник Лешка, продолжал враждовать  и  с
Мечиславом и с сыном его, Владиславом Ласконогим, но когда Лешко  утвер-
дился в Кракове, то Роман потребовал от него волости в награду за  преж-
нюю дружбу; Лешко не согласился; притом же, по словам летописца, Владис-
лав Ласконогий много содействовал ссоре Лешка с Романом, вследствие чего
галицкий князь осадил Люблин; потом, услыхав, что Лешко с братом Кондра-
том идут против него, оставил осаду и двинулся к ним навстречу;  перейдя
Вислу, он расположился станом под городом Завихвостом,  куда  прибыли  к
нему послы от Лешка и завязали переговоры; положено было прекратить  во-
енные действия до окончания последних, и Роман, понадеявшись на  это,  с
малою дружиною отъехал от стана на охоту,  но  тут  в  засаде  ждал  его
польский отряд, и Роман после мужественного сопротивления лег на месте с
дружиною (1205 г.). Так  погиб  знаменитый  внук  Изяслава  Мстиславича;
предприимчивостию, отвагою будучи похож на отца и деда,  получивши  чрез
приобретение Галича и большие материальные средства, находясь в беспрес-
танных сношениях с пограничными иностранными государствами,  где  в  это
время родовые отношения княжеские сменились государственными, Роман, не-
обходимо подчиняясь влиянию того порядка вещей, который господствовал  в
ближайших западных странах, мог, по-видимому, явиться  проводником  этих
новых понятий для Южной Руси, содействовать в ней смене родовых  княжес-
ких отношений государственными; он мог, подобно отцу и деду, вступить  в
борьбу с северными князьями, в борьбу, которая, однако, должна была  но-
сить уже новый характер, если б и Роман стал стремиться к самовластию на
юге, точно так же, как стремились к нему  Юрьевичи  на  севере.  Но  это
сходство положения Романа с положением северных князей есть сходство об-
манчивое, потому что почва Юго-Западной Руси, преимущественно почва  Га-
лицкого княжества, вовсе не заключала в себе тех условий крепкого  госу-
дарственного быта, которые существовали на севере и которыми  воспользо-
вались тамошние князья для собрания Русской земли, для утверждения в ней
единства и наряда. Мы видели, какою силою пользовались бояре  в  Галиче,
силою, пред которою никло значение князя; легко понять, что князь с  та-
ким характером, как Роман, скоро должен был враждебно столкнуться с этою
силою: "Не передавивши пчел, меду не есть", - говорил он, и  вот  лучшие
бояре погибли от него, как говорит, в страшных муках, другие -  разбежа-
лись; Роман возвратил их обещанием всяких милостей, но скоро под разными
предлогами поверг их той же участи. Оставя по себе такую кровавую память
в Галиче, в остальной Руси, Роман слыл грозным бичом окрестных  варваров
- половцев, литвы, ятвягов, добрым подвижником за Русскую землю, достой-
ным наследником прадеда своего, Мономаха: "он стремился на поганых,  как
лев, - говорит народное поэтическое предание, - сердит  был,  как  рысь,
губил их, как проходил, перелетал земли их, как орел, и  храбр  он  был,
как тур, ревновал деду своему, Мономаху". Мы видели, что одною из  глав-
ных сторон деятельности князей наших было построение городов,  население
пустынных пространств: Роман заставлял  побежденных  литовцев  расчищать
леса
   дикарей от грабежа, приучить к мирным,  земледельческим  занятиям,  и
вот осталась поговорка: "Роман! Роман! худым живешь, литвою орешь".
   Как видно, Роман не успел передавить всех пчел, и дети его  долго  не
могли спокойно есть меда. У него от второго брака осталось двое сыновей:
Даниил, четырех лет, и Василько - двух. Но кроме бояр галицких Роман ос-
тавил других врагов своим детям: Рюрик, как только узнал о смерти  Рома-
на, так тотчас же скинул монашескую рясу и объявил себя князем  киевским
вместо сына; он хотел было расстричь и жену,  но  та  не  согласилась  и
постриглась в схиму. Ольговичи также  поднялись,  явились  с  полками  у
Днепра; Рюрик вышел к ним навстречу и уговорились всем  вместе  идти  на
Галич, отнимать наследство у сыновей Романовых. На реке Серете встретили
союзники галицкое и владимиро-волынское войско, бились с ним целый  день
и принудили отступить к Галичу, но они не могли ничего сделать этому го-
роду и возвратились домой безо всякого успеха. Причиною неудачи было то,
что в Галиче находился сильный венгерский гарнизон, из страха перед  ко-
торым галичане не смели передаться неприятелям Романовичей. В Венгрии  в
это время королем был сын Белы III, Андрей II, который  некоторое  время
княжил в Галиче; Андрей по смерти отца вел постоянную борьбу  с  старшим
братом своим, королем Емерихом и потом с  сыном  последнего,  малолетним
Владиславом III до тех пор, пока последний не умер и не очистил для него
престола. Как видно из летописи, Андрей во время этой борьбы  не  только
не предъявлял своих притязаний на Галич, но даже находился в тесном сою-
зе с Романом: они поклялись друг другу, что кто из них переживет  друго-
го, тот будет заботиться о семействе последнего. Андрей вступил на коро-
левский престол в год смерти Романовой и должен был исполнить свою  обя-
занность относительно семейства последнего; в Саноке он имел свидание со
вдовствующей княгиней галицкой, принял Даниила, как милого сына, по  вы-
ражению летописца, и послал пятерых вельмож с сильным войском, которое и
спасло Галич от Рюрика и его союзников.
   Но опасности и беды для сыновей Романовых только  еще  начинались.  В
следующем 1206 году все Ольговичи собрались в Чернигов на сейм -  Всево-
лод Святославич Чермный с своею братьею, и Владимир  Игоревич  северский
со своею братьею; к ним пришел смоленский  князь  Мстислав  Романович  с
племянниками, пришло множество половцев, и все двинулись за Днепр; в Ки-
еве соединился с ними Рюрик с двумя сыновьями, Ростиславом и Владимиром,
и племянниками, берендеи и пошли к Галичу, а с другой стороны  шел  туда
же Лешко польский. Галицкая княгиня с приверженными к ней людьми,  слыша
новую сильную рать, идущую со всех сторон, испугалась и послала  просить
помощи у венгерского короля; Андрей поднялся сам со всеми своими  полка-
ми. Но вдова Романова с детьми не могла дожидаться прихода королевского:
около них встал сильный мятеж, который принудил их  бежать  в  старинную
отцовскую волость Романову - Владимир-Волынский. Галичане  остались  без
князя, а между тем король перешел Карпаты, с двух других сторон  прибли-
жались русские князья и поляки, но те и другие остановились,  услыхав  о
приходе королевском; Андрей также остановился, боясь столкнуться вдруг с
двумя неприятельскими войсками. Внутренние смуты, возбуждаемые поведени-
ем королевы Гертруды и братьев ее,  отзывали  Андрея  домой:  он  спешил
вступить в мирные переговоры с Лешком польским, уговорился с галичанами,
чтоб они приняли к себе в князья Ярослава,  князя  переяславского,  сына
великого князя Всеволода суздальского  и  отправился  назад  в  Венгрию.
Русские князья прежде еще двинулись назад, но галичане, ожидая две неде-
ли приезда Ярославова и боясь, чтоб Ольговичи, узнав об отступлении  ко-
роля, не возвратились к их городу, решились послать тайно  к.  Владимиру
Игоревичу северскому звать его к себе в князья: этому решению  их  много
содействовали два боярина, которые, будучи изгнаны Романом, проживали  в
Северской области, а теперь возвратились и расхваливали Игоревичей. Вла-
димир Игоревич с братом Романом, получив приглашение, в ночь украдкою от
остальных князей поскакали в Галич, Владимир сел здесь, а Роман - в Зве-
нигороде: Ярослав Всеволодович также был на дороге в Галич,  но  опоздал
тремя днями и, узнав, что Игоревич уже  принят  галичанами,  возвратился
назад в Переяславль.
   Но ни Игоревичи, ни галицкие бояре, затеявшие  мятеж  против  сыновей
Романовых, не хотели успокоиться до тех пор, пока последние были живы  и
на свободе в своей отчине - Владимире-Волынском: сюда явился  священник,
посол от галицкого князя и объявил гражданам от  имени  последнего:  "Не
останется в вашем городе камня на камне, если не выдадите мне  Романови-
чей и не примите к себе княжить брата моего,  Святослава".  Рассерженные
владимирцы хотели было убить священника, но трое каких-то людей уговори-
ли их, что не годится убивать посла. Эти трое людей  действовали,  впро-
чем, не из уважения к званию посла, а потому что благоприятствовали  га-
лицкому князю. Когда на другой день княгиня узнала, что  приезжал  посол
из Галича и что во Владимире есть люди, которые стоят за Игоревичей,  то
начала советоваться с дядькою сына своего, Мирославом: тот говорил,  что
делать нечего, надобно скорее бежать из города. Ночью в пролом городской
стены вышла жена Романа Великого вчетвером с дядькою Мирославом, священ-
ником и кормилицею, которые несли маленьких князей, Даниила и  Василька,
беглецы не знали, куда им идти? Со всех сторон враги! Решились бежать  в
Польшу к Лешку, хотя и от этого не могли ожидать хорошего приема:  Роман
был убит на войне с ним, после чего мир еще не был заключен. К счастью в
Лешке жалость пересилила вражду: он с честию  принял  беглецов,  говоря:
"Не знаю, как это случилось, сам дьявол поссорил нас с Романом". Он отп-
равил малютку Даниила в Венгрию и с ним посла своего сказать королю:  "Я
позабыл свою ссору с Романом, а тебе он был друг: вы клялись друг друга,
что кто из вас останется в живых, тот будет заботиться о семействе умер-
шего; теперь Романовичи изгнаны отовсюду:  пойдем  возвратим  им  отчину
их". Андрей сначала принял было к сердцу предложение  Лешка,  но  потом,
когда галицкий князь Владимир прислал богатые дары им обоим, то  усердие
их к Романовой семье охладело, и когда Игоревичи  перессорились  друг  с
другом, то один из них, Роман, приехавши в Венгрию, успел убедить Андрея
дать ему войско на помощь и с этим войском выгнал из Галича брата Влади-
мира, который принужден был бежать назад в свою волость,  в  Путивль.  В
следующем (1207) году польские князья - Лешко и брат его Кондрат -  дви-
нулись, наконец, на Владимир, где после бегства сыновей Романовых княжил
третий Игоревич - Святослав, но и тут Лешко шел на Владимир не для того,
чтобы возвратить этот город Романовичам: он хотел  посадить  там  своего
дядю по матери, родного племянника  Романова,  Александра  Всеволодовича
бельзского. Жители Владимира отворили ворота  перед  Александром:  "ведь
это племянник Романа", - говорили они. Но союзники  Александра,  поляки,
несмотря на то, что вошли в город беспрепятственно, ограбили его,  стали
было уже отбивать двери и у соборной Богородичной церкви, как по просьбе
Александровой приехали Лешко с братом и отогнали их.  Владимирцы  сильно
жаловались на поляков: "Мы поверили их клятве, - говорили  они,  -  ведь
если б с ними не было Александра, то мы не дали б  им  перейти  и  Буг".
Святослава Игоревича взяли в плен  и  отвели  в  Польшу,  на  его  место
польские князья посадили сперва Александра, но потом передумали: старшим
во всем племени Изяслава Мстиславича был Ингварь Ярославич луцкий, кото-
рого мы видели в Киеве, его-то посадили теперь во Владимире, но и  здесь
он сидел недолго: бояре не полюбили его и  с  согласия  Лешка  Александр
опять приехал княжить во Владимир, а Ингварь  отправился  назад  в  свой
Луцк; младший брат его Мстислав, прозвищем Немой, княжил в  Пересопнице;
малолетнему Васильку Романовичу Лешко отдал Брест  по  просьбе  тамошних
граждан, которые с радостию приняли малютку, видя в нем  как  бы  живого
Романа; после мать Василька прислала к Лешку с  новою  просьбою:  "Алек-
сандр, - говорила княгиня, - держит всю нашу землю и отчину, а  сын  мой
сидит в одном Бресте". Лешко велел Александру отдать Бельз Романовичу, а
брат Александра, Всеволод, сел в Червне. Таким образом, смерть  сильного
Романа дала польскому князю возможность распоряжаться Волынскими  волос-
тями.
   Между тем в  Галиче  продолжали  происходить  беспокойства.  Киевский
князь Рюрик по соглашению с венгерским королем  отправил  в  Галич  сына
своего, Ростислава, галичане приняли его с честию,  выгнали  Романа,  но
потом скоро выгнали Ростислава и опять приняли Романа; это побудило  ко-
роля Андрея покончить с Галичем, присоединить его к своим владениям.  Он
послал на Романа Игоревича палатина Бенедикта Бора, который схватил  Ро-
мана в бане, стал именем королевским сам управлять в Галиче  и  управлял
так, что его прозвали антихристом: мучил и бояр, и простых граждан, сла-
дострастию своему не знал пределов, бесчестил  жен,  монахинь,  попадей.
Угнетенные галичане послали звать к себе на помощь Мстислава Ярославича,
князя пересопницкого; тот приехал, но не нашел еще  галичан,  готовых  к
восстанию, или, что всего вероятнее,  дружина,  приведенная  Мстиславом,
была, по мнению галичан, слишком слаба для того, чтоб с нею  можно  было
восстать против венгров, и один из главных бояр, Илья Щепанович, взведши
Мстислава на Галичину могилу, сказал ему в насмешку: "Князь! Ты на Гали-
чине могиле посидел, так все равно,  что  княжил  в  Галиче".  Осмеянный
Мстислав отправился назад в Пересопницу. Тогда галичане обратились опять
к Игоревичам северским, послали сказать  Владимиру  и  Роману,  которому
удалось между тем уйти из венгерского плена: "Виноваты  мы  перед  вами,
избавьте нас от этого томителя Бенедикта". Игоревичи явились  на  зов  с
сильною ратью, заставили Бенедикта бежать в Венгрию и  уселись  опять  в
Галицком княжестве: Владимир в самом Галиче, Роман - в Звенигороде, Свя-
тослав - в Перемышле; сыну своему, Изяславу, Владимир дал  Теребовль,  а
другого - Всеволода отправил в Венгрию задаривать короля, чтоб тот оста-
вил их спокойно княжить за Карпатами.
   От венгерского короля можно было избавиться дарами, притом же у  него
было много дела внутри своего государства, но чем было Игоревичам  изба-
виться от бояр галицких, которые не давали им  покоя  своими  крамолами?
Игоревичи решились действовать по примеру  Романа,  решились  передавить
пчел, чтобы есть спокойно мед, и вот,  воспользовавшись  первым  удобным
случаем, они велели бить галицкую дружину: 500 человек из нее погибло, в
том числе двое знатнейших бояр - Юрий Витанович  и  Илья  Щепанович,  но
другие разбежались; между ними Владислав, которому преимущественно  Иго-
ревичи были обязаны Галицкою волостью, и двое других, Судислав и Филипп,
отправились в Венгрию. Они стали просить короля Андрея: "Дай нам  отчича
нашего Даниила; мы пойдем с ним и отнимем Галич  у  Игоревичей".  Король
согласился, послал изгнанных бояр и с ними  молодого  Даниила  в  Галич,
давши ему сильное войско под начальством осьми воевод. Владислав  пришел
прежде всего к Перемышлю и послал сказать тамошним жителям: "Братья! Что
вы колеблетесь? Не Игоревичи ли перебили отцов ваших и  братьев,  имение
ваше разграбили, дочерей ваших отдали за рабов ваших, наследством  вашим
завладели пришельцы! Так неужели вы хотите положить за них  свои  души?"
Слова эти подействовали на перемышльцев: они схватили князя своего  Свя-
тослава Игоревича и сдали город на имя Даниилово. Оттуда бояре с венгра-
ми пошли к Звенигороду, но  звенигородцы  были  за  Игоревичей  и  стали
сильно отбиваться от осаждающих, несмотря на то, что на помощь к послед-
ним пришли полки из Бельза от Василька Романовича, из Польши  от  Лешка,
пришли волынские князья - Мстислав Немой  из  Пересопницы,  Александр  с
братом из Владимира, луцкий князь Ингварь также прислал свои  полки.  На
помощь к Роману Игоревичу звенигородскому явились только половцы,  кото-
рых привел племянник его, Изяслав Владимирович, и,  несмотря  на  успех,
который получили половцы и звенигородцы в деле с венграми, Роман  видел,
что не мог долго держаться в городе и бежал, но на дороге был схвачен  и
приведен в стан к Даниилу и воеводам венгерским, которые тотчас же  пос-
лали сказать звенигородцам: "Сдавайтесь, князь ваш схвачен". Те  сначала
было не поверили, но потом, узнавши, что Роман  действительно  в  плену,
сдали свой город. От Звенигорода Даниил с  союзниками  пошел  к  Галичу;
Владимир Игоревич с сыном, не дожидаясь неприятельского прихода, бежали,
и Даниил беспрепятственно въехал в Галич, где все бояре  владимирские  и
галицкие посадили его на отцовский стол в соборной церкви богородицы.
   Но бояре недовольны были торжеством своим и хотели мести: в  руках  у
венгров были пленные Игоревичи; воеводы хотели вести их к королю, но бо-
яре галицкие, задаривши воевод, выпросили себе Игоревичей и повесили их.
Легко понять, что эти бояре посадили Даниила не для того,  чтоб  усердно
повиноваться малютке; за последнего хотела было управлять его мать, при-
ехавшая в Галич, как скоро узнала об успехе сына, но бояре немедленно же
ее выгнали. Маленький Даниил не хотел расстаться с  матерью,  плакал,  и
когда Александр, шумавинский тиун, хотел насильно отвести его  коня,  то
Даниил выхватил меч, чтоб ударить Александра, но не попал и ранил только
его коня; мать поспешила вырвать у него из рук меч, упросила успокоиться
и остаться в Галиче, а сама отправилась в Бельз опять к Васильку и отту-
да к королю в Венгрию. Андрей принял ее сторону, призвал бояр владимирс-
ких, князя Ингваря луцкого и пошел в Галич, где по изгнании княгини всем
управлял боярин Владислав с двумя другими своими товарищами - Судиславом
и Филиппом. Король велел схватить всех троих и подвергнуть тяжкому  зак-
лючению; Судислав успел деньгами откупиться от неволи, но Владислав при-
нужден был следовать за королем в Венгрию, где, впрочем, пробыл недолго:
двое братьев его, Яволд и Ярополк, успели спастись бегством в Пересопни-
цу и убедили тамошнего князя, Мстислава Немого, пойти с  ними  в  другой
раз на Галич; бояре, узнавши о вступлении Мстислава в их землю,  переда-
лись ему, и Даниил с матерью опять принужден был  бежать  в  Венгрию,  а
брат его, Василько, потерял Бельз, который взял у него  Лешко  польский,
чтоб отдать опять Александру Всеволодовичу владимирскому; Василько  при-
нужден был удалиться в Каменец. Но в то время  как  братья  Владиславовы
так успешно хлопотали в Пересопнице и Галиче, сам Владислав действовал в
Венгрии у короля Андрея: как видно из последующего летописного рассказа,
он убедил Андрея не давать Галича никому из русских князей, а взять  его
себе, причем обещал приготовить все в Галиче  к  новому  порядку.  Иначе
трудно будет объяснить то известие, что король, сбираясь идти на  Галич,
отправил туда в передовых Владислава. Король, однако, не  мог  следовать
за Владиславом, его задержали страшные события в Венгрии, на которые  мы
должны обратить внимание по однородности их с  знаменитыми  явлениями  в
Галиче, не могшем загородиться Карпатами от венгерского влияния; поведе-
ние галицких бояр объясняется поведением вельмож  венгерских.  Во  время
усобиц, предшествовавших воцарению Андрея, значение вельмож так  возрос-
ло, что Андрей, вступая на престол, первый из королей венгерских  должен
был клятвенно подтвердить права и преимущества высшего сословия,  но  мы
уже заметили, что при этом поведение королевы Гертруды и ее братьев пос-
тоянно возбуждало неудовольствие вельмож и,  наконец,  повело  к  явному
восстанию, когда один из братьев королевы, Екберт, с ведома сестры и да-
же в ее комнатах обесчестил жену известного  нам  галицкого  антихриста,
палатина Бенедикта Бора. Бенедикт, несмотря на то, что сам позволял себе
подобные поступки в Галиче, пылал местию к виновникам  своего  позора  и
составил заговор вместе с  другими  вельможами.  Пользуясь  выступлением
Андрея в галицкий поход, заговорщики ворвались во дворец и изрубили  ко-
ролеву в куски, после чего дворец был разграблен. Король должен был  от-
ложить поход, чтоб иметь возможность управиться  с  своими  мятежниками;
этим обстоятельством воспользовался Владислав: въехал с торжеством в Га-
лич после бегства оттуда Мстислава пересопницкого, вокняжился и  сел  на
столе, по выражению летописца, признавая, впрочем, как видно,  верховную
власть венгерского короля.
   Между тем Даниил, видя страшную  смуту  в  Венгрии,  удалился  оттуда
сперва в Польшу и, не получив от Лешка ничего, кроме  почетного  приема,
поехал в Каменец к брату Васильку. На этот раз начал дело Мстислав Немой
пересопницкий: он поднял Лешка в поход на Галич; тот взял Даниила из Ка-
менца, Александра из Владимира, брата его Всеволода из Бельза  и  отпра-
вился против нового галицкого князя из бояр. Владислав  оставил  братьев
защищать Галич, а сам с войском, набранным из венгров и чехов (как  вид-
но, наемных) вышел навстречу к неприятелю на реку Боброк. Союзникам уда-
лось поразить Владислава, но не удалось взять Галича;  они  должны  были
удовольствоваться опустошением волости и возвратились назад, после  чего
Лешко велел Александру, князю владимирскому, отдать Романовичам два  го-
рода - Тихомль и Перемышль: здесь, говорит летописец, стали княжить  Да-
ниил и Василько с матерью, а на Владимир  смотрели,  говоря:  "Рано  или
поздно Владимир будет наш". Между тем король Андрей, освободившись  нес-
колько от внутренних своих дел, выступил в поход на Лешка за опустошение
Галицкой волости, которую он считал своею; Лешко не хотел войны с  коро-
лем и послал к нему воеводу своего Пакослава  с  предложением  следующей
сделки: "Не годится боярину княжить в Галиче, но возьми лучше  дочь  мою
за своего сына Коломана и посади его там". Андрей согласился, имел  лич-
ное свидание с Лешком, свадьба устроилась, и молодой Коломан  стал  кня-
жить в Галиче, а боярин Владислав был схвачен и умер в заточении,  наде-
лав много зла детям своим и всему племени, потому что ни один  князь  не
хотел приютить у себя сыновей боярина, который осмелился  похитить  кня-
жеское достоинство. Кроме выгодного брака для своей дочери, Лешко  полу-
чил от короля из Галицкой волости Перемышль и Любачев,  последний  город
был отдан воеводе Пакославу, который умел устроить этот  выгодный  союз.
Пакослав был приятель молодым Романовичам и их  матери,  по  его  совету
Лешко послал сказать Александру Всеволодовичу: "Отдай Владимир Романови-
чам, а не дашь, так пойду на тебя вместе с ними". Александр не дал волею
и потом принужден был отдать неволею.
   Таким образом иноплеменники поделили между собою  отчину  Ростислави-
чей; русские князья один за другим должны были оставить Галич или  гибли
в нем позорною смертию, остальные князья на Руси сильно сердились на га-
личан за бесчестье, которое они нанесли роду их,  повесивши  Игоревичей,
но были бессильны отмстить им за это бесчестье, потому что  Мономаховичи
с Ольговичами продолжали свою обычную борьбу. В 1206 году, по  возвраще-
нии из второго похода под Галич, Ольговичи, обрадовавшись тому, что  ус-
пели занять его своими родичами, Игоревичами, решились отнять у  Монома-
ховичей старшинство и Киев; Всеволод Святославич Чермный  сел  в  Киеве,
надеясь на свою силу, как говорит летописец, и послал посадников по  ки-
евским городам, а Рюрик, видя свое бессилие, или, как выражается летопи-
сец, непогодье, уехал в свою прежнюю волость, Овруч, сын его - Ростислав
- в Вышгород, а племянник Мстислав Романович - в Белгород". Отнявши Киев
у Мономаховичей, Ольговичи захотели отнять  у  них  и  Переяславль,  тем
больше, что, как мы видели, переяславский князь Ярослав Всеволодович был
соперником Игоревичей по галицкому столу, и вот Всеволод Чермный посыла-
ет сказать Ярославу: "Ступай из Переяславля к отцу в Суздаль,  а  Галича
не ищи под моею братьею; если же не пойдешь добром, так  пойду  на  тебя
ратью". Ярослав, не имея надежды получить от кого-либо помощь, послал ко
Всеволоду просить свободного пропуска на север чрез Черниговские  владе-
ния и получил его, поцеловавши крест Ольговичам на всей их воле, а в Пе-
реяславле сел на его место сын Чермного. Но последний сам недолго  сидел
в Киеве: в том же году Рюрик, соединясь с сыновьями и племянниками свои-
ми, выгнал Ольговичей из Киева и из Переяславля, сам сел в Киеве, а сына
своего, Владимира, посадил в Переяславле; Чермный явился зимою с братьею
и с половцами добывать Киева, стоял под ним три недели, но не мог  взять
и ушел назад ни с чем. Счастливее был он в следующем 1207 году:  с  трех
сторон пришли враги Мономаховичей - из Чернигова - Чермный с братьею, из
Турова - князь Святополк, из Галича - Владимир Игоревич;  Рюрик,  слыша,
что идет на него отовсюду бесчисленная рать, а помощи нет  ни  от  кого,
бежал из Киева в Овруч; Триполь, Белгород, Торческ были отняты у Монома-
ховичей, которые по причине голода не могли выдерживать  продолжительных
осад; Всеволод сел опять в Киеве, наделав много зла Русской  земле  чрез
своих союзников-половцев. Тогда поднялся  было  на  него  Всеволод  суз-
дальский: услыхав, что Ольговичи с погаными воюют землю Русскую, он  по-
жалел об ней и сказал: "Разве тем одним отчина - Русская  земля,  а  нам
уже не отчина? Как меня с ними бог управит,  хочу  пойти  к  Чернигову".
Всеволод собрал сильное войско, но дела рязанские помешали его походу на
Чернигов; когда рязанские князья были схвачены, то Рюрик,  обрадовавшись
успеху Всеволода над союзниками Ольговичей, явился нечаянно  у  Киева  и
выгнал из него Чермного; тот напрасно после  старался  получить  обратно
этот город силою, ему удалось овладеть им только посредством переговоров
со Всеволодом: в 1210 году Чермный и все Ольговичи  прислали  в  Суздаль
митрополита Матфея, прося мира и во всем покоряясь Всеволоду; последний,
получивши незадолго перед тем неприятность от одного  из  Ростиславичей,
Мстислава Мстиславича Удалого, в Новгороде, не мог быть очень расположен
в пользу этого племени и потому согласился, чтоб Всеволод  Чермный,  как
старший между пятиюродными братьями в Ярославовом роде, сел в  Киеве,  а
Рюрику отдал Чернигов. Таким образом, когда на севере обозначились  ясно
стремления к новому порядку вещей, в южной Руси после долгой борьбы ста-
ринные представления об единстве рода  Ярославова  и  ненаследственности
волостей в одном племени  получают  полное  торжество:  мало  того,  что
Ольгович получает Киев, старший по нем Мономахович садится в  Чернигове,
возобновляется, следовательно, тот первоначальный порядок княжеских  пе-
реходов по волостям, который был нарушен еще  при  Мономахе  исключением
Ольговичей из старшинства. Мир  суздальского  князя  с  Ольговичами  был
скреплен браком сына Всеволодова, Юрия, на дочери Чермного.
   Но в то время, когда Южная Русь оставалась так верна  своей  старине,
которая не могла дать ей  силы,  возвратить  утраченное  значение,  пер-
венство, северный князь усиливал себя все более и более. С 1179 года ря-
занские князья, Глебовичи, находились в воле Всеволодовой; в  1186  году
встала между ними опять усобица: старшие братья - Роман, Игорь и  Влади-
мир, вооружились против младших - Всеволода  и  Святослава,  сидевших  в
Пронске. Чтоб легче разделаться с  последними,  старшие  братья  послали
звать их на общий съезд, намереваясь тут схватить их; младшие узнали  об
умысле и, вместо того, чтобы ехать к старшим, стали укреплять  свой  го-
род, ожидая нападения; ждали они  недолго:  старшие  явились  с  большим
войском и стали опустошать все около города. Тогда Всеволод  суздальский
послал сказать им: "Братья! Что это вы делаете? Удивительно ли, что  по-
ганые воевали нас: вы вот теперь хотите и родных братьев убить".
   Но те вместо послушания стали сердиться на Всеволода  за  его  вмеша-
тельство и еще больше поднимать вражду на братьев. Тогда младшие  Глебо-
вичи послали просить Всеволода о помощи, и тот  отправил  с  ним  сперва
триста человек из владимирской дружины, которые сели в Пронске и отбива-
лись вместе с осажденными, а потом отправил еще другое войско, к которо-
му присоединились князья муромские. Слыша о приближении войска из Влади-
мира, старшие Глебовичи сняли осаду Пронска и побежали к себе в  Рязань,
а Всеволод Глебович поехал навстречу к полкам  Великого  Всеволода;  те,
узнавши от него, что осада Пронска снята и им идти дальше незачем, пошли
назад во Владимир, куда поехал также и Глебович, чтоб посоветоваться  со
Всеволодом, как быть им с старшими братьями. Но в  это  время  рязанские
князья, узнавши, что владимирское войско возвратилось и  что  в  Пронске
один Святослав, пошли и осадили опять этот город, перехватили воду у жи-
телей, а к брату Святославу послали сказать: "Не  мори  себя  голодом  с
дружиною и людей не мори, ступай лучше к нам, ведь  ты  нам  свой  брат,
разве мы тебя съедим? Только не приставай  к  брату  своему  Всеволоду".
Святослав объявил об этом своим боярам, те сказали: "Брат твой  ушел  во
Владимир, а тебя выдал: так что ж тебе его дожидаться?". Святослав  пос-
лушался и отворил город. Братья отдали ему Пронск назад, но взяли  жену,
детей, дружину Всеволода Глебовича и повели в Рязань; вместе с  дружиною
Всеволода Глебовича перевязали дружину Великого  Всеволода,  сидевшую  в
Пронске в осаде. Всеволод Глебович, услыхав, что  семья  и  дружина  его
взяты, а брат Святослав  передался  на  сторону  старших,  стал  сначала
сильно горевать, потом захватил Коломну и начал из нее пустошить волости
братьев; те мстили ему тем же, и ненависть между  ними  разгоралась  все
больше и больше.
   Всеволода Великого также сильно раздосадовал поступок Святослава, ко-
торый позволил братьям перевязать владимирскую дружину, он  послал  ска-
зать ему: "Отдай мне мою дружину добром, как ты ее у меня взял;  захотел
помириться с братьями - мирись, а людей моих зачем выдал? Я  к  тебе  их
послал по твоей же просьбе, ты у меня их челом выбил; когда ты  был  ра-
тен, и они были ратны, когда ты помирился, и они стали мирны".  Глебови-
чи, услыхав, что Всеволод Великий хочет идти на них,  послали  ему  ска-
зать: "Ты отец наш, ты господин, ты брат; где твоя обида  будет,  то  мы
прежде тебя головы свои положим за тебя, а теперь не сердись на нас; ес-
ли мы воевали с братом своим, то оттого, что он нас не слушается, а тебе
кланяемся и дружину твою отпускаем". Всеволод не захотел мира,  а  когда
Всеволод не хотел мира, то это значило, что война была очень  выгодна  и
успех верен. Но в следующем году (1187) явился во Владимир  черниговский
епископ Порфирий с ходатайством за Глебовичей, потому что Рязань принад-
лежала к черниговской епархии; он уговорил владимирского  епископа  Луку
действовать с ним заодно, и оба вместе стали просить Всеволода за Глебо-
вичей: Всеволод послушался их и послал Порфирия в Рязань с миром; вместе
с епископом отправились послы Всеволодовы и послы  князей  черниговских,
они повели и пленников рязанских, отпущенных Всеволодом  в  знак  своего
расположения к миру. Но Порфирий, пришедши в Рязань, повел дело не  так,
как хотел Всеволод, и тайком от его послов. Всеволод рассердился,  хотел
было послать в погоню за Порфирием, но потом раздумал; впрочем, оставя в
покое Порфирия, он не хотел оставить в покое Глебовичей и тем  же  годом
выступил против них в поход, взявши с собою князя муромского и Всеволода
Глебовича из Коломны; он переправился чрез Оку и страшно  опустошил  Ря-
занскую волость. Этим походом Всеволод, как видно,  достиг  своей  цели,
потому что после, во время войны с Ольговичами, мы видим рязанских  кня-
зей в его войске; притом же Пронск был  возвращен  Всеволоду  Глебовичу,
который там вскоре и умер. Но когда в 1207 году Всеволод Великий собрал-
ся идти на Ольговичей к Чернигову и, соединившись в Москве с сыном  сво-
им, Константином новгородским, дожидался здесь также  и  прихода  князей
рязанских, то вдруг пришла к нему весть, что последние  обманывают  его,
сговорились с Ольговичами и идут к нему для  того,  чтоб  после  удобнее
предать его. Все рязанские действительно явились с  дружинами,  их  было
восьмеро: Роман и Святослав Глебовичи, последний с двумя  сыновьями,  да
племянники их, сыновья умерших Игоря и Владимира, двое Игоревичей - Инг-
варь и Юрий, и двое Владимировичей - Глеб и  Олег.  Всеволод  принял  их
всех радушно и позвал к себе на обед; стол был накрыт в двух  шатрах:  в
одном сели шестеро рязанских князей, а в другом - великий князь Всеволод
и с ним двое остальных рязанских, именно Владимировичи -  Глеб  и  Олег.
Последние стали говорить Всеволоду: "Не верь, князь, братьям нашим:  они
сговорились на тебя с черниговскими". Всеволод послал уличать  рязанских
князей князя Давыда муромского и боярина своего Михаила Борисовича:  об-
виненные стали клясться, что и не думали ничего подобного; князь Давыд и
боярин Михаил долго ходили из одного шатра в другой, наконец, в шатер  к
рязанским явились родичи их - Глеб и Олег и стали уличать их;  Всеволод,
слыша, что истина обнаружилась, наконец, велел схватить уличенных князей
вместе с их думцами, отвести во Владимир, а сам на другой же день переп-
равился через Оку и пошел к Пронску, где сидел  сын  умершего  Всеволода
Глебовича, Михаил; этот князь, слыша, что дядья его схвачены и  Всеволод
приближается с войском к его городу, испугался и убежал к тестю своему в
Чернигов - знак, что он был также на стороне схваченных князей и на сто-
роне черниговского князя, своего тестя: иначе для чего было бы  ему  бо-
яться Всеволода, всегда благосклонного к отцу его?
   Жители Пронска взяли к себе третьего Владимировича, Изяслава, не быв-
шего, как видно, заодно с родными братьями, и затворились в городе. Все-
волод послал к ним боярина Михаила Борисовича с  мирными  предложениями,
но они не хотели о них  слышать,  летописец  называет  ответ  их  буйною
речью. Тогда Всеволод велел приступить к городу со всех сторон и  отнять
воду у жителей, но те не унывали, бились крепко из города и ночью  крали
воду; Всеволод велел стеречь и день и ночь и расставил полки свои у всех
ворот. Старшего сына своего, Константина, с новгородцами  и  белозерцами
поставил на горе у одних ворот, Ярослава с переяславцами - у других, Да-
выда с муромцами - у третьих, а сам с сыновьями Юрием и Владимиром  и  с
двумя Владимировичами стал за рекою с поля Половецкого (степи).  Проняне
все не сдавались и делали частые вылазки  не  для  того,  впрочем,  чтоб
биться с осаждающими, но чтоб достать воды, потому что помирали от  жаж-
ды. Между тем у осаждающих стали выходить съестные  припасы  и  Всеволод
отправил отряд войска под начальством Олега Владимировича  на  Оку,  где
стояли лодки его с хлебом. На дороге Олег  узнал,  что  двоюродный  брат
его, третий Игоревич, Роман, оставленный дядьями в Рязани, вышел из  нее
с войском и напал на владимирских лодочников, стоявших у Ольгова;  полу-
чивши эту весть, Владимирович бросился на помощь к  лодочникам;  рязанцы
оставили последних и сразились с новоприбывшим отрядом, но были побежде-
ны, ставши между двумя неприятелями - между полком Олега и  лодочниками.
Олег возвратился к войску с победою и хлебом, тогда проняне после  трех-
недельной осады принуждены были сдаться; Всеволод дал им в князья  Олега
Владимировича, а сам пошел к Рязани, сажая по всем городам своих  посад-
ников, чем обнаруживал намерение укрепить их за  собою.  Он  уже  был  в
двадцати верстах от старой Рязани, у села Доброго Сота, и  хотел  переп-
равляться через реку Проню, как явились к нему рязанские послы с  покло-
ном, чтоб не приходил к их городу; епископ рязанский  Арсений  также  не
раз присылал к нему говорить:  "Князь  великий!  Не  пренебреги  местами
честными, не пожги церквей святых, в которых жертва богу и молитва  при-
носится за тебя, а мы исполним всю твою волю, чего только хочешь".  Все-
волод склонился на их просьбу и пошел назад через Коломну  во  Владимир:
воля Всеволода состояла в том, чтобы рязанцы выдали ему  всех  остальных
князей своих и с княгинями; рязанцы повиновались, и в  следующем,  1208,
году приехал к ним княжить сын Всеволода - Ярослав.  Рязанцы  присягнули
ему, но за измену: стали хватать и ковать людей его и некоторых уморили,
засыпавши в погребах. Тогда Всеволод пошел опять на Рязань, под  которою
был встречен сыном Ярославом; рязанцы по приказанию Всеволода  вышли  на
Оку на ряды, т. е. на суд с князем своим Ярославом, но вместо оправдания
прислали буйную речь по своему обычаю и непокорству, говорит  летописец,
тогда Всеволод приказал захватить их, потом послал войско в город захва-
тить их жен и детей; город был зажжен, а жители его расточены по  разным
городам; таким же образом поступил он и с Белгородом и  пошел  назад  во
Владимир, ведя с собою всех рязанцев и  епископа  их,  Арсения.  Прежний
князь пронский, Михаил Всеволодович, с двоюродным братом Изяславом  Вла-
димировичем (выпущенным, как видно, по сдаче Пронска) приходили в том же
году воевать волости Всеволодовы около Москвы, но были  побеждены  сыном
великого князя Юрием и спаслись только бегством,  потерявши  всех  своих
людей. Так рассказывается в большей части известных нам летописей, но  в
летописи Переяславля Суздальского читаем, что Всеволод,  взявши  Пронск,
посадил здесь муромского князя Давыда и что в следующем году Олег, Глеб,
Изяслав Владимировичи и князь Михаил Всеволодович рязанские приходили  к
Пронску на Давыда, говоря: "Разве ему отчина Пронск, а  не  нам?"  Давыд
послал им сказать: "Братья! Я бы сам не набился на Пронск: посадил  меня
в нем Всеволод, а теперь город ваш, я иду в свою волость". В Пронске сел
кир Михаил, Олег же Владимирович умер в Белгороде в том же году. Думаем,
что должно предпочесть это известие, ибо трудно предположить, чтобы при-
ход рязанских князей к Пронску на Давыда был выдуман со всеми подробнос-
тями. Под тем же 1208 годом у переяславского летописца  находится  новое
любопытное известие, что Всеволод III  посылал  воеводу  своего  Степана
Здиловича к Серенску и город был пожжен. Посылка эта очень вероятна, как
месть Всеволода черниговским князьям за изгнание сына  его  Ярослава  из
Переяславля Южного.
   Так же грозен был Всеволод и другим соседним князьям смоленским:  под
1206 годом находим в летописи известие, что  смоленский  епископ  Михаил
вместе с игуменом Отроча монастыря приезжали во Владимир упрашивать Все-
волода, чтоб простил их князя Мстислава Романовича за союз с  Ольговича-
ми. Новгороду Великому при Всеволоде также начинала было грозить переме-
на в его старом быте. Мы оставили Новгород в то время, когда вопреки во-
ле Боголюбского и Ростиславичей жители его приняли к себе в князья  сына
Мстислава Изяславича, знаменитого Романа, вследствие  чего  должны  были
готовиться к опасной борьбе с могущественным князем суздальским. В  1169
году Данислав Лазутинич, тот самый, которй успел провести Романа в  Нов-
город, отправился на Северную Двину за данью с 400 человек дружины; Анд-
рей послал семитысячный отряд войска перехватить его, но Данислав  обра-
тил в бегство суздальцев, убивши у них 1300 человек, а  своих  потерявши
только 15. После этого Лазутинич отступил, как видно, боясь идти дальше,
но потом спустя несколько времени двинулся опять вперед  и  благополучно
взял всю дань, да еще на суздальских подданных другую.  Андрей,  однако,
недолго сносил торжество новгородцев; выгнавши отца из Киева, он  послал
сильную рать выгонять сына из Новгорода: это было зимою 1169 года; войс-
ко повели сын Андреев, Мстислав, да воевода Борис Жирославич,  была  тут
вся дружина и все полки ростовские и суздальские, к  ним  присоединились
князья смоленские - Роман и Мстислав Ростиславичи, потом князья  рязанс-
кие и муромские, войску, по свидетельству летописца, и  числа  не  было.
После страшного опустошения Новгородской волости оно подошло  к  городу,
но жители его затворились с своим молодым князем Романом,  с  посадником
Якуном и бились крепко; четыре приступа не удались; в последний из  них,
продолжавшийся целый день, князь Мстислав въехал было уже в  ворота  го-
родские и убил несколько человек, но был принужден возвратиться к своим.
Новгородцы и Роман торжествовали победу, а между тем в полках у осаждаю-
щих обнаружился мор на людях и конский падеж. Рать Андреева должна  была
отступить, ничего не сделавши, и отступление это было гибельно по  опус-
тошенной стране: одни померли в дороге, другие кое-как дошли  пешком  до
домов, много попалось в плен к новгородцам, которые продавали по две но-
гаты человека. Но опустошение, причиненное Андреевою ратью, имело тяжкие
следствия и для Новгорода: в нем сделался сильный голод, а  хлеба  можно
было только достать с востока, из областей Андреевых; притом же Мстислав
Изяславич умер, не было больше основания держать его сына, и вот  новго-
родцы показали путь Роману, а сами послали к Андрею за миром и  за  кня-
зем. К ним явился княжить Рюрик Ростиславич; неизвестно,  каким  образом
Якун лишился посадничества: по всем вероятностям, мир с Андреем  и  Рос-
тиславичами условливал смену посадника,  так  сильно  поддерживавшего  в
новгородцах сопротивление суздальскому князю. Преемником Якуна  является
Жирослав, но Рюрик отнял посадничество и у этого и  дал  его  Ивану  За-
харьичу, сыну прежнего посадника Захарии, который был  убит  народом  за
приверженность к брату Рюрикову, Святославу; Рюрик не только  отнял  по-
садничество у Жирослава, но даже выгнал его из города, и тот ушел к Анд-
рею в Суздаль. Но в тот же год сам Рюрик ушел из Новгорода: брат его Ро-
ман, севши в Киеве, дал ему волость на Руси, и  новгородцы  отправили  к
Андрею послов просить другого князя; Андрей пока отпустил к ним Жиросла-
ва посадничать с своими боярами, а потом в следующем году  прислал  сына
Юрия, но Жирославом, как видно, были недовольны в Новгороде, и архиепис-
коп Илья отправился во Владимир к Андрею, чтоб уладить окончательно  все
дела; следствием поездки было то, что посадничество опять  отдали  Ивану
Захарьевичу.
   Смерть Боголюбского повела снова к переменам  в  Новгороде:  сын  его
Юрий должен был уступить место сыну Мстислава Ростиславича,  призванного
ростовцами, но в тот же год сам Мстислав, разбитый дядею Михаилом и выг-
нанный из Ростова, сменил сына в Новгороде. В том же 1175 году умер  по-
садник Иван Захарьевич, посадничество получил опять было Жирослав, но  в
конце года лишился его снова, и место его заступил Завид Неревинич,  сын
того боярина Неревина, который был убит вместе с  Захариею.  Только  что
успел Мстислав Ростиславич жениться в Новгороде на дочери старого  Якуна
Мирославича, как был позван опять ростовцами, опять был побежден, выгнан
дядею Всеволодом и пришел назад в Новгород, но здесь показали  ему  путь
вместе с сыном, которого, как видно, он вторично оставил вместо себя,  и
взяли князя из рук победителя Всеволода, который прислал в Новгород пле-
мянника своего Ярослава Мстиславича. Но Ростиславич, по всем  вероятнос-
тям, оставил по себе в Новгороде сильную сторону, в челе которой,  разу-
меется, должен был стоять тесть его Якун; в следующем же  1177  году  он
явился в Новгороде, был посажен на стол, брату его Ярополку дали Торжок,
а Ярославу, прежнему князю, - Волок-Ламский - знак, что он  отступил  от
Всеволода к врагам его, Ростиславичам. Легко понять, что Всеволод не мог
спокойно видеть последних князьями  в  соседних  волостях  новгородских,
притом же не мог он простить новгородцам нарушение  обещания  признавать
его верховную власть и другого обещания придти к нему на помощь в  войне
с Глебом рязанским; в 1178 году, когда Мстислав Ростиславич умер и  нов-
городцы посадили себе князем брата его, Ярополка, Всеволод велел  захва-
тить по своей волости купцов новгородских; новгородцы испугались и  выг-
нали Ярополка, но князю новых городов мало было одной  чести  давать  из
своих рук князей старому городу: он хотел какой-нибудь более  существен-
ной пользы и выступил в поход к Торжку, жители которого  обещали  давать
ему дань; подойдя к городу, Всеволод сначала не  хотел  было  брать  его
приступом, дожидаясь исполнения обещаний, но дружина стала жаловаться  и
побуждать его к приступу, говоря: "Мы не  целоваться  с  ними  приехали;
они, князь, богу лгут и тебе". Войско бросилось к городу  и  взяло  его,
жителей перевязали, город сожгли - за новгородскую неправду,  прибавляет
летописец, потому что новгородцы на одном дне целуют  крест  и  нарушают
свою клятву. Отправив пленных новоторжан во Владимир, Всеволод  пошел  к
Волоку-Ламскому; жители его успели выбежать, но князь их Ярослав  Мстис-
лавич был схвачен и город сожжен. Новгородцы между тем послали  за  бли-
жайшим к себе князем Романом Ростиславичем смоленским, который и приехал
к ним, а Всеволод, до вольный большою добычею и  не  желая,  как  видно,
иметь дела с Ростиславичами южными, возвратился во Владимир.
   Роман недолго пожил в Новгороде: в следующем же 1179  году  он  уехал
назад в Смоленск, и новгородцы послали  звать  на  княжение  брата  его,
Мстислава Ростиславича, знаменитого своею борьбою с  Боголюбским.  Здесь
начинается союз Новгорода с двумя Мстиславами - отцом и сыном  -  самыми
блестящими представителями старой, Юго-Западной, Руси в борьбе ее с  но-
вою, Северо-Восточною. Союз этот был необходим по одинаковости  стремле-
ний: как Новгород, так и Мстиславы хотели поддержать старый порядок  ве-
щей против нового, поддержать родовые отношения между князьями и  вместе
старый быт старых городов. Сперва Мстислав не хотел было идти в Новгород
по общей князьям того племени привязанности к югу, к собственной Руси  и
по опасности, которая грозила там Мономаховичам от Ольговичей: "Не  могу
выйти из своей отчины и разойтись с братьями", -  говорил  Мстислав.  Он
всеми силами старался, говорит летописец, трудиться  для  отчины  своей,
всегда стремился он к великим делам, думая думу с мужами  своими,  желая
быть верен своему происхождению, своему значению княжескому (хотя испол-
нити отечествие свое). Но братья и дружина уговаривали его идти в Новго-
род, они говорили ему: "Если зовут тебя с честию, то ступай,  разве  там
не наша же отчина?" Мстислав пошел, но положил на уме:  "Если  бог  даст
мне здоровья, то никак не могу забыть Русской земли". Каков был характер
этого Мстислава, представителя наших старых князей, как понимал он  обя-
занности своего звания, исполнение отечествия своего, видно из того, что
едва успел он придти в Новгород, как начал думать, куда бы пойти  повое-
вать? Незадолго перед тем, в 1176 году, чудь приходила на Псковскую зем-
лю, имела злую битву с псковичами, в которой с обеих сторон легло  много
народу. И вот Мстислав вздумал пойти на чудь; он  созвал  новгородцев  и
сказал им: "Братья! Поганые нас обижают; чтобы нам, призвавши на  помощь
бога и святую богородицу, отомстить за себя и  освободить  землю  Новго-
родскую от поганых?" Люба была его речь всем новгородцам, и они отвечали
ему: "Князь! Если это богу любо и тебе, то мы готовы".  Мстислав  собрал
новгородское войско и, сочтя  его,  нашел  20000  человек;  с  такими-то
сильными полками вошел он в Чудскую землю, пожег ее всю, набрал  в  плен
челяди и скота и возвратился домой с победою, славою и  честью  великою.
по словам летописца. Возвращаясь из  Чудской  земли,  по  дороге  заехал
Мстислав во Псков, перехватил там сотских, которые не хотели иметь  кня-
зем племянника его, Бориса Романовича, и, утвердившись с людьми, пошел в
Новгород, где и провел зиму.
   На весну он опять стал думать с дружиною, куда бы  еще  пойти  повое-
вать? И придумал пойти на зятя своего, полоцкого князя Всеслава: с  лиш-
ком лет сто тому назад ходил дед Всеславов на Новгород, взял утвари цер-
ковные и один новгородский погост завел за Полоцк; так  теперь  Мстислав
хотел возвратить Новгородскую волость и отомстить за обиду; он уже стоял
с войском на Луках, когда явился к нему посол от старшего  брата  Романа
из Смоленска; Роман велел сказать ему: "Всеслав тебя ничем не обижал,  а
если идешь на него так, без причины, то прежде ступай на  меня".  Верный
во всем старине, Мстислав не хотел оскорбить старшего брата, тем  более,
что последний уже отправил сына своего на помощь Всеславу, и новгородцам
пришлось бы сражаться с смолянами вместо полочан. По возвращении в  Нов-
город Мстислав крепко занемог, потерял  все  силы,  едва  мог  говорить;
чувствуя, что должен скоро умереть, он взглянул на дружину  свою,  потом
на княгиню, вздохнул глубоко, заплакал и начал говорить: "Приказываю ди-
тя свое, Владимира, Борису Захарьевичу и обоих их отдаю братьям Рюрику и
Давыду и с волостью на руки, а обо мне как бог промыслит".  После  этого
распоряжения Мстислав поднял руки к небу, вздохнул, прослезился опять  -
и умер. Новгородцы похоронили его в той же гробнице,  где  лежал  первый
князь, умерший у них, Владимир Ярославич, основатель  Софийской  церкви.
Плакала по Мстиславе вся земля Новгородская, говорит летописец, особенно
плакали горько лучшие мужи, они так причитали на похоронах: "Уже  нельзя
теперь нам будет поехать с тобою на чужую землю, привести поганых рабами
в область Новгородскую; ты замышлял много походов на все  стороны  пога-
ные; лучше бы. нам теперь было умереть с тобою! Ты дал нам большую  сво-
боду от поганых, точно так как дед твой Мстислав освободил нас ото  всех
обид, ты поревновал ему и наследовал путь деда своего, а теперь  уже  не
увидим тебя больше, солнце наше зашло, и остались мы беззащитные, всякий
может теперь обижать нас". Мстислав,  по  свидетельству  летописца,  был
среднего роста, хорош лицом, украшен всякою добродетелию и  благонравен,
имел ко всем любовь, особенно был щедр к бедным, снабжал монастыри, кор-
мил монахов и с любовию принимал их, снабжал и мирские церкви,  потом  и
всему святительскому чину воздавал достойную честь; был крепок на  рати,
не жалел жизни за Русскую землю и за  христиан;  когда  видел  христиан,
уводимых в плен погаными, то говорил дружине своей: "Братья!  Не  сомне-
вайтесь: если теперь умрем за христиан, то очистимся от  грехов,  и  бог
вменит кровь нашу в мученическую; если бог подаст милость свою, то слава
богу, а если придется умереть, то все  равно:  надобно  же  когда-нибудь
умирать". Такими словами он придавал смелость дружине и от всего  сердца
бился за отчину свою, а дружину свою любил, имения не щадил для нее, зо-
лота и серебра не собирал, а раздавал дружине или раздавал церквам и ни-
щим для спасения души своей. Не было уголка на Руси, где бы его не хоте-
ли и не любили; сильно горевали братья, услыхавши о его смерти,  плакала
по нем вся Русская земля, не могши забыть доблестей его, и черные клобу-
ки все не могли забыть его приголубления (1180 г.).
   По смерти Мстислава новгородцам предстоял выбор: у кого просить  себе
князя? Взять ли его из рук Всеволода III суздальского, князя новой,  Се-
верной Руси, или из рук Святослава Всеволодовича, который сидел в  Киеве
и потому считался старшим в старой, Южной, Руси? Новгородцы поступили по
старине и взяли у Святослава сына его, Владимира, тем более, что  Всево-
лод недавно показал уже свою неприязнь к  Новгороду,  показал,  что  был
братом Боголюбского.
   Взявши себе в князья Владимира, новгородцы участвовали в  войне  отца
его, Святослава, со Всеволодом и, конечно, по желанию Святослава посади-
ли опять в Торжке племянника и старого врага Всеволодова, Ярополка  Рос-
тиславича, что не могло не повести к  враждебным  столкновениям  с  суз-
дальским князем: в то время, когда новгородцы  отправили  полки  свои  к
Друцку на помощь Святославу, Всеволод явился в другой  раз  у  Торжка  и
осадил в нем Ярополка; новоторжане пять недель  сидели  в  осаде,  терпя
страшный голод, и когда князь их, Ярополк, был ранен в сшибке,  то  сда-
лись Всеволоду, тот повел с собою в оковах Ярополка, вывел и всех  ново-
торжан с женами и детьми, а город их сжег. Новгородцы увидали, что опас-
ность от Всеволода близка и велика, а на помощь из Чернигова плохая  на-
дежда и потому, выгнавши Владимира Святославича, послали  за  князем  ко
Всеволоду: тот дал им  свояка  своего,  Ярослава  Владимировича,  беззе-
мельного сына безземельного отца Владимира Мстиславича. Но Ярослав  нем-
ного нажил в Новгороде: он возбудил против себя сильное  негодование,  и
Всеволод вывел его из Новгорода, жители которого, как видно, не без  ве-
дома и согласия его призвали к себе из Смоленска  Мстислава  Давыдовича.
Посадник Завид Неревинич был сменен тотчас по прибытии Владимира Святос-
лавича в Новгород - знак, что он не был за Ольговича; место его  получил
Михаил Степанович; изгнание Ольговича должно было повести и к смене  по-
садника: Михаил Степанович был свержен, и на его  место  возведен  опять
Завид, но в 1186 году Завид снова потерял свою должность и ушел к Давыду
в Смоленск, а  на  его  место  был  возведен  опять  Михаил  Степанович.
Родственники и приятели Завида не переставали, однако,  действовать,  но
были пересилены противною стороною: родной брат Завида, Гаврило  Нереви-
нич, был свергнут с моста вместе с каким-то Ивачем Свеневичем.  Любопыт-
но, что в то же время вспыхнуло восстание смольнян против князя Давыда и
пало, говорит летописец, много голов лучших мужей. Быть может, эти собы-
тия в Новгороде и Смоленске имеют какую-нибудь связь  между  собою;  нет
сомнения, что новгородские волнения, борьба сторон Завидовой и  Михайло-
вой были связаны с переменою князей: Завид, бывший посадником при Мстис-
лаве Храбром, стоял за Ростиславичей, на это  указывает  смена  его  при
Ольговиче и уход к Давыду в Смоленск после вторичной  потери  должности;
сторона Михаила Степановича была вместе стороною князя Ярослава и потому
неудивительно, что когда она восторжествовала над противною стороною, то
в следующем же 1187 году Мстислав Давыдович  был  изгнан,  и  новгородцы
послали ко Всеволоду во Владимир опять просить Ярослава Владимировича  -
знак, что последний был прежде выведение вследствие всеобщего  негодова-
ния, но вследствие негодования одной только стороны. Посадник  при  этом
не был сменен, но через год противная сторона начала брать верх: у Миха-
ила Степановича отняли посадничество и дали его Мирошке Нездиничу, кото-
рого отец Незда был убит за приверженность к  Ростиславичам  смоленским,
следовательно, имеем право думать, что Мирошка наследовал  от  отца  эту
приверженность и стоял за Мстислава Давыдовича против Ярослава. В  спра-
ведливости последнего утверждает нас известие, что в 1195  году  Мирошка
вместе с Борисом Жирославичем и сотским Никифором, Иванком, Фомою отпра-
вились к Всеволоду с просьбою сменить Ярослава и дать на его место  сына
своего. Что же сделал Всеволод? Чтоб оставить Ярослава спокойным в  Нов-
городе, он задержал Мирошку с товарищами  как  глав  противной  Ярославу
стороны, потом отпустил Бориса и Никифора, но продолжал держать Мирошку,
Иванка и Фому, несмотря на просьбы из Новгорода о их возвращении;  нако-
нец, отпустил Фому, но все держал Мирошку и Иванка. Это рассердило  нов-
городцев, т. е. сторону, противную Ярославу, последний был изгнан, и по-
сол отправился в Чернигов просить сына  у  тамошнего  князя;  что  здесь
действовала только одна сторона, доказывают слова летописца, который го-
ворит, что добрые люди жалели об Ярославе, а злые радовались его  изгна-
нию. Но прошло то время, когда изгнанные князья уезжали из Новгорода, не
думая о мести; мы видели, что уже Святослав Ростиславич, надеясь на  по-
мощь Боголюбского, не  хотел  спокойно  оставить  области  Новгородской;
Ярослав Владимирович последовал его примеру: он засел в Торжке, где  жи-
тели приняли его с поклоном, и стал брать дани по всему верху, по  Мсте,
и даже за Волоком, а Всеволод в то же время перехватывал везде новгород-
цев и не пускал из Владимира; впрочем, здесь держал их не взаперти.
   Между тем из Чернигова приехал князь Ярополк Ярославич, но просидел в
Новгороде только шесть месяцев: вражда с владимирским князем и с Яросла-
вом, который сидел в Торжке и брал дани, не могла быть выгодна для  нов-
городцев; пользуясь этим, сторона Ярославова восторжествовала, изгнала в
1197 году Ярополка и послала в Торжок за Ярославом; тот, однако, не пое-
хал прямо в Новгород, но сперва отправился во Владимир ко Всеволоду, ко-
торый, как видно, не хотел позволить,  чтоб  новгородцы  присвоили  себе
право ссориться и мириться с князьями без его ведома; во Владимир должны
были ехать из Новгорода лучшие люди (передние мужи) и  сотские;  там  из
рук Всеволода приняли они Ярослава со всею правдою и честию, по  выраже-
нию летописца; когда, говорит тот же летописец, Ярослав приехал в Новго-
род, то помирился с людьми, и стало все по добру, возвратился по здорову
и посадник Мирошка, просидевши два года за Новгород, и рады были в  Нов-
городе все от мала и до велика; сын Ярославов, Изяслав был посажен в Лу-
ках, чтоб быть защитою (оплечьем) Новгороду от Литвы. Есть очень вероят-
ное по обстоятельствам известие, что новгородцы приняли Ярослава на всей
воле великого Всеволода, который с этих пор стал располагать Новгородом,
как располагал им Мономах или сын его Мстислав. Но мир Ярослава с Мирош-
кою и его стороною был непродолжителен, и через год (1199  г.)  приехали
во Владимир из Новгорода лучшие люди, родственники и  приятели  Мирошки,
которые отдали князю поклон и просьбу от всего Новгорода: "Ты  господин,
- говорили они, - ты Юрий, ты Владимир! Просим у  тебя  сына  княжить  в
Новгород, потому что тебе отчина и дедина Новгород". Всеволод  согласил-
ся, вывел Ярослава из Новгорода, приказал ехать к себе, а  владыке,  по-
саднику Мирошке и лучшим людям велел также явиться во Владимир  и  взять
оттуда к себе на княжение сына своего, десятилетнего Святослава, на всей
воле великокняжеской; на дороге преставился архиепископ Мартирий, и Все-
волод вопреки старому обычаю новгородцев - выбирать владыку  на  вече  -
сам, поговоря только с посадником, выбрал и послал  к  ним  архиепископа
Митрофана, которого потом отправили к  митрополиту  на  постановление  с
новгородскими мужами и Всеволодовыми. В 1203 году умер посадник Мирошка,
и его место заступил соперник его, старый  посадник  Михаил  Степанович;
через год Всеволод прислал сказать новгородцам: "в земле вашей рать  хо-
дит, а князь ваш, сын мой Святослав, мал, так даю вам старшего сына сво-
его, Константина". О рати в продолжение трех предыдущих лет  нет  извес-
тий, а что Всеволод при этой  перемене  мог  руководиться  какими-нибудь
внутренними волнениями в Новгороде, доказательством служит смена  посад-
ника тотчас по смене князя или, лучше сказать, по смене бояр  владимирс-
ких, управлявших именем малолетнего Святослава,  у  Михаила  Степановича
посадничество отняли и дали сыну покойного Мирошки Дмитрию; что малолет-
ний Святослав и посадник Михаил были сменены по жалобам новгородцев, до-
казывают слова летописца, что по прибытии Константина весь город обрадо-
вался исполнению своего желания.  Владимирский  летописец  говорит,  что
когда Всеволод отпускал Константина в Новгород, то сказал ему: "Сын  мой
Константин! На тебя бог положил старшинство во всей братье твоей, а Нов-
город Великий - старшее княжение во всей Русской земле; по имени твоем и
хвала твоя такая: не только бог положил на  тебе  старшинство  в  братьи
твоей, но и во всей Русской земле, и я тебе даю старшинство,  поезжай  в
свой город".
   Новый посадник Мирошкинич с братьею и приятелями,  опираясь  на  силу
суздальского князя, захотели обогатиться на счет жителей и позволили се-
бе такие поступки, которые восстановили против них весь город;  в  числе
недовольных, как видно, стоял какой-то Алексей Сбыславич; брат  посадни-
ка, Борис Мирошкинич, отправился во Владимир ко Всеволоду и  возвратился
оттуда с боярином последнего, Лазарем, который  привез  повеление  убить
Алексея Сбыславича, и повеление было исполнено: Алексея убили на Яросла-
вовом дворе - без вины, прибавляет летописец, потому что обычного  усло-
вия с князем - не казнить без объявления вины,  не  существовало  более:
Всеволод распоряжался самовластно в Новгороде. Вслед  за  этим  событием
Всеволод пошел на Чернигов и велел Константину с  новгородскими  полками
следовать за собою в поход; мы видели, что Константин соединился с отцом
в Москве, но вместо Чернигова пошли на Рязань. Как видно, во время этого
похода новгородцам удалось довести до сведения великого князя о  поступ-
ках посадника с товарищами; по окончании похода, отпуская новгородцев  с
Коломны домой, Всеволод щедро одарил их и, по выражению  летописца,  дал
им всю волю и уставы старых князей, чего они именно  хотели;  он  сказал
им: "Кто до вас добр, того любите, а злых  казните";  сына  Константина,
посадника Димитрия, тяжело раненного под Пронском, и семерых  из  лучших
мужей он оставил при себе; первое и последнее обстоятельство могут пока-
зывать, что новые распоряжения Всеволода происходили  именно  вследствие
жалоб новгородских, возбудивших неудовольствие великого князя на  посад-
ника с приятелями его и на самого сына, который позволял им насильствен-
ные поступки. Как бы то ни было, когда новгородские полки пришли  домой,
то немедленно созвали вече на посадника Дмитрия и на братью его, обвиняя
их в том, что они приказывали на новгородцах и по волости  брать  лишние
поборы, купцам велели платить дикую виру и возить повозы и в разных дру-
гих насильственных поступках, во всяком зле, по выражению летописца.  На
вече положили идти на домы обвиненных грабежом,  двор  Мирошкин  и  двор
Дмитриев зажгли, имение их взяли, села и рабов распродали и разделили по
всему городу, а долговые записи оставили князю; кто при этом тайком нах-
ватал разных вещей, о том бог один знает,  говорит  летописец;  известно
только, что многие разбогатели после грабежа Мирошкиничей. Народное  оз-
лобление против бывшего посадника дошло до того, что когда привезли тело
Дмитрия, умершего во Владимире, то новгородцы хотели сбросить его с мос-
та, едва архиепископ Митрофан успел удержать их. Князем явился в  Новго-
род прежде бывший здесь Святослав Всеволодович, а  в  посадники  выбрали
Твердислава Михайловича, по всем вероятностям,  сына  покойного  Михаила
Степановича - соперника Мирошки: ненависть к роду последнего естественно
должна была побудить к этому выбору; новгородцы поцеловали крест, что не
хотят держать у себя ни детей Дмитриевых, ни братьев,  ни  приятелей,  и
новый князь Святослав отослал их в заточение к отцу,  другие  откупились
большими деньгами.
   Перемена князя, впрочем, не переменила дел в Новгороде, не удовлетво-
рила всем сторонам: сын Всеволода, как бы он ни назывался  -  Константин
или Святослав, не мог обходиться с новгородцами, как обходились  с  ними
прежние князья из Юго-Западной Руси, и вот по некоторым очень  вероятным
известиям недовольные послали в Торопец к тамошнему князю Мстиславу, сы-
ну знаменитого Мстислава Храброго, с просьбою избавить Новгород от  суз-
дальских притеснений. Мстислав согласился принять на себя наследственную
обязанность ратовать за старую Русь, за старый порядок вещей против  но-
вого, который вводили Юрьевичи северные, но не будучи  уверен  еще,  как
видно, хотят ли его новгородцы всем городом, захватил сперва Торжок, за-
ковал дворян Святославовых  и  посадников,  имение  их  разграбили,  чья
только рука до него дошла, после чего послал сказать новгородцам:  "Кла-
няюсь св. Софии, гробу отца моего и всем новгородцам, пришел  я  к  вам,
услыхав о насилиях, которые вы терпите от князей, жаль мне  стало  своей
отчины". Новгородцы послали к нему с ответом: "Ступай, князь, на  стол",
а Святослава Всеволодовича заперли в архиепископском доме и  с  дружиною
до тех пор, пока управятся с отцом. Мстислав  приехал  в  Новгород,  был
принят с большою радостию и тотчас же двинулся к Торжку, потому что Все-
волод захватил купцов новгородских по своим волостям и отправил  сыновей
с войском к новгородским границам; но битвы не было: мы видели, как Все-
волод остерегался вступать в решительные сражения с князьями старой  Ру-
си, притом же теперь сын его сидел пленником в Новгороде;  Всеволод,  по
словам летописца, прислал сказать Мстиславу слова, совершенно  тому  по-
нятные: "Ты мне сын, а я тебе отец; отпусти Святослава с дружиною и  от-
дай все, что захватил, а я так же отпущу гостей и товары  их".  Мстислав
согласился, и мир был заключен. Как видно из последующего поведения  по-
садника Твердислава, так сильно стоявшего за старину, он не мог быть  на
стороне Юрьевичей: вероятно, он не менее других радовался и содействовал
перемене и потому не мог быть сменен вследствие этой перемены. Но  скоро
по утверждении Мстислава в Новгороде явился с юга из Руси Дмитрий Якуно-
вич, сын старого посадника Якуна Мирославича; мы видели, что Якун был  в
тесной связи с Ростиславичами северными, врагами Всеволода, дочь его бы-
ла за Мстиславом Ростиславичем; когда Всеволод утвердил свою власть  над
Новгородом, то сын Якуна, Димитрий, принужден был искать убежища в  Руси
и возвратился теперь в Новгород, когда уже  нечего  было  более  бояться
суздальского князя; Твердислав уступил  ему  добровольно  посадничество,
как старшему. Но если Твердислав не мог быть  заподозрен  в  приязни  ко
Всеволоду, то очень легко мог быть заподозрен ерхиепископ Митрофан, дан-
ный Новгороду Всеволодом вопреки старому обычаю: и вот Мстислав вместе с
новгородцами свергнул Митрофана, который был  отведен  в  Торопец  (1211
г.).
   Таким образом, и Великий Всеволод при конце жизни своей, подобно бра-
ту Андрею, должен был потерпеть неудачу в  своих  стремлениях  благодаря
князьям старой Руси: войска Андрея бежали со стыдом от Мстислава - отца,
Всеволод должен был уступить Новгород Мстиславу - сыну, должен был заго-
ворить с ним его языком. В 1212 году Всеволод стал  изнемогать  и  хотел
при жизни урядить сыновей, которых у него  было  шестеро  -  Константин,
Юрий, Ярослав, Святослав, Владимир, Иван. Он послал за старшим  Констан-
тином, княжившим в Ростове, желая дать ему после себя Владимир, а в Рос-
тов послать второго сына Юрия. Но Константин не соглашался на такое рас-
поряжение, ему непременно хотелось получить и Ростов, и Владимир:  стар-
шинство обоих городов, как видно, было еще спорное и тогда, и Константин
боялся уступить тот или другой младшему брату; как  видно,  он  опасался
еще старинных притязаний ростовцев, которыми мог  воспользоваться  Юрий:
"Батюшка! - велел он отвечать Всеволоду, - если ты хочешь  меня  сделать
старшим, то дай мне старый начальный город Ростов и к нему Владимир или,
если тебе так угодно, дай мне Владимир и к нему Ростов".  Всеволод  рас-
сердился, созвал бояр и долго думал с ними, как быть;  потом  послал  за
епископом Иоанном и, по совету с ним, порешил отдать старшинство младше-
му сыну Юрию, мимо старшего, ослушника воли отцовской - явление  важное!
Мало того, что на севере отнято было старшинство у старого города и  пе-
редано младшему, пригороду, отнято было отцом старшинство и  у  старшего
сына в пользу младшего; нарушен был коренной обычай, и младшие князья на
севере не приминут воспользоваться этим примером; любопытно,  что  бояре
не решились присоветовать князю эту меру, решился присоветовать ее епис-
коп. 14 апреля умер Всеволод на 64  году  своей  жизни,  княжив  в  Суз-
дальской земле 37 лет Он был украшен всеми добрыми  нравами,  по  отзыву
северного летописца, который не  упускает  случая  оправдывать  вводимый
Юрьевичами порядок и хвалить их за это: Всеволод. по  его  словам,  злых
казнил, а добромысленных миловал, потому что князь не даром меч носит  в
месть злодеям и в по хвалу добро творящим; одного  имени  его  трепетали
все страны, по всей земле пронеслась его слава, всех врагов  (зломыслов)
бог покорил под его руки. Имея всегда страх божий в сердце своем, он по-
давал требующим милостыню, судил суд истинный и  нелицемерный,  невзирая
на сильных бояр своих, которые обижали меньших людей.
   Северная Русь лишилась своего Всеволода; умирая, он ввергнул меч меж-
ду сыновьями своими и злая усобица между  ними  грозила  разрушить  дело
Андрея и Всеволода, если только это дело  было  произведением  одной  их
личности; Юго-Западная, старая, Русь высвобождалась от  тяготевшего  над
нею влияния Северной, последняя связь между ними -  старшинство  и  сила
Юрьевичей - рушилась, и надолго теперь они разрознятся, будут жить  осо-
бою жизнию до тех пор, пока на севере не явятся опять  государи  единов-
ластные, собиратели Русской земли; тогда  опять  послышится  слово,  что
нельзя Южной Руси быть без Северной, и последует окончательное  соедине-
ние их. Но по смерти Всеволода казалось, что Южная Русь не только  осво-
бодится от влияния Северной, но, в свою очередь, подчинит ее своему вли-
янию, ибо когда Северная Русь лишилась Всеволода и  сыновья  его  губили
свои силы в усобицах, у Руси Южной оставался Мстислав, которого доблести
начали с этих пор обнаруживаться самым блистательным образом: ни в русс-
кой, ни в соседних странах не было князя храбрее его;  куда  ни  явится,
всюду принесет с собою победу; он не  будет  дожидаться,  пока  северный
князь пришлет на юг многочисленные полки, чтобы отразить  их,  как  отец
его отразил полки Андреевы, он сам пойдет в глубь этого страшного  суро-
вого сжимающего севера и там поразит его князей, надеющихся на свое гро-
мадное ополчение, и вместе уничтожит завещание Всеволода; в  Руси  Днеп-
ровской он не даст Мономахова племени в обиду Ольговичам; наконец,  выр-
вет Галич из рук иноплеменников. Казалось бы, какая блистательная судьба
должна была ожидать Юго-Западную Русь при Мстиславе, какие важные,  про-
должительные следствия должна была оставить в ней его деятельность, если
только судьба Юго-Западной Руси могла зависеть от одной личности  Мстис-
лавовой!
   В 1212 году умер Всеволод Великий, ив 1213 г. уже встречаем  известие
об усобице сыновей его. Константин не мог спокойно сносить потерю  стар-
шинства, по словам летописи, он  разгорелся  яростию,  воздвигнул  брови
свои гневом на брата Юрия и на всех думцев, которые присоветовали старо-
му Всеволоду отнять у него старшинство, и тотчас  же  наступило  сильное
волнение в Суздальской земле: люди толпами стали перебегать с одной сто-
роны на другую. Между прочими князь Святослав  Всеволодович,  рассердив-
шись за что-то на брата Юрия, бежал от него к большому брату, Константи-
ну, в Ростов; другой Всеволодович, Владимир, князь юрьевский, также  был
против владимирского князя. Видя это, последний спешил заключить крепкий
союз по крайней мере с Ярославом Всеволодовичем,  князем  переяславским;
он сказал ему: "Брат Ярослав! Если пойдет на меня Константин или  Влади-
мир, будь ты со мною заодно, a они против тебя пойдут, то я приду к тебе
на помощь". Ярослав согласился, поцеловал с Юрием крест и  отправился  в
свой Переяславль, где созвал жителей к св. спасу и  сказал  им:  "Братья
переяславцы! Отец мой отошел к богу, вас отдал мне, а меня  дал  вам  на
руки: скажите же, братцы: хотите ли иметь меня  своим  князем  и  головы
свои сложить за меня?" Переяславцы отвечали в один голос: "И  очень  хо-
тим; ты наш господин, ты Всеволод!" После чего все целовали ему крест. В
то время, как это происходило в Переяславле, в  Ростове  Константин  все
злобился на Юрия, толковал: "Ну разве можно сидеть  на  отцовском  столе
меньшему, а не мне, большему?" и сбирался идти на Владимир с братом Свя-
тославом. Юрий боялся войны и послал сказать ему: "Брат Константин! Если
хочешь Владимира, то ступай садись в нем, а мне дай Ростов". Но Констан-
тин не хотел этого; он хотел в Ростове посадить сына своего Василька,  а
сам хотел сесть во Владимире и отвечал Юрию: "Ты садись в Суздале". Юрий
не согласился и послал сказать брату Ярославу: "Идет на меня брат  Конс-
тантин; ступай к Ростову, и  как  там  бог  даст:  уладимся  или  станем
биться". Ярослав пошел с своими переяславцами, а Юрий с  владимирцами  и
суздальцами и стали у Ростова за рекою  Ишнею,  а  Константин  расставил
свои полки на бродах подле реки, и начали биться об нее; река была очень
грязна, и потому Юрию с Ярославом нельзя  было  подойти  к  городу,  они
пожгли только села вокруг, скот угнали, да жито потравили; потом,  прос-
тоявши друг против друга четыре недели, братья помирились и разошлись по
своим городам. Но усобица была далека до конца; Юрий знал, что мир нена-
дежен, и принимал свои меры: ему, как видно, трудно было  удерживать  за
собою отцовское приобретение, рязанские волости, которых князья и дружи-
ны их томились в тюрьмах владимирских; он освободил их, одарил и  князей
и дружину золотом, серебром, конями, утвердился крестным,  целованием  и
отпустил в Рязань.
   Скоро началась опять усобица, начал ее Владимир Всеволодович: он  вы-
бежал из своего Юрьева сперва на Волок, а оттуда на Москву и сел  здесь,
отнявши этот город у Юрия. Потом начал наступать и Константин:  отнял  у
Юрия Солигалич, пожег Кострому, а у Ярослава  отнял  Нерехту;  обиженные
братья собрали полки и пошли опять к Ростову вместе с князем Давыдом му-
ромским, остановились на старом месте за рекою Ишнею и велели людям сво-
им жечь села. Между тем Владимир с москвичами и дружиною своею  пошел  к
Дмитрову, городу Ярославову; дмитровцы сами пожгли все посады,  затвори-
лись и отбили все приступы, и Владимир, испуганный вестию о  приближении
Ярослава, бежал от города назад в Москву, потерявши задний  отряд  своей
дружины, который перерезали дмитровцы, гнавшиеся за  беглецами.  Юрий  и
Ярослав стояли все у Ростова, не вступая в битву по северному обычаю,  и
опять помирились, выговоривши у Константина, чтоб он не только не  помо-
гал Владимиру, но чтоб еще дал полки свои для отнятия у последнего Моск-
вы. Пришедши к Москве, Юрий послал сказать Владимиру: "Приезжай ко  мне,
не бойся, я тебя не съем, ты мне свой брат". Владимир поехал,  и  братья
уговорились, чтоб Владимир отдал Москву назад  Юрию,  а  сам  отправился
княжить в Переяславль Южный.
   Таким образом два раза младший Всеволодович, Юрий, одержал  верх  над
старшим Константином, и казалось, что последний, потерпя два раза неуда-
чу, должен был отказаться от попыток добыть Владимир, как вдруг Северная
Русь пришла в столкновение с Южной, последняя одержала блистательную по-
беду над первою, необходимым следствием чего было восстановление  стари-
ны, хотя на время. Местом столкновения был Новгород  Великий.  Три  года
княжил здесь Мстислав, ходил на чудь до самого моря, брал  с  нее  дань,
две части отдавал новгородцам, третью - дружине своей; новгородцам  нра-
вился такой князь, все было тихо, как вдруг в 1214 году пришла к  Мстис-
лаву весть из Руси от братьев, что Ольговичи обижают там  Мономаховичей.
Рюрик Ростиславич, как видно, умер почти в одно время  с  сватом  своим,
Всеволодом Великим, и Всеволод Чермный спешил воспользоваться  их  смер-
тию, чтобы вытеснить из Руси Мономаховичей; предлогом к войне  послужили
события галицкие, именно повешение Игоревичей  боярами;  так  как  место
Ольговичей занял в Галиче Мономахович Даниил, то Чермный объявил ближай-
шим к себе Мономаховичам: "Вы повесили в Галиче двоих братьев моих, кня-
зей, как злодеев, и положили укоризну на всех: так нет вам части в Русс-
кой земле!" Тогда внуки Ростиславовы послали в Новгород сказать Мстисла-
ву: "Всеволод Святославич не дает нам части в  Русской  земле;  приходи,
поищем своей отчины". Мстислав созвал вече на Ярославовом дворе  и  стал
звать новгородцев в Киев на Всеволода Чермного; новгородцы отвечали ему:
"куда, князь, ты посмотришь, туда мы бросимся головами своими". Мстислав
пошел с ними на юг, но в Смоленске новгородцы завели ссору  с  жителями,
убили одного смольнянина и не хотели идти дальше; по некоторым очень ве-
роятным известиям, новгородцы не хотели уступить  первого  места  полкам
смоленским, которые вел Мстислав Романович, старший между  внуками  Рос-
тиславовыми. Мстислав Мстиславич стал звать новгородцев на вече, но  они
не пошли, тогда он, перецеловавши всех, поклонился и пошел один с дружи-
ною при смоленских полках. Новгородцы начали одумываться,  собрались  на
вече и стали рассуждать, что делать? Посадник Твердислав сказал им: "Как
трудились наши деды и отцы за Русскую землю, так, братья, и мы пойдем за
своим князем". Новгородцы послушались посадника, нагнали Мстислава и на-
чали все вместе воевать черниговские волости по Днепру, взяли Речицу  на
щит и многие другие города; под Вышгородом встретил  их  Чермный  и  дал
битву, в которой Мстислав с братьями остался победителем: двое  Ольгови-
чей попались в плен, вышгородцы отворили ворота,  а  Всеволод  бежал  за
Днепр, в Черниговскую область; посадивши в Киеве  Мстислава  Романовича,
Мстислав новгородский осадил Чернигов, простоял под ним 12 дней и заклю-
чил мир с Чермным, который скоро после того умер.
   Мстислав Мстиславич возвратился в Новгород, но недолго здесь оставал-
ся: при постоянной борьбе сторон, при наследственных ненавистях и стрем-
лениях ни один князь не мог быть приятен всем одинаково;  каждый  должен
был держаться одной какой-нибудь стороны, которая в свою очередь поддер-
живала его самого. Сторона, державшаяся князей суздальских, должна  была
уступить враждебному большинству, образовавшемуся  вследствие  поведения
Всеволодова, но теперь Всеволода не было более, а между тем  Мстислав  и
его сторона преследовали сторону противную, чт5 ясно показывает известие
об участии владыки Митрофана; Якунин пришел из Руси и  получил  посадни-
чество, а каждый знаменитый дом имел своих приверженцев и своих  врагов;
враги тех бояр, которые держались Мстислава, необходимо поэтому  были  и
врагами последнего, искали случая, как бы  избавиться  от  него.  И  вот
Мстислав узнал, что враждебная сторона собирает тайные веча, хочет  изг-
нать его; быть может, она воспользовалась  его  отсутствием,  чтоб  уси-
литься; посадником был уже ни Дмитрий Якунич,  ни  Твердислав,  но  Юрий
Иванович.
   Мстислав не стал дожидаться, чтоб ему показали путь,  но  созвал  сам
вече на Ярославовом дворе и сказал новгородцам: "У меня есть дела в  Ру-
си, а вы вольны в князьях". Проводивши Мстислава, новгородцы долго дума-
ли; наконец, отправили посадника Юрия Ивановича, тысяцкого Якуна и стар-
ших купцов 10 человек за Ярославом Всеволодовичем, князем  переяславским
- ясный знак, что пересилила сторона,  державшаяся  суздальских  князей;
знаком ее торжества служит и то,  что  Ярослав,  приехавши  в  Новгород,
схватил двоих бояр и, сковавши, заточил в свой ближний город Тверь;  ок-
леветан был и тысяцкий Якун Намнежич; князь Ярослав созвал  вече,  народ
бросился с него ко двору Якуна, дом его разграбили, жену  схватили:  сам
Якун с посадником пришел к князю, и тот велел схватить сына его  Христо-
фора. Но волнение, возбужденное враждою сторон, этим не кончилось: жите-
ли Прусской улицы убили боярина Овстрата с сыном и  бросили  тела  их  в
ров. Такое своеволие не понравилось Ярославу, он не  захотел  оставаться
долее в Новгороде, выехал в Торжок, сел здесь княжить, а в Новгород пос-
лал наместника, последовавши в этом случае примеру деда, дядей  и  отца,
которые покинули старый город Ростов и утвердили свое пребывание  в  но-
вых.
   Скоро предоставился ему благоприятный случай стеснить Новгород и при-
вести его окончательно в свою волю: мороз побил осенью весь хлеб в  Нов-
городской волости, только на Торжку все было цело; Ярослав не велел про-
пускать в Новгород ни одного воза с хлебом из  Низовой  земли;  в  такой
нужде новгородцы послали к нему троих бояр с просьбою  переехать  к  ним
опять; князь задержал посланных. А между тем голод усиливался: кадь  ржи
покупали по десяти гривен, овса - по три гривны, воз репы - по две грив-
ны, бедные люди ели сосновую кору, липовый  лист,  мох,  отдавали  детей
своих в вечное холопство; поставили новую  скудельницу,  наклали  полную
трупов - недостало больше места, по торгу валялись трупы, по улицам тру-
пы, по полю трупы, собаки не успевали съедать их;  большая  часть  вожан
померла с голоду, остальные разбежались по чужим странам; так  разошлась
наша волость и наш город, говорит летописец.  Новгородцы,  оставшиеся  в
живых, послали к Ярославу посадника Юрия Ивановича, Степана Твердислави-
ча и других знатных людей звать его опять к себе, он велел  задержать  и
этих, а вместо ответа послал в Новгород двух своих бояр  вывести  оттуда
жену свою, дочь Мстислава Мстиславича. Тогда новгородцы послали  к  нему
Мануила Яголчевича с последнею речью: "Ступай в свою отчину, к  св.  Со-
фии, а нейдешь, так скажи прямо". Ярослав задержал Яголчевича,  задержал
и всех гостей новгородских, и были в Новгороде печаль и  вопль,  говорит
летописец. Расчет Ярослава был верен, старине новгородской  трудно  было
устоять при таких обстоятельствах, но старая Русь была еще сильна  своим
Мстиславом: узнавши, какое зло делается в  Новгороде,  Мстислав  приехал
туда (11 февраля 1216  г.),  схватил  Ярославова  наместника  Хота  Гри-
горьевича, перековал всех его дворян, въехал на двор Ярославов и целовал
крест к новгородцам, а новгородцы к нему - не расставаться ни в  животе,
ни в смерти: "Либо отыщу мужей новгородских и волости, либо головою  по-
валю за Новгород", - сказал Мстислав.
   Между тем Ярослав, узнавши о новгородских новостях, стал готовиться к
защите, велел поделать засеки по новгородской дороге и реке Тверце, а  в
Новгород отправил сто человек из его жителей, казавшихся ему преданными,
с поручением поднять противную Мстиславу сторону и  выпроводить  его  из
города, но эти сто человек как скоро пришли в Новгород,  так  единодушно
стали вместе со всеми другими за Мстислава, который  отправил  в  Торжок
священника сказать Ярославу: "Сын! Кланяюсь тебе: мужей и гостей  отпус-
ти, из Торжка выйди, а со мною любовь возьми".  Ярославу  не  полюбилось
такое предложение, он отпустил священника без мира и  всех  новгородцев,
задержанных в Торжке, числом больше 2000, созвал на поле за город, велел
схватить их, перековать и разослать по своим городам, имение их и  лоша-
дей роздал дружине. Весть об этом сильно опечалила новгородцев, их оста-
валось мало: лучшие люди были схвачены Ярославом, а из меньших одни  ра-
зошлись, другие померли с голоду, но Мстислав не унывал, он созвал  вече
на Ярославовом дворе и сказал народу: "Пойдемте  искать  свою  братью  и
своих волостей, чтоб не был Торжок Новгородом, а Новгород - Торжком,  но
где св. София, там и Новгород; и в силе бог, и в мале бог да правда!"  -
и новгородцы решились идти за ним.
   1-го марта 1216 года, в первый день нового года по тогдашнему  счету,
выступил Мстислав с новгородцами на зятя своего Ярослава, и  через  день
же обнаружилось, как сильно было разделение и вражда сторон в Новгороде:
несмотря на то, что в Новгороде все целовали крест стоять единодушно  за
Мстислава, четыре человека, собравшись с женами  и  детьми,  побежали  к
Ярославу. Мстислав отправился озером Селигером и, вошедши в  свою  Торо-
пецкую волость, сказал новгородцам: "Ступайте  сбирать  припасы,  только
людей не берите в плен"; - те пошли, набрали корму для себя и для  лоша-
дей, и когда достигли верховьев Волги, то получили весть, что брат Ярос-
лавов, Святослав Всеволодович, с десятитысячным войском осадил  Мстисла-
вов город Ржевку, где посадник Ярун отбивался от него с сотнею  человек.
У Мстислава с братом Владимиром псковским было всего 500 человек войска;
несмотря на это, они двинулись на выручку Ржевки, и Святослав побежал от
нее, не дождавшись новгородских полков, а Мстислав пошел дальше и  занял
Зубцов, город Ярославов. На реке Вазузе настиг его двоюродный брат  Вла-
димир Рюрикович смоленский с своими полками;  несмотря  на  эту  помощь,
Мстислав не хотел идти дальше и, ставши на  реке  Холохольне,  послал  в
Торжок к Ярославу с мирными предложениями, но тот велел отвечать:  "Мира
не хочу; пошли - так ступайте; на одного вашего придется по сту  наших".
Ростиславичи, получив этот ответ, сказали друг другу:  "Ты,  Ярослав,  с
плотию, а мы с крестом честным", и стали думать, куда бы  пойти  дальше;
новгородцы, которым прежде всего хотелось очистить свою волость,  угова-
ривали князей идти к Торжку, но те отвечали им: "Если пойдем  к  Торжку,
то попустошим Новгородскую волость; пойдем лучше к  Переяславлю:  там  у
нас есть третий друг". Ростиславичи были уверены,  что  Константин  рос-
товский вступит в союз с ними против младших братьев.  Они  двинулись  к
Твери и стали брать села и жечь их, а об Ярославе не знали, где он  -  в
Торжке или Твери. Услыхав, что Ростиславичи воюют тверские села, он вые-
хал из Торжка в Тверь, взявши с собою старших бояр и новгородцев,  моло-
дых - по выбору, а новоторжцев - всех, и послал из них сто человек с не-
большим отборных людей в сторожу, но в 15 верстах от города 25 марта на-
ехал на них воевода Мстислав Ярун с молодою дружиною, тридцать три чело-
века взял в плен, семьдесят положил на месте, остальным удалось  убежать
в Тверь.
   Получивши этот первый успех,  который  дал  ратникам  их  возможность
беспрепятственно собирать съестные припасы,  Ростиславичи  послали  смо-
ленского боярина Яволода в  Ростов  к  князю  Константину  Всеволодовичу
приглашать его к союзу против братьев; провожать посла до рубежа  отпра-
вили Владимира псковского с псковичами и смольнянами, а сами с новгород-
цами пошли дальше, пожгли села по рекам Шоше и Дубне, тогда как Владимир
псковский взял город Константинов (Кснятин) на устье большой Мерли и по-
жег все Поволжье. Константин ростовский не замедлил ответом;  он  послал
воеводу своего Еремея сказать Ростиславичам: "Князь Константин кланяется
вам; обрадовался он, услыхавши о вашем приходе, и посылает вам в  помощь
500 человек, а для остальных рядов пошлите к нему шурина  его  Всеволода
(сына Мстислава Романовича киевского)". Ростиславичи  отпустили  к  нему
Всеволода с сильным отрядом, а сами пошли вниз  по  Волге;  потом,  чтоб
скорее окончить поход, бросили возы и, севши на коней, поехали к Переяс-
лавлю. 9 апреля, в Светлое воскресенье, к Ростиславичам, стоявшим на ре-
ке Саре, пришел Константин ростовский с своими полками,  но  он  боялся,
что оставил свой город без защиты, почему Ростиславичи отправили в  Рос-
тов Владимира псковского с дружиною, а сами с Константином пошли к Пере-
яславлю и стали против него на Фоминой неделе. Здесь под городскими сте-
нами они захватили в плен одного человека, от которого узнали, что Ярос-
лава нет в городе - пошел к брату Юрию с полками, с новгородцами и ново-
торжанами, а князь Юрий с братьями  Святославом  и  Владимиром  выступил
также из своего города. Войско младшие  Всеволодовичи  собрали  большое:
муромцев, бродников, городчан и всю силу Суздальской земли, погнали всех
и из сел, у кого не было лошади, тот шел пешком. Страшное  было  чудо  и
дивное, братья, говорит летописец: пошли сыновья на отца, отцы на детей,
брат на брата, рабы на господина, а господин на рабов.
   Ярослав и Юрий с братьями стали на реке Кзе, Мстислав  и  Владимир  с
новгородцами поставили полки свои близь Юрьева, а Константин  ростовский
стал дальше с своими полками на реке Липице. Когда Ростиславичи завидели
полки Ярославовы и Юрьевы, то послали  сотского  Лариона  сказать  Юрию:
"Кланяемся; у нас с тобою нет ссоры, ссора у нас с Ярославом"; Юрий  от-
вечал: "Мы с братом Ярославом один человек". Тогда они  послали  сказать
Ярославу: "Отпусти новгородцев и новоторжан, возврати волости новгородс-
кие, которые ты захватил. Волок; с нами помирись и крест целуй, а  крови
не проливай". Ярослав отвечал: "Мира не хочу, новгородцев  и  новоторжан
при себе держу; вы далеко шли и вышли, как рыба  насухо".  Когда  Ларион
пересказал все эти слова Ростиславичам, те отправили к обоим  братьям  с
последнею речью: "Мы пришли, брат князь Юрий и Ярослав, не на  кровопро-
литие, крови не дай нам бог видеть, лучше управиться прежде; мы все  од-
ного племени: так дадим старшинство князю Константину, и посадите его во
Владимире, а вам Суздальская земля вся".  Юрий  отвечал  на  это  послу:
"Скажи братье моей, князьям Мстиславу и Владимиру: пришли, так  ступайте
куда хотите, а брату князю Константину скажи: перемоги нас, и тогда тебе
вся земля".
   Младшие Всеволодовичи, ободренные мирными предложениями врагов,  видя
в этом признак слабости, отчаянного положения, начали пировать с  бояра-
ми; на пиру один старый боярин, Андрей Станиславович, стал говорить  мо-
лодым князьям: "Миритесь, князья Юрий и Ярослав! А меньшая братья в  ва-
шей воле; по-моему, лучше бы помириться и дать старшинство  князю  Конс-
тантину, нечего смотреть, что перед нами мало Ростиславова  племени,  да
князья-то все они мудрые, смышленые,  храбрые;  мужи  их,  новгородцы  и
смольняне, смелы на бою, а про Мстислава Мстиславича и сами знаете в том
племени, что дана ему от бога храбрость больше всех;  так  подумайте-ка,
господа, об этом!" Не люба была эта речь князьям Юрию и Ярославу, и один
из юрьевых бояр сказал: "Князья Юрий и Ярослав! Не было того ни при пра-
дедах. ни при деде, ни при отце вашем, чтоб  кто-нибудь  вошел  ратью  в
сильную землю Суздальскую и вышел из нее цел, хотя б тут  собралась  вся
Русская земля, и Галицкая, и Киевская, и Смоленская, и  Черниговская,  и
Новгородская, и Рязанская, никак им не  устоять  против  нашей  силы;  а
эти-то полки - да мы их седлами закидаем". Эта речь понравилась князьям,
они созвали бояр своих и начали им говорить: "Когда достанется нам  неп-
риятельский обоз в руки, то вам будут кони, брони, платье, а кто вздума-
ет взять живого человека, тот будет сам убит; у кого и золотом будет ши-
тое платье, и того убивай, не оставим ни одного в живых;  кто  из  полку
побежит и будет схвачен, таких вешать или распинать, а о  князьях,  если
достанутся нам в руки, подумаем после". Отпустивши людей  своих,  князья
вошли в шатер и начали делить волости; князь  Юрий  сказал:  "Мне,  брат
Ярослав, Владимирская земля и Ростовская, тебе Новгород, Смоленск - бра-
ту нашему Святославу, Киев отдай черниговским князьям, а Галич нам  же".
Младшие братья согласились, поцеловали крест и написали  грамоты.  Здесь
всего любопытнее для нас презрение северных князей к  Киеву,  с  которым
для их предков и для всех южных князей  соединялась  постоянно  мысль  о
старшинстве, о высшей чести, но богатый Галич Всеволодовичи берут себе.
   Поделивши между собою все русские  города,  Юрий  с  Ярославом  стали
звать врагов к бою; Ростиславичи с своей стороны призвали князя Констан-
тина, долго думали с ним, взяли с него клятву, что не будет в нем  пере-
вету к братьям, и двинулись в ночь к ростовскому стану на  реку  Липицу;
во всех полках их раздавались крики, в Константиновом войске  трубили  в
трубы - это навело страх на Юрия и Ярослава, они отступили  за  дебрь  и
расположили свои полки на Авдовой горе; Ростиславичи на рассвете  пришли
к Липицам и, видя, что враги отступили на Авдову гору, расположились  на
противоположной горе Юрьевой и послали  ко  Всеволодовичам  троих  мужей
опять с мирными предложениями: "А не дадите мира, - велели  они  сказать
им, - так отступите подальше на ровное место, а мы пойдем на вашу сторо-
ну; или мы отойдем к Липицам, а вы перейдете на наши станы". Князь  Юрий
отвечал: "Ни мира не беру, ни отступаю; вы прошли через всю  землю,  так
неужели этой дебри не перейдете?" Всеволодовичи надеялись на свои укреп-
ления: они обвели свой стан плетнем и насовали кольев, боясь, чтоб  Рос-
тиславичи не ударили на них в ночь.  Получивши  их  ответ,  Ростиславичи
послали своих молодых людей биться против Ярославовых полков; те  бились
целый день до ночи, но бились неусердно, потому что была  буря  и  очень
холодно. На другое утро, 21 апреля в четверг, на второй неделе по Пасхе,
Ростиславичи решились было идти прямо ко  Владимиру,  не  схватываясь  с
неприятелем, и полки их стали уже готовиться к  выступлению;  видя  это,
полки Юрьевы начали также сходить с своей горы, думая, что враги  бегут,
но те остановились и опрокинули их назад. В это время явился князь  Вла-
димир псковский из Ростова, Ростиславичи стали думать, куда идти, причем
Константин сказал им: "Братья, князь Мстислав и  Владимир!  Если  пойдем
мимо них, то ударят на нас в тыл, а потом мои люди на бой не охочи, того
и гляди, что разойдутся по городам". На  это  Мстислав  отвечал:  "Князь
Владимир и Константин! Гора нам не поможет, гора нас и не победит; приз-
вавши на помощь крест честный и свою правду, пойдем к ним". Все согласи-
лись и начали ставить полки: Владимир Рюрикович смоленский поставил пол-
ки свои с краю, подле него стал Мстислав и Всеволод с  новгородцами,  да
Владимир псковский с псковичами, а подле него стал  князь  Константин  с
ростовцами; с противной стороны Ярослав стал с своими полками, т. е. пе-
реяславскими и тверскими, также с муромскими, с городчанами и бродниками
против Владимира и смольнян, Юрий стал против Мстислава и новгородцев со
всею землею Суздальскою, а меньшие братья - против князя Константина.
   Мстислав и Владимир начали ободрять  своих  новгородцев  и  смольнян:
"Братья! - говорили они им, - вошли мы в землю сильную,  так,  положивши
надежду на бога, станет крепко; нечего нам озираться назад; побежавши не
уйти; забудем, братья, про домы, жен и детей; ведь надобно же будет ког-
да-нибудь умереть! Ступайте, кто как хочет, кто пеш, кто на коне".  Нов-
городцы отвечали: "Мы не хотим помирать на конях, хотим биться пеши, как
отцы наши бились на Кулакше". Мстислав обрадовался этому  и  новгородцы,
сойдя с лошадей, посметавши с себя порты и сапоги, ударились бежать  бо-
сые на врагов, смольняне побежали за ними также пешком,  за  смольнянами
князь Владимир отрядил Ивора Михайловича с полком, а  старшие  князья  и
все воеводы поехали сзади на лошадях. Когда полк Иворов въехал в  дебрь,
то под Ивором споткнулся конь, что заставило его приостановиться, но пе-
шие, не дожидаясь Ивора, ударили на пешие  полки  Ярославовы  с  криком,
бросая палки и топоры, суздальцы не выдержали и побежали,  новгородцы  и
смольняне стали их бить, подсекли стяг Ярославов, а когда приспел  Ивор,
то досеклись и до другого стяга. Увидавши это, Мстислав сказал Владимиру
Рюриковичу: "Не дай нам бог выдать добрых людей!" - и все  князья  разом
ударили на врагов сквозь свою пехоту. Мстислав трижды проехал по вражьим
полкам, посекая людей: был у него на руке топор с паворозою, которым  он
и рубил; князь Владимир не отставал от него, и после лютой битвы  досек-
лись, наконец, до обоза Всеволодовичей; тогда последние, видя, что  Рос-
тиславичи жнут их полки,  как  колосья,  побежали  вместе  с  муромскими
князьями, а князь Мстислав закричал своим: "Братья новгородцы! Не  оста-
навливайтесь над товаром, доканчивайте бой, а то воротятся назад и взме-
тут вас". Новгородцы, говорит летописец, отстали от обоза  и  бились,  а
смольняне напали на добычу, одирали мертвых, о битве же не  думали.  Ве-
лик, братья, промысл божий, говорит тот же летописец: на  этом  страшном
побоище пало только пять человек новгородцев  да  один  смольнянин,  все
сохранены были силою честного креста и правдою; с противной стороны было
убито множество, а в плен взято 60  человек  во  всех  станах;  если  бы
князья Юрий и Ярослав знали это да ведали, то мирились  бы,  потому  что
слава их и хвала погибла, и полки сильные ни во что пошли: было у  князя
Юрия 13 стягов, труб и бубнов 60, говорили и про Ярослава,  что  у  него
было стягов 16, а труб и бубнов 40.  Люди  больше  всего  жаловались  на
Ярослава: от тебя, говорили они, потерпели мы такую беду, о твоем  клят-
вопреступлении сказано: придите, птицы небесные, напитайтесь крови чело-
веческой; звери! наешьтесь мяс человеческих. Не десять человек убито, не
сто, но всех избито 9233 человека; крик, вытье  раненых  слышны  были  в
Юрьеве и около Юрьева, не было кому погребать, многие перетонули во вре-
мя бегства в реке; иные раненые, зашедши в пустое место, умерли без  по-
мощи; живые побежали одни к Владимиру, другие к Переяславлю, некоторые в
Юрьев.
   Юрий прибежал во Владимир на четвертом коне, а трех заморил, прибежал
в одной первой сорочке, подклад и тот бросил; он приехал около  полудня,
а схватка была в обеденную пору. Во Владимире оставался один  безоружный
народ: попы, монахи, жены да дети; видя издали, что кто-то скачет к  ним
на коне, они обрадовались, думая, что то вестник  от  князя  с  победою;
"Наши одолевают", - говорили они. И вдруг приезжает князь Юрий один, на-
чинает ездить около города, кричит: "Укрепляйте стены!"  Все  смутились,
вместо веселья поднялся плач; к вечеру и в ночь стали прибегать и  прос-
тые люди: один прибежит раненый, другой нагой. На другое утро Юрий  соз-
вал народ и стал говорить:  "Братья  владимирцы!  Затворимся  в  городе,
авось отобьемся от них". Ему отвечали: "Князь Юрий!  С  кем  нам  затво-
риться? Братья наши избиты, другие взяты в плен,  остальные  пришли  без
оружия, с кем нам стать?" Юрий сказал: "Все это я сам  знаю,  только  не
выдавайте меня брату Константину и Ростиславичам, чтоб  мне  можно  было
выйти по своей воле из города". Это владимирцы ему обещали. Ярослав так-
же прибежал в Переяславль на пятом коне, а четырех заморил и  затворился
в городе. Недовольно было ему первого зла, говорит летописец,  не  насы-
тился крови человеческой: избивши в Новгороде много людей и в Торжке,  и
на Волоке, этого было ему все мало; прибежавши в Переяславль, он велел и
тут теперь перехватить всех новгородцев и смольнян, зашедших в землю его
для торговли, и велел их покидать одних в  погреба,  других  запереть  в
тесной избе, где они и перемерли все, числом полтораста; на смольнян  он
не так злобился и велел запереть их 15 человек особо, отчего они  все  и
остались живы.
   Не так поступали князья из милостивого племени Ростиславова: они  ос-
тальную часть дня оставались на месте побоища, а если  бы  погнались  за
неприятелем, то князьям Юрию и Ярославу не уйти бы, да и Владимир был бы
взят врасплох, но Ростиславичи тихо пришли ко Владимиру, объехали и ста-
ли думать, откуда взять, а когда ночью загорелся княжий двор,  и  новго-
родцы хотели воспользоваться этим случаем для приступа, то  Мстислав  не
пустил их; через день вспыхнул опять пожар в городе, и горело до  света,
смольняне также стали проситься на приступ, но князь Владимир не  пустил
их. Тогда князь Юрий выслал к осаждающим князьям с челобитьем: "He ходи-
те на меня нынче, а завтра сам пойду из города".  И,  точно,  на  другой
день рано утром выехал он из города, поклонился князьям Мстиславу и Вла-
димиру Рюриковичу и сказал: "Братья! Вам челом бью,  вам  живот  дать  и
хлебом меня накормить, а брат мой, Константин, в вашей воле". Он дал  им
богатые дары; те помирились с ним, помирили его и с братом Константином,
который взял себе Владимир, а Юрий должен был удовольствоваться  Радило-
вым Городцем на Волге; владыка, княгиня и весь двор его сели  немедленно
в лодки и поплыли вниз по Клязьме,  а  сам  князь  Юрий,  зашедши  перед
отъездом в Соборную церковь, стал на колени у отцовского гроба и со сле-
зами сказал: "Суди, бог, брату моему, Ярославу, что довел меня  до  это-
го".
   Проводивши Юрия, владимирцы - духовенство и народ -  пошли  встречать
нового князя, Константина, который богато одарил в тот день князей и бо-
яр, а народ привел к присяге себе. Между тем Ярослав все злобился  и  не
хотел покоряться, заперся в Переяславле и думал, что отсидится здесь, но
когда Ростиславичи с Константином двинулись к Переяславлю, то  он  испу-
гался и стал слать к ним с просьбою о мире, а наконец и  сам  приехал  к
брату Константину, ударил ему челом и сказал: "Господин! Я в твоей воле:
не выдавай меня тестю моему, Мстиславу, и Владимиру  Рюриковичу,  а  сам
накорми меня хлебом". Константин помирил его с Мстиславом еще на дороге,
и когда князья пришли к Переяславлю, то Ярослав одарил их и воевод бога-
тыми дарами; Мстислав, взявши дары, послал в город за дочерью своею, же-
ною Ярославовою, и за новгородцами, которые остались в живых  и  которые
находились в полках с Ярославом, тот не раз после этого посылал к нему с
просьбою отдать ему жену, но Мстислав не согласился.
   Так Мстислав уничтожил завещание Всеволода III, восстановил, по-види-
мому, старину на севере, хотя, собственно, здесь торжеством  Константина
прокладывался путь к торжеству нового порядка вещей, потому что  старший
брат становился материально несравненно сильнее младших, получив и  Рос-
тов и Владимир, чего прежде желал; племени Константинову  следовало  те-
перь усиливаться на счет остальных сыновей Всеволодовых, но судьба хоте-
ла иначе и предоставляла честь собрания Северной Руси  племени  третьего
сына Всеволода, того самого Ярослава, который был  виновником  описанных
событий.
   Слабый  здоровьем  Константин  недолго  накняжил  во  Владимире,   он
чувствовал приближение смерти, видел сыновей своих несовершеннолетними и
потому спешил помириться с братом Юрием, чтоб не оставить в нем для пос-
ледних опасного врага: уже в следующем 1217 году он вызвал к себе  Юрия,
дал ему Суздаль, обещал и Владимир по своей смерти, много дарил и заста-
вил поцеловать крест, разумеется, на том, чтобы быть отцом для племянни-
ков. В 1218 году Константин послал старшего сына  своего,  Василька,  на
стол ростовский, а Всеволода - на ярославский; по словам  летописца,  он
говорил им: "Любезные сыновья мои! Будьте в любви между собою, всею  ду-
шою бойтесь бога, соблюдая его заповеди, подражайте моим нравам и обыча-
ям: нищих и вдов не презирайте, церкви не отлучайтеся, иерейский и мона-
шеский чин любите, книжного поученья слушайтесь, слушайтесь  и  старших,
которые вас добру учат, потому что вы оба еще молоды; я чувствую,  дети,
что конец мой приближается и поручаю вас  богу,  пречистой  его  матери,
брату и господину Юрию, который будет вам вместо меня".
   Константин умер 2 февраля 1218  года;  летописец  распространяется  в
похвалах его кротости, милосердию, попечению о  церквах  и  духовенстве,
говорит, что он часто читал книги с прилежаньем и делал всe  по-писаному
в них. После имя Константина поминается с прозванием добрый.  Брат  его,
Юрий, стал по-прежнему княжить во Владимире.
   С княжеством Суздальским по природным условиям тесно  были  соединены
княжества Рязанское и Муромское. Князь муромский, Давыд, ходил постоянно
в воле великого Всеволода, помогал ему в покорении рязанских князей;  во
время Липецкой битвы муромские князья  с  своими  полками  находились  в
войске младших Всеволодовичей. Рязанские князья были отпущены  Юрием  из
плена в свои волости, но недолго жили здесь в мире: тот самый Глеб  Вла-
димирович, который прежде с братом Олегом обносил остальную братью  пред
Всеволодом III, теперь с другим братом, Константином, вздумал  истребить
всех родичей и княжить вдвоем во всей земле Рязанской. Мы видели причины
сильной вражды между Ярославичами рязанскими в крайнем размельчении  во-
лостей; причину же братоубийственного  намерения  Владимировичей,  почти
единственного примера между  русскими  князьями  после  Ярослава,  можно
объяснить из большой грубости и одичалости нравов в Рязани,  этой  отор-
ванной, отдаленной славяно-русской колонии на финском востоке. Как бы то
ни было, в 1217 году, во время съезда рязанских князей для  родственного
совещания, Владимировичи позвали остальную братью, шестерых  князей,  на
пир к себе в шатер; те, ничего не подозревая, отправились к ним с своими
боярами и слугами, но когда начали пить и веселиться, то Глеб с  братом,
вынувши мечи, бросились на них с своими слугами и половцами,  скрывавши-
мися подле шатра: все гости были перебиты. Остался в живых не бывший  на
съезде Ингварь Игоревич, который и удержал за собою Рязань; Глеб в  1219
году пришел на него с половцами, но был побежден и едва успел уйти.
   Мстислав, возвратившись с победою в  Новгород,  недолго  оставался  в
нем: в следующем же 1217 году он ушел в Киев, оставив в Новгороде жену и
сына Василия и взявши с собою троих бояр, в том числе старого  посадника
Юрия Иванковича; как видно, он взял их в заложники за безопасность  жены
и сына: так сильна была вражда сторон и  возможность  торжества  стороны
суздальской! На существование этой вражды, на существование в  Новгороде
людей, неприязненных Мстиславу,  указывает  известие,  что  Мстислав  по
возвращении в Новгород в том же году должен был схватить Станимира  Дер-
новича с сыном Нездилою, заточить их в оковах, взявши себе богатое  име-
ние их, а в 1218 году он пошел в Торжок и схватил там Борислава  Некури-
шинича, причем так же овладел большим имением; после,  однако,  все  эти
люди были выпущены на свободу. В том же году  Мстислав  созвал  вече  на
Ярославовом дворе и сказал новгородцам: "Кланяюсь св. Софии, гробу  отца
моего и вам; хочу поискать Галича, а вас не забуду;  дай  мне  бог  лечь
подле отца у св. Софии". Новгородцы сильно  упрашивали  его:  "Не  ходи,
князь", но не могли удержать его.
   Проводивши Мстислава, новгородцы послали в  Смоленск  за  племянником
его, Святославом, сыном Мстислава Романовича, но в  том  же,  1218  году
встала смута: как-то Матей Душильчевич, связавши одного чиновника,  Мои-
сеича, убежал; беглеца схватили и привели на Городище, как вдруг пронес-
ся в городе ложный слух, что  посадник  Твердислав  выдал  Матея  князю,
встало волнение: жители Заречья (ониполовцы) зазвонили у  св.  Николы  и
звонили целую ночь, а жители Неревского конца стали звонить у 40 святых,
сбирая также людей на Твердислава. Князь, услыхав о мятеже, выпустил Ма-
тея, но народ уже не мог успокоиться; ониполовцы выступили в бронях, как
на рать, неревляне также, а загородцы не присоединялись ни к тем,  ни  к
другим, но смотрели, что будет. Тогда Твердислав, взглянувши на св.  Со-
фию, сказал: "Если я виноват, то пусть умру; если же прав,  то  ты  меня
оправи, господи!" - и пошел на бой с Людиным концом и с жителями  Прусс-
кой улицы. Битва произошла у городских ворот, и ониполовцы  с  неревцами
обратились в бегство, потерявши из  своих  Ивана  Душильчевича,  Матеева
брата, а неревляне Константина Прокопьича, да кроме этих еще шесть чело-
век; победители, жители Людина конца и Прусской улицы, потеряли по одно-
му человеку, а раненых было много с обеих  сторон.  Целую  неделю  после
этого побоища все были веча в городе;  наконец,  сошлись  братья  вместе
единодушно и целовали крест. Но тут князь Святослав прислал  своего  ты-
сяцкого на вече: "Не могу, - говорил князь, - быть с Твердиславом и  от-
нимаю у него посадничество". Новгородцы спросили: "А  какая  вина  его?"
"Без вины", - велел отвечать князь. Тогда  Твердислав  сказал:  "Тому  я
рад, что вины на мне нет никакой, а вы, братья, вольны и в посадничестве
и в князьях". Новгородцы велели отвечать Святославу: "Князь! Если  Твер-
дислав ни в чем не виноват, то ты нам клялся без вины не отнимать  ни  у
кого должности; тебе кланяемся, а вот наш посадник, и до того не  допус-
тим, чтоб отняли у него без вины посадничество". Святослав не  настаивал
больше, и наступило спокойствие.
   В следующем году Мстислав Романович, князь киевский, прислал в Новго-
род сына своего, Всеволода: "Примите к себе, - велел он  сказать  новго-
родцам, - этого Всеволода, а Святослава, старшего,  отпустите  ко  мне".
Новгородцы исполнили его волю. Тою же зимою Семьюн Емин с отрядом из че-
тырехсот человек пошел  на  финское  племя  тоймокаров,  но  суздальские
князья, ни Юрий, ни Ярослав, не пропустили их чрез свою  землю;  принуж-
денные возвратиться назад в Новгород, Семьюн с товарищами стали  шатрами
по полю, а в городе начали распускать слух, что  посадник  Твердислав  и
тысяцкий Якун нарочно заслали к Юрию, чтоб он не пускал их, и этими слу-
хами взволновали город: Твердислав и Якун лишены были своих  должностей,
посадничество отдано Семену Борисовичу, кажется, внуку  знаменитого  Ми-
рошки, а тысяча - Семьюну Емину. Но оба они и году не  пробыли  в  своих
должностях: в том же 1219 году посадничество опять отдано было  Твердис-
лаву, а тысяча - Якуну. Смуты, борьба сторон касались даже и владык:  мы
видели, что Мстислав с своими приверженцами свергнул  владыку  Митрофана
как избранника Всеволодова, но по уходе Мстислава в 1218  году  Митрофан
возвратился из Владимира в Новгород и стал жить в Благовещенском  монас-
тыре; в 1219 году, когда преемник его, Антоний, пошел в  Торжок,  новго-
родцы провозгласили опять Митрофана своим владыкою, а к Антонию  послали
сказать: "ступай, куда тебе любо"; он отправился на житье  в  Спасонере-
дицкий монастырь; наконец, князь Всеволод  и  новгородцы  сказали  обоим
владыкам: "Ступайте к митрополиту в Киев, и кого он из вас пришлет опять
к нам, тот и будет нашим владыкою". В 1220 году пришел назад архиепископ
Митрофан, оправданный богом и св. Софиею, по выражению летописца.  Анто-
ния же митрополит удержал у себя в чести и  дал  ему  епископство  Пере-
мышльское.
   Всеволод Мстиславич наследовал вражду брата своего, Святослава, к по-
саднику Твердиславу: в 1220 году он отправился по  своим  делам  в  Смо-
ленск, оттуда проехал в Торжок, и когда возвратился в Новгород, то  под-
нял половину его жителей на Твердислава, хотел убить его,  а  Твердислав
был в это время болен. Всеволод пошел с Городища, где жил со всем  своим
двором, одевшись в брони, как на рать, и приехал на двор Ярославов, куда
сошлись к нему новгородцы также вооруженные и  стали  полком  на  княжом
дворе; больного Твердислава вывезли на санях  к  Борисоглебской  церкви,
куда к нему на защиту собрались жители Прусской улицы, Людина конца, за-
городцы и стали около него пятью полками. Князь, увидавши, что они хотят
крепко отдать свой живот, по выражению летописца, не поехал на  них,  но
прислал владыку Митрофана с добрыми речами, и владыка успел помирить обе
стороны. Но Твердислав сам отказался от посадничества по причине болезни
и, видя, что болезнь все усиливается,  тайком  от  жены,  детей  и  всей
братьи ушел в Аркажь монастырь и там постригся. В преемники ему был изб-
ран Иванко Дмитриевич, как видно, сын Дмитрия Якунича.
   Между тем примирение князя Всеволода с Твердиславовою стороною не бы-
ло прочно; в следующем же 1221 году новгородцы показали путь  Всеволоду:
"Не хотим тебя, ступай, куда хочешь", -  сказали  они  ему.  Необходимым
следствием изгнания Ростиславича было обращение к Юрьевичам суздальским,
и вот владыка Митрофан, посадник Иванко, старейшие мужи  отправились  во
Владимир к Юрию Всеволодовичу за сыном, и тот дал им своего Всеволода на
всей их воле; после Липецкой битвы суздальским князьям нельзя было вдруг
опять начать прежнее поведение с  новгородцами;  Юрий,  как  видно,  был
очень рад обращению новгородцев к своему племени: богато одарил  владыку
и других послов и прислал брата своего Святослава с  войском  на  помощь
новгородцам против чуди. Но Юрьеву сыну не понравилось  в  Новгороде,  в
том же году он тайком выехал оттуда со  всем  двором  своим;  новгородцы
опечалились и отправили снова старших мужей сказать Юрию: "Если тебе не-
угодно держать Новгорода сыном, так дай нам брата". И Юрий дал им  брата
своего Ярослава, того самого, который прежде поморил их голодом.  Новго-
родцы были рады Ярославу, говорит летописец, и когда в 1223 году он ушел
от них в свою волость - Переяславль Залесский,  то  они  кланялись  ему,
уговаривали: "Не ходи, князь", но он не послушал их просьбы; опять  нов-
городцы послали за князем к Юрию, и тот опять дал им сына своего  Всево-
лода. В 1224 году пришел Всеволод вторично в Новгород и в  том  же  году
опять тайком ночью ушел оттуда; на этот раз, впрочем, дело  только  этим
не кончилось: Всеволод по примеру дяди засел в Торжке, куда пришел к не-
му отец Юрий с полками, дядя Ярослав, двоюродный брат Василько  Констан-
тинович с ростовцами, шурин Юрьев Михаил с черниговцами. Новгородцы пос-
лали сказать Юрию: "Князь! Отпусти к нам сына  своего,  а  сам  пойди  с
Торжка прочь". Юрий велел отвечать: "Выдайте мне Якима Ивановича,  Ники-
фора Тудоровича, Иванка Тимошкинича, Сдилу Савинича, Вячка, Иваца,  Рад-
ка, а если не выдадите, то я поил коней Тверцою, напою и Волховом". Нов-
городцы собрали всю волость, около города  поставили  острог  и  послали
опять сказать Юрию: "Князь! Кланяемся тебе, а братьи своей не выдаем;  и
ты крови не проливай, впрочем, как хочешь: твой меч, а наши головы". И в
то же время новгородцы расставили сторожей по дорогам, поделали  засеки,
твердо решась умереть за св. Софию; Юрий не  решился  идти  поить  коней
Волховом и послал сказать новгородцам: "Возьмите у меня в князья  шурина
моего Михаила черниговского". Новгородцы согласились и послали за Михаи-
лом, Юрий вышел из Торжка, но не даром: новгородцы  заплатили  ему  семь
тысяч; здесь в первый раз они принуждены были откупиться деньгами от се-
верного князя; преемники Юрия не преминут воспользоваться его примером.
   Южный князь из старой Руси был по нраву  новгородцам;  при  нем  было
легко их волости. Но подобно всем князьям Михаил не мог долго у них  ос-
таваться. Он пошел сперва во Владимир выпрашивать у Юрия  назад  товаров
новгородских, которые тот захватил на Торжку и по своей волости; возвра-
тясь с товарами в Новгород, он стал на Ярославовом дворе и сказал новго-
родцам: "Не хочу у вас княжить, иду в Чернигов; пускайте ко мне  купцов,
пусть ваша земля будет, как моя земля". Новгородцы много упрашивали  его
остаться и не могли упросить.
   Проводивши Михаила с честию, новгородцы принуждены были опять послать
в Переяславль к Ярославу. Тот пришел к ним и на этот раз пробыл в Новго-
роде почти три года, и когда уходил назад в свой Переяславль, то оставил
новгородцам двоих сыновей Федора и Александра с боярином Федором Данило-
вичем и с тиуном Якимом. Но при Ярославе и сыновьях его Новгородской во-
лости не было так легко, как при Михаиле черниговском: явились новые по-
дати, новые распоряжения, каких не было означено в старых грамотах Ярос-
лавовых. С другой стороны, молодым князьям или, лучше сказать, дядьке их
Федору Даниловичу не могло нравиться в Новгороде, где происходили  бесп-
рерывные волнения и вечевые самоуправства, неизвестные в Низовой  земле.
Осенью 1228 года полили сильные дожди день и ночь, с  Успеньева  дня  до
Николина не видать было солнца; ни сена нельзя было добыть, ни пашни па-
хать. Тогда дьявол, по выражению летописца, завидуя христианским  подви-
гам владыки Арсения, возбудил против него чернь: собрали вече на Яросла-
вовом дворе и пошли на двор владычин, крича: "Это из-за Арсения так дол-
го стоит у нас тепло, он выпроводил прежнего владыку Антония на  Хутынь,
а сам сел, задаривши  князя";  вытолкали  его  за  ворота,  как  злодея,
чуть-чуть не убили; едва успел он запереться в Софийской церкви,  откуда
пошел в Хутынь монастырь. На его место вывели опять прежнего архиеписко-
па Антония, но этим дело не кончилось: взволновался весь город, вооружи-
лись и пошли с веча на тысяцкого Вячеслава, разграбили  двор  его,  двор
брата его Богуслава, двор Андреича, владыкина стольника и других; посла-
ли грабить двор и Душильца, липитского старосты, а самого  хотели  пове-
сить, но он успел убежать к Ярославу, так взяли его жену,  говоря:  "Эти
люди наводят князя на зло".
   Отнявши должность тысяцкого у Вячеслава и давши ее Борису Негочевичу,
новгородцы послали сказать князю Ярославу: "Приезжай к нам, новые пошли-
ны оставь, судей по волости не шли, будь нашим князем на всей воле нашей
и на всех грамотах Ярославовых, или ты себе, а мы себе".  Вместо  ответа
Федор Данилович и тиун Яким, взявши двух княжичей, побежали из  Новгоро-
да, новгородцы сказали: "Что же это он побежал? Разве какое зло  задумал
на св. Софию, а мы их не гнали, только братью свою казнили, а князю  ни-
какого зла не сделали, пусть на них будет бог и крест честный, а мы себе
князя промыслим"; поцеловали образ богородицы, что быть всем  заодно,  и
послали за Михаилом в Чернигов; послы их были задержаны в Смоленске  та-
мошними князьями по Ярославову научению, да и потому, вероятно, что Рос-
тиславичи не могли желать добра новгородцам после изгнания Всеволода.
   Несмотря на то что Михаил как-то узнал о новгородских  происшествиях,
о том, что послы, отправленные за ним, задержаны в Смоленске и  поскакал
в Торжок, а оттуда в 1229 году явился в Новгороде, к величайшей  радости
новгородцев, которым целовал крест на всей их воле и  на  всех  грамотах
Ярославовых, освободил смердов от платежа дани за пять лет, платеж  сбе-
жавшим на чужую землю установил на основании распоряжений  прежних  кня-
зей. Получив желанного князя, сторона Михайлова обратилась против  своих
противников, приверженцев Ярославовых, преимущественно городищан: дворов
их не грабили, но взяли с них много денег и дали  на  строение  большого
моста. Тогда же отняли посадничество у Ивана Дмитриевича  и  отдали  его
Внезду Водовику, а Иванку дали Торжок; но жители этого города не приняли
его, и он пошел к Ярославу.
   Михаил, впрочем, и на этот раз недолго оставался в Новгороде:  в  том
же 1229 году, оставив здесь сына Ростислава и взявши с  собою  несколько
знатных новгородцев, он пошел в Чернигов к братьям; к  Ярославу  послали
сказать: "Отступись от Волока и от всего новгородского, что взял  силою,
и целуй крест". Ярослав отвечал: "Ни от чего не отступаюсь и  креста  не
целую: вы себе, а я себе" и продержал послов все лето. В следующем  году
Михаил явился в Новгород, справил постриги своему сыну Ростиславу, поса-
дил его на столе, а сам опять пошел в Чернигов. Иметь малолетнего  князя
для новгородцев было все равно, что не иметь его вовсе;  начались  опять
сильные волнения: новый посадник Водовик поссорился с сыном старого  по-
садника Степаном Твердиславичем, сторону которого принял Иванко Тимошки-
нич; слуги посадничьи прибили Тимошкинича, который на другой день собрал
вече на Ярославовом дворе, вследствие чего двор посадничий был  разграб-
лен. Но Водовик вместе с Семеном Борисовичем, старым посадником,  сопер-
ником Твердислава, а следовательно, и сына его, подняли снова весь город
на Иванка и его приятелей, пошли с веча и много дворов разграбили, а Во-
лоса Блудкинича убили на вече, причем Водовик приговаривал: "Ты мой двор
хотел зажечь". Водовик после убил также и Тимошкинича, сбросивши  его  в
Волхов. Но зимою. когда посадник вместе с княжичем Ростиславом поехал  в
Торжок, то на другой же день враги его убили Семена  Борисовича,  дом  и
села его разграбили, жену схватили; также разграбили двор и села Водови-
ковы, брата его и приятелей, тысяцкого Бориса. Услыхав об этом,  Водовик
с братьями, тысяцкий Борис и торжокские бояре побежали к Михаилу в  Чер-
нигов, а в Новгороде дали посадничество Степану Твердиславичу, должность
тысяцкого - Никите Петриловичу, имение Семена и  Водовика  разделили  по
сотням, а князю Ростиславу показали путь из Торжка, послали сказать ему:
"Твой отец обещался сесть на коня и в поход идти с Воздвижения, а теперь
уже Николин день; с нас крестное целование долой, а ты ступай прочь,  мы
себе князя промыслим", - и послали за Ярославом на всей воле  новгородс-
кой; тот приехал немедленно, поклялся исполнять все грамоты  Ярославовы,
но по-прежнему непостоянно жил в Новгороде, где занимали его  место  сы-
новья - Федор и Александр; новые льготы, данные Михаилом, были уничтоже-
ны по некоторым известиям.
   Таким образом, следствия дела Мстиславова, Липецкой победы,  не  были
продолжительны на севере: Юрий по-прежнему сидел во Владимире, и  новго-
родцы после многих волнении и перемен должны были опять принять  Яросла-
ва, который, несмотря на все неудачи, не переменяет своего поведения, не
отказывается от намерения стеснять старинный  быт  новгородский  вопреки
южному черниговскому князю, который дает старым вечникам  новые  льготы.
Обратимся теперь к деятельности Мстиславовой на Юго-Западе. Сваты,  Анд-
рей венгерский и Лешко польский, скоро поссорились; король отнял у Лешка
Перемышль и Любачев и тот, не имея возможности  сам  отомстить  за  свое
бесчестье и овладеть Галичем, послал сказать Мстиславу:  "Ты  мне  брат:
приходи и садись в Галиче". Мстислав должен был обрадоваться этому приг-
лашению, потому что в Новгороде в это время (1215  г.)  приходилось  ему
плохо; он явился в Галич, венгры побежали, и Мстислав утвердился на сто-
ле Романа, выдавши за сына его, Даниила, дочь свою Анну.  Даниил  возму-
жал, и скоро все увидали, что  он  пойдет  в  знаменитого  отца  своего.
Пользуясь слабостию Волыни по смерти Романа и во время малолетства сыно-
вей его, поляки овладели пограничными местами, украйною;  теперь  Даниил
вздумал отнять у них эту украйну и, приехав к  тестю  Мстиславу,  сказал
ему: "Батюшка! Ляхи держат мою отчину!"; тот отвечал ему: "Сын! За преж-
нюю любовь я не могу подняться на Лешка, ищи себе других  союзников".  У
Даниила был один неизменный союзник во всю жизнь - родной брат Василько;
вместе с ним он пошел на поляков и возвратил  Волынскую  украйну.  Лешко
сильно рассердился за это на Романовичей, послал против них  войско,  но
войско это возвратилось пораженное. Несмотря на то, что  Мстислав  отка-
зался помогать зятю против Лешка, он не избежал  подозрения,  что  война
начата по его совету, и Лешко, злобясь на него, соединился снова с  вен-
герским королем, приглашая его снова овладеть Галичем для  сына  своего,
зятя Лешкова. Королевич Коломан пришел с сильными полками, против  кото-
рых Мстислав, по нерасположении бояр, с одною своею дружиною не мог  бо-
роться; он вышел из страны, сказавши молодому Даниилу, который отличался
необыкновенною храбростию при отступлении из Галина: "Князь!  Ступай  во
Владимир, а я пойду к половцам: отомстим за стыд свой".
   Но не к половцам отправился Мстислав: он пошел на север, там  освобо-
дил Новгород от Ярослава Всеволодовича, одержал Липецкую победу и только
в 1218 году явился опять на юге. Нанявши половцев, в следующем  году  он
пошел на Галич; войсками Коломана начальствовал воевода  Филя,  которому
летописец придает название прегордого, Филя  с  презрением  отзывался  о
русских полках, он говаривал: "Один камень много горшков побивает";  го-
варивал также: "Острый меч, борзый конь - много Руси". Но в тяжкой битве
с Мстиславом не спасли его ни острый меч, ни борзый  конь,  ни  польская
помощь: он проиграл битву и был взят в плен. После победы Мстислав  оса-
дил Галич; венгры заперлись на крепкой башне, которую Филя построил  над
Богородичною церковию, и там защищались, стреляя и метая камни на  граж-
дан; летописец смотрит на это обращение церкви в крепость, как  на  оск-
вернение святого места, укоряет Филю и говорит, что богородица, не стер-
певши поругания над домом своим, предала башню и защитников  ее  в  руки
Мстиславу - венгры, изнемогая от жажды, сдались. Была радость большая, -
говорит летописец, - спас бог от иноплеменников, потому что из венгров и
ляхов одни были перебиты, другие взяты в плен, иные перетонули в  реках,
некоторых перебили сельские жители, ни один не ушел. Между пленными  на-
ходился и знаменитый боярин Судислав; когда его привели к Мстиславу,  то
он припал к ногам победителя, клянясь быть ему верным  слугою;  Мстислав
поверил, стал держать его в большой чести и отдал Звенигород в  управле-
ние. Когда Романовичи во время отсутствия Мстиславова  должны  были  бо-
роться с опасными врагами венграми и поляками и не было им ниоткуда  по-
мощи, кроме одного бога, по выражению летописца, против них встал  также
ближний родственник, двоюродный брат Александр  Всеволодович  бельзский,
но теперь, когда Мстислав восторжествовал над венграми и Лешко  поспешил
примириться с Романовичами, то последние пошли  отомстить  Александру  и
попленили всю его землю; только заступничеству Мстислава бельзский князь
был обязан сохранением своей волости.
   Но понятно, что злоба Александрова на двоюродных братьев не  уменьши-
лась от этого, и ему скоро представился случай отомстить им, потому  что
Даниил недолго жил в дружбе с тестем. Причин к нерасположению  не  могло
не быть, потому что права их на Галич сталкивались: Мстислав добыл Галич
оружием от иноплеменников, но Даниил не забывал, что  это  была  волость
отца его; притом же смутников было  много:  бояре  крамолили,  Александр
бельзский поджигал еще больше. Узнавши, что Мстислав не в ладах с зятем,
он сильно обрадовался и стал понуждать Мстислава к рати против Романови-
чей. Началась усобица между двумя из знаменитейших князей русских - ста-
рого и нового поколения: Даниил соединился с поляками,  Мстислав  привел
половцев, поднял и Владимира Рюриковича, князя киевского, но в этой усо-
бице больше всех потерпел  главный  ее  виновник,  Александр  бельзский;
Мстислав действовал как-то вяло в его пользу, и волость Бельзская  снова
была страшно опустошена Романовичами; озлобленный Александр  еще  больше
стал поджигать Мстислава на Даниила: "Зять твой  хочет  тебя  убить",  -
твердил он ему; но напоследок Удалому открыли глаза: он увидал, что  все
это была клевета на Даниила, и помирился с зятем. Но и после этого  спо-
койствие не восстановилось, боярин Жирослав завел смуту: он  уверил  ос-
тальных бояр, что Мстислав идет в степь к тестю своему, половецкому хану
Котяну, дабы там перебить их всех. Бояре всполошились и побежали в Пере-
мышльский округ, в Карпатские горы, откуда послали объявить Мстиславу  о
причине своего бегства, прямо указывая на Жирослава. Мстислав,  который,
по уверению летописца, и не думал ничего предпринимать против бояр, пос-
лал к ним духовника своего Тимофея разуверить их; Тимофей исполнил пору-
чение и привел назад бояр, после чего Жирослав был изгнан Мстиславом  от
себя. Жирослав был изгнан, но товарищи его остались, и потому смута сле-
довала за смутой. Бояре уговорили Мстислава обручить меньшую  дочь  свою
венгерскому королевичу Андрею и дать нареченному зятю Перемышль;  Андрей
недолго пожил здесь в покое: послушавшись боярина  Семена  Чермного,  он
бежал к отцу в Венгрию и поднял его на войну против тестя  Мстислава;  с
венграми соединились поляки, и король с сильным  войском  стал  забирать
галицкие города, но  под  Звенигородом  потерпел  сильное  поражение  от
Мстислава и поспешил уйти назад в свою землю. Романовичи,  приехавши  на
помощь к Мстиславу, побуждали его  преследовать  короля,  но  последнему
благоприятствовали бояре, и один из самых знаменитых, Судислав, да  дру-
гой еще, Глеб Зеремеевич, - они не только удержали Мстислава от  пресле-
дования, но уговорили его выдать дочь за обрученного жениха, королевича,
и отдать последнему не Перемышль только, но все Галицкое княжество;  они
говорили Мстиславу: "Князь! Сам ты не можешь держать  Галича:  бояре  не
хотят тебя; если отдашь его королевичу, то можешь взять его под ним  на-
зад, когда захочешь; если же отдашь Даниилу, то  уже  никогда  не  будет
больше твой Галич, потому что народ крепко любит Даниила". Мстислав  ис-
полнил желание бояр, отдал королевичу Андрею Галич, а сам взял  Понизье;
потом раскаялся и послал сказать Даниилу: "Сын! Согрешил я, что  не  дал
тебе Галича, но отдал его иноплеменнику по совету  льстеца  Судислава  -
обольстил он меня, но если богу угодно, то  дело  еще  можно  поправить:
пойдем на них - я с половцами, а ты с своими; когда бог нам поможет,  то
ты возьмешь Галич, а я Понизье". Но Удалой не успел загладить своей  не-
осторожности и до самой смерти не мог освободиться из-под влияния  Глеба
Зеремеевича, который не допустил его перед кончиною повидаться с  Дании-
лом и отдать последнему дом свой и детей на руки,
   Мстислав умер в 1228 году: князь знаменитый  подвигами  славными,  но
бесполезными, показавший ясно  несостоятельность  старой,  Южной,  Руси,
неспособность ее к  дальнейшему  государственному  развитию.  На  севере
Мстислав освободил Новгород сперва от Всеволода, потом от сына  Всеволо-
дова, наконец, Липецкою победою нарушил завещание Всеволода, но мы виде-
ли, продолжительны ли были следствия Липецкой победы;  на  юге  Мстислав
овладел Галичем, отнял его у венгров, но потом сам добровольно отдал  им
назад это русское княжество, изъявил только  перед  смертию  бесполезное
раскаяние в своей бесхарактерности; и все здесь на юге осталось по-преж-
нему, как будто бы Мстислава и не было: по-прежнему Южная Русь стала до-
живать свой век в бесконечных ссорах Мономаховичей с  Ольговичами,  Рос-
тиславичей с Изяславичами.
   Мы видели, что Мстислав Удалой в 1214 году, выгнавши из Киева  Всево-
лода Чермного, посадил на его место старшего между Ростиславовыми внука-
ми Мстислава Романовича, который и сидел на старшем столе до 1224  года;
по смерти Романовича Киев достался по очереди старшему по нем двоюродно-
му брату Владимиру Рюриковичу. В Чернигове по смерти Всеволода  Чермного
княжил брат его Мстислав, а по смерти последнего в 1224 году - племянник
его, сын Всеволода Чермного Михаил, которого  мы  видели  действующим  в
Новгороде, но занял ли Михаил Чернигов тотчас по смерти Мстислава, труд-
но решить утвердительно, ибо как-то странно, что в 1224 году он  решился
променять Чернигов на Новгород; верно одно, что  Михаил  не  мог  утвер-
диться в Чернигове без борьбы с дядею своим Олегом курским;  неизвестно,
чем бы кончилась эта борьба, если бы  на  помощь  к  Михаилу  не  явился
сильный союзник, зять его, князь суздальский Юрий с  двумя  племянниками
Константиновичами (1226 г.); разумеется, курский  князь  не  мог  проти-
виться соединенным силам суздальского и черниговского  князей  и  должен
был уступить права свои племяннику; в летописи сказано, что Юрий помирил
их с помощию митрополита Кирилла; так северному князю  удалось  нарушить
старину и на юге еще при жизни Мстислава Удалого. Племя Ольговичей  было
многочисленно: летопись упоминает о князьях козельских, трубчевских, пу-
тивльских, рыльских. Старшие Юрьевичи суздальские, уступая Киев  следую-
щим после них по племенному старшинству Мстиславичам, удерживают Переяс-
лавль для своих младших Юрьевичей, которые соответствуют по  старшинству
Мстиславичам, сидящим в Киеве. Мы видели, как  сын  Всеволода,  Ярослав,
был изгнан из Переяславля Всеволодом Чермным в 1207 году, после чего Пе-
реяславль одно время был за Ростиславичами, но в 1213 году Всеволодовичи
послали туда младшего брата своего Владимира, который было засел на вре-
мя в Москве, взятый в плен половцами в 1215 году и освободившись из пле-
на в 1218 г., Владимир отправился с братьями на север,  где  получил  от
них Стародуб и некоторые другие волости, и умер в 1227 году; в  этом  же
самом году Юрий Всеволодович отправил в Переяславль на  стол  племянника
своего Всеволода Константиновича; кто же сидел здесь во время плена Вла-
димирова и пребывания его на севере - неизвестно; но Всеволод Константи-
нович не пробыл и года в Переяславле, куда на его  место  Юрий  отправил
брата своего Святослава. На запад от Днепра мы видели судьбу старшей ли-
нии Изяслава Мстиславича, княжившей во Владимире Волынском, что касается
до младшей линии князей луцких, то по смерти Ярослава Изяславича в Луцке
княжил Ингварь, сын его, которого мы видели одно время  и  в  Киеве;  по
смерти Ингваря в Луцке сел брат его Мстислав Немой, который, умирая, по-
ручил отчину свою и сына Ивана Даниилу Романовичу; Иван  скоро  умер,  и
Луцк был занят двоюродным братом его Ярославом  Ингваревичем,  а  Чарто-
рыйск - князем пинским Ростиславом, но Даниил взял и Луцк, и  Чарторыйск
и отдал Луцк и Пересопницу брату своему Васильку, который владел также и
Брестом, а Ярославу дал Перемышль и Межибожь. Мы упомянули о князе пийс-
ком; после того как внуку Святополкову, Юрию Ярославичу, удалось  утвер-
диться в Туровской волости, волость эта стала делиться в  его  поколении
между двумя княжескими линиями, пошедшими от сыновей его - Святополка  и
Глеба; главным образом Туровская волость делилась на два княжества - Ту-
ровское и Пийское, кроме того были другие мельчайшие волости.  Святополк
Юрьевич, шурин Рюрика Ростиславича; умер в 1195 году. Между разными  ли-
ниями князей полоцких по-прежнему происходили усобицы, ничем особенно не
замечательные.
   Рассматривая деятельность князей русских в период времени  от  взятия
Киева войсками Боголюбского до смерти Мстислава Удалого, мы заметили при
них бояр и слуг: на севере, в Суздальской  области,  видели  знаменитого
воеводу Боголюбского, Бориса Жидиславича, который по смерти Андрея вмес-
те с другими  своими  товарищами  держал  сторону  Ростиславичей  против
Юрьевичей, вследствие торжества последних перешел в службу к  врагу  их,
князю Глебу рязанскому, вместе с которым попался в плен ко Всеволоду III
в сражении при Прусковой горе. На одной стороне с Борисом  были  Добрыня
Долгий, Иванко Степанович, Матеяш Бутович; двое первых погибли  в  битве
Всеволода III с Мстиславом ростовским, последний, как видно, тут же  был
взят в плен. Кроме имен лиц, находившихся при дворе Андреевом и участво-
вавших в заговоре на его жизнь, мы встречаем имя Михна  -  посла  его  к
Ростиславичам южным. Из мужей Всеволода III встречаем исполнителями  его
поручений Михаила Борисовича (быть может, сына Бориса Жидиславича),  ко-
торый водил Ольговичей ко кресту в 1207 году, участвовал в делах рязанс-
ких и новгородских; Лазаря, который распоряжался именем своего  князя  в
Новгороде; тиуна Гюря, которого Всеволод посылал на  юг  для  обновления
Городца Остерского в 1195 году; меченошу Кузьму Ратьшича, который воевал
Тепру в 1210 году; Фому Лазковича и Дорожая, участвовавших в  болгарском
походе 1182 года; боярина Якова - племянника великого князя Всеволода от
сестры. Из бояр при сыновьях Всеволодовых  упоминается  Иван  Родиславич
убитый в сражении Под Ростовом; Андрей Станиславич,  который  уговаривал
младших Всеволодовичей перед Липецкою битвою мириться с Мстиславом  Уда-
лым; Еремей Глебович, служивший сперва Константину, а потом Юрию;  Воис-
лав Добрынич - ростовский воевода при сыновьях Константиновых.  Из  бояр
при князьях Южной Руси под 1171 годом упоминается шумский посадник  Паук
- кормилец дорогобужского князя Владимира Андреевича; при Глебе Юрьевиче
в Киеве тысяцким был Григорий - неизвестно, киевский ли боярин или приш-
лый с Глебом из Переяславля. Известный нам прежде выезжий поляк  Владис-
лав Вратиславич по изгнании Мстислава из Киева отступил от последнего  к
враждебным ему князьям: Давыд Ростиславич,  вышегородский  посылает  его
преследовать Мстислава в 1127 году;  во  время  войны  Глеба  и  Михаила
Юрьевичей с половцами (1172 г.) воеводою у них был Владислав, Янев  брат
- быть может, тот же самый лях, быть может, и другой, и Янев брат сказа-
но именно для отличия его от известного ляха; по смерти Глеба  последний
оставался в Киеве и держал сторону  Боголюбского  против  Ростиславичей,
которые захватили его там вместе со Всеволодом Юрьевичем  в  1174  году.
Поводом к знаменитой борьбе Боголюбского с Ростиславичами было обвинение
троих киевских бояр - Григория Хотовича, Степанца и Олексы  Святославича
в отравлении князя Глеба; Григорий Хотович был, вероятно, упомянутый вы-
ше тысяцкий Григорий, брат Константина Хотовича, плененного  прежде  по-
ловцами. Из бояр в Киеве при Святославе Всеволодовиче упоминается  люби-
мец его Кочкарь, по всем вероятностям, приведенный им из Чернигова;  ле-
тописец говорит, что князь открывал свои тайные намерения  одному  этому
Кочкарю, мимо других. По походам на половцев известны черниговские бояре
Ольстин Олексич и Роман Нездилович (1184, 1185, 1187 г.). У Рюрика  Рос-
тиславича белгородского и потом киевского  упоминается  воевода  Лазарь,
Сдеслав Жирославич, Борис Захарьич - кормилец Владимира, сына  Мстислава
Храброго; Сдеслав Жирославич упоминается после в  числе  бояр  Мстислава
Удалого; потом у Рюрика в Белграде встречаем воеводу Славна  Борисовича,
бывшего потом тысяцким в Киеве, где видим также при Рюрике боярина Чуры-
ню, посыланного в 1187 году вместе с Славном за дочерью Всеволода III; у
сына Рюрикова, Ростислава, был боярин Рогволд, которого он в  1192  году
посылал к отцу толковать о половецком походе.  Смоленским  тысяцким  при
князе Давыде Ростиславиче был Михалко; у Владимира Рюриковича  во  время
Липецкого боя упоминается боярин Яволод и потом  Ивор  Михайлович,  быть
может, сын упомянутого выше Михалка. Из бояр князя Глеба рязанского упо-
минаются Борис и Дедилец, которые так  много  содействовали  отстранению
Юрьевичей в пользу Ростиславичей по смерти Боголюбского; Дедилец  вместе
с другим рязанским боярином Олстиным попался в плен Всеволоду III в 1177
году; потом из рязанских бояр во время войны Святослава черниговского со
Всеволодом III упоминается Иван Мирославич.
   Рассмотревши отношения внутренние, обратимся ко  внешним,  которые  в
последнее время начинают принимать особый,  очень  важный  характер.  Мы
знаем, что древние русские владения в прибалтийских областях делились на
две части: северную, зависевшую более или менее от Новгорода,  и  южную,
зависевшую от Полоцка. К берегам этой-то южной части русских владений, к
устью Двины, в 1158 году прибит был бурею корабль бременских купцов. Не-
гостеприимно встретили их туземцы, но после схватки,  в  которой  победа
осталась на стороне немцев, ливы  стали  сговорчивее  и  позволили  при-
шельцам производить мену. Выгода этой мены заставила бременцев несколько
раз возвращаться с товарами к устью Двины, наконец выпросили они себе  у
туземцев позволения основать здесь постоянную контору; место было выбра-
но подле Двины на горе, где построили большой дом  и  острожек,  который
получил название Укскуль; скоро потом построена была другая фактория Да-
лен.
   Известие о поселениях, заведенных немцами при устье Двины среди  язы-
ческого народонаселения, обратило на себя внимание бременского архиепис-
копа, который не мог пропустить благоприятного случая для  распростране-
ния пределов церкви. Он объявил об этом папе Александру III, и тот велел
ему отправить в Ливонию искусного миссионера; архиепископ отправил  туда
Мейнгарда - монаха Августинского ордена. Мейнгард выпросил позволение  у
князя полоцкого проповедовать евангелие между подвластными ему язычника-
ми, построил церковь в Укскуле и успел обратить несколько туземцев. Ско-
ро литовцы напали на окрестности Укскуля, Мейнгард с жителями последнего
спрятался в лесах, где имел бой с врагами. По их удалении начал  укорять
ливов за то, что они живут оплошно, не  имеют  крепостей,  и  обещал  им
построить крепкие замки, если они за это обяжутся принять  христианство.
Ливы согласились, и на следующее лето явились из  Готланда  строители  и
каменосечцы. Еще прежде, чем начали строить замок Укскуль, часть  народа
окрестилась, остальные обещали креститься как скоро весь замок будет го-
тов. Замок выстроили, Мейнгард посвящен был в епископы, но никто не  ду-
мал креститься; под условием такого же обещания выстроили другой замок -
Гольм, и также никто не думал принимать христианство; мало того, язычни-
ки начали явно обнаруживать  неприязненные  намерения  против  епископа,
грабили его имение, били его домашних, но всего больше огорчало Мейнгар-
да то, что уже крещенные туземцы стали погружаться в Двину, чтоб, по  их
словам, смыть с себя крещение и отослать его в Германию. У Мейнгарда был
товарищ в деле проповеди, брат Феодорих - монах Цистерциенского  ордена,
этого Феодориха ливонцы вздумали однажды принесть в жертву  богам,  чтоб
жатва была обильнее, чтоб дожди не повредили ей. Народ собрался, положи-
ли копье на землю, вывели священного коня, смотрят, какою  ногою  прежде
ступит конь: правою - определит смерть, левою - жизнь; конь ступает  но-
гою жизни, но волхв противится, утверждает,  что  тут  чары  со  стороны
враждебной религии; опять ведут коня, опять ступает он  левою  ногою,  и
Феодорих спасен. В другой раз тот же Феодорих находился в Эстонии, когда
в день св. Иоанна Крестителя случилось солнечное затменение; несчастному
монаху грозила опять страшная опасность от язычников, которые  приписали
затмение ему, говоря, что он съедает солнце.
   Когда Мейнгард увидал, что мирными средствами трудно будет  распрост-
ранить христианство между ливами, то отправил посла к  папе  представить
жалкое положение юной церкви своей; папа велел  проповедовать  крестовый
поход против ливонских язычников, но Мейнгард не дождался прибытия крес-
тового ополчения - он умер в 1196 году; в этом же  году  датский  король
Канут VI пристал к эстонскому берегу и утвердился здесь, принудив тузем-
цев силою принять христианство. Между тем ливонские христиане  отправили
посольство к бременскому архиепископу с просьбою  о  присылке  преемника
Мейнгарду; новый епископ, Бартольд, явился сперва без войска, собрал ту-
земных старшин и пытался привлечь их к себе угощениями и подарками,  од-
нако напрасно, при первом удобном случае они завели спор  о  том,  каким
способом погубить нового епископа: сжечь ли его в церкви или убить,  или
утопить в Двине. Бартольд тихонько ушел на корабль и  отплыл  сперва  на
Готланд, а потом в Германию, откуда послал к папе с  известием  о  своем
печальном положении; папа объявил отпущение грехов всем, кто  отправится
в крестовый поход против ливонцев, вследствие чего около Бартольда  соб-
рался значительный отряд крестоносцев, с которым он и отправился назад в
Ливонию. Туземцы вооружились и послали спросить епископа, зачем он  при-
вел с собою войско? Когда Бартольд отвечал, что войско пришло для  нака-
зания отступников, то ливонцы велели сказать ему: "Отпусти войско  домой
и ступай с миром на свое епископство: кто крестился, тех ты можешь  при-
нудить оставаться христианами, других убеждай словами,  а  не  палками".
Урок не подействовал на Бартольда: он позволил себе  принять  участие  в
битве между крестоносцами и туземцами, и когда последние были обращены в
бегство, то быстрый конь занес епископа в ряды язычников, которые  изру-
били его. Немцы воспользовались своею победою и страшно опустошили стра-
ну; туземцы принуждены были к покорности,  крестились,  приняли  к  себе
священников, определили на их содержание известное  количество  съестных
припасов с плуга, но только что крестоносцы успели сесть на корабли, как
уже ливонцы начали окунываться в Двину, чтоб смыть с себя крещение,  ог-
рабили священников, выгнали их из страны; хотели сделать то же и с  куп-
цами, но те задарили старшин и остались.
   Скоро возвратились также и священники; с ними приехал новый  епископ,
Альберт, в сопровождении крестового отряда, помещавшегося на  23  кораб-
лях. Альберт принадлежал к  числу  тех  исторических  деятелей,  которым
предназначено изменять быт старых обществ, полагать твердые  основы  но-
вым: приехавши в Ливонию, он мгновенно  уразумел  положение  дел,  нашел
верные средства упрочить торжество христианства  и  своего  племени  над
язычеством и туземцами, с изумительным постоянством  стремился  к  своей
цели и достиг ее. Враждебно встретили туземцы нового епископа, он должен
был выдержать от них осаду в Гольме; новоприбывшие крестоносцы освободи-
ли его, но Альберт хорошо видел, что с  помощию  этих  временных  гостей
нельзя утвердиться в Ливонии; туземцы не умели выдерживать битв с искус-
ными немецкими ополчениями; потерпев поражение, видя жилища и нивы  свои
опустошенными, они покорялись, обещаясь принять христианство, но  стоило
только крестоносцам сесть на корабли, как они возвращались к прежней ве-
ре и начинали враждебно действовать против пришельцев. Нужно было,  сле-
довательно, вести борьбу не временными, случайными наездами; нужно  было
стать твердою ногою на новой почве, вывести  сильную  немецкую  колонию,
основать город, в стенах которого юная церковь могла бы находить  посто-
янную защиту. С этою целию в 1200 году Альберт основал при  устье  Двины
город Ригу; но мало было основать, нужно было дать народонаселение ново-
му городу, и Альберт сам ездил в Германию набирать колонистов и привозил
их с собою. Но одного города с немецким народонаселением было еще недос-
таточно: народонаселение это не могло предаваться мирным занятиям, пото-
му что должно было вести постоянную борьбу с туземцами; нужно было, сле-
довательно, военное сословие, которое бы  приняло  на  себя  обязанность
постоянно бороться с туземцами, обязанность защищать новую колонию;  для
этого Альберт сперва начал было вызывать рыцарей из Германии и давать им
замки в ленное владение, но это средство могло вести к цели только очень
медленно, и потому он скоро придумал другое, более верное, именно  осно-
вание ордена воинствующих братий по образцу военных орденов в Палестине;
папа Иннокентий III одобрил мысль Альберта, и в 1202  году  был  основан
орден рыцарей Меча, получивший устав Храмового ордена; новые рыцари  но-
сили белый плащ с красным мечом и крестом, вместо которого  после  стали
нашивать звезду: первым магистром их был Винно фон Рорбах.
   Таким образом немцы стали твердою ногою  при  устьях  Двины;  как  же
смотрели на это князья полоцкие? Они привыкли ходить войною  на  чудь  и
брать с нее дань силою, если она не хотела платить ее добровольно. Точно
так же хотели они теперь действовать против немцев: в 1203 году полоцкий
князь внезапно явился пред Укскулем и  осадил  его;  неприготовленные  к
осаде жители предложили ему дань, он взял ее и пошел осаждать другой за-
мок - Гольм, но сюда епископ уже успел послать гарнизон, и русские,  по-
теряв много лошадей от стрельбы осажденных, отступили от замка. В  Ливо-
нии по берегам Двины роду полоцких князей принадлежали две волости - Ку-
кейнос (Кокенгузен) и Герсик; князь последнего с литовцами (которые  для
полоцких князей служили тем же, чем половцы служили для остальных  русс-
ких князей) опустошил окрестности Риги, но все эти набеги не  могли  на-
нести большого вреда пришельцам. Наконец, в 1206  году  отношения  между
последними и полоцкими князьями  начали,  по-видимому,  принимать  более
важный оборот. Альберт, желая беспрепятственно  утвердиться  в  низовьях
Двины, решился на время усыпить внимание полоцкого князя и потому отпра-
вил к нему аббата Феодориха с подарками  и  дружелюбными  предложениями.
Прибывши в Полоцк, Феодорих узнал, что там находятся посланцы от ливонс-
ких старшин, приехавшие жаловаться князю на насилия немцев и просить его
об изгнании ненавистных пришельцев. В присутствии ливонцев князь спросил
Феодориха, за чем он пришел к нему, и когда тот отвечал, что за миром  и
дружбою, то ливонцы закричали, что немцы не хотят и не  умеют  сохранять
мира. Князь отпустил епископских послов, приказав им дожидаться  решения
в отведенном для них доме: он не хотел отпустить их тотчас в Ригу,  чтоб
там не узнали о его неприятельских намерениях. Но аббату удалось  подку-
пить одного боярина, который и открыл ему, что русские в согласии с  ту-
земцами готовятся к нападению на пришельцев; аббат, узнавши об этом,  не
терял времени: он отыскал в городе какого-то нищего из замка Гольм и на-
нял его отнести к епископу в Ригу письмо, в котором извещал его  о  всем
виденном и слышанном. Епископ приготовился к обороне, а князь,  узнавши,
что его намерение открылось, вместо войска отправил послов в Ригу с  на-
казом выслушать обе стороны - как епископа, так и ливонцев, и решить, на
чьей стороне справедливость. Послы, приехавши в Кукейнос, послали оттуда
дьякона Стефана в Ригу к епископу звать его на съезд с ними и ливонскими
старшинами для решения всех споров, а сами между тем рассеялись по стра-
не для созвания туземцев. Альберт оскорбился предложением Стефана и  от-
вечал, что по обычаю всех земель послы должны являться к тому владельцу,
к которому посланы, а не он должен выходить к ним навстречу.  Между  тем
ливонцы, собравшись в назначенное время и место и  видя,  что  немцы  не
явились на съезд, решили захватить замок Гольм и оттуда  добывать  Ригу,
"о их намерение не имело желанного конца:  потерпев  сильное  поражение,
потеряв старшин, из которых одни пали в битве, другие были отправлены  в
оковах в Ригу, они принуждены были снова покориться пришельцам; в  числе
убитых находился старшина Ако, которого  летописец  называет  виновником
всего зла - он возбудил полоцкого князя против рижан, он собрал леттов и
всю Ливонию против христиан. Епископ после обедни  находился  в  церкви,
когда ему один рыцарь поднес окровавленную голову Ако как весть победы.
   Когда все опять успокоились, хотя на время, неутомимый Альберт поспе-
шил в Германию, чтоб набрать новых  крестоносцев:  он  предвидел  новую,
продолжительную борьбу. Его отсутствием воспользовались туземцы и отпра-
вили опять послов к полоцкому князю с просьбою освободить их от  притес-
нителей. Князь приплыл с войском по Двине и осадил Гольм; по его призыву
встало окружное народонаселение, но мало принесло ему пользы при  осаде:
гарнизон гольмский при всей своей малочисленности наносил  сильный  вред
русскому войску камнестрельными машинами, употребление которых не  знали
полочане; они сделали было себе также маленькую машину по образцу немец-
ких, но первый опыт не удался - машина била своих. Несмотря, однако,  на
это, жители Гольма и Риги недолго могли держаться против русских, потому
что должны были бороться также против врагов, находившихся внутри  стен,
- туземцев, которые беспрестанно сносились с русскими; как вдруг на море
показались немецкие корабли; князь, потерявши много народу  от  камнест-
рельных машин при осаде Гольма, не решился вступить в борьбу  с  свежими
силами неприятеля и отплыл назад в Полоцк. Эта неудача нанесла  страшный
удар делу туземцев: самые упорные из них отправили послов в Ригу  требо-
вать крещения и священников; немцы исполнили их просьбу, взявши  наперед
от старшин их сыновей в заложники. Торжество пришельцев было понятно:  в
челе их находился  человек,  одаренный  необыкновенным  смыслом  и  дея-
тельностью, располагавший сильными средствами - рыцарским орденом и тол-
пами временных крестоносцев, приходивших на помощь Рижской церкви;  про-
тив него были толпы безоружных туземцев; что же касается до русских,  то
епископ  и  орден  имели  дело  с  одним  полоцким  княжеством,  которое
вследствие известного отделения Рогволодовых внуков от Ярославичей  пре-
доставлено было собственным силам, а силы эти были очень  незначительны;
князья разных полоцких волостей вели усобицы друг с другом,  боролись  с
собственными гражданами, наконец, имели опасных врагов в литовцах; могли
ли они после того успешно  действовать  против  немцев?  Доказательством
разъединения между ними и происходившей от того слабости служит поступок
князя  кукейносского  Вячеслава:  не  будучи  в  состоянии  собственными
средствами и средствами родичей бороться с Литвою, он в 1207 году явился
в Ригу и предложил епископу половину своей  земли  и  города,  если  тот
возьмется защищать его от варваров. Епископ с радостию согласился на та-
кое предложение; несмотря на то, однако, из дальнейшего  рассказа  лето-
писца не видно, чтоб он немедленно воспользовался им, вероятно, Вячеслав
обещался принять к себе немецкий гарнизон только в случае литовского на-
падения. Как бы то ни было, русский князь скоро  увидал  на  опыте,  что
вместо защитников он нашел в рыцарях врагов, которые были для него опас-
нее литовцев. Между ним и  рыцарем  Даниилом  фон  Леневарден  произошла
частная ссора; последний напал нечаянно ночью на  Кукейнос,  овладел  им
без сопротивления, перевязал жителей, забрал  их  имение,  самого  князя
заключил в оковы. Епископ, узнав об этом, послал приказ  Даниилу  немед-
ленно освободить князя, возвратить ему город и все имение; потом  позвал
Вячеслава к себе, принял с честию, богато одарил лошадьми и платьем, по-
мирил с Даниилом, но при этом припомнил прежнее обещание его сдать  нем-
цам половину крепости и отправил в Кукейнос отряд войска для  занятия  и
укрепления города на случай литовского нападения. Князь выехал из Риги с
веселым лицом, но в душе затаил месть: он видел, что в Риге  все  готово
было к отъезду епископа и многих крестоносцев в Германию, и решился вос-
пользоваться этим удобным случаем для освобождения своего города от неп-
риятных гостей. Думая, что епископ с крестоносцами уже в море, он  посо-
ветовался с дружиною, и вот в один день, когда почти все  немцы  спусти-
лись в ямы, где добывали камень для городских построек, а  мечи  свои  и
прочее оружие оставили наверху, отроки  княжеские  и  мужи  прибегают  к
ямам, овладевают оружием и умерщвляют беззащитных его владельцев.  Троим
из последних, однако, удалось спастись бегством и достигнуть  Риги:  они
рассказали, что случилось с ними и их товарищами в Кукейносе,  Вячеслав,
думая, что положено доброе начало делу, послал к полоцкому князю коней и
оружие неприятельское с приглашением идти как можно скорее на Ригу,  ко-
торую легко взять, лучшие люди перебиты им в Кукейносе, другие  отъехали
с епископом в Германию. Полоцкий князь  поверил  и  начал  уже  собирать
войска. Но Вячеслав жестоко ошибался в своих надеждах;  противные  ветры
задержали Альберта в двинском устье, и когда пришла в Ригу весть о  про-
исшествиях в Кукейносе, то он немедленно возвратился, убедил и спутников
своих опять послужить святому делу; немцы, рассеянные по всем концам Ли-
вонии, собрались в Ригу. Тогда русские, видя, что  не  в  состоянии  бо-
роться против соединенных сил ордена, собрали свои пожитки,  зажгли  Ку-
кейнос и ушли далее на восток, а окружные туземцы в глубине дремучих ле-
сов своих искали спасения от мстительности пришельцев, но не  всем  уда-
лось найти его: немцы преследовали их по лесам и  болотам  и  если  кого
отыскивали, то умерщвляли жестокою смертию.
   Падение Кукейноса скоро повлекло за собою покорение  и  другого  кня-
жества русского в Ливонии - Герсика. В 1209 году епископ, говорит  лето-
писец, постоянно заботясь о защите лифляндской церкви,  держал  совет  с
разумнейшими людьми, как бы освободить юную церковь  от  вреда,  который
наносит ей Литва и Русь. Решено было выступить  в  поход  против  врагов
христианского имени; летописец, впрочем, спешит оговориться, и прибавля-
ет, что князь Герсика, Всеволод, был страшным врагом христианского  име-
ни, преимущественно латынян; он женат был на  дочери  литовского  князя,
был с литовцами в постоянном союзе  и  часто  являлся  предводителем  их
войска, доставлял им безопасную переправу через Двину и съестные  припа-
сы. Литовцы тогда, продолжает летописец, были ужасом всех соседних наро-
дов: редкие из леттов отваживались жить в деревнях; большая часть их ис-
кали безопасности от Литвы в дремучих лесах, но и там не всегда находили
ее; литовцы преследовали их и в лесах, били одних, уводили в  плен  дру-
гих, отнимали у них все имение. И русские бегали также  пред  литовцами,
многие пред немногими, как зайцы пред охотниками; ливы и летты были  пи-
щею литовцев, как овцы без пастыря бывают добычею волков. И вот бог пос-
лал им доброго и верного пастыря, именно  епископа  Альберта.  Добрый  и
верный пастырь нечаянно напал с большим войском на Герсик и овладел  им;
князь Всеволод успел спастись на лодках через Двину, но жена его со всею
своею прислугою попалась в плен. Немецкое войско пробыло  целый  день  в
городе, собрало большую добычу, снесло изо всех углов города платье, се-
ребро, из церквей колокола, иконы и всякие украшения. На следующий день,
приведши все в порядок, немцы собрались в обратный путь и зажгли  город.
Когда князь Всеволод увидал с другого берега Двины пожар,  то  стал  жа-
лостно вопить: "Герсик! Любимый город, дорогая моя отчина! Пришлось  мне
увидать, бедному, сожжение моего города и гибель моих людей!" Епископ  и
все войско, поделивши между собою добычу, с княгинею и со всеми  пленни-
ками возвратились в Ригу, куда послали звать и князя Всеволода, если хо-
чет получить мир и освобождение своих. Князь  приехал  в  Ригу,  называл
епископа отцом, всех латынцев братьями, просил только, чтоб выпустили из
плена жену и других русских. Ему предложили условие:  "Хочет  он  отдать
свое княжество на веки в дар церкви св. богородицы, и  потом  взять  его
назад из рук епископа, так отдадут ему княгиню и других пленников". Все-
волод согласился и поклялся открывать  епископу  и  ордену  все  замыслы
русских и литовцев, но когда возвратился домой с женою  и  дружиною,  то
забыл обещание, начал опять сноситься с литовцами и подводить  язычников
против немцев кукейносских.
   В то время, когда  немцы  утверждались  в  Ливонии,  отнимая  низовые
двинские страны у Полоцка, новгородцы и псковичи продолжали  бороться  с
чудью, жившею на юге и на севере от Финского залива;  в  1176  году  вся
Чудская земля, по выражению летописца, приходила под Псков, но была  от-
бита с большим уроном; но мы видели, как Мстислав Храбрый отомстил  чуди
за эти обиды; обыкновенно наступательные движения  новгородцев  на  чудь
происходили в минуты ладов их с своими князьями, но  такие  минуты  были
очень редки, и потому движения новгородцев не  могли  отличаться  посто-
янством - вот причина, почему они не могли утвердиться в Эстонии  и  ус-
пешно спорить с немцами о господстве над нею. В  1190  году  чудь  снова
пришла ко Пскову на судах по озеру, но и на этот раз псковичи не упусти-
ли из нее ни одного живого. Юрьев был снова захвачен чудью и снова  взят
новгородцами и псковичами в 1191 году, причем по  обычаю  земля  Чудская
была пожжена, полону приведено бесчисленное множество, а в следующем го-
ду псковичи снова ходили на чудь и взяли у нее Медвежью-Голову (Оденпе).
Потом не слышно о походах на Эстонию до 1212 года - в этом году, по сче-
ту нашего летописца, и двумя годами ранее, по счету немецкого,  Мстислав
Удалой с братом Владимиром вторгнулись в страну Чуди-Тормы, обитавшей  в
нынешнем Дерптском уезде, и по обычаю много людей попленили, скота  бес-
численное множество домой привели. Потом на зиму пошел Мстислав с новго-
родцами на чудской город Медвежью-Голову, истребивши села вокруг, пришли
под город: чудь поклонилась, дала дань, и новгородцы по здорову  возвра-
тились домой. Но летописец немецкий гораздо подробнее описывает этот по-
ход: князь новгородский с князем псковским и со  всеми  своими  русскими
пришли с большим войском в Унганнию и осадили  крепость  Оденпе;  восемь
дней отбивалась от них чудь; наконец, почувствовавши недостаток в съест-
ных припасах, запросила мира. Русские дали ей мир,  окрестили  некоторых
своим крещением, взяли 400 марок ногат и отступили в свою землю, обещав-
шись, что пришлют своих священников, чего, однако, потом не  сделали  из
страха пред немцами, прибавляет летописец; должно думать, что не столько
из страха пред немцами, сколько по недостатку надлежащего внимания к де-
лам эстонским. Так новгородцы, пока жил у них  Мстислав,  ходили  сквозь
Чудскую землю к самому морю, села жгли, укрепления  брали  и  заставляли
чудь кланяться и давать дань, но Мстислав скоро ушел на  юг,  новгородцы
по-прежнему начали ссориться с северными суздальскими князьями, чудь бы-
ла опять забыта, а немцы между тем соединенными силами действовали  пос-
тоянно в одном направлении, с одною целию. Чтоб удобнее заняться покоре-
нием эстов, леттов и других туземцев и чтоб обогатить Ригу  торговлею  с
странами, лежащими при верхних частях Двины и Днепра, они решились  зак-
лючить мирный договор с полоцким князем, причем епископ обязался вносить
последнему ежегодную дань за ливов, порабощенных рижской церкви и  орде-
ну.
   В то время, когда полоцкий князь, довольный  данью,  заключил  мир  с
опасными пришельцами, Псков впервые обнаруживает к ним ту сильную непри-
язнь, какою будет отличаться во всей последующей истории своей:  в  1213
году псковичи выгнали князя своего Владимира за то, что  он  выдал  дочь
свою за брата епископа Альберта; изгнанник пошел было сначала в  Полоцк,
но найдя там не очень приветливый прием, отправился к зятю в  Ригу,  где
принят был с честию, по свидетельству немецкого летописца. Владимир ско-
ро имел случай отблагодарить епископа за  это  гостеприимство.  Полоцкий
князь, видя, что орден воспользовался временем мира с русскими для  того
только, чтобы тем удобнее покорить туземцев и принудить  их  к  принятию
христианства, назначил в Герсике  съехаться  Альберту  для  переговоров.
Епископ явился на съезд с князем Владимиром, рыцарями, старшинами  ливов
и леттов и с толпою купцов, которые были  все  хорошо  вооружены.  Князь
сперва говорил с Альбертом ласково, потом хотел угрозами принудить его к
тому, чтоб он перестал насильно крестить туземцев, его подданных.  Епис-
коп отвечал, что не отстанет от  своего  дела,  не  пренебрежет  обязан-
ностью, возложенною на него великим первосвященником Рима. Но, кроме на-
сильственного крещения, из слов летописца можно заметить, что епископ не
соблюдал главного условия договора, не платил дани князю под тем предло-
гом, что туземцы, не желая работать двум господам, и немцам  и  русским,
умоляли его освободить их от ига последних. Князь, продолжает летописец,
не хотел принимать справедливых причин, грозился, что сожжет Ригу и  все
немецкие замки, и велел войскам своим выйти из  стана  и  выстроиться  к
бою, провожатые епископа сделали то же самое; в это время Иоанн,  пробст
рижской Богородичной церкви и псковский изгнанник, князь Владимир подош-
ли к полоцкому князю и начали уговаривать его, чтоб он не начинал  войны
с христианами, представили, как опасно  сражаться  с  немцами  -  людьми
храбрыми, искусными в бою и жаждущими померить  силы  свои  с  русскими.
Князь будто бы удивился их отваге, велел войску  своему  возвратиться  в
стан, а сам подошел к епископу, называя его духовным отцом; тот, с своей
стороны, принял его как сына; начались мирные переговоры, и  князь,  как
будто под внушением свыше, уступил епископу всю Ливонию безо всякой обя-
занности платить дань, с условием союза против Литвы и свободного плава-
ния по Двине.
   Как ни мало удовлетворителен является этот рассказ немецкого летопис-
ца, историк должен принять одно за  достоверное,  что  епископ  перестал
платить дань полоцкому князю, и что тот не имел средств принудить его  к
тому. Владимир псковский был награжден за свои услуги местом фохта в од-
ной из провинций ливонских, но, творя суд и расправу над  туземцами,  он
много пожинал такого, чего никогда не сеял, по выражению  летописца;  не
понравился его суд ратцебургскому епископу и всем  другим,  так  что  он
увидел себя в необходимости отправиться в Россию, исполняя желание  мно-
гих, прибавляет летописец; скоро, однако, он опять возвратился с  женою,
сыновьями и всем семейством и вступил снова в исправление своей должнос-
ти, не к удовольствию подчиненных, прибавляет тот же  летописец,  потому
что скоро опять поднялись против него жалобы, опять он должен был выслу-
шивать упреки немецких духовных: это ему наскучило, наконец, и он в дру-
гой раз выехал в Россию, где был принят снова псковичами.
   Избавившись от Владимира, немцы  захотели  избавиться  и  от  другого
русского князя, остававшегося в  Ливонии,  хотя  в  качестве  подручника
епископского - князя Всеволода герсикского. Кокенгаузенские  (кукейносс-
кие) рыцари начали обвинять его в том, что он не  является  к  епископу,
своему отцу и господину, держит совет с литвою, подает ей помощь во вся-
кое время. Несколько раз требовали они его к ответу, Всеволод не  являл-
ся; тогда рыцари, по согласию с епископом, подступили нечаянно к городу,
взяли его хитростью, ограбили жителей и ушли назад; это было в 1214  го-
ду; в следующем. 1215, немцы опять собрали войско и в другой раз овладе-
ли Герсиком, в другой раз опустошили его, но Всеволод уже успел  послать
к литовцам за помощию: те явились, принудили немцев оставить город и на-
несли им сильное поражение. Так рассказывает  древнейший  летописец  ли-
вонский, но в позднейших хрониках читаем иное, а именно, что князь  Все-
волод был убит во время второго нападения немцев на его город и  послед-
ний окончательно разрушен; о литовской помощи  не  говорится  ни  слова,
тогда как в древнейшей летописи под 1225 годом упоминается опять о  гер-
сикском князе Всеволоде, который приезжал в Ригу видеться с папским  ле-
гатом. Как бы то ни было, верно одно, что Герсик раньше или позднее под-
пал власти немцев. Между тем Владимиру псковскому удалось  отомстить  за
свои обиды: в 1217 году он отправился с новгородцами и псковичами к пос-
тоянной цели русских походов - к Оденпе и стал под городом. Чудь по обы-
чаю начала слать с поклоном, но на этот раз обманывала, потому что  пос-
лала звать немцев на помощь; новгородцы собрали вече поодаль от стану  и
начали толковать с псковичами о предложениях чуди; ночные сторожа  сошли
с своих мест, а дневные еще не пришли к ним на смену, как вдруг нечаянно
явились немцы и ворвались в покинутые палатки; новгородцы побежали с ве-
ча в стан, схватили оружие и выбили немцев, которые побежали  к  городу,
потерявши трех воевод, новгородцы взяли также 700 лошадей и возвратились
по здорову домой, немецкий летописец прибавляет, что  русские  заключили
договор с немцами, чтоб последние оставили Оденпе, причем Владимир  зах-
ватил зятя своего Феодориха, епископского брата, и отвел во Псков. Веро-
ятно, удачный поход Владимира ободрил эстов, и  они  решились  свергнуть
иго пришельцев. С этою целью они отправили послов в Новгород просить по-
мощи; новгородцы обещали прийти к ним с большим войском и  не  исполнили
обещания, потому что у них с 1218 по 1224 год пять раз сменялись князья,
происходили постоянные смуты, ссоры князей с знаменитым посадником Твер-
диславом. Эсты, понадеявшись на новгородские  обещания,  встали,  но  не
могли одни противиться немцам и принуждены были опять покориться.
   Новгородцы явились уже поздно в Ливонию с князем своим Всеволодом,  в
1219 году, имели успех в битве с немцами, но  понапрасну  простояли  две
недели под  Венденом  и  возвратились  домой  по  здорову.  Так  же  без
следствий остались два других похода новгородцев в  1222  под  Венден  и
1223 году под Ревель; в обычных выражениях рассказывает  летописец,  что
они повоевали всю Чудскую землю, полона привели без числа, золота  много
взяли, но городов не взяли и возвратились все по здорову. Тут же в лето-
писи видим и причины, почему все эти походы, кроме  опустошения  страны,
не имели других следствий: после первого похода в 1223 году князь Всево-
лод тайком ушел из Новгорода со всем двором своим и  оставил  граждан  в
печали, после второго - князь Ярослав также ушел в свою  постоянную  во-
лость - Переяславль Залесский, сколько новгородцы ни упрашивали его  ос-
таться. А между тем немцы действовали: в роковой 1224 год,  когда  Южная
Русь впервые узнала татар, на западе пало пред немцами  первое  и  самое
крепкое поселение русское в Чудской земле - Юрьев, или Дерпт. Здесь  на-
чальствовал в это время тот самый князь  Вячеслав,  или  Вячко,  который
принужден был немцами покинуть свою отчину Кукейнос. Вячко хорошо помнил
обиду и был непримиримым врагом своих гонителей: брал он  дань  со  всех
окружных стран, говорит немецкий летописец, а которые не давали дани, на
те посылал войско и опустошал, причиняя немцам всякое зло, какое  только
было в его власти, в нем находили себе защиту все туземцы,  восстававшие
против пришельцев. Это особенно возбуждало злобу последних к Вячку;  на-
конец решились они собрать все свои силы, чтоб овладеть ненавистным при-
тоном, где, по словам их летописца, собраны были все злодеи, изменники и
убийцы, все враги церкви ливонской, под начальством того князя,  который
исстари был корнем всех зол для Ливонии. Отправились под Юрьев все рыца-
ри ордена, слуги римской церкви, пришлые  крестоносцы,  купцы,  граждане
рижские, крещеные ливы и летты, и 15 августа, в день Успения богородицы.
Юрьев был осажден. Немцы приготовили множество осадных машин, из  огром-
ных деревьев выстроили башню в уровень с городскими стенами,  и  под  ее
защитою начали вести подкоп; ночь и день  трудилась  над  этим  половина
войска, одни копали, другие относили землю. На  следующее  утро  большая
часть подкопанного рухнула и машина была придвинута  ближе  к  крепости.
Несмотря на то, осаждающие попытались еще завести  переговоры  с  Вячко:
они послали к нему несколько духовных особ и рыцарей предложить  свобод-
ный выход из крепости со всею дружиною, лошадьми, имением,  если  согла-
сится покинуть отступников-туземцев; Вячко, ожидая прихода  новгородцев,
не принял никаких предложений. Тогда осада началась с новою силою и про-
должалась уже много дней без всякого успеха: искусство и мужество с обе-
их сторон было равное, осаждающие и осажденные равно не знали  покоя  ни
днем, ни ночью: днем сражались, ночью играли и пели. Наконец, немцы соб-
рали совет: двое вождей пришлых крестоносцев, Фридрих и Фредегельм,  по-
дали мнение: "Необходимо, - сказали они, - сделать приступ и, взявши го-
род, жестоко наказать жителей в пример другим. До  сих  пор  при  взятии
крепостей оставляли гражданам жизнь и свободу и оттого остальным не  за-
дано никакого страха. Так теперь положим: кто из наших первый взойдет на
стену, того превознесем почестями, дадим ему лучших лошадей и знатнейше-
го пленника, исключая этого вероломного князя, которого мы вознесем выше
всех, повесивши на самом высоком дереве". Мнение было принято. На следу-
ющее утро осаждающие устремились на приступ и  были  отбиты.  Осажденные
сделали в стене большое отверстие и выкатили оттуда раскаленные  колеса,
чтоб зажечь башню, которая наносила столько вреда  крепости;  осаждающие
должны были сосредоточить все свои силы, чтоб затушить  пожар  и  спасти
свою башню. Между тем брат епископа Иоганн фон Аппельдерн, неся огонь  в
руке, первый начинает взбираться на вал, за ним следует слуга  его  Петр
Ore, и оба беспрепятственно достигают стены; увидав это, остальные  рат-
ники бросаются за ними, каждый спешит, чтоб взойти первому  в  крепость,
но кто взошел первый - осталось неизвестным; одни поднимали  друг  друга
на стены, другие ворвались сквозь отверстие,  сделанное  недавно  самими
осажденными для пропуска раскаленных колес; за немцами ворвались летты и
ливы и началась резня: никому не было пощады, русские долго  еще  бились
внутри стен, наконец были истреблены; немцы окружили отовсюду крепость и
не позволили никому спастись бегством. Из всех  мужчин,  находившихся  в
городе, оставили в живых только одного, слугу  князя  суздальского:  ему
дали лошадь и отправили в Новгород донести своим о судьбе Юрьева, и нов-
городский летописец записал: "Того же лета убиша  князя  Вячка  немцы  в
Гюргеве, а город взяша".
   Что же новгородцы? Перенесли спокойно уничтожение русских владений  в
Чудской земле? Следующий рассказ летописца всего лучше покажет нам, име-
ли ли возможность новгородцы предпринять что-нибудь решительное. В  1228
году князь Переяславля Залесского, Ярослав Всеволодович, призванный кня-
жить в Новгород, отправился с посадником и тысяцким во Псков.  Псковичи,
узнавши, что идет к ним князь, затворились в городе и не пустили  его  к
себе: пронеслась весть во Псков, что Ярослав везет с собою оковы,  хочет
ковать лучших мужей. Ярослав возвратился в Новгород, созвал вече на вла-
дычнем дворе и объявил гражданам, что не мыслил никакого зла на  пскови-
чей: "Я, говорил он, вез к ним не оковы, а дары в коробьях, ткани,  ово-
щи, а они меня обесчестили", - и много  жаловался  на  них  новгородцам.
Скоро после этого он привел полки из Переяславля, с тем  чтобы  идти  на
Ригу. Псковичи, узнавши об этом, заключили отдельный мир с немцами, дали
им 40 человек в заложники с условием, чтоб они помогли им в случае войны
с новгородцами. Но последние также заподозрили Ярослава, стали говорить:
"Князь-то нас зовет на Ригу, а сам хочет идти на Псков".  Ярослав  опять
послал сказать псковичам: "Ступайте со мною в поход: зла на вас не думал
никакого, а тех мне выдайте, кто наговорил вам на меня?" Псковичи велели
отвечать ему: "Тебе князь, кланяемся и вам, братья новгородцы, но в  по-
ход нейдем и братьи своей не выдаем, а с рижанами мы  помирились;  вы  к
Колываню (Ревелю) ходили, взяли серебро и возвратились, ничего  не  сде-
лавши, города не взявши, также и у Кеси (Вендена), и у Медвежьей  Головы
(Оденпе), и за то нашу братью немцы побили на озере,  а  других  в  плен
взяли; немцев только вы раздразнили, да сами ушли прочь, а  мы  поплати-
лись. А теперь на нас что ли идти вздумали? Так мы против вас  с  святой
богородицей и с поклоном: лучше вы нас перебейте, а жен и детей наших  в
полон возьмите, чем поганые; на том вам и кланяемся". Новгородцы сказали
тогда князю: "Мы без своей братьи, без псковичей, нейдем на Ригу, а  те-
бе, князь, кланяемся"; много уговаривал их Ярослав, но  все  понапрасну,
тогда он отпустил свои полки назад в Переяславль. Можно ли было при  та-
ких отношениях успешно бороться с немцами?
   На север от Финского залива новгородцы ходили на чудское племя - ямь;
походы эти имели такой же характер, как и походы на эстов: так,  в  1188
ходили на ямь новгородские молодцы с  каким-то  Вышатою  Васильевичем  и
пришли домой по здорову, добывши полона. В 1191 году  ходили  новгородцы
вместе с корелою на ямь, землю ее повоевали и пожгли и скот перебили.  В
1227 году князь Ярослав Всеволодович пошел с новгородцами на ямь,  землю
всю повоевали, полона привели без числа, но в следующем году ямь захоте-
ла отомстить за опустошение своей земли, пришла Ладожским озером на  су-
дах и стала опустошать новгородские владения,  новгородцы,  услыхавши  о
набеге, сели на суда и поплыли Волховом к Ладоге, но  ладожане  с  своим
посадником Владиславом не стали дожидаться их, погнались  на  лодках  за
ямью, настигли и вступили в битву, которую прекратила  ночь;  ночью  ямь
прислала просить мира, но ладожане не согласились; тогда финны, перебив-
ши пленников и побросавши лодки, побежали в лес, где  большая  часть  их
была истреблена корелою; что же делали в это время новгородцы? Они стоя-
ли на Неве, да вече творили, хотели убить одного из своих, какого-то Су-
димира, да князь скрыл его в своей лодье, потом возвратились домой,  ни-
чего не сделавши.
   Были также столкновения у новгородцев с финскими племенами и за Воло-
ком, в области Северной Двины и далее на восток: под 1187 годом встреча-
ем известие, что новгородские сборщики даней (ясака) были перебиты в Пе-
чоре и за Волоком, погибло их человек сто; восстание, как видно, было  в
разных местах в одно время. В 1193 году новгородцы пошли ратью за  Урал,
в Югру, с воеводою Ядреем; пришли в Югру, взяли один город, потом осади-
ли другой и стояли под ним пять недель; осажденные стали подсылать к ним
обманом, говорили: "Мы копим серебро, соболей и разное другое добро, за-
чем же вы хотите погубить своих смердов и свои дани?" Но вместо  серебра
и соболей они копили войско да сносились с изменником новгородским,  ка-
ким-то Савкою, который держал перевет к югорскому  князю.  Когда  войско
было собрано, то осажденные послали сказать новгородскому воеводе,  чтоб
приходил к ним в город с 12 лучшими людьми за данью; тот, ничего не  по-
дозревая, пошел и был убит вместе с товарищами, потом было  приманено  в
город еще тридцать человек, потом еще пятьдесят. Изменник  Савка  сказал
при этом князю югорскому: "Если, князь, не  убьешь  Якова  Прокшинича  и
пустишь его в Новгород живого, то он опять приведет сюда войско и  опус-
тошит твою землю, вели убить его", и Яков был убит, сказавши перед смер-
тию Савке: "Брат! Судит тебя бог  и  св.  София,  что  подумал  на  свою
братью; станешь ты с нами перед богом и отдашь ответ за кровь нашу". На-
конец осажденные, истребивши лучших людей, ударили на  остальных,  полу-
мертвых от голода, и большую часть их истребили; спаслось только 80  че-
ловек, которые с великою нуждою добрались до Новгорода. Приход их, разу-
меется, должен был произвести сильное волнение, когда узнали,  что  беда
приключилась от измены; сами путники убили троих граждан, обвиняя  их  в
злом умысле на свою братью, другие обвиненные откупились деньгами; лето-
писец говорит, что одному богу известно, кто тут был прав, кто виноват.
   Из этих, хотя очень редких, известий летописи, мы можем составить се-
бе понятие об отношениях Новгорода к его Заволоцким владениям, к  тамош-
нему финскому народонаселению: ходили  отряды  так  называемых  данников
(сборщиков дани) собирать ясак с туземцев серебром и мехами, иногда  эти
данники встречали сопротивление, были истребляемы вдруг в разных местах;
неизвестно поход Ядрея был ли попыткою взять ясак с племен, еще  до  сих
пор его не плативших, или с старых плательщиков,  отказавшихся  на  этот
раз платить; слова князька "Мы копим серебро... зачем вы  хотите  губить
своих смердов" могут указывать на последнее. Но если новгородские данни-
ки не всегда были счастливы в своих заволоцких походах, то  новгородским
выходцам, принужденным оставить по разным причинам родную землю, удалось
в последней четверти XII века утвердиться в стороне Прикамской на  бере-
гах реки Вятки, где они основали независимую общину,  ставшую  на  севе-
ро-востоке притоном всех беглецов, подобно южному Берладу и Тмутараканю.

   Если новгородцы боролись с финскими племенами за Волоком, в  нынешней
Финляндии и Эстонии - там для того, чтоб сбирать с них богатый ясак  се-
ребром и мехами, здесь - частию также  для  добычи,  частию  для  защиты
собственных владений, опустошаемых дикарями,  то  северные,  суздальские
князья, повинуясь природным указаниям, распространяли свои владения вниз
по Волге, причем постоянно должны были бороться с болгарами,  мордвою  и
другими инородцами. Зимою 1172 года Андрей Боголюбский отправил на  бол-
гар сына своего Мстислава, с которым должны были соединиться сыновья му-
ромского и рязанского князей; поход этот, говорит летописец, не нравился
всем людям, потому что не время воевать зимою болгар, и полки шли  очень
медленно и неохотно; при устье Оки соединенные князья две неделя дожида-
лись разных людей и решились, наконец, ехать с одною передовою дружиною,
в которой всем распоряжался тогда воевода Борис Жидиславич. Русские нео-
жиданно въехали в поганую землю, взяли шесть сел да седьмой город,  муж-
чин перебили, женщин и детей  побрали  в  плен;  болгары,  услыхав,  что
князья пришли с небольшою дружиною, собрали шесть тысяч человек  рати  и
погнались за русскими, но, не дошедши до них 20 верст, возвратились. На-
ши, говорит летописец, прославили бога, потому что, очевидно, спасла  их
от неминуемой беды святая богородица и христианская молитва.
   В 1184 году Всеволод III вздумал пойти на болгар и послал просить по-
мощи у киевского князя Святослава Всеволодовича; тот отправил к нему сы-
на Владимира, велел сказать северному князю: "Дай бог, брат и сын, пово-
евать нам в наше время с погаными". С осьмью князьями выступил  Всеволод
в поход водою по Оке и Волге; вышедши на берег, великий князь оставил  у
лодок белозерский полк с двумя воеводами - Фомою Лясковичем и Дорожаем и
пошел с остальным войском на конях к Великому городу Серебряных  болгар,
отправя вперед сторожевой отряд. Сторожа увидали в поле войско и подума-
ли сначала, что это болгары, но оказалось, что то были половцы; пять че-
ловек из них приехали к Всеволоду, ударили перед ним  челом  и  сказали:
"Кланяются тебе, князь, половцы ямяковские, пришли мы также воевать бол-
гар". Всеволод, подумавши с князьями и дружиною, привел половцев к  при-
сяге по их обычаю и пошел с ними вместе к Великому городу, приблизившись
к которому стал думать с дружиною; в это  время  племянник  его  Изяслав
Глебович, схватив копье, помчался с своею дружиною к городу, подле кото-
рого пешие болгары устроили себе укрепление; Изяслав выбил их  отсюда  и
проскакал к самым городским воротам, но здесь изломал свое копье,  полу-
чил рану стрелою сквозь броню под самое сердце  и  полумертвый  принесен
был в стан. А между тем белозерский полк, оставленный при лодках, выдер-
жал нападение от болгар, приплывших Волгою из  разных  городов  в  числе
6000 человек, и обратил их в бегство, причем перетонуло их больше тысячи
человек. Всеволод стоял еще 10 дней под Великим Городом,  но  видя,  что
племянник изнемогает, а болгары просят мира, отправился  назад  к  своим
лодкам, где Изяслав и умер; великий князь  после  этого  возвратился  во
Владимир, пославши конницу на мордву.
   В 1186 году Всеволод посылал опять воевод своих с городчанами на бол-
гар, - русские взяли много сел и возвратились с полоном. После того  при
Всеволоде не встречаем больше известий о походах на  болгар;  по  смерти
его усобица между его сыновьями долго не давала русским возможности  об-
ратить внимание на соседние народы, пользуясь  тем  болгары  предприняли
наступательное движение и взяли Устюг в 1217 году. Только  в  1220  году
великий князь Юрий Всеволодович собрался послать сильную рать на болгар:
он послал брата своего Святослава, князя юрьевского, и с ним полки  свои
под начальством воеводы Еремея Глебовича; Ярослав  Всеволодович  переяс-
лавский послал также свои полки; племяннику Васильку Константиновичу ве-
ликий князь велел послать полки из Ростова и из Устюга на верх Камы; му-
ромский князь Давыд послал сына своего Святослава, Юрий - Олега,  и  все
снялись на устье Оки, откуда поплыли на лодках вниз по Волге  и  высади-
лись на берег против города Ошела. Святослав выстроил войско: ростовский
полк поставил по правую руку, переяславский - по левую, а сам стал с му-
ромскими князьями посередине и в таком порядке двинулся к лесу,  оставив
один полк у лодок. Прошедши лес, русские полки вышли на поле  к  городу;
здесь были они встречены болгарскою конницею, которая, постоявши  немно-
го, пустила в наших по стреле и помчалась к городу;  Святослав  двинулся
за нею и осадил Ошел. Около города был сделан острог, огороженный  креп-
ким дубовым тыном, за острогом были еще два укрепления и между ними вал:
по этому валу бегали осажденные и бились с  русскими.  Князь  Святослав,
подошедши к городу, отрядил наперед людей с огнем и топорами, а за  ними
стрельцов и копейников; русские подсекли тын, разорили и два других  ук-
репления и зажгли их, потом зажгли и самый город, но тут  поднялся  про-
тивный ветер и понес клубы дыма на русские полки; дым, в котором  нельзя
было различить человека, зной и пуще всего безводие заставили осаждающих
отступить от города. Когда они отдохнули от трудов, то Святослав сказал:
"Пойдем теперь за ветром на другую сторону города!" Полки встали и  пош-
ли, и когда были у городских ворот, то князь сказал им: "Братья и дружи-
на! Сегодня предстоит нам или добро или зло, так пойдемте скорее!" И сам
князь поскакал впереди всех к городу, за ним остальное войско,  подсекли
тын и оплоты и зажгли их, потом зажгли  город  со  всех  сторон,  причем
встала сильная буря, так что страшно было смотреть, а в городе раздавал-
ся громкий вопль; князь болгарский успел убежать на лошадях с малою дру-
жиною, а которые болгары выбежали пешком, тех всех русские перебили, жен
и детей в плен побрали, другие болгары сгорели в городе, а иные перебили
сперва своих жен и детей, а потом и сами себя лишили жизни; некоторые из
русских ратников осмелились войти в город за добычею, но едва убежали от
пламени, а иные так и сгорели. Пожегши город, Святослав  пошел  назад  к
лодкам; когда он пришел к ним, то поднялась сильная буря с  дождем,  так
что с трудом можно было удержать лодки у берега; потом буря начала  сти-
хать, и Святослав, переночевавши тут и пообедавши на другой день, поплыл
назад вверх по Волге.
   Между тем болгары из Великого и других городов, услыхавши об  истреб-
лении Ошела, собрались с князьями своими и пришли  к  берегу;  Святослав
знал о приближении врагов и велел своим  приготовиться  к  битве:  пошли
полк за полком, били в бубны, играли в трубы и сопели, а князь шел сзади
всех. Болгары, подошедши к берегу, увидали между русскими своих  пленни-
ков - кто отца, кто сына и дочь, кто братьев и сестер - и стали  вопить,
кивая головами и закрывая глаза, но напасть на  русских  не  посмели,  и
Святослав благополучно достиг устья Камы, где соединился с ростовским  и
устюжским полками, бывшими под начальством воеводы  Воислава  Добрынича.
Ростовцы и устюжане пришли с большою добычею, потому что воевали вниз по
Каме, взяли много городов и сел. С устья Камы пошли все к Городцу, здесь
вышли на берег и отправились на конях к Владимиру. Князь  Юрий  встретил
брата у Боголюбова и задал ему и всему войску большой пир: пировали  три
дня, причем Святослав и все войско получили богатые подарки.  Следствием
Святославова похода было то, что на ту же зиму болгарские послы  явились
к великому князю с просьбою о мире, но Юрий сначала не согласился на мир
и послал собирать войско, хотел сам теперь идти в поход и  действительно
выступил к Городцу; на дороге встретили его новые послы от болгар с  че-
лобитьем, но он и тех не послушал; наконец, уже в Городец пришли к  нему
еще послы с дарами и с выгодными условиями, на которые великий  князь  и
согласился: заключен был мир по-прежнему, как было при отце и дяде Юрия.

   После этого удачного похода на болгар Юрий решился укрепить за  Русью
важное место при устье Оки в Волгу, где привыкли собираться  суздальские
и муромские войска: здесь в 1221 году заложен был  Нижний  Новгород.  Он
был основан на земле мордвы, с которою, следовательно, необходимо должна
была возникнуть борьба; в 1226 году великий князь посылал братьев  своих
Святослава и Ивана на мордву, которую они  победили  и  взяли  несколько
сел. В 1228 году в сентябре Юрий послал было на  мордву  племянника  Ва-
силька Константиновича ростовского с воеводою своим,  известным  Еремеем
Глебовичем, но возвратил их за непогодою, потому что лили дожди  день  и
ночь, а зимою в генваре месяце отправился в поход сам с  братом  Яросла-
вом, племянниками Константиновичами и муромским  князем  Юрием;  русские
вошли в землю мордовского князя Пургаса, пожгли и потравили хлеб,  пере-
били скот, а пленников отправили домой; мордва скрылась в лесах и  твер-
дях, а которые не успели спрятаться, тех перебила младшая дружина  Юрие-
ва. Видя успех Юрьевой дружины, младшая дружина Ярославова и  Константи-
новичей тайком отправилась на другой день в дремучий лес  на  поиски  за
мордвою; мордва дала им зайти в глубину леса, потом окружила их и  одних
истребила на месте, других поволокла в свой укрепления и  там  перебила.
Между тем болгарский князь пришел было  на  Пуреша,  присяжного  князька
Юрьева, но услыхав, что великий  князь  жжет  села  мордовские,  побежал
ночью назад, а Юрий с братьею и со всеми полками  возвратился  домой  по
здорову. Вообще, несмотря на всю медленность, недружность наступательно-
го движения Руси на финские племена, последним не было возможности с ус-
пехом противиться ей, потому что Русь  мимо  всех  препятствий  к  госу-
дарственному развитию все шла вперед по пути этого развития,  тогда  как
финские племена оставались и теперь на той же ступени, на какой славянс-
кие племена дреговичи, северяне, вятичи находились в половине  IX  века,
жили особными и потому  бессильными  племенами,  которые,  раздробляясь,
враждовали друг с другом. Местное предание очень верно указывает на при-
чину подчинения финских племен Руси: на месте Нижнего Новгорода, говорит
оно, жил некогда Мордвин Скворец, друг Соловья Разбойника, у  него  было
18 жен и 70 сыновей. Чародей Дятел предсказал ему, что если дети его бу-
дут жить мирно, то останутся владетелями  отцовского  наследия,  а  если
поссорятся, то будут покорены русскими; потомки Скворца  начали  враждо-
вать между собою, и Андрей Боголюбский изгнал их с устья Оки.
   Не таковы были отношения Руси к западным ее диким соседям - литовцам,
которых набеги становятся все сильнее и дружнее; в 1190 году Рюрик  Рос-
тиславич, будучи еще князем белгородским, по родству своему  с  князьями
пинскими, которые должны были особенно терпеть от Литвы, предпринял было
поход на нее, но не мог дойти до земли Литовской, потому  что  сделалось
тепло и снег растаял, а в этой болотистой стране только и можно было во-
евать в сильные холода. Счастливее был зять его,  знаменитый  Роман  во-
лынский, о поведении которого относительно пленных литвы и  ятвягов  уже
было упомянуто; в 1196 году, по словам летописи, Роман ходил на  ятвягов
отмщеваться, потому что они воевали его волость; когда Роман вошел в  их
землю, то они не могли стать против его силы и бежали в свои  тверди,  а
Роман пожег их волость и, отомстившись, возвратился домой. Усобицы, воз-
никшие на Волыни по смерти Романа Великого, дали ятвягам и литве возмож-
ность опустошать эту страну: под 1205 годом читаем известие, что литва и
ятвяги повоевали землю от Турийского до Червеня, бились  у  самых  ворот
Червенских; беда была в земле Владимирской от воеванья литовского и  ят-
вяжского, говорит летописец. В 1215 году литовские  князья,  числом  21,
дали мир вдове Романовой, которая немедленно употребила их против  поля-
ков. В 1227 году ятвяги пришли было воевать около Бреста,  но  потерпели
поражение от Даниила Романовича. Северо-западные русские границы не были
также безопасны от литвы: в 1183 году бились псковичи с литвою  и  много
потерпели зла от нее. В 1200 году литовцы опустошили берега Ловати, нов-
городцы погнались за ними и обратили их в бегство, убивши 80  человек  и
отнявши добычу. В тот же год воевода великолуцкий Нездила Пехчинич ходил
с небольшою дружиною на летголу, застал неприятелей спящими, убил 40 че-
ловек, а жен и детей увел в плен. Под 1210 годом упоминается снова о на-
беге литовском на Новгородскую  область;  в  1213  году  литовцы  пожгли
Псков; в 1217 литва опять воевала по Шелони; в  1225  около  Торопца;  в
1224 пришла к Русе: посадник Федор выехал было против нее, но был побеж-
ден; в 1225 литовцы, в числе 7000, страшно опустошили села около Торжка,
не дошедши до города только трех верст, побили много купцов, попленили и
Торопецкую волость всю; князь Ярослав Всеволодович нагнал их близь Усвя-
та, разбил, истребил 2000 человек, отнял добычу, из  русских  пал  здесь
торопецкий князь Давыд - сын Мстислава Храброго.
   На юге и юго-востоке продолжалась прежняя борьба с степняками или по-
ловцами. Когда Андрей Боголюбский посадил брата своего Глеба в Киеве, то
в русских пределах явилось множество половцев; одна половина их вошла  в
пределы Переяславского княжества, а другая - Киевского, и обе послали  к
Глебу с такими речами: "Бог и князь Андрей посадили тебя на твоей отчине
и дедине в Киеве, а мы хотим урядиться с тобою обо всем, после  чего  мы
присягнем тебе, а ты нам, чтоб вы нас не боялись, а мы вас". Глеб  отве-
чал: "Я готов идти к вам на сходку" и стал думать с  дружиною,  к  каким
половцам идти прежде? Решили, что лучше идти сперва к Переяславлю, пото-
му что князь тамошний, Владимир Глебович, был тогда мал, всего  12  лет.
Глеб и пошел на сходку к переяславским половцам, а другим русским  (т.е.
киевским) послал сказать: "Подождите меня здесь: теперь я еду к  Переяс-
лавлю, и когда умирюсь с теми половцами, то приду и к вам  на  мир".  Но
киевские половцы, услыхав, что Глеб пошел на ту сторону  Днепра,  начали
рассуждать: "Глеб-то поехал на ту сторону, к тем половцам, и  там  долго
пробудет, а к нам не поехал, так мы пойдем на Киев, возьмем села и  пой-
дем домой с добычею".
   И, действительно, отправились воевать киевские волости, жители  кото-
рых, не ожидая нападения, не успели  убежать,  были  все  перехватаны  и
вместе со стадами погнаны в степи. Глеб возвращался от Переяславля и хо-
тел было отправиться к Корсуню, где стояли прежде половцы, как дали  ему
знать, что варвары, не дождавшись съезда, поехали воевать и воюют.  Глеб
хотел немедленно сам гнаться за ними, но берендеи схватили за повод  его
коня и сказали: "Князь не езди! Тебе пристойно только ездить  в  большом
полку, когда соберется вся братья, а теперь пошли кого-нибудь из  князей
да с ним отряд, из нас, берендеев".
   Глеб послушался и отправил брата своего Михаила с сотнею переяславцев
и с 1500 берендеев; Михаил перенял у половцев дорогу, напал без вести на
сторожей их, которых было 300 человек, и одних перебил, а других взял  в
плен; когда у этих начали спрашивать, много ли ваших назади, и они отве-
чали, что много, тысяч семь, то русские стали думать:  "Половцев  назади
много, а нас мало, если оставим пленников в живых, то во время битвы они
будут нам первые враги" - и перебили их всех; потом пошли на других  по-
ловцев, разбили их, добычу отняли и опять спросили у  пленников:  "Много
ли еще ваших назади?", те отвечали: "Теперь великий полк идет".  Русские
дождались и великого полка и поехали против него: у поганых было 900 ко-
пий, а у русских только 90. Переяславцы хотели было ехать наперед с кня-
зем Михаилом, но берендеи опять схватили у Михаила коня за повод и  ска-
зали: "Вам не след ехать наперед, потому что вы наш  город  (защита),  а
мы, стрельцы, пойдем наперед". Битва была злая, князь Михаил получил три
раны, наконец, половцы побежали, причем полторы тысячи их попалось нашим
в плен. Зимою 1174 года половцы снова явились на Киевской стороне и взя-
ли множество сел, больной Глеб выслал против них торков и берендеев  под
начальством братьев своих Михаила и Всеволода, которые нагнали и разбили
половцев за рекою Бугом, причем отполонили 400 человек своих.
   По смерти Глеба, в княжение Романа Ростиславича  в  Киеве,  летописец
упоминает о половецких набегах на пограничные земли по реке Роси, но го-
раздо замечательнее шла борьба с варварами по ту сторону Днепра, где се-
верский князь Игорь Святославич пошел на половцев в  степи  за  Ворсклу.
Узнавши на дороге, что два хана, Кобяк и Кончак,  отправились  пустошить
Переяславскую волость, Игорь погнался за ними, принудил бежать  и  отнял
всю добычу: так счастливо начал борьбу свою с половцами Игорь  Святосла-
вич, которому суждено было приобрести такую знаменитость от  несчастного
похода своего на них. В 1179 году Кончак много зла наделал христианам  у
Переяславля, в 1184 году - новое известие о нашествии  Кончака.  До  сих
пор усобицы между Мономаховичами и Ольговичами на юге не давали  князьям
возможности отплачивать половцам походами в степи, но теперь  с  оконча-
тельным утверждением Святослава Всеволодовича в Киеве усобицы  прекрати-
лись, и начинается ряд степных походов. Уже в 1184 году, после нашествия
Кончака, князь Святослав, посоветовавшись с сватом своим Рюриком,  пошел
на половцев и стал у Ольжич, ожидая Ярослава Всеволодовича из Чернигова;
Ярослав приехал и сказал им: "Теперь, братья, не ходите, но лучше назна-
чим срок и пойдем, даст бог, на  лето".  Старшие  князья  послушались  и
возвратились, приказавши вместо себя идти  в  степь  младшим:  Святослав
отправил Игоря Святославича северского, а Рюрик  -  Владимира  Глебовича
переяславского. Но эти младшие - Мономахович Владимир и  Ольгович  Игорь
сейчас же начали спор за старшинство и поссорились: Владимир  стал  про-
ситься у Игоря ехать напереди, а Игорь не  пустил  его,  тогда  Владимир
рассердился и вместо  половцев  пошел  на  северские  города,  где  взял
большую добычу; Игорь один с своими Ольговичами отправился на половцев и
принудил их бежать, но далеко не мог идти за ними, потому что  от  дождя
вода поднялась в реках.
   Старшие князья Святослав и Рюрик исполнили свое обещание,  летом  по-
вестили поход на половцев, собрали князей -  переяславского,  волынских,
смоленских, туровских, взяли вспомогательный галицкий отряд и пошли вниз
по Днепру. Черниговские отказались идти вместе, они послали сказать Свя-
тославу Всеволодовичу: "Далеко нам идти вниз Днепром, не можем своих зе-
мель оставить пустыми, но если пойдешь на Переяславль, то сойдемся с то-
бою на  Суле".  Святославу  не  понравилось  это  неповиновение  младшей
братьи; он продолжал без них путь по Днепру, вышел  на  восточный  берег
при Инжире броде и отрядил младших князей на поиски за половцами с  2100
берендеев; Владимир Глебович переяславский отпросился у него ехать преж-
де всех: "Моя волость пуста от половцев, говорил он, так пусти меня, ба-
тюшка Святослав, наперед с сторожами!" Половцы, увидавши идущий на  себя
полк Владимиров, ударились бежать, так что русский сторожевой  отряд  не
мог нагнать их и возвратился к реке Ерелу; остановились и половцы, и хан
Кобяк, думая, что русских всего только, что с  Владимиром,  погнался  за
последним и стал перестреливаться с его отрядом через реку;  услыхав  об
этом, Святослав и Рюрик отправили на помощь к  сторожам  большие  полки,
вслед за которыми пошли и сами, но половцы, увидавши первые полки,  отп-
равленные на помощь к сторожам, подумали, что это сами Святослав и Рюрик
идут и побежали, русские - за ними, стали их бить и  хватать  в  плен  и
набрали 7000 человек; взяли тут самого Кобяка с двумя сыновьями и  много
других князей, возвратились Святослав и Рюрик со славою и  честию  вели-
кою, по словам летописца.
   Между тем Игорь Святославич северский, услыхав, что киевский  Святос-
лав пошел на половцев, призвал к себе брата Всеволода,  племянника  Свя-
тослава Ольговича, сына Владимира, дружину и сказал им: "Половцы обрати-
лись теперь против русских князей, так мы без них ударим  на  их  вежи".
Князья поехали и за рекою Мерлом встретились с половецким отрядом в  400
человек, которые пробирались воевать Русь, Игорь ударил на них и прогнал
назад.
   В следующем 1185 году пошел окаянный, безбожный и треклятый Кончак со
множеством половцев на Русь с тем, чтоб попленить города русские  и  по-
жечь их огнем; нашел он одного бусурманина, который стрелял живым огнем,
были у половцев также луки тугие самострельные, которые едва могли натя-
нуть 50 человек. Половцы сначала пришли и стали на реке  Хороле;  Кончак
хотел обмануть Ярослава Всеволодовича черниговского, послал к  нему  как
будто мира просить, и Ярослав, ничего не  подозревая,  отправил  к  нему
своего боярина для переговоров. Но  Святослав  киевский  послал  сказать
Ярославу: "Брат! Не верь им и не посылай боярина, я на них пойду"  -  и,
действительно, вместе с Рюриком Ростиславичем и всеми своими полками по-
шел на половцев, отправивши вперед молодых князей - Владимира  Глебовича
и Мстислава Романовича. На дороге купцы, ехавшие  из  земли  Половецкой,
указали князьям место, где стоял Кончак; Владимир и Мстислав  напали  на
него и обратили в бегство, причем был взят в плен и  тот  бусурман,  что
стрелял живым огнем, хитреца привели к Святославу со всем снарядом его.
   Ярослав черниговский не ходил с братом на половцев, он велел  сказать
ему: "Я уже отправил к ним боярина и не могу ехать на своего  мужа".  Но
не так думал Игорь Святославич северский, он говорил: "Не дай бог  отре-
каться от похода на поганых, поганые всем нам общий враг" - и начал  ду-
мать с дружиною, куда бы поехать, чтоб нагнать Святослава; дружина  ска-
зала ему: "Князь! По-птичьи нельзя перелететь: приехал к тебе боярин  от
Святослава в четверг, а сам он идет в воскресенье из Киева; как же  тебе
его нагнать?" Игорю не нравилось, что  дружина  так  говорит,  он  хотел
ехать степью возле Сулы реки, но вдруг сделалась такая оттепель, что ни-
как нельзя было никуда идти. Святослав, возвратясь в Киев, тою же весною
послал боярина своего Романа Нездиловича с берендеями на половцев, и Ро-
ман в самое Светлое воскресенье (21 апреля) взял половецкие вежи, забрал
в них много пленников и лошадей.
   Между тем Игорь Святославич не хотел оставить своего  намерения  идти
на половцев; северским князьям не давали покоя счастливые походы  с  той
стороны Днепра, в которых они не участвовали: "Разве уже мы  не  князья,
говорили они: добудем и мы такой же себе чести". И вот 23  апреля  Игорь
выехал из Новгорода Северского, велевши идти с собою брату Всеволоду  из
Трубчевска, племяннику Святославу Ольговичу из Рыльска,  сыну  Владимиру
из Путивля, а у Ярослава черниговского выпросил боярина Олстина Олексича
с коуями черниговскими; северские князья шли тихо, собирая дружину,  по-
тому что кони у них были очень тучны. Как дошли они до реки Донца, время
было уже к вечеру, Игорь взглянул на небо и  увидел,  что  солнце  стоит
точно месяц; "Посмотрите-ка, что это значит?" - спросил он у  бояр  и  у
дружины. Те посмотрели и опустили головы. "Князь! Сказали они потом:  не
на добро это знамение". Игорь отвечал им на это. "Братья и дружина! Тай-
ны божией никто не знает, а знамению всякому и  всему  миру  своему  бог
творец; увидим, что сотворит нам бог, на добро или на зло наше". Сказав-
ши это, Игорь переправился за Донец и пришел к Осколу, где два дня дожи-
дался брата Всеволода, который шел иным путем из  Курска,  и  из  Оскола
отправились все к реке Сальнице, куда приехали сторожа, посланные ловить
языка, и объявили князьям: "Виделись мы с неприятелем,  неприятели  ваши
ездят наготове: так или ступайте скорее, или ворочайтесь  домой,  потому
что не наше теперь время". Игорь и другие князья сказали на  это:  "Если
мы теперь не бившись возвратимся, то стыд нам будет хуже смерти;  поедем
на милость божию" - и ехали всю ночь, а утром, в обеднее время встретили
полки половецкие: поганые собрались от мала до велика и  стояли  по  той
стороне реки Сююрлия. Русские князья выстроили шесть полков: Игорев полк
стоял посередине, по правую сторону - полк брата его Всеволода, по левую
- племянника Святослава, а напереди полк сына Владимира с отрядом  коуев
черниговских, а напереди этого полка стояли стрельцы, выведенные из всех
полков. Игорь сказал братьям: "Братья! Мы этого сами искали, так и  пой-
дем" - и пошли. Из половецких полков выехали стрельцы, пустили по стреле
на русь и бросились бежать, русь не успела еще переехать реку, как побе-
жали и остальные половцы; передовой русский полк погнался за ними, начал
бить их и хватать в плен, а старшие князья, Игорь и Всеволод, шли  поти-
хоньку, не распуская своего полка; половцы  пробежали  мимо  своих  веж,
русские заняли последние и захватили много пленных. Три дня стояли здесь
северские полки и веселились, говоря: "Братья наши с великим князем Свя-
тославом ходили на половцев и бились с ними, озираясь на Переяславль,  в
землю Половецкую не смели войти, а мы теперь в самой  земле  Половецкой,
поганых перебили, жены и дети их у нас в плену, теперь пойдем на них  за
Дон и до конца истребим их; если там победим их, то пойдем в  Лукоморье,
куда и деды наши не хаживали, возьмем до конца свою славу и честь". Ког-
да передовой полк возвратился с погони, то Игорь стал говорить братьям и
боярам своим: "Бог дал нам победу, честь и славу; мы видели полки  поло-
вецкие, много их было, все ли они тут  были  собраны?  Пойдем  теперь  в
ночь, а остальные пусть идут за нами завтра  утром".  На  это  Святослав
Ольгович отвечал дядьям: "Я далеко гонялся за половцами и  утомил  лоша-
дей, если теперь опять поеду, то останусь на дороге". Дядя Всеволод при-
нял его сторону, положено было еще переночевать тут. Но на  другой  день
на рассвете начали вдруг выступать  один  за  другим  полки  половецкие,
русские князья изумились, Игорь сказал: "Сами мы  собрали  на  себя  всю
землю", князья стали советоваться, как  быть.  "Если  побежим,  говорили
они, то сами спасемся, но черных людей оставим, и будет на нас грех пред
богом, что их выдали; уже лучше - умрем ли, живы ли будем, все на  одном
месте". Порешивши на этом, все сошли с коней и пошли на битву, хотя  уже
изнемогли от безводья: бились крепко целый день до вечера, и много  было
раненых и мертвых в полках русских; бились вечер и ночь, на рассвете за-
мешались коуи и побежали. Игорь еще в начале битвы был ранен  в  руку  и
потому сел на лошадь; увидев, что коуи бегут, он поскакал  к  ним,  чтоб
удержать беглецов, но тут был захвачен в плен; окруженный половцами, ко-
торые держали его, Игорь увидал брата Всеволода, отбивавшегося  от  вра-
гов, и стал просить себе смерти, чтоб только не видать гибели брата сво-
его, но Всеволод не погиб, а был также взят в  плен;  из  многочисленных
полков северских спаслось очень мало: русских ушло человек 15,  а  коуев
еще меньше, потому что, как стенами крепкими, были они огорожены полками
половецкими. Ведомый в плен, Игорь  вспомнил  грех  свой,  как  однажды,
взявши на щит город Глебов у Переяславля, не пощадил крови христианской:
"Недостоин был я жизни, говорил он; теперь вижу месть  от  господа  бога
моего; где теперь возлюбленный мой брат, где племянник, где сын, где бо-
яре думающие, где мужи храборствующие, где ряд полчный? Где кони и  ору-
жие многоценное? Всего я лишился и связанного предал  меня  бог  в  руки
беззаконным!"
   В это время Святослав киевский был в Корачеве  и  собирал  в  верхних
землях войско, хотел идти на половцев к Дону на все лето. На  возвратном
пути из Корачева, будучи у Новгорода Северского, он узнал, что  Игорь  с
братьею пошли на половцев тайком от него, и не понравилось ему это свое-
вольство. Из Новгорода Северского Святослав приплыл по Десне в Чернигов,
и тут дали ему знать о беде северских князей. Святослав заплакал и  ска-
зал: "Ах любезные мои братья и сыновья и бояре Русской земли! Дал бы мне
бог притомить поганых, но вы не сдержали молодости своей и  отворили  им
ворота в Русскую землю; воля господня да будет; как прежде сердит я  был
на Игоря, так теперь жаль мне его стало".
   Святослав, однако, не терял времени в пустых жалобах и отправил сыно-
вей своих Олега и Владимира в Посемье (страну по реке Сейму); плачь под-
нялся по всем городам посемским, в Новгороде Северском и во всей волости
Черниговской о том, что князья в плену, а из дружины одни схвачены, дру-
гие перебиты; жители метались в отчаянии, по словам летописца, не  стало
никому мило свое ближнее, но многие отрекались от душ своих  из  жалости
по князьям. Святослав принимал и другие меры, послал сказать Давыду смо-
ленскому: "Мы было сговорились идти на половцев и летовать  на  Дону,  а
теперь вот половцы победили Игоря с братьею, так приезжай, брат,  посте-
реги Русскую землю". Давыд приплыл по Днепру, пришли и другие  полки  на
помощь и стали у Треполя, а Ярослав, собравши войска свои, стоял нагото-
ве в Чернигове.
   Между тем половцы, победивши Игоря с  братьею,  загордились,  собрали
весь свой народ на Русскую землю, но когда стали думать, в какую сторону
идти им, то начался спор между их ханами. Кончак говорил: "Пойдем на ки-
евскую сторону, где перебита наша братья и великий князь наш  Боняк",  а
другой хан, Кза, говорил: "Пойдем на Сейм, где остались одни жены да де-
ти, готов нам там полон собран, возьмем города без всякой трудности";  и
разделились надвое: Кончак пошел к Переяславлю, осадил город и бился це-
лый день; в Переяславле был князем известный Владимир Глебович, смелый и
крепкий на рати, по словам летописца, он выехал из города  и  ударил  на
половцев с очень небольшою дружиною, потому что остальные не  осмелились
выйти на вылазку; Владимир был окружен множеством половцев и ранен тремя
копьями: тогда остальная дружина, видя князя в  опасности,  ринулась  из
города и высвободила Владимира, который тяжело раненый въехал в свой го-
род и утер мужественный пот за отчину свою. Он слал и к Святославу, и  к
Рюрику, и к Давыду: "Половцы у меня, помогите мне!" Святослав слал к Да-
выду, а Давыд не трогался с места, потому что его смольняне собрали вече
и толковали: "Мы шли к Киеву только; если б здесь была  рать,  то  мы  и
стали б биться, а теперь нам нельзя искать другой рати, мы уже и так ус-
тали". Давыд принужден был идти назад с ними в Смоленск. Но Святослав  с
Рюриком сели на суда и поплыли Днепром вниз  против  половцев,  которые,
услыхав об этом, отошли от Переяславля, но по дороге осадил город Римов,
римовичи затворились и взошли на стены биться, как вдруг  две  городницы
(стенные укрепления) рухнули вместе с людьми прямо к половцам, ужас  на-
пал на остальных жителей, и город был взят; спаслись из плена только  те
из римовичей, которые вышли из города и бились с неприятелем по Римскому
болоту. Таким образом половцы, благодаря медленности князей, дожидавших-
ся понапрасну Давыда смоленского, успели взять Римов и с  добычею  безо-
пасно возвратились в свои степи; князья не преследовали их  туда,  но  с
печалью разошлись по волостям своим. Другие половцы с ханом Кзою пошли к
Путивлю, пожгли села вокруг, острог у самого Путивля  и  возвратились  с
добычею.
   Игорь Святославич все жил в плену у половцев, которые, как будто сты-
дясь воеводства его, по выражению летописца, не делали ему никаких  при-
теснений; приставили к нему 20 сторожей, но давали ему  волю  ездить  на
охоту, куда хочет, и брать с собою слуг своих, человек по пяти и по шес-
ти; да и сторожа слушались его и оказывали всякую честь: куда кого  пош-
лет, исполняли приказ беспрекословно; Игорь вызвал было  уже  к  себе  и
священника со всею службою, думая, что долго пробудет в плену.  Но  бог,
говорит летописец, избавил его по христианской молитве, потому что  мно-
гие проливали слезы за него. Нашелся между  половцами  один  человек  по
имени Лавор; пришла ему добрая мысль, и стал он говорить Игорю: "Пойду с
тобою в Русь". Игорь сперва не поверил ему, по молодости своей держал он
мысль высокую, думал, схвативши Лавора, бежать с ним в Русь; он говорил:
"Я для славы не бежал во время боя от дружины и теперь бесславным  путем
не пойду". С Игорем вместе были в плену сын тысяцкого и конюший его, оба
они понуждали  князя  принять  предложение  Лавора,  говорили:  "Ступай,
князь, в Русскую землю, если бог захочет избавить тебя"; Игорь все  мед-
лил, но когда возвратились половцы от Переяславля, то думцы  его  начали
опять говорить: "У тебя, князь, мысль высокая и богу неугодная,  ты  все
ждешь случая, как бы схватить Лавора и бежать с ним, а об том не подума-
ешь, какой слух идет: говорят, будто половцы хотят  перебить  вас,  всех
князей и всю Русь, так не будет тебе ни славы, ни жизни".  На  этот  раз
Игорь послушался их, испугался половецкого прихода и стал искать  случая
к бегству; нельзя было бежать ни днем, ни ночью, потому сторожа стерегли
его, только и было можно, что на самом солнечном  закате.  И  вот  Игорь
послал конюшего своего сказать Лавору, чтоб тот переехал на  ту  сторону
реки с поводным конем. Наступило назначенное время, стало  темнеть,  по-
ловцы напились кумыса, пришел конюший и объявил, что Лавор  ждет.  Игорь
встал в ужасе и трепете, поклонился спасову образу  и  кресту  честному,
говоря: "Господи сердцеведче, спаси меня, недостойного", - надел на себя
крест, икону, поднял стену и вылез вон. Сторожа играли, веселились,  ду-
мая, что Игорь спит, а он уже был за рекою и мчался по степи; в одиннад-
цать дней достиг он города Донца, откуда поехал в свой Новгород  Северс-
кий, а из Новгорода сперва поехал к брату Ярославу в Чернигов, а потом к
Святославу в Киев просить помощи на половцев;  все  князья  обрадовались
ему и обещались помогать.
   Но только через год (1187 г.) Святослав с сватом своим Рюриком собра-
лись на половцев, хотели напасть на них внезапно, получивши  весть,  что
половцы у Татинца на днепровском броде. Владимир Глебович приехал к  ним
из Переяславля с дружиною и выпросился ехать наперед с черными  клобука-
ми, Святославу не хотелось было отпустить Владимира впереди своих  сыно-
вей, но Рюрик и все другие хотели этого, потому что переяславский  князь
был смел и крепок в битве, всегда стремился на добрые дела. В это  время
черные клобуки дали знать сватам своим,  половцам,  что  русские  князья
идут на них, и те убежали, а князьям нельзя было их преследовать, потому
что Днепр уже трогался, весна наступала. По возвращении из этого  похода
разболелся и умер знаменитый защитник украйны от половцев  переяславский
князь Владимир Глебович, плакали по нем все переяславцы, говорит летопи-
сец, потому что он любил дружину, золота не собирал, имения не щадил, но
раздавал дружине, был князь добрый, мужеством крепким и всякими доброде-
телями исполненный. Украйна много стонала об нем и недаром, потому,  что
немедленно половцы начали воевать ее.
   Зимою Святослав стал опять пересылаться с Рюриком, звать его  на  по-
ловцев, Рюрик отвечал ему: "Ты, брат, поезжай в Чернигов, сбирайся там с
своею братьею, а я здесь буду сбираться с своею". Все князья собрались и
пошли по Днепру: иначе нельзя было идти, потому что снег был  очень  ве-
лик; у реки Снопорода перехватали сторожей половецких,  и  те  объявили,
что вежи и стада половецкие у Голубого леса. Ярославу  черниговскому  не
хотелось идти дальше, и стал он говорить брату Святославу: "Не могу идти
дальше от Днепра: земля моя далеко, а дружина  изнемогла".  Рюрик  начал
слать к Святославу, понуждая его продолжать поход. "Брат и сват! - гово-
рил он ему, - исполнилось то, чего нам следовало у бога просить,  пришла
весть, что половцы только за полдень пути от нас; если же кто раздумыва-
ет и не хочет идти, то ведь мы с тобою вдвоем до сих пор ни на  кого  не
смотрели, а делали, что нам бог давал". Святославу самому хотелось  про-
должать поход, и он отвечал Рюрику: "Я, брат, готов, но  пошли  к  брату
Ярославу, понудь его, чтоб нам всем вместе поехать". Рюрик  послал  ска-
зать Ярославу: "Брат! Не следовало бы тебе дело расстраивать; к нам дош-
ла верная весть, что вежи половецкие всего от нас на полдень пути, вели-
ка ли эта езда? Прошу тебя, брат, поезжай еще только полдня для меня,  а
я для тебя десять дней еду". Но Ярослав никак не  соглашался:  "Не  могу
поехать один, - говорил он, - полк мой пеш; вы бы мне дома сказали,  что
так далеко идти". Князья завели распрю:  Рюрик  понуждал  Всеволодовичей
идти вперед, Святослав хотел идти дальше, но вместе с  братом,  и  когда
тот не согласился, то все возвратились ни с чем домой. В конце года, зи-
мою, Святослав с Рюриком отправили черных клобуков  с  воеводою  Романом
Нездиловичем на половцев за Днепр; Роман взял вежи и  возвратился  домой
со славою и честью великою, потому что половцев не было дома -  пошли  к
Дунаю. Под 1190 годом читаем в летописи, что Святослав с Рюриком утишили
Русскую землю и половцев примирили в свою волю, после  чего  поехали  на
охоту вниз по Днепру на лодках к устью Тясмины, наловили множество  зве-
рей и провели время очень весело. Но мир с половцами не был  продолжите-
лен. Осенью того же года Святослав по доносу схватил Кондувдея, торцкого
князя; Рюрик вступился за торчина, потому что был он отважен и надобен в
Руси, по словам летописца, Святослав послушался Рюрика, привел Кондувдея
к присяге и отпустил на свободу. Но торчин хотел отомстить за свой позор
и ушел к половцам, которые обрадовались случаю и стали с ним думать, ку-
да бы поехать им на Русскую землю; решили ехать на Чурнаев (город  князя
Чурная); взяли острог, зажгли княжий двор, захватили имение князя,  двух
жен, множество рабов; потом, давши отдохнуть коням, пошли было к другому
городу, Боривому, но, услыхав, что Ростислав Рюрикович в Торческе, возв-
ратились к своим ватагам и отсюда стали часто наезжать с  Кондувдеем  на
места по реке Роси.
   Святослава этою осенью не было в Киеве, он поехал за Днепр к  братьям
на думу; Рюрик также поехал в Овруч по своим делам,  оставив  на  всякий
случай сына Ростислава в Торческе: он знал, что Кондувдей станет воевать
Русь из мести Святославу. С этою же мыслию он послал сказать Святославу:
"Мы вот свои дела делаем, так и Русской земли не оставим без обороны;  я
оставил сына своего с полком, оставь и ты своего". Святослав обещал  ему
послать сына Глеба и не послал, потому что  ссорился  с  Мономаховичами,
но, к счастию, князья скоро помирились. Между тем зимою лучшие люди меж-
ду черными клобуками приехали в Торческ к Рюриковичу и сказали ему: "По-
ловцы этою зимою часто нас воюют, и не знаем, подунайцы что ли мы?  Отец
твой далеко, а к Святославу нечего и слать: он сердит на нас за  Кондув-
дея". Ростислав после этого послал сказать Ростиславу Владимировичу, сы-
ну Владимира Мстиславича: "Брат! Хотелось бы мне поехать на  вежи  поло-
вецкие; отцы наши далеко, а других старших нет, так будем мы за старших,
приезжай ко мне поскорее".
   Соединившись с черными клобуками, Ростислав Рюрикович внезапно  напал
на половецкие вежи, захватил жен, детей и стад множество.  Половцы  было
услыхав, что вежи взяты, погнались за Ростиславом и настигли его;  Рюри-
кович не испугался, что половцев было много и  велел  молодым  стрельцам
своим начать дело, половцы начали было с ними перестреливаться, но когда
увидали знамена самого Ростислава, то ударились бежать,  причем  русские
стрельцы и черные клобуки взяли 600 человек пленных; черные клобуки взя-
ли, между прочим, половецкого хана Кобана, но не повели его в полк, опа-
саясь князя Ростислава, а тайком договорились с ним о выкупе и  отпусти-
ли. Тою же зимою половцы с двумя ханами въехали в Русь Ростиславовою до-
рогою, но, заслышав, что сам Святослав киевский стоит  наготове,  броси-
лись бежать, побросавши знамена и копья. Святослав после этого поехал  в
Киев, оставив сына Глеба в Каневе, и вот половцы, услыхав, что Святослав
поехал домой, возвратились с Кондувдеем, но были встречены Глебом, побе-
жали и обломились на реке Роси: тут их  много  перехватали  и  перебили,
другие потонули, а Кондувдей ушел.
   В следующем 1191 году ходил Игорь северский опять на  половцев  и  на
этот раз удачно; на зиму пошли в другой раз Ольговичи в степи, но полов-
цы приготовились встретить их, и русские  не  решились  биться  с  ними,
ночью ушли назад. В 1192 году Святослав с Рюриком и со всею братьею сто-
яли целое лето у Канева, уберегли землю свою от поганых и  разошлись  по
домам. Потом Святослав и Ростислав  Владимировичи  с  черными  клобуками
пошли было на половцев, но черные клобуки не захотели идти за Днепр, по-
тому что там сидели их сваты и, поспоривши с князьями, возвратились  на-
зад. Наконец, Рюрику удалось перезвать к себе от половцев Кондувдея:  он
посадил его в своей волости, дал ему город на Роси Дверен.
   Помирившись с Кондувдеем, захотели договориться и с прежними  союзни-
ками его, половцами; в 1193 году Святослав послал  сказать  Рюрику:  "Ты
договорился с половцами лукоморскими, а теперь пошлем за остальными,  за
бурчевичами". Рюрик послал за лукоморскими, за двумя ханами, а Святослав
- за бурчевичами, также за двумя ханами. На осень  Святослав  с  Рюриком
съехались в Каневе, лукоморские ханы пришли туда же, но бурчевичи  оста-
новились на той стороне Днепра и послали ска!зать князьям: "Если  хотите
договориться с нами, то приезжайте к нам на эту сторону". Князья,  поду-
мавши, велели отвечать им: "Ни деды, ни отцы наши не езжали к вам;  если
хотите, то приезжайте сюда к нам, а не хотите, то ваша воля".  Бурчевичи
не согласились и уехали прочь, тогда Святослав не захотел мириться  и  с
лукоморцами: "Нечего нам мириться с одною половиною", - говорил он Рюри-
ку, и таким образом князья разъехались по домам, ничего не сделавши. Рю-
рик после этого, подумавши с боярами своими, послал сказать  Святославу:
"Вот, брат, ты мира не захотел, так нам уже теперь нельзя не быть  наго-
тове, станем же думать о своей земле: идти ли нам зимою? - так ты объяви
заранее, я велю тогда братьям и  дружине  готовиться;  если  же  думаешь
только стеречь свою землю, то объяви и об этом". Святослав отвечал: "Те-
перь, брат, нельзя нам идти в поход, потому что жито не родилось у  нас;
теперь, дай бог, только свою землю устеречь". Тогда Рюрик велел  сказать
ему: "Брат и сват! Если в поход мы не пойдем на половцев, то я пойду  на
литву по своим делам". Святослав с сердцем отвечал ему:  "Брат  и  сват!
Если ты идешь из отчины по своим делам, так и я пойду за Днепр по  своим
же делам, а в Русской земле кто останется?", и этими речами  он  помешал
Рюрику идти на литву. Но зимою лучшие люди между черными клобуками прие-
хали к Ростиславу Рюриковичу  и  стали  опять  звать  его  на  половцев:
"Князь! - говорили они, - поезжай с нами на вежи половецкие, теперь  са-
мое время; прежде мы хотели было просить тебя у отца, да  услыхали,  что
отец твой сбирается идти на литву, так, пожалуй, тебя и не  отпустит,  а
уж такого случая, как теперь, после долго ждать". Ростислав согласился и
прямо с охоты поехал в Торческ, не сказавшись отцу, а к  дружине  послал
сказать: "Время нам теперь вышло удобное, поедем на половцев, а что отец
мой идет на литву, так еще успеем съездить до его  похода".  В  три  дня
собралась дружина, Ростислав послал и в  Треполь  за  двоюродным  братом
Мстиславом Мстиславичем (Удалым), тот немедленно поехал с боярином своим
Сдеславом Жирославичем и нагнал Ростислава за Росью. Соединившись с чер-
ными клобуками, князья перехватали половецких сторожей, от которых узна-
ли, что половцы стоят с вежами и стадами своими  на  западной,  русской,
стороне Днепра за день пути; по этим указаниям русские  князья  отправи-
лись ночью, на рассвете ударили на половцев и взяли бесчисленную добычу.
Услыхав об этом, Святослав послал сказать Рюрику: "Вот уже твой сын зат-
ронул половцев, зачал рать, а ты хочешь идти в другую  сторону,  покинув
свою землю; ступай лучше в Русь стеречь свою землю". Рюрик послушался и,
отложив поход в Литву, поехал со всеми своими полками в Русь. Долго сто-
ял Святослав с Рюриком у Василева, сторожа свою землю, половцы не  пока-
зывались, но только что Святослав уехал за Днепр в Корачев, а Рюрик -  в
свою волость, то поганые стали опять воевать Украйну.
   Святославу и Рюрику даже во время мира  не  под  силу  были  наступа-
тельные движения на половцев: если они и ходили в степи, то озираясь  на
Переяславль; удалые северские князья вздумали было  пойти  подальше,  но
дорого заплатили за свою отвагу. Сила, которая давала  Мономаху  и  сыну
его Мстиславу возможность прогонять поганых за Дон, к морю, эта сила те-
перь перешла на север, и вот под 1198 годом встречаем известие, что  Ве-
ликий Всеволод с сыном Константином выступил в поход на половцев,  каким
путем, неизвестно. Половцы, услыхавши об этом походе, бежали с вежами  к
морю; великий князь походил по зимовищам их возле Дона и возвратился на-
зад. Скоро потом на юге явился сильный князь, который мог напомнить  по-
ловцам времена Мономаховы, - то был Роман волынский и галицкий.  В  1202
году зимою он ходил на половцев, взял их вежи, привел много пленных, от-
полонил множество христианских душ, и была радость большая в земле Русс-
кой. Но радость эта переменилась в печаль, когда в следующем году  Рюрик
и Ольговичи со всею Половецкою землею взяли и разграбили Киев, когда жи-
телей последнего иноплеменники повели к себе в вежи.  Потом  Всеволод  и
Роман умирили было на время всех князей; южные князья  в  1208  году,  в
жестокую зиму, отправились на половцев, и была поганым большая  тягость,
говорит летописец, и большая радость всем христианам Русской земли; в то
же время рязанские князья ходили также на половцев и взяли их  вежи.  Но
скоро опять встали смуты между князьями, знаменитый Роман умер, половцам
некого стало бояться на юге, и в 1210 году они сильно опустошили окрест-
ности Переяславля. В 1215 году половцы опять отправились к  Переяславлю;
тамошний князь Владимир Всеволодович вышел к ним навстречу с полками, но
был разбит и взят в плен.
   В то время как Русь, европейская Украйна, вела эту бесконечную и  од-
нообразную борьбу с степными народами, половцами, в  дальних,  восточных
степях Азии произошло явление, которое должно было дать  иной  ход  этой
борьбе. Исстари китайские летописцы в степях на северо-запад  от  страны
своей обозначали два кочевых народа под именем монгкулов и  тата;  образ
жизни этих народов был одинаков с образом жизни других собратий их,  яв-
лявшихся прежде в истории, - скифов, гуннов, половцев. В первой четверти
XIII века среди них обнаружилось сильное движение: один  из  монгольских
ханов, Темучин, известный больше под именем Чингисхана,  начал  наступа-
тельные движения на других ханов, стал покорять их: орда  присоединялась
к орде под одну власть, и вот образовалась огромная  воинственная  масса
народа, которая, пробужденная от векового сна к  кровавой  деятельности,
бессознательно повинуясь раз данному толчку, стремится на оседлые народы
к востоку, югу и западу, разрушая все на своем пути. В  1224  году  двое
полководцев Чингисхановых, Джебе и Субут, прошли обычные ворота кочевни-
ков между Каспийским морем и Уральскими горами, попленили ясов, обезов и
вошли в землю Половецкую.
   Половцы вышли к ним навстречу с сильнейшим ханом своим Юрием Кончако-
вичем, но были поражены и принуждены бежать к русским границам, к  Днеп-
ру. Хан их Котян, тесть Мстислава галицкого, стал умолять зятя своего  и
других князей русских о помощи, не жалел даров им, роздал  много  коней,
верблюдов, буйволов, невольниц; он говорил князьям:  "Нашу  землю  нынче
отняли татары, а вашу завтра возьмут, защитите нас; если же не  поможете
нам, то мы будем перебиты нынче, а вы - завтра".
   Князья съехались в Киеве на совет; здесь было трое старших:  Мстислав
Романович киевский, Мстислав Святославич черниговский, Мстислав Мстисла-
вич галицкий, из  младших  были  Даниил  Романович  волынский,  Всеволод
Мстиславич, сын князя киевского, Михаил Всеволодович - племянник  черни-
говского. Мстислав галицкий стал упрашивать братью помочь  половцам,  он
говорил: "Если мы, братья, не поможем им, то они передадутся татарам,  и
тогда у них будет еще больше силы". После долгих совещаний князья  нако-
нец согласились идти на татар; они говорили: "Лучше нам  принять  их  на
чужой земле, чем на своей".
   Татары, узнавши о походе русских князей, прислали сказать им: "Слыша-
ли мы, что вы идете против нас, послушавшись половцев, а мы вашей  земли
не занимали, ни городов ваших, ни сел, на вас не  приходили;  пришли  мы
попущением божиим на холопей своих и конюхов, на поганых половцев,  а  с
вами нам нет войны; если половцы бегут к вам, то вы бейте их  оттуда,  и
добро их себе берите; слышали мы, что они и вам много зла делают, потому
же и мы их отсюда бьем". В ответ русские князья велели перебить  татарс-
ких послов и шли дальше; когда они стояли на Днепре, не  доходя  Олешья,
пришли к ним новые послы от татар и сказали: "Если вы послушались полов-
цев, послов наших перебили и все идете против нас,  то  ступайте,  пусть
нас бог рассудит, а мы вас ничем не трогаем". На этот раз князья  отпус-
тили послов живыми.
   Когда собрались все полки русские и половецкие, то Мстислав Удалой  с
1000 человек перешел Днепр, ударил на татарских сторожей и обратил их  в
бегство; татары хотели скрыться в половецком кургане, но и тут им не бы-
ло помощи, не удалось им спрятать и  воеводу  своего  Гемябека;  русские
нашли его и выдали половцам на смерть. Услыхав о разбитии неприятельских
сторожей, все русские князья переправились  за  Днепр,  и  вот  им  дали
знать, что пришли татары осматривать русские лодки; Даниил  Романович  с
другими князьями и воеводами сел тотчас на коня  и  поскакал  посмотреть
новых врагов; каждый судил об них по-своему: одни говорили, что они  хо-
рошие стрельцы, другие, что хуже и половцев, но  галицкий  воевода  Юрий
Домамерич утверждал, что татары - добрые ратники. Когда Даниил с товари-
щами возвратились с этими вестями о татарах, то молодые князья стали го-
ворить старым: "Нечего здесь стоять, пойдем на  них".  Старшие  послуша-
лись, и все полки русские перешли Днепр; стрельцы русские встретили  та-
тар на половецком поле, победили их, гнали далеко в степи, отняли стада,
с которыми и возвратились назад к полкам своим. Отсюда восемь  дней  шло
войско до реки Калки, где было новое дело с татарскими сторожами,  после
которого татары отъехали прочь, а Мстислав галицкий велел Даниилу  Рома-
новичу с некоторыми полками перейти реку, за ними  перешло  и  остальное
войско и расположилось станом, пославши в сторожах  Яруна  с  половцами.
Удалой выехал также из стана, посмотрел на татар,  возвратившись,  велел
поскорее вооружаться своим полкам, тогда как другие два Мстислава сидели
спокойно в стане, ничего не зная: Удалой не сказал им ни слова из завис-
ти, потому что, говорит летописец, между ними была большая распря.
   Битва началась 16 июня; Даниил Романович выехал наперед, первый схва-
тился с татарами, получил рану в грудь, но не чувствовал ее по молодости
и пылу: ему было тогда 18 лет и был он очень силен, смел и храбр, от го-
ловы до ног не было на нем порока. Увидавши Даниила  в  опасности,  дядя
его Мстислав Немой луцкий бросился к нему на выручку; уже татары обрати-
ли тыл перед Даниилом с одной стороны и пред Олегом курским - с  другой,
когда половцы и здесь, как почти везде, побежали пред врагами и потопта-
ли станы русских князей, которые, по милости Мстислава Удалого, не успе-
ли еще ополчиться. Это решило дело в пользу  татар:  Даниил,  видя,  что
последние одолевают, оборотил коня, прискакал к реке, стал пить,  и  тут
только почувствовал на себе рану. Между тем  русские  потерпели  повсюду
совершенное поражение, какого, по словам летописца, не бывало от  начала
Русской земли.
   Мстислав киевский с зятем своим Андреем  и  Александром  дубровицким,
видя беду, не двинулся с места, стоял он на горе над рекою Калкою; место
было каменистое, русские огородили его кольем и три  дня  отбивались  из
этого укрепления от татар, которых оставалось тут два отряда с воеводами
Чегирканом и Ташуканом, потому что другие татары бросились  в  погоню  к
Днепру за остальными русскими князьями.  Половцы  дали  победу  татарам,
другая варварская сбродная толпа докончила их  дело,  погубив  Мстислава
киевского: с татарами были бродники с воеводою своим Плоскинею;  послед-
ний поцеловал крест Мстиславу и другим князьям, что если  они  сдадутся,
то татары не убьют их, но отпустят на выкуп; князья поверили, сдались  и
были задавлены - татары подложили их под доски, на которые сели обедать.
Шестеро других князей погибло в бегстве к Днепру и между  ними  -  князь
Мстислав черниговский с сыном; кроме князей, погиб  знаменитый  богатырь
Александр Попович с семидесятью собратиями, Василько ростовский, послан-
ный дядею Юрием на  помощь  к  южным  князьям,  услыхал  в  Чернигове  о
Калкской битве и возвратился назад.  Мстиславу  галицкому  с  остальными
князьями удалось переправиться за Днепр, после чего он велел жечь и  ру-
бить лодки, отталкивать их от берега, боясь татарской погони; но татары,
дошедши до Новгорода Святополчского, возвратились назад к востоку; жите-
ли городов и сел русских, лежавших на пути, выходили к ним навстречу  со
крестами, но были все убиваемы; погибло  бесчисленное  множество  людей,
говорит летописец, вопли и вздохи раздавались по всем городам  и  волос-
тям. Не знаем, продолжает летописец, откуда приходили на  нас  эти  злые
татары Таурмени и куда опять делись? Некоторые толковали, что это, долж-
но быть, те нечистые народы, которых некогда Гедеон загнал в  пустыню  и
которые пред концом мира должны явиться и попленить все страны.
   Обозрев главные явления,  характеризующие  стосемидесятичетырехлетний
период от смерти Ярослава I до смерти Мстислава Мстиславича торопецкого,
скажем несколько слов вообще о ходе этих явлений. Сыновья Ярослава нача-
ли владеть Русскою землею целым родом, не разделяясь, признавая за стар-
шим в целом роде право сидеть на главном столе и  быть  названным  отцом
для всех родичей. Но при первых же князьях начинаются уже смуты и усоби-
цы: вследствие общего родового владения, по отсутствию отдельных  волос-
тей для каждого князя, наследственных для его потомства, являются изгои,
князья-сироты; преждевременною смертию отцов  лишенные  права  на  стар-
шинство, на правильное движение к нему  по  ступеням  родовой  лестницы,
предоставленные  милости  старших  родичей,  осужденные  сносить  тяжкую
участь сиротства, эти князья-сироты, изгои, естественно, стремятся выйти
из своего тяжкого положения, силою добыть себе волости в Русской  земле;
средства у них к тому под руками: в степях всегда можно  набрать  много-
численную толпу, готовую под чьими угодно знаменами броситься на Русь  в
надежде грабежа.
   Но сюда присоединяются еще другие причины смут: отношения  городского
народонаселения к князьям непрочны, неопределенны; старший сын Ярослава,
Изяслав, должен оставить Киев, где на его место садится князь  полоцкий,
мимо родовых прав и счетов. Последний недолго оставался на старшем русс-
ком столе, Изяслав возвратился на отцовское место, но скоро  был  изгнан
опять родными братьями; возвратился в другой раз по смерти брата Святос-
лава, но это возвращение повело к новым  усобицам,  потому  что  Изяслав
включил в число изгоев и сыновей Святославовых Изяслав погибает в  битве
с племянниками-изгоями, княжение брата его Всеволода  проходит  также  в
смутах. При первом старшем князе из второго поколения Ярославичей  прек-
ращаются усобицы, от изгойства происшедшие и на восточной и на  западной
стороне Днепра, прекращаются на  двух  съездах  княжеских:  Святославичи
входят во все права отца своего и получают  отцовскую  Черниговскую  во-
лость; на западе вследствие испомещения изгоев, кроме  давно  отделенной
Полоцкой волости, является еще отдельная волость Галицкая с князьями, не
имеющими права двигаться к старшинству и переходить на другие столы, об-
разуется также отдельная маленькая волость Городенская для потомства Да-
выда Игоревича.
   Казалось, что после родовых княжеских рядов при сыне Изяславовом сму-
ты должны были прекратиться, но вышло иначе, когда по смерти  Святополка
киевляне провозглашают князем своим Мономаха,  мимо  старших  двоюродных
братьев его, Святославичей. Благодаря материальному и нравственному  мо-
гуществу Мономаха и он, и старший сын его Мстислав владели спокойно Кие-
вом; родовая общность владения между тремя линиями Ярославова  потомства
и, следовательно, самая крепкая связь между ними должна  была  рушиться:
Святославичи черниговские должны были  навсегда  ограничиться  восточною
стороною Днепра, их волость должна была сделаться такою же отдельною во-
лостию, каковы были на западе волость Полоцкая или Галицкая; между сами-
ми Святославичами дядя потерял старшинство перед племянником, он  сам  и
потомки его должны были ограничиться одною Муромскою  волостью,  которая
вследствие этого явилась также особною от остальных волостей  черниговс-
ких;  старшая  линия  Изяславова  теряет  также  старшинство  и  волости
вследствие неуважения Ярослава Святополковича  к  дяде  и  тестю.  Впос-
ледствии она приобретает волость Туровскую в особное владение.
   Но вот по смерти Мстислава Великого и в самом племени Мономаховом на-
чинается усобица между племянниками от старшего брата и младшими дядьми,
что дает возможность Ольговичам черниговским добиться старшинства и Кие-
ва и восстановить таким образом нарушенное  было  общее  владение  между
двумя  линиями  Ярославова  потомства.  По  смерти  Всеволода  Ольговича
вследствие всеобщего народного нерасположения к Ольговичам  на  западной
стороне Днепра они лишаются старшинства, которое переходит к сыну Мстис-
лава  Великого  мимо  старших  дядей;  это  явление  могло  быть  богато
следствиями, если б Изяславу Мстиславичу удалось удержать за собою стар-
шинство; благодаря исключению из старшинства и из общего владения Ольго-
вичей, с одной стороны, и младшего Мономаховича Юрия, с другой, главные,
центральные владения Рюриковичей распадались  на  три  отдельные  части:
Русь Киевскую, Русь Черниговскую и Русь Ростовскую или  Суздальскую.  Но
крепкие еще родовые понятия на юге, в старой Руси, и другие  важные  ха-
рактеристические черты ее древнего быта, неопределенность  в  отношениях
городского народонаселения и пограничных варваров  помешали  разделению,
нарушению общего родового владения между князьями: когда дядя Юрий явил-
ся на юге, то племянник его Изяслав услыхал с разных сторон:  "Поклонись
дяде, мирись с ним, мы не пойдем против сына Мономахова", и вот Изяслав,
несмотря на все свои доблести, на расположение народное к  нему,  должен
был покаяться в грехе своем и признать старшинство дяди Вячеслава, всту-
пить к нему в сыновние отношения.
   Изяслав умер прежде дядей, брат его не был в уровень  своему  положе-
нию, и вот представление о старшинстве всех дядей над племянниками  тор-
жествует, а вместе с тем торжествует представление об общности  родового
владения: Юрий умирает на старшем столе  в  Киеве;  после  него  садится
здесь черниговский Давыдович,  последний  изгоняется  Мстиславом,  сыном
знаменитого Изяслава Мстиславича; Мстислав призывает в Киев из Смоленска
дядю Ростислава, по смерти которого занимает старший стол, но  сгоняется
с него дядею - Андреем Боголюбским.
   Андрей дает событиям другой ход: он не едет в Киев, отдает его  млад-
шему брату, а сам остается на севере, где является новый мир  отношений,
где старые города уступают новым, отношения которых к  князю  определен-
нее, где подле городов, живших по старине, нет и черных клобуков,  кото-
рые не привыкли ни к чему государственному. В силу поступка Андреева Юж-
ная, старая, Русь явственно подпала влиянию Северной,  где  сосредоточи-
лась и сила материальная и вместе нравственная, ибо здесь сидел  старший
в племени Мономаховом; все эти  отношения,  существовавшие  при  Андрее,
повторяются и при брате его, Всеволоде  III.  Таким  образом,  поколение
младшего сына Мономахова, Юрия, благодаря поселению его на севере усили-
вается пред всеми другими поколениями Ярославичей; и в этом усилении яв-
ляется возможность уничтожения родовых отношений между князьями,  общего
родового владения, является возможность государственного объединения Ру-
си; но какая же судьба предназначена доблестному потомству старшего  Мо-
номаховича, Мстислава Великого? Мы видели, что Изяслав Мстиславич и  сын
его Мстислав потерпели неудачу в борьбе с господствовавшим представлени-
ем о старшинстве дядей над племянниками; Мстислав Изяславич по  изгнании
своем из Киева войсками Боголюбского должен был удовольствоваться  одною
Волынью, и здесь он сам и потомки его обнаруживают наследственные стрем-
ления, обнаруживая притом и наследственные таланты; обстоятельства  были
благоприятны: Волынь была пограничною русскою областью,  в  беспрерывных
сношениях с западными государствами, где в это время, благодаря  различ-
ным условиям и столкновениям, родовые  княжеские  отношения  рушатся:  в
ближайшей Польше  духовные  сановники  рассуждают  о  преимуществе  нас-
ледственности в одной нисходящей линии пред общим родовым  владением;  в
Венгрии давно уже говорили, что не хотят знать о правах дядей пред  пле-
мянниками от старшего брата: все это как нельзя  лучше  согласовалось  с
наследственными стремлениями потомков Изяслава Мстиславича; быть  может,
сначала бессознательные, вынужденные  обстоятельствами,  эти  стремления
получают теперь оправдание, освящение и вот, быть может, недаром старший
стол на Волыни - Владимир - перешел по смерти Мстислава к сыну его Рома-
ну помимо брата: недаром, говорят, Роман увещевал русских князей переме-
нить существовавший порядок вещей на новый, как водилось в других  госу-
дарствах, но князья старой Руси остались глухи к увещанию  Романову;  их
можно было только силою заставить подчиниться новому  порядку,  и  Роман
ищет приобрести эту силу, приобретает княжество Галицкое, становится са-
мым могущественным князем на юге, для Южной Руси, следовательно,  откры-
вается возможность государственного сосредоточения; все зависит от того,
встретит ли потомство старшего Мономахова сына на  юго-западе  такие  же
благоприятные для своих стремлений условия и обстоятельства,  какие  по-
томство младшего Мономахова сына встретило на севере? Почва Юго-Западной
Руси так же ли способна к восприятию нового порядка вещей, как почва Ру-
си Северо-Восточной? История немедленно же дала ответ отрицательный, по-
казавши ясно по смерти Романа галицкие отношения, условия  быта  Юго-За-
падной Руси. А между тем умер Всеволод III; Северная Русь на время заму-
тилась, потеряла свое влияние на  Южную,  которой,  наоборот,  открылась
возможность усилиться на счет Северной благодаря  доблестям  знаменитого
своего представителя Мстислава Удалого.
   Но в действиях этого полного представителя старой Руси и обнаружилась
вся ее несостоятельность к произведению из самой себя  нового,  прочного
государственного порядка: Мстислав явился только  странствующим  героем,
покровителем утесненных, безо всякого государственного  понимания,  безо
всяких государственных стремлений и отнял Галич у иноплеменника для того
только, чтоб после добровольно отдать его тому же иноплеменнику! Но  Се-
верная Русь идет своим путем: с одной стороны, ее князья  распространяют
свои владения все дальше и дальше на восток, с другой, не перестают тес-
нить Новгород - рано или поздно их верную добычу, наконец,  обнаруживают
сильное влияние на ближайшие к себе области Южной  Руси,  утверждают  на
черниговском столе племянника, мимо дяди.
   Таким образом, вначале мы видим, что единство Русской земли поддержи-
вается единством рода княжеского, общим владением. Несмотря на независи-
мое в смысле государственном управление  каждым  князем  своей  волости,
князья представляли ряд временных областных правителей, сменяющихся если
не по воле главного князя, то, по крайней мере, вследствие рядов с  ним,
общих родовых счетов и рядов, так что судьба каждой волости не была  не-
зависимо определена внутри ее самой, но постоянно зависела  от  событий,
происходивших на главной сцене действия, в собственной  Руси,  в  Киеве,
около старшего стола княжеского;  Северская,  Смоленская,  Новгородская,
Волынская области переменяли своих князей смотря по тому, что происходи-
ло в Киеве: сменял ли там Мономахович Ольговича, Юрьевич  -  Мстиславича
или наоборот, а это необходимо поддерживало общий  интерес,  сознание  о
земском единстве.
   Но мы скоро видим, что некоторые области выделяются в особые княжест-
ва, отпадают от общего единства области крайние на западе и востоке, ко-
торых особность условливалась и прежде причинами физическими  и  истори-
ческими: отпадает область западной Двины, область Полоцкая, которая  при
самом начале истории составляет уже владение  особого  княжеского  рода;
отпадает область Галицкая, издавна переходная и спорная между Польшею  и
Русью; на востоке отпадает отдаленный Муром с Рязанью, далекая  Тмутара-
кань перестает быть русским владением. Обособление этих крайних волостей
не могло иметь влияния на ход  событий  в  главных  срединных  волостях;
здесь, в южной, Днепровской, половине мы не замечаем  изменения  в  гос-
подствующем порядке вещей, обособления главных волостей, ибо никакие ус-
ловия, ни физические, ни племенные, ни  политические  не  требуют  этого
обособления, но как скоро одна ветвь, одно племя княжеского рода утверж-
дается в северной, Волжской, половине Руси, как  скоро  князь  из  этого
племени получает родовое старшинство, то немедленно же и происходит обо-
собление Северной Руси, столь богатое последствиями, но обособление про-
изошло не по требованию известных родовых княжеских отношений, а по тре-
бованию особых условий - исторических и физических; нарушение общего ро-
дового владения и переход родовых княжеских отношений в  государственные
условливались различием двух главных частей древней Руси и проистекавшим
отсюда стремлением к особности.
   Благодаря состоянию окружных государств и народов все эти  внутренние
движения и перемены на Руси могли происходить беспрепятственно. В Швеции
еще продолжалась внутренняя борьба, и столкновения ее с Русью,  происхо-
дившие в минуты отдыха, были ничтожны. Польша,  кроме  внутренних  смут,
усобиц, была занята внешнею борьбою с опасными соседями: немцами,  чеха-
ми, пруссами; Венгрия находилась в том же самом положении, хотя оба  эти
соседние государства принимали  иногда  деятельное  участие  в  событиях
Юго-Западной Руси, каково, например, было участие Венгрии в борьбе Изяс-
лава Мстиславича с дядею Юрием, но подобное участие никогда не имело ре-
шительного влияния на ход событий, никогда не могло изменить этого хода,
условленного внутренними причинами. Влияние быта Польши и Венгрии на быт
Руси было ощутительно в Галиче; можно заметить его и в пограничной Волы-
ни, но дальше это влияние не простиралось. Польша  и  Венгрия  не  могли
быть для Руси проводниками западноевропейского  влияния,  скорее,  можно
сказать, уединяли ее от него, потому что и сами, кроме религиозной  свя-
зи, имели мало общих форм быта с западною Европою, но если  и  Польша  с
Венгриею, несмотря на религиозную связь, мало участвовали в общих  явле-
ниях европейской жизни того времени, тем менее могла участвовать  в  них
Русь, которая не была связана с западом церковным единением, принадлежа-
ла к церкви восточной, следовательно, должна была подвергаться духовному
влиянию Византии. Византийская образованность, как увидим,  проникала  в
Русь, греческая торговля богатила ее, но главная сцена действия перенес-
лась на северо-восток, далеко от великого водного пути, соединявшего Се-
веро-Западную Европу с Юго-Восточною; Русь уходила  все  далее  и  далее
вглубь северо-востока, чтоб там, в уединении от всех  посторонних  влия-
ний, выработать для себя крепкие основы быта; Новгород не мог  быть  для
нее проводником чуждого влияния уже по самой враждебности, которая  про-
истекала от различия его быта с бытом остальных  северных  областей.  Но
если Русь в описываемое время отделялась  от  Западной  Европы  Польшею,
Венгриею, Литвою, то ничем не отделялась от востока,  с  которым  должна
была вести беспрерывную борьбу.
   Собственная Южная Русь была украйною, так сказать европейским берегом
степи, и берегом низким,  не  защищенным  нисколько  природою,  следова-
тельно, подверженным частому наплыву кочевых орд; искусственные плотины,
города, которые начали строить еще первые князья наши, недостаточно  за-
щищали Русь от этого наплыва. Мало того что степняки  или  половцы  сами
нападали на Русь, они отрезывали ее от черноморских берегов, препятство-
вали сообщению с Византиею: русские князья с  многочисленными  дружинами
должны были выходить навстречу к греческим купцам и провожать их до Кие-
ва, оберегать от степных разбойников; варварская Азия стремится отнять у
Руси все пути, все отдушины, которыми та сообщалась с образованною Евро-
пою. Южная Русь, украйна, европейский берег степи заносится уже с разных
сторон степным народонаселением; по  границам  Киевской,  Переяславской,
Черниговской области садятся варварские толпы, свои поганые, как называ-
ли их в отличие от диких, т. е. независимых степняков или половцев.  На-
ходясь в полузависимости от русских князей, чуждое гражданских связей  с
новым европейским отечеством своим, это варварское пограничное народона-
селение по численной значительности  и  воинственному  характеру  своему
имеет важное влияние на ход событий в Южной Руси, умножая вместе с дики-
ми половцами грабежи и безнарядье, служа самою  сильною  поддержкою  для
усобиц, представляя всегда ссорящимся князьям готовую дружину для  опус-
тошения родной страны. Точно так, как позднейшие черкасы, и  пограничные
варвары описываемого времени, по-видимому, служат  государству,  борются
за него с степняками, но между  тем  находятся  с  последними  в  тесных
родственных связях, берегут их выгоды, выдают им государство. Будучи со-
вершенно равнодушны к судьбам Руси, к торжеству того или другого  князя,
сражаясь только из-за добычи, и дикие половцы и свои поганые, или черные
клобуки, первые изменяют, первые обыкновенно обращаются в бегство. С та-
кими-то народами должна иметь постоянное дело Южная Русь,  а  между  тем
историческая жизнь отливает от нее к северу, она  лишается  материальной
силы, которая переходит к области Волжской, лишается политического  зна-
чения, материального благосостояния; честь и краса ее, старший  стольный
город во всей Руси - Киев  презрен,  покинут  старейшими  и  сильнейшими
князьями, несколько раз разграблен.

   ДОПОЛНЕНИЯ КО ВТОРОМУ ТОМУ
   Изложенный нами во втором томе  взгляд  на  междукняжеские  отношения
встретил с разных сторон возражения, когда впервые был высказан в  книге
нашей: "История отношений между русскими князьями Рюрикова дома". Теперь
считаем не бесполезным разобрать эти возражения.
   Г. Кавелин в рецензии своей, напечатанной в "Современнике" 1847 года,
представил следующие возражения:
   "Г. Соловьев говорит о родовых отношениях, потом  о  государственных,
которые сначала с ними боролись и, наконец, их сменили. Но в каком отно-
шении они находились между собою, откуда взялись государственные отноше-
ния в нашем быту вслед за родовыми - этого он не объясняет или объясняет
слишком неудовлетворительно. Во-первых, он  не  показывает  естественной
преемственности быта юридического после родового, во-вторых, взгляд  его
не вполне отрешился от преувеличений,  которые  так  изукрасили  древнюю
Русь, что ее нельзя узнать. Правда, его взгляд несравненно простее,  ес-
тественнее, но надо было сделать еще один  шаг,  чтоб  довершить  полное
высвобождение древней русской истории от несвойственных  ей  представле-
ний, а его-то г. Соловьев и не сделал. Этим и объясняется, почему  автор
по необходимости должен был прибегнуть к остроумной, но неверной гипоте-
зе о различии новых княжеских городов от древних вечевых для  объяснения
нового порядка вещей, народившегося в Северо-Восточной России. Представ-
ляя себе в несколько неестественных размерах Владимирскую  и  Московскую
Русь, г. Соловьев увидел в них то, что они или  вовсе  не  представляли,
или представляли, но не в том свете, который им придает автор.
   Оттого у г. Соловьева между Русью до и после  XIII  века  целая  про-
пасть, которую наполнить можно было чем-нибудь внешним,  не  лежавшим  в
органическом развитии нашего древнейшего  быта.  Таким  вводным  обстоя-
тельством является у автора система новых городов; вывести  эту  систему
из родовых начал, наполнявших своим  развитием  государственную  историю
России до Иоанна III, нет никакой возможности. Объяснимся. Мы уже сказа-
ли, что государственный, политический элемент один сосредоточивает в се-
бе весь интерес и всю жизнь древней Руси. Если этот элемент выразился  в
родовых, патриархальных формах, ясно, что в то время они были  высшей  и
единственно возможной формой быта для древней Руси. Никаких сильных  пе-
реворотов во внутреннем составе нашего отечества не происходило;  отсюда
можно apriori безошибочно заключить, что все изменения, происшедшие пос-
тепенно в политическом быту России, развились органически из самого пат-
риархального, родового быта. В самом деле, мы видим, что  история  наших
князей представляет совершенно естественное перерождение кровного быта в
юридический и гражданский. Сначала князья составляют целый род,  владею-
щий сообща всею Русскою землею. Отношений по собственности нет и быть не
может, потому что нет прочной оседлости. Князья беспрестанно переходят с
места на место, из одного владения в другое, считаясь между собою только
по родству, старшинством. Впоследствии они начинают оседаться на местах.
Как только это сделалось, княжеский род раздробился на ветви, из которых
каждая стала владеть особенным участком земли - областью или княжеством.
Вот первый шаг к собственности. Правда, в  каждой  отдельной  территории
продолжался еще прежний порядок вещей: общее владение, единство  княжес-
кой ветви, им обладавшей, и переходы князей. Но не забудем, что эти тер-
ритории были несравненно меньше, княжеские  ветви  малочисленнее;  стало
быть, теперь гораздо легче могла возникнуть мысль, что княжество ни  бо-
лее, ни менее, как княжеская вотчина, наследственная собственность,  ко-
торою владелец может распоряжаться безусловно. Когда эта мысль,  конечно
бессознательно, наконец  укрепилась  и  созрела,  территориальные,  вла-
дельческие интересы должны  были  одержать  верх  над  личными,  т.  е.,
по-тогдашнему, кровными и родственными... Братья между  собою  считались
старшинством и, таким образом, даже по смерти отца составляли целое, оп-
ределяемое постоянными законами, но дети каждого из них имели  ближайшее
отношение к отцу и только второстепенное, посредственное - к  роду.  Для
них их семейные интересы были главное и  первое,  род  был  уже  гораздо
дальше и не мог так живо, всецело поглощать их внимание и  любовь.  При-
бавьте к этому, что и для их отца выгоды своей семьи были близки  и,  во
многих случаях приходя в столкновение с выгодами рода, могли их  переве-
шивать. Но пока род был немногочислен и линии  еще  недалеко  разошлись,
род еще мог держаться, а что ж должно было произойти, когда после  родо-
начальника сменились три, четыре поколения, когда каждая княжеская линия
имела уже свои семейные и родовые предания, а общеродовые интересы  сту-
пили на третье, четвертое место? Естественно, к роду, обратившемуся  те-
перь в призрак, все должны были охладеть. Вследствие чего же? Вследствие
того, что вотчинное, семейное начало, нисходящие разорвали род на самос-
тоятельные, друг от друга независящие части или  отрасли.  Этот  процесс
повторялся несколько раз: из ветвей развивались роды. Эти роды  разлага-
лись семейным началом и т.д. до тех пор, пока родовое начало не  износи-
лось совершенно".
   Объяснимся и мы теперь, с своей стороны. Г. Кавелин говорит: "Сначала
князья составляют целый  род,  владеющий  сообща  всею  Русскою  землею.
Князья беспрестанно переходят с места на место; впоследствии они начина-
ют оседаться на местах. Вот первый шаг к собственности". Но  спрашиваем:
почему же они вдруг начинают оседаться на местах? Что их к этому  прину-
дило? Решение этого-то вопроса, отыскание причины, почему князья начина-
ют усаживаться на местах, и есть главная  задача  для  историка.  Князья
могли усесться только тогда на местах, когда  получили  понятие  об  от-
дельной собственности, а по мнению г. Кавелина, выходит наоборот: у него
следствие поставлено причиною, и как произошло  основное  явление  -  не
объяснено. "Правда, - говорит он, - в каждой отдельной  территории  про-
должался еще прежний порядок вещей: общее владение,  единство  княжеской
ветви, им обладавшей, и переходы князей. Но не забудем, что эти террито-
рии были несравненно меньше, княжеские ветви малочисленнее; стало  быть,
теперь гораздо легче могла возникнуть мысль, что княжество ни  более  ни
менее, как княжеская отчина, наследственная собственность". Но не  забу-
дем, что, когда территория меньше, когда княжеская ветвь  малочисленнее,
тогда-то и представляется полная возможность развиваться родовым отноше-
ниям, укорениться понятию об общем владении, потому что обширная  терри-
тория и многочисленность княжеских ветвей всего более содействуют  разд-
роблению рода, порванию родовой связи; таким образом, здесь  г.  Кавелин
причиною явления ставит то, что должно  необходимо  вести  к  следствиям
противоположным, но нам не нужно возражать г. Кавелину, он сам себе воз-
ражает: "Пока род, - говорит он, - был немногочислен и линии еще не  да-
леко разошлись, род еще мог держаться, а что ж  должно  было  произойти,
когда после родоначальника сменились три, четыре поколения,  когда  кня-
жеская линия имела уже свои семейные и родовые  предания  и  общеродовые
интересы ступили на третье, четвертое место? Естественно, к роду  должны
были все охладеть". Разве здесь не противоречие? Сперва  говорится,  что
родовое начало рушится, когда княжеская ветвь становится  малочисленнее,
а потом утверждают, что родовое начало ослабело вследствие  разветвления
рода! Род раздробляется вследствие разветвления, к роду все должны  были
охладеть.  Вследствие  чего  же,  спрашивает  г.  Кавелин  и   отвечает:
"Вследствие того, что вотчинное, семейное  начала  нисходящие  разорвали
род на самостоятельные, друг от друга независящие части или отрасли". Но
теперь, когда большой род разорвался на малые роды или семьи, то что ме-
шает им развиваться опять в роды или большие семьи? Быть может, малочис-
ленность ветвей, как прежде говорил г. Кавелин? Нет,  ничто  не  мешает.
"Этот процесс, - говорит г. Кавелин, - повторялся несколько раз; из вет-
вей развивались роды. Эти роды разлагались семейным началом  и  т.д.  до
тех пор, пока родовое начало не износилось совершенно".
   Итак, сначала говорилось, что родовое  начало  ослабевало  вследствие
малочисленности княжеской ветви, потом говорилось,  что  оно  ослабевало
вследствие разветвления рода, многочисленности его членов; наконец,  по-
казали нам, что ни то, ни другое не могло уничтожить родовых  отношений,
ибо когда род раздробится на несколько отдельных княжеских линий, то эти
линии стремятся опять развиваться в роды, следовательно, малочисленность
княжеской ветви нисколько этому не мешает; что же уничтожило родовые от-
ношения? Да так, ничто, родовое начало износилось само собою! Как  будто
бы в истории и в природе вообще может что-нибудь  исчезнуть,  износиться
само собою, без влияния внешних условий?
   Нужно ли говорить, как приведенное мнение г.  Кавелина  соответствует
действительности, фактам? Но оно именно явилось вследствие  отрешенности
от фактов, от всякой живой, исторической связи событий, от живых истори-
ческих взаимодействующих начал, между которыми  главное  место  занимают
личности исторических деятелей и почва, на которой они действуют, ее ус-
ловия. Родовым княжеским отношениям нанесен  был  первый  сильный  удар,
когда Северо-Восточная Русь отделилась от Юго-Западной, получила возмож-
ность действовать на последнюю благодаря деятельности Андрея Боголюбско-
го; но как образовался характер, взгляд, отношения последнего, почему он
пренебрег югом, почему начал новый порядок вещей, и почему этот  порядок
вещей принялся и укоренился на севере и не мог приняться на  юге  -  это
объяснит только исследование почвы севера и юга, а не сухое, отвлеченное
представление о том, как семейное начало разлагало родовое, но не  могло
разложить, пока то само не износилось совершенно. Сперва старшие  князья
смотрели и могли только смотреть на младших как на равноправных родичей,
ибо кроме вкорененных понятий не имели материальной  силы,  зависели  от
младших родичей, но потом явился князь, который,  получив  независимость
от родичей, материальную силу, требует от младших, чтоб они повиновались
ему беспрекословно; те ясно понимают, что он  хочет  переменить  прежние
родовые отношения на новые, государственные, хочет обращаться с ними  не
как с равноправными родственниками,  но  как  с  подручниками,  простыми
людьми; начинается продолжительная борьба, в которой мало-помалу младшие
должны признать новые отношения, должны подчиниться старшему,  как  под-
данные государю. Историк смотрит на эту борьбу как на борьбу родовых от-
ношений с государственными, начавшуюся в XII ч кончившуюся  полным  тор-
жеством государственных отношений в XVI веке, а ему возражают, что он  о
государственных отношениях не должен говорить до самого Петра  Великого,
что со времен Андрея Боголюбского начинает господствовать семейное нача-
ло, которое разлагает, сменяет родовое, а до государственного еще  дале-
ко. Но, стало быть, Андрей Боголюбский  переменил  родовые  отношения  к
Ростиславичам на семейные? Новые, подручнические отношения, каких не хо-
тели признать Ростиславичи, выходят семейные, в противоположность  родо-
вым? Что может быть проще, естественнее,  непосредственнее  перехода  от
значения великого князя как старшего в роде, только зависимого от  роди-
чей, к значению государя, как скоро он получает независимость  от  роди-
чей, материальную силу? А г. Кавелин говорит, что между этими двумя зна-
чениями целая пропасть, которую мы ничем не наполнили и которая, по  его
мнению, наполняется господством семейного начала.
   Но г. Кавелин, объясняя исчезновение родового начала разложением  его
посредством начала семейного, изнашиванием без причины, без всякого пос-
тороннего влияния, отвергая объяснение наше относительно старых и  новых
городов, сам на стр. 194 принимает влияние городов за разлагающее  родо-
вой быт начало и упрекает нас в том, что мы не выставили его как  движу-
щее начало, тогда как мы именно выставили отношения городов движущим на-
чалом, выставили отношения новых городов к князьям  главным  условием  в
произведении нового порядка вещей и отношения  старых  городов  условием
для поддержания старого, потому  что  старые  общины  не  понимали  нас-
ледственности и потому препятствовали князьям усаживаться в одних и  тех
же волостях, смотреть на последние как на отдельную собственность;  если
старые общины переменяли иногда княжеские родовые счеты, то этим они по-
давали повод к усобицам, но не могли вести к разложению родового начала,
ибо предпочтенное племя развивалось опять в род с прежними счетами и от-
ношениями, а на отношения к старым общинам князья опереться не могли  по
шаткости, неопределенности этих отношений. Прежде г. Кавелин утверждает,
что родовое начало исчезло само собою вследствие повторительного  разло-
жения семейным началом, без всякого участия посторонних  условий,  кото-
рых, по мнению г. Кавелина, вовсе не было на Руси, а потом подле  семей-
ного, или вотчинного, начала он ставит влияние общин на разложение родо-
вого быта. Мы видим здесь непоследовательность, противоречие, но все ра-
ды за автора, что он признал, наконец, возможность посторонних  влияний,
но если он признал влияние городов, то зачем же он так сильно вооружает-
ся на нас за то, что мы выставили это влияние, а не приняли его объясне-
ния, по которому родовое начало должно было безо  всякой  причины,  безо
всякого постороннего влияния само собою износиться? Мы принимаем влияние
городовых отношений, и он принимает теперь это  влияние,  следовательно,
вопрос должен идти о том только, как рассматривать это влияние, а  не  о
том, нужно или не нужно вводить его? Зачем же г.  Кавелин  говорит,  что
наша гипотеза о влиянии городовых отношений не нужна в науке?
   Г. Кавелин утверждает, что рядом с родовыми, кровными,  интересами  у
древних князей наших развивались и другие, владельческие, которые  впос-
ледствии мало-помалу вытеснили все другие. Он говорит: "Мы позволили се-
бе даже пойти далее и утверждать в противность мнению г. Соловьева,  что
эти интересы уже стояли теперь на первом плане, но  только  прикрывались
формами родовых отношений, так сказать, сдерживались  ими,  и  потому-то
борьба за старшинство, которою автор характеризует междукняжеские  отно-
шения в эту эпоху, не что  иное,  как  выражение  тех  же  владельческих
стремлений, которые князья старались  узаконить  господствовавшим  тогда
родовым правом". Отвечаем: историку нет дела до владельческих интересов,
отрешенно взятых, ему дело только  до  того,  как  выражались  эти  вла-
дельческие интересы, как владеют князья, что дает им возможность владеть
теми или другими волостями, как эта возможность определяется ими  самими
и целым современным обществом, потому что только эти стремления характе-
ризуют известный век, известное общество, а эта-то характеристика прежде
всего и нужна для историка. Впрочем,  это  мнение  о  преобладании  вла-
дельческих интересов более развито г. Погодиным,  который  в  статье  "О
междоусобных войнах" выражается так:
   "Где право, там и обида, говорит русская пословица.  У  нас  же  нас-
ледственное право состояло в одном семейном обычае, который искони пере-
давался от отцов к детям, из рода в род, без всякой определенной  формы,
всего менее - юридической. Простираясь, по самому естеству вещей, только
на ближайшее потомство  и  завися  во  многих  отношениях  от  произвола
действующих лиц, он подавал легко поводы  к  недоразумениям,  спорам  и,
следовательно, войнам при всяких новых  случаях  вследствие  неизбежного
умножения княжеских родов. Присоедините бранный дух господствующего пле-
мени, избыток физической силы, неукротимость первых страстей. жажду дея-
тельности, которая нигде более по переменившимся обстоятельствам не  на-
ходила себе поприща, и вы поймете,  почему  междоусобия  занимают  самое
видное место в нашей истории от кончины Ярослава до  владычества  монго-
лов, 1054-1240. Впрочем, они были совсем не таковы,  какими  у  нас  без
ближайшего рассмотрения представлялись и представляются. Итак,  подверг-
нем их строгому, подробному химическому анализу или разложению и  иссле-
дуем, за что, как, где, когда, кем они велися и какое могли иметь  влия-
ние на действующие лица, на всю землю и ее судьбы. Постараемся вести на-
ши исследования путем строгим, математическим".
   Мы видим здесь, что г. Погодин начинает свое исследование как должно,
с главной причины разбираемого явления; указывает на главный источник  -
семейный обычай. Но, найдя главную причину, главный источник междоусобий
в семейном обычае, мы должны, идя путем строгим, прежде  всего  исследо-
вать, какой же это был семейный обычай, как подавал он поводы к  спорам,
какие это были новые случаи, зарождавшие  войны?  Для  этого  мы  должны
рассмотреть все междоусобные войны из года в год по летописям  и,  зная,
что источник каждой войны заключался в семейном праве, должны объяснять,
какая междоусобная война произошла вследствие каких  семейных  счетов  и
рассчетов, какое право по господствовавшим тогда понятиям имел известный
князь считать себя обиженным и начинать войну; за то ли начата она,  что
младшему дали больше волостей, чем старшему, или старший обидел  младше-
го, или, быть может, младший не уважил прав старшего? Так мы должны исс-
ледовать междоусобные войны, если хотим идти путем строгим, математичес-
ким. Но так ли поступает г. Погодин? Показав  в  начале  статьи  главную
причину междоусобий в семейном обычае, он потом задает  вопрос:  за  что
князья воевали? и отвечает: "Главною причиною,  источником,  целью  всех
междоусобных войн были волости, т. е. владения. Переберите все войны  и,
в сущности, при начале или конце вы не найдете никакой  другой  причины,
именно (начинает пересчитывать): Ростислав  отнял  Тмутаракань  у  Глеба
Святославича, Всеслав полоцкий взял Новгород, Изяслав воротил себе  Киев
и отнял Полоцк у Всеслава" и проч.
   Прежде всякого возражения попробуем взглянуть точно таким же  образом
на события всеобщей истории и начнем рассуждать так:  главною  причиною,
источником, целью всех войн между народами в древней,  средней  и  новой
истории были волости, т. е. владения.
   Переберите все войны и, в сущности, при начале или конце вы не найде-
те никакой другой причины, а именно: персы воевали с греками, взяли Афи-
ны и другие города, греки возвратили свои города  от  персов.  Спартанцы
воевали с афинянами, взяли Афины. Афиняне возвратили свой город от спар-
танцев. Филипп Македонский победил греков. Александр Македонский  завое-
вал Персию. Римляне взяли Карфаген.  Крестоносцы  овладели  Иерусалимом.
Испанцы взяли Гренаду и т. д.
   До сих пор мы думали, что историк обязан представлять события в  свя-
зи, объяснять причины явлений, а не разрывать всякую связь между событи-
ями; если один князь пошел и взял город, а другой пришел и отнял у  него
добычу, то неужели это только и значит, что  князья  воевали  именно  за
этот город и, следовательно, война Юрия Долгорукого  с  племянником  его
Изяславом Мстиславичем совершенно похожа на войну карфагенян с  римляна-
ми, потому что и здесь и там воюют  за  волости.  Войны  характеризуются
причинами, а не формою, которая постоянно везде и всегда  одинакова.  Г.
Погодин назвал статью свою  "Междоусобные  войны",  но  из  этой  статьи
нельзя догадаться, чтобы войны, о которых говорится, были  междоусобные,
в выписках из летописи читатель решительно не  поймет,  какие  отношения
между воюющими князьями, что они - независимые владельцы совершенно  от-
дельных государств или есть между ними какая-нибудь  связь.  Видно,  что
они родня друг другу, но по каким отношениям действуют они, и какое зна-
чение имеют города, которые они отнимают друг у друга - этого не видно.
   На пяти печатных листах помещены  выписки  из  летописей  и  в  конце
статьи узнаем, что жили в старину князья, которые отнимали друг у  друга
владения - и только. Но взглянем на эти выписки. "1064 г. Ростислав  от-
нял Тмутаракань у Глеба Святославича". Какая же причина  этому  явлению?
Не знаем; по крайней мере, г. Погодин не объясняет нам ее; он говорит  в
другом месте, что Ростислав взял Тмутакарань безо всякого  предлога.  Да
кто же такой был Ростислав? Он был сын старшего сына Ярославова,  Влади-
мира, князя новгородского; стало быть, и Ростислав был князь  новгородс-
кий же? Нет, но каким же это образом могло случиться? Сын старшего  сына
Ярославова не получил не только старшего стола - Киева, но  даже  и  от-
цовского стола - Новгорода, принужден добывать себе волость  мечом?  Это
явление объясняется семейным обычаем, по которому Ростислав считался из-
гоем. Итак, причина взятия Тмутаракани Ростиславом у Глеба - был  семей-
ный обычай, который и сам г. Погодин в начале  статьи  поставил  главною
причиною междоусобий; вследствие того же семейного обычая происходили  и
другие междоусобия в волости Черниговской и Волынской. Волости  раздава-
лись вследствие родовых отношений, вследствие родового  обычая  (который
г. Погодин называет семейным, боясь употребить слово родовой, как  будто
здесь дело в словах), на основании старшинства: старший получал  больше,
младший - меньше, обида происходила, если тот, кто считал себя  старшим,
получал меньше, нежели тот, кого он считал младшим или равным себе; оби-
женный начинал действовать вооруженною рукою, и происходило междоусобие.
Отчего же происходило оно? Где главная его  причина,  источник?  Родовой
счет по старшинству, а не  волость,  которая  сама  условливается  стар-
шинством, междоусобие происходило от обиды, а обида - от  неправильного,
по мнению обиженного, счета, неправильного представления  об  его  стар-
шинстве. Я обижен потому, что мне дали мало, но почему я думаю, что  мне
дали мало - вот главная причина, ибо ее  только  я  могу  выставить  при
отыскании своего права. Но пусть говорят за нас сами  действующие  лица:
по смерти в. к. Всеволода сын его Владимир сказал: "Если я сяду на столе
отца своего, то будет у меня война с Святополком, потому что  этот  стол
принадлежал прежде отцу его". Будет междоусобие, говорит Мономах, потому
что (главная и единственная причина междоусобий!) Святополк старше меня:
он сын старшего Ярославича, который прежде моего отца сидел  на  старшем
столе. На этот раз Мономах не нарушил права старшинства,  и  междоусобия
не было: с уничтожением причины уничтожилось и следствие, но  по  смерти
Святополка Мономах принужден был нарушить право старшинства  Святослави-
чей черниговских, и отсюда междоусобие между Мономаховичами и Ольговича-
ми. Послушаем опять, как рассуждают сами действующие лица, сами  князья:
Всеволоду Ольговичу удалось восстановить свое право старшинства и  овла-
деть Киевом; приближаясь к смерти, он  говорил:  "Мономах  нарушил  наше
право старшинства, сел в Киеве мимо отца нашего Олега, да и  после  себя
посадил Мстислава, сына своего, а тот после себя  посадил  брата  своего
Ярополка; так и я сделаю то же, после себя отдаю Киев брату своему  Иго-
рю". Нарушение права старшинства Святославичей со стороны Мономаха и его
потомков заставляет и Ольговича действовать  таким  же  образом.  Против
этого, разумеется, должны были восстать Мономаховичи, и вот междоусобие.
Но опять послушаем, какую причину этому междоусобию выставляет Мономахо-
вич Изяслав - опять те же родовые счеты, родовой обычай. "Я терпел  Все-
волода на столе киевском, - говорит Изяслав, - потому что он был старший
брат; брат и зять старший для меня вместо отца, а с этими (братьями Все-
волода) хочу управиться, как мне бог даст". Выписывая известия из  лето-
писи, где упоминаются волости, хотят убедить нас, что за  них  идет  все
дело и скрывают все причины, всю связь событий, но,  раздробив  события,
отняв у них связь, можно доказать все, что угодно. Так и война у Монома-
ховичей между дядею Юрием и племянником Изяславом, причиною которой были
родовые счеты, спор о старшинстве, у  г.  Погодина  представлена  только
борьбою за волости; читаем: "Юрий говорил: я выгоню  Изяслава  и  возьму
его область. Изяслав возвратил Киев от Георгия  и  хотел  взять  Переяс-
лавль. Георгий отнял Киев". Но при этом выпущены из княжеских речей  са-
мые важные места. Юрий говорит Изяславу: "Дай мне Переяславль, и я поса-
жу там сына, а ты царствуй в Киеве". Но эта речь в подлиннике начинается
так: "Се брате, на мя еси приходил и землю повоевал, старейшинство с ме-
не снял". Пропущена и речь Вячеслава к брату Юрию, в  которой  объявлена
прямая причина войны: "Ты мне говорил (Юрий Вячеславу): не  могу  покло-
ниться младшему (т. е. племяннику Изяславу); но вот теперь  добыл  Киев,
поклонился мне, назвал меня отцом, и я сижу в Киеве; если ты прежде  го-
ворил: младшему не поклонюсь, то я старше тебя и не малым". Скажите  че-
ловеку, вовсе незнакомому с русскою историею,  что  междоусобные  войны,
происходившие в древней Руси, были родовые споры между князьями, владев-
шими своими волостями по старшинству, и всякий поймет вас,  для  всякого
будет ясен характер древнего периода нашей истории, отличие ее от  исто-
рии других народов; но сказать, что причиною, источником  наших  древних
междоусобных войн были волости, владения, значит все равно что  не  ска-
зать ничего. Какое понятие о древней русской истории можно  получить  от
такого определения? Чем отличить тогда древний период нашей  истории  от
феодального периода в истории западных народов? И здесь и там происходи-
ли междоусобные войны за владения?
   Вот почему в предисловии к "Истории отношений между  русс.  кн.  Рюр.
дома" мы почли необходимым вооружиться против обычных выражений:  разде-
ление России на уделы, удельные князья, удельный период, удельная систе-
ма, ибо эти выражения должны приводить к ложному представлению  о  нашей
древней истории, они ставят на первый план разделение владения, области,
тогда как на первом плане должны быть отношения владельцев, то, как  они
владеют. Г. Кавелин говорит: "Мы не скажем с автором, что князья  бьются
за старшинство, тем менее, что Святославичи хотят Киева не для Киева,  а
для старшинства. Напротив, мы утверждаем, что князья стараются приобрес-
ти лучшие и возможно большие владения,  оправдывая  себя  родовым  стар-
шинством". Но прежде всего спросим у г. Кавелина, что давало князю  воз-
можность получить лучшую волость? Право старшинства? Сам г. Кавелин  го-
ворит: "Изяслав сам собою не мог удержаться в Киеве и должен  был  приз-
нать киевским князем и отцом ничтожного дядю  своего  Вячеслава,  потому
что последний был старший. Это признание было пустой формой; Вячеслав ни
во что не вмешивался, не имел детей, и вся власть на  деле  принадлежала
Изяславу". Здесь историк видит не ничтожную  форму,  но  могущественное,
господствующее представление  о  праве,  которое  заставило  доблестного
Изяслава преклониться пред слабым дядею; Вячеслав был неспособен сделать
для себя что-либо, и одно право старшинства дало ему все, отнявши все  у
доблестного племянника его; если Вячеслав дал все ряды Изяславу,  то  на
то была его добрая воля. Г. Кавелин говорит: "По той же  самой  причине,
т. е. потому, что нужны были  предлоги,  не  искали  киевского  престола
бесспорно младшие в княжеском роде". Но это-то и важно для историка, что
нужны были известные предлоги, ибо эти-то предлоги и характеризуют  вре-
мя: сперва младший не мог без предлога доискиваться старшего  города,  а
потом мог делать это безо всякого предлога; историк и разделяет эти  два
периода: в одном показывает господство родовых отношений, в другом  выс-
тавляет господство владельческих интересов с презрением родовых  счетов.
Во-вторых, г. Кавелин говорит, что князья стараются приобрести лучшие  и
возможно большие владения. Но дело в том, что в описываемое  время  сила
князя основывалась не на количестве и качестве волостей, а на силе  пле-
мени, но чтоб пользоваться силою племени, нужно было быть в нем старшим;
а первое право и вместе первая обязанность старшего по занятии  старшего
стола была раздача волостей племени, так что ему самому иногда не  оста-
валось кроме Киева ничего, и он не имел никакого материального значения,
а одно значение нравственное, основанное на его старшинстве. Племя зовет
Ростислава Мстиславича на старший киевский стол, если б  он  имел  ввиду
получить только лучшую волость, то, разумеется, он пошел бы безо  всяких
условий, а если б Киев давал ему материальное значение, силу, то  он  не
хлопотал бы ни о каком другом значении, но Ростислав хочет идти  в  Киев
только с условием, чтоб члены племени действительно признавали его стар-
шим, отцом, и слушались бы его; следовательно, вот что нужно  было  Рос-
тиславу, а не лучшая волость. Вячеслав, как скоро услыхал, что племянник
зовет его отцом и честь на нем покладывает, успокоился  и  отказался  от
участия в правлении. Святослав Всеволодович,  осердившись  на  Всеволода
III, говорит: "Давыда схвачу, а Рюрика выгоню вон из земли и приму  один
власть русскую и с  братьею,  и  тогда  мьщуся  Всеволоду  обиды  свои".
В-третьих, г. Кавелину хорошо известно, к каким поступкам побуждало бояр
наших опасение нарушить родовую честь при местнических спорах; как же он
хочет, чтоб древние князья,  находясь  в  таких  же  отношениях,  думали
только о волостях? Под 1195 годом один из Ольговичей,  видя  возможность
осилить Мономаховичей, пишет к своему старшему в Чернигов: "Теперь,  ба-
тюшка, удобный случай, ступай  скорее,  собравшись  с  братьею,  возьмем
честь свою". Не говорит же он: возьмем волости, добудем Киева!
   В 1867 году вышла книга г. Сергеевича: Вече и князь.  Автор  говорит:
"Несмотря на неполноту наших летописных  источников,  они  представляют,
однако, указания на существование веча не только во всех  главных  горо-
дах, но и в очень многих из городов второстепенного и даже третьестепен-
ного значения". Затем автор начинает перечислять все известия  о  вечах.
Но такой неосторожный прием не ведет к цели. Мы знаем, что в  наших  ис-
точниках слово вече употребляется в самом широком, неопределенном  смыс-
ле, означает всякое совещание нескольких лиц и всякое  собрание  народа;
следовательно, надобно  обращать  внимание  на  то,  при  каких  обстоя-
тельствах упоминается о народном собрании и его решениях,  но,  главное,
надобно смотреть на дело исторически, следить за развитием веча, за  ус-
ловиями, способствовавшими его усилению или ослаблению, а не собирать из
различных эпох известия о явлении и заключать, что оно было повсеместно.
Первое известие, приводимое г. Сергеевичем о вече, относится к 997 году:
"Белгородцы должны были выдержать продолжительную осаду печенегов. Когда
все запасы истощились, а помощи от князя не предвиделось, они  сотворили
вече и решили сдаться". Город в страшной опасности покинут на время  без
помощи, предоставлен самому себе, и вот жители его собираются  и  решают
сдаться. Но спрашивается: в каком городе, в какой стране и в какое время
при подобных условиях мы не будем иметь права предположить то  же  явле-
ние? Если начальник школы бросит в минуту опасности вверенных ему детей,
то первым делом последних будет собраться и толковать о том,  как  быть.
Теперь пойдем путем историческим. Первое известие, приводимое г. Сергее-
вичем, относится к 997 году, а второе - к 1097 году. В  продолжение  100
лет автор не мог отыскать известия о вече! Для историка это имеет важный
смысл. С конца XI века о вечах начинаем встречать более частые  упомина-
ния; что же это значит? Это значит, что  явилось  благоприятное  условие
для усиления веча; и действительно, благоприятное  условие  налицо:  это
родовые счеты княжеские с своим следствием - усобицами.  Во  время  этих
счетов и усобиц князья, воюя друг с другом, стараются поднять  народона-
селение известных городов против князя их, склонить его на свою сторону;
народонаселение или остается глухо к этим внушениям, или  склоняется  на
них - явление обычное во все времена, у всех народов, из которого о пов-
семестном развитии вечевого быта ничего заключить нельзя. Наполеон I  во
время нашествия на Россию также делал нашему народу разные внушения,  но
кому придет в голову от этого поступка заключить к  формам  быта  нашего
народа в 1812 году? А наши исследователи именно это делают, заключая  из
известий о подговоре городских жителей враждующими князьями  к  развитию
вечевого быта этих городов. Историк заметит, что частое  повторение  по-
добных подговоров в известных городах, частое  повторение  случаев,  где
горожанам давалась возможность самим решать  свою  участь,  должны  были
развить вечевой быт, привычку к вечам, но никак не позволит себе  заклю-
чать, что это развитие было повсеместное, ибо если какому-нибудь  городу
во время своего  существования  случилось  раз  принять  самостоятельное
участие в решении своей судьбы, то этот один случай не может  установить
новой привычки и уничтожить старую; а в чем состояла старая привычка,  -
об этом свидетельствует знаменитое место летописи, что к вечам  привыкли
главные, старшие, города, а младшие, пригороды, привыкли исполнять реше-
ния старших: "На чем старшие положат, на том пригороды станут". Пока су-
ществует это место в летописи, до тех пор будет непоколебимо  основанное
на нем объяснение происхождения нового порядка вещей на севере из  этого
отношения старых и новых городов. Г. Сергеевич в своем стремлении припи-
сать вечевой быт младшим городам цитует известие о народных волнениях  в
Москве: одно - относящееся к XIV, а другое - к XV веку; в обоих  случаях
жители взволновались, покинутые правительством; мы  опять  обращаемся  к
нашему сравнению и утверждаем, что даже и дети в школе сделали бы то  же
самое, если бы были покинуты своим надзирателем. Но почему же г. Сергее-
вич не пошел дальше, не указал  на  волнения  москвичей  в  царствование
Алексея Михайловича и потом в XVIII веке, во время чумы? Явления  совер-
шенно однородные! Неужели потому, что слово вече  для  обозначения  этих
явлений уже вышло из употребления? Но он указывает же вечевые явления  и
там, где это слово не употреблено. Он относит к вечевым явлениям и восс-
тание северных городов против татар, но в таком случае восстания башкир-
цев и других инородцев будет свидетельствовать о сильном развитии у  них
вечевого быта.
   Знаменитое место летописца об отношениях между  старшими  городами  и
пригородами стало подвергаться в нашей литературе такой же ученой пытке,
какой прежде подвергались места летописца о призвании  первых  князей  с
ясным доказательством их скандинавского происхождения. Разумеется, очень
утешительно, что вопрос о происхождении варягов - руси сменен вопросом о
внутренних отношениях, но не утешительно то, что при старании как-нибудь
отвязаться от неприятного свидетельства  употребляются  прежние  приемы,
прежняя пытка. "На что же старейшие сдумают, на том  же  пригороды  ста-
нут", - говорит летописец; и вот, согласно с этими  отношениями,  влади-
мирцы, которые находились в пригородных отношениях к Ростову, притесняе-
мые князьями, обращаются с жалобою к ростовцам в силу привычки к природ-
ной подчиненности старшим городам, привычки, которая не могла очень  ос-
лабеть в короткое время, хотя этому ослаблению содействовало очень  важ-
ное обстоятельство - поднятие значения Владимира вследствие  утверждения
в нем княжеского стола Андреем Боголюбским. Ростовцы на словах  были  за
владимирцев, но на деле не удовлетворяли их жалобам, и тогда  владимирцы
призывают других князей. Г. Сергеевич рассуждает: "Летописец не говорит,
что владимирцы, недовольные своим князем, не должны  были  высказываться
против него и таким образом возбуждать вопрос о его перемене.  Высказан-
ное ими желание изгнать Ростиславичей он приводит как факт и не порицает
их за него. Ростовцы и суздальцы, с своей стороны, в ответ на это  жела-
ние не говорят, что призвание князя есть их исключительное право  и  что
поэтому владимирцы должны оставаться при Ростиславичах до тех пор,  пока
это будет угодно им, ростовцам и суздальцам. Наоборот, на словах они бы-
ли за владимирцев и тем показали, что  последним  принадлежит  такое  же
участие в деле призвания князей, как и им самим". Но с  какой  же  стати
было летописцу говорить то, чего не бывало? Будучи далеки  от  преувели-
ченных представлений о высокой степени развития древней Руси, о  высокой
степени свободы, которою она пользовалась, мы, однако, никак не  решимся
предположить, чтобы в ней существовали такие отношения, что обиженный не
имел права высказываться против обидчика и жаловаться на него. Владимир-
цы жалуются своим старшим, ростовцам, на обижающих  их  князей,  которых
ростовцы же им дали или, лучше сказать,  навязали.  Ростовцам  также  не
нужно было говорить, что призвание князей есть их  исключительное  право
по той простой причине, что и вопроса об этом не было: владимирцы  явля-
ются жалобщиками только; дело ростовцев решить, справедлива или не спра-
ведлива жалоба, а не толковать о своих правах, которых никто не затраги-
вал; напротив, владимирцы признали торжественно эти права, обратившись с
своею жалобою в старший город. Но всего лучше следующий вывод, сделанный
г. Сергеевичем: "На словах они (ростовцы) были за владимирцев и тем  по-
казали, что последним принадлежит такое же участие в деле призвания кня-
зей, как и им самим".  Город  жалуется  на  губернатора  королю,  король
объявляет, что жалоба  справедлива,  следовательно,  король  этим  самым
объявляет, что горожанам принадлежит такое же право в назначении  губер-
натора, как и самому королю! Летописец заступается  за  владимирцев,  за
меньших, слабых, которым, однако, бог помог в их деле; летописец  засту-
пается за них потому, что имеет два основания для этого: во-первых, вла-
димирцы были обижены, не получили управы и потому, естественно,  возбуж-
дали сочувствие в каждом человеке, в котором не угасло  чувство  правды,
во-вторых, владимирцы были правы еще потому, что обратились  к  законным
князьям, законным по старшинству и  по  распоряжению  Юрия  Долгорукого,
тогда как ростовцы не обратили никакого внимания на эту законность. Сле-
довательно, здесь двоякого рода отношения - отношения к старшему  городу
и отношения к князю. Отношения эти сталкиваются в данном случае, и  обя-
занность историка обращать одинаковое внимание на обои отношения и смот-
реть, какие из них и при каких условиях возьмут верх.
   Что касается собственно княжеских отношений, то г. Сергеевич  следует
взгляду г. Погодина: князья воюют, захватывают волости друг у друга, как
владельцы, не имеющие никаких отношений между собою. Читая книгу г. Сер-
геевича, мы видим  себя  среди  каких-то  зверей,  а  не  людей,  всегда
чувствующих потребность оправдывать свои действия. Отвергая родовые  от-
ношения между князьями, г. Сергеевич, естественно, старается  отвергнуть
господство этих отношений и в обществе. Он, разумеется, обходит молчани-
ем известия о крепости родового союза в XVI и XVII веках; он  выставляет
статью Русской Правды о наследовании, где говорится, что имущество смер-
да, не оставившего сыновей, переходит к князю, но понятно, что в  Правде
разумеется имущество смерда безродного, потому  что  при  общем  родовом
владении не может быть и речи о наследстве, ибо не может  быть  речи  об
отдельной собственности. Но любопытно, что г. Сергеевич, ища  в  Русской
Правде доказательств против рода, позволил себе обойти первую статью - о
родовой мести. С знаменитым местом летописи, где  так  ясно  указывается
господство родового быта у славян ("живяху кождо с родом своим на  своих
местах" и пр.), также г. Сергеевичу много хлопот. При исследовании о ве-
че ему нужно было скрыть то, что слово это вече имеет обширное значение;
теперь относительно рода ему надобно показать, что слово род  имеет  об-
ширное значение, значит и происхождение, и народ, но из этого ничего  не
выходит, ибо оно означает также и то, что мы разумеем под  именем  рода.
Видя это, г. Сергеевич решается на отчаянное средство и говорит: "Каждый
полянин мог иметь свой род единственно в смысле семьи". Но  где  доказа-
тельства? Их нет. Разве принять за доказательство непосредственно следу-
ющие слова автора: "Общее владение братьев и других родственников  могло
встречаться и в древнейшие времена. Есть даже основание думать, что тог-
да оно должно было встречаться чаще, чем теперь. При отсутствии развитой
правительственной власти частному человеку для самосохранения необходимо
было вступать в какие-либо частные союзы; союз с  родственниками  предс-
тавляется самым естественным". Смысл кажется ясен: обстоятельства време-
ни были таковы, что условливали необходимо стремление к родовому  союзу,
к его поддержанию; следовательно, каждый  полянин  мог  иметь  свой  род
единственно в смысле семьи!
   Неумолимый летописец преследует нас с своим родом. Говоря  об  усоби-
цах, возникших между славянами по изгнании варягов, он говорит, что  род
встал на род и "Воевати почаша сами на ся". Как же рассуждает г. Сергее-
вич? "Восстали, - говорит он, - не разные роды один на другого, а  члены
одного и того же рода (т. е. происхождения), дети - на родителей, братья
- на братьев. Это только применение к явлениям своего времени хорошо из-
вестных летописцу слов евангелиста  Марка:  предаст  же  брат  брата  на
смерть и отец чада, и восстанут чада на родители и убиют их". Г. Сергее-
вич забывает, что летописец никак не мог иметь в виду слов  евангелиста,
ибо хорошо знал, что побуждало к такой страшной усобице, о которой гово-
рится в евангелии, и хорошо знал, что причиною усобицы  между  славянами
было отсутствие правды, а это условие не  могло  повести  к  тому,  чтоб
восставали чада на родителей и убивали их; отсутствие правды ведет имен-
но к тому, что отдельные роды в своих столкновениях прибегают к  самоуп-
равству, решают дело оружием.
   Есть еще любопытные примеры обращения г.  Сергеевича  с  источниками.
Летописец говорит следующее об Андрее Боголюбском: "Выгна Андрей еписко-
па Леона из Суздаля и братью свою погна Мстислава и Василька и два  Рос-
тиславича сыновца своя, мужи отца своего переднии. Се же створи хотя са-
мовластец быти". Г. Сергеевич говорит: "Самовластец употреблено здесь по
отношению к другим князьям, внукам и младшим сыновьям Юрия, оно означает
собственно единовластителя, в противоположность разделению волости между
несколькими князьями, не заключая в себе никакого указания на самый  ха-
рактер власти". Конечно так, если пропустить слова:  "Мужи  отца  своего
переднии", как делает г. Сергеевич, но если оставить эти слова, то  вый-
дет, что князь, изгоняющий влиятельных бояр, стремится не  к  единовлас-
тию, а к самовластию. Притом, как хорошо известно г. Сергеевичу,  мнение
о самовластии Андрея Боголюбского основано не на одном приведенном месте
летописца: о характере Андрея свидетельствуют князья-современники, кото-
рые жалуются, что Андрей обращается с ними не как  с  родственниками,  а
как с подручниками; наконец, о характере Андрея  свидетельствует  смерть
его, побуждения, которые заставили убийц решиться на свое  дело,  неслы-
ханное прежде на Руси.
   Под 1174 годом летописец говорит: "Приглашася  Ростиславичи  к  князю
Андрееви, просяче Романови Ростиславичу княжить в Киеве".  Г.  Сергеевич
говорит: "Можно подумать, что Андрею принадлежит право раздавать русские
княжения. Из предыдущего мы видели, что Андрей как князь сильной  Влади-
мирской волости мог в союзе с другими князьями овладеть Киевом  и  огра-
бить его, но и это только в том случае, когда на его стороне было  более
союзников, чем на стороне киевского князя. Лучшего же права он не  имел.
Обращение к нему Ростиславичей есть не что иное, как предложение ему со-
юза, одною из целей которого долженствовало быть  доставление  киевского
стола Роману. Подобное же выражение находим еще под 1202 годом: "Слися к
свату своему, к великому князю Всеволоду,  -  говорит  Роман  Мстиславич
своему тестю Рюрику, - и аз слю к нему и молимся ему, дабы ти Киев опять
дал", т. е. дал в силу того фактического преобладания, которое принадле-
жало сильному владимирскому князю, а не в силу верховного права". Мы  не
слыхивали, чтоб делались предложения о союзе в виде мольбы о пожаловании
чего-нибудь, но дело не в этом. Г. Сергеевичу хочется  доказать,  что  в
древней Руси признавалось только право сильного, а не какое-нибудь  дру-
гое лучшее право. С этою целью он заботливо  исключает  все  известия  о
том, что князья признавали это лучшее право. Так, он не упоминает о том,
что Ростиславичи не признавали за Андреем одно право сильного,  что  они
признавали это право и за собою, потому что вооружились  против  Андрея;
но за последним они признавали еще другое право - право  родового  стар-
шинства, по которому они считали его себе отцом и обращались к нему так:
"Мы называли тебя отцом себе, мы до сих пор почитали тебя, как отца,  по
любви". Такое же право было и за великим князем Всеволодом, который  сам
свидетельствует о своем праве, говоря Ростиславичам:  "Вы  назвали  меня
старшим в своем Владимировом племени".
   Что признавалось это право, по которому князья должны  были  занимать
столы не захватом, а  вследствие  родового  старшинства,  неопровержимым
свидетельством служат приведенные в летописи слова великого князя  Ярос-
лава I сыну его Всеволоду: "Аще ти подаст Бог приять власть стола моего,
по братьи своей с правдою и не с насилием, то да ляжеши у гроба  моего".
Как же г. Сергеевич разделывается с этим  местом  летописи,  которое  он
спрятал в длинном примечании, где говорится о завещаниях московских кня-
зей? "Так как это место, - говорит г. Сергеевич, - находится в  посмерт-
ной похвале Всеволоду, написанной очень дружественной ему рукой, то ско-
рее надо думать, что оно сочинено самим летописцем для оправдания совер-
шившихся событий". Но отчаянное средство помочь не может: если бы даже и
позволительно было предположить, что летописец неизвестно для чего выду-
мал слова Ярославовы, то его свидетельство нисколько  не  теряет  своего
значения, ибо он мог высказать только представление о правде, какое гос-
подствовало в современном ему обществе.

   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   ВНУТРЕННЕЕ СОСТОЯНИЕ РУССКОГО ОБЩЕСТВА ОТ СМЕРТИ ЯРОСЛАВА I ДО СМЕРТИ
   МСТИСЛАВА ТОРОПЕЦКОГО (1054-1228)

   Значение князя.- Титул.- Посаженые князя.-  Круг  его  деятельности.-
Доходы княжеские.- Быт князей.- Отношения к дружине.- Дружина старшая  и
младшая.Войско  земское.-  Вооружение.-  Образ  ведения  войны.-   Число
войск.Богатыри.- Земля и волость.- Города старшие и младшие.- Новгород и
Псков.Вече.- Особенности новгородского быта.- Внешний вид города.- Пожа-
ры.Народонаселение города.- Погосты и станы.- Слободы.- Сельское народо-
население.- Количество городов в областях.- Препятствия к увеличению на-
родонаселения.- Торговля.- Монетная система.- Искусство.- Домашний быт.-
Борьба язычества с христианством.- Распространение  христианства.-  Цер-
ковное управление.- Материальное  благосостояние  церкви.-  Деятельность
духовенства.- Монашество.- Законодательство.-  Народное  право.Религиоз-
ность.- Двуверие.- Семейная  нравственность.-  Состояние  нравственности
вообще.- Грамотность.- Сочинения св.  Феодосия  Печерского,  митрополита
Никифора, епископа Симона, митрополита Иоанна, монаха  Кирика,  епископа
Луки Жидяты, Кирилла Туровского.- Безыменные поучения.- Поучение  Влади-
мира Мономаха.- Путешествие игумена Даниила.- Послание Даниила  Заточни-
ка.- Поэтические произведения.- Слово о полку Игореве.- Песни.Летопись.

   При обозрении первого периода нашей истории мы  видели,  как  племена
соединились под властью одного общего главы или князя,  призванного  се-
верными племенами из чужого рода. Достоинство князей Русской земли оста-
ется исключительно в этом призванном роде; в Х веке новгородцы  говорили
Святославу, что если он не даст им князя из своих сыновей, то они  выбе-
рут себе князя из другого рода; но после мы  не  слышим  нигде  подобных
слов. Члены Рюрикова рода носят исключительно название князей; оно  при-
надлежит всем им по праву происхождения, не отнимается ни у  кого  ни  в
каком случае. Это звание князя, приобретаемое только рождением от  Рюри-
ковой крови, неотъемлемое, независящее ни от каких других условий,  рав-
няет между собою всех Рюриковичей, они прежде всего братья между  собою.
Особенное значение, связанное с княжеским родом, ясно выражается в лето-
писи: в 1151 году киевляне не могли помешать  неприятелям  переправиться
через Днепр по Зарубскому броду потому, говорит летописец, что князя тут
не было, а боярина не все слушают. "Не крепко бьются дружина и  половцы,
если с ними не ездим мы сами", - говорят князья в 1125 году.  Когда  га-
лицкий боярин Владислав похитил княжеское достоинство, то летописец  го-
ворит, что он ради княжения нашел зло племени своему и детям своим,  ибо
ни один князь не призрел детей его за дерзость отцовскую. По  княжескому
уговору князь за преступление не мог быть лишен жизни, как боярин, а на-
казывался только отнятием волости. Олег Святославич не хотел  позволить,
чтоб его судили епископ, игумены и простые люди (смерды). Братья пригла-
шают его в Киев: "Приезжай, говорят они, посоветуемся  о  Русской  земле
пред епископами, игуменами, пред мужами отцев наших и  пред  людьми  го-
родскими". Олег отвечает: "Неприлично судить меня епископу, либо  игуме-
нам, либо смердам". Из этих слов опять видно, что все остальное  народо-
население (исключая духовенство) в отношении  к  князю  носило  название
смердов, простых людей, не исключая и дружины, бояр, ибо  Олег  и  мужей
отцовских и людей городских означает общим именем  смердов.  В  этом  же
значении слово смерды сменяется выражением: черные люди; так,  северские
князья во время знаменитого похода на половцев говорят: "Если побежим  и
сами спасемся, а черных людей оставим, то грех нам будет их выдать".
   Князь был общее, неотъемлемое название для всех членов Рюрикова рода.
Старший в роде князь назывался великим; но сначала в летописи мы  встре-
чаем очень редко этот титул при имени  старшего  князя;  обыкновенно  он
придается только важнейшим князьям и то при описании их кончины, где ле-
тописец обыкновенно в украшенной речи говорит им похвалы. Ярослав I  на-
зывается великим князем русским; здесь слово "русский" однозначительно с
"всероссийский", князь всея Руси, потому что  Ярослав  по  смерти  брата
Мстислава владел за исключением Полоцка всеми русскими волостями.  После
Ярослава названием великого князя величается сын его Всеволод, внук  Мо-
номах, правнук Мстислав, сыновья и внуки последнего, но все  только  при
описании кончины. Рюрик Ростиславич называется великим князем при  жизни
и тогда, когда он не был еще старше всех на Руси, не сидел еще в  Киеве;
из этого можно заключить, что  название  "великий  князь"  употреблялось
иногда просто из учтивости, от усердия пишущего к известному  князю,  не
имело еще постоянного, определенного смысла. Но если в южной летописи мы
так редко встречаем название "великий князь", то в Северной Руси оно на-
чинает прилагаться постоянно к имени Всеволода III и сыновей  его,  дер-
жавших старшинство; здесь  даже  это  название  употребляется  одно  без
собственного имени для означения Всеволода III. Великими  князьями  всея
Руси названы Мономах при описании его кончины и Юрий Долгорукий при опи-
сании кончины Всеволода III: первый с достаточным  правом;  второй,  как
видно, - из особенного усердия северного летописца к  князьям  своим.  В
одном месте летописи, в похвале Мономаху и  сыну  его  Мстиславу,  слово
"великий" поставлено позади собственных имен их; так же не раз поставле-
но оно позади имени Всеволода III, но один раз явно для отличия  его  от
другого Всеволода, князя рязанского.
   Мы видели, каковы были отношения старшего князя  к  младшим;  видели,
что старший, если он был только названным,  а  не  настоящим  отцом  для
младших, распоряжался обыкновенно с ведома, совета и по договору с  пос-
ледними, отсюда понятно, что когда князь избавлялся от  родичей,  стано-
вился единовластителем, то вместе он делался чрез это и  самовластителем
в стране; вот почему слово "самовластец" в летописи употребляется в зна-
чении "единовластец"; так, сказано про Ярослава I, что по  смерти  брата
своего Мстислава он стал самовластец в Русской земле. Для означения выс-
шей власти, также из большей учтивости  и  усердия  относительно  князей
употреблялись слова: "царь, царский"; так, Юрий Долгорукий говорит  пле-
мяннику Изяславу: "Дай мне посадить  сына  в  Переяславле,  а  ты  сиди,
царствуя в Киеве", т.е. "а ты владей Киевом спокойно, независимо,  безо-
пасно, не боясь никого и не подчиняясь никому". Говоря об епископе  Фео-
доре, летописец прибавляет, что бог спас людей своих рукою крепкою, мыш-
цею высокою, рукою благочестивою, царскою правдивого, благоверного князя
Андрея. Когда после Рутского сражения воины Изяславовы,  нашедши  своего
князя в живых, изъявили необыкновенную радость,  то  летописец  говорит,
что они величали Изяслава как царя. Даниил Заточник пишет к Юрию  Долго-
рукому: "Помилуй меня, сын великого царя  Владимира".  Жена  смоленского
князя Романа причитает над гробом его: "Царь мой благий,  кроткий,  сми-
ренный!" Употребляются выражения:  "самодержец"  и  греческое  "кир".  В
изустных обращениях к князьям употреблялось слово  "господин"  или  чаще
просто "князь", иногда то и другое вместе.
   При спорности прав,  при  неопределенности  отношений  новый  старший
князь иногда нуждался в признании и родичей, и горожан,  и  пограничного
варварского народонаселения от них ото всех приходили к нему послы с зо-
вом идти на стол. Первым знаком признания князя  владеющим  в  известной
волости было посажение его на столе; этот  обряд  считался  необходимым,
без него князь не был вполне князем и потому  к  выражению  "вокняжился"
прибавляется: "и сел на столе". Это посажение происходило в главной  го-
родской церкви, в Киеве и Новгороде у св. Софии. Для указания того,  что
князь садился на стол по законному преемству, принадлежит к роду княжес-
кому и не изгой в этом роде, употреблялось выражение: "сел на столе отца
и деда". Признание князя сопровождалось присягою, целованием креста: "Ты
наш князь!" - говорили присягавшие. Когда родовое право князя было спор-
ное, когда его признанию предшествовало какое-нибудь  особенное  обстоя-
тельство, изменить или поддержать которое считалось нужным,  то  являлся
ряд, уговор; так, видим уговор о тиунах с Ольговичами, Игорем и  Святос-
лавом по смерти старшего брата их Всеволода. По смерти Изяслава Мстисла-
вича брат его Ростислав был посажен в Киеве с уговором, чтоб почитал дя-
дю своего Вячеслава как отца; ряд и целование креста назывались  утверж-
дением. Ряды по тогдашним отношениям бывали троякие: с  братьею,  дружи-
ною, горожанами.
   Князь и в описываемый период времени, как прежде, заботился  о  строе
земском, о ратях и об уставе земском. Он сносился с иностранными госуда-
рями, отправлял и принимал послов, вел войну и заключал  мир.  О  походе
иногда сам князь объявлял народу на вече; мы видели, как во время усоби-
цы Изяслава Мстиславича с дядею Юрием киевляне сначала не могли решиться
поднять рук на сына Мономахова, старшего в племени, после  чего  Изяслав
должен был ограничиться одними охотниками,  людьми  себе  преданными;  в
Новгороде замечаем такие же явления; вообще народонаселение  очень  нео-
хотно брало участие в княжеских усобицах. Князья обыкновенно сами  пред-
водительствовали войском, редко посылали его с воеводами;  кроме  личной
отваги, собственной охоты к бою, мы видели и другую  причину  тому:  без
князя полки бились вяло, боярина не все слушались,  тогда  как  значение
воеводы тесно соединялось со значением князя. Старшему,  большому  князю
считалось неприличным предводительствовать малым отрядом;  так,  однажды
берендеи схватили за повод коня у киевского князя Глеба Юрьевича и  ска-
зали ему: "Князь, не езди; тебе прилично ездить в большом  полку,  когда
соберешься с братьею, а теперь пошли кого-нибудь другого из братьи". Для
молодых князей считалось почетом ездить с передовым полком,  потому  что
для этого требовалась особенная отвага. Право рядить полки перед  битвою
принадлежало старшему в войске князю, и сохранялось  еще  предание,  что
добрый князь должен первый начинать битву; в старину маленького  Святос-
лава первого заставили бросить копье  в  древлян,  в  описываемое  время
Изяслав Мстиславич и Андрей Боголюбский первые въезжали в неприятельские
полки.
   Князю принадлежало право издания судебных уставов: после Ярослава сы-
новья его - Изяслав, Святослав, Всеволод  с  пятью  боярами  (тысяцкими)
собрались для сделания некоторых изменений в  судном  уставе  отцовском;
Владимир Мономах с боярами установил закон о резах, или процентах; здесь
можно видеть разницу в княжеских отношениях, когда старшим  был  брат  и
когда был отец остальным князьям; Изяслав для перемены в уставе  собира-
ется с братьями, а Мономах не имеет нужды созывать сыновей,  которые  во
всяком случае обязаны принять устав  отцовский;  при  нем  видим  только
Иванка Чудиновича, черниговского  боярина  (Олгова  мужа),  быть  может,
присланного принять участие в деле от имени своего князя. Князю по-преж-
нему принадлежал суд и расправа; во время болезненной старости  Всеволо-
довой до людей перестала доходить княжая правда; Мономах  между  другими
занятиями князя помещает оправливание людей; летописец, хваля князя  Да-
выда смоленского, говорит, что он казнил злых, как подобает творить  ца-
рям. Для этого оправливания, суда и расправы князья объезжали  свою  во-
лость, что называлось ездить, быть на полюдьи. Князь из числа приближен-
ных к себе людей и слуг назначал для отправления  разных  должностей,  в
посадники, тиуны и т. п.; он налагал подати.
   Доходы казны княжеской состояли по-прежнему в данях. Мы  видели,  что
покоренные племена были обложены данью: некоторые платили мехами с дыма,
или обитаемого жилища, некоторые по шлягу от рала;  встречаем  известия,
что и во времена летописца подчиненное народонаселение платило дань, во-
зило повозы князьям, что последние посылали мужей своих по областям  для
сбора дани: так, Ян Вышатич приходил за этим от князя Святослава на  Бе-
лоозеро; так, Олег Святославич, овладев землею Муромскою  и  Ростовскою,
посажал посадников по городам и начал брать  дани.  В  уставной  грамоте
смоленского князя Ростислава епископии смоленской (1150  г.)  говорится,
что в погостах каждый платит свою дань и передмер, также платят истужни-
ки, по силе, кто что может, и с княжества Смоленского сходило дани более
3000 гривен; кроме дани в грамоте Ростиславовой  упоминается  полюдье  и
погородие. Известно также, что киевский князь получал дань из Новгорода.
Другими источниками дохода для казны княжеской служили пошлины торговые,
судные, для старшего князя дары от младших, наконец,  доходы  с  частной
собственности, земель, князьям  принадлежавших.  Эта  частная  собствен-
ность, вероятно, произошла вследствие первого занятия, населения  земель
пустых, никому не принадлежавших; потом средством приобретения была куп-
ля;. о купленных князьями слободах прямо  свидетельствует  летопись  под
1158 годом; наконец, источником приобретения могло служить  отнятие  зе-
мель у провинившихся бояр и других людей: когда,  например,  один  князь
изгонял из волости другого, то отбирал у бояр последнего  их  имущество.
При общем родовом владении князья, разумеется, имели  частную  собствен-
ность, разбросанную в разных волостях: отец раздавал сыновьям села  свои
без всякого соответствия столам, на которых они должны были сидеть,  тем
более, что столы эти не были постоянные; можно думать также, что в  опи-
сываемое время при общем родовом владении князья не  уговаривались,  как
после, не приобретать земель куплею в чужих волостях. На землях, принад-
лежавших князьям в частную собственность, они могли строить города и от-
давать их детям в частную же собственность: так, думаем, Владимир  Моно-
мах, построивши Городец Остерский на своей земле, отдал  его  в  частную
собственность младшему сыну Юрию, и тот владел им,  будучи  князем  суз-
дальским; так, Ростислав Мстиславич, князь смоленский, получил  от  деда
или отца в частную собственность земли или доходы в Суздальской области;
так, Ярополк Изяславич, княживший в Турове  и  на  Волыни,  имел  разные
частные волости даже около Киева и отдал их все при  жизни  в  Печерский
монастырь.
   Земли, составлявшие частную собственность князей, были  населены  че-
лядью; здесь-то, на этих землях князья устроивали себе дворы, где  скла-
дывалось всякого рода добро. На путивльском дворе  Святослава  Ольговича
было семьсот человек рабов, кладовые (скотницы), погреба (бретьяницы), в
которых стояло пятьсот берковцев меду, 80 корчаг вина; в сельце у  Игоря
Ольговича был устроен двор добрый, где много было вина и меду и  всякого
тяжелого товара, железа и меди, на гумне было 900 стогов. Большие  стада
составляли одно из главных богатств княжеских: под Новгородом  Северским
неприятели взяли у Ольговичей 3000 кобыл и 1000 коней. Значение этих зе-
мель, дворов, запасов для князей показывает их название: жизнь. "Братья!
- говорит Святослав Ольгович Давыдовичам, - землю вы мою повоевали, ста-
да мои и братние взяли, жито  пожгли  и  всю  жизнь  погубили!"  Изяслав
Мстиславич говорил дружине о черниговских князьях: "Вот мы села их пожг-
ли все и жизнь их всю, а они к нам не выходят; так пойдем к Любечу,  там
у них вся жизнь".
   Взглянем теперь на жизнь князя русского в описываемое время,  от  дня
рождения до смерти. При рождении младенца в семье княжеской давалось ему
одно имя славянское или варяжское, которое называлось княжим  именем,  а
при святом крещении другое, по греческим святцам;  первое  употреблялось
преимущественно; оба давались в честь кого-нибудь из старших родственни-
ков, живых или умерших; этот обычай употреблялся относительно  младенцев
обоего пола. Есть известие, что при самом рождении князю назначалась во-
лость, город; давалась ли эта волость из частной собственности князя-от-
ца, или новорожденный считался князем этой волости, города и  менял  его
впоследствии по  общему  племенному  и  родовому  распорядку,  -  решить
нельзя. Восприемниками при купели бывали князья-родичи. Лет двух,  трех,
четырех над младенцем мужеского пола совершался  обряд  -  постриги,  то
есть первое стрижение волос,  сопровождаемое  церковным  благословением,
посажением малютки на коня и пирами в отцовском  доме;  иногда  постриги
делались в имянины постригаемого, иногда постригали двух  князей  разом.
Для воспитания князей употреблялись по-прежнему кормильцы; о  воспитании
княжен встречается в летописи следующее известие под 1198 годом:  "Роди-
лась дочь у Ростислава Рюриковича и назвали  ее  Ефросиньей,  прозванием
Изморагд, то есть дорогой камень; приехал Мстислав Мстиславич (Удалой) и
тетка ее Передслава, взяли ее к деду и бабке, и так воспитана она была в
Киеве на Горах". Участвовали в походах и рассылались по волостям  князья
очень рано, иногда пяти, семи лет. Женили князья сыновей своих также во-
обще довольно рано, иногда одиннадцати лет, дочерей иногда выдавали  за-
муж осьми лет; вот описание свадьбы дочери  Всеволода  III,  Верхуславы,
выходившей за Ростислава Рюриковича,  княжившего  в  Белгороде:  "Послал
князь Рюрик Глеба, князя туровского, шурина своего с женою,  Славна  ты-
сяцкого с женою, Чурыню с женою и других многих бояр с женами к Юрьевичу
великому Всеволоду, в Суздаль, вести дочь его Верхуславу за сына  своего
Ростислава. На Борисов день отдал великий князь Всеволод дочь свою  Вер-
хуславу и дал за нею бесчисленное множество золота и  серебра  и  сватов
одарил большими дарами и отпустил с великою честию;  ехал  он  за  милою
своею дочерью до трех станов, и плакали по ней отец и мать,  потому  что
была она им мила и молода: только осьми лет; великий князь послал с  нею
сына сестры своей Якова с женою и иных бояр с  женами.  Князь  Рюрик,  с
своей стороны, сыграл сыну Ростиславу свадьбу богатую, какой  не  бывало
на Руси, пировали на ней с лишком 20 князей; снохе же  своей  дал  много
даров и город Брягин; Якова свата и бояр отпустил к Всеволоду в  Суздаль
с великою честию, одаривши их богато". Из этого известия, как из  многих
других, мы видим, что браки устроивались родителями  брачущихся;  видим,
что лица, употреблявшиеся для переговоров, посылаемые за невестою от же-
нихова отца и провожавшие невесту со стороны ее отца, назывались  свата-
ми; отец невесты снабжал ее золотом и серебром, давал за нею или по ней,
что ясно указывает на приданое, тогда как свекор давал снохе дары и  го-
род для ее содержания; что княгини имели города, видно и из других  мест
летописи; в некоторых небогатых волостях упоминаются  у  княгинь  только
села; княжны, не выходившие замуж, оставшиеся в волостях  отцовских  или
братних, имели также села.
   Князья вступали в брак преимущественно в своем роде, в седьмой и даже
шестой степени родства, в шестой и пятой степени  свойства;  вступали  в
родственные союзы с соседними владетельными домами: скандинавскими, анг-
лосаксонским, польским, чешским, венгерским, византийскими, очень  часто
с ханами половецкими; иногда наши князья брали жен из прикавказского на-
рода ясов; наконец, женились на дочерях бояр (новгородских) и даже выда-
вали дочерей своих за бояр. Мы видели, что у князей Святополка Изяслави-
ча и Ярослава галицкого были незаконные сыновья, которых отцы  ничем  не
хотели отличать от законных. Если князья в первый раз женились рано,  то
во второй брак вступали иногда очень поздно: так, Всеволод  III  женился
вторично слишком 60 лет. Встречаем известия о разводах князей по  случаю
болезни жены и желания постричься в монахини.
   О занятиях взрослого князя, сидевшего на столе, можно получить  поня-
тие из слов Мономаха к сыновьям: "Не будьте ленивы  ни  на  что  доброе:
прежде всего не ленитесь ходить в церковь; да не застанет вас солнце  на
постели: так делывал мой отец и все добрые мужи. Возвратясь  из  церкви,
надобно садиться думать с дружиною, или людей оправливать (творить суд и
расправу), или на охоту ехать, или так поехать куда, или спать лечь: для
спанья время от бога присуждено -  полдень".  Охота  составляла  любимое
препровождение времени князей; по словам Мономаха, он вязал руками в пу-
щах диких лошадей, охотился на тура, на оленя, на  лося,  на  вепря,  на
медведя, на волка (лютого зверя); охотились и на зайцев, ловили их тене-
тами; Мономах говорит, что он сам держал весь наряд в ловчих, сам  забо-
тился о соколах и ястребах. Князья отправлялись на охоту на долгое  вре-
мя, забирали с собою жен и дружину; охотились в лодках по Днепру, из Ки-
ева ходили вниз по этой реке до устья Тясмина (до границ Киевской и Хер-
сонской губерний), Игорь Святославич в плену у половцев утешался  ястре-
биною охотою; в Никоновском списке о Всеволоде  новгородском  говорится,
что он любил играть и утешаться, а людей не управлял, собрал ястребов  и
собак, а людей не судил.
   Из летописных известий видно, что князья три раза в день садились  за
стол: завтракали, обедали, ужинали; час завтрака, обеда и ужина  опреде-
лить нельзя, можно видеть только, что обедали прежде полуден; это  будет
понятно, если вспомним, что вставали до свету и скоро после того завтра-
кали: при описании Липецкой битвы говорится, что князь Юрий прибежал  во
Владимир о полудни, а битва началась в обеднюю пору (в обед год); в пол-
день уже ложились спать. Князья по-прежнему любили пировать с  дружиною.
Кроме дружины, они угощали иногда священников: так,  летописец  говорит,
что князь Борис Юрьевич угощал в Белгороде на сеннице дружину и  священ-
ников; Ростислав Мстиславич в великий пост, каждую субботу и воскресенье
сажал за обедом у себя 12 чернецов с тринадцатым игуменом, а в  Лазареву
субботу сзывал на обед всех монахов киевских из Печерского и других  мо-
настырей; в обыкновенное время угощал печерскую братию по постным  дням,
середам и пятницам; в летописи называется это  утешением.  Большие  пиры
задавали князья при особенных торжественных случаях: на крестинах, пост-
ригах, имянинах, свадьбах, по случаю приезда других князей, причем гость
и хозяин взаимно угощали и дарили друг друга  по  случаю  восшествия  на
престол; так, в Никоновском списке читаем, что Всеволод Ольгович,  седши
в Киеве, учредил светлый пир, поставил по улицам  вино,  мед,  перевару,
всякое кушанье и овощи. Мы видели, что князья иногда сзывали к  себе  на
обед всех граждан, и граждане давали обеды князьям; князья пировали так-
же у частных людей: так, Юрий Долгорукий перед смертию пил  у  Осьменика
Петрила. Большие пиры задавали князья по случаю духовных торжеств, освя-
щения церквей: так, Святослав  Всеволодович  по  освящении  Васильевской
церкви в Киеве на Великом дворе  созвал  на  пир  духовный  митрополита,
епископов, игуменов, весь святительский чин, киевлян. На пирах у  князей
обыкновенно играла музыка. Хоронили князей немедленно после смерти, если
не было никаких особенных препятствий; так,  например,  Юрий  Долгорукий
умер 15 мая, в среду на ночь, а похоронили его на другой  день,  в  чет-
верг. Родственники, бояре, слуги умершего князя надевали черное платье и
черные шапки; когда везли тело князя, то перед гробом вели коня и  несли
стяг (знамя); у гроба становили копье; после похорон князя  родственники
его обыкновенно раздавали богатую милостыню духовенству  и  нищим:  так,
Ростислав Мстиславич по смерти дяди Вячеслава роздал  все  его  движимое
имение, себе оставил только один крест на благословенье. Ярослав  галиц-
кий сам перед смертью роздал имение по монастырям и нищим. Родственники,
бояре, слуги и народ плакались над гробом князя, причитали похвалы умер-
шему; похвала доброму князю в устах летописца состояла в  следующем:  он
был храбр на рати, почитал, снабжал, утешал духовенство, раздавал щедрую
милостыню бедным, любил и уважал дружину, имения не щадил для нее;  осо-
бенною заслугою выставляется также верность клятве, соблюдение  телесной
чистоты, правосудие, строгость к злым людям, бесстрашие  пред  сильными,
обижающими слабых. Об одежде князей можем иметь понятие из картины, при-
ложенной к известному Святославову Сборнику: здесь Святослав  и  сыновья
его, Глеб и Ярослав, представлены в кафтанах немного ниже колена; кафтан
у Святослава зеленый и сверх него корзно синее с красным  подбоем,  зас-
тегнутое на правом плече красною запоною с золотыми отводами; у  сыновей
кафтаны малинового цвета и золотые пояса с четырьмя концами.  Воротники,
рукава у молодых князей, подол у ярославова кафтана и края  святославова
корзна наведены золотом; подол святославова и глебова кафтанов  красный;
у маленького Ярослава от шеи до пояса золотая обшивка с тремя поперечны-
ми золотыми полосами; сапоги у Святослава зеленые, у Ярослава красные, у
обоих востроносые. На молодых князьях высокие синие шапки с красными на-
ушниками и зеленоватым подбоем (если только не принимать этого подбоя за
особенную нижнюю шапку); на Святославе шапка не так высокая, желтоватого
цвета, с синими наушниками и темно-красною опушкою; на маленьком Яросла-
ве синяя, не очень высокая. Святослав и Роман с усами без бород. На кня-
гине покрывало, завязанное под бородою; верхняя одежда красного цвета  с
широкими рукавами, с широкою желтою полосою на подоле и с  золотым  поя-
сом, видны рукава нижней одежды с золотыми поручами; башмаки золотые.
   Отношения князя к дружине оставались в главных  чертах  прежние.  При
Ярославе произошел новый набор дружины, но при сыновьях его уже начались
усобицы, перемещения князей из одной волости в другую; легко понять, как
такой порядок вещей должен был действовать на положение дружины. Дружин-
ники должны были или переезжать вместе с князьями  из  одной  волости  в
другую или, оставаясь в прежней, вступая в службу нового  князя,  ждать,
что старая дружина последнего, которая приедет с ним из прежней волости,
займет первое место: в княжение Всеволода Ярославича  и  племянника  его
Святополка мы видим ясные указания летописца на подобные отношения  ста-
рой и новой дружины при перемене князей. Таково было неприятное  положе-
ние дружины и при бесспорных сменах князей; но каково же было ее положе-
ние при борьбах, усобицах, когда один князь силою выгонял другого из во-
лости? Тогда дружина побежденного князя по необходимости должна была бе-
жать с ним из прежнего города в другой какой-нибудь, уступая место  дру-
жине победителя. Таким образом, вследствие перемещений княжеских и  дру-
жина не могла получить оседлости. От 1051 до 1228 года  мы  встречаем  в
летописи полтораста имен дружинников; из этого числа не наберем  и  пят-
надцати таких, которых отчества указывали бы нам, что это сыновья прежде
известных лиц, да и здесь исследователи руководствуются по большей части
одними предположениями: вероятно, может быть, что такой-то Лазаревич был
сын известного прежде Лазаря. Потом из этого количества имен мы  наберем
едва шесть примеров, чтоб дружинник служил после отца сыну, и, с  другой
стороны, не более шести примеров, чтоб дружинники оставались в  одних  и
тех же волостях; наконец, встречаем не более двух примеров  наследствен-
ности сана тысяцкого в одних родах.
   Понятно, что при такой неоседлости дружине трудно  было  во  все  это
время вступить в прочные, непосредственные отношения к  волостям,  полу-
чить важное первенствующее земское значение в качестве постоянных, бога-
тейших землевладельцев, в качестве лиц, пользующихся наследственно  пра-
вительственными должностями; бояре по-прежнему оставались  боярами  кня-
зей, а не боярами княжеств, действовали из личных выгод, тесно связанных
с выгодами того или другого князя, но не из  выгод  сословных.  Действия
дружины имели значение, силу, когда ее выгоды совпадали с выгодами горо-
да, волости; так случилось в Киеве по смерти Всеволода Ольговича; в Рос-
товской области по смерти Боголюбского; здесь, во втором примере,  бояре
действуют против младших Юрьевичей в пользу Ростиславичей, по согласию с
ростовцами, но дело решается не в их пользу вследствие особых  отношений
новых городов. При этом надобно заметить также, что с  самого  начала  у
нас на Руси вследствие размножения  членов  княжеского  рода  управление
сколько-нибудь  значительными   волостями   и   городами   переходит   к
князьям-родичам, а не к боярам, которые по этому самому  теряют  возмож-
ность приобрести важное значение в качестве  областных  правителей:  это
важное значение остается за князьями же. Исключение составляют  галицкие
бояре: Галицкая волость, ставши особым владением Ростиславичей,  князей,
исключенных из старшинства в роде Ярославовом, по этому самому не  пере-
меняла князей своих; с другой стороны, не дробилась на мельчайшие волос-
ти в племени Ростиславичей, потому что Владимиру удалось  избавиться  от
всех родичей и стать единовластителем в Галиче;  единовластие  продолжа-
лось и при единственном сыне его Ярославе. Вследствие этого  боярам  га-
лицким была возможность установиться в стране, получить  важное  земское
значение в качестве богатых землевладельцев и областных правителей:  вот
почему влияние дружины в Галиче на дела страны оказывается таким  исклю-
чительным; сколько-нибудь сильного участия городов в событиях,  происхо-
дивших по смерти Романа Великого, не замечаем, хотя  народонаселение  их
вообще питало привязанность к молодому Даниилу. Прибавим сюда еще  влия-
ние быта соседних Галичу государств. Польского и Венгерского.
   Но если так част и так необходим был переход дружины из одной волости
в другую и от одного князя к другому, то легко понять, что не было  воз-
можности для точного определения отношений ее к  князю;  дружинник  имел
полную свободу переходить из службы одного князя в службу другого:  каж-
дый князь принимал его с радостью, ибо каждый нуждался в храбрых дружин-
никах; переход был легок для дружинника и во всех других отношениях, по-
тому что Русская земля сохраняла свое единство, равно как и род  княжес-
кий, следовательно дружинник, переходя от одного князя к другому, не из-
менял чрез это нисколько ни Русской земле, ни роду княжескому, владевше-
му ею нераздельно. Князья не могли условиться не допускать этого перехо-
да, потому что очень редко случалось, чтоб все они находились в  мире  и
добром согласии между собою, а при первой усобице дружинникам открывался
свободный путь для перехода от одного враждебного князя к другому:  так,
в силу обстоятельств обычай перехода скоро  должен  был  превратиться  в
право, и после в княжеских договорах мы увидим, что  князья  обязываются
не препятствовать переходу дружинников: "А боярам между  нами  и  слугам
вольным - воля". Существовало ли такое  условие  в  княжеских  договорах
описываемого времени, или подразумевалось, как естественное и  необходи-
мое, и явилось только после при ослаблении родовой связи между князьями,
обособлении княжеств - решить нельзя по  неимению  княжеских  договорных
грамот из описываемого периода; мы знаем одно только, что такие  грамоты
существовали в это время. Хороший князь, по современным понятиям, не от-
делял своих выгод от выгод дружины, ничего не щадил для последней, ниче-
го не откладывал собственно для себя; жил он с нею в братском,  задушев-
ном кружку, не скрывал от нее  имения,  не  тая  дум  своих,  намерений:
"Князь! - говорит дружина Мстиславу Изяславичу, - тебе  без  нас  нельзя
было ничего ни замыслить, ни сделать, а мы все знаем твою  истинную  лю-
бовь ко всей братьи". А Владимиру Мстиславичу дружина говорит:  "Ты  сам
собою это, князь, замыслил, так мы не едем за тобою, мы ничего  не  зна-
ли". Из тона летописи видно, что не нравилось, когда князь  имел  одного
любимца, которому открывал свои думы, скрывая их от  остальной  дружины:
так, рассказывая о дурном поступке Святослава Всеволодовича с  Ростисла-
вичами, летописец говорит: "Святослав посоветовался с княгинею да с Коч-
карем, любимцем своим, а лучшим мужам думы своей не объявил". Князь поч-
ти все время свое проводил с дружиною: с нею думу думал, на охоту ездил,
пировал; в житии св. Феодосия читаем,  что  когда  князь  Изяслав  хотел
ехать к преподобному, то распускал всех бояр по домам и являлся в монас-
тырь с одним малым отроком: это рассказывается как исключение из обычая.
При таких близких отношениях бояр к князю естественно ожидать, что сове-
ты их и внушения не оставались без следствий в распрях и  усобицах  кня-
жеских: в деле ослепления Василька летописец  прямо  обвиняет  известных
бояр Давыдовых; не раз попадается известие, что  князь  поступил  дурно,
послушавшись злых советников; если дружинник по неудовольствию  оставлял
одного князя и переходил к другому, то, конечно,  не  мог  содействовать
приязни между ними. Мстислав Изяславич  отпустил  от  себя  двоих  бояр,
братьев Бориславичей, озлобив, по выражению летописца, потому что холопи
их покрали княжеских коней из стада; Бориславичи перешли к  Давыду  Рос-
тиславичу и начали ссорить его с Мстиславом. Вследствие таких  отношений
встречаем в летописи известие, что при княжеских договорах и бояре цело-
вали крест - добра хотеть между князьями, честь их беречь и  не  ссорить
их.
   По-прежнему встречаем различие между старшею и младшею дружиною. Ког-
да Святославу Ольговичу дали знать о смерти брата Игоря, то сказано, что
он созвал дружину свою старейшую и объявил ей об этом. Всеволод III пос-
лал сказать племяннику Мстиславу Ростиславичу: "Брат! если тебя  привела
дружина старейшая, то ступай в Ростов". Но старейшая дружина в  этом  же
самом рассказе переводится словом: бояре.  В  противоположность  старшей
встречаем название младшая дружина; так, Изяслав Мстиславич говорит бра-
ту Владимиру: "Ступай вперед на Белгород, а мы  все  отпускаем  с  тобою
дружину свою младшую, младшая дружина называется также  просто:  молодь,
молодые, молодые люди, продолжает носить название гридей, гридьбы. Члены
старшей дружины, бояре, были по преимуществу княжескими думцами,  совет-
никами; но встречаем известие, что иногда князья сзывают на совет бояр и
всю дружину свою. В состав дружины входила  также  собственная  прислуга
князя, жившая постоянно при нем, в его доме, дворце, это так  называемые
отроки, детские, пасынки, которые,  естественно,  разделялись  опять  на
старших и младших, или меньших. Таким образом, дружина состояла из  трех
частей: бояр, гридьбы и пасынков: летописец говорит, что  Мстислав  Рос-
тиславич, приехавши в Ростов, собрал бояр, гридьбу  и  пасынков,  и  всю
дружину. Третий отдел дружины, служня, слуги княжеские, живущие при  нем
в доме, на севере начинают носить название двора,  дворян;  естественно,
впрочем, ожидать, что в противоположность городовым  полкам  под  именем
дворян разумелась и вся дружина, все княжеское войско. Бояре имели  свои
домы в стольном городе княжеском, имели свои села; какого рода были  эти
села, кроме отчин, получали ли дружинники поместья от  князей  -  ничего
неизвестно. Кроме стольного  города  дружина  (преимущественно,  думаем,
младшая) жила также по другим городам, где отряды ее  составляли  засады
или гарнизоны, жила и по селам своим; после каждого похода дружина  рас-
пускалась. Княжеские слуги жили при дворе; но могли  также  чередоваться
службою, имея на стороне свои дома. Бояре имели около себя в походе свою
служню, своих отроков.
   Из бояр князь назначал тысяцких; что же касается  до  посадников,  то
они могли быть назначаемы и из детских. Тиуны княжеские и боярские имеют
прежнее значение. Из должностей служебных в доме, дворе княжеском встре-
чаем название ключников; на их должность указывает  следующее  известие:
когда Ростислав Мстиславич похоронил дядю своего Вячеслава, то, созвавши
бояр последнего, тиунов и ключников, велел принести перед себя все  име-
ние покойного князя. Покладник,  по  всем  вероятностям,  соответствовал
позднейшему спальнику. Звание конюший, стольник, меченоша объясняются из
самых слов. Упоминаются мечники; кощеи, которых, производя от слова кош,
можно принять за обозную прислугу; упоминаются седельники, название  ко-
торых указывает на их занятие; и кощеи и седельники находились при войс-
ке во время похода; седельники жили, как видно, целыми селениями  в  из-
вестных местах. В Новгородской летописи под 1181 годом встречаем  назва-
ние: кметство для лучших ратников, ибо это название в некоторых  списках
переводится чрез: мужи доброименитые. Мономах говорит,  что  он  взял  в
плен живыми пятерых князей половецких и иных кметий молодых пятнадцать.
   По-прежнему находим в летописи ясные указания на различие между  дру-
жиною и полками, собираемыми из остального народонаселения, городского и
сельского; дружина отличается от полка.  Вячеслав  Владимирович  говорит
племяннику Изяславу: "Дружина моя и полк мой будут у нас с тобою общие";
Ярослав галицкий говорит киевскому боярину об отце своем:  "Полк  его  и
дружина его у меня"; хотя, разумеется, слово "полк" сохраняет и свое об-
щее значение войска, точно так же как и дружина; и,  с  другой  стороны,
полк имеет значение известного отдела в войске. Киевские полки резко от-
личаются от княжеских дружин в рассказе о битве Изяслава  Мстиславича  с
дядею Юрием под Киевом: "Вячеслав и Изяслав, не входя в город, раскинули
стан перед Золотыми воротами: Изяслав Давыдович стал между Золотыми  во-
ротами и Жидовскими, Ростислав с сыном Романом перед Жидовскими  ворота-
ми, Борис городенский у Лядских ворот, а между князьями  стали  киевляне
на конях и пеши"; тут же говорится, что Вячеслав и племянники его послу-
шались дружины, киевлян и черных клобуков. На участие сельского  народо-
населения в походах указывают прямо известия летописи о сборах  Мономаха
и Святополка на половцев; дружина говорила, что весною не время  идти  в
поход, ибо для этого нужно отнять поселян (смердов) и лошадей их от  по-
левых работ; Мономах отвечал на это: "Странно мне, что вы поселяя и  ло-
шадей их жалеете, а об том не подумаете, как весною начнет поселянин па-
хать лошадью и приедет половчин, ударит поселянина стрелою, а лошадь его
возьмет себе". Если бы кто-нибудь задал вопрос: как участвовали поселяне
в походах, для чего, собственно, употреблялись здесь они и лошади их?  -
то на этот вопрос не может быть ответа по недостатку свидетельств;  при-
ведем только одно известие, что во время войны Мстислава  торопецкого  с
младшими сыновьями Всеволода III последние погнали на войну и "из  посе-
лей", как сказано в летописи. В летописи же читаем, что Изяслав Мстисла-
вич и в Киеве, и в Новгороде на вече объявлял о походе; было ли это пос-
тоянным обычаем - утверждать нельзя. Как выходили граждане на войну, это
видно также из слов бояр Изяславовых, которые звали киевлян в  поход  от
имени князя: "Теперь, братья киевляне, ступайте за мной к  Чернигову  на
Ольговичей, собирайтесь все от мала до велика, у кого есть конь, тот  на
коне, а у кого нет коня, тот пусть едет в лодке". Из этого и  из  многих
других известий видно, что ополчение состояло из конницы (копейщиков)  и
пехоты (стрельцов); встречаем названия: кони поводные, т.е.  употребляе-
мые под верх, и товарные, обозные, также кони сумные;  стрельцы  обыкно-
венно завязывали дело, когда главная  масса  войск,  копейщики,  еще  не
вступали в битву. Во время похода оружие везли на возах; оружие состояло
из броней, шлемов, щитов, мечей, копий, сабель, стрел, киев, сулиц,  но-
жей-засапожников, рогатин, оскепов и топоров, топоры бывали с паворозою:
в Слове о полку Игореву щиты называются красными (червлеными); шлемы бы-
ли с острым верхом и с железным забралом или личиною в  виде  полумаски.
Для защиты щек и затылка к шлему прикреплялась кольчужная железная  сет-
ка, застегивавшаяся запоною у шеи.  Употреблялись  знамена,  или  стяги,
также трубы и бубны. Не только оружие везли на возах, но и сами  ратники
ехали на них же; кроме возов с оружием должно думать, что войско  сопро-
вождали обозы с съестными припасами: по крайней мере есть известие,  что
иногда припасы эти возили на лодках по рекам; но есть также  и  не  одно
известие, что князья, вступая в неприятельскую землю, посылали для сбора
съестных припасов: это называлось ехать в зажитие,  а  люди,  посылаемые
для такого сбора, - зажитниками. В ожидании битвы ратники надевали  бро-
ни; но пред Липецкою битвою Мстислав Удалой дал  новгородцам  на  выбор:
сражаться на. конях или пешком; те отвечали, что не  хотят  помирать  на
лошадях, но хотят биться пеши, как бились отцы их на Колакче, и, сбросив
с себя порты и сапоги, побежали босые на неприятеля.  Князья  устроивали
войско, говорили речи; войска располагались по-прежнему тремя отделения-
ми: большой полк, или чело, и два крыла; но в описываемое время упомина-
ется и передовой полк, или перед, упоминается  и  сторожевой  полк,  или
сторожье, который давал знать главному полку о месте пребывания и движе-
ния неприятеля. При бегстве неприятеля победители бросались на стан его,
одирали мертвых; о дележе добычи встречаем одно известие,  что  Мстислав
Удалой, взявши дань на чуди, две части ее отдал новгородцам, третью дво-
рянам своим. Встречаем известие об укрепленных станах: так, пред  Липец-
кою битвою младшие Всеволодовичи обвели свой  стан  плетнем  и  насовали
кольев; был обычай также огораживаться засеками: так, сказано об Яросла-
ве Всеволодовиче черниговском, что он стал под своими лесами,  засекшись
от неприятеля; в станах находились шатры и полстницы: в рассказе о  взя-
тии рязанских князей Всеволодом III говорится, что великий князь, поздо-
ровавшись с ними, велел сесть им в шатре, а сам сел в полстнице; также в
рассказе об убиении рязанских князей родичами читаем,  что  убийца  Глеб
скрыл вооруженных слуг и половцев в полстнице близ шатра, где должны бы-
ли пировать жертвы его.
   И в описываемое время войска переправлялись иногда по рекам; так, под
1185 годом встречаем известие, что Святослав Всеволодович плыл в  лодках
Десною из Новгорода Северского в Чернигов;  встречаем  даже  известие  о
речной битве на Днепре между войсками Изяслава Мстиславича  и  дяди  его
Юрия, когда Изяслав дивно исхитрил лодки, по выражению летописца:  видны
были одни только весла, а гребцов было не видать, потому что лодки  были
покрыты, ратники стояли на этих крышках в бронях и стреляли, кормчих бы-
ло два, один на носу, другой на корме, и куда хотели,  туда  и  шли,  не
оборачивая лодок. Походы преимущественно совершались  зимою:  это  будет
понятно, если вспомним состояние страны, покрытой множеством рек  и  бо-
лот, через которые зима прокладывала ледяные мосты и таким  образом  об-
легчала путь; князья обыкновенно спешили окончить поход до того времени,
как начнут таять снега и разливаться реки. Кроме затруднительности дорог
против незимних походов могли говорить также причины, приводимые  дружи-
ною Мономаху против весеннего похода на половцев:  нужно  было  отрывать
земледельцев от работ в поле. Пространство пути считали днями, например,
под 1187 годом Рюрик Ростиславич говорит Ярославу черниговскому:  "Весть
ны правая есть, аж вежи половецкия восе за полъдне, ты мене  деля  пойди
до полуднья, а аз тебе деля еду десять днев". Или под 1159 годом:  "Бро-
дишася по нем (Изяславе Давыдовиче) за Десну, Святослава оба и Рюрик,  и
отшедше за днище и не  обретше  его".  Новгородцы  в  1147  г.  выходили
навстречу к Изяславу Мстиславичу, одни "три днищь, другие днище от  Нов-
города". Упоминаются взятия городов копьем (приступом) и взятия  на  щит
(сожжение, разграбление, плен, истребление жителей): нет  права  думать,
чтобы там, где упоминается взятие на щит, непременно прежде было  взятие
приступом. При осадах городов почти никогда не  упоминается  о  машинах,
стенобитных орудиях, подкопах; обыкновенно говорится, что город обступа-
ли и бились с осажденными у ворот. Раз говорится  в  Псковской  летописи
под 1065 годом, что Всеслав полоцкий приходил под Псков, и много трудил-
ся, и пороками шибав; но Псковская летопись позднейшего  составления,  и
притом означенное выражение у псковского летописца форменное. Осады про-
должались от двух дней до десяти недель, более продолжительных  осад  не
видим. Изо ста с чем-нибудь случаев, где говорится о нападениях на горо-
да, один только раз упоминается о взятии копьем, раз двадцать  девять  о
взятии на щит, опустошении городов, раз сорок о сдаче и просто о занятии
городов, причем раза три употребляется выражение, что города были заняты
внезапно, изъездом; раз семь осажденные должны  были  принимать  условия
осаждающих, раз пять говорится просто о мире, последовавшем  за  осадою,
наконец раз двадцать пять упоминаются осады неудачные. Здесь,  разумеет-
ся, нам было бы очень важно знать число войск во время походов и осад; к
сожалению, мы встречаем об этом предмете очень скудные известия в  лето-
писях; под 1172 годом встречаем известие о битве русских с половцами:  у
поганых, сказано, было 900 копий, а у Руси 90; но число копий не означа-
ет числа всего войска, ибо после сказано, что  победивши  половцев  (900
копий), русские взяли у них в плен 1500 человек, других перебили, а  не-
которые убежали. Из связи целого рассказа можно сделать некоторые  сооб-
ражения: прежде говорится, что когда  русские,  перехвативши  половецких
сторожей, спросили у них: "Много ли ваших назади", то те  отвечали,  что
7000; русские пошли против этого семитысячного отряда,  разбили  его,  и
когда спросили у пленных: много ли еще ваших  назади,  то  те  отвечали:
"Теперь большой полк идет"; - и в этом-то  большом  полку  насчитывалось
900 копий, следовательно полк, насчитывавший в себе 900 копий, имел всех
ратников в себе гораздо более 7000, ибо относился к семитысячному  отря-
ду, как большой полк. Русский полк, состоявший из 90 копий, считали  ма-
леньким отрядом, так что старшему князю  неприлично  было  им  предводи-
тельствовать. Когда  великий  князь  Святополк  Изяславич  в  1093  году
объявил киевским боярам, что у него 800  своих  отроков,  которые  могут
стать против половцев, то бояре отвечали: "Если бы ты набрал и 8000,  то
недурно было бы, потому что наша земля оскудела". Это известие о 800 (по
некоторым спискам 500) отроков может указывать нам на число  собственной
служни княжеской, которую должно отделять  от  других  составных  частей
дружины - бояр и гридей. Когда Мономах выехал из Чернигова в Переяславль
перед Олегом, то у него не было и ста человек дружины, но это было после
бедственного сражения с половцами, где Мономах так много потерял  своего
войска; Игоревичи перебили в Галиче 500 бояр. Великий Новгород во второй
половине XII века мог выставлягь 20000 войска; Северная Русь -  области:
Новгородская, Ростовская с Белоозером, Муромская и Рязанская могли  выс-
тавить 50000; на Липецкой битве из войска младших Всеволодовичей погибло
9233 человека, взято в плен только 60 человек, но были,  кроме  того,  и
спасшиеся бегством, некоторые потонули в реках.  Здесь,  разумеется,  не
должно упускать из внимания того, происходили ли войны соединенными уси-
лиями нескольких княжеств или два князя боролись с  одними  собственными
силами: если мы предположим, что Южная Русь могла выставить около  50000
войска, то мы должны разделить это количество на шесть частей по  облас-
тям (Черниговская, Переяславская, Смоленская, Туровская, Волынская,  Ки-
евская), а если борьба шла между князьями одной из этих областей, напри-
мер между черниговским и северским, то мы не можем  предположить,  чтобы
каждый из них мог вывести в поле больше 5000 войска. Но, с другой сторо-
ны, должно заметить также, что во всех почти  войнах  принимали  участие
толпы диких половцев и своих черных клобуков, так, например,  на  помощь
Всеволоду Ольговичу в 1127 году пришло 7000 половцев; на помощь Изяславу
Давыдовичу пришло 20000 половцев. Наконец, в Никоновском списке встреча-
ем известие, что в 1135 году Всеволод  Мстиславич  новгородский  имел  в
своем войске немцев; на юге под 1149 годом  упоминаются  также  немцы  в
русском войске.
   И в описываемое время встречаем известие о богатырях; и в этот период
человек благодаря физической силе мог выделиться,  приобресть  особенное
значение и давать победу тому или другому князю; к богатырям, как видно,
питали особенное уважение, называли их людьми божиими. Замечателен расс-
каз летописи под 1148 годом о богатыре Демьяне Куденевиче. Этот богатырь
жил в Переяславле Южном у князя Мстислава Изяславича в то  время,  когда
сын Юрия Долгорукого, Глеб, хотел врасплох напасть на  Переяславль.  Уз-
навши о  приближении  Глеба,  князь  Мстислав  отправился  немедленно  к
Демьяну и сказал ему: "Человек божий! теперь время божией помощи и  пре-
чистой богородицы и твоего мужества и крепости". Демьян тотчас же сел на
коня со слугою своим Тарасом и пятью молодыми отроками, потому  что  ос-
тальные разошлись неизвестно куда. Богатырь выехал из  города,  встретил
князя Глеба Юрьевича на поле у посада, с яростию напал на его  войско  и
многих убил нещадно. Князь Глеб испугался, побежал назад, а Демьяну  Ку-
деневичу послал сказать: "Я приходил на любовь и на мир, а не на  рать".
Но скоро Глеб с половцами пришел опять к Переяславлю, Демьян один выехал
из города без доспехов, перебил много неприятелей, но сам был  пострелен
во многих местах от половцев и в изнеможении возвратился в город.  Князь
Мстислав пришел к нему, принес много даров, обещал дать  волости;  бога-
тырь отвечал ему: "О суета человеческая! кто, будучи мертв, желает даров
тленных и власти погибающей!" С этими словами Демьян уснул вечным  сном,
и был по нем плач великий во всем городе. В рассказе  о  Липецкой  битве
упоминаются также богатыри, бывшие на стороне Мстислава  торопецкого.  В
рассказах о Калкской битве говорится, что тут пало 80 храбрецов, или бо-
гатырей.
   Обратимся теперь к народонаселению городскому  и  сельскому.  Русская
земля в самом обширном смысле слова, т. е. все русские владения,  разде-
лялась на несколько отдельных земель, или  волостей:  Русская  земля  (в
тесном смысле, т, е. Киевская), Волынская, Смоленская, Суздальская и  т.
д.; слово волость, власть означало  и  княжение  (власть),  и  княжество
(владение, область). Между словами: волость и земля можно, впрочем,  за-
метить различие: земля имела чисто географическое  значение,  тогда  как
волость содержит в себе всегда значение зависимости  известного  участка
земли от князя или главного города; в этом смысле название волости носит
окружная земля в противоположность городу, и жители ее  в  противополож-
ность горожанам; Новгородская земля есть  Новгородия,  земля,  обитаемая
новгородцами, как Польская земля есть Польша, Чешская земля  -  Богемия;
Новгородская же волость означает  земли,  подведомственные,  подчиненные
Новгороду Великому. Переход слова "власть" (волость) от означения владе-
ющего к означению владеемого был очень легок: князь, старший город  были
власти, владели окружающими населенными местами, здесь была  их  власть,
эти места были в их власти, они были их власть. Первоначально, до  приз-
вания Рюрика, летописец указывает нам племена, независимые друг от  дру-
га: это видно из его слов, что каждое племя имело свое княженье;  встре-
чаем сначала и названия земель от имени племен, например Деревская  зем-
ля; следовательно можно думать, что первоначально границы  земель  соот-
ветствовали границам племен. Но, с тех  пор  как  началась  деятельность
князей Рюриковичей, это совпадение границ было нарушено, и в последующем
делении земель или волостей между князьями мы не можем отыскать прежнего
основания: так, земля Новгородская заключает в себе  землю  и  славян  и
кривичей, земля Полоцкая - землю кривичей  и  дреговичей,  Смоленская  -
кривичей и радимичей, Киевская - полян, древлян и дреговичей. Черниговс-
кая - северян и вятичей. Уже самая перемена названий, исчезновение  имен
племенных, заменение их именами, заимствованными от главных городов, по-
казывает нам, что основание деления здесь другое, а не  прежнее  племен-
ное. Несмотря, впрочем, на то, что явилось новое могущественное  начало,
власть княжеская, под влиянием которой, несомненно,  совершился  переход
народонаселения из племенного быта в областной, прежнее значение древних
главных городов не утратилось для окружного народонаселения, чему, разу-
меется, прежде всего способствовала первоначальная неопределенность  от-
ношений городового народонаселения к князьям, неопределенность,  преиму-
щественно зависевшая от родовых княжеских отношений, от частого перехода
князей из одной волости в другую: при спорности прав  княжеских  относи-
тельно наследства, при усобицах, отсутствия  князей  волости  необходимо
должны были смотреть на главные, старшие города, сообразоваться с их ре-
шением. Отсюда главные, древние, старшие города в волости удерживают от-
носительно последней, относительно младших городов или пригородов значе-
ние властей, называются властями: "Новгородцы изначала,  и  смолняне,  и
киевляне, и полочане, и все власти, как на думу, на веча сходятся, и  на
чем старшие положат, на том пригороды станут", - говорит летописец.  Та-
ких мест летописи, из которых можно было бы узнать об отношениях младших
городов в волости к старшим, очень мало; тут же в рассказе летописца под
1175 г. видим, что ростовцы считают себя в праве  посадить  посадника  в
пригороде своем Владимире, и владимирцы потом, утесненные  Ростиславича-
ми, обращаются с жалобою к жителям старших городов -  ростовцам  и  суз-
дальцам. Летописец Новгородский сообщает нам также несколько скудных из-
вестий об отношениях Новгорода к своим пригородам, преимущественно Пско-
ву и Ладоге. Мы не можем  искать  первоначальных  пригородных  отношений
Пскова к Новгороду в дорюриковское время: Псков был городом совсем  дру-
гого племени, племени кривичей; мы не знаем, каким образом Псков получил
значение главного места в окружной стране вместо Изборска или  Словенска
(как он называется в Псковской летописи), стольного города Труворова; но
как бы то ни было, мы не имеем права предполагать зависимости  изборских
кривичей от славян новгородских во время призвания князей и думать,  что
позднейшая зависимость Пскова от Новгорода была следствием  этой  давней
зависимости. Весь белозерская, подобно кривичам изборским, участвовала в
призвании князей, среди нее утвердил свой стол второй брат Рюриков,  Си-
неус, и, однако, потом Белозерск отошел от Новгорода к  области  другого
княжества. Поэтому с  достоверностию  можно  положить,  что  зависимость
Пскова от Новгорода началась во время князей и вследствие княжеских  от-
ношений. Братья Рюрика, по свидетельству летописца, скоро умерли, и  Рю-
рик принял один всю их волость; следовательно, страна изборских кривичей
вместе со Псковом подчинилась, по смерти Трувора,  Рюрику,  утвердившему
стол свой в Новгороде, который  поэтому  стал  главным  городом,  прави-
тельственным средоточием во всей стране, признававшей своим князем Рюри-
ка. Вот где должно искать начала зависимости Пскова от  Новгорода,  или,
лучше сказать, от власти, пребывающей в  Новгороде:  князь  новгородский
был вместе и князем псковским и назначал во Псков своего посадника:  от-
сюда обычай брать Пскову всегда посадника из Новгорода. В 1132  году  по
случаю сильной смуты вследствие отъезда князя  Всеволода  Мстиславича  в
южный Переяславль псковичи и ладожане пришли в Новгород и здесь получили
для себя посадников. В 1136 году новгородцы, вздумавши передаться Ольго-
вичам, призвали псковичей и ладожан. Это известие показывает, что  стар-
шие города не решали иногда важных дел без  ведома  пригородов;  говорим
иногда, потому что при неопределенности  тогдашних  отношений  не  имеем
права из одного или двух известий заключать, что так  необходимо  всегда
было. Под 1148 годом  встречаем  известие,  что  великий  князь  Изяслав
Мстиславич, приехавши в Новгород, созвал вече, на которое сошлись новго-
родцы и псковичи: пришли ли псковичи и на этот раз  нарочно,  по  случаю
приезда великого князя, или сошлись на вече псковичи,  бывшие  тогда  по
своим делам в Новгороде, - решить нельзя. Неопределенность этих  отноше-
ний видна уже из того, что иногда являются псковичи и  ладожане,  иногда
одни псковичи, о жителях других пригородов  не  встречаем  ни  малейшего
упоминовения. Та же неопределенность  в  отношениях  старших  городов  к
младшим и в земле Ростовской: по смерти Боголюбского ростовцы, суздальцы
переяславцы и вся дружина от мала до велика съезжаются  на  совещание  к
Владимиру и решают призвать князей; дружина владимирская  по  приказанию
ростовцев присоединяется также к  дружине  означенных  городов,  но  ос-
тальное народонаселение владимирское  противится,  не  желая  покориться
ростовцам, которые грозят распорядиться Владимиром, как  своим  пригоро-
дом; потом владимирцы, притесненные Ростиславичами, обращаются с жалобою
к ростовцам и суздальцам вместе, а не к одним ростовцам, точно так,  как
на совещание собираются ростовцы, суздальцы, переяславцы, владимирцы,  а
о других городах не упоминается.
   Мы видели, что летописец жителей старых  городов  называет  властями,
которые, как и на думу, на вече сходятся, и решение их принимают  жители
младших городов или пригородов; летописец говорит  здесь  о  новгородцах
наравне с киевлянами, смольнянами, полочанами, следовательно, мы не име-
ем права в описываемое время резко выделять  новгородский  быт  из  быта
других значительнейших русских городов. Как в других городах,  так  и  в
Новгороде вече является  с  неопределенным  характером,  неопределенными
формами.
   Слово вече означало неопределенно всякое совещание, всякий  разговор,
всякие переговоры, а не означало именно народное собрание, народную  ду-
му. Мы видим, что князья сами созывают вече,  имея  что-нибудь  объявить
гражданам, обыкновенно веча созываются князьями  для  объявления  войны,
похода гражданам. Созывалось вече обыкновенно по звону колокола,  откуда
и выражение сзвонить вече; собиралось оно на известных  местах,  удобных
для многочисленного стечения народа, например в Новгороде на дворе Ярос-
лавовом, в Киеве на площади у св. Софии. В начальном периоде нашей исто-
рии мы видим, что князь собирает на  совет  бояр  и  городских  старцев,
представителей городского народонаселения; но теперь, когда  народонасе-
ление в городах увеличилось, роды раздробились, то место собрания  стар-
цев, естественно, заступило общенародное собрание, или  вече;  мы  видим
иногда в летописи даже составные части веча, указывающие, что оно именно
заменило прежний совет дружины и старцев:  так,  великий  князь  Изяслав
созвал на вече бояр, всю дружину и киевлян; в одном списке летописи  чи-
таем, что народ стал на вече, а в другом, что киевляне сели у св. Софии;
в обоих говорится, что сошлось многое множество народа, сошлись все  ки-
евляне от мала до велика. Видим, что вече собирается  в  важных  случаях
для города, например, после потери князя, когда граждане оставлены самим
себе, как то случилось с владимирцами на Волыни в  1097  г.;  в  крайней
опасности, как, например, когда в том же году Ростиславичи послали  ска-
зать тем же владимирцам, что они должны выдать злодеев, наустивших князя
Давыда ослепить Василька. Наконец, вечем называется всякое собрание  не-
довольных граждан против князя или другого какого-нибудь лица. На  такие
веча начали смотреть после, как на заговоры и восстания, когда  в  Севе-
ро-Восточной Руси точнее определились отношения; новгородцы в глазах се-
веро-восточного народонаселения являются вечниками - крамольниками, вече
принимает значение крамолы, волнения народного. Но иначе смотрели на это
в описываемое время; в 1209 году сам Всеволод III дал новгородцам позво-
ление управиться с людьми, заслужившими их негодование, и летописец  го-
ворит при. этом, что великий князь отдал новгородцам их прежнюю волю лю-
бить добрых и казнить злых. Но если, с одной стороны, нельзя резко выде-
лять новгородский быт из быта других старших городов, то, с другой  сто-
роны, нельзя также не заметить, что в Новгороде было более благоприятных
условий для развития вечевого быта, чем где-либо: князья сменялись  чаще
по своим родовым отношениям и тем чаще вызывали народ к принятию участия
в решении самых важных вопросов; народ этот был развитее вследствие  об-
ширной  торговой  деятельности,  богатство  способствовало   образованию
сильных фамилий, которые стремились к более самостоятельному  участию  в
правительственных делах, а между тем главная сцена княжеской деятельнос-
ти была далеко на юге, сильнейшие князья не имели ни охоты, ни  времени,
ни средств заниматься новгородскими делами. Когда сильнейшие князья яви-
лись на севере, то сейчас же начали стеснять Новгород; но сначала  южные
князья были еще сильны, и Новгород мог найти у них защиту  от  северных.
Новгород имеет дело с младшими  князьями,  другие  города  со  старшими,
сильнейшими; из этого уже прямой вывод, что  вечевому  быту  было  легче
развиваться в Новгороде, чем в других городах.
   Мы объяснили явление веча и усиление его значения в некоторых городах
исторически из известных условий времени.  Но  есть  свидетельство,  что
Новгород пользовался какими-то особенными правами, утвержденными для не-
го грамотою Ярослава I; какого же рода была эта грамота? Из  условий,  в
соблюдении которых последующие великие князья  клялись  новгородцам,  мы
можем иметь полное понятие о правах последних: главное, основное из этих
прав есть право сопоставлять с князем посадника; посмотрим, можно ли ус-
тупку этого права отнести ко временам Ярослава I.
   Главною обязанностью князя в Новгороде, как и везде, была обязанность
верховного судьи, при исполнении  которой  он  соображался  с  законами,
имевшими силу в городе. Если бы князь родился, воспитывался и  постоянно
жил в Новгороде, то он знал бы обычаи и все  отношения  своей  родины  и
умел бы изменять их, сообразуясь с  требованиями.  Но  князья  сменялись
беспрестанно; они приходили из стран отдаленных, из областей - Киевской,
Волынской, Смоленской, Черниговской,  Суздальской;  князья-пришельцы  не
имели понятия об обычаях новгородских, точно так, как новгородцы не зна-
ли обычаев других русских областей; отсюда в суде княжеском должны  были
происходить беспрестанные недоразумения. Для отвращения таких  неудобств
новгородцы требовали от всякого нового князя, чтоб  он  судил  всегда  в
присутствии чиновника, избранного из граждан, знакомого со всеми обычая-
ми и отношениями страны: "А без посадника ти, княже, не судити".
   Вторым правом князя в Новгороде, как и везде,  было  право  назначать
правителей по волостям. Но мы видели, какую невыгоду  в  этом  отношении
имело для горожан частое перемещение князей с одного  стола  на  другой;
каждый приводил из прежней волости дружину,  которая  отстраняла  старых
бояр и возбуждала неудовольствие народа, поступая с новыми согражданами,
как с чужими, спеша обогатиться на их счет. В Новгороде  это  неудобство
было еще чувствительнее, ибо смена князей происходила чаще; отсюда  вто-
рое главное условие, чтоб князья назначали в судьи не  своих  мужей,  но
граждан новгородских; но так как беспрестанно сменявшиеся князья не мог-
ли знать граждан, достойных доверенности, и притом могли раздавать долж-
ности исключительно своим приверженцам, то сюда присоединялось необходи-
мое условие, чтоб князь не раздавал волостей без посадника: "А  без  по-
садника ти, княже, ни волостей раздавати".  Третьим  правом  князя  было
право давать грамоты, сообщать и скреплять своим именем известные права:
и здесь князья-пришельцы не могли обойтись без руководства туземного са-
новника, ибо не знали обычных границ прав и могли  вредить  выгодам  об-
щественным в пользу частных лиц, к ним приверженных; отсюда третье необ-
ходимое условие: "А без посадника, княже, ни грамот ти даяти".
   Беспрерывная смена князей, почти всегда враждебных друг другу, влекла
за собою еще другие неудобства, а именно: каждый новый князь, враждебный
своему предшественнику, естественно, недоброжелательными глазами смотрел
на все, сделанное последним: чиновники, назначенные Ольговичем,  естест-
венно, не нравились Мономаховичу, грамота, данная  Мстиславичем,  должна
была являться незаконною в глазах Юрьевича; отсюда каждая перемена князя
влекла за собою перемену чиновников и лишение  приобретенных  прав;  для
отвращения этого неудобства каждый новый князь обязывался, во-первых, не
лишать никого без суда, без вины, должностей, во-вторых, не пересуживать
грамот, данных предшественником: "А без вины ти, княже, мужа без вины не
лишити волости, а грамот ти не посужати". Но посадник был лицо,  необхо-
димое при каждом суде и пересуде. Если теперь сопоставление с князем по-
садника есть главная отмена новгородского быта, главное право Новгорода,
и если это право уступлено ему Ярославом I, то посадник тотчас же  после
уступки права должен явиться в качестве чиновника народного, ограничива-
ющего власть князя; но из обзора событий мы видим, что посадник с  таким
характером является в Новгороде  гораздо  позднее:  Мономах  и  сын  его
Мстислав посылают в Новгород посадников из Киева.  Из  этого  мы  должны
заключить, что первоначально посадник новгородский был то же самое,  что
впоследствии наместник - боярин, присылаемый великим князем вместо  себя
из Твери или из Москвы, Но какое же значение имели в Новгороде  посадни-
ки, присылаемые из Киева Мономахом и сыном его, когда в Новгороде и  без
них был уже князь, именно сын Мстислава, Всеволод; какое  значение  имел
посадник при князе, как чиновник последнего, а не туземный? Естественно,
что он был помощником князя, помогал ему в суде, исполнял  его  приказа-
ния, преимущественно же заступал место князя во время отсутствия послед-
него: возможность существования посадника при князе доказывает нам  при-
мер Полоцка. Теперь остается решить вопрос: когда и как посадник из  чи-
новника княжеского стал городовым? Если  главная  обязанность  посадника
состояла в том, чтоб заменять князя на время его отсутствия  из  города,
то посадник всего более был необходим в том городе, где отсутствие князя
случалось чаще; но мы знаем, что всего чаще сменялись князья в  Новгоро-
де. Если князь сменялся вследствие неудовольствия, то до прибытия нового
необходим был посадник, который бы заступал его место; но мог  ли  оста-
ваться посадником чиновник  изгнанного  князя?  Смена  князя  необходимо
влекла за собою и смену его посадника; но кто же будет заступать княжес-
кое место до прибытия нового князя? Необходимо было  избирать  посадника
городом. Впрочем, и после, когда в городе  находился  князь,  назначение
посадника не изъято было совершенно из-под его  влияния:  князь  избирал
посадника вместе с городом. Если посадник сперва был  назначаем  князем,
то срок отправления его должности, естественно, зависел от  воли  князя;
впоследствии, когда посадник стал чиновником городовым, то  он  сменялся
по воле города, смотря по обстоятельствам, мы видели, что посадники пос-
тоянно сменяются вследствие смены князей, вследствие торжества  той  или
другой стороны, причем иногда старые посадники вступают  снова  в  долж-
ность настоящих, или степенных. Один только раз встретили  мы  указание,
что при избрании в посадники при всех равных обстоятельствах  обращалось
внимание на старшинство: так, в 1211 году  Твердислав  уступил  посадни-
чество Димитрию Якуничу, потому что последний был страше его. Иногда ви-
дим, что посадник, сверженный в Новгороде, шел посадничать  в  пригород,
причем случалось, что пригорожане не принимали его, опять, вероятно,  по
отношениям своим к городским партиям; но при этом  легко  заметить,  что
посадники избираются обыкновенно из одного известного круга боярских фа-
милий. Все вышесказанное о превращении посадника из чиновника княжеского
в городового объясняется примером тысяцкого. Тысяцкий  существует  везде
подле князя в качестве его чиновника; в летописи встречаем известия, что
такой-то князь дал тысячу такому-то из своих приближенных: в Новгороде и
этот чиновник вместе с посадником стал подлежать народному избранию.
   Если право сопоставлять с князем посадника не  могло  быть  уступлено
Новгороду Ярославом I, произошло во времена позднейшие, то нельзя отнес-
ти ко временам Ярослава I и других  условий,  встречаемых  в  договорных
новгородских грамотах с великими  князьями,  например:  "Из  Суздальской
земли тебе Новгорода не рядить и волостей не раздавать", или: "А на  Ни-
зу, князь, новгородца не судить", ибо мы знаем, что Мономах рядил Новго-
род, судил новгородцев и раздавал волости из Киева. К этому должно  при-
бавить еще, что сами новгородцы, требуя от великих князей клятвы в  соб-
людении вышеозначенных условий и приводя в пример прежних князей, давав-
ших подобную клятву, нигде, однако, не упоминают имени Ярослава I.  При-
веденное обстоятельство тем более важно, что в других случаях новгородцы
именно указывают на грамоты Ярославовы.  О  содержании  этих  грамот  мы
должны заключить по обстоятельствам, в которых они упоминаются.  В  1228
году новгородцы поссорились с князем своим Ярославом  Всеволодовичем  за
то, что он поступил не по грамотам Ярославовым, а именно, наложил  новую
пошлину и посылал судей по волостям. На следующий год прибыл к ним князь
Михаил и целовал крест на всех  грамотах  Ярославовых,  вследствие  сего
тотчас же сделал финансовое распоряжение, а именно дал  свободу  смердам
на пять лет не платить дани. В 1230 году Ярослав, снова призванный,  ус-
тупил новгородцам и целовал крест на всех грамотах Ярославовых.  В  1339
году, когда великий князь Иоанн Данилович прислал требовать у  новгород-
цев ханского запроса, то они отвечали: "Того у нас не бывало  от  начала
мира, и ты, князь, целовал крест к Новгороду  по  старой  пошлине  и  по
Ярославовым грамотам". Вот все случаи, где новгородцы упоминают о грамо-
тах Ярославовых. Видя, что во всех этих случаях дело идет  о  финансовых
льготах, можно  заключать,  что  льготные  грамоты  Ярославовы  касались
только финансовых постановлений, и точно, в летописи встречаем известие,
что новгородцы получили подобную грамоту от Ярослава I. В  одной  только
Степенной книге сказано, что Ярослав I дал новгородцам позволение  брать
из его племени себе князя, какого захотят. Но, во-первых, новгородцы ни-
когда не упоминают об этом праве, полученном ими от Ярослава I, например
когда они не хотели принять к себе Святополкова сына на  место  любимого
ими Мстислава, то им прежде всего следовало бы указать на это право,  но
они молчат о нем, а указывают другие причины, именно уход Святополка  от
них и распоряжение великого князя Всеволода. Во-вторых, в летописях  чи-
таем, что новгородцы освобождены прежними князьями, прадедами князей,  а
не Ярославом, что потом подтверждается и в самой Степенной книге.  Сооб-
ражая все обстоятельства, можно с вероятностию положить, что особенности
в быту Новгорода произошли мало-помалу, вследствие известных  историчес-
ких условий, а не вследствие пожалования Ярославова,  о  котором,  кроме
Степенной книги, не знает ни одна летопись.
   Что касается до внешнего вида русского города в описываемое время, то
он обыкновенно состоял из нескольких частей: первую, главную, существен-
ную часть составлял собственно город, огороженное стенами  пространство;
впоследствии времени около города образуются  новые  поселения,  которые
также обводятся стенами; отсюда город получает двойные укрепления: город
внутренний (днешний) и город наружный  (окольный,  кромный),  внутренний
город носил также название детинца, внешний - острога; поселения, распо-
ложенные около главного города, или детинца,  назывались  nepeдгopoдueм.
Стены бывали каменные и деревянные (преимущественно) с дощатыми  забора-
лами, башнями (вежами) и воротами, которые носили названия или по  поло-
жению в известную сторону, например Восточные, или по украшениям, напри-
мер Золотые, Серебряные, или по тем частям города, к которым  прилегали,
по их народонаселению, например в Киеве были ворота Жидовские,  Лядские,
или по церквам, которые находились в башнях над воротами или,  быть  мо-
жет, даже  по  образам,  или  наконец  по  каким-нибудь  другим  обстоя-
тельствам, например Водяные в новгородском Детинце, выводящие к реке,  и
т. п. Упоминаются два вала, и место, находящееся между ними, носит  наз-
вание болонья. Передгородие разделялось на концы, концы - на улицы.  Го-
родское строение было тогда исключительно деревянное, церкви были камен-
ные и деревянные; что касается до количества церквей  в  городах,  то  в
Новгороде с 1054 года по 1229 построено было 69 церквей, из  которых  15
были, наверно, деревянные, ибо о них или прямо сказано так или  сказано,
что они были срублены; из остальных о некоторых прямо сказано,  что  они
были каменные, о других же ничего не сказано;  в  число  69  включены  и
церкви монастырские; нельзя думать, чтобы до 1054  года  находилось  уже
очень много церквей в Новгороде; это количество церквей во втором по бо-
гатству (после Киева) русском городе может дать нам приблизительное  по-
нятие о количестве церквей в Киеве. Из городных построек летописи упоми-
нают о мостах деревянных,  которые  разбирались;  Новгородская  летопись
упоминает о построении мостов через Волхов;  в  Киеве  Владимир  Мономах
устроил мост через Днепр в 1115 г. Из общественных зданий в  городе  па-
мятники упоминают о тюрьмах или погребах: о постройке их узнаем, во-пер-
вых, то, что у них были окна (небольшие оконцы): дружина Изяславова  со-
ветовала этому князю подозвать заточенного Всеслава полоцкого  к  оконцу
его тюрьмы и убить; описывая освобождение Игоря Ольговича из тюрьмы, ле-
тописец говорит, что великий князь Изяслав приказал "над ним поруб розо-
имати, и тако выяша из поруба вельми больнаго и несоша у келью". В  Сте-
пенной книге при описании чудес св. Бориса и Глеба читаем,  что  великий
князь Святополк Изяславич посадил двух человек в тюрьму без исследования
вины их, по клевете, и, посадивши, позабыл о них. Они молились св. Бори-
су и Глебу, и в одну ночь - "дверем сущим погребным заключенным, лестви-
цы же вне лежащи извлечены", - один из узников чудесным образом  освобо-
дился от оков и, явившись в церковь, рассказал всем об этом; отправились
к тюрьме - "и видеша ключи неврежены и замок, лествицу ж, по ней же вос-
ходят и исходят, вне лежащу". Каждый город имел торговые площади, торги,
торговища; из летописи известно, что торги производились по пятницам.
   Вследствие почти исключительно деревянного строения в городах  пожары
должны были быть опустошительны: в Новгороде от 1054 до 1228 года упоми-
нается  одиннадцать  больших  пожаров:  в  1097  году  погорело  Заречье
(он-пол) и детинец; в 1102 году погорели хоромы от ручья мимо Славна  до
церкви св. Илии; в 1113 погорел он-пол и город Кромный; в  1139  погорел
торговый пол, причем сгорело 10 церквей; в 1144 погорел холм; в 1152 по-
горел весь торг с осьмью церквами и девятою Варяжскою, т. е.  Латинскою;
в 1175 сгорели три церкви; в 1177 погорел Неревский конец с пятью  церк-
вами; в 1181 две церкви и много дворов; в 1194 году летом  в  неделю  на
Всех святых загорелся один двор на Ярышеве улице, и встал пожар сильный:
сгорело три церкви; потом перекинуло на Лукину  улицу;  на  другой  день
сгорело еще 10 дворов; в конце недели  еще  новый  пожар:  сгорело  семь
церквей и домы большие, после чего каждый день загоралось местах в шести
и больше, так что люди не смели жить (жировать) в домах, а жили по полю;
потом погорело Городище и Людин конец; пожары продолжались от Всех  свя-
тых до Успеньева дня; в том же году погорела Ладога и Руса. В 1211  году
сгорело в Новгороде 15 церквей и 4300 дворов; в 1217  погорело  все  За-
речье, кто вбежал в каменные церкви с имением, и те все сгорели со  всем
добром своим, в Варяжской божнице сгорел  весь  товар  немецких  купцов,
церквей сгорело 15 деревянных, а у каменных сгорели верхи и притворы. Из
других городов упоминается под 1183 г. сильный пожар во  Владимире  Кля-
земском: сгорел почти весь город с 32-мя церквами; в 1192  году  сгорела
половина города с 14 церквами; в 1198 году опять сильный пожар в том  же
городе: сгорело 16 церквей и почти половина города; в 1211 году  погорел
Ростов едва не весь с 15 церквами; в 1221 г. погорел весь Ярославль с 17
церквами; в 1227 погорел опять Владимир с 27 церквами, в следующем  году
новый пожар: сгорели княжие хоромы и две церкви. В 1124 году сгорел поч-
ти весь Киев, одних церквей погорело около шестисот (??).  В  1183  году
погорел весь Городец от молнии.
   Мы сказали о внешнем виде русского города в описываемое время; теперь
должны обратить внимание на его народонаселение. Мы видели, что в  горо-
дах жила дружина со своими различными подразделениями; но от этой дружи-
ны явственно различаются собственные граждане, горожане, так,  например,
явственно различается дружина киевских князей и  киевляне,  владимирская
дружина и владимирцы; на вечах киевляне отделяются от дружины.  Из  кого
же состояла эта масса собственно городского народонаселения и как  дели-
лась она? Современные источники указывают нам в городах людей торговых и
ремесленников, людей промышленных разного рода; о купцах не нужно приво-
дить известий: они так часто встречаются в летописи;  ростовцы  называют
жителей Владимира каменщиками, в Новгороде упоминается серебряник весец;
в Вышгороде упоминаются огородники с их старейшиною; очень вероятно, что
и в описываемое время, как впоследствии, люди, занимающиеся какою-нибудь
одною отраслью промышленности, жили вместе на особых местах, имея  своих
старост или старейшин: название концов новгородских Плотницкий, Гончарс-
кий могут указывать на это. Встречаем известия о смердах в городах:  ду-
маем, что здесь должно разуметь  под  смердами  простых  людей,  черных,
чернь или даже вообще всех горожан в противоположность дружине; так, под
1152 годом читаем, что Иван Берладник осадил галицкий город Ушицу,  куда
взошла засада князя Ярослава и билась крепко, но смерды стали перескаки-
вать через стенные забрала к Ивану, и перебежало их 300  человек;  здесь
смерды - жители Ушицы противополагаются засаде, дружине княжеской:  пос-
ледняя билась крепко против Берладника, а смерды перебегали к нему.  Как
после, так и теперь, собственно городовое  народонаселение  делилось  на
сотни, ибо кроме прямых известий, продолжаем встречать название соцких с
важным значением; понятно, какое близкое отношение к собственно  городс-
кому народонаселению должен был иметь тысяцкий и в мирное  и  в  военное
время. Итак, начальствующими лицами в городе были: в стольном  -  князь,
державший подле себя тиуна, в нестольном -  посадник,  державший  также,
вероятно, подле себя тиуна; тысяцкий, соцкие, десяцкие, старосты концов,
улиц, старосты для отдельных промыслов; из лиц, употреблявшихся при  уп-
равлении и суде, встречаем названия подвойских, биричей, ябедников;  би-
ричей и подвойских князь Изяслав Мстиславич посылал в Новгороде  кликать
народ по улицам, звать к князю на обед. Особых чиновников для сохранения
порядка в городе, как видно, не было; в летописи  под  1115  годом,  при
описании торжества перенесения мощей св. Бориса и Глеба, читаем, что Мо-
номах, видя, как толпы народа, налегая со всех сторон,  мешают  шествию,
приказал разметать народу деньги, чтоб он отхлынул в сторону. Кроме  ту-
земного народонаселения в некоторых торговых городах, преимущественно  в
Киеве и Новгороде, видим иноземное народонаселение, постоянное и времен-
ное (насельницы). В Новгороде живут немецкие купцы,  имеют  свою  особую
церковь (божницу Варяжскую); в Киеве постоянно или по крайней мере в из-
вестное время видим жидов, живущих особым кварталом или улицею, отчего и
ворота носят название Жидовских; Лядские ворота  в  Киеве  указывают  на
Польский квартал или улицу; Латина упоминается в числе киевскаго народо-
населения под 1174 годом.
   Из волостного разделения нам известно по-прежнему разделение  на  по-
госты; встречаем известие и о станах: так, говорится, что  Всеволод  III
ехал за своею дочерью до трехстанов; не знаем, имел ли уже в  это  время
стан значение известного правительственного средоточия или  еще  означал
только станцию; во всяком случае заметим, что значение стана  совершенно
совпадает с значением погоста, как оно объяснено выше: оба, и  погост  и
стан, из мест временной остановки правителя сделались постоянным  прави-
тельственным средоточием. Кроме городов, населенные места в волости  но-
сят название слобод (свобод) и сел; название слободы носило вновь  заве-
денное поселение, пользующееся поэтому некоторою особенностию, некоторы-
ми льготами, свободою от известных повинностей; из современных  источни-
ков известно, что слободы, наравне с селами, могли быть в частном владе-
нии, могли приобретаться покупкою. Сельское народонаселение в противопо-
ложность городскому вообще называется смердами; но мы имеем полное право
разделять сельское народонаселение на свободное и несвободное, находяще-
еся в частной собственности князя, бояр и других  людей,  ибо  встречаем
известия о селах с челядью, рабами; сказанное о положении наймитов и хо-
лопей в эпоху до смерти Ярослава I должно относиться  и  к  описываемому
времени; заметим только в  Новгородской  летописи  выражение  одерень  в
смысле полного холопа, что прежде  выражалось  словом  обельный,  обель.
Кроме описанных слоев народонаселения в юго-восточных  пределах  русских
владений, по границам княжеств Киевского, Переяславского, Черниговского,
мы видим инородное народонаселение, слывущее  под  общим  именем  черных
клобуков и под частными названиями торков, берендеев, коуев, турпеев; мы
видели их значение, деятельность в событиях описываемого времени; из ле-
тописи видно, что они находились под властию своих князьков, каким  был,
например, известный Кондувдей; видно также, что образ жизни их был полу-
кочевой, полуоседлый; летом, по всей вероятности, они выходили в  погра-
ничные степи с вежами и стадами своими: так, в 1151 году они отпросились
у Изяслава идти за своими вежами, стадами и семьями; но зимою жили в го-
родах, которые, кроме того, были им нужны для укрытия семейств на случай
неприятельского нападения; так, они говорят Мстиславу Изяславичу:  "Если
дашь нам по лучшему городу, то мы передадимся на твою сторону".  Святос-
лав Ольгович жаловался, что у него города пустые, живут в них  псари  да
половцы: можно думать, что под половцами он разумеет не диких, но  своих
поганых, черных клобуков; торческий князь Чурнай  жил  в  своем  городе.
Постоянное название поганые показывает ясно, что черные клобуки не  были
христианами; на это уже указывает многоженство, ибо сказано, что у  Чур-
ная было две жены, хотя, разумеется, некоторые из черных клобуков и мог-
ли креститься. Кроме черных клобуков и на юге и  на  севере  упоминаются
бродники, по всем вероятностям, сбродные и бродячие шайки вроде поздней-
ших козаков.
   О количестве народонаселения русских городов и волостей в описываемое
время нет показаний в источниках. О количестве городов в разных княжест-
вах можно иметь приблизительное понятие, выбравши все  местные  названия
из летописи и распределивши их приблизительно по княжествам. Но, во-пер-
вых, нельзя предполагать, чтоб все имена местностей попадались в летопи-
сях; особенно этого нельзя сказать о княжествах, далеких от главной сце-
ны действия,  -  Полоцком,  Смоленском,  Рязанском,  Новгородском,  Суз-
дальском; во-вторых, нельзя определить из  летописи:  упоминаемая  мест-
ность город или село? В Киевском княжестве можно насчитать  по  летописи
более 40 городов, в Волынском столько же, в Галицком - около 40;  в  Ту-
ровском - более 10; в Черниговском с Северским, Курским и землею вятичей
- около 70; в Рязанском - около 15; в Переяславском - около 40;  в  Суз-
дальском - около 20; в Смоленском - около 8; в Полоцком -  около  16;  в
Новгородском - около 15, следовательно во всех Русских областях упомина-
ется слишком 300 городов. Мы знаем, что князья тяготились малочисленнос-
тию жителей в волостях своих и старались населять их, перезывая отовсюду
народ; но, разумеется, одним из главных средств к населению было населе-
ние пленниками и рабами купленными: так, князь Ярополк перевел народона-
селение целого города (Друцка) из неприятельской волости в свою; в селах
княжеских видим народонаселение из челяди, рабов.
   Но подле старания князей умножать народонаселение  видим  препятствия
для этого умножения; препятствия были политические (войны междоусобные и
внешние) и физические (голод, мор). Относительно междоусобных войн, если
мы в периоде времени от 1055 до 1228 года вычислим года, в  которые  ве-
лись усобицы и в которые их не было, то первых найдем 80, а вторых - 93,
тринадцатью годами больше, следовательно круглым числом усобицы происхо-
дили почти через год, иногда продолжались по 12 и по 17 лет  сряду.  Это
грустное впечатление ослабляется представлением  об  огромности  Русской
государственной области и в то время и выводами,  что  усобицы  не  были
повсеместные; так, оказывается, что Киевское княжество в продолжение оз-
наченного времени было местом усобиц не более 23 раз, Черниговское -  не
более 20, Волынское - 15, Галицкое до смерти Романовой - не более 6, Ту-
ровское - 4, Полоцкое - 18, Смоленское - 6, Рязанское - 7, Суздальское -
11, Новгородское - 121. Но если вред, который терпели русские волости от
усобиц, значительно уменьшается в наших глазах после означенных выводов,
то, с другой стороны, мы не должны впадать в  крайность  и  уже  слишком
уменьшать этот вред. Так, некоторые исследователи замечают, что  "войска
обыкновенно было немного; жители путей должны были, разумеется,  достав-
лять ему продовольствие, которого было везде  в  изобилии,  -  а  больше
взять с них, говоря вообще, было нечего; жившие по сторонам  могли  быть
спокойными". Положим, что войска русского было немного; но не должно за-
бывать, что с русским войском почти постоянно находились толпы половцев,
славных своими грабительствами;  быть  может,  кроме  продовольствия,  с
сельского народонаселения и нечего было более взять, но враждебное войс-
ко брало в плен самих жителей - в этом  состояла  главная  добыча,  били
стариков, жгли жилища; по тогдашним понятиям воевать значило опустошать,
жечь, грабить, брать в плен; Мстислав Мстиславич, посылая  в  1216  году
новгородцев в зажитие в свою Торопецкую волость, наказывает: "Ступайте в
зажитие, только голов (людских) не берите". Если войску нужно было нака-
зывать, чтоб оно не брало пленников в союзной стране,  то  понятно,  как
оно поступало в волости неприятельской. Несправедливо  также  замечание,
что князья воевали друг с другом, а не против  народа,  что  они  хотели
владеть теми городами, на которые нападали, следовательно не  могли  для
своей собственной пользы разорять их. Князья воевали друг с  другом,  но
войско их, преимущественно половцы, воевали против  народа,  потому  что
другого образа ведения войны не  понимало;  Олег  Святославич  добивался
Черниговской волости, но, добившись ее, позволил союзникам своим  полов-
цам опустошать эту волость; в 1160 году половцы,  приведенные  Изяславом
Давыдовичем на Смоленскую волость, вывели оттуда больше  10000  пленных,
не считая убитых; поход Изяслава Мстиславича на Ростовскую  землю  (1149
г.) стоил последней 7000 жителей.
   Кроме постоянного участия в усобицах княжеских, половцы и сами по се-
бе нередко пустошили  русские  волости;  летопись  указывает  37  значи-
тельнейших половецких нападений, но, видно, были другие,  не  записанные
подробно по порядку.  Черниговское  и  Переяславское  княжество  страшно
страдали: Святослав Ольгович черниговский говорит,  что  у  него  города
пустые, живут в них только псари да половцы; Владимир  Глебович  переяс-
лавский говорит, что его волость пуста от половцев; Киевскому  княжеству
также много доставалось от них, а Волынскому,  Туровскому,  Полоцкому  и
Новгородскому доставалось много от литвы и чуди,  особенно  в  последнее
время; в первые 28 лет XII века упоминается 8 раз о литовских  нашестви-
ях; но до нас не дошло Полоцкой летописи, и потому о сильных опустошени-
ях, какие Полоцкое княжество терпело от литвы, можем  судить  только  из
известий немецких летописцев и Слова о полку Игореву; можно думать,  что
Рязанское и Муромское княжества терпели также от половцев и  других  ок-
ружных варваров; спокойнее всех и  относительно  усобиц  и  относительно
варварских нападений было княжество Ростовское, или  Суздальское,  явле-
ние, на которое нельзя  не  обратить  внимания:  это  обстоятельство  не
только содействовало сохранению народонаселения в  Суздальской  области,
но могло также побуждать к переселению в нее  народа  из  других,  более
опасных мест. Итак, если из 93 мирных лет относительно  усобиц  исключим
45 важнейших, записанных нашествий половецких и  литовских,  то  немного
останется времени, в которое какая-нибудь волость не терпела бы от опус-
тошений.
   При бедствиях политических упоминаются и бедствия физические - голод,
мор. Относительно юга, обильной хлебом Малороссии мы не можем  встречать
в летописи частых жалоб на неурожаи; встречаем известие о неурожае мимо-
ходом, например в 1193 году киевский князь Святослав говорит, что нельзя
идти в поход на половцев, потому что жито не родилось; разумеется, голод
мог происходить, когда нашествия иноплеменников или  усобицы  прекращали
полевые работы, но это же самое обстоятельство уменьшало и число  потре-
бителей, ибо неприятель бил жителей, уводил их в плен. Относительно Рос-
товской области летописец упоминает о  неурожае  под  1070  годом.  Чаще
страдала от голода Новгородская область: под 1127 годом читаем, что снег
лежал до Яковлева дня, а на осень мороз побил хлеб, и зимою  был  голод,
осмина ржи стоила полгривны; в следующем году также  голод:  люто  было,
говорит летописец, осмина ржи стоила гривну, и ели  люди  лист  липовый,
кору березовую, насекомых, солому, мох, конину, падали мертвые от  голо-
да, трупы валялись по улицам, по торгу, по путям и всюду, наняли наемщи-
ков возить мертвецов из города, от смрада нельзя было выйти из дому, пе-
чаль, беда на всех! Отцы и матери сажали детей своих на лодки,  отдавали
даром купцам, одни перемерли, другие разошлись по чужим землям. Под 1137
годом все лето большая осминка продавалась по семи резань;  эта  дорого-
визна произошла вследствие прекращения подвозов из  окрестных  земель  -
Суздальской, Смоленской, Полоцкой - ясный знак, что Новгород не мог про-
бавляться своим хлебом. В 1161 году все лето стояла ясная  погода,  жито
погорело, а осенью мороз  побил  яровое,  зима  была  теплая  с  дождем,
вследствие чего покупали малую кадку по семи кун: великая скорбь была  в
людях и нужда, говорит летописец. В 1170 году  кадь  ржи  продавалась  в
Новгороде по 4 гривны, а хлеб по две ногаты, мед по 10 кун пуд; как вид-
но, впрочем, эта дороговизна произошла  вследствие  опустошения  волости
войсками Боголюбского и прекращения торговых связей с  Суздальскою  зем-
лею. В 1188 году покупали хлеб по 2 ногаты, а кадь ржи по 6 гривен;  на-
конец, в 1215 году сильный голод и мор вследствие осенних морозов и  то-
го, что князь Ярослав остановил подвоз хлеба из Торжка.  Таким  образом,
от 1054 до 1228 года летописец упоминает только семь раз о голоде и  до-
роговизне. О сильной смертности летопись упоминает  под  1092  годом  на
юге: в Полоцке люди поражались вдруг какою-то язвою, которую современни-
ки приписали ударам мертвецов (навья), ездивших по воздуху; язва эта на-
чалась от Друцка; летом стояла ясная погода, боры  и  болота  загорались
сами, и на всем юге много умирало народу от различных болезней: продавцы
гробов (должно быть, в Киеве) сказывали, что продали от Филиппова дня до
масляницы 7000 гробов. Новгородский летописец упоминает о сильном море и
скотском падеже в своем городе под 1158 годом; погибло много людей,  ло-
шадей и рогатого скота, так что от смрада нельзя было  пройти  до  торгу
сквозь город ни по рву, ни на поле; под 1203 годом упоминается  также  о
сильном конском падеже в Новгороде и  по  селам.  Суздальский  летописец
упоминает о сильной смертности под 1187 годом: не было ни  одного  двора
без больного, а на ином дворе некому было и воды подать. О врачебных по-
собиях при этих случаях мы не встречаем известий,  хотя  лекаря  были  в
России: в Русской Правде упоминается о плате лекарю; в житии св. Агапита
Печерского читаем, что в его время был в Киеве знаменитый врач  армянин,
которому стоило только взглянуть на больного, чтоб  узнать  день  и  час
смерти его; св. Агапит лечил больных травами, из которых приготовлял се-
бе кушанье; армянин, взглянувши на эти травы, назвал их  александрийски-
ми, причем святой посмеялся невежеству его. У князя Святослава (Святоши)
Давыдовича черниговского был искусный лекарь, именем Петр, родом из  Си-
рии. Мы видели, что разбитого параличом Владимирка галицкого положили  в
укроп; но что такое укроп? трава ли этого имени или  теплая  ванна?  ибо
теплая вода называется также укропом.
   Таковы были пособия и препятствия к умножению народонаселения на  об-
ширной Северо-Восточной равнине, относительно пространства своего  очень
скудно населенной. По смерти Ярослава  I  границы  русских  владений  не
распространялись более на запад, юг и юго-восток; усобицы препятствовали
распространению на счет Венгрии, Польши, Литвы;  напротив,  Русь  должна
была уступить свои владения в прибалтийских областях немцам;  на  юге  и
юго-востоке усобицы и половцы мешали распространению; видим и здесь  по-
тери, ибо Тмутаракань не принадлежит более Руси; оставалась только  одна
сторона  -  северо-восток,  куда  можно  было  распространяться  беспре-
пятственно:от разрозненной, дикой чуди не могло быть сильного  сопротив-
ления; притом же северо-восточная русская волость, Суздальская,  по  из-
вестным причинам была способнее всех других к наступательным  движениям;
а, с другой стороны, новгородцев манила на северо-восток выгодная мена с
туземцами и богатый ясак серебром и  мехами.  Таким  образом,  мы  видим
русские владения по Северной Двине, Каме; новгородские отряды доходят до
Уральского хребта. Но мы должны заметить, что  с  большою  осторожностию
должно говорить об обширной Новгородской области от Финского  залива  до
Уральских гор, ибо избиение новгородских сборщиков ясака  за  Волоком  и
Ядреев поход на Югру показывают всю непрочность тамошних отношений; при-
том жене одни новгородцы имели владения за Волоком; не забудем, что  там
были и суздальские смерды (подданные), что Устюг принадлежал  ростовским
князьям. Верно одно, что новгородская колония Вятка, хотя изначала неза-
висимая от митрополии, является в Прикамской области и  что  суздальские
князья построением Нижнего Новгорода в земле  Мордовской  закрепляют  за
собою устье Оки; следовательно, относительно границ государственной  об-
ласти описываемое время характеризуется потерями на западе и юге и  при-
обретениями на севере и востоке: все указывает на главный  путь  истори-
ческого движения.
   Сосредоточению народонаселения в известных местах способствовала  вы-
года этих мест относительно торговли. Великим торговым путем Северо-Вос-
точной равнины был водный путь из Балтийского моря в Черное, отсюда  са-
мыми важными торговыми городами на Руси должны были явиться города,  на-
ходившиеся на двух концах этого пути - Новгород, складка товаров  север-
ных, и Киев, складка товаров южных. Новгородские купцы сами  производили
заграничную торговлю со странами, лежащими по берегам Балтийского  моря:
так, мы видели, что в 1142 году шведы напали на  гостей,  возвращавшихся
из-за моря, то же самое  доказывается  и  свидетельствами  иностранными;
иностранные купцы, с другой стороны, жили постоянно в Новгороде; до  нас
дошел договор новгородцев с немцами и готландцами, заключенный при князе
Ярославе Владимировиче около 1195 года. Из этого договора, равно как  из
некоторых других иностранных известий, можно  иметь  довольно  подробное
понятие об иностранной торговле в Новгороде. Немецкие купцы, приезжавшие
торговать сюда, разделялись на гильдию морских и гильдию сухопутных куп-
цов; на это разделение указывает и наша  летопись,  говоря,  что  варяги
приходили и горою (сухим путем, 1201 г.). Как те, так и другие  делились
еще на зимних и летних, зимние приезжали осенью, вероятно, по последнему
пути, и зимовали в Новгороде; весною они отъезжали за море, и  на  смену
им приезжали летние. По упомянутому договору, если  убьют  новгородского
посла, заложника или попа за морем и немецкого в Новгороде, то 20 гривен
серебра за голову; если же убьют купца, - то 10 гривен. Если мужа свяжут
без вины, то 12 гривен за бесчестье старыми  кунами.  Если  ударят  мужа
оружием или колом, то 6 гривен за рану старыми кунами. Если ударят  жену
или дочь мужа, то князю 40 гривен старыми кунами и столько же обиженной.
Если кто сорвет с чужой жены или дочери головной убор и явится простово-
лосая, то 6 гривен старых за бесчестье. Если будет тяжба без крови, сой-
дутся свидетели, русь и немцы, то бросать жребий: кому вынется, те  идут
к присяге и свою правду возьмут. Если варяг на русине или русин на варя-
ге станет искать денег и должник запрется, то при 12 свидетелях  идет  к
присяге и возьмет свое. Немца в Новгороде, а новгородца в немецкой земле
не сажать в тюрьму, но брать свое у виноватого. Кто рабу подвергнет  на-
силиям, но не обесчестит, за обиду гривна; если же обесчестит,  то  сво-
бодна себе.
   Принимая к себе иностранных гостей, сами отправляясь за море для тор-
говли и любя приобретать чужое серебро, а не отдавать своего  за  иност-
ранные товары, новгородцы должны были стараться скупать в других странах
товары, которые потом могли с выгодою сбывать гостям  забалтийским.  По-
нятно, почему они пробирались все дальше и дальше  на  северо-восток,  к
хребту Уральскому, получая там ясак мехами, имевшими большую ценность  в
их заграничной торговле, но области собственно русские, внутренние, были
также богаты мехами и другими сырыми  произведениями,  а  в  Киеве  была
складка товаров греческих, которые новгородцы могли скупать там и  потом
с выгодою отпускать в Северо-Западную Европу. Вот почему мы видели,  что
новгородцы живали в большом числе в Киеве, где у них была  своя  церковь
или божница св. Михаила, которая, как видно, была около торговой  площа-
ди. Много новгородских купцов бывало всегда и в Суздальской волости; Ми-
хаил черниговский, отправляясь из Новгорода, выговаривает,  чтоб  новго-
родцы пускали к нему гостей в Чернигов.
   О важности греческой торговли, средоточием которой был Киев,  нам  не
нужно много распространяться после того, что  было  сказано  о  ней  при
обозрении начального периода: известный путешественник жид Вениамин  Ту-
дельский нашел русских купцов и в Константинополе, и в  Александрии.  Но
любопытно, что летописец нигде не упоминает о пребывании греческих  куп-
цов в Киеве, тогда как ясно говорит о пребывании  купцов  западных,  ла-
тинских; очень вероятно, что греки сами редко пускались на опасное  пла-
вание по Днепру чрез степи, довольствуясь продажею своих товаров русским
купцам в Константинополе; Вениамин Тудельский говорит о византийцах, что
они любят наслаждаться удовольствиями, пить и есть, сидя каждый под  ви-
ноградом своим и под смоковницею своею. Из слов Кузьмы Киянина,  плакав-
шегося над трупом Андрея Боголюбского, узнаем, что гости из Константино-
поля приходили иногда и во Владимир Залесский;  но  Плано-Карпини  также
говорит, что в Киев и после монгольского нашествия  приезжали  купцы  из
Константинополя, и, однако же, эти  купцы  сказываются  италианцами.  Из
иностранных известий видно, что в Киеве живали купцы из Регенсбурга, Эм-
са, Вены. Нельзя предполагать, чтоб в описываемое время пресеклись  тор-
говые сношения с Востоком: под 1184 годом в летописи встречаем известие,
что князья наши, отправившись в поход на половцев, встретили  на  дороге
купцов, ехавших из земли Половецкой. Мы не думаем, чтоб здесь непременно
нужно было предполагать русских купцов, торговавших с  половцами:  купцы
эти легко могли быть иностранные из восточных  земель,  шедшие  в  Киев,
чрез Половецкие степи. Наконец путешественники XIII  века  указывают  на
берегу Черного и Азовского морей города, служившие средоточием  торговли
между Россиею и Востоком: монах Бенедикт, спутник  Плано-Карпини,  гово-
рит, что в город Орнас в старину, до разорения его  татарами,  стекались
купцы русские, аланские и козарские; Рубруквис говорит, что  к  Солдайе,
городу, лежащему на южном берегу Тавриды, против  Синопе,  пристают  все
купцы, идущие из Турции в северные страны, и, наоборот, сюда же сходятся
купцы, идущие из России и северных стран в Турцию. Кроме  новгородцев  и
киевлян заграничную торговлю производили также жители Смоленска, Полоцка
и Витебска; об их торговле  мы  узнаем  из  договора  смоленского  князя
Мстислава Давыдовича с Ригою и Готским берегом в 1229 году. Из слов  до-
говора видно, что доброе согласие между смольнянами и немцами было нару-
шено по какому-то случаю и для избежания подобного разлюбья, чтоб  русс-
ким купцам в Риге и на Готском береге, а немецким в  Смоленской  волости
любо было и добросердье во веки стояло, написана была  правда,  договор.
Условились: за убийство вольного человека платить 10 гривен  серебра,  а
за холопа гривну, за побои холопу гривну кун; за повреждение частей тела
5 гривен серебра, за вышибенный зуб 3 гривны; за удар деревом до крови 1
1/2 гривны, кто ударит по лицу, схватит за волосы, ударит батогом - пла-
тить без четверти гривну серебра, за рану без повреждения тела платить 1
1/2 гривны серебра; священнику и послу платится вдвое за  всякую  обиду.
Виноватого можно посадить в колодку, тюрьму или железы только в том слу-
чае, когда не будет по нем поруки. Долги выплачиваются прежде  иностран-
цами; иностранец не может выставить свидетелем одного или двоих из своих
единоземцев; истец не имеет права принудить ответчика к испытанию  желе-
зом или вызвать на поединок; если кто застанет иностранца у своей  жены,
то берет за позор 10 гривен серебра; то же платится за насилие свободной
женщине, которая не была прежде замечена в разврате. Как скоро  волоцкий
тиун услышит, что немецкий гость приехал на Волок (между Двиною и  Днеп-
ром), то немедленно шлет приказ волочанам, чтоб перевезли гостей с това-
рами и заботились о их  безопасности,  потому  что  много  вреда  терпят
смольняне от поганых (литовцев); немцам кидать жребий, кому  идти  напе-
ред, если же между ними случится русский гость, то ему идти назади. При-
ехавши в город, немецкий гость должен дать княгине постав полотна, а ти-
уну волоцкому рукавицы перстовые готские (перчатки); в случае гибели то-
вара при перевозе отвечают все волочане. Торгуют иностранные купцы  безо
всякого препятствия; беспрепятственно же могут отъехать с товаром  своим
и в другой город. Товар, взятый и вынесенный из двора, не  возвращается.
Истец не может принудить ответчика идти на чужой суд, а только  к  князю
смоленскому; к иностранцу нельзя приставить сторожа, не известив  прежде
старшину; если кто объявит притязание на иностранный товар, то не  может
схватить его силою, но должен вести дело судебным  порядком  по  законам
страны. За взвешивание товара платится весовщику с 24  пудов  куна  смо-
ленская. При покупке драгоценных  металлов  немец  платит  весовщику  за
гривну золота ногату, за гривну серебра две векши, за  серебряный  сосуд
от гривны куну, при продаже не платит; когда же покупает вещи на  сереб-
ро, то с гривны вносит куну смоленскую. Для поверки весов хранится  одна
капь в церкви Богородицы на горе, а другая в немецкой церкви Богородицы,
с этим весом и волочане сверяют пуд, данный им немцами. Иностранцы  тор-
гуют безмытно; они не обязаны ездить на войну вместе с туземцами, но ес-
ли захотят - могут; если иностранец поймает вора у своего товара, то мо-
жет сделать с ним все, что хочет. Иностранцы не платят судных пошлин  ни
у князя, ни у тиуна, ни на суде добрых мужей. Епископ  рижский,  магистр
Ордена и все волостели Рижской земли дали Двину вольную от устья до вер-
ху, по воде и по берегу, всякому гостю рижскому  и  немецкому,  ходящему
вниз и вверх. Если случится с ним какая беда,  то  вольно  ему  привезти
свой товар к берегу, и если принаймет людей в помочь, то не брать с него
больше того, сколько сулил при найме.
   О торговле смоленской во внутренних русских областях узнаем из  лето-
писного известия под 1216 годом о заключении князем Ярославом Всеволодо-
вичем пятнадцати смоленских купцов, зашедших для торговли в его волость.
О приходе купцов иностранных и русских во Владимир Залесский при  Андрее
Боголюбском узнаем из слов Кузьмы Киянина, плакавшего над трупом  своего
князя. Причинами, могшими содействовать усилению русской торговли в  оз-
наченное время, было положение русской государственной области между Ев-
ропою и Азиею, что при отсутствии морских обходных путей давало ей  важ-
ное торговое значение; усиление торговой деятельности северных  немецких
городов, которые должны были обратить свое внимание на восток и войти  с
ним в тесные торговые сношения; уменьшение пиратства на Балтийском  море
вследствие того, что скандинавское народонаселение покидает свой прежний
варяжский характер; удобство водных путей сообщения; старание  князей  о
торговле, обогащавшей народ их; уживчивый вообще характер  народонаселе-
ния, терпимость относительно веры, уважение, расположение к иностранцам,
готовность уступать им разные выгоды. Вслед за этими благоприятствующими
для торговли обстоятельствами мы должны упомянуть и о препятствиях,  ко-
торые встречала она в описываемое время: встречаем известие о  ссорах  с
иностранцами, вследствие чего прерывались торговые сношения: так, в 1134
году купцов новгородских посадили в тюрьму в Дании; в 1188  году  новго-
родские купцы подверглись той же участи от немцев за морем,  за  что  из
Новгорода весною не пустили ни одного из своих купцов за  море.  Варягам
посла не дали и отпустили их без мира; в 1201 году варягов отпустили без
мира за море, а осенью пришли варяги сухим путем на мир, и тут новгород-
цы дали им мир на всей своей воле. Только три известия о ссорах с иност-
ранцами; если приложится сюда одно известие о нападении шведов на торго-
вые суда, плывшие в Новгород, то увидим, что с этой стороны  препятствий
для торговли было немного. Гораздо больше препятствий для внешней,  гре-
ческой торговли киевлян представляли половцы, грабившие торговые суда по
Днепру; мы видели, как иногда князья с многочисленными дружинами принуж-
дены были выступать для защиты греков; Мстислав Изяславич жаловался, что
половцы отняли у Руси все торговые пути. Препятствием для торговли внут-
ренней и внешней служили также внутренние войны, усобицы  княжеские:  во
время двудневного грабежа войсками Боголюбского, когда, по словам  лето-
писца, не было никому помилования в Киеве, без сомненья, пострадали так-
же и купцы иностранные; потом Ярослав Изяславич в 1174 году взял большие
деньги (попродал) со всех киевлян, не исключая латину и гостей;  в  1203
году половцы с Рюриком, взявши Киев, страшно пограбили его, а у  инозем-
ных гостей взяли половину товара; здесь хотя и видим некоторое  снисхож-
дение к иностранным купцам, однако последние не могли легко забыть своей
потери. Новгородские купцы терпели вследствие ссор их сограждан с разны-
ми князьями, киевскими и суздальскими: в 1161 году Ростислав Мстиславич,
услыхав, что сын его схвачен в Новгороде, велел перехватать новгородских
купцов, бывших в Киеве, и посадить их в Пересеченский погреб, где в одну
ночь умерло из них 14 человек, после чего Ростислав велел выпустить  ос-
тальных из тюрьмы и развести по  городам;  о  захватывании  новгородских
купцов по Суздальским волостям встречаем известия раз семь; в 1215  году
Ярослав Всеволодович захватил в Торжке новгородцев и купцов больше 2000.
Сообразивши все эти препятствия и сличивши число известий о них с числом
лет описанного периода времени, мы должны прийти к тому заключению,  что
вообще препятствий для торговли было немного.
   С вопросом о торговле тесно связан вопрос о монетной  системе.  Общим
названием, соответствующим теперешнему нашему деньги, было куны, которое
заменило встречавшееся в начальном периоде название скот. Высшею  монет-
ною единицею была гривна - кусок металла в известной форме,  равный  из-
вестному весу, носившему то же самое название - гривны. Что гривна  была
ходячею монетою, это очевидно из следующего, хотя позднейшего  (впрочем,
не очень) известил: в 1288 году волынский князь Владимир Василькович ве-
лел серебряные блюда, золотые и серебряные кубки  перед  своими  глазами
побить и перелить в гривны. Кроме гривен существовала еще серебряная мо-
нета - сребреники; о ее существовании есть ясное свидетельство  летописи
под 1115 годом: "Повеле Володимер режючи паволокы, орници, бель,  разме-
тати народу, овоже сребреники метати".  О  существовании  кожаных  денег
имеем ясные свидетельства иностранцев и своих; в одном хронографе  прямо
говорится: "Куны еже есть морд куней". В доказательство противного,  что
подкупами и белью разумелись монеты металлические, золотые и серебряные,
приводят следующее место из летописи под 1066 годом: "Двор же княж разг-
рабиша безчисленное множество злата и сребра, кунами и  белью".  Приводя
все эти слова в тесную связь и  соответствие,  полагают,  что  кунами  и
белью есть необходимое дополнение и объяснение к злата и сребра. Но,  во
1) мы знаем, что  летописец  употребляет  конструкцию  очень  свободную,
вследствие чего кунами и белью может  стоять  совершенно  независимо  от
злата и серебра; во 2) бель означает мех,  шкуру  известного  животного,
или, как думают некоторые, ткань особого рода: так, под 1116 годом гово-
рится, что Мономах велел резать бель и бросать народу; и тут же бель яс-
но отличается от серебряной монеты, от серебреников; в 3) в  приведенном
месте  Ипатьевский  список  имеет:  скорою   (шкурами)   вместо   белью,
вследствие чего мы имеем полное право принимать  здесь  под  именем  кун
деньги вообще, а под именем бели - меха. Наконец еще известие,  впрочем,
позднейшее: в 1257 году Даниил Романович галицкий велел  взять  дань  на
ятвягах "черные куны и бель сребро". Ясно, что здесь слова бель и сребро
должны быть принимаемы совершенно отдельно, ибо летописец не имел  ника-
кой нужды объяснять, что бель означает серебро; но позднейшие переписчи-
ки, не понявши дела, в соответствие черным кунам поставили бело  сребро,
как читается в некоторых списках. Что касается до счета, то под 1160 го-
дом в летописи встречаем счет тьмами: "Много зла сотвориша половци, взя-
ша душ боле тмы".
   Торговля в описываемое время была главным  средством  накопления  бо-
гатств на Руси, ибо не встречаем более известий  о  выгодных  походах  в
Грецию или на Восток, о разграблении богатых городов и народов.  Умноже-
ние богатств при столкновении с более образованными народами обнаружива-
лось в стремлении к украшению жизни, к искусству. Искусство прежде всего
служило религии: часто с подробностями рассказывает летописец о построе-
нии церквей. В конце XI века известен был охотою к постройкам митрополит
Ефрем, живший в Переяславле, где сначала была митрополия; он построил  в
Переяславле церковь святого Михаила, украсивши ее  всякою  красотою,  по
выражению летописца; докончив эту церковь, он заложил другую на  городс-
ких воротах, во имя святого Феодора, потом третью  -  св.  Андрея,  и  у
церкви от ворот строение банное чего не было  прежде  на  Руси;  заложил
вокруг города стену каменную, одним словом,  украсил  город  Переяславль
зданиями церковными и разными другими. В 1115  году  соединенные  князья
построили в Вышгороде каменную церковь, куда перенесли из деревянной мо-
щи св. Бориса и Глеба, над ракою которых поставили терем серебряный.  На
севере как строитель и украситель церквей славился  Андрей  Боголюбский;
главным памятником его ревности осталась здесь Богородничная церковь  во
Владимире Залесском, построенная в 1158 г. вся из белого  камня,  приве-
зенного водою из Болгарии; новейшие исследования подтверждают  известие,
что церковь эта построена западными художниками, присланными  Андрею  от
императора Фридриха 1. В этой церкви стояла знаменитая икона богородицы,
принесенная из Царя-града; в нее,  по  словам  летописи,  Андрей  вковал
больше тридцати гривен золота, кроме  серебра,  драгоценных  каменьев  и
жемчуга. В 1194 г., при Всеволоде III, эта церковь была обновлена  после
большого пожара; при Всеволоде же построен во Владимире Дмитриевский со-
бор, "дивно украшенный иконами и писанием". В 1194 году  обновлена  была
Богородичная церковь в Суздале, которая, по словам летописца, опадала от
старости и безнарядья; покрыли ее оловом от  верху  до  комар  (наружных
сводов) и притворов. Чудное дело! говорит при  этом  летописец;  епископ
Иоанн не искал мастеров у немцев, а нашел их между служками при  Богоро-
дичной владимирской церкви и своими собственными;  они  сумели  и  олово
лить, и покрыть, и известью выбелить. Здесь летописец прямо говорит, что
епископ не искал мастеров между немцами  -  знак,  что  других  мастеров
(греческих), кроме западных, немецких, на севере не знали, что предшест-
вующие здания, церкви Боголюбского были построены последними. Но  понов-
ленная таким образом церковь не долго простояла: в 1222 году князь  Юрий
Всеволодович принужден был сломать ее, потому что начала разрушаться  от
старости и верх обвалился; построена она была  при  Владимире  Мономахе.
Упомянутая выше церковь св. Михаила в Переяславле упала в 1122 году,  не
простоявши и 50 лет. Строили церкви и каменные очень скоро; так,  напри-
мер, в Новгороде в 1179 году заложили церковь Благовещения 21-го мая,  а
кончили 25-го августа; в 1196 году заложили церковь св. Кирилла в  апре-
ле, закончили 8-го июля, в 1198 году в Русе заложили церковь  Преображе-
ния 21-го мая, а кончили 31-го июля; в том же году  в  Новгороде  начали
строить церковь Преображения 8-го июня, а кончили в сентябре; в 1219  г.
заложили церковь каменную малую св. Трех Отрок и окончили ее  в  4  дня.
Снаружи церкви покрывались оловом, верх или главы золотились; внутри ук-
рашались иконами, стенною живописью, серебряными паникадилами; иконы ук-
рашались золотом и финифтью, дорогими каменьями и жемчугом.  Из  русских
иконописцев упоминается св. Алимпий Печерский,  выучившийся  своему  ис-
кусству у греческих мастеров, приходивших для расписывания церкви в  Пе-
черском монастыре; как видно, он занимался также и мозаикою Под 1200 го-
дом упоминается о строении каменной стены под  церковью  св.  Михаила  у
Днепра, на Выдубечи; строителем был Милонег Петр, которого великий князь
Рюрик выбрал между своими приятелями, как сказано в летописи.
   Материальное благосостояние, зависевшее в  главных  городах  Руси  по
преимуществу от торговли и побуждавшее  к  построению  более  или  менее
прочных, украшенных зданий общественных, преимущественно церквей, должно
было, разумеется, действовать и  на  удобства  частной,  домашней  жизни
русских людей описываемого времени; к сожалению, об этой  частной  жизни
до нас дошли чрезвычайно скудные известия; знаем, что были очень богатые
люди, в домах которых можно было много пограбить, таковы были, например,
Мирошкиничи в Новгороде, у которых народ в 1209 году  взял  бесчисленные
сокровища, остаток разделили по зубу, по три гривны по всему городу,  но
другие побрали еще тайком, и от того многие разбогатели; как  ни  толко-
вать это место, все выходит, что каждый новгородец получил по три  грив-
ны. Но мы не знаем, в каких  удобствах  житейских  выказывали  свое  бо-
гатство богачи новгородские и других городов; у них были села, много че-
ляди-рабов, большие стада; разумеется, домы их были обширнее, но о  рас-
положении и украшении домов мы ничего не знаем. И  общественные  здания,
церкви строились непрочно, некоторые сами  падали,  другие  должно  было
разбирать и строить снова; неудивительно, что частные  здания  не  могли
долго сохраняться, будучи преимущественно, если не исключительно постро-
ены из дерева, и нет основания думать, чтоб они  разнились  от  построек
предшествовавшего времени. Простота постройки, дешевизна материала,  ле-
са, который был в таком изобилии, простота и малочисленность  того,  что
мы называем мебелью, должны были много  помогать  народу  в  перенесении
бедствий от усобиц и неприятельских нашествий: деньги, немногие  дорогие
вещи, дорогое платье легко было спрятать, легко унести с  собою;  укрыв-
шись в ближайшем лесу или городе во время беды,  возвращались  назад  по
уходе неприятеля и легко опять обстраивались. Такое отсутствие прочности
жилищ вместе с простотою быта содействовали той легкости, с какою жители
целых городов переселялись в другие места, целые города бежали от непри-
ятеля и затворялись в других городах, иногда князья переводили целые го-
рода из одной области в другую; киевляне говорят  Ярославичам,  что  они
зажгут свой город и уйдут в Грецию; таким образом, наши деревянные горо-
да представляли переход от вежи половца и торчина к каменным городам За-
падной Европы, и народонаселение древней Руси, несмотря  на  свою  осед-
лость, не могло иметь сильной привязанности к своим деревянным,  непроч-
ным городам, которые не могли резко отличаться друг  от  друга;  природа
страны была также одинакова, везде был простор,  везде  были  одинаковые
удобства для поселения, князья тяготились малолюдностию, были рады пере-
селенцам: отсюда понятно, почему нетолько в описываемое время, но и  го-
раздо позднее мы замечаем легкость, с какою русские люди переселялись из
одного места в другое, легко им было при всяком неблагоприятном  обстоя-
тельстве разбрестись розно.
   Мы заметили, что относительно постройки, расположения жилищ и  мебели
почти ничего нельзя прибавить против того, что было сказано о древнейшем
периоде; видим, что князья любили сидеть и пировать с дружиною на сенни-
цах; встречаем название столец в значении маленькой  скамьи  или  стула,
поставляемого гостям. Касательно одежды встречаем известие  о  сорочках,
метлях и корзнах, о шапках (клобуках), которые не снимались ни в  комна-
те, ни даже в церкви Из договора с немцами узнаем об употреблении  рука-
виц перстатых, т. е. перчаток, покупаемых, как видно, у иностранцев;  от
употребления рукавиц перстатых имеем право заключать и  об  употреблении
простых, русских рукавиц. Из мужских украшений упоминаются золотые цепи;
из женских одежд упоминаются повои, или повойники, из украшений  -  оже-
релья и серьги серебряные. Из материй, употреблявшихся на одежды, упоми-
нается полотно, или частина, аксамит, упоминаются одежды боярские с  ши-
тыми золотом оплечьями; под 1183 годом летописец,  говоря  о  пожаре  во
Владимире Залесском, прибавляет: погорела и соборная церковь св. Богоро-
дицы златоверхая со всеми пятью верхами золотыми и со всеми  узорочьями,
которые были в ней внутри и вне, паникадилами серебряными, сосудами  зо-
лотыми и серебряными без числа, с одеждами, шитыми золотом  и  жемчугом,
которые на праздник развешивали в две веревки от Золотых ворот до  Бого-
родицы и от Богородицы до владычных сеней в две же веревки. Здесь прежде
всего можно разуметь под этими одеждами (портами) облачения священнослу-
жительские; но по другим известиям, князья имели обычай вешать свое  до-
рогое платье в церквах на память себе; впрочем, очень вероятно,  что  из
этих одежд перешивались и  священнослужительскяе  облачения.  Касательно
украшений и вообще роскоши замечательна приписка, находящаяся в  некото-
рых летописях: "Вас молю, стадо Христово, с любовию, -  говорит  летопи-
сец, - приклоните уши ваши разумно, послушайте о том, как  жили  древние
князья и мужи их, как защищали Русскую землю и чужие  страны  брали  под
себя. Те князья не сбирали много имения, лишних вир и продаж не налагали
на людей, но где приходилось взять правую виру, то брали и отдавали дру-
жине на оружие. А дружина этим кормилась, воевала чужие страны  и,  бив-
шись, говорила: "Братья, потянем по своем князе и по Русской земле!"  Не
говорили: "Мало мне, князь, 200 гривен"; не рядили жен своих  в  золотые
обручи, но ходили жены их в серебре".
   Таково было материальное состояние русского  общества  в  описываемое
время; теперь обратимся к нравственному его состоянию, причем, разумеет-
ся, прежде всего должны будем обратиться к состоянию религии  и  церкви.
Мы видели, что вначале христианство принялось скоро в Киеве, на юге, где
было уже и прежде давно знакомо; но медленно, с  большими  препятствиями
распространялось оно на севере и востоке.  Первые  епископы  ростовские,
Феодор и Иларион, принуждены были бежать  из  своей  епархии  от  ярости
язычников; преемник их, св. Леонтий, не покинул своей паствы, состоявшей
преимущественно из детей, в которых он надеялся  удобнее  вселить  новое
учение, и замучен был взрослыми язычниками. Язычество на финском  севере
не довольствовалось оборонительною войною против христианства, но иногда
предпринимало и наступательную в лице волхвов своих: однажды в  Ростовс-
кой области сделался голод, и вот явились два волхва из Ярославля и  на-
чали говорить: "Мы знаем, кто хлеб-то держит"; они пошли по  Волге  и  в
каждом погосте, куда придут, указывали на лучших  женщин,  говоря:  "Вот
эти жито держат, эти мед, эти рыбу, эти меха". Жители  приводили  к  ним
сестер своих, матерей, жен; волхвы разрезывали у них тело за плечом, по-
казывая вид, что вынимают оттуда либо жито, либо рыбу  и  таким  образом
убивали много женщин, забирая имение их себе. Когда они пришли на Белоо-
зеро, то с ними было уже 300 человек народу. В это время случилось прий-
ти туда от князя Святослава за данью Яну, сыну Вышатину; белозерцы расс-
казали ему, что вот два кудесника побили много  женщин  по  Волге  и  по
Шексне, пришли и к ним. Он стал доискиваться, чьи смерды эти  волхвы,  и
узнавши, что они Святославовы, послал сказать провожавшей их толпе: "Вы-
дайте мне волхвов, потому что они смерды моего князя"; но те не послуша-
лись. Тогда Ян сам пошел к ним сначала без  оружия;  но  отроки  сказали
ему: "Не ходи без оружия, опозорят тебя", и Ян велел отрокам взять  ору-
жие. С 12-ю отроками вошел Ян в лес и с топором в руках отправился прямо
к волхвам; из среды окружавшей их толпы вышли к нему три человека и ска-
зали: "Идешь ты на явную смерть, не ходи лучше!" В ответ Ян велел  убить
их и шел дальше к остальным; те было ринулись на него, и один занес  уже
топор, но промахнулся, а Ян, обратя топор, ударил в него тыльем,  прика-
завши отрокам своим бить остальных, которые и побежали; но в схватке был
убит священник Янов. Возвратившись в город к белозерцам, Ян  сказал  им:
"Если вы не перехватаете этих волхвов, то я целое лето пробуду  у  вас".
Белозерцы схватили волхвов и привели их к Яну, который  спросил  у  них:
"За что вы загубили столько душ?" - "За то, - отвечали волхвы, - что они
держат всякое добро; если истребим их, то будет во всем обилие;  хочешь,
перед твоими глазами выймем жито, рыбу или что иное". Ян  сказал  им  на
это: "Все это ложь; сотворил бог человека от земли, составлен он из кос-
тей, жил и крови; и ничего другого в нем нет, да и ничего другого о себе
человек и знать не может, один бог знает". Волхвы видели, что дело дурно
для них кончится, и потому начали говорить: "Нам должно стать пред  Свя-
тославом, а ты не можешь нам ничего сделать". Ян в ответ велел их бить и
драть им бороды; и когда их били, то Ян спросил: "Что вам боги ваши  го-
ворят?" Волхвы отвечали: "Стать нам пред Святославом".  Тогда  Ян  велел
положить им деревянный отрубок в рот, привязать к лодке и сам отправился
за ними вниз по Шексне. Когда приплыли к устью этой реки,  то  Ян  велел
остановиться и опять спросил у волхвов; "Что вам ваши боги говорят?"  Те
отвечали: "Боги говорят, что не быть нам живым от тебя". - "Правду  ска-
зали вам ваши боги", - отвечал им Ян; тогда волхвы начали говорить: "Ес-
ли отпустишь нас, то много тебе добра будет, если же убьешь, то  большую
печаль примешь и зло". Он сказал им на это: "Если я отпущу вас,  то  зло
мне будет от бога", и потом, обратившись к лодочникам, сказал им: "У ко-
го из вас они убили родных?" Один отвечал: "У меня убили мать",  другой:
"У меня сестру", третий: "У меня дочь". "Ну так мстите за своих", - ска-
зал им Ян. Лодочники схватили волхвов, убили и повесили на  дубе,  а  Ян
пошел домой; на другую ночь медведь взлез на дуб и съел  трупы  волхвов.
Летописец прибавляет при этом любопытное известие, что в его время волх-
вовали преимущественно женщины чародейством и отравою и другими  бесовс-
кими кознями.
   Как слабо еще было вкоренено христианство на севере,  лучшим  доказа-
тельством служит следующий рассказ летописца: встал волхв  в  Новгороде,
при князе Глебе Святославиче, стал говорить к народу, выдавать  себя  за
бога, и многих прельстил, почти что весь город. Он хулил веру христианс-
кую, говорил, что все знает и что перед всеми перейдет Волхов как по су-
ху. В городе встал мятеж, все поверили волхву и хотели  убить  епископа;
тогда епископ облачился в ризы, взял крест и, ставши, сказал: "Кто хочет
верить волхву, тот пусть идет к нему, а кто верует во Христа, тот  пусть
идет ко кресту". Жители разделились надвое: князь Глеб с дружиною  пошли
и стали около епископа, а простые люди все пошли к волхву, и  был  мятеж
большой между ними. Тогда князь Глеб, взявши потихоньку топор, подошел к
волхву и спросил у него: "Знаешь ли что будет завтра утром или вечером?"
- "Все знаю", - отвечал волхв. - "А знаешь ли, - спросил опять  Глеб,  -
что будет нынче?" "Нынче, - отвечал волхв, - я сделаю  большие  чудеса".
Тут Глеб вынул топор и разрубил кудесника, а люди, видя его мертвым, ра-
зошлись. В 1091 году явился опять волхв в Ростове, но  скоро  погиб.  Из
этих рассказов видно, что волхвы вставали и имели успех  преимущественно
на севере, в странах финских; так, встали волхвы в Ярославле,  в  стране
финского племени мери; в Чудь, издавна славную  своими  волхвами,  ходил
гадать новгородец; в Ростове св. Авраамий низвергнул последнего каменно-
го идола Велеса; в  Муроме  искоренение  язычества  приписывается  князю
Константину. Из славянских племен позднее  других  приняли  христианство
вятичи, удаленные вначале от главных дорог, вследствие чего  после  всех
племен они подчинились русским князьям, после всех подчинились и христи-
анству: во второй половине XI века скончался у них мученическою  смертию
проповедник христианства св. Кукша, монах киевопечерский; в XII веке, по
словам летописца, вятичи еще сохранили языческие обычаи, сожигали  мерт-
вецов и проч. Что на юге, в Киеве, христианство было крепче  утверждено,
чем на севере, доказывает рассказ летописца о волхве, который было явил-
ся в Киеве, но не имел здесь такого успеха, как ему подобные на  севере;
этот волхв проповедовал, что через пять лет Днепр потечет вверх и страны
поменяются местами своими: Греческая земля станет на  месте  Русской,  а
Русская на месте Греческой. Люди несмысленные, говорит летописец, слуша-
ли его но верные насмехались над ним говоря: "Бес играет тобою  тебе  же
на пагубу", что и сбылось: в одну ночь пропал волхв без вести.  В  каких
слоях общества крепче была утверждена новая  религия,  в  каких  слабее,
можно видеть из рассказа о новгородском волхве: князь и дружина пошли на
сторону епископа, все остальное народонаселение, простые  люди  пошли  к
волхву.
   Несмотря, однако, на все эти препятствия, христианство  распространя-
лось постоянно по областям, подчиненным Руси; если в начале описываемого
времени все низшее народонаселение Новгорода стало на сторону волхва, то
в конце, именно в 1227 году, в Новгороде сожгли четырех волхвов. Несмот-
ря на то, что  и  в  Ростовской  области  финское  язычество  выставляло
сильный отпор христианству, проповедники последнего шли далее, на север:
в 1147 г. преподобный Герасим, монах  киевского  Глушинского  монастыря,
проповедовал христианство в окрестностях нынешней Вологды;  новгородские
выселенцы приносили с собою свою веру в область Северной Двины  и  Камы;
мы видели, вследствие каких обстоятельств русская церковь не  могла  ус-
пешно бороться с римскою в Ливонии; но зато под 1227 годом  читаем,  что
князь Ярослав Всеволодович крестил множество корел.
   Касательно управления своего церковь русская по-прежнему зависела  от
константинопольского патриарха, который поставлял для нее  митрополитов,
произносил окончательный приговор в делах церковных, и на суд его не бы-
ло апелляции. Известия о митрополитах русских описываемого времени очень
скудны, что объясняется их чужим, греческим происхождением,  много  пре-
пятствовавшим обнаружению их  деятельности;  это  чуждое  происхождение,
быть может, было одною из причин, почему сначала митрополиты жили  не  в
Киеве, но в Переяславле: предлагали же после патриарху Иеремии быть мос-
ковским патриархом, но жить не в Москве, а во Владимире по  причине  его
чуженародности. Из шестнадцати митрополитов, бывших в это время, замеча-
тельны: 1) Иоанн II (1080-1089), о котором летописец говорит, что был он
хитер книгам и ученью, милостив к убогим и вдовицам, ласков  со  всяким,
богатым и убогим, смирен и кроток, молчалив и вместе речист, когда нужно
было книгами святыми утешать печальных: такого не было прежде  на  Руси,
да и не будет, заключает летописец свою похвалу. 2) Никифор (1107-1121),
замечательный своими посланиями к Владимиру Мономаху. 3) Климент  Смоля-
тич, книжник и философ, какого не бывало в Русской земле,  по  выражению
летописца. В начальном периоде нашей истории мы видели пример  поставле-
ния митрополита из русских русскими епископами, независимо от византийс-
кого патриарха; в описываемый период пример этот повторился в 1147 году,
когда князь Изяслав Мстиславич поставил митрополитом Клима, или  Климен-
та, родом из Смоленска, отличавшегося, как мы видели, ученостию. Думают,
что поводом к такому явлению могли быть замешательства, происходившие  в
то время на патриаршем византийском престоле и неудовольствие  князя  на
бывшего пред тем митрополита Михаила, самовольно уехавшего в Грецию. Как
бы то ни было, между собравшимися для посвящения Клима в Киев епископами
обнаружилось сильное сопротивление желанию князя, они  были  непрочь  от
поставления русского митрополита, но требовали, чтоб Клим взял благосло-
вение у константинопольского партиарха; они говорили ему:  "Нет  того  в
законе, чтоб ставить епископам митрополита без патриарха, а ставит  пат-
риарх митрополита; не станем мы тебе кланяться, не станем служить с  то-
бою, потому что ты не взял благословения у св. Софии и от патриарха; ес-
ли же исправишься, благословишься у патриарха, тогда и мы тебе поклоним-
ся: мы взяли от митрополита Михаила рукописание, что не следует нам  без
митрополита у св. Софии служить". Тогда Онуфрий,  епископ  черниговский,
предложил средство к соглашению епископов, а именно: предложил поставить
нового митрополита главою св. Климента по примеру греков, которые стави-
ли рукою св. Иоанна. Епископы согласились, и  Клим  был  посвящен.  Один
только Нифонт новгородский упорствовал до конца, за что  терпел  гонение
от Изяслава, а от патриарха получил грамоты, где тот  прославлял  его  и
причитал к святым; и в нашей летописи Нифонт называется поборником  всей
Русской земли. Вообще летописец в этом деле  принимает  сторону  Нифонта
против Изяславова нововведения; быть может, здесь замешивались и  другие
отношения: летописец говорит, что Нифонт был дружен с Святославом Ольго-
вичем; понятно, что в самом Новгороде сторона, приверженная к Мстислави-
чам, неприязненно смотрела на Нифонта, и летописец дает знать, что  мно-
гие здесь говорили про него дурно. Когда по смерти Изяслава Юрий  Долго-
рукий получил старшинство, то сторона, стоявшая за право патриарха, вос-
торжествовала: Клим был свергнут и на его месте был прислан из Царя-гра-
да митрополит Константин I. Первым делом нового митрополита  было  прок-
лясть память покойного князя Изяслава; но этот поступок не  остался  без
вредных следствий для русской церкви и для самого Константина. Когда, по
смерти Долгорукого, сын Изяслава Мстислав доставил  киевский  стол  дяде
Ростиславу, то требовал непременно свержения Константина за то, что пос-
ледний клял отца его; со своей стороны, дядя его,  Ростислав,  не  хотел
восстановить Клима, как неправильно избранного; наконец, для прекращения
смуты князья положили свести обоих митрополитов и послать к патриарху за
третьим; патриарх исполнил их желание и прислал нового митрополита, гре-
ка Феодора. Несмотря на восстановление права патриарха присылать в  Киев
от себя митрополита, великие князья не отказывались от  права  принимать
только таких митрополитов, которые были им угодны. Так, в 1164 году  ве-
ликий князь Ростислав Мстиславич  возвратил  назад  митрополита  Иоанна,
присланного патриархом без его воли; много труда и даров стоило  импера-
тору убедить Ростислава принять этого Иоанна; есть известие, что великий
князь отвечал императорскому послу: "Если  патриарх  без  нашего  ведома
вперед поставит в Русь митрополита, то не только не приму его, но и пос-
тановим однажды навсегда - избирать  и  ставить  митрополитов  епископам
русским с повеления великого князя". После неудачной попытки  освободить
русского митрополита из-под власти константинопольского патриарха, видим
неудачную попытку к освобождению Северной Руси от церковного влияния Юж-
ной, к освобождению владимирского епископа из-под власти киевского  мит-
рополита. В летописи встречаем известие, что  Андрей  Боголюбский  хотел
иметь для Владимира-Залесского особого  митрополита  и  просил  об  этом
константинопольского патриарха, но тот не  согласился.  Князь  покорился
решению патриарха, но не хотел покориться ему епископ Феодор,  не  хотел
подчиниться киевскому митрополиту на том основании, что он поставился  в
Константинополе от самого патриарха, и когда князь Андрей стал  уговари-
вать его идти в Киев для получения благословения от митрополита, то Фео-
дор затворил церкви во Владимире. Андрей послал его насильно в Киев, где
митрополит Константин II, грек, решился неслыханною строгостию  задавить
попытку северного духовенства к отложению  от  Киева:  Феодора  обвинили
всеми винами и наказали страшным образом. Вот самый рассказ летописца об
этом: "В 1172 году сотворил бог и св. богородица новое  чудо,  в  городе
Владимире: изгнал бог и св. богородица Владимирская злого,  пронырливого
и гордого льстеца, лживого владыку Федорца, из Владимира от св.  Богоро-
дицы церкви златоверхой, и от всей земли Ростовской. Нечестивец этот  не
захотел послушаться христолюбивого князя Андрея, приказывавшего ему идти
ставиться к митрополиту, в Киев, не захотел, но, лучше сказать,  бог  не
захотел его и св. богородица, потому что когда бог захочет наказать  че-
ловека, то отнимает у него ум. Князь был к нему  расположен,  хотел  ему
добра, а он не только не захотел поставления от митрополита, но и церкви
все во Владимире затворил и ключи церковные взял, и не было ни звона, ни
пения по всему городу и в соборной церкви, в которой чудотворная  матерь
божия, - и ту церковь дерзнул затворить, и так разгневал бога и св.  бо-
городицу, что в тот же день был изгнан. Много пострадали люди  от  него:
одни лишились сел, оружия, коней, другие обращены были в рабство,  зато-
чены, разграблены, и не только простые люди, но и монахи,  игумены,  ие-
реи; немилостивый был мучитель: одним головы рубил и бороды резал,  дру-
гим глаза выжигал и языки вырезывал, иных распинал по стене и мучил  не-
милостиво, желая исторгнуть от них имение: до имения был жаден  как  ад.
Князь Андрей послал его к митрополиту в Киев,  а  митрополит  Константин
обвинил его всеми винами, велел отвести на Песий остров, где ему отреза-
ли язык, как злодею еретику, руку правую отсекли и глаза выкололи, пото-
му что хулу произнес на св. богородицу... Без покаяния пробыл он до пос-
леднего издыхания. Так почитают бесы почитающих их: они  довели  его  до
этого, вознесли мысль его до облаков, устроили в нем второго Сатаниила и
свели его в ад... Видя бог озлобление  кротких  людей  своих  Ростовской
земли, погибающих от звероядного Федорца, посетил, спас людей своих  ру-
кою крепкою, мышцею высокою,  рукою  благочестивою  царскою  правдивого,
благоверного князя Андрея. Это мы написали для того, чтоб вперед  другие
не наскакивали на святительский сан, но пусть удостоиваются  его  только
те, кого бог позовет". Из приведенного места летописи видно, что лежит в
основе обвинения: бесы вознесли мысль Феодора до облаков  и  устроили  в
нем второго Сатаниила."Мы написали это, - говорится в заключении, - дабы
вперед никто не смел наскакивать на святительский сан". Во сколько прес-
тупления Феодора преувеличены теми, которые могли  желать  обвинить  его
всеми винами, - теперь решить трудно; для историка это явление  особенно
замечательно как попытка епископа Северной Руси отложиться от  киевского
митрополита.
   Попытка эта не  удалась:  митрополит  киевский  продолжал  поставлять
епископов во все епархии русской церкви, которых было 15  в  описываемое
время; но как великие  князья  киевские  позволяли  константинопольскому
патриарху присылать к ним митрополитов  только  с  их  согласия,  так  и
князья других волостей  не  позволяли  киевскому  митрополиту  назначать
епископов в их города по собственному произволу: так, например, когда  в
1183 году митрополит Никифор поставил епископом в Ростов грека  Николая,
то Всеволод III не принял его и послал сказать митрополиту: "Не  избрали
его люди земли нашей, но если ты его поставил, то и держи  его  где  хо-
чешь, а мне поставь Луку, смиренного духом и кроткого игумена св.  Спаса
на Берестове". Митрополит сперва отказался поставить Луку, но после при-
нужден был уступить воле Всеволода и киевского князя Святослава и посвя-
тил его в епископы Суздальской земли, а своего Николая, грека, послал  в
Полоцк; к грекам, как видно, не были вообще очень расположены, что заме-
чаем из отзыва летописца о черниговском епископе  Антонии:  "Он  говорил
это на словах, а в сердце затаил обман, потому что был родом грек".  Та-
ким образом, избрание епископов не принадлежало исключительно митрополи-
ту; но как же происходило это избрание? В Новгороде при избрании еписко-
па в совещании участвовали: князь, игумены, софьяны (люди,  принадлежав-
шие к ведомству Софийского собора), белое духовенство (попы);  в  случае
несогласия бросали жребий, и избранного таким образом посылали к  митро-
политу на поставление; вот летописный рассказ об избрании владыки Марти-
рия: "Преставился Гавриил, архиепископ новгородский; новгородцы с князем
Ярославом, с игуменами, софьянами и с попами стали рассуждать,  кого  бы
поставить на его место: одни хотели поставить Митрофана, другие - Марти-
рия, третьи - грека; начались споры, для прекращения которых положили  в
Софийской церкви на престоле три жребия и послали с веча  слепца  вынуть
их; вынулось Мартирию, за которым немедленно послали в Русу, привезли  и
посадили во дворе св. Софии, а к митрополиту  послали  сказать:  поставь
нам владыку. Митрополит прислал за ним с великою честию, и пошел  Марти-
рий в Киев с лучшими мужами, был принят с любовию князем  Святославом  и
митрополитом и посвящен в епископы". В  других  областях  выбор  зависел
большею частик) от воли князя; так, читаем в  летописи,  что  по  смерти
белгородского епископа Максима великий князь Рюрик поставил на его место
отца своего духовного Адриана, игумена выдубицкого. Как старались иногда
князья об избрании епископов, указывает место из письма епископа  Симона
к печерскому монаху Поликарпу: "Пишет ко мне княгиня Ростиславова,  Вер-
хуслава, хочет поставить тебя епископом или  в  Новгород,  на  Антониево
место, или в Смоленск, на Лазарево место, или в Юрьев, на Алексеево мес-
то: пишет, что если понадобится для этого раздать и тысячу гривен сереб-
ра, то не пожалеет". Как при избрании епископов имели влияние то  народ,
то князь, так точно восстание народа или неудовольствие князя могли быть
причинами низложения и изгнания епископов; мы видели пример, как однажды
в Новгороде простой народ выгнал владыку Арсения, потому  что  на  дворе
долго стояла теплая погода; при этом слышались  обвинения,  что  Арсений
выпроводил предшественника своего, владыку Антония в  монастырь,  а  сам
сел на его место, задаривши князя; это обвинение  указывает  на  сильное
влияние князя при избрании епископа даже в Новгороде; с другой  стороны,
Всеволод III не хочет принять епископа Николая, потому  что  не  избрали
его люди земли Суздальской; Ростислав Мстиславич в своей  грамоте  гово-
рит, что он привел епископа в Смоленск, сдумав с людьми своими.  В  1159
году ростовцы и суздальцы выгнали своего епископа Леона;  но  по  другим
известиям, виновником изгнания  был  князь  Андрей  Боголюбский  который
возвратил потом изгнанного и снова изгнал.
   Кроме права рукополагать епископов митрополит имел право суда и расп-
равы над ними: в 1055 г. новгородский епископ Лука Жидята по ложному до-
носу на него осужден был митрополитом Ефремом и три  года  содержался  в
Киеве до оправдания; ростовский епископ Нестор, оклеветанный  своими  же
домашними, лишен был на время епархии митрополитом Константином; наконец
мы видели поведение митрополита относительно владимирского епископа Фео-
дора. В важных случаях, например, при поставлении Клима Смолятича в мит-
рополиты, также особенно по поводу ересей и неправых толков,  созывались
соборы в Киеве. Ереси в описываемое время были: ересь павликиан или  бо-
гомилов, которую пытался распространить на Руси монах Адриан еще в  1004
году: Адриан, заключенный в темницу, отказался от своего  учения,  но  в
1123 году попытка была возобновлена каким-то Дмитром,  который,  однако,
был скоро сослан в заточение; в 1149 году явился в Киев из  Константино-
поля еретик Мартин, изложивший свое учение в особой книге, носившей наз-
вание "Правда". Семь лет распространял Мартин свое учение в Киеве, успел
привлечь на свою сторону не только множество простого народа, но и  мно-
гих из духовенства, пока наконец киевский собор в 1157  году  не  осудил
его учение; константинопольский собор подтвердил  решение  киевского,  и
еретик был сожжен в Царе-граде. Мы упоминали уже о епископе Леоне,  изг-
нанном ростовцами и суздальцами; в северной летописи под 1159 годом при-
чиною изгнания приводятся то,  что  он  разорял  священников  умножением
церквей. Под 1162 г. тот же летописец говорит о начале  ереси  Леонтини-
анской: по его рассказу, епископ Леон не по правде поставился  епископом
в Суздаль, потому что прежний суздальский епископ Нестор  был  еще  жив.
Леон стал учить, что не должно есть мяса в  господские  праздники,  если
они случатся в среду или пятницу, ни в рождество  господне,  ни  в  кре-
щенье; по этому случаю был сильный спор  пред  князем  Андреем  и  всеми
людьми; Леона переспорили, но он отправился в Константинополь для  реше-
ния дела; здесь оспорил его Адриан, епископ болгарский, пред императором
Мануилом, причем Леон начал было говорить против самого императора, слу-
ги которого ударили Леона в шею и хотели было утопить в реке; свидетеля-
ми всего этого были послы киевский, суздальский, переяславский и  черни-
говский. Иначе рассказывает дело южная летопись под 1162  годом:  по  ее
словам, князь Андрей Боголюбский выгнал епископа Леона вместе с братьями
своими и боярами отцовскими, желая  быть  самовластием,  потом  епископа
возвратил, покаялся в грехе своем, возвратил, впрочем, в Ростов, а не  в
Суздаль, и держал его четыре месяца на епископии; но после стал  просить
у него позволения есть мясо по середам и по пятницам от Светлого воскре-
сения до Всех святых; епископ не позволил ему этого и был изгнан вторич-
но, пришел в Чернигов к Святославу Ольговичу; тот утешил его и  отпустил
в Киев к Ростиславу. Но этим дело не кончилось: незадолго до взятия Кие-
ва войсками Андрея Боголюбского печерский игумен Поликарп с братиею  по-
ложили есть сыр, масло, яйца и молоко во все господские праздники,  если
случатся в середу или пятницу. На это соглашался Святослав, князь черни-
говский, и другие князья и епископы, но митрополит запрещал, и  были  по
этому случаю большие споры и распри. Тогда великий князь Мстислав  Изяс-
лавич положил созвать собор из всех епископов, игуменов,  священников  и
ученых монахов, и сошлось их до полутораста. На соборе  мнения  раздели-
лись: одни держались митрополита, между прочими  два  епископа,  Антоний
черниговский и Антоний переяславский, другие  -  Поликарпа;  но  большая
часть, не желая досаждать ни митрополиту,  ни  князьям,  отговаривались,
что не в состоянии решить этого вопроса и что положить так или иначе за-
висит от митрополита и от игуменов в их  монастырях;  некоторые  наконец
думали, что надобно отослать дело на решение патриарха. Андрей Боголюбо-
кий писал к Мстиславу, что надобно свергнуть митрополита, выбрать  русс-
ким епископам нового и потом рассмотреть дело беспристрастно на  соборе,
представляя, что зависимость от патриарха константинопольского тяжела  и
вредна для Руси. Но князь Мстислав, зная уже нерасположение к себе  мно-
гих князей и боясь, с другой стороны, раздражить  и  епископов,  оставил
дело без решения; но когда все несогласные с митрополитом  епископы  ра-
зошлись, тогда митрополит с двумя Антониями, черниговским и  переяславс-
ким, осудили Поликарпа на заточение; а князь Святослав Всеволодович чер-
ниговский выгнал из своего города епископа Антония. Любопытно,  что  се-
верный летописец во взятии и опустошении Киева войсками Боголюбского ви-
дит наказание за грехи киевлян, особенно за неправду митрополита,  кото-
рый запретил Поликарпа.
   Относительно материального благосостояния церкви, источниками для со-
держания митрополита и епископов служили: 1) Десятина, которую определя-
ли князья из своих доходов на главные церкви в своих волостях: так,  еще
св. Владимир определил в пользу  киевской  Богородичной  церкви  десятую
часть имения и доходов своих; о князе Ярополке Изяславиче волынском  ле-
тописец говорит, что он давал десятину от всего своего имения св.  Бого-
родице, но без точного определения, именно ли  в  киевскую  Богородичную
церковь давал он десятину, потому что под св. Богородицею мог разуметься
и монастырь Печерский, как разумеется он после, в  рассказе  о  щедрости
того же Ярополка. Андрей Боголюбский дал Богородичной владимирской церк-
ви десятины в стадах своих и торг десятый. 2) Недвижимые имения:  киевс-
кой Десятинной церкви принадлежал город Полонный; Андрей Боголюбский дал
владимирской Богородичной церкви город Гороховец, кроме того, дал слобо-
ды и села; и город был не один: это видно как  из  летописи,  так  и  из
письма епископа владимирского Симона к киевопечерскому монаху Поликарпу:
"Кто не знает, что у меня, грешного епископа Симона, соборная церковь во
Владимире - красота всего города да другая в Суздале, которую сам  пост-
роил? Сколько у них городов и сел? И десятину собирают по всей той  зем-
ле, и всем этим владеет наша худость"; по всем вероятностям  эти  доходы
шли не на одного митрополита и епископов, но также на поддержание и  ук-
рашение самих церквей, на содержание клира, больниц, богаделен,  училищ.
3) Судные духовные пошлины. 4) Ставленные пошлины, взимаемые за  постав-
ление священно- и церковнослужителей.  Относительно  содержания  низшего
духовенства до нас не дошло никаких известий; мы видим, что  Ярослав  I,
строя церкви повсюду, назначил содержание  духовенству;  должно  думать,
что и впоследствии князья и частные люди, строя церковь,  назначали  из-
вестные имущества или доходы на ее содержание и причта. Это всего  лучше
можно видеть из уставной грамоты новгородского князя Всеволода  Мстисла-
вича, данной церкви св. Иоанна Предтечи на Опоках. В этой грамоте  князь
Всеволод говорит, что он поставил
   всякими книгами, приставил попов, дьякона и дьяка, на церковное стро-
ение дал от имения своего вес вощаной с оставлением только части для се-
бя да в Торжке пуд вощаной, половина св. Спасу, а половина  св.  Иоанну.
Из этого вощаного весу попы, дьякон, дьяк и сторожа получают свои оброки
(годовое жалованье). При этой церкви св. Иоанна устроена  была  торговая
община; князь Всеволод говорит в грамоте: "Я поставил св.  Иоанну  троих
старост от житых людей, а от черных тысяцкого, от купцов двоих  старост,
пусть управляют всякими делами Ивановскими, и торговыми, и гостинными, и
судом торговым, а посадники и бояре новгородские ни во что Ивановское не
вступаются. А кто захочет вложиться в Ивановское купечество, должен дать
купцам пошлым (старым членам общины) вкладу пятьдесят гривен серебра,  а
тысяцкому сукно ипское, и часть этой суммы купцы должны положить в казну
церковную. Вес вощаной должен всегда находиться в притворе  св.  Иоанна;
вешают старосты Ивановские, двое купцов пошлых, добрых людей, не  пошлым
купцам староства не держать и весу не весить Ивановского". Потом опреде-
ляется в грамоте величина весовых пошлин с гостей - низовых, полоцких  и
смоленских, новоторжских и  новгородцев:  низовый  гость  платил  больше
всех, полоцкий и смоленский - меньше, новоторжанин -  еще  меньше,  свой
новгородец - меньше всех.
   Кроме грамоты, данной церкви Иоанна Предтечи, Всеволод дал  Новгороду
еще другую, сходную с Уставом св. Владимира, с некоторыми, впрочем,  до-
полнениями и переменами. В ней читаем: "Возвах есмь 10 сотских и старос-
ту Болеслава и бирича Мирошку и старосту  иванского  Васяту,  и  погадал
есмь со владыкою и с своею княгинею и с своими боляры и со десятью сотс-
кими и с старостами. Дал есми суд и мерила в Новгороде св. Софии и епис-
копу и старосте иванскому и всему Новуграду мерила торговая, скалвы  во-
щаные, пуды медовые и гривенку рублевую, и локоть яванский и свой  оброк
купец черницам; а попу иванскому русская пись с борисоглебским на  полы;
и сторожу иванскому русской порочицы пятно, да десять конюхов соли.  Дом
св. Софии владыкам строити с сотскими; а старостам и торговцам  доклады-
вая владыки или кто будет нашего роду князей в  Новеграде,  строити  дом
св. Ивана. Торговая вся весы, мерила... епископу блюсти без пакости,  ни
умаливати, ни умноживати и на всякий год извешивати. А скривится, а кому
приказано, а того казни(tm) близко смерти, а живот его  на  трое;  треть
живота св. Софии, а другая треть св. Ивану, а третия треть сотским и Но-
вуграду. А се церковныя люди: игумен, игумения, поп, диакон и дети их; а
и кто в крылоси: попадья, чернец, черница, поломник (пришлец), свещегас,
сторожник, слепец, хромец, вдовица, пущеник, задушный человек, изгойской
(изгои трои): попов сын грамоте не умеет, холоп из холопства  выкупятся,
купец одолжает; а и четвертое изгойство и себе приложим: аще князь  оси-
ротеет... А се изыскахом: у третьей жене и у четвертой детям прелюбодей-
ная часть в животе. Аще будет полн животом, ино даст детем третией  жены
и четвертой по уроку; занеже те и от закона отлучени. Из  велика  живота
дать урочная часть по оскуду; а из мала живота как рабочичищу часть, ко-
ня да доспех и покрут".
   К 1137 году относится Устав,  данный  князем  Святославом  Ольговичем
новгородскому Софийскому собору; в начале его князь Святослав  ссылается
на прадедов и дедов своих, которые установили брать  епископам  десятину
от даней, вир и продаж, от всего, что входит в княжой двор. К 1150  году
относятся уставные грамоты смоленского князя  Ростислава  Мстиславича  и
епископа Мануила, данные епископии Смоленской. Вследствие давнего соеди-
нения Смоленской волости с Переяславскою под властию одного  князя  цер-
ковь смоленская находилась под ведомством епископа  переяславского.  Это
соединение должно было иметь впоследствии большие невыгоды уже по самому
отдалению Смоленской волости от Переяславской, отрезываемых друг от дру-
га почти всегда враждебною  волостию  Черниговскою;  уже  сын  Мономаха,
Мстислав, имел намерение учредить в Смоленске особую епископию; понятно,
что сын его, смоленский князь Ростислав, спешил  привести  в  исполнение
мысль отцовскую. Ростислав говорит в начале грамоты, что он устанавлива-
ет епископию, посоветовавшись с людьми своими, по повелению отца  своего
святого, и для содержания епископа с клиросом дает церкви св. Богородицы
и епископу прощеников с медом, кунами, и продажами, с запрещением судить
их кому-либо другому, кроме епископа; дает церкви и епископу десятину от
всех даней смоленских, что сходится в них истых кун, кроме продажи, виры
и кроме полюдья. Сверх того князь дал несколько сел с изгоями и  с  зем-
лею; суд церковный утвержден исключительно за епископом. В конце грамоты
Ростислав говорит, что если кто захочет по зависти приложить опять  Смо-
ленскую епископию к Переяславской, то князь имеет право отнять все  дан-
ное на содержание епископа.
   Эта грамота Ростислава Мстиславича, не представляющая никаких несооб-
разностей, не могущая, следовательно, подать повод ни к каким заподозри-
ваниям, служит лучшим доказательством в пользу церковных уставов  Влади-
мира св. и Ярослава I, потому что, подобно им, заключает в себе устав  о
судах церковных, принадлежавших епископу. Выше было замечено, что  необ-
ходимо отнести начало церковного суда ко временам введения  христианства
в Русь, необходимо отнести первые уставы об нем ко временам Владимира  и
Ярослава, хотя бы и не в той форме, в какой они дошли до нас; что же ка-
сается до признания и употребления этих уставов в описываемое время,  т.
е. от 1054 до 1228 года, то в этом не может быть никакого сомнения.  Ру-
ководством, Кормчею книгою при церковном управлении и судах был принят у
нас с самого начала Номоканон, которым руководствовалась церковь гречес-
кая. Должно думать, что он употреблялся в описываемое время и в  гречес-
ком подлиннике, потому что митрополиты и некоторые епископы были из гре-
ков, - и в славянском переводе, ибо есть свидетельства из XVI века о су-
ществовании тогда харатейных славянских кормчих, писанных при Ярославе I
и сыне его Изяславе. Что же касается до прав духовенства, как  сословия,
то оно было свободно от гражданского суда, службы и податей гражданских.

   Мы видели важное значение духовенства в первые времена введения хрис-
тианской веры в Русь, когда епископы являлись  необходимыми  советниками
князя во всем, касавшемся наряда в стране; в описываемое время это  зна-
чение нисколько не уменьшилось: духовенство принимает сильное участие  в
событиях, в примирениях князей, в утишении народных восстаний; мы  виде-
ли, что после ослепления Василька киевляне отправили к Мономаху митропо-
лита Николая, который уговорил князя помириться с  Святополком;  Мономах
послушался митрополита, ибо чтил сан святительский,  говорит  летописец.
Игумен Григорий помешал войне между Мстиславом Владимировичем и Всеволо-
дом Ольговичем черниговским. Вячеслав употребил митрополита для  перего-
воров с тем же Всеволодом Ольговичем. Белгородский епископ Феодор и  пе-
черский игумен Феодосий были посредниками при заключении мира между  ве-
ликим князем Изяславом Мстиславичем и черниговскими князьями. Когда Юрий
Долгорукий хотел выдать Ярославу галицкому двоюродного брата его,  Ивана
Берладника, на верную гибель, то митрополит стал  говорить  Юрию:  "Грех
тебе, поцеловавши Ивану крест, держать его в такой нужде, а  теперь  еще
хочешь выдать на убийство", - и Юрий послушался митрополита. Когда венг-
ры завладели Галичем, то митрополит поднимал князей отнять  русскую  во-
лость у иноплеменников. Митрополит Никифор для предупреждения войны меж-
ду Рюриком Ростиславичем и Всеволодом III взял на  себя  клятву,  данную
Рюриком зятю своему Роману волынскому, причем сказал: "Князь!  мы  прис-
тавлены в Русской земле от бога удерживать вас от кровопролития". Тот же
митрополит помирил после Рюрика с Романом. Тимофей,  духовник  Мстислава
торопецкого, помирил этого князя с боярами. В Новгороде  архиепископ  не
раз является укротителем  народных  восстаний,  примирителем  враждующих
сторон, посредником между гражданами и князьями. В тот век, когда  поня-
тия о народном праве были слабы, и не стыдились убивать или  задерживать
послов, если речи их не нравились, послами обыкновенно отправлялись  ду-
ховные лица, потому что за них менее можно было опасаться  при  всеобщем
уважении к их сану.
   В людях описываемого времени не трудно заметить особенное  расположе-
ние и уважение к монашеству; уважение это  приобрели  по  праву  древние
русские иноки, особенно иноки Киево-Печерского монастыря своими подвига-
ми. В тогдашнем обществе, грубом, полуязыческом еще,  в  котором  новые,
лучшие понятия, принесенные христианством, встречали могущественное соп-
ротивление, первые монастыри представляли особое, высшее  общество,  где
новый порядок вещей, новая религия проповедовалась не словом только,  но
делом. За стенами монастыря грубым страстям давался  полный  разгул  при
первом удобном случае; в стенах монастыря - один ест через день  просви-
ру, носит власяницу, никогда не ляжет спать, но вздремнет  иногда  сидя,
не выходят на свет из пещеры; другой не ест по целым неделям, надел  ве-
риги и закопался по плеча в землю, чтоб убить в  себе  похоть  плотскую;
третий поставил у себя в пещере жернова, брал из закромов зерновой  хлеб
и ночью молол его, чтоб заглушить в себе корыстолюбивые помыслы, и  дос-
тиг наконец того, что стал считать золото и серебро за  ничто.  Входя  в
монастырские ворота, мирянин переселялся в иной, высший мир, где все бы-
ло чудесно, где воображение его поражалось дивными сказаниями о подвигах
иноческих, чудесах, видениях, о сверхъестественной помощи в борьбе с не-
чистою силою; неудивительно, что монастырь привлекал  к  себе  многих  и
лучших людей. Как скоро разнесся по Киеву слух о подвигах Антония в  пе-
щере, то подвижник не мог долго оставаться один:  около  него  собралась
братия; бояре великокняжеские являлись к нему, сбрасывали боярскую одеж-
ду к ногам игумена и давали обет нищеты и  подвигов  духовных.  Феодосий
поддержал и усилил славу нового монастыря. Еще Антоний вступил во  враж-
дебное столкновение с великим князем  Изяславом:  последний,  видя,  что
вельможи покидают его двор для тесной пещеры Антония, рассердился на пе-
черских иноков, грозил выгнать их из Киева и раскопать их  пещеры;  зло-
бился на Антония за расположение его к Всеславу полоцкому, так что Анто-
ний принужден был искать убежища у князя Святослава в Чернигове. Несмот-
ря, однако, на такие неприязненные отношения Изяслава к монастырю,  Фео-
досий взял сторону этого князя против брата его Святослава; когда черни-
говский князь отнял стол у старшего брата и все признали право сильного,
один игумен печерский не признал этого права, в одном Печерском монасты-
ре на ектениях продолжали поминать Изяслава как стольного князя и  стар-
шего в роде; Святослав терпел и с уважением слушал увещания Феодосия. Не
один изгнанник Изяслав находил в печерском игумене своего ходатая:  оби-
женный в суде шел с жалобою к Феодосию, и судья  должен  был  перерешать
дело. У себя в келье Феодосий ходил за больным, расслабленным иноком,  а
ночью, когда все успокаивалось, отправлялся в жидовскую часть  города  и
там вступал в споры с врагами своей веры. Но кроме  Антония  и  Феодосия
Печерский монастырь выставил ряд проповедников христианства,  епископов,
летописцев: св. Кукша, св. Леонтий, св. Исаия были его  постриженниками;
постриженник же его Никон, убегая гнева Изяславова, ушел в  Тмутаракань,
служивший убежищем для всякого рода изгнанников, и  князей,  и  монахов.
Христианство было очень слабо распространено в Тмутаракани, о монахах не
имели там понятия; дикий народ объят был изумлением, когда  увидал  ино-
ческие подвиги Никона, толпами сходился смотреть на дивного  человека  и
скоро подчинился его влиянию: скоро мы видим этого Никона в челе народа,
посредником в сношениях его с князем. После этого  неудивительно  читать
нам в памятниках XII века следующие слова: "Подвиги  св.  монахов  сияют
чудесами больше мирской власти, и ради их  мирские  вельможи  преклоняют
главу свою пред монахами". Епископ Симон пишет к печерскому иноку  Поли-
карпу: "Смотри, как уважают тебя здесь и князья и бояре,  и  все  друзья
твои".
   Монастыри распространялись и по другим городам: упоминаются монастыри
в Турове, Переяславле, Чернигове, Владимире Волынском, в  княжестве  Га-
лицком, Полоцке, Смоленске, Ростове, Новгороде Великом. Основаны были  и
женские монастыри: в 1086 году великий князь Всеволод Ярославич  перест-
роил в Киеве монастырь Андреевский, где постриглась дочь его девица  Ян-
ка; она собрала около себя много монахинь и жила с ними по монастырскому
чину. Предслава, дочь полоцкого князя Георгия  Всеславича,  в  молодости
ушла в монастырь, где уже была монахинею тетка ее, жена Романа Всеслави-
ча, постриглась здесь под именем Евфросинии, сначала выпросила у еписко-
па позволение жить при соборной Софийской церкви в голубце, где проводи-
ла время в списывании книг, продавала их и выручаемые  деньги  раздавала
нищим, потом основала свой монастырь при церкви св. Спаса, где постригла
родную и двоюродную сестру (дочь Бориса Всеславича)  и  двух  племянниц;
наконец захотела видеть Иерусалим, где и скончалась в русском Богородич-
ном монастыре. Но не одни княжны и вдовые княгини постригались в  полном
здоровье; встречаем и князя, произвольно оставившего волость и  постриг-
шегося в Киево-Печерском монастыре: то был известный уже нам по летописи
Святоша, или Святослав - Николай Давыдович черниговский. Три года пробыл
он в поварне монастырской, работая на братию, рубя дрова и  нося  их  на
своих плечах с берега в монастырь; потом три года  служил  привратником,
наконец перешел на службу при трапезе. По окончании искуса перешел  жить
в свою келию, при которой развел сад, и никогда во всю жизнь  не  видали
его праздным, но всегда имел он в руках какое-нибудь  дело,  питался  он
постоянно одною монастырскою пищею.
   Для содержания своего монастыри уже в то время имели недвижимые  иму-
щества, так, например, князь Ярополк Изяславич дал Киево-Печерскому  мо-
настырю три волости; дочь его дала пять сел и с челядью;  Ефрем  епископ
суздальский дал тому же монастырю двор в Суздале с церковию св. Димитрия
и с селами. До нас дошла в подлиннике грамота великого  князя  Мстислава
Владимировича (1128-1132 г.) новгородскому Юрьеву монастырю на волость с
данями, вирами и продажами и на некоторую часть  княжеских  доходов.  От
конца XII века дошла до нас подлинная вкладная грамота преподобного Вар-
лаама Хутынскому монастырю на земли, рыбные и птичьи ловли.  Должно  ду-
мать, что всякий постригавшийся, если имел состояние, приносил какой-ни-
будь вклад в монастырь движимым или недвижимым имуществом, кроме того  и
другие набожные люди давали в монастыри деньги и  разные  другие  ценные
вещи; раздавать милостыню по монастырям было в  обычае  у  князей:  Глеб
Всеславич полоцкий дал Киево-Печерскому монастырю 600 гривен  серебра  и
50 золота, по его смерти жена его дала 100 гривен серебра и  50  золота.
Монахи в монастырях удерживали при себе имущество, от чего  были  монахи
богатые и бедные: так, например, в Патерике рассказывается,  что,  когда
умер один инок, по имени Афанасий, то никто из братии не  хотел  похоро-
нить его, потому что он был беден; также читаем, что инок Федор  вступил
в монастырь, раздавши все свое имение нищим, но потом стал жалеть о роз-
данном; тогда другой инок, Василий, сказал ему: "Если ты  хочешь  иметь,
то возьми все, что у меня есть". Третий  инок,  Арефа,  имел  много  бо-
гатства в своей келии, и никогда ничего не подавал нищим.
   Относительно управления встречаем известия об  игуменах  (архимандри-
тах), экономах и келарях. Избрание игуменов зависело от  братии,  причем
иногда происходили восстания и насильственные смены игуменов. Иногда мо-
нахи выбирали себе в игумены из белого духовенства; под 1112 годом чита-
ем в летописи: "Братия Киево-Печерского монастыря, оставшись без  игуме-
на, собрались и  нарекли  себе  игуменом  Прохора  священника  (попина);
объявили об этом митрополиту и князю Святополку, и князь с радостию  ве-
лел митрополиту поставить Прохора". Под 1182 годом  встречаем  следующий
рассказ: "Умер блаженный архимандрит, игумен печерский Поликарп,  и  был
по смерти его мятеж в монастыре: никак не могли избрать себе игумена,  и
братия очень тужила, потому что такому сильному дому не подобало и одно-
го часу быть без пастуха. Во вторник ударили братья в  било,  сошлись  в
церковь, начали молиться св. богородице - и чудо! в один  голос  сказали
все: "Пошлем к попу Василию на Щековицу, чтоб был игуменом и управителем
стаду черноризцев Печерского монастыря". Пришли к Василию, поклонились и
сказали ему: "Мы все братья и черноризцы кланяемся тебе  и  хотим  иметь
тебя отцем игуменом". Поп Василий изумился, поклонился им и сказал: "От-
цы и братия! мысль о пострижении была у меня; но с  какой  же  стати  вы
придумали выбрать меня себе в игумены?" Много спорил он с ними,  наконец
согласился, и монахи повели его в монастырь". Касательно отношения  Кие-
во-Печерского монастыря к великому князю  киевскому  замечательны  слова
св. Феодосия, сказанные им пред кончиною князю  Святославу:  "Се  отхожю
света сего, и се предаю ти монастырь на соблюдение, еда будет  что  смя-
тенье в нем; и се поручаю игуменство Стефану, не дай его в обиду". Но  в
некоторых рукописных патериках прибавлено: "И да не обладает им ни архи-
епископ, ни ин никто же от клерик софийских, но точию заведает  им  твоя
держава и по тебе дети твои и до последних роду твоему". Согласно с этим
есть предание, что Андрей Боголюбский утвердил независимость  Печерского
монастыря от киевского митрополита, назвавши монастырь лаврою и  ставро-
пигиею княжескою и патриаршею.
   Говоря о нравственном состоянии общества, необходимо обратить  внима-
ние на юридические понятия, господствовавшие в нем в известное время.  К
уставам, явившимся бесспорно в описываемое время на  Руси,  принадлежит,
во-первых, изменение, сделанное сыновьями Ярослава I в  Правде  отца  их
относительно мести за убийство; в Правде говорится, что  трое  Ярослави-
чей, Изяслав, Святослав и Всеволод собрались вместе с мужами своими (ты-
сяцкими) и отложили убиение за голову, но определили  убийце  откупаться
кунами, во всем же остальном положили держаться суда  Ярославова;  таким
образом, родовая месть, самоуправство, остаток прежней родовой особности
перестает существовать на Руси юридически в начале  второй  половины  XI
века; но убийство, совершенное по личным отношениям одного члена общест-
ва к другому случайно, в ссоре, драке, на пиру, в нетрезвом виде продол-
жает считаться делом  частным,  не  считается  уголовным  преступлением;
убийца такого рода продолжает по-прежнему считаться полноправным  членом
общества; только разбойника, одинаково всем опасного, общество не  хочет
держать у себя, но отдает князю на поток со всем семейством. Таким обра-
зом, убийство первого рода не влекло более за собой ни частной,  ни  об-
щественной мести, наказания; что убийства такого рода были нередки,  до-
казательством служит обычай соединяться для платежа виры, складываться в
дикую виру. Как новость, сравнительно с предыдущим  временем,  встречаем
известие о поединке в значении судебного доказательства. К  описываемому
же времени относится ограничение ростов, сделанное Мономахом по  поводу,
как видно, злоупотреблений, какие позволяли себе по этому предмету  жиды
в княжение Святополка. Большие росты бывают обыкновенно следствием  неу-
веренности в возвращении капитала, неудовлетворительного состояния  пра-
восудия в стране. Относительно последнего мы  встречаем  в  летописях  и
других памятниках громкие жалобы; мы видели главную причину этого  явле-
ния в частых перемещениях княжеских из одной волости в другую; с  описы-
ваемого времени, со времени господства родовых княжеских отношений, дру-
жинники или челядинцы княжеские привыкли смотреть на отправление  прави-
тельственной или судейской должности как  на  кормление,  следовательно,
привыкли извлекать из этих должностей всевозможную для себя  пользу,  не
будучи ничем связаны с волостию, где были пришельцами; для уяснения себе
этих отношений мы должны представить себе старинного дружинника, отправ-
ляющего правосудие за князя в виде старинного ратника, стоящего на  пос-
тое. При Всеволоде Ярославяче  летописец  жалуется  на  разорение  земли
вследствие дурного состояния правосудия; при Святополке не  имеем  права
ожидать лучшего; под 1138 годом читаем, что была пагуба посульцам (жите-
лям берегов Сулы реки) частию от половцев, частию от  своих  посадников;
при Всеволоде Ольговиче тиуны разорили Киев и Вышгород; при  Ростислави-
чах на севере посадники, поставленные из южнорусских  детских,  разорили
Владимирскую волость; лучшим доказательством дурного состояния  правосу-
дия на Руси в описываемое время служит понятие, какое имели современники
о тиуне: в слове Даниила Заточника читаем: "Не  имей  себе  двора  близь
княжа двора, не держи села близь княжа села, потому  что  тиун  его  как
огонь, и рядовичи его как искры". Дошло до нас любопытное известие,  как
однажды полоцкий князь спрашивал священника: какая судьба ожидает  тиуна
на том свете? тиун несправедливо судит, взятки берет,  людей  отягощает,
мучит? Название должностного л:ица ябедник приняло также  дурное  значе-
ние. Не умея или не желая объяснить такое дурное  состояние  правосудия,
летописец принужден сказать, что где закон, там и обид много!
   Мерилом нравственного состояния общества могут служить также  понятия
о народном праве. Мы видели, что вести войну значило  причинять  неприя-
тельской волости как можно больше вреда - жечь, грабить, бить,  отводить
в плен; если пленные неприятельские ратники отягощали  движение  войска,
были опасны при новых встречах с врагом, то их  убивали,  иногда  князья
после войны уговаривались возвратить все взятое с обеих сторон, но  есть
пример, что князь после войны уводит жителей целого города, им  взятого,
и селит их в своей волости. В способе ведения войны у  себя,  в  русских
областях и в чужих странах, христианских и нехристианских, не видим  ни-
какой разницы. При заключении мира употреблялась клятва - крестное цело-
вание, утверждение дедовское и отцовское, по словам князей, и грамоты  с
условиями мира назывались потому крестными. Нарушения  клятвы  встречаем
часто, особенно были знамениты ими два князя: Владимир галицкий и  млад-
ший сын Мстислава Великого, Владимир; твердостию в клятве славился Моно-
мах; но и он раз позволил уговорить себя  нарушить  клятву  относительно
половецких ханов на том основании, что поганые также беспрестанно  нару-
шают клятву; сын Мономаха Мстислав, несмотря на разрешение  духовенства,
всю жизнь раскаивался в том, что нарушил клятву, данную Ярославу  черни-
говскому; из последних князей за  твердое  сохранение  клятвы  летописец
хвалит Глеба Юрьевича. Война объявлялась отсылкою  крестных  грамот.  Мы
упоминали, что послами отправлялись часто духовные лица, как  подвергав-
шиеся меньшей опасности; но Всеволод III не усумнился задержать  священ-
ников, присланных  к  нему  для  переговоров  Святославом  черниговским;
Мстислав Храбрый велел остричь голову и бороду послу Боголюбского; Изяс-
лавову послу, Петру Бориславичу, не дали в Галиче ни повозки, ни  корма,
и он боялся дальнейших притеснений от Владимирка; впрочем, было  призна-
но, что убивать посла не следует: когда владимирцы  (на  Волыни)  хотели
убить священника, присланного от Игоревичей галицких, то  приятели  пос-
ледних стали говорить, что не подобает убить посла. Христианство,  разу-
меется, действовало и здесь благодетельно: Игорь  северский  признается,
что, отдав на щит город Глебов, не пощадивши христиан, он сделал великий
грех, за который бог отомстил ему пленом у  половцев;  Мономах  заключил
мир с Глебом минским, не желая, чтобы кровь христианская  проливалась  в
великий пост; по воскресеньям не делали приступов  к  городам;  Всеволод
Ольгович, исполнившись страха  божия,  по  словам  летописца,  не  хочет
пользоваться пожаром в Переяславле, чтоб взять этот город; такую же  со-
вестливость обнаруживают Ростиславичи в борьбе с Юрьевичами после Липец-
кой битвы.
   Повсюду и между князьями, и между простыми людьми видим борьбу новых,
лучших, христианских понятий и стремлений со страстями, слабо обуздывае-
мыми в новорожденном обществе, и с прежними языческими обычаями. В жизни
многих князей замечаем сильное религиозное направление: Мономах был  ре-
лигиозен не на словах только, не в наставлениях только детям: по  словам
летописца, он всею душою любил бога и доказывал это на деле, храня запо-
веди божии, имея всегда страх божий в сердце, будучи милостив  неимовер-
но; дан был ему от бога такой дар, прибавляет летописец,  что  когда  он
входил в церковь и слышал пение, то не мог удерживаться от слез. Мы  ви-
дели иноческие подвиги Святослава Давыдовича черниговского,  религиозное
направление Ростислава Мстиславича, христианскую кончину Ярослава галиц-
кого. Но у некоторых благочестие ограничивалось только внешним  исполне-
нием обрядов, и когда дело шло об удовлетворении страстям, то на запове-
ди религии и на служителей ее обращали  мало  внимания:  брат  Мономаха,
Ростислав, не усумнилоя умертвить св. инока Григория за обличение;  Свя-
тополк Изяславич был благочестив, уважал монастырь Киево-печерский и его
иноков; по когда дело шло об удовлетворении корыстолюбия, то мучил  этих
самых монахов, гнал игумена за обличения; сын его Мстислав умертвил  св.
Феодора и Василия. Владимирко галицкий, наругавшись над клятвою, сказав-
ши: "Что мне сделает этот маленький крестик?", пошел в церковь к  вечер-
не; не щадя сокровищ для сооружения и украшений церквей, не  считали  за
грех жечь и грабить церкви в волостях неприятельских. Вслед  за  людьми,
которые шли в монастырь для борьбы со страстями, шли туда  же  люди  для
удовлетворения страстям своим: в духовных посланиях XII  века  встречаем
сильные укоры монахам, которые милуют свое тело, переменяют платье,  под
предлогом праздников учреждают особую трапезу с пивом и долго  сидят  за
нею, ищут над старейшими взять свою волю, собираются вместе не бога  ра-
ди, не для того, чтоб рассуждать о пользе, но для яростных  споров,  для
бесстыдных нападений на эконома и  келаря,  Пастыри  церкви  вооружаются
против обычаев давать в монастырях пиры, на которые созываются мужчины и
женщины. Спор, так сильно и долго занимавший русское  общество,  спор  о
том, что есть в известные дни, принадлежит  также  к  характеристическим
явлениям эпохи.
   Вооружаясь против уклонений от  правил  христианской  нравственности,
церковь должна была вооружаться против старых языческих понятий и обыча-
ев, которые были еще так сильны в тогдашнем русском обществе, особенно в
низшем его слое. Мы видели, как в Новгороде весь простой народ отошел  к
волхву, и только князь с дружиною стал подле епи:копа; встречаем  извес-
тие, что в описываемое время продолжали приносить жертвы  бесам  (т.  е.
прежним божествам), болотам и колодцам, что были люди, которые имели  по
две жены, что простой народ не брал для брака благословения  церковного,
считая это обрядом, установленным  только  для  князей  и  бояр,  и  до-
вольствуясь  одним  языческим  обрядом  плескания,  что  женщины  носили
больных детей к волхвам, и если замечали охлаждение  любви  в  муже,  то
омывали тело свое водою и эту воду давали пить мужу. Особенно трудно бы-
ло изгнать память о древней религии из народных увеселений, песен,  пля-
сок, игр, которые были языческого происхождения; вот почему церковь  из-
начала так сильно стала вооружаться против этих увеселений: "Разве мы не
погански живем, - говорит летописец, - когда во встречу веруем? Если кто
встретит черноризца на дороге, то возвращается назад; разве это не  зна-
чит поступать по-язычески? Ведь это все ведется по  дьяволову  научению;
другие и чиханью веруют, будто бы оно бывает на здоровье  голове.  Всеми
этими обычаями дьявол отвлекает нас от бога, трубами, скоморохами,  гус-
лями, русальями. На игрищах видим множество людей: как  начнут  бороться
друг с другом, то сбегаются смотреть на дело, от дьявола замышленное,  а
церкви стоят пусты: в час молитвы мало найдешь народу в церкви". Из этих
слов летописца видно, что любимым народным зрелищем  в  его  время  были
борьбы, или кулачные бои.
   Касательно семейной нравственности мы встречаем  в  летописи  похвалу
двум князьям за соблюдение телесной чистоты: о Всеволоде Ярославиче  го-
ворится, что он воздерживался от пьянства и от похоти, да  о  Святославе
Всеволодовиче говорится, что он сохранял чистоту телесную. В дошедших до
нас списках летописи говорится о Святополке Изяславиче, что он имел  де-
тей от наложницы; в Татищевском своде летописей находим другие  подобные
примеры. Уважение к старшим в роде  было  провозглашаемо  постоянно  как
добродетель, уклонения от которой подвергаются сильным укоризнам; но  мы
видели, что эти уклонения были часты. Видим несколько примеров  непослу-
шания воле отцовской: пример Андрея Боголюбского, ушедшего без отцовско-
го согласия с юга на север; пример Олега Святославича черниговского, ко-
торый без отцовского ведома прислал к ИзяславуДавыдовичу;  пример  Конс-
тантина Всеволодовича, отказавшегося выполнить  отцовскую  волю  относи-
тельно волостей. Относительно важного  вопроса  о  положении  женщины  в
древнем русском обществе мы встречаем очень скудные известия в  памятни-
ках, дошедших от описываемого времени. Видим,  что  княгини  имели  свое
имущество, движимое и недвижимое, распоряжались им  по  произволу,  как,
например, распорядилась жена князя Глеба Всеславича  полоцкого,  отдавши
свои деньги и волости Киево-Печерскому монастырю; жена Святополка  Изяс-
лавича раздает по смерти его большое богатство по монастырям, церквам  и
нищим. Об уважении, какое оказывалось  женщинам  родственниками,  свиде-
тельствует пример Мономаха, который послушался  увещаний  мачехи  своей,
причем летописец говорит: "Преклонился он на  мольбу  княгинину,  потому
что почитал ее как мать". Об уважении  и  любви,  которыми  пользовались
княгини в семье своей и среди граждан, можем видеть из описания  кончины
княгини Марии, жены Всеволода III: "Постриглась великая княгиня в  мона-
шеский чин в монастыре св. Богородицы, который сама построила, и  прово-
дил ее до монастыря сам великий князь Всеволод со многими  слезами,  сын
его Георгий, дочь Верхослава, жена Ростислава Рюриковича, которая приез-
жала тогда к отцу и матери; был тут епископ Иоанн,  духовник  ее  игумен
Симон и другие игумены и чернецы все, и бояре все и боярыни,  и  черницы
из всех монастырей, и горожане все проводили ее со  слезами  многими  до
монастыря, потому что была до всех очень добра. В  этом  же  месяце  она
умерла, и плакал над нею великий князь, и сын его Юрий плакал и не хотел
утешиться, потому что был любим ею". О влиянии княгинь на  события,  как
советниц мужей своих, указывает известие  о  поступке  князя  Святослава
Всеволодовича с Ростиславичами под 1180 годом: Святослав, сказано в  ле-
тописи, напал на Давыда Ростиславича, посоветовавшись только с  княгинею
да с любимцем своим Кочкарем, и не сказавши своей думы лучшим мужам сво-
им. Из отзыва летописца, впрочем, можно усмотреть,  что  такой  поступок
Святослава возбуждал всеобщее негодование в обществе, являлся исключени-
ем из принятого обычая советоваться обо всем с дружиною. О влиянии  кня-
гинь на дела может указывать также  приведенное  выше  место  из  письма
епископа Симона к чернецу Поликарпу о том, что княгиня Верхослава стара-
ется доставить Поликарпу епископство, не жалея издержек. Но все эти  из-
вестия не могут дать нам понятия об отношениях обоих полов, о жизни жен-
щины в обществе, ибо княгини и вообще матери семейств имели точно  такое
же важное значение и после в Московском государстве, где, однако, в выс-
ших слоях общества женщина жила в удалении от мужчины. В этом  отношении
важно для нас свидетельство, приведенное выше, об  обычае  устраивать  в
монастырях пиры, куда собирались мужчины и женщины, также вопрос  черно-
ризца Иакова митрополиту Иоанну, позволять ли на пирах целоваться с жен-
щинами. Мономах в наставлении детям касается и отношений мужа к жене, он
говорит: "Жен своих любите, но не давайте им власти над собою". Но в ка-
ком отношении находилось это правило, извлеченное из известного послания
апостольского, к обычаю, решить нельзя.  Как  христианские  понятия  со-
действовали возвышению женщины, показывает вопрос  известного  Кирика  и
ответ на него епископа Нифонта. Кирик спрашивает:  "Если  случится,  что
женский платок будет вшит в платье священническое, то можно ли священни-
ку служить в этом платье?" Нифонт отвечает: "Можно! - разве женщина  по-
гана?"
   Что же касается вообще до состояния нравственности в описываемое вре-
мя на Руси, то, принявши в соображение время, обстоятельства и состояние
нравственности других европейско-христианских народов в  описываемое  же
время, историк не может произнести  очень  строгого  приговора  древнему
русскому обществу до тридцатых годов XIII века. В это  время  на  первом
плане видим княжеские усобицы, но много ли насильственных, кровавых пос-
тупков замечаем в этих усобицах? Убиение Ярополка Изяславича, ослепление
Василька, братоубийство между рязанскими князьями, убиение Игоря  Ольго-
вича  киевлянами,  убиение  Андрея  Боголюбского  приближенными  к  нему
людьми, повешение Игоревичей галицкими боярами, ослепление (по всем  ве-
роятностям, мнимое) Ростиславичей во Владимире Залесском.  Важное  дело,
когда князья постоянно толкуют, что они братья, и  потому  обязаны  жить
дружно, а не враждовать, защищать Русскую землю от врагов, а  не  проли-
вать кровь христианскую в усобицах. Пусть нам скажут, что слова  были  в
разладе с делом; мы ответим, что и слова имеют силу, когда  беспрестанно
повторяются с убеждением в их правде, когда их повторяют и сами  князья,
и духовенство, и народ, отказывающийся принимать участие в усобицах; ес-
ли эти слова не могли прекратить усобиц, то по крайней мере могли  смяг-
чать их; важное дело, когда притесненный князь мог грозить  притеснителю
напоминанием, что поведение его похоже на поведение Святополка  Окаянно-
го; важное дело, когда князья ужасались  и  плакали  об  ослеплении  Ва-
силька, говоря, что такого зла не бывало в Русской земле ни  при  дедах,
ни при отцах их; очень важно, когда Изяслав Мстиславич жалуется на киев-
лян за убийство Игоря Ольговича, говоря, что ему теперь не уйти от наре-
каний. Отношения между князем, дружиною и городовым народонаселением бы-
ли вообще довольно мягки, сколько могли быть, разумеется, при  тогдашней
неопределенности: "Если уйдем сами, - говорит Игорь северский с братьею,
- а черных людей оставим, то грех будет нам пред  богом".  Впрочем,  при
внимательном изучении летописи можно усмотреть большую жестокость в нра-
вах на восток и северо-восток от Днепра, вообще замечаем большую  жесто-
кость в княжеском племени Святославичей черниговских, еще большую в  ли-
нии этих Святославичей, которая утвердилась на дальнейшем востоке, в об-
ласти Муромской и Рязанской, замечаем на  северо-востоке  большую  жест-
кость в самых формах, в самых выражениях.
   Мы видели, как вместе с христианством принялась на Руси  грамотность,
и принялась крепко: почва нашлась удобная; в описываемое время мы не ви-
дим препятствий к распространению грамотности, напротив,  видим  обстоя-
тельства благоприятствующие; связь с Византиею постоянная; оттуда прихо-
дят митрополиты и епископы; греческие царевны  выходят  замуж  за  наших
князей, наши княжны выходят за греческих царевичей, путешествуют в Конс-
тантинополь, в Иерусалим, как, например, Янка Всеволодовна, св. Евфроси-
ния полоцкая; путешествуют в  Иерусалим  духовные  лица,  простые  люди;
страсть к паломничеству так усилилась,  что  духовенство  начало  воору-
жаться против нее, прямо запрещая  отправляться  в  Иерусалим,  увещевая
вести христианскую жизнь на месте жительства, накладывая  даже  епитимьи
на дающих обеты идти в Иерусалим: эти обеты, говорило духовенство, губят
землю нашу. Частые и тесные сношения с Польшею и  Венгриею  открывали  в
Русь доступ и латинскому языку. Не забудем, что просвещение  было  тесно
соединено с религиею: кто больше читал, тот, значило, был больше утверж-
ден в вере; отсюда религиозное направление, столь могущественное,  необ-
ходимо влекло за собою стремление к распространению грамотности,  приоб-
ретению книг. Сыновья и внуки Ярослава  I  наследовали  его  ревность  к
распространению книжного учения. Сын его Святослав собирал книги,  кото-
рыми наполнил свои клети; из этих книг дошло до нас два сборника. Другой
сын Ярослава I, Всеволод, говорил на пяти иностранных языках, которые он
изучил сидя дома, как выражается сын его, Мономах, и  этим  дает  знать,
что Всеволод изучил языки не по необходимости во время странствования по
чужим землям, но единственно из любознательности;  Мономах  говорит  при
этом, что знание языков доставляет почет от иностранцев. Религиозная на-
читанность Мономаха видна из его сочинений. Святослав (Святоша)  Давыдо-
вич собирал книги, которые подарил Киево-Печерскому  монастырю;  по  его
побуждению инок Феодосий перевел с греческого послание Льва, папы  римс-
кого к Флавиану, архиепископу константинопольскому.  В  своде  летописей
Татищева, в подлинности которых нет основания сомневаться, часто  встре-
чаем известия об образованности князей, например, о Святославе Ростисла-
виче говорится, что он знал греческий язык и книги охотно читал, о  Свя-
тославе Юрьевиче, что он охотник был читать и милостиво принимал  ученых
людей, приходивших из Греции и стран западных, часто с ними разговаривал
и спорил; о Романе Ростиславиче смоленском, что он многих людей понуждал
к учению, устроил училища, при которых содержал учителей греческих и ла-
тинских на свой счет и не хотел иметь священников не ученых; на  это  он
издержал все свое имение, так что по смерти его  ничего  не  осталось  в
казне, и смольняне похоронили его на свой счет. Михаил Юрьевич, по  сло-
вам того же свода летописей, очень хорошо знал св. писание, с греками  и
латинами говорил на их языках так же свободно, как по-русски, но не  лю-
бил спорить о вере. О Ярославе Владимировиче галицком говорится, что  он
знал иностранные языки, читал много книг, так  что  мог  сам  наставлять
правой вере, понуждал духовенство учить мирян, определял монахов  учите-
лями и монастырские доходы назначал для содержания училищ. О Константине
Всеволодовиче в дошедших до нас летописях говорится, что он всех умудрял
духовными беседами, потому что часто и прилежно читал книги; а  в  Тати-
щевском своде летописей говорится, что он был очень учен, держал при се-
бе людей ученых, накупал много старинных книг греческих дорогою ценою  и
велел переводить их на русский язык, собирал известия  о  делах  древних
славных князей, сам писал и другие с ним трудились; одних греческих книг
было у него более тысячи, которые частию сам купил, частию получил в дар
от патриархов.
   Если при Владимире и Ярославе посылали детей  учиться  к  священникам
при церквах, то обычай этот должен был продолжаться и распространяться в
описываемое время; имеем полное право принять известие  о  существовании
училищ при церквах, дворах епископских  и  заводимых  князьями  на  свой
счет; также известие, что в этих училищах учили  греческому  языку,  ибо
для утверждения в вере необходимо было распространять переводы  духовных
книг с греческого языка; училища эти служили и для образования священни-
ков, на что прямо указывает приведенное известие о цели училища,  устро-
енного в Смоленске князем Романом Ростиславичем; встречаем также  извес-
тие об училищах на Волыни. Что духовенство описываемого времени ясно по-
нимало необходимость образования для своего сословия, видно из следующих
слов одного духовного лица XII века: "Если властели мира  сего  и  люди,
занятые заботами житейскими, обнаруживают сильную охоту к чтению, то тем
больше нужно учиться нам, и всем сердцем искать сведения в слове божием,
писанном о спасении душ наших". Этими словами всего лучше подтверждаются
приведенные известия о любви к чтению и вообще образованности князей.
   Какие же дошли до нас памятники этой образованности? Мы  видели,  что
уже при Ярославе I русские люди начали испытывать свои силы в  собствен-
ных сочинениях религиозного содержания, видели этот первый опыт, сделан-
ный первым нашим митрополитом из русских, Иларионом; при означенных выше
благоприятных условиях для грамотности в описываемое время  имеем  право
ожидать большего числа подобных памятников; и действительно, до нас  до-
шел ряд сочинений религиозного  содержания,  принадлежащих  известнейшим
духовным лицам эпохи. Большая часть их составляет поучения, обращенные к
одному какому-нибудь лицу по известному случаю или к  целому  народу,  к
целой пастве. Из первых упомянем об ответе св.  Феодосия  Печерского  на
вопрос великого князя Изяслава, следует ли в  день  воскресный  закалать
животных и употреблять их мясо? Феодосий отвечает, что, после  того  как
господь сошел на землю, жидовское все умолкло. Нет греха закалать живот-
ных в воскресенье; если же будем закалать в субботу, а  есть  в  воскре-
сенье, то это явное жидовство. Потом Феодосий говорит, в какие дни  сле-
дует поститься. На вопрос великого князя Изяслава о вере  латинской  или
варяжской Феодосий отвечал: "Вера их зла и закон их не чист: они икон не
целуют, в пост мясо едят, на опресноках служат;  христианам  не  следует
отдавать за них дочерей и брать их дочерей за себя замуж, не  должно  ни
брататься с ними, ни кумиться, ни есть, ни пить из одного сосуда. Но ес-
ли они попросят у вас есть, то дайте им пищу в их сосудах, если же у них
сосудов не будет, то дайте в своих, только потом вымойте  эти  сосуды  и
молитву над ними прочтите. Латины Евангелие и Апостол имеют, иконы  свя-
тые и в церковь ходят, но вера их и закон не  чисты,  множеством  ересей
своих они всю землю обесчестили, потому что по всей земле живут  варяги.
Нет жизни вечной живущим в вере латинской,  армянской,  сарацинской.  Не
следует их веры хвалить, свою веру беспрестанно хвали и подвизайся в ней
добрыми делами. Будь милостив не только к своим домочадцам, но и  к  чу-
жим: еретика и Латынина помилуй и от беды избавь и мзды от бога  не  ли-
шишься. Если встретишь иноверников, спорящих с верными, то помогай  пра-
воверным на зловерных. А если кто скажет: и ту и эту веру  бог  дал,  то
отвечай: по-твоему бог двоверный? Разве ты не слыхал, что написано: един
бог, едина вера и едино крещение?" Послание митрополита Никифора к вели-
кому князю Владимиру Мономаху (tm) важно для нас во 1) по отзывам о  по-
ведении Мономаха; во 2) по высказывающимся в нем отношениям  власти  ду-
ховной к светской, митрополита к князю. Послание написано во время вели-
кого поста, когда, по словам митрополита, устав церковный и правило есть
говорить и князьям что-нибудь полезное. Митрополит рассматривает различ-
ные виды грехов и не находит, в котором бы из них можно  было  упрекнуть
Мономаха: этому князю не нужно говорить в похвалу поста, потому  что  он
благочестием воспитан и постом воздоен, потому что  воздержание  его  во
время поста все видят и чудятся. "Что говорить такому князю, - продолжа-
ет Никифор, - который больше на сырой земле спит,  дому  бегает,  платье
светлое отвергает, по лесам ходя, сиротинскую носит одежду и  только  по
нужде, входя в город, облекается в одежду  властелинскую.  Что  говорить
такому князю, который другим любит готовить обеды обильные, а сам служит
гостям, работает своими руками, подаяние его доходит даже и до  податей;
другие насыщаются и упиваются, а сам князь сидит и смотрит  только,  как
другие едят и пьют, довольствуясь малою пищею и водою: так  угождает  он
своим подданным, сидит и смотрит, как рабы его упиваются,  руки  его  ко
всем простерты, никогда не прячет он сокровищ, никогда не считает золота
или серебра, но все раздает, а между тем казна  его  никогда  не  бывает
пуста". Наконец митрополит  находит  возможность  преподать  наставление
князю, находит в нем слабую сторону: "Кажется мне, князь мой, -  говорит
он, - что, не будучи в состоянии видеть всего  сам  своими  глазами,  ты
слушаешь других и в отверстый слух твой входит стрела.  Так  подумай  об
этом, князь мой, исследуй  внимательнее,  подумай  об  изгнанных  тобою,
осужденных, презренных, вспомни обо всех, кто на кого сказал что-нибудь,
кто кого оклеветал, сам рассуди таковых, всех помяни и отпусти, да и те-
бе отпустится, отдай, да и тебе отдастся... Только не опечалься,  князь,
словом моим: не подумай, что кто-нибудь пришел ко мне с жалобою и потому
я написал это тебе! Нет: так просто я пишу к тебе для напоминания, в ко-
тором нуждаются владыки земные; многим пользуются они, но за то и многим
искушениям подвержены". Здесь мы видим уже обычай  печалования,  который
был в употреблении у нашего духовенства в  продолжение  древней  истории
нашей; заметим также обращение митрополита к князю: "К тебе, добляя гла-
ва наша и всей христолюбивей земли, слово се есть: его же из утробы  ос-
вяти и помазав, от царское и княжьское крови  смесив".  Другое  послание
митрополита Никифора к Мономаху было написано в ответ на вопрос великого
князя: как отвергнуты были латины от св. соборной и правоверной  церкви?
Митрополит приводит 20 причин уклонения западной церкви от восточной.  В
заключение митрополит говорил Мономаху: "Прочитай это, князь, и не  раз,
но два раза и больше, сам и сыновья твои. Князьям, как от бога избранным
и призванным на правоверную веру, надобно разуметь слова Христовы и  ос-
нование церковное твердое, на свет и наставление порученным им  от  бога
людям". Одинакого с этим посланием содержания послание митрополита Иоан-
на к архиепископу римскому об опресноках.
   Послание Симона, епископа владимирского и суздальского  к  Поликарпу,
черноризцу печерскому, важно по некоторым историческим указаниям,  кото-
рыми и воспользовались мы в своем месте. Сочинитель послания, Симон, был
сначала монахом Киево-Печерского монастыря, потом игуменом владимирского
(на Клязьме) Рождественского монастыря, наконец в  1214  году  поставлен
епископом на владимирскую и суздальскую епархию. Поликарп был также  мо-
нахом Киево-печерского монастыря и страдал  честолюбием,  для  укрощения
которого Симон и написал ему упомянутое послание. "Брат! - начинает  Си-
мон свое послание, - седши в безмолвии, собери ум свой и скажи сам в се-
бе: человек! не оставил ли ты мир и родителей по плоти? пришел  ты  сюда
на спасение, а поступаешь не по духовному. Зачем ты  назвался  чернецом?
Ведь черное платье не избавит тебя от  мук.  Смотри,  как  уважают  тебя
здесь князья и бояре и все друзья твои, говорят: счастливец!  возненави-
дел мир и славу его, уже не печется ни о чем земном, желая одного небес-
ного. Но ты живешь не по-монашески; стыдно мне за тебя: те, которые  нас
здесь ублажают, получат царство небесное, а мы будем мучиться. Восстань,
брат, восстань и попекись мысленно о своей душе. Не будь один день  кро-
ток, а другой яр и зол; а то немного помолчишь и опять  начнешь  роптать
на игумена и на служителей его. Не будь лжив: под предлогом  немощи  те-
лесной не отлучайся собрания церковного: как дождь растит  семя,  так  и
церковь влечет душу на добрые дела; все делаемое наедине, в келье - нич-
тожно; двенадцать псалмов, прочтенные наедине, не стоят одного  "Господи
помилуй", пропетого в церкви. Надобно было тебе подумать, зачем  захотел
ты выйти из святого, блаженного, честного и спасенного  того  места  Пе-
черского? Думаю, брат, что бог побудил тебя к тому, не терпя твоей  гор-
дости, и извергнул тебя, как некогда сатану с отступными силами,  потому
что не захотел ты служить святому мужу, своему господину, а нашему  бра-
ту, архимандриту Анкиндину, игумену печерскому.  Печерский  монастырь  -
море, не держит в себе гнилого, но выбрасывает вон. Горе тебе, что напи-
сал ко мне о своей досаде: погубил ты свою душу. Спрашиваю тебя: чем хо-
чешь спастись? Будь ты постник и нищ, не спи по ночам но если досады  не
можешь снести - не получишь спасения. Пишет ко мне княгиня Ростиславова,
Верхуслава, что хочет поставить тебя епископом или  в  Новгород,  или  в
Смоленск, или в Юрьев; пишет: не пожалею и тысячи серебра для тебя и для
Поликарпа. Я ей отвечал: дочь моя Анастасия! дело  небогоугодное  хочешь
сделать; если бы он пробыл в монастыре неисходно с  чистою  совестию,  в
послушании игумену и всей братии, трезвясь во всем, то не только облекся
бы в святительскую одежду, но и вышнего царства достоин был бы.  Ты  хо-
чешь быть епископом? Хорошо, но прочти послание апостола Павла к Тимофею
и подумай, таков ли ты, каким следует быть епископу? Если бы ты был дос-
тоин этого сана, то я не отпустил бы тебя от себя, но своими руками пос-
тавил бы тебя наместником в обе епископии, во Владимир и Суздаль, как  и
хотел князь Георгий, но я не согласился,  видя  твое  малодушие.  Совер-
шенство состоит не в том, чтоб быть славиму ото всех,  но  в  том,  чтоб
исправить житие свое и сохранить себя в чистоте.  Оттого  из  Печерского
монастыря так много епископов поставлено  было  во  всю  Русскую  землю;
прочти старую летопись Ростовскую, в ней найдешь,  что  их  было  больше
тридцати, а если считать всех до меня грешного, то будет около пятидеся-
ти. Рассуди же теперь, какова слава этого монастыря?  постыдившись,  по-
кайся и будь доволен тихим и безмятежным житием, к которому господь при-
вел тебя. Я бы с радостию оставил епископство и стал  работать  игумену,
но сам знаешь, что меня удерживает. Все  знают,  что  у  меня,  грешного
епископа Симона, соборная церковь, красота  всему  городу  Владимиру,  а
другая суздальская церковь, которую сам построил; сколько у них  городов
и сел, и десятину собирают по всей той земле, и всем этим  владеет  наша
худость; но пред богом скажу тебе: всю эту славу и власть счел бы  я  за
ничто, если бы мне только хворостиною пришлось торчать за  воротами  или
сором валяться в Печерском монастыре и быть попираему людьми".
   По указаниям на обычаи и нравы замечательно послание митрополита  Ио-
анна (по всем вероятностям, второго) черноризцу Иакову, в ответ на неко-
торые вопросы, касавшиеся дисциплины церковной.  "Ненадобно,  -  говорит
митрополит, - сообщаться и служить с звероядцами и с теми, которые  слу-
жат на опресноках; но есть с ними ради Христовой любви  не  запрещается;
если кто хочет убегать этого для чистоты или немощи, пусть  убегает,  но
блюдите, чтоб не произошло от этого соблазна, не родилась бы вражда: на-
добно из двух зол выбирать меньшее. Если, как ты говоришь,  некоторые  в
Русской земле не приобщаются в великий пост, едят мясо и  все  нечистое,
то надобно их всячески отвращать от этого, если же  будут  упорствовать,
то не давать им св. причащения и смотреть на них, как на  иноплеменников
и противников веры. Также должно поступать и с теми, которые  держат  по
две жены и которые занимаются волхвованием; ослушников должно строго на-
казывать, но не убивать до смерти и не увечить. Так как в  то  время  не
было утверждено, чтобы русские княжны, выходя замуж  за  иноверных  вла-
дельцев, сохраняли православную веру, то митрополит и вооружился  против
обычая выдавать дочерей княжеских замуж в чужие страны,  где  служат  на
опресноках, т. е. в страны католические.  Митрополит  приказывает  всеми
силами направлять на веру правую тех, которые приносят жертвы бесам, бо-
лотам и колодезям, которые женятся без благословения церковного,  разво-
дятся и берут других жен. Называет беззаконниками тех,  которые  продают
рабов-христиан жидам и еретикам; вооружается против тех, которые  волею,
для торговли, ходят к поганым и едят с ними вместе нечистое; против тех,
которые часто в монастырях пиры устроивают,  созывают  мужчин  и  женщин
вместе и стараются превзойти друг друга в том, кто  лучше  устроит  пир.
Эта ревность не по боге, говорит митрополит, но от лукавого происходит.
   В том же роде вопросы черноризца Кирика,  предложенные  новгородскому
епископу Нифонту и другим духовным лицам с их ответами. Из этого  памят-
ника узнаем об обычае ходить на поклонение святым местам; Кирик  удержи-
вал некоторых от этого и спрашивал, хорошо ли он делает?  Очень  хорошо,
был ответ: идет он для того, чтоб есть и пить, ничего не делая.  Вопрос:
если роду и рожанице режут хлебы и сыры и мед? В  ответе  читаем:  "Горе
пьющим рожанице". Встречаем известие об обычае оглашать  пред  крещением
булгарина, половчина, чудина в продолжение 40 дней, а славянина  в  про-
должение 8 дней; таким образом, узнаем, что во время Кириково  продолжа-
лось крещение славян. Понятия времени выражаются в следующем правиле: по
захождении солнца ненадобно хоронить мертвеца, хоронить его,  когда  еще
солнце высоко, потому что последнее видит солнце до общего  воскресения.
Относительно нравов узнаем, что некоторые явно жили с наложницами. Узна-
ем об обычае женщин обмывать тело свое водою  и  эту  воду  давать  пить
мужьям, если видят, что последние перестают любить их; на таких  налага-
ется епитимья, равно как и на тех, которые детей своих носят к латинско-
му священнику на молитву или носят больных детей к волхвам.
   Теперь обратимся к поучениям, обращенным к целому народу. Здесь  пер-
вое место занимает поучение св. Феодосия  Печерского  о  казнях  божиих:
"Наводит бог по гневу своему казнь какую-либо или поганых, потому что не
обращаемся к богу; междоусобная рать бывает от соблазна  дьявольского  и
от злых людей. Страну согрешившую казнит бог смертью, голодом, наведени-
ем поганых, бездождием и другими  разными  казнями..."  Следующие  слова
важны относительно нравов и обычаев времени: "Не погански ли мы поступа-
ем? Если кто встретит монаха или монахиню, свинью или  коня  лысого,  то
возвращается. Суеверию по дьявольскому наущению  предаются!  Другие  чи-
ханью веруют, будто бывает на здравие главе. Дьявол прельщает и отвлека-
ет от бога волхвованием, чародейством, блудом, запойством,  резоиманием,
прикладами, воровством, лжею, завистию, клеветою, трубами,  скоморохами,
гуслями, сопелями, всякими играми и делами неподобными. Видим  и  другие
злые дела; все падки к пьянству, блуду и злым играм.  А  когда  стоим  в
церкви, то как смеем смеяться или шептаться?.. На праздники больших  пи-
ров не должно затевать, пьянства  надобно  бегать.  Горе  пребывающим  в
пьянстве! Пьянством ангела-хранителя отклоняем от себя, злого беса прив-
лекаем к себе: дух святый от пьянства далек, ад близок..." Как языческие
обычаи примешивались к христианским, видно из  поучения,  приписываемого
также св. Феодосию: "Для обеда две молитвы: одна в начале, другая в кон-
це. Установлена за упокой кутья, - обедов же и ужинов за упокой не уста-
новлено, воды не велено приставлять к кутье; также яиц класть на  кутью.
Тропарей не должно говорить чашам в пиру, кроме  трех:  при  поставлении
обеда славится Христос, по окончании  прославляется  дева  Мария,  потом
чествуется хозяин". Дошло до нас также несколько поручений св. Феодосия,
обращенных к братии его монастыря; в одном из них святой говорит:  "Если
бы только можно было, то каждый день говорил бы я, со слезами молил и  к
ногам вашим припадал, чтоб никто из нас не пропустил молитвенного време-
ни. Кто возделывал ниву или виноградник и видит плоды, то не помнит тру-
да от радости и молит бога, чтоб сподобил собрать плод; если  же  видит,
что нива тернием поросла, то что сделает! Сколько лет минуло,  и  никого
не вижу, кто б пришел ко мне и сказал: как мне спастись?" Поучение  мит-
рополита русского Никифора замечательно по своему  началу,  из  которого
видно, что митрополит-грек, по незнанию русского языка не произносил сам
поучений своих к народу, а только писал их. "Не дан мне дар языков;  от-
того я стою посреди вас безгласен и совершенно безмолвен. А так как ныне
потребно поучение по случаю наступающих дней св. великого  поста,  то  я
рассудил предложить вам поучение чрез писание". Проповедник  вооружается
против больших ростов и против пьянства. Замечательно по своей простоте,
вполне соответствующей состоянию паствы, к которой было обращено, поуче-
ние Луки Жидяты, епископа новгородского, умершего  в  1060  году:  "Вот,
братия, прежде всего эту заповедь должны мы все христиане держать: веро-
вать во единого бога, в троице славимого, в отца и сына и св. духа,  как
научили апостолы, утвердили св. отцы. Веруйте воскресению, жизни вечной,
муке грешникам вечной. Не ленитесь в церковь  ходить,  к  заутрене  и  к
обедне и к вечерне; и в своей клети прежде богу поклонись, а  потом  уже
спать ложись. В церкви стойте со страхом божиим, не  разговаривайте,  не
думайте ни о чем другом, но молите бога всею мыслию, да  отдаст  он  вам
грехи. Любовь имейте со всяким человеком и больше с братьею, и не будь у
вас одно на сердце, а другое на устах; не рой брату яму, чтоб  тебя  бог
не ввергнул в худшую. Терпите обиды, не платите злом за зло; друг  друга
хвалите, и бог вас похвалит. Не ссорь других, чтоб не назвали тебя сыном
дьявола, помири, да будешь сын богу. Не осуждай брата и мысленно,  поми-
ная свои грехи, да и тебя бог не осудит.  Помните  и  милуйте  странных,
убогих, заключенных в темницы и к своим сиротам (рабам) будьте  милости-
вы. Игрищ бесовских (москолудства) вам, братия,  нелепо  творить,  также
говорить срамные слова, сердиться  ежедневно;  не  презирай  других,  не
смейся никому, в напасти терпи, имея упование на бога. Не будьте  буйны,
горды, помните, что, может  быть,  завтра  будете  смрад,  гной,  черви.
Будьте смиренны и кротки: у гордого в сердце дьявол сидит, и божие слово
не прильнет к нему. Почитайте старого человека  и  родителей  своих,  не
клянитесь божиим именем и другого не заклинайте и не проклинайте. Судите
по правде, взяток не берите, денег в рост не давайте, бога бойтесь, кня-
зя чтите, рабы, повинуйтесь сначала богу, потом господам своим; чтите от
всего сердца иерея божия, чтите и слуг церковных. Не убей, не украдь, не
лги, лживым свидетелем не будь, не враждуй, не завидуй, не клевещи; блу-
да не твори ни с рабою, ни с кем другим, не пей не вовремя и всегда пей-
те с умеренностию, а не до пьянства; не будь гневлив, дерзок, с радующи-
мися радуйся, с печальными будь печален, не ешьте нечистого, святые  дни
чтите; бог же мира со всеми вами, аминь". Повторяем: слово это драгоцен-
но для историка, потому что вполне обрисовывает общество, к которому об-
ращено для поучения; при этом заметим также, что в поучении Луки  Жидяты
выражается и общий дух  новгородского  народонаселения,  какой  замечаем
постоянно в новгородских памятниках; как в летописи Новгородской, так  и
здесь замечаем одинакую простоту, краткость, сжатость, отсутствие всяких
украшений; для нас один  слог  поучения  Жидяты  может  служить  доказа-
тельством, что оно написано в Новгороде.
   Другим характером отличаются поучения южного владыки, Кирилла Туровс-
кого, как вообще памятники южнорусской письменности отличаются от север-
ных памятников большею украшенностию,  что,  разумеется,  происходит  от
различия в характере народонаселения: иной речи требовал  новгородец  от
своего владыки, иной южный русин от своего. Содержание слова Жидяты сос-
тавляет краткое изложение правил христианской нравственности; слова  Ки-
рилла Туровского большею частию представляют красноречивые представления
священных событий, празднуемых церковию в тот день, в который  говорится
слово; цель слов его показать народу важность, величие празднуемого  со-
бытия, пригласить народ к его празднованию, к  прославлению  Христа  или
святы его; отсюда сходство слов Кирилловых с церковными песнями, от  ко-
торых он заимствует иногда не только форму, но и целые выражения; как  в
тех, так и в других видим одинакое  распространение,  оживление  события
разговором действующих лиц; в сочинениях Кирилла замечаем также  особен-
ную любовь к иносказаниям, притчам, стремление давать событиям  преобра-
зовательный характер, особенное искусство в сравнениях, сближениях собы-
тий, явлений, так что, изучая внимательно сочинения древнего владыки Ту-
ровского, не трудно открыть в нем предшественника и  земляка  позднейшим
церковным витиям из Юго-Западной Руси, которые так долго были у нас поч-
ти единственными духовными ораторами и образцами. Как слог поучения Луки
Жидяты обличает новгородца, так слог слов Кирилла Туровского обличает  в
сочинителе южного русина.
   Из дошедших до нас сочинений Кирилла  первое  место  занимают  десять
слов, сказанных в десять воскресных дней, начиная от недели ваий до Тро-
ицына дня включительно. В первом уже слове (в неделю ваий) мы знакомимся
вполне с образом изложения сочинителя: "Днесь Христос от Вифании в Иеру-
салим входит, вседши на жребя осля, да совершится пророчество Захариино.
Уразумевая это пророчество, станем веселиться; души святых дщери вышнего
Иерусалима нарицаются; жребя же - это веровавшие язычники, которых  пос-
ланные Христом апостолы отрешили от лести дьявольской...  Ныне  апостолы
на жребя ризы свои возложили, на которые сел Христос. Здесь видим  обна-
ружение преславной тайны: ризы - это христианские добродетели апостолов,
которые своим учением устроили благоверных людей в престол божий и вмес-
тилище св. духу. Ныне народы постилают господу по пути одни - ризы своя,
а другие - ветви древесные; добрый правый  путь  миродержителям  и  всем
вельможам Христос показал: постлавши этот путь милостынею  и  незлобием,
без труда они входят в царство небесное;  ломающие  же  древесные  ветви
суть простые люди и грешники, которые сокрушенным  сердцем  и  умилением
душевным, постом и молитвами свой путь равняют и к богу  приходят..."  и
проч. Окончание слова замечательно, потому что показывает  главную  цель
всех слов Кирилловых: "Сокративши слово, песнями как цветами святую цер-
ковь увенчаем и праздники украсим, и богу славословие вознесем, и Христа
спасителя нашего возвеличаем". Роскошная весенняя природа юга дала много
цветов Кириллу в слове на Фомино воскресенье: "Теперь  весна  красуется,
оживляя земное естество; ветры, тихо вея, подают плодам обилие, и земля,
семена питая, зеленую траву рождает. Весна есть красная  вера  Христова,
которая крещением возрождает человеческое естество; ветры -  грехотворе-
ний помыслы, которые, претворившись покаянием в добродетель,  душеполез-
ные плоды приносят; земля же естества нашего, приняв как семя слово  бо-
жие и боля постоянно страхом божиим, дух спасения рождает. Ныне новорож-
денные агнцы и юнцы скачут быстро и весело возвращаются к матерям своим,
а пастухи на свирелях с веселием хвалят Христа: агнцы - это кроткие люди
от язычников, а юнцы - кумирослужители неверных стран, которые,  Христо-
вым вочеловечением и апостольским учением и  чудесами  к  святой  церкви
возвратившись, сосут млеко учения; а учители Христова стада, о всех  мо-
ляся, Христа бога славят, всех волков и агнцев в одно стадо  собравшего.
Ныне древа леторосли испускают, а цветы благоухание, и вот уже  в  садах
слышится сладкий запах, и делатели, с надеждою трудяся, плододавца Хрис-
та призывают; были мы прежде как древа дубравная, плодов неимущия, а ны-
не привилась Христова вера к нашему неверию, и  держась  корня  Иесеева,
испуская добродетели как цветы, райского паки бытия о Христе ожидаем,  и
святители, трудясь о церкви, от Христа мзды ожидают. Ныне оратаи  слова,
словесных волов к духовному ярму приводя, и крестное  рало  в  мысленных
браздах погружая, и проводя бразду покаяния, всыпая семя  духовное,  на-
деждами будущих благ веселятся", и проч.
   Слово в неделю мироносицкую напоминает совершенно церковные  песни  и
стихиры, поемые и читаемые в последние дни страстной седмицы; в  некото-
рых местах встречаем одни и те же почти выражения;  таков  вначале  плач
богородицы:  "Тварь  соболезнует  ми,  сыну!  твоего  зрящи  без  правды
умерщвления. Увы мне, чадо мой, свете и творче тварям", и проч. Или  да-
лее слова Иосифа Пилату представляют не иное  что,  как  распространение
церковной песни: "Приидите ублажим Иосифа приснопамятного". Слово  окан-
чивается похвалою Иосифу, замечательною по обычной в древнем красноречии
форме: "Кому уподоблю этого праведника? небом ли тебя назову: но ты  был
светлее неба богочестием: потому что во  время  страсти  Христовой  небо
помрачилось и свет свой скрыло, а ты, радуясь, на своих руках  бога  но-
сил. Землею ли тебя благоцветущею назову? Но ты  явился  честнее  земли:
потому что она в то время от страха потрясалась, а ты вместе с Никодимом
весело божие тело, плащаницею обвив, положил", и проч.  Слово  в  неделю
расслабленного представляет самый лучший образец слога Кириллова; в  жа-
лобе расслабленного на свои страдания видим эту образность, какою  обык-
новенно отличаются писатели - земляки нашего оратора: "Мертвым  ли  себя
назову, говорит расслабленный; но чрево мое пищи желает и язык от  жажды
иссыхает. Живым ли себя почту? но не только встать с одра, даже и подви-
нуть себя не могу: ноги мои не ходят, руки не только что ничего не дела-
ют, но и осязать ими я себя не могу; я непогребенный мертвец, одр мой  -
гроб мой; мертвый междуживыми и живой между мертвецами, потому  что  как
живой питаюсь и как мертвый ничего не делаю; мучусь я,  как  в  аде,  от
бесстыдно поносящих меня; смех я юношам, укоряющим мною  друг  друга,  а
старцам лежу притчею к наказанию; все много глумятся, и я от того вдвой-
не страдаю. Внутри терзает меня болезнь, вне оскорбляюсь досадами укоря-
ющих меня; слюни плюющих на меня покрывают тело мое, голод пуще  болезни
одолевает меня, потому что если я найду пищу, то не могу рукою  положить
ее в рот; всех умоляю, чтоб накормили меня, и делюсь бедным куском  моим
с питающими меня, стонаю со слезами,  томимый  мучительною  болезнию,  и
никто не придет посетить меня" и проч. Таков же и ответ Христа: "Как  ты
говоришь: человека не имам? Я ради тебя сделался  человеком;  тебя  ради
оставил скипетры горнего царства и, нижним служа, обхожу: не  пришел  я,
да мне послужат, но да послужу другим.  Тебя  ради,  будучи  бесплотным,
плотию облекся, да исцелю душевные и телесные недуги всех. Тебя ради не-
видимый ангельским силам явился всем человекам, ибо не хочу презреть мо-
его образа, лежащего в тлении, но хочу спасти его  и  в  разум  истинный
привести, а ты говоришь: человека не имам? Я сделался человеком, да сот-
ворю человека богом, ибо сказал: боги будут и сыны вышнего  все,  и  кто
другой вернее меня служит тебе? Тебе я всю тварь на работу сотворил: не-
бо и земля тебе служат - небо влагою, земля плодом; солнце служит светом
и теплотою, луна с звездами ночь обеляет; для тебя облака  дождем  землю
напояют, и земля всякую траву семянистую и деревья  плодовитые  на  твою
службу возвращает; тебя ради реки рыб носят и пустыни зверей  питают,  а
ты говоришь: человека не имам" и проч. Слово в неделю пятую по пасхе со-
держит в себе упрек народу за нехождение в  церковь  для  слушания  слов
епископа: "Я, друзья и братья, надеялся, что с каждою неделею все больше
и больше будет собираться народу в церковь, а теперь вижу, что собирает-
ся его все меньше и меньше; если бы я свое что-нибудь  говорил  вам,  то
хорошо бы делали, если бы не приходили, но я возвещаю  вам  владычнее  и
прочитываю вам грамоту Христову". Кириллу  же  Туровскому  приписывается
слово о состоянии души по разлучении с телом; здесь сочинитель, исчисляя
мытарства, седьмым из них полагает: "Буе слово, срамословие,  бесстудная
словеса и плясание, еже в пиру и на свадьбах, и в павечерницах, и на иг-
рищах, и на улицах"; пятнадцатым: "Всяка ересь и веруют в стречу, в чех,
в полаз и в птичьи грай, ворожю, и еже басни бають, и в гусли гудуть".
   От описываемого времени дошли до нас еще некоторые любопытные  поуче-
ния, неизвестно какой области и какому лицу принадлежащие. Здесь,  между
прочим, видим, как церковь вооружалась против явлений, бывших следствием
родовых отношений княжеских, и как  изначала  содействовала  утверждению
отношений государственных; сочинитель слова обращается к дружине княжес-
кой со следующими словами: "Если  начнете  доброжелательствовать  другим
князьям от своего, то подобны будете замужней женщине,  неверной  своему
мужу". Но тут встречаем увещание к храбрости, вполне согласное с поняти-
ями времени: "Сын! когда на рать с князем идешь, то с храбрыми  напереди
езди: этим и роду своему чести добудешь и себе  доброе  имя.  Что  может
быть лучше того, как умереть перед князем!" О волхвах: "Волхвов же, чада
моя, блюдитеся". О священниках: "Если возьмете чернеца в  свой  дом  или
иного причетника и захотите его угостить, то больше трех чаш  не  нудьте
его, но дайте ему волю: если сам напьется, то  сам  за  то  и  отвечает;
нельзя слуг божиих до срама упоить,  но  с  поклоном  должно  отпускать,
взявши благословение у них". О рабах: "Сирот  домашних  не  обидьте,  но
больше милуйте, голодом не морите, ни наготою, потому что  это  домашние
твои нищие: нищий в другом месте себе выпросит, а рабы  только  в  твоей
руке; милуйте своих рабов и учите их на спасение и покаяние, а старых на
свободу отпускайте... Если холопа своего или рабу не кормишь и не обува-
ешь и убьют их у воровства, то за кровь их ты ответишь. Ты как апостол в
дому своем: научай грозою и ласкою. Если рабы и рабыни не слушаются,  по
твоей воле не ходят, то лозы не жалей до шести ран и  до  двенадцати;  а
если велика вина, то и до 20 ран; если же очень велика вина, то и до  30
ран лозою, а больше 30 ран не велим... Рабов, которых возьмешь с собою в
поход, чести и люби, чтоб они были тебе в обиде и в рати добрыми  помощ-
никами".
   О средствах, какие употребляли проповедники, средствах,  напоминающих
нам известие об обращении Владимира,  и  о  судьбе,  какой  подвергались
иногда ревностные проповедники, находим любопытные известия в житии  св.
Авраамия Смоленского. "Так бо бе (Авраамий) благодатию Христовою  утешая
приходящиа и пленяа их души смысл, яко же и самому игумену не  стерпети,
многия к нему видя притекающая. И хотя того сего отлучити  и  глаголаше:
аз за тя отвещаю убога, ты же престани уча, и много озлобление нань воз-
ложи. И оттоле вниде в град и пребысть в  едином  монастыре  у  честнаго
Креста; и ту начаша боле приходити и учение его множайше быти. Написа же
две иконе, едину страшный суд втораго пришествия, а другую  -  испытания
воздушных мытарств, их же всем несть избежати, И ко всем приходящим оно-
го страшнаго дня не простая о том глаголя и  почитая  великаго  онаго  и
светлаго учителя вселенныя Иоанна Златоустаго и  преподобнаго  Ефрема  и
всех богогласных святых. И вшед  сатана  в  сердце  бесчинных,  воздвиже
нань; и начаша овии клеветати к епископу, инии  же  хулити  и  досажати,
овии еретика нарецати и, а инии глаголаху нань глубинныи книги почитает,
инии же к женам прекладающе, попове же зиающе и глаголюще: уже наша дети
все обратил есть; реку тако: никто же аще бы не  глаголя  на  блаженнаго
Авраамия в граде. Собрашася же все от мала и до велика весь  град  нань:
инии глаголют заточити, а инии на стене ту пригвоздити и зажещи, а  дру-
зии потопити и проведьше сквозе град, всем же собравшимся на двор  епис-
копь, игуменом же и попом и черноризцем, князем и боляром..."
   Кроме поучений, принадлежащих духовным лицам, до нас дошло  поучение,
написанное знаменитейшим из князей описываемого времени, Владимиром  Мо-
номахом, для детей своих; оно обнимает  обязанности  человека  вообще  и
князя, религиозные, семейные и общественные  и  представляет  первообраз
тех домостроев, которые мы увидим в последующих веках: "Страх имейте бо-
жий в сердце и милостыню творите неоскудную,  потому  что  здесь  начало
всякому добру", - так начинает Мономах свое поучение. Потом он объявляет
повод, по которому написал поучение: по окончании усобицы с Давыдом Иго-
ревичем на Витичевском съезде поехал он на север, в Ростовскую  область,
и, будучи на Волге, получил посольство от двоюродных братьев с приглаше-
нием идти на Ростиславичей галицких, которые не хотели исполнять  общего
княжеского приговора; двоюродные братья велели сказать Мономаху: "Ступай
скорее к нам, прогоним Ростиславичей и волость у них отнимем; если же не
пойдешь с нами, то мы себе, а ты себе". Мономах велел отвечать:  "Серди-
тесь сколько хотите, не могу с вами идти и преступить  крестное  целова-
ние". Угроза братьев разъединиться с ним сильно  опечалила  Мономаха;  в
этой печали он разогнул псалтырь и попал на место: "Вскую печалуеши, ду-
ше? вскую смущаеши мя?" и проч. Утешенный псалмом, Мономах  решился  тут
же написать своим сыновьям поучение, в котором  господствует  та  мысль,
что человек никогда не должен совращаться с правого пути и во всех  слу-
чаях жизни должен полагаться на одного бога, который не  даст  погибнуть
человеку, творящему волю его. Выписавши из псалма те  места,  в  которых
выражается эта мысль, также наставление  из  Василия  Великого,  Мономах
продолжает: "Тремя добрыми делами побеждается враг наш дьявол:  покаяни-
ем, слезами и милостынею; бога ради, не ленитесь, дети мои, не забывайте
этих трех дел; они не тяжки: это не одиночество, не чернечество, не  го-
лод, которые терпят некоторые добродетельные люди, таким малым делом мо-
жете вы получить милость божию... Послушайте меня, если не можете  всего
исполнить, то хотя половину. Просите бога о прощении грехов со  слезами,
и не только в церкви делайте это, но и ложась спать; не забывайте ни од-
ну ночь класть поклонов, потому что ночным поклоном и пением человек по-
беждает дьявола и получает прощение грехов. Когда и на лошади сидите, да
ни с кем не разговариваете, то чем думать безделицу, повторяйте беспрес-
танно в уме: "господи, помилуй!" если других молитв не умеете,  эта  мо-
литва лучше всех. Больше же всего не забывайте убогих, но сколько можете
по силе кормите, больше других подавайте сироте, сами оправдывайте вдов,
а не позволяйте сильным погубить человека. Ни правого, ни виноватого  не
убивайте, ни приказывайте убивать. В разговоре, что бы вы  ни  говорили,
никогда не клянитесь богом: нет в этом никакой нужды; когда придется вам
крест поцеловать к братье, то  целуйте  подумавши,  можете  ли  сдержать
клятву, и раз поцеловавши, берегитесь, чтоб не погубить  души  своей.  С
любовию принимайте благословение от епископов, попов и игуменов, не уст-
раняйтесь от них, по силе любите и снабжайте их, пусть  молятся  за  вас
богу. Пуще всего не имейте гордости в сердце и  уме,  говорите:  все  мы
смертны, ныне живы, а завтра в гробе; все, что ты, господи, дал нам,  не
наше, а твое, поручил нам на малое число дней; в землю ничего  не  зары-
вайте; это большой грех. Старых чти как отцов, молодых как братью. В до-
ме своем не ленитесь, но за всем присматривайте сами; не надейтесь ни на
тиуна, ни на отрока, чтоб гости не посмеялись ни дому, ни обеду  вашему.
Вышедши на войну, также не ленитесь, не надейтесь на воевод; питью, еде,
спанью не предавайтесь; сторожей сами  наряжайте;  распорядившись  всем,
ложитесь, по вставайте рано, и оружия не снимайте с себя: от лени  чело-
век внезапно погибает. Остерегайтесь лжи, пьянства и блуда: в этих поро-
ках и душа и тело погибают. Если случится вам ехать куда по  своим  зем-
лям, то, не давайте отрокам обижать жителей, ни своих, ни чужих ни в се-
лах, ни на полях, чтоб после вас не проклинали. На дороге или где  оста-
новитесь, напойте, накормите нищего; особенно же чтите гостя, откуда  бы
он к вам ни пришел, простой или знатный человек, или посол; если не  мо-
жете чем иным обдарить его, то угостите хорошенько: странствуя, они раз-
носят по всем землям хорошую или дурную славу о человеке.  Больного  на-
вестите, и к мертвому ступайте, потому что мы все смертны;  человека  не
пропустите не поздоровавшись, всякому доброе слово  скажите.  Жен  своих
любите, но не давайте им над собою власти. Что знаете доброго,  того  не
забывайте, а чего еще не знаете, тому учитесь; не  ленитесь  ни  на  что
доброе; прежде всего не ленитесь ходить в церковь: да  не  застанет  вас
солнце на постели..." В заключение Мономах рассказывает  детям  о  своих
трудах: этим важным для историка рассказом мы уже воспользовались в сво-
ем месте.
   Мы встречали известия о страсти к паломничеству,  к  путешествиям  во
св. землю, распространившейся в описываемое время между русскими людьми;
до нас дошло описание одного из таких путешествий, совершенного игуменом
Даниилом. Это описание особенно замечательно отсутствием  духа  нетерпи-
мости относительно латинских христиан, обладавших тогда Иерусалимом. Ко-
роль Балдуин обласкал русского игумена, который за это распустил об  нем
добрую славу по своей земле: "Позвал мя бяше добре и любя мя вельми, яко
же есть муж благоделен и смирен вельми и не гордит. Яз рекох ему:  княже
мой господине! молю ти ся бога деля и князей деля русьскых,  повели  ми,
да бых и яз поставил свое кандило на гробе святом от всея Русьскыя  зем-
ли. Он же с тщанием и с любовью повеле ми поставити  кандило;  посла  со
мною мужа своего... Бог тому послух и св. гроб господень,  яко  во  всех
местах святых не забых имен князей русьскых и княгинь, и епископ и  игу-
мен, и бояр, и детей моих духовных. И о сем похвалю  бога  моего  благо,
яко сподобил мя худаго имена князей русьскых написати в лавре св. Саввы,
и ныне поминаются имена их в ектеньях и с женами, и с детьми. Се же име-
на их: Михаил Святополк, Василий  Владимир,  Давыд  Святославич,  Михаил
Олег, Панкратий Святослав, Глеб Менской, и сколько есть  помнил,  опричь
всех князей русьскых и боляр, и отпехом литургию за князей  русьскых,  и
за вся хрестьяне 50 литургий, и за усопшня литургию отпехом. И  буди  же
всем почитающим се с верою и любовию благословенье от бога и от св. гро-
ба и от всех мест святых. Бога деля, братие и господие мои,  не  зазрите
худоумью моему и грубости моей. Да не будеть в похваленье  написанье  се
мене ради, но гроба господня ради кто с любовью почтеть, да мзду приметь
от бога спаса нашего, и бог мира с всеми вами в веки веков. Аминь".  Да-
ниил встретил в Иерусалиме многих русских паломников - новгородцев и ки-
евлян.
   К описываемому времени относится сочинение другого Даниила, так назы-
ваемое Послание Даниила Заточника к князю Юрию Владимировичу  Долгоруко-
му. Из самого умилостивительного послания этого можно узнать только  то,
что молодой еще человек, неизвестно какого происхождения и звания, разг-
невал князя и был заточен на озеро Лаче; в послании Даниил ничего не го-
ворит о вине своей; но по сильным выходкам против приближенных  к  князю
людей и женщин можно догадываться, что он их наговорам  приписывал  свое
несчастие. Как видно, впоследствии сочинение это было известно грамотным
людям и ценилось благодаря украшениям слога, которые нравились в  стари-
ну; сам Даниил, как видно из его слов,  считал  себя  мудрецом;  выпишем
несколько строк, чтобы иметь понятие об этой мудрости. "Вострубим,  бра-
тия, яко во златокованныя трубы, в разум ума своего, и начнем бити среб-
реныя арганы, и возвеем мудрости своя... Не возри на мя, княже  господи-
не, яко волк на ягня; но возри на мя, господине мой, аки мати на младен-
ца. Возри, господине, на птицы небесные, яко ти ни орют, не сеют,  ни  в
житницу собирают, но уповают на милость божию; так и мы, княже  господи-
не, желаем твоея милости: зане, господине, кому Боголюбово, а  мне  горе
лютое; кому Белоозеро, а мне чернее смолы; кому Лачь озеро,  а  мне,  на
нем седя, плачь горки... Княже мой, господине мой! избави мя  от  нищеты
сия, яко серну от тенета, яко птицу от кляпцы, яко утя от ногтей носима-
го ястреба, яко овцу от уст лвовых. Аз бо  есми,  княже  господине,  яко
древо при пути: мнози посекают его и на огнь вмещут; такоже и  аз  всеми
обидим есмь, зане огражен есмь страхом грозы твоея... Весна бо  украшает
цветы землю, а ты, княже господине, оживляеши  вся  человеки  своею  ми-
лостью, сироты и вдовы, от вельможь погружаеми... Видех велик  зверь,  а
главы не имеет, тако и добрые полки без добраго князя погибают. Гусли бо
строются персты, тело основается жилами, а дуб крепится множеством коре-
ния: так и град наш крепится твоею державою, зане князь щедр  отец  есть
всем: слузи бо мнози отца и матери лишаются и к нему прибегают. Добру бо
господину служа, дослужится свободы; а злу господину  служа,  дослужится
большия работы. Зане князь щедр, аки река  без  берегов  текуще  всквозе
дубравы, напояюща не токмо человецы, но и скоти и  вся  звери;  а  князь
скуп, аки река, велик брег имуще каменны: нельзя пити, ни коня  напоити.
А боярин щедр, аки кладезь сладок; а скуп боярин, аки кладезь солон.  Не
имей себе двора близ княжа двора; не держи села близ княжа села: тиун бо
его яко огнь трепетицею накладен, а рядовичи его яко искры; аще от  огня
устережешися, но от искры не можешь устрещися жжения порт. Княже, госпо-
дине мой! не лиши хлеба нища мудра, ни вознеси до облак богатого  безум-
на, несмысленна: нищь бо мудр, яко злато в калне сосуде, а богат  красен
несмыслен, то аки паволочитое зголовье, соломы наткано.  Господине  мой!
не зри внешняя моя, но зри внутреная: аз бо одеянием есмь скуден, но ра-
зумом обилен; юн возраст имею, а стар смыслом; бых мыслию яко орел паряй
по воздуху. Но постави сосуды скудельничьи под поток капля языка  моего,
да накаплют ти сладчайши меду словеса уст моих... Не море топит корабли,
но ветри, и не огнь творит разжение железу, но подымание мешное: также и
князь не сам впадает в многия в вещи злыя, но думцы вводят. С добрым  бо
думъцею князь высока стола додумаетца, а с лихим думъцею думает,  малаго
стола лишен будет... Не муж в мужех, кем своя жена владеет; не работа  в
работах, под жонками воз возити... Что есть жена зла? гостница неусыпае-
мая, купница бесовская, мирскы мятежь, ослепление уму, начальница всякой
злобе... Аз ни за море ходил, ни от философ научился, но бых  яко  падая
пчела по различным цветом и совокупляя яко медвеный сот; тако  и  аз  по
многим книгам собирая сладость словесную и разум, и  совокупих  яко  мех
воды моръския, а не от своего разума, но от божия промысла". К  Посланию
прибавлено следующее известие: "Сии словеса аз Данил писах  в  заточении
на Белеозере, и запечатав в воску, и пустих в озеро, и взем рыба  пожре,
и ята бысть рыба рыбарем, и принесена бысть ко князю, и нача ея  пороти,
и узре князь сие написание, и повеле Данила свободити от горкаго заточе-
ния".
   Древнейшие произведения народной фантазии относятся ко временам  Вла-
димира св.; содержание их составляют  подвиги  богатырей,  борьба  их  с
степными варварами, с которою был соединен важнейший интерес для народа.
В описываемое время продолжалась та  же  борьба  и  по-прежнему  служила
главным содержанием песен и сказаний; богатырей  сменили  князья;  самым
славным, самым народным именем в борьбе с погаными было имя Мономаха; не
могло быть, чтоб походы доброго страдальца за Русскую землю  на  поганых
не служили содержанием народных поэтических сказаний; следы этих  сказа-
ний находим в начале Волынской летописи: "По смерти  же  великаго  князя
Романа, приснопамятнаго самодержца всея Руси, одолевша  всем  поганьскым
языком, ума мудростью ходяща по заповедем божиим: устремил бо ся бяше на
поганыя яко и лев, сердит же бысть яко и рысь, и губяше яко и  коркодил,
и прохожаше землю их яко и орел, храбор бо бе яко и  тур.  Ревноваше  бо
деду своему Мономаху, погубившему поганыя  Измалтяны,  рекомыя  половци,
изгнавшю отрока в Обезы за Железныя врата. Сърчанови же оставшю у  Дону,
рыбою ожившю; тогда Володимер Мономах пил золотым шоломом  Дон,  приемши
землю их всю и зогнавши окаянныя агаряны. По смерти же  Володимере,  ос-
тавъшю у Сырьчана единому гудьце же, Ореви, посла и в Обезы, рек:  Воло-
димер умерл есть, а воротися, брате, пойди в землю свою;  молви  же  ему
моя словеса, пой же ему песни половецкия; оже ти не  восхочет,  дай  ему
поухати зелья, именем евшан. Оному же не восхотевшю обратитися, ни  пос-
лушати, и дасть ему зелье, оному же обухавшю и восплаковшю, рче: да луче
есть на своей земле костью лечи, нели на чюже славну быти.  И  приде  во
свою землю, от него родившюся Концаку, иже снесе Сулу, пешь ходя,  котел
нося на плечеву".
   Но в целости дошло до нас поэтическое сказание  о  несчастном  походе
северских князей, Игоря Святославича с братьею на половцев, Слово о пол-
ку Игореве. Особенные доблести этих князей, их ревность добыть себе сла-
вы в борьбе с погаными, их великодушие, по которому они не захотели  по-
кинуть в беде черных людей, заслуженная, следовательно, народная  любовь
к этим князьям, любопытные подробности похода, необыкновенная удача вна-
чале, необыкновенное бедствие в конце, которое, однако, не уменьшило, но
еще увеличило славу князей, наконец удивительное спасение Игоря из плена
- все это должно было возбуждать сильный интерес в народе к этому  собы-
тию, которое потому и стало предметом украшенного,  поэтического  сказа-
ния; самые подробности похода, как они  сохранились  в  летописи,  всего
лучше показывают нам интерес, связанный для древней Руси с этим  событи-
ем, всего лучше объясняют нам возможность и необходимость  существования
Слова. Нам нет нужды даже предполагать, что сочинитель Слова был  житель
страны Северской, ибо вспомним, что в это время племя Ольговичей  стояло
на первом месте во всей южной Руси: старший в  этом  племени,  Святослав
Всеволодович, сидел тогда на столе Киевском, следовательно бедствие  се-
верских князей должно было найти сильное сочувствие и на западном берегу
Днепра.
   Сочинитель Слова о полку Игореву не хочет  начинать  своего  рассказа
прямо о походе северских князей на половцев, но  хочет  предпослать  ему
старые слова, ограничиваясь, однако, былинами позднейшего времени, имен-
но начиная со времен Владимира Мономаха, или, как он называет его,  Вла-
димира Старого, в противоположность другим, младшим Владимирам. Эти  бы-
лины позднейшего времени, начиная со времен Владимира Мономаха, он  про-
тивополагает песням, сочиненным по замышлению вещего Бояна.  Кто  бы  ни
был этот Боян, сочинитель ли старых русских песен, истинный или  мнимый,
или даже Гомер, как думают некоторые, очевидно только то, что сочинитель
Слова о полку Игореву противополагает свое сочинение  сочинениям  Бояна,
противополагает по времени, не хочет заноситься в отдаленные века, к от-
даленным событиям, воспетым Бояном, или, что очень кажется  нам  вероят-
ным, противополагая былину замышлению, противополагая Слово, рассказ  об
истинном происшествии без малейшего отступления от него, - песни,  сочи-
нитель которой позволял себе большую свободу, хотя бы воспевал  действи-
тельное событие, действительно существовавшее лицо: "Не лепо ли  ны  бя-
шет, братие, начати старыми словесы трудных повестий  о  пълку  Игореве,
Игоря Святославича! начати же ся тый песни по былинам сего времени, а не
по замышлению Бояна. Боян бо вещий, аще кому хотяше  песнь  творити,  то
растекашеся мыслию по древу, серым волком по земли, шизым орлом под  об-
лакы".
   Итак, продолжает сочинитель Слова, начнем,  братия,  повесть  эту  от
старого Владимира и дойдем до нынешнего  Игоря,  "который  препоясал  ум
крепостию, изострил сердце мужеством, наполнился ратного духа,  и  навел
свои храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую" -  после  этого
непосредственно следуют слова: "Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и
увидал, что все воины его прикрыты тьмою". Здесь с первого взгляда  оче-
виден пропуск, ибо сочинитель обещал начать повесть от старого  Владими-
ра; мы необходимо должны предположить здесь рассказы о борьбе Мономаха и
последующих князей с половцами и потом  естественный  переход  к  походу
Игоря на поганых; очень вероятно, что приведенное нами выше  поэтическое
сказание о походах Мономаха и о том, что  происходило  в  степи  по  его
смерти, находилось между этими сказаниями, которыми начал  свою  повесть
сочинитель Слова о полку Игореву.
   Последний верен своему обещанию рассказывать по былинам: рассказ  его
совершенно одинаков с рассказом летописца, лишнего в нем одни только по-
этические украшения; что же касается подробностей, то их гораздо  больше
в летописи. Любопытно, что в Слове гораздо больше превозносится похвала-
ми Всеволод Святославич, чем Игорь, старший брат; в битве на первом пла-
не поставлен Всеволод: этим рассказ сочинителя Слова отличается от расс-
каза летописного; но такое предпочтение  Всеволода  объясняется  словами
летописца, который, сказавши о смерти Всеволода,  прибавляет,  что  этот
князь превосходил всех Ольговичей доблестию.  Особенно  же  замечательны
для нас слова автора об усобицах княжеских: в сильных выражениях  описы-
вает он усобицы, происходившие вследствие лишения волостей Олега Святос-
лавича: "Тогда земля сеялась и росла усобицами, погибла жизнь  Дажбогова
внука, в княжих крамолах век человеческий сократился. Тогда  по  Русской
земле редко раздавались крики земледельцев, но часто каркали вороны, де-
ля между собою трупы, часто говорили свою речь галки, сбираясь лететь на
добычу". В другом месте: "Сказал брат брату: это мое, и это мое же, и за
малое стали князья говорить большое, начали сами на себя ковать крамолу:
а поганые со всех сторон приходили с победами на землю Русскую".  Описы-
вая общее горе на Руси, когда услыхали здесь об истреблении полков  Иго-
ревых, сочинитель Слова опять начинает говорить  об  усобицах:  "встонал
Киев тугою, а Чернигов напастями; тоска разлилась по  Русской  земле;  а
князья сами на себя крамолу ковали, а поганые наезжали на Русскую землю,
брали дань по белке от двора". В этом отношении замечательна также жало-
ба старого Святослава киевского, когда он узнал о беде сезерских князей:
"Все зло мне происходит от княжого непособия; благоприятное время от не-
го упущено... Великий князь Всеволод (III)! чтоб  тебе  перелететь  сюда
издалека, отцовского золотаго стола поблюсти! Ведь ты можешь Волгу раск-
ропить, а Дон шлемами вычерпать; если бы ты был здесь, то была бы у  нас
половецкая раба по ногате, а раб по резани". Сочинитель от имени Святос-
лава обращается также и к другим князьям с  требованием  помощи  Русской
земле и мести поганым за обиду Игореву. Обращаясь к племени  Всеславову,
князьям полоцким, он упрекает их как  зачинщиков  усобиц,  которые  дали
возможность поганым нападать на Русскую землю: здесь  разумеется  первая
усобица по смерти Ярослава, начатая Всеславом полоцким. "Ох! - прибавля-
ет сочинитель, - стонать Русской земле, припомнивши первую годину и пер-
вых князей: того старого Владимира (Мономаха) нельзя было пригвоздить  к
горам Киевским"(tm).
   В древних русских стихотворениях  из  лиц  исторических  описываемого
времени является действующим новгородец Василий Буслаев(tm). Песня в не-
которых чертах верно изображает старину новгородскую, в некоторых стари-
ну общую русскую. "В славном великом Новгороде жил Буслай  до  девяноста
лет; с Новгородом жил, не перечился, с  мужиками  новгородскими  поперек
словечка не говаривал. По смерти Буслая осталась вдовою жена его  Амелфа
Тимофеевна да сын молодой, Василий Буслаевич". Этот-то Василий представ-
лен в песни образцом и предводителем новгородской буйной молодежи, слав-
ной походами своими на севере, ходившей всюду без  новгородского  слова,
не дававшей покоя ни своим, ни чужим. Василий стал водиться с пьяницами,
безумницами, удалыми добрыми молодцами, пьяный стал буйствовать по  ули-
цам, бить, уродовать прохожих. Пошли жалобы на молодого буяна; новгород-
цы, однако, не попытались его взять и  наказать;  над  ним  была  другая
власть, к которой и обратился город с жалобой, - власть  старухи-матери:
к ней посадские, богатые мужики новгородские принесли великую жалобу  на
буйство сына; она стала журить, бранить Василия;  журьба  не  полюбилась
ему, и он вздумал набрать себе дружину таких же молодцов,  чтоб  с  ними
буйствовать безнаказанно; он кликнул клич: "Кто хочет пить и есть  гото-
вое, вались к Ваське на широкий двор, пей и  ешь  готовое,  носи  платье
разноцветное". Охотники нашлись, собралось их двадцать  девять  человек.
Пришли они в братчину Никольщину, Василий заплатил за каждого  брата  по
пяти рублей, за себя пятьдесят рублей, и церковный староста принял их  в
братчину; вечером начались потехи, которые летописец  называет  от  беса
замышленным делом: стали бороться, а в ином кругу на кулачки  биться,  и
от кулачного бою дошло до большой драки: мы видели, как немецкие  купцы,
в договоре с новгородцами, обезопасивали свой двор относительно  обычной
новгородской забавы - драки; недаром в Новгороде  ходило  предание,  что
Перун, когда его тащили в Волхов через большой мост, бросил свою палку и
сказал: "Пусть новгородцы этим меня поминают!" Этою палкою и теперь  бе-
зумные убиваются, утеху творят бесам, прибавляет летописец. Василий вме-
шался в драку и кто-то его очень неловко задел; он закричал  своим,  что
его бьют, дружина выскочила, и началась схватка: "скоро они улицу  очис-
тили, прибили уже много до смерти, вдвое, втрое перековеркали, руки, но-
ги переломали". Буслаевич, видя, что его взяла,  вызывает  на  бой  весь
Новгород, заключает с жителями его  условие,  что  если  он  с  дружиною
побьет новгородцев, то последние платят ему дань по смерть, а если  нов-
городцы побьют его, то он обязан давать им дань. "Началась  у  них  дра-
ка-бой великая. Дерутся день до вечера - Буслаевич с  дружиною  начинает
одолевать; новгородцы, видя, что дело плохо, обращаются опять с просьбою
и подарками к матери Буслаевича, и материнская власть является  во  всей
силе: того, кто вызвал на бой целый Новгород и победил, того одна  мате-
ринская служанка берет за белые руки и тащит на двор  родительский,  где
мать велит запереть его в глубоких погребах, за  железными  дверями,  за
булатными замками. Между тем, пользуясь  отсутствием  вождя,  новгородцы
одолевают дружину Буслаевича; побежденные, увидя служанку матери Васили-
евой, шедшую на Волхов за водою, просят ее, чтоб она не подала их, осво-
бодила их предводителя. Служанка исполняет просьбу, отпирает погреб, где
сидел Василий, и тот, возвратившись к своим, дал снова им победу: "У яс-
ных соколов крылья отросли, у них молодцов думушки прибыло" и "уж мужики
(новгородцы) покорилися, покорилися и помирилися".
   Сложилась и другая песня о том же Буслаеве, как  он  ездил  молиться.
Буслаевич приходит к матери, как вьюн около нее увивается,  просит  бла-
гословение великое идти в Иерусалим град со всею дружиною храброю.  Мать
в ответ говорит ему любопытные слова, резко очерчивающие эпоху: "Если ты
пойдешь на добрые дела, дам тебе благословение великое; если же ты,  ди-
тя, на разбой пойдешь, не дам благословения великого,  не  носи  Василья
сыра земля". Буслаевич поплыл с дружиною в Иерусалим, на дороге встреча-
ет гостей-корабельщиков и на вопрос их, куда погуливает, отвечает  также
очень замечательными словами: "Гой еси вы, гости-корабельщики! А  мое-то
ведь гулянье неохотное: с молоду бито много, граблено, под старость надо
душу спасти". Василий приезжает в Иерусалим: "пришел в церковь соборную,
служил обедни за здравие матушки и за себя Василья Буславьевича; и обед-
ню с панихидою служил по родимом своем батюшке и по всему  роду  своему;
на другой день служил обедни с молебнами про удалых добрых молодцев, что
с молоду бито много, граблено", Буслаевичу не суждено было  возвратиться
домой из этого путешествия: не веруя ни в сон, ни в чох, веруя только  в
свой червленый вяз, он пренебрег предостережением не скакать  вдоль  за-
колдованного камня и убился под ним.  Таким  образом,  разгульная  жизнь
новгородской вольницы оставила по себе память в народе,  и  предводитель
новгородских ушкуйников является в произведениях народной фантазии среди
богатырей Владимирова времени.
   Из исторических лиц описываемого времени является действующим в  ста-
ринных песнях новгородский сотский, Ставр с женою. Летопись под 1118 го-
дом говорит, что Владимир Мономах рассердился на новгородского  сотского
Ставра, вызвал его к себе в Киев и заточил; из летописного известия мож-
но понять, что Ставр был виноват в том же, в чем и другие  заточенные  с
ним вместе бояре новгородские, а именно в грабеже каких-то двух граждан;
но песня приводит другую  вину,  именно  хвастовство  Ставра  своим  бо-
гатством, пред которым он ни во что ставил богатство и великолепие вели-
кокняжеское: "Что это за крепость в Киеве, у великого князя Владимира? у
меня де, Ставра боярина, широкий двор не хуже города Киева: - а  двор  у
меня на семи верстах, а гридни, светлицы белодубовы, покрыты гридни  се-
дым бобром, потолок в гриднях черных соболей, пол, середа одного  сереб-
ра, крюки да пробои по булату злачены". Здесь в этом описании  убранства
Ставрова дома для нас любопытно то, что все украшения состоят в  дорогих
металлах и дорогих мехах; другого ничего фантазия рассказчика  не  могла
представить. Летопись новгородская под 1167 годом упоминает о Садке  Сы-
тиниче, который построил каменную церковь св. Бориса и Глеба. Песня зна-
ет о богатом госте новгородском Садке, который, принесши от Волги поклон
брату ее Ильменю, получил от последнего чудесным образом в подарок  нес-
метное сокровище, так что Садко мог выкупить  все  товары  в  Новгороде:
здесь вместо удалого предводителя вольницы видим богатого  купца,  кото-
рый, подпивши на братовщине, хвастает не силою своею, но богатством: та-
ким образом, и другая сторона новгородской жизни оставила по себе память
в произведениях народной фантазии. Сходство песенного Садка с летописным
заключается в том, что и в песни богатый гость - охотник строить церкви.
Благочестие Садки не осталось без награды:  другая  песня  говорит,  как
Садко, находясь во власти морского царя, спасся от беды советами св. Ни-
колая. Из книжников, сочинения которых неизвестны, упоминается в летопи-
си под 1205 годом, в Галиче, Тимофей, премудрый книжник, родом из Киева;
этот Тимофей притчами говорил против мучителя галичан, венгерского  вое-
воды Бенедикта, "яко в последняя времена тремя  имены  наречется  антих-
рист".
   Но если память о важных событиях и лицах знаменитых, выдавшихся поче-
му бы то ни было из среды современников, сохраняется в народе и  переда-
ется из века в век в украшенных повествованиях; если при условии грамот-
ности являются люди, которые в украшенной речи передают письму  известия
о каком-нибудь важном событии, не позволяя себе никаких  уклонений,  за-
мышлений поэтических, невозможных уже по самой близости события всем из-
вестного, причем очевидно желание высказать господствующую  мысль,  гос-
подствующую потребность времени, какова была в описываемую эпоху потреб-
ность прекращения княжеских усобиц,  княжеского  непособия  друг  другу,
потребность, столь ясно высказавшаяся в Слове о полку Игореву; если  на-
роду, в самом младенческом состоянии,  врождено  стремление  знать  свое
прошедшее, объяснить себе, как произошло то общество, в котором  он  жи-
вет; если религиозное уважение к отцам требует сохранения памяти об них;
если это врожденное человеку уважение заставляет  находить  в  преданиях
старины живое поучение; если все народы с величайшим наслаждением  прис-
лушиваются к сказаниям о делах предков; если эти сказания при отсутствии
грамотности передаются устно, а при зачатках грамотности первые  записы-
ваются; если таков общий закон жизни народов, то нет никакого  основания
предполагать, что в жизни русского народа было иначе, и отодвигать появ-
ление летописей как можно далее от времени появления христианства с гра-
мотностию, тем более, что с Византиею были частые, непосредственные свя-
зи. Византия служила образцом во всем относящемся к гражданственности, и
Византия представила образец летописей, с которыми можно  было  познако-
миться даже и в славянских переводах.
   Сказавши, что  Византия  служила  образцом  во  всем,  относящемся  к
письменности, мы уже решили вопрос относительно формы,  в  какой  должны
были явиться у нас первые памятники собственно исторического содержания:
они должны были явиться в виде летописи  (хроники,  анналов),  погодного
записывания известий о событиях, без всякой собственно исторической, на-
учной связи между ними. Выражения: сухое, краткое записывание  никак  не
могут идти в общих признаках для определения летописи: летописные извес-
тия отличаются сухостию и украшенностию, краткостию и обилием вследствие
различных условий - местных, личных, случайных и постоянных, как  увидим
впоследствии. Теперь же следует вопрос: кто у нас  на  Руси  должен  был
первоначально заняться записыванием событий, составлением летописей?  Мы
видели, что если между князьями, а вероятно и в дружине их, были охотни-
ки собирать и читать книги, то это были только охотники, тогда  как.  на
Руси существовало сословие, которого грамотность была обязанностию и ко-
торое очень хорошо сознавало эту обязанность, сословие духовное.  Только
лица из этого сословия имели в то время досуг и  все  средства  заняться
летописным делом; говорим: все средства, потому что при тогдашнем  поло-
жении духовных, особенно монахов, они имели возможность знать  современ-
ные события во всей их подробности и приобретать от верных людей  сведе-
ния о событиях отдаленных. В монастырь приходил князь прежде всего сооб-
щить о замышляемом предприятии, испросить благословения на него,  в  мо-
настырь прежде всего являлся с вестию об окончании предприятия; духовные
лица отправлялись обыкновенно послами, следовательно,  им  лучше  других
был известен ход переговоров; имеем право думать, что духовные лица отп-
равлялись послами, участвовали в заключении договоров сколько из  уваже-
ния к их достоинству,  могущего  отвратить  от  них  опасность,  сколько
вследствие большого уменья их убеждать словами писания и большой  власти
в этом деле, столько же и вследствие грамотности, уменья написать  дого-
вор, знания обычных форм: иначе для чего  бы  смоленский  князь  поручил
священнику Иеремии заключение договора с Ригою? Должно думать,  что  ду-
ховные лица, как первые грамотеи, были первыми дьяками, первыми секрета-
рями наших древних князей. Припомним также, что в затруднительных обсто-
ятельствах князья обыкновенно прибегали к советам духовенства;  прибавим
наконец, что духовные лица имели возможность знать  также  очень  хорошо
самые подробности походов, ибо сопровождали войска и, будучи  сторонними
наблюдателями и вместе приближенными людьми к  князьям,  могли  сообщить
вернейшие известия, чем самые ратные люди, находившиеся в деле. Из одно-
го уже соображения всех этих обстоятельств мы имели бы полное право зак-
лючить, что первые летописи наши вышли из рук духовных лиц, а если еще в
самой летописи мы видим ясные доказательства тому, что она составлена  в
монастыре, то обязаны успокоиться на этом и не искать другого какого-ни-
будь места и других лиц для составления первоначальной, краткой  летопи-
си, первоначальных кратких записок.
   Зная, что дошедшая до нас первоначальная летопись вышла из рук  духо-
венства, мы должны теперь обратиться к вопросу: в каком  виде  дошла  до
нас эта летопись?
   Летопись дошла до нас во множестве списков, из которых самый  древний
не ранее XIV века; из всех этих списков нет ни одного, в котором  бы  не
было заметно явных вставок, следовательно, все списки летописей, древние
и позднейшие, представляются нам в виде  сборников.  При  рассматривании
этих списков мы замечаем, что в них начальная летопись о Русской  земле,
сохраняя явственно одну общую основу, разнится не только по  языку,  что
легко объясняется временем составления того или другого списка или сбор-
ника, но также разнится в подробностях событий, и в одних списках недос-
тает под известными годами таких событий, какие находим в других. Отсюда
рождается первый, главный для историка вопрос:  как  пользоваться  этими
подробностями, этими лишними известиями, которые находятся в одних, пре-
имущественно позднейших, сборниках и недостают в других. Критика истори-
ческая прошедшего столетия решила этот вопрос так,  что  должно  пользо-
ваться только известиями, находящимися в древних списках, и считать при-
бавочные известия поздних сборников за позднейшие сочинения, вымыслы. Но
в наше время при возмужалости исторической критики таким приговором удо-
вольствоваться нельзя. Одно обстоятельство позднего составления сборника
не может в глазах историка заподозрить верности известий, в нем содержа-
щихся, потому что составитель позднейшего сборника, например XVII  века,
мог пользоваться списками древнейшими,  для  нас  потерянными;  следова-
тельно, всякое новое известие, находящееся в позднейших сборниках, долж-
но быть подвергаемо критике само по себе, без отношения к позднему  сос-
тавлению. Обычные старинные выражения, что составитель позднейшего, нап-
ример Никоновского, сборника выдумал то или другое известие, не  находя-
щееся в древних харатейных списках, не имеет  для  нас  теперь  никакого
значения; можно заподозрить грамоту или известие какое-нибудь, если  они
говорят в пользу лица или сословия, имеющего близкое отношение к  соста-
вителю сборника, но и то тогда только, когда эта  грамота  или  известия
будут заключать в себе другие подозрительные  признаки;  легко  заметить
известие, носящее на себе следы народной фантазии, и занесенное  просто-
душным составителем летописи в ряд событий достоверных: за это, впрочем,
историк должен быть только благодарен составителю сборника, а  не  упре-
кать его самого в выдумке; никто не обязывает верить догадке  старинного
грамотея, который старается объяснить название  известных  местностей  и
для этого придумывает ряд небывалых лиц и событий.  Но  никто  не  имеет
права сказать, чтобы составитель позднейшего летописного сборника  выду-
мал событие, случившееся за много веков назад, событие, не имеющее ни  с
чем связи, событие, ничего не объясняющее, например, что в XI веке в та-
ком-то году приходили печенеги на Русскую землю, что Аскольд и Дир ходи-
ли на болгар, что в таком-то году крестился хан печенежский, что  в  та-
ком-то году поймали разбойника; подозрительность  относительно  подобных
известий будет служить не в пользу критика. Но освобождение от  предрас-
судка относительно известий позднейших списков, которых нет  в  древней-
ших, значительно изменяет взгляд наш на летопись. Рассматривая начальную
нашу летопись, как по древним спискам, так и позднейшим,  более  полным,
мы прежде всего должны различать известия киевские и  новгородские,  ибо
единовременно с начальною южною, или киевскою, летописью мы должны поло-
жить и начальную северную,  новгородскую;  известия  обеих  соединены  в
позднейших списках, каковы так называемый Софийский, Никоновский и  дру-
гие.
   Так, например, Киевская начальная летопись не знает, какую брали дань
варяги с северных племен; составитель Софийского списка,  пользовавшийся
начальною Новгородскою летописью, знает: "от  мужа  по  беле  веверице".
Счет годов в Никоновском списке, оканчивающийся Владимиром  Ярославичем,
обличает новгородское составление; известие о Вадиме  также.  Южный  на-
чальный летописец не знает, где были посажены двое сыновей  Владимировых
- Станислав и Судислав; Новгородский знает: Станислав в  Смоленске,  Су-
дислав в Пскове. Под 991 годом явственна вставка новгородского  предания
о Перуне: "Крестився Володимер и взя у Фотия патриарха  у  царьградскаго
перваго митрополита Киеву Леона, а Новугороду архиепискупа Якима  Корсу-
нянина... и прииде к Новугороду архиепискуп Яким, и  требище  разори,  и
Перуна посече и повеле въврещи в Волхов, и повязавше ужи, влечахуть и по
калу, биюще жезлием и пихающе, и в то время вшел бе в Перуна бес, и нача
кричати: о горе, ох мне! достахся немилостивым сим рукам; и вринуша  его
в Волхов. Он же пловя сквозе великий мост, верже палицю свою и рече:  на
сем мя поминают новгородские дети, ею же  и  ныне  безумнии  убивающеся,
утеху творят бесом. И заповеда никому же  нигде  же  переняти  его:  иде
Пидьблянин рано на реку, хотя горнеци везти в город, оли Перун приплы  к
берви, и отрину и шестом: ты, рече, Перунище, до сыта ел и пил, а нынича
поплови прочь; плы из света некощное". Под 1034 годом в Софийском и  Ни-
коновском списке встречаем  явственно  новгородское  известие:  "Великий
князь Ярослав иде в Новгород и посади сына своего Володимера в Новегоро-
де и епископа Жиряту; и людям написа грамоту, рек: "По сей грамоте дади-
те дань". Бяше же хромоног, но умом свершен и храбор на рати, и  христи-
ан, чтяше сам книги". Известие о походе Улеба на Железные Ворота, встре-
чающееся в позднейших списках, есть известие чисто новгородское, и пото-
му его нет в Киевской летописи, равно как известие об епископе Луке  Жи-
дяте и проч. Когда написана первоначальная Новгородская  летопись  -  на
это есть указание: в Софийском списке и в некоторых  списках  собственно
Новгородской летописи под 1030 г. встречаем следующее известие: "Того же
лета преставися архиепискуп ноугородскый Аким: бяше ученик его Ефрем, же
ны учааше". На основании этого известия мы имеем  полное  право  отнести
составление Новгородской начальной летописи к  XI  веку.  Таким  образом
объясняется часть дополнений, внесенных в  начальную  Киевскую  летопись
составителями поздних списков: эти дополнения взяты из  летописи  Новго-
родской. Но в позднейших списках мы встречаем такие дополнения,  которые
никак не могли быть заимствованы из северной. Новгородской летописи, ибо
содержат в себе известия о событиях южных, киевских.  Так,  например,  в
начале Игорева княжения следующее место: "И бе у  него  воевода,  именем
Свентелд, и премучи углеци, и възложи на них дань Игорь и  вдасть  Свен-
телду, и не владяшатся един град, именем Пересечен, и седе около его три
лета, и едва взя и. И беша седяше углици по Днепру вниз; и по сем  прии-
доша межи во Днестр, и седоша тамо. И дасть же и дань Деревскую Свентел-
ду, имаше же по черне куне от дыма, и реши дружина Игорева: "се дал  еси
единому мужу много". Не могли быть взяты из Новгородской летописи допол-
нительные известия о  печенежских  набегах,  находящиеся  в  Никоновском
списке под 990, 991, 1001 годами, известия краткие, не имеющие  никакого
значения для позднейшего летописца; также известия о крещении болгарских
и печенежских  князей,  о  смерти  печенежского  князя  Темира,  убитого
родственниками. Таким образом, должно заключить, что начальная летопись,
сохранившаяся в древних списках, есть сокращенная  сравнительно  с  тою,
которая сохранилась в позднейших.
   Сделавши эти предварительные заключения, обратимся к рассмотрению на-
чальной летописи. С первых строк ее виден уже источник и образец - лето-
пись византийская: русский летописец начинает свою повесть точно так же,
как и летописец византийский, исчислением стран, которые  достались  по-
томству троих сыновей Ноевых; это исчисление взято из  греческого  лето-
писца, Георгия Амартола; но русский летописец вставил в него: подле  Ил-
лирии (Илюрик) словене, и потом в конце исчисление северных рек и  наро-
дов, причем Карпатские  горы  называются  Кавкасийскими  или  Угорскими.
Включивши в число семидесяти двух народов и народ славянский, от племени
Афетова, летописец указывает первоначальное жилище славян на Дунае и по-
том выселение их на север и северо-восток,  сперва  добровольное,  потом
вынужденное притеснениями врагов, волхов; для определения  этих  волхов,
по понятиям летописца, можно пользоваться другим  местом  летописи,  где
говорится о нашествии венгров на Дунайские страны:  "Пришел  от  востока
(угры) и устремишася через горы великие и почаша воевати на  живущая  ту
волхи и словени. Седяху бо ту преже словени, и волъхве прияша землю сло-
веньску; посем же угри прогнаша волъхи, и наследиша землю,  и  седоша  с
словены, покоривше я под ся". Итак, венгры застали волхов вместе с  сла-
вянами. В рассказе о поселении славянских племен в нынешней  России,  их
быте и судьбе тотчас видно, что составитель летописи житель Киева,  при-
надлежит к племени полян; это племя на первом месте, им особенно занима-
ется летописец, об нем больше всего знает, его нравственность  превозно-
сит в ущерб всем остальным племенам. Летописец знает, что  в  отдаленные
времена, когда еще поляне жили особо, отдельными родами по горам  киевс-
ким, уже шел путь из Скандинавии в Грецию, по Днепру  и  северным  рекам
озерной области; на первых страницах летописи уже дается уразуметь  зна-
чение географического положения Европейской России, значение водных  пу-
тей. После известия о море Понтском, или Русском, в  летопись  вставлено
сказание о путешествии апостола Андрея на север до  Новгорода;  понятно,
что сказание это могло явиться во времена  христианские,  когда  узнали,
что апостол Андрей проповедовал в Скифии;  вставка  начинается  словами:
"Яко же реша".
   За вставкою о путешествии апостола Андрея следует рассказ о  построе-
нии города Киева. Во времена летописца составилось уже обычное  объясне-
ние местных названий именами лиц, будто бы тут  живших,  явились  братья
Кий, Щек, Хорив с сестрою Лыбедью для объяснения названий Киева, гор Ще-
ковицы и Хоревицы и речки Лыбеди. Летописец сообщает нам два предания  о
Кие: одно мы должны назвать собственно толкованием; были во времена  ле-
тописца люди, которые, основываясь на выражении "Киев перевоз", толкова-
ли, что Кий было имя перевозчика; летописец отвергает это сухое толкова-
ние; он принимает предание о Кие-князе, который ходил в Царьград, принял
большую честь от царя и на возвратном пути основал  на  Дунае  маленький
городок Киевец. Но здесь для нас очень важно выражение  летописца:  "Яко
же сказают". Здесь виден источник, которым пользовался летописец, -  это
народные сказания. Принимая предание о Кие-князе, летописец и роду  его,
потомству всех братьев приписывает княженье между полянами:  "И  по  сих
братьи держати почаша род их княженье в  Полях";  потом,  чтоб  показать
особность всех остальных племен, прибавляет: "В Деревлях свое, а  Дрего-
вичи свое" и т. д., т. е. в Деревах, у древлян свое,  независимое,  кня-
женье, а дреговичи держат свое. Но мы знаем, как летописец вывел  заклю-
чение о важном владельческом значении Кия и его рода; источники его  от-
носительно дреговических и древлянских княжений еще более  скудны,  и  в
летописи Переяславля Суздальского читаем: "А деревляне собе, а  дрягвичи
собе жить (начаша), а словене собе новгородци, а  полочане  тако  ж  без
князей" и проч.
   Сказавши о расселении племен славянских, о народах чужих,  которые  в
его время платили дань Руси, летописец  сообщает  известия  о  нашествии
разных степных народов с востока на славян - единственные события в жиз-
ни последних; здесь источниками служат для него отчасти греческие  лето-
писи, отчасти туземные, славянские предания и пословицы. Так, из  визан-
тийских источников он знает, что угры белые явились при царе  Ираклии  и
ходили на Хозроя, царя персидского; из славянских преданий  знает  он  о
притеснениях, которым дулебские женщины подвергались от аваров; из  пос-
ловицы: погибоша аки обры, заключает о гибели этого народа без племени и
наследка. Потом летописец переходит к описанию нравов и  обычаев  племен
славянских. Сведение об этом предмете, разумеется, он  мог  получить  из
разных преданий и песен; но он сам указывает на другой, верный источник,
старинные нравы и обычаи племен, сохранившиеся в его время: "Это  делают
вятичи и ныне", - прибавляет он, говоря о древних  языческих  похоронных
обрядах; должно заметить и здесь, что о  северных,  отдаленных  племенах
летописец знает мало, говорит неопределенно, вообще: "Си же творяху обы-
чаи кривичи, прочии погании". Подле описания славянских нравов и обычаев
вставлено описание нравов и обычаев различных народов из греческой  хро-
ники Георгия (Амартола). Известия о дорюриковском быте восточных  славян
оканчиваются известием о притеснениях, которым  подвергались  поляне  от
древлян и других окрестных племен и потом известием о  нашествии  козар,
которые принудили полян платить себе дань; здесь  вставлено  сказание  о
дани по мечу с дыма, сказание, очевидно, позднейшее, сочиненное уже в то
время, когда козары пали под ударами русских князей: "Нашли  козары  по-
лян, сидящих по этим горам в лесах, и сказали козары: платите нам  дань.
Поляне, подумавши, дали по мечу от дыма; понесли эту дань козары к князю
своему и старейшинам и сказали им: вот мы нашли дань новую. Те  спросили
их: откуда вы это взяли? В лесу, на горах, над рекою Днепровскою,  отве-
чали они. Старцы козарские сказали тогда: не добра эта дань,  князь!  мы
доискались ее оружием, которое остро только с одной стороны, саблями,  а
у этих оружие обоюду острое, меч; будут они брать дань на нас и на  дру-
гих странах". Так и случилось, прибавляет  летописец:  владеют  козарами
русские и до сего времени.
   Вот все, что находим в летописи  о  дорюриковском  времени:  картина,
по-видимому, очень скудная в подробностях; но мы не имеем никакого права
предполагать, что летописец утаил от нас что-нибудь, что он знал больше,
чем сколько записал, следовательно, и в самой  действительности  историк
не должен искать ничего больше; и в самом деле, каких  еще  нужно  более
подробностей? Живет каждый особо с родом своим на своих местах,  владеет
родом своим; когда изгоняются завоеватели, то род встает на род, и начи-
наются усобицы; летописец упоминает о городах; но тут же и  дает  знать,
как мы должны представлять себе эти города, их отношения между собою и к
остальному народонаселению: жители их пашут землю,  присутствие  городов
не мешает людям жить в лесу подобно зверям, убивать друг друга, похищать
девиц; вот весь быт, и что еще сказать об нем кроме того, что сказано  у
летописца? Рассказ его ясен  и  полон.  Племена  воюют  друг  с  другом,
сильнейшие обижают слабейших; но что представляют подробности этих  усо-
биц и можно ли надеяться найти их в летописи? Но летописец записал  пре-
дания о движениях варварских народов из Азии, о внезапном  исчезновении,
смене одного другим, притеснениях, которым подвергались от  них  племена
оседлые, но слабые по причине разъединения своего: таковы главные  явле-
ния в жизни племен, населявших искони великую восточную  равнину  Европы
летописец русский продолжает в этом отношении историков древности. Пере-
числены племена по свежим следам, как они сохранились во  времена  лето-
писца; наконец, записано сказание о происхождении его  города,  главного
города всей Русской земли, сказание,  составившееся  по  общему  закону,
чрез объяснение местных названий именами лиц.
   После сказания о козарской дани начинается собственная  летопись,  т.
е. погодное записывание событий, С какого же времени летописец  начинает
свою летопись? Он начинает ее с 852 г. по р. х.: "С царствования  Михаи-
ла, императора греческого, является впервые название Русской  земли:  об
этом мы узнали, продолжает летописец, потому, что при царе Михаиле  при-
ходили русские на Царьград, как пишется в  летописце  греческом;  поэто-
му-то отсюда начнем и числа положим".
   По образцу греческого летописца и наш начинает перечисление: от Адама
до потопа столько-то лет; от потопа до Авраама столько-то и т. д., дохо-
дит до царя Михаила и от него переходит к русской истории.  "От  перваго
лета Михаилова до перваго лета Олгова, русскаго князя, лет 29, а от пер-
ваго лета Олгова, понеже седе в Киеве, до перваго лета Игорева лет 31; а
от перваго лета Игорева до перваго лета Святославля лет 33; а от перваго
лета Святославля до перваго лета Ярополча лет 28; а Ярополк княжи лет 8;
а Володимер лет 37; а Ярослав княжи лет 40. Тем же от смерти Святославли
до смерти Ярославли лет 85; а от смерти Ярославли до  смерти  Святополчи
лет 60". Любопытно место Никоновского списка, где время призвания князей
означено так: "При Михаиле и Василие царема и при Фотии патриарсе придо-
ша словене" и проч. Потом важно окончание смертию Святополка  Изяславича
- знак, что летопись составлена между смертию Святополка и смертию  пре-
емника его Владимира Мономаха.
   После означенного исчисления следует под 858 годом известие  из  гре-
ческой или болгарской летописи о крещении болгар; под следующим 859  го-
дом известие: "Имаху дань варязи из-заморья на Чуди и  на  Словенех,  на
Мери и на всех Кривичех; а Козари имаху на Полянех, и на Северех,  и  на
Вятичех, имаху по беле и веверице от дыма". Любопытное выражение "имаху"
вместо "приидоша варязи" и тому подобное. По прошествии двух лет  полных
от известия о дани помещено известие об  изгнании  варягов  и  призвании
князей; по прошествии двух лет после призвания умирают Рюриковы  братья,
по прошествии двух лет по смерти Рюрика Олег оставляет  Новгород.  Здесь
очень любопытен также сплошной рассказ под одним 862 годом  о  призвании
Рюрика, о смерти его младших братьев, о раздаче городов, об отпуске  Ас-
кольда и Дира на юг.
   Везде здесь явственны следы того, что известия о пришествии князей  и
утверждении их первоначально составляли отдельный сплошной  рассказ  без
годов, которые внесены после; насильственный разрыв  рассказа  внесением
годов особенно заметен в известии о походе Аскольда и  Дира  на  греков:
"Рюрику же княжащу в Новгороде - в лето 6371, в лето 6372, в лето  6373,
в лето 6374 - иде Асколд и Дир на Греки" и проч.
   К этому первоначальному сказанию вместе с предисловием о  дорюриковс-
ком времени и может только относиться заглавие:  "Се  повести  времянных
лет, откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити  и
откуду Русская земля стала есть".
   Начальный Киевский летописец почти ничего  не  знает  о  подробностях
призвания, о событиях княжения Рюрикова: предания о Гостомысле и  Вадиме
внесены в позднейшие списки из начальной Новгородской. Известие о походе
Олега на юг и утверждении в Киеве, очевидно, взято из устных преданий, в
которых Олег являлся первым собирателем племен, первым учредителем наря-
да: к его времени относились все древние уставы, например,  дань  новго-
родская. События разделены по годам: на каждый год по походу на одно  из
племен; потом известия о деятельности Олеговой прекращаются в  продолже-
ние 17 лет; под 903 годом помещено известие о браке Игоря на Ольге;  за-
метим, что летописцу нужно было поместить это известие позднее по  сооб-
ражениям с малолетством Святослава при смерти отцовой. Под 907 годом по-
мещено известие о походе Олега на греков. Известный характер рассказа  о
походе Олеговом ясно указывает на источник - устные  народные  сказания,
причем в летописи нельзя не заметить явную сшивку двух известий: она об-
личается повторением одного и того же известия о дани сперва по 12  гри-
вен на человека, а потом по 12 гривен на ключ.
   Под 911 годом помещено известие о комете, взятое, очевидно,  из  гре-
ческой или болгарской летописи; под 912 годом договор с греками. Неоспо-
римые свидетельства греческих источников о договорах, заключаемых  Импе-
риею с разными варварскими народами, свидетельства о  договорах,  именно
заключенных с Русью, соответствие последних договоров договорам,  заклю-
ченным с другими народами, необходимость,  какую  чувствовало  греческое
правительство урядиться с русским князем относительно того,  как  посту-
пать в случаях столкновения русских с подданными Империи в  Константино-
поле, случаях, не могших быть редкими,  полное  соответствие  содержания
договоров обстоятельствам времени, наконец язык, во многих  местах  тем-
ный, показывающий ясные следы перевода с греческого, не оставляют  ника-
кого сомнения в подлинности договоров - Олегова, Игорева,  Святославова.
По всем вероятностям до летописца дошел перевод современный  подлиннику;
перевод этот должен был храниться в Киеве у  князей,  и  храниться  тща-
тельно, потому что торговые сношения русских с Византиею были  предметом
первой важности для Руси и князей ее, а нет сомнения, что и впоследствии
поступали с русскими в Константинополе на основании  древних  договоров;
странно думать, что норманны вообще заботились мало о сохранении  и  ис-
полнении договоров: норманские пираты, быть может,  мало  заботились  об
этом, но уже показано было прежде, что русские  князья  не  могли  оста-
ваться норманскими пиратами, и где доказательство, что они мало  заботи-
лись об их исполнении и сохранении? После  заключения  Олегова  договора
Игорь пошел на греков; но где доказательства, что он пошел не  вынужден-
ный нарушением договора со стороны греков? Когда последние объявили ему,
что будут платить столько же, сколько платили Олегу, то  он  заключил  с
ними мир; имеем право думать, что поход был именно и предпринят для  то-
го, чтобы восстановить прежние отношения. Святослав завоевал Болгарию по
договору с греками же и потом вел против них войну оборонительную; поход
Владимира тесно связан в летописи  с  намерением  принять  христианство;
Ярослав послал сына на греков именно потому, что в Константинополе  оби-
дели русских купцов, следовательно, не выполнили договора. Надобно заме-
тить, что у нас вообще походы древних русских князей на Византию  предс-
тавляются чем-то беспрерывным, обычным, тогда как всех  их  было  только
шесть.
   Записав предание о смерти Олеговой, летописец  вставляет  известия  о
волхвах, являвшихся у других народов; вставка понятная по тому интересу,
который возбуждали волхвы между современниками летописца. Долговременное
княжение Игоря, от которого дошло очень мало преданий,  пополняется  из-
вестиями из греческой и болгарской летописи. Известие  о  первом  походе
Игореве на греков взято из тех же источников, известие о втором  из  ту-
земных преданий; из них же взято оправдание в  неудаче  первого  похода;
очевиден тот же самый источник в  известиях  о  смерти  Игоря,  о  мести
Ольги, о ее распоряжениях, о крещении, которое описано исключительно  по
туземным преданиям без всякого соображения с греческими источниками: это
доказывает имя императора, при котором крестилась Ольга, Цимиский, и год
события. Еще в княжение Игоря, 943 годом оканчиваются выписки из гречес-
кой или болгарской летописи о тамошних событиях, и с этих пор, очевидно,
исключительное пользование туземными устными преданиями. Уже  выше  было
замечено, когда должно было окончательно образоваться предание о  пропо-
ведниках разных вер при Владимире; здесь заметим  любопытное  показание:
во времена летописца жили люди, которые помнили крещение земли  Русской;
несмотря на то, во времена же летописца уже существовали различные  про-
тиворечивые предания об этом событии, о месте крещения Владимирова;  ут-
верждая, что Владимир крестился в Корсуни, летописец прибавляет: "Се  же
не сведуще право глаголють, яко крестился есть в Киеве; инии же реша Ва-
силиви; друзии же инако скажут"; так, в одном дошедшем до нас житии Вла-
димира сказано, что этот князь предпринимал поход на Корсунь, на  третий
год по принятии крещения. Заметим явную сшивку в начале княжения  Свято-
полкова: тотчас после известия о смерти Владимировой, после заглавия:  о
убиении Борисове, читаем: "Святополк же седе  Кыеве  по  отце  своем,  и
съзва кыяны, и нача даяти им именье", а после известия о смерти  Святос-
лава древлянского, читаем опять: "Святополк же оканный нача княжити Кые-
ве. Созвав люди, нача даяти овем корзна, а другым кунами и  раздая  мно-
жество". Очевидно, что об убиения св. Бориса и  Глеба  вставлено  особое
сказание в  летопись:  это  доказывает  особое  заглавие;  заметим,  что
вследствие сильнейшего развития церковной литературы в позднейших  спис-
ках летописи мы встречаем распространенные сказания не только об убиении
св. Бориса и Глеба, но также и о страдании первомучеников русских, варя-
гов Феодора и Иоанна. В разных сказаниях о св. Борисе и Глебе замечаются
разногласия; так, в сказании, вставленном в летопись, читается, что  св.
Глеб ехал из Мурома, полагая, что умирающий отец зовет его к себе,  а  в
других сказаниях говорится, что Глеб во время кончины св. Владимира  на-
ходился в Киеве, а не в Муроме и, узнав, что Святополк послал  убийц  на
Бориса, отправился тайно вверх по Днепру, но был настигнут убийцами  под
Смоленском. Против первого известия приводят, что 1В 43  дня,  протекшие
междуубиением Бориса 24-го июля и Глеба 5-го сентября,  не  могли  умес-
титься все события, рассказанные в этом известии, что  гонец,  посланный
от Святополка в Муром, не мог возвратиться к своему князю с вестию,  что
Глеб отправился ранее первых чисел сентября, и если  Святополк  по  этой
вести отправил убийц вверх по Днепру, то как они успели проплыть  в  три
или четыре дня около 650 верст ? Но, во-первых,  из  сказания  вовсе  не
видно, чтоб Святополк послал убийц тогда только,  когда  получил  весть,
что Глеб отправился; в ожидании, что Глеб отправится по известному пути,
он мог послать убийц гораздо прежде. Во-вторых, в сказании  нет  никаких
хронологических указаний. Заметим также, что в  оказании,  помещенном  в
летописи, нет никаких противоречий, нет слов Борисовых "поне  узрю  лице
брата моего меньшего Глеба, яко же Иосиф Вениамина".  Во  всяком  случае
видно, что и о событиях, последовавших за смертью Владимира, ходили  та-
кие же разноречивые предания, как и о событиях, сопровождавших  крещение
Руси. С другой стороны, заметим, что в известиях о первых событиях  кня-
жения Ярославова можно видеть сшивки известий из начальной Киевской  ле-
тописи с известиями из начальной Новгородской, так что место, начинающе-
еся после слов: "обладающе ими", и оканчивающееся словами: "И  поиде  на
Святополъка; слышав же Святополк идуще Ярослава, пристрои без числа вои,
руси и печенег, и изыде противу Любчю, он пол Днепра, а Ярослав об сю" -
можно считать вставкою из Новгородской летописи, во-первых, потому,  что
это место содержит известие собственно о новгородском  событии;  во-вто-
рых, потому, что в рассказе под следующим годом опять повторяется: "При-
де Ярослав, и сташа противу оба пол Днепра".
   Между известиями о княжении Ярослава под 1051 годом в рассказе о  на-
чале Киевского монастыря встречаем первое указание на  автора  известий,
на время его жизни: "Феодосьеви же живущю в монастыри, и правящю  добро-
детельное житье и чернечьское правило, и приимающю всякого приходящаго к
нему, к нему же и аз придох худый и недостойный раб, и прият мя  лет  ми
сущю 17 от роженья моего. Се же написах и положих, в кое лето почал быти
монастырь и что ради зоветься Печерьский; а о Феодосове житьи пакы  ска-
жем". Под 1064 годом встречаем новое указание, что с  XI  века  известия
записаны очевидцем событий, тогда как прежде повсюду встречаем  явствен-
ные следы устных преданий. Рассказывая, между прочими дурными  предвеща-
ниями, что рыбаки вытащили из реки Сетомли урода, летописец  прибавляет:
"его же позоровахом до вечера". Таким образом, во второй половине XI ве-
ка открываем мы следы автора известий начальной Киевской летописи, как в
том же веке, но ранее, открыли след составителя  начальной  Новгородской
летописи.
   С этих пор, как ясно обозначился очевидец  при  записывании  событий,
встречаем и числовые показания событий, например под 1060 годом: "Придо-
ша половци первое на Русскую землю воевать, Всеволод же изиде противу их
месяца февраля в 2 день". Этого прежде мы не встречаем при описании  са-
мых важных событий, кроме дня кончин княжеских, и то начиная  с  христи-
анского времени. Что с этих пор летописец есть очевидец или  современник
событий, доказывается подробностями, которые легко отличить  от  подроб-
ности предыдущих народных сказаний: легко понять, какого рода подробнос-
ти в сказании о мести Ольгиной, например, и какого  рода  подробности  в
известии о победе половцев в 1067 году и ее следствиях. Мы  видели,  что
под 1051 годом летописец обещал опять сказать о житии св. Феодосия, "а о
Феодосове житьи пакы скажем": теперь под 1074 годом по случаю известия о
смерти св. Феодосия летописец действительно сообщает сведения о его  жи-
тии: как он проводил пост, как учил братию поститься, о цветущем состоя-
нии монастыря при Феодосии, о том, как братия жили в любви, как  меньшие
покорялись старшим, не смея пред ними говорить, что  ясно  выставлено  с
целию показать противоположность такого поведения с событием, случившим-
ся по смерти Феодосия, относительно игумена Стефана, - о великих подвиж-
никах, какие были при Феодосии, и обращении с ними последнего, о Дамиане
чудотворце и других; здесь, в рассказе о  жизни  св.  Исакия,  встречаем
следующие слова: "И ина многа поведаху о  немь,  а  другое  и  самовидец
бых". Под 1091 годом встречаем рассказ об открытии мощей св. Феодосия, в
котором повествователь говорит о себе, как о главном действователе, и  в
заключении называет себя рабом и учеником Феодосия.  Под  1093  годом  в
благочестивом размышлении о божиих наказаниях встречаем слова: "Се бо аз
грешный и много и часто бога прогневаю, и часто согрешаю  по  вся  дни".
Под 1096 в рассказе о нашествии половцев на Печерский монастырь  читаем:
"И придоша в монастырь Печерьский, нам сущим по кельям почивающим по за-
утрени... нам же бежащим задом монастыря". Под тем же годом в  одном  из
древнейших списков, так называемом Лаврентьевском, находится  позднейшая
вставка поучения Мономаха к детям, перемешанного с письмом его  к  Олегу
Святославичу; вставка позднейшая, потому что начальный составитель лето-
писи, современник Мономаха, конечно, мог иметь в руках оба эти памятника
и вставить их в свою летопись, но не мог вставить их именно в том месте,
где находим их в Лаврентьевском списке, ибо здесь  они  вставлены  между
известиями, которые не могут быть разделены, а именно: описавши  нашест-
вие половцев, летописец начинает говорить о  происхождении  разных  вар-
варских народов: "а Измаил роди 12 сына, от них же суть торкъмени и  пе-
ченези, и торци, и кумани, рекше половци, иже исходят от пустыне,  и  по
сих 8 колен в кончине века изидуть, заклепении в горе Александром  Маке-
донским, нечистые человекы". За этим  непосредственно  должен  следовать
рассказ летописца о людях, заключенных в гору, о которых  он  слышал  от
новгородца Гюряты Роговича, тогда как между этим рассказом и  последними
приведенными словами "нечистые человекы" вставлено поучение  Мономаха  и
его письмо к Олегу. Но потом нас останавливает еще одно  обстоятельство:
по окончании рассказа о войне Мстислава  Владимировича  новгородского  с
дядею Олегом Святославичем: "И посла к Олгови  (Мстислав),  глаголя:  не
бегай никаможе, но пошлися  к  братьи  своей  с  молбою,  не  лишать  тя
Русьскые земли; и аз пошлю к отцю молится о тобе. Олег же обещаяся  тако
створити", - летописец прибавляет: "Мстислав же възвратився вспять  Суж-
далю, оттуду поиде Новугороду в свой град, молитвами преподобнаго  епис-
копа Никиты". Странно, что киевский летописец сделал эту прибавку, тогда
как мы знаем обычай новгородского летописца приписывать успех  дела  мо-
литвам современного событию владыки, например под 1169 г.  "И  к  вечеру
победи я князь Роман с новгородьци силою крестною и св. богородицы и мо-
литвами благовернаго владыкы Илие". Можно возразить одно, что упомянутый
здесь владыка Никита был знаменитый своею святостию инок киевопечерский:
это и могло побудить киевского летописца,  инока  Печерского  монастыря,
приписать победу Мстислава молитвам св. Никиты; но,  с  другой  стороны,
трудно предположить, чтоб это событие не было подробно рассказано в Нов-
городской летописи, когда предание о славной войне Мстислава и новгород-
цев с Олегом переходило из рода в род в Новгороде: в 1216 году новгород-
цы вспоминают, как их предки бились на Кулакше. Карамзин  также  заметил
отличие этого рассказа от остальных мест Несторовой летописи:  индикт  и
год означены в конце.
   Под следующим 1097 годом встречаем вставочный рассказ  об  ослеплении
Василька. Нашли, что слог этого рассказа явственно отличается  от  слога
целой летописи, в которой не замечается выражений, подобных  следующему,
например: "Боняк же разделился на три полкы, и сбиша угры  аки  в  мячь,
яко и сокол сбивает галице"; заметили, что подобные выражения просятся в
Слово о полку Игореву; но они просятся не в это сочинение, а в Волынскую
летопись, которая именно отличается подобным  слогом  и  которой  первая
часть, до смерти Романа Великого, не дошла до нас, кроме  этого  отрывка
об ослеплении Василька; это происшествие собственно  волынское,  имевшее
важное влияние преимущественно на судьбы Волыни, и потому долженствовав-
шее быть в подробности описано там же; летописец, составлявший свою  ле-
топись в Киеве, не мог написать: "И по ту ночь ведоша и  Белгороду,  иже
град мал у Киева яко 10 верст  в  дале".  Автор  сказания  является  сам
действующим лицом в рассказе, открывает свое имя,  приводя  слова  князя
Давыда Игоревича, который называет его тезкою  князя  Василька.  Вставка
этого места из Волынской летописи явственна еще потому, что  после  него
опять повторяются прежние известия по порядку годов, из летописи, в  ко-
торую вставлен упомянутый рассказ о Васильке.  Под  1106  годом  читаем:
"Преставися Ян, старець добрый, жив лет 90, в старосте мастите;  жив  по
закону божью, не хужий бе первых праведник, от него же и аз многа слове-
са слышах, еже и вписах в летописаньи сем от него  же  слышах".  Наконец
после 1110 года встречаем следующую приписку: "Игумен Селивестр  святаго
Михаила написал книгы си летописець, надеяся от бога милость прияти, при
князе Володимери, княжащю ему Кыеве, а мне в то время игуменящю у свята-
го Михаила, в 6624, индикта 9 лета; а иже чтеть книгы сия, то буди ми  в
молитвах". Таким образом, в начале XII века мы  встречаем  ясное  свиде-
тельство об известном Сильвестре Выдубецком, который говорит о себе, что
он написал летописец. Возраст этого Сильвестра нисколько не  препятство-
вал бы признать его первым составителем начальной Киевской летописи, от-
носить к нему известие под 1064 годом; будучи ребенком, лет  7,  он  мог
ходить смотреть урода, вытащенного рыбаками, и случай  этот  мог  сохра-
ниться живо в его памяти. Но есть предание, которое приписывает  состав-
ление древней Киевской летописи иноку Киево-Печерского монастыря, препо-
добному Нестору; в пользу этого предания свидетельствует самая  приписка
Сильвестрова, ибо на ее основании гораздо естественнее было бы  объявить
Сильвестра летописцем, а не предполагать другого, Нестора; известие  под
1064 годом может относиться столько же и к Нестору, сколько к  Сильвест-
ру; но зато места, встреченные нами в рассказе о Печерском монастыре,  о
кончине Феодосия, об открытии мощей его, о нападении половцев на  монас-
тырь прямо свидетельствуют о летописце-иноке Киево-Печерского монастыря.
Для соглашения известий о Несторе летописце с свидетельством Сильвестра,
написавшего в 1116 году летописец, предполагают, что Сильвестр был пере-
писчиком или продолжателем Несторовой летописи. В  1116  году  Сильвестр
мог переписать летопись, оконченную в 1110 году, и продолжать  записыва-
ние событий дальнейших годов. Но  относительно  Нестора  являются  новые
возражения: указывают на поразительные разноречия, какие находятся между
Несторовым сказанием об убиении Бориса и Глеба и известиями, помещенными
в летописи, на разноречия, какие находятся между Несторовым  житием  св.
Феодосия и теми известиями о св. Феодосии и об авторе жития  его,  какие
находятся в летописи. Так как без крайних натяжек нет возможности согла-
сить эти разноречия, то, по мнению некоторых исследователей, должно при-
нять, что или Несторова летопись подверглась большим изменениям и допол-
нениям или что не Нестор, а другой кто-либо составлял  дошедшую  до  нас
первую летопись. Но для нас нет еще решительных  доказательств,  которые
могли бы заставить предпочесть второе положение первому. Для  нас  важно
то, что со второй половины XI века в Киеве мы  замечаем  ясные  признаки
летописца - очевидца событий, что еще прежде открываем следы  новгородс-
кого летописца, что в конце XI века открываем известия,  обличающие  во-
лынского летописца, что дошедшие до нас списки начальной летописи предс-
тавляют сборники, составленные из Киевской, Новгородской и Волынской ле-
тописей, что, по свидетельству владимирского епископа Симона в  послании
его к монаху Поликарпу, существовал еще старый летописец  Ростовский,  в
котором можно было найти имена всех епископов, поставленных  из  монахов
киевопечерских; что древнейшие списки  начальной  летописи  представляют
летопись сокращенную, пополнения которой должно искать в известиях,  со-
держащихся в позднейших списках, например в Никоновском и других; извес-
тия эти не могут подлежать никакому сомнению,  не  выдуманы  позднейшими
составителями летописи; выражения вроде таких: "это известие Никоновско-
го списка выдумано, потому что его нет в харатейном Несторе",  не  имеют
более смысла в науке; тот же самый вывод должно распространить и на  из-
вестия, находимые в Татищевском своде летописей, ибо против их достовер-
ности употребляли то же самое возражение: выдумано, потому что этого нет
в древнейших списках.
   После приписки Сильвестра и древнейшие списки более или менее  расхо-
дятся друг с другом в подробностях. Все они содержат в себе летопись об-
щую всероссийскую, или, лучше сказать, княжескую, летопись, ибо главное,
почти исключительное содержание ее составляют отношения Рюрикова княжес-
кого рода; но и в летописи XII и начала XIII века, как  в  рассмотренной
летописи XI века, в некоторых известиях легко заметить, что они  принад-
лежат то киевскому, то черниговскому, то полоцкому, то суздальскому  ле-
тописцу; в конце же XII  века  известия  киевского  летописца  явственно
прекращаются, и у нас остаются две летописи: одна,  явно  написанная  на
Волыни, а другая на севере, в Суздальской земле; впрочем, еще прежде,  с
явственного отделения Северной Руси от Южной, с княжения Всеволода  III,
замечаем и явственное, так сказать сплошное отделение северной  летописи
от южной. Приведем несколько мест из летописи событий XII века, в  кото-
рых опять видим ясные признаки летописца-очевидца, современника событий,
или признаки местных летописей. Под 1114 годом в Ипатьевском списке  чи-
таем: "В се же лето Мстислав заложи Новгород болии перваго. В се же лето
заложена бысть Ладога камением на приспе, Павлом посадником,  при  князе
Мстиславе. Пришедшю ми в Ладогу, поведаша ми ладожане: яко сде есть, ег-
да будет туча велика, и находять дети наши глазкы стеклянныи, и малые  и
великыи, провертаны, а другие подле Волхов  беруть,  еже  выполоскываеть
вода, от них же взях более ста; суть же различни. Сему же ми ся дивляшю,
рекоша ми: се не дивно; и еще мужи старии ходили за Югру и  за  Самоядь,
яко видивше сами на полунощных странах, спаде туча и в  той  тучи  спаде
веверица млада, акы топерво рожена, и възрастши и расходится по земле, и
пакы бывает другая туча, и испадают оленци мали в ней, и  възрастають  и
расходятся по земли. Сему же ми есть послух посадник Павел  ладожскый  и
все ладожане". Здесь ясно, что летописец был современник построения  ка-
менной крепости в Ладоге, ибо имел  разговор  с  посадником  Павлом,  ее
построившим; но откуда родом был этот летописец, где писал, из какой ле-
тописи это известие занесено в Ипатьевский список - этого решить нельзя;
заметим, что в Новгородской летописи заложение Ладожской крепости  поме-
щено двумя годами позднее, чем в Ипатьевском списке. Под 1151 годом:  "И
рече (Изяслав Мстиславич) слово то, ако же и переже слышахом:  не  идеть
место к голове, но голова к месту". Очевиден современник событий и чело-
век, имевший случай разговаривать с князем. Под 1161 годом: "Бысть брань
крепка... и тако страшно бе зрети яко второму пришествию быти". Под 1171
годом: "На утрья же в субботу поидохом с Володимиром из Вышегорода". Под
1187 годом: "И на ту осень бысть зима зла велми, тако иже в нашю  память
не бывало николи же". Под 1199 годом в рассказе о построении стены у Вы-
дубецкого монастыря: "В тое же время благоволи бог...  и  вдохнув  мысль
благу во богоприятное сердце великому князю Рюрикову... тъ же с радостию
приим, акы благый раб верный, потащася немедленно сугубити делом... Но о
Христе державно милосердуя о всех, по обычаю ти благому, и нашея грубос-
ти писание приими, акы дар словесен на похваление  добродетелий".  Здесь
очевиден и современник события и монах Выдубецкого монастыря; но  нельзя
решить, принадлежит ли ему и записывание предыдущих событий или  рассказ
о построении стены составляет отдельный памятник и вставлен  в  летопись
как замечательное риторическое произведение. Есть известие, из  которого
можно вывести отрицательно, что летописец не принадлежал к  братии  Кие-
во-Печерского монастыря: в Лаврентьевском списке под 1128: "Преяша  цер-
ковь Димитрия нечеряне, и нарекоша ю Петра, с грехом великим и неправо".

   Разность летописцев - одного черниговского, а другого  киевского  или
по крайней мере принадлежащего к стороне Мономаховичей, видна в рассказе
об изгнании Ольговичей из Киева и вступлении туда  Изяслава  Мстиславича
под 1146 годом в Ипатьевском списке: сначала намерение изгнать Ольговича
называется постоянно советом злым, вложенным от дьявола, а  потом  гово-
рится о том же самом событии, т. е. об изгнании  Ольговича  и  торжестве
Изяслава Мстиславича: "Се же есть  пособием  божиим,  и  силою  честнаго
хреста, и заступлением св. Михаила, и молитвами св.  богородицы".  Потом
опять слышен голос другого, прежнего летописца,  укоряющего  Давыдовичей
за то, что они не хотели воевать с Мстиславичем, отыскивать свободы Иго-
рю Ольговичу, брату своему (двоюродному): "Лукавый и пронырливый дьявол,
не хотяй добра межи братьею, хотяй приложити зло к злу, и вложи им  (Да-
выдовичам) мысль не взыскати брата Игоря,  ни  помянути  отецьства  и  о
хресте утвержение, ни божественные любве, якоже бе лепо жити братьи еди-
номыслено укупе, блюдучи отецьства своего". По всему видно, что  летопи-
сец стоит за Ольговичей; киевский летописец не мог бы  принимать  такого
горячего участия в делах Свягослава Ольговича, не мог бы, говоря о  при-
ходе союзников к последнему, выразиться, что это случилось божиим  мило-
сердием; не мог сказать, что Святослав божиим милосердием погнал Изясла-
ва Давыдовича и бывшую с ним киевскую дружину; сшивка из двух разных ле-
тописей в этом рассказе ясна: летописец Ольговича говорит о  неприличных
словах Изяслава Давыдовича, о походе его на Святослава Ольговича, о  ре-
шительности последнего и победе над врагами - все дело кончено, но потом
опять о том же самом происшествии новый рассказ, очевидно, киевского ле-
тописца: "Изяслав Мстиславич и Володимир Давыдович послаша брата  своего
Изяслава с Шварном, а сами по нем идоста". Ясно также, что первое извес-
тие о Москве принадлежит не киевскому летописцу, а черниговскому или се-
верскому, который так горячо держит сторону Святослава Ольговича и знает
о его движениях такие подробности; киевского летописца, явно враждебного
Ольговичам, не могли занимать и даже не могли быть ему известны  подроб-
ности пиров, которые давал Юрий суздальский Святославу, не  могла  зани-
мать смерть северского боярина, доброго старца Петра Ильича. Рассказ под
1159 годом в Ипатьевском списке о полоцких происшествиях, по своим  под-
робностям и вместе отрывочности, ибо вообще летопись очень скудна  отно-
сительно полоцких событий, обличает вставку из Полоцкой летописи. Приме-
ты северного, суздальского летописца также ясны; например рассказ о  пе-
реходе Ростислава  Юрьевича  на  сторону  Изяслава  Мстислазича  в  Лав-
рентьевском списке отличается от рассказа о том же событии  в  Ипатьевс-
ком: в первом поступок Ростислава выставлен с хорошей стороны, ни  слова
не упомянуто о ссоре его с отцом;  первый,  очевидно,  принадлежит  суз-
дальскому летописцу, второй - киевскому. Различен  рассказ  северного  к
южного летописца о походе Изяслава Мстиславича на Ростовскую область;  о
мире Юрия с Изяславом в 1149 году, об епископе Леоне и князе Андрее,  об
отношениях Ростиславичей к Андрею Боголюбскому; в описании  похода  рати
Андреевой на Новгород в Лаврентьевском  списке  читаем:  "Новгородцы  же
затворишася в городе с князем Романом, и объяхуться крепко с  города,  и
многы избиша от наших". Очевиден суздальский летописец; но и в Ипатьевс-
ком списке вставлено также суздальское сказание, ибо и здесь читаем: "се
же бысть за наша грехы". Об убиении Андрея Боголюбского в обоих  списках
вставлено суздальское сказание с вариантами; но в Лаврентьевском,  между
прочим, попадаются следующие слова в обращении к Андрею: "Молися помило-
вати князя нашего и господина Всеволода, своего  же  присного  брата"  -
прямое указание на время и место написания рассказа. Рассказ о  событиях
по смерти Андрея принадлежит, очевидно, северному и именно владимирскому
летописцу; встречается выражение, что ростовцы слушались злых людей, "не
хотящих нам добра, завистью граду сему". Под 1180 годом очевиден  влади-
мирский летописец, ибо в рассказе о войне Всеволода III с Рязанью  упот-
ребляет выражение: "наши сторожки, наши погнаша". Под 1185 г. в рассказе
о поставлении епископа Луки летописец обращается к нему с такими  слова-
ми: "Молися за порученное тебе стадо, за люди хрестьянскыя, за  князя  и
за землю Ростовьскую"; отсюда ясно также, что писано это уже  по  смерти
епископа Луки. Под тем же годом любопытен в Лаврентьевском списке  расс-
каз о подвигах князя Переяславля Южного, Владимира  Глебовича,  рассказ,
обличающий северного летописца, приверженного к племени Юрия  Долгоруко-
го: у суздальского летописца вся честь победы  над  половцами  приписана
Владимиру Глебовичу; у киевского дело рассказано иначе. Любопытно  также
разногласие в рассказе суздальского (Лавр. спис.) и киевского  (Ипатьев.
спис.) летописцев о войне Всеволода III и Рюрика Ростиславича с Ольгови-
чами: суздальский во всем оправдывает Всеволода, киевский - Рюрика.  Под
1227 годом читаем: "Поставлен бысть епископ Митрофан и богохранимем гра-
де Володимере, в чюдней святей Богородици, Суждалю и Володимерю, Переяс-
лавлю, сущю ту благородному князю Гюргю и с детми своими, и братома  его
Святославу, Иоанну, и всем бояром, и множество народа; приключися и  мне
грешному ту быти".
   Мы сказали, что летопись, известная под именем Несторовой с продолжа-
телями, в том виде, в каком она дошла до нас, есть летопись  всероссийс-
кая; ей по содержанию противоположны летописи местные: Волынская и  Нов-
городская. Мы признали сказание Василия об ослеплении князя Василька те-
ребовльского за отрывок из первой части Волынской летописи,  которая  не
дошла до нас, дошла вторая половина, начинающаяся с 1201 года, с  загла-
вием: "Начало княжения великого  князя  Романа,  самодержца  бывша  всей
Русской земли, князя галичкого"; но вместо того  тотчас  после  заглавия
читаем: "По смерти же великаго князя Романа", после чего следует похвала
этому князю, сравнение его с Мономахом; потом  с  1202  года  начинается
рассказ о событиях, происходивших по  смерти  Романа.  Примету  летопис-
ца-современника, очевидца событий можно отыскать под 1226 годом в  расс-
казе о борьбе Мстислава торопецкого с венграми: "Мстислав же выехал про-
тиву с полкы, онем же позоровавшим нас, и ехаша угре в станы своя".  На-
чальной Новгородской летописи не дошло до нас в чистоте; в известных нам
списках известия из нее находятся уже в смешении  с  начальною  Киевскою
летописью: в древнейшем, так  называемом  Синодальном  списке  недостает
первых пятнадцати тетрадей. Другой список, так  называемый  Толстовский,
начинается любопытным местом, очевидно, принадлежащим позднейшему соста-
вителю, соединявшему Новгородскую начальную летопись с  Киевскою:  "Вре-
менник, еже нарицается летописание князей и земля  Русския,  како  избра
бог страну нашу на последнее время, и грады почаша (бывати)  по  местом,
преже Новгородская волость и потом Киевская, и о поставлении Киева, како
во имя (Кия) назвася Киев. Якоже древле царь Рим, прозвася  во  имя  его
град Рим, и паки Антиох, и бысть Антиохия, и пакы Селевк,  бысть  Селев-
кия, и паки Александр, бысть Александрия во имя его. И  по  многа  места
тако прозвани быша гради ти во имяна цареч тех и князь тех. Яко в  нашей
стране прозван бысть град великий Киев во имя Кия, его же древле нарица-
ют перевозника бывша, инии же яко и ловы деяща около града своего. Велик
бо есть промысл божий, еже яви в последняя времена! Куда же древле пога-
ни жряху бесом на горах, туда же ныне церкви  святыя  стоят  златоверхия
каменозданныя, и монастыреве исполнени черноризцев, беспрестанно  славя-
щих бога в молитвах и в бдении, в посте, в слезах, ихже ради молитв  мир
стоит. Аще бо кто к святым прибегнет церквам, тем велику  ползу  приимет
души же и телу. Мы же на последнее возвратимся. О начале Русьскыя  земля
и о князях, како и откуда быша". За этим следует не раз приведенное мес-
то о древних князьях и дружине с увещанием современникам  подражать  им:
"Вас молю, стадо Христово, с любовию, приклоните ушеса ваша разумно; ка-
ко быша древня князи и мужи их и проч." Здесь можно приметить, что  пер-
вое заглавие "Временник, еже нарицается летописание князей и земля  Рус-
кия" и следующее за ним рассуждение о начале городов  принадлежит  позд-
нейшему составителю; а второе заглавие: "О начале  Русьскыя  земля  и  о
князих" - с рассуждением о древних князьях, взято им из древнейшего  ле-
тописца - какого: новгородского или киевского - решить трудно. Рассужде-
ние о древних князьях и боярах оканчивается так: "Да отселе, братия воз-
любленная моя, останемся от несытьства своего: доволни будите урокы  ва-
шими. Яко и Павел пишет: ему же дань, то дань, ему же урок, то урок;  ни
кому же насилия творяще, милостынею цветуще, страннолюбием в страсе  бо-
жии и правоверии свое спасение содевающе, да и зде добре поживем, и тамо
вечней жизни причастници будем. Се же таковая. Мы же от начала  Русьской
земли до сего лета и вся по ряду известно да скажем, от Михаила царя  до
Александра и Исакия". Выше было указано  на  примету  первого  летописца
новгородского, ученика Ефремова; примету другого позднейшего составителя
находим под годом 1144: "В то же лето постави мя попом архиепископ  свя-
тый Нифонт".
   В связи с вопросом о Новгородской летописи находится вопрос о так на-
зываемой Иоакимовой летописи, помещенной в первом томе Истории  Российс-
кой Татищева. Нет сомнения, что  составитель  ее  пользовался  начальною
Новгородскою летописью, которая не дошла до нас и которую он приписывает
первому новгородскому епископу Иоакиму, -  на  каком  основании,  решить
нельзя; быть может, он основался только на следующем  месте  рассказа  о
крещении новгородцев: "Мы же стояхом на Торговой стране, ходихом по тор-
жищам и улицам, учахом люди елико можахом".
   Исследовавши состав наших летописей в том виде, в каком они дошли  до
нас, скажем несколько слов об общем их характере и о  некоторых  местных
особенностях. Летопись вышла из рук духовенства; это обстоятельство, ра-
зумеется, сильнее всего должно было определить ее характер. Летописец  -
духовное лицо, ищет в описываемых им  событиях  религиозно-нравственного
смысла, предлагает читателям свой труд как религиозно-нравственное  поу-
чение; отсюда высокое религиозное значение этого труда в глазах летопис-
ца и в глазах всех современников его; Сильвестр в своей  приписке  гово-
рит, что он написал летописец, надеясь принять милость от бога, следова-
тельно написание летописи считалось подвигом религиозным, угодным  богу.
Говоря в начале о событиях древней языческой истории, летописец  удержи-
вается от благочестивых наставлений и размышлений: поступки людей, неве-
дущих закона божия, не представляют ему приличного к тому случая. Только
с рассказа об Ольге-христианке начинаются  благочестивые  размышления  и
поучения; непослушание язычника Святослава святой матери подает первый к
тому повод: "Он же не послуша матери, творяще норовы поганьские, не  ве-
дый, аще кто матере не послушает, в беду впадаеть; яко же рече: аще  кто
отца, ли матере  не  послушаеть,  смертью  да  умреть".  Таким  образом,
бедственная кончина Святослава представляется следствием его  непослуша-
ния матери. Смерть св. Ольги доставляет повод к  другому  размышлению  о
славе и блаженстве праведников. Потом не встречаем благочестивых размыш-
лений до рассказа о предательстве Блуда: "О, злая лесть человечьска!  Се
есть съвет зол, иже свещевають на кровопролитья; то суть неистовии,  иже
приемше от князя или от господина своего честь, ли  дары  ти  мыслять  о
главе князя своего на погубленье, горьше суть бесов таковии".  Святополк
Окаянный с самого рассказа о зачатии  его  подвергается  уже  нареканию,
предсказывается в нем будущий злодей: "От греховынаго бо корени зол плод
бывает". Противоположность  Владимира-язычника  и  Владимира-христианина
также подает повод к поучению; смерть двух варягов-христиан не могла ос-
таться без благочестивого размышления о преждевременной радости дьявола,
который не предвидел скорого торжества истинной веры. При известии о на-
чале книжного учения летописец обнаруживает сильную радость и прославля-
ет бога за неизреченную милость его. "Сим же раздаяном на ученье книгам,
събысться пророчество на Рустьей земли, глаголющее: во оны днии услышать
глусии словеса книжная, и ясен будеть язык гугнивых. Се бо не беша преди
слышали словесе книжнаго, но по божью строю, и по милости своей помилова
бог, яко же рече пророк: помилую, его же аще помилую" и проч. За  извес-
тием о смерти Владимира следует похвала этому князю, из которой  узнаем,
что во времена летописца Владимир не был  еще  причтен  к  лику  святых:
"Дивно же есть се, колико добра створил Русьтей земли, крестив ю. Мы  же
христиане суще, не въздаем почестья противу онаго възданью. Аще бы он не
крестил бы нас, то ныне были быхом в прельсти дьяволи, яко же и пророди-
тели наши погынуша. Да аще быхом имели потщанье и мольбы приносили  богу
зань, в день преставленья его, и видя бы бог тщанье наше к нему, просла-
вил бы и: нам бо достоить зань бога молити, понеже тем  бога  познахом".
Мы уже прежде упоминали о похвале книжному учению, внесенной в  летопись
по поводу известия о ревности князя Ярослава к нему.
   По смерти Ярослава явления, стоящие на первом плане в летописи,  суть
отношения княжеские, усобицы и потом нашествия степных варваров,  полов-
цев. Понятно, что летописец вместе со всеми современниками видит в  усо-
бицах главное зло и сильно против них вооружается. Летописец смотрит  на
усобицу как на следствие дьявольского внушения, и нашествия иноплеменни-
ков, поражения от них суть наказания божий за грех усобицы: "Наводит  бо
бог по гневу своему иноплеменьникы на землю, и тако скрушенным им въспо-
мянути к богу; усобная же рать бывает от соблажненья дьяволя". Мы  виде-
ли, как часто князья преступали клятвы, данные друг другу, отчего и про-
исходили усобцы; по двум основаниям, религиозному и политическому, лето-
писец должен был сильно вооружиться против  клятвопреступлений,  которые
вместе были крестопреступлениями, ибо клятвы запечатлевались  целованием
креста, Ярославичи целовали крест Всеславу полоцкому и тотчас же наруши-
ли клятву, посадили Всеслава в тюрьму. Но Всеслав освободился из  заклю-
чения вследствие изгнания Изяслава; по этому случаю  летописец  говорит:
"Се же бог яви силу крестную, понеже Изяслав целовав крест, и я и (Всес-
лава); тем же наведе бог поганыя, сего же яве избави  крест  честный,  в
день бо Въздвиженья Всеслав вздохнув рече: "О, кресте честный! понеже  к
тобе веровах, избави мя от рва сего". Бог же показа силу крестную на по-
казанье земле Русьстей, да не преступают честного креста, целовавше его;
аще ли преступить кто, то и зде прииметь казнь, и на придущем веце казнь
вечную". Начало усобицы между Ярославичами, изгнание  Изяслава  меньшими
братьями, преступление заповеди отцовской дает случай летописцу  сказать
грозное слово: "Въздвиже дьявол котору в братьи сей Ярославичах... Велий
бо есть грех преступати заповедь отца своего: ибо исправа преступиша сы-
нове Хамове на землю Сифову, и по 400 лет отмъщенье прияша от  бога;  от
племене бо Сифова суть евреи, же избивше Хананейско племя, всприяше свои
жребии и свою землю. Пакы преступи Исав заповедь  отца  своего,  и  прия
убийство; не добро бо есть преступати предела чюжего". Смерть  Изяслава,
положившего голову свою за брата, дает летописцу случай распространиться
в похвалу братолюбию: "По истине аще что створил есть (Изяслав) в  свете
сем етеро согрешенье, отдасться ему, занеже положи главу свою  за  брата
своего, не желая болшее волости, ни именья хотя болша, но за братию оби-
ду". Говоря о мести Василька теребовльского, сперва на невинных  жителях
города Всеволожа, а потом на боярах Давыда Игоревича, летописец  прибав-
ляет: "Се же второе мщенье створи, его же не бяше  лепо  створити,  дабы
бог отместник был, и взложити было на бога мщенье свое".  В  рассказе  о
борьбах и счетах княжеских летописец стоит за  старших  против  младших:
никогда не находим оправдания последним, не раз находим упрек  им;  так,
на юге летописец вооружается против Ярослава Святополковича за  гордость
против дяди и тестя; на севере, рассказавши о победе Юрьевичей над  пле-
мянниками, летописец прибавляет: "Богу наказавшю князей креста  честнаго
не преступати и старейшего брата чтити". Мы видели, что по привязанности
летописца к тому или другому князю можно  определить,  к  какой  волости
принадлежит летописец; у северного летописца замечаем  особенную  привя-
занность к своим князьям, потомкам Юрия Долгорукого, особенное  уважение
к власти, старание внушить к ней уважение. Здесь видим почти  постоянное
величание князя именем и отчеством с прибавлением; великий князь,  часто
с прибавлением: благоверный, христолюбивый; здесь встречаем упоминовение
о семейных торжествах князей, например, о постригах, доставлявших  вели-
кую радость целому городу. Особенно в этом отношении замечательно описа-
ние отъезда князя Константина Всеволодовича в Новгород в 1206 году. Ува-
жение к власти, которое северный летописец старается внушить,  высказано
также под 1175 годом, по поводу смерти Андрея Юрьевича, потом по  случаю
смерти Всеволода Юрьевича в 1212 году. Замечаем у северного летописца  и
особенную привязанность к владыкам своим. Понятно, что в самом уже нача-
ле встречаем у северного летописца мало  сочувствия  к  новгородцам:  по
случаю похода Андреевой рати в 1169 году он упрекает новгородцев в  час-
том нарушении клятв, в гордости, хотя и соглашается, что быт  новгородс-
кий получил начало свое издавна, от прадедов княжеских, но никак не  хо-
чет уступить новгородцам права нарушать клятвы и  выгонять  князей.  Под
1186 годом нерасположение летописца к новгородскому быту также ясно выс-
казывается: "В се же лето выгнаша новгородцы  Ярослава  Володимерича,  а
Давыдовича Мстислава пояша к себе княжить Новгороду: так бо бе  их  обы-
чай". Под 1178 годом по поводу взятия и  опустошения  Торжка  Всеволодом
III летописец распространяется против клятвопреступлений: "Взяша  город,
мужи повязаша, а жены и дети на щит и товар взяша, а город пожгоша  весь
за новгородскую неправду, оже по дни целуют крест чесгный,  и  преступа-
ють. Тем же пророком глаголеть нам" и проч.
   О нашествии варваров летописец отзывается постоянно, как о  наказании
божием за грехи народа; под 1093 годом: "Бысть плач в граде,  а  не  ра-
дость, грех ради наших великих и неправды, за умноженье  беззаконий  на-
ших. Се бо на ны бог попусти поганым, не яко милуя их, по нас  кажа,  да
быхом ся востягнули от злых дел, сим казнить ны нахоженьем  поганых,  се
бо есть батог его, да негли встягнувшеся вспомянемся от злаго пути свое-
го". Подобное рассуждение повторяется и впоследствии. Таково же  воззре-
ние летописца и на все другие бедствия: "Бог бо  казнит  рабы  своя  на-
пастьми различными, огнем и водою и ратью и  иными  различными  казньми,
хрестьянину бо многыми напастьми внити в царство  небесное,  согрешихом,
казними есмы, яко створихом, тако и прияхом, но кажеть ны добре  господь
наш. Но да никто ж можеть реши, яко ненавидит нас бог; не буди".  Болез-
ни, всякого рода страдания, напрасная смерть очищают человека от грехов;
по свидетельству летописца, князь Ярополк Изяславич  молился:  "Господи,
боже мой! приими молитву мою, и дажь ми смерть, яко же двема братома мо-
има Борису и Глебу, от чюжю руку, да омыю грехы вся своею кровью".  Ска-
завши о смерти князя Святослава Юрьевича, летописец прибавляет:  "Си  же
князь избраник божий бе: от рожества и до свершенья мужьства  бысть  ему
болезнь зла, ея же болезни просяхуть на ся святии апостоли и святии отци
у бога: кто бо постражеть болезнью тою, якоже книгы глаголют,  тело  его
мучится, а душа его спасается. Такоже и тъ во истину  святый  Святослав,
божий угодник избраный в всех князех: не да бо ему бог княжити на земли,
но да ему царство небесное". Ту же мысль выражает летописец и в рассказе
о смерти Андрея Боголюбского.  Мстислав  Ростиславич  Храбрый  говаривал
дружине своей перед битвою: "Братья! ничто же имете во  уме  своем,  аще
ныне умрем за хрестьяны, то очистимся грехов своих и  бог  вменит  кровь
нашю с мученикы". Летописец держится того же мнения,  даже  относительно
христианских воинов других исповеданий,  например  крестоносцев.  Успех,
избавление от опасности приписывается, обыкновенно после милости  божией
и молитв святых, также молитве предков умерших, отца и деда  и  прадеда;
например, описавши торжество Юрьевичей над племянниками, летописец  при-
бавляет: "И поможе бог Михалку и брату его Всеволоду, отца  и  деда  его
молитва и прадеда его". Мы видели, с каким неудовольствием летописец от-
зывается о народных увеселениях, в которых видны были остатки язычества.

   Рассмотревши религиозные, нравственные и политические  понятия  лето-
писца, обратимся к его понятиям научным. Вот его рассуждение о происхож-
дении половцев в образчик этнографических, исторических и географических
понятий: "Исшьли бо суть си от пустыне Нитривьскые, межю встоком и севе-
ром; исшьли же суть их колен 4 торкъмени и печенези, торци, половци. Ме-
фодий же свидетельствует о них, яко 8 колен пробегли  суть,  егда  исече
Гедеон, да 8 их беже в пустыню, а 4 исече.  Друзии  же  глаголють:  сыны
Амоновы. Се же несть тако: сынове бо Моавли хвалиси, а  сынове  Аммонови
болгаре, а сарацины от Измаила творяться сарини, и прозваша  имена  себе
саракыне, рекше: сарини есмы. Тем же хвалиси и болгаре  суть  от  дочерю
Лотову, иже зачаста от отца своего, тем же нечисто есть племя их; а  Из-
маил роди 12 сына, от них же суть торкъмени, и печенези, и торци, и  ку-
мани, рекше половци, иже исходят от пустыне и по сих 8 колен  в  кончине
век изыдуть, заклепении в горе Александром Македоньскым, нечистыя  чело-
векы, якоже сказаеть о них Мефодий Патарийскый:  и  взиде  на  восточныя
страны до моря, наричемое Солнче место, и виде ту человекы нечистые,  от
племене Афетова; их же нечистоту видех: ядяху скверную всяку,  комары  и
мухы, котки, змие, и мертвец не погребаху, но ядаху и женьскыя  изворогы
и скоты вся нечистыя; то видев Александр убояся, едва како умножаться  и
осквернять землю, и загна их на полунощныя страны в горы высокия; и богу
повелевшю, сступишася о них горы полунощныя, токмо не  ступишася  о  них
горы на 12 локоть и ту створишася врата медяна, и помазашася  сунклитом,
и аще хотять огня взяти, не възмогут и жещи;  вещь  бо  сунклитова  сице
есть: ни огонь можеть вжещи его, ни железо его приметь; в  последняя  же
дни по сих изидуть 8 колен от пустыне Етривьскыя, изидуть и си  скверний
языкы, яже суть в горах полунощных, по повеленью божию". О других  исто-
рических, географических и этнографических сведениях начального летопис-
ца говорено было выше в своем месте; теперь же взглянем на отзывы  лето-
писца о разных физических явлениях: каждое необыкновенное физическое яв-
ление предвещает что-нибудь необыкновенное в мире нравственном,  обыкно-
венно что-нибудь недоброе: в 1063 году шел Волхов в  Новгороде  назад  5
дней; это знамение было не к добру, говорит летописец: на четвертый  год
князь Всеслав пожег город. В следующем году "бысть знаменье  на  западе,
звезда превелика, луче имущи акы кровавы, выходящи с  вечера  по  заходе
солнечнем, и пребысть за 7дний, се же проявляше не на добро; по  сем  бо
быша усобице много и нашествие поганых на Русьскую землю, си  бо  звезда
бе аки кровава, проявляющи кровопролитье. В си же времена  бысть  детищь
вверьжен в Сетомль, сего же детища выволокоша рыболове в неводе, его  же
позоровахом до вечера, и пакы ввергоша и в воду, бяшеть бо сиць: на лици
ему срамнии удове, иного нелзе казати срама ради. Пред сим же временем и
солнце пременися, и не бысть светло, но акы месяць бысть; его же  невег-
ласи глаголют снедаему сущю. Се же бывает сица знаменья не на добро,  мы
бо по сему разумеем". Следует исчисление необыкновенных явлений,  виден-
ных в разных странах и предвозвестивших народные бедствия; это  исчисле-
ние летописец оканчивает следующими словами: "Знаменья бо в небеси,  или
звездах, ли солнци, ли птицами, ли етером чим, на благо бывають: но зна-
менья сиця на зло бывають, ли проявленье рати, ли гладу, ли смерть  про-
являють". Под 1091 годом читаем: "Бысть Всеволоду ловы деющю звериные за
Вышегородом, заметавшим тенета и  кличаном  кликнувшим,  спаде  превелик
змий от небесе; ужасошася вси людье. В се же  время  земля  стукну,  яко
мнози слышаша". Под 1102: "Бысть знаменье на небеси, месяца генваря в 29
день, по 3 дни: аки пожарная заря от востока и уга и запада и севера,  и
бысть тако свет всю нощь, акы от луны полны светящыя. В то же лето бысть
знаменье в луне, месяца февраля в 5-й день. Того же месяца  в  7-й  день
бысть знаменье в солнци; огородилося быше солнце в три дугы и быша  дру-
гыя дугы хребты к собе. И си видяще знаменья,  благовернии  человеци  со
въздыханьем моляхуся к богу и со слезами, дабы бог обратил  знаменья  си
на добро: знаменья бо бывають ова на зло, ова ли на добро". Под 1104 г.:
"Стояше солнце в крузе, а посреди круга крест, а спереди креста  солнце,
а вне круга оба полы два солнца, а над солнцем кроме круга  дуга,  рогом
на север; тако же знаменье и в луне тем же образом, месяца февраля в  4,
5 и 6 день, в дне по три дни, а в нощь в луне по три нощи". Под 1110: "В
11-й день февраля месяца явися столп огнен от земли до небеси, а  молнья
осветиша всю землю, и в небеси погреме в час 1-й нощи". Под 1141  годом:
"Дивьно знаменье бысть на небеси и страшно: быша три солнца  сиюща  межи
собою, а столпи 3 от земли до небесе, надо всеми горе бяше акы дуга  ме-
сяць особе стояче". Под 1203 годом: "Бысть во едину нощь,  в  пятый  час
нощи, потече небо все и бысть чермно, по земли же  и  по  хоромем  снег,
мнети же всем человеком зряче, аки кровь прольяна на снегу; и видеша  же
неции течение звездное бысть на небеси, отторгаху бо ся звезды на землю,
мнети видящим я яко кончину". Под 1186 годом описание солнечного  затме-
ния: "Месяца мая в 1-й день, в среду на вечерни, бысть знаменье в  солн-
ци, и морочно бысть велми, яко и звезды видети, человеком в очью яко зе-
лено бяше, и в солнци учинися яко месяць, из рог его яко угль жаров  ис-
хожаше: страшно бе видети человеком знаменье  божье".  Описав  солнечное
затмение в 1113 году, предвозвестившее по тогдашнему мнению смерть вели-
кого князя Святополка, летописец прибавляет: "Се же бывают  знамения  не
на добро, бывают знаменья в солнци и в луне или звездами не по всей зем-
ле, но в которой либо земле аще будеть знаменье, то та земля  и  видит".
Под 1143 годом читаем описание бури: "Бысть буря велика, ака же не  была
николи же, около Котелниче, и розноси хоромы и товар и клети и  жито  из
гумен, и просто рещи, яко рать взяла, и не остася у клетех ничто  же;  и
неции налезоша броне у болоте, занесены бурею". Под следующим годом  чи-
таем: "Бысть знамение за Днепром, в Киевской волости: летящю  по  небеси
до земли яко кругу огнену, и остася по следу его знамение в образе  змья
великаго, и стоя по небу с час дневный и разидося. В  то  же  лето  паде
снег велик в Киевской сторони, коневи до череви,  на  Велик  день".  Под
1161 годом: "Бысть знамение в луне страшно и дивно: идяше бо луна черезо
все небо от въстока до запада, изменяючи образы  своя:  бысть  первое  и
убывание по малу, донеже вся погибе, и бысть образ ея яко скудна, черна,
и пакы бысть яко кровава, и потом бысть яко две лица имущи, едино  зеле-
но, а другое желто, и посреди ея яко два ратьная секущеся мечема, и еди-
ному ею яко кровь идяше из главы, а другому бело акы млеко течаше;  сему
же рекоша старии люди: не благо есть  сяково  знамение,  се  прообразует
княжю смерть - еже бысть" (убит был Изяслав Давыдович). Под 1195 "Toe же
зимы, по Федорове недели во вторник в 9-й час потрясеся  земля  по  всей
области Киевской и по Кыеву: церькви каменыя и дсревяныя  колебахуся,  и
вси людие видяще, от страху не можаху стояти, овии падаху ници, инии  же
трепетаху. И рекоша игумени блажении: се бог проявил есть  показая  силу
свою за грехи наша, да быхом остали от злого пути своего; инии же молвя-
хуть друг ко другу: сии знамения не на добро бывають, но на падение мно-
гим, и на кровопролитие, и  на  мятежь  мног  в  Русской  земле,  еже  и
сбысться" (усобица Мономаховичей с Ольговичами).
   Изложив общие черты нашей древней летописи, скажем несколько слов  об
особенностях изложения, которыми отличаются различные местные  летописи.
До нас от описываемого времени дошли две летописи: северные - Новгородс-
кая и Суздальская, и две южные - Киевская, с явными вставками из  Черни-
говской, Полоцкой и, вероятно, других летописей, и Волынская, Новгородс-
кая летопись отличается краткостию, сухостию рассказа;  такое  изложение
происходит, во-первых, от  бедности  содержания:  Новгородская  летопись
есть летопись событий одного города, одной волости;  с  другой  стороны,
нельзя не заметить и влияния народного характера, ибо в речах новгородс-
ких людей, внесенных в летопись, замечаем также необыкновенную краткость
и силу; как видно, новгородцы не любили разглагольствовать, они не любят
даже договаривать своей речи и, однако, хорошо понимают друг друга; мож-
но сказать, что дело служит у них  окончанием  речи;  такова  знаменитая
речь Твердислава: "Тому есмь рад, оже вины моеи нету; а  вы,  братье,  в
посадничьстве и в князех". Рассказ южного летописца, наоборот, отличает-
ся обилием подробностей, живостию, образностию, можно сказать, художест-
венностию; преимущественно Волынская летопись отличается особенным  поэ-
тическим складом речи: нельзя не заметить здесь влияния  южной  природы,
характера южного народонаселения; можно сказать, что Новгородская  лето-
пись относится к южной - Киевской и Волынской как поучение  Луки  Жидяты
относится к словам Кирилла Туровского. Что же касается до рассказа  суз-
дальского летописца, то он сух, не имея силы новгородской речи, и вместе
многоглаголив без художественности речи южной; можно сказать, что  южная
летопись - Киевская и Волынская, относятся к северной  Суздальской,  как
Слово о полку Игореву относится к сказанию о Мамаевом побоище.

   ГЛАВА ВТОРАЯ
   ОТ  СМЕРТИ  МСТИСЛАВА  ТОРОПЕЦКОГО  ДО  ОПУСТОШЕНИЯ   РУСИ   ТАТАРАМИ
(1228-1240)

   События новгородские.- Война суздальских князей с Черниговом.- Вражда
Новгорода с Псковом.- Войны с мордвою, болгарами, немцами и  Литвою.Усо-
бица в Смоленске.- Деятельность Даниила Романовича  галицкого.-  Участие
его в польских делах.- Тевтонский орден.- Батыево нашествие.- Сведения о
татарах.

   Отношения новгородские, столкновения здесь князей северных  с  южными
грозили было во второй раз нарушить покой на севере. Мы  видели,  что  в
1228 году новгородцы, не довольные Ярославом Всеволодовичем, призвали  к
себе вторично Михаила черниговского; последний был шурин великому  князю
Юрию владимирскому, который в первый раз посадил его в Новгороде;  Ярос-
лаву стали говорить, что и теперь Михаил посажен в Новгороде по старанию
Юрия; Ярослав поверил наговорам: в самом деле, мог ли владимирский князь
спокойно видеть, что младший брат  его,  князь  Переяславля  Залесского,
усиливается насчет Новгорода, не имел ли Юрий важных причин мешать этому
усилению? Как бы то ни было, Ярослав стал сердиться на старшего брата и,
чтоб успешнее действовать против него, поссорил с дядею и троих Констан-
тиновичей ростовских - Василька, Всеволода и Владимира. Юрий, узнавши об
этом, спешил предупредить усобицу и в 1229 году повестил  всем  родичам,
чтоб съехались к нему во Владимир на сейм; Ярослав сначала не хотел было
ехать, но, узнав, что племянники поехали, отправился и сам во  Владимир.
Здесь Юрию удалось уладить дело: все родичи поклонились ему, называя от-
цом себе и господином, весело отпраздновали Рождество богородицы,  полу-
чили подарки сами и бояре их и разъехались довольные по волостям  своим.
Ярослав, обеспеченный со стороны старшего брата, стал готовиться к войне
с Михаилом; тогда во Владимир явилось посольство из Южной Руси от  князя
киевского - Владимира Рюриковича и черниговского - Михаила, обоих  близ-
ких свойственников великого князя Юрия (который в том же 1230 году женил
сына своего Всеволода на дочери Владимира киевского); приехал сам митро-
полит Кирилл с черниговским епископом  Порфирием:  новое  могущественное
значение Северной Руси уже не в первый раз заставляет митрополитов  отп-
равляться туда и стараться, чтоб обе половины Руси были  в  политическом
единении, которое условливало и единение  церковное.  Митрополит  достиг
цели своей поездки: Ярослав послушался старшего брата Юрия, отца  своего
митрополита, и заключил мир с Михаилом. Следствием мира  было  то,  что,
как мы видели, Михаил уехал из Новгорода, оставя там сына своего Ростис-
лава, и новгородцы не могли дождаться его с войском, чтоб идти вместе на
Ярослава. Но опять новые волнения в Новгороде,  торжество  стороны  суз-
дальской, изгнание Ростислава, бегство приверженцев Михаиловых к нему  в
Чернигов и утверждение Ярослава в Новгороде, могли снова возбудить враж-
ду Суздаля с Черниговом; сюда присоединялась еще другая причина  вражды,
к которой не мог быть нечувствителен и великий князь Юрий: в  1232  году
Михаил черниговский вместе с Владимиром киевским двинулись на  волынских
князей - Даниила и Василька Романовичей, бывших  в  близком  свойстве  с
Юрием владимирским, ибо дочь последнего была за Васильком. Как бы то  ни
было, но в том же 1232 году великий князь Юрий с братом Ярославом и пле-
мянниками Константиновичами вступил в  Черниговские  волости;  сам  Юрий
возвратился, не доходя Серенска; но Ярослав с новгородским войском  взял
и сжег Серенск, осадил было и Мосальск, но отступил без успеха и без ми-
ра, истребивши только много хлеба во владениях врага своего.
   У последнего, как мы видели, жило много новгородцев,  его  привержен-
цев, бежавших вследствие перевеса  стороны  суздальской.  Внезд  Водовик
умер, но у него остался сын, который вместе с пятью другими  изгнанника-
ми, подговоривши трубчевского князя Святослава, явился в пределах новго-
родских; но Святослав, увидавши, что товарищи его обмануты своими  прия-
телями в Новгороде, что там нет никакой надежды на успех,  уехал  назад;
тогда новгородские изгнанники бросились во Псков и получили здесь  успех
благодаря, вероятно, недавней вражде псковичей с Ярославом: они схватили
наместника последнего, Вячеслава, прибили его, заключили в оковы;  смута
вставала и в Новгороде: вероятно, и здесь поднялась враждебная  Ярославу
сторона, пользуясь отсутствием князя; но приезд Ярослава  утишил  волне-
ние; князь велел схватить псковичей, бывших в Новгороде, посадил  их  на
Городище в гриднице и послал во Псков объявить его жителям: "Мужа  моего
отпустите, а тем путь покажите прочь, пусть  идут,  откуда  пришли".  Но
псковичи не послушались, стали крепко за изгнанников и  велели  отвечать
Ярославу и новгородцам: "Вышлите к ним жен их и все имение, тогда мы от-
пустим Вячеслава, или мы себе, а вы себе". Так прошло все лето без мира.
Но псковичи не могли жить долго во вражде с Новгородом; когда Ярослав не
велел пускать к ним купцов и берковец соли стал продаваться по 7 гривен,
то они отпустили Вячеслава, а князь отпустил к ним жен новгородских изг-
нанников, но мира все еще не было; наконец, зимою явились псковские пос-
лы в Новгород, поклонились Ярославу, сказали ему: "Ты  наш  князь"  -  и
стали просить у него себе в князья сына его Феодора; Ярослав не  дал  им
сына, но дал шурина, князя Юрия ; псковичи  взяли  Юрия,  а  изгнанникам
новгородским показали от себя путь, и те отправились к немцам в Оденпе.
   Таковы были внутренние события на севере. Извне великий князь  влади-
мирский продолжал борьбу с мордвою, которая в 1229 году приходила с кня-
зем своим Пургасом к Нижнему Новгороду, но жители отбились от нее;  вар-
варам удалось только сжечь Богородичный монастырь да загородную церковь.
Между самою мордвою шла усобица; в том же году сын  русского  присяжника
Пуреша напал с половцами на Пургаса, избил всю его мордву и русь, и  сам
Пургас едва успел спастись бегством. Под 1232 годом летописец говорит  о
походе на мордву сына великокняжеского Всеволода с князьями рязанскими и
муромскими: русские пожгли неприятельские села и перебили мордвы  много.
С болгарами после трехлетнего мира в 1224 году началась опять вражда;  в
чем она обнаружилась, неизвестно; известно только то, что в 1230 г. бол-
гары опять поклонились великому князю Юрию и заключили мир, разменявшись
пленными и заложниками. На северо-западе новгородцы боролись с немцами и
литвою. Мы видели, что изгнанники новгородские, Борис Негочевич  и  дру-
гие, будучи принуждены выехать из Пскова, удалились к немцам  в  Оденпе,
разумеется, не на добро своей родине; там же, у  немцев,  жил  изгнанный
князь Ярослав, сын известного уже нам Владимира псковского.  В  1233  г.
эти изгнанники - Ярослав и новгородцы вместе с немцами ворвались нечаян-
но в русские владения и захватили Изборск; но псковичи  отняли  назад  у
них этот город. В том же году немцы опять показались в новгородских вла-
дениях; князя Ярослава не было в то время в Новгороде; но скоро он  при-
шел с сильными полками переяславскими, чтоб отомстить немцам  за  обиды.
Время было удобное действовать против немцев: Новгород и Псков в  соеди-
нении под одним князем, а между тем  Ливония  лишилась  своего  великого
Альберта, умершего в 1229 году. Магистр Ордена Волквин,  которому  тяжка
была зависимость от Альберта, решился воспользоваться его смертию,  чтоб
высвободить себя из-под зависимости от преемника Альбертова, которым был
назначен Николай из Магдебурга. С этою целию он решился  соединить  свой
орден с Немецким орденом, который процветал тогда  под  начальством  ма-
гистра Германа фон Зальца; но Герман отклонил на  этот  раз  предложение
Волквина, и,  таким  образом,  орден  Ливонский  был  пока  предоставлен
собственным силам, которых вовсе не было достаточно для отпора  русским,
если б только последние могли сообщить постоянство  своим  движениям.  В
1234 году князь Ярослав со своими полками и  новгородскими  выступил  на
немцев под Юрьев и стал недалеко от города, отпустив людей своих воевать
окрестную страну для сбора съестных припасов, что называлось тогда "вое-
вать в зажитие". Немцы сделали вылазку из Юрьева, другие из  Оденпе,  но
русские побили их; несколько лучших немцев пало в битве, но  больше  по-
гибло их в реке, когда под ними обломился лед; русские, воспользовавшись
победою, опустошили их землю, истребили хлеб;  тогда  немцы  поклонились
князю, и Ярослав заключил с ними мир на  всей  своей  правде.  Последние
слова могут вести к тому заключению, что тут-то Ярослав выговорил дань с
Юрьева для себя и для всех преемников своих, ту знаменитую дань, которая
после послужила Иоанну IV поводом лишить Ливонию независимости. Этот по-
ход Ярослава был, вероятно, одною из главных причин, почему Волквин  во-
зобновил старание о соединении обоих орденов в один. В 1235 году  Герман
фон Зальц, чтоб разузнать состояние дел в Ливонии, отправил туда  Еренф-
рида фон Неуенбурга, командора Альтенбургского, и Арнольда фон Неуендор-
фа, командора Негельстандского. Они возвратились и привели с собою троих
депутатов от ливонских рыцарей. Лудвиг фон Оттинген, наместник  великого
магистра в Пруссии, собрал капитул в Марбурге, где ливонские рыцари обс-
тоятельно были допрашиваемы об их правилах, образе  жизни,  владениях  и
притязаниях; потом спрошены были командоры, посыланные в Ливонию. Еренф-
рид фон Неуенбург представил поведение рыцарей Меча вовсе не в привлека-
тельном свете, описал их людьми упрямыми и крамольными, не любящими под-
чиняться правилам своего ордена, ищущими прежде всего личной корысти,  а
не общего блага. "А эти, - прибавил он, указывая пальцем на присутствую-
щих рыцарей ливонских, - да еще четверо мне известных  хуже  всех  там".
Арнольд фон Неуендорф подтвердил слова своего товарища, после чего  неу-
дивительно было, что когда стали собирать голоса - принимать ли Меченос-
цев в соединение, то сначала воцарилось всеобщее молчание, а потом  еди-
ногласно решили дожидаться прибытия великого магистра. Но медлить  скоро
нельзя стало более: в 1236 году магистр Волквин  сделал  опустошительный
набег на литву, но скоро был окружен многочисленными  толпами  врагов  и
погиб со всем своим войском; псковский отряд из 200 человек  сопровождал
магистра в этом несчастном походе: из  десяти  один  возвратился  домой.
Тогда остальные Меченосцы отправили посла в Рим представить папе  беспо-
мощное состояние ордена, церкви ливонской, и настоятельно просить о сое-
динении их с орденом Тевтонским.
   Папа Григорий IX признал необходимость этого соединения, и  оно  вос-
последовало в 1237 году: первым провинциальным магистром  ливонским  был
назначен Герман Балк, известный уже своими подвигами в Пруссии.
   Литва по-прежнему продолжала свои набеги: в 1229 году она  опустошила
страну по озеру Селигеру и реке Поле, в нынешнем Демьянском уезде Новго-
родской губернии; новгородцы погнались за ними, настигли, били и  отняли
весь полон. В 1234 году литовцы явились внезапно перед Русою и захватили
посад до самого торгу; но жители и засада (гарнизон) успели вооружиться:
огнищане и гридьба, купцы и гости ударили на литву, выгнали ее из посада
и продолжали бой на поле; литовцы отступили. Князь Ярослав,  узнавши  об
этом, двинулся на врагов с конницею и пехотою, которая ехала  в  насадах
по реке Ловати; но у Муравьина князь должен был отпустить пехоту  назад,
потому что у ней недостало хлеба, а сам продолжал путь с одною конницею;
в Торопецкой волости на Дубровне встретил он литовцев и разбил  их;  по-
бежденные потеряли 300 лошадей, весь товар и побежали в лес,  побросавши
оружие, щиты, совни, а некоторые тут и костью пали; новгородцы  потеряли
10 человек убитыми.
   Из событий в других княжествах летопись упоминает об усобице  в  Смо-
ленске: по смерти Мстислава Давыдовича (1230 г.) стол  этот  по  родовым
счетам должен был перейти в третье поколение Ростиславичей, именно  дос-
таться внуку Романову, Святославу Мстиславичу; но смольняне почему-то не
хотели иметь его своим князем; тогда Святослав в 1232 г. с помощью поло-
чан взял Смоленск на щит, перебил его жителей, себе враждебных, и сел на
столе.
   Подвиги Мстислава торопецкого не принесли никакой существенной пользы
для Южной Руси; но по смерти Мстислава судьба дала ей другого князя, ко-
торого характер вполне был способен доставить ей прочную и  великую  бу-
дущность, если только будущность Южной Руси могла зависеть  от  личности
одного князя; этот князь был молодой  Даниил,  сын  Романа  Великого.  С
блестящим мужеством, славолюбием, наследственным в племени  Изяславовом,
Даниил соединял способность к обширным государственным замыслам и к  го-
сударственной распорядительности; с твердостью, уменьем неуклонно  стре-
миться к раз предположенной цели он соединял мягкость в поведении,  раз-
борчивость в средствах, в чем походил на  прадеда  своего,  Изяслава,  и
резко отличался от отца своего, Романа. Начиная рассказ о подвигах Дани-
иловых, летописец имел полное право сказать: "Начнем рассказывать о бес-
численных ратях, великих трудах, частых войнах, многих крамолах,  частых
восстаниях, многих мятежах"; имел полное право сказать, что сыновьям Ро-
мановым измлада не было покоя. По смерти Мстислава они остались окружен-
ные со всех сторон врагами: в Галиче королевич венгерский и  неприязнен-
ные бояре; в Пинске князь Ростислав, злобившийся на Даниила  за  отнятие
Чарторыйска и плен сыновей; в Киеве  Владимир  Рюрикович,  наследовавший
вражду отца своего к Роману Великому и сыновьям последнего; князья  чер-
ниговские не хотели также забыть притязания племени своего  на  Галич  и
злой обиды, полученной там. Тщетно митрополит Кирилл, которого мы уже  в
третий раз застаем в святом деле миротворства и которого летописец вели-
чает преблаженным и святым, старался отвратить усобицу: Ростислав  пинс-
кий не переставал клеветать на Даниила и подвигать других князей, и  вот
Владимир киевский собрал войско. "Отец Даниилов постриг отца  моего",  -
говорил он, и была у него в сердце боязнь великая, прибавляет летописец;
значит, Владимир боялся, что молодой Даниил пойдет по следам отца своего
и плохо придется от него соседям. Владимир посадил  и  половецкого  хана
Котяна на коня, всех половцев и вместе с  Михаилом  черниговским  осадил
Каменец; в рати осаждающих были: куряны (жители Курска), пиняне,  новго-
родцы (северские), туровцы. Даниил видел, что нельзя ему противиться та-
кой рати, тем более что в Галиче королевич и главный советник его,  боя-
рин Судислав, были в союзе с киевским князем: он начал мирные  перегово-
ры, чтоб выиграть время и разделить союзников, что и удалось ему относи-
тельно половецкого хана Котяна. "Батюшка! - послал сказать Даниил полов-
чину, - расстрой эту войну, прими меня в любовь к себе". Котян отделился
от союзников, опустошил Галицкую землю и ушел назад к себе в степи;  ос-
тальные союзники, не успевши взять Каменец, также отступили в свои  вла-
дения. А между тем Даниил спешил в Польшу за помощью  и,  получивши  ее,
предпринял со своей стороны наступательное движение, пошел к  Киеву;  но
на дороге встретили его послы от киевского и черниговского князей и зак-
лючили мир.
   В следующем 1229 году успех ждал Даниила на другой стороне, в Галиче:
когда он был в Угровске, то преданные ему галичане прислали сказать ему:
"Ступай скорее к нам: Судислав ушел в Понизье, а королевич один  остался
в Галиче". Даниил немедленно с небольшою дружиною пошел к этому  городу,
а тысяцкого своего Дамьяна послал на Судислава; на третьи сутки  в  ночь
подошел Даниил к Галичу, где успел уже затвориться Судислав, ускользнув-
ший от Дамьяна; волынцам удалось только захватить его двор подле Галича,
где они нашли много вина, овощей, корму всякого,  копий,  стрел.  Даниил
стоял против города, на другом берегу Днестра; галичане и венгры выезжа-
ли и бились на льду; но к вечеру лед поднялся, река наводнилась, и враж-
дебный Даниилу боярин Семьюнко (которого летописец сравнивает с  лисицею
по красноте лица) зажег мост. В это время явился  к  Даниилу  Дамьян  со
многими галицкими боярами, принявшими сторону сына Романова, у  которого
таким образом набралась многочисленная рать.  Даниил  очень  обрадовался
ей, жалел только, что мост зажжен и не по чему перейти Днестр; но  когда
поехал он посмотреть на место, то увидал, что конец моста погас и переп-
рава возможна; радость была большая, и на другой же день все войско  пе-
решло Днестр и обступило Галич с четырех  сторон;  осажденные  не  могли
держаться долее и сдали город, причем королевич достался в плен Даниилу;
но тот вспомнил прежнюю любовь к себе отца его Андрея и отпустил  его  к
последнему; из бояр галицких с королевичем пошел только один Судислав, в
которого народ бросал камнями, крича: "Вон из города, мятежник земский!"
Но Судислав спешил отомстить народу новым мятежом: приехавши в  Венгрию,
он не переставал твердить  королю  и  королевичу:  "Ступайте  на  Галич,
возьмите землю Русскую; если же не пойдете, то они  укрепятся  на  вас".
Андрей послушался, собрал большое войско и объявил поход. "Не  останется
в Галиче камень на камне, - говорил он, - никто уже  теперь  не  избавит
его от моей руки". Но как скоро вступил он в Карпаты, то полили  сильные
дожди, лошади тонули, люди едва могли спастись на высоких  местах.  Нес-
мотря на то, король шел дальше и осадил Галич, для защиты которого Дани-
ил оставил известного нам тысяцкого Дамьяна. Этот воевода  не  испугался
высокомерного вызова королевского и не сдал города; Андрею же нельзя бы-
ло долее оставаться под Галичем, потому  что  в  войсках  его  открылась
страшная болезнь: кожа падала у венгров с ног, как  обувь.  Король  снял
осаду; галичане напали на отсталых, и много перебили, и побрали в  плен,
еще больше умерло на дороге от болезни.
   Даниил избавился от врагов внешних, но летописец опять начинает расс-
каз свой зловещими словами: "Скажем многий мятеж, великия льсти, бесчис-
ленныя рати". Бояре галицкие, привыкшие к крамолам, находившие свою  вы-
году в беспорядке, в возможности переходить от одного князя  к  другому,
не могли сносить спокойно установление наряда, утверждение сына Романова
на столе отцовском. Они стали сноситься  с  давним  врагом  Романовичей,
Александром бельзским, как бы убить Даниила и взять к себе в князья его,
Александра. Однажды заговорщики сидели вместе и советовались, как бы за-
жечь двор княжеский и таким образом погубить Даниила; в это  время  брат
его Василько выходит к ним и в шутку бросается с обнаженным мечом на од-
ного слугу, вырывает щиту другого; заговорщики  испугались,  думая,  что
Василько поступает так с намерением, открывши их  замысел,  и  бросились
бежать. Даниил с братом никак не могли догадаться, отчего побежали  боя-
ре, как один из оставшихся, Филипп, стал звать к себе  Даниила  на  пир;
Даниил поехал, но на дороге нагнал его посол от тысяцкого Дамьяна.  "Пир
затеян злой, - сказал ему посол, - Филипп с Александром бельзским сгово-
рились убить тебя". Даниил возвратился в Галич и  послал  сказать  брату
Васильку во Владимир, чтоб шел на Александра; Василько выгнал Александра
в Перемышль, взял Бельз, а седельничего своего Ивана Михайловича  послал
захватить бояр, которых и взято было 28 человек; но Даниил не хотел пос-
тупать по примеру отца и простил крамольников. Великодушие,  однако,  не
помогло, а только еще усилило дерзость бояр: один из  этих  безбожников,
по выражению летописца, залил на пиру князю лицо вином; Даниил стерпел и
это оскорбление. Но  он  не  хотел  оставить  без  наказания  Александра
бельзского, который засел в Перемышле со своими галицкими соумышленника-
ми. Из всей дружины у Даниила осталось только  18  отроков,  на  которых
можно было положиться; он созвал их на вече вместе с Дамьяном-тысяцким и
спросил: "Хотите ли оставаться мне верными и идти со мною на врагов  мо-
их?" Те отвечали: "Верны мы богу и тебе, господину нашему, ступай с  бо-
жиею помощью"; а сотский Микула прибавил при этом: "Господин! не  разда-
вивши пчел, меду не есть". Старый дядька Даниила, Мирослав, привел к не-
му на помощь еще немного отроков, и с такою-то небольшою дружиною Даниил
выступил к Перемышлю; на дороге, впрочем, присоединились к нему и невер-
ные бояре, показывая только вид верности. Александр, узнавши о приближе-
нии Даниила, бросил все свое имение и убежал в Венгрию, где вместе с Су-
диславом стал опять поднимать короля на Даниила; король послушался  и  с
двумя сыновьями выступил к Ярославлю, где заперся воевода Даниилов,  Да-
выд Вышатич, который отбивался целый день от венгров и отбился. Но у Да-
выда была теща, большая приятельница Судиславу, который звал ее не иначе
как матерью: она стала стращать зятя и успела напугать его; тщетно това-
рищ его, Василько Гаврилович, муж крепкий и храбрый, уговаривал не  сда-
ваться, тщетно переметчик, приехавший из полков венгерских, говорил  Да-
выду, что ослабленные венгры не в состоянии взять города, -  Давыд  сдал
Ярославль, только сам вышел цел со всем войском. Взявши  Ярославль,  ко-
роль пошел к Галичу, а между тем отступление от Даниила боярина Климяты,
убежавшего с Голых гор к королю, послужило  знаком  к  измене  всех  ос-
тальных бояр галицких. Отнявши Галич у Даниила, король перешел теперь  в
дедовскую волость его и осадил Владимир  Волынский;  король  Андрей,  по
словам летописца, удивлен был видом этого города, многочисленностию рат-
ников, которых оружие и щиты блистали, как солнце. "Такого города не на-
ходил я и в немецких землях", - сказал он. И начальник в городе был  на-
дежный - старый дядька Даниилов, Мирослав. "Бог знает, что с ним  случи-
лось, - говорит летописец, - в старину он был храбр, а тут смутился умом
и заключил мир с королем, без совета с своими князьями - Даниилом и  Ва-
сильком, обязался уступить Бельз и Червень Александру". Сильно  упрекали
за это Романовичи Мирослава: "Зачем мирился, имея такое большое войско?"
Старик отпирался, что не уступал венграм Червени. Как бы то ни было, ко-
роль достиг своей цели, посадил опять сына в Галиче и ушел было в  Венг-
рию, но скоро опять сын его Андрей поднял рать на Даниила: с королевичем
был Александр бельзский, Глеб Зеремеевич, князья болховские и  множество
венгров. Соперники - королевич и Даниил виделись на реке  Велье,  но  не
уладились; из слов летописца видно, что виною этого была гордость Дании-
ла, слишком понадеявшегося на свою силу. На другой день  Даниил  перешел
реку у Шумска и дал кровопролитную битву венграм, причем воеводы  угова-
ривали Романовичей воспользоваться выгодным положением на высоких горах,
но Даниил отвечал словами  писания:  "Медляй  на  брань  страшливу  душу
имать", - испустил полки свои вниз на неприятеля; оба брата приняли дея-
тельное участие в битве, подвергаясь страшной опасности; но дружина  Да-
ниилова не отвечала храбрости князя своего и в конце дела  обратилась  в
бегство; впрочем, урон, претерпенный венграми, был так велик, что они не
смели преследовать неприятеля и отступили в Галич; Даниил с успехом про-
должал войну до конца года, мерилом его успеха служит то,  что  заклятый
враг Романовичей, Александр бельзский, перешел от королевича на их  сто-
рону, прислал сказать им: "Не годится мне  быть  нигде,  кроме  вас";  и
братья приняли его с любовию. В следующем 1232 году королевич и Судислав
выслали против Даниила воеводу Дианиша; Даниил поехал в Киев, привел от-
туда на помощь князя Владимира Рюриковича,  Изяслава,  которого  считают
обыкновенно Владимировичем, внуком Игоря Северского, половцев и выступил
против венгров, которые после нерешительной битвы  должны  были  возвра-
титься назад; Изяслав в самом начале похода отступил от Даниила и, вмес-
то того чтоб помогать ему, опустошил его же волость. Следующий 1233  год
был счастлив для Даниила: Глеб Зеремеевич перешел на его сторону,  после
чего Даниил и Василько немедленно отправились к Галичу, где были  встре-
чены большею частию бояр: ясно, что переход Глеба произошел  с  согласия
целой стороны боярской; Даниил занял всю волость, роздал города боярам и
воеводам (как видно, с этим условием они и призвали его, не надеясь  по-
лучить того же от венгров) и осадил королевича с Дианишем и Судиславом в
Галиче. 9 недель стоял Даниил у города, где осажденные изнемогли от  не-
достатка пищи, и дожидался только льду на Днестре, чтоб идти на приступ.
В таких обстоятельствах Судислав придумал средство ослабить  осаждающих:
он послал сказать Александру бельзскому: "дам тебе Галич, только отступи
от брата"; Александр прельстился обещанием  и  отступил.  Но  это  веро-
ломство не повредило нисколько Даниилу: скоро королевич умер, и галичане
прислали звать Даниила на его место; Судиславу удалось уйти  в  Венгрию,
но Александр бельзский был схвачен на дороге в Киев.
   Даниил утвердился опять в Галиче; но  ему  суждено  было  измлада  не
иметь покоя: вражда встала на востоке между Мономаховичами и  Ольговича-
ми, и Даниил вмешался в нее. Еще в 1231 году Владимир киевский, угрожае-
мый Михаилом черниговским, присылал звать на помощь Даниила, и тот ездил
по этому случаю в Киев; Владимир уступил ему из Русской земли часть Тор-
ческа, которую Даниил  тотчас  же  отдал  детям  Мстислава  торопецкого,
шурьям своим, сказав им: "За добро отца вашего возьмите и  держите  этот
город". Но нападение венгров вызвало Даниила из Киева. В 1233 году  Вла-
димир опять прислал звать его на помощь, потому что Михаил стоял у  Кие-
ва; Даниил, спокойный теперь в Галиче со стороны венгров, пошел к Днепру
и заставил Михаила удалиться. Не удовольствовавшись  этим,  Мономаховичи
перешли Днепр, стали пустошить Черниговскую волость, забирать города  по
Десне, наконец, осадили Чернигов, поставили таран и били из  него  стену
камнями, а камни были в подъем только человекам четырем сильным; но  Ми-
хаилу удалось обмануть осаждающих, выйти из  города  и  побить  галицкие
полки. Мономаховичи - Даниил и Владимир - возвратились в Киев, истомлен-
ные продолжительною войною, которую вели от Крещенья  до  Вознесенья,  и
Даниил уже сбирался идти домой лесною стороною, как  пришла  весть,  что
Изяслав с половцами воюет Русскую землю Владимир  стал  просить  Даниила
помочь ему и против поганых, старый дядька Мирослав просил за Владимира,
и Даниил, несмотря на изнеможение полков своих, отправился в  новый  по-
ход. У Звенигорода встретились они с варварами: Владимир и Мирослав ста-
ли теперь уговаривать Даниила возвратиться, но уже он не захотел. "Воин,
- говорил он, - вышедши раз на брань, должен или  победить,  или  пасть;
прежде я сам вас отговаривал идти в поход, а теперь вижу, что вы  трусы;
разве я вам не говорил, что не следует выходить  усталым  полкам  против
свежих? а теперь чего испугались, ступайте!"  Сеча  была  лютая,  Даниил
погнал половцев, но потерял коня и, видя, что все другие бегут,  побежал
и сам; а Владимир и Мирослав со многими другими  боярами  были  взяты  в
плен. Даниил прибежал в Галич и по ложной вести, что Изяслав с половцами
у Владимира, отправил все свои полки с братом Васильком на помощь  этому
городу; но как скоро бояре галицкие увидали, что князь остался без  пол-
ков, то подняли крамолу, и Даниил принужден был уехать в  Венгрию.  Цель
этой поездки состояла, как видно, в том, чтоб убедить нового короля Белу
IV не мешаться в галицкие дела и дать  время  Романовичам  управиться  с
врагами единоплеменными. Владимир Рюрикович освободился  из  половецкого
плена, но не мог занять Киева, где сидел уже Изяслав, а союзник его, Ми-
хаил черниговский, занял между тем Галич; таким образом,  у  Романовичей
осталась опять одна Волынь.
   Следующие годы прошли, как следует ожидать,  в  беспрерывной  борьбе:
враги Романовичей предприняли наступательное  движение  на  их  волость,
отправили войска с князьями болховскими к Каменцу, но бояре Данииловы  с
помощию торков поразили их и взяли в плен князей  болховских.  Михаил  и
Изяслав стали тогда присылать к Даниилу с угрозою: "Отдай нашу братью, а
не то придем на тебя войною". Даниил не исполнил их  требований,  и  они
навели на него ляхов, русь и половцев. Но польский князь, узнавши о раз-
битии своего отряда у Червеня, побежал назад, потопивши много  войска  в
реке Вепре; половцы же пришли не для того, чтоб  биться  с  Даниилом,  а
чтоб опустошить Галицкую волость, принадлежавшую  союзнику  их  Михаилу.
Тогда Романовичи в свою очередь предприняли наступательное  движение  на
Михаила; два раза мирились, и в последний раз Михаил уступил Даниилу Пе-
ремышль. Между тем в Киеве произошла перемена: князь Переяславля Залесс-
кого и Новгорода Великого, Ярослав Всеволодович, решился воспользоваться
усобицею на юге и утвердиться в Олеговой столице, как утвердился в Рюри-
ковой; с другой стороны, усиление врага его Михаила черниговского и  во-
обще усиление Ольговичей на  счет  Мономаховичей  могло  также  побудить
Ярослава вмешаться в дела юга, но, разумеется, он вмешался в дело не для
того только, чтобы дать перевес Мономаховичам над Ольговичами, как делы-
вал Мстислав торопецкий; оставя в Новгороде сына  Александра,  взявши  с
собою несколько знатных новгородцев, 100 человек новоторжан, полки пере-
яславские и ростовскую помощь от племянников, Ярослав  двинулся  к  югу,
опустошил область Черниговскую и сел на столе  в  Киеве,  выгнав  оттуда
Изяслава" Но страшные вести с северо-востока о  татарском  нашествии  не
позволили Ярославу долго оставаться в Киеве. Удалением  Ярослава  спешил
воспользоваться Михаил черниговский: он занял и Киев, отдавши Галич сыну
своему Ростиславу и отнявши Перемышль у Даниила, с которым надеялся лег-
ко теперь управиться, но обманулся в надежде, потому что как только  Да-
ниил получил весть, что Ростислав с дружиною отправился на литву, то по-
явился немедленно пред стенами Галича и стал говорить его жителям: "Люди
городские! до каких пор хотите вы терпеть державу иноплеменных  князей?"
Те закричали в ответ: "Вот наш держатель богом данный!" - и пустились  к
Даниилу, как дети к отцу, как пчелы к матке, как жаждущие воды к  источ-
нику, по выражению летописца. Епископ Артемий и дворский Григорий сперва
удерживали жителей от сдачи; но, видя, что не могут более удержать, яви-
лись к Даниилу со слезами на глазах, с осклабленным лицом, облизывая гу-
бы, поневоле сказали ему: "Приди, князь Данило! прими город". Даниил во-
шел в свой город и в знак победы поставил хоругвь свою на Немецких воро-
тах, а на другое утро пришла ему весть, что Ростислав возвратился было к
Галичу, но, узнавши, что город уже взят, бежал в Венгрию.  Тогда  бояре,
лишенные последней надежды, пришли к Даниилу, упали ему в ноги  и  стали
просить милости, говоря: "Виноваты, что иного князя держали". Даниил от-
вечал: "Милую вас, только смотрите, вперед этого не делайте,  чтоб  хуже
не было".
   Таковы были внутренние дела в Юго-Западной Руси до татарского нашест-
вия; касательно внешних мы видели столкновения с Польшею и  Венгриею  по
поводу Галича. В Польше в это время происходили события,  имевшие  после
важное влияние на судьбы Восточной Европы. После того как Владислав Лас-
коногий, принужденный уступить Краков Лешку Казимировичу, возвратился  в
свою отчину, встала усобица между ним и племянником его,  сыном  Оттоно-
вым, Владиславом, обыкновенно  называемым  Одоничем  (Оттоновичем);  эта
усобица скоро охватила всю Польшу и страшно опустошила ее,  способствуя,
с другой стороны, большему ослаблению власти княжеской и усилению власти
прелатов и вельмож. В 1227 году Владислав Одонич нанес страшное  пораже-
ние Ласконогому и занял почти все его владения; тогда на помощь Ласконо-
гому встали против Одонича князья - Лешко краковский,  брат  его  Конрад
мазовецкий и князь Генрих бреславский, а на сторону  Одонича  стал  зять
его (женин брат) Святополк, князь поморский. Святополк и  Одонич  напали
нечаянно на враждебных князей и поразили их, причем Лешко краковский ли-
шился жизни. Тогда брат его, Конрад мазовецкий, призвал на помощь против
Одонича Даниила и Василька, постоянных союзников покойного Лешка;  Рома-
новичи пошли вместе с Конрадом и осадили Калиш. Даниил хотел  непременно
взять город, но поляки не шли биться, несмотря на то  что  Конрад,  любя
русский бой, понуждал их идти вместе с Русью. Между тем осажденные, видя
приготовления Данииловых ратников к приступу, послали  просить  Конрада,
чтоб прислал к ним двоих мужей своих для переговоров; один из последних,
Пакослав, сказал Даниилу: "Переоденься, и поедем вместе с нами на  пере-
говоры". Даниил сперва не хотел ехать, но брат  Василько  уговорил  его:
"Ступай, послушай их вече", потому что Конрад не верил одному из послан-
ных, Мстиую. Даниил, надевши шлем Пакославов, стал позади послов и  слу-
шал, что осажденные говорили с забрал вельможам Конрадовым. "Скажите вот
что великому князю Конраду, - наказывали им граждане, -  этот  город  не
твой ли, и мы разве чужие, ваши же братья, что ж над нами не  сжалитесь?
Если нас Русь пленит, то какую славу Конрад получит?  Если  русская  хо-
ругвь станет на забралах, то кому честь доставишь? Не Романовичам ли од-
ним? а свою честь унизишь; нынче брату твоему  служим,  а  завтра  будем
твои, не дай славы Руси, не погуби нашего города". Пакослав  отвечал  им
на это: "Конрад-то бы и рад вас помиловать, да Даниил очень лют, не  хо-
чет отойти прочь, не взявши города; да вот он и сам стоит, поговорите  с
ним", - прибавил он, смеясь и указывая на Даниила.  Князь  снял  с  себя
шлем, а граждане закричали ему: "Смилуйся,  помирись".  Романович  много
смеялся и долго разговаривал с ними, потом взял у них двух человек,  по-
шел к Конраду, и тот заключил с ними мир.  Русские  попленили  множество
челяди и боярынь; но тут Русь и поляки заключили между собою  условие  и
утвердили его клятвою: если вперед будет между ними война, то не воевать
полякам русской челяди, а Руси - польской. После этого Романовичи  возв-
ратились домой с честью и славою: ни один другой  князь  не  входил  так
глубоко в землю Польскую, кроме Владимира Великого, который землю  крес-
тил, говорит летописец. Мы уже видели, что Конрад  отплатил  Романовичам
за услугу, соединившись с их врагами; Даниил за это навел  на  него  ли-
товского князя Миндовга и русского Изяслава новогрудского  (новгородско-
го).
   Этот Конрад знаменит в истории Восточной Европы как виновник события,
имевшего важное влияние на последующие судьбы ее. В то время, когда  за-
падные русские области терпели от опустошительных набегов литвы, волости
польские, преимущественно Мазовия, терпели еще больше от набегов единоп-
леменных ей пруссов. Конрад доведен был до отчаяния этими набегами,  ибо
не имел никаких средств вести не только наступательный,  но  и  оборони-
тельной войны с варварами: мы видели уже, как повиновались ему подданные
на войне. Однажды шайка  пруссов  пришла  к  нему  требовать  лошадей  и
платья; Конрад не смел не исполнить  требование  и  между  тем  не  имел
средств удовлетворить его. Что же он  сделал  в  таких  обстоятельствах?
Зазвал к себе на пир знатнейших панов своих с женами и во время пира ве-
лел отобрать их лошадей и верхнее платье и отослать пруссам. Но не всег-
да же можно было употреблять подобные средства, и поэтому  Конрад  начал
думать о других. В это время в Ливонии рыцари Меча  успешно  действовали
против туземцев. Конраду пришла мысль учредить подобный рыцарский  орден
на границе своих владений для постоянной борьбы с  пруссами;  орден  был
учрежден под именем Христова ордена, и Конрад дал ему во владение  замок
Добрынь. Пруссы, сведав о новом враге, несколько раз подступали к замку,
взять его не могли, но зато нагнали такой страх, что четверо или  пятеро
язычников спокойно грабили под самыми валами Добрыня, и  никто  не  смел
остановить их. Конрад видел, что на подвиги добрыньских  рыцарей  плохая
надежда, и поэтому обратился к другому, более  знаменитому  своею  храб-
ростью ордену. В 1192 году, во время последних  попыток  христиан  удер-
жаться в Палестине, Тевтонский орден рыцарей богородицы получил  оконча-
тельное утверждение. Новые рыцари носили черную тунику и  белый  плащ  с
черным крестом на левом плече; кроме обыкновенных монашеских обетов  они
обязывались ходить за больными и биться с врагами веры; только  немец  и
член старого дворянского рода имел право на вступление  в  орден.  Устав
его был строгий: рыцари жили вместе, спали на твердых ложах, ели скудную
пищу за общею трапезой, не могли без позволения начальников выходить  из
дому, писать и получать письма; не смели ничего держать под замком, чтоб
не иметь и мысли об отдельной собственности; не  смели  разговаривать  с
женщиной. Каждого вновь вступающего брата  встречали  суровыми  словами:
"Жестоко ошибаешься, ежели думаешь жить у нас спокойно и весело; наш ус-
тав - когда хочешь есть, то должен поститься;  когда  хочешь  поститься,
тогда должен есть; когда хочешь идти спать, должен  бодрствовать;  когда
хочешь бодрствовать, должен идти спать. Для Ордена ты должен отречься от
отца, от матери, от брата и сестры, и в награду за это Орден  даст  тебе
хлеб, воду да рубище".
   К этому-то Ордену обратился Конрад мазовецкий  с  просьбою  о  помощи
против пруссов. Тевтонские рыцари были славны своими подвигами в  Палес-
тине, богаты недвижимым имуществом, которое приобрели в дар от государей
в разных странах Европы; но они хорошо видели, что им нельзя долго  дер-
жаться в Палестине, и потому не могли не согласиться на предложение Кон-
рада. Оно обещало им новое поприще, новое средство продлить  существова-
ние Ордена, которое условливалось возможностию постоянной борьбы с  вра-
гами креста христова. В 1225 году послы Конрада предложили магистру  Ор-
дена,  Герману  фон  Зальцу,  землю  Хельмскую,  или  Кульмскую   (terra
Culmensis), с обязанностью защищать польские владения  от  язычников;  в
1226 году император Фридрих II  предоставил  Ордену  владение  Кульмскою
землею и всеми странами, которые он отнимет вперед у пруссов, но в  виде
имперского лена, без всякой зависимости от мазовецких князей; в 1228 го-
ду явился в новых владениях Ордена  первый  областной  магистр  Пруссии,
Герман Балк, с сильным отрядом рыцарей; в 1230 году последовало  оконча-
тельное утверждение условий с Конрадом, и Орден начал свою  деятельность
на новой почве.
   Пруссия была разделена на одиннадцать областей, не связанных  друг  с
другом никаким политическим союзом; жители этих областей могли  безнака-
занно опустошать владения Польши, слабой от раздела, усобиц и внутренне-
го нестроения, но сами в свою очередь были не способны ни к какому  сое-
диненному, дружному предприятию; их нападения на  Польшу  были  набегами
разбойничьих шаек; при обороне собственной земли они не могли  выставить
также общего, дружного сопротивления; каждая область, каждое племя боро-
лось поодиночке со своим новым врагом, а этот враг был военное братство,
которое существовало с целью постоянной, неусыпной борьбы и которое  об-
ладало всеми средствами к этой борьбе: на его стороне  была  постоянная,
самая строгая дисциплина, на его стороне было военное искусство, на  его
стороне было религиозное одушевление; потери Ордена были  для  него  не-
чувствительны; после каждого поражения он восставал с более грозными си-
лами, потому что ряды погибших братьев быстро замещались новыми  подвиж-
никами, стекавшимися со всех сторон, чтоб пролить кровь свою в священной
борьбе, под славною хоругвию девы Марии и св. Георгия.  Против  сурового
дикаря Западная Европа выставила столь же сурового рыцаря, но  со  всеми
преимуществами образованности. Верен был успех на стороне Ордена; но Ор-
ден дорого заплатил за этот успех. Первое занятие прусских земель немца-
ми совершилось довольно быстро; городки старшин прусских  полегли  перед
рыцарями, и замки последних строились беспрепятственно: что шаг  вперед,
то новая твердыня. Но одним построением крепостей в новозанятых  странах
Орден не ограничивался; льготами привлекались немецкие колонисты в ново-
поставленные города; люди, стекавшиеся из разных стран помогать Ордену в
священных войнах, получали от него в лен земельные участки,  на  которых
строили новые замки; туземцы, оставшиеся от истребления, принуждены были
или бежать в Литву, или принять христианство  и  подчиниться  игу  новых
господ. Для утверждения новой веры среди пруссов Орден отбирал  детей  у
туземцев и отсылал их учиться в Германию, с тем чтобы эти молодые  люди,
возвратясь потом на родину, содействовали распространению христианства и
немецкой народности среди своих соплеменников. Несмотря, однако, на  эти
средства, пруссы, озлобленные жестокими притеснениями, тяжкими работами,
надменным обхождением победителей, пять раз восставали против  последних
и против новой веры, принятой неволею. В первое из этих восстаний только
две области, прежде всех занятые немцами, остались верны Ордену; в  дру-
гих же областях прусских рыцари едва успели удержать за собою  несколько
замков, и такое состояние дел продолжалось четырнадцать  лет.  Казалось,
что Орден должен был отказаться от надежды вторично покорить Пруссию; но
вышло иначе по причинам вышеизложенным: Орден нельзя  было  окончательно
обессилить опустошением его владений, ибо он получал свое питание извне,
из всей Германии, из всей Европы. А пруссы? Благодаря побуждению и подк-
реплению извне, от князей литовских, они  умели  единовременно  восстать
против пришельцев; но при самом этом единодушном и единовременном  восс-
тании каждая область выбрала особого вождя - дурное предвещание для  бу-
дущего единства в борьбе! И точно,  когда  Орден  начал  снова  наступа-
тельное движение, борьба приняла прежний характер: каждая область  снова
защищалась отдельно и, разумеется, при такой особности не могла  устоять
пред дружным и постоянным напором рыцарей. Наконец, продолжительное зна-
комство с христианством, с высшею образованностию пришельцев должно было
произвести среди пруссов свое действие: несмотря  на  упорную  привязан-
ность к родной старине, на жестокую ненависть  к  пришельцам-поработите-
лям, некоторые из пруссов, разумеется лучшие, не могли не заметить  пре-
восходства веры и быта последних; и  вот  иногда  случалось,  что  среди
сильного восстания избранный вождь этого восстания, лучший человек в об-
ласти, вдруг покидал дело соплеменников, переходил на сторону рыцарей  и
принимал христианство с целым родом  своим:  так  начала  обнаруживаться
слабость в самой основе сопротивления со стороны пруссов, в  религиозном
одушевлении. Второе восстание было последним обнаружением  сил  прусской
народности; третье восстание, случившееся в последней четверти XIII  ве-
ка, показало только, что эта народность находится уже при последнем сво-
ем часе: вспыхнувши вследствие личных, своекорыстных  побуждений  одного
человека, оно тотчас же потухло; четвертое и пятое восстания носили  та-
кой же характер; при пятом жители одной прусской области, Самбии,  видя,
что все лучшие люди прямят Ордену, положили истребить сперва их и  потом
уже броситься на немцев; они выбрали себе в предводители одного молодого
человека, но тот принял это звание для того только, чтоб удобнее предать
главных врагов в руки рыцарей. Ясны были признаки  бессилия  пруссов,  а
между тем рыцари не отдыхали на лаврах, неутомимо и неуклонно  преследо-
вали свою цель и после пятидесятидвухлетней  кровавой  борьбы  покончили
завоевание Пруссии.
   Таким образом, благодаря Конраду мазовецкому Пруссия и даже некоторые
из старых славянских земель уступлены были в пользу немецкой народности.
О непосредственном столкновении новых завоевателей с Русью летописец ос-
тавил нам неполный и смутный рассказ под 1235 годом: по его словам,  Да-
ниил сказал: "Не годится держать нашу отчину крестовым рыцарям" - и  по-
шел с братом на них в силе тяжкой, взял город, захватил в плен  старшину
Бруно, ратников и возвратился во Владимир. Даниил хотел было также  при-
нять участие в войне императора Фридриха II с австрийским герцогом Фрид-
рихом Воинственным, помогать последнему, но был остановлен в этом  наме-
рении королем венгерским. Кроме того, летописец  упоминает  о  войнах  с
Литвою и ятвягами: в 1229 году, во время отсутствия Романовича в  Польшу
на помощь Конраду, жители Бреста с князем Владимиром  пинским  истребили
толпу литовцев. Над ятвягами Романовичи одержали победу в 1226 году. По-
ловцы по-прежнему участвуют в княжеских усобицах, но о походах на них не
слышно.
   В таком положении находились дела в Северной и Южной  Руси,  когда  в
другой раз услыхали о татарах. В 1227 году умер Чингисхан; ему  наследо-
вал сын его Угедей (Октай); старший сын  Чингиса  -  Джучи,  назначенный
владельцем страны, лежащей между Яиком и Днепром, Кипчака,  прежних  ко-
чевьев половецких, умер при жизни отца, и Чингис отдал Кипчак  сыну  его
Батыю (Бату). Еще под 1229 годом наши летописи упоминают, что саксины  и
половцы прибежали с низовьев Волги к болгарам, гонимые татарами,  прибе-
жали и сторожа болгарские, разбитые последними на реке Яике. В 1236 году
300000 татар под начальством Батыя  вошли  в  землю  Болгарскую,  сожгли
славный город Великий, истребили всех  жителей,  опустошили  всю  землю:
толпы болгар, избежавших истребления и плена, явились в пределах русских
и просили князя Юрия дать им здесь место для поселения; Юрий обрадовался
и указал развести их по городам поволжским и другим.  В  следующем  году
лесною стороною с востока явились в рязанских пределах и татары;  ставши
на одном из притоков Суры, Батый послал жену-чародейку и с нею двух  му-
жей к князьям рязанским требовать десятины от всего  -  князей,  простых
людей и коней, десятины от коней белых, десятины от вороных, бурых,  ры-
жих, пегих; князья рязанские, Юрий Игоревич с двумя племянниками  Ингва-
ревичами Олегом и Романом, также князья муромский и пронский, не подпус-
кая татар к городам, отправились к ним навстречу в  Воронеж  и  объявили
им: "Когда никого из нас не останется, тогда все будет ваше". Между  тем
они послали во Владимир к князю Юрию объявить о беде и  просить  помощи,
но Юрий не исполнил их просьбы и хотел один оборониться. Услыхавши ответ
князей рязанских, татары двинулись дальше и 16-го  декабря  осадили  Ря-
зань, а 21-го взяли приступом и сожгли, истребивши жителей;  князя  Юрия
удалось им выманить обманом из города; они повели его к Пронску, где бы-
ла у него жена, выманили и ее обманом, убили обоих, опустошили всю землю
Рязанскую и двинулись к Коломне. Здесь дожидался их сын  великого  князя
Юрия, Всеволод, с беглецом рязанским князем Романом Ингваревичем и  вое-
водою Еремеем Глебовичем: после крепкой сечи великокняжеское войско  по-
терпело поражение; в числе убитых были князь Роман и воевода  Еремей,  а
Всеволод Юрьевич успел спастись бегством во Владимир с  малою  дружиною.
Татары шли дальше, взяли Москву, где убили воеводу Филиппа Няньку,  зах-
ватили князя Владимира Юрьевича и отправились с ним ко Владимиру.  Вели-
кий князь оставил здесь своих сыновей, Всеволода и Мстислава, с воеводою
Петром Ослядюковичем, а сам с тремя племянниками Константиновичами  пое-
хал на Волгу и стал на реке Сити; потом, оставив здесь воеводу Жирослава
Михайловича, он отправился по окрестным волостям собирать ратных  людей,
поджидал и братьев - Ярослава и Святослава, 3-го февраля  толпы  татарс-
кие, бесчисленные как саранча, подступили к Владимиру  и,  подъехавши  к
Золотым воротам с пленником своим князем  Владимиром  московским,  стали
спрашивать у жителей: "Великий князь Юрий в городе ли?" Владимирцы вмес-
то ответа пустили в них стрелы, татары отплатили им тем же, потом закри-
чали: "не стреляйте!" - и, когда стрельба прекратилась, подвели  поближе
к воротам и показали им Владимира, спрашивая: "Узнаете ли вашего  княжи-
ча?" Братья, бояре и весь народ заплакали, увидавши Владимира, бледного,
исхудалого. Возбужденные этим видом, князья Всеволод и  Мстислав  хотели
было немедленно выехать из Золотых ворот и биться с  татарами,  но  были
удержаны воеводою Ослядюковичем. Между тем татары, урядивши,  где  стать
им около Владимира, пошли сперва к Суздалю, сожгли его и,  возвратившись
опять ко Владимиру, начали ставить леса и пороки  (стенобитные  орудия),
ставили с утра до вечера и в ночь нагородили тын около всего города. Ут-
ром князь Всеволод и владыка Митрофан, увидавши эти приготовления, поня-
ли, что города не отстоять, и начали приготовляться к смерти; 7-го  фев-
раля татары приступили к городу, до обеда взяли новый город  и  запалили
его, после чего князья Всеволод и Мстислав и все жители бросились бежать
в старый, или Печерный, город; князь Всеволод, думая умилостивить Батыя,
вышел к нему из города с малою дружиною, неся дары; но Батый не  пощадил
его молодости, велел зарезать перед собою. Между тем  епископ  Митрофан,
великая княгиня с дочерью, снохами и внучатами, другие княгини  со  мно-
жеством бояр и простых людей заперлись в Богородичной церкви на полатях.
Татары отбили двери, ограбили церковь, потом наклали лесу около церкви и
в самую церковь и зажгли ее: все бывшие на полатях задохнулись от  дыма,
или сгорели, или были убиты. Из Владимира татары пошли дальше, разделив-
шись на несколько отрядов: одни отправились к Ростову и Ярославлю,  дру-
гие - на Волгу и на Городец и попленили всю страну поволжскую до  самого
Галича Мерского; иные пошли к Переяславлю, взяли его, взяли другие горо-
да: Юрьев, Дмитров, Волоколамск, Тверь, где убили  сына  Ярославова;  до
самого Торжка не осталось ни одного места, где бы  не  воевали,  в  один
февраль месяц взяли четырнадцать городов кроме слобод и погостов.
   Великий князь Юрий стоял на Сити, когда пришла к нему весть о  сожже-
нии Владимира и гибели семейства; он послал воеводу Дорожа с  трехтысяч-
ным отрядом разузнать о неприятеле; Дорож прибежал назад и объявил,  что
татары уже обошли русское войско кругом. Тогда князь сел на коня и вмес-
те с братом Святославом и тремя племянниками выступил против врагов 4-го
марта 1238 года; после злой сечи русские полки побежали пред  иноплемен-
никами, причем князь Юрий был убит и множество войска его погибло, а Ва-
силько Константинович был взят в плен. Татарам очень хотелось, чтоб  Ва-
силько принял их обычаи и воевал вместе с ними; но ростовский  князь  не
ел, не пил, чтоб не оскверниться пищею поганых, укоризнами отвечал на их
убеждения, и раздосадованные варвары наконец убили его. Летописец  очень
хвалит этого князя: был он красив лицом, имел  ясный  и  вместе  грозный
взгляд, был необыкновенно храбр, отважен на охоте, сердцем легок, до бо-
яр ласков; боярин, который ему служил, хлеб его  ел,  чашу  пил  и  дары
брал, тот боярин никак не мог быть у других князей: так  Василько  любил
своих слуг. От Сити татары пошли к юго-западу, осадили  Торжок,  били  в
него пороками две недели и наконец взяли 23-го марта, истребили всех жи-
телей. От Торжка пошли Селигерским путем, посекая людей, как траву;  но,
не дошедши ста верст до Новгорода, остановились, боясь, по некоторым из-
вестиям, приближения весеннего времени, разлива  рек,  таяния  болот,  и
пошли к юго-востоку, на степь. На этой дороге Батый  был  задержан  семь
недель у города Козельска, где княжил один из Ольговичей, молодой  Васи-
лий; жители Козельска решились не сдаваться татарам. "Хотя князь  наш  и
молод, - сказали они, - но положим живот свой за него; и здесь славу,  и
там небесные венцы от Христа бога получим". Татары разбили  наконец  го-
родские стены и взошли на вал, но и тут встретили упорное сопротивление:
горожане резались с ними ножами, а другие вышли из города, напали на та-
тарские полки и убили 4000 неприятелей, пока сами все не были  истребле-
ны; остальные жители, жены и младенцы подверглись  той  же  участи;  что
случилось с князем Василием, неизвестно; одни говорят, что он  утонул  в
крови, потому что был еще молод. С тех пор, прибавляет летописец, татары
не смели называть Козельск настоящим его именем, а называли  злым  горо-
дом.
   По взятии Козельска Батый отправился в степи, в землю  Половецкую,  и
разбил здесь хана Котяна, который с 40000 своего народа удалился в Венг-
рию, где получил земли для поселения. В следующем  1239  году  татарские
толпы снова явились на северо-востоке, взяли землю Мордовскую, повоевали
по Клязьме, пожгли город Гороховец, принадлежавший владимирской  Богоро-
дичной церкви. Весть о новом их нашествии нагнала такой ужас, что жители
городов и сел бежали сами не зная куда. На этот раз, впрочем, татары  не
шли далее Клязьмы на северо-востоке; но зато путем половецким явились  в
пределах Южной Руси, взяли и сожгли Переяславль Южный, половину  жителей
истребили, других повели в плен. В то  же  время  Батый  отправил  отряд
войска и на Чернигов; на помощь осажденным явился двоюродный брат Михаи-
ла, Мстислав Глебович, но потерпел поражение и убежал в Венгрию;  Черни-
гов был взят и сожжен, но епископ  был  пощажен;  так  уже  обозначилось
обыкновение татар - уважать религию каждого народа и ее  служителей.  По
взятии Чернигова племянник Батыя, сын Угедея, Менгухан приехал к  Песоч-
ному городку на левый берег Днепра, против  Киева,  чтоб  посмотреть  на
этот город; по словам летописца, татарин удивился красоте  и  величеству
Киева и отправил послов к князю Михаилу и гражданам склонять их к сдаче;
но те не послушались, и послы были убиты. Михаил,  однако,  не  дождался
осады и бежал в Венгрию; несмотря на опасность, красота и величество Ки-
ева привлекали еще князей к этому городу, и на место Михаила  явился  из
Смоленска внук Давыдов, Ростислав  Мстиславич;  но  старший  по  родовой
лествице четвероюродный брат его Даниил галицкий не позволил  ему  долго
оставаться в Киеве: он схватил Ростислава и взял Киев себе; сам, однако,
не остался в нем, а поручил оборонять его от татар  тысяцкому  Димитрию.
Между тем во время бегства Михаилова в Венгрию жена его (сестра Даниило-
ва) и бояре были захвачены князем Ярославом, который овладел  также  Ка-
менцом. Услыхав об этом, Даниил послал  сказать  ему:  "Отпусти  ко  мне
сестру, потому что Михаил на обоих нас зло мыслит". Ярослав исполнил Да-
ниилову просьбу, отправил черниговскую княгиню к брату, а между тем дела
мужа ее шли неудачно в Венгрии: король не захотел выдать дочери своей за
сына его Ростислава и прогнал его от себя; Михаил  с  сыном  отправились
тогда в Польшу к дяде своему Конраду. Но и здесь, как видно, они не мог-
ли получить помощи и потому должны  были  смириться  пред  Романовичами,
послали сказать им: "Много раз грешили мы пред вами, много наделали  вам
вреда и обещаний своих не исполняли; когда и хотели жить в дружбе с  ва-
ми, то неверные галичане не допускали нас до этого; но теперь  клянемся,
что никогда не будем враждовать с вами". Романовичи позабыли зло, отпус-
тили сестру свою к Михаилу и привели его самого к себе из  Польши;  мало
того, обещали отдать ему Киев, а сыну его Ростиславу отдали Луцк; но Ми-
хаил, боясь татар, не смел идти в Киев и ходил по  волости  Романовичей,
которые надавали ему много пшеницы, меду, быков и овец.
   Боязнь Михаилова была основательна: в 1240 году явился Батый под Кие-
вом; окружила город и остолпила сила татарская, по выражению  летописца;
киевлянам нельзя было расслышать друг друга от скрыпа  телег  татарских,
рева верблюдов, ржания лошадей. Батый поставил пороки подле ворот  Лядс-
ких, потому что около этого места были дебри; пороки били  беспрестанно,
день и ночь, и выбили наконец стены, тогда граждане  взошли  на  остаток
укреплений и все продолжали защищаться; тысяцкий Димитрий был ранен, та-
тары овладели и последними стенами и расположились провести на них оста-
ток дня и ночь. Но в ночь граждане выстроили новые деревянные укрепления
около Богородичной церкви, и татарам на другой день нужно было брать  их
опять с кровопролитного бою. Граждане спешили спастись с  имением  своим
на церкви, но стены церковные рухнули под  ними  от  тяжести,  и  татары
окончательно овладели Киевом 6-го декабря; раненого  Димитрия  Батый  не
велел убивать за его храбрость. Весть о гибели Киева послужила знаком  к
отъезду князей - Михаила в Польшу к Конраду, Даниила в Венгрию.  Узнавши
об этом, Батый двинулся на Волынь; подошедши к городу Ладыжину  на  Буге
он поставил против него 12 пороков и не мог разбить стен; тогда льстивы-
ми словами начал уговаривать граждан к сдаче, те поверили его обещаниям,
сдались и были все истреблены. Потом взят был Каменец, Владимир, Галич и
много других городов, обойден один  Кременец  по  своей  неприступности.
Тогда пленный тысяцкий Димитрий, видя гибель земли Русской,  стал  гово-
рить Батыю: "Будет тебе здесь воевать, время идти на  венгров;  если  же
еще станешь медлить, то там земля сильная, соберутся и не пустят тебя  в
нее". Батый послушался и направил путь к венгерским границам.
   Страх напал на Западную Европу, когда узнали о  приближении  татар  к
границам католического мира. Известия об ужасах, испытанных Русью от та-
тар, страшные рассказы об их дикости в соединении с чудесными баснями об
их происхождении и прежних судьбах распространялись по Германии и  далее
на запад. Рассказывали, что татарское войско  занимает  пространство  на
двадцать дней пути в длину и пятнадцать в ширину, огромные табуны  диких
лошадей следуют за ними, что татары вышли прямо из ада и  потому  наруж-
ностью не похожи на других людей. Император Фридрих II разослал  воззва-
ние к общему вооружению против страшных врагов. "Время, -  писал  он,  -
пробудиться от сна, открыть глаза духовные и телесные. Уже секира  лежит
при дереве, и по всему свету разносится весть о  враге,  который  грозит
гибелью целому христианству. Уже давно мы  слышали  о  нем,  но  считали
опасность отдаленною, когда между ним и нами находилось столько  храбрых
народов и князей. Но теперь, когда одни из этих князей погибли, а другие
обращены в рабство, теперь пришла наша  очередь  стать  оплотом  христи-
анству против свирепого неприятеля". Но воззвание доблестного Гогенштау-
фена не достигло цели: в Германии не тронулись на  призыв  ко  всеобщему
вооружению, ибо этому мешала борьба императора с папою  и  проистекавшее
от этой борьбы разъединение;  Германия  ждала  врагов  в  бездейственном
страхе, и одни славянские государства должны были взять на себя борьбу с
татарами.
   Весною 1241 года Батый перешел Карпаты и поразил  венгерского  короля
на реке Солоной (Сайо); король убежал в Австрию,  и  владения  его  были
опустошены. Еще прежде другой отряд татар опустошил  волость  Сендомирс-
кую; потом татары перешли Вислицу, поразили двух  польских  князей  и  в
конце апреля вторглись в Нижнюю Силезию. Здешний герцог Генрих  вышел  к
ним навстречу у Лигница, пал в битве, и уже татарам открыт был путь чрез
Лузацкие долины к Эльбе во внутренность Германии, как день спустя  после
Лигницкой. битвы перед ними явились полки чешского короля Вячеслава. Та-
тары не решились вступить во вторичную битву и пошли назад в Венгрию; на
этом пути опустошили Силезию и Моравию, но при осаде  Ольмюца  потерпели
поражение от чешского воеводы Ярослава из Штернберга и удалились поспеш-
но в Венгрию. Отсюда в том же году они попытались вторгнуться в Австрию,
но здесь загородило им дорогу большое ополчение под  начальством  короля
чешского Вячеслава, герцогов австрийского и каринтийского; татары  опять
не решились вступить в битву и скоро отхлынули на восток. Западная Евро-
па была спасена; но соседняя со степями Русь, европейская  украйна,  на-
долго подпала влиянию татар. Чтобы впоследствии вернее  определить  сте-
пень этого влияния, мы должны теперь познакомиться  с  нравами  и  бытом
этих последних азиатских владык Восточной европейской равнины. Мы  будем
пользоваться известиями западных путешественников, сводя их с восточными
известиями, нам доступными.
   По этим известиям наружностию своею новые  завоеватели  нисколько  не
походили на других людей: большее, чем у других племен, расстояние между
глазами и щеками, выдавшиеся скулы, приплюснутый нос,  маленькие  глаза,
небольшой рост, редкие волосы на бороде - вот отличительные черты их на-
ружности. Жен татарин имеет столько, сколько может содержать, женятся не
разбирая родства, не берут за себя только мать, дочь и сестру  от  одной
матери; жен покупают дорогою ценою у родителей последних.  Живут  они  в
круглых юртах, сделанных из хворосту и тонких жердей, покрытых войлоком;
наверху находится отверстие для освещения и выхода дыма, потому что  по-
середине юрты всегда у них разведен огонь. Некоторые из этих  юрт  легко
разбираются и опять складываются, некоторые же не  могут  разбираться  и
возятся на телегах как есть, и куда бы ни пошли татары, на войну или так
куда-нибудь, всюду возят их за собою. Главное  богатство  их  состоит  в
скоте: верблюдах, быках, овцах, козах и лошадях; у  них  столько  скота,
сколько нет во всем остальном мире. Верят в одного  бога,  творца  всего
видимого и невидимого, виновника счастия и бедствий. Но этому  богу  они
не молятся и не чествуют его, а приносят  жертвы  идолам,  сделанным  из
разных материалов наподобие людей и помещаемым против дверей  юрты;  под
этими идолами кладут изображение сосцов, считая  их  охранителями  стад.
Боготворят также умерших  ханов  своих,  изображениям  которых  приносят
жертвы, и творят поклоны, смотря на юг; обожают  солнце,  луну,  воду  и
землю. Держатся разных суеверных преданий, например считают грехом  дот-
ронуться ножом до огня, бичом до стрел, ловить или  бить  молодых  птиц,
переломить кость другою костью, пролить на землю молоко или  другой  ка-
кой-нибудь напиток и т. п. Молнию считают огненным драконом, падающим  с
неба и могущим оплодотворять женщин. Верят в будущую жизнь,  но  думают,
что и по смерти будут вести такую же  жизнь,  как  и  здесь,  на  земле.
Сильно верят гаданиям и чарам; думают, например, что огонь все  очищает,
и потому иностранных послов и князей с дарами их проводят  сперва  между
двух огней, чтоб они не могли принести хану какого-нибудь  зла.  Нет  ни
одного народа в мире, который бы отличался таким послушанием и уважением
к начальникам своим, как татары. Бранятся они редко между собою и никог-
да не дерутся; воров у них нет, и потому юрты и кибитки их не  запирают-
ся; друг с другом общительны, помогают в нужде; воздержны  и  терпеливы:
случится день, два не поесть - ничего: поют и играют, как будто бы сытно
пообедали, легко переносят также холод и жар; жены  их  целомудренны  на
деле, но некоторые не воздержны на непристойные слова. Любят пить, но  и
в пьяном виде не бранятся и не дерутся. Описав  добрые  качества  татар,
западный путешественник минорит Иоанн Плано-Карпини переходит к  дурным;
прежде всего поразила его в них непомерная гордость, презрение  ко  всем
другим народам: мы видели, говорит он, при дворе ханском великого  князя
русского Ярослава, сына царя грузинского и  многих  других  владетельных
особ - и ни одному из них не было воздаваемо должной  почести:  пристав-
ленные к ним татары, люди незначительные, всегда брали перед ними первое
место. Татары сколько обходительны друг с другом, столько  же  раздражи-
тельны, гневливы с чужими, лживы, коварны, страшно жадны и скупы, свире-
пы: убить человека им ничего не стоит; наконец, очень неопрятны. По  за-
конам Чингисхана смертная казнь назначалась за 14 преступлений: за  суп-
ружескую неверность, воровство, убийство и, между прочим,  за  то,  если
кто убьет животное не по принятому обычаю. Между детьми от жены и налож-
ницы нет у них различия; однако наследником  престола  считался  младший
сын, которого мать была знатнее  по  происхождению  своему  всех  других
ханш; младший сын считался охранителем домашнего очага,  он  поддерживал
семью в случае, если старшие будут убиты на войне. Мужчины ничем не  за-
нимались, кроме стрельбы, да еще немного заботились о стадах, большую же
часть времени проводили на охоте и в стрельбе, потому что все они от ма-
ла до велика хорошие стрелки: дети с двух или трех лет  начинают  ездить
верхом и стрелять в цель. Девушки и женщины ездят верхом,  как  мужчины,
носят луки и стрелы; на женщинах лежат все хозяйственные заботы.  Вообще
женщины пользовались уважением, щадить их по возможности  было  законом;
ханши имели сильное влияние на дела, им принадлежало регентство; в  тор-
жественных случаях подле хана сидела и жена его или жены, даже магомета-
нин Узбек садился по пятницам на золотом троне окруженный справа и слева
женами. Касательно военного устройства  Чингисхан  определил,  чтоб  над
каждыми десятью человеками был один начальник, десятник, над десятью де-
сятниками начальствовал сотник, над десятью сотниками  -  тысячник;  над
десятью тысячниками - особый начальник, а число войска, ему  подчиненно-
го, называлось тьмою; сторожевые отряды назывались караулами. Беглецы  с
поля битвы (если только бегство не было всеобщим) все умерщвлялись; если
из десятка один или несколько храбро бились, а остальные не следовали их
примеру, то последние умерщвлялись; если из десятка один  или  несколько
были взяты в плен, а товарищи  их  не  освободили,  то  последние  также
умерщвлялись. Каждый татарин должен иметь лук, колчан, наполненный стре-
лами, топор и веревки, для того  чтоб  тащить  осадные  машины.  Богатые
сверх того имеют кривые сабли, шлемы, брони и лошадей также  защищенных;
некоторые делают брони для себя и для лошадей из кожи, некоторые  воору-
жаются также копьями; щиты у них хворостяные. Вступая  в  неприятельскую
землю, татары посылают передовые отряды, которые ничего  не  опустошают,
но стараются только убивать людей или обратить их  в  бегство;  за  ними
следует целое войско, которое, наоборот, истребляет все на  пути  своем.
Если встретится большая река, то переправляются сидя на кожаных  мешках,
наполненных пожитками и привязанных к лошадиным хвостам! Завидя  неприя-
теля, передовой отряд бросает в него по три или четыре  стрелы  и,  если
замечает, что не может одолеть его в схватке, обращается в бегство, чтоб
заманить преследующего неприятеля в засаду; на войне  это  самый  хитрый
народ, и не мудрено: больше сорока лет ведут  они  беспрестанные  войны.
Вожди не вступают в битву, но стоят далеко  от  неприятелей,  окруженные
детьми и женщинами на лошадях, иногда сажают на лошадей чучел, чтоб  ка-
залось больше войска. Прямо против неприятеля высылают отряды  из  поко-
ренных народов, а толпы самых храбрых людей посылают направо и налево  в
дальнем расстоянии, чтоб после неожиданно обхватить врага. Если  послед-
ний крепко бьется, то обращаются в бегство и  в  бегстве  бьют  стрелами
преследующего неприятеля. Вообще они не охотники до ручных  схваток,  но
стараются сперва перебить и переранить как можно больше людей и  лошадей
стрелами и потом уже схватываются с ослабленным таким образом  неприяте-
лем. При осаде крепостей разбивают стены машинами, бросая стрелы в осаж-
денных, и не перестают бить и биться ни днем, ни ночью, чтоб  не  давать
нисколько покоя последним, а сами отдыхают, потому что один отряд сменя-
ет другой; бросают на крыши домов жир убитых  людей  и  потом  греческий
огонь, который от того лучше горит; отводят реки от городов или,  наобо-
рот, наводняют последние,  делают  подкопы;  наконец,  огораживают  свой
стан, чтоб быть безопасными от стрельбы неприятелей, и долгим облежанием
принуждают последних к сдаче. При этом они стараются  сперва  обещаниями
уговорить граждан к сдаче, и когда те согласятся, то говорят им:  "Выхо-
дите, чтоб, по своему обычаю, мы могли пересчитать вас", и когда все жи-
тели выйдут из города, то спрашивают, кто между ними знает  какое-нибудь
искусство, и тех сохраняют, остальных же убивают, кроме тех, которых вы-
бирают в рабы, но при этом лучшие, благородные люди никогда не  дождутся
от них пощады. По приказанию Чингисхана не должно щадить имения и  жизни
врагов, потому что плод пощады - сожаление. Мир заключают они  только  с
теми народами, которые соглашаются признать их  господство,  потому  что
Чингис-хан завещал им покорить по возможности все  народы.  Условия,  на
которых татары принимают к себе в подданство  какой-нибудь  народ,  суть
следующие: жители подчиненной страны обязаны ходить с ними на  войну  по
первому востребованию, потом давать десятину от всего, от людей и от ве-
щей, берут они десятого отрока и девицу, которых отводят в свои  кочевья
и держат в рабстве, остальных жителей перечисляют для сбора подати. Тре-
буют также, чтоб князья подчиненных стран являлись без замедления в Орду
и привозили богатые подарки хану, его женам, тысячникам, сотникам -  од-
ним словом, всем, имеющим какое-нибудь значение; некоторые из этих  кня-
зей лишаются жизни в Орде; некоторые возвращаются, но оставляют в залож-
никах сыновей или братьев и принимают в свои земли баскаков, которым как
сами князья, так и все жители обязаны повиноваться, в  противном  случае
по донесению баскаков является толпа татар, которая истребляет  ослушни-
ков, опустошает их город или страну; не только  сам  хан  или  наместник
его, но всякий татарин, если случится ему приехать в подчиненную страну,
ведет себя в ней как господин, требует все, чего только захочет, и полу-
чает. Во время пребывания в Орде у великого хана  Плано-Карпини  заметил
необыкновенную терпимость последнего относительно  чуждых  вероисповеда-
ний; терпимость эта была предписана законом: в самом семействе хана были
христиане; на собственном иждивении содержал  он  христианских  духовных
греческого исповедания, которые открыто отправляли свое  богослужение  в
церкви, помещавшейся перед большою его палаткою. Другой  западный  путе-
шественник, минорит Рубруквис, сам был свидетелем, как перед ханом Мангу
совершали службу сперва христианские несторианские духовные, потом муллы
магометанские, наконец языческие жрецы. Рубруквис описывает также  любо-
пытный спор, происходивший по ханскому приказанию  между  проповедниками
трех религий - христианской, магометанской и языческой. Рубруквис, защи-
щавший христианство против языческого жреца, позван был после того к ха-
ну, который сказал ему: "Мы, татары, веруем во единого бога, которым жи-
вем и умираем; но как руке бог дал различные пальцы,  так  и  людям  дал
различные пути к спасению: вам бог дал писание, и вы его не  соблюдаете;
нам дал колдунов, мы делаем то, что они нам говорят, и живем в мире". По
уставу Чингисхана и Октая, подтвержденному впоследствии, служители  всех
религий были освобождены от платежа дани.

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   ОТ БАТЫЕВА НАШЕСТВИЯ ДО БОРЬБЫ МЕЖДУ СЫНОВЬЯМИ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО
   (1240-1276)

   Ярослав Всеволодович на севере.- Его поездки  к  татарам  и  смерть.-
Войны с Литвою, шведами и ливонскими рыцарями.- Деятельность  Александра
Ярославича Невского.- Михаил  Ярославич,  князь  московский.-  Отношения
между сыновьями Ярослава - Александром и Андреем.- Андрей изгнан.- Алек-
сандр - великим князем.- Ссора Александра с Новгородом.-Татарская  пере-
пись.- Движение против татар.- Смерть Александра Невского.- Внешние вой-
ны.- Ярослав тверской - великим князем.-  Отношение  его  к  Новгороду.-
Княжение Василия Ярославича костромского.- Ослаба от  насилия  татарско-
го.- Продолжение борьбы с Литвою и немцами.- События в разных княжествах
Северо-Восточной Руси.Бояре.- События в Юго-Западной Руси.

   Узнавши о гибели великого князя, старший по нем брат, Ярослав  Всево-
лодович, приехал княжить во Владимир; он очистил церкви от трупов,  соб-
рал оставшихся от истребления людей, утешил их  и,  как  старший,  начал
распоряжаться волостями: брату Святославу отдал Суздаль, другому, Ивану,
- Стародуб северный. При этом распоряжении  волостями  видим  господство
отчинности: Переяславль, прежняя волость Ярослава, остается за ним; Рос-
тов, старший стол после Владимира, остается постоянно в племени Констан-
тиновом; и здесь видим то же самое явление: по смерти старшего  Констан-
тиновича, Василька, старшая волость Ростовская не переходит к брату  его
Владимиру, который остается на прежнем столе своем в Угличе;  Ростовская
волость переходит к сыновьям Василька, из которых старший, Борис, остал-
ся в Ростове, а младший, Глеб, сел на Беле-озере; Ярославль остается  за
сыном убитого Всеволода, Василием.
   Татары оставляли в покое только те народы, которые признавали над со-
бою власть их; противиться им не было средств у владимирского князя:  мы
видели, какой ужас напал на жителей при вести о вторичном появлении  та-
тар в русских пределах; надобно было покориться, надобно  было  изъявить
эту покорность лично перед ханом, - и Ярослав отправился в Орду к Батыю,
который раскинул стан свой на берегу Волги; Батый, по словам  летописца,
принял Ярослава с честию и, отпуская, сказал ему: "Будь ты старший между
всеми князьями в русском народе". Вслед за Ярославом отправились к Батыю
и все родичи его, а сын великокняжеский, Константин,  поехал  дальше,  к
великому хану; но присутствием сына  не  удовольствовались:  в  1245  г.
Константин возвратился в Русь, и отец его Ярослав должен был сам  отпра-
виться в Татарию, где в августе 1246 года был свидетелем воцарения  Кую-
ка, сына Угедеева, Известный уже нам путешественник, монах Плано-Карпини
встретился с Ярославом в Орде; невелика была, по его словам, честь,  ко-
торою пользовался здесь старший князь русский; но все же эта честь  была
относительно велика, ибо Ярославу давали высшее место перед всеми други-
ми владельцами. Тот же путешественник оставил нам некоторые  подробности
и о смерти великого князя, последовавшей в 1246 году; Ярослава позвали к
матери великого хана, которая, как бы желая оказать честь русскому  кня-
зю, дала ему есть и пить из собственных рук; но, возвратившись от ханши,
Ярослав заболел и через семь дней умер, причем тело его удивительным об-
разом посинело, почему все и думали, что ханша отравила его, дабы татары
могли свободнее владеть Русью; доказательством служит еще и то,  прибав-
ляет Плано-Карпини, что ханша поспешила отправить посла в Россию к  сыну
Ярославову Александру с обещанием дать ему  отцовское  наследство,  если
приедет к ней; но Александр не поехал. Догадка Плано-Карпини  о  причине
отравления Ярослава невероятна, ибо смерть одного Ярослава не переменяла
дел на севере, следовательно, не могла быть полезна для  татар,  которым
надобно было истребить всех князей, для того чтоб свободно владеть  Рос-
сиею. Известия наших летописей проливают новый, хотя не  ясный  свет  на
событие: по этим известиям виною смерти Ярославовой была крамола его со-
отечественников, именно какого-то Федора  Яруновича,  который  оклеветал
великого князя; но трудно предположить, чтоб Ярунович  действовал  здесь
лично от себя и для себя; гораздо легче подумать, что смерть Ярослава  в
Орде была явлением, одинаким со смертию других князей  русских  там  же,
была следствием наговора родичей, следствием родовых княжеских усобиц.
   В то время как на востоке русские князья  принуждены  были  ездить  с
поклоном к ханам степных варваров, на западе шла борьба с сильными  вра-
гами, которые начали грозить Руси еще прежде татар.  Тотчас  по  занятии
старшего стола, в 1239 году, Ярослав должен был выступить против  Литвы,
которая воевала уже в окрестностях Смоленска; великий князь победил  ли-
товцев, взял в плен их князя, потом урядил  смольнян,  посадивши  у  них
князем Всеволода, сына  Мстислава  Романовича,  и  возвратился  домой  с
большою добычею и честию. Но у Литвы оставалось много князей и много си-
лы; с двух других сторон нападают на Северо-Западную Русь враги не менее
опасные: шведы и ливонские рыцари. Владимирским князьям нельзя было обо-
ронять ее постоянно от всех этих врагов: у них было много дела  у  себя,
на востоке, вследствие утверждения нового порядка  вещей,  беспрестанных
усобиц для усиления одного княжества на счет всех  других,  и  татарских
отношений. Тогда Новгород Великий должен был взять на свою  долю  борьбу
со шведами, а Псков, бедный средствами Псков, должен был вести борьбу  с
двумя самыми опасными врагами - Литвою и немцами, при внутреннем  неуст-
ройстве, при частом отсутствии князя, при ссорах с старшим братом  своим
Новгородом Великим.
   Самым сильным ударам с трех сторон Новгород  и  Псков  подверглись  с
1240 года; они выдержали их и этим преимущественно обязаны были сыну ве-
ликого князя Ярослава, Александру, который стал княжить у них один после
отца с 1236 года. В Швеции борьба между готским и шведским владетельными
домами, кончившаяся в 1222 году, усилила власть вельмож, между  которыми
первое место занимал  род  Фолькунгов,  владевший  наследственно  досто-
инством ярла. Могущественный представитель этой фамилии, Биргер,  побуж-
даемый папскими посланиями, предпринял крестовый поход против Руси.  Как
скоро пришла в Новгород весть, что шведы явились в устье Ижоры  и  хотят
идти на Ладогу, то Александр не стал дожидаться ни полков отцовских,  ни
пока соберутся все силы Новгородской волости, с небольшою дружиною  выс-
тупил против неприятеля и 15 июля нанес ему поражение, за которое  полу-
чил славное прозвание Невского. Сам Александр рассказывал после о подви-
гах шестерых мужей из дружины своей: один из них, Гаврило Олексич, прор-
вался вслед за бегущим Биргером до самого корабля его, был низвергнут  и
с конем в воду, но вышел невредим  и  опять  поехал  биться  с  воеводою
шведским, который называется в летописи Спиридоном; этот воевода остался
на месте, а по некоторым известиям, та же участь  постигла  и  епископа.
Другой новгородец, Сбыслав Якунович, удивил также  всех  своею  силою  и
храбростию, не раз врываясь с одним топором в толпы неприятельские. Яку-
новичу в храбрости не уступал княжеский ловчий Яков Полочанин, с мечом в
руках ворвавшийся в шведские ряды. Четвертый новгородец, Миша, пешком  с
отрядом своим ударил на неприятельские корабли и погубил три из них; пя-
тый, отрок княжеский Савва, пробился до большого златоверхого шатра Бир-
герова и подсек у него столп, шатер повалился, и падение его сильно  об-
радовало новгородцев в битве; шестой, слуга княжеский Ратмир, бился пеш,
был окружен со всех сторон врагами и пал от множества ран;  всех  убитых
со стороны новгородской было не более 20 человек. Зная,  какой  характер
носила эта борьба, с каким намерением приходили шведы, мы поймем то  ре-
лигиозное значение, которое имела Невская победа  для  Новгорода  и  ос-
тальной Руси; это значение ясно видно в особенном  сказании  о  подвигах
Александра: здесь шведы не иначе называются как римлянами - прямое  ука-
зание на религиозное различие, во имя которого предпринята  была  война.
Победа была одержана непосредственною помощию свыше: был старшина в зем-
ле Ижорской, именем Пелгусий, которому было поручено сторожить неприяте-
ля на море; Пелгусий был крещен и носил христианское имя  Филиппа,  хотя
род его находился еще в язычестве; Пелгусий жил богоугодно, держал стро-
гий пост по середам и пяткам и сподобился видения: однажды пробыл он всю
ночь без сна и при восходе солнечном вдруг слышит сильный шум на море  и
видит, что гребет к берегу насад, а посреди насада  стоят  св.  мученики
Борис и Глеб в пурпурных одеждах, гребцы сидят как будто мглою одеты,  и
слышит он, что Борис говорит Глебу: "Брат  Глеб!  вели  грести,  поможем
сроднику своему великому князю Александру Ярославичу". Пелгусий  расска-
зал потом видение Александру, и тот запретил ему больше никому не  расс-
казывать об нем.
   Новгородцы любили видеть Александра в челе дружин своих;  но  недолго
могли ужиться с ним как с правителем, ибо Александр шел  по  следам  от-
цовским и дедовским: в самый год Невской победы он выехал из  Новгорода,
рассорившись с жителями. А между тем немцы опять с князем Ярославом Вла-
димировичем взяли Изборск; псковичи вышли к ним навстречу и были  разби-
ты, потеряли воеводу Гаврилу Гориславича,  а  немцы  по  следам  бегущих
подступили ко Пскову, пожгли посады, окрестные села и целую неделю стоя-
ли под городом. Псковичи принуждены были исполнить все их  требования  и
дали детей своих в заложники: в Пскове начал владеть  вместе  с  немцами
какой-то Твердило Иванович, который и подвел врагов, как утверждает  ле-
тописец; мы уже видели во вражде сторон причину таких измен. Приверженцы
противной стороны бежали в Новгород, который остался без князя, а  между
тем немцы не довольствовались Псковом: вместе  с  чудью  напали  они  на
Вотскую пятину, завоевали ее, наложили дань на  жителей  и,  намереваясь
стать твердою ногою в Новгородской волости, построили крепость в Копорьи
погосте; по берегам Луги побрали всех лошадей и скот;  по  селам  нельзя
было земли пахать, да и нечем; по дорогам в тридцати верстах от Новгоро-
да неприятель бил купцов. Тогда новгородцы послали  в  низовую  землю  к
Ярославу за князем, и тот дал им другого сына своего, Андрея; но надобен
был Александр, а не Андрей: новгородцы подумали и отправили опять влады-
ку с боярами за Александром; Ярослав дал им его опять, на каких  услови-
ях, неизвестно, но, вероятно, не на всей воле  новгородской:  мы  увидим
после самовластие Александра в Новгороде; жалобы граждан на  это  самов-
ластие остались в договорах их с братом Александровым.
   Приехавши в Новгород в 1241 году, Александр немедленно пошел на  нем-
цев к Копорью, взял крепость, гарнизон немецкий привел в Новгород, часть
его отпустил на волю, только  изменников  вожан  и  чудь  перевешал.  Но
нельзя было так скоро освободить Псков; только в  следующем  1242  году,
съездивши в Орду, Александр выступил ко Пскову и взял его, причем погиб-
ло семьдесят рыцарей со множеством простых ратников, шесть рыцарей взяты
в плен и замучены, как говорит немецкий летописец. После этого Александр
вошел в Чудскую землю, во владения Ордена; войско  последнего  встретило
один из русских отрядов и разбило его наголову; когда  беглецы  принесли
Александру весть об этом поражении, то он отступил к Псковскому озеру  и
стал дожидаться неприятеля на льду его, который был еще крепок 5 апреля.
На солнечном восходе началась знаменитая битва, слывущая в наших летопи-
сях под именем Ледового побоища. Немцы и чудь пробились свиньею  (острою
колонною) сквозь русские полки и  погнали  уже  бегущих,  как  Александр
обогнал врагов с тыла и решил дело в свою пользу; была злая сеча,  гово-
рит летописец, льда на озере стало не видно, все покрылось кровию; русс-
кие гнали немцев по льду до берега на расстоянии семи верст, убили у них
500 человек, а чуди бесчисленное множество, взяли  в  плен  50  рыцарей.
"Немцы, - говорит летописец, - хвалились: возьмем князя Александра рука-
ми, а теперь их самих бог предал ему в руки". Когда Александр возвращал-
ся во Псков после победы, то пленных рыцарей вели пешком подле коней их;
весь Псков вышел навстречу к своему избавителю, игумны и  священники  со
крестами. "О псковичи! - говорит автор повести о великом князе Александ-
ре, - если забудете это и отступите от рода  великого  князя  Александра
Ярославича, то похожи будете на жидов, которых господь напитал в  пусты-
не, а они забыли все благодеяния его; если кто из  самых  дальних  Алек-
сандровых потомков приедет в печали жить к вам во  Псков  и  не  примете
его, не почтите, то назоветесь вторые жиды". После этого славного похода
Александр должен был ехать во Владимир прощаться с отцом, отправлявшимся
в Орду; в его отсутствие немцы прислали с поклоном в Новгород, послы  их
говорили: "Что зашли мы мечом, Воть, Лугу, Псков, Летголу,  от  того  от
всего отступаемся; сколько взяли людей ваших в плен,  теми  разменяемся:
мы ваших пустим, а вы наших пустите"; отпустили также заложников псковс-
ких и помирились.
   Но оставалась еще Литва: в 1245 году  толпы  литовцев  явились  около
Торжка и Бежецка; в Торжке в это время  сидел  возвратившийся,  вероятно
после мира, из Ливонии князь Ярослав Владимирович; он  погнался  было  с
новоторжцами за литвою, но потерпел поражение, потерял всех лошадей, по-
том новоторжцы и Ярослав погнались опять вместе с тверичами и дмитровца-
ми; на этот раз литовцы были разбиты под Торопцом, и князья их вбежали в
город. Но утром на другой день приспел Александр  с  новгородцами,  взял
Торопец, отнял у литовцев весь плен и перебил князей  их,  больше  осьми
человек. Новгородские полки возвратились от Торопца; но Александр с  од-
ним двором своим погнался опять за литовцами, разбил их  снова  у  озера
Жизца, не оставил в живых ни одного человека, побил  и  остаток  князей.
После этого он отправился в Витебск, откуда,  взявши  сына,  возвращался
назад, как вдруг наткнулся опять на толпу литовцев подле  Усвята;  Алек-
сандр ударил на неприятелей и снова разбил их.
   Так были отбиты со славою все три врага Северо-Западной  Руси;  Алек-
сандр не мог долго оставаться здесь, ибо дела на востоке переменились со
смертию отца его После Ярослава старшинство и стол владимирский наследо-
вал по старине брат его Святослав, который утвердил  племянников  своих,
сыновей Ярослава, на уделах, данных им покойным великим  князем.  Еще  в
1242 г. Невский ездил в Орду, потому что Батый прислал сказать ему: "Мне
покорил бог многие народы, неужели ты один  не  хочешь  покориться  моей
державе? Если хочешь сберечь землю свою, то приходи  поклониться  мне  и
увидишь честь и славу царства моего". Летописец говорит, что  хан,  уви-
давши Александра, сказал своим вельможам: "Все, что мне ни  говорили  об
нем, все правда: нет подобного этому князю". По  смерти  отца  Александр
отправился к Батыю вместе с братом Андреем; с берегов Волги поехали они,
по обычаю, в Татарию; а между тем в отсутствие старших Ярославичей в Ру-
си произошла важная перемена: один из младших  братьев  их,  Михаил,  по
прозванию Хоробрит, князь московский, отнял у  дяди  Святослава  великое
княжение и сам заступил его место. Это явление очень важно,  потому  что
здесь мы видим совершенный произвол, полное невнимание ко всякому  родо-
вому праву, исключительное преобладание права сильного:  Михаил  не  был
даже и старшим сыном от старшего брата. Михаил скоро погиб в битве с ли-
товцами, еще до возвращения старших братьев из Орды, где  Александр  был
утвержден на столе киевском и новгородском,  удерживая  также  на  севе-
ро-востоке как отчину Переяславль Залесский, Андрей же  получил  великое
княжение владимирское. Изгнанный дядя Святослав ездил в Орду;  неизвест-
но, требовал ли он у хана возвращения великокняжеского  достоинства  или
нет; известно только то, что не получил его и скоро умер  (в  1252  г.).
Оставался князь, который по старине мог предъявить права свои на великое
княжение: именно Владимир углицкий, сын Константина ростовского, старше-
го из сыновей Всеволода III; но кто мог думать о праве  Владимира  в  то
время, когда Михаил московский не обращал никакого внимания ни  на  свое
бесправие, ни на право дяди? Ярославичи были  сильнее  углицкого  князя;
этого было довольно, чтоб заставить позабыть о последнем.
   Но раздел между Ярославичами не был мирен; есть известие,  что  Алек-
сандр с Андреем имели в Орде большой спор, кому быть во Владимире,  кому
- в Киеве, и хан отдал Киев Александру, а Владимир - Андрею, основываясь
на завещании покойного великого князя Ярослава. Что же  могло  заставить
Ярослава завещать старшему Александру Киев, а младшему Андрею  -  Влади-
мир? Быть может, особенная любовь к Андрею, который оставался всегда при
нем; быть может, также, что Ярослав, желая удержать и Южную Русь в своем
роде, отдал Киев Александру, как более способному держать его.  Но  если
подобное завещание существовало в самом деле, то оно исключало необходи-
мо брата Святослава, тогда как летопись говорит прямо, что Святослав ут-
вердил племянников на уделах, как распорядился покойный  Ярослав.  Впро-
чем, есть средство согласить оба свидетельства: Ярослав при жизни назна-
чил Александра в Киев, Андрей оставался на севере; по изгнании Святосла-
ва Михаилом и по смерти последнего Андрей, желая  получить  владимирский
стол, настаивал на том, что уже старший брат его получил старший стол  -
Киев и Русскую землю по распоряжению покойного отца, и тем убедил  хана,
который для собственной безопасности мог не желать усиления  Александра.
Но Александр, как старший, не мог быть доволен таким решением, ибо давно
уже Владимир получил первенство  над  Киевом  относительно  старшинства,
давно уже киевские князья не могли быть без владимирских; теперь особен-
но, когда Южная Русь была опустошена, когда Киев представлял одни разва-
лины, владение им не могло быть лестно. Вот почему Невский  мог  считать
себя вправе сердиться на младшего брата, видеть в нем хищника прав своих
(1249 г.). Как бы то ни было, Андрей два года спокойно сидел во Владими-
ре; Александр, по некоторым известиям, хотел идти в Киев, но был удержан
новгородцами, представившими ему опасность от татар на юге. В 1250  году
Андрей вступил в тесную связь с Даниилом галицким, женившись на его  до-
чери; а в 1252 году Александр отправился на Дон к сыну Батыеву Сартаку с
жалобою на брата, который отнял у него старшинство и не исполняет  своих
обязанностей относительно татар. Александр получил старшинство, и  толпы
татар под начальством Неврюя вторгнулись в землю Суздальскую. Андрей при
этой вести сказал: "Что это, господи! покуда нам между собою ссориться и
наводить друг на друга татар; лучше мне бежать в чужую землю,  чем  дру-
житься с татарами и служить им". Собравши войско, он вышел  против  Нев-
рюя, но был разбит и бежал в Новгород, не был там принят  и  удалился  в
Швецию, где был принят с честию.  Татары  взяли  Переяславль,  захватили
здесь семейство Ярослава, брата Андреева, убили его  воеводу,  попленили
жителей и пошли назад в Орду. Александр  приехал  княжить  во  Владимир;
Андрей также возвратился на Русь и помирился с братом,  который  помирил
его с ханом и дал в удел Суздаль.
   Но скоро началась у Александра вражда  с  другим  братом,  Ярославом,
княжившим в Твери. Вследствие появления на севере отдельных отчин,  уде-
лов между князьями необходимо обнаруживается  стремление  усиливать  эти
уделы на счет других; уже в Ярославе Всеволодовиче ясно обнаружилось это
стремление: недовольный своим Переяславским уделом, он  старался  утвер-
диться в Новгороде, даже в Киеве; сын его Ярослав тверской шел по следам
отцовским. В 1254 году он отправился княжить во Псков (а по  другим  из-
вестиям, в Ладогу), где приняли его с большою честию; но Псков находился
в тесной связи с Новгородом, а в Новгороде не все были довольны  великим
князем Александром, вместо которого княжил теперь здесь сын его Василий,
и вот в 1255 году новгородцы выгнали Василия и перевели к себе изо Пско-
ва Ярослава тверского. Но Василий не думал уступать дяде без  борьбы  и,
засевши, по обычаю, в Торжке, дожидался отца своего с  полками,  и  ждал
недолго; Александр явился с двоюродным братом своим Димитрием  Святосла-
вичем и, присоединив к себе сына с новоторжцами, выступил против  Новго-
рода; на дороге встретил его  какой-то  Ратишка  с  переветом.  "Ступай,
князь! - говорил он, - брат твой Ярослав убежал". Несмотря,  однако,  на
бегство князя, новгородцы не хотели безусловно покориться  Александру  и
выстроили два полка, конный и пеший, причем в первый раз высказались две
сословные партии: меньшие люди, собравши вече  у  св.  Николы,  сказали:
"Братья! а что как князь скажет: выдайте мне врагов моих!" В  ответ  все
меньшие целовали образ богородицы стать всем заодно - либо  живот,  либо
смерть за правду новгородскую, за свою отчизну. Но  лучшие  люди  думали
иначе: им хотелось побить меньших и ввести князя на своей воле, и Михал-
ко, сын последнего посадника, внук  Твердиславов,  предводитель  стороны
лучших людей, уже побежал из города к св. Георгию (к Юрьеву  монастырю),
чтоб оттуда со своим полком ударить на меньших. Посадником в  это  время
на место Твердиславова сына Степана (умершего в 1243 году)  был  Анания,
который, желая добра Михалку, послал за ним тайно; но  весть  о  замысле
Михалковом уже разнеслась между черными людьми, и они погнали было  гра-
бить его двор, но были удержаны посадником. "Братья, - говорил  им  Ана-
ния, - если хотите убить Михалка, то убейте прежде меня!"  Он  не  знал,
что лучшие люди уже порешили схватить его самого и посадничество  отдать
Михалку. Между тем посол Александров явился на вече и объявил народу во-
лю княжескую: "Выдайте мне Ананию-посадника, а не выдадите, то я вам  не
князь, еду на город ратью". Новгородцы отправили к нему с ответом влады-
ку и тысяцкого: "Ступай, князь, на свой стол, а злодеев  не  слушай,  на
Ананию и всех мужей новгородских перестань сердиться". Но князь не  пос-
лушал просьб владыки  и  тысяцкого;  тогда  новгородцы  сказали:  "Если,
братья, князь согласился с нашими изменниками, то бог им судья и св. Со-
фия, а князь без греха", - и стоял весь полк три дня за свою  правду,  а
на четвертый день Александр прислал объявить новое условие: "Если Анания
не будет посадником, то помирюсь с вами". Это требование было исполнено:
Анания свергнут, его место занял Михалко Степанович, и Василий Александ-
рович опять стал княжить в Новгороде.
   Через год (1257 г.) злая весть, что татары хотят наложить тамги и де-
сятины на Новгород, опять смутила его жителей. Первая перепись татарская
для сбора дани должна была происходить еще в начале  княжения  Ярослава;
Плано-Карпини говорит, что во время пребывания его в России ханы -  Куюк
и Батый - прислали сюда баскаком одного сарацина, который у каждого отца
семейства, имевшего трех сыновей, брал одного, захватил  всех  неженатых
мужчин и женщин, не имевших законных мужей, также всех нищих,  остальных
же перечислил, по обычаю татарскому, и  обложил  данью:  каждый  человек
мужского пола, какого бы возраста и состояния ни был, обязан был платить
по меху медвежью, бобровому, соболиному, хорьковому и  лисьему;  кто  не
мог заплатить, того отводили в рабство. В 1255 году умер Батый, ему нас-
ледовал сын его Сартак, или Сертак, скоро умерший, и Золотая Орда доста-
лась брату Батыеву, Берге, или Берке. По воцарении этого нового хана,  в
1257 году, по русским известиям, происходила вторая  переписью  приехали
численники, сочли всю землю Суздальскую, Рязанскую и Муромскую, постави-
ли десятников, сотников, тысячников и темников, не считали только игуме-
нов, чернецов, священников и клирошан. Подобная же перепись  происходила
одновременно во всех странах, подвластных  татарам,  и  везде  служители
всех религий, исключая еврейских раввинов, были освобождены от подати. В
Новгороде после вести о переписи все лето продолжалось смятение; а зимою
убили посадника Михалка; "если бы кто добро друг другу делал, -  прибав-
ляет летописец, - то добро бы и было, а кто копает под другим  яму,  тот
сам в нее попадает". Вслед за этим приехал в Новгород  великий  князь  с
татарскими послами, которые начали требовать десятины и тамги; новгород-
цы не согласились, дали дары для хана и отпустили послов  с  миром;  сам
Василий, сын Невского, был против дани, следовательно, против  воли  от-
цовской, и выехал во Псков, как только отец приехал  в  Новгород;  Алек-
сандр выгнал его оттуда и отправил в Суздальскую область,  а  советников
его наказал жестоко. Волнения не прекращались в Новгороде: тою  ж  зимою
убили Мишу, быть может того самого, который так славно бился со  шведами
при Неве; посадничество дано было Михаилу Федоровичу, выведенному из Ла-
доги. Целый следующий год, однако, прошел без слухов о  требованиях  та-
тарских; но в 1259 г. приехал с Низу (из  Суздальской  области)  Михайла
Пинещинич с ложным посольством. "Если не согласитесь на перепись, -  го-
ворил он новгородцам, - то уже полки татарские в Низовой земле".  Новго-
родцы испугались и согласились; но когда зимою приехал Александр и с ним
окаянные татары-сыроядцы с женами, то опять встал сильный мятеж;  татары
испугались и начали говорить Александру: "Дай нам сторожей, а  то  убьют
нас", и князь велел их стеречь но ночам сыну посадничью со всеми  детьми
боярскими. Татарам наскучило дожидаться. "Дайте нам число,  или  побежим
прочь", - говорили они. Но в Новгороде и в этом случае, как  в  предыду-
щем, высказались две враждебные сословные партии: одни граждане никак не
хотели дать числа. "Умрем честию за св. Софию и за домы  ангельские",  -
говорили они; но другие требовали согласия на перепись и наконец  осили-
ли, когда Александр с татарами съехали уже с Городища. И  начали  ездить
окаянные татары по улицам, переписывая домы христианские. Взявши  число,
татары уехали; вслед за ними отправился и князь Александр, оставивший  в
Новгороде сына Димитрия.
   В Новгороде стало тихо; но поднялись волнения  на  востоке,  в  земле
Ростовской: здесь в 1262 году народ был выведен  из  терпения  насилиями
татарских откупщиков дани; поднялись веча и выгнали откупщиков из Росто-
ва, Владимира, Суздаля, Переяславля и Ярославля; в последнем городе убит
был в это время отступник Изосим, который принял магометанство  в  угоду
татарскому баскаку и хуже иноплеменников угнетал своих  прежних  сограж-
дан. Понятно, что в Орде но могли спокойно снести этого события, и полки
татарские уже посланы были пленить христиан: тогда Александр, чтобы  от-
молить людей от беды, отправился в четвертый раз в Орду; как  видно,  он
успел в своем деле благодаря,  быть  может,  персидской  войне,  которая
сильно занимала хана Берге. Но это было уже последним делом  Александра:
больной поехал он из Орды, проведши там всю зиму, и на дороге, в Городце
Волжском, умер 14 ноября 1263 года, "много потрудившись за  землю  Русс-
кую, за Новгород и за Псков, за все великое княжение отдавая живот  свой
и за правоверную веру". Соблюдение Русской земли  от  беды  на  востоке,
знаменательные подвиги за веру и землю на  западе  доставили  Александру
славную память на Руси, сделали его самым видным  историческим  лицом  в
нашей древней истории - от Мономаха до Донского. Знаком  этой  памяти  и
славы служит особое сказание о подвигах Александровых, дошедшее  до  нас
вместе с летописями, написанное современником и,  как  видно,  человеком
близким к князю. Великий князь Александр Ярославич, говорит автор сказа-
ния, побеждал везде, а сам не был нигде побежден; приходил в Новгород от
западных стран знаменитый рыцарь, видел Александра и, возвратясь в  свою
землю, рассказывал: "Прошел я много стран и народов, но нигде  не  видал
такого ни в царях царя, ни в князьях князя"; такой же  отзыв  сделал  об
нем и хан. Когда Александр после отцовой смерти приехал во Владимир,  то
был грозен приезд его, промчалась весть о нем до самых  устий  Волги,  и
жены моавитские начали стращать детей своих: "Молчи, великий князь Алек-
сандр едет!" Однажды явились к нему послы из великого Рима от папы,  ко-
торый велел сказать Александру: "Слышали мы о тебе, князь, что ты честен
и дивен, и велика земля твоя: поэтому прислали мы к тебе  от  двенадцати
кардиналов двоих хитрейших - Галда и Гемонта, да послушаешь учения наше-
го". Александр, подумавши с мудрецами своими, описал папе все случившее-
ся от сотворения мира до седьмого вселенского собора, прибавив: "Все это
мы знаем хорошо, но от вас учения не принимаем". Идя по  следам  отцовс-
ким, Александр передавал много золота и серебра в Орду на выкуп пленных.
Митрополит Кирилл был во Владимире, когда узнал о смерти Александра;  он
так объявил об этом народу: "Дети мои милые! знайте,  что  зашло  солнце
земли Русской", и все люди завопили в ответ: "Уже погибаем!"
   Занимаясь по  смерти  отца  преимущественно  отношениями  ордынскими,
Александр должен был следить и за обычною борьбою на западе,  в  которой
прежде принимал такое славное участие. Мы видели, что Михаил  московский
недолго пользовался старшим столом, отнятым у дяди, пал в битве  с  лит-
вою; но другие Ярославичи отомстили за его смерть,  поразивши  литву  из
3убцова (в 1249 году); около этого же времени псковичи потерпели пораже-
ние от литвы на Кудепи; в 1253 году литва явилась в  области  Новгородс-
кой; но князь Василий с новгородцами нагнали ее у Торопца, разбили,  от-
няли полон. В 1258 г. пришла литва с полочанами к Смоленску и взяла  го-
род Войщину на щит; после этого литовцы явились у Торжка, жители которо-
го вышли к ним навстречу, но потерпели поражение, и город их много пост-
радал; под 1262 годом встречаем известие о мире  новгородцев  с  литвою.
Шведы и датчане с финнами пришли в 1256 году и стали чинить город на На-
рове; новгородцы, сидевшие в это время без князя, послали в  Суздальскую
землю к Александру за полками, разослали и  по  своей  волости  собирать
войско; неприятель испугался этих приготовлений и ушел за море. На  зиму
приехал в Новгород князь Александр и отправился в поход - куда, никто не
знал; думали, что князь идет на чудь, но он от  Копорья  пошел  на  ямь;
путь был трудный, войско не видело ни дня, ни ночи от  метели;  несмотря
на то, русские вошли в неприятельскую землю и опустошили ее. После  мира
1242 года немцы десять лет не поднимались на Русь; только в  1253  году,
ободренные удачными войнами с Литвою, они нарушили договор,  пришли  под
Псков и сожгли посад, но самих их много псковичи били,  говорит  летопи-
сец. Видно, впрочем, что осада крепости тянулась до тех пор, пока пришел
полк новгородский на выручку; тогда немцы испугались, сняли осаду и  уш-
ли. В Новгороде в это время было  покойно,  и  потому  решились  не  до-
вольствоваться освобождением Пскова, а идти пустошить Ливонию: пошли  за
Нарову и положили пусту немецкую волость; корелы также ей много зла  на-
делали. Псковичи с своей стороны не хотели оставаться в долгу,  пошли  в
Ливонию и победили немецкий полк, вышедший к ним навстречу. Тогда  немцы
послали во Псков и в Новгород просить мира на всей воле  новгородской  и
псковской и помирились. В 1262 г. собрались князья идти к старой  отчине
своей, к Юрьеву ливонскому. Этот поход замечателен тем, что здесь в пер-
вый раз видим русских князей в союзе с  литовскими  для  наступательного
движения против немцев. Русские князья - брат  Невского  Ярослав  и  сын
Дмитрий с Миндовгом литовским, Тройнатом жмудьским и Тевтивилом полоцким
уговорились ударить вместе на Орден. Миндовг явился перед  Венденом,  но
тщетно дожидался русских и возвратился назад,  удовольствовавшись  одним
опустошением страны. Когда ушла литва, явились русские полки  и  осадили
Юрьев; немцы сильно укрепили его. "Был город Юрьев тверд, - говорит  ле-
тописец, - в три стены, и множество людей в нем всяких, и  оборону  себе
пристроили на городе крепкую". Посад был взят приступом, сожжен; русские
набрали много полону и товара всякого, но крепости взять не могли и ушли
назад. Немецкий летописец прибавляет, что русские оставили Юрьев,  слыша
о приближении магистра Вернера фон Брейтгаузена, и  что  магистр  по  их
следам вторгнулся в русские владения, опустошил их, но болезнь принудила
его возвратиться.
   Прежний великий князь Андрей Ярославич недолго пережил брата  своего:
он умер весною 1264 года. Сохранилось известие,  что  Андрей  по  смерти
Александра снова хотел занять стол владимирский, но что брат его Ярослав
перенес дело на решение хана, и  тот  утвердил  Ярослава.  Это  известие
подтверждается тем, что в летописях вступление Ярослава на великокняжес-
кий престол означено не тотчас по смерти Александра, в 1263, но  уже  по
смерти Андрея, в 1264 году. Неизвестно, где Невский имел  пребывание,  в
отчинном ли городе Переяславле Залесском или во  Владимире,  по  крайней
мере погребен был в последнем; брат же его Ярослав, как видно, жил то  в
Твери, то во Владимире, то в Новгороде и был похоронен в  Твери.  Смерть
Невского повела прежде всего к перемене в Новгороде;  сын  его  Димитрий
был изгнан; мы видели, что посадник Анания  был  свержен  по  требованию
Александра, и на его место поставлен  Михалко  Степанович  -  необходимо
угодный великому князю; но Михалко был убит меньшими  людьми,  постоянно
не ладившими с Александром, следовательно, и посадника, ими  выбранного,
Михаила Федоровича мы не имеем права считать в числе  приверженцев  пос-
леднего. Поэтому неудивительно встретить в летописи известие, что новго-
родцы изгнали Димитрия Александровича по совету с посадником своим Миха-
илом и послали в Тверь сына посадникова и лучших бояр звать  Ярослава  к
себе на стол: вспомним, что и  прежде  Ярослав  был  позван  в  Новгород
вследствие желания меньших людей, которые так сильно после того противи-
лись Александру. Ряд новгородцев с Ярославом дошел до нас во всей полно-
те в двух грамотах; новгородцы называют предложенные князю условия древ-
ними, быть может, они были предложены впервые Всеволоду, внуку Мономахо-
ву; внесено также в условия, чтобы поступки  Невского  нег  повторялись,
несмотря на то, новгородцы недолго нажили в мире и с новым князем.  Пер-
вая размолвка произошла по поводу псковичей,  которые  посадили  у  себя
князем Довмонта литовского, тогда как прежде сидел у них  сын  Ярославов
Святослав; в 1266 году Ярослав пришел в  Новгород  с  полками  низовыми,
чтоб идти на псковичей и Довмонта,  уже  славного  подвигами  своими  за
Русскую землю; новгородцы воспротивились этому походу и  сказали  князю:
"Прежде переведайся с нами, а потом уже поезжай во Псков". Ярослав отос-
лал полки свои назад. Наместником Ярославовым в Новгороде сидел  племян-
ник его, Юрий Андреевич, но в 1269 году приходил туда сам великий  князь
и стал жаловаться: "Мужи мои и братья мои и ваши побиты в войне с немца-
ми": князь складывал всю вину на трех граждан  -  Жирослава  Давыдовича,
Михаила Мишинича и Юрия Сбыславича, желая лишить их волостей. Но  новго-
родцы были за них; князь в сердцах собрался выехать  из  города:  жители
стали кланяться ему: "Князь! перестань сердиться на Жирослава, Михайла и
Юрия и от нас не езди", потому что мир с немцами был еще непрочен. Ярос-
лав не послушался и уехал; но они послали за ним владыку и лучших  мужей
и воротили его с Бронниц; чтоб угодить ему, выбрали  тысяцкого  Ратибора
Клуксовича по его воле, а посадником на место Михаила Федоровича,  умер-
шего в 1268 году, был избран тогда же еще сын известного Анании, Павша.
   Новгородцы хотели мира с Ярославом из страха перед немцами только,  и
когда этот страх прошел, то в следующем же 1270 году встал мятеж в горо-
де: начали выгонять князя, собрали вече на Ярославовом дворе, убили при-
ятеля княжеского Ивапка, а другие приятели Ярославовы, и между ними  ты-
сяцкий Ратибор, скрылись к князю на Городище; новгородцы  разграбили  их
домы, хоромы разнесли, а к князю послали грамоту с  жалобою,  что  отнят
Волхов гогольными ловцами, а поле отнято  заячьими  ловцами,  взят  двор
Алексы Морткинича, взято серебро на Никифоре Манускиниче, на Романе Бол-
дыжевиче, на Варфоломее; кроме того, выводятся иноземцы, которые живут в
Новгороде, Ярослав, несмотря на все свои старания, должен был выехать, и
новгородцы послали за Димитрием Александровичем, но ошиблись в  расчете:
Димитрий отказался ехать к ним, сказавши: "Не хочу взять стола перед дя-
дею". Новгородцы приуныли, особенно когда узнали, что Ярослав копит пол-
ки на них, мало того, послал к хану их прежнего тысяцкого Ратибора  про-
сить помощи на Новгород; Ратибор говорил хану: "Новгородцы тебя не  слу-
шают; мы просили у них дани для тебя, а они нас выгнали,  других  убили,
домы наши разграбили и Ярослава обесчестили".  Хан  поверил  и  отправил
войско к Ярославу. В такой крайней опасности Новгород был спасен не кня-
зем Южной, старой Руси, но родным братом великого князя, Василием  Ярос-
лавичем костромским: этот князь вступился за  старый  город  не  по  со-
чувствию с его бытом, но из соперничества с братом: как князь  костромс-
кой, Василий боялся усиления князя тверского, ибо такое усиление грозило
не только правам его на княжество Владимирское,  но  даже  независимости
его княжества Костромского. Василий послал сказать новгородцам:  "Кланя-
юсь св. Софии и мужам новгородцам: слышал я, что Ярослав идет на  Новго-
род со всею своею силою, Димитрий с переяславцами и  Глеб  с  смолянами;
жаль мне своей отчины". Но Василий не ограничился одним сожалением:  сам
поехал в Орду, сказал хану, что новгородцы правы, а Ярослав  виноват,  и
возвратил с дороги татарскую рать. Между тем новгородцы поставили острог
около города, имение свое вывезли в крепость, и  когда  явились  сторожа
Ярославовы, то весь город вышел с оружием от мала  до  велика.  Ярослав,
узнав об этом, засел в Русе, а в Новгород послал с мирными  предложения-
ми: "Обещаюсь впредь не делать ничего того, за что  на  меня  сердитесь,
все князья в том за меня поручатся".  Новгородцы  отвечали:  "Князь!  ты
вздумал зло на св. Софию, так ступай: а мы изомрем честно за св.  Софию;
у нас князя нет, но с нами бог и правда и св. София, а тебя  не  хотим".
Новгородцы могли так разговаривать - к Ярославу татары не приходили, а к
ним собралась вся их волость. Псковичи, ладожане, корела, ижора,  вожане
пошли все к устью Шелони и стояли неделю на броде, а полк Ярославов - по
другую сторону реки. Дело, впрочем, не дошло до битвы, потому что явился
новый посредник: прислал митрополит грамоту, в которой писал: "Мне пору-
чил бог архиепископию в Русской земле, вам надобно слушаться бога и  ме-
ня: крови не проливайте, а Ярослав не сделает вам ничего дурного,  я  за
то ручаюсь; если же вы крест целовали не держать его, то я за это прини-
маю епитимью на себя и отвечаю перед богом".  Митрополичья  грамота  по-
действовала, и когда Ярослав опять прислал в новгородский полк с  покло-
ном, то новгородцы помирились с ним на всей  своей  воле,  посадили  его
опять у себя на столе и привели к кресту. Зимою  Ярослав  отправился  во
Владимир, а оттуда в Орду, оставя в Новгороде наместником Андрея Вратис-
лавича, а во Пскове князя Айгуста литовского.
   В 1272 году Ярослав умер на возвратном пути из Орды. По  старому  по-
рядку вещей великое княжество перешло к брату его Василию  костромскому;
но относительно Новгорода явился ему соперник, и, таким образом,  новго-
родцы получили право выбора: послы  Василия  костромского  и  племянника
его, Димитрия переяславского в одно время  съехались  в  Новгороде;  оба
князя просили себе этого стола. Казалось, что выбор будет легок для нов-
городцев: благодарность заставляла их избрать Василия, недавно  избавив-
шего их от страшной опасности. Несмотря на то, они посадили у  себя  Ди-
митрия. Есть известие, объясняющее причину такого поступка: Василий тре-
бовал уничтожения грамот брата своего, следовательно, новгородцы выбрали
того, кто согласился княжить у них на всей их воле. Однако новый великий
князь не думал уступать своих прав: с татарами и племянником своим, кня-
зем тверским Святославом, он повоевал волости новгородские, взял Торжок,
пожег хоромы, посадил своего тиуна, торговля с Низовою землею  прекрати-
лась, купцов новгородских перехватали там, и хлеб сильно вздорожал в го-
роде. Зимою 1273 года князь Димитрий с новгородцами пошел к Твери,  а  к
Василию послали сказать: "Возврати волости новгородские и помирись с на-
ми"; но Василий не хотел мириться - тогда в Новгороде возмутились люди и
захотели Василия; Димитрий, не дожидаясь изгнания, добровольно  уехал  в
свой Переяславль, и Василий сел на столе новгородском; по некоторым  из-
вестиям, великий князь наказал своих противников, в  числе  которых  был
тысяцкий; судя по обстоятельствам, с вероятностию  можно  положить,  что
прежние требования Василия относительно грамот были исполнены.  Перемена
князя повлекла и перемену посадника: еще до приезда Васильева отняли по-
садничество у Павши (Павла Семеновича) и дали Михаилу Мишиничу  (вероят-
но, сыну убитого прежде Миши); Давша бежал сперва к Димитрию,  но  потом
раздумал и поехал с поклоном к Василию, который, как видно,  принял  его
милостиво, потому что как скоро Василий утвердился в Новгороде, то отня-
ли посадничество у Михаила и отдали опять Павше, выведши его из  Костро-
мы; но в следующем же 1274 году Павша умер, и Михаил стал опять посадни-
ком. В 1276 году умер великий князь Василии и погребен в  своей  отчине,
Костроме; с ним прекратилось первое поколение потомства Ярослава  Всево-
лодовича, и старшинство со столом  владимирским  перешло  по  старине  к
старшему сыну Невского, Димитрию  Александровичу  переяславскому.  Таким
образом, при ослаблении родовой связи и общности владения, при образова-
нии уделов, отдельных отчин и при необходимо следующем отсюда стремлении
каждого великого князя усилить свое собственное  княжество,  причем  все
они начинают с Новгорода, жребий - усилиться и стать чрез это сосредото-
чивающим пунктом Руси - выпал сперва Твери, но  недостаток  твердости  в
Ярославе тверском и соперничество брата  его  Василия  воспрепятствовали
усилению Твери; Василий костромской  едва  получил  великокняжескую  об-
ласть, как начал действовать точно таким же  образом,  какой  осуждал  в
брате; подобно ему привел татар на новгородцев, тогда как прежде  засту-
пился за последних и отклонил от них татарское нашествие; но  кратковре-
менное пятилетнее правление не позволило ему  усилить  Костромское  кня-
жество, он умер бездетен, и очередь перешла к Переяславлю Залесскому.
   Касательно ордынских отношений по смерти Невского: в 1266 году кончи-
лось первое, самое тяжелое двадцатипятилетие татарского ига; в этом  го-
ду, говорят летописи, и умер хан Берге и была ослаба Руси от насилия та-
тарского; Берге был первый хан, который принял магометанство, и  поэтому
неудивительно читать в летописях, что какой-то  Изосим  принял  ислам  в
угодность татарскому баскаку. Берге наследовал Менгу-Тимур,  внук  Батыя
от второго сына его Тутукана. В 1275 году происходила вторичная перепись
народа на Руси и в Новгороде. На западе по-прежнему шла борьба с  Литвою
и немцами. В Литве в это время  произошли  усобицы,  вследствие  которых
прибежал во Псков один из литовских князей, именем Довмонт, с дружиною и
с целым родом, принял крещение под именем Тимофея и был посажен  пскови-
тянами на столе св. Всеволода: здесь в первый раз видим то явление,  что
русский город призывает к себе в князья литвина вместо Рюриковича, явле-
ние любопытное, потому что оно объясняет нам тогдашние понятия и отноше-
ния, объясняет древнее призвание самого Рюрика, объясняет ту легкость, с
какою и другие западные русские города в это время и  после  подчинялись
династии князей литовских. Псковичи не ошиблись в выборе: Довмонт своими
доблестями, своею ревностию по новой вере и новом отечестве напомнил Ру-
си лучших князей ее из рода Рюрикова - Мстиславов, Александра  Невского.
Чрез несколько дней после того, как псковичи провозгласили  его  князем,
Довмонт, взявши три девяноста дружины, отправился на Литовскую  землю  и
повоевал свое прежнее отечество, пленил родную тетку  свою,  жену  князя
Гердена, и с большим полоном возвращался во Псков. Переправившись  через
Двину и отъехав верст пять от берега, он стал шатрами на бору, расставил
сторожей по реке, отпустил два девяноста ратных с полоном  во  Псков,  а
сам остался с одним девяностом, ожидая за собою погони. Гердена и других
князей не было дома, когда Довмонт пустошил их землю; возвратившись, они
погнались с 700 человек вслед за ним, грозясь схватить его руками и пре-
дать лютой смерти, а псковичей иссечь мечами. Стража, расставленная Дов-
монтом на берегу Двины, прибежала и объявила ему, что литва уже перепра-
вилась через реку. Тогда Довмонт  сказал  своей  дружине:  "Братья  мужи
псковичи! кто стар, тот отец, а кто молод, тот брат! слышал я о мужестве
вашем во всех сторонах; теперь  перед  нами,  братья,  живот  и  смерть:
братья мужи псковичи! потянем за св. Троицу и за свое отечество". Поехал
князь Довмонт с псковичами на литву и одним девяностом семьсот  победил.
В следующем 1267 году новгородцы с Довмонтом и псковичами ходили на Лит-
ву и много повоевали; в 1275 году русские князья ходили на Литву  вместе
с татарами и возвратились с большою добычею. В 1268 году новгородцы соб-
рались было опять на Литву, но на дороге раздумали и пошли за  Нарову  к
Раковору (Везенберг), много земли попустошили, но города не взяли и, по-
терявши 7 человек, возвратились домой; но скоро потом решились  предпри-
нять поход поважнее и, подумавши с посадником своим Михаилом, послали за
князем Димитрием Александровичем, сыном Невского, звать его  из  Переяс-
лавля с полками; послали и к великому князю Ярославу, и тот прислал  сы-
новей своих с войском, Тогда новгородцы сыскали мастеров, умеющих делать
стенобитные орудия, и начали чинить пороки на владычнем дворе. Немцы-ри-
жане, феллинцы, юрьевцы, услыхавши о таких сборах, отправили в  Новгород
послов, которые объявили гражданам: "Нам с вами мир,  переведывайтесь  с
датчанами-колыванцами (ревельцами) и раковорцами (везенбергцами), а мы к
ним не пристаем, на чем и крест целуем"; и  точно  -  поцеловали  крест;
новгородцы, однако, этим не удовольствовались, послали в Ливонию привес-
ти к кресту всех пискупов и божиих дворян (рыцарей), и те все  присягну-
ли, что не будут помогать датчанам. Обезопасив  себя  таким  образом  со
стороны немцев, новгородцы выступили в поход под предводительством  семи
князей, в числе которых был и Довмонт с псковичами. В январе месяце вош-
ли они в Немецкую землю и начали опустошать ее, по обычаю; в одном месте
русские нашли огромную непроходимую пещеру,  куда  спряталось  множество
чуди; три дня стояли полки перед пещерою и никак не могли  добраться  до
чуди; наконец один из мастеров, который был при машинах, догадался  пус-
тить в нее воду: этим средством чудь принуждена была покинуть свое  убе-
жище и была перебита. От пещеры русские пошли дальше к Раковору, но ког-
да достигли реки Кеголы 18 февраля, то вдруг увидали перед  собою  полки
немецкие, которые стояли как лес дремучий, потому что собралась вся зем-
ля немецкая, обманувши новгородцев ложною клятвою. Русские,  однако,  не
испугались, пошли к немцам за реку и начали ставить полки: псковичи ста-
ли по правую руку; князь Димитрий Александрович с переяславцами и с  сы-
ном великого князя Святославом стали по правую же руку повыше; по  левую
стал другой сын великого князя, Михаил, с тверичами, а новгородцы  стали
в лице железному полку против великой свиньи и в таком  порядке  схвати-
лись с немцами Было побоище страшное, говорит летописец, какого не вида-
ли ни отцы, ни деды; русские сломили немцев и гнали их семь верст вплоть
до города Раковора; но дорого стоила им эта победа: посадник  с  тринад-
цатью знаменитейшими гражданами полегли на месте, много  пало  и  других
добрых бояр, а черных людей без числа: иные пропали без вести, и  в  том
числе тысяцкий Кондрат. Сколько пало неприятелей,  видно  из  того,  что
конница русская не могла пробиться по их трупам; но у них оставались еще
свежие полки,  которые  во  время  бегства  остальных  успели  врезаться
свиньею в обоз новгородский; князь Димитрий хотел немедленно напасть  на
них, но другие князья его удержали. "Время уже к ночи, - говорили они, -
в темноте смешаемся и будем бить своих". Таким образом, оба войска оста-
новились друг против друга, ожидая рассвета, чтоб начать снова битву; но
когда рассвело, то немецких полков уже не было более видно: они бежали в
ночь. Новгородцы стояли три дня на костях (на поле битвы), на  четвертый
тронулись, везя с собою избиенных братий, честно отдавших живот свой, по
выражению летописца. Но Довмонт с псковичами хотели воспользоваться  по-
бедою, опустошили Ливонию до самого  моря  и,  возвратившись,  наполнили
землю свою множеством полона. Латины (немцы), собравши остаток сил, спе-
шили отомстить псковичам: пришли  тайно  на  границу,  сожгли  несколько
псковских сел и ушли назад, не имея возможности  предпринять  что-нибудь
важное; их было только 800 человек; но Довмонт погнался за ними с 60 че-
ловек дружины и разбил. В следующем 1269 году магистр пришел под Псков с
силою тяжкою: 10 дней стояли немцы под городом и с уроном принуждены бы-
ли отступить; между тем явились новгородцы на помощь и погнались за неп-
риятелем, который успел, однако, уйти за реку и оттуда заключить мир  на
всей воле новгородской. Оставалось покончить с датчанами ревельскими,  и
в том же году сам великий князь Ярослав послал сына Святослава в Низовую
землю собирать полки; собрались все  князья,  и  бесчисленное  множество
войска пришло в Новгород; был тут и баскак великий владимирский,  именем
Амраган, и все вместе хотели выступить на Колывань. Датчане испугались и
прислали просить мира: "Кланяемся на всей вашей воле, Наровы всей отсту-
паемся, только крови не проливайте". Новгородцы подумали и заключили мир
на этих условиях.
   До сих пор мы преимущественно обращали внимание на преемство  великих
князей владимирских и отношения их к родичам; теперь взглянем на отноше-
ния князей в других волостях Северо-Восточной Руси. Летописец  не  гово-
рит, где княжил Святослав Всеволодович, лишенный владимирского стола,  и
сын его Димитрий, ибо прежний удел их Суздаль отдан  был  Невским  брату
своему Андрею Ярославичу, также лишившемуся Владимира; мы  видим  после,
что этот Димитрий помогает Невскому в войне против  Новгорода;  наконец,
под 1269 годом встречаем известие о смерти Димитрия и погребении  его  в
Юрьеве - знак, что он княжил в этом городе, который держал отец его Свя-
тослав по смерти Всеволода III, следовательно, Юрьев,  как  неотъемлемая
вотчина, остался за Святославом и тогда, когда он получил от брата Ярос-
лава Суздаль, По смерти Андрея Ярославича остались сыновья Юрий и Михай-
ла; первого мы видели в Новгороде. В 1249 г. умер последний сын Констан-
тина Всеволодовича, Владимир углицкий, оставив двоих сыновей - Андрея  и
Романа, из которых Андрей умер в 1261 г. В один год  с  Владимиром  умер
племянник его Василий  Всеволодович  ярославский,  не  оставив  сыновей,
вследствие чего произошло любопытное явление: прежде, в старой Руси, во-
лости не считались собственностию отдельных  князей,  но  собственностию
целого рода, и если какой-нибудь князь умирал, то волость его не перехо-
дила даже и к сыновьям, но к старшему в роде или племени; на  севере  мы
видим, что волости начинают переходить прямо к сыновьям, исключая  одной
старшей волости, Владимирской; но мало этого, понятие  о  собственности,
отдельности владения так утвердилось, что удел,  за  неимением  сыновей,
переходит к дочери покойного князя, вследствие чего дочь Василия  Всево-
лодовича начала княжить в Ярославле с матерью, которая стала  искать  ей
жениха. В это время в Смоленской волости княжили трое сыновей Ростислава
Мстиславича, внука Давыда Ростиславича: Глеб, которого мы видели союзни-
ком Ярослава Ярославича против Новгорода, Михаил и Феодор; по словам ле-
тописца, Глеб и Михаил обидели Феодора, давши ему один  только  Можайск;
этого-то Феодора можайского вдова Василия Всеволодовича выбрала в  мужья
своей дочери, и таким образом один из Ростиславичей смоленских получил в
приданое за женою волость суздальских Юрьевичей. В житии  князя  Феодора
находим следующие дополнительные известия: от первой жены, княжны  ярос-
лавской, он имел сына Михаила; во время отсутствия князя в Орду жена его
умерла, и теща с боярами, провозгласив князем молодого Михаила, не впус-
тили в город Феодора, когда он приехал из Орды. Феодор отправился  назад
в Орду, там женился на ханской дочери, прижил с нею двоих сыновей -  Да-
вида и Константина - и, услыхав о смерти старшего сына, Михаила, возвра-
тился в Ярославль, где утвердился с ханскою помощию.
   Из князей муромских упоминается Ярослав по случаю  брака  ростовского
князя Бориса Васильевича на его дочери. В Рязани княжил Олег Ингваревич,
внук Игорев, правнук Глебов, оставивший (1258 г.) стол  сыну  Роману.  В
1270 году на Романа донесли хану Менгу-Тимуру, будто он хулит хана и ру-
гается вере татарской; хан напустил на Романа татар, которые стали  при-
нуждать его к своей вере; тот не соглашался, и когда стали его бить,  то
он продолжал восхвалять христианство и  бранить  веру  татарскую;  тогда
разъяренные татары отрезали ему язык, заткнули рот платком и,  изрезавши
всего по составам, отняли наконец голову и взоткнули на  копье.  Расска-
завши смерть Романову, летописец обращается к русским князьям и увещева-
ет их не пленяться суетною славою света сего, не обижать друг друга,  не
лукавствовать между собою, не похищать чужого, не обижать меньших  роди-
чей. Неизвестно, кто оклеветал Романа.
   Из бояр при князьях Северо-Восточной Руси упоминается Жидислав,  вое-
вода князя Ярослава Ярославича, которого татары убили  в  Переяславле  в
1252 году; именем своим он напоминает прежних, славных на севере  Жидис-
лавов, или Жирославов. У князя Василия костромского упоминается  воевода
Семен, опустошавший в 1272 году Новгородскую волость; можно думать,  что
это одно лицо с знаменитым впоследствии Семеном Тонилиевичем.
   Обратимся теперь к Юго-Западной Руси.
   Плано-Карпини, проехавший через древнюю  собственную  Русь  (Киевскую
область) в 1245 году, говорит, что он во все продолжение пути  находился
в беспрестанном страхе перед литовцами, которые начали опустошать теперь
и Приднепровье благодаря тому,  что  некому  было  противиться:  большая
часть жителей Руси или была побита, или взята в плен татарами; Киев пос-
ле Батыева опустошения сделался ничтожным городком, в котором едва  нас-
читывалось домов с двести, жители находились в страшном рабстве; по  ок-
рестностям путешественники находили  бесчисленное  множество  черепов  и
костей человеческих, разбросанных по полям. Таким образом, Русь  находи-
лась между двумя страшными врагами, татарами с востока и Литвою с  запа-
да, которые не замедлят вступить в борьбу за нее. Но у нее оставался еще
знаменитый князь, под знаменем которого она могла еще с успехом  отстаи-
вать свою независимость, хотя и тут,  разумеется,  собственная  Русь  не
могла играть по-прежнему первенствующей роли; Киев  уже  прежде  потерял
свое первенствующее значение, перешедшее теперь к богатой  области  При-
карпатской, отчине знаменитого правнука Изяслава Мстиславича. Но к  этой
волости перешло также  роковое  преимущество  Киевского  княжества  быть
предметом усобиц между Мономаховичами и Ольговичами: несмотря на татарс-
кое опустошение, за Галич продолжали бороться двое представителей  обеих
враждебных линий - Даниил Романович Мономахович  и  Михаил  Всеволодович
Ольгович.
   Даниил еще до взятия Киева Батыем поехал в Венгрию, но был дурно при-
нят королем, который отказался выдать дочь свою за его сына. Даниил вые-
хал из Венгрии,  но,  встретив  на  дороге  толпы  народа,  спасавшегося
бегством от татар, должен был возвратиться назад;  потом,  услыхав,  что
брат, жена и дети спаслись в Польшу, отправился и сам туда же, на дороге
соединился с семейством и вместе с ним поехал к Кондратову сыну Болесла-
ву, который дал ему на время Вышгород, где Даниил и пробыл до  тех  пор,
пока узнал, что татары вышли из его волости. Обстоятельство, что  Даниил
выехал в Венгрию только с одним сыном Львом, оставивши семейство в Гали-
че, заставляет думать, что он не бежал пред татарами, а ездил  для  сва-
товства и заключения союза с королем против татар. В Галиче ждали Дании-
ла прежние неприятности: когда он подъехал к городу  Дрогичину,  то  на-
местник тамошний не позволил ему войти в город; другие города были опус-
тошены; из Бреста нельзя было выйти в поле от смрада гниющих трупов;  во
Владимире не осталось ни одного живого человека;  Богородичный  собор  и
другие церкви были наполнены трупами. Между тем и Михаил черниговский  с
сыном Ростиславом возвратились из Польши, где также скрывались от татар,
и проехали мимо Владимира к Пинску, не давши знать Романовичам  о  своем
приезде, чем явно выказывали вражду свою к ним; из Пинска Михаил  отпра-
вился в Киев и жил под этим городом на острове, а сын его Ростислав пое-
хал княжить в Чернигов, Когда, таким образом, Черниговские  обнаруживали
неприязнь свою к Романовичам, последние должны были бороться со внутрен-
ними врагами. Бояре галицкие, по словам летописца, называли Даниила сво-
им князем, а между тем сами держали всю землю; главными из  них  были  в
это время Доброслав Судьич, попов внук, и  Григорий  Васильевич:  первый
взял себе Бакоту и все Понизье, а другой хотел овладеть Горною  стороною
Перемышльскою, и был мятеж большой в земле и грабеж от них, Даниил  пос-
лал стольника своего Якова сказать Доброславу: "Я ваш князь, а  вы  меня
не слушаетесь, землю грабите; я не велел тебе принимать черниговских бо-
яр, велел дать волости галицким, а Коломыйскую соль отписать  на  меня",
"Хорошо, - отвечал Доброслав, - так и будет сделано";  но  в  это  самое
время вошли к нему Лазарь Домажирич и Ивор Молибожич,  два  беззаконника
от племени смердьего, как называет их летописец; они поклонились Доброс-
лаву до земли. Яков удивился и спросил; "За что это они так  тебе  низко
кланяются?" "За то, что я отдал им Коломыю", - отвечал  Доброслав.  "Как
же ты смел это сделать без княжеского приказа? - сказал Яков. -  Великие
князья держат эту Коломыю на раздачу оруженосцам своим, а эти чего  сто-
ят?" "Что же мне говорить?" - отвечал, смеясь, Доброслав; другого ничего
Яков не мог от него добиться. К счастию Даниила, оба боярина,  Доброслав
и Григорий, скоро перессорились; Доброславу не хотелось иметь  товарища,
и потому он прислал к князю с доносом на Григория, и оба потом явились с
наветами друг на Друга к Даниилу, который был особенно оскорблен гордос-
тию Доброслава: этот боярин приехал к князю  в  одной  сорочке,  закинув
вверх голову, в сопровождении толпы галичан, шедших у его стремени.  Ро-
мановичи увидали, что оба боярина лгут, оба не хотят ходить по воле кня-
жеской, и потому велели схватить обоих, потом отправили печатника Кирил-
ла в Бакоту собрать подробные сведения о грабительствах боярских и успо-
коить землю, в чем Кирилл и успел.
   Но только что установилось  спокойствие  внутреннее,  как  Романовичи
должны были приняться за оружие для отражения врагов внешних: в 1241 го-
ду Ростислав Михайлович черниговский, собравши князей болховских и гали-
чан себе преданных, осадил Кирилла в Бакоте; после битвы у городских во-
рот Ростислав потребовал свидания с печатником, надеясь склонить его  на
свою сторону, но Кирилл отвечал ему: "Так-то ты благодаришь дядей  своих
за их добро? ты позабыл, как тебя выгнал и с отцом король  венгерский  и
как тогда приняли тебя господа мои, твои дядья? отца  твоего  в  великой
чести держали и Киев ему обещали, тебе Луцк отдали, а мать твою и сестру
из Ярославовых рук освободили". Много умных  речей  говорил  Кирилл,  но
Ростислав не послушался; тогда печатник принялся за другое средство, по-
действительнее, и вышел на черниговского князя с пехотою; тот не решился
вступить в битву и ушел за Днепр. Даниил, услыхавши, что Ростислав  при-
ходил на Бакоту с князьями болховскими, пошел немедленно  на  последних,
потому что эти князья также отплатили ему злою неблагодарностию за  доб-
ро: когда он жил в Вышгороде у Болеслава мазовецкого, то князья болховс-
кие прибежали также в Польшу от татар; но Болеслав  не  хотел  принимать
их, а хотел ограбить. "Это особенные князья, а не твои ратники", - гово-
рил он Даниилу, который вступился за них; галицкий князь хотел было даже
биться за них с Болеславом, насилу брат его Василько  умолил  последнего
не трогать болховских, которые обещались служить полякам. Но теперь  они
забыли все это, и Даниил без милости опустошал их землю, оставленную та-
тарами в целости для того, чтоб жители сеяли на  них  пшеницу  и  просо;
семь городов их взял Даниил и сжег. Но Ростислав черниговский  не  думал
еще отставать от своих враждебных намерений: соединившись  с  изменником
Данииловым, боярином Владиславом, и с рязанским изгнанником,  братоубий-
цею, князем Константином Владимировичем, овладел Галичем, но  был  скоро
выгнан оттуда Романовичами и спасен  был  от  дальнейшего  преследования
только вестию, что татары вышли из Венгрии и  идут  на  землю  Галицкую;
Константин с крамольным владыкою перемышльским также принужден  был  бе-
жать перед дворецким Данииловым, Андреем; Андрей настиг и разграбил гор-
дых слуг владыкиных, разодрал тулы их бобровые, прилбицы (опушки у шапок
подле лба) волчьи и барсуковые; тут же попался в плен  и  славный  певец
Митуса, который прежде по гордости не хотел служить князю Даниилу. Через
три года (в 1245) Ростислав, женившийся между тем на дочери короля  вен-
герского, пришел с тестевым войском опять на волость Даниила, разбил бо-
яр последнего, но был выгнан самим Даниилом.
   Через несколько времени Ростислав с полками венгерскими  в  польскими
вошел в последний раз в землю Галицкую  и  осадил  Ярославль.  Во  время
сильных боев перед городом венгры и поляки укрепили свой  лагерь,  чтобы
не терпеть никакого вреда от осажденных до тех пор, пока не будут готовы
осадные машины Ростислав хвастался перед войском своим: "Если б  я  знал
только, где Даниил и Василько, то поехал бы на них с  десятью  человека-
ми". Он устроил воинскую игру перед городом и, сражаясь с каким-то  Вор-
шем, упал с лошади и вывихнул себе плечо - примета была не на добро, за-
мечает летописец. Даниил и Василько, услыхавши о его приходе, помолились
богу и стали собирать войска. На реке Сане произошла последняя кровопро-
литная битва между Мономаховичами и Ольговичами; перед сражением,  гово-
рит летописец, пролетела над полком стая птиц хищных, орлов и воронов, и
стали птицы играть, клоктать и плавать по воздуху  -  знамение  было  на
добро. Первый напал на полки Ростиславовы дворецкий Андрей; когда с обе-
их сторон переломали копья, то послышался треск, как от грома, и много с
обеих сторон попадало всадников с коней своих; Даниил послал к Андрею 20
отборных мужей на помощь; но те испугались и прибежали назад к Сану, ос-
тавя храброго дворского среди врагов с малою дружиною. Между тем поляки,
поднявши страшный крик, поя Кирлешь (Кирие елеисон),  двинулись  на  Ва-
силька; с ними был сам Ростислав, а в заднем полку стоял с хоругвию  из-
вестный венгерский воевода Филя; он по-прежнему хвастался и укорял Русь.
"Русские, - говорил он своим, - горячо наступают, но долго не выдержива-
ют боя, стоит нам только выдержать их первый натиск". Даниил бросился на
выручку брата, попался было в плен, вырвался, выехал из полков, но потом
возвратился опять, ударил на Филю, смял полк его, разодрал хоругвь попо-
лам; увидавши это, Ростислав побежал, а за ним и все венгры. Мы оставили
Василька, ожидавшего нападения поляков, которые кричали друг другу: "По-
гоним длинные бороды". "Лжете, - прокричал им в ответ  Василько,  -  бог
помощник нам" - и с  этими  словами,  пришпорив  коня,  двинулся  к  ним
навстречу. Поляки не выдержали натиска и обратились в  бегство.  Даниил,
гоня венгров и русь Ростиславову через глубокую дебрь, сильно тужил,  не
зная, что делается с братом, как вдруг увидел хоругвь его и самого  кня-
зя, гонящего поляков; Даниил остановился на могиле против города  и  по-
дождал брата, с которым стал советоваться - продолжать ли преследование?
Василько отговорил его гнаться дальше. Поражение неприятелей  было  пол-
ное: множество венгров и поляков было побито и взято  в  плен,  в  числе
пленных находился гордый Филя, схваченный Андреем дворским, и знаменитый
изменник галицкий, боярин Владислав: оба казнены  были  в  тот  же  день
вместе со многими другими венгерскими пленниками.
   Ярославская победа окончательно утверждала Даниила на столе галицком:
с этих пор никто из русских князей уже не беспокоил его более своим  со-
перничеством; венгры также оставили свои притязания; должны были успоко-
иться и внутренние враги народа, бояре, не имея более возможности крамо-
лить, не находя соперников сыну Романову. Но сколько славен был для  Да-
ниила 1249 год, столько же тяжек следующий, 1250: от татар пришло  гроз-
ное слово: "Дай Галич!" В глубокой грусти оба Романовича  стали  думать:
что делать? В чистом поле не было  возможности  сопротивляться  татарам,
городов не успели укрепить; наконец, Даниил сказал: "Не отдам пол-отчины
моей, лучше поеду сам к Батыю". Даниил  отправился  в  путь,  приехал  в
опустошенный Киев, где сидел боярин Димитрий Ейкович, посланный туда ве-
ликим князем Ярославом суздальским; в Киеве Даниил остановился  в  Выду-
бицком монастыре, созвал братию, попросил их отслужить молебен, чтоб бог
помиловал его, и поплыл по Днепру в сильной тоске, видя перед собою беду
грозную. В Переяславле, стольном городе прадеда своего Мономаха, он  уже
встретил татар; упомянутые выше западные путешественники рассказывают  о
тяжком впечатлении, которое произвело на них первое знакомство с татара-
ми, показавшимися им какими-то демонами;  такое  же  тяжкое  впечатление
произвели татары и на Даниила, по  свидетельству  летописца:  варварские
обряды, суеверия внушали глубокое отвращение сыну Романову, с ужасом ду-
мал он, что все приходящие к хану подчиненные владельцы должны исполнять
эти обряды, ходить около куста, кланяться солнцу, луне, земле,  дьяволу,
умершим, находящимся в аде предкам их ханским. В черных  мыслях  приехал
Даниил на Волгу, в Орду Батыеву, и первая весть, услышанная им здесь, не
могла его утешить: пришел к нему  слуга  великого  князя  Ярослава  суз-
дальского и сказал: "Брат твой  Ярослав  кланялся  кусту,  и  тебе  кла-
няться". "Дьявол говорит твоими устами, - отвечал ему на это  Даниил,  -
да заградит их бог". К счастию, Батый не потребовал от  него  исполнения
суеверных обрядов: когда Даниил при входе в вежу поклонился, по  татарс-
кому обычаю, то Батый встретил его словами: "Данило! зачем так долго  не
приходил; но все хорошо, что теперь пришел; пьешь ли черное молоко, наше
питье, кобылий кумыс!" "До сих пор не пил, - отвечал Даниил,  -  но  те-
перь, если велишь, буду пить". "Ты уже наш татарин, - продолжал Батый, -
пей наше питье". Даниил выпил, поклонился, по их обычаю, и, сказавши ха-
ну, что следовало о делах своих, попросил позволения идти к ханше; Батый
сказал: "Иди". Князь пошел поклониться ханше; потом Батый прислал к нему
вина, велевши сказать: "Не привыкли вы пить молоко, пей вино".  Северный
летописец, довольный относительным уважением,  каким  пользовались  наши
князья в Орде, повторяет постоянно, что они принимались там с честию; но
южный, рассказавши о принятии Даниила ханом, разражается горькими  жало-
бами: "О, злее зла честь татарская! Даниил Романович князь был  великий,
обладал вместе с братом Русскою землею, Киевом, Владимиром и Галичем;  а
теперь сидит на коленях и холопом называется, дани хотят, живота не  ча-
ет, и грозы приходят. О, злая честь татарская! Отец был царем в  Русской
земле, покорил Половецкую землю и воевал на иные все  страны;  и  такого
отца сын не принял чести, кто ж другой после того получит от них что-ни-
будь? Злобе и лести их нет конца!" Пробывши двадцать пять дней  в  Орде,
Даниил достиг цели своей поездки: хан оставил за ним все его земли. При-
ехавши в Русь, он был встречен братом и сыновьями, и  был  плач  об  его
обиде, говорит летописец, но еще  больше  радовались,  что  увидели  его
опять здоровым.
   Даниил мог немного утешиться немедленным  полезным  следствием  своей
поездки к хану: король венгерский, испуганный не столько Ярославскою по-
бедою, сколько благосклонностию Батыя к Даниилу,  тотчас  же  прислал  к
последнему с предложением мира и родственного союза, который прежде  от-
вергнул Даниил изъявил сперва сомнение в искренности короля; но митропо-
лит Кирилл съездил в Венгрию и уладил дело: Лев Данилович женился на до-
чери королевской, и Даниил отдал королю пленников венгерских, взятых при
Ярославле. Но чем спокойнее было княжение Даниила  внутри,  чем  славнее
становился он между соседними государями европейскими, тем тягостнее бы-
ла для него злая честь татарская, и он стал искать средств  к  свержению
ига. С одними средствами Галича и Волыни нельзя было и думать  об  этом;
сломить могущество татар, отбросить их в степи можно было только с помо-
щию новых крестовых походов, с помощию союза всей Европы или по  крайней
мере всей восточной ее половины. Но о крестовом союзе католических госу-
дарств нельзя было думать без главы римской церкви, от  которого  должно
было изойти первое, самое сильное побуждение;  князь  русский  мог  быть
принят в этот союз только в качестве сына римской церкви - и вот  Даниил
завязал сношения с папою Иннокентием IV о соединении церквей. Легко  по-
нять, как обрадовался  папа  предложениям  галицкого  князя;  письмо  за
письмом, распоряжение за распоряжением следовали от его имени по  случаю
присоединения Галицкой Руси. Он отправил доминиканского монаха Алексея с
товарищем для безотлучного пребывания при дворе Даниила, поручил  архие-
пископу прусскому и эстонскому легатство на Руси, позволил русскому  ду-
ховенству совершать службу на заквашенных  просвирах,  признал  законным
брак Даниилова брата Василька на одной из родственниц, уступил  требова-
нию Даниила, чтобы никто из крестоносцев и других духовных  лиц  не  мог
приобретать имений в русских областях без позволения князя. Но с  самого
уже начала обнаружилось, что связь с Римом не будет продолжительна: вре-
мя крестовых походов прошло, папа не имел уже прежнего значения, не  мог
своими буллами подвинуть целой Европы против Востока: в 1253 году он пи-
сал ко всем христианам Богемии, Моравии, Сербии и Померании об отражении
татарских набегов на земли христианские и проповедовании крестового  по-
хода; но это послание не произвело никакого действия; то же в  следующем
году писал он к христианам Ливонии, Эстонии и Пруссии, и также безуспеш-
но. Вместо помощи против татар папа предлагал Даниилу королевский  титул
в награду за соединение с римскою церквию. Но Даниила не мог  прельстить
королевский титул. "Рать татарская не перестает: как я могу принять  ве-
нец, прежде чем ты подашь мне помощь?" - приказывал отвечать он папе.  В
1254 году, когда он был в Кракове у князя Болеслава, туда же  явились  и
послы папские с короною, требуя свидания с Даниилом;  тот  отделался  на
этот раз, велевши сказать им, что не годится ему с ними видеться в чужой
земле. На следующий год послы явились опять с короною и с обещанием  по-
мощи; Даниил, не полагаясь на пустые обещания, не  хотел  сперва  и  тут
принимать короны, но был уговорен матерью своею  и  князьями  польскими,
которые говорили ему: "Прими только венец, а мы уже будем помогать  тебе
на поганых"; с другой стороны, папа проклинал тех, которые  хулили  пра-
вославную веру греческую, и обещал созвать собор для рассуждения об  об-
щем соединении церквей. Даниил короновался в Дрогичине; но  событие  это
осталось без следствий; видя, что от папы не  дождаться  помощи,  Даниил
прервал с ним всякие сношения, не обращая внимания на  укоры  Александра
IV; впрочем, титул королевский остался навсегда за князем галицким.
   Предоставленный одним собственным средствам, Даниил не хотел, однако,
отказаться от мысли о сопротивлении татарам: укреплял города и не позво-
лял баскакам утверждаться в низовьях днестровских. Ближайшим соседом Да-
нииловым в Приднепровье был баскак Куремса, не могущий внушить  большого
страха галицкому князю, так что в 1257 году последний  решился  предпри-
нять наступательное движение против татар и побрал все  русские  города,
непосредственно от них зависевшие. В 1259 году войско Куремсы явилось  у
Владимира, но было отбито жителями, сам Куремса не мог взять Луцка,  по-
тому что сильный ветер относил от города каменья, бросаемые татарами  из
машин. Но в 1260 вместо Куремсы явился другой баскак, Бурундай, с  кото-
рым не так легко было управиться; Бурундай прислал сказать  Даниилу:  "Я
иду на Литву; если ты мирен с нами, то ступай со мною в  поход".  Опеча-
ленный Даниил сел думать с братом и сыном: они хорошо  знали,  что  если
Даниил сам поедет к Бурундаю, то не воротится с добром за явную войну  с
Куремсою, и потому решили, что Василько поедет за брата. Василько отпра-
вился, на дороге встретил отряд литовцев,  разбил  их  и  привез  сайгат
(трофеи) к Бурундаю; это понравилось татарину, он похвалил Василька, по-
ехал с ним вместе воевать литву и после войны отпустил  домой.  Но  этим
дело не кончилось: в следующем 1261 году Бурундай опять прислал  сказать
Романовичам: "Если вы мирны со мною, то встретьте меня, а кто не  встре-
тит, тот мне враг". Опять поехал к нему Василько, взявши с собою племян-
ника Льва и владыку холмского Ивана (на Руси  узнали  уже,  что  монголы
уважают служителей всех религий); татарин встретил  их  сильною  бранью,
так что владыка Иван стоял ни жив ни мертв от страха;  наконец  Бурундай
сказал Васильку: "Если вы со мною мирны, то размечите все свои  города".
Надобно было исполнить приказание: Лев разметал Данилов, Истожек, послал
и Львов разметать, а Василько послал  разрушить  укрепления  Кременца  и
Луцка. Владыка Иван отправлен был ими к Даниилу с вестию о гневе  Бурун-
дая; Даниил испугался и уехал сперва в Польшу, потом в Венгрию, а  между
тем Бурундай вместе с Васильком приехал к Владимиру и приказал разрушить
городские укрепления; Василько  видел,  что  такие  обширные  укрепления
нельзя скоро разрушить, и потому велел зажечь их,  и  горели  они  целую
ночь; сжегши свой город, Василько на другой день должен был угощать  Бу-
рундая в беззащитном Владимире; но татарину и этого было мало: он потре-
бовал, чтоб рвы городские были раскопаны, и это было исполнено. Из  Вла-
димира Бурундай и Василько приехали к Холму, любимому городу короля  Да-
ниила; город был затворен, в нем сидели бояре и люди добрые с пороками и
самострелами, так что взять его не было никакой надежды у Бурундая, и он
стал говорить Васильку: "Это город брата твоего, ступай,  скажи  гражда-
нам, чтоб сдались". Василько поехал, а при нем три  татарина  и  толмач,
знавший русский язык, - слушать, что Василько будет говорить с холмовца-
ми. Но  Василько  догадался,  как  сделать:  набрал  в  руки  камней  и,
подъехавши к стенам, начал кричать главным боярам: "Константин  холоп  и
ты другой холоп, Лука Иваныч! это город брата моего и мой,  сдавайтесь!"
- и, сказавши это, три раза ударил камнем об землю,  давая  этим  знать,
чтоб не сдавались, а бились с татарами. Константин,  стоя  на  забралах,
увидал знак, понял его смысл и отвечал Васильку: "Ступай прочь, если  не
хочешь, чтоб ударили тебя камнем в лицо, ты уже не брат королю,  а  враг
ему". Татары, бывшие с Васильком, рассказали Бурундаю  ответ  Константи-
нов, и тот, не смея приступить к Холму, отправился пустошить  Польшу,  а
оттуда возвратился в степи. Таким образом, Даниил,  обманутый  слабостью
Куремсы, рано начал действовать против татар и поплатился за  преждевре-
менную смелость городами галицкими и волынскими; но, с  другой  стороны,
Даниил не ошибся относительно  выбора  главного  средства  сопротивления
против степных полчищ, именно укрепления городов:  наиболее  укрепленный
Холм остался цел; должно заметить, впрочем, что пред  этим  городом  был
один баскак со своим отрядом, конечно, и Холм не мог бы  устоять  против
тех полчищ, которые приводил Батый на Русь.
   Но если Даниил не имел успеха в борьбе с Востоком, зато он вознаграж-
ден был счастливою борьбою с европейскими своими соседями. Здесь  первое
место занимает борьба его с литвою, среди которой произошли важные пере-
мены, имевшие решительное влияние на судьбы Юго-Западной  Руси.  До  сих
пор литовцы, подобно соплеменникам своим пруссам, были разъединены,  по-
виновались многим князьям; такое разъединение, не  препятствуя  литовцам
собираться многочисленными толпами и опустошать  соседние  страны,  пре-
пятствовало единству, постоянству в движениях, не  могло  сообщать  этим
движениям завоевательного, прочного характера. Для этого нужно было еди-
новластие; и вот в то время, как пруссы гибнут от меча немецких  рыцарей
или теряют свою народность вследствие разъединения, среди литовцев, зна-
чительно усиленных, без сомнения, беглецами прусскими, являются  князья,
которые начинают стремиться к единовластию; самым замечательным  из  них
был Миндовг. Характер Миндовга ручался за успех дела в обществе варварс-
ком: этот князь был жесток, хитр, не разбирал средств для достижения це-
ли, никакое злодейство не могло  остановить  его;  но  где  нельзя  было
действовать силою, там он сыпал золото, употреблял  обман.  Из  рассказа
Плано-Карпини мы видели, что литовцы после нашествия Батыева безнаказан-
но опустошали русские области; но в 1246 году, возвращаясь с  набега  на
окрестности Пересопницы, они были настигнуты у Пинска обоими Романовича-
ми и поражены наголову; в следующем году встречаем известие о новом  по-
ражении их от князей - галицкого и волынского. В 1252 году Миндовг  отп-
равил дядю своего Выкынта и двоих племянников - Тевтивила  и  Едивида  -
воевать к Смоленску; он сказал им: "Что кто возьмет, тот пусть и  держит
при себе". Но этот поход был хитростию  со  стороны  Миндовга:  он  вос-
пользовался отсутствием родичей, чтоб захватить их волости и  богатство,
после чего отправил войско, чтоб нагнать и убить их самих. Князья, одна-
ко, вовремя узнали о намерениях Миндовга и убежали к Даниилу, за которым
была сестра Тевтивила и Едивида. Миндовг послал  сказать  Даниилу,  чтоб
тот не вступался за изгнанников, но  Даниил  не  послушался  сколько  по
родству с последними, столько же и  потому,  что  хотел  воспользоваться
этим обстоятельством для обессиления Литвы: посоветовавшись с братом, он
послал сказать князьям польским: "Время теперь христианам идти на  пога-
ных, потому что у лих встали усобицы". Поляки обещались идти с ним вмес-
те на войну и не исполнили обещания. Тогда Романовичи стали искать  про-
тив Миндовга других союзников и отправили Выкынта к ятвягам, в Жмудь,  и
к немцам, в Ригу; Выкынту удалось серебром и дарами уговорить ятвягов  и
половину Жмуди подняться на Миндовга; немцы также прислали сказать Дани-
илу: "Для тебя помирились мы с Выкынтом, хотя  он  погубил  много  нашей
братьи" - и обещались также идти на помощь к  изгнанникам.  Обнадеженные
этим, Романовичи выступили в поход: Даниил послал брата  на  Волковыйск,
сына на Слоним, а сам пошел к Здитову, побрали много городов и возврати-
лись Домой; потом отправил Даниил Тевтивила с русью и половцами  воевать
Миндовгову землю; но немцы не двигались, и Тевтивил сам отправился в Ри-
гу, где принял крещение; это подействовало, и Орден  стал  готовиться  к
войне.
   Миндовг увидал, что не может противиться в одно время двум врагам - и
Романовичам и Ордену, и потому принялся за другие  средства:  он  послал
тайно к магистру Ордена Андрею фон Штукланду с богатыми дарами и с  сле-
дующим предложением: "Если убьешь или выгонишь Тевтивила, то еще  больше
получишь". Андрей принял дары и отвечал, что питает к  Миндовгу  сильную
дружбу, но не может помогать ему до тех пор, пока он не примет крещения.
Миндовг просил личного свидания с магистром, и за роскошным обедом  было
улажено все дело. Миндовг крестился, и папа был в  восторге:  он  принял
литовского князя, по обычаю, под покровительство св. Петра, писал к  ли-
вонскому епископу, чтоб никто не смел оскорблять новообращенного,  пору-
чил епископу кульмскому венчать Миндовга королевским  венцом,  писал  об
установлении соборной церкви в Литве и епископа; но Миндовг принял хрис-
тианство точно так же, как  пруссы  принимали  его  под  мечом  рыцарей,
только для вида, до первой возможности возвратиться  к  отцовской  вере.
"Крещение его было льстиво, - говорит летописец, - потому что втайне  он
не переставал приносить жертвы своим прежним богам, сожигал мертвецов; а
если, когда выедет на охоту, и заяц перебежит дорогу, то уж ни за что не
пойдет в лес, не посмеет и ветки сломить там". Как бы то ни  было,  Мин-
довгу удалось отстранить опасность, грозившую ему от Ордена, и  Тевтивил
должен был бежать из Риги в Жмудь, к  дяде  своему  Выкынту;  он  собрал
войско из ятвягов, жмуди, вспомогательного русского отряда,  присланного
ему Даниилом, и выступил против Миндовга, на помощь  к  которому  пришли
немцы Война не ознаменовалась никаким решительным действием в 1252 году;
в следующем 1253 сам Даниил принял в ней участие, опустошил область Нов-
городскую (Новогрудскую); потом Василько с племянником Романом  Даниило-
вичем взял Городен, а сын Миндовгов за то опустошил окрестности  Турийс-
ка. Но этот набег не мог перевесить  успехов  русской  рати,  и  Миндовг
прислал к Даниилу с предложением мира и руки своей  дочери  для  Шварна,
сына Даниилова; литовский князь, впрочем, и тут нашел средство заставить
Даниила благосклоннее выслушать его предложения: в одно время с  Миндов-
говыми послами явился к Даниилу Тевтивил и объявил, что Миндовг подкупил
ятвягов, и те не хотят больше воевать с ним. Даниил рассердился на ятвя-
гов, но делать было нечего. Почти два года после того не  встречаем  из-
вестий о делах литовских; в конце 1255 года летописец рассказывает о ми-
ре между Даниилом и сыном Миндовговым,  Воишелком,  князем  новгородским
(новогрудским); характер и жизнь этого Воишелка очень  замечательны  для
нас, потому что подобные явления всего лучше показывают состояние нравов
в известный век, в известном обществе. Жесток был и Миндовг, но бесчело-
вечие Воишелка превосходило всякое вероятие; наивный  рассказ  летописца
наводит ужас: "Воишелк стал княжить в Новгороде, будучи в  поганстве,  и
начал проливать крови много: убивал всякий день по три, по четыре  чело-
века; в который день не убивал никого, был печален, а  как  убьет  кого,
так и развеселится". И вдруг пронеслась весть, что Воишелк - христианин;
мало того, он оставляет княжение свое и постригается в  монахи.  Этот-то
Воишелк явился в 1255 году к королю Даниилу посредником мира между ним и
отцом своим Миндовгом; условия были так выгодны, что нельзя было не при-
нять их: Шварн Данилович получал руку Миндовговой дочери, а старший брат
его, Роман, получал Новогрудек от Миндовга да Слоним  с  Волковыйском  и
другими городами от Воишелка с обязанностию, впрочем, признавать над со-
бою власть Миндовга. При заключении этого мира  Воишелк  просил  Даниила
дать ему возможность пробраться на Афонскую гору,  и  Даниил  выхлопотал
для него свободный путь через венгерские владения; но смуты, происходив-
шие тогда на Балканском полуострове, заставили Воишелка возвратиться на-
зад из Болгарии, после чего он построил себе свой  особый  монастырь  на
реке Немане между Литвою и Новогрудеком.
   Таким образом, южным Мономаховичам удалось снова утвердиться в волос-
тях, занятых было Литвою; но зато Изяславичи полоцкие должны были  усту-
пить свои волости князьям литовским. Последним полоцким князем  является
в наших летописях Брячислав, которого имя записано  под  1239  годом  по
случаю брака Александра Невского на его дочери; но потом (в 1262 г.) по-
лоцким князем является уже литвин Тевтивил, племянник Миндовгов от сест-
ры. Но и Роману Даниловичу трудно было княжить в  своей  новой  волости,
среди родственников, подобных Воишелку: под 1260 годом встречаем  извес-
тие, что король Даниил и брат его Василько воевали Литву, ища Романа Да-
ниловича, схваченного Воишелком и Тевтивилом; чем  кончилось  дело,  как
освободился Роман - неизвестно; известно только то, что в 1262 году Мин-
довг, желая отомстить Васильку, который вместе  с  татарами  воевал  его
землю, послал на Волынь две рати, набравшие добычи; но одну из  них  Ва-
силько нагнал у города Небла; литовцы стояли у озера и, увидавши неприя-
теля, сели в три ряда за щитами, по своему обычаю;  Василько  ударил  на
них и победил, причем не осталось из них ни одного человека: одни погиб-
ли от меча, другие потонули в озере. Василько отправил  сайгат  к  брату
своему Даниилу, который был тогда на дороге в Венгрию и сильно  тосковал
по брате и молодом племяннике Владимире, зная, что они  пошли  в  поход,
как вдруг один из слуг начал говорить: "Господин! какие-то люди едут  за
щитами с сулицами, и кони с ними в поводах". Король вскочил с радостию и
сказал: "Слава тебе, господи! это  Василько  победил  Литву!"  Посланный
подъехал и привел сайгат: коней в седлах, щиты, сулицы, шлемы. Эта война
Романовичей с Литвою была последнею при жизни Миндовга. В то  время  как
сын его Воишелк жил в монастыре, Миндовг ждал  случая  отвергнуть  новую
веру и прервать связь с Орденом или, лучше сказать, зависимость от него;
он долго выказывал себя пред рыцарями ревностным христианином, послушным
сыном папы, союзником Ордена, уступил последнему значительные земли; ма-
ло того, завещал ему всю Литву в случае своей беспотомственной смерти, а
между тем толпы литовцев в 1259 г. вторгнулись в Курляндию  и  пустошили
там орденские владения; отряд тевтонских рыцарей вышел к ним  навстречу,
и на берегах реки Дурбы произошла битва, которая служила печальным пред-
вещанием для Ордена: литовцы одержали блистательную победу и  отпраздно-
вали ее сожжением пленных рыцарей в жертву богам. Эта победа Литвы  слу-
жила знаком к волнению пруссов, подстрекнутых, как говорят, Миндовгом; а
в 1260 г., в условленный день, вспыхнуло повсеместное восстание. Миндовг
еще медлил, все выжидал, наконец, видя, что час пробил, решился действо-
вать открыто: отрекся от христианства и королевского титула,  вступил  с
войском в Пруссию и страшно опустошил ее. С другой стороны,  его  войско
счастливо воевало польские владения, убило одного князя,  взяло  в  плен
другого; с литовским войском в этом походе находился  рязанский  выходец
Евстафий, сын известного нам братоубийцы  князя  Константина;  сын,  как
видно, был похож на отца, потому что летописец называет Евстафия  окаян-
ным и беззаконным. Такие успехи не могли быть перевешены неудачею, кото-
рую литовцы в последнее время потерпели от Василька волынского, и  лето-
писец говорит, что Миндовг начал сильно гордиться и  не  признавал  себе
никого равным. В 1262 году умерла у него жена, о которой он очень жалел.
У покойной была сестра за Довмонтом, князем нальщанским; Миндовг  послал
сказать ей: "Сестра твоя умерла, приезжай сюда  плакаться  по  ней";  но
когда та приехала, то он стал говорить ей: "Сестра твоя, умирая,  велела
мне жениться на тебе, чтоб другая детей ее не мучила", -  и  женился  на
свояченице. Муж последней, Довмонт, озлобившись за это на Миндовга, стал
думать, как бы убить его, но открыто сделать этого не  мог,  потому  что
сила его была мала, а Миндовгова велика; тогда Довмонт стал искать  себе
союзника и нашел его в племяннике Миндовговом от сестры, Треняте,  князе
жмудском. В 1263 году Миндовг послал все свои войска за Днепр, на  князя
Романа брянского, и Довмонт находился также в  этом  ополчении;  усмотря
удобное время, он объявил другим вожакам, что волхвы  предсказывают  ему
дурное, и потому не может продолжать поход; возвратившись назад, он  не-
медленно отправился ко двору Миндовга, застал его врасплох и убил вместе
с двумя сыновьями. Тренята, вероятно вследствие прежнего ряда с  Довмон-
том, стал княжить в Литве, на месте Миндовга, и в Жмуди и послал сказать
брату своему, Тевтивилу полоцкому: "Приезжай сюда, разделим землю и  все
имение Миндовгово"; но дележ повел к ссоре между братьями: Тевтивил стал
думать, как бы убить Треняту, а Тренята - как бы отделаться от  Тевтиви-
ла; боярин последнего, Прокопий Полочанин, донес Треняте о замыслах сво-
его князя, тот предупредил брата, убил его и стал княжить один,  но  не-
долго накняжил: четверо конюших Миндовговых составили заговор  отомстить
убийцам прежнего князя своего и убили Треняту, когда  тот  шел  в  баню.
Тогда начал действовать единственный оставшийся в живых сын Миндовга Во-
ишелк; когда он узнал о смерти отца своего, то испугался и ушел из Литвы
в Пинск; но когда услыхал, что Тренята убит, то с пинским войском отпра-
вился в Новогрудек и, взявши здесь другие полки, пошел в Литву, где  был
принят с радостью отцовскими приверженцами. Воишелк стал княжить и,  как
бы желая привести в забвение, что он  был  когда-нибудь  монахом,  начал
поступать точно так же, как поступал, будучи князем  в  Новогрудке.  "Он
стал княжить по всей земле Литовской, - говорит летописец, - и начал из-
бивать своих врагов, и перебил их бесчисленное множество, а другие  раз-
бежались". Воишелк утвердился в Литве с помощью зятя своего Шварна Дани-
ловича и дяди его Василька Романовича волынского, которого он назвал от-
цом своим и господином; вместе с  Шварном,  приведшим  в  Литву  сильное
войско, Воишелк пошел на своих врагов, города их побрал, самих  перебил;
в числе убитых находился и рязанский изгнанник Евстафий Константинович.
   Таким образом, отношения литовские при жизни Даниила кончились с  яв-
ною выгодою для Руси: Миндовга не было более, а сын его Воишелк, обязан-
ный утверждением своим в Литве русскому войску, признал зависимость свою
от брата Даниилова, ибо таково значение слов, что он назвал Василька от-
цом и господином. С таким же успехом шла борьба и с другим соседним вар-
варским народом - ятвягами: в 1248 году ятвяги потерпели сильное пораже-
ние от Василька Романовича при Дрогичине, потеряли сорок князьков своих.
В 1251 году отправились на ятвягов оба Романовича с поляками и  половца-
ми, перешли болота и вошли в страну их, причем поляки не утерпели, зажг-
ли первую весь; Романовичи сильно рассердились на них за это, потому что
пожар дал весть варварам о рати; ятвяги собрались  всею  землею  и,  как
видно, зная о гневе Даниила на поляков, прислали  сказать  ему:  "Оставь
нам поляков, а сам ступай с миром из земли нашей"; Даниил не согласился.
Ночью ятвяги напали на укрепленный стан польский и готовились  проломить
острог, но польский князь Семовит послал просить стрельцов у Романовичей
на помощь; русские князья насилу отпустили стрельцов, все еще сердясь на
поляков. Стрельцам удалось откинуть ятвягов от острога, хотя во всю ночь
не было от них покоя. На другой день Даниил двинулся вперед, а брат  его
Василько с Семовитом остался на месте, имея позади отряд половецкий; ят-
вяги ударили на последний, обратили его  в  бегство,  отняли  хоругвь  и
схватились потом с Васильком и Семовитом; сеча была  лютая,  и  с  обеих
сторон падало много народу; известный нам Андрей дворский, крепкий серд-
цем и больной телом, поскакал было по привычке на неприятеля, но не  мог
удержать копья в слабых руках и едва не лишился жизни; Василько послал к
брату за помощью, и возвращение Даниила дало перевес русским. Земля неп-
риятельская была пожжена и попленена, много князей ее побито; но скоро к
ятвягам пришли на помощь пруссы и борты; русские и поляки сошли с  коней
и пешком двинулись навстречу к врагам: щиты их сияли, как  заря,  шлемы,
как солнце восходящее, копья казались густым тростником, а князь  Даниил
разъезжал на коне среди полков и рядил войско. Тогда пруссы сказали  ят-
вягам: "Можете ли дерево поддержать сулицами и дерзнуть  на  эту  рать?"
Ятвяги отступили; Даниил также возвратился в свою  землю,  избавивши  от
плена многих христиан, которые пели победителям славные песни; как  вид-
но, эти песни имели влияние и на рассказ летописца.
   Через три года (в 1255 году) Даниил с сыном Львом и  польским  князем
Семовитом отправился опять на ятвягов, молодой Лев  Данилович,  узнавши,
что один из князей ятвяжских, Стекинт, укрепился (осекся)  со  своими  в
лесу, пошел на него, убил самого Стекинта, ранил брата  его,  обратил  в
бегство остальных ятвягов и принес к отцу оружие Стекинтово и брата его,
обличая тем свою победу: королю была большая  радость,  Ятвяги  прислали
просить мира, обещаясь быть в подданстве у Даниила; но это возбудило за-
висть поляков, и они стали благоприятствовать поганым; узнавши об  этом,
Даниил велел пустошить землю Ятвяжскую, причем истреблен  был  весь  дом
Стекинтов, так что и теперь, говорит летописец, пусто на этом  месте.  В
1256 году Даниил с сыновьями Львом,  Шварном,  Романом,  который  княжил
тогда в Новогрудке, с двумя из остальных Изяславичей полоцких  (минских)
и с Семовитом польским наполнил ятвяжские болота своими  многочисленными
полками. Князья русские и польские собрали совет и сказали Даниилу:  "Ты
король, голова всем полкам: если кого-нибудь из нас пошлешь напереди, то
другие не будут слушаться; а ты ратный чин знаешь, война тебе за обычай,
все тебя побоятся и постыдятся; ступай сам напереди". Даниил,  устроивши
полки, поехал сам напереди с небольшим отрядом вооруженных отроков,  пе-
ред собою пустил стрельцов, а другие стрельцы шли по обеим сторонам  до-
роги; дворский ехал за королем, к которому присоединились  потом  и  сы-
новья его Лев и Роман. Узнавши, что ятвяги дожидались неприятелей в веси
Привище, Даниил послал сказать дворскому: "Как  скоро  увидишь,  что  мы
поскакали вперед, то немедленно ступай за нами, распустивши  полк,  чтоб
всякий мог ехать как можно скорее"; но посланный молодой отрок не  понял
приказания и передал его совершенно иначе дворскому; это подвергло коро-
ля и сыновей его страшной опасности, потому что, надеясь на подкрепление
от дворского, они ударили на весь, крича:  "Беги!  беги!"  Ятвяги  точно
дрогнули сначала и побежали, но потом остановились  посередине  веси,  и
Даниилу со Львом стоило больших усилий обратить их вторично  в  бегство;
дворский приехал уже тогда, когда одержана была полная победа, следстви-
ем которой было обычное опустошение страны" На другой день ятвяги  прис-
лали просить мира и предлагали заложников, чтоб только русские не убива-
ли их пленных. Неизвестно, какое следствие имело это предложение:  лето-
писец говорит, что Даниил, возвратившись с честию и славою  домой,  сби-
рался опять идти на ятвягов, но те поспешили отправить к нему  послов  с
данью и с обещанием служить ему и строить города в земле своей, в  удос-
товерение чего прислали детей своих в заложники. Так Даниил достиг того,
что начал отец его, Роман Великий: тот заставлял дикарей расчищать землю
под пашни, Даниил заставил их строить города в  земле  своей;  торжество
галицкого князя над ятвягами было торжеством гражданственности над  вар-
варством в Восточной Европе, и торжество это тем  замечательнее,  что  в
описываемое время цивилизующее племя само находилось под гнетом  азиатс-
ких варваров. В 1257 году Даниил послал боярина своего взять дань с  ят-
вягов черными куницами, белками и  серебром;  часть  дани  послана  была
польскому воеводе: пусть узнает вся земля Польская,  что  ятвяги  платят
дань королю Даниилу.
   Но не одною счастливою борьбою с варварами знаменит был король Даниил
в соседних государствах; борьба с  варварами  не  мешала  ему  принимать
участие в делах этих государств, возвысить  и  здесь  значение  Руси,  В
Польше борьба между Владиславом Ласконогим и племянником его Владиславом
Одоничем кончилась в 1231 году смертию Ласконогого, вследствие чего Одо-
нич стал единовластителем великой Польши, Но усобица началась  с  другой
стороны; по смерти Лешка брат его, Конрад  мазовецкий,  спешил  взять  в
свои руки управление его волостями - Краковом и  Сендомиром  в  качестве
опекуна над малолетним племянником своим Болеславом; но мать и  вельможи
последнего предложили эту опеку герцогу  силезскому  Генриху  I;  отсюда
война между Генрихом и Конрадом, в которой Конрад остался победителем  и
удержал за собою опеку над Болеславом краковским. Когда Болеслав, возму-
жав, потребовал от дяди очищения отцовских владений, то Конрад  захватил
его в плен; но племянник успел убежать из заключения и опять обратился с
просьбою о помощи к Генриху силезскому; тот вступился в дело и помог Бо-
леславу Лешковичу против дяди; но за эту помощь взял себе Краков и часть
Сендомирской волости. С таким же успехом кончил Генрих и войну с велико-
польским князем Владиславом Одоничем в 1234 году: Одонич должен был  ус-
тупить силезскому герцогу все свои земли, лежащие к югу от Варты. Благо-
даря этим успехам Генриха силезского самая старшая линия  Пястов  усили-
лась над всеми остальными линиями. Но, пролагая, с одной  стороны,  путь
своему потомству к усилению себя на счет всех остальных родичей и к соб-
ранию земли Польской, Генрих, с другой стороны, сильно содействовал пре-
обладанию немецкой народности над славянскою в областях польских. Не раз
замечали мы, как наши русские князья тяготились малонаселенностию  земли
своей и старались отовсюду призывать в нее колонистов; та же самая  пот-
ребность чувствовалась и в других землях славянских; монастыри, получив-
шие большие земли во владение, искали средств расчистить свои леса,  на-
селить, обработать пустоши: для этого они стали перезывать к себе немец-
ких колонистов. Князья перезывали их частию с тою же целию, частию сели-
ли их в старых городах и основывали для них новые, дабы посредством  них
усилить промыслы, торговлю и таким образом увеличить  свои  доходы;  ос-
тальные землевладельцы последовали примеру духовенства и князей,  и  вот
немцы распространяются по всем западнославянским землям. Пример к выводу
немецких колонистов в польские владения должна была подать по своим осо-
бенным обстоятельствам Силезия. Родоначальник силезских князей,  Владис-
лав II, по изгнании своем с старшего стола нашел дружественный  прием  в
Германии; сыновья его, рожденные от немецкой принцессы, были здесь  вос-
питаны и с помощию императора Фридриха Барбаруссы получили от дядей  во-
лость в родной земле - Силезию. Это все повело к теснейшей  связи  их  с
Германиею. С другой стороны действовала церковь: монастыри,  наполненные
немецкими монахами и монахинями, рыцарские ордена, получившие себе земли
от щедрости князей, стали с позволения последних вызывать в свои  владе-
ния немецких колонистов; скоро и города начали также наполняться  немца-
ми, причем важно было то, что последние  сохраняли  вполне  свою  народ-
ность, судились и рядились своим правом. Особенную склонность  к  немцам
обнаружил Генрих I силезский, и легко понять, какое  значение  для  всей
Польши должна была иметь эта склонность, когда Генрих стал самым сильным
из ее владетелей. Генрих умер в 1238 году, оставя сыну своему Генриху II
Благочестивому княжество, которое превосходило величиною  владения  всех
остальных Пястов; но впадение монголов, в битве с  которыми  пал  Генрих
Благочестивый,  воспрепятствовало  усилению  Силезии  на   счет   других
польских областей: владения Генриха  разделились  между  тремя  его  сы-
новьями; старший из них, Болеслав, которому достался Краков и часть  ве-
ликой Польши, беспорядочным поведением и наследственною в своем роде лю-
бовию к немцам вооружил против себя вельмож, которые провозгласили своим
князем Болеслава, Лешкова сына, а жители великой Польши  передались  сы-
новьям старого своего князя Владислава Одонича. Но этого мало: скоро на-
чалась усобица между Болеславом Генриховичем  и  его  родными  братьями,
причем соперники обращались к немецким князьям и платили за помощь  час-
тию своих владений, а между тем прелаты, пользуясь  недальновидною  щед-
ростию князей и их ослаблением вследствие усобиц, все более и более уси-
ливали свое значение, и в Польше повторились явления,  о  которых  начал
уже забывать дальнейший запад: в 1258 году Болеслав Генрихович принужден
был в одежде кающегося, босыми ногами отправиться в болеславскую церковь
Иоанна Крестителя, чтоб избавиться от проклятия, над ним тяготевшего.
   Мы видели, что слабостию Силезии воспользовался Болеслав (Стыдливый),
сын Лешка (Белого), для возвращения своей отчины, стола краковского;  но
прежде утверждения своего здесь он должен был выдержать  войну  с  дядею
Конрадом мазовецким. Даниил галицкий снова находился в союзе  с  послед-
ним, и потому в 1245 году встречаем известие о войне  его  с  Болеславом
Лешковичем; в первый поход, вошедши в Польшу четырьмя дорогами,  Романо-
вичи опустошили Люблинскую область до рек Вислы и Сана; во второй  поход
осадили Люблин и сняли осаду только тогда, когда люблинцы дали слово  не
помогать Болеславу. Следствием этих войн было то, что в битве под  Ярос-
лавлем поляки Болеславовы находились в войске Ростислава  черниговского,
а Романовичи,  заслышав  приход  последнего,  послали  сказать  Конраду:
"Из-за тебя пришли на нас ляхи Болеславовы, потому что мы  помогали  те-
бе", и Конрад послал им вспомогательный отряд, который, однако, не успел
принять участие в битве. В 1247 году умер Конрад, славный, предобрый, по
выражению летописца, и Даниил с Васильком жалели об нем; еще  при  жизни
своей он разделил Мазовию между двумя сыновьями: Казимиром и Болеславом;
последний умер вскоре после отца и по просьбам князя Даниила отдал  свою
волость младшему брату Семовиту, за которым была  племянница  Даниилова,
дочь Александра бельзского; дружеские отношения между Даниилом и Семови-
том не прерывались до самой смерти последнего; с  Болеславом  краковским
галицкий князь находился также в мире.
   Ярославскою битвою кончились, как мы видели, враждебные  отношения  к
Венгрии, и за союзом родственным скоро последовал политический, когда по
смерти последнего австрийского герцога Фридриха за владения его возникла
упорная борьба между королями чешскими венгерским; последний обратился с
просьбою о помощи к Даниилу и заключил с ним договор,  по  которому  сын
Даниила, Роман, женился на сестре покойного герцога Гертруде и в  прида-
ное брал Австрию. Следствием этого договора была война Даниила с чехами.
В 1254 году Даниил предпринял поход в землю Опавскую  (Троппау)  сколько
для короля венгерского, говорит летописец, столько же и для славы, пото-
му что ни один князь русский, ни Святослав Храбрый, ни Владимир  Святой,
не воевал земли Чешской. Даниил выступил в  поход  вместе  с  Болеславом
Стыдливым краковским, женатым на дочери  венгерского  короля;  союзники,
приближаясь к Опаве, отправили к городу сторожевой отряд из поляков, ко-
торый был разбит чехами, выехавшими из Опавы. Такое неудачное начало на-
вело сильный страх на поляков, и Даниил должен был увещевать их быть по-
бодрее. "Чего вы испугались? - говорил он им, - разве вы не знаете,  что
война без мертвых не бывает? разве вы не знали, что вышли на мужчин воо-
руженных, а не на женщин? если воин убит на рати,  то  какое  тут  чудо?
другие и дома умирают без славы, а эти со славою умерли; укрепите сердца
ваши и ступайте бодро вперед". Но тщетно Даниил уговаривал поляков подс-
тупить поближе к городу: те никак не согласились; Даниил сильно горевал,
тем более что большая часть его войска с сыном Львом отправилась  другим
путем и неизвестно где находилась; наконец пришел Лев Данилович, и нача-
лась осада, которая, однако, не имела успеха по причине глазной  болезни
Данииловой; взят был только ближний город Насилье (Носсельт). Опустошив-
ши вконец всю землю Опавскую, Даниил и Болеслав возвратились домой,
   Даниил по уговору с королем венгерским опустошил чешские владения, но
король не исполнил своих обещаний, данных Роману, и оставил его в городе
Нейбурге, подле Вены, безо всякой помощи; чешский король Оттокар  осадил
Нейбург и, не будучи в состоянии взять его силою, прислал сказать  Рома-
ну: "Ты мне родня и свояк (Оттокар был женат на Маргарите, другой сестре
австрийского герцога Фридриха), оставь венгерского короля, и мы разделим
с тобою пополам Австрию; король тебе много обещает и ничего не  сделает;
а я тебе говорю правду и поставлю свидетелей - папу и 12 епископов". Ро-
ман отвечал: "Не могу иметь с тобою никакого дела, потому что стыдно бу-
дет мне и грех вопреки обещаниям покинуть короля венгерского", - и  пос-
лал объявить последнему о предложении Оттокар а, прося немедленной помо-
щи. Но король явно его обманывал: хотел Австрию для себя, а Роману  обе-
щал дать города в Венгрии и не посылал ему помощи, а между тем  осажден-
ные терпели сильный голод в Нейбурге: одна женщина тайком прокрадывалась
в Вену и покупала там съестные припасы для князя.  Тогда  жена  Романова
стала уговаривать мужа ехать к отцу, и  Роман,  воспользовавшись  добро-
хотством какого-то Веренгера Просвела, выбрался из города и уехал в  Га-
лицию. В 1260 году Даниил опять соединил полки свои с войском Белы  про-
тив Оттокара богемского; но союзники были разбиты последним при реке Мо-
раве, и Даниил должен был отказаться от надежды видеть  сына  своего  на
престоле австрийском, тем более что татарские отношения  занимали  тогда
все его внимание.
   Король Даниил не долго пережил разрушение своих  надежд  на  успешную
борьбу с татарами; он умер между 1264-1266 годом; таким образом, почти в
одно время Восточная Европа лишилась троих знаменитейших своих  владете-
лей: в Руси Северной не стало Александра Невского, в Южной - Даниила,  в
Литве - Миндовга. Не трудно заметить сходство в деятельности обоих  кня-
зей русских - Невского и короля Даниила: оба прославились воинскими под-
вигами на западе и оба должны были поникнуть пред монголами, причем неу-
дача предприятий Данииловых служит самым лучшим  объяснением  постоянной
покорности  Александровой  и  выставляет  с  выгодной  стороны  проница-
тельность и осторожность внука Всеволода III; легко  заметить,  как  оба
князя, представители - один Северной, другой Южной - Руси, представители
двух долго враждебных линий Мономахова племени,  остаются  верны  каждый
своей стране и своему племени по личному характеру своему,  несмотря  на
известное сходство в характере их деятельности. Даниил сделал для  Южной
Руси все, что можно было ожидать от него при тех тяжких обстоятельствах,
которым мог быть в уровень только князь, талантливый подобно  Даниилу  и
подобно Даниилу испытанный бедствиями, с ранней молодости не знавший по-
коя. Крепости срыты по приказанию татарского баскака, но Холм  сбережен,
и вообще отношения монгольские не так тяжки  на  юге,  гроза  Бурундаева
прошла как-то мимо; Литва и ятвяги в зависимости, среди соседних христи-
анских государств Русь получила важное место  с  признанным  необходимым
влиянием, чему много способствовало то, что главная сцена действия пере-
несена была с востока, из  области  днепровской,  на  запад,  в  область
днестровскую Но кроме подвигов внешних Даниил прославился особенно внут-
реннею распорядительностию: после монгольского опустошения успел привес-
ти свою землю в цветущее состояние,  населил,  обстроил  города,  усилил
промышленность, торговлю. При этом должно заметить, однако, что  Даниил,
населяя города свои, наполнил их немцами,  поляками,  армянами,  жидами,
что не могло не иметь влияние на будущую судьбу страны.
   По смерти короля Даниила мысль Романа Великого была приведена  в  ис-
полнение: Галицкая земля перешла  прямо  к  сыновьям  Данииловым:  Льву,
Мстиславу и Шварну (Роман больше не упоминается), а дядя их Василько ос-
тался княжить  по-прежнему  на  Волыни.  Литва  готовилась  окончательно
слиться с Русью под властию одного из сыновей Данииловых:  в  1268  году
Воишелк снова заключился в монастыре, отдав все свои владения зятю Швар-
ну. Последний, боясь, как видно,  возобновления  внутренних  волнений  в
Литве в пользу князей природных, уговаривал Воишелка покняжить еще вмес-
те, но тот решительно отказался, говоря: "Много согрешил я пред богом  и
перед людьми; ты княжи, а земля тебе безопасна". Живя в угровском  Дани-
лове монастыре, Воишелк говорил: "Вот здесь подле меня сын мой Шварн,  а
там господин мой отец князь Василько, буду ими утешаться". Но он недолго
утешался: Шварн умер бездетным, и литовцы снова вызвали Воишелка из  мо-
настыря для управления делами княжества; это возбудило  вражду  в  брате
Шварновом, Льве Даниловиче, которому хотелось быть наследником  брату  в
Литве, а Воишелк не склонялся на его желание. Между обоими князьями  го-
товы уже были начаться неприятельские действия, как Василько  Романович,
князь волынский, предложил им съезжаться вместе для примирения.  Воишелк
и Лев приехали к Васильку во Владимир Волынский, где Маркольд, родом не-
мец, старый советник короля Даниила, позвал всех троих князей к себе  на
обед; обедали весело, много пили, и Василько после обеда поехал  к  себе
домой спать, а Воишелк поехал в Михайловский монастырь,  где  стоял.  На
этом дело не кончилось: Лев приехал в монастырь к Воишелку и стал  гово-
рить ему: "Кум! попьем-ка еще!" Тот согласился, и началась опять  попой-
ка, во время которой князья опять поссорились, от брани дошло до  драки,
и Воишелк был убит Львом. Последний хотел было  воспользоваться  смертью
Воишелка и приобрести себе Литву; но он не получил успеха в этом деле, и
литовцы выбрали себе единоплеменного князя. Так порвано было в самом на-
чале мирное соединение Литвы с Русью. С поляками,  именно  с  Болеславом
краковским, началась война скоро по смерти Данииловой; в ней русские по-
терпели поражение вследствие неосторожности Шварна, который,  не  послу-
шавшись совета старого дяди Василька, не  дождался  полков  волынских  и
ударил один на соединенных врагов, тогда как  Василько  именно  говорил:
"Не бейтесь сначала с поляками, но отпустите их в свою землю, когда пой-
дут, разделившись, тогда нападайте". В 1271 году умер  Василько  волынс-
кий, оставив стол свой сыну Владимиру. Кроме потомков Романа Великого на
западной стороне Днепра упоминаются трое князей пинских: Федор, Демид  и
Юрий Владимировичи в союзе с Васильком  волынским  (1262  г.);  Изяслав,
князь свислочский (1256); Глеб Ростиславич степанский.
   Обратимся теперь к другим княжествам Южной Руси, на восточном  берегу
Днепра. Мы оставили Михаила черниговского в Киеве, где он жил под  горо-
дом на острове. Узнавши, что король венгерский выдал наконец  дочь  свою
за его сына Ростислава, он поехал в Венгрию,  но  не  получил  почетного
приема ни от свата, ни от сына и, рассердившись на Ростислава, поехал  в
Чернигов, и оттуда - к Батыю просить себе ярлыка на это княжество. Прие-
хавши в Орду, он никак не хотел, обратившись на юг, поклониться  изобра-
жению умершего Чингисхана, говоря, что охотно поклонится хану и даже ра-
бам его, но христианин не должен кланяться изображению мертвого  челове-
ка. Напрасно князь Борис ростовский уговаривал его со слезами  исполнить
обряд, а бояре ростовские обещались принять на себя за него  епитимью  и
со всею своею областью - Михаил оставался непреклонным,  тем  более  что
боярин его Федор напоминал ему увещания духовника не губить души  идоло-
поклонством. Михаил умер мучительною смертию; летопись называет  палачом
его русского отступника путивльца Домана; боярин Феодор был  также  убит
(в 1246 г.). В Чернигове начал княжить Андрей Всеволодович,  как  видно,
брат Михаилов. Из других черниговских князей упоминается Роман брянский,
который в 1264 году поразил литовское войско, нападшее на  его  волость.
Под 1241 годом упоминается князь рыльский Мстислав, убитый  татарами.  В
одной летописи под 1245 годом упоминается о смерти князя Андрея Мстисла-
вича, убитого Батыем; Плано-Карпини называет его князем черниговским.

   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   БОРЬБА МЕЖДУ СЫНОВЬЯМИ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО (1276-1304)

   Исчезновение прежних понятий о праве старшинства.- Великий князь  Ди-
митрий Александрович переяславский стремится к усилению.- Восстание про-
тив него младшего брата, Андрея городецкого, с  помощию  Орды.-  Влияние
боярина Семена Тонилиевича.- Союз князей против Димитрия.-  Осторожность
северных князей.Разделение Орды, и Димитрий пользуется  этим  разделени-
ем.- Убиение Семена Тонилиевича.- Новая усобица.- Торжество Андрея.- Бе-
зуспешный съезд князей.Князь переяславский  Иван  Дмитриевич  отказывает
свою волость князю Даниилу Александровичу московскому.- Смерть  Андрея.-
События в других северных княжествах.- Отношения к татарам, шведам, нем-
цам и Литве.- Дела на юго-западе.

   Мы достигли того времени, когда прежние понятия о  праве  старшинства
исчезают; великие князья показывают ясно, что они  добиваются  не  стар-
шинства, но силы. Каждый князь, получив область Владимирскую,  старается
увеличить свою собственность на счет других княжеств. Но когда  преобла-
дание понятия о собственности, отдельности владения  заставляло  каждого
великого князя заботиться только о самом себе, то все  остальные  князья
не могут уже более доверять родственной связи, должны также заботиться о
самих себе, всеми средствами должны стараться  приобресть  силу,  потому
что им оставалось на выбор: быть жертвою сильнейшего или других  сделать
жертвами своей силы. Вот почему мы видим теперь восстания князей на  ве-
ликого с попранием всех старинных прав, родовых отношений.
   Князь Димитрий Александрович переяславский, присоединивши к своей от-
чине область Владимирскую, начал тем же, чем начинали его предшественни-
ки, - стремлением усилиться на счет Новгорода, который по смерти Василия
поспешил признать его своим князем. В 1279 году он, по словам летописца,
выпросил у новгородцев позволение поставить для себя  крепость  Копорье,
пошел и сам срубил ее; в следующем году он поехал туда вторично с посад-
ником Михаилом, с лучшими гражданами; заложили в Копорье крепость камен-
ную. В том же году посадник Михаил Мишинич,  возведенный  в  это  досто-
инство при Василии, был сменен, и на его место был возведен Семен Михай-
лович, неизвестно, сын какого из прежде бывших посадников - Михалка Сте-
пановича или Михаила Федоровича. Летопись говорит, что у Мишинича отнято
было посадничество князем и новгородцами вместе - все показывало, следо-
вательно, согласие города с Димитрием; но в следующем  1281  году  вдруг
встречаем известие о ссоре великого князя с новгородцами. Очень  вероят-
но, что ссора эта произошла по поводу Копорья, на который Димитрий хотел
смотреть как на свою собственность, что не нравилось новгородцам. Как бы
то ни было, когда новгородцы отправили к Димитрию владыку с мольбою,  то
он не послушал его, пришел с войском на волость  Новгородскую  и  сильно
опустошил ее, после чего заключен был мир, как видно на всей воле  вели-
кого князя. Быть может, этот поступок  Димитрия,  обличавший  стремление
его усилить себя на счет других, послужил Андрею Александровичу городец-
кому знаком к восстанию на старшего брата; быть может, он  хотел  подра-
жать дяде своему Василию Ярославичу, который посредством хана не  позво-
лил брату своему Ярославу  усилиться  окончательно  на  счет  Новгорода;
впрочем, летописцы указывают на бояр Андреевых, и особенно на одного  из
них, Семена Тонилиевича, как главного виновника этого восстания. Мы  ви-
дели у князя Василия костромского воеводу Семена,  который  водил  полки
своего  князя  против  Димитрия  и  новгородцев.  Очень  вероятно,   что
вследствие этих отношений к Димитрию Семен по смерти Василия перешел  не
к переяславскому князю, а к городецкому Андрею, тем более  что  Кострома
по смерти бездетного Василия перешла к Андрею Этот-то Семен начал воору-
жать нового князя против Димитрия, и вот  Андрей  отправляется  в  Орду,
имея споспешником себе и помощником Семена Тонилиевича и других  многих,
говорит летописец.
   Задаривши хана Менгу-Тимура, Андрей получил ярлык на Владимир и войс-
ко против Димитрия, потому что последний  не  думал  повиноваться  слову
ханскому, и нужно было принудить его к тому силою,  причем  все  князья,
ближние и дальние родственники, соединились с Андреем  против  Димитрия.
Мы не станем предполагать, что Димитрий дурно обходился  с  ними,  пусть
Димитрий был добрый, кроткий князь: для нас важна  здесь  недоверчивость
князей к великому князю владимирскому, постоянное  нерасположение  их  к
каждому князю, присоединявшему к своему уделу Владимирскую область.  Ди-
митрий, видя союз князей и татарские полки против себя, поехал к  Новго-
роду, желая засесть в своем Копорье, но на озере Ильмене встретил  полки
новгородские; новгородцы показали князю путь,  самого  не  схватили,  но
взяли двух дочерей его и бояр в заложники. "Отпустим их тогда, - сказали
они Димитрию, - когда дружина твоя выступит из Копорья", Но дружина  эта
не думала оставлять крепости, потому что ею начальствовал зять Димитрия,
знаменитый Довмонт псковский: он нечаянно напал на Ладогу  и  высвободил
оттуда имение Димитриево; но когда новгородские полки подошли к Копорью,
то дружина великокняжеская не могла долее  здесь  держаться  и,  получив
беспрепятственный выход, оставила крепость, которую разрыли  новгородцы.
Между тем Димитрий отправился за море, а татары,  пришедшие  с  Андреем,
ища Димитрия, рассыпались по всей земле, опустошили  все  около  Мурома,
Владимира, Юрьева, Суздаля, Переяславля, Ростова, Твери до самого Торжка
и далее к Новгороду. Андрей сел во  Владимире,  угостил  богатым  пиром,
одарил князей ордынских и, отпустив их домой, поехал в Новгород, где был
честно посажен на стол. Но скоро пришла к нему сюда весть, что  Димитрий
возвратился из-за моря с наемными войсками, засел в  своем  Переяславле,
укрепляется там и собирает полки. Андрей немедленно выехал из  Новгорода
во Владимир, оттуда в Городец, а из Городца поехал в Орду опять вместе с
Семеном Тонилиевичем жаловаться на брата хану Тудай-Менгу, брату и  пре-
емнику Менгу-Тимурову, доносить, что Димитрий не хочет повиноваться  та-
тарам, платить им дани; а между тем в его  отсутствие  князья  Святослав
Ярославич тверской, Даниил Александрович московский и новгородцы  двину-
лись на Димитрия: союз также замечательный! Враждебные войска сошлись  у
Дмитрова, стояли пять дней, ссылаясь о мире, и  наконец  заключили  его,
неизвестно на каких условиях. Становится заметным, как редко  на  севере
князья вступают в битвы друг с другом: обыкновенно, сошедшись, они  зак-
лючают мир и расходятся (1281-1283 г.).
   Между тем Андрей пришел из Орды с полками татарскими; Димитрий  бежал
вторично, но на этот раз уже не за Балтийское море, а к берегам Черного:
там, в степях, раскинулась другая орда, независимая и  враждебная  Золо-
той, или Волжской, орда Ногайская. Повелитель ее Ногай, князь рода  Джу-
чиева и полководец со времен Берге, из соперничества с ханом Золотой Ор-
ды принял с честию Димитрия и дал ему свои полки;  на  этот  раз  Андрей
должен был уступить и возвратил брату Владимир.  Как  же  Димитрий  вос-
пользовался своею победою? В 1283 году двое переяславских бояр, Антон  и
Феофан, явились в Кострому, схватили нечаянно Семена Тонилиевича и нача-
ли допытываться у него о прежних и настоящих намерениях его князя. Семен
отвечал: "Напрасно допрашиваете меня; мое дело служить верою  и  правдою
своему князю; если же были между ним и братом его какие раздоры, то  они
сами лучше знают их причины". "Ты поднимал ордынского царя, ты  приводил
татар на нашего князя", - продолжали  переяславские  бояре.  "Ничего  не
знаю, - отвечал Семен, - если хотите узнать подробнее об этом,  спросите
у господина моего, князя Андрея Александровича, тот ответит вам  на  все
ваши вопросы". "Если ты не расскажешь нам о всех замыслах своего  князя,
- продолжали Димитриевы бояре, - то мы убьем тебя". "А  где  же  клятва,
которою клялся ваш князь моему, - отвечал Семен, - клятва мира и  любви?
Неужели ваш князь и вы думаете исполнить эту клятву, убивая бояр  нашего
господина?" Переяславские бояре исполнили поручение своего князя - убили
Семена Тонилиевича.
   Легко было предвидеть, что убийство Семена не  потушит  вражды  между
братьями: Андрей сильно тужил о своем боярине и начал ссылаться с новго-
родцами; в Торжке (в 1284 г.) они обменялись  клятвами  стоять  друг  за
друга, против Димитрия. Но последний был силен. Андрей уступил и на этот
раз и даже нашелся принужденным вместе с Димитрием и его татарами  опус-
тошать волости новгородские. После этого Андрей обратился  к  татарам  и
привел на Димитрия какого-то царевича из Орды; но когда  татары  рассея-
лись для грабежа, то Димитрий собрал большую рать и ударил на них; царе-
вич убежал в Орду, бояре Андрея попались в плен, и городецкий князь дол-
жен был опять уступить; новгородцы приняли к себе Димитрия,  конечно  не
на всей своей воле; есть известие о наказании людей, ему  неприязненных;
посадник Семен Михайлович, отправлявший  свою  должность  во  все  время
дружбы Новгорода с Андреем и потому необходимо приятный последнему,  был
свергнут при торжестве Димитрия; его место заступил Андрей Климович;  но
Семен не отделался одним лишением посадничества: в 1287  году  встал  на
него весь Новгород понапрасну (без исправы), говорит летописец: пошли на
него из всех концов, как сильная рать, каждый с оружием, пришли на  двор
к нему, взяли весь дом с шумом; Семен прибежал к владыке, а владыка про-
водил его в Софийскую церковь, где он и пробыл в безопасности до другого
дня, пока смятение утихло. Семен чрез несколько дней умер; но  и  Андрей
Климович недолго посадничал: в 1289 г. он был свергнут, и на  его  место
возведен брат прежде бывшего посадника Юрий Мишинич, а ладожское  посад-
ничество отдано было Матвею Семеновичу, как видно сыну Семена Михайлови-
ча. Неизвестно, в связи ли с этими переменами было убиение Самойлы  Рат-
шинича жителями Прусской улицы на владычнем Дворе;  новгородцы  сзвонили
вече у св. Софии и у св. Николы, откуда пошли вооруженные,  взяли  улицу
Прусскую, домы разграбили, улицу всю пожгли. В следующем году крамольни-
ки пограбили торг; на другой день новгородцы собрались на вече и сброси-
ли двух крамольников с мосту.
   Между тем Димитрий, смирив брата и  новгородцев,  хотел,  как  видно,
разделаться и с теми княжествами, которые помогали Андрею против него: в
1288 году Димитрий вместе с ростовским князем и  новгородцами  Пошел  на
тверского князя Михаила Ярославича наследовавшего брату своему Святосла-
ву, неизвестно когда умершему; но Михаил встретил Димитрия с  полками  у
Кашина, и дело кончилось без боя - миром.  Неизвестны  подробности,  как
Димитрий поступил с другими князьями; известно только то, что в 1292 го-
ду отправились жаловаться на него в Орду князья: Андрей городецкий,  Ди-
митрий ростовский с сыном и  братом  Константином  углицким,  двоюродный
брат их Михаил Глебович белозерский, тесть последнего, Федор Ростиславич
ярославский, с ростовским епископом Тарасием. В орде Волжской Тудай-Мен-
гу был свергнут четырьмя племянниками своими, внуками Тутукана,  которые
скоро в свою очередь были истреблены сыном Менгу-Тимура Тохтою, или Ток-
таем. Тохта, выслушав жалобы князей, хотел сначала послать в Русь за Ди-
митрием, но потом раздумал и отправил туда большое войско,  Переяславцы,
узнавши о приближении татар, все разбежались, и Димитрий должен был  бе-
жать из своего города сперва на Волок, а оттуда во Псков;  татары  же  с
Андреем городецким и Федором ярославским взяли Владимир, разграбили  Бо-
городичную церковь, взяли потом 14 других городов и опустошили всю  зем-
лю. Тверь наполнилась беглецами со всех сторон, которые уговаривались не
пускать татар дальше и биться с ними; но татары хотели идти с  Волока  к
Новгороду и Пскову; тогда новгородцы послали к  предводителю  их  Дуденю
богатые дары, и варвары, удовольствовавшись ими,  отправились  назад,  в
степи. Союзники - Андрей городецкий и Федор ярославский - поделили между
собою волости: Андрей взял себе Владимир и  Новгород,  Федор  -  Переяс-
лавль, сына Димитриева Ивана вывели в Кострому. По удалении татар Димит-
рий хотел было пробраться из Пскова в Тверь, ибо Михаил не нарушал с ним
мира и не показан в числе жалобщиков на него; сам Димитрий  успел  прое-
хать в Тверь, но обоз его был захвачен Андреем и  новгородцами  с  новым
посадником их Андреем Климовичем, заступившим место Юрия  Мишинича,  как
видно вследствие торжества городецкого  князя;  Димитрий  принужден  был
просить мира у брата, который и принял  предложение:  как  видно  взявши
Владимир, Андрей уступил старшему брату опять Переяславль, ибо встречаем
известие, что Федор ярославский пожег этот город, вероятно с досады, что
должен был отступиться от своего приобретения, и после видим  в  Переяс-
лавле сына Димитриева; Волок возвращен новгородцам. Но Димитрий не  дос-
тиг своей отчины: он умер по дороге в Волок в 1294 году, погребен же, по
обычаю, в своем Переяславле.
   Андрей заступил место брата и потому при тогдашних отношениях не  мог
оставить других князей в покое, ни сам остаться от них в покое. Мы виде-
ли, что и прежде Андрей был в союзе с князем Федором  ярославским:  союз
остался ненарушимым и теперь; на их же стороне стоял и князь  Константин
ростовский; но против этих троих князей образовался другой союз также из
троих князей: Михаила тверского, Даниила московского и Ивана переяславс-
кого, который, впрочем, был в это время в Орде и поручил  защищать  свою
волость двум первым. В 1296 году в  присутствии  ханского  посла  князья
собрались во Владимир для окончания своих споров, но чуть-чуть  дело  не
дошло до кровопролития; владыка Симеон отвратил его, но ненадолго: в том
же году Андрей, собравши большое войско, пошел к Переяславлю; но  Даниил
московский и Михаил тверской заступили ему дорогу: битвы, по обычаю,  не
было, князья стали пересылаться и помирились. В 1301 году  князья  опять
съехались в Дмитрове: Андрей и Даниил уладили свои дела, но Иван переяс-
лавский и Михаил тверской разъехались в распре - знак, что на этих новых
съездах каждый князь толковал отдельно о своих  отдельных  интересах  и,
уладивши дело с одним, мог не уладиться с другим. В следующем 1302  году
произошло событие, важное по своим следствиям и подавшее непосредственно
повод к новой борьбе между князьями: князь Иван Димитриевич  переяславс-
кий умер бездетным: кому же должна была достаться  его  отчина,  старший
удел в племени Ярослава Всеволодовича? По старине великий  князь  должен
был распорядиться этою родовою собственностию по общему совету со  всеми
родичами, сделать с ними ряд, по древнему выражению. Но теперь на севере
смотрели на волости, уделы как на частную собственность, и каждый князь,
как частный собственник, отделенный от рода, считал себя вправе завещать
свою собственность кому хотел, и вот Иван Димитриевич завещевает Переяс-
лавль мимо старшего дяди Андрея младшему -  Даниилу  московскому.  Легко
понять, какое значение это событие имело в то время, когда каждый  князь
стремился к усилению своего удела на счет других: область княжества Мос-
ковского увеличивалась целою областью другого княжества!  Великий  князь
Андрей не хотел позволить Даниилу воспользоваться завещанием  племянника
и тотчас по смерти Ивана отправил в Переяславль  своих  наместников;  но
Даниил не думал уступать: он выгнал наместников Андреевых и посадил сво-
их; Андрей отправился в Орду, вероятно жаловаться хану, В следующем 1303
году умер Даниил Александрович московский; старший сын его Юрий был  со-
вершенно в уровень своему времени: приобретать и усиливаться во  что  бы
то ни стало было главною его целию, и когда Андрей возвратился из Орды с
ярлыками ханскими, то Юрий не уступил ему Переяславля,  жители  которого
хотели непременно иметь его своим князем и, доставшись отцу его по заве-
щанию, не толковали, как некогда киевляне, что не хотят  доставаться  по
наследству. В 1304 году умер Андрей; смерть его служила знаком к  борьбе
между Москвою и Тверью.
   Описавши борьбу между сыновьями Невского, обратимся к событиям,  про-
исходившим в других княжествах. В Ростове по  смерти  князя  Бориса  Ва-
сильковича (1277 г.) взял опять перевес смолоду, говорит старый  обычай:
здесь стал княжить брат покойного, Глеб Василькович белозерский. Но Глеб
умер в следующем же 1278 году: он смолоду, говорит летописец, служил та-
тарам и много христиан избавил от них из плена; ему наследовал в Ростове
племянник от старшего брата, Димитрий Борисович, на  Беле-озере  остался
княжить сын покойного Глеба, Михаил. Димитрий Борисович, по обычаю  вре-
мени, захотел усилиться на счет этого младшего двоюродного брата и отнял
у него волости с грехом и неправдою, по выражению летописца; от двоюрод-
ного брата Димитрий скоро (1271 г.) перешел к родному, Константину Бори-
совичу, княжившему с ним вместе в Ростове; была  между  ними  крамола  и
вражда великая, говорит летописец;  быть  может,  эта  вражда  произошла
вследствие смерти углицкого князя Романа Владимировича (1269 г.), не ос-
тавившего наследников. Напрасно старался примирить их  владыка  Игнатий:
Константин должен был выехать из Ростова, а Димитрий стал собирать войс-
ко и укреплять город, боясь нападения от брата.  Тогда  владыка  Игнатий
отправился к великому князю Димитрию Александровичу и упросил его  прие-
хать в Ростов; тот приехал и помирил братьев. В 1287 году братья  разде-
лились: старший, Димитрий, остался в Ростове, младший, Константин, сел в
Угличе. В 1294 году умер князь Димитрий Борисович ростовский; место  его
занял брат Константин Борисович, оставив в Угличе сына своего  Александ-
ра. Из других князей племени Всеволода III упоминается  под  1281  годом
внук его князь Михаил Иванович стародубский, дядя сыновьям Невского,  но
не могший быть старшим ни по праву, потому что не был отчинником, ни  по
силе. Под 1278 годом  упоминается  внук  Ярослава  Всеволодовича,  Давид
Константинович, князь галицкий и дмитровский, он умер в  1290  году.  Из
князей суздальских, сыновей Андрея Ярославича,  Юрий  Андреевич  умер  в
1279 году, и его место занял брат его Михаил. В Рязани княжил Федор, сын
убитого в Орде Романа; он умер в 1294 году, и место  его  заступил  брат
Константин Романович; третий Романович, Ярослав, князь пронский, умер  в
1299 году. В 1278 году умер смоленский князь Глеб Ростиславич; место его
занял брат Михаил Ростиславич, но и этот умер  в  следующем  1279  году;
тогда Смоленск перешел к третьему Ростиславичу, Федору ярославскому; со-
единение двух княжеств - Смоленского и Ярославского - могло бы повести к
важным следствиям для Северной Руси при тогдашних обстоятельствах,  если
б географическое разъединение этих княжеств в самом начале  не  положило
препятствия их политическому соединению: племянник  Федора  от  старшего
брата, Александр Глебович, овладел Смоленском  под  дядею;  последний  в
1298 году с большим войском пошел на Александра, долго  стоял  под  Смо-
ленском и бился крепко, но взять города не мог и возвратился в Ярославль
без успеха. Смоленское княжество удержало свою независимость;  после,  в
1301 году, видим здесь усобицы между Александром  смоленским  и  Андреем
вяземским: Александр вместе с родным братом Романом осадил  Дорогобуж  и
людям зла много сделал, отнявши у них воду, но Андрей вяземский подоспел
на помощь к дорогобужцам, и Александр, раненный, потерявши сына,  должен
был с большим уроном отступить от города. На судьбу  обоих  княжеств,  и
Рязанского и Смоленского, в описываемое время начало  оказывать  влияние
соседнее им обоим срединное княжество на севере, Московское, где, как мы
видели, княжил третий, младший сын Невского, Даниил, сперва бывший в со-
юзе с братом Андреем против старшего Димитрия, потом, когда Андрей  стал
великим князем, вооружившийся против него вместе с князьями  тверским  и
переяславским. Кроме этого любопытного поведения и приобретения, по  за-
вещанию племянника, Переяславского княжества Даниил замечателен еще тем,
что в 1301 году явился с войском у Переяславля Рязанского, одолел тамош-
него князя Константина Романовича, перебил много бояр и простых людей  и
наконец  взял  в  плен  самого  князя  Константина  какою-то   хитростию
вследствие измены бояр рязанских; Даниил, по  словам  летописца,  держал
пленника своего в чести, хотел укрепиться с ним  крестным  целованием  и
отпустить его в Рязань. Сын Даниилов, Юрий, в самый год отцовской смерти
отправился с братьями на другое  соседнее  княжество,  Можайское:  город
взял, князя Святослава Глебовича привел пленным в Москву. Так уже первые
московские князья начинают собирать Русскую  землю.  В  Новгороде  после
торжества Андреева над братом княжил сын великого князя Борис Андреевич;
посадник Андрей был сменен братом Семеном Ивановичем, неизвестно в кото-
ром году; но в 1303 году Семена сменил опять Андрей.  В  последние  годы
отношения Новгорода к великому князю Андрею, как видно, переменились: до
нас дошел договор новгородцев с Михаилом тверским, в котором этот князь,
объявляя о союзе своем с Даниилом  московским  и  Иваном  переяславским,
обязывает новгородцев, чтобы они помогали ему в  случае  притеснения  от
великого князя Андрея, или от татарина, или от кого-нибудь другого; нов-
городцы со своей стороны обязывают Михаила, чтоб он в случае обиды  Нов-
городу защищал его вместе с братом своим Даниилом.
   Касательно внешних отношений в описываемое время мы видели, что тата-
ры опустошали Северную Русь, помогая враждующим князьям, как прежде  по-
ловцы пустошили Южную. В 1277 году  русские  князья  Андрей  городецкий,
Глеб ростовский с сыном и племянником, Федор ярославский, будучи в  Орде
у хана Менгу-Тимура, должны были вместе с ним отправиться в поход против
ясов, взяли их город Дедяков и возвратились с честью и дарами от хана. В
следующем году Федор ярославский и Михаил, сын Глеба ростовского, ходили
опять с татарами на войну. В том же году татары приходили на  Рязань  и,
наделавши много зла, возвратились домой. Через десять лет встречаем  но-
вое известие о нападении татар на Рязань и Муром. В 1293 году был  тяжек
для Твери царевич татарский; в Ростове в 1290 г. жители встали вечем  на
татар и разграбили их. На западе продолжалась прежняя борьба новгородцев
со шведами, новгородцев и псковичей с немцами и Литвою. В 1283 году шве-
ды вошли Невою в озеро Ладожское, перебили новгородцев - обонежских куп-
цов, ладожане вышли к ним навстречу и бились, но счастливо ли, неизвест-
но; в следующем году такое же новое  покушение  шведов,  хотевших  взять
дань на кореле; но на этот раз новгородцы и ладожане встретили врагов  в
устье Невы, побили их и заставили бежать. В 1292  году  пришли  шведы  в
числе 800 человек: 400 пошли на корелу, 400 - на ижору; но ижора переби-
ла своих, а корела - своих. Это были покушения неважные; но в 1293  году
шведы обнаружили намерение стать твердою ногою в новгородских  владениях
и построили город на Корельской земле; небольшое новгородское войско  со
смоленским князем Романом Глебовичем подошло к городу,  но  должно  было
отступить от него по причине оттепели и недостатка в  конском  корме;  в
1295 году шведы построили другой город на Корельской же земле,  но  этот
город новгородцы раскопали, истребивши гарнизон шведский. Шведы, однако,
не отстали от своего намерения и в 1300 году вошли в Неву с большою  си-
лою, привели мастеров из своей земли и из Италии и поставили  город  при
устье Охты, утвердили его твердостию несказанною, по  словам  летописца,
поставили в нем пороки и назвали в похвальбу Венцом земли  (Ландскрона);
маршал Торкель Кнутсон, правивший Швециею в малолетство короля  Биргера,
сам присутствовал при постройке Ландскроны и оставил в нем сильный  гар-
низон с воеводою Стеном. Против такой опасности нужно  было  вооружиться
всеми силами, и вот в следующем году сам великий князь Андрей с  полками
низовыми и новгородскими подступил к Ландскроне: город был взят,  раско-
пан, гарнизон частию истреблен, частию отведен в неволю, шведам не  уда-
лось утвердиться в новгородских владениях; также неудачна была и попытка
датчан из Ревеля поставить город на русской стороне Наровы в 1294  году:
новгородцы пожгли город, и в 1302 году заключен был мир, за которым нов-
городские послы ездили в Данию. Псков продолжал бороться с Ливонским ор-
деном. В 1298 году Довмонт в другой раз отбил от него  немцев;  это  был
последний его подвиг, в 1299 году он умер, много пострадавши  (потрудив-
шись) за св. Софию и за св. Троицу (т. е. за Новгород и за Псков) - луч-
шая похвала князю от летописца: литовский выходец сравнялся ею с Монома-
хом. Летописец прибавляет, что Довмонт был милостив безмерно,  священни-
ков любил, церкви украшал, нищих миловал, все праздники честно проводил,
за сирот, вдов и всяких обиженных  заступался.  Неприятельские  действия
Литвы против Новгородской области ограничились в описываемое время одним
опустошением берегов Ловати в 1285 году; но в следующем году литовцы на-
пали на Олешню, церковную волость тверского владыки: тверичи,  москвичи,
волочане, новгородцы, дмитровцы, зубчане, ржевичи  соединились,  догнали
разбойников, побили их, отняли добычу, взяли в плен  князя.  С  финскими
племенами продолжалась борьба с прежним характером: в 1292  году  новго-
родские молодцы ходили с княжими воеводами воевать Емскую (ямь) землю и,
повоевавши ее, пришли все поздорову; но в описываемое время одно из бли-
жайших финских племен, корела, давно платившее дань Новгороду и  еще  до
татар покрещенное, стало возмущаться. Еще  в  1269  году  князь  Ярослав
Ярославич собирался идти на корелу, но на этот раз  новгородцы  упросили
его не ходить. Под 1278 годом встречаем  известие,  что  князь  Димитрий
Александрович с новгородцами и со всею Низовскою землею казнил корелян и
взял землю их на щит.
   Князей Юго-Западной Руси - Льва Даниловича  галицкого  и  двоюродного
брата его, Владимира Васильковича волынского,  занимали  преимущественно
отношения польские, литовские и татарские. С Болеславом Лешковичем  кра-
ковским они помирились и даже помогали ему в войне с Болеславом Генрихо-
вичем бреславским (силезским). Мы видели, что Мазовия по смерти  Конрада
разделилась между двумя его сыновьями: сначала между Казимиром и  Болес-
лавом, потом, по смерти последнего, между Казимиром и  Семовитом.  Кази-
мир, умерший в 1267 году, оставил свою часть пяти сыновьям: Лешку Черно-
му, Земомыслу, Владиславу Локетку, Семовиту и Казимиру; Семовит  оставил
свою часть двум сыновьям, Болеславу и Конраду. С последним у  волынского
князя было враждебное столкновение по поводу ятвягов: эти дикари  взвол-
новались снова по смерти Даниила, но воеводы сыновей его, Льва и  Мстис-
лава, и племянника Владимира заставили их смириться;  в  1279  году  был
сильный голод по всей земле Русской и Польской, у Литвы и ятвягов; послы
ятвяжские приехали к князю Владимиру волынскому и  стали  ему  говорить:
"Господин князь Владимир! приехали мы к тебе ото всех ятвягов, понадеясь
на бога и на твое здоровье; господин! не помори нас, а перекорми,  пошли
к нам жито свое на продажу, мы с радостию станем покупать,  что  хочешь,
то и будем давать: воску, белок, бобров, черных куниц, серебро".  Влади-
мир сжалился и послал к ним жито из Бреста в лодках  по  Бугу  с  людьми
добрыми, кому верил. Волынцы из Буга вошли в Нарев, поплыли по этой  ре-
ке, но когда остановились ночевать под Полтовском  (Пултуском),  то  все
были перебиты, жито унесено,  лодки  потоплены.  Владимир  стал  доиски-
ваться, кто это сделал, и послал сказать Конраду: "Под твоим городом пе-
ребиты мои люди: либо ты приказал их убить, либо кто другой;  ты  должен
знать, что делается в твоей земле, объяви мне". Конрад заперся: "Сам  не
бил и другого никого не знаю". Но дядя его, Болеслав краковский,  бывший
в ссоре с племянником, послал сказать Владимиру: "Конрад лжет, сам избил
твоих людей, переведайся с ним, осрамил он тебя, смой свой позор".  Вла-
димир послушался и послал на Конрада войско, которое опустошило земли по
сю сторону Вислы и взяло много плену; Конрад прислал просить мира у Вла-
димира, тот согласился, и началась между обоими князьями большая любовь:
Владимир возвратил Конраду всю челядь, которую побрало его войско.
   Смерть бездетного Болеслава краковского, последовавшая в  1279  году,
подала повод к новым смутам. Болеславу наследовал старший из  двоюродных
племянников, Лешко Черный,  князь  мазовецкий-сераджский,  сын  Казимира
Конрадовича, и это преемство утверждено было избранием краковской  шлях-
ты. Лев Данилович галицкий, не успевши получить Литвы после брата, захо-
тел попытаться, не успеет ли овладеть наследством Болеслава краковского,
но бояре сильные, по выражению летописца, нe дали ему земли.  Тогда  Лев
захотел по крайней мере овладеть некоторыми порубежными городами и  пос-
лал просить войска у хана Ногая; тот исполнил его просьбу, и Лев  с  та-
тарскими полками и сыном Юрием вступил в польские владения, а  брат  его
Мстислав с сыном Даниилом и двоюродный брат Владимир волынский пошли ту-
да же неволею татарскою. Лев шел к Кракову с гордостью великою,  говорит
летописец, но возвратился с великим бесчестием, потому что при  Гошличе,
в двух милях от Сендомира, поляки поразили его наголову, а  в  следующем
1281 году Лешко отплатил ему вторжением в Галицкую область, где взял го-
род Перевореск (Пршеворск) и сжег его, перебивши всех жителей. С  другой
стороны, поляки вошли в волынские владения у Бреста, взяли десять сел  и
пошли назад; но жители Бреста с воеводою Титом, в числе 70 человек, уда-
рили на 200 поляков, убили у них 80 человек, других взяли в плен и возв-
ратили все пограбленное. Скоро встала усобица между Семовитовичами мазо-
вецкими - известным нам Конрадом и братом его Болеславом.  Конрад  обра-
тился с просьбою о помощи к Владимиру Васильковичу волынскому; тот  при-
нял к сердцу его обиду и со слезами отвечал его послу:  "Скажи  брату  -
бог будет мстителем за твой позор, а  я  готов  тебе  на  помощь",  -  и
действительно стал собираться на Болеслава; послал и к  племяннику  Юрию
Львовичу холмскому за помощью, и тот отвечал: "Дядюшка!  с  радостию  бы
пошел и сам с тобою, но некогда: еду в Суздаль жениться, а с собою  беру
немногих людей: так все мои люди и бояре богу на руки да тебе, когда те-
бе будет угодно, тогда с ними и ступай". Владимир собрал рать и выступил
к Бресту, но прежде отправил к Конраду посла, который, опасаясь неверных
бояр последнего, сказал при них князю: "Брат твой  Владимир  велел  тебе
сказать: с радостию бы помог тебе, да нельзя: татары  мешают".  Сказавши
это, посол взял Конрада за руку и сильно пожал ее; князь догадался,  вы-
шел с ним вон, и посол начал опять говорить: "Брат велел  тебе  сказать:
приготовляйся сам и лодки приготовь на Висле, рать у тебя будет завтра".
Конрад сильно обрадовался, велел поскорее готовить лодки и сам  пригото-
вился; рать волынская пришла, перевезлась через Вислу и пошла  вместе  с
Конрадом во владения Болеслава, где осадили город Гостинный. Конрад, ез-
дя по полкам, начал говорить: "Братья моя, милая Русь! ступайте, бейтесь
дружнее!" Полки двинулись под стены, другие стали  неподвижно,  оберегая
товарищей от внезапного нападения поляков. Осажденные сыпали на  русских
каменья, как град сильный, но те ловко отстреливались; дело дошло  и  до
копий, и поляки начали валиться со стен, как снопы,  наконец  город  был
взят; победители захватили в нем много  всякого  добра  и  пленных,  ос-
тальных перебили, город сожгли и возвратились домой с победою  и  честью
великою, потерявши только двух человек убитыми, но и те  были  убиты  не
под городом, а в наезде, один был родом прусс,  а  другой  -  придворный
слуга князя Владимира, любимый его сын боярский  Pax  Михайлович.  Когда
войска шли мимо Сохачева (Сохоцин), то князь Болеслав  выехал  из  этого
города, чтоб поймать кого-нибудь из неприятелей в разгоне; князь  Влади-
мир наказывал своим воеводам не распускать войска, а идти всем вместе  к
городу; но тридцать человек отделились от войска и поехали в лес  ловить
челядь, которая скрылась там из сел; в это время Болеслав ударил на них;
все разбежались, не побежали только двое - Pax с пруссом: последний пус-
тился на самого Болеслава и был убит окружавшими князя; Pax убил знатно-
го боярина Болеславова, но также заплатил жизнию  за  свой  подвиг;  они
умерли мужественно, говорит летописец, оставили по  себе  славу  будущим
векам. В 1282 году два хана - Ногай и Телебуга - пошли на венгров с  ог-
ромным войском, велели идти с собою и русским князьям.  Пользуясь  этим,
Болеслав напал с небольшою дружиною на русские границы,  взял  несколько
сел и пошел назад, величаясь, как будто бы всю землю завоевал. Лев Дани-
лович, возвратясь из  похода,  послал  сказать  Владимиру  Васильковичу:
"Брат! смоем с себя позор, наведи литву на Болеслава".  Владимир  послал
за литвою и получил ответ: "Владимир, Добрый князь, правдивый! можем  за
тебя свои головы сложить; если тебе любо, то мы готовы". Лев и Владимир,
собравши полки, пошли к Бресту, дожидаясь литвы, но литва  не  пришла  к
сроку, и князья отпустили одних своих воевод, которые повоевали Болесла-
вову землю, взяли бесчисленное множество  челяди,  скота,  коней.  После
пришли литовцы к Бресту и стали говорить Владимиру: "Ты нас поднял,  так
веди куда-нибудь, мы готовы, мы на то и пришли". Князь стал думать, куда
их вести: своя рать ушла уже далеко, реки разливаются, и  вспомнил,  что
Лешко краковский посылал люблинцев, которые взяли одно  пограничное  во-
лынское село; Владимир несколько раз ему напоминал,  чтоб  он  возвратил
пленных, но Лешко не возвратил, и за это теперь Владимир послал на  него
литву, которая повоевала около Люблина и взяла множество пленных.  Скоро
возвратились и русские воеводы из польского похода с большою добычею; но
Болеслав все не переставал  враждовать;  Владимир  с  племянником  Юрием
опять собрали войско, опять привели литву; русские и литовцы взяли у Бо-
леслава Сохачев и возвратились назад с большою добычею.
   С литовским князем Тройденом Владимир Василькович воевал  целый  1274
год мелкою войною; потом Тройден взял город Дрогичин у Льва  Даниловича;
Лев послал к хану Менгу-Тимуру за помощью, татары пришли, а это значило,
что все русские князья должны идти с ними вместе, и пошли на Литву  Лев,
Мстислав, Владимир, Роман брянский  с  сыном  Олегом,  Глеб  смоленский,
князья пинские и туровские. Лев с татарами пришел прежде всех  к  Новог-
рудку и, не дожидаясь других князей, взял окольный город; на другой день
пришли остальные князья и стали сердиться на Льва, что без них начал де-
ло; в этих сердцах они не пошли дальше и возвратились от Новогрудка; во-
лынский князь звал тестя своего, Романа брянского,  заехать  к  нему  во
Владимир: "Господин батюшка! приезжай, побудешь в своем  доме  и  дочери
своей здоровье увидишь". Роман отвечал: "Сын Владимир! не могу от своего
войска уехать, хожу в земле ратной, кто проводит войско мое домой? Пусть
вместо меня едет сын мой Олег". В 1276 году толпы пруссов,  спасаясь  от
притеснений Ордена, явились к литовскому князю с просьбою  о  помещении:
Тройден одну часть их посадил в Гродне, а другую в Слониме. Владимиру  и
Льву это соседство показалось опасным; они послали рать свою к Слониму и
взяли пруссов. За это Тройден послал воевать около Каменца (Литовского);
Владимир отомстил ему взятием Турийска Неманского. Борьба  на  этот  раз
кончилась, и летописец говорит, что оба князя - Тройден и Владимир - на-
чали жить в большой любви. Но последний, как видно, не полагался на дол-
говременность этого мира и стал думать, где бы поставить город за  Брес-
том. В этом раздумье он взял книги пророческие и разогнул их на  следую-
щем месте: "Дух господень на мне, его же ради  помаза  мя...  и  созижют
пустыня вечная, запустевшая прежде, воздвигнути городы пусты,  запустев-
шая от рода". Владимир, говорит летописец, уразумел к себе милость божию
и начал искать места, где бы поставить город, для чего послал  мужа  ис-
кусного именем Алексу с туземцами на челнах вверх по реке Лосне;  Алекса
нашел удобное место и объявил об этом князю, который сам  отправился  на
берега Лосны и заложил город, названный Каменцом, потому что почва  была
каменистая.
   На этот раз татары не дали русским и литовским князьям пожить в мире;
в 1277 году Ногай прислал к русским князьям грамоту: "Вы все мне  жалуе-
тесь на Литву, так вот вам войско и с воеводою, ступайте с ним на  своих
врагов". Зимою пошли русские князья Мстислав, Владимир и Юрий Львович на
Литву к Новогрудку; но когда пришли они к Бресту, то получили весть, что
татары опередили их; тогда князья стали думать: "Что нам идти  к  Новог-
рудку? там татары все уже извоевали; пойдем куда-нибудь к целому  месту"
- и пошли к Гродну. Минувши Волковыйск, они остановились ночевать, и тут
Мстислав с Юрием тайком от Владимира послали лучших своих бояр и слуг  с
воеводою Тюймою воевать окрестную страну. Те, повоевавши,  расположились
также на ночлег вдалеке от главной рати, сторожей не расставили и доспе-
хи сняли. Тогда один переметчик убежал от них прямо в  город  и  объявил
жителям: "Там-то и там-то на селе  люди  лежат  безо  всякого  порядка".
Пруссы и борты выехали из города и ударили на сонных  русских:  половину
избили, другую повели пленными в город, а Тюйму повезли на санях, потому
что был тяжело ранен. На другой день, когда главная рать подошла к горо-
ду, прибежал к ней один из посланных с Тюймою, наг и бос,  и  объявил  о
поражении своих; князья, погоревавши, начали промышлять,  как  бы  взять
город: перед ним стояла высокая каменная башня, где заперлись  пруссы  и
стрельбою своею никак не давали приблизиться к городу;  русские  поэтому
приступили сперва к башне и взяли ее, тогда страх напал на горожан;  они
стояли как мертвые на забралах, потому что вся их надежда была на башню,
стали рядиться с осаждающими и порешили на том,  что  русские  не  будут
брать города, за что осажденные выдали  им  всех  бояр,  взятых  в  плен
ночью.
   Татары же водили русских князей и на поляков в  1287  году:  Телебуга
послал звать с собою в поход  всех  князей  волынских  и  заднепровских.
Князья, каждый на границе своей волости, встречали хана  с  напитками  и
дарами; они боялись, что татары перебьют их и города возьмут себе. Этого
не случилось, но насилиям татарским в городах и по волости не было  кон-
ца. Телебуга, отправившись в Польшу, оставил около Владимира отряд татар
кормить любимых коней своих; эти татары опустошили всю землю  Владимирс-
кую, не давали никому выйти из города за съестными припасами:  кто  вые-
дет, тот непременно будет или убит, или схвачен, или ограблен, и от того
в городе Владимире померло людей бесчисленное множество. Пробывши десять
дней в Польше, Телебуга на возвратном пути остановился в  Галицком  кня-
жестве на две недели и опустошил его точно так же, как татары его  опус-
тошили Волынское.
   В то время еще, когда Телебуга был на Волыни, тамошний  князь  Влади-
мир, уже давно страдавший тяжкою болезнию (гниением нижней челюсти), по-
чувствовал, что становится ему гораздо хуже, и послал сказать двоюродно-
му брату своему, Мстиславу Даниловичу луцкому: "Брат! Ты видишь мою  не-
мощь, а детей у меня нет; так даю тебе, брату своему, землю свою  всю  и
города по смерти своей и даю это тебе при хане и его вельможах".  Послал
также сказать и другому двоюродному  брату,  Льву,  и  племяннику  Юрию:
"Объявляю вам, что я отдал брату Мстиславу землю свою и города". Лев от-
вечал Владимиру: "И хорошо сделал, что отдал; мне разве искать  под  ним
после твоей смерти? все мы под богом ходим, а мне дал бы  только  бог  и
своим княжеством управить в нынешнее время". Потом Мстислав послал  ска-
зать брату Льву и племяннику: "Брат Владимир отдал мне землю свою и  го-
рода; если чего захочешь искать по смерти  брата  Владимира,  так  скажи
лучше теперь, когда здесь хан". Лев не отвечал на это ни слова. Телебуга
пошел в Польшу со всеми князьями и с Владимиром; но последний должен был
воротиться с дороги, потому что жалко было смотреть на него. Пробыв нес-
колько дней во Владимире, он начал говорить княгине и боярам:  "Хотелось
бы мне поехать в Любомль, потому что погань эта (татары) сильно мне  оп-
ротивела; я человек больной, нельзя мне с ними толковать,  пусть  вместо
меня остается здесь епископ Марк". Князь поехал в Любомль с  княгинею  и
слугами придворными, из Любомля в Брест, а из Бреста в Каменец  (Литовс-
кий), где и слег в постель, говоря княгине и слугам: "Когда  эта  погань
выйдет из земли, то поедем в Любомль". Чрез несколько  дней  приехали  к
нему слуги бывшие в Польше на войне с татарами; он стал спрашивать их  o
Телебуге, пошел ли он назад из Польши? Те отвечали, что пошел.  "А  брат
мой Лев, и Мстислав, и племянник здоровы ли? Те отвечали, что все здоро-
вы, бояре и слуги, причем сказали, что Мстислав уже раздает своим боярам
города и села волынские. Владимир очень рассердился и стал говорить:  "Я
лежу болен, а брат придал мне еще болезни; я еще жив, а он  уже  раздает
города мои и села; мог бы подождать, когда умру".  И  отправил  посла  к
Мстиславу с жалобою: "Брат! ведь ты меня ни на полону  взял,  ни  копьем
добыл, ни ратью выбил меня из городов моих - что так со мною поступаешь!
ты мне брат, но ведь есть у меня и другой брат, Лев, и  племянник  Юрий;
из вас троих я выбрал тебя одного и отдал тебе свою землю  и  города  по
своей смерти, а пока жив, тебе не вступаться ни во что; я  так  распоря-
дился, отдал тебе землю за  гордость  брата  Льва  и  племянника  Юрия".
Мстислав спешил успокоить больного. "Брат и господин! - велел  он  отве-
чать ему, - земля божия и твоя и города твои, и я над ними не волен, сам
я в твоей воле, и дай мне бог иметь тебя как отца и служить тебе со всею
правдою до смерти, чтоб ты, господин, здоров был, а мне главная  надежда
на тебя". Эта речь была люба Владимиру, он успокоился и поехал в Рай-го-
род; здесь он начал говорить княгине: "Хочу послать за  братом  Мстисла-
вом, урядиться с ним о земле, и о городах, и о тебе, княгиня  моя  милая
Ольга, и об этом ребенке Изяславе, которую люблю, как дочь  родную;  бог
за грехи мои не дал мне детей, так эта была мне  вместо  родной,  потому
что взял ее от матери в пеленах и вскормил". За  Мстиславом  послали,  и
когда он приехал, то  Владимир  поднялся  с  постели,  сел  и  стал  его
расспрашивать про поход; Мстислав рассказал ему все по порядку, как  бы-
ло, и когда пришел к себе на подворье, то  Владимир  послал  епископа  и
двух бояр сказать ему: "Брат! я за тем тебя вызвал, что хочу урядиться с
тобою о земле и о городах, о княгине своей и о  ребенке  Изяславе,  хочу
грамоты писать". Мстислав отвечал: "Брат и господин! Я разве  хотел  ис-
кать твоей земли по твоей  смерти?  Сам  ты  прислал  ко  мне  в  Польшу
объявить, что отказываешь мне свою землю; если хочешь грамоты писать, то
пиши как богу любо и тебе". Епископ возвратился с этим ответом, и Влади-
мир велел писцу писать грамоты: в одной отказал Мстиславу всю свою землю
и города; в другой отказал жене своей город Кобрин с несколькими  селами
и монастырь Апостольский с селами же. "А княгиня моя,  сказано  в  конце
грамоты, захочет идти в монастырь после меня, пусть идет, а не  захочет,
то как ей любо: мне ведь не смотреть, вставши из гроба, что  кто  станет
делать по моей смерти".
   Когда грамоты были написаны, Владимир послал сказать Мстиславу:  "Це-
луй крест на том, что не отнимешь ничего у  княгини  моей  и  у  ребенка
Изяславы, не отдашь ее неволею ни за кого, но за  кого  захочет  княгиня
моя, за того отдашь". Мстислав поцеловал крест,  после  чего  поехал  во
Владимир, в Богородичную церковь, куда созваны  были  бояре  и  граждане
русские и немцы; перед ними прочли Владимирову духовную, в которой отка-
зана была вся земля Мстиславу, и епископ благословил последнего  крестом
воздвизальным на княжение; Мстислав уже хотел начать  после  этого  кня-
жить, но опять был остановлен больным Владимиром, который велел ему  по-
дождать до своей кончины. Мстислав отправился в свою Луцкую  волость,  а
Владимир из Рая переехал в Любомль, где лежал больной всю зиму, рассылая
слуг своих на охоту, потому что был страстный охотник и храбрый: завидит
вепря или медведя - не станет дожидаться слуг, сам убьет всякого  зверя.
Но больному князю не дали успокоиться; как наступило лето, прислал к не-
му Конрад Семовитович мазовецкий. "Брат и господин! - велел сказать  ему
Конрад, - ты был мне вместо отца, держал  под  своею  рукою,  своею  ми-
лостью; тобою я княжил и города свои держал, от братьи отступился и  был
грозен; а теперь, господин! слышал я, что ты отказал  свои  земли  брату
своему Мстиславу - так послал бы ты к нему своего посла вместе  с  моим,
чтоб и он принял меня под свою руку и стоял бы за меня, как ты".  Влади-
мир исполнил желание Конрада, послал к Мстиславу, и тот обещался не  да-
вать в обиду мазовецкого князя и, если случится,  голову  свою  за  него
сложить. Мстиславу хотелось также видеться лично с Конрадом; тот  согла-
сился с радостию, заехал сперва к Владимиру, в Любомль, где горько  пла-
кал, увидевши, как болезнь истощила красивое тело князя волынского;  от-
туда поехал к Мстиславу, который встретил его с боярами и слугами своими
и принял с честию и любовию под свою руку, сказавши: "Как тебя брат  мой
Владимир честил и дарил, так дай бог и мне честить  тебя,  и  дарить,  и
стоять за тебя, когда кто-нибудь тебя обидит". Потом князья начали весе-
литься: Мстислав  одарил  Конрада  конями  красивыми  в  седлах  дивных,
платьем дорогим и другими дарами многими и так с честью отпустил его.
   За Конрадом явился к больному Владимиру другой гость:  прислал  князь
Юрий Львович посла своего сказать дяде: "Господин дядюшка! Бог знает,  и
ты знаешь, как я служил тебе со всею правдою, почитал я тебя, как  отца;
чтоб тебе сжалиться за мою службу? теперь отец прислал ко мне,  отнимает
у меня города, что прежде дал, - Бельз, Червень и Холм, а велит мне быть
в Дрогичине и Мельнике; бью челом богу и тебе: дай мне, господин  дядюш-
ка, Брест". Владимир велел отвечать ему: "Племянник! не дам: сам знаешь,
что я не двуречив и не лгун, не могу нарушить договора, что  заключил  с
братом Мстиславом: дал ему всю землю и все города  и  грамоты  написал".
Отправивши с этим ответом Юрьева посла, Владимир отрядил к брату  Мстис-
лаву верного слугу своего Ратьшу с таким наказом: "Присылал ко мне  пле-
мянник Юрий просить Бреста, но я не дал ему ни города,  ни  села"  -  и,
взявши из-под постели клок соломы, прибавил: "Не давай  и  такого  клока
соломы никому после моей смерти". Мстислав велел отвечать ему: "Ты мне и
брат, ты мне и отец, Данило король, когда принял меня под свои руки; что
ни велишь мне, все с радостию исполню". Но этим дело не кончилось:  чрез
несколько времени вошли слуги и объявили больному:  "Владыка,  господин,
приехал". "Какой владыка?" - спросил Владимир. "Перемышльский Мемнон, от
брата твоего Льва приехал". Догадался Владимир, зачем  приехал  владыка,
но делать нечего, велел позвать; владыка вошел, поклонился князю до зем-
ли, промолвив: "Брат тебе кланяется", сел и  начал  править  посольство:
"Брат твой велел тебе сказать, господин: дядя твой Данило король, а  мой
отец лежит в Холме у св. Богородицы, и сыновья его, братья мои  и  твои,
Роман и Шварн, и всех кости тут лежат; а теперь, брат, слышал я про твою
болезнь тяжкую: чтоб тебе, братец, не погасить  свечи  над  гробом  дяди
своего и братьи своей, дать бы тебе свой город Брест? То бы  твоя  свеча
была". Владимир, говорит летописец, разумел всякие притчи и темные слова
и начал с епископом длинный разговор от книг,  потому  что  был  книжник
большой и философ, какого не было во всей земле, да и по нем  не  будет;
наконец отпустил епископа к брату с такими словами: "Брат  Лев!  что  ты
думаешь, что я уже из ума выжил и не пойму  твоей  хитрости?  мало  тебе
твоей земли, что еще Бреста захотел, когда сам три княженья держишь: Га-
лицкое, Перемышльское и Бельзское, и того все мало? мой отец, а твой дя-
дя лежит у св. Богородицы во Владимире, а много ль ты над ним свеч  пос-
тавил? какой город дал, чтоб свеча была? сперва просил ты живым,  а  те-
перь уже мертвым просишь; не дам не только города, села у меня не выпро-
сишь, разумею я твою хитрость, не дам".
   Волость свою Владимир отдал брату; что же касается движимого  имения,
то, еще будучи на ногах, роздал его бедным: золото, серебро, камни  дра-
гоценные, пояса отцовские и свои, золотые и серебряные, все роздал; блю-
да большие серебряные, кубки золотые и серебряные сам пред глазами свои-
ми побил и полил в гривны, полил и монисты, большие золотые бабки и  ма-
тери своей, и разослал милостыню по всей земле; и  стада  роздал  убогим
людям, у кого лошадей нет и кто потерял их во время  Телебугина  нашест-
вия. Владимир умер в 1288 году, после двадцатилетнего княжения.  Княгиня
и слуги придворные обмыли тело, обвили бархатом с кружевами, как следует
хоронить царей, и, положивши на сани (10 декабря), повезли во  Владимир;
граждане от мала до велика с громким плачем проводили своего  господина.
Привезши во Владимир вечером того же дня, на другой  день  похоронили  в
соборной Богородичной церкви, причем княгиня причитала: "Царь  мой  доб-
рый, кроткий, смиренный, правдивый! вправду назвали тебя в крещеньи Ива-
ном, всякими добродетелями похож ты был на него: много досад  принял  ты
от сродников своих, но не видала я, чтоб ты отомстил им злом за зло";  а
бояре причитали: "Хорошо б нам было с тобою умереть: как дед твой Роман,
ты освободил нас от всяких обид, поревновал ты деду своему и  наследовал
путь его; а уж теперь нельзя нам больше тебя видеть: солнце наше зашло и
остались мы в обиде". Так плакали над ним множество владимирцев,  мужчи-
ны, женщины и дети, немцы, сурожцы, новгородцы; жиды плакали точно  так,
как отцы их, ведомые в плен вавилонский.
   Мстислав, приехавши после похорон и поплакавши  над  братним  гробом,
спешил разослать засады (гарнизоны) по всем городам, боясь Льва и  Юрия.
Страх его не был напрасен: на юге не все так охотно исполняли  завещания
князей своих, как на севере, и Мстиславу дали знать, что Юрьева  дружина
уже сидит в трех городах: Бресте, Каменце (Литовском) и Бельске. Еще  во
время болезни Владимировой жители Бреста поклялись признать своим князем
Юрия, и тот сейчас же после дядиной смерти приехал в Брест и стал  здесь
княжить. Но бояре Мстиславовы, старые луцкие и новые владимирские, нача-
ли говорить своему князю: "Господин! племянник осрамил тебя,  отнял  то,
что дал тебе бог, брат, молитва отцовская и дедовская; можем и с  детьми
положить за тебя свои головы, ступай, возьми  сначала  Юрьевы  города  -
Бельз и Червень, а потом пойдешь к Бресту". Мстислав  отвечал:  "Не  дай
мне бог пролить кровь неповинную; я исправлю дело богом и благословением
брата своего Владимира", - и послал сказать племяннику: "Племянник! доб-
ро бы ты не был сам на том пути и ничего не слыхал, а то  сам  слышал  и
отец твой и вся рать слышала, что брат Владимир отдал мне землю  свою  и
города все, при хане и при его вельможах, и мы оба, я и Владимир, вам об
этом объявляли: если ты чего хотел, то почему тогда ничего не сказал мне
при хане? теперь объяви мне: сам ли ты сел в Бресте своею волею  или  по
приказанию отца своего? не на мне будет кровь, а на виноватом;  я  пошлю
за татарами, а ты сиди, пожалуй, не поедешь добром, так  злом  поедешь".
Потом отправил епископа владимирского к брату Льву сказать ему: "Жалуюсь
богу и тебе, потому что ты мне больше всех по боге, брат ты мне старший;
скажи мне правду: своею ли волею сын твой сел в  Бресте  или  по  твоему
приказанию? если по твоему приказанию, то объявляю тебе прямо: я  послал
за татарами и сам собираю войско; как меня бог с вами рассудит". Лев ис-
пугался, потому что еще у него не сошла оскомина  после  Телебугина  на-
шествия, говорит летописец, и велел отвечать брату: "Сын мой это  сделал
без моего ведома, своим молодым умом, и об этом, братец, не  беспокойся,
я пошлю к нему, чтоб он выехал из Бреста". И действительно, послал  ска-
зать Юрию: "Ступай вон из города, не погуби земли: брат послал за  тата-
рами; если же не поедешь, то я сам буду помогать брату на тебя и  отрешу
тебя от наследства, все отдам брату Мстиславу, если меня,  отца  своего,
не послушаешься". Юрий поехал из Бреста с большим позором, взявши с  со-
бою главных крамольников, которых поклялся не выдавать дяде,  пограбивши
все дома дядины, и не осталось камня на камне ни в Бресте, ни в Каменце,
ни в Бельске. Мстислав приехал в Брест и наказал его  жителей  тем,  что
заставил их содержать ловчих княжеских, и тем, что известие о крамоле их
велел внести в летопись.
   Покончив так удачно с родственниками, Мстислав был одинаково счастлив
и в отношениях литовских: двое тамошних князей  отдали  ему  свой  город
Волковыйск, чтоб только был с ними в мире. Со стороны  Польши  не  могло
быть также никакой опасности: в то время, когда Конрад Семовитович мазо-
вецкий был в Луцке у Мстислава, в Любомль к больному  Владимиру  приехал
лях из Люблина и объявил, что ищет Конрада, потому что Лешко Черный кра-
ковский умер, и люблинцы послали за Конрадом, хотят, чтоб  он  княжил  в
Кракове. Владимир велел дать гонцу свежую лошадь, и он нагнал Конрада во
Владимире; тот сильно обрадовался краковскому княжению и, взявши у  Вла-
димира воеводу волынского Дуная, чтоб было почетнее приехать  в  Люблин,
немедленно отправился туда, но нашел ворота городские запертыми. Остано-
вившись в монастыре, он послал сказать гражданам: "Зачем же  вы  привели
меня, когда теперь город передо мною затворили?" Те отвечали:  "Мы  тебя
не приводили и не посылали за тобою, голова нам Краков: там воеводы наши
и бояре большие; если ты станешь княжить в Кракове, то и мы будем твои".
После этого вдруг разнеслась весть, что рать идет  литовская  к  городу:
Конрад переполошился и вбежал в башню к монахам; но оказалось, что  рать
была не литовская, а русская; привел ее князь Юрий Львович, хотевший ов-
ладеть Люблином, но граждане не приняли его, стояли вооруженные на  сте-
нах и кричали ему: "Князь! плохо ездишь, рать с тобою малая, придет  ля-
хов много, позор тебе будет большой". Юрий должен был  удовольствоваться
опустошением окрестностей краковских и отправился назад с добычею;  пое-
хал назад и Конрад мазовецкий, взявши себе позор великий, так что  лучше
было бы ему умереть, говорит летописец.
   Шляхта краковская позвала себе на престол старшего брата его,  Болес-
лава Семовитовича; но княжение Болеслава не могло быть продолжительно  и
спокойно, ибо если прежде в Польше на княжеские  отношения  обнаруживали
сильное влияние вельможи я прелаты, то теперь сюда присоединилось третье
сословие, не туземное, как в Европе  Западной,  так  называемое  среднее
сословие, выступившее тогда на сцену вследствие известных обстоятельств,
но иностранное, немецкое. Немцы краковские, сендомирские и из других го-
родов, которым не понравился новый князь Болеслав, обратили  свои  взоры
на Генриха IV, князя силезского-вратиславского (бреславского), Пяста, но
совершенно  онемеченного,  который  сочинял  немецкие   любовные   песни
(Minnelieder) и был вассалом немецкого императора. Генрих принял предло-
жение краковских граждан, часть шляхты приняла также его сторону,  и  он
успел выгнать Болеслава. Но тот не думал еще  уступать  ему:  он  собрал
войско и призвал на помощь родного брата Конрада и двоюродного Владисла-
ва Локетка, собственно законного наследника Кракову по родном брате сво-
ем, Лешке Черном. Мазовецкие князья пошли на Генриха,  и  тот  выехал  в
Бреславль, поручивши охранять краковскую крепость немцам,  лучшим  мужам
своим, задобрив их обещаниями даров и волостей и оставя им много  съест-
ных припасов. Немцы объявили, что сложат за него свои головы, а крепости
не сдадут, и сдержали слово: Болеслав вошел в город (посад), но крепости
взять не мог; при этом граждане отказались биться с крепостным  гарнизо-
ном, говоря: "Кто будет княжить в Кракове, тот наш и князь". Целое  лето
стояли мазовецкие князья под крепостью; наконец на помощь к  ним  явился
Лев Данилович галицкий, стал ездить около крепости, стращая гарнизон, но
приступить ниоткуда нельзя было: вся она была каменная, утверждена поро-
ками и самострелами, большими и малыми, которые  поворачивались  во  все
стороны. Видя невозможность взять крепость, Лев послал войско в Силезию,
к Бреславлю, пустошить наследственную волость Генрихову, и галицкая рать
взяла множество добычи, потому что никакое другое войско до нее не  вхо-
дило так глубоко в эту область. Удовольствовавшись этим, Лев окончил по-
ход и поехал на свидание к чешскому королю  Вячеславу;  очень  вероятно,
что при этом свидании была речь и уговор насчет  Краковского  княжества,
ибо, когда по смерти Генриха силезского  (1290  г.)  за  Краков  подняли
вражду Пршемыслав великопольский, внук Владислава Одонича, с Владиславом
Локетком мазовецким, краковцы послали к Вячеславу с предложением ему ко-
роны, и Вячеслав согласился принять ее. Ни Пршемыслав великопольский, ни
Владислав Локетек мазовецкий не хотели сначала отказаться от прав  своих
в пользу чужеземца, следствием чего была усобица: кому из  них  помогали
русские князья Лев и Мстислав Данииловичи - неизвестно, известно  только
то, что они во время этой усобицы входили в Сендомирскую землю и опусто-
шили ее. Наконец, по смерти Пршемыслава Вячеславу чешскому  удалось  ут-
вердиться в Кракове: Пясты, княжившие в других польских областях, должны
были признать свою зависимость от него, как от короля всей Польши, а сам
Вячеслав был вассал императора немецкого (1300).
   Кроме потомков Романа Великого на западной стороне Днепра упоминаются
еще другие князья из других племен:  так,  под  1289  годом  упоминается
Юрий, князь поросский, служивший волынским князьям - Владимиру  и  потом
Мстиславу; под 1292 годом помещены известия о смерти пинского князя Юрия
Владимировича и степанского князя Ивана Глебовича, после  которого  стал
княжить сын его Владимир.
   Из князей на восточной  стороне  Днепра  мы  встретили  опять  Романа
брянского с сыном Олегом; этот Роман известен не по одной борьбе своей с
Литвою: в 1286 году он приходил под Смоленск, пожег окрестности,  посад,
приступал к крепости, но, не взявши ее, ушел прочь. Из других черниговс-
ких Ольговичей упоминаются Олег, князь рыльский и волгорский, и  Святос-
лав, князь липецкий, по поводу следующего  происшествия.  Был  в  Курске
ханский баскак, именем Ахмат, сын Темиров; он откупал в Орде всякие дани
Курского княжества, и тяжко было от него и князьям, и черным людям; мало
того, он построил себе две большие  слободы  во  владениях  князя  Олега
рыльского и волгорского и князя Святослава липецкого. Олег  и  Святослав
были родственники между собою, но, как обыкновенно  тогда  водилось,  то
жили в мире, то воевали друг с другом; нападали они и на Ахматовы слобо-
ды, враждовали с ним и опять мирились, так что в Орде ничего об этом  не
знали. Но скоро князьям нельзя стало более терпеть у себя  этих  слобод,
которых народонаселение увеличилось беглецами отовсюду, и окрестным  жи-
телям стало от них уже слишком тяжко. Олег и  Святослав  начали  думать,
как помочь злу, и решили, чтоб Олег шел с жалобою в  Орду,  к  Телебуге.
Хан решил дело в пользу князей, велел им разорить слободы и  жителей  их
вывести в свою волость; князья исполнили приказ  ханский.  Тогда  Ахмат,
видя, что Телебуга принял сторону русских князей, обратился с жалобою на
них к сопернику Телебугину, Ногаю. "Князь Олег и родственник его,  князь
Святослав, - говорил он Ногаю, - именем только князья, а на  самом  деле
разбойники и тебе неприятели; если не веришь, то испытай: есть в  Олего-
вой волости много ловищ лебединых: ты пошли своих сокольников, пусть на-
ловят тебе лебедей, и князь Олег пусть с ними же ловит,  а  потом  пусть
они позовут его к тебе: если Олег послушается, придет к тебе, то я  сол-
гал, а Олег прав". Ногай сделал по Ахматову, послал звать к себе  Олега,
и тот не пошел: он боялся, что хотя сам он и не грабил слобод Ахматовых,
но люди его и князь Святослав липецкий грабили; к этому можно  прибавить
также, что пойти к Ногаю, признать над собою его суд  и  власть  значило
рассердить Телебугу. Сокольники возвратились и объявили Ногаю, что Ахмат
прав, а Олег со Святославом разбойничают и не слушаются хана. Ногай рас-
сердился и послал вместе с Ахматом войско для опустошения волости Олего-
вой и Святославовой. Татары пришли к городу Ворголу в январе  месяце,  в
сильную стужу; Олег, услыхав о Ногаевой рати, бросился бежать в  Орду  к
своему хану Телебуге с женою и детьми, а  Святослав  бежал  в  Рязанское
княжество, в леса воронежские; бояре Олеговы побежали было вслед за сво-
им князем, но были перехвачены татарами, в  числе  одиннадцати  человек.
Двадцать дней стояли татары в Рыльском и Липецком княжествах, воюя  пов-
сюду и  складывая  добычу  в  слободах  Ахматовых,  которые  наполнились
людьми, и скотом, и всяким богатством. В числе  пленников  находились  и
купцы иностранные, немецкие и цареградские, которых привели закованных в
железа немецкие; но татары, узнавши, что они купцы, освободили их и  от-
дали им все товары, сказавши: "Вы купцы, торгуете, ходите по всяким зем-
лям, так рассказывайте всюду, что бывает тому,  кто  станет  спорить  со
своим баскаком". Бояр Олеговых Ахмат велел перебить и трупы их развешать
по деревьям, а в слободах оставил двух своих братьев с отрядом войска из
татар и русских.
   В следующем году по весне случилось обоим братьям Ахматовым  идти  из
одной слободы в другую, а с ними шло 35 человек русских слуг их.  Липец-
кий князь Святослав, услыхав об этом, подстерег их со своими  боярами  и
дружиною, ударил нечаянно, убил 25 человек  русских  да  двух  татар,  а
братья Ахматовы успели убежать в слободу; Святослав преследовал их и ту-
да, но слобожане встретили его с оружием, и с обеих  сторон  пало  много
людей в бою. Братья Ахматовы побоялись, однако, оставаться долее в  сло-
боде и побежали в Курск к брату, а за ними разбежались и  все  остальные
слобожане. Ахмат прислал к Святославу с миром, но тот убил  и  посла.  В
это время возвратился из Орды от Телебуги князь  Олег  рыльский,  сделал
поминки по боярам своим и всем побитым, после чего послал  сказать  Свя-
тославу: "Что это ты, брат, сделал! правду нашу погубил, наложил на себя
и на меня имя разбойничье, знаешь обычай татарский, да и у нас  на  Руси
разбойников не любят, ступай в Орду, отвечай". Святослав  велел  сказать
ему на это: "Из чего ты хлопочешь, какое тебе до меня дело? я  сам  знаю
про себя, что хочу, то и делаю; а что баскаковы слободы грабил, в том  я
прав, не человека я обидел, а зверя; врагам своим отомстил; не буду  от-
вечать ни перед богом, ни перед людьми в том,  что  поганых  кровопийцев
избил". Олег послал опять сказать ему: "Мы целовали с тобою  крест,  что
ходить нам по одной думе обоим; когда рать была, то ты со мною к царю не
бежал, остался в Руси, спрятался в воронежских лесах, чтоб после разбой-
ничать, а теперь погубил и мою, и свою правду, нейдешь ни к своему царю,
ни к Ногаю на исправу, так как тебя со  мною  бог  рассудит".  Объявивши
войну Святославу, Олег отправился в Орду, пришел оттуда с толпою татар и
убил Святослава. Место последнего занял брат его Александр;  он  не  мог
стерпеть, чтобы не отомстить за брата, пошел в Орду с богатыми дарами и,
взявши от хана войско, убил князя Олега рыльского с двумя сыновьями. Ле-
тописец говорит о своем рассказе, что в нем пропущено  много  подробнос-
тей, потому что и малая эта повесть может исторгнуть слезы  у  разумного
человека.

   ГЛАВА ПЯТАЯ
   БОРЬБА МЕЖДУ МОСКВОЮ И ТВЕРЬЮ ДО КОНЧИНЫ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИОАННА  ДАНИ-
ЛОВИЧА  КАЛИТЫ (1304-1341)

   Соперничество между Михаилом Ярославичем тверским и Юрием Даниловичем
московским.- Борьба за Переяславль.- Юрий увеличивает свою  волость.Нас-
тупательные движения Твери на Москву.- Борьба Новгорода с  Михаилом.Юрий
женится на сестре ханской и воюет с Михаилом, который побеждает его.Жена
Юрия умирает в плену тверском.- Вызов Михаила в Орду и убиение  его.Юрий
получает ярлык на великое княжение.- Димитрий Михайлович тверской усили-
вается против него в Орде.- Димитрий убивает Юрия и сам убит по ханскому
приказу.- Хан отдает великое княжение брату Димитриеву,  Александру  Ми-
хайловичу.- События в других княжествах.- Продолжение борьбы у Новгорода
со шведами, у Пскова с ливонскими немцами.- Набег литвы.-  Война  новго-
родцев с устюжанами.- Иоанн Данилович Калита княжит в Москве.-  Митропо-
лит Петр утверждает свой престол в Москве.- Истребление татар в  Твери.-
Калита с татарами опустошает Тверское  княжество.-  Александр  спасается
сперва в Пскове, а потом в Литве.- Он мирится с ханом и  возвращается  в
Тверь.Возобновление борьбы между Александром и Калитою.- Александр вызы-
вается в Орду и умерщвляется там.- Московский князь примышляет  к  своей
волости.Судьба Ростова и Твери.- События в других северных  княжествах.-
События в Новгороде и Пскове.- Смерть Калиты и  его  духовные  грамоты.-
Усиление Литвы на западе.- Поляки овладевают Галичем.- События  на  вос-
точной стороне Днепра.

   По смерти Андрея Александровича, по прежнему обычаю, старшинство при-
надлежало Михаилу Ярославичу тверскому, потому что он был внуком Яросла-
ва Всеволодовича, а Юрий Данилович московский - правнуком,  и  отец  его
Даниил не держал старшинства. Но мы уже видели, что место родовых споров
между князьями заступило теперь соперничество по праву силы:  Юрий  мос-
ковский был также силен, если еще не сильнее Михаила тверского, и потому
считал себя вправе быть ему соперником. Когда Михаил отправился  в  Орду
за ярлыком, то и Юрий поехал туда же. Когда он был во Владимире,  митро-
полит Максим уговаривал его не ходить в Орду,  не  спорить  с  Михаилом,
ставил себя и тверскую княгиню, мать  Михаилову,  поруками,  что  Михаил
даст ему волости, какие только он захочет. Юрий отвечал: "Я иду  в  Орду
так, по своим делам, а вовсе не искать великого княжения". Он оставил  в
Москве брата своего Ивана, а другого, Бориса, отправил  в  Кострому;  но
здесь Борис был схвачен тверскими боярами, которые хотели перехватить  и
самого Юрия на дороге, но тот пробрался другим путем. Опасность  грозила
Переяславлю, и князь Иван Данилович переехал из  Москвы  сюда  оборонять
отцовское приобретение от тверичей. Ему дали тайно весть из  Твери,  что
хотят оттуда прийти внезапно под Переяславль с войском; и действительно,
под городом скоро появились тверские полки под начальством боярина Акин-
фа. Этот Акинф был прежде боярином великого князя Андрея  Александровича
городецкого, по смерти которого вместе с другими боярами перешел в Моск-
ву; но туда же пришел тогда на службу знаменитый киевский боярин  Родион
Несторович с сыном и привел собственный двор, состоявший из  1700  чело-
век; московские князья обрадовались такому слуге и дали ему первое место
между своими боярами. На этом оскорбился Акинф, отъехал к Михаилу тверс-
кому и теперь спешил отомстить Даниловичам московским за свое бесчестье.
Он три дня держал Ивана в осаде; но на четвертый день явился на  выручку
Родион из Москвы, зашел тверичам в тыл; Иван в то же время сделал вылаз-
ку из  города,  и  неприятель  потерпел  совершенное  поражение;  Родион
собственноручно убил Акинфа, взоткнул голову его на копье и поднес князю
Ивану с такими словами: "Вот, господин, твоего изменника, а моего  мест-
ника голова!"
   Между тем в Орде решился спор между князьями  другим  образом:  когда
Юрий приехал в Орду, то князья татарские сказали ему: "Если ты дашь  вы-
ходу (дани) больше князя Михаила тверского, то  мы  дадим  тебе  великое
княжение". Юрий обещал дать больше Михаила, но тот надбавил еще  больше;
Юрий отказался, и Михаил получил ярлык. В 1305 году  Михаил  возвратился
из Орды и, узнав о смерти боярина своего Акинфа, пошел на Юрия; чем кон-
чилась эта война, на каких условиях помирились соперники, неизвестно; но
известно, что после этого Юрий московский начал  стремиться  к  усилению
своей волости, не разбирая средств: он убил рязанского князя, плененного
отцом его Даниилом, и удержал за собою Коломну, и в том же году встреча-
ем известие об отъезде братьев Юрьевых из Москвы в Тверь. Через два года
(1308) Михаил опять пошел к Москве, бился под ее стенами, наделал  много
зла, но ушел, не взявши города. Под 1312 годом находим в летописях труд-
ное для объяснения известие, что двенадцатилетний сын Михаила тверского,
Димитрий, отправился в поход на Нижний Новгород, на князя  Юрия,  но  во
Владимире был удержан от своего намерения митрополитом Петром и  распус-
тил войско.
   До сих пор мы видели наступательные движения  на  Москву  со  стороны
Твери; но в 1313 году дела переменились: хан Тохта умер, престол ханский
занял молодой племянник его Узбек, и Михаил спешил в Орду взять ярлык от
нового хана; этим отсутствием решились воспользоваться новгородцы,  чтоб
с помощью московского князя избавиться  от  притеснений  тверского.  Уже
давно северные князья по примеру  родоначальника  своего  Всеволода  III
стремились привести Новгород в свою волю, и только  соперничеству  между
ними последний был обязан продлением своего быта. Когда по смерти Андрея
Александровича оба князя соперника - и московский и тверской -  отправи-
лись в Орду, тверичи хотели силою ввести в Новгород  наместников  своего
князя; но последние не были  приняты  новгородцами,  которые  немедленно
отправили рать оберегать Торжок на случай нападения  тверичей;  тверские
полки действительно явились у Торжка, но не решились напасть, потому что
новгородцы собрали всю свою землю против них;  наконец,  положено  было,
что новгородцы на свободе будут дожидаться  ханского  решения,  признают
своим князем того из соперников, кто привезет ярлык на Владимирское кня-
жество. Ярлык привез Михаил, и новгородцы в 1308 году посадили его у се-
бя на столе на обычных условиях. Однако в самом начале мы уже  встречаем
повторительные договорные грамоты новгородцев с Михаилом, и в  их  числе
находится следующая жалоба новгородцев на двоих волостелей: "Князь вели-
кий Андрей и весь Новгород дали Федору Михайловичу город стольный Псков,
и он ел хлеб; а как пошла рать, то он отъехал, город бросил,  новгородс-
кого и псковского поклона не послушал, да еще приехавши  в  село  Новго-
родскую волость пусту положил, братью нашу  испродал.  Тебе,  князь,  не
кормить его новгородским хлебом, кормить его у себя, а за  села  его  мы
деньги ему отдадим. Бориса Константиновича кормил Новгород корелою, а он
корелу всю истерял и за немцев загнал, да и на  Новгороде  брал  больше,
чем следует. Как будешь в Новгороде у отца своего владыки и у своих  му-
жей, то нам с ним суд перед тобою, господин, и теперь  серебра  не  вели
ему брать. И тебе, господин, новгородским хлебом не кормить  его,  пусть
выедет из Новгородской волости, а за села его  деньги  отдадим".  Четыре
года прошли, впрочем, мирно; на пятый встала ссора: Михаил  вывел  своих
наместников, захватил Торжок, Бежецк со всеми волостями и остановил под-
воз хлеба, что всего хуже было для новгородцев; весною, в распутье, отп-
равили они владыку Давыда в Тверь, и тот успел заключить мир: Михаил от-
ворил ворота для обозов и прислал опять своих  наместников  в  Новгород,
взявши с него за мир 1500 гривен серебра. Легко догадаться, что тверские
наместники не стали воздержнее после этого, было от них новгородцам мно-
го обид и нужды, и вот в 1314 году,  в  отсутствие  Михаила,  новгородцы
послали в Москву звать к себе князя Юрия. Тот  отправил  к  ним  сначала
князя Федора ржевского, который перехватал тверских наместников и  пошел
с новгородскими полками к Волге, куда навстречу вышел к нему сын  Михаи-
лов Димитрий с тверскою ратью. Битвы, впрочем, не  было:  простоявши  до
морозов у Волги, новгородцы заключили мир с Димитрием и послали в другой
раз в Москву звать к себе князя Юрия на всей воле новгородской; Юрий  на
этот раз приехал сам вместе с братом Афанасием, и рады  были  новгородцы
своему хотению, говорит их летописец.
   Недолго радовались новгородцы: хан прислал звать Юрия в Орду,  и  тот
поехал вместе с послами новгородскими, оставив в Новгороде брата  Афана-
сия; тогда же пришла весть, что Михаил идет в Русь, ведет с собою татар.
Новгородцы не могли теперь ждать от него милости и  решились  защищаться
силою: князь Афанасий вышел с полками к Торжку и стоял здесь  шесть  не-
дель, чтоб перенять весть; весть пришла, что Михаил со всею Низовою зем-
лею и татарами идет на Новгород. На этот раз дело не обошлось без битвы,
и битва была злая: новгородцы потеряли много мужей добрых, бояр  и  куп-
цов, и потерпели совершенное поражение: князь Афанасий с  остатком  рати
затворился в Торжке, куда победитель прислал сказать  новгородцам:  "Вы-
дайте мне Афанасия и Федора ржевского, так я с вами мир заключу". Новго-
родцы отвечали: "Не выдаем Афанасия, но помрем все честно за св. Софию".
Михаил прислал опять, требовал выдачи  по  крайней  мере  одного  Федора
ржевского; новгородцы сперва не соглашались, но  потом  поневоле  выдали
его, кроме того, заплатили Михаилу 50000 гривен серебра (по  другим  из-
вестиям - только 5000) и заключили мир. Но Михаил,  несмотря  на  мирное
постановление, призвавши к себе князя Афанасия и бояр новгородских,  пе-
рехватал их и отправил заложниками в Тверь, на  жителей  Торжка  наложил
окуп, сколько кто мог заплатить за себя, отобрал у них все оружие и тог-
да отправил своих наместников в Новгород, где  посадничество  дано  было
Семену Климовичу; но, по некоторым, очень  вероятным  известиям,  Михаил
дал посадничество из своей руки Михаилу Климовичу и Ивану  Димитриевичу.
Заключен был договор: "Что сталось между князем и Новгородом, какое роз-
ратье, что в эту замятню взято в княжой волости, или у наместников,  или
у послов, или гостиный товар, или купеческий, или в церквах, или у кото-
рого боярина и по всей волости, то все князь отложил; а что взято новго-
родского товара но всей волости, того всего Новгороду не поминать. Кото-
рые села или люди новгородские заложились в эту замятню за  князя  и  за
княгиню, или за детей их и бояр, или кто купил села - тот  возьмет  свои
деньги, а села отойдут Новгороду по прежней грамоте  владыки  Феоктиста,
что утвердил в Твери. Что взято полону по всей волости Новгородской,  то
пойдет к Новгороду без окупа. Князю великому Михаилу и боярам его не на-
водить рати на Новгород ни за что, гостя не  задерживать  в  Суздальской
земле, нигде; а за все это взять князю у Новгорода 12000 серебра, а  что
взято у заложников, то пойдет в счет этих 12000; брать эти деньги в  ни-
зовый вес, в четыре срока; а когда князь все серебро  возьмет,  то  всех
заложников должен отпустить. Нелюбье князь отложил от  Новгорода,  и  от
Пскова, и от всех пригородов и недругам своим мстить не будет; Новгороду
держать княженье без обиды, а князю великому держать Новгород без обиды,
по старине; опять сел князь великий Михаил на Феоктистовой грамоте,  ко-
торую утвердил с владыкою и послами новгородскими в Твери. Если Новгород
заплатит все серебро, 12000, то великий князь должен изрезать две  преж-
ние грамоты: одну, которая утверждена была в Городце, на Волге, и другую
- новоторжскую, что утвердили в Торжке".
   Договор не был исполнен; новгородцы отправили  послов  к  хану  жало-
ваться на Михаила, но тверичи поймали послов и привели  их  в  Тверь;  в
1316 году наместники Михаиловы выехали из Новгорода, по другим  извести-
ям, были выгнаны, и Михаил отправился к Новгороду со всею Низовскою зем-
лею, а новгородцы сделали острог около города по обе стороны, и к ним на
помощь сошлась вся волость: псковичи, ладожане, рушане,  корела,  ижора,
вожане схватили какого-то Игната Беска, били его на вече  и  сбросили  с
моста в Волхов, подозревая, что он держит перевет к Михаилу,  но  правда
ли это - бог один знает, по замечанию летописца; тогда же убит был и Да-
нилко Писцов своим холопом, который донес горожанам, что господин  посы-
лал его с грамотами к князю Михаилу.  Между  тем  Михаил  приближался  с
войском и стал в 50 верстах от города; но собственная  болезнь,  мор  на
лошадей, вести о враждебных намерениях Юрия  московского  заставили  его
отступить, и отступление было гибельно: тверские ратники  заблудились  в
озерах и болотах, начали мереть от голода, ели конину, оружие свое пожг-
ли или побросали и пришли пешком домой. В надежде, что эта беда  сделает
Михаила уступчивым, новгородцы в следующем 1317 году  отправили  к  нему
владыку Давыда с мольбою отпустить на окуп новгородских  заложников;  но
Михаил не послушал просьбы архиепископской; ему, как видно,  нужно  было
иметь в руках новгородских заложников в предстоящей борьбе с Юрием  мос-
ковским.
   Юрий недаром жил в Орде; он не только оправдался в обвинениях  Михаи-
ловых, но умел сблизиться с семейством хана и  женился  на  сестре  его,
Кончаке, которую при крещении назвали Агафиею. Ханский зять  возвратился
в Русь с сильными послами татарскими, из которых главным  был  Кавгадый;
один татарин отправился в Новгород звать на Михаила его жителей; но пос-
ледние, еще не зная, где князь Юрий,  заключили  с  Михаилом  договор  в
Торжке, по которому обязались не вступаться ни за одного из  соперников,
после  чего  тверской  князь,  собравши  войско  и  снесшись  с  другими
князьями, пошел к Костроме, навстречу Юрию; Долго  соперники  стояли  на
берегу Волги, наконец заключили договор, в содержании которого источники
разногласят: по одним известиям, Юрий уступил великое княжение  Михаилу,
по другим, наоборот, Михаил уступил его Юрию. Как бы то  ни  было,  дело
этим не кончилось; Михаил, возвратясь в Тверь, стал укреплять  этот  го-
род, ожидая, как видно, к себе врага, и действительно,  Юрий  остался  в
Костроме, собирая отовсюду войска.  Когда  пришли  к  нему  князья  суз-
дальские и другие, то он двинулся из Костромы к Ростову, из Ростова  по-
шел к Переяславлю, из Переяславля к Дмитрову, из  Дмитрова  к  Клину;  а
новгородцы уже дожидались его в Торжке. Наконец войска  Юриевы  пошли  в
Тверскую волость и сильно  опустошили  ее;  послы  Кавгадыевы  ездили  в
Тверь, к Михаилу, с лестию, по выражению летописца, но мира не было, и в
40 верстах от Твери при селе Бортеневе произошел сильный бой, в  котором
Михаил остался победителем; Юрий с небольшою дружиною  успел  убежать  в
Новгород, но жена его, брат Борис, многие князья и бояре остались  плен-
ными в руках победителя. Кавгадый, видя торжество тверского князя, велел
дружине своей бросить стяги и бежать в стан, а на другой день  послал  к
Михаилу с мирными предложениями и поехал к нему в Тверь.  Михаил  принял
его с честию, и татары стали говорить ему: "Мы с этих  пор  твои,  да  и
приходили мы на тебя с князем Юрием без ханского приказа, виноваты и бо-
имся от хана опалы, что такое дело сделали и много крови пролили". Князь
Михаил поверил им, одарил и отпустил с честию.
   Между тем Юрий явился опять у Волги, и с ним весь Новгород и Псков  с
владыкою своим Давыдом: понятно, что Новгород должен был  вступиться  за
Юрия, не ожидая себе добра от усиления Михаилова. Тверской князь вышел к
неприятелю навстречу, но битвы не было: заключили договор,  по  которому
оба соперника обязались идти в Орду и там решать свои споры; Михаил обя-
зался также освободить жену Юриеву и брата; новгородцы заключили  с  ним
особый договор, как с посторонним владельцем (1317 г.). Но  жена  Юриева
не возвратилась в Москву: она умерла в Твери, и пронесся  слух,  что  ее
отравили. Этот слух был выгоден Юрию и опасен для Михаила в Орде, и ког-
да тверской князь отправил в Москву посла Александра Марковича с мирными
предложениями, то Юрий убил посла и поехал в Орду с Кавгадыем, со многи-
ми князьями, боярами и новгородцами.
   Начальником всего зла летописец называет Кавгадыя: по Кавгадыеву  со-
вету Юрий пошел в Орду. Кавгадый наклеветал хану на Михаила,  и  рассер-
женный Узбек велел схватить сына Михаилова, Константина, посланного  от-
цом перед собою в Орду; хан велел было уморить голодом  молодого  князя,
но некоторые вельможи заметили ему, что если он умертвит сына,  то  отец
никогда не явится в Орду, и Узбек приказал выпустить Константина. Что же
касается до Кавгадыя, то он боялся присутствия Михаилова в Орде и послал
толпу татар перехватить его на ДОроге и убить; но это не  удалось;  чтоб
воспрепятствовать другим способом приезду Михаилову, Кавгадый стал гово-
рить хану, что тверской князь никогда не приедет в Орду, что нечего  его
дожидаться, а надобно послать на него войско. Но в августе 1318 года Ми-
хаил отправился в Орду, и когда был во Владимире, то явился туда к  нему
посол из Орды, именем Ахмыл, и сказал ему: "Зовет тебя хан, поезжай ско-
рее, поспевай в месяц; если же не приедешь к  сроку,  то  уже  назначена
рать на тебя и на города твои: Кавгадый обнес тебя перед ханом,  сказал,
что не бывать тебе в Орде". Бояре стали говорить Михаилу: "Один сын твой
в Орде, пошли еще другого". Сыновья его, Димитрий и Александр, также го-
ворили ему: "Батюшка! не езди в Орду сам, но пошли кого-нибудь  из  нас,
хану тебя оклеветали, подожди, пока гнев его  пройдет".  Михаил  отвечал
им: "Хан зовет не вас и никого другого, а моей головы хочет;  не  поеду,
так вотчина моя вся будет опустошена и множество христиан избито;  после
когда-нибудь надобно же умирать, так лучше теперь  положу  душу  мою  за
многие души". Давши ряд сыновьям, разделив  им  отчину  свою,  написавши
грамоту, Михаил отправился в Орду, настиг хана на устье Дона, по обычаю,
отнес подарки всем князьям ордынским, женам ханским, самому хану и  пол-
тора месяца жил спокойно; хан дал ему пристава, чтоб никто не смел  оби-
жать его. Наконец Узбек вспомнил о деле и сказал князьям своим: "Вы  мне
говорили на князя Михаила: так рассудите его с московским князем и  ска-
жите мне, кто прав и кто виноват". Начался суд; два раза приводили Миха-
ила в собрание вельмож ордынских, где читали ему грамоты  обвинительные:
"Ты был горд и непокорлив хану нашему, ты позорил посла ханского  Кавга-
дыя, бился с ним и татар его побил, дани ханские брал себе, хотел бежать
к немцам с казною и казну в Рим к папе отпустил,  княгиню  Юрьеву  отра-
вил". Михаил защищался; но судьи стояли явно за Юрия и Кавгадыя;  причем
последний был вместе и обвинителем и судьею. В другой раз Михаила приве-
ли на суд уже связанного; потом отобрали у него платье,  отогнали  бояр,
слуг и духовника, наложили на шею тяжелую колоду и повели за ханом,  ко-
торый ехал на охоту; по ночам руки у Михаила забивали в колодки,  и  так
как он постоянно читал псалтирь, то отрок сидел перед ним и перевертывал
листы. Орда остановилась за рекою Тереком, на реке Севенце, под  городом
Дедяковым, недалеко от Дербента.  На  дороге  отроки  говорили  Михаилу:
"Князь! Проводники и лошади готовы, беги в горы, спаси жизнь свою".  Ми-
хаил отказался. "Если я один спасусь, - говорил он, - а людей своих  ос-
тавлю в беде, то какая мне будет слава?" Уже двадцать четыре дня  Михаил
терпел всякую нужду, как однажды Кавгадый велел привести  его  на  торг,
созвал всех заимодавцев, велел поставить князя перед  собою  на  колени,
величался и говорил много  досадных  слов  Михаилу,  потом  сказал  ему:
"Знай, Михайло! Таков ханский обычай: если хан рассердится на кого и  из
родственников своих, то также велит держать его в колодке, а потом, ког-
да гнев минет, то возвращает ему прежнюю честь; так и  тебя  завтра  или
послезавтра освободят от всей этой тяжести, и в большей  чести  будешь";
после чего, обратясь к сторожам, прибавил: "Зачем не снимете с него  ко-
лоды?" Те отвечали: "Завтра или послезавтра снимем,  как  ты  говоришь".
"Ну по крайней мере поддержите колоду, чтоб не  отдавила  ему  плеч",  -
сказал на это Кавгадый, и один из сторожей стал поддерживать колоду. На-
ругавшись таким образом над Михаилом, Кавгадый велел отвести его  прочь;
но тот захотел отдохнуть и велел отрокам своим подать себе  стул;  около
него собралась большая толпа греков, немцев, литвы и руси; тогда один из
приближенных сказал ему: "Господин князь! Видишь, сколько народа стоит и
смотрит на позор твой, а прежде они слыхали, что был ты князем  в  земле
своей; пошел бы ты в свою вежу". Михаил встал и пошел домой. С  тех  пор
на глазах его были всегда слезы, потому что он предугадывал свою участь.
Прошел еще день, и Михаил велел отпеть заутреню, часы, прочел со слезами
правило к причащению, исповедался, призвал сына своего Константина, чтоб
объявить ему последнюю свою волю, потом  сказал:  "Дайте  мне  псалтирь,
очень тяжело у меня на душе". Открылся псалом: "Сердце  мое  смутися  во
мне, и страх смертный прииде на мя". "Что значит этот псалом?" - спросил
князь у священников; те, чтоб не смутить его еще больше, указали ему  на
другой псалом: "Возверзи на господа печаль свою, и той тя пропитает и не
даст вовеки смятения праведному". Когда Михаил перестал читать и  согнул
книгу, вдруг вскочил отрок в вежу, бледный, и едва мог выговорить: "Гос-
подин князь! Идут от хана Кавгадый и князь Юрий Данилович со  множеством
народа прямо к твоей веже!" Михаил тотчас встал  и  со  вздохом  сказал:
"Знаю, зачем идут, убить меня", - и послал  сына  своего  Константина  к
ханше. Юрий и Кавгадый отрядили к Михаилу в вежу убийц, а сами  сошли  с
лошадей на торгу, потому что торг был близко от вежи, на перелет  камня.
Убийцы вскочили в вежу, разогнали всех людей, схватили Михаила за колоду
и ударили его об стену, так что вежа проломилась; несмотря на то, Михаил
вскочил на ноги, но тогда бросилось на него множество убийц, повалили на
землю и били пятами нещадно; наконец один из них, именем Романец, выхва-
тил большой нож, ударил им Михаила в ребро и вырезал сердце. Вежу  разг-
рабили русь и татары, тело мученика бросили нагое. Когда Юрию и Кавгадыю
дали знать, что Михаил уже убит, то они приехали к телу,  и  Кавгадый  с
сердцем сказал Юрию: "Старший брат тебе вместо отца; чего  же  ты  смот-
ришь, что тело его брошено нагое?" Юрий велел своим прикрыть тело, потом
положили его на доску, доску привязали к телеге и перевезли в город Мад-
жары, здесь гости, знавшие покойника, хотели прикрыть тело его  дорогими
тканями и поставить в церкви с честию, со свечами, но  бояре  московские
не дали им и поглядеть на покойника и с бранью поставили его в хлеве  за
сторожами; из Маджар повезли тело в Русь, привезли в Москву и похоронили
в Спасском монастыре. Из бояр и слуг Михайловых спаслись только те,  ко-
торым удалось убежать к ханше; других же ограбили донага, били как  зло-
деев и заковали в железа (1319 г.).
   В 1320 году Юрий возвратился в Москву с ярлыком на великое княжение и
привел с собою молодого князя тверского Константина и бояр  его  в  виде
пленников; мать и братья Константиновы, узнавши о кончине Михаила и пог-
ребении его в Москве, прислали просить Юрия, чтоб отпустил тело в Тверь;
Юрий исполнил их просьбу не прежде, как сын Михаилов Александр явился  к
нему во Владимир и заключил мир, вероятно на условиях, предписанных мос-
ковским князем. В том же году Юрий отправил в Новгород брата своего Афа-
насия и ходил войною на рязанского князя Ивана, с которым заключил  мир,
а под следующим годом встречаем известие о сборах Юрия на тверских  кня-
зей; но войны не было: князь Дмитрий Михайлович отправил к Юрию в  Пере-
яславль послов и заключил мир, по которому  заплатил  московскому  князю
2000 рублей серебра и обязался не искать под ним великого княжения.  Две
тысячи рублей взяты были для хана; но Юрий не пошел с ними  навстречу  к
татарскому послу, отправился в Новгород, куда вызвали его для  дел  рат-
ных. Этим воспользовался Димитрий тверской, поехал в Орду  и  выхлопотал
себе ярлык на великое княжение; есть известие, что он объяснил хану  всю
неправду Юрия и особенно Кавгадыя и что хан велел казнить последнего,  а
Димитрию дал великое княжение, узнавши от него, что  Юрий  сбирает  дань
для хана и удерживает ее у себя. Последнее известие тем  вероятнее,  что
находится в прямой связи с приведенным выше известием летописи об  удер-
жании тверского выхода Юрием; в связи с известием  о  гневе  ханском  на
Юрия находится также известие о татарском после Ахмыле,  который  сделал
много зла Низовской земле, много избил христиан, а других повел рабами в
Орду. Как бы то ни было, впрочем, Тверь взяла перевес; Юрий видел  необ-
ходимость идти опять в Орду и усердно просил новгородцев, чтоб проводили
его: но на дороге, на реке Урдоме, он был захвачен врасплох  братом  Ди-
митриевым Александром, казна его была отнята, сам же он едва  спасся  во
Псков, откуда опять приехал в Новгород, ходил с новгородцами  на  берега
Невы, потом в Заволочье и оттуда уже отправился в Орду по  Каме,  будучи
позван послом ханским, в 1324 году. Димитрий тверской не  хотел  пускать
соперника одного в Орду и поспешил туда сам. Мы не знаем подробностей  о
встрече двух врагов; летописец говорит, что Димитрий убил Юрия,  понаде-
явшись на благоволение ханское; Узбек, однако, сильно осердился  на  это
самоуправство, долго думал, наконец велел убить Димитрия (1325  г.);  но
великое княжение отдал брату его Александру; таким образом, Тверь не те-
ряла ничего ни от смерти Михаила, ни от смерти Димитрия;  в  третий  раз
первенство и сила перешли к ее князю.
   Взглянем теперь, что происходило в других княжествах  во  время  этой
первой половины борьбы между Москвою и Тверью.  В  год  смерти  великого
князя Андрея Александровича (1304) вспыхнул мятеж  в  Костроме:  простые
люди собрали вече на бояр, и двое из последних были убиты;  в  следующем
году в Нижнем Новгороде черные люди избили бояр князя Андрея Александро-
вича; но в том же году возвратился из Орды князь Михаил Андреевич и  пе-
ребил всех вечников, которые умертвили бояр. Здесь  представляется  воп-
рос: кто был этот князь Михаил Андреевич? До  сих  пор  утверждено  было
мнение, что все князья суздальские происходят от Андрея Ярославича, бра-
та Александра Невского, в таком порядке: Андрей -  Михаил  -  Василий  -
Константин - Димитрий и т. д. В самом деле, летопись говорит, что  после
Андрея Ярославича осталось двое сыновей - Юрий и  Михаил.  Юрий  умер  в
1279 году, и вместо него садится в Суздале брат его Михаил; потом  лето-
пись упоминает о смерти сына Михаилова Василия в 1309 году; потом встре-
чаем Александра и Константина Васильевичей  суздальских,  которых  легко
принять за детей Василья Михайловича. И действительно, в  большей  части
родословных эти князья показаны происходящими от Андрея  Ярославича.  Но
вот под 1364 годом читаем в летописи известие  о  кончине  князя  Андрея
Константиновича суздальского, и этот князь называется потомком не Андрея
Ярославича, но Андрея Александровича, сына Невского,  в  таком  порядке:
Андрей - Михаил - Василий - Константин. В известии о кончине брата  Анд-
реева, Димитрия Константиновича, повторена та же родословная.  Эта  пос-
ледняя родословная объявлена ошибочною;  утверждено,  что  князь  Михаил
Андреевич был сын Андрея Ярославича, а не Александровича, у которого де-
тей не было, кроме Бориса, умершего при жизни отца. Но на чем же основа-
но такое утверждение? Основываются на том, что по  смерти  Андрея  Алек-
сандровича бояре, не имея государя, уехали к Михаилу тверскому. Но  если
б Михаил Андреевич был сын Андрея Александровича,  то  бояре  последнего
могли по разным причинам отъехать к Михаилу  тверскому,  имея  за  собою
право отъезда. Мы привели известия летописи  об  избиении  бояр  черными
людьми в Нижнем Новгороде и о наказании мятежников великим князем Михаи-
лом Андреевичем; но если Михаил Андреевич был сын Андрея  Ярославича,  а
не Александровича, то почему бояре последнего являются в его княжестве и
распоряжаются так, что возбуждают против себя черных людей? Это  показы-
вает, с другой стороны, что не все бояре Андрея Александровича  отъехали
в Тверь; часть их, и может быть большая, дожидалась  в  Нижнем  прибытия
князя Михаила Андреевича, сына своего прежнего князя. Итак, отъезд  бояр
- не причина признавать Михаила Андреевича сыном Андрея Ярославича, а не
Александровича. Но есть еще другие указания, подтверждающие  родословную
летописи: царь Василий Иванович Шуйский в грамоте о своем избрании,  го-
воря о происхождении своем, ведет общий род до Александра Невского,  ко-
торого называет своим прародителем, и после Александра начинает разветв-
ление рода на две отрасли: отрасль Андрея  Александровича,  от  которого
пошли они, князья суздальские - Шуйские, и отрасль Даниила Александрови-
ча, от которого пошли князья, потом цари московские:  "Учинились  мы  на
отчине прародителей наших, царем и великим князем  на  Российском  госу-
дарстве, которое даровал бог прародителю нашему Рюрику, и потом  в  про-
должение многих лет, до прародителя  нашего  великого  князя  Александра
Ярославича Невского, на Российском государстве были прародители  мои,  а
потом на Суздальский удел отделились, не отнятием, не по неволе, но  как
обыкновенно большие братья на  большие  места  садились".  Линия  Андрея
Александровича отделилась на Суздальский удел, как  обыкновенно  большие
братья сажались на большие места: в самом деле, Андрей Александрович был
большой брат Даниилу Александровичу, и Суздаль был большое место относи-
тельно Москвы. Итак, вопрос о происхождении  князей  суздальских-нижего-
родских не может быть решен окончательно.
   В Ростове в 1309 году умер князь Константин Борисович,  и  место  его
заступил сын Василий; другого, Александра, мы видели в Угличе; под  1320
годом упоминается о смерти сына его, Юрия Александровича. В Ярославле  в
1321 году умер князь Давыд, сын Федора Ростиславича Черного,  смоленско-
го; место его занял сын, Василий Давыдович.  В  Галиче  упоминается  под
1310 годом князь Василий Константинович,  внук  Ярослава  Всеволодовича,
княживший, как видно, по брате своем, Давыде. В Стародубе по смерти вну-
ка Всеволода III, Михаила Ивановича, княжил сын его Иван, умерший в 1315
году; место покойного заступил сын его, Федор Иванович. В  Рязани  после
Константина Романовича, убитого в Москве, княжил сын его Василий,  кото-
рый был убит в Орде в 1308 году; в 1320 году видим в Рязани  двоюродного
брата Василиева, князя Ивана Ярославича,  против  которого  предпринимал
поход Юрий московский. В 1313 году умер князь  Александр  Глебович  смо-
ленский, оставив двоих сыновей, Василия и Ивана.
   Касательно внешних отношений упоминается под 1308 годом  о  нашествии
татар на Рязань, имевшем, как видно, связь с  убиением  тамошнего  князя
Василия Константиновича в Орде. В 1318 году приходил из Орды  лютый  по-
сол, именем Конча, убил 120 человек у Костромы, потом пошел и весь  Рос-
тов повоевал ратию. В 1320 г. посол Байдера много зла наделал во  Влади-
мире; в 1321 г. татарин Таянчар был тяжек Кашину; в 1322 году посол  Ах-
мыл наделал много зла низовым городам,  Ярославль  взял  и  повел  много
пленников в Орду. На северо-западе продолжалась старая борьба - у Новго-
рода со шведами, у Пскова с ливонскими немцами. В 1310 году новгородцы в
лодьях и лойвах вошли в Ладожское озеро, в реку Узерву, и  построили  на
пороге новый город, разрушивши старый. В следующем году под  начальством
князя Димитрия Романовича смоленского они отправились войною за море,  в
шведские владения, в Финляндию (емь); переехавши море, повоевали сначала
берега Купецкой реки, села пожгли, людей побрали в  плен,  скот  побили;
потом взяли всю Черную реку, по ней подплыли к городу Ванаю, город взяли
и сожгли; шведы заперлись во внутренней крепости, или детинце, построен-
ном на высокой неприступной скале, и прислали к новгородцам  с  поклоном
просить мира, но те мира не дали и стояли трое суток под городом,  опус-
тошая окрестную страну: села большие пожгли, хлеб весь потравили,  а  из
скота не оставили ни рога; потом пошли, взяли места по рекам  Кавгале  и
Перне, выплыли этими реками в море и возвратились в Новгород все  здоро-
вы. Шведы отомстили новгородцам сожжением Ладоги в 1313 году. Мы уже ви-
дели попытки корелы отложиться от Новгорода и попытки шведов утвердиться
в Корельской земле; видели и причину неудовольствия корелы в жалобе нов-
городцев на княжеского наместника, Бориса Константиновича, который свои-
ми притеснениями заставлял корелян бежать к шведам; в 1314 году встреча-
ем новое известие о восстании корелян: они перебили русских, находивших-
ся в Корельском городке, и ввели к себе шведов; новгородцы, однако,  не-
долго позволяли короле оставаться за шведами; в том же году пошли они  с
наместником великого князя Михаила Ярославича Феодором к городу и  пере-
били в нем всех шведов и переветников корелян. Через  два  года  неприя-
тельские действия возобновились: шведы в 1317  году  вошли  в  Ладожское
озеро и побили много обонежских купцов; а в  следующем  году  новгородцы
отправились за море и много воевали: взяли Або и  находившийся  недалеко
от него епископский замок. В 1322 году шве ды опять пришли драться к Ко-
рельскому городку, но не могли взять его; вслед за этим новгородцы с ве-
ликим князем Юрием пошли к Выборгу и били его 6 пороками,  но  взять  не
могли, перебили только много шведов в городе и взяли в плен; из  пленни-
ков одних перевешали, других отправили в Суздальскую землю (на Низ), по-
теряли несколько и своих добрых мужей. Надобно было ждать мести от  шве-
дов, и новгородцы в 1323 году укрепили исток Невы из  Ладожского  озера,
поставили город на Ореховом острове (Орешек);  но  вместо  рати  явились
послы шведские с мирными предложениями, и заключен  был  мир  вечный  по
старине. Юрий с новгородцами уступил шведам три корельских округа: Саво-
лакс, Ескис и Егрепя. Под 1320 годом  встречаем  известие  о  враждебном
столкновении с норвежцами: какой-то Лука, сказано, ходил  на  норвежцев,
которые разбили суда какого-то Игната Молыгина.
   По смерти Довмонта для Пскова наступило  тяжелое  время;  на  востоке
князья заняты усобицами, там идет важный вопрос о том, какому  княжеству
пересилить все остальные и собрать землю Русскую; Новгород  занят  также
этими усобицами и борьбою со шведами; притом же у него со Псковом  начи-
наются неприятности, переходящие иногда в открытую вражду, причины кото-
рой в летописи не высказаны ясно. Стремление Пскова выйти  из-под  опеки
старшего брата своего Новгорода мы замечаем с самого начала:  после  это
стремление все более и более  усиливается;  новгородцы,  разумеется,  не
могли смотреть на это равнодушно и не могли близко  принимать  к  сердцу
затруднительное положение младших братьев: отсюда  жалобы  последних  на
холодность новгородцев, оставление без помощи, что еще  более  усиливало
размолвку; притом же, не имея возможности давать  чувствовать  псковичам
свое господство  в  политическом  отношении,  новгородцы  сильно  давали
чувствовать его в церковном, вследствие того что Псков был подведомствен
их владыке: отсюда новые неприятности и стремление псковичей  отложиться
от новгородского владыки, получить  для  себя  особого  епископа.  Когда
князья русские приезжали во Псков, то граждане принимали их с честью, от
всего сердца; но эти князья не могли ходить с псковичами на  немцев  или
отсиживаться в осаде от них; так, были во Пскове по необходимости на ко-
роткое время князья Димитрий Александрович и Юрий Данилович. Не видя по-
мощи от русских князей, псковитяне принуждены были посылать за литовски-
ми. В 1322 году немцы во время мира перебили псковских купцов на озере и
рыболовов на реке Нарове, опустошили часть Псковской  волости;  псковичи
послали в Литву за князем Давыдом, пошли с ним за  Нарову  и  опустошили
землю до самого Ревеля. В марте 1323 года пришли немцы под Псков со всею
силою, стояли у города три дня и ушли с позором, но в мае явились опять,
загордившись, в силе тяжкой, без бога; пришли на кораблях, в лодках и на
конях, со стенобитными машинами, подвижными городками и многим  замышле-
нием. На первом приступе убили посадника; стояли у города 18 дней,  били
стены машинами, придвигали городки, приставляли лестницы.  В  это  время
много гонцов гоняло из Пскова к великому князю Юрию Даниловичу и к  Нов-
городу, со многою печалию и тугою, потому что очень тяжко было в то вре-
мя Пскову, как вдруг явился из Литвы  князь  Давыд  с  дружиною,  ударил
вместе с псковичами на немцев, прогнал их за реку Великую, машины отнял,
городки зажег, и побежали немцы со стыдом; а князь великий Юрий и новго-
родцы не помогли, прибавляет псковский летописец.
   Литовцы в 1323 году напали на страну по реке Ловати, но были прогнаны
новгородцами. Мы видели волнения среди корел, видели и прежде  восстания
финских племен в Двинской области против новгородцев; в 1323 году  нача-
лась у последних вражда с устюжанами, которые  перехватили  новгородцев,
ходивших на югру, и ограбили их. Задвинские дани и торговля были главным
источником богатства для новгородцев, и потому  они  не  могли  оставить
этого дела без внимания: в следующем же году с князем Юрием  Даниловичем
они пошли в Заволочье и взяли Устюг на щит; когда они были на Двине,  то
князья устюжские прислали к Юрию и новгородцам просить мира и  заключили
его на старинных условиях. В чем состояли эти старинные условия,  мы  не
знаем; знаем только то, что еще в 1220 году великий князь Юрий  Всеволо-
дович, собирая войско на болгар, велел ростовскому князю взять  также  и
полки устюжские; из этого известия можно только заключить о  зависимости
Устюга от ростовских князей.
   Таковы были отношения Северной Руси к соседним народам в первую поло-
вину борьбы между Тверью и Москвою до смерти Димитрия тверского  и  Юрия
московского. Димитрию наследовал, как мы видели, брат его Александр  Ми-
хайлович с ярлыком и на великое княжение, Юрию также брат - Иоанн  Дани-
лович Калита, остальные братья которого - Александр, Афанасий,  Борис  -
умерли еще при жизни Юрьевой. Калита, следовательно, княжил один в  Мос-
ковской волости; как видно, он управлял Москвою  гораздо  прежде  смерти
Юрия, когда последний находился то в Орде, то в Новгороде; иначе  он  не
имел бы времени сблизиться с митрополитом Петром, ибо Юрий убит  в  1325
году, а митрополит Петр умер в 1326. Еще в 1299 году  митрополит  Максим
оставил опустошенный Киев, где не мог найти безопасности, и переехал  на
жительство во  Владимир.  Последний  город  был  столицею  великих,  или
сильнейших, князей только по имени, ибо каждый из них жил в  своем  нас-
ледственном городе; однако пребывание митрополита во Владимире при  тог-
дашнем значении и деятельности духовенства  сообщало  этому  городу  вид
столицы более, чем предание и обычай. После этого ясно, как  важно  было
для какого-нибудь города, стремившегося к  первенству,  чтоб  митрополит
утвердил в нем свое пребывание; это необходимо давало  ему  вид  столицы
всея Руси, ибо единство последней поддерживалось в это время единым мит-
рополитом, мало того, способствовало его возрастанию и обогащению, ибо в
него со всех сторон стекались лица, имевшие нужду до митрополита, как  в
средоточие  церковного  управления;  наконец,  митрополит   должен   был
действовать постоянно в пользу того князя, в городе которого имел пребы-
вание, Калита умел приобресть расположение митрополита  Петра,  так  что
этот святитель живал в Москве больше, чем в других местах, умер и погре-
бен в ней. Гроб святого мужа был для Москвы так  же  драгоценен,  как  и
пребывание живого святителя: выбор Петра казался внушением божиим, и но-
вый митрополит Феогност уже не хотел оставить гроба и дома чудотворцева.
Петр, увещевая Калиту построить в Москве  каменную  церковь  Богоматери,
говорил: "Если меня, сын, послушаешься, храм Пречистой богородицы  пост-
роишь, и меня упокоишь в своем городе, то и сам прославишься больше дру-
гих князей, и сыновья и внуки твои и город этот славен будет,  святители
станут в нем жить, и подчинит он  себе  все  остальные  города".  Другие
князья хорошо видели важные последствия этого явления  и  сердились;  но
помочь было уже нельзя.
   Но в то время, как московский  князь  утверждением  у  себя  митропо-
личьего престола приобретал такие важные выгоды, Александр тверской  не-
обдуманным поступком погубил себя и все княжество свое. В 1327 году при-
ехал в Тверь ханский посол, именем Шевкал (Чолхан), или Щелкан, как  его
называют наши летописи, двоюродный брат Узбека, и  по  обыкновению  всех
послов татарских позволял себе и людям своим всякого рода насилия. Вдруг
в народе разнесся слух, что Шевкал хочет сам княжить в Твери, своих кня-
зей татарских посажать по другим русским городам, а христиан привести  в
татарскую веру. Трудно допустить, чтоб этот слух был основателен: татары
изначала отличались веротерпимостью и по принятии магометанства не  были
ревнителями  новой  религии.  Узбек,  по  приказу  которого  должен  был
действовать Шевкал, покровительствовал христианам в Кафе, позволил като-
лическому монаху Ионе Валенсу обращать в христианство ясов и другие  на-
роды по берегу Черного моря; он же, как мы видели, выдал сестру свою  за
Юрия московского и позволил ей креститься. Еще страшнее  был  слух,  что
Шевкал хочет сам сесть на великом княжении в Твери, а другие города раз-
дать своим татарам. Когда пронеслась молва, что татары  хотят  исполнить
свой замысел в Успеньев день, пользуясь большим стечением народа по слу-
чаю праздника, то Александр с тверичами захотели предупредить их намере-
ние и рано утром, на солнечном восходе, вступили в бой с  татарами,  би-
лись целый день и к вечеру одолели. Шевкал бросился в старый  дом  князя
Михаила, но Александр велел зажечь отцовский двор, и  татары  погибли  в
пламени; купцы старые, ордынские, и новые, пришедшие  с  Шевкалом,  были
истреблены, несмотря на то что не вступали в бой с  русскими:  одних  из
них перебили, других перетопили, иных сожгли на кострах.
   Но в так называемой Тверской летописи Шевкалово дело рассказано  под-
робнее, естественнее и без упоминовения о замысле  Шевкала  относительно
веры: Шевкал, говорится в этой летописи, сильно притеснял тверичей, сог-
нал князя Александра со двора его и сам стал жить на нем; тверичи проси-
ли князя Александра об обороне, но князь приказывал им терпеть. Несмотря
на то, ожесточение тверичей дошло до такой степени, что они ждали только
первого случая восстать против притеснителей; этот  случай  представился
15 августа: дьякон Дюдко повел кобылу молодую и тучную на пойло;  татары
стали ее у него отнимать, дьякон начал вопить о  помощи,  и  сбежавшиеся
тверичи напали на татар.
   Узбек очень рассердился, узнав об участи Шевкаловой, и, по  некоторым
известиям, послал за московским князем, но, по другим известиям,  Калита
поехал сам в Орду тотчас после тверских происшествий и возвратился отту-
да с 50000 татарского войска. Присоединив к себе еще князя суздальского,
Калита вошел в Тверскую волость по ханскому приказу; татары пожгли горо-
да и села, людей повели в плен и, просто  сказать,  положили  пусту  всю
землю Русскую, по выражению летописца; но спаслась Москва, отчина  Кали-
ты, да Новгород, который дал татарским воеводам 2000 серебра и множество
даров. Александр, послышав о приближении татар, хотел бежать в Новгород,
но новгородцы не захотели подвергать себя опасности из-за сына Михаилова
и приняли наместников Калиты; тогда Александр бежал во Псков,  а  братья
его нашли убежище в Ладоге. В следующем  1328  году  Калита  и  тверской
князь Константин Михайлович поехали в Орду;  новгородцы  отправили  туда
также своего посла; Узбек дал великое княжение Калите,  Константину  Ми-
хайловичу дал Тверь и отпустил их с приказом искать князя Александра.  И
вот во Псков явились послы от князей московского, тверского, суздальско-
го и от новгородцев уговаривать Александра, чтоб ехал в Орду  к  Узбеку;
послы говорили ему от имени князей: "Царь Узбек всем  нам  велел  искать
тебя и прислать к нему в Орду; ступай к нему, чтоб нам всем  не  постра-
дать от него из-за тебя одного; лучше тебе за всех пострадать,  чем  нам
всем из-за тебя одного попустошить всю землю". Александр отвечал:  "Точ-
но, мне следует с терпением и любовию за всех страдать и  не  мстить  за
себя лукавым крамольникам; но и вам недурно было бы друг за друга и брат
за брата стоять, а татарам не выдавать и всем вместе противиться им, за-
щищать Русскую землю и православное христианство". Александр хотел ехать
в Орду, но псковитяне не пустили его, говоря: "Не езди, господин, в  Ор-
ду; что б с тобою ни случилось, умрем, господин, с тобою на  одном  мес-
те". Надобно было  действовать  силою,  но  северные  князья  не  любили
действовать силою там, где успех был неверен; они рассуждали:  "Псковичи
крепко взялись защищать Александра, обещались все  умереть  за  него,  а
близко их немцы, те подадут им помощь".  Придумали  другое  средство,  и
придумал его Калита, по свидетельству  псковского  летописца:  уговорили
митрополита Феогноста проклясть и отлучить от церкви князя Александра  и
весь Псков, если они не исполнят требование князей. Средство  подейство-
вало, Александр сказал псковичам: "Братья мои и друзья мои! не  будь  на
вас проклятия ради меня; еду вон из вашего города и снимаю с вас  крест-
ное целование, только целуйте крест,  что  не  выдадите  княгини  моей".
Псковичи поцеловали крест и отпустили Александра  в  Литву,  хотя  очень
горьки были им его проводы: тогда, говорит летописец, была во Пскове ту-
га и печаль и молва многая по князе Александре, который добротою и любо-
вию своею пришелся по сердцу  псковичам.  По  отъезде  Александра  послы
псковские отправились к великому князю московскому и сказали ему: "Князь
Александр изо Пскова поехал прочь; а тебе, господину своему князю  вели-
кому, весь Псков кланяется от мала и до велика: и  попы,  и  чернецы,  и
черницы, и сироты, и вдовы, и жены, и малые дети".  Услыхав,  что  Алек-
сандр уехал изо Пскова, Калита заключил с псковичами мир вечный по  ста-
рине, по отчине и по дедине, после чего митрополит Феогност с новгородс-
ким владыкою благословили посадника и весь Псков (1329 г.).
   Полтора года пробыл Александр в Литве и, когда гроза приутихла, возв-
ратился к жене во Псков, жители которого приняли его с честию и посадили
у себя на княжении. Десять лет спокойно княжил Александр во  Пскове,  но
тосковал по своей родной Твери: Псков по формам своего быта не мог  быть
наследственным княжеством для сыновей его; относительно же родной облас-
ти он знал старый обычай, по которому дети изгнанного князя не могли на-
деяться на наследство; по словам летописи, Александр рассуждал так: "Ес-
ли умру здесь, то что будет с детьми моими? все знают, что я выбежал  из
княжества моего и умер на чужбине: так дети мои будут лишены своего кня-
жества". В 1336 году Александр послал в Орду  сына  Феодора  попытаться,
нельзя ли как-нибудь умилостивить хана, и, узнавши, что есть надежда  на
успех, в 1337 году отправился сам к Узбеку. "Я сделал много зла тебе,  -
сказал он хану, - но теперь пришел принять от тебя смерть или жизнь, бу-
дучи готов на все, что бог возвестит тебе". Узбек сказал на это окружав-
шим: "Князь Александр смиренною мудростию избавил себя от  смерти"  -  и
позволил ему занять тверской стол; князь Константин Михайлович волею или
неволею уступил княжество старшему брату.
   Но возвращение Александра служило знаком к возобновлению борьбы между
Москвою и Тверью: скоро встречаем  в  летописи  известие,  что  тверской
князь не мог поладить с московским, и не заключили они между собою мира.
Еще прежде видим, что бояре тверские отъезжают от Александра к  московс-
кому князю. Спор мог кончиться только гибелью одного  из  соперников,  и
Калита решился предупредить врага: в 1339 году он отправился с двумя сы-
новьями в Орду, и вслед за этим Александр получил  приказ  явиться  туда
же: зов этот последовал думою Калиты, говорит летописец.  Александр  уже
знал, что кто-то оклеветал его пред ханом, который опять очень сердит на
него, и потому отправил перед собою сына Феодора, а за ним уже отправил-
ся сам по новому зову из Орды.  Феодор  Александрович  встретил  отца  и
объявил ему, что дела идут плохо; проживши месяц в Орде, Александр узнал
от татар - приятелей своих, что участь его решена. Узбек  определил  ему
смерть, назначили и день казни. В этот день, 29 октября, Александр встал
рано, помолился и, видя, что время проходит, послал к ханше за  вестями,
сел и сам на коня и поехал по знакомым разузнавать о  своей  участи,  но
везде был один ответ, что она решена, что он должен ждать в  этот  самый
день смерти, дома его ждал его посланный от ханши с тою же вестию. Алек-
сандр стал прощаться с сыном и боярами, сделал распоряжение насчет  кня-
жества своего, исповедался, причастился; то же самое сделали и  сын  его
Феодор и бояре, потому что никто из них не думал остаться в живых. Ждали
после того недолго: вошли отроки  с  плачем  и  объявили  о  приближении
убийц; Александр вышел сам к ним навстречу - и был  рознят  по  составам
вместе с сыном. Калита еще прежде уехал из Орды с великим пожалованием и
с честию; сыновья его возвратились после смерти Александровой,  приехали
в Москву с великою радостию и веселием,  по  словам  летописи.  Тверской
стол перешел к брату Александрову, Константину Михайловичу, который  на-
зывается собирателем и восстановителем Тверской волости после татарского
опустошения.
   Мы видели, что князья хорошо понимали, к чему поведет усиление одного
княжества на счет других при исчезновении родовых  отношений,  и  потому
старались препятствовать этому усилению, составляя союзы против сильней-
шего. Что предугадывали они, то и случилось:  московский  князь,  ставши
силен и без соперника, спешил воспользоваться этою силою,  чтоб  примыс-
лить сколько можно больше к своей собственности. Начало княжения  Калиты
было, по выражению летописца, началом насилия для других  княжеств,  где
московский собственник распоряжался своевольно. Горькая участь  постигла
знаменитый Ростов Великий: три раза проиграл он свое  дело  в  борьбе  с
пригородами, и хотя после перешел как собственность, как опричнина в род
старшего из сыновей Всеволодовых, однако не помогло ему это  старшинство
без силы; ни один из Константиновичей ростовских не держал  стола  вели-
кокняжеского, ни один, следовательно, не мог усилить свой наследственный
Ростов богатыми примыслами, и скоро старший из городов  северных  должен
был испытать тяжкие насилия от младшего из пригородов: отнялись от  кня-
зей ростовских власть и княжение, имущество, честь и слава, говорит  ле-
тописец. Прислан был из Москвы в Ростов от князя Ивана  Даниловича,  как
воевода какой-нибудь, вельможа Василий Кочева и другой с ним, Миняй. На-
ложили они великую нужду на город Ростов и на всех жителей  его;  немало
ростовцев должны были передавать москвичам имение  свое  по  нужде,  но,
кроме того, принимали еще от них раны и оковы; старшего боярина ростовс-
кого Аверкия москвичи стремглав повесили и после такого  поругания  чуть
жива отпустили. И не в одном Ростове это делалось, но во всех волостях и
селах его, так что много людей разбежалось из  Ростовского  княжества  в
другие страны. Мы не знаем, по какому случаю, вследствие каких предшест-
вовавших обстоятельств позволил себе Калита такие поступки в  Ростовском
княжестве; должно полагать, что ростовским князем в это время был  Васи-
лий Константинович. Со стороны утесненных князей не обошлось без  сопро-
тивления: так, московский князь встретил врага в зяте своем, Василии Да-
выдовиче ярославском, внуке Федора Ростиславича  Черного;  Василий,  как
видно, действовал заодно с Александром тверским и помогал  ему  в  Орде,
ибо есть известие, что Калита посылал перехватить его на дороге к  хану,
но ярославский князь отбился от московского отряда, состоявшего  из  500
человек, достиг Орды, благополучно возвратился оттуда и пережил  Калиту.
По смерти Александра и Тверь не избежала насилий московских: Калита  ве-
лел снять от св. Спаса колокол и  привезти  в  Москву  -  насилие  очень
чувствительное по тогдашним понятиям о колоколе вообще, и особенно о ко-
локоле главной церкви в городе.  Из  других  князей  упоминаются:  князь
Александр Васильевич суздальский, помогавший Калите опустошать  тверские
волости; Александр умер в 1332 году, его место занял брат его,  Констан-
тин Васильевич, участвовавший в походе под Смоленск, Стародубский  князь
Федор Иванович был убит в Орде в 1329 году. Мы видели, что Галич и Дмит-
ров достались брату Александра Невского, Константину Ярославичу, у кото-
рого упоминаются сыновья - Давыд, князь галицкий и дмитровский, и  Васи-
лий, после которого видим разделение волости, ибо под 1333  годом  гово-
рится о смерти князя Бориса дмитровского, а под 1334 годом  -  о  смерти
Федора галицкого. Упоминается князь Романчук белозерский. Под 1338 годом
упоминается князь Иван Ярославич юрьевский - это, должно  быть,  потомок
Святослава Всеволодовича, Об убиении князя Ивана Ярославича рязанского в
летописи упомянуто в рассказе о походе татар с Калитою на Тверь;  сын  и
преемник Ивана Ярославича, Иван Иванович Коротопол, возвращаясь  в  1340
году из Орды, встретил родственника своего, Двоюродного брата Александра
Михайловича пронского, отправлявшегося туда же с данью, или выходом, ог-
рабил его, привел в Переяславль Рязанский и там велел убить; явление это
объясняется тем, что старшие, или сильнейшие, князья в каждом  княжестве
в видах усиления своего на счет младших, слабейших,  хотели  одни  знать
Орду, т. е. собирать дань и отвозить ее к хану. В Смоленске княжил  Иван
Александрович; как видно надеясь на отдаленность своего княжества, он не
хотел подчиняться хану и возить выход в Орду, и потому Узбек в 1340 году
послал войско к Смоленску, куда велел также идти и всем князьям русским:
рязанскому, суздальскому, ростовскому, юрьевскому, друцкому,  фоминскому
- и мордовским князьям; московский великий князь сам не пошел, но отпра-
вил свое войско под начальством двоих воевод -  Александра  Ивановича  и
Федора Акинфовича. Эта рать пожгла посады смоленские, пограбила  села  и
волости, несколько дней постояла под Смоленском и  пошла  назад:  татары
пошли в Орду с большим полоном и богатством, а русские князья  возврати-
лись домой здоровы и целы.
   Новгородцы, освобожденные московским князем от Василия тверского,  не
могли доброжелательствовать наследникам Михайловым; они  признали  своим
князем Димитрия, потом Александра Михайловича, когда  он  возвратился  с
ярлыком из Орды, но не приняли к себе Александра после убийства Шевкало-
ва, взяли наместников московского князя и стояли  за  последнего  против
Александра и псковичей. Но Калита скоро показал новгородцам, что переме-
нилось только имя и что значение Твери относительно Новгорода перешло  к
Москве. Что же теперь спасет Новгород? От Твери спасла  его  Москва,  от
Москвы должен спасти его какой-нибудь другой город,  Москве  враждебный:
следовательно,  новгородцы  должны  искать  врагов  московским  князьям,
пользоваться ссорами в семействе последних; но когда эти  ссоры  прекра-
тятся, когда уже не будет других князей, кроме московского, то что тогда
останется новгородцам? Останется или отказаться от своего старого  быта,
приравняться к Москве, или искать соперника московскому князю  в  Литве.
Но московским князьям нужны были еще прежде всего деньги, чтоб, с  одной
стороны, задаривать хана, с другой - накупать как можно больше сел и го-
родов в других княжествах; вот почему Новгород мог еще на несколько вре-
мени сохранить свой прежний быт, удовлетворяя денежным требованиям вели-
ких князей, усиливая последних на свой счет. В 1332 году Калита запросил
у новгородцев серебра закамского, старинной дани печерской  и  за  отказ
взял Торжок, Бежецкий Верх, а в следующем году пришел в Торжок со  всеми
князьями низовскими и рязанскими и начал опустошать новгородские  волос-
ти. Новгородцы отправили послов звать великого князя в Новгород,  но  он
их не послушал и, не давши мира, поехал прочь. Новгородцы  отправили  за
ним новых послов с владыкою Василием, которые нашли Калиту в  Переяслав-
ле, давали ему пятьсот рублей, только бы отступился от слободы,  которую
построил на Новгородской земле; много упрашивал его владыка, чтоб  поми-
рился, но он не послушался его. Любопытно, что тотчас по возвращении  из
своего неуспешного посольства к Калите  владыка  Василий  отправился  во
Псков, где уже новгородские архиепископы не бывали семь лет;  во  Пскове
княжил в это время враг московского князя Александр тверской, у которого
владыка Василий окрестил сына Михаила; можно думать, что все это  проис-
ходило вследствие размолвки Новгорода с Калиток). Александр  и  псковичи
находились в тесной связи с Литвою, и вот под тем же 1333  годом  новго-
родский летописец говорит, что вложил бог в сердце князю  Нариманту-Гле-
бу, сыну великого князя  литовского  Гедимина,  прислать  в  Новгород  с
просьбою позволить ему поклониться св. Софии; новгородцы  послали  звать
его, и он немедленно приехал, принят был с честию, целовал крест ко все-
му Новгороду и получил пригороды - Ладогу, Орешек, Корельский городок  с
Корельскою землею и половину Копорья в отчину и дедину. По другим извес-
тиям, новгородцы еще прежде уговорились об этом с Наримантом. Как бы  то
ни было, уговор этот был исполнен тогда, когда Новгороду стал нужен союз
Литвы против московского князя. На следующий год Калита принял с любовию
послов новгородских и сам ездил в Новгород; неизвестно, что было  причи-
ною такой перемены: новгородцы ли уступили всем требованиям Калиты,  или
последний смягчил свои требования, опасаясь связи новгородцев с Литвою и
Александром псковским? Можно думать также, что мир заключен был  не  без
участия митрополита, у которого перед тем был владыка Василий. В кратких
известиях летописи причины явлений не показаны; но по всему  видно,  что
Калита не мог долго сносить пребывания Александра тверского во Пскове. В
1335 году Калита собрался с новгородцами и со всею Низовскою землею идти
на Псков, но почему-то поход был отложен, хотя псковичам и не дали мира;
намерение, следовательно, воевать с ними не было оставлено, и московский
князь продолжал ласкать новгородцев: в том же году он позвал  к  себе  в
Москву на честь владыку, посадника, тысяцкого, знатнейших бояр,  и  они,
говорит летописец, бывши в Москве, много чести видели. Но  в  тот  самый
1337 год, когда Александр тверской отправился из Пскова в Орду  и  поми-
рился с ханом, Калита, вдруг забывши  крестное  целование,  послал  рать
свою на Двину за Волок, ибо заволоцкие  владения  и  доходы  новгородцев
всего больше должны были соблазнять московского князя; но предприятие не
удалось: московские войска были посрамлены и  поражены,  как  выражается
летописец; имели ли какую-нибудь связь эти два события -  поездка  Алек-
сандра в Орду и разрыв Калиты с  Новгородом,  -  неизвестно.  Новгородцы
могли надеяться, что восстановление Александра на отцовском столе и  но-
вая борьба его с Калитою помешают последнему теснить их;  но  московский
князь не терял времени, и Александр погиб в Орде. Новгородцы отправили к
великому князю послов с выходом, но Калита послал к  ним  своих  просить
другого выхода: "Дайте мне еще царев запрос, чего у меня царь запросил".
Новгородцы отвечали: "Этого у нас не бывало от начала мира, а ты целовал
крест по старой пошлине новгородской и по Ярославовым грамотам".  Калита
велел своим наместникам выехать из Новгорода, и не было с ним мира.
   Прежде, когда было много князей-соперников, переменявших  охотно  во-
лости свои, Новгород редко оставался долгое время без  князя:  на  смену
одного спешил другой; но теперь, когда князья уселись неподвижно  каждый
в своей наследственной волости, в Новгороде вместо князя видим уже  бояр
- наместников великокняжеских, которые  выезжают  при  первой  размолвке
новгородцев с великим князем, и Новгород  предоставляется  самому  себе.
Вследствие этого нового порядка вещей стороны, партии  княжеские  должны
были исчезнуть: какие могли быть княжеские партии в Новгороде  во  время
Калиты, когда Новгород мог иметь дело только с одним великим князем, ко-
торый раз, много - два приедет  в  Новгород  на  самое  короткое  время?
Тверской партии не могло быть, потому что ни Михаил, ни сыновья  его  не
жили в Новгороде, не могло быть и вследствие постоянно враждебных  отно-
шений; великим князьям и не нужно теперь иметь в Новгороде  приверженную
к себе сторону; их цель - рано или поздно  уничтожить  самостоятельность
Новгорода, а пока им нужно брать с него как можно больше денег; они зна-
ют, что Новгород будет их, если они будут сильны, сильнее  всех  других,
но изменчивое расположение новгородцев не даст им этой силы.  Любопытно,
что с описываемого времени летописец новгородский становится видимо рав-
нодушен к смене посадников, начинает часто пропускать их; мы уже  прежде
упоминали об этих пропусках. Под 1315 годом встречаем известие о  вруче-
нии посадничества Семену Климовичу, и после того до самого 1331 года нет
ни слова о посадниках в летописи; в этом году встречаем известие  о  по-
саднике Варфоломее; но под следующим 1332 годом  говорится,  что  встали
крамольники, отняли посадничество у Федора Ахмыла и дали Захару Михайло-
вичу, причем пограбили двор Семена Судокова, а у  брата  его  Ксенофонта
села пограбили; но Захар недолго был посадником: в том же  году  он  был
свержен и на его место выбран Матвей. Под 1335 годом  упоминается  новый
посадник Федор Данилович, неизвестно когда и  на  чье  место  избранный.
Прежде, еще под 1327 годом, летописец упоминает о мятеже, во время кото-
рого народ пограбил и пожег двор Евстафия Дворянинца;  потом,  под  1335
годом, встречаем известие об усобице, во время которой едва не дошло  до
кровопролития: по обеим сторонам Волхова граждане стояли с  оружием,  но
потом сошлись в любовь. Что касается до принятого на кормление литовско-
го князя Нариманта, то новгородцы с самого начала  увидали  ненадежность
этих союзов с Литвою: в 1338 году, когда новгородцы вели войну со шведа-
ми, Наримант был в Литве; новгородцы много раз посылали за ним, но он не
приехал, даже и сына своего Александра вывел из Орешка,  оставил  только
своих наместников.
   По известиям Новгородской летописи, псковичи, взявши к себе в  князья
Александра тверского, признали в то же самое время зависимость  свою  от
Литвы: естественно, Псков должен был употребить это средство, чтобы  за-
щитить себя в случае нового движения северо-восточных русских князей  по
настоянию Калиты и по приказу ханскому. Имея особого князя, псковичи хо-
тели получить полную независимость от Новгорода, хотели иметь и  особого
епископа.
   В 1331 году новоизбранный новгородский владыка Василий отправился для
посвящения своего на Волынь, где находился тогда митрополит Феогност. Но
в то же время к митрополиту явились послы изо Пскова, от князя Александ-
ра, вместе с послами от Гедимина и всех  других  князей  литовских;  они
привели с собою монаха Арсения, прося  митрополита,  чтоб  поставил  его
владыкою во Псков; но Феогност отказал им в просьбе. Новгородский  лето-
писец говорит при этом: "Псковичи хотели поставить себе Арсения на  вла-
дычество, но осрамились, пошли прочь ни с чем от митрополита из  Волынс-
кой земли; они Новгород считали за  ничто  уже;  вознеслись  высокоумием
своим, но бог и св. София низлагают всегда  высокомыслящих,  потому  что
псковичи изменили крестному целованию к Новгороду, посадили к себе князя
Александра из литовской руки". Мы видели, что в 1333 году было сближение
Новгорода со Псковом и его князем вследствие разрыва новгородцев с  кня-
зем московским; но потом, когда в 1335 году новгородцы помирились с  Ка-
литою, то снова началась вражда со Псковом; в 1337 году владыка  Василий
поехал во Псков для своих святительских дел, на подъезд, как тогда выра-
жались, но псковичи суда ему не дали, и он поехал прочь, проклявши их.
   Еще в 1316 и 1323 году  источники  западные  упоминают  о  враждебных
столкновениях новгородцев с Норвегиею; в 1326 году заключен был мир меж-
ду ними на 10 лет. В 1337 году у новгородцев началась война  со  шведами
опять по поводу корел, которые подвели шведов, побили новгородских и ла-
дожских купцов и всех христиан, находившихся в их земле, а сами  убежали
в Выборг и, выходя оттуда, били новгородцев. В следующем году новгородцы
с посадником Федором Даниловичем отправились в Неву и стояли  под  Ореш-
ком, пересылаясь с шведским воеводою Стеном; но переговоры кончились ни-
чем; новгородцы возвратились домой; а шведы с корелою много  воевали  по
Обонежью, а потом сожгли посад у Ладоги. Мстить им за это ходили молодцы
Довгородские с воеводами: они повоевали шведскую корелу  около  Выборга,
сильно опустошили землю, хлеб пожгли, скот изрубили и пришли  домой  все
здоровы, с полоном. По их удалении шведы вышли из Выборга, воевали  Тол-
догу и оттуда пошли на Вотскую землю, но здесь ничего не  взяли,  потому
что жители поостереглись; копорьяне напали на них в  небольшом  числе  и
разбили. После этого пришли послы в Новгород из Выборга от воеводы  Пет-
рика и объявили, что шведский князь ничего не знает о  войне,  начал  ее
своевольно Стен, воевода. Новгородцы отправили в  Выборг  своих  послов,
которые и заключили мир на тех же условиях,  на  каких  помирился  князь
Юрий Данилович на Неве; относительно же Кобылитской Корелы положено было
послать к шведскому князю. В следующем 1339  году  новгородцы  отправили
двоих послов, да еще третьего от владыки, за море, к шведскому князю,  и
заключили с ним мир по старым грамотам; о короле же сказали  так:  "Если
наши побегут к вам, то секите их и вешайте; если и ваши прибегут к  нам,
то и мы с ними будем делать то же самое, чтоб из-за них ссоры между нами
не было; которые же прежде были за нами, тех не выдадим, потому что  они
покрещены в нашу веру, да и мало их осталось, все померли  гневом  божи-
им". На западе волновались корелы, на северо-востоке, в Двинской  облас-
ти, финские племена также не хотели быть спокойны: под 1329 годом  опять
встречаем известие, что новгородцы, шедшие в Югру, были перебиты устюжс-
кими князьями. В 1326 году приезжали в Новгород послы из Литвы: брат Ге-
димина, Воин, князь полоцкий, Василий, князь минский, и князь Федор Свя-
тославич; они заключили мир с новгородцами и немцами. Но  в  1335  году,
несмотря на этот мир и несмотря на то что литовский князь Наримант  кор-
мился на пригородах новгородских, Литва повоевала Новоторжскую  волость;
великий князь был в это время в Торжке и немедленно послал свое войско в
Литву, оно пожгли городки литовские - Осечен, Рясну и много других.
   Под 1329 годом летопись упоминает об убиении в  Дерпте  новгородского
посла, мужа честного, Ивана Сыпа, но о следствиях этого убийства не  го-
ворит ничего. И в Псковской летописи с 1323 до 1341 года мы не встречаем
известий о войне с орденом Ливонским. Причина была та,  что  уже  давно,
еще с конца XIII века, в Ливонии происходили  усобицы.  Мы  видели,  что
главным деятелем при утверждении немецкого  владычества  в  Ливонии  был
епископ рижский, по старанию которого был учрежден рыцарский Орден,  не-
обходимо становившийся в служебное отношение к рижской церкви. Но мир не
мог долго сохраниться между двумя учреждениями, из которых у одного были
материальные средства, право силы, меча, у другого же - одни права исто-
рические и духовные; первое не могло долго  подчиняться  последнему;  но
епископы также не хотели уступить магистрам Ордена своего первенствующе-
го положения, и следствием этого была усобица. Особенно разгорелась  она
при магистре Бруно и архиепископе Иоанне фон-дер-Фехте, причем, не  имея
достаточно собственных материальных средств для борьбы с рыцарями, епис-
коп и рижане призвали себе на помощь литовцев-язычников! Началась  ожес-
точенная война; в течение 18 месяцев  дано  было  девять  битв,  большую
часть которых выиграли рыцари; но в 1298 году  литовский  князь  Витенес
вторгнулся в Ливонию, встретился с войском рыцарей на реке Аа и нанес им
страшное поражение: магистр Бруно, 60 рыцарей и множество простого войс-
ка полегли в битве; ободренные победою, войска рижские и литовцы осадили
орденскую крепость Неумюль, но потерпели под нею поражение от тевтонских
рыцарей, пришедших на помощь своим ливонским собратиям. Не видя  возмож-
ности одолеть Орден материальными средствами, епископы ливонские прибег-
ли к другим: в это время, т. е. в начале XIV века, внимание Западной Ев-
ропы обращено было на страшный процесс Храмовых рыцарей; великий магистр
их уже был в оковах вместе с братиями, находившимися во Франции, и нена-
висть Филиппа Красивого грозила печальным окончанием процесса. Это пода-
ло надежду ливонским епископам, что подобная же участь может  постигнуть
и Немецкий орден в Пруссии и Ливонии. В 1308 году они подали папе  обви-
нительный лист, в котором приписывали Ордену неуспех в обращении  литов-
цев, обвиняли рыцарей в истреблении жителей Семигаллии,  когда  те  были
уже христианами, и проч.; нашлось обвинение и вроде тех, которые тяготе-
ли над несчастными Тамплиерами: епископы доносили, что когда рыцарь  по-
лучал рану в битве, то остальные товарищи добивали его и сожигали  тело,
по обычаю язычников. Папа Климент V нарядил комиссию на месте для иссле-
дования справедливости жалоб; дело кончилось ничем; епископы не удовлет-
ворились таким окончанием его, и когда король польский завел спор с  Ор-
деном о земле Поморской, когда архиепископ гнезенский,  епископы  куявс-
кий, плоцкий и познанский встали против Ордена, то  архиепископ  рижский
соединился с ними в надежде, что такое сильное восстание достигнет нако-
нец своей цели - низложения Ордена. Всего больше  архиепископ  и  рижане
настаивали на том, что князья литовские и народ их давно были бы христи-
анами и католиками, если б не препятствовали тому  рыцари  -  обвинение,
имевшее на своей стороне вероятность: если б в самом деле Литва  приняла
христианство, то Орден, которого целию было обращение язычников, тем са-
мым должен был прекратить свое существование. Несмотря, однако,  на  все
старания епископов, великий магистр фон-Беффарт выиграл в Авиньоне  дело
в пользу Ордена, который был оправдан во всех взводимых на него  обвине-
ниях: самым лучшим доказательством в пользу Ордена  послужило  представ-
ленное Беффартом папе оригинальное письмо архиепископа и рижан к литовс-
кому князю с просьбою напасть на владения Ордена. Но  дело,  решенное  в
Авиньоне, далеко было до окончания своего в Ливонии, потому что при  та-
кой долгой борьбе за самые существенные интересы ненависть с обеих  сто-
рон достигла высшей степени и не могла скоро  потухнуть.  Обманувшись  в
надежде повредить Ордену процессом у папы,  рижане  обратились  опять  к
прежнему средству и вошли в сношения с литовскими язычниками против  ры-
царей. Тогда магистр ливонский Ебергарт  фон-Монгейм  решился  покончить
дело оружием и, собравши большое войско, осадил Ригу. Около года длилась
осада; но наконец рижане, терпя сильный голод, запросили мира и получили
его на тяжких условиях: лучшие граждане должны были явиться в стан рыца-
рей и у ног магистра положить все свои привилегии. Потом, велевши  засы-
пать часть городских рвов и понизить валы, магистр  заложил  новую  кре-
пость, которая должна была сдерживать беспокойное народонаселение.
   С тех пор, говорит летописец, как московский  князь  Иоанн  Данилович
стал великим князем, наступила тишина великая по всей  Русской  земле  и
перестали татары воевать ее. Таково было непосредственное следствие уси-
ления одного княжества, Московского, на счет всех других; в одном  древ-
нем памятнике деятельность Калиты обозначена тем, что он избавил Русскую
землю от воров (татей) - видно, что предки наши представляли себе Калиту
установителем тишины, безопасности, внутреннего наряда, который  до  тех
пор постоянно был нарушаем сперва родовыми усобицами  княжескими,  потом
усобицами князей или, лучше сказать, отдельных княжеств для усиления се-
бя на счет всех других, что вело к единовластию. Борьба эта для усиления
себя на счет других с презрением родовой связи и счетов началась  давно:
Михаил Хоробрит московский, Ярослав тверской, Василий костромской,  Анд-
рей городецкий показали ясно новый характер борьбы; борьба Твери с Моск-
вою была последнею сильною, ожесточенною,  кровавою  борьбою  двух  кня-
жеств, стремившихся к окончательному усилению.  Для  Москвы  средства  к
этой борьбе были приготовлены еще при Данииле, начал борьбу и  неутомимо
продолжал Юрий Данилович. Калита умел воспользоваться  обстоятельствами,
окончить борьбу с полным торжеством для своего княжества и дал современ-
никам почувствовать первые добрые  следствия  этого  торжества,  дал  им
предвкусить выгоды единовластия, почему и перешел в потомство  с  именем
первого собирателя Русской земли.
   Калита умер 31 марта 1341 года, не успев окончить дел своих с  Новго-
родом. До нас дошли две его духовные грамоты: между  тремя  сыновьями  и
женою поделил он свое движимое и недвижимое  имение:  старшему,  Семену,
отдано 26 городов и селений, в числе которых примыслы Юрия Даниловича  -
Можайск и Коломна; второму сыну, Ивану, 23  города  и  селения,  из  них
главные Звенигород и Руза; третьему, Андрею, 21 город и селение, из  них
известнее Серпухов; княгине с меньшими детьми опять 26.  Таким  образом,
величина  уделов  следует  старшинству:  самый  старший  и   материально
сильнее, притом города его значительнее,  например  Можайск  был  особым
княжеством; старшему же должно было получить и  великокняжескую  область
Владимирскую с Переяславлем.
   В то самое время как на северо-востоке Русская земля собиралась около
Москвы, такое же собирание русских волостей в одно целое  происходило  и
на юго-западе. Давно уже можно было ожидать, что дело  собрания  старой,
Юго-Западной Руси предназначено князьям галицко-волынским, потомкам  Ро-
мана Великого. Случайные обстоятельства были в  пользу  этих  князей,  в
пользу скорого собрания Юго-Западной Руси: в старшем  сыне  Романовом  с
блестящею храбростию соединялся ясный смысл, государственное  понимание,
отношения его к брату Васильку волынскому представляют образец  братской
любви и согласия. Волости не дробятся, ибо сын Василька, Владимир,  уми-
рая бездетным, отказывает Волынь сыну Даниилову, Мстиславу;  мало  того,
при сыне Льва, Юрии, видим соединение Галича и Волыни под  одну  власть;
при внуке этого Юрия, Юрии II, видим также  соединение  обеих  волостей,
потому что этот князь пишет свои грамоты то во Львове, то во  Владимире.
Несмотря на все эти благоприятные обстоятельства, Юго-Западная  Русь  не
собралась в одно государство под знаменем своих родных князей из племени
Романа Великого; мы не знаем никаких подробностей о княжении внуков  Да-
нииловых, мы знаем только имена их и титулы, как они сохранились в  гра-
мотах их к Немецкому ордену: читаем в этих грамотах  имя  Юрия,  который
называет себя королем русским и князем владимирским;  в  другой  грамоте
находим имена сыновей его, Андрея и Льва; наконец, есть позднейшие  гра-
моты от Андреева сына, Юрия, князя всей Малой России. Эти грамоты  важны
для нас еще в другом отношении: они показывают, что в Галиче и на Волыни
бояре и дружина сохранили по-прежнему свое важное значение, ибо  грамоты
написаны не от имени одного князя, но также от имени знатнейших  бояр  и
дружины вообще; в числе баронов (бояр) упоминается и  епископ  галицкий;
последняя грамота Юрия II относится к 1335  году.  Но  в  то  время  как
Юго-Западная Русь не воспользовалась благоприятными  обстоятельствами  и
закоснела в старине своей, соседние государства, Литовское  и  Польское,
успели усилиться внутри единовластием и приобрели, таким  образом,  воз-
можность действовать наступательно на Русь. Мы  видели,  что  по  смерти
Миндовговой предположенное соединение Руси с Литвою не  состоялось:  ли-
товцы после убиения Воишелкова выбрали себе князя из своего народа.  При
этом князе и его преемниках продолжалось и окончилось начатое еще прежде
утверждение литовского господства в русских княжествах -  Полоцком,  Ту-
ровском и отчасти Волынском. В 1315 г. последовала перемена  в  династии
князей литовских, произведенная знаменитым Гедимином.  Примером  сильных
противоречий, которыми наполнены источники  литовской  и  малороссийской
истории, служат известия о происхождении Гедимина: одни говорят, что Ге-
димин был конюшим великого князя Витенеса, в заговоре  с  молодою  женою
последнего убил своего государя и овладел его престолом; другие  утверж-
дают, что Гедимин был сын Витенеса и получил престол литовский по смерти
отца, пораженного громом; наконец, есть известие, что Гедимин  был  брат
Витенеса.
   В самом начале княжения Гедимина уже упоминается о столкновениях  его
с князьями русскими, галицкими и волынскими; можем принять известие, что
эти князья хотели сообща с Немецким орденом сдержать опасные  стремления
литовского владельца и первые начали против него  наступательное  движе-
ние. Но за верность дальнейших известий о ходе борьбы  историк  ручаться
уже не может; по одним свидетельствам, в 1320  году  Гедимин  предпринял
поход на Владимир Волынский, где княжил Владимир Владимирович, под пред-
водительством которого граждане оказали упорное  сопротивление;  наконец
князь Владимир пал, и стольный город его отворил ворота победителю, при-
чем  в  войске  Гедиминовом   литва   занимала   незначительную   часть;
большинство же состояло из русских - полочан, жителей Новгородка,  Грод-
на. Таким образом, по одним известиям, Владимирское княжество  завоевано
Гедимином; но, по другим, Владимир, Луцк и вся земля Волынская досталась
Любарту, сыну Гедиминову, которого последний князь этой страны, не  имея
сыновей, принял к дочери. Здесь сказано, что Луцк  вместе  с  Владимиром
взят был Любартом в приданое за женою; а по другим  известиям,  в  Луцке
княжил особый князь, Лев Юрьевич, который, испугавшись участи князя вла-
димирского, бросил свой стольный город и убежал в Брянск, где у него бы-
ли родственники. Луцк поддался Гедимину, и бояре, собранные со всей  Во-
лыни, признали его своим князем, удержав прежние права, обычаи, веру. На
следующий 1321 год Гедимин двинулся к  Киеву,  которым  владел  какой-то
князь Станислав; на помощь к нему пришел Олег, князь переяславский, Свя-
тослав и Василий, князья брянские, и вместе с ними  бежавший  из  Волыни
князь Лев. Над рекою Ирпенем сошлись неприятели  -  и  Гедимин  победил;
князья Олег и Лев были убиты, Станислав  убежал  в  Брянск  с  тамошними
князьями; Белгород сдался победителю, но Киев выдержал двухмесячную оса-
ду; наконец граждане, не видя ниоткуда помощи, собрались на вече и реши-
ли поддаться литовскому князю, который с триумфом въехал в Золотые воро-
та. Другие города русские последовали  примеру  Киева;  Гедимин  оставил
везде старый порядок, только посажал своих наместников  и  гарнизоны  по
городам. Наместником в Киеве был назначен  Миндовг,  князь  гольшанский.
Новгородская летопись под 1331 годом упоминает о киевском князе  Федоре,
который вместе с татарским баскаком гнался, как разбойник, за новгородс-
ким владыкою Василием, шедшим от митрополита из Волыни; новгородцы, про-
вожавшие владыку, остереглись, и Федор не посмел напасть на них.
   Как  бы  то  ни  было,  переворот,  произведенный  на  севере  своими
князьями, потомками св. Владимира, был произведен на юге князем  литовс-
ким, который тем или другим  способом  собрал  Русскую  землю  под  одну
власть. Гедимин умер в 1339 году, оставив  семерых  сыновей  -  Монвида,
князя карачевского и Слонимского, который скоро последовал  за  отцом  в
могилу; Нариманта-Глеба, князя туровского и пинского, которого мы видели
в Новгороде; от второй жены, Ольги, русской родом, Гедимин  оставил  Ол-
герда, который, женившись на дочери князя витебского, получил  это  кня-
жество за женою в приданое; кроме Олгерда от Ольги Гедимин имел  другого
сына, Кейстута, князя троцкого. От  третьей  жены,  Еввы,  также  княжны
русской, он оставил Любарта-Владимира, князя волынского,  Кориата-Михаи-
ла, князя новгородского, наконец, Евнутия, князя виленского.  Последний,
несмотря на то что был самый младший, получил,  однако,  стольный  город
отцовский, быть может по стараниям матери своей; но двое старших Гедими-
новичей - Олгерд и Кейстут отняли у Евнутия старший стол. Олгерд и Кейс-
тут жили между собою очень дружно, говорит летописец  Западной  Руси,  а
князь великий Евнутий, державший старшинство, не полюбился им, и  сгово-
рились они между собою, как бы Евнутия из Вильны выгнать.  Сговорившись,
положили срок, в который день взять Вильну под  братом  Евнутием.  Князь
Олгерд из Витебска не поспел к тому сроку, а князь Кейстут один напал на
Вильну и прорвался в город; великий князь Евнутий спасся бегством в  го-
ры, отморозил ноги и попался в плен. Привезли его к брату Кейстуту;  тот
отдал его под стражу, а сам послал гонца сказать Олгерду, чтоб шел  ско-
рее в Вильну и что Евнутий уже в их руках. Когда Олгерд пришел, то Кейс-
тут сказал ему: "Тебе следует быть великим князем в Вильне,  ты  старший
брат, а я с тобою буду жить заодно". И посадил его на великом княжении в
Вильне, а Евнутию дали Изяславль. Потом уговорились оба князя между  со-
бою, чтоб всей братьи слушаться князя Олгерда; условились, что  добудут,
город ли, волость ли, все делить пополам и жить до смерти  в  любви,  не
мыслить лиха одному на другого. Олгерд и Кейстут  поклялись  и  сдержали
клятву. Так рассказывает летописец Литовский;  Московский  же  летописец
говорит, что Олгерд и Кейстут напали внезапно в Вильне на двух  братьев,
Нариманта и Евнутия; жители города испугались, и Наримант бежал в  Орду,
а Евнутий сперва во Псков, оттуда в Новгород, из Новгорода  в  Москву  к
преемнику Калиты, Симеону Ивановичу, здесь был крещен  и  назван  Иваном
(1346 г.).
   Но в то время, как единовластие утверждалось в Восточной Руси  благо-
даря князьям московским и в Западной вследствие  подчинения  ее  князьям
литовским, в Польше также утвердилось оно после великих  смут,  происхо-
дивших в этой стране в конце XIII и начале XIV века. Мы  видели,  что  в
1300 году в Кракове утвердился чужой князь, Вячеслав, король чешский. Но
по смерти Вячеслава Владиславу Локетку, которого характер  исправился  в
школе бедствий, удалось после бесчисленных  затруднений  утвердиться  на
троне и успокоить Польшу (1319 г.). Правление Локетка  особенно  замеча-
тельно тем, что с его времени аристократия в Польше уступает место  шля-
хетской демократии, потому что король, имея нужду в шляхте,  по  причине
беспрестанных и тяжких войн, призвал ее на сейм для  совещания  о  делах
общественных; таким образом, при Локетке положено начало той  шляхетской
воли и власти, которые имели такое сильное  влияние  на  будущую  судьбу
Польши, были главною причиною ее падения. Тщетно сын и преемник  Владис-
лава Локетка, Казимир Великий, старался обуздать эту волю и власть и за-
щищать низшее народонаселение: он не мог произвести никакой  перемены  в
этом отношении. В истории Юго-Западной Руси Казимир Великий  замечателен
тем, что ему удалось присоединить к  Польше  королевство  Галицкое.  Как
видно, потомство Романа Великого в мужеском  колене  пресеклось  смертию
Юрия II, и преемником последнего в Галиче мы  видим  племянника  его  от
сестры Марии, Болеслава, князя мазовецкого. Но Болеслав возбудил  против
себя сильное негодование новых подданных: он угнетал их тяжкими  податя-
ми, насиловал их жен и дочерей, окружил себя поляками, чехами,  немцами,
раздавал им должности мимо туземцев, наконец, старался ввести латинство.
Галичане отравили его ядом; тогда Казимир Великий, пользуясь несогласием
бояр относительно выбора князя, в два похода успел  овладеть  княжеством
Мстислава торопецкого и Даниила Романовича (1340 г.)
   На восточной стороне Днепра замечательны для нас события, происходив-
шие в княжестве Брянском; замечательны они по соответствию событиям, ко-
торые видим в других  княжествах  русских  в  описываемое  время:  везде
князья обнаруживают одинакие стремления - усилиться во что бы то ни ста-
ло на счет других, и везде борьба эта, ведущаяся по инстинкту самосохра-
нения, принимает суровый характер, сопровождается  кровавыми  явлениями.
Под 1309 годом летописец говорит, что князь  Святослав  Глебович  выгнал
племянника своего, князя Василия, из Брянска и сам сел на его место, Ва-
силий ушел в Орду жаловаться хану на дядю и в следующем году пришел  под
Брянск с татарским войском. В городе встал сильный мятеж.  В  это  время
находился здесь митрополит Петр, который стал уговаривать Святослава по-
делиться волостью с племянником или, оставивши ему все, бежать из  горо-
да, а не биться. Но Святослав надеялся на свою силу и на  мужество;  был
он крепок телом, очень храбр и потому не послушался митрополита, отвечал
ему: "Господин! Брянцы меня не пустят, они хотят  за  меня  головы  свои
сложить". Святослав не хотел даже защищаться в стенах города,  но  вышел
на полдень пути от Брянска и сразился с татарами. Последние, по  обычаю,
сначала помрачили воздух стрелами, потом, когда дело дошло  до  копий  и
сабель, то брянцы-крамольники, как их называет летописец,  выдали  князя
Святослава, бросили стяги и побежали; Святослав остался только  с  одним
двором своим, бился долго, наконец был убит. Митрополит Петр  затворился
в церкви и там спасся от татар. Князь Василий,  овладевши  Брянском,  не
терял времени и случая: в том же году ходил с татарами к Карачеву и убил
тамошнего князя Святослава Мстиславича. Смерть Василия брянского помеще-
на под 1314 годом; в 1333 упоминается о походе князя Димитрия  брянского
на Смоленск с татарами: бились много и заключили мир. В 1340 году  брян-
цы, злые крамольники, по выражению летописца, сошлись вечем и убили кня-
зя своего Глеба Святославича, несмотря на увещания митрополита  Феогнос-
та. В Карачевском княжестве князь Андрей Мстиславич был убит племянником
своим, Василием Пантелеичем, в 1339 году.

   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   СОБЫТИЯ В КНЯЖЕНИЕ СЫНОВЕЙ ИОАННА КАЛИТЫ (1341-1362)

   Симеон Гордый; подручнические отношения князей к нему.- Походы Симео-
на на Смоленск и Новгород.- Волнения в Новгороде, Твери и Рязани.- Собы-
тия в Ярославле и Муроме.- Дела татарские и литовские.- Олгерд и  борьба
его с Тевтонским орденом.- Войны Пскова с ливонскими немцами,  Новгорода
со шведами.- Договор великого князя Симеона с братьями.- Черная смерть.-
Кончина и завещание Симеона Гордого.- Соперничество преемника его Иоанна
с суздальским князем.- Война с Рязанью.-  Судьба  московского  тысяцкого
Алексея Петровича Хвоста.- Усобицы в Муроме, Твери и Новгороде.- Отноше-
ния к Орде и Литве.- Смерть великого князя Иоанна.- Торжество  его  сына
Димитрия над суздальским князем.- Московские бояре.

   По смерти Калиты все русские князья отправились в Орду;  но  соперни-
чество их с богатым и сильным московским князем было невозможно,  и  хан
объявил старшего сына Калиты, Симеона, великим князем владимирским. Бла-
годаря усилению Москвы это уже не был теперь один только титул; но  чего
опасались князья еще со времен Мстислава Храброго, то  исполнилось;  они
перестали быть родичами равноправными и стали подручниками. "Все  князья
русские даны были под руки Симеона", - говорят летописи. Что князья  хо-
рошо понимали эту перемену, что сын Калиты заставил их ее почувствовать,
доказательством служит прозвание Гордого, которое они ему дали. Есть из-
вестие, что Симеон, созывая князей для известных целей своих,  напоминал
им, что Русь была только тогда сильна и славна, когда князья  беспрекос-
ловно повиновались старшему, и что теперь только таким же  беспрекослов-
ным повиновением ему, Симеону, они могут освободиться от татарского ига;
но князья знали разницу между прежними и настоящими отношениями,  знали,
к чему поведет такая покорность.
   Как бы то ни было, князья повиновались Симеону; Тверь не думала более
о борьбе: князь ее Всеволод Александрович отказался  от  мести  за  отца
своего сыну Калиты и отдал за Симеона московского сестру  свою  Марию  в
1346 году, а в 1349 году племянник Александров Михаил, сын великого кня-
зя тверского, Василия Михайловича, женился на дочери Симеоновой. В  1351
году летопись упоминает о походе Симеона с двумя  братьями  -  Иваном  и
Андреем на Смоленск, но послы смоленские встретили его на  реке  Угре  и
заключили мир; причины похода и условия мира неизвестны. В то время  как
Симеон по смерти отца своего находился в Орде, новгородские молодцы, как
называет их летописец, повоевали и пожгли Устюжну; жители последней наг-
нали их и отняли добычу; но потом молодцы эти повоевали Белозерскую  во-
лость. Мы видели, что Калита купил Белозерск; Симеон должен был смотреть
на этот город уже как на свою собственность; когда он возвратился из Ор-
ды, то первым его делом было послать в Торжок  за  сбором  дани,  причем
сборщики стали притеснять жителей. Новоторжцы послали просить  помощи  у
новгородцев, и те отправили войско, которое внезапно  овладело  Торжком,
схватило великокняжеских наместников и сборщиков дани, перековало  их  с
женами и детьми, укрепило город, а новгородцы между тем послали в Москву
сказать Симеону: "Ты еще не сел у нас на княжении, а уже бояре твои  на-
сильничают". Новоторжцы, боясь мести  великого  князя,  послали  сказать
новгородцам, чтоб они садились на коней и спешили к ним  на  помощь;  но
чернь новгородская не захотела выступить  в  поход.  Тогда  новоторжская
чернь, видя, что из Новгорода рать не приходит, встала на бояр,  говоря:
"Зачем вы призвали новгородцев? Они перехватали княжих людей, и нам  те-
перь приходится за это погибать!" Черные люди вооружились, надели брони,
пошли на дворы, где содержались московские пленники,  освободили  их,  а
новгородцев выпроводили из города, потом бросились на своих  бояр,  домы
их разграбили, хоромы развезли, села опустошили, одного  боярина  Семена
Внучка убили на вече, остальные убежали в Новгород. Между тем  в  Москве
был съезд всем князьям русским - Симеон Гордый шел в поход на  Новгород;
с ним вместе отправился и митрополит Феогност.  Новгородцы,  узнав,  что
великий князь в Торжке со всею землею  Низовскою,  начали  собирать  всю
свою волость к себе в город, но сперва попытались  кончить  дело  миром:
владыку Василия отправили бить челом к митрополиту, а тысяцкого с бояра-
ми - к великому князю. Симеон согласился на мир по старым грамотам  нов-
городским, но. взял за это черный бор по всей волости, и 1000  рублей  с
Торжка, после чего отпустил наместника в Новгород. По некоторым извести-
ям, Симеон кроме денег потребовал еще неслыханного до тех  пор  унижения
от послов новгородских; прозвание Гордый побуждает верить  этому  свиде-
тельству. Только в 1347 году Симеон по зову владыки Василия, приезжавше-
го за тем в Москву, отправился в Новгород, где сел на стол и пробыл  три
недели.
   Сторон княжеских теперь не могло быть более в Новгороде,  ибо  нельзя
стало более выбирать из многих князей; но существование  сильных  сторон
боярских очевидно из рассказов летописца о внутренних  делах  Новгорода.
Под 1342 годом летописец упоминает о смерти посадника  Варфоломея,  сына
Юрия Мишинича; место его  заступил  прежний  посадник  Федор  Данилович.
Вскоре после этого Лука Варфоломеич, как видно сын  умершего  посадника,
против воли Новгорода, не взявши благословения ни у  митрополита,  ни  у
владыки, собравши бродячих холопей, пошел за Волок  на  Двину,  поставил
городок Орлец и, набравши емчан, опустошил всю землю Заволоцкую по  Дви-
не, взял все погосты на щит; потом, отпустивши сына своего Оницифора  на
Вагу, выехал воевать только с двумястами человек и был убит  заволочана-
ми. Когда пришла в Новгород весть о смерти Луки, то черные  люди  встали
на какого-то Андрюшку да на посадника Федора  Даниловича,  пограбили  их
домы и села, обвиняя их в убийстве Луки. Федор и Андрюшка убежали в  Ко-
порье и сидели там всю зиму до великого поста, когда возвратился с  Ваги
Оницифор и стал бить на них челом Новгороду. "Федор и  Андрюшка  заслали
убить моего отца", - говорил он. Владыка и Новгород послали архимандрита
с боярами в Копорье привести оттуда обвиненных; Федор и Андрей  приехали
и объявили: "Не думали мы на брата своего Луку, чтоб его убить, не засы-
лали на него". Тогда Оницифор вместе с Матвеем собрали вече у св. Софии,
а Федор и Андрей собрали другое вече на Ярославовом  дворе;  Оницифор  и
Матвей послали было на это вече владыку, но, не дождавшись его возвраще-
ния, ударили на Ярославов двор, были разбиты, Матвей Коска (Козка) с сы-
ном попались в руки врагов, а Оницифор убежал с своими пособниками.  Это
случилось утром; а после обеда вооружился весь  город,  разделившись  на
две стороны; однако владыка Василий с великокняжеским наместником  Бори-
сом помирили граждан: крест был возвеличен, а дьявол посрамлен,  говорит
летописец. После этого, как видно, посадником был избран Евстафий Дворя-
нинец; но в 1345 г. он был лишен посадничества, которое было отдано упо-
мянутому выше Матвею Варфоломеевичу, по всем вероятностям дяде  Оницифо-
рову, сыну покойного посадника Варфоломея. "Божиею благодатию, - говорит
летописец, - не было лиха между ними", т. е. между старым и новым посад-
ником. Потом, как видно, Матвей опять скоро был свергнут и замещен  Дво-
рянинцем, по смерти которого видим в 1348 году посадником  опять  Федора
Даниловича. В 1350 году Федор Данилович был  свергнут,  и  посадничество
отдано известному Оницифору Лукиничу, но этим дело не  кончилось:  скоро
Федора выгнали с тремя братьями, пограбили домы их и всю Прусскую улицу;
изгнанники отправились сперва во Псков, а потом в Копорье.
   В остальных княжествах происходили волнения другого рода. В Твери  до
1346 года княжил Константин Михайлович. Стремясь, подобно всем  князьям,
усилить себя на счет родичей, он начал теснить вдову брата своего  Алек-
сандра, Анастасию, и сына его, Всеволода Александровича, князя  холмско-
го, силою захватывал бояр и слуг их. Всеволод не мог сносить  этих  при-
теснений и ушел в Москву к Симеону; потом в том же 1346 г. и  Константин
и Всеволод поехали в Орду, где Константин умер, а Всеволод выхлопотал  у
хана ярлык на княжение, несмотря на то что у него  оставался  еще  дядя,
Василий Михайлович, князь кашинский. Последний, услыхав о братней  смер-
ти, спешил также в Орду, но, зная, что туда незачем ездить с пустыми ру-
ками, взял дань с племянниковой Холмской волости и отправился; Всеволод,
узнавши о поступке дяди и о поездке его в Орду,  выехал  оттуда  к  нему
навстречу вместе с ханским послом и ограбил его, вследствие чего Василий
должен был возвратиться в свою отчину - Кашин. Понятно, что вражда между
дядею и племянником не кончилась этим, а только  началась.  "Была  между
ними ссора, - говорит летописец, - а людям тверским  тягость,  и  многие
люди тверские от такого нестроения разошлись; вражда была сильная  между
князьями, чуть-чуть не дошло до кровопролития".  Однако  любопытно,  что
кровопролития не было: не любили его северные князья, старались  кончить
дело какими-нибудь другими средствами. В 1349 году епископу Феодору уда-
лось помирить князей; Всеволод уступил Тверь дяде, и оба укрепились меж-
ду собою крестным целованием, поклялись жить в совете и единстве, и  вот
когда узнали, что князья помирились, то пошли к ним отовсюду люди в  го-
рода их и волости, народонаселение умножилось, и все тверпчи сильно  ра-
довались. Но радовались они недолго; только что Василий получил ярлык из
Орды, как начал опять сердиться на племянника, припоминая, как тот огра-
бил его на дороге в Орду; средства к  угнетению  племянника  употреблены
были и Василием те же самые, какие прежде употреблял Константин: он стал
притеснять бояр и слуг холмского князя. Но подобные явления  происходили
не в одном Тверском княжестве: мы видели, что рязанский князь Иван  Ива-
нович Коротопол убил родственника своего, Александра Михайловича  пронс-
кого. В 1342 году сын убитого Александра, Ярослав, выхлопотал себе ярлык
и выгнал самого Коротопола из Переяславля  Рязанского,  потом  встречаем
известие, что Коротопол был убит неизвестно где, кем и как, а  под  1344
годом упоминается о смерти Ярослава пронского. Под 1349 годом упоминает-
ся о смерти рязанского князя Василия  Александровича,  как  видно  брата
Ярославова, после чего видим в Рязани князем знаменитого Олега Иоаннови-
ча. В 1344 году умерли князья Василий Давыдович  ярославский  и  Василий
муромский; преемник последнего, Юрий Ярославич, обновил отчину свою  Му-
ром, запустелый издавна, со времен первых  князей;  Юрий  поставил  двор
свой в этом городе, его примеру последовали  бояре,  вельможи,  купцы  и
черные люди.
   В Орде в 1340 году умер хан Узбек; старший сын и преемник его, Тинбек
(Инсанбег), был убит в 1342 году младшим братом  своим  Чанибеком.  Пять
раз ходил Симеон московский в Орду и всякий раз  возвращался  оттуда  со
многою честию и пожалованием, по выражению летописца: о татарских  опус-
тошениях, насилиях баскаков и послов не слышно и в княжение Симеона, как
в княжение отца его; только раз, под 1347 годом, летописец  упоминает  о
приходе ордынского князя Темира под город Алексин: татары сожгли посад и
возвратились в Орду с большой добычею. С отношениями татарскими при  Си-
меоне соединились литовские. Мы видели, что в то самое время, как на се-
веро-востоке усилились московские князья и стали собирать Русскую землю,
на юго-западе то же самое дело совершено было  князьями  литовскими;  но
как скоро обе половины Руси собрались в два сильные тела, то и  вступили
в борьбу между  собою;  Гедимин  занят  был  подчинением  себе  волостей
Юго-Западной Руси; сын его Олгерд, спокойный  с  этой  стороны,  обратил
внимание на Северо-Восточную. Олгерд, по отзыву  нашего  летописца,  был
очень умен, говорил на разных языках, не любил забав и занимался  делами
правительственными день и ночь; был воздержан, вина, пива, меду и  ника-
кого хмельного напитка не пил и от этого приобрел великий разум и смысл,
коварством своим многие земли повоевал и увеличил свое княжество. В 1341
году Олгерд явился под Можайском, опустошил окрестности, пожег посад, но
города взять не мог. Мы видели, что Евнутий, брат Олгердов, нашел убежи-
ще в Москве у Симеона. Но литовские князья,  подобно  соперникам  своим,
князьям московским, отличаются большою осторожностию в своем  поведении,
не любят решительных средств, открытой борьбы, где в одной  битве  можно
потерять собранное  многолетними  трудами.  Олгерд,  коварству  которого
удивляется летописец, вздумал погубить Московское княжество  посредством
татар, для чего в 1349 году отправил брата  своего  Кориада  к  Чанибеку
просить у него помощи на Симеона. Тот, узнавши об этом, немедленно  пос-
лал сказать хану: "Олгерд опустошил твои улусы (юго-западные русские во-
лости) и вывел их в плен; теперь то же хочет сделать  и  с  нами,  твоим
верным улусом, после чего, разбогатевши, вооружится и на  тебя  самого".
Хан был столько умен, что понял справедливость слов Симеоновых, задержал
Кориада и выдал его московскому князю. Олгерд присмирел на время и  отп-
равил послов в Москву с дарами и челобитьем, прося освободить брата; Си-
меон исполнил просьбу. Мало того, оба брата, Олгерд и Любарт, женатые  и
прежде на княжнах русских и овдовевшие, в один год  прислали  к  Симеону
просить за себя двух его родственниц: Любарт - племянницу,  княжну  рос-
товскую, а Олгерд - свояченицу, княжну тверскую. Симеон спросился митро-
полита, и тот разрешил эти браки, вероятно имея  в  виду  пользу,  какая
могла произойти от них для православной Юго-Западной  Руси,  где  Любарт
волынский боролся с Казимиром польским, угнетавшим православие. С Новго-
родом также было у Олгерда враждебное столкновение в 1346 году:  литовс-
кий князь вошел в новгородские пределы со всею братьею и со всею литовс-
кою землею, стал на реке Шелони, при впадении  в  нее  Пшаги,  и  послал
объявить новгородцам: "Хочу с вами видеться: бранил меня  посадник  ваш,
Евстафий Дворянинец, называл псом", после чего опустошил страну по рекам
Шелони и Луге и пошел домой; новгородцы вышли было против него на  Лугу,
но возвратились к себе в город, собрали вече и  убили  посадника  своего
Дворянинца, крича ему: "Из-за тебя опустошили нашу волость".
   Но не одна врожденная осторожность заставляла Олгерда действовать не-
решительно против Северо-Восточной Руси; он сдерживался на западе  опас-
ною борьбою с Немецким орденом, влияние которого на судьбы Восточной Ев-
ропы становится, таким образом, еще важнее. Мы  видели,  что  торжеством
своим над пруссами Орден был обязан  преимущественно  их  разделению  на
многие независимые племена,  не  могшие  потому  выставить  завоевателям
дружного сопротивления. Но борьба  переменила  характер,  когда  рыцари,
окончив завоевание Пруссии, обратились на  Литву,  ибо  здесь  благодаря
стремлениям Миндовга и его преемников они должны были иметь дело с  сое-
диненными силами целой страны, силами, которые постоянно  увеличивались,
сначала толпами пруссов, которые бежали от ига  немцев,  потом  русскими
волостями, входившими в состав великого княжества Литовского.  Последние
годы тринадцатого и первые  четырнадцатого  века  протекли  в  опустоши-
тельных набегах рыцарей на литовские области и литовцев на владения  ры-
царей; последним не удалось стать твердою ногою на литовском берегу  Не-
мана. Неудачны были речные походы рыцарей по Неману; огромная барка  их,
сделанная в виде плавучего острожка, села на мель и была сожжена  литов-
цами; одинаково неудачны были и походы сухопутные; взятие литовских кре-
постей стоило Ордену много трудов и крови. В 1336 году прибыл в  Пруссию
маркграф Бранденбургский, граф Геннебергский и граф Намурский  с  много-
численными войсками, чтоб помогать Ордену в войне с язычниками.  Магистр
Ордена воспользовался удобным случаем, двинулся вместе с  союзниками  на
литву и осадил Пунэ, острожек, служивший пристанищем для литвы,  возвра-
щавшейся с набегов. На этот раз в острожке укрылось  четыре  тысячи  ок-
рестных жителей с женами, детьми и со всем  имуществом.  В  христианском
ополчении было много военных машин, которые так  успешно  били  в  стены
острожка, что осажденные скоро увидали невозможность защищаться долее и,
несмотря на то, решились лучше погибнуть с женами и детьми, чем  сдаться
врагу; оборонялись до последней крайности, потратили много народа на вы-
лазках; все способные к бою были покрыты ранами, а между тем часть  стен
была уже раскачена таранами, другая грозила рухнуть от  подкопов.  Тогда
литвины перебили жен и детей, поклали трупы их на огромный костер, сгро-
можденный среди крепости, зажгли его и потом стали сами умерщвлять  друг
друга; большую часть перебил Маргер,  начальник  крепости,  поклявшийся,
что по умерщвлении товарищей сам себя лишит жизни; много помогла Маргеру
одна старуха, которая обезглавила топором сто ратников и потом убила са-
ма себя при виде входящих неприятелей. Немцы беспрепятственно вступили в
крепость; оставшиеся в живых литвины бросались сами под удары их  мечей.
Маргер сдержал свое слово: он бился еще с горстью отчаянных храбрецов и,
когда все они пали, бросился в подземелье, где спрятал жену, убил сперва
ее, а потом и самого себя. В таком положении находились дела до 1346 г.,
когда великим магистром Ордена был избран Генрих фон-Арфберг. Новый  ма-
гистр начал действовать решительнее своих предшественников, и борьба на-
чалась с обеих сторон с большими усилиями, с большим ожесточением.  Арф-
берг проник до Трок, страшно опустошил их окрестности, потом  встретился
с литовскими и русскими полками Олгерда и поразил их в злой сече,  какой
еще не было до сих пор между рыцарями и Литвою. Следствием  победы  было
новое опустошение литовских областей. Но Олгерд недолго  заставил  ждать
мести: он вторгнулся с братьями в пределы орденских владений и с  лихвою
отплатил за недавнее опустошение Литвы;  войско  Олгердово  возвращалось
уже домой, обремененное добычею, как было настигнуто великим  магистром:
произошла новая злая битва, и опять литовцы потерпели поражение.  С  та-
ким-то опасным врагом должен был бороться Олгерд на западе.
   Прекращение внутренней борьбы дало возможность Ливонскому ордену  во-
зобновить свои нападения на Псков. В 1341 году без объявления войны нем-
цы убили псковских послов; псковичи отомстили им опустошением  ливонских
областей и, видя, что скоро должно ожидать  сильного  нападения,  начали
кланяться новгородцам, чтоб те дали им наместника и  помощь;  новгородцы
не дали ни того, ни другого, а между тем немцы  пришли  со  всею  силою,
поставили городок на Псковской земле. Псковичи начали мелкую войну,  ез-
дили воевать немецкие села. Как производилась эта война, можно видеть из
следующего рассказа летописца: двое удальцов - Филипп Ледович и  Олферий
Селкович, подговоривши 60 человек поречан, послали спросить  островичей:
"Хотите ли ехать воевать Латыгору?" Островичи  согласились  и  назначили
срок, когда собраться всем вместе на княжем селе - Изгоях. Поречане вые-
хали в назначенное место и время; но островичи замедлили,  а  между  тем
немецкий отряд, состоявший более чем из 200 человек,  явился  опустошать
Псковскую область; 60 человек псковичей, не дожидаясь товарищей, схвати-
лись биться с немцами, бились с солнечного восхода до полудня,  потеряли
Ледовича и Селковича и еще семь человек своих,  утомились  и  отступили:
очень было им тогда притужно, говорит летописец. Немцы  не  преследовали
их, а начали переправлять трупы своих убитых за реку Великую; в это вре-
мя явились островичи с посадником своим Васильем Онисимовичем, ударили с
свежими силами на немцев, одних убили, другие потонули в реке, а те, ко-
торые переплыли ее с трупами, бросились бежать, покинувши мертвых. Потом
50 молодых псковичей сговорились идти на немцев под  начальством  Калеки
Карпа Даниловича, и в то же самое время немцы  переехали  Нарову-реку  и
стали воевать псковские села по берегу; Карпова  дружина  встретилась  с
ними на Кушели, у села на болоте, схватились биться крепко  и  убили  на
припоре 20 немцев, а остальные побежали прочь со стыдом,  бросивши  все,
что пограбили. Зимою 1342 года Володша Строилович поднял псковичей  вое-
вать немецкие села; поехали по озеру, по льду, и, услыхав, что немцы во-
юют село псковское Ремду, отправились туда и поразили их.
   Еще при самом начале неприятельских действий псковичи, видя, что  ни-
откуда нет помощи, послали в Витебск, к литовскому князю Олгерду, велели
сказать ему: "Братья наши, новгородцы, нас покинули,  не  помогают  нам;
помоги нам ты, господин!" Олгерд не оставил псковского слова без  внима-
ния и приехал во Псков сам с братом своим Кейстутом, полками  литовскими
и русскими. Воевода Олгердов, князь Юрий Витовтович, отправился на  гра-
ницу добывать языка и наткнулся на сильную рать немецкую, которая шла  к
Изборску. Потерявши 60 человек своей дружины, Юрий прибежал в Изборск, и
на другой день явились под этим городом  немцы,  "загордившись,  в  силе
тяжкой, без бога, с пороками, городами и со многим замышленном, и  осту-
пили город Изборск, хотя пленить дом св. Николы". Тяжко было в то  время
Изборску, послали жители его гонца во Псков "со многою тугою и печалию",
но князь Олгерд, и Кейстут, и мужи их литовники  отреклись  идти  против
немецкой силы; Олгерд говорил псковичам: "Сидите в  городе,  не  сдавай-
тесь, бейтесь с немцами, и если только не будет у вас крамолы, то ничего
вам не сделают. А если мне пойти с своею силою на великую  их  силу,  то
сколько там падет мертвых и кто знает, чей будет верх? Если, бог даст, и
мы возьмем верх, то сколько будет побито народу, а какая будет из  этого
польза?" Пять дней стояли немцы под Изборском и вдруг отступили, пожегши
пороки и города свои, не зная, что в Изборске воды не было и что он  по-
тому не мог долго держаться. После этого псковичи приняли  много  труда,
уговаривая князя Олгерда креститься и сесть у них во Пскове на княжении;
Олгерд отвечал "Я уже крещен, я уже христианин, в другой раз  креститься
не хочу и садиться у вас на княжение не хочу". Он согласился  только  на
то, чтоб сын его Андрей крестился и остался княжить в Пскове. Но, уезжая
из Пскова, Олгерд и Кейстут истребили в Псковской области хлеб и  травы,
так что зимою у жителей пало много лошадей и скота от бескормицы.  Тогда
псковичи, видя, что помощи нет ниоткуда, помирились с Новгородом.  Иначе
рассказывает дело новгородский летописец: в начале войны, по его словам,
псковские послы приехали в Новгород с поклоном. "Идет на нас рать немец-
кая, - говорили они, - кланяемся вам, господам  своим,  обороните  нас".
Новгородцы, не медля нимало, запечатали все общины и выступили в  поход,
кто в великую пятницу, а кто в субботу. Но когда они дошли до села Меле-
това, приехали опять послы псковские и объявили: "Кланяемся вам: рати на
нас нет; пришли немцы, но они ставят город на рубеже  на  своей  земле".
Новгородцы сначала хотели продолжать путь, но потом послушались  просьбы
послов и возвратились домой.
   В мае 1343 года псковичи, уговорившись с изборянами, подняли всю  об-
ласть Псковскую и поехали воевать немецкую землю. Пять дней и пять ночей
воевали они неприятельские села около Медвежьей головы (Оденпе), не сле-
зая с лошадей, воевали там, где не бывали их отцы и деды, и поехали  на-
зад во Псков с большим полоном. Немцы, собравши силу, погнали  вслед  за
ними и догнали недалеко от Нового городка (Нейгаузена) немецкого, на Ма-
лом Борку. Стали псковичи  на  бой,  помолились  святой  Троице,  святым
князьям своим Всеволоду и Тимофею (Довмонту), простились друг с другом и
сказали: "Не опозорим отцов, потянем за св. Троицу и за св.  церкви,  за
свое отечество!" Была сеча большая, и бог помог  псковичам:  побили  они
немцев и стали на костях, потерявши 17 человек убитыми; кроме того,  не-
которые из них обеспамятели от бессонницы и погибли,  блуждая  по  лесу;
иные, впрочем, вышли после рати. Между тем еще при  самом  начале  битвы
Руда, священник борисоглебский, пригнал  в  Изборск  и  распустил  лихую
весть, что всех псковичей и изборян немцы побили; ту же весть перенес  и
во Псков. Здесь поднялся плач и вопль, какого никогда прежде не  бывало;
отрядили гонцом в  Новгород  Фому,  старосту  поповского,  сказать  там:
"Псковичи все побиты, а вы, новгородцы, братья  наши,  ступайте  скорее,
чтоб немцы не взяли прежде вас города". Опамятовавшись, однако, немного,
послали проведать, точно ли правду сказал Руда, и нашли,  что  псковичи,
которых считали мертвыми, спокойно спят в стане под  Изборском.  Сильная
радость сменила горе, когда пришла во Псков эта добрая весть. Лет  шесть
потом не было слышно о немцах; но в 1348 году,  когда  войско  псковское
находилось в новгородских областях, помогая Новгороду в войне со  шведа-
ми, немцы начали жечь псковские села, а весною 1349 года отряд их явился
внезапно у Изборска. В это время жил во Пскове литовский князь Юрий  Ви-
товтович; он вышел против немцев и был убит при первой стычке: была тог-
да во Пскове скорбь и печаль великая, все духовенство проводило князя, и
положили его в церкви св. Троицы. В том же году  немцы  поставили  новую
крепость над рекою Наровою, псковичи подняли всю свою область и  поехали
- одни в лодках, другие на лошадях, приехали к Новому городку, обступили
и зажгли его; немцы и чудь, которые в нем были, одни сгорели, другие по-
метались из крепости и были побиты псковичами. Во всех  этих  войнах  не
упоминается о князе Андрее Олгердовиче: он не жил сам во Пскове, а  дер-
жал наместника. Пока этим наместником был храбрый и любимый Юрий  Витов-
тович, псковичи молчали; но после смерти его они послали сказать Андрею:
"Тебе было, князь, сидеть самому во Пскове на княжении,  а  наместниками
Пскова не держать: когда тебе неугодно сидеть у нас, в другом месте кня-
жишь, то наместников твоих не хотим". Этим поступком псковичи  накликали
на себя новых врагов: Олгерд и Андрей немедленно захватили в своих  вла-
дениях всех купцов псковских, товар у них отняли, самих отпустили только
тогда, когда они заплатили окуп; кроме того, Андрей из Полоцка  повоевал
псковские села; псковичи отомстили ему тем же.
   В отношениях Пскова к Новгороду произошла важная перемена  вследствие
войны шведской. Еще во время малолетства короля Магнуса Ерихсона собрана
была в Швеции десятина для крестового похода на русских - язычников, как
величались они в папских буллах. В 1348 году Магнус предпринял этот  по-
ход. Послы его явились в Новгород  и  объявили  вечу  от  имени  короля:
"Пришлите на съезд своих философов, а я пришлю своих, пусть они  погово-
рят о вере; хочу я узнать, какая вера будет лучше: если ваша будет  луч-
ше, то я иду в вашу веру, если же наша лучше, то вы ступайте в нашу  ве-
ру, и будем все как один человек; если же не хотите соединиться с  нами,
то иду на вас со всею моею силою". Владыка Василий, посадник Федор Дани-
лович, тысяцкий Авраам и все новгородцы, подумавши, велели отвечать Маг-
нусу: "Если хочешь узнать, какая вера лучше, наша или ваша, то  пошли  в
Царьград к патриарху, потому что мы приняли от греков православную веру,
а с тобою нам нечего спорить о вере; если же тебе есть  какая-нибудь  от
нас обида, то шлем к тебе на съезд", - и послали к нему Авраама тысяцко-
го с боярами. Но Магнус отвечал послам: "Обиды мне от вас  нет  никакой;
ступайте в мою веру, а не пойдете, так иду на вас со всею  моею  силою";
и, отпустивши послов с этим ответом, осадил Орешек, стал крестить ижорян
в свою веру, а которые не захотели креститься, на тех рать пустил,  всем
попавшимся в его руки русским велел стричь бороды и потом  перекрещивать
их в латинство. Но русские скоро показали, что у них бороды опять отрос-
ли, говорит шведская хроника; новгородцы отправили против неприятеля из-
вестного нам Оницифора Лукича с малою дружиною; но Оницифору  удалось  с
потерею только трех человек из своего войска перебить 500  человек  шве-
дов, других взять в плен и казнить переветников. Между тем посадник  Фе-
дор Данилович с наместниками великокняжескими, со всею  волостью  Новго-
родскою и псковичами двинулся к Ладоге, пославши сказать великому  князю
Симеону: "Приходи, князь, к нам оборонять свою отчину, идет на  нас  ко-
роль шведский, нарушивши крестное целование". Симеон отвечал: "С  радос-
тию иду, но держат меня дела ханские". Спустя несколько  времени  Симеон
выступил в поход, но, дошедши до Ситна, возвратился назад в Москву:  го-
нец привез ему известие, что хан выдал ему Олгердова брата Кориада; тог-
да московские полки повел в Новгород брат  Симеонов  Иоанн.  Этот  князь
пришел в Новгород, но в Ладогу, к новгородскому войску, не отправился, а
между тем королю удалось овладеть Орешком, где он захватил и послов нов-
городских, Авраама тысяцкого с  товарищами.  Удовольствовавшись  взятием
Орешка, Магнус оставил в нем наместников, а  сам  отправился  в  Швецию;
князь Иоанн, услыхав о взятии Орешка, также ушел назад в Москву, и  нов-
городцы с псковичами одни отправились осенью к Орешку и взяли  его.  Но,
идучи к Орешку, новгородцы, по выражению летописца, дали жалованье Пско-
ву, определили: посадникам новгородским во Пскове не сидеть, не  судить:
от владыки судить во Пскове псковичу, из Новгорода псковитян на  суд  не
вызывать ни дворянами, ни подвойскими, ни софьянами, ни изветниками,  ни
биричами - и назвали Псков младшим братом Новугороду. Впрочем, есть  из-
вестие, что псковитяне плохо отблагодарили новгородцев за это жалованье:
они не хотели долго стоять под Орешком, и когда новгородцы просили, чтоб
они ушли по крайней мере ночью, то псковичи не хотели исполнить  и  этой
просьбы, но вышли из стана нарочно в полдень, с громкою  музыкою.  Через
год Магнус приплыл опять к русским берегам, переночевал под Копорьем  и,
узнавши о приближении новгородского войска, ушел назад в море, где ждала
его буря, истребившая много шведской рати в устье реки Наровы; а  новго-
родцы пошли к Выборгу, пожгли окрестности, посад и разбили шведов,  сде-
лавших вылазку из города, наконец, в Дерпте разменяли  пленных  с  обеих
сторон и заключили мир.
   Опасная борьба шла на западных границах; внутри разных княжеств  про-
исходили волнения, усобицы княжеские, заставлявшие народ  выселяться  из
родной стороны; но Московское княжество было спокойно и при Симеоне, как
при отце его; народ не терпел ни от татар, ни от усобиц. Симеон жил мир-
но с братьями, до нас дошел любопытный договор его с ними. Договор начи-
нается так: "Я, князь великий  Симеон  Иоаннович,  всея  Руси  с  своими
братьями младшими, с князем Иваном и князем Андреем, целовали между  со-
бою крест у отцовского гроба. Быть нам заодно до смерти, брата  старшего
иметь и чтить в отцово место; а тебе, господин князь великий, без нас не
доканчивать ни с кем". Все эти выражения с первого разу напоминают  ста-
рину, но в старину князья не иначе называли друг друга как: брат,  отец,
сын, в договоре же Симеона младшие братья,  обещая,  что  будут  держать
старшего в отцово место, не смеют, однако, или не хотят,  или  не  умеют
назвать его: отче! но постоянно называют: "Господин, князь великий!" Лю-
бопытно также, что братья всего больше толкуют о собственности, о  своих
участках, младшие выговаривают, чтоб старший брат не обидел, чего не от-
нял у них; также: "Кто из нас что примыслил или прикупил или кто  вперед
что прикупит или примыслит чужое к своим волостям,  то  все  блюсти,  не
обидеть".
   Если в княжение Симеона Русь не испытала ни кровавых усобиц,  ни  та-
тарских опустошений, зато в 1352 году явилась  страшная  язва  -  черная
смерть; в 1353 году она поразила в Москве митрополита Феогноста,  самого
великого князя, двоих сыновей и брата Андрея. Симеон умер еще очень  мо-
лод, 36 лет; он также оставил завещание, в котором отказал удел  свой  и
все движимое и недвижимое имение жене, по смерти которой все это перехо-
дило к брату Симеонову, великому князю Иоанну. Это обстоятельство  важно
в том отношении, что два удела Московского княжества соединились  теперь
в один, и, таким  образом,  сила  великого  князя  Иоанна  увеличивалась
вдвое. Мы видели, что третий сын Калиты, Андрей, умер в одно время с Си-
меоном, и уже по смерти его родился  у  него  сын  Владимир,  получивший
только один удел отцовский. В завещании Симеона любопытно следующее нас-
тавление братьям, из которого оказывается оседлость бояр вследствие  но-
вого порядка вещей, явление старых  отцовских  бояр,  хранителей  прави-
тельственных преданий, добрых советников,  которых  мы  так  мало  видим
прежде: "По отца нашего благословенью, что  приказал  нам  жить  заодин,
также и я вам приказываю, своей братье, жить заодин; лихих людей не слу-
шайте, которые станут вас ссорить; слушайте отца нашего,  владыки  Алек-
сея, да старых бояр, которые отцу нашему и нам добра  хотели.  Пишу  вам
это слово для того, чтоб не перестала память  родителей  наших  и  наша,
чтоб свеча не угасла".
   У брата Симеонова Иоанна явился соперник в искании великого  княжения
Владимирского - то был Константин Васильевич, князь суздальский. Если мы
предположим, что Константин происходил от Андрея Ярославича, а не  Алек-
сандровича и был, таким образом, дядею сыновьям Калиты, то и тогда он не
имел права на старшинство, ибо взял бы его не по отчине и не по  дедине:
ни отец, ни дед его небыли великими князьями. Константин суздальский ис-
кал великого княжения не по старым правам, во по новым понятиям и  отно-
шениям, по которым всякий князь вмел право в том случае, когда был отва-
жен, богат и силен. Об отваге Константина свидетельствует летопись,  го-
воря, что он княжил честно и грозно, оборонял  отчину  свою  от  сильных
князей и от татар, причем под сильными князьями нельзя разуметь  других,
кроме московских. Если Константин не мог быть богат собственною  казною,
чтоб перекупить ярлык у московского князя, то мог получить денежную  по-
мощь из Новгорода, жители которого, притесненные Калитою, смиренные  Си-
меоном, не могли надеяться добра от сильной Москвы и старались, чтоб ве-
ликое княжение перешло к другому князю, послабее; узнавши о смерти Симе-
она, они отправили немедленно посла своего в Орду просить великого  кня-
жения Константину суздальскому. Но все их старания  были  напрасны:  хан
отдал ярлык Иоанну московскому. Впрочем, сначала ни  суздальский  князь,
ни новгородцы не обратили внимания на ярлык: Константин помирился с  Ио-
анном перед своею смертию, в 1354 году; с Новгородом у московского князя
полтора года не было мира.
   В год смерти Симеоновой рязанцы взяли Лопасню,  захватили  здесь  на-
местника Александра Михайловича, отвели в Рязань и держали там в большом
томлении, пока не выкупили его из Москвы. Лопасня, принадлежавшая к уде-
лу малолетнего серпуховского князя, Владимира Андреевича, и шесть других
мест были потеряны; но этот урон был вознагражден другими приобретениями
в Рязанской области. Внутри Московского  княжества  в  правление  Иоанна
произошло следующее замечательное событие. Мы уже имели случай говорить,
что при оседлости князей и бояре их должны были приобрести большое  зна-
чение в княжестве; большее значение должен был  приобрести  и  тысяцкий,
получивший возможность отправлять свою важную должность  при  нескольких
князьях сряду без смены, могла даже явиться наследственность должности в
одном роде. Но при таких обстоятельствах  власть  тысяцкого  при  непос-
редственных отношениях этой власти к  городовому  народонаселению  могла
быть опасна другим боярам, которых влияние стеснялось влиянием  тысяцко-
го, потом могла быть опасна и самой власти княжеской. В описываемое вре-
мя должность московского тысяцкого  отправлял  боярин  Алексей  Петрович
Хвост. При Симеоне Гордом он поднял крамолу против великого  князя,  был
изгнан, лишен своих волостей; все три брата: Симеон, Иоанн  и  Андрей  -
поклялись не принимать к себе в службу мятежного боярина, ни детей  его;
Иоанн особенно поклялся не отдавать Алексею Петровичу той части его име-
ния, которую он, Иоанн, получил от брата своего, великого князя Симеона,
и несмотря на все это, Алексей Петрович является тысяцкимв княжение  Ио-
анна. Но зимою, 3 февраля 1357 года, рано, во время заутрени, тело Алек-
сея Петровича было найдено на площади со всеми признаками насильственной
смерти; никто не видал, как совершилось убийство; но слух шел, что бояре
собирали на тысяцкого тайный совет, строили ковы, и погиб  он  от  своих
товарищей, общею всех думою, как погиб Андрей Боголюбский от Кучковичей.
Сильный мятеж встал в городе вследствие этого убийства, и большие  бояре
московские отъехали в Рязань с женами и детьми; но в следующем году  ве-
ликий князь перезвал к себе опять из Рязани двоих бояр - Михаила и  зятя
его Василия Васильевича.
   В других княжествах продолжались прежние явления. В Муромской волости
в 1354 году князь Федор Глебович, собравши большое войско, пошел к Муро-
му на тамошнего князя Юрия Ярославича, выгнал его и сам сел на его  мес-
то. Муромцы были ему рады и пошли с ним в  Орду;  но  спустя  неделю  по
отъезде Федора пришел в Муром прежний князь, Юрий, собрал остальных  жи-
телей Мурома и пошел также в Орду судиться с Федором. По  суду  ханскому
муромское княжение досталось Федору Глебовичу; Юрий был выдан сопернику,
который посадил его в крепкую тюрьму, где он и умер. В  Твери  продолжа-
лась вражда между дядею Василием Михайловичем и  племянником  Всеволодом
Александровичем холмским. В 1357 году митрополит Алексей приехал во Вла-
димир, и туда явился к нему князь Всеволод Александрович  с  жалобою  на
дядю. По митрополичью слову, Василий Михайлович, заключив договор с  ве-
ликим князем московским, также приехал во Владимир судиться с  племянни-
ком пред митрополитом, с ним вместе приехал и  владыка  тверской  Федор;
много было между князьями споров, глаголания, как говорит летописец,  но
конечный мир и любовь не состоялись. Московский князь, как видно, держал
сторону дяди, Василия, потому что когда потом оба соперника  отправились
в Орду и Всеволод хотел пробраться туда через Переяславль, то наместники
московские не пустили его, и он принужден был уехать в Литву. Немудрено,
что и в Орде дело было решено также в пользу дяди; здесь хан и ханша без
суда выдали Всеволода Василию; и было, по словам летописца, Всеволоду от
дяди томление большое, много натерпелись и бояре, и слуги холмского кня-
зя, и черные люди.
   Но у сына Александрова был могущественный союзник, Олгерд, князь  ли-
товский, женатый на родной сестре его. Неизвестно, каким образом удалось
Всеволоду уехать в Литву; но когда он возвратился оттуда в 1360 году, то
Василий уступил племянникам треть их отчины. Из других  князей  летопись
упоминает под 1354 годом о смерти Димитрия Федоровича стародубского, ко-
торому наследовал брат его Иван Федорович. В  1359  г.  умер  смоленский
князь Иван Александрович, и его место заступил сын его Святослав.
   В Новгороде в 1354 году посадник Оницифор Лукич добровольно отказался
от своей должности, и на его место был избран  Александр,  брат  убитого
Дворянинца. Но потом, в 1359 году, упоминается уже другой посадник,  Ад-
риан Захарыч, у которого в этом году было отнято  посадничество,  но  не
всем городом, а только одним Славенским концом;  на  место  Адриана  был
избран Сильвестр Лентеевич. Но другие части города не согласились на это
избрание, и на Ярославове дворе произошла сеча, потому что  жители  Сла-
венского конца явились в доспехах и разогнали безоружных  заречан,  бояр
многих били и грабили, одного убили до смерти. Это повело к новой усоби-
це: Софийская сторона вооружилась, чтоб отомстить за  бесчестье  братьев
своих, а Славенская по необходимости,  чтоб  защищать  имение  и  головы
свои; три дня враждебные стороны стояли друг против друга, славенцы  пе-
реметали уже мост, как пришли два владыки - старый, Моисей, из  монасты-
ря, где жил на покое, и новый Алексей,  с  архимандритами  и  игуменами.
Владыки стали благословлять народ, говоря:  "Дети!  не  накликайте  себе
брани, а поганым похвалы, святым церквам и месту этому пустоты, не  схо-
дитесь на бой". Толпы послушались и разошлись; но села Селивестровы были
опустошены, взято много сел и у других славенцев, причем погибло много и
невиноватых; посадником был избран Никита Матвеевич, как видно сын преж-
него посадника Матвея.
   В орде хан Чанибек был убит в 1357 году сыном своим Бердибеком; русс-
кий летописец говорит об убитом, что он был очень добр к христианству  и
при нем была большая льгота земле Русской. В этом же году летописец упо-
минает о татарском после Кошаке, от которого была большая истома князьям
русским. Бердибек был убит сыном своим Кулпою, Кулпа  Неврусом.  В  1358
году сын Бердибеков, Мамат-хожа, пришедши в Рязанскую землю,  прислал  в
Москву к великому князю с предложением установить твердые границы  между
Московским и Рязанским княжествами; но великий князь не пустил Мамат-хо-
жу в свою отчину. Опаснее был враг на западе: под 1356  годом  летописец
говорит, что литовцы овладели Ржевою, в тот же самый год Олгерд приходил
под Брянск и под Смоленск и пленил сына  у  князя  Василия  смоленского.
Этот Василий в том же году пришел из Орды с ярлыком на Брянск, утвердил-
ся здесь, но скоро умер; после его смерти, по словам  летописца,  был  в
Брянске мятеж от лихих людей, смута великая и  опустение  города,  после
чего стал владеть Брянском великий князь литовский. В 1358  году  войско
тверское и можайское отняло Ржеву у литовцев; в 1359 году смольняне вое-
вали Бельчу. Но Олгерд не любил отдавать назад раз что-нибудь взятое:  в
том же году он приходил под Смоленск, сын его Андрей взял опять Ржеву, и
в 1360 году сам Олгерд приезжал смотреть этот город, верно  боясь,  чтоб
русские в другой раз не отняли его у Литвы. Но к счастию для слабых кня-
жеств, Смоленского и Тверского, Олгерд постоянно сдерживался  на  западе
Тевтонским орденом: борьба с рыцарями шла одинаково неудачно для Литвы и
при наследнике Арфберга, Винрихе фон-Книпроде. В 1360 году Олгерд, Кейс-
тут и сын последнего Патрикий сошлись с великим  магистром  на  границах
литовских: битва продолжалась целый день, и рыцари одержали победу. Нап-
расно Кейстут старался остановить бегущих и возобновить битву: его  сва-
лили с коня, Патрикий ринулся в середину неприятелей для спасения  отца,
но также был сброшен с лошади, поднялся и отбивался до тех пор, пока по-
доспел отряд литовцев и выручил его из беды;  но  отца  спасти  не  мог.
Кейстута отвезли в Мариенбург,  столицу  Ордена,  и  засадили  в  тесную
тюрьму; день и ночь стояла у дверей стража и не пускала к пленнику нико-
го, кроме слуги, приносившего пищу, но этот слуга,  приближенный  к  ма-
гистру, отличавшийся своею верностию, был родом литвин, в молодости зах-
ваченный в плен и окрещенный. Ежедневный разговор с Кейстутом на  родном
языке, злая судьба и знаменитые подвиги литовского богатыря разбудили  в
нем давно уснувшую любовь к старому отечеству: он дал средство  Кейстуту
уйти из заточения и достичь двора зятя своего, князя мазовецкого.  Кейс-
тут не хотел возвращаться на родину, не отомстивши рыцарям:  он  взял  у
них два замка и с добычею возвращался домой, как на дороге был  захвачен
орденским отрядом, вторично попался в неволю, вторично  ушел  из  нее  и
опять начал готовиться ко вторжению в Пруссию. К 1362 или 1363 году  от-
носят победу Олгерда над татарами при Синих  водах,  следствием  которой
было очищение Подолии от татар.
   У Новгорода со шведами, а у Пскова с Ливонским орденом войны не  было
в княжение Иоанна; встречаем только известие о двукратном походе пскови-
чей к Полоцку.
   В 1359 году умер Иоанн московский, кроткий, тихий и милостивый князь,
по словам летописца. Иоанн умер еще очень молод, 33  лет,  оставив  двух
малолетних сыновей, Димитрия и Ивана, и малолетнего племянника Владимира
Андреевича. Следовательно, Московское княжество по смерти Иоанна находи-
лось точно в том же положении, как и по смерти  Калиты,  разделялось  на
три участка, а именно: старший сын Иоанна Димитрий получил удел дяди Си-
меона, младший, Иван, участок отца своего, а двоюродный их брат Владимир
удержал волость отца своего Андрея. Но Иван скоро умер (1365 г.), и  Ди-
митрий опять соединил два участка, при которых владел  еще  Владимирскою
великокняжескою областию с прикупами дедовскими; Владимир Андреевич имел
только один участок отцовский, борьба между братьями была поэтому невоз-
можна, и Владимир должен был  подчиняться  распоряжениям  Димитрия,  как
увидим впоследствии.
   Казалось, что ранняя смерть Иоанна будет гибельна для Москвы, ибо ма-
лютка сын его мог ли хлопотать в Орде, мог ли  бороться  с  притязаниями
других князей? И действительно, когда все князья явились в Орде и недос-
тавало одного московского, то хан отдал великокняжескую Владимирскую об-
ласть князю суздальскому, который получил ее не по отчине и не по  деди-
не, повторяет летописец, следовательно, безо всякого права. Еще  замеча-
тельнее здесь то, что добыл у хана ярлык не старший из суздальских  кня-
зей - Андрей Константинович, но младший - Димитрий.  Андрей,  по  словам
летописца, не захотел взять ярлыка; есть  известие,  будто  он  говорил:
"Доискиваться ярлыка - потратить только деньги, а потом, когда  вырастет
законный наследник Димитрий московский, то надобно будет воевать с  ним,
притом должно нарушить клятву, данную отцу его". Димитрий Константинович
думал иначе: он поехал во Владимир и, чтоб упрочить его за собою, остал-
ся жить в этой древней столице великокняжеской. Но Москва не думала  ус-
тупать. Бояре ее, привыкшие быть боярами сильнейших князей, князей  всея
Руси, не хотели сойти на низшую степень и начали стараться добыть  ярлык
своему князю. Малютка Димитрий отправился в Орду; но там нельзя было ни-
чего добиться при сильной смуте, когда один хан сменял  другого:  Неврус
был свергнут и убит заяицким ханом Хидырем (Хидрбег).  Хидырь  был  убит
сыном своим Темир-Ходжею; наконец, Орда разделилась между двумя  ханами:
Абдулом (Аbdullah), именем которого правил сильный темник Мамай, и Мюри-
дом. Московские бояре отправили послов к последнему, и он дал ярлык  ма-
лолетнему их князю. Есть известие, что за Димитрия московского хлопотали
в Орде также родственники его, князья ростовские  и  тверские,  вероятно
думавшие, что гораздо безопаснее для них иметь на владимирском столе ма-
лютку, чем взрослого. Бояре посадили на коней всех трех малолетних  кня-
зей своих, Димитрия, Ивана и Владимира, и выступили с ними  на  Димитрия
Константиновича. Последний не мог противиться московским полкам, и  внук
Калиты получил великое княжение Владимирское (1362 г.).
   Таким образом, бояре московские, упрочив первенство за молодым князем
своим, оправдали отзыв об них Симеона Гордого. Но кто же были эти бояре,
которые, по выражению Симеона, отцу его добра хотели? Мы видели, что еще
к Юрию Даниловичу в Москву пришел служить из Южной  Руси  боярин  Родион
Несторович. В 1340 году великий князь Иоанн  Данилович  Калита  отправил
рать свою под Смоленск с двумя воеводами: Александром Ивановичем и Федо-
ром Акинфовичем. Последний должен быть сын знаменитого  Акинфа,  который
по неудовольствию на Родиона отъехал в Тверь и  погиб  при  Переяславле;
сыновья Акинфа могли перейти опять из Твери в Москву, тем более что  ле-
тописец упоминает перед тем об отъезде многих тверских бояр в Москву,  а
что у Акинфа были два сына - Федор и Иван, это мы знаем также из летопи-
си. В 1348 году вместе с князем Иваном  ходил  в  Новгород  воеводою  из
Москвы Иван Акинфович. Наконец, мы видели действующим в Ростове  боярина
Василия Кочеву. При Симеоне Гордом наместниками его в Торжке были Михаил
Давыдович и Иван Рыбкин, да сборщик податей Борис  Семенов.  Вознамерив-
шись жениться на княжне тверской, Симеон послал за невестою Андрея Кобы-
лу и Алексея Босоволокова. Вскоре после этого по очень важному делу  Си-
меон отправил в Орду Федора Хлебовича (в некоторых летописях - князя Фе-
дора Глебовича, следов. муромского) и с ним киличеев или мечников -  Фе-
дора Шубачеева и Аминя. В 1352 году Симеон  отправил  в  Константинополь
послами Дементия Давыдова и Юрия Воробьева; мы видели уже прежде  одного
Давыдовича, Михаила, наместником в Торжке. В 1353 году наместником  сер-
пуховского князя в Лопасне был Михаил Александрович, тогда как прежде мы
видели Александра Ивановича воеводою  при  Калите.  Большими  боярами  в
Москве при Иоанне Иоанновиче были, как мы видели, Михаил и зять его  Ва-
силий Васильевич, бесспорно тысяцкий, род которого производится от  Про-
тасия, приехавшего в Москву с князем Даниилом Александровичем и  бывшего
здесь тысяцким. Сын его Василий, отец  нашего  Василия,  по  родословным
книгам, был также тысяцким: отсюда объясняется  соперничество  и  вражда
этого рода с Алексеем Петровичем Хвостом; дед нашего Василия  называется
Протасием в родословных книгах, в летописи же - Вельямином; могло  быть,
что он имел два имени, по обычаю того времени. В духовной Калиты  упоми-
нается Борис Ворков, который служил великому князю и за это  получил  от
него село в Ростовской области. Свидетелями договора между великим  кня-
зем Симеоном и братьями его были: Василий... тысяцкий, Михаил  Александ-
рович... Васильевич, Василий Окатьевич, Ананий Окольничий... Иван Михай-
лович. Дьяком при Иоанне Калите был Кострома, при сыне его Иоанне - Нес-
терко.

   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   КНЯЖЕНИЕ ДИМИТРИЯ ИОАННОВИЧА ДОНСКОГО (1362-1389)

   Следствия усиления Москвы для других княжеств.-  Св.  Алексей  и  св.
Сергий.Вторая борьба Москвы с Тверью.- Война рязанская.- Торжество  мос-
ковского князя над тверским.- События в Литве по смерти Олгерда.- Борьба
Москвы с Ордою.- Поражение русских на реке Пьяне.-Победа их на Воже.-Ку-
ликовская битва.- Нашествие Тохтамыша.- Сын великого князя в Орде.- Вой-
на с Рязанью.События в Нижнем Новгороде.- Отношения великого  князя  Ди-
митрия к двоюродному брату Владимиру Андреевичу.- Уничтожение  сана  ты-
сяцкого и судьба боярина Вельяминова.- Отношения  Москвы  к  Новгороду.-
Войны Пскова с ливонскими немцами.- События в  Литве.-  Смерть  великого
князя Димитрия и его завещание..- Значение  княжения  Димитриева.-  Мос-
ковские бояре

   Преждевременная смерть Иоанна и малолетство сына  его  вместо  вреда,
какого, по-видимому, должно было ожидать от них для Московского княжест-
ва, послужили только для того, чтобы показать всю силу последнего:  бла-
годаря этой силе, скопленной дедом, дядею и отцом, одиннадцатилетний Ди-
митрий московский получил первенство между всеми князьями Северо-Восточ-
ной Руси. Мы видели, что бояре московские купили ярлык для своего  князя
у одного из ханов-соперников - Мюрида; но когда в 1363  году,  во  время
пребывания молодого Димитрия во Владимире, явился туда к нему  посол  из
Мамаевой Орды, от хана Абдула, с ярлыками на великое княжение Владимирс-
кое, то великий князь принял и этого посла с честию и проводил с дарами.
Это рассердило Мюрида, который,  чтоб  отомстить  Димитрию  московскому,
прислал с князем Иваном белозерским новый  ярлык  на  Владимир  Димитрию
суздальскому. Тот обрадовался и сел в другой раз во Владимире, но  сидел
только двенадцать дней, потому что Димитрий московский опять  пришел  на
него с большим войском, выгнал из Владимира, осадил в Суздале, опустошил
окрестности этого города и взял наконец над его князем свою волю, по вы-
ражению летописца. Но если торжество Москвы над Тверью при Калите сопро-
вождалось бедою для других княжеств, то и торжество внука  Калитина  над
соперником его, князем суздальским, имело такие же следствия: под тем же
1363 годом летописец говорит, что Димитрий московский взял свою волю над
князем Константином ростовским, а князя Ивана Федоровича стародубского и
Димитрия галицкого выгнал из их княжеств. Изгнанники удалились к  Димит-
рию Константиновичу суздальскому; но время удачных союзов многих младших
князей против великого прошло: суздальский князь, два раза  уже  испытав
силу Москвы, не хотел начинать борьбы в третий раз;  и  потом,  когда  в
1365 году ему снова вынесли из Орды ярлык на Владимир, он отказался нав-
сегда от своих притязаний в пользу московского князя с тем, чтоб тот по-
мог ему управиться с младшим братом, а в 1366 году выдал  дочь  свою  за
Димитрия московского.
   Между тем моровая язва сильно опустошила Россию, умерло много князей:
молодой брат Димитрия московского, Иван;  ростовский  князь  Константин;
тверские - Семен Константинович, Всеволод, Андрей и Владимир Александро-
вичи; Андрей  Константинович  суздальский.  Между  оставшимися  в  живых
князьями начались споры за выморочные уделы;  древний  Суздаль,  подобно
Ростову, давно уже утратил свое значение; старшие князья жили и погреба-
лись не в Суздале и не в Городце, а в Новгороде Нижнем, уже тогда значи-
тельном по своей торговле  благодаря  выгодному  положению;  старший  из
Константиновичей - Андрей княжил в Нижнем, предоставив Суздаль  младшему
- Димитрию; но по смерти Андрея Нижним  овладел  третий,  самый  младший
брат Борис Константинович; Димитрий, не будучи в силах сам отнять у бра-
та Нижний, послал просить помощи в Москву. Димитрий  московский  (четыр-
надцатилетний) отправил к Константиновичам послов с увещанием помириться
и поделиться вотчиною; но Борис не послушался. Тогда  Москва  употребила
другую силу: митрополит Алексей отнял епископию нижегородскую и городец-
кую у суздальского владыки Алексея, и в то же время послом от московско-
го князя явился в Нижнем преподобный Сергий, игумен радонежский; он поз-
вал Бориса Константиновича в Москву, и когда тот не послушался, то  Сер-
гий по приказу митрополита и великого  князя  московского  затворил  все
церкви в Нижнем. После этого присланы были из Москвы полки на помощь Ди-
митрию Константиновичу, и когда последний приблизился  с  ними  и  своею
ратью к Нижнему, то Борис вышел к нему навстречу с поклонами и покорени-
ем, уступая ему захваченную волость. Димитрий помирился с ним, взял себе
Нижний, а брату отдал Городец.
   В Твери князь Василий Михайлович начал  опять  войну  с  племянниками
Александровичами: в 1363 году он пошел было с войском на  Михаила  Алек-
сандровича, князя микулинского, но скоро помирился с ним.  Смерть  князя
Семена Константиновича подала новый повод к борьбе, потому что Семен от-
казал удел свой двоюродному брату Михаилу Александровичу мимо дяди Васи-
лия и родного брата Еремея Константиновича. В 1366 году Василий и Еремей
начали спор, который был отдан на решение тверского владыки Василия: Ва-
силий судил князей по благословению и повелению  митрополита  и  оправил
князя Михаила Александровича. Но этот князь был самый деятельный и  сме-
лый из всех потомков св. Михаила и потому менее других был способен тер-
петь насилия от могущественной Москвы. Под 1367 годом летописец говорит,
что князь Димитрий Иванович московский заложил у себя каменный кремль  и
всех князей русских приводил под свою волю, посягнул и на князя  Михаила
Александровича тверского. Михаил решился на борьбу, но,  разумеется,  он
не мог противиться Москве собственными силами и потому обратился к  зятю
своему, Олгерду литовскому, следовательно, на эту вторую борьбу Твери  с
Москвою мы должны смотреть, собственно, как на борьбу московского  князя
с литовским по поводу тверского князя. Михаил уехал в Литву;  этим  вос-
пользовались князья Василий и Еремей, чтоб с  помощью  Москвы  низложить
соперника; прежде всего они позвали владыку Василия в Москву  на  суд  к
митрополиту, зачем не по правде решил спор об уделе Семена  Константино-
вича? За это решение владыка Василий понес большие убытки (протор велик)
в Москве; жители Твери испытали также большую беду: князь Василий с  сы-
ном Михаилом, с князем Еремеем, со всею силою кашинскою и с полками мос-
ковскими приехал в Тверь, многих людей мучил и грабил без милости; прис-
тупал и к крепости, но не мог ее взять, опустошил только волости и села,
и много народу поведено было тогда в плен войсками московскими и  волоц-
кими, которые пожгли и попленили все по сю сторону Волги, не исключая  и
волостей, принадлежавших церкви св. Спаса. Из этих слов летописца мы ви-
дим, что Тверь не принадлежала более Василию, но Михаилу; когда произош-
ла эта перемена, мы не знаем; быть может, она-то и повела  к  враждебным
столкновениям Михаила с Москвою.
   В этом же году Михаил пришел назад с полками литовскими,  захватил  в
плен жен - Еремееву и Васильеву, бояр и слуг их и отправился с своею ра-
тию и литовскою к Кашину. Но на дороге, в селе  Андреевском,  ждали  его
послы дяди и от тверского епископа Василия; бог,  по  словам  летописца,
утишил ярость Михаилову, и он помирился с дядею, а потом помирился  и  с
двоюродным братом Еремеем и с московским князем Димитрием. Но еще год не
кончился, как Еремей сложил с себя крестное целование  к  Михаилу  Алек-
сандровичу и уехал в Москву. В 1368 году великий князь Димитрий и митро-
полит Алексей зазвали ласкою к себе в Москву князя Михаила на третейский
суд; после этого суда тверского князя схватили вместе со всеми боярами и
посадили в заключение, но вдруг узнали о неожиданном приезде трех князей
ордынских. Этот приезд напугал врагов Михаила, и они  выпустили  его  на
свободу, заставивши отказаться от Городка, части удела Семена Константи-
новича, где великий князь Димитрий посадил наместника  своего  вместе  с
князем Еремеем. Понятно, что Михаил выехал из Москвы непримиримым врагом
ее князю, который спешил предупредить его, пославши  сильное  войско  на
его волость. Михаил и на этот раз ушел в Литву и стал упрашивать со сле-
зами Олгерда, чтоб тот оборонил его, пошел войною на Москву, отмстил Ди-
митрию; научил и сестру свою упрашивать мужа, и тот решился исполнить их
просьбу, тем более что еще с 1363 года встречаем известия  о  враждебных
столкновениях Литвы с Москвою.
   У Олгерда Гедиминовича, говорит летописец, был такой обычай, что ник-
то не знал, ни свои, ни чужие, куда он замышляет поход, на что  собирает
большое войско; этою-то хитростию он и забрал города и земли и  попленил
многие страны, воевал он не столько силою, сколько мудростию. Так  и  на
этот раз Димитрий московский узнал о замыслах Олгердовых, когда уже  тот
стоял на границе с братом Кейстутом, молодым сыном его Витовтом,  своими
сыновьями, другими князьями литовскими, Михаилом тверским и полками смо-
ленскими. Великий князь разослал по всем городам грамоты для сбора войс-
ка, но ратники не успели прийти из дальних мест, и Димитрий мог  выслать
против Олгерда в заставу только сторожевой полк из москвичей, коломенцев
и дмитровцев под начальством своего воеводы Димитрия  Минина  и  воеводы
двоюродного брата, Владимира Андреевича, - Акинфа Федоровича Шубы. Между
тем Олгерд уже воевал порубежные места, т. е. жег, грабил,  сек;  встре-
тился с князем Семеном Дмитриевичем стародубским - Крапивою и убил  его,
потом в Оболенске убил князя Константина Юрьевича, наконец, 21 ноября на
реке Тросне встретил московский сторожевой полк и  разбил  его:  князья,
воеводы и бояре все погибли. Узнавши здесь, что Димитрий не  успел  соб-
рать большого войска и заперся в Москве, Олгерд быстро пошел к этому го-
роду, где Димитрий велел пожечь посады, а сам с митрополитом, двоюродным
братом Владимиром Андреевичем, со всеми боярами и со всеми людьми затво-
рился в новом кремле. Три дня стоял под ним Олгерд, взять его не мог, но
страшно опустошил окрестности, повел в плен бесчисленное множество наро-
да, погнал с собою и весь скот. Впервые по  прошествии  сорока  лет,  то
есть начиная от первого года княжения Калиты, Московское княжество испы-
тало теперь неприятельское нашествие. Михаил тверской был  отомщен.  Ди-
митрий принужден был уступить ему Городок и все части удела Семена Конс-
тантиновича; дядя его Василий кашинский умер еще прежде похода  Олгердо-
ва, оставив удел свой сыну Михаилу, который в следующем 1369 г. уже при-
езжал в Москву жаловаться митрополиту Алексею на владыку своего Василия.

   Олгерд не мог стоять более трех дней под Москвою, потому что на запа-
де немцы не давали ему отдыха. Еще в 1362 году они взяли Ковно, а в 1369
году в миле от этого города заложили замок Готтесвердер. Олгерд и  Кейс-
тут поспешили взять его, но принуждены были снова отдать немцам. В  1370
году сильное ополчение, состоявшее из литвы, жмуди, руси  и  татар,  под
предводительством Олгерда, Кейстута и двоих молодых сыновей их, Ягайла и
Витовта, вторгнулось в Пруссию, где великий  магистр  встретил  его  под
замком Рудавою и поразил наголову. В это время Москва,  отдохнувши  год,
начала наступательное движение; ее войска вместе  с  волочанами  воевали
смоленские волости, вероятно мстя их князю за союз с Олгердом; потом Ди-
митрий посылал рать к Брянску,  наконец,  в  августе  1370  года  послал
объявить войну Михаилу тверскому, который, по обычаю, спешил уйти в Лит-
ву, а московские войска, по обычаю, опустошили Тверскую волость. Но  это
была только еще часть рати: скоро сам великий князь  Димитрий  явился  в
тверских владениях с большою силою, взял и пожег города - Зубцов,  Мику-
лин, пожег также все волости и села, а людей многое  множество  вывел  в
свою землю со всем их богатством и скотом.
   Сильно опечалился и оскорбился Михаил, когда пришло к  нему  в  Литву
известие о страшном опустошении Тверской волости. От Олгерда нельзя было
надеяться помощи в настоящую минуту, потому что он занят  был  немецкими
делами, и вот Михаил вздумал попытаться,  нельзя  ли  побороть  Димитрия
старым средством - Ордою; он поехал туда, но приятели из Москвы дали ему
весть, что повсюду на дороге расставлены заставы московские, чтоб перех-
ватить его. Михаил возвратился опять в Литву, опять стал  кланяться  Ол-
герду и на этот раз с успехом. Зимою, в рождественский пост, Олгерд дви-
нулся на Москву с братом Кейстутом, с Михаилом  тверским  и  Святославом
смоленским. Они подошли к Волоку Ламскому,  пожгли  посад,  окрестности,
но, простояв три дня под городом, не взяли его и пошли дальше, к Москве,
которую осадили 6 декабря. Великий князь Димитрий и на этот раз  заперся
в кремле московском; но брат его Владимир Андреевич стоял  в  Перемышле,
собирая силу; к нему на помощь пришел князь Владимир Димитриевич  пронс-
кий и полки Олега Ивановича рязанского. Олгерд испугался, услышав о сбо-
рах в Перемышле, и стал просить мира, предлагая выдать дочь свою за кня-
зя Владимира Андреевича; но великий князь Димитрий вместо  вечного  мира
согласился только на перемирив до Петрова дня. Олгерд двинулся  назад  и
шел с большою осторожностию, озираясь на все стороны, боясь за собою по-
гони.
   Михаил тверской возвратился в Тверь, также помирившись  с  Димитрием;
но испуг Олгерда и желание литовского князя породниться с московским по-
казывали ему, что надобно искать помощи в другой  стороне:  весною  1371
года он исполнил прежнее свое намерение, отправился в Орду и возвратился
оттуда с ярлыком на великое княжение Владимирское и с послом ханским Са-
рыхожею. Но Димитрий московский по всем городам взял присягу  с  бояр  и
черных людей не передаваться тверскому князю и не пускать его на  Влади-
мирское княжение, а сам с братом Владимиром стал с войсками в Переяслав-
ле. Владнмирцы, исполняя присягу, не пустили к себе Михаила, и когда Са-
рыхожа послал звать Димитрия во Владимир к ярлыку, то  московский  князь
велел отвечать ему: "К ярлыку не еду, Михаила на  княжение  Владимирское
не пущу; а тебе, послу, путь чист". Сарыхожа сначала не  хотел  ехать  к
Димитрию, но потом прельстился дарами и, отдавши ярлык  Михаилу,  поехал
из Мологи в Москву, а Михаил, недовольный оборотом дела, повоевал  Кост-
рому, Мологу, Углич, Бежецкий Верх и, возвратясь в Тверь, отправил в Ор-
ду сына своего Ивана. Между тем Сарыхожа пировал в  Москве  у  Димитрия,
набрал у него много даров и, возвратясь в Орду, начал расхваливать  мос-
ковского князя, его добрый нрав и смирение. Вероятно обнадеженный  Сары-
хожею в добром приеме, Димитрий сам решился отправиться в Орду, чтоб по-
ложить конец проискам Михаиловым. Митрополит Алексей проводил его до Оки
и, дав благословение на путь, возвратился в Москву,  куда  в  это  время
приехали послы литовские обручать Олгердову дочь Елену за князя Владими-
ра Андреевича.
   В Орде московский князь успел задобрить и Мамая, и хана,  и  ханш,  и
всех князей, пожалован был опять великим княжением Владимирским и  отпу-
щен с большою честию, а тверскому князю хан послал сказать: "Мы тебе да-
ли великое княжение, давали и войско, чтоб посадить тебя на нем;  но  ты
войска нашего не взял, говорил, что сядешь одною своею силою;  так  сиди
теперь с кем хочешь, а от нас помощи не  жди".  Молодой  тверской  князь
Иван задолжал в Орде 10000  рублей;  Димитрий  московский  заплатил  эти
деньги и взял Ивана с собою в Москву, где он  сидел  на  дворе  митропо-
личьем до тех пор, пока отец выкупил его. Для нас здесь  важно  то,  что
тверской князь принужден был задолжать в Орде 10000 рублей, а московский
имел средства выкупить его - борьба была неравная! Таким образом,  гово-
рит летописец, великий князь Димитрий твердо укрепил под  собою  великое
княжение, а врагов своих посрамил. Но одного посрамления  было  мало:  в
Бежецком Верхе тверской князь держал своего наместника, и Димитрий  отп-
равил туда войско. Наместник Михаилов был убит, тверские волости пограб-
лены; но война рязанская помешала тверской. Мы видели, что во время вто-
рого нашествия Олгердова князь пронский вместе с рязанскими полками при-
ходил на помощь войску московскому, собиравшемуся в Перемышле; но  после
доброе согласие между Москвою и Рязанью было нарушено неизвестно по  ка-
ким причинам, и в 1371 году, в декабре, великий князь отправил на  Олега
рязанского воеводу своего  Димитрия  Михайловича  Волынского  с  большим
войском; Олег собрал также большое войско и вышел  навстречу  московским
полкам, причем, по словам летописца, рязанцы говорили  друг  другу:  "Не
берите с собою ни доспехов, ни щитов, ни коней, ни сабель, ни стрел, бе-
рите только ремни да веревки, чем взять боязливых и  слабых  москвичей".
Московский летописец поблагодарил их за такое мнение в следующих выраже-
ниях: "Рязанцы, люди суровые, свирепые, высокоумные, гордые, чаятельные,
вознесшись умом и возгордившись величанием, помыслили в высокоумии  сво-
ем, полуумные людища, как чудища". Господь низложил  гордых,  продолжает
летописец: в злой сече рязанцы пали как снопы, и  сам  князь  Олег  едва
спасся бегством с небольшою дружиною. Мы видели, что в Рязани шла посто-
янная вражда между двумя княжескими линиями, рязанскою и  пронскою;  эта
борьба помогала Москве, точно так как в Твери помогали ей усобицы  между
князьями тверскими и кашинскими. Как только  князь  Владимир  Дмитриевич
пронский узнал о беде Олеговой, то явился в Рязани и сел здесь на княже-
нии; но Олег скоро выгнал его, взял в плен и привел в свою волю.
   По окончании войны рязанской,  в  1372  году,  началась  опять  война
тверская. Князю Михаилу Александровичу удалось снова  заключить  союз  с
Литвою, и в надежде на него он  начал  наступательное  движение,  послал
племянника своего Димитрия Еремеевича с войском к городу Кистме, воеводы
которого были схвачены и приведены в Тверь. Тотчас после этого князь Ми-
хаил Васильевич кашинский отправил посла в Москву, заключил мир с князем
Димитрием и сложил крестное целование к князю Михаилу. Тверской князь не
удовольствовался Кистмою: он пошел сам к Дмитрову, взял с  города  окуп,
посады, волости и села пожег, бояр и людей побрал в плен. В то же  время
он подвел тайно под Переяславль рать литовскую - Олгердова брата Кейсту-
та с сыном Витовтом, Андрея Олгердовича полоцкого и  Димитрия  друцкого.
Переяславль имел участь Дмитрова; скоро разделил ее  и  Кашин,  которого
князь принужден был подчиниться Михаилу и опять целовать ему  крест.  От
Кашина союзники пошли к Торжку, взяли его, и тверской  князь  посадил  в
нем своих наместников. Но в Петров пост явились в Торжок новгородцы, ук-
репились с новоторжцами крестным целованием, выслали наместников  Михаи-
ловых из города, а купцов тверских и других людей  пограбили  и  побили,
после чего укрепили город и сели в нем дожидаться прихода Михаилова.  31
мая пришел Михаил под Торжок и послал сказать гражданам, чтоб выдали ему
тех, которые били и грабили тверичей, и чтоб приняли опять его наместни-
ков, после чего он оставит их в покое. Новгородцы не согласились и вышли
на бой: первый встретил тверичей на Подоле Александр  Абакумович  и  пал
костью за св. Спаса и за обиду новгородскую,  трое  товарищей  его  были
также убиты, и новгородцы потерпели совершенное поражение: одни побежали
в поле по Новгородской дороге, другие заперлись в крепости (городе) Тор-
жокской. Но тверичи скоро зажгли посад, сильный ветер потянул на  город,
и пошел огонь по всему городу; несчастные новгородцы побросались  оттуда
с женами и детьми прямо в руки врагам, иные сгорели, другие  задохнулись
в церкви св. Спаса или перетонули в реке; добрые женщины и девицы,  видя
себя раздетыми донага, от стыда сами бросались в  реку,  тверичи  донага
обдирали всех, даже чернецов и черниц, иконных окладов и всякого серебра
много побрали, чего и поганые не делают, заключает летописец: кто из ос-
тавшихся в живых  не  поплачет,  видя,  сколько  людей  приняло  горькую
смерть, святые церкви пожжены, город весь пуст; и от поганых никогда  не
бывало такого зла; убитых, погорелых, утопших наметали пять  скудельниц,
а иные сгорели без остатка, другие потонули и без вести поплыли вниз  по
Тверце.
   Истребивши Торжок, Михаил отправился для соединения с Олгердом, кото-
рый стоял у Любутска. На этот  раз  Димитрий  приготовился,  встретил  с
сильным войском Олгерда у Любутска и разбил сторожевой  полк  литовский.
Все войско литовское переполошилось, сам Олгерд побежал и остановился за
крутым и глубоким оврагом, который не  допустил  неприятелей  до  битвы;
много дней литва и москвичи стояли в бездействии друг против друга,  на-
конец заключили мир и разошлись. Мир или, лучше сказать, перемирие  было
заключено на короткий срок: от 31 июля по 26 октября (от  Спожина  заго-
венья до Дмитриева дня). Договор заключен от имени Олгерда,  Кейстута  и
смоленского великого князя Святослава Ивановича; в него включены  также:
князь Михаил тверской, Димитрий брянский и те князья,  которые  будут  в
имени Олгерда и Святослава смоленского; трое князей  рязанских,  которые
одинаково называются великими, находятся на стороне Димитрия  московско-
го. Олгерд поручился, что Михаил тверской возвратит все пограбленное  им
в волостях московских и сведет оттуда своих  наместников  и  волостелей.
Если Михаил в перемирный срок станет грабить волости Димитрия,  то  пос-
ледний волен разделываться с ним и литовские князья за него не  вступят-
ся. Димитрий предоставил себе также  право  покончить  с  Михаилом  пос-
редством хана: "А что пошли в Орду к царю люди жаловаться на князя Миха-
ила, то мы в божией воле и в царевой: как повелит, так мы  и  будем  де-
лать, и то от нас не в измену".
   Раздоры между князем тверским и кашинским не допустили  До  продолжи-
тельного мира, ибо если князь тверской от притеснений Москвы находил за-
щиту в Литве, то слабый князь кашинский от притеснений Твери искал  пос-
тоянно защиты в Москве. Под 1373 годом  опять  встречаем  известие,  что
князь Михаил Васильевич кашинский сложил крестное  целование  к  Михаилу
тверскому и уехал в Москву, а из Москвы отправился в Орду, откуда  возв-
ратился в Кашин неизвестно с чем. Скоро после этого он умер, а  сын  его
Василий по совету бабки и бояр приехал в Тверь к князю Михаилу Александ-
ровичу с челобитьем и отдался в его волю; за этим примирением последова-
ло и примирение тверского князя с московским. Димитрий отпустил из Моск-
вы сына Михаилова Ивана, приведенного, как мы видели, им из Орды, а  Ми-
хаил вывел своих наместников из занятых им волостей великокняжеских.  Но
на следующий год молодой кашинский князь Василий Михайлович  побежал  из
Твери в Москву, зато теперь и тверской князь нашел внутри  самой  Москвы
врагов Димитрию. По поводу насильственной смерти тысяцкого Алексея  Пет-
ровича мы упоминали о важном и опасном значении этого сановника. В  1374
г. умер тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов, и великий князь не  наз-
начил другого на его место, которое, по всем вероятностям, надеялся  за-
нять сын покойного, Иван. Обманутый в этой надежде, он сговорился с дру-
гим недовольным, Некоматом Сурожанином, то есть купцом, торгующим  доро-
гими южными товарами, и в 1375 году бежали оба к тверскому князю со мно-
гою лжею и льстивыми словами, и от этого загорелся огонь,  по  выражению
летописца. Михаил Александрович, поверив льстивым словам московских бег-
лецов, отправил Вельяминова с Некоматом к хану, а сам  поехал  в  Литву,
где, пробывши малое время, возвратился в Тверь; скоро возвратился из Ор-
ды и Некомат с ханским послом и ярлыком Михаилу на великое княжение Вла-
димирское и на великую погибель христианскую, говорит  летописец.  Тогда
Михаил, уверенный, как видно, в помощи и G востока и  с  запада,  послал
объявить войну Димитрию московскому и в то же время отправил наместников
в Торжок и рать в Углич.
   Но помощь не приходила к нему ни с востока, ни с запада, а между  тем
Димитрий собрался со всею силою и двинулся к Волоку Ламскому, куда приш-
ли к нему князья: тесть его Димитрий Константинович суздальский с  двумя
братьями и сыном, двоюродный брат Владимир Андреевич серпуховской,  трое
князей ростовских, князь смоленский, двое князей ярославских, князь  бе-
лозерский, кашинский, моложский, стародубский,  брянский,  новосильский,
оболенский и торусский. По словам летописца, все эти князья сильно  сер-
дились на Михаила тверского за то, что он прежде несколько раз  приводил
литву, наделавшую столько зла христианам, а теперь соединился с  Мамаем;
но, с другой стороны, заметим, что некоторые из этих князей были подруч-
ники Димитрия и не могли ослушаться его приказания,  некоторые  же  были
только по имени князьями известных волостей, как, например, князь старо-
дубский, а Белозерск был куплен еще Калитою. Все эти князья двинулись из
Волока к Твери и стали воевать, взяли Микулин, попленили и пожгли окруж-
ные места, наконец, осадили Тверь, где  заперся  князь  Михаил.  Обнесши
весь город тыном, наведя два больших моста на Волге, Димитрий послал  за
новгородцами; те, желая почтить великого князя и вместе отомстить твери-
чам за торжокское поражение, собрались в три дня, пришли к Твери и много
наделали зла. Тогда осаждающие приступили  со  всеми  силами  к  городу:
приставили туры, приметали примет около всей  крепости,  зажгли  мост  у
Тмакских ворот и стрельницы; но осажденные, хотя с большим трудом, поту-
шили пожар, и когда Димитриева рать немного отступила  от  крепости,  то
Михаил сделал из нее удачную вылазку, посек туры, другие пожег  и  побил
много людей у осаждающих. Но этот успех не принес  ему  пользы:  волость
его была опустошена вконец, города Зубцов, Белгород и Городок  (Старица)
взяты; он все ждал помощи из Литвы и от хана;  литовские  полки  пришли,
но, услыхав, какая бесчисленная рать стоит у Твери,  испугались  и  ушли
назад. Тогда Михаил, потеряв последнюю надежду, отправил владыку Евфимия
и больших бояр своих к Димитрию просить мира, отдаваясь во всю волю мос-
ковского князя, и тот заключил с ним мир, которого условия дошли до нас.
Независимый великий князь тверской, соперник московского по Владимирско-
му великому княжению, не утрачивая своего названия великий князь, обязы-
вается считать себя младшим братом Димитрия, равным младшему двоюродному
брату последнего, удельному Владимиру Андреевичу.  Обязанности  младшего
брата к старшему определены: когда великий князь московский или брат его
выступят в поход, то и тверской князь обязан садиться на коня; если пош-
лет воевод, то и он обязан послать своих воевод. Михаил обязался не  ис-
кать ни Москвы, ни великого княжения Московского, ни Новгорода, обязался
не только за себя, но и за детей своих и племянников;  обязался  сам  не
искать великого княжения Владимирского и не принимать его от  татар,  за
что Димитрий с своей стороны обещался не принимать Твери от татар; но он
вытребовал, чтоб княжество Кашинское было независимо от Тверского -  ус-
ловие важное, выгодное для Москвы, тяжкое для Тверского княжества, кото-
рое обессиливалось раздроблением на две волости  независимые:  "В  Кашин
тебе не вступаться, и что потянуло к Кашину, то ведает вотчич князь  Ва-
силий, и выходом ненадобно Кашину тянуть к Твери; князя Василия тебе  не
обижать; а будешь обижать, то стану его оборонять". Также важное условие
постановлено относительно татар: "Будем ли мы в мире с  татарами  -  это
зависит от нас; дадим ли выход - это зависит от нас; не захотим  дать  -
это зависит также от нас. Если же татары пойдут на нас или тебя, то  нам
биться вместе, если же мы пойдем на них, то и тебе идти с нами  вместе".
Михаил отказался от союза с Олгердом, его братьями, детьми и племянника-
ми, мало того, обязался воевать с Литвою, если она нападет на московско-
го или на смоленского князя. С Великим  Новгородом  и  Торжком  тверской
князь обязался жить по старине и в мире и возвратить все церковные вещи,
пограбленные в Торжке во время его взятия, также все пограбленное  после
мира 1373 года. Право отъезда от одного князя к другому с удержанием сел
в прежних волостях утверждено за боярами и слугами вольными, за исключе-
нием Ивана Васильевича Вельяминова и Некомата, села которых удержал мос-
ковский князь за собою. Замечательно, что при затруднениях в смесном су-
де дела москвитян и тверичей положено отдавать на решение великого князя
рязанского Олега.
   Так счастливо для Москвы кончилась борьба с Тверью, т. е. с Литвою по
поводу Твери. В том же году Олгерд попустошил Смоленскую волость за  то,
что князь ее воевал против Михаила тверского; с другой  стороны,  татары
опустошили волости Нижегородскую и Новосильскую за то же самое; но  мос-
ковский князь оставался в покое ив 1376 году посылал Владимира Андрееви-
ча с войском ко Ржеву; серпуховской князь, по обычаю, пожег  посад,  но,
простояв три дня под крепостью, возвратился назад. Тверской князь не ду-
мал разрывать союза с Литвою: еще в 1375 г в Тверь приведена  была  дочь
Кейстутова Марья, окрещена и выдана замуж за сына великого князя  Михаи-
ла, Ивана. Но союз этот был бесполезен для тверского князя, ибо  в  1377
году умер Олгерд, постригшись перед смертью  в  монахи,  причем  мирское
православное имя Александра переменил на имя Алексея.  Еще  прежде  умер
брат его князь волынский Любарт, который всю жизнь провел в борьбе с по-
ляками, стремившимися овладеть и Волынью, как овладели Галичем.  Великим
князем стал сын Олгерда Ягайло, в  православии  Яков,  и  дядя  Кейстут,
князь троцкий, присягнул племяннику. Но Ягайло,  подобно  дяде  Евнутию,
взял старшинство не по праву, мимо  старшего  брата,  Вингольта  Андрея,
рожденного от первой  жены  Олгердовой;  Андрей,  княживший  в  Полоцке,
объявил было свои притязания на старшинство,  но,  не  получая  ниоткуда
подкрепления, должен был уступить Ягайлу, лишился своей волости и  бежал
в Псков, где жители посадили его на княжение с согласия  великого  князя
Димитрия, к которому Андрей ездил в Москву.  Димитрий  хотел  воспользо-
ваться этою смутою, и в 1379 году Андрей Олгердович вместе с  серпуховс-
ким князем Владимиром Андреевичем и московским воеводою Димитрием Михай-
ловичем Волынским от правились на литовские владения, взяли города Труб-
чевск и Стародуб, повоевали много станов и  волостей  и  возвратились  с
большим богатством домой; брат Андрея Димитрий Олгердович,  князь  труб-
чевский, не сопротивлялся московским полкам: он вышел из  города  с  се-
мейством и боярами, поехал в Москву и вступил в службу  великого  князя,
или, как выражается летописец, урядился в ряд и крепость взял;  Димитрий
принял его с честию, любовию и дал ему Переяславль со всеми пошлинами.
   За этою смутою, которая доставила московскому князю двух верных  слуг
между сыновьями Олгердовыми, последовала другая, более опасная для  Лит-
вы, более выгодная для врагов ее. Ягайло не походил на отца и деда свое-
го:  был  ленив,  любил  удовольствия  и  не  имел  твердого  характера,
вследствие чего подвергался влиянию окружавших его.  Самым  приближенным
из них был Войдылло, о котором вот что говорит летописец: был у великого
князя Олгерда паробок, крепостной холоп, звали  его  Войдыллом;  сначала
был он хлебником, полюбился великому князю, который взял его к себе пос-
телю стлать и пить подавать, а наконец дал ему держать город Лиду. Силен
был Войдылло при Олгерде; еще сильнее стал при Ягайле, который даже  от-
дал за него родную сестру. Старому князю Кейстуту очень не  понравилось,
что племянницу его выдали за холопа; стал он попрекать и вдове  Олгердо-
вой, и Ягайлу, и самой племяннице, отсюда пошла ненависть между  Кейсту-
том и Войдыллом, и последний стал думать, как бы избавиться от  старика.
С этою целик) он начал наговаривать Ягайлу на Кейстута  и  поднимать  на
него немецких рыцарей. Куно Либштейн, командор остерродский, кум Кейсту-
та, послал сказать последнему: "Ты ничего не знаешь, как Ягайло беспрес-
танно посылает Войдылла к нам и уже договор с нами написал, чтоб  отнять
у тебя волости". Кейстут, получив эту весть, послал сказать сыну  своему
Витовту: "Ты живешь с Ягайлом в тесной дружбе, а он договорился с немца-
ми на наше лихо". Витовт отвечал отцу, что ничему не надобно верить, что
он живет с Ягайлом душа в душу, знает все его думы. Скоро, однако, прав-
да обнаружилась. В Полоцке по изгнании  Андрея  Олгердовича  княжил  сын
Кейстута Андрей, прозвищем Горбатый. Ягайлу или Войдыллу хотелось отнять
эту волость у Кейстутовича и отдать ее родному брату Ягайлову, Скиригай-
лу; но полочане, старые вечники, никак не согласились на эту перемену  и
с позором выгнали от себя Скиригайла. Великий князь  выслал  против  них
сильное войско, с которым соединились и немцы; но полочане  не  потеряли
духа: они объявили, что скорее  поддадутся  немцам,  чем  Скиригайлу,  и
вместе с Андреем мужественно отразили все приступы. Старик Кейстут,  ус-
лыхав о полоцких происшествиях, опять стал жаловаться сыну своему Витов-
ту на Ягайла: "За Войдылла отдал мою племянницу, уговорился с немцами на
мое лихо; а вот теперь с кем мы воевали? с немцами? а он с  ними  заодно
добывает Полоцка". Витовт отвечал и на этот раз, что он все еще не  сов-
сем верит коварству Ягайла, и выехал в Дрогичин, откуда скоро отправился
в Гродно. Но старик Кейстут не разделял сомнений сына своего: он решился
для собственной безопасности  предупредить  Ягайла,  врасплох  явился  с
войском перед Вильною, овладел ею,  взял  в  плен  Ягайла  со  всем  се-
мейством, захватил все грамоты и, между прочим, последний договор Ягайла
с немцами.
   Витовт, извещенный чрез гонца о  торжестве  отцовском,  в  один  день
прискакал из Гродна в Вильну. Кейстут показал ему грамоту: "Ты  мне  все
не верил, а вот тебе и грамота на лице; написали на наше  лихо,  да  бог
нас остерег. А я великому князю Ягайлу за это никакого зла не сделал, не
дотронулся ни до именья его, ни до стад, и сам он у меня не в плену, хо-
дит только за малой стражей; отчину его - Витебск и Крево и  все  места,
что отец его держал, все отдаю ему и ни во что его не вступаюсь; а что я
теперь сделал, того нельзя было мне  не  сделать:  берег  свою  голову".
Ягайло должен был присягнуть, что никогда не вооружится против  Кейстута
и не выйдет из его воли, после чего со всеми родными и имением отправил-
ся в Витебск.
   Кейстут стал великим князем, но недолго пользовался своим новым поло-
жением. Вдова Олгердова Иулиания и дети ее не могли спокойно видеть, что
стол великокняжеский перешел к Кейстуту, и потому посредством  Скиригай-
ла, изгнанника полоцкого, завязали снова сношения с немцами, которые бы-
ли рады смутам в Литве. Но пока Кейстут жил в Вильне, никто не смел про-
тив него подняться, тем более что Ягайла трудно было  уговорить  на  ка-
кое-нибудь отважное предприятие. Только  когда  Кейстут  велел  повесить
пленника своего Войдылла, Ягайло позволил сестре и ее приверженцам  уго-
ворить себя действовать решительно против дяди. В это время старый Кейс-
тут вел войну с племянником Димитрием Олгердовичем;  Ягайло  обязан  был
также выступить в поход; но, вместо того чтоб идти с войском на Русь, он
двинулся нечаянно к Вильне, где Кейстута тогда не было, и овладел  горо-
дом; та же участь постигла и Троки. Кейстут собрал большое войско и, со-
единившись с сыном Витовтом, обложил Троки; против него стоял  Ягайло  с
своими союзниками, немцами.. Но Олгердов сын побоялся решить дело оружи-
ем и предпочел коварство. Он начал просить Витовта, чтоб тот помирил его
с отцом, для чего просил обоих князей приехать к нему в  стан,  и  князь
Скиригайло именем брата поклялся, что с ними не случится ничего дурного.
В надежде на эту клятву Кейстут и Витовт приехали в стан к Ягайлу,  чтоб
договариваться о мире, но вместо того были схвачены, и Кейстут был отдан
в руки самым злым врагам своим, которые сковали его,  отвезли  в  Крево,
заперли в тюрьму и на пятую ночь удавили.
   Больной Витовт был также отвезен вместе с женою Анною  в  Крево,  где
держали его под крепкою стражею. И выздоровевши, Витовт все еще  притво-
рялся хворым; жена навещала его ежедневно вместе с двумя служанками; на-
конец она получила от Ягайла для одной себя позволение ехать в  Моравию.
В ночь накануне отъезда она пришла проститься с мужем  и  замешкалась  у
него, как следовало ожидать, долее обыкновенного: в это время Витовт пе-
реодевался в платье одной из жениных служанок, Елены,  которая  осталась
на его месте, а он, вышедши с женою из тюрьмы и  спустившись  со  стены,
нашел лошадей, высланных из Волковыйска от тамошнего тиуна,  в  короткое
время достиг Слонима, оттуда отправился в Брест и на пятый день был  уже
в Плоцке. Елена, не вставая с постели, так хорошо представляла  больного
князя, что только на третий день узнали о его бегстве.  Она  поплатилась
жизнью за свое самоотвержение.
   Эти смуты отняли у литовских князей  средства  враждебно  действовать
против Москвы и дали последней возможность беспрепятственно управиться с
татарами. Димитрий вырос в неповиновении хану, два раза младенцем  ходил
он отнимать Владимирское княжение у Димитрия  суздальского,  у  которого
был ярлык  ханский.  Княжество  Московское  постоянно  усиливалось,  его
князья еще со времен Калиты привыкли располагать полками князей  подруч-
ных, убеждались все более и более в своей силе, тогда  как  Орда  видимо
ослабевала вследствие внутренних смут и усобиц, и ничтожные ханы, подчи-
ненные могущественным вельможам, свергаемые ими, теряли все более и  бо-
лее свое значение, переставали внушать страх. От страха  перед  татарами
начал отвыкать русский народ и потому, что со времен Калиты перестал ис-
пытывать их нашествия и опустошения; возмужало целое поколение, которому
чужд был трепет отцов пред именем татарским; московский князь,  находив-
шийся в цвете лет, в самом полном развитии сил, был представителем этого
нового поколения. С малолетства привык Димитрий действовать иначе, неже-
ли действовали дед, дяди и отец его; малюткою с оружием в руках добыл он
себе старшинство между русскими князьями, после до тридцатилетнего  воз-
раста не выпускал из рук  оружия,  выдержал  опасную  борьбу  с  Литвою,
Тверью, Рязанью и вышел из нее победителем с полным сознанием своих сил.
Неудивительно, что такой князь решился первый поднять оружие против  та-
тар. Мы видели, что в начале княжения  Димитриева  Орда  делилась  между
двумя ханами - Мюридом (Амуратом) и Абдулом (Abdullah), именем  которого
управлял темник Мамай. Но кроме них в древней стране  Болгарской  утвер-
дился третий хан Пулад-Темир, а в стране Мордовской - князь Тогай.  Пос-
ледний в 1365 году напал нечаянно на Переяславль Рязанский,  взял,  сжег
его, попленил окрестные волости и села и уже с большою  добычею  возвра-
щался в степь, как был настигнут князьями - Олегом Ивановичем рязанским,
Владимиром пронским и Титом козельским: был между ними бой  лютый,  пало
много мертвых с обеих сторон, но русские князья наконец одолели, и Тогай
едва убежал с небольшою дружиною. В 1367 году  Булат,  или  Пулад-Темир,
напал на нижегородские владения, но прогнан был князем  Димитрием  Конс-
тантиновичем за реку Пьяну с большим уроном, прибежал в Золотую  Орду  и
был там убит ханом Азизом, или Озизом, преемником Мюридовым. В 1370 году
Димитрий Константинович с братом Борисом, сыном Василием и ханским  пос-
лом Ачихожею (Хаджи Ходжа) ходил войною на болгарского князя Асана;  тот
встретил их с челобитьем и дарами, они дары взяли, но посадили на княже-
ние Салтана, Бакова сына. В 1373 году татары из Орды Мамаевой опустошили
Рязанское княжество; великий князь московский все лето простоял на бере-
гу Оки (куда пришел к нему и Владимир Андреевич) и не  пустил  татар  на
свою сторону. Сопротивление татарам и даже  наступательное  движение  на
них обнаруживалось повсюду: в 1374 году нижегородцы перебили послов  Ма-
маевых и с ними 1500 татар; старшего посла - Сарайку с дружиною  заперли
в крепости. На следующий год князь Димитрий Константинович приказал раз-
вести пленников по разным местам, но Сарайка с товарищами своими вырвал-
ся, убежал на архиерейский двор, зажег его и начал отбиваться от нижего-
родцев, многих перебил и переранил; наконец народ одолел татар и перебил
их всех. В том же году татары Мамаевы опустошили берега реки Киши,  при-
тока Суры, и места за рекою Пьяною. Мы упоминали уже о  нападении  татар
на Нижегородское  и  Новосильское  княжества  за  помощь,  оказанную  их
князьями, Димитрию московскому против Михаила тверского, после чего мос-
ковский князь ходил с войском за Оку, оберегая землю свою от татар.  Еще
в XII и XIII веках мы видели стремление Северо-Восточной Руси к  естест-
венному распространению своему на восток, вниз по Волге, на счет болгар,
мордвы и других туземных племен; стремление это было надолго остановлено
татарским нашествием и внутренними движениями, которые имели  следствием
усиление Московского княжества; теперь же,  как  скоро  Северо-Восточная
Русь снова усилилась единовластием, а  татарское  владычество  ослабело,
опять начинается наступательное движение русских на  древнюю  Болгарскую
землю. По окончании борьбы с Литвою и Тверью, весною 1376 года,  великий
князь послал воеводу своего Димитрия Михайловича Волынского на болгар; с
Волынским отправились двое молодых князей нижегородских - Василий и Иван
Дмитриевичи - и подступили под Казань. Казанцы вышли против них из горо-
да, стреляя из луков и самострелов; другие  производили  какой-то  гром,
чтоб испугать русских, а некоторые выехали на верблюдах, чтоб  переполо-
шить лошадей. Но все эти хитрости не удались: русские вогнали неприятеля
в город, и князья казанские Асан и Магомет-Солтан принуждены были добить
челом великому князю; заплатили тысячу рублей Димитрию московскому,  ты-
сячу новгородскому, три тысячи воеводам и ратным людям; кроме того,  ле-
тописец говорит, что русские посадили в Казани своего  сборщика  податей
(дорогу) и таможенников.
   В 1377 году в Москву пришла весть, что в странах посурских явился но-
вый царевич татарский, Арапша, перебежавший за Волгу с  берегов  Яика  и
Аральского моря. Димитрий московский тотчас собрал большое войско и  по-
шел на помощь к тестю своему, Димитрию нижегородскому; но об Арапше дол-
го не было вести, и великий князь возвратился в Москву, оставивши воевод
своих с полками владимирскими, переяславскими, юрьевскими, муромскими  и
ярославскими, с которыми соединилось  и  нижегородское  войско  под  на-
чальством своего молодого князя Ивана. Собралась большая рать  и  двину-
лась за реку Пьяну, где воеводы получили весть, что  Арапша  далеко,  на
реке Волчьи Воды, притоке Донца.. Князья и воеводы русские  обрадовались
и не обращали уже более внимания на другие приходившие к ним вести;  кто
может стать против нас? - говорили они, и стали ездить в простом  платье
(охабнях и сарафанах), а доспехи свои поклали на телеги и в сумы,  рога-
тины, сулицы и копья не были приготовлены, иные не  были  еще  насажены,
также не были приготовлены щиты и шлемы. Было время в конце июля, стояли
сильные жары, и ратники разъезжали, спустивши платье с плеч, расстегнув-
ши петли, растрепавшись, точно в бане; если случалось где найти  пиво  и
мед, напивались допьяна и хвастались, что один из них выедет на сто  та-
тар. Князья, бояре и воеводы также забыли всякую осторожность, ездили на
охоту, пировали, величались да ковы друг против  друга  строили.  В  это
время мордовские князья подвели тайно  Арапшу,  который,  разделив  свою
рать на пять полков, второго августа нечаянно ударил со всех  сторон  на
русское войско; последнее не имело возможности сопротивляться и побежало
в ужасе к реке Пьяне; князь Иван Димитриевич  нижегородский  утонул  при
переправе вместе со множеством бояр, слуг и простых ратников, другие бы-
ли перебиты татарами. Арапша явился перед Нижним, откуда князь  Димитрий
Константинович выбежал в Суздаль, а жители разбежались на судах по Волге
к Городцу. Татары перехватили тех, которые не  успели  спастись,  сожгли
город, опустошили окрестности и ушли назад; в том же году Арапша  погра-
бил и места за Сурою (Засурье), потом перебил русских гостей; пришел не-
чаянно на Рязань, взял ее, причем сам  князь  Олег,  исстрелянный,  едва
вырвался из рук татарских. Надеясь, что после пьянского поражения  Ниже-
городское княжество осталось  без  защиты  и  мордва  захотела  попытать
счастья против русских: приплыла нечаянно по Волге в Нижегородский  уезд
и пограбила то, что осталось от татар;  но  князь  Борис  Константинович
настиг ее у реки Пьяны и поразил: одни потонули, другие были побиты.  Но
оба князя, и московский и нижегородский, не хотели этим ограничиться,  и
зимою, несмотря на страшные морозы, нижегородское войско под начальством
князей Бориса Константиновича и Семена Димитриевича и московское под на-
чальством воеводы Свибла вошло в Мордовскую землю и "сотворило  ее  пус-
ту", по выражению летописца; пленников, приведенных  в  Нижний,  казнили
смертию, травили псами на льду на Волге. В следующем  1378  году  татары
явились опять нечаянно перед Нижним; князя не было тогда в городе, а жи-
тели разбежались за Волгу. Приехавши к Нижнему из Городца, князь  Димит-
рий Константинович увидал, что нельзя отстоять города от татар, и потому
послал к ним окуп; но татары не взяли окупа и сожгли Нижний, потом пово-
евали весь уезд и Березовое поле. Управившись с Димитрием нижегородским,
Мамай отправил князя Бегича с большим войском на  Димитрия  московского.
Но тот узнал о приближении неприятеля, собрал силу и выступил за  Оку  в
землю Рязанскую, где встретился с Бегичем на берегах реки Вожи.  11  ав-
густа к вечеру татары переправились через эту реку и с криком  помчались
на русские полки, которые храбро их встретили: с одной стороны ударил на
них князь пронский Даниил, с другой - московский окольничий  Тимофей,  а
сам великий князь Димитрий ударил на них в лице.  Татары  не  выдержали,
побросали копья и бросились бежать за реку, причем множество их  перето-
нуло и было перебито. Ночь помешала преследовать татар, а на другое утро
был сильный туман, так что только к обеду русские могли двинуться вперед
и нашли в степи весь обоз неприятельский. Мамай собрал остаток своей ра-
ти и в сентябре ударил на Рязанскую землю; князь Олег, никак  не  ожидая
нападения после Вожской битвы, бросил города и перебежал на левую сторо-
ну Оки, а татары взяли города Дубок и Переяславль Рязанский, сожгли их и
опустошили всю землю, но дальше, за Оку, не пошли.
   Борьба была открытая, после Вожской битвы московский князь не мог на-
деяться, что Мамай ограничится местию на Рязанской области. До  сих  пор
смуты и разделение в Орде внушали смелость московскому князю не обращать
большого внимания на ярлыки ханские; Димитрий был свидетелем  ослабления
Орды в самой Орде; лучшим доказательством этого ослабления было то,  что
Мамай должен был отказаться от прежней дани, какую получали ханы из Рос-
сии во время Чанибека, и удовольствоваться меньшим  ее  количеством;  мы
видели, до какой самонадеянности дошли русские воеводы и  ратники  перед
пьянским поражением: эта самонадеянность  была  наказана,  однако  битва
Вожская снова убедила русских в возможности побеждать татар. Но  отноше-
ния должны были измениться, когда Мамай, правивший до сих пор именем ха-
нов Абдула и потом Магомеда, избавился наконец от последнего и  провозг-
ласил себя ханом; теперь он имел возможность двинуть всю Орду для  нака-
зания московского князя, которого нельзя  было  смирить  одним  отрядом:
времена Андрея Ярославича прошли; чтоб снова  поработить  Россию,  нужно
было повторить Батыево нашествие. Говорят, что Вожское поражение привело
в ярость Мамая, и он не хотел успокоиться до тех пор, пока  не  отомстит
Димитрию. Есть любопытное известие, будто советники Мамая говорили  ему:
"Орда твоя оскудела, сила твоя изнемогла; но  у  тебя  много  богатства,
пошли нанять генуэзцев, черкес, ясов и другие народы". Мамай  послушался
этого совета, и когда собралось к нему множество войска со всех  сторон,
то летом 1380 года он перевезся за Волгу и стал кочевать при устье  реки
Воронежа. Ягайло литовский, который  имел  много  причин  не  доброжела-
тельствовать московскому князю, вступил в союз с Мамаем и обещал  соеди-
ниться с ним 1 сентября. Узнавши об этом, Димитрий московский  стал  не-
медленно собирать войска; послал за полками и к князьям подручным - рос-
товским, ярославским, белозерским; есть  известие,  что  князь  тверской
прислал войско с племянником своим Иваном  Всеволодовичем  холмским.  Не
соединился с Москвою один потомок Святослава черниговского, Олег рязанс-
кий: более других князей русских он был настращен татарами; еще  недавно
княжество его подверглось страшному опустошению от не очень значительно-
го отряда татар, а теперь Мамай стоит на границах с  громадным  войском,
которого пограничная Рязань будет первою добычею в случае сопротивления.
Не надеясь, чтоб и Димитрий московский дерзнул выйти против татар,  Олег
послал сказать ему о движениях Мамая, а сам спешил войти в переговоры  с
последним и с Ягайлом литовским. Говорят, будто Олег и Ягайло рассуждали
так: "Как скоро князь Димитрий услышит о нашествии Мамая и о нашем союзе
с ним, то убежит из Москвы в дальние места, или в Великий Новгород,  или
на Двину, а мы сядем в Москве и во Владимире; и когда хан придет, то  мы
его встретим с большими дарами и упросим, чтоб возвратился домой, а сами
с его согласия разделим Московское княжество  на  две  части  -  одну  к
Вильне, а другую к Рязани и возьмем на них ярлыки и для потомства  наше-
го".
   Но Димитрий не думал бежать ни в Новгород Великий,  ни  на  Двину,  а
назначил всем полкам собираться в Коломну к 15 августа, отправивши напе-
ред сторожей в степь, которые должны были извещать его о  движениях  Ма-
мая. Перед выступлением из Москвы великий князь  отправился  в  Троицкий
монастырь, недавно основанный св. пустынником Сергием,  о  котором  было
уже раз упомянуто в рассказе о нижегородских событиях; Сергий  благосло-
вил Димитрия на войну, обещая победу, хотя соединенную с сильным кровоп-
ролитием, и отпустил с ним в поход двух монахов - Пересвета и Ослябя, из
которых первый был прежде боярином в Брянске, и оба  отличались  в  миру
своим мужеством. Оставя в Москве при жене и детях воеводу Федора Андрее-
вича, Димитрий выехал в Коломну, куда  собралась  огромная  рать,  какой
прежде никогда не видывали на Руси, - 150000 человек! Кроме князей  вое-
водами были: у коломенского полка - Николай Васильевич  Вельяминов,  сын
последнего тысяцкого, у владимирского - Тимофей Валуевич, у костромского
- Иван Родионович, у переяславского - Андрей Серкизович;  пришли  и  два
князя иноплеменных, два Олгердовича: Андрей и Димитрий. Весть о  сильном
вооружении московского князя, должно быть, достигла Мамая, и он попытал-
ся было сначала кончить дело миром; послы его явились в Коломну с требо-
ванием дани, какую великие князья платили при Узбеке и Чанибеке; но  Ди-
митрий отвергнул это требование, соглашаясь платить только  такую  дань,
какая была определена между ним и Мамаем в последнее свидание их в Орде.

   20 августа великий князь выступил из Коломны и, пройдя границы своего
княжества, стал на Оке, при устье  Лопастны,  осведомляясь  о  движениях
неприятельских; здесь соединился с ним двоюродный брат его Владимир Анд-
реевич серпуховской, приехал и большой воевода  московский  Тимофей  Ва-
сильевич Вельяминов с остальными полками. Тогда, видя все полки  свои  в
сборе, Димитрий велел переправляться через Оку; в воскресенье, за неделю
до Семенова дня (1 сентября), переправилось войско, в понедельник перее-
хал сам великий князь с двором своим, и шестого сентября достигли  Дона.
Тут приспела грамота от преподобного игумена  Сергия,  благословение  от
святого старца идти на татар; "чтоб еси, господине, таки пошел, а  помо-
жет ти бог и святая богородица", - писал Сергий. Устроили полки,  начали
думать; одни говорили: "Ступай, князь, за Дон", а другие: "Не ходи,  по-
тому что врагов много, не одни татары, но и литва  и  рязанцы".  Дмитрий
принял первое мнение и велел мостить мосты и искать броду; в  ночь  7-го
сентября начало переправляться войско за Дон; утром на  другой  день,  8
сентября, на солнечном восходе был густой туман, и когда в третьем  часу
просветлело, то русские полки строились уже за Доном, при устье  Непряд-
вы. Часу в двенадцатом начали показываться татары: они спускались с хол-
ма на широкое поле Куликово; русские также сошли с холма,  и  сторожевые
полки начали битву, какой еще никогда не бывало прежде на Руси: говорят,
что кровь лилась, как вода, на пространстве десяти верст, лошади не мог-
ли ступать по трупам, ратники гибли под конскими копытами, задыхались от
тесноты. Пешая русская рать уже лежала как скошенное сено, и татары  на-
чали одолевать. Но в засаде в лесу стояли еще свежие русские  полки  под
начальством князя Владимира Андреевича и известного уже нам воеводы мос-
ковского, Димитрия Михайловича Волынского-Боброка. Владимир, видя  пора-
жение русских, начал говорить Волынскому: "Долго ль  нам  здесь  стоять,
какая от нас польза? Смотри, уже все христианские полки  лежат  мертвы".
Но Волынский отвечал, что еще нельзя выходить из засады, потому что  ве-
тер дует прямо в лицо русским. Но чрез несколько времени  ветер  переме-
нился. "Теперь пора!" - сказал Волынский, и засадное ополчение бросилось
на татар. Это появление свежих сил на стороне русских решило участь бит-
вы: Мамай, стоявший на холме с пятью знатнейшими князьями  и  смотревший
оттуда на сражение, увидал, что победа склонилась на сторону русских,  и
обратился в бегство; русские гнали татар до реки Мечи и овладели всем их
станом.
   Возвратившись с погони, князь Владимир Андреевич стал на костях и ве-
лел трубить в трубы; все оставшиеся в живых  ратники  собрались  на  эти
звуки, но не было великого князя Димитрия; Владимир стал  расспрашивать:
не видал ли кто его? Одни говорили, что видели его жестоко раненного,  и
потому должно искать его между трупами; другие, что видели, как он отби-
вался от четырех татар и бежал, но не знают, что после с ним  случилось;
один объявил, что видел, как великий князь, раненный, пешком возвращался
с боя. Владимир Андреевич стал со слезами упрашивать,  чтоб  все  искали
великого князя, обещал богатые награды тому, кто найдет. Войско  рассея-
лось по полю; нашли труп любимца Димитриева Михаила  Андреевича  Бренка,
которого перед началом битвы великий князь поставил под свое черное зна-
мя, велев надеть свои латы и шлем; остановились  над  трупом  одного  из
князей белозерских, похожего на Димитрия, наконец двое  ратников,  укло-
нившись в сторону, нашли великого князя, едва дышащего, под ветвями  не-
давно срубленного дерева. Получивши весть, что Димитрий найден, Владимир
Андреевич поскакал к нему и объявил о победе; Димитрий с трудом пришел в
себя, с трудом распознал, кто с ним говорит и о  чем;  панцирь  его  был
весь избит, но на теле не было ни одной смертельной раны.
   Летописцы говорят, что такой битвы, как Куликовская,  еще  не  бывало
прежде на Руси; от подобных битв давно уже отвыкла Европа.  Побоища  по-
добного рода происходили и в западной ее половине в начале так  называе-
мых средних веков, во  время  великого  переселения  народов,  во  время
страшных столкновений между европейскими и азиатскими ополчениями: тако-
во было побоище Каталонское, где полководец римский спас Западную Европу
от гуннов; таково было побоище Турское, где вождь франкский спас  Запад-
ную Европу от аравитян. Западная Европа была  спасена  от  азиятцев,  но
восточная ее половина надолго еще осталась открытою  для  их  нашествий;
здесь в половине IX века образовалось государство, которое  должно  было
служить оплотом для Европы против Азии; в  XIII  веке  этот  оплот  был,
по-видимому, разрушен; но основы европейского  государства  спаслись  на
отдаленном северо-востоке; благодаря сохранению этих основ государство в
полтораста лет успело объединиться, окрепнуть  -  и  Куликовская  победа
послужила доказательством этой крепости; она была знаком торжества Евро-
пы над Азиею; она имеет в истории Восточной Европы точно такое же значе-
ние, какое победы Каталонская и Турская имеют в истории Европы Западной,
и носит одинакий с ними характер, характер страшного, кровавого побоища,
отчаянного столкновения Европы с Азиею, долженствовавшего решить великий
в истории человечества вопрос - которой из этих частей света восторжест-
вовать над другою?
   Таково всемирно-историческое значение Куликовской битвы;  собственно,
в русской истории она служила освящением новому порядку вещей,  начавше-
муся и утвердившемуся на северо-востоке. Полтораста лет назад  татарские
полчища встретились впервые с русскими князьями в степи, на берегах Кал-
ки: здесь была в сборе Южная Русь, которая носила преимущественно назва-
ние Руси, здесь было много храбрых князей и богатырей, здесь  был  самый
храбрый из князей - Мстислав Мстиславич торопецкий; но этот самый Мстис-
лав завел распрю (котору) с братьею и погубил войска. На севере исполни-
лось то, чего так боялся отец Мстиславов:  младшие  братья-князья  стали
подручниками старшего, великого князя, и когда этот князь вывел их  про-
тив татар на берега Дона, то не было между ними никаких котор  и  победа
осталась за Русью. Но Куликовская победа была из числа тех побед,  кото-
рые близко граничат с тяжким поражением. Когда, говорит предание,  вели-
кий князь велел счесть, сколько осталось в живых после битвы, то  боярин
Михайла Александрович донес ему, что осталось всего сорок тысяч человек,
тогда как в битву вступило больше четырехсот тысяч. Если  историк  и  не
имеет обязанности принимать буквально последнего показания, то для  него
важно выставленное здесь отношение живых к убитым. Четверо князей  (двое
белозерских и двое тарусских), тринадцать бояр и троицкий монах Пересвет
были в числе убитых. Вот почему в украшенных сказаниях о Мамаевом побои-
ще мы видим, что событие это, представляясь, с одной стороны, как  вели-
кое торжество, с другой - представляется как событие плачевное, жалость.
Была на Руси радость  великая,  говорит  летописец;  но  была  и  печаль
большая по убитым от Мамая на Дону; оскудела совершенно вся земля  Русс-
кая воеводами, и слугами, и всяким  воинством,  и  от  этого  был  страх
большой по всей земле Русской. Это оскудение дало татарам еще кратковре-
менное торжество над куликовскими победителями.
   Мамай, возвратившись в Орду, собрал опять большое войско с тем,  чтоб
идти на московского князя, но был остановлен другим врагом: на него  на-
пал хан заяицкий Тохтамыш, потомок Орды, старшего сына Джучиева. На  бе-
регах Калки встретился Мамай с Тохтамышем, был разбит и бежал в  Кафу  к
генуэзцам, которые убили его. Тохтамыш, овладевши Золотою Ордою,  отпра-
вил к московскому и другим князьям русским послов известить их  о  своем
воцарении. Князья приняли послов с честию и отправили своих послов в Ор-
ду с дарами для нового хана. В 1381 году Тохтамыш  отправил  к  великому
князю посла Ахкозю, который называется в летописи царевичем, с семьюста-
ми татар; но Ахкозя, доехавши до Нижнего Новгорода,  возвратился  назад,
не смел ехать в Москву; он послал было туда несколько человек  из  своих
татар, но и те не осмелились въехать в Москву. Тохтамыш  решился  разог-
нать этот страх, который напал на татар после Куликовской битвы; в  1382
году он велел пограбить русских гостей в Болгарии, перехватить их  суда,
а сам внезапно с большим войском перевезся через Волгу и пошел к Москве,
наблюдая большую осторожность, чтоб в Русской земле не узнали о его  по-
ходе. Эта скрытность и поспешность Тохтамыша показывают всего лучше  пе-
ремену в татарских отношениях вследствие Куликовской битвы: хан надеется
иметь успех, только напавши врасплох на московского князя, боится встре-
тить его войско в чистом поле, употребляет осторожность, хитрость - ору-
дие слабого - и тем самым обнаруживает слабость Орды перед  новым  могу-
ществом Руси.
   Нижегородский князь, узнавши о походе Тохтамыша, послал к нему  двоих
сыновей своих, Василия и Семена, которые едва могли нагнать хана на гра-
ницах рязанских. Здесь же встретил Тохтамыша и князь Олег рязанский, уп-
росил его не воевать Рязанской области, обвел его  около  нее  и  указал
броды на Оке. Димитрий московский, узнавши о  приближении  татар,  хотел
было выйти к ним навстречу; но область его, страшно  оскудевшая  народом
после Куликовского побоища, не могла выставить вдруг достаточного  числа
войска, и великий князь уехал сперва в Переяславль, а потом  в  Кострому
собирать полки. Тохтамыш взял Серпухов и приближался к Москве,  где  без
князя встало сильное волнение: одни жители хотели бежать, а другие хоте-
ли запереться в кремле. Начались распри, от распрей дошло  до  разбоя  и
грабежа: кто хотел бежать вон из города, тех не пускали, били и грабили;
не пустили ни митрополита  Киприана,  ни  великую  княгиню  Евдокию,  ни
больших бояр: во всех воротах кремлевских стояли с обнаженным оружием, а
со стен метали камнями в тех, кто хотел выйти из города, насилу  наконец
согласились выпустить митрополита и великую княгиню.
   Мятеж утих, когда явился в Москве литовский князь Остей, которого ле-
тописец называет внуком Олгердовым.  Остей  принял  начальство,  укрепил
кремль и затворился в нем с москвичами. 23 августа показались  передовые
татарские отряды; они подъехали к кремлю и спросили: "В городе ли  вели-
кий князь Димитрий?" Им отвечали, что нет.  Тогда  они  объехали  вокруг
всего кремля, осмотрели его со всех сторон: все вокруг было чисто, пото-
му что сами граждане пожгли посады и не оставили ни одного тына или  де-
рева, боясь примета к городу. Между тем внутри кремля добрые люди  моли-
лись день и ночь, а другие вытащили из погребов боярских меды  и  начали
пить; хмель ободрил их, и они стали хвастаться: "Нечего нам бояться  та-
тар, город у нас каменный, крепкий, ворота  железные;  татары  долго  не
простоят под городом, потому что им будет двойной страх: из города будут
нас бояться, а с другой стороны - княжеского  войска,  скоро  побегут  в
степь". Некоторые вошли на стены и начали всячески ругаться над  татара-
ми; те грозили им издали саблями...
   На другой день, 24 числа, подошел к кремлю сам Тохтамыш,  и  началась
осада. Татары пускали стрелы как дождь, стреляли без  промаха,  и  много
падало осажденных в городе и на стенных забралах; неприятель поделал уже
лестницы и лез на стены; но граждане лили на него из котлов горячую  во-
ду, кидали камнями, стреляли из самострелов, пороков, тюфяков (ружей)  и
пушек, которые здесь в первый раз упоминаются. Один купец-суконник, име-
нем Адам, стоявший над Фроловскими воротами, пустил стрелу из самострела
и убил одного знатного князя татарского, о котором очень жалел Тохтамыш.
Три дня уже бились татары под кремлем, и не было надежды взять  его  си-
лою; тогда хан вздумал употребить хитрость: на четвертый день  подъехали
к стенам большие князья ордынские и с ними  двое  князей  нижегородских,
Василий и Семен, шурья великого князя Димитрия; они стали говорить осаж-
денным: "Царь хочет жаловать вас, своих людей и улусников, потому что вы
не виноваты: не на вас пришел царь, а на князя Димитрия, от  вас  же  он
требует только, чтоб вы встретили его с князем  Остеем  и  поднесли  не-
большие дары; хочется ему поглядеть ваш город и побывать в  нем,  а  вам
даст мир и любовь". Нижегородские князья дали  москвитянам  клятву,  что
хан не сделает им никакого зла. Те поверили, отворили кремлевские  воро-
та, и вышли лучшие люди со князем Остеем, со крестами и с дарами. Но та-
тары сперва взяли к себе тайком в стан князя Остея и  убили  его;  потом
подошли к воротам и начали без милости рубить духовенство,  ворвались  в
кремль, всех жителей побили или попленили, церкви разграбили, взяли каз-
ну княжескую, имение частных людей, пожгли и  книги,  которых  множество
отовсюду было снесено в кремль. Эта беда случилась 26 августа.
   Взявши Москву, Тохтамыш распустил рать свою к Владимиру и  Переяслав-
лю; другие отряды взяли Юрьев, Звенигород, Можайск, Боровск, Рузу, Дмит-
ров; волости и села попленили; Переяславль был сожжен, но многие  жители
его успели спастись в лодках на озеро.  Великий  князь  Димитрий  с  се-
мейством своим укрылся в Костроме; митрополит Киприан - в Твери.  Тверс-
кой князь Михаил послал к Тохтамышу киличея своего с честию и с большими
дарами, за что хан послал к нему  свое  жалованье,  ярлык  и  не  тронул
тверских владений. Между тем князь Владимир Андреевич стоял близ  Волока
с большою силою; один из Тохтамышевых отрядов, не зная об этом, подъехал
к нему и был разбит; испуганные татары прибежали к своему хану с  вестию
о большом русском войске - и тогда опять ясно  обнаружилась  решительная
перемена в отношениях Руси к татарам, обнаружилось следствие Куликовской
битвы; едва успел узнать Тохтамыш, что великий князь стоит в Костроме, а
брат его Владимир у Волока, как тотчас стянул к себе все свои  войска  и
пошел назад, взявши на дороге Коломну и опустошивши Рязанскую землю.  По
уходе татар великий князь и брат его Владимир возвратились в свою  опус-
тошенную отчину, поплакали и велели хоронить убитых: Димитрий  давал  за
погребение 80 тел по рублю и издержал на это 300 рублей,  следовательно,
погребено было 24000 человек.
   Бедою Москвы спешил воспользоваться тверской князь Михаил Александро-
вич, вместе с сыном Александром он поехал в Орду, и поехал не прямою до-
рогою (не прямицами), но околицами, опасаясь и таясь от  великого  князя
Димитрия: он хотел искать себе великого княжения Владимирского и  Новго-
родского. Это заставило великого князя отправить в Орду сына своего  Ва-
силия с старшими боярами, верными и лучшими, тягаться с Михаилом о вели-
ком княжении. Весною 1383 года отправился Василий в Орду, и  летом  того
же года приехал в Москву посол от Тохтамыша с добрыми речами и с пожало-
ванием. Но за эти добрые речи и пожалование надобно было  дорого  запла-
тить: был во Владимире лютый посол от Тохтамыша,  именем  Адаш,  и  была
дань великая по всему княжению Московскому, с деревни по полтине,  тогда
же и золотом давали в Орду, говорит летописец под 1384  годом.  К  таким
уступкам великий князь приневолен  был  не  одною  невозможностию  опять
вступить в открытую борьбу с Ордою после недавних разорений,  но  еще  и
тем, что сын его Василий был задержан Тохтамышем,  который  требовал  за
него 8000 окупа, и только в конце 1385 года молодой князь успел спастись
бегством из плена. После этого мы ничего не знаем об отношениях московс-
кого князя к Тохтамышу; летопись упоминает только о двукратном нашествии
татар на Рязанские земли.Не одни отношения татарские  занимали  Димитрия
после Куликовской битвы. Союзник Мамаев, Олег рязанский, знал,  что  ему
нечего ожидать добра от московского князя, и потому, приказав по возмож-
ности препятствовать возвращению московских войск чрез свою  землю,  сам
убежал в Литву. Димитрий послал было в Рязань своих наместников, но уви-
дал, что еще трудно будет удержать ее против Олега, и потому помирился с
последним. Договор дошел до нас: Олег, подобно Михаилу тверскому,  приз-
нает себя младшим братом Димитрия и равным московскому удельному князю -
Владимиру Андреевичу; определены границы между обоими княжествами,  при-
чем Олег уступил Димитрию три места; Мещера, купленная  князем  московс-
ким, остается за ним; упоминается о местах татарских, которые оба князя,
и московский и рязанский, взяли за себя; Олег обязался разорвать союз  с
Литвою и находиться с нею в тех же самых отношениях, в каких  и  великий
князь московский; точно так же и с Ордою и со всеми  русскими  князьями.
Мы видели, что во время Тохтамышева нашествия Олег рязанский  последовал
примеру Димитрия нижегородского, вышел навстречу к хану с  челобитьем  и
обвел татар мимо своей области; но следствия этого  поступка  для  Олега
были иные, чем для князя нижегородского: прежде всего татары на возврат-
ном пути опустошили Рязанское княжество, но едва  Тохтамыш  выступил  из
рязанских пределов, как московские полки явились в волостях Олега и  ра-
зорили то, что не было тронуто татарами: злее ему стало и татарской  ра-
ти, говорит летописец. Олег, собравшись с силами, отомстил за это в 1385
году: он напал нечаянно на Коломну, взял и разграбил ее; Димитрий отпра-
вил против него войско под начальством Владимира Андреевича. Но  москви-
тяне потерпели поражение, потеряли много бояр и  воевод.  Димитрий  стал
хлопотать о мире, отправлял к рязанскому князю послов, но никто  не  мог
умолить Олега; наконец по просьбе великого  князя  отправился  в  Рязань
троицкий игумен, св. Сергий. Летописец говорит, что этот  чудный  старец
тихими и кроткими речами много беседовал с Олегом о душевной  пользе,  о
мире и любви; князь Олег переменил свирепость свою на кротость,  утих  и
умилился душою, устыдясь такого святого мужа, и  заключил  с  московским
князем вечный мир. Этот мир был скреплен даже семейным союзом: сын Олега
женился на дочери Димитрия.
   В 1383 году умер Димитрий Константинович нижегородский; Тохтамыш  от-
дал ярлык на Нижний по старине брату его Борису; но племянники,  сыновья
Димитрия, вооружились по-новому против дяди и с помощью зятя своего, Ди-
митрия московского, принудили его к уступке Нижнего. Летописец  говорит,
будто Борис пророчил племянникам, что они будут плакать от врагов своих.
Пророчество это исполнилось, как увидим впоследствии.
   С именем Димитрия Донского в нашей истории неразлучно имя двоюродного
брата его, Владимира Андреевича,  который  называется  также  Донским  и
Храбрым. Мы видели, что великие князья тверской и рязанский в  договорах
с великим князем московским приравниваются к Владимиру Андреевичу, и по-
тому для нас очень любопытно знать отношения последнего к старшему двою-
родному брату. К счастию, до нас дошли три договорные грамоты, заключен-
ные между ними. Первая написана в 1362  году.  Братья  обязываются  жить
так, как жили отцы их с старшим своим братом, великим  князем  Симеоном;
Симеонову договорную грамоту с братьями мы знаем, но в ней нет таких лю-
бопытных мест, какие находим в грамоте Димитрия и  Владимира,  например:
"Тебе, брату моему младшему, князю Владимиру, держать под мною  княженье
мое великое честно и грозно; тебе, брату моему младшему, служить мне без
ослушанья по уговору (по згадце), как будет мне надобно и  тебе:  а  мне
тебя кормить по твоей службе". Владимир обязывается не искать под Димит-
рием удела Симеонова: этим вводится новый обычай, по которому выморочный
удел поступает прямо к великому князю, без раздела с  родичами.  Большая
статья посвящена боярам. Несмотря на допущение перехода бояр от великого
князя к удельному и наоборот, старший брат уже делает попытку  распрост-
ранить свое влияние на бояр младшего; к этому  он  приступает  следующим
образом: "Если случится мне отпускать своих воевод из великого княжения,
то ты должен послать своих воевод с моими вместе без  ослушанья;  а  кто
ослушается, того я буду казнить, а ты вместе со мною. Если захочешь  ко-
го-нибудь из бояр оставить при себе, то ты должен мне об этом  доложить,
и мы решим вместе - кому остаться и кому ехать". В 1371 г. был  заключен
второй договор, по которому Владимир обязался не искать Московской отчи-
ны Димитриевой и великого княжения Владимирского не только под  Димитри-
ем, но и под сыновьями его, обязался в случае смерти Димитриевой считать
старшего сына его, а своего племянника старшим братом и служить ему.  Мы
видели, что еще в первом договоре с двоюродным братом великий князь  вы-
говаривал себе право наказывать Владимировых бояр в известном случае.  В
1389 году Димитрий захотел воспользоваться этим правом, хотя нам и неиз-
вестно, чем именно бояре Владимировы навлекли на себя гнев великого кня-
зя; последний велел схватить старших из них и развести по  разным  горо-
дам, где держали их под крепкою стражею, под надзором жестоких  пристав-
ников. О неприязненных действиях со стороны Владимира сохранилось извес-
тие: он захватил несколько деревень великокняжеских. Ссора, впрочем, бы-
ла непродолжительна, и братья заключили третий договор. В этом  договоре
окончательно и ясно определены отношения Владимира к семейству  старшего
двоюродного брата. Димитрий называет себя уж не старшим братом, но отцом
Владимиру; старший сын великого князя Василий называется старшим  братом
Владимира, второй сын, Юрий, просто братом, т. е. равным; а меньшие  сы-
новья - младшими братьями. В остальных статьях  этот  договор  сходен  с
первым; заметим только следующие выражения, которые показывают также но-
вые отношения между родичами: Димитрий говорит Владимиру: "Ты мне  челом
добил чрез отца моего Алексея, митрополита всея Руси, и я  тебя  пожало-
вал, дал тебе Лужу и Боровск".
   Строго начал поступать великий князь московский с  боярами  удельного
князя; злая участь постигла и московского боярина, дерзнувшего  восстать
против своего князя. Мы упоминали об уничтожении сана тысяцкого в Москве
и о поведении Ивана Вельяминова и Некомата Сурожанина;  мы  видели,  что
Некомат возвратился из Орды в Тверь с ханским ярлыком для князя Михаила;
но Вельяминов остался в Орде и, как видно, продолжал свои происки в сте-
нах московских; летописец говорит глухо: "Много нечто нестроения бысть".
В битве на Воже русские поймали какого-то попа, шедшего  с  татарами  из
Орды по поручению Ивана Вельяминова; у этого попа обыскали ядовитые  ко-
ренья, допросили его и сослали в заточение. В 1378 году  Вельяминов  сам
решился явиться на Руси, но следы его были открыты, он схвачен в  Серпу-
хове и приведен в Москву. На Кучковом поле, где  теперь  Сретенка,  была
совершена первая торжественная смертная казнь, и был казнен сын  первого
сановника в княжестве; летописец говорит: "Бе множество народа стояща, и
мнози прослезишась о нем и опечалишась о благородстве его  и  величестве
его". Как знаменит был род Вельяминовых, видно из того,  что  летописец,
говоря о смерти последнего тысяцкого, приводит его  родословную.  Родной
брат казненного Ивана Николай был женат на родной сестре великой княгини
московской, дочери Димитрия Константиновича  нижегородского,  и  великий
князь в своих грамотах называет Василия Вельяминова тысяцкого дядею. Да-
же и после, несмотря на измену и казнь Ивана Вельяминова, род его не по-
терял своего значения: последний  сын  Донского  Константин  был  крещен
Марьею, вдовою Василия Вельяминова тысяцкого.
   Если Калита и Симеон Гордый давали  уже  чувствовать  Новгороду  силу
московскую, то еще большей грозы должны были ждать новгородцы от смелого
внука Калитина. По смерти Иоанна московского желание их исполнилось  бы-
ло: Димитрий Константинович суздальский, за отца которого они  и  прежде
так хлопотали в Орде, сел на великом княжении во Владимире и  немедленно
послал своих наместников в Новгород; новгородцы посадили их у себя и суд
дали, уговорившись с князем. Неизвестно, когда  Новгород  признал  своим
князем Димитрия московского; только под 1366 годом  летописец  упоминает
прямо уже о ссоре Новгорода с великим князем. Причиною этой  ссоры  были
разбои новгородской вольницы. Еще в 1360 году, в княжение Димитрия Конс-
тантиновича, новгородская вольница взяла город Жукотин на реке Каме, пе-
ребила там множество татар и разграбила их богатства. Жукотинские князья
жаловались хану, и тот велел русским князьям  переловить  разбойников  и
прислать к нему в Орду, что и  было  исполнено  тремя  князьями  -  суз-
дальским, нижегородским и ростовским, которые нарочно для  того  съезжа-
лись в Кострому. Под 1363 годом Новгородский летописец говорит, что при-
ехали с Югры дети боярские и молодые люди с воеводами - Александром Аба-
куновичем и Степаном Ляпою: воевали они по реке Оби до  моря,  а  другая
половина рати воевала верховье Оби; двиняне стали против них полком,  но
были разбиты. В 1366 году пошли опять из Новгорода молодые люди на Волгу
без новгородского слова с тремя воеводами: Осипом Варфоломеевичем, Васи-
лием Федоровичем, Александром Абакуновичем, много  бусурман  побили  под
Нижним и в том же году возвратились поздорову. Но великий князь разорвал
за это мир с новгородцами, велел сказать им: "Зачем вы ходили на Волгу и
гостей моих пограбили?" Новгородцы отвечали:  "Ходили  люди  молодые  на
Волгу без нашего слова, но твоих гостей не грабили, били  только  бусур-
ман; и ты нелюбье отложи от нас". В Вологде слуги московского князя  за-
держали новгородца Василия Даниловича Машкова с сыном и Прокопья  Киева,
шедших с Двины; но рати не было: новгородцы отправили послов к  Димитрию
и заключили мир, вследствие чего великий князь прислал своего наместника
в Новгород. К этому времени должен относиться дошедший  до  нас  договор
новгородцев с великим князем Димитрием и двоюродным братом его  Владими-
ром Андреевичем: князья обязались помогать Новгороду в войне  с  Литвою,
Тверью и немцами, а новгородцы обязались помогать князьям в войне с Лит-
вою и Тверью; Димитрий обязался также в случае войны или сам быть в Нов-
городе, или послать туда брата Владимира и до окончания войны  Новгорода
не метать, исключая того случая, когда неприятель нападет на собственные
его области. Вследствие этого договора в 1364 году,  во  время  войны  с
немцами, князь Владимир Андреевич приезжал в Новгород.
   Но тогда борьба между московским и тверским князем была еще далека до
окончания; хан не был расположен к Димитрию, Михаил домогался  ярлыка  в
Орде, и новгородцы заключили с тверским князем обычный договор с услови-
ем: "Вынесут тебе из Орды княжение великое, и ты будешь  князь  великий;
если же не вынесут тебе княжения великого из Орды, то  пойти  твоим  на-
местникам из Новгорода прочь и из новгородских пригородов, и Новгороду в
том измены нет". Вследствие этого условия новгородцы и признали  великим
князем Димитрия московского, когда тот не пустил Михаила во  Владимир  и
сам вынес себе ярлык из Орды. Мы упоминали уже о враждебном столкновении
Новгорода с тверским князем, о взятии Торжка и страшном его опустошении.
Принужденный после того к миру с великим князем московским, Михаил  дол-
жен был заключить мир с новгородцами на всей  их  воле,  тверской  князь
обязался свести своих наместников с Торжка и со всех волостей новгородс-
ких, возвратить всех пленных новгородцев и новоторжцев без окупа,  возв-
ратить товары, пограбленные у новгородских и новоторжских купцов,  тогда
как новгородцы не обязались вознаградить тверского князя за  убийства  и
грабежи, причиненные их вольницею на Волге; Михаил обязался также  возв-
ратить все товары, захваченные у купцов новгородских и  новоторжских  до
взятия Торжка. Московские князья исполняли свой договор с  новгородцами:
в 1373 г. князь Владимир Андреевич опять был у них, вероятно для  обере-
ганья от Твери; но потом, как видно, отношения изменились, потому что  в
1380 году новгородцы сказали своему архиепископу Алексею: "Что  б  тебе,
господин, поехать к великому князю Димитрию Ивановичу?"  Владыка  принял
челобитье детей своих всего Новгорода и поехал в Москву вместе со многи-
ми боярами и житыми мужами. Великий князь принял их в любовь, а к Новго-
роду целовал крест на всей старине новгородской и  на  старых  грамотах.
Между тем разбои новгородской вольницы  не  прекращались:  в  1369  году
осенью шло Волгою 10 ушкуев (разбойничьих судов), а иные  шли  Камою,  и
били их под Болгарами; в следующем году дважды ходили новгородцы  Волгою
и много зла наделали. В 1371 году ушкуйники разграбили Ярославль и Кост-
рому. В 1374 году разбойники в 90 ушкуях пограбили  Вятку;  потом  взяли
Болгары и хотели зажечь город, но жители откупились  300  рублей,  после
чего разбойники разделились: 50 ушкуев пошли вниз по Волге, к  Сараю,  а
40 - вверх, дошли до Обухова, опустошили все Засурье и Маркваш,  высади-
лись на левый берег Волги, истребили суда свои, отправились к  Вятке  на
лошадях и дорогою разорили много сел по берегам Ветлуги. В 1375 году,  в
то время, когда великий князь Димитрий стоял  под  Тверью,  новгородские
разбойники на 70 ушкуях под начальством Прокопа и какого-то  смольнянина
явились под Костромою: тамошний воевода Плещеев вышел к ним навстречу  с
5000 рати, тогда как разбойников было только  1500  человек;  но  Прокоп
разделил свой отряд на две части: с одною вступил в битву с  костромича-
ми, а другую отправил тайком в лес, в засаду. Удар  этой  засады  в  тыл
Плещееву решил дело в пользу разбойников, которые взошли  в  беззащитный
город и жили здесь целую неделю, грабя домы и забирая  в  плен  жителей;
они забрали с собою только то, что было подороже  и  полегче,  остальное
побросали в Волгу или пожгли, пленников взяли на суда и  поплыли  дальше
вниз. Ограбивши и зажегши Нижний Новгород, они повернули в Каму  и,  по-
медливши здесь некоторое время, вошли в Волгу; в городе Болгарах продали
бусурманам жен и девиц, плененных в Костроме и Нижнем, и поплыли в наса-
дах по Волге вниз, к Сараю, грабя гостей христианских, а бусурман  поби-
вая; они доплыли таким образом до самой Астрахани, но князь астраханский
перебил их всех обманом. Будучи занят  отношениями  ордынскими,  великий
князь Димитрий не мог обратить большого внимания на подвиги волжан,  как
называли ратников Прокопа; но, окончивши  дела  рязанские,  покойный  со
стороны Тохтамыша и  для  сохранения  этого  спокойствия  имея  нужду  в
деньгах, Димитрий решился разделаться и с новгородцами. В 1385 году при-
езжали от него в Новгород бояре брать черный бор по  тамошним  волостям,
причем дело не обошлось без ссоры; новгородские бояре ездили на Городище
тягаться с московскими боярами об обидах, причем дворня (чадь)  главного
московского боярина, Федора Свибла, побежала прямо с Городища в  Москву,
не удовлетворивши новгородцев за обиды; впрочем, другие низовцы (москви-
чи) остались в городе добирать черный бор; а в следующем году отправился
к Новгороду сам великий князь с войском, собранным  из  29  волостей,  в
числе которых упоминается Бежецкая и Новоторжская; причиною похода  были
выставлены разбои волжан, взятие ими Костромы и Нижнего и  еще  то,  что
новгородцы не платили княжеских пошлин. Новгородцы отправили навстречу к
великому князю послов с челобитьем о мире, но Димитрий отпустил  их  без
мира и остановился в 15 верстах от Новгорода. Сюда приехал к нему влады-
ка Алексей и сказал: "Господин князь великий! я благословляю тебя, а Ве-
ликий Новгород весь челом бьет, чтобы ты заключил мир,  а  кровопролития
бы не было, за виноватых же людей Великий Новгород доканчивает  и  челом
бьет тебе 8000 рублей". Но великий князь, сильно сердясь на Новгород, не
послушал и владыки; тот поехал назад без  мира,  пославши  наперед  себя
сказать новгородцам: "Великий князь мира не дал, хочет идти к Новгороду,
берегитесь". Тогда новгородцы поставили острог и пожгли около города  24
монастыря великих и всякое строение вне города за рвом: много было убыт-
ку новгородцам и монашескому чину, говорит летописец; кроме того,  вели-
кокняжеские ратники много волостей повоевали, у купцов много товару пог-
рабили, много мужчин, женщин и  детей  отослали  в  Москву;  новоторжцы,
большие люди, вбежали в Новгород, и из иных волостей много народу  побе-
жало туда же. Наконец, новгородцы отправили третье посольство к великому
князю: послали архимандрита Давыда, семь священников и пять человек  жи-
тых, с конца по человеку, которым и удалось уговорить Димитрия к миру по
старине: новгородцы взяли с полатей у св. Софии 3000 рублей и послали  к
великому князю с двумя посадниками, остальные  же  5000  рублей  обещали
взять на заволоцких жителях, потому что они также грабили по Волге.
   В то время, когда рать московская стояла под Новгородом, начальниками
рати новгородской были князья: Патрикий Наримантович,  Роман  Юрьевич  и
какие-то копорские князья. Не наученные примером  Нариманта,  новгородцы
продолжали принимать к себе на кормление литовских князей: в  1379  году
приехал в Новгород Юрий Наримантович, в 1383 брат его Патрикий, которому
новгородцы дали в кормление пригороды: Орехов, Корельский город, полови-
ну Копорья и Лузское село; но в следующем году ореховцы и кореляне прие-
хали с жалобою к Новгороду на князя Патрикия, который  приехал  также  в
Новгород, поднял посулом Славянский конец и смутил весь город.  Славляне
стали за князя и целые две недели звонили вече на Ярославовом  дворе,  а
на другой стороне три конца собрали свое вече у св. Софии; тысяцкий Осип
с плотничанами и добрыми людьми перешел к Софийскому вечу, за  что  Сла-
вянский конец с Ярославодворского веча ударил на его двор, но плотничане
не выдали Осипа, били славлян и ограбили их. Тогда три конца: Неревский,
Загородский и Людин - вооружились на Славянский конец и стояли у св. Со-
фии на вече от обеда до вечерни; с ними сначала согласился и  Плотницкий
конец, желая также идти на славлян,  но  на  другой  день  отказался,  и
только три конца написали три одинакие грамоты обетные - стоять  заодно,
а славляне с князем Патрикием все стояли на вече на  Ярославовом  дворе.
Наконец все пять концов уладились: отняли прежние города у  Патрикия,  а
вместо них дали ему Русу, Ладогу и Наровский берег; написали с ним дого-
ворную грамоту и запечатали на вече на Ярославовом дворе. Под 1388 годом
летопись упоминает о другой смуте: встали три конца Софийской стороны на
посадника Осипа Захарьича, созвонили вече у св. Софии и  пошли  на  двор
Осипов как рать сильная, все вооруженные, взяли дом его и хоромы развез-
ли, а посадник Осип бежал за реку в Плотницкий конец;  Торговая  сторона
встала за него вся: начали людей грабить, перевозчиков отбивать от бере-
га, лодки их рассекать, и так продолжалось две недели; наконец сошлись в
любовь и дали посадничество Василью Ивановичу. После того как  летописец
перестал упоминать постоянно об избрании и свержении посадников, мы  по-
теряли возможность представлять непрерывный ряд этих сановников и  отли-
чать посадников степенных от старых. Под 1360 годом встречаем в летописи
имя посадника Александра; под 1371 и  1375  годом  упоминается  посадник
Юрий Иванович; под 1386 посадник Федор Тимофеевич,  под  1388  Осип  За-
харьич, смененный, как мы видели, Василием Ивановичем, но в том же  году
упоминаются посадники (старые) Василий Федорович и Михаил  Данилович.  В
договорных грамотах с великим князем  Димитрием  московским  и  Михаилом
тверским встречаем имя посадника Юрия; в наказе послам, отправленным  из
Новгорода к князю Михаилу тверскому, читаем имя  посадника  Михаила;  на
печатях, приложенных к этому наказу, читаем имена посадников: Якова, Ад-
риана, Юрия Ивановича.
   Псков по-прежнему вел войну с немцами ливонскими, в которой  принимал
участие и Новгород. В 1362 году пригнали немцы и перебили на Лудве  нес-
колько голов на миру; за это псковичи задержали немецких купцов, которых
было тогда много во Пскове. В следующем году приехали в  Новгород  послы
немецкие из Юрьева и Феллина договариваться  с  псковичами;  приехали  и
псковичи, наговорили много, а поехали прочь без мира, за что купцов нов-
городских задержали в Юрьеве. Тогда новгородцы отправили туда своих пос-
лов, по боярину из каждого конца, которым удалось помирить  (смолвить  в
любовь) немцев со псковичами: немцы  отпустили  новгородских  купцов,  а
псковичи немецких, взявши с них серебро за головы убитых на Лудве.  Мир,
как обыкновенно, был непродолжителен; на этот раз миротворцем хотел быть
великий князь московский, и в 1367  году  посол  его  Никита  приехал  в
Юрьев, жил здесь долго, но, не сделавши ничего доброго,  возвратился  во
Псков, а вслед за ним явилась рать немецкая и пожгла  посад;  но  стояла
только одну ночь под городом и ушла назад. В то же время другая немецкая
рать явилась у Велья и разбила псковскую погоню: много пало голов добрых
людей. Потом псковичи с каким-то князем Александром отправились к Новому
городку (Нейгаузену) воевать чудь, причем небольшой отряд  охочих  людей
под начальством Селила Скертовского поехал в разгон к Киремпе, наткнулся
на отряд немецкий и был разбит им. Князь Александр приехал на место бит-
вы, похоронил убитых, собрал раненых, рассеявшихся по лесу, и возвратил-
ся назад.
   Псковичи отправили послов сказать новгородцам: "Господа  братья!  Как
вы заботитесь об нас, своей братье младшей?" Новгородцы задержали послов
немецких, потому что новгородские купцы были задержаны в Юрьеве и других
городах ливонских, и в 1368 году отправили войска к Изборску, осажденно-
му немцами. Немцы бросили осаду, заслышавши о  приближении  новгородцев,
но в следующем году явились опять под Псков, выстояли под ним три дня  и
две ночи и ушли, ничего не взявши; летописец упоминает только имена двух
убитых псковичей и одного взятого в плен и затравленного немцами. В 1370
году новгородцы и псковичи захотели отомстить рыцарям за их нападения  и
пошли к Новому городку, но не взяли его, потому что был  тверд,  говорит
Новгородский летописец, а Псковский жалуется на новгородцев,  зачем  они
от Городка не пошли в Немецкую землю, а возвратились назад, не пособивши
нимало псковичам, которые одни сожгли Киремпе, и взяли множество добычи.
Немцы - одни были побиты, а другие задохнулись от  зноя  в  погребах.  В
1371 году новгородский посадник Юрий Иванович с тысяцким и двумя другими
боярами заключил мир с немцами под Новым городком; но под 1377 годом ле-
тописец упоминает о походе новгородских молодых людей к  Новому  городку
немецкому: они стояли долго под городом, посад весь взяли,  волость  всю
потравили, полона много привели и сами пришли все поздорову.
   Во все это время во Пскове и в пригородах мы видим разных князей  не-
известного нам происхождения. Так, упоминается изборский князь Евстафий,
умерший в 1360 году, вместе с двумя сыновьями; потом  упоминается  князь
Александр; в 1375 году встречаем князя Матфея; но в следующем году  при-
бежал во Псков бывший уже прежде здесь князем Андрей Олгердович; пскови-
чи посадили его к себе на княжение с согласия великого князя  московско-
го, и Андрей водил псковские полки на Куликовскую битву, куда брат  его,
великий князь литовский Ягайло, вел войско для соединения с Мамаем. Днем
или еще меньше опоздал Ягайло и, узнавши у Одоева о поражении своего со-
юзника, возвратился назад. После он уже не мог продолжать борьбы  с  Ди-
митрием московским, потому что внутренние дела заняли все его  внимание.
Мы видели, что Витовт освободился из плена, следовательно, Ягайлу начала
грозить борьба с опасным врагом; но изгнанник не мог действовать  против
двоюродного брата одними собственными средствами и вошел  в  сношения  с
Немецким орденом, обязался в случае, если рыцари помогут ему  возвратить
отчину, объявить себя подручником Ордена. Для последнего не  могло  быть
ничего лестнее подобной сделки:  он  достигал  таким  образом  верховной
власти над Литвою, поделенною между враждебными  князьями.  Великий  ма-
гистр послал объявить Ягайлу, чтоб он позволил возвратиться  в  Литву  и
вступить во владение отчиною Кейстутовичам, находящимся под высокою  ру-
кою Ордена. Ягайло не послушался, и война  открылась.  Сам  великий  ма-
гистр, Конрад Цольнер, вступил в Литву с сильным войском, но  подле  хо-
ругви Ордена развевалось знамя литовско-жмудское, под которым шел Витовт
с отрядом своих приверженцев. Число этих приверженцев все более и  более
увеличивалось, когда войско вступило на правый берег Немана. Витовт  ов-
ладел Троками, и как скоро весть об этом разнеслась по краю, толпы литвы
и жмуди начали сбегаться к сыну Кейстутову, который  скоро  увидал  себя
обладателем почти всего Троцкого княжества. Но едва только  великий  ма-
гистр оставил Литву, как под Троками явилось многочисленное войско Ягай-
лово и принудило немецкий гарнизон к сдаче крепости. В такой беде Витовт
решился на самые большие пожертвования, чтоб получить  более  деятельную
помощь от Ордена; он принял католицизм, объявил себя вассалом  Ордена  и
уступил последнему в полное владение лучшую часть  собственной  Литвы  и
Жмуди. В 1384 году Неман опять покрылся многочисленными  судами,  напол-
ненными всякого рода материалами; положено было возобновить старое  Ков-
но, чтоб из этой крепости удобнее действовать против Ягайла. Сам великий
магистр опять предводил ополчением; шесть  недель  без  отдыха  работало
множество народа, стены нового Ковна поднялись; но крепость  уже  носила
новое, чуждое название Риттерсвердера. Таким образом, становилось  ясно,
что Литве готовится участь Пруссии; но, к счастию для Литвы,  князья  ее
поспешили вовремя прекратить усобицу: Ягайло  предложил  Витовту  значи-
тельные волости и возобновление прежней братской любви, если он  захочет
отказаться от союза с общим врагом. Витовт  охотно  принял  предложение,
захватил два орденских замка, переменил католицизм на православие, и оба
брата начали сообща собирать силы для борьбы с немцами. Целью их  усилий
был новый ковенский замок - Риттерсвердер - ключ ко всей Литве; они оса-
дили его и стали добывать с необыкновенною деятельностию. Немецкий  гар-
низон, составленный из выборных  ратников  орденского  войска,  выставил
также упорное сопротивление. Каждый день происходили кровавые стычки:  в
ловкости брали верх немцы, в смелости и отваге - литва и русь;  особенно
литовские пушки плохо действовали в сравнении с немецкими. Наконец после
трехнедельных усилий литовцам и русским удалось сделать пролом в  стене,
и крепость сдалась в виду немецкого отряда, который не мог подать  ника-
кой помощи осажденным.
   Примирение Витовта с двоюродным братом принесло Ордену большие  поте-
ри; по эти потери были только предвестницами страшной опасности, которая
начала грозить ему от соединения Литвы с Польшею вследствие брака Ягайла
на Ядвиге, наследнице польского престола. Польский король Казимир  вели-
кий, не имея детей, назначил наследником по себе племянника своего Людо-
вика, короля венгерского; король не мог  исполнить  своего  желания  без
согласия сейма, и сейм воспользовался  этим  благоприятным  случаем  для
усиления своих прав на счет прав королевских. Еще при жизни Казимира,  в
1355 году, послы от сейма вытребовали у Людовика подтверждения  шляхетс-
ких прав. Двенадцатилетнее правление Людовика ознаменовано было беспрес-
танными смутами, потому что король жил в Венгрии и не  обращал  большого
внимания на Польшу, предоставленную, таким образом, самой себе.  В  1382
году умер Людовик; не имея сыновей, он назначил наследником  по  себе  в
Польше мужа старшей своей дочери Марии, Сигизмунда,  маркграфа  бранден-
бургского, сына чешского короля и  немецкого  императора  Карла  IV.  Но
польские вельможи, собравшись у Радома, постановили:  присягнуть  второй
дочери короля Людовика, Ядвиге, и выбрать ей в мужья князя на всей своей
воле. Нашелся и жених: то был князь от крови Пяста, Семовит  мазовецкий,
которого и выбрали по согласию большинства. Началась война между Семови-
том и Сигизмундом, сопровождаемая внутренними волнениями и кровопролити-
ями. Наконец, в 1384 году Ядвига приехала в  Краков  и  была  принята  с
большою радостию всем народом, который ждал от нее  избавления  от  смут
междуцарствия. Надобно было теперь думать о ее браке; Семовит мазовецкий
уже успел приобресть нерасположение поляков  насильственными  поступками
против тех, которые не хотели признать его;  кроме  того,  присоединение
Мазовии к владениям Казимира великого мало льстило вельможам; по той  же
причине отвергнут был и другой искатель -  Владислав,  князь  опольский,
также потомок Пяста. У Ядвиги был еще другой жених, с которым они вместе
воспитывались,  к  которому  была  привязана  нежною  страстью:  то  был
Вильгельм, герцог австрийский. Но Вильгельм не нравился польским вельмо-
жам, потому что от него нельзя было ожидать скорой помощи.  Их  внимание
обратил на себя более выгодный жених: в 1385 году явились к Ядвиге послы
литовские с предложениями, что  князь  Ягайло  примет  римскую  веру  не
только сам, но и со всеми родственниками, вельможами и  народом,  выдаст
без окупа польских пленников, захваченных литовцами в предыдущих войнах,
соединит навеки с Польшею свои наследственные и приобретенные  владения,
поможет Польше возвратить потерянные ею земли, привезет в нее  некоторые
из отцовских и дедовских сокровищ, заплатит  сумму,  должную  Вильгельму
австрийскому за несдержание обещания насчет руки королевиной. Ядвиге  не
очень приятно было это предложение, но сильно  нравилось  оно  вельможам
польским; они представили королеве высокую заслугу апостольского  подви-
га, успели поколебать ее отвращение и отправили уже послов к Ягайлу  для
окончательных переговоров,  как  вдруг  неожиданно  является  в  Кракове
Вильгельм австрийский. Тщетно вельможи запретили ему вход  в  Краковский
замок: Ядвига устроила с ним  свидание  в  Францисканском  монастыре,  и
здесь страсть ее к прежнему жениху возобновилась и  усилилась  до  такой
степени, что она, как говорят, и слышать не хотела об Ягайле и  обвенча-
лась с Вильгельмом; но когда он хотел пользоваться правами супруга в са-
мом Краковском замке, то с бесчестием был оттуда изгнан вельможами.  Яд-
вига хотела за ним следовать, но была удержана силою;  тогда  Вильгельм,
опасаясь чего-нибудь еще худшего, поспешил скрыться  из  Кракова.  Между
тем Ягайло приближался к этому городу; вельможи и прелаты снова  подсту-
пили к Ядвиге с просьбами не отказаться от брака с  литовским  князем  и
заслужить название просветительницы его народа; молодая королева, охлаж-
денная несколько отсутствием Вильгельма,  опять  начала  колебаться.  Ее
сильно беспокоила молва, что Ягайло был варвар нравом и урод телом; чтоб
увериться в справедливости этих слухов, она отправила к  нему  навстречу
самого преданного себе человека с поручением рассмотреть хорошенько  на-
ружность жениха и изведать его нрав. Ягайла  предуведомили  о  цели  по-
сольства; он принял посланного с необыкновенною ласкою, и  тот,  возвра-
тившись к Ядвиге, донес ей, что  литовский  князь  наружностию  приятен,
красив и строен, роста среднего, длиннолиц, во всем теле нет у него  ни-
какого порока, в обхождении важен и смотрит государем.  Ядвига  успокои-
лась на этот счет и позволила убедить себя.
   В 1386 году совершен был брак Ягайла с Ядвигою, имевший такое великое
влияние на судьбы Восточной Европы. Согласно с условиями, Ягайло отрекся
от православия, причем прежнее имя Якова переменил  на  имя  Владислава;
ему последовали родные братья, Олгердовичи, и двоюродный  Витовт,  прие-
хавший с ним на свадьбу в Краков. Ягайло спешил исполнить и обещание от-
носительно распространения католицизма в Литве: здесь  уже  прежде  было
распространено православие; половина виленских жителей исповедовала его;
но так как православие распространилось само собою, без особенного  пок-
ровительства и пособий со стороны светской власти, то  по  этому  самому
оно распространялось медленно. Иначе стали действовать латинские  пропо-
ведники, приехавшие теперь с Ягайлом в Литву:  они  начали  истреблением
священных мест старого языческого богослужения, и народ, которого  преж-
ние верования были ослаблены давным знакомством с христианскою  религиею
посредством русских, без большого труда согласился на принятие новой ве-
ры. Впрочем, латинские проповедники действовали  успешно  только  в  тех
местах, которые давно уже находились под русским влиянием,  в  Жмуди  же
они встретили упорное сопротивление и были выведены по приказанию Витов-
та, напуганного тем, что  многочисленные  толпы  народа  начали  пересе-
ляться, чтоб спастись от принуждения к новой религии. Но если католициз-
му легко было сладить с язычниками собственной Литвы,  то  очень  трудно
было бороться с православием, имевшим  здесь  издавна  многочисленных  и
верных приверженцев; наступательные действия латинства против него нача-
лись немедленно: постановлено было, что русские, выходившие замуж за ка-
толиков, должны принимать исповедание мужей своих, а мужья  православной
веры должны принимать исповедание жен; есть даже известие,  что  правос-
лавная церковь в Литве имела мучеников при Ягайле.
   Вместе с новостями религиозными явились и политические: князья племе-
ни Рюрика и Гедимина принуждены были присягать короне Польской и короле-
ве Ядвиге: так, в 1386 году князь Федор Острожский утвержден был на сво-
ей отчине с тем условием, чтоб он и его наследники служили  Ягайлу,  его
преемникам и короне Польской, как прежде служил князь Федор князю Любар-
ту Гедиминовичу волынскому. Но подобный порядок  вещей  не  мог  беспре-
пятственно утвердиться; Литва и Русь не могли легко и добровольно подчи-
ниться Польше в религиозном и политическом отношении,  началась  борьба:
началась она под покровом личных стремлений князей литовских,  кончилась
восстанием Малой Руси за веру и падением Польши.
   Неизвестно, каким образом Андрей Вингольт Олгердович, которого мы ви-
дели во Пскове, в Москве и на Куликовом поле со псковичами, успел  овла-
деть опять Полоцком; известно только то,  что  он  вторично  восстал  на
Ягайла под тем предлогом, что последний, принявши католицизм,  не  имеет
более права владеть православными областями. Андрей соединился с  немец-
кими рыцарями, которые опустошили литовские владения больше  чем  на  60
миль. Эта война кончилась тем, что другой брат Ягайлов, Скиргайло,  взял
Полоцк, захватил в плен Андрея, а сына его убил. Но опаснее  для  Ягайла
была новая борьба с Витовтом. Новый польский король назначил наместником
Литвы брата своего Скиргайла с титулом великого князя,  но  столица  его
была в Троках; в Вильне же сидел Поляк, староста  королевский.  Характер
Скиргайла польские историки описывают самыми черными  красками:  он  был
дерзок и жесток, не дрожал ни перед каким злодейством, был почти  посто-
янно в нетрезвом виде и потому был нестерпим для окружающих, которые ни-
когда не могли считать себя безопасными в его присутствии. Иначе отзыва-
ются об нем православные летописцы, называя его князем чудным и  добрым;
причина такого разноречия ясна: Скиргайло оставался верен православию  и
потому был любим русским народом.  Между  троцким  князем  Скиргайлом  и
гродненским Витовтом скоро возникли  несогласия:  Витовту  наговаривали,
что Скиргайло хочет извести его каким бы то ни было  образом,  не  желая
иметь соперника в Литве; в нерасположении Ягайла  Кейстутович  мог  убе-
диться уже из того, что король не хотел дать ему грамот  на  уступленные
области, не согласился придать ему волости князя Любарта волынского; по-
том это нерасположение обнаружилось еще сильнее, когда Ягайло заключил в
оковы посланца Витовтова и вымучивал у него показания  о  сношениях  его
князя с князем московским. Все это заставило Витовта  вооружиться  снова
против двоюродных братьев; он хотел было нечаянно овладеть  Вильною,  но
попытка не удалась, и он принужден был с семейством и  двором  удалиться
сперва в Мазовию, а потом к немецким рыцарям.
   Опять Ордену открылся удобный случай утвердить свое влияние в  Литве,
соединение которой с Польшею грозило ему страшною опасностию в двух  от-
ношениях: с одной стороны, он не мог с успехом бороться против соединен-
ных сил двух государств; с другой стороны, самое существование его стало
теперь более ненужным, ибо он учрежден был для борьбы с язычниками,  для
распространения между ними христианства по учению  западной  церкви;  но
теперь сам великий князь литовский, ставши польским королем  и  принявши
католицизм, обязался утвердить последний и в своих наследственных волос-
тях и усердно исполнял свое обязательство. Немудрено  после  этого,  что
рыцари забили сильную тревогу, когда узнали о намерении Ягайла  вступить
в брак с Ядвигою: они стали разглашать, что это соединение Польши с Лит-
вою грозит гибелью христианству, потому  что  Литва  непременно  обратит
Польшу в язычество; мы видели, что  они  поддерживали  Андрея  полоцкого
против Ягайла, а теперь охотно приняли сторону Витовта, который отдал им
Жмудь и Гродно под залог. Но Ягайлу удалось взять Гродно.  Чтобы  попра-
вить дело, Орден в 1390 году выслал в Литву сильное войско, при  котором
в числе заграничных гостей находился граф Дерби, после ставший  герцогом
ланкастерским и, наконец, королем английским под именем Генриха IV. Пос-
ле удачной битвы на берегах Вилии крестоносцы осадили Вильну, взяли ниж-
ний замок изменою приятелей Витовтовых, но верхнего  взять  не  могли  и
принуждены были отступить по причине холодных осенних ночей,  недостатка
в съестных припасах и болезней. В 1391  году,  усиленный  толпами  новых
пришельцев из Германии, Франции, Англии  и  Шотландии,  великий  магистр
Конрад Валленрод в челе 46-тысячного войска вступил в  Литву.  Витовт  с
своею жмудью и магистр Ливонского ордена соединились также с ним, и  все
двинулись опять на Вильну, но на дороге получили весть, что  вся  страна
на пять миль в окружности этой столицы опустошена вконец самими литовца-
ми. Великий магистр, потеряв надежду прокормить свое войско в опустошен-
ной стране, не мог более думать об осаде  Вильны  и  возвратился  назад,
удовольствовавшись построением деревянных острожков на  берегах  Немана,
охрана которых поручена была Витовту. Последний с немецким отрядом  оса-
дил Гродно, где королевский гарнизон состоял большею частию из русских и
литвы, потом из поляков. Сначала осажденные оказали сильное  сопротивле-
ние; Витовт уже терял надежду взять крепость, как вдруг вспыхнул  в  ней
пожар, а вместе с пожаром ссора между  поляками  и  литовцами,  вероятно
вследствие подозрения, что пожар произведен последними, расположенными к
Витовту. Литовцы пересилили поляков, заперли их, загасили пожар и  сдали
крепость Кейстутову сыну. Между тем члены королевского совета в  Кракове
действовали благоразумнее гродненского гарнизона:  они  старались  всеми
силами оторвать опять Витовта от Ордена и успели в этом, потому что сыну
Кейстутову тяжко было видеть  себя  подручником  ненавистных  рыцарей  и
вместе с ними пустошить свою отчину; притом король выполнял все его тре-
бования, давал ему грамоту на Литву и Жмудь. И  вот  нечаянно  с  значи-
тельным отрядом войска явился Витовт перед Ковно, где был принят как со-
юзник и верный слуга Ордена, но едва успел он войти в крепость, как  ве-
лел своим людям занять все важные места,  перехватал  рыцарей,  немецких
купцов, приказал разломать мосты на Немане и Вилии, потом также нечаянно
овладел Гродном и новыми острожками Ордена. С тех пор, т. е. с 1392  го-
да, мир между Ягайлом и Витовтом не прерывался более. Скиргайло, принуж-
денный отказаться от Литвы в пользу Витовта, получил  диплом  на  досто-
инство великого князя русского и Киев столицею; но в Киеве сидел  другой
Олгердович, Владимир, посаженный здесь отцом своим,  который  выгнал  из
Киева прежнего князя Федора. Владимир не хотел уступить  Руси  брату,  и
Витовт должен был оружием доставить киевский стол Скиргайлу.
   Все эти внутренние происшествия не давали князьям  литовским  возмож-
ности думать о наступательных движениях на Северо-Восточную Русь, но они
со славою и выгодою успели уничтожить попытку смоленских князей к насту-
пательному движению на Литву. В 1386  году  смоленский  князь  Святослав
Иванович с сыновьями Глебом и Юрием и  племянником  Иваном  Васильевичем
собрал большое войско и пошел к Мстиславлю, который  прежде  принадлежал
смоленским князьям и потом был у них отнят  литовцами.  Идучи  Литовскою
землею, смольняне воевали ее, захватывая жителей, мучили их нещадно раз-
личными казнями, мужчин, женщин и детей: иных, заперши в избах, сжигали,
младенцев на кол сажали. Жители Мстиславля затворились в  городе  с  на-
местником своим, князем  Коригайлом  Олгердовичем;  десять  дней  стояли
смольняне под Мстиславлем и ничего не могли сделать ему, как в  одиннад-
цатый день поутру показался в поле стяг литовский: то шел великий  князь
Скиргайло Олгердович; немного подальше выступал другой полк  -  вел  его
князь Димитрий-Корибут Олгердович, за полком Корибутовым шел полк Симео-
на Лугвения Олгердовича, наконец, показалась и рать Витовтова. Литовские
полки быстро приближались; смольняне смутились, увидавши их, начали ско-
рее одеваться в брони, выступили на бой и сошлись с  литовцами  на  реке
Вехре под Мстиславлем, жители которого смотрели на битву, стоя на  горо-
довых забралах. Битва была продолжительна, наконец Олгердовичи  одолели;
сам князь Святослав Иванович был убит одним поляком в дубраве; племянник
его Иван был также убит, а  двое  сыновей  попались  в  плен.  Литовские
князья вслед за бегущими пошли к Смоленску, взяли с него окуп и посадили
князем из своей руки Юрия Святославича, а брата его Глеба повели  в  Ли-
товскую землю.
   В таком положении находились дела на востоке и западе, когда  в  1389
году умер великий князь московский Димитрий, еще только 39 лет от рожде-
ния. Дед, дядя и отец Димитрия в тишине приготовили богатые  средства  к
борьбе открытой, решительной. Заслуга Димитрия состояла в  том,  что  он
умел воспользоваться этими средствами,  умел  развернуть  приготовленные
силы и дать им вовремя надлежащее употребление. Мы не станем  взвешивать
заслуг Димитрия сравнительно с заслугами его  предшественников;  заметим
только, что употребление сил происходит обыкновенно громче и  виднее  их
приготовления, и богатое событиями княжение Димитрия, протекшее с начала
до конца в упорной и важной борьбе, легко затмило бедные событиями  кня-
жения предшественников; события, подобные битве Куликовской, сильно  по-
ражают воображение современников, надолго остаются в памяти потомков,  и
потому неудивительно, что  победитель  Мамая  получил  подле  Александра
Невского такое видное место между князьями новой Северо-Восточной  Руси.
Лучшим доказательством  особенно  важного  значения,  придаваемого  дея-
тельности Димитрия современниками, служит существование особого сказания
о подвигах этого князя, особого, украшенно написанного жития его. Наруж-
ность Димитрия описывается таким образом: "Бяше крепок  и  мужествен,  и
телом велик, и широк, и плечист, и чреват вельми, и  тяжек  собою  зело,
брадою ж и власы черн, взором же  дивен  зело".  В  житии  прославляется
строгая жизнь Димитрия, отвращение от забав, благочестие, незлобие,  це-
ломудрие до брака и после брака; между прочим, говорится: "Аще и  книгам
неучен беаше добре, но духовныя книги в сердце своем имяше". Кончина Ди-
митрия описывается таким образом: "Разболеся и прискорбен бысть  вельми,
потом же легчае бысть ему; и паки впаде в  большую  болезнь  и  стенание
прииде к сердцю его, яко торгати внутрьним его, и уже приближися к смер-
ти душа".
   Важные следствия деятельности Димитрия обнаруживаются в его  духовном
завещании; в нем встречаем неслыханное прежде  распоряжение:  московский
князь благословляет старшего своего сына Василия великим княжением  Вла-
димирским, которое зовет своею отчиною. Донской уже не боится соперников
для своего сына ни из Твери, ни из Суздаля. Кроме Василия у Димитрия ос-
тавалось еще пять сыновей: Юрий, Андрей, Петр,  Иван  и  Константин;  но
двое последних были малолетни; Константин родился только за  четыре  дня
до смерти отцовской, и  великий  князь  поручает  свою  отчину,  Москву,
только четверым сыновьям. В этой отчине, т. е. в городе Москве и в  ста-
нах, к ней принадлежавших, Донской владел двумя жребиями,  жребием  отца
своего Ивана и дяди Симеона, третьим жребием владел Владимир  Андреевич:
он остался за ним и теперь. Из двух своих жребиев великий князь половину
отдает старшему сыну Василию, на старший путь; Другая, половина разделе-
на на три части между остальными сыновьями.  Другие  города  Московского
княжества разделены между четырьмя сыновьями: Коломна -  старшему  Васи-
лию, Звенигород - Юрию, Можайск - Андрею, Дмитров - Петру.  Благословляя
старшего Василия областию великого княжения  Владимирского,  к  которому
принадлежали области Костромская и Переяславская,  Димитрий  отдает  ос-
тальным троим сыновьям города, купленные еще Калитою и окончательно при-
соединенные только им: Юрию - Галич, Андрею - Белоозеро, Петру -  Углич.
Предпоследний сын, Иван, сильно обделен:  ему  ничего  не  назначено  из
собственно Московской отчины, удел его ничтожен в  сравнении  с  уделами
других братьев. Такую, по-видимому, несправедливость объясняют слова за-
вещателя: "В том уделе волен сын мой князь Иван, который  брат  до  него
будет добр, тому даст". Из этих слов видно, что князь Иван был  болен  и
не мог иметь надежды на потомство: вот почему  Донской  дает  ему  право
распорядиться своим маленьким уделом в пользу того брата, который  будет
до него добр; в самом деле, Иван умер скоро по  смерти  отца.  Завещание
было написано прежде рождения самого младшего сына Константина, и потому
на его счет сказано следующее: "А даст бог сына, и княгиня  моя  поделит
его, взявши по доли у больших его братьев". Княгине своей Димитрий заве-
щал по нескольку волостей из уделов каждого сына с тем, чтоб  по  смерти
ее эти волости отошли к тому князю, к уделу  которого  принадлежали;  но
теми волостями, которые примыслил сам Димитрий и дал  жене  или  которые
она сама примыслила, великая княгиня могла распорядиться  по  произволу:
"сыну ли которому даст, по душе ли даст". Великой княгине уступлена так-
же неограниченная власть при дальнейшем распределении волостей между сы-
новьями в следующих случаях: когда умрет один из князей, то  уделом  его
княгиня делит остальных сыновей; если у которого-нибудь из князей убудет
отчины, то княгиня вознаграждает его за потерю,  отделив  ему  часть  из
уделов остальных братьев; если умрет старший сын князь Василий,  то  его
удел переходит к старшему по нем брату; удел  последнего  княгиня  делит
между всеми сыновьями. Наконец, завещатель выражает надежду, что сыновья
его перестанут давать выход в Орду.
   Говоря о важном значении княжения Димитриева в истории Северо-Восточ-
ной Руси, мы не должны забывать и  деятельности  бояр  московских:  они,
пользуясь обстоятельствами, отстояли права своего  малолетнего  князя  и
своего княжества, которым и управляли до возмужалости Димитрия.  Послед-
ний не остался неблагодарен людям, которые так сильно хотели ему  добра;
доказательством служат следующие места  жития  его,  обнаруживающие  всю
степень влияния бояр на события Димитриева княжения. Чувствуя  приближе-
ние смерти, Димитрий, по словам сочинителя жития, дал сыновьям следующее
наставление: "Бояр своих любите, честь им достойную воздавайте против их
службы, без воли их ничего не делайте". Потом умирающий князь  обратился
к боярам с такими словами: "Вы знаете, каков мой обычай и нрав,  родился
я перед вами, при вас вырос, с вами царствовал; воевал вместе с вами  на
многие страны, противникам был страшен, поганых низложил с божиею  помо-
щию и врагов покорил, великое княжение свое сильно укрепил, мир и тишину
дал Русской земле, отчину свою с вами сохранил, вам честь и любовь  ока-
зывал, под вами города держал и большие волости, детей ваших любил,  ни-
кому зла не сделал, не отнял ничего силою, не досадил, не укорил, не ог-
рабил, не обесчестил, но всех любил, в чести держал, веселился с вами, с
вами и скорбел, и вы не назывались у меня боярами, но князьями земли мо-
ей".
   Кто же были эти бояре? Первое место между ними  принадлежит  Димитрию
Михайловичу Волынскому-Боброку, победителю рязанцев и решителю Куликовс-
кой битвы; он выехал из Волыни в Москву при Донском и женился на  сестре
великокняжеской, Анне; между свидетелями, подписавшимися на  второй  ду-
ховной великого князя, имя Димитрия Михайловича стоит на  первом  месте.
После Волынского следует Тимофей Васильевич, окольничий, который называ-
ется также великим воеводою; по родословным книгам, он был брат  послед-
него тысяцкого, Василия Васильевича Вельяминова; в первой духовной Донс-
кого он подписался свидетелем на первом месте, во второй духовной  -  на
втором, уступив первое Димитрию Михайловичу Волынскому; подпись эта  до-
казывает, что он не был убит на Куликовском сражении,  как  говорится  в
сказаниях. После Тимофея, окольничего, на духовных грамотах следует под-
пись Ивана Родионовича Квашни, который в известиях о  Куликовской  битве
называется костромским воеводою: это был сын известного Родиона Несторо-
вича, боярина Калитина. После имени Ивана Родионовича в духовных велико-
го князя следуют имена двоих Федоров Андреевичей: первый был сын извест-
ного уже в предыдущее княжение боярина Андрея Кобылы; но сын, Федор Анд-
реевич, носил уже другое прозвание - Кошка; о  знатности  этого  боярина
свидетельствует то, что великий князь тверской Михаил Александрович  же-
нил своего сына на его дочери. Другой боярин, Федор Андреевич Свибл, был
правнук знаменитого Акинфа чрез  сына  его,  известного  уж  нам  Ивана.
Свибл, как мы видели, был начальником рати, опустошившей землю  Мордовс-
кую; кто из обоих Федоров Андреевичей был оставлен в Москве воеводою  во
время Донского похода и кто из них вытягал у  смольнян  два  места,  как
значится в духовной великого князя, - решить  нельзя,  ибо  прозваний  в
обоих случаях нет. Во второй духовной встречаем имена двоих Иванов Федо-
ровичей: один из них должен быть сын боярина Федора Кошки; что же  каса-
ется до другого, то в родословных книгах значится, что у последнего  ты-
сяцкого Василия Васильевича был брат Федор Воронец, у которого  был  сын
Иван, носивший боярское звание. Но очень может быть также и Иван Федоро-
вич Уда, происходивший, по родословным, от князей  Фоминских-Смоленских;
имя одного Ивана Федоровича встречается и в первой духовной и в договор-
ной грамоте с Олгердом. Что касается до остальных  имен,  встречаемых  в
подписях на грамотах: Ивана Михайловича, Димитрия Александровича, Симео-
на Васильевича, Александра Андреевича, Ивана Андреевича,  то  мы  видели
прежде имена Михаила, Александра, Василия и Андрея  между  боярами  мос-
ковскими; Димитрий Александрович может быть или  Димитрий  Александрович
Всеволож, сын выходца смоленского, князя Александра Всеволодовича, кото-
рый вместе с братом Владимиром упоминается в сказаниях о Донской  битве,
или внук мурзы Чета, выехавшего при Калите, предка Сабуровых  и  Годуно-
вых. Относительно Александра Андреевича должно заметить, что, по  родос-
ловным, между боярами великого князя Димитрия значится Андрей Одинец,  у
которого был сын Александр Белеут; Александр  Белеут  вместе  с  Федором
Свиблом и Иваном Федоровичем Удою был послан в 1384 г. в Новгород  брать
черный бор; но, кроме того,  между  братьями  Федора  Андреевича  Свибла
встречаем имена Александра и Ивана. В летописи под 1367 годом  встречаем
воеводу Димитрия Минина, родоначальника Софроновских и Проестевых,  пос-
ланного против Олгерда вместе с  воеводою  князя  Владимира  Андреевича,
Акинфом Федоровичем Шубою. Послом в Константинополь с нареченным  митро-
политом Митяем отправлен был большой боярин Юрий Васильевич Кочевин Оле-
шенский, сын известного нам при Калите Василия Кочевы. В известиях о Ку-
ликовской битве упоминается владимирский воевода Тимофей Валуевич, пере-
яславский Андрей Серкизович; по родословным книгам, к великому князю Ди-
митрию выехал из Орды царевич Серкиз, у которого был сын Андрей;  бояри-
ном же Донского называется Владимир Данилович  Красный  Снабдя,  потомок
князей муромских. В известиях о Куликовской битве упоминается  боярин  и
крепкий воевода Семен Мелик; в родословных значится: "Семен Мелик да Ва-
силий: оба из немец пришли". Между убитыми на Дону  упоминаются:  Михаил
Андреевич Бренко, любимец великокняжеский, Семен Михайлович,  Михайла  и
Иван Акинфовичи, Иван Александрович, Андрей Шуба, Валуй  Окатьевич,  Лев
Мазырев, Тарас Шетнев. Упоминается боярин Михалко Александрович, который
сказал великому князю, сколько осталось в живых после Куликовской битвы.
Под 1382 годом упоминаются бояре Симен Тимофеевич (сын  окольничего,  по
родословным) и Михаил, быть может Михаил Андреевич Челядня, брат  Федора
Свибла, ездившие за митрополитом Киприаном.
   Под 1375 годом упоминается наместник великого князя в Новгороде  Иван
Прокшинич; послом от великого князя во Псков приезжал Никита.  Под  1375
годом упоминается костромской воевода Александр Плещей: по  родословным,
это был меньшой брат св. митрополита Алексея, сын боярина Федора  Бякон-
ты, вышедшего из Чернигова. Дьяком при великом князе Димитрии был снача-
ла прежний Нестор, а потом Внук.

   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   КНЯЖЕНИЕ ВАСИЛИЯ ДИМИТРИЕВИЧА (1389-1425)

   Присоединение к Москве княжества Нижегородского.- Столкновение  вели-
кого князя с дядею Владимиром Андреевичем  Донским.-  Договоры  великого
князя с родными братьями.- Отношения к Новгороду  Великому.-  Внутренние
движения в Новгороде.- Ссора Новгорода со Псковом.- Отношения  Москвы  к
Рязани и Твери.- Усобицы между тверскими князьями.- Нашествие Эдигея  на
Москву.Отношение великого князя к татарам после Эдигеева нашествия.- От-
ношения литовские: взятие Смоленска Витовтом; намерение Витовта овладеть
Новгородом; битва Витовта с татарами на Ворскле; вторичное  взятие  Смо-
ленска Витовтом; борьба московского князя с литовским  и  мир  на  Угре;
взгляд летописца на литовские и татарские отношения.- Отношения Литвы  к
Польше и Тевтонскому ордену.- Борьба Пскова и Новгорода с Ливонским  ор-
деном.- Борьба Новгорода со шведами.- Смерть Василия Димитриевича.-  Его
духовные грамоты.Бояре Василия

   Молодой сын Донского в самом начале княжения своего показал, что  ос-
танется верен преданию отцовскому и дедовскому. Через  год  после  того,
как посол ханский посадил его на великокняжеский стол во Владимире,  Ва-
силий отправился в Орду и купил там ярлык  на  княжество  Нижегородское,
которое незадолго перед тем выпросил себе в Орде же  Борис  Константино-
вич. Услыхав о замыслах Васильевых, Борис созвал к  себе  бояр  своих  и
стал говорить им со слезами: "Господа и  братья,  бояре  и  друзья  мои!
вспомните свое крестное целование, вспомните, как вы клялись мне". Стар-
шим боярином у него был Василий Румянец, который и  отвечал  князю:  "Не
печалься, господин князь! Все мы тебе верны и готовы головы свои сложить
за тебя и кровь пролить". Так он говорил своему князю, а между тем пере-
сылался с Василием Димитриевичем, обещаясь выдать ему Бориса. Василий на
возвратном пути из Орды, доехавши до Коломны, отправил оттуда  в  Нижний
Тохтамышева посла с своими боярами. Борис сначала не хотел пускать их  в
город, но Румянец стал говорить ему: "Господин князь!  посол  ханский  и
бояре московские идут сюда за тем, чтоб мир покрепить и любовь утвердить
вечную, а ты сам хочешь поднять брань и рать; впусти их в город; что они
могут тебе сделать? Мы все с тобою". Но только что посол и бояре въехали
в город, как велели звонить в колокола, собрали народ  и  объявили  ему,
что Нижний принадлежит уже князю московскому. Борис, услыхав об этой но-
вости, послал за боярами и стал говорить им: "Господа мои и братья,  ми-
лая дружина! вспомните крестное целование, не выдайте меня врагам моим".
На это отвечал ему тот же Румянец: "Господин князь! не надейся  на  нас,
мы уже теперь не твои и не с тобою, а на тебя". Борис был схвачен.  Нем-
ного спустя приехал в Нижний Василий Димитриевич,  посадил  здесь  своих
наместников, а князя Бориса с женою, детьми и доброхотами велел развести
в оковах по разным городам и держать за крепкою стражею. По тому же  яр-
лыку кроме Нижнего Василий приобретал Городец, Муром, Мещеру, Тарусу.
   Но у Бориса нижегородского оставалось двое племянников  -  Василий  и
Семен Димитриевичи, родные дядья по матери московскому князю; как видно,
они оставались княжить в Суздальской волости, обхваченной теперь со всех
сторон московскими владениями, или по крайней  мере  оставались  жить  в
Суздале; но в 1394 году, тотчас по смерти  Бориса  Константиновича,  оба
племянника его вследствие притеснений  от  московского  князя,  как  шел
слух, выбежали из Суздаля в Орду добиваться ярлыков  на  отчину  свою  -
Нижний, Суздаль и Городец. Московский князь послал за ними погоню, но им
удалось избежать ее и благополучно достигнуть Орды. В  1399  году  князь
Семен Димитриевич вместе с каким-то татарским царевичем Ейтяком, у кото-
рого было 1000 человек войска, подступил к Нижнему Новгороду, где затво-
рились трое московских воевод; три дня бились татары под городом, и мно-
го людей пало от стрел, наконец нижегородцы сдали город, взявши с  татар
клятву, что они не будут ни грабить христиан, ни брать в плен. Но татары
нарушили клятву, ограбили всех русских донага, а  князь  Семен  говорил:
"Не я обманул, а татары; я в них не волен, я с ними ничего не могу  сде-
лать". Две недели пробыли татары в Нижнем с Семеном, но потом,  услыхав-
ши, что московский князь собирается на них с войском,  убежали  в  Орду.
Василий Димитриевич послал большую рать с братом своим князем Юрием, во-
еводами и старшими боярами; они вошли в Болгарию, взяли города: Болгары,
Жукотин, Казань, Кременчук, в три месяца повоевали всю землю и возврати-
лись домой с большою добычею.
   После этого Семен крылся все в татарских местах,  не  отказываясь  от
надежды возвратить себе родовое владение. Это заставило московского кня-
зя в 1401 году послать двоих воевод своих, Ивана Уду и Федора Глебовича,
искать князя Семена, жену, детей, бояр его. В земле Мордовской  отыскали
они жену Семенову, княгиню Александру, на месте, называемом  Цыбирца,  у
св. Николы, где бусурманин Хазибаба поставил церковь. Княгиню ограбили и
привели вместе с детьми в Москву, где она сидела на дворе  Белеутове  до
тех пор, пока муж ее не прислал к великому князю с челобитьем и покорил-
ся ему. Василий, быть может по увещанию св.  Кирилла  белозерского,  дал
ему опасную грамоту, получивши которую Семен приехал в Москву,  заключил
мир с великим князем, взял семейство и больной отправился в  Вятку,  из-
давна зависевшую от Суздальского княжества: здесь он через пять  месяцев
умер.
   Этот князь, говорит летописец, испытал много напастей, претерпел мно-
го истомы в Орде и на Руси, все добиваясь своей отчины;  восемь  лет  не
знал он покоя, служил в Орде четырем ханам, все поднимая рать на велико-
го князя московского; не имел он своего пристанища, не знал покоя  ногам
своим - и все понапрасну. Брат Семенов, Василий, как видно, также  поми-
рился с великим князем московским, потому что под 1403  годом  встречаем
известие о смерти его, случившейся в Городце, и в некоторых летописях он
называется прямо князем городецким; но Василий не мог  оставить  Городца
сыну своему Ивану, которого мы видим после в изгнании, а Городец в числе
московских владений.
   Неизвестно, каким образом освободились сыновья Бориса Константиновича
- Иван и Даниил. Имеем, впрочем, право отнести к Ивану Борисовичу следу-
ющее место в договорной грамоте великого князя с дядею своим  Владимиром
Андреевичем: уступая дяде Городец с волостями, великий князь говорит: "А
чем я пожаловал князя Ивана Борисовича, в то князю Владимиру и его детям
не вступаться". Но в 1411 году встречаем уже известие о  бое  между  сы-
новьями Борисовыми и князем Петром Димитриевичем на Лыскове;  изгнанники
с союзниками своими, князьями болгарскими и жукотинским, остались  побе-
дителями. В том же году князь Даниил Борисович, призвавши к  себе  како-
го-то татарского царевича Талыча, послал вместе с ним ко Владимиру тайно
лесом боярина своего Семена Карамышева. Татары и дружина Даниилова подк-
рались к городу в полдень, когда все жители спали,  захватили  городское
стадо, взяли посады и пожгли их, людей побили множество. В соборной  Бо-
городичной церкви затворился ключарь, священник Патрикий, родом грек; он
забрал сколько мог сосудов церковных и других вещей, снес все это в цер-
ковь, посадил там несколько людей, запер их, сошел вниз, отбросил  лест-
ницы и стал молиться со слезами пред образом богородицы.  И  вот  татары
прискакали к церкви, кричат по-русски, чтоб им ее отперли; ключарь стоит
неподвижно перед образом и молится; татары отбили двери, вошли, ободрали
икону богородицы и другие образа, ограбили всю церковь, а Патрикия схва-
тили и стали пытать: где остальная казна церковная и где  люди,  которые
были с ним вместе? Ставили его на огненную сковороду,  втыкали  щепы  за
ногти, драли кожу - Патрикий не сказал ни слова; тогда привязали его  за
ноги к лошадиному хвосту и таким образом умертвили. Весь город после то-
го был пожжен и пограблен, жителей повели в плен; всей добычи татары  не
могли взять с собою, так складывали в копны и жгли, а деньги делили мер-
ками; колокола растопились от пожару, город  и  окрестности  наполнились
трупами. В 1412 году Борисовичи успели выхлопотать себе в Орде ярлыки на
отчину свою; но один ярлык давно уже потерял значение на Руси,  ив  1416
году приехали в Москву нижегородские князья Иван Васильевич, внук Димит-
рия, и Борисович Иван, а сын последнего Иван приехал еще за два года пе-
ред тем; в следующем году явился и князь Даниил Борисович, но в 1418 го-
ду убежал отсюда опять вместе с братом Иваном. Дальнейших летописных из-
вестий о судьбе князей суздальских не встречаем; но имеем  право  заклю-
чать, что Суздальская волость оставалась за  ними,  потому  что  великий
князь Василий в завещании своем ни слова не говорит о Суздале, отказывая
сыну только два примысла свои - Нижний и Муром.
   Утверждение нового порядка вещей не обошлось без  сопротивлений  и  в
самом роде князей московских: в первый же год княжения Василиева  встре-
чаем известие о ссоре великого князя с дядею Владимиром Андреевичем, ко-
торый выехал из Москвы сперва в свой наследственный  город  Серпухов,  а
потом в новгородскую область, в Торжок. Но в начале следующего года  на-
ходим уже известие о мире между дядею и племянником: Василий придал Вла-
димиру к его отчине два города - Волок и Ржеву. Договор  дошел  до  нас:
великий князь выговаривает себе право посылать дядю в поход, и тот  дол-
жен садиться на коня без ослушания. Следующее условие показывает сильную
недоверчивость между родственниками. "Если я, -  говорит  великий  князь
дяде, - сам сяду в осаде в городе (Москве), а тебя пошлю из  города,  то
ты должен оставить при мне свою княгиню, своих детей и своих бояр;  если
же я тебя оставлю в городе, а сам поеду прочь, то  я  оставлю  при  тебе
свою мать, своих братьев младших и бояр". Предположение "Если  переменит
бог Орду" находится в договоре; видно также, что при заключении договора
Василий уже имел намерение примыслить  Муром,  Торусу  и  другие  места:
"Найду я себе Муром, или Торусу, или другие места, то ты  (князь  Влади-
мир) не участвуешь в издержках, которые я понесу при этом; если же  тебе
бог даст какие другие места кроме Мурома и Торусы, то мы (великий  князь
с братьями) не участвуем в твоих издержках". Потом заключен  был  второй
договор с Владимиром, по которому он уступил великому князю Волок и Рже-
ву и взял вместо них Городец, Углич, Козельск и некоторые другие  места.
Владимир обязался не вступаться в примыслы великого князя - Нижний  Нов-
город, Муром, Мещеру и ни в какие другие места татарские  и  мордовские,
которые были за дедом Василиевым Димитрием Константиновичем и за ним са-
мим. Владимир обязался в случае смерти великого князя признать  старшим,
отцом, сына его, а своего внука, Ивана; здесь, впрочем,  выговорена  не-
большая перемена в отношениях. "Если, господин! -  говорит  Владимир,  -
будет сын твой на твоем месте и сядет сын твой на коня, то и мне  с  ним
вместе садиться на коня; если же сын твой сам не сядет на коня, то и мне
не садиться, а пошлет детей моих, то им сесть на коня без ослушанья".  В
1410 году умер князь Владимир Андреевич. В завещании  он  разделил  свою
волость на пять частей по числу сыновей своих, которых вместе с княгинею
своею и боярами приказал великому князю Василию с просьбою  печаловаться
об них; споры между сыновьями решает княгиня, мать их, и  великий  князь
должен привести в исполнение приговор ее, причем завещатель  прибавляет:
"А вотчине бы их и уделам было без убытку". В случае  смерти  одного  из
сыновей завещатель распорядился так: "Если не будет у него сына и  оста-
нется дочь, то все дети мои брата своего дочь  выдадут  замуж,  а  брата
своего уделом поделятся все поровну".
   До нас дошли также договорные грамоты Василия Димитриевича с  родными
его братьями. В них нет отмен против прежних подобного же  рода  грамот.
Для объяснения последующих событий нужно заметить, что князья  Андрей  и
Петр Димитриевичи обязываются в случае  смерти  Василия  блюсти  великое
княжение и под сыном его, тогда как в договорной грамоте Юрия этого  ус-
ловия не находится. Подобно Юрию, и самый младший брат  великокняжеский,
Константин, не хотел сначала отказаться от прав своих в пользу племянни-
ка. Мы видели, что Константин родился незадолго до смерти отца, так  что
ему в духовной Донского не было назначено никакого удела, и Василий  Ди-
митриевич в первом завещании своем, распорядившись насчет родного  сына,
говорит: "А брата своего и сына, князя  Константина,  благословляю,  даю
ему в удел Тошню да Устюжну по душевной грамоте  отца  нашего,  великого
князя". Но когда Василий в 1419 году потребовал от братьев, чтоб они от-
реклись от прав своих на старшинство в пользу племянника, то  Константин
оказал явное сопротивление. "Этого от начала никогда не бывало", - гово-
рил молодой князь; Василий рассердился, отнял у него удел, и  Константин
ушел в Новгород, убежище всех недовольных князей; однако скоро он  усту-
пил требованиям старшего брата и возвратился в Москву.
   С Новгородом Великим началась у московского князя вражда в 1393 году.
Давно уже новгородцы одним из главных условий своих с великими  князьями
ставили, чтоб не звать их к суду в Низовые города; в 1385 году они взду-
мали приобресть то же право и в отношении к суду церковному; посадник  и
тысяцкий созвали вече, где все укрепились крестным целованием не  ходить
в Москву на суд к митрополиту, а судиться у своих владык по закону  гре-
ческому; написали об этом и утвержденную грамоту. Когда в 1391 году мит-
рополит Киприан приехал в Новгород, то целые две недели уговаривал граж-
дан разодрать эту грамоту. Новгородцы отвечали одними устами:  "Целовали
мы крест заодно, грамоты пописали и попечатали и души свои  запечатали".
Митрополит говорил им на это: "Целованье крестное с вас снимаю, у грамот
печати порву, а вас благословляю и прощаю, только мне суд дайте, как бы-
ло при прежних митрополитах". Новгородцы не послушались, и Киприан  пое-
хал от них с большим гневом. Московский князь, хорошо зная, что зависеть
от митрополита значило зависеть от Москвы, не хотел позволить  новгород-
цам отложиться от суда митрополичьего: примысливши Нижний  Новгород,  он
послал сказать гражданам Великого, чтоб дали ему черный  бор,  заплатили
все княжеские пошлины (княжчины) и чтоб отослали грамоту о суде к митро-
политу, который снимет с них грех клятвопреступления. Новгородцы не сог-
ласились, и великий князь отправил дядю своего  Владимира  Андреевича  и
брата Юрия с войском к Торжку. Новоторжцы побежали с женами и  детьми  в
Новгород и другие места, и много народу из новгородских волостей  сбежа-
лось с домочадцами своими в Новгород. Князь Владимир и Юрий сели в Торж-
ке, а рать распустили воевать новгородские  волости;  взяты  были  Волок
Ламский и Вологда. Остальные жители Торжка возмутились было и  умертвили
великокняжеского боярина Максима; но Василий послал  перехватать  убийц,
которые были привезены в Москву и казнены различными муками.  Между  тем
новгородская охочая рать с двумя князьями (Романом литовским и  Констан-
тином белозерским) и пятью своими воеводами начала воевать великокняжес-
кие волости, взяла Кличен городок и Устюжню, а из Заволочья новгородцы с
двинянами взяли Устюг. Много было кровопролития с обеих сторон, и новго-
родцы, по словам их летописца, не желая  видеть  большего  кровопролития
между христианами, отправили послов к великому князю с челобитьем о ста-
рине, а к митрополиту отослали грамоту целовальную; митрополит  отвечал:
"Я грамоту целовальную беру, грех с вас снимаю и благословляю вас".  Ве-
ликий князь также принял новгородское челобитье и взял мир  по  старине.
Новгородцы дали князю черный бор по своим волостям, заплатили 350 рублей
князю и митрополиту зато, что последний благословил их  владыку  и  весь
Новгород; те, за которыми были княжчины, поклялись не утаивать их.
   Три года прошло мирно: в 1395 году митрополит Киприан приехал в  Нов-
город вместе с послом патриаршим и запросил суда; новгородцы суда ему не
дали, и несмотря на то, при отъезде он благословил владыку Ивана и  весь
Великий Новгород. Но в 1397 году великий князь вдруг послал за Волок  на
Двину бояр своих, приказавши объявить всей Двинской  свободе  (колонии):
"Чтоб вам задаться за великого князя, а от Новгорода бы отняться?  Князь
великий хочет вас от Новгорода оборонять, хочет стоять за вас". В дошед-
ших до нас летописях выставлена одна причина такого поступка  великокня-
жеского: Василий Димитриевич вместе с Витовтом литовским отправили  пос-
лов своих к новгородцам с требованием разорвать мир с немцами; новгород-
цы не послушались князей и дали такой ответ в Москву: "Князь Василий!  С
тобою у нас мир, с Витовтом другой, с немцами третий!" Но есть очень ве-
роятное известие, что великий князь решился захватить Заволоцкую  свобо-
ду, узнавши о сношениях новгородцев с Витовтом литовским, который  скло-
нял их поддаться ему. Как бы то ни было, бояре двинские  и  все  двиняне
задались за великого князя и целовали ему  крест;  но  Василий  не  удо-
вольствовался этим, послал войско захватить Волок Ламский,  Торжок,  Бе-
жецкий Верх, Вологду, после чего сложил с себя крестное целование к Нов-
городу и крестную грамоту скинул. Новгородцы сделали то же самое, но хо-
тели кончить дело миром, и когда митрополит прислал ко владыке, чтоб тот
ехал в Москву по святительским делам, то вместе с  архиепископом  новго-
родцы отправили к великому князю послов своих:  владыка  подал  великому
князю благословение и доброе слово, а послы -  челобитье  от  Новгорода;
владыка говорил Василию: "Чтоб тебе, господин  сын  князь  великий,  мое
благословение и доброе слово и новгородское челобитье принять, от Новго-
рода от своих мужей вольных нелюбье отложить, принять их в старину; что-
бы при твоем, сын, княжении другого кровопролития между  христианами  не
было; а что ты, сын князь великий, на крестном целовании отнял у  Новго-
рода Заволочье, Торжок, Волок, Вологду, Бежецкий Верх, того, князь вели-
кий, отступись, пусть пойдет то к Новгороду по старине, и общий  суд  на
порубежьи отложи потому что это не старина". Но великий князь не  принял
ни благословения, ни доброго слова от владыки, ни  челобитья  от  послов
новгородских и мира не взял.
   Тогда на следующий (1398) год, весною, новгородцы сказали своему гос-
подину владыке отцу Иоанну: "Не можем, господин отец, терпеть такого на-
силия от своего князя великого, Василия Димитриевича, что отнял у нас, у
св. Софии и у Великого Новгорода пригороды и волости, нашу отчину и  де-
дину, хотим поискать их", - и целовали крест все за один брат, что отыс-
кивать им пригородов и волостей св. Софии и Великого Новгорода, сказали:
"Или найдем свою отчину, или головы свои положим за св. Софию и за свое-
го господина, за Великий Новгород". Владыка Иоанн благословил своих  де-
тей, и новгородцы с тремя воеводами отправились за Волок,  на  Двину,  к
городку Орлецу. На дороге встретил их вельский волостель владыкин,  Иса-
ия, и сказал: "Господа воеводы новгородские! наехал князя великого  боя-
рин Андрей с двинянами на Софийскую волость Вель в самый велик день, во-
лость св. Софии повоевали, а на головах окуп взяли;  от  великого  князя
приехал в засаду, на Двину, князь Федор ростовский городок  беречь,  су-
дить и пошлины брать с новгородских волостей, а двинские  воеводы,  Иван
да Конон, с своими друзьями волости новгородские и бояр новгородских по-
делили себе на части". Услыхавши об этом, новгородские  воеводы  сказали
друг другу: "Братья! если так вздумал господин наш князь великий с клят-
вопреступниками двинскими воеводами, то лучше нам умереть за св.  Софию,
чем быть в обиде от своего великого князя", - и пошли на великокняжеские
волости, на Белоозеро, взяли их на щит, повоевали и пожгли; старый горо-
док белозерский пожгли, а из нового вышли князья белозерские с  великок-
няжескими воеводами и добили челом воеводам новгородскими всему  войску,
заплативши 60 рублей окупа. Новгородцы захватили  и  Кубенские  волости,
воевали около Вологды, взяли и сожгли Устюг, где оставались четыре неде-
ли; отсюда двое воевод с детьми боярскими ходили к Галичу и только одно-
го дня не дошли до него. Добычу взяли новгородцы страшную; пленников от-
пустили на окуп, потому что уже лодьи не поднимали, и многое  принуждены
были бросить. С Устюга Двиною пошли новгородцы к городку Орлецу,  стояли
под ним четыре недели, но когда начали бить пороками, то  двиняне  вышли
из городка с плачем, и воеводы, по новгородскому слову, приняли их чело-
битье, схватили только воевод заволоцких, которые водили Двинскую  землю
на зло, по словам летописца: одних казнили смертию,  других  сковали,  у
князя Федора ростовского взяли присуд и пошлины, которые  он  побрал,  а
самого с товарищами оставили в живых;  у  гостей  великокняжеских  взяли
окупа 300 рублей; у двинян за их вину взяли 2000 рублей да 3000 лошадей.
С торжеством возвратилось новгородское войско домой, из 3000 человек по-
терявши только одного. Пленный воевода заволоцкий Иван Никитин как глав-
ный переветник скинут был с моста; братья его Герасим и Родион выпросили
себе у Великого Новгорода жизнь с условием постричься в монахи;  четвер-
тый, Анфал, убежал с дороги; за ним погнался Яков Прокофьев с 700  чело-
век и пригнал к Устюгу, где в то время был ростовский архиепископ Григо-
рий и князь Юрий Андреевич; Яков спросил владыку Григория, князя Юрия  и
устюжан: "Стоите ли за беглеца новгородского Анфала?" Те  отвечали,  что
не стоят. Тогда Яков пошел дальше за Анфалом и настиг его  за  Медвежьею
горою, где беглец с товарищами своими устроил себе острог и бился  из-за
него с новгородцами; устюжане обманули Якова  и  в  числе  2000  человек
пришли на помощь к Анфалу и бились с новгородцами крепко на реке Сухоне,
у порога Стрельного: Яков победил, убил 400 человек  устюжан  и  дружины
Анфаловой, перетопил других в Сухоне, но сам Анфал убежал в  Устюг.  Это
было уже в 1399 году; но еще в предыдущем 1398 новгородцы,  несмотря  на
свои успехи, отправили к великому князю архимандрита, посадника,  тысяц-
кого и двоих житых людей со вторичною просьбою о мире и получили его  на
старинных условиях.
   Но в Москве не могли забыть неудачи относительно Заволоцкого края, не
могли забыть и того, что владыка Иоанн благословил новгородцев на  войну
с великим князем. В 1401 году владыка был позван к митрополиту  Киприану
в Москву для святительских дел, но был задержан там и пробыл в наказании
и смирении с лишком три года. В то же время на Двине  возобновлена  была
прежняя попытка: известный нам Анфал Никитин с братом Герасимом, которо-
му удалось выбежать из новгородского монастыря, с полками  великокняжес-
кими явились нежданно в Двинской земле и взяли ее всю  на  щит,  жителей
посекли и повешали, имение их забрали, захватили и посадников  двинских;
но трое из них, собравши вожан, нагнали Анфала и Герасима, бились с ними
на Холмогорах и отняли у них бояр новгородских. В то  же  время  великий
князь послал двоих бояр своих с 300 человек в Торжок, где они  захватили
двоих бояр новгородских и взяли имение их, хранившееся в церкви. Как шли
дела дальше, неизвестно; в 1402 году великий князь отпустил бояр  новго-
родских, захваченных в Торжке, а в 1404 отпущен был и владыка Иоанн. По-
том, под 1406 годом, встречаем известие о приезде в Новгород князя  Пет-
ра, брата великокняжеского; в 1408 году великий князь послал наместником
в Новгород брата своего Константина, чего уже давно не бывало. Анфал Ни-
китич не беспокоил более владений новгородских: в 1409 году он  пошел  с
вятчанами Камою и Волгою на город Болгары, но был разбит татарами и  от-
веден в Орду; избавившись от плена, он явился  опять  в  Вятку,  но  был
здесь убит другим новгородским беглецом, Разсохиным, в 1418  году.  Этот
Разсохин шел по следам Анфала относительно Новгорода;  в  1417  году  из
Вятки, из отчины великого князя, как выражается новгородский  летописец,
боярин князя Юрия Димитриевича, Глеб Семенович, с новгородскими беглеца-
ми - Жадовским и Разсохиным, с устюжанами и вятчанами наехали в  насадах
без вести на Заволоцкую землю и повоевали волости Борок, Емцу и Холмого-
ры, захватили и двоих бояр новгородских. Но четверо других  бояр  новго-
родских нагнали Глеба Семеновича и отбили свою братью со  всеми  другими
пленниками и добычею, после чего четверо воевод новгородских пошли с за-
волочанами в погоню за разбойниками и пограбили Устюг. Это было  послед-
нее враждебное столкновение Москвы с Новгородом в княжение  Василия  Ди-
митриевича, который первый ясно показал намерение  примыслить  к  Москве
Заволоцкие владения. Овладевши Нижним Новгородом с помощию тамошних  бо-
яр, великий князь попытался сделать то же самое и  в  Двинской  области;
первая попытка была неудачна, но московский князь, верный преданиям сво-
его рода, не теряет надежды на успех, повторяет попытку, не упускает  из
виду раз намеченной цели. Почетный прием, оказанный новгородцами в  1419
году князю Константину Димитриевичу, поссорившемуся  с  старшим  братом,
как видно, не имел неприятных следствий для Новгорода.
   Следы внутреннего разделения в Новгороде, разделения между лучшими  и
меньшими людьми, опять обнаруживаются: в 1418 году какой-то  простолюдин
Степан схватил боярина Даниила Ивановича и стал кричать прохожим:  "Гос-
пода, помогите мне управиться с этим злодеем!" Прохожие кинулись на  Да-
ниила, поволокли его к толпе, собравшейся на вече, и стали  бить;  между
прочим, выскочила из толпы какая-то женщина и начала бранить и бить  его
как неистовая, крича, что он ее  обидел;  наконец  полумертвого  Даниила
свели с веча и сбросили с моста; но один рыбак, Личков сын, захотел  ему
добра и взял на свой челн; народ разъярился на рыбака  и  разграбил  его
дом, а сам он успел скрыться. Дело этим не кончилось, потому что  боярин
Даниил хотел непременно отомстить Степану: он схватил его и стал мучить.
Когда разнеслась в народе весть, что Степан схвачен, то  зазвонили  вече
на дворе Ярославовом, собралось множество народа, и несколько дней сряду
кричали: "Пойдем на этого Даниила, разграбим его дом!" Подняли  доспехи,
развернули знамя и пошли на Козмодемьянскую улицу,  где  разграбили  дом
Даниилов и много других домов, а на Яневой улице пограбили берег.  Тогда
козмодемьянцы, боясь, чтоб не было с ними чего хуже, решились  выпустить
Степана и, пришедши к архиепископу, стали умолять его, чтоб вступился  в
дело и послал к людскому собранию; святитель исполнил их просьбу и  пос-
лал священника козмодемьянского вместе с своим боярином, которые и осво-
бодили Степана. Но и этим дело не кончилось: народ встал, как пьяный, на
другого боярина, Ивана Иевлича, разграбил его дом на Чудинцевой улице  и
много других домов боярских, мало того, разграбили и  Никольский  монас-
тырь на поле, говоря, что тут житницы боярские; потом,  в  то  же  утро,
разграбили много дворов на Люгоще улице, говоря, что там живут их супос-
таты, пришли было и на Прусскую улицу, но жители ее отбились от грабите-
лей, и это послужило поводом к большому смятению. Вечники  прибежали  на
свою Торговую сторону и начали кричать, что Софийская сторона  хочет  на
них вооружиться и домы их грабить, начали звонить по всему  городу  -  и
вот с обеих сторон толпы повалили, как на рать, в  доспехах  на  большой
мост, стали уже и падать мертвые: одни от стрел, другие от лошадей; в то
же самое время страшная гроза разразилась над городом с громом и  молни-
ею, дождем и градом; ужас напал на обе стороны, и многие начали уже  пе-
реносить имение свое в церкви. Тогда владыка Симеон пошел в церковь  св.
Софии, облачился, велел взять  крест  и  образ  богородицы  и  пошел  на
большой мост, за ним следовали священники, причет церковный и толпа  на-
роду. Многие добрые люди плакали, говоря: "Да укротит господь народ  мо-
литвами господина нашего святителя!"; другие, припадая к ногам  владыки,
с плачем говорили: "Иди, святитель, благослови народ, да утишит  господь
твоим благословением усобную рать!"; а иные прибавляли: "Пусть  все  зло
падет на зачинщиков!" Между тем крестный ход, невзирая на тесноту от во-
оруженных людей, достиг большого моста; владыка стал посреди него и  на-
чал благословлять крестом на обе стороны: тогда одни, видя крест, начали
кланяться, другие прослезились; от Софийской стороны пришел  старый  по-
садник Федор Тимофеевич с другими посадниками и тысяцкими и стал просить
владыку, чтоб установил народ; владыка послал  духовника  своего,  архи-
мандрита Варлаама, и протодьякона на двор Ярославов к св. Николе отнести
благословение степенному посаднику Василью Осиповичу,  тысяцкому,  всему
народу и сказать им, чтоб расходились по домам. Те отвечали: "Пусть свя-
титель прикажет своей стороне разойтись, а мы здесь своим, по  его  бла-
гословению, приказываем то же самое", и таким образом все разошлись.
   Мы видели, как дорого поплатились новгородцы за своих ушкуйников  при
Димитрии Донском; это заставляло их строго смотреть, чтоб  шайки  людей,
обремененных долгами, холопей, рабов не собирались в их  волостях  и  не
отправлялись разбойничать на Волгу; это же повело и к ссоре Новгорода со
Псковом в 1390 году. Пошли новгородцы с войском ко Пскову под  предводи-
тельством князя Семена Олгердовича и стали на Солце. Но  тут  явились  к
ним послы псковские и заключили мир с обязательством  не  вступаться  за
должников, холопей и рабов, которые ходили на Волгу, но выдавать их. Уш-
куйничество, впрочем, не прекратилось: под следующим же годом  встречаем
известие, что новгородцы, устюжане и другие собрались и пошли в  насадах
и ушкуях рекою Вяткою и Камою, взяли Жукотин, Казань, выплыли  потом  на
Волгу и пограбили всех гостей. Не прекратилась  и  вражда  Новгорода  со
Псковом: в 1394 году новгородцы пошли с войском ко Пскову и  стояли  под
ним 8 дней; был у них бой с псковичами, где они потерпели неудачу и при-
нуждены были ночью бежать домой,  побросавши  свои  стенобитные  орудия;
вследствие этого-то неудачного похода свергнут был, как видно,  посадник
Осип Захарович. Несмотря, однако, на свое торжество, псковичи не  хотели
продолжать войны с старшим братом и отправили послов в Новгород;  но  на
этот раз послы возвратились без мира; через два года явились в  Новгород
новые знатные послы из Пскова и били челом  владыке  Иоанну:  "Чтоб  ты,
господин, благословил детей своих Великий Новгород, чтобы  господин  наш
Великий Новгород нелюбье нам отдал и принял бы нас в  старину".  Владыка
благословил детей своих: "Вы бы, дети, мое благословение приняли,  пско-
вичам нелюбье отдали и свою братью младшую приняли  по  старине;  потому
что, дети, видите, уже последнее время приходит, надобно христианам быть
заодно". Новгородцы послушались и заключили мир по старине.
   Но если после этого не было войны между Новгородом и Псковом, зато не
было и единодушного союза между ними,  какого  желал  владыка;  и  после
псковский летописец постоянно жалуется, что новгородцы не помогают пско-
вичам. Отношения между старшим и младшим братом были таковы, что они  не
могли действовать заодно; но этот недостаток единства между ними  прола-
гал московским князьям путь к усилению своей власти, к собранию  Русской
земли. Действительно, по словам новгородского владыки, приходило  теперь
последнее время, но последнее время для особного существования  Новгоро-
да, Пскова и других русских волостей. Угрожаемый немцами и  Литвою,  ос-
тавляемый без помощи Новгородом, Псков необходимо должен был  обратиться
к сильному князю московскому, который теперь имел  возможность  заняться
его делами, оборонить отчину св. Ольги, и вот с последнего года XIV века
во Пскове происходит важная перемена: он начинает  принимать  князей  от
руки великого князя московского. Таким образом, сын  Донского  примыслил
богатые волости на берегах Оки и Волги, утвердил свое влияние во Пскове,
заставил новгородцев держать свое княжение честно и грозно,  потому  что
грозил постоянно их богатым колониям заволоцким. Рязань и Тверь, слабые,
волнуемые усобицами, не могли и думать о борьбе с Москвою, но все  более
и более подчинялись ее влиянию. В 1402 году великий князь московский Ва-
силий от имени всех родичей - дяди Владимира Андреевича и  троих  родных
братьев - Юрия, Андрея и Петра - заключил договор с великим  князем  ря-
занским Федором Ольговичем. В этом договоре московский князь делит своих
родичей на два разряда - братьев младших  (князь  Владимир  Андреевич  и
князь Юрий Димитриевич) и братьев меньших (князья Андрей и Петр Димитри-
евичи). Великий князь рязанский обязывается держать великого князя  мос-
ковского старшим братом, младших  его  братьев  равными  себе  братьями,
меньших братьев младшими. Обязывается не приставать к татарам; выговари-
вает себе право отправлять посла (киличея) в  Орду  с  подарками,  право
принять у себя татарского посла с честию для добра христианского; но при
этом обязывается давать знать в Москву, если вздумает  послать  киличея,
равно как передавать в Москву все вести ордынские. "А отдалится  от  нас
Орда, тогда тебе с нами учинить по думе",  -  прибавляет  великий  князь
московский. Не раз было упомянуто о наследственной вражде между великими
князьями - рязанским и пронским; московский князь ставит себя  посредни-
ком между ними и вносит в договор следующее условие: "С  князем  великим
Иваном Владимировичем (пронским) взять любовь по прежним грамотам, а ес-
ли учинится между вас какая обида, то вам послать бояр своих для решения
спора, если же они не решат, то третий (судья) им митрополит: кого  мит-
рополит обвинит, тот и должен отдать обидное; а не отдаст, то я, великий
князь Василий Димитриевич, заставлю его исправиться".  Московский  князь
обязывает рязанского помириться с князьями новосильским и  торусским  по
прежним грамотам и жить с ними без обиды, потому что те князья один  че-
ловек с московским. Если случится у этих князей спор с князем  рязанским
о земле или о воде, то решают его бояре, высланные с обеих сторон;  если
же бояре не уладятся, то избирают третьего судью, приговор которого при-
водится в исполнение князем московским. Если князь литовский Витовт  за-
хочет любви с князем рязанским, то последний может взять с  ним  любовь,
но только по думе с князем московским, как будет годно. Но, несмотря  на
посредничество московского князя,  вражда  между  князьями  рязанским  и
пронским не стихла: в 1408 году князь Иван Владимирович пронский  пришел
нечаянно с татарами и выгнал из Рязани князя Федора  Ольговича,  который
бежал за Оку. Московский князь послал на помощь к изгнанному воевод  ко-
ломенского и муромского с тамошними полками; на реке Смядве  встретились
они с пронским князем и были разбиты: коломенский воевода был убит,  му-
ромский взят в плен. Несмотря, однако, на эту победу, пронский князь ус-
тупил Рязань опять Федору, вероятно вследствие угроз князя московского.
   В 1399 году умер тверской князь Михаил,  последний  опасный  соперник
московского князя. Договорная грамота его с сыном Донского дошла до нас:
в ней отношения князя тверского к московскому и его братьям не определе-
ны родовыми счетами: Михаил называется просто братом  Василия.  Тверской
князь обязывается за себя, за детей своих, за внучат и за племянников не
искать ни Москвы, ни великого княжения Владимирского, ни Великого Новго-
рода; обязывается быть заодно с московским князем на татар, на литву, на
немцев и ляхов. Если на московских князей нападут татары,  литва,  немцы
или поляки и сам Василий с братьями сядет на коня, то Михаил обязан пос-
лать к ним на помощь двоих сыновей да двоих племянников, оставив у  себя
одного сына; если же татары, литва или немцы нападут  на  Тверское  кня-
жество, то московский князь обязан сам идти на помощь к Михаилу с  своею
братьею. Эта разница в обязательствах объясняется старостию Михаила  от-
носительно Василия. Тверской князь обязан объявить  Витовту  литовскому,
что он один человек с московским князем. К  Орде  тверскому  князю  путь
чист, равно его детям, внучатам и людям. В первый раз  московский  князь
упоминает о князьях, которых ему или его младшей братье бог поручил: ес-
ли кто-нибудь из них отъедет к тверскому князю, то  последний  не  может
вступаться в их вотчины: они остаются за московским князем.
   Распределение Тверских волостей между сыновьями, сделанное князем Ми-
хаилом, замечательно, и здесь ясно обнаруживается  намерение  завещателя
увеличить волость старшего брата пред волостями  младших,  чтоб  сделать
восстание последних и усобицы невозможными: старший сын  Михаила,  Иван,
получил Тверь с семью городами, а двое других сыновей, Василий и  Федор,
- только по два города; притом можно думать, что в  Кашинском  же  уделе
второго сына, Василия Михайловича, помещен был и внук Михайлов Иван, сын
умершего при жизни отцовой Бориса Михайловича. Мы видели упорную  борьбу
Михаила с Дмитрием московским, которая обличила большую энергию в тверс-
ком князе; мы видели также стремление Михаила подчинить  себе  Кашинское
княжество; это стремление увенчалось успехом, несмотря на  сопротивление
Москвы, ибо мы видим Кашин во власти Михаила, и он завещает  этот  город
второму сыну своему Василию. Мир, господствовавший в Тверских волостях в
продолжение 25 лет по окончании борьбы с Москвою, дал Михаилу досуг  об-
ратить свою деятельность на устроение внутреннего наряда; и автор сказа-
ния о его смерти говорит, что в княжение его разбойники, воры и ябедники
исчезли, корчемники, мытари и торговые злые тамги истребились, о насили-
ях и грабежах нигде не было слышно; вообще о Михаиле встречаем в летопи-
сях такой отзыв: был он крепок, сановит и смышлен, взор имел  грозный  и
дивный.
   Новый тверской князь Иван Михайлович, по обычаю, немедленно же  хотел
воспользоваться полученными от отца средствами для приведения в свою во-
лю  младших  братьев.  Тверские  бояре  великокняжеские  начали  обижать
удельных князей. Василий Михайлович кашинский пришел к своей матери, ве-
ликой княгине Евдокии и стал говорить ей: "Бояре брата  нашего  крестное
целование к нам сложили, тогда как они клялись отцу нашему - хотеть  нам
добра". Великая княгиня тотчас же отправила своих бояр с боярами младших
сыновей к старшему, которому они должны были  сказать:  "Господин  князь
великий! вопреки грамоте отца нашего, бояре твои сложили к нам  крестное
целование, и ты б, господин князь великий, пожаловал, велел своим боярам
крестное целование держать по грамотам отца нашего". Но  Иван  велел  им
прямо сказать, что бояре тверские сложили к ним  крестное  целование  по
его приказу, и начал с тех пор сердиться на мать, братьев и  племянника.
Но мать последнего, вдова Бориса Михайловича,  родом  смольнянка,  взяла
сына, боярина Воронца и явилась в Тверь к великому князю с  оправданием,
что она не посылала своих бояр вместе с другими удельными.  Эта  лукавая
лесть, по выражению летописца, понравилась Ивану; он отнял у брата Васи-
лия кашинского Луское озеро и отдал  его  племяннику  Ивану  Борисовичу.
Тщетно Василий чрез владыку тверского Арсения просил у брата общего  су-
да: тот велел отвечать ему: "Суда тебе не дам". Скоро Иван успел примыс-
лить новую волость к своей отчине: в 1402 году умер двоюродный брат  его
Иван Всеволодович холмекий и мимо родного брата Юрия отказал  свой  удел
сыну великого князя Александру; в следующем году этот  Александр  выгнал
дядю Василия Михайловича из Кашина; тот убежал в Москву, и великий князь
успел на этот раз помирить его с старшим братом; но чрез год, когда  ка-
шинский князь приехал за чем-то в Тверь к старшему брату,  то  последний
велел схватить его вместе с боярами; двоюродный брат их Юрий  Всеволодо-
вич, боясь такой же участи, убежал в Москву; неизвестно,  что  заставило
Ивана выпустить своего пленника и поцеловать с ним крест; но через месяц
кашинский князь был уже в Москве, и тверские наместники сидели в Кашине,
угнетая его жителей продажами и грабежом. Дела литовские мешали московс-
кому великому князю вступиться в усобицу тверских князей. Как видно,  он
дал изгнанному Василию Михайловичу Переяславль  в  кормление;  но  когда
явился из Литвы более важный для Москвы выходец, князь Александр  Нелюб,
то великий князь Василий отдал Переяславль ему; вероятно, это самое обс-
тоятельство заставило кашинского князя вступить в переговоры  с  старшим
братом своим, Иваном тверским, который возвратил ему Кашин.
   Между тем Юрий Всеволодович холмский все жил в Москве и вдруг в  1407
году поехал в Орду искать великого  княжения  Тверского  под  двоюродным
братом своим Иваном. Последний, узнав об этом, также отправился  в  Орду
судиться с Юрием; но легко было предвидеть, кто из двух  будет  оправдан
на этом суде - богатый ли Иван или безземельный Юрий? Все князья ордынс-
кие, говорит летописец, оправили князя Ивана Михайловича и с честию  от-
пустили его в Тверь, а Юрий остался в Орде. В 1408 году поднялась вражда
между князем Иваном Михайловичем и племянником его  Иваном  Борисовичем,
которому он до сих пор покровительствовал: услыхав о приближении дяди  с
войском к Кашину, Иван Борисович бежал в Москву, но  мать  его  отвезена
была пленницею в Тверь, и в Кашине сели наместники великого князя тверс-
кого, т. е., как надобно полагать, в той части  Кашина,  которою  владел
Иван Борисович, ибо тут же сказано, что князь Иван  Михайлович  заключил
мир с братом своим, Василием кашинским. Мир этот, однако, продолжался не
более трех лет: в 1412 году встало опять между братьями нелюбье великое,
по выражению летописца: князь Иван Михайлович  тверской  велел  схватить
брата своего Василия Михайловича кашинского вместе с  женою,  боярами  и
слугами; княгиню велел отвезти в Тверь, а самого Василия  Михайловича  в
Старицу; но при переправе через реку Тмаку, когда все провожатые сошли с
лошадей, князь в одном терлике, без кивера погнал свою лошадь вброд, пе-
реправился через реку и потом поскакал по неезжалым дорогам; в одном се-
ле посчастливилось ему найти преданного человека, который  заботился  об
нем, укрывал в лесу, перенимал вести и, улучив  наконец  удобное  время,
убежал с князем в Москву.
   В это самое время явился из Орды в Тверь посол лютый звать князя Ива-
на к хану; тот поехал, но еще прежде него отправился в  Орду  из  Москвы
брат его Василий, прежде и возвратился и, пользуясь отсутствием старшего
брата, попытался было овладеть Кашином с татарами; но князь Иван Борисо-
вич с тверскою заставою (гарнизоном) не пустил его в город. Это  показы-
вает, во-первых, что Василий успел склонить хана на  свою  сторону,  ибо
тот дал ему татар в помощь, во-вторых, видим, что князь  Иван  Борисович
помирился уже с старшим дядею и действовал  за  него,  против  младшего.
Скоро перемена хана в Орде переменила и дела тверские: враждебный  князю
Ивану Михайловичу хан Зелени-Салтан был убит, и  преемник  его  отпустил
тверского князя с честию и пожалованием.
   Этим оканчиваются известия о тверских делах в княжение Василия Димит-
риевича. Дела ордынские и литовские  мешали  московскому  князю  пользо-
ваться тверскими усобицами; сначала князь Иван Михайлович был в союзе  с
Москвою и послал полки свои на помощь Василию Димитриевичу против Витов-
та к реке Плаве; но тут московский князь скрыл свои переговоры с  Витов-
том от князей и воевод тверских; кроме того, в договорной грамоте с  ли-
товским князем написал имя тверского великого  князя  ниже  имен  родных
братьев своих Димитриевичей, вследствие чего тверичи с гневом  ушли  до-
мой, и князь их с тех пор перестал помогать Москве 26. Несмотря  на  то,
однако, он не смел и думать  об  открытой  борьбе  с  Москвою.  Опасение
тверского князя затронуть могущественную Москву видно из того, что когда
Эдигей во время осады Москвы послал звать его к себе на помощь  с  войс-
ком, то князь Иван показал вид, что послушался приказа, и поехал к  Эди-
гею, только один, без войска; а потом под предлогом болезни  возвратился
с дороги. Современники считали этот поступок тверского князя  мастерским
делом; вот что говорит летописец: "Таковым  коварством  перемудрова,  ни
Эдигея разгнева, ни князю великому погруби, обоим обоего избежа;  се  же
створи уменски, паче же истински".
   Тверской князь боялся князя московского наравне  с  ханом  татарским;
это всего лучше показывает значение Москвы при сыне  Донского;  несмотря
на то, Василий Димитриевич не мог еще смотреть на  хана  как  только  на
равного себе владетеля, не мог совершенно избавиться от зависимости  ор-
дынской. Мы видели, что в начале своего княжения московский князь  ездил
в Орду искать благосклонности Тохтамыша, с ярлыком которого овладел Ниж-
ним. Между тем летописи говорят о нападениях татар на Рязань:  два  раза
пустошили они это пограничное с степью княжество безнаказанно, в  третий
были побиты князем Олегом; в 1391 году Тохтамыш послал какого-то цареви-
ча Бектута, которому удалось взять Вятку, перебить и попленить ее  жите-
лей; как видно, этот поход был предпринят с целию отомстить вятчанам  за
их ушкуйничество. Более важных предприятий нельзя было ожидать со сторо-
ны Тохтамыша, потому  что  к  смятениям  внутренним  присоединялась  еще
борьба с Тамерланом. В конце XIV века для Азии повторились времена  Чин-
гисхановы: сын небогатого чагатайского князька, Тимур, или Тамерлан, на-
чал в половине XIV века поприще свое мелким грабежом  и  разбоями,  а  в
1371 году владел уже землями от Каспийского моря до Маньчжурии. Ему  был
обязан Тохтамыш престолом Кипчакским, но не хотел быть благодарным и во-
оружился против Тамерлана. В 1395 году на берегах Терека Тохтамыш потер-
пел поражение и принужден был спасаться бегством в лесах  болгарских,  а
Тамерлан вошел в русские пределы, взял Елец, пленил его князя, опустошил
окрестную страну. Нападение не было  нечаянное,  и  Василий  Димитриевич
имел время приготовиться: он собрал большое войско  и  стал  на  границе
своего княжества, на берегу Оки. Но он не дождался врага; простоявши  15
дней в земле Рязанской, опустошивши оба берега Дона, Тамерлан  вышел  из
русских пределов в тот самый день, когда москвичи встретили образ  бого-
родицы, принесенный из Владимира.
   После разгрома Тамерланова Золотая Орда долго не была опасна московс-
кому князю; в продолжение 12 лет летописец раза три упоминает  только  о
пограничных сшибках хищнических отрядов татарских  с  рязанцами,  причем
успех большею частию оставался на стороне последних. Несколько ханов пе-
ременилось в Орде, а великий князь московский не думал не только сам ез-
дить к ним на поклон, но даже не посылал никого: на требование дани  от-
вечал, что княжество его стало бедно людьми, не  на  ком  взять  выхода,
тогда как татарская дань с двух сох по рублю шла в  казну  великокняжес-
кую. Наконец, обращение с татарами переменилось в  областях  московских:
над послами и гостями ордынскими начали смеяться и мстить им за  прежнее
разными притеснениями. В это время, как во время Мамаево, всеми делами в
Орде заведовал князь Эдигей; долго  терпел  он  презрительное  обращение
московского князя с бывшими повелителями; наконец решился напомнить  ему
о себе. Но, подобно Тохтамышу, и Эдигей не  осмелился  явно  напасть  на
Москву, встретиться в чистом поле с ее полками;  только  от  хитрости  и
тайны ждал он успеха; дал знать великому князю, что хан  со  всею  Ордою
идет на Витовта, а сам с необыкновенною скоростию устремился  к  Москве.
Василий Димитриевич, застигнутый врасплох, оставил защищать Москву  дядю
Владимира Андреевича да братьев своих Андрея и  Петра  Димитриевичей,  а
сам с княгинею и детьми уехал в Кострому. Жители  Москвы  смутились,  от
страха побежали в разные стороны, не заботясь об имении, чем  воспользо-
вались разбойники и воры и наполнили руки свои богатством.  Посады  были
уже выжжены, когда явились татары Эдигеевы и со всех сторон облегли  го-
род. Остановившись у Москвы, Эдигей разослал в  разные  стороны  отряды,
которые опустошили Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Верею, Новго-
род Нижний, Городец, Клин; много народу погибло от  татар,  много  и  от
жестокого холоду и вьюг. Тридцатичетырехтысячный отряд послан был в  по-
гоню за великим князем, ноне успел догнать его. Между тем  Эдигей  стоял
спокойно под Кремлем; сберегая людей и помня неудачу Тохтамышеву, он  не
делал приступов, а хотел зимовать и принудить к сдаче голодом; уже месяц
стоял Эдигей под Москвою, как вдруг пришла к нему весть из Орды от хана,
чтоб шел немедленно домой, потому что какой-то царевич  напал  на  хана.
Осажденные ничего не знали об этом, и когда Эдигей прислал к ним с  мир-
ными предложениями, то они с радостию заплатили ему три тысячи рублей за
отступление; Эдигей поспешно поднялся и вышел из русских пределов, взяв-
ши по дороге Рязань (1408 г.).
   Но и после нашествия Эдигеева московский князь три года  не  ездил  в
Орду сам и не посылал туда ни  родственников  своих,  ни  бояр  больших;
только в 1412 году, когда новый хан Зелени-Салтан (Джелаледдин  Султан),
сын Тохтамыша, дал изгнанным нижегородским князьям ярлык на  их  отчину,
Василий Димитриевич поехал в Орду с большим богатством и со всеми своими
вельможами. Это последнее известие об отношениях Москвы к Орде в  княже-
ние Василия Димитриевича; после встречаем только известия  о  нападениях
татарских на пограничные с степью русские области: в  1410  году  татары
напали нечаянно на Рязань, но были отбиты и потеряли добычу; в 1414  они
воевали по Задонью, взяли Елец и убили тамошнего князя; в 1422 году  они
прогнаны были из области Одоевской; в 1424 году  хан  Куидадат  вошел  в
Одоевскую область, простоял здесь три недели и отправился к  Рязани;  но
вдесь встречен был русскими войсками и поражен.
   Опаснее была Литва. Когда еще в 1386 году Василий Димитриевич спасал-
ся бегством из Орды от Тохтамыша, то, разумеется, не мог  бежать  прямою
дорогою, а направлял путь к западным странам,  свободным  от  татарского
влияния; сначала он укрывался в Молдавии, а оттуда пробирался  в  Москву
чрез литовские владения; известия разногласят насчет  того,  где  именно
Василий встретился с Витовтом, ведшим тогда борьбу с Ягайлом; но соглас-
ны в том, что молодой московский князь дал или принужден был дать  Кейс-
тутову сыну слово жениться на его дочери Софии. Слово было сдержано, как
только Василий стал великим князем: в 1390 году трое бояр  великокняжес-
ких привезли невесту в Москву из-за моря, от немцев, по выражению  лето-
писца, т. е. из владений Ордена, где жил тогда Витовт.  Но  эта  близкая
родственная связь не принесла Москве никакой пользы, когда Витовт, поми-
рившись с Ягайлом, стал великим князем литовским и  начал  стремиться  к
увеличению своих владений, ибо это увеличение единственно могло произой-
ти чрез покорение областей Руси Восточной.
   Сначала Орден не давал Витовту досуга обратить свое внимание на  вос-
ток; великий магистр Конрад фон Юнгинген хотел  воспользоваться  борьбою
между Ягайлом и младшим братом его, Свидригайлом Олгердовичем  витебским
(который, по обычаю, отдался под покровительство Ордена), и в 1394  году
осадил Вильну. Но,  несмотря  на  многочисленность  осаждавших,  их  ис-
кусство, опытность вождей,  превосходную  по  тому  времени  артиллерию,
осажденные отбивались с таким  мужеством,  что  магистр,  потеряв  треть
войска, множество лошадей и снарядов, принужден был снять осаду и заклю-
чить мир с Витовтом, чтоб только беспрепятственно выйти из Литвы. Мир  с
немцами дал Витовту возможность обратить внимание на восток и примыслить
важную волость Смоленскую. В Смоленске происходила в это  время  сильная
усобица между князем Юрием Святославичем и братьями его за  уделы  и  за
то, что ни один брат не хотел служить другому. Князь Юрий был  принужден
уехать из Смоленска к тестю своему князю Олегу рязанскому, а Витовт спе-
шил воспользоваться этим обстоятельством, ибо удаление Юрия не примирило
остальных Святославичей; литовский князь распустил слух, что идет на та-
тар, - вместо того вдруг явился под Смоленском.  Один  из  князей,  Глеб
Святославич, выехал к нему навстречу с небольшою дружиною, был принят  с
честию, отпущен с миром, причем Витовт велел сказать остальным  князьям:
"Чтоб вам, всем князьям братьям, выехать ко мне с любовию,  по  охранной
грамоте (по опасу); слышал я, что  между  вами  нет  единства  и  вражда
большая; так если будет между вами какой спор, то вы сошлитесь  на  меня
как на третьего, и я вас рассужу справедливо". Смоленские князья обрадо-
вались, что нашелся беспристрастный третий судья, который рассудит их по
всей справедливости и разделит им вотчину по жребию: все они собрались и
поехали к Витовту с дарами; но Витовт, взявши  дары,  велел  перехватать
всех князей и отослал их в Литву, потом подступил к городу, пожег  поса-
ды, взял крепость и посадил здесь своих наместников (1395 г.).
   Но старший из смоленских князей, Юрий, оставался на свободе, в  Ряза-
ни, и в конце 1395 года тесть его Олег вместе с ним и  другими  князьями
опустошил литовские владения; но еще не успел Олег  возвратиться  в  Ря-
зань, как услыхал, что Витовт пустошит его собственные  волости.  Тогда,
оставив свою добычу в надежном месте, Олег ударил врасплох на  литовцев,
рассеявшихся для грабежа, и поразил их; Витовт испугался и  ушел  домой.
Великий князь московский при всех этих событиях явно держал сторону тес-
тя: в 1396 году он ездил на свидание с ним в Смоленск, праздновал  здесь
пасху, я когда рязанский князь снова вошел с полками в землю Литовскую и
осадил Любутск, то Василий отправил к нему посла и отвел его от того го-
рода. Потом, когда Витовт вошел в  рязанские  владения  и  пролил  здесь
кровь, как воду, по выражению летописей, и людей побивал, сажая их  ули-
цами, то из Москвы не было  ему  никакого  препятствия,  напротив,  зять
встретил его в Коломне, поднес дары и оказал большую честь.  Мы  видели,
что в 1397 году оба князя, и московский  и  литовский,  заодно  посылали
требовать от новгородцев, чтоб те разорвали мир с немцами; но  тогда  же
московский князь мог узнать, какого союзника он имел в своем тесте,  ибо
в то же время Витовт требовал от новгородцев, чтобы  те  поддались  ему;
получивши отказ, он послал в 1399  году  в  Новгород  грамоту  разметную
(объявление войны) и велел сказать новгородцам:  "Вы  меня  обесчестили:
что было вам мне поддаться, а мне было вашим князем великим быть  и  вас
оборонять: но вы мне не поддались". Но не один Витовт объявлял свои при-
тязания на Новгород: еще в 1389 году приехал туда князь  Симеон-Лугвений
Олгердович, был принят новгородцами с честию и за эту  честь  дал  брату
своему королю Ягайлу  следующую  запись:  "Так  как  господин  Владислав
(Ягайло), король польский, литовский, русский и иных земель многих  гос-
подарь, поставил нас опекуном над мужами и людьми Великого Новгорода, то
мы королю и Ядвиге королеве вместе с новгородцами обещались и обещаемся,
пока держим Новгород в нашей опеке, быть при короне Польской  и  никогда
не отступать от нее".
   Намерение Витовта овладеть Новгородом обнаруживается и в договоре его
с Орденом в 1398 году; здесь Витовт обещался Ордену помогать ему в заво-
евании Пскова, за что Орден с своей стороны обязался помогать Витовту  в
завоевании Великого Новгорода. Но война с последним была отложена, пото-
му что Витовт обратил внимание на дела ордынские, вмешательство в  кото-
рые обещало ему выгоды более важные. По удалении Тамерлана на юг  Тохта-
мыш попытался было снова утвердиться в Золотой Орде, но был изгнан ханом
Темир-Кутлуем (Kotlogh-Timur) и отдался в покровительство Витовту, кото-
рый обещал ему возвратить Кипчак с тем, чтобы Тохтамыш потом  помог  ему
овладеть Москвою.
   В 1399 году Витовт собрал огромное войско; кроме руси, литвы, жмуди и
татар Тохтамышевых здесь были полки волошские, польские и немецкие,  ибо
и находившийся тогда в мире с Витовтом великий  магистр  Ордена  прислал
ему отряд войска; одних князей летописцы насчитывают до пятидесяти.  Пе-
ред выступлением в поход к Витовту явились послы от Темира-Кутлуя.  "Вы-
дай мне беглого Тохтамыша, - велел сказать ему хан, - он  мой  враг,  не
могу оставаться в покое, зная, что он жив и у тебя живет, потому что из-
менчива жизнь наша: нынче хан, а завтра беглец, нынче богат, завтра  ни-
щий, нынче много друзей, а завтра все враги. Я боюсь и своих, не  только
что чужих, а хан Тохтамыш чужой мне и враг мой, да еще  злой  враг;  так
выдай мне его, а что ни есть около его, то все тебе". Витовт велел отве-
чать на это: "Хана Тохтамыша не выдам, а с ханом Темир-Кутлуем хочу  ви-
деться сам". На берегах Ворсклы произошло это свидание, в поле чистом, в
земле Татарской. Но перед битвою начались опять переговоры; Темир-Кутлуй
послал сказать Витовту: "Зачем ты на меня пошел? Я твоей земли не  брал,
ни городов, ни сел твоих". Витовт велел отвечать: "Бог покорил  мне  все
земли, покорись и ты мне, будь мне сыном, а я тебе буду отцом,  и  давай
мне всякий год дани и оброки; если же не хочешь быть сыном,  так  будешь
рабом, и вся орда твоя будет предана мечу". Испуганный хан соглашался на
все требования Витовта, который, видя такую уступчивость,  начал  требо-
вать, чтоб на деньгах ордынских чеканилось клеймо литовского князя;  хан
просил три дня срока подумать. Но в это время пришел к нему Эдигей; ста-
рик, узнавши об условиях, сказал хану: "Лучше нам  умереть,  чем  согла-
ситься на них", - и послал к Витовту требовать личных  переговоров;  ли-
товский князь выехал на берег Ворсклы, и Эдигей стал ему говорить с дру-
гого берега: "По праву взял ты нашего хана  в  сыновья,  потому  что  ты
стар, а он молод; но я старше еще тебя, так следует тебе быть  моим  сы-
ном, дани давать каждый год, клеймо мое чеканить на литовских  деньгах".
Витовт рассвирепел и велел немедленно полкам своим сходиться  на  битву.
Сначала полки Витовтовы схватились с полками Эдигеевыми; с обеих  сторон
стреляли из самострелов и пищалей; но пушки и пищали плохо действовали в
чистом поле. Несмотря на то,  Витовтова  рать  крепко  боролась,  падали
стрелы как дождь, и стали полки Витовтовы перемогать князя Эдигея. Но  в
это время обошли кругом полки Темир-Кутлуевы, вступили в битву и одолели
силу литовскую. Тохтамыш первый обратился в бегство  и  в  этом  бегстве
много народа побрал и много Литовской земли пограбил.  Победители  взяли
весь обоз Витовта, который едва успел убежать с небольшою дружиною;  та-
тары гнались за ним пятьсот верст до самого Киева: ставши под этим горо-
дом, Темир-Кутлуй распустил свою силу воевать Литовскую землю, и  ходила
татарская рать до самого Луцка, опустошив все на своем пути. Киев  отку-
пился тремя тысячами рублей, причем Печерский монастырь заплатил от себя
30 рублей, и хан ушел в степи, оставив Литовскую землю в плаче и скудос-
ти: летописец насчитывает между убитыми с лишком 20 князей.
   Битва Куликовская возвестила падение татарского владычества в Восточ-
ной Европе; Мамай пришел на Дон с целию напомнить Руси Батыя,  восстано-
вить порядок вещей, утвердившийся после сражения при Сити; Мамай был по-
бежден, и битва при Ворскле показала ясно  следствия  этой  победы:  Те-
мир-Кутлуй пришел не нападать, но защищаться от замыслов одного из госу-
дарей Восточной Европы: унизительные условия, которые он соглашался при-
нять, показывают всего лучше перемену отношений; татары победили, но ка-
кие же были следствия этой победы? Опустошение некоторой части литовских
владений - и только! Темир-Кутлуй должен был удовольствоваться тем,  что
освободился от страха пред Тохтамышем. Важность битвы  при  Ворскле  для
судеб Восточной Европы не подлежит сомнению: конечно,  нельзя  нисколько
утверждать, что торжество Витовта и Тохтамыша над Темир-Кутлуем имело бы
необходимым следствием подчинение Москвы и остальных княжений  Восточной
Руси Витовту; но нельзя также не признать, что опасность Москве от этого
торжества грозила большая.
   Витовт приутих и заключил с новгородцами мир по старине в 1400  году.
В то же время и смольняне, которым тяжко было господство литовское,  за-
вели  сношения  с  родным  князем  своим,  Юрием  Святославичем,  жившим
по-прежнему у тестя в Рязани. Юрий пришел к Олегу и стал говорить ему со
слезами: "Пришли ко мне послы из Смоленска от доброхотов моих,  говорят,
что многие хотят меня видеть на отчине и дедине моей; сотвори, господин,
христову любовь, помоги, посади меня на отчине и дедине моей, на великом
княжении Смоленском". И вот в 1401 году Олег вместе  с  Юрием,  князьями
пронским, муромским и козельским отправился к Смоленску: время он улучил
удобное, говорит летописец, потому что Витовт  оскудел  тогда  до  конца
людьми после побоища при Ворскле, и в Смоленске была крамола: одни хоте-
ли здесь Витовта, а другие многие  -  своего  отчича,  старинного  князя
Юрия. Пришедши под Смоленск, Олег велел повестить его жителям: "Если  не
отворите города и не примете господина вашего, князя Юрия, то буду  сто-
ять здесь долго и предам вас мечу и  огню;  выбирайте  между  животом  и
смертию". Смольняне сдались, и многие из  них  были  рады  князю  своему
Юрию, но другие ненавидели его. Вошедши в город,  Юрий  начал  тем,  что
убил Витовтова наместника, князя Романа Михайловича брянского, с его бо-
ярами, а потом перебил и смоленских бояр, преданных Витовту, Олег, возв-
ративши зятю его отчину, не был этим доволен, но вошел со всем войском в
литовские владения и возвратился оттуда с большою добычею. В августе ме-
сяце утвердился в Смоленске Юрий, а осенью того же года Витовт уже стоял
с полками под этим городом, где поднялась  сторона,  ему  преданная;  но
противники Литвы осилили, перебили  много  ее  приверженцев,  и  Витовт,
простоявши четыре недели понапрасну, заключил перемирие  и  отступил  от
Смоленска. Следующий 1402 год был счастливее для Витовта: сын рязанского
князя Родослав Ольгович пошел на Брянск, но  у  Любутска  встретили  его
двое князей Гедиминовичей - Симеон-Лугвений Олгердович и Александр  Пат-
рикиевич стародубский, разбили его и взяли в плен; три года просидел  он
в тяжком заключении у Витовта, наконец отпущен в Рязань за 3000  рублей.
В 1403 году победитель Родослава Лугвений взял Вязьму, а в 1404 сам  Ви-
товт опять осадил Смоленск, и опять неудачно: три месяца  стоял  он  под
городом, много трудился и бил пушками, но взять не мог и, опустошив  ок-
рестности, ушел в Литву, Смоленский князь Юрий видел, однако,  что  один
он не в состоянии противиться Витовту, который показывал ясно  намерение
овладеть во что бы то ни стало Смоленском, внутри которого была  у  него
сильная сторона; Олег рязанский умер (1402  г.),  следовательно,  отсюда
нечего было ожидать помощи. Оставался только один русский князь,  могший
поспорить с Витовтом, то был князь московский, но последний, зять Витов-
та, до сих пор был с ним в постоянном союзе; трудно было надеяться и от-
сюда помощи бескорыстной; Юрий видел, что из двух подданств надобно выб-
рать менее тяжкое, и потому, взявши опасную грамоту, приехал в Москву  и
стал умолять Василия Дмитриевича о помощи. "Тебе все возможно, - говорил
он, - потому что он тебе тесть, и дружба между вами  большая,  помири  и
меня с ним, чтоб не обижал меня. Если же он ни слез моих, ни твоего дру-
жеского совета не послушает, то помоги мне, бедному, не отдавай меня  на
съедение Витовту, если же и этого не хочешь, то возьми город мой за  се-
бя; владей лучше ты им, а не поганая  Литва".  Василий  обещался  помочь
ему, но медлил; в некоторых источниках эта медленность объясняется  доб-
рожелательством московского князя к тестю, хотя она может,  естественно,
объясняться и без этого. Как бы то ни было, в то время, когда медлили  в
Москве, в Смоленске и Литве не теряли времени: бояре смоленские,  добро-
желательствовавшие Витовту, послали сказать ему, чтоб шел как можно ско-
рее к их городу, прежде чем придет Юрий  с  помощию  московскою.  Витовт
явился, и бояре сдали ему город вместе с женою  Юрьевою,  дочерью  Олега
рязанского. Витовт отослал княгиню в Литву вместе с некоторыми  боярами,
других бояр, самых сильных себе противников, казнил смертию,  посадил  в
городе своих наместников, а жителям дал большие льготы, отводя их тем от
князя Юрия, чтоб земля Смоленская не хотела последнего и  не  любила.  В
Москве сильно рассердились или по крайней мере показали вид, что рассер-
дились, когда узнали о сдаче Смоленска; желая, как  видно,  сложить  всю
вину на самого Юрия и поскорее освободиться от него, Василий сказал ему:
"Приехал ты сюда с обманом, приказавши смольнянам  сдаться  Витовту",  и
Юрий, видя гнев московского князя, уехал в Новгород, где жители  приняли
его и дали тринадцать за городов; Юрий и новгородцы целовали друг  другу
крест - не разлучаться ни в жизни, ни в смерти; если пойдут какие  иноп-
леменники на Новгород ратью, то обороняться от них князю Юрию  с  новго-
родцами заодно. Так  пало  знаменитое  княжество  Ростиславичей,  отчина
Мстислава!
   Новгородцы, заключая договор с князем Юрием против иноплеменников, по
всем вероятностям, имели в виду самого опасного из этих  иноплеменников,
князя литовского. И действительно, в следующем же 1405 году Витовт, пос-
лавши объявление войны в Новгород, сам пошел с войском в  Псковскую  во-
лость, тогда как псковский посол жил еще в Литве, и псковичи, ничего  не
зная, не могли приготовиться: Витовт взял город  Коложе  и  вывел  11000
пленных, мужчин, женщин и детей, не считая уже убитых; потом  стоял  два
дня под другим городом, Вороначем, где литовцы накидали две лодки  мерт-
вых детей: такой гадости, говорит летописец, не бывало с  тех  пор,  как
Псков стал. Между тем псковичи послали в Новгород просить помощи, и нов-
городцы прислали к ним полки с тремя воеводами; но Витовт уже  вышел  из
русских пределов. Псковичи вздумали отомстить ему походом в его владения
и звали с собою новгородцев: "Пойдемте, господа, с нами на Литву  мстить
за кровь христианскую"; но воеводы  новгородские  побоялись  затрагивать
страшного литовского князя и отвечали псковичам: "Нас владыка не благос-
ловил идти на Литву, и Новгород нам не указал, а идем с вами на немцев".
Псковичи рассердились, отправили новгородцев домой, а сами  выступили  в
поход, повоевали Ржеву, в Великих Луках взяли стяг Коложский,  бывший  в
плену у Литвы, и возвратились с добычею. Мало этого, в 1406 году пскови-
чи подняли всю свою область и пошли к Полоцку, под которым  стояли  трое
суток.
   Но ни псковичи, ни новгородцы не надеялись одними собственными силами
управиться с Витовтом и потому послали просить защиты у московского кня-
зя. Мы не знаем, какие были уговоры у Василия Дмитриевича с Витовтом от-
носительно Смоленска, уже прежде принадлежавшего литовскому  князю;  нет
ничего странного, что Москва действовала нерешительно в смоленском деле.
Но нападение на псковские волости показывало ясно, что Витовт,  ободрен-
ный вторичным взятием Смоленска, не хочет удовольствоваться  этим  одним
примыслом, и московский князь не хотел ему уступать Пскова и  Новгорода:
Василий разорвал мир с тестем за псковскую обиду, отправил брата Петра в
Новгород; потом, сложивши вместе с тверским князем крестное целование  к
Витовту, собрал полки и послал их в Литовскую землю:  они  приступали  к
Вязьме, Серпейску и Козельску, но безуспешно. Витовт за это велел  пере-
бить всех москвичей, находившихся в его владениях; но здесь уже отозвал-
ся разрыв с московским князем: до сих пор те из южных русинов  и  литви-
нов, которые были недовольны новым порядком вещей, начавшим утверждаться
со времени соединения Литвы с Польшею, должны были сдерживать свое  неу-
довольствие, ибо негде было  искать  помощи,  кроме  иноверного  Ордена:
сильный единоверный московский князь находился постоянно в союзе  с  Ви-
товтом. Но когда этот союз переменился на вражду, то недовольным литовс-
ким открылось убежище в Москве: первый приехал из Литвы на службу к  ве-
ликому князю московскому князь Александр Нелюб, сын князя  Ивана  Ольги-
мантовича, и с ним много литвы и поляков; Василий Димитриевич принял его
с любовью и дал ему в кормление Переяславль. С обеих сторон, и в  Москве
и в Литве, собирали большое войско, и осенью 1406 года московский  князь
выступил в поход и остановился на реке Плаве, близ Кропивны, куда пришли
к нему на помощь полки тверские с четырьмя князьями и татарские от  хана
Шадибека. Литовский князь также вышел навстречу к зятю с  сильным  войс-
ком, поляками и жмудью, но, по обычаю, битвы между ними не было:  князья
начали пересылаться, заключили перемирие до следующего года и разошлись,
причем татары, уходя, пограбили русские области.
   В 1407 году литовцы начали  неприятельские  действия,  взявши  Одоев.
Московский князь пошел опять с большим войском на Литовскую землю,  взял
и сжег город Дмитровец; но, встретившись с тестем у Вязьмы, опять заклю-
чил перемирие, и оба князя разошлись по домам. В следующем году  отъехал
из Литвы в Москву родной брат короля Ягайла, северский князь Свидригайло
Олгердович, постоянный соперник Витовта, и соперник опасный, потому  что
пользовался привязанностию православного народонаселения в  Южной  Руси.
Свидригайло приехал не один; с ним приехал владыка  черниговский,  шесть
князей Юго-Западной Руси и множество бояр черниговских и северских. Мос-
ковский князь не знал, чем изъявить свое радушие знаменитому выходцу: он
дал Свидригайлу в кормление город Владимир со всеми волостями и пошлина-
ми, селами и хлебами земляными и стоячими,  также  Переяславль  (взятый,
следовательно, у князя Нелюба), Юрьев Польский, Волок Ламский,  Ржеву  и
половину Коломны. В июле приехал Свидригайло, в сентябре Василий с  пол-
ками своими и татарскими уже стоял на границах, на  берегу  Угры,  а  на
другом берегу этой реки стоял  Витовт  с  Литвою,  поляками,  немцами  и
жмудью. Но и тут битвы не было: постоявши много дней друг против  друга,
князья заключили мир и разошлись.
   Витовт был сдержан: после мира на Угре, во все остальное время княже-
ния Василиева, он не обнаруживал больше неприятельских замыслов ни  про-
тив Москвы, ни против Новгорода и Пскова. Во время войны между  князьями
московским и литовским новгородцы, по обычаю, не хотели быть ни за того,
ни за другого: не отступали от Москвы и между тем держали у себя на при-
городах князя Симеона-Лугвения Олгердовича, присяжника Ягайлова. Напрас-
но после того Ягайло и Витовт уговаривали новгородцев  заключить  тесный
союз с Польшею и Литвою и воевать вместе с немцами; те  не  соглашались,
причем высказалась уже главная причина,  которая  будет  постоянно  пре-
пятствовать тесному союзу Новгорода с Гедиминовичами: последние уже были
латины, поганые. В 1411 году Симеон-Лугвений, видя, что мало пользы слу-
жить на пригородах новгородских, уехал в Литву, свел и наместников  сво-
их, и в начале следующего года Ягайло, Витовт и Лугвений разорвали  вся-
кий союз с новгородцами, прислали им взметные грамоты и велели  сказать:
"Что было вам взяться служить нам, разорвать мир с немцами, с нами стать
заодно и закрепиться на обе стороны в запас; пригодился бы этот  союз  -
хорошо; а не пригодился, так ничего бы дурного не было; мы к вам посыла-
ли бояр своих Немира и Зиновья Братошича спросить вас, стоите ли в преж-
нем договоре? И вы отвечали Немиру: "Не может Новгород  исполнить  коро-
левского требования: как он с литовским князем мирен, так  и  с  немцами
мирен". Мы князя Лугвения вывели от вас к себе, с немцами заключили  мир
вечный, и с венграми, и со всеми нашими соседями  (граничниками),  а  вы
слово свое забыли, да еще ваши люди нас бранили и  бесчестили,  погаными
звали; кроме того, вы приняли нашего  врага,  сына  смоленского  князя".
Лугвений велел прибавить: "Держали вы меня у себя хлебокормлением, а те-
перь старшим моим братьям, королю и Витовту, это не любо и мне не  любо,
потому что я с ними один человек, и с меня  крестное  целование  долой".
Войны, однако, у Новгорода с Литвою не было: в  1414  году  новгородские
послы ездили в Литву и заключили с Витовтом мир по старине; псковичи  же
заключили мир с литовским князем еще в 1409 году по старине, на  псковс-
кой воле, по докончанию великого князя  Василия  Димитриевича;  следова-
тельно, при заключении мира на Угре московский князь выговорил у Витовта
и мир со Псковом. Но в 1418 году Витовт писал к великому магистру Немец-
кого ордена, поднимая его против псковичей; магистр  отговаривался  тем,
что у Ордена со Псковом заключен десятилетний мир; Витовт возражал,  что
Орден учрежден для постоянной борьбы с неверными и, следовательно,  дол-
жен помогать ему, Витовту, как  единоверному  государю  против  неверных
псковичей; представлял в пример собственное поведение:  в  прошлом  году
московский великий князь прислал звать его на немцев, но он не согласил-
ся. Неизвестно, потому ли Витовт хотел поднять Орден на  псковичей,  что
сам не мог напасть на них без нарушения  договора  с  Москвою;  известно
только то, что войны со Псковом не было.
   Витовт был сдержан; но на северо-востоке не умели понять необходимос-
ти войны с литовским князем; видели вооружения  сильные,  но  с  первого
взгляда бесполезные, видели странную борьбу, кончившуюся как  будто  ни-
чем; сильно досадовали, что иноплеменнику Свидригайлу дано так много бо-
гатых волостей; всего больше боялись и ненавидели татар: от  них  опаса-
лись вредных замыслов, и вот действительно Эдигей страшно опустошил мос-
ковские владения. "Эдигей, - по мнению летописца, - ссорил тестя  с  зя-
тем, чтоб они тратили свои силы в борьбе и тем легче  стали  бы  добычею
татар; Эдигей посылал в Москву к великому князю Василию, побуждая его на
Витовта, давая ему помощь свою, а князья и бояре и все думцы  великокня-
жеские и вся Москва радовались Эдигеевой любви к Василию  Дмитриевичу  и
говорили: "Вся Орда в воле великого князя, кого хочет воюет". Вот и  на-
чали воевать Литву, водя с собою рать татарскую, а Литва воевала москви-
чей, крови лилось много. Татары обогащались добычею, а московские бояре,
воеводы и вельможи веселились. Но старикам старым это не  нравилось:  не
добра дума бояр наших, говорили они, что приводят на помощь к  себе  та-
тар, нанимают их серебром и золотом; не оттого ли в старину Киеву и Чер-
нигову приключились большие напасти и беды? И там братья воевали друг  с
другом, поднимая половцев на помощь; а половцы, рассмотревши весь  наряд
и всю крепость князей наших, потом их всех одолевали.
   Что, если и теперь то же случится? Князь великий Василий  Димитриевич
воевал с тестем своим, великим князем Витовтом Кейстутовичем,  утомились
и заключили перемирие; а вражда между ними  умножилась,  и  оба  понесли
много убытков и томления. Не было в то время на Москве бояр  старых,  но
молодые обо всем советовали, радуясь войне и кровопролитию, а между  тем
Эдигей беспрестанно ссорил князей, рассматривая весь русский наряд и все
войско, дожидаясь удобного времени, когда бы напасть на Русь. В это вре-
мя прислал в Москву к великому князю Свидригайло Олгердович, желая с ним
вместе воевать Литву. Свидригайло был верою лях, но устроен к брани, муж
храбрый и крепкий на ополчение; обрадовался ему князь великий  со  всеми
боярами своими, дали ему городов много, чуть-чуть не половину всего кня-
жения Московского и даже славный город Владимир, где соборная  златовер-
хая церковь Пречистой богородицы: и это все  ляху-пришельцу  дано  было;
оттого и многие беды постигли нас: храбрый князь Свидригайло  Олгердович
и храброе его воинство смутились и испугались, как дети малые, во  время
Эдигеева нашествия и обратились в бегство".
   Так рассуждает летописец. Свидригайло действительно не  оправдал  на-
дежд великого князя, хотя, быть может, союз этого Олгердовича с московс-
ким князем и заставил Витовта ускорить  заключением  мира  с  последним.
Свидригайло не мог быть доволен таким  окончанием  войны,  которое  нис-
колько не изменяло его положения к лучшему относительно  Литвы:  ему  не
удалось свергнуть Витовта с московскою помощию. Вот почему  он  вошел  в
тесную дружбу с братом великого князя Юрием, который  уже  тогда  был  в
размолвке с Василием, не желая  уступать  старшинства  племяннику;  этим
объясняется поступок Свидригайла, который во время Эдигеева нашествия не
оказал великому князю никакой помощи и скоро отъехал назад в Литву (1409
г.), обнаружив свою вражду к Москве тем, что на дороге ограбил Серпухов.

   Неизвестно, чего надеялся Свидригайло в Литве;  известно  только  то,
что по приезде своем сюда он был схвачен в Кременце, заключен в  темницу
Ягайлом и Витовтом и пробыл в цепях около девяти лет: только в 1418 году
он был освобожден острожским князем и убежал в  Венгрию.  Но  заключение
Свидригайла не могло положить конца волнениям в Литве и  Руси,  ибо  эти
волнения зависели не от личности одного человека, но от взаимных отноше-
ний двух или трех народов, приведенных в неожиданную связь одним случай-
ным обстоятельством. Следя за отношениями московского князя к  литовско-
му, мы видели обширные честолюбивые замыслы последнего: примыслив важную
волость Смоленскую, Витовт хотел сделать то же с Новгородом  и  Псковом,
хотел посадить своего хана в Кипчаке и  с  его  помощию  подчинить  себе
Москву; но этот могущественный и честолюбивый князь был не иное что, как
вассал двоюродного брата своего, короля польского: мог ли Витовт  терпе-
ливо сносить такое положение, могли ли терпеливо  сносить  его  Литва  и
Русь? В 1398 году королева Ядвига прислала к Витовту письмо,  в  котором
говорилось, что Ягайло отдал ей княжества Литовское и  Русское  в  вено,
вследствие чего она имеет право на ежегодную дань от них. Витовт  собрал
сейм в Вильне и предложил боярам литовским и русским вопрос: "Считают ли
они себя подданными короны Польской в такой степени, что обязаны платить
дань королеве?" Все единогласно отвечали: "Мы не подданные Польши ни под
каким видом; мы всегда были вольны, наши предки никогда полякам дани  не
платили, не будем и мы платить, останемся при нашей прежней  вольности".
После этого поляки больше уже не толковали о дани. Но Витовт и бояре его
не могли забыть этой попытки со стороны Польши и должны были подумать  о
том, как бы высвободиться и из-под номинального подчинения.  Однажды  на
обеде, данном по случаю заключения мира с Орденом,  бояре  провозгласили
тост за Витовта, короля литовского и русского, и просили  его,  чтоб  он
позволил всегда так величать себя. Витовт на этот раз притворился скром-
ником и отвечал, что не смеет еще почитать себя достойным такого высоко-
го титула. Королем литовским и русским могли провозглашать его вельможи,
потому что еще в 1396 году древняя собственная Русь,  или  Киевская  об-
ласть, лишилась своего  великого  князя  Скиргайла-Ивана  и  соединилась
опять с Литвою. Но если князь литовско-русский с  своими  боярами  хотел
независимости от Польши, то вельможи польские старались всеми силами со-
единить неразрывно Литву и Русь с своим государством: в 1401 году на Ви-
ленском сейме в присутствии Ягайла и Витовта  было  определено,  что  по
смерти Витовта Литва и Русь возвращаются снова  под  власть  Ягайла;  по
смерти же королевской ни Литва без Польши не выбирает великого князя, ни
Польша без Литвы не выбирает короля: оба народа  имеют  общих  врагов  и
друзей. Ходили слухи еще об одном пункте договора, а именно что по смер-
ти Ягайла престол польский переходит к Витовту.  В  1413  году  связь  с
Польшею была еще более скреплена на сейме Городельском:  дворянство  ли-
товское сравнено в правах с дворянством польским, за исключением,  одна-
ко, православных.
   Последний пункт показывал ясно, как мало прочности было для  будущего
в этой связи Литвы с Польшею; но пока она еще не рушилась, и первым важ-
ным следствием ее для Восточной Европы было сокрушение Немецкого ордена.
В конце XIV века Витовт, чтобы заняться делами на востоке, хотел жить  в
мире с немцами и даже отдал им на жертву Жмудь, упорно державшуюся  язы-
чества. В 1399 году, пользуясь прибытием заграничных крестоносцев, в том
числе Карла, герцога лотарингского, великий магистр выступил  на  Жмудь,
жители которой одни не могли сопротивляться  немцам  и  принуждены  были
принять подданство и крещение; некоторые из них, однако, по примеру ста-
рых пруссов убежали в Литву. Когда Орден неотступно требовал их выдачи у
Витовта, то последний отвечал: "Вы, верно, хотите, чтоб я всем  жмудинам
за раз велел возвратиться в их землю? Хорошо; но знайте,  что  эти  люди
самые горячие приверженцы независимости, которую вы отняли у  их  земля-
ков; никто лучше их не защитит ее". Угроза  Витовта  скоро  исполнилась:
восстание вспыхнуло во всей Жмуди, толпы вышли из лесов и ударили на но-
вопостроенные замки орденские, сожгли их, изрубили гарнизоны,  начальни-
ков, рыцарей, духовных побрали в неволю, после чего отправлены были пос-
лы к Витовту с просьбою, чтоб он взял Жмудь под свою власть. Витовт сог-
ласился; жмудины разослали всюду грамоты с жалобою на Орден: "Выслушайте
нас, угнетенных, измученных, выслушайте нас, князья духовные и светские!
Орден не ищет душ наших для бога, он ищет земель наших для себя; он  нас
довел до того, что мы должны или ходить по миру, или разбойничать, чтобы
было чем жить. Как они после того смеют называть себя братьями, как сме-
ют крестить? Кто хочет других умывать, должен быть сам чист. Правда, что
пруссы покрещены; но они так же ничего не смыслят в вере, как и  прежде:
когда войдут с рыцарями в чужую землю, то поступают хуже  турок,  и  чем
злее свирепствуют, тем больше похвал получают от Ордена. Все плоды земли
нашей и улья пчелиные рыцари у нас забрали; не дают нам ни  зверя  бить,
ни рыбы ловить, ни торговать с соседями; что год, увозили детей наших  к
себе в заложники; старшин наших завезли в Пруссию, других со всем  родом
огнем сожгли; сестер и дочерей наших силой увлекли - а еще крест  святой
на платье носят! Сжальтесь над нами! Мы просим крещения,  но  вспомните,
что мы люди же, сотворенные по образу и подобию божию, а  не  звери  ка-
кие... От всей души хотим быть христианами, но хотим креститься водою, а
не кровию".
   Началась война. Рыцари, пользуясь отсутствием Витовта к брату в  Кра-
ков, опустошили окрестности Гродна, за что Жмудь взяла Мемель; два  раза
потом сильное орденское войско опустошало Литву; Витовт отплатил рыцарям
опустошением Пруссии; с обеих сторон, впрочем, не сделали ничего важного
и заключили перемирие, а в 1404 году вечный мир.  Витовт  принужден  был
спешить заключением мира с Орденом, потому что должен был обратить  вни-
мание свое на отношения к Северо-Восточной Руси; он уступил опять  Жмудь
рыцарям, обязавшись даже в случае сопротивления жмудинов помогать Ордену
при их покорении. Несмотря на это. Жмудь  не  думала  покоряться  добро-
вольно. Когда орденские и Витовтовы войска входили в ее области,  жители
преклонялись на время перед силою, но потом восставали опять. "Немало  у
нас (говорили они) прелатов, ксендзов и тому подобных людей, которые от-
бирают у нас шерсть и молоко, а  в  учении  христианском  не  наставляют
нас". Между тем Витовт, управившись на востоке,  начал  думать,  как  бы
опять овладеть Жмудью, стал поддерживать жителей  ее  в  их  восстаниях,
следствием чего были новые войны Польши и Литвы с Орденом. В  1410  году
Витовт соединился с Ягайлом и встретил орденское войско под Грюнвальдом:
у рыцарей было 83000 войска, у Витовта и Ягайла - 163000, между которыми
находились русские полки:  смоленский,  полоцкий,  витебский,  киевский,
пинский и другие. В начале битвы успех был в стороне рыцарей; но отчаян-
ное мужество русских смоленских полков, выдержавших натиск немцев,  дало
возможность Витовту поправить дело: рыцари потерпели страшное поражение,
потеряли великого магистра Ульриха фон Юнгингена, более 40000 убитыми  и
15000 взятыми в плен вместе со всем обозом. Грюнвальдская битва была од-
на из тех битв, которые решают судьбы народов: слава и сила  Ордена  по-
гибли в ней окончательно,  покорители  разъединенных  пруссов  встретили
громадное ополчение из трех соединенных народов Восточной  Европы,  пред
которым силы, мужество, искусство рыцарей оказались недостаточными;  во-
енное братство, существовавшее для борьбы, не имело более ни средств, ни
цели для борьбы; силы его поникли пред соединенными силами трех  народов
христианских, в ополчении врагов Ордена не приносилось  более  языческих
жертв, в нем раздавалась христианская молитва: "Богородице, дево, радуй-
ся!" Орден был предоставлен собственным средствам:  потерянные  силы  не
восполнялись более толпами рыцарей из разных краев  Европы,  потому  что
Орден не вел более войн с неверными,  следовательно,  существование  его
становилось уже бесцельным, ненужным, и существование  это  после  Грюн-
вальдской битвы представляет только продолжительную агонию.
   В то время, как орден Тевтонский в Пруссии оканчивал  борьбу  свою  с
Литвою, другая половина его,  орден  Меченосцев  в  Ливонии,  продолжала
борьбу со Псковом и Новгородом, В 1406 году, по возвращении псковичей  с
войны литовской, из-под Полоцка, магистр ливонский пришел со всею  силою
и ходил две недели по их волости: но известно, что значило тогда  ходить
по чужой волости. Жители пригорода Велья выехали в числе 150 человек же-
лезной рати, помолились богу и св. Михаилу и ударили на немцев;  поганые
не выдержали и обратились в бегство, потерявши много людей и знамя; а из
вельян никто не был не только убит, но даже и ранен; одного только немцы
взяли в плен, но и тот убежал. Это было  в  августе  месяце;  в  октябре
псковичи подняли всю свою волость и пошли на Немецкую землю, подстерегли
немецкую рать, убили у нее 20 человек да 7 взяли живых; потом  пошли  за
Новый городок, встретили другую немецкую рать, ударили и на  нее,  убили
315 немцев, потеряли своих 34 человека и возвратились  домой  с  большою
добычею. В следующем году приехал во Псков брат великого князя  московс-
кого Константин; первым делом его было послать слугу своего  в  Новгород
на добро Пскову, просить помощи на немцев; новгородцы,  однако,  отказа-
лись, не помогли псковичам ни словом, ни делом. Тогда князь  Константин,
будучи юн верстою, по выражению летописца, но  совершен  умом,  поднявши
всю область Псковскую и пригороды, пошел воевать  за  Нарову;  повоевали
много погостов, взяли много добычи; со времен князей Довмонта  и  Давыда
псковичи не бывали еще так далеко в Немецкой земле. Благополучно возвра-
тились псковичи из похода; но скоро князь Константин уехал от них, и де-
ла переменились; магистр пришел ко Пскову со всею немецкою силою;  пско-
вичи вышли к нему навстречу, четыре дня стояли  неприятели  друг  против
друга и бились об реку; немцы не отважились перейти ее и пошли  уже  на-
зад, как псковичи, ободренные этим отступлением, перешли реку  в  погна-
лись за ними; тогда немцы оборотились и нанесли им сильное поражение  на
Логозовицком поле, убили трех посадников, множество бояр и сельских  лю-
дей, всего 700 человек; немцам победа стоила также дорого, и они не мог-
ли воспользоваться ею. Это побоище, по словам  летописца,  было  так  же
сильно, как Ледовое и Раковорское. В  то  же  самое  время  другая  рать
псковская потерпела неудачу за Наровою,  принуждена  была  бросить  свои
лодки и бежать от неприятеля. Псковский летописец  при  этом  продолжает
жаловаться на новгородцев: они взяли князя из  Литвы,  говорит  он,  все
псковичам наперекор, вложил им дьявол злые мысли в сердце - водить друж-
бу с Литвою и немцами, а псковичам не помогают ни словом,  ни  делом.  В
следующем 1408 году магистр пришел опять со всею силою на Псковскую  во-
лость, ходил по ней две недели,  но  безуспешно,  осаждал  Велье;  потом
встречаем известие о новом неудачном набеге немцев на Велье и о  неудач-
ном походе псковичей на Немецкую землю. В 1409 году новое нашествие нем-
цев, опять без важных последствий, кроме поражения псковских охочих  лю-
дей. Наконец, в 1410 году псковские посадники и бояре съехались с  рыца-
рями у Киремпе и заключили мир по старине, на псковской воле; в  1417  в
Ригу приехал посол великокняжеский с  двумя  псковскими  сановниками,  и
заключили договор о свободной торговле и непропуске врагов  Ордена  чрез
псковские, а псковских - чрез орденские владения; в обидах положено  ис-
кать управы судом, а не мечом; великий князь Василий в этой грамоте  на-
зывается великим королем московским, императором русским.  В  1420  году
немецкие послы съехались с новгородскими на реке Нарове и заключили веч-
ный мир по старине, как было при Александре Невском.
   В 1392 году приходили шведские разбойники в Неву, взяли села  по  обе
стороны реки, не доходя 5 верст до города Орешка; но князь Симеон  (Луг-
вений) Олгердович нагнал их и разбил; в 1395 году новое безуспешное  по-
кушение шведов на город Яму; в следующем году опять нападение шведов  на
Корельскую землю, где они повоевали два погоста; в 1397 году  они  взяли
семь сел у города Яма. В 1411 году успех шведов  был  значительнее:  они
овладели одним пригородом новгородским; тогда новгородцы с князем Симео-
ном Олгердовичем пошли сами в Шведскую землю, села повоевали  и  пожгли,
народу много перебили и взяли в плен, а у города Выборга взяли  наружные
укрепления. В том же году двинский воевода с заволочанами по приказу  из
Новгорода ходил на норвежцев, последние отомстили в 1419 году: пришло их
500 человек в бусах и шнеках к берегам Белого моря,  повоевали  одиннад-
цать мест; заволочанам удалось истребить у них только две шнеки.
   Когда войны стихли на всех концах Северо-Восточной Руси,  тогда  яви-
лось бедствие физическое, начал свирепствовать странный мор. В это время
умер великий князь московский Василий Димитриевич, 1425 года 27 февраля,
после тридцатишестилетнего правления. До нас дошли три его духовные гра-
моты. Первая написана, когда еще у него был жив сын Иван, а Василий  еще
не родился. В это время великий князь не был уверен, достанется ли вели-
кое княжение Владимирское, равно как богатые примыслы  Нижний  и  Муром,
сыну его, и потому говорит предположительно: "А даст бог сыну моему кня-
зю Ивану княженье великое держать... А даст бог сыну моему держать  Нов-
город Нижний да Муром". Во второй духовной грамоте великий князь благос-
ловляет сына Василия утвердительно своею отчиною, великим  княжением;  о
Новгороде же Нижнем говорит опять предположительно: "Если мне  даст  бог
Новгород Нижний, то я благословляю  им  сына  моего  князя  Василия".  В
третьей грамоте утвердительно благословляет сына примыслом своим  Новго-
родом Нижним и Муромом; но о великом княжении Владимирском говорит опять
предположительно: "А даст бог  сыну  моему  великое  княженье".  Замеча-
тельнее всего в этих духовных то обстоятельство, что великий князь  при-
казывает сына тестю Витовту, братьям Андрею, Петру и Константину,  равно
как троюродным братьям, сыновьям Владимира Андреевича;  но  ни  в  одной
грамоте не говорится ни слова о старшем из братьев Юрии  Димитриевиче  -
знак, что этот князь еще при жизни Василия Димитриевича постоянно  отри-
цался признать старшинство племянника, основываясь  на  древних  родовых
счетах и на кривотолкуемом завещании Донского,  где  последний  говорит,
что в случае смерти Василия удел его переходит к старшему по нем  брату;
но здесь, как и во всех других  завещаниях,  разумеется  кончина  беспо-
томственная, ибо речь идет о целом уделе Василиевом,  которого  отчинная
часть по крайней мере,  если  исключим  великое  княжение  Владимирское,
должна была переходить к сыновьям покойного; притязания брата Юрия,  как
видно, и заставили Василия в последней своей  духовной  грамоте  сказать
предположительно о великом княжении; в третьей грамоте нет  также  имени
Константина Димитриевича в числе князей, которым Василий поручал  своего
сына.
   На первом плане в княжение Василия Димитриевича стоят, бесспорно, от-
ношения литовские. Почти в одно время со вступлением на московский  стол
Василия в Литве окончательно утверждается тесть его Витовт; оба  ознаме-
новывают начало своего княжения богатыми примыслами: Василий  овладевает
Нижним Новгородом и Муромом, Витовт - Смоленском. Примыслы эти достались
им нелегко, не вдруг, и на берегах Волги и на берегах Днепра не обошлось
без борьбы, довольно продолжительной. В этой борьбе оба князя не  только
не мешают друг другу, но находятся, по-видимому, в тесном  союзе,  живут
как добрые родственники, хотя Витовт и выговаривает себе Москву у Тохта-
мыша. Но как скоро литовский князь, утвердившись в  Смоленске,  начинает
теснить Псков и Новгород, то Василий вооружается против  него.  Кажется,
наступает решительная минута, в которую должен решиться вопрос о судьбах
Восточной Европы, но ни потомки Всеволода III, ни  потомки  Гедимина  не
любят средств решительных: тесть и зять не раз выходят  с  полками  друг
против друга и расходятся без битвы; дело оканчивается тем,  что  Витовт
отказывается от дальнейших покушений на независимость Пскова, куда  мос-
ковский князь посылает своих наместников; с другой  стороны,  и  Василий
принужден отказаться на время от богатого примысла - Двинской земли.  Но
мы видели, что порвание мира между тестем и зятем возбудило сильное неу-
довольствие в Москве; летописец жалуется, что не было больше в думе кня-
жеской старых бояр, и обо всех делах начали советовать  молодые.  Кто  ж
были эти старые бояре, державшиеся союза с Литвою и осторожно  поступав-
шие относительно татар, и кто были  эти  молодые,  начавшие  действовать
иначе? Это мы узнаем из письма Эдигеева,  которое  он  прислал  великому
князю, возвращаясь от Москвы в степи.
   "Добрые нравы, и добрая дума, и добрые дела в Орде  были  от  боярина
Федора Кошки; добрый был человек; которые были добрые дела ордынские - и
он тебе об них напоминал; но это время прошло. Теперь  у  тебя  сын  его
Иван казначей твой и любимец, старейшина, из которого слова и думы ты не
выступаешь. А от этой думы улусу твоему теперь разорение и христиане из-
гибли. Так ты вперед поступай иначе, молодых не слушай, а собери старших
своих бояр: Илью Ивановича, Петра  Константиновича,  Ивана  Никитича  да
иных многих стариков земских - и думай с ними добрую думу".
   Итак, важнейшее влияние на дела оказывал сначала боярин Федор Андрее-
вич Кошка, а потом сын его Иван, подле которых видим и родичей их  млад-
ших сыновей Федора Кошки - Федора Федоровича и Михаила Федоровича и род-
ного племянника его Игнатия Семеновича  Жеребцова,  бывшего  коломенским
воеводою и убитого в сражении с пронским князем. Старшими боярами Эдигей
называет Илью Ивановича, Петра Константиновича, Ивана Никитича, из кото-
рых первый, по родословным, оказывается сыном известного Ивана  Родионо-
вича Квашни. Этот Иван Родионович умер в 1390 году, и  известие  об  его
смерти занесено в летопись. Из Вельяминовых по соображении с родословны-
ми книгами можно указать только Федора Ивановича, сына казненного  Ивана
Васильевича. Знаменитый боярин Донского Федор Андреевич Свибл больше  не
упоминается; но в духовных грамотах своих великий князь Василий  говорит
о селах Федора Свибла, которые он взял за себя, и о холопах, которых  он
отнял у него: это выражение указывает на опалу; но между боярами Василия
упоминается родной брат Свибла Михаил Андреевич  Челядня.  Из  известных
нам прежде родов и лиц упоминаются также между боярами:  Константин  Ди-
митриевич Шея, сын Димитрия Александровича Зерна, внук Четов;  Иван  Ди-
митриевич, сын Димитрия Всеволожа;  Владимир  Данилович  Красный-Снабдя,
бывший наместником в Нижнем Новгороде; Даниил и Степан Феофановичи  Пле-
щеевы, родные племянники св. митрополита Алексия; о  Данииле  сказано  в
летописи под 1393 годом: "Преставился Данило Феофанович,  который  много
служил великому князю в Орде, и на Руси, и по  чужим  землям".  Наконец,
упоминаются в летописи Иван Уда и Александр Белеут. Из неизвестных  упо-
минаются: Димитрий Афинеевич, подписавшийся на первой  духовной  Василия
на третьем месте; Андрей Албердов, занявший  Двинскую  землю;  Александр
Поле, Иван Марин (оба под 1401 годом); Селиван (или  Селиван  Борисович,
внук Димитрия Михайловича Волынского, или Селиван Глебович Кутузов); Ди-
митрий Васильевич; Степан Васильевич; наместниками  в  Нижнем  Новгороде
вместе с Владимиром Даниловичем Красным  были  Григорий  Владимирович  и
Иван Лихорь; в 1393 году новоторжцы убили вели кокняжеского боярина Мак-
сима; в битве с пронским князем вместе с Игнатием Жеребцовым погибли Ми-
хайла Лялин и Иван Брынка, тут же попался в плен муромский воевода Семен
Жирославич; наместником во Владимире упоминается Юрий  Васильевич  Щека;
под 1390 годом встречаем известие, что в Коломне  на  игрушке  был  убит
Осей, кормиличич великого князя. Как при Донском новоприезжий боярин Ди-
митрий Михайлович Волынский оттеснил на низшую степень  или  заехал,  по
тогдашнему выражению, некоторых старых бояр, так при Василии Димитриеви-
че литовский князь, Юрий Патрикеевич, внук Наримантов, вступивши в служ-
бу к московскому князю, заехал также некоторых бояр, и его имя встречаем
на первом месте в духовных великокняжеских. Брат его, князь Федор Патри-
кеевич, был наместником великого князя в Новгороде в 1420 году.  Дьяками
великокняжескими были: Тимофей Ачкасов и Алексей Стромилов.

   ГЛАВА ВТОРАЯ
   КНЯЖЕНИЕ ВАСИЛИЯ ВАСИЛЬЕВИЧА ТЕМНОГО (1425-1462)

   Малолетство Василия Васильевича.- Новая усобица дяди с  племянником.-
Спор в Орде между ними.- Московский боярин Всеволожский.- Хан решает де-
ло в пользу племянника Василия против дяди  Юрия  Димитриевича.-  Отъезд
боярина Всеволожского от великого князя к дяде его Юрию.-  Возобновление
борьбы между дядею и племянником.- Василий попадается в  плен  к  Юрию.-
Василий в Коломне.- Продолжение борьбы.- Смерть Юрия.- Василий утвержда-
ется в Москве.- Отношения Василия Васильевича к двоюродным братьям,  сы-
новьям Юрия, Василию Косому и Димитрию Шемяке.- Ослепление Косого.-  От-
ношения великого князя к другим удельным князьям.- Отношения татарские.-
Плен великого князя у казанских татар и освобождение.- Шемяка овладевает
Москвою, захватывает великого князя в Троицком монастыре  и  ослепляет.-
Слепой Василий получает Вологду.- Движения его приверженцев, которые ов-
ладевают Москвою.Продолжение борьбы Василия с Шемякою.- Деятельность ду-
ховенства в этой борьбе.- Смерть Шемяки.-  Отношения  великого  князя  к
другим удельным князьям.- Отношения к Рязани и Твери.- Отношения к  Нов-
городу и Пскову.События в Литве, борьба ее с Польшею.- Отношения Литвы к
Москве.- Татарские нашествия.- Борьба Новгорода и Пскова  со  шведами  и
немцами.- Смерть великого князя Василия; его духовная грамота; его приб-
лиженные

   По смерти Василия Димитриевича на столе московском и всея Руси явился
опять малолетный, десятилетний, князь Василий  Васильевич.  Малолетством
деда его Димитрия хотел воспользоваться Димитрий суздальский,  князь  из
старшей линии потомства Ярослава Всеволодовича; но Москва была  уже  так
сильна, что, несмотря и на малолетство ее князя, Суздаль, даже поддержи-
ваемый ханом, не мог остаться победителем в борьбе. Теперь, при малолет-
ном внуке Димитриевом, никто из князей не осмеливается спорить за Влади-
мир с потомками Калиты: Нижний, Суздаль принадлежат  уже  Москве,  Тверь
давно уже отказалась от всякого  наступательного  движения.  Но  теперь,
когда не может быть более борьбы у московского князя за  Владимир  ни  с
князем нижегородским, ни с тверским, начинается борьба между самими  по-
томками Калиты, между самими князьями московскими - за Москву и уже  не-
разрывно соединенный с нею Владимир. До сих пор мы видели частые и явные
нарушения родовых прав старшинства в потомстве Всеволода III, нарушения,
постоянно увенчивавшиеся успехом: видели  восстание  Михаила  Ярославича
московского против дяди Святослава, восстание Андрея Александровича  го-
родецкого против старшего брата, Димитрия переяславского, восстание Юрия
московского против старшего в роде Михаила тверского; но  все  это  были
восстания против порядка вещей, который хотя  и  видимо  ослабевал  (что
именно доказывалось успехом явлений, против него  направленных),  однако
еще держался, признавался вообще всеми как законно существующий, и явле-
ния, ему враждебные, были только исключениями; не являлось еще ни одного
князя, который решился бы  это  исключение  сделать  правилом.  Димитрий
Донской первый завещал старшие столы, и московский и владимирский,  сыну
своему мимо двоюродного брата, который сам согласился на это  распоряже-
ние, согласился признать племянника старшим братом; но этот брат Донско-
го был, во-первых, брат двоюродный, во-вторых, не  мог  занять  старшего
стола по отчине, отец его не был никогда  великим  князем  московским  и
владимирским. Гораздо важнее, следовательно, и решительнее было распоря-
жение сына Димитриева Василия, завещавшего старшинство сыну своему  мимо
родных своих братьев, которых права по старине были совершенно  бесспор-
ны. И вот полноправный им по старине наследник  старшинства  князь  Юрий
Димитриевич звенигородский отказывается признать старшинство племянника,
отказывается признать законность нового порядка престолонаследия. Должна
была возгореться борьба, борьба последняя и  решительная,  которая  нис-
колько не похожа на прежние усобицы между дядьми и племянниками; припом-
ним древнюю борьбу Изяслава Мстиславича с дядею Юрием Долгоруким:  Изяс-
лав занял Киев вопреки правам дяди, но никогда  не  смел  отрицать  этих
прав, говорил прямо, что Юрий старше его, но не умеет жить с родичами  и
проч.; припомним также, что возможность этой борьбы условливалась обсто-
ятельством случайным, слабостию, неспособностию полноправного  дяди  Вя-
чеслава, пред которым, однако, Изяслав принужден был наконец  покаяться.
Но теперь оба порядка, оба обычая, старый и новый, сталкиваются  друг  с
другом во всей чистоте: князь Юрий - полноправный наследник  старшинства
по старине; племянник его Василий Васильевич получает это старшинство по
завещанию отцовскому, с полным отрицанием прав дяди, без всякого пособия
какого-либо случайного обстоятельства, которое ослабляло бы права дяди и
давало племяннику предлог к восстанию против них. В  этой  новой  борьбе
дяди с племянником как бы нарочно племянник является малолетным и потому
неспособным действовать сам по себе; до сих пор, когда племянники  восс-
тавали против дядей, то это было обыкновенно восстание более  даровитой,
более сильной личности; но теперь, как нарочно, слабый отрок вступает  в
борьбу против сильного своим правом  старого  дяди,  следовательно,  все
преимущества, по-видимому, на стороне последнего, а между тем  побеждает
малолетный племянник, и тем резче обнаруживается вся крепость нового по-
рядка вещей, который не зависит более от личных средств.
   Могущественные средства малолетнаго Василия обнаружились в самом  на-
чале: в ту самую ночь, как умер великий князь Василий Димитриевич,  мит-
рополит Фотий послал своего боярина в Звенигород  к  Юрию  звать  его  в
Москву. Но Юрий не захотел признавать племянника старшим, боялся принуж-
дения в Москве, боялся даже оставаться поблизости в Звенигороде и  уехал
в отдаленный Галич, откуда прислал с угрозами к племяннику и с  требова-
нием перемирия месяца на четыре. В Москве согласились на перемирие,  ко-
торое было употреблено с обеих сторон для собрания  войска.  Бояре  мос-
ковские с малолетним князем своим предупредили Юрия и пошли к Костроме с
большим войском, в котором находились и остальные дядья великого  князя,
Димитриевичи; это напугало Юрия, который побежал в Нижний Новгород и сел
там; против него отправлен был брат его Константин Димитриевич,  который
прежде сам вооружался за старшинство дядей; Юрий из Нижнего  побежал  за
Суру и стал на одном ее берегу, а Константин на другом и, постоявши нес-
колько времени, возвратился в Москву под тем предлогом, что нельзя  было
перейти реку: но, по некоторым, очень  вероятным  известиям,  Константин
радел не племяннику, а брату и потому не хотел, как должно, преследовать
Юрия, который возвратился в Галич и послал в Москву просить опять  пере-
мирия на год. Но если для Юрия выгодно было не заключать  окончательного
мирного договора, в котором он принужден был бы отказаться от своих при-
тязаний, если ему выгодны были только перемирия, которые  позволяли  ему
собирать силы и выжидать удобного времени, то в Москве, наоборот, желали
чего-нибудь решительного, и по общему совету - митрополита, матери вели-
кокняжеской Софии, дядей и даже деда Витовта литовского - митрополит Фо-
тий отправился в Галич уговаривать Юрия к вечному миру.  Юрий,  узнавши,
что митрополит едет, встретил его с  детьми,  боярами,  лучшими  людьми,
собрал и чернь всю из городов и деревень и поставил ее по горе так, что-
бы Фотий мог видеть большую толпу народа при въезде в город. Но галицкий
князь не достиг своей цели, не испугал митрополита, который, взглянув на
густые толпы черни, сказал ему: "Сын князь Юрий! не  видывал  я  никогда
столько народа в овечьей шерсти", давая тем знать, что  люди,  одетые  в
сермяги, - плохие ратники.
   Начались переговоры: митрополит настаивал на вечный мир, но  Юрий  не
хотел об нем слышать, а требовал только перемирия, Фотий  рассердился  и
выехал из Галича, не благословив ни князя, ни город, и вдруг  после  его
отъезда открылся мор в Галиче. Юрий испугался, поскакал сам за  митропо-
литом, нагнал его за озером и едва успел со слезами умолить его  возвра-
титься. Фотий приехал опять в Галич, благословил народ, и мор стал прек-
ращаться, а Юрий обещал митрополиту послать и действительно послал  двух
бояр своих в Москву, которые заключили мир на том условии, что  Юрий  не
будет искать великого княжения сам собою, но ханом: кому хан даст  вели-
кое княжение, тот и будет великим князем. Но понятно,  что  и  это  была
только одна уловка, одно средство продлить нерешительное положение,  по-
тому что если и прежние князья мало обращали внимания на  решения  ханс-
кие, то могли ли повиноваться им сын и внук Донского? Вот  почему  после
того ни дядя, ни племянник не думали ехать в Орду, и Юрий, отчаявшись  в
успехе своего дела, заключил в 1428 году договор с Василием, по которому
признавал себя младшим братом племянника и обязывался не искать великого
княжения под Василием. Но в 1431 году Юрий  прислал  означенный  договор
вместе со складною грамотою, и оба соперника решились ехать  в  Орду,  к
хану Махмету. Обратив внимание на время возобновления вражды, мы не  мо-
жем не прийти к мысли, что поводом к нему была смерть  Витовта:  в  1428
году Юрий признал старшинство племянника, потому что в  предыдущем  году
великая княгиня Софья Витовтовна ездила к отцу и поручила ему сына и все
Московское княжество; в 1430 году Витовт умер, и на его месте стал  кня-
жить Свидригайло, побратим, свояк Юрия; вот почему последний в 1431  го-
ду, пользуясь благоприятною для себя переменою обстоятельств,  разрывает
с племянником.
   В челе московского боярства стоял тогда известный уже нам боярин Иван
Димитриевич Всеволожский, хитрый, ловкий, находчивый, достойный преемник
тех московских бояр, которые при отце,  деде  и  прадеде  Василия  умели
удержать за Москвою первенство и дать ей могущество. Когда Юрий по  при-
бытии в Орду уехал в Крым вместе с доброжелателем своим,  могущественным
мурзою Тегинею, который обещал ему великое  княжение,  Иван  Димитриевич
подольстился к остальным мурзам, возбудил их самолюбие и ревность к  мо-
гуществу Тегини. "Ваши просьбы, - говорил он им, - ничего  не  значат  у
хана, который не может выступить из Тегинина слова: по его слову  дается
великое княжение князю Юрию; но если хан так сделает, послушавшись Теги-
ни, то что будет с вами? Юрий будет великим князем в Москве, в Литве ве-
ликим князем побратим его Свидригайло, а в Орде будет сильнее  всех  вас
Тегиня". Этими словами, говорит летопись,  он  уязвил  сердца  мурз  как
стрелою; все они стали бить челом хану за князя Василия и так  настроили
хана, что тот начал грозить Тегине смертию, если он вымолвит хотя  слово
за Юрия. Весною 1432 года был суд между дядею и племянником: Юрий  осно-
вывал свои права на древнем родовом обычае, доказывал летописями и,  на-
конец, ссылался на кривотолкуемое завещание Донского. За Василия говорил
Иван Димитриевич, он сказал хану: "Князь Юрий ищет великого княжения  по
завещанию отца своего, а князь Василий по твоей  милости;  ты  дал  улус
свой отцу его Василию Димитриевичу, тот, основываясь на  твоей  милости,
передал его сыну своему, который уже столько лет княжит  и  не  свергнут
тобою, следовательно, княжит по твоей же милости". Эта лесть, выражавшая
совершенное презрение к старине, произвела свое действие: хан дал  ярлык
Василию и даже хотел заставить Юрия вести коня под племянником, но  пос-
ледний сам не захотел нанести такой позор дяде; Юрию уступлен был  также
Дмитров, выморочный удел брата его Петра (умершего  в  1428  году).  Так
кончился суд в Орде; разумеется, он не мог потушить распри; Юрий не  мог
забыть неудачи, а в Москве не могли не воспользоваться своим  торжеством
для окончательного низложения соперника. Вот почему в том же году встре-
чаем известие, что Юрий побоялся жить вблизи от Москвы,  в  новоприобре-
тенном Дмитрове, и уехал опять в Галич, а Василий тотчас же  выгнал  его
наместников из Дмитрова и захватил город; но вдруг дела в Москве  неожи-
данно приняли благоприятный оборот для старого дяди.
   Иван Димитриевич в награду за услуги, оказанные им  Василию  в  Орде,
надеялся, что великий князь женится на его дочери; эта надежда вовсе  не
была дерзкою в то время, когда князья часто женились на дочерях боярских
и выдавали за бояр дочерей своих. Сам же Иван Димитриевич вел  свой  род
от князей смоленских и женат был на внуке великого князя нижегородского,
почему и был уже в родстве с великим князем московским. Василий,  будучи
в Орде, дал Ивану Димитриевичу обещание жениться на его  дочери;  но  по
приезде в Москву дела переменились; мать великого князя Софья Витовтовна
никак не согласилась на этот брак и  настояла,  чтоб  сын  обручился  на
княжне Марье Ярославне, внуке Владимира Андреевича. Тогда Иван Димитрие-
вич, так сильно ратовавший в Орде  против  старины  княжеской,  вспомнил
старину боярскую и отъехал от московского князя. Он боялся прямо ехать к
Юрию и потому кинулся сперва к брату его Константину Димитриевичу, наде-
ясь пробудить в нем старинные замыслы, потом  к  тверскому  князю,  нас-
ледственному сопернику Москвы: но все это уже была старина, над  которою
сам боярин так недавно посмеялся в Орде; новым, действительным было  мо-
гущество Москвы, против которого никто не  смел  тронуться,  могущество,
утвержденное с помощию предшественников, товарищей Ивана и  его  самого.
Наконец боярин решился явиться к Юрию и был принят радушно. Но между тем
как Иван Димитриевич подговаривал Юрия возобновить старые притязания,  в
Москве сыновья Юрия - Василий Косой и  Димитрий  Шемяка  -  пировали  на
свадьбе великокняжеской. Василий Косой приехал в богатом золотом  поясе,
усаженном дорогими каменьями. Старый боярин Петр Константинович  расска-
зал историю этого пояса матери великокняжеской, Софье Витовтовне,  исто-
рию любопытную: пояс этот был дан суздальским князем Димитрием  Констан-
тиновичем в приданое за дочерью Евдокиею, шедшею замуж за Димитрия Донс-
кого; последний тысяцкий Василий Вельяминов, имевший важное значение  на
княжеской свадьбе, подменил этот пояс другим, меньшей цены, а  настоящий
отдал сыну своему Николаю, за которым была другая  дочь  князя  Димитрия
суздальского, Марья. Николай Вельяминов отдал пояс также в  приданое  за
дочерью, которая вышла за нашего боярина, Ивана Димитриевича; Иван отдал
его в приданое за дочерью же князю Андрею, сыну Владимира Андреевича,  и
по смерти Андреевой, обручив его дочь, а свою внучку за Василия  Косого,
подарил жениху пояс, в котором тот и явился на свадьбу  великого  князя.
Софья Витовтовна, узнав, что за пояс был на Косом, при всех сняла его  с
князя как собственность своего семейства, беззаконно перешедшую в чужое.
Юрьевичи, оскорбленные таким позором, тотчас выехали из  Москвы,  и  это
послужило предлогом к войне.
   В Москве тогда только узнали о движениях Юрия, когда уже он был в Пе-
реяславле с большим войском.  Московский  князь,  захваченный  врасплох,
послал бояр своих просить мира у дяди, которого они нашли в Троицком мо-
настыре; но Иван Димитриевич не дал и слова молвить о мире. "И  была,  -
говорит летописец, - между боярами брань великая  и  слова  неподобные".
Тогда Василий, собравши наскоро, сколько мог, ратных людей и  московских
жителей, гостей и других, выступил против дяди, но с своей малочисленною
и нестройною толпою был разбит наголову  сильными  полками  Юриевыми  на
Клязьме, за 20 верст от Москвы (в апреле 1433 года), и бежал в Кострому,
где был захвачен в плен. Юрий въехал в Москву и стал великим князем.  Но
какие же могли быть следствия  этого  события?  Старина,  возобновленная
Юрием, была новостию в Москве, и потому победитель находился в затрудни-
тельном положении относительно побежденного. Сперва при господстве родо-
вых отношений сын старшего, или великого, князя при жизни отца имел свою
волость, и когда старший в роде заступал место покойного великого князя,
то сын последнего оставался на своем столе или переменял его на  другой,
лучший, что было тогда легко. Но теперь Василий при жизни отца  не  имел
особого удела, его удел была Москва и великое княжение; вытеснив его  из
Москвы, Юрий, чтоб поместить его где-нибудь, должен был разрушить  поря-
док вещей, установленный  завещаниями  князей  предшествовавших.  Далее,
представлялся вопрос: по смерти Юрия кто должен был занять его место? По
старому порядку вещей, Константин Дмитриевич, единственный из оставшихся
в живых сын Донского (Андрей умер в 1432 году), и после него опять Васи-
лий, как сын старшего брата. Но московский боярин Иван Дмитриевич и  сы-
новья Юрия думали не так: они позабыли старину и знать ее не хотели.  Их
право не было старинное право старшинства, но право новое, право силы  и
удачи. Выгнавши Василия из Москвы, добывши его  в  свои  руки,  Юрьевичи
вовсе не думали возобновлять старых родовых счетов с кем бы то ни  было;
они хотели, по новому порядку, наследовать своему отцу  точно  так,  как
Василий наследовал своему; они  хотели  воспользоваться  своею  победою,
чтоб тотчас же избавиться от соперника. Но Юрий был более совестлив  или
по крайней мере не имел столько твердости, чтоб  решиться  на  меры  на-
сильственные. Скоро Василий нашел за себя пред ним ревностного  ходатая:
у Юрия был старинный любимый боярин Семен Морозов, который, вероятно, из
соперничества с Иваном Дмитриевичем, отбившим у него первое место,  зас-
тупился за пленного Василия и уговорил Юрия отдать последнему в удел Ко-
ломну, постоянно переходившую к старшему сыну московского князя.  Тщетно
Иван Дмитриевич и сыновья Юрия сердились и восставали против этого реше-
ния: Юрий дал прощальный пир племяннику, богато одарил его и отпустил  в
Коломну со всеми боярами его.
   Но едва прибыл Василий в Коломну, как начал призывать к себе отовсюду
людей, и отовсюду начали стекаться к нему князья, бояре, воеводы, дворя-
не, слуги, откладываясь от Юрия, потому что, говорит летописец, не  при-
выкли они служить галицким князьям; одним словом, около  Василия  собра-
лись все те, которые пришли бы к нему и в Москву по первому зову, но  не
успели этого сделать, потому что Юрий напал  на  племянника  врасплох  и
этому только был обязан своим торжеством. Тогда старшие Юрьевичи,  Васи-
лий Косой и Димитрий Шемяка, увидя исполнение своих  опасений,  обратили
ярость свою на главного виновника отцовской ошибки и убили Семена  Моро-
зова в дворцовых сенях, приговаривая: "Ты злодей,  крамольник!  Ты  ввел
отца нашего в беду и нам издавна крамольник и лиходей". Избегая  отцовс-
кого гнева, убийцы удалились из Москвы; тогда Юрий, видя себя  оставлен-
ным всеми, послал к Василию звать его обратно на великое княжение, а сам
уехал в Галич, сопровождаемый только пятью человеками. Так  торжественно
была показана невозможность восстановления старины! Но  борьба  этим  не
кончилась.
   Удаляясь из Москвы в пылу негодования на двоих старших сыновей, Васи-
лия Косого и Димитрия Шемяку, Юрий отделил их дело от своего и  заключил
с Василием Васильевичем договор, в котором за себя и за  младшего  сына,
любимца своего, Димитрия Красного, отказался принимать к себе  Косого  и
Шемяку, отказался от Дмитрова, вместо которого взял Бежецкий Верх с раз-
ными другими волостями; признал племянника старшим братом, который  один
имеет право знать Орду; старый дядя выговорил только не садиться на  ко-
ня, когда племянник сам поведет свои полки, не ездить к племяннику и  не
давать ему помощи на Литву, где по смерти Витовта княжил побратим и сво-
як Юрьев, Свидригайло. Что же касается до Ивана Дмитриевича, то есть из-
вестие, что он был схвачен великим князем Василием и ослеплен, села  его
были взяты в казну великокняжескую за его вину, как сказано  в  договоре
Юрия с Василием. Понадеявшись на обещание дяди, Василий отправил воеводу
своего, князя Юрия Патрикеевича, к Костроме, на Косого и Шемяку; но те с
вятчанами и галичанами разбили московское войско на реке Куси и взяли  в
плен воеводу. Василий узнал, что дядя не  сдержал  своих  обещаний,  что
полки его были в войске сыновей при Куси, и потому в 1434 году пошел  на
Юрия к Галичу, сжег этот город и заставил дядю бежать на Белоозеро.  Но,
когда Василий ушел домой, Юрий также возвратился в Галич, послал за  сы-
новьями, за вятчанами и весною двинулся на московского князя  с  большою
силою. Он встретил двух племянников - Василия московского  и  Ивана  мо-
жайского (сына умершего Андрея Дмитриевича) - в  Ростовской  области,  у
св. Николы на горе, и разбил их: Василий убежал в Новгород, Иван можайс-
кий - в Тверь вместе с матерью; Василий Васильевич послал к нему боярина
с просьбою не отступать от него в беде; но Можайский отвечал:  "Господин
и государь! где ни буду, везде я твой человек, но теперь нельзя  же  мне
потерять свою отчину и мать свою заставить скитаться по чужой  стороне".
Позванный Юрием, Иван отправился к нему в Троицкий монастырь и вместе  с
дядею приступил к Москве, которая сдалась по прошествии  недели,  причем
мать и жена Васильевы попались в плен и были отосланы в Звенигород.  Сам
Василий, не видя ниоткуда помощи, перебрался  из  Новгорода  Великого  в
Нижний и, слыша о погоне за собою от Юрьевичей, которые стояли во Влади-
мире, сбирался в Орду, как вдруг узнал о скоропостижной смерти Юрия и  о
том, что старший сын последнего Василий Косой занял стол московский,  по
новому обычаю.
   Но братья Косого, два Димитрия - Шемяка и Красный,-  послали  сказать
ему: "Если богу неугодно, чтоб княжил отец наш, то тебя сами не  хотим",
- и в то же время послали к Василию Васильевичу в Нижний  звать  его  на
великое княжение в Москву; они знали, что брату их не удержаться в Моск-
ве, и спешили добровольным признанием Василия получить расположение пос-
леднего и прибавки к своим уделам. Василий Васильевич действительно  от-
дал Шемяке удел умершего дяди Константина Дмитриевича - Ржеву  и  Углич,
Димитрию Красному - Бежецкий Верх, но зато Удержал за  собою  удел  дяди
Петра - Дмитров и удел Косого - Звенигород; кроме того, выговорил,  чтоб
Шемяка не вступался в Вятку, воинственное народонаселение которой давало
постоянно деятельную помощь Юрию. Косой был изгнан  из  Москвы  и  лишен
удела; ему не оставалось ничего, кроме самых отчаянных средств, которые,
следовательно, условливались его положением и притом еще личным характе-
ром. Вообще, чтоб уяснить себе характер Косого и Шемяки, надобно войти в
их положение: притязания отца вовлекли их во вражду с Василием  московс-
ким, из которой им не было выхода. Когда отец их овладел  в  первый  раз
Москвою, они требовали насильственных мер против Василия,  понимая,  что
дело идет о том, кому быть московским князем и кому быть слугою московс-
кого князя; теперь, когда восторжествовал Василий,  Юрьевичи  чувствуют,
что победитель должен употребить против них те же самые средства,  какие
прежде они сами хотели употребить против него, и если они примиряются  с
ним, то это примирение вынуждено только обстоятельствами,  ненадежно,  и
обе стороны пользуются им для отыскания средств к возобновлению  борьбы.
Но во имя чего же идет эта борьба?  Какое  право  поддерживают  Юрьевичи
против Василия? Борьба идет во имя права самосохранения:  доведенные  до
отчаяния, озлобленные неудачею, Юрьевичи повинуются одному инстинкту са-
мосохранения и не разбирают средств для достижения  цели;  но  средства,
употребляемые Юрьевичами, вызывают подобные же и со стороны их  соперни-
ка.
   Косой бежал из Москвы в Новгород Великий,  но  скоро  выехал  оттуда,
пограбивши по дороге берега Мсты, Бежецкий Верх и Заволочье. В 1435 году
он успел собрать войско в Костроме и встретился с  великим  князем  мос-
ковским в Ярославской волости, на берегу Которости, между Кузьминским  и
Великим Селом: бог помог Василию Васильевичу, Косой  бежал  в  Кашин  и,
собравшись здесь с силами, напал нечаянно на Вологду, где  была  застава
(гарнизон) великокняжеская, захватил воевод и дворян московских и послал
за вятчанами, которые не замедлили прийти к нему. Московский князь пошел
опять за ним к Костроме и стал у нынешнего  монастыря  Ипатьевского,  на
мысе между Волгою и Костромою, за которою расположился Косой. Река поме-
шала биться, и двоюродные братья помирились: великий князь отдал  Косому
в удел Дмитров; почему же не прежний удел его  -  Звенигород?  Почему  и
прежде Василий не дал этого отцовского удела Шемяке и уступил  ему  удел
Константина Дмитриевича! Распоряжение это объясняется последующими  рас-
поряжениями: и после великие князья стараются переменять владения князей
удельных, дабы последние, постоянно живя в одном уделе, не  могли  приу-
чить к себе его жителей, приобресть их любовь. Юрьевич  признал  Василия
Васильевича старшим братом, обязался не брать  великого  княжения,  если
татары будут давать ему его, обязался также отдать всю казну,  увезенную
им из Москвы, равно казну покойного дяди Константина. В этом же договоре
встречаем следующее условие: "Которые гости суконники завели крамолу  на
меня, великого князя, и на мою мать, великую княгиню, да ушли из  Москвы
в Тверь во время нашей войны, тех тебе не принимать". Но мир был не  до-
лог: прожив только месяц в Дмитрове, Косой отправился опять в  Кострому,
отославши к великому князю разметные грамоты.  Проживши  в  Костроме  до
зимнего пути, отправился к брату в Галич, отсюда к Устюгу, куда пришли к
нему и вятчане; не могши взять крепости устюжской  Гледена  силою,  взял
его на условиях, но, нарушив их, убил московского воеводу князя Оболенс-
кого, повесил десятильника владыки ростовского и многих устюжан  перебил
и перевешал. И в это самое время брат Косого  Шемяка  приехал  в  Москву
звать великого князя к себе на свадьбу; но Василий Васильевич велел  за-
держать его и стеречь в Коломне на все время войны с братом его;  третий
же Юрьевич, Димитрий Красный, по своему кроткому характеру не мог возбу-
дить подозрения и был в войсках великого князя. Последний  встретился  с
Косым в Ростовской области, при селе Скорятине. У Юрьевича кроме  вятчан
был двор брата его Шемяки; с великим князем кроме Димитрия Красного  на-
ходился Иван можайский и новоприбывший из Литвы князь Иван Баба Друцкой,
который изрядил свой полк с копьями, по литовскому обычаю. Косой не  на-
деялся одолеть соперника силою и решился употребить коварство:  заключил
с великим князем перемирие до утра, и, когда  Василий,  понадеявшись  на
это, распустил свои полки для сбора припасов,  вдруг  прибежали  к  нему
сторожа с вестию, что неприятель наступает. Великий князь тотчас  разос-
лал по всем сторонам приказ собираться, сам схватил трубу и  начал  тру-
бить; полки московские успели собраться до прихода Косого,  который  был
разбит, взят в плен и отвезен в Москву, и когда союзники  его,  вятчане,
схватили воеводу великокняжеского, князя Александра Брюхатого,  взяли  с
него богатый окуп и, несмотря на это, отвели к себе в плен,  то  великий
князь велел ослепить Косого. Ожесточенная борьба, в которой решался воп-
рос, кому стать сильнее всех и подчинить себе всех других, давно уже шла
между князьями, борьба, по означенному характеру  не  могшая  отличаться
мягкостию средств: так, борьба между Москвою и Тверью кончилась  гибелью
четырех князей тверских. Московские  князья  погубили  их  в  Орде  пос-
редством хана, но не менее того погубили; теперь же, в борьбе между мос-
ковскими князьями, соперники были поставлены в положение  гораздо  опас-
нейшее: прежде вопрос шел только о великом княжении  Владимирском,  тор-
жество одного князя еще не грозило такою близкою  гибелью  побежденному:
он, его сыновья и внуки могли существовать как владельцы почти независи-
мые, тогда как теперь обстоятельства были уже  не  те,  Косой  обнаружил
свой характер и свои цели, показал, что, пока  он  жив,  имеет  средства
вредить, до тех пор Василий Васильевич не будет покоен; ханы в это время
потеряли прежнее значение, их уже нельзя было  употреблять  орудием  для
гибели соперника, и князьям было предоставлено разделываться самим  друг
с другом.
   По ослеплении Косого великий князь выпустил брата его Шемяку  из  Ко-
ломны в прежний удел и заключил с ним договор, совершенно  одинаковый  с
предыдущим. В 1440 году встречаем новый договор с Юрьевичем, где,  между
прочим, сказано следующее: "Также и теперь, что вы взяли на  Москве  ны-
нешним приходом у меня, и у моей матери, и у моих князей, у бояр моих  и
детей боярских и что будет у вас, то все вы должны  отдать".  Это  место
ясно указывает на неприятельский приход Юрьевичей  к  Москве.  Летописцы
молчат об этом приходе Шемяки под 1440 годом и помещают приход  его  под
1442, которому предшествовал поход великого князя на Юрьевича и  бегство
последнего в Новгородскую область; причиною вражды Василия  к  Шемяке  в
этом случае было то, что Юрьевич ослушался зову  великокняжеского  и  не
пошел помогать Москве, когда она была осаждена ханом Улу-Махметом в 1439
году, соперники были примирены троицким архимандритом Зиновием. Если  мы
предположим, что в летописи перемешаны года и этот поход 1442 года долж-
но отнести к 1440, после которого и был заключен означенный договор,  то
дело может объясниться легко: в 1439 году Улу-Махмет осаждал Москву; Ше-
мяка не явился на помощь, за что великий князь пошел на него и прогнал в
Новгородскую область; потом Шемяка, оправившись, явился сам под  Москвою
и заключил мир.
   Так кончилась первая половина усобицы в княжение Василия Васильевича.
За право дядей боролся один Юрий, остальные три Дмитриевича были на сто-
роне племянника, хотя, как видно, и не желали окончательного  низложения
брата. Все они умерли во время первой половины усобицы,  до  1440  года;
Петр и Константин умерли бездетны, Андрей оставил двоих сыновей -  Ивана
можайского и Михаила верейского. Мы видели поведение Ивана можайского  в
борьбе Юрия с Василием: чтобы не лишиться волости,  чтобы  не  заставить
мать свою скитаться по чужим сторонам, он принимает сторону  победителя,
уверяя в верности своей побежденного,  -  таково  обыкновенно  поведение
слабых в борьбе двух сильных. До нас дошел договор обоих  Андреевичей  с
Василием Васильевичем, заключенный, как видно, еще до  поездки  в  Орду,
когда еще Василий не был уверен, что получит великое княжение, ибо  Анд-
реевичи говорят: "А даст тебе бог достать свою вотчину,  великое  княже-
ние, то ты нас пожалуешь, как обещался, - из великого княжения, поприго-
жу". Андреевичи обязываются считать себя младшими братьями.  После  тор-
жества дяди Юрия они заключили и с ним договор,  в  котором  обязываются
почитать его отцом, не сноситься с Василием Васильевичем  и  по  кончине
Юрия признать великое княжение за детьми его, - знак, что Юрий под пред-
логом старшинства вел борьбу вовсе не за старый порядок вещей и, добывши
себе великое княжение, передавал его своим детям мимо законного по  ста-
рине наследника. Так же точно обязался не искать великого княжения  Мос-
ковского под сыновьями Юрия и рязанский князь Иван Федорович, по  матери
родной племянник Юрию, который обязывается иметь его племянником;  Васи-
лий Косой обязывается иметь рязанского князя братом равным, Димитрий Ше-
мяка и Димитрий Красный - братом старшим. До  нас  дошел  также  договор
князя Василия Ярославича, внука Владимира  Андреевича,  с  зятем  (мужем
сестры) и четвероюродным братом Василием Васильевичем московским. В этом
договоре замечаем другой тон, гораздо униженнее: Василий Ярославич назы-
вает московского князя старшим братом и отцом, обязывается  держать  под
ним великое княжение честно и грозно.
   С 1440 года по 1445 у великого князя не было враждебных  столкновений
с Шемякою; последний дожидался удобного случая для возобновления борьбы,
и этот случай наконец представился по поводу дел татарских.  Прежде  по-
ездки Василия Васильевича с дядею в Орду, для суда пред ханом, мы встре-
чаем известия об обычных набегах татар на украинские места: в 1425  году
они приходили на Рязанскую украйну, но были разбиты рязанцами и потеряли
всю добычу; в конце 1428 года они напали нечаянно на Галицкую область  и
стояли здесь месяц; потом взяли Кострому, Плесо, Лух и ушли Волгою вниз.
Великий князь Василий послал за ними в погоню дядей своих Андрея и Конс-
тантина Дмитриевичей и боярина Ивана Дмитриевича с полками  московскими;
они не догнали татар и возвратились; но князь Федор Стародубский-Пестрый
с Федором Константиновичем Добрынским тайком от московских князей погна-
лись за татарами, догнали задние отряды и побили. Тот же князь Федор Да-
выдович Пестрый по приказанию князя московского ходил на болгар и попле-
нил всю их землю в 1431 году. В 1437 году татары опустошили границы  ря-
занские; но гораздо важнее были дела с ними  в  конце  года,  когда  хан
Улу-Махмет, изгнанный из Золотой Орды братом своим, явился  на  границах
русских и засел в Белеве. Великий князь  отправил  против  него  сильные
полки под начальством обоих Юрьевичей - Шемяки и Красного,  которые,  по
свидетельству летописца, грабили по дороге своих, русских, мучили людей,
допытываясь у них имения, били скот и позволяли себе всякого рода непри-
личные поступки. Когда они пришли к Белеву, то  хан  испугался,  прислал
просить мира, отдаваясь на всю волю князей русских, но те  не  послушали
его речей, двинулись к городу и нанесли татарам  сильное  поражение.  На
другой день татарские мурзы приехали опять для переговоров с  великокня-
жескими воеводами: хан давал сына и мурз своих в заложники,  обязывался,
пока жив, стеречь Русскую землю и не требовать никаких выходов. Но  вое-
воды не соглашались и на эти условия; тогда мурзы сказали им: "Не хотите
мира, так оглянитесь назад!" - и воеводы увидали, что все русское войско
бежит назад перед татарами. Причиною этого бегства был литовский  мценс-
кий воевода Григорий Протасьев, присланный своим князем на помощь  моск-
вичам: он передался на сторону хана и начал говорить  московским  воево-
дам: "Великий князь мой прислал ко мне приказ, чтоб я не бился с  ханом,
а заключил с ним мир и распустил полки". Когда московские воеводы  приу-
ныли от этого объявления, Протасьев послал ночью к хану, чтоб тот  утром
нападал на московскую рать. Утро, как нарочно, было мглистое, и  русские
сторожа не видали, как татары вышли из города  и  напали  на  московские
полки; Протасьев побежал прежде всех, крича: "Беги! беги!"  -  и  все  в
ужасе побежали за ним.
   После этой победы Улу-Махмет пошел степью мимо русских границ, переп-
равился через Волгу и засел в опустелой от русских набегов  Казани,  где
поставил себе деревянный город на новом месте, и в июле 1439 года явился
нечаянно под Москвою. Великий князь не успел собраться с силами и  уехал
за Волгу, оставив защищать Москву воеводу своего, князя Юрия Патрикееви-
ча; хан стоял 10 дней под городом, взять его не мог,  но  наделал  много
зла Русской земле, на возвратном пути сжег Коломну и  погубил  множество
людей. В 1444 году султан Мустафа пришел на Рязань со множеством  татар,
повоевал волости и села рязанские и  остановился  в  степи  для  продажи
пленников, которых выкупали рязанцы. Когда пленные были  все  выкуплены,
Мустафа пришел опять в Рязань, на этот раз уже с миром; хотелось ему зи-
мовать в городе, потому что в степи не было  никакой  возможности  оста-
ваться: осенью вся степь погорела пожаром, а зима была лютая, с большими
снегами и сильными вьюгами; от бескормицы лошади у татар перемерли. Ког-
да в Москве узнали об этом, то великий князь отправил на  Мустафу  двоих
воевод своих - князя Василия Оболенского и Андрея Голтяева  -  с  двором
своим да мордву на лыжах. Московские воеводы нашли Мустафу  под  Переяс-
лавлем на речке Листани, потому что рязанцы выслали его из своего  горо-
да. Несчастные татары, полузамерзшие, бесконные, не могшие владеть лука-
ми по причине сильного вихря, должны были  выдержать  нападение  с  трех
сторон: от воевод московских, от мордвы и от казаков рязанских,  которые
упоминаются тут в первый раз. Несмотря на  беспомощное  состояние  свое,
татары резались крепко, по выражению летописца, живыми в руки  не  дава-
лись и были сломлены только превосходным числом неприятелей, причем  сам
Муста-фа был убит. Другие татары в том же году отплатили за Мустафу  на-
падением и на Рязанскую украйну, и на землю Мордовскую; а  в  1445  году
хан Улу-Махмет засел в старом Нижнем Новгороде и оттуда пришел к Мурому.
Великий князь вышел против него со всеми своими силами, с князьями - Ше-
мякою, обоими Андреевичами и Василием Ярославичем; хан испугался и  убе-
жал назад в Нижний Новгород,  только  передовым  полкам  великокняжеским
удалось побить татар под Муромом, Гороховцом и в других местах.
   Но иначе  кончилось  дело  при  второй  встрече  Василия  с  татарами
Улу-Махметовыми. Весною того же года пришла в Москву весть, что двое сы-
новей Улу-Махметовых опять  появились  в  русских  границах,  и  великий
князь, заговевшись на Петров пост, вышел против них. В Юрьев  прискакали
к нему нижегородские воеводы - князь Федор Долголядов и Юшка Драница - с
вестию, "что они выбежали ночью из города, зажегши его,  потому  что  не
могли долее переносить голода: что было хлебного запасу,  все  переели".
Тогда великий князь, проведши Петров день в Юрьеве, пошел  к  Суздалю  и
стал на реке Каменке, куда пришли к нему двоюродные братья Андреевичи  и
Василий Ярославич. 6 июля московское войско переполошилось, надели  дос-
пехи, подняли знамена и выступили в поле, но неприятель не  показывался,
и великий князь, возвратившись в стан, сел ужинать с князьями и боярами;
долго пили ночью, встали на другой день уже после солнечного восхода,  и
Василий, отслушав заутреню, хотел было  опять  лечь  спать,  как  пришла
весть, что татары переправляются чрез реку Нерль. Великий  князь  тотчас
же послал с этою вестию по всем станам, сам надел доспехи, поднял знаме-
на и выступил в поле, но войска было у него мало, всего тысячи с  полто-
ры, потому что полки союзных князей не успели собраться, не успели прий-
ти и союзные татары, не пришел и Шемяка, несмотря на то что к нему много
раз посылали. Подле Евфимиева монастыря, по левую сторону, сошлись русс-
кие полки с татарами, и в первой стычке рать великокняжеская обратила  в
бегство татар; но когда стала гнаться за ними в беспорядке,  то  неприя-
тель обратился и нанес русским совершенное поражение. Великий князь  от-
бивался храбро, получил множество ран и был наконец взят в плен вместе с
двоюродным братом Михаилом Андреевичем; князь Иван  Андреевич  можайский
был также ранен и сбит с коня, но успел пересесть на  другого  и  спасся
бегством. Победители рассыпались по окрестностям для грабежа, а  сыновья
ханские, остановившись в Евфимиеве монастыре,  сняли  с  великого  князя
крест-тельник и отослали в Москву к матери и жене пленника.
   Когда узнали в Москве об участи великого князя, то поднялся плач  ве-
ликий и рыдание многое, говорит летописец. Но за этою бедою для  москви-
чей по следам шла другая: ночью 14 июля загорелся  их  город  и  выгорел
весь; не осталось ни одного дерева, а каменные церкви распались, и стены
каменные попадали во многих местах; людей много погорело:  по  некоторым
известиям, 700 человек, по другим - гораздо больше,  духовных  и  мирян,
потому что с одной стороны огонь, а с другой - боялись  татар;  казны  и
всякого товара сгорело множество, ибо из разных городов собрались  тогда
жители в Москву и сели в осаде. Великие княгини Софья и Марья с детьми и
боярами уехали в Ростов; по  некоторым  же  известиям,  великая  княгиня
Софья отправилась было сначала в Тверь, но от реки Дубны была возвращена
назад Шемякою. Между тем в Москве после отъезда княгинь поднялось волне-
ние: те, которые могли бежать, хотели оставить Москву; но чернь, собрав-
шись, прежде всего начала строить городовые ворота, хотевших бежать хва-
тали, били, ковали и тем прекратили волнение: все вместе  начали  укреп-
лять город и готовить лес для постройки домов.
   Между тем победители-татары подошли было к Владимиру, но не  решились
на приступ и удалились сперва к Мурому, потом к Нижнему, откуда Улу-Мах-
мет со всею Ордою и пленным великим князем отступил к Курмышу, отправив-
ши посла своего Бегича к Шемяке, который мог теперь думать, что  благоп-
риятная судьба внезапною развязкою дает ему желанное торжество. Он  при-
нял посла с большою честию и отпустил его, по выражению  летописца,  "со
всем лихом на великого князя" и вместе с Бегичем отправил к хану  своего
посла, дьяка Дубенского, хлопотать о том, чтоб Василию не выйти на вели-
кое княжение. Но хан хотел кончить дело как можно скорее, как можно ско-
рее получить выгоды от своей победы; думая,  что  посол  его,  долго  не
возвращавшийся от Шемяки, убит последним, Махмет вступил в переговоры  с
своим пленником и согласился отпустить его в Москву. Касательно  условий
освобождения свидетельства разногласят: в большей части летописей сказа-
но: "Царь Улу-Махмет и сын его утвердили великого князя крестным целова-
нием, что дать ему с себя окуп, сколько может"; но в некоторых  означена
огромная сумма - 200000 рублей, намекается также и  на  другие  какие-то
условия: "А иное бог весть, и они между собою"; во всяком случае  трудно
согласиться, чтоб окуп был умеренный. Летописи единогласно говорят,  что
с великим князем выехали из Орды  многие  князья  татарские  со  многими
людьми. И прежде Василий принимал татарских князей в службу и  давал  им
кормление - средство превосходное  противопоставлять  варварам  варваров
же, средство, которое Россия должна была употреблять  вследствие  самого
своего географического положения; но современники думали не так: мы  ви-
дели, как они роптали, когда при отце Василия давались литовским князьям
богатые кормления; еще более возбудили их негодование подобные  поступки
с татарами, потому что в них не могла еще тогда погаснуть сильная  нена-
висть к этому народу, и когда к тому еще были  наложены  тяжкие  подати,
чтоб достать деньги для окупа, то неудовольствие  обнаружилось  в  самых
стенах Москвы: им спешил воспользоваться Шемяка. Теперь больше чем  ког-
да-либо Юрьевич должен был опасаться Василия, потому что посол его к ха-
ну был перехвачен, и великий князь знал об его замыслах; но, занятый де-
лами татарскими, он не мог еще думать о преследовании Димитрия.  Послед-
ний спешил предупредить его и начал сноситься с князем Борисом  тверским
и можайским князем Иваном Андреевичем, у которого хотя прежде и было не-
удовольствие с великим князем, однако потом заключен  был  мир:  Василий
дал ему Козельск с волостями, и можайский князь вместе с братом, как  мы
видели, находились в Суздальской битве. Шемяка сообщил князьям слух, ко-
торый носился тогда, об условиях Василия с ханом  Махметом:  шла  молва,
будто великий князь обещал отдать хану все Московское княжество,  а  сам
удовольствовался Тверью. Князья тверской и можайский поверили или  сочли
полезным для себя поверить и согласились действовать заодно с Шемякою  и
московскими недовольными, в числе которых были бояре, гости и даже  чер-
нецы, а главным двигателем был Иван Старков; из бояр Шемякиных  главными
советниками летописец называет Константиновичей,  из  которых  после  на
видном месте является Никита Константинович.
   В 1446 году московские недовольные дали знать  союзным  князьям,  что
Василий поехал молиться в Троицкий монастырь; Шемяка и  Можайский  ночью
12 февраля овладели врасплох Москвою, схватили мать и жену великого кня-
зя, казну его разграбили, верных бояр перехватали и пограбили, пограбили
также многих граждан, и в ту же ночь Можайский  отправился  к  Троице  с
большою толпою своих и Шемякиных людей. Великий князь слушал  обедню  13
числа, как вдруг вбегает в церковь рязанец Бунко и  объявляет  ему,  что
Шемяка и Можайский идут на него ратию. Василий не  поверил  ему,  потому
что Бунко незадолго перед тем отъехал от него к Шемяке. "Эти люди только
смущают нас, - сказал великий князь, - может ли быть, чтобы братья пошли
на меня, когда я с ними в крестном целовании?" - и велел выбить Бунка из
монастыря, поворотив его назад. Не поверивши Бунку, великий  князь  пос-
лал, однако, на всякий случай сторожей к Радонежу (на гору), но  сторожа
просмотрели ратных людей Можайского, ибо те увидали их прежде и  сказали
своему князю, который велел собрать много саней, иные с рогожами, другие
с полостями, и положить в них по два человека в доспехах, а третьему ве-
лел идти сзади, как будто за возом. Въехавши на гору, ратники  выскочили
из возов и перехватали сторожей, которым нельзя было убежать, потому что
тогда снег лежал на девять пядей. Забравши сторожей,  войско  Можайского
пошло тотчас же к монастырю. Великий князь увидал неприятелей,  как  они
скакали с Радонежской горы к селу Клементьевскому, и  бросился  было  на
конюшенный двор, но здесь не было ни одной готовой  лошади,  потому  что
сам он прежде не распорядился, понадеявшись на крестное целование, а лю-
ди все оторопели от страха. Тогда Василий побежал в монастырь, к  Троиц-
кой церкви, куда пономарь впустил его и запер за ним двери. Тотчас после
этого вскакали на монастырь и враги; прежде всех въехал  боярин  Шемякин
Никита Константинович, который разлетелся на коне даже на лестницу  цер-
ковную, но, как стал слезать с лошади, споткнулся об камень, лежащий  на
паперти, и упал: когда его подняли, то он едва  очнулся,  шатался  точно
пьяный и побледнел как мертвец. Потом въехал на монастырь  и  сам  князь
Иван и стал спрашивать, где князь великий. Василий, услыхав  его  голос,
закричал ему из церкви: "Братья! помилуйте меня! Позвольте мне  остаться
здесь, смотреть на образ божий, пречистой богородицы, всех святых; я  не
выйду из этого монастыря, постригусь здесь", - и, взявши икону  с  гроба
св. Сергия, пошел к южным дверям, сам отпер их и, встретив князя Ивана с
иконою в руках, сказал ему: "Брат! Целовали мы животворящий крест и  эту
икону в этой самой церкви, у этого гроба чудотворцева,  что  не  мыслить
нам друг на друга никакого лиха, а теперь не знаю, что надо мною делает-
ся?" Иван отвечал: "Государь! если мы захотим сделать тебе какое зло, то
пусть это зло будет над нами; а что теперь делаем, так это мы делаем для
христианства, для твоего окупа. Татары, которые с  тобою  пришли,  когда
увидят это, облегчат окуп".
   Василий, поставив икону на место, упал пред  чудотворцевым  гробом  и
стал молиться с такими слезами, воплем и рыданием, что  прослезил  самих
врагов своих. Князь Иван, помолившись немного в церкви, вышел вон,  ска-
завши Никите: "Возьми его". Великий князь, помолившись, встал  и,  огля-
нувшись кругом, спросил: "Где же брат, князь Иван?" Вместо ответа  подо-
шел к нему Никита Константинович, схватил его за плеча и  сказал:  "Взят
ты великим князем Димитрием Юрьевичем". Василий сказал на это: "Да будет
воля божия!" Тогда Никита вывел его из церкви и из монастыря, после чего
посадили его на голые сани с чернецом напротив и повезли в Москву;  бояр
великокняжеских также перехватали, но о сыновьях, Иване и  Юрии,  бывших
вместе с отцом в монастыре, даже и не спросили.  Эти  малолетные  князья
днем спрятались вместе с некоторыми из слуг, а ночью убежали в Юрьев,  к
князю Ивану Ряполовскому, в село его Боярово;  Ряполовский,  взявши  их,
побежал вместе с братьями Семеном и Димитрием и со всеми людьми своими в
Муром и там заперся.
   Между тем великого князя привезли в Москву на ночь 14 февраля и поса-
дили на дворе Шемякине; 16 числа на ночь  ослепили  и  сослали  в  Углич
вместе с женою, а мать, великую княгиню Софью  Витовтовну,  отослали  на
Чухлому. В некоторых летописях приведены причины, побудившие Шемяку  ос-
лепить Василия: "Зачем привел татар на Русскую землю и города с волостя-
ми отдал им в кормление? Татар и речь их любишь сверх меры,  а  христиан
томишь без милости; золото, серебро и всякое имение отдаешь татарам, на-
конец, зачем ослепил князя Василия Юрьевича?"  Услыхавши  об  ослеплении
великого князя, брат жены его, князь Василий Ярославич, вместе с  князем
Семеном Ивановичем Оболенским убежали в Литву. Мы видели литовских  кня-
зей в Москве, теперь видим явление обратное: и великие князья  литовские
принимают московских выходцев точно так же, как московские принимали ли-
товско-русских, - с честию, дают  им  богатые  кормления:  так,  Василию
Ярославичу дали Брянск, Гомель, Стародуб,  Мстиславль  и  многие  другие
места. Из бояр и слуг Васильевых одни присягнули Шемяке, другие  убежали
в Тверь; всех отважнее поступил Федор Басенок, объявивший, что не  хочет
служить Шемяке, который за это велел заковать его в железа;  но  Басенок
успел вырваться из них, убежал в Коломну, подговорил там  многих  людей,
разграбил с ними Коломенский уезд и ушел в Литву к князю Василию Яросла-
вичу, который отдал ему и князю Семену Оболенскому Брянск.
   Шемяка видел, что не может быть покоен до тех пор, пока сыновья Васи-
лия находятся на свободе в Муроме с многочисленною дружиною, но не  смел
послать против них войско, боясь всеобщего негодования  против  себя,  и
придумал следующее средство: призвал к себе в Москву рязанского епископа
Иону и стал говорить ему: "Батюшка! поезжай в свою епископию, в Муром, и
возьми на свою епитрахиль детей великого князя Василия, а я  с  радостию
их пожалую, отца их выпущу и вотчину дам достаточную, чем будет им можно
жить". Владыка отправился в Муром и передал Ряполовским слова Шемяки. Те
начали думать: "Если мы теперь святителя не послушаем, не пойдем к князю
Димитрию с детьми великокняжескими, то  он  придет  с  войском  и  город
возьмет; тогда и дети, и отец их, и мы все будем в его воле".  Решившись
исполнить требование Шемяки, они сказали Ионе: "Мы не отпустим  с  тобою
детей великокняжеских так просто, но пойдем в соборную  церковь,  и  там
возьмешь их на свою епитрахиль". Иона согласился, пошел в церковь,  отс-
лужил молебен богородице, взял детей с пелены от пречистой на свою епит-
рахиль и поехал с ними к Шемяке в Переяславль, куда прибыл 6 мая. Шемяка
принял малюток ласково, позвал на обед, одарил; но на третий день  отос-
лал к отцу, в Углич, в заточение. Тогда Ряполовские, увидев, что  Шемяка
не сдержал своего слова, стали думать, как бы освободить великого  князя
из заточения. В этой думе были с  ними  вместе:  князь  Иван  Васильевич
Стрига-Оболенский, Иван Ощера с братом Бобром,  Юшка  Драница,  которого
прежде мы видели воеводою нижегородским, Семен Филимонов с  детьми,  Ру-
салка, Руно и многие другие дети боярские. Они сговорились сойтись к Уг-
личу в Петров день, в полдень. Семен Филимонов пришел ровно в  срок,  но
Ряполовские не могли этого сделать, потому что  были  задержаны  отрядом
Шемяки, за ними посланным; они разбили этот отряд,  но,  зная,  что  уже
опоздали, двинулись назад по Новгородской области в Литву, где  соедини-
лись с прежними выходцами, а Филимонов пошел опять к Москве.
   Шемяка испугался этих движений в пользу пленного Василия,  послал  за
владыками и начал думать с ними, с князем Иваном  можайским  и  боярами:
выпускать ли пленного Василия из  заточения  или  нет?  Сильнее  всех  в
пользу Василия говорил епископ Иона, нареченный  митрополит;  он  каждый
день твердил Шемяке: "Сделал ты неправду, а меня ввел в грех и срам;  ты
обещал и князя великого выпустить, а вместо того и детей его с ним поса-
дил; ты мне дал честное слово, и они меня послушали, а теперь я  остаюсь
перед ними лжецом. Выпусти его, сними грех со своей души и с  моей!  Что
тебе может сделать слепой да малые дети? Если боишься,  укрепи  его  еще
крестом честным, да и нашею братьею, владыками". Шемяка решился  наконец
освободить Василия, дать ему отчину и осенью 1446 года отправился в  Уг-
лич с епископами, архимандритами, игуменами. Приехавши туда, он выпустил
Василия и детей его из заключения, каялся и просил у него прощения;  Ва-
силий также в свою очередь складывал всю вину на одного  себя,  говорил:
"И не так еще мне надобно было пострадать за грехи мои и  клятвопреступ-
ление перед вами, старшими братьями моими,  и  перед  всем  православным
христианством, которое изгубил и еще изгубить хотел.  Достоин  был  я  и
смертной казни, но ты, государь, показал ко мне милосердие,  не  погубил
меня с моими беззакониями, дал мне время покаяться". Когда он это  гово-
рил, слезы текли у него из глаз как ручьи; все  присутствующие  дивились
такому смирению и умилению и плакали сами, на  него  глядя.  На  радости
примирения Шемяка дал Василию, жене его и детям большой  пир,  где  были
все епископы, многие бояре и дети боярские; Василий получил богатые дары
и Вологду в отчину, давши наперед Шемяке проклятые грамоты не искать ве-
ликого княжения. Но приверженцы Василия ждали только его освобождения  и
толпами кинулись к нему. Затруднение состояло в проклятых грамотах, дан-
ных на себя Василием: Трифон, игумен Кириллова  Белозерского  монастыря,
снял их на себя, когда Василий приехал из Вологды в  его  монастырь  под
предлогом накормить братию и раздать ей милостыню. С Бела-озера  великий
князь отправился к Твери, которой князь Борис Александрович  обещал  ему
помощь с условием, чтоб он обручил своего  старшего  сына  и  наследника
Ивана на его дочери Марье; жениху было тогда только  семь  лет.  Василий
согласился и с тверскими полками пошел на Шемяку к Москве.
   Между тем князь Василий Ярославич и другие московские выходцы, жившие
в Литве, еще не зная об освобождении великого  князя,  решились,  оставя
семейства свои в Литве, идти к Угличу и вывести оттуда Василия. Они  уже
назначили срок собираться всем в Пацыне, как пришла весть,  что  великий
князь выпущен и дана ему Вологда. Тогда князь Василий Ярославич двинулся
из Мстиславля, князь Семен Оболенский с Басенком из Брянска,  сошлись  в
Пацыне и, получивши здесь весть, что великий князь уже пошел из  Вологды
на Белоозеро и оттуда к Твери, двинулись к нему на  помощь.  Близ  Ельны
встретили они татарский отряд и начали было уже с  ним  стреляться,  как
татары закричали: "Кто вы?" Они отвечали: "Москвичи; идем с князем Васи-
лием Ярославичем искать своего  государя,  великого  князя  Василия  Ва-
сильевича, сказывают, что он уже выпущен; а вы  кто?"  Татары  отвечали:
"Мы пришли из страны Черкасской, с двумя царевичами, детьми Улу-Махмето-
выми, Касимом и Эгупом; слышали царевичи о великом князе, что он постра-
дал от братьев, и пошли искать его за прежнее его добро и за хлеб, пото-
му что много его добра до нас было". Когда дело таким  образом  объясни-
лось, москвичи и татары съехались, дали друг другу клятву и пошли вместе
искать великого князя. Шемяка с князем Иваном можайским выступил к Воло-
ку, навстречу неприятелю, но в его отсутствие Москва  внезапно  и  легко
была захвачена приверженцами Василия Васильевича, как прежде  привержен-
цами Шемяки. Боярин Михаил Борисович Плещеев, отправленный великим  кня-
зем с очень небольшим отрядом войска, пробрался мимо  Шемякиной  рати  и
подъехал к Москве в ночь накануне Рождества Христова, в самую  заутреню;
Никольские ворота были отворены для княгини Ульяны, жены Василия  Влади-
мировича (сына Владимира Андреевича); этим воспользовался Плещеев и вор-
вался в кремль; Шемякин наместник, Федор Галицкий, убежал от заутрени из
собора; наместник князя Ивана можайского, Василий Шига, выехал  было  из
кремля на лошади, но был схвачен истопником великой княгини Ростопчею  и
приведен к воеводам, которые сковали его вместе с другими боярами Шемяки
и Можайского, а с граждан взяли присягу на имя великого князя Василия  и
начали укреплять город.
   Великий князь, узнавши, что Москва за ним, двинулся к Волоку на Шемя-
ку и Можайского, которые, видя, что из Твери идет великий князь, из Лит-
вы - Василий Ярославич с татарами, Москва взята и люди бегут от них тол-
пами, побежали к Галичу, оттуда в Чухлому, где взяли с собою мать  вели-
кого князя, Софью Витовтовну, и отправились в Каргополь. Василий, отпус-
тивши жену в Москву, пошел за ними, взял Углич,  который  сдался  только
тогда, когда тверской князь прислал пушки осаждающим; в Угличе соединил-
ся с великим князем Василий Ярославич, и все вместе пошли  к  Ярославлю,
где соединились с татарскими царевичами.  Из  Ярославля  Василий  послал
сказать Шемяке: "Брат князь Дмитрий Юрьевич! Какая тебе честь или  хвала
держать в плену мою мать, а свою  тетку?  Неужели  ты  этим  хочешь  мне
отмстить? я уже на своем столе, на великом княжении!" Отпустивши с  этим
посла к Шемяке, великий князь отправился в Москву, куда приехал 17  фев-
раля 1447 года; а Шемяка, выслушавши посла Василиева, стал думать с сво-
ими боярами. "Братья, - говорил он им, - что мне томить тетку и  госпожу
свою, великую княгиню? Сам я бегаю, люди надобны самому, они уже  и  так
истомлены, а тут еще надобно ее стеречь, лучше отпустим  ее".  Порешивши
на этом, он отпустил Софью из Каргополя с боярином своим, Михаилом Федо-
ровичем Сабуровым, и детьми боярскими. Великий князь, услыхав, что  мать
отпущена, поехал к ней навстречу в Троицкий монастырь, а оттуда с нею же
вместе в Переяславль; боярин Шемякин, Сабуров со всеми своими товарищами
добил челом великому князю, чтоб принял их к себе в службу.
   После этого Шемяка с Можайским решились просить мира и  обратились  к
посредничеству князей, остававшихся верными Василию, - Михаила Андрееви-
ча верейского и Василия Ярославича серпуховского, заключили с ними пере-
мирие и в перемирном договоре обещались  бить  челом  своему  господину,
брату старшему, великому князю Василию Васильевичу, чтоб принял их в лю-
бовь и мир, пожаловал их прежними их отчинами, за что обязывались  возв-
ратить всю казну, захваченную ими у великого князя,  его  матери,  жены,
жениной матери и бояр: кроме того, Шемяка отступался от пожалования  ве-
ликого князя - Углича, Ржевы и Бежецкой волости, а Можайский  отступался
от Козельска, Алексина и Лисина, обещались отдать все взятые в казне ве-
ликокняжеской договорные грамоты, ярлыки и дефтери. Любопытно  высказан-
ное в этом договоре недоверие: Шемяка и Можайский просят, чтобы  великий
князь не вызывал их в Москву до тех пор, пока не будет там  митрополита,
который один мог дать им ручательство в безопасности. На основании  этих
статей заключен был мир между Шемякою, Иваном можайским и  великим  кня-
зем. Но мы видели, что и Василий дал Шемяке в Угличе такие же  проклятые
грамоты.
   Теперь мы должны обратиться несколько назад и посмотреть, что  сделал
Шемяка, сидя в Москве на столе великокняжеском. Положение его здесь было
незавидное: отовсюду окруженный людьми подозрительной верности, доброже-
лателями Василия, он не мог идти по следам своих предшественников,  при-
мышлять к своей отчине, потому что только уступками мог приобрести  рас-
положение других князей. Обязанный своим успехом содействию князя  Ивана
Андреевича можайского, он отдал ему Суздальское княжество;  но  правнуки
Димитрия Константиновича были еще живы и, как видно, княжили  в  Суздале
неизвестно в каких отношениях к московским князьям. Когда  Шемяка  снова
лишился Москвы, то заключил с ними договор, признал старшего брата, кня-
зя Василия Юрьевича, сыном, младшего, князя Федора  Юрьевича,  племянни-
ком; но сын Шемяки, князь Иван Димитриевич, должен был считать князя Ва-
силия Юрьевича братом равным, следовательно, в случае смерти Шемяки суз-
дальский князь, будучи равным сыну его и наследнику, имел равное  с  ним
право на великое княжение Владимирское! Шемяка обязался не отдавать Суз-
даля князю можайскому, как отдал прежде, не вступаться в прадедину,  де-
дину и отчину обоих братьев, Суздаль, Новгород Нижний, Городец и  Вятку.
Здесь, как видно, нарочно прибавлено: прадедину, чтоб показать  давность
права князей на эти области. Шемяка уступает суздальским одно  из  самых
важных прав - ведаться самим с Ордою; обязывается не  заключать  никаких
договоров с великим князем Василием без ведома князей суздальских. Каса-
тельно оборонительного и наступательного союза обязанности равные:  если
сам Шемяка поведет войско, то и князь суздальский должен сесть на  коня,
если же пошлет сына, то и суздальский князь  посылает  только  сына  или
брата. Московские служилые князья  и  бояре,  купившие  волости  в  Суз-
дальском княжестве во время невзгоды прежних князей его (в их неверемя),
должны отступиться от своих приобретений; наконец, читаем: "Что мы, наши
бояре и люди пограбили в твоей отчине, великом княженьи,  то  все  оста-
вить, пока даст тебе бог, велит достать своей  отчины,  великого  княже-
ния".
   Обязанный уступать требованиям князей-союзников в ущерб силе Московс-
кого княжества, Шемяка, разумеется, должен был уступать требованиям сво-
ей дружины и своих московских приверженцев; граждане, к нему не располо-
женные или по крайней мере равнодушные, не могли найти против них защиты
на суде Шемякине, и этот суд пословицею перешел в потомство с  значением
суда несправедливого.
   Но после торжества Василиева отношения  московского  князя  к  другим
князьям, союзным и враждебным, родным и неродным, принимают прежний  ха-
рактер. Мы видели, на каких основаниях заключен был мир с Шемякою и  Мо-
жайским; до нас дошла договорная грамота последнего  с  великим  князем;
Можайский повторяет в ней: "Что ты, господин князь великий, от  нас  по-
терпел, за то за все ни ты сам, ни твоя мать, ни жена, ни дети не должны
мстить ни мне, ни моим детям, не должны ничего этого ни помнить, ни  по-
минать, ни на сердце держать". Когда детям великокняжеским исполнится по
42 лет, то они должны сами целовать крест в соблюдении  этого  договора.
Договаривающиеся ставят в свидетели бога, богородицу, великих  чудотвор-
цев, великого святителя Николу, св. Петра митрополита, св. Леонтия  Рос-
товского, Сергия и Кирилла, молитву родителей, отцов, дедов и  прадедов;
а поруками - князя тверского, его жену (сестру Можайского), князей Миха-
ила Андреевича и Василия Ярославича; кто нарушит договор, на том не  бу-
дет милости  божией,  богородицы,  молитвы  означенных  святых  и  роди-
тельской, а поруки будут с правым на виноватого.
   Союз можайского князя пока еще был нужен Василию, и в  сентябре  1447
года заключен был с ним новый договор, но которому великий князь пожало-
вал Ивана Андреевича Бежецким Верхом, половиною Заозерья и Лисиным;  Мо-
жайский клянется держать великое княжение честно и грозно, без обиды,  в
случае смерти Василия обязуется признать его сына великим князем и  быть
с ним заодно, ходить на войну по приказу великокняжескому без ослушанья,
но выговаривает опять: "А к тебе, великому князю, мне  не  ездить,  пока
бог не даст отца нашего митрополита в земле нашей".  Князья,  оставшиеся
верными Василию, были награждены: в июне 1447 года заключен был  договор
с Михаилом Андреевичем верейским, по которому тот  получал  освобождение
от татарской дани на два года, кроме того, большую часть Заозерья в вот-
чину; серпуховской князь Василий Ярославич получил за свои услуги  Дмит-
ров и еще несколько волостей.
   Все эти князья были довольны; не мог быть доволен один Шемяка. Везде,
в Новгороде и Казани, между князьями удельными и в стенах самой  Москвы,
он заводил крамолы, хотел возбудить нерасположение к Василию: он не  пе-
реставал сноситься с Новгородом, называя себя великим  князем  и  требуя
помощи от граждан, повторяя старое обвинение Василию, что по его поблаж-
ке Москва в руках татар, не прекратил сношений  и  с  прежним  союзником
своим, Иваном можайским: последний не скрывал этого  союза  от  великого
князя, послы его прямо говорили Василию: "Если пожалуешь князя  Димитрия
Юрьевича, то все равно, что ты и меня, князь Ивана, пожаловал;  если  же
не пожалуешь князя Димитрия, то это значит, что и меня ты не пожаловал".
Из этого свидетельства видно, что Шемяка просил у великого князя  волос-
тей, потерянных по договору 1447 года, или других каких-либо и не  полу-
чал просимого. Отказавшись от всякой власти над Вяткою, Шемяка между тем
посылал подговаривать ее беспокойное народонаселение на Москву;  покляв-
шись не сноситься с Ордою, Шемяка держал у себя казанского посла, и лег-
ко было догадаться, какие переговоры вел он с ханом, потому что  послед-
ний сковал посла великокняжеского; когда же от хана Большой Орды  пришли
послы в Москву и великий князь послал к Шемяке за выходом, то он не  дал
ничего, отозвавшись, что хан Большой Орды не имеет  никакой  власти  над
Русью. Поклявшись возвратить все захваченное им в  Москве  через  месяц,
Шемяка не возвращал и по истечении шести месяцев, особенно не  возвращал
ярлыков и грамот. Далее, в договоре находилось условие, общее всем  кня-
жеским договорам того времени, что бояре, дети боярские и слуги  вольные
вольны переходить от одного князя к другому, не лишаясь своих отчин, так
что боярин одного князя, покинув его  службу,  перейдя  к  другому,  мог
жить, однако, во владениях прежнего князя, и тот обязывался блюсти  его,
как своих верных бояр. Но Шемяка не мог смотреть равнодушно,  что  бояре
его отъезжают в Москву, и вопреки клятве грабил их, отнимал села,  дома,
все имущество, находившееся в его владениях. Мы знаем, что  младшим  сы-
новьям великокняжеским давались части в самом городе Москве, и каждый из
них держал тиуна в своей части: Шемяка, владея  в  Москве  жребием  отца
своего Юрия, посылал к тиуну своему Ватазину грамоты, в которых приказы-
вал ему стараться отклонять граждан от великого князя. Эти грамоты  были
перехвачены, и Василий отдал дело на суд духовенству.
   Если русское духовенство в лице  своего  представителя,  митрополита,
так сильно содействовало возвеличению Москвы, то одинаково могущественно
содействовало и утверждению единовластия, ибо в  это  время  духовенство
сознательнее других сословий могло смотреть на стремление великих князей
московских, вполне оценить это стремление. Проникнутое понятиями о влас-
ти царской, власти, получаемой от бога и не зависящей ни от кого и ни от
чего, духовенство по этому самому должно было  находиться  постоянно  во
враждебном отношении к старому порядку вещей, к родовым  отношениям,  не
говоря уже о том, что усобицы княжеские находились в  прямой  противопо-
ложности с духом религии, а без единовластия они не могли  прекратиться.
Вот почему, когда московские князья начали стремиться к единовластию, то
стремления их совершенно совпали с стремлениями духовенства; можно  ска-
зать, что вместе с мечом светским, великокняжеским, против удельных кня-
зей постоянно был направлен меч духовный. Мы видели, как митрополит  Фо-
тий в начала Васильева княжения действовал против  замыслов  дяди  Юрия,
как потом кирилловский игумен Трифон разрешил Василия от клятвы,  данной
Шемяке; а теперь, когда Шемяка не соблюл своей клятвы  и  великий  князь
объявил об этом духовенству, то оно вооружилось против Юрьевича и отпра-
вило к нему грозное послание, замечательное по необыкновенному для  того
времени искусству, с каким написано,  по  уменью  соединить  цели  госу-
дарственные с религиозными. Послание написано от лица пяти владык,  двух
архимандритов, которые поименованы, и потом от лица  всего  духовенства.
Здесь прежде всего обращает на себя внимание порядок,  в  каком  следуют
владыки один за другим: они написаны по старшинству  городов,  и  первое
место занимает владыка ростовский. Ростов Великий, давно утративший свое
значение, давно преклонившийся пред пригородами своими, удерживает преж-
нее место относительно церковной иерархии и напоминает, что  область,  в
которой находится теперь историческая сцена действия, есть  древняя  об-
ласть Ростовская; за ним следует владыка суздальский, и уже третье место
занимает нареченный митрополит Иона, владыка рязанский, за которым  сле-
дуют владыки коломенский  и  пермский.  Второе,  что  останавливает  нас
здесь, - это единство русского  духовенства:  Иона,  епископ  рязанский,
ревностно поддерживает государственное стремление московского  князя,  и
московский князь не медлит дать свое согласие на возведение этого  епис-
копа в сан митрополита, зная, что рязанский владыка не принесет в Москву
областных рязанских стремлений.
   В первых строках послания духовенство высказывает ясно свою  основную
мысль о царственном единодержавии: оно сравнивает  грех  отца  Шемякина,
Юрия, помыслившего беззаконно о великом княжении, с грехом праотца  Ада-
ма, которому сатана вложил в сердце желание равнобожества. "Сколько тру-
дов перенес отец твой, - говорит духовенство Шемяке,  -  сколько  истомы
потерпело от него христианство, но великокняжеского стола все  не  полу-
чил, чего ему богом не дано, ни земскою изначала  пошлиною".  Последними
словами духовенство объявляет себя прямо на стороне нового порядка прес-
толонаследия, называя его земскою изначала пошлиною. Упомянув о  поступ-
ках и неудачах Юрия и Василия Косого, духовенство обращается к поступкам
самого Шемяки; укорив его тем, что он не подавал никогда помощи великому
князю в борьбе его с татарами, переходит к  ослеплению  Василия:  "Когда
великий князь пришел из плена на свое государство,  то  дьявол  вооружил
тебя на него желанием самоначальства: разбойнически, как ночной вор, на-
пал ты на него, будучи в мире, и поступил с ним не лучше того, как  пос-
тупили древние братоубийцы Каин и Святополк Окаянный. Но рассуди,  какое
добро сделал ты православному христианству или какую пользу получил  са-
мому себе, много ли нагосподарствовал, пожил ли в тишине?  Не  постоянно
ли жил ты в заботах, в переездах с места на место, днем томился тяжелыми
думами, ночью дурными снами? Ища и желая большего,  ты  погубил  и  свое
меньшее". Потом приводится последняя договорная грамота Шемяки с великим
князем и показывается, что Юрьевич не соблюл ни  одного  условия.  Духо-
венство отстраняет упрек, делаемый великому князю за то, что он держит в
службе своей татар: "Если татары живут в земле христианской, то это  по-
тому, что ты не хочешь  соблюдать  договора,  следовательно,  все  слезы
христианские, проливаемые от татар, на тебе же. Но как скоро ты с  своим
старшим братом, великим князем, управишься во всем чисто,  по  крестному
целованию, то мы ручаемся, что великий князь сейчас же вышлет татар  вон
из земли". Как видно, Шемяка сильно досадовал на духовенство за то,  что
оно держало сторону Василия, и выражал  на  словах  свою  досаду;  духо-
венство пишет: "Ты оскверняешь наши святые епитрахили неподобными своими
богомерзкими речами: это делаешь ты не как христианин, но хуже  и  пога-
ных, ибо сам знаешь, что святые епитрахили изображают страдание  господа
нашего Иисуса Христа: епитрахили наши твоими речами не могут никак  оск-
верниться, но только ты сам душу свою губишь". В заключение  духовенство
говорит, что оно по своему долгу било челом за  Шемяку  великому  князю,
что тот послушал святительского слова и хочет мира с двоюродным  братом,
назначая ему срок для исполнения договора. Если же Шемяка и тут  не  ис-
полнит условий, в таком случае духовенство  отлучает  его  от  бога,  от
церкви божией, от православной христианской веры и предает проклятию.
   Шемяка не послушался увещаний духовенства,  и  в  1448  году  великий
князь выступил в поход. Тогда Юрьевич, не пугавшийся церковного  прокля-
тия, испугался полков Васильевых и послал просить мира к великому князю,
который остановился в Костроме. Мир был заключен, как видно, на  прежних
условиях, и Шемяка дал на себя проклятые грамоты.  Иона,  посвященный  в
декабре 1448 года в митрополиты, уведомляя об этом посвящении своем кня-
зей, панов, бояр, наместников,  воевод  и  все  христоименитое  господне
людство, пишет: "Знаете, дети, какое зло и запустение земля наша  потер-
пела от князя Дмитрия Юрьевича, сколько  крови  христианской  пролилось;
потом князь Дмитрий добил челом старшему брату своему, великому князю, и
честный крест целовал, и не однажды, но все изменял; наконец, написал на
себя грамоту, что если вооружится опять на великого князя, то не будь на
нем милости божией, пречистой богоматери,  великого  чудотворца  Николы,
св. чудотворцев Петра и Леонтия, преподобных Сергия и Кирилла, благосло-
вения всех владык и всего духовенства ни в сей век, ни в будущий; поэто-
му, продолжает Иона, пишу к вам, чтобы вы пощадили себя, не  только  те-
лесно, но особенно духовно, посылали бить челом к своему господарю вели-
кому князю о жалованье, как ему бог положит на сердце. Если же не стане-
те бить челом своему господарю и прольется от того  кровь  христианская,
то вся эта кровь взыщется от бога на вас, за ваше окаменение  и  неразу-
мие; будете чужды милости божией, своего христианства,  благословения  и
молитвы нашего смирения, да и всего великого священства божия  благосло-
вения не будет на вас; в земле вашей никто не  будет  больше  называться
христианином, ни один священник не будет священствовать,  но  все  божнп
церкви затворятся от нашего смирения".
   В конце 1448 года уведомлял митрополит о мире великого князя с  Шемя-
кою, а весною следующего 1449 года Шемяка уже нарушил  крестное  целова-
ние, свои проклятые грамоты и в самое Светлое воскресенье осадил Костро-
му, бился долго под городом, но взять его не мог, потому что в нем  была
сильная застава (гарнизон) великокняжеская под начальством  князя  Ивана
Стриги и Федора Басенка. Скоро и сам великий князь  выступил  с  полками
против Шемяки, с которым опять заодно действовал Иван можайский, а с ве-
ликим князем шли вместе также могущественные  союзники  -  митрополит  и
епископы. На Волге, в селе Рудине, близ Ярославля, встретились неприяте-
ли, но битвы не было, потому что Можайский оставил Шемяку и помирился  с
Василием, который придал ему Бежецкий Верх. Мы видели, что Бежецкий Верх
был отдан Ивану гораздо прежде, в 1447 году, но это нисколько  не  может
заставить нас заподозрить приведенное летописное известие, потому что до
нас не дошло никаких известий о причинах, которые побуждали Шемяку и Мо-
жайского восставать на великого князя; очень может быть, что у Можайско-
го почему-нибудь было отнято пожалование 1447 года; мы знаем, что еще  в
феврале 1448 года Можайский чрез посредство тестя  своего  князя  Федора
Воротынского вошел в сношения с великим князем литовским Казимиром, тре-
буя помощи последнего для овладения столом Московским, за что обязывался
писаться всегда Казимиру братом младшим, уступить Литве  Ржеву,  Медынь,
не вступаться в Козельск и помогать во всех войнах, особенно против  та-
тар. Под 1450 годом встречаем новое известие о походе великого князя  на
Шемяку, к Галичу: 27 января великокняжеский воевода князь Василий Ивано-
вич Оболенский напал на Шемяку, который стоял под городом со всею  своею
силою; Шемяка потерпел страшное поражение и едва мог спастись  бегством;
Галич сдался великому князю, который посадил здесь своих наместников.
   Лишенный удела, Шемяка скрылся сначала в Новгороде, но потом, собрав-
шись с силами, захватил Устюг; земли он не воевал, говорит летописец, но
привел добрых людей к присяге, кто же из них не хотел изменить  великому
князю Василию, тех бросал в реку Сухону, навязавши камень на шею; из Ус-
тюга ходил воевать к Вологде. Великий князь, занятый делами  татарскими,
не мог действовать против Шемяки в 1451 году и только в начале 1452 выс-
тупил против него к Устюгу; Шемяка испугался и убежал на реку  Кокшенгу,
где у него были городки; но преследуемый и там великокняжескими полками,
убежал опять в Новгород. В 1453 году отправился туда из Москвы дьяк Сте-
пан Бородатый; он подговорил боярина Шемякина Ивана Котова, а тот подго-
ворил повара: Юрьевич умер, поевши  курицы,  напитанной  ядом.  23  июня
пригнал к великому князю из Новгорода подьячий Василий Беда с  вестию  о
смерти Шемякиной и был пожалован за это в дьяки.
   Сын Шемяки Иван ушел в Литву, где, как прежде враги отца  его,  нашел
себе почетный прием и кормление. Но кроме Шемяки в Московском  княжестве
оставались еще другие удельные князья, от которых Василию  надобно  было
избавиться; он начал, как и следовало ожидать,  с  Ивана  можайского:  в
1454 году великий князь пошел к Можайску на князя  Ивана  Андреевича  за
его неисправление, говорит летописец. Князь Иван  не  сопротивлялся;  он
выбрался из города с женою, детьми, со всеми своими и побежал  в  Литву;
Можайск был присоединен к Москве. Какое было неисправление Ивана можайс-
кого, узнаем из письма митрополита Ионы к смоленскому епископу. "Вы зна-
ете, - пишет митрополит, - что и прежде этот князь Иван Андреевич сделал
с нашим сыном, а своим братом старшим, но не скажу: с  братом,  с  своим
господарем, великим князем". Здесь глава русского духовенства ясно гово-
рит, что родовых отношений  между  князьями  более  не  существует,  что
князья удельные не суть братья великому, но подданные!  Вина  Ивана  мо-
жайского, по словам Ионы, состояла в том, что во время  двукратного  на-
шествия татар митрополит посылал к нему с  просьбою  о  помощи  великому
князю; но Иван но явился. Цель письма - чрез посредство смоленского вла-
дыки внушить литовскому правительству, чтоб оно,  приняв  беглеца,  удо-
вольствовалось этим и не позволяло ему враждовать против Москвы, ибо это
необходимо должно вызвать неприязненное движение и  со  стороны  Василия
Васильевича.
   Из остальных удельных князей всех беспокойнее мог быть Василий  Ярос-
лавич серпуховской, именно потому, что оказал  большие  услуги  великому
князю и, следовательно, имел большие притязания на благодарность  и  ус-
тупчивость последнего. Мы видели, что в благодарность за услугу  великий
князь уступил серпуховскому князю Дмитров; но после, неизвестно в  какое
именно время, Василий Ярославич должен был отказаться от этого пожалова-
ния, и только когда Иван можайский был изгнан из своего  удела,  великий
князь уступил Василию Ярославичу Бежецкий Верх и Звенигород. Но  в  1456
году серпуховской князь был схвачен в Москве и заточен в  Углич,  откуда
после перевезен в Вологду, где и  умер;  той  же  участи  подверглись  и
меньшие его дети, а старший, Иван, вместе с матерью убежал в Литву.  Ле-
тописцы не объявляют вины серпуховского  князя,  одна  только  Степенная
книга глухо говорит: "за некую крамолу".  Иван  Васильевич  серпуховской
встретился в Литве с Иваном Андреевичем можайским; общее бедствие соеди-
нило их, и они уговорились действовать заодно; Иван серпуховской говорит
в договорной грамоте князю можайскому: "Так как  великий  князь  Василий
Васильевич отнял у тебя твою отчину и дедину на крестном целовании, выг-
нал тебя из твоей отчины и дедины; также и  моего  отца,  князя  Василия
Ярославича, великий князь схватил на крестном целовании безвинно и  меня
выгнал из моей отчины и дедины; то идти тебе, князь Иван Андреевич, дос-
тавать вместе и отца моего, князя Василия Ярославича, и нашей  отчины  и
дедины, а мне идти с тобою заодно. Если великий князь станет звать  тебя
на твою отчину, станет отдавать тебе твою отчину или придавать к ней,  а
моего отца не пожалует, не выпустит и отчины ему по  старине  не  отдаст
или станет жаловать отца моего, как мне нелюбо, то тебе с великим князем
без моей воли не мириться, стоять со мною заодно, доставать отца  моего;
и если отец мой погибнет в неволе или умрет своею смертию, то тебе с ве-
ликим князем также не мириться без моей воли, но мстить  за  обиду  отца
моего. Наоборот, если великий князь захочет помириться с отцом моим, а с
тобою не захочет, то мне от тебя не отставать.  Если  великий  князь  не
смилуется, ни тебе отчины не отдаст, ни отца моего не выпустит, и,  даст
бог, князя великого побьем или сгоним, и ты достанешь великое княжение и
отца моего освободишь, то тебе принять отца моего в любовь и  докончанье
и в его отчину тебе не вступаться; а меня тебе принять в братья  младшие
и дать мне отчину особую, Дмитров и Суздаль; а если кто станет  тебе  на
меня наговаривать, то тебе меня вдруг не захватывать, но обослать сперва
своими боярами и спросить по крестному целованию, и мне тебе сказать всю
правду, а тебе мне верить". Это условие любопытно; оно может  указывать,
что князь Василий Ярославич серпуховской был схвачен по наговору, и  сын
его требует от своего союзника, чтобы вперед не было подобного. В изгна-
нии, лишенные почти всякой надежды, князья - можайский и серпуховской  -
мечтали: один - о великом княжении, другой - о Дмитрове и  Суздале.  За-
мыслы изгнанников не осуществились; попытка некоторых верных слуг  осво-
бодить старого серпуховского князя также не удалась: они были схвачены и
казнены в Москве в 1462 году. Таким образом, из всех уделов  Московского
княжества остался только один - Верейский, ибо князь его, Михаил Андрее-
вич, как видно, вел себя так, что на него не могло быть никакого нагово-
ра. До нас дошел договор великого князя  Василия  с  суздальским  князем
Иваном Васильевичем Горбатым, правнуком  Димитрия  Константиновича  чрез
второго сына Семена; князь Иван отказался от Суздаля и Нижнего,  возвра-
щал московскому князю все ярлыки, прежде на эти княжества взятые, и  сам
брал от Василия в виде пожалования  Городец  да  несколько  сел  в  Суз-
дальской области с условием, что если он отступит от великого князя  или
сыновей его, то эта отчина отходит к Москве, а  он,  Иван,  подвергается
церковному проклятию. Какая  была  судьба  князей  -  Василия  и  Федора
Юрьевичей, - неизвестно; известно только то, что великий князь  московс-
кий завещал Суздаль старшему сыну своему.
   Так кончилась знаменитая усобица между князьями московскими, потомка-
ми Калиты. Сперва началась было она под  предлогом  старого  права  дяди
пред племянником; но скоро приняла сообразный со временем характер:  сы-
новья Юрия мимо всех прав враждуют с Василием  Васильевичем,  добиваются
великого княжения, ибо чувствуют, что удельными князьями они больше  ос-
таваться не могут. Вследствие сухости, краткости, отрывочности  летопис-
ных известий у нас нет средств с точностью определить, во  сколько  тор-
жество старшей линии в потомстве Донского зависело от  личности  главных
деятелей в этой борьбе; но из современных источников, при всей их непол-
ноте, мы можем ясно усмотреть, как старые права,  старые  счеты  родовые
являются обветшалыми, являются чем-то диким, странным; московский боярин
смеется в Орде над правами, которые основываются  на  старых  летописях,
старых бумагах; духовенство торжественно провозглашает, что новый  поря-
док престолонаследия от отца к сыну, а не от брата к брату есть  земская
изначала пошлина; старый дядя Юрий остается одинок в Москве с своим ста-
рым правом; сын его Шемяка  побеждается  беззащитным,  слепым  пленником
своим, который успевает уничтожить все (кроме одного) уделы в Московском
княжестве и удержать примыслы отцовские и дедовские.
   Но в то время, как в Московском княжестве происходила эта  знаменитая
усобица между правнуками Калиты, усобица первая и последняя, ясно  пока-
завшая, что Московское княжество основалось на новых началах, не  допус-
кающих родовых счетов и родовых усобиц между князьями, - в это время что
же делали великие князья, давние соперники московских, - князь рязанский
и тверской? Отчего они не воспользовались усобицею и не постарались уси-
литься на счет Москвы? Как видно, они были так слабы, что им не приходи-
ло и на мысль подобное предприятие. Этим князьям давно уже оставалось на
выбор - подчиниться московским или литовским великим князьям, смотря  по
тому, которые из них возьмут верх. Когда усиление Московского  княжества
было приостановлено усобицею между  потомками  Калиты,  рязанский  князь
Иван Федорович почел нужным примкнуть к Литве и заключил с Витовтом сле-
дующий договор: "Я, князь великий Иван Федорович рязанский, добил  челом
господину господарю моему, великому князю Витовту, отдался ему на  служ-
бу: служить мне ему верно, без хитрости и быть с ним  всегда  заодно,  а
великому князю Витовту оборонять меня от всякого.  Если  будет  от  кого
притеснение внуку его, великому князю Василию Васильевичу, и если  велит
мне великий князь Витовт, то по его приказанию я буду пособлять великому
князю Василию на всякого и буду жить с ним по старине. Но если  начнется
ссора между великим князем Витовтом и внуком его, великим князем Васили-
ем, или родственниками последнего, то мне помогать на них великому князю
Витовту без всякой хитрости. А великому князю Витовту  не  вступаться  в
мою отчину, ни в землю, ни в воду, суд и исправу давать ему мне во  всех
делах чисто, без переводу: судьи его съезжаются с моими судьями и судят,
целовав крест, безо всякой хитрости, а если в чем не согласятся, то  ре-
шает дела великий князь Витовт". Временем этого  подданства  и  договора
можно положить 1427 год: от 15 августа этого года Витовт писал к велико-
му магистру Ордена, что во время поездки его по русским областям явились
к нему князья рязанские - переяславский и пронский, также  князья  ново-
сильский, одоевский и воротынский и все поддались ему; что потом приеха-
ла к нему дочь, великая княгиня московская, которая с  сыном  и  великим
княжеством своим, с землями и людьми отдалась в его опеку и  оберегание.
Таким образом, чего, с одной стороны, не успевали  сделать  князья  мос-
ковские, то, с другой, доканчивали литовские, отнимая независимость и  у
князей Восточной Руси, заставляя их вступать к себе  в  службу.  В  одно
время с рязанским князем и великий князь пронский заключил  точно  такой
договор с Витовтом - "Служить ему верно, безо всякия хитрости". Но когда
Витовт умер и Литва ослабела от междоусобий,  а  в  Москве  Василий  Ва-
сильевич взял явный верх, тогда тот же рязанский  князь  Иван  Федорович
примкнул к Москве и, умирая, в 1456 году отдал осьмилетнего сына  своего
на руки великому князю Василию: последний перевез малютку Василия вместе
с сестрою к себе в Москву, а в Рязань и другие города  княжества  послал
своих наместников.
   В Твери в 1426 году умер  великий  князь  Иван  Михайлович  во  время
сильного морового поветрия; Ивану наследовал сын  его  Александр,  но  и
этот умер в том же году; старший  сын  и  наследник  его,  Юрий,  княжил
только четыре недели и умер; место Юрия занял брат его Борис Александро-
вич, тогда как оставался еще в живых двоюродный дед его,  князь  Василий
Михайлович кашинский. Василий, как видно, не хотел уступать своего стар-
шинства без борьбы, и Борис спешил предупредить его: под  тем  же  годом
встречаем известие, что князь Борис Александрович  схватил  деда  своего
Василия Михайловича кашинского. Но если старый порядок вещей явно  везде
рушился, то новый не установился еще окончательно: Борис  занял  главный
стол мимо старых прав двоюродного деда и мимо новых прав  племянника  от
старшего брата, ибо у князя Юрия Александровича остался сын Иван,  кото-
рый не наследовал отцу в Твери и  должен  был  удовольствоваться  уделом
Зубцовским. Во время малолетства Василиева и  смут  московских  и  Борис
тверской, подобно рязанскому князю, примкнул к Литве,  хотя  на  гораздо
выгоднейших условиях: в 1427 году он заключил с Витовтом договор, по ко-
торому обязался быть с литовским князем заодно, при его стороне, и помо-
гать на всякого без исключения; Витовт с своей стороны  обязался  оборо-
нять Бориса от всякого думою и помощию. В этом договоре всего любопытнее
то, что тверской великий князь  не  позволяет  Витовту  никакого  вмеша-
тельства в отношения свои к удельным тверским князьям - знак, что в опи-
сываемое время все великие князья в отношении  к  удельным  преследовали
одинакие цели, все стремились сделать их из родичей  подручниками,  под-
данными. Борис говорит в договоре: "Дядьям моим, братьям и племени моему
- князьям быть у меня в послушании: я, князь великий  Борис  Александро-
вич, волен, кого жалую, кого казню, и  моему  господину  деду,  великому
князю Витовту, не вступаться; если кто из них захочет отдаться в  службу
к моему господину деду вместе с отчиною, то моему господину деду с отчи-
ною не принимать; кто из них пойдет в Литву, тот отчины лишится: в отчи-
не его волен я, князь великий Борис Александрович". Вследствие этого до-
говора тверские полки находились в войске  Витовта,  когда  последний  в
1428 году воевал Новгородскую землю. Но  по  смерти  Витовта  начинается
беспрестанное колебание тверского князя между союзом  литовским  и  мос-
ковским,  причем  Борис  Александрович  сохраняет  равенство  положения,
пользуясь благоприятными для себя обстоятельствами, т. е. тем,  что  оба
сильнейшие князя были заняты внутренними смутами и не имели  возможности
действовать наступательно на Тверь. Так, дошел до нас договор  тверского
князя с великим князем Василием Васильевичем и двоюродными братьями  его
- Димитрием Шемякою и Димитрием Красным. Борис Александрович выговарива-
ет, чтоб московский князь не принимал тверских областей в дар от  татар.
Оба князя клянутся быть заодно на татар, на ляхов, на литву, на  немцев;
Борис обязывается сложить целование  к  Сигизмунду  литовскому,  объявив
ему, что Тверь в союзе с Москвою, и без князя московского  не  заключать
договоров ни с каким князем литовским. Мы видели,  что  тверской  князь,
находившийся в близком свойстве с князем можайским, соединился с послед-
ним и Шемякою против Василия, но тотчас же и принял сторону его, увидав-
ши, что все Московское княжество против Шемяки; мы видели также, что Бо-
рис в награду за помощь выговорил у Василия согласие на брак его старше-
го сына и наследника, Ивана, на своей дочери Марии. Между тем у тверско-
го князя была война с литовским, и войска последнего взяли  Ржеву.  Это,
как видно, заставило Бориса заключить мир с Казимиром литовским, который
возвратил Ржеву, но за это Борис обязался быть в постоянном союзе с  ли-
товским князем, помогать ему на всех, никого не исключая.  И  московский
великий князь, заключая в том же году  договор  с  Казимиром,  объявляет
тверского князя на стороне литовской, о своих же отношениях к нему гово-
рит, что он с ним в любви и докончании. Но после 1454 года опять  встре-
чаем договор тверского князя с московским, в котором оба  клянутся  быть
заодно на татар, на ляхов, на литву и немцев. В  этом  договоре  замеча-
тельно следующее условие: "Что отступил от тебя князь Иван можайский  да
сын Димитрия Шемяки, князь Иван, или который другой брат тебе сгрубит: и
мне, великому князю Борису, и моим детям, и братьям моим младшим к  себе
их не принимать; а быть нам с тобою на них заодно  и  с  твоими  детьми.
Также, если кто из моих братьев младших или меньших мне, великому  князю
Борису, сгрубит или моему сыну, князю Михаилу, и меньшим моим детям,  то
тебе, великому князю Василию, и твоим детям великому князю Ивану и князю
Юрию, и меньшим твоим детям к себе их не принимать; а быть вам со мною и
с моими детьми на них заодно". Оба свата обязываются в  заключение,  что
если один из них умрет, то оставшийся в живых должен заботиться о жене и
детях умершего. И в сношениях с князем тверским митрополит Иона принима-
ет деятельное участие. До нас дошло послание его к тверскому епископу  о
том, чтоб тот убедил своего князя подать помощь великому  князю  Василию
против татар. "Благословляю тебя, - пишет митрополит епископу, - чтоб ты
сыну моему, великому князю Борису Александровичу, говорил и бил челом  и
докучал твердо, по своему святительскому долгу, чтоб он послал своих во-
евод к великому князю Василию Васильевичу на безбожных, ибо сам ты  зна-
ешь, что если великий князь Василий Васильевич получит над ними верх, то
это будет общее добро обоих великих государей и всего нашего  православ-
ного христианства". Так духовенство старалось тогда поддержать  сознание
об общих русских выгодах.
   Рязань и Тверь постоянно колебались между Москвою и Литвою;  Новгород
Великий хотел быть самостоятельнее, тем более что теперь он был  порадо-
ван возобновлением усобиц между самими князьями  московскими.  Во  время
этих усобиц новгородцы следовали  правилу  признавать  победителя  своим
князем, но между тем давать у себя убежище и побежденному; так,  в  1434
году нашел в Новгороде убежище Василий Васильевич, и в том же году видим
там и противника его, Василия Юрьевича Косого. Но последний,  кроме  по-
четного приема, не мог ничего получить от новгородцев и, уезжая от  них,
пограбил их волости. Угрожаемый Косым,  Василий  Васильевич  заключил  в
1435 году договор с новгородцами, по которому обещал отступиться от всех
новгородских земель, захваченных его предшественниками, - Бежецкого Вер-
ха, волостей на Ламском Волоке и Вологде,  а  новгородцы  обещали  также
отступиться от всего следующего великому князю и для этого  обязались  с
обеих сторон выслать своих бояр на развод земли. Новгородцы выслали сво-
их бояр в назначенный срок, но московские бояре  не  явились.  Несмотря,
однако, на это, открытой вражды не было; когда в 1437 году  от  великого
князя из Москвы приехал в Новгород князь Юрий Патрикеевич просить черно-
го бору, то новгородцы черного бору дали; с другой  стороны,  московский
князь был занят борьбою с Косым и татарами. Но в  1441  году,  когда  со
всех сторон было спокойно, Василий прислал в Новгород складную грамоту и
повоевал волостей новгородских много  вместе  со  псковитянами,  которые
опустошили новгородские владения на 300 верст в длину  и  50  в  ширину;
двое тверских воевод были также в полках Василиевых. Новгородские воево-
ды с своей стороны много воевали за Волоком  по  земле  великокняжеской;
тем не менее новгородцы послали в город Демон к великому князю  владыку,
бояр и житых людей, которые купили у него мир на старинных условиях - за
8000 рублей. Если мы, основываясь на договоре великого князя  с  Шемякою
1440 года, предположим смешение годов в летописях и отнесем войну  Васи-
лия Васильевича с Шемякою к 1439 и 1440 годам вместо 1442,  то  будем  в
состоянии объяснить себе причину разрыва великого князя с  Новгородом  в
1441 году: во время войны своей с Василием Шемяка убежал в  новгородские
владения на Бежецком Верху и оттуда послал сказать новгородцам: "Примите
меня на своей воле". Те отвечали: "Хочешь, князь, приезжай к нам,  а  не
хочешь, то как тебе любо".
   1444 год был тяжек для Новгорода: с одной  стороны  напали  немцы,  с
другой стороны тверичи неизвестно по какому поводу опустошили много пог-
раничных волостей новгородских; тогда великий  князь  литовский  Казимир
прислал сказать новгородцам: "Возьмите моих наместников на Городище, и я
вас обороню, я для вас не заключил мира с  великим  князем  московским".
Новгородцы не приняли этого предложения, не было им обороны ни от Литвы,
ни от Москвы против князя тверского, который опять взял у них 50  волос-
тей вместе с Торжком. Плен великого князя Василия у татар придал  тверс-
кому князю еще больше смелости: он прислал своих людей и воевод на  Тор-
жок, разогнал, ограбил остальных его жителей, иных  погубил,  на  других
взял окуп, свез в Тверь 40 возов  товару  московского,  новгородского  и
торжокского, из них несколько потонуло в реке. Притесняемые Тверью, нов-
городцы по крайней мере могли надеяться спокойствия со  стороны  Москвы,
где опять начались усобицы; Шемяка восторжествовал над Василием, но  был
слаб и потому прислал поклонщиков в Новгород и заключил  с  ним  мир  на
всех старинах. Шемяка недолго княжил в Москве; в новой войне его с Васи-
лием новгородцы, по словам их летописца, не вступились ни  за  одного  и
тем самым уже возбуждали неудовольствие победителя; еще более раздражали
они его тем, что, по обычаю, приняли к себе Шемяку.  Митрополит  Иона  и
тут вступился в дело; несколько раз писал он к новгородскому архиеписко-
пу Евфимию и к новгородцам, чтоб они поберегли себя душевного ради  уст-
роения и тишины. Новгородцы с своей стороны присылали  к  митрополиту  с
просьбою, чтоб бил челом за них великому князю и дал для их послов опас-
ные грамоты. Опасные грамоты были даны с тем, чтобы новгородцы отправили
в Москву своих послов, людей больших, по  своим  делам,  а  чтоб  Шемяка
прислал своего посла с чистым покаянием бить челом  своему  господину  и
старшему брату, великому князю, и жалованья у него  просить.  Новгородцы
прислали своих послов, людей великих, но прислали ни с чем; Шемяка прис-
лал также своего боярина, но с такими условиями, на которые в Москве ни-
как не хотели согласиться. Митрополит  жаловался  на  это  новгородскому
владыке, зачем Шемяка посылает свои грамоты с великою высостию, о  своем
преступлении и о своей вине ни одного слова пригодного  не  приказывает.
Между тем новгородцы продолжали держать Шемяку, и владыка  в  письмах  к
митрополиту оправдывал их старинным обычаем, по которому  каждый  князь,
приехавший к св. Софии, принимался с честию, указывал, что и сам  митро-
полит называет Шемяку сыном. Иона отвечал на это: "Прочти хорошенько все
мои грамоты, какие только я к тебе писал, и вразумись, мог ли я называть
сыном того князя, с которым не велю детям твоим, новгородцам,  ни  пить,
ни есть, потому что он сам себя от христианства отлучил.  Ты  сам  видел
грамоту, которую он написал  на  себя,  и  после  сколько  зла  наделал,
сколько крови христианской пролил? После того можно ли князя Дмитрия на-
зывать сыном церкви божией и нашего смирения? Я тебе писал и теперь  пи-
шу, что я и вместе со мною все владыки и все  священство  Русской  земли
считаем князя Дмитрия неблагословенным и отлученным от божией церкви. Ты
пишешь, что прежде русские князья приезжали в дом св. Софии,  в  Великий
Новгород, и новгородцы честь им воздавали по силе, а прежние митрополиты
таких грамот с тягостию не посылывали; но  скажи  мне,  сын,  какие  это
прежние князья приезжали к вам, сделавши такое  зло  над  своим  старшим
братом и оставя у вас княгиню свою, детей и весь кош, ходили  от  вас  в
великое княжение христианство губить и кровь проливать?  Как  прежде  не
бывало в нашей земле братоубийства и к вам с таким лихом ни  один  князь
не приезжал, так и прежние митрополиты в Великий Новгород таких грамот с
тягостию не посылывали".
   Новгородцы все не слушались и держали Шемяку до самой его смерти; они
должны были ждать мести из Москвы, и вот, управившись с князем можайским
и татарами, Василий в 1456 году выступил в поход против Новгорода за его
неисправление. В Волоке собрались к нему все князья и  воеводы  со  мно-
жеством войска; из Новгорода также явился туда  посадник  с  челобитьем,
чтоб великий князь пожаловал - на Новгород не шел и гнев  свой  отложил.
Но Василий не принял челобитья и продолжал поход, отправивши наперед  на
Русу двоих воевод, князя Ивана Васильевича Оболенского-Стригу  и  Федора
Басенка, а сам остановился в Яжелбицах. Стрига и Басенок вошли в Русу  и
захватили здесь много богатства, потому что жители,  застигнутые  врасп-
лох, не успели убежать и спрятать свое имение. Московские воеводы отпус-
тили главную рать свою назад с добычею, а сами с немногими детьми боярс-
кими поотстали от нее, как вдруг  показалось  пятитысячное  новгородское
войско. Москвичи, которых не было и двухсот, сначала испугались, но  по-
том начали говорить: "Если не пойдем против них биться, то  погибнем  от
своего государя великого князя; лучше помереть". Схватиться им  в  руко-
пашный бой с новгородцами было нельзя; мешали плетни и  свежие  сугробы;
тогда воеводы придумали средство: видя на новгородцах  крепкие  доспехи,
они велели стрелять по лошадям, которые начали от ран беситься и сбивать
всадников. Новгородцы, никогда и прежде не любившие и не умевшие  биться
верхом, никак не могли сладить с лошадьми, не умели действовать и  длин-
ными копьями и валились под коней своих, точно мертвые. Московские  вое-
воды одержали решительную победу, много перебили  неприятелей,  взяли  в
плен посадника Михаила Тучу, но других пленников было мало,  потому  что
некому было брать их. Когда беглецы принесли в Новгород  весть  о  своем
поражении, то поднялся сильный плач, потом зазвонили в вечевой  колокол;
сошелся весь город на вече, и стали бить  челом  владыке  Евфимию,  чтоб
ехал вместе с посадниками, тысяцкими и житыми людьми  к  великому  князю
просить о мире. Владыка приехал  в  Яжелбицы,  стал  бить  челом  сперва
князьям и боярам, а потом уже самому великому князю, который принял  че-
лобитье, дал мир, но взял за него 10000 рублей кроме того, что  получили
князья и бояре. Договор, заключенный в Яжелбицах,  дошел  до  нас  здесь
кроме обычных старинных условий встречаем следующие  новые:  1)  вечевым
грамотам не быть; 2) печати быть князей великих; 3) Великий Новгород  не
будет принимать к себе князя можайского и его детей, князя Ивана Дмитри-
евича Шемякина и его детей, его матери и зятьев; и после, если какой-ни-
будь лиходей великим князьям приедет в Новгород,  то  Новгороду  его  не
принимать, приедет ли он прямо из Московской земли или побежит сперва  в
Литву или к немцам и оттуда приедет в Новгород. Что оставалось новгород-
цам после таких условий? В Суздальской земле, как они  продолжали  назы-
вать новую Русь, теперь один великий князь, ибо великие князья -  тверс-
кой и рязанский - по своему относительному  бессилию  готовы  стать  его
подручниками или отказаться от своих владений; татары уже не  вступаются
в дела князей, их ярлыки недействительны; последний поход показал новго-
родцам их бессилие пред полками московскими: теперь эти полки  постоянно
будут готовы устремиться к Новгороду, ибо не будут более заняты усобица-
ми; притом же новгородцы поклялись не вмешиваться в междоусобия  княжес-
кие, не принимать к себе врагов Василия и его сына. Новгородцы  понимали
всю трудность своего положения, предчувствовали  приближающееся  падение
своего быта, и это произвело в некоторых из них неукротимую ненависть  к
московскому князю, отнявшему у веча печать и грамоты. В 1460 году  Васи-
лий с младшими сыновьями - Юрием и Андреем - поехал в Новгород:  вечники
начали сговариваться, как бы убить его и с  детьми;  намерение  не  было
приведено в исполнение только потому, что  архиепископ  Иона  представил
всю его бесполезность: с Василием не было старшего сына, Иоанна;  смерть
старого князя могла бы только возбудить всеобщую ненависть  к  новгород-
цам, навлечь на них страшную  месть  сына  Василиева;  некоторые  хотели
убить лучшего и вернейшего воеводу великокняжеского, Федора Басенка,  но
и этот замысел не удался.
   Новгород был наказан за то, что давал у себя убежище  лиходеям  вели-
кокняжеским; но колония новгородская, Вятка, оказывала этим лиходеям бо-
лее деятельную помощь и потому не могла быть забыта  московским  князем,
когда он восторжествовал над всеми своими врагами. В 1458  году  великий
князь отправил на вятчан воевод своих: князя Ивана Васильевича Горбатого
суздальского, князя Семена Ряполовского и Григория Перхушкова;  но  этот
поход не удался, потому что Перхушков за подарки благоприятствовал  вят-
чанам. В следующем году были посланы другие воеводы, князь Иван  Юрьевич
Патрикеев, Иван Иванович и князь Димитрий Ряполовский: они взяли два го-
рода, Орлов и Котельнич, и долго держали в осаде главный  город  Хлынов;
наконец вятчане добили челом на всей воле великого князя, как  ему  было
надобно.
   Другим, не насильственным, путем утверждалась власть московского  ве-
ликого князя во Пскове. Несмотря на то что внутренние смуты, происходив-
шие в первую половину княжения Василиева, не позволяли московскому князю
постоянно наблюдать за Псковом, жители  последнего  долго  не  прерывали
связи с Москвою, прося утверждения князьям своим от великого князя  мос-
ковского. Так, в 1429 году псковичи прислали  к  Василию  Васильевичу  в
Москву просить себе князя, и он отпустил к ним князя Александра  Федоро-
вича ростовского; потом, с 1434 года, видим во Пскове князем зятя  Алек-
сандрова, Владимира Даниловича, приехавшего из Литвы; во время его  кня-
жения, в 1436 году, явился из Москвы, от великого  князя,  князь  Борис;
псковичи приняли его, посадили на княжом  дворе,  но  отправили  старого
своего князя Владимира в Москву; великий князь дал ему опять княжение, а
Борису велел выехать из Пскова, потому что последний пролгался  ему,  по
выражению летописца, т.  е.,  вероятно,  Борис,  просясь  у  Василия  на
псковский стол, представил тамошние дела не так, как они были  на  самом
деле. Мы видели, что псковичи усердно помогли великому князю в  войне  с
Новгородом. В 1443 году стал  княжить  во  Пскове  князь  Александр  Ва-
сильевич Чарторыйский: посол московский поручил ему княжение по великого
князя слову, псковичи посадили Александра на стол у св. Троицы, и он це-
ловал крест к великому князю Василию Васильевичу и ко  всему  Пскову  на
всей псковской пошлине. Бедствие великого князя Василия и борьба  его  с
Шемякою прервали на время связь Пскова с Москвою; псковичи теснее соеди-
нились с новгородцами; отпустивши князя своего Александра в  Новгород  в
1447 году, они взяли оттуда князя Василия Васильевича Шуйского-Гребенку,
правнука Димитрия Константиновича нижегородского чрез сына Семена. Когда
в 1454 году сын Шемяки Иван, убегая из Новгорода  в  Литву,  приехал  во
Псков, то навстречу к нему вышло все священство с крестами, посадники  и
весь Псков приняли его с великою честию, угощали три недели и при отъез-
де подарили ему на вече 20 рублей. Когда в 1456 году великий князь Васи-
лий Васильевич начал войну с Новгородом, то оттуда явился гонец во Псков
и стал говорить на вече: "Братья младшие, мужи  псковичи!  брат  Великий
Новгород вам кланяется, чтобы вы нам помогли  против  великого  князя  и
крестное целование исправили". Псковичи, говорит  летописец,  взирая  на
бога и на дом св. Троицы и старых  времен  не  поминая,  что  новгородцы
псковичам никогда не помогали ни словом, ни делом, ни  на  какую  землю,
послали воевод своих на помощь Новгороду. Между тем начались у Новгорода
мирные переговоры с великим князем, и псковичам оставалось только отпра-
вить вместе с новгородскими послами и своих - добивать челом последнему.
Но приведение Новгорода в волю московского князя  необходимо  утверждало
власть его и во Пскове. Здесь снова княжил теперь  Александр  Чарторыйс-
кий, сменивший Василия Шуйского, уехавшего в Новгород. Когда в 1460 году
великий князь приехал в Новгород, то псковичи отправили к  нему  знатных
послов с 50 рублями дару и с челобитьем, чтоб жаловал и печаловался сво-
ею отчиною, мужами псковичами, добровольными людьми. "Обижены мы от  по-
ганых немцев, водою, землею и головами, церкви божии пожжены погаными на
миру и на крестном целовании", - говорили послы, после чего  били  челом
великому князю о князе своем Александре Васильевиче, чтоб быть  ему  на-
местником великокняжеским и во Пскове князем. Василий отвечал:  "Я  вас,
свою отчину, хочу жаловать и оборонять от поганых, как делывали отцы на-
ши и деды, князья великие; а что мне говорите о князе Александре  Чарто-
рыйском, то и этим вас, свою отчину, жалую: если князь Александр поцелу-
ет животворящий крест ко мне, великому князю, и к  моим  детям,  великим
князьям, что ему зла на нас не хотеть, не мыслить, то  пусть  будет  вам
князем, а от меня наместником". Услыхавши этот ответ, князь Александр не
захотел целовать креста и сказал псковичам: "Не слуга я великому  князю,
и не будь вашего целования на мне и моего на вас; когда станут  псковичи
соколом ворон ловить, тогда и меня, Чарторыйского, вспомнят". Он  попро-
щался на вече, сказал: "Я вам не князь", - и уехал в Литву с двором сво-
им, 300 человек боевых людей кованой рати кроме кошевых; псковичи  много
били ему челом, чтоб остался, но он не  послушал  псковского  челобитья.
Когда великий князь услыхал, что Александра нет  больше  во  Пскове,  то
послал туда сына своего, князя Юрия. Посадники и бояре псковские  встре-
тили его за рубежом с великою честию, духовенство со крестами  встретило
его за городом, пели многолетие и посадили на столе отцовском,  знамено-
вавши крестом, а посадники и весь Псков  приняли  его  честно  в  княжой
двор. Потом посадники и весь Псков били ему челом: "Чтоб, господин,  по-
жаловал, дал бы нам от великого князя и от  себя  наместника  во  Псков,
князя Ивана Васильевича" (Оболенского-Стригу), и  князь  Юрий  пожаловал
свою отчину, по приказу отца своего и старшего брата дал псковичам в на-
местники князя Оболенского; Юрий пробыл во Пскове три недели и два  дня;
псковичи подарили ему 100 рублей и проводили 20 верст за рубеж.
   Таким образом, в конце княжения  Василиева  обозначилось  ясно,  куда
должны примкнуть эти спорные между Москвою и Литвою  области  -  Рязань,
Новгород, Псков: все они находились уже почти в воле великого князя мос-
ковского. Но как же должны были смотреть на это  князья  литовские?  что
заставило их выпустить из рук добычу без борьбы, что  помешало  им  вос-
пользоваться усобицами князей московских для окончательного усиления се-
бя на счет последних? Они не имели для этого средств,  ибо  если  прежде
сдерживались они на западе борьбою с Немецким орденом, то теперь сдержи-
вались они еще более союзом с Польшею и потом  окончательною  борьбою  с
тем же Орденом. Мы видели, что если поляки сильно хлопотали о вечном со-
единении своего государства с Литвою, то в Литве хлопотали также о неза-
висимости своего княжества от Польши. На Ленчицеком сейме, бывшем в 1426
году, опять толковали о средствах, как бы помешать  отделению  Литвы  от
Польши, о котором стал снова замышлять Витовт. Но Витовт, замышляя о не-
зависимости Литвы от Польши, замышлял также и о  зависимости  Польши  от
себя. Мы видели, что в случае смерти Ягайла бездетным  престол  польский
мог перейти к нему, но Ягайло от второго брака имел уже двоих сыновей, и
королева  Софья  была  беременна  третьим  ребенком;   Витовт   придумал
средство: ославив мать, лишить и сыновей надежды на престол; в 1427 году
на сейме в Городне Витовт обвинил молодую королеву в неверности  Ягайлу;
пыткою вынудили показания у  некоторых  придворных  женщин,  перехватили
указанных виновников преступления; но королева успела очистить себя при-
сягою, и Ягайло успокоился. Тогда Витовт стал думать о  другом  средстве
достать независимость для Литвы и корону королевскую для себя: для этого
он обратился к императору Сигизмунду. Сигизмунд,  находясь  в  затрудни-
тельном положении по случаю войны с гуситами и турками,  требовал  и  не
мог добиться помощи от слабого Ягайла, который сам признавался,  что  не
может ничего сделать без совета с Витовтом; вот почему императору  очень
хотелось сблизиться с Витовтом. "Вижу, - говорил он, - что  король  Вла-
дислав - человек простоватый и во всем подчиняется влиянию Витовта,  так
мне нужно привязать к себе прежде  всего  литовского  князя,  чтоб  пос-
редством его овладеть и Ягайлом". Начались частые пересылки между Сигиз-
мундом и Витовтом, наконец положили свидеться в Луцке, куда  должен  был
приехать и Ягайло. В 1429 году был этот знаменитый съезд трех коронован-
ных лиц вместе со множеством вельмож польских, литовских и русских. Пос-
ле празднеств начались совещания, и на одном  из  них  император  сказал
следующие слова: "Я понуждаю папу, чтоб он созвал собор для примирения с
гуситами и для преобразования церкви; отправлюсь туда сам, если он  сог-
ласится; если же не согласится, созову собор собственною  моею  властию.
Не должно пренебрегать также и соединением с греками, потому что они ис-
поведуют одну с нами веру, отличаясь от нас только бородами да тем,  что
священники у них женатые. Но этого, однако, не должно ставить им  в  по-
рок, потому что греческие священники довольствуются одною женою,  а  ла-
тинские держат их по десяти и больше". Эти слова императора скоро были в
устах всех русских, которые превозносили его похвалами, к великой досаде
католиков и поляков. Но досада последних усилилась еще более, когда  они
узнали о главном предмете совещаний между Сигизмундом и  Витовтом:  этот
предмет был признание Витовта независимым королем Литвы и  Руси.  Сигиз-
мунд легко успел уговорить Ягайла дать на это свое согласие, но  сильное
сопротивление, как следовало ожидать, оказалось со  стороны  прелатов  и
вельмож польских, у которых из рук вырывалась  богатая  добыча:  Збигнев
Олесницкий, епископ краковский, бывший везде впереди по своему характеру
и талантам, в полном собрании обратился к Витовту с резкими словами, го-
воря, что при избрании Ягайла они руководствовались только духовным бла-
гом литовцев, владения которых не могли представить им ничего  лестного,
потому что были все почти опустошены и разобраны соседними  владельцами.
Палатин краковский, Ян Тарновский, и все другие шумно выразили свое сог-
ласие с речью Олесницкого. Витовт, всегда скрытный, тут, однако, не  мог
удержать своего неудовольствия, которое выразилось в отрывочных  гневных
восклицаниях. "Пусть так! - сказал он, выходя из собрания, - а я все-та-
ки найду средства сделать по-моему". Поляки тогда обратились с  упреками
к своему королю: "Разве ты нас за тем сюда позвал, чтобы быть свидетеля-
ми отделения от Польши таких знатных владений?" (Следовательно, Литва  и
Русь не были еще вконец опустошены и разобраны  соседними  государями!!)
Ягайло заливался слезами, благодарил их за верность, клялся, что никогда
не давал согласия Сигизмунду и Витовту на отделение Литвы, что рад  хоть
сейчас бежать из Луцка, куда они сами назначат. И точно, прелаты и  паны
польские собрались и уехали днем, а Ягайло побежал за ними в  ночь.  Ви-
товта сильно раздосадовало это поспешное бегство поляков  и  короля  их;
однако крутые, решительные  меры  были  не  в  характере  Витовта;  зная
польское корыстолюбие, он начал обдаривать панов, чтобы как можно  тише,
без помощи оружия, достигнуть своей цели.
   На следующем сейме у поляков было положено - кроткими  мерами  отвле-
кать Витовта от его опасного намерения. Послан был к нему  в  Литву  все
тот же Збигнев Олесницкий, который истощил перед ним все свое  красноре-
чие. "Знай, - говорил  он  Витовту,  -  что  корона  королевская  скорее
уменьшит твое величие, чем возвысит: между князьями ты первый,  а  между
королями будешь последний; что за честь в преклонных летах окружить  го-
лову небольшим количеством золота и дорогих камней, а целые народы окру-
жить ужасами кровопролитных войн?" Но в литовском князе Збигнев встретил
достойного противника. "Никогда, - отвечал ему Витовт, - у меня и в  го-
лове не было намерения стать независимым королем;  давно  уже  император
убеждал меня принять королевский титул, но я не  соглашался.  Теперь  же
сам король Владислав потребовал этого от меня; уступая его мольбам,  по-
винуясь его приказанию, я дал публично свое согласие, после чего постыд-
но было бы для меня отречься от своего слова". Олесницкий возвратился ни
с чем, а между тем приближенные Витовта не переставали  убеждать  своего
князя привести как можно скорее к концу начатое предприятие. Витовт  пи-
сал к Ягайлу, укоряя его за то, что он взял назад свое  согласие,  и  за
то, что хочет сделать народ литовский и князя его вассалами Польши;  пи-
сал и к императору с теми же жалобами. Поляки были в  страшной  тревоге;
после долгих совещаний положено было опять слать  послов  к  Витовту,  и
опять отправлен был Збигнев Олесницкий вместе с Яном Тарновским, палати-
ном  краковским.  Послы  удивили  Витовта  предложением  принять  корону
польскую, которую уступает ему Ягайло, по старости лет  уже  чувствующий
себя неспособным к правлению. Витовт отвечал, что считает гнусным  делом
принять польскую корону, отнявши ее у брата, и прибавил, что сам не ста-
нет более добиваться королевской короны, но если ее пришлют ему,  то  не
откажется принять.
   Между тем поляки действовали против намерений Витовта,  и,  с  другой
стороны, они представили папе всю опасность, которою грозит  католицизму
отделение Литвы и Руси от Польши, потому что тогда издревле  господство-
вавшее в этих странах православие опять возьмет прежнюю силу  и  подавит
только что водворившееся в Литве латинство. Папа,  поняв  справедливость
опасения, немедленно отправил к императору запрет посылать корону в Лит-
ву, а Витовту - запрет принимать ее. Получив папскую грамоту,  Витовт  в
1430 году написал прелатам и вельможам польским, жалуясь  им  на  короля
Владислава, который чернит его пред папою и другими владетелями  католи-
ческими. В это время поляки были встревожены вестию, что литовский князь
взял с своих бояр  присягу  служить  ему  против  короля  и  королевства
Польского, и снова Збигнев отправился в Литву успокоить  Витовта  насчет
папского послания и укорить в неприязненных  намерениях  против  Польши.
Витовт отвечал, что он взял присягу с своих и утвердил крепости вовсе не
с целию начать наступательные движения против Польши, но только для пре-
дохранения себя от внезапного нападения врагов, ибо ему  достоверно  из-
вестно, что гуситы беспрестанно добиваются от короля Владислава позволе-
ния пройти чрез его области на Пруссию и на Литву, и король ему об  этом
ничего не объявил. Збигневу нечего было отвечать на это. Между тем  днем
Витовтовой коронации назначен был праздник Успения  богородицы;  но  так
как посланные от Сигизмунда с короною опоздали к этому дню, то  назначен
был другой праздник - Рождества богородицы, и приглашены были уже к это-
му торжеству многие соседние владельцы, в  том  числе  и  внук  Витовта,
князь московский. Поляки знали об этих приготовлениях и потому расстави-
ли сторожевые отряды по границам, чтобы не пропускать Сигизмундовых пос-
лов в Литву. На границах Саксонии и Пруссии схвачены были двое послов  -
Чигала и Рот, которые ехали к Витовту с известием, что корона  уже  отп-
равлена, и с грамотами, в силу которых он получал право  на  королевский
титул; за этими послами следовали другие, знатнейшие  и  многочисленней-
шие, везшие корону.  Чтоб  перехватить  их,  отправилось  трое  польских
вельмож с значительным отрядом, поклявшись помешать  отделению  Литвы  и
Руси, хотя бы для перехвачения короны нужно было ехать в самые  отдален-
ные пределы. Послы, узнав об этом, испугались и  возвратились  назад,  к
Сигизмунду.
   Весть об этом так поразила Витовта, что сильно  расстроила  его  здо-
ровье; однако больной старик еще не терял совершенно надежды как  бы  то
ни было успеть в своем намерении.  Зная  слабохарактерность  Ягайла,  он
послал звать его к себе в Вильну. Ягайлу и самому очень хотелось поехать
в Литву, не потому, что он питал сильную привязанность к родной  стране,
а потому, что в ней всего лучше удовлетворял он своей страсти  к  охоте.
Но польские прелаты и вельможи знали, что если Ягайло раз свидится с Ви-
товтом, то не будет в состоянии отказать ему ни в чем; знали также,  что
Сигизмундовы послы убеждают Витовта употребить при венчании корону, сде-
ланную в Вильне, что не помешает Сигизмунду признать его королем, и  по-
тому боялись отпустить Ягайла одного в Литву, а приставили к нему  Збиг-
нева Олесницкого, на твердость которого вполне полагались. Витовт принял
двоюродного брата с большим торжеством; но сам со дня на день становился
все слабее и слабее, не переставая, однако, требовать от  Ягайла,  чтобы
тот согласился на его коронацию. Ягайло отвечал, что он сам по себе  рад
дать согласие, да что ж ему делать, когда поляки приставили к нему Збиг-
нева, без согласия которого ничего нельзя сделать; что прежде всего нуж-
но как-нибудь размягчить  этот  камень.  Витовт  принялся  размягчать  и
просьбами и дарами, каких никто до сих пор не получал еще  в  Литве,  но
Збигнев остался непреклонен. Тогда Витовт  прибегнул  к  угрозам,  давая
знать, что употребит все средства, рассыплет повсюду  то  самое  золото,
раздаст те самые дары, которые были приготовлены для Збигнева, чтобы ли-
шить его краковской епископии. Но угрозы не испугали, а только ожесточи-
ли Збигнева, и Витовт должен был оставить всякую надежду преклонить  его
на свою сторону, а скоро тяжкая болезнь заставила его отложить все  дру-
гие надежды. Витовт умер 27 октября 1430 года; главною  причиною  смерти
полагают тяжкую скорбь о несбывшихся намерениях.
   Не имея сыновей, Витовт сосредоточил все свои желания на удовлетворе-
нии личного честолюбия, для чего так усиленно добивался венца  королевс-
кого, и не мог, по-видимому, в последнее пятилетие  жизни  заботиться  о
расширении своих владений, которых некому было оставить. Несмотря на то,
еще в 1425 году Витовт посылал к великому магистру Ордена требовать  по-
мощи против Пскова, магистр отказал, и Витовт почему-то отложил поход; в
1426 году он опять послал за тем же к магистру; тот опять  отвечал,  что
не может нарушить крестного целования к псковичам; но на этот раз Витовт
не стал дожидаться союзников, объявил войну псковичам  и  по  прошествии
четырех недель и четырех дней после объявления, в августе месяце, явился
с полками литовскими, польскими, русскими и татарскими под Опочкою,  жи-
тели которой устроили мост на канатах, под мостом набили кольев, а  сами
спрятались в крепости, чтобы неприятелю показалась она пустою. Татарская
конница, не видя никого на стенах, бросилась  на  мост:  тогда  граждане
подрезали канаты, и мост вместе с татарами упал на колья, почти все неп-
риятели лишились жизни, а которые попались в плен, тех жестоко и позорно
изувечили в городе и в таком виде показали осаждающим. Витовт отошел  от
Опочки и осадил другой город - Воронач, под которым  стоял  три  недели,
разбивая пороками стены. Вороначанам стало очень тяжко,  и  они  послали
сказать в Псков: "Господа псковичи! помогайте нам, думайте об  нас,  нам
теперь очень тяжко!" Псковичи послали в литовский стан своего  посадника
бить челом Витовту;  но  тот  не  принял  псковского  челобитья.  Другой
псковский посадник с 400 человек хотел пробраться в город Котельну и за-
сесть там, но был перенят по дороге 7000 литовцев и татар и  успел  убе-
жать в Котельну, потерявши 30 человек; в двух других стычках с  татарами
жители псковских пригородов были счастливее. Между тем в одну ночь  слу-
чилось чудо страшное, говорит летописец: внезапно  нашла  туча  грозная,
полился дождь, загремел гром, молния сверкала беспрестанно, и все  дума-
ли, что или от дождя потонут, или от молнии сгорят, или от грома камнями
будут побиты; гром был такой страшный, что земля тряслась, и Витовт, ух-
ватясь за шатерный столп, кричал в ужасе: "Господи  помилуй!"  Псковский
летописец этой грозе приписывает смирение Витовта, который дал перемирие
вороначанам; но летописец московский приводит другое  обстоятельство:  к
Витовту приехал посол из Москвы, князь Лыков, и сказал от имени великого
князя Василия: "Зачем это ты так делаешь вопреки договору?  Вместо  того
чтобы быть тебе со мною заодно, ты мою отчину воюешь и  пустошишь".  Ви-
товт, послушавшись внука своего, заключил с псковичами мир; вместо  трех
тысяч рублей взял с них только одну тысячу и пленников их отдал на пору-
ки, с условием, чтоб в известный срок  они  явились  к  нему  в  Вильну;
псковский летописец не говорит ничего о после московском и жалуется,  по
обычаю, на новгородцев, которые не помогли Пскову ничем, ни  словом,  ни
делом, хотя их посол был все это время в стане у Витовта, и под Опочкою,
и под Вороначем. Когда срок ехать в Вильну с деньгами  и  пленными  стал
приближаться, псковичи послали в Москву  просить  великого  князя,  чтоб
отправил к деду своих бояр бить челом за псковичей. Московский посол по-
ехал в Вильну вместе с псковскими, повезли деньги, 1000 рублей, и  плен-
ников; Витовт деньги взял, но пленников оставил у себя, и посол московс-
кий не помог ничего  своим  посольством,  говорит  псковский  летописец:
псковичи принуждены были опять послать посадника  в  Вильну  и  выкупить
пленных деньгами.
   В 1428 году пришел черед и новгородцам: Витовт объявил  им  войну  за
то, что они называли его изменником и пьяницею; новгородцы послали  про-
сить помощи у псковичей, но те отвечали: "Как вы нам не помогли,  так  и
мы вам не поможем, да еще мы и договор заключили с Витовтом, что не  по-
могать вам". Великий князь московский также целовал крест  Витовту,  что
не будет помогать ни Новгороду, ни Пскову, а тверской князь отправил да-
же свои полки на помощь Витовту. И вот Витовт пришел сначала к  Вышгоро-
ду, а потом к Порхову с пушками; была у него одна огромная пушка по име-
ни Галка, которая наделала много вреда и Порхову и  Литве,  потому  что,
разорвавшись, убила самого мастера, воеводу полоцкого и много ратных лю-
дей и лошадей. Несмотря на то, Порхов не мог долее держаться и  заплатил
за себя Витовту 5000 рублей; потом приехали из Новгорода владыка с  боя-
рами и заплатили еще 5000 да тысячу за пленных; сбирали это  серебро  по
всем волостям Новгородским и за Волоком, брали с 10  человек  по  рублю.
"Вот вам за то, что называли меня изменником и бражником", - сказал  Ви-
товт новгородцам, принимая у них деньги.
   Смерть Витовта обрадовала многих и в Польше, и в Северо-Восточной Ру-
си; ей радовались и в Юго-Западной Руси те, которым дорого было  свое  и
которые видели ясно, что Витовт в своих честолюбивых стремлениях руково-
дился одними личными, корыстными целями. Их надежды давно уже были обра-
щены на брата Ягайлова, Свидригайла Олгердовича, который оказывал  явное
расположение к православию и явную ненависть к Польше. Польские писатели
изображают Свидригайла человеком, преданным вину и праздности,  непосто-
янным, вспыльчивым, безрассудным, склонным на все  стороны,  куда  ветер
подует, и находят в нем одно только доброе качество - щедрость. Но долж-
но заметить, что почти всех  Гедиминовичей  можно  упрекать  в  непосто-
янстве, видя, с какою легкостию изменяют они одной вере и  народности  в
пользу другой, лишь бы только эта измена вела  к  скорейшему  достижению
известной цели. Эта фамильная черта Гедиминовичей равно поражает нас как
в Ягайле, Свидригайле и Витовте, так и в последнем из Гедиминовичей, Си-
гизмунде Августе, который точно так же был равнодушен, точно так же  ко-
лебался между католицизмом и протестантизмом, как предки его  колебались
между католицизмом и православием. Быть может,  причина  такому  явлению
заключалась в самом положении литовского народа, который, не успев выра-
ботать для себя крепких основ народного характера, пришел в столкновение
с различными чуждыми и высшими его народностями: к одной  которой-нибудь
из них он должен был при равняться, не насильственно, однако, а с правом
выбора.
   По смерти Витовта Ягайло не мог противиться всеобщему желанию:  русс-
кие и литовские вельможи бросились к Свидригайлу и провозгласили его ве-
ликим князем. Свидригайло ознаменовал свое вступление на отцовский  стол
тем, что занял литовские замки от своего имени, с исключением  Ягайлова,
и тем обнаружил намерение отложиться от Польши. Кипя гневом  за  прежние
обиды и гонения, он в резких словах укорял короля и его польских  совет-
ников, грозя им местию. Ягайло находился в самом затруднительном положе-
нии; эта затруднительность еще более усилилась при известии, что поляки,
услыхав о смерти Витовта, внезапно захватили  Подолию,  вытеснив  оттуда
литовских  наместников.  Свидригайло  выходил  из  себя,  грозил  королю
тюрьмою и даже смертию, если поляки не возвратят  Подолию  Литве.  Тогда
советники королевские решились  умертвить  Свидригайла  и,  запершись  в
Вильне, держаться там до прибытия коронного войска. Но Ягайло  никак  не
соглашался на такую меру и почел за  лучшее  возвратить  брату  Подолию.
Свидригайло, обрадованный уступчивостию короля, утих и начал ласкаться к
брату; но вельможи польские были в отчаянии, что Подолия отходит от них,
стали придумывать средства, как бы помешать  королевскому  намерению,  и
наконец нашли: тайным образом дали знать польскому  коменданту  Каменца,
чтоб он не слушался королевского повеления, не  сдавал  города  Литве  и
заключил бы в оковы Ягайловых и Свидригайловых посланных; комендант  ис-
полнил их желание.
   В 1431 году Ягайло возвратился в Польшу; на Сендомирском сейме слабый
старик стал жаловаться на обиды от Свидригайла; негодование поляков было
усилено еще вестями, что Свидригайло не оставляет в покое ни Подолии, ни
других соседних областей; но они боялись действовать  против  литовского
князя вооруженною силою, зная сильную приверженность к нему русских, за-
подозривая и короля своего в тайном доброжелательстве  брату,  и  потому
решились попытаться сперва мирным путем склонить Свидригайла  к  уступке
Подолии и к признанию своей зависимости от Польши. Первое посольство  их
осталось без успеха; при втором, выведенный из терпения дерзкими  требо-
ваниями Яна Лутека Бржеского, Свидригайло дал ему пощечину. В том же го-
ду (1431) Бржеский опять приехал послом от Ягайла, опять говорил Свидри-
гайлу те же речи, опять получил от него пощечину, но теперь уже  не  был
отпущен назад, а заключен в тюрьму. Ягайло выступил с войском на  Литву,
хотя, как выражается польский историк, горше смерти был ему  этот  поход
против родной земли и родного брата. Борьба между народностями, из кото-
рых одна посягала на права другой, ведена была, как и следовало ожидать,
с большим ожесточением: с обеих сторон не было пощады пленникам,  причем
русские особенно изливали свою месть на  латинское  духовенство.  Жители
Луцка с удивительным мужеством выдерживали осаду от королевского войска;
несмотря на то, по уверению польского историка, город должен был бы ско-
ро сдаться и война кончилась бы с выгодою и честию для  короля  и  коро-
левства, если б тому не помешал сам Ягайло, благоприятствовавший Свидри-
гайлу и его подданным, с которыми поспешил заключить  перемирие,  причем
положен был срок и место для переговоров о вечном мире. Король снял оса-
ду Луцка, и русские торжествовали отступление неприятеля тем, что разру-
шили все католические церкви в Луцкой земле.
   Съезд для заключения вечного мира назначен был в Парчеве; но  Свидри-
гайло не явился туда и не прислал своих уполномоченных. Тогда поляки, не
надеясь справиться с литовским князем открытою силою, решились выставить
ему соперника и возбудить междоусобие в собственных  его  владениях.  Мы
видели, что Свидригайло держался русского народонаселения. Это возбужда-
ло неудовольствие собственно литовских вельмож,  особенно  тех,  которые
приняли католицизм. Поляки воспользовались их неудовольствием и  послали
Лаврентия Зоронбу в Литву с явным поручением от Ягайла  к  брату  его  -
склонять последнего к покорности - и с тайным поручением  -  уговаривать
литовских вельмож к свержению Свидригайла и к принятию к себе  в  князья
Витовтова брата, Сигизмунда Кейстутовича, князя  стародубского.  Зоронба
успел как нельзя лучше выполнить свое поручение: составлен был  заговор,
с помощию которого Сигизмунд стародубский напал нечаянно на  Свидригайла
и выгнал его из Литвы; но Русь (т. е. Малороссия),  Смоленск  и  Витебск
остались верными Свидригайлу.
   Сведав об изгнании Свидригайла из Литвы, король созвал вельмож и пре-
латов для совещания о делах этой страны. Положено было отправить  к  Си-
гизмунду полномочных послов, в числе которых находился Збигнев  Олесниц-
кий. Сигизмунд с почестями принял посольство и подчинил себя и свое кня-
жество короне Польской. Такой поступок понятен:  Сигизмунд  собственными
средствами не мог держаться против Свидригайла; ему  нужна  была  помощь
Польши, авторитет ее короля. Но  понятно  также,  что  подчинение  Литвы
Польше не могло доставить Сигизмунду расположения многих литовцев, кото-
рые не хотели этого подчинения; вот почему Сигизмунд скоро  увидел,  что
окружен людьми, на верность которых не может положиться; и хотя польский
летописец видит в этом случае только врожденное непостоянство  литовцев,
но мы имеем право видеть еще что-нибудь другое, тем более что тот же са-
мый летописец в один голос с летописцем русским  упрекает  Сигизмунда  в
страшной жестокости и безнравственности. Открыт был заговор на жизнь Си-
гизмунда, и главами заговора были двое знаменитейших вельмож: Янут,  па-
латин троцкий, и Румбольд, гетман литовский. Янут и  Румбольд  вместе  с
другими соучастниками погибли под топором; но ожесточение против  Сигиз-
мунда не уменьшилось: он не смел встретиться с Свидригайлом  в  открытом
поле, боясь измены своих.
   В таком положении находились Литва и Юго-Западная Русь, когда в  1434
году умер король Ягайло. Поляки возвели на престол сына его  Владислава,
не без смут, впрочем, и сопротивления со стороны некоторых  вельмож.  Но
перемена, совершившаяся в Польше, не изменила положения  Литвы  и  Руси:
здесь по-прежнему шла борьба между Сигизмундом и Свидригайлом,  по-преж-
нему последний не хотел отказываться от прав своих на Литву и по-прежне-
му был несчастлив на войне: войска его потерпели сильное  поражение  под
Вилькомиром. Но Сигизмунд недолго  наслаждался  своим  торжеством:  двое
братьев, русские князья Иван и Александр  Чарторыйские  составили  новый
заговор, вследствие которого Сигизмунд лишился жизни.
   По убиении Сигизмунда литовские вельможи разделились: одни хотели ви-
деть великим князем Владислава  Ягайловича,  короля  польского;  другие,
возвеличенные Сигизмундом, держались сына его Михаила; третьи,  наконец,
хотели Свидригайла. Король Владислав был в это время в большом затрудне-
нии: венгры выбрали его на свой престол и просили поспешить  приездом  к
ним, а между тем Литва требовала также его  присутствия  и  в  противном
случае грозила отделиться от Польши. После долгих совещаний с  польскими
вельможами решено было, чтоб сам Владислав поспешил в Венгрию для  упро-
чения себе тамошнего престола, а в Литву отправил  вместо  себя  родного
брата своего, молодого Казимира, не в качестве, однако,  великого  князя
литовского, а в качестве наместника польского. Литовские и некоторые  из
русских вельмож вместе с Александром, или Олельком, Владимировичем, кня-
зем киевским, внуком Олгердовым, приняли Казимира, но  никак  не  хотели
видеть в нем наместника Владиславова и требовали возведения его на вели-
кокняжеский престол; поляки, окружавшие Казимира, никак не хотели согла-
ситься на это требование, и тогда литовцы против их  воли  провозгласили
Казимира великим князем. Видя это, король Владислав и его  польские  со-
ветники придумали средство обессилить Литву, отнять у ее князей  возмож-
ность к сопротивлению польскому владычеству: это средство было -  разде-
ление литовских областей между Казимиром Ягеллоновичем, Михаилом  Сигиз-
мундовичем и Болеславом мазовецким; назначен был для этого уже и съезд в
Парчеве, но сопротивление литовских вельмож помешало и этому намерению.
   В 1444 году Владислав, король польский и венгерский, пал  в  битве  с
турками при Варне, и это событие имело важное значение в судьбах Литвы и
Руси; оно снова затягивало связь их с  Польшею,  потому  что  бездетному
Владиславу должен был наследовать брат  его,  осьмнадцатилетний  Казимир
литовский. Поляки, по мысли Збигнева Олесницкого, прислали звать Казими-
ра к себе на престол; тот по внушениям литовцев долго не соглашался:  на
Петрковском сейме в 1446 году послы Казимировы, русские  князья  Василий
Красный и Юрий Семенович, объявили панам прямой отказ своего князя  нас-
ледовать брату на престоле польском; второе посольство поляков также  не
имело успеха; наконец Казимир должен был уступить их требованиям,  когда
узнал, что на сейме идет речь о выборе в короли Болеслава,  князя  мазо-
вецкого, тестя и покровителя соперника его, Михаила Сигизмундовича. Зат-
руднительно было положение Казимира между притязаниями  поляков  на  ли-
товские владения и стремлениями литовцев удержать свою самостоятельность
относительно Польши; иногда дело доходило до явного разрыва,  и  больших
усилий стоило Казимиру отвратить кровопролитие. Но этого мало: Орден яв-
ляется опять на сцену, чтоб отвлечь внимание государей польско-литовских
от востока к западу. Грюнвальдская битва, нанесшая решительный удар  Ор-
дену, служила знаком ко внутренним беспокойствам в его владениях: ослаб-
ленные рыцари стали нуждаться теперь в помощи дворянства и городов; пос-
ледние воспользовались обстоятельствами и  начали  требовать  участия  в
правлении, начали требовать, чтоб при великом магистре находился  совет,
состоящий из выборных от Ордена, дворянства и главных городов, и чтоб на
этом совете решались все важнейшие дела. Вследствие этих стремлений меж-
ду Орденом, с одной стороны, дворянством и городами - с другой, начались
неудовольствия, кончившиеся тем, что в 1454 году послы от дворян и горо-
дов прусских явились к королю Казимиру с просьбою принять их в свое под-
данство. Казимир согласился, и следствием этого была  война  с  Орденом,
война продолжительная, ведшаяся с переменным счастием и поглотившая  все
внимание короля и сеймов.
   Такое затруднительное положение великого князя  литовского,  с  одной
стороны, и не менее затруднительное положение великого князя московского
- с другой, сдерживало обоих,  мешало  значительным  столкновениям  Руси
Юго-Западной с Северо-Восточною во все описываемое  время.  Но  если  не
могло быть между Литвою и  Москвою  войны  значительной,  богатой  реши-
тельными последствиями, то самые усобицы, однако происходившие  одновре-
менно и здесь и там, не могли допустить и постоянного мира между  обеими
державами, потому что враждующие стороны на северо-востоке  искали  себе
пособия и убежища на юго-западе и  наоборот.  Свидригайло  был  побратим
князю Юрию Дмитриевичу, следовательно, Василий московский должен был на-
ходиться в союзе с врагом Свидригайловым,  Сигизмундом  Кейстутовичем  и
сыном его Михаилом, а убийца Сигизмунда, князь Чарторыйский, жил у Шемя-
ки и вместе с ним приходил воевать на Москву. Василий держал сторону Ми-
хаила и в борьбе его с Казимиром; мы видели, что в 1444 году, находясь в
войне с Михаилом и Болеславом мазовецким, Казимир предлагал  новгородцам
помощь под условием подданства. Новгородцы не согласились на это предло-
жение, и в 1445 году великий князь Василий послал нечаянно двух  татарс-
ких царевичей на литовские города - Вязьму, Брянск и другие; татары мно-
го воевали, много народу побили и в плен повели, пожгли Литовскую  землю
почти до самого Смоленска и возвратились домой с большим богатством. Ка-
зимир спешил отомстить и отправил под Калугу 7000 войска под начальством
семерых панов своих. Были они под Козельском и под Калугою, но не  могли
здесь сделать ничего и отошли к Суходрову; тут встретили их сто  человек
можайцев, сто верейцев и шестьдесят боровцев и сразились: русские  поте-
ряли своих воевод, литовцы также потеряли двести человек убитыми и возв-
ратились домой. Это, впрочем, было единственное ратное дело с  Литвою  в
княжение Василия; в 1448 году был в Москве посол литовский, а в 1449 го-
ду заключен был договор между королем Казимиром и великим князем Васили-
ем и его братьями: Иваном Андреевичем, Михаилом Андреевичем  и  Василием
Ярославичем; Василий обязался жить с Казимиром в любви и быть с ним вез-
де заодно, хотеть добра ему и его земле везде, где бы  ни  было;  те  же
обязательства взял на себя и Казимир.  Договаривающиеся  клянутся  иметь
одних врагов и друзей; Казимир обязывается не принимать к себе  Димитрия
Шемяки, а Василий - Михаила Сигизмундовича. Если пойдут татары на  укра-
инские места, то князьям и воеводам, литовским и  московским,  переслав-
шись друг с другом, обороняться заодно. Казимир  и  Василий  обещают  не
вступаться во владения друг друга, и в случае смерти одного из них  дру-
гой должен заботиться о семействе умершего.  Обязываются  помогать  друг
другу войском в случае нападения неприятельского; но  это  обязательство
может быть и не исполнено, если союзник будет занят сам у себя дома вой-
ною. Орду великий князь московский знает по старине, ему самому и послам
его путь чист в Орду чрез литовские владения. С первого взгляда  послед-
нее условие кажется странным: для чего было московскому князю или послам
его ездить в Орду чрез литовские владения? Но мы не должны забывать, что
при усобицах княжеских победитель захватывал пути в Орду, чтоб  не  про-
пускать туда соперника, и для последнего в таком случае было очень важно
проехать беспрепятственно окольными путями. Далее, договаривающиеся обя-
зываются не трогать служилых князей. Василий московский называет себя  в
договоре князем новгородским и требует от Казимира, чтобы тот  не  всту-
пался в Новгород Великий, и во Псков, и во все новгородские и  псковские
места, и если новгородцы или псковичи предложат ему принять  их  в  под-
данство, то король не должен соглашаться на  это.  Если  новгородцы  или
псковичи нагрубят королю, то последний должен уведомить об этом великого
князя московского и потом может переведаться с новгородцами и  псковича-
ми, и Василий не вступится за них, не будет сердиться на Казимира,  если
только последний не захватит их земли и воды. Казимир  обязывается  дер-
жать с немцами вечный мир, с новгородцами особенный  мир,  с  псковичами
особенный, и если станут они воевать друг с другом, то король не  вмеши-
вается в их дело. Если новгородцы или псковичи нагрубят  великому  князю
московскому и тот захочет их показнить, то  Казимиру  за  них  не  всту-
паться. Великий князь Иван Федорович рязанский в любви с великим  князем
московским, старшим своим братом, и потому король не должен обижать его,
и если рязанский князь нагрубит Казимиру, то последний обязан дать знать
об этом Василию, и тот удержит его, заставит исправиться;  если  же  ря-
занский князь не исправится, то король волен его показнить, и московский
князь не будет за него заступаться; если же рязанский князь захочет слу-
жить королю, то Василий не будет за это на  него  сердиться  или  мстить
ему.
   Войны не было после этого между Москвою и Литвою, но и договор не был
соблюдаем; Михаил Сигизмундович был принят в Москве, где и умер  в  1452
году, в одно время с знаменитым Свидригайлом; с  своей  стороны  Казимир
принял сына Шемяки и потом  Ивана  Андреевича  можайского  и  Ивана  Ва-
сильевича серпуховского: Шемячич получил во владение Рыльск  и  Новгород
Северский; Можайский получил сперва Брянск, потом Стародуб и Гомей.  Ви-
дим новые переговоры между великими князьями - московским  и  литовским,
причем митрополит Иона является посредником. Рязанцы опустошали  литовс-
кие владения и входили за промыслами туда, куда им издавна входов не бы-
вало; Казимир жаловался на это великому князю рязанскому Ивану Федорови-
чу, но получил ли удовлетворение - неизвестно.
   Московские удельные князья бежали в Литву вследствие стремлений свое-
го старшего, великого князя к единовластию; но  чего  они  не  хотели  в
Москве, тому самому должны были подвергнуться в Литве: они не могли быть
здесь князьями самостоятельными и, принимая волости от внука  Олгердова,
клялись быть его подручниками, слугами, данниками. В тех же самых  отно-
шениях к литовскому великому князю были уже давно все князья  Рюриковичи
Юго-Западной Руси.
   Литва не мешала московскому князю утверждать  единовластие  на  севе-
ро-востоке по смерти Шемякиной; мешали тому татары: в 1449 году отряд их
внезапно явился на берегах реки Похры и много  зла  наделал  христианам,
сек и в полон вел. Великого князя обвинили в том, что  он  любит  татар,
кормит их, принимает в службу; в настоящем случае поведение Василия  по-
лучило полное оправдание, потому что против грабителей выступил  татарс-
кий же царевич Касим из Звенигорода, разбил их, отнял добычу, прогнал  в
степь. И в следующем году Касим оказал такую же услугу Москве,  разбивши
татар вместе с коломенским воеводою Беззубцевым на  реке  Битюге.  Но  в
1451 году дело было значительнее: великому князю дали весть, что идет на
него из-за Волги царевич Мазовша; Василий, не собравшись с силами, вышел
было к Коломне, но, услыхав, что татары уже подле берега, возвратился  в
Москву, а всех людей своих отпустил к Оке с воеводою, князем Иваном зве-
нигородским, чтоб препятствовать, сколько можно долее,  переправе  татар
через реку; но Звенигородский испугался и вернулся также  назад,  только
другим путем, а не прямо за великим князем. Между  тем  Василий,  пробыв
Петров день в Москве, укрепил (осадил) город, оставил в  нем  свою  мать
княгиню Софью Витовтовну, сына князя Юрия, множество бояр и детей боярс-
ких, митрополита Иону, жену с другими детьми отпустил в Углич, а сам  со
старшим сыном Иваном отправился к Волге. Татары подошли  к  Оке,  думая,
что на берегу стоит русская рать, и, не видя никого, послали сторожей на
другую сторону реки посмотреть, не скрылись ли  русские  где  в  засаде.
Сторожа обыскали всюду и возвратились к своим с вестию,  что  нет  нигде
никого. Тогда татары переправились через Оку и без остановки устремились
к Москве и подошли к ней 2 июля. В один час  зажжены  были  все  посады,
время было сухое, и пламя обняло город со всех  сторон,  церкви  загоре-
лись, и от дыма нельзя было ничего видеть; несмотря  на  то,  осажденные
отбили приступ у всех ворот. Когда посады сгорели,  то  москвичам  стало
легче от огня и дыма, и они начали выходить из города и биться с татара-
ми; в сумерки неприятель отступил, а граждане  стали  готовить  пушки  и
всякое оружие, чтоб отбивать на другой день приступы; но  при  солнечном
восходе ни одного татарина уже не было под городом: в ночь все  убежали,
покинувши тяжелые товары, медь, железо. Великая княгиня Софья тотчас  же
послала сказать об этом сыну, который в то самое время перевозился через
Волгу при устье Дубны; Василий немедленно возвратился в Москву и  утешал
народ, говоря ему: "Эта беда на вас ради моих грехов; но вы не унывайте,
ставьте хоромы по своим местам, а я рад вас жаловать и  льготу  давать".
Через три года татары попытались было опять тем же  путем  пробраться  к
Москве, но были разбиты полками великокняжескими у Коломны. В 1459  году
новый приход татар к берегам Оки: на этот раз отбил их старший сын вели-
кого князя, Иоанн Васильевич. На следующий год хан  Большой  Орды  Ахмат
приходил с всею силою под Переяславль Рязанский в августе месяце,  стоял
шесть дней под городом и принужден был отступить с уроном и стыдом.  Это
было последнее нападение из Большой Орды в княжение Василия;  с  Казанью
был нарушен мир в 1461 году; великий князь собрался идти на нее  войною,
но во Владимире явились к нему послы казанские и заключили мир.
   Новгородцы, или, лучше сказать, новгородские  подданные,  воевали  со
шведами и норвежцами не на берегах Невы и Ладожского озера, но  в  отда-
ленном Заволочье, на берегах Белого моря: в 1445 году кореляне  заволоц-
кие напали на норвежские владения, перебили и попленили жителей и  возв-
ратились поздорову домой. Как видно, чтобы отомстить за это нападение, в
следующем году шведы и норвежцы пришли нечаянно в Двинскую губу, на  по-
сад Неноксу, повоевали, пожгли, людей перебили и в плен повели; услыхав-
ши об этом, двиняне собрались скоро, напали на неприятеля, убили у  него
троих воевод, взяли в плен сорок  человек  и  прислали  их  в  Новгород;
только немногим удалось пометаться в корабли и уйти в море.  Собственные
волости новгородские не терпели от шведов; в 1443 году шведский князь из
Выборга приехал ратью на миру и крестном  целовании  на  реку  Нарову  и
схватил псковского сына посадничьего Максима Ларионова вместе с 27 чело-
веками, а других перебил; только на следующий год псковичи выкупили Мак-
сима с товарищами за 120 рублей, а всех проторей они потерпели 150  руб-
лей. Вреднее была для новгородских волостей война с ливонскими  немцами:
в 1444 году
   сказать: "Не мы вас воюем, а воюет вас  из-за  моря  князь  клевский,
мстит вам за своего проводника и толмача". Князь клевский  действительно
ездил через Россию в Палестину и претерпел неприятности, потому что  его
именем немцы грабили Новгородскую землю. Зимою новгородцы пошли в Немец-
кую землю, за Нарову, пожгли и попленили все около Ругодива (Нарвы),  по
берегам Наровы до Чудского озера. За это магистр Ордена приходил со все-
ми своими силами под город Яму, бил его пушками и стоял пять дней, пожег
и попленил по Вотской земле, по Ижоре и по Неве, но города взять не  мог
и с уроном должен был возвратиться домой. Новгородцы собрались отомстить
ему за это, идти опять за Нарову, но конский  падеж  помешал  походу.  В
1446 году съехались было новгородцы с немцами для  заключения  мира,  но
магистр захотел Острова, и потому разъехались  без  мира.  Между  тем  у
псковичей происходили с немцами мелкие столкновения; в 1427  году  немцы
убили шесть человек опочан-бортников, убили на русской земле; другие по-
дошли к Опочке, посекли и пожгли все на миру и  на  крестном  целовании;
иные в то же время косили сено на псковской земле; псковичи за это  пое-
хали на них в двух насадах, сено пожгли, схватили 7 человек чуди и пове-
сили их у Выбутска. На следующий год, впрочем, заключен был  мир  с  ма-
гистром жителями Юрьева и со всею землею Немецкою, по старому  крестному
целованию, только без Новгорода, потому что новгородцы не помогли ничем,
по словам псковского летописца. Семь лет продолжался этот мир: но в 1436
году псковичи захватили гостей немецких с товарами, всего 24 человека, и
посадили их в тюрьму за то, что немцы во время  мира  стали  захватывать
псковских рыболовов, а некоторых и убили. В 1443 году заключен  был  мир
на 10 лет; но тотчас же после этого псковичи с князем Александром Чарто-
рыйским поехали под Новый городок немецкий, истребили все жито и повеси-
ли 7 чухнов, схвативши их на своей земле. Под 1448 годом псковский лето-
писец говорит о походе новгородцев  с  князем  Александром  Васильевичем
Чарторыйским против ливонских и тевтонских рыцарей и  короля  шведского:
новгородцы стали на Нарове и бились через реку с немцами; бог помог нов-
городцам, они побили много врагов, иных побили много  на  море  в  судах
(бусах), другие потонули в море, 84 человека попались в плен, и  с  ними
два князя; добычи было взято много русскими; в то же время отряд  немец-
кий потерпел поражение под Ямою от новгородцев, бывших  под  начальством
князя Василия Васильевича суздальского. Эта неудача, как видно, застави-
ла немцев быть сговорчивее; в следующем году  псковичи  отправили  своих
послов на съезд, на реку Нарову, вместе с послами новгородскими, и  зак-
лючен был выгодный для русских мир на 25 лет с магистром Ордена и  епис-
копом юрьевским: немцы возвратили со стыдом и срамом, по выражению лето-
писца, все старины псковские, которые прежде отняты были юрьевцами.  Во-
семь лет соблюдали этот мир; но в 1458 году началась опять ссора за гра-
ницы: князь Александр Чарторыйский с посадниками псковскими  поехали  на
спорную землю, сено покосили и велели своим  рыболовам  рыбу  ловить  по
старине, церковь поставили и чудь перевешали. Но в следующем году  пога-
ные латины, не веруя в крестное целование, напали нечаянно на это  спор-
ное место, сожгли церковь и десять человек. Псковичи с князем  Александ-
ром немедленно поехали в насадах и лодьях в Немецкую землю и также много
людей, мужчин и женщин, пожгли, мстя за те головы неповинные. Немцы спе-
шили отомстить за своих: въехали в шнеках и в лодьях в Нарову, отняли  у
псковских рыболовов насаду с пушками и со всем запасом ратным, а  в  Бе-
резской волости выжгли 42 двора, людей же бог сохранил. Но  скоро  потом
приехал посол из Новгорода во Псков, посадник Карп Савинич, с дружиною и
объявил, что немцы бьют челом и назначили срок для мирного съезда. Князь
Александр вместе с посадником новгородским и  псковским  и  боярами  изо
всех концов отправились на спорное (обидное) место,  обыскали  и  нашли,
что земля и вода принадлежат св. Троице; немцы же, зная  свою  неправду,
не явились на спорное место в назначенный срок. После этого  псковичи  с
своим князем Александром поехали в Немецкую землю и много вреда  надела-
ли, повоевали землю Немецкую на 70 верст и три ночи в ней ночевали: мно-
го добра пограбили и погостов много пожгли, божницу великую выжгли, сня-
ли с нее крест и четыре колокола; со множеством других пленников привели
во Псков и попа немецкого.
   Это был последний поход на немцев в княжение Темного. Удачный ли  по-
ход псковичей или весть о том, что могущественный князь московский  при-
нял дела псковские в свое заведование, заставили немцев желать  мира,  -
только в 1460 же году приехали во Псков немецкие послы бить челом  нахо-
дившемуся тогда здесь сыну великокняжескому Юрию Васильевичу  о  переми-
рии; князь Юрий принял их челобитье, и в следующем  году  большие  послы
немецкие приехали в Новгород бить челом о перемирии с псковичами на пять
лет. Посол великого князя и Новгорода, спросившись с псковичами, послали
в Москву гонцов доложить великому князю о просьбе немцев: гонцы говорили
Василию, что Новгород и Псков полагают на него упование.  Великий  князь
согласился на пятилетнее перемирие, и оно было заключено с тем  условием
относительно спорного места, что псковичи будут ловить рыбу на своем бе-
регу, а юрьевцы и епископ их на своем; кроме того, немцы возвратили ико-
ны и все вещи, пограбленные ими в прежнюю войну. В столкновениях своих с
финскими племенами приуральскими новгородцы не были счастливы в это вре-
мя; в 1446 году двое воевод их, Василий  Шенкурский  и  Михаил  Яковлев,
пошли с трехтысячною заволоцкою ратию на Югру, набрали  много  добычи  и
стали вести себя оплошно, чем воспользовались югорцы и обманули их,  го-
воря: "Мы хотим вам дань давать, хотим перечислить,  сколько  всех  нас,
указать вам станы, острова и уречища", а между тем собрались  и  ударили
на острог Василия Шенкурского, где перебили 80 человек детей боярских  и
удалых людей; воевода Василий успел спастись с сыном и небольшою  дружи-
ною, другие разбежались по лесу. Товарищ  Шенкурского,  Михаил  Яковлев,
был в это время на другой реке; приехавши к Васильеву  острогу  и  видя,
что он разорен и люди побиты, стал искать беглецов по реке, и когда  все
они собрались к нему, то пошли назад в свою землю. А между тем на дороге
новгородцев к Уралу стоял город, который нетолько не признавал над собою
власти Великого Новгорода, но и не один раз решался враждовать с ним: то
был Устюг Великий: в 1425 году устюжане повоевали землю Заволоцкую; нов-
городцы пошли за это ратью к Устюгу и взяли с него окуп: 8000  белок  да
шесть сороков соболей.
   С Устюгом легко было справиться новгородцам в 1425 году; то было  для
них благоприятное время: начало  княжения  Василия  Васильевича,  начало
смут в Московском княжестве; но тяжек был для Новгорода  конец  княжения
Темного, когда все смуты прекратились и великий князь  стал  жаловаться,
что новгородцы чтут его не так, как следует, его, который держит в руках
всех князей русских. В Новгороде знали о жалобах великого князя,  и  вот
владыка Иона, несмотря на свою старость, отправился в Москву, где своими
увещаниями и успел на время отклонить от Новгорода последний удар:  Иона
убедил Василия отказаться от похода на Новгород и обратить все свое вни-
мание на татар, врагов христианства; но скоро смерть положила конец всем
предприятиям великого князя. В 1462 году Василий разболелся сухотною бо-
лестию и велел пользовать себя обыкновенным тогда  в  этой  болезни  ле-
карством, зажигать на разных частях тела трут по нескольку раз;  но  ле-
карство не помогло; раны загнили, и больному стало очень тяжко; он захо-
тел постричься в монахи, но другие не согласились на это, и 27 марта,  в
субботу, на четвертой неделе великого поста, Василий скончался.
   Желая узаконить новый порядок престолонаследия и отнять у  враждебных
князей всякий предлог к смуте, Василий еще при жизни своей назвал  стар-
шего сына Иоанна великим князем, объявил его соправителем;  все  грамоты
писались от имени двух великих князей. Димитрий Донской  первый  решился
благословить старшего своего сына великим княжением Владимирским, потому
что не боялся ему соперников ни из Твери, ни из Нижнего; Василий Дмитри-
евич не решился благословить сына своего утвердительно великим  княжени-
ем, зная о притязаниях брата своего Юрия. Василий Темный не только  бла-
гословляет старшего сына своего отчиною, великим княжением,  но  считает
великое  княжение  Владимирское  неразрывно  соединенным  с  Московским,
вследствие чего Владимир и другие города этого княжества смешивает с го-
родами московскими. До сих пор в завещаниях своих  князья  прежде  всего
распоряжались отчинными своими Московскими волостями и потом уже благос-
ловляли старшего сына великим княжением Владимирским  утвердительно  или
предположительно; но Василий Темный начинает с того,  что  благословляет
старшего сына отчиною своею, великим княжением, потом дает ему  треть  в
Москве, Коломну, и за Коломною следует Владимир - отдельно  от  великого
княжения, за ним города, принадлежавшие прежде к Владимирской области, -
Переяславль и Кострома; за Костромою следует Галич, за Галичем -  Устюг,
который до сих пор не упоминался в завещаниях княжеских, равно как Вятка
и Суздаль, что все отказывается старшему сыну, великому князю, вместе  с
Новгородом Нижним, Муромом, Юрьевом, Великою Солью,  Боровском,  Суходо-
лом, Калугою, Алексином - огромные владения в сравнении с теми,  которые
были отказаны самому Василию отцом его. Второй сын, Юрий, получил  Дмит-
ров, Можайск, Медынь, Серпухов и Хатунь; третий сын, Андрей Большой, по-
лучил Углич, Бежецкий Верх и Звенигород; четвертый, Борис, - Ржеву,  Во-
лок и Рузу; пятый, Андрей Меньшой, - Вологду с Кубеною, Заозерьем и  не-
которыми Костромскими волостями. Жене своей великий князь  отказал  мос-
ковскую часть Ростова с тем, чтобы по смерти своей она отдала ее второму
сыну, Юрию. Таким образом, старший получил городов гораздо  больше,  чем
все остальные братья вместе, не говоря уже о значении городов и величине
областей; замечательно, что все уделы младших братьев назначены на севе-
ре и западе, отчасти юге, тогда как весь восток сплошь составляет  учас-
ток старшего, великого, князя; замечательно также, что в  уделы  младшим
отданы те волости, которые и прежде были уделами,  область  же  великого
княжения Владимирского и примыслы - Нижний, Суздаль и Муром - без разде-
ла переходят к старшему  брату,  которому  даны  были  все  материальные
средства держать младших под своею рукою.
   В княжение Темного чаще, нежели прежде,  встречаются  имена  служилых
князей, бояр и воевод московских. Еще в княжение Василия Дмитриевича  мы
видели, как литовский выходец князь Юрий Патрикеевич  оттеснил  (заехал)
некоторых бояр и занял первое место между ними.  И  в  княжение  Темного
князь Юрий Патрикеевич водил в поход полки московские, но  неудачно:  он
был разбит и взят в плен Косым и Шемякою; но после, под 1437  годом,  мы
видим его опять в Новгороде в качестве посла великокняжеского.  Сын  его
Иван Юрьевич наследовал отцовское место: под духовною Темного он  подпи-
сался прежде всех; этот Иван Юрьевич замечателен тем, что  участвовал  в
покорении Вятки. Из князей Рюриковичей на службе московского князя  вид-
нее других являются князья Ряполовские и Палецкий, потомки Ивана  Всево-
лодовича Стародубского, и Оболенские, потомки св. Михаила черниговского.
Мы видели, какую важную услугу оказали  Ряполовские  семейству  великого
князя; из четверых братьев - Ивана, Семена,  Димитрия  и  Андрея  Лобана
Ивановичей - Семен известен неудачным  походом  под  Вятку,  Димитрий  -
удачным, Андрей Лобан убит в сражении с татарами под Б елевом,  двоюрод-
ный брат их князь Федор Давыдович Палецкий-Пестрый известен победою  над
татарами в 1428 году. Из шести сыновей князя Ивана Константиновича  Обо-
ленского трое внесли свои имена в летопись: Василий, Семен и Глеб; Васи-
лий разбил татар под Переяславлем Рязанским в 1444  году;  Семен  явился
ревностным приверженцем Темного, по ослеплении которого  бежал  в  Литву
вместе с князем Василием Ярославичем; Глеб был убит Косым;  сын  Василия
Ивановича Оболенского, князь Иван Васильевич Стрига, подобно  отцу,  из-
вестен победами: он отбил Шемяку от Костромы в 1449 году,  потом  разбил
новгородцев под Русою. Из потомков св. Михаила черниговского упоминается
также князь Федор Тарусский; по родословным, это  должен  быть  один  из
князей Мезецких, упоминается и несколько других князей северного  проис-
хождения. Из старых московских знатных фамилий прежнее значение  удержи-
вает фамилия Кобылиных-Кошкиных, которой представителями в княжение Тем-
ного являются Андрей Федорович Голтяев, внук старого главного  советника
при Василии Дмитриевиче, Федора Кошки, чрез  второго  сына  его,  Федора
Голтяя, и другой внук того же Федора  Кошки  через  третьего  его  сына,
Александра Беззубца, Константин Александрович Беззубцев. Андрей  Федоро-
вич Голтяев уговаривает князя Ивана можайского не отставать  от  Василия
Васильевича при торжестве дяди Юрия, в 1435 году он попадается в плен  к
Косому в Вологде; в 1438 ведет переговоры с ханом Улу-Махметом у Белева;
в 1444 году вместе с князем Василием Ивановичем Оболенским разбивает та-
тар у Переяславля Рязанского; Константин Александрович Беззубцев  разби-
вает татар в 1450 году. Что касается до старшего  их  двоюродного  брата
Ивана Ивановича, сына того знаменитого советника при великом князе Васи-
лии Дмитриевиче, на которого так жаловался Эдигей, то, по  всем  вероят-
ностям, это тот самый боярин Иван Иванович, который подписался под заве-
щанием Темного на втором месте после князя Юрия Патрикеевича  и  который
вместе с князем Иваном Юрьевичем покорил Вятку.  Из  знаменитой  фамилии
Акинфовых упоминается Федор Михайлович Челяднин. Верными слугами Темного
являются члены другой древней фамилии -  Плещеевы:  Михаил  Борисович  и
двоюродный брат его  Андрей  Федорович,  правнуки  Александра  Плещеева,
младшего брата св. Алексия, митрополита: Михаил был отправлен  захватить
Москву под Шемякою, Андрей - объявить в Москве об освобождении  великого
князя из татарского плена. Одного рода с известною нам  прежде  фамилиею
Белеутовых было двое братьев Сорокоумовых - Иван Ощера и  Дмитрий  Бобр,
вместе с  знаменитым  Басенком  отличившие  себя  верностию  к  Темному;
действовавший с ними заодно Семен Филимонов принадлежал к  роду  Морозо-
вых, был родной племянник известного Семена Морозова, любимца князя Юрия
Дмитриевича; Юрий или Юшка Драница, литовский выходец, был вторым воево-
дою в Нижнем, потом действовал вместе с поименованными лицами  в  пользу
Василия Темного и был убит под Угличем: летопись  называет  его  храбрым
человеком; Василий Федорович Кутузов, потомок слуги Александра Невского,
был послан Темным к Шемяке требовать возвращения из плена великой княги-
ни Софьи Витовтовны. Это все приверженцы Темного;  врагом  его  оказался
Иван Старков, который был наместником в Коломне и приставом при  Шемяке,
когда последнего отослали в Коломну под стражу; этот Старков, по  родос-
ловным, причитается внуком татарского царевича  Серкиза,  выехавшего  из
Большой орды при Димитрии Донском. Из бояр Шемякиных главными советника-
ми своего князя выставлен Никита Константинович с братьями; Михаил Федо-
рович Сабуров, потомок мурзы Чета перешел от Шемяки к Темному. Дьяками у
последнего были Федор и потом Василий Беда.

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   ВНУТРЕННЕЕ СОСТОЯНИЕ РУССКОГО ОБЩЕСТВА ОТ КОНЧИНЫ КНЯЗЯ МСТИСЛАВА
   МСТИСЛАВИЧА ТОРОПЕЦКОГО ДО КОНЧИНЫ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ВАСИЛИЯ ВАСИЛЬЕВИЧА
   ТЕМНОГО (1228-1462)

   Общий ход событий.- Причины усиления Московского княжества.- Московс-
кие волости.- Их судьба по княжеским завещаниям.-  Способы  их  увеличе-
ния.Границы  их.-  Перемены  в  отношениях  между  старшим  и   младшими
князьями.Положение женщины в роде княжеском.- Служебные князья.-  Титулы
княжеские.Печати.- Посажение на стол.-Отношение  к  татарам.-  Законода-
тельная власть князя.- Финансы.- Богатство князей.- Жизнь русского князя
на севере и юге.Положение дружины.-  Войско.-  Характер  войны.-Города.-
Сельское народонаселение.- Казаки.- Бедствия политические и физические.-
Торговля.Деньги.- Искусство, ремесла.- Церковь.- Законодательные  памят-
ники.Международное право.- Правы.- Обычаи.- Литература.- Летописи.-  Об-
щий ход русской истории до образования Московского государства

   Мы обозрели события более чем двухсотлетнего  периода  времени  -  от
смерти Мстислава торопецкого до смерти Василия Темного. Мы  остановились
на смерти Удалого, потому что это был последний князь, который  связывал
еще судьбы обеих половин Руси, Северной и Южной, который, будучи  предс-
тавителем последней, оказал между тем сильное влияние и на  судьбы  пер-
вой, тогда как прежде, при Андрее Боголюбском и Всеволоде III, наоборот,
Южная Русь подчинялась влиянию Северной, князь последней считался  стар-
шим, главным князем, без которого князья южные  не  могли  обойтись,  по
собственному их признанию. Следя за внутреннею связью явлений,  наблюдая
за переходом от старого быта Руси к новому, от родовых княжеских отноше-
ний к единовластию, мы заметили в Северной Руси внутренние условия, бла-
гоприятствующие этому переходу, заметили несостоятельность Южной в  этом
отношении. Еще прежде Мстислава, при Романе Великом, можно заметить, что
и в Южной Руси главная сцена действия готова уже оставить  Приднепровье,
славные горы Киевские и перенестись в богатую область Галицкую,  издавна
служившую посредницею между Русью и миром западным; Мстислав  умирает  в
Галиче, и там же является достойный ему преемник в сыне Романовом Дании-
ле. Не менее Мстислава доблестный, но не странствующий  герой,  подобный
ему, Даниил отчинными преданиями привязан к одной известной области;  он
с ранней молодости не знает покоя, чтобы добыть отцовское наследие;  до-
бывши его, заботится об нем, устанавливает наряд  внутренний,  старается
защитить от татар, ятвягов и Литвы, старается распространить свое  влия-
ние на севере и западе. Будущность Южной Руси в руках Даниила и его  по-
томства, в котором историк надеется увидеть собирателей Русской земли на
юге; но надежды эти оказываются обманчивыми. Южная Русь не собирается  в
одно самостоятельное целое; большая часть ее подчиняется князьям литовс-
ким, меньшая отходит к Польше. Литва и Русь соединяются  с  Польшею  под
одною династиею; но соединение это оказывается внешним, непрочным, слия-
ния внутреннего, государственного и народного нет, и причина этого  зак-
лючается в том, что большую часть владений князей  литовских  составляют
русские области, большую часть их подданных составляет  русское  правос-
лавное народонаселение, которое с самого начала, будучи затронуто в  са-
мом существенном своем интересе, должно было вступить в борьбу с католи-
ческими стремлениями Ягеллонов и преемников их. Историк должен со внима-
нием и участием следить за этою борьбою по тому великому значению, какое
имела она, и особенно исход ее, на судьбы России,  на  судьбы  Восточной
Европы, но при этом внимании и участии он не может дать истории  Юго-За-
падной Руси равного места, равного значения с историею Руси  Северо-Вос-
точной, где вследствие внутренних движений образовалось  самостоятельное
Русское государство,  и  важность  Юго-Западной  Руси,  важность  исхода
борьбы ее с Польшей для судеб Восточной Европы  условливается  самостоя-
тельным существованием Московского государства на севере; довольно  ска-
зать, что история Юго-Западной Руси после Гедимина и  Казимира  Великого
немыслима одна, сама по себе, но только  в  связи  с  историею  Литвы  и
Польши. Итак, если несправедливо, в научном отношении неверно и односто-
ронне упускать из виду Юго-Западную Русь после  отделения  ее  от  Севе-
ро-Восточной, поверхностно только касаться событий ее истории, ее быта и
отношений к Литве и Польше, тем более что ее быт представляет  постоянно
народные русские особенности и самая видная сторона ее отношений к Литве
и Польше есть борьба для поддержания основ  русской  народности,  то,  с
другой стороны, также несправедливо, также неверно историю  Юго-Западной
Руси ставить наряду с историею Северо-Восточной:  значение  Юго-Западной
Руси остается всегда важным, но всегда второстепенным; главное  внимание
историка должно быть постоянно обращено на север.
   Здесь благодаря Мстиславу торопецкому и Липецкой победе  старший  сын
Всеволода III, Константин, усиливается не в пример перед братьями, кото-
рые как побежденные должны были удовольствоваться ничтожными  волостями,
данными из милости победителем. Но  преждевременная  смерть  Константина
помешала ему воспользоваться своим выгодным положением и упрочить  могу-
щество сыновей своих, которые должны были удовольствоваться  одною  Рос-
товскою волостью. Очередь усиливаться перешла к Юрию; но этот Всеволодо-
вич погиб от татар со всем семейством своим и двумя  племянниками  Конс-
тантиновичами. Оставались еще трое Всеволодовичей, и старшим между  ними
был Ярослав. Этот князь уже давно из всех сыновей Всеволодовых отличался
предприимчивым духом, охотою к примыслам; будучи еще только князем пере-
яславским, он не отставал от Новгорода, все старался привести его в свою
волю, несмотря на урок, заданный ему Мстиславом на Липице. По отношениям
новгородским он завел ссору с Черниговом и, не  надеясь  получить  скоро
старшинства на севере, бросился на юг и овладел Киевом. Татары истребле-
нием семейства Юриева очистили Ярославу великое княжение и обширные  во-
лости для раздачи сыновьям своим. Он  отдал  Суздаль  брату  Святославу,
Стародуб - другому брату, Ивану; свою отчину, Переяславль,  передал  не-
раздельною старшему сыну Александру, остальных же пятерых сыновей  поде-
лил волостями из великого княжения, не давши  ничего  из  него  потомкам
Константиновым. Неизвестно, что он дал второму сыну своему, Андрею,  ве-
роятно Юрьев, который уступил ему  Святослав  Всеволодович  за  Суздаль;
третий сын, Константин, получил Галич, четвертый, Ярослав, - Тверь,  пя-
тый, Михаил, - Москву, шестой, Василий, - Кострому. Таким  образом,  вся
почти Владимирская область явилась в руках сыновей Ярославовых: что мог-
ли предпринять против этих шестерых князей дядья их - князья суздальский
и стародубский? Ясно, что при ослаблении родовых понятий по смерти Ярос-
лава брат его Святослав не мог долго держаться  на  старшем  столе,  был
изгнан Михаилом Ярославичем московским, а после даже лишился и  Суздаля,
который перешел к Ярославичам же, а Святослав и его потомство должны бы-
ли удовольствоваться опять одним Юрьевом. При этом надобно заметить, что
сыновья Ярославовы и по личному характеру своему были в  уровень  своему
положению, могли только распространить и укрепить отцовское  наследство,
а не растратить его: Александр получил название Невского, в отваге  Анд-
рея нельзя сомневаться, когда он решился поднять  оружие  против  татар;
Михаил прозывается Хоробритом, Ярослав идет постоянно по следам  отцовс-
ким, постоянно хлопочет о примыслах, хочет привести Новгород в свою  во-
лю, но не может этого сделать, потому что Василий костромской  также  не
хочет спокойно смотреть на деятельность старших братьев. Кратковременная
вражда между Александром Невским и братом его Андреем не могла  принести
вреда семье Ярославовой;  важное  значение  Невского  не  ограничивается
только подвигами его против шведов, немцев, литвы и благоразумным  пове-
дением относительно татар: в нем с первого же раза виден внук  Всеволода
III и дед Калиты; он страшен Новгороду не менее отца и деда;  в  великом
княжении распоряжается по-отцовски; Переяславскую отчину без раздела от-
дает старшему сыну Димитрию, остальных сыновей наделяет волостями  вели-
кокняжескими: Андрею отдает Городец с Нижним, Даниилу - Москву, вымороч-
ный удел Михаила Хоробрита. По смерти Невского Ярославу тверскому  поме-
шал усилиться Василий костромской, но сам умер скоро и  беспотомственно,
очистив таким образом старший стол для сыновей Невского; здесь  повторя-
ется то же явление: Димитрию переяславскому мешает усилиться Андрей  го-
родецкий; начинается продолжительная усобица, во время  которой  старшие
Александровичи истощают свои силы, не могут сделать  ничего  для  своего
потомства, притом же сын Димитрия умирает бездетным; а между тем во вре-
мя этой усобицы князей переяславского и городецкого в  тиши  усиливаются
два княжества: Тверское - при сыне Ярослава Ярославича, Михаиле, и  Мос-
ковское - при младшем сыне Невского, Данииле. Соперничество  между  ними
по этому самому необходимо; но будет ли это соперничество последним?
   До сих пор при стремлении северных князей к примыслам,  к  увеличению
своих волостей, своих материальных средств,  они  обыкновенно  стараются
привести в свою волю Новгород Великий, утвердиться здесь прочнее прежних
князей; но борьба с Новгородом ни для одного из них не увенчивается пол-
ным успехом; средства князей еще не так велики, средства  Новгорода  об-
ширны; притом же предприятие слишком важно, слишком  громко,  возбуждает
внимание, опасение других князей, которые стараются  ему  воспрепятство-
вать. Московские князья при начале своего усиления поступают благоразум-
нее: вооружаются против ближайших соседей, слабых, с которыми легко сла-
дить, притом же примыслы на их счет  слишком  далеки  от  главной  сцены
действия, не могут возбудить подозрения и сильного противодействия.  Да-
ниил Александрович вооружается против Рязани, берет в плен ее князя, уп-
рочивает за своим княжеством Коломну, важный пункт при устье Москвы-реки
в Оку; сын Даниилов Юрий обращается на другую сторону, берет  Можайск  у
Смоленского княжества, также важный пункт при верховьях Москвы-реки. Го-
раздо заметнее, крупнее по тогдашним отношениям было приобретение  Пере-
яславля Залесского, доставшегося Даниилу по завещанию бездетного племян-
ника Ивана Димитриевича: Андрей городецкий не хотел уступить Переяславля
московскому князю; не хотел уступить ему его и  Михаил  тверской,  когда
стал великим князем владимирским, но Москва  крепко  держалась  за  свой
примысл, несмотря на то что и ее  князья,  до  самого  Василия  Темного,
признавали Переяславль волостию великого княжения. Уже одно держание Пе-
реяславля могло повести к усобице между Москвою и  Тверью  кроме  явного
намерения Юрия спорить с Михаилом и о самом  Владимире.  Борьба  сначала
решилась было в пользу Твери; но мы уже видели, что все  великие  князья
стремятся примыслить к своей отчине Новгород: не мог не последовать  от-
цовскому примеру и Михаил тверской, ближайший сосед Новгорода. Но мы за-
метили также, что предприятие против богатого Новгорода было  для  князя
довольно затруднительно: и теперь, стесненные Михаилом, новгородцы обра-
щаются к Юрию московскому, и нет сомнения, что деньги их всего более по-
могли последнему успеть в Орде и сблизиться,  породниться  с  семейством
ханским, что и было причиною гибели Михаиловой. Но Тверь не пала  вместе
с Михаилом; Юрий, хлопотавший так много для  примыслов,  не  разбиравший
средств для них, проведший всю жизнь в  беспокойствах,  странствованиях,
не воспользовался плодами своих тяжких и непривлекательных трудов, погиб
беспотомственно в Орде от руки сына Михаилова. Но  ему  наследовал  брат
его Иоанн Калита, и если Александр Михайлович тверской получил  от  хана
великое княжение Владимирское, то Калита перезвал к себе в Москву митро-
полита, что было важнее всяких ярлыков ханских.  Борьба,  следовательно,
не кончилась; Калита ждал удобного случая, и вот в Твери вспыхнуло восс-
тание, вырезали татар; Калита с татарским войском  опустошил,  обессилил
вконец Тверское княжество и погубил потом Александра в Орде. Москва вос-
торжествовала и, не имея более соперников, стала собирать Русскую землю.

   Изложивши ход событий, вследствие которого княжество Московское  уси-
лилось на счет всех остальных княжеств и собрало около себя Русскую зем-
лю на севере, мы должны  еще  обратить  внимание  на  некоторые  обстоя-
тельства, благоприятствовавшие усилению Москвы. Здесь, разумеется, преж-
де всего мы должны обратить внимание на географическое положение  Москвы
и ее области. Уже прежде, в своем месте, было замечено о важном значении
Москвы как срединного, пограничного места между старою, Южною, и  новою,
Северною, Русью. Когда Южная  Русь  потеряла  свое  значение,  княжества
обессилели от усобиц, размельчения волостей и особенно  от  погрому  та-
тарского, после которого не было здесь более безопасности, то необходимо
должно было усилиться переселение народа с юга на север, в  места  более
безопасные, и первым пограничным княжеством было Московское: боярин  Ро-
дион Несторович пришел из Киева в Москву на службу к ее князьям и привел
с собою 1700 человек дружины; черниговский боярин Плещеев вследствие та-
тарских опустошений также перешел в Москву. Но если переселялись дружин-
ники, то нет основания полагать, что не переселялись люди других  сосло-
вий. Притом же кроме Южной Руси в Московское княжество должно было  сте-
каться народонаселение и из ближайших областей  -  Рязанской,  Тверской,
Ростовской, постоянно менее безопасных, чем область  Московская;  погра-
ничная с степью, Рязанская волость часто терпела от татарских нападений,
тогда как Москва после 1293 года до самого Тохтамышева нашествия не слы-
хала о них. Тверское княжество было страшно опустошено татарами и  Кали-
тою, потом здесь начинаются усобицы княжеские, заставлявшие жителей,  по
прямому свидетельству летописи, переселяться в другие  области;  в  Рос-
товском княжестве насилия москвичей при Калите заставили многих  жителей
из городов и сел перейти в московские владения. Увеличение народонаселе-
ния в княжестве вместе с его продолжительною  безопасностию  увеличивало
доходы княжеские, и отсюда объясняется, почему уже Калита был так богат,
что мог покупать целые княжества, как Белоозеро, Углич и Галич;  но  что
же заставило князей белозерского и галицкого продать свои волости  Кали-
те? По всем вероятностям, невозможность платить выходы ордынские. Обилие
в деньгах не только позволяло московским князьям увеличивать свои владе-
ния внутри и удерживать за собою великокняжеское достоинство,  задаривая
хана и вельмож его; оно давало им еще новое средство увеличивать народо-
население своих волостей, скупая пленных в Орде и поселяя их у себя; так
произошел особенный класс народонаселения -  ордынцы,  о  которых  часто
упоминается в завещаниях и договорах княжеских; не говорим  уже  о  том,
что обилие в деньгах позволяло московским  князьям  давать  переселенцам
большие льготы, чем какие они могли получить в других областях, от  дру-
гих, менее богатых князей. Любопытно, что древние путешественники, хваля
плодородие  Владимирской  и  Нижегородской  областей,  называют  область
собственно Московского княжества малоплодородною. Мы знаем, что  относи-
тельно плодородия почвы Владимирская область не имеет преимущества  пред
Московскою, и потому  известие  путешественников  может  быть  объяснено
только более ранним истощением московской почвы вследствие более раннего
и более густого населения.
   Кроме увеличения доходов, зависевшего от  умножения  народонаселения,
казна московских князей должна была обогащаться также вследствие  выгод-
ного торгового положения их области, которая не только была посредствую-
щею областию между севером и югом, но также благодаря  своей  реке  пос-
редствовала в торговом отношении между  северо-западом  и  юго-востоком.
Впоследствии мы видим большой торговый путь из Азии в Европу  и  обратно
по Волге, Оке и Москве-реке; видим указания путешественников на важность
торгового положения Московской области вследствие удобства речной систе-
мы; нет сомнения, что этот торговый путь  существовал  и  в  описываемое
время, и прежде: этим объясняется, почему торговые новгородцы  утвердили
свое владение на Волоке Ламском,  важном  торговом  пункте  между  рекою
Москвою, притоком Оки, Ламою, притоком Волги, и озерною их областию.  Но
кроме Волжского торгового пути Москва-река имела важное торговое  значе-
ние для Новгорода как путь в Рязанскую область, богатейшую естественными
произведениями из всех областей Северо-Восточной Руси, по уверению путе-
шественников, и особенно изобилующую медом и воском, а  этими  товарами,
как известно, Россия чрез Новгород и Псков снабжала всю Европу.
   Важно было положение Москвы в средине, на границе  между  Северною  и
Южною Русью, в политическом отношении; важно было посредничество ее реч-
ной области между юго-востоком и северо-западом  в  отношении  торговом;
думаем, что срединность положения ее между Северною и Южною Русью  имела
немалое значение и в  отношении  церковном.  Всероссийские  митрополиты,
пребывавшие на юге, в Киеве, после того как этот город потерял значение,
перешедшее на север, и после погрома  татарского  должны  были  обратить
особенное внимание на Русь Северо-Восточную, куда,  видимо,  перенеслась
главная сцена действия русского православного мира. Митрополиты начинают
часто путешествовать с юга на север и наконец утверждают свое пребывание
во Владимире Клязьменском; но в то  же  время,  блюдя  единство  русской
церкви, не переставая называться митрополитами киевскими  и  всея  Руси,
они не могли оставить без внимания и Руси Юго-Западной; в этом отношении
Владимир не мог быть для них удобным местопребыванием, находясь  слишком
далеко на Северо-Востоке, тогда как Москва, пограничный город между ста-
рою и новою Русью вполне удовлетворяла потребности всероссийского митро-
полита, долженствовавшего одинаково заботиться и о севере и о юге.
   Таковы были обстоятельства, содействовавшие усилению Московского кня-
жества; обратимся теперь к рассмотрению волостей этого  княжества  и  их
постепенного увеличения. Вот Московские волости, как они,  подробно  ис-
численные, являются в первый раз в завещании Иоанна Калиты.  "Приказываю
сыновьям своим, - пишет Калита, - отчину свою Москву, а вот как я разде-
лил им волости". Из этих слов видим, что город Москва находится в  общем
владении сыновей завещателя; в таком же общем владении Москва продолжает
находиться у всего потомства Калиты. Общее владение Москвою противопола-
гается частному, отдельному владению каждого князя известными волостями,
уделу. Эти уделы сыновей Калиты были следующие: удел старшего сына Симе-
она: Можайск, Коломна со всеми Коломенскими волостями, Городенка,  Мезы-
ня, Песочна, Середокорытна, Похряне, Устьмерска, Брошевая, Гвоздна, Ива-
ны деревни, Маковец, Левичин, Скулнев, Канев,  Гжеля,  Горетова,  Горки,
село Астафьевское, село на Северьсце в Похрянском уезде, село Константи-
новское, село Орининское, село Островское, село Копотенское,  селце  Ми-
кульское, село Малаховское, село Напрудское у города. Удел второго сына,
Иоанна: Звенигород, Кремична, Руза, Фоминское, Суходол, Великая свобода,
Замошская свобода, Угожь, Ростовци,  Окатьева  слободка,  Скирминовское,
Тростна, Негуча; села: Рюховское, Каменичское, Рузское, Белжинское, Мак-
симовское, Андреевское, Вяземское, Домонтовское, село в Заможской свобо-
де, село Семцинское. Удел князя Андрея Иоанновича:  Лопастна,  Северска,
Нарунижское, Серпухов, Нивна, Темна, Голичичи, Щитов, Перемышль,  Росто-
вец, Тухачев; села: Талежское, Серпуховское, Колбасинское, Нарское,  Пе-
ремышльское, Битяговское, Труфоновское, Ясиновское, Коломнинское,  Нога-
тинское. Княгине с меньшими детьми завещаны: Сурожик, Мушкина гора,  Ра-
донежское, Бели, Воря, Черноголовль, на Вори -  свободка  Софроньевская,
Вохна, Дейково Раменье, Данилищева свободка, Мишев, Селна, Гуслицы,  Ра-
менье; села: Михайловское, Луцинское, село у  озера,  село  Радонежское,
Дейгунинское, Тыловское, Ротожь, Протасьевское, Аристовское,  Лопастенс-
кое, Михайловское на Яузе, два села Коломенских. В духовной у Калиты оз-
начены и прикупы его: село Аваковское в Новгороде, на Улале, Борисовское
во Владимире, которые оба отданы князю Симеону,  четыре  села  на  Масе,
Петровское, Олексинское, Вседобричь и Павловское; половина их была  куп-
лена, и половина выменена у митрополита; все они отданы князю Ивану. Два
села: Варварское и Меловское у Юрьева - князю Андрею. Новое селце,  куп-
ленное на Костроме, вместе с покупкою бабки Калитиной,  жены  Александра
Невского, селом Павловским, завещатель отказал жене своей.  Купленное  в
Ростове село Богородицкое отдано в поместье Бориску Воркову. Три  селца,
одно на Кержачи, другое Леонтьевское,  третье  Шараповское,  отданы  св.
Александру на поминанье. Но в духовных Калиты умолчано о  важных  прику-
пах, о которых говорится в завещании Донского, - о Галиче,  Белеозере  и
Угличе, остававшихся, по всем вероятностям,  еще  за  прежними  князьями
своими на известных условиях; умолчано также и о другом прикупе - Кистме
в Бежецком Верхе, которая впервые упоминается в завещании Василия Димит-
риевича.
   В договоре великого князя Симеона с братьями встречаем уже новые  се-
ла: Новое село на Купавне и Вышневское  означены  во  владении  великого
князя; села: Михайловское, Микульское на Пруженке, Микифоровское и  Пар-
феньевское - во владениях младших братьев - Ивана и Андрея. Из  шестерых
сыновей Симеона Гордого ни один не остался в живых; Симеон завещал  весь
свой удел, все свое движимое и недвижимое имение жене Марии, не  означив
в духовной, кому все это имущество должно принадлежать по ее смерти.  Но
добровольно или нет, Мария еще при жизни передала свои волости  великому
князю Иоанну, оставив за собой только два примысла мужа своего; да и  те
обязалась передать по своей смерти великой княгине Александре, жене  Ио-
анновой, причем у великого князя не было никакого дележа  с  племянником
Владимиром Андреевичем. Таким образом при Иоанне II две части Московско-
го княжества (Коломенско-Можайская и Звенигородская), как они  были  при
Калите, соединились опять в один участок. В  завещании  Симеона  Гордого
упоминаются следующие новые волости, ему принадлежавшие: Заячков,  кото-
рым благословила его тетка, княгиня Анна,  и  Гордошевичи;  потом  села:
Ивановское, село на Клязьме Хвостовское, Дейгунинское, село  на  Сулешне
погосте; купли в Переяславле: село Самаровское, Романовское на  Кержаче,
Ортаковское в Юрьевской волости, село Семеновское во Владимирской волос-
ти, село на Костроме Александровское, село в Дмитрове и Заберег.
   Иоанн II, умирая, разделил свой участок двоим сыновьям -  Димитрию  и
Иоанну, и таким образом Московское княжество опять  разделилось  на  три
части, как по смерти Калиты: Коломенско-Можайский  удел  Симеонов  отдан
был старшему сыну Димитрию; здесь при  исчислении  Коломенских  волостей
между Каневом и Гжелею встречаем Каширу; примыслов Симеоновых - Заячкова
и Заберега - нет, потому что они оставались при вдове Симеоновой, Марии;
но неизвестно, почему нет других примыслов Симеоновых,  равно  села  Ас-
тафьевского; зато встречаем названия новых волостей: село  Малино,  село
Холмы, Мещерка у Коломны. Младший сын Иоанн  получил  прежний  отцовский
удел Звенигородский; здесь вместо Великая свобода встречаем название Ис-
терва свободка; нет Угожа, Акатьевой свободки и Скирминовского;  из  сел
нет  Рузского,  Белжинского,  Вяземского,  Семцинского,  вместо  которых
встречаем: Михалевское, село на Репне в Боровеце,  Милцинское,  Выславс-
кое, Кузминское, Каринское и Козловское. Из мест Рязанских по сю сторону
Оки дан Владимиру Андреевичу Новый городок на устье  Поротли,  а  другие
Рязанские места - князьям Димитрию и Иоанну; Димитрию же - село на Рокше
Романовское, и Ивану - село Афинеевское да селце у Павловского села, са-
мо же село Павловское - св. Александру впрок -  на  память.  Жене  своей
Александре Иоанн завещал село Семцинское, которого  потому  и  недостает
между волостями Ивановыми; потом из уделов обоих сыновей выделил ей  во-
лости в пожизненное владение, а после смерти ее они отходили к уделу то-
го князя, у которого были взяты; из Коломенских волостей были ей выделе-
ны: село Лысцевское вместе с Похрянами, Песочною  и  Середокорытною;  из
Звенигородских: Угожь, Великая свобода Юрьева, село  Кляповское  и  Бел-
цинское с Новым селцем. В завещании Иоанна II встречаем также распоряже-
ние относительно волостей мачехи его, жены Калиты, княгини  Ульяны:  во-
лости ее - Сурожик и Лучинское - после ее смерти поступают к ее  дочери,
остальные же волости и пошлина в  Москве,  называемая  осмничим,  по  ее
смерти переходили к князьям Димитрию, Ивану и двоюродному брату их  Вла-
димиру Андреевичу.
   Князь Иван скоро умер, и опять две части Московского княжества соеди-
нились в одних руках - Димитрия, как были они в руках отца  его  Иоанна;
притом же Димитрий успел увеличить свои владения примыслами, которые де-
лали не так чувствительным раздробление волостей на  пять  или  даже  на
шесть участков - по числу сыновей его. Важнее всех  примыслов  было  то,
что старший сын Донского Василий  получал  Владимирскую  великокняжескую
область бесспорно, по завещанию отцовскому, что утешало  его  в  лишении
Можайской волости, которая вместе с Коломною доставалась до сих пор пос-
тоянно старшему. Относительно Москвы (в которой Димитрий  владел  только
двумя частями, а третья принадлежала  двоюродному  брату  его  Владимиру
Андреевичу) завещатель увеличил долго старшего, которому дана  половина,
а другим братьям - части остальной половины; встречаем в первый раз  вы-
ражение старший путь. "Сына своего князя Василия, - говорит  Донской,  -
благословляю на старший путь в городе и в станах моего удела - двух жре-
биев половина, а трем сынам моим половина, и в пошлинах городских  поло-
вина". Кроме того, на старший путь великому князю Василию  отказано  Ва-
силцево сто и Добрятинская борть с селом Добрятинским. Между Коломенски-
ми волостями первое место занимает Мещерка, встречающаяся в первый раз в
завещании отца Димитриева, потом Раменка, которой не  встречаем  прежде,
по крайней мере в этой форме; из прежде известных  Коломенских  волостей
нет Мезыни, Середокорытны, Горетовой, Горок; но зато  встречаются  новые
волости: Кочема и Комарев с берегом. Из  сел,  принадлежавших  прежде  к
уделу старшего сына, нет Астафьевского, села на Северьсце, Микульского и
Напрудского; вместо них  встречаем  Митин  починок,  Жирошкины  деревни,
Хвостовское на Клязьме, встречающееся в первый раз в  завещании  Симеона
Гордого. Надобно заметить также, что из  Коломенских  волостей  Левичин,
Скулнев и следующие за ними в завещании Донского названы деревнями. Под-
ле Москвы великому князю Василию отказан луг великий за рекою.
   Второму сыну, Юрию, отдан удел Звенигородский; здесь  между  прежними
волостями встречаем новые: Сурожик и Бели, бывшие за  княгинею  Ульяною,
потом Вышегород, Плеснь и Дмитриева слободка. Из московских сел Юрий по-
лучил только Михалевское и Домантовское с Ходынским лугом.
   Для третьего сына, Андрея, уже надобно было выделить из прежнего уде-
ла Коломенско-Можайского Можайск с его волостями, которые теперь впервые
перечисляются: Исмея, Числов, Боянь, Берестов, Поротва, Колоча,  Тушков,
вышнее Глинское, Пневичи с Загорьем, Болонеск;  к  Можайскому  же  уделу
приданы были волости: Коржань и Моишин Холм, равно как отъездные  волос-
ти: Верея, Рудь, Дордошевичи (примысл Симеона Гордого), Гремичи, Забере-
га (примысл Симеона Гордого),  Сушов,  село  Репнинское,  принадлежавшее
прежде к уделу Звенигородскому. Из московских сел: Напрудское, принадле-
жавшее прежде к волостям старшего брата, Луцинское на Яузе с мельницею и
Деунинское (оба из волостей княгини Ульяны),  Хвостовское  в  Перемышле,
луг Боровский и другой против Воскресенья; из юрьевских сел - село Алек-
синское на Пешке.
   Так были разделены на три удела два участка Московского княжества,  в
буквальном смысле отчина и дедина Димитриева; но у  Димитрия  оставались
еще другие сыновья, которым также надобно было назначать  уделы,  и  для
этого послужили примыслы. Летописи не говорят, каким образом был примыш-
лен Дмитров; мы знаем только, что этот город вместе с Галичем  находился
во владении потомков Константина Ярославича; Галич был  куплен  Калитою,
но князь его окончательно изгнан из своей волости Димитрием Донским; ве-
роятно, в то же время приобретен был и Дмитров. Умирая,  Донской  отдает
этот примысл четвертому сыну, Петру; волости Дмитревские означены следу-
ющие: Вышегород, Берендеева слобода, Лутосна с отъезцем, Инобаш; к  этой
небольшой волости приданы были еще старые места московские, большею час-
тию волости княгини Ульяны: Мушкова гора, Ижва, Раменка, слободка  княжа
Иванова, Воря, Корзенево, Рогож или Ротож, Загарье, Вохна, Селна, Гусли-
ца, Шерна-городок. Из московских сел: Новое и Сулишин погост (приобрете-
ние Симеона Гордого). Пятому сыну, князю Ивану, отделена была  маленькая
волость: Райменице с бортниками, село Зверковское с Сохонским  починком,
что отошло от князя Владимира Андреевича, и Сохна.
   Кроме Дмитрова были окончательно примышлены при Донском Галич, Белоо-
зеро и Углич: Галич отдан князю Юрию со всеми волостями и с теми селами,
которые тянули к Костроме, - Никольским и Борисовским. Белоозеро  отдано
князю Андрею со всеми волостями, и Вольским с Шаготью, и  с  Милолюбским
езом, и с слободками. Углич отдан князю Петру вместе с Тошною  и  Сямою.
Потом прикуплены были села: Красное, Елизаровское и Проватово в  Юрьеве,
Васильевское в Ростове; все они отданы были старшему сыну Василию.  Село
Козмодемьянское в Юрьеве с починком Красного села за Везнею и село Бого-
родицкое в Ростове отданы были сыну Юрию. Примышлены были волости измен-
ника Ивана Вельяминова и одна из них - село в  Гремичах  -  отдана  была
князю Андрею. Вероятно, при Донском же присоединены были  к  Московскому
княжеству Калуга и Роща; вытяганы были у смольнян Тов (?)  и  Медынь,  и
все это отдано князю Андрею. Князю Петру был отдан примысл: село Богоро-
дицкое на Богоне в Юрьеве. Великой княгине  Евдокии  завещаны  примыслы:
Скирменевская слободка с Шепновым, Смоляные с Митяевским  починком  и  с
бортью, с вышегородскими бортниками, Кропивна с бортниками  кропивенски-
ми, исменскими, гордошевскими, рудскими, Железнова слободка с  бортыо  и
селом Ивана Хороброва, Исконская слободка, Кузовская слободка; на Колом-
не примысл - Самойлецов починок с деревнями, Савельевский  починок,  Ми-
кульское село, Бабышево, Ослебятевское; из юрьевских покупок -  Петровс-
кое село, Фроловское, Елох. Княгиня Федосья (должно быть, дочь Калиты от
второй жены) отдала великому князю Суду на Белеозере, да Калашку и  Сло-
бодку, а великую княгиню благословила Городком и Волочком; этими  волос-
тями, впрочем, она пользовалась во все продолжение жизни своей, после же
смерти ее они отходили к великой княгине. Сама великая княгиня прикупила
себе Лохно; кроме того, ей выделено было в пожизненное владение по  нес-
кольку волостей из удела каждого сына; из  великокняжеской  Владимирской
области она получила в Переяславском уезде Юлку, в Костромском -  Иледам
с Комелою; из Галича - Соль; из Бела-озера - Вольское с Шаготью и  Мило-
любский ез; из владимирских сел - Андреевское; из переяславских - Доброе
село; из Коломенского уезда - Канев, Песочну, а из сел: Малинское,  Лыс-
цево; из Звенигородского удела: Юрьеву слободу. Суходол с Истьею и с Ис-
тервою, села - Андреевское и Каменское; из Можайского удела: Верею, Чис-
лов, село Лучинское; из Дмитровского удела: Ижво да Сяму. Потом ей  при-
надлежало село Репенское  и  московские  села:  Семцинское  с  Ходынскою
мельницею, Остафьевское, Илмовское, наконец, Холхол и Заячков.
   Василий Димитриевич примыслил к своим владениям богатые волости ниже-
городские, муромские и торусские, и все эти примыслы со всеми волостями,
полученными от отца, мог оставить в  нераздельности  единственному  сыну
своему Василию, которому суждено было собрать княжество Московское,  как
оно было при Калите, вместе с примыслами всех преемников последнего.  Но
до нас дошло еще завещание Василия Димитриевича  в  пользу  сына  Ивана,
умершего до рождения Василия: в этом завещании между Коломенскими волос-
тями мы находим новые названия мест: Радокин с берегом, Крутинки. Из во-
лостей, завещанных великой княгине  Софье  Витовтовне,  встречаем  новые
названия: Оглоблино со всеми деревнями и с Ольхом, Колычевское с Змеевс-
ким, село в Левичине, принадлежавшее Ивану Вельяминову, с землею  Чухис-
това и со всеми прикупами. Из московских сел, отказанных великому  князю
Василию Васильевичу, встречаем село Григорьевское Фаустова;  но  из  сел
самый богатый примысл Василия Димитриевича составляли владения  знамени-
того боярина Федора Свибла: эти села находились на Устюге, и в Отводном,
и на Сяме, и в Ростове, и в Бежецком Верхе (Максимовское с деревнями), в
Переяславле (Весьское с Радивоновским), на Москве Буйловское  с  Алексе-
евскою деревнею, да села: Тимофеевское - на Яузе, в Юрьеве - Чагино, Са-
вельевское, Иворово, Карабузино, в Новгороде -  Непейцино.  Кроме  того,
великий князь купил Ухтюшку и приобрел Фоминские села дьяконовы: все эти
примыслы отданы были в пожизненное владение  великой  княгине  вместе  с
юрьевскими селами - Фроловским (с Ольхом),  Петровским,  Богородицким  и
Алексинским, которые Василий Димитриевич выменял у матери своей. Из  но-
вого примысла, княжества Нижегородского, великая княгиня  получила  Ала-
чинские села, Монгач, Курмыш со всеми селами и пошлинами и Алгаш, из Му-
ромской области - сельце. В опричнину (владение отдельное, которым можно
было располагать по произволу) даны были ей два села Юрьевские - Богоро-
дицкое и Алексинское. Василий Димитриевич должен был  также  наделить  и
младшего брата своего Константина: ему даны были Тошна и Устюжна.
   Во втором завещании, написанном в пользу сына Василия, находим  неко-
торые перемены и новизны: сыну великий  князь  отказывает  в  городе  на
Москве: двор Фомы Ивановича у Боровицких ворот, да другой двор, что  был
за Михайлом за Вяжем, да новый двор за городом у св. Владимира, да  при-
мысл в Юрьеве - села Петровское и Алексинское; мы видели, что  эти  села
отданы были по прежнему завещанию великой княгине, которой теперь из Ко-
ломенских волостей отданы Песочна, Брашева с селцем, и с Гвозднею,  и  с
Иваном, Устьмерска и Гжеля с путями и  селами  (из  коломенских  сел  не
встречаем против прежнего Оглоблина, Колычевского  и  Змеевского);  село
Васильевское в Ростове (примысл Донского), по-прежнему  все  села  Свиб-
ловские, подмосковные села - Митин починок и Семцинское с Самсоновым лу-
гом; примысл Донского - слободку на Гуси, хотя это название и встречает-
ся здесь в первый раз; в Юрьеве примыслы Донского - село Красное с  Про-
ватовом и Елизаровским, прежние примыслы завещателя - Фроловское, Елох и
Богородицкое, Устюшка на Вологде. Из великокняжеских волостей: из  Кост-
ромы получала Иледам с Обнорою, Комелою и Волочком, Нерехту с варницами,
бортниками, бобровниками и Княгининским селом; из Переяславля -  Юлку  и
Доброе село; из Владимира - Андреевское село и Тошну, если великий князь
выменяет ее у детей князя Владимира Андреевича; из Нижнего -  Сокольское
село и Киржанец; из Мурома - селце и Шатур. Из всех этих волостей  Гжеля
и Семцинское село были даны в опричнину.
   Из новых примыслов, которых нет в прежнем завещании, упоминаются меж-
ду коломенскими селами Окуловское и  Захаровское;  в  Бежецком  Верхе  -
Кистма и села Антоновские, хотя и названные куплею Калиты, но  встречаю-
щиеся в первый раз, Троицкая слободка - на Волге, Белеутовские  (боярина
Белеута) села - на Волоке и в Юрьеве слободе; под Москвою  -  село  Кри-
латское, на Беле-озере - слободка, на Устюге - села Ивана Головина и Ту-
толмина-все эти примыслы были отказаны великой княгине.
   Если два жребия, или участка, Московского княжества, соединенные  при
Димитрии Донском, по смерти его разделились на пять частей, то и  третий
участок князя Владимира Андреевича разделился также на пять частей -  по
числу его сыновей. Владимир Андреевич отказал вотчину свою Москву,  свою
треть, сыновьям - Ивану,  Семену,  Ярославу,  Андрею,  Василию,  которые
должны ведать ее по годам. Подобно Донскому, он благословил старшего сы-
на Ивана на старейший путь в Москве и  станах,  дал  ему  конюший  путь,
бортников, садовников, псарей, бобровников, барашей и  делюев.  Дал  ему
Серпухов с волостями: Городец, Нарское, Нивна, Темна, Синилища, Гомонин,
Ярославля  слободка,  Мокрая  слободка,   Дягилева   слободка,   Львова,
Верх-Москвиц слободка, Круглая и Остапкова слободки; из московских  сел:
Микулинское, Губкино, Немцово, Поповское и Коломенка  с  мельницею,  Ту-
ловское со всеми деревнями; село Сесипетрово и Струпиково; князю же Ива-
ну: Козельск, Гоголь, Алексин и купля Лисин.
   Князю Семену: Боровск с волостями: Голчицы, Хопилева слободка,  Истья
с слободкою, Мушковы треть, половина Щитова; из московских сел:  Выпряж-
ково на Студенце с деревнями,  Колычевское,  мельница  на  Неглинной;  в
Юрьеве Польском 4 села: Варварское, Богоявленское, Попловское, Федоровс-
кое.
   Князю Ярославу: Ярославль с Хотунью, Вихорну, Полянку, Ростунову сло-
бодку, Мошненскую слободку; из московских сел: Сарыевское, да  Кирьясово
с лугами, да на устье Мстица мельница. Семену и Ярославу вместе: Городец
на Волге кроме мыта и тамги, которыми  будет  пользоваться  княгиня,  их
мать; город же и станы князья разделят пополам со всеми пошлинами: Семе-
ну - станы по сю сторону Волги, пониже Городца, да Белогородье; Ярославу
- станы по ту сторону Волги, повыше Городца, да Юрьевец; если же Белого-
родье окажется больше Юрьевца и Черняковой, то князь Семен придаст князю
Ярославу Коряковой; если же Юрьевец и Чернякова окажутся больше  Белого-
родья, то оставить по-прежнему, а Корякову разделить  пополам  вместе  с
слободками. Ез (рыбные ловли) оба князя устроят под  Городцом  вместе  и
делят себе добычу пополам. Но кроме этого раздела  князю  Семену  одному
дана на Городце Пороздна.
   Князю Андрею: Радонеж, Бели, Черноголовль с численными людьми на Кер-
жаче, Яковля слободка, Кишкина слободка, Тухачев; из московских сел: Ми-
хайловское с мельницею, Калиткиново, на Уче - Поповское да Илья  Святый,
селце Дмитрия Воронина, Четрековское и Мосейково - на Любосивли,  Сакова
деревня.
   Князю Василию: Перемышль, Ростовец, половина Щитова, треть Добрятинс-
кая; из московских сел: Ясиновское с деревнями да Паншина гарь.  Князьям
Андрею и Василию вместе - город Углич.
   Княгине Елене: Лужу, Козлов Брод, Бадееву слободку; слободы и волости
Лужевские: Ловышина, Ярцева слободка, Сосновец, Турьи горы, Буболь, Веп-
рейка, Якимова слободка, Маковец, Сетунка, Терехова, Спиркова,  Артемова
слободка, Скомантова, Гриди Ярцева, Михалкова Степана Осипова, Дынка Мо-
солова, Гриди Федотова Лукина. Из московских сел: Коломенское  со  всеми
лугами и деревнями, Ногатинское, Танинское с Кореевым,  Косино  с  тремя
озерами, Обухово, мельница на устье Яузы; Косино, Обухово и мельница да-
ны в опричнину. Из сыновних уделов в пожизненное владение княгиня  полу-
чила: из удела князя Ивана: Всходное с деревнями, Тетково озеро; из уде-
ла князя Семена: Омутское с деревнями и лугами; из удела князя Ярослава:
Бовыкино и Долгое озеро на устье Лопастны; из удела князя Андрея - Воро-
новское, Ковезинское, радонежских бортников с  деревнями  и  бортью;  из
удела князя Василья: Битягово, Домодедово; на Угличе -  село  Богородиц-
кое. По смерти княгини Елены Коломенское село должно отойти  к  старшему
ее сыну, князю Ивану, Ногатинское - к Семену, Танинское с Кореевым  -  к
Василью; Козлов брод - пополам князю Ивану с братом Ярославом, равно как
и Бадеева слободка, а Лужу со всеми волостями  должны  поделить  на  три
части князья Семен, Андрей и Василий, кроме сел - Бубольского, Бенитско-
го, Медкина и Дьяковского, в которых княгиня вольна.
   Старшему сыну, князю Ивану, завещатель отказал в Москве дворы -  Зво-
рыкин, Игнатьев и Бутов сад; Семену и Ярославу -  пополам  двор  великой
княгини Марии (жены Симеона Гордого); Семену - за Неглинною Терехов сад;
княгине с Андреем и Васильем - большой двор московский пополам;  Яросла-
ву, Андрею и Василью - Чичаков сад натрое. Соль на Городце князья  Семен
и Ярослав ведают заодно и добычу делят пополам, кроме Федоровской варни-
цы.
   Сравнивая волости, исчисленные в завещании  Владимира  Андреевича,  с
волостями, которые получил отец его по завещанию Калиты, мы  видим,  что
князь Владимир успел значительно увеличить свой удел. Из этого удела еще
при великом князе Иоанне II была потеряна Лопастна, отошедшая к  Рязани,
но она заменена была Новым городком на  устье  Поротли.  Потом  Владимир
Андреевич вследствие завещания Калиты получил треть из волостей  княгини
Ульяны; великий князь Димитрий Донской дал ему Лужу и Боровск; племянник
Василий Димитриевич дал ему Волок и Ржеву с волостями; но потом произош-
ла у них мена: быть может, Василию не хотелось, чтоб волости  серпуховс-
кого князя простирались так далеко на запад, по границам новгородским  и
тверским; он взял назад у дяди Волок и Ржеву и  вместо  первого  уступил
ему часть своих примыслов на востоке, именно Городец с волостями: Белго-
родьем, Юрьевцем, Коряковою и Черняковою слободами и Унжинскою тамгою, а
вместо Ржевы- Углич с селом Золоторусским; наконец,  на  юге  даны  были
Владимиру Андреевичу в удел и отчину: Козельск, Гоголь, Алексин и  Лисин
с куплею Пересветовою. Но умножение сел подмосковных,  слобод  в  разных
других местах, сел в Юрьеве нельзя приписать ничему иному, как  покупкам
со стороны Владимира Андреевича; в завещании своем он упоминает об одной
покупке сына своего, князя Ивана,- доказательство, что  князья  еще  при
жизни отцов своих имели средства покупать себе волости.
   В завещании Владимира Андреевича и в договорах его с  великим  князем
Василием Димитриевичем останавливает нас еще одно обстоятельство: он по-
лучает от великого князя Углич; но мы видели, что этот город по  завеща-
нию Донского отказан был не Василию, а Петру Димитриевичу,  князю  дмит-
ровскому. Эта мена волостей произошла вследствие составления  удела  для
меньшего брата, Константина Димитриевича. Мы видели, что в первом  заве-
щании своем Василий Димитриевич отказывает на долю Константина  Тошню  и
Устюжну; но этого было мало; все князья должны были участвовать  в  сос-
тавлении удела, и вот бездетный князь Петр Димитриевич уступает младшему
брату Углич, взамен получает от Юрия Шачебал и Ликурги, но и эти две во-
лости уступает также Константину; кроме того,  Юрий  отдает  Константину
еще несколько своих Звенигородских волостей. За это, а может быть  и  за
что-нибудь другое, Юрий получает от великого князя часть  его  примысла,
Вятку, принадлежавшую к Суздальско-Нижегородскому княжеству. Но  великий
князь взял у Константина Углич и променял у Владимира Андреевича на Рже-
ву для Константина же, которому придал еще  великокняжеские  владения  в
Бежецком Верхе; Волок, выменянный на Городец, остался за великим князем.
Такое распределение волостей существовало недолго по смерти князя Влади-
мира Андреевича, ибо великий князь отобрал у его детей все свои  пожало-
вания: Углич, Городец, Козельск, Гоголь, Алексин,  куплю  Пересветову  и
Лисин, из которых Углич отдал опять брату  Константину,  вероятно,  чтоб
заставить его отказаться от своих притязаний на старшинство.  Владимиро-
вичи не имели средств противиться великому князю  и  должны  были  отка-
заться от примыслов отцовских, и один из  них,  Ярослав,  принужден  был
отъехать в Литву. Впрочем, великий князь дал им  некоторое  вознагражде-
ние: отдавая Углич Константину, он взял у него Тошню и отдал  Владимиро-
вичам, наказавши, однако, сыну своему в завещании выменять ее у них.
   Так были распределены волости в Северо-Восточной Руси, когда малолет-
ний Василий Васильевич сел на столе отца своего  и  начались  знаменитые
усобицы, поведшие к собранию почти всех волостей Московских в  одно  це-
лое. Прежде всего должен был возникнуть вопрос  о  Дмитрове,  выморочном
уделе князя Петра Димитриевича; сначала он был, как видно, присоединен к
волостям Василия Васильевича, но потом, после суда в Орде,  Дмитров  был
отдан дяде Юрию в вознаграждение за потерю старшинства. Заключая договор
с племянником после смерти Морозова и бегства своего из Москвы, Юрий ус-
тупил ему опять Дмитров, но зато взял Сурожик, село Лучинское,  Шепкову,
Шачебал, Ликурги, Костромские волости: Андому, Корегу, Борку,  Березовец
с Залесьем и Шиленгу, наконец, остальные великокняжеские владения в  Бе-
жецком Верхе, кроме волостей, уступленных прежде  князю  Константину,  и
кроме сел боярина Ивана Дмитриевича, которые Василий оставлял за  собою,
ибо "взял в своей вине".
   Оба брата, и Юрий и Константин, несмотря на разницу в  летах,  умерли
почти в одно время; выморочный удел бездетного Константина взял себе ве-
ликий князь Василий; у Юрия оставалось трое сыновей. До  нас  дошло  его
завещание, но написанное гораздо прежде  смерти,  когда  еще  он  владел
Дмитровом, следовательно, до первого завладения Москвою. В этом  завеща-
нии особенно замечательно то, что не  сделано  никакого  различия  между
старшим и младшими братьями, участок Московский отказан  всем  трем  сы-
новьям поровну, старшего пути нет; быть может, холодность к старшему сы-
ну, Василию Косому, и особенная привязанность к младшему, Димитрию Крас-
ному, были тому причиною. Василий Косой получил Звенигород с  волостями:
Угожею, Плеснью, Дмитриевою слободкою, Тростною,  Негучею,  Андреевским;
из московских сел: Домантовское да луга Тамашинские в Перерве;  Димитрий
Шемяка получил город Рузу с ее волостями:  Юрьевою  слободою,  Замошьем,
Кремичною, Скирмановом, Белми, Ростовцами, Фоминским, селом Михайловским
и Никифоровским со всеми деревнями; из подмосковных волостей получил  он
бортников на той стороне Москвы-реки  да  луг  против  города.  Димитрий
Красный получил Вышгород с Коситским селом, Суходол с Истьею и с  Истер-
вою, с Уборичною слободкою, с Боровковою, Смоляную; из подмосковных  во-
лостей: село Михалевское, селце Сущевское у города, доблинских сокольни-
ков, бортников, псарей да луг Ходынский. Дмитров-город завещан троим сы-
новьям вместе, а из волостей Дмитровских Василью Косому: Селна, Гуслица,
Вохна, Загарье, Рогожь, Куней; Шемяке: городок Шорна,  Корзенева,  Воря,
Вышегород, Инобаж; Красному: Ижво, Мушкова, Раменка, Берендеево  с  сло-
бодкою Кузмодемьянскою, Лутосна, Куликова. Вятка отказана всем  сыновьям
вместе; но Галич со всеми волостями и доходами - одному Димитрию Красно-
му. Троим сыновьям вместе Юрий отказывает двор свой, сад за  городом  на
посаде и другой садик поменьше. Из этого  завещания  видим,  что,  кроме
Вятки и Дмитрова, уступленных братом и племянником, Юрий не успел прику-
пить ничего к своему уделу, а потерял Сурожик (отданный, как видно, бра-
ту Константину); не упомянуты также в его  завещании  села  Юрьевское  и
Ростовское. Иначе, как видно, распорядился Юрий перед смертию:  Вышгород
и Галич, волости Красного по прежнему завещанию, теперь видим у  Шемяки;
за Красным видим волости Бежецкие и Костромские,  недавно  приобретенные
Юрием, кроме, однако, Шачебала, Ликургов и  Андомы.  Но  смерть  Юрия  и
вражда Косого с Василием Васильевичем послужили  для  последнего  первым
поводом к примышлению на счет живых князей: он отобрал у Косого его Зве-
нигородскую волость; Шемяка, заключая договор с великим князем, отказал-
ся и от Звенигорода, и от Дмитрова, и от Вятки, а взял удел  дяди  Конс-
тантина - Ржеву и Углич - да подмосковные волости  -  Зарыдалье,  Сохну,
Раменейцо, Осташевские деревни, Щукинское, Сурожик, Шепкову,  Лучинское.
После встречи при Костроме Косому отдан был Дмитров вместо  Звенигорода,
но, как мы видели, ненадолго.
   Таким образом, удел Петра Дмитриевича и половина удела Юрия  Дмитрие-
вича были присоединены к Коломенскому великокняжескому уделу.  Но  уделы
Серпуховской и Можайский оставались еще не тронутыми: первый  вследствие
беспотомственной смерти четырех сыновей Владимира Андреевича  сосредото-
чился в руках единственного внука его Василия Ярославича; удел Можайский
по смерти Андрея Димитриевича разделился на два удела:  Можайский,  дос-
тавшийся старшему сыну Андрееву - Ивану, и Верейский - младшему,  Михаи-
лу. Шурин великого князя Василий Ярославич отказался от  всех  пожалова-
ний, полученных дедом его от отца Василиева; но часть этих  пожалований,
именно Козельск с волостями - Серенском, Людимском,  Коропками,  Вырною,
Пересветовою куплею, Алексином, Лисином и Свибловом, в Москве сочли нуж-
ным отдать Ивану Андреевичу можайскому. Союз Ивана Андреевича с Шемякою,
имевший следствием  взятие  и  ослепление  великого  князя,  имел  также
следствием и присоединение Можайского удела к волостям Василиевым: в  то
время, когда Шемяка принужден был отказаться от Углича, Ржевы и Бежецка,
можайский князь должен был уступить Козельск, Алексин  и  Лисин.  Потом,
отказавшись от союза с Шемякою, Иван Андреевич получил было за это снова
Лисин и, кроме того, владения в Бежецком Верхе, как они были за Димитри-
ем Красным (умершим в 1440 году и передавшим свои волости Шемяке), и по-
ловину Заозерья - волости кубенских князей; но скоро  после,  вследствие
известных обстоятельств, Иван Андреевич лишился  не  только  этих  новых
примыслов, но и своего удела Можайского. Все волости Шемяки  еще  прежде
были присоединены к владениям великокняжеским. Оставались  уделы  Серпу-
ховской и Верейский. После услуг, оказанных Василием Ярославичем велико-
му князю, последний вспомнил, что серпуховскому князю недодана была  его
дедина: Углич, Городец, Козельск, и в вознаграждение за  это  отдал  ему
Дмитров, кроме того, из отобранных у Шемяки волостей - Суходол с Красным
селом. По изгнании Ивана Андреевича можайского  между  шурином  и  зятем
произошла мена волостями: Василий Ярославич отдал Дмитров назад великому
князю и за то получил Звенигород с теми волостями, которые были  за  Ко-
сым, кроме Плесни и села Ершовского, потом Бежецкий Верх со всем и с се-
лами тех бояр и детей боярских, которые пошли в изгнание с князем Иваном
можайским, кроме сел, проданных уже московским боярам,- Толстикова и Ба-
шарова - и вотчинных деревень детей Сопрычиных. Но Василий Ярославич не-
долго пользовался этими волостями: сначала был  принужден  отдать  назад
Звенигород и Бежецкий Верх, а потом лишился и всех волостей своих.
   Уцелел один удел Верейский; князь Михаил Андреевич не только сохранил
свою отчину, но еще успел приобресть некоторые примысли: сначала верейс-
кий князь получил от Василия Васильевича в отчину и удел  половину  Зао-
зерья, отчины заозерских князей; кроме того, к этой половине  прибавлено
было еще 100 деревень из половины великокняжеской, да за половину Кубены
Михаил Андреевич получил из великокняжеских Заозерских волостей поприго-
жу, на той стороне, которая приходилась к его отчине Белуозеру. Потом из
Шемякиных волостей великий князь дал Михаилу Андреевичу Вышгород  с  во-
лостями, путями и селами да из Звенигородских волостей -  Плеснь,  кроме
Плесенского села, кроме того, Смоляные, Сохну, Зарыдалье, Зерем и  тару-
сицких бортников. Ценность пожалования была увеличена еще тем, что  Выш-
город освобождался от выхода на пять лет и вся Верейская волость три го-
да платила только полвыхода. Относительно распределения волостей в  кня-
жение Василия Васильевича любопытны  духовные  завещания  двух  княгинь:
Елены, жены Владимира Андреевича, и великой княгини,  Софьи  Витовтовны,
матери Василия Темного. Елена сочла нужным благословить своего господина
великого князя Василия Васильевича селом Коломенским; внука своего Васи-
лия Ярославича она благословила селами: Омутским, Всходским, в Луже, се-
лами Юрьевским, Деготским, Осеневским, Аврамовским, Михалковом,  Миседс-
ким, Сосновским, в стану Московском, селом Туловским; сноху  свою,  жену
князя Семена, Василису благословила селом Ногатинским с лугами и городс-
кими Ногатинцами, в Луже, селом Бубольским и  Бенитским;  другую  сноху,
жену князя Василия, Ульяну, благословила селами Битяговом и Домодедовом,
а в стану (Московском), селом Танинским да селом Богородским; внука кня-
зя Василия Ярославича благословила также селом Ковезинским  в  Радонеже;
внуку княгиню Марью Ивановну, селом Вороновским  в  Дмитрове,  в  городе
(Москве), местом под двором старым на Подоле, где были владычни  хоромы,
а по смерти княгини Марьи село и место, князю Василию Ярославичу. В этом
завещании мы видим не все волости, которые получила  Елена  по  духовной
мужа своего, и, между прочим, не видим тех волостей, которые  были  даны
ей в опричнину, как Обухово, Косино. С другой  стороны,  мы  знаем,  что
княгини имели право располагать только теми волостями, которые были наз-
начены им в опричнину, или своими собственными примыслами; каким же  об-
разом княгиня Елена располагает всеми своими волостями? Это явление мож-
но объяснить только тем, что Елена пережила всех своих сыновей,  которым
должны были достаться ее волости, взятые из их уделов, а правила, по ко-
торому единственный внук ее Василий Ярославич должен был считаться необ-
ходимым наследником всех своих бездетных дядей, не было.
   Духовное завещание великой княгини Софьи  Витовтовны  замечательно  в
двух отношениях: во-первых, по большому количеству прикупов, что показы-
вает большие средства, которыми обладала завещательница; во-вторых,  за-
мечательно тем, что большая часть этих прикупов отказана одному любимому
внуку князю Юрию Васильевичу. Княгини по завещанию мужей своих  получали
большие и богатые волости - некоторые из них в опричнину, большую  часть
в пожизненное владение; но доходы со всех волостей, равно как  некоторые
другие доходы, оставляемые умирающими князьями в пользу жен своих, дава-
ли последним средства прикупать волости, которыми уже они могли распола-
гать по произволу, и смотря по привязанности увеличивать ими  удел  того
или другого внука. В завещании княгини Софьи встречаем из 52 волостей не
более шести, которые не были ее  прикупами,  именно  села:  Бабышевское,
Лысцево, Ослебятевское, прикупы Димитрия Донского,  завещанные  им  жене
своей  Евдокии  и  неизвестно  по  какому  случаю  перешедшие  в  полную
собственность княгини Софьи, и потом опричнина последней  -  селце  Сем-
чинское с Самсоновым лугом и Гжеля. Первые три села она  отказала  снохе
своей, великой княгине Марии Ярославовне, а  последние-  любимому  внуку
Юрию. Теперь следуют прикупы: коломенские села: Колычевское,  Николцево,
Липятинское, Чухистово, Окуловское и Репинское;  юрьевские:  Курчевское,
Елецкое, Варварское; за Волгою на Шексне волость Устьугла, стан Веретей-
ка со всеми деревнями - отказаны сыну, великому князю Василию. Коломенс-
кие прикупы: на Северьсце село Григорья Наумова да у Малина  село  Ивана
Бункова - отказаны великой княгине Марии.  Владимирский  прикуп  -  села
Толба, Вижекша и Головино -внуку Иоанну. Московский прикуп  -  села  По-
повское, Воробьеве с Семеновским и деревнями, на Похре  село  Мячково  с
Фаустовским, Ладыгинским, Левонтьевским, Тяжином и рыболовлими  деревня-
ми; коломенские села: Вилино, Кривцово, Бронниче,  Чевырево,  Марчуково,
Рожок, починок у Щелина озера; юрьевские прикупы  -  Турабьевские  села,
потом: Кучка, Деревенька,  Шадрино;  костромские  прикупы:  Качаловское,
Ушаковское, Святое; вологодские: Масленские села, Янгасарские, Говоровс-
кие - отказаны внуку Юрию, кроме трех сел юрьевских: Турабьевских Берез-
ников, Ратькова и Алексина; Алексино - княгине Евфросинии,  Березники  и
Ратьково - великой княгине Марии, но по смерти их - князю же Юрию.  Село
Вышелес - внуку Андрею; прикуп на Волоке - Белеутовские  села  и  Окора-
ковские - внуку Борису.
   Наконец, все уделы Московского княжества (кроме  одного,  Верейского)
вместе со всеми примыслами в других областях собраны были Василием  Тем-
ным, который, смещав все их вместе с великокняжескою областью Владимирс-
кою, разделил между пятью сыновьями: старшего, Иоанна Васильевича,  бла-
гословил великим княжением, третью в Москве, чем его самого  благословил
отец,Коломною, Владимиром, Переяславлем,  Костромою,  Галичем,  Устюгом,
Вяткою, Суздалем, Новгородом Нижним, Муромом, Юрьевом с  Великою  Солью,
Боровском, Суходолом, Калугой, Алексином; из московских сел: Островским,
Орининским, Константиновским, Малаховским, Красным над Великим прудом  и
лугом большим у города по реке Москве. Второго сына, Юрия, благословил в
Москве третью, которая была за князем Владимиром  Андреевичем;  но  Юрий
должен был разделить эту треть с братом Андреем Большим и держать ее  по
годам. Кроме половины московской трети Юрий получил в Москве же год кня-
зя Константина Димитриевича, потом волости: Дмитров, Юлку, Серебож, Бус-
кутово, Рожественое, Можайск, Медынь, Серпухов, Хотунь, все волости, за-
вещанные ему бабкою Софьею Витовтовною, с придачею Шипиловского  села  к
Турабьевским. Мы замечаем желание князей округлить свои уделы, не  иметь
в них волостей, принадлежащих другим князьям: так, например, князь  Вла-
димир Андреевич требовал от своего сына Ивана,  чтоб  тот  отказался  от
прикупа своего, приходившегося в уделе другого сына, Ярослава, теперь по
завещанию Софьи Витовтовны села князя  Юрия  приходились  в  Коломенском
уделе великого князя Иоанна, вследствие чего Василий Темный дает послед-
нему право выменять их у младшего брата без  обиды.  Третий  сын,  князь
Андрей Большой, получил Углич, Устюжну, Рожалово, Кистму, Бежецкий Верх,
Звенигород, у Москвы село Сущевское. Четвертый сын, князь Борис, получил
в Москве год князя Ивана Андреевича можайского, Ржеву, Волок, Рузу. Если
князь Юрий Васильевич благодаря особенной любви бабки  своей  с  отцовой
стороны получил большую часть ее многочисленных прикупов, то князь Борис
был любимцем другой бабки - с материнской стороны, княгини  Марьи  Федо-
ровны Голтяевой, и получил от нее также  много  волостей,  без  сомнения
доставшихся ей после отца, боярина Федора  Федоровича  Голтяя-Кошкина  и
бездетных братьев; эти волости были: у Коломны села Проскурниковские  да
Введенские, на Городне деревня, на Москве за Похрою Разсудовские села  -
Зверевское и Бирановское, во Владимире Симизинские села, Лазарское,  Ко-
тязино, у Владимира Евнутьевское село, на  Костроме,  на  Волге,  Нижняя
слобода, Базеевское, Мануиловское, на Вологде Турандаевское, Понизовное,
Ковылинские села, Горка, на Шоме деревни да у Москвы село Шарапово,  Ло-
шаково, луг на Москве-реке под Крутицею, в Берендееве  село  Ростовцовс-
кое, в Кинеле Суровцово, Тимофеевское, Микульское,  двор  внутри  города
Москвы и дворы на посаде. Пятый сын, Андрей Меньшой,  получил  в  Москве
год князя Петра Дмитриевича, у Москвы село Танинское, Ясеневское,  Раме-
нейце, потом Вологду с Кубеною и Заозерьем, Иледам с Обнорою, Комелою  и
Волочком, Авнегу, Шиленгу, Пельшму, Бохтюгу, Ухтюшку, Сяму,  Отводное  с
Перхушковскими селами, Тошну, Янгосар. Великая княгиня Мария получила  в
пожизненное владение: Ростов, т. е. ту часть города, которая была за Ва-
силием Темным, в остальной же части еще владели  князья  ростовские;  по
смерти великой княгини ее часть Ростова переходила к князю  Юрию.  Потом
утверждались за нею купля ее Романов и устье Шексны; далее, великая кня-
гиня получала волости по Волге и Шексне, которые были за  князем  Иваном
можайским, вместе с селами,  отобранными  у  изменившего  боярина  Петра
Константиновичах Усть-Углы, Нерехту, у Москвы село Напрудское,  мельницу
Ходынскую с лугом Ходынским, Ногатинское, Новинки, Озерецкие села, Миха-
левское, Олешню, Лужские села, Павшинское, деревни боярина  Петра  Конс-
тантиновича на Истре. Из уделов: из  Коломенского:  городок  Брашову,  с
селцем, с Гвозднею и с Иваном, Устьмерску, Песочну, Малинские села, село
Серкизовское с Мезынкою, Высокое, Шкинь, селце Федора Степанова, Свербе-
евское, Лысцевское, Бабышево у Коломны, Чухистово;  в  Переяславле:  Рю-
минское, Маринину слободу, село Доброе; в Юрьеве: село Фроловское с Ело-
хом, Красное, Курчево, Елцы,  Варварино,  Кузьмодемьянское,  Голенищево,
Добрыньское, Волстиново, Сорогошино, села Петра Константиновича: Матвеи-
цово и Ворогово; в Суздале: Шокшов, Давыдовское; на Костроме:  села  Ми-
хайла Данилова, села Колдомские, данные ей Михаилом Сабуровым; на  Устю-
ге, в придачу к ее купле Леонтьевскому, Пятницкому  и  Вондокурью,  село
Мошемское и Дымкову сторону; из удела Андрея Большого: Елду, Кадку,  Ва-
сильково; из удела князя Бориса: Издетемлю, Иудину слободу, Ядрово, село
Андреевское во Ржеве; из удела Андрея Меньшого: Иледам с Комелою и Обно-
рою; из Нижнего Новгорода: села, которые были за великою княгинею Софьею
Витовтовною, с Сокольским селцем и Керженцом; из Мурома - селце  Муромс-
кое и Шатур. После составлена была еще приписная  духовная  грамота,  по
которой великой княгине отказаны: село  Коломенское,  Дьяковское,  Хвос-
товское, луг князя  Юрия  Димитриевича  против  великокняжеского  двора,
Юрьевский луг Казначеев, два стана к Марининой слободе; в Переяславле  -
Городище с деревнями Волнинскими да Бармазово с деревнями;  в  Муроме  -
Почап, Заколпье, Черсово; на Коломне - село Оксинское с деревнями, также
Мячково, купленное у Настасьи, жены  Федора  Андреевича,  села  на  реке
Москве, купленные у ее дочери. В Можайске: село Чертаковское,  Белевицы,
Исмейское село, мельницу под городом; села муромские и  села  в  Вотском
Стародубе, данные Анною, женою Василия Ивановича; села Долмата Юрьева  в
Хотунском, Растунове и Перемышле - в опричнину. Двор князя Ивана можайс-
кого в Москве отдан старшему сыну Ивану; двор серпуховских князей за Ар-
хангельским собором - сыну Юрию, а двор, данный ему бабкою у церкви  Ио-
анна Предтечи, отдан великой княгине; двор  Шемяки  -  Андрею  Большому;
опальные же дворы бояр Константиновичей - Петра, Ивана и  Никиты,  также
за городом дворы отдаются в распоряжение великой княгине - кому из сыно-
вей что даст. Села Окуловское и Репинское, которые великая княгиня  дала
Федору Басенку, а в духовной своей отдала в распоряжение великому князю,
- эти села будут находиться у Басенка в пожизненном  владении,  а  после
смерти его отходят к великой княгине Марии.
   Из этого обзора постепенного распространения, разделения и  собирания
Московских волостей мы видим, что в распространении Московского княжест-
ва завоевания играют весьма малую роль;  первоначальное  распространение
на счет соседних княжеств - Смоленского и Рязанского, присоединение  Мо-
жайска и Коломны с Вереею, Боровском, Лужею произошло силою  оружия;  но
со времен Калиты распространение происходило преимущественно прикупами и
примыслами особого рода, в которых  оружие  не  участвовало.  Московский
князь скупает (отсюда название окупных князьков)  отдаленные  северо-за-
падные и северо-восточные княжества, волости, как видно пустынные,  бед-
ные, которых князья не были в состоянии удовлетворять ордынским требова-
ниям, а с другой стороны, не были в состоянии противиться ближайшим  со-
седям, князьям более сильным. Таким образом, московские князья распрост-
раняют свои владения на счет  слабых,  раздробленных  владений  потомков
Константина, Ивана Всеволодовичей, Константина Ярославича; Калитою  куп-
лены были Белоозеро, Галич, Углич; летописцы не говорят, как  приобретен
Дмитров; они говорят об изгнании из волости князей  галицкого  и  старо-
дубского при Донском; но волости стародубских князей не упоминаются сре-
ди волостей Донского и наследников его; следовательно, они оставались за
князьями-отчичами, вошедшими в служебные отношения к московским князьям.
Княжества Нижегородско-Суздальское и Муромское были заняты не силою ору-
жия, только после нужно было в продолжение известного  времени  защищать
этот примысл от притязаний прежних его князей; на юге московские  князья
распространяют свои владения на счет слабых, раздробленных областей Чер-
ниговско-Северских, на юго-востоке - на счет князей мещерских. Но  в  то
время, когда волости присоединяются путем мирным, куплею  или  хотя  на-
сильственным, но без походов и завоеваний,  продолжительные  войны  мос-
ковских князей с соседними княжествами, хотя и  оканчивавшиеся  благопо-
лучно, не имели следствием земельных приобретений: так, ничего  не  было
приобретено от Твери после счастливых войн с нею при Донском, ничего  не
было приобретено от Рязани после определения границ при Иоанне  II;  по-
пытка приобресть волости Новгородские за Двиною при Василии  Дмитриевиче
не удалась. Кроме приобретения целых княжеств московские князья обогати-
лись приобретением многих сел и мест. Мы  знаем,  что  князья  постоянно
вносили в свои договоры условие - не приобретать волостей в чужих владе-
ниях, вследствие чего  московские  князья,  несмотря  на  свои  денежные
средства, не могли купить волостей ни в Тверской, ни в Рязанской  облас-
ти; но им открыта была для прикупов великокняжеская  область  Владимирс-
кая, которою они постоянно владели, и мы видели из их завещаний, как они
воспользовались этим, как преимущественно наполнили своими куплями  уезд
Юрьева Польского; вот также одна из причин усиления  московских  князей.
Двояким путем князья московские приобретали села: куплею и отобранием  у
опальных бояр; так приобретены были  села  Вельяминовские,  Свибловские,
Всеволожские (Ивана  Димитриевича),  братьев  Константиновичей.  Границы
Московского княжества при кончине Иоанна Калиты не совпадали даже с гра-
ницами нынешней Московской губернии, ибо для этого недоставало ему Дмит-
рова, Клина, Волока Ламского; потом захватывали некоторую часть Тульской
и Калужской губерний; но при кончине праправнука Калитина, Василия  Тем-
ного, московские владения последнего не  только  обнимают  всю  нынешнюю
Московскую губернию (кроме Клина), но простираются по губерниям: Калужс-
кой, Тульской, Владимирской, Нижегородской, Вятской, Костромской,  Воло-
годской, Ярославской, Тверской.
   Границы собственно Московского княжества на юго-востоке  с  Рязанскою
областию определены в договорах рязанских князей с московскими:  граница
шла по реке Оке и Цне; прежние места Рязанские, от Коломны вверх по Оке,
на стороне Московской: Новый городок, Лужа, Верея, Боровск - и все  дру-
гие места на левой стороне реки принадлежат Москве, а вниз по Оке от Ко-
ломны по реку Цну и от устья Цны вверх все места на Рязанской стороне  -
к Рязани, а на Московской - к Москве. Вследствие этого раздела Окою ста-
рые Рязанские места на правом берегу, бывшие  до  времен  Иоанна  II  за
Москвою, отошли к Рязани, именно: Лопастна, уезд Мстиславль, Жадене  го-
родище, Жадемль, Дубок, Броднич с местами. Места: Талица, Выползов,  Та-
касов - отошли к Москве, равно как Мещера, купля Донского. Иначе,  дума-
ем, нельзя понимать этого места: "А межи нас роздел  земли  по  реку  по
Оку, от Коломны вверх по Оце, на Московской стороне почен,  Новый  горо-
док, Лужа, Верея, Боровск, и иная места Рязанская, которая ни  будут  на
той стороне, то к Москве; а на низ по Оце, по реку на Тцну от усть  Тцны
вверх по Тцсне, что на Московской стороне Тцсны, то к Москве; а  что  на
Рязанской стороне за Окою, что доселе потягло к Москве, почен,  Лопастна
и проч., та места к Рязани". Но  спрашивается:  каким  образом  Лопастна
могла быть на Рязанской стороне, за Окою? Относительно Тулы новая  труд-
ность: "А что место князя великого Димитрия Ивановича на Рязанской  сто-
роне, Тула, как было при царице при Тайдуле, и коли ее баскаци ведали; в
то ся князю великому Олгу не вступатся, и князю великому Димитрию". Тула
называется местом великого князя Димитрия на Рязанской  стороне,  он  от
нее отступается - это понятно, но в то же время отступается от нее и ве-
ликий князь Олег! В чью же пользу? Можно было бы предположить  ошибку  в
договоре Донского и, основываясь на позднейших договорах рязанских  кня-
зей с Василием и Юрием Дмитриевичами, принимать, что великие князья мос-
ковские отступились от Тулы в пользу князей рязанских, ибо в этих  позд-
нейших договорах московские князья обязываются не вступаться в Тулу;  но
здесь опять затрудняет дело договор рязанского князя Ивана Федоровича  с
Витовтом, где встречаем следующее условие:  "Великому  князю  Витовту  в
вотчину мою не вступатися Ивана Федоровича, в землю ни  в  воду,  поколе
рубежь Рязанские земли Переяславскые моее вотчины вынемши  Тулу,  Берес-
тей, Ретань с Паши, Дорожен, Заколотен Гордеевской".
   Любопытно, что в договорах московских князей с рязанскими  не  только
Лопастна, но также Верея и Боровск называются старыми местами  Рязански-
ми, тогда как, по свидетельству летописца под 1176 годом, Лопастна  была
волостию Черниговскою; но уже из этого самого свидетельства можно  заме-
тить, что рязанские князья начинают захватывать ближайшие к ним  волости
Черниговские, как, например, упоминаемый тут же Свирельск. По всем веро-
ятностям, рязанцы захватили и Лопастну, и Верею, и Боровск, и Лужу вско-
ре после Батыева нашествия, когда Черниговско-Северское княжество  опус-
тело, раздробилось и обессилело.
   Из новгородских договорных грамот мы знаем, что Волок, Вологда и  Бе-
жецкий Верх считаются до последнего времени владениями новгородскими; но
в то же самое время в договорах и духовных грамотах  великокняжеских  мы
видим, как великие князья распоряжаются и Волоком, и Бежецким Верхом,  и
Вологдою - знак, что здесь волости  Новгородские  находились  в  смесном
владении с великокняжескими; и действительно, великий князь Василий  Ва-
сильевич, утверждая Бежецкий Верх за Шемякою и братом его Дмитрием Крас-
ным, ставит условием договора, чтобы они держали эту волость по  старине
с Новым городом. Мы видели, что новгородцы хотели здесь размежеваться  с
великим князем; по Василий Васильевич Темный почему-то  не  хотел  этого
размежевания. На основании известия под 1220 годом,  что  великий  князь
Юрий Всеполодович велел племяннику, Васильку Константиновичу  ростовско-
му, выслать против болгар полки из Ростова и из  Устюга,  мы  заключили,
что Устюг зависел от ростовских князей. Не знаем, удержали ли они  Устюг
во время своей слабости и зависимости от великих князей, или Устюг  ото-
шел к Владимирской области; знаем только, что Устюг является как  город,
принадлежащий князьям московским, впервые  только  в  завещании  Василия
Темного, когда в первый раз города Владимирского княжества были  смешаны
с московскими и когда в первый же раз Ростов был отказан великим  князем
жене. Что касается общих русских границ на юго-востоке, то с большою ве-
роятностию можно предположить, что они совпадали с границами епархии Ря-
занской и Сарайской, ибо последняя находилась уже в собственных владени-
ях татарских. Этой границею в митрополичьих грамотах  определяется  река
Великая Ворона, из тех же грамот узнаем, что христиане находились в пре-
деле Черленого Яру (реки) и по караулам возле Хопра до Дону. На  восточ-
ном берегу Дона, там, где эта река имеет ширину одинакую с шириною  Сены
в Париже, Рубруквис нашел русскую слободу, построенную Батыем  и  Сарта-
ком; жители ее обязаны были перевозить через реку купцов и послов. Отно-
сительно этих границ важно для нас известие о путешествии Пимена  митро-
полита в Константинополь. Митрополит отправился из Рязани  сухим  путем,
взявши три струга и насад на  колесах.  Достигши  Дона,  путешественники
спустили суда на реку и поплыли вниз. Вот как  описывается  плавание  по
Дону: "Путешествие это было печально и уныло, потому что по обеим сторо-
нам реки пустыни: не видно ни города, ни  села,  виднеются  одни  только
места прежде бывших здесь городов, красивых и обширных; нигде  не  видно
человека, но зверей множество: коз, лосей, волков, лисиц,  выдр,  медве-
дей, бобров, множество и птиц - орлов, гусей, лебедей, журавлей и разных
других". Миновавши реки Медведицу, Высокие Горы и Белый Яр, также  место
древнего козарского Саркела, путешественники начали встречать  татарские
кочевья. Видно, что на Донской системе в конце XIV века крайним  русским
княжеством было Елецкое; кочевья же татарские начинались в нынешней зем-
ле войска Донского, около тех мест, где Дон находится в самом  ближайшем
расстоянии от Волги.
   Касательно юго-западных границ с литовскими владениями мы знаем,  что
при Василии Дмитриевиче московском и  Витовте  литовском  границею  была
назначена река Угра; но это определение односторонне. Мы  видели  также,
как рязанский князь определил свои границы с Литвою; но из этого опреде-
ления ничего понять нельзя. Из княжеских договоров и завещаний мы знаем,
что Перемышль, Лихвин (Лисин), Козельск, Тросна считались в  числе  Мос-
ковских волостей. Что же касается до земель присяжных князей  Одоевских,
Белевских, Воротынских, то здесь границ определить нельзя,  потому  что,
по собственным словам Иоанна III, эти князья служили  и  его  предкам  и
предкам Казимира литовского, на обе стороны, сообща; мы знаем также, что
город Одоев, например, разделялся на две половины: одна принадлежала ли-
нии князей, зависевших от Москвы, а другая - линии князей, зависевших от
Литвы. Из переговоров между московскими боярами и литовскими послами при
Иоанне III мы знаем также, что договоры, заключенные с Литвою при  Васи-
лии Дмитриевиче и сыне его Василии Темном, были  невыгодны  для  Москвы,
которая должна была тут уступить волости, принадлежавшие ей  по  прежним
договорам, заключенным при Симеоне Гордом и брате его,  Иоанне  II.  При
Олгерде половина Серенска принадлежала Москве, а другая половина -  Лит-
ве; в договоре Василия Темного  с  Казимиром  Козельск  был  написан  на
обыск, т. е. по заключении договора должно было обыскать, кому этот  го-
род принадлежал прежде; но обыска не было, и Козельск остался  за  Моск-
вою. Со стороны Смоленской или Верхнеднепровской области границею  между
московскими и литовскими владениями была сначала Угра, потом  далее,  на
севере, границ Москвы и Твери с Литвою должно искать по водоразделу меж-
ду речными областями Днепра и Волги. Границы между Литвою и новгородски-
ми (с псковскими) владениями должны были оставаться те же  самые,  какие
были между Смоленским и Полоцким княжествами и Новгородом. Как на восто-
ке были волости, находившиеся в смесном владении у новгородцев и великих
князей владимирских, например Торжок, Волок, Бежичи, так и на  юге  были
такие же смесные владения у новгородцев и великих князей литовских;  та-
ковы были Великие Луки, Ржева (Новгородская) и еще волостей десять,  ме-
нее значительных: все эти земли принадлежали к  новгородским  владениям,
но дань и некоторые другие доходы шли с них великому  князю  литовскому;
как в Торжке были два тиуна - новгородский и московский, так и на  Луках
сидели два же тиуна - новгородский и литовский, и суд у них был пополам.
Без сомнения, такие отношения к Лукам, Ржеве и другим  местам  литовские
князья наследовали от князей смоленских, которых княжеством они  овладе-
ли. Такое явление, что волость принадлежала одному государству, а дань с
нее шла другому, мы видим не в одних Новгородских областях: в  договорах
великих князей тверских с литовскими читаем: "Порубежные места,  которые
тянут к Литве или к Смоленску, а подать дают к Твери,  должны  и  теперь
тянуть по-старому, равно как те места, которые тянули к Твери, а  подать
давали к Литве или к Смоленску, тем и ныне тянуть по-прежнему  и  подать
давать по-прежнему же".
   Западные границы, границы Псковских  волостей  с  Ливонским  орденом,
совпадали с нынешними границами Псковской губернии с  Остзейским  краем.
Что касается границ Новгородской области со стороны шведских владений  в
Финляндии, то мы не имеем возможности определить их до 1323 года, к  ко-
торому относится дошедший до нас договор великого князя Юрия  Даниловича
с шведским королем Магнусом. В этом договоре сказано, что Юрий с  новго-
родцами уступили шведам три корельских округа: Саволакс, Ескис и Егрепя,
вследствие чего и сделалось возможным определить границу.
   Дошел до нас перечень и Новгородских Двинских волостей: Орлец,  Мати-
горы, Колмогоры, Кур-остров, Чухчелема, Ухть-остров,  Кургия,  Княж-ост-
ров, Лисич-остров, Конечные дворы, Ненокса, Уна, Кривой,  Ракула,  Наво-
лок, Челмахта, Емец, Калея, Кирия Горы, Нижняя Тойма. Потом из  северных
местностей упоминаются: Вельск, Кубена, Сухона, Кемь,  Андома,  Чухлома,
Каргополь, Кокшенга и Вага. Из вятских городов упоминаются Орлов  и  Ко-
тельнич. На востоке определить границу трудно: знаем только, что на Суре
был уже русский нижегородский город Курмыш.
   Мы обозрели исторически распространение Московского княжества, усиле-
ние владельцев его волостями на счет других князей; но рядом с этим уси-
лением московских и великих князей, разумеется, должно было идти измене-
ние в отношениях между старшим и младшими князьями. Рассмотрим  также  и
это изменение исторически; сперва обратим внимание  на  отношения  князя
московского и вместе великого князя владимирского  к  ближайшим  родичам
своим, удельным князьям, а потом на отношения его к дальним родичам, ко-
торые благодаря ослаблению родовой связи назвались, каждый в  своей  во-
лости, великими князьями и пользовались одинакими правами с великим кня-
зем владимирским, хотя последний при удобном случае и  старался  прирав-
нять их к своим удельным; таковы были князья тверской, рязанский,  ниже-
городский.
   В завещаниях своих великие князья определяют отношения между старшими
и младшими сыновьями по старине; Калита говорит: "Приказываю тебе,  сыну
своему Семену, братьев твоих младших и княгиню свою с  меньшими  детьми:
по боге ты им будешь печальник".  Донской  завещает  детям:  "Дети  мои,
младшие братья князя Василия, чтите и слушайте  своего  брата  старшего,
князя Василия, вместо меня, своего отца; а сын мой князь Василий  держит
своего брата князя Юрия и своих братьев младших в братстве  без  обиды".
Против духовной Калиты в завещании Донского встречаем ту новость, что он
придает волостей старшему сыну на старший путь. Одинакое наставление де-
тям насчет отношений младших к старшему повторил и великий князь Василий
Васильевич в своем завещании. Но описываемое время было переходным между
родовыми и государственными отношениями; первые ослабели, вторые еще  не
утвердились; вот почему неудивительно встретить нам такие завещания кня-
жеские, где завещатель вовсе не упоминает об отношениях младших  сыновей
своих к старшему: таковы завещания Владимира Андреевича и Юрия  Дмитрие-
вича. Можно было бы подумать, что так как эти завещания писаны младшими,
удельными князьями, то они и не упомянули об отношениях между сыновьями,
которые все были одинаково младшие братья относительно  великого  князя;
но в таком случае они упомянули бы об обязанностях своих сыновей к этому
великому князю, чего мы не находим; притом, например, Владимир Андреевич
делает же различие между старшим своим сыном и младшими, назначает  пер-
вому особые волости на старший путь, наконец, определяет обязанности сы-
новей к их матери, своей жене, говорит, чтоб они чтили ее  и  слушались,
говорит, чтоб они жили согласно, заодно, и, однако, не прибавляет старой
обычной формы - чтоб они чтили и слушались старшего брата, как отца.
   Посмотрим теперь, как определялись обязанности удельных князей к  ве-
ликому в их договорах друг с другом. В договоре сыновей  Калиты  младшие
братья называют старшего господином князем великим; клянутся быть заодно
до смерти; брата старшего иметь и чтить вместо отца. Кто будет,  говорят
они, брату нашему старшему недруг, тот и нам недруг,  а  кто  будет  ему
друг, тот и нам друг. Ни старший без младших, ни младшие без старшего не
заключают ни с кем договора. Если кто станет их ссорить, то  они  должны
исследовать дело (исправу учинить), виноватого казнить после этого  исс-
ледования, а вражды не иметь друг к другу. Старший обязан не отнимать  у
младших волостей, полученных ими от отца: "Того под ними  блюсти,  а  не
обидети". Когда кто-нибудь из младших умрет,  то  старший  обязан  забо-
титься (печаловаться) об оставшемся после умершего семействе, не обижать
его, не отнимать волостей, полученных в наследство от отца; не  отнимать
также примыслов и прикупов. Если старший сядет на коня (выступит  в  по-
ход), то и младшие обязаны также садиться на коней; если старший сам  не
сядет на коня, а пошлет в поход одних младших, то они  должны  идти  без
ослушанья. Если случится какая-нибудь оплошность (просторожа) от велико-
го князя, или от младших князей, или от тысяцкого,  или  от  наместников
их, то князья обязаны исследовать дело, а не сердиться друг на друга.
   В договоре Димитрия Донского с двоюродным братом Владимиром Андрееви-
чем встречаем уже важные дополнения: младший  брат  обязывается  держать
под старшим княженье великое честно и грозно, добра хотеть ему во  всем:
великий князь обязывается держать удельного в братстве, без обиды: "Тебе
знать свою отчину, а мне знать свою". Заслышавши от христианина  или  от
поганина что-нибудь доброе или дурное о великом князе, о его отчине  или
о всех христианах, младший обязан объявить ему вправду, без примышления,
по крестному целованию, равно как и старший - младшему. Оба князя обязы-
ваются не покупать сел в уделах друг у друга, не позволять этого и своим
боярам, не держать закладней и оброчников, не давать жалованных  грамот;
если случится иск одному князю на  подданных  другого,  давать  исправу.
Младший обязан посылать своих воевод с воеводами великокняжескими  вмес-
те, без ослушанья; если кто-нибудь  из  воевод  ослушается,  то  великий
князь имеет право казнить его вместе с удельным. Если  во  время  похода
удельный князь захочет оставить кого-нибудь из своих бояр у себя, то  он
обязан доложить об этом великому князю, и оба  распорядятся  вместе,  по
обоюдному согласию (по згадце): кому будет прилично остаться, тот  оста-
нется, кому ехать, тот поедет. Младший должен служить старшему без ослу-
шанья, по згадце, как будет прилично тому и  другому,  а  великий  князь
обязан кормить удельного князя смотря по его службе. Когда оба сядут  на
коня, то бояре и слуги удельного князя, кто где ни  живет,  должны  быть
под его знаменем. Если случится какое-нибудь дело между обоими князьями,
то они отсылают для решения спора (для учинения исправы) своих бояр; ес-
ли же бояре будут не в состоянии покончить дела, то едут к  митрополиту,
а не будет митрополита в Русской земле, то едут к  кому-нибудь  на  тре-
тейский суд (на третей), кого сами себе выберут; и  если  который  князь
проиграет свое дело, то бояре его не виноваты в том.
   Владимир Андреевич отказался от старшинства в пользу племянника, обя-
зался признавать последнего старшим братом, но все же он был дядею Васи-
лию Димитриевичу, и потому договор, заключенный между  ними,  написан  в
более легких для серпуховского князя выражениях.  Последний  обязывается
держать своего племянника, брата старейшего, честно, а слова грозно нет;
великий князь  обязывается  держать  дядю  и  вместе  брата  младшего  в
братстве и в чести без обиды. Во втором договоре старик дядя выговарива-
ет даже себе право не садиться на коня, когда племянник  сам  не  сядет;
этот второй договор замечателен  тем,  что  договаривающиеся  уже  хотят
продлить и упрочить свои отношения: здесь в первый раз  князья  клянутся
исполнять условия договора за себя и за детей своих. В  завещании  своем
Владимир Андреевич приказывает жену, детей и бояр своих брату  старшему,
великому князю; если между детьми его случится какой-нибудь спор, то они
для его решения посылают своих бояр; если и эти не согласятся между  со-
бою, то идут пред старую княгиню-вдову; которого сына  княгиня  обвинит,
на том великий князь должен доправить, так, однако, чтоб  вотчине  их  и
уделам было без убытка. Относительно пользования уделами, Владимир  Анд-
реевич определяет, чтоб сыновья его не въезжали в уделы друг ко другу на
свою утеху, т. е. на охоту, равно и в удел матери своей,  разве  получат
позволение; не должны присылать в удел друг к другу приставов и  не  су-
дить судов.
   Димитрий Донской имел всю возможность привесть в свою волю двоюродно-
го брата, который не имел средств бороться с владельцем двух частей Мос-
ковского княжества и целого Владимирского; притом же серпуховской  князь
не имел права на старшинство ни в Москве, ни во Владимире. В других  от-
ношениях находился Василий Димитриевич к родным братьям, которых надобно
было щадить, ласкать, чтоб заставить решиться сделать первый тяжкий  шаг
- отказаться от старшинства в пользу племянника. Отсюда понятно,  почему
в договорах Василия Димитриевича с братьями мы не находим тех резких вы-
ражений, тех прямых указаний на служебные отношения  удельного  князя  к
великому, какие встречаем в договорах Донского с Владимиром Андреевичем.
Младшие братья обязываются держать Василия только вместо отца; Юрий  Ди-
митриевич в отдельном договоре своем с старшим братом  обязывается  дер-
жать его в старшинстве, и только; нет выражения  честно  и  грозно,  нет
обязательства служить старшему брату.
   Василию Димитриевичу не удалось склонить брата Юрия к  уступке  стар-
шинства племяннику; отсюда усобица в княжение Василия  Васильевича.  Эта
усобица кончилась торжеством нового порядка вещей, собранием уделов,  но
в продолжение ее великий князь иногда находился в затруднительных обсто-
ятельствах и потому не мог слишком круто  поступать  с  удельными.  Дядя
Юрий Димитриевич, принуждаемый отказаться от старшинства, хотя и называ-
ет племянника старшим братом, однако заключает с ним договоры как  союз-
ник равноправный, безо всякого определения, как он должен держать  стар-
шего брата; Юрий освобождает себя от обязанности садиться на коня даже и
тогда, когда сам великий князь выступит в поход; относительно этого обс-
тоятельства в первом договоре встречаем следующее условие: если  Василий
Васильевич сядет на коня, то Юрий посылает с ним  своих  детей,  бояр  и
слуг; если великий князь пошлет в поход младших дядей  своих  или  детей
Юрия, то последний обязан выслать детей с боярами и слугами; если же ве-
ликий князь посылает своих воевод, то и Юрий обязан выслать только свое-
го воеводу с своими людьми. Во втором договоре: когда Василий сам  сядет
на коня или пошлет в поход дядю Константина, то Юрий высылает сына; если
же великий князь пошлет двоюродных братьев или воевод, то Юрий  высылает
только воевод своих; если же великий князь пошлет одного сына Юриева  на
службу, то последний должен идти без ослушанья. Выражения честно и гроз-
но в начале княжения Василия Васильевича не находим в договорных  грамо-
тах этого великого князя даже и  с  двоюродными  братьями  Андреевичами,
встречаем только в договоре с князем Василием Ярославичем, внуком Влади-
мира Андреевича; нет этого выражения и в договоре Андреевичей  с  Юрием;
но после смерти Юрия оно является  постоянно  в  договорах  Василия  Ва-
сильевича с удельными князьями.
   Договоры великих князей московских с великими же князьями тверскими и
рязанскими сходны с упомянутым выше договором великого князя Василия Ва-
сильевича с дядею Юрием, с тою только разницею, что Юрий,  как  удельный
князь, не может сам собою, непосредственно, сноситься с Ордою,  посылает
дань чрез великого князя, тогда как великие князья тверской и  рязанский
сохраняют относительно татар вполне независимое от московского князя по-
ложение, сами знают Орду, по тогдашнему выражению. Если тверской князь и
обязывается иногда считать московского старшим братом, то это  определе-
ние отношений остается без дальнейшего объяснения. Относительно  выступ-
ления в поход в договорах между великими князьями - московским, тверским
и рязанским - встречаем обыкновенно условие, что если великий князь мос-
ковский сядет на коня, то и другой договаривающийся великий князь обязан
садиться на коня; если московский пошлет воевод, то и другой обязан сде-
лать то же; только в договорах Димитрия Донского и сына  его  Василия  с
Михаилом тверским встречаем особенности: в первом тверской великий князь
обязан садиться на коня и в том случае, когда выйдет на рать  двоюродный
брат московского князя Владимир Андреевич. В договоре Василия  Димитрие-
вича читаем: "Пойдет на нас царь (хан) ратию или рать татарская, и  сяду
я на коня сам с своею братьею, то и тебе, брат, послать ко мне на помощь
двух своих сыновей да двух племянников, оставив у себя одного сына; если
же пойдут на нас или литва, или ляхи, или немцы, то тебе  послать  детей
своих и племянников на помощь; корм они возьмут, но иным ничем  корысто-
ваться не должны. Также если пойдут на вас татары, литва или  немцы,  то
мне идти самому к вам на помощь с братьями, а нужно будет  мне  которого
брата оставить у себя на сторожу, и я оставлю. А к Орде тебе  и  к  царю
путь чист и твоим детям, и твоим внучатам, и вашим людям". Этот  договор
заключен совершенно на равных правах, даже у тверского князя более прав,
чем у московского, без сомнения вследствие возраста Михаила  Александро-
вича: так, последний ни в каком случае не обязывается  сам  выступать  в
поход.
   Что касается формы договорных грамот, то до времен великого князя Ва-
силия Димитриевича они обыкновенно начинались словами: "По благословению
отца нашего митрополита"; первая дошедшая до нас договорная грамота, на-
чинающаяся словами: "Божиею милостию и пречистыя богоматери", есть дого-
ворная грамота Василия Димитриевича с тверским князем Михаилом; постоян-
но же эта форма начинает встречаться в договорных грамотах со времен Ва-
силия Васильевича Темного, именно начиная с договора его с князем  Васи-
лием Ярославичем серпуховским. После этих слов следуют слова: "На сем на
всем (имярек) целуй ко мне крест (имярек)". Оканчиваются грамоты  такими
же словами: "А на сем на всем целуй ко мне крест по любви  вправду,  без
хитрости". Когда вследствие известных стремлений вражда между  родичами,
между великим князем и удельными, дошла  до  крайности,  когда  мирились
только по нужде, с враждою в сердце, с намерением нарушить мир при  пер-
вом удобном случае, то начали  употреблять  более  сильные  нравственные
средства, для того чтобы побудить к сохранению договора: явились так на-
зываемые проклятые грамоты.  Но  эти  проклятые  грамоты,  это  усиление
нравственных принуждений не достигало цели и служит для нас только приз-
наком крайнего усиления борьбы, при которой  враждующие  действовали  по
инстинкту самосохранения, не разбирая средств, не  сдерживаясь  никакими
нравственными препятствиями. Что касается формы духовных завещаний  кня-
жеских, то они начинались следующими словами: "Во имя отца и сына и  св.
духа. Се аз грешный худый раб божий (имярек) пишу душевную грамоту,  ни-
кем не нужен, целым своим умом, в своем здоровьи".
   При обзоре распределения волостей княжеских мы видели,  какую  важную
долю из них князья давали обыкновенно своим женам. Этому богатому  наде-
лению соответствовало и сильное нравственное и политическое влияние, ка-
кое уступалось им по духовным завещаниям мужей. Калита в своем завещании
приказывает княгиню свою с меньшими детьми старшему сыну Семену, который
должен быть по боге ее печальником. Здесь завещатель не предписывает сы-
новьям, кроме попечения, никаких обязанностей относительно  жены  своей,
потому что эта жена, княгиня Ульяна, была им мачеха.  До  какой  степени
мачеха и ее дети были чужды тогда детям от первой жены,  доказательством
служит то, что сын Калиты, Иоанн II, не иначе называет свою  мачеху  как
княгинею Ульяною только, дочь ее не называет сестрою; это объясняет  нам
старинные отношения сыновей и внуков Мстислава Великого к  сыну  его  от
другой жены, Владимиру Мстиславичу, мачешичу. Иначе определяются отноше-
ния сыновей к родным матерям по духовным завещаниям  княжеским:  Донской
приказывает детей своих княгине. "А вы, дети мои, - говорит он, - живите
заодно, а матери своей слушайтесь во всем; если кто из сыновей моих  ум-
рет, то княгиня моя поделит его уделом остальных сыновей моих: кому  что
даст, то тому и есть, а дети мои из ее воли не выйдут. Даст мне бог  сы-
на, и княгиня моя поделит его, взявши по части у  больших  его  братьев.
Если у кого-нибудь из сыновей моих убудет отчины, чем я его благословил,
то княгиня моя поделит сыновей моих из их уделов; а вы, дети мои, матери
слушайтесь. Если отнимет бог сына моего, князя Василия, то удел его идет
тому сыну моему, который будет под ним, а уделом последнего княгиня  моя
поделит сыновей моих; а вы, дети мои, слушайтесь своей матери: что  кому
даст, то того и есть. А приказал я своих детей своей княгине; а вы, дети
мои, слушайтесь своей матери во всем, из ее воли не выступайте ни в чем.
А который сын мой не станет слушаться своей матери, на том не будет мое-
го благословения".
   Договор великого князя Василия  Димитриевича  с  братьями  начинается
так: "По слову и благословению матери пашей Авдотьи". В договор  свой  с
братом Юрием Василий вносит следующее условие: "А матерь свою  нам  дер-
жать в матерстве и в чести". Сыну своему Василий Димитриевич  наказывает
держать свою мать в чести и матерстве, как бог рекл; в другом  завещании
обязывает сына почитать мать точно так же, как почитал отца. Князь  Вла-
димир Андреевич серпуховской дает своей жене право  судить  окончательно
споры между сыновьями, приказывает последним чтить и  слушаться  матери.
То же самое приказывает сыновьям и  Василий  Темный.  Относительно  кня-
гинь-вдов и дочерей их в завещании Владимира Андреевича находим  следую-
щее распоряжение: "Если бог отнимет которого-нибудь из  моих  сыновей  и
останется у него жена, которая не пойдет замуж, то пусть  она  с  своими
детьми сидит в уделе мужа своего, когда же умрет, то удел идет сыну  ее,
моему внуку; если же останется дочь, то дети мои все брата  своего  дочь
выдадут замуж и брата своего уделом поделятся все поровну.  Если  же  не
будет у нее вовсе детей, то и тогда пусть сноха моя сидит в  уделе  мужа
своего до смерти и поминает нашу душу, а дети мои до ее смерти  в  брата
своего удел не вступаются никаким образом".
   Мы видели, что волости, оставляемые княгиням, разделялись  на  такие,
которыми они не имели права располагать в своих завещаниях, и на  такие,
которыми могли распорядиться произвольно; последние назывались  опрични-
нами. Но кроме того, в Московском княжестве были такие волости,  которые
постоянно находились во владении княгинь, назначались на их  содержание;
эти волости назывались княгининскими пошлыми.  Относительно  их  великий
князь Василий Димитриевич в завещании своем делает следующее  распоряже-
ние: "Что касается сел княгининских пошлых, то они принадлежат ей, веда-
ет она их до тех пор, пока женится сын мой, после чего она должна отдать
их княгине сына моего, своей снохе, те села,  которые  были  издавна  за
княгинями".
   Во всех этих волостях княгиня была  полною  владетельницею.  Димитрий
Донской на этот счет распоряжается так: "До каких мест свободские волос-
тели судили те свободы при мне, до тех же мест судят и волостели княгини
моей. Если в тех волостях, слободах и селах, которые я  взял  из  уделов
сыновей моих и дал княгине моей, кому-нибудь из сирот (крестьян) случит-
ся пожаловаться на волостелей, то дело разберет княгиня моя (учинит исп-
раву), а дети мои в то не вступаются". Владимир  Андреевич  распорядился
так: "На мытников и таможников городецких дети мои  приставов  своих  не
дают и не судят их: судит их, своих мытников и таможников, княгиня моя".

   Духовенство во имя религии поддерживало все эти отношения  сыновей  к
матерям, как они определялись в духовных завещаниях княжеских.  Митропо-
лит Иона писал князьям, которые отнимали у матери своей волости, принад-
лежащие ей по завещанию отца: "Дети! Била мне челом на вас мать ваша,  а
моя дочь, жалуется на вас, что вы поотнимали у нее волости, которые отец
ваш дал ей в опричнину, чтобы было ей чем прожить, а вам дал особые уде-
лы. И это вы, дети, делаете богопротивное дело, на свою  душевную  поги-
бель, и здесь, и в будущем веке... Благословляю вас, чтобы вы своей  ма-
тери челом добили, прощение у ней выпросили, честь бы ей обычную  возда-
вали, слушались бы ее во всем, а не обижали, пусть она ведает свое, а вы
свое, по благословению отцовскому. Отпишите к нам, как вы  с  своею  ма-
терью управитесь: и мы за вас будем бога молить по своему святительскому
долгу и по вашему чистому покаянию. Если же станете опять гневить и  ос-
корблять свою мать, то, делать нечего, сам, боясь бога и по своему  свя-
тительскому долгу, пошлю за своим сыном, за вашим владыкою, и за другими
многими священниками да взглянувши вместе с ними в божественные правила,
поговорив и рассудив, возложим на вас духовную тягость церковную, свое и
прочих священников неблагословение".
   Таковы были междукняжеские отношения в Северо-Восточной Руси. Мы  ви-
дим, что переход родовых отношений в государственные,  переход  удельных
князей из родичей в служебников, поскольку он  выражается  в  договорных
княжеских грамотах, совершается очень медленно благодаря именно  долгому
господству родовых княжеских отношений и вследствие  того,  что  великий
князь должен здесь усиливать свою власть на счет  ближайших  родственни-
ков, выгоды которых требуют поддержания старых родовых форм при  опреде-
лении отношений в договорах, хотя, разумеется, при перемене отношений на
деле, при новых стремлениях и понятиях и самые родовые формы  изменяются
и показывают ясно разрушение старых отношений: так, например, выражения,
встречающиеся в договорах описываемого времени, - держать дядею, держать
племянником, держать братом ровным - не имеют смысла при родовых отноше-
ниях, где существуют только отношения отца к детям, где дядя есть  отец,
старший брат - отец, племянник, младший брат  -  сыновья.  Обязательство
удельного князя служить  великому  и  обязательство  последнего  кормить
удельного смотря по службе являются раз в договоре Димитрия  Донского  с
двоюродным братом Владимиром Андреевичем и потом исчезают вследствие то-
го, что Василий Димитриевич и Василий Васильевич находятся в  менее  вы-
годном положении относительно родичей. Даже довольно неопределенное  вы-
ражение "держать великое княжение честно и грозно" утверждается не вдруг
в договорных грамотах. Договоров служебных князей с теми князьями, к ко-
торым они вступали в службу с отчинами, из Северо-Восточной Руси до  нас
не дошло; но мы имеем довольное число таких договоров из Руси Юго-Запад-
ной. В 1448 году князь Федор Львович Воротынский, взявши город  Козельск
в наместничество из руки Казимира, короля польского и великого князя ли-
товского, записался своему господарю без лести и  без  хитрости.  Король
Казимир в 1455 году пишет, что дал вотчину князю  Воротынскому,  узревши
верную его службу. Договорная грамота князей новосильских и одоевских  с
Казимиром начинается тем, что означенные князья били челом господарю ве-
ликому князю, чтобы принял их в службу. Тот пожаловал, принял их в служ-
бу, и они обязываются служить ему верно во всем, без всякой хитрости,  и
быть во всем послушными, давать ему ежегодную дань  (полетное),  быть  в
его воле, иметь одних друзей и врагов. Казимир с своей стороны  обязыва-
ется держать их в чести и в жалованье, оборонять от всякого; обязывается
и за наследников своих не нарушать договора, не вступаться в их  отчину;
в противном случае крестное целованье с  них  долой,  и  они  становятся
вольными; обязывается суд и исправу давать им во  всяких  делах  чистые,
без перевода; судьи королевские съезжаются с их судьями и судят, поцело-
вавши крест, без всякой хитрости; если возникнет у судей спор,  то  дело
переносится на решение великого князя; споры самих  князей  между  собою
отдаются также на решение Казимира. Любопытно сравнить дошедшую  до  нас
духовную грамоту Олгердова внука, князя Андрея Владимировича, с духовны-
ми грамотами московских князей; и в этих письменных памятниках,  как  во
всяких других, высказывается различие в характере стран, где они писаны.
И московские и южно-русское завещания начинаются словами: "Во имя  отца,
и сына, и св. духа", после чего в московских, как мы видели, означается,
что завещатель находился в добром здоровье, душевном и телесном,-  заме-
чание, необходимое для того, чтобы духовная имела полную силу, и  потом,
без всяких околичностей, излагаются распоряжения завещателя. В  духовной
же Гедиминовича нет замечания о душевном и телесном здравии: вместо того
завещатель распространяется, как он с женою и детьми приехал в Киев богу
молиться, поклонился всем святыням, благословился у  архимандрита  Нико-
лая, поклонился гробам родственников и всех святых старцев и  стал  раз-
мышлять в своем сердце: сколько тут гробов, а ведь все эти мертвецы жили
на сем свете и пошли все к богу! Пораздумав, что скоро и ему  туда  при-
дется идти, где отцы и братья, князь почел приличным  написать  духовное
завещание.
   Мы видели, что прежде князь было общим,  неотъемлемым  названием  для
всех членов Рюрикова рода, а старший в этом роде князь  назывался  вели-
ким, причем мы видели, что название великий князь придавалось  иногда  и
младшему в роде просто из учтивости, от усердия  пишущего  к  известному
князю. В описываемое время на севере при ослаблении родовой связи, родо-
вого единства, при стремлении князей к особности, независимости мы долж-
ны ожидать, что явится много князей, которые в одно и то же время  будут
величать себя названием великих, и не обманываемся  в  своих  ожиданиях:
князья московские носят это название по праву, обладая постоянно старшим
столом Владимирским; но в то  же  самое  время  называют  себя  великими
князья тверские и рязанские, в роде князей  рязанских  князья  пронские,
стремясь постоянно к независимости, называют себя также великими;  нако-
нец, видим, что по-прежнему и те младшие,  удельные  князья,  которые  в
официальных памятниках никогда не смеют называть себя великими, в памят-
никах неофициальных из учтивости величаются этим названием: так, св. Ки-
рилл Белозерский в духовной своей называет великим князем удельного  мо-
жайского, Андрея Димитриевича. Прежде, когда все внимание обращалось  на
родовые отношения князей, а не на владения, старшему великому князю про-
тивополагались младшие; но теперь, когда  родовые  отношения  стали  ру-
шиться, отношения же по владениям и зависимости  начали  выдвигаться  на
первый план, в противоположность великому  князю  для  младших  являются
названия удельных и поместных князей. Мы видели, что и прежде  некоторые
князья назывались великими князьями всея Руси, как,  например,  Мономах,
Юрий Долгорукий; в описываемое время из  официальных  памятников  видим,
что уже Иоанн Калита называется великим князем всея Руси и потом все его
преемники. Из прежних названий княжеских встречаем господин; вновь явля-
ются господарь и государь. Что касается происхождения первого слова,  то
оно одинаково с происхождением слова князь: оспода означает семью, оспо-
дарь - начальника семьи, отца семейства; должно заметить также, что пер-
вое название употребительнее на юге, второе - на севере. Господин и гос-
подарь встречаются в соединении, например: "Занеже, господине князь  ве-
ликий, нам, твоим нищим, нечим боронитися противу обидящих нас, но  ток-
мо, господине, богом, и пречистою богородицею, и твоим, господине, жало-
ванием нашего господина и господаря". Что значение слова  господарь  или
государь было гораздо важнее значения прежнего господин, свидетельствует
упорное сопротивление новгородцев ввести его в употребление вместо  гос-
подин. Господарь противополагается служащим: "Кто  кому  служит,  тот  с
своим господарем и едет". Для великих князей встречаем названия: велико-
го государя земского, великого государя  русского,  великого  господаря,
самодержца. Самый полный титул великого князя  московского  для  внешних
сношений  встречаем  в  договорной  грамоте  его  с  Казимиром,  королем
польским: "По божьей воли и по нашей любви, божьею милостью, се яз князь
великий Василий Васильевич, московский и  новгородский  и  ростовский  и
пермьский и иных". По-прежнему подданные, все остальное народонаселение,
противополагаются князьям под названием черных людей.
   При подлинных грамотах княжеских, дошедших  до  нас  от  описываемого
времени, находятся печати князей с различными изображениями и надписями.
На печати Иоанна Даниловича Калиты с одной стороны находится изображение
Иисуса Христа, на другой - св. Иоанна; вокруг надпись: "Печать  великого
князя Ивана". У Симеона Гордого на одной стороне  печати  -  изображение
святого Симеона, на другой - надпись: "Печать  князя  великого  Семенова
всея Руси". У брата его Иоанна II на одной стороне печати -  изображение
святого Иоанна с надписью: "Агиос Иоанн", на другой -  надпись:  "Печать
князя великого Ивана Ивановича". У Димитрия Донского  на  одной  стороне
печати - изображение св. Димитрия, на другой -  надпись:  "Печать  князя
великого Димитрия"; но на другой печати того же князя встречаем  надпись
с прибавлением: всея Руси. У Василия Димитриевича несколько печатей:  на
одной - изображение св. Василия Кесарийского и  надпись:  "Печать  князя
великого Васильева Димитриевича всея  Руси";  на  другой  -  изображение
всадника с копьем, обращенным острием книзу; третья печать имеет изобра-
жение всадника с поднятым мечом, и разные другие. На печати Василия Тем-
ного виден всадник с копьем, находящимся в покойном  положении,  острием
вверх. На печати тверского князя Бориса Александровича  встречаем  также
изображение всадника с поднятым мечом.
   И в описываемое время вступление князя на стол сопровождалось обрядом
посажения. Вот как описывается посажение Александра Невского во Владими-
ре: преосвященный Кирилл митрополит встретил его со крестами, со священ-
ным собором и со множеством людей и посадил его на великом  княжении  во
Владимире, на стол отца его, с пожалованием царевым  (ханским).  Великий
князь Василий Димитриевич был посажен на стол послом Тохтамышевым; Васи-
лия Васильевича посадил на стол посол ханский  у  Пречистыя,  у  золотых
дверей. Таким образом, в этом самом обряде обозначалась ясно зависимость
русских князей от ханов татарских; теперь, следовательно, для удовлетво-
рительнейшего решения вопроса о значении князя  на  Руси  в  описываемое
время мы должны постараться определить степень зависимости его от  хана;
зависимость эта выражалась ли только в необходимости требовать  ханского
утверждения, ханского ярлыка и в обязанности платить дань, или она имела
влияние на внутреннюю деятельность князя, стесняла его? Здесь, разумеет-
ся, прежде всего должно решить вопрос о том, как хан  мог  наблюдать  за
деятельностию князя, имел ли он при нем постоянного представителя  свое-
го, наместника? В известном рассказе об Ахмате, баскаке курском, летопи-
сец говорит, что Ахмат держал баскачество Курского княжения,  другие  же
татары держали баскачество по иным городам, во всей Русской земле и были
велики. В повести о мучении св. Михаила Черниговского сказано, что Батый
поставил наместников и властелей своих по всем городам русским. В извес-
тии о перечислении говорится, что численники поставили десятников,  сот-
ников, тысячников и темников и, урядивши все, возвратились в  Орду.  Под
1262 годом летописец говорит, что по всем городам русским был  совет  на
татар, которых Батый и потом сын его Сартак посажали властелями по  всем
городам русским. Князья, согласившись между собою, выгнали татар, потому
что было от них насилие: богатые люди откупали у татар дани и корыстова-
лись при этом сами, а многие бедные работали в  ростах.  Тогда  же,  при
изгнании и убиении татар, в Ярославле убили отступника Зосиму или Изоси-
ма, который с позволения посла ханского делал много  зла  христианам.  В
1269 году великий князь Ярослав Ярославич, сбираясь идти на немцев, при-
шел в Новгород вместе с Амраганом, великим баскаком владимирским.  Потом
великий князь Василий Ярославич с тем же самым Амраганом воевал  волости
новгородские. Под 1275 годом упоминается о втором перечислении; под 1290
о восстании жителей ростовских на татар, которые были  ограблены.  После
известия об Амрагане мы не встречаем  на  севере  известий  о  баскаках,
встречаем баскака только раз на юге, в Курской области; под 1284 годом -
ясный знак, что на севере баскаков больше не  было,  иначе  летописи  не
могли бы умолчать о них в рассказе о событиях, в которых татары принима-
ли важное участие, как, например, в  борьбе  между  сыновьями  Невского;
упоминаются только одни послы, временно являвшиеся  в  русских  городах.
После 1275 года не упоминается более о перечислении -  ясный  знак,  что
ханы по разным причинам начали оказывать полную доверенность  князьям  и
что последние взяли на себя доставку дани в Орду; но еще под 1266  годом
летописец говорит об ослабе от насилия татарского по смерти хана  Берге.
Уже князь Андрей Александрович городецкий взводил в  Орде  обвинение  на
старшего брата Димитрия переяславского, будто тот не хочет платить  дани
хану; конечно, если бы в это время находился в России баскак или главный
сборщик податей, дорога, то не родному брату пришлось бы доносить на Ди-
митрия, и хан не стал бы основываться на одних Андреевых  доносах;  если
же в этих делах были замешаны и баскаки и дороги, то каким образом лето-
писец умолчал о них? Не умолчал же он о Кавгадые. Таким  образом,  через
удаление баскаков, численников и сборщиков дани князья освобождались со-
вершенно от татарского влияния на свои внутренние распоряжения; но и  во
время присутствия баскаков мы не имеем основания  предполагать  большого
влияния их на внутреннее управление, ибо не видим ни малейших следов та-
кого влияния.
   На юго-западе самое подробное описание вступления княжеского на  стол
читаем в рассказе волынского летописца о вступлении Мстислава Даниловича
на стол Владимирский, оставленный ему по распоряжению двоюродного  брата
Владимира Васильковича: Мстислав приехал в соборную церковь, созвал бояр
и граждан, русских и немцев, которым  прочли  Владимирово  завещание,  и
слышали все от мала до велика, после чего епископ благословил  Мстислава
крестом воздвизальным на княжение. Здесь, на юге, жители Бреста не хоте-
ли признавать Мстислава своим князем, не хотели исполнять завещания Вла-
димирова; на севере не видим ничего подобного, не встречаем также извес-
тий о рядах или уговорах граждан с князьями;  не  встречаем  известий  о
том, чтобы князья созывали веча и  объявляли  народу  о  походе.  Князья
по-прежнему чаще сами предводительствуют войском, чем  посылают  воевод;
но ни в одном из них не замечаем такой  охоты  к  бою,  какую  видели  в
князьях старой, Южной, Руси.
   Законодательная деятельность князей выразилась в описываемое время на
севере в уставной грамоте великого князя Василия Димитриевича на  Двину,
в судной грамоте великого князя Александра Михайловича, данной Пскову, и
в уставной грамоте князя Константина Димитриевича, данной тому же  горо-
ду. В 1395 году митрополит Киприан писал псковичам: "Слышал я, что  суз-
дальский владыка Дионисий, будучи во Пскове, составил грамоту и  присое-
динил ее к грамоте великого князя Александра - по чему ходить,  как  су-
дить, кого как казнить, да написал и проклятие на того, кто начнет  пос-
тупать иначе. Дионисий владыка сделал это не свое дело, не по  закону  и
не по правилам. Если великий князь Александр написал  грамоту,  по  чему
ходить, то волен, в том всякий царь в своем царстве, или князь  в  своем
княженьи - всякие дела решить и грамоты записывать; так и великий  князь
Александр волен был написать грамоту, по чему  ходить,  на  христианское
добро, а Дионисий владыка вплелся не в свое дело, написал грамоту негод-
ную, и я эту грамоту рушаю. Вы же, дети мои псковичи, как прежде  ходили
по грамоте князя великого Александра, как была это у вас старина  так  и
теперь по той старине ходите; а грамоту Дионисиеву пришлите  ко  мне,  я
сам ее раздеру; та грамота не в грамоту, а что написал он там  проклятие
и неблагословение патриаршее, то я это проклятие снимаю  и  благословляю
вас. Ходите, дети, по своему обычаю (по своей пошлине) и по старине суды
судите: кого виноватого пожалуете, вольны, показните ли за  какую  вину,
также вольны; делайте по старине, чисто и без греха, как и всякие  хрис-
тиане делают". О деятельности князя относительно суда и расправы так чи-
таем в договоре Димитрия Донского с Владимиром Андреевичем серпуховским:
великий князь говорит двоюродному брату: "Судов тебе московских без моих
наместников не судить, а стану я судить московские суды, то я буду  этим
с тобою делиться. Если случится мне не быть в Москве, и ударит мне челом
москвитин на москвитина, то я дам пристава и пошлю к своим  наместникам,
чтоб они решили дело вместе с твоими наместниками. Если  же  ударит  мне
челом кто из великого княжения на москвитина, на твоего  боярина,  то  я
пошлю за ним пристава, а ты пошлешь за своим  своего  боярина.  Если  же
ударит мне челом мой на твоего, кто живет в твоем уделе, то  я  пошлю  к
тебе, а ты решишь дело; а ударит тебе челом твой на моего, кто  живет  в
моем уделе и в великом княжении, то ты пошлешь ко мне, и я решу дело,  а
послать нам за ними своих бояр".
   Мы видим, что по прошествии известного времени Россия освободилась от
татарских численников и сами князья стали собирать дань со своих  волос-
тей и доставлять в Орду. О том, как собиралась дань в волостях,  состав-
лявших общее владение Калитина потомства, можно найти известия в услови-
ях договора между Димитрием Донским и Владимиром Андреевичем  серпуховс-
ким. "Если мне,говорит великий князь,- придется послать своих данщиков в
город, и на перевозы, и в волости княгини Ульяны, то тебе своих данщиков
слать с моими данщиками вместе, а в твой удел мне своих данщиков не всы-
лать", следовательно, каждый удельный князь собирал в своем  уделе  дань
независимо и потом отдавал ее великому князю для доставления в  Орду.  В
другом договоре тех же князей говорится: "Что наши данщики сберут в  го-
роде (Москве), в станах и в варях, тому идти в мою (великого князя) каз-
ну, а мне давать в выход". После того как поголовное перечисление не во-
зобновлялось более, то количество выхода, разумеется, стало зависеть  от
соглашений великих князей с ханами. Без сомнения, с самого начала  вели-
кие князья предложили ханам большую сумму денег, чем та, которую достав-
ляли татарские численники и откупщики; потом эта сумма должна была изме-
няться вследствие разных обстоятельств; так, например,  мы  видели,  что
иногда князья, соперничествуя из ярлыка, надбавляли  количество  выхода.
Мамай требовал от Димитрия Донского дани, какую предки последнего плати-
ли ханам Узбеку и Чанибеку, а Димитрий соглашался только на такую  дань,
какая в последнее время была условлена между ним самим и Мамаем; нашест-
вие Тохтамыша и задержание в Орде сына великокняжеского Василия застави-
ли потом Донского заплатить огромный выход: была дань великая  по  всему
княжению Московскому, говорит летописец, брали по полтине с деревни, да-
вали и золотом в Орду. В завещании своем Димитрий  Донской  упоминает  о
выходе в 1000 рублей со  всех  волостей,  принадлежавших  его  сыновьям;
здесь доля каждого из пяти уделов определяется следующим образом:  Коло-
менского - 342 рубля, Звенигородскою - 272, Можайского с отъездными мес-
тами - 235, Дмитровского -III, удела князя Ивана - 10 рублей. Доля выхо-
да, падавшая на княжество Серпуховское, удел  Владимира  Андреевича,  не
могла быть здесь означена, и, таким образом, мы лишены средства сравнить
Серпуховской удел с другими уделами Московского  княжества  относительно
количества выхода и, следовательно, относительно  материальных  средств.
Доля Серпуховского удела определена в договоре  великого  князя  Василия
Димитриевича с дядею Владимиром Андреевичем и  в  завещании  последнего:
эта доля состояла из 320 рублей; но количество всего выхода в обоих слу-
чаях означено другое, именно 5000 рублей; наконец,  во  втором  договоре
Василия Димитриевича с князем серпуховским встречаем известие о выходе в
7000 рублей; из тех же источников узнаем,  что  Нижегородское  княжество
платило выходу 1500 рублей. Известна также доля каждого из пяти  уделов,
на которые раздробилось Серпуховское княжество по смерти Владимира  Анд-
реевича: княгиня с своего участка платила 88 рублей, князь  серпуховской
- 48 рублей с половиною, князь боровский - 33 рубля, князь ярославский -
76, князь радонежский - 42 рубля; князь перемышльский - 41 рубль; с  Го-
родца князья Семен и Ярослав платили 160 рублей  в  нижегородский  выход
(1500 рублей); с Углича - 105 рублей. Здесь  останавливает  нас  малость
доли князя Семена боровского - 33 рубля; любопытно также,  что  средства
одного Городца превышали средства двух уделов князей Семена и  Ярослава,
Боровска и Ярославля. В эти уроки, в  эту  определенную  сумму,  которую
должен был вносить каждый удел для выхода, не входила чрезвычайная дань,
которую князья брали с своих бояр больших и путных по кормлению и путям.
Это выражение: брать дань по кормлению и путям,  также:  брать  дань  на
Московских станах и на городе на Москве, с противоположением дани,  взя-
той на численных людях; выражение: положить дань на волости по людем  по
силе; наконец, выражение: потянуть данью по земле и по воде  -  все  эти
выражения уже показывают, что дань бралась не поголовно.  Великий  князь
Василий Васильевич пишет в своем завещании: "Как начнут дети мои жить по
своим уделам, то княгиня моя и дети пошлют  писцов,  которые  опишут  их
уделы по крестному целованию, обложат данью по сохам и по  людям,  и  по
этому окладу княгиня и дети мои станут давать в выход сыну моему Ивану".
Едигей в письме к великому князю Василию Димитриевичу говорит, что  пос-
ледний во всех своих владениях брал дань по рублю с двух сох, но серебра
этого не присылал в Орду. Изменчивость выхода выражается обычным в  кня-
жеских договорах условием: "А прибудет дани больше или меньше, взять  ее
по тому же расчету" и т. п. Со времен Донского обычною статьею в догово-
рах и завещаниях княжеских является то условие, что если  бог  освободит
от Орды, то удельные князья берут дань, собранную с их  уделов,  себе  и
ничего из нее не дают великому князю: так продолжают сохранять они родо-
вое равенство в противоположность подданству, всего резче  обозначаемому
данью, которую князья Западной Руси уже платят великому князю  литовско-
му.
   Кроме выхода, или дани, были еще другого рода издержки на татар,  ор-
дынские тягости и проторы. Таков был ям - обязанность доставлять подводы
татарским чиновникам, содержание посла татарского и  его  многочисленной
хищной свиты; наконец, поездки князей в Орду, где должно было дарите ха-
на, жен его, вельмож и всех сколько-нибудь значительных людей;  неудиви-
тельно, что у князей иногда недоставало денег, и они должны  были  зани-
мать их в Орде, у тамошних бесерменских купцов, а чтобы заплатить  потом
последним, занимать у своих русских купцов; отсюда долги княжеские  раз-
деляются в их договорах на долг бесерменский и русский:  князь  звениго-
родский Юрий Димитриевич в договоре с племянником Василием  Васильевичем
говорит: "Что я занял у гостей и у суконников 600 рублей и заплатил твой
ордынской долг Резеп-Хозе и Абипу в кабалы и на кабалах подписал это се-
ребро, то ты сними с меня этот долг 600 рублей, а с теми гостями ведайся
сам без меня; я только назову тебе тех людей, у которых я занял деньги".
Как средства великого князя превосходили средства удельных, видно из то-
го, что он нередко имел возможность жаловать последних, позволяя им  из-
вестное время не платить выхода с целого удела или с части его.
   Дань шла в казну княжескую тогда только, когда не  было  запросов  из
Орды, то есть когда считали возможным не  удовлетворять  этим  запросам;
постоянные же доходы княжеские состояли по-прежнему в пошлинах торговых,
судных и доходов с земельной частной собственности. Торговые  пошлины  в
княжеских договорах определяются таким образом: князья  требуют  обыкно-
венно друг от друга, чтобы новых мытов не замышлять, старые же, обычные,
мыты состоят в следующих сборах: с воза пошлины деньга, с человека  кос-
ток деньга, если кто поедет без воза, верхом на лошади, но для торговли,
платить деньгу же; кто утаится от мытника, промытится, тот платит с воза
промыты 6 алтын да заповеди столько же, сколько бы возов ни было; промы-
та состоит в том, когда кто объедет мыт; если же кто проедет мыт, а мыт-
ника у заставы (завора) не будет, то промыты нет;  если  мытник  догонит
купца, то пусть возьмет свой мыт, но промыты и  заповеди  здесь  нет.  С
лодьи пошлина: с доски два алтына, со струга алтын.  Тамги  и  осмничего
берется от рубля алтын; но тамга и осмничее берется только тогда,  когда
кто начнет торговать; если же поедет только мимо, то знает свой  мыт  да
костки, а других пошлин нет; если же кто поедет без торгу, то с того  ни
мыта нет, ни пошлин.
   Кроме означенных пошлин в источниках упоминаются еще: гостиное,  вес-
чее, пудовое, пошлина с серебряного литья, резанка, шестьдесят, побереж-
ное, пятно (пошлина с положения клейма на лошадей),  пошлины  с  соляных
варниц (противень, плошки), сторожевое, медовое, езовое (пошлина с  рыб-
ных промыслов), закось, или закосная пошлина, поватажное, портное.
   Из судных пошлин упоминаются: вина, поличное, безадщина, татин рубль,
пересуд и проч. Наконец, упоминается пошлина с браков, или так  называе-
мая повоженная куница. В описываемое время  не  встречаем  упоминания  о
двух отраслях княжеских доходов, которые под именем полюдья и  погородья
упоминаются в известной грамоте  князя  Ростислава  смоленского.  Обычай
князей ездить на полюдье, т. е. объезжать  свою  волость,  вершить  дела
судные и брать дары, упоминается еще в известиях Константина Багрянород-
ного, потом встречаем упоминовение о нем в летописи в  конце  XII  века,
потом это название исчезает; но исчез ли обычай, и когда  именно  исчез?
Этих вопросов решить не можем.
   Мы видели, какою богатою  земельною  собственностию  владели  князья;
произведения этих земель не только служили для продовольствия двора,  но
шли также в торговлю; на последнее указывает условие в  договоре  с  ря-
занским князем, чтоб с торговых людей великокняжеских не брали  мыта.  В
описываемое время встречаются известия об оброке,  который  должны  были
платить поселенные на землях люди два раза в год, весною и осенью на ве-
сенний и осенний Юрьев день. Одною из важнейших статей дохода было  пче-
ловодство и варка меду; об этой статье князья постоянно упоминают в сво-
их договорах и завещаниях. Потом упоминаются княжеские соляные  варницы:
в области Галицкой, так называемая Соль, в Нерехте, подле Юрьева  упоми-
нается Великая Соль, в Ростове - Ростовская Соль;  на  Городце  Волжском
князья имели также соляные варницы. О важности рыбной ловли  для  князей
свидетельствует завещание серпуховского  князя  Владимира  Андреевича  о
рыбной ловле под Городцом; он приказывает двоим сыновьям, чтоб они  уст-
роили себе общий ез и делили добычу поровну. Одною из важнейших отраслей
звероловства была ловля бобров, для которой у князей был  особый  разряд
служителей (бобровники); что бобры водились тогда поблизости Москвы  да-
же, свидетельствует завещание князя Владимира Андреевича, который  отка-
зывает старшему сыну бобровников в станах Московских. Выгоды  от  зверо-
ловства и страсть к охоте придавали в  глазах  князей  большую  важность
ловчему и сокольничему пути, т. е. праву промышлять над зверем и птицею;
Симеон Гордый потребовал от братьев, чтоб они уступили  ему  на  старей-
шинство оба этих пути в станах Московских,  которые  должны  были  нахо-
диться в общем владении; по завещанию Владимира Андреевича  ни  один  из
его сыновей не смел охотиться в уделе другого без позволения последнего.
Что охота была псовая, свидетельствует название ловчих псарями; для лов-
ли птиц употреблялись также и перевесы. Князья посылали толпы своих про-
мышленников, ватаги, к Белому морю и Северному океану, в страну  Терскую
и Печерскую за рыбою, зверем и птицею: из грамоты великого князя  Андрея
Александровича узнаем, что уже тогда три ватаги  великокняжеские  ходили
на море со своим ватамманом (ватагаманом, атаманом); Калита  дает  жало-
ванную грамоту печерским сокольникам. В завещаниях и договорах княжеских
упоминается о конюшем пути, о праве ставить и кормить своих коней; Иоанн
Калита завещал одно свое стадце сыну Семену, другое - Ивану, а остальны-
ми приказал поделиться сыновьям и жене поровну.  Симеон  Гордый  завещал
своей жене 50 коней ездовых и два стада. Иоанн II отказал своим сыновьям
пополам стада свои коневые, жеребцов и кобылиц; Донской  разделил  стада
между сыновьями и женою. Владимир Андреевич  серпуховской  отказал  свое
стадо седельное - коней, лошаков и жеребцов, также  кобылье  стадо  жене
своей. Наконец, доходной статьею для князей  являются  сады,  к  которым
причислено было известное число садовников.
   Мы видели, что князья пользовались остатками своих доходов для приоб-
ретения имуществ недвижимых; о движимости их можно иметь довольно полное
понятие из духовных завещаний. Иоанн Калита оставил после  себя  двенад-
цать цепей золотых, три пояса золотых, пояс большой с жемчугом и  с  ка-
меньем, пояс золотой с капторгами, пояс сердоничный окован золотом, пояс
золотой фряжский с жемчугом и каменьем, пояс золотой с крюком на червча-
том шелку, пояс золотой царевский; две чаши золотые с жемчугом, два  ов-
кача золотых, две чашки круглые золотые, две чары золотые; блюдце  золо-
тое с жемчугом и каменьем, десять  блюд  серебряных,  два  чума  золотых
больших, два чумка золотых поменьше, коробочку золотую; после первой же-
ны его, княгини Елены, остались вещи:  четырнадцать  обручей,  ожерелье,
монисто кованое, чело, гривна. Кроме того, Калита упоминает еще о  золо-
те, которое он придобыл, и о серебряных сосудах. Из дорогого платья  Ка-
лита оставил детям: кожух червленый жемчужный, кожух желтый объяринный с
жемчугом, два кожуха с аламами и с жемчугом, коц великую с бармами,  бу-
гай соболий с наплечками, с жемчугом и каменьем, скорлатное портище, са-
женое с бармами, шапку золотую.
   Все это движимое имущество разделено было между тремя сыновьями и же-
ною; вещи первой жены пошли ее дочери. Доля князя Андрея Ивановича  сер-
пуховского досталась сыну его Владимиру; Симеон Гордый завещал все  жене
своей, от которой только некоторые вещи перешли к великому князю  Иоанну
II; последний оставил после себя три иконы, пять цепей золотых, из кото-
рых три с крестами, одну шапку золотую, одни бармы, четыре пояса, из ко-
торых два с жемчугом и каменьем, две сабли золотые, две  обязи  золотые,
две серьги с жемчугом, два чекака золотых с каменьем  и  жемчугами,  три
овкача золотых, два ковша больших золотых, одну коробку сердоничную, зо-
лотом окованную, одну бадью серебряную с наливкою серебряною, один  опа-
шень скорлатный саженый, алам жемчужный, наплечки золотые с  кругами,  с
каменьем и жемчугами, алам малый с жемчугами, чашку золотую и стакан ца-
реградский, кованный  золотом,  блюдо  серебряное  с  кольцами.  Будущим
зятьям своим великий князь оставил по цепи золотой и поясу золотому.
   Димитрий Донской оставил после себя одну икону, одну цепь, восемь по-
ясов, бармы, шапку золотую, вотолу саженую,  снасть  золотую,  наплечки,
алам, два ковша золотых.
   Василий Димитриевич оставил своему сыну: страсти большие, крест  пат-
риарха Филофея, икону Парамшина дела,  цепь  кресчатую,  шапку  золотую,
бармы, три пояса, коробку сердоничную, ковш золотой князя Симеона Гордо-
го, сосуд, окованный золотом, каменный сосуд, присланный  в  подарок  от
Витовта, кубок хрустальный, присланный в подарок  от  польского  короля.
Удельный князь Юрий Димитриевич звенигородский оставил  после  себя  три
иконы, окованные золотом, три пояса и блюдо большое двухколечное.
   Великая княгиня Софья Витовтовна оставила: ящик с мощами, икону, око-
ванную на мусии, икону пречистыя богородицы с пеленою, большую икону бо-
городицы степную с пеленою и с убрусцами, икону св.  Козьмы  и  Дамиана,
икону св. Федора Стратилата, выбитую на серебре.  Кроме  того,  оставила
два дубовых ларчика, большой и малый, большой ящик и коробью с крестами,
иконами и мощами.
   Великий князь Василий Васильевич Темный оставил пять крестов золотых:
один из них Петра чудотворца, другой Парамшинский, третий патриарха  Фи-
лофея; икону золотую и на изумруде, шапку, бармы, сердоликовую коробку и
два пояса. Из этого перечисления мы видим, что движимое имущество  вели-
ких князей московских вовсе не  увеличивается  после  Калиты,  напротив,
уменьшается; бедность завещанных вещей особенно поражает нас в  духовной
Димитрия Донского, сына и внука его. Такое оскудение  мы  должны  припи-
сать, во-первых, разделению между сыновьями и  передаче  вещей  дочерям;
потом желанию князей увеличивать  более  недвижимую  собственность,  чем
движимую; Тохтамышеву нашествию и большим издержкам в Орде  после  этого
нашествия; большим издержкам в Орде при Василии Димитриевиче для  приоб-
ретения ярлыков на Нижний Новгород и Муром; наконец,  смутному  княжению
Василия Васильевича и тому, что Василий Косой и Шемяка грабили в  Москве
казну великокняжескую. Золотая шапка завещается постоянно старшему сыну,
начиная с завещания Калиты; барм Калита не отказывает старшему сыну  Се-
мену, отказывает одежды с бармами младшим сыновьям; но с завещания Иоан-
на II мы видим бармы постоянно в числе вещей, завещаемых старшему  сыну;
также, начиная с завещания Иоанна II, к старшему сыну постоянно  перехо-
дит коробка сердоничная или сердоликовая, золотом окованная; впрочем,  и
Калита упоминает о золотой коробочке, которую он завещал княгине  с  до-
черьми. Благословение иконами встречаем впервые в завещании  Иоанна  II;
замечательно, что оружие, именно две  золотые  сабли,  встречаем  только
между вещами этого князя, равно как две серьги, завещанные сыновьям.
   В духовной Димитрия Донского встречаем очень мало платья; в  духовных
Василия Димитриевича и Василия Темного вовсе не встречаем его.  Движимое
богатство князей Юго-Западной Руси состояло, как видно, в тех  же  самых
вещах, как и на северо-востоке; так, мы видели, что князь  Владимир  Ва-
сильевич волынский пред смертию роздал бедным все свое  имение:  золото,
серебро, дорогие камни, золотые и серебряные пояса,  отцовские  и  свои;
серебряные блюда большие и кубки золотые и серебряные побил  и  полил  в
гривны, так же поступил с золотыми монистами бабки и матери своей.
   Жизнь русского князя на севере и юге в  описываемое  время  мало  чем
разнилась от жизни прежних русских князей. Замечаем,  что  княжие  имена
выходят из употребления; князья обыкновенно называются именами,  взятыми
из греческих святцев; из старых славянских имен употребляются такие, ко-
торые принадлежали святым прославленным князьям, каковы:  Владимир,  Бо-
рис, Глеб, Всеволод. В  потомстве  Константина  Всеволодовича  встречаем
только одного Мстислава; в потомстве Ярослава Всеволодовича находим  од-
ного Ярослава и одного Святослава; чаще встречаем княжие имена в  облас-
тях, принадлежавших к старой Руси, Смоленской, Рязанской,  Черниговской.
Но если вышло из обычая давать князьям славянские  языческие  имена,  то
сохранялся обычай давать по два имени, хотя оба были взяты из  греческих
святцев; так, известно, что сын Василия Темного имел два имени - Иоанн и
Тимофей, из которых употреблялось только одно первое. Восприемниками при
крещении князей встречаем духовные лица: так, владыка новгородский Васи-
лий ездил во Псков крестить сына (Михаила) у князя Александра Михайлови-
ча тверского; митрополит Алексий крестил князя Ивана Борисовича  нижего-
родского; у Димитрия Донского сына Юрия крестил св. Сергий  Радонежский;
у князя Василия Михайловича кашинского крестил  сына  Димитрия  троицкий
игумен Никон, преемник св. Сергия, вместе с бабкою новорожденного, вели-
кою княгинею Евдокиею; у Василия Васильевича Темного крестил сына (Иоан-
на) троицкий же игумен Зиновий. На  княжеские  крестины  бывали  большие
съезды, приезжали князья-родственники с женами, братьями, детьми и  боя-
рами. Обряд пострига сохранялся. Касательно воспитания князей  встречаем
одно известие, что князь Михаил Александрович тверской ездил в  Новгород
к крестному отцу своему, владыке Василию, учиться у него грамоте;  моло-
дому князю было тогда семь лет.  Между  боярами  княжескими  упоминаются
дядьки. Женились князья в первый раз от четырнадцатилетнего до двадцати-
летнего возраста; как и прежде, свадьбы сопровождались богатыми  пирами;
как видно, венчались князья в том городе, где княжил отец невесты, у ко-
торого был первый пир, а потом все родные и гости  пировали  у  женихова
отца; так, Глеб Васильевич, князь ростовский, женил сына Михаила на  до-
чери ярославского князя Федора Ростиславича, и  венчание  происходило  у
последнего в Ярославле, куда приехал отец женихов и много других  князей
и бояр; потом женихов отец задал большой пир в Ярославле же, почтил сва-
та своего, князя Федора Ростиславича, и всех гостей  -  князей,  бояр  и
слуг, брачные пиры назывались кашею. От обычая жениться  в  городе  отца
невестина происходит выражение, что такой-то князь женился  у  такого-то
князя. Но понятно, что подобный обычай мог соблюдаться только тогда, как
жених был еще князь молодой, ниже или равный по достоинству с отцом  не-
весты, и когда последний был жив; но если женился князь не  молодой  уже
или даже если молодой, но важнее тестя или брал сироту, то жених не  ез-
дил сам в город, невестин, а посылал за нею бояр своих: так, Симеон Гор-
дый, великий князь московский, послал двух бояр привезти себе невесту из
Твери, сироту, дочь князя Александра Михайловича. Димитрий  Донской  же-
нился  на  дочери  нижегородского  князя  Димитрия  Константиновича,  но
свадьба была не в Москве и не в Нижнем, а в Коломне, на половине дороги,
ибо из Москвы в Нижний путь шел Москвою-рекою и Окою мимо Коломны; выбор
Коломны здесь объясняется тем, что оба великих князя не хотели  нарушить
своего достоинства. Московский не хотел ехать жениться в Нижний, а ниже-
городский не хотел ехать на свадьбу к дочери в Москву к  шестнадцатилет-
нему зятю. Так и Александр Невский, взявши дочь у полоцкого князя,  вен-
чался с нею в Торопце, где был первый пир, и потом в Новгороде - другой.
Венчали князей епископы; если в городе, где женился князь, не было епис-
копского стола, то приглашался для венчания тот епископ, к епархии кото-
рого принадлежало княжество; так, венчать  князя  Василия  Ярославича  в
Кострому приезжал епископ из Ростова. Из завещания великого князя Иоанна
II мы видим, что было в обычае тестю дарить зятьев: так,  великий  князь
назначает будущим зятьям в завещании по золотой цепи и по золотому  поя-
су. Мы видели, что обычай давать приданое был уже и  прежде;  по  теперь
встречаем в источниках и самое это слово; так, Димитрий Шемяка в догово-
ре с великим князем Василием Васильевичем упоминает  о  своем  приданом,
которое было означено в духовной грамоте его тестя  и  которое  захватил
брат его Василий Косой. Женились князья и в описываемое  время,  как  мы
уже могли усмотреть, в своем роде, потом часто женились на  княжнах  ли-
товских и выдавали дочерей своих замуж в Литву; иногда женились  в  Орде
на княжнах татарских; великий князь Василий Димитриевич отдал дочь  свою
Анну за греческого царевича Иоанна, сына Мануилова; наконец, князья  же-
нились на дочерях боярских и выдавали дочерей своих за бояр; дочь  вели-
кого князя нижегородского Димитрия Константиновича была замужем за  мос-
ковским боярином Николаем Васильевичем, сыном тысяцкого Вельяминова; до-
чери московского боярина Ивана Димитриевича были - одна за сыном  Влади-
мира Андреевича серпуховского, Андреем, другая за одним из князей тверс-
ких; сын Донского князь Петр дмитровский женился на  дочери  московского
боярина Полиевкта Васильевича; один из сыновей тверского великого  князя
Михаила Александровича женат был на дочери  московского  боярина  Федора
Андреевича Кошки, а внучка последнего была за  князем  Ярославом,  сыном
Владимира Андреевича серпуховского. Из примера  Симеона  Гордого  видим,
что князья вступали в брак иногда до трех раз; тот же великий князь  Си-
меон развелся со второю женою своею Евпраксиею и отослал ее к отцу,  од-
ному из князей смоленских; князь Всеволод Александрович  холмский  также
отослал княгиню свою к родным в Рязань.
   О занятиях княжеских в описываемое время по характеру  источников  мы
имеем меньше известий, чем в период  предшествовавший.  Против  прежнего
для князей прибавилась теперь новая, важная и тяжкая обязанность  -  это
поездки в Орду; Иоанн Калита ездил туда девять раз; сын его Симеон  Гор-
дый в кратковременное княжение свое был там пять раз. Иногда князья отп-
равлялись в Орду и с женами и с детьми, иногда собиралось  по  нескольку
князей и ехали туда вместе; о князе Глебе Васильевиче  ростовском  гово-
рится, что он с молодых лет служил татарам и много христиан  избавил  от
их обид; иногда князья должны были отправляться с ханом в поход.
   Волынский летописец говорит, что князь Даниил галицкий, поехавши  од-
нажды провожать свое войско, убил на дороге сам рогатиною три вепря,  да
отрок его - трех же. О племяннике Данииловом, князе Владимире Васильеви-
че волынском, говорится, что он был ловец добрый и храбрый, завидит веп-
ря или медведя, не станет дожидаться слуг, но сам сейчас  убьет  всякого
зверя. Не знаем, в  такой  ли  степени  северные  князья  разделяли  эту
страсть к охоте с своими южными соплеменниками мы видели, что князь Вла-
димир Андреевич серпуховской запретил сыновьям в духовном завещании охо-
титься без позволения в чужих уделах; видели, что у князей были  ловчие,
псари и сокольники, которыми они дорожили; но, с другой стороны, мы зна-
ем, что для князей охота составляла также промысел, что они посылали без
себя своих ловчих добывать зверя и птицу. Так, в сказании о Луке  Колоц-
ком говорится, что когда сокольники удельного  князя  можайского  Андрея
Димитриевича выезжали по княжескому приказу с ястребами  и  соколами  на
ловлю, то Лука бил и грабил сокольников, ястребов и соколов себе брал, и
случалось это много раз. Князь Андрей Димитриевич терпел иногда и  посы-
лал к Луке, но тот приказывал отвечать ему жестоко и сурово и сам не пе-
реставал бить и грабить не только сокольников, но  и  ловчих  княжеских,
отнимая у них медведей. Один из ловчих решился отомстить  Луке  и  нашел
удобный случай: поймавши однажды медведя лютого, он приказал  вести  его
мимо Лукина двора; Лука, увидавши медведя, вышел сам к нему с служкою  и
приказал княжескому ловчему пустить зверя на дворе;  тот  воспользовался
случаем и выпустил медведя прежде, чем Лука успел уйти в комнаты:  зверь
бросился на него и истерзал так, что слуги отняли его  едва  живого.  Из
этого рассказа видно, что ловили больших медведей живыми  и  употребляли
их потом на утеху.
   Как северные князья проводили свой день, видно отчасти из одного  из-
вестия, именно из известия о Суздальской битве: здесь сказано, что вели-
кий князь Василий Васильевич ужинал у себя со всеми князьями и боярами и
пир продолжался до глубокой ночи. На другой день по восшествии солнца (7
июля) великий князь приказал служить заутреню, после которой пошел опять
уснуть. Видим, что по утрам к князю являлись сыновья его, бояре и другие
люди с разными делами по  управлению.  Смерти  княжеской  предшествовало
обыкновенно пострижение в иноки и в схиму; о кончине князя Димитрия Свя-
тославича юрьевского рассказывается, что когда ростовский епископ  пост-
риг его в иноки и в схиму, то он внезапно  лишился  употребления  языка,
потом опять стал говорить и, взглянувши на епископа радостными  глазами,
сказал ему: "Господин отец, владыка Игнатий! Исполни  господь  бог  твой
труд, что приготовил меня на долгий путь, на вечное лето, снарядил  меня
воином истинному царю Христу, богу нашему". Вот подробное описание  кон-
чины великого князя тверского Михаила Александровича: уже два года прош-
ло, как Михаил отправил в Царьград послов с милостынею к соборной церкви
св. Софии и к патриарху, по своему обычаю; император и патриарх  приняли
и отпустили послов тверских с большою честию, и патриарх отправил к  Ми-
хаилу своего посла с иконою страшного суда, с мощами святых,  с  честным
миром. Когда великий князь узнал, что послы приближаются к Твери, то ве-
лел им войти в город к вечеру: пришла ему мысль - встретив икону от свя-
того места и приняв благословение от патриарха,  не  возвращаться  более
домой. На другой день утром, когда сыновья, другие князья, бояре и  раз-
ные люди ждали его с делами по обычному городскому управлению, Михаил не
велел уже никому входить к себе, а позвал одного епископа Арсения, кото-
рому объявил о намерении своем постричься, прося его, чтоб он не говорил
об этом никому другому. Несмотря на то, уже  по  всему  городу  разнесся
слух, что Михаил хочет оставить княжение и постричься  в  монахи.  Народ
изумился, иные не верили, но все собирались, как на дивное чудо; бояре и
отроки его, склоняясь друг к другу, проливали  слезы,  плакала  княгиня,
молодые князья, но в присутствии Михаила никто не смел сказать ни слова,
потому что все боялись его: был он человек страшный,  и  сердце  у  него
точно львиное. Между тем послы из Царяграда вошли в город, неся  священ-
ные подарки; епископ, все духовенство и множество  народа  вышли  к  ним
навстречу со свечами и кадилами, вышел и сам  великий  князь,  с  трудом
вставши с постели, и встретил послов на своем дворе у церкви святого Ми-
хаила. Поклонившись иконе, Михаил приказал отнести ее в соборную церковь
св. Спаса, сам ее проводил туда и, когда икону поставили на приготовлен-
ное для нее место, вышел из церкви к народу, стал на высокую ступень  и,
поклонясь на все стороны, сказал: "Простите меня, братия и дружина, доб-
рые сыны тверские! Оставляю вам любимого и старшего  сына  Ивана,  пусть
будет вам князем вместо меня, любите его, как и меня любили, а он  пусть
соблюдает вас, как я соблюдал". Народ отвечал горькими слезами и  похва-
лами своему старому князю, который смиренно всем опять поклонился и  по-
шел на пострижение в Афанасьевский монастырь,  где  за  известную  плату
выпросился жить у одного монаха, именем Григория. На четвертый  день  он
принял пострижение под именем Матвея и через восемь дней после этого об-
ряда умер. В рассказе о кончине князя Димитрия Юрьевича  Красного  гово-
рится, что его не хоронили семь дней, до тех пор пока приехал  брат  его
Димитрий Шемяка; тогда отпели, положили в колоду, засмолили ее и повезли
в Москву для погребения в церкви архангела Михаила - общем месте  погре-
бения всех потомков Калиты, как великих князей, так и удельных.  Великий
князь Василий Васильевич Темный, по словам летописца, хотел пред смертию
постричься в монахи, но ему не дали воли; умер он в субботу,  в  третьем
часу ночи, а на другой день, в воскресенье,  схоронили  его  -  следова-
тельно, без особенных обстоятельств хоронили на другой день. На  юго-за-
паде погребение волынского князя Владимира описывается  так:  княгиня  с
слугами дверными омыли тело, обвили его аксамитом с  кружевом,  положили
на сани и повезли во Владимир, где поставили в  Богородичной  церкви  на
сенях, потому что было уже поздно; на другой день совершено было  погре-
бение с обычными причитаниями. Похвала доброму князю в  устах  летописца
мало рознится от прежней; но в ней не встречаем известных слов об  отно-
шениях к дружине; о великом князе Василии Ярославиче  костромском  гово-
рится, что он был очень добродетелен, любил бога от  всего  сердца,  без
лукавства, был милостив, ко святым церквам прилежен, чтил много  еписко-
пов как начальников и пастырей, любил и чтил и весь священнический и мо-
нашеский чин; был незлобив и легко прощал согрешающих пред ним. О  князе
Глебе Васильевиче ростовском говорится, что он пищи и питья не  щадил  и
подавал требующим, много церквей построил и украсил иконами  и  книгами,
священнический и монашеский чин очень почитал, ко всем был любовен и ми-
лостив, гордости ненавидел и отвращался от нее как от змия; когда  умер,
то немалую жалость и плач оставил по себе всем знающим  его.  Об  одежде
княжеской мы уже могли составить понятие при исчислении вещей,  оставав-
шихся после князей московских; в летописи при описании бегства князя Ва-
силия Михайловича кашинского сказано, что он убежал в  одном  терлике  и
без кивера. При описании наружности волынского князя Владимира Василько-
вича говорится, что он стриг бороду.
   Изменения, происшедшие в междукняжеских отношениях должны были непре-
менно отразиться и на положении дружины. Оседлость князей  в  одних  из-
вестных княжествах должна была повести и к  оседлости  дружины,  которая
могла теперь приобресть важное первенствующее земское значение в качест-
ве постоянных, богатейших землевладельцев, в качестве лиц,  пользующихся
наследственно
   из Москвы; начиная с Иоанна Калиты, все московские  князья  постоянно
удерживают за собою великокняжескую Владимирскую область; князья не поз-
воляют чужим боярам покупать села в своих волостях; одни только московс-
кие бояре имеют постоянную возможность покупать села  в  области  Влади-
мирской, как принадлежащей постоянно их князьям, и  мы  видим,  что  они
пользуются этим правом. Им выгодно, следовательно, удерживать Владимирс-
кую  область  и  вместе  главное,  первенствующее  значение  за   своими
князьями, и мы видим, как они усердно об этом стараются.  Как  вместе  с
увеличением могущества князей московских усиливалось значение  бояр  их,
видно из того, что великие князья нижегородский, тверской ищут родствен-
ных союзов с ними. Несмотря на скудость источников, дошедших до  нас  от
описываемого времени, в них можно встретить довольно ясные  указания  на
усилившееся значение бояр. Уже было упомянуто в своем месте, как пересе-
ление бояр с юга в Московское княжество помогло усилению  последнего,  а
это самое усиление в свою очередь должно было  привлекать  к  московским
князьям отовсюду богатых, знатных и даровитых  бояр;  мы  видели,  какую
службу отслужил Москве пришлец с юга - боярин волынский  Боброк  Дмитрий
Алибуртович; но он не вдруг перешел с юга в Москву, а сначала был тысяц-
ким у нижегородского князя Димитрия Константиновича. Здесь мы видим, как
известное положение дружины на Руси способствовало усилению одного  кня-
жества на счет других, собранию земли Русской: вследствие единства  рода
княжеского в древней Руси земля сохраняла свое единство; дружинник,  пе-
реходя от одного князя к другому, не изменял чрез это нисколько ни Русс-
кой земле, ни роду княжескому, владевшему ею нераздельно. Это право сво-
бодного перехода дружинники удержали и на севере: отсюда, как скоро  они
замечали невыгоду службы у слабого князя и выгоду у сильного, то свобод-
но переходили к последнему, ибо здесь не было измены прежнему  князю,  а
только пользование своим правом, признанным всеми князьями; так, мы  ви-
дели, что великий князь Василий Дмитриевич, склонивши  на  свою  сторону
дружину нижегородского князя, овладел беспрепятственно его княжеством.
   По родословным книгам, еще с князем Даниилом Александровичем  приехал
в Москву вельможа Протасий, предок знаменитых Вельяминовых; вернее,  из-
вестие, что Протасий был тысяцким при Калите, после чего мы  видим  этот
сан наследственным и для потомков  Протасия.  При  одинаковой  оседлости
князей и бояр их в других княжествах подобные явления найдем не в  одной
Москве: так, выехал из Чернигова в Тверь Борис Федорович, прозвищем  По-
ловой, и был в Твери боярином; сын его также здесь боярином, внук, прав-
нук и праправнук были тысяцкими. Кроме Вельяминовых мы видели целый  ряд
знатных фамилий, который продолжается от Калиты до праправнука  его.  Но
подле этих, так сказать, коренных московских  бояр  мы  видим  постоянно
приплыв пришельцев: приезжают служить московским князьям не только знат-
ные люди из Юго-Западной Руси и из стран чуждых, но  вступают  к  ним  в
службу князья Рюриковичи с юга и севера, Гедиминовичи из Литвы. Мы виде-
ли, к каким явлениям иногда подавал повод приезд нового знатного  выход-
ца, который хотел вступить в службу к князю только при условии  высокого
места; но, чтобы дать ему это место, нужно было взять его у другого ста-
ринного боярина, понизить последнего и вместе с ним целый ряд других бо-
яр, занимавших места под ним,- это называлось на тогдашнем  языке  заез-
дом: новый выходец заезжал старых  бояр,  которые  обязаны  были  подви-
нуться, чтобы дать ему высшее место. Так, при Калите выходец с юга Роди-
он Несторович заехал боярина Акинфа с товарищами. Тогда Москва не  взяла
еще явного перевеса над другими княжествами, Акинфу можно  было  пренеб-
речь ею, и, раздосадованный заездом, он отъехал в Тверь; но после, когда
Москва усилилась окончательно и боярские роды обжились в ней,  тогда  им
невыгодно стало отъезжать отсюда; они в случае заезда скорее соглашались
уступать высшее место пришельцу. Так, в княжение  Донского  выходец  во-
лынский Боброк заехал Тимофея Васильевича Вельяминова  с  товарищами,  и
тот уступил ему первое место; при Василии Димитриевиче  литовский  выхо-
дец, князь Юрий Патрикеевич, заехал также некоторых бояр,  именно  Конс-
тантина Шею, Ивана  Дмитриевича,  Володимера  Даниловича,  Димитрия  Ва-
сильевича, Федора Кошкина-Голтяя. Относительно этого заезда дошло до нас
любопытное известие: князю Юрию Патрикеевичу князь великий  место  упро-
сил, когда за него дал сестру свою великую княжну  Анну  (по  летописям,
дочь Марью). А брат был большой у князя Юрия Патрикеевича - Хованский; и
Федор Сабур на свадьбе князя Юрия Патрикеевича брата большого посел  Хо-
ванского (занял высшее место). И Хованский молвил Сабуру: "Посядь  брата
моего меньшего, князя Юрия Патрикеевича". И Федор Сабур молвил Хованско-
му: "У того бог в кике, а у тебя бога в кике нет" -  да  сел  Хованского
выше. "У того бог в кике" значит: у того счастье, судьба в кичке;  кичка
вместо: женщина, жена; князь Юрий получил высшее место по жене.
   До нас дошла также любопытная местная грамота нижегородского великого
князя Димитрия Константиновича: "Князь  великий  Дмитрий  Константинович
Нижнего Новгорода и городецкой и курмышской. Пожаловал есми бояр своих и
князей, дал им местную грамоту по их челобитью и  по  печалованию  архи-
мандрита нижегородского печерского отца своего духовного Ионы и по  бла-
гословению владычню Серапиона нижегородского и городецкого и сарского  и
курмышского: кому с кем сидеть и кому под кем сидеть. Велел садитись  от
своего места тысяцкому своему Дмитрию Алибуртовичу князю  волынскому,  а
под Дмитрием садиться князю Ивану Васильевичу городецкому, да против его
в скамье садиться Дмитрию Ивановичу Лобанову, да в лавке же  под  князем
Иваном князю Федору польскому Андреевичу; да садитись  боярину  его  Ва-
силью Петровичу Новосильцеву, да против в скамье садитись казначею  боя-
рину Тарасию Петровичу Новосильцеву. А пожаловал его  боярством  за  то,
что он окупил из полону государя своего дважды  великого  князя  Дмитрия
Константиновича, а в третие окупил великую княгиню  Марфу.  Да  садитись
боярину князю Петру Ивановичу Березопольскому, да садитись в лавке князю
Дмитрию Федоровичу курмышскому. А к местной грамоте князь великий  велел
боярам своим и дьяку руки прикладывать, а местную грамоту писал великого
князя дьяк Петр Давыдов сын Русин". Из этой грамоты мы видим, как в каж-
дом княжестве сильнейшие князья примышляли себе волости, сводя их князей
на степень слуг своих; здесь эти князья должны садиться ниже простых бо-
яр, и в начале грамоты бояре вообще поставлены выше князей.
   Кроме завещания Димитрия Донского и из других известий мы знаем,  что
бояре по-прежнему были думцами князя, князь думал, советовался с ними  о
делах. Начиная с Симеона Гордого, бояре являются свидетелями в княжеских
духовных грамотах. Рязанский великий князь Олег Иванович в  одной  своей
жалованной грамоте говорит: "Посоветовавшись  (сгадав)  с  отцом  своим,
владыкою Василием, и с своими боярами  (следуют  имена  их),  дал  я"  и
проч., но мы должны заметить, что в грамотах московских князей мы  этого
выражения не находим. Видим бояр, которые пользуются особенною  доверен-
ностию некоторых князей и чрез это обнаруживают большое влияние на дела:
таков был Семен Тонилиевич при князе Андрее Александровиче, бояре  Федор
Андреевич и сын его Иван Федорович Кошка при Василии Димитриевиче, Моро-
зов при князе Юрии Димитриевиче; мы видели, как влияние, переданное ста-
риком Кошкою молодому (относительно) сыну своему, возбудило  негодование
старших, отразившееся и в летописи.
   Разделение дружины на старшую и младшую сохраняется и  в  описываемое
время, только с переменою некоторых названий. Старшая дружина по-прежне-
му носит название бояр, или боляр. Право бояр на свободный отъезд от од-
ного князя к другому, от великого к удельному и наоборот, также от вели-
кого к великому же, от московского, например, к тверскому или рязанскому
и наоборот, подтверждается во всех договорах княжеских. Князья  обязыва-
лись в договорах своих не сердиться на отъехавших от них бояр, не захва-
тывать  их  сел  и  домов,  оставшихся  во  владениях  прежнего   князя.
Вследствие этого права бояр сохранять свои  недвижимые  имущества  после
отъезда в княжеских уделах постоянно могли находиться волости чужих  бо-
яр, несмотря на то что князья не позволяли чужим боярам покупать  сел  в
своих уделах; волости чужих бояр могли находиться в княжеских уделах еще
и потому, что известное княжество, например  Серпуховское,  принадлежало
сначала одному князю, Владимиру Андреевичу, и бояре его  могли  свободно
покупать села по всему княжеству, но по смерти Владимира Андреевича  его
владения разделились между сыновьями его на несколько особых уделов, бо-
яре его также разошлись по сыновьям, причем легко могло  случиться,  что
боярин остался служить старшему брату, серпуховскому князю, а село  его,
по новому разделу, очутилось  в  уделе  князя  боровского.  Это  обстоя-
тельство заставило князей вносить в свои договоры условие, что бояре от-
носительно суда и дани подведомственны тому князю, во владениях которого
живут, где у них недвижимая собственность: князья обязываются ведать та-
ких бояр судом и данью как своих; но в военное время бояре  должны  были
идти в поход с тем князем, которому служили, в случае же осады города, в
котором или близ которого они жили, они должны были оставаться  и  защи-
щать этот город. В случае спорного дела между одним  князем  и  боярином
другого оба князя отсылали от себя по боярину для  решения  этого  дела;
если же посланные бояре не могли между собою  согласиться,  то  избирали
третьего судью; но всякое дело боярина с своим князем  судит  последний.
За службу свою бояре получали от князей известные волости и села в корм-
ление: Иоанн Калита в завещании своем упоминает о селе Богородицком, ко-
торое он купил и отдал Борису Воркову. "Если этот Ворков,- говорит вели-
кий князь,будет служить которому-нибудь из моих сыновей, то  село  оста-
нется за ним; если же перестанет служить детям моим, то  село  отнимут".
Касательно пользования доходами с кормлений Симеон Гордый  распоряжается
так в своем завещании: "Если кто-нибудь из бояр моих станет служить моей
княгине и будет ведать волости, то обязан отдавать княгине моей половину
дохода (прибытка)". Димитрий Донской с двоюродным братом своим  Владими-
ром Андреевичем уговорились так относительно боярских  кормлений:  "Если
боярин поедет с кормленья от тебя ли ко мне, от меня ли к тебе, не  отс-
лужив службы, то дать ему кормленье по исправе, т. е. зато только время,
какое он находился в службе, или он обязан  отслужить  службу".  До  нас
дошли ввозные, или послушные, грамоты, дававшиеся при пожаловании  корм-
лением: в них приказывалось жителям отдаваемой в кормление волости чтить
и слушаться посланного к ним на кормление последний ведает их и судит, и
тиунам своим ходить у них велит, а доход должен брать по наказному спис-
ку; волости жаловались в кормление с мытами, перевозами,  со  всеми  на-
местничьими доходами в с пошлиною.
   Между самыми старшими членами дружины, между боярами, встречаем  раз-
личие: встречаем название больших бояр.  Летописец  говорит,  что  после
убийства тысяцкого Алексея Петровича  Хвоста  большие  московские  бояре
отъехали в Рязань. Димитрий Донской требует от двоюродного брата  своего
Владимира Андреевича, что в случае если он, великий князь, возьмет  дань
на своих боярах, на больших и на путных, то и удельный князь должен так-
же взять дань на своих боярах смотря по кормлению и по путям и отдать ее
великому князю. Великий князь Василий Васильевич договаривается с  Шемя-
кою, что если общие судьи их не согласятся то берут себе третьего судью,
для чего берут сперва из бояр великокняжеских двоих да  из  бояр  Шемяки
одного большого. Кроме упомянутого условия Донского с Владимиром Андрее-
вичем, мы не встречаем больше названия больших бояр вместе с путными; но
вместе с путными боярами, или путниками, встречаем на первом месте  бояр
введенных. Относительно этих введенных и путных бояр мы постоянно встре-
чаем условие, что когда в случае городовой осады бояре обязаны  садиться
в осаду или защищать тот город, в котором живут, бояре введенные и  пут-
ники избавляются от этой обязанности. Кроме того, о путных боярах в  до-
говоре великого князя Василия Димитриевича с Владимиром Андреевичем сер-
пуховским встречаем условие: "Если нам взять (дань) на своих  боярах  на
путных, то тебе взять на своих боярах на десяти". В  жалованной  грамоте
великого князя Василия Васильевича Троицкому Сергиеву монастырю  в  1453
году читаем: "Если кто станет чего искать на игуменском  приказчике,  то
сужу его я, князь великий, или мой боярин введенный". В родословной  Ки-
киных говорится, что Логгин Михайлович Кикин был у великого князя Димит-
рия Иоанновича боярин введенный, или горододержавец, держал города Волок
и Торжок без отнимки; сын Логгина, Тимофей,  называется  также  боярином
введенным.
   Объяснить значение этих названий: боярин введенный и путный - мы  мо-
жем только по соображению с другими подобными же названиями. Мы  видели,
что в одной грамоте на месте бояр введенных находятся большие,  из  чего
имеем основание заключать, что оба этих названия были равнозначащи. Пос-
ле встречаем название дьяков введенных. Что же касается  различия  между
боярами введенными, или большими, и путными, то его  можно  усмотреть  в
приведенном месте из договора Димитрия Донского с  Владимиром  Андрееви-
чем: "Если великий князь возьмет дань на своих боярах, на больших  и  на
путных, то и удельный князь должен также  взять  дань  на  своих  боярах
смотря по кормлению и по путям". Значит, большой боярин, или  введенный,
был именно горододержавец, получавший города, волости в кормление;  пут-
ный же боярин получал содержание с известных доходных статей  княжеских,
или так называемых путей. Боярин путный должен  был  иметь  поэтому  ка-
кую-нибудь придворную должность: конюший боярин,  например,  пользовался
доходами с волостей, определенных на конюший путь. Старинное слово: путь
и настоящее наше доход (от доходить) выражают одно и то  же  представле-
ние.
   Встречаем в описываемое время и название окольничего: так, оно  нахо-
дится в грамоте смоленского князя Федора Ростиславича 1284 года; в дого-
ворной грамоте Симеона Гордого с братьями. Серпуховской  князь  Владимир
Андреевич сделал  наместником  в  Серпухове  окольничего  своего,  Якова
Юрьевича Носильца; в рассказе о битве с Бегичем  упоминается  московский
окольничий Тимофей (Вельяминов). В жалованной грамоте  рязанского  князя
Олега Ивановича Ольгову монастырю в числе бояр, с  которыми  советовался
при этом князь, упоминается Юрий окольничий. Этот  Юрий  занимает  здесь
шестое место, из чего можем заключить, что окольничие  и  в  описываемое
время, как после, хотя и  причислялись  к  старшей  дружине,  составляли
вместе с большими боярами (после просто с боярами) думу княжескую, одна-
ко занимали второстепенное место. В числе  бояр  в  означенной  Ольговой
грамоте упоминается Манасия дядька, занимающий место выше окольничего, и
Юрий чашник, следующий за окольничим. В другой  рязанской  грамоте  выше
чашника встречаем название стольника которое встречается и в  московских
грамотах. Эти оба звания определяются легко из самых  слов,  указывающих
прямо на должность; но что была за  должность  окольничего?  На  нее  мы
встречаем указание  в  позднейших  источниках,  из  которых  видим,  что
окольничий употреблялся в походах царских, ездил перед государем по ста-
нам, и при этом случае иногда в окольничие назначались дворяне  -  ясный
знак, что здесь окольничий представлял не чин только, а должность.  Если
мы сравним это известие о значении окольничих с  известиями  о  значении
бояр путных, то будем иметь основание принять их за  тождественные,  тем
более что в каком отношении прежде находятся путники к  боярам  большим,
или введенным, в таком же отношении после находим окольничих  к  боярам.
Младшая дружина в противоположность старшей, боярам, носит общее  назва-
ние слуг и дворян; но в большей части  памятников  выделяются  составные
части младшей дружины, и первое место здесь, второе после бояр, занимают
дети боярские - название, показывающее ясно, из  кого  составлялся  этот
высший отдел младшей дружины. Дети боярские имеют одинакое  положение  с
боярами относительно права отъезда и  волостей,  не  имея  только  права
участвовать в думе княжеской.
   Второй отдел младшей дружины  составляют  собственно  так  называемые
слуги, слуги вольные, люди дверные, которые,  по  тогдашнему  выражению,
бывали в кормлении и в доводе и которые относительно свободного  отъезда
имели одинакое право с боярами и детьми боярскими, отличаясь от  послед-
них происхождением. От этих слуг вольных отличались слуги другого  рода,
промышленники и ремесленники, как-то: бортники, садовники,  псари,  боб-
ровники, бараши, делюи, которые пользовались  княжескими  землями.  Мос-
ковские князья обязываются не принимать их в службу, блюсти заодно,  зе-
мель их не покупать. Если кто из этих слуг не захочет жить на своей зем-
ле, то сам может уйти прочь, но земли лишается, она отходит к князю. Та-
кого рода слуги обыкновенно называются в грамотах  слуги  под  дворским,
ибо находились под ведомством дворского; этим названием  отличаются  они
от вольных слуг первого разряда, которые бывали в кормлении и в  доводе.
Наконец, у князей встречаем невольных слуг, холопей, которые могли упот-
ребляться в те же самые должности, в каких находились и слуги под дворс-
ким, равно и в высшие должности, по домовому  и  волостному  управлению,
например в тиуны, посельские, ключники, старосты, казначеи,  дьяки;  все
эти должностные лица назывались большими людьми в отличие от простых хо-
лопей, меньших людей. Название гриди, гридьба исчезает,  но  встречается
еще иногда название мужа.
   На юго-западе встречаем также бояр, слуг и слуг дверных; между бояра-
ми встречаем лучших бояр; между слугами -  дворных  детей  боярских.  Со
времени литовского владычества название бояр для старших членов  дружины
остается в областях русских, но при дворе великокняжеском оно  исчезает,
заменяется названием паны, паны рада. До нас  дошли  жалованные  грамоты
великих князей литовских вступавшим к ним в службу русским  дружинникам.
Если кто-нибудь из вельмож литовских свидетельствовал пред великим  кня-
зем о знатности выходца, то последнего принимали и при  дворе  литовском
соответственно его прежнему значению, как человека родовитого и  рыцарс-
кого, равняли его в правах с князьями, панами и шляхтою хоругвенною. Но-
вый слуга обязывался быть верным великому князю: с кем  последний  будет
мирен, с тем и он должен быть мирен, и наоборот,  и  отправлять  военную
службу вместе с прочею шляхтою, князьями, панами и земянами. Из этого мы
видим, как разделялись и назывались служилые люди (шляхта) при дворе ве-
ликих князей литовских. Дошли до нас присяжные грамоты  и  тех  вельмож,
которым великие князья литовские давали держать города:  новый  державец
обязывался держать город верно, не передавать его никакому другому госу-
дарству, кроме великого княжества Литовского; в случае  смерти  великого
князя город сдать его преемнику. О богатстве южнорусских, именно  галиц-
ких, бояр можно иметь понятие из известия о взятии двора боярина  Судис-
лава, где найдено было много вина, овощей, корма, копий, стрел. Что боя-
ре на юге получали от князей волости,  об  этом  источники  описываемого
времени говорят ясно; Даниил Романович не велит  принимать  черниговских
бояр, а раздавать волости галицким только; и вслед за тем встречаем  из-
вестие, что доходы с Коломыйской соли шли на раздачу оружникам. Больному
волынскому князю Владимиру донесли, что брат его Мстислав, еще не  всту-
пив в управление княжеством, уже раздает боярам города и села. От времен
литовских дошли до нас известия о жаловании слуг землями в вечное владе-
ние; при этих пожалованиях определяется  обязанность  пожалованного  яв-
ляться на службу с известным количеством вооруженных слуг. Имения даются
в вечное владение с правом передать их по смерти детям и ближним, с пра-
вом продать, подарить, распорядиться ими, как сочтут для себя  полезнее;
впрочем, Олгердов внук, князь Андрей Владимирович, пишет в своей  духов-
ной, что бояре, которым он дал имения, должны с этих имений служить жене
его. Боярские вотчины в Юго-Западной Руси издавна были свободны от дани,
не были тяглыми; в Смоленске дань (посощина) шла только с тех имений бо-
ярских, которые были пожалованы великим князем Витовтом и его преемника-
ми.
   По привилегии Казимира Ягелловича, данной литовским землям в 1457 го-
ду, князья, паны и бояре могли выезжать в чужие земли, кроме земель неп-
риятельских, для приращения своего состояния и для подвигов воинских,  с
тем, однако, условием, чтоб в их отсутствие служба великокняжеская с  их
имений нисколько не страдала. Имуществами отчинными или пожалованными от
Витовта они имеют право владеть так, как князья, паны и  бояре  польские
владеют своими имуществами, имеют право их продать, променять, отчудить,
подарить и всячески на свою пользу употребить. Подданные их освобождают-
ся от всяких податей, платежей, поборов и серебщизны,  от  мер,  которые
называются дяклями, от подвод, от  обязанности  возить  камень,  бревна,
дрова для обжигания кирпичей или извести, от кошения сена и проч.,  иск-
лючая работ, необходимых для построения новых крепостей и поправки  ста-
рых; остаются также в силе старые повинности: постои, поборы,  постройки
новых мостов, поправки старых, исправление дорог. Их люди,  зависимые  и
невольные, не могут быть принимаемы ни великим князем, ни его чиновника-
ми. Если будет жалоба на кого-нибудь из людей их, то  великий  князь  не
посылает своего детского, но прежде будет потребована управа у  господи-
на, которому виноватый принадлежит, и только в том случае, когда в  наз-
наченный срок управа не будет учинена, детский посылается, но  виноватый
платит за вину только своему господину, а не кому-либо другому.
   Мы видели на севере в числе бояр  окольничих,  стольников,  чашников.
Встречаем также должность конюшего, дворского. В современных  источниках
указана только одна обязанность дворского: ведать слуг княжеских -  мас-
теровых и промышленных, но, конечно, деятельность его этим не  ограничи-
валась. Встречаем казначеев, ключников, тиунов: все эти должностные лица
могли быть из свободных и из холопей. Относительно ключников свободных в
завещании князя Владимира  Андреевича  серпуховского  находим  следующее
распоряжение: "Что мои ключники некупленные, а покупили деревни за  моим
ключем, сами ключники детям моим не надобны, а деревни их детям моим". В
рассказе о Мамаевом побоище встречаем рынду, который тут  имеет  обязан-
ность возить великокняжеское знамя.  Из  лиц  правительственных  находим
древний сан тысяцкого и видим его  уничтожение  в  Москве  при  Димитрии
Донском. Не встречаем более посадников, вместо них находим  наместников,
волостелей, становщиков и околичников, которые различались друг от друга
обширностию и важностию  управляемых  участков.  В  жалованных  грамотах
обыкновенно говорится, что наместники и волостели не въезжают в  извест-
ные волости, не судят тамошних людей и не посылают к ним ни за чем.  Ве-
ликий князь Василий Димитриевич требует от дяди своего Владимира Андрее-
вича, чтобы тот не судил судов московских без великокняжеских  наместни-
ков; если в отсутствие великого князя из Москвы подаст ему просьбу моск-
вич на москвича то он дает пристава и посылает к своим наместникам,  ко-
торые должны разобрать дело вместе с наместниками удельного князя. Тиуны
являются с прежним значением. При разбирательстве дел употреблялись  чи-
новники: приставы, доводчики; селами управляли посельские, о которых нам
прямо известно, что они могли быть из несвободных  слуг  княжеских;  для
письменных дел употреблялись дьяки и подьячие; дьяки употреблялись также
и для дел посольских: так, Шемяка послал в Казань  дьяка  своего  Федора
Дубенского стараться о том, чтоб великого князя Василия  Васильевича  не
выпускали из плена. Описи земель производились писцами. Для сбора разно-
го рода податей существовал ряд чиновников под названием  данщиков,  бо-
ровщиков (от бора), бельщиков (от белки), ямщиков (от яма), бобровников,
закосников, бортников.
   На юго-западе до литовского владычества встречаем  звание  дворского,
который имеет здесь важное значение и в мире, и на войне: дворский  Гри-
горий в Галиче вместе с епископом Артемием является на первом плане: оба
противятся князю Даниилу Романовичу и потом оба являются к нему с  пред-
ложенном принять город. Знаменитый Андрей, дворский Даниила, является на
первом плане в походах; по всему видно, что вследствие влияния  соседних
государств, Польского и Венгерского, дворский в Галиче имел важное  зна-
чение палатина. Важным сановником является на  юге  печатник  (канцлер):
печатник Кирилл послан был князьями Даниилом и Васильком в Бакоту  испи-
сать грабительства бояр и утишить землю; печатника встречаем  и  в  Смо-
ленске в конце XIII века. Видим и в Москве печатника, которым при Димит-
рии Донском был знаменитый священник Митяй. Встречаем и на юге  стольни-
ков. Встречаем седельничего, но в другом, высшем значении,  чем  прежде,
находим новое название снузников подле бояр; писец на юге  употребляется
в том же значении, в каком дьяк на севере.
   Таков был состав дружины и собственно двора княжеского  на  севере  и
юге. Но кроме означенных званий и разделений и здесь, и там в  описывае-
мое время входят в число княжеских слуг князья же племени Рюрикова и Ге-
диминова, лишенные своих владений или по крайней мере лишенные прав  не-
зависимых владельцев. Вначале, в описываемое время, эти князья не входят
еще в общий служебный распорядок, составляют особый отдел дружины,  при-
чем, хотя не везде, становятся выше бояр. Князья  условливаются  друг  с
другом, что в случае отъезда князья служебные лишаются своих вотчин. Что
же касается происхождения остальных членов дружины, то на севере она на-
полнялась выходцами из Южной Руси, из Литвы, из Орды и даже из Германии.
На юге, во Владимире Волынском, видим немца Маркольта с важным  значени-
ем; там же, в службе князя Владимира Васильковича, видим  Кафилата,  вы-
ходца из Силезии, потом прусса. В смутное время в Галиче важного  значе-
ния достиг боярин Григорий, внук священника; вместе  с  ним  упоминаются
Лазарь Доможирич и Ивор Молибожич, люди низкого  происхождения  (племени
смердья); но было ля это явление следствием смутного времени  или  могло
случиться и при обыкновенном порядке вещей - этого решить нельзя. Мы ви-
дим, что люди знатного происхождения, но не достигшие еще  звания  члена
старшей дружины образуют особый отдел в младшей дружине под именем детей
боярских.
   Кроме дружины войско по-прежнему составлялось и из городовых  полков;
полки, составленные из московских жителей, упоминаются в княжеских дого-
ворах обыкновенно под именем московской рати; Василий Васильевич  Темный
вывел против дяди Юрия московских гостей и других жителей. В  жалованной
грамоте Василия Темного Троицкому Сергиеву монастырю говорится о сельча-
нах, обязанных береговою службою. На юге Ростислав Михайлович черниговс-
кий собрал в Перемышль многих смердов для  войны  с  Даниилом  галицким,
причем летописец говорит, что эти смерды составляли пехоту, которая дала
победу Ростиславу; но в знаменитом Ярославском сражении тот же Ростислав
вступил в битву с одною конницею, оставил пехоту у города и был побежден
Даниилом, у которого была и конница и  пехота.  На  севере,  заслышав  о
приближении неприятеля, князья рассылали грамоты по всем волостям  своим
для сбора войска; но мы видели, как эти сборы были медленны,  когда  на-
добно было иметь дело с неприятелем,  подобным  Олгерду  или  Тохтамышу.
Когда неприятель был уже близко, то из первых собравшихся ратников  сос-
тавляли сторожевой полк и отправляли в заставу, чтобы задержать по  воз-
можности врага. Выступив в поход, посылали наперед сторожи  разведать  о
движениях неприятеля, добыть пленников, от которых можно было бы  узнать
все подробно; добыть пленника значило, по тогдашнему  выражению,  добыть
языка. В походе войско кормилось на счет областей, чрез которые проходи-
ло: так, говорится, что великий князь Василий Васильевич, заключив пере-
мирие с Василием Косым, распустил свои полки,  которые  разъехались  все
для собрания кормов.  Пред  вступлением  в  битву  войско  располагалось
по-прежнему: в средине становился великий полк, по обе стороны  его  две
руки - правая и левая, напереди передовой  полк;  видим  употребление  с
большою пользою засад, или западных полков:  засада  решила  Куликовскую
битву в пользу русских; благодаря засаде начальник ушкуйников Прокопий с
двумя тысячами войска разбил пять тысяч  костромичей.  По-прежнему  пред
началом битвы князья говорили речи. По-прежнему, видя бегство  неприяте-
ля, ратники бросались обдирать мертвых, иногда преждевременно, как, нап-
ример на Суздальском бою; на юге и на севере видим  старый  обычай  бра-
ниться с неприятелем. В южной летописи упоминается о русском бое как от-
личавшемся своими особенностями. Северный летописец по случаю битвы  Ва-
силия Васильевича Темного с Василием Косым говорит, что литовский  выхо-
дец, князь Иван Баба Друцкой, изрядил свой полк с копьями по-литовски, и
этот литовский обычай противополагает русскому. Выражение: с  копьями  -
не может нам дать понятия об особенностях литовского боя, ибо и  русские
одинаково употребляли это оружие; так, например, при описании  Куликовс-
кой битвы говорится, что задний ряд закладывал копья на плеча  передним,
причем у передних копья были короче, а у задних длиннее. Венгерский пол-
ководец отзывался о южнорусских ратниках, что они охочи до бою,  стреми-
тельны на первый удар, но долго не выдерживают; южнорусские полки любили
биться в чистом поле, на открытых местах; Даниил галицкий во время похо-
да на ятвягов говорит своему войску: "Разве не  знаете,  что  христианам
пространство есть крепость, а поганым теснота". В северном летописце на-
ходим известие, что когда великий князь Василий Васильевич послал  полки
свои против татар к Оке под начальством князя звенигородского,  то  этот
воевода испугался и возвратился назад; иначе поступили  другие  воеводы,
князь Иван Васильевич Оболенский-Стрига и Федор Басенок, в войне  новго-
родской: встретившись в числе двухсот человек с неприятелем, у  которого
было 5000 человек, они сказали: "Если не вступим в бой, то  погибнем  от
своего государя великого князя", сразились и  одержали  победу.  На  юге
сохранялся обычай, по которому князь должен был  ехать  впереди  войска,
потому что он был искуснее всех в ратном деле и его  более  всех  слуша-
лись; так, князья русские и польские говорили  Даниилу  Романовичу:  "Ты
король, голова всем полкам; если пошлешь кого-нибудь из нас наперед,  то
войско не будет слушаться, ты знаешь воинский чин, ратное дело  тебе  за
обычай, и всякий тебя постыдится и побоится; ступай сам напереди". И Да-
ниил, урядивши полки, сам поехал напереди с одним дворским  и  небольшим
числом отроков. На севере, по свидетельству сказаний о Мамаевом побоище,
великий князь Димитрий, поездив немного  впереди  в  сторожевых  полках,
возвратился в великий полк.
   Вооружение на севере состояло из щитов, шлемов, рогатин,  сулиц,  ко-
пий, сабель, ослопов, топоров. Южный летописец так описывает  вооружение
полков Даниила галицкого: "Щиты их были, как  заря,  шлемы,  как  солнце
восходящее, копья дрожали в руках их, как трости многие, стрельцы шли по
обе стороны и держали в руках рожанцы свои, наложивши на них стрелы".  В
другой раз, вышедши на помощь к королю венгерскому, Даниил вооружил свое
войско по-татарски: лошади были в личинах и коярах кожаных, а люди  -  в
ярыках, сам же Даниил одет был по обычаю русскому: седло на коне его бы-
ло из жженого золота, стрелы и сабля украшены золотом и разными  хитрос-
тями, кожух из греческого оловира, обшит  кружевами  золотыми  плоскими,
сапоги из зеленого сафьяна (хза) шиты золотом; когда король попросился у
него в стан, то Даниил ввел его в свою полату (палатку). И на юге  между
оружием попадается название рогтичи, или рогатицы, также мечи и  сулицы.
В духовной волынского князя Владимира упоминается броня дощатая. Из  от-
нятых у неприятеля коней и оружия составляли сайгат. По-прежнему на  юге
употребляются стяги или хоругви, на севере они уже  начинают  называться
знаменами: так, в сказании о Мамаевом побоище упоминается черное  знамя,
которое возили над великим князем. Для созвания войска на бой употребля-
лись трубы: Василий Васильевич Темный сам начал трубить войску, заслышав
о приближении Косого.
   Относительно характера войн должно заметить, что на  севере  (включая
сюда область Северскую, Рязанскую и Смоленскую) из девяноста известий  о
войнах внутренних, или междоусобных, мы встречаем не более двадцати  из-
вестий о битвах, следовательно, семьдесят  походов  совершено  было  без
битв. Разделив описываемый период времени в 234 года на две равные поло-
вины, увидим, что в первую половину, до 1345 года,  который  придется  в
начале княжения Симеона Гордого, было только  пять  битв,  остальные  же
пятнадцать относятся ко второй половине, и из этих пятнадцати почти  по-
ловина, именно семь битв, приходятся на усобицу, происходившую в  княже-
ние Василия  Темного  между  этим  князем  и  его  дядею  и  двоюродными
братьями, - доказательство усиленного ожесточения к концу борьбы. На юге
же в продолжение семнадцати лет, от  1228  года  до  Ярославской  битвы,
встречаем двенадцать известий о походах и между ними четыре  известия  о
битвах, между которыми две были лютые - Звенигородская и Ярославская.  О
внешних войнах в описываемое время на севере встречаем около 160  извес-
тий, и в том числе около пятидесяти только известий о битвах;  из  этого
числа битв более тринадцати было выиграно русскими. Из общего числа  из-
вестий о войнах сорок пять относятся к войнам с татарами, сорок одно - к
войне с литовцами, тридцать - с немцами ливонскими; остальные  относятся
к войне со шведами, болгарами и проч. На юге до  литовского  владычества
встречаем сорок с чем-нибудь известий о  войнах  внешних,  в  том  числе
одиннадцать известий о битвах, из которых восемь были выиграны русскими.
Во время междоусобных войн на севере встречаем раз тридцать пять  извес-
тия о взятии городов, причем раз пять  попадаются  осады  неудачные;  во
внешних войнах раз пятнадцать упоминается о взятии городов русскими, раз
семь - неудачные осады; раз семнадцать русские отбили осаждающих от сво-
их городов, раз около семидесяти упоминается о взятии  русских  городов,
преимущественно татарами, во время нашествия Батыева, Тохтамышева,  Еди-
геева. На юге во внешних войнах раз семь упоминается  о  взятии  городов
русскими, раза три - избавление русских городов от осады, раз  неудачная
осада русскими, раз одиннадцать - взятие городов русских неприятелем.
   Касательно осад городов в самом начале описываемого  периода  мы  уже
встречаем известия о стенобитных орудиях, пороках,  таранах,  турах.  Во
время осады Чернигова Даниилом Романовичем галицким и Владимиром Рюрико-
вичем киевским осаждающие поставили таран, который метал камнем на  пол-
тора перестрела, а камень был в подъем четырем мужчинам сильным. Ростис-
лав Михайлович черниговский во время осады Ярославля галицкого  употреб-
лял пороки, или праки. Вот как описывается взятие приступом города  Гос-
тиного волынского войсками, отправленными на помощь  к  польскому  князю
Конраду: "Когда полки пришли к городу и  стали  около  него,  то  начали
пристроиваться на взятие города; князь Конрад ездил и  говорил  русским:
"Братья моя милая Русь! потяните за одно сердце!" -  и  ратники  полезли
под забрала, а другие полки стояли неподвижно, сторожа, чтоб  поляки  не
подкрались внезапно. Когда ратники прилезли под забрала, то поляки стали
пускать на них камни, точно град сильный, но стрелы осаждающих не давали
осажденным выникнуть из забрал; потом начали колоться копьями; много бы-
ло раненных в городе от копий и стрел, и начали мертвые падать из забрал
как снопы; таким образом взят был город и сожжен, жители перебиты и  по-
ведены в плен". На севере новгородцы, собираясь  в  поход  под  Раковор,
приискали мастеров, которые стали чинить пороки на владычнем  дворе.  Во
время осады Твери Димитрием Донским осаждающие окружили город  острогом,
приставили туры и приметали примет около всего города; эта осада продол-
жалась четыре недели, город не был взят, потому что тверской князь  пос-
пешил заключить мир с московским. Первым делом  осаждающих  было  пожечь
посад и все строения около осажденной крепости или города; но иногда это
делали сами осажденные, приготовляясь к осаде. В рассказе об осаде Моск-
вы Тохтамышем в первый раз упоминаются  пушки  и  тюфяки,  употребленные
осажденными; тут же упоминаются и самострелы; осажденные кроме того, что
бросали камни и стрелы, лили на осаждающих также горячую воду.  Московс-
кий кремль ни разу не был взят силою, ибо Тохтамыш овладел им хитростию;
Смоленск оба раза был взят Витовтом также хитростию; Тверь после татарс-
кого нашествия с Калитою ни разу не была взята; Новгород не был взят ни-
когда; Псков выдержал шесть осад от немцев.
   Относительно числа войск в описываемое время у нас еще  менее  точных
известий, чем даже в период предшествовавший. Правда, мы имеем  известие
о числе русского войска, сражавшегося на Куликовом поле, но это известие
почерпнуто из украшенных сказаний, и есть еще другие причины сомневаться
в его верности. Когда великий князь Димитрий перевезся через Оку и  сос-
читал своих ратников, то нашел, что их более двухсот тысяч, причем вели-
кий князь жалел, что у него мало пехоты, и оставил  у  Лопасны  великого
воеводу своего Тимофея Васильевича, чтоб он провожал по Рязанской  земле
те пешие и конные отряды, которые  будут  приходить  после.  И  действи-
тельно, потом сказано, что пришло к нему много пехоты,  много  житейских
людей и купцов изо всех земель и городов, так что после их прихода  нас-
читалось уже более 400000 войска. Но если мы примем в  соображение,  что
Димитрий должен был ограничиться силами одного  Московского  и  великого
княжества с подручными князьями и отрядом двух Олгердовичей, что  извес-
тие о приходе новгородцев более  чем  сомнительно,  что  на  известии  о
тверской помощи также нельзя много настаивать, что о полках  нижегородс-
ких и суздальских нет и помину, то известие о 400000 войска не может  не
показаться преувеличенным. В Суздальском  бою  с  Василием  Темным  было
только полторы тысячи войска, хотя с ним были тут князья можайский,  ве-
рейский и серпуховской, недоставало одного Шемяки, чтоб  все  силы  Мос-
ковского княжества были в сборе.  Новгородцы  выставили  против  Василия
Томного 5000 войска, и эту рать летописец называет великою вельми. Разу-
меется, мы не можем сравнивать похода Василия Темного на казанского хана
с походом деда его Димитрия на Мамая: самые жалобы летописца на чрезмер-
ное истощение областей Московских  после  Куликовской  битвы  показывают
напряжение чрезвычайное.
   Таково является, по источникам, состояние дружины  и  войска  вообще.
Что касается до остального народонаселения, городского и  сельского,  то
города Северо-Восточной Руси в описываемое время  представляются  нам  с
другим значением, чем какое видели мы у  городов  древней,  Юго-Западной
Руси. Усобицы между князьями продолжаются по-прежнему, но города не при-
нимают в них участия, как прежде, их голоса не слышно; ни один князь  не
собирает веча для объявления городовому народонаселению о походе  или  о
каком-нибудь другом важном деле, ни один князь не уряживается ни о чем с
горожанами. За Владимир и его область борются князья -  переяславский  и
городецкий, московский и тверской, но расположение  владимирцев  к  тому
или другому сопернику никогда не кладется на весы для решения спора, как
некогда расположение киевлян; ценя важность Владимира и его области, бо-
рясь за них, князья, однако, перестают жить в стольном городе отцов, ос-
таются в своих опричнинах, это обстоятельство должно было бы дать влади-
мирцам большую  независимость  при  обнаружении  своего  расположения  в
пользу того или другого соперника: но ничего подобного не видим. Начина-
ется усобица в Московском княжестве между дядею и племянником; один  из-
гоняет другого из Москвы, как некогда из Киева, но о голосе москвичей ни
слова, ни слова о том, чтоб князья-соперники прислушивались к этому  го-
лосу, спрашивали его; говорится о заговоре многих москвичей, бояр,  гос-
тей и чернецов в пользу Шемяки против Василия Темного, но ни слова о ве-
че, о гласном выражении народного мнения, о распре сторон между  гражда-
нами, как это мы видели в старину на юге; два раза Москва, лишенная кня-
зей, предоставляется себе самой: во время Тохтамышева нашествия и  после
Суздальского боя, и ни в том, ни в другом случае ни слова о вече;  лето-
писец говорит только о волнении, которое в первом  случае  было  утишено
прибытием князя Остея. Три раза упоминаются веча, или восстания: два ра-
за веча простых людей на бояр - в Костроме, Нижнем, Торжке, один  раз  -
вече в Ростове на татар; упоминаются и прежде советы на татар в городах,
причем видим и участие князей; но в старых городах,  Смоленске,  Муроме,
Брянске, жители вмешиваются в княжеские  усобицы:  смольняне  не  хотели
иметь своим князем Святослава Мстиславича, и последний должен был  силою
сесть у них на столе; брянцы сходятся вечем на князя своего  Глеба  Свя-
тославича; в Муроме обнаруживаются две стороны, из которых одна стоит за
князя Федора Глебовича, а другая - за Юрия Ярославича.
   Но и в описываемое время существовал на севере город,  который,  нес-
мотря на усилия Андрея Боголюбского, Всеволода III, сына  его  Ярослава,
внука Ярослава, правнука Михаила, сохранил прежнее значение старших  го-
родов в областях, значение власти, сохранил прежний обычай, как на думу,
на вече сходиться: то был Новгород Великий. Мы  видели,  как  вследствие
родовых княжеских отношений и усобиц явились ряды,  как  великие  князья
рядились с киевлянами, как после Всеволода Ольговича тиун в Киеве стано-
вился выборным от города; мы видели, что вследствие тех же самых обстоя-
тельств, но еще более усиленных, явились ряды и в Новгороде, и здесь по-
садники и тысяцкие стали выборными. Мы видели, что начало  рядов  новго-
родских должно отнести ко временам Всеволода Мстиславича; но дошедшая до
нас самая древняя из договорных грамот новгородских с великими  князьями
относится ко временам Ярослава Ярославича; после этого  князя  мы  имеем
целый ряд подобных грамот с малыми изменениями одна против  другой,  ибо
новгородцы держались старины: новые отношения, явившиеся на  севере,  не
могли дать им новых льгот; все старание их долженствовало быть направле-
но к тому только, чтоб удержать прежнее.
   Так, в начале грамот новгородцы обыкновенно говорят, чтоб князь цело-
вал крест на том, на чем целовали деды и отцы, держать Новгород в стари-
не, по пошлине, без обиды; после исчисления всех условий говорится,  что
так пошло от дедов и отцов. В  грамотах  Ярослава  Ярославича  говорится
только о крестоцеловании княжеском; но в грамотах сына его Михаила явля-
ется уже и клятва новгородцев - держать княжение честно, по пошлине, без
обиды; наконец, с того времени, как младшие, удельные, князья московские
начали присягать - держать княжение старших честно и грозно,  новгородцы
также должны были внести в свои грамоты: грозно. Договор  заключался  от
имени владыки, посадника, тысяцкого, соцких, от всех старейших, от  всех
меньших, от всего Новгорода. Владыка посылал  князю  благословение,  ос-
тальные сановники и жители поклон.
   По условиям, определявшим права князя как правителя, князь держал все
волости новгородские не своими мужами, но мужами  новгородскими.  Мы  не
должны забывать, что под именем волостей разумелось тогда не только  то,
что мы теперь разумеем под этим названием, но также  должности,  доходы.
Князь без посадника не раздавал волостей, не давал грамот.  Князь  рядил
Новгород и раздавал волости, находясь в Новгороде, но не мог делать это-
го, находясь в Суздальской земле; без вины не лишал никого  волости.  На
Немецком дворе князь торговал посредством купцов  новгородских,  не  мог
затворять двора, приставлять к нему приставов, нарушать договоров,  зак-
люченных с городами немецкими, должен был, по выражению  грамот,  блюсти
новгородскую душу, т. е. не делать новгородцев клятвопреступниками перед
немцами. Из этих условий видим, что давать грамоты,  скреплять  ими  из-
вестные права - принадлежало князю только при участии посадника; но  по-
том Новгород в этом отношении забыл старину, и грамоты стали даваться на
вече без участия князя; так, дана была жалованная грамота Троицкому Сер-
гиеву монастырю в следующей форме: "По благословению господина  преосвя-
щенного архиепископа богоспасаемого Великого Новгорода владыки  Еуфимия,
по старой грамоте жалованной, пожаловали посадник Великого Новгорода Ди-
митрий Васильевич и все старые посадники, тысяцкий Михайла  Андреевич  и
все старые тысяцкие, и бояре, и житые люди, и купцы, и весь господин Ве-
ликий Новгород на вече, на Ярославле дворе". Великий князь  Василий  Ва-
сильевич уничтожил эту новизну; в его договоре с новгородцами читаем ус-
ловие: "Вечным грамотам не быть" - вместе с другим условием:  "А  печати
быть князей великих". Понятно, что, присвоивши себе право давать грамоты
от веча, без князя, новгородцы привешивали к этим грамотам и свою  горо-
довую печать.
   По условиям, определявшим права князя как судьи, князь не судил  суда
без посадника; новгородцы обязываются не отнимать суда у великокняжеских
наместников, исключая двух случаев:  во-первых,  когда  придет  весть  о
вторжении неприятеля; во-вторых, когда жители будут  заняты  укреплением
города, и обвиненные или тяжущиеся не будут иметь времени отвечать перед
судом. Сотские и рядовичи без великокняжеского наместника и без посадни-
ка не судят нигде. Зов к суду по волости производится посредством позов-
ников великокняжеских и новгородских, в городе  посредством  подвойского
великокняжеского и новгородского. Если князю донесут на кого  бы  то  ни
было, то он не дает веры доносу, прежде нежели исследуется  дело;  князь
не посуживает грамот,  т.  е.  не  переменяет  грамот,  данных  прежними
князьями; не посужает ряду вольного, т.  е.  когда  соперники  полюбовно
уладят дело между собою; не замышляет сам суда; не дает веры наветам хо-
лопа или рабы на господина; не судит ни холопа, ни  рабы,  ни  половника
без господаря их; дворяне княжеские из Новгородской волости за рубеж су-
да не выводят и не судят, вязчей пошлины не берут. Если случится суд ве-
ликокняжескому человеку с новгородцем, то судят от великого князя боярин
и от Великого Новгорода боярин, судят право, по крестному целованию. Ес-
ли же заспорят, не смогут решить дела, то, когда великий князь, или  его
брат, или сын приедут в Новгород, тогда решат это дело. Судей  своих  по
волости князь шлет на Петров день.
   По условиям, определявшим доходы княжеские, князь получал дар от всех
Новгородских волостей; в Торжке и Волоке держал тиуна в той  части  этих
городов, которая ему принадлежала, а в Вологде тиуна не держал; на  двух
погостах, Имоволожском и Важанском, брал куны; когда князь ехал в Новго-
род, то брал дар по станциям (по стояниям), а когда ехал  из  Новгорода,
тогда дара не брал. Судных пошлин новгородцы  обязываются  не  утаивать,
равно как всяких доходов и оброков княжеских. Пошлины великим князьям  и
митрополиту от владыки брать по старине. Крюк великим князьям по старине
на третий год. Князь пользовался в назначенных местах правом косить  се-
но, ловить зверей, рыбу, варить мед. Князь  собирал  дань  в  Заволоцких
владениях Новгорода; но он или продавал (отдавал на откуп) эту дань Нов-
городу, или мог посылать и своего мужа, но только из  Новгорода  в  двух
насадах, и никак не с Низу, и потом посланный  должен  был  возвращаться
опять в Новгород, а не прямо к великому князю; раздавать даней  на  Низу
князь не мог. В Вотскую землю князь посылал ежегодов. Дворяне  княжеские
и тиуны его имеют право брать прогоны; но дворяне не имеют права по  се-
лам брать подводы у купцов, разве только в  том  случае,  когда  надобно
дать весть о приближении неприятеля. Ни князь, ни княгиня, ни бояре,  ни
дворяне их не могли в Новгородской волости  держать  сел,  покупать  их,
принимать в дар, также ставить слобод и мытов.
   Из всех этих условий видно, что Новгород не платил великому князю да-
ни, исключая даней заволоцких, о которых упоминается еще под 1133 годом.
Но мы видели, что в 1259 году наложена была на Новгород дань  татарская,
число; летописец говорит, что татары переписали дома христианские и  что
богатым было легко, а бедным тяжело; из последних слов можно видеть, что
количество платимой суммы было одинаковое для всех  жителей,  дань  была
наложена без соображения с средствами плательщика. Но мы  видели  также,
что татары скоро перестают сами сбирать дань и поручают это князьям, ко-
торые таким  образом  получают  возможность  распорядиться  сбором  дани
по-своему; то же самое делают и новгородцы: они  платят  великому  князю
так называемый черный бор для хана и вносят  в  свои  договоры  условие:
"Если приведется князьям великим взять черный бор, и нам черный бор дать
по старине". Так, когда Димитрий  Донской  после  Тохтамышева  нашествия
должен был дать в Орду большой выход, то послал и в Новгород брать  чер-
ный бор. Как брался этот черный бор, мы  знаем  из  данной  новгородской
грамоты великому князю Василию Васильевичу на черный бор по Новоторжским
волостям: "Брать князя великаго черноборцам на Новоторжских волостях  на
всех, куда пошло по старине, с сохи по гривне новой,  да  писцу  княжому
мортка с сохи; а в соху два коня да третье припряжь, да тшан  кожевничий
за соху (идет), невод за соху, лавка за соху, плуг за две  сохи,  кузнец
за соху, четыре пешци за соху, ладья за две сохи, црен за  две  сохи;  а
кто сидит на исполовьи, на том взять за полсохи; где  новгородец  заехал
лодьею или торгует лавкою, или староста, на том не взять;  и  кто  будет
одерноватый, берет месячину, на том также не брать.  Кто,  покинув  свой
двор, вбежит во двор боярский или кто утаит соху и будет изобличен,  тот
платит за вину свою вдвое за соху". Таким образом, мы  видим,  что  дань
платилась с промыслов и определялась  величиною  средств  промышленника,
причем все промыслы приравнивались к сохе, которая выражала определенную
величину средств, употребляемых при обработке земли.
   Мы видели, что определение одних только финансовых отношений Новгоро-
да к великим князьям можно отнести к временам Ярослава I, что  определе-
ние остальных отношений, как мы встречаем  его  в  договорных  грамотах,
должно быть отнесено ко временам позднейшим, началось не ранее  княжения
Ярополка Владимировича в Киеве. Начавшиеся с этих пор усобицы между  Мо-
номаховичами и Ольговичами и между разными линиями Мономахова потомства,
частые перемены великих князей отразились в Новгороде, который постоянно
признавал свою зависимость от великого князя, брал себе князя из его ру-
ки: и здесь начались волнения и усобицы, смены, изгнание князей, образо-
вались партии, приверженные то к тому, то к другому из них; если сначала
князья сменялись вследствие смен в  Киеве,  то  потом  начали  сменяться
вследствие торжества той или другой стороны в самом Новгороде; чиновники
княжеские,  посадники,  тысяцкие  стали  выборными,   начали   сменяться
вследствие торжества той или другой стороны, вследствие смены князей,  с
которыми стали заключаться договоры, ряды. Князья южные, занятые  своими
родовыми счетами и усобицами, смотрели равнодушно на утверждение  такого
порядка вещей в Новгороде; если Ольговичи уступали киевлянам выбор  тиу-
на, то нет ничего удивительного, что другие южные князья легко  соглаша-
лись и на новгородские условия; Изяслав Мстиславич одинаково ведет  себя
как на киевском, так и на новгородском вече. Но, с тех пор  как  приняли
первенствующее положение князья северные, мы видим постоянное враждебное
столкновение их с бытом Новгорода, развившимся,  по  всем  вероятностям,
полнее и определившимся точнее, нежели в других старых городах. Всеволод
III привел было уже Новгород совершенно в свою волю, сын его Ярослав хо-
тел сделать то же самое, хотел управлять Новгородом из пригорода Торжка:
обоим помешал южный князь Мстислав;  Александр  Невский  шел  по  следам
предков; брат его Ярослав хотел привести Новгород в свою волю с  помощию
татарскою, но был остановлен братом Василием; Димитрий Александрович был
остановлен в подобных же намерениях братом Андреем,  Михаил  тверской  -
Юрием московским. Но московские князья, получивши  первенство,  изменяют
поведение предшествовавших князей относительно Новгорода: они  оставляют
в покое его быт, не допускают только дальнейшего распространения  новго-
родских прав, например освобождения от митрополичьего суда, и все внима-
ние обращают только на то, чтоб получить с Новгорода  как  можно  больше
денег, овладеть его главными доходами, получаемыми с  Заволочья.  Калита
сталкивается враждебно с Новгородом, и всякий раз за деньги, за то,  что
хочет взять с него больше положенного; он делает  также  первую  попытку
овладеть Заволочьем; сын его Симеон Гордый начинает княжение походом  на
Новгород из-за денег, из-за того, что новгородцы не хотят позволить  ему
собирать дань на Торжокских волостях. Димитрий Донской идет на Новгород,
когда вследствие Тохтамышева нашествия он чувствует большую надобность в
деньгах; Василий Димитриевич возобновляет попытку Калиты, хочет овладеть
Заволочьем; Темный берет  с  Новгорода  богатые  окупы;  но  Темный  уже
сильнее всех своих предшественников, он освободился от  родичей,  собрал
их уделы, у него нет соперников ни в Твери, ни в Нижнем, он не боится ни
Литвы, ни Орды и потому может думать уже о последнем ударе Новгороду, об
уничтожении его старого быта; он действительно думает об этом, но смерть
мешает исполнению думы.
   Уже давно, по всем вероятностям во второй четверти XII века, посадник
в Новгороде стал выборным и занял место подле князя при суде  и  раздаче
волостей, хотя при этом князь не потерял влияния при избрании  посадника
и не лишился права требовать его смены, объявивши только вину его:  так,
мы видим, что в 1171 году князь Рюрик Ростиславич отнял посадничество  у
Жирослава и выгнал его из города; князь Святослав Мстиславич не мог сде-
лать того же с посадником Твердиславом, потому что вопреки условию хотел
лишить его должности без вины; в  описываемое  время  Александр  Невский
настоял на том, чтоб посадник Анания лишен был должности; брат  Невского
Ярослав требовал, чтоб трое бояр были лишены должности; новгородцы упро-
сили его простить этим людям и удовольствоваться тем, что должность  ты-
сяцкого отдана была по его воле человеку, ему преданному. От  начала  XV
века дошло до нас иностранное известие (Ланноа), что посадники и  тысяц-
кие менялись ежегодно. Мы видим, что великие князья посылают в  Новгород
своих наместников; какое же было значение этих лиц? Под 1342 годом лето-
писец указывает нам наместника великокняжеского Бориса, который вместе с
владыкою Василием примирил враждующие стороны; под 1375 годом  встречаем
другое известие о наместнике: новгородцы, желая упросить  владыку  Алек-
сея, чтоб он не оставлял епископии, стали вечем на дворе Ярослава и пос-
лали с челобитьем к владыке с  веча  наместника  великокняжеского  Ивана
Прокшинича, посадника, тысяцкого и других многих бояр  и  добрых  мужей;
здесь, как и следует ожидать, наместник занимает  место  выше  городских
сановников. В описываемое время, когда попадаются  известия  о  довольно
значительных войнах новгородцев с шведами, ливонскими  немцами,  Литвою,
войнах, которые объявлялись формально и оканчивались мирными договорами,
можно усмотреть степень участия князя или наместника его во внешних сно-
шениях, в решениях относительно войны и мира. Под 1242  годом  встречаем
известие, что после Ледового побоища немцы прислали в Новгород за  миром
с поклоном, без князя (Александра), и мир был заключен. Под  1256  годом
встречаем любопытное известие, что Александр Невский выступил в поход  с
своими полками и новгородскими, причем новгородцы не знали, куда, на ка-
кой народ князь идет,- знак, что Александр не объявлял на вече о походе,
не спрашивал согласия граждан на него. Ореховский  договор  со  шведами,
заключенный в 1323 году, начинается так: "Я, князь великий Юрий,  с  по-
садником Варфоломеем, тысяцким Аврамом и со всем Новгородом  докончал  с
братом моим, свейским королем". Во времена московских князей,  предоста-
вивших Новгород самому себе, дававших литовским князьям право  показнить
новгородцев, если они сгрубят им, в это время, разумеется, вече получило
большую свободу в определении своих внешних отношений: так,  видим,  что
когда шведский король Магнус прислал в Новгород  с  требованием  принять
католицизм, грозя в противном случае войною, то  в  совещании  по  этому
случаю видим владыку посадника, тысяцкого и всех новгородцев - о намест-
нике великокняжеском не упомянуто; а при заключении  договора  с  князем
Михаилом Александровичем тверским новгородцы вносят условие, чтобы вели-
кий князь без новгородского слова не замышлял войны. Но при  этом  князь
не терял своего участия во внешних сношениях: в 1420 году Орден  прислал
послов в Новгород с предложением назначить съезд для мирных переговоров.
В это время в Новгороде жил князь Константин Димитриевич,  рассорившийся
с братом, великим князем Василием; новгородцы приняли его в честь,  дали
ему пригороды, бывшие прежде за литовскими князьями, кроме того, по всей
волости Новгородской сбор пошлины, называемой коробейщиною, но в  то  же
время в Новгороде находился и наместник великого  князя  Василия,  князь
Федор Патрикеевич, и вот, по словам летописца, немецкие послы условились
с князем Константином и со всем Великим Новгородом, что  быть  на  съезд
самому магистру, а князю Константину и новгородцам послать  своих  бояр,
вследствие чего были посланы на съезд  наместник  великокняжеский  князь
Федор Патрикеевич, боярин князя  Константина  -  Андрей  Константинович,
двое посадников и трое бояр новгородских. Наконец, из  дошедших  до  нас
договорных грамот новгородцев с Любеком и Готским берегом одна,  относя-
щаяся к концу XIII или началу XIV века, написана от имени великого князя
Андрея, посадника, тысяцкого и всего Новгорода; в ней сказано, что гости
будут на божиих руках, княжеских и всего Новгорода; другая грамота,  от-
носящаяся ко второй половине XIV века, половине московской, или  намест-
нической, написана от имени архиепископа, посадника, тысяцкого  и  всего
Новгорода.
   Из двенадцати смут в Новгороде, о которых упоминает летописец в пери-
од от 1054 до 1228 года, только две не были в связи с княжескими переме-
нами: восстание концов вследствие бегства Матея Душильчевича в 1218 году
и восстание на владыку Арсения в 1228 году. В период от 1228 до 1462 го-
да летописец упоминает 21 раз о смутах, из которых только четыре были  в
связи с княжескими отношениями. Большею частию  новгородцы  восстают  на
своих сановников, причем нельзя не усмотреть борьбы двух сторон, стороны
лучших и стороны меньших людей. Мы видели, что и в  период  от  1054  до
1228 года посадники избирались обыкновенно из  одного  известного  круга
знатных фамилий; если при избрании в другие должности следовали тому  же
обычаю, то легко понять, какое значение должны были получить знатные фа-
милии, какие общие цели должны были они преследовать и какие волнения  в
городе должна была производить вражда некоторых из них друг с другом. Мы
видели, к каким явлениям повела распря Степана Твердиславича с Водовиком
в 1230 году; в 1255 г. лучшие люди составляют совет - побить  меньших  и
ввести князя на своей воле; на разделение интересов обеих сторон летопи-
сец указывает также в известии о наложении дани татарской; то  же  самое
видим и в смуте 1418 года. Но здесь рождается вопрос о происхождении бо-
яр новгородских: было ли это название наследственным в некоторых фамилия
или нет? Известно, что в нашей древней истории никогда и нигде  боярское
звание не было наследственным; боярами назывались старшие члены дружины,
думцы, советники князя, который возводил в это звание, давал это  значе-
ние или сыновьям своих старых бояр и дружинников вообще смотря  по  мере
их достоинства, или людям, вновь вступающим в дружину  смотря  опять  по
достоинству и по разным другим условиям:  разумеется,  происхождение  от
знаменитого и любимого князем боярина давало его сыну  большее  право  и
легкость к достижению того же звания; но в случае нужды и детские  могли
стать боярами, как обещал сделать князь Владимир Мстиславич при  извест-
ном случае. Но мы должны строго различать в источниках название  боярина
в значении старшего члена дружины, название, употребляющееся в  противо-
положность с названиями других младших членов дружины,  и  то  же  самое
название, употребленное в общем смысле, в смысле знатных, больших людей,
в смысле дружины вообще, с противоположением ей всего остального народо-
населения, людей простых, черных. Так, и в Новгородской летописи  назва-
ние бояр употребляется в общем смысле знатных людей, вячших, в  противо-
положность меньшим, простым. Под именем бояр, или больших, вячших людей,
в Новгороде разумеются все правительственные лица, как отправляющие свою
должность, так и старые, члены всех тех знатных фамилий, которые  успели
сосредоточить в своем кругу правительственные должности.  Сын  посадника
имел важное значение, как сын посадника, как сын при  этом  знаменитого,
могущественного по своему влиянию человека, и вследствие этого принадле-
жал к числу больших, знатных людей, бояр; назывался боярином  в  отличие
от обыкновенного, простого человека, а не потому он назывался  так,  что
имел особый сан боярина или принадлежал к сословию бояр.  Татары,  боясь
волнения народного в Новгороде, просят князя Александра, чтоб он приста-
вил к ним сторожей, и князь велит стеречь их сыну  посадничьему  и  всем
детям боярским; потом, по смерти Александра Невского, новгородцы послали
за братом его Ярославом сына посадничьего и лучших бояр.
   Слово бояре в общем значении лучших, знатных людей, противополагаемых
простым людям, употребляется не в одной Новгородской, но и во всех  дру-
гих летописях; понятно, что в других княжествах под именем бояр  обыкно-
венно члены дружины противополагаются всему остальному  народонаселению.
Так, под 1315 годом летописец говорит, что князь Афанасий Данилович  по-
шел из Новгорода в Торжок с новгородскими боярами без черных людей,  при
описании усобиц в Твери говорится, что тяжко было боярам и слугам, тяжко
было и черным людям. О Димитрии Донском сказано, что он, желая предупре-
дить Михаила тверского, привел по всем городам к присяге бояр  и  черных
людей. При описании Раковорской битвы  новгородский  летописец  говорит,
что много пало добрых бояр, а иных черных людей без числа. Встречается и
старинное название люди в значении простых, черных людей и в  противопо-
ложность знатным, боярам, дружине вообще; так, говорится,  что  тверской
князь Михаил Александрович, пожегши Дмитровские посады, волости и  села,
бояр и людей привел пленными в Тверь, а в Волынской  летописи  встречаем
название простых людей в противоположность боярам. Наконец, в противопо-
ложность дружине все остальное народонаселение  носит  название  земских
людей. Таким образом, в противоположность князьям  все  не  князья  были
смерды, черные люди; в противоположность боярам и дружине вообще все ос-
тальное народонаселение также носило название простых, черных людей;  из
этого народонаселения будут выделяться новые высшие разряды, или  сосло-
вия, и все остальные низшие в отношении к этим новым разрядам будут  на-
зываться также черными людьми. Так, в Новгороде при подробном перечисле-
нии слоев городового народонаселения после бояр встречаем  житых  людей,
значительных по своему богатству, людей, которые, не принадлежа к  горо-
довой аристократии, к лицам и фамилиям правительственным, не принадлежа-
ли также и к купцам, ибо не занимались торговлею. За житыми людьми,  или
мужами, следуют купцы и, наконец, черные люди; под 1398 годом  летописец
говорит, что ко владыке новгородскому пришли бить челом посадники,  боя-
ре, дети боярские, житые люди и купеческие дети; иногда житые люди поме-
щаются после купцов. Те же самые части городового населения, кроме житых
людей, видим и во всех других городах Северо-Восточной Руси: когда князь
Юрий Ярославич обновил запустелый Муром и поставил в нем свой  двор,  то
ему подражали в этом бояре, вельможи, купцы и черные люди. В Москве куп-
цы уже разделяются на гостей и суконников; московские князья в договорах
своих условливаются обыкновенно гостей,  суконников  и  городских  людей
блюсти вместе и в службу их не принимать. Последнее условие  объясняется
тем, что гости, суконники и вообще городские люди были люди данные,  или
тяглые, и позволение переходить им в дружину лишало бы  князей  главного
источника доходов, лишало бы их средств платить выход в Орду.  После,  в
XVII веке, мы увидим, какой страшный ущерб  в  московских  финансах  был
произведен стремлением тяглых городских людей выйти из податного состоя-
ния вступлением в службу или зависимость от духовенства, бояр и служилых
людей и какие сильные меры употребляло правительство для  воспрепятство-
вания этому выходу. То же самое побуждение заставляло князей и в  описы-
ваемое время условливаться не принимать в службу данных людей,  ни  куп-
цов, ни черных людей, ни численных, или числяков, и земель их  не  поку-
пать; если же кто купил подобные земли, то прежние владельцы должны  вы-
купить их, если могут, если же не будут в состоянии выкупить, то  покуп-
щики должны потянуть к черным людям; если же не захотят тянуть, то лиша-
ются своих земель, которые даром переходят к черным  людям,распоряжение,
тождественное с позднейшими распоряжениями, по которым беломестцам,  лю-
дям нетяглым, запрещалось покупать земли тяглых людей. То же  самое  по-
буждение заставляло московских князей условливаться не держать в  Москве
закладней и не покупать человека с двором; князья обязываются  также  не
покупать земель ордынцев и делюев, которые должны знать свою службу, как
было прежде, при отцах. Под именем делюев разумеются всякого рода ремес-
ленные и промышленные люди, поселенные на княжих  землях;  ордынцами  же
называются пленники, выкупленные князьями в Орде и поселенные  также  на
княжих землях.
   Городское тяглое население по-прежнему разделялось на  сотни:  новго-
родцы говорят в своих грамотах, что купец должен тянуть в  свое  сто,  а
смерд в свой погост; здесь под смердом разумеется сельский житель.  Мос-
ковские князья в своих договорах говорят о черных людях, которые тянут к
сотникам; иногда же говорят о черных людях, которые тянут к  становщику:
и здесь надобно, думаем, понимать так, что в первом случае  говорится  о
городских людях, а во втором - о сельских. Сотник, или сотский,  удержи-
вает прежнее значительное положение свое в Новгороде; в начале  договор-
ных грамот с князьями говорится, что шлется князю благословение от  вла-
дыки, поклон от посадника, тысяцкого и всех сотских. Но если купцы и во-
обще горожане тянули к своим сотским, то сотские должны  были  тянуть  к
тысяцкому; великий князь в договорах с удельными выговаривает, чтоб мос-
ковская рать по-прежнему выступала в  поход  под  его  воеводою  и  чтоб
князья не принимали к себе никого из этой рати; последнее условие  пока-
зывает нам, что эта рать состояла из горожан; мы знаем  также,  что  имя
воеводы давалось преимущественно тысяцкому. Кроме  собственных  горожан,
тянувших в городские сотни, могли жить в городе на своих дворах холопи и
сельчане княжеские: так, Димитрий  Донской  условливается  с  Владимиром
Андреевичем серпуховским послать в город (Москву) своих наместников, ко-
торые должны очистить холопей их и сельчан; от этого происходило, что  в
Москве находились дворы, которые тянули к селам.
   На вятское устройство могут указать нам только первые строки послания
митрополита Ионы, который обращается к троим воеводам земским,  ко  всем
ватаманам, подвойским, боярам, купцам, житым людям и  ко  всему  христи-
анству.
   В городовом быту Юго-Западной Руси до  литовского  владычества  самым
замечательным явлением был приплыв чуждого народонаселения - немцев, жи-
дов, армян. Под 1259 годом волынский летописец сообщает  нам  любопытное
известие о построении и населении города Холма: однажды князь Даниил Ро-
манович, охотясь, увидел красивое и лесное  место  на  горе,  окруженной
равниною (полем): место ему полюбилось, и он построил сперва на нем  ма-
ленькую крепость, а потом другую, большую  и  начал  призывать  отовсюду
немцев и русских, иноязычников и поляков, и набежало много всяких ремес-
ленников от татар: седельники, лучники, тулники, кузнецы,  медники,  се-
ребряники, закипела жизнь,  и  наполнились  дворами  окрестности  города
(крепости), поле и села. Князь Мстислав Данилович для выслушания завеща-
ния брата своего Владимира Васильевича созывает во  Владимире  Волынском
горожан (местичей) - русских и немцев; на похоронах Владимировых плакали
немцы, сурожцы и жиды. Во время  литовского  владычества  жиды  получили
большие льготы; по грамоте Витовтовой, данной в 1388 году, за  убийство,
нанесение раны, побоев жиду виноватый отвечает так же, как за  убийство,
раны, побои, нанесенные шляхтичу;  если  христианин  разгонит  жидовское
собрание, то наказывается по обычаю земскому и все его имущество отбира-
ется в казну; за оскорбление, нанесенное школе жидовской, виноватый пла-
тит великокняжескому старосте два фунта перцу. Жида можно заставить при-
сягнуть на десяти заповедях только при важном иске,  где  дело  идет  не
меньше как о 50 гривнах литого серебра; в других же случаях жид присяга-
ет перед школою, у дверей. Жида-заимодавца нельзя заставить выдать  зак-
лад в субботу. Если христианин обвинит  жида  в  убийстве  христианского
младенца, то преступление должно быть засвидетельствовано тремя христиа-
нами и тремя жидами добрыми; если же свидетели объявят его невинным,  то
обвинитель должен потерпеть то же наказание, какое предстояло обвиненно-
му. Во время литовского владычества города русские стали получать  право
немецкое, магдебургское. Ставши королем польским, Ягайло  немедленно,  в
1387 году, дал Вильне магдебургское право; великий князь Сигизмунд Кейс-
тутович в 1432 году подтвердил это пожалование грамотою на русском  язы-
ке: вследствие этого жители Вильны, как римской,  так  и  русской  веры,
высвобождались из-под ведомства воевод, судей и всяких чиновников  вели-
кокняжеских и во всех делах расправлялись перед своим войтом. От того же
Сигизмунда жители Вильны, как ляхи, так и русы, получили право безмытной
торговли по всему княжеству Литовскому, весчую и другие пошлины в  своем
городе, а великий князь Казимир Ягайлович освободил  их  от  обязанности
доставлять подводы. В привилегии короля Казимира, данной литовским  зем-
лям в 1457 году, городские жители сравнены в правах с князьями, панами и
боярами, кроме права выезжать за границу и кроме управы над подвластными
людьми. Старый Полоцк, имевший одинакий быт с Новгородом Великим, сохра-
няет этот быт или по крайней мере очень заметные следы его и при князьях
литовских. Так, видим, что он заключает договоры с  Ригою,  с  магистром
ливонским и привешивает к этим договорам свою печать. Король  Казимир  в
своей уставной грамоте Полоцку говорит: "Приказываем, чтобы бояре, меща-
не, дворяне городские и все поспольство жили в согласии и дела  бы  наши
городские делали все вместе согласно, по старине, а сходились бы все  на
том месте, где прежде издавна сходились; и без бояр мещанам, дворянам  и
черни сеймов не собирать". Для сбора денег на короля устроен был  в  По-
лоцке ящик за четырьмя ключами: ключ боярский, ключ мещанский, ключ дво-
рянский и ключ поспольский; для хранения ключей избирались из всех  этих
сословий по два человека добрых, годных и верных, которые один без  дру-
гого ящика не отпирали. Кто были эти дворяне? Без сомнения, служня преж-
них полоцких князей.
   Внешний вид русского города не разнился от внешнего вида его в прежде
описанное время. В Москве явилась каменная крепость  (кремль)  только  в
княжение Димитрия Донского; мы видели, как во время Тохтамышева  нашест-
вия москвичи хвалились, что у них город каменный, твердый и  ворота  же-
лезные. В 1394 году задумали в Москве копать ров от Кучкова поля в Моск-
ву-реку: много было людям убытка, говорит летописец, много хором  разме-
тали, много трудились - и ничего не сделали. Через пять лет после  зало-
жения московского кремля заложен был и  каменный  кремль  нижегородский.
Заложение обширной крепости в Твери летописец приписывает еще св. Михаи-
лу Ярославичу; но под 1368 годом встречаем известие, что в Твери срубили
деревянную крепость и глиною помазали; потом князь Михаил  Александрович
велел около крепостного вала выкопать ров и вал  засыпать  от  Волги  до
Тмаки, а в 1394 году тот же князь велел рушить обветшалую стену и тут же
рубить брусьем. Как видно, кремль  Донского  был  единственною  каменною
крепостью во всем Московском княжестве; в Серпухове князь Владимир  Анд-
реевич построил крепость дубовую. Гораздо  более  известий  о  городских
постройках встречаем в летописях новгородских и псковских: в  1302  году
заложена была в. Новгороде каменная крепость; в 1331 владыка Василий за-
ложил город каменный от Владимирской церкви до Богородичной и от Богоро-
дичной до Борисоглебской, и в два года строение было окончено; а юрьевс-
кий архимандрит Лаврентий поставил стены около своего монастыря в  сорок
сажен, с заборалами; в 1334 году владыка покрыл свой каменный город, а в
следующем году заложил острог каменный от Ильинской церкви к Павловской.
В 1372 году выкопали ров около Людина конца, Загородья и Неревского кон-
ца; в 1383 выкопали ров около Софийской стороны, к старому валу; в  1387
сделали вал около Торговой стороны. В 1400 владыка Иоанн заложил  камен-
ный детинец. Иностранному путешественнику Ланноа (в начале XV века) Нов-
город показался удивительно огромным, но дурно  укрепленным;  Псков,  по
его отзыву, укреплен был гораздо лучше. Действительно, мы часто встреча-
ем известия о городовых постройках в Пскове: в 1309 году здесь  заложена
была стена плитяная от Петропавловской церкви к Великой-реке; в 1374 го-
ду псковичи заложили четвертую стену плитяную от реки Псковы до Великой,
подле старой стенки, которая была с  дубом  немного  выше  человеческого
роста, а через год поставили два костра каменных на торгу; в  1387  году
поставили три каменных костра у новой стены на приступе; в 1394 выстрои-
ли перши, или перси; в 1397 четыре костра каменных; в 1399 заложена  но-
вая стена с тремя кострами; в следующем году поставлены два новых  кост-
ра, а в 1401 году пристроили новую стену к старой подле реки Великой;  в
1404 заложили новую стену каменную подле реки  Псковы  и  старой  стены,
толще и выше последней, и покрыли ее; в 1407 выстроили стену против пер-
сей от гребли сторожевой избы толще и  выше;  в  1417  наняли  мастеров,
выстроили стену и поставили костер: в Петров пост кончили строение, а  в
Успенский оно упало; в 1420 поставили новый костер и выстроены были  но-
вые перши: строили их 200 человек, которые взяли у Пскова за работу 1000
рублей, да тем, которые плиту обжигали, дали 200 рублей;  но  через  три
года строение распалось. В 1452 году урядили новую стену у  першей  и  в
ней 5 погребов; в 1458 надделали над старою стеною новую и дали  за  это
мастерам полтораста рублей. Кроме самих Новгорода и Пскова в их  волости
видим и несколько других каменных городов: Копорье, Орешек,  Ямский  го-
род, Порхов, Изборск, Гдов; как легко и скоро строили деревянные крепос-
ти, видно из известия под 1414 годом, что псковичи поставили город Коло-
же в две недели; деревянную московскую  крепость  Калиты  начали  рубить
(строить) в ноябре и кончили в начале весны следующего 1338 года.
   В Новгороде от 1228 до 1462 года было выстроено не менее 150 церквей,
включая монастырские и исключая поставленные на месте  старых,  обветша-
лых; из этого числа не менее 100 каменных;  в  период  предшествовавший,
как мы видели, было построено около 70 церквей, и так как число церквей,
построенных при св. Владимире и Ярославе I, нельзя простирать далеко  за
20, то число всех церквей новгородских в половине XV века можно полагать
около 230; любопытно, что в продолжение первых 42 лет - от 1228 до  1270
года - летописец упоминает о построении только двух церквей в Новгороде.
Во Пскове в описываемое время построено было 35 церквей, из них  23  ка-
менные, две деревянные и о десяти неизвестно. В Москве летописец  упоми-
нает о построении только пятнадцати каменных церквей:  из  этого  видно,
как отстал главный город Северо-Восточной Руси от Новгорода  и  даже  от
Пскова; о количестве церквей московских в половине XIV века можно судить
по известию о пожаре 1342 года: сказано, что погорел город Москва весь и
церквей сгорело 18. В Нижнем Новгороде в конце XIV века было 32  церкви.
Упоминаются мостовые в Пскове: например, в 1308 году посадник Борис  за-
мыслил помостить торговище, и помостили, и было всем людям хорошо,  зак-
лючает летописец; в 1397 году снова помостили торговище;  но  мы  видим,
что от Пскова или Новгорода никак нельзя заключать к другим городам,  да
и во Пскове мостили только торговую площадь, где было беспрерывное  сте-
чение народа, для которого, разумеется, было хорошо,  когда  он  не  был
принужден стоять по колена в грязи. Эта мостовая была, разумеется, дере-
вянная, ибо каменной не было здесь и  в  XVII  веке.  В  Новгородской  и
Псковской летописях находим известие о построении  мостов  с  некоторыми
подробностями: например, в 1435 году наняли псковичи наймитов сорок  че-
ловек строить новый мост на реке Пскове;  балки  должны  были  доставить
наймиты сами, а рилини, городни и дубья были псковские; наймитам  запла-
чено было 70 рублей; в 1456 году намостили мост большой через реку Пско-
ву и дали мастерам 60 рублей, да потом еще прибавили  20.  Из  городских
частей упоминаются в Новгороде концы, улицы, полуулицы, улки.
   Что касается до внешнего вида юго-западных  русских  городов,  то  мы
знаем отзыв венгерского короля о Владимире Волынском, что такого  города
не находил он и в немецких землях; городские стены и на юге, как на  се-
вере, утверждались пороками и самострелами. В Холме при Данииле  Романо-
виче среди города была построена башня высокая,  с  которой  можно  было
стрелять по окрестностям, основание ее было каменное, вышиною 15 локтей,
а сама была построена из тесаного дерева и выбелена, как сыр,  светилась
на все стороны; подле нее находился колодезь, глубиною  в  35  сажен.  В
поприще от города находился столп каменный, а на нем орел каменный изва-
ян, высота камню 10 локтей, с головами же и подножками -12.0 князе  Вла-
димире Васильковиче летописец говорит, что он много городов срубил; меж-
ду прочим, в Каменце поставил столп каменный, вышиною в  17  сажен,  так
что все удивлялись, смотря на него. Столица великого княжества Литовско-
го, Вильна, в начале XV века состояла из дурных деревянных домов,  имела
деревянную крепость и несколько кирпичных церквей.
   Так как и в описываемое время, кроме стен и церквей, остальное строе-
ние в русских городах было почти исключительно деревянное, то  и  теперь
пожары должны были свирепствовать по-прежнему. О московских пожарах  ле-
топись упоминает в первый раз под 1330 годом; в 1335 году Москва погоре-
ла вместе с некоторыми другими городами; в 1337 был новый большой пожар,
причем сгорело 18 церквей; после пожара пошел сильный дождь, и что  было
вынесено в погреба и на площади, то все потонуло. В 1342 подобный же по-
жар; в 1357 Москва сгорела вся с 13 церквами;  в  1364  году  загорелась
Москва во время сильной засухи и зноя, поднялась буря и разметала  огонь
повсюду; этот пожар, начавшийся от церкви Всех святых, слыл  большим;  в
1388 сгорела почти вся Москва; в 1389 сгорело в Москве  несколько  тысяч
дворов; подобный же пожар в 1395 году;  потом  упоминается  о  пожаре  в
Москве в 1413, 1414, 1415, в 1422, 1441; в 1445 знаменитый  пожар  после
Суздальского бою; в 1453 выгорел весь кремль; в 1458 сгорело около трети
города. Таким образом, в 130 лет 17 больших пожаров -  по  одному  на  7
лет. В Новгороде в 1231 году сгорел весь Славенский конец; пожар был так
лют, говорит летописец, что огонь ходил по воде через Волхов; в 1252 го-
ду опять погорело Славно; в 1261 сгорело 80 дворов; в 1267 сгорел  конец
Неревский, причем много товара погорело на Волхове в лодьях, все сгорело
в один час, и многие от того разбогатели, а другие  многие  обнищали;  в
1275 погорел торг с семью деревянными церквами, четыре каменные  сгорели
да пятая немецкая; в 1299 году ночью загорелось на Варяжской улице, под-
нялась буря, из Немецкого двора перекинуло на Неревский  конец,  занялся
большой мост, и была великая пагуба:  на  Торговой  стороне  сгорело  12
церквей, в Неревском конце - 10. В 1311 году было  три  сильных  пожара:
сгорело 9 церквей деревянных, 46 обгорело; потом упоминается сильный по-
жар под 1326 годом; такой же - под 1329, 1339; в 1340  году  упоминается
об одном из самых лютых пожаров: между прочим, погорел владычный двор  и
церковь св. Софии, из которой не успели вынести всех икон; большой  мост
сгорел весь по самую воду; всех церквей сгорело 43, по другим  известиям
- 50, а людей погибло 70 человек; по иным известиям, сгорело 48  церквей
деревянных и упало три каменные. В 1342 году, во время большого  пожара,
сгорело три церкви и много зла случилось; люди не смели жить  в  городе,
перебрались на поле, а иные жили по берегу в судах,  весь  город  был  в
движении, бегали больше недели, наконец, владыка с духовенством замысли-
ли пост и ходили со крестами по монастырям и церквам. В 1347 году  пого-
рело шесть улиц; в 1348 два пожара: во второй  горело  на  пяти  улицах,
сгорели 4 деревянные церкви; в 1360 погорел Подол с  Гончарским  концом,
причем сгорело семь деревянных церквей; в 1368 году был пожар  злой,  по
выражению летописца: погорел весь детинец, владычный двор,  церковь  св.
Софии сгорела, часть Неревского конца и Плотницкий конец весь, а в  сле-
дующем году погорел конец Славенский; через  год  новый  пожар:  погорел
весь Подол и некоторые другие части города; в  1377  году  сгорело  семь
церквей деревянных и сгорели три каменные; в 1379 сгорело 8  улиц  и  12
церквей; в 1384 был пожар в Неревском конце, сгорело две церкви; в  сле-
дующем году сгорело два конца - Плотницкий и Славенский, весь торг;  ка-
менных церквей сгорело 25, деревянных 6; начался пожар в  середу  утром,
горело весь день и ночь и в четверг все утро, людей сгорело 70  человек.
В 1386 году сгорел конец Никитиной улицы; в 1388 году погорела  Торговая
сторона: сгорело 24. церкви и погибло 75 человек. В 1391 сгорело 8 дере-
вянных церквей, по другим известиям - 15, сгорело 3 каменные, по  другим
известиям - семь, людей погибло 14 человек; в том же месяце погорел весь
Людин конец с семью деревянными церквами и четырьмя  каменными;  в  1394
погорел владычный двор с околотком, сгорело 2 церкви деревянные и 8  ка-
менных сгорело; в 1397 погорел берег; в 1399 был пожар в Плотницком кон-
це, Славенский сгорел кесь, сгорело 22 каменные церкви, сгорела одна де-
ревянная; в 1403 году опять погорела часть Плотницкого конца, а Славенс-
кий сгорел весь, причем сгорело 15 каменных церквей, по другим  извести-
ям, каменных - 7, а деревянных - две; в 1405 -  два  пожара:  на  Яневой
улице сгорело 15 дворов, потом погорел Людин конец, часть Прусской  ули-
цы, часть детинца, сгорело 5 деревянных церквей и одна каменная, сгорело
каменных 12, причем погибло 30 человек; в 1406 погорел княжой двор, а  в
следующем году погорел Неревский конец, сгорело 12 церквей каменных, и в
том числе св. Софии, сгорело 6 деревянных; в 1414 погорел Неревский  ко-
нец, пять деревянных церквей сгорело, 8 каменных сгорело; в 1419 погоре-
ло два конца - Славенский и Плотницкий с 24 церквами;  в  1424  погорела
Торговая сторона и Людин конец весь; в 1434 погорели два конца;  в  1442
было три сильных пожара в одном месяце. Таким  образом,  в  Новгороде  в
описываемое время приходилось по одному сильному пожару на  5  лет.  Под
1391 годом встречаем в летописи известие о средстве,  которое  придумали
новгородцы для предупреждения пожаров: после большого пожара, бывшего  в
этом году, они взяли у св. Софии с полатей десять тысяч  серебра,  скоп-
ленных владыкою Алексеем, и разделили по 1000 рублей на каждый конец: на
эти деньги поставили костры каменные по обе  стороны  острога  у  всякой
улицы. Во Пскове упоминается десять больших пожаров,  в  Твери  -  семь,
два-в Смоленске, два - в Торжке и по одному - в Нижнем, Старице,  Росто-
ве, Коломне, Муроме, Корельском городке, Орешке, Молвотичах. Что касает-
ся народонаселения городов, то под 1230 годом говорится, что в Смоленске
погибло от мору 32000 человек; в Новгороде в 1390 году, по одному иност-
ранному известию (Кранца), погибло от мору 80000 человек;  в  Москве  во
время Тохтамышева взятия, по одним известиям, погибло 24000 человек,  по
другим - вдвое меньше.
   Земельные участки, принадлежащие к городу, назывались его  волостями,
а совокупность всех этих участков называлась уездом, название уезда про-
исходит от способа, или обряда, размежевания, который назывался  разъез-
дом, межевщик - разъезжиком, или заездником, межевать - разъезжать, сле-
довательно, все, что было приписано, примежевано к известному месту, бы-
ло к нему уехано, или заехано, составляло его уезд, что  было  отписано,
не принадлежало к нему, было отъехано, составляло волости отъездные.  Но
уездом называлась не одна совокупность  мест,  волостей,  принадлежавших
городу: такое же название могла носить и совокупность мест  или  земель,
принадлежавших к известному селу, и действительно, мы встречаем  село  с
уездом. В правительственном отношении уезд разделялся на волости, волос-
ти на станы, станы на околицы; населенные места в уезде носили различные
названия: встречаем городки, слободы, слободки,  села,  селца,  деревни,
починки села, новоселки, встречаем села, принадлежащие к слободкам, села
в слободах, деревни, принадлежащие к селам, к  починкам.  Известно,  как
обширна была волость Новгорода Великого; по давно утвердившемуся в нашей
науке мнению, Новгородские волости исстари делились на пять больших час-
тей, или пятин, которые соответствовали  разделению  Новгорода  на  пять
концов, так что жители каждой пятины ведались у старосты того городского
конца, к которому их пятина принадлежала. Об этом прямо и  ясно  говорит
Герберштейн; из русских источников, в житии св. Саввы Вишерского читаем,
что преподобный, имея нужду в земле для  построения  монастыря,  посылал
для испрошения этой земли в Славенский конец. Сохранились даже в списках
и грамоты, данные правлением конца Вишерскому монастырю на земли,  концу
принадлежавшие. Здесь могут возразить, что в  означенных  грамотах  дело
идет не о пятинных отношениях к концу, а просто о  землях,  находившихся
недалеко от Новгорода (в 7 верстах) и принадлежавших Славенскому  концу.
Но известно, что области пятин, как, например, Обонежской (в которой на-
ходились Вишерские земли), начинались непосредственно от Новгорода,  что
в Обонежской пятине были погосты, находившиеся еще  ближе  к  Новгороду,
чем Вишерские земли, например Деревяницкий, Волотовский.
   И в описываемое время видим, что князья и вообще землевладельцы  ста-
раются увеличивать народонаселение льготами, которые  они  дают  пришлым
людям: в княжение Димитрия Донского  какой-то  Евсейка  вздумал  пересе-
литься из Торжка в великокняжескую вотчину, на Кострому, и великий князь
освободил его от всех податей, кроме оброка по 5 куниц на год; кроме то-
го, приказал его блюсти дяде своему Василию тысяцкому. При  уступке  зе-
мельного участка монастырю или какому-нибудь частному лицу князья  обык-
новенно помещают в своих жалованных грамотах то условие, что  если  зем-
левладелец населит данный участок, то население  освобождается  на  нес-
колько лет от всех податей или тягостей, причем различаются два  случая:
если землевладелец перезовет на свой участок прежде живших на нем людей,
старожилцев, или перезовет выходцев из  других  княжеств,  инокняженцев:
для последних льгот было больше, давалась им свобода от всех податей  на
двойное количество лет в сравнении с первыми, обыкновенно на десять  лет
вместо пяти; в случае успешного заселения данного участка  землевладелец
получал новые льготы, новые награды; так, например, монахи Кириллова мо-
настыря за то, что полученную ими пустошь распахали, людей собрали, сел-
це и деревни нарядили, получили от великого  князя  Василия  Васильевича
льготу: никому из чиновников не велено было ездить на это селце и дерев-
ни и останавливаться в них, брать кормы, проводников, подводы.  Условия,
на которых пришлые люди поселялись на пустых участках, разумеется, зави-
сели от взаимного соглашения их с землевладельцами: они могли  обрабаты-
вать землю за известную плату от владельца, по найму, и назывались  най-
митами, могли пользоваться землею, уплачивая владельцу ее половину соби-
раемых произведений, и потому назывались половниками, треть произведений
- почему  назывались  третниками,  крестьянин,  занявший  при  поселении
деньги у землевладельца, назывался серебряником, наконец, встречаем наз-
вание рядовых людей - от какого-нибудь, нам неизвестного, ряда, или  до-
говора. Мы видим из княжеских грамот, что эти люди  переходили  с  одной
земли на другую, из одного княжества в  другое,  перезывались;  понятно,
что самые льготы, которые они получали при  заселении  пустых  участков,
побуждали их к переходам: ибо, живя на одном месте, по истечении извест-
ного срока, например десяти лет, они лишались льгот, и им  выгодно  было
перейти на другое место, заселив  которое  они  получали  опять  льготы.
Впрочем,  видим  уже  ограничение  произвольного  перехода  сирот,   или
хрестьян (так называлось тогда сельское  народонаселение),  определением
срока для него: сирота мог оставлять землю, отказываться, только осенью,
по окончании полевых работ, именно за две недели до Юрьева дня и  неделю
спустя после Юрьева дня осеннего, причем серебряники должны были  запла-
тить свое серебро. Потом видим запрещение перехода или перезыва крестьян
в виде льготы для  известного  землевладельца:  так,  например,  великий
князь Василий Васильевич пожаловал игумена Троицкого Сергиева  монастыря
и братию, запретив переход крестьянам-старожилцам из монастырского  села
Присек и деревень, к нему принадлежащих.  Дальнейшим  ограничением  было
запрещение землевладельцам, которых земли  были  освобождены  от  общего
княжеского суда и пошлин, принимать к себе тяглых волостных  людей,  тя-
нувших судом и пошлинами  к  князю,  они  должны  были  довольствоваться
только перезывом инокняженцев: так, Иоанн Калита запретил юрьевскому ар-
химандриту принимать на свои земли тяглых волоцких людей и  выходцев  из
Московского княжества; так, великий князь Василий Димитриевич постановил
это условие при позволении митрополиту Фотию купить  деревню  в  волости
Талше. Наконец, иногда князь не  только  позволял  известному  землевла-
дельцу не отпускать от себя крестьян, но давал право возвращать  и  тех,
которые прежде вышли: так, великий князь Василий Васильевич дал это пра-
во игумену Троицкого Сергиева монастыря относительно людей, вышедших  из
монастырских сел в Углицком уезде. Что же касается до отношений переход-
ного сельского народонаселения к землевладельцам, то мы знаем, что неко-
торым из последних князья жаловали право суда над поселенными на их зем-
лях людьми, кроме душегубства и суда смесного; в последнем  случае  зем-
левладельцы эти судили вместе с наместниками  и  волостелями  княжескими
или их тиунами; иногда жаловалось право суда, кроме душегубства,  разбоя
и татьбы с поличным.
   Но подле этого переходного сельского народонаселения мы видим народо-
население несвободное, принадлежащее землевладельцам; так, в  жалованных
грамотах землевладельцам отличаются люди, купленные ими,  от  тех,  кого
они перезовут, или старожилцы и пришлые люди отличаются  от  окупленных;
князья в своих договорах отличают холопей своих от  сельчан,  говорят  о
своих бортниках и оброчниках купленных, о людях купленных, о людях дело-
вых, которых они прикупили или за вину взяли себе, о людях полных  (рож-
денных в холопстве), купленных грамотных (отдавшихся добровольно  в  хо-
лопство по кабальным грамотам). Из  зависимых  людей  упоминаются  также
закладни, или закладники, которые на известных  условиях  заложились  за
Другого, так как главным побуждением к закладничеству было желание осво-
бодиться от повинностей, лежавших на свободном и самостоятельном челове-
ке, то князья и условливаются не держать закладней  в  городе  (Москве).
Таким образом, мы должны отличать в описываемое время людей свободных  и
самостоятельных, людей несамостоятельных (каковы были закладни) и, нако-
нец, людей несвободных, которые могли быть вечно или временно несвободны
смотря по тому, родились ли они в несвободном состоянии,  были  куплены,
попались в плен или отдались добровольно  в  холопство  на  ограниченное
число лет. Для первых встречаем название людей полных,  челяди  дернова-
той, выражение: послать на отхожую - значило освободить подобных  людей.
Замечательно, что вместо человек вольный говорилось:  "Человек  великого
князя". Что касается положения холопа, то новгородцы в  своих  договорах
требуют, чтобы донос холопа, или раба, на господина не имел силы и чтобы
судьи не судили холопа и половника без господаря.
   Говоря о разных слоях народонаселения в древней  Руси,  мы  не  можем
обойти вопроса о том: кто и как мог  владеть  земельною  собственностию?
Кроме людей служилых и духовенства в числе землевладельцев видим и  гос-
тей: под 1371 годом находим известие, что в Нижнем Новгороде  был  гость
Тарас Петров, который выкупил из плена своею казною множество всяких чи-
нов людей и купил себе вотчину у великого  князя,  шесть  сел  за  рекою
Кудьмою. Но значение гостя в летописи не определено: иногда гости  упот-
ребляются вообще в смысле торговых людей, купцов, иногда в значении луч-
ших, богатейших купцов; в новгородских памятниках  гости  не  составляют
особого разряда, везде видим только купцов. Но естественно,  что  только
богатейшие купцы, гости, могли приобретать земельную собственность,  ибо
они одни только по своим средствам могли, не  оставляя  торговли,  зани-
маться и сельским хозяйством, тогда как купцы незначительные не  были  в
состоянии в одно время и торговать в лавке и жить в  селе.  Кроме  того,
столкновение государственных интересов должно  было  уже  в  описываемое
время вести к тому, что купцам нельзя было владеть  земельною  собствен-
ностию, ибо всякий землевладелец должен был служить государству, а купец
был человек данный, плативший в казну деньги с своего промысла; если ку-
пец становился землевладельцем, то он относительно государственных  тре-
бований должен был совмещать в себе два характера: человека служилого  и
человека данного; но понятно, что он не мог  удовлетворить  вместе  этим
двум требованиям; мало того, мы видели, что по финансовым требованиям он
не мог бросить торга и перейти в служилые люди, ибо князья клялись  друг
другу не принимать к себе в службу торговых  людей.  Все  землевладельцы
необходимо должны были перейти в служилые люди, ибо государство не хоте-
ло между служилыми и промышленными людьми  признавать  никакого  другого
разряда: так, после, по Уложению, дети неслужилых отцов, купившие вотчи-
ны, должны были записаться в царскую службу; в противном случае  вотчины
отбирались у них в казну. Класса землевладельцев, живущих на своих  зем-
лях, не могло образоваться в описываемое время, ибо и теперь, как  преж-
де, продолжалась постоянная  колонизация  северо-восточных  пространств,
постоянное переселение, брожение; земледельцу невыгодно было  оставаться
долго на одном месте по самому качеству почвы на северо-востоке, которая
нигде не обещала продолжительного  плодородия;  чрез  несколько  времени
после первого занятия, после выжиги леса, требовала уже больших  трудов,
и земледельцу выгодно было оставлять ее и  переходить  на  новую  почву.
Кроме того, во все продолжение древней русской истории мы видим стремле-
ние менее богатых, менее значительных людей закладываться за людей более
богатых, более значительных, пользующихся особенными правами, чтобы  под
их покровительством найти  облегчение  от  повинностей  и  безопасность.
Стремление это мы видим и в других европейских  государствах  в  средние
века; оно естественно в новорожденных обществах, при отсутствии безопас-
ности, когда правительство, законы еще не так сильны, чтоб дать покрови-
тельство, безопасность всем членам общества. Таким образом, выгодно было
земледельцам переходить на земли богатых и знатных землевладельцев,  ар-
хиереев, монастырей, вельмож, ибо кроме вышеупомянутых льгот при  первом
поселении поселенцы пользовались еще льготами, заключавшимися  в  разных
правах, которые имели те или другие землевладельцы, а главное -  пользо-
вались покровительством сильных людей. При обращении внимания на отличи-
тельную черту нашей древней истории, на колонизацию страны, легко  реша-
ется вопрос о том, как произошла поземельная собственность  и  различные
ее виды. Как только Северо-Восточная Русь выступает на историческую сце-
ну, так мы видим в ней сильную колонизацию,  происходящую  под  покрови-
тельством князей; если бы мы даже не имели определительных  известий  об
этой колонизации, то мы необходимо должны были бы предположить  ее,  ибо
история застает Северо-Восточную Русь финскою страной, а потом видим  ее
славянскою; следовательно, допустив даже, что финское народонаселение не
исчезало, но ославянивалось, мы должны допустить сильную славянскую  ко-
лонизацию. Но эта колонизация происходила не в  доисторические  времена,
когда "живяху кождо с родом своим на своих местех"; она  происходила  на
памяти истории, когда Северо-Восточная Русь составляла уже  определенную
область, княжество, где  владела  известная  линия  княжеская;  следова-
тельно, колонизация не могла происходить без ведома и влияния известного
правительства. Ростов Великий существовал до призвания князей; ему  при-
надлежала обширная, малонаселенная, но определенная область. Для  потом-
ков первых насельников, городских и сельских, земля  находится  в  общем
владении; на это указывает обычный способ владения землями, принадлежав-
шими общинам городским и сельским.  Но  остаются  обширные  ненаселенные
пространства, никому не принадлежащие, т. е. принадлежащие городу Росто-
ву, а в Ростове находится высшее правительственное лицо, князь,  который
управляет всею областью посредством своих чиновников, волостелей, следо-
вательно, никакая дальнейшая перемена, никакие новые права  и  отношения
не могут произойти без ведома, без распоряжения княжеского; положим, что
сначала князь распоряжается в области не без ведома и  участия  старшего
города, но, конечно, мы не имеем никакого права думать, чтобы после Анд-
рея Боголюбского и Всеволода III князья распоряжались чем бы то ни  было
с ведома и согласия ростовцев. Прежде всего князья  могли  распоряжаться
землею, принадлежащею их волости, отдавая ее в  полное  владение  членам
своей дружины с правом населять ее всякого рода людьми, вольными  и  не-
вольными; могли распоряжаться землею отдавая  ее  духовенству;  наконец,
могли продавать ее богатым купцам, или гостям, подобным  вышеупомянутому
Тарасу Петрову, которые имели возможность населить купленную землю,- вот
разные виды происхождения частной земельной собственности, вотчин. Но  с
одной стороны, мы видели, что для жителей городов и сел существовала ис-
конная привычка смотреть на земли, принадлежавшие их  городам  и  селам,
как на общее достояние; земля принадлежала общине, а не отдельным членам
ее; когда же община потеряла свое самостоятельное значение перед князем,
то земля, естественно, стала государевою; с другой стороны, земли  оста-
валось все еще много; как частные люди, землевладельцы  старались  насе-
лить принадлежавшие им участки, перезывая к себе отовсюду  земледельцев;
так точно старалось и правительство о населении остававшихся у него пус-
тых земель. Являлись насельники, земледельцы и принимались  с  радостию;
но каким же образом они  селились?  Они  не  покупали  земель  у  прави-
тельства, ибо, во-первых, им не было никакой выгоды покупать, когда  они
могли пользоваться землею без покупки и потом,  найдя  землю  неудобною,
переселяться на новые места. Если подобные поселенцы оставались долго на
занятых ими участках, то, разумеется, эти участки переходили к их  детям
безо всяких новых форм и сделок; но ясно, что как у правительства, так и
у насельников сохранялось вполне сознание, что занятые последними  земли
не составляют их полной собственности, не суть их вотчины, не пожалованы
им за службу, не куплены ими, но уступлены только  в  пользование,  хотя
правительству и выгодно, чтоб это пользование продолжалось как можно до-
лее, переходило из рода в род. Вот происхождение так называемых  черных,
или государственных, земель. Что сказано о селах, то должно быть  приме-
нено и к городам, ибо города населялись точно так же, как села.  Извест-
ный промышленник селился в городе на  отведенной  ему  от  правительства
земле, ставил двор, оставлял эту землю и двор в наследство детям,  пере-
давал их за деньги, продавал другому подобному себе лицу - правительство
не вступалось, лишь бы только эта черная земля не  сделалась  белою,  не
перешла бы к кому-нибудь в виде полной частной собственности: отсюда все
известные распоряжения о непокупке земель черных людей, т. е. о  непере-
воде собственности государственной в частную.
   Кроме повинностей, означенных выше в статье о  доходах  княжеских,  в
описываемое время встречаем известия о других обязанностях сельского на-
родонаселения, например, об обязанностях город делать, двор княжой и во-
лостелин ставить, коня княжого кормить, сено косить, на охоту ходить  по
приказанию ловчих княжеских (на медведя и на лося), давать корм, подводы
и проводников князю, воеводам, наместникам, волостелям тиунам и  всякого
рода чиновникам и посланцам княжеским.
   Кроме означенных слоев народонаселения в  первый  раз  в  описываемое
время, именно в конце первой половины XV века, встречаем название  каза-
ков рязанских, которые пришли на помощь к рязанцам  и  москвичам  против
татарского царевича Мустафы; они пришли вооруженные сулицами, рогатинами
и саблями.
   Мы видели старание князей умножать народонаселение в  своих  княжест-
вах; теперь обратим внимание на обстоятельства,  препятствовавшие  этому
умножению, на бедствия - политические (войны междоусобные и  внешние)  и
физические (голод, мор и другие). Мы видели на севере в описываемое вре-
мя 90 усобиц, в продолжение которых Владимирская область  (с  Переяслав-
лем, Костромою и Галичем) терпела 16 раз, Новгородская - 15,  Московская
- 14, Тверская - 13, Смоленская, Рязанская и Двинская - по  9  раз,  Се-
верская и Суздальско-Нижегородская - по 4,  Ярославско-Ростовская  -  3,
Вятская - 2, Псковская - 1; таким образом, Владимирская  область,  более
других терпевшая от усобиц, подвергалась  опустошениям  по  одному  разу
почти в 15 лет, относительно же всей Северной России придется  по  одной
войне с лишком на два года. Опустошениям от внешних врагов  Новгородская
область подвергалась 29 раз, Псковская - 24, Рязанская - 17,  Московская
- 14, Владимирская и Нижегородская - по 11, Северская - 8, Смоленская  и
Тверская - по семи, Ярославско-Ростовская - 4,  Вятская  -  1;  следова-
тельно, Новгородская область, более других,  по-видимому,  терпевшая  от
внешних войн, подвергалась неприятельским нашествиям по одному разу на 8
лет. Круглое число неприятельских нашествий будет 133; из этого числа на
долю татарских опустошений приходится 48,  считая  все  известия  о  ти-
ранствах баскаков в разных городах;  приложив  к  числу  опустошений  от
внешних врагов число опустошений от усобиц, получим 232,  следовательно,
придется по опустошению почти на каждый год. Но понятно, чго на этих од-
них цифрах нельзя основать никаких выводов; так, например,  Новгородская
и Псковская области терпели больше всех других от нашествий внешних вра-
гов, и, несмотря на то, Новгород и Псков оставались самыми богатыми  го-
родами во всей Северной России, ибо Псков во все это  время  был  только
раз во власти врагов, которые, впрочем,  как  видно,  не  причинили  ему
большого вреда: Новгород же ни разу не  доставался  в  руки  неприятелю;
большая часть нашествий немецких, шведских и литовских, от которых  тер-
пели Новгород и Псков, ограничивались пограничными волостями их  и  нис-
колько не могут идти в сравнение с нашествием Батыя,  с  двукратным  та-
тарским опустошением во время усобиц между сыновьями Невского, с опусто-
шением Тверской области татарами и Калитою, с нашествием Тохтамыша, Еди-
гея. Также обманчивы приведенные цифры и относительно  восточных  облас-
тей; так, например, цифры показывают что Московское княжество  подверга-
лось большим опустошениям, чем княжество Тверское; но рассмотрение  дру-
гих обстоятельств, и именно когда и какого рода  опустошениям  подверга-
лись оба соперничествующие княжества, совершенно изменяет дело: Тверское
княжество подверглось страшному опустошению вконец от татар и Калиты при
князе Александре Михайловиче; потом, не успело оно оправиться  от  этого
бедствия, начинаются усобицы княжеские, заставляющие народ выселяться из
родных пределов в другие княжества, тогда как Москва не терпит опустоше-
ний от внешних врагов от Калиты до Донского, а усобицы начинаются в  ней
только в княжение Василия Васильевича,  когда  она  уже  воспользовалась
временем отдыха и взяла окончательно верх над всеми другими княжествами.
Цифры показывают, что более частым нападениям внешних  врагов  подверга-
лись пограничные области на юго-востоке  и  северо-западе  -  Рязанская,
Новгородская и Псковская; Рязанская - от татар, Новгородская и Псковская
- от шведов, немцев и Литвы - и числовое большинство остается на стороне
северо-западных границ. Но мы заметили, что нашествий шведских и  немец-
ких нельзя сравнить с татарскими; с другой стороны, не должно  преувели-
чивать и вреда, который Россия претерпевала от татар;  не  должно  забы-
вать, что иго тяготело особенно только в продолжение первых 25 лет,  что
уже в 1266 году летописец извещает об его ослаблении, что  уже  в  конце
XIII века исчезают баскаки и князья сами распоряжаются относительно  вы-
хода; что после татарских опустошений, которые были  следствием  усобицы
между сыновьями Невского, до опустошения Тверской области татарами с Ка-
литою и после этого вплоть до Тохтамышева нашествия, в продолжение, сле-
довательно, с лишком 50 лет, за исключением пограничных княжеств Рязанс-
кого и Нижегородского, Северо-Восточная Россия не  слыхала  о  татарских
нашествиях, а потом, кроме Тохтамышева, Едигеева и Улу-Махметова нашест-
вия, набеги касались только границ, и по-прежнему терпело от них преиму-
щественно княжество Рязанское. Вообще с цифрами в истории надобно  обхо-
диться очень осторожно.
   Обратимся к физическим бедствиям. Под 1230 годом летописец говорит  о
голоде, свирепствовавшем во всей России, кроме Киева: в половине сентяб-
ря мороз побил весь хлеб в Новгородской области, и отсюда началось  горе
большое, говорит летописец: начали покупать хлеб по 8 кун, кадь ржи - по
20 гривен, пшеницы - по 40 гривен, пшена - по 50, овса - по 13; разошел-
ся весь город наш и вся волость, и наполнились  чужие  города  и  страны
братьями нашими и сестрами; оставшиеся начали мереть:  трупы  лежали  по
улицам, младенцев грызли псы; ели мох, сосну, кору липовую, лист разный;
некоторые из черни резали живых людей и ели, другие  обрезывали  мясо  с
трупов, иные ели лошадей, собак, кошек;  преступников  казнили,  вешали,
жгли, но встало другое зло: начали зажигать домы людей добрых, у которых
чуяли рожь, и грабили имение их; между родными не  было  жалости,  сосед
соседу не хотел отломить куска хлеба; отцы и матери отдавали детей своих
из хлеба в рабство купцам иноземным; по улицам скорбь при  виде  трупов,
лежащих без погребения, дома тоска при виде детей, плачущих по хлебе или
умирающих с голоду; цены возвысились, наконец, до  того,  что  четвертую
часть кади ржи начали покупать по гривне серебра.  Архиепископ  Спиридон
поставил скудельницу и приставил человека доброго и  смиренного,  именем
Станил, возить в нее мертвецов на лошади со всего города;  Станил  возил
целый день беспрестанно и навозил 3030 трупов; скудельница  наполнилась,
поставили еще другую и наклали 3500 трупов. Псковский летописец  расска-
зывает об этом голоде у себя в тех же чертах; его особенно поразило  то,
что в великий пост люди ели конину. "Написал бы еще кой о чем похуже, да
и так уже горько",- оканчивает он свой рассказ.  В  Смоленске  выстроено
было четыре скудельницы, в которых было положено 32000  трупов.  В  1251
году пошли дожди в Новгородской области, подмочили хлеб и  сено,  осенью
мороз побил хлеб; в 1291 году то же самое; в 1303 году там же зима  была
теплая, не было снегу через всю зиму, и люди хлеба не добыли. В 1309 го-
ду был голод сильный и по всей Русской земле, потому что мышь поела вся-
кий хлеб. В 1331 году была большая дороговизна в Русской земле: это  го-
лодное время слыло под названием рослой ржи. В 1364 году с половины лета
стояла мгла, зной был страшный, леса, болота и земля горели, реки высох-
ли; в следующем году то же самое, и отсюда сильный  голод.  Осенью  1370
года было снегу много, и хлеб пошел под снег; но зима была теплая,  весь
снег сошел в самом начале великого поста, и  хлеб  был  сжат  в  великий
пост; летом в солнце показались места черные, как гвозди, мгла была  та-
кая, что на сажени нельзя было ничего перед собою видеть, люди сталкива-
лись лбами, птицы падали с воздуху людям на головы, звери смешивались  с
людьми, медведи и волки бродили по селам, реки, болота,  озера  высохли,
леса горели, голод был сильный по всей земле. В 1373  году  при  сильном
зное не было ни капли дождя во все лето. Летом 1407 года было сумрачно и
дождливо, крылатый червь летел от востока на запад, поел деревья и засу-
шил их; в 1409 году множество людей померло от голоду; в 1412 дороговиз-
на в Нижнем Новгороде; в 1418 году снег выпал 15 сентября, шел трое  су-
ток и покрыл землю на 4 пяди, пошли морозы; но потом стало  тепло,  снег
сошел, но хлеба сжали мало после снега, и начался голод по всей  Русской
земле. В 1421 году свирепствовал голод в Новгороде  и  по  всей  Русской
земле, много людей померло с голоду, другие ушли в Литву, иные  померзли
на дороге, потому что зима была очень холодна; в Москве оков ржи покупа-
ли по полтора рубля, в Костроме - по два рубля, в Нижнем - по шести;  во
Пскове тогда клети были полны хлеба от прежних лет, и вот пошли ко Пско-
ву новгородцы, корела, чудь, вожане, тверичи, москвичи, просто  сказать,
пошел народ со всей Русской земли, и нашло его множество, стали покупать
рожь во Пскове, по волостям и пригородам и возить за рубеж, цены  подня-
лись, зобница ржи начала продаваться по 70 ногат, жита - по 50,  овса  -
по 30, вследствие чего псковичи запретили вывозить хлеб за рубеж, а  на-
хожих людей стали выгонять изо Пскова и изо всех волостей;  иные  разош-
лись, а которые остались во Пскове, тех множество перемерло,  и  наклали
их в одном Пскове четыре скудельницы, а сколько погибло по пригородам  и
волостям - тем и числа нет. Осенью 1429 года земля и  леса  горели,  дым
стлался по воздуху, с трудом можно было видеть друг друга, от дыму  уми-
рала рыба и птица, рыба после того пахла дымом два года; следствием  та-
кой погоды был голод сильный по всей земле Русской; в  1436  году  мороз
побил хлеб в жатвенную пору, и была большая дороговизна; зимою 1442 года
лютые морозы много причинили зла людям и животным; в 1444 году опять лю-
тая зима и дороговизна сена; под 1446 годом новгородский летописец гово-
рит, что в его области хлеб был дорог не только этого году, но в продол-
жение 10 лет, две коробьи по полтине, иногда больше,  иногда  меньше,  а
иногда и вовсе негде купить; была скорбь сильная: только и слышно  было,
что плач да рыдание по улицам и по торгу, многие от голоду падали  мерт-
вые, дети перед родителями, отцы и матери перед детьми; многие разошлись
в Литву, к немцам, бусурманам и жидам, из  хлеба  отдавались  в  рабство
купцам.
   О море долго не встречаем известий: под 1284  годом  южный  летописец
упоминает о сильном море на животных в Руси, Польше и у  татар:  лошади,
рогатый скот, овцы померли без остатка; северный летописец  упоминает  о
море на скот под 1298 годом; потом, под 1308 о море на людей; под 1318 -
о море в Твери; под 1341 - о море на рогатый скот в Новгороде; в  Пскове
же в этом году был мор сильный на людей: негде стало погребать, где  вы-
копают могилу мужу или жене, там же положат и детей  малых,  голов  семь
или восемь в одном гробе. Но  это  бедствие  было  только  предвестником
ужаснейших: наступила страшная вторая половина XIV века.  Еще  под  1348
годом летописец упоминает о море в Полоцке; в 1350 году заслышали о море
в дальних странах; в 1351 году начался мор во Пскове с таким  признаком:
харкнет человек кровью и на  четвертый  день  умирает;  предвидя  скорую
смерть, мужчины и женщины шли в монастыри и  там  умирали,  постригшись;
другие приготовлялись к смерти в домах заботами о душах  своих,  отдавая
имение свое церквам и монастырям, духовным отцам и нищим; священники  не
успевали ходить за каждым мертвецом на дом, но приказывали свозить  всех
на церковный двор, и за ночь к утру  набиралось  трупов  по  тридцати  и
больше у каждой церкви, и всем было одно отпевание, только молитву  раз-
решительную читали каждому порознь и клали по три или по  пяти  голов  в
один гроб; так было по всем церквам, и скоро стало негде погребать,  на-
чали погребать подальше от церквей, наконец, отведены были под  кладбище
пустые места совершенно вдалеке от церквей. Многие думали, что никто уже
не останется в живых, потому что если мор войдет в  какой-либо  род  или
семью, то редко кто оставался в живых; если умиравшие отдавали кому  де-
тей своих или имение, то  и  принимавшие  скоро  заболевали  и  умирали,
вследствие чего стали бояться принимать что-либо от умирающих  и  родные
начали бегать родных; зато  некоторые  великодушные,  отбросивши  всякий
страх, и чужих мертвецов погребали для спасения душ своих. Псковичи пос-
лали в Новгород звать владыку Василия, чтобы  приехал  благословить  их;
владыка приехал, обошел весь город с духовенством  со  крестами,  мощами
святых, весь народ провожал кресты, взывая:  "Господи  помилуй!"  Пробыв
немного дней во Пскове, владыка поехал назад здоровым, но на дороге,  на
реке Узе, занемог и умер. Вслед за владыкою мор шел изо Пскова в  Новго-
род: во Пскове свирепствовал он с весны до зимы, в Новгороде  -  от  Ус-
пеньева дня до весны следующего года;  единовременно  с  Новгородом  мор
свирепствовал в Смоленске, Киеве, Чернигове, Суздале; в Глухове и  Бело-
зерске не осталось ни одного человека; мы видели, что в  1353  году  мор
свирепствовал в Москве. В 1360 году свирепствовал второй мор во Пскове с
новым признаком: у кого выложатся железа, тот скоро умирал; опять  пско-
вичи послали в Новгород звать к себе владыку Алексея; тот приехал,  бла-
гословил всех - от великого до убогого, обошел весь город  со  крестами,
отслужил три литургии, и мор начал переставать. В 1363 году явился мор с
низовьев Волги, начал свирепствовать в Нижнем Новгороде, потом в Рязани,
Коломне, Переяславле, Москве, Твери, Владимире, Суздале,  Дмитрове,  Мо-
жайске, Волоке, Белоозере; пред началом болезни человека  как  рогатиною
ударит в лопатку, или под груди против сердца, или между крыльцами,  по-
том больной начинает харкать кровью, почувствует сильный жар,  за  жаром
следуют обильный пот, за потом дрожь - и это последнее; болезнь  продол-
жалась день, два, редко три; показывалась и железа не одинаково: у иного
на шее, у другого на стегне, под пазухою, под скулою, за лопаткою;  уми-
рало в день человек по пятидесяти, по сту и больше;  бедствие  продолжа-
лось не один год, обходя разные города. Под 1373 годом летописец  упоми-
нает о сильном море на людей и скотском падеже вследствие жаров  и  без-
дождия. В 1375 упоминается о море в Киеве; в 1387 был сильный мор в Смо-
ленской области: из самого Смоленска вышли только пять человек  живых  и
затворили город; под 1389 годом упоминается сильный мор во  Пскове,  под
следующим годом - в Новгороде. Под 1402 годом упоминается мор в Смоленс-
ке, под 1403 - во Пскове - железою, мор пришел из Дерпта;  в  1406  году
это бедствие возобновилось во Пскове; в 1409 году мор с кровяною  харко-
тою свирепствовал в волостях Ржевских, Можайских, Дмитровских,  Звениго-
родских, Переяславских, Владимирских, Юрьевских, Рязанских и  Тарусских,
показывался и в  некоторых  Московских  волостях:  первый  признак  -  у
больного руки и ноги прикорчит, шею скривит, зубы скрежещут, кости хрус-
тят, все суставы трещат, кричит, вопит; у иных и мысль изменится, ум от-
нимется; иные, один день поболевши, умирали, другие полтора дня, некото-
рые два дня, а иные, поболевши три или  четыре  дня,  выздоравливали;  в
1414 была болезнь тяжкая по всей Русской земле - костолом; в 1417 мор  с
кровохарканием и  железою  опустошил  Новгород,  Ладогу,  Русу,  Порхов,
Псков, Торжок, Дмитров и Тверь;  в  Новгороде  владыка  Симеон  с  духо-
венством всех семи соборов и всеми жителями обошел крестным ходом  около
всего города, после чего новгородцы, одни  на  лошадях,  другие  пешком,
отправились в лес, привезли бревен и поставили  церковь  св.  Анастасии,
которую в тот же день освятили и отслужили в  ней  литургию,  а  из  ос-
тального лесу поставили церковь св. Илии; в Торжке  также  в  одно  утро
построили церковь св. Афанасия; под 1419 годом упоминается мор в Киеве и
других юго-западных странах; в следующем году мор начал опустошать севе-
ро-восточную полосу - Кострому, Ярославль, Юрьев, Владимир, Суздаль, Пе-
реяславль, Галич, Плесо, Ростов; хлеб стоял на нивах, жать было  некому;
потом мор вместе с голодом опустошил Новгород и Псков; в 1423 году - мор
с железою и кровохарканием в Новгороде, Кореле и по всей Русской  земле;
в 1425 мор был в Галиче, а с Троицына дня в Москве и по другим  областям
продолжался в следующих годах; явился новый признак - прыщ;  если  будет
прыщ синий, то человек на третий день умирает, если же красный, то  выг-
нивал, и больной выздоравливал; в декабре 1441 года начался сильный  мор
железою во Пскове и продолжался все лето 1442 года, а  по  пригородам  и
волостям - до января 1443 г. Последнее известие о море под  1448  годом:
был мор на лошадей и на всякий скот, был и на людей, но не сильный.  Та-
ким образом, в продолжение всего описываемого времени встречаем не менее
23 известий о море в разных местах; но если мы обратим внимание, что  до
второй половины XIV века о море упоминается не более  трех  или  четырех
раз и все остальные известия относятся к этой несчастной половине  века,
то здесь придется по известию на каждые пять лет.  Нельзя  не  заметить,
что после успокоения от внешних и внутренних войн, которым  наслаждалось
княжество Московское, Владимирское и Нижегородское во времена  Калиты  и
Симеона Гордого, с первых же годов второй  половины  XIV  века  начинает
свирепствовать моровая язва, и  скоро  потом  опять  начинаются  сильные
внутренние и внешние войны; возобновляется борьба Москвы с  Тверью,  Ря-
занью, Новгородом, видим опустошительные нашествия татарские  и  литовс-
кие. Несмотря, однако, на это, Димитрий Донской нашел  средства  вывести
на Куликово поле войско, достаточное для победы над  Мамаевыми  толпами;
при этом нельзя забывать того явления что после физических бедствий, па-
губных для народонаселения, последнее стремится к увеличению  с  большею
силою; таким образом, на Куликовскую битву  явилось  молодое  поколение,
которое родилось уже после страшной язвы, опустошившей Русь в конце кня-
жения Симеона Гордого. Из других разрушительных явлений природы летописи
упоминают о землетрясении под 1230 годом и потом не ранее как  под  1446
годом; о первом упоминают летописцы суздальский и новгородский, о втором
- московский; суздальскому рассказывали самовидцы, как в Киеве во  время
землетрясения 1230 года расступилась в Печерском монастыре  Богородичная
каменная церковь на четыре части, в трапезнице снесло со столов все  ку-
шанье и питье; в Переяславле Русском церковь св. Михаила расселась  над-
вое; земля тряслась везде в один день и час, 3 мая, во  время  литургии.
Того же месяца 10 числа солнце при своем восхождении было на  три  угла,
как коврига, по выражению летописца, потом сделалось мало, как звезда, и
погибло; 14 числа солнце опять начало погибать и три дня являлось в виде
месяца; того же 14 числа, как солнце стояло месяцем, по обе его  стороны
явились столпы красные, зеленые, синие, и сошел огонь с небеси, как  об-
лако большое, над ручьем Лыбедью; всем людям показалось, что уже  пришел
последний час, начали целоваться друг с другом, прощаться, горько плака-
ли, но страшный огонь прошел через весь город без вреда, пал в  Днепр  и
тут погиб. В Новгородской летописи встречаем известия о сильных наводне-
ниях: например, в 1421 году, в мае месяце,  вода  в  Волхове  поднялась,
снесла великий мост и два других, в одном месте снесла церковь, во  мно-
гих церквах могли служить только на хорах (полатях),  потому  что  внизу
была вода. Под 1399 годом летописец  упоминает  о  необыкновенно  ранней
весне, о страшных грозах, от которых погибло много людей; такие же грозы
были и в 1406 году, между прочим, под этим годом  встречаем  в  летописи
следующее известие: после Петрова дня в Нижегородской области была такая
буря, что ветер поднял на воздух человека вместе с телегою и лошадью; на
другой день нашли телегу висящею на верху высокого дерева, и то на  дру-
гой стороне Волги, лошадь - мертвою на земле, а человека нигде не нашли;
о лютых морозах зимою, о страшных грозах и бурях летом  упоминается  еще
под 1442 годом; в июне 1460 года в Москве с запада явилась туча страшная
и темная, и поднялась такая буря, что от пыли никому нельзя  было  смот-
реть, люди были в отчаянии; на этот раз мрак и ветер скоро прекратились,
но на другой день к вечеру взошла туча с юга, поднялась  опять  страшная
гроза и буря, многие и каменные церкви поколебались,  забрала  на  крем-
левских стенах были сорваны и разнесены, крыши с церквей и верхи  смета-
ны, по селам многие церкви из основания вырваны и отнесены далеко в сто-
рону, леса старых, боры и дубы с корнем вырваны.
   Из обычаев, вредно действовавших на народное здоровье,  видим  обычай
хоронить мертвых внутри городов, около церквей; не знаем, какие,  наобо-
рот, принимались меры предосторожности во время моровых язв; что же  ка-
сается вообще до врачебных средств, то об них не имеем почти никаких из-
вестий; узнаем только, что великий князь Василий Васильевич как средство
от сухотной болезни приказывал зажигать у себя на теле трут,  во  многих
местах и часто; раны разгнились, и болезнь кончилась смертию.
   Мы видели обстоятельства,  долженствовавшие  содействовать  умножению
народонаселения в некоторых областях преимущественно перед другими, нап-
ример в княжестве Московском. Из областей, и прежде имевших относительно
густейшее народонаселение вследствие выгод положения, благоприятного для
торговли, области Новгородская и Псковская сохраняли эти выгоды.  Торго-
вое значение Новгорода для Восточной Европы в описываемое время не могло
нисколько уменьшиться, по-прежнему он был посредником торговых  сношений
между Азиею, Восточною и Северною Европою; отсюда понятно накопление бо-
гатств в Новгороде, увеличение его народонаселения, расширение,  украше-
ние самого города, который после упадка Киева, бесспорно, оставался  са-
мым богатым, самым значительным городом  во  всей  России.  Новгородских
купцов видим на отдаленном юго-западе, во Владимире Волынском, везде Ве-
ликий Новгород выговаривает путь чистый без рубежа  и  новых  мытов  для
купцов своих, торжокских и пригородных, для чего куплена была в  Орде  и
ханская грамота; выговаривает, чтоб князья не нарушили договоров, заклю-
ченных им с городами немецкими, не затворяли двора немецкого,  не  прис-
тавляли к нему приставов и торговали на этом  дворе  только  посредством
новгородцев. Как немцы дорожили Новгородом, видно из того, что, когда  в
1231 году свирепствовал здесь голод, немецкие купцы  приехали  с  хлебом
из-за моря и сделали много добра, по словам летописца,  значит,  продали
товар свой дешевою ценою. С 1383 до 1391 года не было  крепкого  мира  у
Новгорода с немцами, и вот в 1391 году съехались в Изборске новгородские
послы с немецкими; в числе последних  были  не  только  послы  из  Риги,
Юрьева и Ревеля, но также заморские, из Любека и Готского берега. Встре-
чаем в летописи особый отдел  новгородских  купцов,  производивших  торг
солью (прасолов); встречаем упоминовение о торговых  дворах  -  Готском,
Псковском. Наконец, от описываемого времени до нас  дошли  три  договора
новгородцев с Любеком, Готским берегом и Ригою: первый относится к  1270
году и немногим отличается от приведенного прежде договора; второй отно-
сится к концу XIII или началу XIV века, ко времени княжения Андрея Алек-
сандровича: в нем новгородцы дают купцам  латинского  (немецкого)  языка
три сухих (горных) пути по своей волости и четвертый водяный (в  речках)
с условием, что если путь сделается нечист (опасен), то князь подаст  об
этом весть иностранным купцам и велит своим мужам проводить их. В другой
грамоте, относящейся ко второй половине XIV века, новгородцы обязываются
не поминать вперед вреда, причиненного их купцам немецкими  разбойниками
перед Невою; из этого договора узнаем, что новгородцы ездили торговать в
Любек, на Готский берег и в Стокгольм. Любопытны некоторые подробности о
немецкой торговле в Новгороде, заключающиеся в постановлениях,  или  так
называемых скрах: например, запрещалось брать у русских товар в  кредит,
вступать с ними в торговую компанию и перевозить их товары;  запрещалось
вывозить поддельный воск, ввозить поддельные сукна;  запрещалось  прода-
вать товары по мелочам; розничная продажа  с  ограничениями  дозволялась
только так называемым Kindern. Никому не позволялось ввозить товаров  на
сумму, превышавшую 1000 марок серебра. Право  избирать  олдерманов  было
впоследствии предоставлено только депутатам Любека и Висби, и притом  из
их же граждан; то же самое соблюдалось и при выборе священников.  Запре-
щалось испрашивать привилегии для личных выгод или делать  новые  поста-
новления без согласия  Любека  и  Висби.  Запрещалось  привозить  купцов
иностранных, не принадлежавших  к  немецкому  обществу,  преимущественно
ломбардских. Главный путь иностранных купцов шел  по-прежнему  -  Невою,
Ладожским озером, Волховом через Старую Ладогу, к волховским порогам, по
которым за известную плату проводили их суда особенные лоцмана, далее  к
Taberna piscatorum (Рыбацкая слобода на 33 версте от Ладож. озера),  по-
том к Gestevelt (Гостинопольская пристань на 34 версте от Ладож. озера),
где платили пошлину наконец приезжали в Новгородскую пристань.
   Смоленск продолжает торговые связи с Ригою, которые были так выгодны,
что правительства обоих городов условились в 1284 году не препятствовать
взаимной торговле, хотя бы между смоленским князем и епископом, или  ма-
гистром, и произошли какие-нибудь неприятности; кроме послов от магистра
или горожан рижских заключили этот договор двое купцов - один из Браунш-
вейга, другой из Мюнстера. От половины XIV века до нас дошел также дого-
вор между Смоленском и Ригою, заключенный по докончанию дедовскому и  по
старым грамотам, смоленский князь называет  магистра  братом,  обещается
блюсти немцев в своих владениях, как  своих  смольнян,  а  правительство
рижское обязывается поступать точно так же у себя с смольнянами.  Полоцк
продолжает свои торговые связи с Ригою и под литовскою  зависимостию:  в
1407 году полочане заключили договор с  рижанами  о  свободной  торговле
между обоими городами; постановлено, чтоб полочане в Риге,  а  рижане  в
Полоцке не торговали малою торговлею, что розницею зовут; полочане могут
мимо Риги ездить в какую угодно землю сухим путем и водою, то  же  право
имеют и рижане относительно Полоцка; если полочанин  совершит  какое-ни-
будь преступление в Риге, то его отсылать для суда в Полоцк, и наоборот;
соль в Полоцке должно весить тем же весом, каким весят воск, теми же ко-
локолами, вес полоцкий будет больше рижского  полупудом;  сперва  рижане
посылают свои колокола и скалвы в Полоцк на свой счет,  а  потом,  когда
эти колокола сотрутся, или изломаются, или пропадут, то уже полочане  на
свой счет посылают в Ригу для исправления этих колоколов; серебряные ве-
сы держать в Риге полузолотником больше одного рубля;  весовщикам  цело-
вать крест, что будут весить справедливо; как одному, так и другому  ве-
совщику при взвешивании отойти прочь от скала и рукою  не  принимать,  а
весчую пошлину брать в Риге на полочанах такую же, какую берут в Полоцке
на рижанах. Если случится тяжба между полочанином и рижанином, то  истцу
знать истца, а другому никому в их дело не вмешиваться  и  за  это  пре-
пятствий торговле не делать; купцам будет путь свободный и во время усо-
бицы между магистром Ордена (мештерем  задвинским)  и  земскими  людьми.
Привозимые немецкими купцами товары были: хлеб, соль,  сельди,  копченое
мясо, сукно, полотно, пряжа, рукавицы, жемчуг, сердолик, золото,  сереб-
ро, медь, олово, свинец, сера, иголки, четки, пергамент, вино, пиво. Вы-
возимые: меха, кожи, волос, щетина, сало, воск, лес, скот и произведения
востока: жемчуг, шелк, драгоценные одежды, оружие. Во Псков из  Немецкой
земли приходили вино, хлеб, овощи. Из вещей, носивших название  русских,
встречаем: русские перчатки, русские постели, русские чашки.  Мы  видели
возвышение цен на съестные припасы; о ценах же  обыкновенных  на  севере
можно иметь понятие из одной жалованной грамоты великого  князя  Василия
Васильевича Троицкому Сергиеву монастырю: "Волостелю дают с двух  плугов
полоть мяса, мех овса, воз сена, десять хлебов, а не люб полоть, то  два
алтына, не люб овес - алтын, не люб воз сена - алтын, не любы хлебы - за
ковригу по деньге".
   Если Новгород, Смоленск, Полоцк, старинные русские торжища,  богатели
по-прежнему торговлею благодаря выгодному положению своему,  то  древнее
средоточие южной, греческой торговли на Руси, Киев, опустошенный  усоби-
цами и татарами,  переставший  быть  главным  городом  Руси,  презренный
сильнейшими князьями, суздальскими, галицкими,  литовскими,  представлял
во второй половине XIII века жалкое зрелище: Плано-Карпини насчитывает в
нем не более 200 домов. Но природные выгоды оставались прежние, и  купцы
из разных стран по старой привычке продолжали  приезжать  в  Киев:  так,
вместе с Плано-Карпини приехали туда купцы из Бреславля; потом приходило
туда много купцов из Польши, Австрии,  Константинополя;  последние  были
итальянцы: генуэзцы, венециане, пизане. Купцы из Торна приезжали на  Во-
лынь и в Галич: в 1320 году здешний князь Андрей Юрьевич, который  назы-
вает себя Dux Ladimiriae et dommus Russiae, дал торнским купцам грамоту,
в силу которой никто из его мытников или служителей не смел требовать от
них сукон или других  товаров,  уступает  им  все  права,  которыми  они
пользовались при отце его; обещает, что если кто-нибудь из них  потерпит
обиду, то за каждый денарий, неправедно отнятый,  получит  вдвое.  После
Гедиминовичи, княжившие на Волыни, не хотели пропускать купцов из Польши
и Германии через свою  землю  на  восток  (Heidenland),  дабы  утвердить
складку товаров во Владимире, Луцке и Львове, как бывало исстари. О тор-
говле галичан и подольцев в Молдавии, Бессарабии, Венгрии  получаем  из-
вестие из уставной грамоты, данной львовским и подольским купцам  госпо-
дарем молдавским в 1407 году; русские купцы покупали в молдавских владе-
ниях татарский товар: шелк,  перец,  камки,  тебенки,  ладан,  греческий
квас, потом покупали скот: свиней, овец, лошадей, меха беличьи и  лисьи,
овчины, кожи, рыбу, воск; продавали сукно, которое складывалось в  Соча-
ве, шапки, ногавицы, пояса, мечи, серебро жженое венгерское, куниц  вен-
герских. Черноморская торговля производилась через  город  Солдайю,  или
Судак, в Тавриде: сюда приставали все купцы, идущие из Турции в северные
страны, сюда же сходились купцы, идущие из России  и  стран  северных  в
Турцию: первые привозили ткани бумажные шелковые и пряные коренья,  пос-
ледние - преимущественно дорогие меха; что под этими меховыми торговцами
должно разуметь именно русских купцов, доказывает рассказ  Рубруквиса  о
крытых телегах, запряженных волами, в которых русские купцы  возят  свои
меха; по словам того же Рубруквиса, купцы изо всей  России  приезжали  в
Крым за солью и с каждой нагруженной телеги давали татарам две  бумажные
ткани пошлины. Знаем также из других источников, что в XIV веке  русских
купцов можно было найти в Кафе, Оце, Греции.
   Встречаем известия и о торговле приволжской с татарами: так,  летопи-
сец говорит, что татарский царевич Арапша перебил много русских купцов и
богатство их пограбил. Тохтамыш послал слуг своих в  Болгарию  захватить
русских купцов с судами их и товарами. Нижний Новгород благодаря положе-
нию своему уже и в описываемое время производил  значительную  торговлю:
так, говорится, что новгородские ушкуйники пограбили в Нижнем  множество
купцов, татар и армян, равно и нижегородских; пограбили товару  их  мно-
жество, а суда их рассекли; здесь перечисляются и разные  названия  этих
судов: паузки, карбасы, лодьи, учаны, мишаны, бафты и струги.  Восточные
купцы торговали в городах русских под покровительством татар: тверичи во
время восстания своего на татар истребили и купцов  ордынских  старых  и
пришедших вновь с Шевкалом; под 1355 годом упоминается о приходе в Моск-
ву татарского посла и с ним гостей-сурожан; под 1389 годом встречаем из-
вестие об Аврааме - армянине, жившем в Москве;  наконец,  видим,  что  в
Москву приходили и купцы с запада, именно из Литвы.
   Мы видели заботы новгородцев о том, чтоб купцам их был путь  чист  по
русским княжествам; великие князья  Северо-Восточной  Руси  в  договорах
между собою и в договорах с великим князем литовским выговаривают то  же
самое. Видим, что монастыри получают право беспошлинной торговли: новго-
родцы в половине XV века дали на вече Троицкому Сергиеву монастырю  гра-
моту, в которой запрещалось двинским посадникам,  холмогорским  и  воло-
годским, их приказчикам и пошлинникам брать пошлины и судить людей  Тро-
ицкого монастыря, старцев или мирян, которые будут посланы монастырем на
Двину, зимою на возах, а летом на одиннадцати лодьях: "А кто эту грамоту
новгородскую нарушит, обидит купчину Сергиева монастыря, или его кормни-
ков (кормчих), или осначев (оснастчиков), тот даст посаднику и тысяцкому
и всему господину Великому Новгороду пятьдесят рублей в стену. А вы, бо-
яре двинские, и житые люди, и купцы! обороняйте купчину Сергиева  монас-
тыря даже и тогда, когда Новгород Великий  будет  немирен  с  некоторыми
сторонами; блюдите монастырскую купчину и людей его, как  своих,  потому
что весь господин Великий Новгород жаловал Сергиев монастырь, держит его
своим, и вы, посадники, бояре, приказчики их и пошлинники,  сей  грамоты
новгородской не ослушайтесь". Митрополит из Москвы посылал своих слуг  в
Казань с рухлядью для торговли. Великие князья  литовские  для  поднятия
своего главного города Вильны дают ее купцам право беспошлинной и  бесп-
репятственной торговли во всех литовских и русских  областях.  В  Вильне
видим ярмарки два раза в год; в городах Восточной России видим торги  по
воскресеньям.
   Относительно монеты должно заметить, что в первой половине  XIV  века
счет гривнами заменяется счетом рублями, причем не трудно усмотреть, что
старая гривна серебра и новый рубль одно и то же; слово куны в  значении
денег вообще начинает сменяться теперь употребительным татарским  словом
деньги. Так как от описываемого времени дошли до нас прямые  известия  о
кожаных деньгах, то мы обязаны здесь подробнее рассмотреть этот  давний,
важный и запутанный вопрос в нашей исторической литературе. Здесь должно
отличать два вопроса: вопрос о мехах, обращавшихся вместо денег и  имею-
щих ценность сами по себе, и вопрос собственно о кожаных деньгах, о час-
тицах шкуры известного животного, не имеющих никакой  ценности  сами  по
себе и обращающихся в виде денег условно. Относительно обоих вопросов мы
встречаем у исследователей крайние мнения: одни  не  хотят  допускать  в
древней России металлической монеты и заставляют  ограничиваться  одними
мехами, другие, наоборот, подле металлической монеты не допускают  вовсе
мехов. Против первого мнения мы уже указали неопровержимые свидетельства
источников, против второго существуют свидетельства  также  неопровержи-
мые, например в уставной грамоте князя Ростислава смоленского: "А се по-
городие от Мьстиславля 6 гривен урока, а почестья гривна и три лисицы: а
се от Крупля гривна урока, а пять ногат за  лисицу".  Или:  "Се  заложил
Власей св. Николе полсела в 10 рублех да в трех сорокех белки". Здесь мы
ясно видим, что подле, вместе с гривнами и рублями принимались в  уплату
меха, и это самое показывает, что, без  всякого  сомнения,  было  время,
когда употребление мехов для уплат всякого рода, употребление их  вместо
денег было господствующим; смоленский князь или его пошлинник  вместе  с
рублем брал три лисицы; частное лицо, какой-то Власий, вместе с 10  руб-
лями занял и три сорока белки и обязался уплатить то же  самое;  так  же
точно первые князья брали дань с подчиненных племен одними черными куни-
цами и белками, потому что серебра этим племенам было взять  негде;  так
точно в это время и частные люди совершали свои  уплаты  одними  мехами.
Явилась металлическая монета, но она не вытеснила еще мехов;  выражение:
"А пять ногат за лисицу" - показывает нам переход от уплаты мехами к уп-
лате деньгами. Если и князья и простые  люди  принимали  в  уплату  меха
вместо денег, то нет нам нужды рассуждать о том,  что  ценность  пушного
товара не могла оставаться всегда одинаковою по  различию  лиц,  имеющих
или не имеющих в нем нужду, по различию мест, более  или  менее  богатых
этим товаром, что шкуры зверей - товар, подверженный порче, что он теря-
ет достоинство даже от частого перехода из рук в руки: ни пошлинник смо-
ленского князя не взял бы в казну трех истертых лисьих мехов, ни  упомя-
нутый Власий не занял бы трех сороков истертых белок, и ясно также,  что
если в Смоленской области лисица стоила пять ногат,  то  в  Черниговской
могла стоить больше или  меньше.  Труднее  объяснение  другого  явления,
именно собственных кожаных денег, имеющих условную ценность; но в  исто-
рии много таких явлений, которых мы объяснить теперь не можем и  которых
однако, отвергать не имеем права, если об них существуют ясные, не  под-
лежащие сомнению известия. Но таковы именно свидетельства  современников
и очевидцев - Рубруквиса и Гильберта де Ланноа;  названия  единиц  нашей
древней монетной системы могли, положим, ввести в  заблуждение  Герберш-
тейна, за сто лет до которого, по его собственному свидетельству, перес-
тали уже употреблять вместо денег мордки и ушки белок и  других  зверей;
но как же отвергать свидетельства Рубруквиса и Ланноа - очевидцев?  Один
старый исследователь, отвергавший кожаные  деньги,  смеялся  над  свиде-
тельством, что в Ливонии ходили беличьи ушки с серебряными гвоздиками  и
назывались ногатами; другой, позднейший исследователь находит это извес-
тие замечательным: но его мнению, оно может указывать  на  обычай  наших
предков мелкую серебряную монету для сохранности  укреплять  в  лоскутки
звериных шкур, откуда легко могло образоваться у иностранцев мнение, что
в России ходили беличьи и куньи мордки или ушки, части  шкуры,  негодные
для меха, но надежные для хранения монет.  Исследователи  могут  успоко-
иться насчет кожаных лоскутков с гвоздиками, ибо такова была именно фор-
ма древнейших ассигнаций в Европе: к 1241 году император Фридрих II пус-
тил в обращение кожаные деньги в Италии; они состояли из кожаного лоску-
та, на одной стороне которого находился небольшой серебряный гвоздик,  а
на другой - изображение государя; каждый лоскут имел  ценность  золотого
августала. Знаем, что такого же рода монеты ходили во Франции в XIV  ве-
ке. Неужели же мы должны предположить, что Ланноа в Новгороде, Рубруквис
в степях приволжских, итальянские, французские историки на западе Европы
- все согласились выдумать кожаные деньги и дать им обращение - в  своих
известиях только! Наконец, знаем, что у татар в описываемое  время  были
бумажные и кожаные деньги по образцу китайскому.
   О переменах монеты в Новгороде встречаем следующие известия: под 1410
годом летописец говорит, что новгородцы начали употреблять во внутренней
торговле лобки и гроши литовские и артуги немецкие, а куны отложили; под
1420 годом говорится, что новгородцы стали торговать деньгами серебряны-
ми, артуги же, которыми торговали 9 лет, продали немцам. Псковский лето-
писец в соответствие новгородскому известию под 1410 говорит  под  1409,
что во Пскове отложили куны и стали торговать пенязями, а под 1422 годом
говорит, что псковичи стали торговать чистым серебром;  новгородский  же
летописец говорит, что в это время во Пскове  деньги  сковали  и  начали
торговать деньгами во всей Русской земле. Но эти перемены не могли обой-
тись без смут в Новгороде: под 1447 годом  летописец  рассказывает,  что
начали новгородцы  хулить  деньги  серебряные,  встали  мятежи  и  ссоры
большие: между прочим, посадник Сокира, или  Секира,  напоивши  ливца  и
весца серебряного, Федора Жеребца, вывел его  на  вече  и  стал  допыты-
ваться, на кого он лил рубли. Жеребец оговорил 18 человек, и, по его ре-
чам, народ скинул с моста некоторых из оговоренных, у других домы  разг-
рабили и даже вытащили имение их из церквей, чего прежде не бывало,  за-
мечает летописец. Несправедливые бояре научали того же  Федора  говорить
на многих людей, грозя ему смертию; но когда  Жеребец  протрезвился,  то
стал говорить: "Я лил на всех, на всю землю и весил с своею  братьею,  с
ливцами". Тогда весь город был в большой печали, одни только  голодники,
ябедники и посульники радовались; Жеребца казнили  смертию,  имение  его
вынули из церкви и разграбили. Чтоб помочь  злу,  посадник,  тысяцкий  и
весь Новгород установили пять  денежников  и  начали  переливать  старые
деньги, а новые ковать в ту же меру, платя за работу от гривны по  полу-
деньге; и была христианам скорбь великая и убыток в городе и  по  волос-
тям. Главные торговые города древней Руси -  Новгород,  Киев,  Смоленск,
Полоцк - обязаны были своею торговлею и своим богатством природному  по-
ложению, удобству водных путей сообщения. В описываемое время города Се-
веро-Восточной Руси, Москва, Нижний, Вологда, были обязаны своим относи-
тельным процветанием тому же самому. И долго после сухим путем по России
можно было только ездить зимою; летом же оставался один водный путь, ко-
торый потому имеет такое важное значение в нашей истории; мороз и  снега
зимою и реки летом нельзя не включить в число важнейших деятелей в исто-
рии русской цивилизации. Князья ездили в Орду водою; так, известно,  что
сын Димитрия Донского Василий отправился к Тохтамышу в судах из Владими-
ра Клязьмою в Оку, а из Оки вниз по Волге; Юрий Данилович московский по-
ехал в последний раз в Орду из Заволочья по Каме и Волге.  Из  Москвы  в
города приокские и приволжские отправлялись водою;  так,  отправился  из
Москвы в Муром на судах нареченный митрополит  Иона  для  переговоров  с
князьями Ряполовскими насчет детей великого князя Василия Темного.  Епи-
фаний в житии св. Стефана Пермского говорит: "Всякому, хотящему  шество-
вати в Пермскую землю, удобствен путь есть от града Уствыма рекою Вычег-
дою вверх, дондеже внидет в самую Пермь".
   При удобстве путей сообщения водою летом и санным путем  зимою  пере-
численные прежде благоприятные обстоятельства для торговли имели силу  и
теперь. Касательно же препятствий для торговли мы  прежде  всего  должны
упомянуть, разумеется, о татарских  опустошениях,  после  которых  Киев,
например, не мог уже более оправиться. Но здесь мы  опять  должны  заме-
тить, что Киев упал не вследствие одного татарского разгрома, упадок его
начался гораздо прежде татар: вследствие отлива жизненных сил,  с  одной
стороны, на северо-восток, с другой - на запад. Других главных рынков  -
Новгорода, Пскова, Смоленска, Полоцка - не коснулись татарские опустоше-
ния. После утверждения татарского  господства  ханы  и  баскаки  их  для
собственной выгоды должны были благоприятствовать  торговле  русской;  в
Орде можно было все купить, и у новгородцев была ханская грамота,  обес-
печивавшая их торговлю, притом же по прошествии первого  двадцатипятиле-
тия тяжесть ига начинает уменьшаться, и после видим значительное  разви-
тие восточной торговли и волжского судоходства;  даже  с  достоверностию
можно положить, что утверждение татарского владычества в  Средней  Азии,
также в низовьях Волги и Дона и вступление России в число  зависящих  от
Орды владений очень много способствовало  развитию  восточной  торговли;
время от Калиты до Димитрия Донского должно считать самым  благоприятным
для восточной  торговли,  ибо  непосредственной  тяжести  ига  более  не
чувствовалось, и между тем татары, успокоиваемые покорностию князей,  их
данью и дарами, не пустошили русских владений,  не  загораживали  путей.
После попыток порвать татарскую зависимость, после Куликовской битвы или
несколько ранее, обстоятельства становятся не так благоприятны для  вос-
точной торговли: опять начинаются опустошительные нашествия, от  которых
особенно страдают области Рязанская  и  Нижегородская,  Нижегородская  -
преимущественно жившая восточною, волжскою торговлею; теперь ханы,  воо-
ружаясь против России, прежде всего бросаются на русских купцов, которых
только могут достать своею рукою. Под 1371  годом  встречаем  любопытное
известие, из которого, с одной стороны, можно  видеть  богатство  купцов
нижегородских, а с другой стороны, гибельное влияние татарских опустоше-
ний на пограничные русские области: был, говорится, в Нижнем гость Тарас
Петров, первый богач во всем городе; откупил он полону множество  всяких
чинов людей своею казною, и купил он себе вотчину у князя, шесть сел  за
Кудьмою-рекою, а как запустел от татар этот уезд, тогда и гость переехал
из Нижнего в Москву. Но не всегда же Россия  после  Мамая  находилась  в
неприязненных отношениях к Орде, и давно протоптанный путь не  мог  быть
вдруг покинут.
   В договоре Димитрия Донского с Олгердом видим условие о взаимной сво-
бодной торговле; но этим договором не кончилась борьба между  Москвою  и
Литвою, не могла не страдать от нее и торговля. Впрочем, открытая вражда
между московскими и литовскими князьями не была постоянною, притом же во
время ссор с Москвою Литва находилась в мире с Рязанью, Тверью, Новгоро-
дом и Псковом. Псков часто враждовал с немцами, и несмотря на  то,  тор-
говля заграничная делала его одним из самых богатых и значительных горо-
дов русских - знак, что частая вражда с немцами не могла  много  вредить
этой торговле. И Новгород не всегда был в мире с немцами: мы видели, что
с 1383 до 1391 года не было между ними крепкого мира, и когда в  послед-
нем году мир был заключен, то немецкие послы приехали в Новгород, товары
свои взяли, крест целовали и начали двор свой ставить снова: значит, при
начале ссоры товары были захвачены новгородцами и двор немецкий разорен.
Из приведенной выше грамоты узнаем, что новгородские купцы терпели иног-
да от немецких разбойников перед самою Невою: шведы неблагоприятно смот-
рели на торговлю новгородцев с немцами; король Биргер писал в 1295  году
любчанам, что шведы не будут тревожить немецких купцов, идущих в  Новго-
род с товарами, только в угождение императору, ибо  для  него,  Биргера,
эта торговля невыгодна, потому что усиливает врагов  его  (новгородцев).
Он дает купцам свободу отправляться в Новгород, но  под  условием,  чтоб
они не возили туда оружия, железа, стали и пр. Много, как видно, терпела
волжская торговля от новгородских ушкуйников; но и это бедствие не  было
продолжительно. Относительно ушкуйничества должно заметить, что это  яв-
ление служит также доказательством развития волжской торговли в XIV  ве-
ке: значит, было что грабить, когда  образовались  такие  многочисленные
разбойничьи шайки.
   Торговля должна была содействовать распространению ремесел,  искусств
в тех местах, в которых она наиболее процветала: самые богатые  торговые
города, Новгород, Псков, отличаются прочностию своих укреплений,  много-
численностию своих церквей. Церкви и каменные по-прежнему строились ско-
ро: церковь архангела Михаила в Москве была заложена, окончена и освяще-
на в один год; то же говорится и о монастырской  церкви  Чуда  архангела
Михаила; некоторые деревянные церкви, так называемые обыденные, начинали
строить, оканчивали и освящали в один день; но соборная церковь св. Тро-
ицы во Пскове строилась три года: сперва псковичи дали наймитам 200 руб-
лей, чтобы разрушить стены старой церкви; старый материал был  свален  в
реку Великую, ибо считалось неприличным употребить его  на  какое-нибудь
другое дело; на другой год заложили новую  церковь,  дали  мастерам  400
рублей и много их потчевали.
   В Твери во время стройки соборной церкви св. Спаса  поставили  внутри
ее маленькую деревянную церковь и служили в ней, пока мастера оканчивали
большую. И в описываемое время иногда складывали церкви очень неискусно;
в Коломне только что окончили каменную церковь, как она упала; в  Новго-
роде едва успели мастера, окончивши работы, сойти с  церкви  св.  Иоанна
Златоуста, как она упала. Летописцы употребляют в известиях о построении
церквей иностранное слово: мастера, но нигде не видно, чтобы  призываемы
были иностранцы для этих построек. В  княжение  Василия  Димитриевича  в
Новгороде известны были как искусные строители три мастера:  Иван,  Кли-
мент и Алексей. Кроме церквей и колоколен под 1409 годом  упоминается  о
построении в Новгороде владыкою Иоанном теремца каменного,  где  святили
воду каждый месяц. Упоминается по-прежнему о покрытии церквей оловом;  в
1420 году псковичи наняли мастеров Федора и дружину его обивать  церковь
св. Троицы свинцом; но не могли отыскать ни во Пскове,  ни  в  Новгороде
такого мастера, который бы мог лить свинчатые доски: посылали и к немцам
в Юрьев, но поганые, как выражается летописец, не дали мастера;  наконец
приехал мастер из Москвы от Фотия митрополита и научил Федора, как  лить
доски; мастера получили 44 рубля. Новгородский  владыка  Евфимий  покрыл
чешуек) церковь св. Георгия в Ладоге. Упоминается по-прежнему о  золоче-
нии глав, или маковиц, упоминается о позлащении  гроба  князя  Владимира
Ярославича и матери его Анны в новгородском Софийском соборе. Говорится,
что тверской епископ Федор сделал у церкви св. Спаса двери медные; в ни-
жегородской церкви св. Спаса были двери дивные, устроенные медью золоче-
ною. Ростовский епископ Игнатий помостил красным мрамором дно (пол)  Бо-
городичной церкви; то же сделал тверской владыка Федор у себя  в  церкви
св. Спаса. Встречаем известия об украшении церквей живописью: в 1343 го-
ду греческие мастера подписали (расписали) соборную церковь Успения  бо-
городицы в Москве, под следующим годом говорится о расписании монастырс-
кой церкви св. Спаса в Москве; мастера были родом русские, ученики  гре-
ков, - Гойтан, Семен и Иван с учениками своими и дружиною. Под 1395  го-
дом упоминается о расписании церкви Рождества богородицы и  придела  св.
Лазаря в Кремле: мастера были - Феофан Грек и Семен Черный; тот же  Фео-
фан Грек расписал церковь св. архистратига Михаила в 1399 году;  в  1405
году расписывали церковь Благовещения на  княжом  дворе  иконник  Феофан
Грек, Прохор, старец из Городца, да чернец Андрей Рублев. Под 1409 годом
говорится о расписании церкви Богородицы владимирской мастерами Даниилом
иконником и Андреем Рублевым. Они же расписали церковь Троицкую над гро-
бом св. Сергия, церковь в московском Андрониковом монастыре. В Новгороде
церковною живописью занимались также греки: под 1338  годом  упоминается
Исаия Гречин. Упомянутый мастер, грек Феофан, расписал  в  1378  году  в
Новгороде церковь Христа Спасителя на Ильине улице; под 1385  годом  при
описании большого пожара в Новгороде говорится,  что  вместе  с  другими
сгорел в Павлове монастыре Иваш, церковный росписник, как видно русский.
Под 1345 годом находим известие, что в Москве слиты  были  три  колокола
больших и два меньших, и лил их мастер Борис Римлянин; но еще прежде,  в
1342 году, как видно, этот же самый Борис вызван был из Москвы в  Новго-
род и слил там большой колокол к св. Софии. В 1403 году слит был колокол
в Твери к соборной церкви Преображения, но не сказано,  каким  мастером.
Из построек не церковных упоминается под 1409 годом о построении в  Нов-
городе владыкою Иоанном пекленицы (поварни?) каменной; под 1433 годом  -
о построении новгородским владыкою Евфимием у себя на дворе  палаты  ка-
менной с 30 дверями: строили мастера немецкие из-за моря (т. е.  не  ли-
вонские) вместе с новгородскими; в 1439 году  тот  же  владыка  поставил
ключницу хлебную каменную; в следующем году  поставил  комнату  каменную
меньшую; в 1441 году большая палата владыкина и сени прежние были распи-
саны; в 1442 году тот же владыка поставил на своем дворе поварни  камен-
ные и комнату каменную, а в 1444 -  духовницу  и  сторожню  каменные.  В
Москве только в 1450 году митрополит Иона заложил на своем дворе  палату
каменную. Наконец, находим известия об устройстве часов; под 1404  годом
говорится, что поставлены были часы в Москве, на дворе  великого  князя,
за церковию Благовещения, устроил их монах Лазарь, пришедший из  Сербии.
Вот как описываются эти часы: "Сий же  часник  наречется  часомерье;  на
всякий же час ударяет молотом в колокол, размеряя и расчитая часы ночныя
и дневныя; не бо человек ударяше, но человековидно, самозвонно и  самод-
вижно, страннолепно некако сотворено есть человеческою хитростью, преиз-
мечтано и преухищрено". В Новгороде в 1436 году владыка Евфимий  устроил
у себя над палатою часы звонящие, а под 1449 годом говорится, что тот же
владыка поставил часозвоню.
   О построении и украшении церквей в Юго-Западной Руси можем иметь  по-
нятие из рассказа волынского летописца о построении церквей в Холме  Да-
ниилом Романовичем под 1259 годом: построена была  церковь  св.  Иоанна,
красивая и великолепная; построена она была так: четверо комар, с каждо-
го угла перевод, а стояли они на четырех головах человеческих, изваянных
некоторым хитрецом; три окна украшены были стеклами римскими; при  входе
в алтарь стояли два столпа из цельного камня, и на них - комара; потолок
был украшен звездами золотыми на лазури; внутренний помост был  слит  из
меди и олова чистого и блестел как зеркало; двое дверей украшены  камнем
галицким, белым и зеленым холмским, тесаным, сработаны некоторым  хитре-
цом Авдеем, прилепы от всех шаров - из золота, напереди  их  изваян  св.
Спас, а на полунощных - св. Иоанн, на удивление всем  смотрящим;  иконы,
принесенные из Киева, украшены были драгоценными камнями, жемчугом и зо-
лотом; колокола привезены были также из Киева, а другие слиты на  месте.
Другая церковь была построена в честь св. безмездников Кузьмы и Дамиана;
верх ее поддерживали четыре столпа из цельного камня истесанного.  Пост-
роена была и церковь св. Богородицы, величиною и красотою не  хуже  пер-
вых, и украшена пречудными иконами: князь Даниил принес из Венгрии чашу,
мраморную, багряную, изваянную чудесно, с змеиными  головами  вокруг,  и
поставил ее перед дверями церковными, называемыми царскими: в этой  чаше
святили воду на Богоявленье. Князь Владимир Василькович построил  в  Ка-
менце церковь Благовещения, украсил ее иконами золотыми,  сковал  сосуды
служебные серебряные, евангелие дал также окованное серебром, положил  и
крест воздвизальный. Во Владимире расписал всю церковь св. Димитрия, со-
суды служебные серебряные сковал, икону св. богородицы оковал серебром и
дорогими камнями, завесы у иконы были золотом шитые, а другие аксамитные
с дробницею;  в  кафедральном  соборе  Св.  богородицы  образ  спасителя
большой оковал серебром, евангелие также оковал серебром, сосуды служеб-
ные устроил из жженого золота с дорогими камнями и образ  Спасов  оковал
золотом с дорогими камнями и поставил на память  себе.  В  перемытльский
собор дал евангелие, окованное серебром с жемчугом; в черниговский собор
послал евангелие, золотом писанное, окованное  серебром  и  жемчугом,  и
среди его - Спас с финифтью; в луцкий собор дал крест большой,  серебря-
ный, позолоченный, с честным древом. В Любимле поставил церковь каменную
св. Георгия, украсил ее иконами коваными, сосудами  серебряными,  платцы
дал аксамитные, шитые золотом с жемчугом, херувим  и  серафим,  индитью,
золотом шитую всю, а другую из белчатой паволоки, а в малых алтарях  обе
индитьи из белчатой паволоки, евангелие, окованное все золотом с дороги-
ми камнями и жемчугом, деисус на нем скован из золота,  цаты  большие  с
финифтью, другое евангелие волочено оловиром; два кадила - одно серебря-
ное, другое медное; икона местная св. Георгия была написана  на  золоте;
на эту икону князь положил гривну золотую с жемчугом, другая икона,  Бо-
городицы, была также написана на золоте, и на ней было монисто золотое с
дорогими камнями; двери в церкви были медные;  князь  начал  расписывать
эту церковь и расписал уже все три алтаря,  начали  было  расписывать  и
шею, но не окончили по причине княжеской болезни;  колокола  были  слиты
такие удивительные на слух, что подобных не было во всей земле.
   Что касается ремесел вообще, то из рассказа летописцева  о  населении
Холма Галицкого мы видим, какие были главные, самые нужные из них -  это
мастерство оружейное и металлическое; начали, сказано, собираться в Холм
седельники, лучники, тульники и кузнецы железа, меди и серебра; в Новго-
роде встречаем щитника и серебряника; ибо что касается  других  ремесел,
например сапожного, портного, то, по всем вероятностям, они отправлялись
в домах слугами. О мебели, удобствах домашней жизни, расположении и  ук-
рашении жилищ мы не имеем почти никаких известий и должны заключить, что
домашний быт отличался по-прежнему простотою.  Богатый  волынский  князь
Владимир Василькович, который построил столько городов, церквей, так  их
богато украсил, лежал во время болезни своей на соломе. О богатстве мос-
ковских князей можем иметь понятие по их завещаниям, где упоминается  об
иконах, дорогих платьях, цепях, редко - о дорогом оружии,  о  нескольких
сосудах столовых, и все это в таком небольшом количестве, что  не  могло
занимать много места, легко могло быть спрятано,  собрано,  увезено.  Но
если так было у князей, то чего же мы должны искать у простых  людей?  У
последних, кроме самой простой и необходимой рухляди, нельзя было ничего
сыскать, ибо все, что получше и подороже, хранилось в церквах  как  мес-
тах, наименее подвергавшихся пожарам и разграблениям. Жилища  располага-
лись, как видно, по-прежнему; вот описание пожара, бывшего в доме тверс-
кого великого князя Михаила Ярославича: загорелись сени, и  сгорел  двор
княжой весь; но божиею милостию проснулся сам князь Михаил и  выбросился
в окно с княгинею, а сени полны были княжат и  боярченков,  которые  тут
спали, и сторожей было много, но никто не слыхал.  О  княжеских  одеждах
упомянуто было выше; относительно платья простых людей встречаем  назва-
ния: охабни, опашни, шубы, вотолы, сарафаны, чупруны, котыги; из украше-
ний: перстни, колтки, цепочки (золотые враные). О пище нет подробностей;
узнаем только, что бедные употребляли в пищу овсяные хлебы. Обратимся  к
состоянию нравственному.
   Начавши описывать состояние религии и церкви в предшествующий период,
мы должны были упомянуть о противодействии, которое христианство  встре-
тило на финском севере от язычества, от волхвов; в описываемое время  мы
не видим более подобных явлений; замечаем, напротив, успешное  распрост-
ранение христианства в финских пределах. Еще под  1227  годом  летописец
говорит о крещении корел; но земля последних скоро стала  спорною  между
новгородцами и шведами; этот спор давал кореле возможность менять  зави-
симость от одного народа на зависимость от другого,  причем  менялась  и
вера. Без соперничества распространялось православие на  северо-востоке:
здесь апостолом зырян, или пермяков, явился св. Стефан,  сын  устюжского
причетника и постриженик ростовский; вероятно знакомый еще  в  Устюге  с
языком зырянским, Стефан приготовился  к  своему  апостольскому  подвигу
тем, что изобрел азбуку и перевел нужнейшие богослужебные книги на  язык
зырянский. Несмотря на все препятствия со стороны ревнителей  язычества,
дело Стефана увенчалось успехом: на месте разрушенных  требищ  языческих
он основал церкви, при церквах - училища для детей. Стефан был поставлен
епископом в Пермь; о характере его деятельности в этом звании можно зак-
лючить из следующих слов "Плача земли Пермской на смерть Стефана", поме-
щенного в житии его: "Теперь мы лишились доброго промышленника  и  хода-
тая, который богу молился о спасении душ наших, а князю доносил наши жа-
лобы, хлопотал о наших льготах, о нашей пользе; пред боярами  и  всякими
властями был нашим теплым заступником, часто избавлял  нас  от  насилий,
работы и тиунской продажи, облегчал от тяжкой дани Самые новгородцы, уш-
куйники, разбойники слов его слушались и не  воевали  нас".  Преемниками
св. Стефана были епископы Исаак и Питирим: последний был взят в плен во-
гулами и умерщвлен. Если вследствие татарского ига мы видели один пример
отступничества в Зосиме, или Изосиме, то зато встречаем известия о  кре-
щении татар; так, например, под 1390 годом летописец говорит,  что  били
челом великому князю Василию Димитриевичу в службу три татарина, ханские
постельники, желая принять христианство: митрополит Киприан сам  крестил
их, нарекши имена: Анания, Азария, Мисаил.
   Во главе русской церкви по-прежнему находятся  митрополиты;  но  дея-
тельность их в описываемое время гораздо заметнее, чем прежде; тому  две
главнейшие причины: период предшествовавший характеризуется  господством
родовых княжеских отношений и происходивших отсюда  усобиц;  духовенство
могло противодействовать этим усобицам, утишать их, но не могло действо-
вать открыто и с успехом против причины усобиц,  против  господствующего
обычая: мы видим, как летописец, лицо,  бесспорно,  духовное,  принимает
сторону дядей против племянников; таковы были господствующие представле-
ния о праве княжеского старшинства в целом русском народе, в целом русс-
ком духовенстве; если бы митрополиты, приходившие из Византии,  и  враж-
дебно смотрели на такое представление, то их мнение, как чужеземцев,  не
могло иметь большого авторитета, и здесь, именно в  этой  чуженародности
митрополитов, заключалась вторая главная причина их  не  очень  заметной
деятельности. Другого рода явлениями характеризуется описываемое  время;
оно  характеризуется  борьбою  между  старым  и  новым  порядком  вещей,
борьбою, которая должна была окончиться единовластием: при  этой  борьбе
духовенство не могло оставаться равнодушным, оно  должно  было  объявить
себя в пользу того из них, который обещал земле  успокоение  от  усобиц,
установление мира и порядка. Но кроме этой  знаменитой  борьбы  внимание
духовенства, митрополитов должны были обратить на  себя  другие,  новые,
важные отношения, именно: отношения татарские, литовские и  отношения  к
изнемогающей Византии, которые должны были принять новый характер. Таким
образом, важность событий описываемого времени, сменивших однообразие  и
односторонность явлений периода предшествовавшего, событий, имевших тес-
ную связь с интересами церкви, должна была вызвать духовенство к сильной
деятельности, и сюда же присоединилось теперь то важное  обстоятельство,
что митрополиты начинают являться русские родом;  действительно,  нельзя
не заметить, что самая значительная  деятельность  в  описываемое  время
принадлежит троим митрополитам из русских: Петру, Алексею, Ионе.
   Мы видели, что в Константинополе не согласились на разделение русской
митрополии, на поставление особого митрополита для Северной Руси во Вла-
димир Клязьменский, но важное значение, с каким  явилась  Северная  Русь
при Андрее Боголюбском и Всеволоде III, заставило киевских  митрополитов
обратить на нее особенное внимание и отправляться во Владимир для умире-
ния тамошних князей с князьями южными, для  поддержания  согласия  между
двумя половинами Руси, согласия, необходимого для поддержания единства и
в церковном управлении. После 1228 года  и  после  татарского  разгрома,
когда значение Киева и Южной,  приднепровской  Руси  пало  окончательно,
митрополиты киевские и всея Руси должны были обратить еще большее внима-
ние на Северную Русь, и вот под 1250 годом встречаем  известие  о  путе-
шествии митрополита Кирилла II (родом русского) из Киева в Чернигов, Ря-
зань, землю Суздальскую и, наконец, в Новгород Великий. Но  потом  опять
мы видим Кирилла во Владимире, в 1255 и при похоронах Александра Невско-
го в 1263 году; после этого он ездил в Киев; о  возвращении  его  оттуда
летописец говорит под 1274 годом; в том же году Кирилл созывал собор  во
Владимире для исправления церковного; наконец, перед кончиною Кирилл яв-
ляется опять из Киева в Суздальской земле и умирает  в  Переяславле  За-
лесском в 1280 году, в княжение Димитрия Александровича, но  погребен  в
Киеве. Если мы на основании этих известий и не имеем еще права  сказать,
что Кирилл перенес кафедру из Киева во Владимир, то по крайней мере  ви-
дим, что он несколько раз является на севере, и очень вероятно,  что  он
жил здесь если не долее, то столько же, сколько и на юге; и если  Кирилл
II не сделал того, что обыкновенно приписывается  митрополиту  Максиму,-
не перенес пребывания с юга на север, то по крайней мере приготовил  яв-
ление, необходимое по всем обстоятельствам; любопытно также  известие  о
кончине Кирилла в Переяславле Залесском: здесь мы можем видеть также не-
обходимый по обстоятельствам шаг со стороны митрополита всея Руси, можем
видеть предпочтение города, в котором живет  сильнейший  князь,  городу,
главному только по имени.
   Кирилл не дожил до важного  для  Северной  Руси  события  -  открытия
борьбы между сыновьями Невского: старшим Димитрием и младшим Андреем; но
он оказал участие в одном также значительном событии, именно - в  борьбе
великого князя Ярослава Ярославича с Новгородом: вследствие его  посред-
ничества новгородцы помирились с князем. С другой стороны,  при  Кирилле
определились отношения ордынские; все русские были обложены данью,  иск-
лючая духовенство; другим следствием терпимости татар было то, что в са-
мом Сарае, столице ханов, учреждается православная епископская кафедра в
зависимости от русского митрополита; в 1261 году Кирилл поставил в Сарай
епископом Митрофана; под 1279 годом встречаем  известие,  что  сарайский
епископ Феогност в третий раз возвратился из Царя-града,  куда  посылали
его митрополит Кирилл и хан Менгу-Тимур,  к  патриарху  и  императору  с
письмами и дарами, известие любопытное, показывающее  значение  русского
сарайского епископа для христианского востока.
   Преемником Кирилла был Максим, родом грек; нет известий, чтоб  Кирилл
ездил в Орду, но Максим отправился туда немедленно по приезде в Киев  из
Константинополя. Сначала Максим показал, что столицею митрополии русской
должен остаться Киев; сюда в 1284 году должны были явиться  к  нему  все
епископы русские. В следующем году видим его на севере, даже в Новгороде
и Пскове; но во время знаменитой усобицы на севере между Александровича-
ми мы не слышим о митрополите: он остается в Киеве; быть может, эта усо-
бица и удерживала его на юге, потому что, как скоро она приутихла,  Мак-
сим переселился совершенно из Киева во Владимир,  пришел  с  клиросом  и
совсем житьем своим, по выражению летописца; последний приводит и причи-
ну переселения: митрополит не хотел терпеть насилия от татар в Киеве; но
трудно предположить, чтобы насилия татарские в это время  именно  усили-
лись против прежнего. Таким образом, Максим сделал решительный,  оконча-
тельный шаг, которым ясно засвидетельствовал, что жизненные силы  совер-
шенно отлили с юга на север, и действительно, до сих пор, если Киев  по-
терял прежнее значение и благосостояние, то  значение  и  благосостояние
поддерживалось еще на юго-западе, в Галиции, на Волыни; но по смерти Да-
ниила, Василька и Владимира Васильевича и здесь оставалось мало  надежды
на что-нибудь сильное и прочное.
   Максим не долго прожил на севере: не оказавши нравственного  влияния,
посредничества в усобице между  сыновьями  Невского,  он  хотел  воспре-
пятствовать усобице между князьями московским и  тверским,  но  старания
его остались тщетны; он умер в 1305 году, и преемником ему поставлен был
Петр, родом русский, из Волыни. После  поставления  своего  Петр  только
проездом остановился в Киеве и спешил на север: но и здесь пробыл недол-
го, отправился опять на юг. В Брянске он  уговаривал  князя  Святослава,
чтоб тот поделился волостями с племянником или даже оставил бы ему  все,
бежал бы из города, а не бился. Неизвестно, шел ли Петр далее Брянска на
юг и было ли прекращение брянской усобицы главною целию его поездки  ту-
да; всего вероятнее, что святитель возвратился из Брянска на  север,  во
Владимир, ибо под следующим годом встречаем в летописи известие, что  он
не пустил тверского княжича Димитрия Михайловича идти войною на Новгород
Нижний; впрочем, за правильность порядка годов  в  летописных  сборниках
ручаться нельзя; очень может быть, что митрополит был в Брянске и угова-
ривал тамошнего князя, когда ехал в первый раз  из  Киева  во  Владимир;
после мы не встречаем известий о поездках св. Петра  на  юг.  Митрополит
Кирилл колебался между севером и югом; Максим переехал с клиросом  и  со
всем житьем своим на север; Петр сделал новый шаг: Владимир,  где  посе-
лился Максим, был столицею старшего князя только по имени; каждый князь,
получавший старшинство и великое княжение Владимирское, оставался жить в
своем прежнем наследственном городе, и шла борьба  за  то,  которому  из
этих городов усилиться окончательно, собрать Русскую землю, и  вот  Петр
назнаменует это окончательное торжество Москвы, оставаясь  здесь  долее,
чем в других городах, и выбравши Москву местом успокоения своего на ста-
рости и местом погребения своего. Любопытно видеть, как во все это время
митрополиты, тогдашние представители духовного единства Руси,  не  имеют
постоянного пребывания, странствуют то с юга на север, то с севера на юг
и на севере не пребывают постоянно во Владимире: св. Петр, по словам ав-
тора жития его, проходил места и города и, полюбивши  московского  князя
Иоанна Даниловича, стал жить в Москве долее, чем в  других  местах.  Это
движение митрополитов всего лучше выражает то  брожение,  то  переходное
состояние, в котором находилась тогда Русь, состояние, прекратившееся  с
тех пор, как средоточие государственной жизни утвердилось в Москве,  че-
му, как мы видели, много содействовало расположение св.  Петра  к  этому
городу или его князю. Во сколько этому расположению к Москве способство-
вали неприязненные отношения Твери и ее епископа Андрея к св. Петру,  мы
определить не можем; но мы не должны упускать  этого  обстоятельства  из
внимания. Подобно Максиму, и Петр должен был  отправиться  в  Орду:  это
случилось по смерти хана Тохты, когда со вступлением на  престол  Узбека
все обновилось, по выражению летописца, когда все  приходили  в  Орду  и
брали новые ярлыки, и князья и  епископы.  Петр  был  принят  в  Орде  с
большою честию и скоро отпущен на Русь. Еще в самом начале, когда  опре-
делились татарские отношения, наложена была дань на всех, за исключением
духовенства: последнему дан был ярлык, свидетельствующий об  этом  осво-
бождении. В дошедшем до нас ярлыке Менгу-Тимура именно говорится о жало-
ванных грамотах духовенству первых ханов, которых грамот Менгу-Тимур  не
хочет изменять; следовательно, ярлык Менгу-Тимуров мы имеем полное право
считать одинаковым со всеми прежними ярлыками; в нем  хан  обращается  к
баскакам, князьям, данщикам и всякого рода чиновникам татарским с объяв-
лением, что он дал жалованные грамоты русским митрополитам и всему духо-
венству, белому и черному, чтоб они правым сердцем, без  печали,  молили
бога за него и за все его племя и благословляли их: не надобна с них  ни
дань, ни тамга, ни поплужное, ни ям, ни подводы, ни война, ни  корм;  не
надобна с них никакая пошлина, ни ханская, ни  ханшина,  ни  князей,  ни
рядцев, ни дороги (сборщика податей), ни  посла,  никоторых  пошлинников
никакие доходы; никто не смеет занимать церковных земель, вод, огородов,
виноградников, мельниц, зимовищ и летовищ; никто не смеет брать на рабо-
ту или на сторожу церковных людей: мастеров,  сокольников,  пардусников;
никто не смеет взять, изодрать, испортить икон, книг  и  никаких  других
богослужебных вещей, чтобы духовные не проклинали хана, но  в  покое  за
него молились; кто веру их похулит, наругается над нею, тот без  всякого
извинения умрет злою смертию. Братья и сыновья  священников,  живущие  с
ними вместе, на одном хлебе, освобождаются также от всяких даней и  пош-
лин; но если отделятся, из дому выйдут, то дают пошлины и дани. А кто из
баскаков или других чиновников возьмет какую-либо дань или пошлину с ду-
ховенства, тот без всякого извинения будет казнен смертию. Но с  воцаре-
нием Узбека, как было упомянуто, надобно было брать новые ярлыки, т.  е.
снова платить за них, и митрополиту Петру дан был  новый  ярлык  на  его
имя. Этот ярлык одинаков с Менгу-Тимуровым, только многословнее; прибав-
лено то, что митрополит Петр управляет своими людьми и судит их во  вся-
ких делах, не исключая и уголовных, что все церковные люди должны  пови-
новаться ему.
   Преемник Петра, грек Феогност, приехал на  север,  когда  уже  борьба
между Москвою и Тверью кончилась, когда Тверская  область  была  страшно
опустошена, князь ее в изгнании и московский князь первенствовал без со-
перника. Новому митрополиту не оставалось ничего более, как  последовать
примеру своего святого предшественника, и Феогност, по словам летописца,
сел на месте св. Петра, стал жить на его  дворе  в  Москве,  что  другим
князьям было не очень сладостно. Мы видели, какого важного союзника имел
Калита в Феогносте, который страхом отлучения заставил  псковичей  отка-
заться от покровительства Александру тверскому. Но, покончивши  дела  на
севере, Феогност должен был спешить на юг, где в последнее  время  прои-
зошла важная перемена; вместо многих отдельных, мелких,  слабых  князей,
потомков Рюрика, здесь господствовал теперь сильный князь литовский  Ге-
димин, язычник, но не гонитель христианства.  Вследствие  этого  события
отношения всероссийского митрополита к  Юго-Западной  Руси  должны  были
принять новый характер: прежде можно было оставить юг для  севера,  пре-
небрегая неудовольствием многих, слабых, разделенных князей, если бы они
решились выразить неудовольствие на отсутствие  митрополита;  но  теперь
могущественными князьями литовскими пренебрегать было нельзя, и Феогност
долго живет на Волыни, потом встречаем известие о поездке его туда же  в
другой раз, и это известие нельзя не привести в связь с другим  одновре-
менным известием о насилиях поляков на Волыни, о гонениях  на  правосла-
вие; притом удаление киевского митрополита на север уже  заставляло  ду-
мать на юге об избрании особого митрополита, который, по  известным  нам
обстоятельствам, должен был иметь пребывание в Галицкой  Руси,  а  не  в
Днепровской. До нас дошли письма константинопольского императора к  мит-
рополиту Феогносту, к великому князю Симеону московскому,  к  волынскому
князю Любарту об уничтожении Галицкой митрополии, установленной  прежним
патриархом. В Орду Феогност должен был ездить два раза;  во  второй  раз
его ждали там большие неприятности: какие-то русские люди насказали хану
Чанибеку, что митрополит русский получает огромный  доход,  что  у  него
множество золота, серебра и всякого богатства и что ему ничего не  стоит
платить ежегодную дань в Орду. Хан потребовал этой дани от Феогноста, но
тот вытерпел тесное заключение, раздарил хану, ханше и князьям много де-
нег и остался при прежних льготах.
   Мы видели, что, начиная с Кирилла II, до сих пор митрополиты из русс-
ких и из греков, так сказать, чередуются: после русского  Кирилла  видим
грека Максима, потом опять русского Петра и потом опять грека Феогноста.
Как избирались все эти митрополиты, русские и греки, по предложению  или
по согласию каких русских князей ставились они - мы знаем  мало.  Но  мы
знаем подробности о выборе преемника Феогностова. При князе Юрии Данило-
виче выехал из Чернигова в Москву боярин Федор Плещеев; сын его, Елевфе-
рий-Симеон, крестник Иоанна Калиты, с двенадцатилетнего  возраста  начал
вести себя монахом и на двадцатом году постригся  в  московском  Богояв-
ленском монастыре под именем  Алексия.  Прославившись  духовною  жизнию,
Алексий был взят митрополитом Феогностом в наместники, должность которо-
го состояла в суде над церковными людьми; после  двенадцатилетнего  исп-
равления этой должности Феогност поставил Алексия епископом во  Владимир
и еще при жизни своей благословил его себе в преемники на столе митропо-
личьем, и отправлены уже были от великого князя и  митрополита  послы  в
Царьград к патриарху, чтоб тот имел в виду Алексия и  не  ставил  никого
другого в митрополиты русские. Когда Феогност умер, Алексий отправился в
Царьград на поставление; но там, не дожидаясь известия  из  Москвы,  уже
поставили в митрополиты Романа и, не решаясь отказать московскому князю,
поставили потом и Алексия и обоих отпустили в Русь: сотворился мятеж  во
святительстве, чего прежде никогда не бывало на Руси, говорит летописец;
от обоих митрополитов начали являться послы к областным владыкам, и была
везде тяжесть большая священническому чину. Таким образом, теперь в  са-
мом Константинополе указано было на то, что прежде здесь же было отверг-
нуто, именно разделение русской  митрополии;  надобно  было  испоместить
двух митрополитов, и, когда Алексий пришел в Москву, Роман отправился на
Литовскую и Волынскую землю. Но Алексий, посвященный в  митрополиты  ки-
евские и всея Руси, не мог отказаться от Киева; он поехал  туда  в  1358
году; но, когда через год возвратился в Москву, Роман  явился  в  Твери;
здешний владыка Феодор не захотел с ним видеться и не оказал ему никако-
го почета; но князья, бояре и некоторые другие, по словам летописца, да-
вали ему потребное; особенно большую честь оказал и богатые дары дал ему
князь Всеволод Александрович холмский. Такое поведение Всеволода  объяс-
няется легко: Всеволод враждовал с дядею Васильем Михайловичем, на  сто-
роне которого был московский князь и митрополит Алексий; Всеволод же на-
шел помощь в Литве у зятя своего Олгерда, посредничеству  которого,  без
сомнения, Всеволод был обязан тем, что дядя уступил  ему  треть  отчины;
Всеволод возвратился из Литвы и Тверь в то самое время,  когда  приезжал
туда и митрополит Роман; очень вероятно,  следовательно,  что  последний
приезжал с Олгердовым поручением примирить князей и добыть Всеволоду во-
лость; но если бы и не так было, то понятно, что Всеволод, родственник и
союзник Олгерда, должен был оказывать всякое  расположение  митрополиту,
признаваемому в земле Литовской.
   Нам не нужно повторять здесь сказанного  выше  о  могущественном  со-
действии св. Алексия московским князьям в утверждении их власти над дру-
гими князьями. Недаром великий князь Симеон  завещал  своим  братьям  не
слушаться лихих людей, но слушаться владыки Алексея да старых бояр,  ко-
торые отцу их и им добра хотели: и Тверь  и  Нижний  испытали,  как  св.
Алексий хотел добра сыновьям и внукам своего крестного отца Иоанна Кали-
ты. Не будучи греком, Алексий умел поддержать постоянное расположение  к
себе и к Москве двора и патриарха константинопольского. Патриарх писал к
Донскому об особенном расположении своем к ному и брату его Владимиру, о
гневе своем на других князей русских, им неприязненных. В другой грамоте
патриарх писал, что он не  снимет  проклятия,  наложенного  митрополитом
Алексием на некоторых князей русских, до тех нор, пока они  не  исполнят
всех условий и пока митрополит не напишет, что они раскаялись,  ибо  эти
князья дали великому князю страшную клятву выступить вместе против  вра-
гов веры. Смоленский князь Святослав жаловался,  что  митрополит  предал
его проклятию; патриарх отвечал, что  поступок  митрополита  справедлив,
ибо Святослав помогал Олгерду против Москвы.  Князь  тверской  жаловался
также на митрополита и требовал суда с ним; патриарх отвечал, что счита-
ет неприличным князю судиться с  митрополитом  пред  послом  патриаршим.
Слава благочестивой жизни русского митрополита достигла и Орды: жена ха-
на Чанибека, Тайдула, заболевши глазами, прислала в Москву просить Алек-
сия, чтоб посетил ее; св. Алексий поехал в Орду, и ханша получила  исце-
ление.
   Алексий хотел видеть и преемником своим мужа, славного своею  святос-
тию,Сергия, игумена, основателя Троицкого монастыря, но  смиренный  инок
отказался от власти; а между тем в Константинополе не хотели  дожидаться
московского избранника: туда с разных сторон приходили жалобы на то, что
митрополит покинул юг для севера; польский король Казимир, владея Галиц-
кою Русью, требовал для нее особого митрополита грозя в противном случае
обращать русских в латинскую веру. Угроза подействовала, и в  Константи-
нополе поставили особого митрополита для Галича, подчинив ему епархии  -
Холмскую, Туровскую, Перемышльскую и Владимирскую на  Волыни.  С  другой
стороны, Олгерд литовский писал жалобы к патриарху, что  Москва  обидела
шурина его, Михаила тверского, зятя, Бориса нижегородского, другого  зя-
тя, Ивана новосильского, побрала много городов; жаловался, что  митропо-
лит благословляет московского князя на такие поступки  по  благословению
патриаршему, не приезжал ни в Литву, ни в Киев, снимает крестное целова-
ние с перебежчиков из Литвы в Москву; Олгерд требовал другого митрополи-
та киевского на Смоленск, на Тверь, на Малую  Россию,  на  Новосиль,  на
Нижний Новгород. И вот по просьбам юго-западных русских князей  в  Конс-
тантинополе поставили им митрополита Киприана, родом серба, с  условием,
чтоб по смерти митрополита Алексия он был митрополитом всея  России.  Но
понятно, что если в Литве хотели своего митрополита, то в Москве  хотели
также своего. Ни в Москве, ни в Новгороде, ни во Пскове не признали Кип-
риана, и он принужден был отправиться на житье в  Киев:  опять  повтори-
лось, следовательно, прежнее явление, опять указывалась возможность раз-
деления русской митрополии, ибо в Москве не хотели принимать Киприана  и
по смерти Алексия; здесь был свой избранник. Был в городе  Коломне  свя-
щенник Михаил-Митяй, человек необыкновенно видный, красивой  наружности,
грамотный, с речью легкою и чистою, голосом громким и приятным,  превос-
ходил всех уменьем толковать силу книжную; память  имел  необыкновенную,
знал все старинные повести, книги и притчи: во всяких делах и судах рас-
суждал красноречиво и умно. Такие достоинства обратили на него  внимание
великого князя Димитрия, который и взял Митяя к себе в духовники  и  пе-
чатники. Митяй год от году приобретал все более славы и значения: никто,
по словам летописца, не был в такой чести и славе, как Митяй; от велико-
го князя не было ему ни в чем отказу, все почитали его, как царя какого,
и, что еще важнее, любили его все.
   В Спасском монастыре (внутри Кремля) очистилось архимандричье  место;
великому князю и боярам непременно хотелось, чтоб на этом месте был  Ми-
тяй; по сам Митяй не хотел; великий князь стал его уговаривать: "Видишь:
Алексий митрополит уже стар, и ты будешь после  него  митрополитом  всея
Руси; постригись только теперь в монахи и будешь архимандритом в  Спасс-
ком монастыре и моим отцем духовным по-прежнему". Митяй  согласился;  до
обеда постригли его в монахи, а после обеда назначили архимандритом. Те-
перь надобно было уговорить митрополита, чтоб благословил Митяя  себе  в
преемники; но св. Алексий не соглашался на это. "Митяй еще недавно в мо-
нахах, - говорил он, - надобно ему еще  поискуситься,  облечься  благими
делами и нравами". Великий князь долго его упрашивал, то сам приходил  к
нему, то посылал брата двоюродного, Владимира Андреевича, то бояр -  все
напрасно. "Кому даст господь бог, пречистая богородица, патриарх и  все-
ленский собор, того и я благословлю",- был от него  ответ.  Несмотря  на
то, когда св. Алексий преставился в 1377 г., Митяй вошел на митрополичий
двор, стал ходить в митрополичьем одеянии и  начал  обращаться  с  духо-
венством и властвовать как митрополит. Сперва он сбирался ехать в  Конс-
тантинополь на поставление к патриарху, но потом раздумал и начал  гово-
рить великому князю: "В правилах писано, что два или три  епископа  пос-
тавляют епископа; так пусть и теперь сойдутся епископы русские, пять или
шесть, и посвятят меня в митрополиты". Великий князь  и  бояре  согласи-
лись, и епископы уже собрались. Но что случилось в XII веке при  постав-
лении митрополита Клима одним собором русских  епископов,  то  же  самое
случилось и теперь: как тогда Нифонт новгородский восстал против  непра-
вильного, по его мнению, поставления Климова, так теперь против  постав-
ления Митяева вооружился Дионисий,  епископ  суздальский.  Сопротивление
Дионисия заставило Митяя опять думать о путешествии в Царьград; туда  же
начал сбираться и Дионисий, желая сам получить  митрополию.  Узнавши  об
этом, Митяй стал советовать великому князю  удержать  Дионисия,  который
может помешать ему в Константинополе, и великий князь велел держать суз-
дальского епископа под крепкою стражею.  Дионисий,  чтоб  избавиться  из
заключения, дал великому князю обещание не ездить  в  Царьград  без  его
позволения и поставил поручителем преподобного Сергия  Радонежского,  но
не сдержал слова: из Суздаля поехал в Нижний, отсюда Волгою - в Сарай, а
из Сарая - в Константинополь. Митяй и прежде не соглашался на освобожде-
ние Дионисия; ему казалось, что св. Алексий не хотел  благословить  его,
Митяя, по совету преподобного Сергия, который и теперь действует  против
него заодно с Дионисием; когда же он узнал о бегстве Дионисия в Констан-
тинополь, то негодование его достигло высшей степени, и св. Сергий гово-
рил: "Молю господа бога сокрушенным сердцем, да не попустит Митяю испол-
нить свою угрозу - разорить место это святое и изгнать нас без вины".  С
другой стороны, явился новый соперник Митяю: Киприан  из  Киева  ехал  в
Москву и был уже в Любутске, откуда дал знать св. Сергию, что идет к сы-
ну своему, великому князю, с миром и благословением. Но  великий  князь,
узнав о прибытии незваного гостя, разослал всюду заставы, чтоб  не  про-
пустить его в Москву; Киприана схватили и с бесчестием отправили назад.
   Движения Дионисия и Киприана должны были  ускорить  поездку  Митяя  в
Константинополь, и он отправился наконец с полномочием от великого князя
действовать как заблагорассудит, смотря  по  обстоятельствам,  для  чего
взял с собою про запас белые хартии с привешенною к ним  великокняжескою
печатню чтоб в случае надобности можно было написать на них кабалу,  или
вексель: Димитрий позволил ему занять  тысячу  рублей  серебра,  и  даже
больше, на великокняжеское имя. Митяй отправился  в  сопровождении  трех
архимандритов и многих других духовных лиц, также большого боярина вели-
кокняжеского Юрия Кочевина и митрополичьих бояр. В степи Митяй был  зах-
вачен Мамаем, но ненадолго задержан; переплыто было уже  благополучно  и
Черное море, как вдруг в виду Константинополя Митяй разболелся  и  умер.
Между провожавшими его духовными и боярами встало тогда  сильное  смяте-
ние: одни хотели поставить в митрополиты Иоанна, архимандрита петровско-
го, из Москвы, а другие - Нимена, архимандрита горицкого, из  Переяслав-
ля; наконец бояре, хотевшие Пимена, пересилили и едва не умертвили Иоан-
на, который не соглашался. с ними. На одной из белых хартий написали  от
имени великого князя грамоту к императору и патриарху с просьбою о  пос-
тавлении Пимена в митрополиты. Сперва дело пошло было дурно: император и
патриарх отвечали, что уже давно посвящен и отправлен в Россию  митропо-
лит Киприан и  другого  не  следует  ставить;  тогда  русские  заняли  у
итальянских и восточных купцов денег в рост, написавши кабалу на  другой
белой хартии, раздали повсюду богатые подарки и достигли  своей  цели  в
Константинополе; но не достигли ее в Москве. Когда  сюда  пришла  весть,
что Митяй умер на море и вместо него поставлен Пимен, и когда  в  то  же
время, как обыкновенно бывает, стали носиться слухи, что Митяй  умер  не
своею смертию, то сильно опечаленный великий князь сказал: "Я не посылал
Пимена в митрополиты, послал я его как слугу при Митяе; что сделалось  с
Митяем, я не знаю, один бог знает, один бог и судит, только Пимена я  не
приму и видеть его не хочу". Еще Пимен медлил в Константинополе, как ве-
ликий князь отправил духовника своего в Киев звать на митрополичий  стол
Киприана, и тот приехал в Москву; когда же узнали о приходе  Пимена,  то
остановили его в Коломне, сняли белый клобук и отправили в заточение.
   Но Киприан не долго на этот раз пробыл в Москве, и Пимен не долго до-
жидался  своей  очереди;  как  прежде  присутствие  нескольких   князей,
предъявляющих права свои на старшинство, давало возможность выбора между
ними, так теперь присутствие двух митрополитов, уже поставленных в Конс-
тантинополе, делало возможным выбор и между ними. Мы видели, что во вре-
мя Тохтамышева нашествия митрополит Киприан уехал  из  Москвы  в  Тверь;
отъезд ли Киприана из Москвы, или отъезд именно в Тверь,  которой  князь
немедленно после Тохтамышева отступления отправился в Орду искать  ярлы-
ка, или, наконец, какое-нибудь другое обстоятельство было  причиною  не-
расположения великого князя Димитрия к Киприану, только встречаем извес-
тие, что Димитрий не захотел видеть Киприана в Москве, и тот  отправился
в Киев, где сел на свое митрополичье место, принят был от всех с  честию
и радостию и стал жить здесь, управляя, по обычаю, делами церковными,  а
в Москву был вызван из заточения Пимен, который был также встречен здесь
с честию и вступил в церковное управление. Таким образом, опять для  юга
и севера, для Киева и Москвы, явились два отдельных  митрополита;  этого
мало: в Киев явился из Византии еще третий митрополит, известный уже нам
епископ суздальский Дионисий; но киевский князь Владимир Олгердович  ве-
лел схватить Дионисия и посадить в заключение, где этот соперник  Митяев
и умер через год; несколько лет спустя умер и Пимен в Халкидоне, на  до-
роге в Константинополь. Смерть Пимена соединяла  снова  русскую  церковь
под одним митрополитом - Киприаном, для  которого  не  было  более  пре-
пятствий и в Москве: здесь Донской умер, и сын его  Василий  встретил  с
честию Киприана.
   Согласие московского князя с митрополитом не прерывалось после  этого
ни разу: мы видели, как оба они дружно действовали в делах новгородских.
Союз Василия Димитриевича с тестем Витовтом литовским удерживал  и  цер-
ковную связь между Русью Литовскою и Московскою: так,  когда  московский
князь ездил в Смоленск на свидание с тестем, то в то же время ездил туда
и митрополит Киприан, который из Смоленска поехал в Киев и жил там  пол-
тора года; потом, под 1404 годом, встречаем  известие  о  новой  поездке
Киприана в Литву, к Витовту, и в Киев: от Витовта и от Ягайла получил он
большую честь и много даров, большую честь видел от всех князей, панов и
от всей земли; в Киеве он велел схватить наместника своего  архимандрита
Тимофея и слуг своих тамошних и отвести их в Москву; в это же  путешест-
вие Киприан должен был снять сап и отослать в Москву, в  Симонов  монас-
тырь, Антония, епископа туровского, по настоянию Витовта,  пред  которым
Антоний был оклеветан в сношениях с татарами; главною же причиною  нена-
висти литовских властей к Антонию полагают  ревность  этого  епископа  к
православию.
   Но вскоре за тем последовал разрыв между князьями  московским  и  ли-
товским, долженствовавший повлечь за собою и разделение митрополии. Кип-
риан не дожил до этого события. Когда по его смерти  московский  великий
князь, не имея своего избранника, послал в  Константинополь  с  просьбою
выслать оттуда митрополита на Русь, Витовт отправил  туда  же  полоцкого
епископа Феодосия; литовский князь просил императора и патриарха:  "Пос-
тавьте Феодосия нам в митрополиты, чтобы сидел на столе киевской  митро-
полии по старине, строил бы церковь божию по-прежнему, как  наш,  потому
что по воле божией мы обладаем тем городом, Киевом". Но в Константинопо-
ле не исполнили желания Витовтова, а прислали на всероссийскую  митропо-
лию Фотия, родом грека, из Мореи. Нет основания думать чтобы Витовт, же-
лая поставления Феодосия полоцкого в митрополиты,  имел  в  виду  именно
разделение митрополии, чтоб он хотел поставления особого  митрополита  в
Литву: он хотел только, чтобы митрополит всероссийский жил по старине, в
Киеве, в областях литовских и был бы, таким образом,  его  митрополитом,
хотел перезвать митрополита из враждебной Москвы, о чем,  без  сомнения,
он уговорился с своим избранником, Феодосием; положение Витовта было со-
вершенно иное, чем положение Олгерда: последний,  жалуясь  патриарху  на
митрополита Алексия, поборавшего за Москву, не смел думать, чтобы патри-
арх по этой жалобе снял сан с Алексия и чтобы в  Москве  согласились  на
это, а потому и просил для Литвы особого митрополита; тогда  как  теперь
положение дел было иное: общего для юга и севера митрополита не стало, и
Витовт спешил предложить в этот сан своего  избранника,  который  бы  по
старине остался жить в Киеве. Почему в Константинополе не посвятили Фео-
досия, неизвестно; очень вероятно, что не хотели, в угоду князю  иновер-
ному, сделать неприятность государю московскому, который незадолго перед
тем, в 1398 году, отправил к императору Мануилу богатое денежное вспомо-
жение; о тогдашних дружеских отношениях между московским и  константино-
польским дворами можно судить по тому, что в 1414 году Мануил женил сына
своего Иоанна на дочери Василия Димитриевича Анне; если московский князь
оказывал такую учтивость, предоставляя императору и патриарху по старине
выбор митрополита, то странно было бы на эту учтивость ответить  постав-
лением человека, присланного князем, враждебным Москве;  наконец,  очень
может быть, что Фотий был посвящен прежде приезда Феодосиева. Как бы  то
ни было, когда Фотий приехал в Киев, то Витовт  сначала  не  хотел  было
принимать его, но потом принял, взявши с него обещание жить в Киеве.  Но
Фотий, пробывши в Киеве около семи месяцев, отправился в Москву и занял-
ся здесь устройством хозяйственных дел митрополии. "После татар,-  гово-
рит летописец,- и после частых моровых поветрий начало умножаться  наро-
донаселение в Русской земле, после чего и Фотий митрополит  стал  обнов-
лять владения и доходы церковные, отыскивать, что где пропало, что  заб-
рано князьями, боярами или другим кем-нибудь - доходы,  пошлины,  земли,
воды, села и волости; иное что и прикупил". Эти отыскивания захваченного
у церкви вооружили против Фотия сильных людей, которые  стали  наговари-
вать на него великому князю Василию Димитриевичу и успели поссорить пос-
леднего с митрополитом. Фотий писал сначала великому князю, прося утвер-
дить грамотою принесенное в дар церкви и устроить все ее пошлины;  потом
в другом послании просил великого князя не уничижать церкви,  обратиться
к ней с раскаянием, восстановить ее права, возвратить данное  и  утверж-
денное прародителями.
   Чем кончились неприятности Фотия с московским князем, неизвестно; ле-
тописец говорит только, что клеветники, бывшие в числе людей, близких  к
митрополиту, принуждены были бежать от него из  Москвы  к  черниговскому
владыке и оттуда в Литву к Витовту; это известие может  показывать  нам,
что Василий Димитриевич взял наконец сторону митрополита, почему клевет-
ники и принуждены были бежать из Москвы. Но они бежали к Витовту, серди-
тому уже на Фотия за предпочтение Москвы Киеву; теперь враги Фотия стали
внушать литовскому князю, что митрополит переносит из Киева в Москву все
узорочье церковное и сосуды, пустошит Киев и весь юг тяжкими пошлинами и
данями. Эти обвинения были для Витовта желанным предлогом покончить дело
с митрополитом, жившим в Москве, и поставить своего в  Киев;  он  собрал
подручных себе князей русских и решил с ними свергнуть  Фотия  со  стола
Киевской митрополии, после чего послали в Константинополь с  жалобою  на
Фотия и с просьбою поставить на Киев особого митрополита, Григория Цамб-
лака, родом булгара. Но те же самые причины, препятствовавшие прежде ис-
полнить желание Витовтово,  существовали  и  теперь  в  Константинополе:
по-прежнему здесь существовала тесная связь с  единоверным  двором  мос-
ковским, уже скрепленная родственным союзом; по-прежнему здесь не любили
чужих избранников и при бедственном состоянии империи надеялись получить
большую помощь от своего Фотия, чем от  Витовтова  Григория,  болгарина.
Просьба литовского князя была отвергнута. Тогда Витовт, приписывая  этот
ответ корыстолюбию константинопольского двора и патриарха, которые хотят
ставить своего митрополита по накупу - кто им больше даст и будет  в  их
воле, будет отсылать к ним русские деньги, созвал владык и архимандритов
и объявил им о необходимости поставить  своего  митрополита.  "Жаль  мне
смотреть на все это, - говорил Витовт, - чужие  люди  станут  толковать:
"Вот государь не в той вере, так и церковь оскудела; так чтоб этих  тол-
ков не было, а дело явное, что все нестроение и запущение церкви от мит-
рополита, а не от меня"". Епископы отвечали: "Мы и сами не в первый  раз
слышим и видим, что церковь скудеет, а император  и  патриарх  строителя
доброго к нашей церкви не дают". Но по другим  известиям,  епископы,  по
крайней мере некоторые, только по принуждению решились разорвать связь с
Фотием, и потом из самой Витовтовой грамоты видно, что, разрывая с Фоти-
ем, они не хотели разрывать с Константинополем и, подумав, отвечали сво-
ему князю: "Пошлем еще раз в Царьград, к императору и патриарху". Витовт
отправил послов в Константинополь в марте месяце 1415  года  с  угрозою,
что если там не исполнят его желание, то в Киеве будет поставлен  митро-
полит своими русскими епископами; срок послам назначен был  Ильин  день,
последний срок - Успение; но потом  императорский  и  патриарший  послы,
возвращавшиеся из Москвы чрез литовские владения, упросили  отложить  до
Филиппова дня. Но когда и этот срок прошел, то Григорий и  был  посвящен
собором русских епископов. Фотий, узнавши о замыслах Витовтовых,  поспе-
шил отправиться в Киев, чтоб там помириться с литовским князем, если  же
это не удастся, ехать в Царьград и там препятствовать исполнению намере-
ния Витовтова; но на границах литовских владений митрополит был схвачен,
ограблен и принужден возвратиться в Москву.
   Чтоб оправдать свой поступок, южнорусские епископы отправили к  Фотию
послание, в котором вообще упрекают его в каких-то неправильных  поступ-
ках, замеченных ими в самом начале его управления, потом упоминают о ка-
кой-то важной вине, признать которую предоставляют  собственной  совести
Фотия, сами же объявить ее не хотят, не желая опозорить его. В  соборной
грамоте об избрании и посвящении Григория, написанной от имени 8 еписко-
пов, говорится, что епископы, видя церковь киевскую в  пренебрежении  от
митрополита, который, собирая доходы с нее, относит их в  другое  место,
где живет, по совету великого князя, всех других князей, бояр,  вельмож,
архимандритов, игуменов, иноков и священников  поставили  в  митрополиты
Григория, руководствуясь уставом апостольским, прежним примером  русских
епископов, которые при великом князе Изяславе сами поставили митрополита
Клима; потом примером единоплеменных болгар и сербов. "Этим  поступком,-
говорят епископы,- мы не отделяемся от восточной церкви, продолжаем  по-
читать патриархов восточных, митрополитов и епископов отцами и братиями,
согласно с ними держим исповедание веры, хотим избежать только насилий и
вмешательства мирского человека, симонии  и  всех  беспорядков,  которые
происходили недавно, когда Киприан, Пимен и Дионисий спорили о  митропо-
лии". Епископы хотят избежать симонии, в которой  упрекают  константино-
польский двор; но в 1398 году луцкий епископ Иоанн обязался дать  королю
Ягайлу двести гривен и тридцать коней, если тот поможет ему получить Га-
лицкую митрополию. Витовт с своей стороны выдал окружную грамоту о  пос-
тавлении Григория, в которой выставляет те же самые причины  события  и,
описавши подробно ход дела, заключает: "Пишем вам, чтоб вы знали и веда-
ли, как дело было. Кто хочет по старине держаться под властию митрополи-
та киевского - хорошо, а кто не хочет, то как хочет, знайте одно: мы  не
вашей веры, и если б мы хотели, чтоб в наших владениях вера ваша истреб-
лялась и церкви ваши стояли без устройства, то мы бы ни о ком и не  хло-
потали; но когда митрополита нет или епископ который умрет, то мы бы на-
местника своего держали, а доход церковный, митрополичий  и  епископский
себе бы брали. Но мы, желая, чтоб ваша вера не  истреблялась  и  церквам
вашим было бы строение, поставили собором митрополита на киевскую митро-
полию, чтоб русская честь вся стояла на своей земле". Фотий с своей сто-
роны издал также окружное послание к православному южнорусскому  народо-
населению. Не упоминая о Витовте, митрополит в очень сильных  выражениях
порицает поступок Григория Цамблака и  епископов,  его  поставивших.  Из
послания узнаем, что Григорий ездил сперва в Константинополь на  постав-
ление, но был там лишен священнического сана патриархом Евфимием и  едва
спасся бегством от казни. Этот случай Фотий  приводит  в  доказательство
бескорыстия константинопольского двора, ибо  как  сам  Григорий,  так  и
прежде его Феодосий полоцкий обещали много золота и серебра за свое пос-
тавление, но не получили желаемого. Фотий требует от православных,  чтоб
они не сообщались с епископами, замыслившими разделение митрополии.
   Цамблак, славившийся между современниками красноречием, остался верен
правилу, выраженному в послании поставивших его епископов, т. е. остался
верен православию. В наших летописях сохранилось известие, будто  бы  он
задал вопрос Витовту: зачем тот не в православии? И будто бы Витовт  от-
вечал, что если Григорий поедет в Рим и оспорит там папу и всех мудрецов
его, то он со всеми своими подданными обратится в православие.  Это  из-
вестие может указывать только на побуждения, которые заставили  Григория
отправиться вместе с посольством Витовтовым на Констанцский  собор.  Ли-
товское посольство прибыло в Констанц уже к концу заседания  собора,  на
который оно явилось 18 февраля 1418 года вместе с послами греческого им-
ператора Мануила, имевшими поручение начать переговоры с папою о  соеди-
нении церквей. Посольство греческое и литовское были приняты торжествен-
но, получили право отправлять богослужение по своему обряду,  но  уехали
ни с чем, потому что собор разошелся, не начавши совещания о  соединении
церквей. Григорий жил недолго по возвращении из  Констанца;  он  умер  в
1419 году. В это время вражда к Москве остыла в Витовте, и все  внимание
его было поглощено отношениями польскими; вот почему по смерти  Цамблака
он не старался об избрании особого митрополита для Киева, и Фотий  снова
получил в управление церковь южнорусскую. Извещая об этом  событии  пра-
вославных, он пишет: "Христос, устрояющий всю вселенную,  снова  древним
благолепием и миром свою церковь украсил и смирение мое в  церковь  свою
ввел, советованием благородного,  славного,  великого  князя  Александра
(Витовта)". В 1421 году мы видим Фотия на юго-западе: во Львове,  Влади-
мире, Вильне; а в 1430 году он был в Троках и в Вильне у Витовта  вместе
с московским великим  князем  Василием  Васильевичем,  причем  литовский
князь оказал большую честь митрополиту; такую же честь оказал ему и пре-
емник Витовта, Свидригайло.
   Мы видели, каким важным  шагом  ознаменовал  свою  политическую  дея-
тельность Фотий на севере, в Москве, объявивши себя торжественно на сто-
роне племянника против дяди; при жизни Фотия открытой вражды не  было  и
Юрий признавал старшинство племянника, но тотчас по  смерти  митрополита
князья снова заспорили и стали собираться в Орду. Усобицы между Василием
и Юрием происходили, когда митрополита не было в Москве, и мы с  уверен-
ностию можем сказать, что присутствие митрополита дало бы иной  характер
событиям, ибо мы видели, как митрополит Иона сильно действовал в  пользу
Василия Темного; мы видели, как побежденные князья требуют у победителя,
чтоб он не призывал их в Москву в то время, когда там не будет  митропо-
лита, который один мог дать им ручательство в безопасности.
   Московские смуты долго мешали назначению нового митрополита;  наконец
был избран рязанский епископ Иона, первый митрополит не только  русский,
но рождением и происхождением из Северной Руси, именно  из  Солигалицкой
области. Но, когда медлили в Москве, спешили в Литве, и, прежде чем Иона
успел собраться ехать в Константинополь, оттуда уже явился  митрополитом
смоленский епископ Герасим, который остановился в  Смоленске,  пережидая
здесь, пока в Москве прекратятся усобицы. Усобицы прекратились, но Моск-
ва не видала Герасима: поссорившись  с  литовским  князем  Свидригайлом,
митрополит был схвачен им и сожжен. На этот раз Иона отправился в  Конс-
тантинополь, но опять был предупрежден:  здесь  уже  поставили  Исидора,
последнего русского митрополита из греков и поставленного в Греции,  по-
тому что Флорентийский собор, смуты и падение Византии должны  были  по-
вести необходимо к  независимости  русской  митрополии  от  константино-
польского патриарха.
   Исидор, приехавши в Москву, стал собираться  на  собор,  созванный  в
Италии для соединения церквей. Самое уже место собора в стране неправос-
лавной должно было возбуждать подозрение в Москве. Великому князю не хо-
телось, чтобы Исидор ехал в Италию; когда же он не смог отклонить митро-
полита от этого путешествия, то сказал ему: "Смотри же,  приноси  к  нам
древнее благочестие, какое мы приняли от прародителя нашего Владимира, а
нового, чужого, не приноси, если же принесешь что-нибудь новое и  чужое,
то мы не примем". Исидор обещался крепко стоять в православии, но уже на
дороге православные спутники стали замечать  в  нем  наклонность  к  ла-
тинству: так, в Юрьеве Ливонском (Дерпте), когда русское народонаселение
города вышло к нему навстречу с священниками и крестами и в то же  время
вышли навстречу немцы с своими крестами, то он подошел сначала к послед-
ним. На соборе Исидор принял соединение: между другими побуждениями Иси-
дор мог иметь в виду и большие средства к поддержанию единства  митропо-
лии, большие удобства в положении русского митрополита, когда  князья  -
московский и литовский - не будут разниться в вере. Но в Москве не хоте-
ли иметь в виду ничего, кроме поддержания древнего благочестия  и  когда
Исидор, возвратясь в Москву, принес новое и  чужое,  когда  начал  назы-
ваться легатом папиным и велел носить пред собою крыж  латинский  и  три
палицы серебряные, когда на литургии велел поминать папу вместо патриар-
хов вселенских, а после литургии велел на амвоне читать грамоту о соеди-
нении церквей, когда услыхали, что дух св. исходит от отца и  сына,  что
хлеб бесквасный и квасной может одинаково претворяться в тело Христово и
прочие новизны, то великий князь назвал Исидора латинским  ересным  пре-
лестником, волком, велел свести его с митрополичьего двора и посадить  в
Чудове монастыре под стражу, а сам созвал епископов, архимандритов, игу-
менов, монахов и велел им рассмотреть дело. Те нашли, что все это папино
дело, несогласное с божественными правилами и преданиями;  а  между  тем
Исидор успел бежать из заключения. Великий князь не велел догонять его.
   Флорентийский собор заставил наконец решиться на то, что  хотел  сде-
лать Митяй на севере, что сделали потом  на  юге  епископы,  поставившие
Цамблака. Великий князь отправил в Константинополь грамоту к  патриарху.
"Прошло уже с лишком 450 лет, - пишет Василий, - как Россия держит древ-
нее благочестие, принятое от Византии при св. Владимире. По смерти  мит-
рополита Фотия мы понудили идти к вам епископа рязанского Иону, мужа ду-
ховного, от младенчества живущего в добродетельном житии; но  не  знаем,
почему вы нашего прошения не приняли, грамотам и послу нашему не вняли и
вместо Ионы прислали Исидора, за которым мы  не  посылали,  которого  не
просили и не требовали; мольба императорского посла, благословение  пат-
риарха, сокрушение, покорение, челобитье самого Исидора едва-едва  могли
заставить нас принять его. Нам тогда и в мысль не приходило, что со вре-
менем от него станется! Он принес нам папские новизны, приехал  легатом,
с латински изваянным распятием и злочестиво двоеженствовал, называя себя
учителем и настоятелем двух церквей, православной и латинской. Мы собра-
ли наше православное духовенство, и всем Исидорово поведение  показалось
чуждым, странным и противозаконным. Вследствие всего этого  просим  твое
святейшее владычество, пошли к нам честнейшую твою  грамоту,  чтоб  наши
епископы могли избирать и поставлять митрополита в Русь,  потому  что  и
прежде по нужде так бывало; а теперь у нас нашествие безбожных агарян, в
окрестных странах неустройство и мятежи; притом же нам надобно сноситься
с митрополитом о важных делах, и когда митрополит  грек,  то  мы  должны
разговаривать с ним через переводчиков,  людей  незначительных,  которые
таким образом прежде других будут знать важные тайны".
   Эта грамота не достигла Константинополя: в Москву пришла весть, будто
император греческий принял латинство и переселился в Рим; тогда  великий
князь велел возвратить послов с дороги. Скоро после того в Москве  нача-
лись новые бедствия и смуты: плен великого князя Василия, сперва  у  та-
тар, потом у Шемяки, не дал возможности думать о поставлении  митрополи-
та, и здесь мы должны также  заметить,  что  это  обстоятельство  -  от-
сутствие митрополита - имело важное влияние на ход событий: едва ли  Ше-
мяка и Можайский могли бы привести в исполнение свой замысел при  митро-
полите. Когда Василий утвердился опять на столе великокняжеском, то пос-
пешили поставлением митрополита: поставлен был своими  епископами  давно
нареченный на митрополию Иона рязанский, уже успевший оказать важные ус-
луги великому князю и его семейству.
   Услуги, оказанные Ионою московскому правительству  после  поставления
его в митрополиты, мы видели прежде, в своем месте, здесь же должны  об-
ратить внимание на отношения к Византии и Литовской Руси.  После  Ионина
поставления великий князь отправил к  императору  Константину  Палеологу
грамоту, в которой писал: "После кончины Фотия митрополита мы, посовето-
вавшись с своею матерью, великою княгинею, и с нашею  братьею,  русскими
князьями, великими и поместными, также и с государем Литовской земли,  с
святителями и со всем духовенством, с боярами и со всею землею  Русскою,
со всем православным христианством, избрали и отправили с  нашим  послом
рязанского епископа Иону к вам в  Константинополь  для  поставления;  но
прежде его прихода туда император и патриарх поставили на Киев,  на  всю
Русь, митрополитом Исидора, Ионе же сказали: "Ступай на свой стол -  Ря-
занскую епископию; если же Исидор умрет или что-нибудь другое с ним слу-
чится, то ты будь готов благословен на митрополичий престол всея  Руси".
Так как в ваших благословенных державах произошло разногласие  в  церкви
божией, путешественники в Константинополь претерпевают на дороге всякого
рода затруднения, в наших странах неустройство всякое, нашествие безбож-
ных агарян, междоусобные войны, мы сами не от чужих, но от братьев твоих
претерпели страшное бедствие, то при такой великой нужде, собравши своих
русских святителей согласно с правилами,  поставили  мы  вышеупомянутого
Иону на митрополию русскую, на Киев и на всю Русь. Мы поступили  так  по
великой нужде, а не по гордости или дерзости; до скончания века пребудем
мы в преданном нам православии; наша церковь всегда будет искать благос-
ловения церкви цареградской и во всем по древнему благочестию ей повино-
ваться; и отец наш, Иона митрополит, также просит благословения и соеди-
нения, кроме нынешних новых разногласий, и молим  твое  святое  царство,
будь благосклонен к отцу нашему Ионе митрополиту.  Мы  хотели  обо  всех
этих делах церковных писать и к святейшему патриарху православному, тре-
бовать его благословения и  молитвы;  но  не  знаем,  есть  ли  в  вашем
царствующем граде патриарх или нет? Если же, бог даст, будет у вас  пат-
риарх по древнему благочестию, то мы будем извещать его о всех наших по-
ложениях и просить благословения". В 1453 году Константинополь был  взят
турками; в Москве узнали об этом событии от бежавшего из плена грека Ди-
митрия; митрополит Иона окружным посланием уведомил православных о паде-
нии Константинограда, о страшных бедствиях греческого  народа  и  просил
помочь означенному Димитрию выкупить семейство  из  турецкого  плена.  К
патриарху Геннадию Иона писал, что просит его благословения  и  посылает
дары, какие нашлись у него. "Не погневайся, - пишет Иона, - за наши  ма-
лые поминки (подарки), потому что и наша земля от поганства и междоусоб-
ных войн очень истощилась. Да покажи к нам, господин,  духовную  любовь,
пришли к моему сыну, великому князю, честную  свою  грамоту  к  душевной
пользе великому нашему православию; сколько у  нас  ни  было  грамот  от
прежних патриархов, мы все их держали за земскую честь, к своей душевной
пользе; но все эти грамоты погибли от пожаров во время земских  нестрое-
ний". Быть может, грамота от патриарха нужна была в Москве  как  доказа-
тельство, что поставление русского митрополита независимо от  Константи-
нополя не уничтожило единения с последним, что там не  сердятся  за  эту
перемену отношений.
   Если московский князь и митрополит обязывались оставаться в  единении
с Византиею только под условием, чтоб там сохранялось древнее  благочес-
тие, если новизны Флорентийского собора, принесенные Исидором, нашли се-
бе такой сильный отпор в Москве, и прежде всего со стороны самого прави-
тельства, то понятно, что иначе встречена была эта новизна от католичес-
ких правителей Руси Литовской: в 1443  году  польский  король  Владислав
Ягеллович дал жалованную грамоту русскому духовенству, в которой  объяв-
лял, что церковь восточная - греческая и русская  -  приведена  в  давно
жданное соединение с римскою, вследствие чего русское духовенство,  тер-
певшее до сих пор некоторое утеснение, как выражается  король,  жалуется
всеми томи правами и вольностями, которыми пользуется духовенство  като-
лическое. Но Исидор, принужденный бежать из Москвы, не остался нигде  на
Руси; король Владислав в следующем же 1444 году пал под Варною, преемник
его Казимир находился в  затруднительном  положении  между  требованиями
Польши и Литвы, что заставляло его прекратить неприязнь с Москвою, а мир
мог быть всего скорее заключен под влиянием митрополита Ионы:  литовский
князь, желая мира с Москвою, должен был для этого приобресть  расположе-
ние Ионы подчинением ему церкви литовско-русской; Иона с  своей  стороны
должен был всеми силами стараться о мире между Казимиром и Василием, по-
тому что только под условием этого мира могло сохраниться единство  цер-
ковное. Так, мы видим, что когда по заключении  мира  встретились  вновь
какие-то недоразумения, то Казимир, отправляя  своего  посла  в  Москву,
приказал ему попросить митрополита постараться, чтоб мир не был нарушен.
Иона, называя себя общим богомольцем, отвечал Казимиру, что  он  говорил
великому князю Василию о мире с благословением и мольбою и  что  Василий
хочет с королем братства и любви. "Благодарю твое  господство,  -  пишет
Иона, - за доброе расположение и благословляю тебя на  любовь  с  братом
твоим великим князем Василием Васильевичем, который желает того же; я же
ваш общий богомолец, по своему святительскому долгу рад  бога  молить  и
стараться о мире между вами; за великое ваше жалованье и поминки  благо-
дарю и благословляю". Мы знаем, в чем состояло это великое жалованье, за
которое Иона благодарит Казимира: последний обещал восстановить единство
русской церкви по старине и прислать Ионе решительный ответ по возвраще-
нии своем из Польши в Литву. Король сдержал слово и подчинил  юго-запад-
ную русскую церковь Ионе, которого видим в Литве в 1451 году.
   Но опасные следствия Флорентийского собора не могли ограничиться  для
Юго-Западной Руси одною попыткою Исидора: папы не любили отказываться от
того, что раз каким бы то ни было образом попадало в их руки, а  литовс-
кий князь, католик, не мог препятствовать намерениям главы  католицизма.
В 1458 году отъехавший в Рим константинопольский патриарх Григорий Мамма
поставил Григория, ученика Исидорова, в митрополиты на  Русь.  В  Москву
дали знать об этом немедленно, и еще до прихода Григория в Литву великий
князь Василий послал сказать королю Казимиру, чтоб тот не принимал  мит-
рополита из Рима, на общего отца. Иону, но вводил  новизны,  не  нарушал
старины. "Старина же наша,- писал Василий,- которая  ведется  со  времен
прародителя нашего Владимира, крестившего Русскую землю, состоит в  том,
что выбор митрополита принадлежал  всегда  нашим  прародителям,  великим
князьям русским, и теперь принадлежит нам, а не великим князьям  литовс-
ким; кто будет нам люб, тот и будет у нас на всей Руси, а от Рима митро-
политу у нас не бывать, такой мне по надобен; и ты, брат, ни  под  каким
видом не принимай его, если же примешь, то ты церковь божию разделишь, а
не мы". Иона, не могший сам отправиться в Литву по  причине  старости  и
болезней, отправил туда двух архимандритов с  посланием  к  православным
епископам, князьям, панам и боярам, чтоб  стояли  за  православную  веру
твердо, помня древнее законоположение, установленное на седми соборах. В
Москве созван был собор из владык Северной Руси, рукоположенных митропо-
литом Ионою: владыки дали здесь обещание -  от  святой  церкви  соборной
Московской и от господина и отца своего Ионы митрополита всея Руси  быть
неотступными и повиноваться во всем ему и преемнику его, кто будет  пос-
тавлен по избранию св. духа, по правилам апостолов и св. отцов, по пове-
лению господина великого князя Василия Васильевича, русского самодержца,
в соборной церкви св. Богородицы, на Москве, у гроба св. Петра  митропо-
лита, русского чудотворца; к самозванцу же Григорию, ученику  Исидорову,
от которого произошло разделение московской соборной церкви  с  киевскою
церковию, не приступать, грамот от него никаких не принимать и совета  с
ним ни о чем не иметь. Это обещание, обнародованное в соборной  грамоте,
важно для нас в том отношении, что здесь впервые указано на  Москву  как
на престольный город русской митрополии: владыки клянутся  не  отступать
от московской соборной церкви св. Богородицы; до сих пор митрополит  на-
зывался киевскими всея Руси, в этой же грамоте он называется просто мит-
рополитом всея Руси, или русским; потом в этой грамоте  определен  и  на
будущее время образ поставления митрополита русского: законный  митропо-
лит русский отныне есть тот, который будет поставлен без всякого отноше-
ния к Византии в Москве по повелению московского князя.  Владыки  север-
ные, бывшие на соборе, - ростовский, суздальский,  коломенский,  сарайс-
кий, пермский - отправили также грамоту к литовским - черниговскому, по-
лоцкому, смоленскому, туровскому и луцкому - с  увещанием  не  принимать
митрополита от латин; Иона послал от своего имени  окружное  послание  к
литовским епископам в том же смысле, писал и отдельно  епископам  черни-
говскому и смоленскому, увещевая не принимать Григория, в случае принуж-
дения приглашал их в Москву как в безопасное убежище от латинских  наси-
лий; в противном случае грозил великою тягостию церковною; наконец,  пи-
сал и всему остальному  православному  народонаселению  литовско-русских
областей; обещался посетить свою литовскую паству,  как  только  получит
облегчение от болезни, увещевал не принимать Григория,  не  слушать  его
учения, которое подобно Македониеву, страдать за православие даже  и  до
смерти, потому что таким страдальцам готов венец  мученический.  Но  все
эти меры остались тщетными: Казимир не мог не принять митрополита из Ри-
ма; он даже присылал уговаривать и великого князя Василия признать  Гри-
гория общим митрополитом по той причине, что Иона уже устарел.  Московс-
кий князь, разумеется, не согласился, и митрополия  русская  разделилась
окончательно. Иона не долго пережил это печальное для него  событие:  он
умер в 1461 году, назначив себе преемником Феодосия,  архиепископа  рос-
товского, который и был поставлен, по новому обычаю,  в  Москве  собором
северных русских владык.
   Таковы были главные явления истории русской церковной иерархии в опи-
сываемое время. Мысль, естественно явившаяся впервые тогда, когда Андрей
Боголюбский задумал дать Северной Руси  отдельное,  самостоятельное  су-
ществование и даже господство над Южною Русью, -  эта  мысль  осуществи-
лась, когда обе половины Руси разделились под две равно могущественные и
враждебные одна другой династии: вследствие этого разделения разделилась
и митрополия, причем посредствующими явлениями опять вследствие  явлений
политических было образование отдельной Галицкой митрополии и  перенесе-
ние киевского митрополичьего стола на север. Это  перенесение,  бедствия
Византии, смуты, Флорентийский собор, наконец, падение империи  высвобо-
дили московскую митрополию из непосредственной зависимости от константи-
нопольского патриархата. Флорентийский собор и поведение  Исидора  имеют
важное значение в нашей истории потому, что  заставили  Северо-Восточную
Русь окончательно и резко высказаться насчет соединения с Римом;  понят-
но, что решительность  московского  правительства  держаться  отеческого
предания, древнего благочестия и не допускать никаких  новизн  в  церкви
принадлежит к числу явлений, определивших будущие судьбы Восточной Евро-
пы. В поведении русских митрополитов при всех этих важных и  решительных
обстоятельствах, действовавших в продолжение описанного  периода,  всего
лучше можно заметить великое влияние византийских  отношений,  характера
восточной церкви. Митрополиты русские не  стараются  получить  самостоя-
тельное, независимое от светской власти существование. Пребывание в Кие-
ве, среди князей слабых, в отдалении от сильнейших, от главных сцен  по-
литического действия, всего лучше могло бы дать им такое  существование;
но Киев не становится русским Римом: митрополиты покидают его и стремят-
ся на север, под покров могущества гражданского; и на  севере  не  долго
остаются во Владимире, который, будучи покинут сильнейшими князьями, мог
бы иметь для митрополитов значение Киева, но переселяются в стольный го-
род одного из сильнейших князей и всеми силами  стараются  помочь  этому
князю одолеть противников, утвердить единовластие.  Борьбами,  сопровож-
давшими это утверждение, значением, которое получают здесь  митрополиты,
значением, которое придают им сами князья, митрополиты вовсе не  пользу-
ются для утверждения своего влияния, своего господства над князьями,  за
свою помощь не выговаривают себе особых прав и для упрочения  этих  прав
не стараются раздорами уменьшить силу князей,  не  стараются  для  князя
сильнейшего, опаснейшего для их прав возбуждать соперников  и  усиливать
их своим влиянием, как то делывалось на западе; напротив, стараются  как
можно скорее усилить одного князя на счет всех других,  вследствие  чего
власть церковная и гражданская должны были стать в те  же  отношения,  в
каких они были в Византии: все, следовательно, показывает,  откуда  идет
предание и пример.
   Относительно определения отношений власти митрополичьей ко власти ве-
ликокняжеской мы получаем известия из грамоты, составленной по взаимному
согласию великого князя Василия Димитриевича и митрополита Киприана;  из
этой грамоты видим, что все лица, принадлежащие  к  церкви,  подчиняются
суду митрополичьему; если человек великокняжеский ударит великому  князю
челом на игумена, священника или чернеца, то суд общий, т. е. судит  ве-
ликий князь вместе с митрополитом; если же митрополит будет  в  отлучке,
то судит один великий князь, а прибытком делится пополам с митрополитом;
если кто ударит челом великому князю на митрополичья  наместника,  деся-
тинника или волостеля, то великий князь судит сам. В случае войны, когда
сам великий князь сядет на коня, тогда и митрополичьи бояре и слуги выс-
тупают в поход под митрополичьим воеводою, но под  стягом  великокняжес-
ким; которые из бояр и слуг не служили Алексию митрополиту,  вступили  в
митрополичью службу недавно (приказались ново), те пойдут с воеводою ве-
ликокняжеским смотря по месту, где кто живет. Слуг великокняжеских и лю-
дей тяглых, платящих дань в великокняжескую казну (данных людей), митро-
полит не имел права ставить в священники или дьяконы, ибо этим наносился
ущерб службе и казне великокняжеской. Здесь причина, почему  в  духовное
звание поступали только люди из того же звания. Но сын священника,  хотя
записанный в службу великокняжескую, если захочет, может быть  поставлен
в священники или в дьяконы. Сын священника, который живет  у  отца,  ест
хлеб отцовский, принадлежит к ведомству митрополичьему, а который  отде-
лен, живет не вместе с отцом, хлеб ест свой,  тот  принадлежит  великому
князю. Из этой грамоты мы уже видим, что у митрополита  был  свой  двор,
свои бояре и слуги, дом его называется дворцом. Встречаем и  в  летописи
известия о митрополичьих боярах, отроках: о Митяе говорится,  что  бояре
митрополичьи служили ему, отроки предстояли, куда двинется, и те и  дру-
гие шли перед ним. Митрополит имел  своих  стольников:  так,  митрополит
Киприан посылал своего стольника Федора  Тимофеева  звать  новгородского
владыку в Москву; имел своего печатника, своего конюшего. Из этих  прид-
ворных слуг своих митрополит посылал для управления волостями (в  волос-
тели), для суда церковного (в десятинники) и проч. Мы видели, какое важ-
ное значение имел митрополит в отношениях княжеских, и потому  встречаем
подписи митрополичьи и печати на грамотах княжеских, на  договорах,  ду-
ховных завещаниях. Из дошедших до нас грамот договорная Димитрия Донско-
го с двоюродным братом Владимиром Андреевичем - первая, в начале которой
встречаем слова: "По благословению отца нашего Олексея митрополита  всея
Руси". В конце духовного завещания Димитрия Донского читаем: "А сю  гра-
моту писал есмь себе душевную, и явил есмь отцю своему Олексею  митропо-
литу всея Руси, и отец мой Олексей митрополит всея Руси  и  печать  свою
привесил к сей грамоте". Печать  митрополичья  имеет  на  одной  стороне
изображение богородицы с младенцем Иисусом, и на другой - надпись:  "Бо-
жиею милостию печать (имя) митрополита всея Руси". На духовном завещании
Василия Димитриевича встречаем подпись митрополита Фотия по-гречески; ту
же подпись видим и на договорной грамоте  Василия  Васильевича  с  дядею
Юрием. С 1450 года грамоты пишутся по благословению митрополита  Ионы  и
утверждаются его подписью: "Смиренный Иона, архиепископ киевский и  всея
Руси". Такова же подпись и преемника Ионина, Феодосия.
   В настольных грамотах патриарших новопоставленному митрополиту  гово-
рилось, что великий князь должен воздавать ему честь, показывать  духов-
ную любовь с благоговением и послушанием и  благим  повиновением,  равно
как все другие русские князья, сановники, духовенство и весь  христоиме-
нитый народ, и что митрополит должен во всем пределе своем ставить архи-
епископов, священников, монахов, дьяконов, поддьяконов и  чтецов,  освя-
щать церкви и управлять всеми церковными делами. Избрание епископов, как
видно, производилось так же, как и в предшествовавшем периоде: так,  под
1289 годом читаем в летописи, что великий князь Михаил Ярославич  тверс-
кой вместе с матерью своею послал игумена Андрея в Киев,  к  митрополиту
Максиму, и тот поставил его епископом в Тверь; этот Андрей был  сын  ли-
товского князя. Впрочем, от конца описываемого времени дошел до нас  ус-
тав, как должно избирать епископа здесь говорится, что по случаю  избра-
ния митрополит созывает всех епископов, ему подчиненных; который из  них
не мог приехать, присылал грамоту, что будет  согласен  на  решение  ос-
тальных; собравшиеся епископы избирают три лица, имена которых в запеча-
танном свитке отсылают митрополиту, и тот из троих выбирает уже  одного.
Такой порядок действительно мог быть введен в конце описываемого  време-
ни, когда значение областных князей поникло. Избранный пред  посвящением
давал обет исповедовать православие, повиноваться митрополиту,  не  пре-
пятствовать в своей епархии сбору  митрополичьих  пошлин,  не  исполнять
обязанностей своего звания в чужих  епархиях,  приезжать  к  митрополиту
беспрекословно по первому зову, не позволять в своей епархии  православ-
ным вступать в браки, кумиться и брататься с армянами и латинами; тут же
новопоставляемый объявлял, что не дал ничего за поставление, не обещался
дать и не даст; запись эту он писал собственною рукою и подписывал. Нас-
тольные грамоты митрополичьи епископам писались по приведенному  образцу
настольной патриаршей митрополиту. Архиепископы и епископы не могли  на-
зывать митрополита братом, но только отцом; в противном случае подверга-
лись выговору.
   Митрополит имел право отлучать епископов от службы. В 1280 году  мит-
рополит Кирилл, обозревая подведомственные ему епархии, приехал в Ростов
и узнал, что здешний епископ Игнатий велел в полночь выкинуть из  собор-
ной церкви тело князя Глеба Васильковича и запросто закопать его  в  мо-
настыре. Митрополит немедленно отлучил за это епископа от службы и прос-
тил его только по усердным просьбам князя  Димитрия  Борисовича,  причем
дал такое наставление Игнатию: "Не возносись и не думай, что ты без гре-
ха, больше освобождай и прощай, чем запрещай и отлучай. Плачь и кайся до
самой смерти в этой дерзости, потому что осудил ты прежде суда божия уже
мертвого человека, а живого боялся, дары от него принимал, ел с ним, пил
и веселился и, когда было можно исправить его, не  исправлял,  а  теперь
уже мертвого хочешь исправить таким жестоким отлучением. Если хочешь по-
мочь ему на том свете, то помогай милостынями и  молитвами".  Митрополит
Петр снял сан с епископа сарайского Измаила; митрополит Феогност отлучил
и потом простил суздальского епископа Даниила. Князь, недовольный  своим
епископом, ездил жаловаться на него митрополиту. Тверской епископ  Евфи-
мий возбудил на себя сильное негодование своего князя Михаила  Александ-
ровича, который в 1390 году послал звать в Тверь  митрополита  Киприана.
Тот отправился с двумя владыками греческими и несколькими  русскими.  За
30 верст от Твери его встретил внук великого князя, за 20 - старший сын,
за 5 - сам великий князь. Встреченный перед  городскими  воротами  духо-
венством со крестами, Киприан отслужил обедню в соборной  церкви,  после
чего обедал у великого князя; получил дары  и  честь  большую.  Три  дня
князь Михаил угощал таким образом митрополита; на четвертый собралось на
великокняжеском дворе духовенство и бояре, и когда приехал туда Киприан,
то все начали жаловаться ему на епископа Евфимия;  митрополит  вместе  с
другими владыками стал судить: по одним известиям, обвиняемый не мог оп-
равдаться, не обрелась правда в устах его,  по  другим,  обвинения  были
клеветами. Но как бы то ни было, известия согласны в одном,  что  неудо-
вольствие на Евфимия было страшное, и митрополит,  не  успевши  помирить
князя с епископом, отослал последнего в Москву, а на его место  поставил
в Тверь протодьякона своего Арсения, который едва согласился быть  здесь
епископом, видя такие вражды и смуты.  В  начале  описываемого  времени,
именно под 1229 годом, находим любопытное известие о суде местного князя
над епископом как владельцем частной собственности. "Пришло,  -  говорит
летописец, - искушение на ростовского епископа Кирилла: в один день  все
богатство отнялось от него вследствие проигрыша тяжбы, а  решил  дело  в
пользу соперников Кирилловых князь  Ярослав;  Кирилл  был  очень  богат,
деньгами и селами, всяким товаром и книгами, одним словом, такого  бога-
того епископа еще не бывало в Суздальской земле".
   Встречаем известие о  жалобе  епископа  на  митрополита  константино-
польскому патриарху. Так, жаловался на митрополита Петра упомянутый  уже
прежде тверской епископ Андрей, родом литвин.  Патриарх  для  разобрания
дела отправил в Россию своего посланного, который когда приехал, то соз-
ван был собор в Переяславле: явился обвиненный, явился и  обвинитель,  с
которым вместе приехали из Твери двое князей - Димитрий и Александр  Ми-
хайловичи, другие князья, много вельмож и духовных. Обвинитель был  ули-
чен во лжи; но Петр простил его и, поучив присутствующих, распустил  со-
бор. Если по приведенному выше уставу должен был  созываться  собор  для
избрания епископа, то встречаем известие о созвании собора для отрешения
его: так, в 1401 году митрополит Киприан созвал в Москве собор, на кото-
ром отписались от своих епископий Иоанн  новгородский  и  Савва  луцкий.
Митрополит Кирилл в 1274 году воспользовался собором, созванным для пос-
тавления владимирского епископа Серапиона, чтобы предложить правило  для
установления церковного и народного благочиния. "Сам видел я и от других
слышал о сильном церковном неустройстве, - говорит Кирилл в своем прави-
ле, - в одном месте держатся такого обычая, в другом - иного, много  не-
согласий и грубости... Какую пользу получили мы от  того,  что  оставили
правила божественные? не рассеял ли нас бог по лицу всей земли? не взяты
ли наши города? не пали ли сильные князья наши от острия меча? не  отве-
дены ли были в плен дети наши? не запустели ли святые божии  церкви?  не
томят ли пас каждый день безбожные и нечестивые  поганы?"  Прежде  всего
митрополит вооружается против поставления в духовный сан на мзде и  пре-
подает правила относительно этого поставления. В народе по-прежнему про-
должалась страсть к кулачным и дрекольным боям, которые мы видели в  та-
кой силе в предыдущем периоде; Кирилл пишет: "Узнал я, что еще  держатся
бесовского обычая треклятых еллин: в божественные праздники со  свистом,
кличем и воплем скаредные пьяницы сзывают друг друга,  бьются  дреколием
до смерти и берут платье убитых;  на  укоризну  совершается  это  божиим
праздникам и на досаждение божиим  церквам".  Кирилл  вооружается  также
против пьянства, препятствующего совершать божественную службу от  Верб-
ной недели до дня Всех святых. На соборах решались иногда и другие дела,
как, например, споры относительно границ епархий: митрополит  Алексий  в
грамоте к красноярским жителям пишет, что предел Рязанской  и  Сарайской
епархий указанна Костромском соборе; на  соборе  ростовский  архиепископ
Феодосий был убежден в неправильности своего  мнения  относительно  рода
пищи, какую должно употреблять в богоявленское навечерие, если оно  при-
дется в день воскресный; на соборе было определено о неправильности пос-
тупка Исидорова; на соборе владыки  Северо-Восточной  Руси  решили  дер-
жаться московского митрополита Ионы и не сообщаться с киевским  Григори-
ем. Кроме общих соборов, созывавшихся митрополитом всея Руси  из  подве-
домственных ему владык, могли быть еще частные,  созывавшиеся  владыкою,
какой-нибудь области из подведомственного ему духовенства: так,  в  1458
году ростовский архиепископ Феодосий созвал собор в Белозерске для  отв-
ращения некоторых злоупотреблений, например позволения вступать  в  чет-
вертый брак.
   Кроме соборов митрополиты старались уничтожить нравственные беспоряд-
ки посланиями к духовенству и мирянам; таково поучение Фотия митрополита
священникам и монахам о важности их сана, "каковым подобает им быти  хо-
датаем, посылаемым к царю царствующих о душах человеческих";  митрополит
обращает особое внимание священников на то, чтоб они блюли  за  чистотою
браков у своих прихожан: не позволяли бы им бросать законных жен и  жить
с незаконными, как то делывалось, также чтобы не дозволяли  отнюдь  чет-
вертого брака. Сохранился и прежний обычай, по  которому  духовные  лица
обращались к митрополиту с разными вопросами, которых сами  решить  были
не в состоянии; так, дошли до нас ответы митрополита Киприана на вопросы
игумена Афанасия, ответы того же митрополита на вопросы неизвестных  ду-
ховных лиц.
   Особенные отношения Новгорода, Пскова, Вятки требовали особенной дея-
тельности митрополитов относительно этих городов. Что касается  избрания
владыки новгородского в описываемое время, то обыкновенно на вече  изби-
рались три лица, имена которых, или жребии, клались на престол в  церкви
св. Софии, после чего духовенство собором служило обедню, а народ  стоял
вечем у церкви; по окончании же службы протопоп софийский выносил народу
по порядку жребии, и владыкою провозглашался тот, чей  жребий  выносился
последний. Если и везде владыки имели важное значение, то оно еще  более
усиливалось в Новгороде, при известных отношениях его жителей  к  князю,
при частых распрях с последним, при частом междукняжии и внутренних сму-
тах. Архиепископ в Новгороде без князя был первым правительственным  ли-
цом; его имя читается прежде всех других в грамотах; он был  посредником
города в распрях его с великими князьями, укротителем внутренних  волне-
ний, без его благословения не предпринималось ничего важного. Но владыка
новгородский принимал посвящение от митрополита, зависел от него, от су-
да владычнего был перенос дел на суд митрополита, и когда последний, ут-
вердив свое пребывание в Москве, начал стараться  всеми  зависевшими  от
него средствами содействовать московскому великому князю в  приобретении
могущества, в утверждении единовластия, причем и Новгород должен был от-
казаться от своего особного и особенного быта, то положение новгородско-
го владыки стало очень затруднительно: владыка Иоанн благословил  новго-
родцев воевать с великим князем для возвращения Двинской области и  зап-
латил за это трехлетним заключением в Москве. Мы упоминали в своем месте
о неприятной переписке митрополита Ионы с новгородским владыкою по пово-
ду Шемяки. Митрополит Иона счел также своею обязанностию дать  наставле-
ние новгородскому владыке и его пастве  насчет  воздержания  от  вечевых
буйств. "Я слышал, дети,- пишет митрополит,- что по наветам  дьявольским
творится богоненавистное дело у вас, в отчине сына моего, великого  кня-
зя, в Великом Новгороде, не только между простыми людьми, но между чест-
ными, великими: за всякое важное и пустое дело начинается гнев, от гнева
- ярость, свары, прекословия, с обеих враждующих сторон является  много-
народное собрание, нанимают сбродней, пьянчивых и кровопролитных  людей,
замышляют бой и души христианские губят". Предшественник Ионы,  митропо-
лит Фотий, также посылал поучение новгородскому владыке  и  его  пастве:
митрополит увещевает новгородцев удерживаться от привычки сквернословить
(за которую летописец осуждает еще  дорюриковские  славянские  племена);
Фотий говорит, что такой привычки нет  нигде  между  христианами.  Далее
митрополит увещевает новгородцев басней не слушать, лихих баб не  прини-
мать, узлов, примолвленья, зелья, ворожбы и ничего подобного не употреб-
лять; при крещении приказывает погружать в сосуде, а не обливать  водою,
по обычаю латинскому; запрещает венчать девочек ранее тринадцатого года;
запрещает духовенству белому и черному торговать  или  давать  деньги  в
рост; если кто пред выходом на поле (судебный поединок) придет к священ-
нику за св. причастием, тому причастия нет; который из соперников  убьет
другого, тот отлучается от церкви на 18 лет, а убитого не хоронить.
   Политические и находившиеся в тесной связи с ними церковные отношения
Новгорода ко Пскову также требовали внимания митрополита. Мы видели, что
Псков, разбогатевший от торговли, давно уже начал стремиться к независи-
мости от Новгорода, вследствие чего последний стал обнаруживать нераспо-
ложение ко Пскову, высказывавшееся иногда открытою войной. Понятно,  как
затруднительно было при таких отнотшениях положение Пскова,  зависевшего
в церковных делах от владыки новгородского; отсюда естественное  желание
псковитян избавиться от этой зависимости, получит особого владыку. Но мы
видели, как их старание об этом осталось тщетным, ибо  митрополит  Феог-
ност не согласился поставить им особого епископа. Действительно, пскови-
чи выбрали дурное время: митрополит Феогност, подобно  своему  предшест-
веннику, утвердил пребывание в Москве, и Псков более других городов  ис-
пытал на себе следствия этого утверждения: еще недавно  Феогност  грозил
ему проклятием в случае, если он не откажется  от  союза  с  Александром
тверским; теперь же этот самый Александр опять княжил у них, и под  пок-
ровительством литовским, тогда как Новгород еще не ссорился с Москвою. О
прямой вражде псковичей с новгородским владыкою не раз упоминает летопи-
сец; так, он говорит о ссоре их с владыкой Феоктистом  в  1307  году;  в
1337 году владыка Василий поехал в Псков на подъезд, но псковичи не дали
ему суда, и владыка выехал из города, проклявши жителей;  когда  в  1411
году владыка Иоанн прислал протопопа во Псков просить подъезда на тамош-
нем духовенстве, то псковичи не велели давать и отослали протопопа с та-
ким ответом: "Если, бог даст, будет  сам  владыка  во  Пскове,  тогда  и
подъезд его чист, как пошло изначала, по старине". В 1435  году  приехал
во Псков владыка Евфимий, не в свой подъезд, не в свою череду, псковичи,
однако, приняли его и били ему челом о соборовании; но он созвать  собор
не обещался, а стал просить суда  да  на  священниках  своего  подъезда.
Псковичи ему этого не посулили, но стали за соборование и за свою стари-
ну, стали говорить владыке, зачем он сажает наместника  и  печатника  из
своей руки - новгородцев, а не псковичей; владыка за это  рассердился  и
уехал, побывши только одну неделю во Пскове. Князь Владимир, посадники и
бояре поехали за ним, нагнали и упросили возвратиться: псковичи дали ему
суд на месяц, подъезд на священниках; о соборе же  владыка  сказал,  что
отлагает его до митрополита. Но владычный наместник начал судить  не  по
псковской пошлине, начал уничтожать разные уговорные  грамоты  (посужать
рукописанья и рядницы), стал сажать дьяконов в гридницу, все  по-новому,
покинувши старину; псковичи были правы, говорит их летописец, священники
за подъезд и оброк не стояли, но по  грехам  и  дьявольскому  наваждению
случился бой между псковичами и владычными служилыми людьми (софьянамп).
Тогда владыка опять рассердился и уехал, не взявши псковского подарка, а
игуменам и священникам наделал много убытка, не бывало так прежде никог-
да, с тех пор как начал Псков стоять. После того как псковичи  вместе  с
московским войском опустошили новгородские владения и заключили мир, оба
города жили дружно, и дружба эта отразилась на отношениях  церковных:  в
1449 году владыка Евфимий приехал  во  Псков;  духовенство  с  крестами,
князь, посадники, бояре вышли к  нему  навстречу  и  приняли  с  великою
честью. В самый день приезда владыка служил обедню у св.  Троицы,  а  на
третий день соборовал в той же церкви и читал  синодик:  прокляли  злых,
которые хотят зла Великому Новгороду и Пскову,  а  благоверным  князьям,
лежащим в дому св. Софии и св. Троицы, пели вечную память, также и  дру-
гим добрым людям, которые сложили головы и кровь пролили за домы божии и
за православное христианство, живым же новгородцам и псковичам пели мно-
гая лета. Князь, посадники и во всех концах господина владыку много чти-
ли и дарили и проводили его из своей земли до границы с великою  честию.
С такою же честию был принят и провожен владыка и в  1453  году,  потому
что он делал все точно так же, как и прежние братья его - архиепископы.
   Неприязненные отношения Пскова к Новгороду и его владыке были  причи-
ною церковного неустройства и заставляли псковичей  обращаться  прямо  к
митрополиту за управлением и  наставлением,  а  неприязненные  отношения
Новгорода к митрополиту благоприятствовали этим непосредственным сообще-
ниям. Так, псковичи послали в Москву к  митрополиту  Киприану  несколько
священников для поставления и для извещения о своих нуждах,  что  нет  у
них церковного правила настоящего.  Митрополит  посвятил  священников  и
послал с ними устав службы и синодик правый, какой читают в Константино-
поле у св. Софии, приложил к этому правило,  как  поминать  православных
царей и князей великих, как совершать крещение  и  брак:  велел  вывести
прежний обычай - держать детей при крещении на руках и  сверху  поливать
водою; послал также 60 антиминсов с запрещением резать  их,  по  примеру
новгородского епископа. Разрывы псковичей с владыкою новгородским и про-
истекавшее от того церковное безначалие вело к тому, что вече  псковское
присвоило себе право судить и наказывать священников: митрополит Киприан
в 1395 году писал псковичам, что это противно христианскому закону,  что
священника судит и наказывает святитель, который его поставил; при  этом
митрополит запрещал также псковичам вступаться в земли и села церковные.
Близость Пскова к литовским границам, частые и  давние  сношения  его  с
Литвою и князьями ее заставляли митрополитов беспокоиться о  Пскове  при
разделении митрополии: так, митрополит Фотий в 1416 году  писал  пскови-
чам, чтоб они удалялись от неправедных пределов, отметающихся божия  за-
кона и святых правил, также чтобы с радушием принимали православных, ко-
торые вследствие религиозного гонения будут искать убежища в их  городе.
В другой раз писал Фотий к псковскому духовенству с приказанием не упот-
реблять при крещении мира латинского, но только цареградское и не  обли-
вать младенцев, но погружать; митрополит требует, чтоб псковичи прислали
к нему одного из своих священников, человека искусного, и он научит  его
всем церковным правилам и миро святое с ним пришлет. В  другом  послании
Фотий пишет, чтобы псковичи не позволяли людям, играющим  клятвою,  быть
церковными старостами и вообще  занимать  правительственные  и  судебные
должности; также чтоб не позволяли старостить в церквах людям,  которые,
разведясь с законными женами, вступили в новые браки.  Митрополит  Иона,
стараясь везде утверждать власть великого князя московского, писал и  во
Псков, называя его отчиною великого государя русского, который  дедич  и
отчич во Пскове, по родству, по изначальству прежних великих господарей,
великих князей русских, его  праотцев.  Митрополит  увещевает  псковичей
жить по своему христианству, по той доброй старине, которая пошла от ве-
ликого князя Александра; увещевает их стоять в том, что обещали великому
князю. Увещание Ионы не могло остаться без влияния  во  Пскове,  ибо  мы
знаем, какое важное значение имел здесь митрополит:  так,  будучи  недо-
вольны новою уставною грамотою, которую дал им князь Константин Димитри-
евич и которую они поклялись соблюдать, псковичи обратились к митрополи-
ту Фотию с просьбою разрешить их от этой клятвы и благословить  жить  по
старине; митрополит исполнил их просьбу. Наконец, до нас дошли два  пос-
лания митрополита Фотия к псковичам, замечательные по отношению  к  осо-
бенностям их пополнения: в одном послании, написанном по случаю морового
поветрия, митрополит обращается к нарочитым гражданам  и  увещевает  их,
чтоб они были довольны своими уроками и в куплях и в  мерилах  праведных
божию правду соблюдали; в другой раз псковичи обратились  к  митрополиту
за разрешением недоумения их - пользоваться ли им хлебом, вином и овоща-
ми, приходящими из Немецкой  земли?  Митрополит  разрешил  пользоваться,
очистив молитвою иерейскою. Но кроме означенных отношений еще одно явле-
ние заставило обратить внимание не только  митрополитов  русских,  но  и
патриархов константинопольских на Псков и Новгород,  преимущественно  на
первый. Враждебные отношения Пскова к Новгороду отзывались в  отношениях
Пскова к владыке новгородскому и вместе  псковскому;  не  раз  поведение
владыки возбуждало сильное негодование псковичей; раздражение вследствие
несбывшегося желания независимости от Новгорода  в  церковном  отношении
возбудило в некоторых желание освободиться совершенно от  всякой  иерар-
хии; споры о подъездах, судах, жалобы на убытки дали повод - и вот  яви-
лась ересь стригольников в семидесятых годах XIV века. Начальниками ере-
си летописи называют дьякона Никиту и Карпа, простого человека; но в так
называемом послании Антония патриарха и в "Просветителе" Иосифа Волоцко-
го начало ереси приписывается одному Карпу, причем  в  первом  источнике
Карп называется дьяконом, отлученным от службы, стригольником; во втором
говорится, что он был художеством стригольник. Разноречия эти можно сог-
ласить тем, что Карп, действительно бывший прежде дьяконом, как отлучен-
ный от службы, мог называться и простым уже человеком; от этого  отлуче-
ния, расстрижения, могло произойти и название стригольника, которое, бу-
дучи после не понято, превратилось в название  художества.  Учение,  как
излагают его источники, состояло в том, что духовные  недостойны  своего
сана, потому что поставляются на мзде, стараются  приобретать  имение  и
неприлично ведут себя; что не должно принимать от них таинств; что миря-
не могут учить народ вере; что должно каяться, обращаясь к земле; что не
должно ни отпевать умерших, ни поминать их, ни служить заупокойных  обе-
ден, ни приносов приносить, ни пиров учреждать, ни  милостыни  раздавать
по душе умершего; ходили даже слухи, что стригольники отвергали  будущую
жизнь. Ересь началась и распространилась во Пскове; неизвестно волею или
неволею ересиархи явились в Новгороде; известно только то, что  здесь  в
1375 году Карпа, Никиту и еще третьего какого-то их товарища сбросили  с
мосту в Волхов. Но гибель ересиархов не искоренила  ереси;  стригольники
прельщали народ своим  бескорыстием,  своею  примерною  нравственностию,
уменьем говорить от писания; указывая на них, говорили: "Вот эти не гра-
бят, имения не собирают". В обличительных посланиях читаем об них:  "Та-
ковы были и все еретики: постники, богомольцы, книжники, лицемеры, перед
людьми люди чистые; если бы видели, что  они  неблагочестиво  живут,  то
никто бы им и не поверил; и если бы они говорили не от писания, то никто
бы их и слушать не стал". Из XIV века ересь перешла в XV; до  нас  дошло
три послания митрополита Фотия к псковичам  относительно  стригольников.
Митрополит запрещает  духовенству  псковскому  принимать  приношения  от
стригольников, мирским людям сообщаться с ними в еде или питье. Псковичи
отвечали, что, исполняя приказание митрополита, они обыскали и показнили
еретиков, что некоторые из них убежали, но что другие упорствуют в своих
мнениях и, устремляя глаза на небо, говорят, что там их отец. Митрополит
писал на это, чтобы псковичи продолжали удаляться от еретиков,  могут  и
наказывать их, только не смертию, а телесными наказаниями и  заточением.
После 1427 года, когда написано последнее послание Фотия, мы не встреча-
ем более известий о стригольниках.
   Относительно материального благосостояния церкви: источниками для со-
держания митрополита и епископов служили, во-первых,  сборы  с  церквей;
эти сборы в уставной грамоте великого князя Василия Дмитриевича и митро-
полита Киприана определены так: "Сборного  митрополиту  брать  с  церкви
шесть алтын, а заезда - три деньги; десятиннику,  на  десятину  наседши,
брать за въездное, и за рождественское, и за  петровское  пошлины  шесть
алтын; сборное брать о рождестве Христове, а десятиннику брать свои пош-
лины о Петрове дни; которые же соборные  церкви  по  городам  не  давали
сборного при прежних митрополитах, тем и нынче не  давать".  Архиепископ
ростовский Феодосий, освобождая две церкви Кириллова Белозерского монас-
тыря, пишет в своей грамоте: "Кто у тех  церквей  будут  священники  или
игумены, не надобно давать им моей дани, ни данничьих пошлин,  ни  деся-
тинничьей пошлины, ни доводчичьей, ни другой какой-либо, десятинники мои
их не судят, и пристава на них не дают".  О  Митяе  говорится,  что  он,
вступив во все права митрополита, начал со  всех  церквей  в  митрополии
дань сбирать, сборы петровские и рождественские, доходы, уроки и  оброки
митрополичьи. По-прежнему источниками дохода для митрополита и епископов
служили пошлины ставленые и судные; для суда церковного посылался архие-
реем особый чиновник, называвшийся десятинником; вместо того чтобы  ска-
зать: такой-то город был подведомствен  такому-то  владыке,  говорилось:
такой-то город был его десятиною. Один из десятинников митрополита Ионы,
Юрий конюший, приехавши в Вышгород, волость князя Михаила Андреевича ве-
рейского, остановился на подворье у священника, который вместе с горожа-
нами начал бить десятинника и дворян митрополичьих,  прибили  в  улог  и
двоих-троих изувечили. Митрополит, извещая об  этом  происшествии  князя
Михаила, пишет: "Ты сам, сын, великий господарь: так посмотри  и  старых
своих бояр спроси, бывала ли при твоих прародителях  и  родителях  такая
нечесть церкви божией и святителям? Тебе известно, что князь великий Ви-
товт был не нашей веры, да и теперешний король тоже, и все их княжата, и
паны; но спроси, как они оберегают церковь и какую честь ей  воздают?  а
эти, будучи православными христианами, ругаются и бесчестят церковь  бо-
жию и нас. Я за священниками своего пристава послал; а тебя благословляю
и молю, чтобы ты, как истинный великий православный  господарь,  церковь
божию и меня, своего отца и пастыря, от своих  горожан  оборонил,  чтобы
вперед не было ничего подобного; а не оборонишь меня, то поберегись воз-
даянья от бога, а я буду от них обороняться законом божиим. Если же  мой
десятинник сделал что-нибудь дурное, то ты бы, сын, обыскал  дело  чисто
да ко мне отписал; и я бы тебе без суда выдал его головою, как и  прежде
сделал" Мы  видели,  что  новгородский  архиепископ  получал  подъезд  с
псковского духовенства. Как псковское духовенство давало содержание нов-
городскому владыке и дары, когда он приезжал во Псков, так точно и  мит-
рополит получал содержание и дары, когда приезжал  в  Новгород  или  ка-
кую-нибудь другую область: под 1341 годом летописец говорит, что  митро-
полит Феогност приехал в Новгород в сопровождении большого числа  людей,
и оттого было тяжко владыке и монастырям, обязанным давать корм и  дары.
Под 1352 годом встречаем известие, что новгородский  архиепископ  Моисей
отправлял послов к византийскому патриарху с  жалобою  на  обиды  людей,
приходивших в Новгород от митрополита. Наконец, важный доход  доставляли
недвижимые имущества. Под 1286 годом встречаем известие, что литовцы во-
евали церковную волость тверского владыки; город Алексин называется  го-
родом Петра митрополита, в Новгородской области упоминается городок Мол-
вотичи, принадлежавший владыке; князья завещевали села свои митрополитам
встречаем известие о мене сел между князем  и  митрополитом.  Касательно
этих волостей отношения великого князя  и  митрополита  были  определены
так: даньщику и бельщику  великокняжескому  на  митрополичьих  селах  не
быть, дань брать с них в выход по оброку, по оброчной грамоте великокня-
жеской; ям - по старине, шестой день, и дают его митрополичьи села  тог-
да, когда дают великокняжеские; на людях митрополичьих, которые живут  в
городе, а тянут ко дворцу, положен оброк как на  дворянах  великокняжес-
ких. Митрополичьи церковные люди тамги не дают при продаже своих  домаш-
них произведений, но дают тамгу, когда станут торговать прикупом;  оброк
дают церковные люди тогда только, когда придется платить  дань  татарам.
Касательно содержания низшего духовенства мы видим, что князья в завеща-
ниях своих назначают доходы в пользу духовенства  некоторых  церквей,  в
ругу: так, великий князь Иоанн II отказал  четвертую  часть  коломенской
тамги в церковь Св. богородицы на Крутицах, костки московские  -  в  Ус-
пенский и Архангельский соборы, в память по отце, братьях и себе: то  им
руга, говорит завещатель. Княгини Елена, жена  Владимира  Андреевича,  и
Софья, жена Василия Дмитриевича, отказали села московскому Архангельско-
му собору; видим, что князья в своих  завещаниях  приказывают  раздавать
пояса свои и платья по священникам, деньги - по  церквам.  Должно  заме-
тить, что во Пскове в описываемое время священники распределялись не  по
приходам, а по соборам и ведались поповскими старостами. Об употреблении
митрополитами своих доходов летописец говорит, что митрополит Фотий зак-
реплял за собою доходы, пошлины, земли, воды, села и волости на прокорм-
ление убогих и нищих, потому что церковное богатство - нищих  богатство;
в житии Ионы митрополита находим известие, как одна вдова  приходила  на
митрополичий погреб пить мед для облегчения в болезни.
   Касательно Южной России до нас дошла запись о денежных и медовых  да-
нях, получавшихся с киевской Софийской митрополичьей отчины; видим  село
у епископа перемышльского; видим, что князья дают села церквам.
   И в новой Северо-Восточной Руси монастырь не теряет  своего  прежнего
важного значения; чем был Печерский монастырь  Антония  и  Феодосия  для
древнего средоточия русской жизни - Киева, тем  был  Троицкий  монастырь
Сергиев для нового ее средоточия - Москвы. Мы видели, как  сюда,  в  это
новое средоточие, стекались выходцы из разных стран, бояре и простые лю-
ди, отыскивая убежище от смут внутренних, от непокоев татарских и, нако-
нец, от насилий самой Москвы и принося на службу  последней,  на  службу
новому порядку вещей, ею представляемому, и силы  материальные,  и  силы
духовные. В одно почти время явились в московскую область два выходца  с
концов противоположных: из Южной Руси, из Чернигова, - боярин Федор Пле-
щеев, убегая от разорений татарских; с севера, из самого древнего и зна-
менитого здесь города, Ростова, - боярин Кирилл, разорившийся и  принуж-
денный оставить свой родной город вследствие насилий московских. Сыновья
этих пришлецов, один - в сане митрополита всея Руси, другой -  в  звании
смиренного инока, но отвергнувшего сан  митрополичий,  заключили  тесный
союз, для того чтобы  соединенными  нравственными  силами  содействовать
возвеличению своего нового отечества. Ростовский выходец Кирилл поселил-
ся в Радонеже; средний сын  его,  Варфоломей,  с  малолетства  обнаружил
стремление к иночеству, и как только похоронил своих родителей, так  не-
медленно удалился в пустыню - лес великий - и долго жил здесь  один,  не
видя лица человеческого; один медведь приходил к пустыннику делить с ним
его скудную пищу. Но как в старину Антоний не мог скрыть своих  подвигов
в пещере, так теперь Варфоломей, принявший при пострижении  имя  Сергия,
не мог утаиться в дремучем лесу; иноки стали собираться к нему, несмотря
на суровый привет, которым встречал их пустынник: "Знайте прежде  всего,
что место это трудно, голодно и бедно; готовьтесь не к пище сытной, не к
питью, не к покою и веселию, но к трудам, поту, печалям, напастям". Яви-
лось несколько бедных келий, огороженных тыном; сам Сергий своими руками
построил три или четыре кельи, сам носил дрова из лесу и колол их, носил
воду из колодезя и ставил ведра у каждой кельи, сам готовил  кушанье  на
всю братию, шил платье и сапоги - одним словом, служил всем как раб куп-
ленный. И это-то смиренное служение прославило Сергия по  всем  областям
русским и дало ему ту великую нравственную силу, то значение, с каким мы
уже встречали его в политических событиях  княжения  Димитрия  Донского;
здесь мы видели Сергия грозным послом для Нижнего Новгорода, не повиную-
щегося воле московского князя, тихим примирителем последнего с озлоблен-
ным Олегом рязанским, твердым увещателем в битве с полками Мамаевыми. Из
монастыря Сергиева, прославленного святостию своего основателя, выведено
было много колоний, много других монастырей в разные стороны, сподвижни-
ками, учениками и учениками учеников Сергиевых. Из этих монастырей более
других значения в гражданской истории нашей имеет монастырь Белозерский,
основанный св. Кириллом, пострижеником симоновского архимандрита Федора,
ученика и племянника св. Сергия. Мы видели, что в свидетели  клятв  кня-
жеских в последние усобицы вместе с св. Сергием призывался и св.  Кирилл
как один из покровителей Северо-Восточной Руси. От Сергия  осталась  нам
память о делах, память о тихих и кротких речах,  которыми  он  исправлял
братию и умилял озлобленных князей; от Кирилла дошли до нас  послания  к
князьям; так, дошло его послание к великому князю Василию  Димитриевичу.
"Чем более святые приближаются к богу  любовию,  тем  более  видят  себя
грешными, - пишет Кирилл, - ты, господин, приобретаешь себе великое спа-
сение и пользу душевную этим смирением  своим,  что  посылаешь  ко  мне,
грешному, нищему, страстному и недостойному, с просьбою о молитвах... Я,
грешный, с братиею своею рад, сколько силы будет, молить  бога  о  тебе,
нашем господине; ты же сам, бога ради, будь внимателен к себе и ко всему
княжению твоему. Если в корабле гребец ошибется, то малый вред  причинит
плавающим, если же ошибется кормчий, то всему кораблю причиняет  пагубу:
так, если кто от бояр согрешит, повредит этим одному себе; если  же  сам
князь, то причиняет вред всем людям.  Возненавидь,  господин,  все,  что
влечет тебя на грех, бойся бога, истинного царя, и будешь блажен. Слышал
я, господин князь великий, что большая смута между  тобою  и  сродниками
твоими, князьями суздальскими. Ты, господин, свою правду  сказываешь,  а
они свою, а христианам чрез это кровопролитие  великое  происходит.  Так
посмотри, господин, повнимательнее, в чем будет их правда перед тобою, и
но своему смирению уступи им, в чем же будет твоя правда перед ними, так
ты за себя стой по правде. Если же они станут тебе бить челом, то,  бога
ради, пожалуй их по их мере, ибо слышал я, что они до сих пор были у те-
бя в нужде, и оттого начали враждовать. Так, бога ради, господин, покажи
к ним свою любовь и жалованье, чтоб не  погибли,  скитаясь  в  татарских
странах". Кирилл переписывался и с братьями великокняжескими -  Андреем,
в уделе которого находился его монастырь, и Юрием. К Андрею  св.  Кирилл
писал: "Ты властелин в отчине своей, от бога поставленный унимать  людей
своих от лихого обычая: пусть судят суд праведный, поклепов, подметов бы
не было, судьи посулов бы не брали, были  бы  довольны  уроками  своими;
чтобы корчмы в твоей отчине не было, ибо это великая пагуба душам: хрис-
тиане пропиваются, а души гибнут; чтоб мытов не  было,  ибо  это  деньги
неправедные, а где перевоз, там надобно дать за труд; чтобы разбоя и во-
ровства в твоей вотчине не было, и если не уймется от злого дела, то ве-
ли наказывать; также, господин, унимай от скверных слов и брани". К Юрию
Димитриевичу св. Кирилл писал послание утешительное  по  случаю  болезни
жены его; здесь любопытны следующие слова: "А что, господин князь  Юрий,
писал ты, что давно желаешь видеться со мною, то, ради бога, не приезжай
ко мне: если поедешь ко мне, то на меня придет искушение и, покинув  мо-
настырь, уйду, куда бог укажет. Вы думаете, что я здесь добр и  свят,  а
на деле выходит, что я всех людей окаяннее и грешнее. Ты, господин князь
Юрий, не осердись на меня за это: слышу, что  божественное  писание  сам
вконец разумеешь, читаешь и знаешь, какой нам вред приходит  от  похвалы
человеческой, особенно нам, страстным. Да и то, господин, рассуди: твоей
вотчины от нашей стороне нет, и если ты поедешь сюда, то все станут  го-
ворить: "Только для Кирилла поехал". Был здесь брат твой, князь  Андрей,
но здесь его вотчина, и нам нельзя было ему, нашему господину, челом  не
ударить". Князь Юрий Дмитриевич и сын его Димитрий  Шемяка  нашли  более
строгого увещателя в другом святом  игумене,  Григории  вологодском  (на
Пельшме). Когда Юрий, вытеснив племянника Василия, утвердился в  Москве,
Григорий явился к нему сюда с увещаниями удалиться с неправедно приобре-
тенного стола; потом, когда Шемяка овладел Вологдою и наделал много  зла
жителям, Григорий немедленно явился и к нему с обличениями, угрожая  ги-
белью за злодейства над христианами: Шемяка, не терпя  обличений,  велел
сринуть с помосту святого старца, так что тот едва живой  возвратился  в
монастырь свой.
   Монастыри имеют еще другое значение в истории  русской  гражданствен-
ности: по разным направлениям в дремучих лесах и болотах севера пробира-
лись пустынники, ища уединения и безмолвия, но между тем приносили с со-
бою начала новой жизни. Сперва поселится пустынник в дупле большого  де-
рева, но потом скоро собирается братия, и являются от нее послы в Москву
к великому князю с просьбою, чтоб пожаловал, велел богомолье  свое,  мо-
настырь, строить на пустом месте, в диком лесу, братию собирать и  пашню
пахать. Св. Димитрий Прилуцкий поставил обитель свою  на  многих  путях,
которые шли от Вологды до Северного океана, всех странников принимали  в
монастырь и кормили; однажды пришел к преподобному обнищавший купец про-
сить благословения идти торговать с погаными  народами,  которые  слывут
югрою и печорою; в другой раз какой-то богатый человек принес  преподоб-
ному в подарок съестные припасы, но святой велел ему отнести эти припасы
назад домой и раздать их рабам  и  рабыням,  которые  у  него  голодали.
Клопский монастырь кормил странников и людей, стекавшихся в него за  пи-
щею во время голода. Кроме препятствий со стороны дикой  природы  иноки,
основатели монастырей, терпели много и от язв юного,  неустроенного  об-
щества, много терпели от разбойников и от соседних землевладельцев,  ко-
торые но боялись самоуправствовать. Обычай отдавать ближайшие земли  но-
вопостроенным монастырям вел иногда к тому, что окрестные жители  стара-
лись разорить новую обитель из страха, чтоб монахи не овладели их земля-
ми.
   Преподобный Сергий, говорится в житии его, принимал всякого к себе  в
монастырь, и старых, и молодых, и богатых, и бедных, и всех постригал  с
радостию; племянника своего Иоанна (Феодора) преподобный постриг,  когда
тому было 12 лет. Сначала в монастырях каждый инок имел свое особое  хо-
зяйство; но с конца XIV века замечаем старания ввести общее житие;  так,
оно было введено в Троицкий Сергиев монастырь еще при жизни самого осно-
вателя: распределили братию по службам: одного назначили келарем, друго-
го - подкеларником, иного  казначеем,  уставщиком,  некоторых  назначили
трапезниками, поварами, хлебниками,  больничными  служителями,  все  бо-
гатство и имущество монастырское сделали общим, запретили  инокам  иметь
отдельную собственность; некоторым не понравилась эта  перемена,  и  они
ушли тайно из монастыря Сергиева. Основателем общего жития в  собственно
московских монастырях называется Иоанн, архимандрит  петровский,  сопро-
вождавший Митяя в Константинополь, в женских монастырях - игуменья Алек-
сеевского монастыря Ульяна; в уставе общего жития, данном  Снетогорскому
монастырю, читаем: ни игумен, ни братия не должны иметь  ничего  своего;
не могут ни есть, ни пить у себя по кельям, есть и пить должны в трапезе
все вместе; одежду необходимую должно брать у игумена из обыкновенных, а
не из немецких сукон, шубы бараньи носить без пуху, обувь,  даже  онучи,
брать у игумена, и лишнего платья не держать.  Из  посланий  митрополита
Фотия в Киево-Печерский монастырь видна забота его о приведении в лучший
порядок монастырской жизни. Тот же митрополит  писал  в  Новгород,  чтоб
игумены, священники и чернецы не торговали и не  давали  денег  в  рост,
чтоб в одних и тех же монастырях не жили монахи и монахини вместе, чтобы
при женских монастырях были священники белые, не вдовые. Эти  же  заботы
наследовал от Фотия и митрополит Иона. Об избрании игуменов до нас дошли
следующие известия: в 1433 году братия нижегородского Печерского  монас-
тыря прислали к великому  князю  Василию  Васильевичу  и  матери  его  с
просьбою о назначении к ним в архимандриты избранного ими старца.  Вели-
кий князь и княгиня исполнили просьбу, велели митрополиту поставить изб-
ранного иноками старца в архимандриты; в 1448 году иноки Кириллова Бело-
зерского монастыря, выбравши себе в  игумены  старца  Кассиана,  послали
просить о поставлении его к ростовскому архиепископу, и тот, для их про-
шения и моления, благословил Кассиана, с тем,  однако,  чтобы  последний
приехал к нему для духовной беседы. Новгородский архиепископ Симеон  пи-
сал в Снетогорский монастырь: "Велел я игумену и всем  старцам  крепость
монастырскую держать: чернецам быть у игумена и у старцев в послушании и
духовного отца держать,  а  кто  будет  противиться,  таких  из  обители
отстроивать, причем вклада их не возвращать им. Если  чернец  умрет,  то
все оставшееся после него имущество составляет собственность  обители  и
братскую, а мирские люди к нему не должны прикасаться. Если чернец,  вы-
шедши из монастыря, станет поднимать на игумена и на старцев мирских лю-
дей или судей, такой будет под тягостию церковною, равно как и те  миря-
не, которые вступятся в монастырские дела. Если же произойдет ссора меж-
ду братиями, то судит их игумен со старцами, причетниками  и  старостами
Св. богородицы, а миряне не вступаются". Но мы знаем, что монастыри, ос-
нованные иждивением князей или других лиц, находились в заведовании этих
лиц и наследников их: так, волынский князь Владимир Василькович  завещал
основанный им монастырь Апостольский жене своей; московский  князь  Петр
Константинович дал митрополиту Ионе монастырь св. Саввы в  Москве;  этим
объясняется, почему братия Печерского нижегородского монастыря присылали
в Москву к великому князю испрашивать утверждения избранному ими  игуме-
ну.
   Монастыри владеют большою недвижимою собственностию:  князья  продают
им свои села, покупают села у игуменов, позволяют покупать земли у част-
ных лиц, дарят, завещевают по душе, монастыри берут села в заклад, част-
ные лица дают монастырям села по душе. От описываемого времени дошло  до
нас множество грамот княжеских монастырям с  пожалованием  разных  льгот
монастырским людям и крестьянам: давались селища монастырю, и люди,  ко-
торых игумен перезовет сюда, освобождались ото всех повинностей  на  из-
вестное число лет; давались  населенные  земли  с  освобождением  старо-
жильцев и новопризываемых крестьян от всяких даней, пошлин и повинностей
на вечные времена, с тем, однако, что когда придет  татарская  дань,  то
игумен за монастырских людей платит по силе; крестьяне освобождались  от
даней, пошлин и повинностей, но если придет  из  Орды  посол  сильный  и
нельзя будет его спровадить, то архимандрит с крестьян своих помогает  в
ту тягость, однако и тут князь не посылает к монастырским  людям  ни  за
чем; освобождались от всех даней и пошлин с условием  платежа  денежного
оброка в казну княжескую один раз в год; освобождались от всех  даней  и
пошлин с тем, чтобы давали сотнику оброк на Юрьев день вешний и  осенний
по три четверти; наконец, освобождались от всяких даней, пошлин и повин-
ностей на вечные времена безо всяких условий; иногда игумен получал пра-
во держать в монастыре свое пятно: монастырский крестьянин, купивший или
выменявший лошадь, пятнал ее в монастыре, за что платил игумену  извест-
ную пошлину; монастырский крестьянин, продавший что-нибудь на торгу  или
на селе, платил тамгу также игумену в монастыре; если он пропятнится или
протамжится (утаит пятно или тамгу), то за вину платил  опять  в  монас-
тырь; наместничьим, боярским и всяким другим людям;  запрещалось  ездить
незваным на пиры к монастырским людям; последние освобождались  от  обя-
занности ставить у  себя  ездоков  или  гонцов,  посылаемых  для  прави-
тельственных нужд, давать им кормы, подводы и  проводников,  кроме  того
случая, когда гонцы ехали с военным известием; монастырские  люди  осво-
бождались от мыта даже и в чужих областях князьями  последних;  торговой
монастырской лодье позволялось ходить со всякими товарами во всякое вре-
мя, будет ли тишина в земле или нет; дозволялось возить монастырское се-
но по реке, когда другим заповедано было ездить по ней; монастырские лю-
ди, посланные на ватагу или какую-нибудь другую службу, освобождались от
поватажной и от всяких других пошлин; монастыри освобождались от военно-
го постоя; посланным княжеским запрещалось даже ставиться под  известным
монастырем, делать себе тут перевоз, и брать себе на перевоз людей и су-
да монастырские. Крестьяне монастырские освобождались от суда  наместни-
ков, волостелей княжеских и тиунов их: игумен ведал сам своих  людей  во
всех делах и судил им сам или тот, кому приказывал;  иногда  право  суда
давалось вполне, во всех делах, гражданских и уголовных, иногда с  огра-
ничениями: иногда исключалось душегубство, иногда вместе с  душегубством
и разбой, иногда вместе с душегубством и разбоем татьба  с  поличным;  в
некоторых грамотах крестьяне монастырские  освобождались  от  княжеского
суда с тем условием, чтоб давали волостелю два корма на год: на Рождест-
во Христово и на Петров день; кормы эти определяются так:  на  Рождество
Христово с двух плугов полоть мяса, мех овса, воз сена,  десять  хлебов;
не люб полоть, так вместо него два алтына, не люб мех овса - вместо него
алтын, не люб воз сена - алтын, не любы хлебы - за ковригу по деньге; на
Петров день с двух плугов барана и 10 хлебов, не люб баран - десять  де-
нег. Когда игумен имел право суда, то в случае суда смесного, т. е.  при
тяжбе монастырских людей с городскими и волостными, наместник  или  тиун
его судил вместе с игуменом или его приказчиком. Иногда игумену давалось
право назначать срок для смесных судов; когда игумен не имеет права уго-
ловного суда, то встречаем в грамотах распоряжение,  что  наместник  или
тиун должен отдать душегубца на поруку и за тою порукою поставить  перед
князем; встречается также распоряжение, что наместник и тиун не берут  с
монастырских крестьян за мертвое тело, если человек с дерева убьется или
на воде утонет; слуги монастырские освобождаются от обязанности целовать
крест: сироты их стоят у креста. В случае иска на  игуменове  приказчике
судит его сам князь или боярин введенный; если приедет пристав княжеский
по людей монастырских, то дает им известное число сроков для явки к суду
- два, три, иногда позволяется монастырским людям самим метать между со-
бою сроки вольные. Встречаем грамоты, которыми даются монастырям села со
всем к ним принадлежащим, кроме людей страдных и кроме суда. Иногда  да-
ется монастырю село с условием, чтоб  его  не  продавать  и  не  менять;
крестьяне освобождаются от даней и пошлин с условием, чтобы не принимать
на монастырские земли тяглых людей княжеских. Встречаем известия, что  у
монастырей во владении находились соляные варницы, относительно  которых
давались также особенные льготы; князья приказывали посельским или упра-
вителям своим давать в известные монастыри на храмовые  праздники  рожь,
сыры, масло, рыбу; встречаем жалованные  грамоты  монастырям  на  рыбные
ловли и бобровые гоны; Соловецкий монастырь по новгородской вечевой гра-
моте получал десятину от всех промыслов, производимых  на  принадлежащих
ему островах; некоторые монастыри получали десятину с известных сел. Что
касается до женских монастырей, то им давались так же льготы, как и  му-
жеским; иногда игуменья получала право не только гражданского, но и уго-
ловного суда над крестьянами своего монастыря; встречаем, впрочем,  рас-
поряжения, по которым управление селами поручалось  священникам,  доходы
же делились пополам между священниками и игуменьею с черницами.  Частные
лица давали села в монастырь с условием, чтоб игумен держал общее житие,
чтобы чернецов держал, как его силы позволят, и  держал  таких,  которые
ему любы, чтоб игумен и чернецы собин (отдельной собственности) не  име-
ли; если игумен пойдет прочь из монастыря, то пусть  дает  отчет  (уцет)
чернецам; выговаривалось условие, чтоб игумен не принимал на  монастырс-
кие земли половников и отхожих людей с земель отчинника, давшего села  в
монастырь.
   Что монастырские крестьяне обязаны были давать монастырю и делать для
него в описываемое время, об этом можем получить  сведения  из  уставной
грамоты митрополита Киприана Константиновскому монастырю:  большие  люди
из монастырских сел, т. е. имевшие лошадей, церковь наряжали,  монастырь
и двор обводили тыном (тынили), хоромы ставили, игуменскую  часть  пашни
орали взгоном, сеяли, жали и свозили, сено косили десятинами и  во  двор
ввозили, ез били вешний и зимний, сады оплетали, на невод ходили,  пруды
прудили, на бобров осенью ходили, истоки забивали; на Велик  день  и  на
Петров день приходили к игумену с припасами (приходили - что  у  кого  в
руках); пешеходцы (не имевшие лошадей) из сел к празднику рожь молотили,
хлеб пекли, солод молотили, пиво варили, на семя рожь молотили, лен даст
игумен в село - они прядут, сежи и дели неводные наряжают;  на  праздник
дают все люди яловицу; а в которое село приедет игумен на братчину, дают
овес коням его.
   Несмотря, однако, на богатое наделение монастырей недвижимым имущест-
вом, в описываемое время существовало сомнение,  следует  ли  монастырям
владеть селами? Митрополит Киприан писал к  игумену  Афанасию.  "Святыми
отцами не предано, чтоб инокам держать села и людей. Как можно человеку,
раз отрекшемуся от мира и всего мирского, обязываться опять делами мирс-
кими и снова созидать разоренное? Древние отцы сел не приобретали и  бо-
гатства не копили. Ты спрашиваешь меня о селе, которое тебе князь в  мо-
настырь дал, что с ним делать? Вот мой ответ: если уповаешь с братиею на
бога, что до сих пор пропитал вас без села и вперед пропитает, то  зачем
обязываться мирскими попечениями и вместо того, чтобы памятовать о  боге
и ему единому служить, памятовать о селах и мирских заботах? Подумай и о
том, что когда чернец не заботится ни о чем мирском, то  от  всех  людей
любим и почитаем; когда же начнет хлопотать о селах, тогда нужно ему и к
князьям ходить, и к властелям, суда  искать,  защищать  обиженных,  ссо-
риться, мириться, поднимать большой труд и оставлять свое правило.  Если
чернец станет селами владеть, мужчин и женщин судить, часто ходить к ним
и об них заботиться, то чем он отличится от мирянина? а с женщинами  со-
общаться и разговаривать с ними - чернецу хуже всего. Если бы можно было
так сделать: пусть село будет под монастырем, но чтобы чернец никогда не
бывал в нем, а поручить его какому-нибудь мирянину богобоязненному,  ко-
торый бы хлопотал об нем, а в монастырь привозил готовое житом и другими
припасами, потому что пагуба чернецам селами владеть и  туда  часто  хо-
дить".
   В Руси Юго-Западной продолжался также обычай наделять монастыри  нед-
вижимыми имуществами и селами: князь волынский Владимир Василькович  ку-
пил село и дал его в Апостольский монастырь. Тому же обычаю следовали  и
православные потомки Гедиминовы. Здесь, на юго-западе,  встречаем  жало-
ванные грамоты княжеские монастырям, по которым люди последних  освобож-
дались от суда наместничьего и тиунского и от всех даней и  повинностей:
если митрополит поедет мимо монастыря, то архимандрита не судит и подвод
у монастырских людей не берет, равно как и местный епископ: судит  архи-
мандрита сам князь; если же владыке будет до архимандрита дело духовное,
то судит князь с владыкою; владычные десятинники и городские  людей  мо-
настырских также не судят.
   Таково было состояние церкви. От описываемого времени  дошло  до  нас
несколько законодательных памятников, из которых  также  можно  получить
понятие о нравственном состоянии общества. Так, дошла  до  нас  уставная
Двинская грамота великого князя Василия  Дмитриевича,  данная  во  время
непродолжительного присоединения Двинской области к Москве. Эта уставная
грамота разделяется на две половины: в первой заключаются  правила,  как
должны поступать наместники великокняжеские относительно суда, во второй
- торговые льготы двинянам. В первой, судной, половине грамоты излагают-
ся правила, как поступать в случае душегубства и нанесения ран, побоев и
брани боярину и слуге, драки на пиру, переорания или перекошения межи, в
случае воровства, самосуда, неявления обвиненного к суду, убийства холо-
па господином. Если случится душегубство, то преступника должны отыскать
жители того места, где совершено было преступление; если же  не  найдут,
то должны заплатить известную сумму денег наместникам. Если кто выбранит
или прибьет боярина или слугу, то наместники присуждают  плату  за  бес-
честье смотря по отечеству обесчещенного; но, к сожалению, мы  не  знаем
здесь самого любопытного, именно: чем руководились наместники при  опре-
делении этого отечества. Впрочем, очень важно уже, что в Двинской грамо-
те полагаются взыскания за обиды словесные, тогда как в Русской Правде о
них не упоминается. Случится драка на пиру, и  поссорившиеся  помирятся,
не выходя с пиру, то наместники и дворяне не берут за это с них  ничего,
если же помирятся, вышедши с пиру, то должны дать наместникам по кунице.
При переорании или перекошении межи различается, нарушена ли межа на од-
ном поле или между селами, или, наконец, нарушена будет межа княжая. Ес-
ли кто у кого узнает покраденную вещь, то владелец ее сводит с себя  об-
винение до десяти изводов;  с  уличенного  вора  в  первый  раз  берется
столько же, сколько стоит украденная вещь, во второй раз  берут  с  него
без милости, в третий вешают; но всякий раз его пятнают. За самосуд пла-
тится четыре рубля; самосудом называется тот случай,  когда  кто-нибудь,
поймав вора с поличным, отпустит его, а себе посул возьмет.  Обвиненного
куют только тогда, когда нет поруки. Обвиненный, не  явившийся  к  суду,
тем самым проигрывает свое дело: наместники дают на него грамоту  правую
бессудную. Если господин, ударивши холопа или рабу,  ненароком  причинит
смерть (огрешится - а случится смерть), то наместники не судят и за вину
ничего не берут.
   Уже выше упомянуто было о судных  грамотах,  данных  Пскову  князьями
Александром Михайловичем тверским и Константином Димитриевичем  московс-
ким; до нас дошел сборник судных правил, составленный из этих двух  гра-
мот, равно как из приписков к ним всех других псковских  судных  обычаев
(пошлин). Здесь относительно убийства встречаем следующее постановление:
где учинится головщина  и  уличат  головника,  то  князь  на  головниках
возьмет рубль продажи; убьет сын отца или брат брата, то князю  продажа.
Относительно воровства встречаем постановление, сходное с  постановлени-
ем, заключающимся в Двинской грамоте: дважды вор отпускается, берется  с
него только денежная пеня, равная цене украденного, но в третий  раз  он
казнится смертию; это правило имеет силу, впрочем, тогда  только,  когда
покража произойдет на посаде; вор же, покравший в Кромном городе,  также
вор коневый вместе с переветником и зажигальщиком подвергаются  смертной
казни за первое преступление. Касательно споров о землевладении четырех-
или пятилетняя давность решает дело. Довольно подробно говорится о  зай-
мах, о даче денег или вещей на сохранение; заемные записи как в Новгоро-
де, так и во Пскове назывались досками; чтоб эти доски имели силу,  нуж-
но, чтоб копия с них хранилась в ларе, находившемся  в  соборной  церкви
Св. троицы; позволялось давать взаймы без заклада и без записи только до
рубля; ручаться позволялось также в сумме не более рубля. Касательно се-
мейных отношений встречаем постановление, что если сын откажется кормить
отца или мать до смерти и пойдет из дому, то он лишается своей  части  в
наследстве. Относительно наследства говорится, что если умрет  жена  без
завещания (рукописания), оставив отчину, то муж ее владеет этою  отчиною
до своей смерти, если только не женится в другой раз; то же самое и  от-
носительно жены; встречаем указание на  случай,  когда  старший  брат  с
младшим живут на одном хлебе. Довольно подробно говорится о спорах между
домовладельцем и землевладельцем (государями) и их наймитами, между мас-
терами и учениками: эти подробности, впрочем,  касаются  преимущественно
случаев неисполнения обязательств и назначения срока, когда один мог от-
казывать, а другой отказываться. Срок этот был - Филиппово заговенье, т.
е. 14 ноября; при поселении насельник получал от хозяина покруту, т.  е.
подмогу или ссуду, на обзаведение хозяйством; она могла состоять из  де-
нег, из разных орудий домашних, земледельческих,  рыболовных,  из  хлеба
озимого и ярового. Судебные доказательства: свидетельство или  послушни-
чество, клятва и поле, или судебный поединок; в случае, если одно из тя-
жущихся лиц будет женщина, ребенок, старик больной, увечный  или  монах,
то ему дозволялось нанимать вместо себя бойца для поля, и тогда соперник
его мог или сам выходить против наемника, или также выставить своего на-
емника; но если будут тягаться две женщины, то они должны сами  выходить
на поединок, а не могут выставить наймитов. Местом суда  назначены  сени
княжеские, и именно сказано, чтоб князь и посадник на вече суда не суди-
ли. Когда на кого дойдет жалоба, то позовник отправлялся  на  место  жи-
тельства позываемого и требовал, чтоб тот шел к церкви слушать  позывную
грамоту (позывницу); если же он не пойдет, то позовник читал грамоту  на
погосте пред священником, и если тогда, не прося отсрочки, позываемый не
являлся на суд, то сопернику его давалась грамота,  по  которой  он  мог
схватить его, причем тот, кто имел такую грамоту (ограмочий),  схвативши
противника, не мог ни бить его, ни мучить, но только поставить пред  су-
дей; а тот, на кого дана была грамота (ограмочный), не мог ни биться, ни
колоться против своего противника. Тяжущиеся (сутяжники) могли входить в
судную комнату (судебницу) только вдвоем, а не могли  брать  помощников;
помощник допускался только тогда, когда одно из тяжущихся лиц была  жен-
щина, ребенок, монах, монахиня, старик или глухой; если же в  обыкновен-
ном случае кто вздумает помогать тяжущимся, или силою взойдет в судебни-
цу, или ударит придверника (подверника), то посадить его в дыбу и  взять
пеню в пользу князя и подверников, которых было двое: один -от князя,  а
Другой - от Пскова. Посадник  и  всякое  другое  правительственное  лицо
(властель) не мог тягаться за  друга,  мог  тягаться  только  по  своему
собственному делу или за церковь, когда был церковным старостою. В  слу-
чае тяжбы за церковную землю на суд ходили одни старосты, соседи не мог-
ли идти на помощь.
   Как в Двинской, так и в Псковской грамоте назначается прямо  смертная
казнь за известные преступления, например за троекратное воровство,  за-
жигательство и проч.; но в обеих грамотах  умалчивается  о  душегубстве;
казнили ли в описываемое время за смертоубийство смертию  или  следовали
уставу сыновей Ярославовых? Этого вопроса мы не можем решить; в жалован-
ной грамоте Кириллову монастырю князь Михаил Андреевич  верейский  гово-
рит, что в случае душегубства в селах монастырских должно отдавать душе-
губца на поруку и за тою порукою поставить его перед ним, князем,  а  он
сам исправу учинит; если же убийцы не будет налицо, то брать виры за го-
лову рубль новгородский; но как чинил исправу князь, мы не знаем;  знаем
только, что по-прежнему люди, уличенные в известных преступлениях,  ста-
новились собственностию князя: мы видели, что князья упоминают о  людях,
которые им в вине достались. Что князья предавали смерти лиц  себе  про-
тивных и в описываемое время и прежде, в этом не  может  быть  сомнения;
если Мономах и советует своим детям не убивать ни правого, ни  виновато-
го, то это уже самое показывает, что убиение случалось; притом же  число
князей не ограничивалось детьми Мономаха. Андрей Боголюбский казнил Куч-
ковича, Всеволод III предал смерти враждебного ему новгородского  бояри-
на; говорят, что казнь Ивана Вельяминова, по приказанию Димитрия Донско-
го совершенная, была первою публичною смертною казнию; но мы  не  знаем,
как предан был смерти Кучкович при Андрее Боголюбском;  форма  здесь  не
главное.
   В Новгороде Великом в 1385 году установлено было следующее:  посадник
и тысяцкий судят свои суды по русскому обычаю, по  целованью  крестному,
причем обе тяжущиеся стороны берут на суд по два боярина и по  два  мужа
житейских. Суд иногда отдавался на откуп: так, в первой дошедшей до  нас
договорной грамоте новгородцев с князем  Ярославом  встречаем  известие,
что князь Димитрий с новгородцами отдал суд бежичанам  и  обонежанам  на
три года; в 1434 году великокняжеский наместник в Новгороде продал  обо-
нежский суд двум лицам - Якиму Гурееву и Матвею Петрову. Мы видели,  что
в Псковской судной грамоте при спорах о землевладении четырех- или пяти-
летняя давность решала дело, но в одной грамоте Иоанна III,  1483  года,
есть указание на закон великого князя Василия Димитриевича, которым дав-
ность определена в 15 лет.
   Вот картина гражданского суда, как он производился в описываемое вре-
мя. Пред судьею являются двое тяжущихся: один - монах Игнатий,  митропо-
личий посельский, другой - мирянин, землевладелец, Семен Терпилов. Игна-
тий начал: "Жалоба мне, господин, на этого Сеньку Терпилова: косит он  у
нас силою другой год луг митрополичий, а на лугу ставится 200 копен  се-
на, и луг тот  митрополичий  исстарины  Спасского  села".  Судья  сказал
Сеньке Терпилову: "Отвечай!" Сенька начал говорить: "Тот луг,  господин,
на реке на Шексне - земля великого князя, а тянет исстари к моей деревне
Дорофеевской, а кошу тот луг я и сено вожу". Судья спросил старца  Игна-
тия: "Почему ты называешь этот луг митрополичьим исстари  Спасского  се-
ла?" Игнатий отвечал: "Луг митрополичий исстари: однажды перекосил его у
нас Леонтий Васильев, и наш посельский с ним судился и вышел прав;  гра-
мота правая у нас на тот луг есть, а вот, господин, с  нее  список  пред
тобою, подлинная же в казне митрополичьей, и я положу  ее  пред  великим
князем". Судья велел читать список с правой грамоты, и читали следующее:
Судил суд судья великой княгини Марфы, Василий Ушаков, по грамоте  своей
государыни, великой княгини. Ставши на земле, на лугу  на  реке  Шексне,
перед Василием Ушаковым, митрополичий посельский Данило так сказал: "Жа-
лоба мне, господин, на Леонтия Васильева сына; перекосил он пожню митро-
поличью, ту, на которой стоим". Судья сказал Леонтию: "Отвечай!" Леонтий
начал: "Я, господин, эту пожню косил, а межи не ведаю; эту пожню заложил
мне в деньгах Сысой Савелов: а вот, господин, тот  Сысой  перед  тобою".
Сысой стал говорить: "Эта пожня, господин, моя; заложил ее Леонтию я,  и
указал я ему косить по те места, которые Данило называет своими; до  сих
пор моей пожне была межа по эти места. А теперь, господин, вели  Данило-
вым знахарям указать межу; как укажут, так и будет, душа их поднимет,  а
у меня этой пожне разводных знахарей нет". Судья спросил  митрополичьего
посольского Данила: "Кто у тебя знахари на эту пожню, на  разводные  ме-
жи?" Данило отвечал: "Есть у меня, господин, старожильцы,  люди  добрые,
Увар, да Гавшук, да Игнат; а вот, господин, эти знахари стоят перед  то-
бою". Судья обратился к Увару, да к  Гавшуку,  да  к  Игнату:  "Скажите,
братцы, по правде, знаете ли, где митрополичьей пожне с  Сысоевою  межа?
поведите нас по меже!" Увар, Гавшук и Игнат отвечали: "Знаем,  господин;
ступай за нами, мы тебя по меже поведем". И повели они  из  подлесья  от
березы да насередь пожни к трем дубкам, да на берег по ветлу по  вилова-
тую, по самые разсохи, и тут сказали: "По сих пор знаем: это межа митро-
поличьей пожне с Сысоевою". Судья спросил Сысоя: "А у тебя есть ли  зна-
хари?" Сысой отвечал: "Знахарей у меня нет:  их  душа  поднимет".  Тогда
обоим истцам назначен был срок стать перед великою княгинею  у  доклада;
посельский Данило стал на срок, но Сысой не явился, вследствие чего  Да-
нилку оправили и пожню присудили к митрополичьей земле; а на  суде  были
мужи: староста арбужевский Костя, Иев Софрон, Костя Савин Дарьина,  Лева
Якимов, Сенька Терпилов.
   Когда прочли правую грамоту, судья спросил у  Сеньки  Терпилова:  "Ты
написан в этой грамоте судным мужем; был ли такой суд Леонтию  Васильеву
с митрополичьим посельским Данилкою об этом лугу, и ты был ли на  суде?"
Сенька отвечал: "Был такой суд, и я был на нем в мужах, а все же исстари
этот луг - земля великого князя моей деревни Дорофеевской". Судья  спро-
сил у старца Игнатия: "Кроме вашей правой грамоты есть ли у тебя на этот
луг иной довод? Кто знает, что этот луг митрополичий исстарины и  Сенька
Терпилов косил его два года?" Игнатий отвечал: "Ведомо это людям добрым,
старожильцам: Ивану Харламову, да Олферу Уварову, да Малашу Франику,  да
Луке Давидову, а вот эти старожильцы, господин, перед тобою". На  вопрос
судьи старожильцы подтвердили показание  Игнатия  и  сказали:  "Поезжай,
господин судья, за нами, и мы отведем межу этому лугу с  великокняжеской
землею". И повели Игнатьевы старожильцы с верхнего конца, с ивового кус-
та из подлесья на голенастый дуб, на вислый сук, к реке Шексне на берег,
и сказали: "С правой стороны земля великокняжеская, а с левой луг митро-
поличий". Тогда судья спросил у Сеньки Терпилова: "А  ты  почему  зовешь
этот луг великокняжеским, кому это у тебя ведомо?" Сенька отвечал:  "Ве-
домо добрым людям, старожильцам трех волостей, и вот, господин, эти ста-
рожильцы перед тобою". На вопрос судьи старожильцы подтвердили показание
Сеньки и повели судью также показывать настоящие межи. Но Игнатьевы ста-
рожильцы сказали судье: "Эти Сенькины старожильцы свидетельствуют  лживо
и отводят луг митрополичий безмежно. Дай нам,  господин,  с  ними  цело-
ванье: мы целуем животворящий крест на том, что луг этот исстари  митро-
поличий". Сенькины старожильцы также сказали: "Целуем животворящий крест
на том, что луг этот великокняжеский исстари". Тогда судья  сказал,  что
доложит государю, великому князю всея Руси, перед которым  велел  старцу
Игнатию положить свою правую грамоту.
   От описываемого же времени дошли до нас разного рода юридические  ак-
ты: правительственными должностями. Потомки  Даниила  Александровича  не
трогаются раздельные, духовные. В купчих означается  прежде  всего  лицо
покупающее и лицо продающее: "Се купи такой-то у такого-то". Иногда  по-
купка производится целым племенем, несколькими  братьями,  у  целого  же
племени, которое владеет землею  нераздельно;  такие  братья-совладельцы
называются братениками, сябрами. Иногда покупали землю двое, как  видно,
чужих друг другу людей и вносили в купчую условие, что если один из  по-
купателей или дети его захотят отказаться от своей покупки, то не должны
продавать своего участка никому мимо другого  покупателя  и  детей  его.
Между покупателями видим лица духовные,  священников,  монахов;  игумены
покупают земли для монастыря и собственно  для  себя.  Между  продавцами
встречаем женщин замужних, которые продают землю, полученную ими в  при-
даное, но к их имени присоединяется и мужнее имя: "Се  купи  такой-то  у
такой-то и у ее мужа". Иногда муж покупал землю у своей жены, у ее  зятя
и у его жены. После имен покупателя  и  продающего  подробно  означается
предмет купли и цена, за него заплаченная, причем  обыкновенно  к  сумме
денег прибавляется пополнок, большею частию какое-нибудь животное,  нап-
ример: "И дал за ту землю три рубля, а свинью пополнка". Далее означает-
ся, произведена ли купля на известное число лет  или  навеки;  последнее
условие выражается словом одерень: "А купи себе одерень и своей  братьи"
или: "И своим детем". Означается, что земля продана вместе  с  грамотами
на нее, или означается, у кого эти грамоты находятся. Если покупают нес-
колько братьев, то означается, какому брату  владеть  сколькими  частями
купленной земли. При покупке земли  означаются  ее  межи  или  говорится
просто: "770 старым межам". Вносится условие, что если кто-нибудь станет
предъявлять свои права на купленную землю, то очищать ее обязан продавец
и его дети: в некоторых грамотах встречаем условие, чтоб  покупатель  не
продавал земли никому, кроме земца. На каждой грамоте видим  имена  нес-
кольких свидетелей,  или  послухов,  которые  иногда  называются  просто
людьми, бывшими на заводи, т. е. при определении границ продаваемой зем-
ли. Говорится обыкновенно, что у печати стоял и землю завел  сам  прода-
вец; но иногда встречаются и другие лица при обоих действиях. Означается
также имя писавшего грамоту -  священника,  дьякона,  дьяка,  церковного
дьяка. В начале купчей Кирилла Белозерского сказано, что она совершена с
ведома тиуна княжеского. В приданных записях означались имена обоих  ро-
дителей, равно как имена зятя и дочери; в конце грамоты  писались  также
имена послухов и прикладывалась печать, при которой стоял отец.  В  раз-
дельных грамотах делившиеся родственники, например дядя  с  племянником,
уговаривались, что если у одного из них не будет детей (отрода) или  за-
хочет он свой участок променять, продать, приказать кому-нибудь,  то  он
не должен этого делать мимо другого отделившегося родственника. При раз-
деле свидетелями с обеих сторон были люди добрые; за  нарушение  условий
нарушитель в Новгороде обязан был дать князю и владыке  известную  сумму
денег. В духовных грамотах завещатели, имея жену, приказывают  имущество
матери своей и сыновьям, отчину и дедину, землю и воду по отцовской гра-
моте и по владенью; распоряжаются челядью дерноватою; в других завещани-
ях имение приказывается жене и сыновьям; жена  если,  оставшись  вдовою,
станет сидеть в имении мужа, то будет господарынею в этом  имении;  если
же выйдет замуж, то берет в наделок известную сумму денег;  также  берет
назад все свое приданое; в некоторых же завещаниях говорится, что в  та-
ком случае нет ей участка ни в чем. Если по смерти завещателя родится  у
него сын, то ему равная доля со старшими братьями, если дочь, то  братья
выдают ее замуж по силе; при распоряжении имуществом иные земли  завеща-
тель делит между сыновьями, другие оставляет им в общее  владение.  Если
завещатель оставляет малолетних сыновей, то до их возраста  родственник,
например брат, ездит по селам и владеет людьми, а хлеб,  деньги  и  дары
идут матери и сыновьям. В случае смерти сыновей завещатель отдает  поло-
вину своего имения брату, а другую половину велит продать  и  вырученное
раздать по церквам на поминовение, челядь дерноватую отпустить на  волю.
В заключение завещатель  поручает  оставляемую  семью  известным  лицам,
иногда целой улице в Новгороде. В затруднительных обстоятельствах  отно-
сительно наследства обращались ко власти церковной; так, одна вдова  об-
ратилась к митрополиту Киприану с вопросом, что ей делать: муж  ее  умер
насильственною смертию, завещания не оставил, детей нет, но есть приемыш
(приимачек). Митрополит решил,  что  она  имеет  право  владеть  землею,
людьми и всем имуществом мужа своего,  поминать  душу  последнего,  дитя
свое приемное кормить и распорядиться мужним имением в завещании как хо-
чет. Наконец, от описываемого времени дошли до нас записи мировые.
   Из приведенных памятников мы видим, что имущество жены было  отдельно
от имущества мужа; жена не могла продать своего приданого  без  согласия
мужа, продавали они его вместе, причем имя жены стоит прежде имени мужа.
Видим, что жена продает свое имение мужу. Мы  видели,  что,  по  Русской
Правде, за известные преступления преступник выдавался князю на поток со
всем семейством; без сомнения, это правило имело силу  и  в  описываемое
время. Но отвечала ли жена за долги мужа, за нарушение им частных  прав?
В первом договоре новгородцев с немцами положено было, что  должник-неп-
лательщик отдается заимодавцу в рабство со всем  семейством;  во  втором
договоре эта статья изменена так: если жена поручалась  за  мужа,  то  в
случае неплатежа отдавалась в рабство; если же не поручалась, то остава-
лась свободною. Но из этой статьи договора с немцами следует  ли  заклю-
чить, что подобное же правило соблюдалось и внутри России? Не имея  дру-
гих доказательств, мы считаем себя вправе сомневаться, ибо в договоре  с
немцами затрагивались особого рода интересы: важно было ограничить вывод
людей из Новгородской области в чужую сторону, православных к иноверцам.
В Русской Правде, например, было положено, что жена и дети холопа не вы-
даются за преступление мужа и отца, если они не участвовали в этом прес-
туплении; но здесь дело не в том, что они не отвечают  за  преступление,
ибо в переходе от одного господина к другому для них нет еще  наказания;
здесь дело в том, что господин за преступление одного из  своих  холопей
не должен лишаться нескольких, следовательно, здесь правило устанавлива-
ется вследствие влияния особого интереса.
   Что касается юридических понятий в Юго-Западной, Литовской  Руси,  то
земскою привилегиею великого князя Казимира Ягайловича 1457 года  поста-
новлено, что никто из князей, панов и мещан не казнится смертию и не на-
казывается по чьему-либо доносу, явному или тайному, или по  подозрению,
прежде нежели будет уличен на явном суде в присутствии обвинителя и  об-
виненного. За чужое преступление никто другой, кроме преступника, не на-
казывается, ни жена за преступление мужа, ни отец за преступление сына и
наоборот, также никакой другой родственник, ни слуга. Иностранцы не  мо-
гут получать должностей и земель в Литве. Относительно положения жены по
смерти мужа находим такое же распоряжение, какое мы видели  в  Псковской
судной грамоте и в новгородских духовных: вдова остается в имении  мужа,
пока не выйдет замуж;  в  этом  случае  имение  переходит  к  детям  или
родственникам покойного; если же последний назначил жене из своего  име-
ния какое-нибудь вено, то оно остается при ней и в том случае, когда она
вступит во второй брак.
   Из правых грамот видим, что и на юго-западе споры о границах владений
решались так же, как и на северо-востоке: свидетельство старцев общих  в
Литовской Руси имеет такое же значение, как свидетельство знахарей, ста-
рожильцев в Руси Московской. Галицкая купчая 1351 года по форме сходна с
купчими в Северо-Восточной Руси.
   Относительно народного права мы видим, что война ведется с  таким  же
характером, как и прежде, если еще не с большею жестокостию.  Нижегород-
цы, взявши пленных у мордвы, затравили их собаками. Смольняне  во  время
похода своего на Литву младенцев сажали на копья, других вешали  стремг-
лав на жердях, взрослых давили  между  бревнами  и  проч.;  ругательства
псковичей над пленными ратниками Витовтовыми  мы  отказываемся  сообщить
нашим читателям; во время похода московских войск на Улу-Махмета ратники
по дороге грабили и мучили своих, русских;  митрополит  Иона  говорит  о
вятчанах, что они во время походов своих с  Шемякою  много  православных
перемучили, переморили, иных в воду пометали,  других  в  избах  пожгли,
иным глаза выжигали, младенцев на кол сажали, взяли пленников более  по-
луторы тысячи и продавали татарам.  Военные  жестокости,  следовательно,
могли доходить до ужасных крайностей; но всегда ли доходили -  это  воп-
рос; можно думать, что приведенные случаи были исключениями, которые ус-
ловливались особенными обстоятельствами, особенным ожесточением, и пото-
му заслужили быть упомянутыми в источниках, хотя, с другой  стороны,  не
имеем права предполагать вообще мягкости в поступках ратных людей в зем-
ле неприятельской.
   При заключении мира князья Северо-Восточной Руси договариваются возв-
ратить всех пленных и все пограбленное во  время  войны,  с  поручителей
свести поруку, с давших присягу свести крестное целование,  все  пограб-
ленное отдается по исправе; если  же  не  будет  исправы,  то  требующие
возьмут по крестному целованью; не возвращается съестное и то, что взято
у неприятеля во время боя. Если в продолжение войны в отнятой у  неприя-
теля земле отнявший князь сажал своих волостелей, то по заключении  мира
обязывался исследовать их поведение - и что взято право, то взять, а что
взято криво, то по исправе отдать. Иногда встречаем условие, что  князья
обязываются отыскать, выкупить и возвратить даже  тех  пленных,  которые
были запроданы за границу; иногда князья уговариваются не требовать друг
с друга ничего взятого во время войны, кроме людей, и тех без взятого  у
них имущества: "Что взято в наше размирье, тому всему погреб", или "тому
всему дерть на обе стороны". В  случаях  столкновения  между  подданными
двух княжеств был общий суд: "Между нами судить суд общий людям  старей-
шим"; если общие судьи не смогут решить дела, то должны передать его  на
решение третьего: на кого третий помолвит, виноватый перед правым покло-
нится и взятое отдаст; чьи же судьи на третий не поедут  или  обвиненный
третьим не захочет исполнить приговора, то  правый  может  силою  отнять
свое, и это не должно считаться нарушением мира; об общем  и  третейском
суде обычное выражение: "Обидному суд без перевода, а судьям нашим  тре-
тий вольный; в суд общий нам (князьям) не  вступаться;  судьям  садиться
судить, поцеловавши крест, что им судить вправду, по  присяге".  Иногда,
впрочем, третий обозначается именно на лице; иногда условливаются:  "Кто
хочет, тот назовет три князя христианских, и  из  этих  одного  выбирает
тот, на ком ищут" или: "Если судьи наши не смогут решить дела, то зовут-
ся на третий, берут себе третьего из моих бояр великокняжеских, двух бо-
яр, и из твоих большого боярина одного; третьего назовет тот, кто  ищет,
а тот берет, на ком ищут; если же не выберут себе третьего из этих троих
бояр, то я им третий, князь великий: пусть придут перед меня, я им  велю
выбирать из тех же троих бояр, и если не захочет тот, на ком ищут, то  я
его обвиню". Относительно суда встречаем  еще  следующий  уговор:  "Если
случится разбой, или наезд, или воровство из твоей отчины на моих  людей
великокняжеских, то суда общего не ждать, отослать нам своих судей и ве-
леть дать управу без перевода; если же ты не дашь мне управы  или  судьи
твои судом переведут, то я свое отниму, и это не будет считаться наруше-
нием мира". Понятно, что условия  изменялись  вследствие  обстоятельств,
при которых заключался договор, вследствие того, между  какими  князьями
он заключался.
   Князья условливались вывода и рубежа не замышлять, а кто замыслит ру-
беж, то рубежника выдавать по исследовании дела: выдавать также но  исс-
ледовании дела холопа, рабу, поручника, должника, вора, разбойника,  ду-
шегубца; кто приедет из одного княжества в другое за холопом или должни-
ком, поймает его сам без пристава, но поставит перед князем, наместником
или волостелем, тот не виноват; но если выведет из волости и  перед  во-
лостелем не поставит, будет виноват; если холоп станет с  кем  тягаться,
но поруки по себе не представит, то холопа обвинить и выдать  господарю,
причем обыкновенно определяется, сколько платить пошлины за одного холо-
па и за целую семью; определяются также и все  другие  судные  издержки,
которые обязан платить истец; если же холоп или раба не станут тягаться,
то пошлин нет. Если по должнике не будет поруки, то его обвинить.  Вора,
разбойника, грабежника душегубца судить там, где поймают, если же станет
проситься на извод, то пускать. Новгородцы договорились  с  Тверью,  что
если из новгородских волостей явится обвинение  на  тверского  вора  или
разбойника и тверичи скажут, что такого у них нет, то пусть его не будет
и после в Тверских волостях; если же явится в них, то выдать его без су-
да.
   На северо-востоке мы встречаем известие об убиении посла,  отправлен-
ного от одного князя к другому. Встречаем известие об убийстве татарских
послов в Нижнем; в 1414 году немцы убили псковского посла в  Нейгаузене,
псковичи убили дерптского. Мы видели, что в войнах псковичей с литовцами
был обычай отдавать пленных на поруки.
   На юго-западе под 1229 годом встречаем замечательное известие об  ус-
ловии, заключенном между Конрадом мазовецким и Даниилом  галицким:  если
когда-нибудь начнется между ними война, то полякам  не  воевать  русской
челяди, а русским - польской. Потом и здесь встречаем также  известие  о
возвращении пленных после войны. В договоре Василия  Темного  с  королем
Казимиром находим условие: "А которые люди с которых мест  вышли  добро-
вольно, ино тым людем вольным воля, где хотят, тут живут".  В  договорах
великих князей литовских с Новгородом и Псковом встречаем условие:  если
великий князь захочет начать войну с Новгородом или Псковом,  то  обязан
прислать разметные грамоты и может начать войну только спустя месяц пос-
ле этой присылки. Витовт, которого по справедливости  русский  летописец
называет неверником правде, чтоб напасть врасплох на псковичей, послал в
1406 году разметную грамоту не во Псков, а в Новгород под предлогом ста-
рой зависимости первого от последнего, а сам  вступил  в  Псковскую  об-
ласть. Для предотвращения впредь подобного коварства псковичи,  заключая
договор с Казимиром, обязали его в  случае  разрыва  отсылать  разметную
грамоту не в Москву и не в Новгород, но положить ее во Пскове. Новгород-
цы, заключая договор с тем же  Казимиром,  условились,  чтобы  литовские
послы по Новгородской волости подвод не брали, а новгородские -  по  Ли-
товской. Но как видно, между Москвою и Литвою не  было  условий  относи-
тельно подданных одного государства, находившихся в областях другого  во
время разрыва между ними, ибо под 1406 годом находим известие,  что  при
разрыве Витовта с Василием Димитриевичем в Литве перебили москвичей.
   Что касается нравственного состояния вообще  на  Руси  в  описываемое
время, то мы уже заметили и в предыдущем периоде, что чем далее на  вос-
ток, тем нравы становятся жестче. Понятно, что удаление славянских пере-
селенцев в пустыни Северо-Восточной Европы, удаление от  других  народов
христианских, стоявших с ними на одинакой степени  гражданственности,  и
вступление в постоянное сообщество только с народами, стоявшими на  низ-
шей степени не могли действовать благоприятно на нравы  этих  переселен-
цев; понятно, если последние не только остановились в этом отношении, но
даже пошли назад; не забудем здесь и влияния самой  природы,  о  котором
была уже речь прежде. Но кроме этих собственно географических причин бы-
ли еще другие, исторические, которые не могли  способствовать  смягчению
нравов. Одна географическая отдаленность главной сцены действия не могла
надолго отнять у русских людей возможность сообщения с  другими  христи-
анскими народами: мы видим, что когда Северо-Восточная Русь образовалась
в одно сильное государство, то начиная со второй половины  XV  века  уже
является стремление к сообщению с  другими  христианскими  державами;  в
продолжение XVI и XVII веков, несмотря на все препятствия, это  стремле-
ние становится все сильнее и сильнее,  и  наконец  в  XVIII  веке  видим
вступление России в систему европейских государств. Следовательно,  пол-
ное уединение Руси в XIII, XIV и XV веках условливалось не  географичес-
ким только отдалением, но преимущественно тем, что все внимание ее  было
поглощено внутренним, тяжким, болезненным переходом  от  одного  порядка
вещей к другому. Этот-то болезненный переход и действовал неблагоприятно
на нравы.  На  юге  мы  видели  сильные  усобицы;  но  усобицы  эти  шли
вследствие споров за родовые права:  тот  или  другой  князь  становился
старшим, занимал Киев вследствие своего  торжества,-  отношения  к  нему
младших оставались прежние; но и  тут  мы  замечаем  большую  жесткость,
большую неразборчивость средств у тех князей, которые вследствие  разных
обстоятельств были доводимы до крайности, лишались волостей и принуждены
были потом приобретать их и сохранять мечом. На севере же, как мы  виде-
ли, изменилась цель усобиц, должен был измениться и характер их:  князья
показали ясно, что они борются не за старшинство, как прежде, но за  си-
лу, хотят увеличить свои волости,  приобресть  могущество  и  вследствие
этого могущества подчинить себе всех остальных князей, лишить их  владе-
ний. При таком характере борьбы нет речи о правах и обязанностях, каждый
действует по инстинкту самосохранения, а где человек действует только по
инстинкту самосохранения, там не  может  быть  выбора  средств,  сильный
пользуется первым удобным случаем употребить свою силу, слабый прибегает
к хитрости, коварству, взаимное доверие рушится, сильные начинают прибе-
гать к страшным нравственным обязательным средствам в отношении  к  сла-
бым, но и эти средства оказываются недействительными: страшные проклятые
грамоты нарушаются так же легко, как и обыкновенные договоры;  хитрость,
двоедушие слабого получает похвалу, как дело мудрости: летописец  хвалит
князя тверского, который, будучи слабым среди борьбы двух сильных,  умел
извернуться, не прогневал ни князя московского, ни Эдигея. Борьба, дове-
денная до крайности, условливала и средства крайние: сперва  губили  со-
перников в Орде; но здесь могли видеть еще  только  следствия  судебного
приговора, произнесенного высшею властию; когда же князья  стали  управ-
ляться друг с другом независимо  от  всякого  чуждого  влияния  и  когда
борьба, приходя к концу, достигла крайнего ожесточения, является  сперва
ослепление, а потом и смерть насильственная. Обычай, по которому дружин-
ники свободно переходили от одного князя к другому, обычай, много облег-
чивший объединение  Северо-Восточной  Руси,  с  другой  стороны,  вредил
нравственности; поступок Румянца и товарищей его в Нижнем Новгороде, ко-
нечно, не может быть причислен к поступкам нравственным. Насилия со сто-
роны сильных, хитрость, коварство со стороны слабых, недоверчивость, ос-
лабление общественных уз среди всех - вот необходимые  следствия  такого
порядка вещей. Нравы грубели, привычка руководствоваться инстинктом  са-
мосохранения вела к господству всякого рода материальных побуждений  над
нравственными; грубость нравов должна была отражаться на деле, на слове,
на всех движениях человека. В это время имущества  граждан  прятались  в
церквах и монастырях как местах наиболее, хотя  не  всегда,  безопасных;
сокровища нравственные имели нужду также в безопасных убежищах - в  пус-
тынях, монастырях, теремах; женщина спешила удалиться,  или  ее  спешили
удалить от общества мужчин, чтоб волею или неволею  удержать  в  чистоте
нравственность, чистоту семейную; не вследствие византийского,  или  та-
тарского, или какого-нибудь другого влияния явилось затворничество  жен-
щин в высших сословиях, но вследствие известной нравственной экономии  в
народном теле; подтверждение здесь сказанному нами  найдем  мы  после  в
прямых известиях современников-очевидцев. Историк не решится отвечать на
вопрос: что бы сталось с нами в XIV веке без церкви, монастыря и терема?
Но понятно, что удаление женщин, бывшее следствием огрубения нравов, са-
мо в свою очередь могло производить еще большее огрубение.
   Но хотя это большее огрубение в нравах очень  заметно  в  описываемое
время, однако историк не имеет права делать уже слишком резкого различия
между нравами описываемого времени и нравами  предшествовавшей  эпохи  в
пользу последней. Мы уже имели случай заметить,  что  увещание  Мономаха
детям не убивать ни правого, ни виноватого нисколько не  служит  доказа-
тельством, чтоб подобных убийств не было в его  время;  мы  сомневаемся,
чтоб торжественная смертная казнь была  установлена  Димитрием  Донским,
ибо не знаем, как Андрей Боголюбский казнил Кучковича. Говорят,  что  от
времен Василия Ярославича до Иоанна Калиты отечество наше походило более
на темный лес, нежели на государство: сила  казалась  правом;  кто  мог,
грабил, не только чужие, но и свои; не было безопасности ни в  пути,  ни
дома; татьба сделалась общею язвою собственности. В доказательство  этих
слов приводят одно  известие  летописи,  что  Иоанн  Калита  прославился
уменьшением разбойников и воров. Хотя в источниках можно отыскать и  бо-
лее указаний относительно разбоев; однако, с одной стороны, мы  не  ска-
жем, чтоб в приведенной картине краски не были слитком ярки, а с  другой
стороны, нет основания предполагать, чтоб прежде было много лучше и чтоб
в других соседних христианских странах в описываемое  время  было  также
много лучше; в последнем усомнится всякий, кто, например, сравнит извес-
тия о разбоях в польских владениях во время Казимира  Ягайловича.  Гово-
рят: легкие денежные пени могли некогда удерживать наших предков от  во-
ровства; но в XIV веке воров клеймили и вешали, причем  спрашивают:  был
ли действителен стыд гражданский там, где человек с клеймом  вора  оста-
вался в обществе? Но мы в свою очередь спросим: был ли действителен стыд
гражданский там, где вор, отделавшись легкою пенею, без клейма оставался
в обществе? К описываемому же времени относят появление телесных наказа-
ний; но мы уже в Русской Правде встретили известие о муках или  телесных
истязаниях, которым виновный подвергался по приказанию  княжескому;  те-
лесные наказания существовали везде в средние века, но  были  ограничены
известными отношениями сословными; у нас же вследствие известных  причин
такие сословные отношения не выработались, откуда и произошло  безразли-
чие касательно телесных наказаний. Но если мы не можем допустить  излиш-
ней яркости некоторых красок в картине нравов и резкости в  противополо-
жении нравов описываемого времени нравам предшествовавшей эпохи,  то,  с
другой стороны, мы видели в описываемое время  причины,  которые  должны
были вредно действовать на нравственность народную,  изменять  ее  не  к
лучшему.
   В примерах жестокости наказаний нет недостатка в источниках; советни-
ки молодого князя Василия Александровича подверглись жестоким  наказани-
ям: у одних нос и уши обрезали, у других глаза выкололи, руки отсекли.
   Под 1442 годом летописец упоминает, что каких-то Колударова и Режско-
го кнутом били; это известие вставлено в рассказ о войне великого  князя
Василия с Шемякою, и потому можно думать, что  преступление  этих  людей
состояло в доброжелательстве последнему. Под 1444 годом  говорится,  что
князь Иван Андреевич можайский  схватил  Андрея  Димитриевича  Мамона  и
вместе с женою сжег в Можайске; после мы узнаем, что эти люди были обви-
нены в еретичестве. Старое суеверие, привычка обвинять ведьм  в  общест-
венных бедствиях сохранялись: псковичи во время язвы  сожгли  12  ведьм.
Когда в 1462 году схвачены были дружинники серпуховского  князя  Василия
Ярославича, задумавшие было освободить своего господаря, то Василий Тем-
ный велел их казнить - бить кнутом, отсекать руки, резать носы, а  неко-
торым отсечь головы. Относительно нравов служебных  встречаем  известие,
что Вятка не была взята по вине воеводы  Перфушкова,  который  благопри-
ятствовал вятчанам за посулы. Соблазнительная история о  поясе,  который
был подменен на княжеской свадьбе первым вельможею, не может дать выгод-
ного понятия о тогдашней нравственности. Вспомним и о страшном  поступке
последнего смоленского князя, Юрия. Лишенный волости, он жил в Торжке  в
качестве наместника великокняжеского. Здесь же нашел приют  изгнанный  с
ним вместе князь Семен Мстиславич вяземский. Юрий влюбился  в  жену  Вя-
земского Ульяну и, не находя в ней взаимности, убил ее мужа,  чтоб  вос-
пользоваться беззащитным состоянием жены; но Ульяна схватила нож; не по-
павши в горло насильнику, ранила его в руку и бросилась бежать; но  Юрий
догнал ее на дворе, изрубил мечом и велел бросить в реку.  Но,  к  чести
тогдашнего общества, мы должны привести слова летописца: "И бысть ему  в
грех и в студ велик и с того побеже к Орде,  не  терпя  горького  своего
безвременья, срама и бесчестия". Юрий умер в Рязанской земле, где жил  у
пустынника Петра, плачась о грехах своих. Мы видели, что митрополиты об-
ратили внимание на нравственную порчу в Новгороде и Пскове,  вооружились
против буйства, сквернословия, разводов,  суеверий,  клятвопреступлений.
Летописец новгородский особенно упрекает своих сограждан за  грабежи  на
пожарах: от лютого пожара, бывшего в 1267 году, многие разбогатели; опи-
сывая пожар 1293 года, летописец говорит: "Злые люди пали на грабеж; что
было в церквах, все разграбили, у св. Иоанна сторожа убили над имением";
подобное же известие встречаем под 1311 годом, потом под  1340  и  1342.
Летописец сильно жалуется также на дурное состояние правосудия в  Новго-
роде под 1446 годом. "В то время, - говорит он, - не  было  в  Новгороде
правды и правого суда, встали ябедники, изнарядили четы, обеты и  крест-
ные целования на неправды, начали грабить по селам, волостям и по  горо-
ду, и были мы в поругание соседям нашим, сущим окрест нас; были  по  во-
лости изъезды великие и боры частые, крик, рыдание, вопль  и  клятва  от
всех людей на старейшин наших и на город наш, потому что не было  в  нас
милости и суда правого".
   Страсть к вину в сильной степени выказывается в некоторых  известиях,
как, например, в известии об осаде Москвы Тохтамышем; в описании  похода
Василия Темного против дяди, Юрия, сказано, что великий князь взял с со-
бою из Москвы купцов и других людей, которые были пьяны и везли с  собою
мед, чтобы еще пить. Ссоры, драки, убийства и всякого рода  преступления
по-прежнему всего чаще происходили на пьяных пирах; в 1453 году  великий
князь Василий Васильевич писал своим посельским и приказникам:  "Говорил
мне отец мой Иона митрополит, что ваши люди ездят в митрополичьи села по
праздникам, по пирам и по братчинам незваные и на этих пирах  происходят
душегубства, воровства и других лихих дел много. И я, князь великий, дал
митрополиту грамоту, что в его села по праздникам, пирам и братчинам ни-
кому незваным не ездить". Чем далее к  северо-востоку,  тем  нравы  были
грубее: из послания митрополита Ионы к вятскому духовенству узнаем,  что
в Вятке некоторые брали по пяти, шести, семи и даже  по  десяти  жен,  а
священники их благословляли и приношения от них принимали в церковь; не-
которые жили с женами вовсе без венчания, иные,  постригшись  в  монахи,
расстригались и женились.
   Мы видели, что митрополит уговаривал  новгородцев  воздерживаться  от
суеверий; в 1357 году они утвердились между собою  крестным  целованием,
чтоб играния бесовского не любить и бочек не бить. Но борьбы, кончавшие-
ся иногда убийством, продолжались повсюду: так, в 1390 году в Коломне на
игрушке был убит Осей, сын кормильца, или дядьки, великого князя Василия
Димитриевича.
   Невыгодное мнение о безопасности общественной мы получаем из летопис-
ных известий об ушкуйничестве; известий о  разбоях,  производимых  не  в
столь обширных размерах, мы не находим в летописях, но находим в  житиях
святых. Относительно состояния общества любопытны приведенные нами  выше
известия - о судьбе митрополичьего десятильника, погибшего в  Вышгороде,
и о Луке Можайском, который, разбогатев, не сдерживался  уже  ничем  при
удовлетворении своих желаний.
   Грубость нравов и приведенные причины этой грубости должны  были  за-
держать также и литературное развитие. Мы не встречаем нигде известий об
образованности князей и вельмож: о Димитрии Донском прямо говорится, что
он не был хорошо изучен книгами; о Василии Темном говорится, что он  был
ни книжен, ни грамотен, учились по-прежнему у лиц духовного звания; так,
в житии св. Ионы новгородского говорится, что он  учился  у  дьякона  со
множеством других детей. Хотя Исидор и отзывался  о  русских  епископах,
что они некнижны, однако мы должны принимать  этот  отзыв  относительно:
грамотность сохранялась в сословии духовном;  книги  не  могли  утратить
своего значения как вместилища религиозных сокровищ; учение  книжное  не
могло не оставаться желанною целию для лучших людей, как  сообщавшее  им
познание вещей божественных, дававшее  средства  к  религиозному  совер-
шенствованию. Книга, следовательно, продолжала считаться сокровищем;  во
время Тохтамышевой осады в Москву со всех сторон снесено было  множество
книг; книги усердно переписывались иноками, переводились  с  греческого,
составлялись сборники; вместе с книгами духовного содержания переписыва-
лись и летописи; не одно врожденное человеку любопытство  и  уважение  к
делам предков давали значение летописям; они употреблялись  как  доказа-
тельства в княжеских спорах: мы видели, что князь Юрий Димитриевич дока-
зывал права свои на старшинство летописями. Обычай записывать  современ-
ные события также не прекратился; известия о событиях важных, возбуждав-
ших особенное внимание и сочувствие, записывались с  разными  прибавками
молвы стоустой, украшались по мере сил и знаний.
   Епископы продолжали говорить поучения народу  в  церкви:  о  Кирилле,
епископе ростовском, говорится, что народ из окрестных городов  стекался
слушать его учение от св. книг, и автор этого известия говорит  о  себе,
что он, стоя в церкви в некотором узком и  уединенном  месте,  записывал
слова проповедника. О владимирском епископе Серапионе и тверском Симеоне
говорится, что они были учительны и сильны в книгах божественного  писа-
ния. Под 1382 годом летописец говорит  о  кончине  нижегородского  инока
Павла Высокого, который был очень книжен и большой  философ;  слово  его
было солью божественною растворено. До нас дошло несколько слов, или по-
учений, от описываемого времени. Дошло слово на собор архистратига Миха-
ила, приписываемое митрополиту Кириллу: проповедник говорит о сотворении
небесных сил, их занятии, о падении сатаны, о сущности  души  человечес-
кой, о падении первого человека, излагается кратко история Ветхого и Но-
вого завета, после чего проповедник обращается опять к ангелам, описыва-
ет служение ангелов-хранителей, говорит о том, что ожидает душу человека
по разлучении с телом, описываются так называемые мытарства, в числе ко-
торых помещены срамословие и иные бесстыдные  слова,  пляски  на  пирах,
свадьбах, вечерях, игрищах, на  улицах,  басни,  всякие  позорные  игры,
плескание ручное, скакание ногами, вера во встречу, чох, полаз и  птичий
грай, ворожбу. Затем следует наставление духовенству. "Если вы сохраните
все эти завещания,- говорит проповедник,- то бога  возвеселите,  ангелов
удивите, молитва ваша услышана будет от бога, земля наша  облегчится  от
иноверного ига бесерменского, милость божия на все страны Русской  земли
умножится, пагубы и порчи плодам и скотам перестанут, гнев божий утолит-
ся, народы всей Русской земли в тишине и безмолвии поживут и милость бо-
жию получат в нынешнем веке, особенно же в будущем".  В  конце  поучения
замечательны для нас следующие слова: "Уже, видимо, кончина мира прибли-
зилась, и урок житию нашему приспел, и лета сокращаются, сбылось уже все
сказанное господом: восстанет бо язык на язык... Говорят,  что  по  про-
шествии семи тысяч лет пришествие Христово будет".
   Современником Кирилла был Серапион, епископ владимирский, отзыв о ко-
тором мы привели уже выше. Серапион был поставлен в епископы  митрополи-
том Кириллом из архимандритов киевского Печерского  монастыря,  следова-
тельно, происходил из Южной Руси. Серапион в своих словах также призыва-
ет к покаянию, указывая на страшные бедствия,  тяготеющие  над  Русью  и
возвещающие последнее время. Особенно замечательно из слов его  то,  где
он вооружается против упомянутой выше привычки приписывать  общественные
бедствия ведьмам и губить их за это: "Я было короткое время порадовался,
дети, видя вашу любовь и послушание к нашей худости; я стал было думать,
что вы уже утвердились и с радостию принимаете божественное писание.  Но
вы все еще держитесь поганского обычая, волхвованию веруете и  сожигаете
невинных людей. Если кто из вас и сам не бил их, но был в сонме с други-
ми в одной мысли, и тот такой же убийца, ибо если кто мог помочь  да  не
помог, все равно что сам велел убивать. В каких книгах, в каких писаниях
вы слышали, что голода бывают на земле от волхвования и, наоборот, волх-
вованием же хлеб умножается? Если вы этому верите, то зачем же вы  пожи-
гаете волхвов? Умоляйте, почитайте их, дары им приносите, чтоб устроива-
ли мир, дождь ниспускали, тепло приводили, земле велели  быть  плодонос-
ною. Теперь вот уже три года хлеб не родится не только на Руси, но  и  в
латинских землях; что ж? все это волхвы наделали?  Чародеи  и  чародейки
действуют силою бесовскою над теми, кто их боится, а  кто  веру  твердую
держит к богу, над тем они не имеют власти.  Скорблю  о  вашем  безумии;
умоляю вас: отступите от дел поганских. Если хотите  очистить  город  от
беззаконных людей, то очищайте, как  царь  Давид  очищал  Иерусалим:  он
страхом божиим судил, духом святым прозревал.  А  вы  как  осуждаете  на
смерть, будучи сами исполнены страстей? - один губит по  вражде,  другой
хочет прибытка, а иному безумному хочется только побить да пограбить,  а
за что бьет и грабит, того сам не знает. Правила божественные повелевают
осуждать человека на смерть по выслушании многих свидетелей; а вы в сви-
детели поставили воду, говорите: если начнет тонуть - невинна,  если  же
поплывет, то - ведьма. Но разве дьявол, видя ваше  маловерие,  не  может
поддержать ее, чтоб не тонула, и тем ввести вас  в  душегубство?  Свиде-
тельство человека отвергаете, а идете к бездушному естеству, к воде,  за
свидетельством!"
   Дошли до нас поучения митрополитов  Петра,  Алексия,  Фотия.  Литовс-
ко-русский митрополит Григорий Цамблак, изученный, по словам  летописей,
книжной мудрости, оставил много проповедей. Мы должны обратить  внимание
на поучение новгородского владыки Симеона псковичам, ибо в нем  высказы-
ваются отношения новгородских владык к их пастве: "Благородные и христо-
любивые честные мужи псковичи! сами знаете, что кто честь воздает своему
святителю, то честь эта самому Христу приходит и воздающий принимает  от
него мзду сторицею. И вы, дети, честь воздавайте своему святителю и  от-
цам своим духовным со всяким пекорением и любовию, не пытая от них ниче-
го и не говоря вопреки ничего; но смотрите сами на себя, укоряйте и  су-
дите сами себя, плачьтесь о грехах своих, не похищайте чужого, не радуй-
тесь бедам братии своей; не мудрствуйте о себе и  не  гордитесь,  но  со
смирением повинуйтесь отцам своим духовным. Церковь божию не обижайте, в
дела церковные не вступайтесь, не вступайтесь в земли и воды, в  суды  и
печать и во все пошлины церковные, потому что всякому надобно гнева  бо-
жия бояться, милость его призывать, о грехах своих плакаться и чужого не
брать". К описываемому времени можно отнести  окончательное  составление
краткого домостроя, который в некоторых сборниках  называется  "Поучение
владыки Матфея сарайского к детям моим". Это сочинение замечательно тем,
что в нем три раза преподается наставление хорошо обращаться  с  прислу-
гою. Сначала говорится: "Не морите их голодом и паче того, ибо  это  до-
машние нищие: нищий выпросит себе в другом месте, а прислуга в одни твои
руки смотрит". Потом снова наставление: "Челядь свою  милуйте  и  учите,
старых на свободу отпускайте, молодых  на  добро  учите".  В  заключение
опять наставление: "Челядь свою кормите. Холопа или рабу твою  убьют  на
воровстве - тебе отвечать за их кровь". Тут же советуется не щадить жез-
ла на непослушных рабов, но не давать, однако, более 30 ран.
   От митрополитов Киприана и Фотия дошли до нас прощальные грамоты.  За
четыре дня до преставления своего митрополит Киприан написал грамоту, по
выражению летописца, незнаему и страннолепну, в которой  всех  прощал  и
благословлял и сам требовал от всех прощения и благословения с  приказа-
нием прочесть эту грамоту во всеуслышание, когда тело его  будут  класть
во гроб, что и было  исполнено.  Фотиева  грамота  подобна  Киприановой,
только более распространена в начале, там, где митрополит говорит о сво-
их трудах и печалях, и в конце, где говорится о церковных имуществах.
   Митрополит Киприан написал житие предшественника своего,  св.  Петра.
Вот образец слога Киприанова: "Праведницы вовеки  живут,  и  от  господа
мзда их, и строение их от вышнего, и праведник аще постигнет скончатися,
в покое будет, и похваляему праведнику возвеселятся людие занеже правед-
ным подобает похвала. От сих убо един есть, иже и ныне нами  похваляемый
священноначальник, и аще убо никто же доволен ныне есть  похвалили  дос-
тойно его по достоинству, но паки неправедно рассудих, таковаго святите-
ля венец не украшен некако оставити, аще и прежде нас бывшии  самохотием
преминуша, смотрение и се некое божие мню и святаго дарованя, яко  да  и
мы малу мзду приимем, ако же вдовица она, принесшая две медницы, тако  и
аз убо многими деньми томим и привлачим любовию ко истинному пастуху,  и
хотящю ми убо малое некое похваление святителю принести, но свою  немощь
смотряющу недостижну ко онаго вечествию и удерживахся, паки же до  конца
оставити и обленитись тяжчайше вмених". Митрополит Феодосий описал чудо,
бывшее у гроба св. Алексия; он начинает свой труд так: "Светло нам днесь
позорище и чюдно торжество,  и  просвещено  и  собрано,  днесь  радостен
праздник и чудеси исполнен, праздник душевному  спасению  потреба  есть,
иже всякаго ума и слова превосходит... Како ли кто  может  по  достоянию
доблести твоя похвалити и многа чюдеса, ими же тя бог прославил? слышана
же бысть чудес твоих пучина, отовсюду к тебе  различных  родов  человеци
верою влекоми течаху, якоже елени на источники водныя во время  распале-
ния, насладитися твоих дарований; ты  бо  душевная  и  телесная  чувства
светло просвещаеши, имеют бо в душах своих слово, от сущия к тебе благо-
дати даемое любезно. Аз смиренный, видя таковая, велми удивихся, надеющу
же ми ся помощи святаго, и еже ми к нему веры и  любви  боязни,  дерзнух
простерти смиреного ми телесе руку и омочих мою трость в светящееся сми-
рение, и дерзнул положити начало, еже написати великое и преславное  чу-
до". Встречается слово похвальное св. верховным апостолам Петру и  Павлу
- творение Феодосия, архиепископа всея Руси.
   Из других писателей житий святых  известен  троицкий  монах  Епифаний
Премудрый, написавший службу, житие и чудеса св. Сергия и  Никона  Радо-
нежских, также житие Стефана Пермского. "Был ли Епифаний на  Афоне  и  в
других православных центрах просвещения или нет,- но он был хорошо  зна-
ком с современной ему русской книжностью и в совершенстве усвоил  приемы
образцовых произведений церковного витийства на славянском языке,  пере-
водных или оригинальных, которые стали размножаться в  русской  письмен-
ности с его времени. По житию Стефана можно составить значительный  лек-
сикон тех искусственных, чуждых русскому языку по своему грамматическому
образованию слов, которые вносила в книжный язык древней  Руси  южносла-
вянская письменность. Риторические фигуры  и  всевозможные  амплификации
рассеяны в житии с утомительным изобилием; автор не любит рассказывать и
размышлять просто, но облекает часто одну и ту же мысль в несколько тав-
тологических оборотов; для характеристики святого он  набирает  в  одном
месте 20, в другом 25 эпитетов, и почти все они разные... Вообще  Епифа-
ний в своем творении больше проповедник, чем биограф, и в смешении жития
с церковным панегириком идет гораздо дальше Киприана. Исторический расс-
каз о Стефане в потоке авторского витийства является  скудными  отрывка-
ми". Чтобы объяснить себе такой характер житий, надобно  вникнуть  в  их
происхождение, в побуждения, которые заставляли писать  их.  Религиозное
чувство требовало отнестись к святому с молитвою  и  прославлением,  что
выражалось в службе святому: из жизни святого  выбирались  именно  такие
черты, которые особенно возбуждали умиление, религиозное чувство, служи-
ли к прославлению угодника божия.  Церковная  песнь,  канон,  похвальное
слово - вот первоначальная, естественная и необходимая форма известий  о
жизни святого, и позднейшие жития должны  были  слагаться  под  влиянием
этой формы, тем более что и в их составителях действовало то же побужде-
ние, то же желание прославить святого, принести ему "малое некое  похва-
ление". Поэтому в житиях святых мы и не можем найти много  черт  быта  и
важных теперь для нас указаний исторических. Тем менее можем  мы  искать
этого в сочинениях писателя пришлого, для которого обстановка  тогдашней
русской жизни была чуждою, в сочинениях знаменитого книжника Пахомия Ло-
гофета, родом серба, который, живя то в Троицком монастыре, то в  Новго-
роде, писал жития святых, похвальные слова и  каноны  по  поручению  на-
чальства. Искусством в книжном сложении славился также митрополичий дьяк
Родион Кожух, из сочинений которого дошли до нас  сказание  о  чуде  св.
Варлаама и сказание о трусе, бывшем в 1460 году. Вот  образец  Родионова
искусства: "Прежде взыде под небесы туча на облацех и  всем  зрети,  яко
обычно, шествоваше воздухе носимо, и тако поиде от юга совокупляяся  об-
лакы по аэру воздуха парящаго, по пророческому словеси: сбирая яко в мех
воды морския и полагая в скровищах бездны; и тако поиде к  востоку  сол-
нечному на облацех, и яко уже совокупи в свое величество, исполнены  во-
доточнаго естества, и так распространися надо многими месты, и бысть ви-
дением туча грозна и велика велми".
   И в описываемое время сохранился обычай странствовать ко  св.  местам
цареградским, афонским, палестинским. Так, дошло до нас описание  Царег-
рада, сочиненное Стефаном новгородцем в половине XIV века. Вот цель  пу-
тешествия Стефанова, как он сам определяет ее в начале своего  описания:
"Аз грешный Стефан из Великаго Новгорода с своими други осмью  приидохом
и Царьград поклонитися святым местам, и целовати телеса святых, и  поми-
ловани быхом от св. Софии премудрости божией". Любопытно видеть, как чу-
деса искусства и прочность камня поражали  русских  людей,  привыкших  к
своим бедным и непрочным зданиям: статуя Юстинианова  показалась  нашему
новгородцу вельми чудна, "аки жив, грозно видети его... Суть же много  и
иниих столпов по граду стоят, от камени мрамора, много же на них писания
от верха и до долу, писано рытиею великою. Много бо есть дивитися  и  ум
сказати не может: како бо толико лет камня того ничто не имет?".  Видим,
что русские путешественники  пользовались  в  Константинополе  особенным
вниманием со стороны правительства, гражданского и церковного: так,  ца-
рев боярин, видя, что новгородцы стиснуты в толпе и не могут  пробраться
к страстям господним, очистил  им  дорогу;  патриарх,  увидевши  русских
странников, подозвал их к себе, благословил и разговаривал с ними,  "по-
неже бо вельми любит Русь. О великое чудо! Колико смирение бысть ему, иж
беседова с странники ны грешнии; не наш бо обычай имеет".  Описывая  мо-
настырь Студийский, Стефан говорит, что из этого монастыря в Русь  посы-
лали много книг: уставы, триоди. Обходя другие монастыри, Стефан  встре-
тил двоих своих новгородцев, Ивана и Добрилу, которые жили в  Константи-
нополе, занимаясь списыванием церковных книг в Студийском монастыре.
   Троицкий монах Зосима, странствовавший по святым местам в 1420  году,
так говорит о побуждениях, заставивших его описать свое хождение: "Поне-
же глаголет писание: тайну бо цареву хранити добро есть,  а  дела  божия
проповедати преславно есть: да еже бо не хранити царевы тайны неправедно
и блазнено есть, а еже бо молчати дела божия,  ино  беду  наносить  душе
своей. Убо и аз боюся дела божия таити, воспоминая муку раба онаго,  иже
приимше талант господень и в земле скрывый... Буди же се написание  всем
нам причащающимся благословение от бога и святаго  гроба,  и  от  святых
мест сих; мзду бо много равну приимут с ходящими до св. града Иерусалима
и видевшими святые сии места. Блажени бо видевше и веровавше;  треблаже-
нии бо не видевше и веровавше... Но бога ради, братие и отцы и  господие
мои, сынове Рустии! Не зазрите моему худоумию и грубости моей; да не бу-
дет ми в похуление написание се. Не меня для, грешнаго человека, но свя-
тых для мест прочитайте с любовию и верою, да мзду приимете от бога  на-
шего Иисуса Христа".
   Стефан новгородец говорит, что войдешь в Царьград, как в дубраву  ка-
кую, и без доброго провожатого ходить нельзя. Наши странники  записывали
без разбора все, что им говорили эти провожатые, записывали  и  о  жабе,
которая, по улицам ходя, смертию людей  пожирала,  а  метлы  сами  мели:
встанут люди рано - улицы чисты, и многое тому подобное.
   Один из спутников митрополита Исидора описывал путешествие во Флорен-
цию. И здесь любопытны впечатления, произведенные на  русского  человека
западными городами и западною природою: "Город Юрьев (Дерпт) велик,  ка-
менный, таких нет у нас; палаты в нем чудные, мы таких не видывали и ди-
вились. Город Любек очень дивен, поля, горы вокруг великие,  сады  прек-
расные, палаты чудные с позолоченными верхами; товара в нем много всяко-
го; воды проведены в него, текут по всем улицам, по трубам,  а  иные  из
столпов, студены и сладки". В монастыре Любском  путешественники  видели
мудрость недоуменную и несказанную: как живая стоит  Пречистая  и  Спаса
держит на руках; зазвенит колокольчик - слетает ангел  сверху  и  сносит
венец, кладет его на Пречистую; потом пойдет звезда как по небу, и, гля-
дя на нее, идут три волхва, перед ними человек с мечом, за ними другой с
дарами. В Любеке же наш путешественник видел колесо на реке, воду  берет
из реки и пускает во все стороны; другое колесо тут же, небольшое, мелет
и сукна ткет. В Люнебурге поразил его фонтан: среди города столпы устро-
ены из меди позолоченной чудесные! У каждого столпа люди приряжены  тоже
медные, текут из них всех воды сладкие и холодные - у иного изо  рту,  у
другого из уха, а у третьего из глаза, текут шибко, точно из бочек; люди
эти поят водою весь город и скот, проведенье вод  этих  очень  хитро,  и
стекание несказанное. В Брауншвейге удивили его крыши домов: крыты  домы
досками из камня мудреного, который много лет не рушится. Нюренберг  по-
казался хитрее всех прежде виденных городов: сказать нельзя  и  недомыс-
ленно. Но Флоренция лучше еще Нюренберга: в ней делают камки и  аксамиты
с золотом, сукна скарлатные, товару всякого множество и садов масличных,
где делают деревянное масло; о  колокольнице  флорентийской  недоумевает
ум. В Венеции по всем улицам воды и ездят в барках;  церковь  св.  Марка
каменная, столпы в ней чудные, гречин писал мусиею. О хорватах путешест-
венник заметил, что язык у них с Руси, а вера латинская. Другой  спутник
Исидора, инок Симеон суздалец, составил описание Флорентийского  собора:
"Повесть инока Симеона иерея суздальца, како римский папа  Евгений  сос-
тавлял осьмый собор с своими единомысленники". Симеон не был доволен по-
ведением Исидора во Флоренции; вот что он говорит о своем  сопротивлении
митрополиту и гонениях, которые он за то потерпел от последнего: "Исидор
митрополит остался в Венеции и пересылался с папою, да ходя по божницам,
приклякал (приседал) по-фряжски, и нам приказал то же делать; но я много
раз с ним за это спорил, и он меня держал в большой крепости.  Тогда  я,
видя такую неправду и великую ересь, побежал в Новгород, из Новгорода  в
Смоленск". Смоленский князь выдал Симеона Исидору, который посадил его в
темницу, в железа, и сидел он всю зиму в одной свитке, на босу ногу, по-
том повезли его из Смоленска в Москву.
   Продолжали переводить с греческого: митрополит Киприан перевел "Лест-
вицу" св. Иоанна и толкование на нее; переводили Андрея Критского,  Зла-
тоуста, преп. Нила, св. Исаака Сирина, преп. Максима.  Впрочем,  большая
часть переводов совершена была не в России, а на Афоне, в русском Панте-
леймоновом и сербском Хиландарском монастырях, переводились и  сочинения
позднейшие, иногда ничтожные по содержанию. Под 1384 годом читаем в  ле-
тописи: того же года переведено было слово святого и премудрого  Георгия
Писида - Похвала богу о сотворении всякой твари. Это  поэма  "Миротворе-
ние" Георгия Писида, митрополита никомидийского, писателя VII века;  пе-
реводчиком был Димитрий Зоограф. От XIV века дошел до нас список  Пчелы,
сборника или антологии, составленной по известным  греческим  антологиям
Максима Исповедника и Антония Мелиссы (Пчелы); антологии эти обыкновенно
начинаются выписками из Евангелия, Апостола, творений св. отцов, и вслед
за ними идут выдержки из  писателей  языческих  -  Исократа,  Демокрита,
Аристотеля, Ксенофонта, Платона и др. Из Болгарии  и  Сербии  перешли  в
Русь и сочинения апокрифические, разного рода повести, особенно  привле-
кательные для людей, стоящих на той степени образования, на какой стояли
русские люди в описываемое время. Рассказы новгородских путешественников
подали повод и к русскому оригинальному сочинению подобного рода; многие
новгородцы рассказывали, что видели на дышащем море  червь  неусыпающий,
слышали скрежет зубный, видели реку молненную  Морг,  видели,  как  вода
входит в преисподнюю и опять выходит трижды в день. Судно новгородца Мо-
ислава прибило бурею к высоким горам, и вот путешественники  увидали  на
горе деисус, написан лазорем чудным, и свет был на том  месте  самосиян-
ный, такой, что человеку и рассказать нельзя, солнца не видать, а  между
тем светло, светлее солнца, на горах слышались ликования, веселые  голо-
са; один новгородец взбежал  на  гору,  всплеснул  руками,  засмеялся  и
скрылся от товарищей, то же сделал и другой; третьему привязали  веревку
к ноге, и когда стащили его насильно с горы, то он оказался  мертв.  Эти
рассказы вместе с известиями, почерпнутыми из других, также  мутных  ис-
точников, заставили новгородского архиепископа Василия писать к тверско-
му епископу Феодору послание о рае.
   Сказания о Китоврасе и т.п. переписывались, а в богослужебных  книгах
ощущался недостаток; в житии св. Димитрия Прилуцкого говорится, что бра-
тия жаловалась ему на недостаток книг; во Пскове не было настоящего цер-
ковного правила, митрополит Киприан посылал туда устав службы Златоусто-
го и Василия, чин крещения и венчания; в списки  вкрадывались  разности,
искажения: тот же митрополит Киприан писал, что в толстых сельских сбор-
никах много ложного, посеянного еретиками на соблазн невеждам,  например
молитвы о трясавицах.
   Что касается литературы светской, то до  нас  дошли  от  описываемого
времени исторические песни, сказания и летописи. Из первых дошла песня о
Щелкане Дудентьевиче, замечательная по взгляду на татар и  на  поведение
ханских баскаков в Руси. Хан Узбек, творящий суд и расправу, изображает-
ся так: "Сидит тут Азвяк - суды рассуживает и ряды разряживает, костылем
размахивает по бритым тем усам, по татарским тем головам". Узбек  жалует
своих родственников русскими городами, не жалует одного Щелкана,  потому
что тот находится в отсутствии, в земле литовской, где "брал он дани не-
выходы, царские невыплаты, с князей брал по сту рублев, с бояр по  пяти-
десяти, с крестьян по пяти рублев, у которого денег  нет,  у  того  дитя
возьмет, у которого дитя нет, у того жену возьмет,  у  которого  жены-то
нет, того самого головой возьмет". Возвратившись в Орду,  Щелкан  просит
Узбека пожаловать его Тверью старою, Тверью богатою; Узбек  соглашается,
но с условием, чтоб Щелкан прежде заколол любимого своего сына,  нацедил
чашу горячей крови и выпил бы ее. Щелкан исполняет условие и приезжает в
Тверь судьею: "А немного он судьею сидел: и вдовы-то бесчестити,  красны
девицы позорити, надо всеми наругатися, над домами насмехатися". Тверичи
принесли жалобу своим князьям, которые называются братьями Борисовичами,
и потом пошли с поклоном и подарками к Щелкану, тот загордился,  повздо-
рил с тверичами, которые и растерзали его.
   Содержание украшенных сказаний составляют  подвиги  самых  знаменитых
князей, самые важные события в жизни народной, счастливые или  бедствен-
ные, наконец, события, особенно поразившие воображение современников ка-
кими-нибудь чудесными обстоятельствами. Если прежде содержанием  истори-
ческих песен и слов служили подвиги князей и богатырей против  печенегов
и половцев, то мы должны ожидать, что в описываемое время это содержание
будет заимствовано из борьбы с татарами, сменившими половцев. На западе,
для Новгорода и Пскова, шла также опасная борьба со шведами,  ливонскими
немцами и Литвою; в этой борьбе прославились два князя - Александр  нов-
городский и Довмонт псковский; и вот мы видим,  что  подвиги  их  служат
предметом особенных украшенных сказаний.
   Сочинитель сказания о великом  князе  Александре  был  современник  и
приближенный человек к своему герою: сам  Александр  рассказывал  ему  о
подробностях Невской битвы. Мы уже воспользовались прежде этими  подроб-
ностями; теперь же приведем начало сказания в образец слога: "О  велицем
князе нашем Александре Ярославиче, о умном  и  кротком  и  смысленом,  о
храбром, тезоименитом  царя  Александра  Македоньскаго,  подобнике  царю
Алевхысу (Ахиллесу) крепкому и храброму, сице бысть  повесть  о  нем.  О
господе бозе нашем, аз худый и грешный и малосмысленный покушаюся  напи-
сати житие святаго и великаго князя Александра Ярославича, внука велика-
го князя Всеволода. Понеже слышахом от  отец  своих,  и  самовидец  есмь
възраста его, и рад бых исповедал святое и честное житие его славное; но
яко же Приточник рече: в злохитру душю не внидеть мудрость...  Аще  груб
есмь умом, но молитвою св. богородице и поспешением св.  великаго  князя
Александра начаток положю. Сей бе князь великый Александр богом рожен от
отца боголюбива и мужелюбца, паче же и кротка, великаго  князя  Ярослава
Всеволодича и от матери святыя великия княгини  Феодосии.  Яко  же  рече
Исаия пророк: тако глаголеть господь: князи аз учиняю, священи бо  суть,
аз вожу я в истину; без божия повеления не бе княжение  его.  И  възраст
его паче инех человек, глас его яко труба в народе, лице же его  бе  яко
Иосифа Прекраснаго, сила же его бе вторая часть от сил  Самсоня;  и  дал
ему бе бог премудрость Соломоню, храбрость же  яко  царя  римского  Еус-
пасьяна". Сказание о благоверном князе Довмонте и о храбрости его  отли-
чается большею простотою.
   К борьбе Новгорода со шведами относится также любопытный литературный
памятник - рукописание Магнуша, короля свейского. Мы видели, что  шведс-
кий король Магнус Ерихсон предпринимал крестовый поход против Новгорода;
поход этот, грозивший сначала большою опасностию новгородцам, не удался;
в отечестве Магнуса ждали бедствия: сначала он должен был вести войну  с
родными сыновьями, потом был свергнут  с  престола  вельможами,  которые
провозгласили королем племянника его от сестры, Амбрехта  Мекленбургско-
го; Магнус был взят в плен, освободился только через пять лет  и  кончил
жизнь в Норвегии в 1374 году. Эти известия о  плачевной  судьбе  короля,
который грозил такою опасностию православию, были причиною  появления  в
Новгороде "Магнушева рукописания",  которое  начинается  обычною  формою
русских завещаний: "Я, Магнус, король шведский, нареченный во св. креще-
нии Григорий, отходя от света сего, пишу рукописанье при своем животе  и
приказываю своим детям, своей братье и всей земле Шведской: не наступай-
те на Русь на крестном целовании, потому что нам  не  удается".  Следует
исчисление неудачных шведских походов на Русь, от Биргерова до  Магнусо-
ва. "После похода моего, - продолжает Магнус,  -  нашла  на  нашу  землю
Шведскую погибель, потоп, мор, голод и междоусобная брань. У меня самого
отнял бог ум, и сидел я целый год заделан в палате,  прикован  на  цепи;
потом приехал сын мой из Мурманской (Норвежской) земли,  вынул  меня  из
палаты и повез в свою землю Мурманскую. Но на дороге опять поднялась бу-
ря, потопила корабли и людей моих, самого меня ветер носил три дня и три
ночи, наконец принес под монастырь св. Спаса в Полную реку; здесь монахи
сняли меня с доски, внесли в монастырь, постригли  в  чернецы  и  схиму,
после чего живу я три дня и три ночи: а все это меня бог казнил  за  мое
высокоумие, что наступал на Русь  вопреки  крестному  целованию.  Теперь
приказываю своим детям и братьям: не наступайте на Русь на крестном  це-
ловании; а кто наступит, на того бог, и огонь, и вода,  которыми  я  был
казнен; а все это сотворил мне бог к моему спасению".
   Сказания, относящиеся к борьбе с татарами, начинаются рязанским  ска-
занием о Батыеве нашествии. Заслышав приход безбожного царя Батыя, вели-
кий князь рязанский Юрий Игоревич послал за  своими  родственниками:  за
князем Олегом Игоревичем Красным, Давыдом Игоревичем муромским, за сыном
своим, князем Федором Юрьевичем, за пронским князем Всеволодом и за про-
чими князьями местными, боярами и воеводами.  Князья  решили  на  совете
послать князя Федора Юрьевича с дарами к Батыю, чтоб не воевал Рязанской
земли. Князь Федор отправился и был принят ласково Батыем; но  тут  один
вельможа рязанский шепнул хану, что у  Федора  жена  красавица;  татарин
стал добиваться, чтоб Федор показал ему жену свою; но тот отвечал: "Ког-
да нас одолеешь, то и женами нашими владеть будешь". Батый  велел  убить
Федора; жена его Евпраксия стояла вместе с сыном  Иваном  на  превысоких
хоромах, когда один из дядек Федоровых явился к ней с  вестию  о  гибели
мужа; услыхав эту весть, княгиня вместе с сыном  бросились  с  хором  на
землю и убились до смерти. Тогда князь Юрий выступил  с  братьею  против
татар, и произошла сеча злая и ужасная: один бился с тысячами, двое - со
тьмами. Первый пал князь Давыд Игоревич; тогда князь Юрий вскричал в го-
рести души своей: "Братия моя милая, дружина ласковая, узорочье и воспи-
тание рязанское! мужайтесь и крепитесь!" Удальцы и резвецы рязанские би-
лись крепко и нещадно, так что земля стонала; наконец сильные полки  та-
тарские одолели, князья были все перебиты, кроме одного Олега Игоревича,
который попался в плен, бранью отвечал на убеждения Батыя отатариться  и
был рассечен на части; Рязань взята,  вся  земля  Рязанская  опустошена.
Тогда является вельможа рязанский Ипатий Коловрат, бывший все это  время
в Чернигове, где брал дань на великого князя рязанского (?). Ипатий соб-
рал 1700 человек дружины и нечаянно ударил на татар, которых начал  сечь
без милости. Батый испугался; когда привели к нему пятерых  пленных,  то
он спросил их: "Какой вы веры, из какой земли? зачем мне так  много  зла
наделали?" Пленники отвечали: "Мы веры христианской, рабы великого князя
Георгия Игоревича, из полку Ипатия Коловрата,  посланы  от  князя  Игоря
Игоревича рязанского тебя, сильного царя, почтить и честно проводить; не
сердись, государь, что не успеваем чаш наливать на великую силу  татарс-
кую". Батый подивился ответу их мудрому и послал шурина  своего  Таврула
на Ипатия с полками сильными. Таврул похвалился, что приведет Ипатия жи-
вого, но вместо того сам был рассечен пополам Ипатием. Тогда татары  на-
вели на этого крепкого исполина множество саней с нарядом (?) и тут едва
одолели. Когда труп Ипатия принесли к Батыю, то хан  сказал:  "Ну,  брат
Ипатий! Гораздо ты меня потчевал, с малой дружиною многих богатырей  по-
бил; если бы ты у меня такую службу служил, то держал бы я  тебя  против
своего сердца". Князь Игорь Игоревич был в это время в Чернигове, у  та-
мошнего князя Михаила Всеволодовича. Возвратясь в родную землю, он начал
хоронить трупы и так плакал над побитою братьею: "Возопи горьким гласом,
вельми ревыи, слезы от очию изпущающи яко струю силну, утробою располаю-
щи, в перси руками бьющи и гласом же яко труба рати поведающим, яко  ор-
гань сладко вещающе. И рече сице: почто не промолвыте ко мне цвете  мои,
и прекраснии виногради мои многоплоднии уже не подасте сладость души мо-
ея; кому приказываете мя, солнце мое драгое рано  заходящиа,  месяц  мои
краснои скоропогибшии, звезды восточны, почто рано зашли есте" и проч.
   Составилось сказание и о смерти Батыя. Батый вошел в Венгрию и осадил
город Варадин, стоящий среди земли Венгерской; около этого  города  мало
простых деревьев, но все деревья виноградные. Среди города  стоял  столп
высокий каменный, на столпе укрывался король Власлав, или Владислав, ко-
роль венграм, чехам, и немцам, и всему Поморью.  Были  венгры  прежде  в
православии, потому что приняли крещение от греков; но не успели на сво-
ем языке грамоты сложить, и соседние римляне  присоединили  их  к  своей
ереси. И король Владислав повиновался римской церкви до тех пор, пока не
пришел к нему св. Савва, архиепископ сербский,  который  обратил  его  к
греческому закону; но Владислав  исповедовал  этот  закон  тайно,  боясь
восстания от венгров. И вот, когда Батый осадил  Варадин,  Владислав  не
пил, не ел, все молил Христа бога, да преложит гнев на милость.  Однажды
он увидел со столпа, что сестра его бежала к нему в город, но  была  пе-
рехвачена татарами и отведена к Батыю. С тех  пор  Владислав  начал  еще
усерднее молиться: слезы текли из глаз его, как быстрины речные, и,  где
падали на мрамор, проходили насквозь, так что и теперь видны скважины на
мраморах. И вот является к нему какой-то человек, светлый и страшный,  и
говорит ему: "Ради слез твоих дает тебе бог победу  над  Батыем;  ступай
сейчас же на него". Вестник исчез; но у башни стоял конь оседланный, ни-
кем не держимый, и на коне секира. Владислав  немедленно  сел  на  коня,
взял секиру в руки и повел дружину свою на стан Батыев, а у Батыя  тогда
было мало войска, потому что все татары его разошлись в загоны. Находив-
шиеся в стане татары побежали пред Владиславом; побежал и  сам  Батый  с
сестрою королевскою, но был настигнут Владиславом, который сам  сразился
с ним. Королевна стала помогать Батыю; тогда Владислав возопил к богу  о
помощи, одолел Батыя и убил его вместе с сестрою своею. Венгры  располо-
жились в стане Батыевом и хватали татар, возвращавшихся из загонов:  до-
бычу отнимали, самих предавали смерти, но кто хотел креститься, тех  ос-
тавляли в живых. И на память последнему роду воздвигнуто было на городо-
вом столпе изваяние: сидит король Владислав на коне, в руке держит секи-
ру, которою убил Батыя и сестру свою. В основе сказания  лежит  истинное
происшествие - поражение татар при осаде Ольмюца чешским воеводою, Ярос-
лавом Штернбергским; и по чешскому поэтическому преданию, от руки  Ярос-
лава погиб в битве сын хана Кублая. Нет сомнения, что сказание это  сос-
тавилось на юге и принесено к нам на север  известным  сербом,  Пахомием
Логофетом.
   Великое событие, которым началось освобождение Северо-Восточной  Руси
от татар, - Куликовская битва не могла остаться без особенного описания.
И действительно, составилось первоначальное сказание, вполне сходное  по
характеру своему со сказанием об Александре Невском, проникнутое религи-
озным чувством, вследствие чего приводятся в  полноте  молитвы,  которые
произносит главное действующее лицо, помещены благочестивые  рассуждения
и восклицания самого писателя; при описании  самого  дела  нет  подозри-
тельных подробностей. В таком виде первоначальное сказание внесено в не-
которые летописи; оно начинается так: "Прииде ордынский  князь  Мамай  с
единомышленники своими, и с всеми прочими князьми ордынскими, и  с  всею
силою татарьскою и половецкою, и еще к тому рати понаимовав,  бесермены,
и армены, и фрязи, черкасы, и ясы, и буртасы; также  с  Мамаем  вкупе  в
единомыслии в единой думе и литовьский Ягайло со всею силою литовьскою и
лятскою, с ним же в одиначестве Олег Иванович, князь рязанский, с  всеми
сими съветники поиде на великаго князя Дмитрея Ивановича и на брата  его
Володимера Андреевича. Но хотя человеколюбивый бог  спасти  и  свободити
род крестьянский, молитвами пречистыя его матере, от  работы  измаилтес-
кия, от поганаго Мамая, и от сонма печестиваго Ягайла, и от велеречиваго
и худаго Олга рязаньскаго, не снабдевшаго своего крестьянства; и приидет
ему день великый господень в суд аду.  Окаянный  же  Мамай  разгордевся,
мнев себе аки царя, начат злый сьвет творити, темныя своя князи  поганыя
звати; и рече им: пойдем на русскаго князя и на всю силу русскую, яко же
при Батыи было, крестьянство потеряем, и церкви божии попалим,  и  кровь
их прольем, и законы их погубим, сего ради нечестивый люте  гневашеся  о
своих друзех и любовницех о князех избьеных на реце на Воже". Вот описа-
ние самой битвы: "Съступишася обои силы великыя на долг  час  вместе,  и
покрыша поле полкы, яко на десяти верст от множества вой: и  бысть  сеча
велика и брань крепка, и трус велик зело, яко от начала миру  не  бывала
сеча такова великым князем русьскым. Биющим же ся им от шестаго часа  до
девятого, и пролияся кровь акы дождевая туча обоих, и крестьян и  татар,
и множество много безчислено падоша трупия мертвых обоих... И рече к се-
бе Мамай: власи наши растерзаются, очи наши не могут огненных слез испу-
щати, языци наши связуются,  гортани  пересыхают,  сердце  раставает,  и
чресла ми протерзаются" и проч.
   Но событие было так велико, так сильно всех занимало, что одним  ска-
занием не могли ограничиться. О подобных событиях обыкновенно обращается
в народе много разных подробностей, верных и неверных; подробности  вер-
ные с течением времени, переходя из уст в уста, искажаются,  перемешива-
ются имена лиц, порядок событий; но так как важность события не уменьша-
ется, то является потребность собрать все эти подробности и составить из
них новое украшенное сказание; при переписывании его вносятся новые под-
робности. Это второго рода сказание отличается от первого преимуществен-
но большими подробностями, вероятными, подозрительными, явно  неверными.
Но до нас дошел еще третий род сказания о Куликовской битве, Слово о ве-
ликом князе Дмитрее Ивановиче и о брате его князе Владимире  Андреевиче,
яко победили супостата своего царя Мамая, написанное явно по  подражанию
древнему южнорусскому произведению, Слову о полку Игореве.  Автор  этого
"Слова о Димитрии" говорит, что он написал жалость  и  похвалу  великому
князю Димитрию Иоанновичу и брату его, чем выражает взгляд современников
на Куликовскую битву, представлявшуюся им,  с  одной  стороны,  событием
славным, с другой - бедственным вследствие  страшного  урона  убитыми  с
русской стороны. В кратком сказании вовсе не говорится о поражении русс-
ких полков вначале; по его словам, битва происходила с одинаким  успехом
для той и другой стороны: "Много руси биено от татар, и от руси татар, и
паде труп на трупе, а инде видети русин за татарином гонится, а  татарин
русина състигаше. Мнози же небывальцы москвичи устрашишаяся и живота от-
чаяшися, а иные сыны агарины на побег возвратишася от клича  великаго  и
зря злаго убийства". После этого автор извещает о  поражении  татар,  не
приводя никакой земной причины, склонившей победу  на  сторону  русских,
указывая только на одну небесную помощь: "По сих же в 9 час дни,  призре
господь милостивыма очима на великаго князя Димитрия Ивановича и на  все
князи русьскыя, и на крепкия воеводы и на вся христпяны, и не устрашиша-
ся християне, дерзнуща яко велиции ратници. Видеша вернии, яко в  9  час
биющеся, ангели помогающе християном, и св. мученик полкы, и воина вели-
кого Христова Георгия, и славнаго Димитрия, и великых князей  тезоимени-
тых Бориса и Глеба, в них же бе воевода свершеннаго полка  небесных  сил
великый архистратиг Михаил: видеша погании полци двои  воеводы,  тресол-
нечныя полкы и пламенныя их стрелы, яже идуть на них; безбожнии же тата-
рове от страха божия и от оружия христианьского падаху. Взнесе бог  дес-
ницею великаго князя Димитрия Ивановича на победу иноплеменник.  Безбож-
ный же Мамай со страхом встрепетав" и проч. В пространном сказании гово-
рится, что татары везде одолели; но что тут  внезапный  удар  из  засады
свежих сил под начальством князя Владимира Андреевича и воеводы  Волынс-
кого решил дело в пользу русских. Наконец, в  третьем,  по  преимуществу
поэтическом слове говорится также о поражении русских вначале, почему  и
первая часть сочинения является как жалость: "На том поле  сильныи  тучи
ступишася, а из них часто сияли молыньи и загремели громы велицыи; то ти
ступишася русские удальцы с погаными татарами за свою великую обиду, а в
них сияли сильные доспехи злаченые, а гремели князи русские  мечьми  бу-
латными о шеломы хиновские. А билися из утра до полудни в суботу на  Ро-
жество св. богородицы. Не тури возгремели у Дунаю великаго на поле Кули-
кове, и не тури побеждении у Дунаю великаго; но посечени князи руские  и
бояры и воеводы великаго князя Димитрея Ивановича, побеждены князи бело-
зерстии от поганых татар, Феодор Семенович, да Семен Михайлович, да  Ти-
мофей Валуевич, да Андрей Серкиаович, да и Михайло Иванович и иная  мно-
гая дружина Пересвета чернца, брянскаго боярина, на суженое место приве-
ли. Восплакашася все княгини и боярыни и вси воеводские жены  о  избиен-
ных..." После этого плача жен автор переходит к  похвале,  к  победе,  и
здесь, полусогласно с пространным сказанием, выставляет князя  Владимира
Андреевича, который увещевает брата, великого князя, наступить на татар,
тот двигается - и победа одержана: "Того же дни в суботу на Рожество св.
богородицы иссекша христиана поганые полки на  поле  Куликове,  на  реке
Напряде; и нюкнув князь великый Владимир Андреевич гораздо, и скакаше  в
полцех поганых в татарских, а злаченным тым шеломом посвечивает, а  ска-
каше со всем своим войским, и загремели мечьми булатными  о  шеломы  хи-
новские. И восхвалит брата своего  великаго  князя  Димитрея  Ивановича:
свои полки понужай... уже бо поганые татары поля  поступают,  а  храбрую
дружину у нас потеряли, а в трупи человечьи борзи кони не могут скочити,
а в крови по колена бродят, а  уже  бо,  брате,  жалостно  видети  кровь
крестьянская. И кн. вел. Димитрей Иванович рече своим боярам: братия бо-
яра и воеводы и дети боярские! то ти ваши московские сладкие меды и  ве-
ликие места, туто добудете себе места и своим женам, туто, брате,  стару
помолодеть, а молодому чести добыть. И рече кн. вел. Димитрей  Иванович:
Господи боже мой! на тя уповах да не постыжуся в век, ни да  посмиютмися
враги моя; и помолися богу и пречистой его матери и всем святым  его,  и
прослезися горько, и утер слезы. И тогда аки соколы  борзо  полетели.  И
поскакивает князь вел. Димитрей Иванович" и проч.
   Таковы источники, которыми должен пользоваться историк  при  описании
Куликовской битвы. В какое время составились эти сказания, мы не  знаем;
на одном списке пространного сказания означено, что оно  составлено  ря-
занцем, иереем Софронием: в одной летописи он назван Софонием  рязанцем,
брянским боярином; автор поэтического слова поминает рязанца Софония как
своего предшественника в сочинении похвал великого князя Димитрия.
   Нашествие Тохтамыша на Москву послужило также предметом особого  ска-
зания: "О Московском  взятии  от  царя  Тактамыша  и  о  пленении  земля
Руськыя". Это сказание носит такой же характер, как и краткое сказание о
Куликовской битве, но отличается от него  большею  простотою  и  обстоя-
тельностию рассказа. Известия о Тамерлановом нашествии вошли в  "Повесть
преславнаго чудеси от иконы пречистыя богородицы, еже нарицается  влади-
мирская". Здесь говорится о Тамерлане, что он  родился  между  заяицкими
татарами, в Самаркандской стране, был простой, бедный человек,  ремеслом
кузнец, нравом хищник, ябедник и вор. В молодости украл он овцу,  хозяин
которой переломил ему за это ногу и бедро; но Тамерлан оковал себе  ногу
железом, отчего и был прозван Железным Хромцом, Темир-Аксаком. К  выходу
из русских владений побудил его сон, в котором явилась  ему  на  воздухе
жена в багряных ризах, воспрещавшая ему идти  далее  на  Русскую  землю.
Особое сказание о битве русских под Рязанью с татарами внесено  в  лето-
пись под заглавием Повести о Мустафе царевиче. Битва на Ворскле послужи-
ла предметом также особого сказания.
   Если столкновения с татарами вообще и битва Куликовская в особенности
возбуждали сильное внимание народа, вследствие чего являлись разного ро-
да сказания об них, то неудивительно,  что  жизнь  того  князя,  который
впервые вывел русские полки против татар и победил, стала предметом  ук-
рашенного сказания. В этом сказании О житии и преставлении великаго кня-
зя Димитрия Ивановича, царя русьскаго мы не должны искать подробных  из-
вестий о подвигах Донского; сказание это есть  не  иное  что,  как  пох-
вальное слово, касающееся почти исключительно нравственной стороны.  Ав-
тор начинает с происхождения своего героя, потом говорит о его  душевных
качествах, которыми он отличался в молодости,  когда  принял  правление:
"Еще же млад сый возрастом, и о духовных прилежа  делесех,  и  пустотных
бесед не творяше, и срамных грагол не любляше, злонравных человек отвра-
щашеся, а с благыми всегда беседоваше, божественных  писаний  всегда  со
умилением послушаше, о церквах божиих велми печашеся,  а  стражбу  земли
Русьскыя мужеством своим держаше, злобою отроча обреташеся, а умом свер-
шен всегда бываше, ратным же всегда в бранех  страшен  бываше,  и  многы
врагы, встающая на ны, победи, и славный град свой Москву стенами чюдны-
ми огради, и во всем мире славен бысть, яко кедр в Ливане умножися и яко
финик в древесех процвете". Далее говорится о женитьбе  Димитрия,  после
чего следуют известия о двух победах над татарами, при Воже и на Кулико-
ве поле. Поход Мамая автор приписывает зависти людей, окрест живущих,  к
Димитрию; говорит, что лукавые советники, которые христианскую веру дер-
жат, а поганские дела творят, начали внушать Мамаю: "Великий  князь  Ди-
митрий московский называет себя царем Русской  земли,  он  честнее  тебя
славою и противится твоему царству". Мамай объявил своим вельможам,  что
идет на Русь, с тем чтоб ввести туда магометанскую веру  вместо  христи-
анской. Куликовская битва описывается кратко, в общих выражениях. Упомя-
нувши  о  победах  Вожской  и  Куликовской,  автор  обращается  опять  к
нравственным достоинствам Димитрия, которые выставляет с той целию, чтоб
цари и князья научились подражать ему. Описавши целомудрие, воздержание,
благочестие Димитрия, автор переходит к описанию его кончины, говорит об
увещаниях его сыновьям,  боярам,  о  распределении  волостей  между  сы-
новьями. Описывается плач великой княгини Евдокии, которая так  причита-
ла: "Почто не промолвиши ко мне, цвете мой прекрасный? что рано  увядае-
ши? винограде многоплодный, уже не подаси плода сердцу моему и  сладости
души моей; солнце мое, рано заходиши; месяц мой прекрасный, рано погыба-
еши; звездо восточная, почто к западу грядеши?" и проч. Описавши  погре-
бение великого князя, автор продолжает: "О страшно чюдо, братие, и  дива
исполнено; о трепетное видение и ужас обдержаше! Слыши небо и внуши зем-
ле! Како въспишу или како възглаголю о преставлении сего великаго князя?
от горести души язык связается, уста  загражаются,  гортань  премолкает,
смысл изменяется, зрак опусневает; крепость изнемогает; аще ли  премолчю
нудить мя язык яснее рещи". Слово оканчивается обычным прославлением ге-
роя в виде уподобления его другим знаменитым лицам священной и гражданс-
кой истории; это  прославление  оканчивается  также  известным  образом:
"Похваляет бо царя Коньстантина Гречьская земля, Володимера Киевская  со
окрестными грады; тебе же, великый князь Димитрей Иванович, вся  Руськая
земля". Надобно заметить, что это похвальное слово есть самое  блестящее
литературное произведение из дошедших до нас от описываемого времени.
   По образцу похвального слова Димитрию Донскому составлена  повесть  о
житии соперника его, Михаила Александровича тверского,  только  написана
эта повесть гораздо проще. В одной летописи сказано, что она  составлена
по приказанию князя Бориса тверского.
   Уже выше было сказано о характере летописи северной, и собственно се-
веро-восточной, о различии ее от летописи южной.  Тяжек  становится  для
историка его труд в XIII и XIV веках, когда он остается с одною северною
летописью; появление грамот, число которых все более и более  увеличива-
ется, дает ему новый, богатый материал, но все не восполняет того, о чем
молчат летописи, а летописи молчат о самом главном, о причинах  событий,
не дают видеть связи явлений. Нет более живой, драматической формы расс-
каза, к какой историк привык  в  южной  летописи;  в  северной  летописи
действующие лица действуют молча; воюют, мирятся: по ни сами не  скажут,
ни летописец от себя не прибавит, за что они воюют, вследствие чего  ми-
рятся; в городе, на дворе княжеском ничего не слышно, все тихо; все  си-
дят запершись и думают думу про себя; отворяются двери, выходят люди  на
сцену, делают что-нибудь, но делают молча. Конечно, здесь выражается ха-
рактер эпохи, характер целого народонаселения, которого действующие лица
являются представителями: летописец не мог выдумывать речей, которых  он
не слыхал; но, с другой стороны, нельзя не заметить, что  сам  летописец
неразговорчив, ибо в его характере отражается также характер эпохи,  ха-
рактер целого народонаселения; как современник, он знал подробности  лю-
бопытного явления и, однако, записал только, что "много нечто нестроение
бысть".
   До сих пор, называя северную летопись общим  именем  Суздальской,  мы
рассматривали ее в противоположности с южною летописью вообще. Но, расс-
матривая южную летопись, мы заметили, что  в  позднейших  сборниках  она
слагается из разных местных летописей - Киевской, Волынской,  Черниговс-
кой или Северской. Теперь, приступая к подробнейшему рассмотрению север-
ной летописи, мы должны решить вопрос: не повторяется ли и здесь  то  же
самое явление? Взглянем на известия о северных событиях по  Лаврентьевс-
кому списку летописи. Мы уже видели, что в рассказе о убиении Андрея Бо-
голюбского находится ясное свидетельство, что рассказ этот  написан  при
Всеволоде III и в его владениях; в рассказе о событиях по  смерти  Бого-
любского в словах: "не хотящих нам добра, завистью граду сему" - обозна-
чается летописец именно владимирский; под 1180 и 1185 годами находим  те
же признаки. Потом мы замечаем особенную привязанность летописца к стар-
шему сыну Всеволода III, Константину; эта особенная привязанность  видна
из рассказа о том, как этот князь отправлялся в Новгород, о том, как  он
возвратился из Новгорода, о встрече его с отцом в Москве; видна из умол-
чания о поведении Константина  перед  смертию  отцовскою.  В  дальнейшем
рассказе изумляет сперва умолчание о подробностях вражды между  Всеволо-
довичами, о Липецкой битве; но если предположить, что летопись составле-
на приверженцем Константина, но после его смерти, когда вследствие новых
отношений, в интересах самих детей Константиновых не нужно было  напоми-
нать дяде их Юрию о Липецкой битве, то мы поймем  смысл  этого  краткого
известия о вражде Всеволодовичей, этого старания указать преимущественно
на великую  любовь,  которая  после  того  начала  господствовать  между
братьями. Подробности о предсмертных распоряжениях  Константина,  прост-
ранная похвала ему, упоминовение, что в 1221 году  погорел  город  Ярос-
лавль, но двор княжий остался цел молитвою доброго Константина,  утверж-
дают нас именно в том предположении, что летопись продолжала писаться  и
по смерти Константина его приверженцем, который поселился теперь в  Рос-
тове у старшего сына Константинова; самое выражение  под  1227  годом  в
рассказе о посвящении епископа владимирского Митрофана:. "Приключися мне
грешному ту быти" - это выражение, указывающее на случайное в  то  время
пребывание летописца во Владимире, заставляет нас также думать, что пос-
тоянно он жил в Ростове. Описание посвящения ростовского епископа Кирил-
ла, встреча ему в Ростове, похвала ему, наконец, свидетельство, что  ав-
тор рассказа сам записывал проповеди  Кирилловы,  убеждают  нас  оконча-
тельно в том, что мы имеем дело с ростовским летописцем, т. е. живущим в
Ростове. В известии о нашествии Батыя ростовского же летописца  обличают
подробности о кончине ростовского князя Василька Константиновича похвала
этому князю, особенно же слова, что бояре, служившие  доброму  Васильку,
не могли уже после служить никакому другому князю: так он  был  добр  до
своих слуг! Признак ростовского летописца можно видеть и под 1260  годом
в известии о приезде Александра Невского в Ростов; также под 1261  годом
в известии об епископе Кирилле и об архимандрите Игнатии.  Как  известия
этого летописца относятся к указанным прежде известиям владимирского ле-
тописца, определить с точностию нельзя; очень быть может, что один и тот
же летописец, который жил сперва во Владимире при Всеволоде III,  был  в
числе приближенных людей к старшему сыну его Константину  и  переселился
вместе с ним в Ростов.
   Но в то же самое время, как мы замечаем следы этого ростовского,  или
владимирско-ростовского, летописца, приверженца Константинова,  в  лето-
писном сборнике, носящем  название  Лаврентьевской  летописи,  в  другом
сборнике при описании тех же самых событий замечаем явственные следы пе-
реяславского летописца. В сказании о смерти  Андрея  Боголюбского,  там,
где упомянутый выше летописец просит Андрея, чтобы тот молился за  брата
своего Всеволода, летописец переяславский  говорит:  "Молися  помиловати
князя нашего и господина Ярослава, своего же приснаго и благороднаго сы-
новца и дай же ему на противныя (победу), и многа  лета  с  княгинею,  и
прижитие детий благородных". Последние слова о детях повели к правильно-
му заключению, что они написаны в то время, когда  Ярослав  Всеволодович
был еще молод и княжил в Переяславле. Потом, при описании событий,  пос-
ледовавших на севере за смертию Андрея, везде, там, где владимирский ле-
тописец говорит об одних владимирцах, переяславский  прибавляет  переяс-
лавцев. Важное значение получают для нас известия  переяславского  лето-
писца с 1213 года, когда он начинает излагать подробности  борьбы  между
Константином ростовским и его младшими братьями, подробности,  намеренно
умолчанные летописцем владимирско-ростовским. К сожалению, мы  не  долго
пользуемся этими подробными известиями, ибо они прекращаются на 1214 го-
ду. Таким образом, мы лишены описания Липецкой битвы,  которое  было  бы
составлено приверженцем Ярослава Всеволодовича и, следовательно, союзни-
ка его Юрия; мы видели, что приверженец Константина намеренно смолчал  о
ней; то же описание Липецкой битвы, которое находим в известных  летопи-
сях, отзывается новгородским составлением.
   Мы видели важнейшие прибавки, которые находятся у переяславского  ле-
тописца  против  владимирско-ростовского,  в  Лаврентьевском   сборнике.
Большая часть известий буквально сходны; но есть разности и даже  проти-
воречия. Резкое противоречие находится в рассказе о борьбе Всеволода III
с Рязанью под 1208 годом: в Лаврентьевском и других  списках  говорится,
что Всеволод, взявши Пронск, посадил здесь князем  Олега  Владимировича,
одного из рязанских князей; а у переяславского летописца говорится,  что
Всеволод посадил в Пронске Давида, муромского князя, и что  в  следующем
году Олег, Глеб, Изяслав Владимировичи и князь Михаил  Всеволодович  ря-
занские приходили к Пронску на Давида, говоря: "Разве ему отчина Пронск,
а не нам?" Давид послал им сказать: "Братья! я  бы  сам  не  набился  на
Пронск, посадил меня в нем Всеволод, а теперь город ваш, я  иду  в  свою
волость". В Пронске сел кир Михаил, Олег же Владимирович умер в Белгоро-
де в том же году. Из двух противоречивых известий в нашем рассказе поме-
щено то, которое находится в большем числе списков; но не знаем, едва ли
не справедливее будет предпочесть известие переяславского летописца, ибо
трудно предположить, чтоб известие о приходе рязанских князей к  Пронску
на Давида было выдумано. Под тем же 1208 годом у переяславского летопис-
ца находится новое любопытное известие, что Всеволод III посылал воеводу
своего Степана Здиловича к Серенску, и город  был  пожжен.  Посылка  эта
очень вероятна как месть Всеволода черниговским князьям за изгнание сына
его Ярослава из Переяславля Южного.
   Мы сказали, что в большей части известий  летописцы  владимирско-рос-
товский и переяславский буквально сходны. Но трудно  предположить,  чтоб
они не были современниками, чтоб не составляли своих летописей  одновре-
менно, и потому трудно предположить, чтоб один списывал у другого,  при-
бавляя кой-что свое. Гораздо легче предположить, что так называемая Пер-
сяславская летопись по самому составу своему  есть  позднейший  сборник,
составитель которого, относительно событий конца XII и начала XIII века,
пользовался обеими летописями, и Переяславскою и Владимирско-Ростовскою,
написанными первоначально безо всякого отношения друг к другу. Можно да-
же найти след, как позднейший составитель, черпая известия из двух  раз-
личных летописей, сбивался иногда их показаниями:  так,  после  описания
торжества князя Михаила Юрьевича и владимирцев над Ростиславичами и рос-
товцами летописец владимирский говорит: "И бысть радость велика в  Воло-
димере граде, видяще у себе великаго князя всея  Ростовьскыя  земли".  В
летописи Переяславской, без сомнения, в том же самом месте говорилось  о
посажении Михаилова брата Всеволода в Переяславле и о радости переяслав-
цев по этому случаю, и вот позднейший  составитель,  смешавшись  в  этих
двух известиях, захотел к  известию  владимирского  летописца  прибавить
собственное имя князя, находившееся в Переяславской летописи, и написал:
"Бысть радость велика в граде Володимири, видяще у себе великаго  Всево-
лода всея Ростовскыя земля". Итак, мы думаем, что в  "Летописце  русских
царей", который в печати назван "Летописцем  Переяславля  Суздальского",
находятся известия, взятые из Переяславской летописи XIII века; но отсю-
да еще никак не следует, чтоб весь этот сборник в том виде, в каком  до-
шел до нас, был составлен переяславским летописцем жившим в XIII веке.
   С 1285 года по  Лаврентьевскому  списку  нельзя  не  заметить  следов
тверского летописца: тверские события на первом плане, о тверском  князе
Михаиле рассказывается  в  подробности.  1305  годом  оканчивается  Лав-
рентьевский список, так важный для нас по своей относительной древности;
любопытен он и по точному указанию, когда, кем и для  кого  он  написан.
Указания эти находятся в следующей приписи: "Радуется купец прикуп ство-
рив, и кормьчий в отишье пристав, и странник в  отечьство  свое  пришед;
тако же радуется и книжный списатель, дошед конца книгам, тако же  и  аз
худый, недостойный и многогрешный раб божий Лаврентей  мних.  Начал  есм
писати книги сия, глаголемый летописец, месяца генваря в 14,  на  память
святых отец наших аввад, в Синаи и в Раифе избьеных, князю великому  Ди-
митрию Константиновичю, а по  благословенью  священьнаго  епископа  Дио-
нисья, и кончал семь месяца марта в 20, на память святых отец наших, иже
в монастыри святаго Савы избьеных от Срацин, в  лето  6885  (1377),  при
благовернем и христолюбивем князе великом  Димитрии  Константиновичи,  и
при епископе нашем христолюбивом священном Дионисье суждальском и новго-
родьском и городьском. И ныне, господа отци и братья, оже  ся  где  буду
описал, или переписал, или не дописал, чтите исправливая бога деля, а не
клените, занеже книгы ветшаны, а ум молод не дошел; слышите Павла  апос-
тола глаголюща: не клените, но благословите. А со всеми  нами  хрестьяны
Христос бог наш, сын бога живаго, ему же слава и держава и честь и  пок-
лонянье со отцем и с пресвятым духом, и ныня и присно  в  векы,  аминь".
Таким образом, Лаврентий, составляя летопись свою в  1377  году,  должен
был окончить ее 1305 годом: значит, при всех средствах своих,  пиша  для
князя, не нашел описания любопытных событий от начала борьбы между Моск-
вою и Тверью.
   В Никоновском сборнике и во второй половине  XIII  века  видны  следы
ростовского летописца, который подробнее всего  рассказывает  о  князьях
ростовских, их поездках в Орду, женитьбах, характерах, усобицах. С девя-
ностых годов XIII века заметны и здесь следы тверского летописца. В  из-
вестиях о первой борьбе между Москвою и Тверью трудно распознать, какому
местному летописцу принадлежат они; но с 1345 года подле московского ле-
тописца мы видим опять явственные следы тверского в подробностях  усобиц
между потомками Михаила Ярославича, и эти  подробности  продолжаются  до
двадцатых годов XV века. Но когда подробные известия о тверских событиях
прекращаются в Никоновском сборнике, любопытные известия  об  отношениях
тверских князей к московским в княжение Ивана Михайловича находим в  так
называемой Тверской летописи, еще не изданной и хранящейся теперь в  им-
ператорской Публичной библиотеке. Этот чрезвычайно любопытный летописный
сборник, составленный каким-то ростовцем во второй  четверти  XVI  века,
конечно, не может быть назван Тверскою летописью только потому, что  его
составитель для некоторого времени пользовался Тверскою летописью. Отно-
сительно тверских событий сборник этот важен для нас не только по извес-
тиям позднейшим, начиная с княжения Ивана Михайловича,  но  особенно  по
известию о восстании на Шевкала в Твери. Давно уже мы  выразили  сильное
сомнение относительно справедливости известия, будто бы Шевкал хотел об-
ращать русских в магометанскую веру, и вот в упомянутом сборнике  Шевка-
лово дело рассказано подробнее, естественнее, чем в других летописях,  и
без упоминовения о намерении Шевкала относительно веры. Шевкал, по  обы-
чаю всех послов татарских, сильно притеснял тверичей, согнал князя Алек-
сандра со двора и сам стал жить на нем; тверичи просили князя Александра
об обороне; но князь приказывал им терпеть. Несмотря на то,  ожесточение
тверичей дошло до такой степени, что они  ждали  только  первого  случая
восстать против притеснителей;  этот  случай  представился  15  августа;
дьякон Дюдко повел кобылу молодую и тучную на пойло; татары стали  ее  у
него отнимать, дьякон начал вопить о помощи, и сбежавшиеся тверичи напа-
ли на татар.
   Что существовало несколько летописей, в которых  описывались  события
конца первой половины XV века, видно ясно из Никоновского  сборника  под
1445 годом: приведши краткое известие о приходе литовцев на Калугу, сос-
тавитель вслед за этим помещает два других пространнейших известия о том
же самом событии, прямо говоря: "От инаго летописца о том же". Что каса-
ется до современных понятий, религиозных, нравственных,  политических  и
научных, высказываемых в летописи, то в описываемое время в  северо-вос-
точной летописи голос летописца слышится гораздо реже, чем прежде.  Опи-
савши мученическую кончину князя Романа рязанского в Орде, летописец об-
ращается к князьям с таким наставлением: "Возлюбленные  князья  русские!
не прельщайтесь суетною и маловременною прелестною  славою  света  сего,
которая хуже паутины, как тень проходит, как дым исчезает;  не  принесли
вы на этот свет с собою ничего, ничего и не отнесете; не  обижайте  друг
друга, не лукавствуйте между собою, не  похищайте  чужого,  не  обижайте
меньших родственников своих". Тверской летописец, сказавши о  примирении
своих князей, прибавляет: "И радовахусь бояре их, и вси вельможи их, та-
ко же гости и купцы и вси работники, людие роды и племена  Адамова;  вси
бо сии един род и племя Адамово, и цари, и князи, и бояре, и вельможи, и
гости, и купцы, и ремественницы, и работнии людие, един род и племя Ада-
мово; и забывшеся друг на друга враждуют и ненавидят, и грызут, и  куса-
ют, отстоящи от заповедей божиих, еже любити искренняго своего  яко  сам
себе". Особенно сильно раздается голос московского летописца при  описа-
нии Едигеева нашествия, бедствие которого он приписывает неблагоразумной
политике  молодых  бояр.  "Подобает  нам  разуметь,  -  говорит  он,   -
вследствие чего агаряне так восстали на нас; не явно  ли,  что  за  наши
грехи наводит их господь бог, да обратимся и покаемся?.. Быть может, не-
которым покажется неприятно написанное нами, быть может,  найдут  непри-
личным, что мы рассказали события, не очень для нас лестные; но все ска-
занное нами клонится к тому, чтоб удержать от зла, направить к добру. Мы
написали это не в досаду, не в поношение чье-либо, не из зависти к чести
честных; мы пишем по примеру начального  летословца  Киевского,  который
все события земские не обинуясь показывает; да и первые наши властодерж-
цы без гнева повелевали описывать все, что ни случится доброго  или  не-
доброго в земле; хочешь, прочти прилежно того великого Сильвестра  Выду-
бицкого, без украшений писавшего при Владимире Мономахе. Блага временные
и вечные приобретаются не гневом и гордостию, но простотою, умилением  и
смирением. Отцы наши безгневием, простотою и смирением обрели блага нас-
тоящего и будущего века и нам предали; мы же, поучаясь их  примером,  не
преминули описать все приключившееся во дни наши, да  властодержцы  наши
прилежно внимают, избирая лучшее; юноши да почитают старцев, и сами одни
без опытнейших старцев да не самочинствуют в земском правлении".  Север-
ный, теперь, как видно, московский,  летописец  продолжает  неприязненно
смотреть на Новгород и его быт, очень неблагосклонно отзывается о новго-
родцах, называя их людьми суровыми, непокорными, упрямыми и  вместе  не-
постоянными, вечниками, крамольниками. Из научных понятий летописца  мо-
жем привести только следующее объяснение случаев, когда молния убивает и
когда нет: "Если молния происходит только от столкновения облаков, то не
вредит, проходит мимо и угасает, если же при столкновении облаков к  ним
сойдет небесный свет огненный, пламевидный, и соединится с  молниею,  то
последняя спускается вниз, к земле, и сожигает все, к чему приразится".
   Новгородская летопись отличается тем же самым характером, какой пока-
зан был и прежде. Примету летописца находим в ней под 1230  годом:  ска-
завши о смерти юрьевского игумена Саввы, летописец  прибавляет:  "А  дай
бог молитва его святая всем крестьяном и мне грешному Тимофею пономарю";
в других же списках вместо этого имени читаем: "и  мне  грешному  Иоанну
попови". Под 1399 годом выказывается летописец-современник,  принимавший
теплое участие в церкви Покрова на Зверинце. В так называемой Новгородс-
кой четвертой летописи под 1384 годом при описании вечевой смуты в  Нов-
городе летописец говорит: "И стояху славляне по князе, и звониша веча на
Ярославли дворе по две недели, а здесе, на сей стороне, три князи другое
вече ставиша". Под 1418 годом опять виден летописец-современник  описан-
ного события. При описании события 1255 года летописец прямо дает знать,
что он принадлежит к стороне меньших: "И побежа Михалко из города к  св.
Георгию, како было ему своим полком уразити нашю сторону". Если московс-
кий летописец неблагосклонно отзывается о новгородцах, то и новгородский
пользуется случаем сказать дурное о москвичах, упрекнуть их в  трусости;
так, при описании Батыева нашествия читаем: "Москвичи же побегоша, ниче-
го же не видевше".
   Мы упомянули о так называемой Новгородской четвертой летописи. Всяко-
му с первого же взгляда на нее будет ясно, что это название неправильно,
ибо означенная летопись есть довольно полный сборник разных летописей, в
том числе и Новгородской; но, конечно, он не может получить названия  от
одной только составной части своей. Здесь под 1352  годом  встречаем  мы
летописца псковского, распространяющегося о моровой язве в  его  городе;
под 1371 годом встречаем летописца московского, который,  рассказывая  о
сражении москвичей с рязанцами,  называет  первых  нашими,  видим  явные
сшивки из разных летописей; так, например, под 1386 годом два раза расс-
казано об одном и том же событии, именно о походе смоленских князей  под
Мстиславль, сначала короче, а потом пространнее; а под  1404  годом  два
раза рассказано о взятии Смоленска Витовтом.
   Мы видели, что в конце XIV и начале XV века распространилось мнение о
близком конце мира; мы видели, что новгородский владыка Иоанн в 1397 го-
ду уговаривал новгородцев помириться с псковичами, представляя  им,  что
уже приходит последнее время. В этом  отношении  замечательно  следующее
место в сборнике, носящем название Новгородской четвертой летописи,  под
1402 годом: "В великой пост, в марте месяце, являлось знамение на  небе-
си: в вечернюю зарю, на западе, звезда не малая в виде копья, а на верху
у нее как луч сиял. Это является ради наших грехов, преобразует и претит
и велит нам покаяться; смею сказать, сбывается слово евангельское:  зна-
мения на небеси являются; встали и языки друг на друга:  татары,  турки,
фряги, ляхи, немцы, литва. Но что мне говорить о татарах и турках и про-
чих языках неверных и некрещеных? Мы сами, называемые христиане,  право-
верные и православные, ведем между собою брани и  рати.  Случается  так:
встает правоверный князь на правоверного князя, на брата своего  родного
или на дядю и от вражды, непокорения и гнева доходит дело до кровопроли-
тия. Воины, с обеих сторон православные христиане, ратуют каждый по сво-
ем князе, волею и неволею; в схватке секутся без милости: поднимает руку
христианин на христианина, кует копье брат на брата, острит меч приятель
на приятеля, стрелами стреляет ближний ближнего, сулицею прободает срод-
ник сродника, племенник своего племенника низлагает и правоверный едино-
верного рассекает, юноша седин старческих не стыдится и раб  божий  раба
божиего не пощадит".
   Начало псковских летописей можно отнести ко второй четверти XIII  ве-
ка. Относительно состава списков их, до нас дошедших, встречаем любопыт-
ное указание в так называемой второй Псковской летописи под 1352  годом:
"Бысть мор зол во Пскове, и по селам, и по всей  волости,  хракотный:  о
сем пространне обрящеши написано в Русском летописци".  Это  пространное
известие о море, написанное, как по всему видно, псковичом и современни-
ком, находится во Псковской первой и в Новгородской четвертой  летописи;
но какая летопись разумеется здесь под именем Русского летописца? Мы ду-
маем только, что здесь не может разуметься местная Псковская. Что  каса-
ется характера Псковских летописей, то рассказ их  отличается  особенным
простодушием; при этом замечаем в Псковских летописцах сильную привязан-
ность к одним и тем же обычным выражениям при описании  известных  собы-
тий. Легко заметить, на каких отношениях  сосредоточивается  преимущест-
венно участие летописца - на отношениях к немцам ливонским и к  Новгоро-
ду; мы заметили, что жалоба на непособие от новгородцев служит  постоян-
ным припевом псковского летописца.
   В северо-восточной летописи вообще в описываемое время, именно с кон-
ца XIV века, замечаем важную перемену: годы  мироздания  перестают  счи-
таться с марта и начинают считаться с сентября. Заметим и перемену в ве-
ществе рукописей: с XIV века вместо пергамена стали употреблять  бумагу,
сделанную из хлопчатой, и тряпичную.
   На юго-западе во второй четверти XIII века славился певец Митуса, ко-
торого летописец называет словутным и говорит, что он по гордости не хо-
тел служить князю Даниилу; Митуса находился, как видно, в службе владыки
перемышльского, ибо взят был в плен вместе со слугами последнего. До ли-
товского владычества юго-западные русские князья - Рюриковичи в любви  к
книгам подражали, как видно, своим  предшественникам:  о  Владимире  Ва-
сильковиче волынском читаем, что он говорил ясно от книг, потому что был
философ великий. Этот князь сам трудился над переписыванием  книг:  так,
говорится, что он сам списал Евангелие и Апостол, другие священные и бо-
гослужебные книги велел переписывать и раздавал по церквам;  молитвенник
купил за 8 гривен кун.
   Что касается юго-западной, т. е. Волынской, летописи, то к сказанному
прежде мы должны прибавить теперь, что эта летопись любопытна отсутстви-
ем хронологии, ибо годы, выставленные в дошедших до нас списках, выстав-
лены позднейшими переписчиками;  первоначально  же  летопись  составляла
сплошной рассказ, как это, например, ясно  видно  между  годами  1259  и
1260. Для объяснения этого служит следующее место летописи,  находящееся
под 1254 годом: "В та же лета, времени минувшу, хронографу же нужа  есть
писати все и вся бывшая, овогда же писати в передняя, овогда же  возсту-
пати в задняя; чьтый мудрый разумеет; число же летом вде не  писахом,  в
задняя впишем по Антивохыйскым сором алумпиядам, грьцкыми же  численица-
ми, римськы же високостом, якоже Евсевий и Памьфил, инии хронографи спи-
саша от Адама до Хрестоса; вся же лета спишем росчетше во заднья". Здесь
слова "овогда же (нужа) писати в передняя, овогда же возступати  в  зад-
няя" показывают нам, что летописец тяготился  хронологическим  порядком,
который заставляет прерывать  нить  однородных  известий,  понимал,  что
иногда нужно вести рассказ сплошь в продолжение нескольких лет  и  потом
опять возвращаться назад к другого рода событиям. Должно прибавить  так-
же, что рассказ о кончине князя Владимира Васильковича  обличает  совре-
менника-очевидца, писавшего в княжение преемника Владимирова,  Мстислава
Даниловича; на это указывают следующие слова в  обращении  к  Владимиру:
"Возстани, видь брата твоего, красящаго стол земли твоея; к сему же вижь
и благоверную свою княгиню, како благоверье держит по преданью  твоему".
Касательно образованности волынского Летописца мы должны  заметить,  что
он знает Гомера; так, под 1232 годом читаем: "О лесть  зла  есть!  якоже
Омир пишет, до обличенья сладка есть, обличена  же  зла  есть".  Русский
язык остался господствующим, письменным и правительственным, и после ут-
верждения власти князей литовских в Западной Руси. На русском  же  языке
продолжались писаться и летописи, следы которых можно отыскать в XIV ве-
ке: до нас дошла летопись от первой половины XV века, в которой говорит-
ся, что она есть сокращение древнейших; рассказ ее отличается  особенною
наивностию.
   Мы окончили тот отдел русской истории, который по преимуществу  носит
название древней истории; мы не можем расстаться с ним, не показавши его
общего значения, не показавши отношений его к следующему отделу, тем бо-
лее что теперь каждое слово наше будет находить подтверждение в преждес-
казанном, читателю уже известном.
   На великой Северо-Восточной равнине, на  перекрестном  открытом  пути
между Европою и Азиею и между Северною Европою и Южною, т. е. между  но-
вою Европою и старою, на пути из Варяг в Греки,  основалось  государство
Русское. "Земля наша  велика  и  обильна",-сказали  племена  призываемым
князьям; но они не могли сказать, что великая и обильная страна их хоро-
шо населена. То была обширная, девственная страна, ожидавшая  населения,
ожидавшая истории: отсюда древняя русская история есть  история  страны,
которая колонизуется. Отсюда постоянное сильное движение народонаселения
на огромных пространствах: леса горят, готовится богатая почва, но посе-
ленец не долго на ней останется; чуть труд станет тяжелее он идет искать
нового места, ибо везде простор, везде  готовы  принять  его;  земельная
собственность не имеет цены, ибо главное дело в населении. Населить  как
можно скорее, перезвать отовсюду людей на пустые места, приманить всяко-
го рода льготами; уйти на новые, лучшие места, на выгоднейшие условия, в
более мирный, спокойный край; с другой стороны удержать население, возв-
ратить, заставить других не принимать его - вот важные вопросы колонизу-
ющейся страны, вопросы, которые мы встречаем в древней русской  истории.
Народонаселение движется; славянский колонист, кочевник-земледелец с то-
пором, косою и плугом, идет вперед все к северо-востоку, сквозь  финских
звероловов. От такой расходчивости, расплывчатости, привычки уходить при
первом неудобстве происходила полуоседлость, отсутствие привязанности  к
одному месту, что ослабляло нравственную сосредоточенность,  приучало  к
исканию легкого труда, к безрасчетливости, какой-то междоумочной  жизни,
к жизни день за день. Но рассматриваемая нами страна  не  была  колония,
удаленная океанами от метрополии: в ней самой находилось средоточие  го-
сударственной жизни; государственные  потребности  увеличивались,  госу-
дарственные отправления осложнялись все более и более, а между тем стра-
на не лишилась характера  страны  колонизующейся:  легко  понять,  какие
трудности должно было встретить государство при подчинении своим интере-
сам интересов частных; легко  понять  происхождение  этих  разного  рода
льготных грамот, жалуемых землевладельцам, населителям земель.
   Если колонизация имеет такое важное значение в нашей истории, то  по-
нятно, как должно быть важно для историка направление  колонизации,  ибо
это направление будет вместе и направлением общего исторического  движе-
ния. Направление колонизации мы узнаем из первых строк летописца,  кото-
рый говорит о движении славянских племен с юго-запада к  северо-востоку,
с берегов Дуная к берегам Днепра и далее на север и восток. Таким  обра-
зом, два племени, которым принадлежит новая история Европы, славянское и
германское, при разделении между собою европейской почвы, будущей  исто-
рической сцены, движутся путями противоположными: германское - от  севе-
ро-востока к юго-западу, славянское, наоборот, - от юго-запада  к  севе-
ро-востоку. Судьба этих племен определилась означенным движением,  опре-
делилась природою стран, занятых вследствие движения, прежним бытом этих
стран, их прежними отношениями. Здесь прежде  всего  нам  представляется
вопрос, почему  в  древней  истории  главного  славянского  государства,
представителя славянских государств по могуществу  и  самостоятельности,
мы замечаем движение именно на северо-восток?  Если  германские  племена
при своем западном движении разрушили Западную Римскую империю,  посели-
лись в ее областях, основали здесь отдельные государства, то  почему  же
славянские племена при восточном движении не разрушили Восточной Римской
империи и не основали на ее развалинах новых государств?  Почему  вместо
юго-восточного направления они  приняли  северо-восточное?  Причин  тому
много.
   При движении своем к юго-востоку славяне должны были сталкиваться  со
стремительным движением азиатских племен, прорывавшихся чрез  Каспийские
ворота, по нынешней Южной России к  западу.  Известны  движения  гуннов,
аваров и судьба народов, которые подпадали их натиску. От среднего Днеп-
ра славянским племенам нельзя было двигаться к югу и юго-востоку;  оста-
валось только направление северо-восточное, и мы видим, что  племена  от
среднего Днепра двигаются в этом направлении к Десне, к Оке; по и  здесь
даже они не безопасны от азиатцев - и здесь они принуждены были  платить
дань коз арам. С другой стороны, однако, мы видим славянские племена  на
Нижнем Дунае, видим славянское народонаселение и гораздо южнее, на  Бал-
канском полуострове; но славяне здесь не господствуют, Восточная империя
держится, на что есть также свои причины: во-первых, здесь империя  была
еще крепка, здесь были собраны все остальные жизненные силы ее, благода-
ря которым она и просуществовала до половины XV века; раньше этого  вре-
мени ее не могли разрушить ни готфы, ни аравитяне; славяне  были  ближе,
но у них не было достаточных сил. Азиатские народы, стремившиеся с  вос-
тока на запад, постоянно разрезывали славян, мы видели, как азиатцы  от-
толкнули русских славян от юга и заставили их взять для своего  движения
северо-восточное направление; западных славян задерживали  немцы;  таким
образом, к Нижнему Дунаю, на Балканский полуостров не приходили постоян-
но, новые массы славянских племен, которые бы теснили одни других,  зас-
тавляя преждепришедших двигаться вперед, как это было на западе  у  гер-
манских племен. Мы видели, как мадьяры окончательно  разрезали  чехо-мо-
равских славян от иллирийских нижнедунайских, порвали связь между  ними,
начинавшуюся было  посредством  народной  славянской  церкви.  Основание
Русского государства на великом восточном пути  из  Балтийского  моря  в
Черное, соединение под одною властию славянских племен, живших по  этому
пути и около, могло, по-видимому, переменить дела на Востоке: лодки Оле-
га являются под Константинополем,  Святослав  поселяется  на  Дунае.  Но
судьба Святослава показала ясно, что  первые  русские  князья  не  могли
иметь для Восточной империи того значения, какое Одоакры и Кловисы имели
для Западной; славянские  племена,  вошедшие  в  состав  Русского  госу-
дарства, раскинулись широко и  привольно  по  огромной  Северо-Восточной
равнине Европы; они не получали никакого толчка с севера и северо-восто-
ка, ничто не побуждало их покидать землю великую и  обильную  и  отправ-
ляться искать новых земель, как то делывали германские племена на  запа-
де; ничто не побуждало их предпринимать стремительного  движения  целыми
массами с севера на юг, и Святослав вовсе не был предводителем  подобных
масс: он оставил назади громадное владение,  редкое  население  которого
вовсе не хотело переселяться на юг, хотело, чтоб князь жил среди него  и
защищал его от диких степных орд. "Ты, князь, чужой земли ищешь;  а  нас
здесь чуть не взяли печенеги",говорят киевляне в предании, знак,  что  у
киевлян была своя земля, а чужой искать они  не  хотели.  Святослав  был
предводителем только небольшой дружины, которая, несмотря  на  всю  свою
храбрость, не могла произвести никакого важного переворота на Балканском
полуострове. Вытесненный Цимисхием с берегов Дуная,  Святослав  погиб  в
степи от печенегов - знак, что, с одной стороны, империя имела  еще  до-
вольно сил, чтоб отбиться от князей новорожденной Руси, а с другой  сто-
роны, степные варвары по-прежнему отрезывали северо-восточных славян  от
империи; и действительно, мы знаем, с какими трудностями  и  опасностями
вначале и после сопряжено было сообщение Руси с Византиею вследствие то-
го, что печенеги, половцы, татары стояли между ними. Следствием столкно-
вения первых русских князей с Византиею было не разрушение  империи,  но
принятие христианства Русью из Византии: мы видели, какое великое  влия-
ние при образовании Русского государства имело церковное  предание,  за-
имствованное из Византии.
   Таким образом, и после основания Русского государства,  т.  е.  после
соединения восточных славянских племен, главное направление движения ос-
тавалось прежнее, т.  е.  с  юго-запада  на  северо-восток,  потому  что
юго-восточная часть великой равнины по-прежнему занята кочевыми  азиатс-
кими ордами, на которые новорожденная Русь не в силах предпринимать нас-
тупательное движение. Правда, вначале, когда средоточие  правительствен-
ной деятельности  утвердилось  в  Днепровской  области,  мы  замечаем  в
князьях стремление переводить народонаселение с севера на  юг,  населять
людьми севера южные украинские города, долженствовавшие защищать Русь от
степных варваров. Но скоро  господствующие  обстоятельства  взяли  свое:
степная украйна, область Днепровская, подвергается  постоянным,  сильным
опустошениям от кочевников; ее города пусты: в них живут псари да полов-
цы, по отзыву самих князей; куда же было удалиться русским людям от пле-
на и разорения? Конечно, не на юго-восток, прямо в руки к половцам;  ко-
нечно, не на запад, к иноверным ляхами венграм; свободный путь оставался
один - на северо-восток: так, Ростовская, изначала финская, область  по-
лучила свое славянское население. Мы видели, как  северные  князья  вос-
пользовались приплывом народонаселения в свою область; мы видели,  какое
значение в русской истории имела колонизация севера, совершившаяся в ис-
торическое же время под влиянием, под распоряжением князей.
   Так было в XII веке; в XIII и последующих веках  побуждения,  застав-
лявшие народонаселение двигаться от юго-запада к северо-востоку,  стано-
вятся еще сильнее; с юго-востока - татары, с запада - литва; крайний се-
веро-восток, еще не подвластный русским князьям, населенный  зырянами  и
вогуличами, не привлекателен и  опасен  для  поселенцев  невоинственных,
идущих небольшими массами; таким образом, теперь с востока, юга и запада
население, так сказать, сгоняется в средину страны, где на берегах Моск-
вы-реки завязывается крепкий государственный узел. Мы видели,  как  мос-
ковские князья воспользовались средствами, полученными от увеличившегося
населения их области, как умели доставить этой  области  безопасность  и
тем более привлечь в нее насельников, как Москва собрала около себя  Се-
веро-Восточную Русь.
   Таков был в общих чертах ход древней русской истории. Уже давно,  как
только начали заниматься русскою историею с научною целию, подмечены бы-
ли главные, особенно выдающиеся в ней события,  события  поворотные,  от
которых история заметно начинает новый путь. На этих событиях начали ос-
танавливаться историки, делить по ним историю на части, периоды;  начали
останавливаться на смерти Ярослава 1, на деятельности Андрея Боголюбско-
го, на сороковых годах XIII века, на времени  вступления  на  московский
престол Иоанна Калиты, на смерти Василия Темного и вступлении на престол
Иоанна III, на прекращении старой династии и восшествии новой, на вступ-
лении на престол Петра Великого, на вступлении на престол Екатерины  II.
Некоторые писатели из этих важных событий начали выбирать  наиболее,  по
их мнению, важные: так явилось деление русской истории  на  три  больших
отдела: древнюю - от Рюрика до Иоанна III, среднюю - от  Иоанна  III  до
Петра Великого, новую - от Петра Великого до позднейших времен;  некото-
рые были недовольны этим делением и объявили, что в русской истории  мо-
жет быть только два больших отдела: история древняя - до Петра  Великого
и новая - после него. Обыкновенно каждый новый писатель  старался  пока-
зать неправильность деления своего предшественника, обыкновенно старался
показать, что и после того события, при котором предшествующий  писатель
положил свою грань, продолжался прежний порядок  вещей,  что,  наоборот,
перед этою гранью мы видим явления которыми писатель характеризовал  но-
вый период и т. д. Споры бесконечные, ибо в истории ничто не оканчивает-
ся вдруг и ничто не начинается вдруг; новое начинается в то время, когда
старое продолжается.
   Но мы не будем продолжать этих споров, мы не станем доказывать непра-
вильности деления предшествовавших писателей и придумывать свое деление,
более правильное. Мы начнем с того, что объявим  все  эти  деления  пра-
вильными; мы начнем с того, что признаем заслугу каждого из  предшество-
вавших писателей, ибо каждый в свою очередь указывал  на  новую  сторону
предмета и тем способствовал лучшему пониманию его. Все  эти  деления  и
споры о правильности того или другого из них были необходимы в свое вре-
мя, в первое время занятия историею: тут необходимо, чтобы легче  осмот-
реться, поскорее разделить предмет, поставить грани по более видным,  по
более громким событиям; тут необходим сначала внешний взгляд, по которо-
му эти самые видные, громкие события и являются исключительными  опреде-
лителями исторического хода, уничтожающими вдруг все старое и начинающи-
ми новое. Но с течением времени наука мужает, и является потребность со-
единить то, что прежде было разделено, показать связь  между  событиями,
показать, как новое проистекло из старого, соединить разрозненные  части
в одно органическое целое, является потребность  заменить  анатомическое
изучение предмета физиологическим.
   Впервые обыкновенно останавливаются на половине XI  века,  на  смерти
Ярослава I; здесь полагают грань между первым и вторым периодом  русской
истории. Грань поставлена  совершенно  правильно;  но  какая  же  непос-
редственная связь между первым и вторым периодами, как второй  произошел
из первого? В XVIII веке в первом периоде видели  Русь  рождающуюся,  во
втором - разделенную; связи между периодами не было показано, но удачные
названия по крайней мере указывали на естественную связь между рождением
и разделением. Позднейшие писатели,  однако,  не  воспользовались  этими
удачными названиями: они старались уничтожить всякую мысль о связи,  ес-
тественном переходе, мысль, случайно выразившуюся в названиях,  опровер-
гая последние как неправильные. "Век св. Владимира был уже  веком  могу-
щества и славы, а не рождения, - объявили они. - Государство  (в  первый
период), шагнув в один век от колыбели своей до величия, слабело и  раз-
рушалось более трехсот лет (во второй период)". Читая эти слова, мы  не-
вольно начинаем думать, что имеем дело с Ассириею,  Вавилониею,  Мидиею,
теми восточными государствами, которые, шагнув внезапно от  колыбели  до
величия, начинали потом разрушаться; и каково же должно быть наше  удив-
ление, когда после узнаем, что государство, о котором идет  речь,  после
трехсотлетнего разрушения вдруг опять обновилось и явилось  могуществен-
нее прежнего! Потом первому периоду дали название норманского, второму -
удельного; в первом выставили на главный  план  норманнов,  все  явления
приписали их деятельности; во  втором  -  разделение  России  на  части,
борьбу между князьями, владельцами этих частей. Но мы спросим: какая  же
связь между норманским и удельным периодами?  Как  второй  произошел  из
первого? Некоторые писатели попытались было указать на связь между  нор-
манизмом и уделизмом, объявив, что удельная система, те княжеские  отно-
шения, какие мы видим во время ее господства, были заимствованы от  нор-
маннов, - попытка похвальная, но вполне неудачная, потому что ни у скан-
динавов, ни вообще у всех германских племен не найдем ничего похожего на
отношения, какие видим между русскими князьями, нигде  не  видим,  чтобы
после князя наследовал брат, а не сын, нигде  не  видим,  чтобы  главный
стол принадлежал старшему в целом роде; подобные отношения видим  только
в славянских государствах и потому должны  заключить,  что  явление  это
есть чисто, исключительно славянское. Теперь спрашивается: каким же  об-
разом случилось, что в продолжение целого периода, до самой смерти Ярос-
лавовой, на первом плане действуют норманны, действуют по-нормански, от-
сюда все норманское, и вдруг при переходе в следующий  период  встречаем
господствующее явление - отношения между князьями, потомками  норманнов,
и это явление есть чисто, исключительно славянское? Ищем норманнов всюду
и нигде не находим.
   Это самое отсутствие связи между первым и вторым периодами, если пер-
вый обозначим именем норманского, всего лучше показывает нам  неверность
последнего названия. Норманны основали государство,  норманны  действуют
преимущественно, даже исключительно, в продолжение двухсот лет  и  вдруг
исчезают, и вдруг государство является славянским! Дело в том, что осно-
валось государство славянское, в основании его участвуют и финны, и нор-
манны; но потом сцена действия немедленно же переносится на  юг,  в  об-
ласть Днепровскую, в сторону славян исключительно, утверждается здесь, и
потому славянское начало господствует вполне; в  первых  князьях  мы  не
должны видеть варягов, предводителей варяжских дружин, морских  королей;
мы должны видеть в них князей известного владения, имеющего свои особен-
ности, свои условия, которые и определяют характер деятельности  истори-
ческих лиц. Два раза является по нескольку князей в новом  владении,  но
немедленно исчезают в пользу одного; в третий раз  является  опять  нес-
колько князей, которые начинают владеть в разных областях, и такой поря-
док вещей утверждается надолго; говорят, Россия  разделилась.  Посмотрим
же теперь, что это за явление, какое отношение его к  явлениям  предыду-
щим, к первому, начальному периоду?
   История знает различные виды образования государств: или государство,
начавшись незаметною точкою, в короткое время достигает громадных разме-
ров, в короткое время покоряет себе многие различные народы; к одной не-
большой области в короткое время силою завоевания  привязываются  многие
другие государства, связь  между  которыми  не  условливается  природою.
Обыкновенно такие государства как скоро возросли, так же скоро и падают:
такова, например, судьба азиатских громадных государств. В другом  месте
видим, что государство начинается  на  ничтожном  пространстве  и  потом
вследствие постоянной напряженности сил от внутреннего движения  в  про-
должение довольно долгого времени распространяет свои владения  на  счет
соседних стран и народов, образует громадное тело и наконец  распадается
на части вследствие самой  громадности  своей  и  вследствие  отсутствия
внутреннего движения, исчезновения внутренних живительных соков:  таково
было образование государства Римского.  Образование  всех  этих  древних
громадных государств, какова бы ни была в других отношениях разница меж-
ду ними, можно назвать образованием неорганическим, ибо они  обыкновенно
составляются  нарастанием  извне,  внешним  присоединением  частей  пос-
редством завоевания. Иной характер представляется нам в образовании  но-
вых, европейских, христианских государств: здесь государства  при  самом
рождении своем вследствие племенных и преимущественно географических ус-
ловий являются уже в тех же почти границах,  в  каких  им  предназначено
действовать впоследствии; потом наступает для  всех  государств  долгий,
тяжкий, болезненный процесс внутреннего возрастания и укрепления, в  на-
чале которого государства эти являются обыкновенно в видимом разделении,
потом это разделение мало-помалу исчезает, уступая место единству: госу-
дарство образуется. Такое образование мы имеем право назвать высшим, ор-
ганическим.
   Какое же образование нашего государства?
   Громадность русской государственной области может привести  некоторых
в заблуждение, заставить подумать, что Россия - колоссальное государство
вроде древних: Ассирийского, Персидского, Римского; но стоит только вни-
мательнее вглядеться в явления начальной русской истории, чтоб  увидеть,
как неверно подобное мнение. Мы видели, как прежние историки  обозначали
древнюю русскую историю: "Государство, шагнув, так сказать, в  один  век
от колыбели своей до величия, слабело и разрушалось более трехсот  лет".
Так должны были смотреть прежде, при внешности взгляда; для нас  же  те-
перь это явление имеет совершенно обратный  смысл.  Что  значит:  "госу-
дарство шагнуло в один век от колыбели своей до  величия"?  Это  значит,
что государство при самом рождении своем является уже в громадных разме-
рах и что эти громадные размеры условливаются природою: для области  но-
вого государства была определена обширная Восточная европейская равнина,
которая, как обширная равнина, орошаемая в разных направлениях  бегущими
великими реками, но берущими начало в одном общем узле, необходимо  дол-
женствовала быть областью единого государства. Страна была громадна,  но
пустынна; племена редко разбросались на огромных пространствах,  по  ре-
кам; новое государство, пользуясь этим удобством водяных путей  во  всех
направлениях, быстро обхватило племена, быстро  наметило  громадную  для
себя область; но эта область по-прежнему оставалась пустынною;  данного,
кроме почвы, большею частию не было ничего, нужно было все населить, все
устроить, все создать: "Земля была велика и обильна, но наряду в ней  не
было", и вот Русское государство, подобно другим органически  образован-
ным государствам, вступает в долгий, тяжкий, болезненный период внутрен-
него возрастания, окрепления.
   В этот период мы видим и у нас, как в других органически образованных
государствах, что страна как будто бы разделилась на части,  находящиеся
под властию разных владетелей. Всматриваясь внимательнее, однако, мы ви-
дим, что при этом наружном разделении  государство  сохраняет  единство,
ибо владельцы частей находятся в связи друг с другом и в  общей  зависи-
мости от одного главного из них. Эти-то отношения  владельцев,  характер
их зависимости от владельца верховного и должны стать  на  первом  плане
для историка, ибо они держат от себя в зависимости все прочие отношения,
определяют ход событий не только в то время, в которое господствуют,  но
и надолго вперед. Касательно этих внутренних владельческих отношений но-
вые европейские государства разделяются на две группы: на  группу  госу-
дарств германских и на группу государств славянских; в первых  мы  видим
господство так называемых феодальных отношений, во вторых, и преимущест-
венно в России, сохранившей в большой чистоте славянский характер, видим
господство родовых княжеских отношений. Там,  на  Западе,  связью  между
частями государства служила зависимость владельца каждой из этих  частей
от своего высшего (вассала от сюзерена), зависимость,  развивавшаяся  из
первоначальной зависимости членов дружины к вождю;  здесь,  на  Востоке,
связью между частями государства  служило  родовое  отношение  владельца
каждой части к владельцам других частей и к самому старшему из них,  от-
ношение, основанное не только на происхождении всех владельцев от одного
общего родоначальника, но и на особенном способе владения, которым  под-
держивалось единство рода княжеского; этот особенный  способ  состоял  в
том, что главный, старший стол переходил постоянно во владение к старше-
му в целом роде княжеском. Явления в высокой степени  любопытные  предс-
тавляют нам феодализм на Западе, родовые княжеские отношения на Востоке:
единство государства, по-видимому, расторгнуто, на сцене множество  вла-
дельцев, из которых каждый преследует свои личные цели с презрением  чу-
жих прав и своих обязанностей: там вассал воюет против своего  государя,
здесь младший князь вооружается против старшего; феодальная цепь на  За-
паде и родовая связь на Востоке кажутся  так  слабы,  так  ничтожны  при
страшной борьбе материальных сил, и, несмотря на то, благодаря известной
экономии человеческих обществ эти две нравственные  связи,  нравственные
силы  так  могущественны,  что  в  состоянии  охранить   государственное
единство; несмотря на частные нарушения обязанностей феодальных - на За-
паде, родовых - на Востоке, вообще эти обязанности признаются  безуслов-
но, юные государства  крепко  держатся  за  них  как  за  основы  своего
единства; феодализму на Западе и родовым княжеским отношениям на  Восто-
ке, бесспорно, принадлежала опека над  новорожденными  европейскими  об-
ществами в опасный период их младенчества.
   Но этот период начал проходить для Руси: стало заметно образовываться
крепкое государственное средоточие; родовые княжеские  отношения  должны
уступить место единовластию. Мы видели, где и как,  при  каких  условиях
образовалось это государственное средоточие, как нанесен был первый удар
господствующим  отношениям,  как  началась,  продолжалась  и  окончилась
борьба между старым и новым порядком  вещей.  Мы  видели,  как  первона-
чальная сцена русской истории, знаменитая водная дорога из Варяг в  Гре-
ки, в конце XII века оказалась неспособною развить из себя крепкие осно-
вы государственного быта. Жизненные силы, следуя изначала  определенному
направлению, отливают от юго-запада  к  северо-востоку;  народонаселение
движется в этом направлении, и вместе с ним идет история. Область  Верх-
ней Волги колонизуется; мы видели, под влиянием какого начала  произошла
эта колонизация, какой характер вследствие этого приняли здесь отношения
нового народонаселения  ко  власти,  его  призвавшей,  новых  городов  к
князьям, их построившим, отношения, определившие характер  нового  госу-
дарства. Мы видели, как эти отношения немедленно  же  обнаруживают  свое
действие, как, основываясь на них, начинается борьба нового порядка  ве-
щей со старым, государственных отношений с родовыми и оканчивается  тор-
жеством первых над последними, вследствие чего Северо-Восточная Русь со-
бирается в одно целое; мы видели причины, почему  она  собирается  около
Москвы; видели, как московские  князья  пользуются  выгодным  положением
своей срединной области, наибольшим стечением в нее народонаселения, бо-
гатеют, усиливаются, подчиняют себе остальных князей, отбивают и  татар,
и Литву.
   Препятствий им при этом мало, пособий много.  Способствовало  им  от-
сутствие сильных областных привязанностей,  что  условливалось  природою
страны, передвижкою народонаселения, привычкою переходить из одного кня-
жества в другое при первых затруднительных обстоятельствах и везде нахо-
дить одинакие удобства, одинакий быт; неразвитость самостоятельной жизни
в городах Северо-Восточной Руси, вследствие чего голоса  их  при  важных
событиях, при важных борьбах не слышно; характер северного народонаселе-
ния вообще, изначала неохотно принимавшего участие в усобицах, склонного
к мирным занятиям, не легко увлекающегося, рассудительного:  народонасе-
лению с таким характером скорее, чем какому-либо  другому,  должны  были
наскучить усобицы, сопряженные с ними беспокойства, бедствия, такое  на-
родонаселение должно было скорее другого понять, что единственным  выхо-
дом из этого положения было единовластие, подчинение всех князей  одному
- сильнейшему, причем, как видно, народонаселение присоединяемых к Моск-
ве княжеств ничего не теряло, не имело повода  жалеть  о  своей  прежней
особности. Не могло быть сильных препятствий со стороны дружин, ибо дру-
жинники, как мы знаем, не были тесно связаны с известным князем,  с  из-
вестным княжеством, имели право перехода от слабейших князей к  сильней-
шему, служба которому была выгоднее. Наконец,  сословие,  пользовавшееся
могущественным  нравственным  влиянием,  -  сословие  духовное  изначала
действовало в пользу единовластия.
   Извне Литва не могла мешать Москве усиливаться, сильно и долго  защи-
щать от нее слабейшие княжества; сначала Тевтонский орден, еще могущест-
венный, постоянно отвлекал внимание литовских князей  на  запад;  потом,
после брака Ягайлова на Ядвиге, внимание их было поглощено отношениями к
Польше, к которым присоединились еще отношения к падающему и распадающе-
муся Ордену, к Богемии, Венгрии. Натиски Швеции и Ордена Ливонского были
таковы, что отдельных сил Новгорода и Пскова было достаточно для  проти-
воборства им. Продаваемая за деньги помощь татарская была постоянно  го-
това для каждого сильного и богатого князя.
   Между тем в Европе происходят великие явления: если на север от  Чер-
ного моря владычеству азиатцев нанесен сильный  удар  от  новорожденного
Московского государства; если  Куликовская  битва  предвозвестила  конец
давнего  господства  кочевых  варваров  на  великой  Восточной   равнине
вследствие начавшегося здесь сосредоточения и усиления европейского  го-
сударства, то на юге одряхлевшая окончательно Византия пала пред  турка-
ми. Европейские христианские народы не поддержали Греческой империи: по-
добных  государств  нельзя  поддержать  при  всем  желании  и  при  всех
средствах; кроме того,  европейские  народы  в  описываемое  время  были
сильно заняты у себя: то был знаменитый XV век, когда  юные  европейские
государства после тяжелого внутреннего процесса, знаменующего так  назы-
ваемую среднюю историю, стремились к окончательному  сосредоточению  как
на Западе, так и на Востоке. На Востоке единственно видим сосредоточение
северных русских областей около Москвы, сосредоточение Полыни и  образо-
вание Литовского государства преимущественно из областей Руси Юго-Запад-
ной. Польша соединяется с Литвою под  одной  династией,  но  соединяется
внешним соединением, ибо внутреннему препятствует разность вероисповеда-
ний. И вот Рим, пользуясь бедствием Византии, устраивает дело соединения
церквей; Исидор в звании митрополита всея Руси подписывает во  Флоренции
акт соединения; но в Москве этот акт отвергнут,  здесь  решили  остаться
при древнем благочестии - одно из тех великих решений, которые на многие
века вперед определяют судьбы народов! Если борьба между католицизмом  и
протестантизмом, борьба, предвозвещенная в описываемое время Гусом,  оп-
ределила надолго судьбы Западной Европы, то борьба между католицизмом  и
православием, борьба, условленная отринутием флорентийского соединения в
Москве, определила судьбы Европы Восточной: верность древнему  благочес-
тию, провозглашенная великим князем  Василием  Васильевичем,  поддержала
самостоятельность Северо-Восточной Руси в 1612 году, сделала невозможным
вступление на московский престол польского королевича, повела  к  борьбе
за веру в польских владениях, произвела соединение Малой России с  Вели-
кою, условила падение Польши, могущество России и связь последней с еди-
новерными народами Балканского полуострова.
   При таких обстоятельствах образовалось Московское государство. Формы,
в которых оно образовалось,  условливались  отношениями  к  духовенству,
дружине и остальному народонаселению; отношения  духовенства  условлива-
лись византийскими преданиями; дружина не  была  дружиною  завоевателей;
сначала на юге при многочисленности членов княжеского рода члены дружины
не могли приобресть значения постоянных областных правителей;  при  гос-
подстве родовых княжеских отношений, при переходе князей из одной облас-
ти в другую члены дружины не могли приобресть в областях значения посто-
янных знатнейших землевладельцев; на севере при оседлости  князей  члены
дружины получили возможность приобресть последнее значение; здесь  видим
богатые и могущественные фамилии; но сначала уже замечаем, что при самых
богатых и могущественных из них богатство и могущество не остаются  дол-
го; Алексей Петрович Хвост гибнет, как видно, от  соперников  своих,  от
Вельяминовых; значение последних никнет при Димитрии Донском; при  Васи-
лии Дмитриевиче поднимаются Кошки, но не сохраняют своего первенствующе-
го положения при Василии Темном; Всеволожский, поднявшийся было в  мало-
летство последнего, скоро падает, имение его также переходит к  великому
князю, равно как имения Свибловых и Константиновичей. Соперничество  фа-
милий, бесспорно, много помогло и при уничтожении сана тысяцкого и вооб-
ще помогало князьям управляться с отдельными членами  дружины,  опасными
или почему бы то ни было неугодными, тем более что вообще  очень  важное
значение дружины не затрагивалось. С другой стороны, значение старых фа-
милий постоянно ослаблялось приплывом знатных выходцев, искавших  службы
при дворе сильных князей московских; особенно в последнее время приезжа-
ет много князей, Рюриковичей и Гедиминовичей, которые в описываемый  пе-
риод сохраняют свое первенствующее  положение,  именуются  прежде  бояр;
пришельцы заезжают, оттесняют членов старых фамилий, неудовольствие пос-
ледних не может вести ни к чему: без них обойдутся, других  слуг  много;
не выгодно променять службу в сильной, богатой Москве на службу в другом
княжестве; если же недовольный и отъедет,  начнет  крамолить,  поджигать
усобицы, то все эти усобицы оканчивались торжеством  князя  московского,
причем известна участь Вельяминова, Всеволожского, Константиновичей. При
постоянном движении, приезде отовсюду новых слуг,  трудно  было  образо-
ваться каким-нибудь постоянным отношениям и положениям, и  потому  видим
смены, перемещения; в конце описываемого времени видим на  первом  плане
или князей, или членов таких родов, которых не видим  прежде  на  первом
месте. Касательно отношений остального народонаселения нам не нужно  ни-
чего прибавлять к тому, что было прежде сказано о значении городов Севе-
ро-Восточной Руси.
   Так образовалось Московское государство.