Валерий Сегаль.

   Петербург, 1895 год

   Десять лет спустя

   На страницах этих романов вы встретитесь с некоторыми заметными фигу-
рами российской истории,  а  попутно  прочтете  фантастическую  повесть,
весьма актуальную для сегодняшней Америки.
   Уверен, что многие читатели не согласятся с автором. Приглашаю всех к
корректной дискуссии.
   Валерий Сегаль. VALERY.YANA@worldnet.att.net

   Романы еще нигде не публиковались. Вот  вам случай, господа-издатели,
сделать маленький бизнес. Пишите автору.

ПЕТЕРБУРГ, 1895 год.
ИСТОРИКО-ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РОМАН

СТОЛЕТИЮ
Петербургского матч-турнира 1895-96 г.
ПОСВЯЩАЕТСЯ

   "Быть коммунистом в те дни не давало никакой выгоды; можно почти  бе-
зошибочно сказать, что то, что не приносит выгоды, правильно".

Джордж Оруэлл

   Летний сад... Елагин дворец... Исаакиевская площадь... Английская на-
бережная... Дом Фаберже... Мраморный дворец... Этот город часто называют
детищем Петра Великого, а был ли бы велик Петр без этого детища? Спорный
вопрос, но, построив этот город, он заслуженно обрел бессмертие.
   Московские триумфальные ворота... Нарвские триумфальные ворота... Те-
перь это просто памятники. Мы и не задумываемся над тем, что прежде  это
были действительно ворота - ворота города.
   Аптекарский остров... Заячий остров... Кронверкский... Крестовский...
Березовый... Новая Голландия... С появлением метро,  горожане  перестали
ощущать себя островитянами; или быть может еще раньше, перестав  пользо-
ваться этими прекрасными каналами, мы забыли, что живем на островах; те-
перь уже мало кто помнит, что на  протяжении  двух  столетий  по  петер-
бургским каналам вывозили отбросы и доставляли продукты.
   Стрелка Васильевского острова... Манеж... Медный всадник... Казанский
собор... Марсово Поле... Вечностью веет от этих названий.  Вечностью  и,
пожалуй, стариной.
   Стариной? Но разве стар этот город?
   Достаточно оглянуться назад на срок четырех человеческих жизней сред-
ней продолжительности, чтобы увидеть на этом самом месте  редкие  убогие
селения на фоне суровой и однообразной северной природы.  На  протяжении
многих веков эти земли служили ареной многочисленных войн. Объектом осо-
бо ожесточенной борьбы было устье Невы, имевшее важное стратегическое  и
торговое значение для русского государства. В XIII веке Александр  Невс-
кий отразил первый натиск врагов, стремившихся захватить русские  земли,
но на этом борьба не прекратилась. В начале XVII века,  воспользовавшись
временной слабостью русского государства, шведы захватили все  земли  по
берегам Финского залива и Невы. Спустя столетие петровские победы верну-
ли России ее исконные земли, и 16 мая 1703 года на Заячьем острове  была
заложена крепость, получившая позднее название  Петропавловской.  Отсель
грозить мы будем шведу, Здесь будет город заложен Назло надменному сосе-
ду.
   Построить крепость в районе вероятных столкновений с извечным  врагом
- какая неоригинальная идея. Вокруг крепости вырастает город -  все  это
старо как мир. Новым было исполнение - молодая столица быстро  преврати-
лась в самый прекрасный город на свете.
   Так стар ли этот город?
   Он один из самых молодых среди крупнейших городов мира, но,  как  из-
вестно, события производят на воображение человека  такое  же  действие,
как время; история Cанкт-Петербурга столь богата, что его  летописи  уже
успели приобрести весьма почтенный вид.
   Иной наивный читатель уже потирает руки в предвкушении  удовольствия;
он усаживается в кресле поудобнее;  ему  кажется,  что  сейчас  погаснет
свет, негромко вступит рояль, и перед ним пройдет вся история  Санкт-Пе-
тербурга; сначала ему покажут старинные гравюры и ветхие фотографии, за-
тем черно-белые кадры немой и быстробегущей хроники, и, наконец, цветные
кадры новейшей истории.
   ...Бараки рабов-строителей на Петербургском острове весной  1703  год
а... Незрелый мятеж на Сенатской в декабре 1825... Бегущие в темноте  по
Дворцовой набережной пьяные матросы поздней осенью 1917... Михаил Борзы-
кин в свете прожекторов на сцене оцепленного ментами Зимнего стадиона...
   Нет! Нет! Нет! Мы расскажем здесь лишь о нескольких днях  из  истории
Санкт-Петербурга конца прошлого столетия. Тогда это был город с миллион-
ным населением, город кричащих социальных  и  архитектурных  контрастов,
город господ и рабов. Это был город дворцов, особняков  и  город  бедных
лачуг. Город аристократов и биржевиков, министров и финансистов,  проку-
роров и адвокатов, жандармов и юнкеров, реакционных и либеральных газет,
город разночинцев и первых студенческих волнений и  рабочих  стачек.  Мы
постараемся обогатить представление читателя об этом великом городе.  Не
претендуя на истину в последней инстанции, мы покажем на этих  страницах
несколько весьма значительных персонажей российской истории. Быть может,
иной читатель не согласится с нами в их оценке. Не будем  спорить,  лишь
скажем вслед за лордом Байроном:
   "I only say, suppose this supposition".

   Глава 1. ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ УЛЬЯНОВ

   Двадцать первого ноября 1895 года  в  Санкт-Петербурге  выпал  первый
снег, а спустя неделю зима окончательно вступила в свои права. Нева  за-
мерзла, и по ней стали ходить и ездить; вместо экипажей всюду  появились
сани; на улицах горели костры, вокруг которых грелись слуги  в  ожидании
своих господ; полным ходом шли приготовления к двум большим праздникам -
Новому году и Рождеству; через все ворота в столицу въезжали сани,  гру-
женные огромными заснеженными бочками. В этих бочках в  город  подвозили
рыбу, икру, грибы и прочую закуску...
   Двадцать девятого ноября, в среду, в два часа пополудни по  Мещанской
улице шел молодой человек. Роста он был маленького, а  сказать  что-либо
еще о его внешности не представлялось возможным, поскольку ввиду  мороз-
ной погоды молодой человек с головы до ног был закутан в  меха.  Добавлю
еще, что он назывался Владимир Ильич Ульянов, что было ему двадцать пять
лет, и что направлялся он в рюмочную, будучи в чрезвычайно  раздраженном
состоянии.
   Покидая канцелярию съезда мировых судей, г-н Ульянов всякий раз бывал
раздражен. Причина была не только в нудности его тамошней  деятельности.
Больше всего его раздражали коллеги - редкостное мудачье! А сегодня  еще
этот Волкенштейн зачем-то туда приперся.
   - Князь придет домой часов в шесть, - рассуждал на ходу Ульянов. -  У
меня еще уйма времени. Сейчас выпью водки, и сразу в библиотеку.
   Снег приятно скрипел под ногами,  и  настроение  Ульянова  постепенно
улучшалось. Он шел мимо  типичного  петербургского  серого  пятиэтажного
здания. Петербург все-таки серый город, а не желтый.  Странный  писатель
был этот Достоевский!
   В первом этаже этого здания располагались - пивная Прадера и рюмочная
"У Арины". Первый этаж этого дома (так же как  и  многих  других  петер-
бургских домов, позволю себе заметить в  скобках)  был  расположен  ниже
уровня тротуара, поэтому г-ну Ульянову пришлось спуститься вниз  на  три
ступеньки, чтобы войти в маленькую уютную рюмочную.
   Внутри было всего четыре столика, за одним из  которых  стоял  высоки
красивый молодой человек в хорошем костюме цвета маренго. Мебель и стены
из красного дерева приятно гармонировали с полумраком,  царившим  здесь.
На одной из стен висел охотничий пейзаж, по-видимому, кисти Веласкеса, а
прекрасная девушка за стойкой словно сошла с полотна Паоло Веронезе.
   - Добрый день, г-н Ульянов! Давненько вы не заглядывали.
   - Здрасте-здрасте, милая Аринушка!  -  скороговоркой  поприветствовал
девушку Ульянов, снимая с себя шубу и шапку.
   У него было некрасивое, но открытое и очень живое лицо, а  недостаток
роста сглаживался отличным сложением и замечательной ловкостью движений.
   - Чем могу..? - спросила прекрасная Арина.
   "Можешь-можешь!" - подумал про себя Ульянов, а вслух сказал:
   - Пятьдесят! Да-да, сегодня пятидесяти будет достаточно.
   - Чем желаете закусить, г-н Ульянов? - спросила Арина и поставила  на
стойку маленький серебрянный поднос.
   Ульянов равнодушно пробежал глазами по многочисленным колбасам,  чуть
более заинтересованно осмотрел несколько сортов красной  и  белой  рыбы,
уже хотел было заказать черной икры, но передумал и остановил свой выбор
на одной из самых знаменитых старинных русских закусок.
   - Давненько я не ел соленых груздей, дорогая Арина Петровна!
   - Это только потому, что вы давненько здесь не были!  Вот  и  Аркадий
Симонович на днях про вас вспоминал - выходит так, что вы и его не наве-
щаете. Уезжали куда-нибудь?
   - Да, нет, никуда я не уезжал, но здесь я и впрямь давно  не  был.  А
как поживает ваша матушка, милейшая Арина Петровна?
   - Мама теперь часто болеет, а я без нее очень здесь устаю.
   Девушка поставила на поднос маленькую тарелочку с закуской  и  рюмку,
после чего г-н Ульянов, взяв поднос, расположился за ближайшим к  стойке
столиком. Красивый молодой  человек  в  хорошем  костюме  цвета  маренго
как-будто прислушивался к беседе наших молодых людей, но они не обращали
на это ни малейшего внимания. Заметив, что Ульянов загляделся на коллек-
цию небольших охотничих пейзажей, висевших  у  нее  над  головой,  Арина
спросила:
   - Вам нравятся эти картины, г-н Ульянов?
   Сама Арина нравилась Ульянову гораздо больше,  чем  эти  пейзажи,  но
свойственная почти всем влюбленным робость всегда мешала ему сказать  ей
об этом.
   - Да, очень, - ответил он. - Вероятно это малоизвестные  произведения
Веласкеса?
   - Эти картины принадлежат кисти безвестного  художника  Исаака  Крон-
веркского. Он был близким другом моего покойного отца. Большой охотничий
пейзаж - также его работа... Очень красиво и действительно похоже на Ве-
ласкеса.
   - Ну, а что новенького у вас, Арина? - спросил Ульянов.
   - Я совсем жизни не вижу - все время здесь, - пожаловалась  Арина.  -
Мама говорит, что наше дело - недостойное. А Аркадий  Симонович,  напро-
тив, утверждает, что нет дела более почетного, чем как следует накормить
и напоить людей
   Ульянов выпил водку, закусил крепким темнозеленым груздем и сказал:
   - Я думаю, что добрейший Аркадий Симонович  совершенно  прав.  Только
вот время сейчас проклятое. Но сдается мне, что уже  не  за  горами  тот
день, когда все изменится, и вам не придется более целыми  днями  пропа-
дать в рюмочной.
   - Но вы только что сказали...
   - Да, сказал и готов повторить: дело ваше замечательное, но плохо то,
что вы этим делом владеете. Ваше  благосостояние  полностью  зависит  от
этой рюмочной, а это накладывает на вас  чрезмерную  ответственность.  В
результате вы жалуетесь, что не видите жизни.
   - Но ведь должен же кто-то владеть этой рюмочной!
   - Нет! Нет! И еще раз нет! Все рюмочные, пивные,  рестораны,  заводы,
фабрики, многоквартирные дома - все должно быть национализировано!
   - Что значит национализировано? - не поняла Арина.
   - Это значит, что  все  вышеперечисленное  будет  принадлежать  госу-
дарству.
   - И вы полагаете, что это будет хорошо? - неуверенно спросила Арина.
   - Я полагаю, что это будет замечательно! Налейте мне, пожалуйста, еще
пятьдесят... Да, это будет замечательно!  Сегодня  все  люди  -  рабы!..
Большое спасибо, Аринушка.
   Выпив еще рюмочку, Ульянов с жаром продолжал:
   - Одни - рабы своей рюмочной, другие - рабы своего завода,  третьи  -
рабы раба своего завода. Необходима  полная  национализация,  чтобы  все
стали свободными.
   - Но тогда по вашей же логике все станут рабами государства! - возра-
зила прекрасная Арина.
   - Именно этот довод часто приводят противники социализма.
   - Но разве они не правы? - не отягощенная особыми философскими позна-
ниями, но не обделенная природным здравым смыслом, Арина искренне  пыта-
лась разобраться в предмете спора.
   - Это ложный довод,  Арина  Петровна!  Невозможно  быть  рабом  госу-
дарства, потому что государство - это абстрактное понятие. Впрочем,  это
не столь важно - кто чей раб в большей степени. Важно, что все мы - рабы
частной собственности. В обществе будущего вы не будете владеть этой рю-
мочной, вы будете в ней р а б о т а т ь ! У вас будет восьмичасовой  ра-
бочий день, а в остальное время у вас не будет болеть голова об этой рю-
мочной. Вы будете читать книги, ходить в театр.
   Ульянов говорил страстно, с увлечением. Арина восторженно  улыбалась,
ей явно нравилась нарисованная перспектива.
   - Я очень люблю читать, г-н Ульянов, особенно  сочинения  г-на  Дюма.
Но, вы знаете, иногда посетители рассказывают истории,  которые  поинте-
реснее любого романа будут... На днях один молодой господин поведал мне,
будто бы на краю города, там где заканчивается Забалканский  проспект  и
начинается Пулковский лес, стоит волшебный  трактир.  Рассказывают,  что
хозяин того трактира никогда не спит, и открыт трактир круглые сутки,  а
по ночам туда заходят влюбленные. И много еще удивительного рассказывают
про то место.
   Вот тут бы Ульянову и пригласить девушку в чудесный  трактир,  но  он
уже сел на своего любимого конька.
   - И заводы будут национализированы, и всем будет гарантирована  рабо-
та. Не будет сегодняшнего неравенства между людьми. Средний рабочий  бу-
дет получать почти на уровне директора, - Ульянов продолжал уже шутливым
тоном. - И у него будет достаточно денег, чтобы ходить в  рюмочную.  За-
кончив работу, рабочие радостной гурьбой вбегут  сюда,  а  потом  пойдут
пить пиво к Аркадию Симоновичу!
   - Который будет директором государственной  пивной!  -  расхохоталась
Арина.
   - Или поваром!.. Надо мне все-таки зайти к добрейшему Аркадию Симоно-
вичу, - сменил тему г-н Ульянов.
   - Обязательно зайдите! - обрадовалась Арина. - Он только на днях  вас
вспоминал. Я уверена, что он будет очень рад вас видеть, г-н Ульянов.
   - Прямо сейчас и зайду, - сказал Ульянов, надевая шубу. -  До  свида-
ния, Арина Петровна. Передавайте привет и наилучшие пожелания вашей  ма-
тушке.
   - Не пропадайте, г-н Ульянов, - напутствовала его Арина.  -  Заходите
почаще. С вами всегда приятно побеседовать.
   Выходя из рюмочной, Ульянов подумал, что вот опять он  не  сдержался,
опять наговорил лишнего, причем наговорил Арине, которой это  совершенно
не интересно. Впрочем, почему не интересно? Разве ее  это  не  касается?
Она, что, на другой планете живет? Подумав об этом, Ульянов вдруг вспом-
нил, как в детстве он мечтал о контактах с другими мирами, о  встрече  с
братьями по разуму. Он даже стихи на эту тему сочинил. Сейчас ему вспом-
нилась первая строка:

   Ты и я идем без разных членов...
   Смысл этой строки теперь казался Ульянову не  совсем  понятным,  хотя
нечто инопланетное в ней несомненно было. Что там было  дальше,  Ульянов
не помнил, да и некогда ему было сейчас это вспоминать, поскольку пивной
ресторан Прадера, как уже говорилось выше, располагался в том же здании,
что и рюмочная "У Арины".
   Аркадий Симонович Прадер был еврей. В  этом  не  было  ничего  удиви-
тельного - некоторые евреи имели специальное разрешение на проживание  в
Санкт-Петербурге. Никто не знал, за какие-такие  заслуги  имел  подобное
разрешение Аркадий Симонович, да и никого это не интересовало, поскольку
пиво у него всегда было отменное, а еда - выше всяческих похвал. В былые
времена ресторан Прадера возле Адмиралтейской площади слыл весьма  попу-
лярным среди петербуржцев, но лет двадцать назад Аркадий  Симонович  пе-
ребрался на Мещанскую.
   Зал был большой. За одними столами хитрые  купцы  расписывали  префе-
ранс, за другими глупые дворяне резались в вист. Любители  шахмат  могли
арендовать здесь столик и комплект за 30 копеек в час. В  самом  дальнем
углу стояли два биллиардных стола, и там вечно толпилась самая  разнооб-
разная публика. Многие приходили сюда просто пообедать или попить  пива.
Поговаривали, что здесь бывал сам Его Императорское Величество,  впрочем
инкогнито, скрываясь под именем полковника Бздилевича.
   Аркадий Симонович очень редко выходил в зал. Менялись  официанты,  но
за стойкой каждый вечер уже много лет неизменно стоял Аркадий Симонович.
Впрочем, не каждый вечер: по вторникам ресторан был  закрыт,  а  Аркадий
Симонович отправлялся в кафе "Доминик" играть в шахматы. Играть в  своем
ресторане он почему-то не любил.
   Но в тот день была среда, и, войдя в ресторан, Ульянов  первым  делом
увидел невысокого симпатичного старичка с добрыми, чуть печальными  гла-
зами. Старичок стоял за стойкой и протирал полотенцем пивные кружки. За-
видев приближающегося к стойке Ульянова, он искренне обрадовался и воск-
ликнул:
   - Сколько лет, сколько зим! Володенька, где вы пропадали столько вре-
мени? Мы с Ариночкой не далее как третьего дня вас вспоминали!
   - Здравствуйте, милейший Аркадий  Симонович!  Виноват,  действительно
давно не заходил. А вы как? Как здоровье?
   - Да не жалуюсь, не жалуюсь, Володенька!
   - Выглядите вы прекрасно!
   - Спасибо. Что будете кушать, Володенька?
   - М-м... Салат из одуванчиков, черепаховый суп и пальчики аллигатора,
пожалуйста!
   - Черт! Вот пальчиков аллигатора у меня нет! - засмеялся Аркадий  Си-
монович. - Что же делать?
   - Ничего страшного! Я готов удовлетвориться соловьиными языками!
   - Я всегда говорил, что у вас отменный вкус, Володенька!
   - Спасибо, Аркадий Симонович, но я как всегда полагаюсь на ваш вкус!
   - Благодарю вас! А пока кружечку светлого?
   - Как всегда! - согласился Ульянов.
   - Извините, Володенька, я мигом! Свежие газеты перед вами, - и  налив
Ульянову пива, старый Прадер куда-то исчез.
   Г-н Ульянов с кружкой пива пристроился прямо за стойкой и, взяв в ру-
ки свежий номер газеты "Новое время", пробежал глазами заголовки. "Дуэль
князя Сергея Елпашева с поручиком А. Вистуевым"..."Кому на Руси жить хо-
рошо?"..."Торжественный выход государя императора..." Но то, что  навер-
няка заинтересовало бы тридцать пять лет спустя монархиста Федора  Ники-
тича Хворобьева, в тот вечер нисколько не  тронуло  молодого  социалиста
Владимира Ильича Ульянова. Он уже собирался отложить газету,  как  вдруг
его внимание привлек следующий заголовок:

   ШАХМАТНОЕ СОСТЯЗАНИЕ В С.-ПЕТЕРБУРГЕ и далее:

   "Два года назад Россия в первый раз увидела у себя  заграничного  ма-
эстро, приехавшего по ее приглашению, и это был д-р З. Тарраш,  приехав-
ший в Спб. играть ставший  знаменитым  матч  с  Чигориным  (окончившийся
вничью: каждый выиграл по 9 партий при 4 ничьих). До этого русская жизнь
еще не способна была создать что-нибудь равноценное тому, что уже  давно
видели у себя Западная Европа и Америка.
   Послезавтра в Петербурге начинается новое состязание,  которое  будет
основано на других началах, но по  существу  повторит  тот  же  принцип.
Именно, это будет турнир, и этим Россия входит в круг государств уже как
вполне равноправный член. Однако, к этому турниру из иностранцев пригла-
шены только Ласкер, Пильсбери, Стейниц, Тарраш, а из русских - один  Чи-
горин. Нам понятно, почему прекрасная идея устройства матч-турнира между
бесспорно сильнейшими игроками мира родилась именно в России, и мы долж-
ны признать, что, сообразуясь со  своими  наличными  силами,  устроители
этого состязания..."

   Ульянов не дочитал весьма заинтересовавшую его статью, потому  что  в
этот момент вернулся Аркадий Симонович с красивым блюдом в руках.
   - Позвольте предложить вам, Володенька, вот эту порцию охотничьих со-
сисок с красной капустой и луком.
   - Вы просто волшебник, Аркадий Симонович! - воскликнул г-н Ульянов  и
хорошенько отхлебнул из своей кружки. От одного только вида этих  копче-
неньких, с жирком (помните как при Брежневе, читатель?) охотничьих соси-
сок Ульянова обуяла великая жажда.
   - Если мне не изменяет память, красная капуста - ваш любимый  гарнир.
Не так ли? - осведомился Аркадий Симонович.
   - Так!
   - Ну а когда мне случается вымачивать в уксусе репчатый лук, я всегда
сразу вспоминаю вас, Володенька!
   - Совершенно верно! Вам, как шахматисту, никогда не изменяет  память.
Да, кстати, вы читали эту статью?
   - А, вы про этот турнир. К сожалению  мне  удастся  попасть  туда  не
раньше следующего вторника.  А  вы  бываете  у  "Доминика",  Володенька?
Что-то я и там вас сто лет не видел.
   - Я, признаться, давно там не был.
   - А я вчера взял три партии из пяти у самого г-на  Шифферса,  получая
пешку и ход! - радостно сообщил старик. - Правда Эмануил Степанович  был
в приличном подпитии, но он, по-моему, и в турнирах так играет.
   - Я его вообще ни разу трезвым не видел! - заметил Ульянов.
   - К великому сожалению - я тоже, - вздохнул Прадер. - Если вы  распо-
лагаете временем, Володенька, я вам покажу прекрасный этюд г-на Троицко-
го.
   - А кто такой этот г-н Троцкий? - спросил Ульянов.
   - Не Троцкий, а Троицкий, - поправил Аркадий Симонович. - В этом году
"Новое время" опубликовало его первые этюды. Мне лично они очень нравят-
ся. Хотите посмотреть?
   - Я бы с удовольствием, но мне уже наверное пора бежать, - сказал г-н
Ульянов, доставая из кармана роскошные золотые часы - подарок г-на  Хар-
дина.
   - Сдается мне, Володенька, что вы занялись политикой, - печально  из-
рек Аркадий Симонович. - Зря, не стоит она того.
   - Но почему вы так решили?
   - Мне так кажется, и это очень печально. Вам нужно играть в  шахматы,
посещать театры, читать книги, ухаживать  за  нашей  прекрасной  Ариной.
Когданибудь вы поймете, Володенька, что все это очень важно, а  политика
не важна совсем.
   - Еще только три часа, - ушел от неприятной темы Ульянов.  -  У  меня
еще найдется полчаса времени, чтобы посмотреть этюд г-на Троцкого.
   Ульянов не понимал почему, но именно с Аркадием  Симоновичем  ему  не
хотелось говорить о политике. Возможно причина была в том, что во  время
этих разговоров Ульянов нередко становился резким и раздраженным, а  ему
не хотелось быть таковым в общении с добрым стариком.
   - Не Троцкого, а Троицкого! - снова поправил Аркадий Симонович.  -  Я
пошел за шахматами!
   Ульянов тем временем ел и пил почти как Портос, и вернувшемуся с шах-
матами под мышкой Аркадию Симоновичу пришлось налить ему еще  пива,  что
старик сделал с видимым удовольствием. После этого он раскрыл  шахматную
доску и принялся расставлять на ней фигуры, бормоча себе под нос нечто -
понятное одним шахматистам.
   - Так... Белый король на дэ пять, слон на эф четыре...  м-м...  пешка
на жэ шесть... Черный король на эф восемь, пешки на е семь и на аш семь.
Все! Белые выигрывают при своем ходе.
   - Так-так, посмотрим! - бодро сказал Ульянов.
   - Этот этюд нелегко будет решить, - сказал Аркадий Симонович. -  При-
дется вам посидеть над ним!
   - Да позиция-то не выглядит  особо  сложной,  -  задумчиво  промолвил
Ульянов.
   Минут пять он сосредоточенно обдумывал  положение,  а  потом  радостн
воскликнул:
   - Ага! Эврика! - и показал решение.
   - Да, очень красиво! - старик Прадер, как  завороженный,  смотрел  на
доску. - Быстро вы! У вас хорошие способности, Володенька,  очень  хоро-
шие... Хотите еще этюд?
   - Нет, спасибо. Мне пора. Я обязательно забегу к вам на днях.
   - Заходите, заходите, Володенька. Я всегда вам  рад.  И,  пожалуйста,
помните, что я вам говорил. Обязательно подумайте на  досуге  над  моими
словами. Вы ведь понимаете, о чем я говорю?
   - Да-да, - пробормотал Ульянов.
   - Вы понимаете, Володенька, с годами человек начинает  отличать  под-
линные ценности от мнимых. И тогда многим людям становится обидно, пото-
му что они понимают, что разменяли свои лучшие  годы  на  медяки.  После
этого - одни пытаются что-то изменить уже в зрелые  годы,  и  становятся
объектом насмешек бездушной толпы; другие живут воспоминаниями и сожале-
ниями, понимая, что ничего изменить уже нельзя; третьи  пытаются  вопло-
тить в своих детях то, что не смогли реализовать в себе.  Не  повторяйте
ошибок этих людей! Развивайте свои шахматные способности,  интересуйтесь
литературой, живописью, пригласите Ариночку в оперу! А главное -  держи-
тесь в стороне от политики. Я не знаю каковы ваши убеждения... Вероятно,
вы - социалист?
   Ульянов пробормотал что-то невнятное, ему решительно не хотелось  го-
ворить с Прадером о политике. Между тем, старик продолжал:
   - Я не имею ничего против социализма. Я где-то даже "за"... Но посвя-
щать себя этому глупо и... небезопасно.
   - Но ведь современное общество буквально  разрывается  от  социальных
противоречий! - воскликнул Ульянов, не сдержавшись.
   - Возможно, - с доброй улыбкой согласился Аркадий Симонович.
   - Тогда почему же вы считаете политические ценности мнимыми?
   - Володенька, а вам не кажется абсурдным само сочетание слов - "поли-
тические ценности?"
   - Возможно я неудачно выразился, но это не  меняет  сути.  Что  может
быть важнее, чем борьба за основные права человека?
   - Решив одни проблемы, вы породите другие! Проблема современного  об-
щества - в его бездушии. Представьте себе на минуту, что все люди мыслят
так, как я пытаюсь сейчас заставить мыслить вас. Будут ли  в  таком  об-
ществе ущемляться права человека? Нужна ли будет ваша борьба?
   Ульянов молчал, пораженный. Он не был согласен, но  чувствовал:  есть
чтото вечное в словах этого мудрого старика, что-то такое, что переживет
все социальные потрясения, которые еще  выпадут  на  долю  человечества.
Пройдут века, свершатся тысячи революций, родятся новые социальные  сис-
темы, на смену одним лозунгам придут другие, а эти мысли навсегда  оста-
нутся актуальными!
   Прадер немного выждал и добавил:
   - Именно поэтому я говорю, что борьба за права человека - есть борьба
за духовное начало в человеке.
   - И этому способствуют этюды г-на  Троицкого?  -  с  улыбкой  спросил
Ульянов, задумчиво глядя на шахматную доску.
   - Так же, как и любые другие произведения искусства!
   - Логически опровергнуть вашу философию, видимо, невозможно, но  я  с
ней не согласен, - серьезно сказал Ульянов.
   - Очень жаль, - искренне огорчился старик.
   - Дорогой Аркадий Симонович, мне пора!
   - Очень рад был вас видеть, Володенька!
   - Взаимно!
   - Заходите!
   - Обязательно! - пообещал Ульянов.

   Глава 2. МНЕМОЗИНА

   Петербург особенно красив летом, в период белых ночей. Но и в  декаб-
ре, одевшись в свою зимнюю белую  одежду,  он  по-прежнему  величествен.
Происходит это от того, что создатели города хорошо продумали его цвето-
вую гамму. Летом путешественника, знакомящегося с красотами Санкт-Петер-
бурга, естественно тянет к Неве, а согретые  ласковым  северным  солнцем
голубые и желтые здания набережных выглядят особенно выигрышно при почти
круглосуточном свете. Зимой, - когда Нева, набушевавшись и вдоволь попу-
гав добрых горожан, засыпает под ледяным покрывалом,  -  мы  обыкновенно
стремимся в другие, более укрытые от пронизывающих ветров, части города,
где серые чопорные дома удачно гармонируют с белым снегом, почти  посто-
янным полумраком и застывшими голыми деревьями.
   Когда г-н Ульянов выходил из пивной, часы в церкви  напротив  пробили
всего-то четверть пятого, но в городе уже темнело. В сумерках серые зда-
ния выглядели мрачно и неприветливо, повалил противный снег,  и  Ульянов
подумал, что зря он, наверное, пил пиво в такую холодную  погоду.  Впро-
чем, ему посчастливилось быстро поймать извозчика, и вскоре он уже  вхо-
дил в теплое и приветливое помещение публичной библиотеки.
   Он любил "публичку", и его здесь знали и любили,  потому  что  только
здесь, среди океана книг, он становился таким спокойным, вежливым и доб-
рожелательным, словно им овладевали царившие  в  библиотеке  мудрость  и
доброта десятков поколений. Все ему здесь было до боли  знакомо:  и  эта
уходящая вверх мраморная лестница с периллами из красного дерева, и  эти
высокие доходящие почти до потолка окна  с  выходом  на  Александринскую
площадь, и эта скульптурная группа, изображающая  муз  -  покровительниц
литературы и истории, и огромный зал с бесчисленными рядами книжных  по-
лок... Тем более странное чувство охватило его в этот день, едва он  во-
шел в главный зал. Что-то здесь было сегодня не так, и он сразу понял  -
что именно.
   - Что это за дверь? - воскликнул Ульянов, обращаясь к пожилой  служи-
тельнице. - Я никогда ее здесь не видел!
   Возможно, его вопрос не был услышан, или самой судьбе в тот день было
угодно, чтобы Ульянов не получил ответа; во всяком случае  женщина  про-
должала молча стирать пыль с больших темно-зеленых томов "Всемирной  эн-
циклопедии".
   За те два с лишним года, что Ульянов  посещал  публичную  библиотеку,
она не претерпела никаких изменений; но это отнюдь не означало, что  пе-
ремены не были возможны. Поэтому когда прошло первое  невольное  чувство
удивления, Ульянова охватило любопытство: ведь эта дверь могла  вести  в
новый интересный зал!
   Он подошел поближе. Перед ним была тяжелая благородная дверь из афри-
канского красного дерева. Странная все-таки дверь! Впрочем, дверь-то бы-
ла нормальная, и даже хорошая, но уж очень она отличалась  от  всех  ос-
тальных дверей в библиотеке. Не случайно Ульянов сразу  обратил  на  нее
внимание. Поколебавшись какое-то мгновенье, он решительно взялся за мас-
сивную бронзовую ручку. Дверь была не заперта.
   Ульянов вошел в маленькую, очень уютную комнату, буквально  утопающую
в ярких экзотических цветах. Середину комнаты занимал  письменный  стол,
на котором стоял какой-то диковинный аппарат. Рядом с  аппаратом  лежала
книга, и больше книг в комнате не было.
   Как только Ульянов вошел, из-за стола навстречу ему поднялась порази-
тельно красивая женщина. Ульянов мог с уверенностью сказать, что ему ни-
когда еще не доводилось видеть столь изысканной красоты. Причем  красота
эта была какая-то неземная! Пышные черные волосы были уложены в какую-то
странную, невиданную доселе Ульяновым, прическу. На женщине было красное
платье необычного фасона, талия была обмотана  черным  шарфом.  Странная
какая-то была женщина, но очень красивая!
   - Здравствуйте, Владимир Ильич! - приветливо сказала она.
   - Здравствуйте, сударыня, - пролепетал удивленный Ульянов. - Но я вас
не знаю.
   - Я - богиня Мнемозина, - представилась женщина.
   - Богиня!?
   - Да, богиня!
   - Этого не может быть! Не пытайтесь меня обмануть! Я - убежденный ма-
териалист.
   - Мы, боги, материальны и существуем независимо от  вас  и  от  ваших
представлений о нас!
   - Но почему тогда мы никогда не видим вас?
   - Вы, люди, никогда не видите многих вещей, которые тем не менее  ре-
ально существуют.
   - Например?
   - Например: электрическое поле!
   - Но тогда почему я вас вижу сейчас?
   - Потому что я прибыла сюда специально, чтобы встретиться с вами!
   - Прибыли?.. Откуда? - Ульянов никак не мог собраться с мыслями.
   - Из будущего! - Мнемозина стояла перед ним и улыбалась. У  нее  была
холодная улыбка, делавшая ее похожей на статую. - Вы, люди, способны пе-
ремещаться только в пространстве, а мы, боги, также свободно перемещаем-
ся и во времени!
   - И вы знаете будущее? - наивно спросил Ульянов.
   - Я знаю все! У вас, например, грандиозная  судьба,  Владимир  Ильич!
Вам удастся свершить все, о чем вы мечтаете, но это не принесет вам лич-
ного счастья. Напротив, ваша судьба будет трагична! После  вашей  смерти
вас будут боготворить еще несколько десятилетий, но сто лет  спустя  вас
будут проклинать, и многие будут даже утверждать, что вы -  еврей!..  Но
не будем забегать вперед. Вы ведь пришли в библиотеку. Что бы вам  хоте-
лось почитать?
   - Я бы почитал что-нибудь из  Виктора  Купера,  -  сказал  пораженный
Ульянов.
   "Какого Виктора Купера? - тотчас же подумал он. - Что я такое говорю?
Кто такой Виктор Купер? Я пьян или сошел с ума? Что все это значит?"
   - Я... хотел сказать... Фенимора... Фенимора Купера, - сказал Ульянов
вслух.
   - Вы сказали то, что должны были сказать! - улыбаясь произнесла  Мне-
мозина. - Хотя Виктор Купер родится уже после вашей  смерти,  вам  будет
интересно его почитать! Садитесь за стол, пожалуйста.
   Ульянов послушно сел за письменный стол и взглянул на странный  аппа-
рат. Это был большой металлический ящик со светящимся экраном и  клавиа-
турой, как у печатной машинки.
   - Что это? - спросил Ульянов.
   - Компьютер, - ответила Мнемозина, стоявшая у него за  спиной.  -  Вы
ведь умеете печатать на машинке?
   - Да.
   - Вот и напечатайте - Виктор Купер... Так... Хорошо!.. Теперь нажмите
клавишу "Enter".
   На экране мгновенно возникло новое изображение.
   - Теперь читайте! - повелительно сказала Мнемозина

   КУПЕР ВИКТОР
   Биографическая справка

   Родился
   07.11.1977, Ленинград.
   Умер
   05.01.2033, Таллинн.
   Образование
   Полиграфический институт, Москва; Институт  Социологии,  Прага.  Рос-
сийский писатель и социолог. Лауреат Геродотовской  премии  (2017  год);
лауреат Нобелевской премии по литературе (2021 год).

   Проза
   "Таинственное исчезновение Владимира Макеева" (2008),
   "Мелкие неприятности Владимира Епишина" (2009), "Возвращение Владими-
ра Макеева" (2017), "Хижина в Осьмино" (2017), "Безумие  Тима  Клэнтона"
(2017), "Черно-красный мой цвет" (2019), "Зона захвата" (2020),  "Сереб-
ряная родина" (2021), "Снежные вершины Петрополиса" (2021),  "2017  год"
(2021), "Ричард Рауш" (2022), "Боги молчат" (2024), "Меморандум Дж.  Дж.
Шарки" (2025).

   Основные статьи
   "Прав ли президент?" (2014), "Все ли трупы опознаны  правильно?  Пос-
лесловие к событиям в Осьмино" (2017), "По  следам  осьминских  событий"
(2017),  "Еще  раз  о  событиях  в  Осьмино"  (2017),  "Социальный   ви-
рус?"(2018), "Дело П.С. Джонса: Провокация века?"  (2018),  "Уничтожение
Японии: преступление или наказание?"  (2019),  "Ричард  Рауш.  Штрихи  к
портрету" (2021), "Призрак бродит по Европе..."  (2022),  "Back  to  the
Rauschism" (2023), "Пираты в  космосе"  (2026),  "Константин  Кинчев.  К
70-летию со дня рождения" (2029).

   "Даже если это какой-то дьявольский розыгрыш, то все равно любопытно,
- подумал Ульянов. - Ведь даст же она мне сейчас что-нибудь почитать! Да
и кому бы пришло в голову так меня розыгрывать? Да еще эта машина!  Чер-
товщина какая-то!"
   - Я, право, затрудняюсь сделать выбор, сударыня! - сказал он вслух.
   - А я уже выбрала за вас! - властно сказала Мнемозина  и  указала  на
книгу, лежавшую возле компьютера.
   Ульянов взял книгу в руки. Собственно, это была даже не книга, а  то-
ненькая брошюрка в ярко-красном переплете. Титульный лист гласил: ВИКТОР
КУПЕР 2017 год (Отрывки из дневника Ларри Левистера,  репортера  "Hudson
News")
   - Забирайте! Эта книга для вас! - произнесла Мнемозина  таким  тоном,
что Ульянов понял: аудиенция окончена.
   - Когда я должен ее вернуть?
   - Оставьте эту книгу себе. Едва ли мы с  вами  когда-нибудь  увидимся
вновь.
   - Но...
   - Никаких "но"! Всего вам доброго, Владимир Ильич!
   - Прощайте!
   Ульянов вышел из загадочной комнаты, и быстрым шагом,  не  оборачива-
ясь, вышел из библиотеки. Если бы он оглянулся назад, то увидел бы,  что
красная дверь в стене исчезла, как только он ее захлопнул.

   Глава 3. ВИКТОР АНДРЕЕВИЧ КНЯЗЕВ

   Виктор Андреевич Князев, которого друзья называли запросто  Князь,  в
дневное время работал на бумажной фабрике Отто Кирхнера, а вечерами и по
выходным являлся активным членом  недавно  основанного  г-ном  Ульяновым
"Союза борьбы за освобождение рабочего класса."
   Князь занимал две смежные комнаты в огромной квартире на  Съезжинской
улице. Расположение было отличное - Петербургский остров, пять минут хо-
ду до "Пушкаря"! Однако Князь предпочитал пить  дома  и  всегда  с  удо-
вольствием принимал гостей.
   Одна из комнат служила ему одновременно спальней, столовой  и  гости-
ной. Другую он окрестил "аквариумом", хотя правильнее было бы назвать ее
парником. Здесь в особой, любовно созданной  Князем  атмосфере,  круглый
год вызревали помидоры.  Князь  творил  в  "Аквариуме"  такое,  что  г-н
Ульянов уже видел в нем будущего министра сельского хозяйства новой Рос-
сии. Выращивание помидоров было любимым хобби Князя, а сами  помидоры  -
любимой закуской.
   Летом, конечно, помидорчиками никого уже в конце XIX века на Руси  не
удивишь, а вот зимой!..
   В тот вечер колокольчик у дверей прозвенел в половине седьмого. Князь
открыл дверь. На пороге стоял Ульянов с небольшим свертком в одной  руке
и с огромной бутылкой водки в другой.
   - Добрый вечер, Владимир Ильич! - вежливо приветствовал гостя  Князь.
- Давайте вашу бутылочку и проходите.
   Князь подвесил пока бутылку за окном (чтобы похолоднее!),  принес  из
аквариума три крупных спелых помидора и принялся нарезать их в  стеклян-
ную миску. Был он среднего роста, крепкого сложения,  с  некрасивым,  но
славным лицом и зачесанной лысиной. При этом когда он с деловитым  видом
нарезал помидоры, его рыжеватого  цвета  волосы  свисали  вниз,  обнажая
плешь.
   - Картошечку я уже отварил, Владимир Ильич. Она еще горяченькая!
   - Я, голубчик Виктор Андреич, хоть и обедал, а водочки, да еще с  ва-
шей знаменитой закусочкой - с удовольствием! - Ульянов уже сидел за сто-
лом, отогревая продрогшие члены.
   - Так ведь погода шепчет, Владимир Ильич!
   - Да, морозы в этом году ранние.
   - Я сам всего полчаса как пришел. Только картошки отварить  и  успел.
Знаю, что за окном творится. Бр-р! А еще говорят, что когда снег -  теп-
лее становится. Брехня!
   Князь дорезал помидорчики,  залил  их  подсолнечным  маслом,  добавил
чутьчуть уксуса, щепотку соли и перца, и получилась аппетитнейшая закус-
ка, известная среди членов "Союза борьбы за освобождение рабочего  клас-
са" как "княжеский салат".
   - Вы, Виктор Андреич, бутылку у меня забрали, а на сверточек  сей  не
обратили никакого внимания, - сказал Ульянов, разворачивая на столе свой
сверток. - Между тем сей балычок заслуживает всяческого к  себе  уважени
я... К нему бы еще несколько колечек вымоченного в уксусе репчатого  лу-
ка!
   Князь поставил на стол кастрюльку с отварным картофелем, миску  "кня-
жеского салата", два граненых стакана и принялся нарезать колечками  лу-
ковицу. Ульянов хотя и привык пить водку из маленьких рюмочек,  счел  за
благо промолчать.
   - А где же ваша Наталья? - поинтересовался он, чтобы  прервать  затя-
нувшуюся паузу.
   - Мы разругались, и она уехала к родителям в деревню.
   - А что так?
   - Да она... как бы это поприличнее выразиться... много на  себя  брал
а... Уже, кстати, подлизывается. Сала,  тут,  прислала.  Хотите  сальца,
Владимир Ильич?
   - Не откажусь.
   Князь нарезал сала, сложил его вместе с балыком на тарелку и  посыпал
все это колечками лука. Затем достал из-за окна водку.  Бутылка  тут  же
запотела.
   - Ух, ну и морозец на улице! Сейчас самое то! - Князь  откупорил  бу-
тыль и потер руки от приятных предвкушений. - Для начала по целому?
   - Да ты что!? - Ульянова аж передернуло. - По чуть-чуть.
   Князь послушно налил по половинке, поднял свой стакан и  провозгласил
тост:
   - Чтоб всегда стоял!
   Выпив, оба принялись усердно закусывать. Благо, закуска была мировая.
Князь поднял бутылку, намереваясь налить еще.
   - Черезчур помногу наливаете, Виктор Андреич, - сказал Ульянов. -  Я,
пожалуй, пропущу.
   - Хозяин - барин! - не стал уговаривать Князь. - А я еще разок должен
принять... Ух, хорошо!
   Князь с наслаждением закурил и продолжал:
   - На работе достали!.. Сегодня приходит к нам в цех какой-то  хрен  в
пиджаке... Такого, знаете, педерастического вида?
   Ульянов кивнул.
   - Кстати, я хотел вас спросить, Владимир Ильич!  Если  я  такого  вот
суплика повстречаю после работы... Как это будет с  точки  зрения  нашей
борьбы?
   - Этого ни в коем случае не следует делать, Виктор Андреич!  -  очень
серьезно сказал Ульянов.
   - Но ведь вы сами говорили, что интеллигенция - это говно!
   - Видите ли, Виктор Андреич... Если вы просто изобьете этого человека
на улице, то это будет обыкновенное хулиганство. Но если вы это сделаете
из идеологических соображений, то это уже террористический акт. А терро-
ризм не есть современный метод революционной борьбы! Революционный  про-
цесс - это не отдельные террористические акты. Современный революционный
процесс - это хорошо организованная борьба масс  против  эксплуататоров.
Заметьте - против эксплуататоров, а не их прихлебателей в лице  интелли-
генции! Для этой борьбы нужна длительная подготовка,  терпение.  Сегодня
нам очень нужна газета. Поэтому перейдем к делу, Виктор Андреич!  Как  у
нас насчет завтра?
   - Полный порядок, Владимир Ильич! - ответил Князь. - В семь часов ве-
чера у Невзорих. Адрес вы знаете.
   - Кто будет?
   - Вы почти всех знаете... Один будет новенький.
   - Надежный?
   - Замечательный парень!
   - Виктор Андреич, дорогой, в нашем деле очень важна конспирация. "За-
мечательный парень" - это недостаточная характеристика.  Откуда  вы  его
знаете? Почему ему доверяете? Кто он?
   - Парень этот - студент. Вроде бы студент-юрист.
   - Что значит - "вроде бы"?
   - Я не спрашивал, Владимир Ильич, но наверняка юрист. Уголовное  Уло-
жение наизусть знает!
   - Ну, а откуда вы его знаете?
   - В камере познакомились, Владимир Ильич, неделю назад.
   - Где-где познакомились?
   - В камере. В общей полицейской камере. Нас с Меркулом по пьянке заб-
рали, а тот парень был задержан за распространение листовок  социалисти-
ческого содержания.
   - Вы уверены в этом?
   - Да. Его при мне допрашивали.
   - Ну хорошо, - успокоился, наконец, Ульянов.
   - Давайте еще выпьем!
   - Давай! Только по чуть-чуть.
   Они выпили по чуть-чуть "за наше общее мужское дело",  потом  еще  по
чуть-чуть "за тех кто не спит", и, наконец, совсем по чуть-чуть "за  на-
ших девочекстуденток". После этого последнего тоста Князь  заплетающимся
языком по секрету рассказал, что Меркул недели три тому назад трахался с
младшей Невзорихой, и последние дни подозрительно плохо себя чувствует.
   Ульянов не обратил особого внимания на эту историю, так как его мысли
были заняты другим. Недавно он бросил курить и сейчас мучился  при  виде
смолящего одну за одной Князя. В конце концов он сдался и с наслаждением
закурил. После этого они договорились, что с  понедельника  оба  бросают
курить. Князь сказал, что он точно бросит и,  что  в  этом  нет  никакой
проблемы. Ульянов заметил, что пить тоже не мешало бы  бросить,  на  что
Князь ответил, что он и так не пьет.
   В общем, посидели отлично! Последний раз Ульянов так классно  посидел
три недели назад, когда они с Сильвиным во время забастовки на  табачной
фабрике "Лаферм" посетили трактир, чтобы  получить  от  рабочих  фабрики
сведения о ходе забастовки.
   В девять часов Князь отрубился, и приснилась ему Светочка  Невзорова,
убеждающая Ульянова, что сифилиса у нее нет. При этом она ужасно нервни-
чала, путалась и почему-то называла Ульянова Леонидом Ильичом...
   Ульянов вышел на улицу. Снег закончился, прояснилось и стало еще  хо-
лоднее. На небе высыпали звезды. "Как сифилиса сыпь на черной  коже!"  -
подумал Ульянов и нетвердой походкой направился к  неподалеку  стоявшему
извозчику.

   Глава 4. 2017 ГОД

(отрывки из дневника Ларри Левистера, репортера "Hudson News")

   Общество не то, что частный человек:
   человека можно оскорбить, можно оклеветать
   - общество выше оскорблений и кле веты.
   Если вы неверно изобразили его, если вы
   придали ему пороки и недостатки, которых
   в нем нет, - вам же хуже: вас не ста нут
   читать, и ваши сочинения возбудят
   смех, как неудачные карикатуры. Указать на
   истинный недостаток общества - значит оказать
   ему услугу, значит избавить его от недостатка.

   В.БЕЛИНСКИЙ

I
Суббота, 26 августа,
8 часов утра

   - С добрым утром! Я - Колин Кэмпбелл. В эфире WMBC. На востоке Амери-
ки 8 часов утра. После выпуска последних известий вас  ждет  интервью  с
Глорией Торнтон. А сейчас новости этого часа вкратце.
   - Британский премьер Уильям Кэннингэм назвал  безумием  отказ  амери-
канских конгрессменов ратифицировать предложенную  президентом  поправку
"О подавлении коммунизма".
   - Группа конгрессменов-республиканцев  учредила  вчера  в  Вашингтоне
"Комитет национального спасения".
   - Президент Дойл заявил вчера, что он не  сможет  принять  участия  в
предстоящей встрече лидеров стран большой девятки.  В  качестве  причины
Дойл назвал крайне напряженную внутриполитическую обстановку в Соединен-
ных Штатах.
   - По данным Нью-Йоркской Ассоциации по борьбе с  синдромом  Шарки  на
сегодняшний  день  в  Соединенных  Штатах  зарегистрировано  2,766  млн.
больных этим недугом.
   - Сегодня в полдень на Нью-Йоркской Pennstation начнется санкциониро-
ванный митинг Коммунистической партии США.  Ожидается,  что  на  митинге
выступит лидер американских коммунистов Ричард Рауш.
   А теперь новости в подробном изложении...
   Я выключил радио, сел на кровати и закурил сигарету.  Башка  трещала,
во рту пересохло, зверски хотелось пива. Все как обычно. И на  кой  хрен
мне нужна эта сумасшедшая жизнь? Почему не уехать в Пенсильванию? Побли-
же к родителям. У меня там есть клочок земли. Построю дом. Буду пить пи-
во на заднем дворе, косить траву, работать в местной газетенке...
   Но я знал, что никогда всего этого не сделаю. И знал я,  что  сегодня
мне придется отправиться на этот самый митинг на Pennstation.  Будь  они
трижды прокляты, эти коммунисты вместе со своим митингом. С такого  пох-
мелья туда переться!
   Я встал, вышел на кухню, открыл холодильник. Пива, конечно, не  было.
В холодильнике вообще ничего не было кроме завернутой в пластиковый  па-
кет половинки сандвича недельной свежести. В баре стояла одинокая,  черт
знает откуда взявшаяся бутылка портвейна. Я налил себе  целый  стакан  и
понюхал. Омерзительно! Совершенно необходимо чем-нибудь запить, а  холо-
дильник пуст. Будем действовать по науке: врачи  говорят,  что  полезнее
всего пить сырую воду...
   Портвейн действовал быстро, как лекарство. Как только мне  полегчало,
я опять размечтался.
   В Пенсильвании я бы женился, и мой холодильник всегда был бы полон...
Кока-кола, яйца, бекон, помидоры...
   Вот так у меня всегда! С утра проснешся - о еде подумать  страшно,  а
стоит похмелиться - все мысли о жратве!
   Зазвонил телефон. "Наверняка шеф", - подумал я  и  закурил  сигарету.
Телефон продолжал звонить. Я нажал кнопку и ответил. Кухня тут же напол-
нилась громким (как на стадионе, холера его дери!) голосом шефа.  Кажет-
ся, даже чайник на плите задрожал, а каково было моей голове с похмелья!
   - Ларри, привет! Как дела?.. Отлично... Слышал про митинг?..  Да,  на
Pennstation... Да, тебе... Сегодня до позднего вечера буду ждать  твоего
отчета... Да, необходимо... И желательно взять интервью у  Ричарда  Рауш
а... А ты постарайся... Отправляйся туда прямо сейчас, а то потом там не
протолкнешься... Давай!..
   Так я и знал. Конечно туда идти мне, а не Расселу или, скажем, Каруч-
чи. Потому что я - черный, и мне будет легче там втереться. Это вслух не
говорится, но подразумевается. Шеф конечно убежден, что все коммунисты -
черные. Я-то был пару раз на коммунистических  митингах  (разумеется  по
воле шефа!), и знаю, что в процентном отношении черных  там  не  больше,
чем, скажем, в конгрессе. Но если бы об этом узнал шеф, он  бы  подумал,
что этим проклятым неграм даже митинговать лень. Опять же подумал бы,  а
не сказал вслух. Или даже сказал бы, но не в моем присутствии,  а,  ска-
жем, в разговоре с Расселом. Хотя, вообще-то, мой  шеф  ничуть  не  хуже
других. Но и не лучше...
   Об этом я думал, уже стоя под душем. Потом мои мысли потекли  в  ином
направлении.
   Каким надо быть прирожденным идиотом (это я о себе!),  чтобы  торчать
сейчас в самой гуще событий! Мне, что, больше  всех  надо?  Ну  захватят
власть коммунисты. Мне-то что до этого? Это будет даже  забавно!  Предс-
тавляю себе, какая рожа будет у шефа, или у этого кретина Бенжамина! От-
берут мой клочок земли в Пенсильвании? Да он мне, в общем-то, и на  хрен
не нужен. Плохо другое. Этому будет предшествовать путч, а потом возмож-
ны несколько лет репрессий. Умные люди  пережидают  подобные  события  в
глуши, где-нибудь, скажем, в Пенсильвании. Почему мне  стала  так  часто
приходить на ум Пенсильвания? Раньше я, помнится, о ней никогда не вспо-
минал. Из-за обострения внутриполитической обстановки? Срабатывает  инс-
тинкт самосохранения? Или я старею? Ведь скоро мне  исполнится  тридцать
шесть лет. Это, конечно, еще не старость, но половина жизни уже  позади.
Лучшая половина!
   Обо всем этом я думал, уже натягивая джинсы. Пора было  идти  завтра-
кать. Я уже был одет и искал ключи, когда снова зазвонил телефон. Я  на-
жал кнопку.
   - Мистер Ларри Левистер!? - радостно заорал какой-то идиот на  другом
конце провода. - С добрым утром! Я - Сирил Симпсон из Нью-Йоркского бюро
социологических исследований. Мы проводим анонимный опрос  общественного
мнения. Нас интересует ваше мнение о Ричарде  Рауше.  Оцените  его  дея-
тельность по следующей...
   Я выключил телефон. Так я им и поверил  -  анонимный  опрос.  Небось,
звонят прямехонько из ФБР. Что-нибудь не так скажешь, в твоей машине жи-
во обнаружат наркотики. Интересно, а почему Раушу не подбросили наркоти-
ки? Наверное прошляпили, а теперь уже  поздно.  При  демократии  полиция
должна быть порасторопнее. При тоталитарном режиме всегда можно  забрать
кого угодно, а при демократии - чуть зазевались, и человек  уже  популя-
рен, уже его не тронешь.
   Об этом я думаю уже на улице. Последняя декада августа, и жара такая,
что можно офонареть. И многие, как я погляжу, уже офонарели. Вон,  лежат
на травке в парке, балдеют. И не только, между прочим, бездомные,  неко-
торые - в костюмчиках, начищенных туфлях, при галстучках.  И  правильно,
между прочим, делают! По субботам пашут только такие дураки,  как  я.  И
вот ведь что интересно: президент наклал в штаны так, что готов объявить
чрезвычайное положение, а людям начхать. Не всем, конечно, но многим.  И
ведь они правы!
   Вот я, например, очень люблю Манхэттэн, и, наверное, никогда не смогу
его покинуть. Я люблю эту беспорядочно снующую пеструю толпу, эти  высо-
чайшие в мире здания, мириады вечерних огней, маленькие уютные ресторан-
чики. Я люблю этот ритм, этот стиль. Может статься, что через  несколько
дней Манхэттэн станет ареной кровопролитной борьбы, но зачем мне отказы-
ваться от этого стиля сейчас, пока еще ничего не произошло?.. Я  слышал,
как вчера подобным образом рассуждал Ник Каруччи,  а  шеф  с  кретинской
улыбочкой объяснял ему, что сейчас многое зависит от каждого из нас, что
"мы все должны сплотиться, собраться, защитить, отстоять" и  пр.  И  все
это поучающим тоном, такими, знаете, штампами. И что  самое  любопытное:
если начнется заваруха, мы с Ником скорее всего будем в самом  водоворо-
те, а шеф наверняка свалит. Он уже вчера говорил про какие-то неотложные
дела в Канаде...
   Впрочем, начхать на политику далеко не всем: ведь кто-то же  разрисо-
вал все эти стены серпами да молотами. А с другой стороны,  тот  же  Ник
рассказывал мне, что в Италии - это обычное дело...
   Вот и мой любимый афро-американский ресторанчик. Тимми, все-таки, ге-
рой! Нужно знать, что значит быть черным в  Америке,  чтобы  понять  как
трудно открыть "черный" ресторан на углу Шестой авеню и 34-ой стрит. Мне
было известно, что Тимми прилично заслал за право арендовать это помеще-
ние. Да и сейчас он имел постоянные проблемы, особенно  с  департаментом
противопожарной безопасности.
   Ресторанчик маленький, но очень колоритный. Стены  увешаны  образцами
черной живописи и портретами чернокожих музыкантов разных поколений - от
Пола Робсона до Глории Торнтон. Тимми как обычно болтается по залу с по-
лотенцем на плече. Не знаю почему, но у него всегда на плече полотенце.
   - Как жизнь, браток? - это я его спрашиваю.
   - Сам видишь, какая здесь жизнь, - печально отвечает он. - Что ты хо-
чешь на завтрак?
   - Яичницу с беконом и с помидорами, но прежде всего принеси пива!
   - Тебе нужно поправить крышу? - Тимми, наконец-то, улыбнулся.
   - Вот именно, и чем быстрее, тем лучше.
   - Какого тебе?
   - Как обычно! - нетерпеливо воскликнул я.
   Тимми принес бутылку "Карсберга" и порцию маринованных свиных ножек с
кислой капустой. Соображает он в таких делах!
   - Яичницу придется подождать, а для поправки крыши вот  это  -  самое
то! - сказал он, показывая на принесенную закуску.
   Я залпом выпил бокал пива и набросился на еду.
   - Где это ты вчера так нажрался? - спросил Тимми.
   - В "Салониках". А ты что такой грустный нынче?
   - А с чего веселиться? Сам видишь какое  положение,  -  Тимми  тяжело
вздохнул.
   - Опасаешься, что они тронут мелких собственников?
   - Черт их знает. Сам понимаешь - нашему брату, да еще в  центре  Ман-
хэттэна, - Тимми снова вздохнул. - Ты рассказывал, что у тебя участок  в
Пенсильвании...
   - По-моему сейчас глупо что-либо продавать. Доллар все равно  падает,
а после революции деньги превратятся в порошок... С другой стороны, если
все обойдется...
   - Не обойдется, - перебил меня Тимми. - Ты слышал про сегодняшний ми-
тинг?
   - Я даже туда пойду!.. По долгу службы,  разумеется.  Но  неужели  ты
придаешь такое серьезное значение каким-то дурацким митингам?  Ведь  это
такая же чушь, как митинг, скажем, республиканцев!
   - Политика республиканцев - это тоже очень серьезно, - Тимми в третий
раз вздохнул. - Именно она породила коммунизм, как реакцию.
   - Да, дело - дрянь! - сказал я.
   - Куда уж хуже, - отозвался Тимми и пошел за моей яичницей.
   - Принеси мне еще пива! - крикнул я ему вслед.
   "Дело - дрянь, - подумал я. - Вчера - Линда, сегодня - Тимми. Если уж
такие люди заговорили о политике, значит, действительно не обойдется."

   Глава 5. ПОЛКОВНИК БЗДИЛЕВИЧ

   Старинный "Петрополь", основанный в 1803 году, ровно на сто лет моло-
же Санкт-Петербурга, но старее любого другого пивного  бара  на  невских
берегах. За свою двухвековую бытность "Петрополь" гостеприимно  распахи-
вал двери перед многими именитыми персонажами новой и новейшей  истории.
В разные времена здесь посиживали Александр Пушкин и Федор  Достоевский,
Михаил Барышников и Виктор Корчной, Федор Шаляпин  и  Аркадий  Северный,
Борис Гребенщиков и Иосиф Бродский... Чуть не забыл: Владимир  Казаченок
и Юрий Желудков! В жарких спорах за кружкой пива не всегда рождалась ис-
тина, зато рождались новые мысли, двигавшие вперед культуру великого го-
рода.
   Надо только уметь пить пиво!
   Хорошо пить пиво летом. Причем не просто так: "Ух, жара!" - и лихора-
дочно выпить кружку. Так пиво не пьют, так  опохмеляются.  А  пьют  пиво
иначе.
   Солнечным летним утром следует совершить часовую прогулку по наиболее
красивым местам Санкт-Петербурга, чтобы насладиться  творениями  великих
зодчих, а также сполна ощутить на себе духоту зарождающегося нового дня.
С этой целью неплохо пройтись, скажем, по Большому проспекту Петроградс-
кой стороны, затем по Тучкову мосту перейти на Васильевский остров и,  в
завершение этой прогулки, зайти в "Петрополь". Для начала приятно просто
ощутить прохладу этого заведения и выпить одну-две кружки,  чтобы  осве-
житься, утолить жажду и возбудить аппетит. Затем вам подадут порцию  го-
рячих сосисок (отличительная особенность "Петрополя" во все времена!) и,
конечно, опять пиво. Насытившись вы закурите (если вы курящий, конечно!)
и, не спеша потягивая пиво, заведете беседу с сидящим напротив  незнако-
мым вам человеком.
   Хорошо пить пиво и зимой. Когда на улице  мороз  и  метель,  особенно
уютно сидеть в "Петрополе" и изучать морозные узоры на стеклах, глядя на
них изнутри зала, а не снаружи. Именно здесь, под завыванье вьюги,  рож-
дались вдохновенные строки о "нашей  прекрасной  зимушке-зиме".  Простой
русский мужик - извозчик, а тем более дворник, - дифирамбов зиме не  по-
ет. Это все придумали сидящие в пивных поэты...
   В четверг, 30 ноября 1895 года, в "Петрополе" с  самого  утра  царило
оживление. За самым дальним от стойки  угловым  столиком  друг  напротив
друга сидели два незнакомых между собой человека. Оба  были  еще  совсем
молоды - старшему из них едва исполнилось двадцать семь лет. Если к это-
му добавить невысокий рост обоих,  то  этим,  пожалуй,  и  исчерпывалось
сходство между этими людьми. Старший был одет в военный мундир. Его  уд-
линенное с низким лбом  лицо  не  изобличало  большого  ума,  но  свиде-
тельствовало о развитом чувстве собственного достоинства и сознании иск-
лючительности занимаемого им положения. Словно в противовес этой  холод-
ной надменности, второй молодой человек был исключительно живой и темпе-
раментный, с чуть хитроватым выражением  лица  и  высоким  "адвокатским"
лбом.
   Какое-то время молодые люди сидели молча. При этом военный, не спеша,
но и не отвлекаясь, поглощал пиво, а адвокат больше налегал на сосиски.
   После третьей или четвертой кружки военный заказал водки и  обратился
к своему визави:
   - Разрешите представиться, сударь, - полковник Бздилевич.
   - Ульянов, адвокат, - неохотно ответил наш старый знакомый,  которого
внимательный читатель, вероятно, уже узнал.
   В то утро г-н Ульянов не был расположен к беседе с кем бы то ни было.
Проснувшись, он в первое мгновенье поразился  причудливости  собственных
сновидений. Ничего удивительного, что после вчерашней пьянки ему снились
похмелье и пиво, но все остальное!.. Однако потом,  увидев  на  тумбочке
книгу с серпом и молотом на красной обложке, он понял, что это был вовсе
даже и не сон. Не мудрствуя лукаво, он решил первым делом позавтракать в
"Петрополе", а затем продолжить чтение весьма заинтересовавшей его  кни-
ги. Он не забывал также про вечернее заседание "Союза борьбы за освобож-
дение рабочего класса". В общем, день ему предстоял напряженный, поэтому
он пока ограничился одной кружкой пива, хотя уже приканчивал вторую пор-
цию сосисок.
   - Г-н Ульянов, давайте выпьем за здоровье нашего государя императора,
- предложил мнимый полковник
   Посещая инкогнито питейные заведения Санкт-Петербурга, молодой  Нико-
лай II любил пить с незнакомыми людьми за свое собственное здоровье.
   - Благодарю вас, г-н полковник, - вежливо ответил Ульянов.  -  Но,  к
сожалению, я вынужден отказаться. У меня сегодня масса дел, и мне не хо-
телось бы с утра пить водку.
   - Даже за здоровье государя императора?
   - Даже за здоровье государя императора!
   - Что ж, это весьма похвально г-н Ульянов!  Я  понимаю:  вам  сегодня
предстоит славно потрудиться на благо государя  императора,  поэтому  вы
хотите быть трезвым. Это весьма и весьма...
   - Я - адвокат, г-н полковник, - прервал собеседника Ульянов,  начиная
раздражаться. - И работаю только для блага моих клиентов. Что же касает-
ся императора, то при абсолютной монархии он не нуждается в услугах  ад-
воката.
   - И по-вашему - это плохо? - спросил Николай II.
   - По-моему - это преступно! - ответил Ульянов.
   Император налил себе водки и немедленно выпил. Ульянов  заказал  себе
еще одну кружку пива. Его взгляд случайно задержался на соседнем  столи-
ке. Там сидел красивый молодой человек в хорошем костюме цвета  маренго.
Ульянов подумал, что где-то он уже  видел  этого  человека,  но  не  мог
вспомнить, где именно. По-видимому, молодой человек только  что  пришел,
так как ему еще даже не успели принести пива. Он курил, часто и  глубоко
затягиваясь, и Ульянову тоже мучительно захотелось закурить. Он не  стал
себя мучить и, подозвав официанта, заказал себе папиросы.
   - А вам не кажется, г-н Ульянов, что для адвоката вы довольно странно
рассуждаете? - спросил полковник Бздилевич.
   - Почему?
   - Как может быть преступно то, что следует из законов государства?
   - В данном случае я рассуждал не как адвокат, а как  сторонник  прог-
рессивной философии.
   - Для юриста законы государства должны быть превыше всего,  -  сказал
мнимый полковник, наливая себе еще водки. - А то, что вы называете прог-
рессивной философией - это все софистика. При желании  можно  и  взгляды
террористов назвать прогрессивной философией. Или вы сочувствовали орга-
низации "Народная воля"?
   - Я против терроризма, г-н полковник.  Участвуя  в  заговоре  народо-
вольцев, восемь лет назад бессмысленно погиб мой старший брат. Я являюсь
сторонником иных методов.
   Если бы полковник Бздилевич правильно понимал, сторонником какихтаких
"иных методов" являлся г-н Ульянов, судьба нашего героя, а заодно и все-
го государства Российского, вероятно, сложилась бы иначе. Но мнимый пол-
ковник, не отличаясь особой проницательностью, подумал, что Ульянов име-
ет ввиду демократические методы борьбы. Ревниво оберегая собственные ин-
тересы, последний российский император, разумеется,  ненавидел  демокра-
тов, но не особенно их боялся.
   Полковник опять выпил. Он уже изрядно захмелел и поглядывал на своего
собеседника с плохо скрываемой неприязнью.
   - Демократия, г-н... м-м...
   - Ульянов.
   - Да, извините... Так вот, демократия стремится ограничить власть по-
мазанников божьих. Поэтому как раз демократия преступна по  своей  сути.
Хотя вам, как адвокату, конечно свойственно защищать преступников.
   Официант принес папиросы. Ульянов раскрыл коробочку и вежливо предло-
жил полковнику угоститься.
   - Я не курю, - сказал полковник. - Я лучше еще выпью.
   Полковник вылил остававшуюся в графинчике водку себе в рюмку,  немед-
ленно выпил и вскоре окончательно запьянел. Из-за соседнего  столика  за
ним внимательно наблюдал красивый молодой человек в хорошем костюме цве-
та маренго.
   - Демократы, адвокаты... Всех на хрен! - бормотал заплетающимся  язы-
ком полковник. - Еще никогда ни один демократ не являлся хорошим  строе-
виком... Как, впрочем, и адвокат!.. Евреи...
   Полковник уронил голову на стол и задремал.
   Ульянов допил свое пиво, расплатился с официантом и направился к  вы-
ходу, - он спешил в читальню. Сразу после его ухода, к уснувшему полков-
нику подсел молодой человек в костюме цвета маренго. Оглядевшись по сто-
ронам, он ловко проверил полковничьи карманы.

   Глава 6. 2017 год

II
Суббота, 26 августа,
полдень

   Со стороны 7-ой авеню к Pennstation было трудно протолкнуться. Движе-
ние, конечно, было перекрыто, то и  дело  завывала  полицейская  сирена.
Толпа, украшенная красными полотнищами и разноцветными шарами, выглядела
весьма эффектно. Над входом был вывешен  транспарант,  гласивший:  "НАША
ЦЕЛЬ - КОММУНИЗМ!" Напротив, перед входом в Madison Square Garden, груп-
па узкоглазых манифестантов держала транспарант с надписью: "ПОБЕДА ДЕЛА
ЧУЧХЕ - ГЛАВНОЕ СОБЫТИЕ ЭПОХИ!"
   Я с трудом пробился к зданию вокзала. У самого входа  высокий  черный
парень раздавал какие-то листовки. Одет он был в потертые джинсы и гряз-
новатую футболку с надписью: "ИСПОЛЬЗУЙТЕ ПРЕЗЕРВАТИВЫ, ЧТОБЫ  НЕ  ЗАРА-
ЗИТЬСЯ ДЕТСКОЙ БОЛЕЗНЬЮ ЛЕВИЗНЫ В КОММУНИЗМЕ!" Вся эта обстановка что-то
смутно мне напоминала. Что-то очень хорошее, но я не мог вспомнить - что
именно.
   Никогда  еще  мне  не  доводилось  видеть  такого  столпотворения  на
Pennstation. Здесь смешались люди всех рас и национальностей. Впервые  в
жизни я видел в Америке толпу, в которой люди не кучковались по расовому
или национальному признаку. А может быть это неплохо, подумалось мне. Не
написать ли об этом? Нет, шефу нужно совсем другое.  Интересно,  как  он
это выразит? Я представил себе шефа: "Это важная мысль, Ларри, но сегод-
ня у нас другая тема на повестке дня. Сегодня надо писать  не  об  этом,
хотя думать об этом следует уже сегодня!" Все-таки, как  только  человек
дорастает до политизированной должности (безразлично в какой политике  -
общегосударственной, заводской или редакционной), он сразу  превращается
в полнейшего идиота...
   Внутри также было много транспарантов, и царила какая-то приподнятая,
праздничная атмосфера. Все эти люди были почему-то  счастливы.  Я  снова
поймал себя на мысли, что мне все это смутно о чем-то напоминает. В  чем
же дело? Вроде бы это обездоленные люди, пришедшие  на  коммунистический
митинг, чтобы мобилизоваться для борьбы с эксплуататорами. Но  почему  у
них такой счастливый вид?
   Внезапно я понял, в чем тут дело. Эти люди счастливы, потому что  они
собрались вместе, чтобы говорить правду! Чтобы  говорить  вещи,  которые
"не очень позволено" говорить! Чтобы вести себя естественно! А  это  уже
очень и очень много! И дело тут было вовсе не в коммунизме.  Вероятно  в
иных коммунистических странах точно такие же люди с таким же энтузиазмом
собирались на антикоммунистические митинги.
   Подумав обо всем этом, я вдруг понял, о чем напоминала мне эта обста-
новка. Я вспомнил рок-фестивали моих юных лет. Там царила точно такая же
атмосфера.
   В центре зала, прямо перед гигантским информационным монитором,  было
сооружено некое подобие сцены. По странному  совпадению,  как  только  я
вспомнил рок-фестивали, на эту импровизированную сцену  вышли  музыканты
популярной группы "Князь треф". Акустика была ужасная,  разбирать  слова
песен было нелегко, но принимали их все равно здорово. Исполнив пару пе-
сен, музыканты удалились.
   Через пять минут под приветственный гул толпы на той же сцене появил-
ся Ричард Рауш. Живьем я его видел впервые. Был он среднего роста,  пол-
ный, лысый, с широким (именно широким, а не  высоким)  лбом  и  приятной
открытой улыбкой. Одет он был удивительно просто - кроссовки, старые по-
тертые джинсы и ковбойка. На его левом плече сидел  неизменный  попугай.
Этот большой синий карибский попугай давно уже стал своеобразной  визит-
ной карточкой Риччи Рауша. Несомненно он добавлял популярности как свое-
му хозяину, так и всей партии американских коммунистов.
   Риччи поднял вверх обе руки, не то  приветствуя  собравшихся,  не  то
призывая всех к тишине. Когда все, наконец, смолкли, он заговорил. Гово-
рил он весьма банальные вещи: про эксплуатацию человека  человеком,  про
неравные возможности в современном капиталистическом обществе. Во многом
он повторял Чомского, а временами даже открыто его цитировал. Вновь, как
и на предыдущих коммунистических митингах, я поймал себя на мысли, что в
основном согласен с оратором.
   Речь Рауша по большей части состояла из простых предложений. Время от
времени он употреблял умеренно сильные выражения, чем еще сильнее распо-
лагал к себе большую часть публики
   В один момент случился очень забавный эпизод. Большую  часть  времени
попугай спокойно сидел на плече у оратора, важно посматривая  по  сторо-
нам. В ходе своего выступления Рауш задался вопросом: "Может ли трудовой
люд добиться прихода к власти парламентским путем?" и умолк на  какое-то
мгновенье, прежде чем ответить. Воспользовавшись паузой, попугай  хрипло
произнес: "Ask me, if I give a shit!", чем чрезвычайно развеселил публи-
ку.
   Должен заметить, что если с первой частью речи Ричарда Рауша я был  в
целом согласен, то к моменту эпизода с попугаем мне уже многое  казалось
неясным. Что, например, понималось под "приходом к власти трудового  лю-
да"? И где проходила граница между "трудовым людом" и "нетрудовым"? И  к
какой категории относился, например, я? Или даже шеф? Ведь даже шефа  я,
при всем желании, не рискнул бы однозначно причислить к "нетрудовому лю-
ду"!
   Скептически оценив шансы "трудового  люда"  прийти  к  власти  парла-
ментским путем, Риччи Рауш сделал логический вывод о необходимости рево-
люционной борьбы. Он убеждал собравшихся, что все  должно  обойтись  без
кровопролития. По его словам выходило, что стоит "трудовому люду"  спло-
титься и решительно заявить о своих правах, как экспроприаторы немедлен-
но отрекутся от власти и сами себя экспроприируют.
   Я уже почти не слушал оратора. Мне не давал покоя вопрос о принадлеж-
ности (или непринадлежности!) шефа к "трудовому люду". Вот  так  у  меня
всегда: влезет в голову какая-нибудь чушь, и ни о чем больше думать  уже
не могу. По моим размышлениям выходило, что шеф к "трудовому люду"  при-
надлежит. Он вечно куда-то звонит, нервничает, суетится, посылает  "фак-
сы", вытаскивает из дипломата какие-то бумаги. Сейчас,  например,  время
ланча. Я живо представил себе, как шеф с Бенжамином сидят  в  кафе  "Old
Jerusalem", как шеф нервно ерзает на стуле и объясняет  Бенжамину,  нас-
колько важно взять сегодня интервью у Ричарда Рауша...
   Внезапно я осознал всю бессмысленность своего дальнейшего торчания на
этом дурацком митинге. Увиденного и услышанного уже  вполне  достаточно,
чтобы написать приличествующую случаю статью, а взять интервью  у  Рауша
мне все равно не удастся.
   Пойду-ка я лучше домой, быстренько состряпаю статейку, и -  к  Тимми.
Весь вечер буду пить пиво!.. Линде звонить я сегодня не должен, она  со-
биралась поехать к родителям, в Нью-Джерси... Давненько я  не  пил  пиво
как следует!.. А вечером, с факса Тимми, я отправлю шефу  статью.  Пусть
этот идиот думает, что я пахал весь день. В понедельник я расскажу  ему,
как Рауш после выступления сразу сел в свой знаменитый обшарпанный "Мус-
танг", как я мгновенно поймал "желтый кэб", как мы с таксистом преследо-
вали "Мустанг", пока нам не  преградила  путь  колонна  манифестантов  с
красными шариками. Я попытался вообразить себе эту  картину,  но  вместо
этого перед моими глазами возникли большая тарелка с маринованными  сви-
ными ножками, баночка с горчицей и запотевшие бутылочки "Карлсберга".
   Обо всем этом я размышлял уже проталкиваясь к выходу...

   Глава 7. ЖРЕЦЫ КАИССЫ

   Когда дом Романовых готовился отметить свое  трехсотлетие,  шахматная
монархия еще переживала романтическую эпоху своей юности.  Когда  корона
уже шаталась на головах российских властителей, поклонники Каиссы  всего
мира жаждали видеть на шахматном престоле законного монарха.
   С другой стороны, если корону Российской империи никто не оспаривал у
ее владельца, то на шахматную корону к концу 1895 года насчитывалось  по
меньшей мере пять достойных претендентов. Четверым из них  суждено  было
сойтись на берегах Невы в грандиозной шахматной битве. Задержимся  нена-
долго, читатель, чтобы почтить память этих замечательных бойцов, а также
вспомнить обстоятельства, которые свели их в эти декабрьские дни на рис-
талище Северной Пальмиры.
   Подобно тому как человечество большую часть своей истории пребывало в
первобытном состоянии, шахматы, зародившись в древности, в течение  дол-
гих столетий дремали в колыбели. Первые серьезные попытки научной систе-
матизации игры были предприняты в XVIII  веке,  а  первый  международный
турнир состоялся лишь в1851 году. До этого шахматные состязания неизмен-
но представляли собой матчевую встречу двух игроков. Изучая историю этих
матчей, можно почти безошибочно назвать сильнейшего шахматиста  той  или
иной эпохи, но это были "некоронованные  короли".  Официально  шахматная
республика превратилась в монархию лишь в 1886 году.  Учрежденный  тогда
титул "Champion of the World" получил Вильгельм  Стейниц,  победивший  в
матче Иоганна Германа Цукерторта.
   Вильгельм Стейниц!..
   О детстве и юности этого человека нам почти ничего не известно.  Уро-
женец Праги, он впервые принимает участие в международном турнире в 1862
году, не добиваясь при этом особого успеха. Будущему чемпиону  мира  шел
уже двадцать седьмой год. В таком возрасте знаменитые мастера  уже  были
знаменитыми. И все же четырнадцать лет спустя Стейниц завоевал  всеобщее
признание в качестве сильнейшего шахматиста мира.
   Карликового роста, хромой, с огромным выпуклым лбом, обрамленным  яр-
ко-красными волосами, и с полубезумным взглядом этот человек являлся ве-
личайшим мыслителем всех времен и народов. Он был мыслителем,  сформули-
ровавшим законы развития шахматной партии. Он был мыслителем, идеи кото-
рого спустя столетие полностью сохранили свою актуальность. Он был  мыс-
лителем, умевшим на практике постоять за правоту своих взглядов.
   А ведь было против кого постоять!
   Дважды, в 1889 и 1892 годах, оспаривал первенство у Стейница  великий
русский шахматист Михаил Чигорин. Оба раза он уступил, но блестящей  иг-
рой снискал себе восхищение шахматного мира и уважение  своего  могучего
соперника.
   Сохранилось множество портретов Чигорина. С них на нас  смотрит  лицо
истинного интеллектуала, человека несомненно благородного.  В  многочис-
ленных книгах о Чигорине авторы обычно  представляли  великого  русского
маэстро как яркого комбинационного игрока, боровшегося с "догматическим"
учением Стейница. Какая чушь! Чигорин был универсальным шахматистом, со-
вершенно не нуждавшимся в столь наивных комплиментах.  Многие  его  идеи
живут и поныне. Достаточно сказать, что такой строгий критик как  Роберт
Фишер считает Чигорина одним из величайших шахматистов в истории! О шах-
матной универсальности Чигорина  красноречиво  говорят  следующие  слова
Пильсбери: "Никогда не было мастера, который в такой мере сочетал  бы  в
себе искусство атаки и защиты, как Чигорин".
   Еще одним претендентом на шахматную корону по праву считался немецкий
врач Зигберт Тарраш. Многочисленные турнирные достижения, а также закон-
чившийся вничью матч с Чигориным выдвинули Тарраша  в  число  сильнейших
шахматистов мира. Казалось, что матч Стейниц - Тарраш неизбежен, тем бо-
лее что Стейниц никогда не уклонялся от встречи с самым достойным. Но...
   В 1894 году Стейниц неожиданно принимает вызов молодого немецкого ма-
тематика Эмануила Ласкера. Неожиданно потому, что успехи этого  маэстро,
лишь недавно дебютировавшего на международной арене,  казались  недоста-
точными для того чтобы бросить перчатку чемпиону. Но случилось непредви-
денное! Эмануил Ласкер выиграл этот матч и стал вторым чемпионом мира.
   Победы пришли к Ласкеру быстро. Победы, но не признание! Его игра  не
завоевывала сердца, уж слишком простой она казалась. Глубиной идей  Лас-
кер действительно уступал Стейницу, но практичность  и  высокая  техника
определили закономерную победу молодого претендента. Лишь немногие поня-
ли, что это была победа практика над теоретиком, игрока над  мыслителем.
Впрочем, современники вообще плохо понимали Ласкера...
   В августе 1895 года в английском городе Гастингсе состоялся, быть мо-
жет, самый знаменитый  турнир  в  истории  шахмат.  Турнир  собрал  всех
сильнейших мастеров мира. Играли новые звезды, адепты позиционной  школы
и старые шахматные романтики. Но основное внимание, конечно, было прико-
вано к большой четверке. Кто будет первым - Ласкер, Стейниц, Чигорин или
Тарраш? Организаторы надеялись, что соревнование внесет ясность в  запу-
танные отношения между чемпионом мира и претендентами.
   Результат был сенсационным: победу одержал дебютант на  международной
арене двадцатидвухлетний американец Гарри Нельсон Пильсбери. К  "большой
четверке" прибавилась новая звезда. Так началась, к сожалению, короткая,
но яркая карьера замечательного американского гроссмейстера.
   На заключительном банкете Чигорин от имени Петербургского  шахматного
общества пригласил Ласкера, Стейница,  Тарраша  и  Пильсбери  продолжить
спор в русской столице.
   Как видите, читатель, Петербургский матч-турнир был  призван  выявить
"настоящего" претендента на матч с молодым чемпионом, а заодно выяснить,
чего же стоит сам чемпион, оказавшийся в Гастингсе лишь третьим.
   Забегая вперед, отметим, что не все приглашенные  прибудут  в  Петер-
бург: Тарраш, сославшись на врачебную практику, отказался от  участия  в
состязании. Матч-турнир начнется первого декабря при четырех участниках.

   Глава 8. "СОЮЗ БОРЬБЫ ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ
   РАБОЧЕГО КЛАССА"

   Г-н Ульянов не имел обыкновения экономить на извозчике. Позавтракав в
"Петрополе", он отправился на Большую  Морскую  улицу,  в  читальню  при
книжном магазине газеты "Новости", а затем вновь переправился через Неву
по Николаевскому мосту и отпустил извозчика  на  Большом  проспекте  Ва-
сильевского острова, не доехав два квартала до дома No8. Перед заседани-
ями "Союза борьбы за освобождение рабочего класса" Ульянов в целях конс-
пирации последние два квартала неизменно проходил пешком.
   Погода продолжала дарить неприятные сюрпризы. Днем была оттепель, а к
вечеру опять резко похолодало, и, как следствие, стало  очень  скользко.
Потом пошел мелкий снежок и стал ложиться тонким слоем поверх льда,  де-
лая дороги еще более опасными для пешеходов.
   Какой-то высокий, слишком легко одетый молодой человек поскользнулся,
упал, а затем, пытаясь подняться, снова поскользнулся и распластался  на
снегу. Прохожие спешили по своим делам, не обращая внимания на бедствую-
щего юношу. Никому нет дела до какого-то пьяницы, тем более в такую  по-
году! "Какие у нас все-таки черствые люди", - подумал Ульянов и поспешил
на помощь незнакомцу.
   Он сам чуть не упал, помогая юноше подняться, и  теперь  они  вдвоем,
поддерживая друг друга, пытались выбраться на менее скользкое место. На-
конец, это им удалось.
   - Вы не ушиблись? - спросил Ульянов.
   - Нет... Благодарю вас, сэр, - сказал незнакомец на  хорошем  русском
языке, но с заметным акцентом.
   "Какие у нас невнимательные люди, - снова подумал Ульянов. -  А  этот
юноша к тому же еще иностранец".
   - Мне, как русскому, право неудобно, что вы не сразу получили помощь,
сударь, - вежливо сказал Ульянов. - К сожалению, нередко приходится  ис-
пытывать чувство стыда за свое отечество.
   - У себя на родине  мне  часто  приходится  испытывать  те  же  самые
чувства, - печально произнес незнакомец. - Да-да, я прибыл из  столь  же
бездушной страны. Давайте, кстати, познакомимся - меня зовут Гарри.
   - А меня - Владимир. Вы, вероятно, - американец?
   - Неужели одного упоминания о бездушии моей родины достаточно,  чтобы
угадать мою национальность?
   - Нет, конечно. Просто я вижу, что ваш родной язык -  английский,  но
чувствую, что вы не англичанин. Англичане, представляясь, обычно называ-
ют свою фамилию, а американцы - имя.
   - Вы были в Америке?
   - Нет, но я о ней много читаю! - многозначительно  произнес  Ульянов,
подумав о своей красной брошюрке.
   В течение всей этой беседы Ульянов помогал молодому  человеку  отрях-
нуться от снега. Судя по всему бедняга Гарри упал не один  раз  за  этот
вечер! Ульянов также заметил, что американец отморозил нос, чего тот по-
ка еще не чувствовал. К неудовольствию Гарри, Ульянов принялся растирать
ему нос. В общем, американец безусловно нуждался  в  экстренной  помощи.
Ульянов размышлял. Привести с собой к сестрам Невзоровым этого  молодого
человека было  бы  чудовищным  нарушением  конспирации,  о  которой  сам
Ульянов постоянно твердил всем членам "Союза". С другой стороны, не  мог
же американец быть провокатором! А то, что молодой человек действительно
иностранец было совершенно  очевидно.  К  тому  же  что-то  подсказывало
Ульянову, что политические взгляды  молодого  американца  близки  к  его
собственным. И дело тут было не только в оброненных Гарри фразах о  без-
душии его родины. Прежде всего Ульянов руководствовался тем безошибочным
чутьем, которое при любом режиме помогает инакомыслящему узнавать  своих
единомышленников. Ульянов колебался недолго. Он прекратил растирать  нос
несчастному молодому человеку и сказал:
   - Гарри! Вам совершенно необходимо выпить водки,  согреться...  Я  бы
даже рекомендовал вам сделать это не спеша, посидеть пару часиков в теп-
лом помещении - водочка, хорошая закуска, затем  горячий  чай,  наконец,
the last but not the least - хорошая беседа. Все это согреет душу и  те-
ло. Если вы согласны следовать за мной, я готов все это вам  предложить.
Как вы на это смотрите?
   - Большое спасибо, Владимир! - американец забавно произнес  старинное
русское имя, сделав ударение на первый слог. - Я с  удовольствием  приму
ваше приглашение.

   x x x

   Сестры Невзоровы были наиболее популярными  шмарами  в  Петербургском
Технологическом институте. Большее несходство между сестрами трудно было
себе представить. Старшая  Зоя  длинная  худая  голубоглазая  блондинка,
младшая Светочка жгучая брюнетка, маленькая, пухленькая,  смазливенькая.
Обе были довольно привлекательны и, как ни странно, политически активны.

   Именно в их комнате 30 ноября 1895 года  проходило  заседание  "Союза
борьбы за освобождение рабочего класса" по вопросу  выпуска  нелегальной
газеты "Рабочее дело".
   К семи часам вечера почти все уже были в сборе. У окна в приятном об-
ществе сестер-студенток курили и балагурили лидеры  петербургских  соци-
ал-демократов Кржижановский, Ванеев и Старков. В уголке чинно беседовали
рабочие Шелгунов и Зиновьев. Оба  держались  как-то  неестественно.  Им,
видно, очень льстило, что их пригласили на заседание. Князь, как всегда,
пришел со своими помидорами и уже  успел  соорудить  "княжеский  салат".
Сервировка стола, впрочем, одним "княжеским салатом" не  ограничивалась.
Ужин готовился на славу! Гусь с яблоками, маринованные  грибы,  заливная
щука, икра - все это уже было на столе.  Князь,  высунув  язык,  нарезал
колбасы и сыры. Ему помогала некрасивая и некурящая Надя Крупская -  та-
кой девушке сам бог велел сервировать стол. Меркул не пришел по  причине
плохого самочувствия. Ждали только Владимира Ильича, а также одного  но-
венького - того самого, с которым Князь познакомился неделю назад в  об-
щей полицейской камере.
   - Может быть нам пока принять по чуть-чуть для согрева?  -  предложил
Глеб Кржижановский и достал из-за окна две большие бутыли  -  золотистую
зубровку и прозрачную "Смирновскую".
   - Как же так, не дождавшись Владимира Ильича? - запротестовала  Надя.
- И как у нас накурено! Владимир Ильич будет недоволен. Он как  раз  не-
давно бросил курить. Вот воля у человека! Девочки, а вам курить особенно
вредно. Вы же будущие матери!
   Светочка нервно закинула ногу на ногу и сбросила  пепел  с  сигареты.
Зоя, вообще не обратила внимания на мудрые слова  Крупской.  Обе  сестры
увлеченно слушали Ванеева, который как раз приступил к новому анекдоту.
   - Приходит еврей к врачу, тоже еврею, и говорит: "Доктор, у меня, че-
гото, в жопе нехорошо". А доктор ему: "Ну, а чего там может быть хороше-
го?"
   Сестры звонко расхохотались, а  Крупская,  принялась  с  еще  большим
усердием нарезать лук. В этот момент зазвенел колокольчик.
   - Это, наверняка, Владимир Ильич! - запричитала Надя. - А  я  еще  не
успела лук замариновать.
   - От него потом этим луком - как от крестьянина! - шепнула Зоя  сест-
ре. -Этой-то дуре с ним, конечно, не спать!..
   Зоя отправилась открывать дверь. Через минуту в комнату вошли Ульянов
и Гарри. Американец был высок, строен и очень красив.  Светочка  востор-
женно пожирала его глазами. Никогда еще  она  не  видела  столь  вырази-
тельного, прекрасного лица. В глазах гостя было выражение, говорящее  об
уме, мечтательности, поэтическом чувстве и глубокой порядочности.
   - Товарищи! - обратился к присутствующим Ульянов. - Позвольте  предс-
тавить вам Гарри, американского социалиста, нашего товарища  по  борьбе.
Гарри только вчера прибыл в Петербург из Соединенных Штатов Америки.
   - Гляди-ка, - шепнула Зоя сестре. - А я всегда думала, что от  амери-
канца должно за версту конюшней разить! А тут... Ты только посмотри  ка-
кие глаза!
   Светочка молчала. Она сейчас не нуждалась в собеседнице, она все  ви-
дела сама. Раскрасневшийся от мороза, измученный "товарищ Гарри" казался
ей воплощением мужской красоты. К тому же, женское чувство  подсказывало
Светочке, что этот американец - личность незаурядная.
   - Товарищи! - продолжал Ульянов. - Давайте сразу сядем за  стол.  Наш
климат оказался слишком суровым для Гарри. Сейчас ему совершенно необхо-
димо выпить зубровочки и как следует закусить!
   Все уселись за стол. Гарри  оказался  между  Ульяновым  и  Светочкой.
Ульянов первым делом налил себе водки. Светочка быстро наполнила тарелку
американца различными деликатесами.
   - Девочки, а как у нас с минералочкой? - засуетилась Надя. -  Замерз-
шему человеку полезно выпить стаканчик минералочки комнатной  температу-
ры. Мне доктор говорил.
   - Минералочки не держим-с! - отрезала  Светочка,  наливая  американцу
зубровки.
   - Умница, Светочка, это как раз то, что нужно сейчас Гарри! -  сказал
Ульянов, поднимаясь, чтобы произнести тост.
   - Товарищи! Я не хочу долго говорить, потому  что  сейчас  необходимо
немедленно выпить. Выпьем за здоровье нашего заокеанского гостя!
   Все кроме Крупской выпили. Гарри поперхнулся - зубровка оказалась для
него слишком ядреной.
   - Это ничего, - участливо сказала Светочка. - Зато сейчас согреешься!
.. И закусывай получше.
   Проголодавшегося Гарри два раза уговаривать не было  нужды.  Он  бук-
вально набросился на еду.
   - Попробуйте вот это, Гарри, - вежливо сказал Князь, передавая  гостю
миску с "княжеским салатом".
   Гарри сидел с набитым ртом. Он лишь одобрительно кивнул,  и  Светочка
мигом подложила ему в тарелку "княжеского салата".
   - А какова цель вашего приезда к нам? - осведомился Шелгунов. - Поли-
тическая? Так сказать, партийный уполномоченный?
   - Нет, - просто ответил Гарри. - Я не политик. Я всего лишь  скромный
член социалистической партии, а цель моего  приезда  в  Петербург  чисто
творческая.
   Этим ответом американец покорил бы Светочку окончательно, если бы  он
не сделал этого еще раньше. Светочка не сомневалась, что ее  сегодняшний
гость является мировой знаменитостью - художником, писателем либо  музы-
кантом. Она была не так уж далека от истины!
   Но прежде чем кто-либо успел спросить Гарри о роде его творческой де-
ятельности, вновь зазвенел колокольчик.
   - Это, наверняка, Роман!  -  воскликнул  Князь  и  побежал  открывать
дверь.
   Новый гость был высокий красивый молодой человек  в  хорошем  костюме
цвета маренго. Ульянову сразу же показалось, что  где-то  он  уже  видел
этого человека, но он никак не мог вспомнить, где именно. Юноше было ни-
как не больше двадцати лет, но он производил впечатление весьма опытного
и тертого человека. Быстро оценив девочек, он отметил про себя,  что  со
Светочкой ему сегодня не светит, а Зоя не совсем в его вкусе.  Он  сразу
вспомнил, где и при каких обстоятельствах видел Ульянова раньше. Он  бе-
зошибочно установил, кто является лидером этого собрания, и  представил-
ся, обращаясь главным образом к Ульянову:
   - Роман Малиновский, студент.
   Все по очереди представились. Затем Малиновского усадили рядом с Зоей
и налили ему "штрафной", а слово было предоставлено представителю заоке-
анских социалистов.
   "Похоже, что я попал на международный съезд  социалистов,  -  подумал
Малиновский. - По несколько лет ссылки всем обеспечено".
   Гарри встал и поднял свою рюмку. Он  говорил  по-русски  правильно  и
весьма красноречиво, а акцент даже придавал  его  выступлению  некоторую
пикантность.
   - Друзья мои! Тот факт, что едва приехав в Петербург, я уже  встретил
столько прекрасных друзей и единомышленников,  наполняет  меня  верой  в
светлое будущее человечества. Думаю, что я не случайно  присутствую  се-
годня на вашем собрании. Видимо сама судьба предначертала  мне  познако-
миться с образом мышления и методами борьбы русских социалистов. Не слу-
чайно и то, что нуждаясь сегодня в  помощи  на  улицах  незнакомого  мне
Санкт-Петербурга, я получил эту  помощь  именно  от  собрата-социалиста.
Многие назвали бы это простым совпадением, но это совпадение как  нельзя
лучше символизирует гуманизм  социалистического  учения.  Зародившись  в
Германии, социализм сегодня успешно развивается во всех  частях  земного
шара. У нас в Америке число социалистов непрерывно  растет.  На  выборах
1888 года за социалистов было подано только 2068 голосов, а сегодня  со-
циалистическая партия США насчитывает в своих рядах почти сто тысяч чле-
нов. Я знаю, что ваше положение существенно отличаеттся от нашего. В на-
шей демократической стране мы имеем возможность бороться, опуская в урны
избирательные бюллетени. Ваша борьба нелегальна, но тем большего  уваже-
ния и сочувствия она заслуживает. Я пью за ваш успех, за русский  социа-
лизм!
   Эта речь вызвала шумное одобрение присутствующих, а Светочка даже по-
целовала оратора. Все, кроме Крупской, с удовольствием выпили,  а  затем
слово взял Ульянов.
   - Перейдем к делу, друзья! Мы собрались здесь сегодня  не  для  того,
чтобы пить водку, хотя и для этого тоже! Мы собрались по вопросу выпуска
газеты "Рабочее дело". Наш "Союз борьбы за освобождение рабочего класса"
является той самой организацией, в которой давно нуждался  петербургский
пролетариат. Разве эта организация не представляет из себя именно зачат-
ка революционной партии, которая опирается на рабочее движение,  руково-
дит классовой борьбой пролетариата, борьбой против капитала и против аб-
солютного правительства, не устраивая никаких заговоров и почерпая  свои
силы именно из соединения социалистической и  демократической  борьбы  в
одну нераздельную классовую борьбу петербургского пролетариата? Перефра-
зируя поэта, можно сказать: "Друзья, прекрасен наш союз, но ему не  хва-
тает газеты!" Только через газету мы достигнем подлинно массовой  агита-
ции, а также повысим политическую грамотность питерских рабочих. А повы-
шение уровня политического образования есть непременный залог успеха! Об
этом нам всем необходимо помнить. Вчера я имел длительную беседу с  Вик-
тором Андреичем и лишний раз убедился в том, что даже членам нашего "Со-
юза" порой не хватает  политической  грамотности,  а  значит  необходимо
учиться - учиться коммунизму. Да я и сам не безгрешен! Вчера я имел про-
должительную беседу с одним очень милым и добрым человеком, в ходе кото-
рой он отстаивал тезис о ненужности политической борьбы. По  его  словам
проблемы прав человека решатся сами собой, как только  будет  достигнуто
полноценное духовное развитие каждого члена общества. К сожалению, я  не
сумел с ходу опровергнуть этот ложный тезис...
   - А сделать это было совсем несложно! - исключительно удачно  нашелся
Малиновский. - Ведь только с уничтожением частной  собственности  стано-
вится возможным гармоничное духовное развитие широких слоев общества.
   Все с уважением посмотрели на Малиновского. "Этот юноша  далеко  пой-
дет", - подумал про себя Ульянов, и не ошибся.
   - Совершенно верно, Роман! - сказал он вслух. -  У  вас  великолепная
реакция... Однако к делу, господа! Простите, я хотел сказать - товарищи.
   - Господа товарищи! - усмехнулся Кржижановский.
   - Можно и так! - Ульянов весело улыбнулся.  -  Глеб  Максимилианович,
как у нас печатники? Не подведут?
   - Все в порядке, Владимир Ильич! - отвечал Кржижановский. - Начиная с
9 декабря, мы сможем по ночам печатать газету. Мне это четко обещано.
   - Отлично сработано, Глеб! - похвалил Ульянов. - По этому поводу мож-
но и выпить!
   Все, кроме Крупской, выпили опять.
   - Как мы и договаривались, - вновь заговорил Ульянов, - на первых по-
рах наша газета будет еженедельной. Сейчас мы распределим роли в  подго-
товке первого номера, а утверждать номер мы соберемся вечером 8 декабря.
Возражения есть?
   Никто не возражал.
   - Можно будет собраться у меня, - предложила Надя. - Мы с мамой испе-
чем пирог и будем очень рады вас всех принять!
   Малиновский подавил улыбку. Этот юноша, всегда великолепно схватывав-
ший ситуацию, уже понимал всех этих людей гораздо лучше, чем они понима-
ли друг друга.
   - Прекрасно! - одобрил Ульянов. - Итак, 8 декабря в 7 часов у Надежды
Константиновны.
   Все согласились и тут же приступили к  распределению  обязанностей  в
новой газете. "Обращение к читателю" и передовицу Ульянов взял на  себя.
Большую активность в обсуждении проявил Малиновский. Он вызвался куриро-
вать профсоюзную и юридическую колонки. Светочка выразила желание подго-
товить большой материал об американском рабочем движении, но  при  усло-
вии, что Гарри ей поможет. Гарри не возражал.
   - Товарищи! - сказал в заключение Ульянов. - Если кто из вас  в  силу
какой-либо причины не сможет быть 8-го у Надежды Константиновны, вы най-
дете меня 6-го на Большой Итальянской в здании Дворянского  собрания  на
студенческом балу. Там вы сможете передать мне подготовленный вами мате-
риал.
   Все, кроме Крупской, еще раз выпили, и на этом закончились дебаты, и,
увы, закончилась водка.
   - Черт! - воскликнул Кржижановский. - И конечно уже все кругом закры-
то!
   - Это смотря для кого! - возразил Князь и подмигнул Шелгунову.
   Тут Надя спохватилась, что уже поздно, и ее, наверное, заждалась  ма-
ма. Князь вызвался проводить ее до извозчика и, заодно, взять водки.
   - Только вот денег у меня нету! - посетовал он.
   Ульянов достал толстый бумажник из красного сафьяна и выдал Князю  на
водку и на извозчика для Надежды Константиновны.

   x x x

   Раньше всех проснулся Князь. Шелгунов спал рядом с ним на полу, а Зи-
новьев в уголке в кресле. Князь сразу принялся трясти своих товарищей  -
они уже опаздывали на работу. Кржижановского, Старкова и Ванеева,  спав-
ших прямо за столом, будить не было нужды - профессиональным  революцио-
нерам спешить некуда. Светочка с Гарри еще с вечера куда-то ушли.  Когда
и куда ушел Малиновский никто не помнил, что, впрочем,  было  не  удиви-
тельно. За ширмой сладко сопел Ульянов, спавший там с Зоей.
   Рабочие похмелились и закусили  остатками  вчерашней  роскоши,  тихо,
чтобы никого не разбудить, поматерились и ушли на работу. Два часа спус-
тя проснулись и ушли пить  пиво  революционеры.  Еще  через  час  встали
Ульянов с Зоей.
   Они сели за стол. Зоя наколола грибок на вилочку и выпила рюмку  вод-
ки. Этим пока и ограничилась. У Ульянова кусок в горло не лез, а на вод-
ку он не мог смотреть без содрогания.
   Тут вернулась Светочка - довольная, сытая и свежая.
   - Гаррик в порядке? - очень серьезно спросил Ульянов.
   - В полнейшем! - ответила Светочка.
   - Ну, хорошо.
   Ульянов хотел расспросить поподробнее, но постеснялся. Он поморщился,
пощупал ладонью затылок, затем посмотрел на часы, вскочил и воскликнул:
   - О, боже, я же в окружной суд опаздываю! - вслед  за  этими  словами
Ульянов надел шубу и поспешил в "Петрополь".

   x x x

   В тот же день на имя начальника  Петербургского  охранного  отделения
поступила агентурная записка следующего содержания:

   "Настоящим ставлю Вас в известность, что 8 декабря с. г.  в  7  часов
вечера по адресу: Гродненский пер., 7/36,  кв.  20,  состоится  собрание
членов "Союза борьбы за освобождение рабочего класса" по вопросу утверж-
дения первого номера нелегальной газеты "Рабочее  дело".  Не  далее  как
вчера Ваш покорный слуга лично присутствовал на собрании этой  организа-
ции, которой руководит адвокат Владимир Ульянов.

Студент".

   Глава 9. СОН ГОСПОДИНА УЛЬЯНОВА

   Ульянов недолго пробыл в Петрополе. После первой  же  кружки  к  нему
вернулся аппетит, и он не без удовольствия съел порцию сосисок. Он выпил
еще две кружки. Похмелье ушло, но навалилась усталость,  -  естественная
после двух дней пьянки.
   Приехав домой, он сразу лег в постель и проспал почти сутки.
   И приснился ему удивительный сон...

   x x x

   ... Стоит Ульянов посреди Дворцовой площади - спиной к  Александровс-
кой колонне, а лицом к некой трибуне. На трибуне судьи, а кругом  толпа.
Толпа мрачная и враждебная, и все смотрят на него. Его,  стало  быть,  и
судят. И судей много - полная трибуна. И главный из них говорит:
   - Владимир Ульянов! Вы обвиняетесь в том, что преследовали святую на-
шу православную церковь, на которой стояла и всегда  стоять  будет  Русь
наша, матушка! Вы обвиняетесь в том, что утопили Россию в крови страшной
междуусобной бойни! Вы также обвиняетесь в том, что навязали социализм и
коммунизм народу русскому!.. Обвиняемый! Что вы имеете  сказать  по  су-
ществу обвинений?
   Судьи ждут от него ответа, а люди вокруг  смотрят  на  него  с  нена-
вистью. Их вовсе даже не интересует, что он будет говорить. Им и так все
ясно. Им уже все заранее объяснили. Им нужен виновный, и таковой  у  них
есть. Сегодня это Владимир Ульянов! Отвечать, вроде бы,  бессмысленно  -
спасения все равно нет, и все же отвечать необходимо, и  вот  он  слышит
свой резкий картавый голос:
   - Самые чудовищные преступления были совершены  во  имя  церкви!  Все
массовые убийства свершались с именем бога на устах! Религия -  это  об-
ман, выгодный тем, кто обманывает, и удобоваримый для тех невежд,  кото-
рых обманывают! Не я вверг Россию в кровавую междуусобицу. Схватка между
богатыми и бедными, между власть имущими и обездоленными была историчес-
ки предопределена. Рожденный богатым и всесильным, я  принял  участие  в
этой схватке на стороне нищих и беззащитных, поступив тем самым куда бо-
лее по-христиански, чем сейчас поступаете вы! Что же касается  социализ-
ма, то я право не знаю, чем он плох! Может быть вы мне объясните?
   - Вы ругаете православную церковь, потому что вы еврей! - сказал один
из судей.
   - Я критикую любую религию, а не только православную!  А  с  чего  вы
взяли, что я еврей?
   - Еврей! Еврей!.. Жид! - закричали в толпе.
   - Нам точно известно, что вы еврей! - сказал крупный лысый  судья  со
строгим лицом. - Ваш дед по матери был крещеный еврей.
   - В этом нет ничего постыдного, - ответил Ульянов. - Я и сам не  уве-
рен, что это правда, но ничего компрометирующего меня в этом нет.
   - Сегодня мы располагаем достаточными доказательствами на  сей  счет!
-сказал лысый судья.
   - А располагаете ли вы достаточными доказательствами  того,  что  ваш
дед по матери не был крещеным евреем? - саркастически спросил Ульянов.
   Толпа возмущенно зароптала. Ульянов вдруг увидел Аркадия  Симоновича.
Старик стоял в толпе и сочувственно смотрел на Ульянова  своими  добрыми
печальными глазами. "Я ведь всегда советовал вам, Володенька,  держаться
подальше от политики", - словно говорил его взгляд.
   - Обвиняемый лицемерно заявляет, что ему неизвестно, чем плох  социа-
лизм! - громовым голосом произнес один из судей. - Социализм  обвиняется
в насильственной коллективизации на селе.
   - Никто не подвергает  сомнению  целесообразность  коллективизации  в
промышленности. Заводы и фабрики в силу ряда естественных причин гораздо
эффективнее, нежели мастерские кустарей-одиночек. Логично  предположить,
что коллективизация имеет многое за себя и в сельском хозяйстве.  Другое
дело, как проводилась коллективизация! Как любил говорить мой дед: и са-
могонка бывает кислой, если ее выгнать неправильно!
   - Социализм обвиняется в сталинских репрессиях! - громко изрек тот же
самый судья.
   - В сталинских репрессиях виноват Сталин! - ответил Ульянов. - Причем
тут социализм!?
   - Социализм, как система, сделал репрессии возможными!
   - Сталинизм, а не социализм! - упорно возражал Ульянов.
   - Социализм обвиняется в захватнических войнах против малых  народов.
Эти нации теперь ненавидят русских!
   - Это вы вели эти войны! - Ульянов указал пальцем на трибуну, а затем
обратился к толпе. - А вы им аплодировали! Причем тут социализм?  Подоб-
ные разбойничьи войны всегда велись большими народами против малых.
   - В борьбе с религией, вы уничтожали выдающиеся произведения живописи
и зодчества. Вы превратили Россию в скотный двор, а ее население в  ста-
до!
   - При социализме вы были культурнейшей нацией - образованной и  начи-
танной. Это теперь вы превратились в скотов! Вы стремились к  свободному
рынку? Вы добились своего! Сегодня вы похожи на  бывшего  интеллектуала,
который продал все свои книги, а взамен купил телогрейку и лавку на рын-
ке.
   Народ больше не роптал. Толпа была серой и безмолвной. Тишина воцари-
лась на площади. Тревожная тишина! Так порой  бывает  пасмурным  осенним
днем, когда небо - темносерое, низкое и тяжелое. Затем оно вдруг  станет
очень темным и совсем близким, подует сильный ветер. А потом ветер прек-
ратится, и наступит какая-то особая торжественная тишина - затишье перед
бурей!..
   И снова Ульянов услышал свой собственный  голос.  Теперь  он  говорил
негромко, но слова далеко разносились в тишине.
   - Ваша критика социализма неконструктивна. Это все равно, что  крити-
ковать капитализм, приводя в качестве аргументов вековое рабство  черно-
кожих и захватнические войны против  краснокожих  в  Соединенных  Штатах
Америки.
   Толпа по-прежнему молчала.
   - Сегодня, - продолжал Ульянов, - вы  видите  свое  прошлое  исключи-
тельно в черных красках, вы восхищаетесь Америкой и хотите  использовать
ее опыт. Напрасно! Ежегодно 4 июля  американцы  отмечают  день  рождения
своей "самой свободной в мире страны". Между тем, этой  стране  немногим
более двухсот лет, добрая половина которых омрачена официально узаконен-
ным рабством. Лишь совсем недавно в Америке формально провозглашено рав-
ноправие всех ее граждан, хотя до подлинного равноправия видимо еще  да-
леко. Но американцы привыкли развивать свои сильные стороны, а не устра-
нять недостатки. В отличие от вас, они не склонны к самобичеванию.
   Какой-то молчавший до сих пор интеллигент на трибуне очень тихо  ска-
зал:
   - Но ведь вы не были социалистом, вы были коммунистом.
   - Социалистом очень легко быть при  демократии,  -  уверенно  ответил
Ульянов. - Мое мировозрение формировалось при абсолютной монархии.  Пос-
ле...
   Он не успел договорить. Раздался шум в толпе. Какой-то похожий на го-
риллу верзила продирался к трибуне, яростно работая локтями. Обращаясь к
судьям, он громко кричал:
   - Этот человек не похож на еврея! Опять вы нам врали!..
   Поднялся невообразимый шум. Кто-то пытался остановить "гориллу". Воз-
никла свалка. Какие-то люди пытались взобраться на трибуну -  там  судьи
уже дрались между собой. Каким-то фантастическим зрением  Ульянов  видел
теперь вокруг себя милионы дерущихся. Эти люди,  только  что  обвинявшие
Ульянова в разрушении памятников старины, теперь с поросячьим  восторгом
уничтожали памятники советского времени,  созданные  не  менее  великими
скульпторами!
   Ульянову стало страшно. Он вдруг почувствовал  себя  виноватым  перед
этими людьми. Ему захотелось остановить их хотя бы на  этот  раз,  и  он
сделал шаг по направлению к дерущимся. Через  мгновенье  он  уже  бежал,
размахивая руками и крича, призывая к благоразумию этих  озверевших  лю-
дей, но никто не обращал на него внимания. Никто не замечал его. Он  бе-
жал сквозь толпу, как сквозь дымовую завесу, не ощущая ее физически.  Он
не мог вмешаться в ход событий. Он существовал в другом времени,  и  все
происходившее здесь было для него лишь миражом...

   Глава 10. 2017 год

III
Среда, 30 августа,
полдень

   - Привет! Я - Колин Кэмпбелл. В эфире WMBC. На востоке  Америки  пол-
день. После выпуска последних известий вы услышите еженедельную програм-
му для любителей популярной музыки рок, затем обзор "О чем сегодня пишут
американские газеты". Но сначала - краткая сводка новостей.
   - Президент Дойл направил российскому правительству телеграмму  собо-
лезнования по поводу трагических событий в Осьмино.
   - Лидер американских коммунистов Ричард Рауш призвал всех своих  сто-
ронников принять участие в демонстрации по случаю Дня Труда.
   - Сенатор-демократ Брюс Истлунд выступил вчера в Вашингтоне с заявле-
нием, в котором призвал демократов  и  нерадикальных  коммунистов  сесть
вместе за стол переговоров с целью образования  Единой  Социалистической
партии Америки.
   - Федеральное бюро статистики объявило вчера окончательные итоги  пе-
реписи населения. Первого января 2017 года в Соединенных Штатах прожива-
ло 291,639 млн. человек.
   Переходим к новостям в подробном изложении...
   Я выключил радио, сел на кровати и закурил сигарету.
   Уже который год, подумал я, каждый мой день начинается  одинаково:  я
прослушиваю краткую (именно краткую!) сводку последних известий, выкури-
ваю сигарету и лишь затем встаю. Новости в подробном изложении я  слушаю
очень редко: лишь в тех случаях, когда в краткой сводке прозвучало  неч-
то, особо меня заинтересовавшее. А вот не покурил в постели, натощак,  я
за последние десять лет кажется всего два раза. Первый раз это случилось
года четыре тому назад, когда я переспал с какой-то мымрой с Соломоновых
островов, не выносившей табачного дыма. Другой раз это произошло 1 янва-
ря прошлого года. Тогда я собирался с нового года бросить курить...
   Сегодня у меня выходной день. При моей сумасшедшей профессии выходные
выпадают по какому-то рулеточному принципу. Совершенно невозможно ничего
планировать. Но мне это почему-то даже нравится. Я  и  не  люблю  ничего
планировать заранее. А люблю - я проснуться  когда  получится,  закурить
сигарету, и думать: пойти мне сегодня пить пиво к Тимми или  отправиться
в "Прерию", чтобы съесть жареное "седло бизона" с острым, пахнущим дымом
соусом и выпить "огненной воды". Подумав об этом, я сразу же  вскочил  с
постели и побежал в душ.
   Все благие намерения, которые я вынашивал целую  неделю,  полетели  к
чертям собачьим, как только я вспомнил про бизонье мясо и "огненную  во-
ду". А ведь я ждал выходного, чтобы поработать над своим романом...
   Я начал писать этот роман шесть лет тому назад, и за все эти годы на-
писал какую-то жалкую сотню килобайт. Всегда что-то отвлекало - девочки,
собантуйчики, футбол... Долгое время я никому не показывал  написанного.
Лишь недавно я решил почитать это вслух Линде. После первых же двух фраз
она ядовито

меня сразу пропало желание читать дальше. Роман начинался так:
"Меня зовут Л.Л. Мне 30 лет." Вероятно, я действительно пишу
так медленно, что мой роман уже устарел. Но не в этом дело...
   Мой отец, сколько я его  помню,  всегда  тянул  инженерную  лямку  на
большом и грязном электротехническом  заводе  на  севере  Нью-Джерси.  В
юности я больше всего боялся, что и мне судьба уготовила такую же унылую
долю. Поэтому, несмотря на протесты отца (извечный конфликт отцов и  де-
тей!), я выбрал стезю свободного (как мне тогда  казалось)  художника  -
журналистику.
   Довольно быстро я понял, что моя "свободная" профессия отнюдь не сво-
бодна от мелкой политичности, грязной лжи, вынужденного раболепия -  од-
ним словом, от всего того, что мне казалось противным в профессии  моего
отца. И тогда мне вдруг захотелось стать писателем. Причем  непрофессио-
нальным! Профессиональный писатель обычно вынужден писать  плохие  книги
ради заработка. Мне же просто хотелось все свое свободное  время  прово-
дить в стране своих грез, в обществе созданных мною образов...
   Хотелось, но не получалось. Свободное время я проводил где угодно - у
Тимми и в "Салониках", в "Ритмах Марса" и в ночном  клубе  на  42-ой,  в
"Прерии" и в "Сиракузах", - но только  не  за  письменным  столом  перед
компьютером...
   Я вышел на улицу. Здесь все было по-прежнему - серпы, молоты, лозунги
на стенах, листовки на асфальте. "Париж покрылся баррикадами!" -  вспом-
нилась мне фраза из школьного учебника истории. Но пока было тихо.
   До "Прерии" мне надо было пройти всего три квартала. На ближайшем уг-
лу толстый, чернявый спагетти уже разложил на длинном  столе  "шанелевс-
кие" сумочки, шляпки с эмблемой "Мадам Бовари" и прочие объекты вожделе-
ния восточноевропейских особей женского рода. Последние не заставили се-
бя долго ждать, и, расталкивая друг дружку, уже рылись во всей этой куче
ворованного хлама.
   На следующем углу двое нищих трясли стаканами. Я высыпал всю свою ме-
лочь - около трех долларов - слепому черному парню и отдал бумажный дол-
лар старому спившемуся caucasian'у.
   Стоял самый разгар ланча, и надеятся на отдельный столик  в  "Прерии"
было столь же бессмысленно, как ждать второго пришествия. Мне еще повез-
ло, что удалось заполучить мое любимое местечко - за  вишневым  столиком
на две персоны в самом темном углу зала.
   За этим же столиком уже томился в ожидании официанта седовласый,  ру-
мяный caucasian лет пятидесяти. При моем появлении он сразу  оживился  и
протянул мне свою визитную карточку. Я взглянул: "Д-р  Дюран,  профессор
кафедры философии, Нью-Йоркский университет".
   - А вы - мистер Левистер, не так ли? Не удивляйтесь! - попросил  про-
фессор, но я уже успел удивиться. - Просто у меня отличная память на ли-
ца, а ваше маленькое фото я вижу почти ежедневно  на  страницах  "Hudson
News".
   Действительно, подумал я, удивляться тут нечему. Разве лишь тому, что
меня раньше никто никогда так вот не узнавал.
   - Вы бывали здесь ранее, м-р Левистер?.. О, в таком случае вы знаете,
что следует заказывать... Седло бизона?.. М-м... А это не будет  слишком
сухо?.. Нет? Отлично, обожаю сочное мясо... А что на  гарнир?..  Фасоль?
Неужели?.. Мм... Ну ладно попробуем. И зеленый салат, конечно?!.  А  чем
вы обычно запиваете?.. Огненная вода??? Это сколько же процентов алкого-
ля?.. Семьдесят пять!? А с чем вы это смешиваете?.. Пьете так?!  Честное
слово, м-р Левистер, будь вы белый, я бы решил, что у вас русские  пред-
ки! В этом вопросе я, с вашего позволения, пойду своим  путем  и  закажу
себе красного вина.
   Д-р Дюран трещал без умолку. Инструктаж по поводу заказа давал  вроде
бы я, но говорил все время он. Наверняка он был отличным лектором в сво-
ем университете!
   Коротконогая, страшненькая официантка быстро принесла  нам  салаты  и
выпивку. Бросив оценивающий взгляд на ее удаляющуюся задницу,  профессор
бодро провозгласил:
   - Жизнь прекрасна! Я знаю, что это звучит ужасно банально, но давайте
выпьем за это, м-р Левистер.
   Мы выпили. Профессор пил итальянское вино удивительно красивого руби-
нового цвета, я же врезал себе по мозгам рюмочкой "огненной воды" -  ог-
лушающего и дерущего горло фирменного напитка ресторана "Прерия".
   Как только мы выпили, профессор вновь заговорил. Он говорил,  не  за-
молкая ни на секунду. Он одинаково успешно говорил с набитым  ртом  и  с
пустым. Ему не нужен был собеседник, он  нуждался  только  в  слушателе.
Причем в любом. Все, что он говорил мне, он без сомнения с удовольствием
рассказал бы и коротконогой официантке, и шефу иностранной  контрразвед-
ки, и папе Римскому, и Христу, и даже Риччи Раушу.
   - Да-да, м-р Левистер, жизнь прекрасна! Сегодня это уже не  банальная
фраза. Сегодня это реальность. Отныне и навсегда. Бог благословил Амери-
ку. Теперь мы имеем абсолютно все... Взгляните на эту картину. Разумеет-
ся она напоминает нам, что мы находимся в "Прерии". В этом смысле ресто-
ран, кстати, очень удачно декорирован. Но сейчас речь не об  этом.  Этот
несчастный дакота развел руки в мольбе. О чем он просит Великого Духа? О
самой малости - о мире, о пище... Но и эту малость он едва  ли  получит.
Мы же сегодня имеем все -превосходное жилье, полное  изобилие  продуктов
питания, технические удобства, лекарства, избавляющие нас от  недугов  и
неудобств. Да-да, лекарства! Мы еще не достигли бессмертия,  но  мы  уже
имеем пилюли, защищающие нас от двух главных врагов человечества - импо-
тенции и плохого пищеварения... Сегодня никто уже не  вспоминает  Ницше,
Шопенгауэра, Мальтуса. Сейчас опасен только нигилизм... Большое спасибо,
дорогая (это - коротконогой официантке, подавшей нам  бизонину)...  Мясо
выглядит превосходно! Давайте за это выпьем, м-р  Левистер...  Вы  пьете
"огненную воду" даже не морщась, как заправский профи... Прекрасное  ви-
но!.. О чем я говорил?.. Да-да, м-р Левистер, один только нигилизм  соз-
дает ныне угрозу нашему обществу. Именно он породил  сегодняшний  комму-
низм, а точнее - "раушизм"... Какое сочное мясо... И эта фасоль с чесно-
ком просто божественна... О чем это я? Да! Эти мрачные философы прошлого
сегодня выглядят попросту дураками. Так устроен мир! Все гениальное выг-
лядит смешным по прошествии всего лишь сотни лет. Особенно это  касается
общественных наук... Попробуйте вот этот соус!.. Итак, вопреки прогнозам
мрачных философов мы без видимых потрясений  построили  Общество  равных
возможностей и всеобщего благоденствия!.. Я помню вашу статью о  расовой
проблеме, м-р Левистер. Я с вами абсолютно не согласен. Извините, но ра-
сизм - это просто  мнительность  черного  населения.  Подобная  же  мни-
тельность свойственна евреям. Я имею ввиду, в первую очередь,  европейс-
ких евреев... Ваше здоровье!.. Кстати, как вам нравится наша официантка?
.. Не пора ли нам заказать кофе?.. Милая!.. Принесите  нам  кофе,  пожа-
луйста... Десерт?.. М-м, как вы смотрите, м-р Левистер?.. Нет... На  чем
мы остановились?.. А, да-да-да... Мы живем в обществе  абсолютно  равных
возможностей, хотя конечно от каждого  требуется  известное  упорство  в
достижении цели. Сегодня я испытываю чувство  глубокого  удовлетворения,
оглядываясь на пройденный мною путь, хотя гораздо легче было  бы  ничего
не делать и жаловаться на жизнь.
   До сих пор я практически не участвовал в разговоре. Я не видел смысла
спорить с этим самодовольным идиотом, которого вполне устраивало положе-
ние общества, поскольку он был удовлетворен своим положением в этом  об-
ществе. Где-то, кажется у Ремарка, я читал, что  спорить  с  коммунистом
столь же бессмысленно, как и спорить с нацистом. А какой смысл спорить с
профессором Дюраном? Но в эту минуту - то ли под уже  ощутимым  влиянием
"огненной воды", то ли вспомнив  спившегося  caucasian'а  и  несчастного
слепого на улице - я осторожно спросил:
   - А вы уверены, профессор, что если бы вы родились в бедной семье,  в
неблагополучном районе, ваша жизнь сложилась бы столь же безоблачно?
   Доктор Дюран снисходительно улыбнулся.
   - Вы еще очень молодой человек, м-р Левистер. В вас говорит юношеский
максимализм. На самом же деле социальных программ, существующих в  нашем
обществе, вполне достаточно, чтобы признать его обществом равных возмож-
ностей, где каждый имеет одинаковый шанс.  Мне  трудно  вас  переубедить
сейчас, но думаю, что когда-нибудь вы с моим мнением согласитесь.
   Не думаю, что профессор считал меня "красным негром". Скорее всего, я
был в его глазах юным болваном, наслушавшимся коммунистической пропаган-
ды. Как говорится: "повзрослеет - поумнеет". Его интерес к разговору яв-
но упал.
   Выпив кофе, мы расплатились и вышли из ресторана.
   - Рад был с вами познакомиться, - сказал на прощание профессор и вру-
чил мне еще одну свою "визитку". - Может быть, вы посетите мою  завтраш-
нюю лекцию? Я начинаю в полдень.
   - Благодарю вас, - сказал я. - А какая тема?
   - Проблема образования в обществе равных возможностей. Как я  сегодня
лишний раз убедился - очень актуальная тема.
   - Благодарю вас, - сказал я еще раз. - Постараюсь.

   Глава 11. НОВОСТИ АРКАДИЯ СИМОНОВИЧА

   - Володенька, вам повезло! - радостно приветствовал  Ульянова  старик
Прадер. - Вам повезло дважды! Вы даже не можете  себе  представить,  как
вам повезло!
   - Могу! - ответил г-н Ульянов, потирая замерзшие руки.
   - Как, вы уже знаете? Но каким образом? - Аркадий Симонович  выглядел
разочарованным. - А-а, понимаю: вероятно вы уже видели Хардина.
   - А разве Андрей Николаевич в Петербурге? - в свою  очередь  удивился
Ульянов.
   - Так вы его еще не видели? Откуда же вам тогда все известно?
   - Да помилуйте, Аркадий Симонович! Мне ровным счетом  ничего  не  из-
вестно. Я просто пошутил. Мне всю ночь снилась какая-то чертовщина, и  с
утра я решил прогуляться по свежему воздуху. Я пришел сюда пешком, а мо-
розец нынче знатный. Поэтому, едва открыв вашу дверь, я почувствовал се-
бя счастливым, а в предвкушении вашего знаменитого борща  я  решил,  что
мне повезло дважды. Но вы действительно удивили меня - удивили и обрадо-
вали. Значит, Андрей Николаевич в Петербурге? Где он остановился?
   - Этого я не знаю, но вы с ним еще увидитесь. Я его встретил вчера  в
Шахматном обществе. Он приехал в Петербург по случаю матч-турнира.
   - Как, вы вчера там были? - удивился Ульянов.
   - Да, Володенька. А как же иначе? Такое событие!
   - А как же ресторан?
   - Поработали без меня несколько часов. Что тут удивительного?
   В этом действительно не было ничего удивительного, но все завсегдатаи
ресторана привыкли ежедневно видеть старика за стойкой.
   - Я понимаю, что вам будет приятно встретиться с г-ном  Хардиным,  но
говоря, что вам повезло, я имел в виду совсем не это! -  с  таинственным
видом сказал Прадер.
   - Как, есть еще новости!? - воскликнул Ульянов. - Аркадий  Симонович,
не томите!
   - Разрешите прежде подать вам борщ! - сказал Прадер и с торжествующим
видом убежал на кухню.
   Когда-то нанятый и выученный Прадером поваренок давным-давно  превра-
тился в не очень молодого человека и очень опытного повара, но свой зна-
менитый борщ Аркадий Симонович до сих пор готовил собственноручно.  Каж-
дое утро старик варил в огромном чане классический украинский борщ (Пра-
дер был родом из Жмеринки). Как только кто-нибудь из посетителей заказы-
вал "борщ Прадера", старик брал небольшой глиняный горшочек, мелко  шин-
ковал в него изрядное количество чеснока, сладкого перца, колбасы и  са-
ла, добавлял три или четыре столовые ложки предварительно  отваренной  в
пиве кислой капусты, заливал все это борщом и ставил горшочек в печь  на
несколько минут. Каждому, заказавшему борщ, бесплатно полагалась рюмочка
водочки - "для аппетита". Водка и сметана подавались отдельно на  специ-
альном подносике с надписью "БОРЩ ПРАДЕРА". Подносик был красного  цвета
в форме сердца, что видимо символизировало любовь Прадера к посетителям,
а быть может любовь посетителей к "борщу  Прадера".  "Еврейским  борщом"
шутливо называли завсегдатаи этот вкуснейший и оригинальнейший суп.  По-
говаривали, что это было излюбленное кушанье государя императора, правда
ел он его всегда инкогнито, скрываясь под именем полковника Бздилевича.
   Итак, Ульянов выпил рюмочку и, положив две ложки сметаны в  яркокрас-
ный суп, с удовольствием приступил к еде. Утром, напуганный  страшным  и
непонятным сном, он спланировал трезво провести день, но  теперь,  после
хорошей прогулки и "стартовой" рюмочки, забыл все благие намерения.
   - А теперь, Аркадий Симонович, пива и новостей! - потребовал Ульянов,
расправившись с борщом. - Рассказывайте, какое еще счастье мне  привали-
ло, помимо удовольствия отведать вашего божественного борща и перспекти-
вы увидеть Андрея Николаевича Хардина.
   - Вам повезло, Володенька! - снова сказал Аркадий Симонович,  наливая
Ульянову пиво. - Сегодня у меня раки!
   Ульянов придал своему лицу восторженное выражение,  что  было  совсем
нетрудно, поскольку он действительно любил раков. Вместе с тем, он,  ко-
нечно, понимал, что это не главная новость старого Прадера. Аркадий  Си-
монович, выдержав непродолжительную паузу, важно произнес:
   - Разрешите предложить вам, Володенька, салат "Столичный".
   - Да, конечно, - ответил Ульянов. - С удовольствием!
   Прадер снова исчез, но на этот раз сразу же вернулся с вазочкой сала-
та.
   - Раки для вас уже варятся! - радостно сообщил он.
   Салат был заправлен первоклассным майонезом "Провансаль"  и  испускал
тонкий аромат прекрасно приготовленных речных даров.  Сегодня  мало  кто
помнит, почему салат "Столичный" - столь популярный в  Петербурге  и  не
слишком популярный в Москве - имеет такое  название.  Объяснение,  между
тем, довольно простое: салат этот  был  изобретен  Аркадием  Симоновичем
Прадером еще в те времена, когда столица располагалась на невских  бере-
гах. В наше время в российских ресторанах "Столичным" называют любой са-
лат, приготовленный по типу французского "Оливье". В  оригинальной  идее
Аркадия Симоновича салат "Столичный" приготовлялся с раками.
   Согревшийся и уже утоливший первый голод Ульянов  не  спеша  смаковал
деликатесный салат, запивая его пивом.
   Несколько минут спустя Аркадий Симонович принес большое блюдо с варе-
ными раками. Ярко-красные с длинными белыми клешнями раки были  украшены
сельдереем и выглядели весьма аппетитно.
   Ульянов доел салат, придвинул к себе блюдо с раками и сказал:
   - А теперь, милейший Аркадий Симонович, налейте мне еще пивка и  вык-
ладывайте ваши новости. Сдается мне, что вы еще кое-что припасли.
   - Вы правы, Володенька! - ответил Аркадий Симонович, наливая Ульянову
новую кружку. - Я не случайно сказал, что вы очень удачно зашли  сегодня
ко мне. Вам, действительно, повезло! Я уже о вас вспоминал, но, к  сожа-
лению, у меня не оказалось вашего адреса. Кстати, где вы сейчас живете?
   - На Гороховой.
   - Так близко!?
   - Да, Гороховая 61/1.
   - Отлично! А вспоминал я вас нынче утром в связи с тем, что во  втор-
ник 5 декабря в моем ресторане состоится шахматный  турнир,  посвященный
дню рождения маэстро Пильсбери.
   - Во вторник!? Вы же закрыты по вторникам.
   - Но в следующий вторник будем открыты специально по случаю турнира.
   - И вы хотите пригласить меня участвовать?
   - Володенька, узнав кто будет играть, вы непременно захотите участво-
вать! Я уже договорился с Ласкером, Стейницем, Чигориным и Пильсбери!
   - ???
   - Да, да! Я вчера договорился со всеми четырьмя великими маэстро!  На
их матч-турнире во вторник запланирован выходной,  а  Пильсбери  в  этот
день исполняется двадцать три года. Г-н Алапин также дал свое  согласие.
Мне еще предстоит разыскать маэстро Шифферса. Остальным игрокам придется
заплатить за участие немаленький вступительный взнос - 15 рублей.
   - Я думаю! - не удивился Ульянов. - Чтобы  обеспечить  участие  таких
корифеев, разумеется, требуются солидные призы.
   - Не в этом дело! - возразил Аркадий Симонович. - Призы я обеспечиваю
сам! Я не пожалею денег, чтобы провести такой турнир в собственном  рес-
торане. Взносы пойдут на организационные расходы. Я, например, хочу при-
обрести двойные часы! Вы когда-нибудь играли с двойными шахматными часа-
ми, Володенька?
   - Нет, не доводилось.
   - Во вторник попробуете! Это будет грандиозно! Турнир  с  часами  при
участии чемпиона мира в ресторане Аркадия Прадера!
   Шахматные часы, впервые примененные в1883 году на турнире в  Лондоне,
недешево стоили в описываемые нами времена. Но таков был Аркадий Симоно-
вич! Добрый и скромный человек, прекрасный хозяин, он становился  расто-
чительным и тщеславным, когда дело касалось шахмат.
   - Я выделяю 200 рублей на призы! - гордо  сообщил  старик.  -  Первый
приз будет 75 рублей, второй - 50, третий - 35, четвертый - 25 и пятый -
15 рублей!
   - Великолепно! - искренне сказал Ульянов.
   - Вступительный взнос для любителей весьма высок, - продолжал Аркадий
Симонович. - Я не ожидаю большого количества участников.  Тем  лучше!  Я
мечтаю о турнире в 12 или 14 достойных игроков. Темп игры я  предполагаю
сделать 15 минут каждому игроку на партию. Будет замечательный шахматный
праздник! Начало сделаем ровно в полдень.
   - Вероятно,  это  будет  турнир-гандикап?  -  высказал  предположение
Ульянов.
   - Нет, Володенька, это будет настоящий турнир! Скорее всего, мы усту-
пим все призы "сильным мира сего", но тем  почетнее  будут  наши,  пусть
редкие, успехи в отдельных партиях.
   - А как насчет зрителей? - полюбопытствовал Ульянов.
   - В этот день будет платный вход в ресторан - три рубля,  но  за  эту
цену, помимо зрелища, зрители получат угощение. Вероятно, зрителей будет
немного, но это будут истинные поклонники нашей игры!  Среди  них  будет
князь Кантакузен. Он пообещал учредить приз - бутылку старого  французс-
кого коньяка -победителю  турнира.  Говорят,  по  случаю  международного
матч-турнира, в Петербург приехал г-н Бостанжогло...
   - А кто из любителей уже изъявил желание  играть?  -  поинтересовался
Ульянов.
   - Собираются играть очень сильные любители - г-да  Хардин,  Соловцов,
Лизель. Возможно, будет мой старинный знакомый - помещик  Жеребцов.  Ваш
покорный слуга, конечно, тоже не преминет участвовать.
   - Налейте мне еще кружечку, Аркадий Симонович,  и  поставьте  в  счет
вступительную плату за участие в этом замечательном турнире. Я давно  не
играл, и собираюсь сейчас отправиться к "Доминику"  -  попрактиковаться.
Если встречу там г-на Шифферса, с удовольствием передам ему ваше пригла-
шение.
   - Большое спасибо, Володенька! Сейчас я напишу записку  для  Эмануила
Степановича.

   Глава 12. КАФЕ "ДОМИНИК"

   Расположенное на Невском проспекте кафе "Доминик" было наиболее ожив-
ленным местом сбора петербургских шахматистов. Строго говоря,  "Доминик"
не являлся шахматным кафе. Это было обычное петербургское кафе, включав-
шее в себя биллиардную и "шахматно-доминошную" комнаты. Именно здесь,  в
насквозь прокуренном и пропитанном винными  парами  помещении,  начинали
свой шахматный путь Чигорин, Шифферс, Алапин... Именно  сюда  стремились
приезжавшие в Санкт-Петербург любители и мастера, чтобы под стук  костя-
шек домино и биллиардных шаров проверить свои силы в  королевской  игре.
Именно сюда пришел г-н Ульянов, чтобы попрактиковаться перед  представи-
тельным турниром в ресторане Прадера.
   Войдя в кафе, он быстрым шагом пересек главный зал,  где  петербуржцы
поднимали заздравные бокалы по случаю субботнего вечера, миновал  билли-
ардную и очутился в маленькой комнате, где за одним столиком с  шумом  и
матерками забивали "козла", а за другим сидел  в  одиночестве  мертвецки
пьяный человек. Этому человеку было сорок пять лет, но густая копна  се-
дых кудрявых волос сильно старила его и  делала  похожим  на  спившегося
профессора.
   - Эмануил Степанович! - воскликнул Ульянов, устремившись к этому  че-
ловеку. - Какая удача! Вас-то я и ищу.
   Эмануил Степанович Шифферс, второй (после Чигорина) по силе шахматист
России, шахматный организатор и педагог, автор оригинального  шахматного
руководства, незадолго до описываемых нами событий  добился  крупнейшего
успеха в своей шахматной карьере. На уже упоминавшемся  нами  турнире  в
Гастингсе он занял шестое место сразу  вслед  за  Пильсбери,  Чигориным,
Ласкером, Таррашем и Стейницем. Неудивительно, что после  такого  успеха
обсуждался вопрос о возможности его участия в Петербургском матч-турнире
вместо отказавшегося д-ра Тарраша. Но так как он ранее не  имел  успехов
на международной арене, то было решено  не  руководствоваться  в  данном
случае лишь результатом Гастингса. Конечно, по  своей  силе  Шифферс  не
заслуживал участия в матч-турнире и его успех в Гастингсе был единствен-
ным в его деятельности, но все же он был вторым игроком России,  и  было
бы более, чем естественно, если бы Россия дала своему представителю воз-
можность продемонстрировать свой талант, который у Шифферса был несомне-
нен и очень интересен. Короче, обиду  и  разочарование  Шифферса  понять
можно!
   Маэстро поднял свои отяжелевшие от водки веки и увидел Ульянова.
   - А, Володя, привет-привет! Мы с Прадером на днях про вас вспоминали.
Старый Прадер считает, что у вас большие шахматные способности.  Возмож-
но, он прав, но чтобы развить свои способности, необходимо  много  зани-
маться. Достаточно ли я занимаюсь? Правильно ли развиваюсь,  как  шахма-
тист? Эти вопросы должны постоянно занимать молодого человека, Володя.
   "Всероссийским шахматным учителем"  называли  Шифферса  современники.
Его педагогические наклонности особенно ярко проявлялись, когда маститый
маэстро пребывал в нетрезвом состоянии. А  напивался  Шифферс  с  посто-
янством, достойным лучшего применения.
   - А меня лично больше не занимают никакие вопросы, -  продолжал  Шиф-
ферс свою пьяную болтовню. - Эти негодяи не соизволили  пригласить  меня
для участия в турнире. Пусть им же будет хуже! Своим участием я бы  сни-
зил им процент евреев. Двоих из этих господ следовало  бы  проверить  на
предмет права въезда в Санкт-Петербург. Я не антисемит,  но  вы  знаете,
что когда еврей занимает ваше место, это  всегда  наводит  на  некоторые
размышления...
   - Хотите кофе? - прервал Шифферса Ульянов, и,  не  дожидаясь  ответа,
заказал две чашечки кофе и коробку папирос.
   Ульянов и сам был навеселе, но Шифферс произвел  на  него  удручающее
впечатление. Его необходимо было протрезвить, прежде чем  играть  с  ним
или передавать ему приглашение Прадера. Впрочем, Ульянов знал, что  Шиф-
ферс быстро трезвеет, особенно от кофе.
   И, действительно, через несколько минут Шифферс заметно взбодрился  и
сам предложил Ульянову сыграть пару партий по "франку". Франком на  "до-
миниканском" жаргоне именовалась стандартная ставка - 25 копеек. Попутно
отметим, что за столик и фигуры посетители платили в "Доминике" 20 копе-
ек в час.
   Протрезвев, Шифферс немедленно заявил, что не мешало бы еще выпить.
   - Не беспокойтесь - я сам! - быстро сказал Ульянов.
   Он знал, что спорить с Шифферсом на эту тему все равно бесполезно,  а
ему не хотелось, чтобы маститый маэстро платил. Поэтому он сам  подозвал
официанта и заказал маленький графинчик водки, после чего они приступили
к игре.
   Шифферс давал Ульянову пешку и ход вперед - это была их обычная фора.
В результате почти трехчасовой борьбы Шифферс выиграл четыре партии  при
одной ничьей. Ульянов достал бумажник и вручил Шифферсу рубль и, заодно,
записку от Прадера с приглашением на турнир.
   - Собственно, для этого я вас сегодня и искал, - добавил он.
   - А я уже знаю про этот турнир, - сказал Шифферс.
   - Откуда? - удивился Ульянов.
   - До вас здесь сегодня был Хардин.
   - Как, Андрей Николаевич был здесь!? - воскликнул Ульянов.
   - Да, утром. Я сегодня весь день у "Доминика".
   - И вы будете во вторник у Прадера?
   - Обязательно! - сказал вновь опьяневший Шифферс, наливая водки  себе
и Ульянову. - Я покажу этим господам, где раки зимуют!  Давайте  выпьем,
Володя!.. Ваше здоровье!.. Не беспокойтесь, старый Шифферс  еще  покажет
всем хуй с четвертого этажа!
   - Я в этом не сомневаюсь! - засмеялся Ульянов.
   Он посмотрел в окно. Стемнело. Ульянов вдруг подумал о том, как  уют-
но, вот так, декабрьским вечером сидеть у "Доминика", пить водку и смот-
реть в окно на освещенный газовыми фонарями Невский...
   - Вы не откажетесь отужинать со мной, Эмануил Степаныч?  -  предложил
Ульянов. - Пойдемте в зал.
   - Спасибо, но я что-то не чувствую за собой особого аппетита, - отве-
тил Шифферс. - Давайте просто закажем еще один графинчик и  какой-нибудь
закуски.
   Они перешли в главный зал кафе и разместились за столиком у окна.
   - А какой закуски? - спросил Ульянов, разглядывая меню. - Может быть,
маринованную миногу?
   -- Ни в коем случае! - запротестовал Шифферс. -  Я  знаю  только  два
места, где можно просить маринованных миног - в ресторане у Николаевско-
го вокзала и у Аркадия Симоновича. Маринованные миноги у  "Доминика"  не
идут с теми ни в какое сравнение.
   - Ну, а что тогда?.. Грибков? - предложил Ульянов.
   - Да, нет, рыбная закуска - это была неплохая идея.  Давайте  спросим
рыбное ассорти.
   - Прекрасно! - одобрил Ульянов. - Ну, а какое-нибудь  горячее  блюдо?
Покушайте, Эмануил Степанович! Раз уж решили попить как следует, так да-
вайте и поедим... Как насчет осетрины по-петербургски?
   - Спросите лучше каплуна, - решился, наконец, Шифферс. - Да попросите
пожирнее! Люблю жирное под водку.
   Ульянов заказал довольно большой графин водки, рыбное ассорти,  осет-
рины - для себя, и каплуна - для Шифферса. Официант сразу принес водку и
холодную закуску, и Шифферс провозгласил тост:
   - Давайте, Володя, выпьем за вашу молодость, чтобы у вас все удачно в
жизни сложилось, и чтоб вам не пришлось потом мучиться  угрызениями  со-
вести.
   - О чем это вы, Эмануил Степаныч? - спросил пораженный Ульянов.
   - Да так... Вы читали сочинения г-на Достоевского?
   - Да, конечно, - ответил Ульянов.
   - Недавно я приобрел новый тринадцатитомник сочинений покойного Федо-
ра Михайловича, - Шифферс говорил неторопливо, с какой-то пьяной  задум-
чивостью. - В молодости я был с ним знаком, - он неплохо играл в  шахма-
ты... Сейчас я перечитываю его роман, где рассказывается о молодом чело-
веке, убившем старуху...
   - Разумеется, я знаком с этим романом, - перебил Шифферса Ульянов.
   - Старуха была процентщицей, - упрямо продолжал  Шифферс.  -  Молодой
человек убил ее ради денег. Он как бы пожертвовал никчемной старухой ра-
ди собственного будущего. Так шахматист в конце  партии  порой  жертвует
офицером, чтобы пешка стала королевой... А потом молодой человек долго и
мучительно раскаивался... Да, давайте выпьем. Ваше здоровье!.. Вот также
скоро пожертвуют нами, нашим усталым и подлым миром... Ради светлого бу-
дущего!.. А потом будут мучиться и сомневаться:  правильно  ли  поступил
и...
   Официант принес горячее. Шифферс умолк и пьяно смотрел на лоснящегося
от жира каплуна и обсыпанный укропом  жареный  картофель.  Что  касается
Ульянова, то его взволновали слова Шифферса, но не так сильно как  запах
поставленного перед ним блюда. Поэтому, с уважением посмотрев на осетри-
ну, он предложил выпить под горячее.
   - Давайте, Эмануил Степаныч, выпьем за нашего добрейшего Аркадия  Си-
моновича и за успех его замечательного турнира.
   - Да! - согласился Шифферс. - Старик Прадер  соображает,  особенно  в
борщах и миногах. За Прадера!
   Они чокнулись и выпили.
   - А что касается его турнира, - продолжал Шифферс, - я думаю мы  сло-
мим всем головы, Володя, и, как  всегда  у  Прадера,  классно  пожрем  и
выпьем!

   Глава 13. ВОСКРЕСНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГОСПОДИНА
   УЛЬЯНОВА

   Корявая и безграмотная, косо приколотая к двери записка гласила: ВЛА-
ДИМИР ИЛИЧ Я УШОЛ ЗА ВОДКОЙ 11 30 БУДУ КНЯЗЬ
   "Все-таки всеобщее среднее образование совершенно необходимо, - поду-
мал Ульянов. - Вот и думай теперь: ушел он в одиннадцать  тридцать,  или
он вернется к этому времени? Пожалуй, больше похоже на то, что к полови-
не двенадцатого он обещает вернуться".
   Ульянов нервно заметался  по  лестничной  площадке.  Часы  показывали
тридцать пять минут двенадцатого. Два часа назад он проснулся, не  помня
- ни как он расстался с Шифферсом, ни как он приехал домой,  ни  как  он
лег спать!
   Торопливо умывшись, он - в порядке компенсации за изрядно помятую фи-
зиономию - надел свой лучший костюм и отправился опохмеляться.  Заглянув
по пути в почтовый ящик, он обнаружил записку от  Князя.  Князь  пытался
застать Ульянова дома в субботу, чтобы сообщить нечто исключительно важ-
ное. Тщетно прождав два часа под дверью, Князь оставил записку, в  кото-
рой настоятельно приглашал Ульянова зайти в воскресенье утром.
   И вот Ульянов здесь. "Поцеловав дверь", с нетерпением ждет  возвраще-
ния Князя. Уже без четверти двенадцать, а у Ульянова "ни в одном глазу".
Понимая, что опохмелиться совершенно необходимо, он  решил  пока  отпра-
виться в "Пушкарь". "Черт знает, куда  Князь  запропастился,  -  подумал
Ульянов. - Выпью пока пару кружечек и вернусь".
   Ровно в полдень с Петропавловской крепости выпалила пушка. Добропоря-
дочные горожане возвращаются из церкви, а безбожник Ульянов спешит опох-
мелиться! Свернув на Большую Пушкарскую рядом с фабрикой Отто  Кирхнера,
Ульянов торопливо прошагал еще два квартала и нырнул в "Пушкарь" на гла-
зах у испуганно перекрестившейся петербургской старушки.
   Ульянов любил "Пушкарь". В этом мрачном, почти темном баре было нечто
чинное и торжественное. И эта атмосфера, и то, что пиво здесь подавали в
огромных черных глиняных кружках, и старинные гравюры на  стенах  -  все
напоминало Ульянову таверны позднего средневековья, красочно описанные в
его любимых авантюрных романах.
   Ульянов заказал копченого леща и две кружки пива. Жадно выпив  первую
кружку, он удовлетворенно выдохнул воздух и принялся  разделывать  рыбу.
Только утолив похмельную жажду, он поднял глаза, чтобы посмотреть на си-
дящего напротив, и сразу обомлел, встретившись со злобным взглядом  пол-
ковника Бздилевича.
   - А, господин адвокат! - злорадно воскликнул Бздилевич. - Как вас там
зовут? К сожалению, я начисто позабыл ваше имя.
   - Иосиф Джугашвили, - представился Ульянов.
   Чувствуя, что полковник по каким-то причинам ищет  скандала,  Ульянов
решил не открывать своего настоящего имени и назвал первое, пришедшее на
ум. Он и сам не смог бы объяснить, почему это имя оказалось  грузинским.
Ульянов и представить себе не мог, какого джина он выпустил в эту минуту
из бутылки! Именно с этого дня имя Иосифа Джугашвили  попадет  в  черные
списки Российского охранного отделения, а мелкий воришка с этим  именем,
украв у цирюльника баночку с мазью от мандавошек, неожиданно получит  за
это такую трепку от жандармов, что сразу станет революционером!
   - Иосиф, говоришь, Джугашвили? - ироническим тоном переспросил  Бзди-
левич. - Имя у тебя какое-то странное: не то греческое, не то еврейское.
А бумажник у меня в прошлый раз ты зачем спер?
   "Этого только не хватало," - подумал Ульянов.  Он  огляделся  вокруг.
Посетителей в баре было довольно много, но никто пока не  смотрел  в  их
сторону
   - А не слишком ли много вы себе позволяете,  г-н  полковник?  -  тихо
спросил Ульянов, подавляя свое справедливое негодование.
   - Вы никакой не адвокат, милостивый государь,  а  самый  обыкновенный
карманный воришка! - прогремел Бздилевич,  отрывая  задницу  от  дубовой
скамьи.
   Громко произнесенные, эти слова полковника привлекли  всеобщее  любо-
пытство. Снова оглядевшись по сторонам, Ульянов  понял,  что  теперь  он
должен ответить на оскорбление. Он медленно поднялся.
   Теперь они стояли друг против друга, разделенные лишь узким столиком.
Они не знали правды друг о друге. Ульянов считал, что перед ним  зауряд-
ный полковник. Император, в свою очередь заблуждался, полагая, что перед
ним обыкновенный карманник. Между тем, противостояние  этих  двух  людей
определило целую эпоху в истории государства Российского.
   Ульянов широко размахнулся и ударил соперника. Удар был столь  силен,
что сбил полковника с ног. Падая, полковник затылком сбил со стены  кар-
тину, изображавшую его достойного предка на строительстве верфи  в  1704
году.
   Через какое-то мгновенье два дюжих официанта уже заламывали  Ульянову
руки, а некий обалдевший от счастья любитель порядка бросился звать  по-
лицию. Воспользовавшись всеобщей суматохой, полковник Бздилевич  скрылся
в неизвестном направлении. Несколько минут спустя на месте  происшествия
появились два рослых жандарма. Они посадили г-на Ульянова  в  решетчатый
экипаж и доставили в охранное отделение.
   Охранное отделение располагалось тогда  на  Петербургском  острове  в
красивом особняке неподалеку от Биржевого моста. В приемной за столиком,
покрытым бардовым сукном, сидел писарь и в толстой  амбарной  книге  ре-
гистрировал всех задержанных. В ту самую  минуту,  когда  сопровождаемый
двумя филерами Ульянов предстал перед писарем, входная дверь отворилась,
и в приемной появился рослый красивый франтовато одетый молодой человек.
   - Роман! - невольно вырвалось у Ульянова.
   Малиновский ничем не выдал своего смущения. Мгновенно  оценив  ситуа-
цию, он спросил:
   - Что случилось? Почему вы здесь?
   - Какой-то идиот затеял со мной ссору в общественном месте, - ответил
Ульянов, не обращая внимания на протестующий жест филера. - Но почему вы
здесь?
   - Я проходил мимо, - невозмутимо отвечал Малиновский, - и увидел, как
вас доставили сюда. Весьма вероятно, что я сумею вам помочь.
   - Вы!? Но каким образом? - удивился Ульянов.
   Один из филеров встал между Ульяновым и Малиновским  и,  обращаясь  к
последнему, вежливо сказал:
   - Извините, сударь, но разговаривать с  задержанным  можно  только  с
разрешения начальника отделения или дежурного офицера.
   Малиновский обнадеживающе подмигнул  Ульянову  и  быстро  зашагал  по
длинному коридору, в конце которого располагался кабинет начальника  Пе-
тербургского охранного отделения г-на Барсукевича.
   - Ну-с, - начал писарь, - фамилия?
   - Ульянов, - ответил арестант после секундной заминки. Он решил гово-
рить правду, так как едва ли ему грозили серьезные неприятности. Никаких
компрометирующих бумаг у него при себе не было, красную  книжицу  он  по
счастью забыл дома. Полковник бесследно исчез, и таким образом даже ист-
ца у охранки не было в наличии. Вероятнее  всего,  Ульянову  грозил  не-
большой штраф за нарушение общественного порядка.
   - Имя, отчество?
   - Владимир Ильич.
   - Год рождения?
   - 1870-ый.
   - Место рождения?
   - Симбирск.
   - Симбирской губернии?
   - Да.
   - Где вы проживаете в настоящий момент?
   - В Санкт-Петербурге.
   - Пожалуйста, поточнее, сударь!
   - Гороховая, 61/1.
   - Профессия?
   - Адвокат.
   - Привлекались ли ранее к дознанию и судебной ответственности?
   - Нет, не привлекался.
   Ульянова поместили в общую полицейскую камеру. Остаток дня и всю ночь
он провел в обществе пьяниц и уголовников. В прекрасно  сшитом  костюме,
при галстуке, Ульянов выглядел сомнительно с точки зрения перспектив об-
щения с подобного рода публикой. Но интеллект и  личное  обаяние  всегда
помогали Ульянову находить общий язык с представителями низших слоев об-
щества. Так получилось и на этот раз. Во всяком случае, его не  тронули.
Через короткое время он уже принимал активное участие в общей беседе,  а
еще через час он уже в основном говорил, а остальные арестанты с  уваже-
нием слушали.
   Наступил вечер. Поиграв пару часиков в буру со своими новыми знакомы-
ми, Ульянов улегся на жестких нарах. Его дорогой костюм был изрядно  по-
мят, а галстук он проиграл в карты. Тяжелые думы охватили его. Как долго
его будут держать, чем это все вообще кончится. Каким образом ему  может
помочь Роман? Все это очень странно. Днем ситуация казалась  ему  вполне
безобидной, сейчас он думал иначе. Днем вообще все всегда выглядит  куда
радужнее, чем ночью. По ночам у людей  часто  наступает  депрессия...  А
вдруг они обыщут его квартиру. Оснований для этого вроде бы нет, но  что
им мешает?.. Ничего особенного там, правда, нет. Он еще  даже  не  начал
работу над статьями для новой газеты... Но красная книжка не давала  ему
покоя. Разумеется, эта книжка не могла входить в список запрещенной  ли-
тературы, но Ульянов чувствовал, что разговор с полицией по поводу  этой
брошюры будет нелегким... И как-то странно появился Роман.  Что  бы  это
значило?.. И Князь хотел сообщить ему что-то исключительно важное. Когда
он теперь увидит Князя?..
   Мучимый подобными мыслями, Ульянов долго ворочался на  нарах,  прежде
чем, наконец, забылся тяжелым сном.

   Глава 14. ВТОРОЙ СОН ГОСПОДИНА УЛЬЯНОВА

   У входа в Петропавловский собор Ульянова поджидала прекрасная женщина
в красном платье и с черным шарфом, обмотанным вокруг талии. Еще  издали
Ульянов узнал эту богиню. Мнемозина взяла Ульянова под руку, и они вмес-
те вошли под своды собора.
   Собор святого Петра и Павла, место вечного упокоения  русских  царей,
бессмертное творение архитектора Трезини, словно обрызган эликсиром веч-
ной молодости. Достроенный в 1733 году, одноглавый собор по сей день по-
ражает своим величием и богатым внутренним  убранством,  а  его  золотой
шпиль давно стал визитной карточкой прекрасного города на Неве. Этот со-
бор уцелел, но сколько подобных храмов, монастырей стали жертвами  неве-
жественных фанатиков...
   Оказавшись под сводами собора, Ульянов был неприятно поражен.  Внутри
Петропавловского собора приятно находиться в одиночестве, в тихой,  тор-
жественной обстановке. Но сейчас здесь была несметная толпа, а в  центре
зала на высоком постаменте стоял гроб.
   - Зачем здесь все эти люди? - невольно вырвалось у Ульянова.
   - Сегодня в Петропавловском соборе происходит перезахоронение  остан-
ков полковника Бздилевича и его канонизация! - ответила Мнемозина.
   - Как!? Эти люди хотят причислить полковника Бздилевича к  лику  свя-
тых? - переспросил ошеломленный Ульянов.
   - Вот именно! - подтвердила Мнемозина.
   - Но за что?
   - За нанесенные ему вами оскорбления.
   - Но как можно канонизировать полковника Бздилевича?  -  не  унимался
Ульянов. - Ведь его невозможно даже считать порядочным человеком!
   - В глазах людей, которых вы сейчас здесь видите, порядочность отнюдь
не является добродетелью. Скорее они  считают  ее  глупостью.  Эти  люди
всегда ведут себя так, как им выгодно. У них нет принципов.  Они  всегда
держат нос по ветру.
   - А в каком году мы  с  вами  сейчас  находимся?  -  полюбопытствовал
Ульянов.
   - В 1995-м.
   - Я слышал, что четверть века назад в основанном мною  государстве  с
большой помпезностью отметили мой столетний юбилей...
   - Совершенно верно, Владимир Ильич,  -  подтвердила  Мнемозина.  -  И
большинство из тех, кого вы сейчас здесь видите, активно  участвовали  в
тех торжествах.
   - А были эти люди членами созданной мною партии?
   - Конечно! - ответила богиня. - Еще какими активными!
   - А если им это сейчас напомнить?
   - Они будут глупо улыбаться и нести чепуху типа:  "Вы  же  понимаете,
какое тогда было время!" или "Вы же прекрасно понимаете, что иначе  было
нельзя!"
   - Но ведь это неправда! - возмущенно воскликнул Ульянов.
   - Разумеется, неправда, но эти люди порой сами верят в  то,  что  они
говорят. Взгляните хотя бы на того дедушку, замершего сейчас в псевдоре-
лигиозном экстазе. Как вы думаете, кто это?
   - Бывший адъютант покойного полковника Бздилевича? - высказал предпо-
ложение Ульянов.
   - Нет, это автор текста к гимну основанного вами государства, - отве-
тила Мнемозина.
   - Серьезно!?
   - Вполне. Вас это сильно удивляет?
   - А  чем  ныне  занимается  сей  достойный  муж?  -  полюбопытствовал
Ульянов.
   - Теперь он доказывает свое аристократическое происхождение и связан-
ное с ним право на владение некой собственностью.
   - И он действительно аристократ? - осведомился Ульянов.
   - Кто его знает!? - брезгливо поморщилась Мнемозина. - У подобных ти-
пов под матрацем припрятаны разные документы на все случаи жизни.  Смот-
рите: кажется, ему предоставили слово.
   - А кто это помогает ему взобраться на кафедру? - спросил Ульянов.  -
Его холоп?
   - Нет, это его сын. Но, слушайте!
   Старик, наконец, взобрался на кафедру, и  кругом  воцарилась  мертвая
тишина. Он открыл было рот, но снова задумался. Вероятно  он  вспоминал,
где он находится и что следует говорить. Наконец, ему это удалось, и под
сводами собора зазвучал его старческий дребезжащий голос:
   - Товарищи! В 1943 году Коммунистическая партия  и  Советское  прави-
тельство приняли решение о создании Гимна Советского Союза. К выполнению
этого ответственнейшего задания были привлечены десятки поэтов и  компо-
зиторов. Авторитетная комиссия во главе с Климентом Ефремовичем  Вороши-
ловым в течение ряда месяцев знакомилась и прослушивала предлагаемые ва-
рианты. Требуется ли объяснять, как я был счастлив,  узнав,  что  именно
мой текст одобрен комиссией. Со временем возникла необходимость внести в
текст гимна изменения. Мне, как автору первого гимна СССР, была  предос-
тавлена возможность создать новую редакцию текста. И я, конечно,  счаст-
лив, что эта работа оказалась успешной. Не могу не выразить своей благо-
дарности Центральному Комитету нашей ленинской партии  и  лично  Леониду
Ильичу Брежневу за высокое доверие.
   В этот момент старый маразматик взглянул на своего сына, давно  пода-
вавшего ему весьма недвусмысленные знаки, и замолк.  Все  кругом  шепта-
лись, но никто не решался подать голос. После  минутного  замешательства
старик заговорил вновь:
   - Простите, товарищи! Я хотел сказать совсем другое. Я хотел сказать,
что у нас сейчас перестройка, и мы должны говорить про товарища  Сталина
совсем не то, что мы говорили про него раньше. Но это, товарищи,  отнюдь
не означает, что раньше мы врали. Просто раньше мы не знали всей правды,
а теперь товарищ Горбачев нам все рассказал. Но,  несмотря  на  это,  мы
должны сохранять революционную бдительность. Товарищи! Совершенно  необ-
ходимо одергивать таких товарищей, которые, прикрываясь гласностью, поз-
воляют себе критику в адрес отдельных особо  высоко  стоящих  товарищей.
Совершенно недопустима критика в адрес Владимира Ильича Ленина, так мно-
го сделавшего для нашей страны, для всего человечества!..
   Взглянув на сына, старик снова умолк. Вглядевшись в старика  повнима-
тельнее, Ульянов с содроганием обнаружил, что у того свиные  уши.  Ропот
вокруг усиливался и постепенно перерастал в хрюканье.
   - Неужели все русские стали такими? - ужаснулся Ульянов.
   - Нет, конечно! - успокоила его Мнемозина. -  Все  "такие"  собрались
сегодня здесь. Но даже здесь сейчас не все такие. Среди присутствующих и
истинно религиозные люди, и искренние поклонники покойного полковника, и
почитатели старинных русских традиций. Хотя в основном здесь сейчас  та-
кие, как этот старик. Подавляющее же большинство русских вне стен  этого
собора - нормальные люди.
   - А где они сейчас? - с надеждой спросил Ульянов. - Можно мне их уви-
деть?
   - Они повсюду: в библиотеках и на рок-концертах, в барах и в рестора-
нах, на спортплощадках и на улицах города. Но вы не  можете  их  видеть,
Владимир Ильич. Вы давно умерли и можете видеть только то, что я вам хо-
чу показать. Вам здесь разве не интересно?
   Хрюканье кругом становилось нестерпимым.
   - Это же свиньи! - в ужасе закричал Ульянов.
   - Не все здесь свиньи, - спокойно ответила Мнемозина. -  Кроме  того,
ваше сравнение неоригинально. Этих людей уже неоднократно сравнивали  со
свиньями.
   - И как они на это реагировали?
   - Долгие десятилетия они делали вид, что не слышат этого.
   - А когда услышали?
   - А когда услышали, то решили, что это не про них. Подлинный боров  в
человеческом обличье никогда не признает себя свиньей.
   Внезапно хрюканье прекратилось, с треском откинулась крышка гроба,  и
оттуда выскочил полковник Бздилевич. Указывая пальцем  на  Ульянова,  он
злобно закричал:
   - А, проклятый воришка! Господа, держите его! Он украл мой  бумажник!
Это вор, господа!
   И вновь поднялся шум. Ульянов вдруг увидел, как немногочисленные  Лю-
ди, осторожно, боясь задеть свиней, покидают собор. Он инстинктивно про-
тянул руки в сторону Мнемозины, словно прося у нее защиты,  и  с  ужасом
обнаружил, что богини рядом с ним больше нет.  Домашние,  по-человечески
одетые свиньи превратились в диких  зверей  и,  угрожающе  рыча,  начали
приближаться к Ульянову. Только старый кабан на кафедре вопил человечес-
ким голосом:
   - Господа, что вы делаете!? Это же Владимир Ильич Ленин...  Товарищи,
это ведь Владимир Ильич Ленин... Владимир Ильич Ленин... Владимир  Ильич
Ленин... Владимир Ильич Ленин...

   x x x

   В понедельник утром Ульянов предстал перед следователем охранки, рот-
мистром Жмудой. Чувствовал себя Ульянов отвратительно, поскольку еще  не
пришел в себя после ночного кошмара. Он настороженно посматривал на  ще-
голеватого ротмистра, словно опасаясь, что тот превратится в свинью. Од-
нако ротмистр был сама любезность, и подобные превращения явно не входи-
ли в его намерения. Повторив для проформы те же самые  вопросы,  которые
накануне предлагал Ульянову писарь, Жмуда вежливо сказал:
   - Г-н Ульянов, вы были арестованы за драку с неким полковником в пив-
ном баре "Пушкарь", расположенном на Большой Пушкарской  улице.  Полков-
ник, имя которого нам неизвестно, скрылся с места происшествия, и  ника-
кого заявления от него не поступило. Кроме того, согласно некоторым сви-
детельским показаниям полковник первым нанес вам оскорбление. Таким  об-
разом, мы не видим оснований задерживать вас здесь.  Сейчас  вам  вернут
вашу шубу, и вы можете быть свободны.

   x x x

   Российская охранка - и это признавали не только ее  друзья  -  хорошо
знала свое дело. К концу 1895 года она уже имела досье на г-на Ульянова.
В понедельник, 4 декабря, эта папка пополнилась еще одним документом.
   "Арестованный 3 декабря с.г. за драку в пивном баре  "Пушкарь"  лидер
российских социал-демократов В.И. Ульянов освобожден, т.к. его  пребыва-
ние на свободе совершенно необходимо для проведения запланированной на 8
декабря операции "Браслет". Начальник отделения генерал А.А.  Барсукевич
Старший следователь ротмистр Т.К. Жмуда 4 декабря 1895 г."

   x x x

   Неожиданно легко обретя свободу, г-н Ульянов первым делом  отправился
в баню. Там он вдоволь насладился русской парилочкой и  слегка  закрепил
успех пивком. Попутно он размышлял на предмет,  чем  бы  ему  нынче  за-
няться. Ему следовало бы отправиться к Князю, ведь  тот  хотел  сообщить
нечто важное. Но как раз к Князю Ульянову, почему-то, ехать не хотелось.
И вообще никого ему не хотелось в этот день видеть. Хотелось побыть  од-
ному. В бане Ульянов побрился, переоделся и вышел оттуда  совсем  другим
человеком. Глядя на него, никому и в голову бы не  пришло  предположить,
что он провел ночь в общей полицейской камере.
   По пути домой он заглянул к своему любимому пирожнику и  купил  шесть
аппетитных разноцветных кремовых корзиночек и пачку дорогого  индийского
чая. Ульянов решил посвятить остаток дня работе. Нужно было  подготовить
материалы для первого выпуска газеты "Рабочее дело", а занимаясь  такими
делами, он всегда поглощал много сладостей.
   Придя домой, Ульянов проветрил свой кабинет, заварил  чай  в  большом
серебряном самоваре и засел за работу. Помимо  самовара  и  пирожных  на
письменном столе лежали экономические справочники России и ведущих евро-
пейских держав, а на стене, прямо перед Ульяновым, висела огромная карта
Российской империи.
   Ульянов поминутно заглядывал то в один, то в другой справочник, делал
в них какие-то пометки и  размашистым  почерком  выстраивал  бесконечные
столбцы цифр на чистых листах бумаги. Время  от  времени  он  поднимался
из-за стола и устремлял долгий пристальный взгляд на карту. В такие  ми-
нуты он видел перед собой будущую Россию - государство нового типа,  где
впервые в истории человечества каждый крестьянин будет наконец иметь  по
воскресеньям курицу в своем котелке. Ульянов любил мечтать. Именно  меч-
тательность сделала его одним из самых замечательных людей своего време-
ни. Его мечтательность носила сугубо научный характер.  Ульянов  никогда
не задумывался над тем, какие потрясения поджидают человечество на  пути
в страну его грез. Так и великий генуэзец, всю жизнь упорно стремившийся
заглянуть за горизонт, чтобы достичь новых берегов, естественно не пред-
полагал, что побочным результатом его великих открытий станет  возрожде-
ние самой страшной из форм эксплуатации человека человеком.

   Глава 15. 2017 год

   IV
   Суббота, 2 сентября,
   8 часов утра

   - С добрым утром! Я - Колин Кэмпбелл. Вы слушаете WMBC. В начале каж-
дого часа - выпуск последних известий, который традиционно начинается  с
краткой сводки новостей. В 8 часов 15 минут в  эфир  выйдет  медицинская
прог-рамма WMBC. В ней вы встретитесь с крупнейшим авторитетом по  синд-
рому Шарки - доктором Стейблом. В 8 часов 45 минут - еженедельная  музы-
кальная программа "Ностальгия", в которой прозвучат записи  звезд  диско
семидесятых годов прошлого столетия. Но сначала - краткая сводка  новос-
тей.
   - Президент Дойл заявил вчера, что возобновление старой доброй тради-
ции рабочих демонстраций показывает, что рабочее движение в Америке  еще
далеко не исчерпало своих возможностей.  Сенатор-демократ  Брюс  Истлунд
охарактеризовал это заявление президента, как неискреннее.
   - По прогнозам специалистов в понедельник в демонстрациях  по  случаю
Дня Труда примут участие свыше 2 млн. человек.
   - Согласно сообщениям поступающим из Санкт-Петербурга, террористичес-
кая группировка "Уракен" продолжает удерживать территории, прилегающие к
Осьмино. В русской столице введено военное положение.
   - Прошедшей ночью в Лос-Анджелесе полиция  арестовала  знаменитого  в
недавнем прошлом баскетболиста П.С. Джонса. Ему предъявлено обвинение  в
изнасиловании двух белых девочек - одиннадцати и тринадцати лет...
   - Fucking shit!!! - невольно воскликнул я и нервно выхватил из  пачки
сигарету. - Fucking bullshit!.. Assholes!..
   Мне неоднократно доводилось беседовать (профессия, черт возьми!) с П.
С. (P.S. - Plastic Shoes) Джонсом. Его настоящее имя  было  Лорд  Байрон
Джонс. Лет пять назад он закончил свою профессиональную карьеру,  и  се-
годня немногие помнят происхождение его забавной клички. В самом  начале
века, будучи совсем юным, но уже очень ярким центровым, Джонс рекламиро-
вал по телевидению кроссовки на пластиковой подошве.  Теперь  этот  факт
помнят лишь самые заядлые любители баскетбола, но даже людям далеким  от
спорта этот чернокожий гигант хорошо известен под именем П.С.
   Я хорошо помнил его спокойную, неторопливую речь, его мягкие,  интел-
лигентные манеры. Абсурдность обвинения была совершенно очевидна. Я  ко-
нечно понимаю, что во многих случаях факт изнасилования крайне  непросто
доказать или опровергнуть. Изнасилование является, воможно, самым  неяс-
ным преступлением. Но чтобы П.С. Джонс изнасиловал двух девочек-подрост-
ков!.. Впрочем, многие в это поверят, потому что П.С. Джонс  -  черноко-
жий. Поверят только по этой причине. Единственной, но достаточной.
   Разумеется, это была провокация. Ясно, что кое-кто в Америке  сегодня
заинтересован в том, чтобы обострить расовую проблему.  Это  можно  было
предвидеть.
   Интересно, что скажет теперь Ричард Рауш?  Интуитивно  я  чувствовал,
что он тоже расист, но объективно ему было выгодно сказать сейчас  прав-
ду. Заблуждаются те, кто считает, что  политики  всегда  врут.  Политики
всегда говорят то, что им выгодно в данный момент. Сегодня  Рауш  скажет
правду. Он должен будет сказать правду.
   Но многие ли ему поверят? Послушают ли его белые?  И,  что  не  менее
важно, послушают ли его черные? Едва ли. Едва ли, потому что он уже  до-
пустил политическую ошибку. Он обязан был предвидеть возможность  подоб-
ной провокации и предсказать ее заранее. В этом случае сейчас  никто  не
поверил бы в виновность П.С. Джонса. Да и провокация, скорее всего,  во-
обще бы не состоялась.
   Странное дело - сейчас я рассуждаю почти как сторонник коммунистов. А
впрочем, что в этом странного? Разве идеи коммунистов  не  здоровее  тех
дремучих инстинктов, которые пытаются разбудить в людях организаторы де-
ла П.С. Джонса? Поневоле засочувствуешь коммунистам!
   Значит, топор войны вырыт  опять!  Опять  пережидать  острый  расовый
конфликт. Опять ловить на  себе  ненавидящие  или,  наоборот,  опасливые
взгляды белых прохожих. Опять обмениваться подчеркнуто солидарными улыб-
ками с незнакомыми черными.
   Я на секунду представил себе, какая толкотня будет  сегодня  в  World
Trade Center на пресс-конференции Эллиота фон Хрубера. Б-р-р! Никуда  не
хотелось идти. Настроение было безнадежно испорчено.
   А что если "заболеть"?! Отличная идея... Я ведь давно уже  не  болел.
Все мои шестнадцать дней за этот год в целости  и  сохранности...  Набью
холодильник до отказа и буду сидеть дома...  "Лечиться"...  Жрать,  пить
водку, смотреть телевизор... Я еще немного поразмыслил, и  набрал  номер
шефа. Послышались шесть длинных гудков, а затем включился  автоответчик.
Громким шепотом я четко произнес:
   - М-р Бергман! Говорит Ларри Левистер. У меня температура  -  103,  и
голос пропал. Считайте, что я взял персональные дни до  вторника.  Очень
сожалею. Пока!
   Отлично! Теперь главное - не подходить к телефону. Пусть шеф  думает,
что я напился чаю с медом и дрыхну. Конечно, шеф может  обо  всем  дога-
даться, ну и черт с ним. В конце концов, я никогда этим  не  злоупотреб-
лял.
   И я отправился в супермаркет. Там я купил десять банок куриного супа,
три фунта различных холодных закусок, банку кислой капусты,  четыре  ба-
ночки маринованных грибков, две пачки сосисок, огромный  пакет  красного
картофеля, три французских батона, а также пачку кофе, пять блоков сига-
рет и два ящика кока-колы. Затем я посетил еще два очень важных магазина
и приобрел галлон исландской водки, бутылку приличного шотландского вис-
ки и сто двадцать бутылочек "Карсберга".
   Дома я разложил все это по местам, а затем поставил одну бутылку вод-
ки в морозильник, засунул в микроволновую печь две картофелины, бросил в
кастрюльку три сосиски, откупорил бутылочку "Карсберга" и включил  теле-
визор.
   Первое же, что я увидел на  экране,  было  интеллигентное  лицо  П.С.
Джонса...

   Глава 16. МЕЖДУНАРОДНЫЙ ШАХМАТНЫЙ ТУРНИР
   В РЕСТОРАНЕ АРКАДИЯ ПРАДЕРА

   Пятого декабря 1895 года, за четверть часа до  полудня,  в  ресторане
Прадера все уже было готово к открытию шахматного турнира  в  честь  дня
рождения американского гроссмейстера Гарри  Нельсона  Пильсбери.  Обычно
здесь зажигали лишь небольшое количество свечей и накрывали их  красными
абажурами, что придавало обстановке некую  торжественность.  Но  в  этот
день все было иначе! Задолго до Роберта Фишера Аркадий Симонович понимал
важность хорошего освещения для творческого настроения  шахматных  игро-
ков. В центре ярко освещенного зала стояли в ряд шесть шахматных  столи-
ков, за которыми уже сидели одиннадцать участников предстоящего состяза-
ния. Не хватало только именинника. Чтобы не терять время  в  томительном
ожидании, познакомимся пока с игроками.
   За первым, если считать от окна, столиком сидел флегматичный  молодой
человек с пенсне на длинном семитском носу. Телосложением он скорее  на-
поминал математика, нежели атлета, а ростом походил на  Наполеона  Бона-
парта. Впрочем, в ту пору Эмануил Ласкер и являлся наполеоном шахматного
мира, второй год нося титул "Champion of the World".
   Напротив Ласкера, прислонив костыли к спинке стула, сидел рыжеволосый
карлик с огромным лбом и горящими глазами. Этот старик, которого природа
наградила столь отталкивающей наружностью, был личностью поистине  заме-
чательной. Год назад Вильгельм Стейниц уступил Ласкеру титул  шахматного
короля, но навсегда сохранил за собой славу величайшего шахматного  мыс-
лителя. Два великих чемпиона дымили сигарами и мирно,  по-видимому  даже
дружелюбно, беседовали между собой. Времена конфронтаций между  сильными
шахматного мира тогда еще не наступили.
   За следующим столиком расположились два сильнейших русских маэстро  -
Михаил Чигорин и Эмануил Шифферс. Этих вечных конкурентов объединяла од-
на, но пламенная страсть  к  спиртным  напиткам.  Именно  этим  пагубным
пристрастием, да впридачу еще фатальным невезением  объясняли  некоторые
советские шахматные историки тот досадный факт, что великий русский шах-
матист Михаил Чигорин так и не стал чемпионом мира. Не пора ли нам приз-
нать, что Михаил Иванович ни в один момент не был сильнейшим в  мире,  а
заодно понять, что в портретной галерее шахматных гениев  прошлого  этот
рыцарь без страха и упрека будет выглядеть куда  достойнее  в  блестящей
претендентской мантии, чем в амплуа жалкого пьянчужки-неудачника.
   За третьим столиком сидел третий по силе шахматист России Семен  Ала-
пин. Этот невысокий, но очень крепко сбитый человек был весьма  искусным
практиком и довольно оригинальным, хотя и несколько вычурным теоретиком.
Некоторые его поступки свидетельствовали о недоброжелательном  отношении
к Чигорину.  Возможно,  здесь  имела  место  зависть:  этому  шахматному
Сальери явно не доставало посоха гения. Все же время от  времени  Алапин
достигал неплохих результатов в международных состязаниях.  Еще  большую
известность он приобрел как теоретик шахмат - аналитик в области  дебют-
ной теории, где его именем названы некоторые варианты и системы.
   Далее расположились любители, заплатившие турнирный  взнос  за  право
скрестить оружие со знаменитыми маэстро. Наш друг Ульянов оживленно  бе-
седовал со своим старым знакомым - адвокатом, видным представителем  ли-
берального общества в Самаре, А.Н. Хардиным. Андрей  Николаевич  пользо-
вался весьма почетной известностью в шахматном мире. Не имея  возможнос-
ти, по роду своих занятий, уделять игре много времени  и  участвовать  в
серьезных состязаниях, Хардин тем не менее достиг в  ней  весьма  значи-
тельной силы, проявившейся главным образом в анализах,  которые  помеща-
лись в различных шахматных изданиях, и в игре по переписке.
   За следующим столиком Аркадий Симонович  Прадер  демонстрировал  мос-
ковскому гостю Соловцову последний этюд г-на Троицкого. Пианист по  про-
фессии, Александр Владимирович Соловцов был в  конце  прошлого  столетия
также одним из сильнейших русских шахматистов, первым чемпионом  Москвы,
достойным соперником Чигорина и Шифферса.
   Наконец, за последним столиком вели приватную беседу д-р Лизель и по-
мещик Жеребцов. Доктор был маленький, толстенький, лысоватый,  ничем  не
примечательный очкарик, а ростовский помещик Афанасий Петрович  Жеребцов
являлся личностью исторической. И отнюдь не  в  гоголевском  смысле.  Мы
вскоре увидим, каким образом Афанасий Петрович вошел в  шахматную  исто-
рию, а пока обрисуем в нескольких словах его внешность  и  послушаем,  о
чем он беседует с доктором.
   Афанасий Петрович Жеребцов родился аккурат в славную  ночь  восстания
на Сенатской площади, так что в описываемые нами дни ему как раз сравня-
лось полных семьдесят лет. Росту в нем было около двух метров, а весу  -
без малого семь пудов. Своим внешним видом он напоминал русских былинных
богатырей и славных героев Куликова поля. Годы лишь посеребрили его гус-
тые жесткие волосы и длинную окладистую бороду.  На  нем  был  добротный
охотничий костюм и высокие сапоги из лосиной кожи. И в  преклонном  воз-
расте он легко сгибал в ладони медный грош и ударом кулака валил  наземь
быка-трехлетку. Вместе с тем, за молодецкой удалью и деревенским просто-
душием скрывался умный и весьма начитанный человек.
   - Пять лет мы с вами не виделись, уважаемый Афанасий Петрович, -  го-
ворил доктор, - а вы совсем не изменились.
   - Это вам только так кажется, док, - пробасил в ответ великан. -  Си-
лушка моя пошла на убыль, да и здоровичко уже не то. Скоро, видать, при-
дется мне познакомиться с вашим братом-эскулапом.
   - А что такое? - оживился доктор, у  которого  мелькнула  надежда  на
приобретение богатого пациента.
   - Старость не радость, - уклончиво ответил помещик, и трудно было по-
нять - шутит он или говорит серьезно.
   - Может быть, вы черезчур много веселитесь с друзьями? -  осведомился
Лизель, явственно чуявший исходящий от Жеребцова запах спиртного.
   - В мои то годы? Да у меня и друзей-то не осталось!.. Девки, разве...
   - Ну, а все-таки, - не унимался доктор. - Расскажите, Афанасий Петро-
вич, как вы проводите свои дни. Может я смогу дать вам какой-нибудь  со-
вет.
   - Встаю я всегда с солнцем, - после непродолжительного молчания начал
Жеребцов. - Зимой, стало быть, позже, нежели летом. Перво-наперво бегу к
роднику - напиться и умыться.
   - А далеко тот родник? - полюбопытствовал Лизель.
   - Да треть версты, думаю, будет, - быстро прикинул помещик. - Затем я
выпиваю стакан водки, сажусь на коня и объезжаю свои  земли.  Беседую  с
мужиками, пробуем самогоночки, бражки... Баб проведываю...
   - А о чем вы с ними беседуете?
   - А когда как!.. С мужиками, как водится, о бабах. Ну, а с бабами  об
урожае, о надоях.
   - А с мужиками об урожае не говорите?
   - Вот вы, док, чудной! С мужиками чего о делах говорить? У них другое
на уме.
   - Ну, а дальше?
   - К полудню в дом возвращаюсь. Обычно старший мой сын заедет.  Выпьем
с ним по стаканчику водки, да поросенка  жареного  умнем.  Побеседуем...
После этого я привык часика два соснуть.
   - Прекрасно! - искренне одобрил доктор. Он уже решил не лезть к  Афа-
насию Петровичу со своими  медицинскими  советами.  Разве  можно  губить
столь великолепного "старца"?!
   - Просыпаюсь обычно часам к пяти, - продолжал тем временем  Жеребцов.
- Выпиваю стакан водки... А не слишком ли много я пью, док?
   - Ни в коем случае не меняйте свой образ жизни! -  решительно  запро-
тестовал Лизель. - Если уж вы дожили до  семидесяти  лет  и  никогда  не
чувствовали ничего...
   - Г-н и г-жа Пильсбери! - доложил в этот момент швейцар, и в зал вош-
ли высокий красивый молодой человек и хорошенькая девушка в лисьей  шуб-
ке. Они не были мужем и женой, но никто не обратил  внимания  на  ошибку
швейцара.
   - Гарри! - невольно вырвалось у Ульянова.
   - Владимир! - удивился молодой  американский  социалист,  оказавшийся
"по совместительству" знаменитым гроссмейстером.
   Светочка не скрывала своей радости по  поводу  встречи  с  Ульяновым.
Столь грубое нарушение конспирации в данном случае не могло  повлечь  за
собой никаких последствий, поскольку все любители уже побывали на прохо-
дящем в Петербургском шахматном обществе  матч-турнире;  все  уже  знали
Светочку, и никого  не  удивило,  что  Ульянов  также  знаком  с  "четой
Пильсбери".
   Светочка уселась за ближайшим к центру событий столиком,  и  официант
сразу принес ей кофе со сливками, а Гарри подсел к Ласкеру  и  Стейницу,
чтобы служить им переводчиком. Часы пробили полдень. Пора  было  присту-
пать к церемонии открытия турнира, и слово взял Аркадий Симонович.
   - Дамы и господа! Я искренне признателен вам за внимание к моему тур-
ниру. Особо мне хочется  поблагодарить  выдающихся  маэстро,  участников
международного матч-турнира, согласившихся провести свой выходной день в
моем ресторане. Я буду краток, поскольку сегодня день шахмат, а не  ора-
торского искусства. Позвольте мне огласить программу турнира.

   1. В турнире участвуют двенадцать игроков. Каждый с каждым играет  по
одной партии. Выигранная партия считается 1, проигранная  0,  ничья  1/2
очка.
   2. Игра происходит по часам, причем каждому игроку дается 15 минут на
всю партию. Просрочивший время считается проигравшим партию.
   3. Мною установлены пять призов: I - 75 рублей; II - 50 рублей; III -
35 рублей; IV - 25 рублей; V - 15 рублей.

   Раздались аплодисменты. Аркадий Симонович поклонился и продолжил  ог-
лашение регламента.
   - При равенстве очков, соответствующие призы делятся, за  исключением
только случая, когда на первое место окажется два кандидата. В этом слу-
чае вопрос о первенстве решается дополнительной партией-пятиминуткой.
   Аркадий Симонович подошел к стойке бара и продолжил:
   - Здесь вы видите дополнительные призы. Эту бутылку прекрасного  ста-
рого коньяка "Луи XIII" получит победитель турнира. Приз учрежден Прези-
дентом Петербургского шахматного общества князем Кантакузеном.
   Аристократический любитель князь Кантакузен - тощий верзила с  огром-
ным кадыком - встал и поклонился присутствующим.
   - Эта большая красивая коробка папирос "Санкт-Петербург"  произведена
специально к шахматному матч-турниру. Таких коробок  сделано  всего  сто
штук. Как говорят англичане: "special limited edition". Эта коробка пос-
лужит утешением участнику, который займет в нашем турнире последнее мес-
то. Приз учрежден гном Бостанжогло.
   Московский миллионер, табачный король и шахматный меценат Бостанжогло
также снискал аплодисменты собравшихся.
   - Этот бокал из ирландского хрусталя достанется игроку, который  пер-
вым проведет победную комбинацию с жертвой ферзя. Приз учрежден участни-
ком турнира г-ном Ульяновым (аплодисменты)... А теперь я с удовольствием
предоставляю слово г-ну Жеребцову.
   - Дамы и господа! - загремел Афанасий Петрович. - Дабы придать нашему
турниру побольше веса, я решил выделить две тысячи  золотых  рублей  для
организации в будущем году, в Ростове-на-Дону, матча  между  победителем
этого турнира (или вторым призером, ежели победителем выйдет чемпион ми-
ра Ласкер) и победителем турнира, проходящего сейчас в Обществе (или  же
вторым призером, если победителем там будет Ласкер). И пусть  победитель
"моего" матча будет считаться кандидатом на первенство мира...
   Это заявление вызвало бурную овацию присутствующих, а слово тотчас же
взял г-н Бостанжогло.
   - А я в свою очередь обещаю в том  же,  1896  году,  финансировать  в
Москве матч между этим кандидатом и чемпионом мира Эмануилом Ласкером.
   Восторгу собравшихся не было предела. Шутка сказать:  с  этой  минуты
каждый участник турнира в ресторане Прадера, даже наш друг г-н  Ульянов,
фактически являлся претендентом на мировое первенство!
   Когда всеобщее волнение немного улеглось, участники турнира произвели
выборы в третейский суд. Были избраны: г-да Хардин,  Ульянов  и  чемпион
мира Ласкер. Затем приступили к метанию жребия для определения  соперни-
ков на каждый тур. Для первого тура выпали следующие пары: Ласкер -  Же-
ребцов, Пильсбери - Ульянов, Чигорин - Алапин, Лизель - Шифферс, Стейниц
- Соловцов и Прадер - Хардин.
   Сразу после жеребьевки Аркадий Симонович торжественно провозгласил:
   - Дамы и господа! Международный турнир в честь дня  рождения  маэстро
Пильсбери объявляется открытым! Happy birthday, Mr. Pillsbury!
   И грандиозные баталии начались!
   Не прошло и четверти часа, как один из призов  обрел  хозяина.  Играя
белыми против Ульянова, Пильсбери вновь доказал, что в  трактовке  отка-
занного ферзевого гамбита ему нет равных. В решающий момент он пожертво-
вал ферзя, и черный король в отчаянии заметался под смертельными ударами
белых фигур. Ульянов встал, попросил официанта наполнить шампанским  бо-
кал из ирландского хрусталя и преподнес Гарри свой приз.
   А еще через несколько минут родилась первая  сенсация.  Чемпион  мира
Ласкер имел хорошую позицию против Жеребцова, но затем буквально на  ка-
кое-то мгновенье потерял бдительность, последовала эффектная комбинация,
и доска почернела от материального  преимущества  ростовского  помещика.
Ласкер остановил часы и встал. Он заметно покраснел, руки у него  дрожа-
ли.
   - Не расстраивайтесь, молодой человек! - похлопал по  плечу  чемпиона
мира великолепный Афанасий Петрович. - У вас еще все  впереди!  Будут  и
победы, и поражения! Побед конечно будет больше - на то вы и чемпион ми-
ра.
   Если бы наше повествование предназначалось только для шахматистов, то
наверное стоило бы в мельчайших подробностях описать ход этого  турнира.
Но мы пишем эту повесть для развлечения всех (без исключения!) хороших и
добрых людей, а также в назидание людям глупым и злым, поэтому нам  дос-
таточно осветить лишь узловые моменты этого исторического состязания.
   После четвертого тура был объявлен первый перерыв.  К  этому  моменту
лидерство с четырьмя рядовыми победами (в том числе над Ласкером и Стей-
ницем!) неожиданно захватил Афанасий Петрович Жеребцов. Назревала сенса-
ция! По три очка имели в своем активе Ласкер, Пильсбери и Чигорин; два с
половиной очка набрал Шифферс; по два - Алапин и Стейниц; полтора -  Со-
ловцов; Хардин и Прадер набрали по очку; и замыкали  турнирную  таблицу,
имея по половинке очка, д-р Лизель и наш друг Ульянов.
   В первом перерыве всем участникам и зрителям был предложен знаменитый
"борщ Прадера"! Рюмочку "для аппетита" с удовольствием приняли все, кро-
ме непьющего Ласкера и "инакопьющего" Жеребцова. Афанасий Петрович отдал
свою рюмочку Чигорину (который таким образом принял две рюмочки!) и  об-
ратился к официанту:
   - Ты уж удружи, милок, - принеси мне стаканчик водочки. А то, знаешь,
старость не радость: я уж эти наперсточки и разглядеть-то не могу!
   Ульянов оказался за одним столиком со Светочкой,  Гарри  и  помещиком
Жеребцовым. Афанасий Петрович одним глотком опорожнил  стакан  водки,  а
затем так быстро расправился с борщом, что Аркадию  Симоновичу  пришлось
подать знак официанту, чтобы тот принес великану-помещику еще один  гор-
шочек. Вторую порцию Жеребцов ел не спеша, не скупясь попутно на похвалы
в адрес кулинарных способностей старика Прадера.  Будучи  и  от  природы
добрым малым, Афанасий Петрович после двух побед над  вельтмейстерами  и
вовсе пришел в прекрасное расположение духа.
   - Вы когда-нибудь бывали в  Париже,  Володенька?  -  обратился  он  к
Ульянову.
   - Пока, к сожалению, не доводилось, - со вздохом ответил наш герой.
   - А вы, Гаррик?
   Пильсбери отрицательно покачал головой.
   - У барышни я и не спрашиваю, - сказал Жеребцов. - У нее еще все впе-
реди... А мне вот сегодняшние игры с великими чемпионами напомнили  одну
давнюю парижскую встречу.
   Воцарилась тишина. Афанасий Петрович судя по всему собирался с мысля-
ми. Все почувствовали, что сейчас он расскажет что-то очень  интересное,
и старый помещик не обманул этих ожиданий.
   - В первый и в последний раз, господа, я побывал в Париже в  сентябре
1858 года. Я совершал тогда свадебное путешествие, и моя ныне уже покой-
ная супруга Елизавета Александровна была столь же юной и очаровательной,
как сейчас г-жа Невзорова. В те годы я слыл одним  из  лучших  шахматных
игроков России, поэтому, очутившись в Париже, я естественно стремился  в
знаменитое кафе "Режанс", чтобы помериться силами с  первым  шахматистом
Франции г-ном Гаррвицем. Как вы понимаете, господа, в медовый месяц неп-
росто найти время для шахмат. Все же в один из дней мне удалось ненадол-
го оторваться от моей любезной супруги, и я посетил это шахматное  кафе,
располагавшееся неподалеку от Пале-Рояля.
   Когда я вошел, большой зал кафе был переполнен. Там были представлены
все слои общества, и звучала речь на всех европейских языках. За некото-
рыми столиками играли в шахматы, за другими - в карты и домино. Одновре-
менно шла жаркая битва на двух биллиардных столах, окруженных  игроками,
оравшими во все горло.
   Я прошел в меньший зал. Здесь было тихо, стояли шесть  отличных  шах-
матных столиков, а на стене были выгравированы имена Филидора,  Дешапеля
и Лабурдоннэ. За одним из столиков сидел в одиночестве  миниатюрный,  но
очень красивый юноша, а в некотором отдалении от него какой-то господин,
судя по одежде иностранец, горячо убеждал в чем-то толстого, добродушно-
го француза.
   Поскольку юноша сидел за шахматным столиком, я решил, что  он  скорее
всего имеет некоторое отношение к  нашей  благородной  игре.  "Разрешите
представиться, сударь, - обратился я к нему по-французски. - Моя фамилия
Жеребцов. Я - русский дворянин, и приехал сюда, чтобы помериться  силами
с г-ном Гаррвицем."  "Очень  приятно,  сударь,  -  ответил  юноша  также
по-французски, но я сразу понял, что он не француз. - Моя фамилия Морфи.
Пол Морфи, из Луизианы. Я - чемпион Америки, а там вы видите моего  имп-
рессарио, который в данную минуту ведет переговоры с владельцем кафе  об
условиях моего матча с Даниэлем Гаррвицем. Вероятно, наш  матч  начнется
завтра, а пока если вы желаете сразиться, сударь, я к вашим услугам."
   Мы сразу сели за доску, и я проиграл три партии  кряду.  Несмотря  на
ошеломляющий разгром, я нашел в себе силы поздравить своего юного сопер-
ника и признать, что никогда еще мне не доводилось видеть столь сильного
игрока. И то была истинная  правда,  господа!  Немного  побеседовав,  мы
простились, и я никогда больше не видел ни г-на Морфи, ни кафе "Режанс".
А несколько месяцев спустя, уже находясь в России я узнал, что мне неза-
чем стыдиться моего поражения, поскольку после моего отъезда  перед  ма-
леньким американцем склонили головы все величайшие игроки Европы,  вклю-
чая даже ныне покойного профессора Андерсена.
   Этот рассказ вполне естественно произвел сильное впечатление на  всех
присутствующих. Имя Пола Морфи в те годы (да и  теперь!)  было  окружено
особым ореолом в глазах всех шахматистов.
   - Г-н Жеребцов, - обратился к рассказчику Пильсбери.  -  Ваш  рассказ
настолько интересен, что, с вашего позволения, я хотел бы во время  сле-
дующего перерыва пересказать его г-дам Ласкеру и Стейницу на понятном им
английском языке.
   До второго и последнего перерыва игрокам предстояло провести еще  че-
тыре тура. На этом отрезке Афанасий Петрович потерпел три поражения - от
Чигорина, Шифферса и Ульянова. Наметившаяся было сенсация не состоялась,
вперед  вышли  профессионалы.  После  восьми  туров  лидировали  Ласкер,
Пильсбери, Чигорин и Шифферс, набравшие по шесть очков. На очко  от  них
отставали Алапин и Жеребцов. Далее следовали:  Стейниц  -  четыре  очка,
Хардин - три, Прадер и Соловцов - по два, Ульянов и Лизель - по  полтора
очка.
   В перерыве участники и зрители были  приглашены  к  шведскому  столу.
Длинный П-образный стол буквально ломился от изобилия речных  и  морских
даров. Здесь был представлен богатейший выбор холодных закусок: осетрина
горячего копчения и фаршированная щука, астраханская сельдь и маринован-
ная минога, всевозможные виды икры и салат из морской  капусты,  озерные
окунь и лещ, вареные раки и сушеная вобла, тресковая печень  и,  конечно
же, фирменный салат "Столичный"! Все как следует побаловались пивком,  а
уединившиеся ненадолго Жеребцов, Чигорин и Шифферс приняли также по ста-
канчику ядреной анисовой водки.
   Турнир вступил в свою финальную стадию. Заключительные три тура  наи-
более успешно провел Шифферс. Выиграв в последнем туре решающую партию у
Ласкера, Эмануил Степанович одержал самую крупную победу в своей турнир-
ной практике. До последнего момента за первый приз боролся  также  Чиго-
рин, однако в последнем туре  окончательно  окосевший  Михаил  Иванович,
имея весьма многообещающую позицию против нашего друга Ульянова, внезап-
но уронил голову на доску и уснул. Его соперник, член третейского  суда,
был вынужден присудить себе победу. Однако выигрыш этой партии не позво-
лил г-ну Ульянову избежать последнего места, а  заодно  и  утешительного
приза табачного короля Бостанжогло.
   Под аплодисменты присутствующих  Аркадий  Симонович  объявил  оконча-
тельные итоги турнира. Они оказались следующими:

   1. Шифферс - 9, 2-3. Ласкер и Чигорин - по 8, 4. Пильсбери - 7,  5-7.
Алапин, Жеребцов и Стейниц - по 6, 8. Хардин - 4,  9.  Соловцов  -  3,5,
10-11. Лизель и Прадер - по 3, 12. Ульянов - 2,5.

   Затем официант вынес две бутылки шампанского, и политически  лояльный
Аркадий Симонович произнес тост за здравие Их  Императорских  Величеств.
Этот тост был покрыт дружными, долго не смолкавшими аплодисментами. Пос-
ле этого приступили к раздаче призов. Их вручал  президент  Санкт-Петер-
бургского шахматного общества князь Кантакузен. Отзвучали заключительные
речи, и  международный  шахматный  турнир  в  честь  дня  рождения  Г.Н.
Пильсбери стал достоянием истории.
   Нам остается лишь добавить, что меценаты сдержали  свои  обещания.  В
следующем году, в Ростове-на-Дону, состоялся матч между Шифферсом и  за-
нявшим второе (позади  чемпиона  мира  Ласкера)  место  в  Петербургском
матч-турнире Стейницем. Выиграв этот поединок,  первый  чемпион  мира  в
конце 1896 года, в Москве, оспаривал шахматную корону у Ласкера.

   x x x

   Прежде чем продолжить наше повествование, думается будет уместным хо-
тя бы коротко рассказать о дальнейшей судьбе великих шахматистов, участ-
ников Петербургского матч-турнира.
   Состязание в Санкт-Петербурге завершилось 16 января 1896 года и  при-
несло победу Ласкеру. После этого успеха он стал не  только  формальным,
но и признанным шахматным королем. Занявший  второе  место  Стейниц  мо-
рально подтвердил свое право на матч-реванш. Третье место занял Пильсбе-
ри, уверенно лидировавший после первой половины турнира. Во второй поло-
вине американец, травмированный болезнью (об этом речь впереди), по сути
дела, выключился из борьбы. Чигорин выступил неудачно.
   Матч-реванш Ласкер - Стейниц, состоявшийся в конце 1896 года в  Моск-
ве, закончился страшным поражением старого маэстро. Это какая-то  ирония
судьбы: Петербург устраивал матч-турнир, долженствовавший передать Чиго-
рину шахматную корону, и вместо этого только погубил его, а теперь Моск-
ва губит окончательно того, кому давали  возможность  восстановить  свое
звание чемпиона, тому, кто хотя и был всегдашним соперником Чигорина, но
оставался всегда близок ему, так что его поражение было одновременно по-
ражением Чигорина и даже русских симпатий...
   Стейниц был не только стар, но и очень болен.  Он  страдал  приливами
крови и во время игры то и дело прикладывал к голове лед. Однако  он  не
пытался объяснить свои неудачи недомоганием. Во время матча он писал:
   "Почему я проигрываю с таким треском? Потому что Ласкер -  величайший
игрок, с которым я когда-либо встречался, и, вероятно,  лучший  из  ког-
да-либо существовавших... Шахматный мастер имеет не  больше  права  быть
больным, чем генерал на поле битвы, - писал я и теперь готов  это  подт-
вердить".
   Как игрок, Стейниц был побежден окончательно и бесповоротно,  но  как
мыслитель, он не будет превзойден никогда. Он фактически создал  шахмат-
ную игру в ее современном виде. Его вклад в теорию шахмат можно сравнить
с великими открытиями в естествознании.  Победитель  Стейница  Ласкер  -
высший шахматный авторитет в течение первой четверти XX века - не поску-
пился на монумент поверженному сопернику. Он  считал  Стейница  глубоким
мыслителем, теоретические выводы которого выходят за рамки шахматной иг-
ры и имеют общефилософское значение.
   Если бы Стейниц был "просто" философом, вероятно он достиг бы универ-
ситетской кафедры. Но он был одновременно Игроком и Служителем шахматам,
которые были для него не искусством, не наукой, но чем-то особенным, вы-
сочайшим и не сравнимым ни с чем.
   Поэтому он очень ревниво относился к своей славе. Он  просто  не  мог
терпеть появления сильного игрока и не сразится с ним. Не в пример своим
последователям, он всегда искал встречи с самым достойным! Потому он так
тяжело пережил свое поражение.
   Последние годы Стейниц прожил в Америке.
   Ему мерещится, что из него исходит электрический ток, который  перед-
вигает шахматные фигуры. Теперь бы ему сыграть матч с  Ласкером!  Он  бы
сидел и, не подымая рук, делал бы свои ходы. Он чует  в  себе  небывалые
силы. Он снова и навсегда чемпион мира! Он останавливает на улице незна-
комых людей, чтобы поделиться с  ними  этим  секретом.  Но  земляне  его
больше не понимают. По ночам он выглядывает из окна  в  ожидании  чистых
звезд. Он посылает таинственные сигналы и ловит ответы из далеких, неве-
домых миров.
   Лодка направляется на остров Уорд, где стоит сумасшедший дом.  Старый
человек прижимает к груди самое большое свое сокровище - маленькую  шах-
матную доску...
   Так отплыл в иной мир Вильгельм Стейниц. Шел 1900 год. Четырьмя года-
ми ранее он произнес примечательные слова:
   - Я не историк шахмат, я сам кусок шахматной истории,  мимо  которого
никто не пройдет. Я о себе не напишу, но уверен, что  кто-нибудь  напише
т..."
   Он никогда не ошибался.
   Неудача Чигорина в петербургском матч-турнире,  в  сущности  положила
конец его борьбе за мировое первенство. Наступает время,  когда  Чигорин
ослабевает, когда его успехи становятся все  реже,  все  незначительнее,
все чаще сменяются они неудачами, и как бы повторяя этот упадок  русская
шахматная жизнь тоже постепенно замирает и гаснет. Словно вынули из  под
нее фундамент, на котором она была возведена, потухла путеводная звезда,
которой она руководилась. Следующий международный турнир в России состо-
ится только в 1909 году и будет посвящен уже памяти Чигорина...
   Но пробужденная общественная жизнь не могла совершенно  умереть.  Она
могла заглохнуть на время, до тех пор, пока не появилось новой  цели.  И
когда она явилась, уже совсем иной она была, и  не  нужен  был  человек,
чтобы воплотить ее. Ибо Чигорин своей жизнью  и  деятельностью  оправдал
шахматы в России, и теперь они могли развиваться ради себя,  стремясь  к
одной цели, которая была в них самих.
   В ХХ веке шахматы достигли в России (в Советском Союзе) феноменально-
го, ни с чем не сравнимого уровня развития. Без преувеличения можно ска-
зать, что они стали уважаемой частью российской  национальной  культуры.
Многие авторитеты в советское время называли  Чигорина  основоположником
отечественной шахматной школы. Мы  находим  несколько  наивным  напрямую
связывать имя Чигорина с удивительными достижениями советской  шахматной
культуры, но безусловно следует помнить и  чтить  имя  первого  великого
русского шахматиста.
   Это был Михаил Иванович Чигорин.
   Как уже говорилось выше, после победы в Санкт-Петербурге Ласкер  стал
не только формальным, но и признанным королем шахмат. Этот человек,  ра-
нее казавшийся многим "калифом на час", удерживал шахматную корону в те-
чение двадцати семи лет - рекорд, который вряд ли когда-либо  будет  по-
бит. Лишь в 1921 году Ласкер уступил трон Капабланке. До поры, до време-
ни жизненный путь второго чемпиона мира складывался весьма удачно. В на-
чале ХХ века он получает экстра-гонорары за участие в турнирах и матчах.
В 1902 году он блестяще защитил диссертацию на звание доктора  философии
и математики. В том же году Эмануил Ласкер встретился с Мартой Кон,  до-
черью главы крупного банкирского  дома.  Эта  женщина  принесла  ему  не
только богатство. Она была его верным другом и спутником в течение соро-
ка лет.
   После первой мировой войны удача навсегда отвернулась от Ласкера. Тя-
желый экономический кризис и инфляция в Германии полностью разорили его.
Потом последовала потеря чемпионского титула, хотя и после этого  Ласкер
продолжал очень успешно выступать в соревнованиях.
   А затем Германия погрузилась во мрак. Еврей Ласкер, как и многие дру-
гие представители германской интеллигенции, вынужден искать  спасения  в
эмиграции. В 1936 году он получает паспорт на имя гражданина СССР Эману-
ила Адольфовича Ласкера. Однако старый экс-чемпион быстро понял, что при
сталинском режиме жить с таким именем почти столь же опасно, как  и  при
нацистах. Он занял престижное положение в  кругу  ученых  как  сотрудник
Института математики Академии наук СССР, а также был зачислен (слово ка-
кое-то совдеповское!) тренером сборной команды СССР. Но уже осенью  1937
года Ласкер уехал в США.
   Поселившись в Америке, Ласкер навсегда избавился от расовых преследо-
ваний, но познал бедность и безвестность. Американцы не  понимают  шахма
т...
   Любопытный факт! В 1907 году молодой Ласкер опубликовал  свой  первый
философский труд под названием "Борьба". В этой работе Ласкер  сформули-
ровал общие законы борьбы, которая, как он тогда считал, лежит в  основе
жизни человека. В 1940 году в Нью-Йорке был  опубликован  его  последний
философский труд "Община будущего", в котором он  отходит  от  концепции
беспощадной жизненной борьбы и говорит про общество без конкуренции...
   Эмануил Ласкер умер в Нью-Йорке 13 января 1941 года. Советские  "спе-
циалисты" часто критиковали Ласкера за то, что в молодости он предъявлял
к организаторам турниров слишком высокие финансовые требования. Этим лю-
дям следовало бы подумать, прежде чем писать подобные вещи: великий мас-
тер закончил свою жизнь в жестокой нужде.

   x x x

   А теперь нам, пожалуй, пора поделиться с читателем новостью,  которой
Князь уже который день тщетно пытается поделиться с г-ном Ульяновым. Как
выяснил Князь, Меркул заразился от Светочки сифилисом, и, следовательно,
американскому маэстро Пильсбери угрожает страшная опасность. А  впрочем,
предупреждать Гарри все равно уже было поздно...
   После первой половины Петербургского матч-турнира Пильсбери  уверенно
лидировал. Он играл блестяще. Казалось, что не за горами  вторая  подряд
крупная победа молодого американского гроссмейстера на европейской  аре-
не. Однако на финише турнира травмированный болезнью Пильсбери играет из
рук вон плохо. Поражения следуют одно за другим, и  он  откатывается  на
третье место.
   Можно только гадать, каких высот достиг бы Пильсбери если бы не роко-
вая болезнь. Вероятно, он стал бы чемпионом мира. Быть может, он был  бы
величайшим чемпионом. Может быть...
   Пильсбери и так вошел в историю как подлинный классик шахматного  ис-
кусства, и даже неизлечимо больной - он еще добрый десяток лет оставался
главным претендентом на шахматную корону.
   В те годы медицина еще была бессильна помочь ему.  Семнадцатого  июня
1906 года Пильсбери не стало.

   Глава 17. 2017 год

V
Понедельник, 4 сентября,
2 часа дня

   - Добрый день! Я - Колин Кэмпбелл. В эфире WMBC. Сегодня мы пережива-
ем не лучшие времена, но все же хочется поздравить уважаемых радиослуша-
телей с Днем Труда. Счастливого вам праздничного вечера,  друзья!  Сразу
после выпуска последних известий вы услышите еженедельную программу "Что
говорят эксперты о прошедшей неделе". Сегодня она будет полностью посвя-
щена событиям в России. Но сначала краткая сводка новостей.
   - Согласно сообщениям, поступающим из России, в Санкт-Петербурге вче-
ра произошел государственный переворот. Власть захватила известная груп-
пировка "Уракен".
   - Возглавляющая новое  российское  правительство  "Железная  семерка"
выступила сегодня с заявлением о своем  решении  временно  приостановить
действие Закона о печати.
   - Президент Дойл заявил сегодня в Белом доме, что несмотря  на  смену
правительства, Россия обязана  продолжать  соблюдать  все  международные
торговые соглашения.
   - Вопреки прогнозам, лишь немногим более 200 тыс. человек  вышли  се-
годня на демонстрации, состоявшиеся в семи городах Америки. В  Лос-Анже-
лесе, Сан-Франциско, Нью-Йорке  и  Бостоне  демонстрации  были  омрачены
столкновениями на расовой почве. Имеются убитые и раненые.
   - Сегодня в различных городах Америки продолжаются межрасовые  беспо-
рядки. Согласно официальным данным, начиная с  субботы,  в  Лос-Анжелесе
убито 147 человек.
   А теперь новости в подробном изложении...
   Я выключил радио и включил телевизор. На экране возникла мужественная
физиономия Владимира Макеева - идейного лидера "Железной семерки", главы
террористической группировки "Уракен", захватившей власть  в  России.  Я
встал с постели, закурил, достал из холодильника бутылочку  "Карлсберга"
и переключил телевизор на другой канал. Там обсуждали дело П.С.  Джонса.
По следующему каналу шел прямой репортаж с улиц Лос-Анжелеса... Огромный
черный парень остановил проезжавший мимо трак и вытащил из кабины за ши-
ворот пожилого белого водителя.
   Я решил позвонить сестре в Лос-Анжелес. Как вы уже, конечно заметили:
я - консерватор. Во всяком случае я почти всегда  пользуюсь  старомодной
телефонной связью. Но с Ди я привык связываться по компьютеру: люблю ви-
деть на экране красивых женщин.
   Я уже взял в руки дистанционное управление, но передумал, как  только
увидел в зеркале свое отражение: в одних трусах,  небритый,  опухший  от
двухдневной пьянки. Пришлось звонить по телефону. Она сразу ответила.
   - Ларри! Привет... А почему ты не по видео?.. Опять  напился?..  Слу-
шай, это какой-то кошмар! Только что передали: сегодня уже  убито  сорок
шесть человек... Кошмар... Еще не занижены ли эти цифры!.. Марк  конечно
ушел. У него по праздникам всегда полно работы... Да ты что? Я боюсь  из
дома выйти... У нас тут с самого утра bunch of crackers... Правильно лю-
ди говорят: жить надо в своем районе... Ой, Ларри,  я  так  боюсь...  Уж
лучше бы коммунисты, честное слово... Куда пойти?! Crackers на  улице...
Наши?.. Наши, как всегда, тоже хороши, но их то я хоть  могу  не  боятьс
я... Но хуже всех полиция! Это вообще fucktop... Конечно! Им же  в  этой
ситуации все позволено... Ой, Ларри, слава Богу, кажется Марк  возвраща-
ется... Все, пойду кормить... Я тебе перезвоню попозже... Пока!
   Я выглянул в окно. Было очень пасмурно, почти темно. Я  сразу  увидел
двух brothers, громивших корейскую овощную лавку. Fuck!  Корейцев-то  за
что?! Вдали завыла полицейская сирена.
   По телевизору уже показывали Россию - прямой репортаж из Санкт-Петер-
бурга. Там было гораздо спокойнее, чем у нас.
   Я оделся, сунул в карман пистолет (впервые в жизни!) и вышел на  ули-
цу. Решил проведать Тимми. Ничего особенного на пути мне не встретилось.
Разве что боязливые взгляды белых прохожих, да полисмены, стоявшие пара-
ми на каждом углу. Но приближаясь к африканскому ресторанчику, я еще из-
дали увидел полицейскую машину...
   Ресторан был варварски раскурочен. Видимо это случилось ночью, потому
что убитый горем Тимми - цел и невредим - бродил среди руин своего дети-
ща.. Выбитые стекла, переломанные стулья, перевернутые столы. Произведе-
ния живописи сорваны со стен и вышвырнуты на тротуар.
   Я глупо топтался среди обломков. Слова утешения были бессмыслены. Все
же я сказал:
   - Как видишь, bro, методы борьбы с коммунизмом еще далеко не исчерпа-
ли себя.
   - Мне все равно, кто это сделал, - почти шепотом сказал Тимми.
   А потом грянул гром, и первые капли дождя упали на оскверненный порт-
рет несравненной Глории Торнтон.

   Глава 18. АРИНА

   Несмотря на турнирную  неудачу,  -  вполне  простительную  при  столь
сильном составе участников - г-н Ульянов проснулся в  среду  в  отличном
расположении духа. Встречи с первыми игроками мира оставили в  его  душе
приятное ощущение собственной причастности к событию исторического  зна-
чения. Впрочем, как мы скоро увидим, это была  не  единственная  причина
приподнятого настроения нашего героя.
   Завтракать Ульянов отправился к Аркадию Симоновичу. Ему хотелось  по-
делиться со стариком впечатлениями о вчерашнем дне, а кроме того (а вер-
нее сказать - в первую очередь) повидать прекрасную Арину  и  пригласить
ее на вечерний бал.
   В молодости г-н Ульянов был весьма романтичен, а  прекрасная  хозяйка
рюмочной обычно являлась главной героиней его юных грез. Разница  в  об-
щественном положении отнюдь не смущала молодого адвоката. Скорее  наобо-
рот - г-н Ульянов принадлежал к тем людям, которые с удовольствием  бро-
сают вызов общественному мнению. Только вот, чем больше он думал об Ари-
не, тем боль-шая робость им овладевала при встречах с ней. В конце  кон-
цов он даже стал ре-же посещать рюмочную, что, как мы помним,  Арина  не
преминула заметить. Известно, что любовь порой  делает  человека  крайне
глупым. Как большинство влюбленных, Ульянов стремился  найти  повод  для
встречи с дамой своего серд-ца, совершенно упуская из вида, что  простой
предлог - выпить водки! - постоянно лежал на поверхности. Аркадий  Симо-
нович не раз советовал Ульянову "пригласить Ариночку в оперу". Идея была
неплохая. Одна вот беда: Ульянов терпеть не мог оперу и сильно  подозре-
вал, что Арина об опере того же мнения, что и он. Хотя, с  чего  он  это
взял? Возможно, это было очередным оправданием собственной  застенчивос-
ти.
   Между тем, прекрасная Арина вовсе не осталась равнодушной к появлению
на горизонте молодого адвоката, хотя ни вглядом, ни жестом она  ни  разу
не обнадежила Ульянова. Скромная по натуре, Арина никогда  не  позволяла
себе флиртовать с кем бы то ни было. Она даже ни  с  кем  не  поделилась
своими чувствами. Заметим правда, что мудрый Аркадий Симонович давно уже
обо всем догадался.
   Так месяц шел за месяцем, и казалось, что мечты Ульянова так и  оста-
нутся мечтами. Однако в ночь после шахматного  турнира  перевозбужденный
Ульянов долго не мог заснуть, и ему пришла в голову удачная мысль. Мысль
эта была, впрочем, удачной только для влюбленного, а для нормального че-
ловека она была бы естественной. Ульянов надумал пригласить Арину в Дво-
рянское собрание на  традиционный  студенческий  бал.  Вполне  приличная
идея! Ульянов только жалел, что она посетила его лишь  в  ночь  накануне
бала, и он не смог сделать приглашение заранее.
   Короче говоря, в среду утром г-н Ульянов прибыл на Мещанскую,  будучи
в состоянии легкой эйфории. А тут еще Аркадий Симонович сразу же  подлил
масла в огонь.
   - Володенька! Замечательно, что вы появились в наших краях.  Вчера  я
закрутился и совершенно запамятовал вам сказать,  что  сегодня  у  нашей
Ариночки день рождения!
   - Да?!  Действительно,  удачно  получилось,  -  искренне  обрадовался
Ульянов. - Я обязательно к ней зайду.
   Получилось, действительно очень удачно. Был и повод  зайти,  и  повод
куда-нибудь пригласить, и даже повод преподнести цветы. Конечно, все это
можно было сделать в любой день и вовсе даже без повода, но, увы, не все
на это способны.
   - В таком случае, Володенька, - сказал мудрый старик, - я не рекомен-
довал бы вам начинать день с пива. Ариночка не из тех  девушек,  к  кому
прилично зайти "под пивом".
   - А что бы вы мне посоветовали на завтрак? - очень  серьезно  спросил
Ульянов.
   - Хочу предложить вам рябчиков в сметанном соусе с картофелем,  а  на
десерт - марципаны в шоколаде и чашечку кофе.
   - Отлично! - одобрил Ульянов.
   Он вкусно позавтракал, а затем болтал с Прадером и курил, неторопливо
попивая при этом кофе, доставал расческу и аккуратно зачесывал лысину  -
в общем делал все возможное, чтобы несколько  оттянуть  решительный  мо-
мент. Покончив с кофе, Ульянов закурил новую папиросу. Ему  пришлись  по
вкусу папиросы "Санкт-Петербург", полученные  в  качестве  утешительного
приза во вчерашнем турнире.
   Сообразив, что он имеет дело с крайне  нерешительным  Ромео,  Аркадий
Симонович поспешил на помощь.
   - Володенька, если вы ломаете себе голову над тем, где  бы  раздобыть
цветы, то я могу порекомендовать вам старика Бернштейна. Его  магазинчик
расположен на Вознесенском, неподалеку отсюда. У него  там  круглый  год
свежие гвоздики. Лавка так и называется: "Лев Бернштейн. Свежие  гвозди-
ки". Черт знает, откуда он их берет.
   - Рожает, наверное, - пошутил Ульянов.
   - Как вы сказали? - переспросил Прадер.
   - Не обращайте внимания. Это я так остроумно шучу.  Большое  спасибо,
Аркадий Симонович! Я обязательно зайду к Льву Бронштейну...
   -  Бернштейну!  -  поправил  Аркадий  Симонович.  -  Лев   Дмитриевич
Бернштейн.
   - Да,  конечно-конечно,  простите,  -  с  рассеянным  видом  произнес
Ульянов, мысли которого, очевидно, были заняты чем-то другим.
   - Я дам вам его адрес, - Аркадий Симонович порылся в  каком-то  ящике
под стойкой и протянул Ульянову маленькую  белую  карточку  с  надписью:
Л.Д. БЕРНШТЕЙН. СВЕЖИЕ ГВОЗДИКИ Вознесенский пр., 32
   - Я сейчас же отправлюсь к Льву Давидовичу Броштейну...
   - Лев Дмитриевич Бернштейн! - терпеливо поправил Прадер.
   - Да-да, простите. Я сейчас же пойду к нему... Большое  вам  спасибо,
Аркадий Симонович... Но сейчас меня другое беспокоит... Вы  знаете,  что
Арина много работает, устает... Как вы думаете: удобно пригласить ее се-
годня вечером на студенческий бал в Дворянское собрание?
   - А почему нет, Володенька? - обрадовался добрый старик.  -  Кто  это
устает в ее годы?! Да и когда ей ходить на балы, если не  сейчас?!  Ари-
ночка может стать королевой любого бала! Мне бы ваши годы!  Все  удобно.
На бал - хорошо, в оперу - отлично! Вы знаете,  Володенька,  -  Ариночка
очень любит оперу. Она иногда бывала там с мамой. В воскресенье в  Мари-
инском театре будут давать "Ночь перед Рождеством" г-на Корсакова. Как я
уже говорил вам: все - отлично, только, ради бога, держитесь подальше от
политики...

   x x x

   Вскоре после полудня в рюмочную "У Арины" вошел г-н Ульянов с роскош-
ным букетом алых гвоздик. Посетителей в этот час не было, а сама  краса-
вица из-за стойки приветствовала Ульянова милой улыбкой. На  Арине  было
простое красное платье, а ее прекрасные черные волосы свободно  рассыпа-
лись по плечам. Она не нуждалась ни в дорогих туалетах, ни в гриме, ни в
услугах цирюльника. Как правильно заметил мудрый  Прадер,  Арина  и  без
этого могла стать королевой любого бала.
   - Что за чудесный букет! - воскликнула она.
   - Это вам, дорогая Арина! Я узнал, что у вас сегодня  день  рождения.
Желаю вам счастья.
   - Спасибо. Какие прекрасные гвоздики!
   - Действительно чудо! - согласился Ульянов. - Ранее такие гвоздики  я
видел только в Швейцарии.
   - А вы были в Швейцарии?
   - Да. Прошлым летом.
   - Говорят, там очень красиво... А я не была нигде, - сказала Арина  с
некоторой горечью.
   - В следующий раз я возьму вас с собой.
   - Хорошо. С вами, г-н Ульянов, я поеду куда угодно!
   - Даже в воскресенье в Мариинку на "Ночь перед Рождеством"? - обрадо-
вался Ульянов.
   - Конечно!
   - И даже сегодня вечером в Дворянское собрание на бал?
   - Сегодня я закрываюсь в десять часов.
   - А бал почти до самого утра!
   - Но мне еще надо будет заехать домой и переодеться. Это займет нема-
ло времени.
   - Я заеду за вами в полночь!
   - Ну хорошо, - согласилась, наконец, Арина.
   В этот момент дверь с шумом распахнулась, и в рюмочную ввалился в жо-
пу пьяный мужик. Ульянов обернулся и сразу узнал полковника  Бздилевича.
"До чего же не вовремя! - подумал Ульянов. - Все  так  хорошо  складыва-
лось. Черт бы побрал этого мудака."
   С минуту молодые люди мерили друг  друга  злобными  взглядами.  Затем
вдруг полковник трусливо отвел глаза, развернулся через правое плечо  на
сто восемьдесят градусов и, пробормотав себе под нос что-то типа "кругом
одни евреи", освободил помещение.
   Ульянов вздохнул с облегчением...

   x x x

   Студенческий бал в зале Дворянского собрания ежегодно устраивался пе-
тербургскими курсистками. К 1895 году этот бал имел уже  богатые  тради-
ции, но ему еще только предстояло войти  в  российскую  историю:  именно
здесь, семь лет спустя, Блок вновь встретит свою давно знакомую  "незна-
комку".
   Ульянов никогда еще не бывал на этих балах. Подходя к этому мрачнова-
тому зданию на Большой Итальянской улице, он испытывал некоторое  волне-
ние. Как Арина воспримет блестящее петербургское молодежное общество? И,
что не менее важно, как это общество воспримет ее?
   Действительность,  впрочем,  оказалась  несколько  иной,  чем  ожидал
Ульянов. Арина вполне могла бы стать королевой красоты этого бала,  если
бы это кого-нибудь здесь волновало. В огромном, тускло  освещенном  зале
блядоватые курсистки трясли своими сомнительными прелестями, но  мужская
половина общества практически не обращала  на  это  внимания,  занимаясь
исключительно бухлом. Уборная была вся заблевана, а из курительной  ком-
наты доносилась площадная брань: там худосочная молодежь неумело  разма-
хивала хиленькими кулачками.
   На Арину эта обстановка произвела шокирующее впечатление,  и  Ульянов
чувствовал неловкость за то, что привел ее сюда.  Надо  было  незамедли-
тельно уходить. Но куда? Нельзя было испортить вечер. Ведь сегодня у них
первое свидание, а у Арины еще к тому же день  рождения.  Ульянов  мучи-
тельно пытался сообразить: куда можно пригласить девушку в столь поздний
час.
   Внезапно он увидел Малиновского, спешившего к нему  навстречу  с  ра-
достной улыбкой на устах.
   - Добрый вечер, г-н Ульянов! Очень рад вас видеть.
   Малиновского сопровождали две пахнущие потом шкурки,  от  которых  он
вот уже с полчаса тщетно пытался отделаться.
   - Здравствуйте, Роман. Как поживаете?.. Кого-нибудь здесь встретили?
   - Никого... Добрый вечер, сударыня.
   Малиновский галантно поклонился Арине. Перепуганная девушка с  трудом
выдавила из себя улыбку. Шкурки смотрели на нее с пьяной неприязнью.
   - У вас есть что-либо для меня, Роман?  -  осведомился  лидер  "Союза
борьбы за освобождение рабочего класса".
   - Пока нет, но к пятнице все будет готово, - ответил автор  профсоюз-
ной и юридической колонок.
   Ульянова несколько удивило, что Малиновский по-видимому был абсолютно
трезв. Не считая Ульянова и Арины, Роман  Малиновский  был  едва  ли  не
единственным трезвым человеком в этом борделе.  Ничего  удивительного  в
этом, впрочем, не было, поскольку мнимый студент находился здесь "на ра-
боте". А занимался он преимущественно (а,  возможно,  и  исключительно!)
тем, что шарил по карманам своих ближних. Поэтому он был рад, когда  ли-
дер "Союза" поспешил откланяться.
   Ульянов же, осененный блестящей идеей, предложил Арине выйти на  све-
жий воздух. Ему не пришлось долго уговаривать девушку. Она  была  готова
уехать куда угодно из этого вертепа.
   Они вышли на улицу. Стояла одна из тех прекрасных зимних ночей, какие
иногда выдаются на севере: безветрие, умеренный морозец и яркие звезды в
черном-черном небе.
   - Арина! - начал Ульянов. - Помните, вы мне рассказывали про  волшеб-
ный трактир на опушке Пулковского леса, куда по ночам  заходят  влюблен-
ные?
   - Конечно помню! - обрадовалась Арина. - Ведь это моя любимая  леген-
да.
   - А может быть это вовсе даже и не легенда! - Ульянов смотрел девушке
прямо в глаза. - Хотите сейчас поедем туда?
   - Конечно хочу, г-н Ульянов! - Арина снова была счастлива.
   - Не называйте меня "г-н Ульянов", милая Арина. Зовите меня по имени.
Меня зовут Владимир.
   - Пока для меня естественнее называть вас - г-н Ульянов.  Всему  свое
время.
   - А когда наступит мое время? - не унимался Ульянов. - Может  быть  в
воскресенье в опере вы назовете меня по имени?
   - До воскресенья еще надо дожить, - очень серьезно сказала Арина.
   - Что такое? - встревожился Ульянов. - У вас дурные предчувствия?
   - Мне не нравится окружающее вас общество, г-н Ульянов.
   - Мне оно самому не нравится.
   - Я не об этом... Вы давно знаете этого Романа?
   - По правде говоря, нет. Но я знаю, что он студент-юрист, мой  едино-
мышленник, очень способный юноша.
   - Мне он почему-то не понравился.
   - Возможно, он не понравился вам, потому что вы встретили его в  этом
отвратительном месте, - предположил Ульянов.
   - Не в этом дело, но дай бог, чтобы я ошибалась.
   - Ариночка, сегодня такая чудесная ночь! Не будем мучиться  сомнения-
ми. Нас ждет волшебный трактир!..
   ... И вот запряженные резвой парой сани уже мчатся по пустынному ноч-
ному Забалканскому проспекту и через Московские ворота вывозят наших мо-
лодых людей за пределы великого города.
   Бедная петербургская окраина...  Непролазная  тьма.  На  фоне  черно-
го-черного неба все-таки чернеют смутные очертания  Пулковского  леса...
Отдаленный унылый вой волков и тревожные крики неведомых лесных  птиц...
Холодно, неуютно, страшно...
   И только в одном месте, на обочине уходящей на Москву  дороги,  горит
одинокий газовый фонарь, а под ним стоит дом. Там не то трактир,  не  то
просто изба - издали не разобрать. Туда и несут сани Владимира  Ульянова
и его прекрасную возлюбленную.
   - Вам сюда, господа! - вежливо говорит питерский извозчик. - "Охотни-
чий трактир". Раз фонарь горит, знать будут вам там рады. Коль хочете, я
вас здесь обожду. А нет, так тоже не беда. Рассветет - воротитесь в  го-
род запросто.
   - Ты уверен? - спросил Ульянов.
   - Да я это место як свои пять, сударь! - почти обиделся мужик. - Я  ж
родом из Пулково, из крестьян буду. Вот увидите, господа, - будет вам  в
трактире том и жаровня, и постель. А як рассветет, будет тут  полно  из-
возчиков и прочего люду.
   Молодые люди отпустили извозчика и приблизились к  трактиру,  который
вблизи, при свете фонаря выглядел несколько старомодным, но  очень  ухо-
женным и добротным. Извозчик назвал трактир "Охотничим", но вывеска  над
массивной дубовой дверью давала иное название - "Пулковский лес".
   Изнутри слышалась дивная мелодия вальса, и, войдя в трактир, наши ге-
рои сразу увидели музыканта - благообразного седовласого  человека,  си-
девшего у рояля. Это и был хозяин. В гостиной было очень  уютно:  весело
горели дрова в камине, ярко светили многочисленные свечи, и стоял  вкус-
ный смешанный запах, обещавший одновременно и  соления,  и  маринады,  и
копчености, и свежую выпечку.
   - А вот и гости дорогие, наконец-то, пожаловали! - трактирщик  с  ра-
душным видом поднялся навстречу влюбленным. -  Давно  вас  дожидаемся...
Лина! Жарь зайчатину! Молодые люди - голодные, прямо с саней!
   - Слышу! - донесся с кухни веселый женский голос. - Уже ставлю.
   - Садитесь, люди добрые, - продолжал хозяин. - А я пока подам вам хо-
лодные закуски и водку.
   Он сходил на кухню и принес дивной красоты блюдо, на  котором  лежали
украшенные маринованными овощами ломтики различных колбас, искусно  при-
готовленных из лосиного и медвежьего мяса. Ульянов и Арина скинули  шубы
и сели за стол.
   - Холодно, небось, нынче ночью в санях? - спросил хозяин, надевая ме-
ховую куртку. - Сейчас я схожу в погреб... Согреетесь.
   Он принес добрую бутыль охотничей водки, самолично  налил  гостям  по
рюмочке и, оставив бутыль на столе, снова подсел к роялю.
   - Что за чудесный трактир у вас, приятель? - спросил Ульянов,  и  это
были первые слова, произнесенные им здесь. - День и ночь  открыт!  И  вы
как-будто бы нас ждали! И откуда вам известно, что мы приехали в  санях?
Что за чудеса?
   - А на чем же вы еще приехали в такой час?  -  добродушно  усмехнулся
хозяин.
   - Да, действительно, я задал не  самый  умный  вопрос,  -  согласился
Ульянов.
   - Но остальные ваши вопросы заслуживают внимания,  -  вежливо  сказал
трактирщик. - Мы не работаем по ночам. Ночью мы открываем трактир только
когда ожидаем гостей.
   Ульянов и Арина выпили по рюмочке и с  удовольствием  закусывали,  но
при последних словах трактирщика они невольно раскрыли рты от изумления.
   - Бог наградил меня даром, - продолжал хозяин, - из-за  которого  мой
трактир часто называют волшебным. Этот дар трудно назвать  ясновидением.
Для этого он имеет слишком узкие пределы. Зато в этих пределах  мой  дар
работает безотказно. Говоря коротко, я всегда знаю заранее, если ночью к
нам кто-либо пожалует. И в такие ночи мы с Линой зажигаем фонарь, откры-
ваем наш трактир и готовимся к встрече гостей. Излишне говорить, что  по
ночам к нам заходят только влюбленные.
   Вышла Лина, поприветствовала гостей и поставила на стол блюдо с жаре-
ной зайчатиной. Ульянов поблагодарил,  затем  наполнил  четыре  рюмки  и
пригласил хозяев выпить вместе с гостями.
   Трактирщик и Лина сели за стол. Арина спросила:
   - Вы - волшебник, добрый человек?
   - Даже Нострадамус не был волшебником,  милая  девушка,  -  улыбнулся
странный трактирщик. - А куда уж мне до него.
   - А как ваше имя? - спросила Арина.
   - С тех пор как я появился в этих краях, люди называют меня Иваномле-
совиком, а мое настоящее имя вам, молодые люди ничего не скажет.
   Они выпили.
   - Существует поверье, - продолжал Иван-лесовик, - что когда  влюблен-
ные останавливаются ночью в моем трактире, они должны сказать друг другу
что-то очень важное, а если они этого не сделают,  то  судьба  может  не
предоставить им другого шанса... Простые люди с Московской стороны и  из
Пулково верят в это.
   Пораженная Арина внимательно слушала, а не веривший ни в бога,  ни  в
черта Ульянов с  аппетитом  уплетал  зайчатину,  оказавшуюся  дьявольски
вкусной.
   Лина ушла на кухню, а Иван-лесовик снова сел за рояль.  Молодые  люди
остались одни за столом. Ульянов почувствовал, что именно сейчас он дол-
жен сказать Арине самое главное, быть может даже предложить  ей  руку  и
сердце. И он очень хотел это сделать, но мешала  вновь  появившаяся  ро-
бость, которая охватывала его почему-то только  при  общении  с  Ариной.
Смелый и принципиальный человек, будущий лидер одного из самых жестких и
агрессивных политических течений, организатор государственного переворо-
та в крупнейшей стране  мира,  -  Владимир  Ульянов  не  познал  личного
счастья из-за нерешительности в общении со скромной петербургской девуш-
кой. Тихо зазвучал вальс, но наш герой,  вместо  того  чтобы  пригласить
Арину потанцевать, начал нести какую-то чепуху.
   - Вы никогда не рассказывали мне о своей семье, Арина. У вас есть еще
какие-нибудь родственники, помимо вашей достойной матушки?
   Собственно говоря, это даже не была чепуха, но сейчас от него  требо-
валось совсем другое.
   - Мой отец умер пять лет тому назад, - отвечала Арина. - Я -  младший
ребенок в семье. Моя сестра умерла в раннем детстве от  воспаления  лег-
ких. Я ее даже не помню. Мой старший брат живет в Москве. Он служит  пи-
сарем у одного московского адвоката. Иногда мы с  матушкой  получаем  от
него письма.
   Лина принесла самовар, сливовое варенье и целую гору ароматных  було-
чек с корицей. Молодые люди долго пили чай, при этом Арина забавно пере-
ливала чай в блюдце и подолгу на него дула. Потом девушка изьявила жела-
ние потанцевать, и они кружились в вальсах до утра.
   Извозчик не обманул. Как только рассвело, кругом забурлила  жизнь,  и
наши герои без проблем вернулись в город. Ульянов проводил Арину до  до-
ма. Она жила у Сенной площади, в том самом доме, где располагался знаме-
нитый пивной бар "Старая застава". "Любимый бар Чигорина", -  совершенно
не к месту вспомнил Ульянов.
   Он заметил, что Арина грустна, но ни о чем не  стал  спрашивать.  Они
договорились, что он возьмет билеты в оперу и заедет за  ней  в  воскре-
сенье.
   - Берегите себя в эти дни, г-н Ульянов, - внезапно сказала Арина.
   - Почему вы так говорите? - удивился Ульянов.
   - Вы помните поверье? Вы не сказали мне самого главного, г-н Ульянов,
а я так надеялась.
   - Я люблю вас, Арина! - наконец-то сказал Ульянов.
   - Я тоже люблю вас, Володя, но мы должны были сказать это друг  другу
ночью, в трактире.
   Они помолчали. Затем Арина сказала:
   - Мне пора. Хочу еще поспать пару часиков перед работой.  Увидимся  в
воскресенье, и да хранит вас Бог!.. Да хранит вас Бог, г-н Ульянов.
   Начался новый день. Ульянов взял извозчика и поехал домой спать.

   Глава 19. ОПЕРАЦИЯ "БРАСЛЕТ"

   В четверг Ульянов проспал весь день, а  проснувшись  поздно  вечером,
сварил себе крепкий кофе и засел за работу. Он не забывал про  предстоя-
щую встречу с товарищами на квартире у Крупской, и ему  необходимо  было
подготовить материалы для первого номера нелегальной газеты. Едва сев за
письменный стол, Ульянов напрочь забыл обо всем на свете. Он даже  забыл
про Арину. Он снова был неистовым мечтателем, оптимистичным философом  и
яростным фанатиком самого спорного и актуального  учения  конца  второго
тысячелетия новой эры.
   Поздний декабрьский рассвет застал Ульянова  за  работой.  Он  словно
чувствовал, что в этот день ему предстоит  лишиться  свободы  и  поэтому
трудился с каким-то особым лихорадочным усердием, будто стремясь  макси-
мально использовать в последний раз удобство домашнего письменного стола
и возможность иметь под рукой любую вспомогательную литературу.
   Быть может, знания, приобретенные им в эту ночь, впоследствии помогли
Ульянову при написании работы "Развитие капитализма в России",  но  они,
увы, никак не пригодились для первого номера газеты "Рабочее дело",  ибо
этому номеру не суждено было выйти в свет.
   Не знал Владимир Ульянов, что не только на его  рабочем  столе  в  ту
ночь горела керосиновая лампа. Не смыкал глаз и молодой щеголеватый рот-
мистр Жмуда, на которого была возложена  ответственность  за  проведение
операции "Браслет". ("Позвольте почтительнейше осведомиться,  ваше  пре-
восходительство, почему - "Браслет"? "Вы еще очень молодой офицер, Таде-
уш Каллистратович! "Браслетами" культурные люди наручники величают.")
   Предстоящая операция не представлялась  особо  сложной,  но  ротмистр
всегда действовал по принципу: семь раз отмерь... В ту ночь он  много  и
напряженно думал, делал пометки в своем служебном блокноте, рисовал  ка-
кие-то немыслимые планы.
   Служебное рвение всегда отличало этого человека. Оно было присуще мо-
лодому ротмистру Жмуде, старшему  следователю  Петербургского  охранного
отделения. Впоследствии, оно будет свойственно опытнейшему чекисту, зре-
лому офицеру НКВД Тадеушу Каллистратовичу Жмуде. И даже когда  престаре-
лый отставной полковник Жмуда будет арестован по обвинению в шпионаже  в
пользу буржуазной Польши, его голубые глаза будут светиться преданностью
и готовностью помочь органам власти.

   x x x

   Мороз в пятницу вдарил крепкий! День выдался мрачный, ветренный и ле-
дяной. В такие дни хорошо сидеть дома и закусывать салом. В С.-Петербур-
ге упал спрос на пиво, зато водкой согревались прямо на улицах.  Прости-
тутки оделись потеплее и выглядели не слишком привлекательно. Ими, впро-
чем, в тот день мало кто интересовался. Голуби, надувшись и дрожа, сиде-
ли под крышами, а на окраинах города появились голодные волки.
   Закончив работать, Ульянов подъехал к Мариинскому театру и  взял  два
билета на "Ночь перед рождеством" - новую постановку оперы Римского-Кор-
сакова. Затем он наспех пообедал в плохоньком французском ресторанчике у
Пяти углов и вернулся домой. В его распоряжении оставалось еще несколько
часов, и он решил посвятить их сну.

   x x x

   А тем временем в Гродненском переулке, где проживали Надя Крупская  и
ее мама, подготовка шла полным ходом. ("Мама, ты не представляешь!  При-
дут такие люди! Особенно Владимир Ильич! Такой образованный! Такой начи-
танный! Такой умный!") Ну прямо еб твою мать!!! Служанка Катя  подверга-
лась жесточайшей эксплуатации. Несмотря на мороз, ее рано утром отправи-
ли на базар со строгим наказом - без дичи не возвращаться. К счастью, до
базара Кате идти не пришлось, так как на ближайшем углу  она  наткнулась
на посиневшего от холода крестьянина, торговавшего прямо с саней  битыми
куропатками, глухарями,  рябчиками,  дикими  утками  и  прочей  подобной
тварью. Мужик очень дешево отдал Кате всю свою дичь и, на радостях, даже
угостил ее стопкой водки.
   Потом вся эта дичь обжаривалась, тушилась. Приготовлялись разнообраз-
ные соусы. Не забывали и про обещанный пирог. Трудилась не только  Катя,
сама Надя суетилась вовсю, и даже  Елизавета  Васильевна  оказывала  по-
сильное содействие.
   Ровно в шесть часов явился Князь со своими помидорами. Это было  сог-
ласовано заранее - хозяйственный Князь всегда приходил пораньше и  помо-
гал сервировать стол.
   Первым делом Князь пожаловался на мороз и  пожелал  дернуть  стопочку
"для согрева". Хозяйки растерянно развели руками - спиртного в  доме  не
было.
   - Как?! - удивился Князь. - А как же вы собираетесь принимать гостей?
   - Ну я не знаю, - расстроилась Надя. - Чай... Пирог...
   - Нет, так дела не делаются! - возмутился Князь. - Владимир Ильич бу-
дет недоволен. Давайте деньги, я мигом сбегаю!
   Надя понятия не имела, сколько стоит водка, дала десять рублей и ска-
зала как-то нерешительно:
   - Может быть послать Катю?
   - Ну что вы, Надежда Константиновна, - барышню в такой мороз гонять и
по такому делу. Так не годится.
   После этого Князь ненадолго вышел и вернулся с таким количеством  де-
шевой водки, какого наверное хватило бы, чтобы отпраздновать свадьбу са-
мого полковника Бздилевича.
   - Боже мой, как вы донесли все это, Виктор  Андреевич?  -  ужаснулась
Надя.
   - Пустяки! - невозмутимо ответил Князь. - Тут и двух пудов не  будет,
даже считая с ящиками.
   Князь с видимым удовольствием принял  стопочку,  затем  составил  всю
водку в холодный тамбур и отправился на кухню  готовить  "княжеский  са-
лат".
   Существует легенда (или исторический факт?!), что князь Потемкин еже-
годно подносил императрице Екатерине II, в день Нового года, блюдо  све-
жих вишен, стоившее десять тысяч рублей, за что пользовался особым  рас-
положением своей августейшей повелительницы. Какой же  всеобщей  любовью
должен был пользоваться наш Князь, снабжавший  своих  товарищей  свежими
помидорами в продолжении всей долгой и суровой петербургской зимы!
   Ровно в семь начали подходить члены "Союза". Первыми  пришли  Кржижа-
новский, Старков и Ванеев, сразу следом за ними - Шелгунов  и  Зиновьев.
На пять минут опоздал Роман Малиновский.  Последним  -  в  десять  минут
восьмого - появился Ульянов. Князь сообщил, что Меркул очень тяжело  бо-
лен, а сестры Невзоровы вероятнее всего  сегодня  не  придут.  При  этом
Князь подал Ульянову знак, ясно говоривший: "Подробности расскажу  позд-
нее".
   Гарри в этот самый час выигрывал исторический эндшпиль у  Ласкера.  В
тот момент он еще лидировал в Петербургском матч-турнире...
   Стол выглядел великолепно: дичь возлежала на трех различных блюдах  -
с картофелем, с капустой и со свеклой, большие хрустальные стаканы  были
до краев наполнены рубиновым морсом, а на кухне ждал своего часа роскош-
ный пирог с вишневым вареньем.
   "Княжеский салат" на этот раз был приготовлен с южным сладким  луком,
который Кате почти даром уступил на днях на базаре старый кавказский ев-
рей. ("С собой звал, жениться предлагал... Райскую жизнь обещал у тепло-
го южного моря! Да только не могу я за инородца: такое про них рассказы-
вают... Да и старый к тому же!")
   Перед тем как сесть за стол, Ульянов хотел переговорить, наконец, на-
едине с Князем, но это ему не удалось. Князь  снова  суетился  на  кухне
(точнее, клеился там к Кате). Зато Ульянов улучил  минутку  перекинуться
парой фраз с Малиновским.
   - Пока мы наедине, Роман, признайтесь: как вы сумели вытащить меня из
охранки? - спросил Ульянов, одновременно угощая Малиновского своими нео-
бычными папиросами.
   Малиновский не смутился ни на секунду. С удовольствием закурив  "при-
зовую" папиросу, он уверенно произнес:
   - Дело в том, что начальник питерской охранки - мой дальний родствен-
ник. Я имею на него некоторое влияние... Откровенно  говоря,  очень  не-
большое, но в простых ситуациях можете рассчитывать на мою помощь.
   Все это звучало вполне правдоподобно, и смутные  подозрения  Ульянова
полностью рассеялись.
   Пора было садиться за стол.
   Социал-демократы еще успели наполнить рюмки. Выпить им в  тот  вечер,
увы, не удалось...
   Внезапно, с лестницы послышался гулкий топот кованых  сапог.  Ульянов
сразу все понял. Ему привиделось грустное лицо Арины: " Берегите себя  в
эти дни, г-н Ульянов"... Неожиданно Князь выхватил из кармана парабеллум
и устремился к выходу на лестницу. "Какой кошмар, - подумал  Ульянов.  -
Откуда у него пистолет, и зачем?" ("Да хранит вас  Бог,  г-н  Ульянов.")
Ульянов увидел, как Кржижановский бросает в камин груду бумаг, сложенных
подпольщиками на журнальном столике  -  материалы  для  будущей  газеты.
Ульянов выхватил из внутреннего кармана пиджака красную брошюру с серпом
и молотом и также бросил ее в огонь. ("Вы должны были это сделать  прош-
лой ночью в трактире, Володя.") С лестницы донеслись выстрелы. Это Князь
открыл огонь по бегущим снизу жандармам. (Доброе, ласковое лицо  Аркадия
Симоновича: " Я всегда советовал вам, Володенька,  держаться  как  можно
дальше от политики.")
   Ульянов устало опустился на стул. Он  взял  со  стола  большой  хрус-
тальный стакан и выплеснул из него на пол морс, затем медленно  наполнил
стакан водкой и выпил...

   ЭПИЛОГ

   Ульянов не понял, что он и его товарищи стали жертвами  обыкновенного
доноса. Он так никогда и не сумел разобраться в истинной  натуре  Романа
Малиновского - одного из самых крупных провокаторов в истории российской
социал-демократии.
   Человек исключительно талантливый, Малиновский, ведя двойную игру  на
протяжении долгих лет, сделал блестящую карьеру. В  начале  XX  века  он
становится одним из признанных лидеров российского  профсоюзного  движе-
ния, а в октябре 1912 года Роман Вацеславович Малиновский,  член  РСДРП,
тайный осведомитель охранного отделения имперской полиции, занял  кресло
депутата IV Государственной думы. Изучая его  биографию,  невозможно  не
обратить внимание на противоречивость его деятельности. С одной стороны,
по "наводкам" Малиновского в разные годы были арестованы сотни  активис-
тов РСДРП, в том числе Сталин и Свердлов, Крыленко и Орджоникидзе, Голо-
щекин и Спандарян, Милютин и Мария Смидович. С другой стороны, его  пла-
менные речи с трибуны IV Государственной думы  имели  огромный  успех  и
буквально торпедировали устои самодержавия.
   В феврале 1917 года толпа участников буржуазной  революции  захватила
здание в Большом Гнездиковском переулке, в котором размещалось  Московс-
кое охранное отделение. Среди найденных там документов были бумаги,  од-
нозначно уличавшие Малиновского в провокаторской деятельности. И  Влади-
мир Ульянов наконец прозрел...
   По приговору Революционного Трибунала Роман Малиновский был  расстре-
лян в ночь с 5 на 6 ноября 1918 года...
   Но вернемся в год 1895-й, читатель.
   В доме предварительного заключения, на Шпалерной, Ульянов провел  бо-
лее четырнадцати месяцев. Там он вел большую теоретическую работу.
   В тюрьме его иногда навещала Крупская. От нее Ульянов узнал, что Кня-
зя приговорили к пожизненной каторге. Князь так и не успел поделиться  с
Ульяновым своей важной новостью, поэтому Ульянов так никогда и не  узнал
о трагической судьбе Гарри Нельсона Пильсбери.
   Ульянов никогда больше не видел сестер Невзоровых. Он знал, что в ян-
варе 1896 года они внезапно уехали из Санкт-Петербурга, но причина этого
была ему неизвестна.
   Освободившись из заключения, перед отправлением в ссылку в  село  Шу-
шенское, Ульянов побывал на Мещанской улице. Маленькой  уютной  рюмочной
больше не существовало, а на ее месте теперь была погребальная  контора.
Ульянов зашел в пивной ресторан и узнал, что  Аркадий  Симонович  Прадер
внезапно скончался от сердечного приступа полгода тому  назад.  Ресторан
перешел к дальнему родственнику Прадера - маленькому человечку, похожему
на марабу. За эти полгода Марабу успел многое изменить: исчезли  прежние
официанты, на месте шахматных столиков теперь стояла рулетка, а  в  меню
отсутствовал знаменитый борщ Прадера. Ульянов спросил про Арину,  но  ни
Марабу, ни молодые официанты ничего не знали о прекрасной владелице  ма-
ленькой рюмочной. Они даже никогда не слышали о ней.
   Ульянову пришлось зайти в погребальную контору. Там он узнал,  что  в
прошлом году у Арины Петровны умерла мать, после чего она продала рюмоч-
ную и уехала к брату в Москву.
   Много лет спустя один московский адвокат поведал нашему герою об  од-
ном своем коллеге, который был женат на очень красивой женщине, родом из
Санкт-Петербурга, сестре своего бывшего писаря. Но была ли то Арина, или
какая-нибудь другая женщина, Владимир Ильич Ульянов так никогда и не уз-
нал.

Август - декабрь,
1995

   Примечания

   Стр. 3. Михаил Борзыкин -  петербургский  композитор  и  поэт,  лидер
рокгруппы "Телевизор".
   "I only say, suppose this supposition." - "Я говорю лишь -  предполо-
жим это." (Байрон, "Дон-Жуан", песнь I).
   М.Ф. Волкенштейн - адвокат, у которого В.  Ульянов  в  1893-1894  гг.
служил в качестве помощника присяжного поверенного.

   Стр. 5. Забалканский проспект - ныне Московский проспект.

   Стр. 8. Троицкий Алексей Алексеевич (1866 - 1942) -  выдающийся  шах-
матный композитор, основоположник художественного этюда, заслуженный де-
ятель искусств РСФСР. В 1895 году, в газете "Новое время" были опублико-
ваны его первые этюды.

   Стр. 11. Мнемозина - в греческой мифологии - богиня памяти,  прароди-
тельница муз, покровительствующих литературе и истории.

   Стр. 13. В.А. Князев - рабочий, в комнате которого  в  1895  году  В.
Ульянов проводил занятия рабочего кружка.

   Стр. 15. ... у Невзорих - сестры З.П. и  С.П.  Невзоровы,  студентки,
члены марксистского кружка технологов.

   Стр. 16. Н.Е. Меркулов (в романе - Меркул) - рабочий Александровского
завода, в комнате которого в 1895 году В. Ульянов проводил занятия рабо-
чего кружка и участвовал в собраниях передовых рабочих Невской заставы.
   М.А. Сильвин - активный участник русского революционного движения.

   Стр. 28. Кржижановский Глеб Максимилианович (1872 - 1959)  -  русский
революционер, впоследствии советский партийный  и  государственный  дея-
тель.
   Ванеев Анатолий Александрович (ок. 1872 - 1899) -  активный  участник
русского революционного движения.
   Старков Василий Васильевич (1869 -1925) - участник  русского  револю-
ци-онного движения.
   В.А. Шелгунов - рабочий Обуховского завода, в комнате которого в 1895
году В Ульянов проводил занятия в рабочем кружке  и  собрания  передовых
рабочих Петербурга.
   Б.И. Зиновьев - слесарь Путиловского завода, на квартире  которого  в
1895 году часто проходили собрания рабочих

   Стр. 45. Фабрика Отто Кирхнера - в советское время - фабрика  беловых
товаров "Светоч".

   Стр. 59. Франсуа Андре Даникан Филидор (1726 - 1795) - великий  фран-
цузский шахматист, единогласно признавался сильнейшим  шахматистом  мира
второй половины XVIII века. Был также известным композитором,  основопо-
ложником французской комической оперы.
   Дешапель (1780 -1847) - французский генерал, вероятно сильнейший шах-
матист начала XIX века.
   Луи Шарль Лабурдонне (1797 - 1840) - французский  шахматист,  с  1824
года считался сильнейшим игроком мира.
   Даниэль Гаррвиц (1823 - 1884) - сильнейший французский шахматист  се-
редины XIX века.
   Пол Морфи (1837 - 1884) - великий американский шахматист.  В  течение
своей жизни он всего полтора года (с октября 1857 г. по  март  1859  г.)
выступал в серьезных состязаниях, все его выступления прошли в непрерыв-
ных победах, и за это короткое время он не только доказал  свое  превос-
ходство над лучшими шахматистами эпохи, но и создал вокруг своего  имени
ореол легендарной славы!
   Адольф Андерсен (1818 - 1879) - знаменитый немецкий шахматист. Завое-
вав I приз на первом международном турнире в Лондоне (1851 год),  приоб-
рел репутацию лучшего шахматиста в мире. В 1858 году Морфи выиграл у не-
го матч, но вскоре отошел от шахмат, и Андерсен быстро восстановил  свою
репутацию.
   Стр. 68. ... Блок вновь встретит свою давно знакомую "незнакомку".  -
7 ноября 1902 года А. Блок после долгого перерыва встретил Л.Д. Менделе-
еву на студенческом балу в зале Дворянского собрания, и она дала  согла-
сие стать его женой.

   Десять лет спустя

Исторический роман

Посвящается ВЛАДИМИРУ ЕПИШИНУ,
отличному гроссмейстеру и хорошему другу

   * 8 ноября 1905 года *

   Ранним утром, когда женевский экспресс  уже  приближался  к  окраинам
Санкт-Петербурга, в полупустом  вагоне-ресторане  сидели  два  респекта-
бельных молодых человека и пили водку, закусывая ее осетриной.
   - Осень... Поздняя осень, даже листопад уже прошел... Унылая пора, да
и места здесь тоскливые, - на ломаном русском языке произнес один из пу-
тешественников, задумчиво глядя в окно.
   Это был юноша двадцати двух лет, высокий, большеголовый, статный, да-
же немного грузный. Его собеседник -  невысокий,  атлетически  сложенный
мужчина в расцвете лет, в отличном костюме, с полностью оформившейся лы-
синой и короткой рыжеватой бородкой - был настроен куда  более  оптимис-
тично.
   - Не сомневаюсь, Бени, что ты полюбишь русскую столицу! - отвечал он.
- Хотя солнце здесь светит гораздо реже, чем в твоей родной Италии,  Пе-
тербург все же остается самым прекрасным городом на свете. Можешь  пове-
рить бывалому путешественнику.
   - Быть может вы и правы, г-н Ульянов, но в таком случае мы еще не до-
ехали до Санкт-Петербурга...
   - Разумеется, мы еще только подъезжаем к Петербургу, но да будет тебе
известно, что некоторые пригороды русской столицы по совершенству  архи-
тектурных ансамблей не уступают первым городам мира.
   - Пригороды? - удивился Бени.
   - Да-да, пригороды! - подтвердил Ульянов. -  Гатчина,  Царское  Село,
Павловск и, конечно, Петергоф... Ведь это о них:

   Летят алмазные фонтаны
   С веселым шумом к облакам:
   Под ними плещут истуканы
   И, мнится, живы; Фидий сам,
   Питомец Феба и Паллады,
   Любуясь ими, наконец,
   Свой очарованный резец
   Из рук бы выронил с досады.
   Дробясь о мраморны преграды,
   Жемчужной, огненной дугой
   Валятся, плещут водопады;
   И ручейки в тени лесной
   Чуть вьются сонною волной.
   Приют покоя и прохлады,
   Сквозь вечну зелень здесь и там
   Мелькают светлые беседки...

   - Это вы сочинили? - наивно спросил Бени, недостаточно  чувствовавший
русский язык, чтобы сразу узнавать уверенную поступь классика.
   - Ну что ты?! - усмехнулся Ульянов. - Каюсь: грешил в юности,  но  до
таких высот не поднимался. Это Пушкин... Я очень люблю Пушкина, Бени,  и
часто его вспоминаю, особенно осенью. Отчасти ты прав: теперь уже  слиш-
ком поздно. Посмотрел бы ты на эти леса месяц назад! Ты только вслушайся
в эти строки:

   Унылая пора! очей очарованье!
   Приятна мне твоя прощальная краса -
   Люблю я пышное природы увяданье,
   В багрец и в золото одетые леса...

   - Как просто сказано, как спокойно, - и навсегда!.. Теперь уже так не
говорят.
   - А вам не кажется, г-н Ульянов, что в вас сейчас говорит  свойствен-
ная людям тоска по прошлому?
   - Нет, не кажется! - уверенно сказал Ульянов. - Здесь другое.  Просто
любая эпоха рождает своих гениев, но не в каждой области. Наша эпоха  не
породила гениев слова, равных Пушкину.
   - Быть может наша эпоха взяла свое в социально-политической сфере?  -
предположил Бени.
   - О, здесь трудно выдержать испытание временем! - усмехнулся Ульянов.
- Одних потомки развенчивают, других - просто постепенно забывают, и это
как нельзя лучше подтверждает постулат Маркса о  том,  что  человеческое
общество развивается поступательно.
   - Так выпьем за Маркса, который никогда не ошибался? - предложил юно-
ша.
   - Давай, Бени, лучше выпьем за русскую столицу... Если б ты знал,  за
какой прекрасной девушкой я ухаживал в Санкт-Петербурге десять  лет  на-
зад...
   - И к чему это привело? - спросил прямолинейный итальянец.
   Ульянов задумался. Воспоминания охватили его.
   - Она держала маленькую рюмочную на  Мещанской  улице...  Наверно,  я
непростительно редко туда заходил... Все чего-то стеснялся... Порой  мне
кажется, что сейчас я сделал бы все гораздо лучше... Что все было совсем
несложно, просто я был дурак... Но может мне это только  так  кажется...
Когда-нибудь я расскажу тебе эту историю, а сейчас давай выпьем!
   Пока Ульянов предавался воспоминаниям о своей  юношеской  страсти,  в
вагон-ресторан вошла женщина, которую он не любил  никогда,  но  которой
суждено было стать спутницей его жизни. Она приближалась к сотрапезникам
неуклюжей походкой, свойственной немолодым и неловким особам при переме-
щении в мчащемся экспрессе.
   - Володя! Бени! - еще издали заголосила Крупская. - Мы уже  подъезжа-
ем, а вы все еще здесь сидите.
   - Не переживай, бабуля, - успокоил супругу Ульянов. - Мы уже заканчи-
ваем. Пойди, пока, уложи вещи, а мы через пять минут будем... Да,  Бени,
ты сам видишь: к чему это привело... Кстати, бабуля, ты не хочешь немно-
го выпить?
   - Ты же знаешь, что я не пью, Володя, - ответила Крупская тоном  сми-
ренной монашки.
   - Да знаю я, что все человеческое тебе чуждо, - усмехнулся Ульянов. -
Но по случаю возвращения в Санкт-Петербург могла  бы  и  изменить  своим
принципам. В Швейцарии я и сам почти не пил. Там, собственно, и  пить-то
было не с кем. Но сейчас, чувствую, наверстаем!.. Ну, ладно, иди,  бабу-
ля. Мы скоро придем.
   Полчаса спустя это странное трио вошло в пассажирский зал Варшавского
вокзала. Ульянов свободно вздохнул, оглядывая высоченные  потолки  этого
сооружения. Таких ему не доводилось видеть ни в Берлине, ни в Женеве, ни
в Вене. Бойкие мужички торговали здесь водкой и солеными огурцами, пивом
и селедкой, чаем и пирожками. Кругом было грязновато, но как-то отлично.
Проходя мимо маленького кафе с тремя столиками и пивным краном на  стой-
ке, Ульянов заколебался - стоит ли пить пиво после водки.
   - Владимир Ильич! - внезапно послышался у него за спиной знакомый го-
лос.
   Ульянов обернулся и сразу  узнал  Ника  Буренина.  Большой,  румяный,
всегда приятно пахнущий пивом - Ник  был  душой  общества  петербургских
марксистов. Ульянов познакомился с ним пять лет назад, 20 мая 1900 года,
во время своего последнего (нелегального) посещения Санкт-Петербурга.
   - Здравствуйте, Ник! - обрадовался Ульянов. - Очень рад вас видеть.
   - Взаимно, Владимир Ильич! Здравствуйте, Надежда Константиновна!
   - Это Бени, - представил юношу Ульянов. - Наш итальянский товарищ.
   - Очень приятно... Николай... Я чувствовал, Владимир  Ильич,  что  вы
приедете этим поездом. Вчера я навел справки: в  меблированных  комнатах
"Сан-Ремо" есть свободные номера. Если вы не возражаете...
   - "Сан-Ремо"? - переспросил Ульянов. - М-м, ну что ж, пожалуй.
   Буренин предложил "закинуть" Крупскую с вещами в  "Сан-Ремо"  ("Пусть
Надежда Константиновна отдохнет с дороги!"), а затем отправиться на Пре-
ображенское кладбище - посетить могилы рабочих, расстрелянных в  "крова-
вое воскресенье". При этом Ник заговорщически подмигнул Ульянову, и  тот
поспешил согласиться.
   Час спустя, оставив Крупскую в меблированных комнатах, Ульянов, Буре-
нин и Бени вышли на Невский проспект. Бени восторженно озирался по  сто-
ронам, а Ник посвящал Ульянова в свои планы.
   - Вы, кажется, знаете Александру Коллонтай, Владимир Ильич?
   - Конечно знаю, - ответил Ульянов. - Отличная баба!
   - Так вот сегодня у нее собирается хорошая компания, и сейчас мы туда
направляемся.
   - А они что, начинают прямо с утра? - удивился Ульянов.
   - Разумеется! - ответил Ник. - Мы собираемся специально по случаю ва-
шего приезда.
   Александра Коллонтай проживала на Николаевской улице. Ульянов  позна-
комился с ней в тот же самый памятный день 20 мая 1900  года.  Тогда  на
квартире В. Ф. Кожевниковой Ульянов встретился  с  петербургскими  соци-
ал-демократами. Компания подобралась веселая:  Горький,  Пятницкий,  Во-
ровский, Красин, Кржижановский и многие другие, в том  числе  Коллонтай.
Там случилась история, о которой следует рассказать особо, так  как  она
заметно подняла авторитет Ульянова в среде питерских марксистов.
   Выпив и закусив, молодые люди, как водится,  заговорили  о  политике.
После того как были обсуждены национальные проблемы в австрийской  импе-
рии и бурное экономическое развитие Соединенных  Штатов,  разговор  стал
принимать более опасный характер. Уже коснулись гиблого еврейского  воп-
роса, уже готов был прозвучать вечный тост "за свержение режима", но тут
положение спас Максим Горький. Он вспомнил, как в детстве  видел  одного
бурлака, который в пьяном виде клялся, что может  выпить  бутылку  водки
без помощи рук.
   - Правда, - заметил в заключение Горький, - бурлак  при  мне  не  де-
монстрировал своего искусства.
   - А что! - воскликнул Глеб Кржижановский. - Не перевелись ведь еще на
Руси богатыри!
   Вслед за этими словами он схватил зубами за горлышко  стоявшую  перед
ним поллитровку, положил ее на край стола и даже успел сделать несколько
глотков, прежде чем бутылка упала на пол. Затем последовали  другие  по-
пытки (благо, поллитровок на столе было вдоволь!), но ни Воровскому,  ни
Красину, ни даже самому Льву Давидовичу Бронштейну  не  удалось  достичь
сколько-нибудь заметного успеха.
   Последним за дело взялся Ульянов. Он спокойно открыл  очередную  пол-
литровку, затем заложил руки за спину и зубами оторвал бутылку от стола.
Резким движением откинув голову назад,  Ульянов  придал  бутылке  верти-
кальное положение. Когда вся водка перелилась ему в глотку, Ульянов спо-
койно поставил пустую бутылку на стол и сдавленным голосом произнес:
   - Учение Маркса всесильно, потому что оно верно.
   Все (особенно Коллонтай) застыли в  немом  восторге.  Остаток  вечера
Александра усиленно строила Ульянову глазки, но присутствие Крупской ме-
шало нашему герою "разорвать дистанцию" с этой молодой и очень  недурной
особой.
   С тех пор прошло пять лет. За эти годы Ульянов и Коллонтай  несколько
раз виделись в Женеве, и преданная революции Александра  даже  выполняла
отдельные поручения нашего героя.
   Дочь царского генерала и крестница киевского генерал-губернатора Дра-
гомирова, получившая прекрасное воспитание, Александра  Михайловна  Кол-
лонтай часто и подолгу жила за границей, в  совершенстве  владела  фран-
цузским и английским языками, свободно объяснялась по немецки. Ее первым
мужем был офицер-дворянин, с которым  она  разошлась  по  принципиальным
(возможно, по политическим) соображениям. Освободившись от тяготивших ее
семейных уз, эта бесспорно незаурядная женщина с головой ушла в  револю-
цию.
   Ульянов знал, что в конце 1904 года Александра Коллонтай возвратилась
в Санкт-Петербург. И вот именно сегодня, по случаю приезда Ульянова, она
устраивает у себя собантуй. Мужское самолюбие нашептывало нашему  герою,
что это не случайность.
   - Очень красиво, - расхваливал между тем Бени Невский проспект.
   - Я же тебе говорил, - отозвался Ульянов. - Это еще не самые красивые
места, да и время года сейчас не лучшее. Когда-нибудь мы погуляем с  то-
бой по Питеру в белую ночь!
   - И сейчас очень красиво!.. А куда мы идем?  -  внезапно  спохватился
Бени.
   - Бухать, - коротко ответил Ульянов.
   - Бу-хать?.. А это как?
   - "Бухать" - это синоним глагола "выпивать"... Не совсем, правда, ли-
тературный.
   - Бу-хать?
   - Да, бухать. Не исключено, что этот глагол образован от имени  древ-
неримского бога Бахуса - покровителя виноделия.
   - А-а... А куда мы идем бухать?
   - К одной нашей знакомой. Вероятно мы встретим там  немало  друзей  и
единомышленников.
   - В России ходят в гости и бухают по утрам? - спросил Бени, посмотрев
на часы.
   - В России иной раз всю ночь стоят на ушах, - ответил Ульянов.
   - Разве русские могут стоять на ушах? - удивился Бени.
   - Это просто выражение такое - "стоять на ушах", - терпеливо объяснил
Ульянов. - Оно означает "весело проводить время, круто бухая".
   - Я не понимаю, - признался Бени.
   - А помнишь, мы с тобой в Вене шли  по  Мариенхильферштрассе  и  пили
портвейн, а потом, удирая от полиции, через  дворы  выбежали  к  каналу,
встретили там какого-то француза и набили ему морду?
   - Конечно помню, - оживился Бени.
   - Так вот, в тот вечер мы с тобой "стояли на ушах".
   - Так-так... А люди к которым мы сейчас  идем,  всю  ночь  стояли  на
ушах? - вполне резонно спросил Бени.
   - Вполне возможно, - серьезно ответил Ульянов.
   - Да нет, что вы! - вмешался Ник. - Я ведь говорил, что мы собираемся
специально по случаю вашего приезда.  Александра  Михайловна  приглашала
всех к девяти часам утра. Мы лишь чуть-чуть опаздываем. Без нас,  думаю,
не начнут.
   - Вот видишь, Бени, - шутливо сказал Ульянов. - Похоже на то, что  мы
с тобой попали в категорию почетных гостей.
   После непродолжительного молчания Бени задал новый вопрос:
   - А когда русские всю ночь стоят на ушах, утром они ложатся спать?
   - Всяко бывает, - веско сказал Ульянов. - Но обычно с утра  продолжа-
ют.
   - А когда же спят?
   - Спят "по ходу".
   - А это как?
   - Я тебе потом объясню, - сказал Ульянов. - Мы похоже пришли.
   Они вошли в парадную и поднялись на второй этаж. Дверь  открыла  сама
хозяйка.
   Александре Коллонтай шел тогда тридцать третий год. Впрочем, время не
было властно над этой удивительной женщиной. Она была прекрасна в  юнос-
ти, восхитительна теперь, и будет все еще очень хороша в 1917 году, ког-
да по ее распоряжению произведут первый  залп  с  легендарного  крейсера
"Аврора" по Зимнему дворцу.
   - Здравствуйте, милый господин Ульянов, - сказала она, подставляя для
поцелуя румяную щеку. - Очень вас ждали.
   - Специально для вас, Аликс, - сувенир из Женевы, - сказал Ульянов, с
удовольствием целуя хозяйку и вынимая из внутреннего кармана плаща изящ-
ную бутылочку швейцарского спирта. - Если мне не изменяет память, вы лю-
били это добавлять в лимонад... А это мой итальянский друг Бени.
   Бени галантно поцеловал хозяйке ручку, не забыв при  этом  приподнять
свой цилиндр.
   В тот день у Александры Коллонтай собрался едва ли не весь  цвет  пе-
тербургской интеллигенции. Присутствовали социал-демократы всех  направ-
лений, а также "западники" и "просто" интеллектуалы. За длинным овальным
столом в большой гостиной собралось человек  сорок.  Появление  Ульянова
было встречено аплодисментами, а также отдельными выкриками. Его усадили
на самом почетном месте - во главе стола. По левую руку от  него  сидела
хозяйка, а по правую -  Бени.  Пришедший  в  хорошее  расположение  духа
Ульянов дружески кивал своим старым добрым знакомым: Глебу Кржижановско-
му, Вацлаву Воровскому, профессору Бонч-Бруевичу, аполитичному интеллек-
туалу Я. Расину, "западнику" Рабиновичу, всеми уважаемому Л. А.  Каскаду
и др.
   Стол блистал: севрюжка, осетринка, астраханская селедочка, маринован-
ные боровички. Целиком зажаренный  жирненький  поросенок  словно  свиде-
тельствовал об искренности атеистических  взглядов  собравшихся,  добрая
четверть которых принадлежала к древнему еврейскому племени.
   На стол подавала служанка Александры - на редкость  хорошенькая  юная
девушка, на которую Бени сразу положил глаз. Отметим,  читатель:  в  тот
день Бенито Мусолини впервые видел Анжелику Балабанову.
   Разлили водку, а "западник" Рабинович, разглядев стоявшую  поблизости
от хозяйки бутылочку с  импортной  этикеткой,  налил  себе  швейцарского
спирта.
   - Как дела, друзья? - спросил Ульянов, поднимая свою рюмку.
   - Вы, конечно, в курсе всех основных событий, Владимир Ильич, -  ска-
зал Кржижановский. - Сейчас положение очень напряженное: забастовка при-
няла всероссийский размах.
   Как видим, Глеб Кржижановский сразу заговорил о деле.  Следует  заме-
тить, что большинство собравшихся также всерьез относились к сложившейся
в стране ситуации. Даже Расин выглядел встревоженным: он считал, что эта
всеобщая суета явно не к добру. Пожалуй, один лишь Лев Абрамович  Каскад
полностью сохранил безмятежность. Снисходительная улыбка, с  которой  он
встретил слова Глеба, явно свидетельствовала, что по его мнению, все это
не так уж важно. Ульянов окинул собрание проницательным взглядом и отме-
тил про себя все оттенки в настроениях этих людей.
   - Я все знаю, - очень серьезно  сказал  он.  -  Нам  предстоит  очень
большая работа. Мне не хотелось бы сегодня много говорить о политике, но
уже с завтрашнего дня я собираюсь начать выступать  перед  рабочими.  Мы
обязательно начнем выпускать большевистскую газету...
   - Что вы думаете о манифесте 17 октября, Владимир  Ильич?  -  спросил
Красин.
   - Я думаю, что это  наш  первый  крупный  успех,  друзья,  -  ответил
Ульянов. - Это и объективное достижение, и прецедент. Манифест  в  целом
отражает сегодняшнее положение в стране. Силы царизма и революции  урав-
новесились. Царизм уже не в силах подавить революцию. Революция еще не в
силах раздавить царизма. Повторяю, друзья, - нам предстоит большая рабо-
та, но сегодня дайте мне расслабиться. Будем солдатами революции,  а  не
фанатиками. Поэтому, давайте выпьем!
   Все выпили, и "западник" Рабинович тут же сказал:
   - Вот это спирт! Не то, что наша бурда. Все же как бы вы, большевики,
не умничали, а до Европы и вам далеко. Да и манифестик этот -  ничто  по
сравнению с западной свободой мысли.
   - Между прочим, - язвительно заметил Ульянов, - на Западе этот  спирт
разбавляют соком, лимонадом или минеральной водой.
   Слегка покраснев, Рабинович тут же придвинул к себе графинчик с  мор-
сом.
   - А что касается свободы мысли, - продолжал Ульянов, - то здесь я мо-
гу вас просветить, как человек, довольно долго проживший на Западе.  Там
если вы имеете свое особое мнение по каким-либо  политическим  вопросам,
то наиболее безопасно - засунуть это мнение себе в задницу.
   - Не может быть! - воскликнул Рабинович.
   - Г-н Ульянов совершенно прав, - сказал Бени. - Такого  болтуна,  как
вы, у нас бы уже давно арестовали.
   - Да! - не совсем последовательно обрадовался Рабинович. - На  Западе
полиция знает свое дело круто!
   - Пиздят там тоже круто! - сказал Ульянов.
   - Не может быть! - снова воскликнул Рабинович.
   Ульянов и Бени переглянулись как люди, которым есть что вспомнить  на
эту тему. Александра Коллонтай понимающе улыбнулась.
   Выпили еще разок, и в разговор вступил Григорий Зиновьев.
   - Ну а что вы скажете о событиях, имевших место в Петербурге 9  янва-
ря? Такое тоже могло бы произойти в Европе?
   - Нет, конечно, - ответил Ульянов. - Но события кровавого воскресенья
- это не пример подавления свободомыслия. Это пример произвола и террора
со стороны властей. Это доказательство не силы, а слабости самодержавия,
а также полной несостоятельности монархической  системы  вообще.  Именно
поэтому я и говорю, что манифест 17 октября, приближающий Россию  к  за-
падноевропейскому типу государств, является объективным достижением.  Но
это отнюдь не означает, что мы должны довольствоваться этим  достижением
и идеализировать западную систему, как это делает уважаемый г-н  Рабино-
вич.
   С противоположного конца стола с понимающей улыбкой наблюдал за  спо-
рящими Лев Абрамович Каскад. Ульянов давно знал и ценил этого человека.
   - Кстати, Лев Абрамович, а где Леха? Почему я  не  имею  удовольствия
его видеть здесь?
   - Они с Пятницей уехали на охоту. На  лося!  Сегодня  вечером  должны
вернуться. Леха передавал вам большой привет и приглашал  зайти  завтра,
прямо с утра. Собирается угостить вас свежей дзерениной. Вот его  визит-
ная карточка с адресом.
   - Спасибо. Ну, а вы как? Трудитесь все там же?
   - Конечно. А где же еще!?
   - Прекрасно! У меня родился тост, господа. Выпьем за процветание  за-
мечательного дела "Каскад и сын"!
   Бени уже прилично окосел. Прекрасная Анжелика то и дело наполняла его
быстро пустеющий стакан. Бени вроде и пить не хотел, но почему-то не мог
не выпить, если наливала Анжелика. Вдруг он глуповато встрял в разговор:
   - Я все-таки не понимаю - почему не попробовать убить царя?!
   - Это уже неоднократно имело место быть, молодой человек, - снисходи-
тельно улыбнулся Зиновьев.
   - Ты бы получше закусывал, - прошептал  в  сторону  Бени  Ульянов,  а
вслух сказал: - О терроризме мы с тобой уже говорили!
   - Не будьте догматиками, господа! -  воскликнул  Бени.  -  Царь  царю
рознь. Ваш нынешний царь - очевидный тиран.
   - Милая девушка, - шепотом обратился Ульянов к  Анжелике,  -  вы  его
вместо водки свининой потчуйте!
   - Так он же еврей! - трагическим шепотом возразила Анжелика Балабано-
ва.
   - Он итальянец, - прошептал Ульянов.
   Красавица недоверчиво взглянула на Бенину физиономию.
   - Все итальянцы очень похожи на евреев, - разъяснил Ульянов.
   Анжелика вздохнула и наложила Бени полную тарелку сала. Она была нес-
колько разочарована тем, что Бени не еврей. Дочь почтенных  антисемитов,
Анжелика дружила с Львом Абрамовичем Каскадом и уважала евреев.
   - Политика Николая II выгодна большевикам,  -  резонно  заметил,  тем
временем, Рабинович. - Чем больше зверствует правительство, тем  больший
успех имеет большевистская пропаганда в массах.
   - Не очень красивое рассуждение, - заметил Ульянов.
   - Зато верное.
   - Давайте все-таки выпьем за то, чтобы жертв было как можно меньше, -
примирительно сказала Аликс.
   Все согласились, что это прекрасный и поистине женский тост.  Свинина
не помогла: после этой рюмки Бени совсем скис, и его пришлось отвести  в
спальню. Все остальные гости продолжали пить, закусывать и обсуждать ре-
волюционные проблемы. Уставший от этих разговоров аполитичный  интеллек-
туал Расин высказал свое мнение:
   - Господи! Как вы мне надоели со своей дурацкой болтовней. Царь!  Ре-
жим! Поговорили бы вы лучше о жратве или о бабах! Самое главное в  жизни
- это как можно меньше суетиться. Единственное, что мне нравится в ваших
рассуждениях, господа, - это ваш атеизм. Слава богу,  что  хоть  на  том
свете мне не придется выслушивать весь этот бред.  Неверие  в  загробную
жизнь - это ваша единственная позитивная мысль. Смерть -  это  вечный  и
абсолютный покой. И не надо бояться смерти, господа! Заболев, не  бегите
к врачу с мольбами о помощи! Напротив, будучи здоровыми, но уставшими от
суеты, придите к лекарю и спросите: "Доктор, сколько я должен выпить пи-
ва, чтобы уснуть навсегда?"
   Эта речь имела бурный успех. Все выпили за аполитичного интеллектуала
Расина.
   - Г-н Ульянов, - тихо сказала Аликс в разгар всеобщего веселья. - Вам
не обидно?
   - За что? - не понял Ульянов.
   - Мы с вами знакомы пять лет, а еще ни разу не трахались.
   - Обидно, - честно признался Ульянов.
   Они вышли в спальню, но там спал Бени. Пришлось его растолкать.
   - Demonio! - проворчал Бени. - Что случилось?
   - Пора вставать.
   - Мы уже уходим?
   - Мы с Аликс пришли немного отдохнуть, - объяснил Ульянов. -  А  тебе
пора возвращатся к гостям.
   - А что они там делают?
   - Бухают.
   - Но я не хочу больше бухать.
   - Тогда иди на кухню к Анжелике, - Ульянов явственно подмигнул  прия-
телю. - Да попроси у нее прежде всего стакан крепкого чая.
   - Ах, да, Анжелика! - оживился Бени и, надев пиджак,  устремился  вон
из спальни.
   Провожая его взглядом, Ульянов сказал:
   - Помнишь, ты меня спрашивал, что значит "поспать по ходу"?
   - Да, я теперь понимаю, - кисло улыбнулся Бени и вышел. - - - - -
   Вечером, когда все уже расходились, Буренин обратился к Ульянову:
   - Совсем запамятовал, Владимир Ильич! Мы уже  оповестили  людей,  что
завтра в семь часов вечера на Кривуше Николай Ленин выступит перед рабо-
чими. Вы помните это место, неподалеку от Казанского собора?
   - Конечно, помню, - ответил Ульянов, подавая Александре пальто.
   - Надеюсь, вы сможете, Владимир Ильич?
   - Сможем! - успокоил Ника Ульянов и зачем-то расцеловал его в обе ще-
ки. - Сможем, Ник! Выступать перед рабочими - это священный долг. И, во-
обще, я люблю говорить! Вы же знаете: я прирожденный оратор!
   Затем Ульянов низко надвинул кепку, сунул руки в карманы плаща и  вы-
шел на лестницу в сопровождении Бени и решившей их проводить Александры.
   Они быстро вышли на главную улицу города. Вечер был в самом  разгаре,
и Невский проспект ярко сверкал всеми своими огнями. Вывески  ресторанов
манили к себе тех счастливцев, у которых имелись деньги, бедняки  просто
гуляли по улице, юнкера задирали проституток, и на каждом  углу,  словно
напоминая о революции, дежурили жандармы.
   - Как много людей! - сказала Аликс, прижимаясь к Ульянову.
   - Да, очень много людей! - свободно вздохнул Ульянов.

   x x x

   В тот же день, в квартире князя Путятина, в огромной  мрачной  гости-
ной, за старинным дубовым столом сидел молодой человек в форме полковни-
ка императорской гвардии.
   Позади него в огромном камине горел яркий огонь, и пылающие головни с
треском обваливались на чугунную решетку. Свет очага падал на стол и ос-
вещал стоявшую там початую бутылку портвейна, в то время как глубоко за-
думавшийся полковник крепко сжимал в  правой  руке  большой  хрустальный
стакан.
   И невысокий рост, и узковатые плечи, и полковничий мундир,  и  стакан
портвейна в руке, и характерные черты узкого удлиненного лица - все  на-
водило на мысль, что это последний российский император посетил зачем-то
обиталище отнюдь не близких ему князей Путятиных.
   - Безумец! - шептал молодой человек. - Так играть с огнем! Так  обра-
щатся с собственным народом! Страшно даже подумать к чему это может при-
вести. Отец был прав: Ники неспособен управлять. Что же будет с Россией?
И могу ли я повлиять на ход событий?
   Этим русским патриотом был великий князь Михаил Александрович.
   Увы, столь благоразумные мысли приходили в голову не самому императо-
ру, а его младшему брату.
   Михаил залпом выпил стакан портвейна и снова впал в задумчивость.
   Действительно, положение было трудное. Царствование Николая II прохо-
дило в обстановке почти непрерывно нараставшего революционного движения,
на борьбу с которым были направлены армия, полиция, суды,  а  с  октября
1905 года и черная сотня. В самом начале своего царствования Николай  II
сказал: "Пусть же все знают, что я, посвящая все силы  благу  народному,
буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял
его мой покойный незабвенный родитель". Надо признать, что слова у  него
не расходились с делами.  "Начала  самодержавия"  Николай  II  отстаивал
упорно, практически не идя ни на какие  компромиссы.  Подобная  политика
была настолько идиотской, что даже Михаил (сам скорее солдат, чем  поли-
тик) понимал всю ее опасность.
   Погруженный в свои мысли Михаил не  заметил,  как  в  гостиную  вошел
князь Путятин. Этому человеку предстоит играть весьма  заметную  роль  в
нашем повествовании, поэтому, пользуясь случаем, познакомимся с ним поб-
лиже.
   В описываемое время Сергею Николаевичу Путятину уже минуло сорок пять
лет. Это был высокий и сильный мужчина с  суровым  лицом,  изуродованным
страшным сабельным шрамом белесого цвета. Как  будто  специально,  чтобы
придать своей внешности еще более мрачный характер, Путятин имел обыкно-
вение одеваться во все черное. Столичные аристократы прозвали его Черным
Князем. Вот и сейчас, на нем был длинный черный плащ, а также шляпа, са-
поги и перчатки цвета вороного крыла.
   Называли его также Астрологом - за его приверженность к звездной нау-
ке. Среди петербургских звездочетов он имел вес и авторитет.
   Поговаривали, что он отличался весьма вольными политическими взгляда-
ми, а в юности был даже близок к социалистам. Рассказывали  про  него  и
другую крайне любопытную историю.
   В восьмидесятые годы прошлого столетия  юный  князь  Сергей  Путятин,
подразбазарив отцовские денежки и имения, отправился путешествовать. Бу-
дучи весьма любознательным молодым человеком, он неплохо проводил  время
в Европе: наслаждался музыкой в Австрии,  изучал  новейшую  философию  в
Германии, пил пиво в Богемии. Все шло гладко,  пока  он  не  оказался  в
Стране тюльпанов.
   В Лейдене Путятин встретил юную цветочницу Лизбету Крааль и  влюбился
не на шутку. Красавица оказалась на редкость принципиальной и ни в какую
не соглашалась на неравный брак с русским аристократом. Тогда потерявший
голову князь отвез свою избранницу в Монте-Карло и поставил остатки сво-
его состояния на тринадцатый сектор зеленого рулеточного стола.  Еще  до
того как крупье бросил шарик, Лизбета была  покорена  столь  царственным
жестом. Разумеется выпал тринадцатый номер (иначе не имело бы смысла пе-
ресказывать эту историю), и финансовые дела князя Путятина ощутимо  поп-
равились. Сочтя это за перст судьбы, Лизбета согласилась  наконец  стать
русской княгиней и переселилась на берега Невы. Все же тринадцатый номер
(или сырой климат Северной Пальмиры!?) оказался роковым  для  лейденской
красавицы, и два года спустя она скончалась от скоротечной чахотки.
   Князь остался наедине со своими звездами. Говорили, что с тех пор  он
никогда не улыбался, хотя никто не утверждал, что он  был  улыбчив  ког-
да-либо ранее. Говорили, что он стал склонен к алкоголизму, хотя не иск-
лючено, что он всегда любил выпить. Впрочем, князь был  настолько  нелю-
дим, что любые слухи о нем не заслуживали особого доверия. Вероятно, Ми-
хаил Романов являлся его единственным близким другом.
   - Добрый вечер, ваше высочество, - громко сказал Путятин, привлекая к
себе внимание великого князя.
   - А, это вы. Здравствуйте, Сергей Николаевич. Как на улице?
   - Плохо.
   - Ветер и дождь?
   - Именно. Состояние атмосферы столь же тревожно, как  и  политическая
обстановка в нашем отечестве.
   - А что слышно из Москвы?
   - Там еще хуже. Говорят, там назревает вооруженное восстание.
   - Что же будет с Россией, Сергей Николаевич?
   - Нам остается надеяться, как говорил кардинал Ришелье,  на  одно  из
тех событий, которые изменяют лицо государства.
   - Это не Ришелье говорил, это - Дюма.
   - Все равно.
   Ужасный смысл сказанного дошел до Михаила.  Он  низко  склонился  над
столом, обхватив голову обеими руками.
   - Вы с ума сошли, князь! Вы отдаете себе отчет?..
   Путятин молча пожал плечами.
   Следует заметить, что подобные мысли издавна навещали и самого Михаи-
ла. Поначалу он их боялся, но постепенно  идея  братоубийства  перестала
казаться ему столь уж кощунственной. Князь находил для нее все  новые  и
новые оправдания, важнейшим из которых  ему  представлялось  пресловутое
благо государства. Так самый ограниченный человек порой становится изощ-
ренным софистом в своем стремлении достичь власти  над  себе  подобными.
Сколько томов об этом написано, и как спокойно воспринимаем мы эти тома!
И напротив, - какими высокопарными и неестественными нам  порой  кажутся
скупые строки, воспевающие чувство прекрасного, душевное благородство  и
доброту. Почему так? Не потому ли, что скотство  является  нашей  второй
натурой, и лишь немногие способны устоять перед соблазном и не совершить
самые тяжкие преступления ради того, чтобы подняться ступенькой  выше  в
обществе своих ближних. Как воспитать людей способных устоять перед  ис-
кушением? А как вырастить поколение которому не будет даже знаком подоб-
ный соблазн? Полноте! Гораздо легче оставаться скотами и иронически  от-
носиться к самой идее воспитания такого человека.
   С минуту Михаил сидел, крепко сжав голову руками, затем внезапно вып-
рямился в кресле и сказал:
   - Давайте выпьем, князь! Возьмите себе стакан.
   Путятин наполнил стаканы и принялся медленно смаковать портвейн.  Ми-
хаил выпил свой стакан залпом.
   - Ну, хорошо! - сказал он. - А как это можно осуществить?
   Путятин как-то странно посмотрел на Михаила. Видимо, он ожидал  более
упорного сопротивления.
   - Стоит императору показаться в городе, и его подстрелят, как  рябчи-
ка. Желающих сегодня - хоть отбавляй!
   - Да, но Ники давно уже не гуляет по городу!
   - Значит надо его выманить, попутно подстроив ему ловушку.
   - Но как?
   - Мне кажется, ваше высочество,  что  можно  попытаться  использовать
Распутина.
   - Этого идиота!?
   - Этот идиот имеет определенное влияние на вашего брата.
   - Тем меньше причин у него сотрудничать с нами.
   - Насколько мне известно Распутин трусоват. Его можно припугнуть.  Он
хитер, но все же у него нет придворного опыта. Пообещаем  ему  кое-чего,
да припугнем покрепче. Кстати, заодно и от него избавимся, а  не  то  он
вырастет в большую силу!
   - Но ведь он - простой мужик! - воскликнул Михаил. -  Просто  грязная
шваль! Как он может вырасти при дворе?
   - Может, - спокойно сказал Путятин. - Его влияние  на  императора  и,
что еще важнее, на императрицу усиливается.
   Какое-то время Михаил размышлял.
   - А нет ли какого-нибудь более надежного способа? - спросил он. - Мо-
жет быть, попробовать яд?
   - Этот способ испытывался столь часто, что ныне при всех  европейских
дворах с ним уже научились бороться.
   - Да, но довериться Распутину! Это слишком рискованно.
   - О вас никто ничего не будет знать.
   - А о вас?
   - А я ничего не боюсь, - холодно сказал Путятин.
   Михаил нервно забарабанил пальцами по столу.
   - В конце концов я ведь мог и не посвящать вас в свои планы, - сказал
Путятин. - Считайте, что я вам ничего не говорил.
   - Не забывайте, князь, что речь идет о моем брате!
   Путятин равнодушно пожал плечами.
   - А впрочем, действуйте на свое усмотрение, и да хранит  вас  бог!  -
сказал Михаил, и жестом предложил князю наполнить стаканы.

   * 9 ноября 1905 года *

   На другой день, в девять часов утра, Ульянов вскочил с постели  и,  с
некоторым отвращением посмотрев на спящую супругу, зажег лампу таким об-
разом, чтобы увидеть на стене собственную тень. В одних трусах он  начал
энергично перемещаться по комнате, совершая свой обычный утренний ритуал
- бой с тенью. Похмельный пот градом струился  с  его  высоченного  лба,
крупные мышцы красиво резвились под покрытой  рыжеватой  шерстью  кожей.
Ульянов совершал невообразимые пируэты, пытаясь нанести удар собственной
тени. В какой-то момент, не рассчитав свои силы, он  так  смачно  заехал
левой ногой в стену, что разбудил Крупскую, а, заодно, и спавшего в  со-
седней комнате Бени.
   - Ты бы хоть себя пожалел! - заворчала Надя. - После такой попойки...
   - Ничего, бабуля! - бодро сказал Ульянов и энергично постучал кулаком
в стену. - Эй, Бени!

   Вставайте, граф пивного крана,
   Владелец винных погребов,
   Герой небесного экрана
   И житель цинковых гробов!
   Певец хрустального бокала,
   Ценитель градусов хмельных,
   Поклонник женского вокала
   И похмелитель всех больных!
   Спустись в пивное подземелье,
   В пещеру древнего вина
   И обменяй свое похмелье
   На чашу, полную говна!

   Прикрывшись одеялом, Крупская испуганно смотрела на мужа.
   - Ты слышишь, Бени, как я творю! Как я импровизирую! Сейчас мы сходим
к Льву Абрамычу и поднимем наш творческий потенциал до невиданных высот!
   Было слышно, как в соседней комнате заворочался Бени.
   Через четверть часа все трое уже сидели в гостиной за чашкой крепкого
утреннего чая. Бени имел страшно помятый вид и даже чай  пил  с  трудом.
Быстро допив свою чашку, Ульянов сказал:
   - Одевайся, Бени. Мы идем к Лехе.
   - К какому Лехе?! - запричитала Крупская. - Ты посмотри, до  чего  ты
довел юношу. Ему необходим отдых. Да и тебе тоже.
   - Некогда отдыхать, бабуля! - решительно сказал Ульянов. - Революция!
   Бени ощущал острую потребность в пиве, поэтому его долго  уговаривать
не пришлось. Не прошло и пяти минут, как он уже был в своем длинном чер-
ном пальто и цилиндре. Ульянов набросил легкий плащ поверх своего серого
костюма, надел кепку, и приятели вышли на Невский проспект.
   Если не считать  мимолетного  нелегального  посещения  в  1900  году,
Ульянов уже десять лет не был в Санкт-Петербурге.  Теперь  он  испытывал
состояние восхитительной эйфории от новой встречи с этим городом,  кото-
рый был для него любимым и почти родным. Ульянов  видел  приметы  нового
века: электрифицированные здания, телефоны, первые  автомобили;  но  все
это было второстепенно, а главное оставалось прежним. Что  именно  явля-
лось главным, Ульянов затруднился бы сформулировать, но  он  чувствовал,
что этот город содержит в себе огромные  архитектурные  и  духовные  бо-
гатства и является величайшим и ни с чем не сравнимым произведением  ге-
ниального зодчего - русского народа. Еще правильнее было бы сказать, что
Ульянову и не нравились достижения ХХ века. Он уже достиг того возраста,
когда людям становятся дороги воспоминания. Он уже не способен был полю-
бить новое, а потому не принимал в полной мере ни Женеву,  ни  Вену,  ни
Лондон. Понятие City для него всегда ассоциировалось с Санкт-Петербургом
девяностых годов ушедшего века. Умом он  понимал  значение  технического
прогресса, но сердце его навсегда осталось там, где он любил Арину и пил
пиво у доброго старого Прадера.
   - Судя по твоему виду, Бени, - говорил на ходу Ульянов. - Нам  совер-
шенно необходимо навестить Льва Абрамовича.
   - А это кто? - спросил Бени.
   - Он был вчера у Александры.
   - Там было очень много людей. Я всех не запомнил.
   - Зато ты запомнил Анжелику! - усмехнулся Ульянов.
   - О, да! - пылко воскликнул юноша.
   - Ну и как успехи?
   - Пока никак.
   - В таких делах следует сразу брать быка за рога, а точнее корову  за
вымя, - назидательно сказал Ульянов. - Впрочем, в твои годы мне также не
хватало динамики в этом вопросе.
   На углу Невского и Знаменской они вошли в магазин, над дверями  кото-
рого красовалась табличка с надписью: КАСКАД И СЫН КРЕПКИЕ НАПИТКИ
   За прилавком стоял сам Лев Абрамович. Сыновей у него не было. В  этом
деле, основанном его отцом, Лев Абрамович сам был  "сыном".  С  тех  пор
прошло сорок лет, но вывеска сохранилась. Обычно Лев Абрамович все делал
сам. Лишь изредка он нанимал временных помощников. Когда же ему требова-
лось ненадолго отлучиться, он, как правило, договаривался с Александрой,
и в магазине хозяйничала Анжелика.
   Лев Абрамович нисколько не удивился, увидев Ульянова.
   - Святой Моисей! Доброе утро, Владимир Ильич! Признаться,  не  сомне-
вался, что нынче утром увижу вас здесь. Приветствую и вас,  юноша!  Отк-
рыть вам по бутылочке пива?
   - И как можно быстрее, дорогой Лев Абрамович,  спаситель  вы  наш!  -
сказал Ульянов, потирая руки.
   Ульянов залпом выпил бутылку пива, смачно отрыгнул, извинился, а  за-
тем, переведя дух, попросил еще одну бутылочку, и на сей раз пил уже  не
спеша, хотя по-прежнему с большим удовольствием. Бени почти не отставал.
   - К Лехе, небось, направляетесь? - осведомился Каскад.
   - Вы сегодня утром поразительно догадливы, милейший Лев Абрамович!  -
ответил Ульянов.
   - Мой вопрос задан неспроста, - сказал Каскад. - Если вы  собираетесь
к Лехе, могу порекомендовать прихватить с собой пару бутылок "Ерофеича".
Последнее время это их с Пятницей любимый напиток.
   - Что-то я не знаю такого напитка, - удивился Ульянов.
   - Это новинка прошлого сезона, - улыбнулся Лев  Абрамович,  снимая  с
полки сразу две бутылки с хитроватым дедулей на этикетке. - Сорок граду-
сов. Вкус специфический. Под дзеренину, я думаю, пойдет.
   - Пожалуй, возьмем, - сказал Ульянов.
   - Я бы сегодня ограничился пивом, - осторожно подал голос Бени.
   - Пивом голову не обманешь! - поучительно отметил Ульянов. - Заверни-
те нам, пожалуйста, четыре бутылочки этого самого "Ерофеича", Лев  Абра-
мович.
   - Святой Моисей! С превеликим удовольствием, Владимир Ильич! Заходите
почаще.
   - Обязательно! Ну а как, вообще, идет торговля?
   - Да не жалуюсь, Владимир Ильич, не жалуюсь. Торговля спиртным, я вам
скажу, - самый стабильный бизнес. Мир, война, революция, потоп - все од-
но: человеку требуется выпить. Ко мне приходят социал-демократы и  анар-
хисты, педерасты и монархисты. Даже от самого императора посылают ко мне
за портвейном.
   - Да, этим господам без портвейна никак не обойтись!
   - Да за этих-то сволочей волноваться не приходиться.  Другое  дело  -
вы, Владимир Ильич. Давно хотел вас предостеречь: опасными делами  зани-
маетесь!
   - Опасно быть евреем, Лев Абрамович, а делами заниматься неопасно!  -
афористично ответствовал Ульянов.
   Каскад с сомнением покачал головой.
   - Всего хорошего, Лев Абрамович! - попрощался Ульянов. - Пошли, Бени.
   - Большой привет Лехе! - отозвался Каскад.
   Несколько минут спустя приятели вошли в один из  подъездов  ничем  не
примечательного здания, на котором впоследствии благодарные потомки  по-
весили мемориальную дощечку, дабы увековечить событие, нами сейчас  опи-
сываемое. Друзья позвонили в квартиру No 29, и дверь им открыл  крепкий,
высокого роста мужик, слегка похожий на обезьяну.
   - Во-овчи-ик! - заорал мужик. - Эй, Пятница, Вовчик приехал!
   - Привет, Леха, - сердечно сказал Ульянов. - Это мой друг Бени, малый
не без достоинств.
   Едва войдя в квартиру, Ульянов почувствовал густой запах  готовящейся
баранины. Леха провел гостей в кухню, там Осип Пятницкий огромным  охот-
ничьим ножом шинковал чеснок.  Хотя  дзеренина  и  напоминает  баранину,
Ульянов слишком хорошо разбирался в мясе, чтобы его можно было так  "ле-
чить".
   - Что это вы тут готовите? - иронически спросил он. - Рыночную  бара-
нину?
   - Увы! - виновато улыбнулся Пятницкий.
   - А где лось?
   - Лось в лесу.
   - Ясно! В следующий раз,чувствую, придется мне пойти с вами.  Видишь,
Бени? Ты говоришь: "Царя убить!" Эти люди даже лося убить не могут. Знаю
я этих охотников. Налакаются рому и ходят по лесу вприсядку, даже  ружье
зарядить забудут. Куда ездили-то хоть?
   - В Саблино, - ответил Леха.
   - Хорошо еще, что вам там пизды не дали. У меня в Саблино сестра  жи-
вет, так что в следующий раз поедем вместе.
   - Лося нам подстрелить не удалось, - сказал Леха. - Зато  самогоночки
мы там приобрели славной. Хотите попробовать?
   - Да, кстати, мы ведь тоже не одни! - вспомнил Ульянов и вручил  Лехе
свой пакет. - Мы с "Ерофеичем".
   - "Ерофеич" - есть "Ерофеич", а самогон - есть самогон! -  философски
заметил Леха. - Восемдесят градусов!
   - Ну-ка налей нам по стаканчику! - не выдержал Ульянов.
   Леха наполнил два стакана мутноватой жидкостью.
   - Бени, это надо пить залпом, - объяснил Ульянов и сразу подал личный
пример. - Отличная штука!
   Бени понюхал стакан, зажмурился и медленно, не без  труда  выпил.  Он
тут же сел на стул и молча протянул руку в поисках какого-нибудь  "запи-
вона". Леха быстро открыл зубами бутылку пива. Ульянов достал из кармана
пачку папирос. Заметно покрасневший Бени сделал несколько глотков и  за-
курил.
   - Как сказал бы Лева Бронштейн, у тебя морда лица стала  как  жопа  у
макаки! - засмеялся Ульянов. - Ну, а как вообще жизнь, ребята?  Федор  в
городе?
   - Ну, а где же ему еще быть! - ответил Леха.
   Ульянов удовлетворенно кивнул головой и задал новый вопрос.
   - Леха, ты, как я слышал, сидел?
   - Четыре месяца в "Петропавловке".
   - Пиздили?
   - Да не особенно.
   "То есть, как-то, все-таки, пиздили!" - отметил про себя  Ульянов,  а
вслух спросил:
   - А сейчас чем занимаешься? Пишешь чего-нибудь?
   - Начал писать большой роман. Думаю назвать его "Мать".
   - Про индейцев? - оживился Ульянов.
   - Да, нет, - удивился Леха. - Про рабочее движение.
   Ульянов сокрушенно покачал головой.
   - Про рабочее движение следует писать  теоретические  работы,  а  для
привлечения внимания читателей к этим работам, мы должны печатать в  на-
шей газете роман про индейцев... Ты только, Леша,  не  расстраивайся,  -
Ульянов дружески похлопал Горького по плечу. - Я,  конечно,  дам  твоему
роману хороший отзыв, напишу, что это очень  нужная  своевременная  книг
а... Ну, а что Федор поделывает?
   - Поет, - ответил Леха.
   - Гм, поет! - усмехнулся Ульянов. - Кстати, Пятница,  баранина  скоро
будет готова?
   - Минут через пятнадцать.
   - Я тогда, пожалуй, пойду посру, - сообщил Ульянов. - А, заодно,  оз-
накомлюсь с твоим, Леха, романом. Разумеется, если ты не возражаешь.
   - Ну, что ты, Вовик! - засуетился Леха. - Я мигом!
   Он куда-то убежал и вскоре вернулся с  пачкой  отпечатанных  листков.
Ульянов деловито просмотрел рукопись и отправился с ней в уборную.
   Отсутствовал он довольно долго. Пятницкий тем временем заправил бара-
нину чесноком, выложил в миску соленые огурцы и сообщил, что все готово,
и пора перебираться в гостиную.
   Леха внезапно вспомнил, что он  забыл  повесить  туалетную  бумагу  в
уборной. Схватив рулон, он выскочил в коридор, но там сразу  натолкнулся
на удовлетворенного Ульянова.
   - С облегчением, Вовочка! - поздравил Леха товарища.  -  Только  там,
кажется, не было туалетной бумаги.
   - Не беда! - ответил Ульянов. - Я воспользовался твоим романом. Наде-
юсь, у тебя есть другая копия.
   - Да-да, - упавшим голосом ответил Горький.
   - Не сердись, дружище, - сказал Ульянов. - Своими действиями я только
лишний раз подтвердил тезис об исключительной своевременности твоего ро-
мана!
   - Тебе не понравился мой роман?
   - Роман твой, Леха, - полное говно! -  с  большевистской  прямотой  и
откровенностью сказал Ульянов. - Чтобы хорошо писать, нужно много  рабо-
тать, а ты слишком много бухаешь!
   - Но ведь Достоевский...
   - Но ты же не Достоевский!
   Горький потупился, но не обиделся. Он, вообще, никогда не обижался на
Ульянова. Ни один серьезный и требовательный к себе писатель не мог оби-
жаться на ульяновскую критику, какой бы беспощадной она не была.  Объяс-
нялось это очень просто: Ульянов блестяще разбирался в литературе, а лю-
бой подлинный писатель всегда чувствует и ценит настоящего читателя.
   Вскоре четверо друзей уже сидели за столом в гостиной и завтракали.
   Первым делом, конечно, врезали по стакану самогона  "за  знакомство".
Закусывали весьма бодро. Ульянов положил себе на тарелку солидную порцию
бараньей грудинки и расправлялся с ней с завидной энергией. В конце он с
аппетитом высосал мозги из трубчатых костей, принял стакан самогона, на-
лил себе пива и с наслаждением закурил папиросу.
   - Попробуйте еще вот этот кусочек от задней части, Владимир Ильич,  -
вежливо предложил Пятница.
   - Конечно, конечно, - заверил Ульянов. - Только вот перекурю... Бени,
ты как сегодня - держишь удар?
   - Я в порядке, - ответил Бени, опасливо поглядывая на огромную бутыль
с мутноватой жидкостью.
   Ульянов докурил, а затем вновь наполнил свою и Бенину тарелки.
   - При обилии жирной баранины на столе, Бени, - поучал он, - можно вы-
пить практически сколько угодно.
   С этими словами Ульянов засунул себе в рот  такой  здоровенный  кусок
бараньей задницы, какого хватило бы западноевропейскому  крестьянину  на
целый обед.
   - Все-таки, как следует "посидеть" можно только в Петербурге, -  ска-
зал Ульянов. - То ли это от какого-то особого питерского  шарма,  то  ли
люди здесь другие...
   - Вы просто никогда не бывали в Неаполе, г-н Ульянов, - высказал свое
мнение Бени.
   Ульянов презрительно махнул рукой.
   - Давайте, друзья, выпьем за солнечную Италию! - примирительно  пред-
ложил Леха Горький.
   - Мне еще сегодня выступать перед рабочими, - вспомнил Ульянов. -  Но
это вечером, в семь часов. До этого мы еще успеем выпить и за  солнечную
Италию, и за заблеванную Францию, и даже за пробуханную нашими  предками
Палестину!
   Они и впрямь успели выпить за все это и еще за многое другое,  причем
Бени, как и накануне, поспал "по ходу", а Горький  с  Пятницким  оконча-
тельно отрубились к шести часам вечера.
   Ульянов и Бени, захватив с собой пару бутылок  "Ерофеича",  вышли  на
Невский и решили пройтись пешочком, дабы освежиться  перед  предстоявшим
Николаю Ленину выступлением. Дождь недавно прекратился, и погода  стояла
хоть и сырая, но вполне терпимая. Газа не жалели, и Невский проспект был
хорошо освещен. Как и накануне, Бени без конца вертел головой.  Все  его
интересовало: и взнузданные кони на мосту через Фонтанку, и Дума, и мая-
чившая вдали адмиралтейская игла. Найдя таким  образом  "дармовые  уши",
Ульянов разболтался не на шутку.
   - Невский - это, конечно, сердце Петербурга, но  это  еще  далеко  не
весь Петербург, дорогой мой Бени! Завтра же мы  с  тобой  совершим  дли-
тельную прогулку, и я покажу тебе замечательные  места.  Кто  только  не
описывал это великое творение Петра!
   Вот послушай: "... он быстрым, невольным жестом руки  указал  мне  на
туманную перспективу улицы, освещенную слабо мерцающими в сырой мгле фо-
нарями, на грязные дома, на сверкающие от сырости  плиты  тротуаров,  на
угрюмых сердитых и промокших прохожих, на всю эту картину, которую  обх-
ватывал черный, как будто залитый тушью, купол петербургского неба." Как
величественно сказано! Это Федор Михайлович Достоевский - гений тьмы.
   А вот куда более радостная картинка:
   "Одевшись, я наскоро позавтракал, тотчас же выбежал на Дворцовую  на-
бережную и добрался до Троицкого моста длиной в 1800 шагов,  откуда  мне
советовали посмотреть на город. Должен сказать, что это был один из луч-
ших советов, данных мне в жизни.
   Не знаю, есть ли в мире вид, который мог бы сравниться  с  развернув-
шейся перед моими глазами панорамой.
   Справа, неподалеку от меня, стояла крепость, колыбель Петербурга, как
корабль пришвартованная к Аптекарскому острову  двумя  легкими  мостами.
Над ее стенами возвышались золотой шпиль Петропавловского собора,  места
вечного упокоения русских царей, и зеленая  крыша  Монетного  двора.  На
другом берегу реки, против крепости, я увидел Мраморный дворец,  главный
недостаток которого заключается в том, что архитектор  как  бы  случайно
забыл сделать ему фасад. Далее шли Эрмитаж..."
   Любопытно, Бени, что этот вид, так красочно описываемый г-ном Дюма  в
запрещенном "Учителе фехтования", наш друг Леха вероятно наблюдал в  те-
чение четырех месяцев из окошка своей камеры.
   - А разве "Учитель фехтования" запрещен? - удивился Бени.
   - В России - да.
   - А почему? - наивно спросил молодой итальянец.
   - Ты еще очень молодой человек, Бени, - вздохнул Ульянов. - Но сейчас
не об этом. Ты знаешь, в гимназии я терпеть не мог словесности.  Литера-
туру надо изучать не на уроках, не по расписанию, а по  велению  сердца.
Ты знаешь, что Антон Чехов не имел в гимназии высшего бала по  литерату-
ре!? Что тут еще можно добавить!
   Дойдя до канала Грибоедова (бывшей речки Кривуши), они повернули  на-
лево. В отличие от Невского, набережная канала почти  не  освещалась,  и
даже совсем близкая громада Казанского собора лишь смутно выделялась  во
тьме. Миновав собор, они вскоре достигли цели своей прогулки - невысоко-
го угрюмого здания, где их уже ждали Кржижановский, Буренин и ряд других
товарищей.
   Зал был темный, освещалась лишь кафедра, с которой  предстояло  гово-
рить оратору. Еще за кулисами Ульянов налил себе полный стакан  "Ерофеи-
ча", затем он поднялся на кафедру и оглядел зал. В темноте неясно разли-
чались угрюмые лица рабочих, кое-где мелькали огоньки папирос,  слышался
звон стаканов. Ульянов сделал несколько глотков и заговорил.
   - Дорогие друзья! Товарищи!  Не  далее  как  вчера  я  возвратился  в
Санкт-Петербург, потому что за границей я очень скучал без этого города,
без вас и даже без полковника Бздилевича.
   Как только оратор заговорил, звон стаканов временно прекратился,  за-
курили, однако же, еще усерднее. Как назло  у  Ульянова  начался  крайне
неприятный отходняк: его трясло, никак не удавалось справиться с икотой.
Сделав еще несколько глотков из спасительного стакана, он продолжил:
   - Однако тоска по полковнику Бздилевичу отнюдь не единственная причи-
на моего возвращения. Важность текущего момента,  товарищи,  -  вот  что
заставило меня вернуться на родину. Сегодня, когда самодержавие маневри-
рует, когда силы царизма и революции уравновесились, когда наступил  ре-
шительный момент, от всех нас требуется особая стойкость.  Я  знаю,  что
многие из вас вовлечены сейчас в ожесточенную  стачечную  борьбу.  Знаю,
что это очень нелегко, особенно для тех из вас, у кого есть жены и дети,
а таких, конечно, большинство. Но пусть ненависть к врагам вашим придаст
вам силы! Ненавидьте буржуазию, попов, псевдоинтеллигентов.  Среди  пос-
ледних особенно опасны адвокаты. Как говорил полковник Бздилевич, еще ни
один адвокат не был хорошим строевиком. А именно строевые качества  сей-
час приобретают первостепенное значение. Ведь сегодня все  мы  в  строю,
товарищи! В едином революционном строю. Как представители наиболее рево-
люционного класса, вы безусловно являетесь украшением  этого  строя.  Но
рядом с вами и трудовое крестьянство, и прогрессивная  интеллигенция,  и
лучшие представители иных сословий. Рядом с вами в этом строю  -  лейте-
нант Шмидт и Лев Каскад, Максим Горький и Михаил Чигорин, Бенито Мусоли-
ни и, как знать, может быть сегодня уже, и полковник Бздилевич!
   На кафедру поднялся Глеб Кржижановский, чтобы вновь наполнить  стакан
Ульянова. Постепенно, Ульянов разошелся и полностью  завладел  вниманием
аудитории...

   x x x

   Что было дальше, Ульянов почти не помнил. В  "Сан-Ремо"  он  вернулся
лишь под утро, притащив на себе бесчувственного Бени. Ульянов был пьян в
дымину, плащ и кепку он где-то потерял, и неизвестный шутник написал ему
на лысине черной краской заборное слово из трех букв.
   Его выступление имело неожиданные последствия: по городу пополз  слух
о скором приезде в Россию некоего полковника Бздилевича - пламенного ре-
волюцинера, защитника всех униженных и оскорбленных. Слух этот постепен-
но крепчал и распространился далеко  за  пределы  столицы.  Таинственный
полковник виделся людям то могущественным мессией -  единственным,  спо-
собным спасти несчастную Россию, то самим Иисусом Христом, второго  при-
шествия которого народ ждал вот уже скоро две тысячи лет.
   Разумеется, достиг этот слух и Зимнего дворца  -  обители  настоящего
полковника Бздилевича.

   * 5 декабря 1905 года *

   В четыре часа пополудни, в одном из покоев Зимнего дворца, за высоким
столом, заваленным бумагами и картами, сидел последний русский император
и думал свою горькую думу.
   Час был не поздний, но уже темнело, и крупные  хлопья  мокрого  снега
падали в еще не замерзшую черную Неву. Ветер все усиливался, и можно бы-
ло ожидать наводнения.
   Император мог видеть это из окна, но его мало занимали капризы приро-
ды. Он смотрел в другую сторону, где  на  стене  висел  его  собственный
портрет. Николай был изображен в полный рост, в мундире, при всех  орде-
нах. Он всегда считал себя профессиональным военным, хотя чином  доволен
не был. Вот и сейчас император представил себе совсем другой портрет,  в
ином мундире и с иными погонами. "Генерал Бздилевич!"- мысленно произнес
он. Увы, это были только мечты. На деле же Николай II навсегда застрял в
звании полковника, поскольку по восшествии на престол дальнейшее  чиноп-
роизводство не полагалось по закону.
   Возможно, для России было бы лучше, если бы полковник Бздилевич отка-
зался от престола и целиком посвятил себя военной карьере.  Быть  может,
тогда русский штык показал бы вонючим япошкам "почем пирожки с  еб  твою
мать". Но это была бы уже совсем другая история.
   Незадачливый полковник продолжал сидеть, подперев голову обеими рука-
ми, и думать о военной карьере. Он перебирал в памяти эпизоды  биографий
выдающихся полководцев: Александра Македонского, Цезаря, Ганнибала, Чин-
гисхана, Наполеона Бонапарта... Он  мысленно  представил  себе  портреты
этих великих людей, собранные в отдельной галерее в одном из залов  Зим-
него дворца. И среди них - его портрет. "Генералиссимус Бздилевич!"
   Подумав об этом, император нахмурился, потому что в последние дни его
всерьез беспокоили слухи  о  каком-то  другом  полковнике  Бздилевиче  -
страшном и таинственном революционере,  опасном  и  дерзком  самозванце.
Собственно, из-за этих слухов Николай и сидел сейчас  здесь  в  ожидании
начальника Петербургского охранного отделения г-на Барсукевича.
   Затем мысли императора потекли в другом направлении, и он  уже  соби-
рался позвонить и заказать пару бутылок портвейна, как вдруг  камердинер
постучался сам и доложил, что генерал Барсукевич почтительно просит при-
нять.
   - Скажите генералу, что мы его ждем, - сказал Николай и добавил: -  и
подайте нам несколько бутылок портвейна, пожалуйста.
   - Какого портвейна, ваше величество?
   - Любых, только разных! Мы будем пробовать и сравнивать.
   Генерал Барсукевич был высокий угрюмый мужчина, слегка сгорбленный не
то от вечной службы, не то от долгого пития. Его мешковатые обвислые ще-
ки, изуродованные нелепыми седыми бакенбардами, придавали ему сходство с
бульдогом. От всего его облика веяло каким-то унылым  солдафонством.  Он
вошел в кабинет и замер в немом поклоне, а следом за ним камердинер вка-
тил столик с тремя бутылками различных портвейнов: розового бессарабско-
го, белого крымского, а также - особо почитаемого императором -  рубино-
вого тифлисского.
   - Присаживайтесь, Адольф Арнольдович, - любезно предложил Николай.  -
Хотите портвейна?
   - Простите?..
   - Портвейна, я спрашиваю, не хотите? - повысил голос Бздилевич.
   - Ну, это-то я сразу понял, ваше величество.
   - А зачем же тогда было переспрашивать?
   - А зачем ваше величество обижает своего преданного  слугу  подобными
вопросами? Портвейна я всегда хочу.
   - Это очень похвально, - серьезно сказал Николай. - Как  любил  гово-
рить мой покойный незабвенный родитель, любовь к портвейну есть  качест-
во, прекрасно характеризующее дворянина.
   Генерал отвесил поклон, который должен был означать,  что  он  служит
уже очень давно и, конечно, прекрасно помнит эту  излюбленную  поговорку
Александра III.
   - Наполни нам стаканы красненьким, Петюнчик, и оставь нас, -  повелел
император все еще стоявшему посреди комнаты камердинеру.
   - Может какой закусочки, государь?
   - Некогда нам закусывать, Петюнчик, - очень серьезно  сказал  импера-
тор. - Революция на дворе.
   Петюнчик наполнил стаканы красненьким и удалился.
   - Адольф Арнольдович, - начал царь. - Я позвал вас сегодня, чтобы  вы
рассказали мне все, что вы знаете о полковнике Бздилевиче.
   Изрядно озадаченый таким вопросом генерал молча пил портвейн. Возник-
ла неловкая пауза.
   - Почему вы не отвечаете? - прервал, наконец, молчание  император.  -
Город наводнен слухами об этой таинственной личности, и я вправе  требо-
вать отчета по этому вопросу от начальника охранного отделения.
   - Откровенно говоря, ваше величество, - нерешительно  начал  Барсуке-
вич, - в нашей картотеке имеются кое-какие данные  об  интересующем  вас
человеке. Лет десять назад...
   Генерал замялся. Император все понял и поспешил на помощь:
   - Адольф Арнольдович, мы с вами отлично понимаем друг друга.  Давайте
не будем играть в прятки. Меня не интересует, что было десять лет назад.
Я хочу, чтобы вы объяснили мне те слухи, которые вот уже две или три не-
дели упорно ползут по городу.
   - Ваше величество, никакими сведениями об интересующем вас полковнике
Бздилевиче Петербургское охранное отделение не  располагает,  -  генерал
сделал особый акцент на словах "интересующем вас".
   Николай так разволновался, что, забывшись, собственноручно налил себе
портвейна, - на этот раз крымского. Барсукевич, между тем, продолжал:
   - Могу только заверить вас, что в русской армии такого офицера никог-
да не было.
   - Вы уверены в этом?
   - Я проверял.
   - Все же, если ветра нет, а кусты трясутся, значит там что-то  проис-
ходит, - резонно заметил император. - Как вы сами объясняете эти слухи?
   - Осмелюсь высказать предположение, государь,  что  кто-то,  когда-то
мельком знавший ваше величество под вышеупомянутым псевдонимом, в  шутку
или невольно пустил сей слух. Лично я бы не придавал этому значения.
   - Возможно, - согласился Николай. - Но все же мы обязаны  учесть  все
возможности. Вы не допускаете, генерал, что сей слух означает  появление
дерзкого самозванца?
   - Ну, нет! С какой стати самозванец будет величать  себя  полковником
Бздилевичем, да и о каком самозванце может идти речь?
   - Речь может идти о человеке, располагающем большими правами на  рос-
сийский престол, нежели я.
   - Ваше величество, я вас не понимаю! - абсолютно  искренне  признался
начальник охранного отделения.
   - Я намекаю на происхождение Павла I.
   - Это все домыслы, ваше величество.
   - Даже мой отец верил этим "домыслам", - очень серьезно сказал  Нико-
лай. - Павел I был либо сыном графа Сергея Салтыкова и Екатерины II, ли-
бо сыном неизвестных чухонских родителей. Которая из  этих  версий  пра-
вильна, для нас не имеет особого значения, поскольку в любом случае  Па-
вел не был сыном Петра III. Мы знаем также, что графиня Елизавета Ворон-
цова имела сына от несчастного императора Петра III. Нам  мало  что  из-
вестно о дальнейшей судьбе этого ребенка, хотя именно его потомки  ведут
свой род от Федора Кошки и, следовательно, являются законными  наследни-
ками российского престола.
   Барсукевич молчал.  Разговор  принял  крайне  опасный  характер.  Как
знать: не пожалеет ли завтра император о своей откровенности? Адольф Ар-
нольдович боялся даже подумать о возможных последствиях этого. Он  налил
себе и императору по стакану бессарабского портвейна и сразу  же  залпом
осушил свой стакан. Николай последовал его примеру, после  чего  продол-
жал:
   - Я хочу поручить вам, Адольф Арнольдович,  тщательно  разобраться  в
этом вопросе и составить подлинную генеалогию рода Романовых. Иными сло-
вами, я хочу знать: кто сегодня является потомком  и  наследником  Петра
III и графини Воронцовой.
   - Но зачем? - невольно воскликнул Барсукевич.
   - Затем, что врага лучше знать в лицо.
   Генерал недоумевал. Никогда еще ему не доводилось сталкиваться с  та-
ким аргументированным, логически обоснованным идиотизмом.
   - Как можно меньше посвященных! - продолжал Николай. - Действуйте,  в
основном, самостоятельно. И конечно следите за возможным появлением пол-
ковника Бздилевича. Того полковника Бздилевича! Держите меня в курсе.
   Император встал, давая тем самым понять, что аудиенция окончена.

   x x x

   - Ну-с, что будем заказывать, любезный Григорий Ефимович?  -  спросил
князь Путятин.
   Заполучить трезвого Распутина для приватной  беседы  оказалось  делом
отнюдь не простым. Князь, однако, и не спешил, поскольку понимал  исклю-
чительное значение первой встречи с царским фаворитом для  успеха  всего
своего заговора.  Впоследствии,  полагал  Сергей  Николаевич,  управлять
Гришкой будет несложно, если... Если как следует обработать его при пер-
вом знакомстве. Поэтому князь в течение трех долгих недель выжидал удоб-
ного случая.
   И вот, наконец, они сидели друг против друга в просторном светлом за-
ле ресторана "Палкин". Как обычно, этот ресторан, расположенный в  самом
центре Невского проспекта, был забит до отказа, и в то время как русские
рабочие, напрягая последние  усилия,  задыхались  в  неравной  стачечной
борьбе, высокородные бездельники ужинали здесь в роскоши, отнюдь ими  не
заслуженной.
   Распутин вызывал у Путятина отвращение, граничащее  с  брезгливостью;
князь, в свою очередь, внушал Гришке ужас. Распутин привык, что аристок-
раты обращались с ним высокомерно, снисходительно, в лучшем случае - как
с любимым домашним животным. Времена его могущества  еще  не  наступили,
хотя уже приближались. Князь же был едва заметно презрителен и  подчерк-
нуто любезен, но от этой холодной любезности веяло чем-то грозным.
   - Что будем заказывать? - повторил свой вопрос Черный Князь.
   - Да я бы, барин, коньяку не прочь выпить, - осторожно сказал Гришка.
Сказал он это как-то робко, как бы прося позволения. Все его обычное на-
хальство куда-то улетучилось, словно он чувствовал, что с этим человеком
в черном лучше держать себя смирно, дабы шея была цела.
   - А закусить не желаешь?
   - Селедку люблю.
   Путятин подавил улыбку. Он сомневался, удобно ли будет здесь  сделать
столь странный заказ. Впрочем, удобно ли было вообще  заявиться  сюда  с
этим пугалом, от которого нестерпимо воняло потом  и  еще  чем-то,  типа
дерьма!
   - Коньяк селедкой не закусывают, - все же заметил князь.
   - А царь-батюшка закусывает, - ответствовал Распутин.
   - Он просто редко бывает в свете, - сказал Путятин, вторично  подавив
улыбку.
   Воцарилось молчание. Распутину не хотелось отказываться  от  селедки,
но он боялся потерять коньяк. Князь просто выжидал, как бы  "выдерживая"
в собеседнике свою последнюю фразу. Наконец, Распутин сдался.
   - Ну давайте, барин, просто коньяку, без закуски, с кофеем!
   Путятин заказал штофик мадеры, кофе и бисквиты с баварским кремом.
   - Расскажите же мне, любезный Григорий Ефимович, как император  дошел
до такой жизни, что нигде уже не бывает, коньяк  селедкой  закусывает  и
даже, как я слышал, портвейн пивом запивает. Он, право, никогда особо не
блистал, ему от природы не хватает tournure, но превратить себя в полно-
го отшельника!..
   Распутин молчал. Рюмка мадеры не прояснила мозгов "любезному" Гри-го-
рию Ефимовичу; он плохо понимал, о чем говорил князь.
   - Что же вы молчите? - вопросил Астролог с ледяным презрением. - Это,
право, невежливо, почтеннейший старец, или как там вас эти дураки  вели-
чают?
   - А что говорить-то? - пролепетал вконец перепуганный Распутин.
   - Объясни мне, к примеру, по какой причине царь в городе  совсем  пе-
рестал показываться.
   - Так ведь революция, барин! - ответил Распутин. - Пристрелят как те-
терку. Лихих людей много в городе развелось.
   - А ты их видел?
   - Кого?
   - Лихих людей.
   - Да их полно! - воскликнул Гришка как-то даже удивленно. - Я в каба-
ках постоянно небожеские разговоры слышу.
   - Это какие ж такие небожеские разговоры ты слышишь?
   - А какие тебе, барин, нужны?
   - Не доводилось ли тебе слышать, как замышляют убить императора, нап-
ример?
   - Бывало, - ответил Распутин, - и не раз.
   - И ты видел этих людей?
   - Как вас сейчас.
   - А теперь слушай меня внимательно, Григорий Ефимович, - строго  при-
казал князь. - Если еще раз увидишь подобных людей, войди с ними в  сго-
вор, приведи к ним царя и предоставь этим людям сделать  свое  дело.  Ты
меня понял?
   Гришка перепугался не на шутку. Ему вдруг даже приспичило посрать,  и
он приподнялся со своего стула.
   - Сидеть! - приказал князь. - При регентстве о тебе позаботятся...
   - При чем? - не понял Распутин.
   - При новом правлении.
   - А кто будет править?
   - Это не твоего ума дело, - отказался объяснять князь. - Скажу  лишь,
что тебе тогда будет тепло и сытно, а вот если ты  меня  посмеешь  ослу-
шаться...
   Князь встал, перегнулся через стол и, приподняв  Гришку  за  шиворот,
тихо и грозно произнес:
   - Шкуру спущу, коли ослушаешься.
   После недолгого молчания, в ходе которого Гришка сидел сгорбившись  и
понурившись, а князь наблюдал за ним с нескрываемым презрением, Распутин
спросил:
   - Но как же я приведу царя к этим людям?
   - Придумаешь что-нибудь сам! - безаппеляционно отрезал князь.  -  Ты,
по-моему, вполне достаточный для этого негодяй.
   Распутину все же очень хотелось  узнать,  какие,  конкретно,  милости
ожидают его, если царь будет убит с его помощью, но он  боялся  задавать
князю подобные вопросы.
   Угадав мысли этого подонка, Астролог жестко приказал:
   - А теперь следуй за мной! Увидишь, какая участь тебя  ожидает,  если
ты ослушаешься или, чего доброго, проболтаешься.
   Они вышли на улицу, не допив мадеру и даже не притронувшись к бискви-
там. Очутившись на Невском, Распутин почувствовал себя несколько свобод-
нее, но ненадолго.
   Их уже ждал автомобиль, при виде которого  несчастному  Гришке  вновь
стало дурно. За рулем сидел мощный головорез в сером пальто.  Князь  сел
на заднее сиденье и жестом приказал Распутину сесть рядом.
   Они быстро достигли Сенной, пересекли ее и остановились где-то в  са-
мом начале Забалканского проспекта. Это  был  далеко  не  самый  фешене-
бельный район Петербурга, фонари здесь стояли редко, и  весьма  встрево-
женный Распутин мало что мог разглядеть вокруг себя.
   "Головорез" остался сидеть в машине, а князь подвел Гришку к  низкому
окну в первом этаже смутно различавшегося в темноте высокого здания.  По
приказу князя Распутин робко заглянул вовнутрь.
   Он увидел довольно большую, тускло освещенную комнату, посреди  кото-
рой стоял внушительный агрегат, представлявший из себя огромный котел  с
множеством подсоединенных к нему мудреных приборов. Это  был  самогонный
аппарат ультрасовременной конструкции с электрическим  приводом.  Гришке
прежде не доводилось видеть столь серьезного оборудования, поэтому он аж
застонал, когда князь с ледяным спокойствием произнес:
   - Я надеюсь, что вы проявите благоразумие, почтеннейший Григорий Ефи-
мович, и нам не придется сварить вас в этом котле.
   - Нет, нет, - пролепетал "почтеннейший" Григорий Ефимович.
   - Нам бы тоже этого очень не хотелось, - сказал Путятин.
   Распутин, как завороженный продолжал смотреть в окно. Вдоль всех стен
этой ужасной комнаты прямо на полу в различных позах валялись  мужики  с
обалдевшими рожами и дымящимися трубками в зубах. Как слабонервный чело-
век, начитавшись перед сном страшных сказок, порой боится  посреди  ночи
сходить в уборную, точно также Гришка теперь с паническим ужасом  взирал
на этих обыкновенных и, вероятно, даже безобидных курильщиков опиума.
   Но и это было еще не самое страшное.
   Рядом с ужасным котлом стоял высокий, грубо сколоченный стол, за  ко-
торым, друг против друга, сидели два атлетически  сложенных  человека  -
негр и еврей. Между ними наблюдалось несомненное  внешнее  сходство.  Их
можно было бы принять за братьев, если бы не различный цвет кожи. В этом
не было ничего невероятного: евреи и  африканцы  нередко  бывают  похожи
друг на друга чертами лица, однако в глазах Распутина  внешнее  сходство
атлетов добавляло мистики в эту, и без того драматическую, ситуацию.
   Внезапно, эти два человека почти одновременно взглянули на окно, и  у
бедного Гришки душа ушла в пятки. Однако, спустя мгновенье, негр и еврей
вновь склонились над столом. Они поочередно поставили  свои  подписи  на
большом куске пергамента и обменялись дружеским рукопожатием.
   - Попутно, - прокомментировал Черный Князь, - мы присутствуем при ис-
торическом моменте заключения секретного соглашения между масонской  ло-
жей и черной сектой воду.
   Пожав друг другу руки, негр и еврей вновь взглянули на окно, и, к не-
описуемому ужасу Гришки, устремились вон из комнаты. Через несколько се-
кунд они уже были на улице. Масон  железной  рукой  схватил  несчастного
Гришку за шиворот и громовым голосом вопросил:
   - Этот!?
   - Да, это он, - спокойно ответил князь. - Но он согласен  работать  с
нами.
   - Гм, - недоверчиво покачал головой масон, с явным сожалением  выпус-
кая свою жертву.
   Это уже было слишком. Распутин медленно осел  на  тротуар  и  потерял
сознание прямо посреди ночного Забалканского проспекта.

   x x x

   В тот же час, когда масон и воду напугали до полусмерти раба  божьего
Григория Ефимовича, два других безбожника располагались поудобнее в сво-
ей гостиной в "Сан-Ремо", чтобы мирно посидеть,  попить  пива,  покурить
как следует, да поговорить "за жизнь".
   Ульянов энергично постучал головой сухой стерляди  об  угол  стола  и
принялся разделывать рыбу, а Бени тем временем чистил крутые яйца, пред-
варительно ударяя их тупой стороной об собственный лоб.  Очищенные  яйца
он разрезал пополам и смазывал плоскую сторону добрым слоем черной икры.
   - Да, бля! - тяжело вздохнул Ульянов, покончив с рыбой и наливая себе
и Бени по стакану пива. - События в Москве принимают крутой оборот.
   Ульянов хорошенько отхлебнул из своего стакана, закурил  и  развернул
свежий номер популярной в те годы газеты "Новое время".
   - Я все-таки не понимаю, почему бы не попытаться убить царя? -  отоз-
вался итальянец.
   - Бени, тебе не следует разбивать вареные яйца себе об  лоб,  -  нес-
колько даже раздраженно сказал Ульянов. - Это сильно сказывается на тво-
их умственных способностях.
   - Почему? - спросил Бени. От него требовалось  известное  напряжение,
чтобы понимать русскую речь, и, как следствие этого, он не  обижался  на
подобные шутки.
   - Ты видел, как я был занят в редакции последнее время. Нет, чтоб по-
мочь, а ты рассуждаешь о всякой ерунде.
   Это была правда. В последние три недели Ульянов  возглавлял  редакцию
легальной большевистской газеты "Новая жизнь", почти ежедневно работал в
редакции, много бывал в типографии "Народная польза", где печаталась га-
зета. Немалого внимания требовала к себе и Александра Коллонтай. Ульянов
буквально разрывался. Правда  3  декабря,  то  есть  как  раз  накануне,
вследствие усиления репрессий со стороны правительства  газету  пришлось
закрыть. Событие это - само по себе печальное - имело  ту  положительную
сторону, что выкраивало Ульянову уйму свободного времени.
   Подумав об этом и вспомнив Аликс, Ульянов сказал:
   - Чует мое сердце, Бени, что мы весело проведем предстоящие  рождест-
венские каникулы! Надо бы мне отписать сестре в Саблино и сплавить  туда
на праздники мою бабулю.
   - А у меня нет никаких предчувствий, г-н Ульянов, -  печально  сказал
Бени. - Раз вы не разрешаете мне покушаться на царя, я думаю  уехать  на
Рождество в Неаполь.
   Любовные дела Бени решительно не ладились. Анжелика  никак  не  могла
простить ему, что он не еврей, а какой-то там итальяшка. Она  даже  кон-
сультировалась на эту тему с Львом Абрамовичем, но тот,  разумеется,  не
облегчил положение Бени. Было от чего прийти в отчаяние!
   - Да не запрещаю я тебе ни на кого покушаться! - отозвался Ульянов. -
Только меня в это дело не вмешивай.
   Какое-то время приятели молча пили пиво, причем Ульянов усиленно  на-
легал на рыбу. Стерлядь от Елисеева и впрямь заслуживала к себе  всячес-
кого уважения: аппетитного красноватого цвета, в меру соленая, да и  за-
сушенная не чрезмерно.
   Однако макаронник Бени не очень хорошо разбирался  в  "пивной"  рыбе.
Его в эти минуты занимало другое. Он недоумевал. По его  мнению,  Россия
находилась на пороге перехода к конституционной монархии,  и  лишь  лич-
ность Николая II являлась тому препятствием. Молодой итальянец не считал
возможным даже сравнивать бессмысленные, "детские"  покушения  на  Алек-
сандра II c замышляемым им сегодня "революционным"  убийством  нынешнего
императора. Бени казалось странным, что Ульянов  как-будто  не  понимает
этого. В создавшейся обстановке Бени считал уничтожение царя  политичес-
ким убийством, а отнюдь  не  террористическим  актом;  в  то  время  как
Ульянов не видел разницы между этими двумя понятиями. Бени казалось, что
в условиях неизбежно наступающей демократии  социалисты  смогут  успешно
бороться за власть парламентским путем.  Ульянов,  в  свою  очередь,  не
признавал никакой другой демократии, кроме социалистической.
   Вопреки мнению многих  авторитетов,  логически  опровергнуть  понятие
"социалистическая демократия" едва ли возможно. Дело в том, что при  лю-
бой форме демократии исходно задаются некоторые постулаты,  и  только  в
рамках, ограниченных этими постулатами, осуществляется демократия. Тезис
этот совершенно очевиден, этим демократия и отличается от анархии.
   При социалистической демократии исходные постулаты провозглашают  не-
допустимость частной  собственности  на  средства  производства  и  гла-
венствующую роль коммунистической идеологии. При этом, само собой  разу-
меется, верхам абсолютно начхать на мнение инакомыслящих, равно как и на
сторонников свободного предпринимательства. Но ведь и создателям  амери-
канского "Билля о правах" было наплевать на людей с другим цветом  кожи!
Тоже самое масонство, только другой принцип разделения на своих и чужих!
   Впрочем, мы отвлеклись, читатель. Вернемся к нашим баранам.
   В тот момент, когда Крупская погасила свет в спальне,  когда  Ульянов
откупоривал себе пятую бутылку пива, а Бени размышлял о поездке  в  Неа-
поль; в тот самый момент раздался звонок, и в гостиную вошли два  незва-
ных и подвыпивших гостя.
   Одним из них был уже знакомый читателю Леха Горький. Он был в наглухо
застегнутой темносиней куртке со стоячим воротником и солдафонских  брю-
ках, заправленных в голенища высоких сапог. Леха, вообще, почему-то  лю-
бил на пьянки одеваться по военному. Может быть, поэтому Ульянову всегда
казалось, что именно поддатому Лехе  свойственна  военная  выправка.  За
спиной у писателя висел добротный охотничий рюкзак, судя по виду  плотно
упакованный.
   Второй гость был высокий, статный и очень красивый  человек.  Дорогой
костюм ловко сидел на его ладной фигуре. У него было  открытое,  веселое
лицо и какая-то особенная, щедрая улыбка. А когда он заговорил...  Гово-
рил он вроде бы негромко, но его красивый богатый голос будто бы  запол-
нял всю гостиную.
   - Володя, сто лет тебя не видел! -  обрадовался  он  и  крепко  пожал
Ульянову руку. - Как только Леша рассказал мне, что ты вернулся, я  пер-
вым делом подумал, что по этому поводу совершенно необходимо осушить па-
ру бутылочек пшеничной!..
   - Здравствуй, Федор! - сердечно сказал Ульянов. - Очень рад тебя  ви-
деть. - Познакомься с моим юным другом. В  силу  твоей  профессии,  тебе
должно быть всегда приятно встретить итальянца.
   - Бенито Мусолини, - представился юный социалист.
   - Шаляпин.
   Бени невольно вытянул руки по  швам.  При  всем  желании  он  не  мог
скрыть, как лестно для него знакомство с великим русским басом. От изум-
ления он даже раскрыл рот и высунул  язык,  цвет  которого  явно  свиде-
тельствовал о том, что в последнее время  его  обладатель  злоупотреблял
спиртными напитками.
   Тем временем Леха снял с плеч рюкзак и извлек из него четыре  бутылки
водки, кое-какую деликатесную закусь, и огромную пластмассовую колбу  со
своим излюбленным салатом. Шаляпин, как истый  гурман,  терпеть  не  мог
этот Лехин салат (зеленые маринованные томаты, соленые огурцы,  репчатый
лук, подсолнечное масло) и называл его "хмыреватым". Леха же был сам  не
свой без этого салата и всегда уплетал его с таким аппетитом,  что,  как
правило, заражал своим настроением сотрапезников, и  когда  под  занавес
маститый литератор черпал ложкой заправку из опустевшей миски, его собу-
тыльники обычно не без грусти взирали на это  и  думали  про  себя,  что
"хмыреватый" салат и впрямь совсем неплохая закуска. Впрочем, за  столом
на Леху вообще всегда было приятно смотреть: он и ел с аппетитом (и  от-
нюдь не только свой салат), и пил смачно,  и  курил  как-то  по-особому,
жадно и длительно затягиваясь.
   Шаляпина отличало другое, столь же ценное для застолья,  качество.  В
случае надобности он мог собственноручно быстро и профессионально серви-
ровать стол. Именно это его свойство сейчас пришлось  как  нельзя  более
кстати. Слегка поморщившись, Федор отставил пока в сторону колбу с "хмы-
реватым" салатом, попросил Ульянова достать хороший  посудный  сервиз  и
приличествующую случаю скатерть, вымыл руки и принялся за дело.
   Пока Федор занимался серьезным делом, Леха  морочил  голову  Бени  со
своим романом "Мать", а Ульянов вновь углубился в газету. Он уже три дня
не имел никаких известий от московских товарищей и сейчас тщетно силился
понять что-нибудь по газете. Разумеется, в столь острой ситуации освеще-
ние событий "Новым временем" оставляло желать много лучшего. Любая эпоха
порождает своих познеров и боровиков...
   Федору Шаляпину потребовалось немногим более получаса чтобы в очеред-
ной раз доказать, что не будь он великий русский бас, из него  на  худой
конец получился бы отменный повар. В центре стола, покрытого теперь  бе-
лоснежной скатертью, стояла богатая фарфоровая ваза, наполненная пресло-
вутым хмыреватым салатом, а вокруг  -  разнообразнейшие  закуски:  икра,
паштет, сыр, колбасы, копченый окорок, рыба и  вышеупомянутая  пшеничная
водка в двух превосходных хрустальных графинах.  На  другом  столике,  в
стороне, накрытом зеленой скатертью кипел хорошенький медный самоварчик,
чайный прибор блистал серебром и фарфором, а в трех изящных  хрустальных
вазочках лежали конфеты, мармелад и пастила - все от Елисеева, очень до-
рогое и хорошее.
   - Господа, прошу садиться! - пригласил всех за стол Шаляпин.
   Леха тут же налил всем водки, наложил себе на тарелку салата, намазал
горчицей горбушку ржаного хлеба, положил сверху кусок киевской колбасы и
приподнял свою рюмку, явно намереваясь произнести один из своих знамени-
тых тостов, от которых у Крупской вяли уши.
   - Расскажи нам, Володя, - опередил Леху Шаляпин, - как  ты  дошел  до
такой жизни. Да, пожалуйста, поторопись начать, а то, я вижу,  Леша  уже
собирается сказать какую-то пошлость.
   - Выпьем за Россию, друзья мои! - предложил Ульянов.
   - Выпить, конечно, можно, - сказал Федор и сразу выпил. - Только  вот
можно ли назвать тебя, Володя, другом России?  Вам  не  кажется,  госпо-
да-социалисты, что вы несколько передергиваете? Ведь исторические приме-
ры наглядно демонстрируют нам, что революция  представляет  собой,  если
можно так выразится, кровавую рулетку.
   - Я  с  тобой  полностью  согласен,  -  несколько  неожиданно  сказал
Ульянов.
   - Тогда я тебя не понимаю, - удивился Шаляпин.
   - Видишь ли, Федор, - начал свои объяснения Ульянов. -  Ты  считаешь,
что мы, большевики, агитируем за революцию. Отчасти ты прав,  но  только
отчасти. На самом деле мы не столько  агитируем  за  революцию,  сколько
создаем теорию революции. Агитировать за революцию практически  бессмыс-
ленно, потому что революция неизбежно свершится тогда  и  только  тогда,
когда в стране создастся революционная ситуация. Если, например,  в  ка-
кой-нибудь Дании революционной ситуацией и не пахнет, то там любой  обы-
ватель с иронией воспримет и какую-то ни было революционную агитацию. Но
теорию революции создать абсолютно необходимо! Вот ты только что сказал,
что революция представляет собой кровавую рулетку, и я с тобой согласил-
ся. Однако такое положение вещей можно и нужно изменить! Любая революция
всегда будет кровавой, но "рулеткой" она может и не быть.  Для  этого  и
необходима серьезная и основательная революционная теория. Таким образом
можно утверждать, что революция свершится независимо от  нас,  большеви-
ков, но от нас зависит, чтобы революция, свершившись, победила, и от нас
зависит, чтобы революция, победив, себя впоследствии оправдала.
   - Может ты и прав, - произнес Шаляпин с видом умного человека,  кото-
рый во всем этом неплохо разбирается, но для которого все это  не  столь
уж важно. - Хотя если согласиться с тобой по части твоих  рассуждений  о
революционной обстановке, то приходишь к выводу, что главным  революцио-
нером на сегодняшний день является наш государь-император.
   - Во всяком случае можно утверждать, что  его  политика  способствует
нарастанию революционного движения, - сказал Ульянов.
   - А следовательно созданию в стране революционной обстановки! -  зак-
лючил Шаляпин. - Впрочем, я конечно понимаю, что революция в России  все
равно неизбежна.
   - Из тебя, Федор, вышел бы отличный марксист.
   - Спасибо, бог миловал. А как, кстати, поживает другой "видный" марк-
сист - твой друг Лева?
   - Бронштейн?
   - Я не помню его фамилию. Помню, что еврей.
   - Бронштейн... Лева очень способный революционер, но к  сожалению  он
слишком много бухает. Он постоянно пропадает в одном жутком  притоне  на
Забалканском.
   - Знаю я это место! - воскликнул Федор и добавил шутливым тоном: -  в
тяжелых условиях, под гнетом самодержавия порой необходимо расслабиться,
выпить чего-нибудь крепенького, покурить  опиума.  Знаю  я  эти  больше-
вистские привычки!
   - Ну ты хоть не откажешься выпить за свержение  режима?  -  предложил
Ульянов свой любимый тост.
   - Я отказываюсь пить за свержение чего бы то ни было, - сказал  Федор
несколько даже высокопарно. - Предпочитаю мирные тосты. Давайте, ребята,
лучше выпьем за молодость! - он повернулся к Бени. - Наша молодость  уже
позади, мой юный друг, а вы только входите в лучшую пору своей жизни.  Я
пью за вашу молодость, Бенито! Не тратьте время  на  политику  и  прочую
ерунду. Пейте пиво, танцуйте, охотьтесь и помните, что самое вкусное пи-
во - это водка, а самая приятная охота - это охота за женщинами!
   - Только эту охоту не следует чрезмерно затягивать,  -  вставил  свое
мнение опытный Ульянов. - Стакан и в рот!
   - Кстати, Вовчик! - оживился Леха. - Я давно слышу от тебя это  выра-
жение, а все не могу понять: как правильно - "стакан и  в  рот"  или  "в
стакан и в рот"?
   - Можно и так, и так! - ответил Ульянов.
   - Пошляки! - махнул рукой Федор и, подняв свою  рюмку,  повернулся  к
Бени. - За вас, мой юный друг!
   Бени поблагодарил, все выпили, а затем Леха сказал:
   - Раз уж коснулись охоты: Вовчик, ты, помнится, грозился пойти с нами
на лося.
   - Пошли, - пьяно кивнул головой Ульянов. - Только мне не следовало бы
показываться сейчас в Саблино. Я собираюсь отписать  сестре  и  сплавить
туда на праздники мою бабулю. В связи с этим, мне не хотелось бы  сейчас
видеться с сестрой. Начнутся вопросы: почему я не приезжаю сам и так да-
лее. Нет ли у вас с Пятницей другого местечка на примете?
   - Есть! - сказал Леха. - Поедем в Бернгардовку.  Это  по  Финляндской
дороге.
   - Да хоть по Турецкой! - воскликнул Ульянов и, потирая руки от прият-
ных предвкушений, обратился к Федору: - Ты тоже поедешь?
   - Да я бы пожалуй съездил, но...
   - Никаких "но"! - категорически заявил Ульянов. - Затаримся как  сле-
дует, дернем, а после такого жару зададим бернгардовским лосям, что  нас
там вовек не забудут!.. Я кстати знаю это место; там  неподалеку  старая
усадьба Оленина.
   - Совершенно верно, - подтвердил Горький.
   - Да-да, теперь и я припоминаю, - сказал Федор. - Я бы с удовольстви-
ем, ребята, но я в ближайшие дни сильно загружен. Вот если  бы  недельки
через две-три!
   - Идет! - согласился Ульянов. - Будет настоящая зимняя охота!  Значит
решено! Разгружайся со своими делами, Федор, и махнем в Бернгардовку  на
лося... Нам предстоит такой кайф, Бени, а ты собираешься удрать  в  свой
сраный Неаполь.
   - Если вы хотите уехать из этой  страны,  молодой  человек,  -  очень
серьезно сказал Шаляпин, - я вполне одобряю ваше решение. Володька очень
хорош в своих теориях, но, между нами говоря, я не  хотел  бы  принимать
личное участие в практическом осуществлении этих теорий.
   - Но мы стоим за справедливость! - пламенно воскликнул Бени.
   - За справедливость! - усмехнулся Шаляпин. -  Вы  ведь  каждый  божий
день видите эту публику, - этих бездельников в  соболях  и  бриллиантах,
разъезжающих по Невскому в дорогих каретах; вы видите грязных  невежест-
венных попов, нанятых этими бездельниками, чтобы дурманить народ. Неужто
вы думаете, что эти кровопийцы уступят вам хотя бы кусочек своего пирога
из чувства справедливости?! Неужели вы еще не поняли, что самое  большое
наслаждение для человека - наблюдать страдания своего ближнего, особенно
если этот ближний принадлежит к другому классу общества!  Все  эти  люди
удавятся из-за мельчайшей крупинки своего богатства и своих  незаслужен-
ных привилегий. Володька мог бы быть среди них, но он  встал  по  другую
сторону баррикады. У меня на это никогда не хватит мужества. Максимум на
что я способен - это соблюдать известный  нейтралитет.  Я  понимаю,  что
Россия в один прекрасный день неизбежно пройдет через кровь, но лично  я
надеюсь провести этот день в Париже.
   - Вы рассуждаете малодушно, - возмутился Бени. - Такие люди, как  вы,
губят страну!
   - Зато они не гибнут вместе со страной! - хладнокровно возразил Шаля-
пин. - Подумайте, Бенито! Настанет день, когда  все  вы  пойдете  против
них. Вы будете голодные и оборванные, в слезах и  соплях,  с  детьми  на
плечах, с обрезами за пазухой и кухонными ножами в зубах; они же - холе-
ные и жирные, воняющие французским одеколоном и до зубов вооруженные,  а
все же бессильные против вас. В тот день они ответят за все!
   Не на шутку распалившийся Федор налил себе полный стакан водки, нико-
го не приглашая, выпил и налил опять. В эту минуту  он  пил  водку,  как
пьет воду человек, которого мучит жажда.
   Все молчали, причем Ульянов выглядел слегка удивленным. Выпив,  Федор
заговорил вновь.
   - Они стращают вас Страшным судом, хотя сами, разумеется, в  него  не
верят. Но Страшный суд - это не сказки! В тот день они сами в этом  убе-
дятся! Собственной шкурой почувствуют!
   Осветилась узкая щель между полом и дверью спальни: Федор стучал  мо-
гучими кулаками по столу и орал так, что разбудил трезвую, мирно спавшую
Надю. Ульянов решил, что пришла пора вмешаться.
   - Ты хорошо излагаешь, Федя, - сказал он, - но какое это имеет  отно-
шение к зимней охоте и рождественским празднествам?
   - Никакого, - ответил Шаляпин. Он имел сейчас вид  человека,  который
очень быстро куда-то бежал, а затем внезапно сменил направление на прямо
противоположное и, естественно, потерял при этом скорость. После некото-
рой паузы он растерянно спросил: - но причем тут рождественские праздни-
ки?
   - А при том, - ответил Ульянов, - что в свое время  Бени  вернется  в
Италию, но зачем это делать перед Рождеством?!
   - Потому что мне здесь скучно, - вставил свое слово Бени.
   - Осенью в Петербурге всегда скучновато, - заметил Федор. -  Особенно
поздней осенью. Зима в этом году задерживается, но она уже не за горами.
Поначалу я неправильно понял Володю. Я думал, что он уговаривает вас ос-
таться в России на постоянное место жительства. Против этого я возражал.
Но провести в Питере рождественские каникулы - это совсем  другое  дело.
Конечно же не стоит покидать Санкт-Петербург сейчас! Рождество  и  Новый
год - главные зимние праздники, которые лучше всего встречать на севере,
а вы как раз и находитесь в самой северной столице мира, -  севернее  не
бывает! Вы замечательно встретите здесь Новый год, Бенито!  Вдарят  кре-
щенские морозцы; бабы оденутся в шубки и начнут  страстно  выдыхать  пар
изо рта, требуя, чтобы их согрели; а мы будем целыми днями  пить  водку,
играть в снежки и съезжать на санках с самых высоких  в  Европе  ледяных
гор. Верьте мне и особенно верьте Володьке,  молодой  человек.  Володька
порой слегка надоедлив со своими теориями, но по части отмечания  празд-
ников он незаменимый человек. Новый год в  Санкт-Петербурге!  Что  может
быть прекраснее?! "Мороз и солнце; день чудесный!.." Как там дальше, Во-
лодька?
   Ульянов с пьяным чувством продекламировал:

   Мороз и солнце; день чудесный!
   Еще ты дремлешь, друг прелестный -
   Пора, красавица, проснись:
   Открой сомкнуты негой взоры
   Навстречу северной Авроры,
   Звездою севера явись!

   - Володька у нас мастак по части всяческой словесности! -  добродушно
прогремел Федор и дружески хлопнул Ульянова по спине с такой силой,  что
у менее крепкого, чем наш герой, человека, вероятно уже сломался бы поз-
воночник. - Друзья мои, давайте выпьем за Володьку по целому  стаканчику
водки!
   ... А потом пел Шаляпин. Пел щедро, много, выбирая то,  что  особенно
любил Ульянов. Тут были и величавая, по-военному строгая баллада "В две-
надцать часов по ночам...", и зловещий "Трепак" Мусоргского,  и  многое,
многое другое. Если бы Крупская разбиралась в пении и узнала этот голос,
разносившийся по всему дому, она непременно напустила бы на себя востор-
женный вид и выскочила бы в гостиную, а потом еще долго бы всем  расска-
зывала, что принимала у себя "самого" Федора  Шаляпина.  Увы,  добрая  и
глуповатая Надя ни о чем не догадывалась и только мысленно  чертыхалась,
негодуя, что какой-то очередной алкоголик из  числа  ульяновских  друзей
мешает ей спать.

   * 7 декабря 1905 года *

   В семь часов вечера великий князь Михаил Александрович Романов  сидел
за столом в уже знакомой нам гостиной князя Путятина  и  читал  один  из
последних выпусков нелегальной газеты "Рабочее дело".
   Вероятно, его царственный брат был бы весьма удивлен, если бы  узнал,
что Михаил, вместо того чтобы торчать в казарме вверенного ему кирасирс-
кого эскадрона, уютно сидит в теплой гостиной  и  читает  большевистскую
пропаганду. Справедливости ради отметим, что  газету  эту  Михаил  видел
впервые и листал ее от нечего делать, коротая время  в  ожидании  своего
друга Сергея Николаевича Путятина.
   Михаил уже подумывал, не выпить ли ему в одиночестве, но  как  только
огромные стенные часы отбили семь ударов, на  пороге  гостиной  появился
Черный Князь. Вместо приветствия Сергей Николаевич совершенно бесстраст-
но произнес:
   - Если наследник престола читает "Рабочее дело", значит дни  Российс-
кой империи действительно сочтены.
   - Ну, во-первых, я больше не наследник престола, - без особой  грусти
заметил Михаил.
   - Потенциально вы все-таки наследник. А что во-вторых?
   - А во-вторых, это ваша газета; я ее просматривал  из  чистого  любо-
пытства. Весьма опасная, кстати сказать, газетка! Интересно, куда  смот-
рит мой брат?
   - Она уже закрыта; третьего или четвертого дня.
   - Я думаю, это Витте его надоумил, - предположил Михаил.
   - Большевики сами закрыли газету, опасаясь преследований, -  объяснил
Путятин.
   - Я всегда поражался вашей осведомленности, князь. Откуда вы все  это
знаете?
   - Имею полезные связи, ваше высочество, или вернее сказать:  распола-
гаю ценными собутыльниками.
   - Странно, - задумчиво произнес Михаил. - Мне  всегда  казалось,  что
ваш круг общения крайне узок.
   - Узок, зато подобран со вкусом, - цинично ответил Путятин.
   - Интересно, - печально спросил принц, - я, как брат императора, так-
же являюсь полезным знакомым?
   - Да нет, - усмехнулся Астролог. - Говоря откровенно, ваше  высочест-
во, пользы от вас немного. Просто я питаю к вам слабость.
   - Благодарю вас, князь, и за любовь, и за откровенность.
   Путятин поклонился.
   - А кто же,  позвольте  полюбопытствовать,  ваш  самый  ценный  собу-
тыльник? - спросил Михаил.
   - Несомненно, начальник Петербургского охранного отделения.
   - Как!? - удивился Михаил. - Вы близки с Барсукевичем?
   - Благодаря ему, я и в курсе всех новостей.
   - Неужели Барсукевич по пьянке выбалтывает вам свои секреты?
   - Ну, это слишком сильно сказано. Просто есть немало  вещей,  которые
генерал - неглупый, но не слишком усердный служака - не  считает  нужным
от меня скрывать. Другими словами, он прекрасно понимает, что через меня
до императора ничего не дойдет, а на пользу дела ему  попросту  наплеват
ь... Или почти наплевать.
   - Так это его общество вы вчера вечером предпочли моему? -  беззлобно
спросил Михаил.
   - Что поделаешь, ваше высочество, - дела.
   - Узнали много ценного?
   - Да, пожалуй. Впрочем, для вас ничего особо интересного.
   - Ну, а все-таки?
   - Нет, право, ничего особенного... Расскажите лучше,  что  именно  вы
читали в этой газете?
   - Да вот эту статейку... Какой-то Н. Ленин.
   - Этот "какой-то" Н. Ленин - в  высшей  степени  примечательная  лич-
ность, - сказал Путятин.
   - Вы и его знаете? - удивился Михаил.
   - Я знаю этого парня уже лет двенадцать.
   - Ах да, вы же старый социалист.
   - Я настолько старый социалист, что перестал быть таковым, еще  когда
Н. Ленин пешком ходил под стол. Кстати, почему  вы  не  пьете?  Распоря-
диться, чтобы подали портвейн?
   - Да нет. Сегодня как-то промозгло и хочется водки, но водку  я  один
не пью; вот и ждал вас.
   Путятин позвонил, отдал необходимые распоряжения и отправился  перео-
деваться.
   Четверть часа спустя, эти странные друзья уже сидели друг против дру-
га, причем перед каждым из них на огромной чугунной сковороде  шипела  и
пузырилась яичница с салом, а между этими сковородами отлично  размести-
лись пузатая бутылка водки и миска с солеными огурцами.
   - Вы кажется начали мне рассказывать про г-на Ленина, князь, - возоб-
новил беседу Михаил. - Статью, с которой  я  ознакомился,  мог  написать
разве что неудачник, человек неудовлетворенный своим  положением  в  об-
ществе.
   - Вы ошибаетесь, ваше высочество, - холодно сказал Путятин. - Ленин -
подлинный русский интеллектуал, блестящий адвокат,  человек  всесторонне
развитый и образованный. Кроме того, он вполне обеспечен материально,  и
его ни в коем случае нельзя назвать неудачником.
   - Откуда же такое недовольство?
   - Просто существует определенная категория людей, понятия  которых  о
престиже и о своей роли в обществе отличаются от представлений  об  этом
большинства обывателей.
   - Выходит так, князь, что меня вы считаете обывателем, а некоего г-на
Ленина... Кстати, это настоящее имя?
   - Его настоящее имя - Владимир Ильич Ульянов, - все также бесстрастно
ответил Черный Князь, не обращая внимания на упрек, прозвучавший в  сло-
вах принца крови.
   - Вы определенно сочувствуете социал-демократам,  князь,  -  печально
сказал Михаил.
   - Я скорее интересуюсь их идеологией, - уточнил Путятин. - А  что  до
сочувствия, то у г-на Ульянова столь блестящий гороскоп, что мне  просто
боязно вставать ему поперек дороги.
   - Впервые слышу, что вы чего-то боитесь, князь.
   - Я ничего не боюсь, кроме гороскопа г-на Ульянова.
   - А что в этом гороскопе особенного?
   - Распространяться на сей счет не позволяет мне мой  собственный  го-
роскоп, - ответил Путятин, и трудно было понять, -  говорит  он  всерьез
или просто уклоняется от ответа.
   - А что ваш гороскоп?..
   - Он советует мне быть скромным, ваше высочество.
   - Ну, а все-таки?
   - А все-таки, давайте выпьем, мой принц! - и Сергей Николаевич  Путя-
тин наполнил рюмки.

   * 19-20 декабря 1905 года *

   Дело было незадолго до Рождества, а точнее в понедельник, 19  декабря
1905 года, ровно в девять часов тридцать минут утра, в одном из простор-
ных кабинетов Зимнего дворца.
   В это время полковник Бздилевич всегда приходил на службу. Он,  вооб-
ще, императорствовал как какой-то канцелярский работник. Ежедневно  при-
ходил, как на службу, в половине десятого, заканчивал - в два часа попо-
лудни. В течение этого времени он иногда вызывал министров или председа-
тельствовал на собраниях, но чаще всего просто  давал  аудиенции  лицам,
записавшимся к нему на прием. Этому распорядку полковник изменял  крайне
редко, а зимой - практически никогда.
   Заметим попутно, что зима, наконец, наступила. В тот год она пришла в
Петербург гораздо позже обычного, лишь в начале второй декады декабря, и
сразу, как по волшебству, земля и крыши домов укрылись белым,  пока  еще
чистым покрывалом, Нева встала, каналы и небольшие речки также замерзли,
синие от инея деревья стояли голые и некрасивые, и, вероятно, город имел
бы совсем унылый вид, если бы не рождественские декорации  и  не  предп-
раздничная веселость добрых горожан.
   Однако всенародное радостное оживление по поводу приближения двух са-
мых любимых празников - Рождества и Нового года - никак не задело  вечно
угрюмого полковника Бздилевича. Последнему русскому императору постоянно
сопутствовали какие-то мелкие неприятности, да и сам он любил  создавать
себе препятствия, чтобы затем их преодолевать.
   В то утро, явившись на "службу", император просмотрел список записав-
шихся на прием, удовлетворенно хмыкнул, увидев там нужное имя, и  прика-
зал немедленно просить генерала Барсукевича.
   Генерал вошел с самодовольным, даже слегка напыщенным видом, что  од-
нако не мешало ему усердно и униженно кланяться по  мере  приближения  к
императорскому столу. Противоречие это объяснялось тем, что с одной сто-
роны Адольф Арнольдович успешно выполнил возложенное на него императором
поручение, но с другой -  стал  в  результате  этого  обладателем  некой
страшной тайны, само владение которой грозило  разрушить  его  холуйское
благополучие.
   - Входите, входите, генерал, - нетерпеливо произнес полковник Бздиле-
вич. - Портвейна? - император жестом указал на инкрустированный  столик,
на котором стояли две бутылки "Рубина" и несколько стаканов.
   Генерал послушно откупорил бутылку, наполнил стаканы, и вдруг, словно
повинуясь некой колдовской силе, рубиновое вино, бывшее таким  темным  и
безликим в запыленной зеленой бутылке, ожило,  заиграло  и  заискрилось,
смешавшись с дорогим богемским  хрусталем.  "Рубин"  оживает  в  хорошем
хрустале, как старый рубиновый камень - в новой дорогой оправе", - поду-
мал полковник Бздилевич. Он наблюдал это  таинство  почти  ежедневно,  и
почти ежедневно, наблюдая его, становился поэтом. Вот и сейчас полковник
зажмурил глаза и с наслаждением выпил стакан этой излюбленной  им  крас-
ненькой и вонюченькой жидкости.
   Не без сожаления вернувшись к прозаической действительности, типичным
голосом человека, только что принявшего стакан, император произнес:
   - Ну-с, что новенького, генерал? Узнали что-либо про нового полковни-
ка Бздилевича?
   - Ничего конкретного установить не удалось, и я по-прежнему придержи-
ваюсь того мнения, что личность эта мифическая, и ваше  величество  нап-
расно беспокоится по сему ничтожному поводу.
   Настоящий полковник Бздилевич с сомнением покачал головой и задал но-
вый вопрос:
   - Ну а как у вас с генеалогией, Адольф Арнольдович? Да вы присаживай-
тесь! Что это вы сегодня такой робкий?
   Барсукевич и впрямь был в этот день явно не в своей  тарелке,  видимо
от того, что знал то, что было для него весьма опасно знать, а также  от
того, что он прекрасно понимал как опасно демонстрировать эти свои  зна-
ния самому императору. Неуверенно потоптавшись на месте и выпив при этом
полстакана вина, он сел, наконец, напротив Бздилевича  и  положил  перед
собой черную кожаную папку.
   - Что в этой папке? - нетерпеливо спросил царь.
   - Здесь то, что вы просили, ваше величество, - ответил начальник  ох-
ранного отделения и извлек из папки сложенный вдвое лист бумаги довольно
большого формата.
   Николай взял бумагу из рук генерала и развернул ее.
   - Что это такое? - спросил он.
   - Генеалогическое древо рода Ульяновых.
   - И родоначальник его?
   - Федор Кошка, ваше величество.
   - Федор Кошка! - воскликнул полковник Бздилевич. - И эти Ульяновы яв-
ляются потомками Петра III и графини Воронцовой?
   - Да, ваше величество.
   - Кто-нибудь посвящен в эту тайну?
   - Ни одна живая душа, ваша величество! Я  собственноручно  копался  в
архивах, сопоставлял факты, выискивал  необходимые  доказательства;  мне
пришлось даже ненадолго отлучиться из Санкт-Петербурга, но я все  сделал
самостоятельно.
   - Хорошо, - сказал Бздилевич и углубился в изучение генеалогии. - Как
явствует из составленного вами документа, - сказал он после  непродолжи-
тельного молчания, - истинным главой дома Романовых на сегодняшний  день
является некий Владимир Ильич Ульянов.
   - Именно так, ваше величество.
   - Знает ли он об этом? - задумчиво спросил Николай, и

просто размышляет вслух.
   - Уверен, что он ничего не знает, ваше величество,  -  высказал  свое
мнение Барсукевич.
   - Откуда может быть такая уверенность, Адольф Арнольдович? Люди  ведь
обычно интересуются своими предками.
   - Обычно - да, но в данном случае мы имеем дело с не  совсем  обычным
человеком. Я давно его знаю.
   - Вот как?
   - Дело в том, ваше величество, что этот Владимир Ульянов довольно-та-
ки известная личность, и у нас в отделении на  его  имя  имеется  весьма
объемистое досье.
   - Кто же он?
   - Адвокат по образованию и крайне опасный социалист.
   - Ne nos inducas in tentationem, et libera nos ab advocatis,  -  тихо
произнес полковник Бздилевич.
   Не знавший латыни Барсукевич счел за благо промолчать.
   - А известно ли вам, генерал, где сейчас находится этот г-н  Ульянов,
и чем он занимается?
   - Повторяю, ваше величество, этот человек - крайне опасный социалист.
Десять лет назад он проходил у нас по делу о "Союзе борьбы за освобожде-
ние рабочего класса". Кстати, он возглавлял тогда эту  организацию.  Был
арестован, провел в тюрьме  четырнадцать  месяцев,  затем  отправился  в
ссылку. После истечения срока ссылки Владимир Ульянов несколько лет про-
жил за границей, но сейчас он вновь в Петербурге.  Время  от  времени  в
большевистских газетах появляются крайне вредные и опасные статьи,  под-
писанные именем Николай Ленин. У меня есть подозрение, ваше  величество,
что Владимир Ульянов и Николай Ленин - это одно и тоже лицо.
   - А нет ли у вас подозрения, - спросил император, - что этот  Ульянов
и новоявленный полковник Бздилевич - одно и тоже лицо?
   - Убежден, что это не так, ваше величество. Владимир Ульянов - непри-
миримый противник монархии. Его совершенно не  интересует  ни  свое,  ни
чье-либо аристократическое происхождение. Это крайне опасный враг, но он
безусловно не самозванец.
   Император несколько успокоился.
   - Для нас, генерал, главное, чтобы этот Ульянов ничего не знал  и  не
заявлял о своих правах.
   - Думаю, что на этот счет ваше величество может не  беспокоиться,  но
Ульянов опасен по другим причинам.
   - Это уже совсем другая проблема, Адольф Арнольдович. Я прекрасно от-
даю себе отчет в том, что революция на дворе, и я окружен массой врагов,
но то, что одного из них зовут Владимир Ульянов, в сущности,  ничего  не
меняет.
   В известной логике императору нельзя было отказать. Он  заметно  ожи-
вился, выпил еще один стакан портвейна, и, уже совсем успокоившись,  ос-
ведомился разве что из чистого любопытства:
   - Раз у вас имеется досье на этого человека, то у вас, вероятно, най-
дется и его фотография, генерал? Любопытно было бы взглянуть на отпрыска
столь благородных кровей.
   - Я захватил с собой фотографию, ваше величество, - сказал Барсукевич
и извлек карточку из той же черной кожаной папки.
   - Любопытно! - воскликнул полковник Бздилевич и взял фотокарточку  из
рук генерала.
   Внезапно выражение его лица изменилось, и ужасное богохульство сорва-
лось с его губ.
   - Ебаны в рот! - заорал полковник. - Опять этот педераст на мою голо-
ву!
   - Разве вы знаете этого человека, государь? - удивился Барсукевич.
   Император позвонил и  приказал  камердинеру  принести  новую  бутылку
портвейна, да желательно покрепче.
   - Вы правы, генерал! - с искаженным от злобы лицом  произнес  Бздиле-
вич. - Это очень опасный человек... От него следует избавиться.
   - Забрать и уничтожить этого человека в сегодняшней политической  си-
туации не совсем безопасно, - сказал начальник  охранного  отделения.  -
Взять его конечно можно, но расстрелять...
   Генерал с сомнением покачал головой.
   - Есть ведь и другие, менее легальные, зато более надежные способы, -
сказал Николай. - Действуйте, генерал!
   Барсукевич поклонился.
   - И внимательно следите за появлением того полковника  Бздилевича,  -
добавил император. - Вся жандармерия должна быть предупреждена.
   Барсукевич еще раз поклонился.
   - Давайте еще по стаканчику, генерал, - сказал Бздилевич, - и за  ра-
боту!

   x x x

   Пока узурпатор строил свои злобные планы, истинный наследник  престо-
ла, даже не подозревавший о своих правах и вообще чихавший на  всяческую
геральдику, собирался с друзьями на зимнюю охоту.
   Последний поезд в сторону Ладоги отправлялся с  Финляндского  вокзала
ровно в полночь. Охотники спланировали переночевать в трактире неподале-
ку от станции Бернгардовка и перед рассветом выйти на поиски  лося,  так
как именно в такой час встреча с исполином северных лесов представлялась
наиболее вероятной. По возвращении с охоты друзьям (всем, кроме  Шаляпи-
на) предстояло принять участие в заседании ЦК РСДРП, поэтому добыть све-
женького мясца представлялось крайне заманчивым.
   Итак, вечером, 19 декабря подготовка к охоте шла полным ходом: Пятни-
ца начищал обрезы и тесаки, Федор методично набивал свой  видавший  виды
рюкзак разнообразной снедью, Леха старательно намывал старые  объемистые
фляги, а Ульянов с Бени отправились к Каскаду, дабы было чем  эти  фляги
наполнить.
   - Я никогда тебя не спрашивал, Бени, - обратился к приятелю  Ульянов,
едва они вышли на Невский, - а случалось ли тебе в жизни охотиться?
   - Никогда, - признался итальянец.
   - Так я и думал. Тебе, конечно, невдомек, что главное на охоте -  это
фляга!
   - Фляга? - удивился Бени.
   - Да, да, именно фляга! Я часто охотился в Сибири, когда был в  ссыл-
ке, так что можешь мне поверить. Чего только не случается на охоте!  По-
рой добрый глоток из фляги пуще ружья пригождается.
   - А что может случиться? - встревожился Бени.
   - Да все, что угодно! Один мой знакомый барон как-то встретил в  лесу
волка. Страшный такой волчище, а барон, как назло, не вооружен и  беспо-
мощен. Что делать? К счастью, мой барон решителен, находчив и  смел.  Он
засунул кулак волку в пасть, захватил его внутренности, крепко рванул  и
вывернул зверя, как рукавицу, наизнанку!
   - Кажется, я читал про этого барона, - неуверенно произнес Бени.
   - Да, конечно, - улыбнулся Ульянов. - Разумеется, я шучу.
   Беседуя подобным образом, друзья бодро шагали по вечернему  Невскому,
а к Льву Абрамовичу тем временем заглянул Гришка Распутин, которого пол-
ковник Бздилевич отправил за портвейном.
   Случайно ли, или то были происки князя Путятина, но не успел Распутин
упаковать бутылки в суму, как в магазин  вломились  два  брата-атлета  -
негр и еврей. Скорчив зверскую  рожу,  еврей  железной  ручищей  схватил
Гришку за шиворот, оторвал от пола и заорал:
   - Этот!?
   Подпортив воздух, Распутин висел, болтая ногами и жалобно скуля. Негр
подошел к нему  вплотную,  улыбнулся  насмешливо  (Гришке  показалось  -
дьявольски) и на довольно приличном русском языке осведомился:
   - Последний раз вас спрашиваем: будете работать?
   - Буду, - быстро сказал Распутин, чтоб хоть что-то сказать.
   Тотчас могучая рука еврея опустила беднягу на пол.
   Лев Абрамович стоял за прилавком и молча  наблюдал  за  этой  сценой,
благоразумно ни во что не вмешиваясь. В ту самую  минуту,  когда  Гришка
обрел свободу и начал, пятясь, продвигаться к выходу,  в  магазин  вошли
Ульянов и Бени.
   - Лева! - воскликнул наследник престола. - Ты, я вижу, опять на  мели
и пытаешься отобрать бухло у этого бедняги... Это пижонство, Лев Давидо-
вич, чистой воды пижонство! - Ульянов  заговорил  шутливо-наставительным
тоном. - Культурный молодой человек из хорошей еврейской семьи стремится
отнять последний стакан пива у своего ближнего!..
   - Рад тебя видеть, Володя,  -  сердечно  сказал  Лев  Бронштейн,  как
только Распутин вышел из магазина. - Мы тут разыгрывали небольшой  спек-
такль с целью оказать маленькую любезность одному моему старинному  зна-
комому.
   - Вот как!?
   - Да. Жаль только, что ты неосторожно произнес вслух мое имя.
   - Неужели ты стал таким серьезным революционером, Лева, что даже упо-
мянуть твое имя в присутствии какого-то вонючего оборванца небезопасно!?
   - Этот вонючий оборванец не так прост, как ты  думаешь,  -  задумчиво
произнес Лева. - Особа, приближенная к императору! Ладно, черт с  ним!..
Кстати, это мой друг Иван Абрамыч Ганнибал! - сказал он уже совсем  дру-
гим тоном. - Прошу любить и жаловать.
   - Вот как!? - улыбнулся Ульянов. - Бени, познакомься, это арап  Петра
Великого!
   - Вы хотите сказать..? - начал Бени, но не закончил.
   - Лева, конечно, шутит, - сказал негр. - Меня зовут Абрагам.
   - Очень приятно, - сказал Ульянов и пожал арапу руку. - Давай,  Абра-
ша, выпьем за знакомство... Лев  Абрамович,  упакуйте  нам,  пожалуйста,
пять бутылок водки и две "Ерофеича", а одну бутылочку  водочки  откройте
сейчас.

   x x x

   Вернувшись в Зимний дворец, Распутин занес узурпатору сумку  с  порт-
вейном и, сославшись на нездоровье, уединился в отведенной ему  комнате.
Было от чего почувствовать себя нездоровым!
   Гришкина комната была, вообще говоря, очень большая, но  для  Зимнего
дворца - маленькая. По просьбе самого Гришки, не привычного  к  роскоши,
обставили его комнату простой и грубоватой мебелишкой. Впрочем, стол был
массивный и устойчивый, четыре дубовых стула - под стать столу, а огром-
ная кровать с клопами и тараканами вполне  могла  бы  служить  предметом
гордости какого-нибудь уездного дворянчика.
   Какое-то время Гришка посидел за столом, нервно  постукивая  по  нему
жилистым кулачком, затем походил взад-вперед по комнате и,  наконец,  не
выдержав, сбегал к полковнику Бздилевичу и попросил у него пару  бутылок
портвейна. Полковник, хоть и был скупердяй изрядный, одну бутылочку  вы-
делил. Вернувшись к себе, Распутин выпил два больших стакана  темно-баг-
рового вина и, обхватив руками свою лохматую башку, принялся думать.
   Положение было не из легких. Князь Путятин отнюдь не выглядел  шутни-
ком, а мавр и, особенно, жид произвели на Гришку такое же  ужасное  впе-
чатление, какое в эпоху великих географических открытий  производили  на
голых и безобидных индейцев горячие испанские жеребцы и бледнолицые  го-
ловорезы в тяжелых стальных доспехах. Индейцы при виде  этих  страшилищ,
несмотря на свое численное превосходство, обычно теряли разум от  страха
и позорно покидали поле боя, оставляя  завоевателям  свои  земли  и  бо-
гатства. Так и простой сибирский мужик Григорий Распутин, недавно  столь
успешно начавший свою карьеру при императорском дворе, теперь от  страха
готов был вступить в заговор против своего благодетеля.
   Задача не представлялась Гришке особенно сложной. Торча с  проститут-
ками в питерских кабаках, он постоянно слышал  разглагольствования  око-
севших террористов-антимонархистов и даже бывало выпивал с некоторыми из
них "на брудершафт". Выманить императора под каким-либо предлогом в  го-
род и подставить его там казалось  Распутину  делом  вполне  исполнимым.
Проблема состояла не в этом. Страх!  Животный  страх  мучил  несчастного
возжигателя царских лампад. Страх со всех сторон - вот  что  было  самым
страшным в его теперешнем положении. Гришке и не хотелось участвовать  в
этом заговоре, он панически боялся его возможных последствий, но Путяти-
на и его ужасных сподручных (особенно еврея!) он боялся еще больше.
   Распутин выпил еще один стакан, но в тот вечер  алкоголь  не  помогал
ему привести в порядок расстроенные нервы. Он решил попытаться  заснуть,
так как по опыту знал, что утром люди обычно смотрят  на  жизнь  гораздо
оптимистичнее. Гришка допил портвейн, задул свечи и  лег  в  постель.  В
темноте комната его стала как будто просторнее, она словно  бы  расшири-
лась, и в каждом углу ее как будто бы сидело по еврею. Бедный Гришка уже
жалел, что загасил свечи, но вставать боялся. Ему  казалось,  что  стоит
ему подняться, как ужасный еврей каким-то непостижимым способом  возник-
нет у него за спиной. Несчастный понимал всю абсурдность своих  страхов,
но побороть их все равно не мог. Спокойнее всего ему было лежать на спи-
не. В этом положении он промучился около часа прежде чем, наконец,  зад-
ремал.
   Однако стоило бедняге заснуть, как тяжелые шторы  бесшумно  раздвину-
лись, окно медленно растворилось, и в комнату влез еврей. Одним  прыжком
он пересек комнату и очутился возле кровати. В следующее  мгновенье  же-
лезная рука схватила несчастного Гришку за волосы, вытащила из  постели,
и громовый голос вопросил:
   - Этот!?
   Где-то далеко часы мерно отбивали полночь...

   x x x

   Ровно в полночь с Финляндского вокзала отходил последний поезд в сто-
рону Ладожского озера. Возглавляемые Ульяновым охотники прибыли на  вок-
зал лишь в последнюю минуту. У них не оставалось  времени  даже  на  то,
чтобы приобрести билеты. Пробормотав что-то типа: "Какие, в пизду, биле-
ты?", наследник престола решительно влез в поезд, и  друзья  последовали
его примеру.
   Заняв удобные места и разложив вещи, охотники вышли  в  тамбур  поку-
рить. Ульянов прихватил с собой рюкзак с запасами спиртного и  предложил
прямо в тамбуре наполнить фляги, чтобы потом не тратить на это драгоцен-
ное время. Ульянов, Шаляпин и Бени наполнили свои фляги водкой, а Максим
Горький и Осип Пятницкий - "Ерофеичем". После этого остались еще две бу-
тылки водки, и наследник престола предложил  "раздавить"  их,  чтобы  не
таскать с собой.
   Едва они успели принять по стакану, как в тамбур  вышел  контролер  -
степенный мужичек лет пятидесяти - и потребовал предъявить проездные би-
леты.
   - Примите-ка лучше стаканчик, папаша, - дружелюбно предложил Ульянов,
- да объясните нам заодно: почему вы тут въебываете,  когда  вся  страна
бастует!
   - Я тебе покажу - "папаша"! - взвился контролер.
   - Вы мне не тычьте! - строго сказал Ульянов и выдал  контролеру  уве-
систый подзатыльник.
   Как назло, именно в этот момент в тамбур вышли четверо  жандармов  во
главе  с  ротмистром.  Это  был  полицейский  ночной  патруль.  Ротмистр
предъявил удостоверение и сказал:
   - Железнодорожная полиция. Прошу всех предъявить документы.
   Это уже было серьезно.
   Бени мысленно поклялся, что если он выберется из этой  передряги,  то
еще до Нового года обязательно уедет  в  Неаполь.  Леха  и  Пятница  по-
чувствовали, что вновь "запахло" Петропавловкой, а то и вообще  Сибирью,
поскольку в Петропавловке Леха уже сидел. От перспективы очутиться в Си-
бири в самом начале зимы у Горького даже расстроился желудок. Федору  не
грозило ничего особенного, но излишне говорить, что арест в столь подоз-
рительной компании мог неблагоприятно отразиться на карьере  знаменитого
певца.
   Ульянов - единственный из друзей, не потерявший в  этот  момент  при-
сутствия духа - прекрасно понимал, что  столкновение  с  представителями
властей не сулит ему ничего хорошего: революция в стране  достигла  апо-
гея, а его имя достаточно широко известно. Перед лицом несомненной опас-
ности Ульянов принял решение действовать смело и нахально.
   - По какому праву, - гремел тем временем ротмистр,  -  вы  позволяете
себе хулиганские действия по отношению к должностному лицу, находящемуся
при исполнении?
   - Вы можете называть это хулиганскими действиями, - ответил  Ульянов,
отвешивая контролеру еще один подзатыльник, - а я называю  это  воспита-
тельной работой в массах.
   - А почему вы распиваете в тамбуре?
   - Не ваше собачье дело!
   - Что-о?.. Документы при себе имеете?
   - Не носим с собой такого говна!
   - Что-оо?.. Да не буду я ротмистр Фишер, если...
   - Послушайте, ротмистр Фишер, - строго сказал Ульянов, - вас действи-
тельно скоро разжалуют в рядовые, если вы будете продолжать хамить  пол-
ковнику императорской гвардии.
   - Ах вы еще и полковник? - насмешливо спросил ротмистр Фишер.
   - Полковник, - с достоинством ответил Ульянов.
   - Как ваша фамилия, полковник?
   - Бздилевич.
   "Полковник Бздилевич!" Несомненно, ротмистр  Фишер  слышал  это  имя.
Слухи о таинственном полковнике продолжали бродить по  городу.  Ротмистр
Фишер был, что называется далек от народа, и все же он где-то слышал это
имя. Только вот где?
   На всякий случай ротмистр решил сбавить обороты.
   - Прошу прощения, г-н полковник, я только исполняю свой долг.
   - Конечно, конечно, ротмистр, - также пошел  на  мировую  Ульянов.  -
Продолжайте, пожалуйста.
   - Если у вас нет при себе никаких документов, г-н полковник, и вы  не
согласны уплатить штраф...
   - Сколько? - сразу спросил наследник престола.
   - Пять рублей, - слегка помявшись, запросил ротмистр Фишер.
   Довольный, что так дешево отделался, Ульянов  сунул  ротмистру  мятую
пятерку и похлопал его по плечу.
   - Потрудитесь выдать квитанцию, ротмистр. И заберите  с  собой  этого
деятеля. Нам не нужны контролеры. Мы сами контролируем ситуацию.
   Ротмистр Фишер поклонился и положил руку на плечо несчастному контро-
леру...

   x x x

   ... Где-то далеко часы мерно отбивали полночь.
   Распутин проснулся и сел на кровати. Все было тихо. Даже в  кромешной
тьме он увидел, что шторы по-прежнему задернуты, и в комнате явно никого
нет. Потный и обессиленный, Гришка опять лег на спину и впал в  дремоту.
В темноте сразу же засверкали белки глаз страшного  негра.  Вежливо,  но
грозно воду осведомился:
   - Последний раз вас спрашиваем: будете работать?
   С криком "буду!" Распутин вновь проснулся, вскочил с постели и дрожа-
щими руками зажег свечи. Теперь он стоял, прижавшись спиной к стене. Ему
хотелось снова лечь и попытаться заснуть при свете, но он боялся  отойти
от стены и подставить таким образом спину коварному врагу.  Наконец,  он
решился и быстро подошел к кровати. Он уже собирался лечь,  когда  новая
мысль буквально парализовала его: он стоял спиной к дверям, и ему  поду-
малось, что когда он обернется назад, то непременно увидит  еврея.  Нес-
колько мгновений Распутин, скованный ужасом, простоял как  вкопанный,  а
затем быстро оглянулся. В дверях стояла императрица.
   - Что с тобой, отец Григорий? - участливо спросила Шурочка. - Ты кри-
чал, как будто?
   У Распутина словно гора с плеч свалилась. И дело было даже не в  том,
что в дверях вместо ужасного Льва Давидовича стояла Шурочка, а скорее  в
том, что ему сейчас нужен был кто угодно, лишь бы  не  оставаться  более
одному. Наверное, если бы в дверях действительно оказался неистовый  жи-
до-масон, то и это явилось бы для несчастного Гришки лишь  спасением  от
невыносимого, сводящего с ума одиночества.
   - Тяжкие сны мучают, матушка, - дрожащим голосом  пробормотал  Распу-
тин. - Дурных людей вижу в снах... Безбожников.
   - Так то ж только сны, батюшка, - ласково произнесла царица. - Сны  -
это все пустое. В снах важно лишь, чтобы евреев не было.
   - Есть там и еврей один.
   - Вот это уже хуже, - сказала царица участливо. - Жиды, говорят, не к
добру снятся.
   - А сей жид еще и масон. Может тебе известно, матушка, кто такие  ма-
соны? Что за нация такая?
   - Масоны - это не нация, это такая секта - масоны, - пояснила  Шуроч-
ка. - Люди они дурные, но не слишком опасные.
   Императрица когда-то закончила Гейдельбергский  университет  и  имела
диплом бакалавра философских наук. И хотя сто лет назад все эти  универ-
ситеты и дипломы были такой же херней, как и теперь,  в  голове  Шурочки
все же засели названия кое-каких сект и секретных обществ.
   - Снится мне еще один арап, - продолжал плакаться Распутин.
   - Арапы тоже люди нехорошие, - покачала головой царица, - но  все  же
получше евреев.
   - А что может случиться, коли еврей приснился?  -  спросил  суеверный
Гришка.
   - Люди говорят, что жиды снятся к беде. Я часто размышляла  над  тем,
что бы это могло значить, и вот что выходит по-моему.  Евреи  склонны  к
воровству, и если еврей проник в твои сны, то он может украсть твои моз-
ги, и ты станешь блаженным.
   - Может и так, матушка, - сказал Распутин, - да только  сдается  мне,
что не мозги мои нужны тому еврею.
   - А ты почем знаешь, батюшка? - осведомилась  императрица.  -  Евреи,
они хитрые.
   - Знаю, - сказал Гришка. - Видел я этого еврея наяву. И арапа видел.
   - О, боже мой, да где же?
   - В жидовском магазине.
   - О, боже ты мой, у Каскада что ли?
   - У Каскада!
   - Успокойся, отец Григорий, - сказала царица. - Разберемся мы с  этим
Каскадом. Я давно говорила Никки, чтобы он не  покупал  вино  у  евреев.
Можно подумать, что у православных людей вина нельзя купить. Да  сколько
угодно! А тут еще оказывается, что к этому жиду шляется всякая  нечисть.
Успокойся, батюшка, мы этому конец положим.
   Императрица просидела с Григорием часика два и удалилась в  свои  по-
кои. Хотя разговор с ней несколько успокоил несчастного, ему тем не  ме-
нее весь остаток ночи снились попеременно то еврей, то негр. Причем, по-
добно тому как большинство людей представляют себе Гамлета, лишь  вопро-
шающим: "Быть или не быть?", так и  Распутину  ужасный  воду  мерещился,
постоянно задающим один и тот же вопрос: "Последний раз вас  спрашиваем:
будете работать?"
   Утром Распутин проснулся с твердым убеждением, что "работать",  пожа-
луй, придется.

   x x x

   В то же самое утро Ульянов, Бени, Леха, Федор и Пятница, до зубов во-
оруженные, с наполненными флягами, бодро входили в лес.
   Охота им в тот день выпала непродолжительная. Уже  на  лесной  опушке
зоркий глаз бывалого Пятницы обнаружил мелкие шарики лосиного дерьма, от
которых в лес уходили свежие и четкие следы. Минут пять охотники шли  по
этим следам, пока Бени не угораздило провалиться в неглубокую  прикрытую
свежим снежком ямку. Чертыхаясь и отряхиваясь, юноша выбрался на поверх-
ность, а следом за ним из ямы с яростным ревом вылез огромный, свирепого
вида бурый медведь.
   - Мама! - закричал Бени и, выронив ружье, пустился наутек.
   Горький, Шаляпин и даже бывалый Пятница, отчаянно  матерясь,  попяти-
лись назад. Один лишь  Ульянов  сохранил  присутствие  духа  и  двинулся
навстречу противнику. Разъяренный лесной великан, продолжая оглушительно
реветь, поднялся на задние лапы, и уже в следующее мгновенье  человек  и
зверь слились в яростном борцовском объятии. Как раз в эту минуту первые
лучи восходящего зимнего солнца пробились сквозь жидкие  кроны  облезлых
северных сосен, и через всю лесную поляну пролегли исполинские тени  со-
перников...

   x x x

   Информационное сообщение

   Двадцатого декабря  в  9  часов  15  минут  московским  экспрессом  в
СанктПетербург прибыл член ЦК РСДРП тов.  М.Н.  Лядов.  На  Николаевском
вокзале тов. Лядова встречали Ник Буренин, Г.М. Кржижановский, И.В. Джу-
гашвили и другие товарищи. Сразу по прибытии в столицу тов. Лядов  посе-
тил пивной бар на углу Невского проспекта и Знаменской улицы. Затем  вы-
шеперечисленные товарищи отправились на квартиру  Александры  Коллонтай,
где вечером состоится чрезвычайное заседание ЦК РСДРП, на котором  будет
заслушан доклад тов. Лядова о ходе вооруженного восстания в Москве.

   x x x

   ...Не подозревая с каким человеком ему приходится  иметь  дело,  мед-
ведь, естественно, рассчитывал на легкую победу. Он действовал  прямоли-
нейно: уповая на колоссальный перевес в массе тела, пытался повалить со-
перника навзничь. Однако Ульянов держался крепко. Взбешенный  неожиданно
упорным сопротивлением, медведь на какое-то  мгновенье  ослабил  хватку.
Воспользовавшись этим, Ульянов нагнулся, ухватил зверя за ноги  и  нанес
ему мощный удар головой в брюхо. Медведь неуклюже  повалился  назад,  на
обе лопатки. Ульянов ловко запрыгнул на него сверху и, выхватив из ножен
огромный охотничий нож, дважды глубоко всадил его  зверю  в  левый  бок.
Яростное рычание тотчас перешло в жалобный вой, а  еще  через  несколько
секунд гигантский медведь испустил дух.
   Ульянов встал, отряхнул с себя снег, сделал пару хороших  глотков  из
фляги и принялся шарить в карманах своей  охотничьей  куртки  в  поисках
портсигара...

   x x x

   Увы, у нас нет времени любоваться тем, как г-н Ульянов снимает  шкуру
с убитого медведя. Мы бы и рады, но долг историка уже зовет автора, а  с
ним и любезного читателя, вернуться в Санкт-Петербург, дабы  посмотреть,
как Александра Коллонтай готовится принять у себя чрезвычайное заседание
ЦК РСДРП.
   В то утро Аликс не слишком беспокоилась об охотниках.  Она  верила  в
Ульянова, и ей казалось, что охота, возглавляемая  таким  человеком,  не
может не быть успешной.
   С самого утра ее охватили воспоминания, что нередко случается с  жен-
щинами, перешагнувшими тридцатилетний рубеж. Аликс не могла бы с уверен-
ностью сказать, было ли счастливым ее детство, но  все  же  она  не  без
грусти подумала о том, что годы, проведенные в Киеве и  в  Варшаве,  уже
никогда не вернутся назад. Затем она перебирала в памяти  свои  любовные
приключения за границей: нестареющие венские вальсы, фрукты в шампанском
в ночном кафе на Елисейских полях, упоительный запах дорогих сигар в фе-
шенебельных женевских ресторанах. Потом она вдруг вспомнила, как Ульянов
выпил бутылку водки без помощи рук, и поняла, как убоги  и  скучны  были
все ее прежние поклонники. В конце концов Аликс остановилась на том, что
Санкт-Петербург куда прекраснее Вены, Женевы и Парижа, вместе взятых,  и
что тридцать два года - это еще далеко не старость.  Согласимся  с  этой
женщиной, старость которой в ту пору была еще действительно за горами.
   Утешившись таким образом, Александра подумала о предстоящем заседании
ЦК РСДРП и отправила Анжелику за водкой.  Девушка  поинтересовалась,  не
прикажет  ли  хозяйка  прикупить  легонького  винца  для  этого  глупого
итальяшки, который водку и пить-то не умеет, повеселилась и ушла, вполне
довольная возложенным на нее поручением.
   Александра посмотрела на часы и, решив, что время еще есть,  прилегла
на кушетку с томиком морских рассказов сэра Артура Конан Дойля.  В  пят-
надцатый раз перечитав о том, как капитан Шарки и Стивен  Крэддок  пере-
хитрили друг друга, она вновь взглянула на часы и забеспокоилась:  Анже-
лике давно пора было вернуться.
   Александра выпила стаканчик лимонада со спиртиком и нервно  закружила
по комнате. Анжелика должна была обернуться  минут  за  тридцать,  самое
большее - сорок, а отсутствовала уже целый час. Она правда всегда любила
посидеть у Льва Абрамовича, но сегодня Александра попросила ее не задер-
живаться.
   Наконец, Анжелика вернулась. Вид у нее был обеспокоенный, и  известия
она принесла довольно странные.
   - Что-то случилось с Львом Абрамовичем! - сказала она прямо с порога.
- Магазин закрыт, на двери замок...  Ни  записки,  ни  объявления...  Не
знаю, что и думать.
   - Да, странно, - согласилась Александра. - Может он заболел?
   - Надо узнать... Но вообще странно, никогда такого не было. Мне приш-
лось сходить в лавку на Литейном. Через полчаса обещали все доставить.
   - Что именно?
   - Водку, коньяк и "Ерофеича".
   - А аперитив?
   - Ой, забыла! Я так волновалась...
   - Ну ладно, - сказала Александра. - Давай займемся салатами и  холод-
ными закусками.
   В эту минуту раздался звонок: пришел Лядов с товарищами.
   Лядов был серьезный мужчина - большой, в каракулевой шапке, с усами и
в калошах. Александра видела его впервые и рассматривала не без женского
интереса. Всех остальных, за исключением маленького кривоногого  грузин-
чика в идиотской вязаной шапке красного цвета, она знала ранее.
   - Это что? - тихо спросила Александра, обращаясь к  Кржижановскому  и
указывая пальцем на грузинчика.
   - Да так, - неопределенно махнул рукой Глеб.
   - Слышишь, ты! - грубовато обратилась Александра к грузинчику. - Сбе-
гай-ка пока за аперитивом! - и дала ему три рубля. - Иди на угол  Литей-
ного. Купишь три бутылки итальянского вермута.
   Грузинчик поклонился и ушел с покорным, но недобрым видом.
   - Чтобы он тут поменьше отсвечивал! - пояснила Александра.
   - Это товарищ Коба, - сказал Зиновьев. - Грузинский интернационалист.
   - Знаем мы, Гриша, таких интернационалистов! - возразила  Александра.
- Только окажитесь у него в руках с вашим семитским носом!
   - Зря вы так с ним, Александра Михайловна, - поддержал Зиновьева  Ка-
менев.
   - В конце концов, - примирительно сказала Александра, - ничего страш-
ного не произойдет, если грузинский интернационалист принесет дамам пару
бутылочек аперитива! Верно, Анжелика?
   Вопреки обыкновению, Анжелика не подыграла шутке: она  была  серьезно
обеспокоена непонятным исчезновением Льва Абрамовича Каскада.
   Пять минут спустя раздался новый звонок, и  явились  охотники  (кроме
Шаляпина). Ульянов торжественно преподнес  восхищенной  Александре  мед-
вежью шкуру, а Бени, Леха и Пятница пронесли на  кухню  разрубленную  на
несколько частей и упакованную в холщевый мешок тушу.
   Анжелика решила незамедлительно поделиться с Ульяновым своими  непри-
ятностями. Выслушав ее, наследник престола с минуту ходил по  комнате  с
крайне озабоченным видом. Затем сказал:
   - Пойдем-ка, Бени, посмотрим...
   И вот они опять шли по Невскому проспекту. Маршрут был родной и  зна-
комый, но по мере приближения к  магазину  Каскада  Ульянов  все  больше
мрачнел. Даже Бени, мало знавший Льва Абрамовича,  молчал,  насупившись.
Дорога показалась обоим непривычно длинной.
   Наконец, они были у цели. Ульянов быстро осмотрел дверь. Ему  нередко
доводилось приходить сюда раньше открытия, и он  прекрасно  помнил,  что
тогда все здесь выглядело иначе.
   - Пойдем, Бени, - тихо сказал Ульянов. - Нам здесь больше нечего  де-
лать. От этого чугунного замка веет подвалами инквизиции.
   Они двинулись в обратный путь. Минут пять шли  молча.  Затем  Ульянов
трагически севшим голосом произнес:
   - Вероятно, Бени, мы никогда больше не увидим Льва Абрамовича  Каска-
да.
   - Неужели вы допускаете..? - вскричал Бени.
   - Я допускаю все, - тихо ответил Ульянов.
   - И вас арестовывали!
   - Бывало.
   - И что же?
   - Это было до революции.
   - Но ведь г-н Каскад не революционер!
   - Г-н Каскад не революционер, - согласился Ульянов. - Он - лакмусовая
бумажка.
   - Что-что? - не понял Бени.
   - Лакмусовая бумажка. Если забирают таких людей, значит в стране  ре-
волюция.
   - Я не понимаю.
   - Видишь ли, Бени, это трудно объяснить. Это надо почувствовать.
   - Это нелегко, г-н Ульянов. Тем более, что мой учитель русского языка
употреблял глагол "забирать" иначе, чем это делаете вы или Анжелика.
   - Вот видишь, Бени, - очень серьезно сказал Ульянов, -  русский  язык
ты уже почувствовал, а революцию еще нет... Ладно, завтра утром я съезжу
на Лиговку и попытаюсь что-нибудь разузнать. Довольно о грустном,  Бени.
Расскажи мне лучше, как у тебя с Анжеликой.
   - Никак, - вздохнул Бени.
   - Лопух ты! - сказал Ульянов. - Такая девушка! Может быть мне  попро-
бовать?
   Наследник престола даже потер руки  от  приятных  предвкушений.  Бени
впервые недобро посмотрел на Ульянова.
   - Ну-ну, шучу, - попытался успокоить приятеля наследник престола,  но
Бени показалось, что Ульянов вовсе не шутил.
   - Ничего хорошего, милая  Анжелика,  мы  вам  не  сообщим,  -  сказал
Ульянов. - Я вполне разделяю ваши опасения.
   - Что же делать? - спросила Анжелика.
   В тревоге она была даже прекраснее, чем обычно. Хотя куда уж  дальше:
изумрудные глаза, черные распущенные волосы, голливудская  (как  сказали
бы теперь) грудь... "Да, хороша!" - подумал Ульянов.
   - Завтра утром попробую что-либо разузнать, - сказал он вслух.
   - А сейчас, Анжелика, займись медвежатиной, - приказала Александра. -
Сегодня у нас заседание ЦК, а завтра утром г-н Ульянов  обязательно  все
выяснит.
   Анжелика отправилась на кухню. Влюбленный Бени и хозяйственный Пятни-
ца вызвались ей помогать.
   Остальные деятели, включая саму Александру, разместились в  гостиной,
наполнили бокалы аперитивом и начали дебаты.
   - Ну-с, товарищ Лядов, что новенького в Москве?
   - Товарищи! - начал Лядов. - Как вам должно быть известно, еще в пер-
вые дни декабря Московский Совет, возглавляемый  большевиками,  учитывая
настроения рабочих, вынес решение начать всеобщую политическую забастов-
ку. В среду, 7 декабря, в двенадцать часов дня свыше ста  тысяч  человек
прекратили работу. Власти применили силу, и мы вынуждены были взяться за
оружие. К 10 декабря забастовка переросла в  вооруженное  восстание.  Мы
применяли новую тактику уличной борьбы, сочетая баррикадные бои с парти-
занскими действиями. Основной силой  восставших  были  небольшие  боевые
группы, вооруженные револьверами, охотничьими ружьями и даже винтовками.
Борьба носила исключительно упорный и ожесточенный характер. Нам удалось
захватить целый ряд важных стратегических объектов в разных частях горо-
да, в том числе Пушкинскую харчевню, что неподалеку от Арбата.
   - И чем же вы занимались в Пушкинской харчевне? - оживился Ульянов.
   - Там был организован склад оружия, Владимир Ильич.
   - Это очень прискорбно, - задумчиво произнес Ульянов.
   - Я вас не понимаю, Владимир Ильич, -  сказал  Лядов.  -  Организация
склада оружия в самом сердце Москвы...
   - Явилась очень прискорбным фактом, - заключил Ульянов.
   Лядов промолчал. Все в недоумении уставились на Ульянова.
   - Я вспоминаю прекрасные пушкинские чтения в той харчевне в дни моего
нелегального пребывания в Москве летом 1900 года, - с печальной  улыбкой
произнес наследник престола. - А теперь там  выдавали  обрезы.  Действуя
таким образом, вы отпугиваете от своего движения интеллектуалов.
   - Интеллигенция и так не с нами, Владимир Ильич.
   - Интеллигенция - это говно! - сказал Ульянов. - Ей и пушкинские чте-
ния ни к чему. Я говорю об интеллектуалах. Многие из них с нами, так  не
отталкивайте их от нашего движения.
   - То же самое сказал и Плеханов, - признался Лядов.
   - Разумеется!
   - Но еще он сказал, что раз мы оказались не готовы  победить,  то  не
следовало и выступать.
   - Много он понимает! - вставил свое мнение Коба.
   - Не с вашими куриными мозгами критиковать Георгия Валентиновича Пле-
ханова, - строго сказал Ульянов, впервые обратив внимание на этого  тип-
чика. - Лучше снимите свою кардинальскую шапку  и  пойдите  помогите  на
кухне!
   - Вопрос, между тем, отнюдь не праздный, - заметил Лядов после  ухода
Кобы. - Пролилась кровь, а конечной цели мы не достигли. Так  стоило  ли
выступать?
   - Когда-нибудь мы бы все равно выступили  впервые,  -  высказал  свое
мнение Зиновьев. - Но победить с первой попытки едва ли возможно.
   - Верно, - сказал Ульянов. - Теперь нам предстоит изучить уроки  мос-
ковского восстания. На мой взгляд оно наглядно показало,  что  только  в
решительной вооруженной борьбе пролетариат может одержать победу. Думаю,
что выступить было необходимо, но мое несогласие с Плехановым еще не оз-
начает, что мы можем позволять себе пренебрежительно отзываться о нем.
   - А по-моему мы должны быть предельно принципиальны в подобных вопро-
сах, - вступил в разговор Каменев.
   Ульянов с сомнением покачал головой. Вопрос был  непростой.  С  точки
зрения революционной теории вопрос  был  действительно  очень  принципи-
альный, но практические взаимоотношения с конкретными людьми порой  тре-
бовали иного подхода.
   - Главным критерием при оценке нами любого человека должно  быть  его
отношение к режиму, - сказал Ульянов. -  Георгий  Валентинович  является
сторонником иных методов борьбы, но за его отношение к режиму  я  всегда
спокоен. Здесь уместно вспомнить и всеми нами уважаемого Льва Абрамовича
Каскада. Лев Абрамович и вовсе  скептически  относится  к  революционным
идеям, однако его отношение к режиму делает честь всем нам,  близко  его
знавшим! Давайте, друзья, принесем водки и  выпьем  за  нашего  дорогого
Льва Абрамовича; я сильно опасаюсь, что он попал в переплет...
   В гостиную вошла Анжелика.
   - Александра Михайловна, нужно сбегать за мясником. Мы не можем  раз-
делать медвежатину сами.
   - Ну так и сбегай! - ответила Александра.
   - Это еще зачем!? - воскликнул Ульянов, поднимаясь со стула и направ-
ляясь в кухню.
   Все последовали за ним.
   - А этот здесь на что? - добродушно осведомился Ульянов, снимая  пид-
жак и одновременно отвешивая Кобе легкую затрещину. - Сейчас я вам пока-
жу класс, ребята!
   Ульянов засучил рукава рубашки, и обнажил до локтей свои толстые, по-
росшие рыжеватой шерстью руки. Анжелика смотрела на него  не  отрываясь;
Бени мучительно ревновал. Ульянов схватил длинный нож и  принялся  ловко
разделывать сочащиеся кровью куски медвежатины.
   - Вот это настоящая работа! - приговаривал он. - Тащите водку в  гос-
тиную, ребята. Медвежатина, считайте, уже готова...
   Короче говоря, к десяти часам все уже были в  говно,  а  Бени  вообще
спал...

   * В ночь с 20 на 21 декабря 1905 года *

   Аликс мерно  посапывала  во  сне;  рядом  с  ней  тревожно  ворочался
Ульянов.
   "... 2-5 сентября 1792 года народ стихийно расправился с заключенными
в парижские тюрьмы роялистами. Это были дни опасности иностранного втор-
жения. Предатели,  контрреволюционеры,  заговорщики  изнутри  подвергали
опасности Революцию, которой и без того угрожали извне.
   Париж был совсем не таким, каким мы его знаем. В те дни это был  тре-
вожный и униженный город, и ему еще долго предстояло  оставаться  таким.
Станет даже хуже: коалиция внешних врагов еще пополнится  Англией,  Гол-
ландией и Испанией, впереди еще казнь 21 января 1793 года...
   В те тревожные ночи на пустынных улицах Парижа можно было видеть оди-
нокого человека в грязных лохмотьях. Был он бородатый  и  загорелый,  со
смиренным лицом и продырявленными ладонями. Порой он выглядел  растерян-
ным, иногда - смущенным, но пожалуй чаще всего - расстроенным. Ни к кому
не обращаясь, он риторически вопрошал:
   - А хуй ли толку?"
   Ульянов неистовствовал во сне.
   "... Черные  вороны  расселись  на  вершинах  гор  в  северной  части
Вест-Честера, словно зловещие часовые расположившейся  здесь  армии  Ва-
шингтона.
   Сильные отряды охраняли Гарлемские холмы, пушки стояли вдоль  берегов
Гудзона, а северные границы острова Манхаттен ощетинились  штыками  анг-
лийских часовых.
   В те дни в этих краях часто можно было встретить одинокого полубезум-
ного путника - бородатого, загорелого, со смиренным лицом и продырявлен-
ными ладонями. Порой его видели неподалеку от нагорья,  порой  -  вблизи
реки Гарлем шагающим легкой походкой, обратив лицо к заходящему  солнцу.
Время от времени, ни к кому не обращаясь, он риторически вопрошал:
   - А хуй ли толку?"
   Ульянов сел на кровати и потер ладонью затылок.
   - Что с тобой? - спросила проснувшаяся Аликс.
   - Чертовщина какая-то, - пробормотал наследник престола. - Контррево-
люционные сны...

   * 21 декабря 1905 года *

   В северных широтах декабрьское утро приходит поздно. Было девять  ча-
сов, пасмурно, сумрачно и  тоскливо;  петербургские  старушки  пророчили
обильные снегопады.
   В сей ранний час Лев Абрамович Каскад еще мирно спал в  своей  камере
на Шпалерной; Распутин маялся с императрицей в провонявшей потом  посте-
ли; фабрикант Отто Кирхнер ("Это еще что за хрен?" -  "Сегодня  познако-
мимся!") натягивал панталоны на свою жирную задницу, собираясь на  пере-
говоры с бастующими рабочими; полковник Бздилевич принимал последний пе-
ред службой стакан портвейна; Ульянов, только что отправивший супругу  в
Саблино, теперь жадно пил пиво в ресторане Витебского вокзала.
   В этот же самый час мы видим генерала Барсукевича, уже заступившим на
трудовую вахту. По неизвестным нам причинам в тот день Адольф  Арнольдо-
вич явился на службу чуть раньше обычного, не спеша  выкурил  папироску,
хотел было пропустить стаканчик, но устоял перед соблазном, и вот теперь
пил кофе и барабанил пальцами по столу в нетерпеливом ожидании одного из
своих многочисленных агентов.
   Как только часы пробили девять, дверь отворилась.
   - Агент Кавказец, - доложил дежурный по отделению.
   Вошел агент Кавказец. Это был уже знакомый читателю Коба. Едва войдя,
он сразу же низко поклонился, предварительно стянув с головы  свою  иди-
отскую вязаную шапку красного цвета. Затем прошел дальше.
   В почтительной, даже подобострастной позе он остановился перед  гене-
ральским столом, с вожделением поглядывая на лежавшую там коробку  папи-
рос "Герцеговина Флор". Коба всегда мечтал стать богатым и курить  такие
папиросы.
   Генерал устремил на него полный глубокого презрения взгляд,  рассмот-
рел его внимательно и после нескольких секунд молчания спросил:
   - Ну-с, что новенького, г-н Кавказец?
   - Есть важные новости, ваше превосходительство, - почтительно  сказал
Коба.
   - Ну так выкладывай.
   - Вчера в Питер приехал член ЦК партии большевиков Лядов.
   - Так это его вы вчера встречали на вокзале?
   - Значит вы знаете? - удивился Коба.
   - А вы полагаете, император зря платит мне  жалованье?  -  усмехнулся
генерал. - Впрочем, я не знал кого именно вы там встречали... Ну и что?
   - Вчера на квартире  Александры  Коллонтай  состоялось  заседание  ЦК
большевистской партии под председательством Владимира Ильича Ульянова.
   - Вы там были? - спросил Барсукевич.
   Он заметно оживился: разговор принимал нужный ему оборот.
   - Да, ваше превосходительство.
   - О чем же там говорили?
   - Лядов рассказывал о восстании в Москве.
   - А кто еще там был?
   - Кржижановский, Буренин, Воровский, Красин, Пятницкий, писатель Мак-
сим Горький и еще два еврея.
   - Меня не интересует их национальность, - сказал генерал. - Мне нужны
фамилии.
   - Мне они знакомы как Зиновьев и Каменев, но я думаю, что это не нас-
тоящие фамилии.
   - А не можете ли вы ответить на такой вопрос, Кавказец, - спросил ге-
нерал. - Владимир Ильич Ульянов и Николай Ленин - это одно и тоже лицо?
   - Я не знаю, ваше превосходительство, - развел руками Коба.
   - Я вижу, Кавказец, что большевики не слишком  поверяют  вас  в  свои
тайны.
   - Я многого не знаю, ваше превосходительство. Я ведь не член ЦК.
   - А почему тогда вас пригласили участвовать в заседании?
   При этих словах генерал не удержался от насмешливой улыбки: он  прек-
расно знал, что Коба присутствовал на заседании в качестве шестерки.
   - Максим Горький тоже не член ЦК, - уклончиво ответил Коба.
   - А этот Ульянов, по вашему мнению, очень опасный человек? - Барсуке-
вич вновь направил разговор в нужное ему русло.
   - О, да, конечно! - убежденно произнес Коба. - Этот человек вчера  на
охоте голыми руками завалил медведя.
   - Да ну! - изумился генерал. - И вы это видели?
   - Нет, я на охоте той не был.
   - А вечером на заседании ЦК вас, значит, медвежатиной потчевали?
   - Так точно, ваше превосходительство.
   - А запивали чем? - осведомился Адольф Арнольдович с неподдельным ин-
тересом.
   - Да кто чем, - ответил Коба. - Там всего было вдоволь.
   - Да-а! - сказал генерал. - Я вижу господа большевики неплохо посижи-
вают. Я бы тоже поучаствовал в этих заседаниях ЦК. Да,  этот  Ульянов  -
парень не промах! Медведей убивает, с Коллонтай спит, бухает...
   - Очень опасный человек, ваше  превосходительство,  -  подобострастно
произнес Коба.
   - Вы тоже так считаете, товарищ Коба?
   Агент вздрогнул: еще никогда генерал не называл его этим именем. Бар-
сукевич очень много знал и по каким-то причинам сегодня не скрывал  это-
го.
   Генерал пристально посмотрел на своего собеседника и решил, что  пора
переходить к делу.
   - Охранное отделение не может привлечь г-на Ульянова к уголовной  от-
ветственности за убийство медведя, но отомстить за зверя  необходимо,  и
это сделаете вы, Кавказец.
   - Не понимаю...
   - Вам надлежит убрать г-на Ульянова.
   - Как убрать!?
   - Как можно незаметнее! То есть, в случае необходимости мы,  конечно,
замнем дело, но вам, разумеется, важно не засветить себя перед большеви-
ками.
   - Но я не могу! - взмолился Коба.
   - Можете, можете, Кавказец, - строго сказал Барсукевич. -  Вы  просто
боитесь. Вы самая грязная мандавошка, какую я когда-либо видел. Вы  спо-
собны на любое преступление, но в данном случае вы боитесь. И все же вам
придется это сделать. Другого выхода у вас нет. Я вам приказываю: убрать
г-на Ульянова и об исполнении доложить!
   - Не могу! - Коба упал на колени и заплакал.
   - Подумайте, товарищ Коба, чего стоит ваша презренная жизнь! Нам даже
не придется пачкать руки. Мы просто передадим большевикам  информацию  о
вашем сотрудничестве с нашим отделением.
   Коба теперь сидел на полу и плакал.
   Адольф Арнольдович тяжело вздохнул и вытер пот со лба тыльной  сторо-
ной ладони. Порой он ненавидел свою службу.
   - Встаньте, голубчик, - сказал он устало и почти ласково. - Вот,  по-
курите, - генерал открыл коробку "Герцеговины Флор" и протянул Кобе. - Я
понимаю, что порой бывает нелегко, но ведь мы все служим государю  импе-
ратору.
   Генерал достал из кармана носовой платок и протянул  его  Кобе.  Коба
высморкался, затем закурил и жалобно произнес:
   - Но как это сделать?.. Это очень сильный человек... Непобедимый!..
   - А вы постарайтесь. Вам все объяснит капитан Жмуда. Вы ведь  знакомы
с Тадеушем Каллистратовичем?.. Вот он вам все и  объяснит...  А  теперь,
голубчик, откройте вон тот шкафчик... Вон тот, левее окна...  Да,  да...
Достаньте оттуда бутылочку "Тифлиса" и два стакана... Устал я с  вами...
Наливайте, не стесняйтесь... Себе тоже...
   Они выпили. Затем Адольф Арнольдович позвонил  и  приказал  дежурному
позвать капитана Жмуду.

   x x x

   Похмелившись пивом на Витебском вокзале (как мы помним,  он  провожал
там Крупскую в Саблино), Ульянов отправился на Лиговку, где  уже  добрую
четверть века квартировался Лев Абрамович Каскад.
   Как и следовало ожидать, Ульянов никого там не застал,  а  швейцар  в
подъезде, воровато озираясь, по секрету сообщил ему, что Льва Абрамовича
вроде как забрали, о чем домовладелец Полозов уведомлен соответствующими
органами в законном порядке.
   Ульянов дал швейцару полтинник и вышел на улицу, думая о грустном.
   Он представил себе, как в эту минуту какой-нибудь пьяный ротмистр об-
рабатывает Льва Абрамовича, и подумал о том, как легко  порой  читать  в
газетах про массовые аресты незнакомых тебе людей в далекой Австро-Венг-
рии, и как бывает тяжело, когда внезапно забирают близкого тебе  челове-
ка.
   Ульянов завернул в маленький немецкий ресторанчик, где  заказал  сар-
дельки с кислой капустой и пиво. От щедрот заведения  ему  дополнительно
поднесли рюмочку шнапса.
   Ресторанчик был хороший - уютный и гостеприимный, с отменной  кухней,
но Ульянов в тот день ел и пил машинально - мысли его были далеко.
   Он думал о бренности земного существования, о том, что жил вот  непо-
далеку отсюда Лев Абрамович Каскад и, возможно, нередко приходил в  этот
ресторан, а теперь приходить не будет, и, вероятно, никто этого даже  не
заметит. Такова жизнь. А разве если мир был бы устроен по-ульяновски, то
не забирали бы? Наверное, тоже забирали бы. Может еще и побольше!  Разве
он никогда не бывает резок и категоричен? Бывает и, пожалуй, даже  слиш-
ком часто. Что же делать? Меняться? Становиться мягче, терпимее? Но ведь
его гнев всегда справедлив! Тогда где же выход? Или его нет? Видимо  че-
ловеку от природы свойственно жить ненавистью, быть врагом своему  ближ-
нему, а если держать людей в узде, то врагами рода  человеческого  неиз-
бежно становятся сами держатели этой узды.
   Внезапно, новая тяжелая мысль поразила Ульянова. В  последний  раз  у
Каскада он встретил Леву Бронштейна, который тогда заявил,  что  Ульянов
напрасно упомянул его имя в присутствии какого-то  лохматого  оборванца.
Лева, помнится, уверял, что этот оборванец далеко не  так  прост...  Так
неужели?..
   Ульянов допил пиво, расплатился и отправился к Александре.
   Дверь ему открыла Анжелика. В ответ на ее немой вопрос Ульянов мрачно
кивнул головой.
   - Узнали какие-либо подробности? - спросила девушка.
   - Швейцар в подъезде поведал мне только о самом факте ареста. За под-
робностями следует обращаться в полицию.
   - Вы поедете туда?
   Ульянов отрицательно покачал головой.
   - Вы разве нелегально в Петербурге, г-н Ульянов? - спросила Анжелика.
   - Нынче утром я выехал из "Сан-Ремо" и перешел на нелегальное положе-
ние, - ответил наследник престола. - К тому же, я слишком хорошо  извес-
тен охранному отделению.
   - Конечно! - язвительно сказала Анжелика. - Убить безоружного медведя
- это вы можете, а показаться в полиции, чтобы помочь ни в чем не повин-
ному человеку - это вам не по силам!
   - Поверьте, Анжелика, мое появление в полиции лишь ухудшит  положение
Льва Абрамовича.
   - Тогда в полицию поеду я! - решительно сказала Анжелика.
   - Это будет  поистине  благородный  поступок!  -  с  чувством  сказал
Ульянов. - Разумеется, сам я не имел права предлагать вам этого.
   Ему все больше и больше нравилась эта девушка. "У Бени неожиданно не-
дурной вкус!" - подумал Ульянов.
   - Кстати, госпожа сегодня не одна, - тихо промолвила Анжелика. - Один
жирный боров завалился к ней чуть не с самого утра.
   - Кто такой будет? - осведомился Ульянов.
   - Знакомый. Давно уже к ней клеится, а сегодня пришел свататься.
   - Вот как! - удивился Ульянов. - Ну что ж, посмотрим.
   Он прошел в гостиную. Александра радостно поднялась ему навстречу.
   За столом действительно сидел большой и толстый мужик со  свиным  ры-
лом. Прямо перед ним на столе стояла миска  тушеного  картофеля  с  мед-
вежьей грудинкой, чуть поодаль - початая бутылка шнапса.
   Этот человек был Отто Кирхнер, владелец типографской фабрики,  распо-
ложенной на Большой Пушкарской улице. Ульянов давно знал эту фабрику, но
ее хозяина лицезрел впервые.
   Шутки ради Ульянов представился г-ном Бздилевичем.
   - Добро пожаловать, молодой человек, - с неискренней улыбкой произнес
Кирхнер. - В такое время дорог каждый русский человек.
   - А вы разве русский? - не очень дружелюбно спросил Ульянов.
   Его неприятно поразило столь откровенно черносотенное приветствие. Не
понравился Ульянову и тон, которым Кирхнер к нему обратился. Было в этом
тоне что-то хозяйское, фальшиво гостеприимное, словно не Ульянов, а этот
боров являлся любовником Александры и своим человеком в этой квартире.
   - Судя по вашему акценту, вы - немец? - высказал  предположение  нас-
ледник престола.
   - Русские, немцы - всш одно, - сказал Кирхнер, заговорщически  улыба-
ясь. - Важно, что не еврей.
   - Вот как? - сухо произнес Ульянов.
   - Да, г-н Бздилевич,  -  тяжело  вздохнул  Кирхнер,  наливая  себе  и
Ульянову по рюмке шнапса. - В наше смутное время, когда мужик распоясал-
ся не на шутку, евреи опасны вдвойне. Христиан мы еще можем  призвать  к
смирению...
   Отто Кирхнер вылил шнапс себе в глотку и снова уткнулся в жаркое.
   Закипая от гнева, Ульянов сказал:
   - Когда вы угнетаете мужика, вы призываете его к христианскому смире-
нию; когда же он бьет вам морду, вы не уповаете  на  бога,  а  вызываете
войска и полицию.
   - Вы еще очень молоды,  г-н  Бздилевич,  -  снисходительно  улыбнулся
Кирхнер. - Ваш социализм идет от вашей неопытности.  Собственно  говоря,
это даже не социализм, а юношеский максимализм.
   Ульянов сжал кулаки. Александра посматривала на Кирхнера с отвращени-
ем, а на Ульянова с тревогой. Она чувствовала, что Ульянов вот-вот  сор-
вется. Кирхнер ничего не чувствовал. Не переставая жевать, он вновь  за-
говорил:
   - Разумеется и я во многом не согласен с политикой правительства,  но
это еще не значит, что нужно выступать против самих  основ  нашей  госу-
дарственности или оправдывать бастующих дармоедов.
   - А позвольте поинтересоваться, г-н Кирхнер, - с подчеркнутой  вежли-
востью произнес Ульянов, - с чем именно вы не согласны?
   - Например с тем, что государь император слишком благоволит к евреям,
- с победной улыбкой изрек фабрикант.
   Отто Кирхнер имел все основания быть довольным  собой.  Уж  теперь-то
они с г-ном Бздилевичем найдут общий язык. В конце концов, г-н Бздилевич
- весьма симпатичный молодой человек. Пусть в чем-то их взгляды и расхо-
дятся, в главном они сойдутся.
   Что же касается Ульянова, то он уже не раз слышал подобные  разговоры
и прекрасно знал, что за этим последует.
   - Многие ошибочно полагают, - продолжал Кирхнер, - что  эта  политика
исходит не от государя императора, что она в  значительной  степени  ре-
зультат влияния крупной буржуазии...
   - А чем, собственно, вы недовольны? - спросил Ульянов.
   - Ну... как? - Кирхнер недоуменно развел руками и подозрительно  пос-
мотрел на своего собеседника.
   - Что именно вам не нравится? - повторил свой вопрос Ульянов.
   - Прежде всего - процентная политика! - с  лихорадочным  возбуждением
начал Кирхнер. Видно было, что он оседлал своего любимого конька. -  Эта
политика наносит непоправимый ущерб российской промышленности.
   - Каким образом? - осведомился Ульянов.
   - Сегодня наши университеты обязаны  принимать  определенный  процент
этих выпускников хедеров из самых темных и отсталых окраин. Прежде  ряды
отечественных инженеров пополнялись за счет наиболее одаренных  предста-
вителей русской молодежи, а теперь в эти ряды проникают совершенно  ник-
чемные люди, способные лишь на воровство. А там,  глядишь,  завтра  меня
вынудят нанять к себе в качестве управляющего такого вот пейсатого "спе-
циалиста"...
   - А известно ли вам, г-н Кирхнер,  -  спросил  Ульянов,  одновременно
медленно приподнимаясь со стула, - что передовая европейская мысль осуж-
дает антисемитизм, равно как и другие расовые и национальные предрассуд-
ки?
   - Да помилуйте, г-н Бздилевич, я вовсе не антисемит! Я стою за  спра-
ведливость и переживаю за российскую экономику. Ведь за  державу  обидно
!..
   Внезапно Ульянов выбросил вперед правую руку, схватил  фабриканта  за
волосы и ткнул его мордой в миску с горячей и  жирной  подливкой.  Алек-
сандра и появившаяся в гостиной Анжелика с интересом следили за развити-
ем событий. Взвыв от боли и ярости, Кирхнер вскочил и начал кружиться по
комнате, беспорядочно размахивая жирными конечностями. В эту  минуту  он
был похож на каратиста, только кружился слишком неуклюже, да в движениях
рук и ног не чувствовалось никакой системы. Ярость  Ульянова  уже  улег-
лась. Скорее в целях самозащиты он сделал короткий шаг вперед и  небреж-
но, почти не целясь, ударил Кирхнера ногой по яйцам...

   x x x

   Ежедневно, в два часа пополудни, генерал Барсукевич имел  обыкновение
пить чай. По воскресеньям он занимался этим в кругу семьи, в собственной
гостиной, а по будним дням - в своем служебном кабинете. Подавать  гене-
ралу чай, а заодно и свежий выпуск "Нового времени", входило  в  обязан-
ности дежурного по отделению.
   Если за стаканом портвейна Адольф Арнольдович должен был казаться чи-
тателю человеком, в целом, приятным, то в минуты чаепития он бывал  отв-
ратительно режимен. И этот крепкий ароматный чай, и свежие сушки  с  ма-
ком, и вишневый пирог, и хрустальная вазочка с малиновым вареньем, и да-
же дорогой серебряный подстаканник - все было  чинно,  благопристойно  и
гнилостно благородно. Излишне добавлять, что и чтение этой желтой газет-
ки взамен серьезных антирежимных размышлений отнюдь не украшало  генера-
ла.
   Адольф Арнольдович расколол в кулаке сушку,  отлил  себе  в  блюдечко
чайку и углубился в газету. Как царский генерал, он прекрасно знал  цену
газетным передовицам и политическим обзорам "Нового времени"; да и  опыт
старого следователя призывал его  начинать  просмотр  газеты  с  раздела
"Происшествия".
   В тот день происшествий было не так уж много, и внимание  Барсукевича
сразу же привлекла следующая заметка.

   ДЕБОШИР ЗАПЛАТИЛ ШТРАФ...

   Как уже сообщалось, Министерство путей сообщения усиливает  борьбу  с
хулиганством на железной дороге. Прошлой ночью в поезде, следовавшем  по
маршруту С.-Петербург - Ладожское озеро, органами железнодорожной  поли-
ции был задержан правонарушитель, не имевший при себе  никаких  докумен-
тов, но представившийся полковником Бздилевичем.
   Нарушитель распивал в тамбуре спиртные напитки, нецензурно выражался,
грубо обращался с государственным контролером. Задержанный был  освобож-
ден после того как уплатил штраф прямо на месте происшествия.

   - Гм, интересно, - пробормотал Адольф Арнольдович.
   Интерес, впрочем, был собачий.  Барсукевич  небезосновательно  считал
все опасения императора сущим идиотизмом. Ну в самом деле: если даже су-
ществует самозванец, претендующий на российский престол, зачем ему вели-
чать себя полковником Бздилевичем? Разве что он такой же болван,  как  и
ныне здравствующий император. И кто  же  он  в  таком  случае?  Владимир
Ульянов? Но Ульянов во всяком случае не болван. Это Барсукевич знал точ-
но. Вместе с тем, эта заметка почти неопровержимо доказывала, что кто-то
выдает себя за полковника Бздилевича.
   Кто же и зачем?
   Адольф Арнольдович был так ошарашен, что вместо  чая  ему  захотелось
портвейна. Он подавил искушение и продолжал размышлять. Император прика-
зывал ему предупредить всех жандармов о возможном  появлении  полковника
Бздилевича. Барсукевич ослушался этого приказа, так как считал его неле-
пым и бессмысленным. Теперь это представлялось ему в  ином  свете.  Если
эта заметка попадет на глаза императору, тот сразу же поймет, что  гене-
рал проигнорировал его приказ. Было от чего забеспокоиться.
   Генерал забыл про чай и даже про портвейн. Он сидел за столом, подпе-
рев обеими руками голову, и сосредоточенно размышлял.
   Вдруг он поднял голову, как человек на что-то решившийся, взглянул на
огромные стенные часы, только что пробившие половину третьего, и  дважды
дернул колокольчик.
   Сразу же отворилась дверь, и на пороге показался дежурный по  отделе-
нию.
   - Попросите ко мне капитана Жмуду, - приказал генерал.

   x x x

   А где же нынче Бени?
   Бени еще с утра обиделся на Ульянова, восхищенно отзывавшегося об Ан-
желике, и теперь сидел со своим новым приятелем Кобой в  небольшом  анг-
лийском ресторанчике с футбольным названием "Корнер".
   Ресторанчик этот, расположенный на углу Невского  и  Надеждинской,  в
советское время будет переоборудован под безымянный пивной бар,  но  на-
родная молва бережно сохранит старое английское название.
   Будучи вечным скитальцем, Бени тем не  менее  оставался  приверженцем
итальянской кухни, которая была достойно представлена в "Корнере" наряду
с традиционной британской. Что же касается Кобы, то он любил есть и пить
все, чем его угощали, причем его аппетит удваивался, если светила  перс-
пектива заложить угощающего охранке. Сам он в своей жизни натерпелся  от
легавых и теперь считал, что пора и  другим  помучиться.  Поэтому,  пока
влюбленный и печальный Бени лениво ковырял вилкой в своей тарелке,  Коба
лихо уплетал спагетти и весело запивал их забористым итальянским винцом.
Впрочем, по части вина Бени почти не отставал.
   Заметим попутно, что Коба уже вполне оправился после утреннего разго-
вора с генералом Барсукевичем. Теперь он находил порученное ему дело по-
четным и даже весьма приятным. В самом деле: ведь это совсем нетрудно  -
исподтишка убить человека. Ведь не  в  открытом  же  бою  ему  предстоит
встретиться с Ульяновым. К тому же Ульянов непочтительно с ним  обращал-
ся, а эта ульяновская сука гоняла Кобу за вермутом, как мальчишку.
   Накануне, в ходе заседания ЦК, Бени довольно быстро захмелел и  отру-
бился, вследствие чего Коба не успел разобраться в политических взглядах
своего нового приятеля. Само собой разумеется, Коба мог "вломить"  чело-
века и не располагая особо подробными о нем сведениями.  Скажем  больше:
он частенько так и поступал. И все же,  отдадим  ему  справедливость:  в
провокаторской деятельности его интересовал  не  только  результат.  Его
захватывал процесс!
   Коба хорошо запомнил вчерашние разглагольствования  г-на  Ульянова  о
режиме, поэтому первая фраза, с которой он обратился к будущему  основа-
телю фашизма, была выверена, политически грамотна и современна.
   - Давно хотел вас спросить, генацвале, - сладким партийным тоном  на-
чал Коба, - а как вы относитесь к режиму?
   В последние дни юный итальянец гораздо больше думал об Анжелике,  не-
жели о революционных идеях, вследствие чего его ответ оказался  теорети-
чески не столь безупречным, как Кобин вопрос.
   - Режим может и не так плох, - отвечал Бени. - Вот если бы еще  убить
царя!
   Коба навострил уши и наполнил стаканы.
   - Убить царя - задача, несомненно, благородная! - сказал он и выпил.
   - Несомненно! - подтвердил Бени и тоже выпил.
   Коба засунул правую руку в карман, почесал яйца и спросил:
   - Но как это сделать?
   - Да, действительно, как? - повторил Бени. - Царя убить - не яйца по-
чесать!
   Коба поспешно вынул руку из кармана.
   Изрядно захмелев, они говорили довольно громко, так что их можно было
слышать из-за соседних столиков. Неудивительно поэтому, что вскоре к ним
подсел какой-то лохматый и вонючий мужик.
   - Ежели господа желают облегчить народные страдания цареубийством,  -
сказал этот косоглазый, похожий на попа, мужик, - я могу помочь.
   "Господин" Коба оживился. Своим длинным щербатым носом  он  явственно
учуял шанс заарканить еще одного простака.
   Бени подумал о другом. Ему казалось, что он уже не впервые видит это-
го человека, и он пытался вспомнить, где именно они встречались прежде.
   - Но каким образом вы нам поможете? - спросил итальянец,  недоверчиво
глядя на мужика.
   - Я могу привести царя, куда вам будет угодно.
   Внезапно Бени вспомнил, где он видел этого человека. Это был тот  са-
мый мужик, у которого Лев Давидович Бронштейн пытался отобрать выпивку в
магазине Каскада. "Помнится, Лева еще сказал тогда, что  этот  оборванец
далеко не так прост. Вероятно это, действительно, особа, приближенная  к
императору, - подумал Бени. - Такой может помочь... Но не провокатор  ли
этот тип?" Все это действительно смахивало  на  провокацию.  Бени  решил
сделать проверочный ход.
   - Сможете ли вы привести царя сюда сегодня вечером, ну, или,  скажем,
завтра? - спросил он.
   - Ну, нет! - воскликнул мужик. - Не так скоро! Нынче вечером он может
уже куда собрался!
   - А сколько вам потребуется времени, чтобы подготовить такую встречу?
- спросил тогда Бени.
   - Дней десять.
   "Это не провокатор, - подумал Бени. - Провокатор пообещал бы  сегодня
же вечером привести царя, а вместо этого привел бы жандармов."
   - Хорошо! - сказал он вслух. - Пусть будет 30 декабря.
   Мужик кивнул головой.
   - Итак, - подвел итог Бени, - 30 декабря, в десять  часов  вечера,  в
ресторане "Корнер". Идет?
   - Идет! - согласился Распутин.
   - А если у вас не получится?
   - Тогда я приду один, и мы передоговоримся на другой день.
   - Логично, - согласился Бени.
   Они обсудили еще кое-какие детали заговора, а затем оставили эту  те-
му, заказали водки, селедку с молокой и как следует нажрались.

   x x x

   Мы оставили генерала Барсукевича в его кабинете в тот  момент,  когда
он вызвал к себе капитана Жмуду. Читатель, лишенный  возможности  встре-
титься со старым знакомым (мы еще увидим Тадеуша Каллистратовича!),  ве-
роятно понимает, что нам пришлось поступить так, чтобы  поприсутствовать
при исключительно важном для всей этой истории (и для  истории  вообще!)
разговоре в ресторане "Корнер".
   Возвращаясь в генеральский кабинет к четырем часам дня, мы вновь зас-
таем Адольфа Арнольдовича в одиночестве. Причем одиночество это не  гор-
дое, а скорее озабоченное. Жмуду он отправил на Финляндскую железную до-
рогу с приказом разузнать все подробности встречи тамошней полиции с за-
гадочным полковником, а сам отворил дверцы стенного шкафчика, извлек от-
туда бутылку портвейна, зачем-то погладил ее и открыл.
   "Почему эти болваны его не арестовали, - размышлял генерал, потягивая
мутное багровое вино. - Впрочем, почему его должны были арестовать?  По-
думаешь, распивал и матерился в тамбуре. Я, вон, каждый день  пью  порт-
вейн и матерюсь в своем служебном кабинете!"
   Его размышления были внезапно прерваны появившимся на пороге  комнаты
дежурным.
   - Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, - почтительно  произнес
жандарм, - г-н Кирхнер собственной персоной!
   - Кто? - переспросил генерал, медленно возвращаясь к  действительнос-
ти.
   - Г-н Отто Кирхнер, бумажный фабрикант.
   "Вот именно, что бумажный! - подумал Барсукевич. - В наше  время  все
фабриканты - "бумажные."
   - Ну что ж, просите! - сказал он вслух.
   Сотрап щелкнул каблуками, отдал честь и вышел.
   Адольф Арнольдович спрятал под стол бутылку.
   Кирхнер вошел с крайне недовольным  видом.  Назревающие  фингалы  под
обоими глазами и красный распухший нос делали его лицо похожим на маску,
а образованный двумя кусками пластыря белый крест  посреди  низкого  лба
придавал фабриканту сходство с рыцарями таинственных средневековых орде-
нов. Барсукевич давно недолюбливал Кирхнера и с  удовольствием  лицезрел
его в столь жалком обличье.
   "Крестоносец" плюхнулся в стоявшее перед генеральским столом кресло и
заявил:
   - Возмутительные безобразия творятся во вверенном вашей охране  горо-
де, г-н генерал!
   - Я не охраняю город, г-н Кирхнер. Я лишь охраняю порядок в городе, а
это, согласитесь, отнюдь не одно и тоже.
   - Возможно я не совсем удачно выразился, Адольф Арнольдович,  но  это
не меняет сути.
   - А в чем суть?
   - А суть заключается в том, что этот охраняемый вами порядок оставля-
ет желать много лучшего.
   - Вы, я вижу, имели удовольствие получить пизды?  -  сладким  голосом
осведомился генерал.
   - Имел, - угрюмо ответил фабрикант.
   - Но это еще не дает вам право критиковать установленный  порядок!  -
сказал генерал, и в его голосе внезапно послышались грозные нотки.
   - Боже упаси! - перепугался Кирхнер.
   "Вот так-то лучше!" - подумал Барсукевич, а вслух спросил:
   - Где и когда вам дали?
   Кирхнер растерялся. В запарке он совсем не подготовился к  этому  ес-
тественному вопросу. Сказать правду он не мог: не хотел подводить  Алек-
сандру.
   - Это случилось на углу Невского и Знаменской, - пролепетал  несчаст-
ный фабрикант.
   - Возле магазина Каскада? - спросил Барсукевич.
   Кирхнер понял, что соврал неудачно. Место он назвал слишком  популяр-
ное, приметное, должны были быть свидетели.
   - Не совсем, - неуверенно промямлил он. - Это было...  это  случилось
уже за углом, на самой Знаменской, но неподалеку от Невского.
   "Врет! - подумал Барсукевич. - Только зачем?"
   - Ну, а кто вам дал? - спросил генерал.
   - Некий г-н Бздилевич.
   - Кто? - генерал аж подпрыгнул на стуле.
   - Какой-то наглец, назвавшийся г-ном Бздилевичем.
   Адольф Арнольдович встал и принялся медленно расхаживать по кабинету.
Опытнейший следователь, он был уверен, что Кирхнер что-то  привирает.  В
самом деле: ведь не представляется обычно человек прежде чем набить  вам
морду на улице! С другой стороны, морду этому болвану несомненно набили,
и кто-то при этом назвался г-ном  Бздилевичем.  Если  предположить,  что
Кирхнер по каким-то причинам скрывает место происшествия, то  все  будет
выглядеть вполне правдоподобно.
   Чтобы выиграть время для  обдумывания  ситуации,  Адольф  Арнольдович
снова залез в стенной шкаф и выставил на стол новую бутылку и два чистых
стакана.
   - Хотите портвейна? - любезно предложил он. - Это бодрит.
   - Я не пью, - сказал фабрикант.
   - Непьющих портвейн особенно бодрит! - веско произнес  генерал  и  до
краев наполнил стаканы.
   Взбодрились. Затем, приведя в порядок дыхание, Барсукевич спросил:
   - Скажите, Отто Юльевич, а как выглядел этот ваш г-н Бздилевич?
   - Гм-м... такой, знаете... маленький, лысый, рыжеватый... очень креп-
кий и ловкий...
   Генерал взволнованно походил по комнате. Затем опять  сел,  вынул  из
среднего ящика стола фотографию и протянул ее Кирхнеру.
   - Этот?
   - Этот!

   x x x

   В восемь часов вечера наследник престола и его любовница пили чай.
   - Попробуйте вот это абрикосовое варенье, Вова, -  предложила  Аликс.
-Сегодня утром я получила его из Киева.
   - Отличные новости! - оживился Ульянов. - Обожаю абрикосовое варенье!
   - Давайте также дернем коньячку, мой друг, - грустно сказала Аликс. -
Увы, не все новости столь хороши. Вместе с посылкой мне передали письмо.
   - Что-нибудь случилось? - Ульянов изобразил на лице беспокойство.
   - Сестра моя очень плоха, и меня просят приехать. Завтра я  уезжаю  в
Киев.
   - Надолго?
   - Надеюсь вернуться сразу после новогодних праздников, но не исключе-
но, что придется подзадержаться.
   - Анжелика тоже едет?
   - Анжелика остается здесь.
   Ульянов мысленно потер руки.
   Анжелика - лохматая юная ведьма с прекрасными, но  мокрыми  от  слез,
глазами - воротилась в половине девятого. Новости она принесла  ужасные:
Лев Абрамович Каскад содержится в тюрьме на Шпалерной, обвиняется в  ан-
тигосударственной деятельности, и никого к нему не пускают.
   Выслушав ее, Ульянов молча закурил. Комментарии были излишни.
   - Что можно предпринять? - спросила Анжелика.
   - Ничего, - ответил Ульянов. - Разве что взять тюрьму штурмом.
   - Может быть - адвоката? - предложила Аликс.
   Ульянов горько усмехнулся.
   - Адвоката!? Неужели вы думаете, что его будут судить? Сегодня - ког-
да они убивают бастующих рабочих прямо на улицах, когда  не  щадят  даже
детей!
   - Но кто это - "они"? - гневно спросила Анжелика.
   - Они - это те, кого нам предстоит уничтожить, как класс.  В  этом  и
заключается моя борьба. Этому я посвятил свою жизнь.
   - Уничтожая их, вы им же и уподобляетесь!
   - Анжелика, вы не правы, - горячо возразил Ульянов. - От  ваших  слов
веет пацифизмом.
   - Разве это плохо?
   - Если бы все были пацифистами, общество бы не развивалось, и  мы  не
были бы сейчас там, где мы есть.
   - Этим доводом можно оправдать любое насилие!
   "Какая все-таки прекрасная девушка!" - вновь подумал Ульянов.
   - В любом случае, - продолжала Анжелика, - уничтожая друг  друга,  вы
уничтожаете будущее.
   - Мы дети своего века.

   * 22-23 декабря 1905 года *

   Рано утром Адольф Арнольдович Барсукевич ждал двух посетителей -аген-
та Кавказца и капитана Жмуду: первого - с надеждой, второго  -  с  любо-
пытством. Кобе, в связи с его новым заданием, было  велено  докладывать,
по возможности, каждое утро, а Жмуде предстояло отчитаться о своей  вче-
рашней поездке в полицейское управление Финляндской железной дороги.
   В приемной они появились почти одновременно: помятый, воняющий  пере-
гаром Коба и щеголеватый голубоглазый капитан. Генерал обоих ждал с  не-
терпением, но, соблюдая субординацию, первым принял Тадеуша Каллистрато-
вича.
   - Ну-с, разнюхали чего-нибудь, капитан? - спросил Барсукевич,  однов-
ременно закуривая, чтобы получше сконцентрироваться на работе и  не  ду-
мать о выпивке.
   - Да, ваше превосходительство, - четко, по-военному докладывал  капи-
тан. - Я все узнал. Объект был задержан сразу после полуночи  ротмистром
Фишером. Объект ехал в поезде  без  билета,  матерился,  выдавал  подза-
тыльники контролеру, пил водку. Документов при себе не имел, представил-
ся полковником Бздилевичем. Ротмистр Фишер оштрафовал его на пять рублей
и отпустил.
   - Этот Фишер, видимо, редкостный болван? - предположил генерал.
   - Так точно, ваше превосходительство! Но как вы догадались?
   - Чувствуется. Вероятно он наклал в штаны, как только объект предста-
вился полковником. Фотографию показывали?
   - Да, ваше превосходительство. Фишер подтвердил несомненное сходство,
но полной уверенности у него нет, поскольку объект был в охотничьем кос-
тюме и меховой шапке.
   Барсукевич задумался. На днях,  говоря  императору,  что  расстрелять
Ульянова было бы небезопасно, он кривил душой. Революция в стране была в
самом разгаре. Только что Семеновский гвардейский полк  жестоко  распра-
вился с восставшими в Москве рабочими. Заключенных расстреливали прямо в
камерах, о пытках говорили почти в открытую.
   - Позовите Кавказца, капитан, - сказал наконец генерал. -  Посмотрим,
что он нам принес.
   Коба вошел, униженно раскланиваясь и бормоча себе  под  нос  какие-то
приветствия.
   - Судя по вашему угодливенькому видку, товарищ Коба, Ульянова  вы  не
убили? - презрительно сказал генерал.
   - Еще нет, ваше превосходительство.
   - А пытались?
   - Еще нет, ваше превосходительство. Я был вчера очень занят, -  отве-
тил Коба.
   И, опасаясь, что генерал сейчас же заинтересуется, чем он  был  занят
(а занят он был тем, что сидел в "Корнере" с Бенито Мусолини и Григорием
Распутиным), Коба незамедлительно сообщил:
   - Ваше превосходительство, я раскрыл злодейский  заговор  против  его
императорского величества.
   - Да ну! - недоверчиво воскликнул Барсукевич.
   - Ей богу! - поклялся Коба и поведал господам офицерам обо всем,  что
услышал накануне в "Корнере".
   - Хорошо поработали, Кавказец, - признал генерал. - Так хорошо  пора-
ботали, что я даже думаю, не повысить ли вам ставку! Ладно, идите -  за-
дание у вас прежнее. Жду вас завтра в это же время.
   - Не думаю, капитан, что от этого подонка будет много толку, - сказал
Барсукевич, сразу после того как довольный Коба закрыл за собой дверь. -
Поэтому потрудитесь довести до каждого жандарма приказ о том, что разыс-
кивается Владимир Ильич Ульянов, называющий себя также Николаем  Лениным
или полковником Бздилевичем. При обнаружении этого человека где бы то ни
было, его следует немедленно арестовать и доставить сюда  живым  или,  в
крайнем случае, мертвым.

   x x x

   Многочисленные исторические летописи уверяют нас, что полковник Бзди-
левич уважал Распутина безмерно и величал его не иначе как отцом  Григо-
рием. Эти же документы предполагают (а порой и утверждают!), что  причи-
ной сего явного царского расположения являлись Гришкины  лекарские  спо-
собности, позволявшие поддерживать драгоценное здоровье  царевича  Алек-
сея. На самом же деле полковник  Бздилевич  отлично  понимал,  что  если
"отец Григорий" и мог кого и чем вылечить, так разве  что  простуженного
спиртом. Впрочем, все это не слишком волновало  доблестного  полковника.
Важно, что Гришка нравился императрице,  любил  портвейн  и  был  добрым
партнером в мудрой шашечной игре. Чего же боле?
   В два часа пополудни, расправившись  со  всеми  "служебными"  делами,
узурпатор удалился в свою оружейную, где предался любимому  времяпрепро-
вождению: созерцанию своей - богатейшей в Европе - коллекции стаканов.
   Коллекция та едва умещалась в стенном гарнитуре из восьми секций. Эти
сорок полок радовали глаз полковника Бздилевича, как  библиотечные  залы
ласкают взор почтенного книголюба. Здесь в  тесном  соседстве  уживались
"граненые собратья" из разных эпох и земель: сверкали и переливались  на
свету богемские и ирландские презенты, медленно  рассыхались  вырезанные
из бамбука заморские пришельцы, мутнели граненые стекляшки, похищенные в
российских придорожных трактирах.
   Книголюбы обычно пользуются очками,  чтобы  лучше  ориентироваться  в
дебрях накопленной веками человеческой премудрости. Полковник  Бздилевич
в оптике не нуждался. Он и без очков прекрасно  ориентировался  в  своей
коллекции и помнил, на каких полках стояли особо ценные экспонаты.
   Сколько тихих и счастливых часов провел последний  русский  император
возле этих полок! Сколько усердия и таланта вложил он в  создание  столь
блестящей коллекции! Добавим, что он не ограничивался одним созерцанием,
но постоянно пользовался своими любимыми экспонатами.
   Увы! Сие уникальное собрание было разбито и разворовано после  знаме-
нитого взятия Зимнего дворца. Как много ценного безвозвратно  уносят  от
нас революции! Как дорого обходится человечеству социальный прогресс!
   В тот день полковнику не удалось в одиночестве насладиться своим  лю-
бимым детищем. Он только успел снять с полки два высоких красивых стака-
на, подаренных ему недавно черногорским королем,  как  в  оружейную  без
стука вломился Распутин.
   - Проходи, папаша! - дружественно сказал Бздилевич. - Винца выпьем, в
шашки сыгранем!
   Они наполнили черногорские стаканы португальским портвейном и уселись
за доску.
   Император выиграл первую партию. Торжествуя, он пробил Гришке щелбан,
и они вновь расставили шашки в начальную позицию.  Едва  начали  вторую,
Распутин перешел к делу.
   - Узнал я тут, государь, что царица тебе неверна.
   - Не может быть! - воскликнул Бздилевич, хотя  отлично  понимал,  что
может.
   - Оно, конечно, от бабы не убудет, -  продолжал  Гришка,  не  обращая
внимания на  реплику  узурпатора,  -  но  все  же  нехорошо.  Как-никак,
царственная особь!
   - Да что ты мелешь, папаша! - воскликнул полковник.
   - Богом клянусь тебе, Колюнчик, что это святая правда! - сказал  Рас-
путин, кося глазами пуще обычного. - И ты своими  глазами  это  увидишь,
коли пойдешь со мной в "Корнер" тридцатого вечером.
   - Вечером в "Корнере", того и гляди, пизды получим! - возразил  импе-
ратор.
   - Ну, коль боишься, так ничего и не узнаешь, - резонно заметил Распу-
тин.
   - Тридцатого, говоришь, вечером...  -  задумчиво  произнес  полковник
Бздилевич.
   Он так разволновался, что даже не довел до логического завершения за-
теянную комбинацию, заключавшуюся в том, что он пожертвовал  одной  шаш-
кой, чтобы затем "съесть" три и прорваться в дамки. Вместо этого венчаю-
щего комбинацию взятия полковник сделал совершенно  другой,  посторонний
ход, и торжествующий Распутин моментально  снял  с  доски  императорскую
шашку, подул на нее и положил в свою коробку.
   - Это за фук, - пояснил Гришка.

   x x x

   Проводив утром Александру, Ульянов отнюдь не чувствовал себя  челове-
ком, понесшим тяжелую утрату. Скорее наоборот.  Во-первых,  он  проводил
Аликс не в последний путь; во-вторых...
   Впрочем, что во-вторых, внимательный читатель наверняка уже  догадал-
ся. Покидая Витебский вокзал, Ульянов был полон надежд и мурлыкал  слова
романса: "О дитя, под окошком твоим я тебе пропою серенаду".
   Он остановил извозчика, повелел везти на Невский и запрыгнул в карету
с такой легкостью, как будто ему снова было двадцать пять лет.  Он  ехал
по своему любимому городу и мечтал об  Анжелике;  счастье  казалось  ему
близким и доступным, и это вносило в его жизнь порядок и смысл.
   Приехав на Невский, Ульянов решил для начала позавтракать. В два часа
дня он уже сидел в "Метрополе" и бодро диктовал официанту:
   - Сто пятьдесят, осетринку, "Новое время" и самый лучший  букет  алых
гвоздик!
   Ульянов частенько бывал в "Метрополе"; официант хорошо  его  знал,  а
потому не переспрашивал и лишь бормотал себе под нос, записывая заказ:
   - Осетрина... Гвоздики от Рабиновича...
   - Да-да, - подтвердил Ульянов, - непременно от Рабиновича!
   - Что-нибудь еще, Владимир Ильич?
   - В конце, как всегда, чашечку кофе.
   Час спустя, "остограммившийся" Ульянов, молодой и окрыленный,  разма-
хивая букетом, бодро шагал по Невскому проспекту. Он направлялся на  Ни-
колаевскую, в ту самую квартиру, в которой проснулся нынче утром  и  где
собирался искать теперь любовь другой женщины.

   x x x

   Оставшись наконец один, полковник Бздилевич призадумался.
   Гришкины слова походили на правду. С чего бы он стал врать?  Выходит,
Гришка - настоящий друг. А он-то, неблагодарный, еще подозревал, что Шу-
рочка обманывает его с Гришкой! Не похоже на то. Тогда с кем  же?  Орло-
ва-мерзавца удавили; кто же теперь? Гришка фамилию не  назвал.  Впрочем,
может и впрямь не знает. Придется пойти самому  посмотреть.  И  ведь  не
стесняется шлюха показываться с хахалем в "Корнере"!
   "Теперь понятно, почему она не позволяет мне появляться в  городе!  -
сообразил Бздилевич. - Опасно, видите ли... Вот сука!"
   Полковник давно уже не осмеливался показываться на  улицах  Санкт-Пе-
тербурга. Он томился во дворце и презирал себя за  то,  что  скучает  по
родному городу, безвылазно сидя в самом его сердце. Теперь ему казалось,
что эти страхи умышленно разжигает в нем неверная супруга.
   "В моем городе не может быть опасно!"  -  подумал  император,  и  ему
вдруг захотелось незамедлительно в этом убедиться.
   Он взглянул на часы - было шесть вечера - и подошел к окну.
   Небо было черное и ясное, с мириадом звезд  и  полной  луной;  темная
громада Петропавловской крепости величественно покоилась  на  противопо-
ложном берегу Невы, а слева, в свете фонарей величественно изгибался са-
мой красивой в мире дугой Дворцовый мост.
   Император задрожал от сладостного  нетерпения  и  принялся  торопливо
одеваться.

   x x x

   ... Ульянов был ошеломлен. Удар оказался неожиданным,  и  требовалось
какое-то время, чтобы его по-настоящему ощутить. В первую минуту Ульянов
даже не успел расстроиться.
   - У вас уже есть жена и любовница, г-н Ульянов, - продолжала  Анжели-
ка. - В вашем возрасте пора уже несколько умерить пыл.
   "Теперь даже оставаться в этой квартире неудобно, - подумал  Ульянов.
- Надо забирать вещи и сматываться".
   - Благодарю вас за роскошный букет, г-н Ульянов, - смягчилась Анжели-
ка. - Вы ужасный дон Жуан, но настоящий джентльмен,  должна  отдать  вам
должное.
   "Следует оставаться джентльменом до конца", - подумал Ульянов.
   - Вы, по-моему, куда-то собирались, Анжелика. Позвольте мне вас  про-
водить.
   - Вы можете проводить меня только до извозчика. Дальше вам нельзя - я
еду на Шпалерную.
   - Разве к Льву Абрамовичу уже пускают? - удивился Ульянов.
   - Пока нет, - тяжело вздохнула Анжелика, - но все равно  надо  ехать.
Может что-нибудь разузнаю.
   - Подождите, пожалуйста, я возьму с собой чемодан, - сказал  Ульянов.
- Думаю переехать в гостиницу.
   - Как знаете, - просто ответила Анжелика.
   Они остановили извозчика на углу Невского и Николаевской.
   - Прощайте, Анжелика, - с чувством сказал Ульянов.
   - До свидания, г-н Ульянов, - ответила Анжелика. - Всего вам доброго.
Мне бы хотелось, чтобы вы стали немного похожи на Льва Абрамовича.
   "Есть в каждой женщине какая-то загадка, - подумал Ульянов.  -  Дался
же ей этот Каскад!"
   - Сейчас трудное время, Анжелика. Вы не боитесь показываться на  Шпа-
лерной и хлопотать там о политическом?
   - Боюсь, - просто ответила Анжелика, - но что делать?
   Ульянов почувствовал, что краснеет. Неужели еще не разучился?
   Потом он вспомнил, что вот также десять  лет  назад  его  навещала  в
тюрьме Надя. Впрочем, тогда это было не столь опасно. Ему вдруг тоже за-
хотелось поехать на Шпалерную, хотя он и понимал, что это будет  безрас-
судный шаг. Додумать эту мысль он не успел: Анжелика  села  в  карету  и
захлопнула за собой дверцу.
   Ульянов еще долго смотрел вслед удаляющейся карете и думал, что  при-
рода ошиблась, сделав эту девушку простой служанкой.
   Владимир Ульянов несомненно принадлежал к той  категории  людей,  вся
философия которых представляет собой некий иллюзорный мир, но в  отличие
от большинства подобных индивидуумов он не оставался подолгу в плену од-
них и тех же иллюзий. Едва карета свернула за угол, Ульянов поднял  свой
чемодан и направился в ближайшую рюмочную.

   x x x

   Узурпатор уже битый час разгуливал по городу, и никто не  обращал  на
него ни малейшего внимания.
   Вечер выдался прекрасный - ясный и морозный. Такие дни редко случают-
ся в Петербурге в декабре. Неудивительно, что горожане в изобилии  высы-
пали на улицы, чтобы пошуметь, попьянствовать, поприставать к девкам,  а
при случае и набить кому-нибудь морду - словом, как следует прорепетиро-
вать предстоявшие рождественские празднества.  Обстановка  в  городе  не
выглядела особо  напряженной:  после  жестокого  подавления  московского
восстания революция в стране пошла на убыль, а что до бесчисленных жертв
среди московских рабочих, то петербуржцам по обыкновению не было до это-
го дела.
   Император шел по хорошо освещенным улицам, но никто его  не  узнавал.
Если поначалу он боялся, что его признают, то теперь его раздражало все-
общее невнимание. "Проклятые холопы, - думал полковник, - хозяина не уз-
нают!" На Марсовом поле два пьяных подростка встретили его вопросом:
   - Папаша, закурить не найдется?
   "Черт знает что! - подумал император, выдавая ребятам папиросы. - Ес-
ли уж меня не узнают, то хоть бы полковничий мундир уважили".
   Он закурил сам и поспешил к Невскому проспекту. Ему  вдруг  пришло  в
голову, что нет ничего удивительного в том факте, что прохожие не  знают
его в лицо. Его и раньше не знали! Десять лет назад он регулярно посещал
бары и кабаки, причем инкогнито, а теперь эта шлюха нагнала на него  со-
вершенно необоснованных страхов.
   Он вышел на Невский и  огляделся  по  сторонам.  Огляделся  уверенно,
по-хозяйски. Теперь он был уверен, что ничего ему здесь не  может  угро-
жать. Едва он окончательно укрепился в этом мнении, как его ... узнали.
   - Господин полковник! - раздался радостный голос за спиной  узурпато-
ра. - Сколько лет, сколько зим!
   Император обернулся. Перед ним стоял в жопу пьяный Ульянов с  большим
чемоданом в правой руке.
   - Вот так встреча! - весело вопил Ульянов. - Десять лет не  виделись!
Что-то вы какой-то хилый, полковник. Когда вы последний  раз  занимались
онанизмом?
   - Здравствуйте, г-н Ульянов, - испуганно пролепетал император.
   Он тут же понял, что допустил оплошность. Ульянов, однако,  этого  не
заметил. Во-первых, он уже не помнил, под какими именами полковник  знал
его десять лет назад. Во-вторых, он был уже крепко поддат. Наконец,  the
last but not the least, Ульянов по-прежнему считал,  что  имеет  дело  с
обыкновенным полковником, и не придавал этому знакомству серьезного зна-
чения.
   - Ну, пойдемте выпьем за встречу, - предложил он, - а заодно поведае-
те мне, почему этот сучий потрох, которого вы, помнится, так любили,  до
сих пор не произвел вас в генералы.
   "В конце концов, выпить можно и с ним," - подумал  полковник  Бздиле-
вич. Он уже и сам собирался заглянуть куда-нибудь, снять напряжение.
   В этот момент император обратил внимание  на  какого-то  низкорослого
субъекта в идиотской красной шапке, стоявшего невдалеке и как-будто наб-
людавшего за ним. Император, впрочем, отметил это  про  себя  совершенно
машинально и тут же об этом забыл.
   Ульянов переложил чемодан в левую руку, а под правую взял  полковника
и потащил его на Караванную, в любимую розливуху  Воровского.  Это  была
типичная петербургская винница с огромным залом в форме  прямоугольника,
две короткие стороны которого были выкрашены в зеленый цвет,  а  длинная
утопала в бутылках, и вдоль нее тянулась дубовая неполированная  стойка.
Дым, стоявший коромыслом, не забивал аппетитный смешанный запах портвей-
нов, многочисленные посетители весело суетились за чрезмерно высокими  и
оттого крайне неудобными столиками, в углу спал какой-то  интеллигент  в
дешевой шубе - одним словом: было грязновато, хмыревато и славно.
   Истинный наследник престола предложил взять водки. Узурпатор  изъявил
желание ограничиться портвейном. Ульянов не стал спорить, поставил чемо-
дан на пол и отправился к стойке, откуда вскоре вернулся с двумя полными
стаканами "Дербента" и парой конфеток.
   Полковник держался несколько напряженно.  Ульянов  выпил  (полковник,
впрочем, тоже), закусил орешком в шоколаде, помял немного фантик и спро-
сил:
   - Разрешите осведомиться, дорогой полковник, а как  вы  относитесь  к
режиму?
   "Крайне подозрительный тип!" - подумал император и  ответил  вопросом
на вопрос:
   - А это так важно?
   - От этого зависит все! - безапеляционно заявил Ульянов.
   - Режим ниспослан нам богом, а посему мне крайне неприятны любые  ан-
тирежимные настроения, - нагловато и, в то же самое время, трусовато от-
ветствовал российский самодержец.
   - Когда я говорю с вашим братом - я имею в виду  аристократов,  воен-
ных, судейских, купчишек, попов, псевдоинтеллигентов  -  мне  становится
страшно за рассудок и нрав! - с болью в голосе произнес  Ульянов.  -  На
днях мне даже пришлось начистить рыло одному фабриканту.
   "Барсукевич прав, - подумал узурпатор. - Этот  субъект  действительно
очень опасен. Похоже, правда, он не знает - кто я такой,  но  все  равно
очень опасный тип. И почему он с чемоданом? Кто это ходит  по  городу  с
такими чемоданами!? Он, что, сумасшедший! Не похоже. Тогда что у него  в
чемодане? Может бумаги, подтверждающие его права? Это  очень  похоже  на
правду".
   - Еще по одному? - с энтузиазмом предложил Ульянов.
   - Да-да! - не без удовольствия поддержал  полковник.  Желание  выпить
пересиливало все его страхи. - Только теперь разрешите мне вас угостить.
   - Разрешаю! - великодушно согласился Ульянов и похлопал полковника по
щеке. - Скоро у нас, вообще, все будет разрешено!
   "Что он имеет в виду? - ужаснулся узурпатор. - Очень,  очень  опасный
человек!"
   У истинного наследника началась икота.
   По пути к стойке полковник Бздилевич внезапно сообразил, что в  таком
чемодане вполне могла быть бомба. И  это  было  похоже  на  правду!  Или
все-таки бумаги? Полковник терялся в догадках, у него даже начали  тряс-
тись руки, и на обратном пути он едва не расплескал вино.
   - Что это вы взяли? - спросил Ульянов. - Это же "Рубин"!
   - "Рубин", - подтвердил император.
   - С вами того и  гляди  блеванешь,  полковник!  -  недовольно  сказал
Ульянов. - До того, как вас встретить, я пил водку, вы меня сбили с пути
истинного, а теперь еще и вина мешаем.
   - Я люблю мешать, - сказал полковник Бздилевич и с удовольствием при-
нял стакан.
   - Я и в былые годы замечал за вами дурные наклонности, полковник.
   После смешения вин Ульянова сразу замутило, он замахал  руками  перед
своим носом и поспешил в уборную.
   Полковник остался наедине с вожделенным чемоданом. Момент  был  реши-
тельный. Он колебался недолго. Да и некогда  было  колебаться.  Опасливо
озираясь по сторонам, император устремился к выходу, унося с собой чемо-
дан и лишая тем самым Ульянова запасов чистого белья и носовых  платков.
Уходя, император с ужасом заметил того самого типчика в идиотской  крас-
ной шапке. Типчик стоял за столиком в дальнем углу и пристально  смотрел
на узурпатора. "Неужели хвост!?" - подумал император, выскакивая из вин-
ницы и бегом устремляясь к Невскому проспекту.
   Ульянов проблевался, вернулся, обнаружил пропажу и долго не мог пове-
рить собственным глазам. Он даже выглянул на улицу - посмотрел, не вышел
ли полковник подышать свежим воздухом, но в конце  концов  ему  пришлось
смириться с фактом, что полковник сбежал и зачем-то прихватил его личные
вещи.
   Ульянов переживал нелегкую минуту. Как обычно - после рвоты опьянение
пошло на убыль, причем исход хмеля из организма сопровождался лихорадоч-
ным ознобом. Наследник престола почувствовал себя очень одиноким и  нес-
частным: жена в Саблино, любовница на  Украине,  Анжелика  отвергла  его
притязания, теперь еще шмотки пропали.
   Он вышел на улицу. В доме напротив располагались меблированные комна-
ты "Париж". Ульянов хорошо знал это место, поскольку ранее  неоднократно
посещал здесь Воровского. Теперь он решил, что утро вечера  мудреней,  и
лучшее, что он может сделать, - это переночевать пока  в  "Париже".  Ему
было известно, что здесь никогда не требуют  документов,  и  можно  все-
литься под вымышленным именем, а именно этого требовало его нелегальное,
отныне, положение. Шутки ради Ульянов  решил  представиться  полковником
Бздилевичем.
   Он перешел темную и неширокую Караванную улицу  и  отворил  массивную
входную дверь...
   Следом за истинным наследником престола улицу перебежал и низкорослый
мужичонка в идиотской вязаной шапке красного цвета. У дверей  он  однако
замешкался: вероятно встреча с Ульяновым возле стойки портье не  входила
в его планы. Пока он пережидал, из под одинокого, тускло светившего  фо-
наря ему навстречу вышел высокий человек, одетый во все черное.
   - Добрый вечер, г-н Коба, - ледяным тоном произнес черный человек.
   - Здравствуйте, - пробормотал Коба, - но я вас не знаю.
   - Зато я вас знаю, - последовал ответ. - И знаю - с  какой  целью  вы
стремитесь проникнуть в "Париж".
   - Я ищу там ночлег.
   - Вы лжете! Откажитесь от своего гнусного намерения - вам  все  равно
не одолеть этого человека.
   - Я знаю, - покорно ответил Коба.
   - И еще! Не препятствуйте естественному ходу истории. Он вам выгоден.
Даже если вам придется пройти через Сибирь!
   - Но откуда вам это известно?
   - Так утверждают звезды!
   - Но кто вы? - спросил изумленный Коба.
   Ответа не последовало. Сергей Николаевич Путятин уже исчез под аркой.
   Обуреваемый страхами и сомнениями, Коба все же вошел в  "Париж".  Ему
повезло: прямо за дверью, еще оставаясь незамеченным, он  успел  подслу-
шать конец разговора Ульянова с портье, из чего ему стало известно,  что
Ульянов вселился в комнату No 16. Едва Ульянов удалился, Коба подошел  к
стойке и осведомился - свободна ли комната за номером семнадцать.  Моло-
дой, нагловатого вида портье утвердительно кивнул и спросил:
   - Ваше имя, сударь?
   - Князь Дадьян Мингрельский, - отрекомендовался Коба.
   Портье подозрительно оглядел  видавший  виды  полушубок  и  идиотскую
красную шапку "князя", но ничего не сказал.
   Получив ключ, Коба поднялся на второй этаж.  Как  он  и  рассчитывал,
семнадцатый номер располагался по соседству с шестнадцатым. Коба вошел в
свою комнату, сел за стол и задумался.
   Ему вспомнились недавние предостережения неизвестного человека в чер-
ном, а также широкие плечи и толстые, поросшие  рыжеватой  шерстью  руки
Ульянова. Даже длинный кавказский кинжал, спрятанный под полой полушубка
не добавлял Кобе уверенности в себе.
   Казалось бы, что может быть проще: постучаться посреди ночи в комнату
к Ульянову и вспороть ему брюхо кинжалом. Даже приятно - Коба всегда не-
навидел русских! Конечно, может подняться шум, но ведь Барсукевич обещал
замять это дело в случае необходимости. И  наверняка  замнет:  начальник
охранного отделения отнюдь не заинтересован в огласке  этого  происшест-
вия. И все-таки Коба боялся. Боялся он прежде всего самого Ульянова.
   Помыслив еще какое-то время, Коба разделся и лег в постель. Он  решил
пока поспать, а делом заняться на рассвете. Он даже придумал  оправдание
такому плану действий: утром из "Парижа" будет легче уйти  незамеченным.
Конечно Ульянов может проснуться раньше его и куда-нибудь уйти, но  Кобу
это не сильно смущало. По правде говоря, в глубине души  он  этого  даже
хотел.
   Коба лежал в темноте, с закрытыми глазами, но сон не  приходил.  Тре-
вожные мысли одолевали. Временами он задремывал, но ненадолго  и  неспо-
койно. Порой ему казалось, что он еще совсем не спал, порой - он не  был
в этом уверен и думал, что утро уже не за горами. Он ждал утра и  однов-
ременно боялся его наступления.
   Вдруг он услышал гром. "Должно быть - сон", - подумал  Коба.  Он  был
уверен, что в декабре гроз не бывает. Но гром  продолжал  греметь.  Коба
испугался. Ему припомнились картинки из детства: во время тех южных гроз
вечно пьяный отец всегда жестоко избивал мать. Отец казался  тогда  Кобе
страшным и сильным, хотя, вероятно, старый пьяница просто боялся  грозы.
С тех пор Коба тоже боялся гроз. Даже во сне!  Гром  продолжал  греметь.
Затем сверкнула молния, да так ярко, что осветила Кобину комнату.
   Коба проснулся и сел на кровати.
   Стена, разделявшая шестнадцатую и семнадцатую комнаты, рухнула. Свет,
зажженный соседом, теперь освещал и Кобин номер. За обломками стены сто-
ял невысокий, атлетически сложенный человек с толстыми, поросшими  рыже-
ватой шерстью руками.

   x x x

   Ранним утром, когда Адольф Арнольдович Барсукевич явился  на  службу,
его уже ждала агентурная записка следующего содержания:

   "Ваше Превосходительство,
   Сегодня, около десяти часов вечера, в комнату No 16 вселился человек,
назвавший себя полковником Бздилевичем. Парижский декабря 22  года  1905
от Рождества Христова."

   Ознакомившись с сиим посланием,  Адольф  Арнольдович  незамедлительно
вызвал к себе в кабинет капитана Жмуду.
   - Тадеуш Каллистратович! - распорядился Барсукевич. - Возьмите с  со-
бой столько человек, сколько считаете необходимым, и немедленно  отправ-
ляйтесь на Караванную в меблированные комнаты "Париж". Там в  шестнадца-
том номере со вчерашнего вечера проживает человек, назвавший  себя  пол-
ковником Бздилевичем.
   - Слушаюсь, ваше превосходительство! - вытянулся по швам Жмуда.
   - Отправляйтесь туда немеленно, - продолжал генерал. - Нельзя  терять
ни минуты. Если это окажется тот человек, которого мы  разыскиваем,  вам
надлежит доставить его сюда живым или, в крайнем случае, мертвым.
   - Слушаюсь, ваше превосходительство! - повторил  Тадеуш  Каллистрато-
вич.
   И через несколько минут шестерка верховых во главе с капитаном Жмудой
уже мчалась во весь опор по Петербургской стороне в направлении Троицко-
го моста.

   x x x

   Конный отряд жандармов еще только переправлялся на Городскую сторону,
когда г-н Ульянов уже входил в популярное во все  времена  невское  кафе
"Норд", чтобы позавтракать и в спокойной  обстановке  спланировать  свои
дальнейшие действия.
   Гладко выбритый (утром он пожертвовал своей излюбленной бородкой ради
конспирации), элегантно одетый, налегке (после пропажи чемодана ему  еще
только предстояло обзавестись личными вещами) - Ульянов совсем не  похо-
дил на нелегала. Он выглядел респектабельно, держался уверенно и спокой-
но и скорее мог сойти за университетского профессора, нежели за  револю-
ционера.
   Он занял небольшой столик у окна и попросил крабовый  салат,  марино-
ванную миногу, а также пару бутылок светлого австрийского пива. Как мно-
го славных мест в Петербурге, подумал он, и  как  жаль,  что  ему  вновь
предстоит разлука с любимым городом. Он еще надеялся на лучшее,  но  уже
предчувствовал неизбежность новой эмиграции.
   Ульянов вкусно ел и с удовольствием пил пиво, не обращая особого вни-
мания на окружающих. Незнакомому с  Петербургом  читателю  сообщим,  что
"Норд" - очень большое и оживленное кафе, где  нетрудно  разминуться  со
знакомым, а назначая там встречу,  лучше  предварительно  согласовать  с
приятелем - в какой части зала вы будете его ждать. Так и в то утро  не-
которые из знакомых Ульянова завтракали в "Норде", но "средь шумного ба-
ла" не разглядели нашего героя.

   x x x

   Как уже известно читателю, жандармы  прибыли  на  Караванную  слишком
поздно. Когда они ворвались в "Париж", навстречу им по лестнице в вести-
бюль спускался портье. Он тащил за ухо плачущего Кобу и изощренно  мате-
рился.
   Капитан Жмуда знал в лицо агента Парижского и, не  мешкая,  обратился
прямо к нему.
   - Почему вместо того чтобы заниматься делом, вы водите людей за уши?
   - А что мне его за хуй водить прикажете?
   - Что!? - заорал Жмуда, с удовольствием ударяя  портье  по  морде.  -
Докладывайте ситуацию, болван!
   - Осмелюсь доложить, г-н капитан, - отвечал портье, -  ваш  полковник
проломил стену и удрал!
   - Какую стену, идиот?
   - Стену, соединявшую его номер с номером вот этого прохвоста.
   - Что здесь происходит, Кавказец? Может вы можете объяснить?
   - Господин Ульянов занимался утренней гимнастикой и случайно проломил
при этом стену, - плачущим голосом доложил Коба. - Потом он сказал,  что
надо сваливать и ушел.
   - Совершенно невозможно работать! - воскликнул Тадеуш Каллистратович.
- Два агента торчат здесь одновременно, а толку чуть!
   Портье с недоумением посмотрел на Кобу. Он не мог поверить, что  этот
зверек тоже агент.
   - Он ушел с вещами? - спросил Жмуда.
   - У него почему-то не было вещей, - ответил Коба. - Хотя вчера я  его
видел с чемоданом.
   - Странно, - пробормотал Жмуда. - Куда же он его дел?..  Вы  уверены,
что у него не было вещей?
   - Он мне сам так сказал.
   - А что он вам еще сказал?
   - Что он идет завтракать в "Норд".
   - Что!? - заорал капитан. - С этого надо было начинать, болван!..  За
мно-ой!
   Жандармы выбежали на улицу, вскочили на коней и поскакали  галопом  к
Невскому проспекту.
   Как известно, к входным дверям кафе "Норд" ведет широкая  лестница  с
просторной площадкой наверху. Спешившись  прямо  перед  этой  лестницей,
жандармы устремились наверх, причем капитан Жмуда бежал последним.
   Случилось так, что в эту минуту на лестничной площадке,  прямо  перед
входными дверьми курили гашиш только что плотно позавтракавшие в "Норде"
уже знакомые читателю негр и еврей. При виде представителей власти  лицо
еврея исказила гримаса ненависти, и, с криком: "Легавые!",  он  сгреб  в
охапку двух бежавших впереди жандармов и сбросил их с  лестницы,  словно
младенцев. Третий жандарм уже почти достиг верхней ступеньки, но  страш-
ным ударом ногой прямо в лицо еврей опрокинул его вниз на снег.
   - А, жидовская морда! - закричал капитан Жмуда, вытаскивая пистолет и
прицеливаясь, но внезапный удар ногой в живот  заставил  его  изогнуться
наподобие раздавленного червя, и, разметав таким образом  всех  соперни-
ков, еврей и арап пустились наутек.
   В этот момент привлеченный шумом драки Ульянов, прервал свой завтрак,
выглянул в окно и, увидев корчащихся на снегу жандармов, поспешно  поки-
нул кафе через служебный выход.

   * 24-25 декабря 1905 года *

   C праздником Рождества Христова, дорогие читатели!
   Все прошло, как полагается.
   На люстрах покачались, на бровях постояли, лбами об пол постучались.
   Поговаривали, что император будто бы  выпил  три  бутылки  портвейна,
почти не закусывая! Рассказывали, что при этом он ругал императрицу, об-
зывал ее матерными словами  и  угрожал,  что  тридцатого  он  наконец-то
возьмет ее за жопу, и тогда ей мало не покажется! Впрочем,  чего  только
не болтает народ в рождественские праздники!
   А как же наши друзья?
   Двадцать четвертого вечером Ульянов зашел за Бени, который по-прежне-
му легально проживал в "Сан-Ремо", и оба отвергнутых Ромео, накупив цве-
тов и пирожных, отправились на Николаевскую поздравлять прекрасную Анже-
лику.
   Красавица была по-прежнему сильно обеспокоена положением Льва Абрамо-
вича, о котором ей толком ничего не удавалось узнать. Тем не  менее  она
явно обрадовалась своим незадачливым поклонникам.
   Они очень мило посидели - шампанское, чай, пирожные. Ульянов подумал,
что наверное неплохо иногда для разнообразия вот так  спокойно  отмечать
праздники. Когда Анжелике требовалось зачем-либо выйти  на  кухню,  Бени
неизменно вызывался ей помогать, и Ульянов  корректно  позволял  молодым
людям побыть наедине, а сам тем временем предавался не слишком  приятным
мыслям о разнице в возрасте между ним и этими юными созданиями.
   Впрочем, несмотря на подходящий возраст, любовные дела итальянца так-
же не клеились, и вскоре после полуночи Ульянов  и  Бени  откланялись  и
вышли побродить по  украшенному  праздничными  огнями  ночному  Невскому
проспекту.
   Бени пребывал в том счастливом возрасте, когда любовные помыслы прек-
расно сочетаются с любыми другими. Он не забывал об Анжелике, даже гото-
вясь к запланированному на 30 декабря цареубийству.
   Ульянов теперь нелегально снимал квартиру на Надеждинской улице,  не-
подалеку от "Корнера". Он больше не представлялся ни полковником Бздиле-
вичем, ни Николаем Ильиным. Приходилось  выдумывать  новые,  неизвестные
властям имена.
   Режим зверел, и было уже не до шуток.

   * 27 декабря 1905 года *

   - Зря стараетесь, Адольф Арнольдович, - убежденно произнес Сергей Ни-
колаевич Путятин, подливая вина себе и генералу. - Вам все равно никогда
не взять этого парня.
   - Мы чуть не взяли его на днях, - пожал плечами Барсукевич.
   Старинные знакомые ужинали в тот вечер в уютном  полумраке  ресторана
"Вена". Черный Князь считал, что здесь  подают  самых  лучших  цыплят  в
Санкт-Петербурге, а следовательно и во всей Европе.  Очевидно  это  было
действительно так, поскольку  даже  такой  изощренный  гурман,  как  г-н
Ульянов, неоднократно назначал здесь конспиративные встречи с партийными
работниками и работницами.
   - Это "чуть" не так случайно, как вам должно быть кажется,  -  сказал
Астролог. - Кстати, не случай ли в кафе "Норд" вы имеете ввиду?
   - А вы откуда знаете? - удивился Барсукевич.
   - Я там завтракал, и все произошло на моих глазах.
   - Вот как?! Нам помешал какой-то еврей. Судя  по  описанию,  это  был
видный большевик Лейб Бронштейн. Вы с ним случайно не знакомы?
   - Шапочно, - ответил Путятин. - В тот день я его там не видел.
   - Вот как?! - снова произнес Барсукевич. - Ну а возвращаясь к Ульяно-
ву, почему вы считаете, что мне его никогда не взять?
   - Так утверждают звезды.
   Адольф Арнольдович недоверчиво хмыкнул, выпил рюмочку и принялся тща-
тельно намазывать французский пикантный соус на золотистую куриную  нож-
ку.
   Помолчали.
   - Послушать вас, князь, - сказал  наконец  Барсукевич,  -  все  очень
просто. Посмотрел на небо, и все наперед известно. Вы, наверное,  и  обо
мне все знаете?
   - Извините, Адольф Арнольдович, но ваша судьба весьма заурядна, и не-
бесные светила не дают относительно вас сколько-нибудь внятной  информа-
ции.
   - Так я и думал, - усмехнулся Барсукевич. - Вся эта астрология проис-
ходит от трудностей бытия. Человек устает от  превратностей  судьбы,  от
неуверенности в завтрашнем дне. Ему хочется ясности и спокойствия, и  он
изобретает фатализм, астрологию...
   - И коммунизм, - досказал Путятин.
   - О коммунизме я, признаться, сейчас не думал, -  сказал  генерал.  -
Хотя, может быть... Видите ли, князь, я тоже не сомневаюсь, что  больше-
вики рано или поздно победят. По крайней мере - в России.
   - Что значит "тоже"?
   - Я знаю, что вы так думаете. Правда, я надеюсь не  дожить  до  этого
дня. К сожалению, князь, времена меняются. В годы моей молодости в  Рос-
сии и речи не могло быть о Думе или о чем-либо подобном, а  сегодня  уже
даже г-н Ульянов скорее политик, нежели заговорщик. По долгу моей  служ-
бы, меня больше заботят террористы, чем люди типа г-на Ульянова.
   - И все же вы пытаетесь его изловить?
   - Тому есть другие причины.
   - Не будете же вы утверждать, что охранному отделению совсем нет дела
до большевиков? - спросил Путятин с несколько даже презрительной иронией
в голосе.
   - Разумеется мы занимаемся большевиками, но если из-за  какого-нибудь
глупейшего террористического акта я могу лишиться должности, то борьба с
большевиками для меня не более, чем рутина.
   - Хотите сигару? - предложил Путятин.
   - Вы же знаете, я не люблю сигар, - ответил Барсукевич. - Предпочитаю
папиросы.
   - Угощайтесь, угощайтесь! После такого обеда нельзя  отказываться  от
сигары. А что касается вашего пренебрежения к науке...
   Возникла короткая пауза, в ходе которой собеседники прикуривали.
   - Могу лишь предсказать, - продолжал Астролог, - что еще до наступле-
ния нового года у вас могут возникнуть неприятности по службе,  или,  по
меньшей мере, вам предстоит основательная служебная суета.
   - Гм! - Адольф Арнольдович впервые в жизни посмотрел  на  Путятина  с
некоторым подозрением. - Вам что-нибудь известно о готовящихся террорис-
тических актах, князь?
   - Мне ничего не известно, - со свойственным ему ледяным  спокойствием
ответил Путятин. - Я опираюсь исключительно на науку. Кроме того, я ска-
зал только то, что я сказал.
   - В этом вероятно и заключается разница между  светским  человеком  и
служивым псом, - заметил генерал. - Не исключено, что  вы  говорите  ба-
нальным гороскопным языком, а мне уже мерещатся заговорщики и  террорис-
ты.
   Путятин внимательно наблюдал за генералом. Он пытался установить,  не
известно ли охранному отделению о готовящемся покушении на императора.
   Теперь старинные приятели сидели друг против  друга,  откинувшись  на
спинки кресел, и непринужденно покуривали. В полумраке почти пустого за-
ла мимо них лишь изредка сновали официанты, за стойкой дремал бармен,  а
в дальнем углу старый китаец ненавязчиво играл на рояле.
   В тот вечер Барсукевич не проболтался, но если бы  за  этой  идиллией
мог наблюдать великий князь Михаил Александрович, он вероятно бы  понял,
почему Сергей Николаевич Путятин так часто бывает в курсе всех новостей.

   * 30 декабря 1905 года *

   В десять часов вечера г-ну Ульянову внезапно так  захотелось  жареных
грибов и водки, что он отправился ужинать в "Корнер", даже  невзирая  на
то, что листы белой бумаги беспорядочно лежали на его рабочем  столе,  и
статья "Уроки московского восстания" настоятельно требовала  своего  за-
вершения.
   При подходе к "Корнеру" Ульянова не охватывали никакие  предчувствия.
Напротив: погода выдалась самая  заурядная,  и  все  вокруг,  не  считая
праздничных декораций, выглядело совершенно обыкновенно. Собственно  го-
воря, именно эту обыденность Ульянов и собирался скрасить грибной селян-
кой да доброй пшеничной.
   Случилось однако иначе, и события этого вечера по  праву  нашли  свое
отражение в анналах истории, а точнее в секретных государственных  архи-
вах, в которых нам и пришлось покопаться, прежде чем  написать  эту  по-
весть.
   Неожиданности начались, едва Ульянов отдал гардеробщику  пальто.  Это
был плохой признак. Ульянов всегда считал, что ужин в  ресторане  должен
развиваться традиционно. В этом деле он терпеть не мог  сюрпризов,  осо-
бенно если они начинались прямо в вестибюле.  В  кругу  питерских  соци-
ал-демократов это считалось нехорошей приметой.  "В  предбаннике  свежие
новости о том, что в бане несвежее пиво", - любил  говорить  Лев  Бронш-
тейн. "Ресторан, как и театр, начинается с вешалки", - вторил ему Влади-
мир Ульянов.
   В тот вечер, едва отойдя от "вешалки", Ульянов нос к носу  столкнулся
с Бени. Правильнее будет сказать: они увидели друг друга, когда Бени вы-
ходил из уборной, а Ульянов стоял перед зеркалом и приглаживал волосы на
затылке.
   - Г-н Ульянов... блин... блин... г-н Ульянов, - возбужденно  забормо-
тал итальянец.
   У него был вид человека, с которым происходит нечто экстраординарное.
   - Что стряслось, любезный друг? - полюбопытствовал Ульянов. - Анжели-
ка дала? Вы убили императора?
   - Еще нет, г-н Ульянов, - торжественно изрек Бени, - но он  сидит  за
нашим столиком!
   Самые противоречивые чувства охватили Ульянова при этом известии.
   - Гм, ну, пошли посмотрим! - деловито произнес он и направился в зал.
   Обстановка в зале была довольно странная. За двумя или тремя столика-
ми расположилась весьма нетипичная для невского ресторана публика. Одеты
эти люди были как рабочие, но манерами походили скорее на мелких  чинов-
ников или производственных мастеров. Ульянов машинально обратил внимание
на этих людей и даже  подсознательно  почувствовал  в  них  легавых,  но
больше всего в зале "Корнера" его поразило другое.
   В центре зала за столиком, к которому  направился  Бени,  сидели  три
крайне мудацкого вида человека и ели сухое печенье, предварительно макая
его в портвейн. Одним из этих сладкоежек был Коба. В другом Ульянов сра-
зу узнал того самого грязного и лохматого типа, которого Лева  Бронштейн
напугал до полусмерти в лавке Каскада. Третьим членом сей странной  ком-
пании был никто иной, как недавний похититель ульяновского чемодана.
   Император то ли не заметил вошедшего в зал Ульянова, то ли  не  узнал
его. Последнее было не так уж удивительно: сидевшие в "Корнере" жандармы
также не узнали Ульянова - на имевшихся у охранки фотографиях он был за-
печатлен с бородкой и усами.
   - Ну-с, и который здесь император? - иронически осведомился Ульянов.
   - Вон тот, прямо против нас, - прошептал Бени.
   - Это вовсе не император! - довольно громко  сказал  Ульянов.  -  Это
полковник Бздилевич.
   - Как!? - вырвалось у Бени.
   - Вы в этом уверены? - неожиданно воскликнул один из сидевших  вокруг
"рабочих".
   - Совершенно уверен, - ответил Ульянов. - Я уже десять лет  знаком  с
этим прохвостом.
   Ульянов спокойно вытащил из кармана свой толстый бумажник  и,  вручая
мнимому рабочему (это был переодетый капитан Жмуда) десятку, распорядил-
ся:
   - Друзья, набейте-ка ему морду, как следует!
   Жандармов, услышавших имя разыскиваемого полковника, два раза просить
не пришлось. Двое из них уже через мгновенье волокли упиравшегося  импе-
ратора к выходу.
   - И этому тоже! - продолжал командовать Ульянов, и  капитан  Жмуда  с
готовностью ударил Распутина по шее.
   - Да и этому заодно! - добавил Ульянов, махнув рукой в сторону Кобы.
   Хотя жандармам было известно, что Коба их агент и в некотором  смысле
даже участник данной операции, сейчас ему это не помогло.  Он  уже,  что
называется, попал под горячую руку.
   После того как всю почтенную троицу выволокли из зала, Ульянов осмот-
релся кругом и сказал:
   - Мне здесь сегодня не понравилось, Бени. Давай лучше  переберемся  в
"Метрополь" и спокойно поужинаем.

   * C.-Петербургское время 0 часов 0 минут
   (С 30 на 31 декабря 1905 года) *

   За час до полуночи арестованных доставили  в  Петербургское  охранное
отделение, а ровно в полночь в этот залитый лунным светом красивый особ-
няк у Биржевого моста прибыл сам генерал.
   Хотя Адольфа Арнольдовича уже известили по телефону об успехе  опера-
ции, особого кайфа он не испытывал. Во-первых, кому охота в полночь  яв-
ляться на службу? Во-вторых, Барсукевич давно уже клал на всю эту  служ-
бу! Наконец, в-третьих, он был не слишком высокого мнения о своих подчи-
ненных, а потому предпочитал увидеть все своими глазами, прежде чем  ра-
доваться.
   Не без скептической мины генерал выслушал доклад счастливого капитана
Жмуды, а затем отправился самолично взглянуть на арестованных. Приближа-
ясь к отдельной камере, в которой содержалась вся троица, Барсукевич уже
был несколько встревожен. В рассказе капитана  ему  показалось  подозри-
тельным, что задержанный полковник Бздилевич даже будучи избитым величал
себя императором и угрожал жестоко расправиться со всеми  "оскорбляющими
его величество евреями".
   Адольф Арнольдович нашел наконец нужную камеру, заглянул в глазок,  и
его худшие опасения сразу же подтвердились: Коба с Распутиным,  восседая
на нарах, ожесточенно резались в какую-то карточную игру,  а  на  параше
сидел в жопу пьяный и избитый российский император.
   Адольф Арнольдович тяжело вздохнул. Не то, чтобы он  боялся  разноса.
Разноса конечно в этой ситуации не миновать, но за долгие годы он привык
относиться к служебным неприятностям, как к явлению приходящему и уходя-
щему.
   Генерал тупо смотрел в глазок камеры и думал о том,  какая  противная
суета ему теперь предстоит. А предстоит ему давать объяснения императору
по поводу случившегося и убеждать его величество хранить в секрете собы-
тия этой ночи, тайно доставлять Николая II и Распутина в Зимний дворец и
отправлять наконец в Сибирь бестолкового и противного Кобу, преподносить
в каком-то виде суть происшедшего своим подчиненным и усиливать охоту на
Владимира Ульянова, и т. д., и т. д., и т. д.
   Продолжая смотреть в глазок, Адольф Арнольдович прошептал:
   - Жаль, что нельзя оставить все, как есть. Весьма символичная коллек-
ция болванов!..

   * B новом 1906 году (вместо эпилога) *

   Вернувшись в свой дворец, император получил нагоняй от жены и признал
ее правоту по всем пунктам. Помирившиеся супруги заперлись в Царском Се-
ле; при этом царственный полковник пьянствовал жестоко, но гулять больше
не выходил. И правильно делал - на улице ему могли и в лицо плюнуть!
   Никто никогда больше не видел Льва Абрамовича Каскада. Когда в  сере-
дине января Анжелика в очередной раз наведалась на  Шпалерную,  прыщавый
писарь высоким голосом сообщил ей, что гражданин  Каскад  переправлен  в
ведение МВД некой губернии N, и дальнейшими сведениями о нем администра-
ция не располагает.
   После неудавшегося покушения на императора Бени совсем приуныл. Прек-
расная Анжелика была к нему по-прежнему холодна, и юный итальянец  окон-
чательно разочаровался в прелестях северной  столицы.  В  первых  числах
февраля он собрался в Неаполь.
   Его провожала Анжелика. По дороге на вокзал красавица впервые задума-
лась, а не зря ли она так легко отвергла столь пылкого  и  экзотического
поклонника. Но менять что-либо было  уже  поздно.  Они  обменялись  дву-
мя-тремя пустыми фразами, Бени печально посмотрел ей в глаза, она расте-
рянно улыбнулась, и молодые люди  расстались,  чтобы  встретиться  вновь
лишь двадцать лет спустя.
   После поражения Декабрьского вооруженного  восстания  начался  период
постепенного спада революции. Да и не одной революцией  жил  в  те  годы
русский народ. Это было начало века научно-технического прогресса.  Даже
в отсталой России новые веяния ощущались  на  каждом  шагу:  развивались
электричество и телефонная связь, возросло число автомобилей. Да и в по-
литике грянули неслыханные для России перемены: в конце апреля 1906 года
была созвана I Государственная дума! Все менялось, но оставались прежни-
ми тюрьма на Шпалерной и знаменитые питерские "Кресты". Их даже пришлось
несколько расширить!
   По всей стране свирепствовали карательные отряды, беспощадно расправ-
лявшиеся с рабочими и крестьянами. Были арестованы и сосланы на  каторгу
многие большевики. Ульянов оставался в России на нелегальном  положении.
Он жил по чужим паспортам, выдавая себя то за В. Ильина, то за  Иванова,
а порой и за Карпова. Ему часто приходилось менять квартиры, с тем чтобы
избежать ареста. Полиция несколько раз возбуждала дело о  его  аресте  и
буквально охотилась за ним.
   Однажды после совещания партийных работников в ресторане  "Вена",  на
котором Ульянов выступал с докладом, он, выйдя на  улицу,  обнаружил  за
собой слежку. С трудом ему удалось оторваться от преследователей. Не за-
ходя домой, он уехал в Финляндию.
   Летом 1906 года Ульянова часто можно было видеть в окружении  борода-
тых чухонских крестьян на берегах живописных карельских озер.  Вместе  с
этими суровыми, но добрыми людьми на лоне восхитительной северной приро-
ды Ульянов охотился, рыбачил, пил ядреную финскую водку и варил  крепкую
тройную уху. Вечерами, полулежа на травке, возле традиционного костра он
слушал бесконечные северные баллады, которые исполняли для него эти  бо-
родачи, а сам делился с ними своими сомнениями о настоящем и о  будущем.
Эти люди плохо понимали его, да он, по правде сказать, и не  нуждался  в
их понимании.
   Он ни о чем не жалел в то лето, но ближе к зиме уехал в Швейцарию.
   Началась его вторая эмиграция.

   Январь-август,
   1996 год