Олег Гриневский
   Тайна Великого Посольства Петра Великого
   дипломатический детектив

   * ГЛАВА 1 ГОСПОДИН БРАТ
   * ГЛАВА II НАСЛЕДСТВО
   * ГЛАВА III "ТАРАРА, ТАРАРА КРУГОМ!"
   * ГЛАВА IV КОНЧЕН БАЛ
   * ГЛАВА V ВОЗНИЦЫН И ЗАКОН ПУШКИ
   * ГЛАВА VI ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЙ КОРОЛЬ
   * ГЛАВА VII ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ БУДНИ
   * ГЛАВА VIII НУЖНА ЛИ БОРОДА ДИПЛОМАТУ
   * ГЛАВА IX ПЕРВЫЕ ПОДВИЖКИ
   * ГЛАВА X ДЫБА, КНУТ И ОГОНЬ
   * ГЛАВА XI ПРИДНЕПРОВСКИЕ ГОРОДКИ
   * ГЛАВА XII ПОДАРОК К РОЖДЕСТВУ
   * ГЛАВА XIII ПОДПИСАНИЕ
   * ГЛАВА XIV ТЯЖЕЛА ДОРОГА К ДОМУ
   * ГЛАВА XV УПРЯМАЯ ГОЛОВА

   ГЛАВА 1 ГОСПОДИН БРАТ

   Австрийскую границу Петр проскочил рано утром 5 июня 1698 г.  и  стал
на почтовом дворе Питершфельд, замешкавшись с  переменой  лошадей.  Царь
спешил в Вену и потому ехал налегке с небольшой свитой - 18-20  человек.
Почтовых лошадей гнал во всю мочь, проводя день и ночь в дороге. В Праге
не останавливались, перекусили только  в  пригородной  корчме.  Названия
мелькали, как верстовые столбы, - Иглава, Будешвице, Знаемо, Холлбрун...
   Неожиданно пришлось задержаться в 28 верстах от Вены в  местечке  под
названием Штокерау. Петр тотчас отправил в Вену эмиссара объявить о при-
езде Великого посольства. При посольстве,  добавлялось  вполголоса,  сам
русский царь. Инкогнито. Он желает запросто, без церемоний,  встретиться
с цесарем.
   Не тут-то было. Целый сонм имперских советников, историков,  протоко-
листов стали ломать голову, как принять Петра. Для них было  непреложной
истиной, что, какими бы обширными владениями ни  обладал  русский  царь,
его нельзя считать ровней австрийскому императору. Дело осложнялось  еще
и тем, что царь в Вену вроде бы и не  въезжал,  во  всяком  случае  фор-
мально. Однако нужно было иметь в виду, что  молодой  верзила  по  имени
Петр Михайлов, числившийся бомбардиром Преображенского полка, был не кто
иной, как сам царь всея Руси.
   Решение такой немыслимой, не предусмотренной никаким протоколом проб-
лемы, понятно же, требовало времени. Четыре дня ушло на то, чтобы соста-
вить процедуру торжественного въезда Великого посольства в Вену,  и  еще
целый месяц на разработку протокольных мероприятий приема послов у импе-
ратора.
   Неожиданная и, прямо скажем, унизительная задержка в Штокерау вызвала
у энергичного Петра чувство досады. Лишний день без дела казался ему тя-
гостным. Не для того он спешил в Вену, чтобы сидеть целых четыре  дня  у
ее запертых ворот. Придворные перешептывались: император держит Петра  в
деревушке перед Веной, как некогда византийский император продержал  ки-
евскую княгиню Ольгу у ворот Константинополя!
   Из Штокерау в Вену летит жалоба, что послам "стоять в том местечке  и
задерживать их не для чего, потому что посланы они Его Царским Величест-
вом к его Цесарскому Величеству для нужных дел".
   Но время шло, и Петру ничего не оставалось делать, как смирить горды-
ню и заняться почтой. Он принялся за письма, на которые давно  собирался
ответить.
   Наконец, 15 июня посольство тронулось, но, проехав с  десяток  верст,
снова остановилось, правда, уже "на подхожем стане"  в  деревне  Ланген-
церсдорф. Торжественный въезд в Вену был назначен на четыре часа дня  16
июня.
   * * *
   Красавица Вена лежала у ног Петра - такая близкая и все же  недоступ-
ная. Ее часами можно было разглядывать с близлежащих холмов.
   Трудно было найти лучшее место для постройки столицы. Там, где  голу-
бой Дунай, сбегая с гор, резко поворачивает к Будапешту, образуется  из-
лучина. В ней-то и расположился небольшой город, обнесенный мощной  кре-
постной стеной с башнями*. В центре его - величественный собор Св.  Сте-
фана, гордо вознесший к небу свои готические шпили.  А  рядом  неуклюже,
как черепаха, распластался императорский  дворец  Хофбург.  Вокруг  него
церкви и дворцы поменьше. На  западе  виднеются  убегающие  вдаль  холмы
Венского леса, а с востока город опоясывает Дунай. За рекой голая,  без-
лесая низменность. Столетие спустя  Меттерних  скажет:  Азия  начинается
прямо за моими окнами.
   Однако, несмотря на красоту и удобное расположение,  Вена  не  шла  в
сравнение ни с Лондоном, ни с Амстердамом, ни с Парижем, ни даже с Моск-
вой. Она не была ни портовым городом, ни промышленным или торговым цент-
ром. Вена прославилась другим - она была  столицей  императорского  дома
Габсбургов. Количеством дворцов и числом  придворных  Вена  превосходила
все европейские столицы. Не слишком утруждая себя элегантной службой при
дворе или в армии, придворные развлекались охотой, балами,  маскарадами,
танцами, музыкальными и иными представлениями. Вена, по сути дела,  жила
тем, что обслуживала их. Они определяли стиль города, его красоту и  бе-
залаберность, страсть к прекраснословию и показухе.  Нравы  знати  очень
скоро пронизали всю городскую среду, создав тот самый неповторимый облик
Вены - немного чопорный, немного фривольный, но удивительно легкий,  ко-
торый существует и по сей день, именуясь венским стилем.
   Центром этого своеобразного мирка был дворец Хофбург -  беспорядочный
лабиринт зданий, сооружавшихся столетиями, связанных между собой длинны-
ми коридорами, темными лестницами, тихими двориками  и  огромными  зала-
ми**. В это беспорядочное нагромождение каменных зданий,  не  обладавших
ни симметрией, ни элегантностью Версальского дворца, с которым  Хофбург,
конечно же, соперничал, были втиснуты покои императорской семьи, бесчис-
ленные правительственные кабинеты, музей, театр и даже госпиталь. Их пе-
реполнял двор из двух тысяч знатных персон и 30 тысяч слуг.
   Император же был в этом дворце скорее рабом, чем правителем  установ-
ленного им самим строжайшего протокола, больше напоминавшего  византийс-
кий, чем версальский. Леопольд постоянно  должен  был  носить  испанские
придворные одежды: черный бархатный костюм с тончайшими  кружевами,  ко-
роткий плащ, шляпу с загнутыми полями,  красные  чулки  (их  мог  носить
только император) и красные ботинки. На церемониях он появлялся в  одеж-
дах из ало-золотой парчи, украшенной бриллиантами, В таком виде по рели-
гиозным праздникам император шел пешком через толпы  народа,  окруженный
рыцарями ордена в длинных плащах из темно-красного бархата с золотом.
   Где бы ни появлялся император и его семья, придворные низко кланялись
и припадали на одно колено. То же происходило лишь при одном  упоминании
его имени. Когда их величества обедали в  одиночестве,  блюда  проходили
через 24 руки, прежде чем достигали императорского стола.  Вино  налива-
лось специально отобранным виночерпием, который  наполнял  императорский
бокал, опять-таки стоя на одном колене.
   В общем все должно было говорить о величии и гармонии. На самом  деле
хаос, царивший в Хофбурге, пожалуй, символизировал то сложное состояние,
в котором пребывала Австрийская империя. Императорам никогда  не  удава-
лось создать из всех этих неуклюжих органов Священной Римской империи  -
бесчисленных канцелярий, советов, сокровищниц - единую стройную структу-
ру, поддающуюся разумному управлению.
   Вена являлась административным центром огромных территорий, простира-
ющихся от Балтики до Сицилии. Но в действительности австрийский  импера-
тор управлял двумя государственными образованиями. Первым была Священная
Римская империя - непрочный союз практически независимых государств Гер-
мании и Италии, чьи связи и древние традиции уходили в  глубь  тысячеле-
тий, ко временам Карла Великого. Вторым - традиционные владения Габсбур-
гов в Центральной Европе - эрцгерцогство Австрия,  королевство  Богемия,
королевство Венгрия, а также территории на Балканах, недавно завоеванные
у Турции.
   Священная Римская империя давала императору титул и престиж,  которые
определяли необычные размеры и пышность его двора. Однако нередко случа-
лось, что пышный титул был всего  лишь  фасадом  несуществующей  власти.
Правители этого конгломерата разномастных  земель  -  наследные  принцы,
маркграфы, ландграфы, князья и герцоги - сами определяли  религию  своих
подданных и численность своих армий. Если же случалась война,  они  сами
решали, будут ли сражаться вместе с императором, против него  или  оста-
нутся нейтральными. При этом никто из них особенно не задумывался о вер-
ности империи, когда дело доходило до их собственных интересов.  Протес-
тантских князей Севера Европы не интересовали амбиции и политические за-
мыслы Габсбургов. Все решалось очень просто: если император хотел  зару-
читься их поддержкой, он должен был за нее платить.
   Но, несмотря на это, император имел большой вес в европейской полити-
ке. Не только силой традиции или блеском императорской короны внушали  к
себе уважение Габсбурги, носившие эту корону в течение столетий. В Моск-
ве и в других столицах цесарский двор не зря почитался выше других.  Его
реальная сила, доходы, армия, мощь проистекали от  государств,  которыми
он действительно управлял, Австрии, Богемии, Моравии, Силезии,  Венгрии,
и новых приобретенных земель, простиравшихся через Карпаты в Трансильва-
нию и через Альпы к Адриатике.
   Габсбурги претендовали также на трон Испании со всеми испанскими вла-
дениями в Европе, включая саму Испанию, испанские  Нидерланды,  Неаполь,
Сицилию и Сардинию. Они зорко следили за  тем,  что  происходит  вокруг,
всегда готовые прибрать к рукам все, что плохо лежит, если только не бо-
ялись получить отпор. В средневековой Европе, где все  следили  друг  за
другом с опаской, не было, пожалуй, более бесстыдных и лицемерных хапуг,
чем австрийские Габсбурги. Такая уж о них шла слава. Но, разумеется, са-
ми они говорили, что ничего другого в голове не держат, кроме как благо-
честивых помыслов защиты христианства от неверных  турок  и  богомерзких
лютеран. Впрочем, тогда все говорили нечто подобное.
   * * *
   Въезд посольства в Вену состоялся 16 июня. Но не обошлось без  накла-
док. Как бы предчувствуя это, Петр рано утром один отправился в  столицу
на почтовых лошадях. Без фанфар и почестей. И правильно сделал, - опере-
див послов, он избежал унизительной задержки, которая произошла у заста-
вы.
   А послы, двинув вперед обозы, сами  покинули  подъезжий  стан  только
после обеда. Проехав версты две, они остановились в условленном месте  у
корчмы, напротив Табрской заставы, и послали переводчика сообщить о том,
что едут. Но то ли замешкались  в  дороге,  то  ли  путь  им  преградили
австрийские войска, некстати потянувшиеся длинной цепью к Пратеру, - те-
перь уже этого не установишь, - но прошло  немало  времени,  прежде  чем
послы, усталые и недовольные, перешли пешком через дунайские мосты.  Од-
нако впереди все равно шли московские трубачи и громко трубили. Несмотря
на поздний час, посольство встречало много народу: выехала знать в  эки-
пажах, собрался на невиданное зрелище и простой люд...
   А Петр уже давно проскочил и Табрскую заставу, и гулкие мосты  через-
Дунай, миновал предместьеЛеопольдштадт и безо всякой помпы въехал в Вену
через Красные ворота.
   300 лет спустя мне удалось разыскать это место. Облокотившись на  па-
рапет Дунайского канала, я смотрел на Шведенплатц - маленькую площадь на
краю Старого города. Ее главная достопримечательность теперь -  огромная
закусочная "Макдональд". Но примерно на том месте, где эскалатор  выбра-
сывал из метро толпы спешащих венцев, стояла когда-то легендарная  Крас-
ная башня, построенная еще в XIII веке. Ее  не  мог  не  миновать  Петр,
въезжая в город. Рядом была таможня с огромными весами, где  проверялись
товары, которые везли по Дунаю в Вену.
   От тех времен на Шведенплатц не осталось ничего. Башню и таможню сло-
мали в конце XVIII века. Почти все дома были разрушены во время жестоких
боев второй мировой войны,  когда  Советская  Армия  теснила  германские
войска. Но название улицы - Ротен (Краснобашенная) - сохранилось. По ней
ехал Петр к собору Св. Стефана и далее по Кертнерштрассе. На этих улицах
уцелело немало зданий, мимо которых проезжал Петр.  Их  легко  отличить:
маленькие, в два-три этажа, не больше. И окна у них тоже маленькие и  не
так часто расположены по фасаду, как нынешние.
   Невелик город Вена - не успел оглянуться на Св. Стефана,  вот  уже  и
выезд через Каринтийские ворота. Но и от них не осталось  ни  следа,  ни
названия...
   А Петр спешит все дальше и дальше по Лайнсгрубе, в предместье Гумпен-
дорф, по тем временам далеко за город. Там, среди садов  на  изгибе  ма-
ленькой речушки Вены, стоял дом  графа  Кенигсека,  предназначенный  для
русского посольства. Конечно, он был не столь внушителен и  величествен,
как дворец императора, но, судя по описаниям тех времен, обширные  апар-
таменты и роскошные залы, обставленные богатой мебелью и картинами, рав-
няли его с дворцом.  К  тому  же  его  окружал  большой  парк  на  манер
итальянского, с аллеями, фонтанами и множеством скульптур.
   Там вместе с послами три дня безвыездно жил  Петр.  И,  судя  по  его
письмам в Москву, пребывал в превосходном настроении -  ждал  встречи  с
цесарем.
   * * *
   Кто же был этот человек, которого так стремился повидатъ Петр?
   Его наикатолическое величество Леопольд I, император Священной  Римс-
кой империи, эрцгерцог Австрии, король  Богемии  и  король  Венгрии,  не
признавал равным себе ни одного смертного, за исключением разве что папы
римского. В глазах австрийского императора король Франции был  не  более
чем выскочкой посредственного происхождения, с темными намерениями. Царь
московский, по его мнению, был едва ли более знатен, чем другие  восточ-
ные князья, живущие, по его представлениям, в шатрах.
   Леопольд был непоколебимо уверен в своем величии.  Дом  Габсбургов  -
древнейший из правящих династий в Европе. Более 300 лет почти непрерывно
это семейство носило корону Священной Римской империи. К концу ХVII века
реформация и Тридцатилетняя война поколебали  императорское  могущество,
но по-прежнему император был высшим  светским  правителем  христианского
мира. Его реальная власть, может быть, и  уступала  королю  Франции,  но
чувство превосходства преобладало всегда. Сохранить эту  видимость  пре-
восходства было одной из  главных  забот  Леопольда.  Он  содержал  штат
усердно работающих историков и книжников, которые своими  исследованиями
связали происхождение императора через бесчисленных героев  и  святых  с
самим Ноем.
   Но человек, который носил эту тяжесть генеалогической  ответственнос-
ти, героическими чертами наделен не был. Хотя в 1698 году он  уже  сидел
на императорском троне 40 лет (и просидит еще семь), он  не  был  рожден
для короны. В семье Леопольд был младшим сыном. Его готовили для церков-
ной деятельности и оторвали от занятий  теологией  только  из-за  смерти
старшего брата - Фердинанда.
   Леопольд отличался феноменальной нерешительностью.  Стоило  появиться
проблеме, хоть чуть-чуть выходящей за привычные рамки протокола, как им-
ператора начинали терзать муки сомнения. Он письменно  запрашивал  своих
министров, но, собрав их мнения, колебался, опасаясь прислушаться к  со-
вету одного и тем самым обидеть других. И потому привлекал к  обсуждению
все новых и новых лиц, а дело все откладывалось и откладывалось  и  чаще
всего оставалось нерешенным. Венецианский посол Доменико Контарини гово-
рил, что больших усилий стоило побудить императора принять  решение,  но
одной песчинки достаточно, чтобы удержать его от этого.
   В общем, это был человек, который предпочитал бездействовать и беско-
нечно обсуждать рекомендации своих придворных. Несмотря на это, а  может
быть, наоборот, по этой причине в его правление империя постоянно воева-
ла и даже небезуспешно, хотя Леополъд по своей натуре не был  завоевате-
лем. Когда турецкие армии окружили Вену в 1683 году, император  тихонько
сбежал из города и так же тихонько возвратился после того, как турки бы-
ли разгромлены и отброшены за Дунай.
   Леопольд был опутан паутиной склочников, которые непрестанно интриго-
вали за его спиной. Политика же делалась в  его  отсутствие.  А  сам  он
предпочитал тихие и спокойные занятия: религию, искусство, дворцовые це-
ремонии и изучение собственной генеалогии. Император обожал музыку и сам
сочинял оперы. По характеру был меланхоличным, но упрямым как осел.  При
этом ему удавалось изображать суровое  величие,  причем  не  без  благо-
родства. И он твердо уверовал, что быть императором  -  значит  занимать
высшую ступень в человеческой иерархии.
   Польскому королю Яну Собескому, спасшему Вену от турок, Леопольд  вы-
разил благодарность в столь холодной и церемонной манере, что король был
вынужден склониться в ироническом полупоклоне: я очень рад, что мог ока-
зать вашему величеству столь незначительную услугу.
   Но Леопольд и бровью не повел. Что для императора  был  польский  ко-
роль! Не выше в его глазах был и государь лежавшего еще дальше к  восто-
ку, хотя  и  обширного,  но  полупустого  и  полуазиатского  Московского
царства.
   * * *
   Душным июньским вечером, когда  жаркое  солнце  покатилось  за  холмы
Венского леса, Петр и его послы вышли из ворот дома Кенигсека. Было  по-
ловина шестого ровно. Кареты уже ждали. Рослые, на подбор, кони нетерпе-
ливо пофыркивали, перебирая ногами. Нетерпелив был и царь - в два прыжка
очутился в карете. Головин и Возницын уселись в наемный экипаж. Но каре-
ты не сорвались с места, а тихо и плавно, как подобает в  подобных  тор-
жественных случаях, тронулись по пыльной дороге  вдоль  игриво  журчащей
речонки Вены. Слева и справа, куда ни глянь, ухоженные поля  и  цветущие
виноградники, разделенные перелесками. Взбегут лошади на холм, а  дальше
снова поля и виноградники. И только у самого горизонта в  темном  мареве
не то тучи грозовые, не то гор громады угрюмые, не поймешь даже.
   Впереди сверкает множеством окон дворец. Позади  него  -  аккуратный,
как будто для игры в куклы, прудик. И лодочка у зеленого берега тоже как
игрушка. Лужайки подстрижены, кустики завиты. Ну все  как  на  картинке.
Это - летняя резиденция императора Леопольда, ем загородный дворец Фаво-
рита.
   Кареты едут мимо роскошных золоченых ворот и останавливаются у  садо-
вой калитки. Так надо: царь в Вене инкогнито, и его свидание с императо-
ром сугубо приватное. Пешком по тенистой Померанцевой аллее вместе с Ле-
фортом,они направились к дому. Но не к главному входу,  а  к  маленькой,
неприметной двери. За ней узкая и не  совсем  чистая  лестница,  которой
обычно пользуются слуги. Петр поднялся по ступенькам и, толкнув едва за-
метную дверь, очутился в длинной роскошной зале с расписными  стенами  и
золочеными узорами на потолке. Девять огромных окон глядели в  сад,  где
виднелся все тот же игрушечный прудик с лодочкой. Петр отметил про себя,
что цесарцы живут убого, а принимают в роскоши.
   Накануне Лефорт все уши прожужжал, растолковывая царю правила венско-
го протокола:
   Свидание будет в столовой галерее. Оба монарха в сопровождении  свиты
должны войти в галерею одновременно с противоположнык концов и, двигаясь
медленно навстречу друг другу, встретиться посредине, как раз  у  пятого
окна. Не забудьте, мин херц, у пятого окна! И Боже вас упаси - ни  слова
о делах. Так требует венский протокол!
   Петр шагнул в залу и тотчас увидел, что навстречу ему вышел маленький
человечек с узким лицом, вялым взором больших, задумчивых глаз и крупным
мясистым носом. Пышные усы плохо скрывали отвислую нижнюю губу и  выдаю-
щийся подбородок - фамильные черты, которыми отмечены, если  не  сказать
обезображены, все Габсбурги. Леопольд - а это был он - казался старым  и
нездоровым. Он был в шляпе, из-под  которой  на  узкие  плечи  ниспадали
слишком правильными рядами длинные локоны обязательного для того времени
высокого парика.
   Сообразив, что перед ним император, Петр стремительной походкой  нап-
равился прямо к  нему.  Настигнув  вяло  бредущего  мимо  третьего  окна
австрийца, Петр сразу же заговорил с ним по-русски.
   Боже, что тут было! Придворные буквально оцепенели от  ужаса.  На  их
глазах происходило святотатство - нарушался протокол. Что будет  с  Пет-
ром? Что ждет их?
   Но когда оба суверена удалились в нишу у окна в сопровождении  одного
лишь Лефорта, служившего переводчиком, придворные вздохнули с облегчени-
ем: молодой царь относился к их хозяину с явным уважением и даже  почте-
нием. После обмена приветствиями император предложил царю сесть и надеть
шляпу, а тот долго отказывался. Наконец сел, но тотчас снял шляпу.  Лео-
польд тоже снял шляпу, и они беседовали с непокрытыми головами. Леопольд
обращался к молодому царю, может быть, несколько неуклюже, но по-импера-
торски, даже изысканно. Он называл его "господин брат".
   Обо всем этом долго потом шептались любопытные придворные, а  позднее
записали в толстых церемониальных и протокольных журналах, чтобы  навеки
сохранить эти таинства для потомков.
   Действительно, странную картину являло свидание двух столь  непохожих
людей - ни по внешнему облику, ни по характеру. Придворные  потом  отме-
тят, что 26-летний Петр необычайно высок ростом, порывист и одет в  тем-
ный кафтан голландского покроя с поношенным галстуком, при  вызолоченной
шпаге, но без темляка*. Он показался составителям протокола немного  су-
тулым, хотя, впрочем, довольно стройным молодым человеком с приятным вы-
ражением лица, насколько его можно было  рассмотреть  издали.  Все  пра-
вильно. При своем огромном росте Петр был узок в плечах и отнюдь не выг-
лядел богатырем. Сохранившиеся костюмы царя сшиты на человека,  носящего
одежду нынешних 46 - 48-го размеров. По нашим меркам это типичная фигура
сегодняшнего акселерата - двухметровый рост и узкие плечи.
   Беседа продолжалась всего 15 минут. Приблизительное ее содержание Ле-
форт сообщил затем в одном из писем в Женеву. Петр, пишет Лефорт, назвал
цесаря братом и говорил ему, что приехал приветствовать его как величай-
шего государя христианского мира, и просил подтвердить существующий меж-
ду ними союз. Пусть император не обижается, что он, царь, не мог прибыть
ранее: важные дела, которые были у него н Голландии и Англии ради снаря-
жения морских сил для войны, были причиной замедления. Цесарь, продолжа-
ет Лефорт, выражал свое полное удовольствие по поводу этого приветствия.
   После беседы Петр тем же путем чинно спустился в сад. Но тут  уже  не
сдержался и дал выход накопившейся энергии: вскочил в маленькую  лодочку
у игрушечного пруда и стал быстро грести, обогнув пруд несколько раз.
   Долго потом, как круги по воде, расходились из Вены сообщения  послов
о пребывании Петра. Например, в Мадрид от испанского посланника: "Он  не
кажется здесь вовсе таким, каким его описывали при других дворах, но го-
раздо более цивилизованным, разумным, с хорошими манерами и скромным".

   ГЛАВА II НАСЛЕДСТВО

   Зачем Петр ехал в Вену? Не для того же, чтобы  познакомиться  с  этим
унылым честолюбцем Леопольдом I.
   О Великом посольстве Петра написано столь много, что, ей-богу, не хо-
чется ворошить и повторять все, что сказано и  хорошо  известно  еще  со
школьной скамьи. Да, Петр едет учиться, познавать  Европу  ее  политику,
техническое мастерство, науку, культуру. Ученые, которые столетия спустя
по крупицам разберут его неуемную деятельность и придут к такому выводу,
может быть, и правы. Так оно, очевидно, и выглядит  через  столетия.  Но
если бы самому Петру довелось прочитать об этом накануне своего  очъезда
их Москвы 9 марта 1697 г., то он наверняка бы удивился, а то  и  осерчал
бы и, не дай бог, побил - крут был на расправу великий государь.
   Ехал-то он с совершенно четкой и конкретной целью. О ней  громогласно
возвестил думный дьяк Емельян Украинцев: едет посольство ради "подтверж-
дения прежней дружбы и любви для общих всему христианству дел, к  ослаб-
лению врагов креста Гослодня, салтана тульского, хана крымского  и  всех
бусурманских орд". Точно сказал дьяк. Цель посольства была сугубо дипло-
матической - оживить союз против турок, привлечь к нему новых  сторонни-
ков. А заодно закупить снаряжение и нанять иностранных специалистов  для
армии и флота. Дело понятное - война.  Но  кто  из  нас,  отправляясь  в
дальние страны, скажем в служебную командировку, не мечтает  посмотреть,
как живут тамошние люди. Тоже и Петр - ему было всего 26 лет.
   Однако, как нередко случалось в его деяниях,  которые  совершались  в
основном по наитию, как бы мы сказали сегодня - без концептуальной  про-
работки, то, что поначалу представлялось главным, отошло на задний план,
а второстепенное вышло вперед и оказалось что ни на  есть  главным.  Так
случилось и с Великим посольством. Его дипломатическая цель, стоявшая во
главе дела, не прошла, а проще сказать - провалилась. Зато побочные  за-
мыслы осуществились как нельзя лучше.
   Но историю, что не раз случалось у нас, начали переписыватъ  примени-
тельно к совершенным деяниям. Первым приложил к этому ловкую руку П.  П.
Шафиров. В сочинении о внешней политике  России,  написанном  много  лет
спустя после Великого посольства (а его читал в рукописи  и  правил  сам
Петр), указывались уже три цели путешествия:
   - узнать политическую жизнь Европы, ибо ни сам царь, ни его предки ее
не видывали;
   - устроить свое государство в политическом и, особенно, в военном от-
ношении по примеру европейских государств;
   - своим примером побудить подданных к путешествиям в чужие края.
   Как видите, дипломатическая цель Петровой поездки  как-то  выпала.  О
ней стали забывать и другие.  И  получилосъ  нечто  вроде  триумфального
шествия по Европе.
   На самом деле все было куда как сложнее.  И  столь  привычный  нашему
сердцу образ царя-плотника с топором в руках, наверное, давно  пора  до-
полнить образом умного и расчетливого, хотя и импульсивного, политика.
   * * *
   Молодому Петру досталось тяжелое наследство. Но  едва  ли  не  самыми
трудными были дела внешние. Два столетия  после  обретения  национальной
независимости прошли для России в непрекращающихся тяжелых войнах, каких
не видела ни одна страна, ни одна нация Европы. Войнах, которые требова-
ли всей энергии, всех сил.
   Эти войны не имели конца, а враг никогда не исчезал, если даже и  бы-
вал разгромлен или с ним заключался мир. Затянувшиеся  на  столетия,  их
как-то совестно втискивать в прокрустово ложе привычных нам понятий нас-
тупательных или оборонительных войн. Жалкие  обрубки,  которые  остаются
после такой экзекуции, могут лишь смутно напоминать те великие и  траги-
ческие события, которые происходили на самом деле. В равной мере это от-
носится к понятиям справедливых или несправедливых войн. Потому что  эти
войны нельзя назвать войнами ни  за  национальное  освобождение,  ни  за
объединение страны. Их едва ли можно характеризовать и как борьбу против
агрессии. Но их нельзя считать и колониальными войнами  или  войнами  за
территориальные приобретения. В чистом виде они не были ни одной из них,
потому что объединяли все эти черты.
   Эти непрерывные войны были как одна тяжкая война народа, находившего-
ся на пороге Европы и Азии, на великой линии, разделявшей оседлый мир  и
кочевые племена, там, где сталкивались между собой христиане, мусульмане
и язычники. Народа, который, несмотря на все  лишения,  сумел  сохранить
свою национальную сущность и культуру. Народа, которому в одно и  то  же
время пришлосъ вести борьбу за возвращение отчих земель, захваченных ка-
толиками и мусульманами, и осваивать, колонизовать  огромную  и  суровую
землю - большую, чем весь континент Северной Америки.
   Летопись этого прифронтового образа жизни русского народа запечатлена
в датах основания городов наших. Практически одновременно  они  возводи-
лись в Сибири, на Дальнем Востоке и в Центральной России.  Признаюсь,  я
был поражен этой одновременностью, над чем раньше как-то и не задумывал-
ся.
   Так в Сибири на расстоянии многих тысяч километров от  Москвы  появи-
лись: Тюмень - 1586, Тобольск - 1587, 0бдорск  -  1595,  Нарым  -  1596,
Томск - 1604, Енисейск - 1619, Красноярск - 1628, Якутск - 1632,  Нижне-
колымск - 1644, Охотск (на Тихом океане) - 1649.
   Но в то самое время, когда в промерзшей тундре или заснеженной  тайге
возникли эти города, до которых добираться-то нужно было с большим  тру-
дом год или два, новые города родились у самой Москвы на богатых и  пло-
дородных землях Центральной России: Орел - 1564, Курск - 1586, Воронеж -
1586, Белгород - 1593, Тамбов - 1б36.
   Какой же духовной силой нужно было обладать, чтобы выдержать  нечело-
веческое напряжение этой борьбы не год, не два, а  два  столетия  кряду.
Состояние этой непрекращающейся войны наложило отпечаток на русскую  го-
сударственность да и на характер русского человека. И когда  сегодня  мы
все чаще и чаще задаемся вопросом, почему мы такие, не стоит ли нам  об-
ратиться к тому далекому прошлому.
   Для России война тогда шла по всем четырем направлениям:  на  Западе,
Севере, Востоке и Юге.
   Страшно трудной и долгое время наименее удачной была борьба с  тради-
ционными противниками на Северо-Западе - Польшей-Литвой, обьединенными в
одно государство - Речь Посполитую, и Швецией. За 200 лет после освобож-
дения от татарского ига и до воцарения Петра Россия  воевала  6  раз  со
Швецией и 12 раз с Речью Посполитой. В общем и целом эти войны продолжа-
лись 85 лет. Все, кроме одной-двух, были либо неуспешными, либо незавер-
шенными. А две стали полной катастрофой: разорительная  Ливонская  война
1558 - 1583 годов, которая завершилась поражением России, и так называе-
мое Смутное время, когда Москва была захвачена и  казалось,  что  Россия
распалась.
   "Сухой остаток" этих войн был плачевным: к 1700 году западные границы
России были практически такими же, как при Иване  Грозном.  Приобретения
на Украине уравновешивались потерянными территориями на Балтике.
   Зато на Востоке и Юго-Востоке продвижение было внушительным.  В  50-х
годах ХVI века Иван Грозный присоединил к Московскому княжеству  Казанс-
кое и Астраханское ханства. Была открыта дорога для колонизации огромных
пространств Верхней Волги,  Уфы  и  Камы  и  массовой  миграции  русских
крестьян на эти новые плодородные земли.
   За Казанью лежала Сибирь. В течение 50-60 лет казачьи  отряды  прошли
Сибирь вдоль и поперек, основывая города, деревни, форты, торговые  пос-
ты. Ермак пересек Урал в 1581 году. Через  100  лет  Россия  вступила  в
конфликт с Китаем за территории в устье Амура. Россия становилась  импе-
рией, лежащей на двух континентах. Захват и освоение Сибири -  это  эпо-
пея, перед которой меркнет прославленная колонизация Америки.
   Но самая жестокая непрекращающаяся война велась на Юге. В течение 300
лет она высасывала кровь из России и оставила отметину на ее  дальнейшей
судьбе.
   Монгольское нашествие на Южную Россию было такой разрушительной силы,
что разнесло в клочья процветавшее Киевское государство. Огромные  прос-
торы плодородной степи между Днепром и Волгой снова стали оплотом  коче-
вых племен. Сотни лет с тех пор татарские  и  тюркские  племена  владели
степью, нападая на русские поселения.
   Почти каждый год орды татар выливались из  степи,  проникая  в  глубь
русской территории. Москва захватывалась и сжигалась несколько раз. Пос-
ледний раз это произошло в 1571 году - в расцвет могущества Ивана  Гроз-
ного.
   Из года в год бесконечные процессии молодых русских исчезали в Крыму.
Старый меняла в Перекопе, у ворот Крыма, который каждую осень видел  ты-
сячи рабов, проходящих мимо его дома, спросил однажды: осталисъ  ли  еще
жители в этой земле?
   До ХVII века граница практически проходила по Оке - в 100  километрдх
от Москвы. И до конца XVIII века оборона южной границы и обеспечение бе-
зопасности от татарских набегов  оставались  главнейшей,  всепоглощающей
целью русского государства.
   Эта задача требовала тотальной и  жесткой  концентрации  всех  нацио-
нальных ресурсов, как материальных, так и людских,  затраты  усилий,  по
масштабам и напряженности не сопоставимых с усилиями любой другой  евро-
пейской нации средневековья.
   Если принять во внимание размер и отсталость  страны,  разбросанность
поселений и почти полное отсутствие дорог, можно только  удивляться  ка-
честву организации и эффективности русской военной службы. Каждый год  в
начале весны собирались ратники, полностью снаряженные для охраны грани-
цы. Там они пребывали до осени, когда степь становилась непроходимой.
   Этот распорядок повторялся из года в год на протяжении всей жизни че-
ловека. Как с удивлением отмечали иностранцы, у русских даже  вопрос  не
возникал о том, чтобы  поторговаться  об  условиях  и  продолжительности
службы, что было правилом в феодальной Европе. В России  военная  служба
для дворянина была обязательной, постоянной, и неявка  или  неподчинение
наказывались самым жестоким образом. Герберштейн писал: "В военное время
все они не отправляют погодной поочередной службы, а обязаны все идти на
войну". Война же шла все время.
   Постоянная армия, защищавшая Россию в XVI и XVII веках,  состояла  из
шести полков численностью до 65 тысяч человек. Интересно сравнить это  с
европейской практикой.
   До середины XVII века в обычном европейском сражении принимало  учас-
тие не более 25 тысяч человек с обеих сторон. Когда в 1467 году  импера-
тор Священной Римской империи собрал армию для всеобщего похода  на  ту-
рок, разорив войска своих многочисленных вассалов, ему удалось поставить
под ружье 18 тысяч 500 человек. А ведь в ее пределах  жило  куда  больше
людей, чем в России XVI века. В битве при Креси король Франции  (населе-
ние которой превышало население России) командовал самой  многочисленной
армией в феодальной Европе (12 тысяч  человек).  Наконец,  в  крупнейшей
объединенной военной акции средневековья - первом  крестовом  походе,  -
которая проходила на волне большого энтузиазма, войска, вступившие в Ма-
лую Азию, насчитывали 25-30 тысяч человек.
   Россия же должна была содержать вооруженные силы большие,  чем  евро-
пейские армии в абсолютных цифрах и по отношению к  своим  ресурсам,  не
для одной отдельной кампании, а в течение 200-300 лет.  Ей  одновременно
пришлось вести серию войн против могущественных западных соседей и коло-
низоватъ страну размером с целый континент. Но прежде всего  она  должна
была установить контроль над степью любой ценой, от  этого  зависело  ее
национальное существование.
   Медленно решалась эта задача. К началу XVI века оборонительная  линия
деревянных крепостей и укрепленных городов протянуласъ вдоль Оки от Ниж-
него Новгорода через Серпухов, Тулу, Козельск. Верста за верстой, год за
годом ценой неимоверных усилий русские неуклонно смещали эту  линию  ук-
реплений к югу.
   К середине XVI века Иван Грозный  построил  новую  линию  укреплений,
примерно 150 километров к югу между Волгой и Десной. Еще дальше, в серд-
це степи, была расположена, как бы мы ее назвали сегодня, система ранне-
го предупреждения из сигнальных вышек и мобильных патрулей.
   Еще полвека жестоких сражений, и русская армия вышла на линию Воронеж
- Белгород - Днепр. Вдоль нее был построен третий ряд укреплений.
   А дальше лежала безлюдная враждебная степь. Считалось, что это ничей-
ная земля. Можно было днями ехать по ней и не встретить ни человека,  ни
признаков жилья. Высокая трава с головой скрывала всадника.
   Но безмолвие было обманчивым. В степи хозяйничала татарская конница -
легкая и неуловимая, как тень, и потому нападения можно было ждать в лю-
бую минуту и с любой стороны.
   Однако русские воеводы нашли свою походную поступь по степи. 20 тысяч
повозок составлялись в огромный прямоугольник. Его  фронтальная  сторона
равнялась километру. Боковые стороны - по  два  километра.  Внутри  этой
крепости на колесах шла пехота, рядом с повозками - пушки, всегда  гото-
вые развернуться и встретить противника картечью.
   Ее движение было крайне медленным - всего десять верст в день, но не-
уклонным.
   И все-таки Юг России оставался незаживающей раной. Татарские пики  из
Крыма часто бередили ее, хотя и не доставали уже до сердца  государства.
Покрытая коростой пожарищ, эта рана постоянно кровоточила. Потоки  русо-
головых пленников - мужчин, женщин и детей - стекали из нее по пропылен-
ным шляхам в Крым.
   * * *
   Но Турция угрожала не только России. В 1683 году ее несметные полчища
под началом великого визиря Кара-Мустафы осадили Вену.
   15 лет спустя, бродя по венским улицам, Петр повсюду видел незажившие
раны, нанесенные этой осадой*. По выщербленным уже в то  время  каменным
ступеням витой лестницы он взбирался к самому шпилю собора Св.  Стефана.
Оттуда хорошо были видны узкие улочки, упиравшиеся  в  кольцо  городских
стен, поля и виноградники, терявшиеся в холмах Венского леса...
   Казалось, что отсюда можно было разглядеть и огромную империю  Мухам-
меда IV, простиравшуюся от Крыма до Марокко и от Персидского  залива  до
венгерской равнины. Оттуда, вдоль Дуная, и поползло к Вене  150-тысячное
войско: турки, татары, янычары. Бывший монах-капуцин,  сменивший  сутану
на чалму и называвшийся теперь Ахмед-беем, командовал артиллерией из 300
пушек. По тем временам это была грозная сила.
   Окруженная полумесяцем и прижатая к Дунаю Вена могла противопоставить
ей всего лишь шесть тысяч регулярных войск. Граф Штаремберг -  комендант
Вены - приказал мобилизовать всех жителей, способных носить оружие. Но и
это не изменило соотношения сил.
   Вена задыхалась в осаде. В город хлынуло население окраин и близлежа-
щих деревень. Но от турецких пушек, паливших днем и ночью,  спасения  не
было. Дизентерия косила людей. Неожиданные взрывы из подкопов проделыва-
ли бреши в фортификациях, и тогда толпы янычар, потрясая кривыми  ятага-
нами, врывались в город. И хотя каждый раз их  атаки  удавалось  отбить,
казалось, что дни Вены сочтены...
   Петр садился на каменную скамью, которая и сейчас стоит на  смотровой
площадке у самого шпиля Св. Стефана, и смотрел туда, откуда граф Штарем-
берг на протяжении двух месяцев напрасно  ждал  помощи.  Огромное  полу-
кольцо все туже сжимало город, и турки с вожделением смотрели  на  свер-
кавший золотом шпиль Св. Стефана.
   - Золотое яблоко, - говорили они, - самое место, чтобы водрузить  зе-
леное знамя Пророка.
   Медленно подтягивались войска для освобождения Вены, хотя ими  коман-
довал бравый король Польши Ян Собеский. Современники творили  про  него:
одно его присутствие стоит целом войска. Но что за войском  он  командо-
вал!
   Под его знаменем собралась вся империя. Австрийские и немецкие войска
выглядели великолепно: представительная осанка, новенькое оружие и,  ко-
нечно, дисциплина. Эти люди подобны лошадям, творил про них Собеский, но
они не знают своей силы.
   Его не беспокоил и вид собственных солдат. Гусары  и  кирасиры  были,
конечно, вне сравнения. Но вот пехота... Едва одетые, босые, с  ружьями,
подвязанными веревками, чтобы не развалились. В основном это были  укра-
инские казаки под командой Семена Палия. Но как прекрасно они воевали!
   Говорят, что Собеский вывел этих оборванцев вперед и заявил: вот  лю-
ди, давшие обет не носить никакой другой одежды, кроме той, которую  они
отнимут у врагов. Скоро вы их увидите в роскошных восточных одеждах.
   Это была чисто польская бравада, но на австрийцев она произвела  впе-
чатление: король намерен сражаться.
   Через осадные редуты Штаремберг  шлет  Собескому  гонца,  переодетого
турком, с краткой запиской: "Мой господин, время уходит!" А когда яныча-
ры захватили укрепления вблизи императорского дворца, Штаремберг  запус-
тил в ночное небо фейерверк. Это был сигнал: город в  отчаянном  положе-
нии.
   Наконец на холме Калленберг появилось громадное развевающееся на вет-
ру красное знамя с белым крестом. Это приближались войска Яна Собеского.
   Ни турки, ни осажденная Вена не ждали его с этой стороны: дорога счи-
талась непроходимой. На это и рассчитывал польский  король.  Правда,  по
пути пришлось бросить немецкие пушки.  Но  "оборванцыэ  протащили  через
ущелье польскую артиллерию.
   С вершины Калленберга Собеский с удивлением смотрел на поле  завтраш-
ней битвы. Кара-Мустафа явно не готовился к встрече. Не было  ни  одного
редута, который преграждал бы полякам подступы к Вене. Зато для себя  он
построил великолепный временный дворец с фонтанами, садами и  беседками.
Даже маленький зверинец был для услады великого визиря.
   - Это болван, - громко сказал король, глядя на разноцветное море  ту-
рецких шатров в долине Дуная, - он нам попался.
   На рассвете 12 сентября с вершины Калленберга донеслось  троекратное:
"Иисус - Мария! Иисус - Мария! Иисус - Мария!"
   Польская, австрийская и немецкая армии двинулись вниз. 14 часов  про-
должалась битва. 14 часов в шелковой рубашке, без доспехов,  потому  что
стояла жара, Ян Собеский не слезал с коня. А когда турки побежали,  бро-
сая шатры и обозы, он рухнул на землю. Его тут же окружила толпа солдат,
восторженно кричащих: "Наш король! Наш великий король!"
   Но он потребовал барабан - писать письмо. Кому бы вы думали?  Любимой
жене, Марысеньке. К нему подвели коня самого Кара-Мустафы. Собеский сре-
зал золотое стремя и отослал вместе с письмом:
   - Чтобы Вы не могли сказать, как татарские женщины,  когда  их  мужья
возвращаются с пустыми руками: "Нет у вас храбрости!"
   Таким вошел в историю Ян Собеский - один из славных рыцарей XVII  ве-
ка: герой на войне, пылкий любовник и бездарный политик, который  так  и
не сумел воспользоваться плодами своей победы.
   А Кара-Мустафа?
   По дороге в Белград его встретили палачи. Они  передали  ему  награду
разгневанного султана - шелковый шнур. Им его и удавили два дюжих яныча-
ра, накинув шнур на шею и медленно затянув с двух сторон.
   Это случилось 25 декабря - в тот самый день, когда в соборе Св.  Сте-
фана служили торжественную мессу по случаю Рождества.
   * * *
   Под этими впечатлениями Петр и послы - Франц Лефорт, Федор Головин  и
Прокофий Возницын, собравшиеся в доме графа Кенигсека, перебирали узелки
русской политики последних 15 лет. Все вроде было правильно. Но  вплета-
лась все же какая-то неуловимая ниточка неуверенности, которая не давала
покоя, заставляла искать и перепроверять.
   Действительно, осада Вены вызвала переполох в Европе. Турецкая  угро-
за, которая еще вчера слышалась  лишь  как  далекий  отзвук  религиозных
страстей, бушевавших где-то на краю света, обернулась вдруг визжащей ор-
дой с огромными пиками наперевес в самом центре Европы. Если бы Вена па-
ла, ничто не удержало бы эту орду и она через германские княжества, сла-
бые и разрозненные, растеклась по всей Европе. Это была серьезная  опас-
ность, и борьба с  ней  рассматривалась  как  общеевропейское  дело.  Но
Австрия ни по географическому положению, ни по  психологическому  складу
населения не могла служить щитом Европы. И поэтому Дунай  для  турецкого
султана оказался прямой дорогой на Север.
   Не без труда Австрия, Венеция, Польша и ряд германских княжеств обра-
зовали Священную лигу против Турции. Они призывали присоединиться к  ней
все христианские страны, и особенно Московское государство, которое име-
ло общую границу с Турцией.
   Однако Россия вступать в Лигу не спешила. В европейских коалициях она
еще не участвовала и потому действовала осторожно: на первых порах огра-
ничилась союзом с Польшей. В 1686 году, еще при регентше Софье, Россия и
Польша заключили "вечный мир". Ян Собеский со слезами на глазах подписал
Московский договор, по которому Киев отходил к России. За это она должна
была вступить в войну с Турцией. Однако походы В.  В.  Голицына  в  Крым
оказались неудачными. Поэтому Россия присматривалась.
   И правильно делала. Наши современники назвали бы эту войну  странной.
На авансцене гремели битвы, шли кровопролитные бои и морские сражения. А
в тени дипломатических кулис проворно  сновали  дипломаты,  выторговывая
сепаратные сделки в интересах своей страны и в ущерб союзникам.  Даже  в
разгар войны Вена долгое время тихонько платила ежегодную дань  Констан-
тинополю, откупаясь от нападений. Не только французские короли, но и бо-
гатая республика Венеция и даже папа римский, призывавший  к  крестовому
походу против неверных турок, вели с ними тайные переговоры.
   Шпионаж процветал повсеместно. Французский историк  Фернанд  Браудель
нашел в архиве множество свидетельств того, что в Вене "всегда бьыи  хо-
рошо информированы о передвижениях турок" и время от времени,  разумеет-
ся, когда это было им выгодно, сообщали венецианцам о том, когда  турец-
кая армада собирается выйти в море...
   На первых порах Петр не стал ничего менять в русской  политике,  а  с
присущей ему энергией бросил все силы на Юг. Русская армия штурмом взяла
Азов и вышла в устье Дона на Азовском море. Другая русская армия  вместе
с казаками захватила приднепровские городки и вышла в  устье  Днепра  на
Черном море. С двух сторон - Запада и Востока - Крым брался в  клещи.  В
Воронеже строился огромный флот, чтобы обложить Крым со стороны  Черного
моря. Еще одно усилие - и гнездо крымских хищников, столетиями терзавших
Русь, будет разрушено. Нужно только не допустить, чтобы Турция этот мощ-
ный покровитель крымского хана - пришла к нему на помощь...
   Из далекого московского угла казалось, что обстановка в  Европе  бла-
гоприятствовала этим замыслам, хотя трудно, ох как трудно, было  разгля-
деть оттуда хитросплетения европейской политики.
   А дело выглядело так. Военная удача  явно  благоволила  Австрии.  Под
ударами ее армий турки откатывались все дальше на юг, оставляя победите-
лю Венгрию, Трансильванию, Славонию и Сербию. Венецианцы захватили  Дал-
мацию и Морею, как называли тогда южную часть Греции.  Они  заняли  даже
Афины.
   Россия наконец решилась. В начале 1697 года русский посланник в  Вене
Кузьма Нефимов заключает с Австрией и Венецией оборонительный и наступа-
тельный союз против Турции сроком на три года. Россия становится четвер-
тым участником Священной лиги.
   Может быть, это было не лучшее время для  присоединения  к  Священной
лиге? Военные действия союзников к тому времени, как назло, потеряли бы-
лую стремительность и натиск. Неудачи стали чаще и крупнее, а война при-
няла затяжной характер. Вяло действовали поляки. Им не удалось завоевать
Каменец с Подолией и Молдавию, на что они рассчитывали, начиная войну. В
общем после побед наступила усталость. Чувствовалось, что непосредствен-
ная опасность для Европы миновала, а религиозный пыл остыл.  А  тут  еще
австрийцы. В разгар боевых операций против турок они ввязались в войну с
Францией, оттянув значительную часть своих войск на западный фронт.
   Что же изменилось в  европейской  ситуации?  Из  далекой  Москвы  все
представлялось в неопределенном, а чаще в искаженном свете.
   Впрочем, у Петра не было иного выбора. За его плечами уже была азовс-
кая победа. На верфях Воронежа, где стояли остовы полусотни  боевых  ко-
раблей, закладывался не только русский флот, но  и  направление  русской
внешней политики на целое столетие вперед. Этим кораблям нужен был выход
в Черное море. Но на их пути  были  Крым  и  Турция.  В  борьбе  с  ними
Австрия, Венеция и Польша были естественными, или,  как  тогда  считали,
богоданными, союзниками. И если их боевой пыл несколько поугас, его надо
разжечь, влить новые силы в антитурецкую лигу. На это и была  ориентиро-
вана петровская дипломатия после Азова. Это и была цель Петровой  поезд-
ки.

   ГЛАВА III "ТАРАРА, ТАРАРА КРУГОМ!"

   Петр ходил по венским улицам и  внимательно  приглядывался.  Легенда,
сохранившаяся в старых венских книгах, рассказывает, что каждый день  он
переодевался в новое платье, чтобы его не узнали.
   Необычный это был город Вена. Сквозь  тесноту  грязных  и  запутанных
улочек, как в любом друтм средневековом городе, каких уже немало повидал
Петр, неожиданно протискивались ввысь изящные купола сверкающих  золотом
церквей и дворцов. А вокруг царило запустение, оставленное войной и  чу-
мой.
   Всего 20 лет назад "черная смерть" в очередной раз  гостила  в  Вене.
Она унесла с собой шестую часть ее населения. Леопольд  поклялся  тогда,
что поставит памятник в знак благодарности Богу, если он  избавит  город
от этой беды. Леопольд выполнил обещание. На центральной площади Вены  с
характерным названием Грабен (могила) он  воздвиг  мраморную  колонну  в
честь святой Троицы, которую австрийцы окрестили памятником чуме (она  и
по сей день стоит на одной из самых элегантных венских площадей  -  Гра-
бен), воплощая сложную символику многих авторитетов архитектуры.
   Петр любил заходить в простые гаштеты, посидеть, послушать, о чем го-
ворят люди, выпить стакан-другой молодого вина. У самой городской  стены
неподалеку от Красной башни, через которую он совсем недавно  въезжал  в
город, стоял гаштет Гриехенбейл - сам как  крепостная  башня  с  узкими,
словно бойницы, окнами и остроконечной черепичной крышей*.
   С раннего утра здесь шумел разноголосицей мясной рынок.  Остро  пахло
навозом и кровью. Да так, что запах этот въелся в камни мостовой и стены
домов. И даже сегодня вы еще можете почувствовать его... Визжали при-во-
зимые на заклание жирные австрийские свиньи, тоскливо  мычали  степенные
бело-коричневые коровы, жалобно  блеяли  тонконогие  овцы.  Их  стоны  и
мольбу перекрывали бодрые, с шуточкой выкрики купцов, зазывавших покупа-
телей. А к вечеру рынок затихал. Жизнь перемещалась в близлежащие гаште-
ты, где пили вино, хвалились выручкой и заключали сделки. И едва  ли  не
самым популярным из этих гаштетов был Гриехенбейл. Причем  своей  славой
он главным образом был обязан доброму Августину.
   Помните, любезный читатель, свое детство? Сказки Андерсена...  Груст-
ная принцесса склонилась к  котелку,  обвешанному  бубенчиками,  которые
названивали старинную мелодию: "Ах, мой милый  Августин!..  Все  прошло,
прошло, прошло!"
   Я не поверил своим глазам, когда в одной из старинных хроник наткнул-
ся на строчки, сообщавшие, что Августин был вполне реальной фигурой.  Он
жил в Вене во второй половине ХVII века. Но от  сказочного  Августина  в
нем ничего не было. Только, пожалуй, мелодия...
   Его звали Маркс Августин. Он играл на волынке, развлекая гостей Грие-
хенбейла и напевая куплеты, зачастую непристойного  содержания,  которые
тут же сам и  сочинял.  Каждый  куплет  он  сдабривал  глотком  молодого
австрийского вина и припевом, который позднее войдет в историю: "Ach  du
lieber Augustin!.. Alles ist hin".
   Так было и в 1679 году, когда "черная смерть"  гуляла  по  Вене.  Как
рассказывают, в один из тех дней, пьяный, как обычно, он не добрался  до
дома, а свалился в незасыпанную общую могилу и заснул в ней среди  груды
мертвых тел. Утром, как ни в чем не бывало, он выбрался из могилы и  по-
шел в Гриехенбейл петь свои песенки.
   Умер он год спустя после пребывания Петра в Вене в возрасте  62  лет.
Запись в приходской церкви, где он был похоронен,  свидетельствует,  что
он умер "в то время, когда пил вино".
   У меня нет доказательств, что эти два человека встречались. Но невоз-
можно представить, что Петр, бродя по Вене, не заходил в  Гриехенбейл  и
не слушал куплеты доброго Августина.
   * * *
   Успешное свидание с императором распахнуло перед Петром двери венских
дворцов.
   Он ходит на балы, посетил арсенал, библиотеку, кунсткамеру. Вероятно,
в связи с этим осмотром в расходной книге появилась запись: "Взял второй
великий посол на раздачу цесаревым служителям, которые великим послам на
цесарском дворе показывали разные вещи, 300 золотых".
   А 23 июня по случаю тезоименитства Леопольда  Петр  бьи  приглашен  в
оперу. Император слыл большим любителем музыки и даже сам грешил сочини-
тельством, которое придворные объявляли божественным. Представление  да-
валось уже в знакомом нам дворце Фаворита в большой, примыкающей к гале-
рее так называемой длинной зале. Там собралась вся императорская  семья.
Иностранные дипломаты присутствовали на спектакле инкогнито. Для  них  в
конце залы была сооружена особая ложа. Приглашены были и русские  послы:
впереди сидели Лефорт, Головин и Возницын, а за ними  несколько  дворян,
среди которых ростом выделялся Петр. По желанию царя все они были  одеты
в немецкие одежды.
   Спектакль был долгим - он продолжался более четырех часов. Утомленный
нестерпимой жарой и духотой, Петр часто выходил из ложи в  галерею,  где
ему подносили венгерские и другие вина. "Кажется, ему  понравилась  опе-
ра", - доносил испанский посол. А относительно танцев царь  сказал,  что
они очень отличаются от московских, потому что там танцуют только  нога-
ми, а здесь также производят движения руками и головой.
   Возвратившись домой из театра, Петр тотчас объявил  графу  Чернини  о
своем желании посетить на следующий день императрицу Элеонору-Магдалину.
Однако императрица колебалась с ответом. Третья жена Леопольда была жен-
щиной тихой, кроткой,  всегда  послушной  мужу.  Она  сторонилась  госу-
дарственных дел, не терпела пышности и церемоний, вела замкнутый,  почти
монастырский образ жизни, усердно посещая церковные службы и всецело от-
даваясь семье и воспитанию дочерей. Исключение  она  делала  только  для
своих многочисленных братьев. Ради устройства их карьеры она  пускала  в
ход все свое влияние. Ничто другое ее не интересовало.
   Но император решил пойти навстречу пожеланиям Петра. Был наскоро  вы-
работан церемониал свидания: царь возьмет с собой только одного Лефорта,
а императрица выйдет к нему с принцессами в сопровождении  обер-гофмейс-
терины и придворных дам. Местом свидания была назначена Зеркальная зала,
рядом с императорской опочивальней.
   Петр согласился на все эти условия. Но с первого же шага нарушил  их,
захватив с собой не только Лефорта, но также Головина и Возницына.  Граф
Чернини успел уведомить императора об этой перемене. Поколебавшись,  тот
счел нужным увеличить свиту своей жены, приказав вице-канцлеру графу Ка-
уницу находиться при императрице.
   Итак, свидание состоялось. Императрица и принцессы, окруженные  прид-
ворными дамами, стояли посреди залы, когда было доложено о прибытии  ца-
ря. Элеонора-Магдалина тотчас пошла навстречу Петру и ласково  его  при-
ветствовала, а затем возвратилась на прежнее место. В разговоре с дамами
Петр держался совершенно свободно. Он говорил по-русски, а они  отвечали
по-немецки. Лефорт был переводчиком. Петр спрашивал принцесс, сколько им
лет, хвалил их красоту. Элеонора-Магдалина справилась о здоровье  сестры
своей - русской царицы*, и этим вопросом  Петр  остался  доволен.  После
этого царь раскланялся и удалился. Вот и все.
   А еще он покорил австрийцев тем, что великодушно сократил  наполовину
платежи в три тысячи флоринов, которые император  хотел  выплачивать  на
содержание русского посольства в Вене. Нет, нет, протестовал  Петр,  эта
сумма слишком велика для "дорогого брата", которому приходится нести тя-
готы затяжной войны с турками.
   Австрийцы, немало наслышавшись о буйном нраве Петра, едва верили сво-
им глазам, что этот скромный, застенчивый молодой человек и есть русский
царь.
   * * *
   Дружелюбие, а главное, любопытство Петра, о которых в Вене ходили ле-
генды, имели совершенно неожиданные последствия. Вена  вообще  падка  на
слухи. А тут из сообщений цесарского посла в Лондоне стало известно, что
Петр, находясь в Англии, будто бы показал  недостаточную  приверженность
православию и даже интересовался другими религиями.  Иезуиты  тотчас  же
начали строить планы: не удастся ли  обратить  в  католичество  царя,  а
вслед за ним и его подданных. Это была чистой воды чепуха. Петр был иск-
ренним, хотя, может быть, и не слишком строгим поборником православия.
   Но личный советник императора иезуитский священник отец Вольф  верил,
что он сможет воссоединить православную и католическую церкви, разумеет-
ся, под главенством папы римского. Поэтому приезд царя в Вену отец Вольф
рассматривал как знамение свыше или, по крайней мере, как стечение  обс-
тоятельств, благоприятствуюших осуществлению его замыслов. Тем более что
сам царь, кажется, был готов к этому. Гуляя по  Вене,  он  интересовался
храмами. Заходил и в кирху иезуитов на Университетской площади. Она явно
заинтересовала его.
   В этом не было ничего удивительного.  Построенная  в  стиле  барокко,
только-только начавшем входить здесь в моду,  она  всех  поражала  тогда
своей необычной красотой.
   На смену мрачным, как крепости, средневековым домам приходили  округ-
лые и пышные, похожие на знаменитые венские торты со взбитыми  сливками,
здания. Они могли символизировать все что угодно, но для Габсбургов, для
католической церкви это был символ триумфа.
   Именно по этой причине архитектура барокко с ее вычурностью  и  теат-
ральностью определила на грядущие столетия лицо Вены. Барокко - это  ра-
дость, рвущаяся сквозь стены: нет больше  турецкой  угрозы,  нависшей  с
Востока, корни ненавистном лютеранства вырваны с  австрийской  земли,  и
Бог спас народ Австрии от "черной смерти".
   Между прочим, стиль барокко завезли в Вену иезуиты. В зтом городе они
вообще пользовались большим влиянием, причем не только в религиозных или
политических делах. Многие историки, например, считают,  что  своей  из-
вестной любовью к театру венцы во многом обязаны иезуитам. Это они нача-
ли ставить драматические спектакли на сценах австрийской столицы,  прос-
лавляя божественные чудеса.
   Еще более наглядно это влияние можно увидеть в архитектуре барокко.
   Взять ту же кирху иезуитов на Университетской площади, построенную  в
1627-1631 годах. Она и сейчас стоит в Вене почти в том виде, как ее ког-
да-то увидел Петр. Входишь через низенькую дверь, и невольно  отступаешь
назад - перед тобой огромное, наполненное радужным светом  пространство,
окруженное колоннами, спиралью закручивающимися к  потолку,  словно  ги-
гантские танцующие змеи. Да и весь интерьер не как в  церкви,  а  скорее
как в театре: золотые листья, обрамляющие изящные рамы в простенках, па-
рящие трубы над залитым солнцем алтарем. И только потом, уже  приглядев-
шись, начинаешь понимать, что все зто, как в театре, не настоящее.  Рос-
кошные танцующие колонны не из мрамора, а из раскрашенного гипса.  Купо-
ла, свободно парящего в высоте, нет - это всего лишь оптическая иллюзия,
создаваемая сложным рельефом потолка.
   Вот так же, наверное, и Петр разглядывал эту диковинную церковь, ког-
да к нему незаметно подошел отец Вольф и завел разговор -  интересный  и
содержательный.
   Трудно сказать, сколько раз  встречался  Петр  с  отцом  Вольфом,  но
встречался не раз, начиная уже с первых дней пребывания в Вене. Об одной
такой встрече сохранились довольно  подробные  свидетельства.  Случилось
это в день именин Петра 29 июня 1698 г.
   Накануне вечером, как и положено в канун дня святых апостолов Петра и
Павла, царь с послами присутствовал на всенощной, а утром - на  литургии
в посольской походной церкви. В одной из зал дворца Кенигсека был раски-
нут алтарь-шатер, уставленный богатой церковной утварью. Служил литургию
русский священник Иоанн Поборский. Все шло как положено, хотя и в  чужой
стороне, но по русским православным обычаям. Однако  то,  что  произошло
потом, обычаям старины уже не соответствовало. После  православного  бо-
гослужения Петр с послами прошел в другую половину дома, где  находиласъ
домашняя католическая церковь. Там отец Вольф произнес проповедь на сме-
си славянских языков, проводя параллель между царем Петром  и  апостолом
Петром. В "Статейном списке" так описывается этот эпизод:
   "А по молебне были в костеле, который был на посольском  дворе,  и  в
том костеле после мессы сказывал поучение  по-словенски  езувит  Вулф  и
объявлял приклады, дабы господь бог яко апостолу Петру дал ключи, так бы
дал великому государю, его царскому величеству, взять ключи  и  отверсть
турскую область и ею обладать".
   Но в некоторых иностранных источниках эта фраза трактуется  по-друго-
му. Ключи-де будут отданы во второй раз  новому  Петру,  который  сможет
открыть другую дверь. Какую - не ясно, но намек понять можно.
   Впрочем, сам отец Вольф вспоминал обо всем этом весьма  уклончиво.  В
1703 году в одном из писем он написал следующие строки о пребывании царя
в Вене.
   "Я вошел в такую милость этого государя, что он желал, чтобы я посто-
янно находился при нем, и пригласил меня произнести в праздник св. Петра
и Павла в своем и всех своих присутствии проповедь, которую, перемешивая
чешский, моравский и польский языки, я так составил, что милостью  хрис-
товой и великий князь, и другие все ее поняли и остались  ею  очень  до-
вольны, ибо князь сам удостоил несколько раз высказывать о ней свое суж-
дение".
   Но царь был не столь благочестив, как могло показаться из  всех  этих
эпизодов. Вечером в тот же день  в  честь  именинника  был  дан  большой
праздник. Происходил он во дворце Кенигсека, где  собралось  от  500  до
1000 человек. Венская знать - дамы и кавалеры - явилась в  пышных  наря-
дах, как на придворный бал. Праздник начался серенадами,  исполнявшимися
итальянскими певцами под аккомпанемент цесарских  камер-музыкантов.  За-
тем, когда смерклось, царь со всеми гостями отправился  на  берег  речки
Вены в роскошно убранный дом и зажег ракетой великолепный фейерверк. Под
залпы двенадцати орудий на  темном  венском  небе  разноцветными  огнями
вспыхнули буквы "VZPA", означавшие "Vivat Zar Petrus Alexiowicz". Празд-
нество закончилось балом, продолжавшимся до рассвета, причем и сам  име-
нинник танцевал до упаду.
   Хотя некоторые иностранные послы сообщили, что царь не испытывал  ра-
дости от столь большого скопления незнакомых ему людей, у самого  Петра,
по-видимому, осталось от празднества самое приятное впечатление. В  при-
писке к письму Виниусу, сделанной рукой Петра, говорилось:
   "На день светыхъ апостолъ была у насъ гостей мужеска  и  женска  пола
болше 1000 чел., и были до света, и безпрестанно употребляли тарара  та-
рара къругомъ, ис которыхъ иныя и свадбы сыграли въ саду. Изъ Вены, июля
2 den 1б98".
   Вот такие дела происходили во дворце Кенигсека*.
   * * *
   Но нестоит думать, читая светские хроник и, что Петртолько  и  делал,
что развлекался в Вене. Как раз наоборот - он много  и  упорно  работал.
Именно в Вене он берет бразды правления русской внешней политикой. Ведет
переговоры с имперским канцлером Кинским и  тайным  посланцем  польского
короля генералом Карловичем. Именно в Вене начинается  мучительный  про-
цесс переосмысления всей европейской политики России.
   То, что ясным и неоспоримым выглядело в Москве, сразу же приняло зыб-
кие и неопределенные очертания после того, как Великое посольство  пере-
секло границы России. Уже в Бранденбурге Петра настигли тревожные  вести
из Польши.
   Больше года там продолжалось "бескоролевье". Освободитель Вены король
Ян Собеский умер, а по старинному обычаю новый король должен  был  изби-
раться капризной шляхтой. Ее же,  как  всегда,  раздирали  соперничающие
группировки.
   Наиболее сильным претендентом на польский трон был французский  принц
де Конти. Это был типичный французский принц крови.  Не  государственный
ум или успехи полководца, а безрассудная доблесть, дружеское  очарование
и любовные похождения сделали его любимцем версальского  двора.  Он  без
энтузиазма воспринял предложение стать польским королем - ему  вовсе  не
хотелось менять изысканные развлечения Версаля на  нищету  и  прозябание
восточноевропейских равнин. Но "король-солнце" решил, и принц  не  осме-
лился перечить. Кроме того, Франция обещала: если поляки изберут принца,
Турция заключит с Польшей мир и вернет ей крепость Каменец.
   Перспектива такого сепаратного мира Россию никак не устраивала.  Про-
тив французов интриговала и Австрия. Их кандидатурой был курфюрст Саксо-
нии Франц Август I - он обещал выполнять прежние  союзные  обязательства
Польши в войне против Турции.
   В Варшаву прибыл специальный австрийский прсдставитель с большой каз-
ной для подкупа. Но и французский король раскрыл свой кошелек. Он  выло-
жил три миллиона золотых, чтобы купить столько членов сейма, сколько  не
обходимо для избрания Конти.
   Это и было сделано. Польская знать, включая влиятельную семью Сапеги,
единодушно избрала французского принца. Избранник  тотчас  же  прибыл  в
Данциг в сопровождении сильной эскадры,  которой  командовал  знаменитый
адмирал Жан Барт. В Польше началась  смута.  России  грозили  войной,  а
русскому резиденту в Варшаве Никитину - смертью. "Пойдем  забирать  Смо-
ленск", - орали на всех углах сторонники французов.
   Петр, который с тревогой следил за развитием событий в Польше из  Пи-
лау (в Бранденбурге), занял решительную позицию. Он приказал  двинуть  к
польской границе стрелецкие полки под командованием князя  Ромодановско-
го. А 12 июня направляет послание сейму.  Избрание  французском  принца,
внушал он полякам, приведет к нарушению Польшей союзных  обязательств  и
переходу ее на сторону турецкого султана и крымского хана.
   "Посему, имея к государству вашему постоянную дружбу, мы такого коро-
ля французской и турецкой стороны видеть в Польше не желаем,  а  желаем,
чтобы выбрали вы себе короля какого ни есть народа, только бы был он  не
противной стороны, в доброй дружбе и крепком  союзе  с  нами  и  кесарем
римским, против общих неприятелей Креста Святого".
   Решительность Петра подействовала. А Август Саксонский попросту отка-
зался признать решения сейма и вступил в Польшу во главе саксонской  ар-
мии. Он опередил изнеженного барчука Конти и первым вошел в  Варшаву,  а
заодно быстренько сменил веру - протестантскую на католическую.  Правда,
от него ушла жена, не пожелавшая менять религию. Но что жена по  сравне-
нию с польским троном! Да и в Варшаве полно красавиц. 15  сентября  1б97
г. польский сейм изменил свое мнение и избрал королем  Августа,  который
правил Польшей 36 лет. А Конти, весьма довольный, вернулся к своему  лю-
бимому делу - увеселениям в Версале.
   В ответ на поздравления Петра Август обещал сохранить союз с Россией.
Получив такое приятное известие, довольный Петр сразу же двинулся в Гол-
ландию.
   Что ж, это была его первая дипломатическая победа.
   * * *
   Окрыленные этой победой, русские послы в Амстердаме  уже  прямо,  без
обиняков просят помощи деньгами, материалами и  снаряжением  для  строи-
тельства большого флота, чтобы воевать с турками. В Голландии всего мно-
го, уговаривали они, а в Москве морских припасов нет. Все  взятое  будет
возвращено или за него заплатят.
   Но не тут-то было. Напрасно Головин с Возницыным твердили  о  христи-
анской солидарности в борьбе против мусульман.  Ушлые  голландцы  только
посмеивались про себя над наивностью москвичей. Но в помощи твердо отка-
зали.
   Именно в Голландии у Петра зародилось чувство тревоги: что-то идет не
так. На первый взгляд, все вроде бы нормально, и  его  замыслы  укрепить
антитурецкую лигу, даже при всей уклончивости европейской политики,  от-
нюдь не выглядят несбыточными. Особенно на  фоне  тех  событий,  которые
происходили осенью 1697 года. Вот факты.
   В сентябре австрийский полководец Евгений Савойский нанес туркам  тя-
желое поражение в битве при Зенте. А месяц спустя в Рисвике  под  Гаагой
Австрия и другие европейские страны помирились наконец с Францией. Каза-
лось бы, все это должно играть на руку России. Австрия - главная военная
сила Священной лиги сможет теперь целиком сконцентрироваться на турецком
театре военных действий.
   Но подспудно что-то явно затевается. Петр чувствует это. Вот  и  гол-
ландцы отказали в помощи... Откуда-то ползут липкие слухи о тайных  сно-
шениях австрийцев с турками. Свои сомнения по поводу замирения на  конг-
рессе в Рисвике Петр поверяет в письме к Виниусу:
   "Мир с французами заключен и три дня назад был отмечен в Гааге фейер-
верком. Дураки зело рады, а умные опасаются, что французы их обманули, и
ожидают вскоре новую войну",
   Так оно и оказалось. Русский тайный агент сообщил из Вены, что турец-
кий султан собирается прислать послов для переговоров о мире с Австрией.
Это сообщение вскоре подтвердилось. 12 мая русский  резидент  в  Варшаве
Никитин переслал послание австрийского императора Петру, в котором сооб-
щалось, что султан через английского короля передал предложение о  мире.
Австрия просила Петра назначить русских  прсдставителей  для  участия  в
мирных переговорах с турками. Кроме того, были получены  копии  докумен-
тов, которыми обменялись между собой Турция, Австрия, Англия  и  Голлан-
дия, начавшие разработку мирного договора.
   Получалось, что Петра просто водили за нос.  Австрия  грубо  нарушала
договор о совместной войне против Турции, который она заключила с Росси-
ей немногим более года назад. Австрийцы, тайно сговорились с турками на-
чать переговоры о мире и, соблюдая видимость политеса, приглашают Россию
к ним присоединиться.
   А голландцы и англичане, столь гостеприимно принимавшие Петра,  гото-
вили ловушку, в которую должен был попасть молодой и  неопытный  русский
царь. Ему говорят любезные слова, но ни полслова о том, что английские и
голландские дипломаты в это же самое время попросту сводничают,  пытаясь
склонить Турцию к миру с Австрией. Разумеется, Австрия согласна. А  Рос-
сия? Пусть воюет, но воюет одна. Так даже лучше.
   Это был наглядный урок европейской политики. На глазах у  изумленного
Петра распадался Священный союз против "неверных турок", который он  так
стремился укрепить. А взоры  европейских  держав  обращались  на  своего
христианского собрата - Испанию. В  Европе  происходила  перегруппировка
сил.
   * * *
   В Мадриде медленно умирал испанский король  Карл  II.  Его  слабеющая
власть распространялась не только на Испанию. Испанская корона обьединя-
ла, казалось бы, необъятное - большую часть Италии, Южную Голландию, об-
ширные территории Южной, Центральной и даже Северной Америки, острова  и
архипелаги в разных морях и океанах. Это было самое богатое  наследство,
которое когда-либо существовало в мире, а детей у Карла не было.
   В числе первых претендентов на испанское наследство  выступала  Фран-
ция. Король Людовик XIV был женат на старшей сестре Карла II Марии-Тере-
зии, и, значит, их сын мог стать законным наследником  испанских  владе-
ний. Но у него был  соперник  -  столь  же  законный  и  могущественный.
Австрийский император Леопольд I был женат на младшей сестре Карла  Мар-
гарите-Терезии и также имел от этого брака сына.
   В Европе запахло порохом. Франция и Австрия готовились к войне друг с
другом. Европейские страны, затаив дыхание, следили за  их  борьбой.  Но
они не были сторонними наблюдателями. Кому бы  ни  попало  наследство  -
Австрии или Франции, мощь их настолько увеличится, что нарушит  традици-
онное равновесие сил, которое поддерживало европейский порядок.  Поэтому
никто не желал, чтобы наследство целиком досталось одной державе. Каждый
мечтал урвать хотя бы часть для себя в начавшейся общеевропейской  свал-
ке. Австрия спешила развязать себе руки от войны  с  Турцией.  Англия  и
Голландия разжигали страсти, надеясь захватить заморские владения  Испа-
нии, утвердиться на море. Польша, Пруссия, Швеция - все стремились к то-
му, чтобы получить свою долю наследства. Им даже было  выгодно  оставить
Россию один на один с Турцией - пусть не лезут в европейские дела.
   * * *
   В запутанной европейской мозаике все постепенно  становится  на  свои
места. Картина проясняется. Вена - средоточие злоключений Петра.  Именно
отсюда, как круги по воде, расходятся все каверзы. И Петр, не жалея  ло-
шадей, гонит в Вену...
   Однако богоданный союзник вовсе не спешил раскрывать объятия  и  кре-
пить столь нужный обоим странам союз против  Турции.  В  Вене  творилось
нечто непонятное. Дело, ради которого Петр спешил, на аудиенции с  импе-
ратором обсудить было никак нельзя. Но и переговоры не  могли  начаться,
пока не состоится торжественный прием посольства. Прием же этот  не  мог
состояться ранее приезда в Вену Владимира Борзова, который вез из Москвы
драгоценных соболей для подношения по столь  торжественному  случаю.  Но
раз нет подарков, цесарский двор не мог составить церемонию приема  пос-
лов. И так далее и тому подобное. В  общем  начиналась  какая-то  удиви-
тельная тягомотина с бесконечными спорами, приседаниями,  заверениями  в
любви и дружбе.
   И тогда Петр делает первый шаг - решительный и  твердый,  который  во
многом определил стиль Пстровой внешней политики.  Не  дожидаясь  начала
формальных переговоров, он направляет 21 июня главе ведомства  иностран-
ных дел графу Кинскому письмо с тремя краткими вопросами:
   1. Каково намерение императора продолжать войну с турками или  заклю-
чить мир?
   2. Если он хочет мира, то на каких условиях?
   3. Какие предложения сделали турки через посредничество англичан?
   Так начиналась венская дипломатическая дуэль. Молодой Петр напорист и
прямолинеен. Он убежден в правоте своего дела, выстулая защитником инте-
ресов христианства. Говоря сегодняшним языком, его позиции хорошо  обес-
печены пропагандистски, а юридически он опирается на  русско-австрийский
договор о совместной войне против Турции.
   Но Австрия вовсе не спешит отвечать Петру. Визави Петра канцлер Кинс-
кий - осторожный дипломат. Он уклончив и изворотлив.  Венецианский  пос-
ланник в Вене благородный кавалер Рудзини так  характеризует  дипломати-
ческие качества Кинского:
   "Человек больших знаний, расчетливый сверх надобности и  скрытный  до
излишества; действует всегда с искусством, утончает  самые  естественные
соображения и очень часто скорее запутывает, чем упрощает дело. Во  всех
делах страшно нерешителен, но эта нерешительность происходит у  него  не
от недостатка мужества, а, скорее, от избытка остроты ума,  почему  даже
после принятия твердого решения его собственная проницательность  предс-
тавляет ему какие-то затруднения и внушает другое решение, и он оставля-
ет дело неисполненным и неоконченным... К естественным  трудностям  дела
примешиваются препятствия от его тяжелого характера, и можно понять пос-
ледствия: крайнюю трудность и опасности, с которыми связано ведение  пе-
реговоров с таким субъектом".
   Под напором Петровой логики старик Кинский буквально  извивается,  но
твердо ведет к тому, чтобы отстранить Россию от непосредственных перего-
воров с турками и заключить сепаратный договор с ними. Для этого он  го-
тов идти на ложь и фальсификацию. Когда Петр напрямик поставил эти  воп-
росы, мирные предложения Австрии еще не были переданы Турции. А  значит,
еще было время учесть в них интересы русских союзников. Но вместо  этого
австрийцы поспешили направить туркам свои предложения, пометив их задним
числом, будто они посланы еще до приезда  Великого  посольства  в  Вену.
Только после этого, 24 июня, Петру дается ответ, что Австрия всего  лишь
не прочь выслушать мирные предложения турок. Однако в основу мирных  пе-
реговоров уже положен принцип uti possidetis - сохранения  за  сторонами
тех территорий, которые сейчас занимают их войска. Такие условия  цесарь
предложил и за себя, и за царя, и за короля Польского, и  за  республику
Венецианскую. И как бы демонстрируя добрые намерения,  Кинский  передает
турецкие предложения о мире и австрийский контрпроект с фальшивой датой.
   Получив такой ответ, Петр выразил желание лично послушать  объяснения
Кинского. Поэтому утром 26 июня канцлер приезжает в посольский дом.
   Петр недоволен австрийцами. Он не скрывает этого: вступая в перегово-
ры с общим врагом, не предупредив союзников, Австрия нарушила свои  обя-
зательства по договору. Что касается предложенного "основания мира" сох-
ранения за каждым государством того, что оно захватило, то этот  принцип
для России не подходит. Завоевав Азов, но не получив Керчи, она не обес-
печит свои земли от нападения крымских татар. Поэтому с заключением мира
следует повременить. А англичан и голландцев тут слушать нечего:  у  них
на уме одни лишь торговые выгоды.
   Кинский юлит: для заключения мира еще ничего не  сделано.  Но  цесарь
ответил бы перед Богом, если бы, видя возможность заключить честный мир,
не приступил к этому делу, а позволил понапрасну проливать  христианскую
кровь.
   Петр: от честного мира не отступаю, а желаю, чтобы он был прочен.  Но
для всякого, имеющего разум, ясно, что султан идет на уступки, видя свою
беду, а цесаръ спешит заключить мир ввиду предстоящей войны  с  Францией
из-за испанского наследства. Но если во время войны  с  Францией  султан
тоже начнет войну против цесаря, то тогда уже будет ненадежно ему  помо-
гать. Кроме того, стоит вспомнить, как в прошлом году забунтовали  венг-
ры. Если же опять случится подобное, а австрийских войск в  Венгрии  уже
не будет - они будут воевать с французами, - на что тогда рассчитывать?
   Это уже был, как говорится, удар "под вздох". Царствование  Леопольда
проходило в беспрерывных восстаниях венгров против тяжелой десницы Габс-
бургов. Но Кинскому пришлосъ и это проглотить.
   В ответ идет лишь пустая общая фраза: надо, мол, заботиться  о  буду-
щем, а не поминать о прошедшем.
   На следующий день Кинский снова явился к Петру в  дом  Кенигсека.  Он
докладывал императору о вчерашнем разговоре, и тот "за добрые  рассужде-
ния его царского величества по премногу благодарствует" - так записано в
русском "Статейном списке" об этой беседе. Цесарь заверял, что без  сно-
шения и соглашения с царем он ничего делать не будет.
   В ответ Кинскому передаются "мирные статьи", в которых Петр выдвигает
два основных требования. Первое: передача  России  Керчи.  Второе:  если
Турция не уступит Керчи, Австрия должна продолжать войну  не  только  до
истечения трехлетнего срока договора, но еще один-два года.
   Через два дня последовал уклончивый ответ Кинского. Он не  оспаривает
притязаний России на Керчь. Но не без издевки замечает,  что  Турция  не
имеет обыкновения уступать на переговорах то, что не потеряла в бою.  То
же в отношении продолжения войны: рассудить о том можно будет и по  отк-
рытии конгресса с турками.
   На этом дуэль прерывается. Петр ее проиграл. Он ехал  в  Вену  искать
союзников в войне против Турции, а вместо этого ему пришлось бороться  с
тем, чтобы Австрия не заключила поспешного мира с турками, оставив  Рос-
сию одну вести войну.
   Хотя... можно ли считать проигравшим человека, который обрел  зрение,
если даже мир, который он увидел собственными глазами,  оказался  совсем
иным, чем казался прежде? Венские переговоры прояснили для русской  дип-
ломатии политическую картину Европы: Австрия ищет мира с Турцией. Ее по-
беды обеспечивают присоединение к ней Венгрии и Трансильвании, и никаки-
ми силами ее воевать уже не заставишь. Главное для нее сейчас -  освобо-
диться от этой уже ненужной войны для борьбы за испанское наследство.  А
Россия? Пусть воюет одна, оберегая австрийский тыл от турок и татар. По-
зиция других союзников Польши и Венеции - не вполне ясна. Но,  очевидно,
без Австрии и они воевать не будут.
   Что делать дальше? Воевать против Турции одним? Но хватит  ли  сил  и
умения? И не будет ли Россия таскать каштаны из огня для  других?  Не  в
этом ли замысел австрийцев и действующих с ними заодно англичан  и  гол-
ландцев? Сорвать переговоры? Но  из  этого  явно  ничего  не  получится:
австрийцы пойдут на заключение мира и без России. Бросить все,  покинуть
переговоры и выйти из европейской политической игры? Но это значит отка-
заться от всего, что задумано, - от доступа к морям, от обновления  Рос-
сии. Или перестроиться на ходу? Нет, целей не менять, но поменять пути и
способы их достижения. Как писал известный советский историк Н. Н.  Мол-
чанов, "даже в самой сложной, в чем-то  безнадежной  ситуации  надлежало
сделать все, что можно, для наилучшего обеспечения интересов России. Ис-
тинное дипломатическое искусство начинается там, где действуют  с  мини-
мальными шансами на успех. Это искусство кончается и превращается в  ка-
питуляцию, если такими шансами пренебрегают и отдаются на  волю  слепого
случая". Все это так. Но как же трудно бывает  использовать  этот  мини-
мальный шанс.

   ГЛАВА IV КОНЧЕН БАЛ

   Все, кончилась большая политика в Вене. Теперь Петр рвется в Венецию.
Ему, как ребенку, нужна любимая игрушка - море. Он мечтает жить там  уе-
диненно и снова с топором в руках строить,  строить,  узнавая  в  работе
секреты знаменитых венецианских галер, одержавших блестящие  победы  над
турецким флотом... Возможно, из Венеции он поедет в Рим. Об этом сообща-
ет папскому нунцию сам Леопольд I. Нунций доволен и  льстит  императору:
"Никогда еще при дворе его цесарского величества не появлялся столь  вы-
сокий государь, оказывающий такое уважение августейшему дому".
   Цесарь тоже  доволен  и  потому  принимает  комплимент  благосклонно.
Действительно, говорит он, в Вене еще не  появлялось  подобной  персоны.
Московский царь обладает здравым суждением и добрым  сердцем.  Он  более
цивилизован, чем выглядит.
   А Петр мечтал уехать из душной Вены - там нет ни моря, ни  доков,  ни
кораблей. Вот только послам его никак ехать нельзя до официальной  ауди-
енции у императора. Это было бы грубейшим нарушением протокола - оскорб-
лением императорскому дому. И как назло, нерасторопный Борзов с подарка-
ми для этой церемонии запропастился где-то на проселках Европы. Только 2
июля пришло сообщение, что он добрался наконец до Варшавы.  Это  значит,
что ждать придется еще две-три недели, как минимум.
   К тому же император пригласил Петра на "Виртшафт" -  бал-маскарад  во
дворце Фаворита. Это был любимый праздник венской знати. "Избранное  об-
щество, богатство одежд, пышное убранство, роскошь  угощения,  непринуж-
денная веселость, танцы до самого рассвета, наконец, любезность  венских
дам высшего круга, где немало было красавиц, - все придавало этим маска-
радам высшую прелесть" - так описывал этот бал известный русский историк
Устрялов.
   И давался он в честь Петра после двадцатилетнего перерыва из-за войны
с турками. Венских аристократов оповестили об этом событии в их  родовых
имениях, где они укрывались от летней жары, и они с восторгом  откликну-
лись.
   Что ж, Петру не оставалось ничего, как ждать. В Вене все было  перес-
мотрено, и Петр с Лефортом и Головиным отправились в Баден. К ним присо-
единился Алексашка Меншиков - веселая получиласъ компания. А Возницына в
Вене на хозяйстве оставили - пусть готовит визит в Венецию.
   * * *
   Чудный городок Баден.
   У самой кромки холмов Венского леса, там, где стройные  виноградники,
добежав, замерли у альпийских предгорий, притаилась маленькая деревушка.
Ее и не видно с дороги: она утонула в зеленых садах. Только красные  че-
репичные крыши на поверхности да белые в своей строгости шпили  церковок
с крестами золочеными. Тихо до изумления... Ударит задумчиво и как бы со
значением колокол с ближайшей кирхи. Не успеет смолкнуть, как откликнет-
ся ему другой, что подальше, и пойдет тихий перезвон по  всему  Венскому
лесу. И опять тишина.
   Городок, однако, хоть и мал, но знаменит. Из-под земли бьют ключи го-
рячие и тяжело пахнущие серой. Этими ключами знаменит, Еще римляне древ-
ние их приметили. С тех давних пор и известен Баден - Купальненск,  если
перевести на русский.
   Но русские все на свой лад переиначат. Такая уж у них манера. То ли в
шутку, то ли для простоты прозвали в Петровой компании этот город  "Теп-
лицы". Из-за этого большая путаница получилась. Дело в том,  что  попало
это название в походный журнал и расходную книгу посольства. А  это  уже
документ.  И  стали  потом  историки  эти  "Теплицы"  искать.  Однако  в
Австрийской империи оказалось два города с таким названием: один - в Че-
хии, а другой - в Венгрии. Но у Петра до них добираться времени не было.
   А вот австрийские источники однозначно  указывают:  ездил  Московский
царь в Баден, а не в какое другое место.
   В баденской городской хронике отыскал я упоминание, что Петр  приехал
в Баден 3 июля, чтобы принимать ванны Герцогбад, и пробыл в городе  пять
дней. Жил он в доме 1 8 по нынешнему переулку Фрауенгассе.  Мы  с  сыном
нашли это место. В самом центре Бадена, где стоит обязательный для  всех
австрийских городов нарядный памятник чуме, спускается к реке Швехат из-
вилистая улочка Фрауенгассе. Но дом, где жил Петр, не сохранился*.  Сго-
рел, наверное, во время пожара 1814 года, как и многие другие  баденские
дома. Но чуть дальше, на соседней улице, еще стоят  дома  того  далекого
времени.
   Нетрудно представить, как потешался Петр, когда въехала его карета  в
узенькую улочку. Дома-то были маленькие, хоть и двухэтажные,  как  игру-
шечные. Петр при его росте рукой до второго этажа достать мог. И комнаты
крохотные, но зато уютные, где душно пахнет яблоками и далеким детством.
Петр любил такие комнатки с низкими потолками. Это известно.
   И еще, наверное, веселились русские потому, что напротив их  игрушеч-
ного домика стоял маленький женский монастырь, отгороженный  от  мирской
суеты невысокой желтой стеной. Хорошее соседство для  развеселой  компа-
нии.
   Впрочем, в той же баденакой хронике отмечсно, что Петр приехал в  Ба-
ден в сопровождении иезуитского свяшенника отца Вольфа и  шести  человек
свиты. В русских же источниках нигде не значится, что вместе с Петром  в
Бадене был отец Вольф. А это придает иное значение Петровой поездке, чем
просто отдых молодых людей на водах.
   * * *
   Кто же такой отец Вольф, который не раз встречается нам на  страницах
этой повести? Зачем он так и липнет к Петру?
   Вольф фон Людингзгаузен, как его называли в миру, был человеком неза-
урядным. Его нельзя было отнести к  категории  фанатов,  какими  нередко
изображают иезуитов. Скорее наоборот - это был человек из высшего  венс-
кого света, приятный в общении и безупречного поведения. Лоск  дворянина
сочетался в нем с жаром миссионера - так отзывались о нем  современники.
Выходец из знатного вестфальского рода, он получил блестящее образование
при польском дворе. Там, кстати, отец Вольф приобрел и знание славянских
языков.
   У Леопольда он был в фаворе и, не будучи духовником  императора,  яв-
лялся самым влиятельным советником, сопровождая его во всех  путешестви-
ях. Как писал о нем австрийский посланник в Москве Корб, это был  оракул
императора не только в религиозных, но и в светских делах.
   Петр довольно часто встречался с ним в Вене и, судя по всему,  оказы-
вал ему благосклонное внимание. Об этом  не  без  похвальбы  рассказывал
отец Вольф в одном из писем кардиналу Паулучи в 1703 году. По  его  сло-
вам, русские послы настаивали, чтобы Петр не оставался наедине с  иезуи-
том, но царь будто бы ответил: этому человеку он во всем верит.  Доверие
царя, по рассказам Вольфа, распространялось настолько далеко, что он об-
ратился к нему с просьбой быть переводчиком при тайных переговорах с им-
ператором, Однако, пишет иезуит, он отказался, так как, с одной стороны,
это дело было чисто политическим и могло вызвать немалую зависть  у  его
противников, а с другой - у него не было уверенности, что  сможет  точно
переводить суть таких важных переговоров.
   Но как бы там ни было, отец Вольф действительно снискал  расположение
Петра и беседами, и подношсниями каких-то "инженерных инструментов".  3а
это при отъезде из Вены он получил от прижимистаго  царя  весьма  щедрый
дар - два сорока соболей и четыре косяка камки - больше, чем кто-либо из
министров императора.
   Но вот каких-либо источников, свидетельствующих, о  чем  разговаривал
этот человек с Петром в Бадене, не существует - во всяком случае, не на-
шел. Но думаю, что восстановить их несложно, если проследить  дальнейшую
цепь событий.
   По возвращении из Бадена, утром 13 июля, Петр вновь присутствовал  на
католической мессе в кирхе иезуитов в Вене. Об этом  визите  сохранились
некоторые подробности. Папский нунций, например, докладывал в Рим:
   "С величайшим вниманием царь выслушал мессу его преосвященства, и го-
ворят, что по внешнему поведению не отличался от присутствовавших  като-
ликов; затем имел удовольствие беседовать с господином кардиналом  Коло-
ницем, который пошел к нему на трибуну... И  г.  кардинал  сказал  царю,
что, зная его добрые намерения - разбить турок на море,  молит  бога  об
удаче его предприятий и чтобы он дал ему хорошо разуметь, что необходимо
для его спасения, что принято было царем довольно благосклонно".
   Намек на спасение ясен. Но это только намек. Зато  молитва  о  победе
над турками - это как раз то, что Петру нужно больше всего.
   Далее царь переходит в "рефекторию" (трапезную) отцов иезуитов и там

   ГЛАВА V ВОЗНИЦЫН И ЗАКОН ПУШКИ

   Отстучали копыта, улеглась пыль из-под возков, стремительно уносивших
Петра в Россию, и остался Возницын в Вене один исполнять  нежданно-нега-
данно свалившееся на него поручение. Царь буквально оглушил  его,  когда
повелел быть чрезвычайным и полномочным послом в Вене. Это еще ладно. Но
он поручил ему вести на предстоящем конгрессе мирные переговоры с турка-
ми. А это дело хлопотное. Недаром в Посольском приказе в Москве  говари-
вали: нет должности более окаянной, чем быть послом российским на  пере-
говорах с иноземными послами.
   А что делать? Помолиться имсполнять. Другого не дано.
   Тут, наверное, самое время представить нашего нового героя, на  плечи
которого свалилась столь нелегкая доля.
   Великий и полномочный посол, наместник Болховский, думный дьяк Проко-
фий Богданович Возницын, по свидетельству современников,  был  человеком
высокого роста, грузным, с важной осанкой и неприятным цветом  лица.  На
Карловицком конгрессе появился в длинной одежде, подбитой серыми соболя-
ми. На шее у него красовалось шесть или семь золотых ожерелий, на  шапке
- драгоценное украшение из довольно хороших алмазов. Пальцы были унизаны
сверкающими перстнями. Говорил  он  только  на  родном  языке,  то  есть
по-русски, и всегда держал при себе переводчика.  Его  сопровождал  паж,
который держал в руках пару перчаток посла с красивым узором из жемчуга.
   Из этого описания Возницын выглядит человеком  малопривлекательным  и
уж во всяком случае не европейского склада. Портрет его, если  и  сохра-
нился в наших многочисленных запасниках, то пока не  обнаружен.  Но  что
портрет или описание внешности... Разве разглядишь за  ними  человека  с
его страстями, борениями, муками? Нет, даже не скажешь, умный он или ду-
рак, хороший или плохой. Хотя именно это, а не шляпа характеризует чело-
века.
   Но приходится довольствоваться тем, что есть.  Итак,  родом  Прокофий
Богданович из дворян Владимирского уезда. Предки его были видными новго-
родцами, которых Иван Грозный после  разорения  Новгорода  переселил  во
Владимир. Известно даже колоритное имя родоначальника владимирских  Воз-
ницыных - Путила. Он служил еще при Грозном. Однако с тех пор зачах  род
Возницыных, и, кроме Прокофия Богдановича, не встретишь в  словарях  или
жизнеописаниях российских упоминания о других представителях этого рода.
   Всего сам достиг Прокофий Богданович - своим умом, своими  руками  да
своей смекалкой. Не было у него знатной родни, которая хоть волоком,  но
протащит по ступенькам карьеры, Не было и богатства, чтобы ублажить кого
надо, а так бы, глядишь, и перепрыгнул через ступеньку. В общем  принад-
лежал Возницын к мелкому служилому люду России, Именно из него да из по-
повичей  и  еще  "простого  всенародства",  как  называл  его   мятежный
Курбский, черпзлись кадры польячих для московских приказов. Поэтому гор-
бил Прокофий Богданович спину с малолетства над бумагами, которые подпи-
сывались потом другими, сочинял речи, которые сам не произносил.
   И не по этой ли причине так скупа на детали о  нем  русская  история?
Неизвестно даже, когда родился и когда умер Прокофий  Богданович.  Знаем
только, что в Вене он был уже в летах и опыт у него был преизрядный, так
как службу начинал в Посольском приказе еще в далекие времена Ордина-На-
щокина. Способности молодого дипломата тогда, видимо, были сразу же  за-
мечены, и ему стали давать ответственные поручения. Так, в 1668  году  в
чине подьячем Возницын был послан с иноземцем Томасом Келлерманом в Вену
и Венецию в связи с предстоящим заключением Андрусовского договора.  По-
том ему стали доверять хотя и небольшие,  но  самостоятельные  дела.  Он
трижды побывал в Варшаве, и каждый раз его приглашали к королю.
   И с турками как обращаться хорошо знал. В 1681 году, когда он был уже
дьяком, его направили с окольничим Чириковым в Константинополь для рати-
фикации Бахчисарайского перемирия. По дороге Чириков умер,  и  Возницыну
пришлось ислолнятъ обязанности посла. Из-за бури высадился он на  турец-
ком берегу и двинулся в Константинополь по суше. Но в Кадикее  для  него
была приготовлена галера, посредине которой возвышалось особое место для
посла, под балдахином из красного бархата, вышитого  золотом,  и  богато
убранное коврами. Под пушечную стрельбу уселся на это место молодой Про-
кофий Богданович, а кругом него разместились важные султанские  чиновни-
ки. Когда же подплыли к Царьграду, послу на  этой  галере  торжественный
обед дали. Турки ели яства мясные, а Возницыну -  постные  поставили.  И
этот знак уважения русские особенно отметили, так как в эти дни  правос-
лавный пост стоял, Во время обеда была на галере забава в  честь  посла:
"корабельщики многим худобеством, спускаясь сверху по  веревкам,  чинили
потехи".
   Миссия в Константинополь прошла успешно.  Возницыну  удалось  убедить
колеблющегося султана ратифицировать перемирие, по которому  он  отказы-
вался от притязаний на Украину. Это не осталось в Москве незамеченным, и
через несколько лет он едет резидентом в Варшаву, именуясь уже  стольни-
ком. Чин этот, однако, по возвращении в Москву уже удержатъ не удалось.
   Петровский переворот 1689 года и отстранение Софьи заметно отразились
на карьере Прокофия Богдановичз. Вместо князя В. В.  Голицына  во  главе
Посольского приказа стал дядя Петра Лев Кириллович  Нарышкин  -  человск
умный, но ленивый. При нем фактически управляющим приказа  стал  Емельян
Игнатьевич Украинцек который к тому же получил и чин думного дьяка.  Для
Возницына это был удар. Они вместе начинали службу в Посольском приказе,
но отношения этих двух молодых и способных людей явно не сложились.  Те-
перь Возницын оказался под началом Украинцева.
   С таким положением Возницын мириться не захотел и  стал  хлопотать  о
переходе на другую службу. Это ему удалось. В 1690 году Возницын  назна-
чается членом Казанского приказа, ведавшего всем Поволжьем,  и  произво-
дится в думные дьяки. И на новом месте Прокофий Богданович сразу обраща-
ет на себя благосклонное внимание начальника приказа князя Б. А. Голицы-
на, который, по свидетельству современников, правил Поволжьем  так,  как
будто был государем, и весь этот край разорил. Видимо, к этому  Возницын
тоже большое старание приложил, потому что князь вскоре полностью  пере-
доверяет ему дела. Прокофий Богданович становится известен самому  Петру
и добивается его расположения. Не забыты и дипломатические успехи,  поэ-
тому, когда возник вопрос о поездке Петра за границу, Возницын  назнача-
ется третьим великим послом.
   * * *
   В те далекие времена все европейские правители привыкли решать возни-
кающие между ними проблемы путем войны. Война была главным арбитром в их
спорах. Шла ли речь о соперничестве династий или пограничных конфликтах,
о территориальных претензиях или торговых путях - самым веским  аргумен-
том было оружие. Один молодой французский офицер из  окружения  Людовика
XIV так сформулировал этот закон: нет более беспристрастного судьи,  чем
пушка. Она бьет точно в цель, и ее нельзя подкупить.
   Применительно к этому закону роль дипломатии была весьма специфичной.
Она занималась не столько предотвращением конфликтов, сколько  созданием
коалиций. Дипломатическое искусство заключалось не в том,  чтобы  разре-
шить возникший неожиданно спор, а в том, чтобы найти приманку для нового
союзника. Ну и, конечно, заключить мир после хорошей войны.
   Многосторонние дипломатические переговоры, или, как их называли  тог-
да, конгрессы, представляли собой довольно сложный процесс. Причем  про-
цесс скорее ритуальный, чем рабочий, но который необходимо  было  хорошо
знать и неукоснительно соблюдать.
   Главное - не уронить, а возвеличить достоинство государя или  страны,
которых посол представлял. Эту школу русские дипломаты  освоили  еще  до
Петра и кому хочешь могли дать здесь фору. Но даже Петр и  его  послы  с
изумлением наблюдали, какие "пируэты" выделывали западные  дипломаты  на
конгрессе в Рисвике, где проходили переговоры между Францией и коалицией
европейских государств во главе с Австрией. Встреча за встречей проводи-
лисъ в жарких спорах о том, сколько лакеев и сколько пажей  посол  может
взять с собой на заседание, могут ли пажи иметь при себе  трости,  могут
ли они носить шпаги или иметь пистолеты. На  самом  же  конгрессе  очень
важно было следить за ногами друг друга. Каждый посол считал несовмести-
мым с достоинством своей державы идти навстречу быстрее другого. Поэтому
если один из них замечал за собой, что в забывчивости пошел недостаточно
медленно, то возвра- щался к двери и величественный  "минуэт"  начинался
снова. "В этом торжественном делании пустяков, - писал английский  исто-
рик Маколей, - проходила неделя за неделей. Существенное дело не продви-
галось ни на шаг".
   Опыта в конференционной дипломатии Россия вообще не имела, и Прокофию
Богдановичу первому из русских людей выпала доля представлять страну  на
международном конгрессе.
   * * *
   Конечно, уже в Рисвике Петр и его дипломаты поняли, что  протокольная
сторона дела, хотя ей и придают столь большое значение, - это всем  лишь
антураж. Сколь изящно ни приседай или ни семени важно мелким шагом, дела
делаются не этим.
   Разумеется, когда за спиной военные победы или экономическая мощь го-
сударства, переговоры вести легко. К примеру, сто лет спустя послы Напо-
леона, надменные и заносчивые, будут диктовать ем волю  Австрии  и  гер-
манским князькам. А те, покорно склонив головы, будут соглашаться, пото-
му что знают: за послами стоит "великая армия французском императора".
   Но одной силой только договоры о полной капитуляции делаются. А  если
перетворы на равных? Тут уже нужны умение, знание обстановки, а  главное
- чувствовать ту неуловимую грань, которая отделяет возможное от  невоз-
можном. И нередко в дипломатической практике успех доставался тому,  кто
обладал именно этими качествами. Но это, как говорится, прописные  исти-
ны.
   Труднее сказать, что важнее всем для переговорщика. Наверное, главное
- ясно представлять, чего от него хотят те, кто посылает вести перегово-
ры.
   Если стране нужно соглашение - это одно дело. Хотя и здесь необходимо
четко понимать, где же тот предел, за которым это соглашение  будет  для
страны уже невыгодным, а значит - ненужным. И совсем другое  дело,  если
соглашение тсударю вовсе и не нужно, а на переговоры он идет так, по не-
обходимости, или для отвода глаз. Но ведь не всегда  об  этом  дипломату
говорят прямо. Нередко тут сталкиваются противоположные интересы различ-
ных и очень влиятельных сил. Одни бояре в одну сторону тянут, другие - в
другую. Посольский приказ, к примеру, одно государю присоветует, а Стре-
лецкий - совсем противоположное. И неизвестно еще, на чью сторону  вста-
нет Федор Ромодановский - мастер сыскного дела.  Вот  поди  и  разберись
попробуй. Недаром самый ловкий австрийский дипломат Меттерних учил начи-
нающих дипломатов: не знаешь, что делать, - ничего не делай.
   Другая сторона переговорной медали - это доскональное знание предмета
переговоров. Вплоть до самых мелочей, касающихся не только международно-
го фона, но и  всех  изгибов  политической  линии  твоих  партнеров,  их
сильных и слабых личных качеств. Если не сможешь получить ответ на  воп-
росы: с каким багажом придут партнеры? в чем их  истинные  интересы?  на
какие уступки они могут пойти ради соглашения? - лучше не садись за стол
переговоров.
   В общем, две изначальные посылки нужны дипломату разгадать  намерения
партнеров и понимать собственную задачу на переговорах, четко  представ-
лять границы уступок, которые можно сделать. Адальше уже все зависит  от
него самого: от ума, интуиции, обходительности, хитрости и даже  от  ак-
терского таланта - всеми этими качествами в той или иной степени  должен
обладать дипломат-переговорщик.
   Только в этом контексте и можно понять мудреное изречение, что дипло-
матия - это искусство возможного. А  что  возможно?  Попробуй-ка  скажи,
когда перед тобой сплошной лес вопросительных знаков. И, как правило,  в
начале переговоров возможность достижения соглашения  видится  лишь  как
уравнение со сплошными неизвестными. В ходе переговоров их  надо  непре-
менно найти. И только в концестановится ясно, можно  или  нельзя  решить
это уравнение.
   * * *
   Куда как просто выглядит все в учебниках по дипломатии. Точками "А" и
"Б" обозначаются исходные позиции сторон, или, другими словами, позиции,
с которыми они пришли на переговоры.
   А________Б
   При желании договориться (если речь не идет о капитуляции) соглашение
будет достигнуто, когда стороны встретятся где-то на пути  между  "А"  и
"Б", скажем, в точке "В". Но где конкретно будет  находиться  эта  точка
"В"? Ровно посередине, ближе к точке "А" или к "Б"? Заранее ответить  на
это так же трудно, как предугадать, кто и с каким счетом победит в  чем-
пионате мира по футболу.
   Итак,
   А ____ В(?)____ Б
   Так начинаются переговоры. Их первый этап - это обычно окопная война.
Стороны сидят в траншеях официально заявленных  позиций  и  обстреливают
друг друга заявлениями, обвинениями, вопросами. Происходит  прощупывание
позиций, выискиНание их слабых мест, возможностей компромисса.
   Но вот одна из сторон начинает наступление  и  делает  шаг  навстречу
другой стороне. Обычно это небольшой, тщательно взвешенный ход, который,
не меняя сколько-нибудь серьезно позицию,  призван  обозначить  движение
вперед и желание договориться. В общем, это - сигнал. Логика переговоров
такова, что если другая сторона хочет соглашения,  то  и  она  рано  или
поздно делает встречный, пусть даже робкий, шаг. Лед тронулся.  Началось
сближение позиций. Графически это можно изобразить уже как
   А ___ А1 ___ Б1 ___ Б
   Напряжение нарастает. Каждая сторона заявляет, что прошла свою  часть
пути, что дальнейшие уступки невоз- можны. Они обвиняют друг друга в не-
желании договориться. Но... немного терпения, и одна из сторон (а  вслед
за ней обычно и другая) делает еще один шаг.
   Так может продолжаться много-много раз. Переговоры идут. Бежит время.
Иногда месяцы, но чаще годы, и нередко многие годы, пока стороны,  нако-
нец, не встретятся в искомой точке "В".
   Это, разумеется, во мномм идеальная схема, и при условии, что стороны
хотят добиться соглашения, если они ведут себя мало-мальски  честно.  Но
кто же, вступая в перетворы, заявляет во  всеуслышание,  что  он  против
соглашения? И разве рвет кто-либо на груди рубаху, каясь в мошенничестве
или двойной игре? В жизни все сложнее и непонятнее. Ведь вот беда:  едва
начались переговоры и выдвинуты первые предложения, как сразу  возникает
вопрос: что это - реальная или дутая запросная позиция? Видный французс-
кий политик и дипломат Ф. Фор говорил, что в дипломатии, как на  восточ-
ном базаре: сначала безбожно набивают цену, а потом  нещадно  торгуются.
Вот и первый вопросительный знак - а не завысил ли безбожно ставки парт-
нер и в то время, как ты готовишься сделать ему серьезные уступки, отры-
вая кровное от себя, он будет преспокойно сбрасывать шелуху,  изображая,
что идет на великие жертвы?
   * * *
   Так или примерно так, но уж, конечно, не в таких выражениях мог  рас-
суждать Прокофий Богданович Возницын, бродя по венским улицам летом 1698
года. Должно быть, немало забот тяготило его широкие плечи.  Но  главная
из них - куда вести дело. Как говорили в том же Посольском приказе:  бе-
жать-то я побегу, и весьма скоро, только скажите, куда бежать  -  вперед
или назад. Поручая Возницыну вести на конгрессе  переговоры  с  турками,
царь, очевидно, тогда же все-таки дал ему указание, как вести эти  пере-
говоры. Но только делалось это в большой спешке и недостаточно четко.
   К великому сожалению, указания Петра в документах не сохранились и до
нас не дошли. Судя по всему, они были даны царем устно  и  лично  самому
Прокофию Богдановичу.
   Однако их можно попытаться восстановить, извлекая по крупицам  ссылки
на них из тех писем-отчетов, которые Возницын регулярно посылал в  Моск-
ву. Сообщая о выдвинутых им предложениях или о  предпринятых  им  ходах,
он, естественно, обосновывал их тем или иным положением данных  ему  ди-
ректив. Так, например, в письме от 25 ноября 1698 г., поясняя свою твер-
дую позицию не уступать приднепровские щрода, Возницын пишет, что у него
было личное указание от царя туркам ничего не отдавать. Это личное  ука-
зание он мог получить только в Вене перед отъездом Петра в Москву. В том
же письме содержатся ссылки на  другие  полученные  им  директивы,  хотя
трудно сказать, были они даны Петром в Вене или присланы с почтой.
   Если теперь собрать воедино эти крупицы, указания Возницыну, как вес-
ти переговоры, могут выглядеть следующим образом.
   Первая позиция (есть такой термин в дипломатии, которым  обозначается
изначальная, обычно запросная позиция на переговорах)  -  не  допустить,
чтобы члены Священной лиги заключили мир с турками. Сам Возницын  форму-
лирует это так: "Чтобы до миру всех не долустить", то есть сорвать пере-
говоры.
   Однако уже в Вене Петр убедился, что это задача нереальная. В беседах
с Кинским он, по сути дела, не возражал против переговоров,  выдвигая  в
качестве условий мира передачу России крепости Керчь..
   Вторая позиция поэтому разрешала Возницыну  пойти  вместе  с  другими
странами на заключение мира с турками на основе сохранения за каждым го-
сударством захваченных во время войны  территорий.  Разумеется,  в  этом
случае России пришлось бы снять на какое-то  время  требование  передачи
Керчи. Однако в целом мир на таких условиях был для нее выгоден. Он зак-
реплял за ней приобретение Азова и приднепровских городов, которые могли
бы стать важными плацдармами для выхода в Черное море.
   Наконец, у Возницына имелась, судя по всему, и третья позиция  -  за-
пасная: если не удастся заключить мир, можно пойти на краткое (1-2 года)
перемирие. Однако во всех случаях он не должен уступать ни  пяди  завое-
ванной земли.Вот такие указания получил Прокофий Богданович.  А  заодно,
то ли в знак особого благоволения, то ли чтобы  показать  всем  значение
возложенной на Возницына миссии, только царь  перед  отъездом  пожаловал
ему вновь изобретенный и небывалый до той поры на  Руси  титул  "думного
советника". Но хорошо, очень хорошо знал порядки на святой Руси Прокофий
Богданович. Потому не успел еще скрыться из виду возок, уносивший  Петра
домой, как стал он хлопотать, чтобы это внезапное, да еще  сделанное  за
рубежом пожалование было оформлено и закреплено за ним  соответствующими
записями в Москве.
   Да и немного прибытку, видимо, ждал от нового титула Прокофий  Богда-
нович. Чести много, да денег нет. А был он человеком незнатным и небога-
тым. Поэтому посылает письма Меншикову и Головину с просьбой похлопотать
у государя... о "чинишке" начальника Аптекарского приказа. Видимо,  отк-
ликнулся Головин, расстарался, потому что пишет ему  Возницын  в  ноябре
благодарственное письмо. А оставленному в Вене подьячему Михаилу Волкову
дает задание собрать сведения об устройстве придворной и частных аптек и
о положении врачей в цесарской земле.
   * * *
   Но как ни прикидывай, бродя по венским улицам, а переговоры-то  начи-
нать пора. Прежде всего с союзниками условиться об общей  платформе  для
переговоров. Иначе будут их трепать турки поодиночке. И не дай Бог угля-
дят разногласия и станут их разжигать. Какие уж  тут  переговоры,  когда
сами союзники другдруга лупить начнут чем попало на потеху врагу. Туркам
тогда только подол подставляй - уступки сами посыплются. Не  переговоры,
а слезы горькие. Лучше уж один на один дело вести, чем с такими  союзни-
ками. А австрийцы, похоже, в эту сторону гнут. Сами с турками уже сгово-
рились, себя совсех сторон обеспечили, а союзников пусть туркидерут, как
хотят, восполняя понесенный от австрийцев ущерб. Что им  русская  кровь?
Что им польские слезы? Да и на венецианцев - друзей своих верных - рукой
махнут, если каждый только за себя говорить будет.
   А сами переговоры? Где, когда, как они будут вестись? Кто с кем сядет
и кто первый скажет? Об этом ведь  тоже  договариваться  надо.  Конечно,
можно сказать, что это дело десятое, Но кто-кто, а  Прокофий  Богданович
знал, что на этих мелочах не одни переговоры споткнулись, да и не  нача-
лись. Во всяком случае, хлопот с ними не оберешься.
   Наконец, Возницыну нужно было на ходу подобрать  собственную  команду
для ведения переговоров - подьячих, знающих дело,  грамотных  переводчи-
ков, пажей, конюхов и другой обслуживающий персонал, или, как бы мы ска-
зали сейчас, сформировать делегацию. Время поджимало Прокофия Богданови-
ча без всякой совести - австрийцы грозились, что переговоры  начнутся  в
середине сентября.
   А тут еще граф Кенигсек, владелец загородного дома  Гумпенсдорф,  где
разместилось русское посольство, стал просить, чтобы  оно  переехало  на
новое место. В общем, дел было непочатый край, и все срочные.
   Но Возницын, как человек основательный, выбирает  главное  -  сначала
надо определить общую позицию. Без этого трудно будет  вести  прибыльные
для России переговоры на  конгрессе.  А  заодно  посмотреть,  нельзя  ли
все-таки эти переговоры поломать. Поскольку закоперщики всему делу  были
австрийцы, то с них, очевидно, и  надо  было  начинать.  Тем  более  что
польского посла в Вене еще не было.
   * * *
   Встреча Возницына с имперским канцлером Кинским  состоялась  довольно
скоро - 30 июля 1698 г. Австрийцы выставили сильную команду: кроме Кинс-
кого на встречу явились лодканцлер Кауниц - тотсамый, который считал ша-
ги на конгрессе в Рисвике, и президент гофкригерата, знаменитый защитник
Вены во время осады 1683 года граф Штаремберг.
   Возницын начал с нажима - царь-де по общему  союзному  договору  "для
имени Божия и во общую пользу всего христианства"  намерен  вести  войну
против басурман всеми силами - не только сухим путем, но и морем.  Идео-
логическая подкладка постоянно присутствует в переговорной тактике  Воз-
ницына. Призывая продолжать войну, он выступает в защиту не только русс-
ких интересов, но всего христианского мира. Это придает  сильное  пропа-
гандистское звучание русской позиции. Австрийцам  приходится  крутиться,
потому что против интересов христианства прямо они выступать не могут.
   А Возницын упрямо бьет в эту точку. Для такой войны,  продолжает  он,
Москва предприняла необходимые  приготовления  и,  в  частности,  строит
морской караван из 70 кораблей, для которых в Англии и Голландии  наняты
моряки. При этом для вящей убедительности Прокофий Богданович  сообщает,
что поход русские намерены предпринять "предбудущим летом",  то  есть  в
1699 году.
   Однако палки он не перегибает, памятуя, что австрийцам очень хотелось
бы отстранить его от мирных переговоров. Хотя Россия, заявил он, никако-
го "склонения" к миру не имеет, она будет действовать с союзниками заод-
но. Если у них решено вести мирные переговоры, то и Россия пошлет  своих
уполномоченных на конгресс. Но прежде необходимо предварительное  согла-
сие между союзниками относительно условий будущего мира и  тех  требова-
ний, которые будут предъявляться туркам. Эти требования должны быть выд-
винуты сообща. И отстаивать их нужно будет совместными усилиями.
   Это предложение русских о предварительном согласовании позиций  союз-
ников стало основным спорным вопросом, вокруг  которого  шли  дальнейшие
переговоры в Вене. Прокофий Богданович трепал  австрийцев  беспрестанно.
Он и убеждал, ссылаясь на союзный договор, что с турками  нельзя  заклю-
чать мир иначе как сообща. Он и грозился, что без этого на конгресс  ему
ехать нельзя, так как союзники будут действовать  вразброд  и  "говорить
разные речи".
   Но австрийцы на эти уговоры не поддавались. Союзников, говорили  они,
должно объединять "общее основание миры" кто чем владеет, то есть сохра-
нение за каждым государством захваченных во время войны территорий. Опи-
раясь на это основание, каждая сторона будет затем вести с турками пере-
говоры и домогаться от них сверх того, что обеспечено  "общим  основани-
ем". Но об этих дополнениях заранее договариваться незачем - пусть  каж-
дая сторона сама их предъявляет и сама их добивается. И вообще  о  конк-
ретных территориальных притязаниях творить пока рано. Война еще идет,  и
если повезет, то и требовать можно будет больше.
   В общем, сколько ни бился Возницын, чтобы принудить австрийцев к сов-
местным акциям против турок, ничего у него не получилось. Интересы  Рос-
сии и Австрии были разными, отсюда и различие в подходе  к  переговорам.
Австрию такое "общее основание" вполне устраивало, так как  обеспечивало
присоединение к ней обширных завоеванных территорий.  Но  Россия  помимо
Азова и приднепровских городов хотела заполучить Керчь - выход в  Черное
море. Предложенное "основанию" эти устремления обрезало. Но Россия  была
здесь не одинока. Полякам "основание мира" также  не  подходило,  потому
что войной ничего не приобрели, но претендовали на  Каменец  и  Подолию.
Так что у Москвы с Польшей мог быть общий интерес  в  этом  вопросе.  Но
польского представителя в Вене не было.
   * * *
   Возницын развивает бурную деятельность в австрийской столице.  Он  не
раз встречается с Кинским. Наносит визит его заместителю Кауницу.  Полу-
чает аудиенцию у австрийского императора в его загородном дворце Фавори-
та. Заводит дружбу с венецианским послом кавалером Рудзини. Часто встре-
чается с местными дипломатами. И везде гнет свою линию, собирает  инфор-
мацию не только о предстоящих переговорах, но и о том, что происходит  в
Европе. Сами по себе эти частные визиты Возницына к австрийскому минист-
ру иностранных дел и его заместителю были нововведением в обиходе  русс-
кого посла за рубежом.
   Из этих бесед у Прокофия Богдановича  складывается  впечатление,  что
вероятность переговоров с турками пока проблематична. Несмотря на то что
австрийцы стремятся начать их поскорее, место переговоров так и не опре-
делено. Посредники - англичане и голландцы - предложили Вену, потом Деб-
рецен, но турки против. Они хотят провести конгресс "на таком месте, ко-
торое никому не принадлежит". Дело стоит, и союзники не проявляют особо-
го рвения начинать переговоры.
   Характерный разговор состоялся на этот счет у Возницына с  венецианс-
ким послом, протокольная запись котором была сообщена в Москву.
   Рудзини: Ехать я собираюсь. Только спешить в тот путь не надобно, по-
тому что еще где съезжаться, подлинного места не назначено...
   Возницын: Лучше бы съезжаться поближе, а еще лучше хотя  бы  и  вовсе
того миру не было, так как царь зачал войну сильную. Да и  вообще  может
ли быть крепким мир с турками?
   Как видно, еще в конце августа в записях Возницына сквозила  надежда,
что с переговорами ничего не выйдет. Эти нотки отчетливо звучат в письме
к царю от 27 августа 1688 г. Мирное дело с  турками  "смущается",  пишет
он, и многие думают, что оно не будет доведено до конца. Французский по-
сол препятствует переговорам с турками. Намеченное было на  15  сентября
начало конгресса перенесено, а новая дата пока точно не установлена.
   * * *
   Между визитами Возницын потихоньку собирался в дорогу. Минул  август,
а где будут проходить  переговоры,  было  по-прежнему  неизвестно.  Ясно
только, что не в Вене. Хорошо бы еще в каком-нибудь городе,  пусть  даже
маленьком, а не то забросит судьба стоять в чистом поле. Впереди осень с
дождями и слякотью, когда серые набухшие сыростью тучи висят так  низко,
что чуть-чуть не задевают острые верхи шатров. А там и зима  подкатится,
не успеешь дух перевести, как стужа грянет, снегом засыплет. А где  дров
взять, чтобы обогреться? Где провиант сыскать,  чтобы  людей  накормить?
Кругом войной разоренная земля, шайки разбойные что волки рыскают...
   * * *
   По этой обстановке и подбирал себе людей Прокофий Богданович для дол-
гого сидения в какой-либо промозглой дыре. Спасибо царю, уезжая, поделил
он Великое посольство: одну половину велел в Москву отправить, а  другую
- Возницыну отдал. Да люди-то те и ноте - в основном обслуга, а ему нуж-
ны знающие и переговорное дело, и язык, чтобы документ составить  могли,
беседу записать сумели и, когда надо, переговоры провести, Не одному  же
Возницыну все дело делать.
   Судя по всему, разыскал Прокофий Богданович такого мастера на все ру-
ки и согласием Петра заручился, потому что в письме, отправленном в  Ве-
нецию к "дохтуру" Посникову с требованием немедленно прибыть в Вену, со-
держалась ссылка на волю царя. Всем подходил Петр Посников, который опе-
кал группу русских стольников, обучавшихся в Венеции. Окончил  универси-
тет в Падуе и получил звание доктора медицины и философии. Четыре  языка
знал причем такие нужные, как латынь, греческий, французский и итальянс-
кий. Да и вообще человек был смышленый. Только  уж  больно  был  увлечен
своими занятиями научными и поэтому попробовал было отшутиться -  неког-
да, мол, еду в Неаполь "живых собак мертвить, а мертвых живить".  Но  не
на того напал. Прокофий Богданович таких шуток не приемлет, когда речь о
государственных интересах идет. Поэтому с достоинством и вполне серьезно
ответил он "дохтуру", что "сие дело не гораздо нам  нужно".  Напомнил  о
гневе государя, потому как предписано ему, Посникову, быть  на  "турской
комиссии", а не собак резать.
   И подействовала угроза. Видимо, зажав  зубами  крепкое  слово,  но  с
улыбкой на лице появился он в конце концов в Вене. На переговорах Посни-
ков был человек незаменимый: и с австрийцами  встречался,  и  с  турками
тайные переговоры вел. А когда кончился конгресс и вся делегация в Моск-
ву направилась, он стал проситься не куда-нибудь, а в Амстердам для исп-
равления своих инструментов. Но ведь до Амстердама скакать да скакать по
разбитым дорогам Австрии и Германии. Видно, Европа была ему так же хоро-
шо знакома, как собственный поношенный кафтан. Вздохнул Прокофий  Богда-
нович и отпустил.. А тот взял да уехал,  только  ем  и  видели.  Странно
как-то получилось: высветилась вдруг из тьмы  истории  такая  колоритная
личность, как Петр Посников, и так же неожиданно исчезла  в  этой  тьме.
Кто он? Что с ним было до этого и что сталось потом? Ничего не известно.
Любая нация могла бы гордиться таким "дохтуром". Романы бы о нем писали.
А у нас: поехал мертвых собак живить - вот тебе и весь след.
   Состав возницынской команды сам по себе интересен настолько, что сто-
ит привести его полностью.
   Возглавляет ее священник отец Иоанн - должность,  повидимому,  обяза-
тельнаядля каждой мало-мальски значительной группы русских  людей,  отп-
равлявшейся за рубеж. Неясно только (из бумаг Возницына этого не видно),
принимал ли он участие в формировании тактической линии делегации на пе-
реговорах или же его функции сводились к непосредственным обязанностям -
спасению душ  и  наблюдению  за  нравственным  обликом  сотрудников  по-
сольства.
   Далее следуют дворяне, переводчики и подьячие, которых мы  определили
бы сегодня как "оперативно-дипломатический состав  делегации".  Их  было
всего 10 - 11 человек. В числе дворян были два брата Возницына -  Андрей
и Иван, а также Владимир Борзов, приехавший недавно из Москвы с подарка-
ми для императорского дома. Скорее всего именно с  ними  обсуждал  посол
повседневные дела. Но в переговорах с союзниками или с турками они учас-
тия не принимали. Возницын, который подробно сообщал в Москву  о  каждой
такой встрече, всегда упоминал  об  участвующих  в  них  переводчиках  и
подьячих. Но ни разу имена дворян не встречаются.
   Если "оперативный состав" делегации Возницына, по  нашим  сегодняшним
понятиям, довольно-таки скромен, то "технический персонал" чересчур  ве-
лик. На первом месте стоит собольщик при меховой казне из московских по-
садских людей. Каждое русское посольство везло тогда с собой  много  ме-
хов, в основном соболей, для подарков, а порой и попросту взяток.  Русс-
кие меха очень ценились и в те времена. Поэтому в состав делегации вклю-
чался меховщик, или собольщик, который отвечал за сохранность и перевоз-
ку мехов. В делегации были свои сторож, церковник, конюший, погребничий,
2 пажа, 3 трубача, 4 гайдука, 5 слуг посольских, 5 поваров, 12 конюхов и
"челяди дворянской и подьяческой и иных чинов" - 15 человек.
   В целом в делегации Возницына было 60-70 человек. Не так уж мнот, ес-
ли учесть, что им действительно пришлось стоять в чистом поле, обеспечи-
вая себя всем необходимым для жизни и работы. Делегации, которые выезжа-
ют за границу сейчас, бывают не меньше, хотя живут в отелях и пользуются
услугами посольства.
   Что же касается пажей, трубачей и гайдуков, то в те времена  без  них
было нельзя. Не поняла бы иностранная общественность. Ведь по той роско-
ши и торжественности, которыми обставлялось появление  посла,  судили  о
политическом весе государства на европейской арене.
   Польский посол Ян Гнинский, например, незадолго до описываемых  собы-
тий, въезжая в Константинополь, пытался поразить турок  невиданной  рос-
кошью. Его шествие открывали 38 повозок с багажом. За ними ехали  богато
разукрашенные кареты посла и две кареты с прислугой. За  отрядом  янычар
следовали 40 польских дворян в одеждах из розового шелка, расшитого  се-
ребром, и 28 лошадей с конюшими в ярких красных одеждах, Потом 4  труба-
ча, 12 пажей, рыцари немецкие и французские, еще 30 польских дворян, на-
конец, польские гусары в великолепных мундирах. Сам посол блистал  одеж-
дой, усыпанной драгоценными камнями. Его окружали 12 гайдуков в  красных
одеждах с серебряными застежками и в шляпах с султанами из перьев цапли.
Шествие замыкали б пажей и 50 драгун в синих мундирах и  красных  менти-
ках. Подковы лошадей пана Гнинского были серебряными и еле держались  на
двух гвоздиках, дабы во время шествия они могли быть потеряны и подобра-
ны любопытными зрителями, которые, несомненно, подивятся богатству и мо-
гуществу короля Польского.
   Как и предвидел Гнинский, великолепие его появления в Константинополе
не осталось незамеченным. А одна из подков была даже  показана  великому
визирю. "Этот гяур, - сказал он, - подковывает лошадей серебром, но  его
собственная голова из свинца, так как посланный государством бедным,  он
расточает то, что оно может дать ему лишь с большими усилиями".
   Так что наш Прокофий Богданович выглядел куда как скромно.

   ГЛАВА VI ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЙ КОРОЛЬ

   Под вечер 18 июня, когда начала спадать  душная  жара,  войско  Шеина
расположилось на высоком лесном берегу Истры*.
   Уже несколько дней стояли бунтовавшие стрельцы в деревне Сычевка  не-
подалеку от Воскресенского монастыря, называвшегося  еще  и  Новоиеруса-
лимским. Их люди, побывавшие в Москве, принесли весть, что там  смятение
великое. Бояре и дворяне начали разбегаться по деревням. А народ в  сло-
бодах только и ждет их, стрельцов.
   Тут бы и действовать, но как всегда началась разноголосица: одни тре-
бовали идти на Москву, другие предлагали слать гонцов  поднимать  Дон  и
казаков. И только под вечер, вволю накричавшись,  решили  стрельцы  идти
прямо на Москву.
   Это была их роковая ошибка.  Прими  они  такое  решение  парой  часов
раньше или займи они Воскресенский монастырь,  судьба  России  могла  бы
сложиться по-иному. За мощными крепостными  стенами  монастыря  стрельцы
выдержали бы долгую осаду. А в чистом поле перевес сил был не на их сто-
роне.
   Только-только успели расположиться на позициях солдаты Шеина, как  на
зеленом лугу, спускавшемся к речке Истре, появились стрельцы.  Они  явно
не ждали нападения и спокойно брели, закинув за плечи тяжелые мушкеты  и
бердыши. Заходящее солнце рельефно освещало неуклюжие фигуры,  пробираю-
щиеся сквозь заросли высокой травы.
   Тут-то из-за кустов густого ивняка весь в железных  латах  выехал  им
навстречу генерал Гордон. Стрельцы хорошо знали его по азовскому походу.
Спокойно и даже вроде бы дружелюбно, как солдат солдатам, хотя и на  ло-
маном русском языке, он посоветовал:
   - Ночь близка, а Москва далеко - сегодня все равно  до  нее  не  доб-
раться. Не лучше ли стать лагерем на ночлег места на лугу много. А  утро
вечера мудренее.
   Поколебавшись, стрельцы послушались Гордона, тем более что  никак  не
ожидали встретить здесь правительственные войска. Но  Васъка  Зорин  ус-
пел-таки сунуть Гордону петицию. В ней - жалобы на притеснения,  которые
пришлось пережить стрельцам за последние годы. На службу, полную лишений
и мук, в Азове и других окраинных городах. На козни "еретика Францка Ле-
форта", который при штурме Азова подвел подкоп не под крепостные  стены,
а под шанцы стрельцов, и потому после взрыва погибло сразу 300  человек.
Ну и прочая ерунда, вроде того, что на Москве  "всякому  народу  чинится
наглость", так как слышно, что идут немцы и учинят брадобритие,  курение
и урон благочестию. На этом челобитная обрывалась. По словам Зорина,  он
не успел дописать ее, потому что начался поход, а потом появились  госу-
даревы войска.
   Что ж, в жалобах стрельцов были  свои  резоны.  После  падения  Софьи
стрелецкие войска, бывшие всегда на особом  положении,  стали  намеренно
подвергаться унижениям. В потешных сражениях под селом Преображенским им
всегда выпадала роль проигравших. А  под  Азовом  стрельцы  понесли  уже
серьезные людские потери. Правда, они презирали, как  ненужную  выдумку,
рытье окопов и других земляных укреплений и не желали подчиняться прика-
зам иноземных офицеров.
   К несчастью для стрельцов, обе азовские кампании показали  их  полную
непригодность (особенно в сравнении с солдатскими  иголками)  к  ведению
современной войны и с точки зрения дисцкллины, и с точки  зрения  боевых
качеств. Увы, в Москву после Азова  вместе  с  царем  вернулись  уже  не
стрельцы, а солдаты. Стрельцов же оставили в  Азове  или  разбросали  по
дальним гарнизонам на границе.
   Это нарушало все прежние традиции. Потому что именно стрельцы  должны
были нести охрану Кремля, жить вместе с семьями в московских слободах  и
помимо службы заниматься еще каким-либо выгодным делом. Теперь с  новов-
ведениями Петра вся эта райская жизнь закончилась...
   * * *
   Вечер прошел тихо. Стрельцы разбили лагерь на лугу, а государевы сол-
даты стали окапываться на высоком берегу, расставляя  пушки  так,  чтобы
взять под перекрестный огонь весь луг.
   Когда же стало рассветать  и  первые  лучи  солнца  пронизали  густой
ельник на высоком берегу Истры, изумленные стрельцы увидели  ровный  ряд
25 медных пушек, жерлами направленных прямо на них А чуть ниже по склону
- ровные цепи Преображенского полка. По левую руку, ну прямо как на кар-
тинке, замерли 500 драгун, а по правую, закрывая московскую дорогу, сто-
яли остальные войска.
   Не успели стрельцы опомниться, как на мокром от  утренней  росы  лугу
снова появился Патрик Гордон.
   Разговор начался мирно. Правда, стрельцы требовали, чтобы Гордон  за-
читал их петицию солдатам. Но он объяснил, что сделать  этого  никак  не
может: ведь их петиция - призыв к мятежу.
   Однако тут же он стал говорить о милосердии  Петра.  Стрельцам  нужно
вернуться в гарнизоны, и все образуется. А мятеж ни к чему  хорошему  не
приведет. Если их просьбы будут изложены в подобающих  верноподданничес-
ких выражениях, то они будут удовлетворены, а стрельцы не понесут  нака-
заний.
   Но стрельцы стали шуметь, что не вернутся на границу, пока не повида-
ют своих жен в Москве и не получат все причитающееся им жалованье.  Гор-
дон убеждал их одуматься и даже обещал выплатить жалованье.
   Шло время, страсти на лугу накалялись. От требований перешли к  угро-
зам. Раздались возгласы, чтобы Гордон немедленно убирался прочь, а не то
получит пулю в зад. Над нами нет начальнцков, орала возбужденная  толпа,
идем на Москву, а если попробуют помешать, силой проложим путь к первоп-
рестольной. Взбешенный Гордон ретировался.
   Теперь не оставалось ничего другого, как готовиться к бою. Оба войска
попадали на колени и стали истово креститься, моля у Бога  победы.  Свя-
щенники служили и тем и другим. По обоим берегам Истры только  и  слыша-
лось: "Даруй, Господи, одоление..."
   Но вот пушки на высоком берегу окутались клубами дыма, грянул  первый
залп... И удивленные стрельцы, озираясь, обнаружили, что он не  причинил
им ни  малейшего  вреда  -  залп  был  холостой,  предупредительный.  Но
стрельцы решили, что Божье провидение на их стороне. Под победную  дробь
барабанов, с разверкутыми знаменами ринулись они к Истре. И почти переш-
ли вброд неширокую речку, как грянул второй залп - на этот раз боевой  -
и полетели раскаленные ядра в густую толпу людей, сгрудившихся в  низине
у реки. Раз за разом ревели 25 пушек. И раз за разом  ядра  врывались  в
людскую массу, оставляя за собой окровавленные тела с оторванными  голо-
вами, ногами или руками...
   Через час все было кончено. Пушки еще гремели, но оставшиеся в  живых
ничком лежали на земле, моля о пощаде. С высокого берега прозвучала  ко-
манда бросить оружие. Они мгновенно  подчинились.  Но  пушки  продолжали
стрелять - Гордон боялся, что если утихнет стрельба, то поверженный враг
воспрянет духом и вновь пойдет в атаку. Так под прикрытием огня насмерть
перепуганных стрельцов связали и заковали в цепи.
   Шеин был беспощаден. Тут же на зеленом лугу, за которым высились  бе-
лоснежные шатры Новоиерусалимского монастыря,  он  начал  расследование.
Одного за другим подводили к нему закованных в цепи людей, и каждого  он
спрашивал одно и то же: почему восстали? Чего хотели добиться? И  непре-
менный в таких случаях вопрос - кто зачинщик?
   Но все как один отвечали: виновен, батюшка, и потому смерти  заслужи-
ваю. И никто словом не обмолвился о целях восстания, никто товарищей  не
оговорил и зачинщиков не выдал.
   Тогда заработали кнут и огонь -  два  непременных  спутника  русского
правосудия. Ими испокон веку выбивали показания - верные или ложные, кто
разберет. Первым сломался молодой, неопытный в этих  делах  стрелец.  Он
показал, что вместе с товарищами хотел спалить Немецкую слободу, а затем
широко пройтись по Москве - одних бояр перебить, а  других  отправить  в
ссылку. А после этого объявить, что царь, по злому  совету  уехавший  за
границу, скончался и регентом  при  малолетнем  царевиче  Алексее  будет
Софья.
   Может быть, это была правда, а может быть, лишь то, что  хотел  услы-
шатъ из-под кнута боярин Шеин, только он удовлетворился этим и  приказал
здесь же на месте казнить зачинщиков, чтобы  неповадно  было  бунтовать.
Остальных бунтовщиков развезли по казематам и монастырям.
   * * *
   А Петр, не ведая о сражении на Истре, как выехал из Вены, погнал  ло-
шадей так, что дивились видавшие виды ямщики. За первые сутки 126  верст
отмахали. Скакали день и ночь, делая остановки, только чтобы сменить ло-
шадей и наскоро перекусить.
   Смутная тревога терзала душу: как там, в Москве? Еще  перед  очъездом
за границу Петр, как чувствовал, уединился  с  князем  Ромодановским  на
"загородном дворе в сенях" и предупреждал  о  стрелецком  бунте.  Причем
настрого приказал, если случится такая напасть, провести строгое рассле-
дование... А в Москве, видимо, слабину дали. Еще  в  Амстердаме  получил
Петр сообщение, что сотни две стрельцов, бежавших  из  этих  же  полков,
объявились на Москве и стали мутить воду. Это от них поползли слухи, что
царь-де за границей умер, а царевича хотят убить, Пьяные стрельцы ворва-
лись в Стрелецкий приказ и буянили у судейского стола. Правда, их утихо-
мирили. Троих сослали в Сибирь. Остальных вернули в полки.
   Но недовольным остался тогда царь, почувствовал, что растерялись  на-
местники, оставшиеся править Россией в его отсутствие. Настоящего розыс-
ка о мятеже так и не провели, а предались мыслям о  гибели  государя  на
чужбине. Именно по этому поводу  досадовал  больше  всего  в  Амстердаме
Петр. И на вот тебе: случилось то, чего больше всего боялся, - бунт...
   Краков проскочили глухими, окраинными улицами и  остановились  пообе-
дать в пригородной корчме. Тут  Петра  и  нагнали  посланные  Возницыным
братья Войцеховские с известием, что стрелецкий мятеж подавлен.
   * * *
   Теперь Петр мог перевести дух. Он собрался было повернуть в  Венецию,
но не повернул. Червь сомнения грыз душу: не тлеют ли еще где угли стре-
лецкой смуты и как бы в его отсутствие не полыхнуло вновь. В  Москве  он
не был полтора года, да и полпути уже  отмахал.  Поэтому,  поколебавшись
немного, твердо решил - домой. После Кракова ехал не спеша, с  интересом
разглядывая новую страну.
   Перед ним расстилалась бескрайняя польская равнина, кое-где  покрытая
лесом, но в основном поля, поля, поля. И земля вроде бы ничем, и  климат
как будто подходящий, а живут люди в нищете, убого. Сразу в глаза броса-
ется разница, как пересечешь австрийскую границу: совсем другая жизнь.
   Действительно, Польша, по которой  проезжал  Петр,  была  гигантом  -
простиралась от Балтики до Карпат и от Силезии до Днепра. Однако  как  в
политике, так и на военном  поприще  это  был  карлик.  Целостным  госу-
дарством она оставалась скорее всего по той причине,  что  соседям  было
просто не до нее или же они были слишком малы и слабы. Петр  хорошо  ви-
дел, что перед военной мощью маленькой, но агрессивной  Швеции  огромная
Польша лежала беспомощной.
   Тому было много причин. Но прежде всего - отсутствие  прочных  нацио-
нальных и  религиозных  связей  между  ее  восьмимиллионным  населением,
Только одну половину его составляли поляки-католики, другую же -  литов-
цы, русские, украинцы, евреи  и  немцы,  исповедовавшие  протестантство,
православие и иудаизм. Острые и порой неразрешимые национальные и  рели-
гиозные противоречия переплелись в одном политическом  клубке,  который,
казалось, никому не распутать. Литовцы, например, тянулись  к  самостоя-
тельности, но  при  этом  умудрялись  враждовать  между  собой,  поэтому
обьединяла их больше всего общая ненависть к Польше.  Украинские  казаки
тяготели к России. А евреи в этой стране считались париями, но они  дер-
жали в своих руках заметную долю в торговле и финансах.
   Национальная рознь соседствовала с параличом власти. Речь  Посполитая
была республикой во главе с безвластным королем. И здесь была несуразица
по сравнению с тем, что Петр видел на Западе. В то время как большинство
европейских народов шло по  пути  централизации  власти  и  абсолютизма,
Польша двигалась в противоположном направлении - к разъединению и  анар-
хии. Политическое спокойствие в этой стране - зыбкое и неустойчивое  за-
висело от согласия враждующих друг с друтм  польских  магнатов.  Они  не
только избирали короля, но и навязывали ему еще до коронации условия бу-
дущего правления. Высшим органом власти здесь был сейм, который  не  мог
принять закон, если хотя  бы  один-единственный  парламентарий  возражал
против него.
   Под стать этому велись и дела внешние. Польский король мог вести вой-
ну, а Речь Посполитая - сохранять  мир,  Польская  армия,  возглавляемая
всесильными магнатами, могла неожиданно появиться на поле боя и  так  же
неожиданно исчезнуть. Польские дипломаты могли  не  выполнять  поручений
польского короля. Вот такого союзника послал Бог России в войне с Турци-
ей. А куда деваться? В войне с Турцией у Польши и России есть общий  ин-
терес - обе страны натерпелись лиха от нескончаемых турецких набегов. Да
и не утратила еще былой боевой славы Яна Собеского Речь Посполитая. Если
соберется с силами и будет действоватъ дружно, союзник  будет  преотмен-
ный.
   * * *
   В Раве-Русской Петра ждал польский король Август. Это была их  первая
встреча, хотя заочно они питали симпатию друг к другу, и год назад  царь
немало сделал, чтобы Август занял польский трон.
   Личная встреча только укрепила взаимные симпатии. Внешне оба  монарха
очень походили друг на друга. Оба были молоды, огромного роста и облада-
ли необычной физической силой - руками подковы гнули. Оба любили веселые
застолья и военные парады. И тот и другой много путешествовали по  Евро-
пе. Только один учился (и с топором в руках), а другой  предавался  уте-
хам: в Испании принимал участие в корриде, пленяя сердца испанок, в  Ве-
неции веселился на карнавалах... И оставили после себя: Петр великую им-
перию, а Август - кучу любовниц с тремя сотнями детей.
   Так что схожесть была только внешняя. Но в Раве-Русской они  искренне
наслаждались общением друг с другом. Никакой чопорности венскою протоко-
ла. За военными смотрами шли веселые застолья, где взаимные чувства  по-
догревались, по свидетельству современников, слишком обильными возлияни-
ями.
   Один из очевидцев - пан Ян-Станислав  Яблоновский  так  описывает  их
времяпровождение:
   "Первым делом мы упились; второе - царь приказал подать себе в комна-
ту драгунский барабан и бил сам всякие штуки так, что с ним ни один  ба-
рабанщик не сравнился бы... Тем  каждый  день  забавлялись  монархи  при
ежедневном пьянстве. Царь, будучи одет в серое, очень  плохое  платье  и
бегая, как шальной, по полям, при том учении войска был нечаянно ушиблен
конем пана Щанского-Потоцкого, гетмана польского коронного, и за то  его
царь ошпарил нагайкой, а конюший, узнал ли его или нет,  вынул  саблю  и
несколько товарищей с ним. Царь - давай Бог ноги, поляки  быстро  погна-
лись за ним, пока кто-то, узнав его, не закричали  "Стойте,  это  царь!"
Царь, запыхавшись, бросился к королю, с которым мой отец и мы стояли  на
конях, и сказал моему отцу: "Твои ляхи хотели меня зарубить".  Мой  отец
хотел тотчас учинить суд и расправу, но царь не допустил, рассуждая, что
сам первый ударил, или, вероятнее всего, что устыдился и не хотел  разг-
лашать происшествия".
   Что ж, Петр, имея необузданный нрав, пил много и неумеренно. Это так.
Но при этом о делах не забывал и занимался ими даже во  время  застолий.
Причем довольно хитро и умело - помогала, видно, венская школа  диплома-
тии.
   Например, в окружении польских вельмож Петр много и охотно говорит  о
продолжении войны с Турцией. Август жалуется, что цесарь хочет заключить
с Турцией без согласия союзников "убыточный" для них мир на основе  "кто
чем владеет". Польша по такому миру осталасъ бы с пустыми руками. Король
спрашивает, какие инструкции русский царь дал своему послу на мирных пе-
реговорах.
   Петр отвечает: для России сей мир отнюдь не  убыточен,  так  как  она
держит славный Азов на Черном море и две крепости в устье Днепра. Но ра-
ди любимого брата своего Августа и  интересов  Польши  готов  продолжать
войну с турками, если даже Австрия заключит с ними мирный договор.
   Конечно, это была бравада, игра на публику, но кто знает, где  и  при
каком дворе всплывут эти Петровы слова?
   А с глазу на глаз, затворившись в горнице, шептались  с  Августом  об
ином - о совместной войне против Швеции. Возможно, в Раве-Русской и были
посеяны семена будущего антишведского союза. Обоим эта идея казалась за-
манчивой. Шведский король Карл XI умер, оставив  трон  15-летнему  юнцу,
помыслы которого, казалось, витали далеко от Европы. Не настала ли  пора
отвоевать у шведов балтийские провинции, которые отгораживали полякам  и
русским выход к Балтийскому морю? Письменного соглашения тогда заключать
не стали: слишком неопределенной выглядела обстановка  в  Европе.  После
Вены Петр начинал понимать, что рано или поздно, но мир с турками  неиз-
бежен. Однако на плечах его по-прежнему лежала вся тяжесть турецкой вой-
ны, и он не мог расслабиться. Все его военные заботы были направлены  на
Юг, к азовскому флоту. Поэтому с  Августом  договорились  помогать  друг
другу. А в знак взаимной верности обменялись камзолами, шляпами и шпага-
ми.
   И еще: на прощание Август подарил Петру занятную табакерку. На крышке
была изображена строгай и богато одетая красавица. Но стоило нажать тай-
ную пружинку, как появлялась другая картинка с  той  же  красавицей,  но
платье у нее было уже в полном беспорядке, и по всему  видно  было,  что
она только что уступила домогательствам своего любовника... Легкомыслен-
ный был король.
   * * *
   Возницын тоже зря времени не терял и 20  сентября  двинулся  со  всей
своей дипломатической ратью вниз по Дунаю на "турскую комиссию".  Девять
"днов" дали австрийцы, а палубы и каюты к  ним  Прокофий  Богданович  за
свой счет делал. Путь предстоял недальний - до города Петервардейн всего
80 миль, но занял он две недели.
   Погода была теплая, ласково светило  солнышко,  только  неприветливой
казалась опаленная войной земля. Дунайские берега поразили Прокофия Бог-
дановича своей безлюдностью. Села сожжены, поля разорены, не кричат  пе-
тухи, не мычат коровы, не перекликаются между собой селяне. Пусто. Здесь
пронеслась к Вене турецкая орда и откатилась потом  назад,  преследуемая
цесарской армией. Зная интерес Петра к  городам  и  крепостям,  Возницын
подробно описывает все, что видит по дороге.
   Три дня провели русские в столице Венгрии - Буде, или Будине, как на-
зывал ее Прокофий Богданович. Город, хотя и был обнесен двойным  кольцом
крепостных стен, сильно пострадал. Жителей осталось совсем мало, отмеча-
ет Возницын, и те ютятся в земляных или соломенных хижинах.
   В Буде произошла его первая встреча с польским послом паном Малаховс-
ким, воеводой Познанским. Встреча эта была несколько  необычной,  потому
что польский посол передал Возницыну личное письмо от  царя,  написанное
еще 4 августа из Томашева по пути в Москву. В нем, касаясь турецких дел,
государь наказывал Возницыну сотрудничать  с  представителями  польского
короля. Это было логично, так как интересы обеих стран на конгрессе сов-
падали.
   Но тут произошла накладка. Петр писал Возницыну, что король  польский
пришлет на конгресс "своих немцев", то есть саксонцев, которые  доброже-
лательно относятся к союзу с Россией. Но вот что ответил Возницын:
   "То твое государево письмо отдал мне не немец, и поляк,  а  немцев  с
ним ни одного человека нет, и потому я разумею, что тот  посол  польский
больше от Речи Посполитой, нежели от короля".
   Что ж, Прокофий Богданович правильно подметил эту разницу.  Напомним,
что у Польши того времени могло быть две политики - короля и Речи Поспо-
литой. Но, в отличие от короля, Речь Посполитая дружелюбия Москве не вы-
казывала.
   Неясно Возницыну было другое, о чем еще разговаривали и о чем догово-
рились русский царь и польский король, когда  встретились  накоротке  31
июля в небольшом городе Раве-Русской. Смутные слухи об этом волнами  до-
катывались до Прокофия Богдановича. Но как им верить?
   Судя по бумагам Возницына, о шведских делах Петр ему даже  не  намек-
нул. Однако вскоре в иностранных курантах стали появляться сообщения  об
этих планах Петра. Прокофий Богданович это, конечно же,  сразу  углядел.
Будь это правдой, проблема мира с турками представилась бы совсем в ином
свете. Но верить ли газетам? Мало ли что там напишут: и просто сбрехнут,
и "уткуэ пустят, чтобы сбить с толку, - а ты разбирайся, что к чему. Эта
загадка и потом не давала Возницыну покоя. Нужен все-таки или нет России
договор, который он едет заключать в Карловицы?
   Ведь если рассудить так, что Россия намерена и дальше воевать с  тур-
ками, ради чего Петр и ехал в Вену сколачивать союз, то никаком  мира  с
Турцией заключать, конечно, нельзя - на худой конец небольшое  перемирие
для передышки. Но раз царь решил теперь воевать со Швецией, то  это  мен
яетдело. Не то что перемирие - мир прочный тогда нужен с Турцией. Не вы-
тянет Москва войну на два фронта.
   Так что же ему делать? К чему вести переговоры? Нет ответа.
   Перед отъездом из Буды Возницын послал  Петру  письмо  "цифирью",  то
есть шифром, в котором довольно откровенно излагал  свой  пессимистичный
взгляд на предстоящие переговоры. Этим письмо Возницына и интересно, так
как нечасто русские послы высказывали столь откровенно свое мнение отно-
сительно возможности выполнения данных им поручений.
   Согласие с поляками по твоему государеву указу я иметъ  рад,  написал
он царю. Только другое я разумел из бесед с польским послом:  "Естли  им
Каменец уступлен будет, благодарно к. миру приступят". В этом их уже об-
надежили австрийцы, сообщив, что турки пойдут на эту уступку. В общем, в
отношении поляков иллюзий у Возницына нет. Если  Речи  Посполитой  будет
отдан Каменец, она бросит союзников и заключит  сепаратный  мир.  Так  и
случилось. Но высказывая это суждение, Прокофий  Богданович  проявил  не
только прозорливость, но и мужество, поставив под сомнение эффективность
договоренности, достигнутой, как бы мы сказали сейчас, на высшем уровне.
   Не внушают Возницыну доверия и австрийцы. Сговариваясь  втихомолку  с
турками напрямую и через посредников, переговоры с  союзниками  они,  по
выражению Возницына, "просто проволакивают". Причина проста.  Они  хотят
явиться на конгресс после сговора с неприятелем, поставив его участников
перед свершившимся фактом. Мнится мне, сокрушается Прокофий  Богданович,
что "тогда и нас приведут, и тогда в кратком времени со всех  стран  по-
буждаемы будем. Бог ведает, что против той неправды делать!"
   Сознания общности интересов у союзников нет - каждый действует, руко-
водствуясь собственной выгодой. "Вижу, - пишет Возницын царю, -  всяк  о
себе всякие способы радения творит". И  договориться  об  общей  позиции
против турок (на чем настаивали русские) оказалось невозможным. Из этого
Прокофий Богданович делает правильный вывод, что коли так, то и он  дол-
жен действовать отдельно и установить с турками самостоятельные  неглас-
ные связи. Так он и будет действовать на конгрессе.

   ГЛАВА VII ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ БУДНИ

   В Государственном Историческом музее в Москве хранится небольшая  се-
ребряная шкатулочка за 1 3558. На ее крышке рисунок. Сверху  -  река,  и
стрелкой показано, куда течет. Внизу - двухэтажное здание, а вокруг шат-
ры и войска - пешие и конные. Откровенно говоря, ничем не примечательная
коробочка, и взгляд на ней едва ли задержится.
   Но как интересно все меняется: стоило мне узнать, что это единственно
известное, а может быть, и  дошедшее  до  нас  изображение  Карловицкого
конгресса, на котором трудился Прокофий Богданович Возницын,  как  коро-
бочка эта совершенно преобразилась в моих глазах. Красивее, что ли, ста-
ла, изящнее, а главное - какой-то совсем близкой. Я и раньше сталкивался
с такими чудесными  превращениями.  Ведь  вещи,  особенно  предметы  ис-
кусства, как и люди, живут своей жизнью. И если удается соприкоснуться с
ней, то между тобой и этим предметом  возникает  невидимая  связь.  Так,
очевидно, случилось со мной и шкатулочкой из щукинской коллекции.
   Кто и зачем выгравировал на ней  изображение  Карловицкою  конгресса?
Работа, похоже, немецкая. Надписи на латыни. Но это еще ни о чем не  го-
ворит.
   Главное - как и какими путями она попала в Москву? Через  какие  руки
прошла? Неизвестно. А вдруг ее привез сам Возницын? Фантазия, ни на  чем
не основанная. Но все же мимо этой серебряной безделушки, наверное, и вы
теперь не пройдете, а, будучи в Историческом музее, еще и спросите,  где
же она?
   * * *
   Мало-помалу струги Возницына приближались к тому месту, которое изоб-
ражено на шкатулке. Долгими были дороги 300 лет тому назад. Сегодня этот
путь занял бы от силы день-два, а тогда - две недели.
   Поэтому только 5 октября добрался Прокофий Богданович до Петервардей-
на. Появление русских у стен этой полуразрушенной крепости на Дунае выг-
лядело внушительно. Перед стругами плыли в лодках 150  австрийских  сол-
дат, которые нещадно били в барабаны. В своем дневнике, однако, Возницын
делает весьма грустную заметку:
   "Петр-Варадын городец на горе, весь разсыпан и разорен, только немцы,
для осады, некоторые кругом его учинили басшпионы и шансы; под ним доми-
ков с десять убогих, в которых всех союзных послы поставлены..."
   Но и здесь нельзя расслабиться Прокофию Богдановичу. Уже на следующий
день секретарь английского посла передал ему "постановление" объявить  с
обеих сторон "армистициум или перестание оружием на все  время  конгрес-
са", то есть перемирие.
   Задетый тем, что его обошли при принятии этого решения, Возницын про-
тестует: "Достоит бьыо о сих делах посоветоваться и с ним, великим  пос-
лом". Сам же хорошо понимает, что нужно согласиться с этим  "постановле-
нием". Да и нет в нем ничего  такого,  что  противоречило  бы  интересам
Москвы. Одно обидно - опять за его спиной дела-вершат. Но нет времени на
капризы, как ни велика обида, иначе вообще можно остаться не у дел.  Тем
более что предстояло решать щекотливый  протокольный  вопрос,  кому  где
стоять.
   Для этого в Вене второму австрийскому послу, изящному графу Марсилию,
была поручена деликатнейшая миссия отвести каждому из послов  подобающее
ему место на берегу Дуная. Вот тут-то и запахло порохом, как перед хоро-
шей битвой.
   Прямо скажем - не было в те далекие времена в дипломатической практи-
ке вопроса более щекотливого, чем размещение.
   По иерархической лестнице Европы ХVII века с ее многочисленными  сту-
пенями и ступеньками карабкались короли, князья, герцоги и  бесчисленные
курфюрсты. На вершине ее стоял император Священной Римской империи. Но и
его первенство не было бесспорным: императора теснили французский и анг-
лийский короли. А дальше вниз вообще  начиналась  невообразимая  свалка:
каждый старался не просто прыгнуть на ступеньку выше, но й спихнуть вниз
другого. И побуждало к этому не только тщеславие.
   Это сейчас все согласны с суверенным равенством государств. Поэтому и
за стол переговоров садятся без особых споров в порядке алфавита. А тог-
да каждое государство норовило показать, что оно главнее другого. И тяж-
бы шли бесконечные, потому что размещение, рассадка за столом  и  другие
протокольные вопросы отражали вес и значение каждого государства  в  из-
менчивой системе европейского баланса. Попробуй после этого  сесть  ниже
своего соперника или сказать слово после него - сразу попадешь  в  госу-
дарственные преступники. По этой причине и спорили до хрипоты.
   Конечно же, Прокофий Богданович был преисполнен решимости не  уронить
чести русского царя. Пусть первое место при размещении  будет  принадле-
жать представителям австрийского императора. Но следующее по старшинству
место, справа от них, должен занять он, представитель русского  царя.  В
этом Возницын был глубоко убежден.
   Но на это же место, как оказалось,  претендовал  и  пан  Малаховский.
Надменно держался он с "дохтуром" Посниковым  и  имя  "царское  всячески
принижал". Польский король-де выше царя московского, так как второй все-
го лишь "дукатский князь", герцог, или по-русски Великий князь, а  царем
писаться стал лишь при Иване Васильевиче Грозном.
   Тут явно пахло политическим оскорблением, которое требовало достойной
отповеди. Поэтому всем посольством засели русские дипломаты за документы
и в ответе привели многие выдержки из прежних обращений польского  коро-
ля, в которых содержится полный титул русского царя. Может  быть,  язвит
Возницын, польский посол те документы "не читал, или чел, да не  памяту-
ет". Тут Малаховский и сам сообразил, что зашел слишком далеко, и  прис-
лал людей с извинениями. Но взаимная обида, засевшая как заноза, все  же
осталась.
   И почти выиграл спор Прокофий Богданович, да подвели австрийцы,  хотя
раньше держали сторону русских. Возницын сам видел,  что  на  чертеже  у
графа Эттингена ему отведено место справа, а поляку - слева.  Теперь  же
австрийцы стали говорить, что чертежа больше не существует и пусть  каж-
дый сам выбирает себе место, которое ему полюбится в Карловицах.  А  им,
цесарцам, назначать место-де "непристойно", так как земля эта не цесарс-
кая и не турская, а ничейная.
   Приходилось все начинать сначала, тем более что  в  середине  октября
союзники двинулись в Карловицы и борьба за места предстояла  уже  не  на
словах... Тут у нас помимо свидетельств Прокофия  Богдановича  есть  еще
один интересный источник - записки венецианского посла кавалера Рудзини.
   Конгресс, пишет он, размещался не в городе и даже не в деревне,  а  в
чистом поле, "расположенном частию в глубине небольшой долины, частию по
возвышенностям нескольких прилегающих к Дунаю холмов, под местечком Кар-
лович, в расстоянии получаса от него". На поле уже бьии обозначены места
для квартир цесарцев. Остальные должны были занимать места  по  желанию.
Рудзини хотел сделать это одновременно с другими союзниками, но московс-
кий посол не стал ждать. Он первым ступил на поле и занял  место  справа
от цесарцев, Польский посол был взбешен. "Из этого случая, -  продолжает
Рудзини, - возник довольно сильный спор между  поляками  и  московитами.
Люди польского посла пытались силой прогнать людей московского  посла  с
занятого места, но это им не удалось, и поляк остается в барках, выражая
с бранью свою злобу, протестуя перед прибывшими 14  октября  цесарцами".
Он заявил даже, что не примет участия в конгрессе, не получив дальнейших
инструкций от короля.
   Но Прокофий Богданович и бровьюне ведет, делая вид, что знать  ничего
не знает. Когда его посещает австрийский посол граф Марсилий и  говорит,
что слышал о ссоре людей московского посла с "другими людими",  Возницын
хитрит - у людей ем никакой ссоры ни с кем не было. А если была,  о  чем
он ничего не знает, и граф Марсилий хочет это дело уладить, то  Прокофий
Богданович ему за это благодарен.
   Итак, московский посол занял почетное  место,  польский  посол  сидит
обиженный у себя на струге, союзники в полной растерянности, и ни о  ка-
ких переговорах с турками пока и речи быть не может. Эта ситуация не  на
шутку беспокоит австрийцев. Выход из создавшегося положения они видят  в
том, чтобы перенести лагерь на другое место, с тем чтобы  устранить  сам
предмет спора. Тем более что предлог для этого есть: посредники и  турки
считают выбранное для конгресса место неудобным. Поэтому  граф  Марсилий
спешит объявить о перемещении лагеря ближе к Петервардейну, пока слухи о
разногласиях не дошли до турков.
   А на новом месте, чтобы избежать распрей, австрийцы предложили  такой
план: на берегу Дуная будет вычерчен огромный квадрат, и каждая  делега-
ция займет место на одной из его сторон. При этом и  письменно  и  устно
давались заверения, что ни у кого не будет преимуществ  и  все  будут  в
одинаковом положении. Чтобы и на этот раз дело не сорвалось, граф Марси-
лий спросил согласия всех послов, Никто не возражал. Поворчав, согласил-
ся и пан Малаховский, заявив, что станет где угодно, но только не  рядом
с московским послом.
   Однако и теперь размещение не прошло гладко. На этот раз польский по-
сол повздорил с венецианцем. Поляк, злорадно записал Возницын, и  дальше
скандалы чинит: на месте, где уже стоял венецианский посол, свою палатку
поставил, да еще спиной к нему. Снова началась склока, которая продолжа-
лась несколько дней. И только 21 октября поляки перенесли палатку.
   Теперь все наконец встали на своих местах  в  полном  соответствии  с
принципом равенства, положенного в основу размещения. Но  равенство  ра-
венством, а Прокофий Богданович не упускает возможности сообщить в Моск-
ву, что встал он всетаки по правую руку от австрийцев, а поляк - по  ле-
вую. Это расположение и показано на коробочке  из  Исторического  музея.
Конечно, может быть, переусердствовал Прокофий Богданович с размещением.
Но ведь это был XVII век...
   А еще через неделю и пан Малаховский, получив,  видимо,  указания  от
короля, протянул руку для примирения, валя всю вину за прошлую ссору  на
несообразительность своих людей. Теперь он просил у Возницына  совета  и
помощи, так как начинались переговоры, а на них речь должна была пойти о
передаче полякам Каменца. Малаховский  очень  рассчитывал  на  поддержку
Москвы.
   * * *
   Жизнь дипломатического лагеря на Дунае постепенно входит в  свою  ко-
лею.
   "Цесарцы и венеты, - записал Возницын, - в станах своих построили се-
бе светлицы и конюшни и поварни деланные привезли из Вены, а  я  стою  в
палатках, которые купил в Вене; терпим великую нужу и стужу, а больше  в
сене, и овсе, и дровах: посылаю купить верст за двадцать и за  тридцать,
да и там добывают - что было, то все выкупили".
   Но куда больше тревожат его смутные дела,  творящиеся  в  Карловицах.
Подозрения, возникшие еще в Вене, переросли в уверенность: цесарцы обма-
нывают, вопреки обещаниям, данным царю, тайно договариваются с  турками,
а Россию хотят отстранить от участия в переговорах, Поэтому все его  по-
пытки обьединить союзников, выработать общую платформу  для  переговоров
натыкаются на их глухое сопротивление. Он жалуется царю:
   "Немцы всякие пересьыки через посредников о своих делах чинят, а  нам
едва что сказывают, от чего мы здесь  и  слепы,  и  глухи,  и  ничего  в
действо произвести не можем".
   В то же время австрийцы, пользуясь преимуществом в общении с турками,
втихомолку настраивали их против Возницына. Об этом свидетельствует  та-
кой происшедший в середине октября случай. К шатрам  московского  посла,
живописно раскинувшимся на холмах у  Дуная,  подъехала  группа  турецких
всадников.
   - Кто тут стоит? - спросили они.
   - Московский посол, - ответили люди Возницына.
   - А, тот, кто не хочет мириться?
   - Кто вам сказыл?
   - Немцы сказывали.
   - Лгут немцы, - говорят русские, - буде хотите пить или есть,  подите
в шатры.
   - Когда не хотите мириться, есть и пить у вас не хотим.
   Поразмыслив над всем, посол пишет в Москву:
   "Доношу тебе, Государь, что турки, как я вижу, во всем на посредников
положились и надежду свою иа них имеют и через них дело свое делают... А
наше дело зело трудно, потому что во всем неволя первое через  цесарцев,
а потом через посредников, и за таким поведением как что выторгуешь..."
   Как выходитъ из такого положения? И Возницын решается на смелый, хотя
и рискованный шаг - установить собственный тайный канал связи с турками.

   * * *
   Вторым послом у турок (заместителем главы делегации, как бы мы назва-
ли его сейчас) оказался грек Александр Маврокордато - переводчик и  сек-
ретарь великого визиря, а главное - давний друг-приятель Прокофия Богда-
новича еще по Константинополю, через которого и тогда все дела делались.
Важной персоной был этот грек в Оттоманской империи.  Последние  50  лет
бразды правления держали там, сменяя друг друга, великие визири из фами-
лии Кепрюлю. При них в качестве переводчиков, а по  сути  дела  -  госу-
дарственных секретарей, носивших звание "великих драгоманов", находились
два грека. И нередко на базаре в Константинополе,  когда  втихомолку,  а
когда и открыто, люди спорили, кому же на самом деле принадлежит  власть
великим визирям или великим драгоманам. Одним из  них  и  был  Александр
Маврокордато.
   Сын преуспевающего греческого купца, он получил блестящее по тем вре-
менам образование. В греческой коллегии св. Афанасия в Риме обучался ев-
ропейским языкам. В Падуе изучал медицину, в Болонье - философию, где  и
заслужил степень доктора медицины и философии.
   Вернувшись в Константинополь, Маврокордато стал профессором  риторики
в греческой школе в Фанаре и занимался врачебной практикой. Его трактаты
по кровообращению были переведены на немецкий, французский  и  испанский
языки. Он писал книги по богословию, истории, гражданскому праву.
   Но вскоре, судя по всему, жить наукой ему наскучило, и он решает  по-
пытать счастья в политике. В 1673 году Маврокордато  становится  великим
драгоманом. Вот тут-то испытал он все превратности судьбы - взлеты,  па-
дения и чуть ли не смертную казнь.
   После неудачной осады Вены в 1683 году был казнен великий визирь  Ка-
ра-Мустафа. Вместе с ним попал в немилость и Маврокордато, которого  об-
винили в том, что он якобы советовал начать  злосчастную  осаду.  Смерти
тогда он избежал только потому, что пожертвовал всем имуществом.
   Но все возвращается на круги своя в Оттоманской империи. Прошло  вре-
мя, и Маврокордато снова занял пост великого драгомана, но уже при  дру-
гом визире. В 1688 году его послали в Вену для заключения мира с Австри-
ей. Но пока шли эти переговоры, пал визирь, который ему покровительство-
вал. Маврокордато должен был разделить его судьбу, но устроил дело  так,
что оказался задержанным в Вене в качестве военнопленного. Там он  скры-
вался до тех пор, пока в Константинополе не сменилась власть и не пришел
новый визирь, благоволивший Маврокордато. Ко времени Карловицкого  конг-
ресса Маврокордато было уже 60 лет. По словам  венецианца  Рудзини,  это
был просвещенный и опытный политик, полный ума и таланта,  хороший  ора-
тор. На эти переговоры Маврокордато имел  свои  виды:  использовать  их,
чтобы подняться по иерархической лестнице и получить в княжение Молдавию
или Валахию.
   * * *
   Есть золотое правило в дипломатии: умей налаживать дружеские связи  с
разными людьми - всегда  пригодится.  Пусть  напряжены  отношения  между
странами - их представителям все равно нужно уметь сохранять добрые  от-
ношения. Уж как враждовали между собой Россия  и  Турция,  иных  русских
послов в башню сажали, а они с турецкими знакомыми и оттуда связи не те-
ряли.
   Вот и Возницын сумел использовать  старое  знакомство.  Маврокордато,
как и многие греки, которые родились и жили в Турции, сохранял  верность
православной религии. А в местечке  Карловицы  проживал  тогда  сербский
патриарх Арсений Неноевич. От него и потянулась ниточка. Позаимствовал у
него Прокофий Богданович расторопного чернеца по имени Григорий и, пере-
одев в мирские одежды, послал с письмецом к старому знакомому  в  Белго-
род. Послание это настолько яркое, что его стоит привести полностью  как
пример дипломатической переписки XVII века.
   "Изящнейший, словеснейший, благороднейший великий логофет, мой госпо-
дин и древний друг, и посол полномочный! Радуюсь аз по премногу, что, по
повелению многолетнего моего государя, случися мне  не  с  иным  с  кем,
только с изяществом вашим, другом моим драгим, соглагольствовать о делах
двух Великих Государей наших. В истине есть надежен и известен  на  бла-
гоприятствие вашего изящества Умоляю ваше изящество, поклонитесь от меня
первому послу Рейз-Эфенди, и желаю быти в приятельстве, и с ним еще  же-
лаю, прежде неже съездемся на разговоры публичные, имети бы нам  некото-
рое сношгние о некоторых делах через верных людей, о  чем  да  воспримет
прилежание и попечение ваше изящество якоже знает, и да даст ответ с сим
листоносцем:
   Прокофий Богданович Возницын".
   Передал это письмо чернец из рук в руки 10 октября, но  вернулся  без
ответа - туркам подумать нужно, дело-то серьезное затевается. Зато расс-
казал чернец о слухах, которые гуляют в турецком стане в Белгороде.  Там
считают, что будто мир дело уже решенное и турки сильно окончания  войны
желают. Хлеб там, да и здесь, дорог, а также всякая  живность  и  дрова.
Посетовал по этому поводу Прокофий Богданович. Однако же время  идет,  а
ответа от давнего знакомца все нет. Тогда Возницын другое письмо  напра-
вил, но в тот же день и ответ получил.
   После горячих заверений в дружбе хитрый Маврокордато написал:
   "О делах же, о которых изволишь напомнить, с радостью поговорить  го-
тов еще до общего съезда. Поэтому со всяческим дерзновением  изволь  мне
обо всем написать. таинства ваши сохраню и ответ дам". Другими  словами:
на тайные переговоры согласны - выкладывай карты на стол.
   Два приятеля условились также и дальше пользоваться  услугами  расто-
ропного чернеца Григория, который умел незаметно  проскользнуть  степью,
минуя союзные станы. Но основной канал связи они решили установить через
"дохтура" Посникова.
   * * *
   Итак, два доктора - философии и медицины, выпускники Падуанского уни-
верситета, встретились на берегу Дуная, чтобы поговорить  на  дипломати-
ческие темы. Разговор у них шел и  на  греческом,  и  на  латыни,  да  и
итальянским баловались. Начинать пришлось Посникову.  Так  уж  положено:
кто напросился на разговор, тот и начинает. "Сия комиссия, - стал нагне-
тать пессимизм Посников, - чаять благополучного окончинин не  воспримет"
из-за великих трудностей и себялюбивогосоревнования участников.  Поэтому
туркам и русским, осторожно намекнул он, можно бы и подумать о собствен-
ных интересах. Немцы и поляки их ссорили, лгали им, и за одно это их на-
добно проучить. Давайте, начал прощупывать почву Посников, заключим меж-
ду собой перемирие, пусть даже не на многие годы. А во  время  перемирия
через посредничество крымского хана или же через особые посольства можно
будет договориться и о вечном мире. В то же время он не советует  туркам
искать мира с немцами, венецианцами и поляками. Пусть они продолжают во-
евать с цесарцами, которые будут ослаблены выходом Москвы  из  союза.  А
царь будет содействовать туркам, мыслить, как ему отомстить немцам за их
ложь. Ну а уж если во время перемирия не удастся заключить мир  с  Моск-
вой, турки будут вольны помириться и с немцами.
   Далее Посников старается  раскрыть  туркам  причины,  почему  Австрия
стремится к миру. "Первое, скудость во всем и изнемогли и одолжили, что-
бы отдохнуть и завоеванные городы укрепить". Но главное, и здесь  Посни-
ков мастерски, в нескольких фразах, вскрывает суть полыхавших тогда меж-
дународных страстей: "Естли гишпан умрет, как уже при дверях, то  тотчас
француз за то королевство с цесарем взочнет, а посредники  англичанин  и
голанец ходатийствуют о том мире не для вас, для себя, чтобы француза не
допустить до гишпанского королевства, понеже он, то  приобрев,  всех  их
задавит".
   Маврокордато слушает внимательно, держится приветливо. Но  на  посулы
Посникова не поддается. Хитер был и сам улещать начал: туркам, мол, пос-
редники и немцы тоже "не доброхотны", и только русского царя они почита-
ют за великого и сильного монарха. Но на предложение "с другими  не  ми-
риться!" пойти не могут. Не подходит им и простое перемирие, так как уже
письменно обязались заключить мир.
   На это Возницын реагирует быстро. Уже на следующий день он снова  по-
сылает Посникова к туркам с предложением. Если они не  хотят  воевать  с
немцами, будь по их воле. Однако пусть Турция сначала заключит перемирие
с Россией сроком на год-полтора, В основу его были бы  положены  принцип
сохранения за каждой стороной захваченных  во  время  войны  территорий,
плюс ненападение друг на друга и вольная торговля. Тут  русские  впервые
приоткрыли карты и показали, что могут снять свое требование о  передаче
Керчи. Маврокордато тоже подвинулся: он согласился на  такое  перемирие,
хотя и более длительное по времени. Но для этого нужно уже сейчас  опре-
делить спорные территории - решить проблему "окружностей", как осторожно
назвал ее грек.
   Конец октября и начало ноября ушли на  вычерчивание  этих  "окружнос-
тей". Турки держались любезно, но твердо. Они  соглашались  с  принципом
"кто чем владеет". Но "окружности", выписанные ими, означали, что  русс-
ким придется оставить или даже срыть некоторые захваченные ими крспости.
Отсюда уже проглядывало, что турки пойдут на размен  Керчь  -  Азов,  но
потребуют возвращения приднепровских крепостей.  На  этом  первый  раунд
"зондажных" контактов Посников - Маврокордато прервался. Вроде бы  ни  о
чем они не договорились.
   * * *
   Говорят, что этот раунд переговоров Возницын проиграл. Ему не удалось
уговорить турок прервать переговоры с союзниками  и  продолжить  с  ними
войну. Как заметил С. М. Соловьев, хитрость московского  посла  была  уж
очень простовата. Это было бы и впрямь так, если бы Прокофий  Богданович
на этом закончил переговоры. Но ведь они только начинались,  стороны  не
спеша развертывали свои исходные позиции и  с  них  "обстреливали"  друг
друга, пытаясь выяснить, где и насколько глубоко противоположная сторона
готова идти на уступки. Как в шахматах, так и  в  дипломатии  есть  нес-
колько вариантов дебюта, рассчитанного на то, чтобы прощупать  партнера,
заставить его приоткрыть свои замыслы. Вот такой  простой  ход  е2-е4  и
сделал Возницын. Именно с этого угла, как мне кажется, нужно  посмотреть
на тайные контакты Возницына с турками. А они для будущего развития  пе-
реговоров дали многое.
   Прежде всего Прокофий Богданович мог убедиться, что и в Вене и в Кар-
ловицах он правильно оценивал тактическую линию Турции: она будет  стре-
миться заключить мир сначала с главным противником - Австрией,  а  затем
предъявлять более жесткие требования к остальным ее  союзникам.  Поэтому
курс на сепаратное соглашение между Австрией  и  Турцией  будет  пользо-
ваться приоритетом в политике обоих пкударств. Но в ходе "обстрела"  ту-
рецких позиций Возницыну удалось выяснить, что турки могут пойти на  бо-
лее или менее краткое перемирие с Россией, что они, по-видимому,  прими-
рятся с потерей Азова, но не отдадут Керчи. Поэтому  в  конце  концов  в
центре дипломатического торга на конгрессе окажется судьба  приднепровс-
ких городков. Так оно и оказалось.
   Уж если в чем и просчитался Прокофий Богданович, так это в  действен-
ности одного из своих главных аргументов. Как исстари было  заведено  на
Руси, послал он Маврокордато две пары соболей по 160  рублей  и  посулил
подарить еще несколько сороков этих драгоценных шкурок. Но  хитрый  грек
подарков не принял "и во всем отрицался".
   * * *
   Тайные контакты с турками не мешают Возницыну встречатъся и с союзны-
ми послами. Переговоры ведутся как бы на двух этажах: на первом - парад-
ном - он любезно беседует с австрийцами, венецианцами и поляками, а  на-
верху, в мезонине, тайно шепчутся Посников с Маврокордато. Это позволяет
Прокофию Богдановичу более уверенно распутывать  запутанный  австрийцами
клубок интриг накануне открытия конгресса.
   Надо сказать, что Карловицкий конгресс не был форумом для совместного
ведения переговоров, как мы сегодня представляем себе международные кон-
ференции. На нем не предусматривалось, например, проведение общих  засе-
даний, где присутствовали бы все делегации. Вместо  них  по  предложению
австрийцев каждый из союзников должен был проводить "съезды" с турками в
присутствии посредников.
   Первыми будут встречаться, конечно, цесарцы. А за ними  уже  все  ос-
тальные согласно очередности, установленной в соответствии  со  временем
вступления каждой страны в союз: кто первый с цесарцами  договор  заклю-
чил, тот и раньше и с турками о своих делах говорить будет.  Участия  же
посредников требуют турки, которые не желают разговаривать  с  глазу  на
глаз. Ухмыльнулся на это Прокофий Богданович, но возражать не стал.
   Однако австрийцы стали добиваться, чтобы русские формально представи-
ли свои мирные предложения. Съезда, мол, не будет,  пока  союзные  послы
через посредников обо всем  с  турками  не  договорятся.  Такие  домога-
тельства Возницын пресек: "Всегда на комиссиях всяк о себе сам говорит".
Но как ни хотелось Прокофию Богдановичу, а документ с мирными  предложе-
ниями выкладывать все же пришлось. Возницына понять можно. Одно дело  не
обязывающий ни к чему разговор, в котором проскальзывают  лишь  элементы
позиции, и другое дело - документ, в котором она  изложена  полностью  и
разложена по полочкам. Да еще в тот  момент,  когда  завязался  неофици-
альный контакт. Тут каждый шажок, прежде чем сделать, десять  раз  отме-
рить нужно. А то,  что  выложено  на  стол,  живет  уже  самостоятельной
жизнью. Ведь недаром говорят: что написано пером, не  вырубишь  топором.
Поэтому не любят дипломаты жестко фиксировать позиции -  потом  тебя  же
обвинятъ начнут, что на большие уступки пошел, хотя наперед знает дипло-
мат, что это всего лишь запросная позиция и долго на ней стоять нельзя.
   Но, с другой стороны, наступадт такой момент  на  переговорах,  когда
эту позицию нужно выдвигать и чаще всего в форме документа. И для  того,
чтобы активность показать, и для развития переговоров. Дело это не прос-
тое. Тут надо все предусмотреть заранее - и что на размен пустить в ходе
долгих дебатов, но не проторговаться, а прийти к финалу  с  весомым  для
страны результатом.
   Видимо, долго думал над всем этим Прокофий Богданович. По бумагам его
видно, что не сразу решился на этот шаг. Но решился и 23 октября  напра-
вил цесарскому послу Эттингену текст на латыни с  хитрой  пометкой,  что
это-де "первые статьи, которые направлены к учинению  миры".  В  нем  10
пунктов, но нигде не сказано, что предлагается - мир или перемирие.  Во-
обще нужно сказать, что даже по меркам  сегодняшнем  дня  документ  этот
составлен мастерски. Все запросные позиции выставлены,  но  сделано  это
так, что они не заклинивают развития переговоров.  А  главное,  документ
этот глубок по смыслу: содержит такие положения, которые затем на столе-
тия вперед определят направления русской внешней политики.
   Но давайте по порядку.
   Первое. В документе подтверждается, как бы мы  сказали  сейчас,  ста-
тус-кво, то есть существующее положение. "Обоим Великим  Государям,  как
Царскому Величеству Московскому, так Салтанову Величеству Турскому буду-
чи в том миру, городами, месты, землями, реками, морями, лесами и  иными
всякими угодьи, владети тем, чем ныне кто владеет". Вот  и  все,  больше
ничего не сказано. Но за этой фразой кроется, что и Азов, и  четыре  го-
родка в устье Днепра остаются в руках русских.
   Второе. В порядке возмещения ущерба за набеги татар ("шкоду  и  убыт-
ки") Турция уступает России Керчь.
   Третье. Запрещение набегов с обоих сторон - как татар, так и казаков.
В случае нарушения - наказание смертной казнью.
   Четвертое. Обмен пленниками: "Полон русской да казацкой да освободит-
ся".
   Пятое. Свобода торговли и мореплавания: туркам - до Керчи, Азова, Ки-
ева и Москвы; русским - до Кафы, Синопа, Амастрии, Константинополя и да-
лее. Внешне равенство, но по сути - выгода для России, так  как  до  той
поры Черное море для русских судов было закрыто.
   Шестое. Покровительство православным христианам и  их  святыням.  Эти
статьи появились в договоре с Турцией впервые и затем  в  той  или  иной
форме будут повторяться во всех позднейших договорах XVII и  ХIХ  веков.
Суть их в том, что Россия брала под свое покровительство  в  делах  веры
многочисленных православных подданных султана и находившиеся в его  вла-
дениях христианские святыни, включая Иерусалим.
   Поэтому значение предложенного Прокофием  Богдановичем  документа  не
столько в том, что за Россией оставлялись завоеванные в этой войне  зем-
ли, хотя, что греха таить, для Москвы тогда это было крайне важно, и  не
в том, что им было выдвинуто притязание на Керчь, а значит, и на  Черное
море. Его непреходящее значение, писал академик  М.  М.  Бопкловский,  в
постановке впервые вопроса "о протекторате России над православными под-
данными султана, т. е. принципа, который составит потом одно из крупней-
ших слагаемых в той сумме вопросов, какую впоследствии принято было  на-
зывать общим именем "восточного вопроса"".
   Как же додумался до всем этого простой дьяк, выходец из Тульской  гу-
бернии? В директивах, судя по тому, что дошло до нас, на этот счет ника-
ких указаний не было. Так что постановка евосточного вопросаэ - это лич-
ная инициатива Возницына. Конечно, он знал, что русская дипломатия испо-
кон веку покровительствовала христианам на Востоке. Он сам видел, а если
не видел, то слышал, с каким почетом принимали при дворе Алексея  Михай-
ловича духовных иерархов из Сирии, Палестины, Александрии,  Константино-
поля, Греции, Болгарии, Сербии и прочих земель. Поэтому почва  для  этой
акции Возницына была давно подготовлена.
   Узнав из разговоров с австрийцами и венецианцами, что они  собираются
включить в договоры с турками положения  о  покровительстве  христианам,
Возницын быстро сориентировался и сделал контршаг. Но Прокофий  Богдано-
вич - и это видно из его бумаг -  хорошо  понимал,  какое  принципиально
иное звучание получило бы это положение  в  русско-турецком  соглашении.
Австрийское покровительство распространялось бы на католиков - ничтожную
горстку населения огромной Турецкой империи. Русская же опека - на  мно-
гие подвластные Турции народы - болгар, греков, сербов  и  др.,  которые
исповедовали православие и для которых Россия была естественной опорой в
борьбе за национальное освобождение.
   Из своего шатра в Карловицах Возницын пытается  прощупать  настроения
единоверных балканских славян. Ему представляется - и об этом он  докла-
дывает царю, - что славяне настроены враждебно к угнетателям-туркам, что
они поддержат русских в войне с Оттоманской империей  и  эти  настроения
открывают широкие перспективы для русской политики. "Естли бы  дойти  до
Дуная, - пишет Прокофий Богданович в Москву, - не  токмо  тысячи,  но  и
тьмы нашего народа и языка, и веры, и все миру не желают".

   ГЛАВА VIII НУЖНА ЛИ БОРОДА ДИПЛОМАТУ

   Теперь самое трудное. До сих пор можно было придерживаться  дневников
самом Возницына, в которых он довольно скрупулезно  записывал  все,  что
произошло в Карловицах, вперемежку со своими оценками  и  соображениями.
Настал, однако, момент на короткое время оторваться от  этих  записей  и
попытаться - на их же основе представить себе другую, черновую, если хо-
тите, часть его деятельности: то, нщ чем он не мог не размышлять долгими
бессонными ночами, но о чем он, конечно же, не писал в Москву.
   Испокон веку каждый, кто отправлялся за рубеж с дипломатической  мис-
сией, как только пересекал границу, начинал мучиться вопросом: а что там
дома? Директивы-то директивами, но что варится там, в теремах  за  Крем-
левской стеной, на дипломатической кухне?  Каких  поворотов  в  политике
следует ожидать, чтобы не получилосьтак, что посол московский  в  старую
дуду дудит, а из белокаменной уже новая музыка разносится, а его, посла,
никто и не предупредит.
   Чего греха таить, сколько раз случалось, что в  иностранных  столицах
эту музыку раньше улавливали и над ним же, послом, насмехались -  пусть,
мол, покрутится.
   И в век телеграфа такие мысли порой мозг сверлят. А что говорить  про
век XVII, когда и спрашивать-то бесполезно до Москвй из иной  столицы  и
за месяц недоскачешь, да столько же назад. Пока курьер  обернется,  гля-
дишь, новая мелодия зазвучала... Это не только к московским послам отно-
сится. И австрийцы, и французы, и англичане все время  на  свои  столицы
оглядывались, чтобы, не дай Бог, петуха не пустить.
   Правда, царь Петр строго велел информировать своих послов о том,  что
готовит Москва. Случай такой вышел. Во время осады Азова непонятно поче-
му задержались и приехали только в разгар  штурма  нанятые  за  границей
специалисты по осаде крепостей. Нужно было под крепостные стены  подкопы
вести, мины закладывать, а инженеров нет. Из-за этого  мном  солдат  зря
положили. Петр тогда сильно сердился и велел расследовать,  почему  про-
машка вышла с приездом иностранцев. Оказалось  -  переосторожничал  дьяк
Емельян Украинцев. Боясь утечки информации, посчитал опасным осведомлять
о планах азовской кампании русского посланника в Вене. А  тот,  не  зная
сроков, не поспешил с отправкой специалистов.
   В письме к Андрею Виниусу царь возмущался: "В  своем  ли  уме  дьяк!"
Посланнику доверены высшие государственные тайны,  а  то,  что  известно
всем, от него скрывают. Царь приказал Украинцеву подробно  информировать
послов. "А что он не напишет на бумаге, то я допишу ему на спине".
   Хорошо сказал Петр. Но знал Прокофий Богданович, что царь сам  указа-
ний не пишет. А пока до дьяка дойдет, он порой такую диспозицию  учинит,
что и рад не будешь ее получить: вроде как стой здесь - беги туда. И та-
кое бывало. Но это еще полбеды - хуже нет неизвестности.
   Поэтому каждую весточку, каждый слух из далекой  Москвы  жадно  ловил
Прокофий Богданович, голову ломал, гадая, что бы они значили и  как  ему
дальше вести дело, что подправить и куда повернуть.
   Читатель помнит, наверное, что оставили мы Прокофия Богдановича в за-
несенном снегом шатре на берегу Дуная, терпящим стужу и нужду,  отрезан-
ным от всего мира. Казалось бы, ну какие весточки, какие слухи могли до-
ходить до него в этот глухой угол ничейной земли на краю Европы?  А  вот
доходили. Прокофий Богданович и это устроил.
   * * *
   Нужно сказать, что Вена в те времена была одним из центров  европейс-
кой политики, а потому буквально кишела дипломатами. Не только европейс-
кие короли, но и каждый немецкий курфюрст,  герцог,  рейхсграф,  вольные
города и даже монастыри имели при венском дворе  своих  послов.  Венские
придворные исчислялись десятками тысяч. На блистательных балах  и  прие-
мах, на завтраках и обедах эта армия сановников пережевывала не  столько
изысканную пищу, сколько политические сплетни и дипломатические новости.
Отсюда, нередко прямо с балов и обедов, полупьяные курьеры развозили эти
слухи по европейским столицам,
   Еще будучи в Вене, Прокофий Богданович все это подметил  и  в  глухую
карловицкую дыру собственный канал информации наладил. Подьячий  Михайло
Волков, оставленный Возницыным в Вене сторожить посольский двор, оказал-
ся расторопным малым. Он регулярно, два раза в неделю, посылал  Прокофию
Богдановичу на берег Дуная австрийские газеты - куранты, а главное - ин-
формацию о политических новостях, обсуждавшихся в дипломатических  сало-
нах Вены.
   Так что не был отрезан от жизни Прокофий Богданович. И даже в  забро-
шенных на край света Карловицах держал в руках скользкие  ниточки  евро-
пейской политики.
   Но из всего потока информации особо выделял все, что было  связано  с
Москвой. По крупинкам собирал самые разнообразные сведения, порой и про-
тиворечивые, пытаясь, как из мозаики, составить цельную картину московс-
кой политики.
   Вена и для такой аналитической работы была самым  подходящим  местом.
Не только потому, что Вена с Россией отношения поддерживала, а во  двор-
цах венских нередко шушукались, пересказывая  депеши,  которые  слал  из
Москвы венский посол Гвариент. Было и другое, может быть, еще более важ-
ное, с точки зрения Прокофия Богдановича.
   Через Вену тогда пролегал путь, по  которому  десятки  молодых  людей
ехали из Москвы на Запад обучаться математике, естествознанию и морепла-
ванию. Навстречу им двигались сотни офицеров, кораблестроителей, морехо-
дов, фабричных и иных мастеров. И каждый что-либо интересное да  скажет.
Из этого потока и удил Прокофий Богданович нужные ему сведения - сначала
сам, когда был в Вене, а затем через Волкова.
   Но самыми интересными были, конечно же, встречи с  русскими  гонцами,
которые раз, а то и два раза в месяц привозили Возницыну из Москвы  поч-
ту. Радушно встречал промерзших и усталых курьеров Прокофий  Богданович.
Жарко топил печь, стол уставлял всякой снедью, не скупился, а главное  -
подливал, что покрепче. А уж потом расспрашивал дотошно, с пристрастием,
почти что пытал, только ласкою - как могут делать только те,  кто  живет
на чужбине, а помыслами дома: в Твери, Туле, Воронеже, и, уж конечно,  в
шумной, грязной, но до боли родной Москве. Ведь что русский  человек  за
границей - от тепла и ласки, да от выпитого размякнет и станет рассказы-
вать хоть и мало знакомому, но своему соотечественнику, тем более послу,
все, что знает. А знали курьеры хоть мало, да слышали много, о чем в те-
ремах, да на площадях и еще в корчмах на  бесконечных  трактах  говорили
люди. Все это слухи, конечно, но и их  знать  надо  -  они  "направления
умов" показывают.
   А слухи из Москвы ползли темные, непонятные, а то и вовсе страшные.
   * * *
   С восходом солнца 26 августа 1698 г. по Москве прошел слух: царь вер-
нулся. Он прибыл в белокаменную накануне вечером, никого не предупредив.
В Кремль не заезжал, но, проводив Лефорта, оказался в Немецкой слободе и
поспешил к Анне Монс. Крепка, значит, была любовь -  и  полуторагодичная
разлука не повлияла. А после укатил в Преображенское отсыпаться.
   С утра, по мере того как молва о его приезде катилась по  Москве  все
дальше и дальше, в Преображенское стали съезжаться бояре и дворяне, что-
бы приветствовать царя с возвращением, показать ему свою любовь  и  пре-
данность. Вопреки обычаям, вход во дворец в это утро был открыт всякому.
   Петр, по свидетельству очевидцев, которое дошло и до  Вены,  выглядел
довольным. Едва ли он притворялся, скрывая свои истинные чувства,  да  и
не в обычае Петра было в чем-либо себя стеснять. Он, видимо,  и  вправду
был рад, что вернулся домой после долгого и муторного путешествия...
   По старой московской традиции бояре попадали на колени, но Петр  стал
их поднимать, обнимать и целовать, как близких  друзей.  Слезы  умиления
застилали глаза. Но что это? Неожиданно и непонятно откуда Петр выхваты-
вает огромные ножницы, какими пользуются цирюльники, и режет боярам  бо-
роды, Первой жертвой стал застывший от изумления боярин Шеин -  тот  са-
мый, который совсем недавно разгромил восставших стрельцов под Новым Ие-
русалимом. За ним -  князь  Ромодановский,  преданность  которого  Петру
сравнивали с собачьей. Одна за другой падали на пол боярские  бороды,  и
вскоре в зале не осталось никого, кто мог бы ернически ткнуть пальцем  в
мерзко омленное лицо другого. Вокруг были новые незнакомые лица с  тлыми
красными щеками, мокрыми губами, отвислыми подбородками. Тьфу, срам  ка-
кой!
   И после этого, где бы ни появлялся Петр - на балу или на ужине,  все,
кто был с бородами, уходили безбородыми. Неделю спустя после возвращения
на балу у боярина Шеина он приказал придворному шуту Якову Тургеневу ис-
полнять роль брадобрея, и тот бегал по зале с  острой  бритвой,  кромсая
налево и направо ненавистные бороды. Ох и тяжко пришлось их  владельцам:
бороды были длинными и густыми, а брили их по-сухому и наспех, вместе  с
кожей и мясом. Но никто не осмеливался протестовать Петр больно драл  за
уши тех, кто пробовал выказать недовольство.
   Не поверил было Прокофий Богданович этим гнусным слухам. Но  нет,  по
всем линиям сходилось - бреют бороды всем, кроме попов и крестьян. И уже
потом, ночью, обдумывая услышанное, ежился Возницын, дрожащей рукой ощу-
пывал свою холеную роскошную бороду: ну как же без нее? Ведь для каждого
православного борода - это символ веры и самоуважения. Она от Бога.  Бо-
роду носили пророки, апостолы, да и сам Иисус Христос. Еще Иван  Грозный
говаривал, что бритье бороды есть грех, который не смоет кровь всех  ве-
ликомучеников. Раньше священники на Руси отказывали в благословении без-
бородому. Правда, молодежь над бородой посмеивается, но патриарх  Адриан
совсем недавно возвестил, что Бог создал человека бородатым: только коты
и псы не имеют ее. Как же теперь быть?
   Или вот другое, что тоже трудно укладывалось в голове. Еще кромсались
бороды, а по Москве уже слух пополз: царь ополчился на русскую одежду.
   Сопровождая царя за границей, видел Возницын, что эта одежда Петру не
нравится. Работать в ней нельзя мешает, по улице  не  пройдешь  -  народ
глаза пялит, пальцами тычет, как на чудище  заморское.  Поэтому  царь  в
простом немецком платье ходил, и, глядя на него,  Петровы  люди  так  же
поступали. Даже великий посол  Федор  Головин,  живя  в  Амстердаме,  не
только к устрицам пристрастился, но и облачился во французский камзол.
   Рассказывают, что князь Ромодановский этому не поверил. Оглядел  себя
в зеркале: все чин чином, как и положено -  вышитая  рубаха,  широченные
порты, заправленные в красные сапоги с загнутыми вверх носками, и кафтан
до полу с прямым стоячим воротом и длинными широкими рукавами. Не  верю,
сказал он, что Головин такая безмозглая задница, чтобы пренебречь  одеж-
дой своего народа. Но когда Петр постановил, что на официальную  встречу
Великого посольства будут  допущены  только  те,  кто  наденет  западное
платье, Ромодановский, как миленький, явился в куцем кафтанишке.
   А дальше был уже знакомый оборот. Неожиданно в разгар пира  на  ново-
селье у Лефорта царь выхватил здоровенные ножницы и давай кромсать рука-
ва боярских кафтанов, ласково приговаривая: глядите сами, это -  помеха,
везде надо ждать какого-нибудь приключения: то разобьсшь стекло,  то  по
небрежности попадешь в похлебку. Никто не посмел не то  что  перечить  -
слово сказать, хотя и  наливались  кровью  шеи  не  привыкших  к  такому
обрчщснию бояр. В январе под гром барабанов было объявлено на  площадях,
что боярам и служилым людям как в Москве, так и в провинции положено но-
сить кафтаны немецкого или венгерского покроя.
   Правда, те же курьеры рассказывали, что порядки эти только  в  Москве
держатся. Ну еще в больших городах. Но, покидая столицу, бояре и  служи-
лые люди у себя в имениях мало заботятся о  соблюдении  царских  указов.
Поэтому новые порядки только в Москве утвердились, а вся страна как  жи-
ла, так и живет.
   Долго качал потом головой Прокофий Богданович, обдумывая  беспокойные
разговоры. Ну зачем все это? За что мучают православных?
   Нет, он не роптал, а пытался постичь, что же происходит. Ну взять хо-
тя бы платье. Конечно, в старинной одежде работать неудобно. Это правда.
Но ведь она для нашего климата в самый раз. Когда мороз грянет, как  хо-
рошо, если шуба до пят и воротник уши прикрывает,  а  борода  щеки.  Вот
немцы и скачут в своих коротких кафтанчиках, стуча коленками,  чтобы  не
замерзнуть.
   Да суть-то и не в одежде или бороде. Бог с ними проживем и  без  них.
Но почему такое ожесточение? Не потому ли так яростно ополчился  на  них
Петр, что они представляют весь тот уклад жизни, который он хочет  изме-
нить, сломать, переделать. Пусть неясно пока, что ломать, а что строить,
зато ясно будет, кто готов идти с Петром, а кто против  и  кто  в  кусты
прячется. Никак царь команду себе набирает,  сторонников  и  противников
метит.
   Взять хотя бы ем пьяные забавы. В тот век в Европе пили много и  неп-
ристойно. Попивали и в России, но с оглядкой и больше по праздникам. Од-
нако  среди  других  нововведенйй  царь  принес  какое-то   разухабистое
пьянство. Срамные вещи рассказывались о пьяных коллегиях или  сумасброд-
нейшем, всешутейшем и всепьянейшем соборе. Ритуал его скрупулезно разра-
ботал сам царь. По его приказу запирались все двери, чтобы никто не сбе-
жал, и нещадное пьянство продолжалось по нескольку дней кряду. Значит, и
через это надо пройти.
   * * *
   Но куда более важной, хотя она и не вызывала такого шума и  кривотол-
ков, была начавшаяся переделка государственного механизма,  которая  все
явственней проглядывала из разрозненных Петровых действий.
   Уже на второй день после прибытия в Москву Петр устроил  смотр  своим
любимым потешным полкам - Преображенскому и Семеновскому. Не понравились
ему солдаты; по сравнению с  иностранными  выглядели  неуклюжими,  плохо
обученными, отсталыми. Начал было им сам упражнения  показыватъ,  бился,
бился - из сил выбился, махнул рукой и поехал недовольный к Лефорту обе-
дать.
   Но дела так не оставил: затеял перетряску всей военной  машины  госу-
дарства. Новая, регулярная армия иноземного строя, оснащенная новым ору-
жием и боеприпасами, сменит старую стрелецкую  вольницу,  кормившуюся  в
московских слободах.
   И точно, летом следующего года, возвращаясь в Москву, получит  Проко-
фий Богданович известие: царь издал указ о роспуске всех стрелецких пол-
ков. Как так, изумится он, кто же Россию-то  защищать  будет?  Ведь  ху-
до-бедно, но это 20 полков. А что остается? Два потешных полка -  Преоб-
раженский и Семеновский, да два полка нового строя - Гордона и  Лефорта.
А граница - вон какая... С Турцией, правда, перемирие, но ведь оно  шат-
кое. Тем более Европа к большой войне готовится. Польша  неспокойна.  На
Севере набирает силы молодой шведский король.
   Конечно, стрельцы к серьезной войне не способны. Азов показал. И  как
ответ на эти сомнения - указ 19 ноября о формировании 30 полков регуляр-
ной армии путем призыва "даточных", то есть рекрутов,  от  определенного
числа дворов. Село Преображенское - вот памятники-то  где  воздвигать  -
становится центром формирования русской армии. Теперь бы только  успеть,
чтобы не остаться безоружным, если война грянет.
   И спешили. Военная реформа становилась как бы пружиной всей  преобра-
зовательной деятельности Петра. Со всех уголков страны в Воронеж сгонял-
ся народ строить флот - явление для России совершенно новое. Там, на во-
ронежских верфях, закладывались не только  остовы  кораблей  российского
флота, но и основные направления ее внешней  политики  на  два  столетия
вперед.
   А после воинской реформы Петра, судя по всему, больше беспокоили дела
промышленности и торговли. И здесь он, говоря современным языком,  зама-
хивается на создание новых, самых современных отраслей промышленности.
   Издавна Россия покупала оружие в Голландии, а  железо  в  Швеции.  Но
разъезжая за границей, Петр понял: полагаться нужно только  на  себя.  К
тому же приготовления к войне за испанское наследство  сильно  взвинтили
цены на железо, оружие и другие военные материалы. Значит, и здесь  надо
поспешать, чтобы прочно стать на собственные ноги.
   За считанные годы Петр строит на Урале  металлургические  заводы.  По
всей стране создаются государственные фабрики  по  производству  пороха,
оружия, сукна, канатов, парусных тканей, кожи и др. 40 таких фабрик ста-
ли прообразом мануфактур следующего века, костяком нарождавшейся русской
промышленности.
   * * *
   Все это, в общем, хорошо известно. Неясно другое осознал ли  Петр  во
время своего заграничного путешествия, что развитию экономики и техноло-
гии Запад обязан прежде всего раскрепощению человеческого разума. Скорее
всего, нет, Но если и осознал, то не  принял,  Ренессанс  и  Реформация,
создавшие в Европе ту питательную среду, в которой развивались  наука  и
культура, давшие миру новую промышленно-экономическую  формацию,  России
практически не коснулись.
   То же и с отношением к человеку. Видел Петр, что в протестантской Ев-
ропе права человека начинают закрепляться в конституциях  или  биллях  о
правах. Но в Россию он вернулся вовсе не с намерением разделить власть с
народом или его частью. Наоборот, Петр был убежден, что лично он призван
стать движущей силой, мотором грядущих перемен. Не столько  образованием
и убеждением, сколько силой, а где надо, и кнутом  погонит  он  отсталую
нацию к прогрессу.
   Поэтому проводимые им государственные реформы  носили  прагматический
характер. Военная реформа, создание промышленности  неминуемо  требовали
от безалаберных московских приказов такого ускорения  и  продуктивности,
какие были им, конечно же, не под силу - ни по своей  структуре,  ни  по
людскому составу. И Петр начал постепенное преобразование управленческо-
го аппарата. Затрещали архаичные устои старых приказов, полетели с наси-
женных десятилетиями мест приказные.
   А кем заменить их? Нужны были исполнители энергичные и дело  знающие.
От общества Петр ждал поддержки своих преобразований, понимания их  сути
и целей. По этой причине он начинает заботиться о  распространении  зна-
ний, заведении общеобразовательных и  профессионально-технических  школ,
издает куранты.
   Петр хочет пробудить дремлющую Россию. Но, вводя гласность и выборное
городское самоуправление, он не столько заботится о свободе и  просвеще-
нии, сколько хочет подправить фискальную* систему так, чтобы  налоги  не
оседали в бездонных карманах изворовавшихся воевод, а  потекли  в  госу-
дарственную казну. 30 января 1699 г. издается указ, который предоставля-
ет право торгово-промышленному люду столицы и  некоторых  городов  из-за
убытков, которые они терпят от воевод, избирать из своей среды  бурмист-
ров - "добрых и привдивых людей". Они ведали бы не только казенными сбо-
рами денег, но и судными, гражданскими и торговыми делами.
   Но нелегко пробуждалась Россия. Из 70 городов только 11 приняли новые
уложения. Остальные ответили, что выбрать в бурмистры им некого, а неко-
торые еще и добавили, что довольны своими "правдивыми" воеводами.
   Но и Петр от своего не отступился - взял и сделал  городское  самоуп-
равление обязательным. Теперь в Бурмистрову палату, как в  кассу,  будут
поступать налоги с российских городов. Отсюда их легко брать и использо-
вать по его, Петрову, усмотрению, в основном на подготовку к войне.
   Он вообще слыл правителем, который раз что задумает, то непременно  и
сделает - не пожалеет ни сил, ни средств, ни даже жизней. Поэтому  любое
сопротивление ломал сурово и непреклонно, как просек в чащобе  проклады-
вал. Да еще и приговаривал: "Хотя что добро и надобно, а новое дело,  то
наши люди без принуждения не сделают". И принуждал, да  так,  что  кости
трещали. Это знал Прокофий Богданович, При  постройке  гавани  Таганрога
для своего черноморского флота царь  десятки  тысяч  людей  положил,  но
построил.
   * * *
   Не мог не видеть Прокофий Богданович, что нововведения Петра с первых
же дней раскололи Россию пополам. Одни считали его деяния великим  злом,
а другие - великим благом.
   Многие русские люди (и не только из окружения Петра, которых он  про-
тащил за собой по загранице, но даже из простонародья) понимали, что об-
новление России нельзя было отдать постепенной и размеренной работе вре-
мени: слишком много его уже было упущено. Поэтому обновление нужно  тол-
кать вперед натужно, что есть силы. И такие усилия Петра встречали у них
поддержку.
   Но доходило до Прокофия Богдановича и другое: необычайное, можно ска-
зать, враждебное сопротивление Петровым  нововведениям.  Каскад  реформ,
обрушившихся на Россию, ошеломил современников, привыкших к размеренной,
тихой жизни, к кичливому самодовольству - у нас-де порядки от Бога,  от-
цами и дедами освящены. И хотя из каждой прорехи проглядывали отсталость
и разгильдяйство, а в теремах, не таясь, хвастали друг перед другом всем
привозным, заграничным, которое явнобылосделанолучше, чем  свое,  домаш-
нее, менять жизненный уклад не хотели - на наш век, мол, хватит.
   Поэтому и сопротивление реформам было  скрытым.  Их  взахлеб  хвалили
вслух, так чтобы мог услышать царь, а потом просто не выполняли.  Отсюда
облик Петровых реформ - это быстрое, почти молниеносное решение  и  мед-
ленное, на замот, исполнение. Как выразился один из современников Проко-
фия Богдановича: "Трудится великий монарх, да ничего не успевает, помощ-
ников у него мало; он на гору сам-десять тянет, а под гору миллионы  тя-
нут: как же его дело скоро будет?"
   Хуже всего, что народ не понимал смысла и целей Петровых  реформ.  По
словам такого тонкого знатока русской истории, как В. О. Ключевский,  во
время преобразовательной работы Петра народ оставался в тягостном недоу-
мении - что же такое делается на Руси?  Нововведения  оборачивались  для
него принудительным трудом, ломкой освященных временем обычаев и верова-
ний. И неудивительно, что реформы с самого начала вызвали глухое  проти-
водействие основной массы народа.
   Той осенью и зимой Россия впервые почувствовала тяжесть Петровой дес-
ницы. Может быть, вначале его действия выглядели как  разрозненные,  су-
масбродные и не связанные между собой какой-либо единой мыслью и планом,
а порой даже и как шалость державного монарха - что ж, ему было всего 26
лет. Но очень скоро стало очевидно, что все дела его: обрезание бород  и
рукавов, изменение календаря  и  денег,  пострижение  царицы  и  издева-
тельство над древними ритуалами,  создание  полков  иноземного  строя  и
постройка флота в Воронеже и, наконец, начавшаяся ломка приказов и  вве-
дение городского самоуправления - четко выстраиваются в одну линию,  ко-
торую можно обозначить как "борьба со старым, обновление и приведение  в
движение огромной  страны,  застывшей  в  сонном  покое  инерции  и  до-
вольства".

   ГЛАВА IX ПЕРВЫЕ ПОДВИЖКИ

   За дипломатическими хлопотами не заметил Прокофий Богданович, как зи-
ма к Карловицам подступила.
   "Здесь стоит стужа великая, и дожди, и  грязь  большая,  в  прошедших
днях были бури и ветры великие, которыми не единократно  наметы  иаши  и
палатки посорвало, и деревья переломало, и  многие  передрало;  а  потом
пришел снег и стужа, а дров взять негде и обогреться нечем... Не  стерпя
той нужи, польский посол уехал в Петр-Варадын. Только  я  до  совершения
дела, при помощи Божей, с своего стану никуда не  пойду  и  дела  своего
смотрити буду".
   Зима и туркам гонор поубавила. Даже строптивый Маврокордато  приказал
с посыльным передать Возницыну, что студено. Понял, отлично понял Проко-
фий Богданович, на что намекает хитрый грек, и тотчас послал ему в пода-
рок кафтан свой малинового сукна, подбитый мехом чернобурой лисы, "с на-
шивкою турскою и пуговицами обнизанными". Однако шубы собольей  не  пос-
лал: "Ведаю, что н примет". А вот вин разных, икры паюсной, спинок осет-
ровых и белужьих послал с чернецом Григорием вдосталь.
   Посредников тоже не забыл. С простотой необыкновенной, но,  очевидно,
характерной для того далекого времени  Прокофий  Богданович  скрупулезно
запишет: "Я не для дела, но для любви их к себе и для нынешнего  зимнего
времени, челом бью им по шубе собольей..." Глядишъ, и  переговоры  легче
пойдут.
   Встреча с турецкими послами и вправду должна была состояться  со  дня
на день. Для таких встреч на берегу Дуная уже специальный дом построили.
Хоть и не дворец, но весьма достойное сооружение - два этажа, окон  мно-
го. Внизу большая зала для заседаний, по бокам ее две комнаты для каждой
из участвующих в переговорах делегаций, а позади комната  для  посредни-
ков*. Хорошо придумано. Говорят, сам Маврокордато подсказал, как делать,
чтобы споров из-за рассадки избежать.
   * * *
   Первая встреча Возницына с турецкими послами Рами-Магометом и  Мавро-
кордато состоялась 9 ноября. Началась она несколько необычно для  ревни-
телей протокола. То ли посредники с турками время не рассчитали,  то  ли
Возницын нарочно задержался, только партнеры  по  переговорам  встречали
его стоя. Надо полагать, это было впечатляющее зрелище. Большой и  груз-
ный, в длинном до пят кафтане, опушенном серыми соболями,  и  в  высокой
шапке с диковинным украшением из хороших алмазов, он не вошел, з вплыл в
залу. На шее у него было шесть или семь ожерелий из драгоценных  камней.
От перстней на пальцах также исходило сияние. Что и говорить, умел форсу
напустить Прокофий Богданович. Наверное, тишина стояла,  когда  следовал
он к своему месту, а "по поздравлении" сели все вдруг. Напротив Возницы-
на на скамье разместились оба турецких посла, по правую руку  английский
посол лорд Пэджет, по левую - голландский посол Яков Колиер. Для  толма-
чества  был  взят  вездесущий  "дохтур"  Посников,  а  записывал  беседу
подьячий Михаил Родостамов.
   После общих вступительных слов с обязательным  перечислением  титулов
государей перешли к делу. Возницын сразу же взял быка за рога и заявил о
готовности положить в основание будущего мира принцип сохранения за каж-
дой стороной завоеванных земель - кто чем владеет. "И было о том, - док-
ладывает Прокофий Богданович в Москву, - больше часа спору".
   Дело в том, что турки, известные как упорные и стойкие переговорщики,
прибегли к хитрому маневру. Не отрицая предложенного Возницыным  принци-
па, они как бы обошли его и стали говорить о "приращениях",  то  есть  о
возвращении Турции земель, которые отвоевали у них русские. Но  Возницын
твердо стоял на своем: дескать, слышать ни о чем не хочу, пока тот прин-
цип не будет положен в основу мирного договора.
   Делать нечего, турецкие послы,  посовещавшись,  заявили,  что  готовы
принять тот "фундамент", лишь бы он только их выслушал. Забавно выглядит
запись, оставленная Возницыным: "И великий полномочный посол  на  то  им
позволил".
   Однако дело этим не кончилось, оно только начиналось. "Турские  послы
почали такую гисторию править, - не без иронии замечает Прокофий  Богда-
нович, - от зачала света и до сего дня".
   А суть этой "гистории" состояла в том, что 50 лет тому назад, в  1637
году, казаки захватили Азов, но дед Петра, Михаил Федорович, повелел  им
оставить крепость, дабы не нарушать дружбы между Турцией и Россией. Это,
считают турки, создает прецедент и для нынешних переговоров.
   Но Прокофий Богданович, пропустив все это мимо ушей, спрашивает, есть
ли у них еще что сказать. Тогда турки  поднимают  вопрос  о  возвращении
лриднепровских городков Казы-Керменя, Таваня и других. Но Возницын, гла-
зом не моргнув, гнет своюлинию: еще что есть? Турки в некотором  замеша-
тельстве говорят, что о других делах будут говорить, когда  получат  от-
вет.
   Вот тут-то Прокофий Богданович и выдает им, как говорится, на  полную
катушку: ни об Азове, ни о приднепровских городах и  помыслу  у  них  не
должно быть. А за все неправды и разорения, учиненные  татарским  ханом,
русским должна быть безоговорочно уступлена Керчь.
   "И тогда турские послы то услышали, в  великое  изумление  пришли,  и
вдруг во образе своем переменились и друг на друга погля.дя  так  красны
стри, что болши того не возможно быть, и, немало время молчав и с  собою
шептав, говорили, что они того не чаяли".
   Этот город, по их словам, "держит врита всего Черного моря и Крымско-
го острова, и град тот великой и не обмылился (обмолвился) ли он в имени
и в ином в чем". Но Прокофий Богданович  невозмутимо  отвечает,  что  не
"обмылился", так как ночевал в этом городе четыре недели  и  "знает  его
без обмылки...". И "турские послы", "оставя все  дела,  говорили  все  о
Керчи, и было того часа с два".
   * * *
   Итак, на первом заседании стороны разыграли классический дебют,  выд-
винув крайние позиции с запросом. На следующей  встрече  они  продолжили
эту линию и еще больше ужесточили позиции. Обстановка на конгрессе  ста-
новилась напряженной - началась война нервов.
   Была, правда, попытка придать беседе деловой характер  -  условились,
"оставя лишние речи, говорить краткими словами о прямом деле, потому что
пришло время зимнее и друг друга труднить не надобно...". Но турки опять
завели долгий и нудный разговор "об основании  мира  с  приращениями"  и
конкретно об Азове и Керчи. Английский посол-посредник тоже говорил мно-
го и все больше в поддержку турецких притязаний, а голландец в  основном
помалкивал. Тогда Прокофий Богданович компромисс  предложил.  Если  этот
спорный вопрос нельзя уладить сейчас, давайте отложим его на будущее,  а
пока оставим все как есть и заключим перемирие. Но турки это предложение
отвергли, заявив, что им никак нельзя без приращений, и  стали  напирать
на передачу им приднепровских городов.
   Ну, тут Прокофий Богданович им и выдал: дескать, раз нельзя без  при-
ращения к фундаменту, то тогда извольте вставить и  уничтожить  крепости
Очаков, Бел- город, Килия, а всех тамошних татар вывести за Дунай. Иными
словами, передать Москве весь северный берег Черного моря.
   Это, пожалуй, было уже слишком. Турецкие послы пришли в  смятение  и,
"сердитуя, молчали, а после говорили посредникам: нам-де  с  ним  больше
нечего делать".
   После такого дебюта переговоры зашли в  тупик.  Линии  противостояний
обозначились четко. Первая: Азов Керчь. Вторая: приднепровские городки -
города Северного Черноморья. Третья: мир - перемирие. И наконец, русские
предложения о свободе торговли и мореходства,  а  также  покровительстве
христианам, которые турки просто отвергали, не выдвигая контрзапроса  со
своей стороны. Иными словами, тупик, и пока  без  каких-либо  проблесков
выхода из него.
   * * *
   Возникновение тупиков на дипломатических переговорах - явление  обыч-
ное. Трудно найти переговоры, где бы они не  возникали.  В  классической
дипломатии есть даже такой прием - вначале завысить ставки и даже поста-
вить переговоры на грань срыва, с тем чтобы посмотреть, прочно ли  стоит
противник на своих позициях, как он будет выпутываться  из  создавшегося
положения, а уж потом открывать торговлю. Особенно привержены этому при-
ему американцы, он стал характерным для их переговорной линии.
   Но драматизировать такие ситуации не нужно. Применительно к  ним  ис-
пользуется даже такое образное выражение; тьма сгущается  перед  рассве-
том. А опытные дипломаты говорят: "Терпение, теперь  надо  ждать  развя-
зок".
   Конечно, все не так просто, Ведь нередко заведомо неприемлемые  пред-
ложения выдвигаются для того, чтобы заклинить переговоры или  даже  сор-
вать их. Это может случиться не только в начале переговоров, но и по  их
ходу и часто в конце. Меняется политическая обстановка, меняются и  под-
ходы к переговорам, а применительно к ним подравниваются и позиции деле-
гаций. Такую картину можно увидеть во всех  деталях,  если  разбирать  с
пристрастием баталии старых, давно  минувших  дипломатических  сражений,
когда страсти улеглись и архивы открыты. Но попробуй-ка разберись на са-
мих переговорах, что на уме у твоего партнера, когда он неожиданно начи-
нает завышать ставки и, приятно улыбаясь, ужесточает позиции.
   : :
   Не то что ломал - разламывал свою седеющую голову  Прокофий  Богдано-
вич, размышляя над этими загадками, С одной стороны, разговаривая с Пос-
никовым, Маврокордато вроде бы не исключал возможности подвижек в терри-
ториальных вопросах. А что если лукавит хитрый грек'? Ведь на  конгрессе
турки заняли жесткую, бескомпромиссную позицию и даже перемирие  отверг-
ли. Что стоит за всем этим? Ох, нельзя просчитаться Прокофию Богдановичу
слишком уж большой ценой может обойтись Москве его ошибка.
   Поэтому сразу после "съездов" с турками бросился Возницын к союзникам
за поддержкой. Все ж как-никак христиане. Даже "челом бил", обещая  пос-
редникам по шубе собольей. Но успеха не имел.
   Докладывая царю о прошедших дебатах, Возницын бьет тревогу по  поводу
обстановки в Карловицах. Неуступчивость турок на фоне явного желания со-
юзников оставить Россию воевать в одиночку с Турцией  рисуется  ему  как
заговор против Москвы. "Трудности здесь большие, - пишет он. - Бог веда-
ет, за тем за всем состоца ли мир, а на краткое перемирие отнюдь  позво-
лить не хотят". И как вывод он советует не ослаблять военных приготовле-
ний на случай вероятного продолжения войны с Турцией.
   Может быть, и вправду видел эту опасность Прокофий Богданович, а  мо-
жет быть, обезопасить себя хотел на всякий случай и краски сгущал, чтобы
не попасть впросак всегда, мол, лучше в таком деле перестраховаться, чем
недоглядеть беду, а потом в простаках ходить... Как бы там ни  было,  но
беспокойство и неуверенность грызли душу Возницына. Поэтому, отписав обо
всем в Москву, он решает сделать ход конем - тайно посылает  в  турецкий
стан Посникова прямо к Маврокордато: пусть скажет по старой дружбе,  же-
лают ли турки мир с Россией и на чем?
   Маврокордато, поклявшись, отвечал, что султан желает мира  с  Россией
больше, чем с кем-либо другим. Но карты все же приоткрыл: от Азова турки
отступятся, но от приднепровских городков никогда. В тот  же  день,  как
стемнело, Маврокордато сам подослал к Возницыну своего священника, кото-
рый подтвердил: турки с потерей Азова смирятся. Маврокордато, мол, в ве-
ликом сетовании и печали и непрестанно плачет, атак как если мира не бу-
дет, то турки начнут гонения на православную церковь и  христиан,  пола-
гая, что они с русскими заодно.
   Ага, значит, сдали нервы ушлого грека, если он снял требование  пере-
дачи туркам Азова. Ну, а насчет слез это дипломатическая лирика.  Однако
не один Возницын, он тоже голову ломает, беспокоясь, что стоит за  жест-
кой позицией русских.
   * * *
   В дипломатии - как на войне: достаточно порой про- держаться на  пол-
часа больше противника и победа обеспе- чена. Упорство, а  то  и  просто
упрямство оказываются сильнее ума, знания, красноречия. Но... как  и  на
войне, достагочно просидеть лишних полчаса в окопе старых позиций, упус-
тив время для перехода в наступление, - и сражение проиграно.
   Правильно рассчитал Прокофий Богданович: ситуация такова, что времени
терять нельзя, надо быстро закреплять  сделанные  подвижки.  Поэтому  он
просит союзников срочно созвать съезд с турками. Видимо, и турки просили
о том же, потому что уже на следующий день, 22 ноября, конгресс был соз-
ван.
   Турки официально заявили о своем согласии уступить  занятый  русскими
войсками Азов. В ответ Возницын снял требование о передаче русским  Кер-
чи. Турки, очевидно, ожидали большего - приднепровских городков,  потому
и заявление Прокофия Богдановича встретили кисло: уступает-де то, чего в
руках у него нет.
   Но дело было сделано. Стороны сдвинулись с крайних позиций и  сделали
шаг навстречу друг другу. Положение стало, как в дипломатической азбуке:
А1 - В1.

   ГЛАВА X ДЫБА, КНУТ И ОГОНЬ

   Все бы хорошо на Дунае, только вести из Москвы  шли  недобрые:  казни
начались.
   Как ни весел был Петр, одна мысль никогда не покидала его. Она путала
его дела и омрачала пиры. С ней он засыпал, с ней и  просыпался:  откуда
тянутся нити стрелецкого бунта, который так лихо подавил боярин Шеин  на
речке Истре у стен Новоиерусалимского монастыря?
   Прав, тысячу раз был прав Патрик Гордон, когда уговаривал боярина по-
терпеть с расправой над бунташьей верхушкой, подождать  Петра  -  он  до
корней докопаться захочет.
   Так и случилось. Не поверил царь, что стрельцы сами по себе  действо-
вали, в одиночку. Откуда тогда такая ненависть если не к  самому  Петру,
то к его окружению, к новым порядкам, которые он еще только-только соби-
рался вводить? Не слишком ли они много знали для простых  солдат?  Тогда
кто подстрекал их? Под чью дудку они плясали?
   Поэтому сразу же по приезде в Москву, уже на  четвертый  день,  велел
собрать в Преображенское всех оставшихся в живых бунтарей - он сам будет
вести расследование.
   Ох, эти расследования! Тогда они означали  только  одно:  допрос  под
пыткой, а значит, дыба, кнут и огонь - святая троица русского  застенка.
Мастер этого дела князь Ромодановский расстарался: в  Преображенском  14
пыточных камер соорудил, ну прямо конвейер, который безостановочно,  по-
рой день и ночь, работал шесть дней в неделю. А на седьмой день, в воск-
ресенье, как и было положено Господом, отдыхали. Даже статистика  сохра-
нилась: 1021 человек прошел через него.
   Все было продумано до мелочей. Даже день, когда  начался  розыск,  17
сентября, был выбран не без умыс- ла  -  на  него  приходилось  тезоиме-
нитство ненавистной Софьи.
   Но признания, вырванные под пыткой, в полубреду, у истекающих  кровью
людей, поначалу мало что добавили к тому, что уже знал Петр  от  боярина
Шеина. Как ни бились палачи, а  все  выходило,  что  стрельцы  вроде  бы
действовали сами по себе. На все вопросы упорно отве- чали,  что  шли  в
Москву не для возмущения или бунта, а чтобы повидаться с семьями, от го-
лоду и беды, потому что наги и босы и хотели бить челом о жалованье, ко-
торое давно уже не получали. И только в нескольких случаях глухо прозву-
чали настораживающие нотки хотели-де всеми четырьмя  полками  стать  под
Девичьим монастырем, чтобы просить царевну Софью взять прав- ление госу-
дарством.
   И только на третий день в пыточной камере Б. А.  Голицына  раскололся
"с третьего огня" бедолага Васька Алексеев. Да, было "к  ним  письмо  из
Москвы от царевны", и принес то письмо стрелец Васька Тума. Читалось оно
всем четырем полкам, а в нем сказывалось, чтобы им, стрельцам, идти  под
Девичий монастырь, царя на Москву не пускать, а управлять ей - Софье.
   Тут бы и взять Ваську да размотать как следует - как к  нему  Софьино
письмо попало. Да нет его: поспешил боярин Шеин, не дознавшись главного,
отрубить Ваське голову на берегу тихой Истры. А  может,  специально  так
сделал, чтоб концы в воду?
   Поэтому принялисъ за других. Знали, не знали всех пытали, каждое сло-
во с кровью выдавливали, огнем выжигали. Из этих слов, как  из  мозаики,
такая картина складывалась. Стрелец Васька Тума, будучи, наверное, всему
делу подстрекатель, установил контакт с Софьей еще весной на Пасху, ког-
да группа беглых стрельцов по Москве шастала. Этот Васька  приискал  ка-
кую-то нищенку и велел ей пойти в Девичий к  Софье,  чтобы  уведомить  о
приходе беглых стрельцов на Москву. Нищенка будто бы выполнила это пору-
чение и передала Софьины слова: мало, мол, вас, стрельцов, - вот  будете
всеми четырьмя полками, тогда другое дело. Во второй раз вынесла нищенка
письмо от Софьи, которое и привез Тума.
   Еще жарче запылал огонь, затрещали кости, и выяснилось, что та нищен-
ка живет тут, неподалеку, у Васькиной сестры в Бережках, и зовут ее Сте-
пановной. Не теряя минуты, послали людей, и действительно сыскалась ста-
рая нищенка. Тотчас подняли старуху на дыбу, дали кнута, но она ни в чем
не призналась. Несмотря на возраст, подняли ее на дыбу во второй раз,  и
опять молчала Степановна, а потом вскорости взяла да и померла. С ней  и
ниточка к Софье порвалась.
   А что письмо, так оно вроде бы точно было. Его многие видели,  а  еще
больше слышали, когда зачитывалось оно перед войском. Куда  делось?  Ар-
тюшка Маслов признался, что, когда потерпели стрельцы поражение под  Но-
вым Иерусалимом, он самолично "то письмо изодрал и  втоптал  в  нивоз  у
крайнего двора с приезда и огорода крестьянского". Иди ищи теперь  ветра
в поле.
   Тогда Петр оставил на время стрельцов и  занялся  женским  персоналом
своих сестер Милославских.
   Сколько же пустой бабской ерунды выплыло на свет под  истошные  крики
пытаемых девок. Сколько напраслины и оговоров возвели они друг на друга,
да и на первых встречных. Но ничего нового следствие от них не получило.
Разве что об обмене грамотками, который шел между теремами  и  Девичьим.
Их прятали в кушанья, которые сестры по тогдашнему обычаю посылали  друг
другу на святые праздники. Но в них вроде бы ничего серьезного не было.
   Тогда - это было 27 сентября - Петр сам поехал в  Девичий  монастырь,
чтобы допросить Софью.
   Они не виделись 9 лет, и, надо полагатъ, их встреча была не из прият-
ных. Проныра и сплетник Корб, питавшийся слухами со всей Москвы, записал
в дневнике, что при встрече из глаз у обоих потекли слезы...  Врал,  на-
верное, - оба были не из слезливых, да и с детства ненавидели друг  дру-
га.
   Конечно, о пытках не могло быть и речи - ведь это была сестра. Но  по
одной из версий Петр вроде бы жестко намекнул: ждет,  мол,  тебя  судьба
шотландской королевы Марии, иными словами, смерть.
   Но Софья была твердый орешек. Она категорически отрицала, что  писала
письмо стрельцам, а Васьки Тумы и знать не знала. На вопрос  же  о  том,
что стрельцы приглашали ее в правительницы, отвечала даже  с  насмешкой,
что, дескать, правила Россией семь лет, и  стрельцы,  видно,  добром  ее
вспоминают.
   Так ничего и не добился Петр от сестры. И лишь через две недели  доз-
нались, что была передача писем от стрельцов в терем к царевне Марфе.  А
к стрельцам два письма - одно из Девичьего, а другое - из терема. И  оба
раза передавала письма стрельчиха Анютка Никитина. Она сразу же  повини-
лась: приходила, мол, к Девичьему помолиться. А к ней старушка из монас-
тыря и просит, чтоб снесла письмецо Ваське Туме, да с наказом, чтобы шли
все полки к Москве для того, что государя за морем в  животе  не  стало.
Зто письмо с наказом и передала она Ваське Туме у него на дворе, на  Ар-
бате, у церкви Николы Явленного.
   Казалось бы, вот она нужная ниточка к Софье. Но сколько ее ни тянули,
сколько ни пытали Анютку и других женщин по ее указке, ниточка та  обры-
валась. Так и неясно, передавала Анюта письмо или со страху на себя  на-
говорила.
   Петр сохранил сестре жизнь, но принял все меры, чтобы никогда  больше
она не могла вмешаться в политику. Софья была пострижена в монахини  под
именем Сусанны и до конца дней заточена в Новодевичий  монастырь.  Сотня
солдат постоянно несла караул, пресекая все ее связи  с  внешним  миром.
Так прожила она шесть лет и умерла в 1704 году в возрасте 47 лет.
   * * *
   30 сентября начались казни. Тут же в Преображенском на зеленом  лужку
за казармами отрубили головы четырем стрельцам. Остальных  приговоренных
(196 человек) повезли в Москву.
   На площади у ворот при въезде в столицу виселицы уже стояли. Надо по-
лагать, это были Покровские ворота - другой дороги из Преображенского  в
Москву не было.
   С раннего утра валил сюда народ, и площадь словно  набухала,  готовая
лопнуть и смять частокол из солдат,  окружавших  эшафот.  Когда  повезли
осужденных, площадь смолкла. Они сидели по двое в  небольших  московских
телегах, спиной к спине, держа в руках  зажженные  восковые  свечи,  как
последнее напутствие леред смертью. За возками с воем и плачем бежали их
жены п матери, дети. Пропустив возки, ряды солдат сомкнулись,  отгородив
их и зловещий холм с виселицами от остального мира, и тогда  общий  стон
пронесся по толпе. И снова тишина.
   Тут появился Петр - на коне, в зеленом польском кафтане,  подаренном,
как шептались, Августом. За ним свита из многих знатных  людей:  Лефорт,
Автоном Головин... Из карет наблюдали за происходящим послы -  австрийс-
кий, польский и датский.
   "Воры и изменники, и клятвопреступники, и бунтовщики..." - зычным го-
лосом начал выкрикивать дьяк первые, но уже все предрешавшие слова  при-
говора. И тогда народ снова заволновался, а Петр стал кричать  в  толпу,
чтобы слушали внимательно. Со значением кричал.
   "...А в распросе и с пыток все сказали, что было приттить к Москве  и
на Москве, учиия бунт, бояр побить и Немецкую слободу разорить и  немцев
побить, и чернь возмутить - всеми четырьмя полками ведали и умышляли.  И
за то ваше воровство великий госудирь царь и великий князь Петр Алексее-
вич всея Великие и  Милые  и  Белые  России  самодержец  указал  казнить
смертью", - надрывался дьяк, как камни, швыряя в толпу увесистые слова.
   А потом повезли стрельцов "казнь править" у всех  городских  ворот  -
Коломенских, Серпуховских и Калужских в Замоскворечье. А по  сю  сторону
реки - у Смоленских, Никитских, Тверских, Петровских,  Сретенских,  Мяс-
ницких, Покровских, Семеновских и Таганных. Не  забыли  и  съезжие  избы
бунтовавших полков, и там виселицы поставили...
   Толпа у Покровских ворот не редела. Медленно, один за  одним  взбира-
лись осужденные на эшафот. Им мешали цепи и колоды, но каждый непременно
хотел взойти сам, без посторонней помощи, как будто  от  этого  зависела
его судьба. А взобравшись, вздыхали облегченно и по обычаю широко  крес-
тились на все четыре стороны. Им накидывали на шеи петли, и  они  рядами
повисали  в  воздухе,  дрыгая  голыми  пятками.  В  большинстве  случаев
стрельцы принимали смерть с великим спокойствием без  тени  печали,  как
неизбежное.
   В этот вечер на пиру у Лефорта Петр казался довольным и  приветливым,
что с ним не часто бывало. По словам австрийского посла Гвариента, "ока-
зывал себн вполне удовлетворенным и ко всем присутствующим весьма милос-
тивым".
   Это было начало. В последующем казни стали совершаться на заставах  и
площадях по всей Москве и даже на Красной площади. Особо лютовали у  Но-
водевичьего монастыря. Стрельцам рубили головы, их вешали уже не  только
на виселицах, но и на бревнах, вбитых между зубцами стен Белого и Земля-
ного городов. А наиболее злостных колесовали. Это было новшеством,  при-
везенным из-за границы.
   Двум попам, устроившим молебен о даровании победы стрельцам, устроили
особую казнь неподалеку от храма Василия Блаженного на Красной  площади:
Бориску Леонтьева повесили, а Ефимке Самсонову отсекли  голову,  а  тело
положили на колесо.
   И вот еще что. Для устрашения тела повешенных оставались висеть, рас-
качиваясь на пронизывающем ветру. Трупы  обезглавленных  и  колесованных
стрельцов валялись прямо на Красной площади. А перед Девичьим монастырем
стояла виселица, и трое мертвецов протягивали костлявыми руками стрелец-
кие челобитные прямо в окна кельи монахини Сусанны.
   Было казнено 799 человек. 200 по малолетству Петр помиловал. Им  пос-
тавили клейма на правую щеку и отправили в бессрочную ссылку  в  Сибирь.
Вдовы и дети казненных также были изгнаны из Москвы, и людям было  стро-
го-настрого запрещено оказывать им какую-либо помощь. Только  в  дальних
от Москвы поместьях разрешили брать их в услужение.
   * * *
   Жестокий царь, жестокий век, в котором и не такое случалось. И все же
расправа со стрельцами глубоко запала в память народа.  Не  потому,  что
она стала мрачным прологом к славным Петровым преобразованиям.  А  своей
жестокостью - свирепой и бессмысленной.
   Это видели и понимали многие современники. Не все, конечно. Спор этот
и по сей день продолжается.
   Разумеется, бунт стрельцов, их поход  на  Москву  заслуживали  самого
жестокого наказания с точки зрения правовых и этических норм того време-
ни да и куда более близких нам лет. Шутка ли сказатъ - мятеж, на  власть
предержащую руку подняли! Да за это...
   Но пытки-то зачем? Ведь стрельцов мучили не для того, чтобы  получить
доказательство их виновности. Она и так была видна. Самим фактом участия
в бунте они подписали себе приговор. Вот, например, свидетельство акаде-
мика М. М. Богословского - одного из лучших знатоков петровской истории:
"Виновность или невиновность каждого отдельного стрельца их  (следовате-
лей застенка. - О.Г.) не интересовала: они все были  виновны  уже  самим
фактом принадлежности их к мятежным полкам, как и  тем,  что  в  составе
этих полков  двигались  в  Москвуи  оказали  вооруженноесопротивлениепри
Воскресенском монастыре".
   Тогда зачем пытки? Уже в те далекие времена было дано официальное по-
яснение, которое как-то легко затем повторялось и затвердевало  в  умах:
ради высших государственных интересов радел в  застенках  великий  госу-
дарь, чтобы не только явных, но и скрытых врагов определить. Ему-де надо
было знать, кто стоит за темной стрелецкой массой, куда тянутся  ниточки
заговора. Верно. Но рассказать об этом могла только узкая группа  людей,
возглавлявших заговор. Их же почти целиком ликвидировал Шеин в  лесу  на
берегу тихой Истры. Те, кто остался в живых, быстро раскололисъ в пыточ-
ных камерах Преображенском. А сотни обреченных на пытку людей и знать не
знали, ведать не могли про эти ниточки, интересовавшие царя.
   Значит, стращал Россию Петр, предупреждал, что ждет любого, кто будет
противиться его воле. Да еще, наверное, мстил стрельцам за  свои  страхи
детских лет. Такая вот тяжкая и не последняя страница нашей истории.
   Остается только повторить, что на дворе стоял XYII век и  происходив-
шее в России не было исключением. Пытки и казни широко применяли тогда в
Европе. Это бьио делом обыденным, повседневным. Один  датский  путешест-
венник заметил, что если в одном конце города кому-то рубят голову, то в
другом об этом и не знают. Но особенно жестокими были наказания за прес-
тупления против личности и величия королевских персон.
   Во Франции в 1613 году убийцу короля Генриха IV привязали за  руки  и
за ноги к четырем лошадям и разорвали  на  куски  на  площади  Отель  де
Вилль, запруженной парижанами, которые пришли на казнь как на пикник - с
детьми  и  завтраками  в  корзиночках.  За  оскорбление  "короля-солнца"
60-летнему французу вырвали язык, после чего сослали на галеры.  Обычным
же преступникам во Франции отрубали головы, их сжигали на кострах и  ко-
лесовали.
   Дороги Италии были сплошь уставлены виселицами. И это зрелище  сильно
убавляло желание путешествовать по стране. В Англии убивали более  изощ-
ренно. Преступнику клали на грудь доску, а на нее накладывали гири, пока
он не задыхался. Ведьм в Англии сжигали на протяжении всего царствования
Петра. А за шесть лет до стрелецкой казни 20 молодых женщин и две собаки
были повешены в штате Массачусетс, США, по обвинению в  колдовстве  (Са-
лемские колдуньи).
   Так что Россия в передовиках не ходила. И если что и удивляло  иност-
ранцев по части казни, так это стойкжть, с которой русские обычно  пере-
носили пытку. Ни огнем, ни кнутом у них нельзя было вырвать имен товари-
щей, а на плаху шли спокойно, без слез или стенаний. Об этом много тогда
говорили. Шептались, передавая на ушко подробности, кто чего сам  видел,
а кто чего слышал. Говорили, что 300 человек вытерпели все муки и,  нев-
зирая на обличения сообщников, умерли, ни в чем не признавшись.
   Одного такого бедолагу подняли на дыбу, дали 30 ударов кнутом, а он и
не вскрикнул ни разу, ни слезинки не проронил - только молчал, как будто
и не его били. Решили, не повредился ли малый умом. Сняли с дыбы, развя-
зали и спросили сначала, знает ли он тех, кто перед ним находится.  Зна-
ет, отвечал, и всех по именам перечислил. Но когда стали спрашиватъ  его
о бунте, о сообщниках, он снова сделался как бы нем и не сказал ни  сло-
ва. Его стали жечь, но он все равно молчал. В исступлении палачи  палкой
разломали ему челюсть - признайся, лютый зверь, а он все равно молчал. И
так до самой смерти.
   Видимо, из этой породы был и тот стрелец, который уже на плахе самому
царю дерзостные слова бросил: "Ступай отсель прочь - мое здесь место".
   Да что иностранцы - Петра поражала эта удивительная  способность  его
подданных молчать под пыткой. Рассказывали, что после того, как один  из
наиболее упрямых стрельцов был четыре раза подряд обработан кнутом и ог-
нем, к нему подошел Петр и спросил, как он может переносить такую  боль.
Стрелец, видимо, воспользовавшись  возможностью  передохнуть,  рассказал
царю, что они с товарищами спор учинили, кто больше пытки выдержит. Кнут
- это что, говорил стрелец, самая сильная боль - это когда уголь  в  ухо
кладут или когда голову обреют и с высоты на темя холодная вода  по  ка-
пельке падает.
   Далее в рассказе шло совсем уж несусветное. Петр будто  бы,  тронутый
такой стойкостью, обнял стрельца, поцеловал его и сказал: "Для меня  нет
секрета - ты знаешь о заговоре против меня. Но ты уже наказан  предоста-
точно. Из любви ко мне признайся в собственных делах, и, клянусь  Богом,
который сделал меня царем, я не только полностью прощу тебя, но и сделаю
тебя полковником".
   Эта пылкая речь Петра будто бы так растрогала  заключенного,  что  он
сказал: "Для меня это худшая пытка. Никаким другим путем меня не  заста-
вили бы говорить". И признался царю во всем. А царь сделал его полковни-
ком. Вот какие невероятные истории рассказывали.

   ГЛАВА XI ПРИДНЕПРОВСКИЕ ГОРОДКИ

   Случилось то, что обычно происходит на переговорах. После первых под-
вижек и русские и турки, как бы испугавшисъ, что  хватили  лишку,  снова
уперлись в свои позиции. Камнем преткновения стали теперь приднепровские
городки.
   Тьфу ты, прости, господи, сокрушался Прокофий Богданович, было бы  на
чем. Их и городами-то назвать стыдно. Так, крепостишки малые:  Казы-Кер-
мень, Тавань, Шингерей и Аслам. В ходе последней азовской кампании  зах-
ватил их без особого труда фельдмаршал Б. П. Шереметев.  Да  и  операция
была вспомогательной, отвлекающей турецкие силы от направления  главного
удара русских - на Азов.
   Прокофий Богданович иногда позволял себе в донесениях иронически  на-
зывать их "борисфенскими крепостями". От Геродота, значит,  линию  выво-
дил. Потому как древние греки называли Днепр Борисфеном.
   Но ирония иронией, а хорошо понимал Возницын, что не из-за пустых ам-
биций или чванного престижа идет спор. Расположенные в низовьях  Днепра,
эти крепости как бы отсекали Крым от необъятного массива турецких владе-
ний. Тот, кто владеет ими, держит в руках переправы через Днепр  на  ос-
новных, уже проторенных путях, Конечно, стратегическое  значение  их  не
стоит преувеличивать: степь большая, и через Днепр не в одном месте  пе-
реправиться можно. А значит, и угроза татарских нашествий все равно сох-
ранится. Дело в другом: если здесь, по Днепру, пройдет новая  граница  с
Турцией, то и весь левый его берег отойдет к России. А там - дай  только
время - обрастет она крепостями и встанут они заслоном от извечных набе-
гов из беспокойной степи. Так что стоили эти городки того, чтобы  скрес-
тить за них копья.
   Поэтому перво-наперво решил Возницын к австрийцам  за  помощью  обра-
титься. Все ж таки союзники, как-никак. Посетив цесарских послов - графа
Эттингена и товарища его генерала графа Шлыка, Прокофий  Богданович  для
порядка попенял им, что поддаются туркам, а не отстаивают интересы хрис-
тианского мира. Потом с церемонной вежливостью попросил их заявить  тур-
кам, что если они не оставят вопрос о днепровских городках,  то  цесарцы
мириться с ними не будут. Но вот незадача, австрийцы, "сердитуя, говори-
ли, чтобы он им таких слов не говорил Естли да не  хочет  мириться,  кто
его насилу заставляет?"
   Несолоно хлебавши уехал он и от посредников.  Те  долго  выспрашивали
его, что за крепости Азов и приднепровские  городки.  Возницын  подробно
объяснил им, что Азов "город великой и укреплен  многими  крепостьями  и
людьми". А о приднепровских городках сказал, что они преграда от татарс-
ких набегов на Московское, цесарское и Польское государства, "предстение
всем християнским государям".
   Заодно и мысль такую подкинул: поскольку трудности большие с заключе-
нием полного мира, не лучше ли пойти на малое перемирие, а  мир  от  нас
никуда не уйдет. Но посредники и тут, как лисы, хвостом завиляли - мы-де
послы неполномочные, а миру посредники. Если же кто не хочет,  "мы  тому
не винны".
   В общем, разговоры эти подтвердили то, что уже давно видел и чувство-
вал Прокофий Богданович. Союзники спешат заключить мир с  турками,  нис-
колько не считаясь с интересами России. Больше того, они хотели бы, что-
бы русские одни увязли в войне с Турцией. Без обиняков австрийыь  давали
понять, что переговоры с турками у них  заьсршаются.  Если  Возницын  не
присоединится к ним, то они одни мир учинят. То же  и  верные  союзнички
пол,ки передали: текст договора у них уже подготовлен и  подписание  его
ожидается со дня на день.
   Может быть, разыгрывают его союзники? Поднадавить хотят, чтобы и  он,
Возницын, побежал договариваться с турками? Но нет, по всем линиям  схо-
дится - не дипломатическая игра это. Вот и Маврокордато "по дружбе"  со-
общил, что цесарский и  польский  договоры  готовы  к  подписанию.  Ждут
только венецианцев. Граф Марсилий уже как две недели назад отбыл с текс-
том договора в Вену для одобрения. Вот-вот вернется назад.
   Но у Возницына с венецианским послом Рудзини  наиприятнейшие  отноше-
ния. Как тут не прояснить картину? И вскоре между двумя  друзьями-дипло-
матами состоялся такой прелюбопытнейший разговор.
   Возницын (как бы невзначай): Маврокордато  сказывал,  будто  союзники
одни, без русских, готовы заключить договоры с турками. Так ли это?
   Рудзини ("скрозь зубов"): Может быть, турки это от других слышали, но
я своего намерения никому не открывал.
   Возницын ("без церемоний"): Истину сказывайте, если турки  удовлетво-
рят ваши, венецианские, притязания, а наши, русские, -  нет,  помиритесь
ли вы с ними, оставя нас?
   Рудзини ("приложив перст к устам, помолчав"): Приятственный случай  и
дружба великая его царского величества с Венецианской республикой понуж-
дают меня правду сказать: если другие к миру  приступят,  "нам  остаться
нельзя и одним прибыть в войне невозможно".
   Возницын: Не одним - с нами, с Россией.
   Но Рудзини "молчал и против того ничего не молвил".  На  прощание  же
посоветовал: остерегайтесь цесарцев и поляков - "близко конца их дело" с
турками.
   Вот такие невеселые дела складывались на  берегах  Дуная.  "Цесарские
послы молчат, - докладывал в Москву Прокофий Богданович, - только слышу,
что уже свои договоры на турское письмо толмачат". Потом жаловался:
   "Пришло время самое зимнее - и стужа и нужа большая... Стоим в степи,
в людских и в конских кормах и в дровах скудость безмерная и  купить  не
добывают; что и было и то... отравлено. Турки, будучие при турецких пос-
лах, иные разбежались, а янычар всех до одного отпустили, а  иные  бесп-
рестанно просятся. И говорят простолюдины турки послам своим и  во  всем
народе, на съезжем месте, что я сам мириться не хочу и другим не велю. И
просятся у послов своих, чтобы они их всех отпустили ко мне, а они будут
мне бить челом со слезами, чтоб я помирился и немцам не запреи~ал и  тем
бы их Отселе свободных учинил Я мыслю, чтоб вместо челобитья, пришед, не
убили; караулу нет; живу ни поле только человеках в десяти, а иных  всех
за стужею отпустил в Петр-Варадын".
   * * *
   Что же стал делать в такой нелегкой ситуации Прокофий Богданович?
   Наказ Петра был жестким: мира не заключать, ничего из завоеванного не
отдавать. Повязанный такими директивами, Возницын, естественно,  занимал
на переговорах непреклонную позицию, хотя и видел, что их провал  грозит
России крупными внешнеполитическими осложнениями.
   И, откровенно говоря, придерживайся он такой жесткой позиции дальше -
слова бы ему никто не сказал, хотя бы и переговоры лопнули.  Потому  как
все по директиве при чем тут переговорщик. Но не таков человек  оказался
Прокофий Богданович, чтобы сидеть сложа руки, видя, какой ущерб  нанесет
России провал переговоров. Нет, он не иарушил директив -  и  помыслу  об
этом не было. Нр он настойчиво ищет развязки. Из его записей видно,. как
лихорадочно работает его мысль, как один за другим перебирает он вариан-
ты и находит наконец выход из, казалось бы, безвыходного положения.  Все
вроде прижали уже к стенке Прокофия Богдановича - ан нет, вывернулся!
   Прежде всего ему приходит в голову решение: потянуть время,  отложить
под каким-либо благовидным предлогом окончание общих  переговоров,  хотя
бы на два-три месяца. Знал Возницын, что такого подарка ему союзники  не
сделают. Но не попытать счастья тоже не мог. Просто не имел права.  Поэ-
тому и предложил отсрочить переговоры на  10  недель,  поскольку-де  ему
нужно получить указания из Москвы. И не дожидаясь отказа,  начал  измыш-
лять новую, совершенно необычайную и хитроумную комбинацию.
   Нынешние французские дипломаты, саркастически улыбаясь, назвали бы ее
"конструктивной двусмысленностью". Это когда изобретается настолько  ши-
рокая формула, которая позволяет каждой стороне утверждать -  и  не  без
основания, - что учтена именно ее позиция. На этой зыбкой почве строится
соглашение. Разногласия не разрешены, они остаются. Их лишь слегка  зак-
расили и подштукатурили. Но проявятся они потом, когда соглашение войдет
в силу и обе стороны начнут обвинять друг друга в  нарушении  договорен-
ности. А наругавшись вдосталь, либо порвут соглашение, либо снова  сядут
за стол, чтобы решить и это разногласие.
   Что это дает, можете спросить вы, ведь спорные вопросы как были,  так
и остались; к ним все равно придется возвращаться. Верно. Но  решать  их
будут уже в качественно иной обстановке. В данном случае  -  в  условиях
мира. А, как говорят, худой мир все же лучше войны.
   Вот на такой основе и построил Прокофий Богданович свой новый трактат
с турками.
   Прежде всего, это был уже не вечный мир, а перемирие - пока без  ука-
зания срока. Но вся хитрость заключалась в другом. Вместо статьи о  при-
соединении Керчи (Возницын, как помните, разменял Азов на Керчь, Россией
еще не завоеванную) появилась статья о том, что перемирие заключается на
основе "кто чем владеет". Это была теперь статья I нового  трактата,  и,
казалось бы, вопрос о приднепровских городках  четко  решался  в  пользу
России. Однако появилась статья III о  границах.  Но  границ  на  основе
принципа "кто чем владеет" она вовсе не устанавливала, а откладывала  на
последующие переговоры между русскими и турецкими послами*.
   Тут-то и крылись двусмысленная незавершенность и даже некоторое  отс-
тупление, которые давали возможность и туркам претендовать  на  приднеп-
ровские городки. Во всяком случае, для Москвы явно закладывалось двойное
решение. Так можно до окончания века приднепровские  города  отстаивать,
опираясь на принцип "кто чем владеет". А если потребуется - уступить их,
но не поступаясь престижем, а изобразив это просто как  исправление  или
установление новых границ.
   О своих планах Прокофий Богданович тотчас написал в Москву -  и...  в
бой. Времени у него оставалось в обрез.
   Цесарцы и венецианцы сразу же углядели разницу  между  статьями  I  и
III, как только Возницын послал им "образцовое письмо статьями"  (по-ны-
нешнему - примерный текст соглашения).
   Но не промолчали, а одобрили, заявив, что статьи те "зело добры  и  к
миру пристойны". Понял Прокофий Богданович, что в точку попал, но теперь
ему этого мало. Чтобы потянуть время, он требует от них письменного  от-
вета.
   30 ноября 1698 г. союзники пригласили великого посла на свидание. Вот
как описывает Возницын эту встречу:
   "И как я к ним вошел и на стольке лежала у них карта Черноморская,  и
спрашивали меня по ней о всех местах... Они мне говорили и твердили  все
о поднепровских городах, что путь прегражден турком и татаром. Я  им  на
то отвещал: несть преграждения, что и сего лета турской Паша  в  20  000
переправился из Очакова до Крыму..."
   И в таком духе часа два с лишним. А потом так ласково говорят  Возни-
цыну, что, мол, "турские послы тотчас будут". Взъерепенился тут Прокофий
Богданович: желаю, дескать, прежде знать ответ от турок на свой  проект,
а, не получив его, разговаривать с турками не о чем. Но Маврокордато уже
в сенях стоял. Ничего не поделаешь подловили-таки  Возницына  союзнички.
Встречаться надо, не бежать же.
   Дальше дело развивалось так. Маврокордато "тотчас вшед, поздравя, сел
на своем месте". "Тогда, - записал Возницын, - я  с  ним  стерся  разным
согласительством, иные трудности оставя, все о поднепровских городах". И
вот что интересно: с ходу проглотили турки идею,  высказанную  Прокофием
Богдановичем в "образцовом письме", о том, чтобы отложить вопрос о прид-
непровских городах до будущих переговоров. Теперь сам Маврокордато пред-
ложил ту трудность "отложить до посольства, которое имело быть к салтану
для подтверждения грамот".
   Но тут же сориентировался Возницын, быстренько  отступил  назад,  как
будто не его эта идея, и важно так поучает: "Лутче нам все разрешить ны-
не, нежели что злое оставлять впредь". Что  же  касается  приднепровских
городков, то "царское величество, государь мой, об  отдаче  тех  городов
как нынче не намерен, так и впредь не мыслит". И замолчал.
   Ни турки, ни посредники такого оборота не ожидали. "Посредники глубо-
ко молчали, - записал Возницын, - также и Маврокордлто,  оцепенев  сидел
яко изумленный. Потом вопросил меня: что будет  далей?  Я  ему  отвечал:
естли не помиримся - война".
   Это уже была игра ва-банк. Угроза войны -  дело  нешуточное.  И  хотя
Прокофий Богданович явно пустился во все тяжкие и, попросту говоря, брал
турок на пушку, да Маврокордато этого не знал...
   Тут нужно бы заметить, что блеф в политике и дипломатии - дело  обыч-
ное, хотя и рискованное. Нередко шишки достаются как раз тому, кто пыта-
ется припугнуть. Однако, с другой стороны, если блефовать с умом, не за-
рываться, правильно видеть возможности и интересы противной стороны,  то
и блеф может подыграть. Однако всю политику на нем строить нельзя. Как и
любой обман, он рано или поздно выйдет наружу. А блефовать  с  войной  -
дело вдвойне опасное. А ну как туркам только того и надо - срывают пере-
говоры, двигают войска, да еще Россию обвиняют - и не без  оснований,  -
что это она войне зачинщик?
   Но, видно, хорошо все промерил  Прокофий  Богданович.  Крепко  уверен
был, что к войне Турция не готова, а значит,  турецкие  дипломаты  будут
стремиться ее избежать.
   Так и получилось. Смирив гордыню, посол Турецкой империи скромно  от-
вечал: "Не надобно того, надобно мыслить способу или такой точки,  кото-
рая были б знаком к миру".
   Возницын тут как тут, готов подыграть: и "я того желаю и ничего у них
(турок) не прошу, а мирюся на том, кто чем владеет".
   Ободренный Маврокордато делает другой ход, тоже почерпнутый  из  "об-
разцового письма" Возницына. Он предлагает заключить не  вечный  мир,  а
малое перемирие, или "армистициум".
   Но Прокофий Богданович и здесь непреклонен, хотя раньше сам предлагал
такое перемирие. Это дело для нас убыточное, прибедняется он, мы  заклю-
чим "мирок", а другие воспользуются этим и заключат "целый мир". "А  как
я такого миру не сделаю, то и другие не помирятся".
   Однако тут уважаемый Прокофий Богданович явно хватил  лишку.  С  ходу
уловил это Маврокордато и, рассмеявшись, отпарировал, что не как  посол,
а токмо как древний друг, искренний брат и приятель с христианскою душой
объявляет, чтобы он, Вазницын, не "блазнился" в своих союзниках и надеж-
ды на них не питал - бросят они его на произвол судьбы. Они уже  и  дела
свои все закончили и в считанные дни могут подписать договоры.
   Ничего не скажешь, уел хитрый  грек.  Пришлась  Прокофию  Богдановичу
снова устрашать, тем более что первый раз вроде чисто прошло.  Прошу  не
гневаться на меня, галантно заявил он Маврокордато, но  если  за  такими
трудностями мир не состоится, а союзники нас покинут, то государь не ис-
пытает никакого страха и может вести войну один. Потому "я не токмо  го-
рода уступить и единого камня свалить не могу".
   Потом долго молчали.
   Маврокордато: Что еще далее будет?
   Возницын: Естли с вашей стороны та трудность отложена не может  быть,
пожалуй, прости, больше мне того нечего делить. И встал.
   Проняло-таки турецкого посла. Видно, и впрямь испугался, что Возницын
вот так возьмет да уйдет, и стал просить посидеть еще. "Почал он, -  пи-
шет Прокофий Богданович, -  говорить  многую  гисторию,  выводя  древнюю
дружбу, и что теперь Порта хочет с Россией больше, чем с  другими  госу-
дарствами, жить в мире и дружбе". Посредники только головами кивали. По-
том встали. А Маврокордато все продолжал говорить, что он  с  Возницыным
не прощается и что Реис-Эффенди наказал ему передать, что не  уедет,  не
попрощавшись с русским послом, и что нужно  изыскивать  разные  способы,
чтобы обновить дружбу между двумя государями. И так, простясь,  разъеха-
лись.
   * * *
   Да, необычный, очень интересный раунд со всех точек зрения: и с  дип-
ломатической, да и просто человеческой. Прежде всего вопрос: почему  так
неожиданно повел себя Прокофий Богданович, когда турки пошли на то,  что
он им сам раньше подсовывал через союзников? Почему тут же не договорил-
ся с турками, а лозволил разъехаться ни с чем? Ведь на следующем  съезде
они уже могут не повторить этих предложений и вообще отступиться от них.
Так не дал ли тут маху русский посол, не перемудрствовал ли и не упустил
ли, не дай Бог, выпавший на его долю счастливый шанс?
   Сам Возницын не обьясняет, почему он так поступил. Но из записей вид-
но, что действия его скованы отсутствием директив. Старые указания Петра
- ничего не уступать, мир не заключать - он исчерпал, а новых не было.
   Так что же оставалось делать бедному Прокофию Богдановичу? Свою линию
он выработал и в Москву, как положено, доложил. Без ее согласия даже  на
такую хитрую двусмысленную договоренность он пойти не мог, а  на  скорый
ответ не надеялся. Действовать же он должен был  только  наверняка,  без
осечек, иначе не сносить ему головы.
   Встань на его место, уважаемый читатель, хотя бы  на  минутку,  и  ты
поймешь - нелегкий раунд с турками Возницын провел блестяще.  Действовал
хитро, но напористо, даже бицепсами поиграл,  так  что  пришлось  туркам
раскрыть свои запасные позиции. И вот он компромисс пошли-таки турки  на
уступки.
   Конечно, куда как лучше было бы ему сразу закрепить  эти  подвижки  и
заключить с турками соглашение. Но не мог, никак не мог спешить Прокофий
Богданович. Ведь и пяти дней не прошло, как ускакал в Москву гонец с его
предложениями. И пройдут два, а то и все три месяца, прежде чем он полу-
чит ответ... А времени у него, хоть и не много, но все же есть:  венеци-
анский договор еще не готов и австрийцы с поляками пока ждут  его.  Зна-
чит, и ему, Возницыну, можно потянуть время. А там - будь что  будет.  В
общем, молодец Возницын, здорово разыграл партию!
   * * *
   Но вернулся Прокофий Богданович в свой стан, судя по всему, не в луч-
шем настроении. Душу скребла неизвестность. Согласятся ли в Москве с его
предложениями? Уж лучше какой-никакой, но ответ: да или нет.  А  то,  не
дай Бог, начнут гонять бумаги из приказа в приказ. Как тогда быть послу?
Пока ответ придет, турки, глядишь, и уедут. Пропали тогда все его  труды
и старания.
   Поэтому, поразмыслив, решил Прокофий Богданович писать новое письмо в
Москву с нижайшей просьбой поторопить с решением его неотложного дела  -
"ускориловку", как назвали бы это послание его современные коллеги.
   Прошу милости, начал он, как и подобало в те времена, когда случалось
обращаться к главе Посольского приказа, дяде грозного царя боярину  Льву
Кирилловичу Нарышкину. Но очень скоро логика доказательства правоты сво-
ей взяла верх, и тогда взроптал Прокофий Богданович, начал резать  прав-
ду, которую нечасто прочтешь в посольских донесениях, не то что прошлых,
но и нынешних: плохо руководит приказ переговорами, не дает вовремя нуж-
ных указаний... Да вот судите сами.
   "Я с своей великой трудности и печили дерзаю донести: во истину,  го-
сударь, надо было и прежде сего и без моего доношеиия, о всех сих насто-
ящих трудностях, помыслив и разсудя накрепко,  ему,  великому  государю,
донести и меня  не  единократно  разными  способами  или  статьями  удо-
вольствовать".
   Однако, сетует Возницын, я не только никаких указаний не получаю,  но
и на письма мои ответа нет. А хлопочу я не о своем, а об общем,  госуда-
реве, деле. Переговоры столкнулисъ с серьезнейшей проблемой: "Помириться
с уступкою тех городов - беда, а остаться в войне одним - и то, кажется,
не прибыль..."
   Но не просто Лазаря пел и на судьбу сетовал Прокофий Богданович.  Уже
ближе к концу, понимая, очевидно, что все равно не добьется  нужных  ему
директив от нерасторопных дьяков, делает неожиданный ход, ставший  затем
классическим во внутренней российской  дипломатии.  "Буде  не  дадут  на
описку, - написал он Нарышкину, - и ждать совершенно не похотят,  помыш-
ляю о учинении на малое перемирие, буде к тому турки покажут  иристойную
склонность". На  современном  дипломатическом  языке  это  значит:  буду
действовать так, если не получу иных указаний. Затем,  прождав  какое-то
разумное время, посол уже вправе поступать, как задумал. Но и  с  другой
стороны подстраховался Возницын: если турки пойдут на  такую  договорен-
ность. Ох и хитер был Прокофий Богданович!
   * * *
   Тут надобно заметить, что не по дерзости или скоромыслию  такой  финт
задумал Прокофий Богданович. Беда Возницына да и других переговорщиков в
том, что слишком долгой была связь со столицами. Ситуация меняется  неп-
редсказуемо, неожиданно и дома, и на переговорах. Эти изменения никакими
ранее данными указаниями учесть просто невозможно. Как  же  тогда  быть?
Запрашивать столицу и терпеливо ждать ответа? Однако, как поется в  анг-
лийской народной балладе про королеву Элионор:
   "Но пока из Парижа попов привезешь,
   Королеве настанет конец..."
   Так это ведь из Парижа в Лондон. А из Карловицев в Москву  почта  шла
около полутора месяцев. В Воронеж и того больше.
   При чем тут Воронеж? - спросите вы, Не спешите, сейчас узнаете.
   Да обратно столько же. Да на подготовку указаний время  надо.  Вот  и
получается, что временной разрыв между Карловицами и  Москвой  составлял
три месяца. Эти две точки на Земле находились не просто в разных часовых
поясах - они были в разных временных измерениях. Например, когда в Моск-
ве читали сообщение о теплой осени на Дунае, там в это время была жесто-
кая зима. И ответа на любой запрос ждать было бесполезно. Особенно  если
учесть, что переговоры в Карловицах начались в середине октября,  а  за-
кончились в середине января - как раз три месяца.
   * * *
   Теперь о Воронеже. Те два месяца, что Петр провел в  Москве,  вернув-
шись из заграничной поездки, он внимательно следил  за  развитием  евро-
пейской ситуации, читал подаваемые ему Виниусом иностранные газеты.  Сам
давал указания и лично приглядывал за перепиской с  Возницыным.  И  хотя
давно рвался в Воронеж, поехал туда только после того, как  получил  из-
вестие из Вены, что с турками произошло фактическое "замирение",  вернее
- прекращение огня.
   Выехав из Москвы вечером в воскресенье, 23 октября, Петр из-за  непо-
годы и распутицы приехал в Воронеж только через неделю. Перед ним откры-
лось зрелище по российским меркам необыкновенное. На верфях  вдалеке  от
моря, в самой глубине России, стояли десятки морских  судов.  Сооружение
многих из них близилось к завершению. Царь в нетерпении - он  доволен  и
поскорее хочет видеть результаты начатого им дела, но одновременно  тре-
вожится, что оно затянется... Заложив 58-пушечный  корабль  "Предестина-
ция", Петр руководит его постройкой да и сам не выпускает топор из  рук,
делая обыкновенную плотницкую работу. Энергия его бьет через край.
   Даже из Воронежа он старается следить за хитросплетениями европейской
политики. 23 ноября он получает московскую почту. В ней, в числе прочем,
письмо от Виниуса, помеченное 15 ноября. По обыкновению, он  осведомляет
царя о заграничных происшествиях на основе донесений послов и  сообщений
иностранных курантов.
   Какую же информацию получил Петр в конце ноября?
   Военных действий между цесарскими и турецкими войсками не  ожидается,
доносил аккуратный Виниус. Только две тысячи татар подъезжали к  цесарс-
ким караулам - им дан добрый отпор. В заграничных газетах напечатано  об
усмирении "здешних бунтовщиков", то есть стрельцов. И о  намерении  царя
предпринять поход на Черное море и под "крымские жилища".  Польский  ко-
роль отправился в Литву для успокоения враждующих там партий.  Испанский
король, смерти котором ждали тогда со дня на день, чтобы  начать  борьбу
за испанское наследство, "пришел в совершеиное здравие", однако французы
имеют наготове войска - более 100 тысяч человек.
   И вот, наконец, про Возницына: послы союзных держав с турками на кон-
ференцию еще не съехались. Они  считают,  что  из-за  наступающей  стужи
трудно будет вести переговоры в тех разоренных местах, которые назначены
для конференции. Мирным переговорам будет препятствовать французский ко-
роль, который "путь к тому делу различными преграды заграждает".  Ничего
себе информация: послы еще не съехачись! А в это время у Прокофия Богда-
новича уже соглашение с турками проклюнулось.
   "Mir Her, - отвечает Виниусу Петр в своей обычной  манере,  -  письмо
твое я принял i за вести иностранных благодарствую. А здесь при помошещи
Божией препараториум великоq; толко ожидаем благого утра, дабы мрак сум-
нения нашего прогнан был".
   А для "сумнений" основания были немалые. Решив создать флот,  который
грозил бы Константинополю и Крыму, Петр, как это у него  нередко  случа-
лось, придал своему решению только главные и весьма общие очертания. Бы-
ло создано Адмиралтейство, образованы "кумпанства" по строительству  ко-
раблей, и, дав два-три конкретных распоряжения, Петр укатил  за  границу
учиться корабельному искусству, оставив дело делаться само собой.  Прав-
да, из-за границы он давал грозные указания  ускорить  работы,  заложить
новые корабли. Но новое дело варилось старым и привычным для России спо-
собом: собрали путем тягловой повинности крестьян,  поставили  над  ними
стольников из древнего Владимирского судного  приказа,  которому  наспех
придали функции Адмиралтейства.
   Вот и получилось, что отсутствие последовательного и проработанного в
деталях плана, недостаток специальных знаний, неразбериха в  руководстве
привели к тому, что корабли строились плохо. Согнанные  со  всей  России
крестьяне жили и работали в тяжелейших условиях. Они не понимали, за что
им такая напасть, и на  энтузиазм  Петра  отвечали  повальным  бегством.
Строители-адмиралтейцы погрязли в воровстве и приписках. Суда  строились
из сырой, только что срубленной древесины под открытым  небом.  Железные
крепления часто заменялись деревянными. Так что стоящие на верфях  гото-
вые корабли оказались фикцией - их надо было переделывать заново.
   Австрийский посол Гвариент, следивший из столицы за воронежским "пре-
лараториумом", доносил императору, что Петр "занят  исключительно  пере-
делкой и перестройкой кораблей. Дорого построенные корабли дурны и  ско-
рее годятся под купеческий груз, чем для военных действий".
   Наводя порядок на стройке в Воронеже, Петр все время оборачивался  на
Карловицы, беспокоился, как идут дела на  переговорах.  Сохранилась  за-
пись, что еще до начала декабря Петр из Воронежа писал Возницыну на Кар-
ловицкий конгресс. К сожалению, ни само письмо, ни его содержание до нас
не дошли.
   И все же, какая связь между Воронежем и  Карловицами?  Самая  прямая.
Ведь от Возницына, от того, заключит он  мир  или  нет,  в  значительной
мер.о зависела судьба воронежского флота: будет он  использован  в  деле
или останется гнить на приколе.

   ГЛАВА XII ПОДАРОК К РОЖДЕСТВУ

   Рано утром 2 декабря 1698 г. ускакал в далекую  Москву  гонец,  увозя
возницынские послания. А уже на следующий день Прокофий Богданович начал
плести свою сеть. Посников едет к Маврокордато и по поручению посла  за-
дает ему как будто наивный вопрос: есть ли де у них,  турок,  склонность
говорить о мире? Обескураженный Маврокордато повторяет, что  без  отдачи
приднепровских городов они на мир не пойдут. Но, рассуждая, сколь велики
трудности к такому миру, он "напомянул о малом перемирии".
   Этого, очевидно, и ждал Возницын. Поклевка была уверенная,  и  турки,
видимо, крепко сидели на крючке. Тогда Прокофий Богданович сйова посыла-
ет Посникова спросить (будто бы не его, Возницына, это была  идея),  что
за перемирие предлагают турки, на сколько лет и не стоит ли самим послам
съехаться, чтобы все это обсудить? Маврокордато ответил письмом: переми-
рие на два года со взаимным обязательством унять от всяких нападений та-
тар, с одной стороны, и русских подданных с другой.
   Это уже был искомый компромисс, приемлемый как для русских, так и для
турок. Вместо мира - двухгодичное перемирие.  Завоеванные  территория  -
Азов и приднепровские земли - фактически остаются за Россией, но  юриди-
ческий их статус будет определен на последующих переговорах.
   Говоря языком азбучной дипломатии, позиции сторон наконец  сошлись  в
некоей точке "В".
   А _ А1 _ А 2 _ А3 _ В _ Б3 _ Б2 _ Б1 _ Б
   Дело сделано. Теперь нужно было обстоятельно доложить  положение  дел
самому царю. "Всемилостивый государь мой, -  начал  Прокофий  Богданович
донесение, помеченное 9 декабря 1698 г. - Бог  преблагий  здравие  твое,
государя милостивого, да укрепит во многие лета..." А  далее  правдивый,
самокритичный, как бы мы сказали сегодня, отчет о выполнении  им  дирек-
тив.
   Возницын пишет, что "не возмог" выполнить государев указ о заключении
вместе со всеми мира на основе "кто чем владеет". Не удалось ему  испол-
нить и другое, полностью противоположное царское предначертание - не до-
пустить заключения мира вообще.
   "А чтобы у всех миру не было, и того не допустить, не мочно того было
сделать: работал и работает, свидетель тому Господь Бог".
   Зато теперь проглянула возможность выполнения третьего указания  царя
- достижения "малого перемирия". Он и раньше высказывал эту идею, однако
турки тогда "не восхотели". Потому и сейчас "труждается,  чтобы  учинить
перемирие" на год или полтора, или на два, боясь  того,  чтобы  одним  в
войне не остаться...
   Конечно, осторожничает Прокофий Богданович. Но иначе нельзя - мало ли
как на переговорах дела новернутся, а он  нахвастает,  Но  вывод  делает
правильный, картину рисует четкую, достоверную. Турки, пишет он,  всеко-
нечно от поднепровских городов не отступают, так же и без дачи хану каз-
ны не помирятся. А на союзных нельзя надежды иметь  -  все  согласились,
только ждут теперь подтвержденную цесарскую грамоту.
   "Мнится мне, что у немец больши желание их есть, дабы его царское ве-
личество с турки остался в войне, нежели в миру".
   Все правильно доложил, не написал только хитрый Прокофий  Богданович,
что уже за два дня до этого он послал Маврокордато письмо  на  латыни  с
текстом проекта перемирия на два года. В нем два условия - обоюдный  от-
каз от набегов и продолжение переговоров о вечном мире или о  длительном
перемирии. А на следующий день грек ответил, что согласен с этим. Только
просил: пусть переговоры эти будут в Константинополе.
   Теперь, пожалуй, можно было и закрепить достигнутое.
   * * *
   10 декабря состоялся четвертый "съезд" с турецкими послами.  Разговор
начинался издалека. Возницын выдвинул старые предложения,  изложенные  в
ноябрьских статьях. Турки их отвергли: о том, дескать,  уже  говорили  и
нет ли иного способа?
   Тогда Возницын сказал, что если на этих условиях сейчас нельзя прийти
к вечному миру, то в надежде на нем надобно учинить на малые годы  пере-
мирие.
   Это был, как творится, ход конем. Поэтому  турки  долго  советовались
между собой, а посредники молчали. Затем турки  ответили,  что  добро  и
благословенно то предложение. Однако каким образом, на чем и на  сколько
лет будет учинено это перемирие?
   Возницын (помолчав немного): Перемирию быть на полтора-два года... (и
изложил условия, о которых два дня назад втихомолку договорился с Мавро-
кордато).
   Турки: Зело добро. Но лучше на два года и при условии, что для  пере-
говоров о вечном мире русские пришлют своих послов в Константинополь.
   Возницын: О том мне невозможно сказать, потому что его царского вели-
чества намерений не могу знать через послов или своих  или  через  какое
посредство о миру радеть изволит...
   Тут и случился инцидент, который показал истинное отношение посредни-
ков к заключению перемирия между Россией и Турцией. Видимо, обозначивша-
яся договоренность была для них неожиданной и не входила в их планы.  Но
слово Прокофию Богдановичу:
   "Тогда злояростным устремлением молчав и чернев и краснев, миогой ис-
пустил свой яд аглинской посол и говоршг уже-де это и незиамо что, что и
послов в Царырад не послать! Пусть от сего числи в три  месячна  изволил
бы его царское величество дать знать: желает ли быть в миру и на чем?  И
как пришлет послов своих? Да и пго  надобно  постаиовить,  чтобы  России
вновь городов не делать, и никаких крепостей не обновлять и  не  почини-
вать".
   Такое поведение никак не вяжется со степенным обликом  лорда  Вильяма
Пэджета, которого кавалер Рудзини  рисует  человеком  сухим  и  довольно
сдержанным в словах, а главное - обладающим большим дипломатическим опы-
том... Но что не случается на переговорах! Да ведь и дело-то не в  пове-
дении. Ультиматум-то был предерзостный! Его заявление о запрещении стро-
ить и ремонтировать крепости - нож острый в спину России. Захватив Азов,
она его как раз и укрепляла. Вот тебе и посредники... Но Возницын  само-
обладания не теряет. Он как бы игнорирует англичанина.
   "Великий и полномочный посол, видя наглость и  делу  поруку,  говорил
галанскому послу, чтобы он... того унял, а ему сказал, что ему так гово-
рить и дели терзать не пристойно".
   Но как бы там ни было - джины выпущен из бутылки. Турки сразу же  ух-
ватились за слова англичанина. И началась баталия. За  спорами  чуть  не
потеряли обозначившуюся договоренность. Посол английский, отбросив  вся-
кие приличия, страсти разжигал, туркам "наговаривал, пригибаясь  к  ним,
шептал" советы. А как стали постановление записывать, то английский сек-
ретарь в то письмо множество  непристойных  слов  включил.  Но  Возницын
твердо стоял на том, что записано должно быть лишь то, о чем общее  сог-
ласие имеется.
   Первым сдался Маврокордато и вычеркнул из текста непристойности  анг-
лийские. Передал запись Петру Посникову. "Дохтур", прочитав, сказал: ни-
чего лишнего нет. Видно, сработала приватная договоренность с  Маврокор-
дато.
   * * *
   Теперь время терять было нельзя. 12 декабря Возницын посылает турками
"образцовое договорное письмо" о перемирии на два года. Они  согласились
сразу, но с добавлениями: крепости не ремонтировать,  а  для  заключения
мира отправить послов в Константинополь.
   Прокофий Богданович твердо отклоняет эти добавления и снова выигрыва-
ет. Недели не прошло, как турки передали свой проект. В нем  только  два
положения:
   1. Перемирие на два года, во время  которого  "да  перестанет  всякая
брань и война, и рать, и сражеиие. И обоюду  отдаляется  и  истребляется
враждебные дела".
   2. Взаимный отказ от набегов.
   Других условий нет: ни о запрете строительства крепостей, ни о посыл-
ке послов в Константинополь. Этой уступкой по спорным вопросам была,  по
существу, достигнута окончательная договоренность между Россией и Турци-
ей в Карловицах.
   Оставалось изготовить тексты самих соглашений, или, как  их  называли
тогда, договорных писем.
   Механизм его был таков. Между русским и турецким станами  сновали  то
Посников, то старец Григорий, передавая черновые проекты соглашений  на-
латинском языке. Цель - путем уточнения и согласования выработать единый
текст.
   Причем и здесь не обошлось без трудностей. Завистливые цесарцы, чтобы
помешать договоренности, стали задерживать посыльных. Разгневанный  Воз-
ницын устроил им скандал. Это помогло.
   21 декабря турки передали посредникам белый атласный мешочек, в кото-
ром были турецкие альтернаты* соглашения: один экземпляр на латыни, дру-
гой - на турецком языке.
   Получив этот мешочек от посредников, Прокофий  Богданович  распечатал
его, а "турское и латииское письмо выняв, велел перевести и справить"  с
согласованным ранее текстом.
   Для перевода с турецкого в русский стан пригласили переводчика  Ивана
Адама Лаховича. А латинский текст переводили уже наши переводчики - Петр
Вульф и Иван Зейкан. Все было правильно. "Явилось только вречениях неки-
их измена, а в деле сходно", - констатировал Прокофий Богданович.
   24 декабря он передал посредникам "камчатый  красный  мешочек  с  пе-
чатью", а в нем русские альтернаты соглашения. Текст  на  русском  языке
был на четырех листах "на доброй бумаге по обрезу золотом, по-тетратному
сшито шолком красным и концы того сшивочного шолку для печати  приведены
к окончанию того письма". Текст на латыни был на такой же бумаге, но  на
двух листах.
   * * *
   Все было готово к подписанию соглашения. И чего  греха  таить,  очень
хотелось Возницыну сделать рождественский подарок Петру - подписать  его
к православному Рождеству. Даже в самом тексте заранее дату проставил  -
25 декабря.
   Но сумел сдержать царедворческий порыв Прокофий Богданович. Честь ему
и хвала за это! Просто сообщил в Москву, что на малое перемирие он с ту-
рецкими послами практически договорился. Однако подписывать это соглаше-
ние погодит, пока не прояснится дело с другими участниками переговоров.
   Конечно, скажут в Москве, осторожничает Возницын. А как  иначе?  Счи-
тай, что по краю пропасти идти приходится. Поспеши он чуть, оторвись  от
союзников - тут же обвинят в несоблюдении союзных обязательств, хотя са-
ми за его спиной наперегонки с турками договариваются.
   Да еще из Москвы никаких указаний нет. Так ли он дело ведет? Нужно ли
вообще Москве это соглашение? Нет известий. Только слухи, одни  непонят-
ней других.
   А обстановка в Карловицах неясная и неспокойная. Венецианский  посол,
друг Рудзини, самолично пожаловал и слезно просил не  заключать  переми-
рия, пока Венеция не закончит своих дел с турками.
   Не успел уехать, австрийский посол является и тоже с просьбой. Заклю-
чай перемирие с турками да поскорей, поскольку "учинено оно зело добро",
а таких, как венет, не слушал бы: не друзья, мол, те, которые сие  сове-
туют.
   Вот и думал Прокофий Богданович, прикидывал, что к чему. Польский по-
сол, к примеру, похваляется, что "за два съезда с турками  договор  учи-
нил". И теперь рвется его подписать, да его австрийцы сдерживают. Но что
это за договор? - иронизирует Возницын. Вечный союз с  Россией  променял
на вечный мир с Турцией. Но ведь мир-то пустой, проигрышный - одни посу-
лы. Турки Каменец отдают, а медные пушки - 1000 штук, свезенные туда  со
всей Украины, Подолии и Волыни, - себе оставляют. Сулят  только  уладить
все дело в Царьграде с будущим послом. Но за  этот  пустой  Каменец  уже
сейчас Малаховский отдал им шесть волошских городов. Разве так перегово-
ры ведутся? Можно сказать, "ни на чем помирился" - на тех  же  условиях,
которые визирь еще в Царьграде обещал посредникам. "Дивно ни поляка, что
он смел то учинить".
   Подбили поляков на такой мир и в конечном счете обманули их  австрий-
цы. В этом Прокофий Богданович убежден твердо. Цесарцы помирились с тур-
ками "безо всякого себе отягчения и без уступки всего, а заткнули  горло
другими свои союзники", прежде всего полякам. "Было их  жалованье  и  ко
мне; однакож, мне кажется, Бог меня от них доселе освободил".
   Да и с венецианцами, рассуждал Возницын, у австрийцев не  все  чисто.
"Крайней дружбы, как я чаял, у них вовсе нет, а есть  тайная  антипатия.
Немцы не хотят того слышать, чтобы венет брал силу, потому что и  так  у
турков завладели многие городы и месты". Турки про то знают. Поэтому без
уступки им двух знатных городов Превеза и Лепанто - мириться не  станут.
А города эти ключи от Коринфского залива и Далмации. Уступить их Рудзини
полномочий не имеет и потому отправил курьера в Венецию за указаниями.
   Выигрывают, по мнению Возницына, пока только австрийцы. Они уже  сог-
ласовали с турками перемирие на 25 лет. По нему к цесарцам отходили  об-
ширные территории завоеванной Трансильвании,  Венгрии,  Славонии...  "По
правде, немцы знают, как свои дела вести, и сей мир сильною  рукою  и  в
потребное время сделали". Они сумели воспользоваться благоприятой обста-
новкой, склонностью турок к миру, разбродом среди союзников, сочувствием
посредников и взяли инициативу в свои руки.
   Посьпая эти свои соображения в Москву, Возницын заключал: "Ныне,  го-
сударь, стоим за венетом; только, чаю, не много ждать его станут".
   * * *
   А тяжба турок с венецианцами явно обострялась. Одиннадцать часов про-
должалась перепалка между ними на "съезде" в конце декабря, и  никто  не
захотел уступить. Рудзини держался твердо.
   "Уже турки последнее слово сказали, что больше с ним не  хотят  гово-
рить, и хотели, все дела брося, порвать и отъехать; а он-де и  тогда  ни
малой уступки не учинил".
   Еле-еле уломали посредники турок отложить дело до 31 декабря.
   Обеспокоенные этой задержкой, оба австрийских посла Эттинген  и  Шлык
бросились к Возницыну за помощью, чтоб он уговорил венецианца  уступить.
Аж со слезами на глазах просили,
   Но Прокофий Богданович не лыком шит. Поблагодарив цесарцев  за  дове-
рие, их линию не поддержал, а вступился за венецианца.  Если  рассуждать
по справедливости, степенно заявил он австрийским послам, то турки  "на-
пали неправедно и злобно на обцего нашего союзника", которого мы по  на-
шим же договорным обязательствам не должны понуждать к уступкам, а  нао-
борот - защищать, "все стать при его пользе". Турки, когда это увидят, в
таком упрямстве не будут, и вообще "пристойно их болти принудить, нежели
просить".
   После этого разговора Возницын сразу же поехал к кавалеру  Рудзини  и
застал его в расстроенных чувствах. Рудзини признался Прокофию  Богдано-
вичу, что как это ни тяжко, но вынужден будет уступить турецким притяза-
ниям.
   Возницын же стушевавшегося посла подбадривает: "Я ему говорил,  чтобы
он в делах своих был не страшлив и в поступке не  скор,  а  что  цесарцы
лринуждают его и стращают турских послов отъездом, и то они  делают  для
своей пользы".
   И снова к австрийцам. Те говорят: "Венет надут неким злом и то делает
нарочно, развращая мир... Француз-де им то присоветовал, чтобы они цеса-
ря к миру не допускали". А потом плакаться стали,  что  на~чупает  время
вешнее, а ни войны, ни мира нет и за таким малым делом неприлично проли-
вать кровь христианскую. "Да и в том-де страх, что у  турков  при  дворе
салтанском некая перемена есть".
   Тем не менее 31 декабря австрийцы сообщили Возницыну,  что  уговорили
турок продлить переговоры до 16 января.
   Передавая Рудзини свои разговоры с австрийцами,  Возницын  с  горечью
замечает, какое желание было у русского царя продолжать войну с  турками
или хотя бы сохранить союз против них! Так нет, сами союзники это  жела-
ние презрели, союз не поддержали, мир с турками приняли. Что же Бог  де-
лает? Та болезнь обратилась теперь на венецианца, как он сам видит.
   А Ф. А. Головину о всех этих перипетиях он сообщил так:
   "Ангел бы цесарцам вещал, дабы они с турки не мирились, но  и  тогоб,
чаю, не послушались... И ныне стоят в прежнем деле за венетом; я  молчу,
а ломка велика. Венет как угорелый бросается ко всем к нам, просит помо-
чи. Я говорю: как тебе мириться, - чего войною не потеряли, то миром по-
терять хочешь; советую ему, чтоб взял за год армистициум".
   * * *
   Но за венецианскими хлопотами не упускал Возницын ч собственных  дел.
Тем более что австрийцы грозили одни подписать договор с  турками.  Даже
если никто больше не подпишет. А злокозненный англичанин прислал сказатъ
как бы между прочим, - что возницынский договор с турками лежит  у  пос-
редников "многое время и уже едва из сны своей не вышел; а турки-де вар-
вары, мало что им не покажется, то все бросят".
   Но Прокофия Богдановича на такой мякине не проведешь. У него с турка-
ми свой доверительный канал связи налажен.
   1 января 1699 г. Прокофий Богданович послал "яохтура" Посникова пере-
дать турецким послам, чтобы они в "приятстве" Прокофия Богдановича и его
постоянстве не сомневались: он твердо стоит на тех условиях,  о  которых
договорились. А не подписывает перемирия лишь потому, что не хочет этого
делать раньше других.
   Маврокордато любезно ответил, что в постоянстве русского посла он  не
сомневается. Как ему покажется лучше, так  пусть  и  поступает.  Захочет
других ждать - будь по его воле. Захочет подписать - готовы хоть завтра.
   Однако после 9 января турки  начинают  поторапливать  Возницына.  Поп
Иван - духовник Маврокордато - рассказывал в русском стане, что  послали
уже турки в Белград за подводами - уезжать собираются. А через несколько
дней сам Маврокордато сообщил Посникову, что австрийцы  дали  письменное
обязательство подписать свой договор в понедельник,  16  января.  То  же
сделают и поляки, а венецианца ждать не будут. В сердцах Прокофий Богда-
нович сетует, что только Маврокордато "обо всем сказывал", а из  союзни-
ков "никто истины не скажет, что и говорят и те слова должно на воде ии-
сать".
   Но сетуй - не сетуй, а решение  теперь  принимать  надо,  откладывать
больше нельзя.
   И тут счастливый случай. 11 января к нему приходит долгожданная почта
из Москвы, а в ней "список цифирью" - шифровка, датированная 2  декабря.
Эк, как долго шла!
   Что в ней было - нам неизвестно. В архивах она не  сохранилась.  Воз-
можно, в ней был ответ на давние соображения, высказанные Возницыным. Во
всяком случае, Прокофий Богданович был очень доволен: судя по всему, его
действия одобрялись.
   "Ему, государю, челом бьет и веселится, что на предложения его  изво-
лил милостивый свой указ прислати", - в радости писал Возницын в Москву,
Что-либо нового просить было незачем - дело шло к окончанию, И сообщая о
своих последних разговорах с цесарцами, венецианцами и турками, Прокофий
Богданович делает собственноручную приписку, показывающую, как  трепетал
он перед всемогущим царем:
   "Милостивый государь, отец Петр Алексеевич! Помилуй, не  оставь  раба
своего во всякой своей милости; ей-ей больше мне того делать  невозможно
было, боюся всякого гневи Только уж всем упование мое Бог видит, сколько
труд свой полагал. Пронка, раб твой, челом бью.  Из  Сирмской  земли  из
Предел Карловича. Генвар в 11 день 1б99 г."
   А отправив сие послание в Москву, Возницын посылает Посникова  к  це-
сарцам объявить, что подпишет договорное письмо с турками не 16  января,
как все, а на два дня раньше.
   Цесарцы недовольны:. зачем это? Лучше  всем  вместе  16  января.  Уже
объявили о банкете, который будет в тот день  у  англичан.  Но  Прокофий
Богданович непреклонен, а турки его поддержали.
   Зачем понадобился такой ход русскому послу? Что это каприз? Экстрава-
гантная выходка?
   Нет, трезвый и верный расчет. Он хочет, не роняя  достоинства,  избе-
жать прежних споров, кто в каком порядке будет ехать на съезд,  подписы-
вать документы, - в общем, уйти от той протокольной дрязги, которая  от-
равила начало Карловицкого конгресса.
   И еще. У союзников разное отношение к заключаемым соглашениям. И Воз-
ницын не желает идти на поводу у австрийцев, хочет действовать самостоя-
тельно, сохраняя свободу рук.
   "Еще и для того на то поступлено, что цесарцы и поляк, оставя прочих,
учинили довольный мир и будут тому радоваться и триумфировать, а мне  на
чужой свадьбе тут же плясать показалось не пристойно".

   ГЛАВА XIII ПОДПИСАНИЕ

   В субботу, 14 января 1б99 г., в десятом часу утра в Карловицах  нача-
лась церемония подписания. Возницын обставил ее, как и положено, пышно и
торжественно, чем привел в великое изумление  немногочисленных  жителей,
собравшихся на пустом заснеженном поле на берегу Дуная.
   Впрочем, слово Прокофию Богдановичу, который подробно  все  описал  в
своем донесении в Москву:
   Сперва ехал на разукрашенной лошади калмык в красивом плитье, при лу-
ке и колчане со стрелими; за ним - карета с переводчиками;
   за нею другая карета - в ней сидели поп и подьячий Посольского прика-
за;
   далее ехали трое трубачей в серебряных ливреях и с серебряными труба-
ми, которые нещадно трубили;
   за ними - трое подьячих в одноцветных дорогих кафтанах и шапках;
   потом трое дворян в одноцветном платье  и  шапкал;  потом  шли  шесть
русских юношей в алых суконных кафтанах и в лазоревых шапках;
   за ними ехал конюший;
   зи ним конюх вел посольского аргамака в полном уборе.
   И только потом уже ехал великий и полномочный посол в государевой зо-
лотой карете "о шести возниках". Против него сидел "дохтур" и  секретарь
посольства Петр Посников. На возниках была  ливрея  серебряная.  По  обе
стороны кареты шли четверо гайдуков в строевом платье, с перьями и топо-
рами с серебряными обухами. Позади кареты ехали пажи, иные  служители  и
челядь. За ними - рота рейтеров.
   На маленькой площади перед зданием, где происходили "съезды"  послов,
толпились любопытные, которые "тихо и безмятежно стояли и смотрели", как
приближается пестрая кавалькада русского посла. У дверей  его  встречали
посредники.
   Затем приехали турецкие послы. Их процессию  Возницын  не  описывает,
но, надо полагать, она мало отличалась от русской. В те времена,  как  и
сейчас, протоколы были схожими. Никто бы не посмел обставить свой приезд
беднее или менее торжественно, чем противная сторона. Такие были обычаи.
   Все вошли в залу, и лорд Пэджет сказал небольшую приветственную речь,
смысл которой сводился к тому, что большие труды к достижению соглашения
теперь с Божьей помощью приведены к окончанию и совершению.
   Русские и турецкие послы стояли друг против друга. Их разделял  стол,
на котором лежали русские и турецкие альтернаты соглашения. Они передали
друг другу свои договорные письма, но, прежде чем лодписать их, оба пос-
ла строго-настрого приказали своим секретарям тщательно проверить, те ли
это тексты, о которых они договорилисъ.
   Уже знакомые нам Петр Вульф и Иван Зейкан тут же прочитали их и  ска-
зали, что письма во всем сходны и прибавки или убавки никакой нет. Такие
же заверения получил и Реис-Эффенди.
   Теперь можно было подписывать перемирие. Тогда турки попросили, чтобы
для такого высокого дела повелели отворить все двери и пустили всех в ту
светлицу, дабы всяк видел мирное свершение.
   Русский подьячий поставил на стол перед Возницыным большую серебряную
чернильницу. Увидев это, турки тотчас послали за своей и  принесли  чер-
нильницу столовую, местами золоченную. И тогда великий и полномочный по-
сол, взяв свои договорные письма, подписал их, число проставил и  печать
сургучную приложил. Так же и турецкий посол поступил.
   Потом немножко поспорили, как обменяться подписанными уже  документа-
ми. Маврокордато предложил передать их друг другу через  руки  посредни-
ков. Возницын милостиво согласился. Но посредников, которые, как  считал
Возницын, не имеют к этому соглашению никакого отношения, вдруг  проняла
совесть, и потому они стали отказываться от такой великой  чести.  Тогда
Реис-Эффенди, встав, поднес великому и полномочному послу свои  договор-
ные письма. А великий и полномочный посол "взаимно то же учинил".
   Тут произошел эпизод, который выходил за рамки обычного  протокола  и
которому Возницын придал особое, как  бы  сейчас  сказали,  политическое
значение.
   Уже с обеих сторон были произнесены заключительные речи и  пора  было
"асходиться, как вдруг Реис-Эффенди, увидев  на  великом  и  полномочном
после голландскую золотую цепь, к  которой  был  прикреплен  миниатюрный
портрет царя Петра, оправленный в золотую рамку с алмазами, спросил,  не
его ли это царского величества образ?
   Возницын с гордостью ответил: "... Его, государя  моего  милостивого,
дорогой образ недостойный раб его ношу".
   Реис, естественно, попросил, чтобы ему показали этот  портрет.  Тогда
Возницын встал, снял с себя золотую цепь с портретом и торжественно  от-
дал ее турку. Тот тоже встал, взял портрет царя и  "любительно  дивился"
благообразию и красоте его, затем спросил, сколько царю лет. Но Возницын
не просто ответил - двадцать семь, а добавил: "И воин непобедимый". Реис
сказал: "О сем подлинно ведаю". "И много смотря Маврокордато,  посредни-
кам и туркам показал, и любительно дивился  и  говорил,  что,по  милости
Божьей, он признает ныне за подлинно, что не лгали им  прочие,  когда  о
его царском величестве сказывали".
   Да, умел Прокофий Богданович не только дело делать, но и лыко в стро-
ку не хуже нынешних вставить. Как писал один чиновный поэт той эпохи:
   "Люблю твое я стихотворство.
   В нем нет ни лести, ни притворства.,
   Но иногда полы лощишь..."
   После этого все встали и, "любительно простясь, пошли каждый  в  свою
сторону". В общем, все было чинно и благородно. Однако  острый  на  язык
венецианец Рудзини приводит такой комический штрих, который если и  был,
то явно преувеличен и потому в отчет Возницына не попал.
   После того, пишет этот венецианец, как договоры были подписаны, "Мав-
рокордито и московит поднялись со своих мест, чтобы  обняться,  и  между
тем как один приближсшся к другому, думая опереться на столик, посредни-
ки раздвинули столик, и довольно тяжелый московит упал на  Маврокордато,
а этот, получив толчок, от внезапной и неожиданной тяжести  отбежал  на-
зад, и оба упали один на другого".
   Что ж, и такое бывает на переговорах.
   * * *
   Подписал наконец договор Прокофий Богданович. Как гора  с  плеч,  как
наваждение, долгими месяцами сверлившее мозг, тревогами иссушавшее душу.
Все, теперь пусть Москва судит его.
   Но как ни рвался домой Возницын, спешить с очъездом  не  стал.  Разве
только что, сняв опостылевшие шатры, перебрался в Петервардейн. И на  то
были свои причины.
   16 января в Карловицах  ожидалось  подписание  остальных  соглашений.
Прокофий Богданович "послал своих людей для присмотрения" и  все  хорошо
разведал. Прошло оно без каких-либо инцидентов, если не считать, что ве-
нецианский посол не стал подписывать свои соглашения, так как полномочий
не имел и все еще ждал курьера из Венеции.
   Но вот интересное дело. Прелиминарный, то есть предварительный, дого-
вор между Турцией и Венецией все же 6ыл подписан в  этот  день  турецким
и... австрийским послами. При том понимании, что в месячный срок Венеци-
анская республика подтвердит этот договор, если, разумеется,  согласится
на содержащиеся в нем условия, и тогда передаст через  посредников  свой
подписанный текст туркам*. А это значит спешат, очень  спешат  австрийцы
обезопасить тыл для войны в Европе.
   В общем, худо ли, бедно - подписали договоры. Грянула ружейная и  пу-
шечная пальба.
   "С обеих сторон солдаты и яньсчары выстрелили по трижды,  а  зачинали
турския пехоти, и в Петр-Вирадыне и в Белгороде из пушек стреляли".
   Затем у лорда Пэджета банкет состоялся. Прокофий Богданович тоже  был
приглашен, но отказался: "Премногу благодарен... только я отнюдь  притти
за болезнью своею туди не могу". И хотя отговорка была чисто  дипломати-
ческой - не хотел Возницын, чтобы за столом вновь поднялись давние расп-
ри о рассадке, - он и вправду чувствовал себя неважно. Даже в Москву жа-
ловался на болезнь.
   Но через людей своих внимательно следил за тем,  что  происходило  на
том банкете. Турки и цесарцы приехали на лошадях,  записал  он  в  своем
дневнике, а поляки и голландцы пришли пешком. Расселись.  Потом  как  бы
внезапно появился венецианский посол и молвил: видит он,  что  день  сей
торжественный и веселый - даст Бог, и они, венецианцы, того же дождутся,
когда мирный договор учинят. А Реис-Эффенди на это ехидно  заметил:  "Не
надобно становить, уже постановлен".
   * * *
   Теперь настала пора наносить прощальные визиты. У всех побывал Проко-
фий Богданович, никого  не  забыл  даже  петервардейнского  губернатора.
Больше всех доволен был встречей Рудзини - отвел-таки душу, изливая  до-
саду на цесарцев.  Имея  союз,  двух  дней  не  могли  подождать,  после
стольких трудов одних в войне оставили. "Сей мир, - негодовал кавалер, -
мочно назвать блазнию, а не прямым делом, и не угаснет сие непостоянство
в тысячу лет; многие хроники о сем написаны будут".
   Возницын только поддакивал, но спросить не преминул, примет ли в кон-
це концов Венеция сей мир. Кавалер  покрутил,  покрутил,  но  признался:
примет, хотя и по самой великой нужде.
   А потом начали ответные визиты Прокофию Богдановичу наносить. Но  тут
беда - не на шутку заболел Возницын, даже бумаг не смог подписать,  отп-
равлявшихся в тот день с почтой в Москву. Пришлось отложить прием турец-
ких послов и просить, чтобы "не прогневились", потому  что  за  болезнью
своею принять их и почтить по достоинству не может.
   Турки ответили с большой любезностью, что хотели отъехать в Белгород,
но, прослышав о болезни его, "зело печалуют и будут ожидать здравия его;
а не быв у него и не  дождав  надлежащей  чести,  хотя  десять  дней  не
отьедут". Эти слова уважения Прокофию Богдановичу, как бальзам на душу,
   Только через несколько дней смог принять он турецких послов. И  напи-
сал об этом, как всегда, живописно, красочно.
   "Генваря в 23 день были у великого и полномочного посла турские послы
Реис-Эффенди и Александр Мс,врокордато. Приезжали великим  многолюдством
и, приехав, говорили многие ласковые слова... И  великий  и  полномочный
посол отвечал им благодарственно и тому же склонное".
   А потом велел Прокофий Бощанович внести стол, накрытый ковром,  шитым
золотом. А на нем на двадцати блюдах серебряных сахаров разных  народных
и "леденцов и конфектов". "И турские послы, то видя, зело  дивились".  А
потчевал их Прокофий Богданович забытым теперь, но  популярным  тогда  в
России напитком "росолис" и турецким кофе. Велел подать трубки  с  таба-
ком. А в это время рядом в особом покое трубили на серебряных  трубах  и
играли на разных инструментах трубачи и музыканты.
   Реис-Эффенди расчувствовался и заявил, что от рождения такой прекрас-
ной музыки не слышал, и просил Возницына, чтоб он велел музыкантам войти
и играть здесь, чтоб он их видел. Прокофий Богданович, конечно  же,  ве-
лел, а когда они вошли, приказал "играть одному на басу, а двум на скры-
пицых, что слыша Реис-Эффенди зело утешился и нот их и скрыпиц  смотрел,
а в тое поры пил табак".
   Не забыл Возницын "агов и иных дворян", приехавших с послами. Их так-
же потчевали "росолисом и кафою" и со стола многие блюда с сахаром пода-
вали. "Иные ели, и иные за пазухи клали". А во дворе и в хоромах их  лю-
дям давали уже что попроще - водку и "ренское" вино. Некоторые "были зе-
ло жадны, пили много, а иные просили есть и ели".
   В общем, прием удался на славу. Подали шербет, и Реис-Эффенди, приняв
чашу, пил за здоровье великого государя, а великий посол взаимно пил  за
здоровье их "салтанова величества". Дальше было совсем как в наше  время
- Реис-Эффенди говорил Возницыну, чтобы он на него не  прогневался,  что
он так у нет засиделся. Но и после этого не уехал, а просил, чтобы музы-
канты еще поиграли...
   Наконец, уже прощаясь, турецкие послы  шепнули  Посникову,  чтобы  из
Москвы послали гонца с царскими грамотами о принятии  перемирия  -  мол,
увидя это, "его салтаново величество обрадуется и паче будет  склонен  к
постоянной дружбе и любви". Эти слова Прокофий Богданович крепко  запом-
нил.
   Ну вот, теперь, кажется, действительно все. Можно наконец трогаться в
дальний путь домой.

   ГЛАВА XIV ТЯЖЕЛА ДОРОГА К ДОМУ

   Выехал Возницын из Карловиц 24 января. Медленно по заснеженной равни-
не тянулись запряженные волами телеги с посольским скарбом. Их сопровож-
дал маленький военный отряд. И это было как нельзя  кстати,  потому  что
ехали пустынными, малонаселенными местами. На ночлег  Возницын  старался
останавливаться в православных монастырях. В городах его встречали с по-
четом: губернаторы выводили гарнизоны, палили из пушек и ружей. Но наст-
роение у Прокофия Богдановича было прескверное. К тому же и болезнь  то-
мила. Вот как описывал он свой путь Федору Алексеевичу Головину:
   "Я от сих ден едва жив. Изломали тягостно и в  Вену  привезен  болен.
Ехал степью с великою бедою и страхом три недели, терпели великую нужду.
Предо мною едучего от нас в Вену графа Марсилия в  стели  воры  разбили,
прострелили дважды и в двух местах порубили и трех его человек до смерти
убили. Я же помощью Божию доехал от таковых безбедно, однакож на  всякое
время от них были опасны".
   Наконец и Вена. Безрадостно смотрел Возницын на узкие улочки, по  ко-
торым катился посольский возок. Нервное  напряжение  многих  месяцев,  в
стальную пружину сжимдвшее волю, ум, энергию и умножавшее все его душев-
ные силы, теперь спало. И сразу же болезни  прицепились.  Те,  что  и  в
дождь, и в стужу кружили вокруг шатра на берегу Дуная.
   Дел в Вене у Прокофия Богдановича было немного, да и Вене было не  до
него. Она праздновала бракосочетание старшем сына императора  эрцгерцога
Иосифа, недавно получившего титул Венгерского короля, с принцессой  Ган-
новерской. В другой бы раз Возницын непременно описал красочно,  как  он
умел, и улицы венские, запруженные народом, и  триумфальные  бармы-арки,
возле которых били в барабаны и играли на скрипках, и ночной  фейерверк,
танцы и музыку на площадях. И уж, конечно, торжественную свадебную  про-
цессию в костел Св. Августина, который и по сей день украшает Вену.
   Ко не стал тратить силы Прокофий Богданович на эти описания.  Мрачный
ходил он по венским улицам, спотыкаясь о каменные  горбы,  которые,  как
наросты на больных березах, выпирали из стен.
   Это чтобы кареты стены не задевали, догадался Возницын. Улочки-то вон
какие узкие.
   ...Дул ветер, и моросил мелкий нудный дождь со снегом. Сквозь  рваные
облака желтая луна зловеще высвечивала венскую гордость - узорчатый  со-
бор Св. Стефана. Но Прокофию Богдановичу он показался обглоданным рыбьим
хвостом; одиноко торчащим в небе. Куда как лучше низенький  уютный  храм
Св. Анны - он хоть на православные церкви похож...
   Возницын свернул в узкую улочку и тут же оказался на маленькой площа-
ди, где стояла виселица. Тьфу ты, господи, вздохнул он и перекрестился -
наваждение какое-то.
   * * *
   Мысли тяжелые и неповоротливые, как огромные валуны в  мокром  песке,
не давали покоя. Так ли он все сделал? Не нарушил ли, не дай Бог, указа-
ний и директив Петра? Если Россия твердо решила воевать  с  Турцией,  то
его перемирие Москве не больно-то и нужно -  так,  передышка  временная,
чтоб силы собрать. А если... Знает ли он,  куда,  вообще  поворачивается
стрелка русской политики? Нет, не знает. Уж не с Юга ли на Север? И  как
тогда быть'? Что делать?
   Мысли эти уже давно не давали ему покоя. Он их гнал,  забываясь  пов-
седневными делами, - благо их было немало. Но чуть отступит текучка, как
снова они разрывают тревогой душу.
   Еще в Карловицах получил Возницын венские куранты, в которых сногсши-
бательная новость напечатана: будто потребовала Россия у Швеции  возвра-
тить Нарву. Вот так дела! Если это так, то заключенный им мирок  из  не-
нужной помехи к войне с Турцией становится нужнейшим  заслоном  от  нее,
случись война со шведами. Ведь сколько раз бывало так, что только Россия
силы на Север двинет, глядь, а с Юга турецкие и татарские полчища  идут.
Повернет Россия на Юг, а с Севера и Запада на нее шведы с поляками насе-
дают. Вот и крутись.
   Конечно, курантам какая вера - ерунду всякую пишут. Но на  этот  раз,
может быть, правду?
   Поэтому перед очъездом из Карловиц написал письмо Л. К.  Нарышкину  и
Ф. А. Головину. В венских курантах, с оттенком обиды доложил он, непрес-
танна пишут, что великий государь изволит требовать от "свейского"*  ко-
роля Нарвы и других поморских городов. Такой поворот политики -  воевать
со шведами. и отнять у них потерянное и "неправдою  ими  завладенное"  -
представляется ему правильным и с политической, и с  нравственной  точек
зрения. Но для этого, считает он, нужно не только время для  подготовки.
Главное - это обезопасить тыл России от нападения турок, татар  и  поля-
ков.
   Конечно, больше всего следует остерегаться турок. И Возницын  предла-
гает послать юнца в Царьград (кстати, об этом просили турецкие послы)  с
сообщением о том, что Россия принимает подписанное в Карловицах  переми-
рие. Это нужно сделать, чтобы показать туркам, что Россия воевать с ними
не собирается, хотя сил у нее предостаточно,
   Поэтому гонца послать непременно морем. Турок давно беспокоят морские
приготовления русских в Азове. Но они льстят себя надеждой, что  русский
флот не пройдет в Черное море. Поэтому появление русского корабля с дип-
ломатическим гонцом у стен Константинополя произведет на турок  неизгла-
димое впечатление. В течение веков Турция была за морем в  безопасности.
Теперь же она и ее столица в  пределах  досягаемости  русских  кораблей.
Именно на этот эффект рассчитывал Возницын, давая Петру соцет: "Добро  б
морем, хотя одним кораблем".
   Но не сторонним наблюдателем, дающим бесстрастные  советы  из  своего
туманного далека, выступал Прокофий Богданович. Был  он  человеком  дея-
тельным, практичным. Поэтому уже с дороги, из глухой сербской  деревушки
Поклади, он шлет в Иерусалим к патриарху Досифею своего гонца,  уже  из-
вестного нам старца Григория.
   Миссия у него, прямо скажем, необычная. Сегодня ее  вполне  могли  бы
назвать разведывательной или даже шпионской. Вез  этот  старец  невинное
письмецо, в котором и просил-то Прокофий Богданович у святого отца всего
лишь благословения. Да передать, что послал ему Возницын с  Маврокордато
соболей на 100 рублей.
   Но главное - на словах, чтобы он, Досифей, сказал  или  отписал,  что
лучше: в миру с турками быть или в войне? И на чем помириться? И не  бу-
дут ли они просить приднепровских городов или чего еще?
   Или вот такой вопрос: где с ними договариваться лучше? В Царьград  ли
послов послать, или через волошского господаря, или через крымского  ха-
на?
   Ну а если война случится, можем ли мы с ними одни воевать? "Пристанут
ли к нам греки, волохи, мультяне, сербы, болгары и иные православные на-
роды и мо"но ль на них надежду иметь?" И могут ли наши войска,  зашедшие
в чужие края, хлебом и конскими кормами пропитаться? А с другой стороны,
не пристанут ли к туркам в помощь Австрия, Польша, Франция и Венеция? Да
и какой политики будет придерживаться Турция - останется ли она  в  мире
или начнет готовиться к войне?
   Да, далеко не прост был в своих мыслях и делах Прокофий Богданович.
   * * *
   А в Вене его ждали два письма от царя - одно от 1 января, другое - от
б января. В них срочное указание; если турки от своего упорства не  отс-
тупят, пойти на разорение приднепровских городов. Соглашение необходимо.
Если даже конгресс разошелся, связаться а турками приватным способом.
   Ага, значит, главное сомнение как будто снимается: мир Москве  нужен.
То ли потому, что царь опасается войны с Турцией в одиночку. То ли пото-
му, что к войне с Швецией готовится, и тогда мир с Турцией просто  необ-
ходим.
   Но и без этих указаний дело-то им уже сделано. Поэтому отвечал  Петру
с чистой совестью:
   "Те твои государевы указы много опоздали, и уж как турков, так и пос-
редников, кроме Царьграда, сыскать ныне негде".
   Но тут же Прокофий Богданович постарался успокоить царя, хотя у само-
го, откровенно говоря, полной уверенности не было.
   "Турки с тобою, государем, склонны к миру". Я не чию того, что, учиня
со всеми мир, а нам лишь дав малое перемирие, они обратятся войной  про-
тив России. Естли бы они в самом деле хотели войны, то кто им  мешал  ее
вести, когда нам не только помои~и никакой не бьыо, но еще и вред  чини-
ли? "Да и то должно разсудить, для какой прибыли туркам с тобою, госуда-
рем, воевать?" Из-за придиепровских городов? Но по твоему нынешнему  ни-
гере""ию их можно уступить. Из-за Азова? Но не стоит он тех потерь,  ко-
торые туркам придется понести в войне. А о походе на какие-либо отдален-
ные русские или украинские города турки и не помышляют.  Уж  больно  они
далеко. Взять-то их, может быть, и возьмут, да удержат ли? Будучи в  Ца-
рыраде после чигиринской войны*, сим слышал, что тогдашний визирь,  если
бы не заключил с нами мира, бьы бы убит: так сильно раздражен был  народ
огромными потеряли в столь далеких от Турции местах. Вот и теперь  турки
отдали полякалс Каменец не из страха и не по принуждению, а за  отдален-
ностью: он "им бесприбылен и по премногу убыточен".
   Скорее можно ожидить другого. Турки, отдохнув и оправившись  от  неу-
дач, будут думать об иной войне -  за  возвращение  венгерских  и  тран-
сильванских земель, а также Мореи. Немцы у них "завоевали зело много,  и
прямо смотрят к ним в Царьград и недалеко им до того". Поэтому турки ду-
мать будут, как бы им освободиться от такой напасти.
   Как же действовать Москве в данной  обстановке?  Возницын  предлагает
такой путь. Если царь пожелает заключить мир с уступкой, на какие  пошли
уже другие союзники, и устранить все причины к войне, то нужно, не теряя
времени, послать к туркам "хотя не гораздо знатную особу, только умную".
Пусть она объявит туркам, что "ты, государь, в миру быти с ними  желаешь
и послов своих послати изволишь". Да заодно разведает, на каких условиях
турки будут мириться. Если условия подходящие установить с ними мир.
   И, наконец, общий совет из собственного опыта. С  турками  надо  дер-
жаться твердо и уверенно. "С ними надобно поступать смело и делно, и се-
бя смиренно знать не надобно давать. Я по премногу чаю, что они  склонны
с тобою, государем, к миру и учинят его".
   Почти месяц спустя, как бы подытоживая свои раздумья, Возницын  пред-
ложил и другой способ заключения мира обратиться к посредничеству  цеса-
ря.
   Для этого нужно прислать в Вену умную и "легкую" особу, но не  посла.
"От послов наших они в даче кормов, и подвод и иных стяжаниях зело  ску-
чают". Правда, австрийцы перед ними во многом виноваты. Однакож, припом-
ня грехи свои, авось в том деле нам полезны будут. Во всяком  случае  от
попытки посредничества, если она даже не удастся, Москве убытка  не  бу-
дет. "За сим милостивому твоему государя  по  Бозе  призрению  предаются
убогий твой раб и последний сирота. Из Вены, Марта в 16 день".
   И поехал в Москву Прокофий Богданович.
   * * *
   Трудной и долгой была дорога Возницына к дому. 16 марта у венских го-
родских ворот распрощался он со своим  первым  помощником  и  советником
"дохтуром" Пасниковым. Поскакал "дохтур" на север, в Амстердам,  инстру-
менты править, а Прокофий Богданович повернул коней на восток,
   Медленно двигался по разбитым дорогам  Европы  возницынский  караван.
Необычное зрелище являл он изумленному путнику. Коляски, кареты, возки с
необьятным посольским скарбом. За ними - важные верблюды и  мулы,  пода-
ренные турками. А вокруг - всадники в долгополых кафтанах и  щеголеватые
рейтеры. И все это нещадно вопило, ревело и  ржало,  неуклонно  двигаясь
туда, где вставало солнце.
   Через несколько дней в маленьком городке Опава этот караван разделил-
ся. Подьячий Михайло Волков и дворянин Владимир Борзов двинулись на Вар-
шаву, а оттуда в Смоленск и Москву. Им сбагрил Прокофий Богданович опос-
тылевших верблюдов и мулов, строго-на-строго наказав доставитъ их в  це-
лости и лишь в крайнем случае продать. Причем даже цену указал*.
   А сам Возницын взял курс на Бреславлъ - Кенигсберг - Мемель - Ригу  -
Псков. Три месяца продолжалосъ путешествие. Ехал он в  карете,  плыл  по
Висле на судах-шмаках. Встречался с  разными  людьми,  смотрел,  изучал,
приглядывался. Перед его глазами, не на бумаге - на яву разворачивалось,
как любят говорить дипломаты, "внутреннее  положение"  Австрии,  Польши,
Бранденбурга, Курляндии, сложное переплетение их интересов и  противоре-
чий. Скоро, очень скоро все эти вопросы станут главнейшими в русской по-
литике. Интересно, случайно или все-таки с умыслом проложил этот маршрут
Прокофий Богданович?
   В его бумагах нет на это прямого ответа. Он лишь все жалуется на здо-
ровье да на худые подводы.
   "С самой Сермии от тамошних злых ветров и стужи и большой  нужи  учи-
нился болен и доселе стражду скоробутикою и ныне  лежу  недвижим,  токмо
терплю во всех своих костях и жилах великий лом и нестерпимое грызеиие и
веры иеймегпся, могу ль доехати жив до Москвы".
   Вообще тон его записей унылый, не то что в Карловицах. В Бреславле он
получил известие, что в Варшаве "огневицаю умер" его соперник пан  Мала-
ховский и к султану назначен другой посол. Прокофий  Богданович  не  без
назидания замечает: "Говорят, что с печали, что договор его не  зело  за
благо почтен". Татары на Польшу набег учинили и 120 тысяч в полон увели.
И за то на него великое нарекание было, что, учиня вечный мир, не  сумел
ту опасность отвести.
   * * *
   Первые слухи о заключении мира с турками поползли по Москве 31  янва-
ря. Скорее всего это были просто слухи, вызванные ожиданиями: после  пе-
ремирия в Карловицах прошло всего 17 дней,  и  официальное  сообщение  в
Москву прийти никак не могло. Но радости они не вызвали. В столице в это
время проходил "съезд" созванного для похода служилого дворянства, кото-
рое, судя по всему, было настроено воинственно. Вот что записал в  своем
дневнике секретарь австрийского посольства Корб:
   "Распространившиеся слухи о мире вызывают общую печаль; даже  скорбят
и те лица, которые до сих пор все вздыхали о мире, хотя наружно противи-
лись ему, не желая навлекать ни себя неудовольствие (царя)".
   А вообще зима эта, несмотря на войну и стрелецкие казни,  выдалась  в
Москве на редкость веселой. Иностранные послы сообщали в свои столицы  о
непрерывной веренице празднеств и гуляний. После рождественской литургии
в Успенском соборе одно угощение сменяло другое,  свадьба  следовала  за
свадьбой.
   Да и сама Москва после унылого шестинедельного  поста  преобразилась.
Корб писал:
   "На всех площадях и перекрестках люжно было видеть огромное  изобилие
мяса; здесь невероятное множество гусей, там такое громадное  количество
уже битых поросят, что их, кажется, хватило бы на целый  год;  такое  же
число было и зарезанных быков и разного рода птицы.  Казалось,  что  они
слетелись в этот один город из целой Московии и всех ее частей. Напрасно
стану я называть различные сорта их: тут имелось все, что  только  можно
было пожелать".
   С шумом и гамом необыкновенным пронеслись  святочные  увеселения  при
деятельном участии самого царя и той развеселой, пока еще не оформившей-
ся компании, которая получит потом название всешутейшего и всепьянейшего
собора...
   По заснеженным улицам всегда бродили на святки толпы ряженых,  проно-
сились вереницы разукрашенных возков и карет. Но теперь московская знать
по выбору царя в шутовском обличье изображала  патриарха,  митрополитов,
архимандритов, попов и других чинов церковной иерархии. Сам царь  высту-
пал в роли дьякона. Они разъезжали на 80 санях, и никто в Москве не  был
застрахован, что к нему вдруг в одночасье не нагрянет эта веселая компа-
ния пропеть хвалу родившемуся Христу. Когда она прикатила к Лефорту,  он
не ударил в грязь лицом: встретил приятной музыкой, устроил пир горой  и
танцы до упаду. Но беда тому, кто поскупится на плату или угощение.  Бо-
гатый московский купец Филатьев наградил славильщиков, среди которых был
Петр, всего двенадцатью рублями. Царь тотчас же послал к  дому  нерасто-
ропного купца сотню человек с требованием выдать каждому по рублю.  Поп-
робуй ослушаться царского указа! Наученный этим  горьким  опытом,  князь
Черкасский сразу вынес толпе 1000 рублей.
   Необычным было и традиционное освяшение воды на Москве-реке 6  января
- Водосвятие. Красочная процессия двигалась к реке, скованной зимним хо-
лодом. Открывали ее солдаты полка Гордона в красных  кафтанах.  За  ними
шли преображенцы в зеленых кафтанах во главе с самим царем, и тут  выде-
лявшимся огромным ростом. Он, вместо того чтобы по  традиции  сидеть  на
троне рядом с патриархом, бодро шагал вместе с  солдатами.  В  конце  же
следовал полк семеновцев в голубых кафтанах, где  барабанщиками  служили
карлики.
   Потом появилось духовенство в богатых  одеждах,  украшенных  золотом,
серебром и драгоценными камнями... Но пусть лучше об этом расскажет оче-
видец - австриец Корб:
   "Невероятное количество людей толпилось со всех  сторон,  улицы  были
полны, крыши бьыи заняты людьми, зрители стояли и на  городских  стенах,
тесно прижавшись друг к другу. Как только духовенство наполнило обширное
пространство ограды, началась свяуенная церемония, зажжено было множест-
во восковых свечей".
   После призыва милости Божией митрополит стал ходить с кадилом  вокруг
ограды, посередине которой была проделана полынья в Москве-реке  в  виде
колодца. А напротив ограды был воздвигнут высокий помост. На  нем  стоял
солдат с белым знаменем, на котором сиял вышитый золотом двуглавый орел.
Ему нужно было зорко наблюдать за церемонией благословения воды, склоняя
в нужный момент стяг.
   Как только кончилось богослужение, знаменосцы всех  полков  приблизи-
лись к ограде и их стяги были окроплены благословенной водой. Затем пат-
риарх кропит святой водой царя и всех солдат. Завершая праздничное  тор-
жество, производится залп из орудий всех полков. За ним  следуют  троек-
ратные ружейные залпы.
   "Перед началом этой церемонии на шести белых царских лошадях привози-
ли покрытый красным сукном сосуд, напоминавший своей фигурой саркофаг. В
этом сосуде надлежало затем отвезти благословенную воду  во  дворец  его
царского величества. Точно так же клирики отнесли некий сосуд для патри-
арха и очень много других для бояр и вельмож московских".
   Но из этих описаний Корба  было  бы  неправильно  делать  вывод,  что
только увеселениями и была занята Москва той зимой. Государственный  ап-
парат, хоть и с напряжением, работал четко. Розыск и казни стрельцов шли
своим чередом. Царь крепко держал бразды правления и умудрялся самолично
принимать решения по всем сколько-нибудь значимым делам. Кстати,  именно
в эти дни - 1 и 6 января им были направлены  личные  указания  Возницыну
уступить приднепровские города.
   Как это ему удавалось? Петр работал все время - даже во время  пиров.
Нередко на балу, где-нибудь  в  соседней  комнате,  он  давал  аудиенции
иностранным представителям, принимал верительные грамоты, отпускал  пос-
лов. Иногда поздней ночью в разгар пира он устраивал своего  рода  госу-
дарственный совет для обсуждения важных вопросов, порой даже не считаясь
с присутствием иностранцев или других гостей, которые в немом  изумлении
следили за происходящим.
   Один из таких деловых пиров описан все тем же вездесущим Корбом.
   На пиршество к Лефорту царь запоздал, задержанный  какими-то  важными
делами. "Впрочем, и во время самого стола, не обращая внимания  на  при-
сутствие иностранных представителей, он рассуждал о некоторых  предметах
с боярами, но это совещание было очень близко  к  спору:  не  щадили  ни
слов, ни рук, потому что все были увлечены чрезмерно,  а  в  присутствии
государя и опасным пылом при упорной защите своего мнения. Они так  спо-
рили друг с другом, что дело доходило по"ти до обвинения. Негодуя, что к
царским обедам допускается столько разного рода сумасбродов, боярин  Ар-
тамонов, обращаясь к Винниусу, воскликнул  по  латыни  "stultorum  plena
sunt omina!"*"
   По окончании пира, пишет далее Корб, следовали танцы и  затем  отпуск
польского посла. Царь с неожиданной быстротой вырвался из толпы  веселя-
щихся гостей в находившуюся рядом столовую, отдав приказ польскому послу
следовать за ним. Туда же устремилась и вся толпа пировавших, желая  уз-
нать, в чем дело.
   "И не успели еще все задержанные собствеиной торопливостью проникнуть
туда, кик его царское величество уже выдал польскому послу отзывную  (т.
е. отпускную) грамоту и вышел из комнаты, заставив покраснеть  всех  еще
желавших и пытавшихся туда ворваться".

   ГЛАВА XV УПРЯМАЯ ГОЛОВА

   В тот самый день, 14 января, когда  Прокофий  Богданович  заключил  в
Карловицах перемирие, в Москву через Тверские  ворота  въезжал  бранден-
бургский посланник фон Принцен. Закутанный в тулупчик,  робко  выглщывал
он из позолоченных царских саней, запряженных парой белых лошадей.  Кру-
гом слуги в красных кафтанах, скороходы в голубых платьях. И все не свое
- ни слуги, ни скороходы, ни лошади, ни сани. Тулупчик  и  тот  с  плеча
царского. А вокруг снега белые, бескрайние...
   Посланник молодой - всего 24 года. Хорош собой,  образован,  любезен.
Но главное - он понравился царю, когда сопровождал Петра во всех его по-
хождениях в Кенигсберге - Коромавице, как перетолмачили его на свой  лад
русские. Вот и решил хитрый курфюрст невзрачного Бранденбурга  направить
его в Москву, чтобы поддержатъ завязавшуюся в Кенигсберге дружбу с царем
великой страны.
   Дивились московские люди, что за страна такая  Бранденбург  и  почему
посланнику почет великий оказывают?
   Княжество небольшое. Таких в Германии считать пальцев на обеих  руках
не хватит. Да к тому же еще и захудалое, попросту говоря  -  нищее.  Кто
бывал - видел: крестьян там почище, чем в России, обирают. А  двор  кур-
фюрста куражится, с Версалем в балах и  приемах  соревнуется.  Бутафория
какая-то, а не княжество.
   Но люди, в политике сведущие, говорили: нет, княжество хоть и мелкое,
но нужное. В европейском политическом рлскладе для  России  союзник  ес-
тественный. Потому что у обеих стран один и тот же неспокойный  сосед  -
Швеция. Значит, и интерес общий есть.
   Курфюрст Фридрих Вильгельм свои виды на дружбу с  Москвой  имеет.  Но
разгадать-то их нетрудно. Дрожит, ох дрожит  Фридрих  за  свои  прусские
владения. Потому как косит на них глаз не только Польша, но и такой  во-
енный гигант, как Швеция, где, как на зло, молодой  воинственный  монарх
обьявился.
   Еще весной прошлого года, как только пересекли границу  Бранденбурга,
Петр и его послы (а среди них был наш Возницын) сразу заметили:  обхажи-
вает их курфюрст. Особенно после Риги это было видно. Там шведы встрети-
ли их более чем холодно. А в Кенигсберге Фридрих Вильгельм устроил Петру
наилюбезнейший прием по самым строгим меркам Версаля,  который  и  тогда
был законодателем дипломатического этикета. Он не скупился  на  пушечные
салюты, обильные обеды, объятия,  поцелуи,  балы,  охоты  и  фейерверки,
рассчитывая сыграть на тщеславии молодого рчсского царя, впервые  попав-
шего из медвежьей глухомани в "просвещенную Европу".
   В общем, правы были сведущие люди.  Уже  первым  шагом  Великого  по-
сольства было заключение в Кенигсберге договора о дружбе.  Сам  по  себе
договор этот не содержал ничего особенного и ни от кого не скрывался. Но
при его заключении устно, не на бумаге, договорились о союзе против Шве-
ции. Тогда эта договоренность показалась Петру  не  очень-то  и  нужной,
так, скорее жест в ответ  на  любезное  гостеприимство  бранденбургского
курфюрста. Олнако планы Петра менялись, и соглашение в Кенигсберге  ста-
новилось куда как важным.
   Дело в том, что зтой зимой Петр твердо решил развернуть русскую внеш-
нюю политику на север - против Швеции. Это было нелегкое и  даже  риско-
ванное решение. Швеция тогда считалась великой  европейской  державой  -
хозяйкой Севера, причем весьма воинственной и жестокой.  Если  взглянуть
на карту того времени, то нетрудно увидеть, что даже своими  очертаниями
она походила на гигантскую рыбью пасть, распахнутую над Центральной  Ев-
ропой. Она уже поглотила Финляндию, Карелию, Ингрию,  Эстонию,  Ливонию,
Штральзунд, Штетин и часть датской  территории.  Желто-голубой  шведский
флаг закупорил устья северных рек Европы - Невы, Западной Двины,  Одера.
Под немигающим ледяным взором этой хищницы ежились слабенькие  европейс-
кие княжества - кто следующий?
   Но Петр хорошо усвоил уроки европейской дипломатической школы - евро-
пейские балансы сил, можно сказать, собственными руками взвешивал.
   Вена, Лондон, Париж и Амстердам хотели изолировать  Москву,  оставить
ее воевать с Турцией, а сами  заняться  дележом  испанского  наследства.
Петр использует их же прием: пусть увязают в этой борьбе,  да  поглубже.
Тогда Россия, если сумеет заключить мир с Турцией, развяжет  себе  руки,
чтобы вернуть захваченные шведами земли и выйти наконец к морю.
   Кто может помешать этому? Сами же шведы немало глупостей наделали.  С
французами - своими союзниками - отношения  умудрились  разладить,  а  с
морскими державами не сблизились. Да и не до Швеции им будет в этой  об-
щеевропейской свалке. Значит, серьезной поддержки им  никто  не  окажет.
Можно сказать, они в изоляции.
   А княжества и государства Центральной Европы так натерпелись  от  во-
инственных шведов, что руки им не  протянут.  Скорее  наоборот  -  ногой
пнут. Вот, к примеру, Бранденбург - так к России и жмется. Или Дания...
   Давно уже датский посол Гейнс с предложением  о  союзе  вокруг  Петра
кругами ходит. То запрутся в дальние комнаты в доме датского резидента в
Москве. То у князя Голицына,  отдыхая  после  казней,  как  бы  случайно
встретятся. А в феврале 1699 года и проект союзного доювора на столе по-
явился.
   Но Петр твердо решил не брать никаких обязательств воевать на Севере,
пока не будет мира с Турцией. Борьба на два фронта невозможна. Надо сна-
чала помириться с Турцией и только потом уже иачинать войну со Швецией.
   Поэтому Петр тянул с ответом на предложение датского посла  о  союзе,
ожидая вестей от Возницына. Потом уехал в Воронеж.  Датский  и  бранден-
бургский послы потянулись за ним.
   Но и в Воронеже Петр не спешил, хотя известие о "мирке" Возницына по-
лучил. Взвешивал, очевидно, прикидывал.  Двухлетнее  перемирие,  которое
преподнес Возницын, было весьма кстати. Но оно не могло обезопасить тыл.
А Петру нужен был надежный мир на Юге.
   Только после долгих колебаний, уезжая из Воронежа в Азов, Петр  нако-
нец решается заключить союз с Данией. Но с одной оговоркой: пока не  бу-
дет мира с Турцией, этот трактат не может быть принят к исполнению. Нау-
чился-таки осторожности русский царь, общаясь с европейскими государями.
   * * *
   До Москвы Возницын добрался только к середине лета. Там его встретили
без почета и похвалы. Скорее с холодком. Только  и  сказали:  поезжай  в
Азов, там царь, он разберется.
   Не знал Прокофий Богданович, что в эти же дни в Москву из Вены пришла
на него жалоба - вел, дескать, себя не так на Карловицком конгрессе.
   Что ж, кляуза - это испытанный прием цесарской дипломатии, когда надо
вышибить из седла партнера, который твердо, а главное  -  успешно  ведет
дело. Не от них ли перешел к нам этот прием? Или  на  отчей  почве  сами
дошли до этого? Трудно сказать...
   Господин Прокофий, вкрадчиво жаловались австрийцы, заключил свое  пе-
ремирие с турками ранее союзников, действуя в полной тайне от них  и  от
посредников. Цесарские министры всегда были  отягчены  его  недоверчивым
отношением. Их сердечному и верному увещанию он  не  внимал,  но  всегда
своей упрямой голове следовал, а союзников за мало и даже ни за  что  не
почитал...
   Видно, сильно невзлюбили Прокофия Богдановича в Вене за его  неуступ-
чивость и самостоятельные суждения.  Эта  нелюбовь  перешла  потом  и  в
австрийское посольство в Москве. Каждое  упоминание  имени  Возницына  в
дневнике Корба сопровождалось обычно каким-либо нелестным отзывом.  Даже
когда получили известие, что умер Возницын  в  Кенигсберге,  австрийский
посланник и тут не удержался от злословия: "У худой травы плод всего ху-
же".
   * * *
   Не знал обо всем этом Возницын, но почувствовал: что-то не так.  Поэ-
тому быстренько собрался в новую дорогу и 18 июня был уже в Азове.
   Царь принял его без задержки, и Прокофий Богданович понял, что зла на
него он не держит. Больше того, Петр принял практически все его  советы,
как вести дело с турками.
   Писал, например, Возницын, что для заключения мира надо  направить  в
Константинополь человека незнатного, но умного. Петр так и поступил. Его
выбор пал на думного дьяка Емельяна Игнатьевича Украинцева. Как и Возни-
цын, он был из служилых провинциальных людей. До всего сам доходил.  Всю
дипломатическую службу снизу вверх прошел и десять лет Посольским прика-
зом управлял.
   Понравился Петру и другой совет Возницына - отправить посла  в  Конс-
тантинополь на русском военном корабле. А проводить посла всем флотом до
Керчи! Это уже Петр сам придумал и был очень доволен этим планом. Он да-
вал возможность использовать воронежский флот если не для похода  против
Турции, то хотя бы в дипломатических целях - показать  русский  флаг  на
Черном море.
   Царь с неистовством отдался осуществлению этого плана.  Он  занимался
буквально всем: и снаряжением флота, и  составлением  директив  для  по-
сольства. А в промежутках успевал еще руководить внутренними и  внешними
делами страны. На несколько месяцев Азов, а затем Таганрог стали  столи-
цей России.
   Петра снова можно было увидеть с топором или с ведром деггя.  Работал
с азартом, как в Амстердаме. Сам доводил до полного совершенства корабль
"Отворенные врата", которым собирался командовать в плавании до Керчи.
   С не меньшим увлечением он отдался и составлению директив-наказов для
посольства Украинцева. По указанию царя к этому делу привлекли и  Проко-
фия Богдановича.
   Директивы эти были двоякого рода. Официальные - содержащие  наставле-
ния, как послу вести себя при разных церемониях, а также  тексты  речей,
которые ему придется произносить в этих случаях. И секретные -  содержа-
щие инструкции по существу ведения переговоров. Именно эти директивы чи-
тал и правил сам Петр. В оставшихся черновиках  рукою  Головина  написаы
резолюции, которые пестрят словами "приказано", "велено", "сказать веле-
но". Ясно, что такие указания мог дать только царь.
   Может быть, по этой причине, пожалуй, впервые в русской истории послу
предоставлялась относительная свобода действий в делах второстепенных. В
директивах появляются такие необычные выражения, как "об этом  приказано
делать, что пристойно, и дело чтоб было только сделано".
   Зато основная часть записана жестко. Послу предписывалось заключить с
турками вечный мир. Если этого не получится, добиваться перемирия сроком
не менее 25 лет. Но приднепровские городки должны оставаться в  "державе
царского величества". К этому Головин добавил слово "непременно".
   Написан этот наказ был на трех тетрадях. А скрепил его думный  совет-
ник Прокофий Богданович Возницын 31 июля 1699 г.
   Поход в Керчь по всем признакам начинался неудачно.
   В полдень 5 августа из Таганрога отплыла эскадра  из  десяти  больших
кораблей, двух галер, двух голиотов и четырех стругов с казаками. Коман-
довал ею опытный дипломат Ф. А. Головин, получивший звание генерал-адми-
рала. В морских делах он был так же сведущ, как и его  предшественник  в
этом звании - Лефорт. Но так, очевидно, было удобнее Петру, который  лю-
бил вершить дела сам, оставаясь при этом в тени. И в  данном  случае  он
был просто капитаном Петром Михайловым.
   По этой ли  причине  или  действительно  неудачно  сложились  обстоя-
тельства, но эскадра отошла от Таганрога всего верст  на  двадцать,  как
разразилась сильная буря. Пришлось стать на якорь и простоять  двое  су-
ток, качаясь на волнах. А азовская качка неприятная:  волна  мелкая,  но
частая - корабль с борта на борт швыряет. Пришлось возвращаться в Таган-
рог и ждать погоды еще две недели.
   Наконец, в полночь 14 августа подул сильный попутный ветер. Петр  дал
сигнал к отплытию, и если бы распустили все паруса, то на следующую ночь
были бы уже в Керчи. Но старый моряк  вице-адмирал  Крюйс,  прослышавший
про коварные мели Азовского моря, посоветовал поставить только один  па-
рус. Поэтому двигались медленно, с остановками, и только 18 августа уви-
дели "высокую землю Керченскую".
   Это был великий день России. Русская эскадра стала посреди Керченско-
го пролива. Четыре турецких корабля осторожно прижались  к  крепости.  А
крепость маленькая всего пять башен. Стены некрепкие и местами  развали-
лись. Так вот он какой город Керчь! Дома однотипные, с плоской татарской
крышей, один над другим лесенкой к горе Митридат  прилепились.  Деревьев
совсем нет. Только два десятка мечетей над городом возвышаются.
   Для пущего эффекта флагманский корабль, приближаясь к Керчи,  отсалю-
товал семью залпами. К адмиралтейскому салюту присоединилась вся  эскад-
ра, и началась пальба из всех пушек. Туркам ничего не оставалось делать,
как отвечать на приветствие, хотя какая уж тут  радость  -  страх  один:
нежданно-негаданно русская эскадра нагрянула. Зачем? Как она вообще очу-
тилась в Азовском море?
   Тем временем на шлюпке под белым флагом к турецким властям прибыл  Ф.
М. Апраксин с поручением известить о прибытии русского флота  и  поздра-
вить.
   Делать нечего, в ответ на визит Алраксина турецкий адмирал Гасан-паша
прислал своих людей. Они стали расспрашивать адмирала Головина о  причи-
нах прибытия столь большого числа военных кораблей. Реакцию турок, види-
мо, хорошо передает запись Крюйса: "Ужас турецкии можно было из лица  их
видеть". Они никак не могли поверить, что эти корабли построены в России
и на них русские люди. Но еще больше их поразило известие,  что  русский
посол на военном корабле намерен отплыть в Константинополь.
   До поздней ночи вокруг русских кораблей  шныряли  турецкие  лодчонки.
Одни смолу с обшивки соскребали, чтобы посмотреть, из какого дерева  ко-
рабли построены. Другие дивились на матросские учения, которые  приказал
проводить Петр. А третьи устроили настоящий восточный базар -  торговали
всем, чем попало: и красочной с расписными узорами тканью, и диковинными
фруктами, и овощами, охотно беря взамен московские ефимки.
   * * *
   Турецкие власти из кожи вон лезли, чтобы помешать  отплытию  русского
военного корабля в Константинополь. Начался затяжной  и  нудный  торг  с
повторением одних и тех же доводов.
   Черное море, убеждали турки, недаром зовется Черным. Оно  коварное  и
непредсказуемое. Плавать по нему опасно.  Поэтому  для  посла  же  лучше
ехать по суше - надежнее, удобнее и быстрее...
   В ответ русские упрямо твердили, что уповают  на  господа  Бога,  что
Черное море им-де хорошо известно и воля государя, чтобы его посол  ехал
морем.
   Тогда турки стали твердить, что из Керченского пролива в Черное  море
вообще выйти нельзя - лежит-де под водой черный камень, который преграж-
дает путь судам, и на нем неминуемо разобьется посольский корабль.
   Пришлось посылать лоцмана, чтобы осмотреть тот камень. Вернувшись, он
доложил, что камня никакого нет, а есть подводная  скала  -  продолжение
мыса, которую обойти вполне можно.
   После этого турки выдумали новую причину:  прямо  на  Константинополь
плыть-де никак нельзя - не хватит воды и съестных припасов. Придется за-
ходить в Кафу и Балаклаву.
   В общем, они хотели как можно  дольше  задержать  посла  в  Крыму,  а
дальше, глядишь, и придет фирман* от султана, и тогда  ясно  будет,  что
делатъ и как поступать.
   Эти бесконечные тяжбы прервало четкое распоряжение Петра:  кораблю  с
послом немедленно плыть в Константинополь, русской эскадре  возвращаться
в Таганрог...
   Прокофий Богданович стоял на палубе и смотрел, как посольский корабль
"Крепость" направлялся к Керчи. Ветер был попутным. Впереди ровно и даже
как будто со вздохом катило прозрачно-синие волны  море,  которое  поче-
му-то назвали Черным. Справа на горе виднелись башни пока  еще  турецкой
крепости Керчь. Слева за песчаной косой начиналась Кубань. Тоже пока ту-
рецкая. А кругом стояли русские корабли.
   Прокофий Богданович был рад. Он, должно быть, улыбался  -  покойно  и
широко. Свое дело он сделал. Это он знал. Но редко  кому  из  дипломатов
доводится увидеть воплощение замыслов и трудов своих. А он увидел.
   * * *
   8 августа 1700 г. в Москву прибыли гонцы  с  известием  о  заключении
Константинопольского договора. Он устанавливал перемирие с Турцией на 30
лет. Это событие первопрестольная отметила грандиозным фейерверком. А на
следующий день Россия официально объявила войну Швеции.