Нина Зимняя
НЕНАВИСТЬ
"Это так странно. Я ненавижу его. Сегодня утром мне
казалось, что нет никого ближе, дороже, роднее."
Облако закрыло солнце, и стало немного прохладно. Мимо
пробежал мальчик, и холодные брызги с него попали на мое лицо.
Мурашки пробежали по коже. "Противные дети. Нигде от них покоя
нет." Это была последняя мысль, промелькнувшая у меня перед
Этим. Это нахлынуло как всегда в неподходящем месте и в столь же
неподходящее время. Томные разговоры двух подружек,
расположившихся неподалеку от меня, шум, издаваемый все теми же
детьми, музыка, лившаяся непонятно откуда, - все эти звуки пляжа
отодвинулись на второй план, уступая место Тишине. Именно тишине
- давящей, тяжелой. Я слышала ее, я ее ощущала, будто это что-то
реальное, осязаемое. Сердце забилось в голове, стало совсем
холодно. Я попыталась натянуть на себя полотенце, но сил не было
даже для этого. "Ничего-ничего, скоро пройдет. Это дети своими
криками вывели меня из себя." И правда, через пару минут звуки
стали оживать, приблизились, холод и страшная тишина отступили.
Я перевела дух, открыла глаза. Облако почти пропало, еще
немного, и солнце снова засияет. "Однако, - подумала я, - я вся
взмокла." Я провела ладонью по лбу, отодвигая влажные пряди
волос. Спустила руку на шею и проверила пульс. "На этот раз все
как-то быстро закончилось. Похоже, я начинаю контролировать
Это." Солнце опять светило вовсю. Я перевернулась на живот и
расслабилась, даже задремав под этими волнами горячего воздуха.
Вздрогнув, я вмиг скинула с себя дремоту - кто-то приложил
холодную мокрую ладонь к моей спине.
- Альбина, привет! - зазвенел смеющийся голос.
Я перевернулась на бок, затем села, шаря руками вокруг себя
в поисках очков. Рядом пристроилась моя подруга Римка. Она
достала из-под себя мои бывшие недавно новыми солнцезащитные
очки. Одно из стекол было безнадежно треснутым. Взяв у нее мою
собственность и разглядывая убыток, я ответила хрипловатым
спросонья голосом:
- Привет, Риммочка, откуда ты взялась?
- Извини, - сказала она, мило улыбнувшись.
Она чрезвычайно мила. У меня нет сил злиться на нее. Я
улыбнулась в ответ. Римка зазвенела дальше.:
- Я сначала не узнала тебя, как ты загорела здорово! Всего
неделю не виделись, а ты совершенно преобразилась!
Это правда, в последнее время мне было не до нее, мы
ограничивались телефонными разговорами. Поболтав еще о всякой
всячине, она спросила:
- А ты как? Не помирились?
- Нет. Сначала мне показалось, что да. Но потом - нет,
совсем, окончательно.
- Ну, сколько раз я это слышала, все наладится!
- Не знаю.
Дыхание перехватило, и я тихонько заплакала.
От неожиданности Римкины восклицательные знаки куда-то
подевались, и она задала дурацкий вопрос:
- Почему?
Мне нужно было с кем-то поделиться. В промежутках между
утираниями слез я рассказывала:
- Он сказал, что я замучила его, что я во всем вижу мрак,
представляю все в черном цвете. Что наша жизнь превратилась в
сплошные выяснения отношений. Он больше не может выносить моих
подозрений.
- Ну, ведь обжегшийся на молоке дует на воду.
- Вот именно! Может, я была в чем-то неправа, но ведь и он
не ангел. Он хочет, чтобы я была всегда веселой, добродушной и
смайл, смайл, смайл.
- А ты?
- А я сказала, что ему лучше завести собаку. Она всегда
будет сходить с ума от счастья при виде него.
Мы помолчали. Я поборола наконец-то поток слез. Римка
вскочила на ноги.
- Пойдем купаться!
- Пойдем, - ответила я и встала вслед за нею.
Римка плавать не умеет, она осталась бултыхаться в
"лягушатнике". А я поплыла подальше от берега, иногда ныряя под
волны, в надежде, что прохладная соленая вода смоет все грустные
мысли. Устав, я повернулась и обнаружила, что заплыла довольно
далеко. Решив отдохнуть перед обратной дорогой, я перевернулась
на спину. Римка ничего, веселая, но и она иногда раздражает
меня. И, конечно, я многое ей не доверяю. В голове снова
возникла утренняя сцена. На Антона что-то нашло. Я прежде
никогда не видела его таким. Он "устал", "хватит терпеть". Да
что терпеть-то? Оказывается, я злая, придирчивая, колючая,
подозревающая и что-то там еще? Ах, боже мой, и кто это
говорит? Я пять лет посвятила ему. Поддерживала, помогала,
любила. И чем это обернулось? "Может быть, на тебя так повлияла
смерть близких тебе людей? Но ведь и я потерял сестру. Я не
озлобился на весь мир!" Я, конечно, тоже не молчала, но
некоторые фразы, вырванные из контекста, выглядели такими
жестокими и несправедливыми, что я опять стала злиться.
"Убирайся к себе, хватит с меня. Я все ждал, что ты
переменишься, но все тщетно. Ключи я забрал у тебя еще вчера, а
то бы ты проглотила их, лишь бы сделать мне неприятное и
остаться при своем." И он вытолкнул меня на лестничную площадку,
выбросив вслед две огромные сумищи, набитые кое-как моими
вещами. "Мерзавец! Черт возьми, он не имеет права так со мной
обращаться!"
Звуки опять стали отдаляться, сердце перебралось в
голову. Нет-нет, только не сейчас! Надо думать о чем-то хорошем.
Солнышко светит, у меня отпуск. Я изо всех сил поплыла к берегу,
боясь, что холод скует руки и ноги. Мысли о том, чтобы не
утонуть и добраться до берега как можно быстрей, отвлекли меня
от Антона. Я, коснувшись ногами гальки, оттолкнулась от дна и
одним движением добралась до берега, где уже стояла Римка и
отжимала волосы. Я торопливо вышла из воды и, наступив на
выброшенную волнами и уже расплавленную солнцем медузу,
поскользнулась и упала. Римка бросилась мне помогать подняться.
Дура чертова, будто я сама не поднимусь.
- Как поплавала?
- Нормально, - немного грубовато ответила я.
- Завтра год Лизе, - не замечая этого, продолжала она, - ты
придешь?
- Не знаю. Меня ее мама не любит.
- А я пойду. В одном классе ведь учились.
- Ну и иди.
Непонятно за что злясь на Римку, я прошла мимо нее,
вытерлась, оделась и, собрав пляжные принадлежности, ушла. Может,
меня раздражало то, что она стала сегодня свидетельницей моей
слабости.
Пять лет назад я познакомилась с Антоном. Полное
взаимопонимание, радость встреч и горечь расставаний. Наконец,
наши родители познакомились, я переехала к нему. Тут я и узнала
его сестру. Она почему-то сразу меня невзлюбила. Я, впрочем, ее
тоже. У Антона была своя квартира, но тем не менее сестрица
умудрялась захаживать почти каждый день и в мое отсутствие.
Между прочим отговаривала брата жениться. Возможно, поэтому мы
были все еще не расписаны. Со мной она предпочитала не очень
контактировать. Да и я в ответ не стремилась к дружбе.
Разговоров у нас с ней было мало. Так, поцапались пару раз.
Антон с иронией относился к нашей взаимной антипатии и несколько
раз неосторожно передавал мне отрывки из бесед, которые проводила
с ним сестра. "Откуда она знает, какая я! - возмущалась я. - Мало
ли кого она встречала в своей жизни, нельзя же всех сравнивать!"
Мне так надоели ее нападки у меня за спиной, что я стала ее
ненавидеть. И, наверное, из-за переживаний со мной случился
тогда припадок, подобный сегодняшнему. Но тогда он был гораздо
сильнее и продолжительнее. Антон перепугался, даже скорую
вызвал. Температура была в норме, давление тоже. Пульс немного
учащен. Причины моего состояния мне так и не раскрыли. (По
крайней мере, я знала в другой раз, что неотложка мне не поможет.
Нужно ждать окончания припадка самой.) Вкололи мне "реланиум" и
уехали. После этого у меня осталось непонятное беспокойство. Я
буквально места себе не находила. Все из рук валилось. В меня
вселилось ожидание чего-то. Возможно, это было предчувствие.
Примерно через неделю умерла Варя - сестра Антона. Кто-то
увидел ее валяющейся на улице, средь бела дня. Сначала подумали,
что пьяная, но оказалось, что мертва. Заключение судмедэксперта
- передозировка наркотического вещества в крови. Ну, тут,
конечно, допросы-опросы, обыски, которые ничего не дали. Все
были в шоке.
Родители это дело замяли - семья-то уважаемая. Среди этого
переполоха я забыла о своем недомогании. Или оно прошло? Не
помню.
Я вошла в подъезд. После жары на улице здесь просто север.
Я поежилась. Чтобы разогреться, бегом поднялась на шестой этаж.
Немного запыхавшись, вставила ключ в замок. Как хорошо, что
бабушка оставила мне эту квартирку. Я поставила чайник. А может,
и к лучшему. Может, мне одной лучше будет. Отпуск только начался.
Буду на пляж ходить, а то живу у моря, а всю неделю на работу -
с работы, суббота-воскресенье - дом, Антошка. Позагорать некогда
было. Буду к маме с бабушкой ходить, телевизор смотреть, книги
читать, наконец. В последнее время это стало для меня роскошью.
Вот так, значит, Антоша, добра не помним?
Отец. Ну как он не мог понять, что на этот раз я встретила
любовь. Этот брюзга со своими устаревшими взглядами, призрачными
нормами морали. Как он изводил меня своими проповедями,
бессмысленными скандалами. Да ведь я взрослый человек, он уже
выполнил свои функции - родил и вырастил меня. Вмешиваться в мою
личную жизнь - такого я не позволю никому. Психопат старый,
прости Господи. Из-за него у меня случился второй припадок. Мне
так худо было, я даже дату запомнила - 4 декабря, почти год со
дня первого. Несчастный случай - перепил, что ли. С его смертью
всем стало легче. И он успокоился наконец, и меня больше никто
нравственности не учил. Мама совсем другая, она меня понимает.
Положа руку на сердце, я вздохнула свободнее.
Чайник вскипел, я заварила чаю и начала доставать из сумки
продукты, которые купила по дороге домой. Теперь я буду покупать
их только для себя. Может, мне самой собаку завести? Нет-нет,
будет тут лужи делать и все остальное, грызть все подряд. Одной
все же лучше.
Близкие мне люди. Ну вот, к примеру, моя начальница. Она
совсем не близка мне, но все равно немного жалко было. Вечно
затянутая в узкие костюмы, "высохшая", на высоченных шпильках, с
ярким макияжем, с выжженными "супрой" волосами. Стареющая
деловая леди. И было похоже, что она высохла как снаружи, так и
изнутри. Наверное, она завидовала мне. В ее отделе - как на
подбор - четверо таких же как она молодящихся дам, двое толстых
занудных дядек и среди этой увядающей компании - я, сияющая
неподдельной молодостью и красотой. Неужели лет эдак через
тридцать я тоже стану такой? Какой кошмар!
Несмотря на такую разницу в возрасте, она называла меня по
имени-отчеству. И придиралась, придиралась.
- Альбина Николаевна, я прошу вас не надевать таких
коротких юбок на работу. Это все-таки работа, ра-бо-та!
- Ольга Васильевна, я заказывала костюм по итальянскому
каталогу, сейчас такая мода...
- Альбина Николаевна, у нас - солидная фирма, а вы своими
нарядами превращаете ее в варьете, в варь-е-те!...
- Хорошо, Ольга Васильевна, я поняла, больше не надену.
- И еще ваши зеленые брюки, в которых вы были вчера... Ну,
Альбина Николаевна, должен же быть элементарный вкус!
- Хорошо. И их я больше не надену.
- Ну, я рада, что мы нашли общий язык, а то вы отвлекаете
посетителей, создаете нерабочую обстановку.
- Я не знала, я поняла, поняла, - мне хотелось поскорее
закончить этот разговор.
- Как вы работаете? Успеваете?
- Да, кажется, да.
- Вот и отлично. Подготовьте мне к обеду сводки о
продвижении векселей за два последних месяца, ме-ся-ца.
- Я думаю, что к обеду не успею. Может, часам к трем.
- В чем дело? Разве долго сделать распечатку?
- Ну, это не так быстро, нужно найти информацию в архиве,
выбрать нужное, распечатать...
- Ваша мама просила меня взять вас в мой отдел. Если бы не
уважение к ней... Мне нужны квалифицированные работники. Если вы
не справляетесь...
- Я постараюсь, я сделаю, Ольга Васильевна.
Сколько подобных унизительных сцен она заставила меня
перенести. Все-таки мои приступы на нервной почве. Мне кажется,
это она довела меня до третьего. И это беспокойство, постоянная
неудовлетворенность - ни есть, ни спать. Я похудела почти до
скелетоподобного состояния. Но... через три недели моей
начальнице крупно не повезло. Но что со мной творилось эти три
недели! Известие о ее смерти я восприняла спокойно. У меня тогда
мысль была - самой бы не умереть. Уже ни снотворное, ни
транквилизаторы не помогали. А Ольга Васильевна - слишком много
пила на банкетах и презентациях. С ее-то язвой. Вот и получила
прободение. После ее смерти я пошла на поправку. Это просто злой
рок - каждый год кто-то из моего окружения умирает.
От мрачных мыслей меня отвлек звонок телефона.
- Альбина, здравствуй, - звонил муж Лизы, вернее, бывший
муж.
- Здравствуй, Игорек.
- Завтра год Лизе.
- Да, я знаю. Я всегда буду помнить этот день.
- Ты придешь?
- Мне не хочется обижать тебя, но, наверное, нет. Ты ведь
знаешь, я храню память о ней, я любила ее. Но нужно ли нам
встречаться? Да и ее родственники, особенно мама. Она не
переносит меня. Да что говорить, тебе это все прекрасно
известно.
- Я хотел бы увидеть тебя.
- Нет. Я не хочу этого. Оставим. Кстати, как малыш?
- Прекрасно. Ходит и говорит уже кое-что.
- Подумать только! Настоящий человек. На кого похож?
- На меня. Лучше бы на Лизу.
- Изменится еще. Живет с бабушкой?
- Да. Я захожу почти каждый день. Играю с ним.
- Не собираешься поискать ему мамочку?
- Альбина, да я тебя забыть не могу! Иногда засыпаю под
утро. На работе - сонный, все думают - пью.
Я рассмеялась.
- А ты сейчас - нет?
- Нет, что ты.
- Ну, будем прощаться, Игорек.
- Значит не придешь:
- Нет.
- Ну... прощай?
- Прощай. Алле, алле, Игорек!
- Да, Альбина?
Какая надежда в голосе!
- Игорь, принимай снотворное. Пропиши себе что-нибудь
покруче. Ты же врач.
Он усмехнулся:
- Я подумаю.
- Ну, прощай.
- Прощай.
Я думала, что звонок отвлечет меня от воспоминаний, а они
нахлынули с новой силой.
Лиза. Бедняжка, как она тяжело переносила беременность. Я
помогала ей во всем , чем и как могла. Игорек как раз тогда пил.
Да и было с чего запить. Сначала отработает день в поликлинике,
потом в ночь на дежурство. Горючее только и помогало от
усталости. Тем не менее, операции проводил успешно. А дома Лиза,
вечно плачущая, сетующая на свои недомогания, на свое положение,
будто она единственная женщина на свете, переносящая подобное.
Игорька она не подпускала к себе с третьего месяца. И он все это
время не изменял ей, я знала, он слишком интеллигентен для
этого. Помню, звонит мне Лиза на работу и жалуется, жалуется.
Рассказывает, как она свое тело ненавидит, раздувшееся и похожее
на тумбу и тому подобное. Она этими разговорами заполняет свой
досуг, а я-то на работе. Правда, новый начальник у меня ничего
- милый мужчина, вежливый, но все равно, это же "ра-бо-та".
Прервешь ее - обижается, плачет даже. Все-то ее бросили, никто
не любит.
- Альбина, приди, умоляю. Эта свинья опять напился. С
дежурства пришел и сразу в кабак. Раковина на кухне забита, а
ему и дела нет. Он у меня деньги нашел, полтинник взял опять.
Слесарь пришел раковину чинить, а он его с собой забрал: "Пошли,
- говорит, - про жизнь поговорим".
- Лиза, я бы с удовольствием, ты же знаешь, я приезжаю
когда могу. Но сегодня я на таких каблуках весь день, теперь
мечтаю как дома окажусь, разуюсь. Позвони маме.
- Они на даче сегодня, заночуют там.
- Ну хорошо, заеду.
И я вечером, вымотанная за день, тащусь в другой конец
города - прочищать раковину, мыть посуду, пол, готовить еду. И
сколько раз так было! И погибло прахом в одночасье. Ах,
Лизавета, не думала я, что через тебя познаю людскую
неблагодарность.
А Игорек, ну что же, что он пил. Это даже шло ему. Он
становился сентиментальным, мечтательным, галантным. Прекрасно
держался, непосвященный и не скажет, что он опустошил сегодня
две белой. Внешне он мне не очень нравился, хотя при
определенном освещении, иногда, он был ничего.
Однажды Лиза разобиделась на мужа и уехала к маме. А я, как
нарочно, не позвонила ей заранее, просто была в том районе и
решила зайти. Окно в кухне было разбито. Я прибавила шагу. Дверь
была распахнута настежь. Я прошла на кухню - грязь
невообразимая, осколки повсюду, кровь, следы от грязных туфель
вели в спальню. Игорька я нашла там, на кровати, с окровавленной
рукой, в этих туфлях, спящего беспробудным сном. Я нашла в
аптечке йод, бинт, и как смогла перевязала порез. Он оказался
довольно глубоким. Когда я приподняла его руку, края раны
разошлись, и кровь опять закапала на постель, на Игорька и
теперь уже на меня. Надо зашивать, но я не могу звонить в
больницу, Игорька все там знают, я и сама не видела его таким.
Не хватало еще, чтобы на работе узнали об его подвигах. Я для
новичка довольно хорошо перебинтовала ему руку, сняла туфли и
пошла звонить маме Лизы. Она оказалась там. Я рассказала подруге
об увиденном и вот что услышала:
- Я ему ключи не оставила. Вот он окно и разбил.
Лиза была холодна со мной, как будто это я виновата во
всем. Я же наоборот, была возбуждена увиденным. Моя новая юбка с
застиранным кровавым пятном сушилась на окне. Я все рассказала,
как было и пожалела об этом.
- Лиза, я сейчас юбку досушу, выйду и дверь захлопну. Чего
доброго, обчистят вас.
- Собирайся, Альбина, и уходи оттуда, дверь не закрывай.
Мне все равно, что там будет.
- Нет, я так не смогу. Во-первых, юбку я застирала и она
мокрая, я уйду не раньше, чем через час, за это время я приберу
здесь немного.
- Альбина, если ты хоть что-то там сделаешь, я с тобой
разговаривать не буду. А за юбку не беспокойся, потом заберешь,
одень что-нибудь мое.
- Ты же меньше меня ростом и - полнее,- сказав это, я
совершила еще одну глупость.
- Я все сказала. Пока.
Я стояла около зеркала, приводила в порядок растрепавшуюся
прическу. Сзади подошел Игорь. Он обнял меня. То ли от
усталости, то ли от неожиданности, но я не сопротивлялась. У
меня лишь промелькнула мысль, что ни Лиза, ни Антон не должны
этого знать. Это было с налетом авантюрности, запретности и от
этого довольно мило.
Мама Лизы пришла тогда, когда я была в ванной. Открыла
своим ключом и прямиком в спальню. Увидев мою одежду, закричала:
- Я так и знала! Лиза-то со своей доверчивостью - мама,
ничего не будет, он ей не нравится; да разве такие разбирают,
нравится - не нравится! Это она в ванной?
- Не знаю, - глупо ответил Игорек.
Я притаилась, затаив дыхание, слушала их разговор. Ну, плохо
я поступила. Да ведь и Игоря понять можно - полгода без бабы.
Выходит из спальни, а я в блузке и трусиках.
- Сейчас я с этой сукой поговорю! - рыкнула мамаша.
- Нет, не поговорите. Это моя квартира. И в ванной у меня
может быть, кого я захочу. Кто угодно. Лиза сама ушла.
Мне стало смешно. Какие у него аргументы неубедительные!
Почему я не оделась сразу? Юбка давно высохла. Сейчас бы
проскользнула к двери и - пусть докажут, что в ванной была я.
Конечно, она ворвалась ко мне, стыдила и ругала, и меня, главным
образом. Игорька, видно, оставила на десерт. Я, едва сдерживаясь,
прошла в спальню, оделась и на прощание все же вставила ей.
Мамаша присела от неожиданности. Пусть радуется, что только
словами.
После этого началось. Лиза звонила мне домой, на работу, я
даже боялась подходить к телефону. Антону говорила, чтобы он не
звал меня. Лиза ему все рассказала. Но я отрицала это, и,
по-моему, довольно умело убедила его, что мамаша все поняла не
так. Моя же бывшая подруга дошла до того, что позвонила моему
начальнику, рассказала этот случай, домыслив то, чего не знала
наверняка. Я не знала, что делать, едва не уволилась. Антон
убедил меня забыть. По его словам, в жизни случаются подобные
стечения обстоятельств, при которых всем видится то, чего нет в
реальности. Он все же душка. Тем не менее, я опять заболела.
Такие потрясения не для меня. Я взяла недельный отпуск и
провалялась все дни, то впадая в это неприятное состояние, то
выходя из него. До этого случая, когда у нас с Лизой были
хорошие отношения, она делилась со мной своими опасениями -
беременность длилась долго, почти десять месяцев. Она боялась,
что ребенок будет слишком большим, и она не справится. Я во время
облегчений просила Антона звонить и узнавать, не родила ли она.
Хотя я и ненавидела Лизу за те гадости, которые она причинила
мне, за то, что она оскорбляла меня по телефону, а я молчала, мне
была небезразлична ее судьба. Однажды, когда я была одна,
зазвонил телефон. Я не хотела подходить, думая, что это Лиза с
новой порцией ругательств. Но телефон звонил уже минуты три.
Может, это мама? Это оказалась тетка Лизы. Не обращаясь ко мне по
имени и не здороваясь, она сказала:
- Лиза умерла вчера.
- Что? Как это? - я была ошарашена этим известием.
- Она искусственно вызвала роды. Поздно позвонила в
неотложку.
- Боже мой! - слезы застилали глаза, но у меня хватило
сознания задать еще один вопрос. - А ребенок?
- Жив. Мальчик.
- Похороны?
- Завтра, но ты лучше не приходи. Я собственно, поэтому и
звоню. А то хватит наглости - придешь.
- Не приходить?
- Да не прикидывайся ты. Шлюха бесстыжая.
И она бросила трубку. Я рыдала, меня трясло, когда я
вспоминала эпизоды из детства, школьной жизни, что мы провели с
Лизой. Наплакавшись вдоволь, я ощутила такую слабость, что тут
же заснула, проспав почти сутки. Проснулась я с удивительной
легкостью в голове и теле. Позже сходила на кладбище, отыскала
могилу и положила цветы. Видимо, слезы кончились, так как
плакать уже не хотелось.
А сейчас я вытерла слезинку, защекотавшую щеку. Прилегла на
диван. Но что-то не лежалось. Я включила телевизор, ни по одной
из программ не было ничего, заинтересовавшего меня. Взяла
газету, пробежала глазами заголовки. Все не то. Почитать, что ли?
Подошла к стеллажу с книгами. Долго выбирала, наткнулась на
поваренную книгу. Полистала, почувствовала голод, вспомнила об
остывшем уже чае. Забрела на кухню, но неожиданно и это желание
пропало.
За окном было уже темно. Антон не звонил. Я никак не могла
заснуть. Собралась и пошла побродить по ночному побережью. Люди
на улице, приезжие в основном, заполнили все кафе и ресторанчики
под открытым небом. Слышалась негромкая музыка, веселые
разговоры. От этого всеобщего веселья мне сделалось еще
тоскливей. Я почти бегом возвратилась домой.
И опять меня оглушила тишина, сковал холод, от сильного
биения сердца подступила тошнота. Неужели это из-за ссоры с
Антоном? Ночь была мучительно долгой. Иногда мне казалось, что я
сплю, но одновременно слышу шумы, звуки ночи - тикание часов,
проезжающие машины, какую-то ночную птицу. Очнувшись, я
осознавала, что именно сейчас я бодрствую. Я дотрагивалась до
своего тела и произносила: "Сейчас я не сплю, не сплю." Затем
закрывала глаза и опять оказывалась во власти наваждения,
которое из всех моих чувств милостиво оставляло мне лишь слух.
Этот мнимый сон вымотал, забрал оставшиеся силы. В очередной раз
открыв глаза, я заметила солнечные блики на подоконнике. Я
обрадовалась утру и поднялась с постели. Была половина пятого. Я
прошла на кухню, поставила чайник. Стоя под прохладным душем, я
гадала, сколько продлится такое мое состояние.
День проходил бездарно. Я бралась то за одно, то за другое
занятие, но ничего не доделав, оставляла.
Где-то около четырех зазвенел телефон.
- Здравствуй.
Какое счастье! Он позвонил! Я знала, знала, он передумал,
он хочет остаться со мной. Дрожащим от волнения голосом я
ответила:
- Здравствуй, Антоша.
- Ты болеешь?
Как он узнал?
- Да так, ничего серьезного, перегрелась вчера. Заснула на
пляже. А ты как?
Но он почему-то продолжал интересоваться моим недомоганием.
"Он переживает, сочувствует мне?"
- Озноб, уши закладывает, пульс учащен?
- Да, но уже все прошло.
"Я тронута его вниманием."
- И ты ничего не можешь с этим сделать?
"Ура! Он хочет меня видеть, хочет, чтобы я пришла к нему."
- Как я могу управлять своим самочувствием? Да и все
прошло. Твой звонок вернул меня к жизни. Я так рада, что ты
позвонил. Я всю ночь не спала, места себе не нахожу. Я была не
права, извини...
Но он не дослушал меня.
- Альбина, я провел параллели между твоими приступами и
событиями в жизни.
- Что? Причем здесь это? - я разочарованно присела в
кресле. "Что за второстепенные слова он говорит? Разве он
позвонил не для того, чтобы помириться?"
- Я кое-что сопоставил и обнаружил, что тебе становилось
плохо перед смертью знакомых тебе людей.
Я не сразу нашла, что ответить на такой абсурд.
- Антон, ты болен? Причем здесь я?
- Моя сестра, твой отец, твоя начальница, Лиза, ты помнишь,
как ты себя чувствовала перед тем, как они умирали? Тебе было
так же плохо, как сейчас.
- Что здесь такого? Ты был свидетелем - причина моих
припадков в нервном расстройстве. Ведь все эти люди доставляли
мне неудобства, делали неприятности, разве нельзя заболеть от
этого?
- Ты помнишь, от чего они умерли?
- Конечно.
- Варя никогда не употребляла наркотики, а в день смерти
вколола слишком большую дозу.
- Никогда не употребляла, вот и переборщила.
- Да послушай ты меня хотя бы сейчас! Твой отец из-за
пустяковой ссоры на работе повесился.
- Он и раньше, как перепьет, грозил нам с мамой.
- Это же разные вещи. Говорить и сделать. А Ольга
Васильевна, ненавистная начальница - с каким ехидством ты
рассказывала мне о ней! Думаешь, она не знала о своей язве?
- Ну, любила она это дело, вот и увлеклась. Не понимаю,
причем здесь я.
- А Лиза? Зачем она спровоцировала роды? Она должна была на
днях родить, все произошло бы само собой.
- Лиза была импульсивной, нетерпеливой, капризной. Да
откуда мне знать, зачем?
- Ты знаешь, что со мной? Я обожаю высоту, хотя раньше
боялся смотреть с балкона вниз. Теперь я выходу на крышу и
наслаждаюсь ветром, небом, пространством. Мне нравится смотреть
на маленьких людей, машины, деревья, дома внизу. Меня тянет
непреодолимое желание подойти к самому краю, слиться с ветром,
ощутить свободу полета, как голуби, легко срывающиеся с крыши и
парящие надо мной. Если бы хоть один человек знал, как я им
завидую, какая тоска во мне сидит. Мне представляется, что я
тоже смогу взмахнуть руками и полететь, так же легко и уверенно.
- Да ты бредишь, друг мой. Ты пьян, может быть?
Он изменил тон. Из мечтательно-нежного он превратился в
резкий, срывающийся на крик.
- Должно быть, я был пьян, когда познакомился с тобой!
Сначала я сомневался, мне эта идея представлялась абсурдной, как
и тебе сейчас. Но случайно посмотрев одну передачу по
телевизору, я заинтересовался оккультной литературой. Раньше я
смотрел на такие вещи с усмешкой, ты же знаешь, я ни в
экстрасенсов, ни в летающие тарелки, ни в прочую ерунду не
верил. Но вот сегодня утром я отыскал все же одну книгу, и она
дала мне все ответы. Я убедился окончательно. Ты - это зло.
У меня перехватило дыхание от неожиданности. Что это с
Антоном? Он меня разыгрывает? Я спросила:
- Что же там написано? Какие ответы ты получил? Я совсем
запуталась. Крыша, птицы, книги...
- Это умели мексиканские колдуны. Неизвестно, обладает ли
сейчас кто-нибудь кроме тебя этим даром, вернее, проклятьем.
Индейские колдуны могли вызвать в себе такую силу ненависти, что
убивали своих обидчиков, неугодных людей, на расстоянии.
- Что за чушь?
Я случайно взглянула в зеркало, висевшее напротив, и
увидела свое удивленно-растерянное лицо. Антон продолжал:
- Я тоже так подумал, пока не прочитал симптомы,
означающие, что колдун вошел в транс, концентрируя в себе
ненависть. Но это еще меня не полностью убедило, хотя симптомы
полностью соответствовали твоим. "Может быть, это совпадение?" -
в очередной раз подумал я. Но, прочитав дальше, решил, что
столько совпадений быть не может. Они, так же, как и ты,
испытывали сильнейшее беспокойство, чувство неудовлетворенности,
и это продолжалось до тех пор, пока жертва не погибала. Когда
приходило успокоение, они, колдуны, узнавали, что жертвы нет в
живых, будь она хоть за тридевять земель. Тебе тоже становилось
лучше после похорон.
- Какая глупость!
- Послушай дальше. А дальше идет объяснение, вполне
претендующее на научное. Оказывается, мозг колдуна мог посылать
импульсы - сигналы в мозг жертвы. Под воздействием этих сигналов
ее сознание отказывалось от своей прямой функции - оберегать и
охранять тело. Человек начинал поступать нерационально, не
заботясь о себе, мозг отказывался давать команды о запрете, тело
оставалось незащищенным. В конце концов, жертва переступала
барьер дозволенного и умирала. В те дикие времена это было
самоубийство. Впрочем, и сейчас то же. Средством стали
наркотики, алкоголь, веревка и роды. Что дальше? Беда в том, что
в отличие от колдунов, ты не осознаешь своей силы и не
догадывалась бы о ней, если бы я не провел этот ликбез. Ну, а
сейчас прощай, меня ждут мои друзья - голуби.
Он бросил трубку. "Он определенно сошел с ума. Или пьян?" Я
быстро собралась, выбежала на улицу, поймала такси и уже через
двадцать минут добралась до его дома.
Обычный серый дом. Но каким необычным он был для меня все
эти годы. Здесь я всегда была желанной гостьей, а теперь...
Дверь была закрыта. Долго стучать и звонить я не стала.
Похоже, мои страшные предположения оправдывались - он на крыше.
Я вызвала лифт. Боже, как медленно он ползет. Люк, ведущий на
чердак, был открыт. Я вскарабкалась по узкой лестнице. Потом, на
ощупь, было уже темно, по голубиному помету, в который
проваливались туфли, пробралась к проему, выходящему на крышу.
Она была словно футбольное поле - огромной. Издалека, на фоне
огней города, высокая фигура Антона смотрелась очень эффектно. Я
на миг забыла, зачем пришла сюда. Действительно, ощущение
пространства, свежести. Промелькнуло чувство, похожее на
восторг. Внизу обыденная жизнь, а здесь небо, звезды, кажется,
что я возвысилась над всем земным. Я направилась к Антону.
Он улыбнулся мне.
- Пришла? А зачем? Нет-нет, ближе не подходи.
- Дорогой...
- Обойдемся хотя бы сейчас без лицемерия. Обругай меня,
скажи, что я дурак, какого черта я здесь делаю...
Мне стало обидно. Я действительно думала нечто подобное,
когда поднималась на лифте, но сейчас, очутившись на этой крыше,
вдыхая прохладный воздух, я почувствовала, что понимаю его.
Здесь действительно прекрасно.
- Ты не прав. Мне нравится тут. Все кажется таинственным,
незнакомым отсюда, с такой высоты.
- Я рад, что здесь, сейчас, ты понимаешь меня. Но увы, это
мне уже не нужно. Меня неудержимо тянет туда, - он махнул за
пределы крыши, - я предвкушаю радость полета, я жду, когда
пространство проникнет в меня, а я в него. За свободу, которую я
обрету там, я готов отдать жизнь. Что такое жизнь? Рождаться,
чтобы умирать. Это, кажется, не я первый говорю. Хотя какая
разница. Все бессмысленно. Вот я, твоя жертва. Теперь ты
обретешь покой, до другой личности, что будет тебе жизнь
портить. В общем-то, я не в обиде на тебя. Напротив, я
благодарен. Если бы не ты, я не обрел бы прозрение.
Я, не очень-то верившая, что он спрыгнет, заволновалась. Я
думала, что он хочет меня попугать, в очередной раз унизить,
чтобы я умоляла его, упрашивала не делать этого. Но теперь я
поняла, что он был готов к этому.
- Антон! Это не прозрение, это иллюзии! Реальная жизнь -
вот она, этот дом, эти деревья, это небо, я, наконец. Тебе не
будет лучше там, лучше жизни ничего быть не может.
Он засмеялся. Раскинул руки как крылья и спрыгнул вниз.
- Нет, нет, я ведь люблю тебя!
Но мои слова он услышал уже в полете.
Я спустилась вниз. С застрявшими в горле слезами,
безразличная ко всему, я прошла мимо любопытных, окруживших
тело. Кто-то побежал вызывать неотложку. Но я знала, что он
мертв. Я знала. Неприятная тянущая боль в голове прошла,
отступил холод. Сделав это открытие, я ужаснулась сильнее, чем
когда увидела, как Антон спрыгнул с крыши. Но потом это прошло.
Слишком сильные эмоциональные встряски не для меня, тут что
угодно может показаться. Дома я без сил повалилась на кровать и
мгновенно заснула.
В день похорон шел дождь. Все шли к свежевырытой могиле,
сосредотачиваясь на том, чтобы не поскользнуться на этой грязи.
Здоровье мое восстановилось, но, несмотря на это, мне было очень
горько. Чувство утраты, потери заполнило меня. Мне вспоминались
счастливые дни, проведенные с Антоном, и слезы вновь и вновь
застилали мне глаза. Какой глупый поступок! Я шла, придерживая
за руку Римку, плакала, жалела его, жалела себя.
Когда все было позади, могилу стали зарывать, мама Антона
неожиданно повернулась ко мне.
- Это ты его довела! - обвинила она меня.
- О чем вы? - удивленно спросила я.
- Это ты и сына моего, и дочку в могилу свела.
- Да вы с ума сошли! Разве вы не видите - мне также плохо,
как и вам. Вы потеряли сына, а я любимого.
- Замолчи, ведьма, чертово отродье, если бы не ты, они были
бы живы!
- Как вы можете! - обида душила меня.
- Чур меня, чур, - мамаша перекрестилась, потом заголосила:
- Господи, спаси и помилуй, избави от лукавого!
У некоторых также поднялись руки, кто-то сочувственно
смотрел на женщину, тронувшуюся от горя. Большинство смотрело на
меня, как ни странно, с опаской. Кто-то прятал кукиш за спину,
кто-то скрестил пальцы. Я не могла опомниться от такой дикости.
Я сказала:
- Римма, пойдем.
Но, к моему удивлению, Римка, испуганно глядя мне в глаза,
отошла от меня и, пятясь задом, медленно перекрестилась. Этого я
не ожидала. И она? По телу пробежала дрожь. Я повернулась и
побежала, как было возможно, по размытой дорожке. Чудом не упав,
я добралась до выхода. На место удивления, обиды пришла злость.
"Ну, хорошо же, люди. Вы убедили меня. Значит, так оно и
есть. И эти четверо, то есть пятеро, стали моими жертвами. Ну
что же, тем хуже для вас, люди. Раз уж на то пошло, мне нужно
научиться контролировать себя. А как? Опыт маловат. Ничего, со
временем придет. А пока... я вас всех ненавижу за то, что вы так
со мной. Всех, Римка, всех!"