Джон Стейнбек.

                           Квартал Тортилья-флэт

                             Перевод И.Гуровой

                                ПРЕДИСЛОВИЕ

     Когда я писал эту книгу, мне  не  приходило  в  голову,  что  моих
пайсано можно счесть любопытной  или  смешной  диковинкой,  существами,
замученными нуждой или приниженными. Все это - люди, которых я  знаю  и
люблю; люди, которые превосходно приспосабливаются к окружающей  среде.
Такое  свойство  человеческой  натуры   зовется   истинно   философским
отношением к жизни, и это - прекрасная вещь.
     Знай я, что этих людей сочтут забавной диковинкой, я, наверное, не
стал бы писать про них.
     Когда я учился в школе, у меня был приятель. Мы называли его piojo
[Вошь (исп.)]; у этого смуглого мальчугана, очень доброго  и  хорошего,
не было ни отца, ни матери - только  старшая  сестра,  которую  мы  все
любили и уважали. Мы почтительно называли ее "девицей на часок."  Ни  у
кого в городе не было таких румяных щек, и она  частенько  угощала  нас
хлебом с помидорами. Так вот, в домике, где жили piojo  и  его  сестра,
"девица на часок", кран кухонной раковины был отломан, а труба  наглухо
забита деревянной пробкой. Воду для стряпни и питья брали  из  унитаза.
Для этого на полу  рядом  с  ним  стоял  жестяной  ковшик.  Когда  вода
кончалась,  стоило  только  дернуть  ручку,  и  запас  ее   пополнялся.
Использовать унитаз по назначению строжайше запрещалось. Однажды, когда
мы напустили туда головастиков, хозяйка дома как следует отругала  нас,
а потом смыло наших питомцев.
     Быть может, это - возмутительное нарушение благопристойности. Но я
так не считаю. Быть может, это забавно - забавно, о господи!  Я  долгое
время приобщался приличиям, и все-таки я не могу думать о сестре  piojo
как о  -  есть  ли  слово  гнуснее?  -  как  о  проститутке,  а  о  его
бесчисленных дядюшках, порой даривших нам монетки, как о ее клиентах.
     Все вышесказанное сводится в конце концов к тому,  что  это  -  не
предисловие, а эпилог. Я написал эти рассказы потому, что они правдивы,
и потому, что они мне нравились. Но  литературные  мещане  отнеслись  к
этим  людям  с  вульгарной  высокомерностью  герцогинь  которые  жалеют
крестьян,  снисходительно  над  ними   посмеиваясь.   Рас   сказы   эти
напечатаны, и взять их назад я не могу. Но никогда больше я не отдам на
поругание приличным обывателям этих хороших  людей  веселых  и  добрых,
честных в своих плотских желаниях и прямодушных, истинно вежливых, а не
просто учтивых. Если, рассказав  о  них,  я  им  повредил,  то  глубоко
сожалею об этом. Больше это не повторится.

                                                       Adios, Монтерей
                                                       Июнь 1937 года.
                                                       Джон Стейнбек

ВСТУПЛЕНИЕ

     Это повесть о Дэнни, и о  друзьях  Дэнни,  и  о  доме  Дэнни.  Это
повесть о том, как Дэнни, его друзья и его дом стали единым целым,  так
что когда в квартале ТортильяФлэт говорят о доме Дэнни, то имеют в виду
вовсе не деревянные  стены  с  облупившейся  побелкой,  совсем  скрытые
разросшимися кустами кастильской роды. Нет, когда там  говорят  о  доме
Дэнни, то подразумевают некое единство, частично  состоящее  из  людей,
единство, от которого исходили радость и веселье, готовность помочь и -
уже под конец - мистическая печаль. Ибо дом Дэнни. был подобен Круглому
столу, а друзья Дэннирыцарям Круглого стола. И это повесть о  том,  как
возникло их содружество,  как  оно  расцвело  и  превратилось  в  союз,
исполненный красоты и мудрости. В  ней  будет  рассказано  о  рыцарских
приключениях друзей Дэнни, о сделанном ими добре, об их мыслях и об  их
подвигах. А в конце этой повести  будет  рассказано,  как  был  потерян
талисман и как распалось содружество.
     В Монтерее, старинном городе на калифорнийском побережье, все  эти
истории хорошо известны, их повторяют снова  и  снова,  а  иной  раз  и
приукрашивают. Вот почему этот цикл следует запечатлеть на бумаге, дабы
ученые будущих времен, услышав входящие в него легенды, не сказали  бы,
как говорят они об Артуре, о Роланде и о Робине Гуде: "Не было никакого
Дэнни, и никаких его друзей, и никакого его дома. Дэнни - это божество,
олицетворяющее природу, а его друзья - всего лишь  первобытные  символы
ветра, неба и солнца". И цель этой летописи - раз  и  навсегда  сделать
невозможной презрительную усмешку на губах угрюмых ученых.
     Монтерей лежит на склоне холма  между  голубым  заливом  и  темным
сосновым лесом.  В  кварталах,  расположенных  ниже  по  склону,  живут
американцы, итальянцы, рыбаки  и  рабочие  консервных  заводов.  Но  на
вершине  холма,  где  город  сливается  с  лесом,  где  на  улицах  нет
асфальтовых мостовых,  а  на  углах  -  фонарей,  укрепились  старейшие
обитатели Монтерея, как древние британцы укрепились  в  Уэльсе.  Это  и
есть пайсано.
     Они живут в деревянных домишках, дворы которых заросли бурьяном, и
над их жилищами еще покачиваются уцелевшие сосны. Пайсано  не  заражены
коммерческим духом, они не стали рабами сложной  системы  американского
бизнеса; да она, впрочем, и не слишком стремилась их опутать -  ведь  у
них нет имущества, которое можно было бы украсть, оттягать или  забрать
в обеспечение займа.
     Что такое пайсано? Он - потомок испанцев, индейцев и мексиканцев и
еще всевозможных европейцев. Предки его  поселились  в  Калифорнии  лет
сто-двести назад. По-английски он говорит, как пайсано, по-испански  он
говорит, как пайсано. Если спросить его, какой  он  национальности,  он
негодующе объявит себя чистокровным испанцем и, закатав рукав, покажет,
что кожа с внутренней стороны  предплечья  у  него  почти  белая.  Свою
смуглоту, напоминающую  цвет  хорошо  обкуренной  пенковой  трубки,  он
приписывает загару. Он пайсано и  живет  на  окраине  города  Монтерея,
расположенной  на  вершине  холма,   которая   зовется   Тортилья-Флэт,
"Лепешечная равнина", хотя это вовсе не равнина.
     Дэнни был пайсано, он вырос в Тортилья-Флэт, и все его там любили,
но, впрочем, он ничем не  отличался  от  остальных  шумливых  ребятишек
квартала. Почти с каждым обитателем  Тортилья-Флэт  его  связывали  узы
родства или романтической дружбы. Дед  его  был  важной  персоной,  ему
принадлежали в квартале два домика, и все уважали его за  богатство.  И
если Дэнни, подрастая, предпочитал спать в лесу, работать на  окрестных
ранчо и с боем вырывать еду и  вино  у  сурового  мира,  не  отсутствие
влиятельных родственников послужило тому причиной. Дэнни  был  невысок,
смугл  и  настойчив.  К  двадцати  пяти  годам  ноги  его  окончательно
приобрели кривизну, точно соответствующую изгибу конского бока.
     И вот, когда Дэнни исполнилось двадцать пять лет, началась война с
Германией.  Когда  Дэнни  и  его  друг  Пилон  (да,  кстати,  "пилоном"
называется придача после заключения  сделки  -  магарыч)  услышали  про
войну, они располагали двумя галлонами  вина.  Большой  Джо  Португалец
заметил блеск бутылей среди сосен и присоединился к Дэнни и Пилону.
     По  мере  того  как  вина  в  бутылях  становилось   все   меньше,
патриотизма в их сердцах становилось все  больше.  И  вот,  когда  вино
кончилось, все трое спустились с холма, нежно взявшись за руки - во имя
дружбы и чтобы крепче держаться  на  ногах,  -  и  зашагали  по  улицам
Монтерея.  Перед  домом,  где  записывали  добровольцев  в  армию,  они
принялись кричать "ура"  в  честь  Америки  и  поносить  Германию.  Они
осыпали Германскую империю угрозами до тех пор, пока  сержант-вербовщик
не проснулся, не надел форму и не вышел на улицу, чтобы их утихомирить.
В постель он вернулся нескоро, потому что стал записывать их в армию.
     Сержант выстроил их перед своим столом.  Они  благополучно  прошли
все проверки, кроме одной - проверки  на  трезвость,  и  тогда  сержант
принялся задавать им вопросы, начав с Пилона:
     - В каком роде войск ты хочешь служить?
     - А мне наплевать, - небрежно бросил Пилон.
     - Такие молодцы нам, пожалуй, нужнее всего в пехоте.
     И Пилон был направлен в пехоту.
     Затем сержант повернулся к Большому Джо, но Португалец  уже  успел
немного протрезвиться.
     - А ты куда хочешь?
     - Я хочу домой, - тоскливо сказал Большой Джо.
     Сержант и его записал в пехоту.  Наконец  он  обратился  к  Дэнни,
который давно уже стоя спал.
     - Куда тебя направить?
     - А?
     - Я говорю: в каком роде войск ты хочешь служить?
     - Что значит "в каком роде"?
     - Что ты умеешь делать?
     - Я? Я все умею.
     - А что ты делал раньше?
     - Я? Был погонщиком мулов.
     - Ах вот как! Со сколькими мулами за раз ты сумеешь справиться?
     Дэнни наклонился к нему с небрежным видом профессионала
     - А сколько их у вас?
     - Тысяч около тридцати.
     Дэнни взмахнул рукой.
     - Давайте их сюда!
     И вот Дэнни отправился в Техас и до конца  войны  объезжал  мулов.
Пилон маршировал по Орегону вместе с пехотой, а Большой Джо, как  будет
рассказано дальше, сидел в тюрьме.

ГЛАВА I
 О том, как Дэнни, вернувшись с войны, получил наследство, и о том, как
                 он поклялся защищать сирых и обиженных

     Когда Дэнни  вернулся  домой  из  армии,  он  узнал,  что  получил
наследство и что теперь у него есть недвижимая собственность. Его вьехо
- другими словами, его дед - умер, оставив Дэнни два домика в  квартале
Тортилья- Флэт.
     Когда Дэнни услышал об этом, он ощутил, что на его  плечи  ложится
бремя забот, которыми чревато всякое обладание  собственностью.  Прежде
чем отправиться осматривать свое имущество, он  купил  галлон  красного
вина и выпил его почти весь в одиночку. Тогда бремя спало с его плеч  и
в нем пробудились самые худшие свойства его  натуры.  Он  орал  во  всю
глотку, он сломал парочку стульев в бильярдной  на  улице  Альварадо  и
затеял две короткие, но восхитительные драки. Но  никто  не  хотел  его
замечать. В конце  концов  заплетающиеся  кривые  ноги  понесли  его  к
пристани, куда, готовясь выйти в море,  сходились  в  этот  ранний  час
рыбаки-итальянцы в резиновых сапогах.
     Расовые предрассудки взяли верх над здравым cмыcлoм Дэнни. Он стал
угрожать рыбакам. Он называл их  "сицилийскими  ублюдками",  "подонками
тюремного острова" и "собачьими собаками". Он кричал: "Chinga tu madre,
piojo" [Грубое испанское ругательство]. Он показывал  им  нос  и  делал
всякие неприличные жесты. Но рыбаки только усмехались, разбирали  весла
и говорили:
     - Здорово, Дэнни. Когда это ты вернулся? Приходи сегодня вечерком.
У нас есть молодое вино.
     Дэнни был возмущен до глубины души.
     - Pon uncondo a la cabeza! [Грубое испанское  ругательство]завопил
он.
     Они крикнули ему:
     - До свидания, Дэнни. До вечера!
     И, забравшись в утлые лодчонки, подгребли к своим моторкам, завели
их и, тарахтя, уплыли прочь.
     Дэнни почувствовал себя оскорбленным. Он двинулся  обратно,  вверх
по улице Альварадо, разбивая по пути окна, и на втором перекрестке  его
арестовал  полицейский.  Дэнни  питал  большое  почтение  к  закону   и
сопротивляться не стал. Если бы он  не  был  только  что  демобилизован
после победы над Германией, он получил  бы  шесть  месяцев.  Но  сейчас
судья дал ему только тридцать дней.
     И вот в течение месяца Дэнни сидел на  койке  в  городской  тюрьме
Монтерея. Иногда он рисовал на стенах непристойные картинки,  а  иногда
вспоминал свою военную карьеру. Время в этой  камере  городской  тюрьмы
тянулось для него  очень  медленно.  Порой  к  нему  на  ночь  запирали
какого-нибудь пьяницу, но обычно  в  преступной  жизни  Монтерея  царил
застой, и Дэнни изнывал от одиночества.  Сперва  ему  немного  докучали
клопы, но когда они привыкли к его вкусу, а он  свыкся  с  их  укусами,
недоразумения между ними прекратились.
     Он стал развлекаться сатирами. Он изловил клопа, раздавил  его  на
стене, обвел кружком и подписал карандашом - "мэр Клу".  Потом  наловил
еще клопов и назвал их в честь муниципальных советников города.  Вскоре
вся стена была украшена раздавленными клопами, носившими  имена  видных
деятелей  Монтерея.  Он  пририсовывал  им  уши  и  хвосты,  снабжал  их
огромными  носами  и  усами.  Тито  Ральф,  тюремный  надзиратель,  был
шокирован, но промолчал, так как Дэнни  не  включил  в  свою  картинную
галерею  ни  судью,  отправившего  его  в  тюрьму,  ни   кого-либо   из
полицейских чинов. Он весьма уважал закон.
     Как-то вечером, когда тюрьма пустовала, Тито Ральф вошел в  камеру
Дэнни с двумя  бутылками  вина.  Через  час  он  отправился  за  новыми
запасами, и Дэнни отправился с ним. В тюрьме было неуютно.  Они  купили
вина в заведении Торрелли и сидели там, пока Торрелли не  вышвырнул  их
на улицу. Тогда Дэнни пошел  на  вершину  холма  и  уснул  в  лесу  под
соснами, а Тито Ральф, шатаясь, побрел в тюрьму и доложил о его побеге.
     Когда в полдень ослепительное солнце разбудило Дэнни он решил весь
день  прятаться,  спасаясь  от  погони.  Он  кружил  среди  кустов.  Он
выглядывал из молодой поросли,  как  затравленная  лисица.  А  вечером,
выполнив все условия игры, он вышел  из  лесу  и  отправился  по  своим
делам.
     В делах Дэнни не было ничего темного или таинственного. Он подошел
к задней двери ресторана.
     - Нет ли у вас черствого хлеба для моей собаки?  -  спросил  он  у
повара.
     И пока этот доверчивый человек заворачивал ему хлеб,  Дэнни  украл
два куска ветчины, четыре яйца, баранью отбивную и мухобойку.
     - Я заплачу вам потом, - сказал он.
     - Берите даром. Я бы все равно их выбросил.
     На душе у  Дэнни  полегчало.  Раз  так,  значит,  он  неповинен  в
воровстве. Он вернулся  в  заведение  Торрелли,  обменял  четыре  яйца,
баранью отбивную и мухобойку на большой стакан граппы  и  отправился  в
лес стряпать себе ужин. Вечер был темный и сырой. Меж сосен, охраняющих
сухопутные пределы Монтерея, мокрым тюлем  висел  туман.  Дэнни  втянул
голову в плечи и затрусил под защиту леса.  Впереди  он  разглядел  еще
одну темную фигуру, и, когда  расстояние  между  ними  сократилось,  он
узнал подпрыгивающую походку своего старого  друга  Пилона.  Дэнни  был
щедрым человеком, но  тут  он  вдруг  вспомнил,  что  продал  все  свои
съестные припасы, кроме двух кусков ветчины и кулька черствого хлеба.
     "Я не стану окликать Пилона, - решил  он.  -  Он  вышагивает,  как
человек,  который  объелся   жареной   индейкой   и   всякими   другими
лакомствами".
     Но тут Дэнни вдруг заметил,  что  Пилон  нежно  прижимает  руки  к
груди.
     - Здравствуй, Пилон, amigo, [Друг (исп.)] - закричал Дэнни.
     Пилон ускорил шаг. Дэнни перешел на рысь.
     - Пилон, дружочек, куда ты так торопишься?
     Пилон смирился с неизбежным и  остановился.  Дэнни  приблизился  с
некоторой опаской, но голос его был исполнен восторга:
     - Я разыскивал тебя, милый ангелочек  моего  сердца,  потому  что,
погляди-ка, у меня есть два больших куска от свиньи самого господа бога
и мешок сладкого белого хлеба. Раздели же со мной и то и другое. Пилон,
пышечка.
     Пилон пожал плечами.
     - Как хочешь, - злобно пробурчал он.
     Они  вместе  углубились  в  лес.  Пилон  недоумевал.  Наконец   он
остановился и посмотрел на приятеля.
     - Дэнни, - печально сказал он, - откуда ты знаешь, что у меня  под
курткой бутылка коньяку?
     - Бутылка коньяку?  -  вскричал  Дэнни.  -  У  тебя  есть  коньяк?
Наверное,  он  для  твоей  больной  старушки  матери,  -   добавил   он
простодушно. - А может, ты  хранишь  этот  коньяк  для  господа  нашего
Иисуса Христа, чтобы угостить его в день второго пришествия. Разве мне,
твоему Другу, пристало судить, для чего предназначен этот коньяк?  И  я
даже не знаю, есть ли он у тебя. Кроме того,  я  не  хочу  пить.  Я  не
дотронусь до этого коньяка. Кушай на здоровье мое свиное жаркое,  ну  а
твой коньяк - он твой.
     Пилон сказал сурово:
     - Дэнни, я готов отдать тебе половину моего коньяка. Но мой долг -
присмотреть, чтобы ты не выпил его весь.
     Тут Дэнни переменил тему.
     - Вот здесь, на поляне,  я  зажарю  эту  свинью,  а  ты  поджаришь
сахарные хлебцы из этого мешка. Коньяк поставь  вот  сюда,  Пилон.  Это
самое лучшее для него место - так мы будем видеть и его и друг друга.
     Они развели костер,  поджарили  ветчину  и  съели  черствый  хлеб.
Коньяк в бутылке быстро убывал. Поев, они придвинулись поближе к  огню,
отхлебывая из бутылки маленькими глоточками, как озябшие  пчелы.  Туман
окутал их, и их куртки поседели от его капель. В соснах над их головами
грустно вздыхал ветер.
     И вскоре Пилоном и Дэнни овладела  тоска.  Дэнни  стал  вспоминать
потерянных друзей.
     - Где Артур Моралес? -  спросил  Дэнни,  простирая  руки  ладонями
вверх. - Погиб во Франции, - ответил он себе и, повернув ладони вниз. в
отчаянии опустил руки. - Погиб за родную страну. Погиб в чужой  стране.
Чужие люди проходят мимо его могилы, и они не знают, что  в  ней  зарыт
Артур Моралес. - Он снова поднял руки ладонями вверх. -  А  где  Пабло,
такой хороший человек?
     - В тюрьме, - ответил Пилон. - Пабло украл гуся и спрятался с  ним
в кустах, а гусь ущипнул Пабло, и Пабло закричал, и его поймали. Теперь
ему сидеть в тюрьме шесть месяцев.
     Дэнни  вздохнул  и  умолк,  так  как  понял,   что   легкомысленно
поторопился использовать единственного своего  знакомого,  который  мог
послужить темой для прочувствованной речи. Но тоска  продолжала  мучить
его и требовала выхода.
     - Вот сидим мы...- начал он наконец.
     - Сердце ноет, - добавил Пилон, попадая в размер
     - Нет, это не стихи, - возразил Дэнни.- Вот сидим мы  бесприютные.
Мы отдавали жизнь за родную страну, а теперь у нас нет даже  крыши  над
головой.
     - И никогда не было, - весьма уместно вставил Пилон.
     Дэнни задумчиво тянул коньяк, пока Пилон не дернул его эа локоть и
не отобрал бутылку.
     - Это напомнило мне,  -  сказал  Дэнни,-  историю  о  человеке,  у
которого было два веселых дома...- Тут он  умолк  с  открытым  ртом.  -
Пилон! - воскликнул он. - Пилон! Утеночек мой! Дружочек! И  как  это  я
забыл? Ведь я получил наследство. У меня теперь есть два дома.
     - Два веселых дома? - с надеждой спросил Пилон. - Ты врешь спьяну,
- спохватился он.
     - Нет, Пилон. Я говорю правду. Мой вьехо умер. Я его наследник.  Я
его любимый внук.
     - Единственный внук, - поправил педантичный Пилон.  -  А  где  эти
дома?
     - Ты знаешь дом моего вьехо в Тортилья-Флэт, Пилон?
     - Здесь, в Монтерее?
     - Ну да, в Тортилья-Флэт.
     - А они на что-нибудь годятся, эти дома?
     Дэнни откинулся на спину, измученный пережитым волнением.
     - Не знаю. Я совсем забыл, что они у меня есть.
     Пилон молчал и сосредоточенно  о  чем-то  думал.  Лицо  его  стало
печальным. Он бросил  в  костер  горсть  сосновых  игл  и  глядел,  как
огненные язычки взметнулись по ним и тут же погасли. Затем он  долго  и
тревожно всматривался в лицо Дэнни. а потом громко вздохнул и  еще  раз
вздохнул.
     - Теперь все кончено, - сказал он уныло.  -  Пришли  к  концу  дни
радости. Твои друзья будут оплакивать их, но этим беде не поможешь.
     Дэнни поставил бутылку, и Пилон забрал ее и зажал между колен.
     - Что кончено? - недоуменно спросил Дэнни.- О чем ты?
     - Это ведь всегда так, - продолжал Пилон. - Когда  человек  беден,
он думает: "Будь  у  меня  деньги,  я  поделился  бы  с  моими  бедными
друзьями". Но стоит ему получить эти деньги, как великодушие и щедрость
покидают его. Вот что случилось с тобой, мой  бывший  друг.  Теперь  ты
возвысился над своими друзьями. Теперь ты домовладелец. И ты позабудешь
своих друзей, которые всем с тобой делились, даже своим коньяком.
     Его слова расстроили Дэнни.
     - Я не такой! -крикнул он. - Я тебя никогда не позабуду, Пилон.
     - Это ты сейчас так думаешь, - холодно сказал Пилон. - Но когда ты
сможешь спать в двух домах, тогда сам увидишь. Пилон  -  только  бедняк
пайсано, а ты будешь обедать у мэра.
     Дэнни с трудом поднялся на ноги и выпрямился, цепляясь за дерево.
     - Пилон, клянусь: все, что у меня есть, - твое. Пока у  меня  есть
дом, у тебя тоже есть дом. Дай мне выпить.
     - Не поверю, пока не увижу своими глазами, -  безнадежным  голосом
произнес Пилон. - Случись такое, это было бы чудо  на  весь  мир.  Люди
приезжали бы за тысячу миль поглядеть на него. Да и бутылка пуста.

ГЛАВА II
      О том, как Пилон, прельстившись солидным положением, покинул
                        гостеприимный кров Дэнни

     Нотариус оставил их у калитки второго дома, уселся в  свой  "Форд"
и, громыхая, покатил вниз по склону холма в Монтерей.
     Дэнни и Пилон  стояли  перед  некрашеным  забором  и  с  восторгом
глядели на недвижимое имущество - на приземистый домишко, еще  хранящий
полосы давней побелки, на его пустые слепые окошки без занавесок. Но  у
крыльца цвела пышная кастильская  роза,  а  в  бурьяне,  которым  зарос
дворик, кое-где алела дедушкина герань.
     - Этот лучше того, - сказал Пилон. - Он больше.
     Дэнни держал в руке новенький  ключ.  Он  на  цыпочках  прошел  по
скрипучему крыльцу и отпер дверь. Большая комната осталась точно  такой
же, как при жизни  вьехо.  Украшенный  розой  календарь  за  1906  год,
шелковый платок на стене, с Боевым Бобом Эвансом [Боевой Боб - прозвище
американского адмирала Робли Эванса (1846-1912).], выглядывающим  из-за
палубных надстроек броненосца, прибитый рядом  букет  красных  бумажных
роз, связки запылившегося красного перца  и  чеснока,  железная  печка,
старые кресла-качалки.
     Пилон заглянул в дверь.
     - Три комнаты, - благоговейно прошептал он. - И кровать, и  печка.
Мы будем здесь счастливы, Дэнни.
     Дэнни с опаской переступил порог. От вьехо у него  остались  самые
неприятные воспоминания. Пилон опередил его и бросился в кухню.
     - Раковина с краном, - крикнул он и повернул кран. - Вода не идет.
Дэнни, пусть водопроводная компания включит воду.
       Они стояли и улыбались друг другу. Но Пилон заметил, что обладание
собственностью уже накладывает печать беспокойства на лицо Дэнни. Никогда больше
не будет оно беззаботным. Никогда больше не будет Дэнни бить окна, раз у него самого
теперь есть окна, которые можно разбить. Пилон был прав - Дэнни возвысился над
своими Друзьями. Плечи его расправились, готовые принять на себя все тяготы новой
сложной жизни. Но перед тем как он навсегда покончил со своим прежним простым и
ясным существованием, один крик боли все же сорвался с его уст.
     - Пилон, - сказал он грустно. - Хорошо бы этот дом был твоим, а  я
поселился бы здесь с тобой!
     Пока Дэнни ходил в Монтерей просить, чтобы  включили  воду,  Пилон
забрел на заросший бурьяном задний двор. Тут стояли фруктовые  деревья,
почерневшие  и  покрывшиеся  наростами  от  старости,  искривившиеся  и
засыхающие от  отсутствия  ухода.  В  бурьяне  виднелись  шалашики  для
несушек, груда ржавых обручей, куча  золы  и  размокший  матрац.  Пилон
заглянул через забор в птичник миссис Моралес  и,  минуту  поразмыслив,
проделал в заборе несколько дырок для кур.
     "Им    будет    приятно    устраивать     гнезда     в     высоком
бурьяне",сочувственно подумал он. Он решил также изготовить ловушки  на
случай, если во двор вдруг явятся петухи и  будут  мешать  курам  и  не
пускать их в гнезда. "Мы будем тут счастливы",- снова подумал он.
     Дэнни вернулся из Монтерея полный негодования.
     - Водопроводная компания требует депозита, - сказал он.
     - Депозита?
     - Ну да. Сначала дай им три доллара, а потом они пустят воду.
     - Три доллара, - назидательно заявил  Пилон,  -  это  три  галлона
вина. А когда оно кончится, мы займем ведро воды у нашей соседки миссис
Моралес.
     - Но у нас нет трех долларов на вино.
     - Я знаю, - сказал Пилон. - Но, может  быть,  нам  удастся  занять
немного винца у миссис Моралес.
     День начинал клониться к вечеру.
     - Завтра мы наведем тут порядок, - сказал Дэнни.-  Завтра  мы  все
тут вымоем и выскребем. А ты, Пилон, скосишь бурьян  и  выбросишь  весь
мусор в овраг.
     - Бурьян? - в ужасе вскричал Пилон. - Только не этот бурьян!  -Ион
изложил свои соображения относительно кур миссис Моралес.
     Дэнни тут же с ним согласился.
     - Мой друг, - сказал он, - я рад,  что  ты  поселился  у  меня.  А
теперь я наберу топлива, а ты раздобудь что-нибудь на обед.
     Пилон, вспомнив про свой коньяк, решил, что это несправедливо.
     "Я становлюсь его должником, - с горечью  думал  он.  -  Я  лишусь
свободы. Скоро я стану рабом из-за этого кровопийцы-дома".
     Но он все-таки отправился искать обед.
     Пройдя две улочки, уже у самой  опушки  леса  он  заметил  петушка
плимутрока, разгребавшего пыль посреди дороги. Петушок достиг той  поры
юности, когда голос его начал ломаться, а ноги,  шея  и  грудь  еще  не
обросли перьями. Голова Пилона была еще полна благостными размышлениями
о курах миссис Моралес,  и,  быть  может,  поэтому  он  тут  же  ощутил
живейшую симпатию к молодому петушку. Он медленно направился к  темному
сосновому лесу, а петушок бежал перед ним.
     Пилон сочувственно думал:
     "Бедная лысая птичка. Как  ты,  наверное,  мерзнешь  на  рассвете,
когда выпадает роса и воздух холодеет перед зарей. Милосердный  господь
не всегда бывает милосерден к малым тварям". И еще он подумал: "Вот  ты
играешь на улице, цыпленочек, и в один прекрасный  день  тебя  переедет
автомобиль; и тебе еще повезет, если он сразу убьет тебя. Но что,  если
он только сломает тебе крыло или лапку? Тогда ты останешься  несчастным
калекой до конца дней  своих.  Твоя  жизнь  слишком  тяжела  для  тебя,
маленькая птичка".
     Он  продвигался  медленно  и  расчетливо.  Порой  петушок  пытался
прорваться назад, но каждый раз у него  на  пути  оказывался  Пилон.  В
конце концов он исчез среди сосен, и Пилон  неторопливо  последовал  за
ним.
     Да будет воздано должное  душевной  доброте  Пилона:  из  чащи  не
донеслось ни единого крика страдания. Петушок, которому Пилон  пророчил
жизнь, полную мук, умер мирно, или,  во  всяком  случае,  тихо.  А  это
делает немалую честь сноровке Пилона.
     Десять минут спустя он вышел из лесу и  зашагал  к  домику  Дэнни.
Петушок, уже ощипанный и расчлененный, покоился в его  карманах.  Среди
жизненных  правил,   которыми   руководствовался   Пилон,   одно   было
незыблемым: никогда, ни при  каких  обстоятельствах  не  приноси  домой
перья, голову и лапки, ибо только по ним можно опознать птицу.
     Вечером друзья топили печку  сосновыми  шишками.  Огонь  ворчал  в
трубе. Дэнни  и  Пилон,  сытые,  пригревшиеся  и  счастливые,  тихонько
покачивались в качалках. Обедали они при свете огарка, но теперь только
отблески огня в печке разгоняли мрак комнаты. И к довершению блаженства
по крыше забарабанил дождь. Крыша протекала совсем немного, да и  то  в
местах, где все равно никто не захотел бы сидеть.
     - Хорошо! - сказал Пилон. - Вспомни-ка ночи, когда  мы  мерзли  на
улице. Вот это настоящая жизнь!
     - Да, - ответил Дэнни.- И как-то странно: столько лет  у  меня  не
было дома. А теперь их у меня целых два. Не могу же я ночевать  в  двух
домах!
     Пилон не терпел бессмысленного расточительства.
     - Это и меня тревожит. Почему бы тебе не сдать другой дом  жильцу?
- предложил он.
     Ноги Дэнни со стуком опустились на пол.
     - Пилон! - воскликнул он. - Как я сам об этом не подумал? -  Мысль
казалась ему все более заманчивой. - Но кто его у меня снимет, Пилон?
     - Я его сниму, - сказал Пилон. - Я буду  платить  за  него  десять
долларов в месяц.
     - Пятнадцать! - потребовал Дэнни. - Это  хороший  дом.  Пятнадцать
долларов - цена без запроса.
     Пилон поворчал, но согласился. Впрочем,  он  согласился  бы  и  на
гораздо большую сумму, ибо  он  только  что  видел,  как  преображается
человек, поселившийся в собственном доме, и ему очень  хотелось  самому
испытать такое преображение.
     - Значит, договорились, - закончил Дэнни.- Ты снимешь мой  дом.  Я
буду хорошим домохозяином. Пилон. Я не стану тебе докучать.
     У Пилона, если не считать года, проведенного в армии,  ни  разу  в
жизни не было за душой пятнадцати долларов. "Но  платить  за  дом  надо
будет только через месяц, - подумал  он,  -  а  кто  знает,  что  может
случиться за месяц?"
     Очень довольные, они покачивались у печки. Потом  Дэнни  вышел  из
дома и вскоре вернулся, держа в руках несколько яблок.
     - Дождь их все равно испортил бы, - сказал он в свое оправдание.
     Пилон,  не  желая  отставать  от  друга,  встал,  зажег  огарок  и
направился в спальню, откуда тотчас же вернулся  с  тазиком,  кувшином,
двумя красными стеклянными вазами и пучком страусовых перьев.
     - Плохо, когда кругом столько хрупких вещей, - сказал он. -  Стоит
им разбиться или сломаться, и тебе становится грустно. Лучше совсем  их
не иметь. - Он снял со стены  бумажные  розы.  -  Подарок  для  синьоры
Торрелли, - объяснил он, исчезая за дверью.
     Вскоре он вернулся, мокрый, но торжествующий:  в  руке  он  держал
бутыль красного вина вместимостью в галлон.
     Позже они сцепились друг с другом, но даже не узнали, кто победил,
потому что оба очень  устали  от  волнений  этого  дня.  Вино  навевало
дремоту, и они так и уснули  на  полу.  Огонь  потух,  печка,  остывая,
тихонько   пощелкивала.   Огарок   опрокинулся   и   после   нескольких
протестующих голубых вспышек погас в лужице собственного сала.  В  доме
воцарились тьма, тишина и покой.

ГЛАВА III
  О том, как Пилон был отравлен ядом собственности и как зло на время
                      восторжествовало в его душе

     На следующий день Пилон поселился во втором домике. Этот домик был
точно таким же, как дом Дэнни, только поменьше. И у него тоже было свое
крылечко,  осененное  цветущей  кастильской  розой,  и  свой   заросший
бурьяном двор, и свои старые, бесплодные фруктовые деревья, и своя алая
герань, а за забором находился птичник миссис Сото.
     Дэнни, владевший домом,  который  можно  было  сдать  внаем,  стал
великим человеком, а Пилон, сняв этот дом, довольно высоко поднялся  по
ступеням общественной лестницы.
     Неизвестно, думал ли Дэнни получать квартирную плату  и  думал  ли
Пилон ее вносить. Если думали, то оба они  были  разочарованы  в  своих
ожиданиях. Дэнни ни разу не потребовал  ее,  а  Пилон  ни  разу  ее  не
предложил.
     Друзья виделись очень часто. Стоило Пилону раздобыть бутылку  вина
или кусок мяса, как Дэнни являлся к нему в гости. А  если  удача  Дэнни
или его ловкость приносили ему такие же блага, то Пилон проводил у него
буйный вечерок. Бедняга Пилон  отдал  бы  Дэнни  причитавшиеся  с  него
деньги, если бы они у него были, но их  никогда  у  него  не  было,  во
всяком случае, они исчезали прежде,  чем  ему  удавалось  найти  Дэнни.
Пилон был честным человеком. И порой ему становилось  не  по  себе  при
мысли о доброте Дэнни и о собственной бедности.
     Как-то вечером он оказался обладателем доллара, ниспосланного  ему
столь удивительным способом, что он тут же постарался об  этом  забыть,
опасаясь помрачения рассудка. Какой-то  человек  у  дверей  отеля  "Сан
Карлос" сунул доллар ему в руку и сказал: "Сбегай купи  четыре  бутылки
фруктовой воды, а то в отеле ее нет". Бывают же на свете чудеса,  думал
Пилон. И следует принимать их на веру, а не  сомневаться  в  них  и  не
ломать над ними голову. Он направился вверх по холму, собираясь  отдать
доллар Дэнни, но по дороге купил галлон вина и с его помощью заманил  к
себе в дом двух пухленьких девиц.
     Дэнни, проходя мимо, услышал шум и радостно поспешил войти.  Пилон
пал в его объятия и отдал все,  что  у  него  имелось,  в  распоряжение
Дэнни. А потом, когда Дэнни помог ему разделаться с одной из девиц и  с
половиной вина, между ними началась чудеснейшая  драка.  Дэнни  лишился
зуба, а рубаха Пилона была разорвана в клочья. Девицы визжали и  пинали
того, кто оказывался внизу. Наконец Дэнни встал с пола и боднул одну из
девиц в живот, так что она вылетела  за  дверь,  квакая,  как  лягушка.
Другая девица украла две кастрюли и последовала за подругой.
     Несколько минут Дэнни и Пилон оплакивали женское коварство.
     - Ты и понятия не имеешь, какие все женщины твари, -  назидательно
сказал Дэнни.
     - Нет, имею, - ответил Пилон.
     - И понятия не имеешь.
     - Нет, имею.
     - Врешь!
     Началась новая драка, но уже далеко не такая славная.
     После этого мысль о невнесенной квартирной плате перестала  мучить
Пилона. Разве он не оказал гостеприимства своему домохозяину?
     Прошло еще несколько месяцев. И невнесенная квартирная плата вновь
начала  беспокоить  Пилона.  Терзания   его   становились   все   более
невыносимыми. В конце концов он  не  выдержал  и  целый  день  потрошил
каракатиц у Чин Ки, заработав  два  доллара.  Вечером  он  повязал  шею
красным платком, надел широкополую шляпу своего отца  и  отправился  на
вершину холма, чтобы отдать Дэнни два доллара в счет долга.
     Но по дороге он купил  два  галлона  вина.  "Так  будет  лучше,  -
подумал он. - Если я  заплачу  ему  деньгами,  это  не  покажет,  какие
горячие чувства питаю я к своему другу. Подарок  -  другое  дело.  И  я
скажу ему, что эти два галлона обошлись мне в пять долларов". Что  было
глупо, как отлично понимал Пилон, хотя и позволил себе помечтать:  цены
на вино в Монтерее Дэнни знал лучше всех.
     Пилон шел и радовался. Решение его было твердо, нос обращен  прямо
в сторону дома Дэнни. Его ноги неторопливо, но безостановочно двигались
в нужном направлении. Под мышками он нес два бумажных мешка, и в каждом
мешке была бутылка.
     Наступили лиловые сумерки - тот сладостный час, когда дневной  сон
уже кончается, а вечер развлечений и дружеских бесед  еще  не  начался.
Сосны на фоне неба казались совсем черными, и все предметы  вокруг  уже
окутала  тьма,  но  небо  было   пронзительно   ясным,   как   грустное
воспоминание. Чайки, лениво взмахивая крыльями, летели  домой  на  рифы
после дневного посещения рыбоконсервных заводов Монтерея.
     Пилон был мистиком, влюбленным в красоту. Он поднял лицо к небу, и
душа его воспарила к последним отблескам солнечного сияния. Тот далекий
от совершенства Пилон, который хитрил и дрался, ругался и пил, медленно
брел своей  дорогой,  но  другой  Пилон,  исполненный  светлой  грусти,
сияющий белизной, вознесся туда, где чайки на чутких крыльях купались в
вечернем сумраке. Этот  Пилон  был  прекрасен,  и  его  мысли  не  были
осквернены ни себялюбием, ни плотскими желаниями. И узнать его мысли  -
благо.
     "Отче наш вечерний, - думал он. - Эти птицы  вьются  у  чела  отца
нашего.  Милые  птицы,  милые  чайки,  как  я  вас  всех  люблю.   Ваши
медлительные крылья поглаживают мое сердце, как рука ласкового  хозяина
поглаживает сытое брюхо спящей  собаки,  как  рука  Христа  поглаживала
головки детей. Милые птицы, - думал он, - летите к Святой Деве  Кротких
Печалей, отнесите ей мое раскрывшееся  сердце".  И  он  произнес  вслух
самые красивые слова, какие только знал:
     - Ave Maria, gratia plena! [Начало католической молитвы: "Радуйся,
Мария, полная благодати"]
     Ноги скверного Пилона остановились. Поистине в эту минуту скверный
Пилон перестал существовать (услышь это, о ангел, ведущий запись  наших
грехов!). Не было, нет и не может быть души чище, чем душа Пилона в эту
минуту. Злой бульдог Гальвеса приблизился  к  покинутым  ногам  Пилона,
которые стояли во тьме одни-одинешеньки. И бульдог Гальвеса понюхал эти
ноги и отошел, не укусив их.
     Душа омытая и спасенная  -  это  душа,  которой  вдвойне  угрожает
опасность, ибо весь мир ополчается против такой души. "Самые  соломинки
под моими коленями,  -  говорит  блаженный  Августин,  -  вопиют,  дабы
отвлечь меня от молитвы".
     Душа Пилона не устояла даже против его  собственных  воспоминаний:
глядя на чаек, он вспомнил, что миссис Пастано нередко готовит  из  них
свои тамале. [Тамале - мексиканское блюдо из кукурузы, рубленого мяса и
красного перца] и при этой мысли он почувствовал голод, а голод низверг
его душу с небес. Пилон пошел дальше,  вновь  превратившись  в  сложную
смесь добра  и  зла.  Злой  бульдог  Гальвеса  повернулся  со  свирепым
рычанием  и  удалился,  глубоко  сожалея  о  том,  что  упустил   такую
превосходную возможность укусить Пилона за ногу.
     Пилон ссутулился, чтобы удобнее было нести бутылки.
     Душа,  способная  на  величайшее  добро,  способна  также   и   на
величайшее зло,- этот факт подтверждается историей, в которой он не раз
был запечатлен. Есть  ли  кто-нибудь  нечестивее  отрекшегося  от  веры
священника?  Есть  ли  кто-нибудь  любострастнее   недавней   весталки?
Впрочем, это, быть может, лишь внешнее впечатление.
     Пилон,  только  что  вернувшийся  с  небес,  был,  сам   того   не
подозревая, особенно восприимчив к любому  недоброму  ветру,  к  любому
дурному влиянию, которыми была полна ночь вокруг него. Правда, ноги все
еще несли его по направлению к дому Дэнни, но в них уже не было прежней
решимости и убежденности. Они  ждали  только  повода,  чтобы  повернуть
вспять. Пилон уже начал подумывать о том, как сокрушительно  он  сможет
напиться с помощью двух  галлонов  вина,  а  главное,  как  долго  быть
пьяным.
     Было уже совсем темно. И немощеная дорога, и канавы  по  обеим  ее
сторонам прятались во мраке. Я не вывожу никакой морали из того  факта,
что в миг, когда душа Пилона,  словно  перышко  под  дуновением  ветра,
колебалась между великодушием и себялюбием, что  в  этот  самый  миг  в
канаве у дороги сидел Пабло Санчес, томимый желанием покурить и  выпить
стаканчик вина.
     О, как должны молитвы миллионов мешать  друг  Другу  и  уничтожать
друг друга на пути к престолу божьему!
     Пабло сперва услышал шаги, потом увидел  смутную  фигуру  и  затем
узнал Пилона.
     - Здравствуй, amigo! - радостно закричал он. - Что это у  тебя  за
тяжкая ноша?
     Пилон остановился, как вкопанный, и повернулся к канаве.
     - Я думал, ты в тюрьме, - сказал он с  упреком.  -  Я  слышал  про
гуся.
     - Я и был в тюрьме, Пилон, - весело отозвался Пабло.- Но меня  там
плохо встретили. Судья сказал, что наказание на меня  не  действует.  А
полицейские сказали, что я съедаю больше, чем отпускается на  троих.  И
вот, - с гордостью заключил он, - меня отпустили на честное слово.
     Пилон был вырван из когтей себялюбия. Правда, он не донес вино  до
дома Дэнни, но зато тут же пригласил Пабло разделить с ним это  вино  в
доме, который он снимает. Если от дороги жизни ответвляются  две  тропы
великодушия и пойти можно только по одной, то кому дано судить, которая
из них лучше.
     Пилон и Пабло весело  вступили  в  маленький  домик.  Пилон  зажег
свечку и поставил на стол в качестве стаканов две банки из-под варенья.
     - Твое здоровье! - сказал Пабло.
     - Salud! [Твое здоровье (исп.).] - сказал Пилон.
     - Saludi - несколько мгновений спустя сказал Пабло.
     - Ну, желаю тебе!- сказал Пилон.
     Они перевели дух.
     - Su servidor! [Ваш слуга! (исп.).] -сказал Пилон.
     - Проехала! - сказал Пабло.
     Два галлона вина - это немалое количество даже для двух пайсано. В
духовном отношении эти бутылки можно  распределить  следующим  образом.
Чуть  пониже  горлышка  первой  бутылки  -  серьезная  прочувствованная
беседа. Двумя дюймами ниже - воспоминания, овеянные  приятной  грустью.
Еще три дюйма -  вздохи  о  былых  счастливых  любовях.  На  донышке  -
всеобъемлющая абстрактная печаль. Горлышко  второй  бутылки  -  черная,
свирепая тоска. Двумя  пальцами  ниже  -  песнь  смерти  или  томления.
Большим пальцем ниже - все остальные песни, известные собутыльникам. На
этом шкала кончается, ибо тут перекресток и дальнейшие  пути  неведомы.
За этой чертой может произойти все что угодно.
     Но вернемся к первому делению,  на  котором  начинается  серьезная
прочувствованная беседа, ибо тут Пилон сделал замечательный ход.
     - Пабло,- сказал он, - скажи, тебе никогда не надое- дает спать  в
канавах, мокрым, бездомным, всеми покинутым, одиноким?
     - Нет, - сказал Пабло.
     Голос Пилона стал мягким и вкрадчивым:
     - Так и я думал, мой друг, когда я был грязным, бесприютным  псом.
Я тоже был доволен своей долей, потому что я не знал, как приятно  жить
в маленьком домике с крышей и садом. Ах, Пабло, вот это жизнь!
     - Да, конечно, неплохо, - согласился Пабло.
     Пилон ринулся в атаку:
     - Послушай, Пабло, а не хотел бы ты снять часть моего дома?  Тогда
тебе больше уж не придется спать на  холодной  земле.  Или  на  жестком
песке под пристанью, где в твои башмаки  залезают  крабы.  Хочешь  жить
здесь со мной?
     - Само собой, - сказал Пабло.
     - Ты будешь платить мне всего пятнадцать долларов  в  месяц!  И  в
твоем распоряжении будет весь мой дом, кроме моей постели, и весь  сад.
Только подумай, Пабло! И если ктонибудь напишет тебе письмо, ему  будет
куда его послать.
     - Само собой, - сказал Пабло.- Это здорово.
     Пилон облегченно вздохнул. Только сейчас он понял, каким  бременем
лежал на его душе  долг  Дэнни.  Разумеется,  он  знал,  что  Пабло  не
заплатит за квартиру ни гроша. но это не уменьшало его торжества.  Если
Дэнни когда-нибудь потребует денег,  он  сможет  сказать:  "Я  заплачу,
когда заплатит Пабло".
     Они достигли следующего деления, и Пилон вспомнил, как счастлив он
был в детстве.
     - Никаких забот, Пабло. Я был безгрешен. Я был очень счастлив.
     - С тех пор мы ни разу не были  счастливы,  -  грустно  согласился
Пабло.

ГЛАВА IV
О том, как хороший человек Хесус Mapия Коркоран против воли стал орудием
                                  зла

     Жизнь Пилона и Пабло текла спокойно и  очень  приятно.  По  утрам,
когда солнце выплывало из-за сосен, а далеко  внизу  искрился  и  играл
волнами голубой  залив,  они  неторопливо  и  задумчиво  поднимались  с
постелей.
     Солнечное утро - это время тихой  радости.  Когда  высокие  мальвы
усыпаны сверкающими росинками, на каждом  листке  трепещет  драгоценный
камень, пусть ничего не стоящий, но зато прекрасный. Эти часы - не  для
спешки, не для суеты. Утро  -  время  неторопливых,  глубоких,  золотых
мыслей.
     Пабло и Пилон в синих бумазейных штанах и синих  рубахах  рука  об
руку спустились в  овраг  за  домом,  а  вернувшись,  расположились  на
крыльце греться  на  солнце,  слушать  рожки  рыботорговцев  на  улицах
Монтерея  и  обсуждать  сонно  и  рассеянно   происшествия,   волнующие
Тортилья-Флэт, ибо каждый раз, пока земля  оборачивается  вокруг  своей
оси, в Тортилья-Флэт успевает произойти тысяча важнейших событий.
     На крыльце они предавались  блаженному  покою.  Только  пальцы  их
босых ног порой постукивали по теплым доскам, отгоняя надоедливых мух.
     - Если бы это была не роса, а бриллианты, - сказал Пабло, - мы  бы
разбогатели. Мы бы  пили  без  просыпу  всю  жизнь.  Но  Пилон,  несший
проклятие педантизма, возразил:
     - Тогда бы у всех было много бриллиантов. И они ничего  не  стоили
бы, а за вино всегда надо платить.  Вот  если  бы  вдруг  пошел  винный
дождь, а у нас была бы цистерна, чтобы его собирать...
     - Только чтобы дождь шел из хорошего вина, - перебил Пабло. - А не
из того паршивого пойла, которое ты приволок в прошлый раз.
     - Я ведь за него не платил,  -  сказал  Пилон.  -  Кто-то  спрятал
бутылку в траве у дансинга. Чего же ты хочешь от найденного вина?
     Они сидели, лениво отмахиваясь от мух.
     - Корнелия Руис порезала  вчера  чумазого  мексиканца,  -  заметил
Пилон.
     Пабло поглядел на него со слабым интересом.
     - Подрались? - спросил он.
     - А вдруг она захочет выйти замуж за Дэнни? Эти португалки  всегда
хотят выходить  замуж,  и  еще  они  любят  деньги.  Вдруг,  когда  они
поженятся, Дэнни начнет  требовать  с  нас  плату  за  дом?  Этой  Розе
понадобятся новые платья. У женщин всегда так. Я их знаю.
     Пабло тоже, казалось, был обеспокоен.
     - Может, нам сходить к Дэнни поговорить? - предложил он.
     - Может, у Дэнни найдутся яйца, - заметил Пилон. - Куры  у  миссис
Моралес хорошо несутся.
     Они надели башмаки и медленно побрели к дому Дэнни.
     Пилон нагнулся, подобрал крышку от  пивной  бутылки,  выругался  и
отшвырнул ее.
     - Какой-то скверный человек  бросил  ее  здесь,  чтобы  обманывать
людей.
     - Я тоже вчера вечером на ней попался, - сказал Пабло,  заглядывая
во дворик,  где  поспевала  кукуруза,  и  мысленно  отметил,  что  она,
пожалуй, уже поспела.
     Дэнни сидел у себя на крыльце, в тени розового  куста,  и  шевелил
пальцами босых ног, отгоняя мух.
     - Привет, amigos, - вяло поздоровался он с ними.
     Они уселись рядом с ним, сняли  шляпы  и  разулись.  Дэнни  достал
кисет и бумагу и передал их Пилону. Пилона это немного  шокировало,  но
он ничего не сказал.
     - Корнелия Руис порезала чумазого мексиканца, - сказал он.
     - Я слышал, - отозвался Дэнни.
     Пабло заметил ядовито:
     - Нынешние женщины забыли, что такое добродетель.
     - Опасно иметь с ними дело, - подхватил Пилон. - Я слышал, что тут
в Тортилья-Флэт есть одна португальская девчонка, которая всегда готова
сделать мужчине подарочек, если он потрудится получить его.
     Пабло негодующе прищелкнул языком. Он развел руками.
     - Что же делать? - сказал он. - Неужто никому нельзя доверять?
     Они внимательно вглядывались в лицо Дэнни, но не заметили  на  нем
никаких признаков тревоги.
     - Зовут эту девушку Роза,  -  сказал  Пилон.  -  А  фамилию  ее  я
называть не стану.
     - Это ты о Розе Мартин? - заметил Дэнни без  всякого  интереса.  -
Чего же еще ждать от португалки?
     Пабло и Пилон облегченно вздохнули.
     - Да нет. Просто чумазый не знал, что Корнелия завела  себе  вчера
нового дружка, и попробовал войти к ней  в  дом.  Вот  Корнелия  его  и
порезала.
     - Вольно ж ему было не знать! - чопорно сказал Пабло.
     - А он был в городе, когда Корнелия завела  этого  нового  дружка.
Чумазый только и сделал, что попробовал войти  через  окно,  когда  она
заперла дверь.
     - Чумазый всегда был дураком, - сказал Пабло.- Он помер?
     - Да нет. Она только чуточку порезала ему руки. Корнелия  вовсе  и
не сердилась. Просто она не хотела, чтобы чумазый вошел в дом.
     - Корнелия не очень порядочная женщина, - заметил Пабло.-  Но  она
заказывает мессы по своему отцу, хоть он уже десять лет как помер.
     - Они ему пригодятся, - заметил Пилон. - Он был скверным человеком
и ни разу не попал за это в тюрьму,  и  он  никогда  не  исповедовался.
Когда старик Руис помирал, пришел священник его напутствовать, и  тогда
Руис  исповедался.  Корнелия  рассказывает,  что  священник  был  белее
полотна, когда выходил от больного. Только потом священник говорил, что
не поверил и половине того, в чем Руис ему исповедался.
     Пабло кошачьим движением прикончил муху, севшую ему на колено.
     - Руис всегда был лгуном, - сказал он. - Такой  душе  нужно  много
заупокойных месс. Но как по-твоему, будет ли толк от мессы, если за нее
платят деньгами, которые пропадают из карманов  людей,  пока  они  спят
пьяные в доме Корнелии?
     - Месса - это месса, - сказал Пилон. - Человеку,  который  продает
тебе стаканчик вина, все равно, где ты достал на него  деньги.  И  богу
все равно, чем платят за мессы. Он просто их любит, вот  как  ты  вино.
Отец Мерфи только и знал, что удить рыбу, и святое причастие весь сезон
отдавало макрелью, но ведь оно от этого не теряло  святости.  Пускай  в
таких вещах разбираются  священники.  А  нам  нечего  ломать  над  ними
голову. Где бы нам раздобыть яиц? Неплохо было бы сейчас съесть яичко.
     Пабло  нахлобучил  шляпу  на  самые  глаза,  заслоняясь  от  ярких
солнечных лучей.
     - Чарли Милер сказал мне, что Дэнни гуляет теперь с Розой  Мартин,
португалкой.
     Пилон в тревоге привскочил.
     - Как поживают куры миссис Моралес? - между прочим спросил Пилон.
     Дэнни печально покачал головой,
     - Все до одной передохли. Миссис Моралес закупорила бобы в  банки,
а банки разорвало, и она скормила эти бобы курам, а куры передохли, все
до единой.
     - А где сейчас эти куры? - заинтересовался Пабло.
     Дэнни отрицательно помахал указательным и средним пальцами.
     - Кто-то сказал миссис Моралес, чтобы она не ела этих  кур,  а  то
заболеет, но мы хорошенько их выпотрошило и продали мяснику.
     - Кто-нибудь умер? - осведомился Пабло.
     - Нет. Наверное, этих кур можно было есть.
     - А ты не купил на вырученные деньги немножко вин ца?  -  намекнул
Пилон.
     Дэнни насмешливо улыбнулся.
     - Миссис Моралес купила вина, и  я  вчера  вечером  был  у  нее  в
гостях. Она все еще красивая женщина, и во все не такая уж старая.
     Пилона и Пабло вновь охватила тревога.
     - Мой двоюродный брат Уили говорит, что ей стукнуло  пятьдесят,  -
взволнованно сказал Пилон.
     Дэнни отмахнулся.
     - Какая важность, сколько ей  лет?  -  заметил  он  философски.  -
Женщина она очень бойкая. Она живет в собственном доме, и  у  нее  есть
двести долларов в банке. - Тут Дэнни немного смутился и добавил: -  Мне
бы хотелось сделать подарок миссис Моралес.
     Пилон и Пабло уставились на свои ноги, всеми силами души  стремясь
отвратить надвигающееся. Но это им не удалось.
     - Будь у меня деньги, - сказал  Дэнни,-  я  купил  бы  ей  коробку
конфет. - Он выразительно посмотрел на своих жильцов, но они молчали. -
Мне бы только доллар или два, - намекнул он.
     - Чин Ки сушит каракатиц, - заметил  Пилон.  -  Пойди  к  нему  на
полдня потрошить каракатиц.
     - Хозяину двух  домов  неприлично  потрошить  каракатиц,  -  колко
возразил Дэнни.-  Вот  если  бы  мне  получить  хоть  часть  квартирной
платы...
     Пилон в сердцах вскочил на ноги.
     - Ты только и знаешь, что требовать квартирную  плату!  -  крикнул
он. - Ты готов вышвырнуть нас на улицу, в сточную канаву, а сам  будешь
нежиться в мягкой постели! Пошли, Пабло,- гневно закончил Пилон,  -  мы
станем денег для этого скряги, для этого кровопийцы.
     И оба гордо удалились.
     - А где мы достанем денег? - спросил Пабло.
     -  Не  знаю,  -  ответил  Пилон.  -  Может,  он  больше  не  будет
заговаривать 06 этом.
     Однако столь бесчеловечное требование глубоко их ранило.
     - Встречаясь с ним, мы будем звать его "кровопийцей-ростовщиком",-
сказал Пилон. - Столько лет мы были его друзьями! Когда он голодал,  мы
кормили его когда он мерз, мы одевали его.
     - Когда же это было? - спросил Пабло.
     - Неважно. Будь у нас то, в чем он нуждался бы, мы поделились бы с
ним. Вот какими друзьями мы были для него. А теперь он  растоптал  нашу
дружбу ради коробки конфет для жирной старухи.
     - Есть конфеты вредно, - сказал Пабло.
     Бурные переживания совсем измучили Пилона. Он  опустился  на  край
придорожной канавы, подпер рукой подбородок и  погрузился  в  отчаяние.
Пабло сел рядом с ним, но только для того, чтобы отдохнуть, так как его
дружба с Дэнни не была такой старинной и прекрасной, как дружба  Пилона
с Дэнни.
     Дно канавы было скрыто кустами и сухим бурьяном. Пилон, склонивший
голову под гнетом печали  и  негодования,  увидел,  что  из-под  одного
кустика торчит чья-то рука, а возле руки увидел бутыль вина, наполовину
полную.
     Он вцепился в локоть Пабло и указал вниз.
     Пабло уставился на руку.
     - А может, он помер, Пилон?
     Пилон уже успел перевести дух, и к нему вернулась обычная  ясность
мысли.
     - Если он помер, то вино ему ни  к  чему.  Бутылку  же  с  ним  не
похоронят!
     Рука зашевелилась, отодвинула ветки,  и  глазам  друзей  открылась
чумазая физиономия и рыжая щетинистая борода Хесуса Марии Коркорана.
     - Здорово, Пилон, здорово, Пабло,- ошалело сказал он.
     - Que tomas? [Что выпьете? (исп.)]
     Пилон спрыгнул к нему.
     - Amigo, Хесус Мария! Ты нездоров?
     Хесус Мария кротко улыбнулся.
     - Я просто пьян, - пробормотал  он,  и  встал  на  четвереньки.  -
Выпейте со мной, друзья. Пейте больше. Тут еще много осталось.
     Пилон положил бутыль на согнутый локоть. Он сделал четыре  глотка,
и содержимое ее убавилось на пинту с лишком. Затем Пабло отобрал у него
бутыль и стал играть с ней, как  котенок  с  перышком.  Он  пополировал
горлышко рукавом. Он понюхал вино. Он сделал три-четыре предварительных
глотка и покатал капельку на языке, чтобы раздразнить себя. Но  вот  он
сказал: "Madre  de  Dios,  que  vinol"  [Матерь  божья,  что  за  вино!
(исп.)]-поднял бутыль, и  красное  вино  весело  забулькало  у  него  в
глотке.
     Пабло еще не  перевел  духа,  когда  Пилон  уже  протянул  руку  к
бутылке. Он  обратил  на  своего  друга  Хесуса  Марию  взгляд,  полный
нежности и восхищения.
     - Ты нашел в лесу клад? - спросил он. - Какой-нибудь богач помер и
назначил тебя своим наследником, дружочек мой?
     Хесус Мария был само человеколюбие, и  в  его  сердце  никогда  не
иссякала доброта. Он откашлялся и сплюнул.
     - Дайте мне вина, - сказал он. - У меня пересохло в глотке. Я  вам
сейчас все расскажу.
     Он пил неторопливо и мечтательно, как пьет  человек,  который  уже
столько выпил, что может  больше  не  спешить  и  даже  позволить  себе
расплескать чуточку вина, нисколько об этом не жалея.
     - Две ночи тому назад, - сказал он, -  я  ночевал  на  берегу.  На
берегу недалеко от Сисайда. За ночь волны вынесли на берег лодку. Такую
хорошую лодочку, и с веслами. Я сел в нее и погреб в Монтерей.  За  нее
можно было бы выручить долларов двадцать, но покупателей не находилось,
и я получил всего семь.
     - У тебя еще остались деньги? - взволнованно перебил его Пилон.
     - Я же рассказываю вам, как все было,  -  с  достоинством  ответил
Хесус Мария.- Я купил два галлона вина и отнес их сюда в лес,  а  потом
пошел погулять с Арабеллой  Гросс.  Я  купил  ей  в  Монтерее  шелковые
подштанники. Они ей понравились - они такие мягкие и розовые. И  еще  я
купил для Арабеллы пинту виски, а потом мы встретили солдат, и она ушла
с ними.
     - Прикарманив деньги хорошего человека! - в ужасе вскричал Пилон.
     - Нет, - задумчиво сказал Хесус Мария. - Ей все  равно  пора  было
уходить. А потом я пришел сюда и лег спать.
     - Значит, у тебя больше не осталось денег?
     - Не знаю, - сказал Хесус Мария. - Сейчас погляжу. - Он порылся  в
кармане и  вытащил  три  смятых  долларовых  бумажки  и  десятицентовую
монету. - Сегодня вечером, - сказал он, - я куплю Арабелле Гросс  такую
штучку, которую носят, как пояс, только выше.
     - Маленькие шелковые кармашки на веревочке?
     - Да, - ответил Хесус Мария. - Только они не такие  уж  маленькие,
как ты думаешь.
     Он откашлялся.
     Пилон сразу исполнился нежной заботливости.
     - Это все ночной воздух, - сказал он. - Спать под  открытым  небом
вредно. Вот что, Пабло, мы отведем  его  к  нам  домой  и  вылечим  его
простуду. Грудная болезнь зашла уже далеко, но мы ее вылечим.
     - О чем вы говорите? - спросил Хесус Мария. - Я здоров.
     - Это тебе так кажется, - ответил Пилон. - Так казалось и Рудольфе
Келлингу. А ты сам был на его похоронах месяц  назад.  Так  казалось  и
Анхелине Васкес. А она померла на прошлой неделе.
     Хесус Мария испугался.
     - В чем же тут дело, как по-твоему?
     - В том, что человек, когда спит, дышит ночным воздухом,  -  важно
объяснил Пилон. - Твои легкие его не выдержат.
     Пабло обмотал бутыль большим сорняком, так хорошо  ее  укрыв,  что
любой прохожий проникся бы жгучим желанием узнать, какую тайну скрывает
этот сорняк.
     Пилон шел рядом с Хесусом Марией и порой нежно брал его под  руку,
чтобы он не забыл о своей болезни. Они отвели его в свой дом, уложили в
постель и, хотя день был жарким, укутали старым ватным  одеялом.  Пабло
произнес трогательную речь о муках  несчастных  страдальцев,  терзаемых
туберкулезом.  А  затем  медовым  голосом   заговорил   Пилон.   Он   с
благоговейным восторгом описывал, какое это счастье - жить в  маленьком
домике. Когда приходит ночь, когда иссякают дружеская беседа и вино,  а
за окном смертоносные туманы льнут к  земле,  как  призраки  чудовищных
пиявок, тогда живущему в таком домике не  нужно  выходить  на  улицу  и
устраиваться на ночлег во вредной сырости оврага.  Нет,  он  ложится  в
удобную, мягкую, теплую постель и спит, как малое дитя.
     Тут Хесус Мария уснул. Пилону и Пабло  пришлось  разбудить  его  и
дать ему выпить. Затем Пилон принялся трогательно описывать утро, когда
человек лежит в своем теплом гнездышке, дожидаясь, чтобы солнце  начало
припекать как следует. Ему не приходится дрожать на рассвете и  хлопать
руками, чтобы как-то их согреть.
     Наконец Пилони Пабло мертвой хваткой вцепились в Хесуса Марию, как
два эрдельтерьера, которые, безмолвно выследив дичь, вцепляются в нее с
двух сторон. Они сдали свой дом Хесусу Марии за пятнадцать  долларов  в
месяц. Он с радостью согласился.  Все  трое  пожали  друг  другу  руки.
Бутыль была извлечена из сорняка. Пилон основательно к ней  приложился,
так как знал, что самое трудное еще впереди. И вот,  пока  Хесус  Мария
пил, он небрежно и вкрадчиво произнес:
     - И мы возьмем с тебя всего три доллара задатка.
     Хесус Мария поставил бутыль и в ужасе уставился на него.
     - Нет, - возмущенно воскликнул  он.  -  Я  обещал  Арабелле  Гросс
купить ей такую штучку. А за дом я заплачу, когда придет срок.
     Пилон понял, что взял неверный тон.
     - Когда ты лежал на берегу вблизи Сисайда, бог  пригнал  тебе  эту
лодочку. Что ж, потвоему, милосердный бог  сделал  это,  чтобы  ты  мог
покупать шелковые подштанники для девки с консервного завода? Нет!  Бог
послал тебе лодку, чтобы ты не умер от ночевок на холодной земле.  Или,
по-твоему, бога заботит грудь Арабеллы Гросс?
     А кроме того, мы возьмем в задаток только два доллара, - продолжал
он. - За один доллар ты можешь купить такую  штучку,  что  хоть  корове
будет впору.
     Но Хесус Мария все еще не сдавался.
     - Вот что, - сказал Пилон, - если мы не уплатим Дэнни два доллара,
нас всех выгонят на улицу, а  виноват  будешь  ты.  Мы  будем  спать  в
канавах, и грех падет на твою душу.
     Хесус Мария Коркоран не вынес стольких ударов со стольких  сторон.
Он протянул Пилону две смятые бумажки.
     И тогда настороженность и недоверие покинули комнату, а  их  место
заняли покой, тишина и теплейшая  дружба.  Пилон  облегченно  вздохнул.
Пабло отнес одеяло к себе на кровать, и завязалась беседа.
     - Нам надо отнести эти деньги Дэнни.
     Первая жажда была утолена, и теперь они попивали вино из банок.
     - Почему Дэнни так нужны два доллара? - спросил Хесус Мария.
     И Пилон излил ему свою душу. Его руки запорхали,  как  две  ночные
бабочки, и только запястья и плечи мешали им вылететь за дверь.
     - Наш друг Дэнни ухаживает за миссис Моралес. Нет,  не  сочти  его
дураком. У миссис Моралес есть в банке  двести  долларов.  Дэнни  хочет
купить коробку конфет для миссис Моралес.
     - Конфеты есть вредно , - заметил Пабло. - От них болят зубы.
     - Это уж Дэнни решать, - сказал Хесус  Мария.  -  Если  он  хочет,
чтобы у миссис Моралес болели зубы, это его дело. А нам-то что до зубов
миссис Моралес?
     Лицо Пилона омрачилось тревогой.
     - Однако, - строго перебил он,  -  если  наш  друг  Дэнни  подарит
миссис Моралес много конфет, он их тоже будет есть.  И  значит,  болеть
будут зубы нашего друга.
     Пабло огорченно покачал головой.
     - Куда это годится, если друзья Дэнни, которым он  верит,  доведут
его до зубной боли?
     - Так что же нам делать? - спросил Хесус Мария хотя и  он  сам,  и
остальные двое прекрасно знали, что именно они сделают. Каждый  вежливо
предоставлял соседу произнести неизбежные слова. Молчание затягивалось.
     Пилон и Пабло чувствовали, что предложение не должно  исходить  от
них,  поскольку  в  некоторых   отношениях   их   можно   было   счесть
заинтересованными сторонами. Хесус
     Мария молчал потому, что был гостем, но когда молчание его  хозяев
подсказало ему, чего от него ждут, он мужественно сделал первый шаг.
     - Галлон вина - вот прекрасный подарок для  дамы,  -  произнес  он
задумчиво.
     Пилон и Пабло были поражены его находчивостью.
     - Мы скажем Дэнни, что для его зубов будет полезнее, если он купит
вина.
     - А вдруг Дэнни  нас  не  послушает?  Когда  даешь  Дэнни  деньги,
никогда не знаешь, что он на них купит. Вдруг он все-таки купит конфет,
и тогда все наши хлопоты и волнения пропадут зря?
     Они  превратили  Хесуса  Марию  в  своего  суфлера,  в   спасителя
положения.
     - Может, если мы сами купим вино и отдадим его  Дэнни,  это  будет
безопаснее? - предложил он.
     - Вот именно! - вскричал Пилон. - Ты хорошо придумал.
     Хесус Мария лишь скромно улыбнулся, услышав, что  ему  приписывают
честь этой выдумки. Он прекрасно понимал, что идея носилась в воздухе и
рано или поздно ктонибудь ее обязательно высказал бы.
     Пабло разлил остатки вина по банкам, и  они  выпили  его,  отдыхая
после таких усилий. Они гордились  тем,  что  спасительная  мысль  была
развита столь логично и послужила столь человеколюбивой цели.
     - Мне что-то есть хочется, - сказал Пабло.
     Пилон встал, подошел к двери и поглядел на солнце.
     - Полдень уже миновал, - сказал он. - Мы с Пабло пойдем к Торрелли
за вином, а ты, Хесус Мария, иди в Монтерей  и  раздобудь  еды.  Может,
миссис Бруно на пристани даст тебе рыбы. Может, ты где-нибудь достанешь
хлеба.
     - Я лучше пойду с вами, - сказал Хесус Мария, ибо  он  подозревал,
что в головах его друзей столь же логично  и  столь  же  неизбежно  уже
зреет новая мысль.
     - Нет, Хесус Мария, - сказали они твердо. - Сейчас  два  часа  или
около того. Через час будет три часа. Мы встретимся  с  тобой  здесь  и
перекусим. И может, запьем еду стаканчиком вина.
     Хесус Мария с неохотой побрел в Монтерей, а Пилон и  Пабло  весело
зашагали вниз по склону холма к заведению Торрелли.

ГЛАВА V
 О том, как святой Франциск изменил ход событий и с отеческой мягкостью
                  наказал Пилона, Пабло и Хесуса Марию

     Вечер приближался так же незаметно, как  приближается  старость  к
счастливому человеку. К солнечному сиянию  добавилось  немножко  больше
золота.  Залив  стал  чуть  синей,  и  по  нему  побежали  морщинки  от
берегового ветра. Одинокие удильщики, которые  верят  в  то,  что  рыба
клюет только во время прилива, покинули свои скалы, и их  места  заняли
те, кто убежден, что рыба клюет только во время отлива.
     В три часа ветер переменился и легонько подул с  моря,  принося  с
собой  бодрящие  запахи  всевозможных  водорослей.  Чинившие  сети   на
пустырях Монтерея отложили свои иглы и свернули сигареты. Жирные дамы с
глазами, скучающими и мудрыми, как глаза свиней, ехали по улицам города
в пыхтящих автомобилях к отелю "Дель Монте", где их ждали чай и джин  с
содовой. На улице Альварадо Гуго  Мачадо,  портной,  повесил  на  дверь
своей мастерской записку: "Буду через пять минут" и ушел  домой,  чтобы
больше в этот день не возвращаться. Сосны  покачивались  медлительно  и
томно. Куры в сотнях курятников  безмятежными  голосами  жаловались  на
свою тяжкую судьбу.
     Пилон и Пабло сидели под кустом кастильской розы во дворе Торрелли
и, не замечая времени, тихонько потягивали вино, а вечерние тени вокруг
росли так же незаметно, как растут волосы.
     - И очень хорошо, что мы не отнесли Дэнни двух  галлонов  вина,  -
сказал Пилон. - Он из тех, кто не знает меры, когда пьет.
     Пабло согласился.
     - Дэнни на вид здоров, - сказал он, - но ведь каждый день только и
слышишь, как такие люди умирают. Возьми хоть Рудольфе Келлинга.  Возьми
хоть Анхелину Васкес.
     Педантизм его собеседника мягко дал о себе знать.
     - Рудольфе свалился  в  каменоломню  за  Пасифик-Гров,-  с  легким
упреком поправил Пилон приятеля. - Анхелина  съела  испорченные  рыбные
консервы. Но, - закончил он ласково, - я понимаю, что ты хотел сказать.
Очень многие умирают и от злоупотребления вином.
     Весь Монтерей постепенно и  бессознательно  начинал  готовиться  к
ночи. Миссис Гутьерес крошила красный перец для  соуса.  Руперт  Хоган,
виноторговец, разбавил джин во. дои и припрятал  его,  чтобы  продавать
после полуночи и подсыпал перца  в  вечернее  виски.  В  дансинге  "Эль
Пасео" Бомба Розендейл открыла коробку соленого печенья и разложила его
по большим блюдам, словно грубые коричневые кружева. В  аптеке  "Палас"
убрали  маркизы.  Кучка  мужчин,  которые  простояли  весь  день  перед
почтовой  конторой,  здороваясь  с  друзьями,  отправилась  на  станцию
встречать экспресс "Дель Монте"  из  Сан-Франциско.  Пресыщенные  чайки
поднимались с пляжа у рыбоконсервных заводов и улетали  на  рифы.  Стаи
пеликанов, тяжело взмахивая крыльями, тянулись туда,  где  они  ночуют.
Итальянские рыбаки на сейнерах складывали свои неводы.  Маленькая  мисс
Альма Альварес, которой давно уже исполнилось  девяносто  лет,  отнесла
свой ежедневный букет розовой герани пресвятой деве над папертью церкви
Сан-Карлос.  В  соседней  методистской  деревушке  Пасифик-Гров   члены
Женского Христианского  Союза  Трезвости,  собравшиеся  на  чаепитие  и
беседу, слушали миниатюрную даму, которая с  большим  жаром  живописала
порок и проституцию, процветающие в Монтерее. Она рекомендовала,  чтобы
специальная комиссия посетила тамошние притоны и на месте  ознакомилась
с ужасающим положением вещей. Они уже много раз все это обсуждали, и им
необходимы свежие факты.
     Солнце склонилось к западу и обрело оранжевый румянец. Под  кустом
кастильской розы во дворе Торрелли Пабло и Пилон допили  первый  галлон
вина. Торрелли вышел из дому и прошел  через  двор,  не  заметив  своих
недавних клиентов. Они подождали, пока он не скрылся из вида на  улице,
ведущей в Монтерей; тогда Пабло и  Пилон  вошли  в  дом  и,  рассчитано
пустив в  ход  свое  искусство,  добились  того,  что  миссис  Торрелли
угостила их ужином. Они хлопали ее  по  заду,  называли  ее  "уточкой",
позволили себе несколько любезных вольностей по отношению к ее особе, и
в конце  концов  удалились,  оставив  ее  весьма  польщенной  и  слегка
растрепанной.
     К этому времени Монтерей окутали сумерки и  уже  зажглись  фонари.
Мягко светились окна. Монтереевский театр принялся выписывать огненными
буквами "Дети ада, Дети ада". Маленькая, но фанатическая кучка тех, кто
верит, что рыба клюет только вечером, в свою очередь, расположилась  на
остывших скалах. По улицам пополз  легкий  туман,  завиваясь  у  печных
труб, и в воздухе разлился приятный запах горящих сосновых дров.
     Пабло и Пилон вернулись к своему розовому кусту и сели  на  землю,
но им уже не было так уютно, как прежде.
     - Тут холодно, - заметил  Пилон  и  отхлебнул  из  бутылки,  чтобы
согреться.
     - Пойдем лучше домой, там тепло, - сказал Пабло.
     - Но у нас нет дров.
     - Ладно, - сказал Пабло,- неси вино, встретимся на углу.  -  И  он
действительно пришел туда через полчаса"
     Пилон терпеливо ждал, зная, что есть положения, когда даже  помощь
друга бесполезна. И, ожидая. Пилон бдительно вглядывался  в  тот  конец
улицы, где исчез Торрелли, так как  Торрелли  был  человеком  буйным  и
любые   объяснения,   даже   самые   логичные,    даже    необыкновенно
красноречивые, не произвели бы на него ни малейшего впечатления.  Кроме
того, Пилон знал, что Торрелли придерживается по-итальянски  нетерпимых
и чисто  донкихотских  взглядов  на  супружеские  отношения.  Но  Пилон
беспокоился напрасно. Торрелли, пылая яростью, не ворвался в свой  дом.
Через некоторое время явился Пабло, и Пилон с восхищением и  одобрением
заметил, что он несет охапку сосновых дров из поленницы Торрелли.
     Пабло ни словом не обмолвился о своем  приключении,  пока  они  не
добрались до дома. А тогда он сказал, как недавно Дэнни:
     - Бойкая женщина эта уточка.
     Пилон в темноте кивнул и сказал философски:
     - Редко можно найти на одном рынке все, в чем нуждается человек, -
вино, еду, любовь и дрова. Не надо забывать Торрелли, Пабло, друг  мой.
С  таким  человеком  стоит  водить  знакомство.   Давай   подарим   ему
что-нибудь.
     Пилон подбрасывал поленья в печку, пока пламя в ней  не  заревело.
Тогда оба друга придвинули  стулья  поближе  и  поднесли  банки  из-под
варенья к самой дверце,  чтобы  согреть  вино.  В  этот  вечер  комнату
освещал священный огонек, так как Пабло купил свечу, чтобы поставить ее
святому Франциску.  Но  что-то  отвлекло  его  от  осуществления  этого
благочестивого намерения. И теперь  тоненькая  восковая  свечка  горела
ясным пламенем в устричной раковине, отбрасывала тени Пабло и Пилона на
стену и заставляла их танцевать.
     - Куда это запропастился Хесус Мария? - заметил Пилон.
     - Он обещал вернуться давным-давно, - ответил  Пабло.-  Просто  не
знаешь, можно ли доверять такому человеку или нет.
     - А вдруг его что-нибудь задержало, Пабло? Из-за  рыжей  бороды  и
доброго сердца у Хесуса Марии вечно случаются неприятности с дамами.
     - У него мозги, как у кузнечика, - сказал Пабло. - Только и знает,
что петь, играть да прыгать. Несерьезный он человек.
     Ждать им пришлось недолго. Не успели они во второй  раз  наполнить
банки из-под варенья, как в комнату, шатаясь, ввалился Хесус Мария.  Он
уцепился за оба косяка, чтобы не упасть.  Рубаха  его  была  разорвана,
лицо залито кровью. Танцующее пламя свечи озаряло  зловещий  синяк  под
глазом.
     Пабло и Пилон бросились к нему.
     - Наш друг! Он ранен. Он упал с обрыва. Его переехал поезд!
     В их тоне не было и тени насмешки, но Хесус Мария счел  эти  слова
самой язвительной насмешкой. Он свирепо сверкнул на Пилона и Пабло  тем
глазом, который был еще на это способен.
     - Обе твои матери - яловые коровы, - сказал он.
     Они отступили, ужаснувшись вульгарности этого ругательства.
     - Наш друг бредит.
     - Ему проломили череп.
     - Налей ему вина, Пабло.
     Хесус Мария угрюмо уселся у печки, поглаживая  свою  банку  из-под
варенья,  а  его  друзья  терпеливо  ждали   рассказа   о   трагическом
происшествии.  Но  Хесус  Мария,  казалось,  не  собирался  ничего   им
говорить. Пилон несколько раз  откашливался,  Пабло  глядел  на  Хесуса
Марию взглядом, готовым немедленно  выразить  живейшее  сочувствие,  но
Хесус Мария только хмурился и свирепо поглядывал то  на  печку,  то  на
вино, то на святую свечу, и в конце концов его невежливая  сдержанность
толкнула Пилона на столь же  большую  невежливость.  Потом  он  сам  не
понимал, как мог настолько забыться.
     - Опять эти солдаты? - спросил он.
     - Да, - проворчал Хесус Мария. - На этот раз они  явились  слишком
рано.
     - Наверное, их было не меньше двадцати, раз они так тебя отделали,
- заметил Пабло, чтобы подбодрить друга. - Кто же не знает, что в драке
ты лев?
     И действительно, после его слов Хесус Мария чуть-чуть повеселел.
     - Их было четверо, -  сказал  он.  -  И  Арабелла  Гросс  им  тоже
помогала. Она стукнула меня камнем по голове.
     Пилона охватило добродетельное негодование.
     - Не стану напоминать тебе, - сказал он строго, - что твои  друзья
просили тебя не связываться с этой девкой-консервницей.  -  Он  не  был
вполне уверен, предостерегал ли он Хесуса Марию, но ему помнилось,  что
предостерегал.
     - От этих дешевых белых девчонок добра не жди, - вмешался Пабло. -
А ты отдал ей эту штучку, которую носят как пояс?
     Хесус Мария порылся у себя в  кармане  и  вытащил  оттуда  розовый
вискозный бюстгальтер.
     - Не успел, - сказал он. - Я как раз хотел это  сделать,  а  кроме
того, мы еще не добрались до леса.
     Пилон понюхал воздух и покачал головой, но не без оттенка грустной
снисходительности.
     - Ты пил виски.
     Хесус Мария кивнул.
     - Чье это было виски?
     - Этих солдат,  -  ответил  Хесус  Мария.  Они  спрятали  его  под
мостиком. Арабелла об этом знала и сказала мне. Но  солдаты  увидели  у
нас бутылку.
     Контуры случившегося  постепенно  прояснялись.  Пилон  предпочитал
именно  такой  способ  повествования.  Выложить  все  сразу  -   значит
безнадежно испортить рассказ. Его прелесть слагается из недосказанного,
когда слушатель  должен  восполнять  пробелы,  исходя  из  собственного
опыта. Пилон взял розовый лифчик с колен Хесуса Марии, провел  по  нему
пальцами, и глаза его стали  задумчивыми.  Но  через  мгновение  в  них
вспыхнула радость.
     - Знаю! - воскликнул он. - Мы отдадим эту штучку Дэнни для подарка
миссис Моралес.
     Все, кроме Хесуса Марии, горячо приветствовали  этот  план,  и  он
почувствовал, что остался в жалком меньшинстве. Пабло тактично наполнил
банку Хесуса Марии, хорошо понимая, каково это - потерпеть поражение.
     Но прошло немного времени, и  все  трое  начали  улыбаться.  Пилон
рассказал очень смешную историю, случившуюся с его  отцом.  К  обществу
вернулось хорошее настроение. Они запели. Хесус  Мария  отбил  чечетку,
чтобы доказать, что его рана - пустяк. Вина в бутылке  становилось  все
меньше и меньше, однако оно еще не иссякло, когда троих  друзей  сморил
сон. Пабло и Пилон, пошатываясь, добрели до  своих  постелей,  а  Хесус
Мария удобно устроился на полу возле печки.
     Дрова в печке догорели. Дом наполнился  басовой  мелодией  сна.  В
большой комнате все застыло в  неподвижности.  Только  святая  свеча  с
удивительной  быстротой  то  вскидывала,  то  опускала  острый   язычок
пламени.
     Позже  эта  свеча  заставила  Пилона,  и  Пабло,  и  Хесуса  Марию
задуматься над коекакими этическими вопросами. Простая восковая палочка
с  бечевкой  внутри  нее.  Подобный  предмет,  скажете  вы   подвластен
определенным физическим законам, и  только  им.  Вы  думаете,  что  его
поведение обусловливается теплотой и  горением.  Вы  зажигаете  фитиль,
воск плавится и подымается по фитилю; свеча горит  какое-то  количество
часов, затем гаснет, и все. Эпизод закончен. Вскоре свеча уже забыта, и
следовательно, никогда не существовала.
     Но разве вы забыли, что свеча была святой? Что в минуту  угрызений
совести, а может быть, чистого молитвенного  экстаза  Пабло  обещал  ее
святому Франциску? И вот этот  фактор  помещает  восковую  палочку  вне
пределов юрисдикции физических законов.
     Свеча прицелилась  острием  пламени  в  небеса,  словно  художник,
который сжигает себя, чтобы обрести бессмертие. Свеча  становилась  все
короче и короче. Она искривилась. Ветер поднялся на улице  и  пробрался
сквозь щели в стенах. Шелковый календарь, украшенный личиком прелестной
девушки, выглядывающей  из  лепестков  розы  "Американская  красавица",
плавно качнулся на стене. Он задел огненное острие. Пламя лизнуло  шелк
и взбежало к потолку. Вспыхнул отставший кусок обоев и, пылая, упал  на
пачку старых газет.
     С  неба  на  происходившее  сурово  и  неумолимо  глядели   святые
мученики. Свечка была  обещана.  Она  принадлежала  святому  Франциску.
Вместо нее святой Франциск получит в эту ночь свечу побольше.
     Умей мы измерять глубину сна, можно было бы утверждать, что Пабло,
чье кощунственное деяние послужило  причиной  пожара,  спал  еще  более
крепко, чем оба его друга. Но раз мы этого не  умеем,  остается  только
сказать, что спал он очень, очень крепко.
     Языки пламени побежали по стенам, нашли дыры в крыше и просочились
сквозь них в ночь. Дом наполнился ревом огня. Хесус  Мария  заворочался
и, не просыпаясь, начал стягивать с себя куртку. Но  тут  ему  на  лицо
упала горящая дранка. Он с воплем вскочил  и  потрясение  уставился  на
огонь, бушевавший вокруг.
     - Пилон? - завопил он. - Пабло!
     Он бросился в соседнюю комнату, вытащил своих друзей из постелей и
вытолкал  их  за  дверь.  Пилон  все  еще  сжимал  в   кулаке   розовый
бюстгальтер.
     Они стояли перед горящим домом и  смотрели  в  занавешенную  огнем
дверь. Им был виден стол, а на нем - бутыль, в которой  еще  оставалось
добрых два дюйма вина.
     Пилон почувствовал, что в Хесусе Марии поднимается волна яростного
героизма.
     - Не делай этого! - крикнул он. -  Пусть  оно  гибнет  в  огне,  в
наказание нам за то, что мы его оставили там.
     До них донесся вой сирен  и  рев  монтерейских  машин,  на  второй
скорости  взбирающихся  по   холму.   Большие   красные   фургоны   все
приближались, и лучи их прожекторов уже заметались среди сосен.
     Пилон поспешно повернулся к Хесусу Марии.
     - Беги и скажи Дэнни, что  его  дом  горит.  Беги  быстрее,  Хесус
Мария.
     - А почему ты сам не бежишь?
     - Слушай, - сказал Пилон, - Дэнни не знает, что его  дом  снимаешь
ты. А на Пабло и меня он может рассердиться.
     Хесус Мария признал логичность этого довода и опрометью кинулся  к
дому Дэнни. В доме было темно.
     - Дэнни! - крикнул Хесус Мария. - Дэнни! Твой дом горит.
     Ответа не было.
     - Дэнни! - крикнул он снова.
     В соседнем доме, в доме миссис Моралес, открылось  окно,  и  Дэнни
сказал раздраженно:
     - Какого черта тебе тут надо?
     - Твой другой дом горит! Тот, в котором живут Пабло и Пилон.
     Дэнни немного помолчал, а потом спросил:
     - Пожарные там?
     - Да! - крикнул Хесус Мария.
     К этому времени зарево разлилось по всему  небу.  До  них  донесся
треск горящих бревен.
     - Ну, - сказал Дэнни,- если пожарные ничего не могут поделать, так
чего Пилон хочет от меня?
     Хесус Мария  услышал,  как  окно  захлопнулось,  и,  повернувшись,
побежал назад. Он понимал, что явился не вовремя, но  ведь  заранее  не
угадаешь. Если бы Дэнни пропустил пожар, он  мог  бы  рассердиться.  Во
всяком случае, Хесус Мария был рад, что  предупредил  его.  Теперь  вся
ответственность ложилась на миссис Моралес.
     Домик был маленький, тяга хорошая, а стены сухие. Пожалуй,  с  тех
пор как выгорел старый китайский квартал в Монтерее не случалось такого
быстрого и исчерпывающего пожара. Пожарные бросили взгляд  на  пылающие
стены и принялись поливать траву, деревья и соседние дома. Не прошло  и
часа, как от дома ничего  не  осталось.  И  только  тогда  шланги  были
повернуты на кучу золы, чтобы загасить угли и раскаленный пепел.
     Пилон, и Пабло, и Хесус Мария стояли плечом к  плечу  и  смотрели.
Половина жителей Монтерея и все обитатели Тортилья-Флэт, за исключением
Дэнни и миссис  Моралес,  толпились  вокруг,  с  большим  удовольствием
созерцая пожар. Наконец, когда все было  кончено  и  над  черной  кучей
поднялось облако пара, Пилон молча повернулся и зашагал прочь.
     - Куда ты идешь? - окликнул его Пабло.
     - Я иду, - сказал Пилон, - в лес, чтобы выспаться. Советую  и  вам
сделать то же. Нам лучше пока не попадаться на глаза Дэнни.
     Они задумчиво кивнули и последовали за ним в сосновый лес.
     - Это урок для нас, - сказал Пилон. - Никогда не следует оставлять
вино в доме на ночь.
     - В следующий раз, - с унылой  безнадежностью  сказал  Пабло,-  ты
оставишь его снаружи, и кто-нибудь его украдет.

ГЛАВА VI
О том, как трое грешников, раскаявшись, обрели душевный мир. О том, как
                 друзья Дэнни поклялись в вечной дружбе

     Когда солнце поднялось над соснами и  земля  согрелась,  а  ночная
роса уже высохла на листьях  герани,  Дэнни  вышел  на  крыльцо,  чтобы
посидеть на солнышке и поразмыслить о некоторых  событиях.  Он  сбросил
башмаки и зашевелил пальцами босых ног, грея их на солнце. На  рассвете
он уже сходил посмотреть  на  черную  кучу  золы,  из  которой  торчали
остатки водопроводных труб, - еще  недавно  все  это  было  его  вторым
домом. Он уже вознегодовал, как положено, на  своих  небрежных  друзей,
уже оплакал ту недолговечность земных сокровищ,  которая  делает  столь
ценными сокровища  духа.  Он  уже  всесторонне  обдумал  гибель  своего
статуса домовладельца, сдающего второй дом в аренду, и теперь,  испытав
и забыв весь этот клубок неизбежных и  приличествующих  случаю  эмоций,
предался, наконец, единственно подлинной из  них  -  чувству  глубокого
облегчения, что хотя бы половина этого бремени свалилась с его плеч.
     "Если бы он уцелел, я бы алчно требовал платы  за  него,  -  думал
Дэнни. - Мои друзья  охладели  ко  мне,  потому  что  они  стали  моими
должниками. Теперь мы опять будем свободны и счастливы".
     Но Дэнни знал, что он должен устроить нагоняй своим друзьям, чтобы
они не сочли его рохлей. И вот, сидя на крыльце и отгоняя мух движением
руки, которое скорее предостерегало их, нежели грозило им  гибелью,  он
обдумывал, что он скажет своим друзьям, прежде  чем  вновь  откроет  им
корабль былой дружбы. Он должен показать им, что  он  не  тот  человек,
чьим  долготерпением  можно  злоупотреблять.  Но  он  жаждал   поскорее
покончить со всем этим и вновь стать  тем  Дэнни,  к  которому  спешили
люди, раздобывшие бутылку  вина  или  кусок  мяса.  Ведь  пока  он  был
владельцем двух домов, его считали богачом, и поэтому он лишился многих
радостей.
     Пилон, и Пабло, и Хесус  Мария  Коркоран  спали  крепким  сном  на
сосновых иглах в лесу. Ночь  была  исполнена  бурных  волнений,  и  они
устали. Но солнце наконец начало припекать их лица с полуденным  пылом,
муравьи гуляли по ним взад и вперед, а две голубые  сойки,  опустившись
на землю возле них, обзывали их всеми бранными кличками,  какие  только
знали.
     Однако окончательно разбудила их компания, устроившая пикник рядом
с кустами, где они лежали: из открытой корзины  с  завтраком  поднялись
упоительные запахи и достигли ноздрей Пилона, и Пабло, и Хесуса Марии.
     Они проснулись; они сели; и тут они вспомнили,  в  каком  страшном
положении они очутились.
     - Как начался пожар? - жалобно спросил Пабло, но  никто  этого  не
знал.
     - Может, - сказал Хесус Мария, -  нам  пока  лучше  перебраться  в
другой город - в Уотсонвилл или в Салинас? Это хорошие города.
     Пилон  вытащил  из  кармана  бюстгальтер  и  провел   пальцем   по
глянцевитому розовому шелку. А потом поднял его и посмотрел сквозь него
на солнце.
     - Это только затянет дело, - заявил  он  решительно.  -  По-моему,
будет лучше всего, если мы пойдем к Дэнни, как малые  дети  к  отцу,  и
признаемся в своей вине. И  тогда  он  уже  не  сможет  сказать  ничего
такого, о чем потом не пожалел бы. А кроме того, разве у нас нет  этого
подарка для миссис Моралес?
     Его друзья кивнули в знак согласия. Взгляд Пилона пробился  сквозь
густые кусты, туда, где сидели участники  пикника,  а  главное,  стояла
внушительная корзина с завтраком, из  которой  исходил  манящий  аромат
фаршированных яиц. Hoc Пилона слегка задергался, как  нос  кролика.  Он
мечтательно улыбнулся.
     - Я пойду прогуляюсь, друзья мои. И буду ждать вас у  каменоломни.
Если возможно, корзины не приносите.
     Они грустно смотрели, как Пилон встал и исчез за  деревьями  точно
под прямым углом по отношению к пикнику и корзине. Пабло и Хесус  Мария
нисколько не удивились, когда две-три секунды  спустя  до  них  донесся
собачий лай, петушиный крик, ворчание дикой  кошки,  короткий  вопль  и
мольба  о  помощи;   однако   участники   пикника   были   поражены   и
заинтригованы. Две парочки  покинули  свою  корзину  и  побежали  в  ту
сторону, откуда исходили эти прихотливые звуки.
     Пабло и Хесус Мария последовали наставлениям Пилона. Они не  взяли
корзины, но с тех пор их шляпы  и  рубахи  хранили  неизгладимые  следы
фаршированных яиц.
     Часов около  трех  к  дому  Дэнни  медленно  брели  трое  кающихся
грешников. Они несли искупительные дары: апельсины,  яблоки  и  бананы,
банки с оливками  и  маринованными  огурцами,  сандвичи  с  ветчиной  и
яйцами, бутылки  содовой  воды,  кулек  картофельного  салата  и  номер
"Сатердей ивнинг пост".
     Дэнни заметил их приближение, встал и попытался вспомнить все, что
должен был им сказать. Они выстроились перед ним в ряд, понурив головы.
     "Собачьими собаками" назвал  их  Дэнни,  и  "ворами  второго  дома
приличного человека", и "отродьем каракатицы". Он именовал  их  матерей
коровами, а их отцов старыми баранами.
     Пилон открыл пакет, который держал в руке, и  показал  сандвичи  с
ветчиной. А Дэнни сказал, что он больше не верит в друзей,  что  дружба
его попрана и сердце его оледенело. Тут память начала ему изменять, так
как Пабло достал из-за пазухи два фаршированных яйца. Однако Дэнни  все
же  добрался  до  поколения  их  дедов  и  подверг   бичующей   критике
добродетель его женщин и мужественность его мужчин.
     Пилон вынул из кармана розовый бюстгальтер и равно душно  поболтал
им в воздухе.
     Тут Дэнни начисто все забыл. Он сел на крыльцо,  его  друзья  сели
рядом с ним, и один за другим были разверну- ты все пакеты. Они наелись
так, что им стало не по себе. И только  через  час,  когда  они  лениво
откинулись, бездум- но  предаваясь  пищеварению,  Дэнни  спросил  между
прочим, словно о давно минувшем событии:
     - А как начался пожар?
     - Мы не знаем, - объяснил Пилон. - Мы заснули, и тут  он  начался.
Может, у нас есть враги?
     - Может, - сказал Пабло благочестиво, - может,  к  этому  приложил
руку бог?
     - Кто знает, почему милосердный бог поступает так, . а не иначе? -
добавил Хесус Мария.
     Когда Пилон вручил Дэнни бюстгальтер и объяснил, что  это  подарок
для миссис Моралес, Дэнни не изъявил особого  восторга.  Он  бросил  на
бюстгальтер скептический взгляд. Его  друзья  сильно  польстили  миссис
Моралес, решил он.
     - Женщинам вроде нее опасно делать подарки, - сказал он наконец. -
Слишком часто шелковые чулки, которые мы дарим женщинам, связывают  нас
по рукам и ногам.
     Не мог же он объяснить своим друзьям, что с тех пор, как  он  стал
владельцем только одного дома, между ним  и  миссис  Моралес  наступило
заметное охлаждение; и точно так же галантность по отношению  к  миссис
Моралес не позволяла ему описать, как приятно ему это охлаждение.
     - Я спрячу эту штучку, - сказал  он.  -  Может,  она  когда-нибудь
кому-нибудь пригодится.
     Когда наступил вечер и стемнело, они вошли в дом и  развели  огонь
из шишек в железной печке. Дэнни в знак того, что все прощено и забыто,
вытащил кварту граппы и поделился ее пламенем со  своими  друзьями.  Их
жизнь мирно входила в новую колею.
     - А жаль, что все куры миссис Моралес передохли, - заметил Пилон.
     Но оказалось, что и это не будет помехой их счастью.
     -Она собирается в понедельник купить две дюжины новых,  -  сообщил
Дэнни.
     Пилон удовлетворенно улыбнулся.
     - От кур миссис Сото не было никакого толку,  -  сказал  он.  -  Я
говорил миссис Сото, что им надо давать толченые  ракушки,  но  она  не
послушалась.
     Они распили кварту граппы, и ее оказалось как раз  достаточно  для
того, чтобы дружба стала еще сладостнее.
     - Хорошо иметь друзей, - сказал Дэнни. -  Как  грустно  и  одиноко
человеку без друзей, с  которыми  можно  посидеть  и  поделиться  своей
квартой граппы.
     - Или своими бутербродами, - быстро добавил Пилон.
     Пабло еще немного грызла совесть, ибо он подозревал, почему именно
заблагорассудилось небесам спалить их дом.
     - В мире  найдется  мало  друзей,  равных  тебе,  Дэнни.  Немногим
даровано утешение иметь такого друга.
     Но прежде чем волны дружбы  окончательно  сомкнулись  над  головой
Дэнни, он успел произнести одно предупреждение:
     - Держитесь подальше от моей кровати, - приказал он.  -  Спать  на
ней буду только я.
     Хотя об этом не было сказано ни  слова,  все  четверо  знали,  что
теперь они будут жить в доме Дэнни.
     Пилон блаженно вздохнул. Незачем было тревожиться из-за квартирной
платы, незачем больше мучиться из-за  долгов.  Теперь  он  был  уже  не
жильцом, а гостем. И мысленно  он  возблагодарил  господа  за  сожжение
второго дома.
     - Мы все будем здесь счастливы, Дэнни,- сказал он. -  Вечерами  мы
будем сидеть у огня, и наши друзья будут навещать нас.  И  порой,  быть
может, у нас найдется стаканчик винца, чтобы выпить за дружбу.
     И  тут  Хесус  Мария,  изнемогая  от   признательности,   произнес
опрометчивое обещание. Виновата в этом была граппа, и  ночь  пожара,  и
фаршированные яйца. Он чувствовал, что получил великие  дары,  и  хотел
принести свой дар.
     - Нашим долгом и нашей обязанностью будет следить,  чтобы  в  доме
всегда была еда для Дэнни, - возвестил он. - Никогда больше наш друг не
будет голодать.
     Пилон и Пабло привскочили в тревоге, но слова были  произнесены  -
прекрасные, великодушные слова. Ни один человек не мог бы  безнаказанно
взять их назад. Сам Хесус Мария понял весь размах  подобного  обещания,
лишь когда произнес его. Им оставалось только надеяться, что Дэнни  про
него забудет.
     "Ибо, - размышлял Пилон, - выполнение такого обещания будет похуже
квартирной платы. Это будет рабство".
     - Мы клянемся в этом, Дэнни! - сказал он.
     Они сидели у печурки, и на глаза их навернулись слезы, а их любовь
друг к другу становилась почти невыносимой.
     Пабло отер увлажнившиеся глаза тыльной стороной ладони и  повторил
слова, недавно сказанные Пилоном:
     - Мы будем здесь очень счастливы

ГЛАВА VII
 О том, как друзья Дэнни стали творить добро. О том, как они пришли на
                         помощь бедняге Пирату

     Многие люди видели каждый день Пирата, и  некоторые  смеялись  над
ним, а некоторые жалели его, но никто не был  с  ним  близко  знаком  и
никто не вмешивался  в  его  жизнь.  Это  был  тяжеловесный  великан  с
огромной черной и густой бородой. Он ходил в бумазейных штанах и  синей
рубахе, а шляпы у него не было совсем. По городу он ходил  в  башмаках.
Когда Пират сталкивался со взрослыми людьми,  в  глазах  его  появлялся
испуг - тайный страх лесного зверя, который с радостью убежал бы,  если
бы осмелился повернуться к врагу спиной. И поэтому все пайсано Монтерея
знали, что разум его так и остался детским. Пиратом его прозвали  из-за
бороды. Каждый день можно было видеть, как он катит  по  улицам  города
тачку, груженную сосновыми поленьями, - он возил ее по улицам, пока  не
продавал свой груз. И всегда по пятам за ним шли пять его собак.
     Энрике сложением напоминал гончую, но  обладал  пушистым  хвостом.
Пахарито был коричневой масти и кудлат - больше ничего  рассмотреть  не
удавалось. О Рудольфе прохожие  говорили:  "Вот  американская  собака".
Пушок был мопсом, а Сеньор Алек Томпсон смахивал  на  эрделя.  Они  шли
взводом позади Пирата,  изъявляя  ему  всяческое  почтение  и  стараясь
сделать его как можно счастливее. Когда он, устав катить тачку, садился
отдохнуть, они все пытались  забраться  к  нему  на  колени,  чтобы  им
почесали за ухом.
     Некоторые видели Пирата рано утром на улице  Альварадо,  некоторые
видели, как он рубит дрова, некоторые знали, что он  продает  растопку,
но никто, кроме Пилона, не знал всего, что делал Пират. Пилон  же  знал
всех и все о каждом.
     Пират  жил  в  Тортилья-Флэт,  в   пустом   курятнике   со   дворе
заброшенного дома. Поселиться в самом доме он счел бы  непозволительной
дерзостью. Собаки жили вокруг него и на нем, и  Пирату  это  нравилось,
потому что в самую холодную ночь ему было от них тепло.  Когда  у  него
замерзали ноги, ему достаточно было прижать их к теплому брюху  Сеньора
Алека Томпсона. Курятник  был  таким  низким,  что  Пирату  приходилось
влезать в него на четвереньках.
     Каждое  утро  задолго  до  рассвета  Пират  выползал   из   своего
курятника, а за ним появлялись его  собаки,  встряхиваясь  и  чихая  от
холодного воздуха. Затем вся компания спускалась в Монтерей и  начинала
обрабатывать некий тупик, В этот тупик выходили задние двери нескольких
ресторанов. Пират по очереди открывал  каждую  и  оказывался  в  теплой
ресторанной кухне, благоухающей запахами съестного. И  в  каждой  кухне
повар, ворча, совал ему в руку пакет с остатками вчерашних блюд.  И  ни
один из них не знал, почему, собственно, он это делает.
     Когда Пират заканчивал свой обход и набирал полную охапку пакетов,
он возвращался вверх по склону холма на улицу Монро и  располагался  на
пустыре, а собаки в волнении сновали вокруг него.  Тут  он  развертывал
пакеты и начинал кормить собак. Себе он из каждого  пакета  брал  кусок
хлеба или мяса,  но  не  выбирал  самое  лучшее.  Собаки  рассаживались
вокруг, нервно облизывались и перебирали передними  лапами  в  ожидании
кормежки. Но они никогда не дрались из-за пищи,  и  это  было  поистине
удивительно. Вообще собаки Пирата никогда не дрались друг с другом,  но
они кидались в бой  с  любым  четвероногим  обитателем  улиц  Монтерея.
Приятно было смотреть,  как  эта  свора  гоняется  за  фокстерьерами  и
шпицами, словно за кроликами.
     К  тому  времени,  когда   трапеза   заканчивалась,   уже   совсем
рассветало. Пират сидел на земле и смотрел,  как  по  небу  разливается
утренняя синева. Внизу он видел  выходящие  в  море  шхуны  с  палубным
грузом леса. Он слышал мелодичный звон колокола на буе за  Чайна-пойнт.
Собаки сидели вокруг него и грызли кости. Пират, казалось,  не  столько
видел, сколько слушал день, - глаза его оставались неподвижными,  но  в
нем чувствовалась какая-то сосредоточенность.  Его  ручищи  тянулись  к
собакам, и пальцы принимались ласково перебирать грубый  мех.  Просидев
так с полчаса. Пират шел в угол пустыря, сбрасывал  дерюгу,  укрывавшую
тачку, и выкапывал из земли топор, который закапывал тут каждый  вечер.
Затем, толкая перед собой тачку,  он  поднимался  на  вершину  холма  и
бродил по лесу, отыскивая сухое смолистое  дерево.  К  полудню  он  уже
доверху нагружал тачку превосходной  растопкой  и  тогда  спускался  со
своей собачьей свитой в город и кружил по улицам до тех  пор,  пока  не
продавал свой груз за двадцать пять центов.
     Проследить все это было нетрудно, но никто не знал что он делает с
вырученными деньгами. Он никогда их ни на что не тратил. Ночью  он  под
охраной  своих   собак   отправлялся   в   лес   и   прятал   очередной
двадцатипятицентовик там, где уже лежали сотни других  таких  же  монет
Где-то у него был тайник с целой кучей денег.
     Пилон, этот проницательнейший человек, от которого  не  ускользала
ни  одна  подробность  жизни  его  ближних  и  который  особенно  любил
раскрывать тайны, кроющиеся в самых  глубинах  сознания  его  знакомых,
обнаружил клад Пирата с помощью логических  выкладок.  Пилон  рассуждал
так: "Каждый день этот Пират получает четверть доллара. Если  ему  дают
две монеты по десять центов и  одну  в  пять,  он  заходит  в  лавку  и
обменивает их на двадцатипятицентовую.  Он  никогда  не  тратит  денег.
Следовательно, он их прячет".
     Пилон попробовал вычислить сумму клада. Пират вел такую жизнь  уже
давно. Шесть дней в неделю он рубил дрова, а по  воскресеньям  ходил  в
церковь. Одежду он получал у черного хода жилых домов, пищу - у  задних
дверей  ресторанов.  Пилон  некоторое  время  путался  во  внушительных
цифрах, но потом сдался. "У Пирата  во  всяком  случае  не  меньше  ста
долларов",- решил он.
     Пилон уже много месяцев размышлял над всем этим. Но  только  после
того как они дали восторженное и глупое обещание кормить  Дэнни,  Пилон
узрел возможность извлечь личную выгоду из богатства Пирата.
     Прежде  чем  вплотную  коснуться  этого   вопроса,   Пилон   долго
обрабатывал и усыплял свою совесть. Ему было очень жаль Пирата. "Бедный
дурачок, - говорил он себе. - Бог не дал ему  всех  положенных  мозгов.
Бедняжка Пират не может сам о себе позаботиться. Вспомни,  он  живет  в
грязи, в старом  курятнике.  Он  питается  объедками,  которые  годятся
только для его собак. Он одевается в лохмотья. И оттого,  что  мозги  у
него не в порядке, он прячет свои деньги".
     Теперь, заложив фундамент сострадания, Пилон  перешел  к  выводам.
"Не будет ли достойным деянием, - думал он, - позаботиться о  нем,  раз
он сам о себе  позаботиться  не  может?  Покупать  ему  теплую  одежду?
Кормить его человеческой пищей? Однако, - напомнил он себе,  -  у  меня
ведь нет денег, хотя желание сделать все это терзает  мое  сердце.  Так
как же осуществить этот милосердный замысел?"
     Вот теперь он был уже на правильном пути. Подобно кошке, которая в
течение целого часа подбирается к воробью, Пилон был  наконец  готов  к
решающему прыжку. "Нашел! - мысленно вскричал он. - Дело обстоит так: у
Пирата есть деньги, но не хватает ума их тратить. У меня есть  ум!  Мой
ум будет к его услугам. Я даром поделюсь с ним моим рассудком. Вот  как
я смогу помочь этому бедному недоумку".
     Это было одно из самых блестящих логических построений, когда-либо
возводившихся Пилоном. И он почувствовал свойственную всякому истинному
художнику потребность  показать  свое  творение  публике.  "Я  расскажу
Пабло",- подумал он. Но тут же усомнился, есть ли у него право  сделать
это. Так ли уж Пабло безупречно честен?  Не  захочет  ли  он  потратить
часть денег на собственные нужды? Пилон решил не рисковать, по  крайней
мере на первых порах.
     Удивительно бывает узнать, что брюхо самой черной и гнусной  твари
бело как снег. И грустно бывает обнаружить, что тело ангела под одеждой
поражено проказой. Да будет честь и слава Пилону, ибо  он  открыл,  как
можно обнаружить и показать миру добро, скрытое в  самом  дурном.  И  в
отличие от многих и многих святых он не был слеп ко  злу,  заключенному
во благе. С грустью приходится признать, что Пилону никогда не  удалось
бы стать святым, ибо ему не хватало глупости, самодовольства и  алчного
желания обрести награду. Пилону было достаточно  того,  что  он  творит
добро, и наградой ему служила радость созидания братства между людьми.
     В тот же вечер он отправился в курятник, где жил Пират  со  своими
собаками. Дэнни, Пабло и Хесус Мария, сидевшие у печурки,  видели,  что
он собрался уходить, но ничего не сказали.  Их  удержала  деликатность,
так как, думали они, либо Пилона овеяло дыхание любви,  либо  он  знает
как раздобыть немного вина. И в  том  и  в  другом  случае  это  их  не
касается, если он сам не захочет рассказать в чем дело.
     Уже давно стемнело, и в кармане  у  Пилона  лежал  огарок,  -  кто
знает, не подскажет ли что-нибудь выражение лица  Пирата  во  время  их
разговора? А в сумке у Пилона покоилась сладкая булочка,  которую  Сузи
Франсиско, работавшая в пекарне, дала ему в обмен на приворотное  зелье
для Чарли Гусмана. Чарли был почтово-телеграфным рассыльным и ездил  на
мотоцикле; и Сузи уже запаслась мужской кепкой, чтобы надеть  ее  задом
наперед на случай, если Чарли вдруг  пригласит  ее  прокатиться.  Пилон
полагал, что Пирату может понравиться сладкая будочка.
     Вечер был очень темный. Пилон брел по  узкой  улочке,  на  которую
выходили пустыри и заросшие бурьяном запущенные сады.
     Злой бульдог Гальвеса, рыча, выбежал из калитки Гальвеса, и  Пилон
наговорил ему много лестных вещей, чтобы успокоить его.
     "Хорошая собачка",- сказал он ласково, и еще: "Красивая  собачка".
И то и другое утверждение было заведомой  ложью,  однако  они,  видимо,
произвели на бульдога благоприятное впечатление, ибо он  снова  скрылся
за калиткой Гальвеса.
     Наконец Пилон добрался до пустого дома, во дворе  которого  обитал
Пират. Он знал, что теперь ему следует быть осторожным, ибо,  как  всем
было известно, собаки Пирата, стоило им заподозрить кого-либо в  дурном
умысле против их  хозяина,  бросались  на  его  защиту  с  демонической
яростью. Едва Пилон вошел во двор, как из курятника до  него  донеслось
глухое угрожающее рычание.
     - Пират! - окликнул он.  -  Это  твой  добрый  друг  Пилон  пришел
потолковать с тобой.
     Наступила тишина. Собаки перестали рычать.
     - Пират, это я, Пилон.
     Ему ответил угрюмый бас:
     - Уходи. Я сплю. Собаки спят. Уже темно, Пилон. Иди спать.
     - У меня в кармане свечка, - крикнул  Пилон.  -  От  нее  в  твоем
темном доме станет светло, как днем. И у меня  есть  для  тебя  большая
сладкая булка.
     В курятнике послышалась легкая возня.
     - Ну, входи, - сказал Пират. - Я скажу собакам, что ты свой.
     Пробираясь  через   бурьян,   Пилон   слышал,   как   Пират   тихо
разговаривает с собаками, убеждая  их,  что  это  всего  только  Пилон,
который ничего дурного им  не  сделает.  Пилон  согнулся  перед  темным
входом, чиркнул спичкой и зажег свой огарок.
     Пират сидел на земляном полу, а собаки лежали поперек  его  ног  и
около него. Энрике заворчал, и его пришлось еще раз успокаивать.
     - Он не такой умный, как остальные, - добродушно сказал Пират. Его
глаза радостно блестели, как у развеселившегося ребенка. Он  улыбнулся,
и в свете огарка сверкнули его большие белые зубы.
     Пилон протянул ему сумку.
     - Вот тебе вкусный пирог, - сказал он.
     Пират взял сумку и заглянул в нее; потом он восхищенно улыбнулся и
вытащил булочку. Собаки разом ухмыльнулись,  повернули  к  нему  морды,
стали  перебирать  передними  лапами  и  облизываться.  Пират  разломил
булочку на семь кусков. Первый кусок он отдал Пилону, своему гостю.
     - Держи, Энрике, - сказал он. - Держи, Пушок. Держи,  Сеньор  Алек
Томпсон.
     Каждая  собака  получила  свою  долю,  сразу   проглотила   се   и
посмотрела, не дадут ли еще. Пират съел свой  кусок  и  показал  пустые
руки.
     - Видите, ничего нет, - сказал он им. И собаки тут же улеглись  на
свои места.
     Пилон сел на пол и поставил огарок  перед  собой.  Пират  смущенно
бросил на него вопрошающий взгляд. Пилон молчал, чтобы в голове  Пирата
успело промелькнуть побольше вопросов. Наконец он сказал:
     - Ты причиняешь своим друзьям много беспокойства.
     В глазах Пирата появилось удивление.
     - Я? Моим друзьям? Каким друзьям?
     Голос Пилона стал ласковым.
     - У тебя есть много друзей, которые думают о тебе. Они не навещают
тебя, потому что ты гордый. Они думают, что твоя гордость будет ранена,
если они увидят, что ты живешь в этом курятнике, одетый в  лохмотья,  и
ешь отбросы вместе  со  своими  собаками.  А  беспокоятся  твои  друзья
потому, что боятся, как бы от такой плохой жизни ты не заболел.
     Пират слушал его речь, не дыша от изумления,  и  его  мозг  тщетно
пытался усвоить все эти  новые  вещи.  Ему  и  в  голову  не  приходило
усомниться в их истинности - раз Пилон так говорит, значит, это правда.
     - И у меня столько друзей? - недоуменно спросил он. -  А  я  и  не
знал. И я причиняю этим друзьям беспокойство? Я не знал,  Пилон.  Я  не
стал бы причинять им беспокойство, если бы знал. - Он  глотнул,  потому
что волнение сжимало ему  горло.  -  Понимаешь,  Пилон,  собакам  здесь
нравится. А мне здесь нравится из-за  них.  Я  не  знал,  что  причиняю
беспокойство моим друзьям. - На глаза Пирата навернулись слезы.
     - И все-таки, - сказал Пилон, - то, как ты живешь,  тревожит  всех
твоих друзей.
     Пират уставился в землю и попытался обрести ясность мыслей, но как
всегда,  когда  он  пробовал  решить  какой-нибудь  вопрос,  его   мозг
подернулся серым туманом и ничем  ему  не  помог.  В  растерянности  он
поглядел на собак, ища защиты, но они уже снова заснули, потому что все
это их не касалось. И тогда он просительно взглянул в глаза Пилона.
     - Скажи мне, что я должен сделать, Пилон. Я этого ничего не знаю.
     Все оказалось слишком простым. Пилону даже стало стыдно,  что  это
так легко. Он заколебался и чуть было не отказался от своего плана,  но
тут же почувствовал, что в таком случае очень на себя рассердится.
     - Твои друзья бедны, - сказал он. - Они хотели бы помочь тебе,  но
у них нет денег. Если у тебя есть спрятанные деньги, достань  их.  Купи
себе одежду. Ешь настоящую пищу,  а  не  то,  что  выбрасывают  другие.
Достань свои деньги из потайного места, Пират.
     Произнося эту речь, Пилон внимательно вглядывался в  лицо  Пирата.
Он увидел, как глаза Пирата  наполнились  подозрением  и  недоверием  и
угрюмо опустились. Теперь Пилон твердо знал две вещи: во-первых, что  у
Пирата есть спрятанные деньги и, вовторых, что добраться до  них  будет
нелегко. Последнее было ему приятно. Пират  превратился  в  тактическую
задачу, решение которой доставляло Пилону истинное удовольствие.
     Теперь Пират снова смотрел на него, и в его глазах была  хитрость,
прикрытая нарочитым простодушием.
     - У меня нет никаких денег, - сказал он.
     - Но каждый день, мой друг, я  вижу,  как  ты  получаешь  четверть
доллара за свои дрова, и я ни разу не видел чтобы ты что-нибудь тратил.
     На этот раз мозг Пирата успел прийти к нему на выручку.
     - Я отдаю их одной бедной старушке, - сказал  он.  -  У  меня  нет
никаких денег, - и в тоне его было нечто, запиравшее эту тему на замок.
     "Значит, нужно будет что-то придумать, - подумал Пилон. -  Значит,
придется пустить в ход все мои дарования". Он встал и поднял огарок,
     - Я только хотел рассказать  тебе  о  том,  как  беспокоятся  твои
друзья, - сказал он с упреком. - Если ты не хочешь мне помочь, я ничего
для тебя не могу сделать.
     Глаза Пирата снова просияли нежностью.
     - Скажи им, что я здоров, - попросил он.  -  Скажи  моим  друзьям,
чтобы они приходили навещать меня. Я не буду очень гордым. Я  буду  рад
их видеть в любое время. Ты передашь им все это, Пилон?
     - Передам, - сухо ответил Пилон. - Но твои друзья огорчатся, когда
они узнают, что ты ничего не делаешь, чтобы успокоить их тревогу.
     Пилон задул огарок и удалился  в  темноте.  Он  понял,  что  Пират
никогда не откроет, где его тайник.  Значит,  надо  добраться  до  него
хитростью,  взять  деньги  силой,  а   затем   снабдить   Пирата   всем
необходимым. Иного выхода не было.
     И вот Пилон принялся следить за Пиратом. Он крался за ним  в  лес,
когда тот шел рубить дрова. Он лежал в засаде у курятника по ночам.  Он
долго и настойчиво уговаривал его, но все было бесполезно. Он ни на шаг
не приблизился к кладу. Либо деньги были  закопаны  в  курятнике,  либо
спрятаны где-то в самой чаще леса и Пират навещал свой тайник только по
ночам.
     Долгие и бесплодные бдения исчерпали терпение  Пилона.  Он  понял,
что нуждается в помощи и совете. А от кого было их ждать, как не от его
товарищей - Дэнни, Пабло и Хесуса Марии? Кто еще мог действовать  столь
хитро и столь вкрадчиво? Кто еще  мог  так  забыть  о  себе  в  приливе
доброты?
     Пилон посвятил друзей в свой план; но сперва он подготовил их  так
же, как раньше подготовил себя: бедность Пирата, его беспомощность и  в
заключение - выход из всех трудностей. Когда он дошел до описания этого
выхода, его друзья уже пылали филантропическим жаром. Они  осыпали  его
похвалами. Их лица лучились добротой. Пабло высказал предположение, что
денег в тайнике наверняка гораздо больше, чем сто долларов.
     Когда их восторг несколько улегся и превратился  во  вдохновляющий
энтузиазм, они перешли к обсуждению дальнейших действий.
     - Мы должны следить за ним, - сказал Пабло.
     - Но я следил за ним, - возразил Пилон. - Наверное, он ходит  туда
ночью и его легко потерять из вида. А  по  пятам  за  ним  не  пойдешь.
Собаки охраняют его хуже всяких чертей. Это будет нелегко.
     - Ты приводил ему все доводы? - спросил Дэнни.
     - Да, все.
     В конце концов выход нашел Хесус Мария, этот гуманнейший из людей.
     - Это трудно, пока он живет в своем курятнике, - сказал он. -  Ну,
а если он будет жить здесь, с нами?  Либо  наша  доброта  заставит  его
заговорить, либо нам будет легче заметить, если он  куда-нибудь  уходит
по ночам.
     Друзья долго взвешивали это предложение.
     - Иногда ему в ресторанах дают совсем  хорошую  еду,  -  задумчиво
произнес Пабло.- Я сам видел у него  бифштекс,  в  котором  не  хватало
только самой чуточки.
     - Там, может быть, даже двести долларов, - сказал Пилон.  У  Дэнни
нашлось возражение.
     - Но как же собаки... он ведь приведет с собой собак.
     - Это хорошие собаки, - сказал Пилон. - Они делают все, что он  им
говорит. Ты можешь отделить чертой угол и сказать: "Пусть  твои  собаки
не выходят за эту черту". Он им объяснит,  и  собаки  не  будут  оттуда
выходить.
     - Как-то утром я встретил Пирата, и он нес половину пирога, только
чуть подмоченного кофе, - сказал Пабло.
     Вопрос был улажен. Дом превратился в комитет, а  комитет  навестил
Пирата.
     В курятнике стало очень тесно, когда они  все  в  него  забрались.
Пират пытался скрыть свою радость под ворчливым тоном.
     - Погода стоит плохая, - начал он  светскую  беседу.  И  потом:  -
Может, вы не поверите, а я  снял  с  шеи  Рудольфа  клеща  величиной  с
голубиное яйцо. - Затем он презрительно отозвался  о  своем  доме,  как
подобает хозяину. - Он слишком мал, - сказал он. -  И  недостоин  того,
чтобы принимать в нем друзей. Только  здесь  тепло  и  уютно,  особенно
собакам.
     Тут заговорил Пилон. Он сказал Пирату, что тревога за него убивает
его друзей; но если бы он согласился жить у них,  они  снова  могли  бы
спать со спокойной совестью.
     Это потрясло Пирата. Он поглядел на свои руки. И  он  поглядел  на
своих собак, ища  утешения  и  поддержки,  но  собаки  отводили  глаза.
Наконец он стер счастье со своих глаз тыльной стороной ладони  и  вытер
руку о свою большую черную бороду.
     - А собаки? - спросил он тихо. - Вы и собак зовете?  Моим  собакам
вы тоже друзья?
     Пилон кивнул.
     - Да, мы зовем и собак. Для собак будет отведен целый угол.
     Пират был гордым человеком. Он боялся, что не сумеет  держаться  с
должным достоинством.
     - Уходите пока, - сказал он умоляюще. - Идите пока домой. Я  приду
завтра.
     Его друзья понимали, что он чувствует. Они  выползли  за  дверь  и
оставили его одного.
     - Он будет счастлив с нами, - сказал Хесус Мария.
     - Бедняжка, до чего он одинок, - добавил Дэнни. - Если бы я только
знал, я бы уже давно пригласил его, даже не будь у него клада.
     Они все пылали огнем радости.
     Скоро они привыкли к новым жильцам. Дэнни с помощью кусочка синего
мела отделил в большой комнате один из углов, который собаки не  должны
были покидать, пока находились в доме. В этом же углу вместе с собаками
спал и Пират.
     Теперь, когда в доме жило уже пять человек и  пять  собак,  в  нем
стало тесновато, однако с самого начала Дэнни и его друзья поняли,  что
пригласить Пирата их надоумил тот усталый и замученный заботами  ангел,
который следил за их судьбами и охранял их от зла.
     Каждое утро, задолго до того, как его  друзья  просыпались,  Пират
выбирался из своего угла и в сопровождении собак отправлялся  на  обход
ресторанов и пристаней. Он принадлежал к тем людям, которых все жалеют.
Вручаемые ему пакеты становились все объемистее. Друзья не пренебрегали
его дарами и охотно принимали их: свежую рыбу, куски пирогов, непочатые
черствые булки, мясо, которое достаточно  было  потереть  содой,  чтобы
плесень сошла бесследно. Теперь они зажили по-настоящему.
     И то, что  они  принимали  его  приношения,  трогало  Пирата  куда
больше, чем любое благодеяние, которое они могли бы ему оказать.  Когда
он смотрел, как они  поедают  принесенные  им  припасы,  в  его  глазах
светилось обожание.
     По вечерам, когда они сидели у печурки и ленивыми  голосами  сытых
богов обсуждали последние события,  волновавшие  Тортилья-Флэт,  взгляд
Пирата перебегал ото  рта  ко  рту,  и  губы  его  шевелились,  шепотом
повторяя слова, произносимые его друзьями. Собаки ревниво  ластились  к
нему.
     И эти люди - его друзья, говорил он себе по ночам,  когда  в  доме
воцарялся мрак, а собаки теснее прижимались к  нему,  чтобы  всем  было
тепло. Эти люди так его любили, так из-за  него  беспокоились,  что  не
могли позволить ему жить в одиночестве. Пират без  конца  твердил  себе
это,  потому  что  никак  не  мог  поверить  в  столь  чудесную,  столь
невероятную вещь. Его тачка стояла теперь во дворе Дэнни, и каждый день
он рубил дрова и продавал их. Но Пират так боялся  упустить  хоть  одно
слово из вечерних  бесед  своих  друзей  и  хотя  бы  на  час  лишиться
возможности чувствовать веяние дружеской теплоты, что он уже  несколько
дней не навещал своего тайника и не добавлял туда заработанные монеты.
     Его друзья были очень добры к нему. Они обходились с ним  с  самой
изысканной любезностью, но он всегда был под наблюдением чьих-то  глаз.
Когда он катил свою тачку в лес, один из друзей сопровождал его и сидел
на бревне, пока он работал. Когда он  перед  сном  спускался  в  овраг,
Дэнни, или Пабло, или Пилон, или Хесус Мария шли вместе с ним. А ночью,
как бы бесшумно он ни двигался, ему не удавалось выбраться из дома  без
того, чтобы за ним не последовала чья-то тень.
     В течение недели друзья довольствовались тем, что  просто  следили
за Пиратом.  Но  в  конце  концов  такая  бездеятельность  им  надоела.
Действовать прямо, само собой разумеется, было нельзя - это они  хорошо
понимали. И вот как-то вечером у печки завязалась беседа о  том,  стоит
ли прятать накопленные деньги. Начал Пилон:
     - У меня был дядя, настоящий скряга, и он спрятал  свое  золото  в
лесу. Один раз он пошел посмотреть на него, а его уже нет. Кто-то нашел
это золото и украл. Дядя был тогда уже стариком,  и  так  как  все  его
деньги пропали, он повесился.
     Пилон с удовлетворением заметил тревогу, омрачившую лицо Пирата.
     Дэнни тоже заметил ее и тут же подхватил:
     - Вьехо, мой дед, которому  принадлежал  этот  дом,  тоже  закопал
деньги. Не знаю сколько, но он слыл богатым, так что, наверное, их было
долларов четыреста, не меньше. Вьехо вырыл глубокую яму и положил в нее
деньги, а потом засыпал землей, а потом набросал сверху  сосновых  игл,
чтобы никто не мог догадаться, что тут копали. Но  когда  он  вернулся,
яма была раскопана, а от денег и помину не осталось.
     Губы Пирата беззвучно повторяли каждое  слово.  На  лице  его  был
написан ужас. Его пальцы перебирали жесткую шерсть на загривке  Сеньора
Алека Томпсона. Друзья переглянулись и на время  переменили  тему.  Они
заговорили о любовных делах Корнелии Руис.
     Ночью Пират выскользнул из дома, собаки выскользнули вслед за ним,
а Пилон выскользнул вслед за всеми ними. Пират быстро углублялся в лес,
уверенно перепрыгивая через поваленные деревья и кучи  хвороста.  Пилон
кое-как поспевал за ним. Но когда они прошли так мили две, Пилон совсем
запыхался и был весь исцарапан. Он остановился, чтобы перевести дух,  и
вдруг  заметил,  что  впереди  все  звуки  прекратились.  Он  подождал,
прислушался, порыскал вокруг, но Пират как сквозь зездлю провалился.
     Только через два часа усталый Пилон добрался до дома. Там  в  углу
среди своих собак крепко спал Пират. Когда Пилон вошел, собаки  подняли
головы, и Пидону показалось, что они ехидно ему улыбнулись.
     На следующее утро в овраге происходило совещание.
     - Выследить его невозможно, - сообщил Пилон.  -  Он  исчезает.  Он
видит в темноте. Он знает в лесу каждое  дерево.  Надо  найти  какой-то
другой способ.
     - Может, это в одиночку трудно, - предположил Пабло.- Вот если  мы
все пойдем за ним, так, может, кто-нибудь его и проследит.
     - Сегодня вечером мы опять  будем  разговаривать  -  сказал  Хесус
Мария, - только страшнее. Одна моя знакомая  дама  хочет  подарить  мне
немного винца, - скромно  добавил  он.  -  Может,  если  Пират  чуточку
выпьет, ему будет труднее от нас ускользнуть.
     На этом и порешили. Знакомая  дама  подарила  Хесусу  Марии  целый
галлон вина. Что может сравниться с  восторгом  Пирата,  когда  в  этот
вечер перед ним поставили банку, полную вина и он сидя в кругу  друзей,
попивал вино и слушал их беседу?
     Такая радость редко выпадала на долю Пирату. Он жаждал обнять этих
чудесных людей и сказать им, как он  их  любит.  Но  сделать  это  было
нельзя, так как они могли подумать, что он пьян. Он жалел, что не может
совершить чего-нибудь замечательного, чтобы показать им свою любовь.
     - Вчера мы говорили о зарытых деньгах, - сказал Пилон.  -  Сегодня
мне припомнился мой двоюродный  брат,  очень  умный  человек.  Уж  если
кто-нибудь в мире мог найти для денег надежный тайник, так  это  он.  И
вот он взял свои деньги и спрятал их. Может,  вы  его  видели,  жалкого
нищего, который бродит по пристаням, выклянчивая рыбьи головы  себе  на
похлебку? Так это мой двоюродный брат. Кто-то украл его зарытые деньги.
     Лицо Пирата вновь омрачилось тревогой.
     История следовала за историей, и в каждой на тех, кто прятал  свои
деньги, сыпались всевозможные беды.
     - Лучше хранить деньги у себя под рукой, тратить их  понемножку  и
делиться со своими друзьями, - закончил Дэнни.
     Они не спускали глаз с Пирата и в разгар самой страшной из историй
увидели, что тревога исчезла с его лица, сменившись улыбкой облегчения.
Теперь он спокойно потягивал свое вино, и глаза его радостно блестели.
     Друзья пришли в  отчаяние.  Все  их  планы  провалились.  Им  было
невыносимо  тяжело.  Вот  как  им  отплатили  за  их  доброту,  за   их
милосердие!  Пират  каким-то  образом  умудрился  избежать  тех   благ,
которыми они собирались его осыпать. Они  допили  свое  вино  и  угрюмо
разошлись по постелям.
     Даже ночью бдительность не покидала Пилона. Его уши  бодрствовали,
когда все остальное его тело предавалось сну. Он услышал, как  Пират  и
его собаки крадучись вышли из дома. Он тут же разбудил своих друзей,  и
через секунду все четверо уже шли за Пиратом в лес. Среди сосен  стояла
непроглядная тьма. Четверо друзей  натыкались  на  стволы,  путались  в
плетях ползучих растений и все же в  течение  долгого  времени  слышали
впереди шаги Пирата. Они добрались до того места,  где  Пилон  накануне
потерял Пирата, и тут внезапно наступила тишина - только  лес  шелестел
да шуршал легкий ночной ветерок. Они обшарили весь лес  и  все  заросли
кустарника, но Пират вновь бесследно исчез.
     В конце концов замерзшие, полные уныния, они отыскали друг друга и
устало  поплелись  назад  в  Монтерей.  Заря  занялась  задолго  до  их
возвращения. Лучи солнца уже искрились в волнах залива. До них  донесся
запах утреннего дыма из кухонных труб Монтерея. Пират вышел на крыльцо,
чтобы поздороваться с ними, и лицо его светилось счастьем.  Они  угрюмо
прошли мимо него в комнату. Там  на  столе  лежал  большой  парусиновый
мешок.
     Пират тоже вошел в комнату.
     - Я сказал тебе неправду, Пилон, - заговорил он. - Я сказал  тебе,
что у меня нет денег, потому что я боялся. Я ведь не знал тогда, что  у
меня есть друзья. Вы рассказывали о том, что спрятанные  деньги  всегда
воруют, и я опять испугался. Только вчера вечером я понял, что  делать.
Мои деньги будут в безопасности у моих друзей. Никто не сможет  украсть
их, если мои друзья будут стеречь их для меня.
     Все четверо в ужасе уставились на него.
     - Забери свои деньги назад в  лес  и  спрячь  их  там,  -  свирепо
потребовал Дэнни.- Мы не хотим их стеречь.
     - Нет, - сказал Пират. - Я буду бояться за них, если я их закопаю.
Но я буду счастлив и спокоен за них, зная, что мои друзья  стерегут  их
для меня. Вы не поверите этому, но две прошлые ночи  кто-то  выслеживал
меня в лесу, чтобы украсть мои деньги.
     Как ни  ужасен  был  удар,  Пилон,  это  воплощение  находчивости,
попытался отвести его.
     - Прежде чем отдать нам эти  деньги,  -  сказал  он  вкрадчиво,  -
может, ты возьмешь себе немножно на расходы ?
     Пират покачал головой.
     - Этого я сделать не могу. Деньги  обещанные.  У  меня  уже  почти
тысяча  четвертаков.  Когда  я  наберу  их  тысячу,  я  куплю   золотой
подсвечник для святого Франциска Ассизского. У меня была очень  хорошая
собака, и она заболела; и  я  обещал  проработать  тысячу  дней,  чтобы
купить золотой подсвечник, если собака поправится.  И,  -  он  протянул
вперед свои огромные ладони, - эта собака поправилась.
     - Одна из этих собак? - осведомился Пилон.
     - Нет, - сказал Пират. - Ту через несколько дней задавил грузовик.
     Итак, все было кончено, не осталось никакой надежды увернуться  от
денег. Дэнни  и  Пабло  угрюмо  подняли  тяжелый  мешок  с  серебряными
монетами, отнесли его в соседнюю комнату  и  положили  под  подушку  на
кровати Дэнни.
     Со временем мысль о том, что эти деньги лежат у них под  подушкой,
стала приносить им радость, но  в  эту  минуту  горечь  поражения  была
невыносима. И  ничего  нельзя  было  сделать.  Счастье  поманило  их  и
обмануло.
     Пират стоял перед ними, и в глазах его сверкали  блаженные  слезы,
ибо он доказал свою любовь к друзьям.
     - Подумать  только,  -  сказал  он,  -  сколько  лет  я  прожил  в
курятнике, не зная никаких радостей. Но зато теперь, - докончил  он,  -
зато теперь я очень, очень счастлив.

ГЛАВА VIII
О том, как друзья Дэнни в канун дня святого Андрея искали заколдованный
   клад. О том, как Пилон нашел его и как позже саржевые брюки дважды
                          переменили владельца

     Если бы Португалец был героем, он истерзался бы, служа в армии. Но
он  был  Большой  Джо  Португалец,  прошедший  хорошую   тренировку   в
монтерейской  тюрьме,  и  это   не   только   избавило   его   от   мук
неудовлетворенного патриотизма, но и укрепило  в  следующем  убеждении:
как каждый  день  своей  жизни  человек  делит  пополам  между  сном  и
бодрствованием, так и каждый год  человеческой  жизни  положено  делить
пополам между тюрьмой и волей. Однако пока шла  война,  Джо  Португалец
проводил в тюрьме значительно больше времени, чем на воле.
     В гражданской жизни человека наказывают  за  то,  что  он  делает;
однако военные уставы добавляют к этому совершенно новый принцип -  они
наказывают человека и за то, чего он не делает. Джо Португалец никак не
мог этого понять. Он не чистил своей винтовки, он не брился и  раз  или
два не возвращался из  отпуска.  Эти  прегрешения  усугублялись,  кроме
того, склонностью Большого Джо вступать в  словесные  перепалки,  когда
начальство пыталось его образумить.
     Прежде он проводил в тюрьме половину  своей  жизни;  из  двух  лет
службы в армии он провел в  тюрьме  восемнадцать  месяцев.  И  тюремная
жизнь в армии ему совсем не нравилась. Монтерейская тюрьма приучила его
к покою и приятному  обществу.  В  армии  его  принуждали  работать.  В
Монтерее его всегда обвиняли только в одном:  в  пьянстве  и  нарушении
общественного  порядка.  Обвинения,  предъявлявшиеся   ему   в   армии,
настолько сбили его с толку, что это, вероятно,  оставило  неизгладимый
след на его рассудке.
     Когда война кончилась и солдаты были распущены по домам,  Большому
Джо  еще  предстояло  отсидеть  шесть   месяцев.   Обвинение   гласило:
"Появление в пьяном виде в расположении полка. Нанесение сержанту удара
канистрой  из-под  керосина.  Попытка  отрицания  своей  личности  (Джо
начисто  забыл,  кто  он  такой,  и  поэтому  на  все  вопросы  отвечал
отрицательно). Кража шестнадцати фунтов  вареных  бобов  и  самовольная
отлучка на лошади майора". Если бы перемирие  еще  не  было  подписано.
Большого Джо, вероятно, расстреляли бы. Он вернулся  в  Монтерей  много
позже остальных ветеранов, когда те успели пообъесть все сладкие  плоды
победы.
     Когда Большой Джо соскочил с поезда, на нем была армейская шинель,
гимнастерка и синие саржевые брюки. В городе все  осталось  по-старому,
если не считать "сухого закона", а в заведении  Торрелли  все  осталось
по-старому, несмотря на "сухой закон". Джо сменял свою шинель на галлон
вина и отправился искать друзей.
     Истинных друзей он в этот вечер не встретил, хотя ему  в  изобилии
попадались те гнусные и криводушные гарпии и мошенники, которые  всегда
рады заманить человека в пучину порока. Джо,  не  отличавшийся  высокой
нравственностью, не испытывал никакого отвращения  к  пучине;  она  ему
нравилась.
     Довольно скоро вино его иссякло, а денег у него не было и  раньше.
И тут гарпии попробовали изгнать Джо из пучины, но  он  ни  за  что  не
хотел уходить. Ему в пучине было уютно.
     Когда  они  попытались  пустить  в  ход  силу,   Большой   Джо   в
справедливом и ужасающем негодовании переломал всю мебель, перебил  все
стекла в окнах, выгнал полураздетых визжащих  девиц  в  ночной  мрак  и
напоследок поджег дом. Вводить Джо в искушение было делом опасным: он и
не думал ему противиться.
     В конце концов  явился  полицейский  и  забрал  его.  Большой  Джо
испустил счастливый вздох. Теперь он  почувствовал,  что  действительно
вернулся домой.
     После короткого судебного разбирательства без участия присяжных он
получил тридцать дней тюремного заключения, с наслаждением разлегся  на
жесткой койке и проспал без просыпу десятую часть своего срока.
     Большой Джо любил монтерейскую тюрьму. В  ней  всегда  можно  было
рассчитывать на хорошую компанию. Стоило остаться тут  подольше,  и  он
успевал по очереди повидать всех своих друзей. Время летело  незаметно.
Ему взгрустнулось, когда пришлось  с  ней  расстаться,  но  грусть  эту
смягчала мысль, что он может вернуться сюда в любую минуту.
     Он с радостью погрузился бы вновь в пучину порока, но  у  него  не
было ни денег, ни вина. Он исходил все улицы в поисках своих  друзей  -
Пилона, и Дэнни, и Пабло, но так их и не встретил. Полицейский  сержант
сказал, что давно уже не забирал их в участок.
     - Значит, они все умерли, - сказал Португалец.
     В тоске он забрел к Торрелли, но  Торрелли  не  жаловал  людей,  у
которых не было ни денег, ни ценных вещей, и Большой  Джо  не  нашел  у
него утешения. Однако Торрелли всетаки сообщил eмy, что Дэнни получил в
наследство дом в Тортилья-Флэт и что все  его  друзья  живут  теперь  у
него.
     Большого Джо охватила нежность к друзьям и горячее желание увидеть
их. Вечером он отправился на холм в Тортилья-Флэт, чтобы отыскать Дэнни
и Пилона. Пока он поднимался по крутой улочке, уже совсем  стемнело,  и
тут навстречу ему попался Пилон, спешивший куда-то с озабоченным видом.
     - Здравствуй, Пилон. А я как раз иду к тебе.
     - Здорово, Джо Португалец, - торопливо  сказал  Пилон.  -  Где  ты
пропадал?
     - В армии,- ответил Джо.
     Мысли Пилона были заняты другим.
     - Ну, мне пора, - бросил он.
     - Я пойду с тобой, - сказал Джо.
     Пилон остановился и смерил его взглядом.
     - А ты помнишь, какая сегодня ночь?
     - Нет. А какая?
     - Сегодня канун дня святого Андрея.
     Тут Большой Джо Португалец понял все: это  была  ночь,  когда  все
пайсано, за исключением тех, кто сидел в тюрьме,  бродили  до  утра  по
лесу. Это была ночь, когда все  погребенные  в  земле  клады  испускали
слабое фосфорическое сияние. А сокровищ в лесу было спрятано немало
     За двести лет Монтарей много раз подвергался нашествию  врагов,  и
каждый раз люди закапывали свои богатства в землю.
     Ночь была ясная. Пилон, как это иногда с ним случалось, сбросил  с
себя жесткую дневную скорлупу. В эту ночь он был идеалистом,  дарителем
даров. В эту ночь он выполнял благородную миссию.
     - Ты можешь пойти со мной, Большой  Джо  Португалец,  но  если  мы
найдем клад, решать, что с ним делать,  буду  я.  Если  ты  на  это  не
согласен, то иди один и ищи свой собственный клад.
     Большой Джо не умел самостоятельно расходовать свою энергию.
     - Я пойду с тобой, Пилон, - сказал он. - А без клада я обойдусь.
     Когда они вошли в лес, наступила ночь. Их ноги ступали по ковру из
опавшей хвои. И Пилон понял, что ночь эта совершенна. Небо  подернулось
туманной дымкой. и лунный свет между деревьями  колыхался,  как  легкая
газовая ткань. Исчезла четкость форм, которую мы привыкли отождествлять
с реальностью. Стволы сосен казались не черными деревянными  колоннами,
а мягкими полупрозрачными тенями. В неверном свете смутные пятна кустов
непрерывно меняли свои очертания. В такую ночь привидения  могли  смело
разгуливать по земле,  не  страшась  людского  неверия,  ибо  это  была
колдовская  ночь  и  ее  чарам  не  поддался  бы  лишь  самый  тупой  и
нечувствительный человек.
     Иногда Пилону и Джо встречались другие искатели кладов, без устали
выписывавшие среди  сосен  сложные  зигзаги.  Они  шли  молча,  опустив
голову, и не окликали встречных. И кто мог сказать,  все  ли  они  были
живыми людьми из плоти и крови? Джо и Пилон знали, что по лесу бродят и
призраки тех, кто когда-то закопал тут клады, ибо в канун  дня  святого
Андрея они возвращаются на землю присмотреть, чтобы никто не тронул  их
золота. На шее Пилона поверх одежды висела ладанка с  изображением  его
святого, и поэтому он не боялся духов. Большой Джо шел,  сложив  пальцы
крестом. Хотя их и одолевал страх, они знали, что надежно  защищены  от
таинственных сил этой ночи.
     Пока они ходили так, поднялся ветер, и по бледному лунному  диску,
словно вода, чуть замутненная  серой  акварельной  краской,  заструился
туман. Зыбкий туман привел  в  движение  лес:  каждое  дерево  тихонько
кралось куда-то, и бесшумно, как большие черные кошки,  кружили  кусты.
Вершины деревьев  хрипло  шептались  на  ветру,  предсказывали  судьбу,
пророчили смерть. Пилон знал,  что  лучше  не  слушать  речи  деревьев.
Провидение будущего никому еще не приносило добра, а кроме  того,  этот
шепот нес погибель человеческим  душам.  Пилон  не  стал  слушать  речи
деревьев.
     Он зигзагами шел по лесу, а Большой Джо шел рядом  с  ним,  словно
громадный настороженный пес. Одинокие безмолвные люди проходили мимо  и
шли дальше, не окликнув их; и мертвецы бесшумно проходили  мимо  и  шли
дальше, не окликнув их.
     Далеко внизу, на маяке, завыла в сгустившемся тумане  сирена;  она
рыдала, изливая свою печаль по всем славным  кораблям,  разбившимся  на
безжалостном рифе,  и  по  всем  тем,  которым  еще  суждено  было  там
разбиться.
     Пилон содрогнулся, и ему стало холодно, хотя ночь была теплой. Еле
слышным шепотом он начал читать "Ave Maria".
     Им встретился серый человек, который шел,  опустив  голову,  и  не
окликнул их.
     Минул час, а Пилон и Большой Джо все еще бродили по  лесу  так  же
неприкаянно, как мертвецы, которыми была полна эта ночь.
     Вдруг Пилон остановился. Его рука нащупала локоть Джо.
     - Видишь? - шепнул он.
     - Где?
     - Вон там, прямо впереди.
     - Кажется, вижу.
     Пилону мнилось, что он видит смутный столп бледно- голубого света,
исходящий из земли в десяти ярдах перед ним.
     - Большой Джо, - прошептал он,  -  найди  две  палки  фута  в  три
длиной. Я боюсь отвести глаза. Я могу его потерять.
     Он стоял, как пойнтер над дичью, а Большой Джо кинулся за палками.
Пилон слышал, как он отломил две сухие сосновые ветки. Потом  раздалось
потрескивание - это  Большой  Джо  очищал  ветки  от  сучков.  А  Пилон
по-прежнему смотрел  на  бледное  призрачное  сияние.  Оно  было  таким
слабым, что порой вовсе исчезало. Иногда Пилону казалось, что  оно  ему
только чудится. Он не отвел взгляда, когда Большой Джо сунул ему в руку
две палки. Пилон сложил палки под прямым углом и медленно пошел вперед.
держа перед собой крест. Когда он приблизился, свет словно растаял,  но
Пилон уже заметил там, откуда он пробивался, совершенно круглую впадину
в ковре из сосновых игл.
     Пилон положил свой крест на эту впадину и произнес
     - Все, что лежит тут, принадлежит мне по  npaвy  открытия.  Прочь,
все злые духи. Прочь, души тех, кто зарыл клад.  In  nomine  Patris  et
Filius et Spiritus Sanctil [Во имя отца и сына и святого духа!  (лат.)]
- Тут он перевел дух и сел на землю.
     - Мы нашли его, друг мой Большой Джо, - вскричал он. - Много лет я
искал его, и вот нашел.
     - Давай копать, - сказал Большой Джо.
     Но Пилон досадливо помотал головой.
     - Когда все духи свободно бродят по земле? Когда даже  быть  здесь
опасно? Ты дурак, Большой Джо. Мы просидим тут до утра,  потом  заметим
место, а копать будам завтра  ночью.  Света  больше  никто  не  увидит,
потому что мы придавили его крестом. А завтра ночью  никакой  опасности
уже не будет.
     Теперь, когда они уселись на сухую хвою, ночь  показалась  им  еще
более жуткой,  но  крест,  словно  маленький  костер,  источал  теплоту
святости и спокойствия. Однако, как всякий костер, он  грел  их  только
спереди. А спины их были открыты холодной и злой нечисти, бродившей  по
лесу.
     Пилон встал, очертил место, где  они  сидели,  большим  кругом  и,
замыкая его, оказался внутри.
     - Да не переступит никакая нечисть этой черты, заклинаю ее  именем
пресвятого Иисуса, - проговорил он нараспев.
     Потом он снова сел. И у него, и у  Большого  Джо  стало  легче  на
душе. Они слышали приглушенные шаги измученных, неприкаянных духов; они
видели огоньки, мерцавшие на проходивших мимо  призрачных  фигурах;  но
спасительная черта надежно защищала их. Никакие злые силы ни  здешнего,
ни потустороннего мира не могли проникнуть в круг.
     - А что ты сделаешь с деньгами? - спросил Большой Джо.
     Пилон бросил на него презрительный взгляд.
     -  Видно,  ты  никогда  не  ходил  искать  кладов,   Большой   Джо
Португалец, ведь ты даже  не  знаешь,  как  это  делается.  Я  не  могу
оставить этот клад себе. Если я стану выкапывать его для себя, он будет
уходить все глубже и глубже в землю, как устрица в песок, и  не  дастся
мне в руки. Нет, так кладов не ищут. Этот клад я выкопаю для Дэнни.
     Вся жившая в  Пилоне  мечта  об  идеальном  вырвалась  наружу.  Он
рассказал Большому Джо, как добр был Дэнни к своим друзьям.
     - А мы ничего для него не делаем, - говорил он. - Мы не платим  за
жилье. Иногда мы напиваемся и ломаем мебель. Мы деремся с Дэнни,  когда
злимся на него, и обзываем его разными словами. Мы  все  очень  плохие,
Большой Джо. И вот все мы - Пабло, и  Хесус  Мария,  и  Пират,  и  я  -
потолковали между собой и кое-что придумали.
     Сегодня мы все пошли в лес искать клад. И клад этот  мы  ищем  для
Дэнни. Дэнни такой хороший, Большой Джо. Он такой добрый,  а  мы  такие
плохие. Но если мы принесем ему большой мешок сокровищ, он  обрадуется.
И потому, что сердце мое чисто от корысти, мне было дано найти клад.
     - И ты ничего себе не  возьмешь?  -  недоверчиво  спросил  Большой
Джо.- Даже на бутылку вина?
     В Пилоне в эту ночь не осталось даже крупицы скверного Пилона.
     - Нет, ни единой золотой пылинки! Ни единого цента!  Это  все  для
Дэнни, все целиком.
     Большой Джо был разочарован.
     - Я столько ходил и не получу  за  это  даже  стаканчика  вина!  -
пожаловался он.
     - Когда мы отдадим эти деньги Дэнни,- тактично сказал Пилон, - он,
быть может, купит немножко вина. Конечно, я  об  этом  и  не  заикнусь,
потому что клад принадлежит Дэнни. Но мне думается, что он, может быть,
и купит немножко вина. И в таком случае, если ты сделал ему  что-нибудь
хорошее, он, пожалуй, угостит и тебя.
     Большой  Джо  утешился.  Он  давно  знал  Дэнни  и  считал  вполне
вероятным, что Дэнни купит довольно много вина.
     Над ними струилась ночь. Луна зашла, и  лес  погрузился  в  глухую
тьму. Сирена на мысу выла, не умолкая. И всю ночь напролет Пилон хранил
непорочную чистоту души. Он даже принялся читать  наставление  Большому
Джо, как это свойственно новообращенным.
     - Быть добрым и великодушным дело стоящее, - сказал он.  -  Благие
деяния не только  возводят  нам  приют  блаженства  на  небесах,  но  и
приносят скорую награду здесь на земле. По животу  разливается  золотое
тепло, словно после глотка крепкой перцовки. Дух божий облекает тебя  в
пиджак, мягкий, словно из верблюжьей шерсти. Я не  всегда  был  хорошим
человеком, Большой Джо Португалец. Я признаюсь в этом по доброй воле.
     Большой Джо был прекрасно осведомлен об этом и без его признания.
     - Я был плохим, - в экстазе  продолжал  Пилон,  наслаждаясь  своей
речью. - Я лгал и воровал. Я предавался распутству. Я прелюбодействовал
и поминал имя божие всуе.
     - И я тоже, - радостно вставил Большой Джо.
     - А к чему это привело. Большой Джо Португалец? Меня томил  страх.
Я знал, что попаду в ад. Но теперь я вижу,  что  нет  такого  грешника,
который не мог бы обрести прощения. Хотя я еще не побывал у исповеди, я
чувствую, что перемена во мне угодна богу, ибо  его  благодать  осенила
меня. Если и ты тоже изменишь свою жизнь. Большой Джо, если ты оставишь
пьянство,  и  драки,  и  девочек  Доры  Уильямс,  то,  быть  может,  ты
почувствуешь то же, что и я.
     Но Большой Джо крепко спал. Он всегда быстро засыпал,  как  только
переставал двигаться. Пилон уже не так явственно ощущал  осенившую  его
благодать, потому что не мог больше рассказывать о ней Большому Джо, но
он продолжал сидеть и смотреть на место, под которым покоился  клад,  а
небо из темного становилось серым, и за туманами  занималась  заря.  Он
видел, как деревья обретали форму и выступали из сумрака. Ветер  затих,
из кустов выбежали маленькие голубоватые кролики и запрыгали  по  сухой
хвое. Глаза Пилона слипались, но он был счастлив.
     Когда рассвело, он ногой растолкал Большого Джо.
     - Пора идти домой к Дэнни. Уже день.
     Пилон отбросил крест, так как он уже больше не был нужен,  и  стер
спасительную черту, - А теперь, - сказал он, - мы должны запомнить  это
место по деревьям и камшям, потому что никаких заметок делать нельзя.
     - Давай выкопаем его сейчас, - предложил Большой J Джо.
     -  И  пусть  вся  Тортилья-Флэт  явится  к  нам  на   подмогу,   -
саркастически закончил Пилон.
     Они внимательно осмотрели все кругом, замечая:
     - Вот три дерева рядом справа и два слева. Вон там  кусты,  а  тут
большой камень.
     Наконец они ушли от клада, старательно запоминая дорогу.
     В доме Дэнни они увидели усталых друзей.
     - Вы что-нибудь нашли? -осведомились те.
     - Нет, - быстро ответил  Пилон,  предупреждая  признание,  готовое
сорваться с губ Большого Джо.
     - Пабло думал, что видел свет, но свет исчез  прежде,  чем  он  до
него добрался. А Пират видел призрак старухи, и с ней была его собака.
     Пират заулыбался.
     - Старуха оказала, что моя собака теперь счастлива.
     - Со мной пришел Большой Джо Португалец, он вернулся из  армии,  -
возвестил Пилон.
     - Здорово, Джо.
     - У вас тут очень  неплохо,  -  сказал  Португалец,  непринужденно
опускаясь в кресло.
     - Держись подальше от моей кровати, - предупредил; его Дэнни,  ибо
он знал, что Джо Португалец отсюда больше не уйдет. В том, как он сидел
в кресле, закинув ногу на ноту, чувствовалась домашняя небрежность.
     Пират вышел во двор, забрал свою тачку и отправился в  лес  рубить
дрова; но остальные пятеро  улеглись,  подставляя  себя  тем  солнечным
лучам, которые успели пробиться сквозь туман, и вскоре крепко уснули.
     Когда они проснулись, день был уже в  разгаре.  Пробудившись,  они
потянулись, сели и скучным взглядом уставились на залив, на  коричневый
танкер, который медленно выходил в  открытое  море.  Пират  оставил  на
столе свои сумки, и друзья, открыв  их,  достали  еду,  которую  собрал
Пират.
     Большой Джо направился по дорожке к покосившейся калитке.
     - Вечером увидимся, - крикнул он Пилону.
     Пилон провожал его  тревожным  взглядом,  пока  не  убедился,  что
Большой Джо спускается по холму в Монтерей, а не  поднимается  к  лесу.
Четверо друзей расположились поудобнее и в приятной дремоте следили  за
тем, как наступает вечер.
     В сумерках вернулся Джо Португалец. Пилон отвел его в угол  двора,
подальше от дома, и они коротко посовещались.
     -Мы возьмем инструменты взаймы у миссис Моралес,- сказал Пилон.  -
Лопата и мотыга прислонены к ее курятнику.
     Когда совсем стемнело, они отправились в путь.
     - Мы идем в гости к девочкам, знакомым Джо Португальца, -  сообщил
Пилон остальным.
     Пилон и Джо осторожно проникли во  двор  миссис  Моралес  и  взяли
взаймы лопату и мотыгу. И  тут  Большой  Джо  вытащил  из  придорожного
бурьяна бутыль вина.
     - Ты продал клад ,- в ярости крикнул  Пилон,  -  ты  предатель,  о
собачья собака!
     Большой Джо невозмутимо успокоил его.
     - Я не сказал, где лежит клад, - заявил он  с  достоинством.  -  Я
сказал вот так: "Мы нашли клад, - сказал я. - Но он принадлежит  Дэнни.
Когда Дэнни его получит, я займу у него доллар и заплачу за вино".
     Пилон был ошеломлен.
     - И тебе поверили, и тебе  дали  вина?  -  с  сомнением  в  голосе
спросил он.
     - Ну, - запнувшись объяснил Большой Джо,- я оставил  одну  вещь  в
залог того, что я принесу доллар.
     Пилой молниеносно повернулся и схватил его за горло.
     - Что ты оставил?
     - Только одно крохотное одеяло, Пилон, - жалобно проскулил Большой
Джо.- Всего одно одеяло.
     Пилон принялся его трясти, но Большой  Джо  был  так  грузен,  что
Пилону удалось встряхнуть только самого себя.
     - Какое одеяло? - крикнул он. - Говори, какое одеяло ты украл?
     Большой Джо захныкал:
     - Только одно - у Дэнни. Одно-единственное. Ведь у него их два.  Я
взял только самоесамое крохотное.  Не  бей  меня,  Пилон.  Второе  было
больше. А это Дэнни получит обратно, когда мы выкопаем клад.
     Пилон одним рывком повернул его и вложил все  свое  негодование  в
меткий пинок.
     - Свинья, - сказал он. - Подлый ворюга. Ты вернешь это  одеяло,  а
не то я из тебя ремней понаделаю.
     Большой Джо попробовал смягчить его.
     - Я подумал, что ведь мы стараемся для Дэнни,- прошептал он.  -  Я
подумал: "Дэнни будет так рад,  и  он  сможет  купить  себе  сто  новых
одеял".
     - Замолчи, - сказал Пилон. - Ты вернешь это самое  одеяло,  или  я
тебя камнем изобью.
     Он взял бутылку, откупорил ее и сделал  несколько  глотков,  чтобы
успокоить  свою  возмущенную  щепетильность;  а  потом  воткнул  пробку
обратно и не дал Португальцу ни капли.
     - За эту кражу копать будешь ты. Бери инструмент и иди за мной.
     Большой Джо заскулил, как щенок, и повиновался. У него не  хватало
мужества восстать против праведного гнева Пилона.
     Они долго искали заветное место.  Было  уже  очень  поздно,  когда
Пилон наконец указал на три стоящие рядом дерева.
     - Тут, - заявил он.
     Они рыскали по прогалине, пока не нашли  круглую  впадину.  В  эту
ночь лес не был затянут туманом, и им помогал лунный свет.
     Теперь, поскольку ему не надо было копать, Пилон  начал  развивать
новую теорию добывания кладов.
     - Иногда деньги закапывали в мешках, - сказал  он.-  И  мешки  эти
сгнивали. Если  ты  будешь  копать  прямо  на  этом  месте,  то  можешь
растерять часть денег.
     Он очертил впадину широким кругом.
     - Так вот, вырой по этой черте глубокую канаву, и мы подберемся  к
сокровищу снизу.
     - А ты разве копать не будешь? - спросил Большой Джо.
     Пилон дал выход своей ярости.
     - Значит, это я ворую одеяла? - кричал он. - Это я  краду  вещи  с
постели друга, который приютил меня?
     - Ну, один я копать не стану, - заявил Большой Джо.
     Пилон схватил большой  сосновый  сук,  который  еще  накануне  был
половиной  святого  креста,  и  грозно  приблизился  к   Большому   Джо
Португальцу.
     - Вор! - прорычал он.  -  Грязная  свинья,  фальшивый  друг!  Бери
лопату.
     Храбрость Большого Джо испарилась, и он нагнулся за  лопатой.  Он,
возможно, и заспорил бы, но совесть его была слишком нечиста, и  Пилон,
на чьей стороне были правота и сосновая  дубинка,  внушал  ему  сильный
страх.
     Большой Джо питал отвращение к самой идее  копания.  В  траектории
движущейся лопаты не было ничего эстетического. Цель же всей работы, то
есть извлечение земли из одного места и перенесение  ее  в  другое,  не
может  не  показаться  человеку  с  более  возвышенными   устремлениями
бесполезной и нелепой. Чего достигнет он, даже  если  посвятит  копанию
всю свою жизнь? Правда, чувства Большого Джо не были столь  сложны.  Он
просто не любил копать. Он записался в армию чтобы  драться,  а  вместо
этого только и делал, что копал.
     Но Пилон зорко следил за ним,  и  вокруг  места  с  кладом  начала
изгибаться канава. Ссылки на болезнь, голод и  непосильность  подобного
труда не  приносили  пользы.  Пилон  был  неумолим  и,  не  переставая,
попрекал  Джо  преступной  кражей  одеяла.   Джо   хныкал,   жаловался,
протягивал руки, чтобы показать ссадины и мозоли, но Пилон не давал ему
передышки и заставлял копать.
     Наступила  полночь,  и  глубина  канавы   достигла   трех   футов.
Закукарекали петухи в Монтерее. Луна зашла за деревья. И наконец  Пилон
отдал приказ подбираться к сокровищу. Земля все медленнее  вылетала  из
канавы. Большой Джо был  совсем  измучен.  Перед  самым  рассветом  его
лопата ударилась о что-то твердое.
     - Ой! - вскричал он. - Вот он, Пилон!
     Находка была  большой  и  квадратной,  Они  принялись  лихорадочно
выкапывать ее, хотя в темноте совсем не видели, что это такое.
     - Осторожнее! - предостерег Пилон. - Не повреди его.
     Утро наступило прежде, чем они успели выкопать  свой  клад.  Пилон
почувствовал под  рукой  что-то  металлическое  и  наклонился  в  сером
полумраке, стараясь разглядеть, что же они нашли.  Нашли  они  бетонную
плиту  внушительных  размеров.  Сверху  в  нее  была  вделана   круглая
бронзовая бляха. Пилон прочел по складам:

"Геодезическая служба Соединенных Штатов - 1915 Высота шестьсот футов".

     Пилон сел на дно ямы, и плечи его уныло сгорбились.
     - Значит, это не клад? - жалобно спросил Большой Джо.
     Пилон ничего не ответил. Большой Джо внимательно осмотрел плиту, и
брови его задумчиво сдвинулись. Он повернулся к опечаленному Пилону.
     - Может, мы отдерем эту прекрасную медную дощечку и продадим ее?
     Пилон поднял склоненную в горести голову.
     - Джонни Помпом нашел такую штуку, -  оказал  он  со  спокойствием
безмерного разочарования. - Джонни  Помпом  отодрал  медную  дощечку  и
попробовал ее продать. За выкапывание таких штук полагается год тюрьмы,
- тоскливо заключил Пилон. - Год тюрьмы и две тысячи долларов штрафа.
     Томимый страданием. Пилон хотел только одного:  поскорее  уйти  от
этого рокового места. Он  встал,  вырвал  пук  травы,  чтобы  завернуть
бутылку, и начал спускаться с холма.
     Большой Джо сочувственно затрусил позади.
     - Куда мы идем? - спросил он.
     - Не знаю, - сказал Пилон.
     Когда они добрались до берега моря, солнце  уже  сияло  вовсю,  но
Пилон не остановился даже здесь. Он брел по  слежавшемуся  песку,  пока
Монтерей не остался далеко позади и только  песчаные  дюны  Сисайда  да
сверкающие волны залива могли видеть его  печаль.  Наконец  он  сел  на
сухой песок под горячими лучами солнца. Большой Джо сел рядам с ним,  и
ему показалось, что в молчаливых страданиях  Пилона  почему-то  повинен
он. Пилон снял траву с  бутылки,  вытащил  пробку  и  сделал  несколько
больших глотков; но печаль - это  матерь  сострадания,  и  он  протянул
бесчестному Джо принадлежащую ему же бутылку.
     - Как мы старались! - вскричал Пилон. - Как влекли нас наши мечты!
Я уже думал: вот мы несем Дэнни мешки с золотом. Я видел, каким  станет
его лицо. Он удивился бы. И долго-долго не мог  бы  атому  поверить.  -
Пилон отобрал бутылку у Большого Джо и сделал чудовищный  глоток.  -  И
ничего этого не будет. Нынешняя ночь развеяла все надежды.
     Солнце  уже  сильно  припекало.  И,  несмотря   на   свое   тяжкое
разочарование,  Пилон  почувствовал,  что   его   охватывает   коварное
успокоение,  предательское  желание  отыскать  в  случившемся   хорошую
сторону.
     Джо Португалец, по обыкновению, втихомолку отпил больше,  чем  ему
полагалось. Пилон в негодовании отобрал у него бутылку и несколько  раз
основательно к ней приложился.
     - В конце концов, - философски заметил он, - если бы  мы  отыскали
золото, оно, быть может, и не пошло бы на пользу Дэнни. Он ведь  всегда
был бедняком. И, разбогатев, мог бы рехнуться. Большой Джо торжественно
кивнул. Вино в бутылке все убывало и убывало.
     - Счастье лучше богатства, - сказал Пилон. - Если  мы  постараемся
сделать его счастливым, это будет куда лучше, чем  дарить  ему  деньги.
Большой Джо снова кивнул и разулся.
     - Сделать его счастливым - это ты правильно говоришь.
     Пилон меланхолично напустился на него.
     - Ты всего только свинья и не достоин того, чтобы жить с людьми, -
кротко сказал он. - Тебя, похитителя одеяла Дэнни, следовало бы держать
в конуре и кормить картофельными очистками.
     Теплые  солнечные  лучи  совсем  их  разморили.  Маленькие  волны,
шепчась, набегали на песок. Пилон разулся.
     - Остаток пополам, - сказал Большой Джо, и они допили все вино  до
последней капли.
     Пляж мерно покачивался, подымаясь и опускаясь, как океанская зыбь.
     - Ты неплохой человек, - сказал Пилон.
     Но Большой Джо Португалец уже спал. Пилон снял куртку и прикрыл ею
лицо. Через несколько секунд он тоже погрузился в сладкий сон.
     Солнце описывало по небосводу обычную  дугу.  Прилив  разлился  по
пляжу и вновь отступил. К  спящим,  подпрыгивая,  стайкой  приблизились
зуйки и внимательно их осмотрели.  Бродячая  собака  обнюхала  их.  Две
пожилые дамы, собиравшие морские раковины, увидели их неподвижные  тела
и торопливо прошли мимо, - а вдруг  эти  мужчины  проснутся  и  кинутся
вслед, чтобы напасть на них с преступными намерениями!  Просто  ужасно,
единодушно решили они, что полиция не желает принимать никаких мер  для
предотвращения подобных случаев.
     - Они пьяны, - сказала одна из дам.
     Другая обернулась и посмотрела на спящих.
     - Пьяные скоты, - согласилась она.
     Когда наконец солнце скрылось за соснами на холме позади Монтерея,
Пилон проснулся. Рот его пересох, словно  обожженный  квасцами,  голова
болела, а тело совсем затекло от  долгого  лежания  на  жестком  песке.
Большой Джо продолжал храпеть.
     - Джо! - окликнул его Пилон, но Джо даже не пошевелился.
     Пилон приподнялся на локте и посмотрел на море.
     "Не худо бы смочить рот глотком вина",-  подумал  он  и  поднес  к
губам бутыль, но ни единая капля не увлажнила его сухого  языка.  Тогда
он вывернул карманы в надежде, что в них,  покуда  он  спал,  произошло
чудо, - однако чуда в них не произошло. Он обнаружил  только  сломанный
перочинный нож, за который уже раз  двадцать  тщетно  пытался  получить
стакан вина. И еще рыболовный крючок в кусочке пробки, обрывок  грязной
бечевки, собачий зуб и несколько ключей, не подходящих ни к  одному  из
известных Пилону замков. Среди всей этой коллекции  не  было  ни  одной
вещи,   на   которую   Торрелли   польстился   бы   даже   в   припадке
умопомешательства.
     Пилон задумчиво посмотрел на Большого Джо.
     "Бедняга, - подумал он. -  Когда  Джо  Португалец  проснется,  его
будет мучить точно такая же жажда. Он будет рад,  если  я  припасу  для
него глоток вина".
     Он попробовал растолкать Большого  Джо,  но  тот,  буркнув  что-то
невнятное, продолжал храпеть, и Пилон обшарил  его  карманы.  Он  нашел
медную брючную пуговицу, металлическую бляху с надписью "В  "Голландце"
кормят вкусно", пять обгорелых спичек и кусок жевательного табака.
     Пилон присел на корточки. Выхода не было. Хотя его глотка  властно
требовала вина, ему оставалось только иссохнуть в этих песках.
     Тут его  внимание  привлекли  саржевые  брюки  Португальца,  и  он
тихонько пощупал их.
     "Хорошая материя, - подумал он. - С какой стати должен этот подлый
Португалец расхаживать в штанах из такой хорошей материи, когда все его
друзья носят бумажные?"
     Затем он вспомнил, как плохо сидят эти брюки на Большом  Джо,  как
тесны они ему в поясе, даже когда он не  застегивает  верхних  пуговиц,
как они ему коротки. "А ведь  человек  благопристойного  роста  был  бы
счастлив обзавестись такими штанами".
     Пилон вспомнил,  в  каком  преступлении  повинен  Большой  Джо,  и
почувствовал  себя  ангелом-мстителем.  Как  смеет  эта  чумазая  дылда
наносить Дэнни подобные оскорбления!
     "Когда он проснется, я изобью его!.. Однако, - тут же возразил  на
это Пилон - моралист, - он совершил кражу. И ему было бы хорошим уроком
узнать, каково это, когда  у  тебя  что-нибудь  крадут.  Какой  толк  в
наказании, если оно ничему не учит?"
     Позиция Пилона была совершенно  неуязвима.  Если  он  одним  махом
сумеет отомстить за Дэнни, проучить Большого Джо,  преподать  ему  урок
этики и раздобыть вина, кто во всем мире решится осудить его?
     Он изо  всех  сил  толкнул  Португальца,  но  Большой  Джо  только
отмахнулся от него, как от мухи.  Пилон  ловко  стянул  с  него  брюки,
скатал их и небрежной походкой направился в ту сторону, где  за  дюнами
лежал Монтерей.
     Торрелли не было дома, и дверь  Пилону  открыла  миссис  Торрелли.
Несколько минут он напускал на себя таинственность, но в  конце  концов
предъявил ей брюки.
     Она решительно покачала головой.
     - Но поглядите же хорошенько, - не отступал  Пилон.  -  Вы  видите
только грязь и пятна. А вы поглядите, какая под ними  хорошая  материя!
Подумайте,  сеньора!  Вы  выводите  эти  пятна  и  отглаживаете  брюки!
Приходит Торрелли. Он молчит,  у  него  дурное  настроение.  И  тут  вы
показываете ему эти великолепные штаны. Посмотрите, как заблестели  его
глаза! Посмотрите, как  он  рад!  Он  сажает  вас  к  себе  на  колени!
Посмотрите, как он улыбается вам, сеньора! Столько счастья - и всего за
один галлон красного вина!
     - Штаны сзади совсем протерлись, - сказала она.
     Пилон поднял брюки и посмотрел их на свет.
     - Разве сквозь них можно что-нибудь разглядеть?  Нет!  Просто  они
стали мягкими и удобными. Они как раз в самом лучшем состоянии.
     - Нет, - твердо сказала она.
     - Вы жестоки к своему мужу, сеньора. Вы лишаете его счастья.  И  я
не удивлюсь, если увижу, что он  ухаживает  за  другими  женщинами,  не
такими бессердечными. Ну, не галлон, так хоть кварту?
     В конце концов миссис Торрелли не устояла, и  Пилон  получил  свою
кварту. Он тут же выпил все вино.
     - Вы сбиваете цену счастья, - сказал он с упреком. - Я должен  был
бы получить по крайней мере полгаллона.
     Миссис Торрелли была тверже гранита. Больше Пилон  не  получит  ни
капли. Пилон  сидел  на  кухне  миссис  Торрелли  и  угрюмо  размышлял:
"Бессовестная ростовщица. Она задаром выманила у  меня  штаны  Большого
Джо".
     Пилон с грустью вспомнил о своем друге, оставшемся там, среди дюн.
Что с ним теперь будет? Если он пойдет в город,  его  арестуют.  А  что
сделала эта гарпия, чтобы заслужить такие штаны? Она попыталась  купить
у Пилона штаны, принадлежащие его другу, за жалкую  кварту  никудышного
вина. Пилон почувствовал, как в нем закипает гнев против нее.
     - Я ухожу, - объявил  он  миссис  Торрелли.  Брюки  уже  висели  в
чуланчике за кухней.
     - Всего  хорошего,  -  ответила  через  плечо  миссис  Торрелли  и
отправилась в маленькую кладовку за припасами для обеда.
     По пути на улицу Пилон прошел мимо чуланчика и захватил с собой не
только брюки Большого Джо, но и одеяло Дэнни.
     Пилон шагал по пляжу, направляясь к тому  месту,  где  он  оставил
Большого Джо. На песке впереди  пылал  яркий  костер,  и  Пилон  вскоре
заметил, что на  фоне  огня  мелькают  маленькие  силуэты.  Уже  совсем
стемнело, и он шел, ориентируясь на огонь. Приблизившись, он сообразил,
что это пикник девочек-скаутов. Дальше Пилон продвигался крадучись.
     Сперва он никак не мог найти  Большого  Джо,  но  в  конце  концов
разглядел его: тот лежал, по пояс зарывшись  в  песок,  совсем  потеряв
голос от холода и страха. Пилон твердым  шагом  приблизился  к  нему  и
протянул ему брюки.
     - Бери их. Большой Джо, и радуйся, что получил их обратно.
     У Джо зуб на зуб не попадал.
     - Кто украл мои штаны. Пилон? Я лежу  здесь  уж  не  знаю  сколько
часов - я ведь не мог уйти из-за этих девчонок.
     Пилон услужливо заслонил Португальца от девочек, хлопотавших около
костра. Большой Джо стряхнул с ног прилипший к ним холодный сырой песок
и натянул брюки. Потом они с Пилоном бок о бок побрели по темному пляжу
туда, где огни Монтерея, словно нити бус, опоясывали  холм.  В  глубине
пляжа, припав к  земле,  как  усталые  гончие,  лежали  дюны,  а  волны
потихоньку разучивали удары и чуть-чуть шипели.  Ночь  была  холодна  и
надменна, ее теплая жизнь исчезла без следа,  и  она  горько  и  грозно
напоминала человеку, что он одинок в мире и одинок среди себе  подобных
и что нигде его не ждет утешение.
     Пилон был все еще погружен в мрачные мысли, и  Джо  Португалец  не
мог не почувствовать, что его друг чем-то глубоко  взволнован.  Наконец
Пилон повернулся к нему.
     - Это учит нас, что доверять женщине - величайшая глупость.
     - Значит, мои штаны украла какая-то женщина? - в волнении  спросил
Большой Джо.Кто это? Я ей покажу!
     Но Пилон  только  грустно  покачал  головой,  как  старик  Иегова,
который, отдыхая в седьмой день творения, узрел, что созданный  им  мир
нуден и плох.
     - Она наказана, - сказал Пилон. - Можно даже оказать, что она сама
себя наказала, а что может быть лучше? Она приобрела  твои  штаны,  она
завладела ими в алчности, а теперь она их лишилась.
     Подобные рассуждения были выше понимания  Большого  Джо  -  в  них
крылись  тайны,  с  которыми  лучше  не  связываться.  Именно  этого  и
добивался Пилон. Большой Джо смиренно сказал:
     - Спасибо, Пилон, что ты вернул мои штаны.
     Но Пилон  так  погрузился  в  философские  размышления,  что  даже
благодарность потеряла всякую цену в его глазах.
     - Пустяки, - оказал он. - Во всем этом  деле  важен  только  урок,
который мы можем из него извлечь.  Они  свернули  с  пляжа  к  холму  и
миновали  огромную  серебристую  башню  газового  завода.  Большой  Джо
Португалец был невыразимо счастлив оттого, что он идет рядом с Пилоном.
     "Вот человек, который заботится о своих друзьях,  -  думал  он.  -
Даже когда они спят, он бодрствует, чтобы с ними не случилось беды".
     Он принял твердое решение когда-нибудь сделать  Пилону  что-нибудь
приятное.

ГЛАВА IX
  О том, как Дэнни попал в ловушку пылесоса, и о том, как друзья Дэнни
                               спасли его

     Долорес Энграсиа Рамирес жила  в  собственном  домике  на  дальнем
конце Тортилья-Флэт. Она помогала по хозяйству нескольким монтереевским
дамам и была одной из подлинных дочерей Золотого Запада.  Она  не  была
хорошенькой, эта пайсана  с  худым  лицом,  но  в  ее  движениях  порой
сквозила томность, а  в  голосе  звучала  хрипотца,  которая  нравилась
некоторым мужчинам. Иногда в ее глазах, туманя их, загоралась дремотная
страсть,  которую  мужчины,  подвластные   велениям   плоти,   находили
привлекательной и манящей.
     Она отличалась раздражительностью, и когда давала ей волю,  никому
не показалась бы желанной, но сердце у нее было влюбчивое, и недаром  в
Тортилья-Флэт ее прозвали "Конфеткой" Рамирес. Когда она находилась  во
власти нежного чувства, на нее было просто приятно  смотреть.  Как  она
облокачивалась о свою калитку! Каким воркующим становился eе голос! Как
колыхались ее бедра, то прижимаясь к самому забору, то плавно отступая,
то вновь к нему прижимаясь словно ленивые летние волны,  накатывающиеся
на песок!
     Кто еще мог так томно  произнести  простые  слова:  -  Ay,  amigo.
Alonde vas? [Здравствуй, дружок. Куда ты идешь? (исп.)]
     Правда, чаще голос ее бывал визгливым, лицо -  жестким  и  острым,
как  лезвие  топора,  фигура  -  неуклюжей,  а   намерения   -   самыми
эгоистичными. Вторая, более мягкая сторона ее натуры просыпалась в  ней
только раза два в неделю, и к тому же обычно по вечерам.
     Когда  Конфетка  услышала,  что  Дэнни  получил  наследство,   она
порадовалась за него.  Теперь  она  мечтала  о  том,  чтобы  стать  его
спутницей жизни, как, впрочем и все обитательницы Тортилья-Флэт.  Вечер
за вечером она стояла у калитки, ожидая, чтобы он прошел мимо и  угодил
в ее тенета. Но в течение долгого времени  на  ее  приманку  попадались
только бедные индейцы и пайсано, у которых не было собственных домов  и
даже  одежда  порой  оказывалась  беглянкой  из  чьих-то  более  полных
гардеробов.
     Конфетку это не устраивало. Дом ее был расположен выше по  склону,
в той части квартала, куда Дэнни заглядывал редко. Сама же Конфетка  не
могла отправиться искать его. Она была  порядочной  женщиной  и  строго
соблюдала правила приличия. Вот  если  бы  Дэнни  прошел  мимо,  и  они
поболтали бы, как положено старым друзьям, и он зашел бы к  ней  выпить
стаканчик вина, и если бы затем природа оказалась  слишком  сильной,  а
она сопротивлялась бы не слишком упорно, вот тогда  приличия  почти  не
были бы нарушены. Но она и помыслить не могла  о  том,  чтобы  покинуть
свою паутину у калитки.
     Месяцы шли, а ей по-прежнему приходилось  довольствоваться  только
теми поклонниками, у которых в карманах было пусто. Но в  Тортилья-Флэт
не так уж много улиц. Рано или поздно Дэнни неизбежно должен был пройти
мимо  калитки  Долорес  Энграсиа  Рамирес;  и  так  в  конце  концов  и
случилось.
     За все время их давнего знакомства Дэнни ни разу не проходил  мимо
дома Конфетки при более благоприятных для нее обстоятельствах.  Дело  в
том, что не далее как в это  утро  Дэнни  нашел  ящик  медных  гвоздей,
потерянный Центральной компанией  поставок.  Поскольку  рядом  не  было
видно  никого  из  служащих  компании,  он  решил,  что  это  бесхозное
имущество. Поэтому Дэнни извлек гвозди из ящика и переложил их в мешок.
Затем он позаимствовал тачку Пирата, а заодно и  самого  Пирата,  чтобы
эту тачку толкать, и отвез свою  находку  на  склад  Западной  компании
поставок, где продал гвозди за три доллара. Ящик он подарил Пирату.
     - Ты можешь хранить в нем  всякие  вещи,  -  сказал  он.  И  Пират
обрадовался.
     И вот теперь Дэнни спускался с холма, направляясь по прямой  линии
к заведению Торрелли, а в кармане у него покоились три доллара.
     Голос Долорес  был  полон  сладостной  хрипотцы,  словно  жужжание
шмеля:
     - Ay, amigo. Alonde vas?
     Дэнни остановился. Планы его внезапно изменились.
     - Как поживаешь, Конфетка?
     - А не все ли равно? Моим друзьям  это  неинтересно,  -  кокетливо
сказала она. И бедра ее томно заколыхались.
     - Как так? - спросил он.
     - А разве мой друг Дэнни хоть разок навестил меня?
     - Ну вот я здесь, - галантно заявил он.
     Она чуть-чуть приоткрыла калитку.
     - Может, ты зайдешь выпить в честь дружбы стаканчик вина?
     Дэнни последовал за ней в дом.
     - Что это ты делал в лесу? - проворковала она.
     И тут Дэнни  совершил  роковую  ошибку.  Он  тщеславно  поведал  о
заключенной им  на  вершине  холма  сделке  и  похвастал  своими  тремя
долларами.
     - Правда, вина у меня только-только на две рюмочки, - сказала она.
     Они расположились на кухне и выпили  по  стаканчику  вина.  Вскоре
Дэнни весьма рыцарственно и пылко покусился  на  добродетель  Конфетки,
но, к своему удивлению,  встретил  отпор,  совершенно  неожиданный  для
женщины ее телосложения и репутации. Это его очень  рассердило,  ибо  в
нем пробудился безобразный  зверь  похоти.  Только  когда  он  собрался
уходить, все объяснилось.
     Воркующий голос произнес:
     - Может, ты зайдешь навестить меня вечерком, Дэнни?
     Глаза Конфетки затуманились дремотным призывом.
     - Соседи...- тактично вздохнула она.
     Тут он все понял.
     - Я приду вечером, - сказал он.
     До вечера было еще далеко. Дэнни шел по улице,  вновь  направляясь
прямо к Торрелли. Зверь в нем  чудесно  преобразился.  Из  разъяренного
рычащего волка он стал большим, мохнатым сентиментальным медведем.
     "Я куплю вина для этой милой Конфетки",- думал Дэнни.
     И тут ему навстречу попался Пабло, а  у  Пабло  было  две  палочки
жевательной резинки. Он протянул одну Дэнни и пошел рядом с ним.
     - Куда ты идешь?
     - Сейчас не время для дружбы, - досадливо сказав Дэнни.- Сперва  я
собираюсь купить вина в подарок одной даме. Если хочешь,  можешь  пойти
со мной, но больше чем на один стаканчик не  рассчитывай.  Мне  надоело
покупать вино для дам, чтобы его все до капли выпивали мои друзья.
     Пабло согласился, что это действительно невыносимо. Самому же  ему
нужно общество Дэнни, а не его вино.
     Они зашли в заведение Торрелли и выпили по стаканчику вина,  отлив
его из только  что  купленной  бутыли.  Дэнни  заявил,  что  неприлично
угощать  друга  однимединственным  стаканчиком  вина.  Как  ни   горячо
отказывался Пабло, они выпили по второму.
     "Дамам, - думал Дэнни,- не следует пить много вина.  Они  от  него
глупеют; а кроме того, вино усыпляет те чувства,  которые  делают  даму
особенно приятной".
     Они  выпили  еще  несколько  стаканчиков.  Полгаллона   -   вполне
приличный  подарок,  решили  они,  тем  более  что   Дэнни   собирается
спуститься в город купить ей что-нибудь еще. Они отмерили полгаллона  и
выпили все, что было выше черты. Затем Дэнни спрятал  бутыль  в  канаве
среди бурьяна.
     -  Я  буду  рад,  если  ты  пойдешь  со  мной  покупать   подарок,
Пабло,сказал он.
     Пабло понимал, чем объясняется это предложение. Во- первых,  Дэнни
не хотел расставаться с другом, а во-вторых, он опасался, что  вино  не
уцелеет, если оставить Пабло бродить, где  ему  вздумается.  С  большим
достоинством и подчеркнуто твердым  шагом  они  спустились  с  холма  в
Монтерей.
     Мистер Саймон из "Фирмы Саймона: вклады, ювелирные изделия, ссуды"
любезно пригласил их в свою  лавку.  Название  фирмы  достаточно  точно
указывало ассортимент товаров, которыми она торговала: на прилавке были
выставлены саксофоны, радиоприемники, ружья, ножи, удочки  и  старинные
монеты - каждая вещь подержанная, но тем не менее куда лучше новой, так
как ее части только- только приработались.
     - Вам что-нибудь показать? - спросил мистер Саймон.
     - Да, - сказал Дэнни.
     Хозяин лавки начал перечислять свои товары, но вскоре  остановился
на  полуслове,  заметив,  что  Дэнни  не  спускает  глаз   с   большого
алюминиевого  пылесоса.  Пылесборник  был  синий   в   желтую   клетку.
Электрический шнур -  длинный,  черный  и  глянцевитый.  Мистер  Саймон
нагнулся над пылесосом, потер его ладонью, отступил на шаг и бросил  на
него восхищенный взгляд.
     - Что-нибудь вроде пылесоса? - спросил он.
     - Сколько?
     - За этот четырнадцать долларов.
     Собственно говоря, мистер Саймон  не  столько  назначал  серьезную
цену, сколько старался выяснить, какими капиталами располагает Дэнни. А
Дэнни был охвачен желанием приобрести пылесос ведь он был таким большим
и блестящим! Ни у одной хозяйки в Тортилья-Флэт не было пылесоса. В эту
минуту Дэнни забыл, что в ТортильяФлэт не было также  и  электричества.
Он положил на прилавок свои два доллара и терпеливо ждал, пока  утихнет
буря: бешенство, негодование, печаль, вопли о нищете,  о  разорении,  о
надувательстве. Ему указывали на качество лака, на  цвет  пылесборника,
на особую длину шнура, на то, что один металл стоит дороже! А когда все
кончилось, Дэнни вышел из лавки, унося под мышкой пылесос.
     Нередко в  часы  дневного  досуга  Конфетка  доставала  пылесос  и
прислоняла его к стулу. А когда приходили соседки, она начинала  возить
его по полу, чтобы показать, как легко  он  движется.  И  она  тихонько
жужжала, подражая мотору.
     - Мой друг - человек богатый, -  говорила  она.  -  Вот  погодите,
скоро мне в дом протянут провода, полные электричества, а тогда  -  жж,
жж, жж! - и в комнате чисто.
     Соседки пытались опорочить подарок, заявляя: "Нет, щетка и  совок,
если только уметь ими пользоваться, куда надежнее!"
     Но их завистливая хула не могла повредить пылесосу.
     Обладание  им  подняло  Конфетку  на  самую  вершину  общественной
лестницы Тортилья-Флэт. Те, кто не знал ее  имени,  говорили  просто  -
"ну, эта, с подметальной машиной". Нередко, когда  мимо  дома  Конфетки
проходили ее враги, можно было видеть, как она возит пылесосом по полу,
жужжа во  весь  голос.  По  правде  говоря,  она  каждый  день,  кончив
подметать пол, обрабатывала  его  пылесосом,  руководствуясь  следующей
теорией: с электричеством он чистил бы лучше, но ведь нельзя  же  иметь
все сразу.
     Ей  завидовала  вся  округа.  Она  держалась  теперь   с   большим
достоинством и надменной любезностью  и  высоко  задирала  нос,  как  и
надлежит владелице  подметальной  машины.  В  любом  разговоре  она  не
забывала упомянуть о пылесосе: "Рамон проходил по улице сегодня,  когда
я пылесосила", "Луиза Митер порезала руку сегодня днем, часа через  три
после того, как я кончила пылесосить".
     Но, и упиваясь своим величием, она не  забывала  о  Дэнни.  В  его
присутствии  голос  ее  становился  хриплым  от  избытка  чувств.   Она
покачивалась, как сосна на ветру. И все свои вечера он проводил в  доме
Конфетки.
     Сперва его друзья не обращали внимания на эти отлучки, ибо  каждый
человек имеет право на увлечения. Но недели шли, и, наблюдая, как Дэнни
от семейной жизни становится все более бледным и апатичным, его  друзья
пришли к выводу, что  бурная  благодарность  Конфетки  вредна  для  его
здоровья. Они ревновали его к Конфетке, потому что, по их  мнению,  все
это затянулось.
     И Пилон, и Пабло, и Хесус Мария, каждый по очереди, принимались  в
отсутствие Дэнни ухаживать за дамой его сердца,  но  Конфетка,  хотя  и
была польщена, продолжала хранить верность тому, кто поднял ее на такую
завидную высоту. Она была бы не прочь припасти их  дружбу  на  будущее,
так как знала, что счастье капризно, но сейчас она  наотрез  отказывала
друзьям Дэнни в том, на что пока имел право только Дэнни.
     И вот его друзья в отчаянии составили заговор, чтобы погубить ее.
     Быть может, Дэнни в глубине души  уже  начал  уставать  от  нежной
привязанности Конфетки  и  от  необходимости  платить  ей  взаимностью.
Однако, если это и было так, он не признавался в этом даже самому себе.
     Как-то днем, часа в три, Пилон, Пабло и Хесус Мария, за которыми в
отдалении плелся Большой  Джо,  торжествуя,  возвращались  домой  после
крайне напряженного утра. Для выполнения  их  плана  потребовалась  вся
стальная логика Пилона, вся артистическая изобретательность Пабло,  вся
доброта и человечность Хесуса Марии Коркорана. Большой же Джо не внес в
это дело никакой лепты.
     И  вот  теперь,  словно  четыре   охотника   после   травли,   они
возвращались тем более довольные, что добыча далась  им  нелегко.  А  в
Монтерее совсем сбитый с толку бедняга итальянец постепенно приходил  к
заключению, что его надули.
     Пилон тащил бутыль вина, тщательно обернутую плющом. Они  радостно
прошествовали в дом Дэнни, и Пилон поставил бутыль на стол.
     Дэнни, очнувшись от крепкого сна, мягко улыбнулся, встал с постели
и расставил на столе банки из-под варенья. Затем он  разлил  вино.  Его
четыре друга устало опустились на стулья, утомленные трудным днем.  Они
молча и неторопливо потягивали вино, ибо настал тот  предвечерний  час,
когда в жизни Тортилья-Флэт наступает затишье. Почти все  ее  обитатели
отрываются в это время от своих занятий,  чтобы  обдумать  происшествия
минувшего дня и прикинуть, что сулит им вечер
     И в этот час всегда есть много тем для разговора. - Корнелия  Руис
завела себе сегодня нового дружка, - заметил Пилон. - Он совсем  лысый.
Его зовут Килпатрик. Корнелия говорит,  что  ее  прежний  друг  на  той
неделе три дня глаз домой не казал. А она этого не любит.
     - Корнелия слишком непостоянна, -  сказал  Дэнни  и  со  спокойным
удовлетворением  подумал  о  своем  собственном  прочном  благополучии,
зиждущемся на несокрушимом фундаменте пылесоса.
     - Отец Корнелии был еще хуже, - подхватил Пабло.-  Он  никогда  не
говорил правды. Один раз он взял у меня взаймы доллар. Я сказал об этом
Корнелии, а она хоть бы что.
     - Одна кровь. "Скажи мне, какой породы  твоя  собака,  и  я  скажу
тебе, на что она годна",- назидательно произнес Пилон.
     Дэнни  снова  наполнил  банки,  и  бутыль  опустела.  Они  грустно
поглядели на нее.
     Хесус Мария, это воплощение человечности, негромко сказал:
     - Я встретил Сузи Франсиско, Пилон. Она говорит что все в порядке.
Она уже три раза каталась с Чарли Гусманом на его мотоцикле. Первые два
раза, когда он. давала ему  твое  приворотное  зелье,  ему  становилось
нехорошо. Она думала, что оно не поможет. Но теперь Сузи говорит, чтобы
ты приходил за сладкими булочками, когда захочешь.
     - А из чего оно, это снадобье? - спросил Пабло.
     Пилон ответил сдержанно:
     - Всего  сказать  я  не  могу.  А  нехорошо  Чарли  Гусману  было,
наверное, от коры ядовитого дуба.
     Галлон вина иссяк слишком быстро. Все  шестеро  испытывали  жажду,
мучительную, как любовное томление,
     Пилон мигнул друзьям, они мигнули в ответ. Заговорщики были готовы
приступить к действиям. Пилон откашлялся.
     - Что ты такого натворил, Дэнни? Почему  над  тобой  смеется  весь
город?
     Дэнни обеспокоился:
     - Это ты о чем?
     Пилон усмехнулся.
     - Поговаривают, будто ты купил для одной дамы подметальную  машину
и что эта машина не будет работать, пока в дом не протянут  провода.  А
эти провода стоят очень дорого.  Вот  некоторые  и  смеются  над  таким
подарком.
     Дэнни заволновался.
     -  Этой  даме  нравится  подметальная   машина,   -   сказал   он,
оправдываясь.
     - Ну конечно, - согласился Пабло. - Она ведь многим говорила,  что
ты обещал протянуть в ее дом провода, чтобы машина могла работать.
     Дэнни совсем встревожился.
     - Она это говорила?
     - Да, так мне сказали.
     - Ничего я ей не обещал! - воскликнул Дэнни.
     - Если бы мне самому не  было  смешно,  я  бы  очень  рассердился,
слушая, как смеются над моим другом,- заметил Пилон.
     - А что ты будешь делать, когда она попросит тебя протянуть к  ней
провода? - спросил Хесус Мария.
     - Скажу ей "нет",-ответил Дэнни.
     Пилон рассмеялся.
     - Хотел бы я посмотреть, как ты это  сделаешь.  Не  так-то  просто
сказать этой даме "нет".
     Дэнни почувствовал, что друзья не одобряют его поведения.
     - Что же мне делать? - спросил он растерянно.
     Пилон подошел к решению этого вопроса с обычным педантизмом.
     - Если у этой дамы не будет подметальной машины, ей не нужны будут
провода, - сказал он после нескольких минут глубокого размышления.
     Остальные согласно закивали.
     - Поэтому, - продолжал Пилон, - надо забрать  у  нее  подметальную
машину.
     - Она мне ее ни за что не отдаст, - возразил Дэнни
     - Ну так мы тебе поможем, - объявил Пилон. - Я  заберу  машину,  а
взамен ты сможешь подарить этой даме галлон вина. Она даже  не  узнает,
куда делась подметальная машина.
     - Соседи увидят, как ты будешь ее уносить.
     - Ну нет, - ответил Пилон. - Ты оставайся дома, Дэнни, а я  заберу
машину.
     Дэнни вздохнул с облегчением, потому что его добрые друзья  пришли
к нему на помощь.
     Пилон был осведомлен обо всем, что  происходило  в  Тортилья-Флэт.
Его память регистрировала все, что видели его  глаза  или  слышали  его
уши. Он знал, что каждый день в половине пятого  Конфетка  отправляется
за покупками. Именно на эту ее привычку  он  и  рассчитывал,  составляя
свой план.
     - Будет лучше, если ты останешься в стороне, - сказал он Дэнни.
     Во дворе Пилон взял заранее приготовленный рогожный мешок. Вытащив
нож, он срезал с розового куста пышную ветку и засунул ее в мешок.  Как
он и рассчитывал, Конфетки дома не было.
     "А машина эта, собственно говоря, принадлежит Дэнни",-  сказал  он
себе.
     Потребовалась всего одна  минута,  чтобы  войти  в  дом,  положить
пылесос в мешок и искусно замаскировать отверстие мешка веткой розы.
     Выходя со двора. Пилон столкнулся с  Конфеткой.  Он  вежливо  снял
шляпу.
     - Я заходил на минутку, думал поболтать с тобой, - сказал он.
     - Так, может, ты посидишь, Пилон?
     - Нет. У меня дело в Монтерее. Уже поздно.
     - Куда ты несешь этот розовый куст?
     - Один человек в Монтерее хочет его купить.  Очень  хороший  куст.
Посмотри, какой он пышный.
     - Ну так заходи в другой раз, Пилон.
     Неторопливо шагая по  улице,  Пилон  не  услышал  гневного  вопля.
"Может, она не сразу его хватится",- подумал он.
     Половина задачи была  решена,  оставалась  вторая  половина.  "Что
будет делать Дэнни с этой машиной? - спросил  себя  Пилон.  -  Если  он
оставит ее у  себя.  Конфетка  узнает,  что  это  он  ее  взял.  Может,
выбросить? Нет, это ценная вещь. Значит, надо от нее избавиться  и  при
этом извлечь пользу от ее ценности".
     Теперь задача была решена окончательно, и Пилон начал спускаться с
холма по улице, ведущей к заведению Торрелли.
     Пылесос  был  большой  и  сверкающий.  Когда  Пилон  вновь   начал
подниматься по холму, он в каждой руке нес по бутыли с вином.
     Когда он вошел в дом Дэнни, друзья  встретили  его  молчанием.  Он
поставил одну бутыль на стол, а другую на пол.
     - Я принес тебе подарок для твоей дамы, - сказал он Дэнни. - А вот
немного винца и для нас.
     Они весело придвинули к столу свои стулья, потому что в их глотках
бушевал пожар. Когда первая бутыль была почти опорожнена. Пилон  поднес
свою банку к свече и посмотрел сквозь вино на ее огонек.
     - То, что случается, не имеет значения, - произнес  он.  -  Но  из
всего, что случается, можно извлечь урок. А из этого можно вывести, что
подарок, особенно предназначенный для дамы, не должен быть таким, чтобы
после него приходилось делать еще один подарок. И еще  из  этого  можно
вывести, что грешно делать слишком дорогие подарки, ибо  они  разжигают
алчность.
     Первая бутыль опустела. Друзья посмотрели на Дэнни, желая  узнать,
что он теперь сделает. До сих пор  он  молчал,  но  теперь  понял,  что
друзья ждут его решения.
     - Это была бойкая дама, - сказал он. - И с очень  добрым  сердцем.
Но, черт побери, - сказал он, - до чего мне все это  надоело!  -  И  он
откупорил вторую бутыль.
     Пират, сидевший в углу среди своих собак,  улыбнулся  про  себя  и
восхищенно прошептал:
     - Черт побери! До чего мне все это надоело!
     Эти слова показались Пирату прекрасными.
     Они не выпили и половины второго галлона и  успели  пропеть  всего
две песни, когда в комнату вошел молодой Джонни Помпом.
     - Я был у Торрелли,- сказал Джонни.  -  Он  совсем  взбесился.  Он
вопит как зарезанный. Он стучит кулаками по столу.
     Друзья посмотрели на него без особого интереса.
     - Если  с  Торрелли  случилась  какая-нибудь  неприятность,  то  и
поделом ему.
     - Сколько раз он отказывал своим постоянным клиентам в  стаканчике
вина!
     - А что случилось с Торрелли? - спросил Пабло.
     Джонни Помпом, поблагодарив, взял протянутую ему банку с вином.
     - Торрелли говорит, что он купил у Пилона подметальную  машину,  а
когда он прицепил ее к своему проводу, она не стала работать. Тогда  он
заглянул в ее нутро и оказалось, что в ней нет мотора. Он говорит,  что
убьет Пилона.
     Пилон был возмущен.
     - Я не знал, что у этой машины чего-то не хватает, - сказал он.  -
Но я ведь сказал - "поделом Торрелли, какая бы неприятность  с  ним  ни
случилась". Такая машина стоит не меньше четырех галлонов вина, а  этот
сквалыга Торрелли поскупился дать больше двух.
     Дэнни  все  еще  испытывал  к  Пилону  горячую  благодарность.  Он
отхлебнул вино и почмокал губами.
     - Эта бурда, которой торгует Торрелли, с  каждым  днем  становится
все хуже, - сказал он. - Она и всегда была свиным пойлом, но теперь уже
до того дошло, что даже Чарли Марш не станет ее пить.
     Тут все почувствовали, что отчасти свели счеты с Торрелли.
     - Пожалуй, - сказал Дэнни,- если Торрелли не образумится, мы будем
покупать вино у кого-нибудь другого.

ГЛАВА Х
 О том, как друзья утешали капрала, а взамен получили урок родительской
                                 этики

     Хесус Мария Коркоран был всегда исполнен человеколюбия.  Страдания
он  стремился  облегчать,  печаль  он  старался  смягчить,  радость  он
разделял. Никто никогда не видел Хесуса Марию  суровым  или  удрученным
своими заботами.  Сердце  его  было  в  распоряжении  любого  человека,
которому оно могло понадобиться. Его  силы  и  его  ум  всегда  были  к
услугам тех, у кого их было меньше, чем у Хесуса Марии.
     Это он четыре миля нес Хосе де ла Нариса, когда Хосс сломал  ногу.
Когда миссис Палочико потеряла свою любимую козу и могла  остаться  без
молока и сыра, это Хесус Мария искал козу,  нашел  ее  у  Большого  Джо
Португальца, остановил занесенный нож убийцы и  заставил  Большого  Джо
вернуть ее хозяйке. И это Хесус Мария как-то  вытащил  Чарли  Марша  из
канавы, где тот лежал в собственных нечистотах, - подвиг, для свершения
которого требовалось не только доброе сердце, но и крепкий желудок.
     Но Хесус Мария умел не только творить добро, он был  также  одарен
способностью оказываться  под  рукой,  когда  требовалось  творить  это
добро.
     И о нем шла такая слава, что Пилон однажды заметил:
     - Если бы наш Хесус Мария стал священником, у Монтерея появился бы
в календаре собственный святой, уж вы мне поверьте.
     Из какого-то бездонного кармана своей души Хесус  Мария  неустанно
черпал доброту, но от этого ее не становилось меньше.
     Хесус  Мария  имел  обыкновение  ходить  каждый  день   к   почте,
во-первых,  потому,  что  там  он  встречал  очень  много  знакомых,  а
во-вторых, потому, что на этом ветреном углу он мог любоваться  ножками
множества девушек. Не следует полагать, что в этом его  увлечении  было
хоть что-нибудь пошлое или низменное. Ведь не бросаем же  мы  подобного
упрека тем, кто  посещает  музеи  или  концерты.  Хесусу  Марии  просто
нравилось смотреть на женские ножки.
     Однажды, когда он уже два часа напрасно простоял, прислонившись  к
стене почты, он увидел грустное зрелище.
     Полицейский вел по тротуару юношу  лет  шестнадцати-семнадцати,  а
юношанес крохотного младенца, завернутого в лоскут серого одеяла.
     Полицейский говорил:
     - Ну и что ж, что я тебя не понимаю. Сидеть в канаве весь день  не
положено. Мы о тебе все узнаем.
     А юноша отвечал по-испански с каким-то необычным акцентом:
     -  Но,  сеньор,  я  ничего  плохого  не  сделал.  Почему  вы  меня
арестовали?
     Тут полицейский заметил Хесуса Марию.
     - Эй, пайсано! - окликнул он его. - Что бормочет этот парень?
     Хесус Мария отошел от стенки и обратился к юноше:
     - Чем я могу вам служить?
     Юноша обрадованно разразился потоком слов:
     - Я приехал сюда искать работы. Мне в Мексике говорили, что  здесь
есть работа, а ее вовсе нет. Я сидел и отдыхал, а этот человек  подошел
и забрал меня.
     Хесус Мария кивнул и повернулся к полицейскому.
     - Этот малыш совершил какое-нибудь преступление?
     - Нет, но он часа три просидел на краю канавы на улице Альварадо.
     - Это мой друг, - сказал Хесус Мария. - Я позабочусь о нем.
     - Ладно, только пусть он больше не сидит по канавам.
     Хесус Мария и его новый друг стали подниматься на холм.
     - Я отведу вас в дом, где я живу. Там вам дадут поесть. А что  это
за младенец?
     - Это мой сын, - ответил юноша. - Я  капрал,  а  он  мой  сын.  Он
сейчас болен, но когда он вырастет, он будет генералом.
     - А чем он болен, сеньор капрал?
     - Не знаю. Он просто  болен,  и  все.  -  С  этими  словами  юноша
приоткрыл личико младенца,  который  и  в  самом  деле  выглядел  очень
больным.
     Хесус Мария проникся к нему еще большим сочувствием:
     - Дом, в котором я живу, принадлежит моему другу Дэнни, и он очень
хороший человек, сеньор капрал. Он всегда рад помочь тому, кто попал  в
беду. Послушайте, мы пойдем туда, и Дэнни приютит вас.  У  моей  доброй
знакомой миссис Палочико есть  коза.  Мы  попросим  у  нее  молока  для
маленького.
     На лице капрала впервые появилась улыбка.
     - Хорошо иметь друзей, - сказал он. -  В  Торреоне  у  меня  много
друзей, которые огласились бы стать нищими, лишь бы помочь мне. - Он не
утерпел, чтобы не похвастаться. - У меня есть богатые друзья,  но  они,
конечно, не знают о моей беде.
     Хесус Мария распахнул калитку, и они вошли во двор.
     Дании, Пабло и  Большой  Джо  сидели  в  большой  комнате,  ожидая
ежедневного чуда  ниспослания  ужина.  Хесус  Мария  втолкнул  юношу  в
комнату.
     - Вот молодой солдат. Он капрал, - объяснил он.  У  него  с  собой
младенец, и младенец этот очень болен. Его  друзья  вскочили  на  ноги.
Капрал откинул край серого одеяла с лица младенца.
     - Он и правда болен, - сказал Дэнни.- Надо бы послать за доктором.
Но солдат покачал головой: - Не нужно докторов. Я  не  люблю  докторов.
Маленький не плачет и почти ничего не ест. Может, когда он отдохнет, он
поправится. Тут в дом вошел Пилон и внимательно оглядел ребенка.
     - Этот младенец болен, - сказал он.
     Пилон немедленно принялся отдавать распоряжения. Хесуса  Марию  он
послал к миссис Палочико занять козьего молока; Большому  Джо  и  Пабло
было приказано раздобыть ящик из-под яблок и устлать его сухой  травой,
а на нее положить овчинную куртку. Дэнни предложил свою кровать, но она
была отвергнута. Капрал стоял в большой комнате и  улыбался,  глядя  на
этих добрых людей. В конце концов младенец был уложен в ящик, но глазки
его оставались тусклыми, и он не стал пить молока.
     Пришел Пират с сумкой, полной  макрели.  Друзья  изжарили  рыбу  и
поужинали. Но малыш не стал есть даже макрель. То и дело один из друзей
вскакивал и бежал посмотреть на него. Поужинав, все уселись возле печки
и приготовились провести вечер в спокойной беседе.
     Капрал продолжал молчать и ничего не сообщал о  себе.  Друзей  это
немного обидело, но они знали, что он им все расскажет  в  свое  время.
Пилон, для которого всякое знание было словно скрытое в  земле  золото,
попробовал пробить пару шурфов в сдержанности капрала.
     - Не так-то часто случается увидеть молодого солдата с  младенцем,
- деликатно намекнул он.
     Капрал гордо улыбнулся.
     Пабло добавил:
     - Этот младенец, наверное,  был  найден  в  саду  любви.  А  такие
младенцы - самые лучшие, потому что в этом саду не  может  быть  ничего
плохого.
     - Мы тоже были солдатами, - сообщил Дэнни.- Когда  мы  умрем,  нас
повезут на кладбище на пушечном лафете и над нашей могилой  дадут  залп
из винтовок.
     Они умолкли, ожидая, поймет ли капрал, зачем все это было сказано.
Капрал с уважением посмотрел на них.
     - Вы были добры ко мне, - сказал он. - Вы были добры и  заботливы,
как были бы добры и заботливы мои друзья в Торреоне. Это мой сын и  сын
моей жены.
     - А где твоя жена? - спросил Пабло.
     Улыбка исчезла с лица капрала.
     -Она в Мексике, - сказал он, но тут же снова оживился. - Я говорил
с одним человеком, и он сказал мне очень интересную  вещь.  Он  сказал,
что мы можем вырастить из младенцев кого захотим. Он сказал:  "Повторяй
младенцу почаще, кем ты хочешь, чтобы он стал, и когда он вырастет, так
и будет". И вот я все время повторяю моему сыну: "Ты будешь генералом".
Как вы думаете, станет он генералом?
     Друзья вежливо кивнули.
     - Может быть, - сказал Пилон. - Правда, я про  такое  средство  не
слыхал.
     - Я повторяю двадцать раз в день: "Мануэль, ты станешь  генералом.
У тебя будут большие эполеты и шарф. У тебя  будет  золотая  сабля.  Ты
будешь ездить на красивом коне.  Какая  у  тебя  будет  хорошая  жизнь,
Мануэль!" Этот человек сказал, что он наверняка станет генералом,  если
я буду так говорить.
     Дэнни встал и подошел к ящику из-под яблок.
     - Ты будешь генералом, - сказал он младенцу. - Когда ты вырастешь,
ты будешь великим генералом.
     Остальные столпились вокруг и смотрели, не  возымело  ли  уже  это
заклинание какоголибо действия.
     Пират прошептал:
     - Ты будешь генералом, - и стал  раздумывать,  не  подействует  ли
такой метод на собаку.
     - Маленький очень болен, - сказал Дэнни.- Надо следить, чтобы  ему
было тепло.
     Они снова уселись.
     - Твоя жена в Мексике...- подсказал Пилон.
     Капрал  нахмурился  и  немного  подумал;  потом  он   ослепительно
улыбнулся:
     - Я расскажу вам. Таких вещей чужим людям не рассказывают,  но  вы
мои друзья. Я был солдатом в Чиуауа, и я очень старался: всегда  чистил
свою одежду и хорошо  смазывал  винтовку,  так  что  меня  произвели  в
капралы. И тогда я женился на красивой девушке. Не  знаю,  может  быть,
она пошла за меня только из-за моих нашивок. Но она была очень красивая
и совсем молодая. Глаза у нее были большие,  зубы  ровные  и  белые,  а
волосы длинные и блестящие. И скоро у нас родился вот этот сын.
     - Это хорошо, - сказал Дэнни.- Я хотел бы быть на твоем месте. Что
может быть лучше младенца?
     - Да, - сказал капрал. - Я очень обрадовался.  А  потом  мы  пошли
крестить его, и  я  надел  шарф,  хотя  в  уставе  об  этом  ничего  не
говорится. А когда мы вышли  из  церкви,  мою  жену  увидел  капитан  с
эполетами и серебряной  саблей. И скоро моя жена ушла от меня. Тогда  я
пошел к капитану и сказал: "Отдайте мне мою жену", а он сказал: "Видно,
тебе жизнь не дорога, что ты осмеливаешься так разговаривать  со  своим
начальником". -  Капрал  протянул  вперед  ладони  и  пожал  плечами  в
бессильной покорности судьбе.
     - Подлый вор! - крикнул Хесус Мария.
     - Ты собрал своих друзей. Ты убил этого  капитана,  -  с  надеждой
подсказал Пабло.
     Капрал смутился.
     - Нет. Ничего нельзя было сделать. В тот же вечер кто-то выстрелил
в меня через окно. А на другой  день  пушка  выстрелила  по  ошибке,  и
снаряд пролетел так близко, что ветер сбил меня с ног. Поэтому  я  ушел
оттуда и взял маленького с собой.
     Лица друзей исказились от гнева, в глазах их горела ярость.  Пират
в своем углу злобно заворчал, а его собаки принялись рычать.
     - Почему нас там не было! - вскричал  Пилон.  -  Мы  заставили  бы
этого капитана пожалеть, что он родился. Один  священник  причинил  зло
моему деду, и дед привязал его голым в  загоне  и  пустил  туда  бычка.
Многое можно придумать!
     - Я был всего только капралом, -  сказал  юноша.  -  Мне  пришлось
бежать. - На его глаза навернулись слезы стыда. - Капралу негде  искать
защиты, если его  невзлюбил  капитан,  поэтому  я  убежал  с  маленьким
Мануэлем. Во Фриско я повстречал этого мудрого человека,  и  он  сказал
мне, что я смогу сделать из Мануэля кого хочу. Я каждый день говорю ему
двадцать раз. "Ты будешь генералом. У  тебя  будут  эполеты  и  золотая
сабля".
     Перед такой трагедией приключения Корнелии Руис казались  скучными
и  пустыми.  Разумеется,  в  подобном  случае  настоящим   друзьям   не
полагалось бы сидеть сложа руки. Но все это произошло так  далеко,  что
ничего нельзя было предпринять. Они с восхищением смотрели на  капрала:
такой молодой, а столько уже пережил!
     - Хотел бы я, - мрачно произнес Дэнни, - чтобы мы сейчас оказались
в Торреоне. Пилон придумал бы для нас какой-нибудь план. Жаль,  что  мы
не можем поехать туда.
     Большой Джо Португалец не задремал ни разу за весь  вечер  -  даже
его потряс рассказ капрала. Теперь он подошел  к  ящику  и  заглянул  в
него.
     -  Ты  будешь  генералом,  -  начал  он  и  вдруг  воскликнул:   -
Поглядите-ка, что это с ним?
     Его друзья  столпились  вокруг  ящика.  Маленькое  тельце  сводила
судорога. Ножки  дернулись  и  согнулись.  Ручонки  беспомощно  хватали
воздух, а потом ребенок весь скорчился и забился.
     - Доктора! - крикнул Дэнни.- Надо позвать доктора.
     Но и он сам,  и  все  остальные  знали,  что  доктор  не  поможет.
Приближающаяся смерть облечена в плащ, который каждый узнает  сразу.  И
пока они смотрели, маленькое тельце застыло  и  перестало  бороться  за
жизнь. Ротик раскрылся, и ребенок умер.  Дэнни  сострадательно  прикрыл
ящик лоскутом одеяла. Капрал стоял, выпрямившись во весь рост, и глядел
прямо перед собой - он был словно оглушен и  не  мог  ни  говорить,  ни
думать.
     Хесус Мария положил руку ему на плечо и подвел его к столу.
     - Ты еще такой молодой, - сказал он. -  У  тебя  будет  еще  много
детей.
     Капрал застонал.
     - Он умер. Он никогда не станет генералом с шарфом и саблей.
     У друзей в глазах  стояли  слезы,  собаки  в  своем  углу  жалобно
скулили. Пират уткнул свою большую голову в мех Сеньора Алека Томпсона.
     Пилон заговорил мягко, словно благословляя;
     - Теперь ты сам  должен  будешь  убить  капитана.  Мы  чтим  столь
благородный план мести; но он не удался, и ты должен  будешь  отомстить
сам, а мы поможем тебе, если это будет в наших силах.
     Капрал поглядел на него безжизненным взглядом.
     - Отомстить? - спросил он. - Убить капитана? О чем ты говоришь?
     - Но ведь твой план было нетрудно разгадать,  -  сказал  Пилон.  -
Твой сын вырастет и станет генералом, а потом найдет капитана  и  убьет
его медленной смертью. Это был хороший план. Долгое ожидание, а потом -
удар. Мы, твои друзья, чтим тебя за такой план.
     Капрал с недоумением смотрел на Пилона.
     - О чем ты говоришь? - спросил он. -  Что  я  могу  сделать  этому
капитану? Ведь он капитан.
     Все были удивлены.
     Пилон воскликнул:
     - Так зачем же ты хотел сделать из младенца генерала? Что это  был
за план?
     Тут капрал немного смутился.
     - Отец должен заботиться о своем  сыне.  Я  хотел,  чтобы  Мануэлю
жилось лучше, чем мне.
     - Только и всего? - воскликнул Дэнни.
     - Ну, - сказал капрал, - моя жена была очень красива  и  вовсе  не
распутница. Она была хорошей женщиной, но капитан отобрал ее у меня.  У
него были маленькие эполеты и узенький шарф, а сабля у него была  всего
только серебряного цвета. Вот подумайте, - капрал развел руками, - если
этот капитан с маленькими эполетами и узеньким  шарфом  мог  забрать  у
меня жену, то чего только не сможет забрать генерал с широким шарфом  и
золотой саблей!
     Наступило долгое молчание. Дэнни, Пилон, Пабло, Хесус Мария, Пират
и Большой Джо Португалец старались понять такую точку зрения.  А  когда
поняли, то подождали, чтобы первым заговорил Дэнни.
     - Как жаль, - сказал наконец Дэнни,- что не  многие  родители  так
заботятся о счастье своих детей. И  нам  еще  грустнее,  что  маленький
умер, потому что, имея такого  отца,  он  лишился  поистине  счастливой
жизни.
     Все его друзья печально закивали.
     -  Что  же  ты  будешь  делать  теперь?  -  спросил  Хесус  Мария,
первооткрыватель.
     - Я вернусь в Мексику, - сказал капрал. - Я  хочу  быть  солдатом.
Может быть, если я буду хорошо смазывать винтовку, меня самого  сделают
офицером. Как знать!
     Шестеро друзей смотрели  на  него  с  восхищением.  Они  гордились
знакомством с таким человеком.

ГЛАВА XI
    О том, как на Большого Джо Португальца при самых неблагоприятных
                    обстоятельствах снизошла любовь

     Любить для Большого Джо Португальца означало  действовать.  И  это
рассказ об одном из его любовных похождений.
     В Монтерее лил дождь; с  высоких  сосен  весь  день  капала  вода.
Пайсано  ТортильяФлэт  не  выходили  из  дому,  но  над  каждой  трубой
подымалась спираль голубого  дыма  и  в  воздухе  разливался  свежий  и
душистый запах горящих смолистых поленьев.
     К пяти часам дождь на несколько минут прекратился, и  Большой  Джо
Португалец, который почти весь день провел на  пляже  под  перевернутой
лодкой, выбрался наружу и зашагал вверх  по  холму  к  дому  Дэнни.  Он
совсем окоченел и ужасно хотел есть.
     Когда он добрался до окраины Тортилья-Флэт, хляби  небесные  снова
разверзлись и опять хлынул ливень. В одно мгновение Большой  Джо  вымок
до нитки. Он вбежал в ближайший домик, чтобы укрыться  от  дождя,  а  в
этом домике жила тиа [ Тетушка (исп.tia).] Игнасиа.
     Этой даме было лет сорок пять, и  она  уже  давно  и  небезуспешно
вдовела. Она всегда была молчаливой и суровой, так как в ее жилах текло
больше индейской крови, чем это считалось приличным в Тортилья-Флэт.
     Когда вошел Большой Джо, она как раз  откупорила  бутыль  красного
вина и готовилась налить себе стаканчик, чтобы  полечить  желудок.  Она
попыталась сунуть бутыль под стул, но не успела. Большой Джо уже  стоял
в дверях, и с его одежды на пол стекала вода.
     - Входи и обсушись, - сказала тиа Игнасиа.
     Большой Джо, не  сводя  глаз  с  бутыли,  словно  терьер  с  жука,
переступил порог. По крыше грозно барабанил дождь. Тиа Игнасиа помешала
дрова в железной печурке.
     - Не выпьешь ли стаканчик вина?
     - Выпью, - сказал Большой Джо.
     Его глаза снова впились в бутыль, хотя он еще не  успел  докончить
первого стакана. Он выпил их три, прежде  чем  соблаговолил  произнести
хоть слово и алчный огонь погас в его глазах.
     Тиа Игнасиа смирилась с тем, что ее непочатая бутыль  безвозвратно
потеряна. И  она  стала  пить  с  ним,  чтобы  и  самой  хоть  немножко
попользоваться своим вином. Только когда Большой Джо  в  четвертый  раз
взял полный стакан, он наконец сел поудобнее и начал пить со вкусом
     - Это вино не от Торрелли,- сказал он.
     - Да, я беру его у одной итальянской дамы, моей подруги.
     Она снова налила стаканы.
     Сгустились ранние сумерки. Тиа Игнасиа зажгла керосиновую лампу  и
подбросила дров в печурку. Раз уж вино будет выпито,  пусть  оно  будет
выпито, подумала она и критически осмотрела дюжую фигуру Большого Джо.
     В груди у нее потеплело.
     - Бедный, ты работал на дожде, - сказала она. - Сними куртку,  дай
ей просохнуть.
     Большой   Джо   лгал   редко.   На   это   у   него   не   хватало
сообразительности.
     - Я спал на берегу под лодкой, - ответил он.
     - Но ты же промок насквозь, бедняга.
     Она испытующе посмотрела на него, ожидая, что ее внимание  вызовет
хоть  какойнибудь  отклик;  но  лицо  Большого  Джо   выражало   только
удовольствие от того, что он сидит в сухой, теплой комнате и пьет вино.
Он протянул ей пустой стакан. Весь день  у  него  во  рту  не  было  ни
крошки, и вино быстро туманило ему голову.
     Тиа Игнасиа сделала новую попытку.
     - Вредно сидеть в мокрой куртке. Ты простудишься.
     Дай я помогу тебе снять куртку.
     Большой Джо только плотнее уселся в кресле.
     - Мне и так хорошо, - сказал он упрямо.
     Тиа  Игнасиа  подлила  себе   вина.   Дрова   в   печурке   громко
потрескивали, и этот уютный звук заглушал стук дождя по крыше.
     Большой Джо и не думал вести себя любезно или хотя бы вежливо - он
просто не замечал присутствия хозяйки.
     Он большими  глотками  пил  вино.  Он  глупо  улыбался  печке.  Он
легонько покачивался в кресле.
     Тиа Игнасиа почувствовала, что ее охватили гнев и отчаяние.
     "Свинья, - думала она, - грязная скотина. Да лучше бы я привела  в
дом с дождя какуюнибудь корову. Другой человек хоть спасибо сказал бы!"
     Большой Джо снова протянул ей пустой стакан.
     Тиа Игнасиа сделала героическое усилие.
     - Хорошо в теплом домике в такую непогожую ночь, - сказала она.  -
Когда льет дождь, а печка хорошо топится, приятно о чем-нибудь дружески
поболтать. Ведь правда?
     - Само собой, - отозвался Большой Джо.
     - Может, яркий свет тебе глаза режет? - заботливо сказала  она.  -
Хочешь, я задую лампу?
     - Он мне не мешает, - ответил Большой Джо.-  Но  если  тебе  жалко
керосина, валяй задувай.
     Тиа Игнасиа задула огонек, и комната погрузилась  во  мрак.  Потом
она вернулась на свое  кресло  и  стала  ждать,  когда  в  Большом  Джо
пробудится галантность. Она  слышала,  как  скрипит,  покачиваясь,  его
кресло. Багровели щелки печурки, и на углах мебели играли легкие блики.
Комната почти светилась теплом. Тиа Игнасиа услышала,  что  кресло  его
перестало покачиваться,  и  подобралась,  готовая  оттолкнуть  его.  Но
ничего не произошло.
     - Подумать только, - сказала она, - что ты  мог  бы  остаться  без
крова в такую бурную ночь и дрожал бы сейчас в каком-нибудь  сарае  или
лежал бы на холодном песке под лодкой. А ты сидишь в удобном  кресле  и
пьешь вино в обществе дамы, которая к тебе хорошо относится.
     Большой Джо молчал. Тиа Игнасиа не видела его и ничего не слышала.
Она допила стакан. Приходилось пренебречь этикетом.
     - Моя подруга Корнелия Руис рассказывала мне, что некоторые из  ее
лучших друзей приходили к ней с дождя мокрые и замерзшие. Она привечала
их, и они становились ее добрыми друзьями.
     Из того угла, где сидел Большой  Джо,  донесся  легкий  стук.  Тиа
Игнасиа поняла, что он уронил свой стакан.  Но  затем  снова  наступила
полная тишина.
     "Может, он заболел, - подумала она. - Может, ему дурно?"
     Она вскочила, зажгла спичку и поднесла ее к фитилю лампы. А  потом
повернулась к своему гостю.
     Большой Джо спал богатырским сном. Ноги его были вытянуты.  Голова
откинулась, рот широко открылся. И пока тиа Игнасиа глядела на него вне
себя от изумления и негодования,  из  его  рта  вырвался  оглушительный
храп.
     Когда Большому Джо бывало уютно и  тепло,  он  просто  не  мог  не
заснуть.
     Прошло несколько секунд, прежде  чем  тиа  Игнасиа  разобралась  в
охватившей ее буре чувств. В ее жилах текло немало индейской  крови,  и
она не стала кричать. Нет, хотя она дрожала от  ярости,  она  не  стала
кричать, а подо шла к корзине с хворостом,  выбрала  подходящую  палку,
взвесила ее в руке, положила обратно и взяла другую.
     Только тогда она медленно приблизилась к Большому Джо Португальцу.
Первый удар пришелся ему в плечо и свалил его с кресла.
     - Свинья! - вопила тиа Игнасиа. - Мусорная куча! Убирайся вон!
     Джо покатился по полу. Следующий удар оставил  грязную  полосу  на
его штанах. Теперь Большой Джо быстро просыпался.
     - А? - спросил он. - Что случилось? Что ты делаешь?
     - Я тебе покажу, - завизжала она  и,  распахнув  дверь,  бросилась
назад к нему.
     Под градом ударов Большой Джо, шатаясь, поднялся  на  ноги.  Палка
молотила его по спине, плечам, голове.
     - Брось! - умолял он. - Ну брось же! Что случилось?
     Разъяренная фурия преследовала его, как оса, по садовой дорожке  и
выскочила за ним на раскисшую от дождя улицу. Гнев ее был  ужасен.  Она
бежала за ним по улице, осыпая его ударами.
     - Эй! - крикнул он. - Довольно!
     Он  обхватил  ее,  не  давая  поднять  рук,  а  она  изо  все  сил
вырывалась, стараясь еще раз ударить его палкой.
     - Подлая свинья! - кричала она. - Скотина!
     Он не мог отпустить ее, потому что  она  снова  накинулась  бы  на
него, и поэтому только крепче сжимал руки.
     И вот, пока он стоял так, на  Большого  Джо  Португальца  снизошла
любовь. Она звенела в его мозгу, она как бурный  поток  разливалась  по
его телу, она сотрясала его, как тропический ураган сотрясает пальмовую
рощу. Он так крепко сжал руки, что тиа Игнасиа перестала сердиться.
     По ночам полицейский объезжает на мотоцикле улицы  следя  за  тем,
чтобы ни с кем хорошим не приключилось ничего дурного. Джек  Лейк  ехал
по улицам Монтерея, и его мокрый плащ тускло блестел. Настроение у него
было очень скверное. На мощеных улицах было еще терпимо, но  часть  его
маршрута пролегала по грязным проулкам Тортилья-Флэт, где из-под  колес
во все стороны летели комья  мокрой  глины.  Свет  его  маленькой  фары
метался из стороны в сторону.  Мотор  чихал  и  кашлял  от  непосильной
нагрузки.
     Вдруг Джек Лейк вскрикнул от неожиданности и остановил мотоцикл.
     - Что за черт? Это еще что такое?
     Большой Джо обернулся к нему.
     - А, это ты, Джек? Вот что, Джек, раз уж  ты  все  равно  заберешь
нас, то погоди минутку.
     Полицейский повернул мотоцикл.
     - Ушли бы вы с улицы, - сказал он. - А то под машину попадете.
     Мотоцикл взревел, выбираясь из вязкой колеи, луч его фары, мигнув,
скрылся за поворотом. В деревьях Тортилья-Флэт тихо шуршал дождь.

ГЛАВА XII
 О том, как друзья Дэнни помогли Пирату выполнить обет, и о том, как в
награду за добродетель собакам Пирата было дано узреть небесное видение.

     Каждый день Пират поднимался со своей тачкой на холм и вкатывал ее
во двор Дэнни. Там он прислонял ее к забору и прикрывал дерюгой;  потом
он закапывал топор в землю - ведь всем  известно,  что  сталь  делается
тверже, если ее закапывать в землю. И наконец он входил в дом, запускал
пальцы в кисет, висевший у него на шее, доставал  заработанную  в  этот
день монету и отдавал ее Дэнни. После чего Дэнни в сопровождении Пирата
и тех из друзей, которые были дома, торжественно отправлялся в спальню,
переступая через разбросанные на полу  постели.  И  все  смотрели,  как
Дэнни засовывает руку под свою подушку, вытаскивает парусиновый мешок и
опускает в него очередную монету. Эта церемония повторялась изо  дня  в
день в течение долгого времени.
     Мешок с деньгами стал символом их дружбы, осью доверия, на котором
держалось их братство. Они гордились этими деньгами, гордились тем, что
честно берегут их. Хранение денег Пирата стало фундаментом, на  котором
выросло здание самоуважения и даже некоторого тщеславия. Человеку нужно
знать, что ему доверяют. Для Друзей эти  монеты  давно  перестали  быть
денежными знаками. Правда, вначале они порой прикидывали, сколько  вина
можно было бы купить на такую сумму,  но  вскоре  отвыкли  считать  это
сокровище деньгами. Оно должно было превратиться в золотой  подсвечник,
а этот потенциальный подсвечник был  собственностью  святого  Франциска
Ассизского. Обмануть  же  святого  куда  опаснее,  чем  позволять  себе
некоторые вольности с законом.
     Как-то вечером таинственный, но быстрый и точный  телеграф  принес
известие, что вблизи Кармела наскочил на риф пограничный катер. Большой
Джо Португалец отсутствовал по каким-то своим делам, но Дэнни, и Пабло,
и Пилон,  и  Хесус  Мария,  и  Пират,  и  его  собаки  веселой  гурьбой
отправились через гряду холмов к месту  происшествия,  потому  что  они
очень  любили  подбирать  на  берегу  всякие  полезные  предметы.   Это
представлялось самым  увлекательным  занятием  на  свете.  Они  немного
опоздали, но быстро наверстали потерянное время. Всю ночь  они  рыскали
по  пляжу  и  набрали  порядочно  всякой  всячины:  пятифунтовую  банку
сливочного  масла,  несколько  ящиков  консервов,   пропитанный   водой
астрономический календарь, две матросские куртки, бочонок пресной  воды
со шлюпки и пулемет. Когда рассвело, они охраняли  весьма  внушительную
кучу всевозможного добра.
     Они продали ее оптом за пять долларов одному из зевак, так как  не
собирались тащить подобную тяжесть  шесть  миль  по  крутым  холмам  до
Тортилья-Флэт.
     Пират, разумеется,  не  успел  нарубить  ежедневной  порции  дров;
поэтому Дэнни дал ему двадцать пять центов, и он спрятал монету в  свой
кисет. Затем они побрели по холмам к Монтерею, усталые, но  исполненные
счастливого предвкушения.
     Когда они добрались до дома Дэнни, было  уже  далеко  за  полдень.
Пират, выполняя обычный обряд, открыл кисет и передал монету Дэнни. Вся
компания  направилась  в  соседнюю  комнату.  Дэнни  сунул   руку   под
подушку... и вытащил ее обратно пустой. Он  отшвырнул  подушку,  поднял
матрас, а потом повернулся к своим друзьям, и глаза у  него  стали  как
глаза тигра. Он переводил взгляд с одного лица на другое, но на  каждом
видел только ужас и негодование, которые не могли быть притворными.
     - Так, - сказал он, - так...
     Пират заплакал. Дэнни обнял его за плечи.
     - Не плачь, дружок, - сказал он зловеще. - Ты получишь свои деньги
обратно.
     Все молча вышли из спальни. Дэнни походил по двору, нашел  тяжелую
сосновую палку длиной  фута  в  три  и,  примериваясь,  взмахнул  ею  в
воздухе. Пабло сбегал на кухню и принес старый консервный нож с грозным
лезвием. Хесус Мария вытащил из-под  дома  рукоятку  от  лопаты.  Пират
недоумевающе смотрел на них. Потом все  вернулись  в  дом  и  безмолвно
расселись по углам.
     Пират ткнул большим пальцем в сторону Монтерея и спросил:
     - Он?
     Дэнни медленно кивнул. Глаза у него словно подернулись пленкой,  и
взгляд их был тяжел и неподвижен. Он выставил вперед подбородок, и тело
его слегка изгибалось, как у гремучей змеи, готовой ужалить.
     Пират пошел в угол двора и выкопал свой топор.
     Они долго сидели так. Не было  сказано  ни  одного  слова,  но  по
комнате прокатывались волны холодной ярости. Дом был словно скала в  те
минуты, когда огонек бикфордова шнура уже подползает к динамиту.
     Незаметно   подкрался   вечер.   Солнце   зашло   за   холм.   Вся
Тортилья-Флэт, казалось, чего-то ждала, затаив дыхание.
     На улице послышались его шаги, и  все  крепче  сжали  свои  палки.
Большой Джо неуверенно поднялся на крыльцо и вошел. В руке у него  была
бутыль вина. Его взгляд тревожно  скользнул  по  их  лицам,  но  друзья
сидели неподвижно и как будто не смотрели на него.
     - Здорово, - сказал Большой Джо.
     - Здорово, - сказал Дэнни и, встав, лениво потянулся
     Он не смотрел на Большого Джо и шел не прямо к нему, а  немного  в
сторону, как будто собираясь его обойти Поравнявшись с  ним,  он  нанес
удар с молниеносной быстротой жалящей змеи. Палка опустилась  точно  на
затылок Большого Джо, и Большой Джо без сознания свалился н, пол. Дэнни
вынул из кармана сыромятный  ремешок  и  аккуратно  связал  им  большие
пальцы Джо.
     - А теперь воды, - сказал он.
     Пабло вылил  на  лицо  Большого  Джо  ведерко  воды.  Большой  Джо
повернул голову и вытянул шею, словно цыпленок, а потом открыл глаза  и
ошеломленно посмотрел на своих друзей. Они не  сказали  ему  ни  слова.
Дэнни тщательно примерился, словно игрок в  гольф,  прицеливающийся  по
мячу.  Его  палка  опустилась  на  плечо  Большого  Джо,   и   началась
хладнокровная и методичная обработка. Хесус Мария занялся ногами, Дэнни
- плечами и грудью. Большой Джо вопил и корчился. Палки молотили его по
всему телу, и каждый удар находил новое место. От криков Джо можно было
оглохнуть. Пират растерянно стоял в стороне, держа топор.
     Наконец, когда грудь и живот  Джо  превратились  в  один  сплошной
синяк, они остановились. Пабло опустился на колени около Большого  Джо,
сжимая свой консервный нож, Пилон снял с Португальца башмаки  и  взялся
за палку.
     Большой Джо взвизгнул от страха.
     - Они зарыты у калитки, - крикнул он. -  Ради  бога,  не  убивайте
меня.
     Дэнни и Пилон вышли за дверь и через несколько минут  вернулись  с
парусиновым мешком.
     - Сколько ты взял? - спросил Дэнни без всякого выражения.
     - Только четыре, ей-богу, только четыре. Я буду работать  и  верну
их.
     Дэнни нагнулся, взял его за плечи и перевернул  на  живот.  Теперь
друзья с той же жестокой точностью начали обрабатывать его спину. Крики
слабели, но палки  были  отброшены,  только  когда  Большой  Джо  снова
потерял сознание. Пилон стащил с него синюю рубаху,  обнажив  распухшую
спину, и несколько раз легонько провел по ней консервным ножом, так что
из каждой царапины выступила кровь. Пабло принес  соли,  и  они  вместе
втерли ее в царапины. И только после этого Дэнни накрыл  бесчувственное
тело одеялом.
     - Я думаю, теперь он будет честным, - сказал Дэнни.
     - Надо пересчитать деньги, - заметил Пилон. - Мы их уже  давно  не
считали.
     Они открыли бутыль, которую принес Большой Джо, и разлили вино  по
банкам, потому что они устали  от  своей  работы  и  их  душевные  силы
иссякли. Потом они сложили монеты в столбики по десять  штук  каждый  и
пересчитали их. И тут же в волнении пересчитали их еще раз.
     - Пират! - воскликнул Дэнни.- Тут их на семь штук  больше  тысячи!
Ты отработал обещанный срок. Настал день, когда  ты  купишь  подсвечник
для святого Франциска!
     Пират не выдержал стольких переживаний. Он ушел  в  угол  к  своим
собакам, спрятал лицо в шерсти  Пушка  и  истерически  зарыдал.  Собаки
тревожно вертелись около, лизали его  уши  и  тыкались  мордами  в  его
голову, но Пушок, хорошо понимая, какая ему выпала честь, лежал  смирно
и только трогал носом густые волосы на затылке Пирата.
     Дэнни сложил деньги обратно в мешочек  и  снова  спрятал  его  под
подушку.
     Большой Джо пришел в себя и застонал, потому что соль немилосердно
жгла его спину. Никто не обращал на  него  внимания,  но  вскоре  Хесус
Мария, вечная жертва человеколюбия, развязал его руки и дал ему банку с
вином.
     - Даже враги Спасителя нашего не отказывали ему в малом  утешении,
- сказал, оправдываясь.
     Его поступок положил конец наказанию. Друзья  принялись  хлопотать
вокруг Большого Джо. Они заботливо  уложили  его  на  кровать  Дэнни  и
промыли ему спину. Они клали  на  его  лоб  мокрые  холодные  тряпки  и
подливали ему вина. При каждом прикосновении Большой Джо испускал стон.
Его  нравственные  принципы  вряд  ли  изменились,  но  можно  было   с
уверенностью предсказать, что больше он уже  никогда  ничего  не  будет
красть у тех, кто живет в доме Дэнни.
     Пират тем временем  успокоился.  Он  пил  свое  вино  и,  сияя  от
удовольствия, слушал, как Дэнни объясняет, что он должен делать дальше.
     -Если мы отнесем в банк столько одинаковых  монет,  там  подумают,
что мы украли их из игрального автомата.
     Надо отнести их к отцу Рамону и все ему рассказать. Тогда он купит
золотой подсвечник и благословит его, и Пират пойдет в церковь.  Может,
отец Рамон упомянет его в своей  воскресной  проповеди.  Значит,  надо,
чтобы Пират был там.
     Пилон неодобрительно осмотрел грязные лохмотья Пирата.
     - Завтра, - сказал он строго, - ты возьмешь семь  лишних  монет  и
купишь себе на них приличную одежду. В обычное  время  можно  ходить  и
так, но нехорошо, если в такой праздник ты явишься  в  церковь,  одетый
словно последний нищий. Это не сделает чести твоим друзьям.
     Пират ответил ему сияющей улыбкой.
     - Завтра я все сделаю, - обещал он.
     На  следующее  утро,  выполняя  свое  обещание,  он  отправился  в
Монтерей. Он делал покупки с большим тщанием и  торговался  так  умело,
что трудно было поверить,  будто  в  течение  двух  лет  он  ничего  не
покупал. Он с торжеством вернулся в дом  Дэнни,  неся  огромный  шейный
платок в малиновую и зеленую клетку и  широкий  пояс,  щедро  усаженный
драгоценными камнями, сделанными из стекла.
     Друзья одобрили его покупки.
     - Но в чем ты туда пойдешь? - растерянно спросил  Дэнни.  -  Через
дырки, которые ты прорезал в башмаках, чтобы  они  не  давили  на  твои
мозоли, видно пальцы. У тебя ничего нет кроме рваного комбинезона. Даже
шляпы нет.
     - Придется нам одолжить ему одежду, - сказал Хесус Мария. - У меня
есть пиджак и жилет. У Пилона - прекрасная  шляпа  его  отца.  У  тебя,
Дэнни, есть рубашка, а у Большого Джо - его замечательные синие штаны.
     - Но ведь тогда мы не сможем  пойти  в  церковь,  -  запротестовал
Пилон.
     - Это не наш подсвечник, - сказал Хесус Мария. - Отец Paмон навряд
ли скажет чтонибудь хорошее о нас.
     В тот же день они отнесли сокровище к священнику.
     Он выслушал рассказ о больной собаке, и взгляд его смягчился.
     - ...и вот, святой отец, - говорил  Пират,  -  лежит  эта  хорошая
собачка, а нос у нее совсем сухой, и  глаза  точно  бутылочное  стекло,
которое выбрасывает море, лежит и стонет, потому что ей больно  внутри.
И вот, святой отец, я обещал святому Франциску проработать тысячу  дней
и купить ему золотой подсвечник. Он ведь мой святой.  И  тут  произошло
чудо, святой отец! Потому что собачка три раза вильнула хвостом и сразу
начала поправляться. Это ведь святой  Франциск  сотворил  чудо,  святой
отец, ведь правда?
     Священник серьезно кивнул.
     - Да, - сказал он. - Это чудо сотворил наш добрый святой, Франциск
Ассизский. Я куплю за тебя этот подсвечник.
     Пират очень обрадовался, потому что  не  всякому  по  его  молитве
ниспосылается истинное чудо. Если  бы  об  этом  узнала  Тортилья-Флэт,
Пирата стали бы уважать там куда больше. Его друзья уже посматривали на
него  с  некоторым  почтением.  Они  попрежнему  невысоко  ставили  его
интеллектуальные  способности,  но  теперь  они  знали,  что   за   его
скудоумием стоят вся мощь небес и все силы святых.
     Они шли к дому Дэнни, а следом за ними шли собаки.
     Пират чувствовал, что он омыт золотой влагой  благодати.  По  телу
его пробегала сладостная дрожь. Друзья его тоже радовались  при  мысли,
что сберегли в целости эти деньги, потому что тем самым  и  они  обрели
чуточку святости. Пилон испытывал  большое  облегчение,  что  не  украл
тогда клад Пирата. Кто знает, какие страшные беды постигли бы его, если
бы он присвоил четвертаки, принадлежащие святому! Все друзья  притихли,
словно находились в церкви.
     Пять долларов, вырученные за вещи с катера, давно уже жгли  карман
Дэнни, но теперь он знал, что с ними делать. Они с Пилонам  отправились
на рынок и купили там семь фунтов жареного мяса, мешочек лука,  хлеб  и
большой кулек сладостей. Пабло и Хесус  Мария  сходили  к  Торрелли  за
двумя галлонами вина и не выпили ни капли на об обратном пути домой.
     В этот вечер, когда затопили печку, на стол  были  поставлены  две
свечи, и друзья принялись пировать. Это был банкет в честь Пирата.  Сам
Пират держался с большим достоинством. Правда, он все  время  улыбался,
даже когда ему следовало бы сохранять  серьезный  вид.  Но  с  этим  он
ничего не мог поделать.
     После того как они съели все, что могли съесть, они откинулись  на
спинки стульев,  медленно  прихлебывая  вино  из  банок.  "Дружочек"  -
называли они Пирата.
     Хесус Мария спросил:
     - А что ты  чувствовал,  когда  это  случилось?  Когда  ты  обещал
подсвечник и собака начала поправляться, что ты чувствовал?  Тебе  было
ниспослано какое-нибудь видение?
     Пират напряг память.
     - Да нет, как будто не было... А может, у меня  и  было  маленькое
видение... может, я и видел святого Франциска в воздухе, и он сиял, как
солнце...
     - Ну, этого ты бы не забыл! - заявил Пилон.
     - Да... я, кажется, помню... Святой Франциск посмотрел на  меня...
и он улыбнулся, потому  что  он  добрый  святой.  Тогда  я  понял,  что
свершилось чудо. Он сказал: "Не обижай собачек, чумазый!"
     - Он тебя так назвал?
     - Ну, ведь я и был чумазый, а он не из тех святых которые врут.
     - По-моему, ты вовсе ничего этого и не помнишь, - сказал Пабло.
     - Может, и не помню... Только мне кажется, что помню...- Пират был
пьян от счастья, от гордости и от всеобщего внимания.
     - Моя бабушка видела пресвятую деву, - сказал Хесус Мария.  -  Она
была при смерти, и я сам слышал,  как  она  крикнула:  "О-хей!  Я  вижу
матерь божью! О-хей! Благодатная моя Мария!"
     - Некоторым дано видеть такие вещи, - заметил Дэнни.  -  Мой  отец
был не очень хорошим человеком, но он иногда  видел  святых,  а  иногда
всякую пакость. Все зависело от того, был ли он в ту минуту хорошим или
плохим. А у тебя бывали другие видения, Пират?
     - Нет, - сказал Пират. - Я их боюсь.
     Друзья долгое время вели себя очень чинно. Они знали, что  в  этот
вечер они не одни. Они чувствовали, что сквозь стены, и окна,  и  крышу
на них устремлены очи святых.
     - В воскресенье твой подсвечник будет уже там, - сказал  Пилон.  -
Мы не сможем пойти, потому что наша одежда будет на тебе. Я не  говорю,
что отец Рамон назовет тебя по имени, но, может, он  скажет  что-нибудь
про подсвечник. Постарайся запомнить, Пират, что  он  скажет,  а  потом
расскажешь нам.
     Затем Пилон добавил строгим голосом:
     - Сегодня, дружочек, по всему дому  отца  Рамона  бродили  собаки.
Сегодня было можно, но в воскресенье не вздумай  вести  их  в  церковь.
Собакам в церковь ходить не полагается. Оставь собак дома.
     Лицо Пирата вытянулось.
     - Они хотят пойти туда, - воскликнул он. - Как же я их оставлю?  И
где я их оставлю?
     Пабло был шокирован.
     - До сих пор ты вел себя в этом доме достойно, дружок  Пират.  Так
неужто в самом конце ты решил совершить кощунство?
     - Нет, - скромно сказал Пират.
     - Ну, так оставь собак здесь, и мы о них позаботимся А привести их
в церковь было бы кощунством.
     До чего же трезво пили они в тот вечер! Прошло  три  часа,  прежде
чем они хотя бы спели непристойную песню А когда их мысли обратились  к
женщинам легкого поведения, стояла уже глубокая ночь. Когда же на ум им
пришла драка, они уже совсем засыпали,  и  драки  не  получилось.  Этот
вечер отмечен в книге их жизни большим белым крестом.
     Утро воскресенья было заполнено бурными приготовлениями. Они умыли
Пирата, придирчиво заглядывая ему в  ноздри  и  за  уши.  Большой  Джо,
закутавшись в  одеяло,  смотрел,  как  Пират  облачается  в  его  синие
саржевые брюки. Пилон достал шляпу своего отца. Они убедили  Пирата  не
надевать усаженного самоцветами пояса поверх пиджака  и  показали  ему,
что  если  пиджак  не  застегивать,  то  будет  видно,   как   сверкают
драгоценные  камни.  Больше  всего  хлопот  доставили  башмаки.  Только
башмаки Большого Джо пришлись бы Пирату впору, но они  были  даже  хуже
его собственных башмаков, в которых он прорезал  дырки,  чтобы  они  не
давили на мозоли. А сквозь эти дырки были видны пальцы. В конце  концов
Пилон вышел из положения с помощью горсточки сажи. После  того  как  ее
хорошенько втерли в кожу, дырок почти совсем не стало видно,
     Наконец  Пират  был  готов:  лихо  сдвинутая  на  затылок   шляпа,
принадлежавшая отцу Пилона, рубаха Дэнни, штаны Большого Джо,  огромный
платок вокруг шеи и время от времени вспышки -  драгоценных  камней  на
поясе. Он прохаживался взад и  вперед  перед  своими  друзьями,  а  они
придирчиво его осматривали.
     - Не волочи ног. Пират.
     - Выше поднимай пятки.
     - Перестань теребить платок.
     - Те, кто тебя увидит, подумают, что ты не привык носить приличную
одежду.
     Наконец Пират повернулся к своим друзьям.
     - Может, собаки пойдут со мной? - жалобно сказал он. - Я им скажу,
чтобы в церковь они не заходили.
     Но друзья были неумолимы.
     - Нет, - сказал Дэнни.- Вдруг  они  все-таки  туда  заберутся?  Мы
посторожим их тут.
     - Им это не понравится,  -  тоскливо  сказал  Пират.  -  Им  будет
грустно. - Он повернулся  к  собакам,  сидевшим  в  своем  углу.  -  Вы
останетесь здесь, - сказал он. - Вам вредно ходить в церковь.  Побудьте
с моими друзьями, пока я не вернусь.
     Тут он поспешно вышел и закрыл за собой дверь. Немедленно  в  доме
раздался оглушительный вой и лай. Только глубокая вера в непогрешимость
его друзей помешала Пирату вернуться.
     Шагая по  улице,  он  чувствовал,  что  без  собак  стал  нагим  и
беззащитным. Словно его лишили зрения или слуха. Ему было страшно  идти
по улице одному. Кто угодно мог напасть на него. И все-таки  он  храбро
прошел по городу до церкви Сан-Карлос.
     Служба еще не начиналась, и  двери  были  открыты  настежь.  Пират
омочил  пальцы  в  мраморной  чаше  со  святой  водой,   перекрестился,
преклонил колени перед святой девой, вошел в церковь, поклонился алтарю
и сел. Внутри было довольно темно, но на высоком алтаре пылали свечи. И
в  приделах  перед  статуями  святых  тоже  мерцали   огоньки   свечек,
поставленных прихожанами. Сладко пахло старым ладаном.
     Сперва Пират смотрел на алтарь, но  он  был  слишком  величествен,
слишком свят, чтобы о нем можно было долго думать,  слишком  недоступен
для бедняка. Его глаза  искали  чего-нибудь  потеплее,  чего-нибудь  не
столь пугающего. И вдруг он  увидел  перед  статуей  святого  Франциска
красивый, совсем золотой подсвечник, а в нем - высокую зажженную свечу.
     Пират взволнованно вздохнул. И хотя  церковь  наполнилась  людьми,
хотя двери закрылись, служба началась и Пират делал все, что  положено,
он ни на  минуту  не  мог  отвести  взгляда  от  своего  святого  и  от
подсвечника. Подсвечник был такой красивый. Невозможно  было  поверить,
что это он,  Пират,  подарил  его.  Он  всматривался  в  лицо  святого,
стараясь угадать, понравился ли святому Франциску этот подсвечник. И он
был уверен, что статуя иногда чуть-чуть улыбается,  как  улыбаются  те,
кто думает о чемнибудь приятном.
     Наконец началась проповедь.
     - Наша церковь приобрела новое прекрасное украшение,- сказал  отец
Рамон.- Один из  детей  ее  пожертвовал  золотой  подсвечник  во  славу
святого Франциска.
     Тут он рассказал о больной собаке,  и  нарочно  рассказывал  очень
сухо. Он оглядывал своих прихожан, пока  не  заметил,  что  они  начали
улыбаться.
     - В этом нет ничего смешного, - сказал он тогда. - Святой Франциск
так любил животных, что даже проповедовал им. Тут отец Рамон  рассказал
о злом волке из Губбио, и о двоих  голубках,  и  о  сестрах-жаворонках.
Пират смотрел на него и удивлялся тому, что слышал.
     Внезапно у входа послышалась какая-то возня. Раздался яростный лай
и царапанье. Дверь распахнулась, и в церковь ворвались Пушок и Рудольф,
Энрике, Пахарито и Сеньор Алек Томпсон. Они повели носами  и,  пихая  и
толкая друг друга, кинулись к Пирату. Они прыгнули на  него,  тявкая  и
радостно повизгивая. Они накатились на него, как волна.
     Священник умолк и строго повернулся в их сторону. Пират беспомощно
бросил на него взгляд, полный смертельной муки. Значит,  все  оказалось
напрасно, и кощунство свершилось.
     Тут отец Рамон засмеялся, а за ним засмеялась и его паства.
     - Уведи собак, - сказал священник. - Пусть подождут снаружи,  пока
мы кончим.
     Пират смущенно и виновато выпроводил собак из церкви.
     - Это нехорошо, - сказал он им. - Я сержусь на вас Мне  стыдно  за
вас.
     Собаки прижимались к земле и жалобно повизгивали
     - Я знаю, что вы сделали, -  сказал  Пират.  -  Вы  покусали  моих
друзей, вы разбили окно и вот  прибежали  сюда.  Теперь  сидите  тут  и
ждите, грешные собаки, собакибогохульники.
     Он оставил их, полных горя и  раскаяния,  и  вернулся  в  церковь.
Прихожане, все еще смеясь, поворачивали головы и смотрели на  него,  и,
добравшись  до  своего  места,  он  сжался,   стараясь   стать   совсем
незаметным.
     - Не огорчайся, - сказал отец Рамон. - Не грешно  снискать  любовь
своих собак и не грешно любить их. Послушай, как любил святой  Франциск
зверей и птиц, - и он  рассказал  про  доброго  святого  еще  несколько
историй.
     Пират перестал смущаться. Губы его зашевелились.
     "Ах, - подумал он, - если бы собаки могли слышать отца Рамона.  Им
было бы приятно узнать все это!"
     Когда проповедь кончилась, в его ушах по-прежнему звучали рассказы
священника. Он машинально крестился и преклонял колени,  но  не  слышал
службы. Как только она кончилась, он кинулся к двери и первым вышел  из
церкви. Собаки подошли к нему, все еще грустные и пристыженные.
     - Пошли! - крикнул он. - Я хочу вам кое-что рассказать.
     Он побежал вверх по склону  к  сосновому  лесу,  а  собаки  бежали
рядом, прыгая и резвясь. Когда Пират наконец добрался до опушки, он  не
замедлил шага и остановился только на узкой  прогалине  между  соснами,
где ветви смыкались над головой, а  стволы  вздымались  рядами,  словно
Коломны. Несколько секунд он растерянно смотрел по сторонам.
     - Я хочу, чтобы все было совсем так же, - сказал он. - Вот если бы
вы были там и слышали, как говорил отец Рамон! - Он положил один камень
на другой. - Вот это статуя, - объяснил он собакам и  воткнул  в  землю
прутик. - А прямо вот тут - подсвечник со свечой.
     На прогалине царил мягкий полумрак и  воздух  был  напоен  сладким
запахом смолы. Деревья чуть слышно шептались под легким ветерком. Пират
приказал:
     - Энрике, садись вот сюда. А ты, Рудольф, сюда.  Пушок  сядет  вот
тут, потому что он самый маленький. Пахарито, дурачина, садись вот сюда
и веди себя смирно. Сеньор Алек Томпсон, не смей ложиться!
     Он усадил собак в два ряда - двух впереди, а трех сзади.
     - Сейчас я вам все расскажу. Вас простили, хоть вы и  вломились  в
церковь. Отец Рамон сказал, что на этот раз это не кощунство. А  теперь
слушайте внимательно. Я буду вам рассказывать.
     Собаки смирно сидели на своих местах и не спускали  с  него  глаз.
Сеньор Алек Томпсон помахивал хвостом, но Пирату это не понравилось.
     Тут не место для таких вещей, - сказал он. -  Святой  Франциск  не
рассердился бы, но я не хочу, чтобы ты вилял хвостом, пока слушаешь.  А
сейчас я расскажу вам про святого Франциска.
     В этот день память его была необыкновенной. Солнце  пробиралось  в
просветы между ветками и ярким узором  расписывало  ковер  из  сосновых
игл. Собаки терпеливо сидели, глядя на губы  Пирата.  Он  передавал  им
все, что говорил священник,  -  все  его  рассказы,  все  поучения,  не
пропуская ни единого слова.
     Кончив, он торжественно поглядел на собак.
     - Святой Франциск сделал все это, - сказал он.
     Сосны перестали шептаться. В лесу стояла зачарованная тишина.
     Вдруг позади Пирата раздался чуть слышный звук. Собаки  посмотрели
вверх. Пират боялся повернуть голову. Прошла долгая секунда.
     И вдруг она кончилась. Собаки  опустили  глаза.  Вершины  деревьев
снова  пробудились  к  жизни,  и  солнечные  узоры  опять  заплясали  в
прихотливом танце.
     Пират был так счастлив, что у него защемило сердце,
     - Вы его видели? - воскликнул он. - Это был святой  Франциск?  Ах,
какие же вы хорошие собаки, если вам было дано узреть видение!
     Его тон заставил собак вскочить. Их  пасти  раскрылись,  а  хвосты
радостно завиляли.

ГЛАВА XIII
      О том, как друзья Дэнни поспешили на помощь даме в несчастье

     Сеньора Тересина Кортес, ее восемь детей и ее дряхлая мать жили  в
уютном домике на краю глубокого оврага, который образует южную  границу
Тортилья-Флэт. Тересина была красивой матроной  лет  под  тридцать.  Ее
матери, этой дряхлой,  высохшей,  беззубой  старухе,  обломку  ушедшего
поколения, было почти пятьдесят лет. Никто уже не помнил, что ее  зовут
Анхелина.
     Все будние дни вьеха работала не покладая рук, ибо ей  приходилось
кормить, наказывать, уговаривать, одевать и укладывать спать семерых из
восьми детей. Тересине хватало хлопот с восьмым и с  приготовлениями  к
появлению девятого.
     Но в воскресенье вьеха облачалась в черное  атласное  платье,  еще
более древнее, чем она сама, надевала мрачный и очень прочный  головной
убор из черной соломы, украшенный двумя почти настоящими  вишенками  из
цветной замазки, и, сбросив  с  плеч  бремя  долга,  решительным  шагом
направлялась в церковь, где сидела так же неподвижно, как святые  в  их
нишах. Раз в месяц она ходила исповедоваться. Было бы любопытно узнать,
в каких грехах она исповедовалась и когда находила время их совершать -
ведь дом Тересины был переполнен ползунками, косолапиками,  карапузами,
плаксами, котоубийцами и мастерами падать с деревьев, и  каждый  из  ее
подопечных каждые два часа вопил, требуя еды.
     Так стоит ли удивляться, что вьеха обладала  безмятежной  душой  и
стальными нервами? Будь они какими-нибудь  другими,  они  давно  уже  с
визгом вырвались бы из ее тела, как фейерверочные шутихи.
     Рассудок Тересины был всегда словно подернут легким туманом.  Тело
же ее было идеальной ретортой для дистилляции  детей.  Первый  младенец
появился у нее в  пятнадцать  лет,  и  это  ошеломило  ее  -  настолько
ошеломило, что она разрешилась  им  ночью  в  парке  возле  бейсбольной
площадки и, завернув его в газету,  оставила  там  до  прихода  ночного
сторожа. Это была тайна. Даже  сейчас  ее  раскрытие  грозило  Тересине
некоторыми неприятностями.
     Когда ей  исполнилось  шестнадцать  лет,  на  ней  женился  мистер
Альфред Кортес; он подарил ей свое имя  и  два  краеугольных  камня  ее
будущей семьи - Альфреде и Эрни.  Мистер  Кортес  подарил  ей  это  имя
весьма охотно. Ведь он сам пользовался им лишь временно. Перед тем, как
он приехал в Монтерей, и после того, как он  оттуда  уехал,  его  звали
Гугльемо. Он уехал  после  того,  как  родился  Эрни.  Быть  может,  он
предвидел, что брак с Тересиной не сулит ему спокойной жизни.
     Регулярность, с какой она  становилась  матерью,  всегда  удивляла
Тересину. Порой она не могла вспомнить, кто же отец будущего ребенка, а
иногда склонялась к мысли, что отец вовсе и не обязателен.  Даже  когда
она была помещена в карантин, как дифтерийный бациллоноситель,  это  ей
не помогло. Однако, окончательно запутавшись в подобных сложностях, она
имела обыкновение предоставлять решение вопроса богородице, зная, что у
той гораздо больше опыта, желания и времени для того, чтобы  заниматься
подобными вещами.
     Тересина часто исповедовалась. Отец Рамон  приходил  из-за  нее  в
отчаяние. Ведь он прекрасно видел, что в то время как  руки,  колени  и
губы Тересины каялись в прошлом грехе,  ее  томные  потупленные  глаза,
сверкнув из-под опущенных ресниц, обещали свершение нового.
     Пока я рассказывал все это, родился девятый  ребенок  Тересины,  и
она временно была свободна.  Вьеха  получила  еще  одного  подопечного,
Альфреде перешел в третий класс, Эрни - во второй, а Панчито поступил в
первый.
     В те дни в Калифорнии  среди  школьных  медицинских  сестер  стало
модным  посещать  классы  и  расспрашивать  детей  о  разных   интимных
подробностях их домашней жизни. Третьеклассник Альфреде  был  вызван  к
директору, потому что он показался медицинской сестре чересчур худым.
     Сестра, прошедшая специальный  курс  детской  психологии,  ласково
спросила:
     - Фредди, ты кушаешь столько, сколько хочешь?
     - Ага,- сказал Альфреде.
     - Вот как? Окажи мне, что ты кушаешь на завтрак?
     - Тортильи и бобы, - сказал Альфреде.
     Сестра посмотрела на директора и скорбно покачала головой.
     - А что ты кушаешь, когда приходишь домой обедать?
     - Я не хожу домой.
     - Разве ты днем ничего не кушаешь?
     - Кушаю. Я приношу с собой бобы, завернутые в тортилью.
     В глазах сестры мелькнул легкий испуг, но она сдержалась.
     - А вечером что ты кушаешь?
     - Тортильи и бобы.
     Сестра забыла все, что выучила про детскую психологию.
     - И ты хочешь, чтобы я поверила, будто ты  ничего  не  ешь,  кроме
лепешек и бобов?
     Альфреде удивился.
     - Господи Иисусе, - сказал он. - А этого что, мало?
     В положенный  срок  школьный  врач  выслушал  полный  ужаса  отчет
сестры. И в один прекрасный день он подъехал  к  дому  Тересины,  чтобы
заняться  этим  вопросом.  Пока  он  шел  по  двору,  вопли  ползунков,
косолапиков и карапузов  сливались  в  одну  душераздирающую  симфонию.
Доктор остановился на пороге  кухни.  Своими  собственными  глазами  он
видел, как вьеха подошла к печке, зачерпнула уполовником в  кастрюле  и
рассыпала  по  полу  вареные  бобы.  Вопли  разом   стихли.   Ползунки,
косолапики и карапузы молча и деловито передвигались от  боба  к  бобу,
останавливаясь  только  для  того,  чтобы  прожевать   находку.   Вьеха
вернулась на свое место, пользуясь несколькими минутами покоя. Дети как
жучки,  заползали  под  кровать,  под  стулья,   под   печку.   Доктор,
загоревшись научным интересом, провел там два часа. Он ушел, недоуменно
покачивая головой.
     Он продолжал недоуменно покачивать головой,  пока  зачитывал  свой
доклад.
     - Я подверг их всем известным мне проверкам,  -  сказал  он.  -  Я
проверил их зубы, кожу, кровь, кости, глаза и координацию. Господа, они
питаются тем, что по сути своей является медленно действующим  ядом,  и
питаются так со дня рождения. Господа,  могу  сказать  только  одно:  в
жизни я не видел более здоровых детей! - Тут выдержка ему  изменила.  -
Поросята! - воскликнул он. - В жизни я не видел таких зубов! Никогда не
видел
     Вы, наверное, недоумеваете, как Тересина добывала  еду  для  своей
семьи. На полях, в тех местах, где молотили бобы, остаются большие кучи
бобовой мякины. Если вы расстелете на земле одеяло и в  ветреный  вечер
начнете подбрасывать над ним мякину, то убедитесь, что  и  молотильщики
не непогрешимы. Проработав так весь день, вы  можете  собрать  двадцать
фунтов бобов, а то и больше.
     Осенью вьеха, захватив  всех  детей,  которые  уже  умели  ходить,
отправлялась с ними в поля и провеивала мякину. Хозяева полей не  гнали
ее,  потому  что  от  нее  не  было  никакого  вреда.  Только  в  самый
неурожайный год вьеха собирала меньше четырехсот фунтов бобов.
     А когда у вас в доме есть четыреста фунтов  бобов,  вы  можете  не
бояться голодной смерти. Иногда случается чудо, и вы лакомитесь  такими
деликатесами, как сахар, помидоры, перец, кофе, рыба или мясо, -  порой
благодаря  заступничеству  пресвятой  девы,   порой   благодаря   вашей
собственной ловкости или трудолюбию. Но как бы то ни было, у  вас  есть
бобы, и вы в безопасности. Бобы - это надежный кров для вашего желудка.
Бобы - это теплый плащ, предохраняющий от экономического холода.
     Лишь одно могло поставить под удар жизнь и счастье  семьи  сеньоры
Тересины Кортес - неурожай бобов.
     Когда бобы  созревают,  все  растения  выдергиваются  с  корнем  и
складываются в кучи, чтобы стебли как следует просохли перед молотьбой.
И тут надо молиться, чтобы не начались дожди.  Когда  на  темных  полях
желтеют кучки бобовых стеблей, фермеры не спускают глаз с неба и хмурым
взглядом провожают каждое проползающее  в  вышине  облачко.  Ведь  если
пойдет дождь, придется заново переворошить все кучки и ждать, пока  они
опять  высохнут.  А  если  снова  пойдет  дождь,  их   снова   придется
переворошить. Если же дождь начинается в третий раз,  бобы  покрываются
плесенью, начинают гнить, и урожай потерян.
     Когда приходило время сушки бобов, вьеха имела обыкновение ставить
свечку пресвятой деве.
     В тот год, о  котором  я  рассказываю,  бобовые  стебли  были  уже
собраны в кучи и свеча была поставлена. В доме Тересины лежали наготове
рогожные мешки.
     Молотилки были вычищены и смазаны.
     Пошел дождь.
     Дополнительно нанятые батраки бросились в поля ворошить  слипшиеся
груды бобовых стеблей. Вьеха поставила вторую свечку.
     Снова пошел дождь.
     На маленькую золотую монетку, которую она сберегала  многие  годы,
вьеха  купила  еще  две  свечки.  Батраки  снова   переворошили   кучи,
подставляя бобы солнечным лучам. И тут начался упорный  холодный  косой
дождь. Ни одного фунта бобов не было собрано во всем графстве Монтерей.
Плуги запахивали в землю гниющие стебли.
     И тогда в дом сеньоры Тересины Кортес  вошло  отчаяние.  Сломалась
опора жизни, рухнул спасительный кров. Исчезла вечная истина - бобы. По
ночам дети плакали от  ужаса  перед  надвигающимся  голодом.  Им  никто
ничего не говорил, но они знали и так.
     Вьеха сидела в церкви,  как  обычно,  но  когда  она  смотрела  на
пресвятую деву, ее губы складывались в злобную усмешку.  "Свечи-то  мои
ты забрала, - думала она. - Их-то ты взяла!  Одолела  тебя  жадность  к
свечам, пустоголовая!" И  она  в  гневе  отдалась  под  покровительство
святой Клары. Она рассказала святой Кларе о том,  как  несправедливо  с
ней поступили. Она  даже  позволила  себе  непочтительно  отозваться  о
непорочном зачатии: "Знаешь, и Тересина иногда вот так же не помнит", -
ядовито сообщила она святой Кларе.
     Уже не раз говорилось, что Хесус  Мария  Коркоран  был  бесконечно
добр.  Кроме  того,  он  обладал  тем  даром,  который  бывает   присущ
человеколюбцам,- его инстинктивно  влекло  туда,  где  была  нужна  его
доброта. Сколько раз встречал он молодых девушек  именно  тогда,  когда
они нуждались в утешении! Его неотразимо влекло к любому  страданию,  к
любой печали. Он уже много месяцев не бывал в доме Тересины. И если нет
какой-то таинственной симпатии между горем и человеколюбием, то  почему
же он пришел туда именно в  тот  самый  день,  когда  в  кастрюлю  были
брошены последние бобы прошлогоднего сбора?
     Он сидел на кухне Тересины, ласково стряхивая детей со своих  ног.
И он смотрел на Тересину внимательными, полными страдания глазами, пока
она рассказывала ему о своей ужасной беде. Он как  завороженный  следил
за ней, когда она вывернула наизнанку последний мешок, чтобы  показать,
что у них не осталось ни единого боба. Он сочувственно кивал, когда она
показывала на детей, от которых скоро останутся только кожа  да  кости,
которые скоро умрут от голода.
     Затем вьеха с горечью поведала, как ее провела пресвятая дева.  Но
тут Хесус Мария отказал ей в сочувствии.
     - Откуда  ты  знаешь,  старая?  -  спросил  он  строго.  -  Может,
пречистая была занята в каком-нибудь другом месте.
     - А как же мои четыре свечи? - визгливо настаивала вьеха.
     Хесус Мария холодно посмотрел на нее.
     - Что такое четыре свечи для пресвятой девы? - сказал он. - Я  раз
был в церкви, где перед ней горели сотни свечей. Ее свечами не удивишь.
     Но мысль о беде Тересины жгла его как огонь. В  тот  же  вечер  он
произнес перед друзьями в доме Дэнни вдохновенную и трогательную  речь.
Из глубин своего великого сердца он исторг красноречивейший,  пламенный
призыв помочь этим детям, у которых не осталось бобов. И слова его были
исполнены такой силы, что огонь, пылавший в его груди, зажег сердца его
друзей. Они вскочили на ноги. Глаза их засверкали.
     - Эти дети не будут голодать! - восклицали они. -  Мы  клянемся  в
этом!
     - Мы живем в роскоши, - сказал Пилон.
     - Мы уделим им от нашего достатка, - согласился Дэнни.- А если  им
нужен дом, пусть живут здесь.
     - Завтра мы начнем! - воскликнул  Пабло.  -  Хватит  лениться!  За
работу! Нам нужно многое сделать.
     Хесус    Мария    почувствовал    радость    пророка,    обретшего
последователей.
     И слова их не были  пустой  похвальбой.  Они  собирали  рыбу.  Они
обчистили огород отеля  "Дель  Монте".  Это  было  чудесно.  Воровство,
свободное от позорного клейма, преступление, совершаемое во имя  благой
цели, - что может быть приятнее?
     Пират повысил цену своих дров до тридцати  центов  и  каждое  утро
заходил в три лишних ресторана. Большой Джо снова  и  снова  крал  козу
миссис Палочико, и каждый раз она благополучно возвращалась домой.  Все
больше и больше припасов накапливалось в доме Тересины. На  ее  крыльце
лежали  ящики  с  латуком,  подпорченная  макрель  благоухала  на  весь
квартал. Но пламя милосердия не угасало в груди друзей.
     Если бы вы могли заглянуть  в  протоколы  полицейского  управления
Монтерея, вы заметили бы, что в это время по городу  прокатилась  волна
мелких краж. Полицейская машина металась от дома  к  дому.  Тут  украли
курицу, там обобрали целую грядку тыкв. Компания  Палдини  сообщила  об
исчезновении двух стофунтовых ящиков мускула морского уха [Морское  ухо
- вид съедобного моллюска].
     В доме Тересины становилось тесно. Кухня была  завалена  всяческой
снедью. Заднее крыльцо тонуло в овощах.
     По всей Тортилья-Флэт стоял запах продуктового склада.
     Друзья носились по городу, совершая одно тайное  похищение  чужого
имущества  за  другим,  и  подолгу  беседовали  с  Тересиной,  обсуждая
дальнейшие планы.
     Сперва  Тересина  с  ума  сходила  от  радости  при  виде   такого
количества еды, а кроме того, ей очень льстило  подобное  внимание.  Но
через неделю в ее  душу  закрались  неко  торые  сомнения.  У  младенца
начались желудочные колики, у Эрни болел  живот,  лицо  Альфреде  пошло
красными пятнами. Ползунки и карапузы хныкали не  переставая.  Тересине
было очень неловко объяснять друзьям то, что объяснить было необходимо.
Несколько дней она собиралась с духом, и за это  время  в  дом  прибыли
пятьдесят фунтов сельдерея и ящик дынь. Дольше откладывать было нельзя.
     Соседи уже неодобрительно поднимали брови, встречаясь с ней.
     Она пригласила всех друзей Дэнни к себе на кухню и сообщила  им  о
своих тревогах с большим тактом и осторожностью, чтобы не обидеть их.
     - Зелень и фрукты детям вредны, - объяснила она.  -  От  молока  у
малышей начинается несварение,  когда  их  отнимают  от  груди.  -  Она
показала на заплаканных красных детей. - Видите, они  все  больны.  Они
едят то, что им вредно.
     - А что им полезно? - спросил Пилон.
     - Бобы, - ответила она. - На бобы можно положиться, они остаются у
человека в животе.
     Друзья молча ушли домой. Они притворялись сами перед собой,  будто
это их огорчило, но они знали, что их энтузиазм уже несколько дней  как
остыл.
     В доме Дэнни они стали держать совет.
     О дальнейшем не  следует  рассказывать  в  некоторых  сферах,  ибо
обвинение может оказаться серьезным.
     Полночь  давно  миновала,  когда  четыре  темные  фигуры,  которые
останутся безымянными, крадучись пробежали  по  улицам  города.  Четыре
смутные тени  пробрались  на  железнодорожный  склад  "Вестерн  Уэрхаус
компани". Ночной сторож говорил потом, что он  слышал  какие-то  звуки,
внимательно все осмотрел, но ничего не обнаружил. Он не мог  объяснить,
каким образом это случилось, - как был взломан замок  и  открыта  дверь
склада. Только четыре  человека  знают,  что  сторож  в  ту  ночь  спал
непробудным сном, но они его не выдадут.
     Вскоре четыре тени покинули склад, но  теперь  они  сгибались  под
тяжестью ноши. Было слышно, как тени пыхтят и отдуваются.
     В три часа утра Тересину разбудил звук открывшейся задней двери.
     - Кто там? - закричала она.
     Ответа не было, но она услышала четыре глухих  удара,  от  которых
содрогнулся дом. Она зажгла свечу и поспешила босиком на кухню.  Там  у
стены стояли четыре стофунтовых мешка с розовыми бобами.
     Тересина кинулась обратно в комнату и разбудила мать.
     - Чудо! - кричала она. - Иди на кухню и посмотри!
     Вьеха пристыженно смотрела на четыре крутобоких мешка.
     - Подлая я грешница! - запричитала  она.  -  О  пресвятая  матерь,
сжалься над старой дурой. Каждый месяц до дня  моей  смерти  ты  будешь
получать по свече.
     В доме Дэнни четверо друзей блаженно вытянулись на своих постелях.
Есть ли подушка лучше чистой совести?
     Они проспали чуть ля не до вечера, ибо долг их был исполнен.
     А Тересина по хорошо известным ей  признакам  поняла,  что  у  нее
опять будет ребенок. И, насыпая в кастрюлю новые бобы,  она  от  нечего
делать прикинула, кто из друзей Дэнни к этому причастен.

ГЛАВА XIV
О приятной жизни в доме Данни, о дареном поросенке, о страданиях Верзилы
               Боба и об отвергнутой любви въехо Раванно

     Пайсано Тортилья-Флэт не пользовались часами  -  ни  стенными,  ни
наручными. Порой кто-либо из друзей вдруг становился обладателем часов,
но лишь  на  тот  срок,  который  требовался,  чтобы  выменять  на  них
что-нибудь по-настоящему полезное. В  доме  Дэнни  часы  уважались,  но
только как  средство  обмена.  А  для  собственных  нужд  друзья  могли
пользоваться огромными золотыми часами - солнцем. Эти  часы  были  куда
лучше наручных или карманных, и гораздо надежнее - ведь их никак нельзя
было снести к Торрелли.
     Летом, когда стрелки механических часов подходят к семи,  вставать
бывает очень приятно, но что толку, когда  они  указывают  тот  же  час
зимой? Насколько удобнее солнце! И летом и зимой  самая  пора  вставать
наступает только тогда, когда оно, выплыв из-за соснового леса, щедрыми
лучами заливает крыльцо. Это тот час, когда руки твои уже не дрожат,  а
в животе еще не щемит от голода. Пират и его  собаки  спали  в  большой
комнате, в своем теплом и уютном углу. Пилон, и Пабло, и Хесус Мария, и
Дэнни, и Большой Джо Португалец располагались в спальне. Хотя Дэнни был
добр и щедр, он никому не позволял спать на своей кровати. Большой  Джо
раза два пытался улечься на ней, но получил удар палкой по пяткам,  так
что даже он научился уважать неприкосновенность этой кровати.
     Друзья  спали  на  полу,   и   постели   их   отличались   большим
своеобразием. Пабло кутался в три сшитых  вместе  овчины.  Хесус  Мария
отходил ко сну, засунув руки в рукава одного старого пальто, а ноги - в
рукава другого. Пилон заворачивался в обрывок ковра. Большой  Джо  чаще
всего свертывался калачиком, как собака, и спал одетым.
     Большой Джо был неспособен долго владеть каким-либо имуществом, но
зато умел поистине гениально обменять любую попавшую ему в руки вещь на
вино. Так они и спали, порой довольно звучно, но всегда сладко.  Как-то
холодной ночью Большой Джо попробовал одолжить одну  из  собак  Пирата,
чтобы согреть ноги, но был сильно искусан, ибо собаки Пирата никому  не
желали одалживаться.
     На окнах не было занавесок,  но  щедрая  природа  украсила  стекла
паутиной, пылью и следами дождевых капель.
     - Надо бы вымыть окошко водой с мылом, - как-то заметил Дэнни.
     Острый ум Пилона немедленно взялся за разрешение этой  задачи,  но
она оказалась слишком легкой для него.  Она  была  недостойна  талантов
Пилона.
     - Тогда в комнате станет светлее, - сказал он. - Если  у  нас  тут
будет светло, мы будем меньше времени проводить на  свежем  воздухе.  А
ночью, когда свежий воздух вреден, нам свет не нужен.
     Дэнни покинул поле боя, ибо если  одно  только  упоминание  о  его
планах  вызвало  столь  быструю  и  уничтожающую  критику,  то   какими
сокрушительными логическими аргументами грозит  попытка  настаивать  на
них? Окно  осталось  в  прежнем  виде,  и  по  мере  того  как  паутина
обогащалась все большим количеством сухих  оболочек  тех  мух,  которые
напитали семейство паука своей кровью, а на  слой  пыли  ложился  новый
слой, спальня погружалась в  приятный  полумрак,  позволявший  спокойно
спать там даже з самый ясный и солнечный полдень.
     Друзья спали сладко, но когда по утрам солнечные  лучи  ударяли  в
окошко и, не сумев проникнуть внутрь,  превращали  пыль  в  серебро,  а
мушиные трупы - в маленькие радуги, друзья просыпались, потягивались  и
начинали искать свои башмаки. Они знали, что на крыльце уже тепло,  раз
солнце постучалось в окошко.
     Просыпались они не сразу и не вскакивали с постелей, не  сотрясали
свой организм каким-либо резким движением. Нет, они восставали  от  сна
так же мягко и незаметно, как мыльный пузырь отрывается  от  соломинки.
Еще не совсем проснувшись,  они  брели  в  овраг.  Постепенно  их  воля
выкристаллизовывалась  из  раствора  дремоты.  Они  затапливали  печку,
кипятили чай, наливали его в банки из-под варенья, а затем  усаживались
на залитом солнцем крыльце. Пронизанные  солнцем  мухи  вились  над  их
головами, образуя сияющие нимбы. Жизнь вокруг них  постепенно  обретала
форму, повторяя вчерашний день и предвещая завтрашний.
     Беседа завязывалась медленно, ибо каждый бережно лелеял  последнюю
сладость еще не  развеявшегося  сна.  А  потом  наступали  долгие  часы
интеллектуального   общения.    Приподымались    крыши,    обозревалась
внутренность  домов,  обсуждались  мотивы   поступков,   рассказывались
всяческие  происшествия.  Для  начала  их  мысли  обращались  обычно  к
Корнелии Руис, ибо поистине  редко  выпадали  дни  или  ночи,  когда  с
Корнелией не приключалось чего-нибудь  интересного.  А  ведь  почти  из
всякого происшествия можно извлечь полезное назидание.
     Сосновая хвоя поблескивала в солнечных  лучах.  От  земли  исходил
приятный сухой запах. Кастильская  роза  овеивала  мир  ароматом  своих
цветов.  Это  были  лучшие  часы  в  жизни  друзей  Дэнни.  Борьба   за
существование отступала куда-то далеко. Они судили  своих  ближних,  но
судили их не во имя морали, а просто из любопытства. Узнав  какойнибудь
интересный случай, каждый приберегал  рассказ  о  нем  до  этих  часов.
Большие шоколадные бабочки кружили над розовым  кустом,  опускались  на
цветы и долго сидели, медленно взмахивая  крыльями,  словно  выкачивали
нектар с их помощью.
     - Я видел Альберта Расмуссена, - сказал Дэнни.- Он выходил из дома
Корнелии. У этой Корнелии вечные  скандалы.  Каждый  день  какой-нибудь
скандал.
     - Так уж она живет, - сказал Пабло.- Я  не  из  тех,  кто  бросает
камни, но порой мне кажется, что Корнелия чересчур уж бойка. Она только
и знает, что любовь и драки.
     - Ну, - сказал Пилон, - а чего тебе еще надо?
     - Она не знает, что такое покой, - печально сказал Хесус Мария.
     -А он ей и не нужен, - ответил Пилон. - Дай Корнелии покой, и  она
умрет. Любовь и драки. Это ты хорошо сказал,  Пабло.  Любовь,  драки  и
немножко винца. Тогда человек всегда  молод,  всегда  счастлив.  А  Что
вчера случилось с Корнелией?
     Дэнни торжествующе посмотрел на Пилона. Пилон редко чего-нибудь не
знал. Но на сей раз по его расстроенному виду Дэнни догадался, что  это
происшествие ему неизвестно.
     - Вы все знаете Корнелию, - начал он. - Иногда ее друзья  приносят
ей подарки - курочку, или  кролика,  или  кочан  капусты.  Какой-нибудь
пустячок, но Корнелии это нравится.  Так  вот,  вчера  Эмилио  Мурьетта
принес Корнелии такого розового поросенка. Эмилио нашел его  в  овраге.
Свинья погналась за ним, когда он  схватил  поросенка,  но  он  побежал
очень быстро  и  принес  поросенка  Корнелии.  У  этого  Эмилио  хорошо
привешен язык. Он сказал Корнелии: "Поросенок в доме - сущая благодать.
Он ест что угодно. И ласковее всякой кошки. Такого поросенка нельзя  не
любить. Но потом из него вырастает свинья, и его характер меняется.  Он
становится злым и подлым, и его уже нельзя больше любить. Потом в  один
прекрасный день эта свинья тебя  кусает,  так  что  на  нее  нельзя  не
рассердиться. И тогда ты ее убиваешь и съедаешь".
     Друзья одобрительно закивали головами, а Пилон сказал:
     - Этот Эмилио не так глуп. Посмотрите, сколько приятного обнаружил
он в одном поросенке: привязанность, любовь,  месть  и  сытый  желудок.
Надо мне как-нибудь потолковать с этим Эмилио.
     Однако друзья заметили, что Пилон  завидует  своему  новоявленному
сопернику в логических построениях.
     - Рассказывай дальше про этого поросенка, - сказал Пабло.
     - Ну, - продолжал  Дэнни.  -  Корнелия  взяла  этого  поросенка  и
поблагодарила Эмилио. Она  сказала,  что,  когда  придет  время  и  она
рассердится на этого поросенка, она обязательно угостит  и  Эмилио.  Ну
тогда Эмилио ушел, а Корнелия поставила у печки маленький  ящик,  чтобы
поросенку было где спать. Тут к ней в гости  пришли  знакомые  дамы,  и
Корнелия дала им подержать поросенка на руках и погладить его. А  потом
Конфетка Рамирес наступила ему на хвост. Он  завизжал,  как  паровозный
свисток. А дверь на улицу была открыта.  И  большая  свинья  пришла  за
своим поросенком. Все столы и вся  посуда  разлетелись  вдребезги.  Все
стулья были переломаны. А большая свинья  укусила  Конфетку  Рамирес  и
сдернула с Корнелии юбку, а потом, когда все дамы заперлись  на  кухне,
свинья ушла, а с ней ушел и поросенок. Теперь Корнелия ужасно сердится.
Она говорит, что изобьет Эмилио.
     - То-то и оно, - сказал Пабло.- Вот она, жизнь: всегда все идет не
так, как задумаешь. Совсем как в тот
     раз, когда Верзила Боб задумал покончить с собой.
     Друзья обратили к Пабло исполненные ожидания лица.
     -  Ну,  вы  знаете  Боба  Смоука,  -  начал  Пабло.-  С  виду   он
замечательный вакеро [Вакеро  -  мексиканский  конный  пастух]  -  ноги
длинные, сам худой, только вот ездит верхом  он  плохо.  Когда  клеймят
скот, он часто летает с лошади. Ну, так этот Боб всегда хочет, чтобы им
восхищались.  Когда  устраивают  парад,  он  хочет  нести  флаг.  Когда
устраивают боксерский матч, он хочет быть судьей. На  представлении  он
первый кричит: "Эй, впереди, садитесь!"  Да,  он  хочет  стать  великим
человеком, чтобы все на него смотрели и все им  восхищались.  И  еще  -
чего вы, наверное, не знаете, - он хочет, чтобы все его любили.  А  он,
бедняга, из тех, над кем  всегда  смеются.  Некоторые  его  жалеют,  но
большинство просто смеется над ним.  А  такой  смех  для  Верзилы  Боба
Смоука хуже ножа. Может, вы помните тот раз, когда он  был  знаменосцем
на параде? Боб ехал на большой белой лошади и держался  в  седле  очень
прямо. И вот как раз против того  места,  где  сидят  судьи,  эта  дура
лошадь хлопнулась от  жары  в  обморок.  Боб  перекувырнулся  через  ее
голову, а флаг пролетел по воздуху, как копье, и воткнулся в  землю  не
тем концом. И так с ним всегда.  Чуть  он  состроит  из  себя  великого
человека, как что-нибудь да случится, и все над ним  смеются.  Помните,
как он, когда стал собачником, целый день старался  заарканить  собаку?
Весь  город  сбежался  посмотреть.  Он  накидывал   петлю,   а   собака
прижималась к земле, петля соскальзывала, и  собака  убегала.  Как  все
смеялись! Бобу было так стыдно, что он подумал: "Я убью себя,  и  тогда
им станет грустно. Они пожалеют, что смеялись". А потом он подумал: "Но
я же буду мертвый Я же не узнаю о том, как они жалеют". И  он  придумал
план "Я подожду, пока не услышу, что кто-то хочет ко мне войти. Тогда я
приставлю пистолет ко лбу.  Этот  друг  станет  меня  отговаривать.  Он
заставит меня обещать, что я не застрелю себя. И  тогда  все  пожалеют,
что довели меня до самоубийства". Вот что он придумал. Ну, пошел  он  к
себе домой, а все встречные спрашивали: "Поймал ты  эту  собаку,  Боб?"
Домой он пришел совсем опечаленный. Взял он  пистолет,  зарядил  его  и
стал ждать, чтобы кто-нибудь к нему зашел. Он обдумал, как это будет, и
стал упражняться с пистолетом. Друг скажет: "Ай,  что  ты  делаешь?  Не
стреляй в себя, бедный!" А Боб на это  ответит,  что  не  хочет  больше
жить, потому что все люди такие бессердечные.
     Он думал и думал об этом, но никто так и  не  пришел.  Он  прождал
весь следующий день, и опять никто не пришел.  Но  на  следующий  вечер
пришел Чарли Милер.  Боб  услышал  его  шаги  на  крыльце  и  приставил
пистолет ко лбу, И взвел курок, чтобы все было как следует. "Теперь  он
станет меня уговаривать, - подумал Боб. - И я поддамся на его уговоры".
Чарли Милер открыл дверь. Он увидел, что Боб прижимает ко лбу пистолет.
Но он не стал кричать, нет. Чарли Милер подскочил к нему и ухватился за
пистолет, а пистолет выстрелил и отстрелил Бобу кончик носа.
     И все стали смеяться еще больше. Об этом  даже  в  газете  писали.
Весь город смеялся. Вы все видели нос Боба с отстреленным кончиком. Все
смеялись, но это был нехороший смех, и всем стало не по себе. И  с  тех
пор на каждом параде Верзиле Бобу поручают нести флаг. И  муниципалитет
купил ему сеть, чтобы ловить собак. Но из-за такого носа он все-таки не
может быть счастлив.
     Пабло умолк и, подняв с крыльца прут,  стал  похлопывать  себя  по
ногам.
     - Я помню, каким был его нос раньше, - сказал Дэнни.- Он  неплохой
человек, этот Боб. Вот спросите у Пирата, когда он придет. Пират иногда
сажает всех своих собак в  фургон  Боба,  и  все  думают,  что  Боб  их
изловил, и все говорят: "Вот собачник так собачник!"  Не  так-то  легко
ловить собак, когда ты должен ловить собак.
     Хесус Мария о чем-то размышлял, прислонившись  затылком  к  стене.
Теперь он сказал:
     - Уж лучше быть избитым, чем слушать, как над тобой  смеются.  Над
стариком Томасом, тряпичником, смеялись, пока не свели его в могилу.  А
потом все жалели, что смеялись над ним.
     - И, - продолжал Хесус Мария, - смех смеху рознь. Этот  рассказ  о
Верзиле Бобе очень смешной, но чуть откроешь рот, чтобы засмеяться, как
сердце тебе словно рукой сжимает. Я знаю, почему старый мистер  Раванно
повесился в прошлом году. Это тоже смешная история, но смеяться над ней
почему-то неприятно.
     - Я кое-что об этом слышал, - сказал Пилон. - Но всего я не знаю.
     - Ладно, - оказал Хесус Мария, - я расскажу  вам  об  этом,  и  вы
увидите, захочется вам смеяться или нет. Когда я был маленьким, я играл
с Питом Раванно. Этот Пит был хороший, умный  мальчишка,  но  очень  уж
озорной. У неге было два брата и четыре сестры, и  еще  отец  -  старик
Пит. Теперь их уже никого тут не осталось.  Один  брат  в  Сан-Квентине
[Сан-Квентин   -    тюрьма    штата    Калифорния.],    другого    убил
японец-огородник,  когда  он  накладывал  в  фургон  краденые  дыни.  А
девочки... ну, вы знаете, как это бывает с  девочками,  -  они  уехали;
Сузи сейчас в Салинасе в доме Старухи Дженни. Остались тут только Пит и
старик. Пит вырос и все продолжал озорничать. Он некоторое время пробыл
в исправительном  заведении,  но  потом  вернулся.  Каждую  субботу  он
напивался, и каждый раз попадал в тюрьму до понедельника. Его отец  был
человек компанейский. Он каждую неделю напивался вместе с  Питом.  И  в
тюрьму они попадали почти всегда вместе. Старик Раванно тосковал,  если
с ним там не было Пита. Очень он Пита любил. Что бы Пит ни затевал -  и
старик с ним, даже когда ему стукнуло шестьдесят.
     - Может, вы помните Грейси Монтес? -  спросил  Хесус  Мария.-  Она
была не очень порядочной девушкой.
     Когда ей минуло двенадцать, в Монтерей пришла на  стоянку  военная
эскадра, и Грейся родила своего первого,  хотя  сама  была  совсем  еще
девчонка. Очень уж она была хорошенькая и резвая и бойка на  язык.  Она
всегда словно убегала от мужчин, поэтому мужчины особенно  гонялись  за
ней. И иногда ловили. Но все равно толку было  мало.  Всегда  казалось,
что Грейси таит от тебя самое лучшее в себе - то, что пряталось у нее в
глазах и говорило: "Если бы я только захотела, ты был  бы  счастлив  со
мной, как ни с одной другой женщиной мира".
     - Я знаю это, - продолжал Хесус Мария, - потому что я  тоже  бегал
за Грейси. И Пит бегал за ней. Только у Пита это было  не  так,  как  у
меня.- Хесус Мария по очереди посмотрел на  каждого  из  своих  друзей,
чтобы придать этим словам особый вес.
     - Пит до того тосковал по Грейси, что совсем исхудал,  и  глаза  у
него стали большие и грустные, как у тех, кто курит марихуану.  Пит  не
мог есть и совсем заболел.
     Старик Раванно пошел поговорить с Грейси. Он сказал: "Если  ты  не
пожалеешь Пита, он умрет". Но она только засмеялась. Сердце у нее  было
недоброе. И тут в комнату вошла ее сестра Тониа. Тонии шел  пятнадцатый
год. Старик посмотрел на нее, и у него дыхание перехватило. Тониа  была
очень похожа на Грейси, да только, странное дело,  сторонилась  мужчин.
Старик Раванно ничего не мог с собой поделать. Он сказал:  "Подойди  ко
мне, деточка".
     Но  Тонна  не  была  деточкой.  Она  все  понимала.  Поэтому   она
засмеялась и убежала из комнаты. Тогда старик Раванно пошел домой.  Пит
сказал: "Что-то с тобой  случилось,  отец".  -  "Нет,  Пит,  -  ответил
старик. - Только я тревожусь, что ты все болеешь  из-за  этой  Грейси".
Горячая была кровь у всех этих Раванно!
     - А потом, что бы вы думали? - продолжал Хесус Мария.-  Пит  пошел
потрошить каракатиц для Чин Ки и начал дарить подарки  Грейси:  бутылки
цветочной воды, и ленты, и подвязки. Он заплатил за  то,  чтобы  с  нее
сняли карточку, да еще раскрашенную. Грейси брала все подарки и убегала
от него, и смеялась. Слышали бы вы, как она смеялась! Хотелось сразу  и
задушить ее и приласкать. Хотелось зарезать ее, чтобы  посмотреть,  что
же такое она в себе прячет. Я это знаю. Я ведь сам бегал за ней,  да  и
Пит мне рассказывал. От ее смеха Пит совсем сошел  с  ума.  Он  лишился
сна. Он сказал мне: "Если Грейси выйдет за меня замуж, в церкви,  тогда
она больше не посмеет от меня убегать, потому что она  станет  замужней
женщиной, и это будет грех". Он сказал ей, чтобы она с ним обвенчалась.
А она засмеялась этим своим звонким смехом,  от  которого  хотелось  ее
задушить. Пит совсем сошел с ума. Он отправился домой, привязал к балке
веревку, влез на ящик и накинул себе на шею петлю,  а  потом  оттолкнул
ящик. Ну, тут как раз вернулся домой отец Пита. Он перерезал веревку  и
побежал за доктором. Но Пит открыл  глаза  только  через  два  часа,  а
заговорить он смог только через четыре дня.
     Хесус Мария умолк.  Он  с  гордостью  увидел,  что  друзья  совсем
захвачены его рассказом.
     - Вот как это было, - сказал он.
     - Но ведь Грейси Монтес вышла  замуж  за  этого  Пита  Раванно!  -
взволнованно  воскликнул  Пилон.  -  Язнаю  ее.  Это  очень  порядочная
женщина. Она  не  пропускает  ни  одной  мессы  и  раз  в  месяц  ходит
исповедоваться.
     - Теперь это так и  есть,  -  согласился  Хесус  Мария.  -  Старик
Раванно тогда очень  рассердился.  Он  прибежал  к  Грейси  и  крикнул:
"Смотри, твоя глупость убивает моего сына! Он  хотел  повеситься  из-за
тебя, курица с навозной кучи, убийца!" Грейси испугалась,  но  все-таки
ей было приятно, потому что не всякая женщина может  заставить  мужчину
зайти так далеко. Она пришла навестить Пита, когда он лежал в постели с
вывихнутой шеей. А вскоре они поженились. И все вышло  так,  как  думал
Пит. Раз церковь приказала ей стать хорошей женой,  она  стала  хорошей
женой. Она больше не пересмеивалась с мужчинами. И не  подманивала  их,
не  убегала,  чтобы  они  гнались  за  ней.  Пит  продолжал   потрошить
каракатиц, и Чин Ки скоро поставил его готовить ящики. А потом он  стал
управляющим у него на фабрике. Так что, - заключил Хесус Мария,  -  это
хорошая история. Такая, что ее мог бы рассказывать священник,  если  бы
только она на этом кончилась.
     - Да, - сказал задумчиво Пилон, - эта история учит многому.
     Друзья одобрительно закивали,  потому  что  они  любили,  чтобы  в
историях была мораль.
     - Я знавал в Техасе такую девушку, - сказал Дэнни.- Только она  не
переменилась. Ее прозвали женой второго взвода. "Миссис Второй Взвод" -
так ее прозвали.
     Пабло жестом остановил его.
     - Эта история еще не кончена, - сказал он. -  Дайте  Хесусу  Марии
досказать ее.
     - Да, она еще не окончена. И конец у нее не такой хороший. Старику
Раванно было уже за шестьдесят. А Пит  и  Грейси  поселились  отдельно.
Вьехо Раванно почувствовал себя совсем одиноким, потому что до сих  пор
он всегда бывал с Питом. Он не знал, чем ему заняться. Он просто  сидел
и  грустил,  пока  однажды  снова  не  увидел  Тонию.  Тонии  шел   уже
шестнадцатый год, и она была даже красивей Грейси. Половина  солдат  из
форта ходили за ней по пятам, как щенята. И со  стариком  случилось  то
же, что с Питом. Он совсем иссох от любви. Он не мог ни есть, ни спать,
щеки у него совсем ввалились, а глаза выпучивались,  как  у  курильщика
марихуаны. Он принес Тонии конфеты, а она вырвала конфеты из его рук  и
стала над ним смеяться. Он сказал: "Ты не  пойдешь  погулять  со  иной,
душечка? Я ведь  твой  друг!"  А  она  опять  засмеялась.  Тогда  вьехо
рассказал обо всем Питу. А Пит тоже засмеялся. "Старый дурень, - сказал
Пит. - Ты уже свое отгулял. Нечего тебе бегать за младенцами".  Но  это
не помогло. Старик Раванно совсем извелся. У них горячая кровь, у  этих
Раванно. Он прятался в траве и смотрел, как она проходит  мимо.  Сердце
его совсем изныло. Ему нужны были деньги, чтобы покупать подарки, и  он
устроился на заправочную станцию. Он разравнивал песок  на  дорожках  и
поливал цветы около станции. Он заливал воду  в  радиаторы  и  протирал
ветровые стекла. И все деньги до последнего цента он тратил на  подарки
Тонии - на конфеты, ленты и платья. Он  заплатил,  чтобы  с  нее  сняли
цветную карточку. А она только все больше смеялась,  и  вьехо  чуть  не
помешался.
     И вот он подумал:  "Если  венчание  в  церкви  сделало  из  Грейси
хорошую жену, то оно и из Тонии сделает хорошую жену". Он  попросил  ее
выйти за него замуж. Тогда она и  вовсе  принялась  хохотать.  И  стала
вертеться перед ним и дразнить его. Она была  настоящим  дьяволом,  эта
Тониа.
     - Он вел себя как дурак, - неодобрительно сказал Пилон. - Старикам
не следует  бегать  за  молоденькими.  Их  дело  сидеть  и  греться  на
солнышке.
     Хесус Мария ответил с досадой:
     - Эти Раванно не такие, у них очень горячая кровь.
     - Ну, он вел себя недостойно, - настаивал Пилон. - Только  позорил
Пита.
     Ему ответил Пабло:
     - Не мешай Хесусу Марии рассказывать. Это его история, Пилон, а не
твоя. Когда рассказывать будешь ты, тогда мы будем слушать тебя.
     Хесус Мария с благодарностью посмотрел на Пабло.
     - Ну, как я говорил, вьехо не мог больше этого  выносить.  Но  ему
ничего не удалось придумать. Он не был похож на  Пилона.  Он  не  сумел
изобрести ничего нового. Вьехо  Раванно  думал  примерно  так:  "Грейси
вышла замуж за Пита потому, что  он  повесился.  Я  тоже  повешусь,  и,
может, тогда Тонна выйдет за меня". А  потом  он  подумал:  "Если  меня
сразу не снимут, я умру. Надо, чтобы меня сразу сняли".
     - Вам следует знать, -  продолжал  Хесус  Мария,  -  что  на  этой
заправочной станции  есть  сарай  с  инструментами.  Рано  утром  вьехо
приходил туда, отпирал сарай, разравнивал песок и поливал цветы прежде,
чем станция открывалась. Остальные приходили на работу к восьми  часам.
И вот как-то утром вьехо вошел в сарай и приладил там веревку. Потом он
стал ждать восьми часов. И когда он увидел, что  остальные  подходят  к
станции, он надел петлю на шею и спрыгнул с верстака. И как раз  в  эту
минуту ветер захлопнул дверь сарая.
     Лица  друзей  расплылись  в  улыбках.  Порой,  думали  они,  жизнь
выкидывает очень, очень смешные штуки.
     -Остальные хватились его не сразу, - продолжал Хесус Мария. -  Они
сказали: "Наверное, этот старик где-нибудь спит  пьяный".  Прошел  час,
прежде чем они заглянули в сарай.
     Хесус Мария посмотрел на своих друзей.
     На их лицах все еще были улыбки, но что-то в них изменилось.
     -Вот видите, - сказал Хесус Мария. - Это смешно. Но от этого щемит
сердце.
     - А что сказала Тониа? - спросил Пилон. - Извлекла ли она из этого
урок и стала ли жить по-другому?
     -  Нет,  не  стала.  Пит  рассказал  ей,  что  случилось,  а   она
засмеялась. Пит тоже засмеялся. Но ему было стыдно. Тониа сказала: "Вот
был старый дурень!" - и посмотрела на Пита,  как  она  умела  смотреть.
Тогда Пит сказал: "Хорошо иметь сестренку, такую,  как  ты.  Как-нибудь
вечерком мы пойдем с тобой погулять". Тогда Тонна  снова  засмеялась  и
отбежала от него.  И  она  сказала:  "По-твоему,  значит,  я  такая  же
красивая, как Грейси?" И Пит пошел за ней в дом.
     Пилон сказал с сожалением:
     - Это плохая история. В ней слишком много разного смысла и слишком
много всяких уроков. И  некоторые  из  этих  уроков  противоречат  друг
другу. Такую историю не стоит запоминать. Она ничего не доказывает.
     - А мне она нравится, - возразил Пабло.-  Потому  что  в  ней  нет
никакого ясного смысла, и все-таки кажется, что смысл  в  ней  есть.  Я
только не знаю, какой.
     Солнце миновало зенит, и было уже очень жарко
     - Интересно, какую еду принесет Пират, - сказал Дэнни.
     - В залив пришла макрель, - заметил Пабло.
     Глаза Пилона заблестели.
     - Я придумал один план, - сказал он. - Когда я был  маленьким,  мы
жили около железной дороги. Каждый день, когда мимо  шел  поезд,  мы  с
братьями кидали камнями в паровоз, а кочегар кидал в  нас  куски  угля.
Иногда мы набирали целое ведро угля, чтобы отнести матери. Так  вот,  я
думаю, может,  мы  отнесем  на  пристань  камни.  Когда  рыбачьи  лодки
подойдут поближе, мы станем ругаться  и  швырять  камни.  А  что  могут
кинуть в нас рыбаки? Станут они кидать в нас весла или сети?  Нет.  Они
смогут кидать только макрель.
     Дэнни весело вскочил на ноги.
     - Вот это план! - воскликнул он. - До чего наш  дружочек  Пилон  о
нас заботится! Что бы мы делали без нашего Пилона? Пошли, я  знаю,  где
большая куча камней.
     - Макрель - самая моя любимая рыба, - сказал Пабло.

ГЛАВА XV
О том, как Дэнни затосковал и впал в безумие. О том, как дьявол в облике
                    Торрелли покусился на дом Дэнни

     В Монтерее есть нечто неизменное. Почти каждый  день  солнце  бьет
утром в окна на западной стороне улиц, а к вечеру - в окна на восточной
их стороне. Каждый дет красный  автобус  дребезжит  между  Монтереем  и
Пасифик  Гров.  Каждый  день  над  рыбоконсервными  заводами   в   небо
поднимается вонь испорченной рыбы. На исходе каждого дня ветер  дует  с
залива и раскачивает сосны на холмах. Удильщики сидят на скалах, сжимая
удочки, и на лицах их написаны терпение и циничное неверие.
     И в Тортилья-Флэт над Монтереем течение жизни  так  же  неизменно,
ибо количество приключений, которые могут случиться с Корнелией Руис  и
ее медленно меняющейся чередой женихов, имеет свой предел. Бывали  даже
случаи когда  она  возвращалась  к  человеку,  с  которым  давным-давно
порвала.
     В доме Дэнни перемен было еще меньше. Жизнь, которую вели  друзья,
показалась бы невыносимо однообразной всякому, кроме пайсано:  вставать
утром, греться  на  солнце  и  обсуждать,  что  принесет  Пират.  Пират
по-прежнему рубил дрова и продавал их на улицах Монтерея, но теперь  на
заработанные двадцать  пять  центов  он  покупал  еду.  Иногда  друзьям
удавалось раздобыть вина, и тогда они пели песни и дрались.
     Вблизи моря Время гораздо более сложно, чем в любом другом  месте,
ибо, кроме круговращения солнца  и  смены  времен  года,  еще  и  волны
отбивают на скалах ход Времени, а приливы поднимаются  и  откатываются,
как огромная клепсидра [Клепсидра - водяные часы (греч.).]
     Дэнни начал ощущать биение Времени. Он смотрел на своих  друзей  и
видел, что для них каждый день похож на предыдущий.  Когда  он  вставал
ночью с кровати и перешагивал через спящих, он сердился на них  за  то,
что они лежат здесь. Все чаще, сидя на  крыльце  и  греясь  на  солнце,
Дэнни начинал грезить о днях былой свободы. Тогда летом он спал в лесу,
а с наступлением зимних холодов - в  теплом  сене  на  сеновале.  Тогда
бремя собственности не тяготило его. Он помнил, что в те дни имя  Дэнни
было именем урагана. Какие драки! Бегство по лесу с похищенной  курицей
под мышкой!  Тайник  в  овраге,  когда  какой-нибудь  оскорбленный  муж
собирался ему мстить.  Борьба  и  буря,  радостная  буря!  Когда  Дэнни
вспоминал о былых временах, он словно опять  ощущал  удивительный  вкус
ворованной еды и жаждал, чтобы они вернулись. С тех пор как  полученное
наследство подняло его на такую высоту, он дрался редко. Он  напивался,
но это не было приключением. И всегда бремя дома давило его, он  всегда
должен был думать о своих друзьях. Дэнни погружался на крыльце в  такую
мрачную задумчивость, что друзья испугались, не болен ли он.
     - Тебе надо бы выпить горячую настойку из целебных трав, -  сказал
Пилон. - Ты бы лег в постель, Дэнни, а мы приложим тебе к ногам горячие
камни.
     Но Дэнни не был нужен заботливый уход,  ему  нужна  была  свобода.
Целый месяц он тосковал,  упорно  смотрел  в  землю,  бросал  на  своих
заботливых друзей угрюмые взгляды, пинками отгонял ластившихся  к  нему
собак. В конце концов тоска оказалась  сильнее  его.  Как-то  ночью  он
бежал. Он ушел в сосновый лес и не вернулся.
     Когда утром друзья проснулись и хватились его, Пилон сказал:
     - Это какая-нибудь дама. Он влюбился.
     Больше они на эту тему не  говорили,  потому  что  каждый  человек
имеет право любить. Друзья продолжали жить, как раньше. Но когда прошла
неделя,  а  о  Дэнни  по  прежнему  не  было  ни  слуху  ни  духу,  они
встревожились.
     Все вместе они отправились в лес на поиски.
     - Любовь - вещь хорошая, - сказал Пилон. - Нельзя ругать человека,
если он ухаживает за девушкой, но неделя - это неделя.  Бойкая,  должно
быть, девушка, раз Дэнни неделю не был дома.
     Пабло сказал:
     - Немножко любви - это как немножко вина. Но от их избытка человек
может заболеть. Может, Дэнни уже заболел? Может, эта  девушка  чересчур
уж бойкая?
     Хесус Мария тоже был встревожен:
     - Наш Дэнни не мог исчезнуть так надолго. Случилось что-то плохое.
     Пират захватил с собой в лес собак. Друзья приказали собакам:
     - Найдите Дэнни. Может  быть,  он  болен.  Может  быть,  он  лежит
где-нибудь мертвый, добрый Дэнни, который позволяет  нам  спать  в  его
доме.
     Пират шептал им:
     - Злые, неблагодарные собаки, найдите нашего друга.
     Но собаки только весело  завиляли  хвостами,  отыскали  кролика  и
кинулись за ним в погоню.
     Друзья весь день бродили по лесу, звали Дэнни, осматривали  места,
которые они сами выбрали бы  для  ночлега,  -  удобные  ложбинки  между
корнями деревьев, полянки среди кустов, устланные густым слоем сосновых
игл. Они знали, какое место выбрал бы человек для ночлега, но они нигде
не нашли никаких следов Дэнни.
     -  Может,  он  сошел  с  ума?  -  предположил  Пилон.   -   Может,
какая-нибудь тайная тревога лишила его рассудка?
     Вечером они вернулись в  дом  Дэнни,  открыли  дверь  и  вошли.  И
остолбенели. Тут побывал вор. Исчезли одеяла Дэнни.  Все  припасы  были
украдены. Пропали две кастрюли.
     Пилон посмотрел было  на  Большого  Джо  Португальца,  но  покачал
головой.
     - Нет, ты был с нами. Это сделал не ты.
     - Это сделал Дэнни,- взволнованно крикнул Пабло.  -  Он  и  правда
сошел с ума! Вон он бежит по лесу, словно какой-нибудь зверь!
     Тревога и забота воцарились в доме Дэнни.
     - Мы должны найти Дэнни, -твердили его друзья. - Наш друг безумен,
и с ним может приключиться беда. Мы должны искать его по  всему  свету,
пока не найдем.
     Они забыли про лень. Каждый день они искали его, и до  них  начали
доходить странные слухи: "Да, Дэнни был здесь вчера  вечером.  Пьяница!
Вор! Поглядите - Дэнни ударил деда колом, который выдернул из забора, и
украл бутылку граппы. Что это за друзья, которые позволяют своему другу
вытворять такое!" - "Да, мы видели Дэнни. Глаза у него были закрыты,  и
он пел: "Пойдемте в лес  плясать,  красавицы",-  но  мы  не  пошли.  Мы
испугались. У Дэнни был очень буйный вид".
     На пристани они получили новые сведения о  своем  друге:  "Он  был
здесь, - сказали рыбаки. - Он хотел драться  со  всеми.  Бенито  сломал
весло о его голову. Тогда Дэнни стал бить окна,  и  полицейский  забрал
его в тюрьму".
     Они поспешили по  горячему  следу  своего  легкомысленного  друга.
"Макнир привел его вчера вечером, - сказал полицейский  сержант.  -  Да
только ночью он сбежал. Когда мы его поймаем, мы посадим его  на  шесть
месяцев".
     Друзья устали от погони. Они вернулись  домой  и  к  своему  ужасу
обнаружили, что исчез  полный  мешок  картофеля,  который  Пилон  нашел
только этим утром.
     - Ну, это уж слишком! - вскричал Пилон. - Дэнни помешался, и он  в
опасности. С ним случится что-нибудь ужасное, если мы его не спасем.
     - Мы будем искать его, - сказал Хесус Мария.
     - Мы заглянем за каждое дерево и в каждый сарай, - поклялся Пабло.
     - И под все лодки на берегу, - подсказал Большой Джо.
     - Собаки нам помогут, - добавил Пират.
     Пилон покачал головой:
     - Так ничего не выйдет. Куда бы мы  ни  пришли,  оказывается,  что
Дэнни оттуда уже ушел. Мы должны ждать  его  в  таком  месте,  куда  он
обязательно придет. Мы должны действовать, как умные  люди,  а  не  как
дураки.
     - Но куда же он обязательно придет?
     И всех разом осенило:
     - К Торрелли! Рано или поздно Дэнни придет к Торрелли.  Мы  должны
быть там, чтобы помешать ему безумствовать.
     - Да, - согласились они, - мы должны спасти Дэнниэ
     Все вместе они отправились к Торрелли, но Торрелля не впустил их.
     - Вы спрашиваете, - кричал он из-за двери, -  видел  ли  я  Дэнни?
Дэнни принес два одеяла и две кастрюли, и я дал ему галлон вина. И  что
же тогда сделал этот дьявол? Мою жену  он  оскорбил,  а  меня  обругал.
Моего малыша он отшлепал, моей собаке дал пинка! Он украл гамак с моего
крыльца.- Торрелли задохнулся от ярости.-  Я  погнался  за  ним,  чтобы
отобрать мой гамак, а когда я  вернулся,  он  приставал  к  моей  жене.
Соблазнитель, вор, пьяница! Вот что такое ваш друг  Дэнни!  Я  добьюсь,
чтобы его упрятали за решетку!
     Глаза друзей холодно блеснули.
     - Корсиканская свинья, - негромко сказал Пилон. -  Ты  говоришь  о
нашем друге. Наш друг нездоров.
     Торрелли запер дверь. Они услышали, как лязгнул  засов,  но  Пилон
продолжал говорить:
     - Кровопийца, - сказал он. - Если бы ты не трясся  так  над  своим
вином, ничего  бы  этого  не  случилось.  Смотри,  чтобы  эта  холодная
лягушка, которая у тебя вместо языка, не марала нашего  друга.  Смотри,
обходись с ним вежливо, потому что у него  много  друзей.  Мы  выпустим
тебе все кишки, если ты его обидишь.
     Торрелли, стоя у запертой двери, молчал, но эта  угроза  заставила
его задрожать от ярости и страха. Он с облегчением  услышал,  что  шаги
друзей затихают на дорожке, ведущей к воротам.
     В эту ночь, когда друзья уже легли спать, они услышали, что кто-то
тихо шарит на кухне. Они знали, что это Дэнни, но он убежал прежде, чем
они успели схватить его. Они бродили по темному двору и грустно звали:
     - Вернись, Дэнни, наш милый дружок Дэнни! Мы скучаем без тебя!
     Ответа не было, но метко брошенный камень  попал  Большому  Джо  в
живот, и он, скорчившись, повалился на землю.
     В какое отчаяние пришли друзья, как тяжело было у них на сердце!
     - Дэнни себя погубит, - грустно говорили они. - Наш  любимый  друг
попал в беду, а мы не можем ему помочь.
     Вести хозяйство теперь стало труднее, так как  Дэнни  украл  почти
все, что было в доме.  Один  из  стульев  они  обнаружили  у  бутлегера
[Бутлегер - во времена  "сухого  закона"  в  США  человек,  торговавший
вином.]. Дэнни забрал все припасы, а как-то раз, когда они искали его в
лесу, он украл даже железную печку, но она оказалась такой тяжелой, что
он бросил ее в овраге. Денег тоже не было, потому что Дэнни украл тачку
Пирата и выменял на нее у Джо Ортиса бутылку вина. Мир и покой  исчезли
из дома Дэнни, их сменила тревога и печаль.
     - Куда делось наше счастье? - жалобно вопрошал Пабло.- Значит,  мы
согрешили, сами того не ведая. А это - воздаяние.  Нам  надо  бы  пойти
исповедаться.
     Они больше уже не обсуждали брачные дела Корнелии Руис. Больше  не
рассказывали назидательных историй. Позабыты были добрые дела. Поистине
прежняя счастливая жизнь лежала в  развалинах.  И  развалины  эти  были
окутаны черным туманом слухов:
     "Дэнни покусился вчера на какую-то женщину".
     "Дэнни выдоил козу миссис Палочико".
     "Дэнни позапрошлой ночью дрался с какими-то солдатами".
     Как ни печалило  друзей  нравственное  падение  Дэнни,  они  очень
завидовали его веселому времяпрепровождению.
     - Если он не сошел с ума, это  ему  даром  не  пройдет,  -  сказал
Пилон. - Можете не сомневаться Дэнни  грешит  так,  что  это  бьет  все
известные мне рекорды. Сумеет ли  он  искупить  все  эти  грехи,  когда
захочет снова стать порядочным человеком?  За  несколько  недель  Дэнни
нагрешил больше, чем старик Руис за всю свою жизнь.
     В эту ночь Дэнни, воспользовавшись  тем,  что  собаки  хорошо  его
знали, пробрался в дом,  двигаясь  бесшумно,  как  тень  от  ветки  под
уличным фонарем, и бессовестно украл башмаки Пилона. Утром Пилон  сразу
сообразил, что произошло. Твердым шагом он вышел  на  крыльцо,  сел  на
солнцепеке и начал рассматривать свои ноги.
     - Он зашел слишком далеко, - сказал Пилон. - Мы терпеливо  сносили
все его проказы, но он не остановился даже перед преступлением. Это  не
тот Дэнни, которого мы знали. Это другой человек, и плохой человек.  Мы
должны схватить этого плохого человека.
     Пабло ласково посмотрел на свои башмаки.
     - А может, это тоже только проказа? - заметил он.
     - Нет, - строго сказал Пилон, - это преступление. Башмаки были  не
очень крепкие, но взять их  -  значило  совершить  преступление  против
дружбы. А хуже этого преступления нет ничего. Раз Дэнни начинает красть
башмаки своих друзей, значит, он способен на любое злодеяние.
     Друзья кивнули в знак согласия.
     - Да, мы должны поймать его, - сказал Хесус Мария,  человеколюбец.
- Мы знаем, что он  болен.  Мы  привяжем  его  к  кровати  и  попробуем
вылечить его болезнь. Мы попробуем развеять тьму, окутавшую его мозг.
     - А пока мы его  еще  не  поймали.  -  сказал  Пабло,-  мы  должны
помнить, что, ложась спать, надо прятать башмаки под подушку.
     Дом оказался в осаде. Повсюду вокруг него бушевал Дэнни,  и  Дэнни
наслаждался жизнью.
     Лицо   Торрелли   очень   редко   выражало    что-нибудь,    кроме
подозрительности и злобы. Будучи бутлегером и имея дело  с  обитателями
Тортилья-Флэт, он постоянно испытывал эти два чувства, и  они  наложили
свою печать на  его  лицо.  Кроме  того,  Торрелли  никогда  никого  не
навещал. Ведь ему нужно было только не  выходить  из  дома,  и  он  мог
увидеться с кем  угодно.  Вот  почему,  когда  Торрелли  как-то  утром,
улыбаясь  зловещей  улыбкой,   словно   предвкушая   что-то   приятное,
поднимался по улице, ведущей к дому Дэнни, дети убегали к себе во  двор
и робко следили за ним сквозь щели в  заборах,  собаки  мчались  прочь,
щекоча хвостом брюхо и со страхом оглядываясь, а встречные  сторонились
и на всякий случай сжимали кулаки, опасаясь, как бы этот сумасшедший не
бросился на них.
     В это утро небо было затянуто  туманом.  Солнце  после  нескольких
безуспешных авангардных боев сдалось и скрылось за серым  занавесом.  С
сосен на землю падали мутные капли росы, а лица немногих прохожих  были
угрюмы и серы в тон этому дню. Не было слышно веселых  приветствий.  Не
было и следа того  вечного  человеческого  опти  мизма,  который  дарит
светлую надежду, что наступающий день будет лучше всех прежних.
     Старый Рока, увидев улыбку Торрелли, пошел домой и сказал жене:
     - Он только что убил и съел своих детей. Помяни мое слово!
     Торрелли был счастлив. В его кармане, сложенная  вчетверо,  лежала
драгоценная бумага. Он то и дело прижимал  руку  к  пиджаку,  и  легкое
шуршание убеждало его, что бу мага цела. Он шел сквозь  серый  утренний
туман и бормотал себе под нос:
     - Змеиное гнездо! Я уничтожу  эту  чумную  язву  -  друзей  Дэнни.
Больше я не буду давать вино за вещи,  которые  у  меня  тут  же  снова
крадут. Каждый из них сам по себе еще ничего, но  когда  они  вместе!..
Мадонна, посмотри только, как  я  вышвырну  их  на  улицу.  Жабы,  вши,
жалящие блохи. Когда им снова придется спать в лесах, у них  поубавится
гордости. Они узнают, что  победа  осталась  за  Торрелли.  Они  думали
обмануть меня, лишить мой дом мебели, а мою жену чести. Но они  узнают,
что Торрелли, великий страдалец Торрелли, может нанести ответный  удар.
Они это скоро узнают!
     Так он шел  и  бормотал,  а  бумага  в  кармане  шуршала  под  его
пальцами. Деревья тоскливо  роняли  в  пыль  капли  росы.  В  вышине  с
хриплым, полным отчаяния криком кружили чайки. Торрелли, как серая тень
Судьбы, приближался к дому Дэнни.
     В доме Дэнни царило уныние. Друзья не  могли  сидеть  на  крыльце,
греясь на солнце, потому что солнца не было. А есть ли  лучшая  причина
для уныния? Они давно водворили на место украденную печку.  Теперь  они
подсели поближе к ней, а пришедший в гости  Джонни  Помпом  рассказывал
новости.
     - Тито Ральф,  -  говорил  он,  -  больше  уже  не  надзиратель  в
городской тюрьме. Сегодня утром полицейский судья прогнал его.
     - Мне нравится Тито Ральф, - сказал Пилон. - Когда человек попадал
в тюрьму, Тито Ральф приносил ему вина. И  он  знал  больше  интересных
историй, чем сто рассказчиков вместе взятых.  А  почему  его  прогнали,
Джонни Помпом?
     - Об этом я и говорю. Как вы знаете, Тито Ральф  часто  попадал  в
тюрьму и считался образцовым заключенным. Он знал, как нужно  управлять
тюрьмой, а вскоре он уже знал о тюрьме больше  всех.  Тут  умер  папаша
Мерке, прежний надзиратель, и Тито Ральф поступил на его место. Никогда
еще не бывало такого хорошего надзирателя, как Тито Ральф. Все, что  он
делал, было очень хорошо.
     Но у него есть одна скверная привычка. Стоит ему выпить вина,  как
он забывает, что  он  тюремный  надзиратель.  Он  устраивает  побег  из
тюрьмы, и его приходится ловить.
     Друзья кивнули.
     - Я знаю, - сказал Пабло. - Я еще слышал, что его не так-то  легко
поймать. Он прячется.
     - Да, - продолжал Джонни Помпом. - Если  бы  не  это,  он  был  бы
лучшим тюремным надзирателем, какого только видела наша тюрьма.  Ну,  а
рассказать я хотел вот о чем. Вчера вечером у Дэнни было столько  вина,
что хватило бы на десятерых,  а  он  его  выпил  один.  Тогда  он  стал
рисовать всякие картинки на окнах. У него было очень много денег, и  он
купил яиц, чтобы кидать их в китайца. А одно из этих яиц  не  попало  в
китайца, а попало в полицейского. Поэтому Дэнни посадили в тюрьму. Но у
него было очень много денег. Он послал Тито Ральфа купить вина, а потом
еще вина. В тюрьме сидели четыре человека. Все они  пили  вино.  И  тут
сказалась скверная привычка Тито Ральфа. Он устроил побег из тюрьмы,  и
все остальные бежали вместе с ним. Тито Ральфа сегодня утром поймали, и
ему сказали, что он больше не надзиратель. Он так огорчился, что разбил
окно, и теперь снова сидит в тюрьме.
     - А Дэнни? - вскричал Пилон. - Что с Дэнни?
     - Дэнни? - сказал Джонни Помпом.  -  Он  тоже  бежал,  но  его  не
поймали.
     Друзья тревожно вздохнули.
     - Дэнни совсем сбился с пути, - мрачно сказал Пилон.  -  Он  плохо
кончит. Интересно, где он достал денег?
     Именно в эту минуту торжествующий  Торрелли  распахнул  калитку  и
зашагал по дорожке к дому. Собаки Пирата встревожились и, рыча, подошли
к двери. Друзья выглянули наружу и обменялись  недоуменными  взглядами.
Большой  Джо  подобрал  рукоятку  лопаты,   с   которой   недавно   так
основательно познакомился. Тяжелые уверенные шаги  Торрелли  прогремели
по крыльцу. Дверь распахнулась, и Торрелли, улыбаясь, вошел. О,  он  не
стал кричать на них и грозить им. Нет, он взялся за дело деликатно, как
домашняя кошка. Он ласково гладил их, как кошка поглаживает таракана.
     - Ах, друзья мои, - мягко сказал  он,  встретив  их  встревоженные
взгляды. - Дорогие мои друзья и клиенты, сердце мое разрывается, потому
что мне суждено принести дурные вести тем, кого я люблю.
     Пилон вскочил.
     - Что-то случилось с Дэнни! Он болен? Он ранен? Говори же!
     Торрелли изящно покачал головой.
     - Нет, мои крошки. Дело не в Дэнни. Сердце мое обливается  кровью,
но я принужден сказать вам, что вы здесь больше не живете.
     Со злорадным удовольствием он наблюдал за  действием  своих  слов.
Все рты раскрылись, все глаза выпучились от удивления.
     - Глупость какая! - воскликнул Пабло. - Почему это мы здесь больше
не живем?
     Рука Торрелли нежно нырнула в грудной карман, его пальцы  извлекли
оттуда драгоценную бумагу и помахали ею в воздухе.
     - Вообразите мои страдания! - продолжал Торрелли.- Этот дом больше
не принадлежит Дэнни.
     - Что? - вскричали они. - Что ты говоришь? Почему этот дом  больше
не принадлежит Дэнни? Говори же, корсиканская свинья!
     Торрелли  захихикал,  и  это  было  так   страшно,   что   пайсано
попятились.
     - Потому что, - сказал он,  -  этот  дом  принадлежит  мне.  Дэнни
пришел ко мне вчера вечером и продал мне  свой  дом  за  двадцать  пять
долларов.
     С дьявольской радостью он следил за мыслями, отражавшимися  на  их
лицах.
     "Это ложь, - говорили их  лица.  -  Дэнни  не  способен  на  такую
подлость". А потом: "Но ведь Дэнни за послед-  нее  время  делал  много
дурного. Он крал у нас. Кто знает, может, он и продал этот дом за нашей
спиной?"
     - Это ложь, - сказал Пилон вслух, - грязная корсиканская ложь.
     Торрелли продолжал улыбаться и размахивать бумагой.
     - Вот доказательство, - сказал он. - Вот бумага, которую  подписал
Дэнни. Это то, что мы, деловые люди, называем купчей.
     Пабло в ярости подскочил к нему.
     - Ты напоил его! Он не знал, что делает!
     Торрелли чуть-чуть приоткрыл сложенный документ.
     - Закон это не интересует, - возразил он. - И поэтому, мои дорогие
друзья, неумолимый долг приказывает мне объявить  вам,  что  вы  должны
покинуть мой дом. Я собираюсь распорядиться им по-другому. - Тут улыбка
сбежала с его лица, и оно приняло обычное жестокое выражение. - Если вы
не уберетесь к полудню, я пришлю полицейского.
     Пилон с кротким видом подошел к нему. Берегись, Торрелли,  если  к
тебе, улыбаясь, приближается Пилон! Беги, спрячься вкаком-нибудь  сейфе
и захлопни за собой дверцу!
     - Я этих вещей не понимаю, - мягко сказал Пилон. -  Мне,  конечно,
очень грустно, что Дэнни так поступил.
     Торрелли опять захихикал.
     - Я ведь никогда не продавал  домов,-  продолжал  Пилон.  -  Дэнни
подписал эту бумагу, так?
     - Да, - передразнил его Торрелли, -  Дэнни  подписал  эту  бумагу,
именно так.
     Пилон тупо продолжал расспрашивать:
     - Значит, вот эта бумага доказывает, что дом принадлежит тебе?
     - Вот именно, дурачок. Эта бумага это и доказывает.
     Лицо Пилона выразило недоумение.
     - А я думал, что ее надо отнести в город и зарегистрировать.
     Торрелли презрительно рассмеялся. Берегись, Торрелли! Разве ты  не
замечаешь, как бесшумно движутся эти змеи?  Вон  Хесус  Мария  стоит  у
входной двери. Вон  Пабло  заслоняет  дверь  на  кухню.  Посмотри,  как
побелели пальцы Большого Джо, сжимающие рукоятку лопаты.
     Торрелли сказал:
     - Вы ничего не понимаете в делах, бродяжки и  попрошайки  Когда  я
уйду отсюда, я отнесу эту бумагу в город и...
     Это случилось так быстро, что последними словами он подавился. Его
ноги мелькнули в воздухе. Он грохнулся об пол, хватаясь жирными  реками
за воздух. Он услышал, как звякнула дверца печи.
     - Воры! - взвизгнул он. Шея и лицо его побагровели. - Воры, крысы,
собаки, отдайте мою бумагу!
     Пилон, стоявший перед ним, удивился.
     - Бумагу? - спросил он вежливо. - О какой  бумаге  ты  говоришь  с
таким жаром?
     - О моей купчей, о запродажной! Полиция узнает об этом!
     - Я не помню никакой бумаги,  -  сказал  Пилон.  -  Пабло,  ты  не
знаешь, о какой бумаге он говорит?
     - Бумага? - сказал Пабло. - Он о газетной  бумаге  говорит  или  о
папиросной?
     Пилон продолжал перекличку:
     - Джонни Помпом?
     - Ему, наверное, что-нибудь померещилось, - сказал Джонни Помпом.
     - Хесус Мария, ты что-нибудь знаешь о какой-нибудь бумаге?
     - По-моему, он пьян, - возмущенно сказал  Хесус  Мария.  -  Стыдно
напиваться с утра пораньше.
     - Джо Португалец?
     - Меня здесь не было, - отрезал Джо.- Я только что вошел.
     - Пират?
     - У него не было  никакой  бумаги.  -  Пират  повернулся  к  своим
собакам. - Была у него бумага?
     Пилон снова обратился к посиневшему от злости Торрелли.
     - Ты что-то путаешь, мой друг. Я, конечно, мог и ошибиться  насчет
этой бумаги, но ведь ты сам  убедился,  что  никто,  кроме  тебя,  этой
бумаги не видел. И ты не упрекнешь меня,  если  я  скажу,  что  никакой
бумаги вовсе не было. Наверное, тебе лучше пойти домой и лечь.
     Торрелли  был  слишком  оглушен,  чтобы  настаивать  дальше.   Они
повернули  его,  помогли  ему  выйти  за  дверь,  и  он  побрел  домой,
ошеломленный столь ужасным поражением.
     Тут они взглянули на небо и обрадовались, потому что солнце  снова
вступило в бой и на этот раз пробило лазейку в тумане. Друзья не  стали
возвращаться в  дом.  Они  со  счастливыми  улыбками  расположились  на
крыльце.
     - Двадцать пять долларов! - сказал Пилон. - И что только он сделал
с этими деньгами?
     Солнце,  выиграв  первую  схватку,  обратило  туман  в  паническое
бегство, и небо быстро светлело. Половицы  от  солнца  нагрелись,  и  в
солнечных лучах зажужжали мухи. Возбуждение покинуло друзей.
     - Еле спаслись, - устало сказал Пабло.- Дэнни не следовало бы  так
поступать.
     - Мы будем покупать все вино только у Торрелли,  чтобы  возместить
ему убытки, - сказал Хесус Мария.
     Пичужка опустилась на розовый куст и  задергала  хвостиком.  Новые
петухи миссис Моралес воспользовались  случаем  и  в  неположенный  час
спели гимн солнцу. Собаки во дворе задумчиво  чесались  и  грызли  свои
хвосты.
     Услышав шаги на улице, друзья подняли головы и тут же вскочили  на
ноги, радостно улыбаясь. В калитку вошли Дэнни и Тито Ральф,  и  каждый
нес два тяжелых мешка.
     Хесус Мария кинулся в дом и принес  банки  из-под  варенья.  Когда
Дэнни поставил бутылки на крыльцо, друзья заметили, что  у  него  очень
утомленный вид.
     - Пока влезешь на этот холм, совсем изжаришься, - сказал Дэнни.
     - Тито Ральф! - вскричал Джонни Помпом.-  А  я  слышал,  что  тебя
посадили в тюрьму.
     - Я снова бежал, - вяло ответил Тито Ральф. - ключи-то остались  у
меня.
     Вино забулькало, и  банки  наполнились  до  краев.  Друзья  громко
вздохнули от облегчения, что все осталось позади.
     Пилон отпил полбанки.
     - Дэнни,- сказал он, - эта свинья Торрелли приходил сюда  утром  и
без конца врал. У него была бумага, которую ты будто бы подписал.
     Дэнни не то испугался, не то растерялся.
     - Где эта бумага? - спросил он.
     - Ну, - продолжал Пилон, - мы знали, что он  врет,  и  поэтому  мы
сожгли эту бумагу. Ты же ее не подписывал, правда?
     - Нет, - сказал Дэнни и осушил банку до дна.
     - Хорошо бы чего-нибудь поесть, - заметил Хесус Мария.
     Дэнни ласково улыбнулся:
     - А я и забыл. В одном из этих мешков есть три курицы и хлеб.
     Радость и облегчение Пилона  были  так  велики,  что  он  встал  и
произнес небольшую речь.
     - Где еще найдется друг, подобный нашему другу? - почти пел он.  -
Он привечает нас в своем доме, спасая от  холода,  он  делится  с  нами
своей вкусной едой и своим вином.  О-хей!  Какой  хороший  человек  наш
дорогой друг!
     Дэнни смутился. Он уставился в пол.
     - Это пустяки, - пробормотал он. - Что тут такого?
     Но ликование Пилона было так велико, что он готов  был  прижать  к
сердцу весь мир и даже всех злодеев мира.
     - Мы как-нибудь должны сделать что-нибудь приятное Торрелли.

ГЛАВА XVI
О тоске Дэнни. О том, как ценой самопожертвования друзья Дэнни устроили
                    вечеринку. О преображении Дэнни

     Когда Дэнни вернулся в свой дом и к  своим  друзьям  после  долгих
безумств, он не испытывал угрызений совести, но его  томила  усталость.
Грубые пальцы бурно прожитых дней истерзали его душу. Он  погрузился  в
апатию и вставал с постели только для того, чтобы посидеть  на  крыльце
под кастильской розой, вставал с крыльца только для того, чтобы поесть,
вставал из-за стола только для того, чтобы лечь в постель. Вокруг  него
лилась беседа, и он слушал, но ничто его не интересовало. Корнелия Руис
блистательно сменила  нескольких  мужей,  но  Дэнни  это  нисколько  не
тронуло. Как-то вечером Джо Португалец  забрался  на  его  кровать,  но
Дэнни остался равнодушен даже к этому, так что  Пилону  и  Пабло  самим
пришлось избить за него Большого Джо. Когда Сэмми Распер, с запозданием
празднуя Новый год при помощи дробовика и бутылки виски, убил корову  и
угодил в тюрьму, Дэнни так и не удалось втянуть в обсуждение  этической
стороны этого происшествия, хотя вокруг него бушевал горячий спор и все
то и дело взывали к нему.
     И вскоре друзья начали беспокоиться о Дэнни.
     -Он изменился, - сказал Пилон. - Он стал стариком.
     Хесус Мария высказал предположение:
     -Дэнни уложил в три коротенькие недели столько  радостей,  сколько
отведено на целую человеческую жизнь. Ему надоели все удовольствия.
     Тщетно пытались друзья извлечь Дэнни из пучины его равнодушия.  По
утрам на крыльце они рассказывали самые смешные истории,  какие  только
знали. И сообщали такие подробности любовной хроники квартала, что  они
проняли  бы  даже  прозектора.  Пилон   просеивал   сквозь   сито   всю
Тортилья-Флэт и приносил Дэнни каждое зернышко интересных новостей,  но
глаза Дэнни оставались бесконечно старыми и усталыми.
     - Ты нездоров, -  тщетно  убеждал  его  Хесус  Мария.  Тебя  мучит
какая-то тяжелая тайна.
     - Нет, - отвечал Дэнни.
     Друзья заметили, что он позволяет мухам  ползать  по  своим  босым
ногам, а если и отгоняет их, то лишь ленивым взмахом  руки,  в  котором
ничего не осталось от  былого  искусства.  Постепенно  веселье  и  смех
покинули дом Дэнни, утонули в темном  пруду  тихого  равнодушия  Дэнни.
Грустно было смотреть на него - на Дэнни, который готов был драться  во
имя самого безнадежного дела, да и по любому другому поводу; на  Дэнни,
который  мог  перепить  любого  человека  в  мире;  на  Дэнни,  который
откликался на взгляд любви, как разбуженный тигр. Теперь  он  сидел  на
своем крыльце под солнечными лучами, подняв  обтянутые  синей  материей
колени к самой груди, бессильно свесив руки, так что  пальцы  болтались
будто неживые, и склонив голову, словно под гнетом черных мыслей. В его
тусклых глазах не было ни желания, ни гнева, ни радости, ни горя.
     Бедный Дэнни, жизнь рассталась с тобой! Вот ты сидишь, как  первый
человек, когда мир еще не возник вокруг него, и как последний  человек,
когда мир уже рассыпался В прах. Но посмотри, Дэнни! Ты же не один.  Ты
вовлекаешь в это и своих друзей. Они поглядывают на тебя уголком глаза.
Они ждут,  как  ждут  полные  надежды  щенки  первого  движения  своего
проснувшегося хозяина. Одно твое веселое  слово,  Дэнни,  один  веселый
взгляд - и они залают и примутся  ловить  свои  хвосты.  Ты  не  можешь
распоряжаться своей жизнью, Дэнни, потому что  от  нее  зависят  другие
жизни. Посмотри, как страдают твои друзья! Воскресни, Дэнни, чтобы твои
друзья снова могли жить!
     Вот что примерно сказал Пилон, хотя и не такими красивыми словами.
Он протянул Дэнни банку с вином и сказал:
     - Да ну же, - сказал он, - хватит просиживать задницу.
     Дэнни взял банку и осушил ее до  дна.  А  потом  он  откинулся  на
спинку стула и  попробовал  снова  погрузиться  в  свое  бесчувственное
забытье.
     - У тебя что-нибудь болит? - спросил Пилон.
     - Нет, - сказал Дэнни.
     Пилон налил ему еще банку вина и следил за  выражением  его  лица,
пока он пил. Тусклая пелена на миг исчезла  из  глаз  Дэнни.  Где-то  в
самой их глубине мелькнул прежний Дэнни. Он убил муху  ударом,  который
не посрамил бы и величайшего мастера этого дела.
     Губы Пилона медленно расползлись в улыбке. А потом он собрал  всех
друзей - Пабло, и Хесуса Марию, и Большого  Джо,  и  Пирата,  и  Джонни
Помпома, и Тито Ральфа.
     Пилон отвел их в овраг позади дома.
     - Я отдал Дэнни последнее вино, и оно пошло ему на  пользу.  Дэнни
поможет вино и, может быть, вечеринка. Где мы можем достать вина?
     Их мысли обрыскали Монтерей, как фокстерьеры  обыскивают  амбар  в
поисках крыс, но крыс не оказалось.  Этими  друзьями  двигал  альтруизм
такой чистый, о каком многие люди  не  имеют  даже  представления.  Они
любили Дэнни.
     Хесус Мария сказал наконец:
     - Чин Ки консервирует каракатиц.
     Их  мысли  рванулись  в  сторону,  с  любопытством  обернулись   и
взглянули на это. Тихонько прокрались  назад  и  обнюхали  это.  Прошло
несколько секунд, прежде чем их  возмущенное  воображение  смирилось  с
этим. "Но в конце концов почему бы и  нет?  -  безмолвно  убеждали  они
себя. - Один день - это не так страшно. Всего один день".
     По  их  лицам  можно  было  ясно  проследить,  как  развертывалось
сражение и как во имя блага Дэнни они победили свои страхи.
     - Мы это сделаем, - сказан Пилон. - Завтра мы все пойдем в город и
будем  потрошить  каракатиц,  а  послезавтра  мы  устроим   для   Дэнни
вечеринку.
     Когда Дэнни проснулся на следующее утро, дом был пуст. Он встал  с
постели и оглядел безмолвные комнаты.  Но  Дэнни  не  свойственно  было
предаваться бесплодным размышлениям. Сперва он перестал искать разгадку
случившегося, а потом и думать о  нем.  Он  вышел  на  крыльцо  и  вяло
опустился на стул.
     Или  это  предчувствие,  Дэнни?  Боишься  ли  ты  судьбы,  которая
неумолимо надвигается на тебя? Неужели для  тебя  не  осталось  никаких
удовольствий? Нет. Дэнни так же погружен  в  себя,  как  всю  последнюю
неделю.
     Чего нельзя  сказать  о  Тортилья-Флат.  Рано  утром  по  кварталу
пробежал слух: "Друзья Дэнни потрошат каракатиц для Чин Ки".  Это  было
знаменательнейшее событие,  подобное  падению  правительства  или  даже
гибели всей солнечной системы. О нем говорили на улицах, о нем сообщали
через задние заборы дамам, которые как  раз  бежали  к  соседке,  чтобы
рассказать  о  нем  же.  "Все  друзья  Дэнни  ушли  в  город  потрошить
каракатиц!"
     Утро  было  наэлектризовано  этой   новостью.   Должна   же   быть
какая-нибудь причина! В чем разгадка этой тайны? Матери инструктировали
своих детей и посылали их к фабрике Чин Ки. Юные матроны с  нетерпением
ждали за занавесками последних сообщений. И сообщения поступали:
     "Пабло порезал руку ножом для потрошения каракатиц".
     "Чин Ки выгнал собак Пирата".
     "Собаки вернулись".
     "Пилон хмурится".
     Заключались пари. Уже много месяцев в Тортилья-Флэт не происходило
ничего столь интересного. В  течение  целого  утра  никто  ни  разу  не
упомянул о Корнелии Руис.
     И только в полдень разгадка была наконец найдена. Но  зато  о  ней
мгновенно узнали все:
     "Они собираются устроить большую вечеринку для Дэнни".
     "На нее приглашаются все".
     С фабрики Чин Ки начали  поступать  распоряжения.  Миссис  Моралес
стерла  пыль  со  своего  граммофона  и  отобрала  самые  громкие  свои
пластинки. Кремень  выбил  искру,  а  Тортилья-Флэт  оказалась  хорошим
трутом. Семь друзей задумали устроить вечеринку для  Дэнни!  Тоже  мне!
Как будто у Дэнни всего только семь друзей!  Миссис  Сото  ворвалась  в
свой птичник, вооруженная  кухонным  ножом.  Миссис  Палочико  высыпала
мешочек сахару  в  самую  большую  свою  кастрюлю  и  принялась  варить
леденцы. Делегация девушек  отправилась  в  Монтерей  и  купила  полный
комплект цветной бумаги. По всему кварталу, пробуя голоса,  взвизгивали
гитары и аккордеоны.
     Сообщение! Новое сообщение с фабрики Чин Ки! Они не отступят.  Они
тверды в своем решении. Они заработают не меньше четырнадцати долларов.
Приглядите, чтобы были готовы четырнадцать галлонов вина.
     Торрелли был завален  заказами.  Каждому  хотелось  купить  бутыль
вина, чтобы отнести ее в дом Дэнни.  Да  и  сам  Торрелли,  захваченный
общим ажиотажем, сказал жене:
     - Может, мы зайдем в дом Дэнни. Я прихвачу несколько  бутылей  для
своих друзей.
     С приближением вечера волны возбуждения совсем захлестнули вершину
холма. Доставались из  сундуков  и  вывешивались  проветриться  платья,
которые в последний раз надевала еще бабушка. С перил веранд, благоухая
нафталином, свисали шали, по которым моль томилась более двухсот лет.
     А Дэнни? Он сидел, словно наполовину растопленный. Он менял  позу,
только когда солнце меняло место на небосклоне. Если он и заметил,  что
все до одного обитатели Тортилья-Флэт  прошли  в  этот  день  мимо  его
калитки, он ничем этого не  выдал.  Бедный  Дэнни!  Не  меньше  четырех
десятков глаз  следили  за  его  калиткой.  В  четыре  часа  он  встал,
потянулся и, выйдя на улицу, побрел в Монтерей,
     Они еле дождались, чтобы он скрылся из виду.  И  пошли  сплетаться
гирлянды из зеленой, желтой и красной бумаги! И пошли крошиться на  пол
свечи! И пошли носиться дети, ровно втирая воск в  половицы!  Появилось
угощение: миски с рисом,  кастрюли  с  горячей  курятиной,  клецки,  от
которых можно было только ахнуть. Появилось  и  вино  -  не  сосчитать,
сколько бутылей.  Мартинес  выкопал  из  ссоси  навозной  кучи  бочонок
картофельной водки и отнес его в дом Дэнни.
     В половине шестого  друзья  подымались  вверх  по  холму  усталые,
окровавленные, но  торжествующие.  Так,  на  верное,  выглядела  старая
гвардия, возвращающаяся в Париж  после  Аустерлица.  Они  увидели  дом,
пылающий красками. Они засмеялись, и усталость их как рукой сняло.  Они
были так счастливы, что на глазах у них показались слезы.
     Мамаша Чипо вошла во двор в сопровождении  двух  сыновей,  которые
тащили лохань,  полную  подливки.  Паулито,  этот  богатый  бездельник,
раздувал огонь под  большим  котлом  бобов  и  красного  перца.  Крики,
обрывки песен, визгливые выкрики женщин, вопли  и  смех  взбудораженных
детей.
     Из Монтерея прибыла машина, полная встревоженных полицейских.  "А,
всего только вечеринка! Ну  конечно,  мы  выпьем  по  стаканчику  вина.
Смотрите только, никого не убивайте".
     Где же Дэнни? Одинокий, как дымок в холодную ясную ночь, он бредет
по вечернему Монтерею. Он заходит на почту, на вокзал, в бильярдную  на
улице Альварадо, на пристань, где черная вода  грустно  вздыхает  между
сваями. В чем дело, Дэнни? Отчего ты такой? Дэнни не знал. В его сердце
была щемящая боль, словно от прощания с  любимой;  его  томила  смутная
печаль, подобная осеннему отчаянию.  Он  прошел  мимо  ресторанов,  где
прежде с таким интересом нюхал воздух, и в нем не проснулся  голод.  Он
прошел мимо шикарного заведения мадам Зуки и не обменялся непристойными
шуточками с девицами, выглядывающими из окон.  Он  вернулся  назад,  на
пристань. Он облокотился о перила и стал смотреть в глубокую,  глубокую
воду. Знаешь ли ты, Дэнни, что боги разливают вино твоей жизни по своим
банкам из-под варенья? Видишь ли ты вереницу своих дней  в  маслянистой
воде между сваями? Он не шевелился и смотрел вниз неподвижным взглядом.
     Когда стемнело, о нем начали беспокоиться  в  доке  Дэнни.  Друзья
оставили гостей и бегом спустились с холма в город. Они спрашивали: "Вы
не видели Дэнни?"
     "Да, Дэнни прошел здесь час назад, он шел медленно".
     Пилон и Пабло искали его вдвоем. Они проследили весь  путь  своего
друга и наконец увидели его на краю  темного  причала.  На  него  падал
тусклый свет электрического фонаря. Они бросились к нему.
     Пабло тогда об этом  не  упомянул,  но  потом,  едва  кто-  нибудь
заводил речь о Дэнни, он всегда принимался описывать,  что  он  увидел,
когда они с Пилоном пошли по причалу к Дэнни.
     "Так он и стоял, - говорил Пабло.- Я только-только мог разглядеть,
что он опирается на перила. Я посмотрел на него и  тут  увидел  кое-что
еще. Сперва мне показалось, что над головой Дэнни висит черное  облако.
А потом я  рассмотрел,  что  это  большая  черная  птица,  величиной  с
человека. Она висела в воздухе,  как  коршун  над  кроличьей  норой.  Я
перекрестился и прочел две "Богородицы".  Когда  мы  подошли  к  Дэнни,
птицы уже не было".
     Пилон не видел птицы. Пилон не помнил, чтобы Пабло  крестился  или
читал "Богородицу". Но он никогда не вмешивался, потому  что  это  была
история Пабло.
     Они быстро шли к Дэнни. Доски причала глухо постукивали у них  под
ногами. Дэнни не повернулся. Они взяли его за плечи и повернули к себе.
     - Дэнни, что случилось?
     - Ничего. Ничего со мной не случилось.
     - Может, ты болен, Дэнни?
     - Нет.
     - Так отчего же ты такой печальный?
     - Не знаю, - сказал Дэнни.- Я  так  чувствую.  Я  ничего  не  хочу
делать.
     - Может, тебе сходить к доктору, Дэнни?
     - Я же говорю вам, что я не болен.
     - Ну так слушай! - воскликнул Пилон. - Мы устроили  в  твою  честь
вечеринку у тебя в доме. Там вся Тортилья-Флэт, и  музыка,  и  вино,  и
курятина. Вина, наверное, двадцать, а то  и  тридцать  бутылей.  И  дом
украшен цветной бумагой. Разве ты не хочешь пойти туда?
     Дэнни глубоко вздохнул. На мгновение он снова повернулся к черной,
глубокой воде. Быть может, он шепотом произнес обет богам или бросил им
вызов. Он снова поглядел на своих друзей. Глаза его горели лихорадочным
огнем.
     - Да, черт побери, я хочу пойти  туда.  Побыстрей!  Я  хочу  пить.
Девочки там есть?
     - Много. Они все пришли.
     - Ну, так пошли. И побыстрей!
     Он первый взбежал по холму. Задолго до того, как они добрались  до
дома,  они  уже  слышали  за  соснами  сладкую  музыку  и  возбужденные
счастливые голоса. Трое запоздавших явились совсем  запыхавшись.  Дэнни
задрал голову и завыл, подражая койоту. Со всех  сторон  ему  протянули
банки с вином, и он отхлебнул из каждой.
     Вот это была вечеринка! С тех пор,  стоило  кому-нибудь  похвалить
вечеринку, ктонибудь другой непременно спрашивал с благоговением: "А ты
был на той вечеринке в доме Дэнни?" И  первый  говоривший,  разумеется,
был там, если только он не оказывался приезжим. Вот это была вечеринка!
Никто потом не пытался устроить вечеринку лучше. Об этом не приходилось
и мечтать, ибо уже через два дня вечеринка Дэнни была поднята на  такую
высоту, что никакое сравнение с ней было невозможно. Какой  мужчина  не
мог похвастаться после этой ночи великолепнейшими синяками и ссадинами?
Никогда еще  не  бывало  столько  драк  -  и  не  схваток  между  двумя
противниками, а шумных битв, в которых принимали участие десятки  людей
и каждый дрался за себя.
     А  этот  женский  смех!  Звонкий,  переливчатый  и  хрупкий,   как
стеклянная канитель. Какие чопорные  возгласы  протеста  доносились  из
оврага! Отец Рамон отказывался верить своим ушам во время исповедей  на
следующей неделе. Вся  счастливая  душа  Тортилья-Флэт  сбросила  оковы
сдержанности и взмыла в воздух одним блаженным целым. Они  плясали  так
бурно, что пол в одном углу провалился. Аккордеоны играли  так  громко,
что после этой ночи всегда хрипели, как загнанные лошади.
     А Дэнни... Как ничто не может сравниться с  этой  вечеринкой,  так
никто не  может  сравниться  с  Дэнни.  Пусть  в  будущем  какой-нибудь
выскочка начнет хвастать: "Вы меня видели? Вы видели, как  я  плясал  с
этими черномазыми девчонками? Вы видели,  как  мы  носились  по  кругу,
точно коты?" И на него тотчас обратится взгляд  каких-  нибудь  старых,
мудрых и негодующих глаз. И голос, насыщенный сознанием того,  что  ему
известны пределы всех возможностей, спросит негромко: "А ты видел Дэнни
на этой вечеринке?"
     Когда-нибудь какой-нибудь  историк,  возможно,  напишет  холодную,
сухую, отдающую плесенью историю вечеринки. Он, возможно,  сошлется  на
ту  минуту,  когда  Дэнни,  размахивая  ножкой  от  стола,  готов   был
наброситься на гостей - на всех мужчин, женщин и детей. И, возможно, он
сделает  такой  вывод:  "Замечено,  что  умирающий   организм   нередко
оказывается способным к проявлению  величайшей  выносливости  и  силы".
Коснувшись сверхчеловеческих любовных подвигов Дэнни в ту ночь, тот  же
историк может написать бестрепетной рукой: "Когда любой живой  организм
оказывается в опасности, вся его деятельность, насколько можно  судить,
обращается на воспроизведение".
     Но я говорю, и то же скажут все обитатели Тортилья-Флэт: "К  черту
эту ерунду! Дэнни был настоящий мужчина!" Счета, разумеется,  никто  не
вел, а впоследствии ни одна из дам, естественно, не  желала  по  доброй
воле объявить  себя  обойденной,  так  что  доблесть  Дэнни,  возможно,
несколько преувеличена. Даже одна десятая того, что ему  приписывается,
- уже невероятное преувеличение.
     Дэнни был окружен ореолом великолепного безумия. И в Тортилья-Флэт
с пеной у рта утверждают, что Дэнни в одиночку выпил три галлона  вина.
Однако не следует забывать, что Дэнни теперь причислен к  богам.  Через
несколько лет эти три галлона, возможно, превратятся в тридцать.  Через
двадцать лет будут ясно помнить, что  облака  запылали  и  сложились  в
гигантское слово ДЭННИ, что луна источала кровь,  что  вселенский  волк
пророчески выл на горах Млечного Пути.
     Постепенно те, кто был скроен из менее крепкого материала,  начали
скисать,  слабеть,  потихоньку  выбираться  из   под   танцующих   ног.
Оставшиеся, стараясь возместить потери, вопили громче, дрались упорнее,
плясали все более лихо. В Монтерее пожарные машины стояли с работающими
моторами, и пожарные в красных касках и плащах молча  сидели  на  своих
местах и ждали.
     Ночь быстро подходила к концу, но буйное веселье Дэнни не  шло  на
убыль.
     То,  что  произошло,  подтверждается  многими   свидетелями,   как
мужчинами, так  и  женщинами.  И  хотя  ценность  их  показаний  иногда
подвергается сомнению на том осно вании,  что  они  перед  этим  выпили
тридцать галлонов вина и бочонок картофельной водки, в  главном  они  с
угрюмым упорством стоят на своем. Потребовалось несколько недель, чтобы
разобраться, как  все  произошло:  один  сообщал  одно  обстоятельство,
другой -  другое.  Но  постепенно  рассказ  о  случившемся  обрел  свою
нынешнюю логическую форму и сохранит ее навсегда.
     Облик Дэнни,  говорят  обитатели  Тортилья-Флэт,  быстро  менялся.
Дэнни стал огромным и страшным. Глаза  его  пылали,  как  автомобильные
фары. В нем было что-то жуткое. Он стоял посреди большой комнаты своего
дома. Он сжимал в руке сосновую  ножку  от  стола,  и  даже  она  стала
больше. И, стоя так, Дэнни бросил вызов всему миру.
     - Кто будет драться? - вскричал  он.  -  Неужто  в  мире  остались
только трусы?
     Все вокруг трепетали от страха: ножка от стола, такая  чудовищная,
такая живая, внушала им ужас. Дэнни грозно  размахивал  ею.  Аккордеоны
умолкли с  хриплым  вздохом.  Танцоры  остановились.  В  комнате  стало
холодно, и тишина гремела в воздухе, как океан.
     - Никто? - снова вскричал Дэнни.- Или я остался один во всем мире?
Никто не будет драться со мной?
     Мужчины  содрогались,  встречая  его   страшные   глаза,   и   как
завороженные следили за зигзагами, которые выписывала ножка от стола. И
никто не откликнулся па вызов.
     - Ну, так я пойду к  тому,  кто  будет  драться.  Я  найду  врага,
достойного Дэнни!
     Чуть пошатываясь, оя двинулся к двери. Все  в  ужасе  расступились
перед ним. Он нагнулся, чтобы не  задеть  за  притолоку.  Все  замерли,
прислушиваясь.
     Они слышали, как во дворе он громовым голосом повторил свой вызов.
Они слышали, как, подобно метеору, свистела в воздухе ножка  от  стола.
Они слышали, как он бросился вперед по двору. И тут из оврага за  домом
донесся ответный вызов, такой ужасный и леденящий, что их  позвоночники
ссохлись, как  стебли  настурции  от  мороза.  Даже  теперь,  говоря  о
противнике Дэнни, люди  понижают  голос  и  пугливо  оглядываются.  Они
слышали,  как  Дэнни  ринулся  в  бой.  Они   слышали   его   последний
пронзительный вызов, а потом глухой удар. А потом - тишина.
     Долгую секунду все ждали, затаив дыхание,  чтобы  шелест  воздуха,
вырывающегося из их легких,  не  заглушил  какого-либо  звука.  Но  они
прислушивались  тщетно.  Ночь  безмолвствовала,  и  приближался   серый
рассвет.
     Молчание нарушил Пилон.
     - Что-то случилось, - сказал он.
     И первым к двери бросился тоже Пилон. Храбрец, он  превозмог  свой
ужас. Остальные последовали за ним. Они обошли дом,  направляясь  туда,
где затихли шаги Дэнни, но Дэнни  там  не  было.  Они  подошли  к  краю
оврага, откуда крутая тропа сбегала на дно этого древнего  ложа  ручья,
который пересох  еще  в  незапамятные  времена.  Те,  кто  следовал  за
Пилоном,  увидели,  что  он  бросился  вниз  по  тропе.  Они   медленно
спустились за ним в овраг. На дне его они нашли  Пилона,  склонившегося
над изломанным телом Дэнни. Дэнни упал с высоты в  сорок  футов.  Пилон
зажег спичку.
     - Кажется, он жив! - вскрикнул он. - Бегите за доктором. Бегите за
отцом Рамоном.
     Все  бросились  кто  куда.  Не  прошло  и  пятнадцати  минут,  как
обезумевшие от горя пайсано разбудили и вытащили из  постелей  четверых
докторов. Им не дали собраться с той размеренной  неторопливостью,  при
помощи которой доктора любят показывать,  что  волнение  и  тревога  не
имеют над ними никакой власти. О нет! Их торопили, подгоняли, совали им
в руки чемоданчики с инструментами люди, не умевшие  толком  объяснить,
что им, собственно, нужно. Отец  Рамон,  извлеченный  из  объятий  сна,
пыхтя, взбирался на холм, так  и  не  разобравшись,  предстоит  ли  ему
изгонять  дьявола,  крестить  умирающего  новорожденного  или  помешать
самосуду. Тем временем Пилон, Пабло и Хесус Мария отнесли Дэнни домой и
уложили его на кровать. Они поставили вокруг него  свечи.  Дэнни  дышал
хрипло и тяжело. Первыми явились доктора. Они подозрительно  посмотрели
друг на  друга,  взвешивая,  кому  принадлежит  первенство,  но  и  эта
минутная задержка заставила вспыхнуть гневом глаза окруживших их людей.
Осмотр Дэнни не занял много времени. Они все успели осмотреть  его  еще
до прихода отца Рамона.
     Я не пойду в спальню за отцом  Рамоном,  ибо  там  были  Пилон,  и
Пабло, и Хесус Мария, и Большой Джо, и Джонни Помпом, и Тито  Ральф,  и
Пират, и  собаки  Пирата  -  вся  семья  Дэнни.  Дверь  за  священником
закрылась, и  закрытой  она  останется.  Ведь  людям  все-таки  присуща
гордость, и есть вещи, не предназначенные для любопытных глаз.
     Но в  большой  комнате,  где  толпились  обитатели  Тортилья-Флэт,
стояла напряженная, исполненная ожидания тишина. Священники и врачи  за
много веков научились особому способу  общения  с  людьми.  Когда  отец
Рамон вышел из спальни, его лицо было таким же, как всегда, но  женщины
принялись громко и жалобно причитать.  Мужчины  начали  переминаться  с
ноги на ногу, как лошади в стойле, а потом медленно вышли на  улицу,  в
занимающийся рассвет. Но дверь спальни оставалась закрытой.

ГЛАВА XVII
О том, как горюющие друзья пошли наперекор условностям. О том, как были
  сожжены Магические Узы. О том, как каждый друг удалился своим путем

     Смерть  -  это  личное  дело  каждого,  и  она  порождает  печаль,
отчаяние, жгучие  муки  или  холодную  философию.  Похороны,  с  другой
стороны, -  это  момент  социальный.  Вообразите,  что  вы  поехали  на
похороны, не отполировав предварительно  свой  автомобиль.  Вообразите,
что вы стоите у могилы не в лучшем своем черном костюме и не  в  лучших
своих черных ботинках,  сверкающих  как  зеркало.  Вообразите,  что  вы
послали на похороны цветы, не снабдив их карточкой,  доказывающей,  что
вы исполнили долг приличия. Похороны,  как  никакая  другая  социальная
функция, подчинены точному и строгому ритуалу, определяющему каждый шаг
человека. Вообразите,  какое  поднимется  негодование,  если  священник
попробует изменить свою проповедь или хотя бы придать своему лицу  иной
оттенок грусти. Подумайте, как были бы все шокированы, если бы в  зале,
где происходит отпевание, были поставлены какие-нибудь другие стулья, а
не эти желтые складные пыточные аппараты с узкими и жесткими сиденьями.
Нет, пока человек умирает, его могут любить, ненавидеть, оплакивать, но
стоит ему умереть, и он превращается в главное  украшение  официального
общественного    празднества,    исполненного     всяческих     сложных
формальностей.
     Дэнни умер всего два дня назад, но он  уже  перестал  быть  Дэнни.
Хотя лица людей были омрачены благопристойной  печалью,  в  их  сердцах
царило радостное возбуждение. Правительство  обещало  военные  похороны
всем своим бывшим солдатам, буде они того пожелают.  Дэнни  был  первым
скончавшимся экс-солдатом Тортилья-Флэт, и Тортилья-Флэт  приготовилась
критически наблюдать, как  правительство  выполняет  свои  обещания.  О
смерти Дэнни уже сообщили в форт, и его тело было  набальзамировано  за
счет правительства. Свежеокрашенный орудийный лафет  уже  дожидался  на
артиллерийском складе, а на нем лежал аккуратно сложенный новый флаг. В
приказе на пятницу уже говорилось:
     "С десяти до одиннадцати утра -  похороны.  В  эскорт  назначаются
эскадрон А одиннадцатого кавалерийского  полка,  оркестр  одиннадцатого
кавалерийского полка и стрелковый взвод".
     Разве  этого  было  недостаточно  для  того,  чтобы  все   женщины
Тортилья-Флэт бросились в Монтерей глазеть на витрины универмага?  Весь
день по улицам Монтерея бродили смуглые ребятишки, выпрашивая  в  садах
цветы для похорон Дэнни. А ночью те же самые дети посетили те же  самые
сады, чтобы пополнить свои букеты.
     Гости явились на вечеринку в своих лучших нарядах, и теперь за два
дня нужно  было  почистить  эти  наряды,  выстирать  их,  накрахмалить,
починить и выгладить. Всюду царила суматоха. Возбуждение не выходило за
рамки приличий, но все-таки было скорее радостным.
     Вечером второго дня друзья Дэнни собрались  в  доме  Дэнни.  Туман
первого потрясения и похмелья рассеялся, и теперь они были в ужасе:  из
всех жителей Тортилья-Флэт только  они,  больше  всех  любившие  Дэнни,
больше всех от него получившие, - только они не могли пойти на похороны
Дэнни. Сквозь мутные потемки головной боли они и раньше осознавали  эту
страшную трагедию, но теперь она стала конкретной реальностью,  и  надо
было искать выход. Их одежда и вообще никуда не годилась. Вечеринка  же
состарила их штаны и рубахи на много лет.
     Чьи штаны не порвались на коленях? Чья  рубаха  была  без  прорех?
Умри кто-нибудь другой, они могли бы занять приличные костюмы,  но  все
до одного обитатели Тортилья-Флэт собирались  теперь  на  похороны,  и,
разумеется, в лучшей своей одежде. Только Коки Риордан не мог пойти, но
Коки находился в карантине из-за оспы, а с ним в карантине была  и  его
одежда. Можно было бы выпросить  или  украсть  денег  на  один  хороший
костюм, но  о  том,  чтобы  раздобыть  деньги  на  шесть  костюмов,  не
приходилось и мечтать.
     Вы скажете: неужели они так мало любили Дэнни, что не могли  пойти
на его похороны в лохмотьях? А вы  пошли  бы  в  лохмотьях,  когда  все
остальные блистают роскошью нарядов? И разве пойти на похороны Дэнни  в
лохмотьях не значило бы проявить к нему  даже  больше  неуважения,  чем
вовсе на них не пойти?
     Отчаяние, сжимавшее их сердца, не поддается измерению.  Они  кляли
свою судьбу. Сквозь открытую дверь они увидели, как  мимо  прошествовал
Гальвес. Гальвес купил новую одежду для похорон и  надел  ее  за  сутки
вперед. Друзья  сидели,  подперев  головы  кулаками,  сломленные  своим
несчастьем. Они уже обсудили все возможности.
     Пилон впервые в жизни пал до того, что начал говорить ерунду.
     - Каждый может, конечно, попробовать ночью украсть себе костюм,  -
сказал он.
     Но он знал, что сказал глупость, так как в эту  ночь  все  костюмы
будут лежать на стульях рядом с постелями своих  хозяев.  Пойти  красть
костюм значило бы пойти на смерть.
     - "Армия спасения" иногда выдает одежду, - заметил Хесус Мария.
     - Я  был  там,  -  отозвался  Пабло.-  У  них  на  этот  раз  было
четырнадцать платьев, и ни одного костюма.
     Судьба была против них. Вошел  Тито  Ральф  -  из  его  нагрудного
кармана торчал кончик нового зеленого  платка.  Но  его  встретили  так
враждебно, что он удалился, виновато пятясь.
     - Будь у нас неделя, мы могли бы потрошить каракатиц, - героически
сказал Пилон. - Но похороны завтра. Мы должны смотреть правде в  глаза.
И на похороны мы пойти можем.
     - Каким образом? - спросили друзья.
     - Оркестр и  провожающие  пойдут  по  мостовой,  а  мы  пойдем  по
тротуару.  Вокруг  кладбищенской  ограды  растет  высокая   трава.   Мы
спрячемся там и все увидим.
     Друзья посмотрели на Пилона с благодарностью. Они знали,  что  его
острый ум без устали взвешивал каждую  возможность.  Но  посмотреть  на
похороны - еще не  самое  главное.  Куда  важней  самим  показаться  на
похоронах. Однако другого выхода не было.
     - Из этого мы должны извлечь урок, - сказал Пилон. -  Нам  следует
позаботиться, чтобы у нас  про  запас  всегда  имелся  хороший  костюм.
Никогда нельзя знать заранее, что может случиться.
     Больше они об этом не  говорили,  но  чувствовали,  что  потерпели
поражение. Всю ночь они бродили по городу. Какой палисадник в  ту  ночь
не  лишился  лучших  своих  цветов?  Какое  цветущее  дерево   осталось
нетронутым? Утром яма на кладбище, готовая принять тело  Дэнни,  совсем
исчезла под грудой лучших цветов из лучших садов Монтерея.
     Готовя свои эффекты, Природа  не  всегда  проявляет  тонкий  вкус.
Правда, накануне Ватерлоо шел дождь; сорок футов  снега  отрезало  путь
отряду Доннера. Но в пятницу погода была чудесная. Солнце светило  так,
словно на этот день был назначен веселый  пикник.  Чайки  летели  через
улыбающийся залив к рыбоконсервным заводам. Удильщики заняли свои места
на скалах, ожидая  отлива.  Аптека  "Паласа"  опустила  маркизы,  чтобы
защитить красные грелки в витринах от химического воздействия солнечных
лучей. Мистер Мачадо, портной, повесил на окно своей мастерской записку
"Вернусь через десять минут" и  ушел  переодеваться  к  похоронам.  Три
сейнера подошли к пристани с большим уловом сардин. Луи Дуарте покрасил
свою лодку и изменил ее название "Лолита" на "Три кузины".  Джек  Лейк,
полицейский, остановил отъехавший от  отеля  "Дель  Монте"  двухместный
автомобиль, но отпустил его с миром и купил себе сигару.
     Неразрешимая загадка. Как могла жизнь идти своим  глупым  путем  в
такой день? Как могла Мейми Джексон поливать тротуар перед своим домом?
Как мог Джордж У. Мерк писать свое четвертое и самое возмущенное письмо
водопроводной компании? Как мог Чарли Марш,  по  обыкновению,  напиться
мертвецки пьяным? Это кощунство. Это попрание всего,  что  должно  быть
свято.
     Друзья Дэнни проснулись в тоске и поднялись с пола.
     Кровать Дэнни была пуста. Она походила на  боевого  коня,  который
без седока идет за гробом  своего  хозяина-офицера.  Даже  Большой  Джо
Португалец не покусился на кровать Дэнни. Солнце радостно било в  окно,
отбрасывая на пол изящные тени паутины.
     - В такое утро Дэнни бывал веселым, - сказал Пилон.
     После обычной прогулки в овраг друзья некоторое время просидели на
крыльце, отдавая положенную дань памяти друга. Они преданно перечисляли
и восхваляли его добродетели. И преданно забывали его недостатки.
     - И какой сильный ,- сказал Пабло.- Он был силен, как мул! Он  мог
один поднять тюк сена.
     Они  рассказывали  случаи,  подтверждающие  доброту   Дэнни,   его
храбрость, его благочестие.
     Но слишком скоро настал час идти к церкви и стоять в лохмотьях  на
противоположном  тротуаре.  Они  краснели  в  душе,  когда   к   церкви
потянулась  вереница  счастливчиков,   великолепно   одетых,   отчаянно
благоухающих цветочной водой. До друзей доносились музыка  и  визгливые
отголоски заупокойных молитв.  Со  своего  наблюдательного  пункта  они
видели, как прибыл кавалерийский эскадрон, и  оркестр  с  барабанами  и
обернутыми войлоком палочками, и стрелковый взвод, и  орудийный  лафет,
запряженный тремя парами лошадей с ездовыми на  каждой  правой  лошади.
Печальное цоканье лошадиных  подков  по  асфальту  наполняло  отчаянием
сердца друзей. Тоскливо смотрели  они,  как  гроб  вынесли  из  церкви,
поставили на орудийный лафет и прикрыли флагом. Офицер свистнул в  свой
свисток, поднял руку и опустил ее.  Эскадрон  тронулся,  стрелки  взяли
винтовки наперевес. Барабаны глухо загремели траурный  марш.  Орудийный
лафет двинулся  с  места.  Провожающие  торжественно  зашагали  позади;
мужчины держались прямо и  сурово,  женщины  изящно  приподымали  юбки,
оберегая их от неизгладимых следов, оставляемых  кавалерией.  Тут  были
все: Корнелия Руис, миссис Моралес, Гальвес, Торрелли и его  пухленькая
жена, миссис Палочико, предатель Тито Ральф, Конфетка  Рамирес,  мистер
Мачадо  -  короче  говоря,  все,   кто   хоть   что-нибудь   значил   в
Тортилья-Флэт, а также все остальные.
     Так можно ли удивляться, что друзья не выдержали горького  позора.
Правда, поддерживаемые героической решимостью,  они  все  же  несколько
минут брели по тротуару.
     Первым сдался Хесус Мария. Он зарыдал от  стыда,  потому  что  его
отец был богатым и всеми уважаемым боксером. Хесус Мария понурил голову
и бросился бежать, пятеро друзей последовали за ним, а позади, прыгая и
резвясь, бежали пять собак.
     Когда процессия приблизилась к кладбищу, друзья Дэнни уже лежали в
высокой траве у  ограды.  Погребение  было  по-военному  кратким.  Гроб
опустили в могилу, грянул винтовочный залп,  труба  пропела  отбой,  и,
услышав ее, Энрике и Пушок, Пахарито, Рудольф  и  Сеньор  Алек  Томпсон
задрали морды и завыли. Как гордился ими в ту минуту Пират!
     Все кончилось слишком быстро. Друзья поспешно ушли, чтобы никто их
не увидел.
     На обратном пути они неминуемо должны  были  пройти  мимо  пустого
дома Торрелли. Пилон влез в окно и вынес две бутыли вина. И  тогда  они
медленно пошли к затихшему дому Дэнни. Они чинно разлили вино по банкам
и стали пить.
     - Дэнни любил вино, - говорили они. - Дэнни бывал счастлив,  когда
ему удавалось достать немного винца.
     День кончился. Наступил вечер. И каждый,  прихлебывая  свое  вино,
мысленно бродил в прошлом. В семь часов пришел пристыженный Тито  Ральф
и принес коробку сигар, которую он выиграл в лотерею.  Друзья  закурили
сигары, сплюнули и откупорили вторую бутыль. Пабло запел  начало  песни
"Тюли Пан", проверяя, не пропал ли у него голос.
     - Корнелия Руис шла сегодня одна, - заметил Пилон.
     - Может, не будет ничего дурного, если мы споем несколько грустных
песен? - сказал Хесус Мария.
     - Но Дэннине любил грустных песен, -  возразил  Пабло.-  Он  любил
забористые песни о бойких женщинах.
     Все согласно закивали.
     - Да, Дэнни знал толк в женщинах.
     Пабло начал  вторую  строфу  "Тюли  Пан",  Пилон  стал  потихоньку
подтягивать, а под конец к ним присоединились и все остальные.
     Когда песня была допета. Пилон затянулся, но оказалось, что сигара
его погасла.
     - Тито Ральф, - сказал он, - сходил бы ты за своей гитарой,  чтобы
нам лучше пелось.
     Он закурил сигару и отбросил  спичку.  Маленькая  горящая  палочка
упала на старую газету у стены. Все как один вскочили, чтобы  затоптать
ее, и на каждого снизошло одно и то же озарение,  и  они  вернулись  на
свои места. Они поглядели  друг  другу  в  глаза  и  улыбнулись  мудрой
улыбкой бессмертных, лишенных надежды. Словно во сне, смотрели они, как
пламя замигало и чуть не погасло, как оно расцвело  на  газете.  Так  в
ничтожных пустяках слышен голос богов. И люди с улыбкой  смотрели,  как
догорает газета и как занимается сухая деревянная стена.
     Так и должно быть, о мудрые друзья Дэнни!  Узы,  соединявшие  вас,
рассечены. Магнит, собравший вас, утратил силу.  Дом  этот  перейдет  к
новому владельцу, к какому-нибудь унылому родственнику Дэнни. Так пусть
же этот символ святой дружбы, этот добрый дом веселых вечеринок и драк,
любви и покоя, погибнет, как погиб Дэнни  в  последнем  великолепном  и
тщетном восстании против богов.
     Они сидели и улыбались. А  огонь,  как  змея,  всполз  к  потолку,
пробил крышу и заревел. Только тогда друзья встали со своих  стульев  и
словно во сне вышли на улицу.
     Пилон, извлекавший пользу  из  каждого  урока,  захватил  с  собой
остатки вина.
     Из Монтерея донесся вой сирен. Заревели пожарные машины, взбираясь
вверх по холму на второй скорости. Лучи  прожекторов  заметались  среди
сосен. Когда пожарные прибыли, дом уже превратился в тупой конус  огня.
Насосы поливали деревья и траву, чтобы пожар не перекинулся на соседние
дома.
     В толпе сбежавшихся обитателей Тортилья-Флэт, словно зачарованные,
стояли друзья Дэнни и  смотрели,  не  отводя  глаз,  пока  от  дома  не
осталась только черная куча  золы,  над  которой  клубился  пар.  Тогда
пожарные машины развернулись и с выключенной передачей покатили вниз по
склону.
     Обитатели квартала исчезли во тьме. Друзья Дэнни все еще стояли  и
смотрели  на  дымящееся  пожарище.  Порой  они  обменивались  странными
взглядами, и глаза их снова обращались к сожженному дому. А  потом  они
повернулись и медленно пошли прочь. И каждый шел один.