Н.Шитова. Дерзкая Часть I. Силуэты снов Глава 1. Клиент смотрел на меня, как на ходячее недоразумение, и раздражение сквозило в каждом жесте этого строгого, хмурого человека. Всем видом он показывал, как возмущен тем, что эта девчонка что-то от него хочет, вместо того, чтобы просто отрабатывать гонорар. -- Я повторяю достаточно ясно, -- заговорил он с расстановкой, -- никаких других данных о жене у меня нет. Все документы я передал вашему боссу при первой нашей встрече. И писем от нее я не имею вот уже полгода. -- Вы уверены в этом? Он демонстративно вскинул руку и посмотрел на часы, а затем коротко бросил: -- Абсолютно. -- У нас другое мнение. -- А именно? -- Вы не хотите доверить нам информацию, которую получили на прошлой неделе. -- Какую такую информацию? -- Письмо. Его доставил вам в субботу человек, подъезжавший к вашему дому на фиолетовом джипе. Он снова вскинул руку, но на этот раз смотрел на часы никак не меньше пяти секунд. Меня взяла злость. Я впервые видела клиента, который изо всех сил мешает расследованию, за которое внес кругленький аванс, и от благоприятного завершения которого зависит, по-видимому, его дальнейшее процветание. -- Который час? -- Что? -- он даже не услышал вопроса. -- Ничего. Если вы больше ничего не хотите мне сообщить, то у меня нет больше вопросов, -- я поняла, что мой план удался на все сто. -- Прекрасно. Мне срочно нужно возвращаться в офис. Я свяжусь с Орешиным, если у меня будут... если у меня будет что-либо... Он развернулся и нетвердой походкой направился к выходу из бара. Я-то знала, что он совершенно трезв, и подозревала, что путь его лежит отнюдь не в офис. Голова его занята была в эту минуту некой проблемой, причем столь важной, что он даже забыл возмутиться, узнав, что мы, оказывается, следим за каждым его шагом, хотя он об этом не просил. А впрочем, он даже не вник в подтекст моего сообщения. Дождавшись, пока Зубарский скрылся из вида, я подошла к телефону-автомату, что висел у входа в кафе. В конторе трубку сняли после первого гудка. -- Агентство Орешина, -- отозвался на том конце провода Олег. -- Это я... -- Да, малышка!.. -- оживился Олег. -- Что у тебя? -- Он клюнул. Похоже, что влип он очень серьезно. Он получил послание в субботу... -- Да, и что в нем? Он отдал его тебе? -- Пока он даже не признался в том, что получил его... Он уходит, и весьма быстро. Иду за ним... -- Э-э-э, постой-ка! -- голос Олега зазвучал металлом. -- Ты все-таки решила поиграть на его и наших нервах?!... -- Мне некогда!.. -- я уже хотела положить трубку, но на том конце возникла перепалка, и через пару секунд спокойный голос брата коротко приказал: -- Отставить! -- Но, Юрка! Мы упустим его! -- Ты уже рискнула один раз. Если он клюнул, то пойдет именно домой. Олег встретит его там. Он уже выезжает. -- А если он пошел не домой? Мало ли мест, где он мог оставить письмо? К тому же, Олег будет полчаса тащиться до места! -- Послушай-ка: спорить будем потом. Я жду тебя в конторе! -- отрезал босс. Юрий первым повесил трубку, и это означало, что доказывать что-либо было бесполезно с самого начала. Но в одном Юра ошибся -- я не поеду в контору, если уж я спровоцировала Зубарского на замешательство и бегство, удержаться от того, чтобы самой завершить начатое, я не могла. Я вышла из бара на оживленную улицу и почти бегом двинулась изученным за неделю маршрутом, опасаясь потерять клиента. Но через пару минут я увидела его далеко впереди. Теперь будет совсем не трудно держать его в поле зрения. С определенной долей риска можно было быть почти уверенной, что Зубарский, ошарашенный тем, что его секрет раскрыт, невольно сделает все, чтобы дать нам необходимую информацию. Этот человек сегодня был явно чем-то смертельно напуган. Насколько мы успели узнать этого добропорядочного состоятельного обывателя, намерения его относительно расследования были искренни. Его эксцентрическая жена исчезла полгода назад, оставив двусмысленное письмо. Она уходила туда, где обещано все, чего ей не хватало, просила за нее не беспокоиться и не сердиться. Письмо светилось счастьем и оптимизмом, и не было похоже на предсуицидную записку. К тому же человек, готовящийся к смерти, не берет с собой наряды, туалетные принадлежности и наличные деньги. Похищение как будто бы тоже исключалось, за полгода никто ничего не потребовал от Зубарского. В милиции Зубарскому не помогли, заявив, что крепче надо было любить жену, и поскольку какого-либо насилия в обстоятельствах исчезновения, а проще -- бегства, не усмотрели, дело то ли быстро закрыли, то ли вовсе не возбудили. Зубарский в общем-то не особенно беспокоился и не сердился, как и хотела беглянка. Но, как он нам заявил, в последнее время он стал чувствовать, что за ним следят, и стал бояться за свою жизнь. Поскольку в милиции его снова отшили, посоветовав сходить к врачу, он пришел к нам. Все мы сходились на предположении, что его жена, молодая богатая дама стала невинной жертвой какого-нибудь неотразимого соблазнителя, с которым и проматывает свои денежки где-нибудь на экзотическом курорте. И плевать она хотела на своего сухаря-мужа, и нет ей до него никакого дела. Сам же Зубарский считал, что именно его сбежавшая жена и тот, с кем она сейчас находится, устроили за ним настоящую охоту. В чем именно выражалась угроза, Зубарский не смог четко определить. Он чувствовал опасность, и все. Я высказала Юрке мысль, что "новый русский", сорокалетний совладелец частной страховой компании просто свихнулся от страха потерять свое добро так же, как потерял жену. Уж очень мало был Зубарский похож на нормального человека, когда впервые появился у нас на Торжковской с просьбой разыскать беглянку и ее покровителя. Таким образом он полагал устранить нависшую над ним опасность. Юра быстренько скалькулировал Зубарскому приблизительную смету, включающую установку в его доме хитрой импортной охранной системы, и, получив половинный к смете аванс, начал действовать. Осторожный и педантичный Юрий не стал исключать сразу версию о намеренном убийстве или похищении, и не верил в полное неведение Зубарского, поэтому в течение недели мы вели наблюдение за его домом. Ничего подозрительного не было, и мы уже отчаялись выудить что-нибудь таким путем. Но в субботу вечером, когда Зубарский вывел на прогулку своего пинчера, к дому подъехал фиолетовый джип, и молодой парень в джинсовом костюме опустил в почтовый ящик конверт. Мы уже знали, что двумя часами раньше он опустил в тот же ящик вечернюю газету. Неофициальный почтальон в джинсах явно не имел ничего общего с почтовым ведомством. Дежуривший в это время Олег немедленно совершил попытку извлечь письмо из ящика до появления у дома его хозяина, но не успел. Я настаивала на том, чтобы Юра разрешил мне припугнуть клиента, но брат отправил меня на встречу с Зубарским с куда более мягкими инструкциями. Нетерпение взяло верх над обязанностью подчиниться боссу. Язык у меня так и чесался одной фразой заставить Зубарского потерять самообладание; и я своего добилась. Как бы ни ворчал на меня Юрка, очевидно, что мои предположения оправдались. Теперь дела пойдут быстрее -- если, конечно, прийдя в себя, Зубарский не решит закрыть дело и не потребует назад аванс. Тут уж, конечно, моя инициатива не получит одобрения. Зубарский двигался довольно быстро, и за время нашего пути ни разу не только не оглянулся, но и не посмотрел по сторонам. Становилось ясно, что он не придает никакого значения возможности слежки и вообще об этом не думает. Этот факт немного поколебал мою уверенность в том, что у клиента есть какой-то злой умысел. Но раздражение на человека, который сам все мутит и запутывает, не проходило. Не удивительно, что от него ушла жена. Судя по его же собственным рассказам, это была романтичная взбалмошная женщина. Она ненавидела рутину, которая стала окружать ее после замужества. Она злилась при необходимости повторять постоянные бытовые "ритуалы", ее обижали сухость и предопределенность поведения мужа, его привычка к строгому, размеренному жизненному распорядку. Сам Зубарский был весьма эмоционален и энергичен, но энергию свою он тратил на то, чтобы придать своей жизни безукоризненную упорядоченность. Мне кажется, что собаку он завел тоже для того, чтобы она вносила в жизнь своеобразный "собачий" порядок: ежедневные прогулки в одно и то же время, регулярная закупка собачьего корма, купание и всякие прививки... Жена его, наоборот, была по натуре капризной девчонкой, ей вечно хотелось то одного, то другого: то сменить семейного врача, то пересадить кусты в саду, то обить гостиную более веселым материалом. Сам Зубарский рассказывал об этом нехотя, и чувствовалось, что наряду с недовольством и недоумением он испытывает что-то вроде ностальгии по тому времени, когда в его доме порхала и щебетала, обижалась, упрямилась, веселилась, плакала симпатичная женщина. Повинуясь девизу "хорошо ли, худо ли, главное, чтобы было интересно", она вечно искала себе приключений, развлечений и чего-нибудь новенького, читала много книг о религиях, философиях, колдовстве и оккультных науках, собирала репродукции сюрреалистических художников и устроила в мансарде обсерваторию в надежде первой заметить прилет инопланетян, благо на все эти сумасбродства денег у ее мужа хватало. Когда Зубарский впервые появился в нашем офисе и сидел несколько часов подряд, подробно рассказывая о себе и жене, я чуть не уснула от скуки через первые же полчаса. Уж очень много и монотонно говорил клиент, в то время как мне сразу стало ясно: от такого типа сбежит кто угодно. Юра и Олег отнеслись к Зубарскому по-иному. Впрочем, они совершенно одинаково относились в начале дела ко всем клиентам, и никогда не позволяли себе лишних эмоций при деловых беседах с людьми. Полезное качество, которое мне дается так трудно... Пока я размышляла, мы добрались до "ново-русского" спального района в Коломягах, одного из престижных в городе. Многим пришлось бы полжизни вертеться, чтобы поселиться здесь в одном из комфортабельных коттеджей, вокруг которых уже начали разрастаться аккуратные садики... Когда я еще жила в интернате, мне много раз снились такие дома. А может, это был один дом, только подходила я к нему во сне с разных сторон, а каждая стена была у него не похожа на другую. Каждый фасад -- стиль, настроение, плавные переходы плоскостей и полусферических поверхностей, нежные цвета... Домик-пряник. (Как безвкусно смотрелся бы, наверное, такой проект, случись реализовать его на практике). Я подходила к дому по мелкому шуршащему гравию, во всех окнах горел свет, изнутри слышалась музыка и гомон голосов, кто-то выходил мне навстречу, широко раскрывая дверь... В этом месте я обычно просыпалась, и ни разу мне не удалось разглядеть, кто именно выходил меня встречать. На смену покою и празднику приходила темнота и тишина спальни в интернате. Я продолжала грезить наяву, представляя, что там, за дверью не гулкий коридор спального корпуса, а теплые звуки и нежные запахи дома, моего дома, где много людей, любящих и любимых... Очень долго я искренне считала, что люди, живущие в таких районах с красивыми жилищами, потому и живут в таких местах, что пребывают в счастье, умиротворении и взаимной любви. Правда, и сейчас, когда мне уже исполнилось двадцать, я верила, что у меня будет именно такой дом, который наполнит мою душу ощущением тихого праздника. Только никто не знал об этой моей уверенности, как никто не знал и тогда, в детстве, что мне снится по ночам... Наш маршрут подходил к концу, и я уже видела, как Зубарский заворачивает за угол. Там на другой стороне улицы, его дом. Зубарский скрылся из вида, и через секунду за углом раздался визг тормозов. Я ускорила шаги, и моим глазам предстала невероятная картина: тормознувшая машина, лежащий перед ней Роман Зубарский и собирающаяся вокруг толпа зевак. Пробираясь сквозь толпу, я заметила, что с другой стороны улицы, расталкивая людей, движется Олег. Опустившись перед Зубарским на корточки, он принялся ощупывать его со всех сторон, кое-кто из толпы присоединился к нему. Я не стала мешать им, вокруг скопилось и так достаточно народу. Поза лежащего Зубарского не обещала ничего утешительного. -- Удар был слишком сильным. Бедняга умер на месте, -- произнес Олег, поднимаясь на ноги. Он отступил от тела, и кто-то тут же занял его место. Автомобиль, сбивший Зубарского, стоял тут же, водитель сидел, навалившись на руль, и с ужасом смотрел вперед, не пытаясь никуда двинуться. Послышалась сирена, и Олег, сделав мне едва заметный знак, быстро пошел к своей машине, что стояла неподалеку на стоянке. Когда я села рядом с ним, он уже звонил в контору и разговаривал с Юрой. -- ...я думаю, нет. Парень никуда и не пытался скрыться. Он, кажется, был нетрезв, сидит в машине... Нет, гаишники уже вывели его, увозят... Нет, Юрка, это очевидная случайность. Ты бы видел лицо этого Зубарского, когда он вывернул из-за угла. Если бы ему навстречу несся поезд-экспресс, он бы не свернул... Олег замолчал, слушая какие-то длинные рассуждения Юрки. Изредка он бросал на меня озабоченный взгляд, и я представила себе, как Юра прохаживается сейчас на мой счет. Затем отнял трубку от уха, укоризненно взглянул на нее, вздохнул и положил на место. -- Не переживай, малышка, -- произнес он задумчиво. -- Кто тебе сказал, что я переживаю? И сколько раз тебе говорить, чтобы ты не называл меня малышкой! -- разозлилась я. Олег пожал плечами, отвернулся и стал смотреть в окно, как подъехавшая машина скорой помощи забирает труп, прикрытый пленкой. -- Вот и все. По крайней мере никто не потребует возврата аванса, -- заявила я, понимая, что подобные заявления как-то некстати в такой ситуации, но дурацкие слова сами вылезали из меня. -- Ну кто же, в самом деле, мог предположить, что после встречи со мной, у него так заедут шарики за ролики, что он вздумает бросаться под машину... В ответ на мою реплику Олег пожал плечами: -- Юрка предполагал. Мужик был чем-то доведен до полного отчаяния. Полгода он держался из последних сил. В субботу случилось что-то, что могло иметь решающее значение в его жизни... Так или иначе, ты оказалась некстати со своими спецэффектами... Он все-таки не подозреваемый, а клиент... -- Правильнее будет сказать -- подозрительный клиент, -- попыталась защититься я. -- Юрка в ярости. Даже более того -- в бешенстве. И мне кажется, наказание он тебе придумает что надо, -- отрезал Олег. Вот в этом он был прав. Юрий не выносил, когда кто-нибудь из нас нарушал его указания. Тем более, если последствия непоправимы. Чувствовала я себя скверно. Похоже, что мне не следовало всего этого делать. И уж тем более, не следовало защищаться. После моих идиотских высказываний даже Олег вряд ли будет снисходителен ко мне. Олег молчал. Его длинные худые пальцы барабанили по колену, а взгляд его вдруг перестал выражать что-либо. Олег "поплыл". Такое бывало с ним, когда его осеняла неожиданная идея. У меня же не было никаких идей, кроме той, что сделанного не воротишь. И, возможно, теперь мне придется очень здорово потрудиться, чтобы все это происшествие не возымело последствий для нашего агентства. А Олег все еще "плыл". Поток воздуха из кондиционера ерошил его длинные волосы цвета темной меди, глаза сосредоточенно уставились в одну точку. -- Ладно, бери мою машину и поезжай "на ковер", -- произнес он и полез в карман. -- Твою я заберу от бара после. -- А ты? -- У меня есть одно дело. -- Какое, где? Олег взглянул на меня и раздраженно сказал: -- Уходи отсюда, не мешай работать. Передай Юрке, что я буду через пару часов. Знакомая картина: он задумал что-то, выходящее за рамки закона, и просто не хочет меня втягивать. -- Я не уеду, -- заявила я, зная, что уломать Олега сложно, но можно, не то, что Юру. Олег вдруг усмехнулся: -- Ладно, давай вместе. Отработаем аванс Зубарского. Надо хорошенько проверить, что за послание он получил в субботу. -- Обыскать дом? -- удивилась я. -- Именно. -- Когда милиция разберется, дом, скорее всего, опечатают. Олег поднял двумя пальцами связку ключиков и позвенел ими: -- Мы управимся раньше. Пошли. Он решительно открыл дверцу машины. Я шла за ним к дому Зубарского. Пройдоха Олег не впустую копошился над телом бедняги. Ключи клиента перекочевали в его карман. Юрка и за это не погладит по головке. Но зато очевидно, что времени на обыск дома у нас предостаточно. Забора и калитки у дома Зубарских не было, и мы прошли по дорожке к самому входу. Олег даже не взглянул на парадную дверь, обитую зеленой искусственной кожей, а свернул сразу же направо, в обход дома, к задней двери гаража. С этой стороны росли густые кусты жасмина и рододендроны, не очень-то ухоженные. Видимо, после пропажи жены, Зубарский не стал брать на себя ее обязанности. Олег немного повозился с полдюжиной ключиков, и легкая белая дверь, которую Олег мог бы высадить ударом плеча, впустила нас в темный гараж. Я и не заметила, когда Олег успел натянуть лайковые перчатки. Теперь он осторожно продвигался наощупь вдоль стены, ища выключатель. Свет зажегся. В гараже одиноко стоял неновый синий "форд", место для еще одной машины пустовало. Здесь не было не только ничего лишнего, но, кажется и многого необходимого, все было вылизано и блестело. Я прошла за Олегом в узкий коридорчик, и мы двинулись в жилые помещения. Вдруг Олег внезапно остановился, и я налетела на его выставленную руку. -- Ты что?! Спятил?! -- зашипела я на него. -- Слушай, странно... -- он сдвинул брови, прислушиваясь. Я тоже напряглась, но ничего не услышала. -- Тихо. -- Да, тихо, -- согласился Олег. -- Не должно быть тихо. Я забыл про собаку. Где же этот чертов пес? Он уже давно должен был поднять лай на весь дом и разорвать нас на кусочки. Он что, затаился? -- Собаки не затаиваются, -- возразила я. -- Они нападают сразу же. Вместо ответа Олег расстегнул куртку и полез за пазуху. Я услышала, как он снял пистолет с предохранителя. Я последовала его примеру. Дальше наш тандем двигался, не выпуская из вида ни одной щелочки и угла. Войдя в гостиную со всеми возможными предосторожностями, мы увидели пса. Он лежал у входа на ковре и не шевелился. Я подалась в его сторону, но Олег поймал меня за руку и сделал отрицательный жест. В гостиной было уютно и темно, мебель была подобрана со вкусом и с явным расчетом на то, что обитатели дома будут проводить в этой комнате каждый вечер вместе и каждый сможет заниматься здесь всем, чем захочет. Это не был привычный для таких домов холл, где разодетые хозяева устраивают звание обеды и принимают родственников и нужных знакомых. Это была просторная "семейная" комната. -- Кухню проверь, -- прошептал Олег. -- Я наверх. -- А собака? -- Пес издох, это очевидно. Забудь о нем пока. Если услышишь шум, удирай через гараж. Поняла? Я кивнула и пошла в сторону кухни. Стены ее были покрашены тонкими розовыми и голубыми полосками, на окнах цветы в горшках, в мойке никакой грязной посуды. И никого. Интересно, кто и как убил собаку? А также когда? Хитрый Олег послал меня проверить кухню, а сам полез туда, где могут затаиться злоумышленники. Я повернула назад и поднялась по лестнице. -- Ты уже? -- отозвался Олег довольно громко, и я с облегчением перевела дух: значит, дом пуст. Мой пистолет перекочевал в кобуру. -- Посмотри книги, -- посоветовал Олег, роясь на письменном столе в кабинете Зубарского. Я послушно повернулась к книжному шкафу, но не успела дойти, как Олег удовлетворенно выдохнул: -- Отбой! Нашел. Вот оно. Я подошла к нему и склонилась над столом. В полумраке комнаты было ничего не разобрать, я видела только конверт и лист в руках Олега. Я потянулась к настольной лампе, но тут на улице у дома послышались голоса. Я подошла к окну и осторожно посмотрела сквозь занавеску. -- Олег! У входа двое милиционеров и мужчина в штатском. -- Плохо, -- отозвался Олег и зашуршал бумагами на столе. Почти сразу же мы услышали, как открывается входная дверь. Олег выскочил на площадку лестницы, но тут же вбежал обратно и, осторожно прикрыв дверь, повернул изнутри замок. Потом, повернувшись ко мне, поднес палец к губам, а затем изобразил затягивающуюся петлю на своей шее. Внизу было тихо. Скорее всего, вошедшие, сразу же наткнувшись на собаку, повторяют наши с Олегом действия. И точно: снаружи едва слышно задышали ступени под ногами поднимающегося наверх человека. Сначала милиционер прошел в спальню, обследовал туалетные комнаты, потом подошел к двери кабинета и нажал на ручку. Олег с силой вжал меня в угол комнаты как раз в том месте, которое оказывается перекрытым при распахнутой настежь двери. Милиционер сильно пнул ее. Она распахнулась, едва не ударив Олега по лицу. Из-за краешка двери торчало дуло пистолета, который милиционер направил на ожидаемого преступника. Прошло секунд десять. Затем милиционер изменил позу и, повернувшись, крикнул товарищам: -- Наверху никого! Здесь спальни и кабинет. -- Ладно, потом посмотрим, иди пока сюда, -- послышалось снизу. Милиционер отступил назад и прикрыл за собой дверь кабинета. Олег перевел дыхание и прошептал мне в самое ухо: -- Интересно бы узнать, что заставило их примчаться так рано? -- Пойди и спроси. Олег сжал рукой мое плечо и произнес: -- Пока они не вернулись, наша задача выбраться отсюда. Давай к окну. Олег поднял и закрепил раму окна и выбрался на карниз. Я выглянула вниз. От карниза до земли было метра три. -- Рама крепкая, выдержит, -- объявил Олег. -- Спускайся. Я забралась на подоконник. -- Не прыгай, а спускайся, -- уточнил Олег. -- Знаю. Держись. Я перелезла с подоконника на Олега, обняв его, как медвежонок-коала обнимает мать, и медленно стала спускаться вниз по его телу, как по стволу дерева. Руки, вцепившиеся в жесткую ткань его одежды, готовы были разжаться каждую секунду. Наконец я уцепилась за ботинки Олега. Ноги мои уже искали землю, хотя до земли было еще порядочно. Но отдыхать было нельзя, я могла сорвать Олега с карниза. Расцепив руки, я полетела вниз. Боль обожгла пальцы ног и пробежала через позвоночник. Прикусив язык, чтобы не заныть, я отошла в сторону. Олег отлепился от стены и, мягко сгруппировавшись, приземлился. Не задерживаясь около дома Зубарского и не собираясь уточнять, было ли услышано наше падение, мы помчались к машине. На улице было достаточно людно, но никто не обратил на нас внимания. Машина с милицейской мигалкой на крыше стояла впритирку к автомобилю Олега. Олег сел на свое место и рассмеялся: -- Удивительно даже, как это мы не попались! Неожиданно смех его оборвался: -- Вот черт!.. полюбуйся. Я перевела взгляд туда, куда смотрел он. Номер на милицейской машине был частный и не имел никакого отношения к Питеру. Чужая частная машина, привезшая людей в форме. -- И дверь они открыли ключом. Ключом, Катюша, понимаешь? Ключи-то у нас. Но даже если допустить, что такое возможно... Нет, все-таки, невозможно. Эти люди, ни один из них не имеет никакого отношения к органам... Так мне кажется. Форму в наше время достать -- плевое дело... Ладно, пока удирать, пока целы. -- Олег завел машину и вырулил на проезжую часть. До конторы мы доехали за десять минут. Оставив машину на стоянке, мы вошли в здание бизнес-центра на Торжковской, где Юра уже в течение полугода арендовал офис для своего агентства. Вообще-то "офис" -- это слишком громкое название для трех небольших комнат, где размещался кабинет шефа, общая комната всех остальных сотрудников и приемная для посетителей, где их обслуживал секретарь. Но место было выбрано удачно: бизнес-центр считался скопищем если не престижных, то достаточно надежных фирм. Дела у детективного агентства Орешина шли неплохо: серьезной конкуренции почти не было даже на Питерских просторах. Вообще-то, в бумагах все это называлось "ИЧП "Охранно-Сыскное Агентство (ОСА)" Орешина Юрия Ивановича", но Юрка предпочитал именоваться скромнее: агентство Орешина. Открывая свое дело год назад, Юрий смог получить генеральную лицензию, что практически не удается сделать начинающим частным детективам. Она давала ему право набирать штат и привлекать для работы нужных людей, не имеющих личных лицензий на сыскную и охранную деятельность. Юра пользовался этим правом разумно: с ним работали в основном профессионалы, по тем или иным причинам оставившие государственную службу, а всеми юридическими формальностями ведала молодая заносчивая женщина с престижным дипломом и на удивление светлой головой в том, что касалось дела. Олег пропустил меня в лифт и нажал кнопку. Пока мы поднимались и шли по длинному коридору к офису, Олег молча "плавал". В голове этого тридцатилетнего авантюриста идеи рождались с бешеной скоростью, и оставалось только догадываться, что он задумал на этот раз. Дойдя до места и взявшись за ручку двери, Олег назидательно сказал: -- Побольше молчи. Решив последовать его совету, я молча пошла за ним. Наш секретарь Алексей сидел на своем обычном месте и строчил один из очередных отчетов на двухстороннем бухгалтерском бланке. Исполнительный и аккуратный, он успевал вести запись и прием клиентов, оформлять описи и справки, готовить документы для передачи дел в официальные органы, разбирать и вести переписку, заниматься бухгалтерией и быть к тому же в курсе всех дел агентства. У Юры был нюх на таких людей, как Алексей, и Юрка отдал предпочтение ему перед десятком других претендентов, которые на меня лично произвели куда более сильное первое впечатление. Это был худенький веснушчатый паренек, смешливый и улыбчивый, на вид совсем юный, почти подросток. Но общаться и работать с ним было легко и приятно. Увидев нас, он оторвался от своего занятия и загадочно улыбнулся: -- Явились! Босс уже три раза спрашивал тебя, Катя. Мы с Олегом переглянулись. -- Как он? -- коротко спросил Олег. Алексей перестал улыбаться. -- Понял, -- вздохнул Олег, -- ну что, малышка, вперед... На этот раз я не стала его одергивать, а просто открыла дверь кабинета и вошла внутрь. Обстановка этой комнаты состояла из стола, трех кресел, компьютера на столике в углу и встроенного стенного шкафа с документацией. Белые поверхности потолка и стен вызывали у меня воспоминания о больничной палате, но Юра настоял именно на таком интерьере. Юра сидел на углу своего стола и курил. В пепельнице уже не было места для окурков, а в комнате витали сизые клубы такой концентрации, что у меня сразу запершило в горле. -- Сейчас сработает противопожарная сигнализация, -- произнес Олег, разгоняя дым рукой. -- И придется платить штраф за ложную тревогу. -- И заплачу, -- отрезал Юра. -- Отчего бы не заплатить, денег теперь у нас много. И вообще, пора взять это в практику... -- Что именно? -- Брать с клиента аванс, а затем наезжать на него машиной. Юрий упорно не хотел смотреть на меня и, разговаривая, разглядывал кончик сигареты. -- Юра, не заводись, пожалуйста, -- сказала я, чтобы хоть что-нибудь сказать. Юра посмотрел на меня так, словно впервые увидел. Олег сделал мне большие глаза и сжал кулак. Это означало: "Молчи". -- Я не завожусь, просто мне кое-чего жаль. Жаль своих сил, потраченных на то, чтобы объяснить тебе твою задачу на сегодня, -- произнес Юрий, не сводя с меня глаз, -- и еще жаль этого Зубарского... -- Не можешь же ты думать, что мне все равно?! -- не выдержала я, сорвавшись на крик. Олег упал в кресло, с шумом выдохнул и, вскинув руки, сцепил пальцы на затылке. Это означало: "Черт с тобой, выкручивайся сама". -- Я и не думаю. Я думаю, что впредь мне не стоит слишком далеко отпускать поводок, -- по-прежнему спокойно произнес брат. -- Я же не хотела ничего подобного! -- Послушай, Катерина, из твоего нехотения ничего путного не слепишь. Я тоже сейчас понимаю, что не хотел появляться на этот свет, но разве что-нибудь теперь можно сделать? -- ледяным голосом произнес Юрка и, опустив голову, продолжил изучать сигарету. Олег недоуменно взглянул на меня, губы его шевельнулись, но он заставил себя сдержаться. Молчание продолжалось с минуту. -- Дайте мне, наконец, эту чертову клюшку кто-нибудь! -- вдруг резко проговорил Юра, не поднимая головы. -- Вон она, под стол завалилась. Я обошла стол и подняла с пола короткий алюминиевый костыль. Юра тяжело оперся на него и слез со стола. Быстрее, чем обычно, он прошел на свое место за столом и с видимым облегчением опустился в кресло. То, что Юрка не попросил раньше кого-нибудь помочь ему, говорило о том, что он был крайне расстроен и зол на весь свет. -- Ну что, Олег, ты уже подумал, что сказать милиции? -- спросил Юра, закуривая очередную сигарету. -- Думаю, что милиция нас и не спросит, -- отозвался Олег. -- Да? Такой аккуратист, как Зубарский, наверняка сохранил в бумагах счет агентства. -- Разумеется, сохранил, -- Олег полез в нагрудный карман и вытащил сложенный вчетверо листок. -- Но в милицию он не попадет. Юра взял поданный ему листок и развернул. Это был частично оплаченный счет агентства, выписанный им самим две недели назад на имя Зубарского. -- Та-ак... -- Юра свернул листок обратно и задумчиво прихлопнул его ладонью. -- Очень хорошо. Дальше? -- Что "дальше"? -- невинно осведомился Олег. -- Выворачивай карманы, аферист. Олег встал со своего места, подошел к столу и стал послушно выполнять распоряжение. Меня всегда поражали две вещи. Первая: как он размещал в своих многочисленных карманах уйму всякой всячины, и при этом ни один предмет невозможно было распознать, ничто не выпирало наружу из-под облегающей одежды Олега. Вторая, как он успевал за короткое время при обыске смести себе в карманы столько всевозможных вещей и бумаг, причем ни разу ничего не утащил зря. На этот раз, пока я разглядывала в окно незнакомцев под домом Зубарского, Олег успел прихватить, кроме субботнего письма и счета, книжечку небольшого формата в блестящей мягкой обложке, несколько фотографий, маленькую квадратную коробочку и кольцо. Юра сокрушенно покачал головой и хотел что-то сказать. -- Не ворчи, Юрка. Мы, правда, чуть не влипли под конец, но... -- начал Олег, но Юра поднял руку и, не отрываясь уставился на предметы за столом. Через минуту он задумчиво произнес: -- Подожди с объяснениями... Катя, -- он поднял на меня глаза и спокойно приказал: -- Иди к Алексею. Он выдаст тебе кое-что. И не заходи, пока я не переговорю с Олегом. Да, и не пытайся оставить дверь неплотно прикрытой. Я вышла в приемную. Поведение Юрки говорило о том, что скорого прощения мне ждать не приходится. Алексей, увидев меня, кивнул на дверь: -- Послал ко мне? -- Да. Алексей помрачнел. -- Я думал, что до этого дело не дойдет. Он достал из ящика узкий конверт с логотипом агентства в уголке и передал его мне. Я взяла его с нехорошим предчувствием, и мне совсем не хотелось его открывать. -- Это расчет, -- нехотя пояснил Алексей. -- Час назад босс велел мне уволить тебя с завтрашнего числа. Я села на стул в приемной, убрала честно заработанные деньги, щедро пожалованные строгим боссом нерадивому работнику. Что ж, оставалось только ждать, когда все случившееся сгладится и уже не будет таким болезненным. Хотя было очень обидно. Я понимала, что больше всего Юрку разозлила моя самодеятельность. Через полчаса дверь кабинета распахнулась, Олег на пороге повернулся и громко закончил фразу: -- ... так что, Орешин, учти: об этом деле я знаю не больше, но и не меньше твоего. Подумай хорошенько над моими словами! -- и хлопнул дверью изо всех сил. Пролетев широкими шагами метры, отделяющие его от двери в коридор, он обернулся на меня: -- Пойдем-ка со мной, дело есть! -- Может быть, мне зайти к Юре? -- Если ты зайдешь к нему, это ничего не изменит. Оставь его, пусть успокоится, -- Олег взял меня за локоть и потащил к выходу. Спустившись вниз, мы устроились в его машине, и Олег снова вынул из карманов трофеи из дома Зубарского. -- Юрка велел мне самому разбираться с этим, раз уж я их взял, -- пояснил он. -- Он так и сказал? -- Ну, если точнее, то он посоветовал мне катиться со всем этим... очень далеко... Завтра он заговорит по-другому, но я ничего ему больше не покажу. Сам займусь в свободное от работы время, -- улыбнулся Олег. Потом хитренько посмотрел на меня. -- Денег-то много отвалил? Мне захотелось хорошенько двинуть ему, не будь мы в тесной машине, я бы так и сделала. -- А пошел ты!.. -- Надо же, какой удачный день, все меня куда-то посылают, -- вздохнул Олег и подал мне письмо Зубарского. -- Читай. "Дорогой Роман! Как жаль, что ты все еще не придаешь значения моим словам. Поверь, послушайся меня, это самое лучшее, что ты можешь для себя сделать. Ты не представляешь, что это за место. Ты никогда не видел ничего, кроме проблем. Здесь, в Раю, ты будешь совершенно другим. Я умоляю тебя, прекрати свои бесплодные поиски и сделай то, о чем я столько раз просила. Мне не хотелось бы, чтобы мы решили все это за тебя. Марина." -- У него была оживленная переписка с исчезнувшей бесследно женой, -- заключила я. -- Письмо написано так, как будто накануне вечером у них был спор на постоянную болезненную тему, но что-то помешало им доспорить. -- Вывод может быть один: клиент хотел, чтобы мы нашли его жену при полном отсутствии зацепок, и при этом у него была масса фактов, которые он тщательно скрывал. Возможно, он даже знал точное место ее пребывания. Но он не мог поехать туда сам и привезти ее назад, -- изложил Олег свои мысли. -- Он смертельно боялся, и жены и того места, где она находится, -- высказала я свои ощущения от письма. Олег кивнул. -- Что же это за Рай такой? -- я смутно вспоминала, что где-то уже слышала это название. -- Не знаю, -- нахмурился Олег, -- потом разберемся. То, каким тоном это было сказано, навело меня на мысль, что мой приятель не очень-то искренен со мной. -- Олег, а не от вас ли с Юркой я слышала про Рай? Он внимательно посмотрел на меня. Зеленые глаза его выражали досаду. -- Не дави на меня, а то я начну врать, -- произнес он. -- Придет время и все станет ясно. А пока нам нужно в морг. -- Зачем? -- Покажем наши удостоверения и осмотрим одежду Зубарского. Вдруг мы что-нибудь с этого поимеем. А пока посмотри все это. Он выложил мне на колени содержимое кармана, те самые книжечку, коробочку, фотографии и кольцо, а сам завел машину. Кольцо было самое обыкновенное, обручальное. Помнится, оно было на пальце Зубарского в тот день, когда он впервые появился в агентстве. Интересно, зачем он его снял? Фотографии Марины Зубарской, снимались в разное время, но на всех она была почти обнажена, закутана в какую-то странную кисею, с раскрашенным, как у дикаря лицом. Снята она была то в кресле, то на каких-то камнях, то в автомобиле, и везде рядом с ней сидел страшного вида пес, вроде бы ротвейлер, но огромный как сенбернар, и почему-то стального серого цвета. В глазах собаки, несмотря на малый масштаб фотографий, угадывалось что-то необъяснимо странное. -- Почему же он серый? -- удивилась я. -- Ты на нее саму посмотри. Почему бы ей не выкрасить и собаку тоже? -- Но это же не их собака? -- Я думаю, фотографии сделаны там, где Марина сейчас и пребывает, -- отозвался Олег. -- И собака, скорее всего, обитает там же. -- В Раю? Олег не ответил. Значит, в Раю. Не хотела бы я оказаться в Раю, если там водятся такие песики. Книжечка называлась "Сто параллельных миров", и судя по аннотации, содержала советы тем, кто случайно перешагнет порог этой реальности и попадет в другую. В коробочке лежали десятка полтора таблеток серебристого цвета и две ампулы из желтого пластика с иголками для одноразовых инъекций. -- Мне это напоминает причиндалы свихнувшегося оккультиста, -- заключила я. -- Боюсь, что так оно и было на самом деле. Впрочем, мы все это скоро узнаем... Может быть, узнаем, -- поправился Олег, убирая все предметы обратно. В морге больничного комплекса, куда, по нашим расчетам, ближе всего было доставить Зубарского, мы бывали не раз. В этот час в морге дежурил Саня, дюжий малый, до неприличия жизнерадостный для своей должности. -- Привет, ребята! Вам нынче кого показать? -- заулыбался он при виде нас. Олег объяснил, в чем дело, и Саня повел нас в камеру хранения. Из стальной ячейки он извлек полиэтиленовый мешок и вытряхнул содержимое на стол посреди помещения. Светлый костюм, белье, модные туфли... Олег медленно, сантиметр за сантиметром ощупывал вещи. Помимо одежды на стол вытряхнулся мешок с мелочами: часы, бумажник, авторучка, темные очки в футляре, кольцо... Я молча тронула Олега за руку и показала на кольцо. Из Олега вышел бы превосходный профессиональный воришка. Одновременно болтая с Саней, он потихоньку стянул кольцо и поместил себе в карман. -- Ладно, ребята, хватит и того, что я вас без распоряжения начальства пустил ко вверенным вещам, -- наконец опомнился Саня. -- Скоро моя смена придет. Вам пора. Я и так-то пустил вас только по старой памяти, да еще потому, что эти шмотки все равно выкидывать будем, родственники их почему-то не взяли. -- Какие родственники? -- оживился Олег. -- Которые тело забрали, -- пояснил Саня. -- Когда? -- удивился Олег. -- Только что. -- Кто? -- Жена. Мне стало казаться, что я присутствую на какой-то трагикомедии абсурда. Олег вдруг стал очень серьезным и достал из кармана фотографию Марины Зубарской, не ту, с собакой, а одну из тех, что нам передал сам клиент. -- Эта женщина забрала тело? Саня едва взглянул на карточку и кивнул: -- Она. Шикарная мадам с небольшим приветом. Олег заговорил только когда мы сели в машину. -- Или нас жестоко надули, или... -- Или что? -- Пока ничего. -- Олег вдруг крепко взял меня за плечо и развернул к себе. Его зеленые глаза стали темными и сухими, губы подрагивали от напряжения. Слушай, малышка, если вдруг ты что-то найдешь по этому делу, если у тебя даже просто появится какая-нибудь идея, умоляю тебя: я должен узнать об этом немедленно. Я или Юрка. Обещай мне! Впервые за три года нашего знакомства я видела его таким чужим и суровым. -- Обещай мне! -- повторил он и тряхнул меня. -- Я ведь уже не работаю в агентстве, -- отрезала я. Этот приказной тон смутил и взволновал меня. Мне хотелось немедленно понять, от чего же Олег хочет меня уберечь. -- Я пообещаю не раньше, чем ты расскажешь мне все, что знаешь сам про Рай и все остальное. -- Дрянная девчонка! Будь ты моей сестрой, я бы просто посадил тебя на цепь, чтобы ты не совалась куда не следует! -- взорвался Олег, но потом резко сменил тон: -- Извини... Сейчас не время ставить ультиматумы друг другу. Если Юрка узнает, что я тебя втянул, он меня убьет... А рассказать я тебе все равно не могу. Видишь ли... -- ...это связано с вашей прежней работой в службе безопасности, -- закончила я за него. -- Ты умная девочка, -- мрачно отметил Олег. -- Поэтому ты выполнишь мою просьбу. По негласному закону серьезные разговоры о прежней службе Юры и Олега были у нас запрещены, поэтому я замолкла. Мы двинулись домой. Олег напряженно следил за дорогой и молчал. Зачем он вообще стал показывать мне все эти вещи, если не хотел, чтобы я в этом участвовала? Похоже, что и Юра запретил ему заниматься всем этим. -- Покажи мне кольцо, -- попросила я, когда мы уже подъезжали к дому. -- Это совсем не обязательно, -- отрезал Олег. -- Тогда скажи... Оно ведь серебряное? Олег резко затормозил на стоянке у дома и выключил двигатель. На мой вопрос он отвечать не собирался. Глава 2. Что-то подбросило меня, и я очнулась. Сердце еще бешено колотилось, но я уже не помнила своего сна, хотя была уверена, что на этот раз это была какая-то гадость. На тумбочке мерно щелкали часы с блестящим маятником, который непрерывно вращался вокруг своей оси туда-сюда, и хорошо действовал, как успокаивающее и снотворное средство, если на него смотреть непрерывно. Из соседней комнаты доносились голоса. Юрка и Олег не спали. В другое время я могла просто присоединиться к ним и помочь в решении той проблемы, что не давала им спать, но сейчас это было невозможно. Не случайно же я уволена из агентства, а Олег не стал вечером отвечать на мои вопросы. Я тихонько подобралась к двери и приоткрыла ее. Звуки стали громче, но все равно невозможно было разобрать ни слова, поэтому пришлось вернуться на кровать и прибегнуть к испытанному в детстве способу: прижать ухо к стене. Эти чудесные современные блочные дома! Я слышала абсолютно все. -- Ты хоть понимаешь, что наделал? -- спрашивал Юра в тот момент, когда я подключилась к прослушиванию. -- Если бы я не понимал, не сидели бы мы с тобой сейчас всю ночь в тяжких раздумьях, -- проворчал Олег. -- Ты что, сомневался в ее умственных способностях? Нет? Значит, ты не принял их в расчет. Она не держала в руках этого вот кольца, но она уже поняла, что это и для чего... Юрка польстил мне. Для чего служило Зубарскому это кольцо, я еще не поняла. Но Юра не стал развивать дальше мысль о кольце. -- Мы дали клятву друг другу никогда не вспоминать об этом и никогда не влезать ни во что подобное, -- продолжал Юрка. -- Что на тебя нашло? -- Несмотря на нашу клятву влезть в это дело придется, -- возразил Олег. -- Когда я увидел все это в столе Зубарского, я понял все сразу... -- И тут же помчался выкладывать Катьке? -- Я понял, что мы все-таки вляпались в это дело... -- Твоими молитвами, Олег, черт бы тебя взял, -- проворчал Юра. -- Ты что, струсил? Сдается мне, что да. -- Не больше, чем ты. Сейчас, когда мы свободны и можем сами решить, куда соваться, а куда нет, мы должны все выяснить, тем более, что они сами лезут нам на глаза. Думаю, что наших способностей хватит, чтобы пойти дальше, чем мы дошли три года назад... И не надо обвинять меня в глупости. С твоей стороны это просто свинство, старик! -- Олег был уже взвинчен. Я представляла себе его, возмущенно и резко жестикулирующего, взлохмаченного, ходящего из угла в угол. Когда Олег спорил, сгустки эмоций разлетались от него, как искры от костра, если в него швырнуть головешку. -- Ну-ну, Олежка, не ори, -- примирительно произнес Юра. -- Я всего лишь имею в виду, что у тебя иногда отключается интуиция. Сколько раз ты уже сначала делал, а потом думал? -- Я, как правило, думаю в процессе, -- отрезал Олег. -- ... а потом становится очевидно, что сделана глупость, -- произнес Юра. Он хотел сказать что-то еще, и тон его голоса вовсе не был агрессивным, но Олег снова вспылил: -- Первая моя глупость в том, что я связался с вами обоими! Один постоянно чем-то недоволен, другая лезет во все дырки, будто больше поиграть не во что, кроме как в сыщиков! А я в жизни не имел дела с детьми и нянчиться не умею! Я не могу работать с партнером, которому можно сообщать информацию только до запятой! Попробовал бы сам... Если все, сказанное Олегом в запале, было правдой, оставалось только дивиться его выдержке. Если я до такой степени его раздражала, а он об этом ни разу не сказал ни слова... -- Я же уволил ее, и она больше не будет путаться у тебя под ногами, чего тебе еще не хватает, -- буркнул Юра. -- Сам знаешь, чего, -- проворчал Олег. -- Ты связываешь меня по рукам и ногам, а ей разрешаешь делать все, что захочется... -- Заметь, она почти всегда делает именно то, что нужно, -- спокойно возразил Юра. -- Ну конечно. Ей интуиция не изменяет, в отличие от меня. -- Только не пытайся убедить меня, что наши дела шли бы лучше, если бы с нами не было Кати! Или ты все-таки так считаешь? -- Юра произнес это очень тихо, я едва расслышала его слова, к тому же заглушенные щелчком зажигалки. -- Деспот ты, Орешин! -- злобно и обиженно бросил Олег. -- На том стоим. Кстати, если кого-то что-то не устраивает, на привязи никого не держу, -- отрезал Юрка. Олег промолчал. Через минуту Юра заговорил сам: -- Извини, Олежка. Я сам схожу с ума от всего этого. Олег неожиданно виновато ответил: -- Да и ты прав, старик, на меня что-то нашло. Но, хоть я и боюсь за нее, лучше бы нам заниматься этим делом вместе с ней. Свежий взгляд очень нужен. -- Нет, Олег. И не спорь. -- Тогда, может быть, тебе стоит перекодировать файлы? После некоторого замешательства Юрка ответил: -- Да ну, это лишнее. Уж телепатией-то она не владеет. По крайней мере, я на это надеюсь. Но Катю надо исключить из дела и изолировать полностью. -- Вот интересно, Орешин, кому это под силу? -- Не язви! Я бы смог... раньше, только теперь на трех ногах я ее не догоню. Завтра передашь все свои дела ребятам и займешься Катей! Что морщишься? -- Не хочу быть соглядатаем, тем более при ней. А если она поймет? -- Обязательно поймет. Тогда посадим под домашний арест. И ты будешь варить ей кашку и вытирать сопли, если понадобится! Ты знаешь, что значит для меня эта девочка... Олег что-то произнес еле слышно, но я услышала только ответ Юры: -- Тем более, Олежка, значит, ты все поймешь. Я тоже знала, как Юрка ко мне относится, но чтобы приставлять ко мне Олега для такой серьезной опеки... Что ж, ребята, вы сами заставляете меня действовать на свой страх и риск... За стеной стихли голоса, и я улеглась спокойно все обдумать. Перекодировать файлы? Несомненно, речь шла об информации, хранящейся в компьютерной сети конторы. Доступ к ним возможен только по паролю. Я давно знала, что Олег стащил в свое время какую-то информацию с прежней службы, и что они с Юркой тщательно скрывают содержимое этих закодированных файлов. Не зная, о чем эта информация, было практически невозможно доступными мне средствами взломать пароль. Но теперь можно было считать, что ключ в кармане. Я встала, защелкнула дверной замок, села к своему компьютеру и подключилась к сети. Нужно было подобрать пароль. Рай, Эдем, Парадиз, Адам и Ева... Нет, это было бы слишком просто для постороннего ума. Юра никогда ничего не делает в лоб. Он любит ассоциации. С чем же может быть связан для него Рай? Нет, не тот рай, где грешили Адам и Ева, а тот Рай, куда брат не хочет допускать меня, не хочет, чтобы я испытала то, что пришлось испытать ему самому. Три года назад. Ох, как много испытал он эти самые три года назад... Боль. Отчаяние. Крах. И это только то, что было на поверхности. В сущности, я не так хорошо знала брата. То есть я знала, как он поступит, что скажет, но мне редко удавалось сразу вникнуть в мотивы этих поступков, угадать ход мысли, оценить глубину и силу некоторых его желаний. Слишком искусно он их прятал от посторонних глаз. Олегу иногда было известно больше, мне же приходилось полагаться на собственные догадки. Я набирала на экране в качестве пароля слова, приходящие мне на ум в связи с моими размышлениями о Юрке. Компьютер отфыркивался от моих попыток, но нетерпение, уже прочно засевшее во мне, не давало просто бросить эту работу. Месть... Запрет... Занавес... Тайна... Опасность... Кошмар... Колдовство... Оккультизм... Нет, это несерьезно. А Юра ко всему относится очень серьезно. Для него любой вздор. любые гипотезы считаются возможными и имеющими право на существование. Вопреки общепринятым мнениям Юра считал, что на этом свете возможно все, все реально, каким бы сверхъестественным это ни считалось. Поэтому и спиритизм, и магия, и прочая белиберда были для него равноправной частью действительности. Действительность. Вот что это. Законная часть действительности, спрятанная от любопытных глаз. Это, несомненно, может быть только действительность... Сущность... Естество... Реальность... Компьютер тихо пискнул, и на пару секунд экран погас. Реальность. Три файла, запертые одним ключом. В первом -- список имен, разделенный черточкой на две неравные части. Над чертой, занимающей три экранных страницы, незнакомые мне сочетания имен и фамилий и дата около каждого имени. Ниже -- семь имен, около пяти из них даты. Неотмеченными остались двое: Юрий Орешин и Олег Середа. Я вывела содержимое файла на печать и оторвала выползший из принтера рулончик Второй файл, графический, содержал фрагмент карты в масштабе 1:2000. Побережье некоего водоема и населенный пункт на нем, название не указано. Несколько обозначенных кварталов и что-то, отмеченное прямоугольником. В двадцати километрах к юго-востоку городишко под именем Кепа. Я уже собралась распечатать карту, но тут в дверь постучали. -- Катя, открой, -- послышался голос Юры. -- Зачем? Я не стала сочинять всякую чушь про то, что я не одета: я знала, что никакими наивными уловками ребят не остановить. К тому же Юрка в собственной квартире откроет любую дверь, как бы я ее не закрывала. Хотелось просто по возможности оттянуть момент, когда моя лихая диверсия откроется и будет безжалостно пресечена. -- Чем ты там занимаешься? -- тревожно спросил Юра. -- Играю. -- Открой, -- еще настойчивее попросил брат. Как жалела я в эту минуту о том, что плохо освоила компьютер. Мне бы сейчас быстренько сбросить на свой диск интересующие меня файлы, а потом спокойно просмотреть. Мой пароль они никогда бы не вскрыли. Но черт меня возьми, я слишком плохо училась в школе! Я поняла, что если даже начну, то заспешу и запутаюсь, что-нибудь не смогу вспомнить и только даром потеряю время. Иногда поздно понимаешь, что совершенно ненужные на первый взгляд умения могут предрешить исход дела. Теперь же мне оставалось только поскорее посмотреть, что там дальше. Не отвлекаясь на препирательства с Юркой, я снова повернулась к компьютеру. Я решила обойтись без распечатки карты, ведь я уже знала, как называется городок в той местности. Нужно было срочно просмотреть третий файл. Третий файл, тоже графический, заставил мои ладони покрыться влагой. С экрана смотрел серый пес. Пасть его была оскалена, клыки и губы вымазаны чем-то темным. Глаза пса смотрели на камеру, его снимавшую, с ненавистью почти человеческой... Впрочем, эти глаза, действительно, были похожи... Я пощелкакла клавишами, и изображение увеличилось. Теперь с монитора на меня смотрели только глаза. Это были большие, миндалевидные, с яркими белками, выразительные голубые ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ глаза... Рука протянулась из-за моего плеча. От неожиданности я с криком подскочила. -- Тихо, малышка... -- Юра поймал меня и усадил обратно. Он старался ничем не выдать свой гнев, но у него даже руки дрожали от негодования. -- Юрка, я сотру к черту эти файлы, -- произнес Олег, подходя к клавиатуре с другой стороны. -- Нет. Перекодируй... -- отозвался Юра. -- Да не здесь! С нашего компьютера. Олег тяжело вздохнул, показал мне кулак и ушел, хлопнув дверью. Юрка бросил свой костыль на мою постель и сел на банкетку у компьютера. Он смотрел прямо мне в глаза, словно хотел прочитать в них, много ли мне стало известно. Смотрел и молчал. -- Ты хочешь, чтобы мне стало стыдно? -- не выдержала я. -- Но мне не стыдно, Юра, потому что это нечестно. -- Что? -- То, что ты не доверяешь мне. Он криво усмехнулся, отвернулся и уставился в монитор. -- Да, малышка, возможно, это нечестно. Но я уж возьму этот грех на душу. А иначе может случиться непоправимое, -- ответил он наконец. -- Недооценил тебя, каюсь. Ты лезешь напролом, как медведь сквозь чащу. Поэтому... -- ... с этого момента я буду находиться под домашним арестом под неусыпным бдительным оком Олега Середы. -- Знаешь, иногда мне страшно иметь с тобой дело, -- сообщил он мне после паузы. -- Я должен был оставить тебя в интернате, и Вера Сергеевна сделала бы из тебя няню для малышей. Таким, как ты, нечего делать рядом со смертью, потому что они не способны оценить опасность... -- Я похожа на человека, который мог бы задержаться в интернате? -- я встала и положила руку ему на плечи. -- Не сердись, пожалуйста. Я хочу вам помочь. -- Я не могу подвергать тебя риску только из-за того, что всплывают мои старые дела, -- покачал он головой, и я видела, что свое решение он ни за что не поменяет. -- Я все равно буду в этом участвовать. -- Ну, это мы еще посмотрим, -- Юрка невесело усмехнулся, встал, взял костыль и, тяжело передвигая ноги, вышел из моей комнаты. Я выключила компьютер, погасила свет и легла. Бедняга Юра вновь недооценил меня. Уйти от опеки Олега очень просто, не одним, так другим способом. Я очень хорошо изучила нашего общего друга, и знала, чем можно его пронять. Потом я попробовала бы поискать эту серую собаку с человеческими глазами. Лежа, я взглянула на темный монитор. На мгновение мне показалось, что голубые глаза тоже посмотрели на меня изнутри через стекло экрана. Подлинность снимка в файле не вызывала сомнений. Но очевидно, что существо, изображенное на нем, обладает необычными свойствами, причем такими, которые вызывают страх у Юрки. Я была уверена, что Юра боится. Юра, который практически ничего не боялся, даже смерти, потому что уже побывал у нее в лапах. В моих ли силах избавить его от этого страха? Во всяком случае, в моих силах попытаться это сделать. Юрке шел тридцать восьмой год. И если быть точной, он вовсе не был мне братом. Мои родители, жившие в Пскове, погибли в автомобильной аварии, когда мне не было и года. Никого в целом свете у меня не было, и я оказалась в единственно возможном месте: сначала в доме ребенка, потом в интернате для детей-сирот. Это сейчас я предпочитаю никогда не вспоминать о том, что было там. А тогда у меня не было выбора. Я жила там и была, насколько это было возможно, довольна своей жизнью. Точнее, я приспособилась к ней, ведь иной я не знала. До определенного момента казалось, что не может быть по-другому, ведь я осталась одна на всем белом свете, как и большинство моих друзей. Разве что я была более замкнута, чем остальные, погрузившись в мечты и сны, столь яркие, что казалось, будто это -- вторая жизнь, дарованная мне свыше за то, что первая жизнь многим обделила меня. Так было до тех пор, пока не появился Юра. Мне было десять лет. Однажды, когда я с подружками играла на площадке перед спальным корпусом, мы заметили нашу директрису, которая шла к нам вместе с незнакомым мужчиной. Гости были не таким уж частым событием для интерната, поэтому все, кто был на площадке, прекратили игру и смотрели на них. Директриса и гость подошли поближе, и Вера Сергеевна, указав на меня, произнесла: "Это Катя Орешина". Мужчина внимательно и серьезно смотрел на меня. Он был среднего роста, крепкий, спортивный, темноглазый. Короткие русые волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб и тонкие темные брови. Скуластое загорелое лицо, глаза слегка прищурены. Чисто выбрит и одет в ладно сидящий на нем джинсовый костюм. Он подошел ко мне и тихо, без улыбки, сказал: "Меня зовут Юрий Орешин. Я твой брат". "У меня нет брата", -- прошептала я, повернулась и бросилась бежать от него. Подружки поймали меня, притащили обратно и оставили наедине с моим гостем. Он сел рядом со мной на скамью и, не обращая внимания на мое угрюмое молчание, стал что-то рассказывать. Он говорил долго, но я ничего не запомнила из этого рассказа. Однако, когда он попрощался, встал и пошел прочь, я побежала вдогонку. Преградив ему путь, я спросила: "Ты придешь еще раз?". "Ты хочешь этого?" -- отозвался он. Я смутилась и промолчала, мне неловко было признаться этому необычному, красивому и чужому человеку, как сильно я этого хотела. "Я приду, даже если ты этого сейчас не хочешь", -- сказал Юра, -- "У меня ведь тоже никого нет, кроме тебя". "Когда ты придешь?" -- уточнила я. "Как только смогу, к сожалению, я не хозяин своему времени", -- ответил Юра, и я поняла, что он занят в жизни чем-то серьезным. И начались бесконечные дни ожидания. Через месяц мне показалось, что Юра никогда больше не придет. Через два я была уже почти уверена, что его приезд был случайностью, что меня с кем-то спутали, и я никогда уже не увижу этого симпатичного человека со спокойным открытым взглядом. Но он приехал. Приехал неожиданно, когда я уже почти не вспоминала о нем. Здороваясь со мной, он не смог скрыть своей радости, и этим совершенно меня покорил. С этого дня я была уже уверена, что я больше не одинока. Долго меня не интересовал вопрос, кто он такой и откуда взялся. Наверное, это был суеверный страх спугнуть его своими расспросами. Я жила от одной нашей встречи до другой. Только потом, уже несколько лет спустя, меня стали беспокоить серьезные раздумья о том, почему же он только приезжает меня навестить, а не забирает меня с собой навсегда из интерната. Ведь в моих глазах он был ужасно взрослым и имел на это право. Когда в следующий его приезд я спросила его об этом, он смущенно пожал плечами и пояснил: "Ну, во-первых, работа... У меня нет дома, и мне практически некуда тебя привезти. Я все время в командировках... Ну а главное, нам вряд ли кто-нибудь разрешит..." "Почему?" -- не поняла я. Медленно подбирая слова, Юра объяснил, что мы с ним не родственники. Просто мой отец давным-давно усыновил трехлетнего мальчика, сына своей первой жены. Затем мать Юры довольно быстро упорхнула куда-то в поисках птицы счастья с очередным поклонником, оставив своего сына на руках у Ивана Орешина. Тот оказался человеком добросовестным и тянул парнишку один. О приемном отце Юра вспоминал с нежностью хотя и не был таким уж охотником до воспоминаний. В пятнадцать лет мальчик оказался в суворовском училище, и с тех пор видел отца крайне редко. Освободившись, наконец, от обязанностей няньки, наш отец женился еще раз, и родилась я. Юра видел мою мать всего лишь пару раз, и не мог рассказать о ней практически ничего. В Пскове он не бывал до того момента, когда вдруг решил разыскать меня, помня, что незадолго до гибели у отца родилась дочка. Едва оказавшись вдали от приемного отца, Юра начал строить жизнь по собственному разумению. Карьеру офицера он считал для себя наиболее подходящей, и за то, что отец пристроил его именно в суворовское, Юра был от души ему благодарен. Возможно, я зря иронизировала, и отец действительно думал о будущем Юры, а не преследовал цель поскорее избавиться от мальчишки. Когда Юра получил возможность бывать там, где хочется, ему не к кому было поехать. Следы своей матери он потерял, да и не хотел их разыскивать. Сам он женился рано и неудачно. Я никогда не расспрашивала Юру об этом, признавая право брата отгородиться от неприятного прошлого. И оставшись совершенно один, самостоятельный взрослый мужчина решил найти и согреть своими редкими посещениями маленькую одинокую девочку, которая, в сущности, не имела никакого отношения к его жизни. Видимо, Юрке дорогого стоил этот рассказ, он боялся оттолкнуть меня от себя, но я сама удивлялась своей реакции: я не придала значения его словам. К тому времени я уже так привыкла к Юрке, к его редким коротким визитам, забавным историям и искреннему интересу ко всему, что касалось меня, и известие, что он и не брат мне вовсе, нисколько меня не расстроило. Мне уже стало очевидным его намерение не пускать мою жизнь на самотек, и я ничего не имела против. Я становилась взрослой, изменялись и наши встречи. Хотя и теперь Юрка очень немногое доверял мне из своей жизни, мне было известно, что мой брат -- сотрудник одного из управлений службы безопасности. Я знала о его делах не больше, чем прочла бы в любом детективном романе, а потом и вовсе выяснила, что Юрка просто нес всякую чепуху, лишь бы развлечь меня и отвязаться от расспросов. Но его скрытность лишь заставила меня проникнуться уважением к тому, чем занимались Юрка и те шесть человек, которыми он руководил. Если об этом нельзя было рассказывать, значит, в моем понимании, это было что-то стоящее. В шутку, ради того, чтобы просто поиграть со мной, Юра обучал меня разным своим хитростям: наблюдательности и умению извлекать информацию из мелочей, правильной постановке вопросов и секретам диалога, умению вести разговор так, чтобы собеседник сам без нажима рассказывал все, что нужно, и всяким другим пустякам из области психологии общения. Потом я отрабатывала все это на своих подругах по интернату и приходила в восторг от результатов. Иногда Юрка показывал мне приемы какой-то странной борьбы и больше меня радовался, когда у меня что-то получалось. Я очень боялась разочаровать его и старалась вовсю. Юрка казался мне самым добрым и умным человеком на свете. Когда я видела свои странные сны, мне очень хотелось увидеть именно Юрку на пороге того желанного дома. Это стало бы для меня свидетельством того, что мы с ним никогда больше не расстанемся. Но сон всегда кончался одинаково, и поэтому сердце мое при пробуждении тревожно билось, и слезы сами лились из глаз. Как и все на свете, кончилось и мое сиротское детство. И вот три года назад Юра пообещал приехать в день моего семнадцатилетия и забрать меня с собой. Но в этот день он не появился. Я не находила себе места. Когда, наконец, через неделю меня позвали в кабинет директрисы, я обнаружила там взволнованную Веру Сергеевну и хмурого мужчину, совершенно мне незнакомого. Он поднялся навстречу и не сразу заговорил, а некоторое время сосредоточенно глядел себе под ноги. Он был довольно высоким и худощавым. Густые и лохматые медные волосы не позволяли сразу разглядеть выражение его склоненного лица. Наконец, вздохнув, он поднял голову, взглянул на меня усталыми и слегка припухшими глазами. От этого взгляда мне стало не по себе. "Меня зовут Олег", -- услышала я низкий хриплый голос. -- "Тебе придется поехать со мной". Он посадил меня в видавший виды жигуленок и повез в Питер. В тот вечер мне удалось узнать только, что Юрий Орешин после полученного две недели назад ранения находится в больнице в тяжелом состоянии. Положение по-настоящему угрожающее, а потому нам надлежит поспешить. Почти всю дорогу мы молчали, не испытывая никакой потребности разговаривать. Я даже не представляла, до какой степени мой новый знакомый разделяет мое горе, не подозревала, каково ему было мотаться за неизвестной девчонкой в то время, как его друг умирал в больнице. Мы добрались до реанимационного отделения военного госпиталя в нашей славной северной столице, и с той минуты на многие недели вперед время растянулось для меня в один огромный безнадежный день. Все впечатления слились в одну мучительную картину: белоснежная палата, несчетное количество аппаратуры, снующий туда-сюда медперсонал, писк приборов, звякание инструментов... И безжизненное лицо брата, серым пятном выделяющееся на стерильных больничных простынях. В первые секунды я не узнала Юру: лежащий в больничной палате человек был старше на добрый десяток лет. Запавшие глаза, сухие, серые губы, прозрачная, мертвенно-бледная кожа превратили его в незнакомца. Он не приходил в себя очень долго, в его исколотые руки уже невозможно было вставить иглу капельницы. Какая-то сволочь изрешетила брата пулями, и надежды на то, что он выкарабкается, не было почти никакой. Я проводила с ним все время, просто сидела рядом, когда была такая возможность, и молилась. Я молила судьбу, небо, Бога не отбирать у меня Юрку. Олег Середа, время от времени наведывающийся в больницу, почти не разговаривал со мной, он только успевал немного посидеть с Юрой. Олег был по-настоящему подавлен свалившимся несчастьем, и я догадалась, что связь между этими мужчинами прочней, чем обычные служебные отношения. Кто знает, может, и мои молитвы хоть немного помогли Юрке. День за днем, месяц за месяцем мы выбирались из кошмара. Юрка поправлялся медленно, и никакие усилия врачей не смогли полностью помочь ему. В тридцать четыре года Юрий Орешин был по инвалидности отправлен в отставку с выплатой максимальной государственной страховки и пенсии. Он уже никогда не бывал прежним Юркой, каким я успела его узнать. Исчезла его открытость, взгляд потяжелел, голос стал жестче. Он часто уединялся и подолгу не разговаривал с нами. Даже когда Олег ушел со службы, решив присоединиться к частным планам Юры, брат принял это с агрессивным протестом. С трудом, пройдя от полной неподвижности через инвалидную коляску к своему алюминиевому костылю, он приспособился к нормальной жизни. Олег, несмотря на то, что мы с ним быстро стали хорошими приятелями, никогда не посвящал меня ни в подробности произошедшей трагедии, ни в детали их с Юрой отношений. Я только видела, что они давно и хорошо знают друг друга и умеют работать вместе. Раньше Юрка был начальником Олега, и поэтому Олег безропотно уступил ему первую скрипку в нашем новом бизнесе. Сам Олег оказался симпатичным, и, несмотря на свой взрывной темперамент, бесконечно терпеливым человеком. С ним не только было интересно общаться, но и легко работать, к тому же он не жалел для меня времени, натаскивая и обучая меня тому, чему Юра теперь был физически не в состоянии меня научить. Сейчас мне было жаль, что придется немного посамовольничать, потому что я знала, как это расстроит и рассердит брата. Я понимала, что основанием для всех его запретов была серьезная опасность, в которую мы все вляпались, и несмотря на почти полное неведение, мне было немного страшновато, тем более, что я видела: Юрке и Олегу их информированность ни на грош не прибавляет уверенности. Я уснула уже под утро, решив назавтра поступить так, как подскажут обстоятельства. Проснувшись уже довольно поздно, первым делом я достала свой старый и потрепанный атлас и стала искать в нем Кепу. К моему удивлению, такая обнаружилась. И на мое счастье не где-нибудь в Хабаровском крае, а в Карелии... К западу от Кепы действительно было продолговатое озеро, обозначенное голубой капелькой даже на мелкомасштабной карте. Тонкая линия -- дорога с твердым покрытием -- шла через Кепу к побережью и как бы утыкалась в кромку берега. Никакого населенного пункта на побережье не было. Одевшись и выйдя из своей комнаты, я обнаружила, что брата уже нет, а Олег сидит в гостиной, углубившись в чтение конфискованной у Зубарского книжечки. Когда я вошла, он лениво усмехнулся и предупредил: -- Шаг в сторону -- попытка к бегству. Мне даны самые широкие полномочия. -- А разговаривать со мной тебе не запрещено? Олег отбросил в сторону книжку. Благодаря скользкой глянцевой обложке она завертелась на диванной обивке и свалилась на пол. Мы оба добросовестно проследили весь ее маршрут, потом выпрямились и взглянули друг другу в глаза. -- Это зависит от того, о чем разговаривать, -- ответил Олег. -- Расскажи мне о Рае. Олег покачал головой: -- Ты и так уже знаешь лишнее. Я, наверное, совсем с ума сошел, если стал показывать тебе фотографии, -- повторил Олег то, что я уже слышала ночью. -- Сегодня я уже ни за что этого бы не сделал. -- Да брось ты, "умерла, так умерла", -- беспечно произнесла я. -- Покажи мне эти снимки еще раз. -- Юра их забрал... -- нехотя отозвался Олег. -- Да ведь ты уже видела нечто подобное вчера ночью в файлах. -- Скажи, это в Раю искалечили Юру? Олег не сразу поднял голову. Он внимательно изучал свои блестящие ботинки и размышлял, видимо, стоит ли говорить со мной вообще. -- На подступах, -- наконец отозвался он. -- В Рай мы не попали... Вообще-то на его месте мог оказаться и я. Но я послушался приказа, а Юрка полез туда. Вот почему Юра знает, чем может кончиться самовольная деятельность, и настаивает, чтобы ты не подставляла свою пустую голову... Я пропустила его шпильку мимо ушей. Уж насчет своей головы я была спокойна. -- Почему вы не попали в Рай? -- я решила не отставать до тех пор, пока Олег еще хоть как-то реагирует на мои вопросы. Хорошенько пошевелив мозгами, можно было сделать много полезных выводов и из совершенно невинных сведений, которые удавалось выдавливать из него по капле. -- Был приказ: прекратить все изыскания. Прекратить и похоронить. -- Чей приказ? Олег выразительно покосился на потолок: -- Оттуда. А Юрка пошел на риск, на совершенно сознательный риск, ну и... Он не только заплатил своим здоровьем, но было еще и служебное расследование, хотя его быстро прикрыли. Доброе начальство даже признало его увечье полученным при выполнении служебного задания... Знаешь, почему? -- Олег вдруг зло сверкнул глазами. Я боялась пропустить даже слово. -- Они хотели, чтобы все, кто хоть что-то знал об этом деле, молчали. А кроме этого самого... -- он снова покосился на потолок, -- ... начальства, об этом знали только я и Юрка. Остальные пятеро парней к тому времени уже никому, кроме господа Бога, проговориться не могли. Я вспомнила список, распечатанный мной. Несомненно, список жертв Рая. Только двое из соприкоснувшихся с этим делом остались до сих пор живы. -- Зачем же Юра пошел на это? -- Тогда мы были потрясены тем, как быстро потеряли товарищей. Юра хотел отомстить. Может быть, это и глупо, но я жалею, что меня с ним не было. Если бы я знал, что он задумал, я бы тоже послал высокое начальство ко всем чертям... Ну, хватит об этом. Я уже сыт воспоминаниями. -- В крутых детективах тех, кто много знает, убирают, -- заметила я. -- Что, ваша бывшая контора выше таких методов? -- Во-первых, мы не в детективе, во-вторых, наша контора не лучше остальных. Но было очевидно, что затишье вокруг Рая рано или поздно закончится. Я не хочу показаться нескромным, и скажу только о Юрке: глупо убирать парня, без которого сядет в лужу любой, кто начнет заниматься Раем... Ладно, мне это надоело. Можешь расспросить об этом Юру, но лет через десять, не раньше. -- Почему же не раньше, ведь вы собираетесь разбираться с этим делом сейчас. Правда, как я поняла, без меня. Ты ведь только и ждал случая от меня избавиться. Я права? -- Если я не ошибаюсь, в нашем доме завелся кто-то, подслушивающий по ночам в замочную скважину, -- проворчал Олег. -- И не надо дуться. Иногда ты бываешь невыносима, как сейчас, например. Ну, что ты ко мне пристала? Все равно ничего больше не скажу. -- Да мне ничего от тебя и не нужно, -- фыркнула я. -- Только скажи, разве бывают собаки с человеческими глазами? -- Не бывают, -- буркнул Олег. -- Но я же видела это сама. -- Так пойди и расскажи об этом всему свету, -- издевательски усмехнулся Олег. -- Вредина! -- разозлилась я. -- Что ты меня, совсем глупой считаешь?! Стали бы вы так охранять эту информацию, если бы это был фотомонтаж! Непонятно только, зачем вашей бывшей конторе такая ахинея? Олег усмехнулся: -- Наша контора занимается именно такой ахинеей. -- Впервые слышу, чтобы органы безопасности занимались подобным. Это только в "Твин Пикс" ФБР занимается потусторонними явлениями. -- А чем мы хуже ФБР? -- развеселился Олег. -- Не думаю, что разглашу государственную тайну, если скажу тебе, что наше родное ноль тринадцатое управление занимается именно ахинеей всех мастей: барабашками, летающими тарелками, телепатами, экстрасенсами... Ибо если упомянутые явления имеют место быть, то они должны изучаться... И небольшой, но довольно крутой персонал управления АНЯ до сих пор на своих постах. За исключением нескольких изгоев, вроде меня и Юрки... -- Аня? Какая Аня? -- Управление АНомальных Явлений, -- пояснил Олег, весело глядя на меня. -- Врешь ты все!! -- вскипела я, чувствуя себя замороченной. -- Все хиханьки?!! -- А вот и не вру! -- Не может быть такого управления в службе безопасности! Тем более у нас! -- А вот это ты зря, -- лукаво прищурился Олег. -- У нас в спецслужбах есть все, не хуже, чем в славном ФБР. -- Ты это все на ходу сочинил! -- упрямо повторила я. -- Отчего же? -- Оттого, что раньше вы делали из всего жуткую тайну и ничего такого не рассказывали! -- Не было случая... -- Олег вдруг сбросил улыбку и сказал очень серьезно: -- На самом деле все то, чем занималось и занимается управление АНЯ, находится за семью печатями, персонал имеет наивысшую степень допуска. Правда, я сейчас могу выйти на площадь и проорать всю информацию на весь свет. Или тиснуть страшную статью в бульварную газетенку. Девяносто процентов читателей сочтет меня придурком, остальные поверят, но и их вслед за мной тоже сочтут придурками. Поэтому при поголовном стихийном материализме нашего населения можно было и не засекречиваться до такой степени... -- Ну-ну, -- проворчала я. Я все равно не верила Олегу. Вернее, не знала, чему из услышанного верить. И я решила верить увиденному: я поверила в существование пса с человеческими глазами. -- А ты сам видел таких собак, а, Олег? Олег не ответил, наверное, он решил, что и так много сказал. А сказал он, действительно, достаточно. -- Слушай, если уж я тут в тюрьме, мне полагается еда и питье? -- Совершенно верно. Только у нас тюрьма самообслуживания, -- буркнул Олег, снова усаживаясь за книжку. -- Возьмешь сама в холодильнике. К входной двери не приближайся, ключ у меня. Через четверть часа приедет Юрка меня подменить. Мне ведь еще нужно передать дела ребятам, прежде чем вплотную заняться твоим воспитанием. Я прошла на кухню. В холодильнике, на удивление, завалялись холодный гамбургер и две бутылки лимонада. Настоящая роскошь. Обычно мы ели где-нибудь на стороне. Забрав с собой гамбургер и питье, я вернулась к Олегу. Бутылка белого стекла была слишком тяжелой для той роли, которую я ей отвела... Я отхлебнула немного и предложила Олегу. Он отмахнулся, уткнувшись в книжку. Время шло, и если верить Олегу, вот-вот должен был подъехать Юра. Когда лимонада осталось уже около трети бутылки, я подошла к дивану и присела на подлокотник. Нужно было быть достаточно осторожной. -- Ну и что интересного в этой белиберде? -- спросила я, зная, что многие люди, в том числе и Олег, отвечая на вопросы о предмете, который у них в руках. во время ответа смотрят именно на предмет, а не по сторонам. -- На первый взгляд, ничего. Но Юрка считает, что в любой белиберде есть что-нибудь рациональное. Вот тут в третьей главе... Не прерывая его, я в очередной раз поднесла бутылку к губам, перехватила ее за горлышко и, постаравшись, чтобы рука не дрогнула, ударила Олега в висок. Немного сильнее, чем мне приходилось это делать в наших с ним учебных драках. Наверное, в последний миг Олег разгадал мою подлость, его рука вскинулась, но не успев даже вскрикнуть, он согнулся и повалился на меня. Я не ожидала, что его безвольное тело окажется таким тяжелым: я подставила руки, но не удержала его. Олег соскользнул на пол. С досады я выругалась на себя и свою неловкость. Осмотрев его карманы, я завладела ключом от входной двери, а также заветной коробочкой Зубарского и серебряным кольцом. Олег не соврал: фотографий при нем не было. Я прошла в свою комнату, достала небольшую сумку, бросила в нее пистолет, поясной патронташ с запасными обоймами, свитер, бесценные трофеи Олега и все деньги, которые были в моем распоряжении. Я вернулась в холл. Олег по-прежнему лежал неподвижно, лицо его было в крови. Если бы у меня была возможность быстро переложить его на диван, я не бросила бы его просто так. Но он был большой и тяжелый, если я стану с ним возиться, не успею до приезда Юры. Да и сам Олег очнется через пару минут, и тогда моим ушам придется запомнить этот день на всю оставшуюся жизнь. За окном тормознул автомобиль. Я выглянула в окно. Юрка. Олег зашевелился, дыхание его участилось, и он что-то пробормотал... Щелкнул замок входной двери... Прихватив сумку, я вышла на лоджию и перелезла через загородку на территорию соседней квартиры. Здесь ребята меня не заметят, и искать не будут, потому что открытая дверь на лоджию -- дело для нас самое обычное. Вот закрытую дверь они точно бы проверили... Изнутри прекрасно доносились звуки. Я слышала, как Юрка вошел в гостиную. -- Та-а-ак! -- протяжно выдохнул он. Затем зазвенел упавший костыль, и послышалось сдавленное ругательство. -- Где она? -- произнес голос Олега. -- Это я у тебя хочу спросить, -- проворчал Юрка, -- вставай, вставай, разлегся... Мало она тебе двинула, сейчас и я добавлю. -- О-ох! -- простонал Олег, и я слышала, как он поднимается на ноги. -- Вот, ведьма маленькая... Научил на свою голову. Черт, больно как... -- Не причитай, жалеть не буду! -- заорал Юрка, а спустя несколько секунд добавил спокойнее: -- Проверь, что пропало? -- Ключ и серебро Зубарского, -- отозвался Олег через некоторое время. -- Вот теперь попробуй, отсеки ей пути... -- произнес Юра в раздумье. Олег пробормотал что-то еще, наверное снова выругался, и в тот же миг что-то с силой ударилось о стену, и послышался звон битого стекла. Похоже, Олег вымещал свою досаду и унижение на злосчастной бутылке. -- Прекрати! -- коротко потребовал Юра. -- Я сейчас свяжусь с конторой, подключу ребят, обращусь к Зинченко. Постараемся отловить ее, если она конечно, не собирается несколько дней отсиживаться... -- ... или еще какую-нибудь гадость не подстроит! -- огрызнулся Олег. -- Я не удивлюсь, если ее через пять минут не будет в городе. Как ты себе это представляешь: отловить в Питере неприметную девчонку? Но когда мы, наконец, ее найдем, я ей кое-что объясню наедине... -- Если мы только найдем ее живую, -- уточнил Юра, и от его бесстрастно-задумчивого голоса у меня прошел мороз по коже. Олег не ответил. Юрка снова прервал молчание: Ладно, давай я тебе помогу кровь остановить. А после перевязки... -- А ну тебя к черту, старик, какая еще перевязка? Сейчас умоюсь, и вперед, нельзя терять время. Через пару минут за ними захлопнулась входная дверь. Пробравшись обратно в квартиру, я простояла у окна за шторой, пока машина брата не скрылась за поворотом. Больше никто не мог мне помешать двигаться дальше, нужно было срочно выбираться из города. А коль скоро мы жили практически на окраине, дело не представлялось таким уж и сложным: на попутке можно было за пару часов убраться из Питера, не связываясь ни с аэропортом, где нужно предъявлять паспорт, ни с железной дорогой, где вечно нет билетов, ни с поездкой на своей машине, при которой Юрка может отловить меня на шоссе, поскольку выбор автодорог на моем маршруте вряд ли слишком богат. Значит, остаются рейсовые автобусы. Дороговато, это да. Но с теми деньгами, что у меня были, проехать пол-Карелии вполне было можно. Значит, из любого райцентра области я на перекладных доберусь до цели, и никто меня не обнаружит. Я шла по улицам в надежде поймать попутную машину. Полупустая сумка болталась на плече, шлепая меня по бедру. Я представляла себе, как выгляжу со стороны: бродяжка, сбежавшая из дома, в старых, хотя и крепких еще джинсах, в клетчатой ковбойке, в грубых ботинках на толстой рифленой подошве, да еще в пухлой куртке с отстегивающимися рукавами. Я рассчитывала обойтись именно таким гардеробом, тем более, что мне нужно выглядеть как можно более обыкновенно. Выйдя из жилых кварталов на шоссе, я двинулась вдоль автострады, изредка оборачиваясь, чтобы не пропустить подходящую машину. Когда вдали показалась шикарная блестящая девятка, я невозмутимо пошла вперед, показывая, что она меня ничуть не интересует. Но автомобиль плавно объехал меня и затормозил. Из машины вылез загорелый, плотный мужчина в офицерской куртке-камуфляжке и, улыбаясь, ждал, пока я приближусь. Я хорошо знала его: это был капитан Игорь Зинченко, начальник мобильного спецподразделения, крутой парень, которого уважали друзья и побаивалась всякая шушара. Несколько раз дела, проработанные усилиями ребят из агентства Орешина, заканчивались совместной с командой Зинченко операцией. Кроме того, как я поняла из реплик, брошенных между делом, Зинченко и Юра когда-то где-то учились и начинали служить вместе. Их пути разошлись, видимо, когда Юрку занесло в управление АНЯ. -- Куда бредешь? -- приветствовал он меня. -- Может, нам по пути? -- Это смотря куда ты, -- осторожно ответила я, убедившись, что Зинченко в машине один. -- Я в Волхов. Наконец-то взял отпуск. Надо родителям с огородом помочь. -- Подойдет, -- я решительно забралась внутрь машины. Зинченко мягко тронул машину с места и, как бы невзначай, заметил: -- Твой брат звонил в управление и просил помощи в срочной расстановке капканов. -- Знаю. Он меня ищет, -- ответила я. -- Заливай! -- засмеялся Зинченко. -- Они там что-то серьезное копают. Но мотивировать запрос Орешин отказался, поэтому людей ему не дали. Когда я выезжал, прибыл Середа, я не успел с ним переговорить, но одного взгляда на его физиономию было достаточно... Кто это так разукрасил твоего приятеля? -- Я. Зинченко пожал плечами: -- Не хочешь, не говори. -- Да я просто не знаю, -- соврала я, показывая всем своим видом, что уж теперь-то я не шучу. -- Если хочешь знать, я уволена, и теперь путешествую в свое удовольствие. Я послала к черту все их проблемы. Зинченко засмеялся и произнес с издевкой: -- Давно пора было тебя уволить, чтобы под ногами не путалась. Я бы вообще всех женщин из нашего ведомства разогнал бы по домам. Дела не делают, только чаи гоняют, да мужиков смущают своими ногами да глазки строят... Ни за что не стала бы строить глазки Зинченко. Находятся же такие дуры... Игорь Зинченко не был злым человеком, но был всем известным женоненавистником. Поскольку он в принципе не считал женщину способной на что-то серьезное, он ни за что не поверил бы словам Олега обо мне, даже если бы они и успели побеседовать в управлении. Зинченко всю дорогу трепался и шутил, и если бы я его не знала, ни за что бы не подумала, что это настоящий профессионал, равных которому очень мало. В конце концов, мне наплевать, что этот балагур думает о женщинах. Но, черт возьми, горе мужчинам, даже самым лучшим, если они недооценивают меня! Пусть потом не ищут виноватых. Слушая треп Зинченко, я развлекала себя тем, что мысленно прикидывала, нужно ли мне было бы отпивать от бутылки лимонада, если бы на месте Олега оказался Игорь Зинченко, или следовало бы оприходовать его полновесным грузом. Через пару часов мы въехали в Волхов. Автобусная станция -- это было то, что нужно. Зинченко высадил меня у автостоянки и поехал по своим делам, пожелав мне приятного отдыха. Без особых хлопот я взяла билет на рейсовый автобус в сторону Петрозаводска. У меня еще оставалось время, чтобы, как говорится, привести в порядок свои дела. И я решительно прошла к телефонам. -- Агентство Орешина, -- прозвучал в трубке усталый голос Олега. Не зная точно, как он отреагирует, я замешкалась с ответом, и Олег тут же раскусил меня. -- А-а-а, молчишь?! Нет уж, ты будь добра объясниться! -- Как твоя голова? Он поперхнулся: -- Ну ты подумай, какая трогательная забота! Я тебе потом расскажу. Ты еще пожалеешь об этом, нахалка... Где ты сейчас? -- Билет у меня в кармане. Автобус отходит через десять минут. На том конце возникла долгая пауза. Олег лихорадочно прикидывал свои дальнейшие действия. -- Я спросил, где ты, -- наконец отозвался он. -- Даже если я скажу, то за это время вам меня не остановить. А где Юра? Он очень зол? -- Он очень переживает, как и я, между прочим, -- укоризненно сказал Олег. -- Но меня можно и не спрашивать, из старины Олега можно вить веревки и разбивать о его голову бутылки... Он явно тянул время, возможно, Юрка в это время пытался по другому аппарату поймать "живой" звонок. -- До встречи в Раю, Олег, -- я уже вешала трубку, когда Олег громко закричал: -- эй, Катерина! Послушай, это важно!.. Я снова вернула трубку к уху, но не ответила. Уверенный, что я слушаю его, Олег умоляюще произнес: -- Чтобы эта наша встреча состоялась, я прошу тебя: надень кольцо Зубарского и не снимай его ни при каких обстоятельствах! Я медленно опустила трубку на рычаг. Глава 3. Рейсовый автобус лихо ехал по пустынной дороге, ковыляя по рытвинам и колдобинам разбитого вдребезги асфальта. Двигатель хрипло завывал, в салоне пахло бензином. Несколько пассажиров дремали и совершенно не интересовались ничем. Это были, в основном, пожилые женщины с набитыми хозяйственными сумками. Ехали они, скорее всего, по домам и были равнодушны к пейзажу за окнами. Закатное солнце слепило меня через стекло. Автобус приближался к Кепе. Состояние шоссе говорило о том, что эти места не очень-то посещаемы: покрытие дороги давно никто не ремонтировал. Кепа оказалась небольшим одноэтажным поселком. Автобус остановился в самом центре поселка, и тетки с авоськами и сумками дружно выгрузились. Я осталась в салоне одна. Водитель, пожилой толстый дядя в грязно-бурой куртке и кепочке покосился на меня в зеркало дальнего вида и буркнул: -- Красавица, уснула, что ли? -- А мне дальше, -- ответила я, помня, что там, где я брала билет на этот рейс, была схема маршрута. Автобус должен был ехать по грунтовке до озера. -- Дальше тебе? Еще выдумала!.. -- фыркнул водитель. -- Давай, давай, выгружайся, не то увезу обратно! -- Но мне нужно дальше, к озеру! -- возразила я без всякой надежды на то, что мне удастся избежать долгого пешего путешествия. -- Я купила билет до конца маршрута. -- Ну-ну! -- водитель как-то зловеще ухмыльнулся, закрыл двери и неожиданно стронул машину с места. Миновав Кепу, автобус потащился дальше. Асфальт за поворотом кончился, и машина заковыляла по грунтовке. Ни одна машина, ни один человек не попался нам навстречу в надвигающихся сумерках. Это было странно, я ожидала, что увижу кого-нибудь, кто даст мне какое-либо представление о населении здешних мест. По моим расчетам, автобус был едва ли на середине пути между Кепой и озером, когда водитель затормозил и грозно сказал: -- Приехали. Конец маршрута. Поблагодарив его, я вышла и двинулась вперед по грунтовке. Автобус сзади запыхтел, развернулся и уехал. Я осталась одна на лесной дороге. Ни автобусной остановки, ни каких бы то ни было намеков на нее: столба, бетонной плиты или оборванной таблички -- не было и в помине. Толстый дядька все-таки высадил меня раньше, чем было положено. Но делать было нечего. Я пошла вперед на своих двоих. Оглядевшись по сторонам, я заметила в окружающем меня пейзаже нечто новое, Вообще-то картина была весьма однообразна: плоская, покрытая негустым лесом поверхность тянулась во все стороны, насколько простирался взгляд. Сумерки постепенно скрадывали местность и неумолимо приближали ко мне горизонт, на который со всех сторон набегали тяжелые темные тучи. Неожиданно впереди начали проблескивать огоньки. Я не смогла точно оценить ни расстояние до них, ни размеры светящегося объекта. Я шла вперед, но в течение целого часа огни не приблизились, хотя их становилось все больше и больше. От постоянного наблюдения за ними глаза у меня здорово устали, и я остановилась, чтобы немного прийти в норму. Подул довольно сильный ветер, и мне пришлось застегнуть куртку наглухо. Огни горели по-прежнему, более или менее постоянно, лишь изредка несколько расположенных рядом огоньков вдруг резко уменьшали свечение, и некоторое время казалось, что перед ними проплывает какая-то мутная завеса. В какой-то момент мне показалось, что огни находятся где-то далеко внизу, в котловине необъятных размеров, а я стою у края этой котловины, и пытаюсь в надвигающейся темноте различить ее контуры. Становилось все темнее, а ветер хлестал все злее и злее, я поспешно пошла вперед, стараясь не задумываться об этих странных огнях до тех пор, пока не приближусь к ним на подходящее расстояние. Свечение впереди вдруг стало ослабевать, и огни стали пропадать целыми группами. Я почувствовала себя хуже некуда. Темнота сгустилась, кроме участка дороги, уже ничего не было видно. По моим расчетам, я уже должна была достигнуть того самого безымянного населенного пункта на побережье. И точно, я миновала два столба у края дороги, на которых когда-то, видимо, был укреплен стандартный указатель с названием поселка. Но, тем не менее, в темноте ничего похожего на жилье разглядеть было невозможно. Я шла по дороге, решив ни на шаг не сходить с грунтовки. Какие-то едва заметные огни появились снова. Но они появились неожиданно близко, прямо перед моим носом, в нескольких метрах. Похоже, что я свернула куда-то в темноте. Я остановилась. -- Ого! Вот это да! -- результат был так поразителен, что я заговорила сама с собой. Я стояла посреди тихой, пустой и почти абсолютно темной улочки. Какой-то фонарик горел на трехэтажном здании, около входа в которое скорее угадывалась, чем прочитывалась вывеска "Гостиница". Похоже, что цель моего путешествия достигнута. Только городок, в который я попала, напоминал летучий голландец. Я поправила сумку на плече и подошла к входной двери гостиницы. Под ногами лежали ровные небольшие бетонные плитки, и мостовая в этом притихшем закутке отнюдь не походила на развороченный асфальт, который бывает в заброшенных и запущенных городках. Какое-то движение за моей спиной заставило меня обернуться. В трех метрах от меня стояла собака. Крупный взъерошенный пес беспородной наружности. Его силуэт четко вырисовывался в тусклом свете лампочки. Пес молча смотрел на меня. Вообще-то я не терплю собак, не нахожу их ни умными, ни забавными, ни преданными. Собаки раздражали меня своими рабскими повадками, и тем, что стоит поднять на них руку, как они поджимают хвосты. -- Какого черта ты тут делаешь? Пошел вон! -- сказала я псу. Тот наклонился, понюхал плиты, повернулся и метнулся назад, в темноту. И вот уже оттуда, в полной темноте раздался рык, сопровождающийся ворчанием и поскуливанием доброй полудюжины собак. Нельзя сказать, что первое впечатление от этого местечка было приятным. Я взялась за ручку входной двери, ожидая, что она окажется запертой, но, к моему удивлению, дверь легко отворилась. Судя по всему, эта гостиница была построена давным-давно. Тесный холл с несколькими дешевыми креслами, деревянная лестница, ведущая наверх, к номерам, а под лестницей -- конторка администратора с неизменной толстой книгой на стойке и с ячеистой полочкой для ключей на стене. Весь интерьер, представший передо мной, освещался маленьким бра, укрепленным где-то на уровне стойки. Дверь в комнатку дежурного оказалась отворенной настежь, но за ней, кроме непроглядной темени, ничего не было. Ничего и никого не было и во всем первом этаже. Только тишина и полумрак. Я подошла к стойке и осторожно заглянула внутрь конторки. я не удивилась бы, обнаружив там что-нибудь из ряда вон выходящее, но там ничего не было. Только книга, лежащая на стойке как бы подтверждала, что это действительно гостиница, и здесь даже кто-то останавливался, начиная с... Я открыла первую страницу. В этой толстенной книге было не меньше двухсот страниц, но заполняли ее мелким аккуратным почерком всего... шесть лет. Я перелистнула половину и попала как раз на записи трехлетней давности. Сентябрь... Медленно опускаясь по строчкам, я нашла то, что и ожидала найти: "Орешин Юрий Иванович, 4 сентября, номер 9, служебная командировка". 9 сентября Юрка был ранен, а 11 сентября доставлен в Петербург, в госпиталь. -- Что вам угодно? -- раздался за моей спиной холодный резкий голос. Я обернулась назад. Из дальнего угла холла шел мужчина в темных брюках, темной жилетке и в белоснежной рубашке, которая выделялась в темноте, словно подсвеченная изнутри. Самого мужчины я не разглядела, только когда он обошел меня, встал за стойку, свет упал на его лицо и я увидела, что он молод, некрасив, серьезен и, очевидно, недоволен тем, что ему пришлось выйти ко мне. -- Мне угодно снять номер. -- К сожалению, мы не сдаем номера приезжим, -- отчеканил мужчина. -- Насколько я поняла, это гостиница. -- Не совсем. Это была гостиница. Сейчас это почти... музей. Местная достопримечательность. Историческая ценность. Хозяин приглашает сюда только избранных гостей Поэтому, извините, но вам придется немного пройти вперед по улице, и вы найдете там достаточно современный отель... -- Неужели нельзя хотя бы одну ночь провести у вас? Представьте, мне хочется остановиться именно здесь... -- Извините, но это невозможно... Странные цокающие звуки, раздавшиеся с деревянной лестницы, заставили мужчину оборвать возражения на полуслове. Сверху спускалась большая черная собака, похожая на пинчера, но размерами больше самого крупного ньюфаундленда. Собака, казалось, не обращала внимания ни на меня, ни на мужчину. Она пробежала мимо, царапая когтями по деревянному полу, и направилась в открытую дверь комнаты администратора. Так и не произнеся больше ни слова, мужчина проследовал за ней и прикрыл за собой дверь. Несколько минут все было тихо, никто не показывался в холле, никто не зажигал свет. Новое цоканье когтей по полу раздалось где-то совсем рядом, но никого не было. Похоже, очередная собака не решалась сойти с лестницы в холл. Не сводя глаз с нижних ступенек, я напряженно вслушивалась, но звуки не повторились. -- Слушаю вас, -- раздался вежливый голос, и я вздрогнула от неожиданности. За стойкой стоял совершенно другой человек, одетый так же, как и предыдущий, только лицо его, гораздо более бледное и даже влажное, совсем не было деревянным и бесстрастным, как у его предшественника. -- Я хотела снять номер, но мне тут только что сказали... -- Я должен попросить прощения за своего работника, -- прервал меня собеседник, развернул к себе книгу и взял откуда-то снизу ручку. -- Произошла ошибка. -- Тогда мне нужен обычный одноместный номер. -- Номер 9, я полагаю? -- осведомился странный администратор. -- Отчего же вы так полагаете? -- я постаралась ничем не показать, что подобная проницательность, столь ненавязчиво продемонстрированная мне в такой пустой, темной гостинице, населенной, похоже, одними собаками, не на шутку напугала меня. -- Я полагаю, что он вам подойдет, -- так же ровно поправился администратор. -- Что ж, если он не хуже прочих. -- Отнюдь. Представьтесь, пожалуйста, -- он занес ручку над страницей. Я ощутила твердую уверенность, что придумывать вымышленное имя нет смысла. Этому странному человеку, несомненно, было известно, кто я такая. -- Орешина Екатерина Ивановна. -- Цель посещения вы сообщать не обязаны, но если пожелаете... -- Частное расследование, -- мне захотелось сделать вызов, и я вложила в свои слова как можно больше спокойствия и уверенности в себе. -- Я провожу вас, -- он никак не отреагировал на мои слова, вынул из ячейки ключ, прикрепленный к тяжелой деревянной груше и пошел впереди меня к лестнице. Как только мы приблизились к ступенькам, цокающие звуки возобновились и стали неторопливо удаляться вверх по лестнице. Невидимая собака простояла все это время за углом лестницы и подслушивала наш разговор. -- Не волнуйтесь, здесь, в стенах этого дома, вам ничего не угрожает, -- сказал вдруг мой спутник. -- я просто терпеть не могу собак, -- пояснила я. -- За собак я ручаюсь, -- быстро сказал он, сделав ударение на слове "собак", и после паузы добавил: -- В стенах этого заведения, по крайней мере. Портье остановился перед тяжелой деревянной дверью с табличкой "9". Распахнув ее передо мной, он повернулся и сделал приглашающий жест рукой: -- Добро пожаловать. Если что-нибудь понадобится, Кирилл ответит на все ваши вопросы. Впредь он будет достаточно любезен с вами. Черты его лица все еще хранили странный отпечаток усталости. Наверное, такое впечатление производил землисто-серый оттенок кожи, тонкие черты и влажная испарина на лбу, словно этот человек срочно примчался откуда-то, чтобы принять меня и проводить в номер. Он нетерпеливо огляделся по сторонам, на секунду задержав на чем-то взгляд. Я посмотрела туда же, но успела заметить лишь исчезающий за углом собачий хвост. -- Спокойной ночи. И вот еще что, -- он явно заколебался, не мог решить, стоит ли говорить мне то, что он собирался сказать. -- У вас есть с собой украшения? -- Ваши собаки страдают клептоманией? Шутки он явно не оценил. Понизив голос, он наклонился почти к самому моему лицу и произнес: -- Наденьте что-нибудь из серебра. В следующее мгновение он уже поспешно удалялся по коридору. Я вошла в номер и закрыла за собой дверь на ключ. Это была небольшая полупустая комната, вся с пола до потолка отделанная деревом. На окне висели соломенные жалюзи, наверняка такие же древние, как и сама гостиница. Широкая кровать была застелена стеганым шелковым одеялом, рядом на тумбочке горел крошечный ночник, благодаря которому я и смогла различить, куда я попала. Низенький пуфик, обтянутый вытертым плюшем, и деревянное кресло, напоминающее скорее пляжный шезлонг, довершали обстановку. Я бросила сумку на кровать, а затем еще раз подошла к двери, чтобы на всякий случай проверить работу дверного замка. Да, дверь была надежно закрыта. Я села на кровать и вытряхнула содержимое своей сумки. Первым делом я прикрепила на место рукава своей куртки. Это давало мне возможность надеть наплечную кобуру и не беспокоиться, что это будет слишком заметно. Приготовив для утреннего одевания всю свою огнестрельную сбрую, я потянулась к креслу, чтобы повесить на спинку куртку и швырнуть на нее оружие. За креслом что-то лежало. Что-то черное. Прямо на полу у стены. Какая-то вещь из черной кожи, забытая, видимо, кем-то из прошлых постояльцев. Я встала, наклонилась и подняла с пола короткую мужскую куртку. Я знала эту куртку, как свою. В ней Юрка много раз приезжал ко мне в интернат, и я не спутала бы ее со множеством похожих. Куртка была совершенно реальна, она не собиралась растворяться у меня в руках. Мягкая кожа, ровные строчки, пуговицы на месте, карманы... В нагрудном кармане что-то лежало и придавало ему некоторую жесткость. Я вынула на свет фотографию, и еще не вглядевшись в нее, я поняла, какого рода этот снимок. На нем я увидела уже знакомое серое чудовище, которое начинало прыжок на объектив. Пасть пса занимала почти все пространство и была немного расплывчата и искажена. На заднем плане проявлялось чье-то лицо, оно тоже было нечетким и словно бы находилось в движении. Тем не менее, я узнала его. Это был недавний странный администратор гостиницы. Было над чем подумать: специально ли мне подбросили куртку, или в этот номер за три года никто не заходил? В комнате было относительно чисто, но это, конечно, ничего не значило. Внимательно оглядевшись еще раз, я вдруг заметила над тумбочкой несколько выщербленных в дереве дырочек и бесформенное, буроватое, еле заметное пятно. Подойдя поближе и изучив его контуры, я все поняла. Это кровь, не до конца отмытая и въевшаяся в дерево, а дырочки -- не что иное, как следы от пуль. Значит ли это, что я вижу кровь брата, или кто-то задался-таки целью меня напугать? Мне вдруг очень захотелось немедленно услышать голос Юрки и получить от него какой-нибудь дельный совет. Но телефона в номере не было. Поэтому панику пришлось отставить в сторону. Я достала коробочку Зубарского и вынула серебряное кольцо. Если бы не Олег, я не стала бы следовать совету подозрительного портье. Но мне трудно было представить, что мой приятель мог пожелать мне дурного, поэтому я надела кольцо на средний палец правой руки. Правда, оно было отлито явно на мужскую руку, поэтому даже на среднем пальце держалось еле-еле. Черную куртку Юры я свернула и сунула в сумку, а фотографию положила к себе в задний карман джинсов. Оставив оружие наготове и под рукой, я легла поверх стеганого одеяла, выключила ночник и закрыла глаза. Тишина была полной. Даже с улицы не доносилось ни звука. Сон подкрался незаметно, и я даже не сразу поняла, что это сон. Я продолжала видеть свой номер в гостинице. Только видела я его из угла и немного сверху, словно кто-то подвесил меня к потолку. Я видела человека, спящего на кровати совершенно так же, как и я, поверх одеяла и в одежде. Это был Юрка. Он лежал на боку, сунув руку под подушку. Наверняка, там пистолет. Дверь неслышно отворилась, и в номер бесшумно вошел какой-то черноволосый мужчина в темных брюках и белоснежной сорочке, с автоматом в руке. Остановившись около кровати, он поднял автомат и щелкнул предохранителем. Я попыталась позвать брата, но не могла произнести ни звука. я словно смотрела на происходящее со стороны, сквозь непроницаемое стекло. Непрошенный киномеханик прокручивал передо мной в замедленном темпе ужасную сцену. Тем не менее, щелчок предохранителя разбудил Юру. Он мгновенно проснулся, вскинул руку с пистолетом в сторону вошедшего и нажал на спуск. Но два выстрела, которые он успел сделать, никак не повлияли ни на позу черноволосого незнакомца, ни на его намерения. Уже вскочив с кровати, Юра нарвался на длинную очередь. Пули отбросили его, он развернулся лицом к стене, За пару секунд его рубашка превратилась в кровавые клочья. После того, как автоматная очередь прекратилась, Юра медленно повернулся, прислонившись к стене, и его широко открытые глаза были темны и совершенно безжизненны. Затем он упал, оставив на стене бесформенное кровавое пятно. Черноволосый повернулся и на выходе наткнулся на кого-то, пытающегося войти в номер. Черноволосый перехватил входящего и несколько секунд молча смотрел ему в лицо, а потом, оттолкнув, вышел. Тот, кто вошел ему на смену, был без оружия. Оглядев комнату, он подошел к лежащему Юрке и склонился над телом. Это был... Да, точно, это снова был мой ночной портье... Сон внезапно кончился. Я обнаружила себя сидящей на кровати с лицом, мокрым от бессильных слез. Сердце бешено колотилось где-то в горле. Горькие слезы все-таки прорвались наружу, и я просидела несколько минут, уткнувшись лицом в колени и пытаясь справиться с собой. Но из этого мало что получалось: стоило мне снова вспомнить сон, как сразу возникало мучительное желание немедленно, сию же секунду оказаться рядом с братом и убедиться, что сейчас с ним все в порядке. Я не сомневалась, что три года назад в этой комнате произошло именно то, что я сейчас видела. И хотя во сне я и не видела лица убийцы, я точно знала, кто может мне все рассказать. Через щели в соломенных жалюзи пробивался дневной свет. Я встала, вышла в ванную комнату, и пытаясь хоть немного успокоиться, сунула голову под струю чуть теплой воды. Когда сердцебиение улеглось, и слезы высохли, я оделась, и подойдя к окну, подняла жалюзи... Несколько минут, последовавших вслед за этим, я стояла у окна и не могла собрать свои мысли, не в силах подобрать что-либо подходящее для определения того, что я увидела. Метрах в трехстах от гостиницы начинался... Нет, слово "начинался" звучало смешно. Высился.. "Высился" -- это слабо. В общем, все видимое из моего окна пространство занимал Дом. Здание. Даже подойдя вплотную к стеклу, я не смогла увидеть ни левого, ни правого края этого Дома, и даже присев на корточки и изогнувшись, нельзя было увидеть последнего этажа. Впрочем, этажей, как таковых, не было, все окна были вразброс и на разных уровнях. Я никогда не страдала гигантофобией. Но размеры объекта, который был виден в мое окно, были настолько нестандартны, что могли поразить чье угодно воображение. Я вышла из номера, заперла дверь, и по пустому тихому коридору прошла к лестнице. При дневном свете интерьер странной гостиницы уже казался более обычным, чем ночью. Нелюбезный дежурный по имени Кирилл ходил по холлу с тряпкой и вытирал пыль. На меня он не посмотрел. Из-за стойки выбежал огромный черный пинчер. Морда его была низко наклонена, и он почти вел носом по полу. Я остановилась, но пес не обратил на меня внимания, а пустился галопом по лестнице наверх. -- Что это за здание? -- спросила я дежурного. Он повернулся, и его рука с тряпкой застыла. -- Какое здание? -- Ну... то, на которое выходит окно моего номера. Лицо Кирилла вытянулось. -- Вы... вы шутите? -- Нисколько. Я впервые в вашем городке. Кирилл молчал. Это меня возмутило. Ведь свои вопросы я задала достаточно ясно. Заметив мои чувства, Кирилл почему-то смутился еще больше: -- Умоляю, только ничего не говорите хозяину! Если он поймет, что я опять не угодил вам, мне будет плохо... -- Я незнакома с твоим хозяином. Кирилл был уже на грани обморока. По его лицу было видно: он считает, что я над ним издеваюсь. -- Так что это там такое, за окном? -- Это Рай, -- прошептал Кирилл. -- Всего лишь? -- нетерпение снова начало щекотать меня изнутри. Ну конечно, Рай, тот самый безымянный прямоугольник на компьютерной карте. Если рассчитать по масштабу, то по периметру Рай занимал площадь три на три километра... -- Добрый день! -- раздался откуда-то сзади спокойный голос. Я обернулась. На нижней ступеньке лестницы стоял ночной портье. На нем был кремовый безукоризненно модный костюм. Темные, практически черные волосы зачесаны в аккуратную прическу. В руках -- светлая шляпа с пижонски широкими полями. -- Если позволите, я хотел бы сопровождать вас сегодня, -- мягко сказал ночной портье. -- Сначала я хотела бы знать, с кем имею дело. Одно движение руки -- и Кирилл немедленно убрался из холла. А портье сделал несколько шагов в мою сторону и церемонно наклонил голову: -- Александр Извеков, хозяин сего заведения. Я была уверена, что уже где-то встречала это имя. Нет, его самого я точно не знала раньше, но сочетание имени и фамилии было знакомым. -- И чем же вызвано ваше пристальное внимание? -- Не стоит быть такой колючей. Тем более, что я все равно ни о чем не буду спрашивать. -- Потому что все знаете? -- Потому что все знаю, -- вежливо улыбнулся он. Не дав времени мне отреагировать на его фразу, он бросил быстрый взгляд на лестницу и произнес: -- Разговор нам лучше продолжить в другом месте. Оттуда, сверху, донеслись тяжелые шаги. Кто-то спускался вниз. Ухватив меня за локоть, мой новый знакомый почти потащил меня к выходу. Мы оказались на обычной улице захолустного курортного городка с одинокими частными домами, далекими от современных изысков коттеджного строительства. Обычные деревенские хибарки, скрывающиеся за деревьями и заборами. Однако мостовая на аллее была из аккуратных бетонных плиточек. Туда-сюда сновали хмурые, спешащие куда-то люди, одетые по-провинциальному убого. Извеков, или кто он там был на самом деле, решительно свернул направо. Прохожие провожали нас ленивыми взглядами. Да, наверное, мы являли собой очень странную пару: лощеный мужчина, одетый с иголочки, и похожая на подростка девушка с еще непросохшими, стриженными под мальчишку волосами, в походной одежде и грубых ботинках. -- Куда мы идем? -- Я еще не знаю. Лучше будет, если мы пока отойдем подальше отсюда. Чем дальше уходили мы к центру городка, тем многолюднее становилось на улице. По дороге нам попалось несколько Я шла и не могла заставить себя взглянуть направо, туда, где совсем рядом возвышалась стена Рая. -- Это совершенно обычное здание, оно построено из совершенно обычных материалов и представляет собой технически сложное, но вполне земное сооружение. Если бы ты подъезжала к Раю днем, то уже издалека сумела бы оценить его. Но поздним вечером ты видела только отсветы уже севшего солнца. Наверняка ты решила, что это были огни, -- рассуждал Извеков, продолжая вести меня вперед. -- Ты читаешь мысли? -- я не знала, каким будет ответ, но что-то подсказывало мне, что этот человек не расположен лгать. То, что он сам первый перешел на ты, говорило о том, что его разговор не должен стать менее откровенным, чем он был до этой минуты. -- Нет, я... Впрочем, об этом потом, -- отмахнулся он. То, что я безропотно позволила ему увести себя, несколько удивило меня саму, но немного поразмыслив и не найдя этому логического объяснения, я бросила об этом раздумывать. В конце концов я чувствовала, что не хотела бы оставаться в гостинице даже днем. А собственную интуицию следует принимать во внимание не меньше, чем логические размышления. -- Здесь есть одно место, где мы могли бы спокойно поговорить, -- произнес Извеков, подводя меня к стеклянным дверям шикарной современной, но, в общем-то, небольшой гостиницы, видимо, той самой, в которую Кирилл отсылал меня ночью. -- Ты ведь, как я понимаю, сегодня еще не завтракала. Ресторан представлял из себя огромный зал в круглой мансарде на крыше. Извеков провел меня в отгороженный кабинет, окна которого выходили прямо на Рай, и предусмотрительно отодвинул стул, приглашая меня сесть. Неведомо откуда взявшийся официант принес тарелку с чем-то очень привлекательным на вид и бутылку какого-то вина. -- Я же еще ничего не заказала, -- возразила я. -- Это лучшее, что здесь есть. К тому же, если я тебя сюда затащил, я и буду выбирать. Поверь, для здешних мест это не нарушение этикета, -- серьезно ответил Извеков. Разлив вино по бокалам, он откинулся на своем стуле и повел рукой: -- Ешь, так нужно. Меня не очень-то волновали вопросы этикета, особенно в ту минуту. И без этого ситуация была более, чем просто нелепая. К тому же еще Извеков явно не собирался завтракать сам. Он поднял свой бокал за высокую ножку и задумчиво стал разглядывать его на свет, рискуя опрокинуть. -- Почему же ты не составишь мне компанию? -- Я не ем... -- он замялся. -- ...так рано? Или вообще не ешь? -- Вообще не ем, -- спокойно подтвердил он. Не желая показать собственное замешательство, я принялась молча есть. Еда была очень вкусной, особенно, если учесть, что я не ела уже больше суток. Вино тоже было неплохим, хотя я и не специалист в этом вопросе. Александр понемногу потягивал из своего бокала и задумчиво смотрел в окно. Я еще раз подумала о том, как нелепо мы смотримся за одним столом. Как будто скучающий миллионер решил вдруг покормить бродяжку с улицы. Мой спутник смотрелся действительно шикарно. В сущности, он был довольно красивым мужчиной. На вид лет тридцать, худощавый, бледный, выбритый, с правильными чертами лица, которые были бы очень приятными, если бы не чрезмерная бледность и болезненная хрупкость, странным отпечатком ложащаяся на всю его внешность. Он выглядел недавно оправившимся после тяжелой болезни, даже его светло-голубые глаза были сухими и тусклыми, в них застыло обиженное равнодушие. Наконец, с едой было покончено. Я перевела взгляд за окно. Теперь становилось ясно, что Рай имеет общие очертания пирамиды. Наверное, его архитектору не давала покоя слава египетских чудес света. Но это были лишь общие очертания. Конструкция состояла из немыслимо сложного сочетания граней, плоскостей, многогранников, полусферических выпуклостей и вогнутостей, в каждой из которых могло разместиться приличное озеро. Мне почему-то пришло на ум странное сравнение: каждый фрагмент стены напоминал изувеченную, вывернутую наизнанку граненую поверхность мяча для гольфа. -- Верхушка этой пирамиды далеко за облаками, -- произнес Александр, отставляя свой пустой бокал. -- Что это вообще такое? Кто там внутри? Он состроил невинную мину и осторожно ответил: -- Там очень много... разного народа. Население Рая не уступает по численности крупному городу. Но большинство никогда не выходит наружу. Для них Рай -- это все мироздание, и они там счастливы. -- А прочее население этого города? -- Их очень мало осталось, -- быстро ответил он, и чтобы не нарываться на вопросы, продолжил сам: -- Из Рая сюда выходят только те, кому это нужно или интересно. Те, кто когда-либо вошел в Рай именно отсюда, любят сюда частенько возвращаться... -- А откуда еще можно войти в Рай? -- я все-таки вставила свой вопрос. -- Изнутри. Мне хотелось спросить о многих вещах, но вопросы так плотно теснились в голове, что я никак не могла выбрать, как повести разговор дальше. Александр вдруг в упор посмотрел на меня и сказал: -- Ты зря надела кольцо на палец. Оно слишком велико, ты обронишь его в самый неподходящий момент. Лучше было бы повесить его на шею на какой-нибудь цепочке. -- Неужели в Раю водится нечистая сила? -- Я бы так не сказал, но здесь ни один человек, думающий о себе, не выходит из дома без серебра. -- И ты тоже? Он опустил голову и долго не отвечал. Потом пожал плечами: -- Просто я знаю, что это так, и знаю, что это оправданная предосторожность. Один человек, которого мы оба знаем, при всей своей серьезности едва не поплатился жизнью за то, что пренебрег моим советом. -- Ты о Юрии? -- я ожидала подобного поворота в разговоре. Не зря же мне показалось, что ночной портье неспроста изменил собственные инструкции, данные когда-то Кириллу насчет приезжих. И мой сон приснился мне тоже не случайно. -- Совершенно верно... Кстати, как он? Александр, как мне показалось, задавал свой вопрос не из простой вежливости, и ждал ответа, причем удовлетворительного. -- Он в порядке. -- Но ты, тем не менее, приехала сюда, чтобы отомстить? -- Чтобы разобраться. И если уж ты читаешь мысли, то должен знать об этом лучше меня. -- Я не читаю мысли, -- поспешно возразил Александр, -- но я читаю сны. Сны? Да, похоже на то, что он читал сны. -- А может быть, ты еще и можешь их навевать? -- Не совсем так, -- возразил он. -- Но кое-кто может и это. Но мне, право же, не хотелось бы, чтобы он пускал в ход свои способности, особенно некоторые из них. Пока еще все не зашло слишком далеко, я должен попробовать уговорить тебя уехать. Уехать отсюда трудно, даже невозможно, но я могу это устроить. Я решительно поднялась с места. Он остался сидеть и смотрел на меня снизу вверх. -- Сядь. Не делай глупостей. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь еще хотя бы даже и на день. Хотя в моих личных интересах, возможно, и не стоило бы ничего тебе говорить... -- Поэтому мне и не показали лица убийцы? -- Да. И поэтому я хочу избавиться от твоего присутствия. Учти, что когда вслед за тобой сюда примчится Орешин, на ваших жизнях можно будет ставить крест. Его тон совершенно не соответствовал тому, о чем он говорил. В словах его была прямая угроза, но голос его был мягким и доверительным. -- Почему ты так уверен, что Орешин примчится? -- Потому что один раз он уже зашел слишком далеко и нарвался на неприятности из-за своего непреодолимого желания отомстить за друзей, и то, что ты теперь в опасности -- для Орешина лучший капкан с приманкой. Могла бы поразмышлять об этом прежде, чем становиться этой самой приманкой. Неужели тебе самой не ясно, чем все может кончиться? -- Ты можешь мне не поверить, но Юра не рассказал мне ни слова: ни о том, что с ним случилось тогда, ни о том, что меня может здесь ожидать. Александр подался вперед и вцепился в край стола. -- Совсем ничего тебе не объяснил?! -- его глаза стали круглыми от неподдельного удивления. -- Ничего. Я понятия не имела о том, что вы с Юрой знакомы. Я приехала сюда без его разрешения. Точнее, сбежала. -- А это кольцо?.. -- Я стащила его. Это кольцо Романа Зубарского... -- Даже вот как? Это плохо, -- Извеков поднялся и решительно задвинул свой стул, -- немедленно уходим отсюда. Он почти бегом вытащил меня наружу. Теперь он выглядел растерянным и, по-видимому, не знал, как ему поступить. -- Сейчас выехать из города у нас не получится, хотя на первый взгляд ничто не мешает. Ночью же, с моей помощью, ты уедешь отсюда. -- Я никуда не уеду. Во всяком случае, пока меня не убедят в необходимости уехать. Ни молчание Юрки, ни твои недомолвки с намеками меня пока не убеждают, -- я уперлась изо всех сил, и он был вынужден остановиться. -- Да ты упрямая девчонка, -- проворчал он и вдруг решительно надел шляпу: -- Ну ладно, я подумаю, что можно сделать. Ты можешь погулять по городу, но не пытайся выйти за его пределы. И не приближайся к стаям бродячих собак. -- Они что, людоеды? -- Днем они не нападают, но если ты будешь надоедать им, они принюхаются к тебе и навестят ночью. Мне срочно нужно уйти, -- он повернулся и пошел прочь. -- Александр! Он развернулся на каблуках: -- Да? -- Здесь есть телефон? -- Если ты о междугородней связи, то у нас ее нет. -- А как я тебя найду? -- Я сам тебя найду, об этом не беспокойся. И не возвращайся в мою гостиницу без меня. Отдав указания, он пошел своей дорогой. Тон его распоряжений и уверенность в том, что я буду ему подчиняться, очень напоминали поведение Юры. Было непонятно, что могло быть общего у Юрки с этим скрытным пижоном, так и сыпавшим интригующими фразами. Впрочем, три года назад он мог быть совсем другим. А сейчас он убежал куда-то, так и не пояснив толком ничего. Я неспешно пошла по улице, которая была проложена вдоль нескончаемой стены Рая. Солнце отражалось в тысячах тонированных стекол, и казалось, вся грандиозная громада дышит и переливается. Небольшой сквер, оказавшийся на маршруте моей прогулки, оказался очень приятным местом с тенистыми аллеями, массивными деревянными скамьями, ухоженными газонами и дорожками, посыпанными круглыми шуршащими камушками. Примыкал сквер к входу в Рай. Там в стене виднелись темные непрозрачные двери, нелепо крошечные в сравнении со стеной, но фактически они были высотой не менее, чем в три человеческих роста. Я присела на скамью, что стояла как раз на главной аллее. Двери в Рай хорошо просматривались отсюда, и все, кто входил и выходил через них, непременно должны были проходить мимо меня. Движение народа туда-сюда было в этот час весьма оживленным, и пары минут мне хватило, чтобы осознать, в какое экзотическое место я попала. Мимо меня в обе стороны проходили люди, чаще всего парами или небольшими компаниями. Все молодые, довольные, разодетые, как на костюмированный бал. Кроме пижонов в дорогих костюмах и шляпах, попадались личности, завернутые в куски материи, наподобие римских тог, с висящими кистями и амулетами, проходили субъекты, запечатанные в какие-то металлические пластины, некоторые были почти голыми, несмотря на довольно низкую для этих дней температуру. Женщин было порой трудно отличить от мужчин. На меня никто не обращал никакого внимания. Люди или спешили обратно в Рай, взявшись за руки и оживленно беседуя о чем-то, или торопились куда-то, растекаясь из сквера во всевозможных направлениях. -- Разрешите? -- раздался надо мной вежливый мужской голос. Я повернулась туда, откуда исходил голос, и увидела перед собой очередную широкополую шляпу в холеных руках с длинными тонкими пальцами. Сам обладатель шляпы стоял в выжидательном поклоне и улыбался. -- Как хотите. -- Спасибо, -- ответил тот и опустился на скамейку. -- Как вы находите наш город? Его светское обращение уже не казалось мне чем-то необычным. Похоже, что в этом месте было собрано вместе все самое несовместимое. -- Я еще ничего не знаю о вашем городе, -- ответила я, решив, что пока нет причины игнорировать непрошенного собеседника. -- Это не беда, через несколько часов вы уже будете в курсе, -- бодро заявил тот, -- и я уверен, что вы никуда не захотите уезжать из этого чудного места. -- А если все-таки захочу? -- Я убежден, что вы останетесь, и я никогда ни о чем не пожалеете, -- мужчина широко улыбался, чтобы усилить впечатление от своих слов. Несмотря на это, улыбка его мне не понравилась, ибо его ярко-голубые глаза оставались равнодушными и словно жили сами по себе. -- А уж это я решу сама, -- я тоже постаралась изобразить счастливую улыбку и в течение пяти секунд наблюдала6 как улыбка собеседника медленно сползает с его лица. Больше он ничего не ответил, а откинулся на спинку скамьи и стал наблюдать за снующими туда-сюда людьми. По мере того, как он рассматривал их, изменилось и его лицо. Несколько обескураженное выражение постепенно сменилось умилением, а затем уверенным торжеством. -- Я предсказываю ваше решение на все сто процентов, -- четко произнес он, и чувствовалось, что мои возражения будут снова восприняты им, как оскорбление. Возраст его трудно было определить, где-то около тридцати лет. Черные длинные волосы, аккуратная короткая бородка и усы, бледная гладкая кожа... Похоже, довольно стандартная для райского места внешность. Все обитатели выглядят одинаково, и все одинаково счастливы. Одна пара, направляющаяся в Рай, привлекла мое внимание: женщина, одетая в прозрачный сиреневый балахон и раскрашенная, как для маскарада, и мужчина в строгом костюме. Но в первую очередь меня заинтересовал мужчина, -- я сразу поняла, что знаю его. Его фигура, походка и манера держать голову были настолько знакомы, что казалось, я видела его не далее, чем день-два назад. Они приближались, не обращая на нас, сидящих на скамье, никакого внимания, причем, если женщина была весела, то мужчина шел, опустив голову и молчал. Когда они подошли достаточно близко, женщина вдруг оглянулась на нас и приветливо помахала рукой: -- Валера, ты не забыл о сегодняшнем вечере? -- Ни в коем случае! -- мой собеседник также махнул ей. Спутник женщины по инерции прошел несколько шагов, потом вскинул голову и повернулся посмотреть на говорившего. И я поняла, почему так наверняка узнала его. Ведь целую неделю я добросовестно ходила за ним след в след и дышала ему в затылок. По аллее, хмурый и поникший, шел... Роман Зубарский. Женщина подхватила его под руку и повела дальше, к дверям Рая. -- Вы не знакомы? -- Уточнил мой странный сосед, видимо заметив мою реакцию на проходившую пару. -- С кем? -- машинально спросила я, еще не до конца осознав, что же произошло. -- С Мариной. Не желая ни врать ему, ни говорить правду, я произнесла первое, что пришло мне на ум: -- Я и с вами еще не знакома, а вы уже допрашиваете меня и делаете выводы о моих намерениях. -- Позвольте отрекомендоваться: Валерий Извеков, -- отозвался мужчина. -- Екатерина Орешина. Забавное сходство двух моих новых знакомых получило банальное объяснение, и начавшее было панически колотиться сердце немного сбавило обороты. Я по-прежнему провожала взглядом чету Зубарских, понимая, что не было смысла ломать голову над тем, что же такое я увидела. Они вошли в огромные стеклянные двери и исчезли. -- У тебя хорошее имя, но плохая фамилия, -- неожиданно заявил Валерий. -- Это почему же? -- Эта фамилия напоминает мне об опасности, которой все мы подвергались по вине человека, носившего такую фамилию... Впрочем, мне нет нужды использовать дипломатические намеки. Я предпочитаю дать тебе понять сразу же, что лучше сразу раскрыть карты и отказаться от всех намерений на наш счет... -- Вам не может быть известно о моих намерениях, -- отрезала я, демонстративно показывая свое нежелание переходить на "ты". -- Мне известно все. По крайней мере все, что мне нужно. Но при всем при этом, я вовсе не хочу для тебя неприятностей. Наоборот, нам следует получше узнать друг друга, потому что когда все прояснится, ты совершенно забудешь о горестях, связанных для тебя с этим местом... Валерий Извеков говорил мягко и доверительно, точно так же, как и его брат, когда угощал меня в ресторане. Но если в манерах Александра тон разговора был выразительнее, чем содержание его слов, то этот человек производил своими словами обратный эффект. И, как мне казалось, Александр хотел лишь предостеречь, в то время как Валерий собирался припугнуть. Оба Извекова говорили слишком много, но то ли невольно, то ли намеренно не вкладывали в свои слова никаких конкретных разъяснений, только многословные намеки. Похоже было, что они старались заинтриговать меня, но в этом вовсе не было нужды. -- Та-ак, поговорить мы явно не успели, -- проворчал вдруг Валерий, глядя в сторону. Я проследила за его взглядом. Почти бегом, лавируя между двигавшимися по аллее людьми, к нам спешил Александр. Когда он приблизился, Валерий нехотя встал и решительным жестом заставил Александра остановиться от нас метрах в двух: -- Молчи и слушай, -- властно начал он. -- Я лучше понимаю ситуацию и не хочу, чтобы из-за твоих непонятных и никому не нужных эмоций все погибло. Поэтому не надейся, что я позволю тебе сделать что-нибудь против моей воли. Сегодня вечером я жду вас обоих у себя. И не вздумай пытаться обдурить меня. Александр действительно молчал и слушал, его бледное, усталое лицо стало, казалось, еще более измученным.. Валерий повернулся ко мне, оглядел меня с головы до ног, задумчиво, склонив голову набок, и улыбнулся: -- Все сказанное относится и к тебе. Я буду только рад, если мне не придется дурно поступить с тобой. Я не хочу, чтобы когда мы станем союзниками, что-то стояло между нами... Я уже хотела открыть рот, но из-за спины Валерия Александр предостерегающе приложил палец к губам. Я заставила себя промолчать. В конце концов, Александр, очевидно, лучше меня понимал, что происходит. Валерий Извеков надел свою шикарную шляпу и, не спеша, направился к Раю. Я перевела глаза на Александра. Он тоже смотрел вслед брату, напряженно сжав губы. Я дотронулась ладонью до его сжатого кулака: -- Послушай... Александр резко отскочил от меня и отдернул руку, на лице появилось выражение сильной боли. Оно долго не проходило, и все это время Александр, пошатываясь, прижимал к груди руку, за которую я попыталась его взять. -- Да что с тобой такое? -- испугалась я. -- Ничего, сейчас пройдет, -- ответил он и с опаской потряс рукой. Просто не надо меня трогать, не подумав... Извини, я потом тебе все объясню. Сейчас нам надо уходить отсюда. Он опять крепко схватил меня за локоть и повел прочь. -- Твой брат сумасшедший? -- спросила я, пока он тащил меня по аллее. -- Да. Вот именно. Но это как раз тот случай, когда слова сумасшедшего стоит принимать всерьез. Я уже хотела сказать, что и сам Александр тоже похож на сумасшедшего, но он меня опередил: -- И со мной не спорь, потому что я такой же. -- Шутка? -- Если бы. Александр вел меня обратно в свою гостиницу. Чем ближе приближались мы к ней, тем меньше становилось людей на улице, и тем ближе к нам подбиралась собачья стая, крутившаяся неподалеку. -- Скажи, откуда ты знаешь Юрия? -- спросила я Александра, когда мы, наконец, вошли в холл гостиницы. -- Ты же видела, он останавливался здесь, -- нехотя ответил Извеков, проходя к ячейкам с ключами. -- И за пять дней ты так хорошо узнал его, что можешь предсказывать его поступки? -- Я знал его и раньше, -- буркнул Александр. -- Лови! Он перебросил мне грушу с ключом. Я поймала. -- Посиди у себя в номере, пока я тебя не позову. В коридор не выходи, -- коротко приказал он, и видя, что я не двигаюсь с места, мягко добавил: -- Пожалуйста, Катя. Я повернулась и пошла наверх. Заперевшись изнутри, я залезла на кровать и закрыла глаза. Конечно, Александр только сделал вид, что не собирается перечить брату. Было видно, что он не оставил своих идей насчет моего пребывания здесь. Вероятно также, что он желает мне добра, хотя его истинные намерения совершенно туманны. Не верилось как-то, что он пытается мне помочь только в память его знакомства с Юрой. Как, кстати, они могли быть знакомы, если в то время Юрка был занят только своей работой? И тут меня осенило. Я достала из кармана сложенный листок, на котором был распечатан Юркин секретный файл. Под разделительной чертой, где были перечислены парни из службы безопасности, среди прочих значилось: Александр Извеков. И дата гибели -- 14 августа. Из пятерых ребят группы Орешина Александр Извеков погиб первым. За месяц до того, как присутствовал при попытке убийства Юры... Убедившись, что серебряное кольцо на прежнем месте, я погасила лампу и легла на одеяло, вслушиваясь в тишину гостиницы. Глава 4. Прошло уже больше двадцати часов с тех пор, как Извеков отослал меня наверх. На улице уже вовсю светило солнце. Ночь я провела совершенно без сна, и никто не потревожил меня. Все забыли обо мне, но я была этому только рада. Два живых мертвеца за один день -- это было слишком. И, к сожалению, это было не просто СЛИШКОМ, но еще СЛИШКОМ РЕАЛЬНО, чтобы не обращать на это внимания. Я начинала понимать Юрку. Если бы я была на его месте, а он на моем, я тоже попыталась бы скрыть от него существование этого загадочного места, которое начало вызывать у меня тревожное чувство подавленности. Хотя в отличие от Юрки, не стала бы отказываться от совместной борьбы. Сейчас, несомненно, ребята были где-то рядом. Наверняка, скоро они будут здесь. И если они будут осторожны, то им удастся разобраться в темных делах, что творятся в этом местечке. А если я буду осторожна, то мы с ними увидимся. За дверью послышались шаги, затем раздался осторожный стук. Я не стала подавать голос. Стук усилился. -- Катя, это Саша Извеков, -- услышала я требовательный голос. -- Открой! Поколебавшись немного, я подошла к двери и отперла ее. Извеков был одет в темный официальный костюм, но шляпы при нем на этот раз не было. Его волосы опять были влажными, и лицо покрыто испариной. Он еле держался на ногах. -- Я уже перепугался, что ты не послушалась и ушла, -- слабо усмехнулся он. -- В этом номере я не чувствую себя в безопасности, но еще меньше мне хочется, чтобы меня сожрал тот огромный черный пес, который бегает по гостинице. Он сделал рукой отрицательный жест, словно отметая мои опасения как несостоятельные, и вошел в номер, внимательно осматриваясь по сторонам. -- У тебя странный вид, -- заметила я, -- ты болен? -- Нет. Я всегда такой... Слушай, я поговорил тут кое с кем... Как только Орешин будет на пути к нам, я узнаю об этом. И переправлю тебя к нему так, что Валерий даже не догадается, -- заговорил он, подойдя к окну и уставившись на стену Рая. -- Скажи мне, почему же тебя до сих пор считают мертвым? -- спросила я, чтобы начать понемногу прояснять картину. -- Кто считает меня мертвым? -- резко обернулся Извеков. -- Все. -- Кто все? -- настороженно уточнил он. -- Официально ты мертв, погиб 14 августа три года назад. Так, по крайней мере, мне известно, хотя ни Юра, ни Олег о тебе не говорили. -- Олег? -- удивился Александр. -- Олег Середа. Александр опустился на подоконник и прислонился спиной к раме. На его лице появилось смятение. Казалось, он испуган. -- В чем дело? -- не поняла я. -- Они вместе? -- Конечно. Правда, я думаю, что Олег появится здесь раньше. Александр пожал плечами: -- Это меняет дело. Я не ожидал, что они вместе. Это такая адская смесь, что я посоветовал бы Валерке поджать хвост... Да и мне самому нужно принять меры ради собственной безопасности. Он решительно встал и показал рукой на мою сумку: -- Забирай это все, и пойдем со мной. -- Куда? -- В Рай, -- спокойно ответил он. -- Мне показалось, что ты оставил меня здесь на всю ночь именно для того, чтобы не водить туда. -- Тебе правильно показалось. Но теперь я изменил свои намерения. Он стоял и ждал, пока я возьму сумку. Теперь в его лице появилось что-то новое, жесткое и непримиримое. Известие об Олеге оказалось столь существенным, что Александру даже расхотелось оберегать меня от неприятностей. Мне только показалось странным то, что в его глазах Юра один не представлял угрозы, а в паре с Олегом навел на него панику. -- Я жду, -- напомнил он. -- Не надо оттягивать. Бери вещи и пойдем отсюда. Его взгляд потяжелел. Он нетерпеливо почесал переносицу и махнул рукой: -- Ну?! -- А я не хочу идти с тобой. Я расстегнула куртку и вынула из кобуры оружие. Извеков бросил на него лишь беглый незаинтересованный взгляд, и снова пристально посмотрел на меня: -- Ну же! Поскольку я не двигалась с места, Александр шагнул вперед и наклонился, чтобы самому взять мою сумку. Приблизительно рассчитав удар, я сделала резкий выпад, и Извекова отбросило обратно к окну. Он упал, но быстро поднялся, и мне показалось, что сбил его не столько мой удар, сколько внезапность атаки. Он довольно быстро вскочил на ноги и решительно двинулся на меня. Не желая ждать, когда он что-нибудь предпримет, я вскинула пистолет: -- Не двигайся, Извеков! Он остановился, но смотрел не на мою левую руку с пистолетом. Взгляд его был почему-то прикован к моей правой руке. Я оказалась в полном замешательстве, так как не могла понять, куда же он смотрит. И только когда я подняла и правую руку тоже, а Извеков болезненно дернул своей, я поняла, чего он боится больше, чем пистолета тридцать восьмого калибра. Александр не сводил глаз с серебряного кольца. -- Или ты уйдешь немедленно, или я... -- я вытянула вперед правую руку и приблизила ее к лицу Александра. Он оцепенел и только следил за моей рукой, как загипнотизированный кролик. -- Не надо. Пожалуйста, -- тихо попросил он. -- Ты уйдешь? -- Уйду. Я опустила руки. Извеков медленно двинулся мимо меня в сторону двери. На долю секунды я опередила его. Если бы не моя реакция, он сумел бы заломить мне руку, но я успела вовремя отпрянуть в сторону и согнуться, закрыв своим телом руку с кольцом. Извеков обхватил меня сзади, стараясь разогнуть. Он был сильнее, к тому же я потеряла бдительность, позволив обойти меня и напасть внезапно. Завладев моей рукой, он стал трясти ею, пытаясь стряхнуть едва держащееся кольцо. Но я вовремя сжала кулак, и он быстро понял, что так ничего не добьется. Я запыхалась и тяжело дышала, он же был спокоен и остановился явно не для того, чтобы передохнуть. Он обдумывал, как бы ему со мной справиться. Все, что мне требовалось в данной ситуации, это добраться до оголенной кожи Извекова и прижать к ней кольцо. Но в той позе, в которой он меня удерживал, это было совершенно невозможно. Физически я была бессильна, но оставалась еще надежда на хитрый приемчик, несколько раз срабатывавший в моих боях с Олегом. Я начала с того, что попыталась лягнуть его в ногу. Это мне, конечно же, не удалось. В ответ Извеков еще сильнее сжал меня. Собрав все последние силы, я отчаянно забилась, провоцируя его. Он, наверное, не очень понимал, насколько сильна его хватка, поэтому, когда он еще поприжал меня, а я издала жалобный стон и обмякла в его руках, Извеков торопливо опустил меня на пол и стал осторожно пошлепывать по щеке. Я позволила себе еще один сдавленный стон. -- Вот черт! -- выругался Извеков. Наугад, ориентируясь только на его голос, я закинула правую руку ему на шею, изо всех оставшихся сил прижав кольцо к коже. Никогда еще ни от одного живого существа я не слышала такого воя, который немедленно наполнил не только пространство номера, но, наверняка, был слышен даже на улице. Именно наполнил, потому что звук, казалось, жил сам по себе, ширясь и становясь вещественно-материальным. Извеков, издав этот полный адской боли вопль, упал и больше не двигался. Я сидела рядом и внимательно вглядывалась в его помертвевшее лицо, стараясь не попасться на удочку, если он вдруг собрался еще раз обмануть меня. Но на этот раз ему действительно крепко досталось. Через несколько минут он пошевелился, начиная приходить в себя, и тут же, как это бывает после болевого шока, когда человек снова начинает чувствовать ту самую боль, которая ввергнула его в забытье, снова раздался мучительный стон, а тело Извекова начали сотрясать судороги. Он открыл глаза, уставился на меня, попытался что-то сказать, но его голосовые связки долго не могли справиться с нервной дрожью. Наконец, он перевел дыхание и с трудом произнес: -- Ну зачем же ты так? Не надо больше, пожалуйста... Это может убить меня! Убить или не убить, но то, что прикосновение серебряного предмета было для него страшной физической пыткой, очевидно. До такого состояния притвориться было, по-моему, невозможно. -- Похоже, мы стоим друг друга, -- проворчал он, тяжело садясь на пол. Я протянула руку, чтобы помочь ему подняться. Он вздрогнул, но убедившись, что это не опасная рука, ухватился за нее и встал. -- Узнаю, знакомая школа, -- усмехнулся Извеков, потирая рукой шею и морщась, а потом вдруг тихо засмеялся: -- Когда-то Середа отрабатывал эти же самые штуки на мне. Вижу, и тебя он научил, мелкий мошенник! Затем улыбка, вызванная воспоминаниями, резко сменилась озабоченностью и нетерпением. Он снова указал на мою сумку: -- Бери, и пойдем со мной. Другого выхода у меня просто нет. -- Иди, если тебе нужно, я останусь здесь. Меня не надо пасти. Александр покачал головой: -- Без меня тебе нельзя оставаться. А мне нельзя оставаться здесь. Мне проще будет потом выпустить тебя из Рая, чем искать момент, чтобы незаметно подбросить твоим друзьям твой труп, как это пришлось мне делать три года назад с Орешиным. -- Так это ты вытащил Юру отсюда? Он кивнул, нехотя соглашаясь со мной: -- Я вывез его из города. Я все время боялся, что мне помешают, но я благополучно добрался до Кепы и оставил у въезда в приемный покой больницы. Это было все, что я тогда смог для него сделать. Я не надеялся, что он выживет, но хотел, чтобы он был хотя бы похоронен по-человечески, а не... -- Извеков вдруг оборвал свой рассказ и посмотрел на меня: -- Так ты идешь? -- Сначала договорим. Что произошло бы с Юркой, если бы он остался здесь? -- Вернулся бы Валерий, и... Юрий стал бы таким же, как я... -- Валерий? -- я отчетливо вспомнила сон. Тот черноволосый убийца... -- Так это Валерия мне нужно поблагодарить за все, что было три года назад? Извеков стоял, закусив губу и сложив руки на груди. Его ответ был мне, в сущности, не нужен. -- Рано или поздно ты поняла бы это, а, скорее всего, он сам бы все тебе рассказал, -- отозвался, наконец, он. -- И что же он собирался сделать с Юрой? Сделать его таким же, как ты? То есть каким? Александр нетерпеливо махнул рукой: -- Давай об этом после! Я села на кровать и придвинула к себе сумку, желая дать ему понять, что никуда не хочу двигаться. Извеков еще несколько секунд стоял надо мной, но быстро вышел, хлопнув дверью номера. Каким бы стал Юра, если бы ему позволили умереть здесь, в этом номере? Чем бы он мог стать, если не просто трупом, который можно похоронить по-человечески? Очевидно, изможденным существом с постоянно влажными волосами и кожей, боящейся прикосновения серебра. Извеков вошел снова, на этот раз он был настроен более решительно. -- Если ты настаиваешь, я скажу тебе обо всем, что имеет для тебя значение. Орешин был прав, считая, что я мертв. Меня действительно убили 14 августа. И больше суток я был трупом, -- спокойно и четко проговорил он, усевшись рядом со мной. -- Кем же ты был потом? -- Тем же, что я есть и сейчас. Я -- зомби-оборотень. Определение было не самым подходящим. Александр не подходил под классическое определение зомби. Шутка была слишком нелепой. К тому же, произнося эти слова, Извеков улыбался. -- Зомби не улыбаются, у них нет чувства юмора, и они не мыслят самостоятельно, -- ответила я. -- Зомби моего брата мыслят совершенно самостоятельно, и все, как на подбор, весельчаки, -- возразил Александр. Он все еще улыбался, но глаза его постепенно становились какими-то недобрыми и тусклыми. И тут-то я вспомнила о факте, который не должна была забывать в подобном разговоре. Я забыла о прогулке задавленного автомобилем Романа Зубарского. И если можно было усомниться в диагнозе, поставленном Олегом посреди проезжей части, то в заключении медиков сомневаться не приходилось. Тело Зубарского было выдано жене для похорон, а не для прогулок. Невольно моя рука потянулась потрогать Александра. Кожа его была довольно прохладной, но не настолько, чтобы даже отдаленно напоминать окоченение. Извеков усмехнулся и поддернул рукав, оголяя запястье: -- Можешь проверить пульс. Некоторое время я искала пульс, но ничего не смогла найти. Правда, у некоторых людей сосуды проходят так, что дилетант может легко ошибиться... Меня вдруг взяла злость. Мне показалось, что Извеков нарочно меня дурачит. Когда я подняла голову, чтобы взглянуть ему в глаза, он легким движением вынул из нагрудного кармана платок, тряхнул его, разворачивая, и, совершенно для меня неожиданно, резко пригнул мою голову, подставив снизу ладонь с платком. Я больно ткнулась носом, вдохнула удушливый запах, исходящий от платка и тут же лишилась сознания... Очнувшись, я увидела перед собой только туманный мрак. По мере того, как туман рассеивался, а мрак все же оставался, появилась неприятная головная боль, блуждающая по всей голове и сверлящая ее с разных сторон по очереди. Было холодно, и откуда-то тянуло сквозняком. С трудом подняв тяжелую голову, я села, и только тогда рассмотрела, на чем это я лежала. Это была шикарная софа из натуральной кожи, стоявшая посреди огромного холла, напоминающего погруженную в темноту пещеру. Стояла ли где-то еще какая-нибудь мебель, было неясно: мрак скрадывал все окружающее. Под ногами лежал ковер с ворсом длиной не меньше полуфута. Источник света был слишком мал и тускл, чтобы разглядеть весь интерьер целиком, к тому же непонятно было, откуда этот свет исходил. Я была совершенно одна, но моя сумка лежала рядом на софе. Вероломство Александра было очевидным, но то, что он притащил вместе со мной и мои вещи, внушало надежду. Головная боль не проходила, по спине пробегал волнами озноб, а щеки вдруг стали полыхать. Посетившая меня было мысль о том, что нужно бы встать и осмотреться, исчезла после первой же попытки это сделать. Голова кружилась, и, едва попробовав подняться на ноги, я тут же села обратно. Оружие было на месте, все вещи тоже. Даже серебряное кольцо осталось на пальце. Это значило, что меня саму они еще не успели превратить в зомби. Я вспомнила, как Александр в гостинице дурачил меня, и тихо рассмеялась. Затем я снова вспомнила Зубарского, и собственный смех показался мне еще более дурацким, чем поведение и слова Александра. После этого перед глазами появился мой сон в номере. Только я уже не наблюдала за событиями через некую дыру в потолке, а находилась внизу вместе с Юркой, и взъерошенный и мокрый Извеков -- я даже не поняла, который из двух -- поливал нас автоматным огнем. Я не чувствовала боли, только сильные удары, не дающие двинуться с места. Потом на пороге возник Олег, волочащий на веревке огромных псов: черного и серого, и спустил их на нас. Серый пес навалился на меня. Он был тяжелый и горячий, как раскаленное железо. Обнюхав меня, он стал грызть мою правую руку. На удивление, боль в руке была несильной, но голова раскалывалась все сильнее. Пес глодал меня, ворча и фыркая. Боль в голове разгоралась, череп, казалось, готов вот-вот разорваться на кусочки. Наконец, все разом потухло... Первое, что я почувствовала, было прикосновение чего-то влажного ко лбу. Кто-то прикладывал к моему лицу какую-то примочку. С надеждой увидеть Юру я открыла глаза, но встретилась взглядом с Александром. -- Поздравляю, все закончилось, -- улыбнулся он и, потянувшись куда-то, взял стакан с водой. -- Выпей немного, и все будет хорошо. Я машинально потянулась к стакану. Александр поддерживал мою руку со стаканом и обеспокоенно смотрел на меня. Выпив немного, я смогла, наконец, произнести хоть слово: -- В какой морилке ты мочил свой платок? -- Одна из разновидностей летучих наркотических жидкостей, -- ответил Извеков. -- Где я? Вокруг себя я видела освещенную солнцем комнату, несомненно ту самую, в которой я очнулась между приступами забытья: я лежала на той же софе, и сумка моя была на том же самом месте. Но теперь всю стену огромного холла занимало окно. Задрапированные синим бархатом стены имитировали грот, в складках драпировок прятались лампы. Сейчас они были погашены, но отражатели блестели в лучах солнца, которое заливало комнату. Мебели почти не было, все какие-то пуфики, скамьи, лежанки, обтянутые дорогой кожей. Все кругом было сине-серое, новое, свежее и носило отпечаток снобизма и претензий на исключительность. -- Это твои апартаменты, -- ответил Александр после того, как я, окончив оглядываться вокруг, посмотрела на него. -- Очень мило, -- вежливо произнесла я. -- А если точнее? -- Ты во владениях моего брата Валерия Извекова. -- Так я и думала. На этот раз твоя взяла. Правда, не надо много доблести, чтобы подлым приемом довести слабую девушку до обморока, а потом затащить ее, куда захотелось. -- Я решил, что лучше поступить со слабой девушкой именно так, пока слабая девушка не вывернула меня наизнанку, -- проворчал он в ответ -- и был прав. Если бы он вел себя по-джентльменски, это вышло бы ему боком. Во всем теле чувствовалась слабость, как будто я довольно долго бежала со всех ног. -- Здесь, в смежном помещении есть все необходимое, чтобы привести себя в порядок, в том числе новая одежда, -- Александр указал на задрапированное углубление в стене. -- Меня вполне устраивает моя, только я хотела бы, чтобы ее постирали. В этом доме есть прачечная? -- Это совершенно излишне, впрочем, если ты хочешь, я распоряжусь. Свое оружие ты можешь спокойно убрать в сумку. Здесь оно тебе не пригодится, разве что пустить себе пулю в лоб, но до этого, я надеюсь, не дойдет. Насчет оружия он был отчасти прав. Но если в отношении самого Александра серебряное кольцо было более действенным, чем огнестрельное оружие, то я не могла ручаться за других обитателей здешних мест. -- Распорядись насчет стирки, я не намерена расставаться ни со своей одеждой, ни с оружием. Александр кивнул. Я вдруг поняла, что горячая ванна -- это то, что мне сейчас нужно больше всего, а значит здешняя роскошь очень кстати. Любезностью своих врагов пренебрегать нельзя. К тому же я чувствовала себя слишком несвежей, чтобы начать думать о деле. Взбодриться было просто необходимо. -- Сколько времени я тут провалялась? -- Наркотик действовал на тебя почти четыре дня, дольше, чем я рассчитывал. Надо сказать, твои замашки крутой девчонки создают о тебе ложное впечатление. Я едва не переборщил с дозой, -- недовольно отозвался Извеков. Я даже не возмутилась. Меня слишком взволновал тот долгий срок, который я уже провела в этих стенах. За это время там, в городе могло произойти очень многое, о чем мне просто необходимо было знать. -- Скажи, что известно о моем брате? -- Орешин и Середа уже в городе. Они держатся вместе, не скрывая своих намерений. Опрашивают людей о тебе. Середа уже застрелил с полдюжины собак... Но могу гарантировать, что никто им ничем не поможет. Моя гостиница закрыта, а других сведений о тебе они не добудут. Даже если попросят о помощи спецназ или службу безопасности... Он замолчал, скорее всего, смущенный моим ответным молчанием. Я не стала попусту ему возражать. Он давно не общался с ребятами и плохо представлял, на что они в действительности способны. К тому же, если бы он совсем не опасался их, он не стал бы устраивать все это представление. Я встала, чтобы пройти в ванную комнату, но сначала подошла к стеклянной стене окна. Я никогда не забуду того удивительного зрелища, которое пришлось мне увидеть тогда. Некоторое время я даже забыла, кто я, где я и при каких обстоятельствах сюда попала. Отрываться не хотелось, хотелось смотреть и удивляться этому великолепному виду. Апартаменты находились если не на верхушке пирамиды Рая, то на очень приличной высоте. Города внизу не было видно, его закрывала плавная бугристая грань стены, начинающая свой гигантский изгиб прямо от окна. Под окном располагалась как бы огромная чаша, в которой то там, то здесь выступали тетраэдры разнообразных форм, в гранях которых находились окна. Множество окон. заглядывать в эти окна снаружи было бесполезно. Они были тонированными и скрывали за собой обитателей шикарных апартаментов. Смотреть на такое множество непостижимых объектов было интересно и жутковато. Жутковато, потому что размеры всего этого великолепия отсюда сверху впечатляли не меньше, чем снизу. И интересно, потому что все то, что виднелось из окна, далеко или близко, было очень красивым: и рваная, эклектическая архитектура, и полупустынные пространства, просматривающиеся видимо почти до самой Кепы. И небо, сейчас такое голубое и чистое. Впрочем, в пасмурную погоду, которая вот-вот завладеет осенним побережьем, на это окно начнут натыкаться тяжелые тучи... -- Я вижу, тебе нравится, -- заметил Извеков. -- Впечатляет, -- коротко ответила я, чтобы не особенно выдавать свои эмоции, и поспешила отойти от окна. -- Попробуй сделать так, чтобы Валерий это заметил. Тогда он решит, что завоевал тебя целиком, и не будет стремиться переломить тебя силой. И ты, возможно, выиграешь время. -- Ты хочешь сказать, что Валерия так легко провести? Александр тихо рассмеялся: -- Увы!.. Он построил Рай именно для того, чтобы все, даже его враги, чувствовали непреодолимую зависимость от этого места. Чтобы они нуждались в Рае и в самом Валерке. На этом-то он и свихнулся. В том, что Извековы оба сумасшедшие, я больше не сомневалась. Как и в том, что человека, попавшего сюда без какого-либо предубеждения, мгновенно очаровывало это странное место. Оставив Извекова одного, я прошла за тяжелые занавеси и очутилась в зеркально-мраморном помещении, которое напоминало не ванную, а скорее парадный зал какого-то дворца. Узкие плиты белого с золотистыми прожилками мрамора чередовались с узкими, не более фута шириной, зеркалами. Белые и зеркальные полосы словно опоясывали комнату. В глазах немного рябило от множества отражающихся фрагментов. Ванна в виде огромной мраморной ракушки выглядела несколько банальной на фоне общей полосатости, но меня сейчас устроил бы и цинковый бак, лишь бы он был наполнен горячей водой. Минут через пять я уже лежала в ванне и рассматривала себя в потолочных зеркальных полосках, пока не устала. Тугие струи гидромассажа возвращали упругость измученным мышцам и способность рассуждать. Бесшумно двигаясь, в ванную вошла молодая женщина с бесстрастным бледным лицом. В руках у нее было что-то длинное из красной шелковой ткани. Она забрала мою грязную одежду, и положила свою ношу на ее место. Не сказав мне ни слова, она подошла к одной из стен, открыла практически незаметную дверь и вынула из встроенного шкафчика махровую простыню. Простыня легла на изогнутый поручень на краю ванны. Так же тихо девушка вышла с моими вещами. Когда я вылезла, наконец, из ванны, завернувшись в простыню, оказалось, что мраморно-зеркальный пол за время моего купания стал теплым, поэтому ступать по нему можно было, не съеживая ступней. При ближайшем рассмотрении, кусок красной шелковой ткани оказался каким-то импровизированным халатом, скроенным наподобие японского кимоно. Я за последние годы совершенно отвыкла носить платье, поэтому остановилась в недоумении. Молчаливая девушка, появившись снова, подошла ко мне, решительно отобрала у меня ткань, повернула ее совсем другим концом, и через пару секунд уже завязывала на мне широкие концы пояса. Затем она прошла к стене и потянула одну из зеркальных полос. Полоса выехала из стены, превратясь в огромное зеркало. Из-за зеркала на меня смотрела худенькая шатенка с короткими волосами и совершенно обычным лицом. Правда, платье оказалось шикарным: плечи открыты, фигура мягко окутана скользящими вниз складками, широкий присобранный пояс, концы которого спускались почти до колен. Ноги были полностью закрыты струящимся шелком. Такому вечернему платью позавидовали бы на приеме в самом высшем свете. Девушка подала мне маленький ручной фен и вышла. Несколько взмахов феном -- и мои короткие волосы встали дыбом на макушке. Косметикой я не пользовалась, поэтому на сушке волос работу над собой можно было считать законченной. Отложив фен на мраморную скамью, я взяла кобуру с пистолетом и вышла из ванной. В комнате-гроте окно было снова задернуто наглухо, и таинственный свет освещал низкий столик и два кресла. На столе стояло блюдо, прикрытое блестящим куполом, всевозможные закуски и бутылка шампанского в деревянном ведерке со льдом. На тумбе рядом со столиком возвышалась ваза с красными розами. Цветы были наверняка срезаны несколько минут назад, их аромат был слишком силен и свеж. Я стояла посреди этого великолепия, держа в руке кобуру с пистолетом, постепенно понимая, какой комичный и нелепый вид у меня с этой штукой. Поспешно, пока меня кто-нибудь не увидел, я подошла к софе и положила кобуру в сумку. Как только все было сделано, тихо зазвучала скрипка. Звук появился откуда-то из-за драпировок. Наверное, где-нибудь в складках прятались динамики. К скрипке присоединилась флейта, выводя что-то спокойно-нежное. Мелодия убаюкивала, полумрак погружал в мечты. Мне лишь было немного жаль удивительного вида, что теперь закрывали от меня тяжелые занавеси. Я подошла к окну и провела рукой по портьере, пытаясь найти щель. -- Не надо, -- послышался голос Александра. -- Прелесть нашего положения состоит и в том, что мы можем провести уютный вечер посреди солнечного дня -- или в любой момент, когда пожелаем. Я оглянулась, но его не было видно. -- А если мне захочется яркого солнца в полночь? Что тогда? -- И это возможно. Технически это гораздо сложнее, но результат будет поразительным. Александр, наконец, вышел из темноты. Он опять был в чем-то светлом и модном. Я поймала на себе его задумчивый взгляд. -- Я знаю, что ужин тебе понравится, -- Извеков сделал широкий жест в сторону стола. Мы сели в кресла. Александр снял колпак с блюда, там оказались омары с овощами, поплыл изумительный запах, от которого мой рот наполнился слюной, и я едва удержалась, чтобы не издать чмокающий звук. Громко хлопнула пробка от шампанского, пена немного пролилась из бокалов. -- За твой первый вечер в Раю, -- провозгласил Извеков и торжественно поднял свой бокал. -- Спасибо, -- вежливо ответила я. Мне стыдно было признаться, как я голодна, и я едва сдерживалась, чтобы не начать набивать рот. Конечно, в пансионе меня научили, как ведут себя за столом воспитанные девушки. Но я никогда не собиралась изображать из себя леди, да и у нас дома с ребятами этикет был элементарным, поэтому я почти подпрыгивала, ожидая, когда же можно будет попробовать это замечательно пахнущее кушанье. Наконец, пустые бокалы заняли свои места на столе, и я принялась за долгожданную еду. Александр сидел напротив, почти не двигался и наблюдал за мной. Сначала мне было немного неловко находиться под его пристальным взглядом, но потом напряжение прошло. Стало легко и спокойно. Александр время от времени наполнял бокалы шампанским. Свой бокал он больше не опускал на стол, а держал все время у губ, и его глаза, казавшиеся в полумраке темными, внимательно следили за мной. -- Ты очень красивая, -- задумчиво произнес он. -- Неужели? -- нелепо, но комплимент его был приятен. -- Да, хотя в моем положении это не имеет значения. -- Вот как? -- Именно, -- Александр опустил руку с бокалом, и я увидела, что он грустно улыбается. -- Скажи, почему ты только пьешь? Неужели тебе не хочется всего этого попробовать? Мне не очень нравится, что ты сидишь и смотришь на меня, будто наблюдаешь за кормежкой домашнего животного... -- Никогда не говори так! -- рассердился Извеков. -- А с едой у меня сложные отношения. Вкусовые ощущения у меня присутствуют, поэтому я и пью это вино. А еда создает для меня потом только лишние проблемы... -- Я не верю ни одному твоему слову, Александр, -- я развеселилась, глядя на его сердитое лицо. -- Роман Зубарский тоже не берет больше в рот ни крошки, но тебе, кажется, не было смешно, когда ты увидела его на аллее. Так мне, по крайней мере, рассказал Валерий. При упоминании Зубарского я сначала слегка оцепенела, а потом злое раздражение на себя саму заставило меня прекратить еду и встать из-за стола. Александр тоже поднялся и протестующе поднял руки: -- Извини, мне не стоило быть язвительным. Давай не будем сегодня вспоминать о Зубарском. Мне больших трудов стоило уговорить Валерку подарить нам этот вечер... -- Это значит, что завтра ты скормишь меня своему брату? Или одному из его псов, которые уже кусали меня нынче... -- я машинально взглянула на руку, которую грыз серый пес моих галлюцинаций. Кольца Зубарского на пальце не было. -- Господи, где оно? -- Так велел Валерка. Извини. Ничего себе "извини"! Кольцо было моим последним средством самообороны. -- Я больше не причиню тебе вреда, -- отозвался Александр. -- А против Валерия кольцо тебе не поможет. -- Почему? -- Потому что он живой, в отличие от меня и Зубарского. Я обошла стол и подошла вплотную к Извекову. Нет, он больше не пугал меня. И не шутил. Его грустные глаза подтверждали, что он говорит правду. Ужин с мертвецом. Это достойно первых полос скандальной великосветской хроники. Это достойно также пера одного автора триллеров. Но это совершенно неподходящая компания для девушки, приехавшей сюда разобраться в жестокой трехлетней тайне и отомстить за боль, причиненную брату. -- Если Валерий живой, то мне пригодится мой пистолет. Я также хочу, чтобы мне вернули мою одежду! И убери отсюда все это! -- я показала рукой на стол. -- Я оставлю тебя на некоторое время, чтобы ты собралась с мыслями, а потом мы подумаем, что можно сделать, чтобы все остались живы и довольны, -- невозмутимо ответил Александр и пошел в темноту, туда, где видимо, находился выход из апартаментов. Как только он скрылся из вида, появились двое мужчин в белоснежных рубашках, черных брюках и жилетах, и вынесли стол. К первоначальному интерьеру теперь добавлялась только ваза с цветами, по-прежнему источающими сладкий аромат. Невозмутимое спокойствие Александра, его безошибочное умение угадывать мои мысли, его ненавязчивая способность исполнять желания, даже невысказанные вслух, взбесили меня до крайности. Я неожиданно поняла, что последний час пребывала в совершенно счастливом и довольном состоянии. Я была очарована интерьером и видом из окна. Мне позволили принять ванну, обставив все так, будто я бог весть какая важная персона. Итак: апартаменты, богатое убранство, ванна, прислуга, соблазнительное платье, розы, полумрак, мелодия флейты, омары, шампанское, комплименты... Комплименты существа, ничем не отличающегося от мужчины, за исключением пустяка: Александр Извеков умер три года назад. И мне не хотелось иметь ничего общего с мертвым телом, неизвестно почему не только не сгнившим за это время, но еще и модно одевающимся, имеющим безукоризненные манеры, к тому же еще и мыслящим совершенно самостоятельно... Я начала понимать, что пытаясь сразу, безоговорочно вместить в своей голове все факты, я запросто сойду с ума. Поэтому выход был только один: полностью принять правила игры вражеской стороны. Александр был прав, нужно притворяться. С сумасшедшими нужно вести себя соответственно. И с существованием зомби тоже надо смириться. Тем более, что Александр -- прекрасный источник информации. Прокрутив все эти мысли в голове раз пять-шесть, я пришла к выводу, что пора успокоиться и начать действовать так, как велит мне интуиция и советует Александр. Нужно бы еще связаться с Юрой. Ребята бросили все дела и помчались выручать меня. С моей стороны было бы свинством наплевать на них. Конечно, Юрка уволил меня, но это не значит, что теперь я стану в позу и буду продолжать разыгрывать крутого детектива. Не то, чтобы я расписалась в своем бессилии, но мне нестерпимо захотелось к ребятам. В комнату вошла все та же девушка, в руках она держала мою одежду и вычищенные ботинки. Мысль о том, что я задала им, видимо, совершенно непривычную для здешней роскоши задачу заниматься стиркой, показалась мне забавной. По-прежнему ничего не говоря, девушка положила вещи на софу. Несмотря на то короткое время, что было в ее распоряжении, она успела привести все в порядок. Теперь я могла принять свой обычный вид. Привычное состояние способствует собранности. Я была очень недовольна собой, за то что позволила себе впасть в прострацию, едва вкусив райской жизни. Девушка уже собралась уйти, когда мне вдруг пришла в голову идея: -- Извините! Девушка остановилась и повернулась ко мне. Она, возможно, была бы хорошенькой, если бы не суровая безучастная физиономия. Смотрела она на меня без особого интереса. -- Отсюда можно позвонить? Я почти наверняка ожидала отрицательного ответа. Я не удивилась бы, если бы девушка просто пошла своей дорогой, не удостоив меня даже отрицательным жестом. Но красивым мелодичным голосом она уточнила: -- Куда конкретно вы хотите позвонить? -- В городскую гостиницу. -- Да, конечно, в городе действует телефонная станция. Никаких проблем. Она подошла к складкам драпировки и вынула оттуда переносной телефонный аппарат. Что только ни скрывалось в этих бархатных тайниках! -- Пожалуйста, -- она подала мне аппарат и пошла к выходу. -- А номер?... -- Абонентов соединяет телефонистка. Я осталась одна. Впрочем, в этом я не была уверена. Вполне возможно, что за мной подслушивали, а может быть даже и подсматривали. Но рискнуть стоило. Я сняла трубку и попросила телефонистку соединить с новой гостиницей. Там администратор подключил линию к коммутатору и соединил с номером Орешина и Середы. Несколько гудков остались без ответа. Я вспомнила, что сейчас отнюдь не ночь и даже не вечер, и ребята могут быть в городе. Я уже хотела вешать трубку, но неожиданно гудки прекратились. -- Орешин, -- брат отозвался сухо и официально. -- Юра, это я. -- Слава Богу... -- его голос оборвался на полуслове. Я представила себе, как он нервно приглаживает свои зачесанные назад волосы и потирает лоб, как он всегда делал, когда эмоции начинали переполнять его. -- Я надеюсь, с тобой... -- ...все в порядке, Юрка. -- Когда ты бросишь эту дурацкую манеру заканчивать фразы за других?! -- попробовал рассердиться Юра, но опять замолчал на несколько секунд. Наверное, закуривал сигарету. -- Где ты, Катюша? -- Да как будто бы недалеко. Тебе из окна должно быть видно. -- Понял. Тебе что-нибудь угрожает? Милый мой Юрочка! Даже если и так, что он-то мог сделать?! Даже вместе с Олегом, хоть их тандем и нагнал паники на здешнюю Лысую Гору... -- Я справлюсь, Юра. Я постараюсь вырваться отсюда. Только не вздумайте сюда пробираться. Они боятся того, что вы в городе. Но здесь, в Раю, они неуязвимы. Ты понял меня? -- Я не только понял, я это знаю. Я постараюсь отсюда сделать все возможное. Только бы удержать Олега... Парень из-за твоей выходки совсем голову потерял. Не ест, не спит, рыщет по городу... Пытаясь меня пристыдить, Юра забыл, как всегда, упомянуть о себе. Он-то тоже, наверняка, не ел и не спал, и только злосчастный костыль не давал ему присоединиться к Олегу. -- Юра, прости меня. Он не ответил, только тяжело вздохнул. -- Все будет хорошо, Юрка. Я очень тебя люблю. Я всегда стеснялась говорить подобные слова. Но сейчас я просто не могла не сказать этого Юре, хотя и не решилась продолжить разговор дальше. Я положила трубку. -- Они еще не собираются делать подкоп под Рай? Я вздрогнула. Александр, видимо, неслышно вошел, и стоял теперь около тумбочки с цветами, перебирая лепестки. За его спиной в темноте маячила еще какая-то фигура. -- Подслушивание тоже не является у вас нарушением этикета? -- Мы только что вошли, и я слышал только конец. В другой обстановке я, наверное, смутилась бы. Но сейчас я была как никогда спокойна, чему сама слегка удивилась. -- А что, собственно, тебе надо? -- Здесь кое-кто хочет с тобой поговорить. И я подумал, почему бы не сейчас, близится вечер, мы скоро уйдем в город, а у тебя завтра, наверняка не окажется времени, -- Александр приблизился ко мне и произнес тише: -- Сейчас ничего можешь не опасаться. Он, к счастью, не агрессивен, и не причинит тебе вреда. Впрочем, я буду у выхода на всякий случай. Не дав мне возможности даже открыть рот, Александр быстро вышел, и я была вынуждена повернуться к человеку, который терпеливо ждал. Он вышел на освещенное место, и, не скрою, мое сердце тревожно екнуло. Это был Зубарский. -- Здравствуйте, Катя, -- он подошел к софе и опустился на край. Он очень изменился. Его лоск испарился, осталось только -- несчастное, измученное какими-то невыносимыми для него обстоятельствами, существо. -- Что вы от меня хотите? -- спросила я, так как понимала, что ему что-то от меня нужно. За отрешенностью чувствовалось какое-то непреодолимое желание, которое он очень хотел поскорее высказать. -- Меня не устраивает все это, -- быстро произнес он, оглянувшись на выход. -- Что именно? -- То, что со мной произошло. -- О чем вы? Если о том, что случилось неделю назад в Питере... -- сначала мне показалось, что он имеет в виду нашу с ним беседу, так бессмысленно и трагически закончившуюся по моей вине, но он покачал головой: -- Что вы, за тот день я вам могу быть только благодарен... Я одним махом избавился от столького, мучившего меня, что иного трудно было пожелать... Но неугомонная Марина... Она забрала меня, и вместе со своим приятелем Извековым они заставили меня снова ходить и говорить. Я хочу все вернуть на свои места! Его слова были похожи на бред. Ни за что бы я раньше не поверила, что невозмутимый респектабельный зануда может превратиться в натянутую струну, готовую вот-вот лопнуть. -- Катя, я узнал, что у вас было мое серебряное кольцо... -- Его у меня отобрали. Он кивнул, замолчал, потом склонился и закрыл лицо руками. Какие удивительные свойства у райских зомби! Такие яркие человеческие эмоции, что непонятно, право, чем же отличается их самосознание от человеческого? Если ничем, то почему Зубарский так горюет по поводу своего воскрешения? -- Я знаю, что его отобрали, -- произнес он, выпрямившись. -- Но если оно было у вас, значит вы могли побывать и у меня в доме. Я прав? -- Да. И что? -- Там была коробочка с таблетками и одноразовыми инъекторами. Мне надо знать, ее вы тоже забрали? -- Зубарский посмотрел на меня с отчаянной надеждой. Коробочка лежала у меня в сумке. Прежде чем решить, говорить Зубарскому правду или нет, нужно было выяснить назначение этой коробочки. -- Ее мы тоже забрали, но, право, сочли ее совершенно бесполезной. -- Вы ее выбросили?! -- с ужасом прошептал Зубарский. -- Понятия не имею, что брат с ней сделал. Зубарский закрыл глаза и замолчал. Говорить со мной он больше не хотел, не о чем было ему со мной говорить. -- Это важно? Что это было такое? Не открывая глаз, тихо и безучастно Зубарский пояснил: -- Препараты серебра. Таблетка, принятая внутрь, на некоторое время дает защиту от преобразующего воздействия. А инъекция убивает зомби. -- Каким образом? -- Раствор, содержащий серебро, вышибает сознание из мертвого тела раз и навсегда... -- злобно пояснил Зубарский и встал. -- Таблетки мне уже не помогут, но вот инъектор просто необходим. И очень жаль, что мои надежды оказались несостоятельны. -- Подождите... -- я подошла к лежащей сумке и полезла внутрь. Удивительно, что сумку не обыскали. Коробочка была на месте. С одной стороны, это была собственность Зубарского. С другой стороны, для меня эти предметы кое-что значили и могли бы пригодиться. -- Говорите, таблетки уже ни к чему... Тогда возьмите вот это. Не вынимая коробочку из сумки, я достала один инъектор. -- Но... Это же то самое... Наглая лгунья! -- возмутился Зубарский. У бедняги даже руки затряслись, когда он потянулся к инъектору. -- Если вы будете себя плохо вести, я ничего вам не дам! -- я спрятала инъектор за спину. Вообще-то сцена была не очень красивая. Я напоминала себе врача-изверга, который дразнит обезумевшего от ломки наркомана. -- Ну что вы мучаете меня? -- выкрикнул Зубарский. -- Отдайте же, черт возьми, это мой последний шанс! -- Что вы задумали, Роман? Похоже, инъектор был ему нужен исключительно для личного употребления. Если я отдам ему серебро, он убьет себя, если, конечно, можно убить мертвеца... Я положила инъектор на софу, Зубарский в секунду сцапал его и спрятал в карман. К этому моменту он уже был похож на выжатый лимон, мокрый, жалкий и несчастный. Не стоило над ним издеваться. Хотя, может быть и не стоило мне убивать его дважды, отдавая инъектор. Впрочем, это же, в конце концов, его вещь, не моя. -- Спасибо, -- произнес Зубарский и неожиданно широко улыбнулся. Улыбка сделала его совсем живым и симпатичным. -- А второй инъектор никому не отдавайте. Я вам его дарю! Бодрой походкой он направился к выходу, а я, провожая его взглядом, была почему-то уверена, что вижу его в последний раз. Глава 5. -- Поначалу я сам путался в этих движущихся лабиринтах, но сейчас многие мои гости прекрасно ориентируются в системе, -- Валерий Извеков огляделся и беззвучно засмеялся: -- Согласись, это впечатляет. Не согласиться было трудно. Это действительно впечатляло. Мы стояли на бегущей ленте транспортера-эскалатора и медленно двигались вниз. Транспортер огромным стеклянным змеем заворачивался внутри пирамиды Рая, начинаясь на вершине, и спускался широкими кольцами по гигантской спирали. Иногда в стеклянной кишке попадались отверстия входов, через которые можно было попасть на некоторые этажи Рая. Внутри спирали эскалатора пролегали десятки транспортеров поменьше, представляя собой чудное переплетение, в котором действительно трудно было разобраться. Пока я рассматривала это техническое великолепие, Извеков стоял метрах в трех от меня, отвернувшись, и отдавал распоряжения через портативное переговорное устройство. Отправляясь вместе со мной в путешествие по пирамиде Рая, Извеков не взял с собой никакой охраны. Как тогда, на улице, он был совершенно один. Он знал о том, что мне известно, кто пытался убить Юру, и, тем не менее, даже не показывал вида, что ждет от меня подвоха. Это удивляло, и сбивало меня с толку. Извеков пришел за мной сразу же после того, как прислуживающая мне молчаливая девушка прибрала комнату после завтрака. Я понимала, что меня не бросят одну мои навязчивые хозяева, но, честно говоря, предпочла бы общество живого трупа Александра. Я ожидала, что он опять заведет туманные разговоры, но он был предельно естественным. Извеков был одет в полуспортивный полурабочий комбинезон и выглядел обычным наемным служащим-технарем, а никак не хозяином грандиозного Рая. Если бы не страшный сон, давший мне понять кто есть кто, я, наверное, испытывала бы удовольствие от знакомства с симпатичным, улыбчивым парнем, каким был Извеков сегодняшним утром. Опираясь локтем о движущийся поручень, он посматривал изредка в мою сторону, говорил что-то в сой "уоки-токи" и ничем, казалось, не был особо озабочен. Внутри Рая царила такая же неразбериха и эклектика, как и снаружи. Мы медленно проезжали мимо разноуровневых этажей, висячих зимних садов, огромных залов, отделанных редкими и дорогими материалами. И во всех помещениях, которые попадались мне на глаза, удивляло обилие дверей, словно Рай был огромным отелем. По коридорам и залам перемещались люди. Некоторые стояли в отверстиях купола транспортера и, видимо, собирались отправиться вниз, но не решались этого сделать, пока мы с Извековым не проследуем мимо их этажа. И только после того, как мы удалялись от них на приличное расстояние, люди ступали на движущуюся ленту. Наконец Валерий закончил беседовать по переговорнику и повернулся ко мне. -- И долго мы будем спускаться? -- Чтобы добраться до нижнего этажа, нужно потратить часа три, я думаю, -- ответил он. -- Но мы не будем этого делать. Цель нашего путешествия находится несколько ближе, на следующем витке. Только ему одному было известно, где кончался этот виток, и начинался следующий. Я поняла бессмысленность своих попыток запомнить наш путь, поэтому просто принялась рассматривать то, что не было похоже ни на одну из моих самых смелых фантазий. -- Сколько же лет ушло на то, чтобы построить все это? -- Около шести, -- отозвался Валерий. Оглядываясь вокруг, он иногда замечал что-то, кажущееся ему непорядком, тут же выхватывал из нагрудного кармана переговорник и, отвернувшись от меня, начинал что-то негромко говорить. Все это подчеркивало его хозяйское отношение к нечеловечески грандиозному сооружению. Да, если он сумасшедший, то очень серьезный. -- Я уж не хочу спрашивать, сколько денег затрачено на это строительство... -- А я и не отвечу, но не потому, что это тайна. Я сам точно не знаю. А если приблизительно, то этот объект недвижимости стоит примерно столько, сколько парочка крупнейших банков вместе с хранящимися в них ценностями, -- засмеялся Валерий, и из его голубых глаз брызнули веселые искорки. -- И тем не менее, ценность этого места куда выше, чем денежная оценка сметы на строительство. Сейчас ты кое-что увидишь, и многое поймешь. А потом я снова спрошу, согласна ли ты остаться здесь... Выходим! Он взял меня за руку, и мы переступили с движущейся ленты на порог отверстия в стеклянной стене. Этаж, на который мы ступили, был безлюдным и затемненным. Мы оказались в обычном коридоре, едва освещавшемся подвесными потолочными светильниками. -- Это моя резиденция. На этот этаж никто не заходит без моего приглашения. И уж точно скажу, никогда еще в эти помещения не входил более дорогой для меня гость, -- Извеков склонился в церемонном полупоклоне. Я шагнула в открытую им дверь, лихорадочно соображая, чего больше было в его странном льстивом комплименте: угрозы или подвоха. Комната, куда мы попали, оказалась совсем маленькая, а может быть, мне так показалось после осмотра неоглядных пространств. Здесь не было даже намека на обивки и драпировки, только белый пластик, стекло и никелированные металлические поверхности. Окно, занимающее целиком одну из стен, было закрыто пластиковыми жалюзи. Кресла, столики, компьютер неизвестной модели -- вот и вся мебель. -- Присаживайся, у нас с тобой будет очень долгая и очень важная беседа. -- Если честно, то я не представляю, о чем бы тебе хотелось беседовать со мной, -- ответила я, пытаясь вытянуть из него какую-нибудь фразу, из которой могут стать ясными его истинные намерения. -- Зато я прекрасно представляю, о чем ты хочешь со мной говорить. И я ничего не буду от тебя скрывать, потому что, как бы ты не удивлялась и не сопротивлялась, мне слишком повезло, что ты приехала сюда. Ты узнаешь все, что тебе захочется, а я поступлю с тобой так, как уже давно решил. Он говорил медленно, подбирая слова, и все равно, запутал меня еще больше. Внезапно погас свет, и в темноте замерцал экран странного компьютера. Валерий сел неподалеку, но мне не было видно его лица. -- Спрашивай, -- почти приказал из темноты голос Извекова. Нелепая ситуация, просто нелепейшая. Вместо того, чтобы просто делать то, что ему хочется, не обращая внимания на меня, он собрался отвечать на мои вопросы. -- Совет: не трать время. В любой момент меня могут сорвать куда-нибудь по делам. И тогда твое посвящение затянется. Так и не поняв, почему тюремщик требует, чтобы заключенная допрашивала его, я решила, что тратить время, действительно, глупо. -- Меня интересует только один вопрос: это ты расстрелял Юрия Орешина в гостиничном номере? Допустим, теперь меня волновало не только это, но начать я хотела с этого, и к черту предосторожности. -- Я знаю, зачем ты приехала сюда. Мне нечего скрывать, это был я. Да и зачем ты спрашиваешь, мы уже показали тебе все это, -- голос Извекова стал раздраженным. -- Право же, я защищал себя, не столько свою жизнь, сколько свой Рай. Если бы тогда Сашка не был столь глуп и не вмешался в процесс, никто и никогда не смог бы помешать мне сделать то, что я собирался сделать... Едва сдерживаясь, я сцепила пальцы на колене и закусила губу. Нет, вовсе не от того, что мне хотелось тут же вскочить и разрядить в него обойму. Я нашла своего врага, который и не думает отпираться. Но, к своему глубочайшему удивлению, я обнаружила, что сразу после того, как Валерий признал свои действия трехлетней давности, меня начала волновать совсем другая проблема. Почему он так уверен в своей правоте и в том, что я пойму его? Только потому, что он сумасшедший? Мне показалось почему-то, что все не так просто. И если еще вчера никакие призывы к справедливости и законности не смогли бы меня остановить, то сейчас что-то подсказывало мне, что торопиться с выводами нельзя. -- ...И зря ты думаешь, что смерть это смерть, -- заключил он напоследок. -- Что? -- не поняла я. -- Я сказал, что быть расстрелянным еще не значит умереть, -- повторил Валерий. Он был так близко, но я его не видела, и от этого было неуютно. -- Ты много времени провела с моим братом, могла бы поинтересоваться у него, что это за состояние, в котором он находится с тех пор, как я его убил... Слова, напомнившие мне об Александре, лишний раз подтвердили необычное состояние ума моего собеседника, но я также вдруг поняла, что его безумные слова все-таки правдивы. А уж то, что он не находит их предосудительными -- это всего лишь уже знакомый мне "местный этикет". -- Ты убил Александра? Ты сам? Какого черта... -- я возмутилась было, но тут Извеков подвинулся поближе к светящемуся экрану компьютера, и свет упал на его лицо. И мне тут же расхотелось возмущаться. Он выглядел беспомощным и отрешенным, мое возмущение могло совсем выбить его из колеи, мне же нужно было, чтобы он продолжал говорить. -- Саша может тебе рассказать, в чем преимущество его смерти, -- произнес Валерий тоном, каким объясняют очевидные вещи дурачкам. -- Если честно, то Александр не произвел на меня впечатления счастливого, если, конечно, судить с позиции живых. Кстати, где он сейчас? -- уточнила я. -- Насколько я знаю, он еще утром ушел в город, кажется, он собирался поговорить с Орешиным. Сердце мое тревожно екнуло. Я всего лишь могла надеяться, что из этого визита не воспоследует ничего ужасного. -- Не волнуйся, Орешин и Середа мне здесь совершенно ни к чему. Я разобрался с ними со всеми три года назад, и насколько знаю, у властей есть установка оставить все на своих местах. Это тебя мне нужно было заполучить любой ценой, поэтому я и заставил Сашу пасти тебя. И ему удалось то, что не получилось у меня там на аллее. Значит, Александр не отставал от меня по приказу Валерия. -- Твой брат довольно исполнителен. Ты можешь быть им доволен, -- слова вырвались у меня с плохо скрытой горечью. -- Я, кажется, расстроил тебя, -- усмехнулся он и снова откинулся в своем кресле, скрывшись в темноту. -- Если тебя это успокоит, то мне стоило немалой нервотрепки заставить его подчиниться. Практически, я сломал его, и это до сих пор беспокоит меня. Видишь ли, любой из моих зомби полностью зависит от меня, а Сашка в большей степени, чем остальные... Информация становилась все весомее, и я пожалела, что в моей голове нет какой-нибудь электронной памяти, куда можно все записать, запомнить во всех деталях, вплоть до интонаций, а потом в спокойной обстановке обработать, учесть все нюансы, которые сейчас я могу упустить. Я панически боялась упустить хоть слово из лихорадочного монолога Валерия. Но не стала пытаться ничего уточнять, такие люди, как Извеков, скажут куда больше, если пустить все на самотек. И он говорил. -- Очень долгое время я носил в себе свою главную идею, и не мог никому ее высказать. Все эти забавы -- это так, пустяки по сравнению с тем, что в действительности возможно сделать. Ты поймешь со временем, что мой замысел стоит того, чтобы остаться здесь. Пока у меня один настоящий помощник -- Александр, но и тот делает все только для того, чтобы избавиться от меня, а я пользуюсь им, и буду пользоваться столько, сколько мне будет нужно, -- Валерий встал и прошел куда-то вглубь комнаты. Раздался звук льющейся в стакан жидкости, а затем судорожные глотки. Мне захотелось все время иметь его в поле зрения, поскольку его возбужденное состояние становилось опасным. -- Валерий, сядь, я не воспринимаю тебя, когда ты бегаешь. Он оказался на удивление послушен, тут же вернулся и сел на место. -- Ты думаешь, наверное, что я -- чудовище, -- усмехнулся он. -- Да, я убил брата, но я знаю, что эта смерть -- не смерть, а шаг к бессмертию. Я собирался сделать для него максимум из того, что я могу. В конце концов, мы всегда были с ним друзьями, и я не хотел мучить его. Но когда я, наконец, вышел на тебя, я понял, что без Саши не обойтись, и задержал его здесь... -- Извеков прервался и хотел, кажется, снова сбегать к стенному шкафу, но вернулся и сел на этот раз на подлокотник моего кресла. -- Ты слушай меня внимательно. Мне нужно, чтобы ты меня поняла. Я отказал ему в том, чего он давно ждал. И он мне больше не верит. -- Его голос звучал прямо у меня над ухом. -- А я не могу этого допустить. Тем более сейчас, после того что случилось ночью... Он замолчал. Мне не хотелось вмешиваться, но уточнение требовалось: -- А что случилось ночью? -- Муж Марины... Он добыл где-то раствор соли серебра и сделал себе укол. Я столько времени потратил на то, чтобы помочь Марине привезти мужа сюда. Но он не поверил ни ей, ни мне, и, похоже, сошел с ума. Впрочем, когда я с ним говорил, оказалось, что он на редкость религиозен, и не смог оценить Рай... Он поступил глупо, и мне очень жаль, что так получилось. -- Это я дала ему инъектор. Извеков вскочил и через секунду он уже стоял передо мной. Вид у него был настолько возмущенный и потрясенный, что мне невольно пришлось собраться, чтобы если Валерию вздумается броситься на меня, он не застал бы меня врасплох. Заметив мое внезапное напряжение, Валерий неожиданно усмехнулся и сделал успокаивающий жест ладонью: -- Нет, я не обвиняю тебя. Это моя вина. Если бы наш разговор состоялся еще вчера, ты не сделала бы этой глупой ошибки. Роман Зубарский совершил нечто непоправимое и убил себя. -- Но он, если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, был уже мертв. Возможно ли самоубийство мертвеца? -- Еще как возможно. Убить сознание очень трудно, но очень даже возможно. И именно это Зубарский и сделал. Он не поверил нашим словам, и теперь никогда и нигде не появится личностей, порожденных его сознанием. Все носители сознания Зубарского во всем множестве реальностей погибли одновременно и погибли безвозвратно. Никогда ни я, ни ты не сможем спасти ни одной личности сознания, убитого таким же способом, как сегодня ночью. Вот это убийство, Катя. То, что я убил в этой реальности некоего госслужащего по имени Александр Извеков, на самом деле не является большой потерей. Его личность исчезает из этой реальности, но присоединится и будет подпитывать собой другие части единого и вечного сознания, воплощенного во множестве реальностей. Я не буду говорить о погибшем и зарытом в землю теле, потому что знаю: его бессмертное сознание, само себя разделившее, живет в еще добрых десятках разнообразных личностей. А вот сознания Зубарского уже нигде нет. Нигде... Извеков замолчал, вернулся в кресло, оперся локтем на колено и крепко задумался о чем-то. -- Валерий! -- Да? Ты спрашивай. Я просто никому еще не пытался объяснить всего сразу, поэтому у меня, наверное, ничего не получается с рассказом, -- он сидел в прежней позе. -- Неужели тебе все равно, что погибают люди? Разве гибель того человека, который был твоим братом, живого человека, не печалит тебя? Ну и что, что его бессмертное сознание будет где-то там вечно витать. Он никогда не придет к тебе, ни о чем не спросит, не поспорит, его больше никогда не будет рядом. У тебя больше нет брата. Это тебя не огорчает? -- Нет, не огорчает. Потому что я знаю о жизни и смерти то, что тебе, Катя, пока не известно. -- Валерий сделал ударение на слове "пока". -- Я был совершенно бешеный, пока не знал, почему я такой, откуда у меня взялся мой дар. Теперь я знаю. Чем меньше у сознания тел-носителей, чем больше оно сконцентрировано, тем шире возможности личности. Если же все грани сознания концентрируются в пределах одной единственной личности, созидательные возможности безграничны. У меня нет аналогов в иных реальностях. Ни одного. Поэтому я могу своим сознанием воздействовать на все иные. Могу удержать чужое сознание в кожаном мешке с костями и научить его управлять мертвым телом, как живым, и удерживать его от разложения. Науке давно были известны такие понятия, как зомби и оборотни. Проблема была лишь в том, что они не могли их ничем объяснить, поэтому отнесли в раздел нечистой силы. А объясняется все очень просто: сознание по сути своей очень мобильно. И может приводить в движение самые разные физические тела. И даже само может трансформировать их, если у него достаточно созидательной силы... К сожалению, даже у всего лишь раздвоенного сознания нет практически никаких возможностей, подобных моим. Эти люди могут иметь великолепно развитый интеллект, безошибочную интуицию, богатое образное мышление, но ни один из них не может увести за собой чужое сознание, не может изменить элементарный сон... -- Скажи, как ты узнал, что у тебя нет аналогов? -- я еще не понимала толком, о чем его спрашиваю, но Валерия мой вопрос не удивил, а даже привел в восторг: -- Я знал, что ты все поймешь сразу же! -- он радостно рассмеялся. -- Видишь ли, все очень и очень просто. Я никогда не видел снов о себе. Если я что-то и видел во сне, то потом оказывалось, что это были сны тех, кто находился недалеко от меня. Я просто следил за их перемещениями в реальностях А когда лет в десять я понял, что могу следовать вместе с чужим сознанием даже когда я сам бодрствую, это было целое открытие. А вообще, чтобы понять всю закономерность, мне потребовалось очень много лет. К сожалению, я долго не находил ни одного подобного мне человека ни здесь, ни в одной из реальностей, в которых я за это время побывал. Я вспомнила книжечку, которую Олег стащил из дома Зубарских. -- Значит, ты можешь передвигаться по параллельным мирам? -- Реальности -- это не миры. Мир у нас один, и этот мир населен не людьми, а сознаниями. А реальности -- это пласты вещественных воплощений этих сознаний. Нельзя даже сказать, как это принято говорить о параллельных мирах, что реальности одновременно существуют в одном и том же месте, но в разных измерениях. Все это чушь. Реальности есть там, где они есть, и время в них течет так, как ему хочется. Нужно только уметь путешествовать по ним. Я могу найти цепочку путей и пройти в любую реальность, близость которой чувствую. А все остальные связаны своими телами, и только во сне, освобожденные от телесного плена, свободно живут некоторое время в телах-аналогах... Позади нас раздался шелест открывающейся двери. Извеков поднял голову. Звуки, последовавшие вслед за открывшейся дверью, заставили меня вжаться в кресло. Это было цоканье собачьих когтей по пластиковому полу комнаты. Огромный черный пинчер подбежал к креслу Валерия и ткнулся носом в его руку. Меня он не мог не заметить и не почуять, но не обратил на меня никакого внимания. -- Ты нам нужен, -- произнес Извеков. -- Нужен немедленно. Пинчер отпрянул и встал неподвижно. Он смотрел на Валерия, не отворачиваясь и никуда не двигаясь. -- Саша, ты нам нужен, черт возьми! -- закричал Извеков, и пинчер метнулся в сторону. Собака медленно повернула голову и уставилась на меня. Даже в слабом освещении, исходившем от экрана, было хорошо видно, что на огромной собачьей морде сами по себе живут человеческие глаза. Зашуршала, открываясь, боковая дверь в стене комнаты, цокот когтей собаки стих за этой дверью. Валерий резко расстегнул ворот своего комбинезона, словно ему было душно, и проворчал: -- Знает же, что я не люблю общаться с ним, когда он в таком виде... Через полминуты из боковой двери вышел Александр в таком же комбинезоне, как у Валерия. Я несколько минут соображала, что же произошло, но не смогла придумать ничего более разумного, чем счесть все произошедшее за живую иллюстрацию к монологу Валерия об оборотнях. Необычных размеров пинчер, уже не раз встречавшийся мне, все время предшествовал появлению Александра. Да, Валерия пока трудно было упрекнуть во лжи. И все труднее становилось ссылаться на его сумасшествие. Александр сел в свободное кресло и, ни слова не говоря, закрыл глаза. Лицо его было все таким же мокрым -- результат превращения? -- и измученным. Валерий нетерпеливо стукнул ладонью по столу: Рассказывай, Кате нужно знать, чем кончился твой визит к Орешину. -- Если бы Орешин не знал, кто я такой, все кончилось бы дыркой в моей мертвой голове. Хорошо еще, что Середы не было в номере. -- Где же он шатался ночью? -- поинтересовался Валерий, -- Я надеюсь, он не прячется где-нибудь на моем этаже с огнеметом. Не хотелось бы погружаться в разборки с ними именно сейчас. -- Это теперь только твои проблемы, -- равнодушно сказал Александр. -- Я не успел показать Кате кое-какие записи, из моих наблюдений. Я боюсь, что она все еще неверно меня понимает... Младший Извеков мрачно рассмеялся. -- Может быть ты все-таки скажешь мне, что было сегодня в гостинице у Юрия, -- вмешалась я в их натянутое общение. Александр бросил на меня недобрый взгляд и проворчал: -- К счастью, ничего. Поговорили, вспомнили старых друзей, службу... Да, тебе привет, -- добавил он с издевкой. Валерий снова хлопнул ладонью по столу: -- Саша, я хочу, чтобы ты объяснил Кате все, что у нас тут происходит. И покажи ей двери, проведи по нескольким реальностям... -- Какого черта, Валера? -- Александр презрительно сморщился. -- Мне нет резона участвовать в ваших делах. Я ждал от тебя другого, и не хочу больше заниматься всем этим. -- Я же обещал, значит, сделаю, -- проговорил Валерий. -- Но я же понимаю, что как только отпущу тебя, останусь один. -- Почему же один, у тебя теперь есть Катя. Вдвоем вы взорвете к черту этот гнилой затхлый мир и за уши вытащите всех недоумков к райски счастливым дням. Только, пожалуйста, без меня! -- Александр резко встал, ткнул в сторону Валерия указательным пальцем и повторил: -- Без меня, Валерка. Это окончательно. Он быстро вышел из комнаты. Валерий некоторое время сидел молча, а потом поднял на меня глаза. -- Катя, догони его. Он должен нам помочь. -- Но я же ничего не поняла, я не могу действовать вслепую! -- Если ты вернешь его, я буду в твоем распоряжении, -- четко произнес Валерий и махнул рукой: -- Догони его. Его этаж следующий по главной ленте. Найди его. Я вышла в пустой темный коридор и сошла на ленту эскалатора. Следующий выход был совсем недалеко, но Александра на ленте не было видно. Видимо, были и другие пути, чтобы попасть с этажа на этаж. Разве такое путешествие может представлять трудности для оборотня, который за считанные секунды превращается из собаки в человека? Лента двигалась медленнее, чем мне хотелось бы, к тому же было жарко и душно, несмотря на гуляющий по стеклянной кишке сквозняк. Несомненно, что мой брат знал кое-что из той теории, которую мне только что пришлось выслушать у Валерия. И он верил в то, что это не бред, а возможно не только верил, но и имел доказательства. Только разобраться во всем ему не дали. Важные люди из спецслужб не занимаются глупостями и бредом шизофреников, воображающих себя всесильным воплощением вечного сознания. Но теории Извекова не были глупостями. Если дар Извекова и позволяет ему расправляться с собственным и чужими телами и сознаниями по своему усмотрению, то с его стороны слишком самодовольной и неоправданной является уверенность в том, что и прочие люди (личности, сознания, или как ему угодно) немедленно поднимутся над бренной суетой телесной жизни и возмечтают воссоединить частички сознания, чтобы стать некой гениальной нематериальной субстанцией. Вот она, глупость Извекова. Глупая и бессмысленная жестокость злого ребенка. Может быть я и стою на более низком уровне самосознания, чем повелитель душ и тел Валерий Извеков, но меня не обрадует смерть Юрки, даже если я буду уверена, что его память, ум, эмоции и привязанности не исчезли, а продолжают жить в каком-то другом теле, в каком-то другом мире. Мне-то что до этого, если я сама, лично я, никогда больше не увижу его лица, не услышу его голоса, не почувствую себя под его надежной защитой? Какая мне в конце концов разница, сколько у меня тел-аналогов, и насколько совершенна и сильна та часть сознания, которая досталась лично мне? Я живу в этом теле, не таком уж плохом, что тут кривить душой... Я помню только свою жизнь, только свои проблемы. И больше всего мне в этой истории не понравилось то, что мне, Катьке Орешиной, без моего ведома уже отвели какую-то роль внутри райской пирамиды. Сойдя с ленты эскалатора, я обнаружила нечто похожее на только что увиденное на этаже Валерия: голые блестящие стены, никакого излишества и никого живого вокруг. Несколько дверей выходили в небольшой коридор, все они были одинаковые, и я остановилась в замешательстве. Что-то изнутри подсказывало мне, что ни в одну дверь в Раю не стоит входить, не подумав. В нормальном доме не должно быть так много дверей. Поэтому было очевидно, что в Раю двери играют самую важную роль. Сейчас на этаже Александра мне хотелось поскорее разобраться, какая из них была главной, куда именно я могла войти. Крайняя дверь оказалась незапертой. А за ней -- маленькая комнатка, даже не комнатка, а переходной тамбур, на противоположной от входа стене которого была еще дверь. Выход. Я сделала несколько шагов внутрь тамбура, и дверь, через которую я вошла, с шумом захлопнулась за моей спиной. Я не стала проверять, осталась ли она по-прежнему незапертой. Меня больше интересовало, куда выходит дверь, что была впереди. Я потянула ручку, и дверь тихо подалась. Свет в тамбуре сразу же погас, и только узкая щелочка, образовавшаяся в дверном проеме, не дала мне потерять ориентацию окончательно. Я уже собралась шагнуть вперед, но тут оставшаяся позади дверь распахнулась, обдав меня порывом ветра, и чьи-то сильные руки схватили меня за плечи. Я попыталась резко высвободиться, но хватка была железной. -- Куда тебя несет?!! -- я узнала голос Александра и перестала сопротивляться. -- Ты могла навсегда исчезнуть здесь! Валерка послал тебя за мной, а не бродить в одиночестве по реальностям. В темноте Александр отстранил меня, взял за руку. Сегодня ладонь его была действительно холодной, как лед. Он шагнул за дверь первым и потянул меня за собой. За дверью оказалась обычная известняковая пещерка. Вдали брезжил свет, что говорило о близком выходе. Александр шел впереди, наклонив голову: потолок пещеры был слишком низок для него. Пару раз оступившись на осклизлых слоистых известняках, я прошла за моим спутником. Выбравшись вслед за Александром из пещеры, я обнаружила, что в нескольких метрах впереди, под обрывом, лениво плещет океан. Высокие бледные облака и никакого прямого солнца. Серые, чуть темнее неба, волны, мягко шурша, разбивались о плиты берега. Я обернулась. Позади возвышалось известняковое слоеное плато, полого спускающиеся к океану ступени, образующие полуобрушенные пещеры и нагромождения обломков. Но там не было не только гигантской пирамиды, но и никаких строений, напоминающих о том, что где-то здесь должен быть таинственный городок. Пустынный берег, насколько мог охватить взгляд. -- Это мое любимое место, -- сообщил Александр. -- Охотно верю, Саша, -- отозвалась я. -- А где это мы? -- Там, где достать нас сможет только Валерка, если захочет, -- засмеялся Александр. -- Но он обычно не ищет меня по реальностям. И я ухожу сюда, когда мне становится до чертиков тошно. -- Если верить собственным глазам, это море-океан находится где-то на верхних этажах Рая. Но что-то говорит мне, что глазам доверять не стоит... Хотя без комментариев мне не сориентироваться. Александр посмотрел на меня как-то странно и покачал головой, словно сокрушаясь. -- В чем дело, -- не поняла я. -- Не зря Валерка так за тебя зацепился. Ты, действительно, будешь ему хорошей компанией. -- Еще раз, пожалуйста. -- Когда Марина Зубарская захотела впервые пройти в иную реальность, то она увязалась за мной сюда. Это было где-то на первой неделе ее пребывания в Раю, и она уже немного слышала, что здесь к чему. Не знаю, как ей представлялась реальность, отличная от нашей, может быть она ожидала оказаться в Раю, по этажам которого бродят трехногие люди, или еще что-нибудь оригинальное, но... Идя за мной, она выбралась на это самое место, оглянулась и упала в обморок, -- весело рассказал Александр, усаживаясь на слоистый обломок прибрежной плиты. -- А ты даже глазом не моргнула. -- Если я начну падать в обморок, я рискую пропустить много интересного. Я только не понимаю, почему ты взял меня сюда. Ты же отказался там, у Валерия. -- Мало ли, что я мог сказать там. Хорошо, что Валерка не пасет меня все время. Если бы он контролировал меня всерьез, он мог бы уличить меня в мелком мошенничестве. Я давно уже не говорю ему всей правды, -- Александр подобрал ноги и обнял собственные колени. -- Ты садись, если хочешь побыть здесь со мной. Я не буду возвращаться назад прямо сейчас. У меня есть, что рассказать тебе. Для мертвеца он был довольно артистичен. Я совершенно поверила в то, что он рассержен на Валерия и не собирается больше быть моим гидом по Раю. Хитрец обманул и меня. -- Как называется это место? -- спросила я, присев рядом с Александром. -- Личный рай Александра Извекова, -- отозвался Александр. -- Мне нравится бывать здесь. Я вообще люблю воду... Ведь мы с Валерием выросли здесь, на побережье... То есть не здесь, а там, в том самом городке, на месте которого Валерка воздвиг свой Рай, -- быстро поправился Александр. -- Поэтому я и нахожу это место замечательным, оно напоминает мне о детстве. Хотя тогда давно, когда Валера еще не слишком разошелся, наш городок, он назывался, кстати, Сылве, кишел людьми во все времена года, и найти такое безлюдное место на берегу озера было почти невозможно. Это сейчас, когда ночные псы истребили почти всех, а остальные обзавелись серебром и не выходят из дома после семи вечера, на берегу можно посидеть спокойно. Но там меня непременно находил Валерка. И я упросил его открыть для меня эту дверь. Здесь очень хорошо... Во время отлива над берегом появляются чайки. Я пробовал брать с собой угощение для них, но они не берут куски, побывавшие в моих руках... -- фразу он закончил печально, и замолчал. -- Почему? Александр разжал руки, приблизил их к лицу и повертел ладонями, оглядывая их со всех сторон. -- Чайки все же не люди, они сразу чувствуют, что их пытается кормить нежить. Сказано это было с горечью. -- Скажи, о каком бессмертии говорил Валерий? Что он хочет для тебя сделать? -- Понимаешь... -- Александр снова обхватил колени и стал смотреть на океан. Помолчав с минуту, он все-таки заговорил: -- Валера может освободить меня от состояния нежити. Он может освободить меня, и в одной из реальностей некто, очень или слегка похожий на меня, вдруг начнет видеть странные сны, в которых он вдруг станет ребенком, постоянно дерущимся со старшим братом. Потом он увидит себя офицером службы безопасности, крутым парнем, который будет совершать лихие подвиги. Потом в одном из снов его убьют, и ему будет сниться, что он -- ходячий мертвец. А однажды во сне он взглянет в зеркало и увидит вместо себя огромного пса, а после будет бегать, отчаявшийся и перепуганный, и грызть всех, кого увидит, потому что все вокруг будут казаться ему врагами. Этот человек будет поначалу обеспокоен своими странными снами, может быть даже пойдет к врачу. Но, пройдя курс восстановительной психотерапии, перестанет обращать внимание на случающиеся иногда ночные кошмары. А, возможно, кроме отрицательных эмоций он почувствует еще и присутствие какой-то новой личности в себе. Он вдруг поймет, что воспринимает жизнь теперь совершенно неоднозначно, что странные мысли, факты, ситуации переполняют его, и, вдохновленный желанием поделиться всем этим с другими людьми, он сядет за перо или за кисть, и мир удивят гениальные произведения литературы или живописи... -- Александр прервался, потом закончил уже немного в другой тональности. -- Хотя, конечно, от произошедшей с ним перемены, этот человек может и потерять рассудок. -- Послушай, это все произойдет с тем, другим человеком, а что произойдет с тобой? Александр снова взглянул на меня очень странно, и во второй раз я не смогла подобрать определение этому взгляду. Он словно хотел что-то сказать, и был уверен, что я поняла этот безмолвный язык. -- Не забывай, что Александра Извекова уже не существует целых три года. То, чем я являюсь, уже давно не ощущает себя человеком. Я смирился с этим. Я просто заставляю передвигаться эти ноги. Я заставляю функционировать голосовые связки, чтобы ты меня услышала. А в действительности я сейчас всего лишь помню жизнь Александра Извекова, ну и еще немного жизни тех своих аналогов, с которыми уже заочно познакомился. Из них я уже выбрал новую личность, к которой Валерка обещал присоединить ту часть сознания, которая жила в теле Александра. Жаль, что этот человек живет не на этом берегу, и даже не в этой реальности. Но мне все равно. -- Валерий решил, что ты захочешь последовать примеру Зубарского. Александр покачал головой: ) Это желание уже давно перегорело. Не очень приятное было время, когда я носился по городу на четырех собачьих лапах и убивал тех, кто еще был жив и не сообразил надеть серебро. И только потом я понял, что это бессмысленно. Валерка бегал за мной по пятам, сокрушался, рассовывал мои жертвы по благоприятным для них реальностям или зомбировал, потом успокаивал меня и проводил со мной научные беседы. За три года он смог переубедить меня, что всем этим несчастным сейчас не хуже, чем было здесь. И я ему за это благодарен. Если бы не он, я не выдержал бы этих лет ожидания. Мне не хотелось верить его словам. Не хотелось думать, что Александр был убийцей. Впрочем, идея о том, что смерть смерти рознь, оказалась привлекательной, и в голове... извините, в сознании Александра трансформировалась весьма необычно. Но ни в коем случае я не собиралась разубеждать его, обвинять или порицать, я не имела на это никакого права. -- Почему же Валерий до сих пор не выполнил обещания? -- Потому что все прочие люди и нелюди Рая нисколько не озабочены проблемами Валерки и его глобальными планами. Мне они, честно говоря, тоже ни к чему, я помогаю ему просто по привычке. Ведь он брат того парня, в чьем законсервированном трупе я сейчас пребываю, -- мрачно высказался Александр и еще раз разжал и сжал кулаки, словно проверяя, слушается ли его "вещественная оболочка". -- Валерка заявил, что как только он найдет себе помощника, он тут же отпустит меня. Мне остается только изо всех сил искать помощника для Валеры. Впрочем, мы его уже нашли. -- Только он, вернее она, об этом еще не знает, -- заметила я. -- Не прикидывайся, все ты уже поняла, -- отмахнулся Александр. -- Никогда еще нам не встречался человек с такими реакциями, способом мышления и восприятия реальности, как у тебя. Мы заметили тебя, когда ты обрабатывала Зубарского -- мы следили за ним по просьбе Марины. Валерий хотел сначала исподволь подобраться к тебе и заманить сюда. Но ты стала так быстро крушить все, что попадалось тебе под руку, что Валерка сначала просто обалдел от такого напора. Все проверив, он обнаружил, что у тебя, Катя, всего два аналога в иных реальностях. И если уж одна треть сознания выделывает такие нестандартные вещи, то когда Валера объединит три личности в одной... -- Подожди-ка, а какие нестандартные вещи выделывает Катя Орешина? Александр, действительно, был очень веселым зомби. Не знаю, был ли он когда-нибудь веселым человеком, но сейчас каждая сказанная мной фраза неизменно вызывала у него смех. -- А ты и не должна считать их нестандартными. Ты действуешь так, как это для тебя естественно. -- Но я почти ничего не умею делать лучше Юры или Олега... -- А они тоже интересные люди, -- улыбнулся Александр. -- Их тоже трудно назвать обычными. Мне было хорошо работать вместе с ними. Они были старше и опытнее меня, когда я пришел в группу. Правда, по-настоящему я так никогда и не вписался в их компанию, но Орешин был хорошим начальником и многому меня научил. Поэтому, когда на пути наших поисков возникла именно ты, его сестра, я заколебался, стоит ли нам ввязываться. Валера настоял. -- И что же меня ждет? Александр пожал плечами. Он подобрал маленький кусок известняка, размахнулся и проследил за полетом. Камень исчез, не оставив даже кругов на поверхности воды. Я ждала ответа, но это и был ответ. -- Но как? -- Наверное, Валерий отправит меня к твоим подругам по несчастью, живущим в других реальностях незнакомой тебе жизнью, и мне придется убить их, ничего не подозревающих. И после этого ты уже сможешь делать то, что умеет сейчас только Валера. А потом, если Валерка опять забудет о своем обещании, ты уже не откажешься отправить Сашку Извекова на заслуженный отдых? А? -- Обязательно, -- ответила я. Обрисованная перспектива не прельщала меня. Я знаю, чего хочу, а чего не хочу. Я хотела вернуться к брату. Без него и Олега мне не справиться с Валерием. Понять, что к чему, я в состоянии и одна. Но в остальном мне неоткуда ждать действенной помощи. Александр, конечно, по старой памяти лоялен, насколько это возможно в его состоянии, но он скорее станет помогать Валерию избавиться от враждебных ему сил, чем содействовать тем, кто захочет уничтожить Рай. -- А если я, например, не хочу, чтобы кто-нибудь погибал? -- Когда ты почувствуешь их личности в себе, ты изменишь мнение. -- Ты сейчас еще между небом и землей, а уже знаешь заранее, что я почувствую. Я бы на твоем месте не стала так уж безоговорочно верить каждому слову Валерия. -- Да мне ничего другого не осталось. -- Александр повернулся ко мне всем телом и посмотрел прямо в глаза. Что-что, а глаза его никак нельзя было назвать мертвыми. Они были влажными, живыми, только синева их была смешана с такой смертной мукой, что у меня побежали мурашки по спине. Он смотрел мне в глаза и, помолчав, повторил: -- Ничего другого. -- А если я откажусь? Вообще откажусь и захочу уйти? -- Если уйдешь из города, Валерка не сможет заставить тебя, потому что он не умеет оперировать физическими объектами вдали от Рая. Это здесь, где у него в одном месте собраны двери в тысячи реальностей, он способен на многое. А так он только сможет портить тебе нервы, являясь каждую ночь во сне. Но... -- Александр развел руками, -- ты не сможешь уйти из Рая. -- ...без твоей помощи. Александр не ответил, только взял еще один камешек и бросил его в океан. -- Помоги мне, пожалуйста. Мне нечем отблагодарить тебя, поэтому просто помоги мне. Он поднял голову и покосился на меня. -- Сегодня вечером я приду за тобой и выведу из Рая в город. Середа будет ждать нас в старой гостинице. Сначала Валерка будет огорчен, но потом его оптимизм победит... А я буду с утроенной энергией искать для него и заманивать людей, у которых мало аналогов. Поболтаюсь мертвецом еще несколько лет... В конце концов, кому от этого будет хуже, кроме меня?.. Я не могла сдержать волну эмоций, да и не хотелось мне ее сдерживать. Какая разница, живой он или мертвый, если способен на сострадание в ущерб собственным интересам?.. -- Спасибо, -- я обняла его за шею и прижалась щекой к его прохладному лицу. Пару секунд он не шевелился, потом взял меня за локти и отстранил. -- Вернуться бы мне на три года назад, -- проворчал он, отводя взгляд. -- Ты договорился с Юрой? Александр хитро улыбнулся и вздохнул: -- Бедный Валерка! Не стоило бы ему доверять мне... Они оба были вчера ночью на месте, и Орешин, и Середа. План наш мы выработали втроем. Я сделаю все, чтобы увести тебя отсюда... Если Валера не разоблачит обман, у нас все получится. Но риск есть, и большой... -- Я это понимаю. -- Если у меня когда-нибудь будет девушка, хотел бы я, чтобы она поменьше понимала, -- отрезал Александр. -- Это еще почему? -- Посмотрел я на беднягу Середу и решил учесть его горький опыт. Мне стало весело: -- Я не его девушка! Александр встал и, отряхнув комбинезон, заметил: -- Мне показалось, что он считает иначе. Впрочем, сейчас мы с тобой вернемся в Рай к Валерию и будем дружно играть свои роли: я -- обиженного зомби, и та -- чрезмерно любопытной девчонки... -- ... каковыми мы с тобой и являемся на самом деле. Он ничего не сказал, только подал мне руку и повел вверх к пещере. Глава 6. Я едва успевала за черным пинчером с человеческими глазами. Когти пса царапали плиты мостовой. Правда, я раньше никогда над этим не задумывалась, но мне казалось, что шагов собаки обычно не бывает слышно. Местная же нечисть вовсе не пыталась скрыть свое присутствие и цокала по мостовой, как лошадь. Улицы Сылве были темны и пусты. Где-то за пределами города, в стороне дороги на Кепу, слышались протяжные собачьи завывания. На улицах не горела ни одна лампочка. Правда, этой ночью не было ни облачка, и с черного неба россыпью глядели звезды. И полнолуние. Красота. И не только красота, но и какое-никакое освещение. Александр не велел мне брать сумку, поэтому, кроме оружия, при мне ничего не было. Когда мы кружили по пирамиде Рая, перебираясь из двери в дверь, я не успевала даже задавать вопросы Александру. Я просто шла за ним, положившись целиком на его план. Уже где-то у выхода Александр зашел в какую-то комнату, попросив меня подождать. Обратно уже выбежал пес. И я, снова не задавая вопросов, пошла за ним, хотя я не понимала смысла этого превращения. Вышли мы из Рая не через главный вход, а через какую-то маленькую дверцу, что была довольно далеко от главной аллеи. Выбравшись на улицу, пес помчался галопом по мостовой. Я всегда бегала неплохо, но где мне было сравниться с оборотнем, который, наверное, в принципе не знал, что такое физическая усталость. Пинчер изредка посматривал по сторонам и косился на меня. Я не удивилась бы, даже если бы пес заговорил, но тот только глухо ворчал иногда. Было похоже, что он торопит меня и старается подбодрить, но его огромная, величиной с хорошее ведро, голова и морда с человеческими глазами внушали мне почему-то смутную тревогу, и каждый раз, когда я встречалась взглядом с глазами пса, у меня начинало неприятно холодеть внутри. Заставив себя принять новый облик Александра Извекова, как нечто, имеющее право на существование, я, тем не менее, не могла себя заставить назвать его по имени. Сейчас это был просто пес. Мы были уже недалеко от старой гостиницы, когда пес вдруг резко остановился на темной улице. -- Что такое? -- спросила я. Сама я ничего не видела и не слышала. Пес же замер на полминуты, затем стал переминаться на месте. -- Я не понимаю. Пес повернулся в мою сторону, и его глаза загорелись в темноте. -- Что-то не так? Пинчер рыкнул и побежал вперед еще быстрее. Когда я догнала его, он был уже у двери в гостиницу. Поднявшись на задние лапы, он ткнул носом в кнопку звонка. Никто не отозвался. Я взялась за ручку, и дверь сразу же отворилась. Пес протяжно зарычал, оттеснил меня и прыжком заскочил в холл. Я вошла следом. Там было темно и тихо, точно так же, как в ту первую ночь. Пес был явно чем-то обеспокоен. Пока я стояла посреди холла, он несколько раз пробежал мимо меня, осматривая и обнюхивая все углы и закоулки и, наконец, исчез в комнате администратора. Я поднялась по деревянной лестнице на второй этаж. Олег, видимо, должен был подойти за мной с минуты на минуту. Если бы он был уже здесь, он давно проявился бы. Но в здании явно не было ни души. -- Знаешь, что мне не нравится? -- Александр бесшумно подошел ко мне, когда я стояла у окна в коридоре, и заставил меня вздрогнуть. -- Здесь должен был быть Кирилл. Я велел ему вчера ждать меня, причем запереть гостиницу. Его нигде нет, и дверь открыта... -- Это плохо? -- Хуже некуда. Александр тоже выглядел хуже некуда. После возвращения в человеческий облик он еще шатался и вытирал каким-то платком лицо. -- Что такое с тобой происходит, Саша? -- Временная утрата координации, сейчас восстановлюсь, -- отмахнулся он. -- Я советую тебе быть очень внимательной. Пока я еще не могу понять, что тут случилось. Он пошел вдоль коридора, открывая все двери и проверяя комнаты. -- Ты думаешь, что Валерий мог все узнать? -- окликнула я его. -- Запросто. Он хитрее, чем может показаться. Он вполне мог не поверить мне вчера, и, возможно, он теперь все знает. Единственное, что мне тогда не понятно, почему он не помешал нам выйти из Рая. Зачем было позволять нам дойти сюда? Известие о том, что Александр не разбирается в событиях, было очень неприятной новостью. Я полагалась на него, потому что больше ни от кого ждать помощи не приходилось. Но и упрекать Александра было бессмысленно, он сам был озабочен и расстроен. -- И чем это может нам грозить? -- спросила я. Александр усмехнулся: -- Вряд ли он закует меня в серебряные кандалы, он не столь кровожаден. Но мне бы не хотелось... Он не договорил. Внезапно его сотрясла судорога, он согнулся и закрыл лицо руками. Я бросилась к нему. -- Что с тобой? -- я поддержала его за плечи и попыталась заглянуть в лицо, но он рухнул на колени и привалился к стене. Руки его, прижатые к лицу, дрожали. Я испугалась, но совершенно не представляла, что с ним такое. -- Саша, что с тобой?! Он мешком свалился на пол. Ни звука, ни стона, ни хрипа. Ничего. Его тело неподвижно лежало передо мной, беспомощное и страшное. В полумраке коридора он выглядел зловеще и угрожающе. Мне показалось, что сейчас он отнимет руки от лица, засмеется, завоет или зарычит и бросится на меня. Мои ладони стали вдруг липкими и холодными от внезапного страха. Кто знает, что может произойти со мной теперь, когда Александр не способен более защищать меня и давать дельные советы. Еще некоторое время я надеялась, что Александр заговорит, зашевелится, встанет. Но, естественно, ничего не произошло. Я опустилась на колени, отвела его ладони от лица. Руки Александра упали как плети. -- Саша, ты слышишь меня? Но он не слышал. Он уже ничего не мог слышать. Кажется, наконец-то Сашка Извеков был действительно мертв. Его широко открытые глаза были не просто неподвижны. Глазные яблоки совершенно сухие, как будто их долго и тщательно промокали гигроскопичной салфеткой. Синяя радужка потускнела и почернела. Казалось, что глаза мертвы уже давно, никто бы не поверил, что минуту назад они были печальными, взволнованными, блестящими и совершенно живыми. -- Ну почему именно сейчас?.. Я вдруг осознала, что произошло. Извеков всего лишь уничтожил одного из своих зомби. Просто забрал сознание из мертвого тела, вынул из мешка с костями живую душу и бросил ненужный уже мешок посреди пустого коридора. То ли дерзкая попытка Александра помочь мне разгневала всесильного Валерия, то ли у него уже был какой-то свой план, но теперь настрадавшееся сознание Александра было уже далеко, если верить теориям Рая. Или же его уже не было нигде, если этим теориям не верить... Но почему же все-таки именно сейчас, когда Александр оставался моей единственной надеждой? -- Ты был достаточно живой, Саша, чтобы быть другом... -- прошептала я мертвецу, потому что мне очень хотелось услышать человеческий голос, пусть даже свой собственный. Понимая, что сидеть над трупом совершенно бессмысленно, я уже хотела встать и сойти вниз, но странная перемена в чертах мертвеца, произошедшая... нет, происходящая на моих глазах, заставила меня замереть на месте. Сухая слизистая глаз медленно покрывалась сетью ссохшихся складок. Глазные яблоки усыхали, сморщивались, как печеные фрукты. Кожа, прежде белая, как мрамор, приобрела серо-синий оттенок и заблестела, словно свежий скотч. Преодолевая нервную дрожь, я осторожно, одним пальцем дотронулась до его щеки. Палец коснулся чего-то клейкого. Резко отдернув руку, я увидела на месте моего прикосновения оставшийся отпечаток, такие обычно остаются, если прижать пальцем начавшую подсыхать лужицу пролитого канцелярского клея. Моих скромных познаний в биологии вполне хватало, чтобы понять, что все, что на моих глазах происходило с трупом Александра, происходило как-то не так. Даже трупы в Сылве разлагались тогда, когда это хотелось богу Валерию, и так, как этого ему хотелось. Я взялась за руку Александра, чтобы положить ее ему на грудь, но сразу почувствовала, как его клейкая кожа разъезжается под моей рукой, и мои пальцы погружаются во что-то липкое, кашеобразное... Машинально я провела рукой по полу, обтирая ладонь о пыльные доски. Тошнота подступила так внезапно, что я едва справилась с ней. Стараясь больше не смотреть на то, что лежало у меня под ногами, я встала и медленно пошла по коридору. Меня шатало от неожиданно нахлынувшей слабости, ноги не слушались, голова кружилась. Вдобавок картина перед глазами поплыла, и только тут я обнаружила, что плачу. Плачу горькими крокодильими слезами, и все лицо мое давно мокро от слез, и даже губы соленые... Я завернула на лестницу, сделала три шага вниз, и наткнулась на высокую фигуру, стремительно выросшую на моем пути. Я просто налетела на человека, который взбегал по ступеням наверх. Его реакция оказалась быстрее моей: он даже не пошатнулся, остановился, как вкопанный, и я, остановленная его превосходящей массой, отлетела от него, как резиновый мячик. Человек схватил меня за плечи и не дал упасть. -- Это я, малышка!.. -- Олег привлек меня к себе и осторожно сжал. Я уткнулась лицом в его грудь, уговаривая себя успокоиться, чтобы Олег ни в коем случае не увидел, в каком я состоянии. Замша, из которой была сшита его куртка, прекрасно высушила мои щеки, и, когда я подняла глаза, все было уже почти в порядке. -- Что с тобой? -- подозрительно спросил Олег, оглядел меня и даже потряс немного за плечи. -- И где Сашка Извеков? -- Наверху, -- ответила я, зная, что Олег непременно пойдет туда. Он действительно еще раз оглядел меня, убеждаясь, что я цела, и исчез за углом. Поколебавшись, я пошла за ним. Олег стоял над телом, задумчиво склонив голову набок и держа руки в карманах джинсов. Услышав мои шаги, он, не оборачиваясь, резко выбросил руку в сторону: -- Не ходи, не надо. Придется так и оставить, я не знаю, как быть с этим... -- Пойдем отсюда, Олег, -- я позвала его издалека, не подходя к трупу, который, видимо, был уже вовсе ни на что не похож. Олег развернулся, он был мрачен и выглядел потрясенным. -- Теперь я понимаю, почему ты шла вниз, не разбирая дороги, -- заметил он, подходя, -- от такого зрелища я сам чуть не... -- Олег судорожно задержал дыхание, сглотнул, передернул плечами и, наконец, печально улыбнувшись, подмигнул мне: -- Главное, что я все же тебя нашел. -- Где Юра? -- Пока в гостинице. Мы постараемся добраться туда побыстрее, -- ответил Олег, положил свою тяжелую руку мне на плечи и повел меня вниз. Что-то в ответе Олега показалось мне поначалу подозрительно нелогичным, и пока мы спускались в холл, я соображала, что же именно меня настораживает. Когда я поняла, что это просто страх перед прогулкой по ночному Сылве, я испытала мгновенное облегчение. Вместе с Олегом я отправилась бы куда угодно. Тем более, я понимала, что добираться до новой гостиницы можно только пешком. Нельзя использовать машину, потому что потеряв ее по какой-нибудь нелепой случайности, мы теряли бы единственное средство передвижения. И уж ни в коем случае нельзя срывать из гостиницы практически беспомощного Юрку. Брат в компании со своим костылем не мог справиться с реальными опасностями, которыми напичканы ночные улицы милого городка Сылве. -- Разве ты не на машине? -- вопрос возник сам собой, сперва на языке, а потом уже в голове. -- Нет, машина осталась в гостинице, в подземном гараже. -- Ты хочешь, чтобы мы шли до гостиницы пешком? -- я была поражена тем, что начинаю задавать нелепые вопросы сразу после того, как только что обдумала их. Олег пожал плечами: -- Я только что проделал этот путь без особых проблем. Ну, подстрелил пару собак по дороге. Сашка Извеков сам велел мне не брать машину. Во-первых, ночной выезд из гаража всполошил бы всех. Если бы еще после выезда мы, нигде не задерживаясь, проследовали бы до Кепы, на это еще можно было решиться. К тому же я еще подумал... -- Олег заколебался. -- О чем ты подумал? -- О том, что если мы с тобой вместе с машиной попадем в историю, у Юрки не останется шансов спастись. Ему ведь не уйти из города. -- Да? Аргумент весомый, но если говорить честно, пускаться в путь без машины -- самоубийство. Олег покачал головой, поднял руку, пытаясь возразить, но я не дала ему открыть рот: -- Надо позвонить Юре и сказать, чтобы он выехал и просто подобрал нас по дороге, -- я опять поразилась тому, что слова вылетали из меня совершенно неосознанно. Как будто другой человек говорил моими устами. -- Сашка вчера отмел такой вариант, -- отозвался Олег и как-то странно на меня посмотрел. -- Он говорил, чтобы выехать из Сылве мы пытались только днем. -- Сашка мертв. Ты не знаешь, что он предложил бы сейчас. А мы с тобой теперь сами должны решить, как поступить. Какие у тебя аргументы против? -- задав вопрос, я принялась осмысливать, что же я такое сказала. Сердце тревожно заколотилось. Моя голова не поспевала за языком. Тем не менее я слышала себя как будто со стороны: -- Юра возьмет машину, подберет нас, и мы уедем в Кепу... Олег резко остановился посреди холла. Здесь было темновато, но я видела, как внезапно окаменело его обычно такое подвижное лицо, глаза сосредоточенно прищурились. Он медленно повернулся ко мне. -- Хотел бы я знать, почему ты так настаиваешь на этом?.. Я уже открыла рот, но вдруг поняла, что никакого ответа у меня нет. Олег продолжал стоять и напряженно смотрел мне в глаза. В его взгляде появилась нетерпеливая враждебность. Так всегда бывало, когда я несла очевидную чушь. Так было, когда мы с ним сидели в его машине у места гибели Романа Зубарского. Так оно получилось и сейчас. -- Тебе показалось, что моя идея нехороша... -- заговорила я, но это были не мои слова. Они еще не успели родиться в моей голове. Почему я позволяю кому-то использовать меня, как марионетку? Я замолчала. -- Говори, говори, -- почти приказал Олег. Но я продолжала молчать. Неизвестно откуда взявшиеся слова теснились где-то между небом и землей, вертелись на языке, но я решила прекратить это безобразие и молчала. Сразу же в висках вспыхнула резкая боль, у меня перехватило дыхание. Мне даже показалось, что я на несколько секунд ослепла. Боль исчезла так же внезапно, как и появилась. -- Катюша, что с тобой? -- Олег взял меня за плечо. -- Что с тобой происходит? -- Это Валерий. Он пытался меня перебороть, но черт возьми, не на ту напал. Не верь ни одному моему слову, что ты услышал до этого момента, -- проговорила я. -- Не понял, -- нахмурился Олег. -- Это он говорил сейчас с тобой через меня. Как через ретранслятор. -- Кто? Валерий Извеков? -- Олег рассеянно стал потирать подбородок. -- Чертовщина какая-то, у меня в голове это не укладывается... Боль вспыхнула с новой силой, я схватилась за голову и почти повисла на руках Олега. Он подхватил меня и понес. Я хотела сказать ему, чтобы он не выходил из здания, но новый приступ боли бросил меня в забытье, а когда мрак перед глазами рассеялся, я увидела, что мы находимся на улице. Олег шел так быстро, как только мог, бережно прижимая меня к себе. Конечно, он был тренированным, сильным парнем, а я довольно мелкой, но вряд ли ему было слишком удобно. -- Хватит, Олежка, я уже могу идти сама, -- сказала я, как только до конца осознала, что произошло и где мы находимся. -- Рад слышать, -- усмехнулся Олег, осторожно поставил меня на тротуар и убрал свои руки только когда убедился, что я, действительно, стою сама. -- Не то, чтобы мне было тяжело тебя нести, но приятно знать, что руки ничем не заняты. А руки мне, кажется, скоро пригодятся... Он был чем-то взволнован, и глаза его все время напряженно вглядывались в темноту. Я прислушалась. Звуки были столь явными, что я удивилась, как сразу не обратила на них внимание. Неподалеку раздавалось сдавленное подвывание, тяжелое дыхание и рычание собак. Олег достал пистолет и снял его с предохранителя. -- Становлюсь чемпионом по отстрелу собак, -- заметил он. -- Сейчас, наверное, придется еще пострелять. Они уже давно за нами идут. Откуда их столько, никак не пойму... -- Это одичавшие собаки съеденных жителей Сылве, -- пояснила я. Олег передернулся, продолжая внимательно наблюдать. Реакция профессионала не подвела его. Резко повернувшись, он вскинул пистолет и выстрелил в темноту. Раздался отчаянный скулеж, который затих после второго выстрела. На запястье вытянутой руки Олега блеснул широкий разъемный браслет с отверстиями, несомненно серебряный. -- Насобачился, -- хмуро съязвил он. -- И что я их так ненавижу? -- Пойдем дальше, нам нельзя задерживаться. Ведь все, о чем вы договорились вчера с Александром, рухнуло. Я даже не знаю, что может произойти. Олег кивнул. Не убирая пистолет, он взял меня за руку, и мы пошли вперед. -- Я беспокоюсь за Юрку, -- проговорила я, надеясь, что Олег скажет мне в ответ что-нибудь успокаивающее. -- Честно говоря, я тоже. Но я уверен, что он-то не потеряет голову и не нарушит нашу договоренность, а будет ждать в номере, -- четко произнес Олег. И я в который раз подивилась его необъяснимой способности не обращать внимания на собственный страх. Рядом с Олегом можно было немного расслабиться, потому что он был абсолютно надежным. Есть такая личностная категория -- человек абсолютной надежности. Но я тоже старалась ничего не упустить. Остановились мы с Олегом одновременно, потому что одновременно увидели его. Он словно возник из воздуха на нашем пути. Только что впереди ничего не было. И вот стоит он -- гигантский серый ротвейлер с блестящими глазами. С человеческими синими глазами. Нас разделяли метров двадцать. -- Узнаешь? -- спокойно спросил Олег. -- Узнаю. Он пришел за мной. Это Валерий. Олег издал какой-то неопределенный звук и, переложив пистолет в левую руку, встряхнул правой, разминая ее. -- С чего ты взяла, что это он? -- Знаю, -- ответила я. -- Олег, он живой, возможно, пуля подействует на него. -- Знаешь, три года назад пули его не брали, -- возразил Олег и взял меня за руку. Рука его была теплой и властной, и оказалось, что моя ладонь, такая маленькая в сравнении с его рукой, мелко напряженно дрожит. -- Не волнуйся, -- спокойно произнес Олег. Казалось, он прекрасно знает, как нам действовать. -- Пойдем вперед, -- сказала я, и тут же поняла, что это снова не мои слова. Серый пес Валерий не сводил с меня глаз, наблюдая за тем, как скоро я пойму, что он снова командует моей речью. Олег сделал шаг вперед, но я с силой дернула его обратно: -- Куда ты?! Не смей, опасно! Олег замер. Вместо того, чтобы задавать вопросы, он поднял руку с пистолетом и переместил палец на спусковой крючок. Не сводя глаз с пса, Олег коротко произнес: -- Я же сказал, не волнуйся. Думаешь, я не понял, что он снова использует тебя? Ну уж, это слишком. Больше я не могла выносить эту наглую собачью морду, которая хочет добиться того, чтобы я сама собой совершила какую-нибудь оплошность и подставила Олега. Но так просто и глупо меня не возьмешь. Невыносимая боль снова сама по себе возникла в моей непокорной голове. Сцепив зубы, я промолчала, понимая, что если начну жаловаться, или просто дам понять Олегу, что мне плохо, он не сможет контролировать ситуацию. И будет обречен. Со мной Извеков вряд ли захочет расправиться, а вот Олегу конец. Так что пусть даже голова моя разломится пополам, я больше слова не скажу, и пусть Валерий наконец поймет, что я не хочу играть по его правилам. Боль ослабла. Или Валерий решил дать мне передышку, или, прочитав мои размышления, бросил свои попытки превратить меня в марионетку. Пес неожиданно резко развернулся и прыжком исчез в темноте. И тотчас же со всех сторон загорелись десятки разноцветных огоньков-глаз. Они медленно смыкали кольцо, и вот уже мы с Олегом оказались окружены самыми жуткими представителями райского населения. Это были невероятно большие собаки самых нелепых, несобачьих каких-то цветов, все с человеческими глазами, а в ногах у псов-оборотней толпились и поскуливали настоящие бродячие псы, казавшиеся полуслепыми щенками на фоне своих мерзких соседей. -- Так, -- обронил Олег, принимая знакомую мне позу, означавшую, что он готов к любым неожиданностям. -- Олег, не надо спешить. Если бы они хотели нашей смерти, они уже сто раз могли нас разорвать. Надо сначала узнать, чего они хотят. -- Узнай, -- зло отозвался Олег. Человеческие шаги, гулко зазвучавшие в той стороне, куда скрылся серый пес, заставил меня оборвать перепалку. В гуще теснившихся псов возник Валерий. Он был совершенно такой же, каким я видела его в Раю. Ничего не говорило о том, что он только что прошел превращение. Его не прошибал пот и не охватывала слабость, как это было с зомби. Он был свеж и... улыбался! на широком поясе его комбинезона висела кобура. -- Катя, можно тебя на два слова! -- вежливо поклонился он. Олег напрягся. Он готов был взорваться от следующего же слова Извекова. Я двинулась вперед. Олег не выпустил мою руку, но и не произнес ни слова. Молча он давал мне понять, что не собирается отпускать меня на переговоры с Валерием. Я обернулась на него. Олег даже не бросил на меня взгляда, все его внимание было приковано к Извекову и его разномастной своре. -- Олег... Он закусил губу, прищурился, и, не меняя позы, тихо произнес: -- Умоляю тебя, малышка, не осложняй мне задачу... -- Олег, он заинтересован во мне, он не станет нападать на меня, у него другие планы... Прикрой меня сзади, я подойду к нему. Олег выпустил мою руку. Я снова повернулась к Валерию. Тот стоял и улыбался, наблюдая, как я медленно приближаюсь к нему. Оборотни расступились, освобождая мне проход. Оставив между нами метра два, я остановилась. -- Поздравляю, -- сказал Извеков. -- С твоим мозгом мне не справиться. Тебе хорошо удалось игнорировать мою настойчивость. Сводить тебя с ума болью я не хочу, остается только договориться по-хорошему. Сашка сослужил нам с тобой плохую службу. Только себе он сделал хорошо. Теперь он там, где мечтал оказаться последние три года. Он верно рассчитал, чтобы я наконец позволил ему покинуть нас, он стал не помогать мне, а мешать... -- Я думала, что мы будем говорить обо мне, -- оборвала я его, больше всего боясь, что у Олега не выдержат нервы, пока Извеков здесь пускается в пространные рассуждения по поводу своего зомби. -- А о тебе у меня всего лишь одна тема для разговора. Ты должна вернуться туда, откуда Саша тебя увел. Наши с тобой дела еще далеко не закончены, -- снова широко улыбнулся Извеков. -- Я никуда не пойду. Если ты не уберешь своих чудовищ, мы будем бороться, сколько сможем. -- Минут десять, -- посерьезнел Валерий. -- Это если вдвоем. И минуты три-четыре, если Середа останется один. И всего-то минута понадобится моим людям, чтобы войти в номер Орешина в гостинице... Наверное слишком сильной была моя реакция на его слова, потому что, глядя мне в лицо, он осекся и через несколько секунд продолжил: -- Но, разумеется, ты можешь выбрать -- если ты идешь со мной, твой брат останется невредим. -- А Олег?.. -- Я могу что-либо обещать только насчет Орешина. Уцелевшего при расстреле я не буду расстреливать дважды... если ты будешь послушна, -- серьезно сказал он. -- А Олег?.. -- еще раз повторила я. Валерий хотел слишком многого. Я не могла просто уйти с ним, зная, что он оставит своих зомби в состоянии свободной охоты, и что жертвой станет Олег. Мой Олег. -- Выбирай, -- непреклонно гнул свое Извеков. Я обернулась. Олег стоял на прежнем месте. Пистолет был направлен в нашу сторону, и несмотря на то, что Олег уже довольно долго держал Валерия на прицеле, рука его, держащая оружие, даже не дрогнула. Его левый кулак сжимался и разжимался. Вдруг он перестал сжиматься, и левая ладонь Олега приняла горизонтальное положение. Олег предлагал мне лечь на землю, сам собираясь открыть огонь. Я сделала отрицательное движение головой. Олег настойчиво держал ладонь горизонтально. Если я брошусь на землю и открою огонь через пару секунд после Олега, мы уложим нескольких живых собак, но вот как быть с теми, кто не поддается пулям? Я не думала, что пистолет Олега заряжен серебром. Конечно, браслет на нем есть, но многих ли можно отогнать кулаком? И, самое главное, что будет с Юрой? Я еще раз оглянулась на Олега. Неужели мне снова приходилось его предавать? Олег заметил то же выражение на моем лице, на котором меня поймал Извеков, и нетерпеливо дернулся. -- я поговорю с Олегом и... -- Нет, ты идешь со мной прямо сейчас и без всяких разговоров, -- отрезал Валерий. -- И помни, что я говорил насчет Орешина. -- Хорошо... Я еще раз обернулась на Олега. Гримаса недоумения на его лице сменилась ужасом, который все-таки прорвался сквозь тщательно удерживаемую им невозмутимую маску. По знаку Извекова, вся собачья свора подтянулась к нам и окружила нас с Валерием плотным кольцом. -- Идем, -- повелительно произнес Извеков и шагнул вперед. Я пошла за ним. Сейчас Валерий уведет меня, а Олег останется один на один с кошмарными тварями. И его убьют. Убьют из-за того, что неделю назад я нарушила запрет Юры и самовольно влезла в это дело. И все это будет уже не так безобидно, как удар бутылкой лимонада по голове. Я, кстати, даже не извинилась перед Олегом за свое хулиганство. А теперь извиняться будет не перед кем. Мы прошли метров пятнадцать, и тут окружавшие нас собаки одна за другой стали поворачиваться и возвращаться. Я остановилась и обернулась. Собаки возвращались к Олегу, снова сбиваясь в кучу вокруг него. -- Мы уходим, -- властно напомнил мне Валерий. В темноте мне не было четко видно, что там происходит, было также не разглядеть лица Олега. Этот улыбающийся садист Извеков даже не дал мне объяснить Олегу, почему я должна уйти. -- Чем быстрее мы уйдем отсюда, тем лучше для тебя и твоего брата, -- напомнил Извеков. И тут где-то в подсознании проснулось неопределенное поначалу чувство. И только через несколько секунд я поняла, что это. Это было негодование и стыд. Жгучий стыд за саму себя. Почему же я поверила этому сумасшедшему пройдохе? Даже если я стану покорной, разве он оставит в покое Юрку? Почему его пустое обещание успокоило меня? Неужели я все-таки глупа и беспечна?! -- Мне нравится Катя Орешина больше, чем другие телесные воплощения ее сознания. Я куда охотнее общался бы с живой Екатериной, чем с ее зомби, или с теми жалкими созданиями-аналогами, которые еще живы в иных реальностях... -- произнес за моей спиной Валерий, и я поняла, что он угрожает мне. Не глядя больше в сторону Извекова, я быстро побежала назад, туда, где остался мой друг. Достав на бегу оружие, я с ходу врезалась в кучу тяжелых, холодных тварей и выпустила несколько пуль в ведерные головы оборотней. Конечно, конечно же, убить их таким образом было невозможно! Но удар пули отшвыривал их так же, как отбрасывает человека. Олег со своей стороны, наконец, осознал, что произошло. Он и не открывал стрельбу, видимо, только потому что не знал, где я, что со мной сделают, если он начнет стрелять. Четкими отрывочными выстрелами Олег выбивал живых псин, совершенно обезумевших от ужаса происходящего и мечущихся под ногами у оборотней. Молчаливые оборотни не предпринимали ничего, только уворачивались от выстрелов и перебегали с места на место, словно ждали команды. И команда была отдана. Беззвучно. Каким образом Извеков отдал им приказ атаковать, осталось тайной. Псы сгруппировались, вот уже один огромный лохматый зверюга, встав на задние лапы, сделал прыжок и набросился на Олега, норовя зацепиться ему за плечи. Олег ударил пса кулаком в живот, и тварь, дико завизжав, свалилась вниз, судорожно дергая ногами. Прорвавшись через кольцо собак, я встала плечом к плечу с Олегом. Он тяжело дышал, но это было, скорее, от возбуждения. Я заметила, что браслет, который ранее я заметила на его запястье, теперь надет на кулак в виде кастета. -- Запасного нет? -- спросила я, кивая на кастет. -- Увы, -- коротко ответил Олег, вставляя в пистолет новую обойму. -- Зачем ты вернулась? -- Поразвлечься. -- Тогда начинай, -- усмехнулся Олег. Он хотел еще что-то сказать, но сразу три зверюги наскочили на нас с разных сторон. Выстрелом я отбросила одного, но он поднялся и снова бросился на меня в считанные доли секунды. Я выстрелила еще, но этот выстрел, возможно не достиг цели, хотя пес был на расстоянии вытянутой руки. Но так или иначе, он прыгнул мне на плечи, и сбитая с ног навалившейся тушей, я упала на мостовую, сильно ударившись затылком о плиты. Горящие глаза, кажется, они были светло-карими, блеснули прямо перед моим лицом. Глухой рык показался мне ужасающе громким, но скорее всего пес просто прорычал что-то мне в ухо. Я услышала, как рядом завыл еще один оборотень. Видимо, Олег четко действовал своим кастетом. Тут же я увидела, как руки Олега смыкаются на шее моего врага и заламывают ему голову. Пес заворчал, замотал головой, но тут Олег резко ударил тварь своим "серебряным" кулаком. В следующее же мгновение я скинула с себя визжащее животное. Поднявшись на колени, я увидела, как три пса атакуют лежащего на земле Олега. Я выстрелила в того, кто был ближе, но тот, помедлив секунду, снова вцепился в Олега. Сколько их было, этих страшных, ворчащих псов? Наверное, после того, как Олег выбил собачек, осталось десятка полтора зомби. Если бы они бросились на нас все сразу, мы ничего не смогли бы сделать. Но Валерий четко все запрограммировал, псы атаковали нас по очереди, словно в тренировочном бою, и хотя несколько из них уже валялись, беспомощные и визжащие, они были бессмертны, и через несколько минут смогут присоединиться к своим неживым собратьям. Выключив еще нескольких своих мучителей, Олег поднялся на ноги. Его ноги были изодраны псами, и джинсы потемнели ниже колен, напитавшись кровью. Вытерев рукавом куртки пот со лба, он огляделся. Псы перемещались вокруг нас, примериваясь для очередной атаки. Олег пошатнулся и, шагнув в мою сторону, присел рядом со мной на корточки. -- Как ты? -- спросил он, задыхаясь. Одиночный выстрел прозвучал откуда-то сбоку. Что-то толкнуло меня, и мне пришлось подставить руку, чтобы не свалиться с колен на мостовую. Толчок показался мне довольно странным, сначала я даже не поняла, что это всего-навсего пуля. Олег тоже не сразу понял, что в меня попали. Он резко вскочил и, направив пистолет туда, откуда раздался выстрел, сделал ответный. Неожиданная боль зажглась где-то под правым нижним ребром. Машинально прижав руку к животу, я попыталась встать, но еще несколько выстрелов бросили меня на плиты тротуара. Боль размножилась, расползлась. Я приподнялась и взглянула на свое тело, на прижатую к животу руку. Было очень больно. Куда больнее, чем издевательские эксперименты Извекова с телепатией. Между пальцев бойко текла кровь, словно стремясь как можно скорее покинуть мое тело. Олег был рядом в ту же секунду. Я ужаснулась тому, каким за одно мгновение стало его лицо: бледным, растерянным, беспомощным. Я услышала, как его пистолет упал на мостовую. Руки Олега приподняли меня с земли. -- Олег... -- я не услышала своего голоса, но от попытки заговорить боль поднялась выше, и вместо вздоха я захлебнулась кровью. Кровь хлынула изо рта на рубашку. Путаясь в мыслях, я попробовала все же сказать ему, чтобы он сейчас же оставил меня в покое и обратил свое внимание на приближающееся ворчание оборотней. Я слышала его, это ворчание. И слышала, как ровно шумит в ушах поток крови, которая толчками вытекает из моих ран. Боль жгла, но на нее можно было уже не обращать внимания. Я не могла произнести ни слова, ни вздохнуть, наглотавшись собственной крови, и уже не понимала, что происходит, и ничего не слышала. Только расплывающееся лицо Олега и в ушах мерный стук сердца, выталкивающего из меня последние остатки крови. Олег что-то говорил, но, видимо, поняв, что я его не слышу, перестал говорить, притянул меня к себе и, пачкаясь в крови, прижался лицом к моему лицу... Я покорно закрыла глаза и постепенно перестала чувствовать сжимающие меня руки Олега. Вслед за этим толчки сердца стали тише и реже, и вскоре прекратились совсем. Стало тепло, тихо, и я, наконец, оказалась в состоянии полного покоя и дремучего беспробудного сна... Все было кончено. Но сразу же звуки вернулись. И перед моими глазами возникла мутная пелена, сквозь которую постепенно начала проявляться картина, которую я, кажется, только что наблюдала из несколько иного положения. Темная аллея Сылве, освещенная только полной янтарной луной и крупными яркими звездами, сверху, откуда я наблюдала за событиями, выглядела не такой уж зловещей. Только всмотревшись вниз, на копошащихся внизу существ, можно было понять, что там происходит. Несколько крупных псов-зомби в беспокойстве сновали по кругу вокруг двоих людей на мостовой. А под липой, скрытый тенью кроны даже от луны и звезд -- но не от меня -- стоял худощавый бородатый парень в комбинезоне. В его опущенной руке -- пистолет, он был задумчив и печально следил за происходящим на аллее. Я видела, как губы его шевелились, а глаза блестели, но не от слез, а от возбуждения. Все внимание его было приковано к своим жертвам, одна из которых уже была мертва, когда я увидела все с высоты. Оборотни бегали вокруг. Они были голодны. Это был голод превращения. Непременно нужно было растерзать жертву или обратить ее в существо себе подобное. Я хорошо понимала жажду этих псов. Сейчас они могли только бродить вокруг, дожидаясь команды хозяина. Я чувствовала их мучительное нетерпение, подогретое у многих недавно испытанной болью, которую причинил им человек, сидящий сейчас посреди собачьего круга. Причинил, потому что защищался. Но псы не знают жалости. Они знают только свой голод, знают как его притупить. Этот человек в круге был обречен, потому что псы не простят ему сопротивления и боли. Наказанием будет смерть, в чести присоединиться к стае человеку будет отказано. Мужчина, сидевший на плитах аллеи, не обращал внимания на псов. Казалось, он забыл, что от них может исходить опасность. Он держал в объятиях труп девушки, и больше ничего его не интересовало. Наверное, он не заметил бы второго пришествия, случись оно тут же немедленно. Вокруг разлилось море крови. Парень и сам был ранен в схватке, но он не помнил об этом. Было видно, что боли физической для него пока нет, он не обращает на нее внимания. Расстегнув на девушке одежду, парень пытался, видимо, что-нибудь сделать, еще не осознав, что все бесполезно. Он проводил пальцами по нескольким пулевым ранам, уже не кровоточащим, потому что вся кровь покинула начавшее остывать тело. Пули были пущены твердой рукой, и совершенно бесполезно надеяться на чудо. За несколько минут жизнь вытекла наружу вся, без остатка. Девушка, несомненно, поняла, что умирает, но она умерла, не мучаясь, потому что быстрая потеря крови сняла остроту боли, стала своеобразной анестезией. Правда, лицо девушки выражало страдание, но если бы парень знал, что это гримаса не боли, а отчаяния, потому что услышав напоследок, как выпал из руки парня пистолет, она ужаснулась тому, что сейчас произойдет с ее другом. Она даже не успела вспомнить напоследок о брате. Хотя если быть точным, этот парень, застывший в горе посреди мостовой, был ей дорог ничуть не меньше, чем брат. Парень перестал осматривать раны своей подруги, запахнул на ней одежду и осторожно опустил тело на мостовую. Рука его снова потянулась к оружию. Взгляд стал сосредоточенным и собранным. Вынув из-за пояса новую обойму, он хладнокровно перезарядил пистолет. Бросив взгляд на мертвую, он вдруг снял с правой ладони серебряный кастет и надел его на руку девушке, перевернув его в виде браслета. Он встал и сделал несколько нетвердых шагов в ту сторону, где, скрытый ночной тенью, стоял его враг, убийца. Убийца оторвался от ствола липы, прошел немного вперед, неторопливо убрал свой пистолет в поясную кобуру. Еще бы ему бояться измотанного, искусанного человека, убитого горем. Он сейчас даст знак своим псам, и они разорвут его на бесформенные куски мяса, из которых будут торчать обломанные кости... Парень шагнул еще, но боль в израненных ногах не дала ему сделать больше ни шага. Он упал, как мог быстро встал на колени, сел и, подобрав под себя окровавленные ноги, приготовился отразить нападение; Убийца послал сигнал, и псы всей ненасытной кучей кинулись на беззащитного парня. Ведь его пистолет не мог причинить им существенного вреда, а свой браслет он отдал девушке, потому что больше ничем другим уже не мог с ней поделиться. Удовлетворение и торжество появилось на лице бородатого убийцы. Он думал, что теперь-то его цель достигнута. Теперь он расправится с парнем, столько раз мешавшим ему, а с телом девушки он сделает то, что привык делать с теми, кого убивал: он научит ее превращаться в собаку, и она будет носиться по ночным улицам, выслеживая добычу... А может быть, он и не станет использовать ее тело, бросит его на съедение одичалым псам-людоедам, которые вернутся на аллею после ухода своих неживых сородичей. Зачем ему тело, даже если при жизни оно было привлекательным? Ведь он освободил ее душу, а кроме души, которую он зовет сознанием, его мало что интересует. Он хочет, чтобы сильное сознание, жившее в теле этой юной девушки, стало его безусловным соучастником во всех планах. Он самодовольно просчитался. Лучше бы ему по-прежнему использовать для своих затей брата-оборотня, которому он забил голову своими теориями и полностью, или почти полностью, подчинил. Уже несколько секунд псы, ворча и воя друг на друга, толпились над парнем. Он успел сделать несколько выстрелов, но один из псов, прокусив парню руку, держащую пистолет, заставил его бросить оружие и откинул его лапой куда-то далеко. Убийца мог праздновать победу. Нет, хватит! Я сосредоточилась на копошащейся своре внизу и приказала им разбежаться, поджав хвосты. Эффект был поразительный: визг, писк, вой. Они разлетелись, словно каждый из них проглотил кусок серебра. Парень зашевелился, но все, что было ему теперь под силу, это приподняться на локте и смотреть на своих мучителей. Было видно, что несмотря на свое плачевное состояние, парень еще способен воспринимать события: было также заметно, что он удивлен неожиданным отступлением оборотней. Убийца был удивлен не меньше. Его приказы не возымели действия. Я поставила заслон. Убийца топал ногами и кричал, словно приказ словом сильнее должен был подействовать на свору. Не добившись ничего, он лихорадочно расстегнул кобуру, дрожащие от негодования руки дрожали и не слушались его. На ходу передергивая затвор, он побежал на место событий, чтобы просто пристрелить несчастного парня, как до этого он поступил с его подругой. Парень, приподнявшись на локте, с ненавистью смотрел на приближающегося врага. Если ему и было страшно, то он не чувствовал этого, охваченный ненавистью. Убийца поднял руку с пистолетом. Ты хотел простой и быстрой победы, да, Извеков?! Ничего у тебя не получится! Ты не сможешь нажать на курок, потому что я этого не хочу. Не хочу. Я хотела бы, чтобы ты когда-нибудь понял, что ты сейчас сделал с этими людьми. Нет, ты не поймешь. Твой извращенный разум не в силах понять этого. Тогда хоть помучайся немного. Извеков выронил свой пистолет и схватился за голову. Ему было слишком больно, чтобы он был в силах думать о чем-нибудь, кроме себя. Никогда в жизни не испытывал он ничего подобного. Никогда не доводилось ему напарываться на кого-нибудь, способного оказать ему ощутимое сопротивление. Безнаказанность слишком расхолодила его. Я видела, как искривился в страшной гримасе его рот, он выкрикивал проклятья. Он не привык просить пощады, он даже не знал, какими словами следует это делать. Мне еще предстояло научить его этому. Хорошенько научить. Что, не очень-то нравится? Извини, но по-другому ты пока не поймешь! Извеков выпрямился и посмотрел вверх, словно пытался найти меня взглядом. Разве ты сам, Валерий, не знаешь, что невозможно увидеть бессмертное вечное неделимое сознание? Ты не увидишь меня. Но почувствуешь. И еще как почувствуешь... Прокричав что-то своим псам и подобрав оружие, Валерий быстро пошел, почти побежал прочь. Псы вернулись к телу девушки, и двое самых крупных, крепко вцепившись челюстями в мертвую плоть, подняли тело и потащили вслед за Извековым по темной аллее, потеряв к окровавленному парню всякий интерес. Неожиданно четкость картины пропала, и я уже не смогла разглядеть, что случилось потом на аллее. Непонятный сон исчез таким же странным образом, как и появился. Глава 7. Пробуждение было внезапным, но совершенно безмятежным. Отсутствие каких бы то ни было намеков на сновидение сначала удивило меня. Не осталось даже никаких подспудных ощущений. Мелькнула даже мысль о незнакомом снотворном. Я открыла глаза. Бархатные драпировки. Слабый таинственный свет, или скорее даже подсветка. Полуприкрытое тяжелыми шторами окно во всю стену. Рай. Бархатные апартаменты, в которых я уже провела несколько ночей. Мне показалось, что я собиралась покинуть это место. Собиралась или нет? Как будто бы я даже почти что это сделала. Или это было во сне? Никогда еще моя память не была в таком беспорядке. Хорошо, что я еще не забыла, как меня зовут. Наверное, такое состояние ума бывает после тяжелой болезни, но я не чувствовала никакой слабости или боли. Вокруг не было ни души. Я лежала на широкой софе под простыней. Вся моя одежда куда-то исчезла, вместо нее на пуфике рядом с софой лежал зеленый комбинезон и мягкие мокасины. Кто-то полностью раздел меня, уложив спать, и заменил одежду. Кто-то, кого я об этом не просила. Я села на постели. Простыня упала с меня, обнажив грудь и живот. Бросив на себя взгляд, я с недоумением увидела несколько грубо зашитых ран. Просто через край стянутые клочки кожи и уродливые рубцы. Я откинула простыню в сторону. Такая же штопка присутствовала то там, то здесь, по всему телу. Никакой боли не было. Раны были зашиты чем-то вроде рыболовной лески, но все они лишь немного "тянули" при движениях, как тянет неловко сшитая, тесная одежда. Я встала, потянув за собой простыню, завернулась в нее и пошла в ванную комнату. С полпути я вернулась и захватила с собой любезно приготовленную одежду. Мне не терпелось облачиться в любимые джинсы и ковбойку, но если моя одежда снова исчезла, было бессмысленно ходить голой. Умывание не принесло мне привычного удовольствия, несмотря на то, что грубо зашитые раны нисколько меня не беспокоили и никак не реагировали ни на воду, ни на вытирание. Разглядев себя в высокое зеркало с головы до ног, я пришла в ужас. Захотелось обломать руки тому, кто так бездарно проделал надо мной эту операцию. Со стороны швы выглядели просто безобразно. Больше всего пострадали грудь и живот. Казалось, что кто-то старательно дырявил меня, а потом так же старательно, но неумело штопал. На руках, ногах, лице и шее повреждений было меньше, и они не были такими уж уродливыми. Но смотреть на тело было совершенно невыносимо. Поэтому я скорее оделась в то, что было под рукой, и вышла обратно в комнату. Там уже кто-то сидел в синем кожаном кресле и, по-видимому, ждал меня. Это была молодая красивая женщина с пышной волнистой копной светло-русых волос, обернутая в разноцветную шелковую тогу. Она сдержанно улыбнулась мне, пытаясь изобразить любезность, но это у нее плохо получилось. Казалось, что она пришла ко мне не по своей воле, и моя персона не доставляет ей удовольствия. -- В чем дело? -- сразу же спросила я довольно грубо. Поскольку я не сделала этой женщине ничего дурного, а также не приглашала ее к себе, ее плохо скрытая неприязнь разозлила меня. -- Лера просил присмотреть за тобой, -- холодно пояснила она. Я поняла, что со мной, действительно, не все в порядке, если я сразу не узнала эту женщину. У нее были причины для неприязни, ведь моей гостьей сегодня была Марина Зубарская. -- А зачем за мной присматривать? Я не больна, и мне не нужна няня. Марина скептически ухмыльнулась, но ничего не ответила, показывая, что беседовать со мной ниже ее достоинства. А я не стала настаивать на объяснениях. Такие люди только и ждут, что их станут упрашивать высказаться. И тем не менее, люди такого рода, а особенно женщины, не смогут долго хранить презрительное молчание. Их врожденное неумение держать себя в руках, как, впрочем, и нежелание это делать, обязательно победят. И не дожидаясь от меня никаких просьб, она выскажет все, что обо мне думает, что практически и является той самой информацией, которую мне хотелось бы получить. Можно, конечно, подразнить Марину и насладиться взрывом эмоций. Но мне было откровенно лень это делать. Я просто опустилась в кресло напротив, сползла на кончик, далеко вытянув ноги, и стала рассматривать свою виз-а-ви. На этот раз на ней не было той боевой раскраски, которая почти всегда присутствовала на фотографиях, да и в натуре, когда я видела ее в прошлый раз на улице. Только немыслимое количество не то украшений, не то амулетов, было наверчено на ее шее. Половина безделушек была явно серебряной. Я посмотрела на свои руки, но кольца Романа Зубарского на мне по-прежнему не было. Вряд ли Извеков когда-нибудь вернет мне его. Марина постепенно стала ежиться под моим взглядом.. Быть объектом изучения ей не нравилось, но свое возмущение она сдерживала, хотя это давалось ей с трудом. Мне неудержимо хотелось или показать ей язык, или оскалиться. По моим расчетам, это непременно должно было вывести ее из себя. Я огляделась вокруг. Комната была по-прежнему полупустой. Ничего лишнего, а все необходимое, насколько мне помнилось, было спрятано в многочисленных бархатных складках. На тумбе рядом с софой лежал какой-то светлый металлический предмет, совершенно мне неизвестный. Я встала и подошла к тумбочке. Это был разъемный серебряный браслет сантиметров в пять шириной, слишком свободный в обхвате для женской руки. К тому же пять круглых отверстий в нем были сделаны с таким расчетом, чтобы в них можно было просунуть пальцы и превратить браслет в кастет. На внутренней стороне свежая гравировка: "О.П.С." -- Что это такое? -- спросила я. -- Это твое, -- процедила Марина, хитро прищурившись. Я протянула руку и взяла браслет, чтобы получше рассмотреть его... -- А-а-ааа!!... -- мгновенно пронзившая меня боль оказалась столь неожиданной и нестерпимой, что мой собственный крик показался мне чужим, посторонним звуком. Я сразу же выронила так неосмотрительно взятый в руки браслет. Кажется, на несколько секунд я совершенно отключилась, потому что когда все вернулось на свои места, я обнаружила, что лежу на ворсистом паласе, а рука, державшая браслет, дергается мелкой дрожью, как под напряжением. Марина сидела рядом со мной и снисходительно улыбалась. -- Что это, черт возьми было, -- поинтересовалась я, поднимаясь и садясь на полу. -- Это? -- Марина подняла и покрутила у меня перед носом злосчастный браслет. -- Почему? Я не понимаю... -- Почему? Потому что он серебряный, -- рассмеялась Марина. -- Зато теперь ты несколько раз подумаешь, прежде чем начнешь душить меня, -- она провела рукой по густому переплетению серебряных ожерелий на своей шее. -- Я надену перчатки! -- отрезала я, и ее смех оборвался. Нахмурившись и бросив браслет на софу, которую кто-то уже прибрал, пока я умывалась, Марина встала и отошла от меня подальше. Я поднялась и, сев на софу, еще раз вгляделась в обжегший меня браслет. Буквы, выгравированные на его поверхности, были мне знакомы: Олег Петрович Середа. Как эта штука сюда попала, и почему браслет обжег мне руку? Я взглянула на Марину. Она сидела теперь насупившись, и ее немного длинноватый нос был вздернут вверх в величайшем ко мне презрении. -- А ведь я, действительно, задушу тебя с удовольствием, если ты сию же секунду не уберешься отсюда, -- произнесла я, неотрывно следя за ее реакцией. Так и есть, в первую очередь она бросила взгляд в сторону и вверх. Ага, вот где находилась камера-шпион! Что ж, опустим пока эту информацию, займемся другим: бегло брошенный наверх взгляд Марины означал просьбу о помощи. Меня боятся. Это воодушевляет, но хорошо бы выяснить причину страха. Да, конечно, мои шрамы несколько подпортили мою безупречную внешность девушки-подростка, но я не превратилась в монстра. Значит, мою гостью испугали некие обстоятельства, сопряженные с этими шрамами, ведь это единственное, что во мне изменилось со вчерашнего дня. Или не единственное? -- Ну и что же во мне такого страшного? -- уточнила я, наблюдая за Мариной, которая после своего безмолвного призыва о помощи теперь не сводила с меня напряженного взгляда. -- Н-ничего... Валерий вообще-то ждал от тебя агрессивной фазы. Но мы считали, что это наступит позже... -- Почему же, сейчас самое время, -- возразила я, встала, подошла к складкам портьер, в которых, по моим расчетам, должна была укрываться камера, и передернула ткань, перекрыв камере сектор обзора. Марина вскочила с кресла, обежала его и замерла в напряженной позе. Мне стало весело. Несмотря на то, что руку еще немного подергивало, я чувствовала себя прекрасно, и мне захотелось поиграть немного в кошки-мышки. Я медленно, шаг за шагом, стала надвигаться на Марину. Наконец, она завизжала и бросилась к выходу из комнаты. На пороге она с размаху бросилась на шею вошедшему Извекову. Меня позабавило их общее замешательство. Извеков отцепил от себя еле живую от ужаса Марину и подтолкнул ее к выходу. Она не заставила себя упрашивать, исчезла за занавесями, и уже оттуда раздались ее рыдания. Извеков так и остановился у входа. Он молчал, и вид у него был несколько озадаченный. -- Что всполошился? Думал, я не догадаюсь, что ты подглядываешь в замочную скважину? Или думал, что я эту скважину не найду? -- я продолжала забавляться его растерянностью. -- Я не ожидал, что это произойдет так быстро, -- ответил он, все еще не решаясь подойти ко мне. -- Кто же виноват, что Марина Зубарская всего лишь трусливая курица? И зачем ты только ее прислал сюда, бедняжку? Извеков был все еще очень серьезным, чтобы откликаться на шутки. Озабоченно глядя на меня, он прошел к креслу Марины и уселся. -- Ты хочешь у меня что-то спросить? -- поинтересовалась я. -- Да. Что ты помнишь о вчерашней ночи? Ни черта не помню, и ты отлично это знаешь, -- я ответила так не потому, что была на сто процентов уверена в своей правоте. Просто, кто же еще мог забавляться с моими мозгами? -- Ты не помнишь, потому что я еще придерживаю кое-какие из последних пластов памяти, -- пояснил Извеков, немного расслабляясь. -- И мне очень не хочется восстанавливать тебе память. -- Почему? -- Потому что вместе с памятью о последней ночи восстановится цельная личностная картина, и твое счастливое состояние пройдет. Ведь тебе сейчас хорошо? Да, мне было очень неплохо. Совершенно никаких поводов для отрицательных эмоций. Поэтому я согласно кивнула. -- Когда-то я сделал ошибку и восстановил память Александру. Он три года промучился, вместо того, чтобы спокойно провести это время, -- горько сказал Валерий, и такое искреннее сожаление засветилось в его глазах, что я очень удивилась. -- Кстати, а где Александр? Я сегодня его еще не видела, -- я вспомнила, что мой новый приятель, все время вертевшийся где-то рядом, сегодня еще не являлся засвидетельствовать мне свое почтение. Извеков повел плечами и ничего не ответил, по его лицу я поняла, что довольно неприятный ответ на этот вопрос сидит как раз в тех пластах сознания, которые Валерий "придерживает". -- И тем не менее, мне хотелось бы знать, как попал сюда браслет Олега Середы, если самого Олега здесь не было. Или был? Извеков не отвечал, его глаза снова стали обеспокоенными. Он явно боролся с желанием промолчать. Но что-то не позволяло ему вовсе отказаться обсуждать со мной тему изъятых из моей головы воспоминаний. -- Валерий! -- окликнула я его издевательски-игривым тоном. Он вздрогнул и уставился на меня. -- Ты же боишься меня, Извеков. Отчего? Он замялся. -- Ну, молчи, молчи... А ну как я сама по себе все вспомню, без твоего участия? Сдается мне, что это будет пострашнее. Не успела я это произнести, как Извеков вскочил и забегал по комнате. -- Я не оправдала твоих ожиданий? -- я получала огромное удовольствие от его паники. -- Ты превзошла все мои ожидания, -- возразил он. -- Не знаю, откуда, но у меня есть уверенность, что стоит мне сосредоточиться, как я все вспомню, -- заметила я. -- И еще мне кажется, что все, что я вспомню, мне не понравится. И уж тогда... Я не особо надеялась, что Извеков клюнет на банальный блефовый шантаж. Но он клюнул. И нехорошие тревожные подозрения постепенно проявились на беспечном фоне моего утреннего настроения. -- Хорошо... Ты права, лучше мне сделать это самому... Сядь в это кресло и закрой глаза, -- он указал рукой на свое бывшее место. Я так и сделала. Извеков продолжал ходить по комнате. Но постепенно я перестала слышать его возбужденное дыхание, вместо этого проявились цокающие звуки, издаваемые когтями пса-оборотня на плитках мостовой. Я едва успевала за черным пинчером с человеческими глазами... ... Толчки сердца стали тише и реже, и вскоре прекратились совсем. Стало тепло, тихо, и я, наконец, оказалась в состоянии дремучего беспробудного сна. Я открыла глаза. Извеков стоял надо мной, внимательно глядя мне в глаза. -- Это все? -- спросила я, очнувшись. Как бы между прочим промелькнула мысль, что мой голос звучит странно: надтреснуто и глухо, как у пропойцы. Но не задержавшись, мысль нырнула куда-то. -- Все, -- отрезал Валерий. -- Ложь, -- почти беззвучно прошептала я, чувствуя, как панический ужас лишает меня возможности соображать. Еще никогда у меня не было такого страха. Его липкий ледяной сгусток я ощущала физически. Он рос внутри. -- Все! -- рявкнул Извеков. Но опустил глаза. Врет. Было еще что-то. Было. Ну да ладно, главное в другом: -- Что с Олегом? -- Он жив, -- сразу же поспешно отозвался Извеков и отошел от меня подальше. -- Это правда?! -- я бросилась на него в ярости. Он успел перехватить мои руки, когда я была уже готова вцепиться ему в горло. -- Это правда. Середа и Орешин живы, и я могу представить доказательства, -- прошипел он прямо мне в лицо. Я вдруг поняла, что он меня с трудом сдерживает. -- Если ты лжешь, я убью тебя! -- пообещала я, отходя от него. Нет, не я его, а он в любую минуту может избавиться от меня, как сделал это с Александром, и оставить вместо меня кучу гниющей протоплазмы. Теперь он может делать со мной все. И никому до этого нет никакого дела, потому что и меня уже нет. Ведь на аллее Екатерина Орешина умерла. Умерла от пяти пулевых ранений. -- Ты умеешь стрелять, Валерий... Это ведь ты убил меня? Он кивнул. -- Зачем? -- Я же говорил тебе, что Катя устраивает меня больше остальных, но я был вынужден ею пожертвовать. Не скрою, я очень об этом сожалею. Теперь целый этап работы нужно начинать сначала... Я потрогала штопку на своей шее. Жесткость и совершенное отсутствие всякой чувствительности. Значит, теперь только серебро могло причинить мне боль. Даже серебро друга... Я вспомнила, как Олег яростно боролся с мерзкими псами, и беспокойство снова липким комком зашевелилось внутри. -- Откуда здесь браслет Олега? Он был на нем, пока... пока я была жива. Его можно было снять только с его трупа! -- оборвала я рассуждения Валерия, которые он вел, не замечая, что я даже не слушаю. Он пожал плечами: -- Отчего же, возможны варианты. Он сам мог тебе его надеть. Я же говорю, что Середа жив! -- настойчиво повторил он. -- А я? Что я теперь такое? Валерий подошел ко мне и осторожно положил руку мне на плечо. Кажется, таким образом обычно успокаивают. Но как можно успокоить существо, внутри которого зреет клубок боли? -- Ты теперь -- душа Екатерины Орешиной, -- Валерий взял мои руки в свои, и взгляд его обрел спокойствие и уверенность, словно до этой секунды он сам сомневался в своей формулировке. Екатерины Орешиной больше нет. А я теперь только ее душа. Черт бы побрал этого придурка Извекова! Я резко вырвалась и бросилась к окну. Сдерживая крик, который рвался наружу сам по себе и не хотел подчиниться моей воле, я изо всех сил ударила кулаками по стеклу. Стекло было небьющимся, по нему, наверное, можно было колотить кувалдой. И я колотила, как будто там, за окном, было мое спасение, и от того, разобью я стекло или нет, зависит моя жизнь. Конечно, я ничего не разбила, да и жизни моей ничего не угрожало, потому что не было больше объекта для такой угрозы. -- Хватит, Катя, -- мягко сказал Валерий, когда я остановилась. -- При чем тут окно? Окно было не при чем. Я не устала, и моим рукам не было больно, наверное, ими теперь можно заколачивать гвозди. Я стояла и смотрела на пасмурный пейзаж за окном, но не видела его красот, так поразивших меня всего лишь два дня назад. Я стояла, вслушивалась в собственное тело и ощущала себя паралитиком. Я стояла, ходила, говорила, но не чувствовала, что я делала все это. Как же я, проснувшись сегодня, не заинтересовалась ни происхождением шрамов, ни тем, что эти шрамы, которых еще вчера не было, нисколечко не болят? Я не обнаружила и не обеспокоилась отсутствием дыхания, исчезновением чувствительности кожи... Да, трепетное отношение Извекова к сознанию оправдывало себя. Кто бы мог подумать, что по-настоящему счастливым человек бывает в тот короткий промежуток времени, когда он уже мертв, но ему еще никто об этом не сказал... Эта мысль, в общем-то, далекая от того, чтобы быть оригинальной и остроумной, развеселила меня. Но собственный смех неожиданно напугал меня еще больше. Настоящий смех приносит облегчение. Мой же лишь механически сотрясал воздух и мертвые мышцы. -- Тебе не надо сейчас ни о чем задумываться, -- подсказал Валерий. -- Не стоит окунаться в переживания. У тебя теперь нет возможности дать им естественный выход. -- Я догадалась, -- мрачно ответила я и услышала, как мой голос стал еще более глухим, чем раньше. -- Но ведь так же невозможно. Невозможно! Извеков кивнул: -- Конечно. Поэтому страх, ностальгия, тоска по близким могут замучить зомби и свести его с ума прежде, чем он научится контролировать их. А пока есть один легко осуществимый выход из положения... -- Какой? Валерий оглядел меня с головы до ног и задумчиво вздохнул: -- Из тебя получится симпатичный коккер-спаниэль, правда, размерами он будет не меньше взрослой овчарки... -- Нет! Никогда, запомни! -- я поняла, чем все это может кончиться, так как хорошо помнила рассказ Александра о том, как начиналась его "мертвая жизнь". Мысль о том, что мне придется рыскать по городу вместе с кровожадной стаей, чтобы сохранить рассудок, уже сама по себе могла свести с ума. -- Куда ты денешься?! -- засмеялся Валерий. -- Я прослежу, чтобы ты не могла выбираться из Рая в город иначе, чем на четырех лапах! И тут я резко развернулась и ударила его наотмашь, стараясь попасть в лицо. Рука почувствовала лишь соприкосновение с его головой и то, как эта голова подалась назад. Я сбила его с ног. Валерий медленно поднялся, вытирая кровь с разбитой губы. Он хотел что-то сказать, но я повторила выпад. Тело было хоть и мертвым, но тренированным, а бесчувственным мышцам ничто не мешало разгуляться. Извеков сделал обманное движение, но все равно получил в ухо. -- Хватит же! Дождись ночи, тогда сможешь поохотиться вдоволь! -- возмущенно завопил он, и я вдруг поняла, что оба удара принесли мне разрядку. Настоящую эмоциональную разрядку. Вид поверженного Извекова, его кровь, его крик принесли мне облегчение. Напряжение, постоянно подогреваемое моими же собственными мыслями, спало, и я почувствовала желание остаться в одиночестве. -- Уйди, -- коротко попросила я. Валерий хотел что-то сказать, но махнул рукой и вышел, прижимая к губам ладонь. Я села в кресло, закрыла глаза и стала медленно перебирать ворох новых ощущений, в который я с самого моего пробуждения -- или воскрешения -- сваливала все факты, все события, все свои эмоции. Я помнила предупреждения Валерия о том, что не стоило зацикливаться на своих переживаниях. Но не думать о себе теперешней и о той, что умерла на аллее, я не могла. Все ночные события были теперь так живы в моей голове, что я даже начала сомневаться, что я могла это забыть: и мгновенную смерть Александра, и урчащих собак, и Олега. Если Александра и собак мне удалось относительно безболезненно "проехать", то ко всему, что касалось Олега, прикасаться оказалось почти физически больно. Перед моими глазами встало его окаменевшее лицо, широко распахнутые и совершенно по-детски беспомощные глаза. Мне вдруг показалось, что я слишком рано сдалась тогда. Если бы еще немного продержаться! Впрочем, Извеков все равно добился бы своей цели. Значит, Олег видел меня мертвой... И если он жив, то и он, и Юрка сейчас уже хоронят меня, и что самое смешное, они совершенно правы. Я постаралась представить себе, что они сейчас должны чувствовать, и страшное напряжение опять в один миг скрутило меня. Если бы я не была, ... одним словом, если бы я была жива, я могла бы горько и громко заплакать. Я ревела бы в голос над нелепой смертью и над еще более нелепой и жестокой жизнью после смерти. И слезы помогли бы мне, стало бы легче на некоторое время. Но куда, куда может деть свое горе зомби? Сколько же мне лет, вслед за Александром, ждать решения своей участи? Если бы это можно было сделать сейчас, взять и покинуть эту оболочку и влиться в чужую личность, да еще так, что все прошлые мучения уже не будут выпирать со всех сторон... Ну вот, уже и я загорелась этими опасными мыслями. Мне не хотелось угождать Извекову даже ради того, чтобы в конце концов умереть по-настоящему. Идею ввести себе серебряный раствор я тоже считала глупой. И пока Валерий мне не докажет, что с ребятами все в порядке, и они в полной безопасности, у меня есть цель, ради которой стоило провести некоторое время в этом премерзком виде. Если же с моими близкими произойдет что-нибудь по вине Извекова, я найду способ его уничтожить! Какая-то смутная догадка промелькнула в мозгу, и мне удалось ухватить ее за хвост и удержать на несколько секунд. Мне представилось искаженное страхом и болью лицо Извекова и его ненавидящие глаза, лихорадочно пытающиеся разглядеть что-то высоко в ночном небе. Видение исчезло, и поскольку это было сиюминутной отрывочной картинкой, мне не удалось связать ее с минувшей ночью, хотя интуиция подсказывала, что эпизод был очень важен. И именно из-за того, что там произошло, Извеков боялся меня. А в том, что он меня боялся, я больше не сомневалась. -- На, возьми, я подумал, что эта вещь тебе нужна, -- раздался надо мной голос Валерия. Я не услышала, как он вошел, ковер в этой комнате совершенно скрадывал шаги. Валерий протягивал мне что-то синее. -- Что это? -- Браслет Середы. Я приказал обтянуть его бархатом. Теперь ты можешь его носить. Мне почему-то кажется, что тебе этого хочется. Я приняла браслет со смешанным чувством негодования и благодарности. Теперь хоть что-то, принадлежащее Олегу, может быть всегда со мной. -- Я обещал тебе доказательства, -- произнес Валерий, садясь на софу. -- Если ты уверена, что моего слова тебе недостаточно... -- Да, недостаточно. -- Я установлю связь с номером Орешина. -- Ты дашь мне поговорить с братом? -- Нет, я только кое-что тебе покажу. Только сначала я должен взять с тебя слово, что потом ты не станешь срывать на мне свою тоску. Мне ничего не оставалось, как обещать ему это. Валерий согласно кивнул: -- Хорошо. Теперь снова закрой глаза, окружающий интерьер не должен мешать зрительной связи. Я послушалась. Черт его знает, как Извеков выделывал свои штуки? Видимо, его мозг, действительно, жил сам по себе и умел такое, что было неподвластно никаким техническим устройствам. Тишина, царившая в комнате, сначала стала совершенно мертвой, как будто заложило уши, а затем стали прорываться посторонние звуки, и темнота понемногу рассеялась. Я видела гостиничный номер, мало чем примечательный, но просторный и светлый. В холле номера никого не было, но из спальни доносились звуки, приглушенные расстоянием. Мои глаза, как видеокамера, фиксировали все, что попадалось на пути. Каким-то образом получалось так, что я как будто бы иду по комнате и поворачиваю голову в разные стороны. Спальня была маленькой. Кроме кроватей и кресел только журнальный столик, которому в спальне вроде бы и не место. Первым, кого я увидела, был человек, которого я меньше всего ожидала увидеть там. Я недоумевала, как и почему он туда попал. Развалившись в кресле и закинув ноги в блестящих сапогах на столик, сидел капитан Зинченко. Я даже не сразу узнала его, потому что обычно видела его в форме: либо в повседневном офицерском мундире, либо в боевом спецкостюме. Сейчас же на нем была обычная одежда: черные джинсы на ремне с заклепками, зеленая майка с круглым воротом, да еще блестящие рокерские сапоги, совершенно не вязавшиеся с образом супермена-спецназовца. Зинченко так и не снял свою наплечную кобуру, только белая куртка была небрежно брошена на подлокотник кресла, на ней заметно выделялись уже засохшие кровавые пятна. Странный щелкающий звук отвлек мое внимание от изучения Игоря Зинченко. Только развернувшись, я смогла определить, что же это такое я слышу. Это Юра, стоя у открытого окна, настойчиво щелкал своей зажигалкой. Огонь не появлялся, зажигалка сыпала искрами, но Юрка щелкал колесиком, как заведенный. Зажатая зубами сигарета плясала у него во рту. -- Слушай, Орешин, довольно, -- лениво заметил Зинченко и переложил ноги на столе: левая внизу, правая сверху. -- Даже открытое окно не спасает от твоего дыма. Юра, резко вскинув руку, зашвырнул свою зажигалку в окно и повернулся к Зинченко. Такого каменного и чужого лица я у брата не видела с тех пор, как он начал выздоравливать после ранения. -- Дай твою, -- хрипло потребовал он у Зинченко. -- Я же не курю, Юра, -- мягко ответил Игорь и закрыл глаза. -- Олег! -- повысил голос Юрий. -- Хватит, выходи! Дверь в ванную комнату отворилась, и оттуда показался Олег. Боже, ну и вид был у него! Растерзанные собаками джинсы обрезаны по колено, голени перебинтованы. Кроме этих импровизированных шорт на нем ничего не было. Правая кисть замотана в виде рукавицы, выше кистей руки искусаны и исцарапаны, на лице несколько кровоподтеков и большая ссадина на подбородке. Но он был жив, и это самое главное! Я почувствовала такое огромное облегчение, что от нахлынувших вдруг эмоций стала терять восприятие. Картина смылась, поплыла,, я стала видеть сквозь комнату гостиницы очертания моих апартаментов в Раю. Но, собравшись, я все-таки восстановила контакт. Я не могла просто так их бросить, мне нужно было побыть с ними хотя бы таким способом. -- Спички дай! -- требовательно произнес Юрий, когда Олег вышел, наконец, из ванной. Ссутулившись и волоча ноги, Олег побрел в холл. Там что-то упало, потом задвигались стулья, наконец, из открытой двери вылетел коробок и упал Юре под ноги. Подняв его, Юрка сломал не меньше полудюжины спичек, прежде чем ему удалось закурить. Сделав несколько глубоких затяжек, он крикнул, повернувшись к двери: -- Иди сюда, где ты застрял?! -- Не надо, -- Зинченко открыл глаза. -- Что "не надо"? -- переспросил Юра. -- Не надо его трогать. Что ты его дергаешь? -- недовольно пробурчал Зинченко и поморщился, вдохнув свежий дым. -- Я бы не трогал его, если бы ты смог вместо него восстановить картину, -- возразил Юра. -- Он же уже тебе рассказал. Все рассказал, -- Игорь развел руками и нервно поменял ноги местами: правая внизу, левая сверху. Я до сих пор не могла понять, как Зинченко оказался в Сылве, но в ту же секунду все прояснилось. Зинченко вдруг резко сбросил свою ленивую апатию, легко вскочил с кресла и сел на столик. Глаза его заблестели: -- Я приехал сюда по твоей просьбе. Я сорвался из Волхова по первому звонку, едва успев закончить дела, но не потому, что я верю во всю эту сверхъестественную чушь, а потому что верю тебе, Орешин. Ты сказал, что дела плохи, и я не стал сомневаться в этом... -- И что? Ты разочарован? -- отрывисто спросил Юрий, не выпуская изо рта сигарету. -- Идиот! Я это к тому, что неплохо бы и тебе доверять моим словам хоть немного, думаю, они кое-чего стоят... -- Ну и? -- Оставь ты парня в покое хоть на несколько часов, пусть отойдет немного. Я была согласна с Зинченко. Уж кому-кому, а ему по его службе было хорошо известно, как безнадежны и болезненны потери. Но и Юрка это прекрасно знал, однако я никогда еще не видела его таким безжалостным. -- Нет, пусть сначала все выяснится... Я не понял, она жива или нет?!! -- заорал Юра в открытую дверь. Зинченко сокрушенно покачал опущенной головой. Голова Олега высунулась из-за двери. Не входя в комнату, он остановился на пороге и произнес, глядя на Зинченко и говоря будто бы только ему одному: -- Она не шевелилась, не разговаривала... -- Ей было больно, -- Юрка тоже возразил не Олегу, а лично Зинченко. -- Она не открывала глаз и не реагировала ни на что... -- продолжал Олег. -- Просто была без сознания, -- немедленно парировал Юра. Зинченко, лицо которого выражало искреннее сочувствие, переводил взгляд с одного на другого, слушал и молчал, поняв, что друзьям сейчас легче разговаривать через посредника. -- Кровь напоследок уже не текла из ран, -- выдохнул, наконец, Олег самое страшное и склонил голову. -- То есть ты хочешь сказать, что Катька умерла? -- холодно отчеканил Юра. -- Не знаю! Не знаю!! -- Олег отчаянно замотал головой и ударил кулаком дверь так, что чуть не сбил ее с петель. -- Не знаю!!! Я!.. Ничего!!.. Не знаю!!!.. Его сумасшедшие крики оборвались внезапно, он метнулся обратно в холл и изо всех сил захлопнул за собой дверь. Юрий закрыл лицо руками, постоял несколько секунд в наступившей тишине и, добравшись до столика, сел рядом с Зинченко. -- Мне не хотелось бы показаться жестоким, -- начал Зинченко, -- но впустую обнадеживать тебя было бы еще более жестоко... Юра оглянулся на него: -- Ну? -- Судя по тому, сколько крови было на мостовой, когда я нашел Середу, тысяча против одного, что человек, потерявший эту кровь, умер. -- Может быть, эта кровь не только Катина... Зинченко вздохнул и положил руку на плечо Юрия: -- Послушай меня... -- снова мягко начал он. -- Конечно, я не могу ничего утверждать, тем более если учесть, что в этом месте невозможно провести элементарную судебно-медицинскую экспертизу... Если говорить о подробностях случившегося, то там не было второй жертвы... Я верю всему, что рассказал Олег. Конечно, его здорово потрепали, но поверь мне: с головой у него все в порядке. -- Да, я знаю, -- процедил Юра и замолчал, задумавшись. -- Давай сделаем так, Орешин, -- Зинченко поднялся на ноги и взял куртку с кресла. -- Пока не стемнело, я доберусь до Кепы и попробую несколькими звонками расшевелить кое-кого... Если кому-то и выгодно похерить этот городок и оставить его в заложниках у маньяка, то я знаю нескольких парней наверху, которым не все равно. -- Если ты выйдешь не на тех, тебя сделают, -- мрачно предупредил Юра. -- По себе знаю, это место под особым покровительством. -- Руки у них коротки меня сделать. Пусть я взял отпуск, я помню, кто я такой, и какие мне даны полномочия. И они это помнят. Не знаю, чем еще занимается окопавшийся здесь придурок, но это похлеще всего, что я видел до сих пор, -- Зинченко раздраженно передернул плечами. -- Взорвать бы эту махину к чертям! Вместе с ее содержимым... Значит, договорились? -- Твои штурмовики тут не помогут. Его не взять внутри Рая. -- Значит, возьмем его в аду, -- отозвался Зинченко. -- Выманить можно кого угодно и откуда угодно. Только нужно узнать, чем. Вот вы тут пока и помозгуйте. Особенно меня интересует, ограничивается ли сфера влияния этого парня границами Сылве. Могут ли его прихвостни орудовать за пределами города? Если нет, то почему? -- Не забудь про серебро, -- напомнил Юра, когда Зинченко уже взялся за ручку двери. -- Это, ей-богу, смешно... -- вздохнул Зинченко, и тут же поправился. -- Извини меня, я не это хотел сказать. Зинченко вышел. Юрий прижал сигарету, от которой остался один фильтр, к поверхности столика и затем смахнул ее на пол. Несколько секунд он сидел неподвижно, потом согнулся, накрыв голову сцепленными руками и простонал что-то сквозь зубы. Открылась дверь и вошел Олег, в других, целых джинсах и черной майке. Он был уже спокоен, только разметавшиеся длинные волосы и кровь, проступившая сквозь повязку на руке, напоминали о его недавнем взрыве. -- Что дальше, Юрка? -- он сел рядом с другом. -- Дальше вот что, -- отозвался Юра, резко разогнувшись. -- Ты помнишь наш разговор с Александром? -- Да, и что? -- Он говорил, что Катя очень нужна Извекову. Значит, он не мог убить ее. -- И тем не менее, он сделал это. -- Стоп! -- Юра нетерпеливо поднял руку. -- Он не мог убить ее... совсем. Олег гневно нахмурился: -- Ты о чем, босс? Ты считаешь, что существование в таком же виде, в каком жил Сашка Извеков, это нормально? По-твоему, это не значит, что мы ее потеряли?! -- Мне все равно, кем она теперь будет, -- ответил Юра. -- А мне нет! Превратить живую девчонку в мертвечину! Да я ему своими руками голову оторву!! -- возмутился Олег. -- Живой труп -- это уже не Катеринка... -- Спокойно, старик. Сейчас мы с тобой... Как ни старалась я удержать картину, злоба, отчаяние и острая жалость к себе и ребятам так подогрели меня, что изображение порвалось на глазах. Это было как безнадежный кошмарный сон, когда просыпаешься в ледяном поту от собственного крика. Кажется, я тоже кричала. Но проснуться мне было не суждено. С воплем я поднялась с кресла, пытаясь разглядеть в искаженной и искривленной пока комнате моего ненавистного смертельного врага. Валерий лежал на софе бледный и неподвижный. Если бы он умер! Но увы! Он зашевелился и медленно встал на ноги. Взглянув на меня, он поднял руку. -- Я предупреждал, что это будет трудно. Мне тоже досталось: так долго пропускать через себя навылет полноценный контакт... -- Что ты понимаешь про такие вещи, как "легко" и "трудно"? Ты же о меня ноги вытер! Извеков пожал плечами. Разумеется, он не понимал, разве такому объяснишь что-нибудь о чужих страданиях, если для него не существует неприятностей, кроме своей собственной физической боли... -- Постарайся забыть то, что сейчас видела, -- посоветовал Валерий. -- Твои друзья, конечно, переживают, но пройдет совсем немного времени, и они смирятся. Ты тоже перестанешь горевать, потому что мы с тобой вместе начнем делать нечто такое, что заставит тебя забыть свою жизнь... Он опять пустился в свой горячечный бред, излагал, как по-писанному. Я не стала вслушиваться в его уже набившие оскомину обещания. Я до сих пор толком не поняла, что он от меня хочет, ради чего он мучает меня. Я забралась в кресло, подобрала ноги, сцепила пальцы на колене и, закрыв глаза, переключилась на свои горькие мысли. Мне было жаль, что контакт прервался по моей вине. Я не смогла спокойно выслушать протест Олега. Я представляла, что ему не все равно, жива я или нет, но все же... Если бы только можно было вернуть все назад. А если это невозможно, то все теряет смысл, и меня, действительно, не должно больше быть, ребята никогда не должны узнать, что я все еще существую. Валерий прав, скоро они смирятся, и все у них пойдет своим чередом. А я никогда не смирюсь. Потому что есть одна очевидная вещь, о которой я ни разу за три года толком не задумалась. Потому что я оставила по ту сторону Рая не просто сводного брата и коллегу. Я потеряла единственных людей, которые были для меня всем. И прежде всего Олежку. Он был мне больше, чем просто друг, неважно, знал он об этом, или нет. И потеря Олега страшнее всего, потому что я была уверена -- брат примет меня любую. А Олег нет. Извеков отнял у меня Олега навсегда. Этого я ему никогда не прощу... Странный хруст, прозвучавший совсем рядом со мной, вытащил меня из небытия. Я сначала ничего не заметила, но Извеков, прервав свою речь, бросился ко мне с воплем негодования: -- Что же ты делаешь?!! -- и, схватив меня за руки, развел их в стороны. Пальцы левой руки мотанулись и обвисли на кисти, обломанные у основания суставов. Я в испуге отдернула руку. Пальцы беспомощно подпрыгнули, как вставленные в пустую перчатку карандашики. -- Разве же так можно?! О чем ты думала? Опять о них? Я в ужасе кивнула, глядя на свои пальцы. -- С тобой сложнее, чем я думал. Ты покалечишь себя, и мне придется тебя переселять, прежде, чем я закончу проработку аналогов, а я, честно говоря, практически ее не начинал... -- посетовал Валерий. -- Что мне теперь с тобой делать?.. Знаешь что, сегодня ночью я возьму тебя с собой в город... -- В собачьем виде?! -- Не сопротивляйся. Если не хочешь бегать со стаей, можем навестить кое-какие места вдвоем. Поверь мне, тебе будет легче. И не смей больше так уходить в себя, иначе твое невольное членовредительство сделает твое тело непригодным для передвижения. -- И тебе придется отправить меня в другую реальность? -- Да, но я не хочу с этим спешить. Постепенно мы соберем три личности, в том числе и твою, в одно цельное сознание. -- А без тела нельзя собрать? Валерий назидательно поднял руку: -- Нельзя! Вот ты, например. Даже треть сознания без телесной оболочки испытывает шок за шоком. Сознание не может жить без тела, оно задавит само себя, не выдержит собственного саморазрушительного воздействия... -- А как же такие, как ты? Ведь ты смертен? -- Да. Если я умру, то попытаюсь сам сделать себя зомби. И если избегать серебра, можно жить вечно, соблюдая меру в эмоциях. Правда, это возможно только здесь. -- Почему? -- Потому что все, что касается зомби-оборотней, я могу проделывать только вблизи и внутри Рая. Все это возможно только вблизи скопления множества дверей. Я ничего не поняла, но постаралась это запомнить на будущее. -- Ну а если тебя переедет автомобиль где-нибудь далеко отсюда? Или я задушу тебя электропроводом, расчленю, оболью кислотой и подожгу? Валерий замешкался. Похоже, такую возможность он никогда не рассматривал. -- Вряд ли тебе это удастся. Я не стала спорить. Секундой позже он ответил: -- Предполагаю, что и тогда сознание будет знать, как сберечь само себя. А вот как, не знаю. В мирах нет мест, где жили бы бестелесные души. Я же объяснил тебе уже, что это невозможно. -- Или же ты не нашел такого дивного места. То говоришь, что цельное сознание не может жить без тела, то уверяешь, что оно бессмертно. Подработай-ка собственные теории. Валерий недоверчиво посмотрел на меня, потом сморщился, заставил себя улыбнуться и перевел разговор на другое: -- Давай попробуем осуществить маленькое превращение. Это не больно, но тебе лучше закрыть глаза, потому что смотреть на процесс не слишком приятно. Куда более привлекательно выглядит начало и конец. Я закрыла глаза. Руки Валерия расстегнули на мне застежку комбинезона. -- Сними это, чтобы потом не барахтаться в тряпках. Я послушалась его. Было слышно, как рядом шуршит тканью Валерий. Вдруг, без всякого предупреждения, я на несколько секунд ощутила свое тело, потому что каждая клеточка его, казалось, стала вибрировать. Вибрация прекратилась, и я снова перестала чувствовать себя. -- Р-р-р! -- послышалось рядом со мной. "Что?" -- я попыталась задать вопрос, но чьи-то, возможно, мои голосовые связки издали короткое рычание. "Все", -- прозвучал в моей голове телепатический ответ Валерия. Я открыла глаза. Да-а, снизу комната выглядела несколько по-другому. Подо мной внизу на ворсистом ковре стояли две лохматые рыжие лапы. Чьи бы это? Оказалось -- мои. Я попробовала, и они подчинились моим внутренним командам. Они слушались меня точно так же, как и мертвое тело. Рядом со мной стоял серый ротвейлер с голубыми глазами. Из полуоткрытой пасти миролюбиво свисал подрагивающий язык, а черные губы пса, казалось, изображали улыбку. -- Рр-р! -- буркнул ротвейлер и, мотнув головой, побежал в ванную комнату. Я побежала за ним, забавляясь новыми впечатлениями от непривычной оболочки. Ротвейлер подбежал к зеркалу, явно предлагая мне посмотреть на себя. А, в конце концов, что за разница, быть мертвым человеком или мертвой собакой? И так, и сяк, все пути назад отрезаны. Я подошла к зеркалу. Песик был, и вправду, ничего. Блестящая шелковистая рыжая шерсть, лохматые ноги и живот, гладкая стриженая -- вот только неизвестно, кем и когда! -- спина и длинные лохматые уши. Да, все было бы ничего. Но у коккер-спаниэля были человеческие темно-серые с желтыми искорками глаза. Глава 8. Уже было довольно поздно, но Извекова все не было. Я терпеливо ждала его, стоя на стеклянной галерее около входа на главный эскалатор. По переплетениям лент двигались самые разнообразные люди. В одиночку, парами, изредка по трое, более многочисленных компаний не встречалось. Люди не сходились друг с другом в этих стенах. Они приходили сюда уже сбившись в малочисленные компании заговорщиков и не заводили здесь новых знакомств. Возможно, потому что этого им просто не хотелось. Как не хотелось этого мне. Хотя, конечно, в большинстве своем это были обычные, нормальные живые люди, даже если на них была нелепая одежда, а в сезон и мягкие удобные мокасины. Но я уже не была человеком. До такой степени, что даже грубо зашитые раны и укусы, выставленные на обозрение, не волновали меня. Мне было абсолютно все равно, кто и как на меня посмотрит. Практически ничем я не была уже похожа на Екатерину. И ничего от той жизни у меня не оставалось, кроме обтянутого бархатом серебряного браслета. Подгоняя его к своей руке, я зажала его на запястье внахлест, чтобы не потерять, и снимала только когда Валерий впихивал меня в собачью шкуру и водил за собой по окрестностям Сылве. -- Привет! -- раздался за моей спиной натянуто-вежливый голос Марины. Почти неделю после той сцены, когда я сделала вид, что хочу на нее напасть, она не подходила ко мне ближе, чем на десять метров. И только потом постепенно стала со мной разговаривать. Разговоры ее меня совершенно не интересовали, я даже не могла припомнить, о чем она болтала. Было только ясно, что ее не волнует судьба ее несчастного мужа. Она жила в Раю чем-то совсем другим. Она имела какие-то другие цели, но вникать в них мне не хотелось. Она была живой женщиной. А это значит, что у меня с ней не могло быть ничего общего. Поэтому ее приближение меня не слишком обрадовало. Я оглянулась на нее и кивнула в ответ, надеясь, что она пойдет своей дорогой. Но она подошла и, встав рядом, оперлась о пластиковые перила. -- Ждешь? Мне хотелось ляпнуть ей в ответ какую-нибудь колкость, но, право, было лень, поэтому я промолчала. -- Он редко опаздывает, -- не смутилась Марина. -- Куда он хотел тебя вести? Я снова промолчала. Во-первых, Валерий не обсуждал со мной своих конкретных планов, ведя только пространные беседы, переливая из пустого в порожнее и восхваляя Рай. Во-вторых, мне было все равно, в какую дверь Извеков захочет войти на этот раз. -- Я только что была в городе, -- заметила она безразличным тоном. И хотя я опять ничего ей не ответила, внутренне я взмолилась, чтобы она оставила эту тему. Мне не хотелось снова думать о том, что и как происходит в городе. После того визуального сеанса я едва пришла в себя, да и то только позволив Валерию превращать меня в эту чертову собаку. -- Там очень много новых людей, -- продолжала Марина. -- Они настроены враждебно. Лера очень обеспокоен. -- Чем же он обеспокоен? Его Рай неприступен, -- отозвалась я. -- Разумеется. Так утверждает Лера. Если бы это было так на самом деле, он не нервничал бы так, -- возразила Марина. -- Я не заметила, чтобы он как-то особенно нервничал. -- это потому, что ты его совершенно не знаешь! Ты не знаешь его так, как я! -- с вызовом ответила мне Марина, и в ее голосе появились такие знакомые и так раздражающие меня истеричные нотки. -- А я и не претендую, -- отмахнулась я. -- Ну еще бы! Особенно теперь! -- фыркнула Марина. Напоминание о том, кто я теперь есть, вызвало глухую ярость. Только мысль о том, что Марина старается ранить меня потому, что мое присутствие даже в таком виде, невыносимо ей мешает, не позволила мне разозлиться окончательно. Если меня так ненавидят, значит я еще на что-то гожусь. Я даже знала, на что: на то, чтобы разобраться в том, что происходит в этих стенах. Марина могла мне в этом помочь. Поэтому я приняла добродушный вид и заставила себя улыбнуться вслед своим словам. -- Чему ты радуешься? -- удивилась Марина, и ее длинный носик, на котором вблизи различались едва заметные веснушки, вздернулся в недоумении. -- Тому, что у меня есть враг. Она пожала плечами: -- Ты сумасшедшая, Катя. Я не понимаю, что Лера нашел в тебе? -- Я бы тоже хотела это знать. Но он мне ничего не говорит. Я только помню, что говорил мне Александр. Мне наплевать на Рай и его обитателей, меня интересует только собственная судьба. -- Лера собирался собрать в одном теле все... -- она замялась. Вероятно, в ее хорошенькой головке не умещались теории Извекова и его странная мистическая терминология. -- Да, я знаю. Он хотел, чтобы у Екатерины не осталось аналогов. Ну и что? Что дальше? Что я должна буду делать потом? Марина повернулась, прислонилась спиной к стеклянной стене. Теперь я была с ней лицом к лицу. Неудобное положение. Мне не хотелось схватываться с ней в "ближнем бою". А беседа глаза в глаза -- это, несомненно, ближний бой. -- Я тоже немногое знаю, но об этом Валера часто мне говорил. Он хочет, чтобы ты вместе с ним открывала новые двери. Я не успела открыть рот, как Марина продолжила: -- Открывать новые двери -- это то, что все время делает сам Валера. Но он не может больше делать это один. Возможно, придется построить еще не один Рай. И поэтому он искал помощника. И нашел тебя, -- презрительно закончила она. -- Ты не подошла для этой роли? -- Лера сказал, что для того, чтобы в его деле от меня был какой-нибудь толк, ему придется поубивать несколько десятков человек по разным местам, -- обиженно сказала она. -- Какая жалость. Но я надеюсь, что он не станет этого делать. -- Я почти упросила его попробовать, но он все-таки отказался. Что ж, Валерий Извеков был очень умным сумасшедшим. Но тем не менее, мне как-то не верилось, что всю эту жестокую эпопею с моей жизнью Валерий затеял ради новых дверей. -- Зачем Извекову столько дверей? Разве их недостаточно в Раю? -- Этого я не знаю, -- пожала плечами Марина. -- Валерий бродит по реальностям иногда один, иногда со мной. Раньше с ним часто ходил Саша. А теперь он, похоже, будет брать туда только тебя... -- А ты не знаешь, что стало с Александром? Марина покачала головой: -- Я только знаю, что Валера отправил его в "каменный мешок". -- Куда? -- Есть такая реальность. Я ни разу в ней не была. Но Валера раньше часто о ней говорил -- сейчас меньше. Сашу он отправил туда. Лера говорил, что там ему будет хорошо. -- Лера ошибался, -- я поняла, что от человека, имеющего десятки аналогов, не добиться весомой информации. Несколько сотых долей сознания -- это же почти что куриные мозги. А я-то раньше думала: почему у людей так различаются умственные способности. Вопрос, оказывается, решался очень просто. Валерия все не было. Я оглянулась на дверь его апартаментов, что находилась за моей спиной, но в коридоре по-прежнему никого не было видно. -- Я пойду потороплю его, -- заявила я и, не прощаясь, покинула обозленную Марину. Она чего-то хотела от меня потребовать, но я не поняла ее намеков, а прояснять их у меня не было никакого желания. В гостиной Валерия никого не было. Там все было точно так же, как и во время моего первого посещения. Белый цвет, чистота, прозрачность, минимум вещей и мебели. Но только сейчас, войдя в помещение, я вдруг поняла, как обстановка в комнате Валерия похожа на кабинет Юры в агентстве. Навязчивое стремление убрать из своего окружения все лишнее было мне очень хорошо знакомо. Юрий тоже создавал вокруг себя голое, сверкающее пространство, в котором не за что было зацепиться взглядом. И я знала, зачем он это делает. Он хотел до минимума сократить информацию о своем внутреннем состоянии. Что еще, кроме слов и поступков человека, может рассказать о нем почти так же хорошо? Его вещи: их вид, назначение, количество и состояние. И Юрка настойчиво убирал этих бессловесных свидетелей из своего окружения, может быть даже не осознавая, что это тоже говорит само за себя. Отсутствие окружающих его мелочей говорило о том, что он несчастлив, что воспоминания, вызываемые вещами, для него болезненны и нежелательны. Юра, видимо, не зря воевал со своими воспоминаниями: жизнь, которую он себе создал, была для него более-менее приемлема. Извеков, скорее всего, обставлял свои апартаменты из тех же соображений. Ничего не должно было мешать ему заниматься своими райскими делами. Значит, такие вещи были. Было то, что могло помешать. И Извеков избавился от этого. Я постояла посреди комнаты и позвала Валерия. Никто не отозвался. Боковая дверь в стене, насколько можно было предположить, вела в спальню. Немного поколебавшись, я открыла ее и вошла. Тесная, крошечная комната без окон, почти все пространство в ней занимала постель, огромная, высокая, квадратная. Около изголовья горел мрачный ночник, в свете которого можно было различить только общие очертания предметов. Поскольку зомби Валерия не утрачивали обоняния, я почувствовала, что воздух в комнате слишком теплый и несвежий, пахло чем-то резким, словно лекарством. Извеков лежал поперек постели вниз лицом, обеими руками комкая простыни. Его плечи неравномерно вздымались и опадали, казалось, что он то ли трясется в лихорадке, то ли беззвучно плачет. Но это было ни то, ни другое. Я подошла к ночнику и прибавила свет. валерий практически сразу же среагировал и перевернулся на спину, не разжимая рук и потащив за собой простыню. Я остановилась, считая, что он проснулся. Но Валерий продолжал спать. Его лицо исказилось и блестело. -- Не надо, -- вдруг произнес он и резко дернулся. -- Я больше так не хочу. Его невидимый собеседник был, видимо, непреклонен, потому что Извеков снова перекатился на бок и отчаянно ударил по постели кулаком. Я боролась с желанием его разбудить. Ведь в конце концов он сам собирался уйти в реальности этим утром и велел мне быть готовой к этому часу. Но что-то не дало ему проснуться вовремя. Я уже хотела протянуть руку и потрясти его за плечо, но тут рябая пелена прошла перед моими глазами, и словно какое-то нечеткое изображение промелькнуло прямо передо мной. Я потрясла головой, но рябь не проходила. Выпрямившись, я обнаружила, что темная стена над постелью Валерия вся подернута этой рябью. Сходящиеся и разбегающиеся волны, напоминающие слюдяную мутную мозаику, постепенно складывались в связную картину. Это не было похоже на визуальный контакт с номером брата в отеле, устроенный мне Валерием. Сейчас я просто наблюдала со стороны за обоими сторонами, связанными между собой. Вряд ли оба, и Извеков, и его собеседник, рассчитывали, что кто-то войдет и подслушает их разговор. И оба не замечали моего невольного вмешательства. Стена спальни стала стереоэкраном. И по ту ее сторону был довольно странный пейзаж: каменистая земля, валуны, поросшие серовато-сиреневым мхом, скалы до самого неба. Интересная машина на заднем плане: серебристый корпус, приземистый и узкий, по форме напоминающий тело осы, распластавшееся по земле. Непонятно, как такое сооружение заехало в каньон на таких колесах -- оси располагались не выше фута над землей. Почти у самой стены на мшистом камне сидела женщина. Я бы могла назвать любой возраст -- и оказаться права. Такие лица бывают у женщин любого возраста, если они несчастны или озабочены чем-то. Эта явно была чем-то серьезно озабочена. И даже разгневана. Ее черные смоляные глаза просто сыпали искрами. Длинная челка, разобранная на пряди, унизанные разноцветными блестящими бусинками, не могла скрыть их яростный блеск. -- Ты не должен упрямиться. Это глупо. Это роняет тебя в моих глазах, Валерий. Ты должен был давно понять, что твое предназначение определено и не подлежит больше никакому обсуждению, -- сдерживая раздражение, произнесла женщина. Она передернула плечами, словно от холода, подняла руку и застегнула доверху черную блестящую куртку, похожую на форменную. -- Я не хочу, -- надрывно повторил Валерий, не просыпаясь. -- Эти три слова я слышу от тебя уже целый час. Учти, что смертны не только те люди, которых ты сам убивал. Смертен и ты сам. Если окажется, что ты не в состоянии делать свою работу, мы найдем другого. Впервые я видела, как кто-то угрожает Валерию. И угрожает, судя по всему, очень серьезно. К тому же, у этой женщины, несомненно, были возможности расправиться с Извековым. -- Мне надоело. Я не хочу. И не буду, -- крикнул Извеков. -- Будешь. У тебя нет больше выбора. И помни, что мы прекрасно знаем, куда ты спрятал своего брата. Ты ведь не хочешь, чтобы с ним случилась неприятность? -- Не смейте его трогать! -- истеричный тон Валерия неожиданно сменился на угрожающий. -- Все в твоих руках. Не пытайся нам противостоять. Все двери должны быть открыты настежь. Нужно убрать препятствия для наших людей. К тому же тебе придется разогнать из Рая весь тот сброд, что ты напустил туда. Это совершенно ни к чему. И заканчивай скорее свою возню с этой девчонкой. Пора возвращаться к главному, тем более, что для этого теперь появилась прекрасная возможность. И поспеши. Виллен недоволен, что дела идут слишком медленно, он не любит шутить. Мне стало ясно одно: все, что делал Валерий, он делал не для себя и не по своей воле. Женщина поднялась со своего места и пошла к автомобилю. Ее фигуре могли позавидовать кинозвезды. Умопомрачительно красивая, гибкая и грациозная, как дива из восточной сказки, злобная и непреклонная. -- Даррина! -- Извеков поднялся на постели. Его глаза открылись, но он был все еще с ней в контакте. -- Стой, Даррина, мы еще не закончили! Но она-то, видимо, уже закончила. На крик Валерия она даже не обернулась. Но она не могла так уйти. Я в какой-то момент поняла, что в моих силах заставить ее остановиться. А я хотела, чтобы она остановилась и выслушала его. Даррина споткнулась и встала, не дойдя до своего невиданного автомобиля нескольких шагов. Когда она обернулась, в ее глазах кроме уже знакомого гнева появилось выражение детской обиды. -- Что? Что это такое? Кто там у тебя?! Извеков сам, казалось, был ошарашен. Несколько секунд он сидел молча и неподвижно, а потом закрыл лицо руками. Даррина, тоже немного постояв в замешательстве, повернулась снова к машине. -- Катя, что ты здесь делаешь? -- услышала я голос Валерия. Он, совершенно проснувшийся, таращил на меня глаза. Я же продолжала следить за Дарриной. Она садилась в автомобиль. Валерий уже очнулся от забытья, но мой контакт с Дарриной продолжался, это было очевидно. Но все же я решилась на небольшую проверку своей догадки: -- Даррина! Ее лицо приобрело совсем детское выражение полной беспомощности. Она не понимала, что происходит. -- Кто? Кто это, я не вижу! -- пробормотала она, внимательно вглядываясь в мою сторону. Когда я почувствовала, что она меня вот-вот разглядит, я одним коротким приказом "занавесила" себя. -- А я вижу тебя, -- отозвалась я, наслаждаясь ее беспомощным испугом. -- Мы еще встретимся с тобой, и тогда я задам тебе вопросы. А сейчас у меня нет времени. Я закрыла контакт и повернулась к Валерию. Он смотрел на меня с недоумением и неприязнью. -- Что ты здесь делаешь? -- повторил он. -- И с кем ты сейчас разговаривала? -- С Дарриной. -- Это еще кто? -- нахмурился он. -- Не знаешь? У тебя был с ней контакт. Только что. Не помнишь? Извеков продолжал хмуриться. Нет, Валерий не был артистом. Все эмоции были у него на лице. Он искренне не помнил Даррины. -- Так кто же из нас двоих действительно зомби, а, Валерий? -- спросила я, не надеясь на связный ответ. Извеков выбрался из растрепанной, развороченной постели, стал натягивать свой комбинезон. Он был растерян и подавлен. Он прекрасно понял, на что я намекаю. Он понял, что я вклинилась в его контакт, и теперь его волновало только то, что он, Валерий, ничего не может вспомнить. Он, человек, обладающий неразделенным цельным сознанием творца, оказался загипнотизированным чьей-то нездешней волей. А какая-то девчонка, которой он отводил роль восхищенной ассистентки гения, уличила его в этом. -- Твое самолюбие, Валерий, тут совсем ни при чем. Я думаю, что тебе нужно хорошенько подумать над своим положением... -- Какого черта ты читаешь мои мысли?! -- возмутился он. -- Ничего я не читаю. Я хочу, чтобы ты вспомнил Даррину. -- Я сам хочу ее вспомнить... Зачем ты вообще здесь? -- Ты хотел отвести меня куда-то... Я пришла тебя поторопить. -- Все понятно. Валерий вышел в гостиную, даже не удосужась позвать меня за собой. Я пошла следом, понимая, что рано или поздно он все вспомнит, и я смогу получить от него кое-какие объяснения. -- Что она хотела от меня? -- спросил Извеков, подойдя к окну. -- Вспомни сам. -- Катя, если они закрыли от меня самого мое же собственное подсознание, промедление может плохо кончиться. -- Если бы я не пришла к тебе, ты никогда не заподозрил бы ничего. -- Но, черт возьми! Катя, ты должна мне помочь! Ты теперь знаешь обо мне больше меня. Прав он был в одном: промедление могло плохо кончиться. Если Валерия заставили действовать определенным образом, скрыв присутствие внешней воли, эта внешняя воля уже сама по себе не может быть доброй. -- Знаешь, Извеков, Даррина угрожала тебе. -- Мне? чем? Почему? -- Ты должен продолжать то, что тебе поручено. -- А что мне поручено? -- напряженно уточнил он. Я не видела его лица, но голос его говорил сам за себя. -- "Все двери должны быть открыты настежь", -- я постаралась воспроизвести голос Даррины. -- Боже мой!.. -- колени Извекова подогнулись. Чтобы не упасть, он вытянул руку и уперся в оконное стекло. -- Боже мой!.. -- "И помни, что мы прекрасно знаем, куда ты спрятал своего брата", -- добавила я. -- Я? Спрятал? Но ведь я... -- Валерий повернулся ко мне. Он словно узнал о том, что смертельно болен. -- Катя, ты готова сейчас пойти со мной? -- решительно произнес он. -- Для этого я и пришла. -- Тогда идем, -- он открыл стенной шкафчик и достал оттуда свою кобуру с оружием. -- В "Каменный мешок"? Руки Валерия, застегивающие ремень, задрожали так, что он не мог попасть концом ремня в пряжку. -- А говоришь, что не читаешь мысли... -- прошептал он. -- Успокойся, о "Каменном мешке" мне рассказала Марина. Только что. -- Если Даррина доберется до Сашки, я буду знать, кого за это благодарить, -- сквозь зубы процедил Извеков. -- Идем. Быстро. Мы вышли в коридор. Я думала, что Валерий поведет меня на эскалатор. Но он пошел в глубь коридора, где и открыл угловую дверь. -- Проходи. Миновав тамбур, Валерий подошел к выходу, открыл кобуру и достал пистолет. Подняв наизготовку руку с оружием, он повернулся ко мне: -- будь внимательна. Каждый мой приказ -- закон. Распахнув дверь ногой, он осторожно выбрался наружу. Из открытой двери в тамбур повалил густой туман. -- Можно! -- Извеков махнул мне рукой. Я вышла из тамбура, и туман окутал мня сочными клубами, которые, казалось, имели вес. Валерий пошел вперед, постоянно оглядываясь и не опуская руку с пистолетом. Но вокруг было тихо: только камни. Каменные стены какого-то ущелья. Туман, вместо того, чтобы подниматься вверх, прижимался к земле. Ущелье, сначала узкое до такой степени, что двое едва могли разойтись в нем, постепенно расширялось и в конце концов закончилось. Мы вышли на поросшее чахлой травой плато. С одной стороны -- обрыв. С другой -- горы. Клубы тумана витали вокруг, иногда разделяясь на отдельные пласты, каждый из которых совершал над поверхностью земли совершенно самостоятельные движения. Это был действительно "каменный мешок". Каменный мешок с туманом. -- Ты выбрал для Александра не очень симпатичный мир, -- заметила я. -- Ты не права, -- отозвался Валерий. Он продолжал бдительно следить за местностью. -- Может быть, ты объяснишь, чего мы боимся? -- Здесь множество самого разнообразного хищного зверья. Это единственное, чего в этом мире нужно опасаться... Стой! Извеков замер на месте. В следующую секунду я услышала странное шуршание, похожее на звук, который издает при ходьбе человек, одетый в спортивный костюм из ткани типа "болонья". Звук приближался, но множественные отражения от стен каменного мешка не давали понять, кто и откуда стремится к нам. Извеков, несомненно, лучше ориентировался в обстановке. Схватив меня за руку, он оттащил меня под самую скалу и затолкал в расщелину. -- Это эскора, у них отличное зрение, но плохое обоняние. Она разглядела нас со скалы, но здесь не найдет. Не высовывайся. Мне осталось наблюдать из-за его плеча. Шуршание стало слишком громким, и из тумана короткими неловкими прыжками выскочила невероятно уродливая птица. Размерами она превышала самого крупного страуса. Длинная шея была хищно вытянута вперед, маленькая головка вертелась из стороны в сторону. Клюв, широкий и острый, был жадно раскрыт. Длинные, растопыренные, словно у испуганной курицы, крылья волочились по земле. Но самым мерзким было то, что эта курица, толстая и неуклюжая, была абсолютно голая, без единого перышка. Ее кожа свисала с боков складками, словно из птицы выпустили немного воздуха. Такие же складки покрывали толстые бедра-окорока. Эти-то складки и издавали при передвижении птицы противное шуршание. Птица промчалась мимо нас, не заметив. Валерий облегченно вздохнул и выпустил меня из расщелины. -- Теперь можем идти дальше. Эскоры глупы, они никогда не поворачивают назад в поисках добычи. Она будет бежать вперед, пока не выдохнется. А отоспавшись, снова заберется на скалы выслеживать жертву, -- пояснил Валерий. -- Если, конечно, за это время ее не засечет патруль, или не сожрет аброисса. -- Еще один динозавр? -- уточнила я. -- Не совсем. Аброисса -- не ящер. Это млекопитающее, по виду похожее на трицератопса. У меня были явные пробелы в образовании, особенно в области биологии ископаемых животных. Я никак не могла себе припомнить, кто такой трицератопс. Но у меня не осталось сомнений, что эта штука вряд ли приятнее эскоры. -- И ты еще утверждаешь, что эта реальность подходит для жизни? Извеков улыбнулся: -- Я хотел бы здесь родиться. -- И гонять мамонтов над пропастью? Валерий рассмеялся: -- Местные мамонты, их здесь зовут джаггами, милейшие, ласковые существа. Их тут дрессируют для верховой езды и игры в поло. Я хотела было предположить вслух, что у Валерия окончательно поехала крыша, но тут снова послышался новый посторонний шум. На этот раз это был звук явно техногенного происхождения. Двигатель. Извеков не выразил ни малейшего беспокойства, только запрокинул голову и стал разглядывать что-то в небе. Слабые легкие клочки тумана не могли заслонить от нас вылетевший из-за гребня скалы аппарат. Впервые я, наконец, увидела не сквозь рябую завесу контакта, а непосредственно живьем нечто фантастическое. Диковинный микросамолет с двумя винтами, вращавшимися с тихим ровным гулом, прошел на высоте не более двадцати метров. Когда он миновал нас, я заметила сзади конструкцию, напоминающую сопла ракеты. Плоский, похожий на круглую мыльницу с винтами и крылышками, самолетик был оснащен несколькими орудиями, они торчали из специальных ниш в корпусе. Валерий не высказал тревоги по поводу самолета. -- А вот и патруль. Наша шуршащая подружка, видимо, далеко не уйдет, -- заметил Извеков. -- Кстати, из дубленой шкуры эскоры получаются великолепные защитные костюмы, пробить которые можно только лазером... или зубами аброиссы. -- Чей это самолет? -- Патрульный катер сил местной самообороны. Здесь, в долине, есть городок. Не больше тысячи жителей. Десять солдат. Пять катеров. Тишина, спокойная и размеренная жизнь, -- мечтательно произнес Валерий. -- Но ведь этот катер... -- удивленно начала я, но Извеков не дал мне договорить. -- Что, не похож на копье каменного века? -- рассмеялся он. -- Да, ты права. В этом месте развитая цивилизация, значительно обогнавшая многие из тех, что я уже повидал за дверями. -- И здесь сохранились кровожадные динозавры? Это при развитой суперцивилизации? -- И очень хорошо, что они сохранились. Видишь ли, в этом мире ценят человеческую и любую другую жизнь, и ценят удовольствия этой жизни. И единственное, что омрачает их гармоничный мир -- зверюги. Их тут много. И многие хитры, свирепы, хотя винить их бесполезно -- они ведь просто животные. Занятые защитой своих жизней от опасностей родного мира, люди не успевают вести войны друг с другом. У них нет времени на пустяки... -- И сюда ты отправил Александра? -- Да. Я нашел эту реальность два года назад. Правда, сначала я открыл и держал дверь совсем в другом краю реальности. Кажется, это была даже другая планета. Но потом, когда я занялся поисками новой личности для брата, я нашел одного парня. Этот аналог был совершенно безмозглый, прямолинейный до тупости служака, хотя и отчаянно отважный субъект. В одиночку ходил на аброиссу. Просто так, для забавы. И я понял, что если сознание умного, разносторонне образованного, тонкого психолога, умеющего к тому же мыслить логически, то есть такого человека, каким и был Саша, слить с сознанием этого куска мышц, который живет в городке в долине... -- Валерий замолчал и прислушался. Где-то за горной грядой раздались свистящие резкие звуки. Усмехнувшись чему-то, Валерий продолжил: -- Ну я и подумал, что должно получиться хорошо. Это милый мир, достойный стать новым домом Сашки. К тому же, часть сознания, принадлежащая Саше, должна была, наверняка, подавить собой старую личность. Не думаю, что превращение местного героя без тени мысли в очах в неординарного человека кому-то может не понравиться. И я отыскал новую дверь, рядом с городком того парня. -- А вдруг, все-таки, кому-то это не понравится? -- Саша слишком умен, чтобы позволить кому-то в чем-то его заподозрить. Он сможет притвориться в нужный момент, -- отмахнулся Валерий. Я не узнавала его. Его тон уже никак не был похож на тот восторженный бред, с которым Извеков восхвалял Рай и бессмертие сознания. Он был серьезен и убежден в своей правоте, но его убеждение теперь запросто могло передаться не только фанатику, но и здравомыслящему человеку. -- Кажется, недавно ты говорил что-то насчет того, что смерть, это еще не смерть, что каждый человек сам по себе ничего не значит. Ты считал, что осчастливил брата тем, что убил его. Ты ведь был безразличен к кожаному мешку с костями... -- Знаешь, Катя, если когда-нибудь наступит страшный суд, я, наверное, буду одним из немногих, кому не смогут найти адекватной кары за грехи, -- злобно оборвал он меня. -- Раньше я сам себе удивлялся, почему днем я говорю и делаю одно, а ночью боюсь выключить свет в спальне... Только во сне я понимал, что совершаю ошибки -- если это можно назвать ошибками. Мне даже кажется, что Сашка лучше меня понимал, что со мной происходит. -- Но теперь-то ты вспомнил Даррину? Ты понял что-нибудь? -- Ничего я еще не понял, но об этом потом. Пусть пока все остальное остается, как есть, -- отмахнулся Валерий. -- Надо же, как повезло! Теперь нам не придется спускаться в долину... Его последние слова относились к сцене, которая открылась нашим глазам, едва мы завернули за выступ скалы. Плато в этом месте было ровным и довольно широким. На краю плато из расположенной высоко над землей расщелины лился поток прозрачной воды. Ударяясь о поверхность озерца, струя пенилась и разбрызгивала мелкие капельки. Подставив под воду обнаженные руки, стоял высокий, мощный, мускулистый мужчина с пышной рыжей шевелюрой. Он, не спеша, омывал свои руки и плечи, слегка подрагивая от соприкосновения с наверняка холодной горной водой. В стороне, почти у края обрыва, стоял знакомый патрульный катер. А перед ним возвышалась неподвижная туша эскоры. Она едва ли не сравнялась размерами с катером, становилось даже забавно: дичь слишком большая, или охотник слишком маленький? Плеск воды, видимо, совершенно заглушал все звуки, поэтому, когда рыжеволосый охотник развернулся, Извеков уже был от него довольно близко. Первым порывом пилота было защититься. Он схватился за страшного вида пушку, висящую на его поясе, а его пронзительно синие глаза вспыхнули в напряжении. Валерий остановился. Но пилот передумал уже через пару секунд. Произнеся несколько слов на незнакомом гортанном языке, он подошел к нам. -- Здравствуй, -- спокойно сказал Валерий. -- Как удачно, что я сразу тебя нашел. Парень смотрел на нас во все глаза, но ни страха, ни подозрительности в его взгляде не было. Было безграничное удивление. -- Боже мой, Валера... -- произнес парень, ошарашенно покачал головой и снова изрек несколько красивых, но незнакомых слов на чужом языке. -- Что? -- переспросил Извеков. -- Я послал тебя ко всем чертям, -- объяснил парень. -- Чем обязан? Что не дает тебе покоя? Я думал, что ты, наконец, оставишь меня. -- Я рад, что ты меня узнал, Саша. Парень демонстративно закатил глаза: -- Ну-у, как я могу не узнать своего повелителя! А также его прекрасную спутницу... Здравствуй, Катя! -- он протянул мне руку. Я подала ему свою. Он мельком оглядел меня, и снова повернулся к Извекову. -- Саша, дело очень серьезное, иначе я не пришел бы сюда, -- начал Валерий, но Саша, вернее не Саша, а тот парень, которому пришлось вобрать в себя душу, мысли, воспоминания Александра Извекова, твердо оборвал его: -- Во-первых, меня зовут Гайл. Во-вторых, меня не очень интересуют твои проблемы, Валерка, -- отрезал он решительно. -- Точнее сказать, совсем не интересуют. лучше бы тебе вернуться и увести отсюда Катю. Здесь черт знает, что может случиться с вами. А у меня своя работа. Сейчас сюда прилетит транспорт забирать эскору. Мне не хотелось бы объясняться с властями по поводу двоих неизвестных... -- Саша, ты должен меня выслушать... -- снова начал Валерий. Но Александр-Гайл, не обращая на него никакого внимания, достал из набедренной сумки-кармана нечто, похожее на пейджер, и стал невозмутимо нажимать на клавиши. Закончив, он посмотрел на меня: -- Мне очень хочется спросить тебя, чем все тогда закончилось. Но я боюсь возможного ответа. Что с ребятами? -- Они живы, и с ними все в порядке, -- ответила я. Гайл улыбнулся. Улыбка у него была широкая и беззаботная. Да, эта оболочка никак не вязалась с привычным мне обликом Александра Извекова, с тем угрюмым, сдержанным и обреченным существом, которое я знала... Но тут Гайл, задержав на мне взгляд, заметил рваные швы на моей шее. Неуловимо и стремительно, так, что я даже не успела и моргнуть,, он схватил меня за запястье и резко задрал вверх рукав комбинезона. Да, тут было, на что посмотреть. Одно пулевое ранение и несколько "вышивок крестом" поверх искромсанной собачьими зубами кожи. -- Валерка, ублюдок... Ты все-таки сделал это, сволочь!!! -- Александр-Гайл отпустил мою руку и повернулся к Валерию. Я подумала, что он сейчас набросится на брата. Силы были не совсем равны. В сравнении с Валерием Гайл был просто силач. Но Гайл просто смотрел на врага, и Извеков, не выдержав его взгляда, отвернулся и отошел к водопаду. Гайл вслед ему выругался на своем языке. Звучало это достаточно убедительно и без перевода. -- Интересно, чем он это оправдал? -- злобно спросил Гайл. -- Вырвал человека из жизни и использует его в своих целях, как собачонку... -- А Валерий считает, что ты его понимаешь. -- А я и понимаю. Вернее, догадываюсь. Истины я, видимо, так никогда и не узнаю. Что не дано, то не дано, -- усмехнулся Гайл, хотя было видно, что ему абсолютно не смешно. -- Ну и как тебе теперь, а? Я промолчала. -- Извини, идиотский вопрос. Единственное, в чем ты можешь быть уверена, это то, что Валерка не бросит тебя опекать. Потому что ты ему нужна. -- Чтобы держать двери открытыми настежь? Гайл внимательно посмотрел на меня, но было очевидно, что происхождение этой фразы ему не известно. -- Наверное, что-то в этом роде, -- произнес он, оглядываясь на брата. -- Что он хотел от меня? -- Он хотел сказать, что тебе угрожает опасность. -- Да ну? Единственные опасности в этом мире -- вот... -- он кивнул на мертвую эскору. -- А более опасное, чем эта живность, существо -- мой милый братец. -- Ты даже не подозреваешь, что ты -- заложник, Александр, -- возразила я. -- Чей? -- Гайл удивленно распахнул глаза. -- Я три года был заложником Валерки. -- Я не могу сейчас ничего тебе объяснить, потому что сама симпатичных двухэтажных домов и современных магазинов. хотя бы к моим словам, если не хочешь разговаривать с Валерием. Гайл подобрал с земли куртку и стал натягивать ее на высохшие после умывания плечи. Казалось, он размышляет над моими словами. -- И в чем суть проблемы? -- он тряхнул ярко-рыжими волосами и недоверчиво ухмыльнулся: -- Неужели у Валеры появился серьезный враг? -- Похоже, он был у него всегда, только он об этом не подозревал. И сейчас с трудом в это верит. Однако он сразу же поверил в их угрозу убить тебя, и поэтому примчался сюда. -- Как трогательно, -- проворчал Гайл. -- Но это ничего не меняет. Спасибо, конечно, за предупреждение, но я все равно ничего не могу изменить. У меня нет неординарных умственных способностей, у меня нет сверхъестественных чувств. Я не могу поприсутствовать в чужом сне по собственному желанию, не говоря уже о более серьезных действиях, на которые способна ты, Катя. -- Я? Я еще тоже ни на что не способна... -- У тебя все впереди. Не отчаивайся, твое состояние, в любом случае, явление временное, -- уверенно сказал Гайл. Потом он посмотрел на небо, прислушался и сказал: -- уходите отсюда, вам не стоит здесь оставаться. -- Саша, а Рай можно уничтожить? Он вздрогнул. И ничего не ответил. -- Ты не знаешь, или не хочешь говорить? -- Даже если бы я знал, вряд ли у меня получилось бы сделать это. Только сам Валерка может разрушить то, что построил. Если ему не помешают. Поэтому желаю удачи. -- Тебе здесь нравится? Гайл широко улыбнулся: -- Нормально. Между прочим, у меня жена и малыш. Причем моя жена точно такая, о какой я мечтал: добрая и совершенно глупая. Уж она точно не станет влезать ни в какие сомнительные приключения... Он внезапно осекся. Еще раз оглянувшись на Валерия, он задумчиво произнес: -- Катя, ты помоги ему, пожалуйста. Я безбожно вру: мне далеко не все равно, что станет с этим злодеем. -- Он хочет предложить тебе вернуться в Рай. Он считает, что может защитить тебя, если ты будешь с нами, -- произнесла я, не вполне себе представляя, откуда я это взяла. Но вслед за моим сомнением пришел четкий телепатический сигнал от Извекова: "Все верно, Катя. Спасибо." -- Валера! -- окликнул Александр-Гайл брата. Валерий приблизился. -- Я рад был увидеть вас обоих, правда. Но никуда с вами я не пойду, -- четко произнес он. -- Я же теперь не только Александр. Я родился Гайлом. Это мой мир, моя жизнь. Я не могу все это оставить. Я больше обеспокоен судьбой жены и сына, чем своей. И, прости меня, Валерка, и чем твоей тоже. Извеков пожал плечами: -- Как знаешь. Жаль. -- Извини, если пришлось тебя разочаровать. Прощайте. Сейчас прилетит заготовительная бригада, мне будет некогда. Гайл улыбнулся мне и пошел к своему катеру. Порывшись в кабине, он оглянулся на нас, проверяя, ушли ли мы. -- Пойдем, Катя. Это бесполезно, -- Валерий повернулся и пошел обратно. Мне это не понравилось. Валерий явно не сказал того, что собирался. Встреча братьев оказалась неудачной, оба были в плену своих предубеждений. Но мне показалось, что они оба не так уж равнодушно и враждебно настроены по отношению друг к другу, как можно было бы предположить, наблюдая их раздраженные, недовольные лица и слушая резкую перепалку. "Помоги ему", -- попросил Александр. Он чувствовал, что с Валерием случилась беда. Видимо, он давно, с самого начала это знал. Но он не сказал мне, что можно ждать от Валерия -- а кто мог мне об этом рассказать? -- Это плохо, очень плохо. Он никогда не простит меня, -- горько сказал Извеков, когда мы зашли за поворот, и Гайл больше не мог нас видеть. -- У него были все возможности пристрелить тебя за три года. Но он же не причинил тебе никакого вреда, -- возразила я. -- Отказаться от мести еще не значит простить, -- процедил Валерий. -- Ладно, впрочем, сделаем вид, что мне все равно. Мы возвращаемся. Я бессилен. -- Скажи мне, Извеков, почему ты не убил Олега? -- решила я задать вопрос, на который у меня было мало шансов получить откровенный ответ. -- Если ты думаешь, что я проявил милосердие, которое до этого мучительно сдерживал, то ты ошибаешься. Я не убил его тогда только потому, что мне не дали это сделать, физически не дали. -- Кто? -- удивилась я. -- Кто-то, кому это оказалось по силам, -- мрачно пояснил Валерий. -- Даррина? -- Вряд ли, -- нехотя пробормотал он. -- Я не помню ее, хоть убей. Но не думаю, что она и ее люди будут заниматься мелочами. Вдали послышалось уже знакомое шуршание. -- Слышишь? -- усмехнулся Валерий. -- Надо прибавить шагу. Мы почти бегом устремились к узкому ущелью и ворвались в тамбур, заполненный тягуче плотным туманом. Извеков закрыл плотнее дверь и перевел дыхание. -- А что все-таки такое эти двери, -- спросила я, когда мы вышли в коридор. -- Двери, и все, -- процедил Валерий. -- Захотел -- вошел, захотел -- вышел. -- А если бы Рая не было, можно было бы пройти из реальности в реальность, или нужно непременно городить дверной косяк? Валерий развеселился: -- Таким, как мы с тобой, косяк не нужен. Но с косяком приятнее. К тому же сквозь косяк можно провести за собой гостей. -- Даррина велела тебе ликвидировать всех гостей. -- Не исключено, что я так и сделаю. Но не потому, что население Рая не угодило Даррине. Просто они не должны будут путаться под ногами. Мне ведь придется скоро всерьез заняться самообороной. -- От кого ты будешь обороняться? -- От всех, -- снова помрачнел Извеков и свернул в свои апартаменты. -- Ступай к себе. Мне надо кое-что обдумать. -- Послушай, Валерий! -- у меня остался еще один совсем простенький вопрос. -- А может быть эти реальности всего-навсего другие планеты? А двери -- системы нуль-транспортировки? -- Начиталась фантастики, -- фыркнул Извеков. -- Если бы это было так, вряд ли везде были бы люди. Где бы я ни бывал -- везде люди. В разных условиях, на разных уровнях развития цивилизации, но везде люди. И замашки у всех одни и те же. А свои планеты есть в каждых реальностях. Так что бери шире -- каждая реальность -- как минимум вселенная. Он махнул мне рукой и пошел к себе. Я прошла в ту часть коридора, из которой можно было попасть на ленты эскалаторов, движущихся наверх. Подъем был медленный и долгий. Я думала об Извекове, пытаясь заново прокрутить каждую сказанную им фразу, мне хотелось знать, о чем он думает сейчас, оставшись в одиночестве, там, в своей голой комнате и жуткой душной спальне... Я не могла чувствовать усталости, но тем не менее что-то было не так, не так, как обычно. Словно я опять была в контакте с кем-то, кто был действительно усталым и измученным. Чей-то отчаянный стон беззвучно повисал в воздухе, и я не могла понять, в чем дело. Я чувствовала чье-то невыносимо безнадежное горе. "Не смей подглядывать за мной!" -- пришел оскорбленный вопль Валерия, и я, поняв, что происходит, задернула между нами занавес. Глава 9. Кустарник, разрозненные заросли которого тянулись вдоль дороги к побережью, хорошо скрывал все, что попадало в густые островки слегка пожухлой осенней зелени. Я уже давно перемещалась по самой середине зарослей, но так как ветер в этом месте был довольно сильным, колебания ветвей, которые я невольно вызывала, не могли привлечь ничье внимание. Мои лохматые рыжие уши цеплялись за каждую ветку, и если бы я могла чувствовать боль, я уже давно взвыла бы. И почему Извеков решил, что мне лучше быть лохматым спаниэлем? Насколько было бы удобнее перемещаться по пересеченной местности, будь я, к примеру, черным бультерьером... Прибывавшие в течение последних двух недель машины спецназа и службы безопасности не стали скапливаться в городе, а медленно заключали Сылве в кольцо. Городок наводнился множеством молодых спортивных мужчин, одетых в штатское, но тем не менее чем-то очень друг на друга похожих. Они не производили лишнего шума, только изредка доставалось бродячим живым собакам, да некоторые из зомби получили несколько дополнительных дырок в шкуре. В стане врагов Валерия Извекова зрел какой-то хитрый план. Валерий не устраивал мне больше своих визуальных сеансов и оборвал всякую явную связь Рая с Сылве. Каждую ночь он таскал меня по городу, высматривал, слушал, прячась по углам и кустам, не доверяя до конца своим ночным телепатическим посещениям чужих снов, и ничего почти не говорил мне о том, что он собирается предпринимать. Но когда мы возвращались обратно в Рай, он снова и снова водил меня из одной двери в другую, влезая в различные реальности. Чего я только ни насмотрелась за это время! За многочисленными дверями Рая скрывались самые разнообразные и удивительные миры. Многие были похожи на нашу обычную жизнь, но всевозможные нюансы в природе, манерах людей, деталях материальной культуры были настолько поразительны, что каждая реальность, в которую я попадала, представлялась сказкой: то смешной, то подозрительно опасной, то открытой и доброжелательной, то откровенно и неприкрыто страшной. Многие из увиденных мной в реальностях деталей были удивительно мне знакомы: я не раз читала о подобных мирах в романах "фэнтези". Раньше я всегда поражалась богатой и нестандартной фантазии писателей, удивляясь совершенно невероятным ходам, сюжетам и ирреальной атмосфере книжных событий. Мне казалось, что я сама никогда бы не додумалась ни до чего подобного. Теперь же мне стало понятно, что они просто воплотили на бумаге все то, что когда-то лично видели во сне. Они всего лишь умели хорошо запоминать свои сны и, несомненно, обладали даром связывать кусочки собственного восприятия в некое целостное и почти материальное произведение. После нашего визита в "каменный мешок" Валерий изменился. Изменился так резко, что я не могла решить, к добру это или к худу. Ни разу больше я не услышала от него никаких бредовых прожектов, ни разу не вел он со мной своих пространных "рекламных разговоров". Кажется, он совсем не трогал мой мозг, я не чувствовала больше в себе никаких привнесенных ассоциаций. Он уже не держал меня "на коротком поводке" во время наших ночных прогулок: я могла сама решить, куда мне пойти. Поэтому сегодня, когда наша стая выскочила из Рая на темные промерзшие под резким осенним ветром улицы Сылве, я почти сразу же отделилась и по затененным углам короткими перебежками устремилась на окраинное побережье. Я знала, что там, как и повсюду вокруг Сылве, расположились спецмашины и люди, присланные сюда, видимо, благодаря настойчивости требований капитана Зинченко. Мне нужно было разобраться самой в происходящих в Сылве переменах, если уж Извеков не хотел делиться со мной результатами своих изысканий. Я не хотела ни о чем спрашивать Извекова напрямую, так как его необычное поведение в последнее время не внушало мне доверия. Раньше его намерения были весьма прозрачны: защитить свое детище любой ценой и любыми средствами. Сейчас же было совершенно непонятно: владеют ли им все те же великие цели преобразования мира, или в его больном сознании произошло что-то необратимое. Мне необходимо было узнать о намерениях Валерия и о планах его врагов. Но все это нужно было сделать так, чтобы первый ничего не знал о моей неизжитой непримиримости, а вторые ни за что не догадались бы о моем нынешнем так называемом "существовании". Кроме этого, а вернее, прежде всего остального меня влекло в гущу событий совершенно другое. Я долго не хотела признаваться в этом самой себе. Я честно старалась смириться со своим положением, не думая о прошлом, а если и думать, то, по возможности, отвлеченно. Но тянущая тоска непременно прорывалась в самое неподходящее время, вызывая не просто смятение, но почти физическую боль, хотя болеть у меня было совершенно нечему. Эта боль вызывала видения, похожие на визуальные "прямые репортажи" Валерия. Мучительные сцены возникали в самое неподходящее время, застилая глаза и выдергивая меня из реальности. Одно время я хотела рассказать обо всем Валерию, думая, что он найдет способ избавить меня от этих видений. Но потом я решила, что правильнее будет промолчать. Потому что поняла, что постоянно жду этих видений. Я в них по-прежнему была вместе с братом и Олегом. Это были куски, выхваченные из прошлого: иногда неприятные сцены, воспроизводящие какие-то тяжелые, болезненные события, иногда перед моими глазами прокручивался невинный фрагмент, но и то, и другое доводило меня до бешенства, до полного исступления. Наверное, следовало послушаться Валерия и снимать напряжение, участвуя в жестокой охоте стаи под предводительством серого ротвейлера. Но, с ужасом чувствуя, что мне необходима эта охота, и, что было страшнее всего, что мне этого по-настоящему хочется, я запретила себе это. Не столько потому, что меня останавливали какие-то моральные устои. Про мораль в моем положении простительно было не вспоминать вовсе. Мне хотелось все же довести себя поскорее до края, за которым наступит долгожданное освобождение от мертвой оболочки. Я видела, как озабоченно смотрел на меня Валерий, особенно в последние дни. Значит, он понимал, что край близок. Поэтому уже несколько вечеров подряд я обегала все посты сил безопасности, что размещались вокруг города. У меня не было другой возможности ни увидеть своих близких, ни понять, нашли ли они способ смести к черту эту кошмарную глыбу, которая только на моих глазах засосала в себя столько жизней из различных реальностей. Кроме того, я знала, что уже среди новоприбывших в город бойцов отрядов спецназа есть несколько жертв. Их еще не хватились, но я знала, что они уже мертвы, причем Валерий не стал задерживать их сознание в этой реальности, а предоставил их душам следовать туда, куда им хотелось. Просто проследив за ними, Валерий не стал ни во что вмешиваться, не стал пускать в ход ни одну из своих способностей, что тоже стало для меня тревожным знаком. Извеков словно бы самоустранился от своей роли всеобщего благодетеля. Поэтому, пробираясь по кустам по направлению к стоящей в центре зарослей машине, я была почти уверена, что Валерий не станет мешать мне. Вряд ли моя вылазка в непосредственной близости от противника интересует его. Когда стало возможно различить силуэты двигающихся вокруг машины людей, я остановилась, чтобы оценить обстановку прежде, чем подобраться поближе. В центре поляны стоял серьезно экипированный трехосный джип, подобный тем, что спецподразделения использовали для ведения локальных боевых операций. На крыше машины горел укрепленный панорамный прожектор, но сектор освещения был перекрыт специальным колпаком. Доносилась музыка: кто-то в машине включил магнитофон. Десятка два человек сновали вокруг машины, занимаясь, кажется, ее оборудованием. Это удивило меня: дня им, что ли, мало? Объяснение могло быть только одно: подготовка шла полным ходом, ночные манипуляции с техникой производились не из желания скрыть свои действия от противника, просто время было им дорого. Свет прожектора довольно хорошо освещал поляну и разложенные на ней предметы. Это было какое-то оборудование, его-то и устанавливали на машину, которая, ощетинившись какими-то трубками, датчиками и приспособлениями, уже напоминала передвижную научную лабораторию. За Извекова решили взяться всерьез. Какой-то человек прохаживался от одного места к другому, склонялся вместе с кем-нибудь над оборудованием, отдавал распоряжения, объяснял, время от времени ободряюще похлопывал кого-то по плечу. Этого человека я никогда не видела раньше. Мне не видно было его лицо, оно было плохо освещено и по нему все время пробегали тени. Но фигуру его, невысокую, атлетическую, необычно грациозную в своей мощи, я точно видела впервые. Медленно и осторожно, задевая за все ненавистными лохматыми ушами, я поползла в самой гуще кустарника вокруг поляны. Немного продвинувшись в ту часть, которая до сих пор была от меня затемнена, я наконец увидела тех, ради кого я и предприняла свою вылазку. На краю поляны, на каких-то ящиках сидели Юрий и капитан Зинченко. Самые разные ощущения охватили меня, от радости за то, что с братом все в порядке, до тоски и отчаяния. Захотелось выскочить из кустов со всей собачьей прытью и, не имея возможности ни на что большее, прижаться лохматой мордой к ногам Юрки. Возможно, я так бы и сделала, если бы вокруг не было столько постороннего народа. Мне ничего не оставалось, как затаиться и навострить уши. Зинченко, живописно жестикулируя, рассказывал что-то. Как я поняла, это касалось шума, который ему пришлось поднять для того, чтобы власти зашевелились. Юра поигрывал зажигалкой, почти непрерывно ею щелкая, и от этих его манипуляций лицо его все время освещалось холодным пламенем. Слушая Зинченко, который, насколько я знала, умел достаточно артистично подавать любую информацию, Юра то хмурился, то тихо смеялся. То, что брат смеется, успокоило меня. Значит, он выдержал. Прошел уже месяц с той ночи, когда я ушла из их и своей жизни в мое теперешнее пограничное состояние. И давнишние слова Извекова о том, что ребята смирятся и у них будет все хорошо, воспринятые мною тогда чуть ли не как кощунство, были совершенно справедливы. Зинченко на полуслове замолчал и обернулся назад. Юрка тоже оборвал смех и оглянулся на копошащихся в темноте людей. -- Где он? -- нетерпеливо произнес Юра. -- Не вижу, -- отозвался Зинченко. -- Я просто выхожу из себя, как только он исчезает из вида больше, чем на пять минут, -- вздохнул Юрка. -- Черт знает, что у него на уме. Пойди, поищи его, Игорь. -- Да пошел ты... Что он, ребенок? -- проворчал Зинченко. Юрка поднялся, подхватив свой костыль, и пошел к машине. Зинченко в досаде тихо выругался. Где-то справа, совсем рядом затрещали кусты, и на поляну выбрался человек. Отряхиваясь, он приблизился к Зинченко и осветил его ручным фонарем. -- Ну, что? -- возмущенно спросил Зинченко, заслоняясь рукой. -- Где ты шляешься? -- А что такое? -- мрачно осведомился Олег. Я поразилась тому, что не узнала его сразу же. -- "Что такое"! -- передразнил его Зинченко. -- Какого черта ты делал там? Орешин думает, что ты с ребятами возишься. -- Да что толку от этих железок? -- возмутился Олег. -- Я не собираюсь глупостями заниматься. Неужели не осталось умных людей, которые могут понять, что штурм, даже подкрепленный последними достижениями науки, совершенно бесполезен. Это все равно, что муравьям штурмовать небоскреб. Ты же утверждал, что наверху тебя поняли правильно! -- Так и есть. Или ты думаешь, сюда зря прислали столько народа? -- Да ну... -- Олег проглотил готовое вырваться ругательство. -- Кому от этого станет легче? -- Тебе может быть и не станет... И все-таки, какого черта ты ушел один? Орешин запретил тебе шляться одному. -- Да плевать мне на его запреты, -- отмахнулся Олег. Зинченко нетерпеливо взмахнул руками: -- Это мне плевать на твое плохое настроение! Дисциплина одна для всех. Не зарывайся, парень! Ты лучше меня знаешь, что может с тобой произойти на этих милых тихих улицах. -- Самое страшное, что могло со мной произойти, уже произошло. Зинченко уже исчерпал весь свой арсенал средств мирного увещевания, поэтому он вскочил с ящика, схватил Олега за шиворот и резко притянул его к себе: -- Вот что, печальный рыцарь! Порядок здесь устанавливаешь не ты, и даже не я и не твой босс! Сказано -- ни шагу в одиночку! И если будешь продолжать свои вольные прогулки при луне -- посажу под арест! Аниров здесь отвечает не только за успех операции, но и за каждого из людей! Ты же не в состоянии ответить даже за себя! Олег оторвал руки Зинченко от своей куртки и пробормотал: -- Ну, ладно, ладно... Оставь меня. -- Кретин! -- зло бросил Зинченко и, повернувшись, ушел в темноту. Олег сел на его место и положил рядом с собой зажженный фонарь. Его свет ударил мне прямо в глаза. Мало того, что свет совершенно ослепил меня, я еще и потеряла возможность двинуться, потому что каждое мое движение могло быть сразу же замечено. Я застыла, как окаменев, благо это не составило мне труда: я не реагировала на холод, от которого любая другая собака давно бы изъерзалась. -- Где ты был? -- раздался голос Юры. -- ходил к озеру, -- буркнул Олег в ответ. -- Почему Зинченко такой взвинченный? -- Догадайся. -- я не гадалка. Ты дождешься, что нас с тобой посадят в машину и вывезут под охраной в Кепу. -- Пусть попробуют, -- хмыкнул Олег. -- Мы с тобой никому не подчиняемся. -- Все здесь, и спецназовцы, и группы безопасности, и мы тоже -- все подчиняемся Анирову... Да почему же я должен тебе это напоминать?!.. -- взорвался Юрий. Вот это да! Напоминать об этом, действительно, не было никакой необходимости. Если Николай Аниров собственной персоной посетил Сылве, то он и только он мог командовать здесь всем. Это имя было мне известно давно. Оба, и Олег, и Юра рассказывали мне об этой легендарной личности, но, вероятно из-за восторженного безграничного уважения, с которым были преподаны мне в свое время эти рассказы, я думала об Анирове скорее как о некоем символе, нежели как о живом человеке. Николай Аниров мог справиться и справлялся с организацией и исполнением любой задачи, как бы невыполнима она ни была -- так вытекало из рассказов. Его служебная принадлежность так и осталась для меня тайной, но он имел непосредственное отношение ко всему, чем занималась в свое время служба безопасности. Видимо, так было и сейчас. И если Аниров взялся за дело, можно было ожидать всяких неожиданностей и, во всяком случае, совершенно непростительно для простых смертных было бы сомневаться в грядущем успехе. -- Не кричи, -- примирительно отозвался Олег в ответ на яростное возмущение друга. -- Ты бы лучше не с Игорем цапался, а подобрал бы себе что-нибудь из арсенала Анирова. -- Не даст. -- Даст. Я договорюсь. Николай доверяет нам. -- Тебе, -- поправил его Олег. -- Мне, -- согласился Юра. -- Он давно меня знает. -- Он и меня знает. И поэтому ничего мне не даст. Юрка рассмеялся. Видимо в прошлом они имели дело с Анировым. И тот, без сомнения, успел составить об Олеге определенное мнение. -- Да и не нужно мне ничего из его железок, -- добавил Олег. -- Не скажи, все эти приборы кое-что могут. Определили же с их помощью сферу действия этой пирамиды. -- Ну и что нам от этого, -- возмутился Олег. -- Я и без его приборов знаю, что дальше, чем на три километра от Рая оборотни не отходят. Все поручения Извекова за пределами Сылве выполняются нормальными людьми. Если их, конечно, можно назвать нормальными... А почему это змеиное гнездо не распространяется, и с какими целями Извеков затеял все это -- приборы нам все равно не скажут. -- Да и Извеков тебе не скажет. -- Верно, потому что я убью его раньше, чем он сможет хоть что-нибудь сказать, -- отчеканил Олег. -- Не поэтому, а потому что, боюсь, он сам не знает, для чего он это все делает и как у него все это получается, -- заметил Юра. И я почувствовала восторг от того, что и без моей информации Юрка, как всегда, на правильном пути. -- Ты что, старик, все он прекрасно знает! Эти его теории... -- Еще Александр считал, что все это чушь. -- Что чушь? Зомби чушь? Сны чушь? Стремительное разложение трупа тоже чушь? Сам Александр -- это что, по-твоему, тоже... -- взвился Олег. -- Слушай, Середа, с тобой стало совершенно невозможно разговаривать! -- Извини, -- сдержанно произнес Олег и замолчал. Спустя несколько секунд Юра продолжил уже спокойно: -- Александр считал, что все теории его брата -- полнейшая белиберда, что Извеков сошел с ума и действует по наущению кого-то куда лучше разбирающегося в вопросах сознания. Валерий будто бы сам не знает точно, ради чего он делает все это... -- Знаешь, чего я не понимаю, Юрка? ЧТО именно делает Извеков. В чем заключается его деятельность? То, что он что-то там понял про разделенное сознание, это еще не действие Первое его действие -- постройка Рая. Все, что удалось узнать, это то, что десять лет назад Извеков под соусом какого-то новоиспеченного СП взял в долгосрочную аренду огромную площадь в Сылве под строительство санаторнокурортного комплекса. В Сылве потекли невероятные суммы от зарубежных партнеров. Но постепенно иностранцы как-то затихли, и к концу грандиозного строительства ни о каких курортных комплексах никто и не вспоминал. Зарубежные партнеры Извекова до сих пор отрицают свою причастность к его планам и утверждают, что громадные вложения, осуществленные ими, были сделаны под влиянием внезапного необъяснимого порыва, чуть ли не в полузагипнотизированном состоянии. Ни от своих вложений, ни от Извекова они ничего не ждали и не ждут, и вообще никаких претензий к нему никто из них предъявлять не собирается... Саша Извеков, которого замордовали служебными проверками в течение всех лет строительства, действительно ни о чем не знал и к планам брата не имел отношения... -- До тех пор, пока не стал зомби... -- вставил Юра. -- Ну да... Многое с его помощью мы выяснили, но до сих пор не поняли главного: что там внутри происходит? Кто там живет? Как туда попадает? И, самое важное, зачем Извекову эта пирамида? -- Александр сказал, что внутри можно перемещаться по реальностям. -- Я не про то. Зачем?! Что, Извеков хочет сделать для человечества некое подобие диснейленда для развлечения в иных мирах? Какая ерунда! -- фыркнул Олег. -- Правильно. Получается, что истинные цели всего этого определяются, ставятся и... -- ...осуществляются кем-то другим, но руками Валерия Извекова, -- перебил Олег. -- Нахватался у Катьки дурных привычек!.. -- возмущенно фыркнул Юра. -- Не смей! -- изменившимся голосом оборвал его Олег. Воцарилась напряженная тишина. Невольно была затронута запретная тема: упомянуто мое имя. -- это нечестно, босс. Мы договорились, -- произнес Олег. -- Господи, чего ты от меня хочешь? -- устало отозвался Юра. -- Не надо так реагировать. Я же не... -- Ладно, замяли, -- отмахнулся Олег. -- Лучше вернемся к теме... Если мы даже захватим Рай и убьем Извекова, мы не решим этим проблему. Александр, наверное, был в этом абсолютно прав. Если бы он сейчас был здесь, он бы мог, наверное, подкинуть еще несколько идей. Он был сильный парень. Просуществовать три года живым трупом и копить информацию в надежде, что мы все-таки вернемся к этому делу -- это не каждому под силу. -- Под силу ли это будет ей... -- Юрка осекся, но Олег на этот раз промолчал. -- Ну что, решили что-нибудь? -- раздался внезапно низкий твердый незнакомый голос. Олег взял фонарь и отвел его в сторону, чтобы осветить говорившего. Вместе с Зинченко к ребятам подошел тот самый человек, чей мужественный силуэт я приметила на поляне. Теперь я разглядела его лицо. Это был уже немолодой мужчина лет пятидесяти с приятными чертами, выглядевший несколько усталым, но решительным. Казалось, что этому человеку неведомо такое чувство, как растерянность. Я нисколько не сомневалась, что это легендарный Николай Аниров -- глядя на эту уверенную в себе властную физиономию все вокруг должны были тоже обретать некоторую уверенность. На это, возможно, и рассчитывал Аниров, как все талантливые командиры, прекрасно разбирающийся в психологии. -- А что мы должны были решить? -- уточнил Юра. -- Я предлагаю тебе, Орешин, уехать в Кепу, -- подсказал Зинченко. -- Когда это ты мне предлагал? -- удивился Юра. -- Вот сейчас и предлагаю. Там тоже будет много работы. Твой личный опыт в этом деле будет там очень кстати. -- Николай Сергеевич, капитан Зинченко имеет право устранить меня? -- повернулся Юра к Анирову. -- Нет, но это вполне могу сделать я, -- ответил он. Положив руку на плечо Юрия, Аниров отвел его на несколько шагов в мою сторону. Они остановились совсем рядом с моим убежищем. -- Послушай, сынок, -- спокойно сказал Аниров, -- Зинченко прав, тебе стоит уехать. И забрать с собой Середу. Он наделает глупостей, это я чувствую. -- Неужели один калека может так сильно помешать вашему воинству? -- усмехнулся Юра. -- И не надо пренебрегать Олегом. Та глупая история, из-за которой вы, Николай Сергеевич, имеете зуб на него, давно уже неактуальна. Середа -- отличный профессионал... Поймите, этот сумасшедший подонок Извеков убил мою младшую сестренку. И я шага не сделаю отсюда. Я смогу постоять за себя, если что... -- Я понимаю, -- вздохнул Аниров и хлопнул Юрку по плечу. -- Хорошо, что я тебя знаю, иначе... Будешь передвигаться в этой машине. Подчиняешься лично мне. -- Только вам? -- Да. -- Спасибо, Николай Сергеевич. Тут Олег сделал рывок в сторону, одновременно выхватывая пистолет и направляя на меня фонарь. -- Эт-то еще что?! -- рявкнул он и два раза выстрелил в меня. Я почувствовала два толчка. -- Спятил он, что ли? -- Аниров устремился к Олегу. -- Там какая-то тварь в кустах!! -- Олег рванулся в мою сторону и выстрелил еще два раза. Не так-то просто оказалось выскочить из густого кустарника на чистое место. Я зацепилась за что-то, свет ослепил меня, я зажмурила глаза. Еще два толчка пули навели меня на мысль, что стоит изобразить попадание. Я отчаянно заскулила. -- Обычный пес, -- послышался спокойный голос Анирова. -- Приблудный. -- Середа, прекрати сейчас же! -- закричал Зинченко. Кто-то отвел фонарь в сторону. Я открыла глаза и увидела, как Зинченко и Аниров пытаются удержать Олега. Аниров выкрутил у него пистолет и сунул его Олегу за ремень: -- Остынь, парень! -- Нельзя же стрелять в каждого несчастного пса! -- возмутился Зинченко. Он был известным собачником и одинаково нежно относился к псам всех пород и любого "социального положения". Я давно об этом знала. Я была ему благодарна за порыв и за то, что он удержал Олега от дальнейшей расправы, но то, что случилось дальше, никак не входило в мои планы. Мне нужно было теперь, чтобы они забыли обо мне, чтобы я незаметно могла выбраться из зарослей и оказаться вне зоны их досягаемости. Но Зинченко, отобрав у Олега фонарик и, уменьшив силу света, подошел к кустам и посветил на меня. Мне ничего не осталось, как зажмуриться и заскулить. -- Бедная псина. Этот маньяк ничего перед собой не видит, везде ему мерещатся всякие страсти. Ничего, псина, не бойся, мы тебе поможем... Присев на корточки, он стал вынимать меня из кустов. -- Ох, да ты большая и тяжелая, псина... Ты скотина, Середа, она почти не дышит! -- Я очень этому рад, -- злобно бросил Олег, перезарядив пистолет. -- Тебе не кажется, Игорь, что он слишком крупный для спаниэля? -- спросил Юра, и я почувствовала, каким подозрительным тоном был задан вопрос. -- Ну и что? Помесь, наверное... -- Не помесь, -- раздался голос Анирова. -- Экстерьер чистокровной собаки. Но вот размеры, действительно... -- Ребята, странно, -- руки Зинченко ощупывали меня. Я тихонько поскуливала, совершенно не представляя, что предпринять. -- Я не могу найти рану. Середа не мог промазать с такого расстояния... Если бы я могла, я сейчас же изобразила бы потоки крови, но увы... -- Ребята, вы можете опять скрутить меня, но эта тварь -- оборотень! -- Голос Олега прозвучал зловеще. -- И он шпионил за нами! -- Игорь, я боюсь, что он прав, -- отозвался Юрка. -- Так, -- заговорил, наконец, Аниров, -- Держите его крепче. Руки, сильные и тяжелые, грубо вцепились мне в уши. Теперь, кроме Зинченко, меня держал кто-то еще. Вокруг усиливался гомон переговаривающихся людей, которые не замедлили сбежаться на выстрелы и возню. "Валерий!" -- в панике позвала я, не надеясь, что он отзовется. Ответ пришел через секунду. "Я рядом. Я близко. Проблемы?" "Да." Он замолчал. Наверное, пробовал установить визуальный контакт. Через полминуты я услышала: "Укуси. Вырвешься." Я попробовала принять позу, позволяющую дотянуться зубами до кого-нибудь, но тщетно. Они были сильнее. "Нет. Не могу." -- Свет! -- скомандовал Аниров, и в морду мне брызнул свет мощного фонаря. -- Пес как пес, -- недоверчиво проворчал Зинченко. -- Только крови почему-то нет. вторая пара рук, держащая меня, потянула за уши, заламывая голову назад. Я поняла, что мертвые кости вряд ли выдержат, если человек увеличит усилие. -- Орешин, ты ему голову отломишь! -- в замешательстве пробормотал Зинченко. -- Олег, дай мне твою монету, -- прозвучал прямо над моей мордой голос брата. Одновременно одна его рука освободила мое правое ухо, вторая же еще крепче сжала левое. -- Держи, -- сказал Олег. Рука Юрки прошлась по моей шерсти. И только теперь я поняла, зачем Валерий сделал меня спаниэлем. Чтобы я, случайно соприкоснувшись с серебром, не всякий раз чувствовала боль. Густая вьющаяся шерсть была для этой цели как нельзя кстати. Но ведь это не решение проблемы, если я попалась. Сейчас Юрка найдет подходящее место... "Валера, помоги мне!" "Вся стая вокруг меня. Мы готовы." "Нет, Валера! Не смей!" Я представила себе, как стая жмется неподалеку, готовая напасть. "Придумай что-нибудь, Извеков!" "Кроме атаки? Что же я могу придумать?" Что-то ткнулось мне прямо в нос. В тот же момент каждая мертвая клеточка словно превратилась в живую, и раскаленное железо вылилось на мое тело. Как же стало больно!!.. Несколько секунд невыносимой боли закончились полным провалом сознания... Звуки возвращались, прорываясь сквозь ватную пелену. Боль ушла, оставив сильную неприятную дрожь. Гораздо ближе, чем внешние звуки, настойчиво раздавался призыв Извекова: "Катя! Катя, отзовись!.." "Избавь меня от этого, Валерий..." "Я запускаю превращение..." Что? Так... Значит, в течение полуминуты замученный болью оборотень на глазах двух десятков людей превратится в живой труп. Эффектно. И совершенно невозможно. Среди них Юрка и Олег. Они не должны понять, кто у них в руках... "Валера, нет!.." "Я все понял, Катя. Даю отбой." -- Он, кажется, очнулся, -- раздался надо мной голос Анирова. -- Неужели мертвое существо может так кричать? Это же какой-то не собачий вопль... До меня не сразу дошло, чей вопль они обсуждают. Но вспомнив, как подействовало на Александра серебряное кольцо, я все поняла. Свет фонаря был уже не таким сильным, кто-то уменьшил освещенность, и я смогла приоткрыть глаза. Множество голов склонялись ко мне с разных сторон и с почтительного расстояния. Зинченко и Юра продолжали держать меня. Олег и Аниров стояли рядом с ними. -- Приложи-ка ее еще раз, возможно это что-нибудь даст нам, -- Олег снова протянул Юре серебряную монетку на цепочке. Я взглянула Олегу в лицо. Какая непростительная, глупая неосторожность! Наши глаза встретились. Возможно, мне просто показалось, что это тянулось так долго, но тогда я смотрела на его лицо и видела, как постепенно тает густая черная ненависть в его глазах. На смену ей пришло недоумение, замешательство... Аниров вскинул свой фонарь, яркий свет ослепил меня. -- К черту! -- заорал Олег, фонарь прыгнул, свет исчез. Я увидела, как Олег, вырвав фонарь у Анирова, бросает его на землю. Повернувшись ко мне, Олег снова пристально всмотрелся, было видно, что он боится узнать что-нибудь знакомое в глазах оборотня... И он увидел именно то, чего боялся. -- Боже, у него человеческие глаза, -- заикаясь, произнес Зинченко. Мы с Олегом продолжали смотреть друг на друга. Руки Олега медленно поднялись к лицу. Он закрыл ладонями щеки, повел руки выше, к вискам, запустил пальцы в волосы. Губы его беззвучно шевельнулись. "Валера! Я тебя умоляю..." "Катя, ты уверена?.." "Да, Валерий, пока они еще ничего не поняли, пожалуйста!" "Но может быть?.." "Это невыносимо! Они не должны были ничего видеть. Оборви все это, пока не поздно, я тебя умоляю!" Извеков больше не ответил мне. Олег сделал шаг вперед. Юрка, который, видимо, не мог понять, что происходит, выпустил мою голову, встал и шагнул навстречу Олегу, озабоченный внезапной гримасой, исказившей лицо друга. -- Оле-ег! -- повелительно позвал Юра, преграждая ему дорогу. И тут что-то с напором ворвалось в меня. Почти физически ворвалось, словно вспарывая по швам кожаный мешок. Все потухло, почернело, и только невероятное чувство неожиданно нахлынувшей свободы заглушило возникший было внезапный страх. -- Эй, ребята, а пес-то умер! -- раздался голос Зинченко. Сначала я не поняла, что случилось, где я теперь, почему голоса переместились куда-то в сторону от меня... Но вот же, вот она, поляна. Люди, толпящиеся вокруг лежащей на земле крупной каштаново-рыжей собаки. Вот и я, бестелесная, невидимая, легко и незаметно приближаюсь к ним. Все на месте, только ничто и никто не сковывает меня... Валерий сделал все, что нужно было сделать. Все-таки он молодец! Вырвал меня из собачьей шкуры, теперь ч свободна. "Мне жаль, что до этого дошло," -- отозвался вдруг Извеков. "Спасибо тебе. Все это было бы совершенно ненужным потрясением для них..." "Наплевать мне на них!" -- возразил Валерий и замолчал. Но я чувствовала его незримое присутствие. Он не порвал контакт, он вместе со мной следил за событиями. Собака была неподвижна. Ее трепали, переворачивали, ерошили густую шерсть. Аниров помогал Зинченко, и было видно, что оба они в недоумении. -- Все-таки попробуем еще раз серебро, -- приказал Аниров. -- Олег, дай твой медальон. -- Идите вы все к черту, -- глухо отозвался Олег. Он опустился рядом с Зинченко, приподнял собачью голову. -- Господи, -- вырвалось у Анирова. Глаза собаки съеживались, как резиновые шарики, выпускающие воздух через микроскопические дырочки. Через несколько секунд Зинченко с возгласом, в котором смешались удивление и ужас, поднял за волоски отслоившийся склизкий клочок шкуры. Труп собаки на глазах превратился в бесформенную кучу гниющей грязи, из которой торчали рыжие клочки шерсти. -- Немедленно закопать, -- распорядился Аниров. -- Самойлов и Хромчук! Остальные по местам. Никакого обмена мнениями с другими постами! Люди потянулись по своим делам. Зинченко, отойдя в сторону и присев на корточки, старательно вытирал руки о влажную траву. Олег ни на шаг не сдвинулся, глядя, как двое парней принимаются за рытье могилы. Мысль о том, что это моя могила, моя собственная, привела меня в состояние, близкое к буйному веселью. Наверное, это была своеобразная истерика. Ну кто бы мог подумать, что яма, в которую сбросят мгновенно издохшего и сгнившего оборотня, на самом деле -- моя могила?! Хотя, я ошибалась, считая, что никто не мог такое подумать. По лицу Олега было видно, что он думает именно об этом. Но радость и облегчение, наступившие после моей окончательной смерти, навеяли мне такую эйфорию, что я даже не могла сразу оценить, в каком состоянии мои друзья. Пока я только знала, что предотвратила дальнейшее развитие событий, которые не имели права происходить. Зинченко закончил вытираться и подошел к ребятам. -- Чертовщина какая-то, -- проворчал он и кивнул на Олега. -- А с Середой что еще опять случилось? -- Сам не пойму. Он что-то увидел у этой собаки. -- Он просто посмотрел ей в глаза, -- пожал плечами Зинченко. -- В глаза? А что глаза? -- переспросил Юра. -- Ты разве не видел? -- У этой не видел. Я просто знаю, что они человеческие. Но мне сзади не было их видно так, как вам... -- Обычные глаза. Самые банальные. Темно-серые. С желтыми пятнышками вокруг зрачка... Орешин, что с тобой?! -- Ничего, -- Юра, лица которого я не видела, медленно побрел к Олегу. Зинченко, заколебавшись, идти следом или нет, остался на месте. Вряд ли он что-нибудь понял, но он был достаточно чутким, чтобы оставить друзей в покое. -- Пойдем отсюда, Олежка, -- Юра тронул Олега за локоть. Я ожидала взрывной реакции, но Олег спокойно возразил: -- Разве ты не понимаешь, что произошло?.. -- У многих сотен миллионов мужчин и женщин серые глаза. -- это пустая отговорка, старик, -- Олег повернулся к Юре и взглянул ему в лицо. -- Мне ли не знать ЭТИ глаза... И не говори, что я свихнулся. Я сейчас, как никогда, в своем уме. -- И все же, ты МОГ ошибиться. Я ХОЧУ, чтобы ты ошибался. -- Оборотни Извекова ходят стаей. А этот был здесь один и прятался, подслушивая нас... -- Олежка, дружище, пожалуйста... Зачем ты?.. -- А затем, -- Олег стиснул плечи друга и, встряхнув его, четко и спокойно произнес: -- Ей было плохо, и она пришла к нам с тобой. А мы отловили ее и пытали своими руками. И убили. Понимаешь, что мы с тобой сделали? Юра закрыл глаза. Было видно, как дрожат его челюсти, стиснутые в судорожном напряжении. Единственное, чего мне хотелось в эту минуту: объяснить все ребятам, чтобы не мучались они бессмысленным сознанием вины. Тем более, что никто, кроме меня, не виноват в том, что они снова переживают такую муку. Но увы, я никак не могла это сделать. Самойлов и Хромчук, молча копавшие в двух шагах от ребят, остановили работу и переглянулись, глядя на странную сцену. Затем один из них что-то шепнул другому и, воткнув в землю лопату, поспешно пошел к машине. "Извеков!" "Да? Тебе опять нужен подонок Извеков." -- горько отметил Валерий. "Как мне теперь быть? Я не хочу больше этого видеть." "Ты капризничаешь. Хочу, не хочу, могу, не могу. Я не бог. Я не могу воскресить Екатерину Орешину. Никто не просил тебя приходить сюда. Ты сама заставила их страдать, теперь некого винить в этом." "Валерий! Не может быть, чтобы все так осталось!" "Прости меня. Я очень зол. Но я не хочу больше удерживать тебя. Ты еще можешь быть счастливой. Ты даже не представляешь, куда ты сейчас попадешь... Это красивый спокойный мир, почти точная копия нашего мира. Все узнаваемо, все, что тебе дорого, снова будет с тобой. Даже больше, чем ты можешь себе пожелать..." Неожиданно прорвавшийся у Валерия поток красноречия вызвал во мне отчаянный протест. О каком красивом мире и покое можно говорить, когда все так тяжело и отвратительно... "О чем ты, Извеков? Предел моих мечтаний -- суметь когда-нибудь заплакать." "Бедная девочка... Это так просто. Прости, что не сделал этого раньше..." Переполнявшая меня лавина горя неожиданно ослабла. Я впервые после долгого мучительного перерыва поняла, что дышу. Глубокий медленный вдох вдруг прервался, и рыдания взорвали, наконец, накопившееся напряжение, и теплые слезы потекли по щекам. -- Спасибо, спасибо тебе, Валера!.. -- я словно издалека услышала свой плач, и сразу же кто-то нежно привлек меня к себе, и я почувствовала мягкие губы, осторожно собирающие с моего лица обильные соленые слезы. -- Проснись, проснись скорее, -- услышала я испуганный голос Одера. Окончательный сильный толчок, сбивший с меня пелену ночного кошмара, наконец рассеял последние остатки забытья. -- Что с тобой, детка? -- отстранив меня на вытянутых руках, Одер внимательно вглядывался в мое лицо. -- Боже мой, как громко ты кричала, я думал, что-то стряслось. -- это все гадкий сон! Одер, милый, это был такой страшный, кошмарный сон! Я прильнула к нему, к его прохладному плечу. Чуть заметный любимый запах одеколона, совершенно неотделимый от Одера, успокоил меня. -- И что только мучает тебя, никак не пойму, -- взволнованно произнес Одер, поглаживая меня по распущенным, разметавшимся по плечам волосам. -- И кстати, что это за Валера, и почему это он заслужил такое страстное "спасибо"? Несколько преувеличенно игривый тон, которым Одер задал свой вопрос, расстроил меня. -- Ты будешь ревновать меня к сну? -- Я просто испугался, -- поправился Одер. -- Я не знаю, как нужно вести себя, если моя жена уже который раз с плачем просыпается, едва успев заснуть. -- Поверь мне, я даже не помню, что мне снилось, и не знаю, кто такой Валера. Одер отпустил меня и откинулся на подушку. Полная луна, смотрящая в окно спальни, неровно освещала нашу постель. Глаза Одера блестели, и было заметно, что его беспокойство не прошло. Мне было несколько неловко за происшедшее, но я, и правда, была в полном неведении, отчего мои ночные кошмары участились. Может быть, Одер прав, и пора обращаться к врачу? Я повернулась и спустила ноги с кровати. -- Куда ты? -- удивился Одер. -- Я выйду в сад. Иначе мне не уснуть. -- Я с тобой, -- привстал Одер. -- Нет, прошу тебя, не беспокойся. Засыпай, тебе рано вставать. Я встала, взяла со спинки кресла шелковый халат, накинула его на плечи, запустив руки под волосы, вытащила из-под ворота свою непослушную кудрявую светлую гриву, нащупала зажим на туалетном столике и перехватила им волосы. Все это время я чувствовала на себе пристальный взгляд мужа. Завязав пояс халата, я шагнула к двери. -- Мариэла! Я оглянулась. -- Ты уверена, что у тебя все в порядке? -- настойчиво повторил Одер. -- Ну конечно, я пройдусь и приду, не надо волноваться. Я вышла, осторожно прикрыв за собой легкую дверь спальни. На втором этаже было тихо. Я знала, что мама уже спит, а отец с братом, скорее всего, еще сидят за шахматами. Не спеша, я спустилась вниз. Так оно и было, из гостиной доносился легкий звук, издаваемый кондиционером, притушенный свет торшера освещал журнальный столик с огромной шахматной доской. Отец склонился над фигурами и в раздумье ерошил седые волосы. Кресло брата пустовало. Он лучше играет в шахматы, поэтому у него много времени в ожидании ответного хода отца. Стараясь не шуметь, я вышла в сад. Брат стоял на крыльце и, запрокинув голову, разглядывал звезды. Мне не хотелось сейчас разговаривать с ним, но он, конечно же, услышал меня и обернулся: -- Мари? Что случилось? -- Ничего, просто не спится. -- Опять кошмары? -- А ты откуда знаешь? -- я неприятно удивилась. Он пожал плечами: -- Одер рассказал. Он считает, что тебе надо поговорить с доктором. Ты всегда была странной, но я никогда не думал, что это настолько серьезно. -- Неужели так важно, что я вижу во сне? Я даже не смогу объяснить врачу, что такое мне снится. И в конце концов, не надо постоянно опекать меня, это очень неприятно. Фелим протестующе поднял руку: -- Не сердись. И не ругай Одера за то, что он мне все рассказал. Хотя, если честно, я считаю, что все твои проблемы исключительно из-за этого парня. Ты постоянно волнуешься за него, это не проходит бесследно... -- Перестань, Фелим. Мне это надоело! Я обошла его и поспешно сошла вниз по ступеням. Брат остался наверху, замурлыкал какую-то мелодию. В какой-то степени он был прав. Я не могла не волноваться за Одера -- но лишь тогда, когда его не было рядом. А сейчас, когда мы вместе, не было на свете другой женщины, которая была бы так же спокойна и счастлива, как я. Я шла по садовой дорожке, и звук собственных шагов, мягкий и шуршащий, вернул мне ровное настроение. Слезы давно просохли, взволнованная нежность Одера сделала свое дело. Умиротворение, наконец, воцарилось в моей душе. Я вышла к искусственному пруду, который Фелим сам придумал и сделал прошлым летов. Здесь было чудно. Полная луна покачивалась на дне водоема, одна из посаженных братом кувшинок выплыла на своем длинном стебле почти на самую середину пруда. Здесь можно было сидеть вечно. Потому что здесь было хорошо. И поэтому даже мелькнувшая мысль о предстоящих Одеру соревнованиях не нарушила моего безоблачного настроения. Дурной сон испарился без следа. Жаль только Одера, что ему пришлось так поволноваться... Едва покачивающаяся гладь воды притягивала глаз. Хотелось смотреть на нее, не отрываясь. Я знала, что пруд совсем не глубок, и днем прекрасно видно дно, но сейчас водоем казался бездонным и таинственным. Неожиданно на дне пруда что-то мелькнуло. Сердце мое тревожно екнуло. Какое-нибудь земноводное? Нет, не похоже. Я всмотрелась... Не на дне, а на самой поверхности появился силуэт. Нечеткое видение. Я зажмурилась, чтобы отогнать непрошенные галлюцинации, но перед моими закрытыми глазами четко и ясно возник незнакомый мужчина. Средних лет, со скуластым осунувшимся лицом, с перехваченными сзади длинными светло-русыми волосами. Опершись локтями о какую-то поверхность, он сидел неподвижно, и плечи его судорожно вздрагивали: он плакал... Я открыла глаза и обнаружила, что сижу, неловко запрокинувшись на скамье. Обморок прошел, видение исчезло. Ни на воде, ни под водой не было никого и ничего. Я не знала, что это было. Я только вдруг отчетливо поняла, что я знаю этого человека, и знаю, отчего он плачет. Только я внезапно забыла все это... Очнувшись, я почувствовала сильный озноб. Стало холодно, я вскочила, потирая ладонями плечи, и поспешила к дому. Мне вдруг сильно захотелось оказаться в своей комнате, где меня вряд ли станут преследовать непрошенные видения, где можно накинуть на плечи что-нибудь теплое или отогреться в нежных объятиях Одера. Я безумно любила свой дом, поэтому даже Одер отказался от мысли купить после свадьбы собственный. Он перебрался к нам, не желая попусту меня огорчать. В нашем доме места хватит на всех. Это был большой, просторный дом, построенный давным-давно по проекту моего отца. Это было поистине чудесное творение. Каждая стена дома была непохожа на другую. Каждый фасад -- стиль, настроение, плавные переходы плоскостей и полусферических поверхностей, нежные цвета. А внутри неизменные теплые звуки и нежные запахи дома, моего дома, где много людей, любящих и любимых. Сердце отчего-то тревожно забилось, разгоняясь все сильнее и сильнее, я слышала, как оно колотится о ребра. И внезапно пришло чувство безоговорочной уверенности: я точно знала, почему плакал незнакомый мужчина. Он оплакивал мою смерть... я взбежала на крыльцо, не чувствуя под собой ног. И тут... Да, все-таки, хотя и не зажегся в окнах желанный свет, входная дверь широко распахнулась мне навстречу. Не останавливаясь, я с разбега попала в сильные нежные руки Одера. Глава 10. -- Почему ты еще не встала? -- Одер вышел из ванной и недоуменно уставился на меня. -- Я не хочу вставать, -- отозвалась я и натянула на себя одеяло. -- Разве ты не поедешь со мной на стадион? -- удивился он. Его глаза обиженно заблестели. -- Я хотела, но... Одер присел ко мне на постель. Его палец скользнул по моей левой щеке, а на лице обиду сменило беспокойство. -- Что? Мариэла, лучше сразу скажи мне, тебе опять плохо? Его измученный взгляд вынимал душу. -- Нет, все в порядке. -- Никаких галлюцинаций? -- уточнил Одер. -- Никаких. Мне просто кажется, что я немного простудилась. Знобит. А мне так хотелось с тобой поехать, -- соврала я. От необходимости лгать мне и вправду стало нехорошо. Я всегда избегала лжи в отношениях с Одером, даже в мелочах. Но сейчас мне хотелось, чтобы он поскорее ушел. -- За время твоей болезни я проиграл три этапа. Потому что мысли мои были очень далеко от трассы, -- печально усмехнулся Одер. -- Но если ты скажешь, чтобы я остался с тобой, я останусь, потому что думать одновременно о тебе и о трассе совершенно мне не под силу. -- Что ты выдумал? Отправляйся на тренировку! Немедленно, а то опоздаешь. Я поправлюсь, потому что хочу быть на стадионе во время следующего этапа, -- я и этого вовсе не хотела. Просто иначе я не могла сказать. Потому что Мариэла не могла бы поступить по=другому, а я все-таки Мариэла. По крайней мере, все меня ею считают, не могу же я сразу всех разочаровать. -- Ты обещаешь никуда не выходить за пределы сада? -- Ну конечно. Одер встал и ушел в гардеробную одеваться. Я облегченно перевела дух. Мне нужно было скорее остаться одной. Одер очень действовал мне на нервы. Его постоянное внимание, ахи, охи, вздохи, сочувственные вопросы не давали мне уйти в себя, не давали возможности заглянуть туда, за пределы моего мира, где остались боль и страдания двоих людей, которых никогда раньше не встречала Мариэла, но которых она теперь знала лучше, чем кого бы то ни было. И в страданиях этих людей была виновата я. Нет, не Мариэла Виттмар. А я другая. Я знала, как выглядит эта другая женщина. Я видела ее и раньше. В снах. Не очень часто, но достаточно, чтобы запомнить. В тех снах она все время была мной, а я ею. Тогда во сне я не отдавала себе отчета в том, что мы с нею не одно и то же, потому что мы были совершенно друг в друге: мыслями, ощущениями, даже движениями. А потом я видела ее несколько раз за время моей болезни. Но уже отвлеченно, словно старую кинопленку. Я уже не ощущала себя с ней одним целым. Видения приходили в ряду прочих, а отнюдь не во сне. Поэтому, скорее всего я просто видела чужие грезы или воспоминания. Я видела ее -- или себя -- чужими глазами. Она была так же молода, как и я. Но лицо ее, совершенно простое, было самым обычным, и волосы нелепо короткими, жидкими, фигура -- слишком спортивной, чтобы быть по-настоящему привлекательной. Она жила там, где-то там, далеко. Да, она была другой. Но я все-таки стала ею, и уже не во сне, где все нереально, сказочно и эфемерно, а наяву. Я помнила пока еще очень немногое из ее жизни. Она же, пока еще была жива в том мире, ничего не знала обо мне. Хотя, кажется, она видела наш мир и мой дом в своих снах, и не раз. И не по своей воле, но она ворвалась в меня. Она была резкой, своенравной девчонкой с замашками мальчишки-хулигана. И как это могло случиться, что я вдруг не только узнала о ней все наяву, а словно узнала какие-то новости о себе самой? Словно Мариэла Виттмар жила двумя жизнями одновременно, каждая из которых текла совершенно независимо от другой. Словно она все это время была в забытьи, и вдруг очнулась и вспомнила о себе что-то такое, что раньше было скрыто. Это смахивало на начальную стадию шизофрении, я чувствовала, что во мне теперь параллельными рядами идут две судьбы, два пласта воспоминаний, два характера. Но самое странное во всем этом было то, что прежде, чем вспомнить и увидеть ту девчонку, которая силой вошла в меня, я вспомнила тех двоих, которые все время были рядом с ней. Я поняла, что виновата перед ними, что я их люблю, и мою вину перед ними и боль от того, что я не с ними, заглушить было ничем не возможно. И с тех пор, как я это поняла, я перестала паниковать и бояться произошедшей со мной перемены. Я перестала думать о Кате -- так звали ту девчонку -- как о другой, непрошенно вмешавшейся в мою жизнь. Я стала думать о ней, как о себе. Мариэла сдавалась. Отступала. Безмятежное существование в окружении красивых вещей, добрых и приветливых людей, привычный, милый сердцу образ жизни -- все это вызывало горькую досаду. И отчаяние, от которого хотелось выть, кидаться на стены, или по крайней мере, разбивать то, что можно разбить. Я выходила в свой прекрасный, ухоженный сад, который всегда мог взбодрить, успокоить, но пребывание в саду теперь с новой силой вызывало четкие, связные видения: то воспоминания, то отрывочные картины настоящего, происходящего там... не знаю, где оно, это самое "там". Одер считал, что я серьезно больна. Я, и правда, была похожа на больную первые несколько недель. Но тогда я была испугана и подавлена, сначала мне казалось, что кто-то играет со мной в злую, жестокую игру. И только когда новые видения соединились со старыми снами, все встало на свои места... Шум мотора, возникший под окнами, оторвал меня от размышлений. Я встала и подошла к окну. Фелим и Одер собирались уезжать. Фелим уже сидел в машине. Я вдруг поняла, что непростительно дурно обошлась с Одером только что, и мне стало стыдно. Он любил меня, в этом не было никакого сомнения. И Мариэла любила его. А Катя Орешина с ужасом понимала, что тащит Мариэлу за собой прочь от прежних привязанностей, заполняя все мое существо своими. -- Мари, я готов, -- раздался голос Одера. Я обернулась к двери. Одер был полностью экипирован. Значит, ему уже пора ехать. -- Удачи тебе, -- отозвалась я. -- Я буду думать о тебе и желать тебе удачи. -- И все? -- недоуменно уточнил Одер. -- Ну а чем мне еще заниматься? Одер развернулся и пошел прочь. И я вдруг поняла, что он имел в виду своим вопросом. Не разбирая дороги я бросилась за ним. -- Одер! Он остановился у самой лестницы, ведущей вниз. Я бросилась ему на шею и крепко прижалась к нему. -- Прости меня, Одер! Прости, я сама не понимаю, как и что со мной происходит. Его руки сомкнулись на моих плечах. Одер не мог сердиться на меня дольше минуты. Он нежно поцеловал меня. Только такого прощания он ждал, а не холодного, хоть и дружеского "Удачи!". Фелим внизу просигналил. -- Не хватало опоздать к старту, -- засмеялся Одер и, отстранив меня, побежал вниз, прыгая через три ступеньки. Светлые пряди на его затылке смешно подскакивали в такт его прыжкам. Пружинящей походкой он дошел до входной двери и, обернувшись на пороге, с улыбкой помахал мне рукой. Я ответила ему тем же. Через несколько секунд они уехали, и снова воцарилась тишина. Я поднялась к себе. Пустота дома, раньше не очень-то нравившаяся мне, теперь была желанной. Родители уехали в свой ежегодный круиз, и до вечернего возвращения брата и мужа я могла вволю испить одиночества. Я понимала, что сейчас все посыплется на мою голову с новой силой. Но уже то, что никто не помешает мне самой справляться со своими проблемами, немного утешало меня. Хотя в моем положении не было совершенно ничего утешительного. Больше всего меня расстраивали и смущали две вещи: как быть с Мариэлой, с ее жизнью, и как сделать так, чтобы снова вернуться в тот мир, которому не было названия здесь. А в том, что туда можно вернуться, я почему-то не сомневалась. Я подозревала, что я просто не все вспомнила. Я помнила всю жизнь Кати Орешиной, но никак не могла вспомнить имя ее врага. Я уже несколько раз видела страшную неприятную картину: на темной аллее собачья стая устраивает резню. И еще одну сцену: столпившиеся на поляне среди колючих кустов люди пытаются прикончить рыжего пса-оборотня. И я прекрасно помнила теперь, что это все было именно со мной, с Катей. Я даже помнила теперь то, что мой враг так тщательно от меня скрывал. Я поняла, кто спас тогда на аллее Олега. Я поняла, что это я, я сама дала приказ своему врагу прекратить бойню. Я помнила, как видела всю сцену сверху, вспомнила свои отвлеченные мысли по поводу увиденного, и теперь я поняла, что не только Катя, не одна она присутствовала там, но и Мариэла, для которой это был очередной ночной кошмар. И, кажется, кто-то еще. Даже не кажется, а точно. Как так получилось, что три личности оказались вместе и в едином порыве преградили дорогу тому, кто пытался разрушить то, что было дорого Кате? Наверное, это была случайность. Но враг слишком испугался тогда, чтобы принять это за случайность. Опасаясь мести, он закрыл от Катерины ее собственные воспоминания, чтобы она не поверила в себя и в свои силы, превосходящие силы того, против кого ей стоило их направить... Я оделась и вышла из дома в сад. На небе постепенно собирались тяжелые, низкие облака, ветер, довольно холодный, стягивал их со всех сторон. Я подумала об Одере, о том, что тренировку автогонщикам, видимо, придется заканчивать в дождь. Я очень этого боялась. Но вот парадокс: эмоциональная встряска -- это как раз то, что было мне все время нужно. Это было то, ради чего я вообще интересовалась автогонками. Смертельный риск, поминутно возникающий на трассе, делал для меня необычно привлекательным весь процесс. Я никогда ни с кем, даже с Одером, не делилась мотивами, побуждавшими меня пристально следить за соревнованиями еще тогда, когда я была незнакома с Одером... Страсти и пристрастия -- это, в общем-то, область, мало поддающаяся логическому анализу. Внутренние струны либо молчат в ответ, либо лениво гудят, либо взрываются... Почему то, что одних задевает до глубины души, у других вызывает равнодушие, а у третьих презрение? Да просто потому, что так оно есть. Всю жизнь, с раннего детства я постоянно ощущала себя нежным цветком, любовно и старательно оберегаемым от всех неприятностей. У меня было все, что можно было пожелать. Родители, терпеливо и ласково воспитывающие своих детей, мягкие, добрые люди, к тому же довольно рано добившиеся значительного положения в обществе. Отец был одним из самых известных и модных архитекторов, что давало возможность всему семейству ни в чем не нуждаться. Всю жизнь меня окружали красивые игрушки, добрые книги, умные и веселые учителя. На все это родители не жалели денег. Правда, у меня никогда не было друзей. Почти безвылазно я сидела в пределах нашего дома и сада. Да, у меня были настоящие домашние зверинцы в саду, но никогда не было ни одной подруги. Наверное, так можно было бы сойти с ума, но у меня был старший брат. Наверное, ни у одной девчонки в мире не было такого брата. Фелим был старше на четыре года. Сколько я себя помню, он был добродушен и снисходителен ко мне. Он был тихим, задумчивым и спокойным мальчиком, никогда не шалил и не дрался, да и не с кем ему было подраться. Он спокойно и философски сносил мелкие пакости, которые я время от времени ему подстраивала, и все время рассказывал сочиненные им самим невероятные героические истории про удивительные приключения отважных, независимых людей. За всю мою жизнь никто ни разу не сказал мне грубого слова, никто ни разу не оскорбил и, не дай Бог, не ударил меня. мне не с кем было даже перекинуться парой колкостей. Можно ли вообще вообразить себе такую тепличную жизнь? Наверное, нет. Хотя и нарочно такого не придумаешь. Впрочем, Мариэла была счастлива в тягучей, неспешной, раз и навсегда установленной атмосфере. Но по-настоящему счастливой я стала год назад. Фелим, повзрослев, избрал своей профессией создание гоночных автомобилей. Кто знает, может быть, именно это и было его мечтой, и он добился, чтобы она стала реальностью. Но так или иначе, это стало его страстью. Одер говорил мне, насколько ценили и уважали Фелима в клубной команде машин класса "торнадо", при которой тот был инженером. Я сначала была совершенно равнодушна к бешено ревущим жучкам, стремительно отмеряющим на трассе круг за кругом. Потом я все же заинтересовалась, что же могло привлечь во всем этом Фелима? Мне трудно было это понять. Но все изменилось после того, как Фелим впервые взял меня на соревнования. Впервые я видела гонку не на экране видеоприемника, а живьем. И впервые я не слышала нарочито бодрого, нудного комментатора, который обычно сопровождает репортажи для дилетантов, которые сами не в состоянии уследить за расстановкой сил на трассе, и для любителей дешевых сплетен о знаменитостях. Мне же Фелим отдал один из свободных переговорников. Все наушники и микрофоны, принадлежащие команде, были связаны в одну сеть. И едва я надела наушники, как незнакомый стремительный мир ошеломил меня, очаровал и намертво приклеил к себе. С тех пор я редко пропускала соревнования, полюбила бывать с Фелимом на тренировках на стадионах и в клубе. Он находил мне место на территории бокса команды, откуда было все видно: и трасса, и суета техников, и предстартовые ритуалы пилотов. Когда же начинали оглушительно завывать моторы, и разноцветные жучки-"торнадо" пускались в многочасовую гонку, я надевала переговорник и погружалась в водопад страстей. Чего только не приходилось услышать за время гонок! Те, кто смотрит и слушает обычные репортажи, даже не представляют, какой суррогат из сплетен и досужих рассуждений им подсовывают каждый раз. Я же смотрела и слушала, боясь пропустить хоть слово. Я слышала яростные споры инженеров и техников, которым за считанные секунды приходилось находить единственно приемлемое техническое решение. Я слышала их обсуждения хода гонки, сопровождаемые такими тонкостями, что вначале незнакомые термины звучали, как фантастическая музыка. Я слышала короткие команды диспетчера пилотам, частенько перемежающиеся крепким словцом или соленой шуткой. А самые молчаливые люди -- пилоты... Я слышала их голоса редко, только тогда, когда они просили совета или помощи, или огрызались, когда были недовольны балаганным трепом шутников. Я удивлялась, как каждый из клубной команды, имеющий свою отдельную задачу, мог разобраться в этой мешанине голосов. И только позже, много позже я смогла понять, что в какофонии голосов, перебивающих и заглушающих друг друга, есть, тем не менее, своя величественная упорядоченность, иерархия, слаженность и точность, подчиненные одной общей цели: победе. Мне казалось, что это была настоящая жизнь. А если уж быть до конца точной, то это была лишь одна из сторон жизни, но дающая такие сильные эмоции, без которых некоторым натурам очень трудно жить, а раз окунувшись в них, невозможно отказаться, как от наркотика. Это была жизнь, резко отличающаяся своим темпераментом от той, что я знала с детства, лихая, не терпящая тягучести и неизвестности. Это было ново, красиво, зажигательно. После моего затворничества на меня обрушилась масса новых знакомств. Множество людей настолько поражали мое воображение, что я была довольна уже тем, что просто нахожусь среди них, вижу, как они действуют, слышу, что они говорят. И все они, какие бы функции они ни выполняли в команде, упивались тем, что они делают. Потому что не было главных и второстепенных. Все были заняты общим делом. Как один большой дружный улей. Только в этом улье каждая пчелка была поистине незаурядной личностью. Мне доставляло удовольствие наблюдать за людьми во время работы на соревнованиях. Смотреть им в глаза. Замечать четкие отработанные жесты. Особая статья -- пилоты. Откуда только брались эти отчаянные люди, удел которых все время оставаться на виду, завершать своими отчаянными прорывами общую, выстраданную всей командой работу? Именно пилоты оказывались в самом центре переплетенных между собой страстей. Битва техники друг с другом. Борьба пилота с капризами этой техники и с погодой на трассе. Столкновение характеров и нервов соперников. И не нужны многословные комментарии, воспевающие героизм и волю к победе. Лучше бы вместо пустых слов посмотрели хоть раз в глаза человека, сидящего в кабине жучка перед стартом, когда уже инженеры и техники перестали мучать машину и пилота последними наставлениями, когда датчики еще безошибочно следят за состоянием систем и телеметрия не подводит. Сколько упорства и надежды на себя, на машину, на друзей, сколько нетерпения поскорее сорваться со стартового места. И посмотрели бы они в эти глаза потом, когда гонка для пилота кончена. Кончена победой, подходящей позицией на финише, безнадежным местом в хвосте итоговой таблицы, досадной мелкой поломкой на трассе, серьезной аварией -- выбор. Именно там, на соревнованиях, в мою жизнь вошел Одер. Я сразу заметила этого красивого стремительного парня, немногословного, чуть-чуть замкнутого. Он был еще новичком в клубе и ездил всего второй сезон. Фелим восхищенно отзывался о нем, и действительно, Одер Виттмар стал постепенно выигрывать этап за этапом. Перед стартом он взял за правило приветственно махать мне рукой и показывать поднятый вверх большой палец. После финиша поздравления он принимал смущенно и радостно, искренне благодарил друзей. Напоследок он всегда снова махал мне рукой. Однажды мне пришлось остаться дома, я наблюдала гонку по видеоприемнику. Одера вынесло с трассы на полной скорости, жучок влетел в резиновые блоки заграждений. Такая неудача случилась с ним впервые, Одер водил свой жучок азартно, но аккуратно. Никогда он не позволял себе ненужного риска, боялся подставить других пилотов. И вдруг сошел совершенно на пустом месте. В тот вечер после соревнований Фелим вернулся домой не один, а в компании Одера, подавленного и мрачного. "Это произошло со мной, потому что сегодня я остался без своего самого дорогого талисмана", -- пояснил он в ответ на мои расспросы. И все. Все было решено слишком быстро. Мы только потом начали узнавать друг о друге разные бытовые мелочи. После того, как поняли, что стали совершенно неразлучны. Я была для Одера талисманом. Он стал самым популярным и любимым пилотом у болельщиков. Его полосатый желто-коричневый жучок с любого стартового места практически всегда вылетал вперед и вел гонку за собой. И почти ничто не могло ему помешать. Ничто не могло бы помешать ему добиться и моей руки. Правда, никто и не думал чинить ему препятствия. Если бы у меня когда-нибудь были подруги, все поумирали бы от зависти, узнав, за кого я вышла замуж. Чемпион, лихой гонщик, блестящий молодой красавец. Мечта. Бедный Одер. Он рассчитывал, что его талисман будет незыблемым. Вечным. Преданным и неизменным. Откуда ему было предполагать, что Мариэла растворится, исчезнет, а ее законное место займет незнакомая неизвестно откуда взявшаяся девчонка? Полная противоположность мягкой, неконфликтной, плывущей по течению Мариэле. Собранный, серьезный, целеустремленный, Одер был выбит из колеи происходящими во мне переменами. Он остался без своего талисмана на некоторое время, и как результат -- несколько неудачных стартов подряд. Конечно, суеверия тут совершенно не при чем. Но Одер любил меня, и то, что со мной происходило, вызывало в нем протест и беспокойство. Меня же сейчас больше беспокоил вопрос, как узнать, что будет дальше. Как я смогу вернуться туда, где остались те, кто искренне и горько оплакивали мою нелепую смерть? Там, далеко, неизвестно где, я жила стремительно и бурно, имея множество друзей и врагов, занимаясь непривычным для молодой девушки делом в компании надежных и близких мне людей. Это была тоже моя жизнь. Хотя Мариэла за свои двадцать лет не сделала ничего путного, все то, что за это время удалось Екатерине, это тоже была моя жизнь. Я так четко ее помнила... Я пришла к своему любимому месту у пруда. Обычное спокойствие и тишина этого места уже больше не производили на меня прежнего гипнотического действия. Я уже не упивалась красотой этого крошечного пейзажа. Просто в этом месте лучше вспоминалось, и приходили прежние, затерявшиеся в пути ассоциации и мысли Кати. Я знала, что если захочу, то смогу вызвать сама нужное мне видение. Но я этого не хотела, пока не узнаю, что я могу предпринять из более существенного... -- Мариэла! Голос не напугал меня, потому что показался знакомым. Принадлежал он безупречно одетому черноволосому мужчине с небольшой бородкой, который стоял на дорожке сада. Мариэла испуганно вскрикнула бы и бросилась бы к дому. Но Катя даже не моргнула глазом. -- В чем дело? Кто вы? -- Здравствуй. Ты не узнаешь меня? -- человек прошел несколько метров, разделяющих нас, и остановился почти вплотную ко мне. Конечно, я его знала. Мариэла видела его лишь во сне. Но Катя знала его слишком хорошо. Кажется, недостающие звенья в цепочке воспоминаний сами собой встали на свое место. Вся система, перепутавшаяся в процессе переходов и превращений, неожиданно приняла в моей голове свой первоначальный вид. -- Валерий! Как ты меня нашел?! -- я схватила его за руки. -- Зачем ты здесь? -- Помнишь! Я боялся, что у меня что-нибудь не получится. Я мог ошибиться в расчетах. Но Мариэла -- это то, что надо, -- усмехнулся он, оглядывая меня с головы до ног. -- Да, но я предпочла бы оставаться Катериной. -- Ты все помнишь? -- посерьезнел Извеков. -- Я вспоминала даже то, что ты от меня скрыл, подлая твоя душа! -- Фу, как не вяжутся такие слова с этими прелестными губками! -- покачал головой Валерий и снова посерьезнел. -- Ты о чем? -- Теперь я знаю, кто спас Олега от твоего гнева. Валерий наклонил голову: -- Да, так оно и должно было произойти. Вдвоем Катя и Мариэла запросто смогли это вспомнить. Хорошо еще, что в ту ночь ваша третья подруга тоже спала крепким сном, и ее сознание набрело на нашу грешную реальность. Втроем вы объединили усилия, и я не совершил еще одной страшной ошибки. -- О ком ты говоришь? Какая такая третья подруга? -- Твой последний аналог, -- пояснил Извеков. -- Но пусть она останется им навсегда. Я хочу, чтобы Мариэла жила долго и счастливо. -- Ох, Валерий, все совсем не так, как ты хочешь. Или ты просто боишься, что после перехода в последний аналог я смогу легко справиться с тобой? -- Да, сможешь, но я не этого боюсь. Может быть, потом я объясню тебе, чего я боюсь... -- Ты вспомнил, кто тебя держит на мушке? Ты вспомнил Даррину? Валерий горько покачал головой. -- Ничего я не вспомнил. Но пришел к выводу, которого и буду придерживаться дальше: если они от меня хотят того, чем я занимался раньше, сами оставаясь в тени, я прекращаю делать то, что делал до этого. Поэтому я очистил Рай от пришлых людей, разогнав их всех по своим реальностям. Я убрал из Сылве всех зомби, отправив их души туда, куда им заблагорассудилось отправиться после смерти. Я оставил пустой Рай. И пусть его штурмуют силы безопасности. Пусть не оставят от него камня на камне. Все двери закрыты, а новых я не открыл ни одной. Только кое-что из старого осталось для личных надобностей... -- голос Валерия сорвался. -- Чтобы уйти в каменный мешок? -- уточнила я. Валерий молча кивнул. Я видела, как он кусает губы, силясь успокоиться. Да, то, что он решил сделать, можно считать поступком. А если учесть, что он бросил на растерзание свое любимое детище, повинуясь не фактам, а одной лишь своей интуиции, основанной на предположениях, это был поступок вдвойне. -- Пойдем в дом, Валера, я угощу тебя кофе. Он покорно пошел за мной. Он был явно рад тому, что мы встретились, и даже тому, что высказался. И у меня почему-то появилось чувство жалости к нему. Да, он был и остался человеком, причинившим страдания мне и моим друзьям. Но я стала сомневаться, что Валерий Извеков остался мне врагом. Мы вошли в дом, я провела Валерия в гостиную и пригласила сесть. Через пару минут был готов кофе. Валерий с благодарностью принял чашку и молчал до тех пор, пока не опустошил ее до конца. -- Я очень рада, что вижу тебя, -- призналась я. Валерий едва не поперхнулся последним глотком кофе и поспешно отставил чашку. -- Вот это новость так новость! -- удивился он. -- С чего бы это? -- Теперь я, наконец, привела в порядок свои мысли. Теперь я знаю, чего я на самом деле хочу. И это потому, что ты пришел ко мне. Валерий пожал плечами и оглядел интерьер гостиной. -- Валера, ты их видел? -- Кого? -- беззаботно отозвался Валерий, рассматривая картины на стенах. -- Не прикидывайся. -- Да видел, видел... -- он мельком взглянул на меня и снова принялся за картины. -- Ты же знаешь, что с ними все в порядке. Разве ты сама не "подсматривала" за ними? -- Да, но это были лишь сны и обмороки, в которые я сама себя вгоняла, когда только еще вспоминала все. -- Тогда больше не делай этого. Быстрее забудешь. -- Что я должна забыть? -- Да все, что было с Катей там. Теперь ты Мариэла. Теперь у тебя спокойная, счастливая жизнь, а все, что было раньше, тебе следует забыть как можно скорее. И не вздумай этому сопротивляться. Ты сделаешь только хуже себе и своей семье. Я знаю, что говорю, можешь мне поверить, -- Валерий все-таки взглянул мне прямо в глаза и усмехнулся: -- Хоть вы и очень разные, но эти глаза... Я как будто вижу Катерину. -- Ты и видишь Катерину, -- сказала я. -- Мариэла оставила мне только оболочку, ее душа не в силах бороться со мной. -- Мне бы очень не хотелось, чтобы это было так, -- нахмурился Валерий. -- Ах, оставь, пожалуйста! Что тебе хотелось, никого не волнует. Я говорю о том, что есть, -- я встала, потому что не в силах была больше сидеть неподвижно. Валерий молча следил, как я перемещалась туда-сюда по комнате. -- Я обрела теперь новую жизнь, но она не устраивает меня. Совершенно не устраивает. -- Но почему? -- Потому что это не для меня. -- Но все эти годы такая жизнь была как раз для тебя! -- Черт тебя возьми, Извеков! Я Катя! Понимаешь, я -- Катька Орешина!! Он тоже встал и попробовал удержать меня от нервной беготни. Я схватила его за руку: -- Уведи меня отсюда, Валерий! -- Куда?! -- удивился он. -- Обратно, в Сылве! Немедленно, прямо сейчас! -- Тихо, тихо, -- он сделал попытку толкнуть меня в кресло, но я вырвалась. Тогда он успокаивающе поднял руки: -- Не надо кричать! Все равно я не могу никуда тебя увести, тем более в Сылве. Там, наверное, все уже рушится, все погибло. -- Но ты же можешь придумать что-нибудь! Тебе под силу открыть новую дверь. -- Я не стану этого делать! Я больше не хочу разрушать ничью жизнь! -- заорал Валерий прямо мне в лицо. -- Ты что, хочешь, чтобы твои родные вернулись и не нашли тебя нигде? Ты подумала о них хоть немножечко?! -- А ты подумал! Ты уже подумал за меня и все решил. Снова все решил! Ты решил, что я должна быть тебе благодарна за этот тихий омут? Это что, по-твоему, предел моих мечтаний? -- Несколько недель назад мне показалось, что у тебя был некий предел мечтаний... -- глухо сказал Валерий. -- Мне также показалось, что кто-то меня о чем-то умолял... -- Прости меня, Валера... -- у меня вдруг подкосились ноги, и я вцепилась в руку Валерия, стараясь не упасть. -- Я, наверное, совершенно неблагодарная тварь. Но я хочу снова вернуться к своему брату. -- Твой брат живет в этом доме. И он скоро придет. Ты же не хочешь причинить ему неприятности. Вряд ли он их заслужил. А твои родители? У Кати Орешиной не было родителей. Разве живые родители не достаточная причина, чтобы остаться с ними? От слов Валерия у меня закружилась голова. По очереди сменяя друг друга, в голове моей скакали мысли, одна противоречивее другой. Да, Валерий был прав, совершенно прав. Но как же можно отказаться от того, что осталось там?.. -- Валера, мне нужно вернуться к Юрию! Он тоже не заслужил ничего из того, что я ему подстроила! К тому же здесь все здоровы и счастливы, они и без меня прекрасно обойдутся! Я нужна по-настоящему только Юрке!!! -- Красивое и жестокое заблуждение, -- отрезал Валерий. -- Да пойми же ты, наконец, что я не могу жить в мире, в котором нет самого главного! -- я осела бы на пол, если бы Валерий меня не подхватил. Я с силой вырвалась из его рук. -- Почему же ты меня не понимаешь?! Мне не нужен даже самый счастливый мир, если в нем нет Олега!.. -- Глупая девчонка, ну что ты говоришь?! Неужели я должен и мужа тебе рекламировать? -- Не надо об Одере. Ты ничего не знаешь о том, как я, Катерина Орешина, отношусь к нему!.. И ты мог бы не делать вид, что мое отношение к Олегу тебя удивляет... -- Я не делаю никакого вида. Я даже кое-что тебе принес, -- Валерий отстранил меня, поддернул рукав и снял с запястья обтянутый синим бархатом браслет. Я выхватила его, прижала к себе и обессиленно прислонилась к плечу Валерия. Я снова была готова горячо благодарить его. -- Пожалуйста, Валера, верни меня домой, к ребятам. -- Я не могу позволить себе сделать такое. Ты должна быть здесь! -- А если я умру, и моя душа перейдет в последний аналог, я смогу сама пройти в свою реальность? -- идея пришла неожиданно и показалась единственным спасением. -- Сможешь, -- кивнул Извеков. -- Но учти, что никто не знает, чего захочется той, третьей женщине после того, как ты влезешь в нее со своими намерениями. Возможно, ее личность справится с вами обеими, и подчинит вас себе. Так что не стоит пробовать. У тебя нет причин для самоубийства. Сейчас я уйду, ты успокоишься, и все пойдет своим чередом. Он осторожно усадил меня в кресло. Я, наверное, должна была остановить его и попробовать убедить его в том, что мне лучше знать, как я должна поступить. Но странное оцепенение не дало мне и рта раскрыть. Я вцепилась в браслет Олега, как в свою последнюю надежду. Это было все,, что осталось у меня от той жизни. У меня было новое тело: куда более красивое, чем у Кати. У меня теперь было тонкое, безупречное классически красивое лицо и невероятно пышные кудрявые волосы. Но у меня осталось то, что не могло измениться от простого подселения души. У меня осталась нежная привязанность к брату. И то, о чем раньше я никогда не думала, любовь к Олежке. Там он был просто старший друг. Опытный, надежный, веселый. Мне не хотелось теперь думать, что так же, как и со мной, он вел бы себя и с любой другой девушкой, которую передали бы под его ответственность. Мне хотелось иметь исключительные права на его помощь, поддержку, на его улыбку, и даже на его упреки. Но теперь это было глупо. Он остался там. И я теперь меньше всех имею на это право. -- Валера! -- я подняла голову и оглядела комнату. Извеков исчез. Сколько минут я просидела в своем оцепенении? Мне показалось, что прошло всего несколько секунд. !Валера!" -- я призвала его, не надеясь получить ответ. И действительно, он промолчал, видимо, твердо решив не поддаваться на новые капризы Кати-Мариэлы. Я надела браслет на руку, откинулась в кресле и закрыла глаза. Пусть Валерий говорит свое. Пусть Одер настойчиво пытается вывести меня из раздвоенного состояния зарождающейся шизофрении. я знаю, чего хочу, и я этого добьюсь. Я уснула сразу же, тяжело и беспробудно, как научилась делать это в последнее время, отдаваясь моим последним надеждам -- снам. Легкое головокружение. Искорки боли в висках. Переливчатые круги перед глазами... Темнота постепенно рассеялась. Медленно проступили знакомые уже очертания номера в гостинице Сылве. Полумрак, скрывающий мелкие подробности интерьера. Тяжелые шторы опущены. В спальне тихо. Человек лежит на развороченной постели вниз лицом, не раздевшись и даже не сняв ботинок. Длинные медные волосы спутались и разметались по спине. На одежде пыль, грязь, копоть, масляные пятна. Где это только Олег лазил? Мне захотелось подсесть рядом, запустить пальцы в эти жесткие непокорные волосы и приласкать Олега. Но отсюда, из сумасшедшей дали, я могла только влезть в его сон. Это был тяжелый, мутный и жестокий клубок бреда, который нельзя было разделить на какой-то связный сюжет. Олег лез по груде развалин, перебираясь через покореженные прутья арматуры, обломки блоков и груды битого стекла. Сильные порывы ветра несли клочья бумаги и пыль. То тут, то там раздавалось сдавленное вымученное собачье скуление. Слыша его, Олег бросался из стороны в сторону, пытался своротить какие-то плиты. "Где же ты, где ты?" -- почти беззвучно шевелились его губы. -- "Я найду тебя!" -- Не надо, Олег! Остановись! Олег в отчаянии завертелся на месте, пытаясь разобраться, где находится источник голоса. -- Не ищи собаку, Олег. Успокойся. Кажется, сквозь мутную завесу он разглядел меня. -- Ты кто? -- пробормотал он. -- Это я, Катя. Ты не узнаешь меня? -- Узнаю, -- решительно сказал он. -- Где ты? Зачем ты ушла туда? Вернись, не надо нас так пугать... -- Олег, я не могу вернуться сейчас. Ты подожди. Я придумаю что-нибудь. И я вернусь. -- Катюша, ты жива? -- Олег протянул ко мне руку. -- Тогда иди сюда! -- Если бы я могла! Я еще вернусь. Я люблю тебя. Я вернусь... -- Катеринка!!... -- сон исчез. Олег с криком подскочил на кровати, тряхнул головой и потер лицо руками. -- Боже мой, ну и приснится же... Отворилась дверь и вошел брат. Он тоже был грязный и запыленный, руки исцарапаны. -- Что за вопли? -- устало спросил он и опустился на постель, в изнеможении вытянув ноги. -- Ну что, разгребли? -- вместо ответа спросил Олег. -- Куда там, там работы на полгода. Мне, конечно, не зайти было слишком далеко, но и так понятно, что это было нечто грандиозное, -- вздохнул Юрий. -- Ты о главном давай, -- оборвал его Олег. -- Да нет там никого, ни души. Пусто. Ни живых, ни мертвых. -- Мне сейчас приснилось... -- Олег замялся. -- Ничего путного тебе не могло присниться, -- отрезал Юрий. -- Лучше оставь свой сон при себе. А еще лучше -- забудь. -- Она сказала, что жива и вернется. -- Кто? -- уточнил Юрка. -- У нее было другое лицо и длинные светлые волосы. Но это была она. Это была она, и она сказала, что вернется. -- Старик, не мотай мне нервы! -- попросил Юра. -- Лицо, волосы... Сон -- он и есть сон. Олег хотел еще что-то объяснить, но лицо его скривилось, и он отвернулся. Юра вздохнул: -- Надо возвращаться домой. Здесь нам больше нечего делать. Мы не можем жить на развалинах. Это никому не нужно. Дома нас ждут дела... Ты слышишь, что я тебе говорю? Свои чудесные сны ты сможешь смотреть в любом месте... Олег медленно повернулся. На его лице играла презрительная улыбка. Юрка опешил: -- Олежка, ты что? -- Ничего. Мой суровый серьезный босс не велит мне говорить глупости?.. Если даже с другом я не могу побыть самим собой, на кой черт мне вообще иметь с ним дело?! -- Извини, Олег. Я не прав... Но все же, -- Юрка звонко шлепнул Олега по спине, -- давай собираться домой. Медленно и нехотя Олег поднялся на ноги... -- ...В чем дело? Господи, что опять случилось?.. -- я услышала сквозь сон чужой взволнованный голос. Открыв глаза, я увидела Одера и Фелима. Побросав на полу сумки, они склонились над моим креслом. -- В чем дело? -- удивилась я. -- Как это, в чем? возмутился Одер. -- Ты спишь и плачешь! Я провела ладонью по своей щеке. Действительно, лицо все в слезах. -- Чья это чашка, и что это такое? -- поинтересовался Фелим, указывая на браслет. Это моя чашка и моя вещь. И я не хочу больше слышать ваших расспросов! -- я повысила голос. Муж и брат переглянулись, и Одер примирительно сказал: -- Молчим. -- Вот и молчите. Я встала и пошла наверх, на ходу вытирая слезы. Меня взбесили не столько их вполне резонные расспросы, сколько то, что из-за них мне пришлось покинуть Юру и Олега. Если бы можно было, я держала бы контакт столько, сколько оказалось возможно. Идя по коридору, я слышала сзади шаги Одера. Он, словно конвоир, не решался обогнать и шел за мной до самой спальни. -- Как прошла тренировка? -- окликнула я его. -- Нормально. А как ты? -- Одер пробовал быть равнодушным. -- И я нормально. Господи, действительно, лучше убежать куда-нибудь из этого плена. Ничем не провинился передо мной этот парень. Я знала, что он хороший человек. Но мне он был совершенно не нужен, вместе с его любовью и жалостью. Не нужен и этот дом, и все, кто в нем живет. Я сама себе не нужна, если не найду выхода. Валерий был прав: Рай разрушен. Юрка с Олегом ничего не нашли в его обломках. Хотя и непонятно, что они надеялись найти там? Они же знали, где зарыты останки рыжего спаниэля... Конечно, Олег скоро перестанет грустить по поводу своего чудесного многообещающего сна. И вообще, сколько способен человек грустить в разлуке? Как долго он будет избавляться от боли? Как скоро воспоминания о потере перейдут в разряд светлой ностальгии? Наверное, быстро. Но при условии, что потеря не восполнима и в принципе безвозвратна. Ну а если остается пусть даже теоретическая возможность вернуть того, с кем был разлучен, тоска и боль ни за что не ослабевают, а крепнут и становятся злее, делая вслед за собой злее и самого человека. Я поняла, что именно это и стало происходить со мной. Если бы у Кати Орешиной были десятки аналогов, если бы не существовало Рая и Валерия, если бы Мариэла никогда не ощутила в себе другую женщину, то и прежняя жизнь, и Олег Середа, и Юрий Орешин стали бы подспудными, грустными и светлыми эпизодами снов. И никогда не появилось бы у Мариэлы безумной цели -- вернуться. Но я-то знаю, что вернуться назад можно! Если не хочет этого сделать Извеков, я смогу сама. Нужно только сделать все правильно. А поскольку все это возможно, нетерпение совершенно законным образом начало глодать меня. И вряд ли кому-нибудь будет под силу удержать меня. -- Мариэла, откуда у тебя этот браслет? -- Это мой браслет. Мой. И не начинай все сначала! Одер в раздражении с размаху швырнул сумку на постель. -- В чем дело? Что это за фокусы, Мари? -- Неужели ты ревнуешь? Лицо Одера вспыхнуло: -- Если бы могла увидеть себя со стороны, ты не спрашивала бы меня об этом! -- А что было бы, если бы я могла себя увидеть? -- Ты поняла бы, что ты стала совершенно другим человеком. -- Да, Одер, я -- другой человек. И мне совершенно все равно, как ты на это посмотришь. Глава 11. Стадион бурлил в предвкушении скорого начала гонки. Небо над трассой было еще затянуто тучами но дождь перестал с час назад, и покрытие осталось лишь чуть влажным. Я сидела на своем обычном месте, у открытой смотровой площадки и наблюдала, как техники возятся с жучком Одера. Что-то вышло из строя в последний момент, поэтому они очень спешили и были крайне озабочены. Одер уже скрылся в раздевалке. Времени на подготовку оставалось в обрез. Минут через десять Фелим, подняв голову от жучка и отыскав меня, махнул рукой на раздевалку: -- Мари, поторопи его, пожалуйста, время уже выходит. Я повесила обратно на подставку переговорную систему и, соскочив с сидения, прошла в раздевалку. Одер был уже в комбинезоне и возился с застежкой. -- Фелим торопит, что ты застрял? Одер пожал плечами: -- Все из рук валится. И вчера, и сегодня. Сам не пойму, что такое. Руки дрожат. -- Не выдумывай, -- я подошла к нему и помогла с застежкой. Полосатый желто-коричневый комбинезон ладно сидел на нем. -- Вот, все в лучшем виде. Кажется, принято решение пройти первые три круга на дождевых колесах. Одер тряхнул головой, отбрасывая назад светлую челку, нетерпеливо сморщился: -- Перестраховщики. Потом терять время на переобувку. Ребята последнее время делают ее слишком медленно. -- Все тебе не так. Не ворчи. Ты стартуешь четвертым. Это совсем неплохо. -- Я не ворчу. Я просто жду, когда ты скажешь мне все? -- он взглянул мне в глаза и отвернулся, надевая перчатки. -- Что я должна сказать? -- С кем ты разговаривала сегодня ночью? -- Ты что, спятил? Это было во сне... -- "Во сне, во сне"! Я только и слышу это! -- Тебе стартовать через десять минут, -- я попробовала уйти от неприятного и, самое главное, совершенно бессмысленного разговора, которому, к тому же, в раздевалке было совсем не место. Одер покачал головой: -- Посмотри, во что ты меня превратила, Мари! -- Что ты ноешь, как капризная баба?! -- возмутилась я. И тут же пожалела о своем выпаде. У Одера даже руки опустились, он посмотрел на меня очень странно и сказал: -- Где ты набралась таких выражений, детка? -- Каких, черт возьми, выражений?! Ты замучил меня своими претензиями, но я же не ною! А могла бы! "Что ты говоришь? С кем ты говоришь? Что ты видишь? Что ты слышишь?" Ты мне надоел! Господи, как же ты мне надоел! Я повернулась, чтобы выйти, но Одер схватил меня. Я резко рванулась и освободилась от его руки: -- Не трогай меня больше своими руками. Никогда! Нигде! Ты понял?! -- Но, Мариэла!.. -- Одер развел руками. -- Господи, что же это происходит?! -- Я тебе потом объясню. -- Нет, сейчас! -- он решительно подступил ко мне. Я сдерживалась изо всех сил. Но, видимо, что не дано, то не дано. Слишком напряженные и издерганные за последние недели нервы не выдержали. -- Хочешь сейчас?! Я скажу. Тебе очень не понравится, но я скажу... Я собираюсь уйти, Одер. -- Что значит "уйти"? Куда? -- От тебя, от всех. Вообще уйти отсюда. Далеко. -- Что ты несешь? -- растерялся Одер. -- Я зря обижаюсь на тебя, ты совершенно больна, бедняжка! Ты безумна, девочка... Он сделал попытку обнять меня, но я ударила его по рукам: -- Ты зря так думаешь! -- Но, Мариэла!.. -- Я больше не Мариэла! Ты сам тогда сказал: я совсем другой человек. Я не Мариэла. И у меня другая жизнь. В ней нет тебя. Ты мне в ней не нужен! Одер побледнел. Он то надевал, то снимал перчатки, нервно теребя их. -- Его зовут Олег? -- уточнил он. -- А ты догадлив, оказывается. И не ломай себе голову над тем, откуда он взялся, это бесполезно. -- На это мне наплевать. Мне хотелось бы знать другое, откуда ты взялась такая... -- произнес он и, оттолкнув меня от двери, вышел из раздевалки. Мне стало гадко и стыдно. Получилось не просто некрасиво, а глупо и мелко. Недостойно. Но что сделано, то сделано. Следующий разговор будет легче и спокойнее. Я искренне собралась провести его именно так. Когда я выбралась на свой наблюдательный пункт, машины с гонщиками уже стояли на стартовой позиции, с включенными двигателями. Я поспешно надела наушники. -- Одер, будь полегче с передачами... -- произнес Фелим. Ответа не было. -- Одер, слышишь? -- вставил диспетчер. Но Одер молчал. -- Виттмар, проснись. Пошел отсчет. Запищал стартовый таймер. Машины рванули с места. Первые три круга пролетели быстро. После них жучки по очереди стали залезать в боксы на смену шин. Трасса уже была высушена самими машинами, и теперь ничто не должно было сдерживать азартный напор гонки. Пока жучки переобувались, желто-коричневая машина Одера вышла на первую позицию. Наращивая скорость, он бросился в отрыв. Команда недоумевала и неистовствовала. Одер не отвечал на призывы, игнорируя всех, кто к нему обращался, летел и летел вперед. -- Он что, собрался всю трассу пройти на дождевиках? -- недоумевал Фелим. -- Это выйдет ему боком, -- сокрушался диспетчер. -- Одер, все готово, мы ждем тебя. Подтверди остановку. -- Заткнитесь, -- пришел угрюмый ответ. -- Я сам решу, когда заезжать. Что-то нехорошее шевельнулось у меня в груди. Я поняла, что Одер расстроен, но очень не хотела, чтобы он нарвался из-за этого на неприятности. Одер намного опередил тех, кто, сменив шины, кинулся за ним в погоню. -- Одер, разрыв тридцать секунд, -- предупредил Фелим. -- Не дури, Одер. Хватит, заезжай. Ответа не было. Время шло. Никогда я еще не видела такого. Никто не решался так гнать на дождевиках. -- Ты надорвешь движок, парень, -- заметил кто-то из инженеров. -- Отрыв тридцать восемь секунд, -- следом напомнил Фелим. -- Через два круга встречайте, -- коротко отозвался Одер. Я немного перевела дух. Значит, он еще отдавал себе отчет в том, что делал. Бокс ожил, механики заняли свои места. Желто-коричневый жучок влетел на разметку и замер. Три секунды. Пять. Восемь... Что-то долго. Тринадцать. Жучок полетел дальше. Ребята утирали пот, переругиваясь друг с другом. Нервозность не проходила. -- Что этот чертов придурок затеял? -- чья-то недоуменная реплика риторически повисла в воздухе. -- Чертов придурок затеял сделать их всех, -- последовал глухой ответ Одера. Побывав в боксе, он сохранил лидерство. Группа преследователей приблизилась и теперь шла с отрывом в десять секунд, но это тоже было значительное преимущество. Одер, видимо, так не считал. Он набирал обороты. Круговые, попадавшиеся ему на пути, испуганно шарахались к бровке, пропуская бешено несущегося лидера и не желая быть смятыми. -- Кажется, это предел, -- услышала я среди прочих возгласов замечание специалиста, что следил по телеметрии за поведением машины. -- Он дожал ее до упора. Я же говорил: нельзя рвать с места... -- Одер, ты слышишь? -- озабоченно спросил Фелим. -- Пощади машину, это может плохо кончиться. -- Я слышу, -- отозвался Одер по-прежнему ровным голосом. Он упорно летел вперед. Но я уже видела, как машина несколько раз "встала", не отреагировав, видимо, на очередное ускорение, которое Одер решил ей придать. Эти едва уловимые глазом дергания означали,, что из машины преждевременно выжаты все соки. Одер все-таки сорвал движок, прорываясь вперед посуху на дождевиках. Преследователи круг за кругом отыгрывали секунды. -- Одер, отрыв четыре секунды. -- Я вижу, -- бесстрастно отозвался он. Прекратились все разговоры в боксе. Все напряженно смотрели за отчаянными попытками машины подчиниться неуемному гонщику. Жучок, идущий вторым, уже перестроился из хвоста в параллельную позицию и наращивал скорость, секунда за секундой подтягиваясь вровень с машиной Одера. До финиша оставалось семь кругов. Сущий пустяк. Все говорило за то, что Одеру не удержаться. Соперник был уже на полкорпуса впереди... -- Боже, что он делает?! -- зазвенел паническим ужасом голос телеметриста. Желто-коричневый жучок почти прыгнул вперед, оставив позади соперника. Разрыв увеличивался. Два метра между машинами. Три... Пять... Впереди плелся круговой. Одер рванул на обгон, вместо того, чтобы подождать, пока его пропустят... Все произошло в две секунды. Никто не успел и глазом моргнуть, как веселый полосатый жучок попал передним колесом на антикрыло кругового и взвился в воздух, завертевшись веретеном... Машина летела по воздуху, задевая за покрытие трассы и высекая снопы искр. Следовавшие за ней жучки кинулись врассыпную, предусмотрительно выскакивая на обочину и врезаясь в резиновые заграждения. Только машина, шедшая второй, не успела никуда свернуть и врезалась в жучок Одера как раз в тот момент, когда взлетевшая машина рухнула посреди трассы. Раздался взрыв, повалил дым, полетели в разные стороны клочки металла... Я видела, как с разных сторон к месту аварии бросилось множество людей. Как гонщики вылезают из своих машин и бегут к горящим факелам посреди трассы, пытаясь хоть чем-то помочь попавшим в беду товарищам. Но я не могла даже сдвинуться с места. Если бы там был кто-нибудь другой, а не Одер, я помчалась бы туда вслед за всеми, но... Я отказывалась поверить, что такое могло произойти с Одером. Этого не могло быть... В несколько секунд спасатели погасили пламя. Клубы пены летали над десятками голов. Я, наконец, смогла встать и сделать несколько шагов. Я пошла туда, все же пошла, не веря, что это все-таки произошло... Меня мутило от страха и холодной нехорошей тревоги. Когда я добралась до места аварии, люди уже расходились, чтобы помочь каждый своей команде откатить машины в боксы. У останков двух жучков суетились спасатели и врачи. Двое поддерживали окровавленного парня, пилота второй машины. Он был ранен, но жив, и даже сам переставлял ноги. Я не сразу узнала в смятой обгорелой куче металла и резины машину Одера. То, что от нее осталось, не оставляло абсолютно никакой надежды... Несколько спасателей с помощью какого-то оборудования пытались разрезать искореженный корпус. Откуда-то из группы столпившихся вокруг людей прямо на меня выбрался Фелим, совершенно потрясенный и бледный. Он, вроде бы, не сразу узнал меня, но, видя, что я пытаюсь подобраться к самой машине, решительно оттащил меня в сторону: -- Не надо, Мари, не лезь... -- Он жив? Фелим покачал головой: -- Какое там... Он погиб почти сразу при взрыве... Все сплющено, ребята пытаются извлечь тело... -- Я хочу его увидеть! Фелим крепко ухватил меня за плечи и окликнул одного из ребят, вертевшихся тут же: -- Грилл, я уезжаю, позвоните мне домой... Не обращая внимания на мои протесты, Фелим потащил меня прочь от трассы. Только когда мы были уже далеко от места аварии, и я, оглядываясь, заметила тучу сбежавшихся репортеров, я поняла, от чего избавил меня Фелим. Проведя меня через проход между трибунами прямо на стоянку, Фелим открыл свою машину и затолкал меня внутрь. Я утонула в высокой мягкой спинке сидения. Фелим исчез куда-то, бросив меня одну в машине. Пошел дождь, крупные капли колотили в стекла и крышу, ручейками стекали вниз. Небо плакало вместо меня. Я сама себе удивлялась, но несмотря на то, что тоска и боль не давали вздохнуть, плакать не хотелось. Я думала о том, убрали ли с трассы машину, о том, будут ли сегодня возобновлять этап, о том, насколько серьезны травмы того, второго участника столкновения. Но об Одере я боялась даже подумать. Мне не хотелось представлять себе покалеченный труп. Хорошо, что Фелим увел меня, и я не видела ничего. Я хотела запомнить его живым. Я знала, что его душа сейчас где-то здесь, рядом со мной, наверное, ему все так же больно после нашей гадкой ссоры. -- Ты здесь, Одер?.. Я знаю, ты меня слышишь... Зачем ты поверил мне там, в раздевалке? Не поверил бы, остался бы жив... Глупый... Конечно, никто мне не ответил. Но я знала, что он меня слышал. Пришел Фелим, сел на свое место, озабоченно взглянул на меня: -- Как ты, Мари? -- Что там? Фелим вздохнул, сунул ключи в замок и завел двигатель. -- Что может быть там?.. Эх, Одер, как же ты мог выкинуть такое свинство... -- Не вини его, он этого не заслужил, -- отозвалась я. -- Мари, девочка, прости, но у меня может быть свое мнение. Он не мог не знать, во что может вылиться его сумасбродство... -- Фелим стронул машину и вырулил на шоссе. -- И теперь вот его больше нет... -- Теперь он будет жить где-нибудь далеко отсюда. И будет любить тебя, Фелим, и ненавидеть меня... Фелим мельком взглянул на меня, боясь надолго отвести глаза от мокрого шоссе. -- Мари, я прошу тебя... Что ты такое говоришь?.. Я протянула руку и включила видеоприемник. Ну, конечно, последние новости уже пошли в эфир. -- ...Страшная трагедия разыгралась всего четверть часа назад на трассе очередного этапа автогонок в классе "торнадо". Лидер чемпионата Одер Виттмар и Сэл Росси, занимавший до сегодняшнего дня третью позицию, закончили яростное единоборство на трассе серьезной аварией, которая стоила жизни любимцу поклонников и поклонниц автоспорта. Одер Виттмар погиб в кабине своего жучка за шесть кругов до финиша. По утверждениям специалистов, он вел гонку слишком рискованно и безрассудно, словно рвался к этому трагическому финалу. Поговаривают, что цепь неудач на нескольких последних этапах чемпионата, которые преследовали Виттмара, была следствием его личных неприятностей. Всем известно, что три месяца назад Виттмар женился на самой красивой и самой богатой наследнице нашего города. Но вскоре стало ясно, что блестящая партия не принесла счастья известному автогонщику... Как печально сознавать, что жизнь гонщика может зависеть не только от собственного мастерства и опыта, не только от качества и уровня техники, но и от капризов богатых красавиц... -- Сволочи!! -- Фелим вырубил приемник, едва не разбив его. Его руки, сжимающие руль, побелели. -- Я найду ту гадину, которая распустила язык перед репортерами, и убью своими руками!.. -- А ведь они правы, Фелим, -- констатировала я. Да, они были правы. Это очередная неосторожная проделка Кати Орешиной. Она забыла, что для Мариэлы Одер кое-что значил. Вернее, не забыла, но позволила себе пренебречь такой мелочью. Пренебречь жизнью молодого красивого парня, не делавшего своим друзьям ничего дурного, только добро. Я ненавидела лютой ненавистью эту глупую куклу Мариэлу. Правы, правы эти чертовы репортеры. Во всем правы. Мариэла позволила Екатерине отобрать у нее все: ее чувства, ее мысли, ее желания, ее привязанности и заменить их своими. Поэтому Мариэла должна получить то, что заслужила. -- Мари, ты не в себе, -- заметил Фелим. -- Я начинаю за тебя бояться. -- Почему? -- равнодушно спросила я. -- Извини, но реакции у тебя не совсем нормальные... -- Не суди по себе... -- А я сужу по себе! -- вскипел вдруг Фелим. -- Мне и то расплакаться хочется, потому что я совершенно убит... -- Остановись, пожалуйста. Фелим затормозил. -- На той стороне аптека. Пойди и купи для меня лекарство. -- Какое? -- раздраженно спросил Фелим. -- Объяснишь, в чем дело. Тебе посоветуют. Мне плохо, мне нужно что-нибудь сильнодействующее. -- Ну, подожди тогда, -- Фелим вышел из машины, накинул капюшон на голову и побежал через дорогу к аптеке. А я сразу же провалилась в забытье. И сразу же поняла, что я под пристальным вниманием человека, влезшего в мой бредовый сон. "Ты зря надеешься, что Фелим позволит тебе проглотить всю упаковку сразу. Он не так глуп", -- ясно и четко прозвучал в моей голове знакомый голос. -- Зачем ты подсматриваешь, Извеков? Если бы ты забрал меня с собой, ничего этого не было бы. "Тебе не кажется, Катя, что ты набралась у меня слишком дурных манер. Умоляю тебя, не повторяй моих ошибок, уж я-то знаю, о чем говорю. Ну что за дела ты там творишь?.." Я с усилием открыла глаза, но не могла в точности определить, проснулась ли я полностью. Фелима в машине еще не было, а дождь вовсю хлестал по стеклу. -- Зато теперь меня ничто не держит здесь. И ты плохо меня знаешь, если думаешь, что меня теперь что-то остановит. Таблетки не единственное, что может мне помочь. Есть и еще способы... Мой взгляд остановился на ключах, все еще покачивающихся в замке зажигания. Мой сон превратился в бред. Я видела все наяву, но мне чудился взвинченный голос Извекова: "Катя, поверь мне, не стоит этого делать!" Я пересела на место водителя и повернула ключ. Машина Фелима была отменным экземпляром. И хорошо вела себя на мокром шоссе. Даже на большой скорости. Я выжала газ до конца. Так, как это сделал Одер. Может, он все еще видел меня? Тогда он должен меня понять. "Катерина, брось. Остановись. Вернись обратно." -- Нет, Валерий. Здесь за поворотом есть один очень симпатичный обрыв... Пройдя поворот, я решительно повернула руль, разворачивая машину в пропасть... Падение продолжалось секунд пять. Первый удар о скалу был скользящим, но я все-таки разбила голову об оконное стекло дверцы. Боль была ощутимой, но через пару секунд сильнейший удар встряхнул меня, и невыносимая жгучая боль возникла и почти сразу растаяла вместе со страхом и отчаянием... А вместо этого видения неторопливо, тихо, отвлеченно и ненавязчиво проходили друг за другом. И все лица, лица, знакомые и незнакомые... Картины сменяли одна другую. Возмущенный, оскорбленный моими выпадами Одер. А потом искореженный жучок и изуродованное тело молодого светловолосого парня... Лазающий по развалинам Рая Олег. Сердитый и раздраженный Юрка... Могила рыжего спаниэля в колючих зарослях... Машины дорожной службы, сгрудившиеся на краю обрыва. Обломки красного спортивного автомобиля, раскиданные повсюду на дне пропасти... Фелим, сидящий на камне под непрекращающим поливать дождем и закрывший лицо руками. Слезы просились наружу, но что-то не давало им вырваться. Как-то совершенно незаметно я поняла, что проснулась. Было холодно. Я покрутила головой. Что-то мешало движениям, шею тянуло. Я открыла глаза и с удивлением обнаружила, что левый глаз забинтован. Потрогав повязку, я убедилась, что вся голова похожа на кокон. Щека и шея с левой стороны не сильно, но ощутимо поднывали. Я села и огляделась. Все в порядке. Моя камера. Только на полу грязь, какие-то клочки, куски, щепки. Словно после побоища. Звякнул замок. Кельстер отворил дверь и хмуро взглянул на меня. Его маленькие недобрые глаза обвели комнату. Мне захотелось плюнуть в его ненавистную физиономию или запустить чем-нибудь, но снова нарываться на побои мне не хотелось. Кельстер был существом бесцеремонным, и бил, не раздумывая. -- Очухалась? Дура ненормальная. -- Я пить хочу, -- отозвалась я, чувствуя нестерпимую жажду. Словно у меня несколько дней во рту не было ни капли. Кельстер вернулся в коридор, и вошел ко мне уже со стаканом. Я потянулась к нему рукой. -- Ну-ну, руки назад! -- рявкнул он и, дождавшись, пока я убрала руки, ткнул стакан мне в губы. Так было неудобно, и вода лилась мимо, оставляя мокрые пятна на рубашке. Сделав несколько глотков, я отстранилась. -- Почему на мне бинт? -- Не помнишь? Ну, естественно, -- хмыкнул Кельстер и наподдал ногой какие-то обломки. -- Разнесла все неделю назад, Даррине в волосы вцепилась. А потом разбила посуду, сломала ложку, кричала, что виновата в смерти какого-то Одера, почему-то расцарапала сама себе физиономию этой самой ложкой... Конечно, теперь ты этого не помнишь. -- А вот в этом ты, Кельстер, ошибаешься. Я очень многое помню, -- я встала и обошла вокруг стола. На нем стояла табуретка с надломленной ножкой и валялся мусор. -- Я хочу, чтобы отсюда убрали эту грязь. -- Что-о-о? -- Кельстер лишился дара речи. Его толстый живот возмущенно заколыхался, а челюсть отвисла. -- Убрать? Грязь? Давно ли тебе появилось дело до грязи? -- И я хочу зеркало. Кельстер шумно сглотнул и, задом толкнув дверь, поспешно выскочил в коридор. Пусть бесится. Сейчас поднимет шум. Закричит, что ненормальная дура еще больше свихнулась. Зеркало требует. Зеркало мне было сейчас необходимо. Мне нужно было увидеть, какой же окончательный облик приобрела Катька Орешина. То, что я осознала себя в ту же секунду, как пришла в себя, не удивило меня ни капельки. Как говорится, первый блин комом, зато второй -- как по маслу. Но главная причина была, по-видимому, в самой личности. Рэста. У нее не было ничего: ни судьбы, ни памяти, ни целей, ни мыслей. Недаром же ее держали в такой конуре: высокий потолок, мрачные зеленые стены, битая плитка на полу. И холод. За несколько минут после пробуждения я продрогла, и мне ничего не оставалось, как завернуться в тонкое байковое одеяло. Интересно, что это все-таки за заведение, почему меня здесь держат? Я никогда не спрашивала об этом у Кельстера. Впрочем, этот жирный боров все равно не стал бы ничего мне говорить. К тому же я поняла, что слишком ненавижу его, чтобы опускаться до расспросов. Ситуация была более, чем любопытная. Я прекрасно помнила все про себя: все, что было со мной, как с Катей, все, что было со мной, как с Мариэлой. Но я почти ничего не могла припомнить о Рэсте. Словно и не было такой. А Рэста хорошо помнила обеих девушек. Она не просто помнила их, она все время видела их во сне и ощущала себя по очереди то одной, то другой. Она пропускала через себя все, что происходило с ними двумя. Может, такое положение вещей было даже выгодным? Ведь не возникало ничего лишнего, ничего, что сковывало бы теперь мои действия, Теперь придется по порядку выяснять, где я, что я такое, почему я здесь. И самое главное, как далеко отсюда дверь в мой мир, и как можно ее открыть. Столько раз я слышала от Валерия о дверях, но его полунамеки так и не объяснили мне, как это -- открывать двери. Никакой перемены в своем состоянии, никаких необычайных способностей у меня не возникало. Преимущества единого сознания как-то не спешили о себе заявлять. Хорошо бы сейчас быть не одной, а вместе с кем-нибудь, кто смог бы помочь хотя бы советом. Но увы. Сама захотела, сама и расхлебывай. Мне вдруг стало страшно. Я подумала об этом, и тут же пришла четкая насмешливая реплика Извекова: "Вот тебе и с добрым утром! Падать в пропасть она не боялась, а тут струсила!" И это уже не был навеянный сон, это был четкий контакт, такой же, на какой я была способна в Раю. -- Привет, Валера! Ты где? -- я обрадовалась, что он по-прежнему связан со мной. "Я у себя. В "каменном мешке", ты же знаешь." -- А где я? "Я понятия не имею. Мне не видно ничего. Визуальный контакт не получается. Я только по-прежнему могу поговорить с тобой, и только." -- Как мне найти путь домой, Валерий? Он молчал. Наконец, ответил: "Не думай, что я и здесь буду стараться тебя задержать. Там у тебя не то место, где стоило бы задержаться. Но помочь тебе я пока ничем не могу. Ты почувствуешь сама, когда нужная дверь будет близко..." Дверь в камеру распахнулась, и высокая женщина в черном стремительно вошла ко мне. Эти блестящие глаза и челка с нанизанными на нее бусинками были мне уже хорошо знакомы. Вот и она. Это было неожиданно, но приятно, и возможно, что вполне закономерно. Наконец-то, мои путешествия и броски из одного состояния в другое достигли хоть какой-то осмысленной точки. -- Кельстер сказал, что тебе лучше, -- осторожно заметила она. Входную дверь она оставила открытой, а из коридора за нами пристально наблюдал Кельстер. Что это могло означать? Только то, что меня боялись. Это радовало. Если боятся, значит, имеют основания. Значит, мы их чем-нибудь да возьмем! -- Я бы не сказала, что мне лучше. Мне холодно, у меня болит голова, я хочу есть. Наконец, мне надоел этот свинарник, -- я кивнула на пол. -- Что ж, возьми и убери сама, -- серьезно сказала Даррина. Похоже, она хотела посмотреть на мое дальнейшее поведение, чтобы разобраться, действительно ли с Рэстой произошла перемена, та самая, которой они ждали и боялись. -- Еще чего?! Я что, по собственной воле тут сижу? Кто меня сюда посадил, тот пусть и убирает. -- Кельстер! -- крикнула она. Тюремщик высунулся, и Даррина коротко приказала: -- Наведи здесь порядок. -- В смысле?.. -- Кельстер неопределенно помахал рукой. -- Как положено, -- строго приказала Даррина. -- Чтобы к нашему возвращению все было в полном порядке. Пойдем со мной. Я встала и шагнула вслед за ней. -- Оставь одеяло, -- брезгливо поморщилась Даррина. -- Ну уж нет. Во-первых, мне холодно. Во-вторых, моя одежда в таком состоянии, что лучше ее чем-нибудь прикрыть. Еще я просила зеркало. -- Тому, с кем ты будешь разговаривать, абсолютно безразлично, как ты выглядишь, -- отрезала Даррина. -- Если хочешь, можешь идти с этой тряпкой, только поторопись. Виллен ждать не любит. Кроме того, что Виллен не любит ждать, я знала о нем еще кое-что. Я знала, что он не любит шутить. Такое впечатление оставили у меня слова Даррины, сказанные ею тогда, когда она угрожала Извекову. Ничего другого о Виллене мне пока не было известно. Мы вышли в коридор, и Даррина молча указала направление. Я, запахнувшись в одеяло, пошла вперед. Может быть, мне показалось, но Рэста была вроде бы выше ростом, чем Катя и Мариэла. Грязные, неопределенного цвета волосы, торчавшие из-под бинтов с правой стороны, не очень-то радовали меня, но я надеялась, что меня не долго продержат в этом свинском состоянии. Даррина шла сзади, и ее каблуки звонко постукивали, и эхо разносило звук во все стороны коридора. Блестящие однотонные стены, двери, ответвления коридоров. Какой-то большой муравейник, то ли тюрьма, то ли больница. Рэста никогда не знала, что это. Но Катя узнает. Прогулка по коридорам была долгой и запутанной. Вряд ли Даррина специально плутала по закоулкам, скорее всего, здесь просто иначе до цели было не добраться. Стены коридоров постоянно меняли свой цвет, Тот коридор, куда мы, наконец, добрались, являвшийся, видимо, целью нашего путешествия, был светлым и многолюдным. Десятки мужчин и женщин самых разных возрастов перемещались по нему, сталкиваясь поминутно друг с другом, и не обращая друг на друга никакого внимания. Большинство из них были в блестящей черной униформе и при оружии. Катя никогда не видела подобного оружия. Было даже непонятно, на каком принципе оно основано, но на огнестрельное оно не походило. Рэста могла бы, конечно, припомнить, что это и с чем его едят. Но у бедняжки Рэсты, скорее всего, совершенно не было мозгов. Тем не менее, на нас обратили внимание. Возможно, им нечасто приходилось видеть подобные экземпляры. Но, едва мы прошли несколько метров, стало ясно, что внимания удостаивают отнюдь не меня. Все непременно поднимали глаза и бросали на мою спутницу встревоженные, а порой заискивающие взгляды. Похоже, меня сопровождало далеко не последнее лицо в этом королевстве запутанных коридоров. Мы свернули еще раз и вышли в просторный холл, где по углам стояли мужчины с каменными лицами в извечной позе скучающего телохранителя: ноги на ширине плеч, руки за спиной, ни малейшего проблеска мысли в глазах. Но я знала, насколько бывает обманчиво такое обличье. Стоит только "запахнуть жареным", как сразу заиграют мышцы, готовые к любому действию, заблестят глаза, от которых не укроется ни одно движение. И вместо безмозглого, тупого на вид существа, вы будете иметь дело со сжатой пружиной, подчиняющейся опыту, навыку, острому уму и безошибочной интуиции. То есть с тем, что называется профессионалом. Охрана молча и равнодушно оглядела нас, их лица не выразили удивления. Даррина, не останавливаясь и не произнося ни слова, подошла к высокой двери и решительно приложила руку к индикатору замка. Замок пискнул, и дверь отворилась. -- Проходи, -- она резко взмахнула рукой. Это был большой светлый зал, отделанный желто-медовыми плитами, без всяких прикрас, штор и прочей ерунды. Большой стол-кольцо, несколько кресел вокруг, какой-то видеоприбор с огромным полированным экраном. -- Стой, -- скомандовала Даррина и повернулась к высокому мужчине, шагнувшему к нам откуда-то из бокового выхода. Когда мужчина приблизился, Даррина положила правую ладонь на левое плечо и низко склонила голову перед ним. -- Ну, -- мужчина нетерпеливо отмахнулся от ритуального приветствия. -- Что это за чучело ты мне привела? У него был низкий густой голос, который совершенно не вязался с его внешностью. На вид ему было не больше сорока. Породистое умное лицо человека, знающего цену себе и другим. Нос с небольшой горбинкой, губы четкого рисунка, глаза... Его глаза были мне знакомы. Темно-карие, блестящие, неподвижные. И короткие белесо-бесцветные с рыжинкой волосы. -- Это та самая женщина, о которой я тебе сообщила. -- Ты специально ее так одела? -- недовольно заметил мужчина. -- Но, Виллен, я поспешила привести ее сразу, как только мы узнали о ее преображении. Мне не хотелось терять время на то, чтобы наводить лоск... -- Что ж, тебе придется потерять на это время после нашего разговора, -- бесстрастно заметил Виллен. -- Почему она так выглядит? -- Почти всю свою жизнь она была диким зверенышем с редкими проблесками связного мироощущения. Но и тогда она жила чьей-то чужой жизнью. Неделю назад она устроила разгром в своей комнате и сама себя покалечила. Мы не смогли до конца понять, что с ней было, но очнувшись, она преобразилась. Это очевидно. Сейчас она так же разумна, как и мы с тобой. И я думаю, что ей очень интересен этот разговор, -- закончила Даррина. -- Как твое имя? -- повернулся ко мне Вилле. -- У меня их несколько. Виллен пожал плечами и посмотрел на Даррину. Она нервно шевельнулась. Я вдруг поняла, что за все время ни Кельстер, ни Даррина не назвали меня по имени. -- Никто не знает ее имени, оно исчезло из всех возможных источников информации... -- Но вы же как-то называли ее, -- раздраженно заметил Виллен. -- Никак, -- растерялась Даррина. Но я знала, что и она, и Кельстер, находили для меня самые сочные эпитеты. Оказывается, только я помнила свое имя. Непонятно только, как оно могло сохраниться в моей памяти и остаться для всех тайной. -- Если ты согласишься поговорить наедине, я скажу тебе мое имя, -- обратилась я к Виллену. Он кивнул и жестом указал Даррине на дверь. Даррина вспыхнула, ее губы обиженно изогнулись, но четко повторив ритуальный поклон, она вышла из зала, стуча каблуками. -- Итак? -- Виллен дождался, пока дверь за Дарриной закроется. -- Сначала я хочу сесть. -- Пока я не сяду, ты будешь говорить со мной стоя, -- отрезал он и повторил: -- Говори то, что собиралась. -- Я собиралась узнать, где я и зачем меня мучали всю жизнь. Я хочу знать, что теперь собираются со мной делать. Я хочу знать, кто ты такой, Виллен. Виллен смотрел на меня равнодушно, без гнева и без улыбки. Похоже, что мои вопросы не показались ему чрезмерным любопытством. Скорее всего, он не раз беседовал с теми, кто испытал "преображение". Слово-то какое вычурное, так и отдает некой возвышенной религиозностью. -- Я верховный иерарх реальностей, -- спокойно ответил Виллен. -- Каких реальностей? -- Всех, -- бесстрастно пояснил Виллен. В его словах и тоне голоса не было ни тени пафоса или спеси. Он говорил о совершенно естественной, обыденной вещи. -- Только вот они об этом, кажется, не знают, -- улыбнулась я. От улыбки еще сильнее заболела щека и снова захотелось пить. -- В том не наша вина, скорее наша беда, -- серьезно ответил Виллен. -- Но все мы здесь живем для того, чтобы они, наконец, об этом узнали. А вернее, вспомнили. -- Ну а я тут при чем? -- во рту пересохло так, что казалось, рот и горло выстланы наждаком. Голова заныла, будто полая труба, по которой ударили чем-то железным. Я физически ощущала эту вибрацию и гул. -- То, что произошло сегодня с тобой -- событие редкое и долгожданное, -- произнес Виллен. Он смотрел на меня, но то ли бинты и мой неопрятный вид мешали ему разглядеть, в каком я состоянии, то ли мое состояние его совершенно не трогало. Я склонялась ко второму варианту. Между тем, Виллен продолжал: -- Среди нас очень редко рождаются люди с разделенным и рассеянным сознанием. Наша реальность -- источник мощной силы для всех миров. Наши люди получают в ней единое сознание. Мы призваны вести за собой и контролировать все витки жизни в каждой реальности, которая существует в общей спирали человеческих цивилизаций. И так было всегда. Но когда-то, вследствие трагической ошибки, мы потеряли физический доступ в иные реальности... Я поняла, что если повествование начнется от Адама, то через несколько минут я не выдержу и упаду без сил прямо посреди кабинета. Или верховный иерарх решил, что коль скоро я прошла преображение, то теперь мое ставшее цельным сознание может выдержать все, и на него можно сразу повесить ворох новой информации? Да, конечно, то, что он говорил, было прямым ответом на мой прозвучавший вопрос, но я уже сомневалась, что смогу переварить все это сразу. -- ...Потеряв возможность перемещаться в реальностях, наши далекие предки стали искать выход. Стало ясно, что все мы, несмотря на целостность и силу сознания, способны вступать в телепатические контакты с индивидуумами в любой реальности, но не способны нащупать ни одной двери из нашего Первого мира в иные миры. Одно время даже думали, что все потеряно навсегда. Но никакие трагические ошибки не могут повернуть вспять закон витков жизни. Мы обнаружили, что люди иных реальностей, не имеющие аналогов, могут искать и открывать двери. Сначала это казалось вздорным и нелогичным. Человек, сделавший это открытие, долгое время был презираем и считался невеждой. Но факт остался фактом. Те, кто жил в иных реальностях, могли при определенных условиях открывать двери. Мы же окончательно утратили эту возможность... -- Виллен, наконец, подошел к креслу и медленно сел в него. Я осталась стоять. -- ...Позже возникло предположение, что человек нашего мира, имевший аналоги и прошедший здесь преображение, сможет нащупать дверь отсюда, изнутри Первого мира. Каким-то необъяснимым образом опыт жизни в иных мирах должен дать возможность реализовать полностью все созидательные силы личности. Мы же застыли, словно вырождаясь. Цельные, сильные натуры оказались беспомощны перед стенами миров. И вот, безумные, ущербные люди, столь же редко рождающиеся у нас, сколь и единые сознания в других, вторичных реальностях, оказались нашим последним шансом обрести прежние свойства нашей цивилизации. Мы искали таких людей веками. Как правило, мы сразу же помещаем их под наблюдение в надежде, что преображение наступит достаточно быстро. Но увы, за долгое, долгое время у нас ничего не получалось. Имея слишком много аналогов, наши подопечные успевали либо стать глубокими стариками, уже ни на что не способными, либо умирали и вовсе не дождавшись преображения, то есть того момента, когда в их теле воссоединится все сознание целиком. Ты одна из немногих за несколько тысячелетий и первая за несколько веков, кто достиг преображения в столь созидательном возрасте, что у нас появилась серьезная надежда... Конечно, мы пробовали использовать и другие шансы. Мы искали единые личности, где бы они ни жили, связывались с ними, давали им возможность осознать свои неординарные способности, пытались направить их деятельность в нужное русло. Мы побуждали их не просто витать в облаках своих осязаемых снов, но и открывать двери. Любые двери. Мы надеялись, что таким образом, рано или поздно, они наткнутся на наши стены и пробьют их для нас. На протяжении нескольких веков у нас ничего не получалось. Потом в одной из реальностей нашли очень перспективного мальчишку... Голос Виллена стал тише и глуше, сначала мне показалось, что это он почему-то изменил тембр голоса, но вскоре все стало ясно -- я отключалась. Медленно, стараясь не упасть, я опустилась на пол, поджав ноги. Виллен проследил за мной, прервав на несколько секунд свою лекцию. Затем, удостоверившись, что я смотрю на него и вроде бы слушаю, он продолжил: -- У него был один аналог. Но, к нашей удаче, аналог рано умер в своей реальности, и процесс вовлечения паренька в нашу орбиту прошел удачно. Парень оказался в высшей степени гипнабильным. Его мозг творил чудеса с окружающими его сознаниями, он освоил телепатию, управление разрозненными частями как свободного, так и частично связанного сознания, даже зомбирование. Он с легкостью отыскивал и открывал двери, причем для этого ему не нужно было перемещаться в пространстве: он находил их на достаточно ограниченной территории. И при всем при этом он был настолько внушаем, что нам удалось закрыть от него источник, из которого к нему поступала информация. Путем тщательных маневров и гипноза на уровне подсознания нам удалось перевести в его распоряжение крупную сумму финансовых средств, и наш подопечный создал на месте своего родного города мощный узел, сплошное сопряжение дверей. Он наверняка достучался бы и до нас... Но все нюансы учесть невозможно, даже если делом занята такая опытная женщина, как Даррина. Парень выскользнул из-под нашего влияния. Так и не вникнув до конца в то, чего и кто от него добивался, он свернул все. Разрушил все, созданное не им одним, а всеми нами. И все из-за того, что не смог переступить через некоторые лично его касающиеся нюансы, без которых дело наше было невозможно завершить... До сих пор делаются попытки вернуть его обратно к делу, но он отчаянно сопротивляется... -- Лучше вам оставить Валерия Извекова в покое, -- оборвала я его рассказ. Виллен замолк. Глаза его немного, еле заметно сузились. Он помолчал немного, потом порывисто вскочил с кресла и приблизился ко мне: -- Встань! Я попробовала, но поняла, что не смогу. Он тоже это понял, но прикоснуться ко мне, чтобы поднять на ноги, было, видимо, ниже его достоинства, а тратить время на то, чтобы вызвать охрану, было глупо. Поэтому он опустился на пол рядом со мной и одним пальцем поднял мою голову за подбородок. Единственным незабинтованным глазом я взглянула на него. -- Кажется, я прав. Ты действительно та, кого мы ждали веками. Зачем ты заставила меня рассказывать тебе все то, что знаешь сама? Кто ты? -- Я безумная, грязная девчонка, без имени, без прав, без защиты. Если на меня возлагали такие надежды, почему меня держали в таком скотском состоянии? Почему? -- Не было смысла выдумывать что-то иное, ты не могла бы оценить свое состояние, будь оно даже превосходным, -- Виллен пожал плечами. -- Имя давать тоже не было смысла? -- Имя человеку дается один раз. И оно не должно повторяться. Во всей истории нашей цивилизации не было дано ни одного повторяющегося имени. Имя уникально, как и сама личность. Это в других реальностях миллионы носят одно и то же имя... А мы не могли так роскошествовать и тратить имена на то, чтобы переименовывать безумцев. -- Это сколько же имен надо придумать? -- удивилась я. -- Годятся любые звукосочетания. Да и нас здесь мало, около двух миллионов. Первый мир малочислен... И все имена и судьбы известны... Твое имя было уничтожено при внесении записей. Это странно. И теперь уже ничего нельзя сделать. Тем более, если ты сама забыла свое имя. -- Но я его помню. И я помню высокого сильного человека, который нес меня на руках и несколько раз повторил его мне прежде, чем передал меня в какие-то чужие руки. Я помню и его, и свое имя... Я удивилась, когда начала говорить это. Сначала мне показалось, что я снова под чьим-то внушением, но тут же поняла, что это действительно мои воспоминания. Я помнила себя маленькой девочкой, совсем маленькой, лет четырех-пяти, на руках у пожилого седовласого мужчины. Он бежал со мной по тоннелю. Я вцепилась обеими руками в его плечи и с ужасом смотрела назад, откуда доносился гулкий топот преследователей... Мы спаслись, но он вынужден был оставить меня с какой-то женщиной, перепуганной и безликой, и с юным, но достаточно взрослым парнем. Ни лиц, ни имен этих людей я не помнила. Но того пожилого мужчину... -- Он был высокий, седой и очень крупный, наверное, полный. У него было суровое лицо и жесткие руки... И ветвистый шрам на запястье... Виллен нервно дернулся, хотя лицо его стало разве что чуть более сосредоточенным. Он подался вперед и поторопил: -- Ну, ну, дальше... -- Его звали Варскель. Виллен в задумчивости провел рукой по подбородку и коротко бросил: -- Кто он был тебе? -- Я не помню. Может быть, я и не знала этого никогда, ведь я была безумна и слишком мала. Но этот мужчина не хотел, чтобы я забыла свое имя. Я -- Рэста. Эффект оказался поразительным. Виллен вскочил на ноги, прошел к своему месту за столом, протянул руку к пульту, отдернул ее, снова протянул, опять отдернул и повернулся ко мне. Он был... да, он был смущен и растерян. Я видела его всего лишь в течение нескольких, пусть насыщенных, минут, но успела убедиться, что верховный иерарх -- человек, теряющий самообладание только в исключительных случаях. -- Мое известие оказалось некстати? -- уточнила я. Вместо ответа Виллен бросился ко мне и, крепко схватив меня за плечи, поднял и поставил на ноги. Я взглянула на него и поняла, почему мне знакомы эти карие глаза. Это были глаза Юры. Сейчас Виллен смотрел на меня так, как смотрел Юрка в те минуты, когда я подвергалась опасности. -- Рэста... Никому пока не называй свое имя. Особенно Даррине. Ты поняла? -- он тряхнул меня. -- А в чем все-таки дело? -- я попробовала высвободиться, но он держал меня железной хваткой. -- Дело в том, что мне очень повезло. А тебе наоборот. Остальное я расскажу тебе позже. Он внезапно оставил меня, прошел к пульту на столе и нажал какую-то кнопку. В зал вошел один из дежуривших в холле телохранителей. -- Слушаю, Виллен, -- телохранитель почтительно склонился. Это был крепкий, немного флегматичный на вид мужчина, совершенно бесстрастно готовый выслушать любой приказ хозяина. -- Вот за эту женщину, -- Виллен показал на меня рукой, -- отвечаешь головой с этой секунды и навсегда. Ничто другое отныне тебя не касается. -- Да, Виллен, -- кивнул телохранитель. -- И горе тебе, если она подвергнется хоть малейшей опасности. Или вдруг исчезнет из твоего поля зрения. Я выбрал тебя, Марсен, потому что ты лучший из всех моих людей. -- Да, Виллен, можешь быть спокоен. -- Сейчас ты выведешь ее через второй выход, мимо Даррины. Отведешь ее пока в то помещение, где она содержалась раньше. Затем проследишь, чтобы были готовы комнаты в моем крыле... Отдашь распоряжение, чтобы женщину осмотрел врач и привел в порядок. Вечером доложишь. Марсен ничего не ответил, только склонился перед Вилленом. -- Идите, -- коротко приказал Виллен и отвернулся от нас. Марсен подошел ко мне и положил руку на плечо. Я уже была готова склониться под тяжестью этой руки, но она оказалась мягкой и легкой. Несильно нажимая на мое плечо, Марсен повел меня совершенно в другую сторону от входной двери и подтолкнул к небольшому проему в дальней части зала. Я послушно шагнула туда, поняв, что мне действительно пока нечего бояться. Марсен вывел меня в коридор, и снова началась бесконечная прогулка среди разноцветных стен. Марсен молчал, легкими пожатиями руки направляя меня. Я видела только неподвижный профиль телохранителя: высокий, слегка покатый лоб, низкие густые брови, глубоко посаженные глаза неопределенного цвета, упрямо сжатые губы. Несимпатичный человек. Хотя это не препятствие к тому, чтобы быть лучшим среди прочих. -- Что это за здание? -- спросила я. Он не ответил. -- Я задала вопрос. -- Я не получал распоряжения отвечать на твои вопросы, -- ответил он. -- Но ты не получал распоряжений, запрещающих тебе делать это, -- возразила я. -- В этих стенах лишняя информация -- дополнительный риск, -- отрезал он. Больше он не произнес ни слова. Когда мы пришли, наконец, на тот этаж, где хозяйничал Кельстер, я уже еле держалась на ногах. Рыжий Кельстер распахнул перед нами дверь моей комнаты-камеры. Грязи и битого хлама там уже не было, постель была чисто застелена. Войдя следом, Кельстер оглядел меня и сказал: -- Добро пожаловать, все, как велела Даррина. Теперь ты должна быть довольна... Могла бы и отблагодарить меня за мои старания, как раньше! А?! -- противно хохотнул он, не обращая внимания на Марсена. Мне неожиданно четко вспомнились грязные потные лапы этого рыжего толстяка, от которых безумной Рэсте негде было спастись, его противное, тяжелое жирное пузо... -- Теперь-то ты будешь поласковее, а? -- продолжал хихикать Кельстер и сдернул с меня одеяло, которое я уже едва удерживала на плечах. Одним рывком Марсен схватил Кельстера за пучок жидких рыжих волос и смаху бросил его на стену. Толстяк беспомощно захрипел и сполз по стене на пол. -- Что ты позволяешь себе в присутствии офицера иерархии? -- спокойно произнес Марсен и резко ударил Кельстера ногой по ребрам. -- Если подобное повторится, убью на месте. -- Я тоже офицер иерархии, -- простонал Кельстер, поднимаясь. -- И что я такого сделал? -- Убью на месте, -- повторил Марсен. -- Эта женщина находится под личным покровительством Виллена. По лицу Кельстера стало ясно, что дальнейших вопросов у него не появится. Я с облегчением поняла, что с постоянными домогательствами тюремщика покончено навсегда. Я сделала попытку набросить на плечи упавшее одеяло, но смешанная волна боли, холода, жажды накрыла меня с головой. -- Мне нужен врач, -- пробормотала я, падая на руки Марсена. Глава 12. -- Ты уверена, что можешь ходить? -- Марсен словно нехотя подал мне руку, помогая встать с постели. -- Конечно. Можешь сказать об этом Виллену, если это его интересует. Я оперлась на его руку и сделала несколько шагов. Да, все было в полном порядке. Несколько дней потребовалось врачам Первого мира, чтобы в истощенное тело Рэсты вернулись силы. На мне уже не было грязных неловко наверченных бинтов, но всю левую сторону лица покрывал эластичный лейкопластырь. Все, что мне сейчас хотелось -- это взглянуть на себя в зеркало, которое висело на противоположной стене. Я оттолкнула пуку Марсена и подошла к зеркалу. Боже мой, это оказалось сомнительным удовольствием. Я была худой, заморенной и жалкой. Острые ключицы торчали в расстегнутом вороте, руки тощие и узловатые, как у подростка. Лицо, от природы скорее всего скуластое, было настолько узким и прозрачным, что черты стали гипертрофированно невесомыми и словно небрежно нарисованными на белом мелованном листе. Белесые брови тонкой ниточкой. Узкий, чуть вздернутый нос. Морщины у губ и глаз И... боже! Жидкие, тонкие, разлетающиеся, мягкие от недавнего мытья волосы, сначала бывшие просто грязной бесцветной паклей, оказались совершенно седыми. Ярко-белыми. Только глаза, по-прежнему темно-серые с желтыми прожилками на радужке. Глаза Екатерины Орешиной. Ну и "красавицей" же я стала... Слезы навернулись совершенно по-предательски. Я вытерла их и повернулась к Марсену. Его равнодушное скучающее лицо было практически единственным, что я видела за последние два дня. Я даже успела к нему привыкнуть как к не очень удобному, но необходимому элементу интерьера. -- Я готова, можно идти. -- Не в этом. Тебе нужно переодеться. Виллен прислал тебе костюм. Марсен поднял с пола блестящий пакет и протянул мне. -- Что это? -- я никогда не вскрываю упаковки, мне не предназначенные, -- он повел плечами, отметая мои дальнейшие вопросы. Этот невозмутимый парень выводил меня из себя, пресекая любые мои попытки перейти на более неформальный уровень общения. -- Хорошо, тогда выйди. Он послушно исчез за дверью. Я разорвала мешок. Серая материя, отливающая металлическим блеском, полувоенный фасон. Больше ни на ком за дни, прошедшие с момента моего "преображения", я не видела одежды из ткани такого цвета и фактуры. Она была мягкой и легкой, гладкой на ощупь, как шелк. Замысловатый крой, четкие строчки, а на левой стороне груди -- металлическая эмблема в виде кошки, приготовившейся к прыжку. Я оделась и подошла к зеркалу. Стараясь не обращать внимания на лицо, я оглядела себя со всех сторон и осталась довольна. Узкие брюки и куртка сидели удобно, и в других обстоятельствах я, возможно, понравилась бы сама себе. Марсен постучал в дверь. -- Можно, -- отозвалась я, убирая прежнюю одежду в стенной контейнер. Услышав сзади его шаги, я обернулась. Марсен бросил на меня взгляд, его смуглое лицо побледнело, он поспешно прижал правую руку к левому плечу, низко склонился и замер. -- Что с тобой? -- испугалась я. -- В чем дело? -- Виллен просит поторопиться. Заседание совета начнется через пять минут, -- не разгибаясь, проговорил Марсен. -- Хорошо, пойдем, но ты скажи мне сначала, почему ты... -- Пусть Виллен сам объяснит тебе. Я не имею права рассуждать на темы, не входящие в мои обязанности. -- Ладно, пусть объяснит Виллен, -- сказала я и пошла впереди Марсена к выходу из моих новых апартаментов. Отсюда до зала, в котором я впервые встретилась с Вилленом, было совсем недалеко. Да и обитель самого верховного иерарха была где-то поблизости. И все-таки мы опоздали. Когда Марсен открыл передо мной входную дверь в зал Виллена, вокруг стола уже сидели десятка два человек, мужчин и женщин разного возраста, одетых в костюмы черного и фиолетового цветов. Виллен поднялся из-за стола, и все общество тотчас же вскочило на ноги. Среди остальных я заметила Даррину. Она была чем-то рассержена и обижена, это сразу бросилось мне в глаза. Все присутствующие молчали и до моего появления, но сейчас тишина, казалось, звенела от напряжения. Все взгляды были обращены на меня. Я видела, как лица людей вытягиваются одно за другим, бледнеют, как беспомощно отвисают челюсти, беспокойно ищут себе занятие дрожащие руки. Все переводили глаза с моего лица на мое одеяние. Виллен быстро вышел ко мне навстречу. На нем был точно такой же костюм из серо-серебряного шелка с кошкой на груди. Его лицо было серьезным и сосредоточенным. Он одной рукой взял меня за плечи, другой широко повел, указывая на всех сразу: -- Мы на заседании иерархического совета Первого мира... Представляю всем, кто еще не знает, кого мы дожидались... Моя сестра Рэста! Тишина, казалось, еще явственнее напряглась. Через секунду она была разорвана дружным шуршанием: все два десятка человек исполняли ритуальный поклон, и многие вкладывали в него такое рвение и подобострастие, что я сразу же осознала, в какие заоблачные дали на иерархической лестнице Первого мира меня закинуло. Я была уверена, что Виллен не стал бы сходу представлять меня без достаточных оснований, не будучи уверенным, что прав на мой счет. Да и почему бы Рэсте и вправду не быть сестрой верховного иерарха? Зама-анчиво. И, кажется, опасно. Это имел в виду Виллен, говоря, что мне не повезло? Люди не шевелились, согнувшись в поклоне. Я бросила взгляд на Виллена. Он придирчиво разглядывал членов совета, словно проверял их лояльность. -- Займи свое место рядом со мной, Рэста, -- он взял меня за руку и повел туда, где рядом с его креслом пустовало еще одно. Люди медленно поворачивались, следуя за нашим перемещением по залу. "Зачем ты устроил этот спектакль, Виллен?" -- послала я ему беззвучный укор. Но он никак не отреагировал, хотя я была уверена, что верно нашла его волну. Только когда мы с Вилленом заняли свои места, члены совета позволили себе разогнуться. -- Садитесь, -- коротко разрешил Виллен. Все сели. Недоумевающие, ошарашенные, люди ждали, что скажет иерарх, и каковы будут последствия. Меня же из всей компании интересовала только Даррина. Она смотрела прямо мне в лицо, гнев и ярость, так легко загорающиеся в ней, сейчас полыхали с удвоенной силой. Знала ли она раньше, кто я такая? И знала ли она, кем я была? Это мне еще предстояло выяснить. -- Я собрал вас сегодня для весьма короткого разговора. Во-первых, чтобы представить вас всех сестре. Во-вторых, чтобы объявить, что с сегодняшнего дня я приступаю к форсированию программы "преображение". У нас появился шанс в ближайшем времени получить выход в иную реальность. И третье: я прямо заявляю, что каждый, кто впредь посмеет поднять руку на кого-нибудь из потомков великого Вебстера, будет безжалостно уничтожен. Я знаю, что среди вас есть люди, к этому причастные, и я клянусь памятью моего великого предка, что ни один из злоумышленников не уйдет от расплаты... Все свободны, кроме Даррины. Люди спешили, покидая зал. По очереди они кланялись мне и Виллену, затем быстро уходили, а Виллен вслед им негромко сообщал мне имя и место человека в иерархии. Конечно, я никого не запомнила сразу. Впрочем, меня одолевали сомнения в том, что мне это нужно. Наконец, осталась одна Даррина. Она терпеливо ждала. Виллен тронул мою руку: -- Говори, Рэста. Говори все, что ты хочешь сказать мне о Даррине. И я приму решение. Но учти, сестра, что нет среди наших сканеров лучшего специалиста по контактам с реальностями, чем Даррина. -- Мне не доставляло удовольствия общение с ней до сих пор. Она была груба и жестока со мной, но здесь, видимо, так принято... Поэтому я хочу сказать о другом. Я хочу, чтобы Валерия Извекова оставили в покое раз и навсегда. Даррина вскинула голову: -- Это глупо, иерарх. Все еще можно вернуть. У меня есть для этого несколько рычагов. Я хорошо проработала его окружение... -- Ты плохо проработала его окружение, -- перебила ее я. Она недоуменно вскинула брови. -- Ты не заметила кое-кого в его окружении, с кем тебе лучше не тягаться. -- Ты имеешь в виду того, кто вмешивался в мои контакты? Это случайность, -- не совсем уверенно проговорила Даррина. -- И тем не менее, тебе придется пока прекратить работу с Баллардом, -- решительно сказал Виллен. -- А другую работу? -- спросила Даррина, и в ее словах мне послышалась издевка и скрытая угроза. -- Продолжать, -- ответил Виллен. -- Найди способ завершить ее, отказавшись от услуг Извекова. -- Да, иерарх. Я могу идти? -- усмехнулась Даррина. -- Можешь. Даррина удалилась, гордо подняв голову. В дверях она оглянулась и еще раз скривила полные губы в издевательской усмешке. От Виллена исходили странные волны: тревоги и неловкости. -- Так что же все это значит, Виллен? -- Полагаю, ты о многом догадалась. И о том, что Варскель был нашим отцом, и о том, что чья-то недобрая воля попыталась избавиться от тебя, и только совершенно случайно ты теперь можешь занять подобающее тебе место... -- отозвался Виллен. -- Я говорю о другом, -- перебила я его. -- Ты боишься Даррины, иерарх. -- Но... -- возражения застряли у него в горле. Он покачал головой. -- Я не уверен, могу ли я сразу довериться тебе. -- Полагаю, у тебя нет другого выхода. К тому же, если ты не уверен во мне, зачем ты своими же руками вознес меня так высоко? Я же не подозревала, кто я такая. -- Человек из нашего клана, прямой потомок Вебстера, должен занимать в этом мире свое место. Я не мог поступить с тобой так же подло, как наши враги. Я должен был приблизить тебя. Так требует закон. Но я не уверен, что могу доверить тебе то, что не должно быть на виду... "У тебя нет друзей и доверенных лиц, не так ли?" -- мысленно закончила я. Но никакой реакции на свой зов я снова не ощутила. Внезапно мне стало все ясно. -- Виллен, Даррина одна знает об этом? -- О чем? -- О том, что верховный иерарх реальностей -- не единственный носитель своего сознания. На Виллена жалко было смотреть. Его уверенность в себе растаяла в одно мгновение. -- Некоторые предполагают, но знает только Даррина, -- подавленно произнес он и отвернулся от меня. -- Как ты узнала? -- Почему тебя удивляет, что человек твоего клана, потомок великого Вебстера немного разбирается в таких вещах?.. Чем же еще сканер может шантажировать самого иерарха? К тому же ты дважды не ответил на мой зов. Виллен в растерянности тер подбородок. Его лицо снова стало непроницаемым, но я видела, что его смятение продолжалось. Я это чувствовала. -- Как тебе удавалось скрывать это так долго? -- Только с помощью Даррины, -- ответил он и снова отвернулся от меня. Почему-то он очень старался, чтобы я не видела его лица. -- Поверь мне, у меня нет прошлого в этой жизни, поэтому я не собираюсь ни отбирать у тебя власть, ни делить ее с тобой. -- Я прекрасно представляю, что у тебя совсем другие интересы и намерения. Это еще одна причина, почему я не стал скрывать от тебя, кто ты такая... Это даже хорошо, что твое преображение произошло раньше, чем мое. У меня будет надежный союзник из моего клана. -- Сколько у тебя аналогов? Виллен раздраженно махнул рукой: -- Один единственный. И, что плохо, он практически равный. Если бы я имел хоть маленький перевес, я бы смог ответить на твой зов. -- Ты не прав, -- я помнила, что еще тогда, когда я была оборотнем, я уже могла общаться с Валерием и даже вклинилась в контакт с Дарриной. Но это у меня получилось отнюдь не потому, что львиная доля всей моей силы была именно в Кате, а потому, что вокруг было скопище дверей. -- Чтобы отвечать на призыв наяву, нужно вовсе не иметь аналогов. -- Допустим, -- согласился Виллен. -- Даррина давно ведет человека, от которого зависит мое преображение. Его необходимо убрать как можно скорее. Я не могу продолжать рисковать. В конце концов, даже если за это время все выплывет наружу, со смертью моего аналога я обрету те же качества, что и ты. И смогу сам открывать нужные нам двери. -- Как же вы уберете его? Виллен пожал плечами: -- Даррина меня обнадежила, что это будет достаточно просто. И вот уже более трех лет она с этим возится. Почему-то ей не удалось добиться от Извекова достаточно четких действий тогда, когда это было необходимо. Теперь же Извеков ускользнул, и к тому же я пошел на поводу у тебя, приказав оставить его... -- Не жалей об этом. Извеков все равно не стал бы больше ничего делать. Но объясни мне, почему опять Извеков? -- Мой аналог живет в реальности Извекова. Ты ведь тоже там жила, как я понял? -- Да. Но Валерий говорил мне, что я настоящая находка, что людей с двумя аналогами практически нет... А теперь ты мне говоришь, что там есть человек еще более подходивший для той цели, которую преследовал он. Почему тогда Извеков переключился на меня? Виллен нервно качнул ногой: -- Не путай. Мой аналог не может быть использован. Для того, чтобы подготовить его к целенаправленной деятельности, нужно вернуть ему недостающую силу. Это можно сделать, только убив меня. Само собой, я рассчитываю на другой порядок событий... Если у тебя и впрямь было два аналога, это, действительно, редкость. -- Тогда почему же твой двойник еще жив? Насколько я знаю Извекова, он шел к своим целям, не останавливаясь практически ни перед чем. Виллен пожал плечами: -- Во-первых, потому что ему помешали. Первый раз три года назад. Извеков очень сопротивлялся. Даррине удалось его сломать. Но все равно он действовал медленно и неловко, поэтому у него ничего не получилось. Второй раз тоже поднялась заваруха, в которой Извеков совершенно выбился из-под контроля. Мой двойник остался жить. Извеков был уже в состоянии скрытого сопротивления, поэтому переключился на тебя. Возможно, ему просто было удобнее работать с тобой. Но ни я, ни Даррина уже не вникали в то, что он там делал помимо работы с моим двойником. Даррина работает только с главными из своих подопечных. А уж они сами выбирают себе подсобный материал для своих целей. -- Для твоих целей. Виллен посмотрел на меня. Темные глаза его жили как бы сами по себе, навязчиво напоминая мне... На секунду у меня остановилось сердце. Поток адреналина хлынул в кровь. Факт, сначала возникший, как догадка, почти сразу стал очевидным утверждением. -- Да, для моих целей, -- отозвался Виллен. -- Что с тобой, Рэста? Я смотрела в его карие глаза, и видела Юру. Мне даже не хотелось уточнять, права ли я в своей догадке. Причудливое переплетение фактов делало действительность похожей на сюрреалистическую сказку. Я только как бы вскользь пожалела о том, что мне пришлось вообще узнать об этом. -- Виллен, Даррина следит за аналогами тех, кого вы сторожите в ожидании "преображения"? -- У нее и ее людей нет на это времени. -- Значит, они не знали, сколько у меня, например, было аналогов, где они жили, кем они были? -- Если бы мы знали, кто ты, возможно, в твоем случае мы более тщательно все прорабатывали. Но, если ты хочешь знать фактическое положение вещей, то нет. Этого никто не отслеживает. Обнадеживающее известие. Пусть они и дальше ничего не знаю. Только бы у меня это получилось. Только бы я смогла вернуться вовремя. И сделать это надо так, чтобы за мной не просочилось ни одного человека из Первого мира. -- Рэста, в чем дело? О чем ты думаешь?.. Ты совсем меня не слушаешь. -- Извини, но я не хочу ничего слушать. Я хочу уйти. Виллен пожал плечами: -- Хорошо, договорим после. -- Я хочу выйти из этого здания. Это возможно? -- Конечно. Только ты нигде не должна бывать одна. Виллен нажал кнопку вызова на своем пульте. Марсен бесшумно появился и замер в поклоне. -- Отныне ты телохранитель моей сестры. -- Да, иерарх. -- Ты подчиняешься ей, но если что-нибудь случится -- ответишь передо мной. -- Да, иерарх. Я почти выбежала из зала, не простясь с Вилленом. Ошеломившая меня догадка гнала и гнала меня куда-то вперед. Марсен быстрым шагом следовал позади, я слышала за спиной его ровное дыхание. -- Я хочу выйти из здания, -- повторила я вслух, чтобы Марсен меня услышал. -- Куда? В город? -- уточнил он. -- Нет, куда-нибудь на природу. В вашем мире существует такое понятие? Марсен молча указал направление. Я послушно пошла за ним. Постепенно я совершенно отключилась от всего, что меня окружало. Только звучные гулкие шаги Марсена и мои собственные размышления. Сейчас мне очень нужно было поговорить с Валерием. Но вряд ли он услышал бы меня, я никак не могла сосредоточиться на контакте. Исчезли последние, и так уже почти стершиеся основания для моей ненависти к Извекову. Бедняга... Он все делал, подчиняясь чужой воле: строил Рай, стрелял в Юру, убивал и создавал своих собак. Катя и Юрий, Виллен и Рэста. Случайно ли, что в разных реальностях они оказались рядом? И случайно ли то, что Виллен и Юра... Боже, у меня не было разумного повода желать зла Виллену. Но он открыл охоту на Юру с твердым намерением довести ее до конца. Если Первому миру так и не удастся открыть ни одной двери, никто не сможет причинить вреда Юрке. По крайней мере до тех пор, пока Даррина не подыщет кандидатуру нового Извекова. Очевидность этой мысли ввергла меня в состояние безнадежной паники. Неужели единственный разумный выход -- остаться здесь и напрочь прекратить все попытки к возвращению? Не выйду отсюда я, не выйдут некоторое время и все остальные... Нет, все-таки Катя Орешина совсем не умеет мыслить масштабно. Понять ситуацию это еще не все. Необходимо четко представить, на что следует направлять усилия, а что лишь бесплотный мираж. Наверняка, если бы я спокойно дослушала Виллена, он объяснил бы, зачем Первому миру нужно физическое проникновение в другие реальности? Что это даст им и остальным? Если бы Рэста прожила свои годы сознательно, она не задумывалась бы над дилеммой: спасать какого-то парня за то, что он хороший, или исполнить высшую миссию, порученную Первому миру неизвестно кем, и работать для своей цивилизации. Только у меня могли возникнуть такие дурацкие вопросы. Тем временем Марсен вывел меня на какую-то открытую площадку. Мы оказались на крыше одной из частей грандиозного многоступенчатого здания, которому, правда, было далеко до Рая. Вокруг простирались неоглядные холмы, горы, зелень и небо. Все такое знакомое. Словно бы меня кто-то разыгрывает. И все это никакой не Первый мир, а самый что ни на есть мой родной мир. -- Где же город? -- вырвался у меня вопрос. -- Под землей, -- ответил Марсен. -- Жилье располагается под зданием иерархии. Здесь живет примерно четверть населения и находятся наши главные объекты. -- А ты стал разговорчив, -- я повернулась к нему. Ветер ерошил короткий ежик его волос, Марсен щурился от яркого солнца и ветра, я никак не могла разглядеть цвет его глаз. Мне не хотелось загадывать, но я с ужасом подумала, что если они зеленые, и, следовательно, Марсен -- аналог Олега, то я просто сойду с ума. -- Я не разговорчив, -- ответил Марсен. -- С теми, с кем мне нужно общаться, я предпочитаю не разговаривать. Мы беседуем мысленно. -- Значит, у тебя нет аналогов? -- с надеждой спросила я. -- Если бы они у меня были, я сидел бы в такой же грязной камере, из которой тебе удалось выбраться, -- усмехнулся он. Улыбка у него оказалась приятной. -- Сидел бы и ждал преображения до самой смерти. Либо своей, либо чужой... Ты не передумала лететь? -- Лететь? -- я огляделась. На площадке стоял некий, очевидно летательный, агрегат. Имея очень простые формы и никакой внешней атрибутики, кроме блестящей кошки на боку, он напоминал скорее автомобиль, и только два винта, закрепленные особым образом, придавали ему сходство с привычным мне вертолетом. -- Что ж, давай летать. Мне нужно кое о чем тебя расспросить. Только при разговоре я хотела бы слышать человеческий голос. -- Да, Рэста, -- Марсен изобразил официальный поклон. Когда вертолет взмыл вверх, открылся такой чудный вид, что мне стало почти до слез жаль несчастную Рэсту, которую заточили на столько лет в душной, холодной комнате, вместо того, чтобы позволить наслаждаться такой прелестной жизнью. Я готова была увидеть что угодно, ничто не удивило бы меня за стенами официальных мрачных коридоров иерархии -- ни ледники, ни пустыня, ни океан. Но Первый мир был прекрасен. Издали здание иерархии выглядело величаво и гармонично, его изломанные линии хорошо вписывались в необъятный ландшафт. Зеленые леса начинались совсем рядом, и конца и края им было не видно. На открытых пространствах внизу можно было разглядеть лесные реки и озера с водопадами, шелковистые зеленые поляны. Кое-где виднелись непривычной формы аппараты, похожие на тот, что я видела тогда давно в момент контакта с Дарриной. Я оторвалась от красот и взглянула на Марсена. Он почти не смотрел на приборы, уверенно вел машину, лицо его перестало быть угрюмым. Может быть, мне всего лишь так показалось от того, что мы были уже вне сковывающих условностей, но Марсен выглядел совсем обычно, задумчиво молчал, и его взгляд расслабленно скользил по шевелящейся волнами поверхности, состоящей из верхушек многочисленных, высоких и красивых деревьев. Присутствие Марсена вселяло в меня не столько уверенность в собственной безопасности, сколько надежду на то, что общение с ним позволит мне разобраться в моих проблемах. Марсен был подневольным человеком, близким к высоким кругам. Такие много знают, и даже если молчат, информацию из них можно вытянуть исподволь. Я, конечно, не ожидала, что мне удастся склонить Марсена на свою сторону и использовать его, как прикрытие. Если бы с Марсеном можно было провернуть подобный финт, он не был бы в числе лучших телохранителей верховного иерарха. И уж конечно, его не приставили бы ко мне. Уйти от опеки такого, как Марсен, будет очень даже непросто. И вряд ли у меня будет время, чтобы сделать тщательную проработку своих действий. Я чувствовала, что придется воспользоваться хитростью и случаем. В то же время, я остро нуждалась в том, чтобы кто-нибудь меня хорошенько одернул. Я чувствовала, что меня неудержимо "несет". Возникающие сомнения в себе я сразу целенаправленно давила еще на стадии ощущений. Но мне казалось, что если я начну, как обычный нормальный человек, взвешивать "за" и "против", оценивать степень риска, анализировать собственные мотивы на правомерность, то наверняка навсегда завязну в этом божественном месте. Но не всегда можно позволить себе воспользоваться здравым смыслом. Ведь здравый смысл, как бы ни хотелось опереться на него, оказавшись перед выбором, такая же противоречивая категория, как и любая другая. Я знала, что здравые размышления мне сейчас противопоказаны, иначе я буду смята и не смогу поднять головы. Да, конечно, умный человек не станет пытаться изменить то, что не в его власти. Возможно, то, что я делаю сейчас -- всего лишь моя иллюзия, а на самом деле я ни на что не способна... Вот именно, стоит только начать думать, как начинаешь понимать, что думать вредно. -- Ты тоскуешь? -- голос Марсена вывел меня из раздумий и немного встряхнул. -- Что, это заметно? -- Конечно, заметно, еще как. Ты сильно тоскуешь. Я очень не завидую твоему положению. Я ведь знаю, что значит преображение для таких, как ты, -- ответил он. -- Для каких это "таких"? -- Для совершенно беспомощных. -- Ты считаешь, Рэста беспомощна? Даже сейчас? -- Даже сейчас. Но я чувствую, что та, другая жизнь, что осталась в твоей памяти, заставляет тебя подчиняться себе. -- А ты психолог. Я думала, ты просто телохранитель, а ты психолог. -- Хобби, -- улыбнулся он. -- К тому же психологии нас обучают всех и с детства. -- Зачем? -- Чтобы помогали сами себе и не позволяли другим подминать себя. Вертолет снизился и пошел прямо над верхушками деревьев. Слева блеснула узкая лесная речушка, бурно текущая в разломе плиты. Я смотрела вниз на белые бурунчики пены, на солнечные блики и вдруг почувствовала сильный озноб. Пот прошиб меня и дыхание сбилось. Странные симптомы прошли, но удивительное ощущение какого-то непрошенного вторжения в меня не проходило. Это было чем-то похоже на преддверие контакта, и в то же время что-то совершенно новое. Меня словно кто-то беззвучно приглашал вниз. -- Что-нибудь не так? -- спросил Марсен. -- Что это была за речка внизу? -- Одна из множества. У них нет названия. В долине Вебстера слишком много всякой всячины, чтобы каждая имела имя. -- Расскажи мне, кто такой Вебстер. -- Он жил три столетия назад. Твой род ведет начало от него. Именно он предположил, что двери откроет человек либо извне, либо отсюда, при условии, что здесь будет его последний аналог, человек, имеющий память о прочих реальностях. Он прорвется отсюда в один из прошлых своих миров, а уже оттуда во все остальные. Мы, живущие здесь, в основном все ни на что не способны. -- Вы создали себе премилую жизнь, разве вы так уж ни на что и не способны? -- Нас два миллиона. у нас есть все, но уже многие и многие поколения не в состоянии выполнять главное свое предназначение -- быть иерархами реальностей. -- А чего ради? Марсен бросил на меня взгляд, отчетливо говорящий о том, что он боялся этого разговора. -- Я понимаю, вы тысячелетиями вкалываете для того, чтобы снова открыть эти самые двери. Эта напряженная работа стала для вас священной целью. Я всего неделю здесь, но только об этом и слышу. Теперь объясни, что дальше. Вот Виллен считает, что я завтра же открою ему дверь, и что дальше? Задавая Марсену этот вопрос, я представила, что произойдет. Я открою дверь, и в нее первым вслед за мной пройдет убийца. Убийца моего брата. Марсен не спешил отвечать. -- Ты не знаешь или не можешь сказать правду? -- Сестра иерарха имеет право знать все, -- уклончиво отозвался Марсен. -- Так скажи. -- Давным-давно, в течение нескольких тысячелетий Первый мир объединял все остальные миры. Верховный иерарх определял и корректировал развитие цивилизаций. Все делалось достаточно разумно и все были довольны, потому что не представляли себе другого положения вещей... -- сказал Марсен, резко разворачивая машину. -- Кто берется это утверждать? -- История. История Первого мира. -- Но история других миров молчит об этом. -- Это не значит, что правление иерархии Первого мира -- миф. -- Согласна. Но это не значит, что этот мир действительно Первый. Не знаю, как оно было раньше, но сейчас я могу заявить, что это мой мир -- Первый и самый изначальный. И именно мой мир должен верховенствовать, так как я могу оттуда войти в тысячи миров, а вы здесь заперты. -- Но... -- Чему же такому хорошему вы можете научить? Придворным заговорам, шантажу и клановым распрям и склокам? У нас всего этого в избытке и без вас. Марсен угрюмо молчал. Вертолет шел по краю лесного оврага, на обрушившемся склоне которого притулились изогнутые деревья, отчаянно цеплявшиеся корнями за оставшуюся в пределах их досягаемости почву. Неожиданный толчок изнутри почти бросил меня в обморок. Сначала я не поняла, в чем дело. Казалось, сердце остановилось. Звуки, запахи, ветер, бьющий в лицо сквозь дверные проемы вертолета -- все ушло на второй план. -- Марсен, снижаемся. Чуть назад и вниз. Он послушно повернул машину и аккуратно посадил ее прямо на обрыв оврага. Я выпрыгнула на землю. Красота неописуемая, тишина, покой, величавость нетронутой природы. Экологическая культура -- вот чему мог бы научить Первый мир. Я спрыгнула вниз на склон. Марсен двинулся следом. Он был тяжелее, и песок из-под его ног скользил вниз мощным потоком. Марсен словно съезжал вниз вместе с пластом песка. Внизу на самом дне оврага я заметила что-то вроде пещеры. Расщелина, почва из которой была вынесена ветрами и талой водой, оголенные корни уже давно отмерших деревьев, присыпанные песком... И довольно большой, в человеческий рост, проем, ведущий вглубь, в толщу песчаного склона. Оттуда из этой чернеющей дыры исходил невероятной силы призыв. Именно оттуда. Я посмотрела на Марсена. Он равнодушно обводил взглядом окрестности, и было ясно, что он ничего подобного не чувствует. -- Ты знаешь это место? Он неопределенно пожал плечами и проговорил: -- Обыкновенное место. Таких оврагов в лесу сотни. Если бы он только знал, как он не прав. Но в моих интересах было не разубеждать его. Я села на торчащий из песка толстый сухой корень. Марсен встал поодаль. Такой ни на шаг не отпустит. Как же мне в следующий раз оторваться от него и добраться сюда? Неразрешимая задача, над которой стоит подумать. -- Садись, что ты маячишь? -- я хлопнула ладонью по корню. Марсен покачал головой: -- Я не имею права. Я на службе. -- Сядь, в конце концов, Виллен сказал, что ты мне подчиняешься. Марсен подошел, но не сел на корень рядом со мной, а опустился на песок. Я не стала настаивать, поскольку странный архаичный этикет этого мира никак не хотел укладываться в мои представления о том, как следует общаться людям. -- Не сочти за дерзость, Рэста, но никогда не говори Виллену или кому-нибудь из его клана то, что ты мне говорила в вертолете, -- медленно произнес он, глядя в сторону. -- Что же такого крамольного я сказала? -- Я не хочу снова обсуждать вопрос о верховенстве миров, но за подобную... -- он слегка замялся. -- ...ересь? -- помогла я ему. -- Можно сказать и так. За это многие люди в течение веков платили жизнью. -- Ну, допустим, я все-таки захочу прояснить этот вопрос. Что же меня ждет? -- Смерть, -- как нечто совершенно естественное, сообщил Марсен. -- А после? -- Что после? -- После смерти. Что будет с моим сознанием после смерти? Оно ведь, кажется, вечное и бессмертное. -- Оно будет блуждать в глубинных мирах, пока не воплотится во вновь рожденных личностях, одной или нескольких. -- Так стоит ли горевать о собственной смерти, если в любом случае есть перспектива? Марсен невесело засмеялся: -- Все равно хочется задержаться в этой жизни. -- А-а, даже несмотря на перспективу бессмертия? Личные ощущения расходятся с официальными ожиданиями? Так вот, мои личные ощущения после перемещения по нескольким мирам сильно расходятся с официальной доктриной верховенства вашей так называемой иерархии. Отчего-то меня не вдохновляет ни мое новое высокое положение в вашем мире, ни те надежды, что возлагает на меня Виллен. И боюсь, мне придется его сильно разочаровать. -- Тебе незачем мне об этом говорить, -- Марсен был в смятении. -- Тебе тоже незачем говорить об этом Виллену, если это тебя беспокоит. Я сама ему скажу. -- Как хочешь. Только зря ты думаешь, что твой отказ надолго отдалит проникновение Первого мира в другие реальности, -- печально ответил Марсен. -- Я принадлежу к тому же клану, что и Даррина. Наши люди сплотились вокруг Виллена в надежде впоследствии получить многое в иных мирах. И они помогут Виллену, так же как они помогают ему сейчас своим молчанием. -- Молчанием о чем? -- О том, что Виллен ждет своего преображения. О том, что он не по праву занимает свое верховное положение. Когда он сам сможет открыть дверь, все поймут то, о чем сегодня знают лишь несколько человек. Но к тому моменту Виллен-обманщик превратится в их глазах во всесильного Виллена-предводителя, истинного иерарха реальностей, открывающего пути. Он будет прощен. Молчаливый телохранитель, дежурящий в холле, как много он знал. Как ошибался Виллен. Наверняка неглупый, уже многих осиливший и вырвавший себе и своему роду надлежащее положение, Виллен оказался просто игрушкой для теневых "серых кардиналов". Волшебная сказка о высших правителях миров обернулась обычной возней под ковром. -- Хороши, иерархи чертовы... Между собой разобраться не могут, а еще лезут другими править... -- рассердилась я. -- Если бы я знала, как вас тут запереть навсегда, сделала бы, не задумываясь... Что, в сущности, решит мое бегство отсюда? Они найдут, рано или поздно, способ открыть себе пути. Не сейчас, так через столетие... Интересно, врут ли их легенды об эре Первого мира? Если нет, почему история моего мира упорно молчит о ней? Что она, прошла незаметно? Или же она закончилась для нашего человечества "полной потерей памяти"? -- Марсен, почему вы оказались запертыми? О какой "трагической ошибке" говорил Виллен? -- Знаешь, мне не очень-то хочется об этом говорить... -- Тебе придется. Иначе Виллен узнает кое-что о том, что некоторые его секреты перестали быть таковыми, -- я перехватила тяжелый взгляд Марсена и добавила: -- А если ты захочешь убить меня прямо здесь, не забывай, что Виллен потребует с тебя отчет. -- Глупости. Свою работу я знаю. Если тебе непременно нужно знать все сразу, я могу сказать то, что знаю. В этом нет тайны, просто мы не любим об этом говорить. Он немного помолчал и, наконец, заговорил тихо, но четко: -- Это было очень давно. Население Первого мира было могущественным и многочисленным. Десятки миллиардов людей жили не только на этой планете, но и в нескольких иных галактиках. Мощная разветвленная сеть была раскинута сканерами на несколько сотен реальностей. И все они постепенно подтягивались до уровня Первого мира, но, конечно, развитие цивилизаций в них шло своим путем, разными темпами... Постепенно многие цивилизации обнаружили воздействие Первого мира. Кое-где это вылилось в понимание и сотрудничество, и эти миры быстро достигли расцвета и могущества. В других мирах зародились весьма привлекательные учения религиозного толка, и все постепенно наладилось, все конфликты были сглажены... -- Марсен говорил легко, как по писанному. Словно эта история была им заучена наизусть. Он даже говорил как-то немного распевно. -- Но в нескольких местах влияние Первого мира было оценено неверно. Непонимание вызвало резкую враждебную реакцию. Естественные попытки объяснить теорию и практику работы Первого мира ни к чему не привели. Разгорелось несколько войн. Враждующие миры отказывались воспринимать Первый мир в качестве Первого. И тогда верховный иерарх принял решение, ставшее той самой трагической ошибкой. Он решил силой восстановить порядок в бунтующих мирах. Первый мир из обороны перешел в наступление... В конце концов из всех мятежников осталась одна весьма красочная реальность. В нашей истории она называется Дерзким миром. Даже сейчас это самый перспективный мир. Именно там, как говорит Даррина, живет аналог Виллена. А тогда... Написано, что лились реки крови. Люди того мира научились пользоваться теми самыми теориями, которые поначалу отказались принять, и даже стали проникать сюда... Но однажды война прекратилась сама собой. Никто не смог выйти отсюда. -- Что, вот так вдруг? Марсен кивнул: -- Да, все двери, сотни дверей закрылись... Но это было только начало. Начали поступать отчеты сканеров о том, что во всех мирах, бывших раньше под контролем Первого, происходят ужасные катастрофы. Ледники, землетрясения, планетарные пожары, чего только там не было! И цивилизации угасли одна за другой, погибли, не оставив никаких следов, или эти следы были столь незначительны, что после того, как оставшиеся в живых люди начали все с нуля, никто и не вспомнил о Первом мире. А мы отсюда только наблюдали за ними и пытались к ним прорваться... -- ...чтобы еще раз загнать их в пропасть. Марсен укоризненно взглянул на меня: -- Чтобы исправить ошибку. Чтобы прийти к ним открыто и открыто выполнять свою миссию. -- Ваша миссия -- сидеть здесь и больше не высовываться. -- То есть как это? -- не понял Марсен. -- А так. Неужели не понятно, что на ваш Первый мир нашелся некий Сверхпервый, который, видя, куда вы катитесь, увлекая за собой других, просто-напросто поставил вас в угол, как безмозглых детей, которые вздумали играть с оружием. Марсен в замешательстве вскочил, потом снова опустился на песок. Он посмотрел вверх, словно искал там поддержки. -- Говоришь, поставили в угол... -- начал он задумчиво. -- Погоди-ка, Марсен, когда, ты говоришь, все это происходило? -- Десятки тысяч лет назад. -- Но в Дерзком мире есть следы человечества возрастом в миллионы лет, а столь же древних следов развитой цивилизации нет. Вся известная цивилизация развилась в весьма обозримом периоде. -- Тот, кто нас поставил в угол, просто умел хорошо уничтожать следы, -- пробормотал он. -- Но тогда нас еще и очень сильно и больно выпороли. Так, что повреждения оказались смертельными. -- Что ты имеешь в виду? -- Нас было много миллиардов. Теперь нас два миллиона. Мы не смогли ни воспрепятствовать стремительному уменьшению населения, ни добиться затем его увеличения. Все те же катастрофы, болезни, страшные инфекционные эпидемии, демографические осложнения. Кто же сделал нас умирающими и беспомощными и отрезал от иных миров? -- Кто-то, кто считает, что его священная миссия -- контролировать вас, неразумных. Расшалились не в меру -- получили по заслугам. -- Значит, пока мы не прекратим попытки выйти за пределы Первого мира с прежними намерениями... -- ...Сверхпервый мир не позволит вам выйти из угла и играть с остальными. -- Не позволит нам возродиться, -- серьезно констатировал Марсен. -- Для телохранителя ты непростительно умен. -- Мы вообще умная раса, ведь мы не имеем аналогов, -- уже невесело улыбнулся Марсен. -- Да, но имеете из-за этого верный шанс на полное вымирание. Похоже, мироздание не терпит долго таких людей, как ты и я. Никто не должен достигать пика своих возможностей, наверное, это слишком опасный барьер. Скорее всего, любая чрезмерность не имеет права на существование. Другое дело, когда в мире есть несколько личностей с цельными сознаниями, и они знают не только цену себе, но и свое место. Но огромная реальность, населенная людьми с возможностями, равными их запросам -- в этом-то и кроется подвох. -- Ты хочешь сказать, что лучше, когда возможности не дотягивают до запросов? -- уточнил Марсен. -- Я хочу сказать, что в этом случае меньше шансов пуститься вразнос. -- Кажется, наш разговор совершенно бесполезен. Такие речи иногда ведутся у нас тайно между близкими друзьями, но совершенно бесполезно предавать все это огласке, -- заметил Марсен, правда, в нем уже не было видно ни тени беспокойства. -- Да с чего ты взял, что я собираюсь устраивать митинги по этому поводу. Я рассказала тебе все, что думаю. Но я не собираюсь публично делать выводы. Марсен встал, размял ноги и заметил, оглядываясь: -- А почему мы сидим именно здесь? -- Потому что я этого хочу, -- отрезала я. Он пристально на меня посмотрел и все-таки не удержался: -- Что ты думаешь делать здесь? -- А что должна здесь делать Рэста? -- Знаешь что? -- Марсен поковырял песок носком сапога и все же продолжил: -- Я буду исправно нести свою службу и буду приветствовать тебя на людях так, как предписывает закон вести себя с могущественными иерархами. Но ты не Рэста. Ты никогда ею не была, и никогда не будешь. Ты пришла откуда-то издалека и разобрала наш мир по косточкам. Ты смотришь и будешь смотреть на него со стороны. А я здесь живу. Поэтому знаю, что ты, в сущности, права. Но ты чужая, если бы все знали, насколько ты чужая, у тебя было бы куда больше врагов, чем сейчас, когда все тебя считают сестрой иерарха... -- Извини, -- я перебила его. -- Ты что, обиделся? -- В какой-то степени. Но я не о том. Ведь я же сказал, что ты права. Я хочу, чтобы ты сделала выводы и сказала мне, что ты собираешься делать. Не как Рэста, а как та, другая. -- Другую зовут Екатерина. -- Прекрасно, -- улыбнулся Марсен. -- Я ничего не собираюсь делать. Ни пытаться сделать тут у вас переворот, ни распространять свои идеи. Потому что познание проблемы -- это одно, а решать ее все равно будут те, кто имеет на это право и силы. А у меня есть право и силы совсем для другого... Произнося эти слова, я снова почувствовала, как меня неумолимо повлек вниз очередной поток. Я заставила себя не смотреть на неведомую пещеру. Я была довольна уже тем, что не придется больше ломать голову над вопросом: пытаться ли мне спасти свой мир от вторжения, или решать свои мелкие личные проблемы. Кесарю -- кесарево... Мне -- мое. К черту иерархии и миры с их заморочками. Тем более, что над ними есть надсмотрщики и покруче меня. Но я могу теперь делать несколько забавных вещей, которые не могут делать остальные. Так пусть же мои желания определят для меня мое место. А мое место -- в Петербурге... Есть такой городок в Дерзком мире... -- А ну-ка, Марсен, ты научишь меня управлять этой штуковиной? -- я показала на вертолет. -- Да, Рэста, -- он поклонился, а потом хитренько взглянул на меня. -- Конечно, Екатерина. Пойдем... Он подал мне руку и потащил по разъезжающемуся песку на верхушку обрыва. Глава 13. -- Ты еще кому-нибудь говорила это? -- Виллен встал и подошел к окну. -- Говорила. Он резко обернулся, посмотрел на меня, как на чокнутую. -- -- Марсену, -- добавила я. -- Только? -- Только. -- Это правда? -- Правда. За кого ты боишься? За себя или за меня? Виллен не ответил. Здесь, в небольшом лесном поместье, он и то не чувствовал себя в полной безопасности. И поэтому прежде, чем отвечать на мои самые безобидные вопросы, он долго и напряженно обдумывал слова. И если поначалу я считала, что его неторопливость, точность формулировок -- просто черта характера, после нескольких недель общения стало ясно: Виллен существует в абсолютно невыносимой для него обстановке и вынужден взвешивать каждое слово. Доверял ли он вообще кому-нибудь? Я удивилась бы, если бы такой человек обнаружился. Марсен не в счет. Доверие к телохранителю сродни доверию к любому человеку, хорошо делающему свою работу. Это все равно, что доверять хирургу, умеющему хорошо вырезать аппендицит. Друзей же у Виллена не было, да и не могло быть. Виллен еще неделю назад перевел меня из иерархии за многие километры в центр нескончаемого лесного массива в милый домик, окруженный несколькими озерами и полянами. Перевел без всяких комментариев и объяснений. Здесь было красиво, глухо и очень тоскливо. В причудливом двухэтажном доме находились около десяти человек прислуги, мужчин и женщин. Все относились ко мне, как и к Виллену, с трепетом и почтением. Стоило только кому-нибудь из них поймать мой взгляд, как человек тут же принимался вытанцовывать ритуальное приветствие. Сначала это меня немного пугало, потом стало смешить. А в конце концов опротивело. Меня раздражали безмолвные фигуры, бесшумно передвигающиеся по дому и постоянно кланяющиеся. Мне было бы совсем невыносимо, если бы не Марсен. Он постоянно находился где-нибудь поблизости, но ни на какие существенные вопросы не отвечал, ссылаясь на то, что Виллен мне сам все расскажет. Зато по нему, как по чуткому индикатору, можно было понять многое. Едва заметно, но довольно четко он реагировал на слова и действия окружающих, давая мне понять, как нужно относиться к тому или иному факту, как повести себя в той или иной ситуации. Обстановка в доме была какой-то слишком ненатуральной, неестественной. Все обитатели лесного дома, включая и меня, постоянно находились в напряжении, несмотря на то, что источники этого напряжения были совершенно различными. Все, кого я встречала в Первом мире, были сосредоточенны и серьезны, даже когда улыбались. Все словно находились под невидимым колпаком, причем общим для всех. Приглаженность и аскетизм обстановки, четкая субординация в пределах иерархии, да и вне ее, сделали людей похожими друг на друга, как близнецы. Одежда, разная по цвету и крою, была, в сущности, одинаковой: неизменно простой и функциональной. Полувоенное общество носило полувоенную одежду, четко дающую понять, кто есть кто. Место человека в иерархии общества было определено с рождения, и будь кто-нибудь хоть семи пядей во лбу, но если он не принадлежит к верхним сословиям клана Вебстера, ему никогда не носить мягкого серебристо-серого костюма с кошкой на груди. И никогда не получить право говорить, что думаешь, и делать, что считаешь нужным. Все, кто обслуживал меня в лесном доме, относились к низшим. Они уважительно относились к Марсену, но никогда перед ним не расшаркивались, а это значило, что они считали его равным скорее себе, чем кому-то более высокостоящему. Когда я начинала рассуждать о странных внутренних законах Первого мира, у меня начинала болеть голова. Я пыталась найти рациональное зерно в подобном порядке вещей, но все впустую. Человеку, воспитанному на несколько ином общественном устройстве, очень трудно принять то, что для Первого мира было тысячелетним привычным законом. Поэтому, чтобы не забивать себе голову, я бродила по дому, изучала и разглядывала диковинную обстановку, которая никак не вязалась с той жизнью, которую я видела вокруг себя. Обстановка выглядела архаичной и даже антикварной в сравнении с тем техническим уровнем и той промышленной эстетикой быта, с которыми я познакомилась в здании иерархии. В доме было много деревянной мебели, деревянных сувениров, комнатных растений, картин-пейзажей и книг. Поскольку просмотр иллюстраций не мог меня удовлетворить, я заставила Марсена научить меня читать. Рэста, которую никогда в жизни ничему не учили, и которая чудом научилась говорить на родном языке, справилась с обучением чтению довольно быстро, теперь оставалось только приступить к изучению множества толстых томов. Если бы у меня были планы задержаться здесь или я была заядлым книгочеем, я бы уже могла кое-что прочесть. Но не успела. Вернее, не постаралась успеть. Виллен прилетал в мою новую красивую тюрьму практически каждый день на несколько часов. Казалось, он отдыхал здесь, пытался разрядиться. Несколько раз он брал меня с собой в вертолет, и мы часами носились над поверхностью планеты, любуясь красотами. И я с трудом сдерживалась, чтобы не стали заметны те совершенно физические реакции, которые иногда возникали у меня в ответ на сильное притяжение некоторых участков ландшафта. Все ощущения были разными, но ни одно не было таким сильным, как то, что дал мне овраг с пещерой. Я не хотела загадывать вперед и делать выводы, но объяснение уже было нащупано. Виллен обычно говорил со мной о разных пустяках, но его уставшие, напряженные глаза и скованные, неловкие жесты ясно говорили, что он не очень удачно пытается играть беззаботного человека. Я ждала, как долго продлится проверка моей лояльности. Я приняла игру, и вела себя так же невозмутимо, каким он пытался представить себя. Только сегодня он заговорил со мной о моих теориях, касающихся Первого мира. Я сказала ему то, что уже говорила раньше Марсену, почти слово в слово. -- Я и раньше думал об этом, но у меня нет и не может быть доказательств твоей правоты, -- заметил он наконец. -- Я не настаивала на своей правоте. Просто я сказала Марсену то, что думаю. -- Ему так тоже показалось. -- Ах вот как? Значит ты не только телохранителя ко мне приставил, но еще и исполнительного шпиона? -- я искренне огорчилась, узнав о том, что то, кто уговаривал меня саму не говорить Виллену ни слова, сам побежал и выложил все. -- Я приставил к тебе, пожалуй, самого честного парня из всего моего окружения. Он был озабочен твоей судьбой, поэтому и сообщил мне, что твои теории могут выплыть наружу и принести тебе массу неприятностей. И я поселил тебя здесь. -- Из одной тюрьмы в другую? -- Это не тюрьма, это твой дом. Это дом нашей матери. Здесь она родилась, выросла и жила до тех пор, пока не вышла замуж за иерарха Варскеля. Я не хотел тебе раньше об этом говорить и запретил Марсену. Мне нужно было сначала понять, насколько ты приняла свое новое положение. -- А что, у меня есть выбор? -- проворчала я, но Виллен меня не услышал. Теперь мне стало ясно, почему лесной особнячок выглядел таким домашним. Но Виллена, кажется, совсем не грело то, что он находился в доме матери. Он был напряжен, как струна, и собирался, видимо, продолжать какой-то важный разговор. -- А ты знаешь, Виллен, что о твоем незаконном положении знает отнюдь не только Даррина? -- Да, теперь знаю, -- отозвался Виллен после небольшой паузы. -- И тоже от Марсена. -- Хорош честный парень! И ваших, и наших, всех заложил... -- Если бы он был из более близких мне слоев клана, я бы с радостью предоставил ему самый высокий пост в иерархии, но по своему происхождению он занимает верхнюю ступень, которая ему позволена законом, -- возразил мне Виллен. -- Очень может быть. Но не все смиряются с той ступенью, которая им уготована мудрым законом. Например, Даррина. -- Я всегда знал, что Даррина будет вести двойную игру, -- нахмурился Виллен. Хорошо еще, если не тройную. Ей по рангу положено несколько больше, чем Марсену, но она тоже не может рассчитывать на пост иерарха. -- Но ведь ты считаешь ее серьезным противником? Виллен серьезно кивнул: -- Понимаешь, Рэста, Даррина из тех людей, которые меняют правила игры в тот момент, когда они перестают их устраивать. -- Зачем тогда ты вел себя с ней вызывающе? Виллен вернулся от окна, где, видимо, пытался успокоиться, глядя на вековые деревья. -- О чем ты, Рэста? -- Тогда, после того, как ты представил меня Совету, ты унизил Даррину передо мной. Заставил ее в угоду мне прервать работу, которую она вела годами. Разве разумно было делать это тогда, учитывая твое зависимое от нее положение? -- У меня появился шанс найти новую точку опоры, -- усмехнулся он. -- Проще говоря, ты пробовал меня купить? -- Пожалуй, -- кивнул Виллен. -- Нужно же мне было привлечь тебя на свою сторону. Глупо было надеяться на голос крови. А теперь я и вовсе готов сделать для тебя все, что в моих силах, лишь бы ты помогла мне поскорее покончить с моим шатким положением. -- Что конкретно ты от меня хочешь? Без пространных разговоров и намеков. Виллен придвинул свободное кресло вплотную к моему и сел. -- Я хочу, чтобы ты... -- он начал, замолчал, задумался. -- Если ты будешь тянуть кота за хвост, хуже будет только тебе. -- Я просто понял, что ты не хочешь открывать двери для Первого мира... -- Дело не в том, что я этого не хочу, а в том, что это было бы большой ошибкой, которая может погубить тех, кто еще остался. -- Поэтому пока я хочу покончить хотя бы с тем проклятым парнем, который заставляет меня плясать под дудку Даррины. Из-за того, что он еще жив, я нахожусь между небом и землей... -- То есть, ты хочешь, чтобы я прошла обратно в Дерзкий мир и убила твоего двойника-аналога? -- Да. Только и всего, -- четко ответил Виллен. Только и всего. И насколько было бы сейчас просто согласиться и удрать отсюда через только мне известную песчаную пещерку на дне оврага. И оставить Виллена с носом. -- Извини, Виллен, но этого я делать не стану. Ни своими руками, ни чужими. Ты слишком много просишь. -- Нет, не много. Ровно столько, чтобы моему положению ничего не угрожало. И тогда уже я смогу решить, что следует предпринять, чтобы спасти Первый мир. -- Спасти Первый мир или восстановить его господство? Виллен скорчил недовольную гримасу, а его глаза стали совершенно бешеными и очень похожими на глаза Юрия. -- Ты хочешь поиграть в благородство, девочка? Может быть, так было принято в твоих прежних мирах? Хочешь стать спасительницей реальностей от иерарха-захватчика? -- жестко заговорил он. -- Я всего лишь хочу не сделать одну большую глупость, -- я встала и заняла у окна прежнее место Виллена. Мне не доставлял радости наш разговор. Я не хотела до конца объяснять Виллену свое поведение. Но мне не хотелось и хитрить перед ним, обманом вырываться отсюда. Если честно, у меня не начинало чаще биться сердце, когда Виллен рассказывал о своих проблемах. Мне было его немного жаль, как обычно бывает жаль досужему обывателю незадачливого монарха. Но и только. И тем не менее, я заставляла себя задумываться о другом. Я боялась целиком поддаться Екатерине. Я пыталась представить, как повела бы себя Рэста, если бы ей выпало прожить нормальную жизнь рядом с Вилленом? Стала бы она на его сторону? Наверное. Начала бы плести какие-то свои интриги? И это возможно. Но при этом она, возможно, относилась бы к Виллену, как и положено сестре относиться к брату. Я только что поимела горький опыт пренебрежения чужой жизнью. Мне не хотелось повторять его сходу. Ведь Виллен действительно был существом одной крови с той женщиной, в шкуре которой я сейчас была. И с этим следовало все-таки считаться. -- Твои глупости ничто в сравнении с моими. Особенно, если считать твое восприятие Первого мира верным, -- заметил Виллен. -- Но я чувствую, что тебе наплевать на наши проблемы. Я прав? -- Ты прав. Я не буду наемным убийцей. И никому не позволю попасть отсюда в Дерзкий мир. -- Тебе все равно, что будет со мной? -- Виллен уже начинал терять терпение. -- Честно говоря, ты вынудишь меня применить силу. Если бы я не помнил, как выделял тебя отец среди нас, я бы давно уже сорвался... А отец всегда мне говорил, что хоть ты и безумна, при удачном стечении обстоятельств можешь горы свернуть. Обстоятельства стеклись... Но, похоже, не очень-то удачно для меня. -- Виллен, твоей сестре не в чем тебя упрекнуть. Ты сделал для Рэсты все, что должен был сделать, как только узнал о ней. Но ты же знаешь, что я не совсем та, которая тебе нужна. -- Знаешь, давай-ка и ты без намеков, -- отрезал Виллен. -- Ну давай, черт с тобой, -- я подошла и села на подлокотник кресла Виллена. -- Я не заинтересована в смерти Юрия Орешина. Более того, я готова на все, чтобы ты оставил свои намерения на его счет. По-моему, коротко и ясно. -- Ты хочешь, чтобы Даррина доконала меня, чтобы я лишился возможности действовать? -- Я хочу, чтобы Юрий Орешин жил. -- А я хочу объяснений, -- упрямо повторил Виллен. -- Недавно я рассказывала тебе обо всем, что со мной было раньше. -- И?.. -- Так догадайся же. Я рассказала тебе все очень подробно, не называя только имен. Виллен развел руками, вспыхнул вдруг до корней волос и решительно отрезал: -- Рэста, ты невыносима. Кто такой тебе Юрий Орешин? -- Твоя вторая половинка -- мой брат. Виллен молчал долго, теребя волосы на висках и закрыв глаза. Когда он посмотрел на меня, было ясно, что он все понял. -- Больше нет вопросов, -- заявил он и поднялся с кресла. Он встал и зашагал по комнате. Я никак не могла привыкнуть к нему, хотя уже давно старалась приучить себя к мысли, что с этим человеком теперь так или иначе будет связана моя жизнь. -- Виллен, ты говорил про Варскеля... Из кого это меня выделял отец? Виллен не сразу вник в мой вопрос, потом его лицо немного прояснилось. -- Ты же знаешь, мы боремся за выживание, в семьях всегда много детей. Я был старшим. Семеро наших братьев и сестер умерли детьми. Выжили только мы с тобой. Был еще младенец, но он исчез перед самым заговором против Варскеля. Каким он был и кем он стал сейчас, если жив -- никто не знает и не узнает никогда. Он даже не знал еще своего имени. Хотя отец дал ему имя -- Тарон. Громкое имя для смешного беспомощного малыша. Иногда я жалею, что он пропал. Сейчас ему было бы уже почти семнадцать, он мог бы поддержать меня... Я не разделяла ностальгии Виллена. Тарон вполне мог стать для него смертельным врагом. -- Кстати, мне пора на Совет... -- Виллен взял со столика кобуру с оружием и надел ее на пояс. Я заметила, что она появилась на нем на прошлой неделе, и теперь он с ней не расставался. -- Марсен будет с тобой, как всегда. -- А мне кажется, тебе лучше взять Марсена с собой. Для верности. Виллен усмехнулся: -- Ты об этом? -- и похлопал ладонью по своей кобуре. -- Кроме Марсена есть и другие офицеры. К тому же, если меня все-таки хлопнут те или эти, или еще какие-нибудь заговорщики, ты будешь только рада. Он пошел к выходу, обернулся на пороге: -- Я не буду больше настаивать на твоем содействии, но это не значит, что я оставлю свои намерения. Я просто найду другой путь, не обольщайся, Рэста. Он вышел. Я, в принципе, ждала, что он именно так и скажет. Да, Виллен, может быть, достаточно честен со мной и даже по-своему чуток, насколько может быть чутким человек, облеченный слишком большой властью и давно питающий некие тщеславные устремления. Только так и мог поступить Виллен: шаркнуть ножкой. Извини, мол, понимаю, сочувствую, но ради тебя не брошу то, что задумал. Извини и ты меня, Виллен, пожалуй, и я не брошу то, что задумала. Легкое покалывание в висках бросило меня в смутное забытье контакта. Он давался с трудом, с огромным трудом. Человек, пытающийся со мной связаться, тратил все свои силы, это чувствовалось по неровно накатывающим волнам боли. Так мог со мной разговаривать только один человек. "Катя, ты слышишь меня?" -- внепространственный колодец не хотел отдавать мне полностью энергию, которой стоила Валерию связь, слова долетали до меня нечетко и затрудненно. "Да, Валера. Привет." "Я тут иногда подслушивал, это проще, чем взаимный контакт... Это глупо, но я даже чуть-чуть счастлив." Я сначала не поняла, что он имеет в виду, но потом до меня дошло, что известие о том, что во всем им содеянном не было его собственного злого умысла, должно было его согреть на некоторое время. "Я понимаю. Зачем ты связался со мной? Как у вас там?" "Если ты о своих друзьях, то они в порядке. Я тут побывал на развалинах Рая и чуть не попался. Поблагодарил судьбу, что Середы уже нет в Сылве, иначе он оторвал бы мне голову..." "Ты знал о том, что Юра и Виллен?.." "Боже мой, да откуда? Мне и в голову не приходило проверить..." "Я верю. Зачем ты связался со мной?" "Тебе лучше поскорее уйти оттуда, тебе нельзя там оставаться. Люди, которые использовали меня, как тряпку, могут натворить дел, которые тебе не понравятся. Берегись их, особенно Виллена." "Спасибо, Валера. Я разберусь... Ты не планируешь вернуться в Дерзкий мир? Я не отказалась бы от твоей помощи." "Время терпит. Но если я буду тебе нужен, я приду." Контакт растворился, несмотря на все мои попытки держать его. Валерию было очень трудно преодолеть гипнотический барьер, воздвигнутый Дарриной. Но уже то, что он смог дважды ко мне прорваться, говорило о том, что он выздоравливает. Я уже в который раз испытала настоящее облегчение от того, что вина Валерия не получила подтверждения. Теперь я знала, что у этого парня есть совесть, а значит ему уже никогда не быть счастливым. Я поймала себя на том, что уже не могу вспомнить тот момент, когда моя ненависть перешла в терпимость, а затем в сочувствие и благодарную привязанность. Этот парень знал, где нужно оказаться в то или иное время. Из него получился хороший друг. Неизвестных мне истин он не открыл, я представляла и то, куда попала, и то, что мне предстояло сделать. Внешняя безмятежность и красота Первого мира уже не могли ни обмануть, ни очаровать меня. Жившие здесь люди, хоть они и называли себя Первыми и цельными личностями, не были суперменами ни внешне, ни, тем более, внутренне. Совершенно обыкновенные страсти и страстишки, с некоторым местным колоритом. А следовательно, такие же опасные, какими они были бы и в любом другом месте, где идет борьба за выживание, за власть и супервласть. Приход Марсена несколько помешал мне сосредоточиться. Я могла бы выставить его вон, но его взбудораженный вид не дал мне это сделать. Нечасто за время нашего знакомства Марсен бывал столь неуравновешен. -- Ну, Рэста, чем ты довела иерарха до такого плачевного состояния?! -- Марсен влетел в комнату, отстегивая на ходу свое оружие и бросая его на тот же столик, что и ранее Виллен. В Первом мире был странный обычай: оружием пользовались только вне жилых помещений. Раньше Марсен никогда не снимал оружие, справедливо считая, что и в моих жилых апартаментах он на службе. То, что он, тем не менее, сделал это, было уже странно. -- По-моему это ты, дружок, в плачевном состоянии! -- огрызнулась я. -- Болтун несчастный! Зачем ты рассказал Виллену о нашем с тобой разговоре? -- Да потому что иначе его очень трудно навести на нужную мысль, -- ответил Марсен и повалился в кресло. -- И на какую же мысль ты собирался его навести? -- На мысль уйти в подполье, -- усмехнулся он. -- И резко сменить стратегию и тактику борьбы со своими врагами. -- Тут Марсен стал серьезным. -- Я пытался объяснить ему, что для спасения Первого мира не двери нужно искать, а изменить общую ориентацию. -- Объяснил? Марсен пожал плечами: -- По нему никогда не ясно, какие выводы он делает. По крайней мере, когда я с ним говорю. Он считает ниже своего сословного достоинства признаться, что и я иногда прав. -- По-моему, он остался совершенно на тех же позициях, -- вздохнула я. -- По-моему, нет. Только он сейчас не хочет думать. Ему сейчас надо действовать. Даррина словно взбесилась. Требует крови, власти, даже твоей головы. Виллен попал в хорошую ловушку, из которой он выберется только случаем. Вообще, мне кажется, что правлению династии Вебстера наступил конец. А заодно и всем, кто хоть как-то связан с кланом, -- никогда еще Марсен не был так красноречив и напорист. Мне нравилась его немного флегматичная натура, и такой резкий перепад эмоций только насторожил меня. -- Дружище, а ты не под гипнозом ли часом? -- я наклонилась поближе к его лицу. Он отмахнулся от меня, но я, как бы в шутку ухватила его соломенные пряди и повернула его лицом к себе. Нет, его глаза были чисты и не затронуты никаким посторонним воздействием. Я попробовала впервые поймать его волну. Контакт вспыхнул резко, бодро, пружинистыми пульсирующими ударами. Не было ни боли, как при связи с Валерием, ни ряби в глазах, как в случае с Дарриной, только легкий звон в ушах, напоминающий маленькие колокольчики. "Что случилось, Марсен?" Он мотнул головой, высвободился и вскочил с кресла, чуть не сбив меня. -- Неужели ты интересуешься тем, что случилось?! -- мне показалось, что он был даже зол. -- Почему бы и нет? -- А мне показалось, что тебе совершенно все равно, -- он стоял посреди комнаты, широко расставив ноги и подбоченясь с видом решительным и непреклонным. -- Чего это так тебя разбирает? Ты делаешь свое дело, ну и делай. Тебя приставили пасти меня, ну и паси... Ты же офицер иерархии, какая тебе разница, какому иерарху ты будешь служить? -- Да, я офицер иерархии. Но я служу иерарху Виллену. Если Даррина пересилит его, я буду служить Виллену, даже если он перестанет быть иерархом, -- пояснил Марсен. Он не был похож на фанатика. Наверное, он имел свои причины так думать и действовать. -- Мне остается только порадоваться за своего вновь обретенного брата Виллена. Не каждому монарху так везет. Не у всякого есть верный пес... Я вовремя уклонилась от резкого выпада Марсена. Нет, наверное, он не хотел сделать мне больно, но это у него почти получилось. -- Никогда не говори о том, о чем не имеешь понятия! -- рассердился Марсен, когда взял себя в руки и отступил на шаг. -- Виллен -- это человек, которому не стыдно служить. А если бы не сословные преграды, мы могли бы найти общий язык, я в этом уверен. -- Да пожалуйста, что ты от меня-то хочешь?! -- Хочу, чтобы ты ему помогла, -- Марсен ткнул в меня указательным пальцем и четко выговорил: -- Несмотря на то, что у тебя есть определенное прошлое, ты не должна бросать здесь все просто так. Виллену стоит помочь, и он многое сможет сделать для нас всех. Он никому ничего не говорит, но Даррина знает, а через нее и многие враги Виллена знают, что Виллен не собирается добиваться восстановления господства иерархии над всеми мирами. Ему и дверь-то нужна всего одна, чтобы скорее пройти преображение... -- Заткнись! -- я заорала на него так, что сама испугалась своего крика. Марсен пожал плечами и ничего не сказал. Я выбежала из комнаты и помчалась по коридору. Несколько прыжков -- и я захлопнула за собой дверь своей комнаты, отведенной для меня Вилленом. Прислонившись спиной к двери, я стала лихорадочно соображать, что следует сделать в первую очередь. Мне могли понадобиться несколько вещей, прежде всего вертолет и оружие. А лучше всего взрывчатка. Неплохо было бы, конечно, стащить у Марсена пистолет. Мне ни разу не давали в руки оружия, но я не настолько глупа, чтобы не разобраться самой. Дело за малым -- добыть все необходимое. И сбежать. Я в который раз обнаружила неприятную в своей очевидности параллель: когда-то Юрка тоже оставлял меня под присмотром Олега. Известно, чем это кончилось. И снова я оставлена братом в импровизированной тюрьме под присмотром верного, бдительного стража. Но вот досада, у меня нет под рукой бутылки с лимонадом. А если бы была? Вдруг все повторяется еще раз в такой точности именно для того, чтобы и я вслед за ситуацией точно повторила уже пройденное прежде? Но нет, мне больше нравилось думать, что кто-то испытывает меня еще раз подобным образом, для того, чтобы проверить, учусь ли я на собственных ошибках. И чтобы проверить, чем и как быстро можно заставить меня отказаться от своих планов. Я тихонько открыла дверь и вышла в коридор. Марсен стоял в противоположном его конце, в задумчивости глядя в окно. Он мельком скользнул по мне взглядом и с демонстративным равнодушием отвернулся. Я сделала несколько шагов в сторону служебной лестницы, по которой обычно перемещалась туда-сюда прислуга. Я знала, что там внизу должен был быть выход. Марсен тоже это знал. На его месте я не позволила бы пленнику идти туда без сопровождения. И точно, после того, как я начала спускаться по лестнице, шаги Марсена зазвучали совсем рядом. -- Рэста, ты куда? -- окликнул он меня. Спустившись на первый этаж и стараясь не шуметь, я спряталась за лестничными перилами. -- Рэста! -- Марсен стремительно спускался с лестницы, пытаясь понять, куда я делась. Решение оказалось простым, но эффективным. Не желая приближаться к лестнице, чтобы не попасться Марсену, я взяла стоящую в углу щетку для уборки и едва успела выставить ее сквозь перила как раз на середине лестницы. Марсен, бедняга, ничего не подозревая, зацепился за щетку. Летел он не то, чтобы долго и не то, чтобы громко, но посмотреть на это стоило. Ушибся он, вероятно, довольно сильно. Я перепрыгнула через него, стараясь, чтобы он не поймал меня рукой, и помчалась обратно вверх по лестнице. Дело было не в том, что Марсен загораживал собой выход на улицу, я могла бы перебраться через него. Я знала, что он быстро сориентируется и бросится следом. И я не ошиблась, через несколько секунд я уже услышала его скачки по лестнице. Но я успела добраться до верхней площадки и захлопнула перед носом у Марсена тяжелую дверь, ведущую с площадки в коридор. Теперь Марсен мог попасть в дом только с парадного входа, а для этого ему было нужно обежать дом кругом. Хоть дом и был небольшим по меркам Виллена, чтобы добежать от черного хода до парадного подъезда, даже Марсену нужно было не менее полуминуты, а если прибавить еще спуски и подъемы по лестницам... Расчет меня не подвел. Пока Марсен обегал дом, поднимал тревогу среди прислуги и вбегал в дом через главный вход, я уже побывала в гостиной, забрала лежащую на столике кобуру, застегнула ее почти на бегу и вернулась к закрытой мною двери. Я слышала, что Марсен и кто-то из слуг уже вбегают в дом. Я не сомневалась также, что Марсен оставил человека у запасного выхода, и может быть, даже не одного. Но вот в том, что прислуга посмеет оказать серьезное сопротивление женщине с эмблемой в виде кошки, в этом я имела полное право сомневаться. Я подергала дверь, и только тут поняла, что захлопнула ее, а чтобы открыть ее, нужно было или иметь ключ, или знать код. Времени на то, чтобы искать их, не было. В моем распоряжении было несколько секунд. Я вынула пистолет из кобуры. Он был тяжеленным и слишком большим для моей ладони. Так... Ни мушки, ни прицела... Рычажок... Предохранитель? Точно... А это? Не иначе, спусковая кнопка... Эх, где наша не пропадала, если не попытаюсь, все может кончиться хуже, чем можно было предполагать. Я сдвинула рычажок. Из дула пистолета вырвался ярко-красный луч. От неожиданности я чуть не выронила пистолет, и только мелькнувшая мысль о том, что это еще не выстрел, помогла сосредоточиться. Ну конечно, это же лазерный прицельный луч... Я подняла пистолет двумя руками, навела луч на замок двери и нажала на кнопку. Резкий свист, синие холодные искры посыпались на меня, я нажала на дверь и почти вывалилась в коридор. Очень вовремя, Марсен был уже недалеко. Я побежала вниз по лестнице, едва не запнувшись за собственную подставленную швабру... Так и есть, внизу у выхода двое парней, возбужденных, растерянных. Они сделали попытку преградить мне дорогу. -- А ну, назад! -- рявкнула я как можно грознее в надежде, что они хоть немного замешкаются. Они, действительно, замерли, один даже машинально начал кланяться. Не останавливаясь, слета я прыгнула, выставив вперед ногу. Один из слуг отшатнулся, второй, сбитый ударом моей ноги, рухнул на землю. Я тоже упала, но поднялась быстрее и побежала к вертолетной стоянке. Там стояли две машины. Уже влезая в кабину одного из вертолетов, я поняла, что весь мой план рушится. Марсен и остальные были уже совсем рядом, и если мне даже удастся подняться в воздух, Марсен прилепится сзади. Помня уроки Марсена, я потянула рычаг на себя, и послушная устойчивая машина медленно пошла вверх. У меня оставалась последняя возможность оторваться от преследования. На высоте метров трех я развернула машину и, направив ее на второй вертолет, зависла над ним. Марсен уже был готов взлетать. Напрягшись, я подняла пистолет одной рукой и нажала на спуск. Лопасти винта разлетелись в клочья, синие искры дождем засыпали землю... Уронив обессилевшую руку на колени, я закусила губы и потянула рычаг. Вертолет взмыл ввысь, едва не налетев на дерево. Бросив удивительный пистолет Марсена под ноги, я немного размяла задеревеневшую руку и смогла, наконец, ею воспользоваться. Дело пошло веселее. Машина выправилась, и я повела ее туда, где по моим расчетам должна быть желанная мне дверь в Дерзкий мир. Я надеялась, что не ошиблась в направлении, и мне не придется плутать над верхушками деревьев до тех пор, пока Виллен по тревоге не пришлет перехватчиков. Мне самой не верилось, что мой глупый, в сущности, план удался. Может быть все и получилось только потому, что от меня ждали чего-то немыслимого. А все оказалось настолько просто, что Марсен просто перемудрил. В ушах зазвенели знакомые колокольчики, но я побоялась отреагировать на призыв. Мне не хотелось, чтобы Марсен понял направление моего полета. Ведь стоит только открыться контакту, как подслушивание перейдет в подсматривание. Я никак не могла понять механизм контактов. Даже в моем теперешнем состоянии я не могла читать мысли бодрствующих людей, не могла поговорить с ними без их согласия. Да, можно было послушать и подсмотреть в том случае, если знаешь, в каком направлении посылать импульс. Но было довольно просто поставить защиту от контакта. Просто не захотеть. И все. Наверное все-таки неразделенные сознания так же различаются между собой по силе и разнообразию своих способностей, как любой человек отличается от остальных. Так, например, обитатели Первого мира не чувствовали дверей, но многие были отличными сканерами. Подсмотреть, подслушать, даже загипнотизировать на расстоянии -- для них пара пустяков. Гипнотизировать я не пробовала, да и не испытывала ни малейшего желания. Но вот поиски чужой волны мне хорошо удавались. Да и двери я, кажется, чувствовала. И все же самым удивительным человеком среди мне подобных до сих пор оставался Извеков. Валерий не задумывался об этих тонкостях, да ему и не позволили бы овладеть лишней информацией. Он считал, что каждый человек, оставшись без аналогов, сможет делать из людей оборотней. И как хорошо, что это были лишь иллюзии Валерия, а в жизни все не так уж страшно и, что самое главное, не так уж однозначно, как хотелось бы некоторым. Направление моего полета оказалось верным. Не скажу, чтобы полет доставлял мне удовольствие. Стоило только снять с рычага одну руку, машину начинало мотать из стороны в сторону. Поэтому возвращение тяжелого пистолета обратно в кобуру стоило мне трех попыток: я шарила по полу одной рукой и думала о том, что кривая траектория вот-вот закончится столкновением с верхушкой, и вертолет окажется верхом на дереве. Но все обошлось, и вскоре вдали я заметила знакомую местность, а через несколько секунд почувствовала призыв. Теперь я точно знала, что это такое -- это зов Дерзкого мира. Это мог быть только он. Посадка оказалась более трудной задачей, тем более, если учесть то, что садиться нужно было среди густых крон деревьев. Я решила оставить вертолет настолько далеко от оврага, насколько это было можно, ведь не оставалось сомнений, что погоня за мной и поиски будут весьма тщательными. Наверное, я перекалечила вертолет, почти упав на землю метров с пятнадцати, и мне еще очень повезло, что я сама не разбилась. Когда я вылезла из поврежденной и уткнувшейся почти носом в землю машины, ноги уже плохо держали меня, потому что побороть дрожь после столь неожиданного побега и неровного полета оказалось трудновато. И все-таки я была у цели, и уже никто не смог бы меня остановить. Если бы сейчас передо мной оказались преследователи, я, наверное, уже не стала бы изобретать уловки, а просто открыла бы огонь по живым людям. Настолько силен был зов пещеры. Я уже была близко от оврага, когда звон колокольчиков запульсировал настойчиво и требовательно. "Что ты хочешь, Марсен?" "Я прошу тебя, не делай этого!" "Я не позволю вам меня остановить. Извини, что разбила обе ваши машины, но скажи спасибо, что я не сделала еще чего-нибудь." "Тебе не стоило делать этого, Рэста!" "Ничего не поделаешь." Марсен не стал возражать. Но контакт продолжался. вряд ли Марсен понял бы за минуту, где я нахожусь, но рисковать не стоило. Поэтому я послала ему напоследок: "Охраняй Виллена за нас двоих, если он для тебя так много значит!" -- и решительно оборвала контакт... Я съехала по песку на дно оврага. Пещера была все та же, и все так же тянула и тянула меня внутрь. Когда я подошла, оказалось, что она низкая, узкая, и песчаные стены ее готовы вот-вот обрушиться. Я вошла внутрь и тут же пожалела, что не подумала о фонаре. Правда, где бы я его нашла? Я прошла почти наощупь до конца пещерки. Это был путь длиной всего метров в пять. Коснувшись рукой задней стенки пещеры, я почувствовала, как из-под пальцев потек вниз песок. Я провела рукой еще раз, и сразу же мои ноги по самые щиколотки оказались засыпаны песком. Песок обтекал со стен пещеры, мягко шурша. Кто же сделал эту пещеру? Ведь ее вырыли, это ясно. Казалось, что кто-то оставил ее, не успев докопать до конца. Я почувствовала, как песок липнет к внезапно взмокшей ладони. Страшно. Очень страшно. Страшно, что вся пещера рухнет, и меня задавит песком раньше, чем я пойму, как нужно действовать. Я вынула из кобуры пистолет и зажгла прицельный луч. Его сконцентрированный свет не мог освещать ничего, кроме той точки, на которую был направлен, поэтому никак не мог заменить мне фонарь. Появилось четкое желание повернуть обратно, выйти из этого опасного места. Я почти натурально представила, как осыпается толща песка, и я остаюсь внутри, раздавленная тяжестью и задохнувшаяся. И даже сильное притяжение моего мира уже не спасет и не поможет мне тогда. Еще секунда, решила я, и я ухожу. Я слегка коснулась песчаной стены свободной рукой, и словно в ответ пришел тягучий, сладкий импульс, принесший с собой то редко посещающее людей прозрачно-сладостное чувство близкого избавления. Да, мое избавление было здесь -- за толщей стены песка. И так страшно было пойти туда, куда манила меня неизвестная сила. Я заплакала. Но эти слезы не могли ни рассеять страх, ни заглушить зов того мира, что был совсем рядом. И совершенно неоткуда ждать помощи. -- Если я уйду, я никогда не попаду домой. -- прошептала я самой себе. И тут же разозлилась на себя. Бояться чего-нибудь -- это простительно, а вот сдаваться и приживлять себе комплексы -- это уже ни в какие ворота. -- Ты дура, Катька! -- заговорила я с собой. -- Не хватало, чтобы ты внушила себе, что не сможешь... А я смогу, потому что хочу этого!! Я ударила кулаком в песчаную стену. Тихое шуршание песка, холод, тяжесть и влага, ноги в песке по самые колени... Сейчас все посыплется вниз... Но я вдруг почувствовала под моей левой рукой ровную твердую стену! Камень? Бетон?.. И какой толщины? Шуршание усилилось. Ничего другого не оставалось, как идти вперед, уже хотя бы потому, что свод пещеры за моей спиной дрогнул. Я вскинула двумя руками пистолет, закрыла глаза и, нажав кнопку лазера, нарисовала на стене букву Z высотой в свой рост. А потом еще, еще и еще раз... Рухнувший песок выбил у меня из рук пистолет. Я рванулась вперед. Мне просто повезло, что песок еще не успел слежаться, хотя и был влажным. Не открывая глаз, я разгребала его руками, стараясь "выплыть". Мои руки наткнулись на рваный проем в стене. Я нырнула туда, вперед и вниз, на острые осколки камня и хрустящую крошку. Ноги, оставшиеся по ту сторону дверного проема, утонули в песке, и тяжесть становилась каждую секунду все сильнее. Я огляделась. Это была ниша, или вернее, нора в каких-то развалинах. Когда-то это было помещение, но сейчас -- клочья плит, куски дерева и стекла. Полутьма, запах гари и бензина. Снаружи доносились отдаленные звуки, напоминающие рев дорожных машин. Боль в ногах не дала мне долго раздумывать над моим положением. Нужно было срочно выбираться из капкана. Но ни повернуться, ни сесть, ни, тем более, вытащить ноги из-под песка было невозможно. Я лежала вниз лицом на стеклянно-каменном месиве, острия то здесь, то там неприятно впивались в тело сквозь одежду. Но, что хуже всего -- ноги почти по колено оказались в капкане. Рядом с проломом лежала короткая лопатка. Словно кто-то нарочно положил ее сюда. Я дотянулась до нее, но, развернувшись и перекрутив в этом развороте ноги, можно было только, одной рукой держа лопатку, отковыривать песок из пролома мелкими порциями. Так можно было копать сутки, но на место отковыренного песка тут же сваливалась новая порция. Сизифов труд. За пару минут я покрылась испариной, но никакого результата или подходящего решения так и не обнаружилось. Стараясь не расслабляться, я стала прислушиваться к внешним звукам. Мне показалось, что где-то совсем близко кто-то идет по развалинам. Я уже набрала воздуха в легкие, чтобы крикнуть, но услышала знакомый встревоженный голос: -- Катя, ты здесь? -- Здесь... Человек спрыгнул в нору откуда-то сверху, сбросил с плеча сумку и присел рядом. И, несмотря на боль и усталость, нервное напряжение схлынуло, освободив место твердой уверенности, что теперь-то все самое страшное позади. -- Валера, какой же ты умница... Он улыбнулся мне, хотя улыбка у него получилась слегка вымученная, видимо после того, как он увидел, наконец, своими глазами, с каким воплощением Кати ему теперь придется иметь дело. -- Почему ты не сказала мне, что собираешься бежать прямо сейчас? -- укоризненно спросил он, отворачиваясь и начиная вытаскивать из развалин какие-то доски и балки. -- Я не подумала, что это необходимо. -- А если бы я не успел прорваться сюда? Знала бы ты, как я сюда летел. Еще хорошо, что была на примете перспективная дверь поблизости... -- ворчливо отозвался Извеков, не прекращая работы. Он подрезал пласты песка где-то в верхней части пролома, одновременно вставляя в песок поддерживающие клинья. Конечно, эта работа была бы мне не под силу. Даже Валерий выкладывался по полной программе. -- Сейчас, осталось совсем немного, -- подбодрил меня Валерий. Он начал быстро отгребать песок, оказавшийся между моими ногами и теми палками, которые он вставил вместо клиньев. Несколько раз конструкция грозила обрушиться, но Извеков вовремя успевал среагировать. Наконец, почувствовав, что тяжесть с ног снята, я рывком высвободилась, и Валерий с облегчением отвернулся от с таким трудом выстроенного им сооружения. Оно тут же с шумом рухнуло. Песок лениво пополз к моим ногам и остановился. Все. Духу у него не хватило. Я рассмеялась. Валерий тоже весело улыбнулся. Он отряхнулся и присел рядом. -- Проблема в том, что мне нужно срочно уйти обратно и успеть замести следы, пока никто ничего не заметил, -- сказал он, ощупывая мои ноги. -- Но я не уверен, что имею право оставить тебя в таком состоянии. -- Я совсем немножко посижу, и наверняка смогу пуститься в путь сама, -- я пошевелила ступнями и поняла, что, действительно, беспокоиться не о чем. -- Я тут тебе кое-что принес, -- Валерий потянулся за сумкой и передал ее мне. Это была моя сумка, сумка Кати Орешиной, с которой она приехала в Сылве. -- Валера, ты прелесть... -- я была рада, и он тоже обрадованно улыбнулся. -- С тобой точно все в порядке? -- еще раз озабоченно спросил он. -- Точно. А с тобой? -- я оглядела его. Он сегодня не был похож на лощеного франта, каким я раньше его знала. Измазанный песком джинсовый костюм, еще больше похудевшее бледное лицо, только ярко-синие глаза по-прежнему были те же. Он пожал плечами вместо ответа на мой вопрос и снова повторил: -- Я должен бежать. Губернатор провинции Гайл отпустил меня только в виде исключения, узнав, куда именно я иду. Он передает тебе привет. -- Губернатор? Надо же, какая стремительная карьера... Извеков поднялся на ноги и подал мне руку: -- Попробуй встать, я помогу тебе выбраться наверх. Преодолевая боль и противное покалывание в ногах, я встала. Валерий быстро вытащил меня наверх. Там было солнечно, еще ни в чем не разобралась. Но попробуй отнестись серьезно достаточно, чтобы узнать побережье и кварталы Сылве. А вокруг ужасающая картина: развалины, напоминающие останки небольшого города, стертого с лица земли бомбардировкой. В пределах видимости на одном из углов бывшего Рая копошились люди и техника: разборка мусора шла полным ходом. Валерий оглядывался вокруг, и лицо его окаменело. -- Представляю, каково тебе тут, -- я дотронулась до его руки. Он вздрогнул и отмахнулся: -- Надеюсь, что в Сылве я в последний раз. -- скажи, у тебя что, уже была дверь в Первый мир? -- Я нашел ее, подготовил, но еще не успел оборудовать. -- Слава богу, что не успел. Извеков кивнул и усмехнулся: -- Да, с одной стороны. Что-то меня удержало от окончания работ. А с другой стороны, эта дверь помогла тебе хоть немного. -- Если бы ее не было, я все равно бы прорвалась сюда. -- Ну, разумеется. Я бы обязательно помог тебе, если бы ты не бросилась сюда, очертя голову, -- проворчал Валерий. -- Ты зануда, Валера, но я все-таки тебя люблю! -- я обняла его и поцеловала в висок. Извекова бросило в краску, он принялся торопливо отряхивать свой костюм от песка. -- Мне пора, -- пробормотал он. -- Надеюсь, это не мой ужасный вид гонит тебя прочь? -- Вот глупая! -- возмутился Извеков. И мы дружно рассмеялись. -- Я просто боюсь, что меня схватят, и кто-нибудь из местных опознает меня, -- сказал Валера сквозь смех и сразу посерьезнел. -- Тогда возвращайся скорее. Он сжал мою руку, немного виновато улыбнулся, и поспешил прочь, перепрыгивая с плиты на плиту. Его волосы, оказавшиеся без парфюмерных излишеств Рая, вьющимися, тугими спиралями взлетали и опускались ему на плечи. Ничего в нем не осталось от всесильного бога Валерия, теперь это был немного нелепый и растерянный парень, без друзей, без места в этом мире... Я подождала, пока он скрылся из вида и села на подвернувшуюся плиту. Сумка, принесенная Валерием, была полупустой, и я представляла себе, что в ней: то, что я сама туда положила перед тем, как покинуть Рай. Я открыла застежку... Сверху, на черной кожаной куртке лежал пистолет Кати Орешиной с клеймом агентства на рукоятке, а из дула торчали несколько свернутых в трубочку купюр. Я вынула их. Небольшая сумма, видимо, все, что смог добыть Извеков. Но этого хватит для того, чтобы переодеться в ближайшем магазине и добраться домой... Я раздвинула вещи в сумке, чтобы спрятать пистолет поглубже. Моя рука наткнулась на что-то твердое. Я вынула затянутый синим бархатом серебряный браслет Олега... Глава 14. За восемь месяцев моего отсутствия бизнес- центр на Торжковской претерпел изменения самые незначительные. Прибавилось посетителей, то есть тех немного растерянных и явно озабоченных людей, которые сновали по многоэтажному зданию, сосредоточенно изучая вывески и указатели. Прибавилось и компаний-арендаторов. Вернее будет сказать, что многие из них просто сменили друг друга. Что ж, не у всех бизнес идет одинаково хорошо. Если бы в прессе освещали ликвидацию Рая, детективному агентству Орешина была бы сделана хорошая реклама. Но информация в газетах была сухой и самой общей, то есть совершенно не по делу. Просто пара репортажей с разбора развалин, и то задним числом. Самой пирамиды Рая люди так и не увидели, и так и не узнали, что же такое происходило на протяжении более, чем шести лет в карельском городке Сылве. Не были упомянуты почти никакие фамилии, во всяком случае не те, которые были достойны упоминания. Впрочем, я понимала, что так было нужно. Конечно, можно было надеяться, что агентство Орешина вполне могло выжить и без посторонней помощи. Я давно могла это проверить, позвонив в контору. Но все-таки мне более симпатична была идея увидеть все своими глазами. Я не представляла, как я буду принята, и хватит ли у меня выдержки для того, чтобы не показаться друзьям подозрительной. Но все, что я сделала за последние месяцы, я сделала ради этого дня -- ради того, чтобы быть вместе с ними. Лифт быстро поднял меня наверх. По пути я еще раз оглядела себя в зеркальной стене лифта. Седые волосы в ярком освещении казались неестественно белыми. Распустив их по плечам и начесав чуть вперед, я немного скрыла свои страшные шрамы на лице, хотя они все равно бросались в глаза с первого взгляда. Впрочем, я могла чересчур придирчиво и субъективно относиться к собственной внешности. Широкие мягкие брюки и свободная куртка с капюшоном были пущены в ход для того, чтобы окончательно развязаться с имиджем Кати Орешиной. Она бы ни за что не надела на себя такое. Едва выйдя из лифта, я надела черные очки, настолько затемненные, что собеседник не мог разглядеть за ними мои глаза. Я долго выбирала эти очки в магазине. Вывеска агентства была на привычном месте. Приблизившись к дверям, я услышала дружный, многоголосый и громкий хохот. Я невольно остановилась. Смех немного поунялся, но через несколько секунд грохнул снова. Мне даже показалось, что безудержное веселье продолжается уже некоторое время, потому что смех был почти истерическим. Я вошла и поняла, что была права. Не знаю, что могло их так рассмешить, но несколько человек в приемной смеялись вовсю. Даже появление постороннего не смогло заставить их оборвать веселье. Алексей, в изнеможении откинувшись на спинку стула, уже мог только слабо всхлипывать. Юрист агентства Лена Астахова, которая редко задерживалась в офисе до конца рабочего дня, все еще была здесь, и тоже в истерике повалилась на свой стол. Юрка, по своему обыкновению присевший на край стола Алексея, беззвучно смеялся и вытирал глаза тыльной стороной ладони. Присутствовали еще трое: наши детективы Сергей Мартко по прозвищу Смарт, Максим Озеров, в просторечии Мозер, и Олег Середа. Они втроем стояли в раскрытой двери, ведущей в общий кабинет, и хохотали, повисая друг на друге и подталкивая друг друга локтями. Сделав пару шагов вглубь приемной, я смиренно остановилась, ожидая, пока кто-нибудь из них не очухается. Ситуация, в которую я попала, оказалась даже как нельзя кстати. Неожиданно к горлу подступил комок, и если бы мне пришлось сразу, войдя, объясняться, ничего бы из этого не вышло. -- Что... вы... хотите? -- выдавил из себя Юра, продолжая вытирать глаза. -- Мне нужен Орешин, -- ответила я. -- Это я. Простите нас, пожалуйста, за нерабочую обстановку, -- Юра оперся на костыль и соскочил со стола. -- Я вас слушаю. -- Я пришла наниматься на работу. Смех, уже начавший стихать, быстренько скис окончательно. Слишком серьезное заявление они все услышали. Лена и Алексей навострили уши. Смарт и Мозер, соблюдая служебную этику, исчезли в кабинете. Олег остался на месте, рассматривая меня. Мне было плохо видно его лицо, а оглянуться на него я не посмела. От напряжения у меня стали дрожать колени. Юра, стряхнув с себя остатки веселья, посмотрел на часы: -- Уже довольно поздно для столь серьезной темы. Вот если бы вы пришли с утра -- Я бы не хотела ждать до завтра. -- Полагаю, поспешность может повлиять на результат переговоров, -- пожал плечами Юра. -- Но если вы так хотите... Прошу! Он показал рукой на дверь кабинета. Я вошла и остановилась около кресла для посетителей. Юра подошел следом и сел на свое место за столом, указав мне на кресло. Я села. За моей спиной открылась и закрылась дверь, и Олег стремительно прошел по кабинету и примостился на углу стола по правую руку Юрки. -- Итак? -- начал Юра и достал из лежащей на столе пачки сигарету. -- Я думала, что разговор состоится без свидетелей. Юра неодобрительно взглянул на Олега, но тот сделал совершенно невинное лицо. Тогда Юрка вздохнул чуть заметно и произнес: -- Хотя окончательные решения принимаю я, по всем вопросам я советуюсь с моим коллегой, детективом Середой. Поэтому можете смело излагать. -- Только странно, что вы пришли именно к нам, -- встрял Олег. -- Мы не обращались в службу занятости... Мы как-то не особо нуждаемся в работниках... Юра предостерегающе поднял руку. Я знала, почему. Юрка никогда окончательно не ограничивал число своих сотрудников. Поэтому он охотно пользовался услугами человека, если тот мог быть полезен чем-либо. Возможно, сейчас нужны были свежие дополнительные силы, поэтому-то Юрка и не завернул меня с порога. -- Помолчи, Олег, -- строго сказал Юра. -- Я вас слушаю, девушка. -- Меня зовут Мария Виттмар. У меня есть опыт детективной работы, а в данный момент мне необходимо получить работу в агентстве, аналогичном тому, в котором я когда-то работала, -- изложила я смысл своего визита. Пользуясь тем, что мои очки не дают им проследить направление моего взгляда, я жадно рассматривала их лица, страшась обнаружить недобрые перемены. Но Юра был, кажется, еще более непроницаем, чем прежде. Еще суровее стал его взгляд. Даже недавний веселый смех, казалось, улетучился без остатка. Юра взял сигарету в рот, щелкнул зажигалкой и несколько секунд закуривал. Олег, многозначительно кашлянув, спрыгнул со своего места, прошел к окну и раскрыл его, как всегда, не желая задыхаться в табачном дыму. Потом он вернулся на прежнее место. Я видела, как он придирчиво рассматривает меня. То, что он сцепил руки на груди, обняв сам себя за плечи, говорило о том, что он собирает все свое терпение для продолжения разговора. Он сидел в двух метрах от меня. Все долгие месяцы моих приключений я провела в ожидании именно этого момента: что я смогу увидеть Олега. Не в видении или во сне, а вот так. И смогу дотронуться до него, если захочу. И даже, если он будет придирчив или недобр к чужой неприятной на вид женщине, от счастья у меня сладко и нетерпеливо екало сердце. -- Извините за табачный дым, -- произнес Юрка. -- Я не такой уж невежа, но в этом помещении я ни у кого не спрашиваю разрешения курить... -- Ничего не имею против, -- ответила я. Но голос предательски сорвался, и чтобы скрыть это, я закашлялась. Юра, не обратив на это внимания, задумчиво произнес: -- Меня не интересуют мотивы вашего прихода именно ко мне. Меня куда больше интересуют ваши возможности. Я не сторонник половой дискриминации, но принимая на работу женщину, я должен быть уверен, что ее возможности не ниже, чем у любого другого из моих людей. -- Все относительно. В том числе понятие "возможности", -- ответила я, зная, куда он клонит. Он, действительно, далек был от того, чтобы просто придираться. Именно в таком ключе он начал бы разговор с каждым. Просто одной беседы было мало, обычно Юрка пару недель проверял человека в деле, даже если послужной список претендента был безупречен. У меня же не было никакого послужного списка, способного удовлетворить работодателя. У меня не было даже документов. -- Вы правы, -- заметил Юра. -- Но у меня свои взгляды на это понятие. И людей я себе подбираю в том числе и по принципу схожести взглядов на цели и, самое главное, средства нашей работы. Я прекрасно знаю, на что может быть способен профессионал, и все остальные нюансы уже на втором месте. Но я должен быть уверен, что вы ни в чем не уступаете прочим моим подчиненным, которых без оговорок можно назвать профессионалами. Без этого я не могу довериться вам. -- Меня устраивает такой подход. Доверие нужно сначала завоевать, а потом оправдывать каждый день. Доверие -- это самая зыбкая вещь, -- отозвалась я, зная, что Юрка именно так и считает. Единственно, что вдруг привело меня в замешательство: кажется, я почти дословно повторила слова самого Юры, слышанные мной когда-то. Помнил ли он об этом? Юра бросил на Олега быстрый взгляд. Олег на секунду закусил губу и кивнул. Кажется, беседа будет продолжена. -- Какого рода образование вы получили? -- перешел Юра от преамбулы к фактам, могущим повлиять на его решение. -- Средняя школа. Олег открыл рот, чтобы вставить что-то, но Юрка снова поднял руку, и Олег промолчал. -- И только? -- уточнил Юра. -- Если вы имеете в виду спецподготовку, то ни в каком специализированном, военном или ином закрытом учебном заведении я никогда не обучалась. -- Тем не менее, вы уже занимались сыскной деятельностью. Где? Когда? -- Это было частное агентство. В Москве. Я ушла оттуда около девяти месяцев назад. Наши люди занимались поиском пропавших или похищенных людей, совместными операциями с силовиками по захвату военизированных банд, накрывали наркопритоны, вытаскивали людей из-под колпака шантажистов, занимались организацией охраны жилищ и офисов. То есть всем тем, чем занимается и ваше агентство. Олег не выдержал: -- Рекомендации? -- Никаких. Мне они были не нужны. Но все сложилось так, что вернуться на старое место я не могу. -- Какими видами оружия владеете? -- продолжал Олег. -- Всеми видами личного огнестрельного. -- Холодным? -- Не уверена, что в совершенстве. Но люблю использовать попадающиеся под руку предметы, -- не удержалась я, понимая, на какую ассоциацию это может его навести. -- Единоборства? -- Да. -- На каком уровне? Хвастаться нехорошо. -- Учителя были неплохие. Но оценку должны давать жертвы. Юрка слегка усмехнулся. Потом его лицо внезапно посерьезнело. -- Что ж, разговаривать с вами легко. Хотя вы и не из болтливых, -- отметил он и посмотрел на Олега. -- Ну что, Олег, пойдем дальше? -- Как знаешь. Я бы не спешил. Вот как. Олег, правда, всегда был осторожен при входе в контакт с новыми людьми. А я не прилагала особых усилий, чтобы понравиться. Да и что, честно говоря, могло ему во мне понравиться с первого взгляда? -- Сколько вам лет? -- Двадцать один. Ребята переглянулись. Юрка склонил голову набок и несколько секунд размышлял, как сказать то, что он хотел сказать. -- Я не обижусь, если услышу, что выгляжу старше лет на десять-двенадцать. Ведь именно поэтому вы молчите, -- помогла я ему. Олег растерянно фыркнул и посмотрел на Юрку. -- Вас не затруднит снять очки? -- спокойно попросил Юра. Я склонилась вперед, сняв очки, положила их на колени, подобрала свалившиеся на лицо волосы, и резко разогнувшись, отбросила их за спину. Что ж, смотрите. Вот она, Рэста, во всей своей красе. Один Бог знает, как я выдержала эти несколько секунд, в течение которых ребята молча смотрели на меня. Я сидела прямо, переводя взгляд с одного на другого. От страшного напряжения задергался шрам на виске, и я испугалась, что это будет заметно. -- Простите, пожалуйста, -- проговорил Олег и, встав, подошел совсем близко ко мне. Я тоже поднялась с кресла. Да, Рэста была выше Катерины Орешиной... Заставив себя смотреть Олегу в глаза, я улыбнулась: -- Все нормально. Работодатель имеет право увидеть, с кем ему предстоит иметь дело. Так сказать, товар лицом. Остается надеяться, что лицо товара не повлияет на решение. -- Мы не имели в виду... -- замялся Олег. Он был явно смущен. Юра шлепнул ладонью по столу и гневно рявкнул: -- Олег, замолкни, черт бы тебя побрал! Сядь на место. И вы, Мария, тоже сядьте, -- Юра помрачнел, но тон его голоса не изменился. -- Значит, Мария Виттмар... У вас есть семья? -- спросил он, когда мы все снова уселись. -- Я одинока. -- Где вы живете? -- Пока нигде. -- Средства к существованию? -- Это не ваше дело. Юрка улыбнулся и пригладил волосы. Знакомый, привычный мне жест. От того, что я снова его вижу собственными глазами, я сама невольно улыбнулась. Юра провел рукой по глазам и после короткой паузы сказал: -- В течение нескольких дней или недель мы с вами поработаем. Мне понравилось, что вы достаточно зубасты. Будем знакомиться ближе. Детектив Середа в течение этого испытательного срока будет головой отвечать за вас. Не скрою, что мы попытаемся по официальным каналам проверить вашу личность, благо такая возможность у нас есть всегда, поскольку мы работаем в тесном контакте с органами, и, не скрою, я, как хозяин агентства, дорожу не только деловыми контактами, но и личными взаимоотношениями с официальными лицами наших правоохранительных органов. Это я к тому, чтобы вы сразу уяснили себе уровень учреждения, в которое вы попали... А пока... -- Юра снова чуть лукаво улыбнулся. -- Рабочий день уже закончен... Но мы арендуем спортзал в этом здании на три часа два раза в неделю. Если есть настроение, можете сейчас отправиться туда вместе со всеми. -- Хорошо, -- настроения у меня как раз не было никакого. Хотелось поскорее оказаться в тихом уединенном месте и выплакать напряжение первого разговора, но выбора у меня не было: куда они, туда и я. Чем больше я пробуду вместе с ними, тем скорее я пойму, как мне следует вести себя дальше. У меня появилась странная мысль: что если мое появление выбьет их из колеи еще сильнее, чем моя смерть. Все уже давно прошло, Катя Орешина умерла более, чем полгода назад. Все утряслось и стало привычным. Может ли оказаться так, что мне никогда не суждено будет признаться им, кто я такая? Все встали. Юра подошел ко мне и протянул руку: -- Я не спрашивал вас о ваших мотивах. Пусть мои мотивы также останутся для вас тайной. Я вложила свою руку в его твердую ладонь и уточнила: -- Только в том случае, если среди этих мотивов нет банальной жалости. -- Это исключено, -- брат широко улыбнулся. -- Мое имя Юрий. Можем перейти на ты, если не возражаете. -- Не возражаю. -- А я Олег, -- Олег, в свою очередь, слабенько и поспешно пожал мне руку и поторопил: -- Идемте, зачем терять время. Я быстро надела очки, тряхнула головой, разметав волосы, и пошла вперед. Остальных в офисе уже не было, они всегда убегали вниз пораньше. Юрка закрыл входную дверь на кодовый замок, заслонив его плечом, чтобы я не увидела. Но у меня не было нужды подсматривать. Я знала код. Затем мы втроем пошли по коридору к лифту. Мне даже не нужно было сдерживать шаг, подлаживаясь под неровную походку брата. Я была рада тому, что наш путь по коридору был медленным. Я снова шла вместе с ними. Уйма, чертова уйма времени прошла с тех пор, когда мы в последний раз шли вот так, втроем. Только тогда мы были едины, любили друг друга и доверяли друг другу. Мы хорошо знали, кто рядом с нами. Теперь все было по-другому. Они вели на испытание странную, резкую на язык, седую девушку, явившуюся неизвестно откуда и неизвестно почему набивающуюся в их компанию. Возможно, их снисходительное решение предоставить мне испытательный срок вызвано все-таки жалостью и желанием загладить неловкость. Тогда придется потрудиться. Нужно было заставить их пусть ненавидеть себя, но только не оставлять места для жалости. -- Что с тобой? -- услышала я вопрос Олега, и не сразу поняла, что это вопрос ко мне. -- Задумалась. -- Я не об этом, -- пояснил Олег. -- Ты чем-то сильно расстроена. Надеюсь, за тобой никто не гонится? -- Никакого криминального прошлого и конфликтов с законом. Просто неприятные воспоминания. Тебе нет нужды обращать внимание на меня. -- Она права, Олег, -- заметил Юра, входя вслед за нами в лифт. И уже потом, когда лифт шел вниз, он тихо произнес, стараясь, чтобы я его не слышала: -- Успокойся, Олег. Не наскакивай на нее. Дай, я сам разберусь. -- Сам бы и пас ее. У меня дел по горло, -- прошептал Олег в ответ. -- И вообще я не понимаю, зачем тебе это надо?! -- Отставить рассуждения! -- отрезал Юрка. Наши ребята уже разминались в спортзале. Юра махнул рукой в сторону женской раздевалки: -- Форму тебе подберут. Выходи в зал, когда будешь готова. Я вошла в раздевалку, и ноги сами подвели меня к моему шкафчику. Я набрала код, дверца отворилась, и я удовлетворенно отметила, что спортивная форма Кати, как всегда, висит нетронутая на прежнем месте. После каждого занятия костюмы обязательно приводились в порядок обслуживающим персоналом. В принципе, было абсолютно все равно, каким шкафчиком пользоваться. Каждый, кто регулярно ходил в спортзал, обычно имел свое излюбленное место, но в другие дни этим шкафчиком мог пользоваться кто угодно, не вызывая ничьих нареканий. Поэтому я решительно сняла с вешалки красно-черный костюм, полосатые гетры, мохнатую резиночку для волос. Волосы пришлось завязать в узел, очки снять. Только неразлучный браслет остался на моей руке синей бархатной полосой. Зеркало подсказало мне, что уж чего-чего, а сходства с Катей я могла не опасаться. Если Катя была стройна, Рэсту скорее можно было назвать худой до истощения. Катя была почти по-детски гибка и грациозна, как тигренок. А чего можно было ждать от Рэсты? Я надеялась, что сознание должно было сберечь рефлексы. Тело, в принципе, слушалось меня, это было уже проверено в Первом мире. Я потерла изуродованную щеку и подмигнула сама себе в зеркало. Чуть вздернутый нос Рэсты независимо шмыгнул. Наплевать. Не для того я здесь, чтобы горевать по поводу своей внешности. Жаль, конечно, что Валерий не подумал о том, в какой последовательности стоит менять аналоги. Но, в принципе, наплевать. Я подошла к выходу и шагнула в зал. Все произошло в одну секунду. Со шведской стенки, что находились по обе стороны от выхода из женской раздевалки, с высоты не менее трех метров сорвалось темное пятно. Я одновременно увидела его и приняла на себя мощное тело. Человек сбил меня с ног, но в падении я сгруппировалась, и мне удалось сообщить нападавшему несколько большую инерцию, чем та, на которую он рассчитывал. Человек перелетел через меня и шлепнулся вниз лицом. Я была уже на ногах, когда он еще только готовился вскочить. Прыгнув на него верхом, я рванула назад его руки, скрутила их в замок у него за лопатками и, навалившись всем весом на его плечи, припечатала его физиономией о покрытие спортзала. Это был Мозер. -- Все, все... -- пробормотал Озеров, сдаваясь. Я встала. Алексей, Лена, Смарт застыли каждый на своем месте. Юрка, стоящий неподалеку, даже и не старался скрыть напряженную заинтересованность и удивление. Олега нигде не было видно. Нужно быть начеку. И точно. Железные объятия в один миг сковали меня. Вероломно пройдя через женскую раздевалку, Олег напал с тыла. Трепыхаться было бесполезно. Я резко расслабилась и, ловя миг между этим расслаблением и реакцией Олега на него, скользнула вниз. Конечно, вырваться мне не удалось, но удалось развернуться лицом к Олегу. Его яростные зеленые глаза оказались совсем рядом. -- Ты зря надела этот костюм, -- холодно прошептал он. -- Как знать, -- я изо всей силы лягнула подобравшегося сзади Мозера. Он выругался и не стал больше приближаться. Все, затаив дыхание, ждали, как скоро я сдамся Олегу. Мышечной силы моей не хватило бы, чтобы разорвать объятия. Поэтому пришлось снова расслабиться. Полностью, совершенно отказавшись сопротивляться. Олег в удивлении опустил руки. Он был разочарован. Но преждевременно. Он получил от меня удар в солнечное сплетение. Это вывело его из строя всего на доли секунды, но за эти доли секунды он подряд получил по косточке на лодыжке и по голени. Удар был не слишком силен, но резок. Олег потерял равновесие и стал падать вперед. Не давая ему упасть просто так, я подставила колено, и он ударился о него грудью. Если бы это был не Олег, я подставила бы колено ему прямо под лицо. Чья-то рука ударом в плечо развернула меня. Смарт. Маленький, ловкий, хитрый человечек. Я бросилась ему в ноги, сшибая его и стараясь, чтобы упав, он помешал Олегу добраться до меня раньше, чем я смогу оторваться от них хотя бы метра на три и оценить обстановку. Но, уже поднявшись на колени, я снова оказалась под тяжестью Мозера. Его блестящая от пота рука обвила мою шею в удушающем объятии. Единственное, чем я смогла выразить мое возмущение: я укусила его руку. Взвыв, он, конечно, ослабил хватку, и я, вскакивая, смогла добавить толчок ладонью в лицо. Заметив совсем рядом гимнастическую палку, я рванулась к ней, ухватила за конец и, когда развернувшись лицом к противнику, я увидела, что Смарт, Мозер и Олег надвигаются на меня, перехватила палку, как копье. Пусть остальные двое скрутят меня, но первый, кто попадет в зону досягаемости палки, получит хороший тычок в живот... -- Стоп! -- заорал Юрка и саданул об пол своим костылем. -- Отставить! Мне еще не хватает, чтобы вы перекалечили друг друга! Я отбросила палку в сторону. Дыхание давалось с трудом, но я видела, что и эти трое тоже мокрые и встрепанные, хотя все происходило не дольше минуты. Юрка приковылял к нам, схватил за локоть Олега, оттолкнул свободной рукой Смарта и жестко сказал: -- Я тебя предупреждал, Середа, что ты не дело затеял... Проходя мимо Мозера, я не удержалась и ударила его по колену. Уж очень сильно выпирала из меня злость. -- За что?! -- возмутился Максим. -- За то, что принял участие, -- пояснила я, подходя к Юре. -- Это была идея Середы, -- зло бросил Мартко. Я обернулась на него: -- Сейчас и тебе добавлю, за то, что присоединился,.. джентльмен!.. Ворча и отряхиваясь, ребята разошлись кто куда, к снарядам и тренажерам. Я осталась лицом к лицу с братом и Олегом. -- Ну и? -- спросила я, переводя взгляд с одного взбудораженного лица на другое. Олег растирал левой рукой правую, не поднимая на меня глаза. Похоже, что его самолюбие сильно пострадало. -- И все же тебе не стоило надевать именно этот костюм, -- упрямо повторил Олег. -- Господи, Олежка, не будь ребенком, откуда ей знать... -- проворчал Юра. Но Олег передернул плечами и, пристально глядя мне в глаза, произнес: -- Дерешься ты отчаянно, но это еще ничего не значит. Не понимаю, чего тебе от нас надо... -- Я пришла занять свое место. Олег, продолжая лениво растирать ушибленную руку, злобно отметил: -- Здесь нет твоего места. -- Олег... -- предостерегающе произнес Юра. -- У меня было свое место, есть и будет, -- отрезала я. Я вовремя заметила, как правая ладонь Олега задрожала и сжалась в кулак. Я отклонилась, едва не упустив момент. Кулак Олега просвистел у моего лица и задел левую щеку. Юра ухватил Олега за плечи и оттолкнул от меня подальше. Взявшись за щеку, я почувствовала влагу под пальцами. Отняв ладонь, я увидела на ней кровь. Олег рассек недавно заживший шрам. -- Не стоило так торопиться, Олег, -- произнесла я, зажав рану ладонью. -- Никогда не стоит спешить причинить боль. А вдруг тот, кому ты причинишь боль, окажется совсем не тем, кем ты его считал? Не так ли? Слова мои были, конечно, справедливы, но, боже мой, намеренно будить в них страшные воспоминания -- это было чересчур жестоко. Это было бессовестнее, чем втроем нападать на девушку. Поэтому самое разумное, что я могла сделать теперь: скорее уйти, чтобы не видеть, как ребята будут переваривать мой выпад. Не сказав больше ни слова, я поспешила в раздевалку и, не останавливаясь, бросилась в душ. Никогда раньше Олег не позволил бы себе такого. Это было что-то новое и нехорошее в нем, чего никогда не было раньше. Бедняга защищал нишу, принадлежащую Екатерине. И уж, конечно, мне не стоило так откровенно подкалывать ребят. Я вышла из душа, оделась. Осмотр в зеркале успокоил меня. Да и вряд ли какое-то еще повреждение могло сделать мое лицо более некрасивым, чем оно уже было. -- Мария, можно мне войти? -- услышала я голос Юры. -- Да. Что случилось? -- Нужно поговорить, -- Юра прошел в раздевалку и приблизился ко мне. -- Я сяду? -- Конечно. Мы сели рядом на гимнастической скамеечке. Первым порывом Юрки было достать сигарету, но он сдержался. -- Наверное, мне нужно извиниться перед тобой за себя и своего друга, -- начал Юра. -- Не стоит. Кажется, мои слова тоже не доставили радости вам обоим. -- Что есть, то есть, -- помрачнел Юра. -- Ты даже не представляешь, до какой степени. -- Мы квиты. -- Я просто хотел объяснить кое-что. Ты невольно задела самые больные места. В этом костюме раньше всегда тренировалась моя сестра. Я, она и Середа работали вместе около трех лет. Я очень ее любил. Она погибла, ввязавшись в грязное дело, из которого я не смог ее вытащить. Погибла по нашей с Олегом оплошности. Все это до сих пор слишком тяжело. Поэтому я прошу тебя не сердиться на Середу. Он не такой уж злой человек... Этот грубый срыв... Это нетипично для Олега. -- Я знаю... Я понимаю, -- поправилась я. Юрка, переведя дух после своего высказывания, снова сделал попытку достать сигарету. -- А я не такой уж добрый, -- заметил он. -- Чаще всего бывает, что совершенно неважно, добрый человек или злой. Важны две вещи: друг он тебе или враг, а также живой он или мертвый. -- Вот это верно, -- согласился Юра. Он сидел, опустив голову. Было заметно, как его руки, держащие костыль, слегка дрожат. -- И все равно, прости нас. Я постараюсь, чтобы Олег больше не смел распускаться. -- Да ничего. Рана пустяковая. К тому же ни на что она уже не повлияет, она, как видишь, не первая... Тебе очень трудно ладить со своим другом? -- перевела я разговор. Юрка пожал плечами: -- Мне всегда было с ним нелегко. Он и раньше был резок, импульсивен, самоволен. Всю жизнь он превращал в нестандартную игру, но всегда был надежным парнем. Сейчас все очень изменилось, он тоже. Все его качества гипертрофировались до совершенно невыносимой степени. Но я ничего не могу поделать. Каждый переживает свое горе по-своему. И каждый по-своему от него спасается. Олег во многом из случившегося винит себя. И никакие разумные доводы на него не действуют. -- Время все исправит, так или иначе. -- Я все время говорю это ему. Он мне. И оба в это не верим. Поэтому-то он и принял тебя столь агрессивно... Понимаешь, Катюша была для нас обоих чем-то особенным. В первое время после того, как я потерял возможность нормально двигаться, Олег стал вместо меня заниматься Катей по-настоящему. Он своими руками вылепил из нее то, чем она была. С ее гибелью он потерял больше, чем я... -- Вряд ли Середа одобрит то, что ты сейчас делишься со мной вашими личными проблемами. Не надо, Юрий. Я вам совершенно никто. Тебе же потом будет неловко за свой рассказ, -- я поняла, что если разговор и дальше пойдет в таком ключе, мне будет очень сложно не переступить черту дозволенного. А форсировать события прямо сейчас было совершенно нелепо. -- Черт знает что случилось со мной, когда я тебя увидел, но мне кажется, что с тобой я могу и должен говорить об этом, -- возразил Юрка. -- Если я не прав, скажи мне прямо, чтобы я заткнулся. -- Я не стану тебе этого говорить. Я буду слушать тебя столько, сколько будет нужно тебе. -- Почему? -- удивление Юрия было очевидным. -- Может быть когда-нибудь я что-нибудь тебе объясню. -- А у тебя есть близкие? -- Н-нет... То есть они слишком далеко отсюда. Считай, что я совершенно одна на свете. -- Почему ты не вернешься к ним? -- Они давно похоронили меня. И не стоит менять то, что есть. -- У вас были проблемы? -- Нет, они любили меня, -- ответила я, сама не зная, о ком я говорю, о Юре и Олеге, или о родственниках Мариэлы. -- Тогда почему? -- Я же сказала, они похоронили меня. А я слишком изменилась, чтобы снова заявить о себе. -- Какая чушь! -- бросил Юра и тут же спохватился. -- Извини... Но я чего-то не понимаю. Если бы я мог вернуть сестру, я бы не обратил внимания на то, изменилась она или нет. Ведь ты сама сказала, что важнее всего... -- Так уж ли тебе было бы все равно? -- Абсолютно. Неважно, в каком бы состоянии она ни была, мне так не хватает ее сейчас... "Спокойно", -- сказала я сама себе. -- "Это еще ничего не значит". -- А это у тебя откуда? -- Юрий провел рукой по своей щеке. -- Одна нелепость. Мне не следовало бы говорить об этом работодателю... Это я сама себя так разукрасила. -- Что ты такое говоришь? -- Юрка широко распахнул глаза. -- Это результат нервного срыва. После смерти мужа я пыталась покончить с собой. Несколько совершенно безумных дней... Под руку попался обломок железа. -- Боже мой... -- пробормотал Юрка. -- Что случилось с твоим мужем? -- Он погиб на соревнованиях. Он был автогонщиком. Я расстроила его, мы поссорились, и на трассе он потерял голову... -- я не смогла договорить. Но Юрка больше ничего не спросил. Он молча сидел и мял пальцами сигарету. -- Юр, ты здесь? Я везде тебя ищу, -- раздался от выхода в спортзал глухой голос Олега. -- Да, Олег, я сейчас иду, -- отозвался Юрий. -- Я ухожу, Мария. Прости нас, все получилось очень некрасиво... Завтра утром я жду тебя в офисе. Середа введет тебя в курс наших проблем... -- Ничего я делать не буду, -- ответил Олег. -- Пусть она даже не приближается ко мне ближе, чем на три метра. -- Бунт на корабле, -- слабо улыбнулся Юрка. -- Ты готова, Мария? -- Да. -- Тогда выйдем вместе. Нужно его как-нибудь успокоить. Олег ждал нас в коридоре. Там было темно, и его ссутулившаяся фигура, подпиравшая собою стенку, выглядела весьма зловеще. Олег угрюмо посмотрел на меня и оттер Юрку к стене: -- Что еще ты хочешь надо мной учинить? -- мрачно спросил он у Юры. -- Я сегодня сыт по горло всякой всячиной. -- Я хочу, чтобы мы объяснили Марии, чем наши ребята сейчас занимаются. -- Вот пусть Мозер и объясняет, -- огрызнулся Олег. -- Все равно, хоть ты и вешаешь на меня эту ответственность, ты же знаешь, чем я занят. У меня нет времени нянчиться. Все равно ей работать с ребятами, так пусть они и вводят ее в курс... Юрка хотел что-то возразить, но я опередила его: -- Я буду полезнее вам, чем Мозеру. Всякую мелочь они прекрасно сами разгребут. А вам вряд ли кто поможет лучше, чем я. -- Если бы она знала, о чем идет речь, она не раскрывала бы рта! -- рявкнул Олег и страдальчески нахмурился. Я страшно раздражала его. -- Видишь ли, Мария, Олег параллельно с прочими делами... -- начал Юра. -- Ты же знаешь, босс, что не параллельно, а вместо... -- встрял Олег. -- Вот именно, вместо, -- согласился Юра. -- Вместо прочих дел он занимается делом, интересующим только нас двоих. И я не думаю, что кого-то еще кроме нас с Олегом могут заинтересовать... -- ...поиски Валерия Извекова, -- эхом отозвалась я. Юрка и Олег замерли на месте. -- Нет, я все понимаю, Юрка, -- заметил Олег, -- но мне очень хочется придушить ее прямо сейчас. И меня даже не интересует, откуда она знает все это... -- В самом деле, Мария, какого черта?.. -- растерялся Юрка. -- Не сердитесь на меня. Иногда я читаю мысли. Если вы не хотите, чтобы я путалась под ногами, я не буду слишком навязчивой. Всего хорошего!.. Резко ускорив шаги, я помчалась по коридору. Я неслась к выходу из здания и отчаянно ругала себя за то, что никак не могу заставить себя быть достаточно осторожной. Неужели ни собственная судьба Кати, ни трагическая ошибка Мариэлы, ни горький опыт Рэсты не научили меня хоть какой-нибудь мудрости?! Почему я так глупо, по-детски пытаюсь продемонстрировать собственное "я"? Я выбежала из здания и остановилась. На улице уже стемнело, зажглись фонари. Но людей вокруг практически не было, ведь жилых домов в этой части микрорайона было немного и улица практически замирала после восьми вечера. Неторопливо спустившись по ступеням, я задумалась над печальной проблемой: куда податься бездомному и без гроша в кармане. Чувство голода уже давало о себе знать, но утолить его в ближайшей перспективе не представлялось возможным. Ночевать на скамеечке тоже было не очень-то удобно, совершенно свободно можно было загреметь в отделение милиции. А уж оттуда меня никто не вытащил бы, поскольку документов при мне не было никаких. Я вышла на тротуар и медленно побрела в сторону центра. Голова начала немного побаливать. Я сначала не обратила на это внимания, но постепенно к боли прибавилась рябь в глазах. Остановившись, я закрыла глаза. Конечно, это была она. Она дрожала от гнева, нанизанные на челку бусинки нетерпеливо подрагивали, глаза непримиримо сверлили меня. -- Все-таки я нашла тебя, Рэста! Ты ошибалась, когда считала, что навсегда избавилась от нас! -- Я не избавлялась от вас. Я просто возвратилась туда, где хочу остаться. -- Что тебя удерживает в том мире? Ты наша, ты должна быть здесь. -- Снова за решеткой? Снова издевательства и заточение? Не надо обманывать меня, Даррина. Я уже не та безумная девочка. Я остаюсь здесь. -- Неужели личность этой самой Кати настолько сильна в тебе? -- Не злись, Даррина, и не хитри. Тебе не удастся меня уязвить. Казалось, она лопнет с досады. Интересно, что все-таки побуждало ее искать меня по реальностям? -- Послушай, Рэста, Виллен хочет поговорить с тобой. -- Я знаю все, что он может мне сказать. Я не хочу ни с кем из вас разговаривать. Особенно с тобой. И никто из вас не заставит меня ничего для вас делать! Я послала ее к черту. Шпионить за собой я никому не позволю. Пусть это будет даже Виллен. Я вдруг вспомнила, как тогда, когда я еще была умершей Катькой, пыталась разгадать загадку, кто такая Даррина и что ей нужно. И теперь от этой загадки неразгаданной осталась самая сложная часть: возможно ли сохранить все, как есть, оставив Первый мир в изоляции? И еще одна проблема подобралась исподволь: кто же хочет извести Первый мир? Отличные темы для философских раздумий. Но все эти загадки теперь оставались где-то в стороне. Я все-таки была слишком Катей, чтобы не ставить их на первое место. Звук приближающихся шагов вернул меня на улицу. Тут же тяжелая рука опустилась на мое плечо. -- А ну-ка стой! -- приказал голос Олега. Я остановилась. Я его не звала, а он ничем не намекал, что пойдет следом, поэтому я никак не ожидала, что он меня догонит. -- Куда ты идешь? -- грозно спросил он. Я подняла голову и взглянула на него. -- Какая тебе разница? -- У меня есть некоторые подозрения, -- заявил Олег и быстро снял с меня очки. Он вздрогнул, вглядевшись в мои глаза. Он не мог не узнать их. Только теперь он, наверняка, подумал о том, как до невозможного много на земле людей с одинаковыми глазами. Непростительно много. -- Ничего не поделаешь, Олег. Но контактные линзы я не буду носить ради того, чтобы не вызывать у тебя неприятные воспоминания. -- Что ты знаешь о моих воспоминаниях? -- он не убирал руку с моего плеча. Что ж, пусть хоть так, но я его чувствую. -- Я знаю все, что мне нужно знать. Но ты зря подозреваешь меня в чем-то. Я не шпионю в пользу Извекова. Хотя и знаю, где он сейчас. Олег сжал губы и закрыл глаза. Рука его еще сильнее сдавила мое плечо. -- Где же он? -- недоверчиво усмехнувшись, спросил он, наконец. -- Он в реальности, называемой условно "каменный мешок". Он ушел туда, это точно. Но вот жив ли он до сих пор, этого я пока сказать не могу. -- Бред какой-то. И чего я тебя слушаю? -- покачал головой Олег, и рука его медленно сползла по моему плечу вниз. Весь его пыл как-то сразу исчез. -- Как я могу тебе верить, если не знаю, откуда ты появилась, и куда денешься в следующий момент. -- Никуда я не денусь. А объяснения, может быть, и будут. Потом. -- Юра настаивает, чтобы я не нажимал на тебя. А мне хочется душу из тебя вытрясти. Твои сегодняшние намеки сводят меня с ума, но я знаю, что Юрка во всем разбирается лучше меня, поэтому я согласился потерпеть с дознанием. А значит, я охотно стану присматривать за тобой. Упустить тебя я не могу... -- Я не собираюсь скрываться. Неожиданно Олег улыбнулся: -- Знаешь, Мария, ты, конечно, не от мира сего, но и я тоже хорош. Сам завелся, Юрку завел, тебя достаю... Если не возражаешь, я провожу тебя немного. -- Как хочешь, -- еще бы я возражала. -- Только мне совершенно некуда идти. Поэтому я собиралась гулять всю ночь. -- Идея хорошая, но место мне не очень нравится. Я не люблю ночные улицы, -- мрачно сказал он. Торжковская никак не походила на темную аллею Сылве, которую Олег имел в виду. -- Здесь светло и... -- я хотела добавить, что здесь не бегают собаки-оборотни, но вовремя сдержалась. -- Что? -- уточнил Олег. -- Нет, ничего. Мы пошли вперед. Олег неторопливо переставлял ноги, сунув руки в карманы куртки. Я молчала, потому что поняла, что его подозрения не растаяли, просто Олег на время отодвинул их туда же, куда и я свои загадки. Внезапно из какой-то улочки раздался неистовый собачий лай, низкий, хриплый, тяжелый. Олег вздрогнул. -- Ненавижу собак, -- пробормотал он. Я оглянулась. Прямо на нас огромными прыжками несся черный с подпалинами пес. Он уже не лаял. Он собирался напасть. Я даже не успела подумать о том, бешеный он или не бешеный. Я видела только, что он уже в двух метрах от Олега. Я бросилась псу наперерез. Собака весила никак не меньше ста килограммов. Мы вместе упали на асфальт и покатились по нему клубком. Левой рукой мне хорошо удалось зацепиться за шкуру зверюги. Пес завыл и щелкнул зубами прямо перед моим лицом. Правой рукой я попробовала схватить его за ухо, но он вырвался. В ту же секунду раздался одиночный выстрел, прямо у меня над ухом. Пес перестал двигаться почти сражу же. Я выползла из-под него и в ярости пнула ногой его труп. -- Ты сошла с ума! -- Олег помог мне подняться. Он был бледен, поддерживая меня, он убрал пистолет и произнес еще раз. -- Ты ненормальная! Зачем ты на него кинулась? -- Он мог сожрать тебя! -- едва проговорив эти слова, я разрыдалась. Олег неловко погладил меня по плечу: -- Да ну, что ты, куда ему было меня сожрать, я бы сразу его пристрелил. Почему ты бросилась на него? Разве можно иметь дело с собаками голыми руками? У тебя что, свои счеты с ними?.. Да что ты плачешь-то? -- Олег совсем растерялся. -- Я испугалась. Он собирался на тебя накинуться... -- Странная ты, Мария, -- еще раз повторил он. -- Сколько ни смотрю на тебя, ничего понять не могу. -- я сама ничего понять не могу, -- я вытерла лицо, отряхнулась и еще раз поглядела на собаку. -- Большой какой... Олег вздрогнул и помрачнел. -- Пойдем отсюда, -- потянул он меня. -- Сейчас здесь может появиться милицейский патруль. Шутка ли, стрельба на улице. А мне кажется, тебе не хотелось бы попасть в милицию. Мы прибавили шагу. Сердце у меня еще тревожно билось, и я не могла сама понять, как я устроила такую сцену с собакой. Просто вдруг мне вспомнилась та ночь в Сылве. Словно бы и сейчас я вдруг перенеслась туда. И Олег будто бы снова был в опасности. А за Олега я перегрызу горло любой собаке... -- Знаешь, если бы я в свое время действовал так же решительно, как ты сейчас, то она была бы жива, -- произнес Олег. И я не стала задавать ему вопросов о том, кого он имеет в виду. -- Возможен и другой вариант: если бы она не была столь упряма, она была бы сейчас жива, а вы оба не страдали бы. -- За все отвечают те, кто остался жив, -- вздохнул Олег. -- Ты... ты был очень привязан к ней? -- Больше, чем это можно было себе представить до ее смерти. Если бы ты ее знала, ты бы меня поняла. Впрочем, я говорю ерунду. Никто из наших ребят, тех, с кем она просто работала, не может знать о ней того, что знали мы с Юрой. Но не надо больше об этом... По дороге в гостиницу поговорим о другом. -- В какую гостиницу? -- Ну не в эту, конечно, -- кивнул Олег на небольшую интуристовскую гостиницу, мимо которой мы проходили. -- Если проехать пару остановок на трамвае, там есть обыкновенная, для простых смертных. -- У меня нет паспорта. Потеряла. -- Хм... -- Олег на секунду приостановился, но потом махнул рукой. -- Не беда, у меня есть несколько приятелей в общежитии. За разумную плату местечко тебе найдется. Тем более, общага буквально в десяти минутах ходьбы от конторы, здесь рядом, на Сестрорецкой... Я уже открыла рот, чтобы сообщить ему очередную свою проблему, но Олег опередил меня: Я так понимаю, что и деньги твои там же, где и паспорт... Я уплачу, сколько потребуется. Вернешь, когда сможешь. Даже если Юрка не возьмет тебя на работу, а так оно и будет, извини за прямоту, за отработанные дни он рассчитается, как положено. А пока я одолжу тебе, сколько нужно. Я, наверное, должна была возразить, но Олег снова не дал мне это сделать: -- И не протестуй. Я не хочу, чтобы ты была задержана за бродяжничество. И дело тут не в моем благородстве, просто на твой счет у нас с Юркой свои планы. И мне ничего не осталось, как послушно отправиться туда, куда повел меня Олег, в ту самую заурядную общагу какого-то стройтреста, где я сто раз бывала с ребятами у их приятелей... Глава 15. Отчет был уже почти готов, и мне было жаль оставлять его завершение на утро. Хотя было уже очень поздно, ребята разошлись только что. Мозер до последнего сидел вместе со мной и давал письменные пояснения к целому альбому фотографий, который мы с ним успели наснимать за последние две недели. Дело можно было считать завершенным. По нашему с Мозером отчету Лена Астахова собиралась передавать официальную информацию в управление по борьбе с наркотиками. Юрка был доволен нашей работой. Я же не показывала ему, что обычное стандартное дело, в которое он впряг меня в паре с Мозером, тяготит меня. Тяготит не само по себе. Я хотела самой быть в самой гуще событий, я хотела снова помогать не просто агентству Орешина, а непосредственно брату. Но после нескольких моих глупых срывов я взяла себя в руки и смогла "не высовываться". Разговаривала я чаще с Юрой, чем с Олегом, потому что Олег все время гдето ездил, что-то выискивал, посылал какие-то запросы. А об объекте своих поисков и о результатах он при мне упорно молчал, хотя я прекрасно знала, что он по-прежнему не отказался от мщения Извекову. И если бы Валерий был до сих пор в Дерзком мире, Олег, возможно, давно бы его отыскал. Закончив отчет, я приложила сопроводительный бланк для Лены, подписала каждый лист отчета, и с идиотской бумажной работой было закончено. Я отлично знала, что другие агентства не занимаются подобной бумажной тягомотиной, но они редко контактировали с официальными органами, действуя зачастую на грани дозволенного законом на свое усмотрение, страх и риск. Для Юрки же доверие правоохранительных ведомств всех мастей и бывших своих коллег по службе безопасности имело принципиальное значение. Поэтому и дело было поставлено довольно серьезно, с расчетом на открытое взаимодействие. Ради этого была им придумана сложная система документооборота и оформления дел. Для этого же существовали внешние атрибуты, создававшие агентству свое лицо: бланки, конверты с логотипами, клейма на оружии, планировка кабинетов в офисе, внешний имидж самого босса... Это все стоило не только сил и времени, но и денег. Деньги у Юры водились, и он постоянно вкладывал их в дело, создавая вокруг себя именно то, что ему хотелось видеть, общаясь с теми сотрудниками, которые его устраивали, и ведя дело так, как он считал нужным. Я никогда не спрашивала брата о причине такого упорства, мне было все равно, как бы Юра ни вел дело, я в любом случае работала бы с ним по таким законам, какие были бы им самим установлены. Я вышла в приемную, положила готовый отчет на заключение Лене. Из-под двери кабинета босса пробивался свет. Мне же казалось, что оба, и Юрка, и Олег, ушли сразу же после шести. Но было уже около полуночи, а в кабинете явно кто-то был. Осторожно приоткрыв дверь, я заглянула в кабинет. Олег сидел на Юркином месте, навалившись на стол. Я вошла и осторожно подошла поближе. Он спал, уронив голову на сложенные руки. Спал в неудобной позе, так и не выпустив из кулака расческу. Когда я приблизилась, он пошевелился и повернул голову на бок. Его веки подрагивали, словно какое-то беспокойное сновидение будоражило его. Первым моим желанием было подсмотреть его сон. Но сразу же я почему-то устыдилась этого. Что ни говори, а насильно влезть в сон, все равно, что влезть в душу. Мне не хотелось сейчас лишний раз делать это. Я просто стояла и смотрела на Олега, на его измученное постоянными бесплодными поисками усталое лицо, на широкие сильные плечи, туго обтянутые неизменной коричневой замшей... И в который раз почувствовала отчаяние от того, что не могу ему признаться во всем, потому что до сих пор не представляю его реакции. Одинаково вероятен любой исход... Раздался телефонный звонок. Он громко и резко прозвенел почти над ухом у Олега. Первым делом Олег протянул руку и потащил трубку к уху, а потом уже поднял голову от стола. -- Да... Ну... Была здесь... -- пробормотал он в трубку. Стоя у него за спиной, я только видела, как он убирает в карман куртки расческу. -- Сейчас? Честно говоря, я уснул... нечаянно... Ладно, Юрка, кончай орать... Найду я ее... Что, прямо сейчас? Так срочно? Почему?.. Ну, что сказать не можешь?.. Хорошо, -- Олег сменил тон на совершенно покорный. -- Хорошо, я сейчас ее найду, и мы приедем. Олег отнял трубку от уха, повертел ее в руке и с силой бросил на аппарат, процедив сквозь зубы что-то резкое, что не посмел высказать Юрке лично. Вскочив и заправив привычным жестом слегка выбившуюся из джинсов майку, Олег пошел к двери. -- Если ты по мою душу, то я здесь, -- окликнула я его. Олег резко повернулся и взмахнул руками: -- Ничего себе! Что ты прячешься за моей спиной? -- Так получилось. Я собралась уходить. Если бы не свет, я ни за что сюда не вошла бы, и тебе пришлось бы долго меня искать. -- Черт меня дернул заснуть, -- огрызнулся Олег. -- Разгневал босса. Он велел мне срочно найти тебя и везти к нему. -- Куда? -- удивилась я. -- Домой, -- несколько раздраженно пояснил Олег, выключая свет в кабинете. -- Ну, пошли, что ли? -- Зачем? -- спросила я, выходя вслед за ним. -- Знаешь ли, он никогда не говорит о главном по телефону. Да и вообще, он начинает разговор о деле только тогда, когда сам захочет, -- отозвался Олег. О да, я это прекрасно знала. Юра никогда не пускался в объяснения по телефону, да и сам обычно не желал их выслушивать, чем страшно меня раздражал. Олег тоже был не в восторге от этой черты друга, потому что это всегда мешало ему оперативно получать одобрение своих намерений. -- Вообще-то, если он велел притащить тебя домой, мне это не очень нравится, потому что тебе у нас совершенно нечего делать, -- Олег был сердит. -- Не злись на меня, я ведь не напрашивалась. Не понимаю, что такое могло случиться, о чем нельзя было бы поговорить завтра утром в конторе. Олег ничего не ответил. Похоже, что Юра все-таки сказал ему чуть больше, чем я могла вытянуть из ответных реплик Олега. На стоянке я нырнула на переднее сиденье автомобиля Олега. Это была новая машинка, маленькая, юркая, способная вылезти из любой пробки на дороге, то, что Олег больше всего ценил. -- Заедем по пути в общежитие, -- попросила я. Там я забрала из комнаты свою сумку и вернулась в машину. В темноте трудно было разглядеть, с чем именно я вернулась, да Олег и не пытался особо разглядывать. Что-то говорило мне о том, что сегодня эта сумка с вещами Кати Орешиной может очень мне пригодиться. -- Вылезай, приехали, -- скомандовал Олег, когда мы подрулили к знакомому дому, которого я не видела с того самого памятного дня, когда сбежала отсюда, предательски едва не проломив Олегу голову. Олег, который в дороге не проронил и десятка слов, к концу пути совершенно замкнулся и вел меня по лестнице абсолютно молча, не позволяя себе даже лишнего жеста. Казалось, он неважно чувствует себя в роли конвоира. Открыв передо мной дверь квартиры и впустив меня внутрь, он тут же запер ее на ключ. Я прошла вперед, опустив сумку на пол прямо в коридоре у входа в гостиную. Олег сзади подтолкнул меня в спину, и я вошла. В полумраке гостиной, освещаемой только одним торшером, я оглядела комнату и поразилась, насколько здесь все изменилось. Казалось, что квартира недавно пережила распродажу имущества. В комнате не осталось ничего, кроме дивана, двух низких кресел и торшера. Кажется, Юрка превзошел в своем аскетизме самого себя. Я была готова поспорить с кем угодно, что в моей комнате остались голые стены, которые, возможно, были перекрашены в белый цвет. На диване в гостиной, кроме Юрки, оказался капитан... Ах, нет, прошу прощения, уже майор Зинченко. Когда мы вошли в квартиру, мне вообще не верилось, что нас ждут, потому что никто не только не вышел навстречу, но даже не подал голоса. Оба, и Юрка, и Зинченко, молчали и вид обоих говорил о том, что они только что поругались. -- Ну, вот и мы, -- возвестил Олег, входя вслед за мной. -- Где горит? -- Я бы сказал, где, -- проворчал Зинченко. -- То вам скорее-скорее подавай информацию, то вы на эту информацию плюете. Юра кивнул мне на кресло. Я села. Начало мне очень не понравилось. Олег встал у голой стены, засунул руки в карманы и молча стал ждать, когда Юрка прояснит ситуацию. Задавать вопросы он больше не собирался. Зинченко пристально меня рассматривал, и от его изучающего взгляда мне стало не по себе. -- Что ж ты, Орешин, или мне самому представляться? -- процедил он. -- Пусть майор Зинченко не утруждает себя представлениями, лучше сразу к делу, -- отозвалась я. Игорь открыл рот, через пару секунд закрыл его и повернулся к Юре. -- Мария, я предупреждал, что мы будем проверять тебя по официальным каналам? -- спросил Юрий, терзая в кулаке смятую опустевшую упаковку от сигарет. -- Предупреждал, -- согласилась я. -- И что же такого страшного раскопал обо мне ваш приятель? Олег у стены весь напрягся. Зинченко, которому, видимо, не нравилось, в какую плоскость может перейти разговор, если его поведет Юрка, начал говорить сам: -- Я раскопал, что Марии Виттмар никогда нигде не было и нет. Женщины с таким именем не было ни в Петербурге, ни а Москве. В базах данных силовых структур, где есть информация о всех сотрудниках лицензированных частных охранных предприятий, нет такой женщины... Никто никогда не слышал об автогонщике Одере Виттмаре, ни в одном из тех городов, где имеются отделения федерации автоспорта. Человек с таким именем не погибал в обозримом прошлом ни на одних гонках ни в одной стране, ни в одном классе автомобилей: я не поленился ради друзей сделать запрос в международную федерацию... Отпечатки пальцев вашей дамы нигде не проходят... Вывод: все то, что эта особа вам наплела при поступлении в агентство -- очевидная ложь. От начала и до конца. -- Чего-то такого я и ожидал, -- мрачно сказал Олег. -- Получается, как я и говорил, не совсем нормально: она знает о нас все, а мы о ней ничего. -- Поэтому я и предлагаю Орешину: прямо сейчас, я забираю ее с собой, и мы там сами с ней разберемся так, как это в таких случаях полагается, -- заявил Зинченко. -- А я против! -- возразил Юра. -- Видишь?! -- Зинченко картинным жестом указал Олегу на Юрку. -- А он, видишь ли, против! Для кого я старался? Для себя? Да мне ваша дама век бы не нужна, себе только работы добавлять! А теперь что прикажешь, закрыть глаза на все?! -- Юрка, Игорь прав, -- заметил Олег. -- Она нам нагло врет, а ты все ее защищаешь! -- Я не защищаю! Если хотите знать, я чувствую себя где-то даже оскорбленным... Но прежде я хочу сам во всем разобраться, -- четко сказал Юра. -- Поэтому, Игорь, спасибо тебе за помощь... Но пусть она сейчас останется здесь. Задержать ее вы всегда успеете. Уезжай, мы с Олегом посвоему с ней побеседуем... -- Только без глупостей, -- предупредил Зинченко и встал. Олег повел его выпроваживать. Юрий за время его отсутствия не произнес ни звука. Вид у него был просто расстроенный, но даже несколько несчастный. Я почему-то не сомневалась, что если мое объяснение их не удовлетворит, то они без проволочек отдадут меня на съедение властям. А поскольку я также была уверена на сто процентов, что мое объяснение их как раз совершенно не удовлетворит, можно было начать готовиться к тому, что в течение нескольких недель меня будут безрезультатно "устанавливать". А вот в чем я сомневалась, так это в том, что мне вообще стоит начинать что-либо пояснять. Им будет сложно, совершенно невозможно поверить мне. Хмурый и немного злой, Олег вернулся и занял свое место у стены. -- Ребята, отпустите меня, -- сказала я. -- Просто так, без всяких разборок, отпустите. Я уеду, и вы меня больше никогда не увидите. Наверно, я просто струсила. Но если бы ребята меня отпустили, я бы и вправду исчезла навсегда. Только потом я поняла, что это была вовсе не трусость, а уверенность в том, что правда, рассказанная мной, даже если они в нее поверят, не позволит им относиться ко мне так, как это было мне необходимо. Весь фокус был в том, что я не была больше Катей. Это поняли бы все, кто узнал бы мою историю. Но этого не могла понять Рэста, и с этим не могла смириться Катя, живущая в ее теле. -- После всего, что ты нам за эти недели наговорила, мы не можем тебя отпустить. Если бы хоть кое-что из твоих рассказов о себе было правдой, я мог бы понять, но так, как все получилось... -- Юрка покачал головой. -- У нас укрепились подозрения, что ты не просто ломаешь комедию, но и делаешь это с неким умыслом. -- Вам опять везде мерещатся происки Извекова? -- усмехнулась я. -- Я не его агент. Я вам уже говорила... -- Что он в другой реальности? -- перебил меня Юра. -- Допускаю, и даже готов поверить. Но это не причина для того, чтобы отпустить тебя... -- Боже мой, Юра... Если ты допускаешь и готов поверить, почему же ты не допускаешь тогда, что я и о себе говорю правду?! А то, что Зинченко ничего не нашел, означает только одно: он не там искал. И не найдет никогда, потому что мои следы в этом мире никак не увязать теперь со мной, а в те миры, где вам следовало бы удовлетворять свое любопытство, вы не попадете!.. -- Ты о другой реальности? -- полуутвердительно произнес Юра и оглянулся на Олега. Тот по-прежнему стоял у стены, опершись на нее согнутой в колене ногой и низко наклонив голову. -- Да, о другой! -- Но это же неправда! -- возразил Олег ледяным голосом. -- Юра, ты же сам говорил, что где-то видел ее раньше... -- Я мог и ошибаться, -- отмахнулся Юрка. Если бы он знал... -- Ты не ошибался, Юра, -- я не могла больше просто сидеть. Внутри все металось и подпрыгивало от страха и нестерпимого желания как-нибудь поскорее оборвать этот разговор. Я поднялась и, обойдя кресло, взялась руками за спинку. -- Ты видел меня раньше. Во сне. Олег подчеркнуто хмыкнул, но ничего не сказал. Юра же задумчиво протянул, потирая лоб: -- Возможно... -- И ты, Олег, тоже видел меня раньше, только я выглядела по-другому. Я же говорила тебе, что я вернусь... Если уж меня начнет заносить, то остановиться практически невозможно. А увидев гневные глаза Олега в момент, когда он поднял голову в ответ на мою реплику, я поняла, что сказать придется. Ну нет выдержки, так нет. Не смогла просто держаться с ними рядом, так не смогла... -- Ты спал в гостинице Сылве после очередной вылазки на развалины Рая. Ты видел сон: девушку с длинными светлыми вьющимися волосами. Ты прекрасно помнишь о ней, не так ли, Олег? -- Кто ты, черт возьми, такая? -- угрожающе процедил Олег. Он был похож на затравленного собаками кролика несмотря на свой грозный тон. -- Какое отношение ты имеешь к ней? -- Александр Извеков все вам рассказал? Про разделение сознания, про аналоги, про перемещение личности после смерти? -- Да, он все это нам рассказал, -- отрезал Юрка. Он все тревожнее и тревожнее смотрел на друга. Казалось, он боится пропустить момент, когда Олег сорвется и бросится на меня. Олег слегка подался вперед, и Юра встал с дивана. -- Не дергайся, Юрка. Я способен выслушать ее до конца. Это становится все интереснее, -- Олег вынул руки из карманов и сложил их на груди. -- Так что дальше? Я отступила на шаг назад. Под подошвой хрустнуло. Я посмотрела вниз. Под ногами валялось несколько осколков. Я наклонилась и подобрала их. Белое бутылочное стекло... -- Ну, вы и поросята! -- невольно вырвалось у меня. -- За восемь месяцев не могли вымести комнату! Олег прыгнул на меня так стремительно, что Юрка не успел даже поднять руки. Олег больно схватил меня за плечи и тряхнул: -- Откуда тебе известно, что это за стекло? -- А мне все известно! Больше, чем вы можете себе представить! -- я вырвалась из цепких рук и отбежала поближе к Юре. Он хотя бы не даст Олегу покалечить меня прежде, чем я закончу. Мандраж и паника прекратились, осталось только знакомое нетерпение и тупая боль в сердце от того, что выяснение отношений все прекратит, и мое сближение с ними станет невозможным. -- Я все помню, я помню все, что со мной когда-нибудь было! Наверное, мне лучше было бы все забыть, но я помню. Я помню, как мы переехали в эту квартиру, помню, как я настояла, чтобы ты принял меня официально в свое агентство, Юрка! Брат беспомощно пригладил волосы. Но его глаза говорили, чтобы я продолжала. Он хотел слышать меня. -- Помнишь, Юра, как мы тогда проговорили всю ночь в этой комнате? Помнишь, какое обещание ты с меня взял? Он молчал. -- Я обещала тебе, что никогда не буду считать себя умнее других и никогда не сделаю ничего такого, из-за чего вы будете иметь со мной проблемы. Так, Юра? Он кивнул. -- Прости меня, я не сдержала обещание. Правда, я за это заплатила. Видишь, в кого я теперь превратилась?!!!... -- я сняла очки и швырнула их под ноги. -- Мария, не кричи так, я ничего не понимаю... -- взмолился Юра, сжав виски ладонями. -- А ты, Олег, помнишь, как Извеков застрелил меня на аллее?! Олег закрыл глаза и сжал кулаки. Мне было больно от того, что я делала с ними, но нужно было через это пройти. -- Я еще кое-что помню! Я помню, что любила вас обоих, потому что сначала кроме вас у меня никого не было! И я помню, как рвалась к вам, не смея показаться вам на глаза в собачьей шкуре!.. А ты представляешь, Олег, как жгла меня твоя серебряная монетка?! Олег отскочил от меня, вытянув руку, словно боясь моего нечаянного прикосновения: -- Заткнись! Какое ты имеешь право напоминать нам об этом, даже если ты знаешь, что случилось с Катей?! -- Да уж, какие у меня теперь права? Я ведь... -- я оголила запястье, сняла браслет, выдернула его из бархатного чехла и протянула Олегу. -- Возьми его, Олег. Увы, он не помог мне там, на аллее. Там было уже поздно. Он, правда, привел меня сюда, но теперь это уже не имеет значения... Олег взял браслет, едва не выронив. Он смотрел на него, как на гремучую змею. -- Она же просто пользуется ее вещами, Юра... -- прошептал он. -- И ее воспоминаниями? -- возразил Юрка. -- Ты же слышал от Извекова об их дьявольских способностях! Так почему же ты, никогда никому не верящий на слово даже в мелочах, развесил уши перед этой наглой... то ли аферисткой, то ли шпионкой... -- Олег вдруг метнулся в коридор и втащил в комнату мою сумку. Он торжественно потряс ею. -- Вот, у нее даже сумка Катюши! Она, может, и из другого мира, но за то, что она играет на нашей боли, я ее своими руками задушу!.. Он расстегнул молнию на сумке и, перевернув ее кверху дном, вытряхнул ее содержимое на пол. Мой пистолет, коробочка Зубарского, рукава от загубленной в Сылве стеганой куртки, и черная куртка Юрки, подобранная в девятом номере старой гостиницы. -- Души, -- я подошла к нему вплотную. -- Души. Два раза я уже умирала. А третий точно будет последним! Какой ты несчастный, Олег, у тебя еще впереди столько жизней, и в каждой ты будешь если не вспоминать, то подспудно чувствовать свою вину за то, что мне сейчас не поверил. Потому что после первой своей смерти ты поймешь, что я была права. Но будет поздно... -- Она нам угрожает, она нам еще и угрожает, -- выдохнул Олег. -- Юрка, ты понял, она имеет в виду, что она -- Катя!.. Юра?! Юрка сидел на диване, согнувшись и уткнув лицо в ладони. -- Замолчи, Олег! Сделай так, чтобы я тебя не слышал! -- Юра поднял голову и повернулся ко мне. -- Дальше, Мария! -- Что "дальше"? -- Что случилось с Катей дальше? -- А дальше очень просто: дальше я была Мариэлой Виттмар. У меня было все, что можно пожелать: родители, дом, деньги, муж-красавец... Я толкнула его на нелепую, страшную смерть и через полчаса после этого нырнула в пропасть вместе с автомобилем. Я любила мужа, но Катя Орешина оказалась сильнее и заставила меня пренебречь такой мелочью. В своем стремлении вернуться к вам Катя была неуправляема. А дальше я была загнанным безмозглым зверьком, шизофреничкой Рэстой, которую пятнадцать лет ее жизни держали взаперти, в ожидании того, что когда-нибудь смогут ею воспользоваться. Над ней издевались, морили голодом, ее насиловал наглый жирный охранник... Она жила всю свою жизнь своими снами, в которых она по очереди бывала то Катей, то Мариэллой. Она одна испытала настоящее горе от смерти Одера Виттмара. Только она знала, что это непростительно и жестоко. Она хотела собственной смерти, которую заслуживала Катька за все, что сделала своим близким. И я в забытьи разукрасила себя железкой... Только потом, очнувшись, я поняла, что Рэста напрасно старалась уйти, у нее не получилось воздать Катьке по заслугам... Я чувствовала, что слезы уже текут из моих глаз сами по себе, и никаким усилием воли их обратно не загнать. Я вытерла их ладонью и закончила: -- Рэста тоже была вынуждена сдаться. Я ее доконала. Я сбежала из Первого мира, бросив новых друзей, потому что до сих пор люблю старых! Наверное, это моя самая глупая и непоправимая ошибка, но она была неизбежна... В полной тишине я слышала, как бьется мое сердце. Я стояла и смотрела себе под ноги, потому что мне было страшно поднять на них глаза. -- Простите меня, ребята... Или хотя бы постарайтесь не воспринимать все это так, будто я хотела сделать вам больно... Это так получилось. Только сейчас я поняла, что мне лучше было остаться в Первом мире. А здесь я всего лишь до времени состарившаяся женщина, чуждая для вас, незнакомая, раздражающая тем, что знаю о вас почти все то, что знала она. И чувствую все то, что чувствовала она. Но я помню все еще о двух женщинах и одновременно ощущаю себя немножко ими тоже... А теперь... Я шагнула к Олегу и протянула руку: -- Будь другом, дай ключи. Я уйду. Олег не шевельнулся. Мне не хотелось смотреть ему в лицо. -- Пожалуйста, ребята, отпустите меня... -- Нет, -- хрипло ответил Олег. -- Ты останешься здесь. Я хочу разобраться с тобой до конца. Ты останешься здесь до утра. Юра ничего не сказал в ответ на наш натянутый спор, он вышел из комнаты в коридор, тяжело хромая. Остаться с Олегом наедине после всего было невыносимо. Мы оба не знали что сказать и как посмотреть друг на друга. -- Знаешь, а ведь у меня была такая мысль... Я гнал ее прочь, -- вымолвил Олег. -- И я не хочу переживать еще и это. -- Но я же и хочу уйти... -- Ты -- не она. -- Да, я это знаю! Но к сожалению, ты все тот же. Я знала, что ты меня не примешь, но и не обижай меня... Выпусти меня отсюда, если не хочешь, чтобы я сделала что-нибудь с отчаяния. Олег полез в карман, но тут в коридоре послышался металлический стук упавшего костыля, шуршание и глухой стук падения чего-то тяжелого. Олег бросился в коридор. -- Юрка, ты что?! -- в ужасе закричал Олег. Когда я выбежала к ним в коридор, Олег приподнимал лежащего Юру, который был явно в обмороке. -- Да что же это такое? -- выдавил из себя Олег. -- Это все из-за твоего спектакля... А ну, уйди с дороги! -- заорал он на меня, с усилием поднял Юру на руки и понес в комнату. Уложив его на диване и подсунув ему под голову подушку, Олег придвинул кресло и сел рядом. Я подошла и, боясь, что Олег, окончательно озлившись на меня, выставит меня вон, присела около Юры на пол. Мне уже не хотелось уходить, пока Юрка не придет в себя. -- Мария, с ним никогда не было ничего подобного, он крепкий парень, в чем же дело? -- спросил Олег растерянно после того, как мы просидели молча минут двадцать, а Юрка за это время даже не пошевелился. Я сама была удивлена и встревожена, а услышав, как дрожит от неуверенности голос Олега, испугалась по настоящему. Юра лежал бледный, его грудь почти не поднималась, казалось, что он вообще не дышит. Я взяла его за руку, пульс был рваный, слабый, словно у умирающего. Неожиданно Юрка зашептал что-то, замотал головой... Его волосы рассыпались по подушке, на лбу выступила испарина... Мы с Олегом, одновременно вскочив, бросились к нему. Он был в лихорадке и бредил, горячо шепча что-то непонятное. Руки его стали шарить повсюду, словно он чего-то искал... -- У него жар, -- Олег потрогал лоб Юрки и даже отдернул руку. -- Наверное, нужен врач... -- Подожди-ка, что это он говорит... Мы склонились к самому его лицу, но Юра неожиданно быстро успокоился, затих. -- Уже второй час, -- заметил Олег. -- Иди отдохни... в ту комнату, которую ты, должно быть, помнишь. Я посижу с ним. -- Ты позови меня, если что, хорошо? -- я дотронулась до плеча Олега. Он накрыл мою ладонь своей и торопливо ответил: -- Конечно. Отдыхай. Я прошла в свою комнату. Я была неправа. В моей комнате осталось все, как было. Даже ящики, в которых я рылась в поисках вещей, нужных мне для побега, были в том же положении, в котором я их оставила. И мои настольные часы с маятником по-прежнему стояли на своем месте. Я с размаху прыгнула на кровать, закрыла глаза и, не сопротивляясь навалившейся усталости, погрузилась в сон. Почти сразу же я поняла, что кто-то пытается за мной подсмотреть. Еще не разглядев гостя, я знала, что это Марсен. А увидев его, я поняла, где он находится: он был в овраге, рядом с обнаруженной мной дверью. -- Рэста, наконец я смог тебя найти... Но, черт возьми, уже поздно... -- Марсен был мокрый, грязный, оборванный. -- Зачем ты только сбежала так не вовремя?!. -- А что стряслось? Марсен безнадежно махнул рукой: -- Даррина добилась своего не так, так эдак... Рэста, она организовала заговор. Наемный убийца, оказывается уже давно был подготовлен. Виллен погиб. Вот и все. Все оказалось так просто, хотя сама я вряд ли додумалась бы сразу до верного объяснения... Марсен выглядел очень плохо. Он был расстроен и стыдился своего промаха. -- Я виноват, Рэста, я не уберег его... Лучше тебе вернуться, иначе многим хорошим людям придет конец. -- Я не вернусь. -- Я заставлю тебя вернуться рано или поздно. Ты дочь Варскеля, ты должна быть здесь. Я приведу тебя сюда. -- Интересно, как? Марсен усмехнулся: -- Я вычислил тебя, твой побег и твою дверь. И уже давно. Никто не знает об этом, только я. Не бойся, никто и не узнает и дальше. Я найду тебя... -- ...Мария, проснись! -- Олег резко дернул меня за руку. Я открыла глаза, но Олег уже уходил из комнаты, бросив через плечо: -- Скорее, по-моему ему хуже. Я побежала в гостиную. Юрка сидел на диване, вцепившись руками в волосы. -- Он не узнает меня и говорит на незнакомом языке, -- произнес Олег и, судя по голосу, он был уже на пределе. Я села на диван вплотную к Юрке. Он качнул головой и произнес на языке Первого мира: -- Что со мной?.. Кто мне скажет, что это такое со мной?.. Мне страшно... Я взяла его голову в свои ладони, погладила по щеке и сказала на том же языке наивные и, в сущности, бесполезные слова: -- Все будет хорошо, поверь мне... Он резко вскинул голову, посмотрел на меня, ничуть не удивился. Он узнал меня, и его губы дрогнули в подобии горькой улыбки: -- Зачем ты оставила меня, Рэста? И именно тогда, когда ты была мне нужна? -- Но теперь-то я здесь, я никогда больше тебя не оставлю... Он прерывисто вздохнул, вздрогнул, я прижала к себе его голову, и Юра тяжело и глухо разрыдался. -- Рэста... Катенька... Сестренка... -- он мучительно старался справиться с собой, вздрагивая под моими руками, и, наконец, затих. Я продолжала гладить его встрепанные волосы. Прошло довольно много времени, прежде чем Юрка неуверенно отстранил меня и нервно потер лоб. По его лицу пробегали следы противоречивых эмоций, и он не знал, с чего ему начать. Наконец, он посмотрел на меня, виновато улыбнулся и произнес удивленно: -- Никогда не думал, что это так трудно... Как ты это выдержала? -- Катька оказалась сильнее всех, кто попался ей на пути. А в тебе две равные половинки. Мне было проще. -- Это называется "проще"? -- Юра покачал головой, погладил меня по руке и усмехнулся: -- То, что ты нам сейчас рассказала, называется "проще"? -- Не надо, Юрочка. Теперь больше нет нужды в рассказах, я надеюсь? Он кивнул и, резко притянув меня к себе, обнял властно и нежно. Я уткнулась лицом в его шею и закрыла глаза. Неожиданное полное облегчение показалось мне в первый момент чем-то незаслуженным, даже украденным. Я не ждала этого, и внезапно свалившееся на меня счастье показалось мне несправедливым. Было страшно, что тот, кто разрешил мне быть сегодня счастливой, одумается, и вернет все обратно. Но минуты шли, а я все чувствовала себя в родных надежных руках, и знала, что я теперь понята и прощена за все. -- Все это очень умилительно, но мне уже надоело смотреть на ваши воркования. К тому же я ни слова не понял. Невежливо болтать на языке, который никто кроме вас не понимает, -- раздался голос Олега. -- Может быть, я излишне самоуверен, но мне представляется, что я имею право получить объяснения. -- Я все тебе объясню, -- отозвался Юра. -- Обязательно. А сейчас я только могу тебе сказать одно: это -- Катя. И твое мнение по этому вопросу меня не интересует, потому что я знаю правду. Поэтому ты свое мнение держи при себе. А за любую обиду, которую ты ей причинишь, я тебя просто убью. -- Юрка, что ты несешь?! -- оскорбился Олег. Он возмущенно пожал плечами и отвернулся от нас к окну, за которым ужа начинал заниматься рассвет. -- Правда, Юра, ты перегнул, -- я высвободилась из рук брата. -- В данном случае я как раз сказал то, что думаю, -- возразил Юра. -- И я еще очень мягко выразился. Мы все время жестоко ошибались на твой счет -- и с этим пора кончать. Я-то виноват куда больше, чем Олег. Я должен был просто выслушать тебя, и не пытаться ни перетянуть тебя на свою сторону, ни тем более предлагать тебе выполнять работу Извекова... Я зажала Юрке рот ладонью, но было поздно. Олег метнулся от окна к нам и с нарочитым спокойствием процедил: -- Что-что? Ты что, Орешин, заговариваешься? -- Проговариваюсь, -- сокрушенно отозвался Юра. -- Катя! -- Да, Юрка? -- Оставь нас, пожалуйста, на часок-два. -- Только если ты мне поклянешься, что будешь осторожен, -- ответила я ему на языке Первого мира. -- Если сможешь придержать в себе Виллена. -- Клянусь, -- коротко отозвался Юра. Я вышла из гостиной, оставив их вдвоем. Конечно, Юра умен и достаточно проницателен, он не позволит Виллену встревать в разговор. Конечно, он расскажет все, что сможет, о себе-Юрии и о себе-Виллене. И обо мне. Я примерно представляла, что это будет за разговор. Вряд ли он мог понравиться Олегу, и я не была до конца уверена в будущем их прежней дружбы. Ведь, в сущности, это Виллен распоряжался направлениями работы Даррины. Желание одной половины сознания убить носителя другой половины -- парадоксально, но оно всего лишь внесет некоторую осложненность в примирения Юрия с Вилленом в самом себе. И совсем другое дело -- Рай в Сылве и использование Извекова. Более того, я была уверена, что если бы Виллен знал, кто есть Катя Орешина, он принялся бы за ускорение "путешествия" ее сознания по аналогам ради преображения Рэсты. Виллен уничтожил бы Катю еще быстрее, чем это получилось у Валерия, несмотря на то, что в конечном итоге он наживет смертельного врага не только на стороне, но и в самом себе. Виллена вообще не интересовали родственные узы и взаимоотношения своих и чужих аналогов, потому что таков уж был Виллен -- человек с целями совсем другого порядка. Он не знал души Юрия, и не обязан был оглядываться на нее. Теперь же мой брат должен будет свыкнуться со своим постоянным раздвоением, и насколько он сможет примирить две своих души -- от этого зависит вся его жизнь. И без меня он вряд ли с этим справится. Я сидела в полумраке пустой кухни, жевала остатки какой-то провизии, завалявшейся в холодильнике ребят, и размышляла о невероятных совпадениях и взаимосвязях, которые всплывали по ходу дела. Эти совпадения с некоторого момента стали всерьез меня беспокоить. Я снова и снова прокручивала цепочки. Юрий и Катя, Виллен и Рэста... Эти четверо сплели свои жизни в такой клубок, из которого им теперь никогда не вылезти. Но вот, например, Фелим и Мариэлла. Логично было бы предположить, что Фелим должен быть тоже как-то связан с Юрием и Вилленом. Но никаких намеков на это не было. Я вспомнила Фелима немного отстраненно, но в то же время я чувствовала, что у меня остались какие-то следы вполне естественной привязанности к этому человеку. И Одер. Одера я старалась не вспоминать. Это было больно даже сейчас. Я признавалась сама себе в том, что я -- убийца. Я могла даже сказать это вслух, и говорила это уже не раз. Но сознание своей вины, и признание, даже самое искреннее, ничуть ее не смягчило, наоборот: все стало намного острее. И поэтому мне каждое воспоминание об Одере давалось с трудом. Сейчас, поджидая конца разговора в гостиной, я позволила себе думать об Одере только с точки зрения разрешения моей новой проблемы. Проблема, как всегда, на глазах распадалась на несколько параллельных. Первая: связаны между собой все те, с кем я имела дело в различных реальностях? И если да, то где обитают аналоги Олега, Зинченко, Фелима, Одера и других? И вторая: если мне удастся восстановить эти связи, не будет ли это означать, что реальности -- это не просто равноправные ниши, где могут обитать все, а каждая реальность -- слепок с какой-то изначальной, причем люди не должны перемещаться туда-сюда и этим менять свое, уже кем-то определенное место в мирах. Может быть за такой самоволие и был наказан Первый мир. Тогда и мой побег из Первого мира -- вызов законам мироздания. Ни больше, ни меньше. Только при всей неотвратимости новой проблемы, все это были какие-то высшие сферы, о которых можно было порассуждать на досуге. В жизни вряд ли останется место для них. Я залила в кофеварку литр воды и включила ее. Ребята должны были, наконец, завершить свой разговор. Я ждала этого, но никакого страха у меня уже не было, потому что даже если многое будет кончено, у меня все равно останется брат. И что бы он ни делал, я пойду за ним куда угодно. Кофе уже был готов, и я налила себе полную чашку. Когда в коридоре послышались шаги Олега, я достала еще одну. Олег вошел, присел на табурет, облокотился на стол и без слов следил за моими руками. Я налила ему кофе и поставила перед ним чашку. Не задавая ему вопросов, я села напротив и стала пить сама. Олег присоединился ко мне. Мы сидели молча. -- Послушай, -- Олег явно мучился от того, что не знал, как ко мне обратиться. -- Я все понял, но... -- Не называй меня так, как тебе не хочется... Зови меня Рэстой. -- Хорошо, Рэста, -- с облегчением кивнул он. Его решение, видимо, казалось ему самому правильным, но от того, что он не захотел назвать меня катей, я ощутила все ту же тупую боль. -- Объясни мне одно: выходит, Валерий Извеков -- просто невинная овечка, которую использовали? -- Тебе не свыкнуться с этой мыслью? Олег пожал плечами и нехотя пояснил: -- Трудновато. Будто что-то теряешь. Цель, опору, какую-то изначальную посылку к действию. -- Неужели тебе больше не на что переключиться? -- Переключиться? Рэста,... допустим, Катя жива... -- Катя не жива. Катя передала эстафету, очень точно передала все, что у нее было. Поэтому не смешивай нас, все равно, это будет тебе не под силу. Олег взглянул мне в глаза. Мои слова принесли ему заметное облегчение. -- Ты что, Олег, думаешь, я буду настаивать на чем-то? Спасибо уже за то, что ты был с Юркой все это время, пока я не вернулась. И спасибо за то, что пытался отомстить. Не твоя вина, что твой гнев был направлен не на того. -- А вот благодарить-то меня не за что. Тем более, что только что мы вместе с Юрой выяснили, что тот, кого следовало четвертовать за то, что с нами случилось, сейчас совершенно недосягаем. Ни для кого. -- Ты о ком? -- О Виллене, -- пояснил Олег и снова принялся за кофе. -- Ведь обвинять во всем Валерия, Даррину и ее команду сканеров все равно, что обвинять в убийстве револьвер. -- Ты не прав, Виллен очень даже уязвим. И я прошу тебя ничем не напоминать Юрке о том, что и как Виллен делал. Он сам это знает. И ему в сто раз труднее, чем мне. Я пролетела через жизнь Мариэллы Виттмар, напакостила там, убила там близкого человека, смяла чужую жизнь и все вокруг. Меня только за это повесить мало... -- Ну зачем ты все время об этом? -- поморщился Олег. -- У кого что болит... Просто я представляю, каково сейчас Юрке. Если тебе не все равно, что с ним, побереги его, пожалуйста. -- Тебе не кажется, что у нас назревают странные взаимоотношения? Юрка грозится меня убить, если я случайно дам понять, что отношусь к Рэсте не так, как к Кате. Ты тоже угрожаешь мне, если я обвиню Юрку в том, что сделал Виллен... А ты не задумалась, кого вы будете убивать, если кто-то из вас в очередной раз будет возить меня мордой об стол... -- Какая чушь! С чего ты взял? Олег никак не пояснил свою крайне выразительную метафору. Вместо этого он с досадой заметил: -- Юрка сказал, что он передает мне агентство. Я как бы должен заниматься всем сам, тянуть на себе все то, чем раньше Юра занимался с упоением... -- А сам он? -- Он не объяснил ничего конкретного. Но сказал, что ты знаешь его дальнейшие планы. У меня так резко упало настроение, что даже расхотелось продолжать разговор. Олег залпом допил все, что осталось в чашке, отставил ее и, взглянув на меня нахмурился: -- Что с тобой? -- Я знаю его планы, и они меня не вдохновляют. А в том, что тебе в этой ситуации лучше заняться агентством -- в этом он прав. -- Неужели? -- Да. То, чем он будет заниматься -- это дело Виллена. Ты не обязан в этом участвовать. -- А ты? -- Олег недоверчиво прищурился, и его зеленые глаза потемнели и сузились. Он и пришел разговаривать именно об этом. Его интересовал только вопрос своей отставки. -- И я не обязана, но я пойду с ним. Виллен и один найдет новых союзников, а Юра мало что сможет, если я его брошу. Тогда я не стала помогать Виллену и сбежала, чтобы защитить Юрку. Все случилось совершенно наоборот -- первым погиб Виллен. Но оказалось, что ситуация-то не изменилась: Юра попрежнему в худшем положении. Ему больнее. Слишком разные оказались у него половинки и очень уж они друг друга разочаровали. А мне-то уж и вовсе теперь не деться от Юрки. Я теперь намертво к нему пристегнута. -- Это верно, -- улыбнулся Олег. -- Ведь оказалось, что он тебе самый настоящий брат, а не липовый. -- Я бы предпочла жить рядом с липовым братом, чем с настоящим, но быть самой собою. Ты даже не представляешь, Олег, насколько я изменилась. Его губы чуть дрогнули, но он промолчал. -- Я не имею в виду внешность. Хотя она меня здорово подвела. Я имею в виду, что кроме нахальства и упрямства во мне от прежнего характера мало что осталось. Я прожила уже целых три жизни. Я действительно такая старуха, какой выгляжу... Если раньше я еще давала вам какие-то обещания и делала вид, что выполняю их, теперь никто не сможет мной командовать. Даже помогать человеку я буду не так, как он хочет, а так, как сочту нужным. -- Не хотел бы я попасться тебе под горячую руку, -- заметил Олег. -- Когда Катя злилась, она была как капризный ребенок... -- Когда злится Рэста, это покруче, -- засмеялась я. -- У Рэсты нет тормозов. -- Интересно слушать вашу беседу, -- раздался голос Юрки. Он стоял в дверях кухни, опираясь на костыль, и грустно улыбался. -- Зря ты, Катюша, говоришь, что уж так сильно изменилась. Даю голову на отсечение, что если бы это было так, ты не была бы сейчас здесь. -- Я тоже так подумал, -- заметил Олег. -- Я позвал сюда кое-кого из друзей, -- заметил Юрка. -- Через несколько дней они будут здесь. Тогда мы вместе подумаем, что делать дальше. А пока не ссорьтесь хотя бы напоследок. -- Это в каком же смысле "напоследок"? -- Олег поднял брови и взял в руки свою пустую чашку. -- Нам с Катей кое-что предстоит... так скажем, на стороне. На тебя ляжет работа в агентстве. Я не хочу закрывать живое дело, объединяющее стольких людей. -- Я отказываюсь от вашего предложения, сэр, хотя оно и делает мне честь, -- ледяным голосом возвестил Олег и встал. -- Но, черт меня возьми, я тоже имею право делать, что хочу? Или нет? -- И что же ты хочешь? -- спокойно осведомился Юрка, бросая на меня выразительный взгляд, говорящий: "Его нужно успокоить и убедить в нашей правоте". Через секунду четкий телепатический сигнал подтвердил, что я все еще умею читать и по глазам. -- А вот что! -- Олег размахнулся и швырнул чашку на пол. Она разлетелась вдребезги. -- Хочу вот что сделать со всеми вашими чертовыми тайнами! Да, я не дотягиваю до уровня небожителей!.. Но вашим мальчиком на побегушках я не буду! Наподдав ногой осколки, Олег выскочил из кухни, оттолкнув Юрку с дороги. -- Ну что, Виллен, не усидел спокойно? -- мне было обидно за Олега и поэтому хотелось съязвить. -- Почему это не усидел? -- проворчал Юрка. -- Потому что Юрий никогда бы такого не придумал -- посадить Олега Середу на цепь в кабинете агентства. -- Много ли от него будет толку там, далеко отсюда? -- нахмурился Юра. -- Ты выбираешь друзей только исходя из соображений целесообразности? -- Вот глупышка! -- Юра покачал головой. -- Не надо пытаться меня поддеть. Ты сама подумай -- ведь он же втрое беззащитней нас. -- Иди и сам объясни ему это! И вообще, Юра, давай условимся: для каждого из наших друзей надо быть такими, какими они нас помнят, а не такими, как нам хочется. Юра помолчал, потом сказал: -- Я согласен. Хотя и только наполовину. -- Разумеется, верховный иерарх не может быть согласен со мной... Скажи мне, что ты задумал? -- Я еще только начал задумывать. Я связался с Марсеном и вызвал его сюда. Кажется, он уже в Сылве. Когда он сюда доберется, у меня, возможно, уже созреет план. -- Ты хочешь вернуть себе власть? -- Нет, я хочу несколько другу. Но боюсь, что для этого нужно будет в первую очередь вернуть власть. Ты будешь меня отговаривать? -- Возможно, -- я подошла к нему и прижалась к его плечу. -- Но при этом я просто буду с тобой. И с Олегом. Пойди к нему и скажи что-нибудь умное от имени Юрки и что-нибудь повинное от имени Виллена. -- Как скажешь, Катя. -- Давай еще условимся. Пусть я буду Рэстой. Юра пожал плечами: -- Да почему же? Ты имеешь на это полное право... -- Не все так считают. -- Мало ли , что Олег считает... -- Иерарх, когда ты был всего лишь Юркой Орешиным, ты был более сообразительным на счет меня и Олега. Юрка сдвинул брови, подумал пару секунд, и его взгляд стал виноватым: -- Я, действительно, кое-что забыл... Ты же его... Я снова зажала ему рот ладонью. Глава 16. Поваленное дерево перегородило лесную дорогу. Юра резко затормозил и выключил двигатель. -- Это здесь. Приехали, можете вылезать. -- Ты уверен? -- с сомнением произнес Олег, пытаясь разглядеть что-нибудь через боковое стекло, но ночная темень ничего не позволяла увидеть уже на расстоянии полутора метров от автомобиля. -- Ты думаешь, что правильно свернул? -- Вылезай, -- коротко повторил Юра. Он был сосредоточен и не стал ничего объяснять. Обиженно хмыкнув, Олег выбрался из машины и стал разминать ноги. Юра тоже вышел, полез в багажник и вытащил наружу три рюкзака. -- Жалко бросать машину, -- заметил Олег. -- Для того, чтобы мы могли взять ее с собой, нужно не дверь открыть, а построить целую автостраду из этого мира в тот, -- поспешно отозвалась я, опасаясь, что Юрка не выдержит постоянных замечаний Олега и вспылит. Мне не хотелось сейчас ссор, хотя дурацкие вопросы Олега меня тоже до крайности раздражали. Я не могла понять, отчего ему вдруг изменила его обычная серьезность при начале нового дела. А уж то дело, которое нам предстояло начать, можно было смело назвать для него очень даже новым. -- Все равно жалко машину, -- проворчал Олег. -- Я думаю, что там у нас будет чем заняться и без машины, -- проворчал Юра. -- Берите вещи и идем. -- Куда? -- Я знаю, куда, -- последовал ответ. Юра закинул на плечи свой рюкзак и медленно побрел по краю дороги, стараясь как можно меньше опираться на костыль. Мы с Олегом последовали его примеру. Помогая мне надеть рюкзак, Олег кивнул на уже исчезнувшего в темноте Юрку и озабоченно сказал: -- Мне не нравится тот напор, с которым он взялся за дело. Ему будет слишком трудно. Он ведь нездоров. Если он не снизит обороты, я не знаю, много ли он сможет сделать. Его ноги не выдержат такой нагрузки. -- Знаешь, у него на этот счет свои соображения. Он задумал поскорее избавиться от своей палки. Поэтому он и лезет напролом, стараясь не обращать на нее внимание, -- предположила я. -- Он же понимает, что иначе будет для нас обузой. -- Черт знает, что такое, -- тихо выругался Олег и, взяв меня за руку, потащил догонять Юру. -- Ну, где вы там, -- недовольно сказал брат, когда мы приблизились. -- Сейчас, Рэста, нам с тобой нужно навострить уши, чтобы не пропустить то место, где для нас приготовили дверь. -- Первый мир ты почувствуешь за милю, -- успокоила я его. -- Очень надеюсь, -- уcмехнулся Юра. Я видела, что он нервничает. -- Я не понял, нас будут где-то ждать? -- встрял Олег. Он тоже беспокоился, но от того, что вообще не представлял, куда мы его ведем. Олег всегда предпочитал опасность неизвестности. Может быть, именно поэтому он ерничал, изображая из себя возмущенного и бестолкового болвана. -- Нас уже будут ждать по ту сторону, -- пояснил Юрий. -- Я просил Марсена не появляться в Питере, а сразу же подготовить все. У него было две недели, и теперь он сказал, что у них все получилось. -- Что же Марсен может? -удивилась я. Меня вообще удивляло, что Юра отдал Марсену такие распоряжения. Сумев пройти за мной, Марсен, возможно, обрел дополнительные способности чувствовать двери, но я сомневалась, что он справится с таким непростым делом, как оборудовать новую дверь для посторонних. -- Марсен там не один, -- ответил Юра. -- С ним человек, на которого можно положиться в интересующем нас вопросе. Брат разговаривал с нами таким тоном, будто боялся сказать что-то лишнее. Мне не нравилось в дополнение к его обычной замкнутости обнаруживать в нем еще и подозрительную скрытность Виллена. -- Ты ничего не сказал мне о своей подготовке, -- заметила я. -- Почему, Юра? -- Не думал, что непременно следует сказать, -- отозвался брат. -- Иерарх не привык посвящать простолюдинов в свои планы? -- жестко спросил Олег. -- Совершенно верно, -- сухо сказал Юрка. -- А Юрий Орешин не привык к недоверию друзей. Я толкнула Олега в бок локтем, чтобы заткнулся. И он смолчал. Олег, в общем-то, умница. За те дни, что прошли с момента преображения Юрия, он становился постепенно похожим на самого себя, я постепенно узнавала в нем того темпераментного, упорного, умного парня, которого любила. Он перестал относиться ко мне с предубеждением после того, как узнал обо мне правду и поверил в нее. Он уже был самим собой. И уже именно на этом этапе, когда он "снял ширму" со своей души, стало ясно, чего ему стоили эти месяцы. Нервы, которые Олег здорово посадил за последнее время, нет-нет да и давали о себе знать. Это и пугало меня, и вызывало прилив досады. Но я понимала, что Олег на время как бы "потерялся". Юра, бывший всегда по-настоящему близким ему человеком, уже больше не дергал Олега, почти не разговаривал с ним ни о чем, кроме дел, поглощенный целиком своими собственными переживаниями и планами. А я уже не могла рассчитывать на то, чтобы снова стать для Олега "своим парнем", так, как это было прежде. Не то, чтобы он сомневался в моих словах, просто он знал, что я -- Рэста. И сопротивляться было совершенно бесполезно. Я знала, что если начну претендовать на прежние отношения, потеряю Олега окончательно. Впрочем, и так у меня не осталось никакой надежды. -- Провалиться мне на этом месте, Юрка, если я хоть на секунду в тебе сомневаюсь, -- проворчал, наконец, Олег. Юра ничего не ответил, хотя он слышал Олега. Ему просто не хотелось сейчас отвлекаться на разговор. Я знала, что это не Юрка так переживает, это Виллену не дает покоя его старый устойчивый комплекс. Продрожав всю жизнь над возможностью потерять все из-за того, что люди узнают о несовершенстве иерарха, он со всеми мыслимыми и немыслимыми предосторожностями шел сейчас к своей первой двери. Он больше всего на свете боялся ее не почувствовать. Фонарик в руке Юры приплясывал в воздухе в такт его неровной походке. Я догнала брата и пошла рядом. -- Юра! -- Ну? -- односложно отозвался он. -- Передай Виллену, что все будет в порядке. Я не видела, но чувствовала, что Юрка улыбнулся. Вдруг он остановился и издал какой-то неопределенный звук. -- Рэста, что это? -- растерянно прошептал он. -- Я... я ничего не чувствую, -- это была правда. -- Эй, что случилось? -- Олег обнял нас обоих за плечи. Юрка недовольно взмахнул рукой, требуя тишины. Но я знала, что посторонние звуки тут ни причем. -- Это там, -- Юра показал рукой в сторону от дороги. -- Это там, словно оттуда кто-то зовет... -- Я ничего не слышу, -- удивился Олег. -- Рэста, что скажешь? -- чувствовалось, что от нервного напряжения голос Юры охрип, словно в горле у него пересохло. -- Юра, я пока ничего не могу сказать... -- начала я, но вовремя опомнилась. Подсветив своим фонарем кромку леса, я заметила едва намеченную тропинку через подлесок. Я сделала несколько шагов туда. -- Рэста, подожди!.. -- возмутился Юрка. Но мне уже не нужно было забираться в темноту. Едва я сошла с дороги, как меня словно окатила с головы до ног волна, холодная и липкая. Эта волна лениво откатилась, словно приглашая последовать за ней. -- Да, Юра, это здесь! Отсюда и я почувствовала. Юрка двинулся ко мне, обошел меня и пошел по тропинке первым. Он ни слова не сказал, но я нащупала его волну. Контакт с Юрой отдавал ледяным холодом и обволакивал все вокруг белой пеленой. "Пожалуйста, Юра, остынь! Неужели ты все еще не убедился в том, что ты все это теперь можешь?" "Убедился." "Тогда сбавь обороты. Не заставляй нас с Олегом беспокоиться за тебя." Юрка не отреагироввал. Он стал совсем себе на уме. Они с Вилленом и так стоили друг друга, а соединившись... Тандем двух половинок одной личности был своеобразным, если бы на нашем месте оказались люди, которые не принимали бы так близко к сердцу все, что касается Юрки, вряд ли кто-нибудь из них согласился бы иметь с ним дело. Брат стал совершенно неудобоварим в общении. Вслед за Юрой мы выбрались к пролеску, вдоль которого возвышался шалаш -- узкое сооружение длиной не менее десяти метров и высотой в человеческий рост. Он был сплетен из веток, уже немного увядших, и именно из его темного проема вытекала, накатывала и откатывала липкая, призывная волна. Юра вынул пистолет и снял его с предохранителя. -- Советую и вам приготовиться, -- произнес Юрка, поправляя свой рюкзак на плечах. -- Может быть, вызвать Марсена, предупредить, что мы уже здесь? -- Нет, не будем рисковать. Они, конечно, хорошо потрудились, -- Юрка махнул рукой на вход в шалаш. -- Но нам не стоит афишировать наш приход... Я иду первым, Олег за мной. Рэста будет последней. Если что, сразу назад. Поняла, сестренка? -- Поняла, -- безропотно отозвалась я, но отнюдь не на слова брата, потому что вслед за словами пришел безмолвный приказ: "Присматривай за Олегом, чтобы не наделал глупостей." Юра шагнул в проем шалаша. Вслед за ним там скрылся Олег. Я подождала немного и ступила в темный узкий проход. Листья и ветки цеплялись за волосы и щекотали лицо. Под ногами попадались какие-то неровные кочки. Свет фонаря, которым Юра освещал себе путь, рассеивался и пропадал где-то, и, если Юрка и мог разглядеть что-то впереди себя, то мне уже не было от этого фонаря никакой пользы. Олег на что-то наткнулся, охнул, наклонился и потер ногу. -- Осторожно, Рэста, здесь камни... -- произнес он и снова пошел вперед, медленно, переняв темп движения Юрки, который принципиально не спешил проходить шалаш насквозь. Действительно, под ногами появились крупные, скользкие камни. Причем, как оказалось, не только под ногами. Еще шаг -- и я зашибла локоть о каменную стену из выложенных друг на друга булыжников. -- Внимание, выходим, -- скомандовал Юра. Я уже видела, как он осторожно выходит наружу. Олег последовал за ним, не отставая ни на шаг. Видимо опасности на той стороне не было, потому что Юра, оглядевшись, убрал пистолет обратно в кобуру. Место, в котором мы трое оказались, поразило меня. Это была неоглядная ночная равнина, везде, где можно было посветить фонарем, только камни и песок. Обернувшись, я увидела, откуда мы только что выбрались. Это был каменный вигвам, добросовестно и аккуратно сложенный из камней, сдвинуть которые и, тем более, поднять в одиночку не мог даже такой сильный мужчина, как Марсен. -- Чертовщина какая-то, -- заявил Олег. -- А куда лес делся? -- Мне бы тоже хотелось это знать, -- отозвался Юра. -- А в чем дело, Юрка? -- я поняла, что брат ошарашен чем-то. -- Видишь ли, я побывал везде, на всех территориях, во всех наших провинциях, но нигде в Первом мире я не видел такой пустыни. Такой просто нет. И она не могла появиться за две недели моего здесь отсутствия, -- озабоченно сказал Юрка. -- Полагаешь, что тебя надули? -засмеялся Олег, хотя чувствовалось, что ему не очень смешно. -- Вовсе нет, -- таким же неестественным смехом ответил Юра. -- Я уверен, что это первый мир. Меня пугает другое. Я думал, что знаю в своем мире каждый уголок. И если это не так, а это, судя по всему, не так, у нас резко сужаются стартовые возможности. В этом месте я такой же новичок, как и вы, ребята... Юра замолчал и медленно пошел прочь от каменного вигвама, светя себе фонариком в разные стороны. -- Почему он уверен, что это Первый мир? -- Олег повернулся ко мне. -- Потому что волны своего родного мира не спутаешь ни с чем. Мы на верном пути, я это тоже чувствую, -- ответила я как можно мягче, чтобы Олег окончательно не почувствовал себя замороченным. -- Ладно. Я понял, что мне лучше не задавать вопросы, -- проворчал Олег. -- Где же, однако, тот парень, который устроил это? -- Сейчас найдем. Марсен где-то здесь. Олег вздохнул, словно сбрасывая с себя полученный стресс. Он достал свой фонарик и нащупал лучом удаляющегося Юрия. Догнали мы его быстро, потому что брат уже еле шел. -- Вон они, я думаю, -- когда мы поравнялись с ним, Юра указал на каменную гряду метрах в ста и на тусклое свечение, ясно выделяющееся над ней. В полном молчании, стараясь не шуметь и не хрустеть песком под ногами, мы обошли гряду с краю, и Юра, первым выглянув на ту сторону, удовлетворенно усмехнулся и весело сказал: -- Порядок! Вперед, ребята, нас ждут. Там, чуть поодаль, на песке у подножия каменной гряды, горел костер, а вокруг застыли три фигуры. Когда мы вышли из темноты к костру, все трое сидящих вскочили. Марсен, положив руку на кобуру, шагнул нам навстречу, остальные двое отступили в тень. Марсен был одет в обычную военную форму Первого мира, без всяких знаков отличия, и напоминал, скорее, дезертира. Меня он, несомненно, сразу узнал, но лишь скользнул по мне взглядом. Всего две секунды ему понадобилось, чтобы посмотреть в глаза двух незнакомцев. Затем он, не колеблясь, шагнул к Юрке и склонился перед ним. -- Здравствуй, Марсен. -- Юра коснулся его плеча и, когда тот выпрямился, протянул ему руку. Удивление пробежало по лицу Марсена. В Первом мире не только не были популярны рукопожатия, но дотрагиваться до иерарха без крайней на то необходимости считалось дерзостью. Но не принять руку того, в ком жила теперь душа его прежнего хозяина, значило обидеть нового друга. И Марсен с готовностью пожал руку Юры. А потом улыбнулся мне. -- А кто это прячется от нас? -- вставил Олег, которого не волновал процесс знакомства с Марсеном. Он подозрительно вглядывался в то место, где исчезли в темноте двое, которых мы не успели разглядеть. -- Ты дал мне отличных помощников, Виллен, -- отозвался Марсен. Олег был уже немного знаком с языком Первого мира. Получив от нас с Юрой несколько уроков, он может быть, даже понял слова Марсена. Но он вряд ли себе представлял, кого Юра пригласил. Когда те двое вышли на свет, я одновременно обрадовалась и испугалась. Обрадовалась, потому что лучших товарищей мне не приходилось желать. А испугалась, потому что не все были о них такого мнения... Они могли прийти только вдвоем. Высокий, рыжеволосый Гайл и, конечно же, он -- не нуждающийся уже ни в каких описаниях Валерий Извеков. И сразу же раздался ледяной голос Олега: -- О таких сюрпризах, Юрка, стоит все-таки предупреждать заранее! Я бы еще подумал, участвовать ли мне в вашем деле...И вам, возможно, пришлось бы обойтись без меня. Произнося все это, Олег снял рюкзак, поставил его на песок и, едва сдерживаясь, сжал кулаки. Валерий и Олег смотрели друг на друга. Казалось, еще немного, и Олег испепелит взглядом своего врага. -- Извеков будет с нами, независимо от того, нравится ли это тебе, Олег, или нет, -- отрезал Юра. Олег шагнул к Валерию, взял его за ворот куртки и четко сказал: -- Тебя спасло только то, что я не добрался до тебя раньше, чем мне все объяснили про твои штучки... Но если ты дашь мне повод, я тебя убью, Извеков! Валерий дослушал эту сентенцию до конца, но потом все же ударил Олега по рукам. Олег вспыхнул, вскинул руки, но я встала между ними: -- Прекратите, совсем с ума сошли! Успокойся, Олег! Олег сплюнул в сторону, отошел, и к нему сразу подступили Юра и Гайл. Я не стала слушать, о чем они заговорили, у них было слишком много общего в прошлом, в котором мне не было места, и мешать им я не могла. -- Я очень рада, Валерка, что ты с нами, -- Я дотронулась до плеча Валерия, который присел перед костром и стал ворошить ветки. Валера не ответил, только с силой швырнул в костер несколько веток. Полетели искры. -- Я не ждал иного от этой встречи. Я не хотел идти. Гайл убедил меня, что если я не пойду за Орешиным, это будет самой большой ошибкой, которую я сделаю сам, без чьего-либо гипноза, -- криво усмехнулся Валерий. -- Откуда у вас здесь дрова, в этой пустыне? -- перевела я разговор на другое в надежде, что неприятная сцена постепенно загладится. -- Натащили через дверь, -- пояснил Валерка. -- В первую ночь мы тут чуть не околели от холода. Марсен был очень удивлен, что мы вообще попали по адресу. Он с трудом мирился с тем, что кроме великолепных лесов в мире есть еще и такая глухомань. -- Вот и Юра говорил это же самое. Сможем ли мы отсюда выбраться, если иерархия никогда не добиралась до этих мест? -- Наверное, сможем, -- пожал плечами Валерий. -- К тому же эта пустыня отнюдь не безлюдна. Там, милях в семи, небольшой город. Или большая деревня... Несколько тысяч человек, крайне измотанных, обнищавших, почти диких. Но они говорят на том же языке, что и Марсен... -- Очень интересно. -- Возможно. Хотя мне совершенно все равно, -- угрюмо ответил Валерий. -- Если тебе будет все равно, ты снова станешь чужой игрушкой. Не допускай этого. И постарайся не поддаваться на провокации Олега. Я не хочу, чтобы два моих друга перегрызлись... -- Рэста, Валерий, идите сюда! -- окликнул нас Юра. Мы подошли к остальным, которые уже расселись у каменной гряды. -- Все меня поймут, если я буду говорить на языке Виллена? -- уточнил Юра. Гайл и Олег неуверенно переглянулись, но Олег отозвался: -- Давайте попробуем, надо привыкать. Юра довольно улыбнулся. Вообще-то брат выглядел очень усталым, не такой уж дальний поход утомил его, поэтому нам предстоял отдых. Но похоже, Юра хотел, чтобы на отдыхе у нас была возможность что-то обдумать. -- Я думаю, что все в курсе событий, кто лично, кто по рассказам, -- начал Юра. -- Все мы шестеро связаны между собой самым тесным образом. И в то же время каждый из нас связан и с теми мирами, в которых бывал, жил, которые покинул только что. Там у нас остались друзья и враги, обязанности, долг и близкие люди, которых пришлось бросить на время. И это время сейчас не поддается определению. Все вы пришли сюда по доброй воле, но откликаясь на мою просьбу о помощи. И я вам благодарен. Не могу сказать, что я одинаково отношусь ко всем вам. Есть между нами кое-что из прошлого, что способно скорее разъединить нас, чем сблизить. Поэтому, я предлагаю договориться сразу: оставим позади то, что делало нас врагами в тех, прошедших временах и оставленных мирах. Будем опираться только на то, что нас связывает. Потому что иначе мы не справимся с нашими врагами здесь. А они очень сильны, опасны и их невозможно заставить сложить оружие. Их можно только уничтожить... -- Конкретно, к чему ты клонишь? -- перебил Олег. -- Чтобы я помирился с Извековым? -- Ты зря полагаешь, что мои слова относятся к тебе одному, Олег, -- отозвался Юра. -- Но мы не можем позволить себе роскошь жить прежней болью и обидами. -- Подожди, Юра, -- я видела, что ребята понимают, но сопротивляются тому напору, с каким Юрка начал. -- Ты не можешь ни заставить, ни уговорить нас жить не тем, чем живется, а тем, что нужно для твоего дела. Но вот попробовать именно здесь начать свои отношения с нуля мы вполне можем, не так ли? -- Именно, -- произнес Гайл. Олег кивнул. -- Согласен. Мы просто пообещаем, что не будем напоминать друг другу о своих и чужих грехах, -- с готовностью сказал Юра. -- Потому что иначе у нас ничего не получится. Мы здесь все достойны лучшей доли, и в то же время у всех на душе груз тех или иных страшных, непоправимых ошибок, жестоких промахов, даже преступлений. Никто никогда не снимет с нас этой вины. Но нам нет смысла травить этим друг друга. Наверняка, мы не сможем стать все поголовно близкими друг другу людьми. Но я ...простите, ребята, но я требую, чтобы мы все постарались стать товарищами. Это нам под силу. -- Никто и не против, я так думаю, -- сказал Гайл и протянул вперед руку. Юра накрыл ее своей. Я, Марсен и Валерий по очереди нарастили пирамиду рук. Олег помедлил лишь секунду, в его глазах застыл протест, но он твердо опустил свою ладонь на руку Валерия. -- Отлично. -- облегченно выдохнул Юра. -- Теперь пойдем дальше. Я думаю, вы все прекрасно представляете, что я просил вас помочь лично мне. Но я считаю, что вам следует также четко осознать, что в случае успеха нашего предприятия, вам будут благодарны многие тысячи людей. Это я к тому, чтобы вы не чувствовали себя моими личными наемниками. Марсен знает, что делает, Рэста тоже. Они решили следовать за мной. Но остальных здесь ничего не держит, и я ни на кого не обижусь, если в какой-то момент кто-то из вас передумает и решит вернуться. Лица парней были непроницаемы. Юра обвел всех взглядом, не встретив ни поддержки, ни возражения, и продолжил: -- Вы все знаете, что происходит в Первом мире. И совершенно очевидно, что мы вчетвером ничего существенного сделать не сможем, даже если учесть то, что каждый из нас личность довольно неординарная. Для того, чтобы добиться успеха, мы должны будем собрать вокруг себя значительные силы, целую армию. Но самое трудное в том, что мы должны собрать не просто слепых фанатиков, повинующихся законам клановости, мы должны привлечь на свою сторону людей так, чтобы они шли за нами с открытыми глазами... -- Виллен, ты хочешь свести вместе людей разных кланов? -- удивился Марсен. -- И не только. Еще и тех, кто сейчас оторван от иерархии. Никто не знает, сколько времени люди в этой местности находились без влияния иерархи. Но они нам тоже нужны. Значит, наша задача сделать так, чтобы мы стали нужны им... Юра никогда не был оратором, он вообще не любил много говорить. К тому же он не разбирался в политике. С нами сейчас говорил Виллен. -- ... Я хорошо понимаю, что тысячелетние традиции невозможно вытравить из сознания людей, но это и не нужно. Разные кланы, сословия можно объединить друг с другом и с дикарями для совместной борьбы с общим врагом. Но при этом все могут оставаться самими собой. А значит, нужен иерарх, способный если не вершить дело, то оставаться незыблемым символом. Как бы мне ни хотелось занять снова этот пост, я осознаю, что это больше невозможно. Я уже не Виллен. Точнее, значение имеет в первую очередь то, что я не потомок Вебстера, я человек из другого мира. А значит... -- Нужно обратиться к другому клану, -- отозвался Марсен. -- Из этого ничего не получится... Даррина смогла поднять мятеж только потому, что она сама из клана Вебстера, хоть и не принадлежит к династии. Даже за человеком из самого знатного сословия, но из другого клана, народ Первого мира не пойдет. Поэтому вся наша задача на первое время делится на две части: собирать армию и искать нового иерарха. Первое -- непросто, но вполне реально. Второе -- настолько трудновыполнимо, что всей нашей жизни может не хватить, потому что нам предстоит искать конкретного человека, местонахождение которого никому не известно, -- Юра замолчал и пригладил волосы. -- Я не могу даже гарантировать, что он жив, или что он найдется. Я не знаю, пойдет ли он за нами. Но, прорабатывая разные варианты, я пришел к выводу, что иного пути к спасению Первого мира нет... Мы должны искать Тарона. Я подозревала с самого начала разговора, что этим дело и кончится. Никто не пытался возразить Юре. -- Я не знаю, с чего нам начать. Поэтому начнем с простого. С разведки. Нам надо полностью овладеть обстановкой, вжиться в этот мир. Поэтому мы разделимся на пары и утром на рассвете разойдемся на поиски нужных нам зацепок и путей. Для того, чтобы уцелеть, для того, чтобы не сделать досадных ошибок при контактах с людьми, для того, чтобы нам не были нужны технические средства связи, я решил, что наши пары будут такими: я и Гайл, Марсен и Валерий, Рэста и Олег. Поясняю, почему: таким образом в каждой паре у нас будут и человек, знающий Первый мир с его языком, и хороший воин, и отличный сканер. И не будет риска, что напарники перегрызутся на почве старой вражды. Возражения? Их не было. Юрий с Вилленом, как всегда, рассудили мудро. По-другому разделить нас было нельзя. -- Все еще только начинается, и все наши проблемы нам придется еще не раз обсуждать. Наверняка, придется и менять планы. Но начать нужно именно с того, о чем я вам рассказал. А сейчас предлагаю всем хорошенько отдохнуть. Через несколько минут наш небольшой отряд распался. Ребята уснули быстро, как это обычно умеют практически все мужчины независимо от места и времени. А я лежала вблизи от тлеющего костра, положив голову на свой рюкзак, и смотрела на горизонт, где постепенно светлело небо и расширялся восход, съедая темноту. Какая разница, долго ли продлится мое новое приключение, и чем оно кончится? Я даже не знала, стоит ли придавать значение тому, что и как мне предстоит делать... Вот так, а еще поучала Извекова, чтобы не был равнодушным к общему делу. А сама... "Не спишь?" -- боль слегка хлестнула по вискам. "Жаль, что мы не будем вместе, Валерка. Это смешно, но с тобой мне было бы легче, чем с Олегом." "А кто сказал, что мы не будем вместе? Я по-прежнему буду рядом, если что. Орешин сделал все правильно, не грусти." Я слегка забылась, впав в некрепкий сон без всяких видений. Поэтому легкое прикосновение заставило меня от неожиданности вскочить на ноги. Рядом был Олег. И больше никого вокруг. Только мелкий дождь и ленивый теплый ветер. -- А где все? -- Уже в пути. И нам пора, -- улыбнулся Олег. Я закинула на спину рюкзак, передвинула оружие на более удобное место и пошла радом с другом, совершенно не представляя, куда. И пусть я еще не знала, зачем и ради чего. Я знала самое главное: ради кого.