PANCH01

Сборники Художественной, Технической, Справочной, Английской, Нормативной, Исторической, и др. литературы.

Григорий ПАНЧЕНКО

ПСЫ И УБИЙЦЫ

...На другой стороне были напечатаны стиха два из Апокалипсиса.
Мне врезались в память, между прочим, два слова: "Псы и убийцы".
Сторона с текстом была вымазана сажей, которая перепачкала мне
пальцы. А на чистой стороне углем было выведено одно слово:
"Низложен".
Р. Л. Стивенсон. "Остров сокровищ"

И псы лизали раны его...
Ветхий Завет, кн. Иова

В одном из засыпанных пеплом зданий Геркуланума обнаружены
останки собаки, а неподалеку, в той же комнате,- растерзанная ею
в предсмертном ужасе хозяйка.

В Строй их не послали, что, в общем, и совпадало с желанием
Скадли. В Строю требуется мужество и выносливость - это для
новичков, а личное мастерство показать сложнее. Правда, боевых
догов не хватало и Второго пришлось отдать, но Лакхаараа Скадли
отстоял как вожака Группы, так что боеспособность почти не
упала. К тому же теперешний Второй был еще молод и недостаточно
обучен: только три месяца назад он заменил первого Второго,
получившего смертельную рану в одной из мелких стычек. Как-то он
будет держаться в Строю? Хотя для этого нужна меньшая выучка. А
все-таки отличный парень, хороший щенок. Года через два сможет
сдавать экзамен на вожака - тогда, если разрешат, можно будет
организовать вторую Группу. Учитывая известные обстоятельства,
вряд ли разрешат. Хотя... А кем и где ты будешь через два года,
будешь ли ты вообще? И где он будет? Ранят, убьют... Даже где он
сейчас, неизвестно. Скадли сосредоточился и попытался нащупать
Второго, заведомо зная, что это бесполезно. Но ярость Строя
бушевала так, что невозможно было даже отличить собаку от
человека, одиночку - от Группы,- у подножия холма словно кипела
сплошная бешеная волна.
Свой Строй он воспринимал как оранжевую дугу (время от времени
на его фоне желтыми звездами вспыхивали смертные искорки -
обрывалась чья-то борьба и жизнь). Ларские ряды представлялись
ему бурым пятном постоянно меняющихся очертаний. Странно, но
искорки, рассыпающиеся по этому пятну, были точь-в-точь такими
же.
Скадли упустил момент, когда оранжевый клин вошел в бурую массу
и тут же превратился в трезубец. Потом два боковых отростка по
всем правилам начали изгибаться в стороны, забирая врага в
кольцо, а средняя часть, все более разбухая, прошла насквозь и
тут же выпустила ветви, как ствол дерева. Золотые искорки
часто-часто засверкали по коричневому.
Тугой рокот барабанов заставил его открыть глаза и вскочить на
ноги. Пришло время действовать Группам.
Строй может разбить чужую армию, но не уничтожает ее. Известная
ларская тактика: при неудаче рассыпать легионы и малыми
отрядами, а то и поодиночке, выбираться к себе. Через горы и лес
от погони уйдут не все, но многие. А тот, кто дойдет,
предоставит Лару не только себя как боевую единицу, но и
большее. Сведения! Ими воспользуется знаменитая Школа
Полководцев и потом, через год, пять, сорок... Такое уже было с
другими народами.
Но на это и существуют Группы.
Так как Группа должна быстро передвигаться, легкие доспехи
полагались только вожакам. По этой же причине у Скадли не было
никакого оружия, только меч-кинжал, короткий и почти бесполезный
без щита. Щит тоже не полагался - сковывает движения.
Лакхаараа ровно трусил рядом со Скадли. Спиной он доставал ему
почти до подмышки, а во время учений на полигоне настигал
летящего галопом всадника и в прыжке валил его вместе с лошадью.
Лучшего пса армии сейчас придерживал Скадли за шипастый ошейник,
лучшего вожака Группы. Самой обычной, рядовой Группы. Хотя, если
бы не имя... Да, если бы не имя, но об этом ни слова больше.
В беге Группа ориентировалась на Нюхача, самого медлительного из
всех. Никто не любит эту породу - у нее и впрямь дрянные данные
и еще худший характер. Только нос и хорош. Тем не менее, без
нюхачей не обойтись: если пойдет дождь или преследуемые далеко
оторвутся...
Они уже миновали место боя, но Скадли все еще не мог выбрать
достойный объект преследования. Пару раз попадались ларские
солдаты, которые бежали, даже не выбирая пути,- лишь бы подальше
от яростного рыка и оскаленных пастей. Думали, что бегут: много
набегаешь после шестичасового смертоубийства! Скадли даже не
задерживался на них. Просто одна или несколько собак отставали,
потом догоняли остальных.
И вдруг он увидел. В четырех полетах стрелы, впереди, справа. И
псы тоже замерли, одновременно осадив бег.
И пришла мысль, единая для всей Группы: дело будет тяжелое, но
упускать такой случай нельзя.
Отряд гвардейцев рысью уходил по боковому ущелью. Над головами
мерно колыхались поставленные вертикально копья, тускло сверкало
запыленное железо панцирей. Все в полных доспехах, что редкость
даже среди гвардии, боезапас не растратили... мечи длинные, что
тоже редкость. Личная охрана. Чья же? На Беседе вчера вечером им
вскользь намекнули, что, по данным разведки, во главе войска
стоят "самые высокие силы Империи". "Самые-самые"? Нет,
наверное, не Отец Империи. Но, может быть, Сын?
- Как, песики,- шепнул Скадли, обнимая двух ближайших собак за
шею.- Проверим?
Группа бурно выразила свое согласие. Но пока что Скадли пришлось
сдержать ее энтузиазм и несколько минут выждать, давая всадникам
углубиться в долину. С этого момента в ущелье не стало людей, а
появились преследуемые.

К гвардейцам прибилось двое конных солдат на измученных лошадях.
Им дорога давалась труднее всего, но они не смели просить
передышки, робко поглядывая на окруженного всадниками юношу в
высоком шлеме. Собственно, их и не прогоняли только потому, что
в личной охране Сына не хватало чуть ли не половины состава. Но
что поделаешь, если эти проклятые псы...
Как это могло случиться?
На сей раз как будто все было предусмотрено. Правда, не все в
Совете одобряли идею похода, но по таким вопросам возражать Отцу
было нельзя. Ну, не то чтобы нельзя - не стоило. Да и в самом
деле - сколько можно терпеть предательское поведение этих
юго-западных варваров с их идеей "своего пути"! Какой путь - пес
их разберет (слишком часто о псах думаешь, друг мой...).
Все-таки провинция - пусть даже бывшая провинция - должна думать
не только о своих интересах и собственном пути. Собаки! (Опять?)
Начальник Разведки, который едет сейчас впереди, когда-то удачно
выразился, что вынести это не легче, чем взрослому мужчине
стерпеть прищепку на...
Лошадь под Начальником Разведки вдруг резко остановилась, и Сын
оборвал свою мысль.
- Что случилось?
- Не знаю.
Одиннадцать гвардейцев уже рассыпались полукругом, держа копья
наготове. Сын присмотрелся. Перед ним была чахлая поросль
невысокого кустарника и ничего более.
- Так в чем же дело? - Он раздраженно покосился на солдат, не
догадавшихся занять место в строю.
- Я уже сказал, Господин Великий, что не знаю.- Начальник
Разведки свел седеющие брови.- Лошадь что-то почуяла.
- Ну, лошадь. Если ты своей кляче веришь больше, чем глазам...
Здесь ведь даже одному человеку не укрыться.
Солдаты наконец поняли, что от них требуется и встали рядом с
гвардейцами лицом к зарослям.
- Человеку - да. А собаке?
Сын открыл было рот, но ничего не ответил.
- И имей в виду, Господин Великий.- Начальник, хмурясь, глядел в
землю.- Сейчас главный в отряде - я. Я должен выбирать путь и
предусмотреть возможные опасности. И если я скажу, что нужно
спешиться и идти, даже ползти, даже по ноздри залезать в грязь,-
придется всем это выполнить. Всем! Если вернемся вместе, можешь
меня казнить, но если я вернусь без тебя, меня казнят наверняка.
Ну, чего стали, рыбьи головы! - прикрикнул он на замерший
конвой.- Вправо, по три, рысью марш! Копья на руку!
Отряд двинулся в обход зарослей.
В самом деле, как можно было забыть о собаках! После первого
похода не вернулся никто, так и остались неизвестными
обстоятельства гибели двенадцатого и семнадцатого легионов. Из
трех легионов, посланных через год, вернулись живыми меньше
десятка, но от них почти не удалось добиться толку. При
расспросах они в основном зеленели и начинали нести чушь о
железных зверях и огненных драконах. Правда, судя по рассказам
ларов никанской колонии, репатриированных по договору лет пять
назад, можно было сделать вывод, что за никанскими войсками
могут следовать стаи специально обученных собак, довершая
разгром.
Кто же знал, что все обстоит как раз наоборот, что малочисленная
пехота и конница укрываются за шеренгами одетых в сталь
громадных зверей. Как они всем этим управлять умудряются, как
все организовать сумели? Они ведь всегда были никчемными
воинами! Правда, этот их тип, который сейчас всем заправляет...
Как его? Что-то связанное с дружбой...
- Начальника Разведки - ко мне.
(Начальника... Начальника Развед...- зашелестело по колонне. Ну
да, правильно: ни к чему шуметь.)
- Я, Господин Великий!
- Напомни мне, что известно об их теперешнем правителе.
Тот даже не удивился. Видимо, у него мысли развивались в схожем
направлении.
- Первые сведения о нем появляются вскоре после падения
Колесницы Богов, в Далакте. Подлинное имя неизвестно, среди
сторонников сначала назывался Друг, потом, когда он вошел в
число Правящих - Ближайший Друг. Судя по внешности, возможно,
полукровка - светлее большинства местных.
- Ублюдок.
- Да, скорее всего. Он возглавил тогда какое-то их движение - ты
же знаешь, Господин Великий, у них этого добра, как мух на
падали. Особого внимания тогда на это не обратили.- Начальник
Разведки закусил губу: он-то был как раз среди тех, кому
должностью полагалось обратить внимание.- А потом его сторонники
как-то разом взяли верх. Несколько лет, пока они соблюдали
лояльность, это тоже не вызывало опасений, а затем... Ну, ты
знаешь. Вообще, во всей этой истории много непонятного.
- Это он собачьи войска придумал?
- Нам мало известно о...- Начальник разведки снова замялся.- Нет
информаторов. Но так или иначе все это, конечно, связано. И
собаки, и то, что называется "огненными драконами". И даже
некоторые детали конской сбруи - помнишь, ты вчера видел у
пленного? - те железные петли для ног, что позволяют на лошадь
взбираться без подсадки.
Все это время они ехали рысью, но теперь, сберегая силы коней,
перешли на шаг.
- Как они доспехов на всех напаслись...- задумчиво произнес Сын.

Не то чтобы его это очень сейчас волновало, но надо же что-то
сказать.
- Я забыл, Господин Великий,- Дело Металлов у них тоже сейчас
поставлено на новый лад. Равно как и Школьное Дело. Да и все
остальное. Их уже не узнать, Господин Великий. Тут все меняется
быстрее, чем языки огня.
- Головастый ублюдок. Нам бы такого... Где эта Далакта?
Начальник Разведки стал объяснять, но Сын слабо ориентировался в
границах Нико. Лишь когда он упомянул, что это ближайший город к
месту падения Колесницы, все встало на свои места.
Час за часом кони трусцой несли их вверх по дну ущелья, но
только земляные крысы с испуганным писком шарахались из-под
копыт.
- Останови, я хочу напиться.
Начальник Разведки неодобрительно промолчал - опять задержка!-
но он уже исчерпал резерв неповиновения. Один из гвардейцев, на
ходу откупоривая флягу, скатился по травянистому откосу к ручью.
В половодье это, надо думать, была река, но сейчас вода едва
сочилась где-то далеко внизу, в непролазных зарослях бурьяна и
кустарников.
И тут начались чудеса.
Буквально через несколько шагов гвардеец скрылся из виду, его
движение прослеживалось только по шуму раздвигаемых стеблей.
Внезапно, как оборванный, прекратился и этот звук. Когда
оставшиеся забеспокоились и начали кричать (негромко и с
опаской, чтобы не выдать себя), ответа им не было. Кто-то было
рванулся следом, но Начальник Разведки, угрюмо набычившись (так,
что даже Сын не решился возразить), запретил. Гвардеец либо
мертв, либо дезертировал, что не исключено, так как трудно
умелого воина взять совсем уж без борьбы. В любом случае
разыскивать его не стоит: сейчас есть вещи поважнее, чем карать
изменника.
Они опять шли рысью, хотя лошади уже хрипели, роняя пену. Но еще
через час вдруг из задних рядов донесся крик - не крик, а вопль.
Это был кто-то из солдат.
- Смотрите! - вопил он.
Сзади, во многих полетах стрелы от них, по крутому горному
склону бежал собаковод. Блестели доспехи на гигантском псе, чуть
ли не с лошадь ростом, рыжей пылью вились за ним несколько псов
поменьше, вился на ветру защитный плащ собаковода... Даже с
такого расстояния в прозрачном воздухе было видно, что он очень
молод, почти мальчик, и видно было как ровен и вынослив его
небыстрый бег. Значит, это он догнал их у ручья. К ночи снова
догонит.
- Что будем делать? - Сын повернулся к Начальнику Разведки.
- Делать можно. Сделать нельзя.
Но это сказал не Начальник Разведки, а тот солдат.
Начальник Разведки тут же занес плеть (хорошо, что не меч), но
Сын неожиданно для самого себя властным движением остановил его.
Солдат даже не покосился на них: взгляд его все еще был
устремлен туда, где, перебежав открытый участок, скрылись в
зарослях собаки и человек.
Сын впервые разглядел его. Рослый, светловолосый, типичный
солдат Армии Лара, но с какой-то странной тоской в глазах.
Непонятный парень.

Подъем стал круче, и Скадли на некоторое время потерял их.
Собственно, он и до этого мог самостоятельно нащупать только
солдат с их кожаными шлемами, поскольку металл на голове
гвардейцев напрочь отсекал от внешнего мира мысленный рисунок.
Солдаты, впрочем, его мало интересовали: не они принимают
решения - и на них даже не стоило тратить сил; поэтому Малый
скрытно бежал чуть впереди конного отряда, а так как он при этом
оказался ниже всадников, то кое-что мог улавливать через их
неприкрытые лбы и лица. Скадли, в свою очередь, держал связь уже
через него. Конечно, при двойной передаче многое искажалось, но
общую картину все же можно было оценить.
Среднего он присоединил к Малому лишь однажды, возле ручья.
Вообще-то Малый может одолеть человека и сам: обессилить его
внимание ложными выпадами, многократно рассечь мышцы и
сухожилия, выпустить кровь. Но он не сумеет сделать этого в одну
хватку - сразу и не дав крикнуть...
Но теперь даже небольшая собака не смогла бы укрыться в почти
исчезнувшей высокогорной растительности. Впрочем, это не так
важно - запах-то свой они никуда не денут. Да и дорога им всего
одна. А скоро в ущелье упадет ночь, столь же непроницаемая для
глаз, как гвардейский шлем для мысли...
Когда стемнело, Начальник Разведки приказал скрытно разбить
лагерь на небольшой поляне в кольце ощетинившихся шипами кустов,
довольно высоко на склоне, вдали от ручья. Лошадей привязали к
корявому деревцу посредине поляны. Бедные: отдохнут, но не
попасутся. Ничего, еще на сутки их хватит (днем-таки удалось
напоить), а там уже граница недалеко. Костер не разжигали -
опасно.
Спал только Сын. Время от времени кто-либо из гвардейцев
задремывал, но плеть Начальника Разведки будила его. Сам старик
словно только что принял холодную ванну, а не скакал весь день,
закинув лодыжки к подвязанному конскому хвосту.
Ночью лошади внезапно пришли в такой ужас, что разбудили Сына.
Он встал, похлопал своего жеребца по морде, успокаивая. Где там
- от страха тот готов был спрятаться ему в сапог.
- Не спишь, Господин Великий?
Сын обернулся. Да - тот самый солдат.
- Что тебе нужно?
Краем глаза Сын заметил, что Начальник Разведки уже стоит у него
за спиной.
- Думаю.
- Думаешь? Ты что, член Совета, законник или философ? Я здесь
думаю, в крайнем случае - он.
- Слушаюсь! - вскочил солдат, но глаза его выражали не бравую
готовность, а все ту же тоску. Тоску и боль.
- О чем? - внезапно спросил Сын. ("Он ведь мой одногодок" -
пришла незванная мысль.)
- За все нужно платить. Мы - платим.
Это было настолько неожиданно, что Сын от нахлынувшей почти
детской обиды ввязался в спор:
- Платить?! Твоя родина...
- Моя родина здесь.
- Так ты из никанских ларов?
Солдат не ответил. Теперь все было ясно. Ларские граждане,
родившиеся и выросшие в провинции Нико (когда это была еще
провинция), подразделялись на две примерно равные по численности
категории. Одни из них, сполна испив вина изгнания, бились за
возврат к родным очагам яростно и беспощадно, и им здесь не было
цены. Из них, и только из них, формировался состав лазутчиков:
все они знали местные условия, многие - язык, да и внешность кое
у кого была подходящая (в мирное время на "черненьких" косились,
но тем больше усердия они проявляли сейчас). А другие... Ну, вот
он стоит - другой. Гнида. Здоровая белобрысая гнида, как назло,
внешне - будто копия с барельефа богов-основателей Лара.
- Из никанских ларов, репатриант?
- Ты - сказал, Господин Великий.
Сын услышал, как у Начальника Разведки перехватило дыхание. Тут
же сзади что-то звякнуло - клинок о ножны? И снова он
останавливающе махнул рукой.
- Да, до пятнадцати лет я жил здесь. Здесь я начал дышать и
мыслить, здесь у меня были друзья. И первым языком для меня был
"общий" - колониальная мешалка. Я даже начал было ходить в Школу
Собаководства, так что повернись все иначе...
Помолчали. Сын уже засомневался, не прав ли Начальник Разведки,
который стоит сзади с прямым белым блеском в руке? Правда,
сейчас не время и не место, чтобы терять одного из возможных
защитников, да и старик чересчур много командует.
Словно во сне он увидел, как маленькая серая тень неслышно
продвинулась между часовыми (дремлют?), помедлила и вдруг
оказалась рядом. Собака... Конечно, не боевой пес - маленький,
ниже колена. Бродяжка. Что ей надо?
- Берегись, Господин Великий!
Солдат оглянулся и тут же занес копье, но опоздал. Серая тень
пружинисто рванулась к лошадям, одна из них завизжала от боли -
и натянувшийся повод с сырым звуком лопнул. Лошадь исчезла в
темноте. Рычание, конский топот, звон оружия, одновременность
боя и бегства...
Все были начеку и мгновенно выстроились в круг, сомкнув щиты. Не
сразу они поняли, что все излишне. Пес исчез, исчезла раненая
лошадь (та, что визжала). Исчез и один гвардеец - в первые
мгновения суматохи он вскочил в седло и погнал лошадь галопом,
стремясь настичь собаку. Он пропал в ночи, а потом до утра было
слышно, как где-то вдалеке дикие звери урчат и огрызаются над
добычей. Дикие ли?
Итак, всего за ночь потеряли одного человека и двух коней.
Много.

Скадли, расположившись гораздо выше них, задумчиво покусывал
травинку. Вообще-то он мог взять их в эту же ночь, да и днем,
если на то пошло, но для этого пришлось бы положить больше
половины Группы. Спешить их тоже ничего не стоило. Однако пеших,
как ни странно, собаками брать труднее. Он и Малого-то послал
скорее для того, чтобы увидеть преследуемых его глазами, ощутить
их страх. Страх действительно был, но не паника, и это ему не
понравилось. Видно, там есть один-два с твердой душой... Впрочем
ночью удалось нанести им дополнительный урон, а заодно накормить
Группу мясом (Лакхаараа притащил кусок и ему, но он не настолько
проголодался, чтобы есть сырую конину. К тому же это вполне
могла быть и не конина... Скадли передернуло). Так что вылазка
принесла пользу.

Когда был объявлен дневной привал, одна из лошадей уже пала и
солдаты сидели вдвоем. Но все были веселы и шалили как
мальчишки, даже Сын не удержался, забыв о своем высоком
положении. С самого утра путь их лежал по голой скалистой
местности (лишь сейчас, когда они уже прошли перевал, начиналось
высокотравье), где устроить засаду было абсолютно негде.
Собаковод либо устал, либо не решился преследовать их открыто;
так или иначе, погоню он явно бросил.
Они спешились и быстро пообедали всухомятку. Даже сейчас
Начальник Разведки не ослаблял бдительность, хотя дежурить со
щитами и дротиками наизготовку уже было не нужно. Но мало ли
что...
- Приготовиться к выходу! - раздался голос старика.
- Может, отдохнем?- робко предложил кто-то, покосившись на Сына.

- Нет. Первое отделение - на коней, второе - подсаживает.
Солдаты - со вторым,- Начальник Разведки без посторонней помощи
взлетел на хребет затанцевавшей лошади и сверху внимательно
огляделся вокруг.- Следующую ночь в горах нам не пережить...
Скадли, лежавший в высокой траве в нескольких шагах от места
привала, понимал ларскую речь с пятого на десятое, но при этих
словах он усмехнулся. Он еще утром перевалил через гребень,
безошибочно рассчитав единственный путь отступления и теперь
давно уже успел дать собакам отдых и приладить каждому псу
стальные наклычники. Точно сказано - следующую ночь им не
пережить.
И этот день им не пережить.
Даже эту минуту им не пережить.
Все!
По неслышной команде шесть собак во главе с Верным с ревом
вылетели из травянистых джунглей справа от отряда, а мгновенье
спустя, когда головы и копья дернулись в их сторону, пять во
главе с Лакхаараа - беззвучно - слева.
Ну минуту, может, они и проживут.

Движение опередило мысль, поэтому Начальник Разведки понял, что
пришло время убивать и умирать уже после того, как его копье
ударило в спину исполинскому псу. Только загудело - вдоль хребта
чешуей тянулись броневые пластины. Наконечник ударился о железо
и расплескался как грязь.
Момент для атаки был выбран идеально, и он где-то на дне
сознания почти восхитился точностью замысла - отряд в эти
мгновения не был ни конным, ни пешим. Всего несколько человек
успело закрепиться на спинах рослых коней (эх, были бы никанские
ножные петли...), и они, эти несколько, ничего не могли сделать.
Вот упал и скрылся в пыли высокий шлем Сына, рядом полегли те,
кто старался его защитить... Начальник Разведки попытался
пробиться туда и сразу понял, что это невозможно: так страшно
бились там, сливаясь в одном мельканьи, человеческие, конские и
собачьи тела.
Одно из двух оставшихся коротких копий-дротиков он метнул в пса
поменьше - рыжего и без доспехов. Оно летело точно, но ударило в
землю: рыжий зверь сделал неуловимое движение и тут же заметался
вокруг его лошади, нанося ей раны. Тогда Начальник Разведки,
перебросив дротик в левую руку, правой выхватил длинный меч...

Все смешалось. Скадли видит, как Лакхаараа, легко взметнув
громадное тело в воздух, бьет гвардейца по плечам и тут же,
оттолкнувшись от него, прихватывает всадника за левую руку чуть
выше щита. Хруст разрываемой плоти - гвардеец, по-лягушачьи
дрыгнувшись, летит из седла - и дог, не останавливаясь добивать,
исчезает в водовороте схватки.
Нюхача и Малого, не очень пригодных для такой битвы, Скадли было
оставил возле себя для охраны, но они не удержались. По
возвращении он им задаст.
Вот наконец, взмахнув руками, рухнул тот, в высоком шлеме, и
вокруг упавшего заструились средние. Кто-то, отделившись, во
весь опор скачет в горы - за ним погнались сразу две собаки.
Никуда ему не деться на усталой лошади.
Скадли снова увидел Лакхаараа, когда тот рванулся на одного из
спешенных. Этот был без панциря - солдат, а не гвардеец. И вел
он себя как-то по-дурацки: стоял себе опустив голову, словно
происходящее вокруг его не касалось. И тут случилось странное:
дог уже в воздухе нелепо изогнулся, словно пытаясь изменить
направление прыжка. Изменить не сумел, двинул солдата корпусом
и, не тронув более, бросился на кого-то другого. Да что он, с
ума сошел?! Ну, ничего,- на упавшего уже наскочил Четвертый.
Ничего...
Чье-то копье впилось в землю и задрожало, словно от ужаса.
Почти рядом со Скадли повалилось сразу два всадника. Одному из
них лошадь придавила ногу, и Скадли, до пояса высунувшись из
травяной стены, несколько раз поспешно ткнул его в промежуток
между шлемом и панцирем. Но краем глаза уловил сбоку блеск стали
и резко обернулся.
Второй всадник. Тусклый свет плеснул из его глаз под седыми
бровями. Он уже занес клинок, и Скадли бы не защититься, но тут
лицо гвардейца исказилось страшной судорогой: это Верный, вожак
средних, кубарем подскочив сзади, вырвал у него меч вместе с
тем, что его сжимало. Потом он припал к земле у ног Скадли.
Охранять будет. Правильно, но лучше бы еще в бою поучаствовал.
Или боя уже нет?

Когда дикая боль обожгла правую кисть Начальника Разведки, он,
не разобравшись, с левой послал назад копье и куда-то попал, но
неточно и слабо, а затем правой... Но правой руки больше не
было, она рвано кончалась у запястья. И тут же фонтаном хлынула
кровь, унося жизнь из его тела, как вино из прохудившегося
бурдюка.
Зажав уцелевшей рукой обрубок, Начальник Разведки слепо побрел
куда-то. Звуки сражения за спиной исчезли - то ли все кончилось,
то ли угасал слух. Но это уже не имело значения. Все - долг,
честь, даже непрекращающаяся боль, даже маленькая, как лепесток,
трехлетняя внучка где-то на дальнем краю Империи - перестало
иметь значение. Во всей Вселенной больше не осталось ничего,
кроме него и его смерти.

Он искал на склоне клочок травы, помягче, куда он упадет.
Да, боя уже не было, хотя за это время участники его рассеялись
по ущелью на много полетов. Поэтому Скадли закрыл глаза (теперь,
при Верном, он не боялся нападения, да и некому было нападать) и
стал нащупывать Группу.
Так, Малый и Нюхач занялись ранеными, эта работа как раз по
ним... пятого немного помяли, но ничего страшного. Лакхаараа
крутился возле груды трупов на месте начала стычки, почему-то
встревожен, но невредим. Третий и Шестой возвращаются, у Шестого
рассечена губа. Опять боевой шрам! И заметный. Четвертый цел, а
Седьмой? Ага, вот он... Тоже не уберегся, прихрамывает. На
занятиях в Школе ребята, хвастаясь друг перед другом, с
гордостью раздвигали шерсть собак, показывая следы пик, мечей и
прочей металлической дряни, специально выдуманной для сокращения
средней продолжительности жизни. Скадли относился к этому
скептически: в самом деле - тот еще славный знак! Куда почетнее
ускользнуть от удара, чем потом всю жизнь гордо носить его
метку. И если возникал такой разговор, он спокойно возражал, что
в его Группе меньше шрамов, но - не успешных боев. Однако не
заживающие бесследно раны были и у его псов - у всех, кроме
Верного (кстати, а где Верный?), сегодня их еще прибавилось.
Действительно, где Верный? Скадли помнил, что тот лежит у его
ног, он даже чувствовал левой щиколоткой его короткую шерсть,
но... Что случилось?!
Верный действительно лежал у его ног именно так, как лежат
вожаки у ног ведущего. Только перевернув его, можно было
заметить небольшую рану на шее - там, где проходила главная
жила. Не рану даже - царапину, порез. Слепой укол Начальника
Разведки сделал свое дело.
У Верного не было боевых шрамов.
Скадли с рыданием приник к его теплому еще телу. Он не видел как
вокруг постепенно собираются другие псы, яростные и
торжествующие, как при виде мертвого вожака их торжество
сменяется тоской и болью, а у Третьего, который станет теперь
вожаком и получит имя дополнительно к номеру,- еще и властной
уверенностью. Но внезапная волна горя (не то чтобы более
глубокого, чем его собственное, но пришедшего откуда-то со
стороны) проникла в мозг и заставила поднять голову.
Лакхаараа. Он стоял в полусотне шагов от них и выл, задрав морду
к небу. Тщательно вытерев глаза (Лакхаараа - главный вожак
Группы, почти равноправный партнер, и он не должен видеть
ведущего в слабости), Скадли подошел к догу. Тогда пес завыл еще
протяжнее, а потом схватил его за край пятнисто-зеленого плаща,
подтащил к одному из лежащих и закружился вокруг, хрипло рыча и
повизгивая. Сейчас прямо заговорит!
Скадли встал на колени рядом с трупом. Да (он уже догадался),
это был солдат. Ну и что же? Солдат вообще-то двое было, вон еще
один валяется, почему же именно с этим Лакхи уже второй раз
ведет себя как щенок? Как щенок...
Зубы среднего сошлись под нижней челюстью, на горле, и лицо,
охваченное светлой бородкой, оставалось нетронутым.
Да, Скадли видел его пять лет назад, когда еще не было этой
бороды. И войны не было. Раньше тоже видел, почти каждый день,
но пять лет назад - в последний раз. И тогда, как и теперь,
глаза его были мокры от слез.
...Их дома в Нико соприкасались стенами, словно подталкивали
друг друга локтями. Семьи не очень-то ладили, но
сыновья-первенцы сначала не осознавали разницы между ларами и
никанцами, а когда с возрастом уловили ее, не охладели друг к
другу. Возможно потому, что оба были помешаны на собаках. В
столице как раз открывались первые Школы - кто мог тогда знать,
с какой целью они закладываются... Моурнианнэ (или Морни, если
говорить на "общем") был двумя годами старше, но именно Скадли
первым принес в дом неуклюжий жесткошерстный комочек, который
тогда еще трудно было назвать догом, тем более - боевым.
Впрочем, слово "боевой" тогда и вовсе не употреблялось. Морни
тоже нацелился было на Школу, и кажется, он обладал
способностями щупача (вот было бы здорово - два щупача в двух
соседних домах!); но и в Школе не проявили восторга - Скадли
тогда не понял, почему,- и отец, узнав, избил его до полусмерти
за увлечение "варварскими игрищами".
Потом... Потом - события в Кандикаре и признание независимости
"Нико, страны и города", нарушенное через год... Договор о
репатриации никанской колонии... Ряд телег на улице и
непроницаемо-каменное лицо соседа, отца Морни, и его каменная же
ладонь, которая опустилась на плечо растерянного подростка,
обрывая его прощание с остающимся младшим другом, почти младшим
братом...
Щенка они вместе назвали Лакхаараа, что переводилось с ларского
как "Тот, кто имеет два сердца". Разумеется, это прямой перевод,
действительное значение было нечто вроде "Неуязвимый". Это имя
Скадли ему сохранил, хотя раскаты ларской речи вводили в шок
каждого Проверяющего, который посещал Школу, и они настоятельно
советовали назвать вожака как положено. Сохранил даже после
второго похода, когда ненависть к ларам кипела у него в груди,
как расплавленный свинец. Сохранил, потому что имя псу дается
один раз в жизни и перемены он не примет.
И имя Моурнианнэ в прямом переводе звучало как "На бегу
стреляющий в скалу". Это тоже что-то значило, но тогда Скадли
этим не интересовался, а сейчас - и подавно.
Он постоял над мертвым еще немного и вернулся к убитой собаке.

О Создатель этого мира! О Великий!
Каково прегрешение человека, заставляющего страдать молодую
собаку от недостатка пищи?
И сказал Ахура Мазда: "Столь же великое, как если бы он заставил
страдать от голода деревенского ребенка, находящегося у него в
услужении".

Я сижу, значит, реву как малыш, Группа скулит вокруг... совсем
размокли. Но делать что-то надо. Встаю, промокаю морду, псов
успокоил - кроме Лакхи, тот все воет. Малый прямо лебезит - не
может простить себе, что меня бросил. А Нюхачу все это до пятки,
как прошлогоднее мясо. Мерзкая все-таки порода. Огрел бы его
раз, да не поймет, за что.
Вообще-то нам положено в качестве доказательства правое ухо
брать, но тут я засомневался. Во-первых, они все далеко друг от
друга, самому ходить - до вечера не управлюсь, а собакам это не
поручишь. А во-вторых... Даже сказать неловко. У одного-то из
них я ухо точно не отсеку.
С одной стороны, конечно, они наших не жалеют. Это-то я знаю не
из Бесед. Но все-таки.... А главное - время, время! Двое суток
гнал, значит, и обратно - столько же. А у меня еще две собаки
ранены.
Так ничего придумать и не могу. В конце-концов икнул я на это
дело и заставил Группу вырыть яму (лопаты не было, а мечом
копать - опять же время). Похоронил обоих вместе. Как - кого? -
Морни и Верного, конечно. Знаю, у них это не принято, но не мог
же я погребальный костер сварганить - это ведь воз сухого
дерева. Потом, на ларские обычаи я икать хотел, я его - как
никанца. Чего скалишься? Он бы знаешь, каким собаководом был,
если бы Всемогущий иначе распорядился! Уложил, как нужно - в
позе спящего, рядом дорожная сумка... Хватит.
Уши не стал брать. Скажу - пятнадцать - пусть поверят или
проверят, если смогут. Небось, поверят - я все-таки пока на
хорошем счету. А у того, которого считаю Сыном, беру всю голову
и медальон нагрудный. Гнусное оно дело - головы рубить, но война
спишет. Не мы начали... Сдам в Управление, пусть разбираются.
Обратный путь трудным был. У меня за плечами доспехи Верного и
Лакхи, две головы (да, я не сказал, вторая - того старикашки,
что чуть не упокоил меня. Все молодые ребята, а ему лет
пятьдесят и ритуальная татуировка над бровями: видная шишка,
значит). Седьмой совсем потух, сзади все плетется. Я, конечно,
лапу перевязал, но я же не целитель. В общем, мы ночуем чуть ли
не на том же месте, где их вечерняя стоянка была. Там как раз
родник есть поблизости, но они, дурачье, его не нашли. Впрочем,
так бы их и подпустил к воде...
Наутро Седьмой окончательно расхромался. Гружу его Лакхи на
спину. А что - Лакхи раза в два тяжелее меня, а он, наоборот,
вдвое легче. Вот и считай. Почти как на лошади получается. А
Пятый - в порядке, как не было ничего.
Одним словом, к своим мы добираемся лишь следующим вечером. Нас,
конечно, уже похоронили, Ребята виснут на мне всем скопом, так
что я живо оказываюсь на земле. Даже заплечный мешок снять не
дали. Очень трогательная сцена, чуть второй раз не разнюнился.
Особенно меня достал Массажист - я месяца три назад у него
занимался, когда курс кончал, и время от времени кого-нибудь из
псов приводил, если помощь требовалась, но особой дружбы у нас
не было (какая дружба - он мне в деды годится). А он,
оказывается, больше суток не спал, когда все, кроме нас,
вернулись, не ел и молился. Всемогущему.
Головы и отчет, конечно, отнес в Управление - это сразу, в тот
же вечер. Потом меня наши в бассейн потащили и драили меня там
до темноты: я, как выяснилось, до того устал, что сам даже
мочалку держать не могу. Я думал уже завалиться, но Гети и Вигр
не ушли, и мы с ними едва ли не всю ночь протрепались. Гети тоже
пса потерял, своего Восьмого из средних. Это его первая потеря,
а он нас всех моложе на столько же, на сколько я был младше
Морни (хватит!) - совсем еще пушистый. Какой там сон! Все нам
Восьмого расписывал. Почти до утра утешали мальчика. Я вообще
зеленый стал, как листик: третью ночь не сплю. Почему третью -
ну, позавчера караулил, а вчера не мог из-за... (хватит, я тебе
говорю!)
Нас на этот раз в каком-то роскошном доме поместили. Летняя
вилла, наверно,- со внутренним двориком, бассейном, паровой
баней и прочими красотами. Выхожу утром и вдруг - топот, лай...
Пленных ведут.
Ой, много их, оказывается. Я-то думал, что на этот раз в плен не
брали. А конвоируют их курсанты Школы Внутренней Службы. Это они
себя так называют, мы их - проще: "стража". Все черные: и
стражники-люди, и стражники-псы, только псы еще с рыжими
подпалинами. Не люблю я их - ни тех, ни других. Одинаковые они.
Сильные они и цепкие они, но все же волчья это работа, не
собачья и не человеческая. Соответственно, и мозги у них с
вывихом - иных в эту Школу и не берут. Меня раз арестовали,
жабы. Ни с того ни с сего - вдруг пес ихний сзади подлетел, сбил
с ног, поранил даже. И эти двое тут как тут, руки закручивают.
Ну, тут Группа налетела, я ее едва удержал, и то уже после того,
как эта троица вдоволь земли наелась. Стоят передо мной
бледные-бледные (даже пес, кажется, побледнел). Подозрительным
я, видите ли, показался. Испугались, спрашиваешь? Не то слово,
там аж запахло кое-чем.
А пленные все идут и идут. Ну, я ничего, я их теперь уже
спокойно видеть могу. Не то что сразу после того похода. Когда
мы у них повторно Нику отбили, я первым делом сбегал к себе
домой, а потом ворвался в лагерь, куда ларских колонистов
поместили (из их новой колонии), и резал, резал, пока не
полегчало немного. Спасибо Наставнику - прикрыл меня, а то бы
недолго и под трибунал. Официальная гуманность, чтоб ее об
стенку... Пленных, значит, не положено... Что? Да человек десять
в тот раз! Были ли среди них женщины? Были. И из малышни тоже
кто-то под руку попал. Нет, тогда я ни о чем таком не думал. У
меня вообще в тот день одна мысль была, одно воспоминание:
"мама! отец! братики!.."
Ладно. Чего уж теперь бредить. Не я один такой.
Рабство Ближайший Друг отменил сразу после того, как стал
Ближайшим Другом, но суть этой отмены, по-моему, никто, включая
меня, не понял. Правда, выбор у пленных (а из своих - у
осужденных преступников) все-таки сейчас будет: либо
строительные работы (чем не рабство?), либо - Испытания. Причем
средний пленный, если за ним других дел не числится, на
строительстве должен пахать пятнадцать лет, а на Испытаниях -
пять. Если доживет, в чем сомневаюсь. Но все равно многие
согласны, рвутся даже! А что - кормят лучше, издевательств
поменьше. Официально их вообще нет, но мало ли чего нет
официально... Если, упаси Всемогущий, я бы под трибунал попал,
то и сам бы это выбрал.
Ну, дальше все идет как ожидалось. Рассредоточили нас на границе
Западного округа (это Оремон, значит, Западным округом сейчас
называется... Впрочем, сами виноваты: что ни говори, а Лару они
продались). Несем охранную службу, но ночами - стычки с
оремонскими бандами, редкие и успешные. Время от времени нас
повзводно отзывают и дочитывают курс лекций.
Сейчас как раз практические занятия по тактике - Испытания.
Стрелковые, без Групп. Оказывается, специально для Ведущих
разработали новый лук-баллисту, легкий и складной, с двойным
стременем вместо ворота. Не очень-то дальнобойный, но за триста
шагов пробивает щит ларского образца и солдатскую кожаную куртку
вместе с ее содержимым. Как всегда, в этом мы удостоверились на
добровольцах из пленных.
Рубеж перехода в атаку был тридцать шагов, а не шестьдесят, как
обычно, но это нормально: он скорострельней, чем общевойсковой с
воротом. Их задача была дойти до этой метки двумя отрядами:
глубокой колонной и в рассыпном строю. Ну, оба раза они и не
дошли, хотя в рассыпном целиться труднее. Отличное устройство -
будь у меня такой, я бы их в первый же день без всякой погони
перещелкал. Правда, это опытные образцы...
А между прочим,- вот усовершенствуют лук-баллисту, или ручные
огнестрелки появятся, или развалится Империя Лар (ну, это навряд
ли),- и что же? Мы все сразу ненужными станем?
Вигр в последнее время странным стал. Нет, это в нем не власть
переваривается - он ведь давно сержант и лучшего сержанта я, по
правде, не желаю. Это от ума, наверное,- он умный, из
образованной семьи, а в Школу попал, как и я. Но много он на
себя берет, я его сейчас уже обрывать начал: "Не смей! Не желаю
слушать!" Ох, нарвется... А ведь он все-таки мой самый близкий
друг, единственный, кому я могу довериться полностью, вплоть до
головы. Неужели взрослеем, и пути расходятся? Но цель-то у нас
одна? Или нет? Он теперь со здешней молодежью связался, благо в
Оремоне "общий" знают (а у нас уже начали забывать, по-никански
говорим). Сам я не видел, но ребята рассказывают, что один из
них - хиленький такой, головастик,- даже к нам сюда приходил.
Гети по этому поводу гнусно хихикнул, за что получил от меня в
ухо. Я эти намеки отметаю сразу: Вигр не такой человек. А вот
как бы он ненароком не сболтнул лишнего... Если кто-нибудь
стукнет, могут привлечь по делу "о разглашении"..
Впрочем чушь. Вигру я верю, как себе... больше, чем себе. И
думать о друге, "а не выдаст ли он военную тайну" - подло. Иначе
это не друг.
Да, я забыл - меня к награде представили, наверное, на днях
выдадут. За что, спрашиваешь? Ну, нам не объявят, но должно быть
определили, кто эти двое. Могли бы и объявить, кстати,- по
крайней мере, мне. Секретность, чтоб ее три раза об стенку...

И сказал Ахура Мазда: "Покуда собака способна лаять, ни воры, ни
волки не унесут ничего со двора твоего".
Но волков, этих зверей со слюнявой пастью, надлежит убивать,
истреблять и уничтожать.

Когда они вернулись в укрепленный лагерь, стояли плоские
сумерки. На сей раз не было ни бассейна, ни летней виллы -
просто оборудованная высоко на склоне площадка, с которой можно
было контролировать три смыкающихся ущелья. Сержант и еще
четверо, взяв догов со вьючной сбруей, спустились в деревню за
продуктами. Четверо - потому что лошади здесь не пройдут, а дог
слушается только своего ведущего (исключение - в Строю). Да и
небезопасно было одному в селении, даже при собачьем эскорте.
Скадли сам не напрашивался, и Вигр его не пригласил.
Вернулись они не с учений, а с операции по обезвреживанию банды.
Световым сигналом сообщили, что в двенадцати полетах ниже по
центральному ущелью через реку переправилось несколько
вооруженных мужчин. Застигнутые общевойсковым отрядом, они
успели укрыться в ближайшем селе и отстреливались оттуда. Восемь
Групп собаководов прибыли через час после начала событий
(пришлось бежать) и сразу вступили в дело. Очень быстро и
профессионально они рассыпались вокруг и взяли на прицел верхний
край опоясывающего деревню глинобитного забора. Оружие их было
более мощным, прицельную стрельбу они могли вести дальше, чем
осажденные, и вскоре подстрелили кое-кого из них (а остальные
больше не решались высовываться). Потом все Группы, без ведущих,
управляемые мысленными командами и неслышным для человеческого
уха звуком специальных свистков, подобрались к невысокой стене и
одновременно перемахнули ее в четырех местах. Еще через час в
селенье можно было входить, так как из-за недостатка дерева и
отсутствия воров в здешних краях нет прочных дощатых дверей -
лишь тростниковые занавеси. Среди убитых, конечно, оказались и
бандиты, но кто именно, удалось определить только
предположительно, потому что не было известно даже их точное
число. В Школе обошлось без потерь, идиоты общевойсковики
подставили двух своих под стрелы.
Там-то Вигр рядом со Скадли был... А сейчас - позвать не
соизволил.
Курсанты любили бывать в населенных пунктах, причем даже не с
целью подкормиться или зацепить девочек. Просто это оставалось
единственным разнообразием в их теперешней жизни.
Уже много дней они с Вигром все хуже понимали друг друга. Трое
суток назад он не выдержал и сказал сержанту все, что думает о
нем и о его контактах с местными. Это был их последний
откровенный разговор, да и едва ли не последний разговор за это
время.
Вигр тогда даже совсем не разозлился, он вообще выглядел скорее
сонным.
- Понимаешь,- медленно протянул он,- иногда надо сказать своей
стране: "Права не ты, прав твой враг".
Сказал - как огрел доской по макушке. Скадли уже считал их спор
законченным, он даже успел отойти на несколько шагов, прежде чем
осмыслил эту фразу. Тогда они сорвались, наорали один на другого
- собственно, орал-то Скадли, а Вигр все пытался ему что-то
втолковать.
Нет, не ларов он, оказывается, имел в виду, хотя с ларами тоже
не все так просто (тут Скадли вспомнил свое и временно
заткнулся). Но то, что они сами сейчас творят, делало их, по его
логике, едва ли лучше ларов.
Что? Ну, вспомни вчерашнее дело. Или позавчерашнее. Забыл,
память отшибло?
(Интересно, что бы он сказал о сегодняшнем побоище. Кстати, он
сам в нем участвовал, да и в тех "вчерашних-позавчерашних" тоже.
Но все эти три дня они не то чтобы не встречались, не говорили
совсем - а куда денешься - но стыдились смотреть друг другу в
глаза.)

Уж не будешь ли ты спорить, что Оремон заключил с Ларом сделку
за наш счет? Не буду, я вообще с тобой на этот счет спорить не
собираюсь. Скажешь, неправда? Это наша версия, что во-первых, а
во-вторых, к моим словам она не имеет ни прямого, ни косвенного
отношения. Потом, извини,- ты их что, упрекаешь, что они лизали
ларскую задницу, а не нашу? Дескать, вот злодеи, не ту задницу
выбрали? Ишь, грамотно заговорил, сынок учительский... Ты моих
родителей не трожь, ты понял, птенчик?! Они там же, где твои! Ну
ладно, прости, я виноват, можешь мне в морду заехать. Но скажи,-
значит, по-твоему, оремонцы более правы чем мы? Ну, менее
неправы, если тебе так спокойней. Ты сказанул, однако!!! Вот
послать бы тебя одного в дальнее село,- одного, без Группы,-
висел бы ты на дереве с ободранной шкурой! Ну, я их не
оправдываю. Они темные, жестокие люди, но здесь все так
перемешалось, что нельзя и не нужно определять, кто первый
сказал "гав". Вот ты содранную кожу вспомнил - а что такое
"двуструйка", знаешь? Приходилось видать?

Скадли вздрогнул. "Двуструйку", или "двуструйный огнемет", он
видел лишь однажды (когда общевойсковое соединение взяло кого-то
из бандитов живым) и не горел желанием наблюдать это зрелище
снова. Страшная это вещь: человека фиксируют в позе "на
четвереньках" и накачивают ему зажигательную смесь для огнемета
- в глотку и... в другое место, а потом...
Умом-то Скадли понимал его доводы. Хуже всего, что они имели под
собой реальную почву. Но как он, ради Всемогущего, сам не
понимает, что невозможно, кощунственно даже думать так, когда в
опасности Родина? Выбор-то каков? Пусть нас лучше за-воюют?
Вырежут, обратят в рабство, да?!
- Не знаю...- Это Вигр сказал тихо-тихо, словно самому себе.-
Может быть, лучше для нас будет именно это. Ведь мы-то не темные
и не жестокие... не были такими. Но сейчас... Понимаешь, то, что
спасает себя таким способом, не имеет права на существование.
Раз! И снова - будто доской по темени.
- Ах ты па-адаль,- прошептал Скадли и хлестко ударил его в
челюсть.
Заметил безмерное удивление в черных глазах и, превозмогая
дурноту, ударил второй раз. Мгновение спустя они уже дрались,
сцепившись, как дикие коты, не вспоминая ни о боевых приемах, ни
о коротких мечах на поясах, чтобы ничего не могло встать между
ними и их ненавистью.
Где-то на краю сознания мелькали растерянные голоса - Гети,
Кель, Биаци... Но все-таки даже сейчас они оставались щупачами,
поэтому когда волна собачьей ярости опалила их, они с неуловимой
быстротой развернулись спина к спине и в одно горло крикнули:
"Стой!"
Вовремя. Еще миг - и полетело бы мясо с костей: в такой ситуации
собак одним мысленным посылом не остановить. Скадли даже сорвал
голос.
Вигр кинулся успокаивать свою Группу; Скадли, сипя и кашляя,-
свою, и так они разошлись в разные стороны.
Вообще-то Скадли не умел долго хранить ненависть, и потому он
одно время пытался поймать взгляд Вигра: вдруг тот подмигнет,
тогда они рассмеются и обо всем забудут; или хотя бы не опустит
глаза, тогда Скадли сам подмигнет... Вигр и не опускал, но
глядел как бы сквозь него.
И вот теперь он не возвращается, хотя сумерки уже перешли в
ночь. Не случилось ли чего?
Внезапно Нюхач из его Группы рявкнул басом, другие собаки
отозвались, и несколько четвероногих теней сразу исчезло в
темноте.
Но это не ребята возвращаются: тогда псы лаяли бы иначе. Враг!
Когда Скадли и остальные подоспели, Нюхач стоял передними лапами
на распростертой фигуре и улыбался во всю пасть. Молодец -
доказал свою профессиональную пригодность.
Звеня длинными ножнами по земле, прибежал дежурный офицер.
Задержанного подняли. Обыкновенный оремонский мальчик,
недоросток лет пятнадцати. И - абсолютно безоружен, хотя здесь в
таком виде из деревни не выходят. Да и вообще, в одиночку здесь
бродить, даже местному... Босые ноги сбиты в кровь - издалека
добирался.
- Что тебе здесь нужно?
Парнишка, мешая оремонскую речь с "общим", испуганно
затараторил. Скадли наморщил лоб, пытаясь разобраться. Кто-то
ему был нужен... младший начальник какой-то...
- Старший начальник здесь я! - Дежурный офицер возвышался над
ним, как дог над Малым.
Нет. Зачем-то ему был нужен именно младший.
- Из начальников у нас младшие - вожаки,- куражливо выкрикнул
один из курсантов.- Может, он к моему вожаку пришел, а? Мяса ему
принес. Своего!
Вокруг загалдели:
- Мяса! Жратиньки хочу-уу!
- Да врет он все, парни, слушай больше!
- Вынюхивал что-то, гаденыш.
Зычно взревел один из вожаков, сунувшись клыкастой пастью прямо
к лицу мальчишки,- тот с воплем осел на землю. Он уже не
сдерживал слез, все еще пытаясь что-то объяснить.
"Они совсем паренька сейчас задавят,- с неудовольствием подумал
Скадли, косясь на дежурного.- Ну что за разведчик из такой
сопли? Даровую игрушку себе отыскали".
- А ну встань, крыса!
Но тот еще больше скорчился у ног курсантов, и тогда кто-то из
них, выслуживаясь перед офицером, схватил его за грудки и рванул
так, что распустил одежду до пояса, а парень вскрикнул и
подскочил как ошпаренный...
Да... такого не ожидал, никто.
Не вскрикнул, а вскрикнула. И не парень вовсе.
И воцарилось молчание. В задних рядах один заржал блудливо, но
его пихнули, и он умолк.
Первым опомнился дежурный.
- Так. Дело представляется ясным. Шпионаж!
- Потому и переоделась,- ошеломленно брякнул кто-то.
Скадли внутренне согласился было, но тут же сообразил, что для
целей разведки, может, и стоит переодеть девицу в мужское, но
нет смысла именно девицу и посылать: настоящий мальчишка
сработает уж никак не хуже. Да и что здесь вынюхивать? Боевые
псы - о них и так весь Оремон... весь Западный округ знает,
разве скроешь... Только пусть попробуют до Лара эту весть
донести через патрули.
- Сколько ты наших ребят заманила, гнида, сука?! - зазвенел
яростью ломающийся юношеский голос.
Тут же подскочили остальные, готовые разорвать пленницу не хуже,
чем их псы. Они словно забыли, что перед ними всего лишь
девчонка - враг перед врагом.
- Тихо! - Офицер вдруг как-то по-волчьи вгляделся в ночь:
- Что там еще?! Боевая тревога!
Оказалось, ничего страшного. Просто вернулись посланные за
пищей.
У них тоже было не все ладно. На обратном пути их закидали
камнями. Насколько можно было разобраться в темноте, камни
летели издалека и не очень прицельно: возможно, пращники
действовали.
- А ты что делал, миротворец?
Вигр обиделся:
- А что я мог? Они же под вьюками. Подал команду "Голос!", доги
рявкнули, и все стихло. Наверное, до сих пор чешут без оглядки.
- Понятно. Все - одна компания.
- Что?
- Ничего. Сейчас ты другую команду отдашь. Сержант Вигр!
Вигр нехотя принял строевую стойку, тут же шевельнулся,
расслабляясь, но увидел девушку и закаменел окончательно.
- Друг-сержант, тебе поручается важное задание. Взять Группу,
отвести задержанную в сторону, потом вернешься один. Приказ
ясен?
Вигр сглотнул:
- Я... Я не...
- Это приказ, друг-сержант,- повторил дежурный, с любопытством
приглядываясь к нему.- Ты что, отказываешься?
- Нет, друг-дежурный.
- Подальше отведи!
Они ушли. Скадли слышал, как взревели во тьме собаки.
Когда Группа вернулась, псы вылизывали окровавленные морды.
По-хорошему, ведущий должен был их помыть, но Вигр сразу же
молча опустился у костра рядом со Скадли, свернулся клубком,
укрыв лицо в коленях, и замер. Поразмыслив, Скадли протянул руку
и потряс его за плечо. Он будто не заметил этого - или в самом
деле не заметил?
Подумаешь, велико горе! Неприятно, о чем говорить, но ведь не
первый раз он подал собакам команду на растерзание. И не
последний, если завтра не убьют.
Утром их отозвали на занятия. Снова без Групп: предстоял зачет
по скалолазанью.
...Все уже сидели на гребне, утирая пот и перешучиваясь, а
дежурный офицер (он еще не сменился) стоял в стороне и
посматривал вниз. Что он там выискивает? Вдруг над краем обрыва
показалась рука, затем вторая,- и осторожно подтягивавшийся
человек стал виден по грудь.
- Друг-сержант! - ахнул Гети.
Остальные замолкли.
Скадли не сразу осознал причину их удивления. Потом до него
дошло, что Вигр всегда был лучшим скалолазом, он даже тренировал
младшекурсников. Не то что последним, он и вторым ни разу не
оказывался.
Офицер двинулся к нему мягким кошачьим шагом, и Скадли вдруг
понял, что сейчас произойдет страшное. Но ничего как будто не
произошло.
- Подними рукав,- спокойно сказал офицер.
Вигр вздернул брови, помедлил и закатил левый рукав, на который
указывал дежурный.
- Выше, выше. До плеча.
Он неохотно повиновался. Бинт... У самой подмышки рука была
перевязана чистой тряпицей, в одном месте пропитавшейся кровью.
- Ну и что? - довольно громко сказал кто-то из сидящих.
- Ну и что, друг-дежурный? - повторил Вигр, пристально глядя ему
в глаза.
- От чего это?
Вигр пожал плечами:
- Камнем вчера попало.
Дежурный вдруг рванул повязку так, что Вигр вскрикнул от боли.
Перед глазами у Скадли словно лопнул кровавый пузырь, а когда
краснота немного рассеялась, выяснилось, что он сидит на лежащем
ничком офицере, прижимая его к камням. Вокруг стоит
угрожающе-растерянный гомон, некоторые, столь же
угрожающе-растерянно (непонятно - в чей адрес угроза), держатся
за рукояти мечей.
Дежурный не обращал на это внимания. Он легко поднялся, как пыль
стряхнув Скадли со своей спины и даже не оглянувшись на него,
взялся за руку Вигра над запястьем и мгновенно (тот даже не
успел напрячь мышцы) поднял ее вверх:
- Это - камень?
Да. Офицер вел себя, как последняя мразь, и пусть он только
попробует написать рапорт насчет неповиновения - на него тут же
весь курс другой рапорт отправит. Но!
Но эта рана явно была не от камня - уж настолько-то они
разбирались. Скорее, такой след мог оставить меч-кинжал при
колющем ударе.
- Сказать тебе, что ты сделал, друг-сержант? Я к тебе давно
присматриваюсь... Вчера ты отвел эту дрянь в горы - подальше
отвел, как и приказывали,- и отпустил. А затем опять
скомандовал: "Голос!", проткнул себе руку ("Неужели?!" -
молоточками стукнуло в голове у Скадли) и вымазал своих псов для
пущего правдоподобия. Так, друг-сержант?
- Да брось, друг-дежурный! - Вигр не был растерян или испуган,
он скорее разозлился.- Брось! На том месте наверняка что-то
осталось, даже если стервятники за ночь поработали. Вот сейчас
прямо и проверим. Пошли - успеем до темноты. Ну, кто со мной?
Дежурный офицер, видимо порастеряв свою уверенность, не решился
сдержать курсантов. Шумной толпой, споря и крича, они примерно
за час добрались к началу подъема в лагерь. И только тут
обнаружили, что Вигра с ними нет.

Его поймали. Рассыпались по горам с нюхачами и поймали в тот же
вечер. Их отделение как раз стояло на посту, когда двое из
соседней роты привели бывшего сержанта, окружив его собаками.
Привели и тут же с облегчением удалились, забрав псов.
Никто не решался смотреть на него, никто с ним не заговорил. И
он тоже не сказал ни слова. Потом одновременно явились сразу
двое дежурных: Старший и тот самый офицер, которого так и не
сменили из-за чрезвычайных обстоятельств.
- Ну, друг-сержант, что мы будем с тобой делать?- сходу спросил
он.
Все знали, что будет дальше и невольно расступились. Офицер тут
же потащил из ножен меч, и Скадли был единственным, кто не
опустил глаза. Кроме Вигра, конечно. Поэтому он единственный из
всех (опять-таки кроме Вигра) видел, как Старший решительным
жестом остановил офицера, и удивился этому.
- Надо отвести в Штаб,- прозвучал негромкий, с хрипотцой голос
Старшего.- Кто?
- Я... Я,- отозвалось сразу несколько.
В их голосах не было ненависти, скорее даже, сочувствие: здесь,
во всяком случае, бывшему сержанту оставаться опасней.
- Нет,- взгляд Старшего маятником прошел туда-сюда по лицам и
вдруг словно выхватил Скадли:
- Ты!
Скадли снова удивился тому, насколько информирован Старший. Как
он узнал об их драке?!
Вигр никак не отреагировал на все это. Он продолжал стоять,
словно происходящее его не касалось. У Скадли мелькнуло какое-то
смутное воспоминание - мелькнуло и исчезло.
Дежурный поиграл желваками:
- Иди... друг-сержант.
- А! Сержант я вам, сержант, да?! Нате, подавитесь! - Вигр
зашелся в крике, скинул с плеч зеленый плащ-сетку, пояс с
ножнами (обезоружили его раньше, еще при задержании), далеко
отшвырнул форменную обувь. Значок сержанта - кольцо узорчатого
металла в ушной раковине - он не стал разъединять, а вырвал,
изуродовав себе лицо.
Тут до курсантов дошло, что он в истерике,- и бросились разом, и
скрутили. Сперва Вигр бился так, что швыряло выросшую над ним
человеческую груду, потом затих.
- Отпустите,- холодно приказал Скадли.
Его послушались. Он уже перешел в какое-то новое качество, имел
право распоряжаться.
- А вдруг...- начал кто-то.
- "Вдруг" не будет. Лакхи! - Дог встал и потянулся. Внушительное
зрелище.- Идем.
...Они уже спустились на дорогу и прошли половину расстояния до
города, когда Скадли нарушил молчание:
- Это она раньше приходила?
- Куда?
- Не куда, а к кому. К тебе.
- Откуда знаешь?
- Рассказывали. Ты что, в наших условиях тайну хотел сохранить?
Бывший сержант помедлил:
- Да, она. И что из этого?
- Ничего. Меня просто интересует, кто она - шпионка, шлюха? Ты
ей что-то выболтал? Языком с ней работал или... другой частью
тела? А, "младший начальник"?
Вигр напрягся - казалось, сейчас бросится. Лакхаараа
предусмотрительно выдвинулся вперед.
- Слушай... Ты знаешь такое слово - "любовь"? Или до
восемнадцати лет дожил и ни разу слышать не приходилось?
- Мне восемнадцать с половиной.
- Ценное добавление. И вообще, давай договоримся: если ты мне
друг - то друг, конвойный - значит конвойный. Ты ведешь меня? Ну
веди.
- Если я тебе друг, то не ори на меня,- Скадли усмехнулся.- А
если конвойный - тем более. Я ведь не просто так спрашиваю... Мы
с тобой не один год на соседних циновках спали.
- Неужели отпустишь? - Сказано было с издевкой, но в глазах
темным пламенем колыхнулась надежда.
- Обожди. Я хочу знать: ты что, действительно...
- Да. Мы - муж и жена, понял? - сказал Вигр, глядя на него в
упор и ничуть не стыдясь сказанного. А в самом деле - чего
стыдиться? И до стыда ли ему теперь?
Вигр сам продолжил разговор:
- Она родом из того села, понял? Которое мы вчера...- он
скрипнул зубами,- и ведь я даже не знал!.. Мы всегда в другом
месте встречались!
Скадли споткнулся:
- А как же...
- Мать ее в горы услала - сразу же, как только общевойсковики
подошли, понял?
- Ясно. И где она теперь?
- "Где"! - насмешливо повторил Вигр.
Они помолчали. И снова именно Вигр прервал тишину:
- Зачем она меня искала, соображаешь?
- Нет.
И тут сержант впервые замялся:
- Ну, в общем, она сказала, что у нас будет... будет...
- Ребенок? - тихо ахнул Скадли, догадавшись.
Вигр не ответил, но это, собственно, и был ответ.
- Л-ладно.- Скадли подавил дрожь в губах.- У меня к тебе
предложение.
- Какое?
И снова в глазах темное пламя надежды.
- Нет, ты не думай... Я тебя не отпускаю. Точнее, не совсем.
Сейчас ты уходишь и сам являешься в штаб. И сам все
рассказываешь. Как ее зовут, Виг?
Тот молчал.
- Ну ладно, не хочешь - не надо. Так она где сейчас?
- Я же сказал - "где"! Я ее к дяде отправил...- он прикусил
язык.
- Объяснишь все. Там люди знающие и зря не карают.
- Сам, не сам... Какая разница?
- Для тебя - большая. Одно дело, если я тебя доставлю под
конвоем, и совсем другое - если ты явишься добровольно после
того, как мог бежать. Особенно если ты расскажешь им как девушку
найти и она подтвердит...
Вигр дернулся.
- Я же сказал: не хочешь - не надо. Но я тебе это, так сказать,
настоятельно рекомендую.
- А ты как же? Как ты меня упустил, тебя же самого...
- Это уж не твоя забота. Отягчающих обстоятельств не будет -
ведь ты же с повинной придешь. Наш отряд возьмет тебя на поруки,
а тогда уж и целитель...- Он осторожно прикоснулся к
располосованному уху и услышал, как Вигр затаил дыхание.- Ты еще
завидным женихом будешь. Ну ладно, ладно, не сердись.
Вигр вдруг как-то непонятно глянул на него:
- А ты, часом, не задумал... Тогда стреляй в грудь, я не побегу.

- Что?!
- Что слышал. Валяй, действуй, будущий друг-сержант. Заодно и
Старшего порадуешь - думаешь, он случайно именно тебя отправил?
Или вы вообще заранее договорились?! Ну, давай - "три при": "при
исполнении", "при неповиновении" и "при попытке к бегству".
Скадли понял. Во время их беседы он так подчеркнуто сдвинул
лук-баллисту за спину, настолько старательно не прикасался к
нему, что Вигр именно по этой причине ждал стрелы в спину.
- Ты, сука, семь раз об стенку!..- и он с такой яростью швырнул
оружие, что загудела лопнувшая тетива.
Рука его метнулась вперед, Вигр отбил удар и в следующее
мгновенье уже лежал, распластавшись на камнях. Дог, стоя лапами
у него на груди, издавал утробное рычание.
- Лакхи, назад! Назад, падаль! Назад, хорошая собака, хорошая.
Хорошая, отлично службу знаешь...
Все еще не поднимаясь, Вигр в первый раз улыбнулся:
- И все-таки - как я от тебя уйду?
Скадли улыбнулся в ответ:
- Ты же наш лучший скалолаз, несмотря на руку. Видишь, обрыв
крутой, скала - вон, видишь? Проходя мимо, ты бросил в меня
камнем и вспрыгнул во-он туда. Дог не достал.
- Смотри, орденоносец... рискуешь.
- Ладно, ладно - уж рискнуть я для тебя могу. Пошел!- и он
пихнул однокурсника между лопаток.- Пошел, я тебе говорю! Не
оглядывайся!
Вигр все же оглянулся. Скадли махнул ему рукой: уходи! Темнота
ответила легким шорохом, звук осыпи - все. Вигр исчез.
Некоторое время Скадли стоял, успокаивая дыхание. Потом выбрал
подходящий камень и с рассчитанной силой, чтобы не убить и не
искалечить, ударил себя в лицо...
Лакхаараа вопросительно смотрел на него. При ударе он взвизгнул,
словно от боли, и подскочил к своему ведущему.
...Когда курсант с огромной шишкой на лбу явился в Штаб и
рассказал в высшей степени неправдоподобную историю, его не
арестовали сразу - это было невозможно в присутствии дога. Ночью
никто не стал посылать в боевое охранение, чтобы оттуда пришли
за псом, и Скадли до утра просидел на каких-то досках напротив
входа. Было холодно. Он прижался к Лакхаараа и время от времени
задремывал.
Он ждал Вигра всю ночь. И еще много ночей и дней, пока шло
следствие, он все ждал, что его друг придет.

О Создатель этого мира! О Великий! Каково наказание собаке,
которая украдет кусок мяса?
И сказал Ахура Мазда:
"Если она совершит кражу впервые, о Заратуштра, пусть ей отрубят
левую переднюю лапу".

Сперва мне подводят обвинение в небрежном конвоировании.
Расследующие, думаю, с самого начала понимают, что этот случай
похож на небрежное конвоирование, как две капли воды на кусок
дерьма: при побеге-то бьют собаку, а не конвойного. Но ведь не
мог же я ему, подонку, Лакхи под удар подставить - тут бы ему и
конец (это бы и к лучшему!). И сам я его ударить не мог - он бы
мне никогда не простил. Это они то ли сами меня так спасают, то
ли сверху приказ пришел. Ну, понятно - никому не хочется иметь
за сутки два предательства, и одного-то много.
Такая постановка ничего особо страшного мне не сулит, тем более,
если учесть, что мой отряд сейчас наверняка шлет во все
заведения на меня самые лучшие характеристики. Почти наверняка
отдадут на поруки. И его бы отдали - если бы он сделал так, как
было договорено.
(Ах какая сволочь, правильно он тогда рассчитал, что я его буду
убивать своими руками, не доверю псу! То есть это я сейчас
готов, а тогда я дурак еще был вислоухий.)
Но я себе легкой кары не хочу и все подробно описываю в рапорте.
Тогда Старший из Расследующих вызывает меня к себе, при мне жжет
мои показания и предлагает хорошенько подумать. Я думаю больше
суток, потом составляю повторный рапорт.
Ну, тут уже они отступают, дело закручивается совсем-совсем в
другую сторону, и мне светит трибунал - причем даже не простой,
а ускоренный. Чего я и добиваюсь. Лучше всего, если на заседание
пригласят весь курс или хотя бы мой отряд - бывший мой. Я знаю,
так делают. Чтобы все знали, что и как и не распространяли
дурацких слухов. Но меня передают в другое ведомство, и там
начинаются такие дела, что я чуть было не жалею о своем выборе.
Вздор, вздор, об этом жалеть нельзя, я хоть так обязан выплатить
долг. Только поэтому я и жив еще - не разбил голову о стенку, не
бросился на стражников. У нас подготовка лучше, так что я бы
даже сейчас смог одному-двум до мяса добраться - а там они своих
псов не сдержат, да и сами не сдержатся.
Но все-таки у меня в голове что-то перемешалось, и я ничего не
понимаю. Я же с самого начала все рассказал, чего же они еще
добиваются?! И зачем... Ладно. Что знаю - умолчу. Ни к чему
из-за нескольких мерзавцев бросать тень на всех.
Вдруг утром за мной приходят и ведут куда-то. Не на второй этаж,
где обычно происходят допросы, а по лестнице вниз. Сначала я
думал, что уже (как же без суда-то? Ну, без суда - ладно, но
почему даже приговор не зачитали?!), но мне какой-то розовой
дрянью закрашивают синяки, дают переодеться и выводят с черного
хода к закрытой рессорной повозке - мамочка, это к кому же?! Всю
дорогу гадаю, бормочу что-то (сопровождающие смотрят
настороженно). Ну, чего вы хотите - двадцать девять дней в
одиночке. Дни я точно считал - это чуть ли не единственное, что
мне оставалось.
А понимаю - к кому, только когда меня ввели. Узнал я его сразу,
хотя он не очень похож на свои портреты.
Среднего роста, очень легкий в движениях (ему под шестьдесят,
как я прикидываю, но ни за что не скажешь). Довольно светлый,
почти рыжий,- пожалуй, самый светлый из всех, кого я видел.
Правда, среди ларов такие бывают, но он, конечно, не лар,- за
одну такую мысль недолго под трибунал...
Тут он со мной разговаривает, и я понимаю, что все время думал о
ненужном. Даже сначала не разбираю речь, она льется, льется как
сон. Чистые стены, окно широкое... плакать хочется...
Я прихожу в себя от того, что он трясет меня за плечи. Снова,
значит, о ненужном думал.
Ближайший Друг внимательно осматривает меня, и я впервые
замечаю, что мы в зале одни. Охраны нет, догов-телохранителей -
тоже, а эту моду все Старшие себе завели. Впрочем, ему охрана ни
к чему, он ведь боец первый в стране. На этом он и выдвинулся в
свое время - боец, философ, ученый, целитель... Опять, что ли,
ненужное в голову лезет?
- Тебя что, били?- говорит он, и я поспешно объясняю, что нет,
не били, просто я сам упал на ступеньках и набил синяк.
- Где?
А я знаю - где? Лучше спросил бы, где я цел остался.
- Вот здесь,- показываю наугад.
- А здесь тоже?- он сильно проводит пальцем по моей щеке и
показывает: на пальце осталась розовая полоса.
Мне нечего сказать, я опускаю голову, а он продолжает. Мол, что
ж ты мне-то молчал? Обратно в это заведение я тебя ведь не
отправлю, я никогда еще не отправлял, независимо от вины.
Выгнать их, что ли, снова, отдать под суд - а что толку, их уже
сколько раз вычесывали сверху вниз и слева направо, и никуда от
этого не деться. Все эти Проверяющие, Расследующие, Старшие...
Тебе сколько лет?
Я отвечаю, потом на вопрос о семье отвечаю и как-то незаметно
выкладываю ему всего себя с потрохами, по самые эти самые. Но
ему, оказывается, все известно, он кивает и останавливает меня:
- Знаю, знаю. И твое дело знаю, мне доложили. Еще бы - двойная
измена двух лучших курсантов за два дня! Но вот то, как ты себя
под следствием вел, меня удивляет. Скажи, это правда? И чего,
собственно, ты добиваешься?
Говорю, что совершил предательство и хочу понести заслуженную
кару. Он спрашивает: неужели я считаю заслуженной кару за то,
что пощадил своего друга, или за то, что мой друг пощадил свою
девушку?
(Да что он, издевается, что ли?! Вроде непохоже.)
- Да, считаю. Потому что он предал всех нас.
Он морщится:
- Ясно. Впрочем, с тобой он действительно поступил паршиво. И
все равно хорошо бы его найти, поговорить... Менять что-то
надо..
Я чуть язык себе не откусил. С кем? С ним? С такими, как он,-
что-то менять?
- Ну не с таким же, как ты,- отвечает Ближайший Друг, и я
соображаю, что последнюю мысль высказал вслух.- Хотя, конечно,
извини,- это не твоя вина... Во всяком случае, не только твоя.
И дальше он что-то такое понес - я только отдельные фразы
улавливаю. Надо понимать, это тоже пошли мысли вслух:
- В одиночку не то чтобы нельзя ничего изменить, но нельзя
изменить в нужном направлении. Особенно если выбирать не из
того, что хочется, а из того, что есть. Тогда законы
наследственности - это боевые псы, техника - боевые механизмы,
умение учить - Школы... Получилось то, что получилось, а
теперь...- И тут он вспоминает про меня:- Да, вот так,
друг-курсант. И все-таки ты не изменил свое решение? Помни, от
ответа для тебя зависит очень многое. И не для тебя одного... Я
не тороплю тебя. Ты же щупач,- он смотрит мне прямо в глаза,-
заберись в меня, проверь, чего мне хочется, ну?! Не бойся, я
раскрылся.
Пробую и это, но он ведь не пес... Сначала только и разобрал,
что ему от меня что-то очень надо, а потом (я аж вздрогнул)
пошла картинка: город, но не Нико - огромный и странный, не
бывает таких городов. Дома как утесы - в сотни этажей, какие-то
прозрачные штуки бесшумно скользят по земле и в воздухе, люди в
непривычных одеждах... Нет, этого быть не может. А коль скоро я
увидел то, чего не может быть,- значит, его и в самом деле нет,
это мираж: такое со щупачами бывает, надо скорее откручивать
назад, а то выжгу себе мозг. Последнее, что я различаю, прежде
чем выйти из него,- это совершенно лютое одиночество. Как раз в
момент выхода оно смягчилось, я открыл глаза и вижу: на руках у
него маленькая, как крыса, собачонка, он гладит ее, а она с
урчанием жует край его плаща. Откуда она взялась? За пазухой,
что ли, сидела? И что это вообще за собака?.. Я таких не знаю.
Впрочем, теперь новые породы быстро появляются, есть такие
секретные питомники... Я когда начинал, были только доги и
нюхачи, средних позже вывели. А Малый у меня вообще из первой
серии, трехлетка.
- Любишь собак? - он меня спрашивает.
Отвечаю, что люблю, иначе не пошел бы в Школу.
- Я тоже люблю. У меня и там постоянно собаки дома были...
(Где это "там"? - думаю.)
- Ну так что же, друг-курсант? Решил? Как посмотришь, если
отпустить тебя, вернуть в Школу?
Я без слов косо провожу большим пальцем под челюстью.
Действительно, а что мне еще останется?
Он как-то обмякает, словно я не себе, а ему отказал в
помиловании.
- Ладно, иди... герой. Ничего тут не поделаешь. Я распоряжусь,
чтобы к тебе отнеслись не слишком строго.
Я выхожу и в дверях оборачиваюсь.
Он продолжает стоять в той же позе, поглаживая собачку-крысу.
Один в огромном зале.

...Мокрый горячий пепел облегал тела и, когда они истлели, в
затвердевшем пепле остались полости, которые археологи заполнили
воском. Воссозданные таким образом фигуры ныне располагаются на
улицах Помпеи в тех же позах - как их застала смерть. Одна из
этих фигур, огромная собака (вероятно, боевой дог, мастиф), не
лежит, а стоит, подняв морду кверху. Даже последним движением,
кажется, она пытается прикрыть от сыплющихся с неба камней и
пепла скорчившегося под ее брюхом ребенка.

Ему припомнили все, даже ларское имя вожака. Правда, приговор
был относительно мягок, но Скадли тут же выбрал Испытания, хотя
на строительных работах он как "свой" мог рассчитывать на
послабление. А стрела или клыки, не говоря уж об огнеметной
струе, "своих" не различают.
Курсант, и особенно - собаковод, на Испытаниях был в диковинку,
а в теперешнем отряде Скадли и никанцев-то не оказалось - одни
пленные и оремонские бандиты. С собаководами у всех них были
свои счеты, поэтому в первую же ночь его нацелились бить, а
возможно - даже убивать. Но он еще не утратил боевой формы и
кое-как отбился один против многих, а потом стражники-псы,
примчавшиеся на звук схватки, положили лицом вниз всех ее
участников. Некоторое время после его еще задирали, но потом
оставили в покое, поняв, что он - обреченный, смертник, а с
таким связываться опасно. К тому же общая обстановка Испытаний,
когда за месяц личный состав сменился чуть ли не наполовину,
мешала злобе изливаться внутрь отряда. Строго говоря, все они
были смертниками, но надеялись если не уцелеть, то хоть по
возможности продлить свое существование. Все, кроме одного.
Скадли за чужие спины не прятался, однако ему пока что везло. Он
и ранен-то ни разу не был.
...Он еще не понимал, в чем дело, когда их посадили верхом на
заморенных кляч и погнали куда-то. Не понимал, когда им выдали
боевое оружие лишь со слегка притупленными краями. И только
когда тертые и резанные вояки вокруг него по-детски испуганными
голосами затянули смертную жалобу, он огляделся по сторонам.
Перед ними, замыкая отряд в полукольцо, стоял Строй. Глазам было
больно от солнечного блеска на отполированных сплошных доспехах.

И Скадли облегченно улыбнулся. Ну что ж, он сам не мог бы
пожелать себе лучшего конца. Этот вид Испытаний у собаководов
назывался "проба" - завершающая тренировка молодых псов под
руководством опытной Группы на действия в Строю. Только после
таких Испытаний их можно было посылать в бой, поэтому проверка
была максимально суровой. Обычно на "пробе" погибало до четверти
собак, но уж их противники ложились поголовно.
Снова, как прежде, он закрыл глаза и сознание его слилось со
Строем. На этот раз он его видел не оранжевым, а светло-желтым:
псы еще не набрали боевой ярости. Лишь в одном месте, прямо
напротив него, желтизна сгущалась,- значит, там и была Группа,
которая возглавит атаку. Эта Группа...
Скадли не смог удержать стон. Нет, это несправедливо! Ах
сволочи, какие сволочи! И склоняясь на шею коня, и чувствуя как
волосы гривы облепливают его мокрое от слез лицо, он только одно
твердил про себя: сволочи, сволочи!
Успокойся.
Никто ни в чем не виноват, кроме тебя. Группу, потерявшую
ведущего, всегда переводят в Строй, потому что только Нюхач
может привыкнуть к новому ведущему. Малый, как остальные,- не
может, но Малые не нужны и в Строю, поэтому их в таких случаях
убивают.
И никто ничего не подстраивал. Даже если бы кто-то специально
подгадал так, чтобы ты попал на "пробу" одновременно с твоей
Группой, он не мог знать, что ты окажешься в первом ряду. И уж
совсем невозможно было рассчитать, что Группа расположится точно
напротив тебя.
А может, так даже легче - от своих собак. От их мышц, которые ты
сам тренировал, и их клыков, к которым ты прилаживал стальные
наконечники.
Да, пожалуй, это легче.
Он еще раз прошелся по Группе, жадно запечатлевая
неповторимо-знакомый мысленный узор, и вдруг в мозг его
прорвалось собачье растерянное изумление. От горя и отчаянья он
забыл закрыться, и Группа, в свою очередь, нащупала его по
обратной волне.
На холмах взревели барабаны, подавая сигнал к атаке.
А атаки не было.
...Его средние рассыпались по сторонам, обернув морды к Строю,
рычали и взлаивали, останавливая молодняк, сбивая его в кучу,
как пастушьи собаки безмозглых травоядных. Лакхаараа же как был,
так и остался в центре, только прыжком швырнул себя на два
корпуса вперед и теперь показывал замершим рядам обнаженный в
оскале страшный двойной частокол. Молодой глоткой гаркнул кто-то
из строевых догов, бросился вперед, оттирая Лакхаараа плечом,- и
тут же покатился с распоротой шеей. Было видно, как с холмов,
что-то крича на ходу, сбегаются люди, но громадный зверь в
блестящем кованом панцире все так же глыбой возвышался перед
опешившим Строем, ловя малейшее шевеление, не сдвигаясь сам и не
давая двинуться остальным.